«Сегодня - позавчера_5. Послесловие»

Сегодня - позавчера_5. Послесловие (fb2) - Сегодня - позавчера_5. Послесловие 1211K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виталий Иванович Храмов

В. И. Храмов Сегодня — позавчера. Послесловие

После написанного-1 Маугли

Настроение с самого подъёма было — прекрасное. Сегодня — выходной. Праздник. Юбилей Победы. Десятилетие Победы. Сегодня будет Парад Победы.

Маугли, стараясь ставить ноги тише, прошлёпал в огромную уборную. Он, как всегда, встал вместе с Солнцем. Остальные Медвежата ещё спали.

В честь Парада Виктор Иванович прислал за ними в Гвардейск свой самолёт. Отличники учёбы весь год ждали этого. Умели их Учителя награждать учеников за успехи. В Шереметьево их ждал огромный, сверкающий, как новогодняя игрушка, американский автобус. Такого они — ещё не видели. Все Медвежата облепили автобус.

— Оставьте железку, — смеётся Илья Гаврилович, — точно такой же прибудет Домой. Медведь — никогда ничего поштучно не берёт. Вернёмся — разберём по винтикам.

И это — так. Виктор Иванович — завсегдатай всех международных выставок. Всегда прикупит что-либо новое, необычное. Миша был уверен — сами иностранные производители всячески старались заманить знаменитого сумасброда Стального Медведя на свои стенды. Сам факт покупки товара Кузьминым — уже реклама товара и производителя. Если сам Стальной Медведь заинтересовался — вещь стоящая, революционная. А Медвежата потом разбирают, ломают, куда без этого, но потом — копируют.

И Илья Гаврилович пошёл, пощёлкивая протезом. Пощёлкивание — плохо. Опять на себе испытывает новые наработки в протезировании Гвардейского центра Медицины Катастроф.

В Гвардейске, в их Медвежьем углу, ограждённом треугольником Гвардейских Егерских дивизий — особые условия. Не виданные в СССР, не то, что в мире. За свою не слишком продолжительную жизнь Михаил Кузьмин уже успел повидать многое. Мог сравнить. Жизнь он успел повидать со всех сторон. Умирал в Сталинграде и Корее, Китае и Синайской пустыне, лазил на Эверест, прыгал из стратосферы, ходил по дну океана, посещал муравейники мировых столиц. И нигде не видел такого, как у них в Гвардейске. Как будто весь город — со страниц фантастики Виктора Ивановича Кузьмина, его приёмного отца.

А вот и он. Миша улыбнулся. Батя — почти без Баси. Голая спина и руки. Жгуты мышц перекатываются под шрамированной кожей — кофе варит. Мама — здесь. Ей варит. Медведь, не оборачиваясь, поднял изуродованную шрамами руку и слегка качнул. Приветствует. Миша махнул в ответ спине отца. Виктору Ивановичу не надо оборачиваться. Его слепые глаза видят на 360 градусов и сквозь тонкие стены. Ни отец, ни сын — не произнесли ни звука — дом полон детей — воспитанников Егерской Школы, Медвежат. И для каждого — они Отец и Мама.

Миша — давно уже не Мышонок. Давно уже — Михаил Викторович Кузьмин. А в бою — ещё и Маугли. Майор Егерей, командир разведроты Первой Егерской бригады Кровавых Воронов. Элита элит. Осназ осназа. Теперь ещё и Герой Союза. Вчера награждали.

Но, как был он молчуном, так и остался. Функционально — речь восстановилась. Но, зачем говорить, если можно не говорить? Не за чем. Лаконичность — наше всё.

— Буду, — шепчет он на едва заметный поворот головы. Батя — услышит.

Миша прошёл в ванну. Надо принять душ. Вчера с ребятами — дали! Миша, по этому делу, даже — пел. Корейскую песню, что понравилась ему в его последней командировке.

Поехал «подтянуть» осназ корейских товарищей, не собирался воевать — в Китае настрелялся до тошноты, а тут — пендосы разбомбили завод Медведя. А ведь Медведь их предупреждал! Много раз. И координаты давал, не раз, объектов, которые были собственностью Медведя. Пришлось брать диверсантов корейцев и долго-долго бежать по этой, по своему, прекрасной стране. Миша хотел сам «убрать» генерала, что отдал такой дерзкий приказ на бомбёжку завода. И ладно бы завод был стратегический! Производство велосипедов! Вернее — сборка из советских комплектов. Умышленно разбомбили. В лицо плюнули. Такое — не прощается. Но, Батя решил иначе. Миша — только «подсветил» здание, где генерал изволил «принимать» девочек. Хорошо, хоть, не мальчиков. Корректируемая бомба, сброшенная из-за облаков, с такой высоты, что самолёта было совсем не слышно, оставила большую воронку вместо здания. Американцы были уверены, что это была управляемая ракета. Что и требовалось доказать. Мы же ни кому не скажем, что опытное боевое применение испытательного образца проведено успешно. Пусть бояться того, что сами себе понапридумывали. Это дешевле для страны, чем содержать чрезмерную армию. А потом был марш-бросок назад. И одно боестолкновение. Только — одно, но — с потерями. Миша вернулся на базу расстроенный — провал. Не смог провести отряд незаметно. У осназа Егерей правило — если противник узнал, что пакость сделал именно ты — это провал. Так что, задание — провалено. Радость на лицах корейских товарищей — не утешение. Это для вас размен 1 на 14 — круто. Для нас — провал. И как приговор — отзыв на Родину. А там — награждение, повышение. Неожиданно, оттого — вдвойне приятнее.

— Как Дядя Фёдор? — спросил Миша отчима.

— Не вытащишь в Москву даже на Парад, — махнул рукой Батя, — загорелся этими головками самонаведения, как одержимый. Я его прошу наладить производство вычислителей, а ему Герой СоцТруда покоя не даёт.

— Героя обещали? — спросил Миша, отхлёбывая огненный кофе, виновато посмотрел на отца. Стыдно. Прихлебнул, как маленький, а ведь все ещё спят, — А кофе — отличный. Бразильский?

— Кубинский. Ещё тебе сигар привёз. Так и балуешься?

— Я — только балуюсь. Честно. Если хороший табак. Даже наши, «Гвардейские» — не курю. Так что с головками?

— Куда они денутся? Уже есть три ракеты на цель. Дядя Федор меня — совсем обобрал. Все умы моего техноосназа сгрёб. Оголил печатанье плат. А там — конь не валялся. И за микроэлектронику — тоже Героя дадут. Нет, ему головки всю голову забили.

— Хорошо, что ты убедил Наркомат не тратиться на управляемые снаряды. На первый взгляд — это дешевле, чем твоя микросхемная электроника.

Сколько было копий сломано, сколько нервов потрачено, сколько инфарктов!

— А, пустое, — отмахнулся отец, — как вчера отметили?

— Я — пел.

— Ого! Не знал, что ты можешь столько выпить!

— Я — тоже не знал.

— Ты когда женишься? — спросил Батя, так неожиданно, что Миша поперхнулся глотком горячего кофе. Выпучив глаза, он беззвучно кашлял. Батя схватил его, как младенца, перевернул, тряхнул, поставил на место. Миша покачал головой. Иногда, он забывает — какая сила у отца в руках.

— Чё это ты спросил?

— Имею желание повесить на тебя один из филиалов нашего туризма.

Зная, что так и будет — не отхлёбывал. Иначе — опять бы подавился. Диверсии. Его операция пошла в зачёт. У самого строгого экзаменатора — Медведя.

— Кто тебя перестал устраивать? — удивился Миша. Всех командиров групп, что числились СБ туристических компаний, Миша знал лично. Нет школы подготовки осназа лучше Гвардейской школы Егерей.

— Новое направление, — покачал головой отец, — на перспективу. Экстремальный туризм. Заодно — полигон для наших «управляющих», чтобы жиром не заросли. Чтобы вкус крови и волчьего молока не забыли.

— А-а! Вилкой завалить тигра? Ты — не забыл.

— Я — ничего не забыл. У меня напоминальник трусами прикидывается.

— Не всем же на танки нужду справлять, — улыбнулся Миша — и разинул рот в беззвучном крике — пальцы отца выкрутили ухо. Знал же, как он злиться на «этот танк»! Не смог сдержаться — подколол. Но, ещё раз напомнил себе — на пару месяцев залететь на полигон Гвардейска — форму растерял, движения отца даже не заметил, не среагировал. Надо с инструкторами осназа покувыркаться.

Потирая горящее ухо, отпил уже порядком простывший кофе.

— Бать, давай ещё кофейку, а? Такого никто не делает.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Что ты пристал, ей-Богу! Не нашёл я ЕЁ! Пока. Пока не нашёл. Мне, какая попало, как Феде — не нужна. Я — привередливый. Как ты нашёл маму?

— Её Берия прислал. А это — идея! Я тебе сам жену найду! Пока двоих не нашлёпаешь — не видать тебе «Сумрака»!

— Не надо. Сам. Как-нибудь, — буркнул Миша.

Попал! Бате как в башку что втемяшится — не забудет, не отстанет. Дай ему двух «медвежат» — хоть ты тресни! Больше — можно. Меньше — нельзя. А у Миши — с этим — беда. Робкий он с девушками. В бою — орёт, как Учитель — Рвотный Ротный Илья Гаврилович, а с девушками — затык. Немеет. Двух слов связать не может. Какие там дети? Пока языком не уболтаешь — к процессу конвейерной сборки детей — не приступишь. Если только батиным способом — по приказу. Но, Батя — шутит. Берия не приказывал маме женить Батю на себе. Это — её инициатива. Даже не батина. «Приглядела» за подопечным. Приглядела себе мужа. И — не ошиблась.

— Так, Мышонок, за старшего, — отец встал. И через секунду оказался в парадном мундире, увешанный бронёй наград — аж, завидно — одеваться не надо. Не наградам — у Миша своих знаков отличия — полная грудь. Начало было положено ещё в 43-м — «За отвагу». Самая ценная — первая, да ещё и Сталинградская! Потом была «За оборону Сталинграда». Теперь вот он — Герой Союза. Но, самой важной для Миши была медаль «Орден Достоинства», полученная из рук отца. За спасение детей от бешенного зверя.

Интересно, через 20 лет он так и останется для Бати — Мышонком? А отец продолжил:

— Медвежат — покормить, матери машину вызвать, кофеем — напоить, автобус — вызвать для всех. Сбор — на Красной Площади. Мне надо пару человечков повидать, пока все собрались в Москве. Да, Коль-Коль будет.

— Коль-Коль? Класс!

— Придёт уговаривать меня отдать тебя в Академию Генштаба.

— Чё я там забыл?

— И я о том же. Для галочки. Не быть генералом без Академии.

— Так ты же меня в Сумраки наметил.

— Двое! Двое медвежат. И жена. Иначе — в Академию отдам, — отец вышел.

Миша матюкнулся, тут же получил подзатыльник от матери. И тихий смех отца от дверей. И — как по команде — весёлый гомон детворы. У детей так — один проснулся — все проснулись.

Доброе утро, страна!

* * *

Праздничная Москва сверкала, как на подарочной открытке. Прошедший ночью дождь «вымыл» воздух, яркое, праздничное Солнце раскрашивало город в яркие цвета. Из репродукторов — музыка. Военные песни, через две — авторства отца. Через три — НАШЕЙ студии звукозаписи, из Гвардейска. Священная корова всех музыкантов Союза. Отец туда собрал такую аппаратуру, которой нигде больше нет. А многое — сделано руками Медвежат. Потому — не будет. Больше. Никогда и нигде. Но дело не только в аппаратуре. А в работниках студии. Они в музыке — разбираются. Если взялись работать с кем-либо из творческой банды — будет он знаменитым уже через месяц! А бездарности — тщетно отираются у дверей.

И, конечно, «День Победы», тот, что порохом пропах.

На улицах — людно. Радостные, улыбающиеся люди с цветами, флагами шли в центр города. Большинство в парадной форме, при наградах. Война была — народной. И воевал — весь народ. И весь народ празднует Победу.

Но, даже на фоне праздничных людей Медвежата — отличались. Одеждой, покроем одежды, материалом, расцветкой материалов, насыщенностью цвета материалов одежды, лицами и глазами.

Пришлось идти пешком — автобус безнадёжно встал в пробке. Такого наплыва автотранспорта Столица не видела ещё никогда. Растёт благосостояние советского народа, работают на полную мощность автозаводы, миллионами автомобилей наполняя дороги страны. И опять же, Гвардейские машины — лучше. Хотя, слово «лучшие» — не совсем подходит. Они — другие. Просто — другие. У них, в Гвардейске, нет автозавода. У них — маленькие цеха и гаражи. Маленькие. Пусть и забиты они самым передовым оборудованием, большей частью тут же, в Гвардейске, и собранном, но с Горьковским автогигантом — не сравнить. Все автомобили, что гордо носят имя — Гвардейские — ручной сборки. Красивые, стильные. Совершенно другие. Принципиально и стилистически — другие. Всяк сам себе собирает то, что хочет. Не всё сам, конечно. Не к чему это. У кого-то лучше получается Смерть дёргать за усы, как у Миши, у кого-то — двигатели собирать. Но, каждый из Медвежат обязан попробовать всё. Чтобы узнать — а к чему у тебя призвание?

Свой первый мотоцикл Миша собрал в 44-м. Второй — через год. Он получился настолько удачный, что его потом собирали тысячами на Ижмаше. Назывался «Мышонок». У отца — особое чувство юмора. Да, отец помог. Помог разработать концепцию. Показал несколько эскизов моделей мотоциклов. Уже готовые идеи — выбирай. А собирать помогал Федя. С этим гением — невозможно сделать плохо. А через год они перебрали новый полноприводный автомобиль компании «Jeep», что привёз отец. Перелицевали кузов, чтобы был похож на эскиз модели кузова какого-то индейца Чероки, поработали с подвеской, двигателем. Назвали — Вездеход. Тоже — удачный. Только ГАЗ отказался его собирать — дороговато получилось для народного автомобиля. Пусть. Зато — особенный. До сих пор на нём на охоту выезжаем.

Только после Вездехода — охладели к автомобильной тематике и Федя, и Миша. Миша занялся единоборствами, Федя — как влип в электронику, паяя радиолу для вездехода, так и не слазит с этой темы до сего дня. Как можно так долго ковыряться с этими проволочками? Тьфу! Тоска! Миша с того дня и оружейной тематикой увлекался, йогой, танкостроением, стрельбой, экстремальным вождением, пилотированием вертолётов, а Дядя Фёдор всё роботов своих собирает. Хотя, их, гениев, не поймёшь!

Гвардейск — особое место. Тайга кругом. Егеря. Под землёй — заводы, комбинаты, промышленность и АЭС. Кругом — запретный лес. Только бетонки и нитки железки тянуться вглубь стен лесных.

А город — сад. Красивый и полный невиданной свободы. Занимайся — чем хочешь, кроме тунеядства. Нравиться шить одежду? Иди в сберкассу, оформляй займ, оформляй оборудование. Не хочешь покупать — возьми в пользование. Амортизацию только не забывай вносить. Если твоя одежда понравиться людям — честь и хвала тебе. Нет — сам виноват. Куда влез, если — не твоё? Нравиться пироги печь — вообще молодец! Пеки. Пой, танцуй, шей, расти птицу или скотину домашнюю — честь и хвала тебе — кушать всем надо. Собирай машины, радиоприёмники, телевизоры.

Вон, знакомые ребята собирают кедровый орех — казалось бы — ерунда какая! Чистят, упаковывают в яркие целлулоидные пакетики — по всей стране разлетаются, как в прорву, сколько не сделай — мало. Они уже столько всяких машин себе понапридумывали — по машинной очистке ядра ореха, переработке и упаковке. А способы доставки, транспортировки? Сколько всего им пришлось придумать на таком простом, казалось, деле! Теперь вот — экспериментируют с молоком опытного молочного хозяйства-комбината. Задумали сухие молочные смеси. Целевую программу ребятам продавили через Москву — направление стратегическое. Молоко в любом месте — хоть за Полярным кругом, хоть в пустоте Космоса. Сухое молоко известно давно. Но у ребят получалось что-то революционное. А как побочный продукт — в стране уже десятки заводов производят пакетированное молоко. Для городской жизни — удобно. А там — следующий шаг — спортивное питание. Концентраты для больших нагрузок. Тут средства на разработку пошли от МинОбороны. Что спортсмен, что осназ — не велика разница.

Это Батя всё заморачивается окупаемостью вложенных средств. Экономист, как он сам себя иронически называет. Он всегда приводит примеры из своих «видений». Из его «пророчеств» будущего. Иногда, «сдвиг по фазе» — полезно. Но, не об этом. Батя говорит, что СССР — лидер по вложениям в науку. По объему вливаний и по количеству учёных. И антилидер по «выхлопу». Именно Батя — обязательным условием ставит — реализация научно-технологических открытий. Надо — не только придумать, обмыслить что-то революционное, тиснуть об этом статейку и защитить научную степень, а запустить массовый промышленный выпуск этого изобретения. Без промышленного производства всё это — интеллектуальный онанизм.

Но, кроме этого, Виктор Иванович смог развернуть и умы руководства ещё в одном направлении. Называл это — окупаемостью вложений в ВПК. Поэтому появилось новое направление инженерно-конструкторских работ — использование военных наработок в товарах народного хозяйства. Не только танковые моторы, но на их базе — дизеля для моторвагонного состава. Не только питание и спецсредства для бойцов осназа, но и — в спорт и туризм. Не только электронику для военной техники, но и электронику для гражданского транспорта. Конверсия — называется. С одной стороны — плохо. Враг — в курсе нашего доступного технологического уровня. С другой стороны — мы — мировые лидеры по высокотехнологичным товарам. Вот, американцы оснащают автомобили радиолами. А у нас — магнитолы. И мы — задаём технологические стандарты. На которые остальные — вынуждены ориентироваться. У всех — грампластинки, у нас — магнитные носители! У всех — киноплёнка, у нас — магнитные хранители изображения. Весь мир вынужден покупать наши магнитные музыкальные и видео-проигрыватели. И запоминать русские буквы на их корпусах, запоминать русские слова. А высокие технологии — большая добавленная стоимость.

Во, как Миша нахватался!

А всё это начинается — в Гвардейске. Создаётся чудо, создаётся технология массового производства чуда, потом где-нибудь на просторах нашей необъятной Родины строиться завод, или — заводы, и валовый массовый товар ставит людей в очереди к прилавкам. И в книжные магазины за русскими словарями. Но, начинается всё — в Гвардейске. Особый город. Из будущего. Хочешь уже сегодня жить в будущем — живи в Гвардейске. Занимайся созданием будущего. Чем именно — не суть. Занимайся — чем хочешь. Сама среда тебя направит в нужное русло. Изменит тебя, наполнит твою голову совсем иным содержимым. Только бездельничать в Гвардейске — нельзя. Своей фантазии не хватает — иди на завод, фабрику. Медвежата работают и там. И очень быстро вырастают в должностях — сказывается разница в образовании.

Миша вздрогнул, как вспомнил, как в них вдалбливали знания. Именно — вдалбливали. И его — тоже пороли на конюшне, несмотря на фамилию. С фамилией этой, ему, пожалуй, доставалось — больше всех. Он — один из первых Кузьминых. А у Кузьмина не может быть хороших знаний предмета. Только — отличные. Не может быть не основных знаний — все главные. Даже астрономия, фехтование, танцы и вольтижировка. Ладно, литература, физика, химия, геометрия — понятно. Но — какие кони в век моторов? Однако же — вольтижировка. Астрономия — согласен. Звёзды нас ждут. Кроме того, астрономия — наука об устройстве мира. Пойми законы Вселенной — не станет для тебя секретом ни химия, ни физика, ни психология. Танцы, фехтование и рукопашный бой — вообще одно и то же, и всё — по специальности. Бой — это тоже танец. Всё это — развитие понимание собственного тела. Но, лошади? Ладно, Медведь большой, ему — виднее.

Учителя. С большой буквы. Передовые. Самые передовые в мире педагоги. С самого основания их школы-интерната для сирот, переросшего в Гвардейскую Егерскую Школу, пошло, что лучшие умы в сфере образования проводят полигонные испытания революционных методик обучения именно в их, тогда ещё — глухом заповеднике. Обучение — как игра. Интересно, захватывающе. Умели тебе так преподать предмет, что не понять, не запомнить — не возможно. Только — много. Слишком прессовано и концентрированно. Учёба, учёба, учёба! Как гонка со временем. А ребёнку, тем более такому непоседе, как Маугли — ещё тяжелее. Как будто — война на пороге.

Тогда, ребёнком — не понимал. Теперь он знает — война не на пороге. Она идёт. Тысячи лет уже, как в песне отца. Война без особых причин, война — дело молодых. Лекарство против морщин. И майор Егерей Миша-Маугли — в головном дозоре. Впереди — только наша Разведка, Сумрак и Враг.

К 15 годам каждый Медвежонок осваивал курс не только средней школы, но и общие дисциплины — высшей школы. К 15 годам Медвежонок должен определиться со специализацией Старших классов. А их не много — Защитник, Лесник, Лекарь, Механик. То есть — армия, сельское хозяйство, медицина и промышленность. Если сам — сомневаешься, Учителя — помогут. Это для нас, детей, мы же сами себе были — непостижимые, уникальные и загадочные. А для них — как стакан родниковой воды — насквозь нас видели. Ясен пень, Маугли выбрал — Защитника. А Дядя Фёдор — Механик. Ксюша и Ваня — пошли познавать живую и не живую Природу, а Сёма и Даня — лечить людей.

Хотя, Сёма больше животных любил. Так он никогда и не простил людям то, что сделали с его матерью на его глазах. Немцы, фашисты, что с них взять? Но, Сёма — возненавидел всех людей. Вообще всех. С чужими, не знакомыми — вообще разговаривать не будет. Чужих для него — и нет вовсе. Или свои — или никто. Смотрит на незнакомцев, как на издающую звуки, скрипящую тумбочку, мимо, насквозь.

Последний раз Маугли Сёму видел как раз, когда был у него в заимке, в 45-м. И они, как экскурсоводы, вели группу детей-медвежат, искали амурского тигра, чтобы показать большую полосатую кошку в его среде обитания, сфоткать тигра и метку повесить, для отслеживания его миграции. Тогда и случилась эта история с вилкой и тигром. Они устроились подневать, когда тигр на них вышел. Охотники стали дичью. Тигр, оказалось, уже вкусил человеческого мяса. Людоедом оказался. С ума своего тигриного сошёл. А в руке — только вилка. Это позже, на службе, появилась привычка — оружие всегда под рукой. Остались шрамы от зубов и когтей тигра, как память, что не бывает безопасных мест. И что не всегда твоё чутьё — надёжный помощник. Прохор мог и совсем всё убрать, но Миша шрамы оставил. Как Батя — не убирает медвежьи следы со своей груди и спины.

А потом — служба в Армии. Когда его распределили в разведроту 1 Отдельной Особой Егерской бригады Кровавые Вороны — даже не удивился. Миша опять вздрогнул. В школе было тяжело? Архангел Гавриил тебе быстро объяснит — что домашние пирожки потом минутой через кожу вылетают. С давлением в 10 атмосфер! Это не люди. Это — какие-то былинные витязи. Машины боя. А их «круг»? Это разминка такая. Чтобы проснуться. Егерские салочки. Тебя окружает группа Егерей и начинают тебя — бить, будто хотят забить насмерть. А твоя задача — не дастся. И кому-нибудь из круга внедрить так, чтобы упал. Тогда ты и этот, упавший, меняетесь местами — всё по-новой. Тут и открываешь ты для себя скрытые от тебя самого возможности тебя самого. Боевыми трансами владеть — обычное дело. Бесконтактное единоборство сейчас называется. Разбить стакан ударом, не касаясь стекла? Запросто. Ударить сквозь кирпич? Запросто. Отвести взгляд дозорному — обязательное умение в разведроте. Чуять мины «нюхом» — как без этого? Найти дорогу через непроходимые места? Боевое ориентирование они ещё в школе усвоили. На урок.

Батя и Архангел могли часами выстоять в «кругу». Как Медведь по минным полям ходит — слышала вся страна. Как стреляет слепой человек? Быстро. Из ротного пулемёта, на весу, очередью. Все пули — в цели. «Заложник» — не задет.

Миша вздохнул. Надо к Воронам наведаться. Размяк он что-то. Батя ухо выкрутил — Маугли даже не дёрнулся.

Так что, у них в Гвардейске — своя субкультура. Своя архитектура. Всё начинается с архитектуры. Ты живёшь в ней, не осознавая, как архитектура на тебя влияет, как она меняет твоё мировосприятие, по каким тропинкам направляет твои помыслы и желания. Дед-Баюн, как сказочный волшебник, был гениален и загадочен. Он строил дома и корпуса школ не пользуюсь метрической системой. Кащейская — говорит. Строил — на глаз. Средство измерения — ладонь и рука. Сажень. Чудно! Как у него получилось так, на глазок, ставить трёхэтажные терема, никуда «не уведя» размеры? Загадка! И всё здание — из толстых брёвен, без единого гвоздя, увязывать. И, не потому что гвоздей и скоб не было, а потому что — «дом — дышит». А металлические связки его «сковывают». Не дают «дышать». Дом становиться — «мёртвым». Как хочешь, так и понимай! Скобяные товары шли только в отделку — двери, окна, полки-лесенки. Каждому — свой дом. «По индивидуальному проекту» — подходит Дед-Баюн к человеку, пядью «снимает мерку» — ладонями измеряя тело — строит дом. Дом — как костюм-тройка у портного — каждому свой. Чтоб костюмчик сидел. Чтоб дом стоял. А ты в нем — не стоял, а жил.

И как, живя в этом всём, видя это всё — не верить, не проникнуться? Как говорит отец: «Если что-то выглядит глупостью, звучит глупостью, называется глупостью, воспринимается глупостью, но — работает, это — не глупость». Так-то! Так что в Гвардейске у них свой Терем — поставленный по меркам отца. А у самого Миши — свой. Пока — пустой короб стен под крышей. Мерка снималась с ещё ребёнка, на вырост. А вот с Дяди Фёдора — не снимал дед мерку. «Неуёмный» — говорит. Как знал, что Федя — не живёт нигде долго. Как монгол, какой — ведёт кочевой образ жизни. Ночует или на рабочем месте, или у очередной подружки. Кобель!

Да, дед — тоже лаконичный. Целыми днями возиться молчком — слова не вытянешь. Дед Мише — нравился. С ним было легко и приятно.

Так что Медвежата росли на Природе, как в Сказке. Особое там место. Как весь Союз говорит — Медвежий Край.

Но, Медвежат везде принимают с радостью. На любую работу, на любое направление.

Миша козырнул очередному военному. Рука сегодня — точно отмотается. Мысли побежали по другой тропинке.

После Победы — чуть не случилась очередная война. Только с Северо-Атлантическим Альянсом. Бывшие наши союзники быстренько сообразили междусобойчик. Ещё во время войны решили дружить против нас. Сдачу немцев принимали целыми дивизиями. И даже не разоружали. Пополняли. Свозили им трофейные Пантеры и Ягдтигры.

Хотели нас задавить. Думали, пока мы с турками возимся — раздавят. Ну, ничему их история не учит! Батя рассказывал, как он под конец Войны, за полчаса, прямо с земли, сбил двадцать Летающих Крепостей, когда они «по ошибке» отбомбились по нашим колоннам. Есть и запись, но там — ничего не разобрать — большие расстояния. Задумались «союзнички» — без поддержки с воздуха они воевать не умеют. А потом привезли корреспондентов газет и журналов «союзников» в штаб 1-го Западного, к Рокоссовскому, и показали им атаку танковой армии Катукова при поддержке егерского корпуса. Было это уже при агонии Вермахта.

В танковой армии Катукова — один танковый полк был — Особым Гвардейским полком прорыва № 100. Новые тяжелые танки Таран (в нашей реальности — ИС-3 — прим. авт.). Орудие 122-мм. Досылатель, дульный тормоз, чудовищная мощь — Тигра и Пантеру разрывал на ошмётки. Башня — 260 мм брони. Запоминающейся формы змеиной головы. Как сами «союзники» говорили — драконьей головы. Лоб корпуса — «щучий нос». Рикошетные уклоны брони разом в нескольких плоскостях. Простое, но — гениальное решение наших КБ. Приведённая броня получается — ого-го! При приемлемом весе. Даже бортовые бронеплиты — и те под углом, да под экранами. Спаренный пулемёт в башне и курсовой огнемёт — во лбу корпуса. Давал огнемёт неприцельную, но широкую полосу выплеска пламени по ходу движения. Боевая эффективность мала, но, не для этого огнемёт — он давил на психику противника. Огнедышащий танк! Дракон! Отличная защищённость танка и огневая мощь, при весе как у Пантеры. Как рассказывал отец, военкоры-шпионы шептались — «нам нечем их остановить!» И немцам — было не остановить.

Знали бы эти военкоры-шпионы, что этот полк, на тот момент, был — единственным таким не только у Катукова, а вообще — в Красной Армии! И при штурме внешнего кольца Берлинского укрепрайона все Тараны всё же были потеряны. И — большие потери в экипажах полка. Потери отборных танкистов, единственных, кто смог справиться со строптивым Тараном. Но, информационная бомба — сработала. А там и эшелоны с Таранами стали регулярно приходить.

Не меньше их поразили и танки 1 ОЕБ Кровавых Воронов — Терминаторов (у нас — Т-54, обр.45 г — прим. авт.). Сферическая башня, орудие — 100 мм, нос корпуса — зубило из листов закаленной катаной брони в 100 мм толщиной. Танк, лбом, легко выдерживал попадания снарядов зенитных орудий, снарядов тяжелых противотанковых самоходов, крутился и летал по полю боя, как шершень, как будто и нет в нём 32 тонн веса.

Почему Миша всё это так подробно знает? Со слов отца. И с записей. В том числе — семейной фильмотеки, где всё это — не порезано цензурой. Отец вел съёмку, вели съёмку эти два осназовца-богатыря со странными, не боевитыми, радиопозывными — Лёлик и Болик. Потом смонтировали фильм «Штурм ворот Берлина». Естественно, убрав всё лишние, и — «дофотожабив» — нужное, крутили сначала в Союзе, потом, цветной вариант — по всему миру. А пусть бояться! Там, где не запретили. САСШ — запретил к показу. «Излишняя жестокость» — официальная причина. Пусть! Всё одно — все посмотрели. Контрабандные тропы там ещё с «сухого закона» не заросли.

Теперь Таран и Терминатор — линейные танки линейных частей.

За эту операцию отца и наградили орденом Победы.

Не за штурм Зееловских высот. За это наградили Рокоссовского, и Катукова, который думал, что расстреляют за потерю ВСЕХ танков танковой армии при лобовом штурме укрепрайонов Берлина.

И не за операцию «Бесприданница». Уникальная была операция. Уникальная по своим целям, по масштабам, по организации, по привлекаемым средствам. Когда была начата Висло-Одерская операция, была прорвана оборона немцев, в прорыв ввели танковые армии, подвижные соединения, и — Егерей. Но, если перед танковыми армиями стояли стратегические задачи — разгром штабов Вермахта, резервов их командования, захват узлов сообщения, мостов и путепроводов, то Егеря выполняли свою работу, на первый взгляд — «левую». Егеря рассыпались по всей Германии автономными отрядами уровня рота-батальон, обходя узлы сопротивления. Егеря — грабили. Захватывали музеи, библиотеки, хранилища культурных ценностей, банки и их хранилища, склады стратегического сырья, оперы, храмы, заводские цеха, лаборатории, научные и исследовательские центры. Закреплялись и ждали подмоги. Операция именно этим и была уникальна — спасали от уничтожения и разграбления именно культурное наследие германского народа. И его — научный и технологический потенциал. Уникальна операция была и по привлечённым силам и средствам. После захвата «объекта», Егеря занимали оборону и принимали бойцов ВДВ. Такого массового применения воздушной высадки — ещё не было. Тысячи самолётов, десятки тысяч бойцов! Целые воздушные армии работали напрямую с Егерями, прикрывая их с неба! Снабжались Егеря и ВДВ — тоже по воздуху. Такого уровня управляемости, когда увязывались и взаимодействовали столько много родов войск на таких разбросанных пространствах — тоже ещё не было. Не было ещё и переброски бронетехники по воздуху — Единороги модели Аэро — доставляли Егерям и десантникам тяжёлыми планерами. На такой огромной территории, перемешанные с врагом так, что не возможно было отделить своих от чужих, за сотни километров от линии фронта — Егеря бились за мазню немецких художников в полном окружении! Но, и по результатам — операция — уникальная. Если сотни тысяч пленных, сотни складов с материалами, поставленные в тупик вездесущими Егерями немецкие генералы ещё как-то относились к стратегии, то культура Германии — вне военных доктрин. Сталин показал немцам, что Сталину — немцы нужны, как немцы. Как своя собственная, уникальная — германская нация. Только — без Гитлера и его нацизма. И никто не собирается их, немцев, в советских немцев — переформатировать. После капитуляции — всё культурное наследие германской нации было БЕСПЛАТНО отдано обратно немцам.

Но, не их научные и технологические наработки. В том числе — заводы и фабрики, что были демонтированы и вывезены. Вместе с учёнными и рабочими. Как возмущался Черчилль и тот, другой американский президент, что сменил Рузвельта! Да-да! Если Рузвельт — это Рузвельт. То его приемник — тот, что после Рузвельта. Ещё бы они не возмущались — они сами на сумрачный тевтонский гений облизывались! Обломились! Все эти немцы были осуждены за соучастие в негуманных делах шайки-лейки Гитлера и отбывали трудовую повинность в Сибири. Даже доктор Порше! Отец — сам с ним «проводил беседу». Порше — упёртый нацист! Эсэсовец! Пошёл в глухую несознанку! Такие — крошатся, лопаются, но не гнуться. Но, отец сумел его заинтересовать. И хер Фердинанд реализовал свою военную наработку — электромеханический привод — в мирном применении. У нас стали строиться тепловозы на замену паровозам. И — прочий железнодорожный подвижной состав на дизель-генераторных движителях. Как и в самоходе Элефант, он же Фердинанд — дизель-генераторная установка, электродвигатели на колпары. Прорыв в машиностроении. Доктор Порше вернулся в Германию не только живым, но и богатым — проценты с авторства — капали регулярно! Порше — был самым сложным «пациентом», как говорил Медведь. С остальными было проще найти общий язык. Вернер фон Браун, например, с Королёвым работал с видимым удовольствием.

Кстати, эта операция по захвату, а потом — возвращению реликтов, что немцев делает немцами — очень впечатлили интеллектуальную элиту Германии. Очень многие сравнили ковровые бомбардировки американцев и кровь, жертвы Егерей по спасению культурного достояния Германии от самих немцев. И очень многие — отвернулись от евро-атлантических друзей. А когда открылись двери Внешторгбанка для правительств германских земель, то и административные работники — стали учить русский.

Вот с этим Миша был — категорически не согласен! Они нам всю Россию разрушили, а мы им — беспроцентные займы под ничего не значащие бумажки каких-то облигаций?

Но, не за эту блестящую операцию Медведь получил бриллиантовый орден Победы. Отца наградили — за неслучившуюся войну. За фокус с журналистами, напуганными до вонючих штанов — Таранами и Терминаторами, организованностью и инициативностью армии-освободительницы, РККА. Отряды Егерей и десантников действовали же полностью автономно. Отряды по 30–50 человек, при 2–4 Единорогах и 2–6 танках свели с ума немецкие штабы. Они были — везде. Они были подвижны, вездесущи, неуловимы и неудержимы. Парализовав не только аналитические способности штабных офицеров Вермахта, но и всякое сообщение и транспортную связанность огромных территорий. Опыт белорусских партизан был выведен на новый уровень. Тысячи мелких мобильных танковых самостоятельных подразделений, действующих в отрыве от основных сил — с подобным военная наука ещё не умела бороться. Генералам всё ещё нужна была линия фронта. Когда — знаешь где фронт, где тыл. А для такой войны, Блицкрига, доросли не многие. Все мастера мобильной войны Вермахта — оказались не у дел под конец Войны — Роммель — расстрелян, Гудериан, Манштейн, фон Бок — в опале. Гудериан — за Москву, откуда отступил без приказа, спасая свои «ролики», Манштейн — за провал деблокирующего удара по Сталинграду, фон Бок — за Огненную Дугу. А старые, верные Гитлеру генералы прусской школы, в массе своей, жили в помыслах своих — реалиями позиционных сражений Первой Мировой. А в РККА — молодые генералы, что как раз на дерзких гусарских наскоках и поднялись — Рокоссовский, Черняховский, Ватутин, Катуков, Рыбалко, Перунов, Кузьмин. Да и Конев, Будённый, Тимошенко — не хуже. Просто — они не ассоциировались с подвижной войной, хотя именно на их фронтах и действовали «гусары», именно эти общевойсковые командующие и обеспечили успех «гусар летучих».

А за работу над танками Победы — Кузьмин был награждён второй Звездой СоцТруда. Отец — не принял. Говорит — нет его заслуги. Это Котин, Морозов и их КБ. Куда он денется? Дали Героя — носи. Не носит. Одной, говорит, хватит. Той, что авансом давали. В 1943-м.

Миша покосился на свою Золотую Звезду, что слепила праздничными отблесками. Тоже — авансом. Не сделал ещё ничего эпохального. Перед славой Медведя — даже неудобно.

Медвежата радостно загомонили — показались башни Кремля. Учителя не только наказывать поркой розгами умеют, но и награждать за отличие в учёбе. Увидеть Парад, увидеть новые танки из первого зрительного ряда — какая награда может быть лучше? Это Миша эти танки видел уже. И даже — испытывал. Экспертное мнение составлял. В качестве десантника. Язык прикусил, когда спрыгнул на полном ходу — 60 км/ч — это тебе не горсть изюма! Не советовал, в отчёте, так десантироваться — побьётся личный состав. Егерей — не касается. Да и не будут они слушать чужих рекомендаций!

Так, что Миша танки — видел. А Медвежата — ещё нет. И Союз — ещё нет. Про «заклятых друзей» — вообще молчу. У них разведка — такая предсказуемая! И так легко покупается! Капитализм же! Всё покупается и продаётся. Вопрос лишь — в толщине плитки отпечатанной казначейством бумаги.

Уже стало анекдотом, в узких кругах, конечно, «покупка шкуры неубитого Стального Медведя». Отца обихаживали разведки нескольких стран. Пока он им в лоб не намекнул — сколько надо денег. Много! Медведи — нынче дороги! И — налом, кэшем или золотом. Деньги — взял, добился разрешения на закупку станков, пароходов, машин, типографского оборудования, швейной и обувной фабрики, фармацевтического оборудования — на вывоз, добился отправки всего этого во Владивосток. Дождался телеграммы о прибытии. Не теряя времени, в ожидании вестей, проводя массированное информационное наступление, сагитировав русских американцев на формирование Добровольческой дивизии, набрал кредитов у русских эмигрантов, еврейских банкиров — сделал всем ручкой и улетел домой. В Сибирь. А когда «наниматели» стали требовать «отдачи» — требовали выполнения шпионской работы, за которую они заплатили — стал убивать. Когда стали шантажировать «закладными» бумагами — показал им кукиш. Медведь — сам себя «сдал» НКВД. И «прикрытие» Медведя осуществляло как раз НКВД. Попытались «выкрасть» — «погасили» всю их шпионскую сеть в Союзе, что так «подставилась», «засветилась». Погибли даже родные весьма высокопоставленных товарищей. Молотов тогда — сильно сдал. Попросил — пардону, уволить на покой. Устал, здоровье, говорит, сдавать стало. Бывает! Любишь человека, а она — змея.

Агентурная сеть «партнёров» была парализована. СМЕРШ — это вам не ваши бойскаутские отряды. Умственно недоразвитые — купить Представителя Ставки! Это — что купить Сталина. Всех денег мира — не хватит. Деньги — возьмём. Спасибо скажем. И будем вас иметь в виду. При случае. Как Батя говорит: «В особо извращённой форме». При этом, куда без этого — сильно пострадала и наша агентура, что так же вырезалась. Из мести. Тогда и погиб агент Сара, что работал в Нью-Йорке под легендой частно практикующего врача. Отец — сильно опечалился по этому поводу.

Вот и Красная Площадь. Мавзолей. Сталин сидит в кресле. Он так и не оправился после удара, что хватил его после съезда, что был проведён впервые после войны. Какой там у него был порядковый номер? 19 или 20? А какая разница? Для Миши — никакой. Это же не номер модели танка? И не номер дивизии НАТО. Тогда, во время съезда, удар — многих хватил. Миша не сильно вникает в политику — Федя — умный, пусть разбирается, куда нам, простым диверсантам?! Есть ещё Старшие Товарищи — им виднее.

Но, как понял Миша — Сталин изменил политический строй Союза. Компартия обратно стала — партией. Управление страной и народным хозяйством — одно, политическая жизнь, идеология — другое. И сам себя снял со всех должностей, самоустранившись от управления страной. Говорят — весь съезд просил, стоя — не пошёл на поводу. Теперь вот, статьи, книги пишет.

Вот это был шок!

На последовавшие за этим выборы народ валил, как на праздник. Депутатов избирали. А депутаты — Президента. Мы, вдруг, узнали, что Союз — парламентская республика. Миша так до сих пор и не понял — зачем эти «танцы с бубном»? Один фиг же все кругом — члены партии. Одной Партии. И Президента избирают из Партии. Партия — одна. Больше и не надо. Вообще бы тогда убрали этот анахронизм, партию, по мнению Миши. Как ему, простой душе, кажется, или партий несколько — или ни одной. Для него понятны — опытная партия, установочная, испытательная, экспериментальная — поток. А такой «партии» — он не понимает. Смысл в Партии? Ты — коммунист или нет? Скоро не останется не коммунистов. Все будут — коммунисты. Кому комсомольские штанишки станут коротки.

Зачем тогда эти мутки с гражданством?

Наверное, от того, что нет у егерей политработников. Есть Воспитатели. Они — чуть другим занимаются. Духовным развитием. А зря. Надо личный состав просвещать. Но, экономия, мать её за ногу! Каждый человек — на счету. Или политрук — или Воспитатель. Боевые психологические приёмы — важнее для выживания. А самому разбираться — лень. На гражданке будем — разберёмся. И Батя — лишь посмеивается.

Были и ещё существенные для страны изменения, но для Миши — мелочи. Типа — упразднения Национальных Республик. И правильно. У нас один народ — советский. Калининградская, Константинопольская области и Золоторожский край — подтянуться. Оттуда массово валят всякие немцы-турки. Не хотят становиться Советскими людьми. Их право. У нас — свободная страна. Не хочешь быть Человеком — вали на хрен!

Одно Мише не понятно — Союз Советских Социалистических Республик. В составе одной Российской Советской Федеративной Социалистической Республики? Это, что, отменят СССР? Это сколько всего менять придётся? Сколько бланков, бумаг и табличек переделывать? Взять хотя бы паспорта. Каждому! Сплошные траты.

Лучше ещё бы авианосец построили. А то что-то пендосы наглеть стали под боком у китайских товарищей. Опять что-то подленькое затевают? Блокировали там какой-то большой китайский остров, создают там своё, марионеточное, китайское правительство. Если бы не американский флот, товарищ Мао от этих марионеток мокрого места бы не оставил. Но, КНР, пока, не может тягаться с США.

И нам, из-за китайцев, лезть в войну — увольте! Мы не пендосы. Это они — отмороженные. Вкуса настоящей войны ещё не знают. А мы — наелись досыта. Пусть Мао сам разбирается с этими марионетками американскими.

Намного больше Мишу интересовало слабое здоровье Старой Гвардии Большивиков. Миша во время этих, тихих потрясений, бегал сначала по Китаю, потом по корейским горам с маленькими, юркими, как обезьянки, китайскими и корейскими товарищами. И он не знает, что за повальный падёж прошёл по рядам старых партийцев. Сталин — слёг, еле откачали.

Как, злясь, проговорилась мать — там отметилась какая-то «ведьма» — давняя любовь отца. Знаем мы, «какая-то»! Мать великана Прохора. Ведьма. Верю-верю! Не бывает ведьм. Интересно — она такая же великанша, как и её сын, Прохор? Но, тема эта — табу в семье. Уши ещё пригодятся. Фуражка будет проскальзывать.

Так вот, Сталин теперь — совсем плохой. Батя до сих пор — яриться, как об этом вспоминает. Вон, даже на параде Сталин сидит в каталке. А Молотова и остальной Гвардии — вообще не видать. Тогда они все, через одного, заболели от переживаний. По стране тогда прокатилась волна торжественных похорон.

И, к тому же, если бы была мать Прохора Бугаева среди действующих лиц этого действа — Сталин не сидел бы сейчас на кресле. Стоял бы — как новенький. И отец бы не злился. Он всегда злиться, когда бессилен что-либо изменить.

На трибуне Мавзолея — Правление Союза. Председатель Совета Министров, ключевые министры, обязательно — «силовые», как говорит отец, и Генеральный Секретарь Партии. Именно в таком порядке. По значимости для страны. Немного отстранённо от них, но впереди них всех — Сталин. Он на этой трибуне — свадебный генерал. Победитель! Освободитель! Отец Народа! Отец может и отдохнуть — дети выросли, окрепли, поумнели — пусть работают.

Интересно, где Лаврентий Павлович? Понятно, что не на трибуне. Неужели — опять заработался? Парад пропустит. Нет, Миша точно слышал, что Берия прилетел с отцом одним рейсом.

Парадом командует тёзка Миши — командующий Московским Особым Округом генерал армии Михаил Перунов. Мишка-Кадет. Вот тебе и кадет!

Принимает Парад — маршал Советского Союза — Константин Рокоссовский. А на трибуне — министр обороны маршал Михаил Черняховский. По правую руку — Председатель Совета Министров — Дмитрий Устинов.

По идее — Черняховский должен принимать парад. Он же — министр обороны. Но, Рокоссовский — Маршал Победы. Имя Победы. И частый гость в их доме. Как в московской квартире — соседи же, так и в тереме Гвардейска. Постоянный спутник отца на охоте и полигонных прогонах новых образцов техники.

После Победы была — широчайшая демобилизация. Ураганная и шокирующая. Ещё продолжалась десантная операция на Японских островах, Рокоссовский ещё добивал Кватунскую армию самураев, турки ещё бузили, а Западные фронты — массово ехали по домам. Константин Константинович был в таком бешенстве, что подал прошение об отставке. Его можно понять — враги ещё не додавлены, «союзники» стали вести себя «провокационно», хуже немцев в мае 1941-го, а тут — демобилизация миллионов солдат и командиров. Похоже на измену? Ещё как! Очень похоже на сдачу позиций перед Западом. Отставка была принята. Пипец! Вот это — поворот! Этим же днём призвали обратно — принимать капитуляцию Японской Империи. Сам Василевский летал всё на пальцах объяснять. Объяснил.

Миша вспомнил записи семейного архива по японской тематике. Отец — и там был. Высадка десанта на острова осуществлялась как раз Егерями. Только вот, лучший стратег Егерей — Перунов — бдительно следил за «союзниками», тасуя Егерей и остатки танковых бригад вдоль линии разграничения, создавая у «союзников» видимость — массы Таранов и Терминаторов, Зверобоев и Катюш. Поэтому японскую кухню, пришлось — есть отцу. Как генерал-инспектору Егерей. И приучать японцев есть перловую кашу ложками. Пришлось кормить — они там голодали не меньше нас.

Оказалось — воевать их вынудили «добрые» американцы. Устроив им блокаду. Удушая. Не загоняй зайца в угол — кинется! А самураи — не зайцы. Те ещё драчуны! Отец говорит, что самое сложное было — попасть на острова. Переправиться через Жёлтые моря. Ага, а до Дальнего Востока нашей же Родины добраться — совсем просто! Ага! Только после мытарств дороги через бескрайний океан лесов Сибири и замутили проект ТрансСибирской Магистрали. Та, что царём была построена — уже никуда не годилась. Там надо — по новой строить!

А на самой материнской земле культуры самураев — сопротивления почти не было. Потому что перед Единорогами Егерей наступали полевые кухни. И это нисколько не умаляет мужества самураев — Победа была достигнута не силой оружия, а на ковре бумажных схваток тайных переговоров. Предложение Сталина оказались сильнее гордости. Егеря — лишь создавали видимость победы оружием перед «союзниками». Берегли «лицо» воинственных самураев. Воину — можно потерпеть поражение в бою, но не сдаться от голода! Формальности в таких случаях — не формальность. Японцы были побеждены, но — не унижены.

Надо было видеть лицо гордого Императора, когда ему показывали запись применения ядрён-батона. Запись! Не само применение ядрён-батона! Смотри, ваше Величество — вот что тебя ждало, если бы «Сумраки» не пошалили у «союзников». А вот тебе акт — капитуляция. Вот тебе — контрибуции, скромные довольно-таки, с отсрочкой на 10 лет. Вот тебе договор о сотрудничестве. Вот тебе договор на поставку топлива и продовольствия. В кредит беспроцентный. С отсрочкой платежа. Вот — заказ на постройку рыболовного флота, тут оплата — сразу, но не деньгами. Зачем вам деньги? На топливо, сталь и продовольствие? Договор — бартерный. Бартер — топливом, сталью и зерном. Цены — приемлемые. Нет, обдирать нищих — позор. Русские — позора не имут, но и других — не позорят. Сотрудничать, понимаешь, ваше обезьянье императорство? Приучить к нашим товарам, приучить к русскому слову и букве. Нам такой беспокойный сосед под боком — в напряг. Сотрудничать. Как с Кореей. Туда-сюда — обратно, тебе и мне — выгодно. Миша очень живо вспомнил прямой рассказ отца, со всеми его «словесными оборотами».

Тогда пришлось «сделать больно» нашим союзникам — англичанам, что опять хотели всё обгадить. Наглы были традиционно сильны своим влиянием на управляющие Японией круги элит. И они — всячески пытались предотвратить дрейф Японии в сторону СССР. Надо было что-то делать, чтобы не повторилась история с русско-японской войной 1905 г. Тогда воевали Россия и Япония, а сливки сняли — англичане. Выбран был силовой вариант, как в случае «погашения» агентурных сетей, после попытки выкрасть Медведя. Но, тогда действовали на своей территории, а тут — давнишний огород британцев. А из-за недостатка опыта и времени — пролилось много крови. И получился большой скандал. Это ускорило легализацию НАТО. И — оттолкнуло Японского Императора. Да, все договоры были подписаны, но брака «по любви» — не случилось. Прошло всего ничего с Войны — в Корее уже проявились торчащие ушки японских спецслужб, гадящих по-тихому. В стиле британцев. Сразу понятно, кто за ниточки дёргает. Одним словом, обломались мы в Японии.

А Манхеттенский проект у Запада как-то не задался. Цепь нелепых случайностей, трагических происшествий чуть не поставили крест вообще на теме, как на рискованном вложении средств. Занялись «вакуумной» бомбой, которой так эффектно было уничтожено одно из подразделений Аненербэ на Украине. А потом ещё и уничтожали ими бандеровцев, окопавшихся в лесах. «Вакуумные» бомбы и снаряды карательных бригад НКВД — «лесных братьев» размазывали по деревьям, как масло по бутерброду — тонким слоем. Такая эффектность! И только получив известие, что в СССР запущена в пробную эксплуатацию электростанция с реактором на основе расщепления ядер — судорожно стали догонять. Надо ли говорить — где стоит эта АЭС? И на какую ёмкость она работала первое время? Было так необычно — толстенные энергосиловые кабели упираются в маленького человека.

А Рокоссовский, после капитуляции Японии — оказался вне рядов Красной Армии. С почестями, но на пенсии. Не долго, правда, отдыхал. Мемуары не успел даже дописать — возглавил Академию Генштаба. Но, РККА скукожилась до поразительно малых размеров — миллион военнослужащих. Всего. Во всех родах войск. Флот, Егеря и Погранслужба — не РККА, а НКВД, теперь — МГБ, не в счёт. Было проведено разделение армии на части постоянной боеготовности и учебные подразделения, где проходили службу призывники.

Ах, да! Призывники. Есть, теперь 2 типа призывников. Призывник и доброволец. Призывник служит 1 год. И становиться жителем СССР. Со всеми правами и обязанностями. Кроме права и обязанности избирать и быть избранным в органы государственного управления. И доброволец, что служит 5 лет, и становиться — гражданином. Избирает и выбирается. Госструктуры могут состоять — только из граждан. Почему Миша об этом забыл? Потому что весь народ — воевал. Боевые действия идут в зачёт 1 к 3. Поэтому — все граждане. Обидели, конечно, женщин. Им — служить идти? Но, как говорит отец — «А муж ей на что? А без мужа баба — дитё неразумное. Как ей судьбу государства доверять?»

А вот и отец. Тоже идёт, козыряет на каждом шагу. И Николай Николаевич. Миша толкает Медвежат, вытягиваясь в струну перед генералом Госбезопасности. Это как генерал армии, только в МГБ. С почтением жмёт руку. Какие друзья у отца! Какие величины! Ничего, Миша — тоже себе такую команду соберёт! Подошли с разных сторон, но — синхронно. Команда!

— Ну, Коль-Коль, прочёл? — отец, как всегда, даже без «здрасте!», быка за рога!

— Я — охудел, Витя! И ты так и собираешься печатать? — Николай Николаевич взволнован.

Миша напрягся, аж шея заболела — о чём они?

— А что тебя так возбудило? — удивилась маска на лице отца, — И — фильтруй базар — тут дети.

— Ты же вывернулся наизнанку, Витя! Как такое можно людям показывать? А сколько тайн ты так запросто вывалил в воздух?

— Не имеет значения, Коля.

— Уже не боишься войны? Крестового похода?

Миша почувствовал, что что-то внутри него, в животе, сейчас лопнет. Он почувствовал, как слетело с него, как шелуха, вся праздничная расслабленность. Он почувствовал себя опять — в бою. Собран, решителен. Где враг? Где — шпионы? А если кто-то нас сейчас снимает, записывает?

— Ты что истерию нагоняешь, Коль? Глянь, Маугли — в боевую стойку встал. Сейчас глотки будет рвать. Мышонок, расслабься! Бася — «Белый Кокон» сделал.

Фу-у-у! Ну, теперь — пусть снимают и пишут. Будет им — белый экран и шипение.

— А насчёт войны? Не боюсь уже. Наши заклятые друганы — уже не поднимут свой электорат. Сразу. Им надо, как следует, его «накачать» через СМИ злостью. Пока — этого нет. А с точечным ударом спецслужб — справимся. Даже — спровоцировать надо. И — подставить. Под те же СМИ. А то наши — тоже расслабились, расползлись, как масло на солнце. Так скоро и обуржуазятся. Зажрутся, если уж правду говорить.

— А ТЕ?

— А вот ЭТИХ, как раз и надо дёргать, нервировать, провоцировать, расшатывать. Не давать им методично работать. Они же, как плесень — медленно, но неутомимо. Если не проветривать.

— Не нравиться мне эта твоя выходка, Витя, — с сомнением сказал Вишнин.

— Тебе ни одна из них не нравилась, — улыбнулся отец, обнимая друга за плечи.

— Тем паче! Зачем тогда дал читать? Знал же, что буду — против! Кому понравиться, что вся страна узнает, как я регулярно от тебя в сопатку получал?

— Весь мир, Коля. Весь мир узнает.

— Я не могу этого допустить.

— Ты не сможешь этого не допустить, — рассмеялся отец, — ну, так, напишешь вводное предисловие?

Генерал Вишнин задохнулся от возмущения:

— Я? Я тебе ещё и предисловие к «этому» — писать?

— Ты. Был бы Кремень жив — он бы написал. Ты же был всё это время моим «контролёром».

— Куратором, Витя, куратором.

— Тот же палец, вид сбоку. Напишешь? Как лучший друг?

— Витя, ты мне друг, конечно, — качает головой Вишнин, — но — истина дороже! Я — всё напишу, как есть! Что ты — псих ёжнутый! И это — истина!

— А истина, как всегда — где-то рядом! — криво усмехнулся отец и опять обнял генерала. Крепко, как прощаясь. Не только Миша это почувствовал своим обострённым восприятием, тем более — хорошо зная отца, но и Вишнин знал его ещё лучше, тоже скосил глаза на непроницаемую маску на его лице.

— Глаза сломаешь, — прогудел отец, — полпарада из-за тебя пропустил!

Миша улыбнулся — в стиле отца, так перевести внимание. Тебя же и обвинив в чём-либо.

— Скоро техника пойдёт.

— Как насчёт комментариев экспертов? — спросили подошедшие супруги генералов, Кузьмина и Вишнина.

— Запросто! — весело отвечает Медведь, — агент ЦРУ или МИ-6 — ногу бы отдал за такой комментарий.

— Я думаю, ты не допустишь членовредительства наших бывших союзников в такой день?

— Естественно — нет. В праздник — неудобно. Но, аппаратуру им — не буду оплачивать, — отец шутит в своём стиле, — Вот! Начинается! Занимаем места согласно купленным билетам! Выстраиваемся амфитеатром! Малышню — на плечи!

С визгом, Юра Кадкин оказался на широких медвежьих плечах. Миша тоже посадил себе на плечи кого поменьше. Чтобы видели. Юрка теперь индюком ходить будет — с плеч Медведя Парад смотрел!

А у Михаила на плечах оказался старший сын тёзки — Михаила Перунова, генерала, командующего Парадом.

Так получилось, что бравый боевой генерал, весь в ранах и наградах, вернувшись с войны, обнаружил полный дом детей. И ни один на него — не похож. Как он запил, как запил! Ладно, первый сын, что сейчас сидит на Мишиных плечах, хоть понятно на кого похож. Потому и Медвежонок — это тоже секрет политшинели. Ха-ха! Так вот, Перунов забухал, как портовый грузчик! Горькую хлыстал — не просыхая. Жену избивал. Сам Кузьмин приехал выводить из запоя. Поругались они тогда знатно. До сих пор Перунов — нос воротит, с Батей — не общается и все проекты Медведя встречает критически. Но, пить — бросил. С головой ушёл в службу. А жена его теперь живёт в Гвардейске, у свекрови — у матери генерала Перунова, благо терем директора швейной фабрики легко вмещает всех внуков. Количество которых — увеличивается на единицу каждые 2 года. Как у кошки. Такой вот, Ангел-Настя!

«Тьфу! Женись, говорит. Ага, щаз! Все они, бабы… бабы!» — подумал Миша.

Дети только — при чём? Не живи с ней, раз неверная, но детей — не бросай. Не твои, но — дети. Нет их тут греха. А бабка внукам — и рада. Для неё — все её внуки! Генерал Перунов, только, теперь и к матери — не приезжает.

На что обиделся? Не твои дети? Вот, тоже мне — беда! У отца, вон, единственный свой, и то — как сказать — на плечах Маугли и сидит. Уделил ли ему Стальной Медведь внимания больше, чем тысяче других Медвежат? Все мы, Медвежата — его дети. Все. И Стальной Медведь, и его супруга — искалечены войной. Но детей — в один терем не помещаются. И каждому перепадёт доля любви и ласки. У некоторых, кто своих фамилий не знает — фамилия Кузьмины, остальные Медвежата — со своими фамилиями. Вот, на плечах сидит — Витя Перунов. Нашли у него Учителя дар — живое растить. А отец, под него, уже целый проект готовит — озеленения Оренбургских и Казахстанских степей. Будут живые стены растить — лесополосы, делая из степей лист ученической тетради в клетку. Зачем — Миша не понимал. Но, каждому своё. Эти агрономы, сыны агропрома, тоже, ведь, не понимают работы Маугли. Каждому своё. А навоз с рук — отмывается проще, чем кровь.

— Перед вами парадным строем проходит Мемориальный полк, — вещает отец голосом Левитана, — Машины Победы, Труженики войны. Легендарный самоход Единорог, моя особая гордость, мой — первенец. А этого красавца — представлять не надо — Т-34 — танк-легенда. Перевернувший страницу Истории. А это — его послед — Т-43 (у нас — Т-34-85, - прим. авт.). Надо было быстро довести танки до кондиции, до требований времени. Поставили новую башню на Т-34, новое орудие, восемдесятпятку. Он и вынес всю тяжесть танковых заруб. Тяжёлый танк прорыва Клим Ворошилов. Последний его вариант — со 100-мм орудием (у нас — ИС-1, - прим. авт.). Легендарные СУ-85 и СУ-100. И не менее легендарные — Зверобои. Бревно снаряда такого даже не пробивали броню! Они просто — разваливали коробки танков сумрачного тевтонского гения. А вот и гроза заморских друзей — Таран (ИС-3) и Терминатор (Т-54). Символ Победы. Символ превосходства советского строя, гения советского народа, превосходства наших инженеров и солдат над допотопными общественными формациями наших заклятых «друзей». И над их примитивными технологиями. В небе проходят, клиньями перелётных птиц, Сталинские Соколы. Я не так силён в летающем ангельском сословии, поэтому давайте просто полюбуемся красотой и величием этой картины. А потом полюбуемся мощью Богов Войны — артиллерии, что просто перемешала врага с грязью. Нам оставалось лишь самую малость — врага выкопать и добить. А вот и моя особая слабость и любовь — лучшие в мире гаубицы М-30 и МЛ-20. МЛ-20 — вообще всем нравиться. До смерти. С первого снаряда. Вся Европа надолго запомнит её сногсшибательный, убийственный голос.

Это — точно. Вторая половина Войны прошла под грохот канонады. Советские войска не только превосходили Вермахт по массе залпа, но и перевели артиллерийскую науку на новый уровень. Принципиально новые средства поражения, те же реактивные системы залпового огня взять! А 160-мм миномёты? Сколько тактик применения! «Артиллерийское наступление», когда артиллерия поэтапно сопровождает наступающие части огнем и колёсами — треть подразделения ведёт огонь с дальних рубежей, треть — катиться на новые позиции, треть — разворачивается прямо за спиной пехоты, чтобы не оставить бойцов без прикрытия града снарядов ни на секунду. Самоходные артиллерийские установки легли в эту тактику — как родные. Или «огненный вал», когда пехота идёт прямо за стеной разрывов снарядов. Стена катиться от наших позиций в глубь обороны немцев — пехота добивает не успевших очухаться немцев. А «противотанковая засада»? Любимый приём Перунова. Оставляется «приманка», а противотанковые средства встречают врага массированным огнём с флангов. А «кочующие батареи»? Появление самоходов родило столько тактик их применения, что у немцев складывалось ощущение, что у нас — под каждым кустом, в каждой ямке — по пушке. Опять же — нашим оружейникам — земной поклон. Если бы наша промышленность не смогла обеспечить армию боеприпасами — всё бы это было — пшиком. Но, по массе залпа мы превосходили немцев в 44-м — уже втрое. Столько снарядов выпускалось промышленностью и доставлялось на огневые Службой Тыла! Именно в начале 44-го Рокоссовский стал считать боезапас не боекомплектами, а — эшелонами. И сказал свою каноническую фразу: «При двух сотнях стволов на километр фронта — мне безразлично — сколько полос обороны у противника, сколько и каких частей противника её занимают!»

— Итак, мемориальная часть — завершена, теперь будем пугать забугорных буржуинов! Парадным строем проходит сводная рота Егерей — парадный расчёт Кровавых Воронов. Во главе со своим великим и ужасным Архангелом Гавриилом, так нагло, не по уставному, разрисовавший свою тактическую экипировку! Егеря изволят зарабатывать себе растяжение связок шеи, пытаясь увидеть Мавзолей, сидя в тяжёлых штурмовых бронетраспортёрах Оберег. Можно увидеть новые каски егерей Тактическая Сфера, привет, орлы, и не говорите, что не слышите! Каждый боец теперь — телефонизирован. Это — неотъемлемый элемент Тактической Сферы.

Парадный вид егерей был испорчен — многие егеря не сдержали улыбок. Ровный ряд касок, возвышавшихся над открытым верхом Оберегов, пошёл волной. Медведь в своём репертуаре — разом вышел на тактические частоты сразу всем Егерям. Миша тоже улыбнулся. Все привыкли к подобным знакам внимания. И никак — не привыкнут к ним.

— Танковая рота егерей — Терминаторы. Как мы можем увидеть — это модернизированный вариант боевой машины (элементы Т-62, Т-55 в Т-54, примеч. авт.). Новая, усовершенствованная башня. Новое орудие, видите, малыши, утолщение эжектора? Пушка стабилизирована в двух плоскостях, новые прицелы. Ночной прицел, новые приборы наблюдения, новая радиостанция, новый двигатель и элементы пассивной защиты. Видите, ребята, эти забавные шторки над гусеницами и коробки на броне? Теперь этому танку не страшны ни бронепрожигающие снаряды, ни боевые части реактивных гранатомётов. Ни управляемые ракеты. Видите большую чёрную фару? Это ночной тепловой прожектор для ночных прицелов. Новый зенитный пулемёт. Видите — труба сзади лежит? Это — чтобы танк не задохнулся под водой. Егерей, да и остальных, теперь речка — не остановит. А теперь — чего не видно. Автомат заряжания. В танке теперь три танкиста. И собака.

Миша усмехнулся. Какая собака? Отца, иной раз — не поймёшь. Шутка ради шутки. А в чём юмор? Смеяться после слова «лопата»?

— Довели, наконец, экипаж, до канона: «три танкиста, три весёлых друга — экипаж машины боевой». А вот и визитная карточка егерей — огневая мощь. Удачный сын знаменитой Катюши — реактивная система залпового огня — Град! Настолько удачная, что мы сами же испугались и настояли на постановлении ООН о запрещении применения подобных систем по жилым городам. Далее. Батарея самоходных орудий Акация. И взвод самоходных миномётов Тюльпан. Теперь — со вкусом банана! С возможностью применения особо ядреных боеприпасов. Ну, вы — поняли. После них — грибы хорошо растут. Местами.

Миша почувствовал, что мимические мышцы лица уже болят. Давно он так долго не улыбался, так широко, так истерично. Как же он скучал по этому, особому, непонятному, но — заразительному, мировосприятию отца! И никогда не знаешь — когда он шутит, когда придуривается, а когда — серьёзен. Когда этого много — бесит! Но, он так давно этого не ощущал — так соскучился!

— А вот — и могильщик эпохи винтовой авиации — Шилка. Четырёхствольная установка любой самолёт распилит на запчасти прямо в полёте — такая скорострельность. Потом, правда, экипаж сможет на стволах сосиски запекать — но, это — детали. А видите у машины на затылке ухо Чебуратора? Это локатор. Он делает зенитку полностью совершеннолетним и самостоятельным ребёнком. А вот как только ваш всеобщий любимец, Дядя Фёдор, перестанет в ладушки играть и даст стране угля — появятся у Шилки на башне такие симпатичные подзорные трубы и мы с полным правом переименуем её в Тунгуску. Или Панцирь. Ладно, там — видно будет.

— А над нашими головами опять, вызывают тахикардию своим видом, наши Сталинские Соколы и Аполлоны на своих реактивных крылатых колесницах. А вот и новый вид транспорта, открывающий невиданные просторы стратегии и тактики, заодно и завершивший, однажды, век грозных боевых танков — боевые вертолёты! Не смотрите, что они, пока, такие несуразные. Первые танки — страшнее были. А сейчас? Руки Микельанжело — достойны наши танки. Ничего лишнего.

— Вертолёты завершат эпоху танков? — удивился генерал Вишнин.

— Конечно. Танк — большая, ползающая мишень. Для самонаводящейся ракеты. Или корректируемого снаряда.

— И что будет вместо танков?

— Люди в броне, — отец хлопнул себя по груди.

Все опять, искоса, оглядели Медведя. Его мифическая, сказочная броня «Бася» — что-то, не укладывающееся в голове.

— А вот и наш новый танк прорыва — Дракон. (У нас — ИС-8, Т-10, - прим. авт.) Все идеи, что были революционными, в Таране, в Драконе доведены до предела. Рациональное размещение брони, современное орудие, стабилизированное, с полуавтоматом заряжания, с новой ходовкой и двигателем. Этот танк будет гордо носить имя — последнего серийного тяжелого танка мира. Последнего и самого лучшего.

— А что — вместо?

— Основной боевой танк. Вот он, красавец, выходит. Морозов — гений. Всё же ему удалось впихнуть невпихуемое и сложить несочетаемое. Танк, с защищённостью и огневой мощью тяжелого танка прорыва, весом и подвижностью — среднего танка. Представляю вам убийцу мозга генералов и начальников штабов всего мира — Оплот! (у нас — Т-64, - прим. авт.) Автоматическое, стабилизированное орудие — пусковая установка, стрельба 125-мм снарядами и ракетами — это вам не кот наклал! Прицельный комплекс, бортовой баллистический вычислитель, ночное, всепогодное видение, новый двигатель, полная гермитичность на случай, если кто ядрён-батон решит покрошить, революционная многослойная броня, реактивная динамическая защита, собственная система активной защиты, глючная пока, но это — временно. Доработаем. Лучше — только боевые шагающие роботы. Лучше танка — не будет. Да и не надо. Надо этот подтягивать в ногу со временем. Модернизировать.

Все во все глаза смотрели на приземистую машину, что легко катилась по брусчатке. Приплюснутая башня, длиннющая труба орудия. Красота! Такая мощь чувствовалась в этой машине, что сердце замирало!

— А вот и следующий обморок наших заклятых «партнёров» — боевые ракетные комплексы. Зенитные. Это наш с вами спокойный сон и чистое небо. Ах, сучёк! Смотрите, в головной машине бестолковка Дяди Федора торчит! Да, сынок? И не делай вид, что не слышишь!

Миша усмехнулся. Дядя Фёдор — гений, но он — так и не повзрослел! Опять теперь будет от Бати прятаться. Зачем выпендривается?

— Ну, Дядя Фёдор, может, ты представишь стране комплекс?

— Отец, у тебя лучше получается. Только, это, мы — запись ведём твой трансляции. Слова — выбирай.

— Без твоих сопливых бы и не догадался! А с записью у вас облом случиться, парни. Будите скачивать на официальном портале. Ой! А твои РЭБ-примочки уже сгорели, Федя!

Упс! В эфир ушёл ещё один секрет Гвардейска — внутренняя сеть вычислителей. И вечное противостояние гения Дяди Фёдора и неведомых создателей Баси. Ещё — упс! Это Федя в эфир матюкнулся.

— Уши оборву! — предупредил Медведь, — докладывай!

— Уверенное поражение — 0,67.

— То-то же! После Парада — на ковёр! Если слиняешь — Маугли пошлю за тобой!

Миша достал свою рацию, сказал в микрофон:

— Федя — закопаю! Если мне праздник испортишь! К Архангелу Гавриилу со мной поедешь на перепрофилирование, да Архангел Гавриил?

— За фамильярство Маугли — попал, — сказал спокойно рычащий, как прилив моря, голос Гавриила Арвелова, командира легендарных Кровавых Воронов, — за хулиганство Дядя Федор — попал. А ты, Иваныч, не отвлекайся на Медвежат, продолжай приоткрывать занавес гостайн. Да, за это ты — тоже попал. В круг против меня.

— Пр-р-р! Напугал!

— Без Баси!

— Это — невозможно!

— Сцыкло! На всю страну заявляю это! Я — всё сказал! Вызов — брошен!

Отец растеряно молчал. Стал докладывать Дядя Федор:

— Наш комплекс не оставляет шанса ни одному самолёту в радиусе действия. Всё просто. У меня — всё.

— И это — так! — снова заговорил отец, — мы закрыли небо. Навсегда. И это — щит. А вот вывозят наше дальнобойное копьё. Ракетный тактический комплекс Точка. Комплекс способен поставить точку на любой танковой армии противника. Зараз. А это — Гарпун. То же самое, но навсегда похоронит любой корабль. А это вывозят — межконтинентальную баллистическую ракету Миротворец. Такая же — вывела Спутник на орбиту. Чтобы наши подлые «партнёры» не думали, что можно нам гадить на порог и спать себе спокойно за океаном. Пусть просыпаются в холодном поту. Гадить нам — не получиться. И это — гвоздь программы! Ура, товарищи!

«Слишком палевно» — подумал Миша. Видно же, что везут только пустой корпус от ракеты. Нет у нас ничего, что способно такую ракету перевезти по Красной Площади. Не получилось успеть к Параду. Но, отец — настоял. Сказал: «Пипл — схавает!»

Народ — ликовал. Длиннющая труба ракеты тащилась по Площади. Миша смотрел на Сталина, что устало махал рукой, улыбаясь в усы. Для этой демонстрации ракеты пришлось специально проектировать и строить в Минске особые тягачи. Отец говорит — это дешевле, чем содержать под ружьём 4 млн. человек. Но, получившийся тягач не обладал нужной тягой. Пришлось пустой тубус ракеты ставить в держатели. А наработки тягачей — пригодятся. Те же карьерные самосвалы строить. Да и рано или поздно — появятся мобильные баллистические комплексы. И тягачи под них.

Это в изменениях в политике Михаил разобраться не успел, а в технике — успел. Потому что танчики и машинки, пушки и ракеты — интересно, а клоповник аппарата управления вызывает тошноту.

Сталин говорит речь. Все почтительно слушают. Мише очень нравилось слушать речь товарища Сталина. Имея небольшой ораторский опыт — постоянно выступая перед своими подопечными, имея с этим трудности, связанные с общей речевой заторможенностью, Миша млел от речи товарища Сталина. Ещё в школе их учили нейролингвистическому программированию, соответственно, и вырабатывали иммунитет к такому программированию, владея всем этим, Миша ещё больше восторгался величием оратора. Сталин, как всегда, говорил без бумажки, говорил очень простыми словами, но слова его — проскакивая сквозь уши, сквозь иммунитет и скепсис — проникали прямо в сердце. Такое возможно только, если человек говорит искренне. Сила убеждённости в своей Правде — покоряла.

Сталин говорил о величии Советского государства, величии советского народа, о передовом нашем общественном устройстве, что доказал свою высшую эффективность в лихую годину Войны и последующую разруху. Сталин поздравил всех с Победой, напомнил о других победах — запуск АЭС, запуск искусственного Спутника Земли, что намекает нашим конкурентам, что они больше не могут чувствовать себя неуязвимыми. Нам теперь доступна вся Земля. И мы не позволим нам диктовать, как нам жить. Путь только сунуться!

Сталин говорит о задачах, что ставит время перед Советским народом — восстановление страны, ещё не оправившейся от Войны, построение коммунизма, покорение диких, заброшенных земель, покорение Неба, Океана и Космоса. Про Космос — вызвало живой отклик людей.

А вот дальше — пошли странности. Сталин говорил, что дети выросли, возмужали, доказали свою состоятельность в бою и жизни, в лихие невзгоды и в упорном труде. Если раньше, когда только закладывалась Советская власть, надо было контролировать руководящий аппарат, то теперь управление страной — находиться в надёжных руках и Партии пора свернуть своё участи в процессе непосредственного управления жизнью страны. И она должна заняться непосредственными своими обязанностями — идеологией. «Мы своё дело сделали — пора довериться своим детям».

Миша воспринял это как само собой разумеющееся. Его так воспитали. Для него это — норма. Но, его учили — смотреть на мир и глазами Врага. И вот с этой, тёмной, точки зрения — нонсенс! Против человеческой природы — отказаться от высшей власти. Миша ощутил гордость. За то, что именно товарищ Сталин руководил страной в такой момент. Гордость за величие товарища Сталина, равное величию героев Эллинских. Эпичных болубогов. Равного Прометею и Гераклу.

А дальше Сталин стал говорить об опасностях, что встанут перед сменяющими их поколениями коммунистов. Недруги заграничные — не успокоятся. Они лишь могут притвориться мирными, белыми и пушистыми. И верить им — глубокое заблуждение. Они по-прежнему будут гадить везде, где смогут. Пока мы сильны — будут гадить тайно, соблазняя, извращая, перевирая, отравляя. А как только почувствуют силу свою — выступят открыто. От своей идеи — уничтожение самой идеи коммунистической — они не откажутся никогда. Потому что коммунист — гробовщик капиталиста. И это — историческая неизбежность. Капиталисты — знают об этом. И это для них — категорически неприемлемо. Потому Советская власть — всегда будет им — петлёй на шее.

Дальше Сталин говорил об опасности перерождения самих коммунистов. Об опасности обуржуаживания управленческого аппарата, превращения руководителей в местячковых князьков, опасность клановости и кумовства. «Через бедность и голод мы прошли с честью. Выдержим ли искушение сытостью?» Вот так вот! Миша опять подивился прозорливости товарища Сталина.

В завершении Сталин ещё раз всех поздравил с праздником, сказал: «Мы сделали то, что обязаны были сделать. Плохо или хорошо — время рассудит. То, что мы все сможем об этом говорить и судить — самое большое наше достижение. Теперь — ваше время! Докажите, что достойны! Надеюсь на вас, Дети Мои!»

Грудь Миши распирала невыразимая гамма чувств. «Мы — не подведём! Мы — достойны!» — хотелось крикнуть ему. Но, он чувствовал ироничное настроение отца. И это сильно сбило пафос момента. А — жаль!

После речи Сталина — массовые народные ликования. Народные гулянья — следующие по программе. По всей стране. В этот раз — велась прямая телевизионная трансляция. Телевизоров в стране — уже хватает. Прямая. Без купюр. Как есть. Чтобы наши — гордились, не наши — боялись. Нас — не тронь!

Но, Медведь уже спешит с Площади. Медвежата — следом.

Ликующие лица, цветы, флаги. Праздник. Но, Миша — уже устал. По горам корейским неделю мог бежать. А тут — устал. Всё же, остался он дичком — от людей устаёт. От эмоционального шторма — устал.

Как выбрались из толпы — пути генералов и малышей — разошлись. Миша повёл Медвежат домой, Вишнин поспешил в одну сторону, Кузьмин — в другую. Даже не уговариваясь — и так понятно — где вечером сбор.

Когда добрались до дому, Миша вздохнул с облегчением. Медвежата оккупировали Большую комнату, расселись перед экраном, Миша запустил для них мультипликационный сериал о незадачливом волке-хулигане, что вечно не мог поймать ботана-зайца. Только и мог кричать в след: «Ну, погоди!». Хорошо иметь дома терминал Сети. Кто-то из детей уже видели эти мультики, кто-то впервые смотрел, но по ним — не различишь, кто уже видел, кто только сейчас увидел — влипли в проекторный экран все до одного.

А Миша пошёл ополоснуться. Потом переоделся в «домашнюю» одежду. С этой спортивной одеждой назревает революция в лёгкой промышленности. Для населения Гвардейска бегунки (кроссовки), спортивные костюмы, материалы, из которых их делают — уже привычны. Но, мощностей Таёжного химкомбината, зажатого подземными галереями, не хватит на всю страну. Вот когда запустятся новые мощности вновь возводимых комбинатов — тогда весь Союз оценит удобство новой одежды команды модельеров Медведя. Пока же в новой экипировке только Гвардейск, егеря и спортивные сборные команды Союза. Для них, спортсменов, и делалось. Новая экипировка им уже помогает показывать всему миру, что Советские спортсмены — самые-самые. За спортсменами в бегунки и треники переоделись егеря и Медвежата. В гимнастических залах и стадионах Гвардейска как раз и проходили «лётно-полевые» испытания новой спортивной экипировки. Это что! Вот когда наши сборные выйдут на мировой уровень с новыми углепластиковыми лыжами, коньками-шлёпками, пластиковыми санями, бегунками и новой спортивной экипировкой! Пока — только для «егерских» видов спорта — бег всех видов, в том числе — биатлон, хоккей, футбол, и все виды силовых единоборств и стрельбы. А там и остальные подтянуться. Жаль только Егерям — нельзя участвовать в мировых первенствах. Жаль. Но, это было бы не честно, не по-олимпийски. Но, Медвежатам-то — можно. Не отслужившим, юным Медвежатам. Скоро книга мировых рекордов будет сплошь содержать фамилию Кузьмин. У нас многие Медвежата грезят олимпийским золотом. Миру нечего противопоставить нашим духовным практикам. Нашей Воле и Выдержке. Ни хвалённая немецкая фармацевтика, ни американский метод поточного производства рекордов превращением людей в живых роботов — не устоят против Силы Рода.

Ха! Они пытались его, ЕГО! Маугли! Загнать в джунглях? Заикались пыль глотать! Какой там марафон? О чём ты? И это ещё его «особая» аптечка — осталась герметичной, не вскрытой. С таблетками — они бы вообще его «потеряли». Но, Медведь им крепко-накрепко вколотил в голову — что это самый крайний способ. Слишком он дорог для здоровья. Применять стоит только тогда, когда вопрос здоровья уже не стоит. Когда вопрос встал — о Жизни. И Смерти. Тогда — цена уже не имеет значения. Перед Мишей такой вопрос не стоял. После Сталинграда — ни разу. Выкручивался чудом. И чудо это — физические данные, тренировки до потери пульса и Сила Духа.

Миша вспомнил Войну. Скулы заходили ходуном, зубы заскрипели. Он вспомнил, каким нашел Батю в том злополучном доме. «Точка». Киностудия «КультуРа» — их семейный, как говорят пендосы, «бизнес», готовит к выходу полнометражный фильм «Точка». Фильм частично состоит из воспоминаний самого Медведя. А вернее — записей из его памяти. Впервые в мире зрителям будет показана война — от первого лица. Частью фильм будет состоять из видеофрагментов, которые предоставил сам Виктор Иванович. Миша уже видел фильм. Потрясение — вот самое точное определение этого. Снова пережить Войну. Видеть всё своими глазами. Видеть молодым Илью Гавриловича, видеть документальные кадры самой мясорубки войны, самому, всем своим естеством ощутить, как тебе в лицо летит кровь твоего соратника, летят пули врага, как тебя бьёт стена воздуха, спрессованного взрывом, видеть, как неотвратимо движется прямо на тебя пика ножа. А после этого — чёрный экран. Потрясение. Воевавшим — вдвойне. Не воевавшим — втройне.

А после этого — выйдет фильм о мести горячих корейских партизан подлому американскому генералу. Во всех ролях — корейцы. «Маугли» — тоже кореец. Реальная история приключений Миши и его отряда легла в основу сценария. С купюрами, естественно. Ничего русского в фильме не будет. Всё — корейское. В фильме используется тот же кинематографический приём — тоже достаточно много съёмок «от первого лица». Только Михаил — не умеет видео брать прямо из головы, как отец. Миша носил на шлеме видеокамеру.

Сейчас в Зеленограде запускается ещё один заводик, где начнётся производство подобных камер. Называться кинокамера будет — «Экстрим». Миниатюрная камера, которую можно будет закрепить на голове, как фонарь шахтёра. Питание — от пояса. Не как у Миши было — всё вместе. Но, Мишина камера — артефакт. Таких — больше не будет. Вместе с камерой «Экстрим» мир увидит новый способ досуга, новый способ записи и хранения фото- и видеоматериалов, мир увидит новую жизнь. Другую. Которая уже не будет такой, какой была прежде. Когда ты — сам себе режиссёр. Ведь чудо камеры «Экстрим» не в самой камере, а в её записывающем устройстве, в способе захвата изображения, обработки и записи, каком-то цифровом формате. Маугли так давно не был в Гвардейске, что уже перестал понимать — что они там наворотили! Единственное, что Миша понял — камера «Экстрим» будет, как камера Миши. С «жёстким диском». Надо, надо в Гвардейск, узнать — что это именно, как устроено. Докопаться до основ. Интересно же!

Грядёт переворот индустрии развлечений. Очередной. Вообще, отец этому, «глядскому», как он сам говорит, направлению уделяет внимания даже больше, чем оружию и промышленности. Поэтому — у нас есть собственное издательство, своя студия звукозаписи и своя киностудия. И люди Медведя руководят всем этим ёжнутым «творческим стадом». Когда речь заходит о творческих личностях — писателях, певцах-композиторах, художниках-режиссёрах, отец неизменно переходит на второй командирский. Почти всегда о этих людях — в третьем лице и женском роде. И если прямую нелитературную речь опустить, то не останется ничего. Только сплошные точки. Из-за неразрешимых творческо-мировозренческих разногласий. А не интересны «художникам» темы, на которые нанимают их директора Медведя. Им бы только процесс дефикации снимать. А все эти «пафосные», «исторические» картины — не интересны. А Медведю не интересны сценарии про жизнь обычных «маленьких людей».

Но, работа в команде Медведя — это статус. Это — престиж. Потому — терпят. Пишут то, что с них требуют, снимают то, на что указывают. И так, как указывают. Раньше, помниться, всё возмущались, что солдафон лезет не в свои щи. После выхода целой серии книг, статей и фильмов, неизменно срывающих кассу в Союзе и за его пределами — приумолкли. Ну, нечего им противопоставить. Весь мир «лёг» после «Брестской крепости». А это было — только начало. Никто ничего подобного снять не может. Никто не может снять живого ходячего робота — Терминатора. Никто не может снять роботов, что «прикидываются» грузовиками, как Оптимус Прайм. Конечно, эти фильмы ещё не вышли в кинотеатры. Никоим образом никому не объяснишь, как это снималось. Никак — сова на глобус — не натягивается. Но, эти фильмы — уже есть в Закрытой Сети. Ждут своего часа опорожнить бюджеты зрителей всего мира и магнатов-кинопрокатчиков.

И только Миша знает, что и в самом деле — никто не сможет даже близко подобного снять. Никто. Сейчас. Бася — не считается. Он — Что. Бася может любой фрагмент изображения или фильма переработать до неузнаваемости. Заменить морду Миши во всех отражениях на лицо корейского актёра Тцая. Или вставить молодого Медведя во все сцены «Точки», где он изображался со стороны, а не от первого лица.

А книги? Любой тираж, любого размера раскупается сразу по поставке книг в книжные магазины. Не читая названия, имени автора и жанра произведения. Следа медвежьей лапы на переплёте — достаточно.

След медвежьей лапы. Стилизованный, конечно. Этот след появился ещё в 1942-м году. Так бойцы Медведя отмечали принадлежность свою и своей техники к «хозяйству» Медведя. Так помечали трофеи и битую ими технику. Так сейчас помечаются товары, в производстве которых принимают участие кто-либо из Медвежат. Люди берут с охотой, даже если цена — выше, чем у аналогов. Если он вообще есть — аналог. Потому что — знак качества. Если нет ожидаемого качества — есть телефон службы поддержки — звони, жалуйся и на этом товаре больше не появляется этот знак. Но и люди выпустившие брак — с Медвежатами больше никогда не работают. След лапы у них появляется на корме и в личном деле. Чёрной, несмываемой краской.

След медвежьей лапы — это бренд. Это лицо. За своим лицом — надо следить. И отвечать. Единственное, где не оставляют Медвежата такой след — тайные операции.

«Взрослые» вернулись. Опять — одновременно. Миша сразу свернул уши в трубочку — его очень заинтересовал разговор, начавшийся, видимо, ещё в лифте, продолжающийся теперь и в парадной:

— Хорошо, что удалось разгадать замысел этого проклятущего ЦРУ, — сказала Вишнина, расстёгивая молнию на своих суперстильных сапогах.

Крокодилова кожа. Какой Милан, милай? На подошве — след медвежий. Гвардейская обувная фабрика. Не зря Медвежата ездили в тур по Европам. Медвежатам палец в рот не клади! Особо — не пускай на выставки. Купить-то купят. Только потом — разоришься. Конкурировать капиталистам с нашими — тяжело. У нас издержки, в виду климата — выше, но полностью отсутствует коррупция и сильно ниже «представительские» расходы — реклама, продвижение товара, взятки и подкупы. Оттого, получается — с нехилой прибылью. А так как у нас — общественная собственность — вся прибыль идёт прямиком в казну Союза. Потому цену мы можем указать любую. И можем — вовсе отказаться от прибыли. И даже — торговать в убыток. Разорив вас. Вас, не нас. У нас — не может быть убытков. Казна Союза — большая. Потеряем тут, возьмём — другим. Нас не интересует процент рентабельности. Нас интересует процент занятости рынка нашим товаром и итоговая ёмкость рынка. Вам недоступны такие экономические показатели и такие экономические модели ведения дел. Эффект массы — называется. Тем более, что наш Рубль и ваши бумажки — несопоставимы. И всё, что произведено у нас и куплено вами — уже доход страны, уже — прибыль. Разные экономики, разные мышления. Они делают деньги, мы делаем Будущее. Им нас — не догнать.

— Удалось бы, ага, если бы один из людей Медведя не стал бить в колокола. Хорошо, что он вспомнил! — проворчал генерал ГБ, принимая верхнюю одежду жены. Женщина есть женщина — одела — всё лучшее сразу. С другой стороны — им не позавидуешь. Это нам — напялил мундир и ордена — готов! При параде. Что, Вишниной тоже ордена одевать? Тем паче, что они — насквозь секретные.

— Да, за железками, мы совсем как-то упустили их подлые махинации. Ловко они задумали — наши дуболомы к стенке ставят умеренных социалистов в странах Восточной Европы, мы вынуждены там давить, проводить новые выборы, приводить к власти «правильных» коммунистов. И вся Европа нас дружно ненавидит. А мы, надрывая пупки, кормим эти местечковые «компартии». (Именно так и произошло на рубеже 40-50-х годов, — прим. авт.) Нет. Пусть идёт, как идёт, — отец уже давно «поухаживал» за матерью, теперь ставит на стол свою коллекцию бутылок. У каждой — история. И она сегодня будет рассказана. Но, позже.

— Свято место пусто не бывает, — кивает головой мама-Медведица, принимая кофе из рук отца. Подсадил он и её на кофе, — место наше в Европе займут американцы.

— Вот пусть румынские дармоеды — их и ненавидят, — отец злится, — Нам своих проблем хватает. Свою страну надо поднимать, а не заниматься экспортом коммунизма. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, как сказал Великий. Пусть сами свои государства строят. У нас полстраны — ещё соломой крыто. Гля, в космос выходим! Как всегда — голова в космосе, хвост — в средневековье! У нас не во все населённые пункты электричество проведено. Интернет тянем, а электричество — не везде! Зачем нам Европа? Ладно, пендосам, понятно — им — пограбить. Мы-то так — не сможем. Не сможем грабить. Будем им, неразумным, жизнь обустраивать. Отстроим им всё — они под НАТО и лягут. Со всей, выстроенной нами, инфраструктурой! Пусть лучше — сразу.

— Союзники — нужны, — бурчит Вишнин, разглядывая этикетки.

— Гитлеру они сильно помогли? Нет. Надо ровные и партнёрские отношения строить. Взаимовыгодные. Без вмешательства в их внутренние дела.

— Так не получиться, — не соглашается Вишнин.

— Без явного вмешательства. Не надо к власти приводить наших ставленников. Не, не так. Надо помогать нашим друзьям в их продвижении к власти, но не делать всё за них. И помогать — сильно негласно. И вот шпионские игры — очень даже надо. Особенно — вычищать наши подворья от чужого мусора. Не давать противнику влиять на самостоятельность наших соседей. Смотри, сейчас Франция и Скандинавия пытаются вести свою Игру. Не нашим, не вашим. И что? А и — пусть! А вот напугай мы их сменой режимов в наших окрестных огородах — под саксов и лягут.

Отец уже не в мундире. В честь застолья часть Баси — весит на стене. На отце только нижняя часть, без которой он — инвалид. А к белым глазам — все привыкли. Ведут себя они — зряче. Он — тоже в домашнем. Вишнин почему-то даже мундир не снимает.

— Не надо их кормить, — продолжает отец, — Надо им хвалиться нашей богатой жизнью. Нашими достижениями. Жизнью наших людей. И не только парадным подъездом, а и жизнью глубинки. Это же наш народ! Это же мы! Если наши люди, выезжая в Европы, будут нос воротить от всего иностранного — никакой враг нам не страшен. А Европы все эти — сами захотят за нами тянуться. Для этого — тут надо жизнь обустроить.

— Пока Хозяин жив — так и будет.

— Сплюнь, на куй!

— Витя! Дети!

— Эти дети — фронтовые, гвардейские. На трёх языках тебя обложат! Да дети?

— Я им Богатырей включил, не до нас им, — вмешался Миша, — Бать, а что это за клавиша «Мрак» появилась в меню выбора терминала? Это то, что я думаю?

— Ага! Полное самоуничтожение данных и железа.

— Вот как? — удивилась Кузьмина, — Даже так? И как скоро она понадобиться?

Миша увидел, как напрягся Вишнин. В животе Миши опять заворочался северный полярный зверёк, как всегда почуявший своего сородича, что любит подкрасться незаметно.

— Я — не знаю, — отмахнулся всесильный Медведь изуродованной шрамами ладонью, — но функция «Мрак» везде введена. По команде «Мрак» уничтожаются все личные данные. Ты не знала?

Отец смотрит в глаза матери. Конечно, не знала. И Миша — не знал. Так, надо позвонить.

— Федя, что за «Мрак»?

— О, Мыша! Здорово, ещё раз! Кино помнишь? Антон Городецкий, Горсвет? Как он там: «всем выйти из Сумрака», помнишь? Классное кино. Так вот то же, но реверс. А кино — надо вместе пересмотреть. А то, боюсь, у Бати — руки не дойдут. Всё, Миха, меня — девчата ждут. Да, не ищи меня. Я хочу по волнам сёрфануться. А Батя — план поставил. Пока, говорит, не выполнишь — фиг тебе, а не волны и пляж. Так, что — времени у меня мало. Бывай!

Озадаченный Миша сложил трубку и убрал в карман на автомате. Офигеть! Перед Дядей Фёдором Батя тоже условие поставил — двое детей. Что-то затевается! А почему Федя «в теме», а Миша — нет? Он ощутил укол ревности, но тут же улыбнулся — Федя — гений. Сам сложил два плюс два. Интересно, он двоих будет делать последовательно или параллельно? В этом смысле Дядя Федя — абсолютно неразборчив и всеяден. Да и девки к нему липнут, как мухи на мёд.

За столом уже забыта тема «экспорта революций». Обсуждается, уже многие годы, с самой Победы, спорное решение о демилитаризации Союза. Фактическом разоружении. Говорит Вишнин:

— Вот показали мы Дракона. А их только сотня! И всё! Производство — законсервировано.

— Ну, так и — законсервировано! Идёт производство. Нам мощности эти терять — нельзя. А то, как французы решат заказать Драконов! — отвечает отец.

— Один танк в месяц… — качает головой Вишнин, внезапно до него доходит: — Французы — Драконов?

— А что? — удивился, притворно, отец.

— Наш секретный танк? Это всё одно, что напрямую англичанам или ЦРУ продавать.

— Да, ладно! Челябинцы сделают им вариант предыдущей версии. Той, что без электроники и стабилизаторов. Всю активную защиту — снять, вместо динамической — пустышки. И корпус — из обычной брони, как у Тарана. Нам всё одно — надо этот вариант разрабатывать. На случай массовой войны. А Уралвагонзаводу отдать Морозовский танк. Для такой же массовой переделки. Массово-экспортной.

Вишнин сидел, как молнией ударенный. Смотрел на отца, как на врага народа. Обе женщины — тоже. Будучи женами именно этих мужей, они прекрасно знали, о чём идёт речь.

— Витя, сегодня не первое апреля, — тихо сказал Вишнин.

— Коля, или мы их сажаем на очень дорогой наркотик наших передовых оружейных разработок, или они делают своё. У французов там получаются неплохие лёгкие танки. А вот по тяжам и них — полный швах. А желание — имеется. И — потенциальная возможность. И самим построить, и на стороне купить. Не купят у нас — проспонсируют разработку нового американского танка. Коль, копирование заведомо устаревшего типа техники — тупиковый путь. Пока они наши, совковые, стандарты приспособят к своим, пока наладят, да тупо, пока разберутся — этот Дракон будет что Тигр-2 — никому не нужный раритет. Объясни мне, валенку, в чём принципиальная разница между распродажей направо и налево, да ещё и в долг, Т-43 и Таранов и продажей недо-Драконов и недо-Оплотов? Всё упростить, оставить только внешнюю схожесть? А? Мы тогда тысячи танков раздали всем, кому не попадя. Колапсировали всё мировое танкостроение. Никому танки не нужны до сих пор. У всех на вооружении стоят наши Т-43, Тараны и амерские лёгкие танки. Никто не покупает новые. Ни американские, ни европейские. Не нужны.

— А теперь — что изменилось?

— Мы показали новое поколение танков. Мы взвинтили гонку вооружений. И если мы в неё не ввяжемся, то не заставим американцев, и их шавок — тратить деньги. Вбухивать деньги в прорву их вороватого ВПК, а не на глобальные проекты развития. Потому — надо сделать вид, что мы ввязались в гонку вооружений. Желательно — за их же счёт. Клепать им танки и пушки, за их средства сохраняя собственные мощности и кадры.

— Что нам это даст? — с сомнением спросила Вишнина.

— Пендосы будут разрабатывать новый танк. Захотят «отбить» деньги. Станут поставлять эти танки европейцам, что ещё не забыли, что такое русские танки на улицах их городов. А если мы европейцам утолим их танковый голод ещё до появления нового танка пендосов? А? Деньги США не сможет «отбить» и, фактически, просто их потеряет.

— Не прокатит. Они сразу поймут, что танк — фальшивка! — отмахнулся генерал Вишнин.

— Да? А те китайские Терминаторы, что проходили испытания у пендосов? Ты же читал отчёт их испытателей.

— Они пишут, что мы китайцам — подсунули фальшивки. А Терминаторы были — настоящие, егерские. Оставили им свои машины, когда уходили.

— Точно. Тогда я и подумал — даже продай мы им фальшивки, они все одно будут знать, что наши танки — лучше. Да и франко-немецким генералам — начхать на боевые характеристики Драконов и Оплотов. Они воевать — больше не собираются. Отвоевались. У них же, мать её за ногу, демократия. Им и нужна — только видимость Драконов и Оплотов. Перед избирателями — понтами поколотить. Но, переплачивать — они не хотят. В приватной беседе они так и просили — «базовый» вариант. Подешевле, но чтобы выглядел, как настоящий! И чтобы закупочная цена — как у настоящего. А отпускная — «базовая». Разницу в ценах они собираются просто прикарманить. У них армия — тоже превратилась в лавочку коммерческую. Там теперь тоже рулят лавочники-коммерсанты. Они амерский лёгкий разведтанк Чаффи народу за средний выдают. И ведь — пипл хавает! Чем наши кастрированные Драконы хуже? Пусть радуются. И пусть лучше нам оплатят переход на новый уровень, чем американцам. А все документы по сделкам и схемы «распила бюджета» — офигенный крючок, которым мы этих генералов за жабры и притянем. Как тебе такого уровня стукачи? Будешь им ещё одну зарплату платить — всяко дешевле содержания целой сети недостоверных информаторов. Тем паче, что сеть мы так и не восстановили. Всё же, англичане — собаку съели на воровских, шпионских делах.

— Ты, Витя, чуть меня до инфаркта не довёл, — качает головой Вишнин, — я тебя только теперь и понял. И то — потому, что много лет привык распутывать твои замутки. А вот как остальным объяснить?

— Как-то надо объяснять. А что это ты на меня наехал? Замутки? Мои? Я — только фронтмен всех ваших опер. Только отвлекающая красная тряпка всем вашим планам!

— Витя, не расходись! Бася мне опять на твоё давление жалуется! — пихнула мужа Медведица.

Виктор Иванович несколько секунд молча смотрел на неё. Миша хорошо знал этот взгляд «в никуда» — Басе, наверное, мораль читает, чтобы не «вламывал» хозяина супруге. Потом Медведь тряхнул лысой головой, возвращаясь к разговору:

— Если мы не будем гибкими, то станем предсказуемыми. И тогда — проиграем. Если бы мы в конце Войны не были гибкими — мы бы до сих пор с хлеба на воду бы перебивались. Ни о каком атоме и космосе не было бы разговора. Если бы Сталин послушал бы генералов — армия бы до сих пор держала бы под штыком 6–7 миллионов дармоедов. А так — эти 5 миллионов работяг вернулись к работе, восстановили страну, нарожали детей.

— Мы тогда по лезвию бритвы прошли.

— Но, прошли же! Напугали их, дали им — над чем подумать, дали — над чем поработать. Они не стали нападать, пока не наготовили М-60-х. а у нас — Оплот созрел, сразу обесценив их говёный М-60. А чтобы быстрее дошло — вы же и устроили утечку через Коминтерн данных стрелковых испытаний орудия Оплота? Ага! Так и знал! Коля, ты слишком невинное лицо делаешь! И в отчётах — зачем нарисовали 400-мм бронепробития? Обесцените «утечку».

— Если и, правда — такое пробитие?

— Дезой посчитают — зазря засветили канал. Не примут к руководству. Теперь, американцам надо что-то новое делать. Как-то решать, чем-то парировать. Новые танки. Или сделают ставку на самолёты. Если намёк по нашим зениткам — не поняли. Или — всё вложат в Даллеса с его программой отравления нашего этноса. Одно ясно им сейчас — опять война с нами — откладывается.

— Откладывается? А если они решат — сейчас, пока не поздно?! Пока у нас мало Оплотов и армия всего миллион.

— Они так не считают, — покачал пальцем отец, — они же, в отличие от нас, учли всех наших военных. Мы Армией считаем только миллион в Сухопутных Войсках. А НАТО — всех, кто с оружием. Армию, флот, морпехов, егерей, погранвойска, даже милицию. И ты забываешь от тех миллионах ветеранов и миллионах пацанов, что уже прошли срочную после войны. А пендосы — не забыли. Это ты знаешь, что Драконы, Оплоты, Терминаторы и Тараны производятся через пень-колоду. Они — не знают. Если и была информация — дезой посчитают. Они знают, где мы производим танки, знают мощь этих Танкоградов времён войны, тупо поделив количество танковых заводов на несекретные данные по выпуску танков за годы Войны. Теперь — самостоятельно перемножают обратно. И самостоятельно — бояться. А когда мы Тараны и Терминаторы, «бесясь с жиру», по их мнению, Китаю и Корее дарим, кроме тысяч танков времён Войны — вообще кипятком писают. Им невдомёк, что какому-то Медведю стало жалко топлива, и он загнал китайцам выработавшие ресурс танки за три цены, не желая их везти в Союз на переплавку. И ещё по секрету сообщил в ЦРУ канал, способ действий, чтобы провели сравнительные испытания своих Паттонов и Центурионов и наших Терминаторов.

Вишнин — как роденовская статуя — окаменел.

— И чё? — с трудом выдавил он.

— Что так смотришь? У же вас и учился. Я — ваше «изделие». А они? Они испытали, сравнили. Терминатор в их руках — себя не проявил. Потом посмотрели данные по применению Терминаторов нами, задумались — и стали бояться ещё больше. И подарили мне идею с танками-пустышками. Такая же фигня случилась и с Т-43. Американцы его так боялись, так боялись! Рвал Сорок-Третий пендосских Чаффиков и Першингов в Китае и Корее, как тузик — грелку! Посмотрели, облизали весь — ничего не поняли. Тоже — фальшивка. Просто мы им не продали главную деталь танка.

— Какую? — спросила Вишнина.

— Танкистов.

Смеялись все.

— А танкистов, Коля, на заводах не произведёшь конвейерным методом. И даже на полигоне не получаются Колобановы и Витманы. На полигоне можно сделать хороших водителей, хороших наводчиков. А вот танкисты — получаются только в бою.

— Война. Без войны не будет танкистов?

— Точно. А тогда какой смысл в десятках тысяч танков? Без танкистов? Зачем их строить? Нужно лишь иметь мощности производства и работающую модель боевой машины. И небольшой резерв на первое время.

— Рискованно.

— Если будет война — повториться 41-й год. Полностью. Как 41-й повторил 1812-й. Как 1812-й повторил более древние нашествия врагов на нас. Тогда зачем строить десятки тысяч танков в год? Хватит и десятка сотен в год. А когда танк устареет? Вот устарел великий и ужасный Терминатор. Противотанковая ракета не оставила ему выбора. Куда их девать? На слом? А если бы их было не 3,5 тысячи, а 50 тысяч? Такая же история с Оплотом. А вот сотни тысяч ж.д. вагонов Уралвагонзавода — нам нужны уже сейчас. И вчера. И — завтра будут нужны. А так же — та сталь, что уйдёт на танки. Стальной котёл страны — один. На что сталь пускать — на танки или на балки для мостов? А вот не допустить, чтобы Оплоты вообще понадобились, а так и вернулись на завод с полной выработкой ресурса, на слом, но не дырявый — и нужны ты, Коля, я, и такие простые парни, как Маугли, что ставит врагов в недоумении в тупик. Без танков, самолётов и артиллерии.

— Осназом — войны не выиграть.

— Точно, а вот развязать или предотвратить — запросто. Мои заводы в Корее — больше не бомбят. Совсем. В тактических картах всех американских офицеров мои объекты красными пятнами закрашены. А я им ещё и кино покажу, чтобы хорошенько запомнили. И теперь я могу на этих заводах не только собирать велосипеды, но и ремонтировать танки, доводя старые Т-43 до современных кондиций, до Т-43М. И не за счёт тамбовского пахаря, а за их же счёт, за счёт корейцев. Да ещё и продуктами с корейцев возьму. Им столько морквы и помидоров — не съесть, сколько они сейчас выращивают. И сколько — могут вырастить. Мы ещё несколько лет будем питаться за счёт металлолома. И корейцам — даже нигде мысль не зачесалась, чтобы построить свой, полный цикл производства танков. Как и у Израиля и других арабов. Вон, даже Франция не хочет вкладываться в ВПК, предпочитая один раз отвалить нам, чем заводить тягомотину с собственным производством. Понимаешь, Коля, французы — больше не будут участвовать в глобальных войнах. Не хотят. Потому танкостроительные мощности — им не нужны. Если мы им сейчас дадим пройти по этой дорожке — в вероятной Третьей Мировой — французов не будет. Ни на нашей стороне, что всегда было маловероятно, ни на стороне противника. Такая же дорожка — манит горячих скандинавских парней. Они — тоже навоевались. Ещё в 1944-м. Они не хотят строить танки и самолёты. Если мы им их продадим, то переводим их армию — на наши стандарты. И в случаи войны против нас — они оказываются безоружными. Понимаешь, Коля? Не компартию им продвигать. А торговать.

— Ничего это не даст. Не будут нам они союзниками.

— Не будут. Самое главное, чтобы противниками — не были. Пусть смотрят на наше оружие, служат на нём, поражаются, и бояться, понимая, что у них — только базовая, пустая версия. А у нас — полностью нафаршированный перец, да ещё и в чреве — полностью отмороженный экипаж русских перцев. А уж, какие наши люди бойцы — мы им ещё раз напомним. Время идёт. Воевавшие — подзабыли. Дети выросли, что и не знали. Так мы им покажем. Готовлю к выходу новую партию срывов касс кинотеатров, выносов мозга кинокритиков и опустошений карманов подростков всего мира. Ты видел «Точку»?

— Очень… документально, — поморщился Вишнин.

Никто из воевавших не любит вспоминать о Войне.

— Точно. В самую точку. Пусть посмотрят. Захотят ли они воевать с нами? Захотят ли они воевать вообще? Движению хиппи надо помочь. Хотя, мне жаль самобытную культуру янки. После хиппи она станет — пендосской. Подлой, пошлой и мерзостной. Наркота до добра не доводит. Сатанисты Хаоса. Тьфу!

— Витя, хватит! — попросила Кузьмина.

— Точно. Кино. Я им покажу, что война — не сказка про мушкетёров. Блевать будут.

— Витя!

— Всё! Хорош! Лучше расскажи, как там наши неугомонные латинос поживают? И под каким знаменем собираются буянить, если мы им не дадим денег?

Вишнин усмехается:

— Всё-то ты знаешь! А мы им — уже дали денег. По линии Коминтерна.

— Молодцы! А ещё большие молодцы, что убедили их красными флагами махать и коммунистические мантры кричать. Коммунистами они станут или не станут — ещё не известно, от денег это — не зависит, зато теперь весь мир будет называть красный флаг — знаменем бандитов и террористов.

Вишнин вскочил:

— Они борцы за свободу!

Отец — тоже вскочил:

— Когда победят! Если победят! Но, для всех остальных — они отморозки под красным флагом. Под красным! И мы — отморозки под красным флагом! Сразу видно — кто именно их подталкивает к мятежу! Сразу видно — кто в мире бузотёр и против кого надо дружить! Коля, Коминтерн, это — дураки или предатели? А? Почему, купленные ЦРУ бандиты и людоеды, выступают под каким угодно флагом, даже под красным, но только не под их пендосским матрацем? А ты узнал, сколько твои горячие латинские парни с ЦРУ содрали? Узнал? Вас — поимели, Коля! Грубо и извращённо! Теперь все, кто не хочет у себя в стране таких бандюков под красным флагом — в очередь встанут в Пентагон. Коля! Что вы творите?

Вишнин рухнул на стул, рванул ворот мундира. Налил коньяка, хлопнул залпом. По фронтовой привычке — занюхал кулаком. А Виктор Иванович — продолжает отчитывать:

— Коля, мои ребята хоть где оставили метку, выводящую на меня или на Союз? Нет. Мои — все косят под немцев и пендосов. Мне ответка — не нужна. Весь мир — пылает. Великобритания, уходя, подожгла за собой все свои колонии. Везде — войны. Перманентные войны. И везде — мои люди ловят рыбу в этой мутной воде. Ты, генерал Госбезопасности, слышал об этом? Нет. И никто на меня не укажет. А, вот ваши Команданте — точно в вас пальцем показывают. Тебя история с операцией ЦРУ по перекрашиванию Европы в тёмно-красный цвет — ничему не научила? А, Коля? Для чего сегодня я тему поднял? Ещё раз повторю — операция ЦРУ по окоммунистичиванию Европы. Операция ЦРУ. Нашими же руками толкают всех европейцев в их НАТО. А наши — и рады стараться! Ради пяти минут под красным флагом. Коля, вы ещё людоедам в Камбоджи денег дайте! Ёжнутым Пол Потам! Они вам под нашим знаменем такое устроят, что весь мир — стошнит. А потом будут Сталина — людоедом называть! Коля, это не крестовый поход! И ты — не папа римский. Что вы ворочаете?

Отец не на шутку разошёлся. Женщины уже сбежали, закрыв за собой дверь. Прибавили громкости на проекторе. Миша стоял рядом. Понятно, что если отец опять отвесит оплеуху Вишнину, Миша помешать не сможет. Только принять удар, вместо генерала.

— Про Китай и Корею — ты не возмущался.

— Поздно пить боржоми! Из Китая мы с Войны не уходили. А в Корее — государство! Мы не устанавливаем ни там, ни там — советскую власть, а торгуем с официальными властями. Торгуем тем, что им, и нам, нужно. Всё по закону и справедливости. Наших войск там — нет. Все наши там — числятся местными. Даже мой Маугли. Он там был — Мао Ли. Чувствуешь разницу, Коля? Официальная власть, расстреливающая агентов ЦРУ и МГБ равнозначно, в том числе, идущая своим собственным путём, своим собственным общественно-экономическим строем, с которыми оформлены все договоры. Страны, которые или уже в ООН, или скоро там будут. Официальная власть страны, куда вторглись американцы. В данном случае — мы — красавцы, помогаем слабым и обездоленным. И — террористы, что поднимают бунт против официальной власти. Чуешь разницу? Чуешь, какая вонь поднимется прессой? В этом случае мы — бандиты! И вообще, Коля, кто пустил этих шпионов-сионистов-масонов их долбанного Коминтерна во внешнюю политику? А? Где МИД? Где Генштаб? Где ЦК? Куда все смотрят? Что, Сталин — отошёл от дел — пусть всё идёт в разнос? Коля, где МГБ? Вы, разве не видите, на чью мельницу эти деятели льют воду? Ты меня пришёл «прощупать»? Меня ли надо «щупать», Коля?

— Ты меня за кого принимаешь? — вскочил снова генерал.

— За тебя! За генерала Госбезопасности! Госбезопасности, которая думает не о государственной безопасности, а о перипетиях общественных устройств и внешней атрибутике разных амбициозных личностях, не прикладывая эти думы на свои интересы и свои прямые обязанности — Безопасность СССР! Вас поимели, Коля! Вы стали политичны и предсказуемы.

Михаилу пришёл вызов. Одновременно с вызовом Басе отца. Мгновенно забыв ссору, Медведь прыжком оказался у стойки с доспехом Басей, мгновенье — отец оказался поглощён доспехом. Миша, чуть не выбив дверь, летел переодеваться. Тревожный вызов пришёл от личной охраны Сталина.

Михаил набирал на своём мобильнике гараж.

— Мышонок — вертолёт! Сталин — на ближней даче! — Услышал Миша, запрыгивая в егерские штаны.

— Принял! — закричал в ответ, сбросил вызов, услышав в трубке голос дежурного по гаражу.

Вертолёт — на крыше. Миша вылетел в подъезд, как был, в домашнем, с обувью и верхней одеждой под мышкой, летел по лестницам. Лифт ехал вниз — он не стал его ждать.

На лестничном пролёте Миша сбил с ног какую-то девушку.

— Извини! — кричал он уже с верхних этажей.

Пока Миша проводил краткий ЕТО и запускал двигатель, отец и Вишнин поднялись на крышу. Как только они запрыгнули в кабину вертолёта, Миша оторвал опоры от площадки. Краем глаза он заметил, как на крышу вылетела сбитая им девушка, стояла, прижав руки к голове, удерживая волосы от ударов взбитого винтами воздуха.

Миша даже на пытался ввязаться в разговор Баси и диспетчера. Это было кощунством. Всё одно, что первоклашке влезть в разговор Учителя и Смотрителя Школы. Лишь слушал, что им разрешили пролёт и отметил выделенный коридор.

Миша хорошо знал эту модель винтокрылой машины. Лёгкий пассажирский автожир выпускался одним из цехов Гвардейска малыми партиями со скоростью 3–5 вертолётов в месяц. Модель не боевая, спортивно-пассажирская. В Гвардейске исполняет функции неотложки и срочного курьера. Вот и сейчас — неотложка. Как понял Миша — Сталину плохо.

Вертолёт летел над Москвой, раскрашенной праздничной подсветкой. На душе было уже не празднично. Эта ссора лучших друзей, непонятная официальность Вишнина, напряжённость отца. В воздухе висела какая-то нервозность. А так как все присутствующие — обладали чутьём на неприятности — все понимали, что дёрганье это — не к добру. Если бы они оба не были так напряжены, то разговор бы этот прошёл в форме шутки, подколами и пересмешками, но прошёл в форме ссоры. Общая напряжённость висела в воздухе, Миша чувствовал это, но не был посвящён в детали, не знал причину напряжённости. И его очень сильно интриговало — что должно произойти? Отец знал, что Сталину станет плохо или это форс-мажор? Или причина напряжённости — предстоящая поездка отца на Тихий океан? На те острова, что он в тот раз купил? И Федя намекает на пляж и волны. Или дело не в островах, а именно в начавшейся экспансии Медвежат в Америке? Ведь отец Мишу наметил именно на это направление. Экстремальный туризм, ага, как же. В Корее — тоже был экстремальный туристический поход. Силовое обеспечение проектов Медведя — вот что такое — службы безопасности туристических агенств! Именно для этого его тут обязали подтянуть испанский. Именно этой экспансии помешал Коминтерн своим вливанием денежного топлива в мотор латиноамериканских революционеров.

Отец стал яростно материться — их вертолёту запретили приближаться к нужному месту. Не получиться приземлиться перед домом. Грозятся открыть огонь. Знают же — кто летит. Если бы не знали — просто сбили бы молча.

Отец прекратил материться, открыл дверь и вывалился из вертолёта.

Миша мог только, молча, мысленно — реветь матом. По его вечной молчунской привычке. Тут же он начал сажать вертолёт. На ночную чёрную поляну. Рискуя разбить машину, сломать винты о деревья, перевернуть вертолёт при касании. Обошлось. Не зря Маугли — считается одним из лучших вертолётчиков Гвардейска. Среди любителей. Миша с детства летает на винтокрылых машинах. Его руки помнят все модели винтокрылых машин конструкторов-Медвежат, учеников Миля и Камова. С боевыми пилотами, конечно, не сравнить, но это — их хлеб. А для Миши полёты — забава.

Когда двигатель замолчал, винты стали замедлять свой бег, из темноты выступили чёрные тени бойцов осназа. Не говоря ни слова, выволокли Мишу и Вишнина из вертолёта, совсем не бережно — уложили на землю, сковали руки. Вишнин представился. В ответ — тишина.

— Вы чьи будите? — спросил Вишнин.

Молчат. И только теперь Миша вдруг понял, что зря дался, зря дал себя сковать. А если эти бойцы — не совсем свои? Или — совсем не свои? Как только он начал экстренно соображать, как выкрутиться, «контролирующий» его боец наклонился к нему и тихо шепнул:

— Маугли, не рыпайся.

И надавил коленом меж лопаток.

Засада! Измена! Их ждали! Кто ждал — вопрос десятый. Но, ждали именно их. Вся эта ситуация — подстава!

— Коль-Коль, — шепнул Миша, — а это — пипец.

— Да, Миша…

— Молчать!

— Да пошёл ты! — вспылил Миша, сразу, рывком, входя в состояние изменённого сознания, который Виктор Иванович называет «форсаж». Маугли скидывает с себя «контролёра», гимнастическим прыжком вставая на ноги, встретил ударом ноги бегущего к нему, с разворота — «контролёра». Сделал сальто через голову, прокатился под вертолётом, сбил с ног ещё одного бойца, кувыркнулся, вставая на ноги, побежал. Он учился бегать со скованными за спиной руками.

— Огонь! — услышал он команду.

Выстрелы. Вспышки. Миша бежал егерским тактическим бегом — попробуй, попади! Попали. Маугли — опытный боец, но и стреляли в него — не бойскауты. Сначала тупой удар в плечо, Миша упал, кувырок, перекат, вскочил, побежал. Деревья! Надо забежать за деревья! Два удара в спину кинули его лицом в ствол дерева. Больно! Бывает! Вставай, Егерь! Это не боевые патроны. Лупят — травматическими резиновыми пулями. Вставай! Ещё два удара. Тьма.

* * *

Сутки его держали в КПЗ. Первую медпомощь оказали только в КПЗ. Фельдшеры расчёта скорой помощи выковыряли травматические пули, что смогли влезть под кожу, залили ранки чем-то жгучим, густо намазали ушибы, где пули не пробили кожу. Залепили всё пластырями.

Допрашивали. Хорошо — не 37-й год. Не били. Не пытали. Из задаваемых вопросов, Михаил стал складывать картину произошедшего. Отца делают козлом отпущения. А Мишу — соучастником. Именно поэтому Миша ни разу рта не раскрыл. Отец убил Сталина? Отец? Миша ни одной секунды не верил. Ни разу. Но, дело ведь не в этом. Сталин — убит. Старик, и так считающий последние свои дни, отошедший от дел полностью — убит. Легендарный Медведь разыскивается за убийство своего Учителя. В стране произошло что-то, чего Маугли принять — не мог.

Мир рухнул, погребя его под собой.

Надо было бороться за правду. Надо собраться и бороться. Но, выросший Медвежонком, постоянно слушая «кухонные» разговоры отца и его гостей, где механизмы управления страной и миром обсуждались очень простыми словами, часто непечатными, Миша знал, что произошедший переворот возникнуть вдруг — не мог. Был тщательно подготовлен и осуществлялся людьми на самом верху. Получается, что половина руководства страны готовила убийство Сталина, а вторая половина — не предотвратила? Став молчаливыми сообщниками. Система Госбезопасности допустила убийство Сталина?

Отца назначили убийцей. Отца, который в Союзе не был уже полгода, мотаясь по всему шарику планеты. Выполняя поручения Генштаба. Отца — отослали из страны, чтобы не мешал?

Вишнин! Вишнин — как прозевал? Как не увидел? А если увидел, но — смолчал? Зачем? А если не смолчал, а изначально знал? Вишнин — с ними? Вишнин — соучастник?

Коль-Коль был всё это время на виду. Отец поэтому на него «наехал», что просчитал его роль? Как он сказал? «Меня ли надо щупать?» Вишнин должен был обеспечить нахождение Медведя в нужное время в нужном месте? А именно — дома. Не рядом со Сталиным. Чтобы непредсказуемый Медведь не завалился не вовремя на ближнюю дачу «отметить» Победу. Коль-Коль — изменник?

Что стало с этим миром? Что стало со страной, пока Миша бегал по землям жёлтолицых узкоглазиков? Как мог Коль-Коль предать Сталина? Ладно, отца — бывает, но Сталина?! Тогда — зачем жить и бороться за эту страну?

Страна приняла без вопросов официальную версию произошедшего — Сталин страдал помутнением рассудка после удара. Весь последний год. После съезда. Все реформы, им проведённые за последний год — сумасшествие. В приступе очередного помешательства Сталин «попросил» Медведя эфтаназии. Следователи показали Мише кадры, как Медведь, в боевом режиме Баси, срывает медблок с груди старика, лежащего на полу. В этом старике Сталин угадывался — с трудом. Нет кадров, как этот медблок ставиться, нет кадров, куда делся отец потом. Ясно одно — он пропал. И следствие думает, что Миша знает куда. Откуда? Если отец не хочет, чтобы его нашли — его не найдут. За это Миша был спокоен.

Но, убивало его другое. Вопрос «на хера»? Зачем был убит Сталин? Зачем был убит «проект Медведь»? Зачем был проведён этот переворот? Зачем начат откат Сталинских реформ? Зачем Госбезопасность изменила собственной стране? Зачем теперь Маугли служить этой стране, зачем служить этим людям? Зачем жить?

Через сутки его отпустили. Вышвырнули за дверь, без каких либо объяснений. Не вернув мобильника. А денег, как и удостоверений личности, у Миши с собой и не было. Оглядевшись, поняв, где находиться, Миша пошёл домой. Больше ему было некуда идти. Затылок жгли взгляды топтунов слежки.

Ночная Москва была равнодушна к Мише, равнодушна к его горю. Его мир — рухнул, но Москва жила своей жизнью. Миша плёлся по улицам и проспектам.

Воздух стоял, как в закрытой комнате. К ливню — равнодушно отметил Егерь. Через полчаса его прогулки — налетел порывистый ветер, рвал на нём порванную егерскую штормовку, хлопал по ногам оторванными накладными карманами егерских штанов. Гром, молния, упали первые тяжёлые капли. И потом — ливень сплошной стеной.

Миша не побежал — некуда ему спешить. Так же неспешно шёл под ливнем. Одежда прилипла к телу, бегунки, одетые на босу ногу, хлюпали водой. Миша подставлял лицо дождю, пил дождевую воду. И шёл к сталинской высотке, где была их квартира. Не зная — сможет ли туда попасть. Квартира — государственная. Получал её отец ещё во время Войны. Может быть и так, что там — уже сменены замки.

Вот и нужная высотка. Высокие двери. За стеклом — Петрович. Сегодня его смена. Петрович распахнул двери. Миша зашёл.

— Здорово, Петрович! Как тут? — спросил Миша, глядя, как дождевая вода льёт с него ручьями на ковровую дорожку.

— Херово, малой. Обыск был у вас, — ответил Петрович, снимая их ключи с ключницы. Не отняли квартиру?

— Это — понятно. Отца обвинили в убийстве Сталина.

— Бывает, — кивнул Петрович.

Мише стало ещё тоскливее — это присказка отца, которой он заразил, как обычно, всех вокруг.

— А малыши, мама? Арестованы?

— Не слышал подобного. Товарищ полковник Кузьмина и воспитанники Гвардейской школы отбыли по месту прописки.

— В Гвардейск? Домой? — удивился Миша. Петрович кивнул глазами. Он увидел топтунов. На пустой улице они были — как белые, мокрые вороны.

— Закладка № 3, - прогундел Петрович, не открывая рта.

— Спасибо, Петрович, — ответил Миша. Настроение начало подниматься. Он — не один. Старый солдат Петрович — не сдаст. Он ещё Великий Октябрь помнит. А Большевистского стажа у него — на трёх Маугли хватит!

— А чё вообще происходит? — посетовал Миша.

— Мрак! — пожал плечами Петрович.

Миша пошёл к лифту. «Мрак» — кодовая команда. Всем Медвежатам надо «уходить в тень» и «рубить концы». Если Михаил правильно понял намёки отца и брата. Будь проклята эта популярность! Теперь — одними догадками довольствуйся! Лучший способ не предать — ничего не знать.

Закладка № 3. Это — на крыше.

Миша вышел на своём этаже, зашёл в квартиру, секунду «любовался» погромом, что остался после обыска. С трудом нашёл свою одежду, прошёл в ванную, с тоской посмотрел на битый кафель — искали тайники, варвары. Вернулся в комнаты, поднял полотенца, скинул одежду, вытерся насухо, оделся в сухое, обулся в сухую обувь. Бегунков больше не было, обул берцы. Отмокшие пластыри с ран слезли вместе с одеждой. Надо было залить санитарным клеем и снова залепливать пластырями, чтобы не кровило, но дотянуться до ран на спине Михаил не мог. Махнул рукой — заживёт.

Посидел на опрокинутом терминале Сети, что был варварски разбит. Ни библиотеки отца, ни его записей, ни его коллекции — не было. Как и его самого.

Нашёл «специальную лампочку» в инструментальном шкафу, где всё — перевернули. Лампочку оставили. Не знают, что она только с виду — обычная. Ввинтил лампу в бра, включил светильник. Лампочка, ожидаемо — пыхнула, сгорая. Выплеском электромагнитного излучения сжигая всю электронику в квартире, что была под напряжением. Только после этого — включил размороженный холодильник.

Надо идти на крышу. Посмотреть, что там ему Мама оставила. Интересно, топтуны останутся на улице или ждут за дверью? А какая разница? Миша вышел из квартиры, стал подниматься наверх. Этим путём Миша бежал, сломя голову, в засаду. Вот и последний этаж. Вот и выход на чердак технического этажа. Тут, как всегда — темно. И днём, а сейчас — ночь. Михаил, растопырив руки, дошёл до нужного места, пробежал пальцами по кирпичной кладке, ища метку. Сел на корточки, раскидал опилки, нашёл нужный кирпич, вынул обманку, за ним, в нише — коробка. Миша вынул коробочку. Собрал тайник обратно.

И тут услышал писк. Как щенок скулит. На крыше.

Миша с трудом открыл заклинившую дверь, добрым таким пинком. Под козырьком слухового окна сидела та самая девушка, которую он сбил с ног, когда летел сюда. «Блин! Сутки же прошли! Больше суток!» — мысленно выругался Егерь. Да, дверь у них на крыше — коварная. Иногда дверь — клинит. Если её с силой хлобыстнуть — то надо будет её ногой изнутри вышибать. Вертолёт дверь и хлобыстнул. Девушка оказалась заперта на крыше. Зачем попёрлась на крышу, вообще?

Миша, втянув голову в плечи, шагнул под струи дождя, подошёл к девушке. Она сидела, обняв ноги, выла на одной ноте, раскачиваясь. Мокрая, как русалка. И ледяная, как мурманская сёмга. И никак не отреагировала на его появление. Даже когда он разжал её руки, поднял девушку, взял на руки. Лишь затихла. Её бил озноб. Синие губы тряслись. Мокрые волосы прилипли к лицу.

«Ох, горе»! — вздохнул Миша, понёс её.

Войдя в дверь, выбил удерживающий кирпич, дверь за спиной опять хлобыстнула. Миша на руках спустил девушку в квартиру.

Она была в каком-то трансе. Никак не среагировала, когда он раздевал её, нещадно разрывая прилипшее к телу платье, опустил её в горячую ванну, натирал жёсткой мочалкой, натирал полотенцами. Но, кожа — покраснела. Так и не открыла глаз, не открыла рта. Миша поставил на место кровать родителей, положил матрацы, застелил свежим бельём. Одел девушку в свежий халат матери, уложил в постель, под два одеяла.

«В неё бы коньячку влить», — подумал Миша. Но коллекции отца — тоже не было. Холодильник только набирал холод. Пустой. Продукты — рассыпаны по полу. Миша стал было наводить порядок, но махнул рукой, разделся и залез под одеяло к незнакомке. Прижал её к себе, уткнулся носом в её свежевымытые волосы. Поёрзав ягодицами, девушка вдавила их в пах Миши, да так, что трусы бравого Егеря сразу стали слишком тесными. Но, на дальнейший, вполне естественный шаг, Миша так и не решился. Девушка пригрелась и теперь просто спала. Вдыхая её волнующий запах, уснул и Миша.

* * *

Миша сразу почувствовал, что незнакомка проснулась. Как напряглось её тело, накрытое его рукой. Миша открыл глаза. Светло-русые волосы незнакомки, в свете утреннего Солнца — сверкали. Миша вздохнул и сел на край постели, спиной к девушке, поднял с пола влажные штаны и одел их.

— Утра доброго, прекрасная незнакомка, — сказал он, не поворачиваясь к ней. Если он будет смотреть на неё, то она увидит его к ней реакцию. А ему — и так стыдно.

— Как я здесь оказалась? — спросила девушка. Голос её был слегка охрипший.

— Дверь на крышу у нас клинит. Не надо было тебе подниматься на крышу. Меня хотела поругать?

— Да! Ты так нагло меня сбил, порвал моё новое платье, и убежал.

— Я же — извинился. Прости, ещё раз. Одному очень хорошему человеку было плохо. Он умирал.

— На крыше?

— На даче. На крыше — вертолёт. Ты же видела.

— Твой?

— Вертолёт? Нет, служебный.

— А ты — пилот?

— Нет. Я — Егерь.

— Теперь понятно.

— Что тебе понятно?

— Почему ты такой наглый.

— Солдафон из глухой тайги?

— А что — не так?

— Так, — согласился Миша, вставая, — туалет, ванная — вот. Пойду, завтракать пора.

— У тебя всегда такой бардак?

— Только после обыска.

— У тебя был обыск?

— Как видишь.

— А почему? Ты преступник?

— Да, насильник и убийца.

Девушка, почему-то, прыснула от смеха:

— Ты плохой насильник.

— Уж, какой есть.

— Так почему — обыск?

— Человека нам не удалось спасти.

— За это проводят обыск?

— Как видишь, — ответил Миша, пожав плечами, зажигая плиту под сковородой. «Что приготовить?» — подумал он. Яичница — не получалась — разбитые яйца уже присохли к полу, приклеив ячейки. Ещё вонять будут.

— Никогда бы не подумала. А кем же был этот человек?

— Сталин.

Девушка пискнула, грохот. Миша обернулся. Девушка упала через опрокинутый стул, халат распахнулся до самого пояса. Миша, отводя глаза, краснея, подал ей руку. Девушка воспользовалась помощью, поднялась, села на поднятый Мишей стул. Она так и не запахнулась, так и сверкая своей девичьей честью и красотой. Руки её закрывали рот, разинутый в немом крике ужаса:

— Сталин умер?

— Его убили.

Ещё крик ужаса.

— Кто? — выдохнула она, вдруг оборачиваясь грозной Валькирией.

— По официальной версии — мой отец.

Она упала бы вместе со стулом, если бы Миша не поймал. Она молчала, запахнувшись, наконец. Миша вернулся к приготовлению завтрака — сковорода уже раскалилась. Заскворчало масло, Егерь решил сделать егерский завтрак — вывалил в сковороду две банки консервированной готовой гречневой каши, что выловил из-под мойки — закатились туда при обыске.

— А кто твой отец?

— Кузьмин. Медведь.

Он не смотрел на неё, помешивая кашу. Достаточно красноречивого молчания.

— Судя по твоему поведению — убийца не твой отец? И не вериться, что Медведь способен. А кто?

— Я. Не. Знаю, — раздельно произнёс Миша, с трудом. Так свело скулы. Звякнув, ложка — отлетела, оставив в руках ручку. Не заметил, как сломал ложку из нержавейки.

Молчание затянулось. Миша освободил кухонный столик, нашёл не битую посуду, разложил завтрак, подал вилки. Молча ели. Девушка опасливо посматривала на консервированные зелёные оливки, что кидал в рот Маугли. Поэтому их и не уволокли при обыске — мало кто любит оливки. Из еды остались только экзотические продукты, название и внешний вид которых насторожили сотрудников, проводивших обыск. Фактически — это было воровство. Но, Миша — понимал их, этих оперов. А понять — значит — простить. По их мнению, они не совершили ничего предосудительного — у «буржуя» — много. «А у нас — дети впроголодь живут». Всё одно, всё, что Михаил сейчас не съест — пропадёт. Испортиться. Возвращаться в эту квартиру было больше — не за чем.

— Я так и не знаю твоего имени, — спросила девушка, как-то по-особенному, по-женски, кокетливо, стрельнув глазками.

— Миша Кузьмин.

— Маша Иванова.

— Приятно познакомиться, — кивнул Миша, — а чем Маша Иванова занимается?

— Пока — ничем. Школу закончила, вот, в Москву приехала на Парад, зашла к подруге. А её — дома не оказалось. А тут ты. Сбил с ног, запер на крыше, лапал меня, спал со мной.

Девушка говорила это, смотря в стол, будто обратно впадая в транс, в котором была на крыше. Миша — молча ковырял в тарелке. Он не верил ей. Просто — никто чужой не может пройти в этот дом. Через их вахтёров — не пройти. Если вахтёры не получат приказа — не пустят. А кто может дать приказ пустить девушку? Накануне такого вала событий? Легенда шита белыми нитками. Какое у тебя звание, прекрасная незнакомка?

— А чем планируешь заняться? — спросил Михаил, бросая тарелку в раковину, занявшись поиском зёрен кофе. Кофе у нас — ещё не народный напиток. Могли и побрезговать. Чай, вот — весь исчез. Вместе со всей коллекцией спиртного и всеми табачными изделиями. Отец говорил про кубинские сигары. Миша — вздохнул — жаль.

— В каком смысле? Вообще? Пока не знаю. Так много всего хочется. Так много интересного в мире, всё хочется попробовать.

— А где ты остановилась? — спросил Михаил.

А вот и холщевой мешочек с трафаретом кофейных зёрен чёрной краской. Отбросили в сторону. Настоящий, бразильский!

— Хотела у подруги.

Девушка назвала фамилию. Миша покачал головой:

— Они всей семьёй уехали в Анатолию, на побережье Золотого Рога. Семён Архипыч там участок получил. Будет дом строить. Дом, сад, море. Как раз — для пенсионера занятие.

— А тебе не нравиться? Море, Солнце?

— Может быть, — пожал плечами Миша, хрустя кофемолкой.

Девушка задумчиво смотрела на него.

— Что? — спросил Миша.

— Меня впервые кормит мужчина.

— Да? А что такого? Остальные мужики такие невоспитанные?

Она — обиделась. Фыркнула, вскочила, убежала в ванную. Миша прошёл до шкафа матери, выбрал три полотенца. Большие, мягкие, махровые — отец привёз из очередного путешествия. Открыл дверь, под девичий визг, положил полотенца и свежий халат, вышел. Ух, хороша! Аж, лошадиные мурашки по телу пробежали — как хороша под струями воды!

Кофе сварился, Миша налил себе кофе, достал из вчерашней коробки плоскую чёрную пластинку с надкусанным яблоком на одной из граней. Это — один из артефактов Медведя. И Медведицы. Её личный артефакт. Это — телефон. На который может позвонить только один абонемент — Бася. Миша нажал на среднюю кнопку на нижней части одной из плоскостей, черный экран, занимающий почти полностью одну из сторон артефакта, зажёгся. Миша набрал код доступа. А потом ещё и приложил палец на считывание. Артефакт подтвердил, что Михаил Викторович Кузьмин — может пользоваться аппаратом.

Искать долго не пришлось. Последние файлы. Видеофрагмент.

Маша вылетела из ванной — мокрая, раскрасневшаяся, завёрнутая в полотенце, с полотенцем на голове:

— Ты что себе позволяешь? Ты!.. Ой, а что это?

— А то ты не знаешь! — равнодушно ответил Миша, — это то, зачем ты здесь. Но, прежде чем я позволю тебе просмотреть — ты должна ответить, максимально честно, на мои вопросы.

— С чего это вдруг? — она упёрла руки в бока, халат распахнулся, — Ой!

Экран погас, сберегая заряд батареи.

— Ты что из себя возомнил, солдафон меднолобый? — закричала она, — Я — честная девушка! С тобой в одной постели оказалась — не по своей воле! И не надо мне намёков на других мужиков! Я ещё — девушка! И — горжусь этим, понял ты, похабник?!

— Верю, — кивнул Миша, — как и в то, что ты случайно оказалась на моём пути, что тебя пустили сюда наши вахтёры, что ты не подставилась, чтобы я тебя сбил с ног, что ты случайно оказалась на крыше и что ты не носишь погон. И что ты не знаешь, кто такие — Медведь и Маугли.

Девушка удивилась, села на постель, нога на ногу, запахнулась, поставила локти на ногу, кулаки упёрла в челюсть.

— Так ты — Маугли.

— Майор Егерей Кузьмин Михаил Викторович. Позывной — Маугли. Если я не захочу — живой ты отсюда не уйдёшь.

— Ты настолько страшен?

— Даже страшнее, чем ты думаешь. Кофе будешь?

— Буду! А он не отравлен?

— Не к чему. Я легко убью тебя и так. Несмотря на всю твою подготовку, коллега.

— Вкусный кофе. Отец научил? — спросила Маша, проигнорировав реплику про подготовку и обращение «коллега».

— И не только этому. И так — звание? Не советую врать. Тебе не удастся. Пока ты мне будешь говорить правду — будешь жить. Начнёшь юлить — раздавлю и не пожалею. И твои фокусы с твоим, бесспорно — шикарным, телом — тебе не помогут.

— Даже так?

— Именно — так. Звание?

— Старший лейтенант.

— Задание?

— Ты.

— Конкретнее!

— Всё. Никакой конкретики. Просто познакомиться и всё.

— Кто твой командир?

Она ответила, Миша долго вспоминал, перетрясая в памяти структуру ГБ. Вспомнил. Коль-Коль. Его иерархия. Краем самым, но — его.

— Сколько лет?

— У девушки…

— Старший лейтенант, отвечать на поставленный вопрос!

— Двадцать!

— Рановато для старлея. Настоящая фамилия?

— Иванова. Сирота я. С войны. Детдомовская.

— Позывной?

— Валькирия.

Миша рассмеялся. Батя! Его «приколы». Он сдержал своё обещание!

— Где проходила подготовку? Кто руководит операцией? Когда сеанс связи? Сколько было половых связей?

— Пошёл ты! Не веришь? На, проверь!

Она откинулась на спину, раскинув ноги.

— Очень грубо, старлей!

— Это я — грубо? А ты?! — она села, запахнулась, встала, стала сушить полотенцем волосы: — Ну, догадался ты. Молодец. Не врут про тебя сводки. Зачем этот цирк? Что сейчас жилы тянешь? Что ночью не проверил? Не воспользовался, а? Или — честь мундира? Тогда береги честь до конца — не позорь себя сейчас этими похабными вопросами.

— Вот сейчас — молодец! Вот такой — ты мне больше нравишься.

— А мне параллельно — нравлюсь или нет. Задание провалено. Я — ухожу.

— А я тебя ещё не отпускал.

— Удерживать будешь? Или, правда — убьёшь?

Миша не ответил. Маша с большим сомнением посмотрела на свои вещи, что так и валялись мокрыми половыми тряпками. Вдруг она выпрямилась:

— А про Сталина — правда?

— Правда.

Она опять села, закрыв лицо ладонями.

— Что ж это происходит? — спросила она, наконец. Она опять перестала выглядеть грозной воительницей-амазонкой, а стала испуганной девочкой.

— Сам не понимаю. Вот, хотел подсказку друга посмотреть.

— Это то, что я думаю?

— Я не знаю, что ты думаешь. Я тебе не советую лезть в это. Жизнь твоя никогда не станет прежней.

Она кинула в него полотенцем:

— Ну и гад же ты! Умеешь девушку заинтриговать! Теперь — точно не отвертишься от меня!

— Тогда…, - Миша опустился перед ней на колено, — Маша Иванова, примешь мою руку и сердце? Станешь моей женой? Разделишь моё горе и мою радость? Пока Смерть не разлучит нас?

Она встала перед ним на колени, взяла его руку, смотрит прямо в глаза. В её глазах навернулись слёзы.

— Вот так? Сразу? Зачем? Ты же не любишь меня?

— Люблю. Ты — единственная из девушек, с которой я вообще могу говорить. Я уже люблю тебя!

— И всё?

— Этого мало? Мне нравишься ты, твой образ, твои глаза, твои движения, твоё тело. Мне нравиться твой запах, значит — мои дети в тебе — примутся.

Она отшатнулась.

— Ты — не романтичен. Сразу — быка за рога. Я ещё тебе не дала согласия, а ты сразу — дети.

— Ты уже согласна, осталось себе самой признаться.

Маша встала, стала ходить по комнате перед коленопреклонённым Мишей:

— Ты — невыносим! Ты — несносен! Никакой романтики! Как танк — напролом! Бронебойным!

Резко встала перед Мишей, закричала ему в лицо:

— Да! Я — согласна! Я влюбилась! Сегодня — впервые! Не знаю, как надолго, но я — люблю тебя, несносный мальчишка! А как же — ухаживания, цветы, сваты?

— У нас — нет времени. Мрак! Слышала?

— Нет. А что это?

— А то, что мы будем вместе, до самой смерти. И возможно — скорой. Поэтому и спешу. Подумай ещё раз! Я — не шучу! Я — не буду искать другую. Ты, возможно, найдёшь другого. С которым проживёшь до старости и умрёте древними стариками в один день. Я тебе этого гарантировать не смогу. Я — Егерь. Это — моё призвание. Мой долг — Родину защищать. А Егеря — в постели не умирают.

Она прыгнула на него, повалила, вцепилась губами в его губы.

С удивлением Миша констатировал, что она его не обманывала — он был первым. Такая дерзкая, такая любвеобильная, такая страстная! Такая сладкая и желанная.

— Так что там за сверхсекретная помощь друга? — спросила она, с отвращением подняв своё бельё, что мокрым от дождя кулем так и валялось на полу.

— Зря ты, — сказал он, потянувшись за пластиной артефакта, — за это тебя — могут убить.

— Теперь — пусть убивают, — промурлыкала она, укусив его пониже пояса, — ты — мой!

— Твой, — согласился Миша, — ты такая страстная и — девочка. Как?

— Я — детдомовская. Всё — на виду. Богатый теоретический материал.

— А что с практикой — не заладилось?

— Какой же ты есть! Для тебя — берегла!

— Ну, спасибо.

— А тебе — начхать?

— Да.

— Ненавижу тебя! Козёл! — она сунула ему кулак в рёбра, — Давай, показывай, пока не обиделась на тебя совсем!

А потом — отстранилась, выпрямилась, прищурившись от своей догадки, глядя на Михаила подозрительно:

— А, ведь ты — врёшь! Если бы тебе было параллельно — не спрашивал бы, сколько половых связей.

— Вру.

— Не честно! Мне врать — нельзя, а ты — врёшь! — она даже задохнулась от возмущения, встала на пол.

— А я тебе обещал равноправия? — равнодушно пожал плечами Егерь, — Нет. У нас есть муж, а есть жена. Я тебе могу дать только своё сердце. Моё тело, мои руки, мой разум и душа — принадлежат не мне. Как и моя жизнь. Ни о какой честности — речи не было. И вообще, старлей, старшим по званию — не перечат!

— Речи вообще ни о чём не было. Как дикарь какой — пришёл, увидел, поимел. Теперь ещё званием своим тыкает. В суд на тебя подам! За принуждение к сожительству с использованием служебного положения! — она, вроде, и ругалась на него, но ходила голая по комнате, разбирая имеющийся после обыска бардак.

— Плевать, если я заболею, я сам себе поставить банки сумею, — пропел Миша. То, что он — молчун, не значит, что петь не умеет. Умеет. Любит песни, музыка — всегда сопровождает его. Он всегда напевает про себя. И только в исключительных случаях — вслух.

— Что? — обернулась Маша.

— Лишь бы ты ходила голая рядом, — пропел Миша.

— Ой! — Маша схватила халат, прикрылась. Миша засмеялся, Маша — подхватила, тоже залилась смехом, очаровательным — для Миши.

— Я тебя — совсем не стесняюсь. Я даже когда одна — всегда одета. А с тобой — я — не я.

— Всё измениться, Валькирия моя! Не могу обещать, что к лучшему, но скучно не будет. Оставь ты это! Скоро Лидия Михайловна придёт и разберёт. Иди сюда.

— Лидия Михайловна? — спросила Маша, прижимаясь к Мише.

— Горничная. А ты думаешь, что этот ангар, по ошибке называемый квартирой — мать убирает?

— Думала — да. Или ты.

— Я тут несколько лет не был. Отец — тоже налётами. Пару раз в год. Мать — только, когда отец должен прилететь.

— Вот как? И эти хоромы — пустуют?

— Это не хоромы. Это — квартира. Ведомственная. Тут всюду номера инвентарные. Как в гостинице. Как кто из наших бывает в Москве — тут останавливается. Все мои братья и сёстры. Да — сёстры! Надо поискать, может, тебе, что из их вещей подойдёт?

— И много у тебя сестёр? — с ревностью, удивившей Мишу, спросила Маша.

— Много, — рассмеялся Миша, — уже тысячи. И братьев. И все — разные. И отец, и мать — Войной искалечены. Детей у них быть не может. Мать во время Войны стала начальником сиротского приюта, а отец начал всех её воспитанников — усыновлять. И удочерять. Медвежата — не слышала?

— Слышала. Но, думала, что так называют всех, кто с Медведем работает.

— И это — тоже. С Батей — много кто работает. В том числе и твои командиры. Да, Батя! Что там он нам оставил?

От Миши не укрылось, как напряглась Маша. Он усмехнулся, перевернул её, овладевая сопротивляющейся девушкой. Она на задании — в этом для Миши было какое-то особое удовольствие. Как перевербовка агента. Только эта живая, как капля ртути, как блик морской воды, девушка, красивая, как рассвет, столь же яркой, чистой и величественной красотой, умная и волевая — будет ему не агентом, а — его подругой, женой и матерью его детям. Он — так решил! И Батя — так решил. Он сдержал обещание — подобрал для Маугли жену. И его предложение Миша нашёл оптимальным.

— Спасибо, Медведь! — закричал Миша на пике.

— Не поняла, — надула губы Маша.

— Батя помог нам встретиться. Так и бродили бы тенями друг друга по жизни, так и не встретившись.

Мы — эхо, мы — эхо, Мы — долгое эхо друг друга.

Маша прижалась к нему, положив голову Мише на грудь.

— А что это? Яблоко — это что? Американское?

— Нет. Это — артефакт.

— Что это значит?

— Это значит, что это предмет прямо из сказки. Помнишь — блюдечко с голубой каёмочкой? Яблоко по кругу катиться, сказки показывает. Давай, посмотрим сказочку.

Миша, держа на весу аппарат, разблокировал. Залез в меню. Есть два свежих сообщения. От Баси. Миша усмехнулся. Только Бася может передавать SMS в стандартах связи, которых не существует. Первое сообщение: «Мрак». Это мы уже знаем. Когда отправлено? Получено в момент, когда Батя вываливался из вертолёта. Всё Батя понял сразу. Второе сообщение ещё короче: «2». Миша не удержался, засмеялся, поцеловал удивлённую, недоумевающую Машу.

Теперь — видеофрагменты. Одно мама записала на камеру артефакта, второе — скачала из Сети. Миша запустил скаченное. Съёмка — Баси. Грохот вертолёта, земля, не чёрная, как было на самом деле, а серая, как в пасмурный осенний день, стремительно летела в лицо, потом плавно замерла, вот уже деревья мелькают, будто летишь на кроссовом мотоцикле. Только вместо рычания мотора — ритмичное дыхание человека. Дом, охрана, танк, зенитная самоходка — стремительно проносятся мимо. Миша и Маша, влипшие в экран, влетели в окно. Изображение закрутилось. На полу лежит маленький старик, в котором с большим трудом можно узнать Великого Сталина.

Маша вскрикнула, отпрыгнула. На лице — ужас, рот раскрыт в немом крике невыносимой боли, глаза — бездна отчаяния.

— Это правда? Сталин? — её трясло. Миша остановил воспроизведение видео, сходил на кухню, принёс воды.

Миша передвинул бегунок назад, отмотав пропущенный эпизод, запустил снова. Опять мельтешение, тело старика на полу (в голове Миши никак не хотело укладываться, что этот беспомощный старик — Сталин, психика не принимала неизбежного). Краски меркнут, тело растворяется в воздухе, видно внутренние органы, видно сердце — оно не трепещет уже, потом — и эта плоть растворяются, виден скелет, мгновение — всё вернулось к привычному виду.

Миша скосил глаза, чтобы увидеть размер глаз Маши. Он знает, как действует на непосвящённых демонстрация возможностей Баси. Получив ожидаемый эффект, получив толику удовольствия от этого, усиленную мстительностью — он и сам когда-то так же был шокирован. И не раз.

Миша вернулся к просмотру. Ужасная, уродливая лапа монстра, чёрная, когтистая, покрытая чешуйками и наростами, протянулась к телу старика, когти разорвали френч, какой-то предмет был помещён на старческую грудь. Пошли строки данных. Миша остановил запись, тщетно вглядываясь в слова и цифры. Разочарованно поджал губы — ничего не понял.

Строки данных — пробежали. Осталась одна мигающая надпись. Миша её прочёл с трудом, не то, что произнести. Незнакомое слово. Изображение поплыло, сканируя помещение.

Грохот, крики, рёв голоса отца, изменённого Басей. Так называемый — «боевой речевой мод». От Медведя требуют сдаться, сложить оружие. Комната — полна людей, сразу стала тесной, многие — направили пистолеты и револьверы на Мишу и Машу. Не на них, конечно, а на камеру.

Медведь — насмешлив и ироничен. Это — обман. Батя — в ярости. Не просто зол. В неописуемом гневе. Только в таком состоянии — он так арктически выдержан.

— Лошадь, какие люди! Кадет, давно не виделись! Чем обязан?

— Сдай оружие! — говорит оплывший толстяк в прокурорском мундире.

— Лошадь, ты же знаешь, что я не вооружён. Но, очень — опасен!

— Снимай броню!

— Это — не возможно. И это вы все — знаете. А вот и то, что я искал. Лошадь, а в чём ВЫ меня обвиняете?

— В убийстве товарища Сталина!

— Да-а? Это я ему — эту книгу ядом пропитал? Да, я знал, что он любит перед сном почитать именно этот томик. Не многие знали. Не многие. Круг узок. Они все — умрут. И их хозяева — умрут. Все умрут! А вы — просто пешки, которых подставили под меня. На убой! Пшли вон!

Что-то изменилось. Воздух дрогнул. Лица людей исказились выражениями неописуемого ужаса. Все побежали, сталкиваясь, образовав затор в дверях. Комната опустела. На экран поплыло окно, потом лес.

— Он просто ушёл, — рассмеялся Миша, — но, как Карлсон — обещал вернутся! Ха-ха! Ха-ха-ха! Медведя в броне Баси они взять хотели! Его танковая армия не остановит! Ха-ха-ха! Ищи теперь ветра в поле! Ха-ха-ха!

— Объясни мне, — попросила Маша.

— Сейчас, мамино сообщение — глянем.

Миша запустил запись:

— Здравствуй, Мышонок. Как ты понял — «Мрак». Я посмотрела запись отца. Как и любой, кто имеет доступ к Сети. Это — яд. Не быстрый, но сильный. Новый. Противоядия — нет. Яд — наш, советский, гэбешный. Совсем новый. Книга была пропитана ядом. Они знали, что Сталин слюнявит пальцы, листая страницы. Это — контрреволюционный переворот. Но, Медведь — объявил не «Рассвет», а «Мрак». Очень прошу, Мишенька — не лезь! Витя этим занялся. Не лезь! Раздавят — не заметят. Мокрого места не останется. Сделай то, что должен. Как мы все. Мы возвращаемся Домой. Люблю тебя, сынок!

— Поняла? — спросил Миша, удаляя файлы. Сообщение матери — вообще личное, никого не касается, запись Баси — из Сети. Значит, есть в Сети.

— Это — Медведица?

— Это — Мама.

— А ты — Мышонок.

— Мышонок, — вздохнул Миша, — для них — всегда буду Мышонок. Даже Герой Союза.

— Ты — Герой Союза? — удивилась Маша.

— Есть такое.

— А за что дали Героя?

— Почти даром. Авансом. За умение быстро бегать по пересечённой местности.

— Это как? Ты так шутишь?

— Есть такое дело.

— А что теперь будет?

— А ты не слышала? Не отсвечивать. Плывём по течению, как говно, — Миша разозлился, пнул разбитый терминал.

— А я? Мне — теперь что делать? — спросила Маша, заворачиваясь в одеяло, будто ей вдруг стало зябко.

— Исполнять свой долг. Иди, доложи командирам, что задание выполнено.

— Что? Ты что такое говоришь? Ты меня вот так вот отпустишь? После всего? Выгоняешь, фактически! А если я не вернусь? Если я всё, как было — расскажу?

— Ты именно так и сделаешь. Всё расскажешь, как было. И вернёшься.

— А — не вернусь? Ты не боишься, что предам тебя?

Миша натянул всё ещё влажные штаны, встал перед Машей, раскачиваясь с пятки на носок, провёл руками по волосам, резко бросил руки вниз, говоря рублено, как отдавая приказы в бою, голосом полным стали и… боли:

— Вчера мой мир рухнул. Потом — появилась ты. Мне стала, вновь, интересна жизнь. Если ты окажешься сукой — зачем такая жизнь?

Миша развернулся и ушёл в туалет. Когда он вышел, Маша всё так же сидела, обняв ноги, закутанная в одеяло. Услышав его, подняла заплаканные глаза:

— Я никуда не пойду. Я — увольняюсь! Слышите, Вы! Мне всё равно, что хотите, делайте — я уволилась!

— Нет, ты — пойдёшь. Ты — доложишь. Твоим кураторам интересно, что тут происходило. И не кричи. Все их жучки — погорели. Ещё вчера вечером, когда я первый раз вошёл в квартиру.

— И ты молчал? Почему не сказал?

— И лишить себя удовольствия наблюдать твои актёрские таланты?

— Ах ты, козёл!

Одеяло полетело в сторону, девушка, обернувшаяся дикой рысью, кинулась на Мишу. Ха, напугала Маугли рысью! Мы тигров ломали! Их борьба закончилась очередным утверждением, что они — одно целое. Очередным слиянием двух половинок в один сплетённый клубок.

— Время, — сказал Миша, с сожалением в голосе, когда всё закончилось, — скоро обслуга придёт.

— Надо прибраться, — подскочила Маша, — неудобно.

— Головы не забивай. И улики не трогай. Горничная — старший сержант госбезопасности. Не мешай её работе.

Маша села подавленная.

— Что, все — служат?

— Это особый дом. Тут живут не простые люди. Поэтому ваша легенда с подружкой — халтура. Чужие — тут не ходят, милая моя. Только свои.

— Как так жить? Когда всё — на виду.

— Привыкай. Привыкнешь. Я же тебе говорил — твоя жизнь изменилась навсегда. Милая, очнись, вставай, поищи себе что-нибудь одеться. Не важно, что. Нужное — купим.

— А деньги? У меня — не на что покупать. Всё отдала за платье. Вот это платье!

— А что — деньги? Забудь. Для тебя теперь деньги — не будут ничего значить. Должна привыкнуть, что деньги — ничего не значат, или они тебя — сожрут.

— Кто?

— Деньги. Когда их столько, сколько будет в твоём ведении — они могут погубить. Надо привыкнуть, к ним относиться — равнодушно. Деньги — ничто. Есть вещи более ценные, более значимые. Когда денег будет столько, что тебе их — не потратить, начинаешь ценить то, что невозможно купить. И что — не продаётся.

— И что это?

— Банальности: Любовь, Семья, Родители, Дружба, Родина, Земля, Долг, Совесть, Честь. Давай помогу. Примеряй эти штаны. Вот. А эту майку?

— Как? Прямо так?

— Такую грудь — можно и так. Позже купим. Да, хрен, мы что нормального купим тут! Ладно, в Гвардейске — купим. Или закажем. Прямо по тебе сошьют. Вот эту ветровочку — прикинь.

— Броская.

— А ты — какая? Блин, никаких туфель нет. Ладно, меряй бегунки. Ах, Ленка, немытые швырнула в шкаф! Матери — вломлю! А она — ей вломит! Неряха! Носки, носки! Да, годиться. Велико — не мало. А штаны теперь — не идут. На, вот эти вот штаны. Наши заклятые друзья их называют — джинсы. Мерзкое слово какое-то. Вот, годиться! Иди, сообрази что пожевать, типа бутербродов, я на вахту звякну. Смотри, малыш, полный бардак, а мундир мой — как пальцем не тронутый!

— Ух, ты! Золотая Звезда! Настоящая?

— Нет, конечно. Муляж. Копия. Тоже — золотая, но — копия. Настоящая — в музее Гвардейска.

— За Сталинград? Как? Тебе сколько лет?

— Скоро кино выйдет. Вместе сходим, увидишь — как. Михалыч? Здравствуй, дорогой! — Миша уже кричал в трубку, Михалыч оглох на одно ухо после ранения, потом Маугли накрыл микрофон рукой, обратился к девушке, — Маша, пожевать бы!

— Солдафон! Держиморда! Всё, закончилась романтика? Женщина, на кухню, к плите! Знай своё место?

— Ага, прошла любовь, завяли помидоры, Маш, отстань! Михалыч, как тебе новый протез? Этот — не трёт? Отлично! А вот это — не твоё дело! И им передай — сама она всё доложит. Да-да, в письменной форме. В трёх экземплярах. А как там моя Ласточка? Не конфисковали? Или мне мотор в ведомстве заказывать? На месте — это хорошо. Не, не надо. Сам ещё не разучился ходить. Сам и прогрею. Да вашим механикам такую тонкую технику разве можно доверять? Им бы всё мотор Тарана на морозе перебирать. А это — не танк! Это — песня! Влюбишься — тоже разговоришься! Сочувствую! Бывает так, что не судьба. А у меня вот — судьба! Ща-аз! Я её теперь никому не отдам! Моя она! Сами виноваты! Я, гля, Маугли. мне палей в рот не клади — по локоть отхерачу! Давай, Михалыч, не кашляй!

После написанного-2 Валькирия

Девушка стояла на кухне, не дыша. Слёзы катились по её щекам. Она не могла поверить своему счастью. Война, голод, холод, детский дом, спецшкола, где с ними обращались, как с собаками, дрессируя, спецкурсы, где дрессура вышла на новый виток. Первое же задание — и вот весь мир — с ног на голову. Герой Союза, сын легендарного Медведя и не менее легендарной Медведицы, тайны и загадки с грифом «Гостайна», предметы из сказки, или со страниц фантастики с лапой медведя на переплёте, огромная квартира, шикарная мебель и вещи, просто разбросанные по полу, продукты, которые надо нюхать, чтобы понять — что это? Холодильник выше человека, терминал Сети, куда доступ есть только избранным — валяется на полу разбитый. С потолка свешивается экран кинотеатра — кино — прямо дома?

И она — в центре всего этого?! Это про неё этот сказочный герой, мужчина мечты и девичьих грёз, говорит — «судьба», «никому не отдам, моя она»?! Про неё? Он, красивый, стройный, весь мускулистый, правда, весь в шрамах, но он же — Егерь! Умный, образованный, воспитанный и тактичный. Солдафон. А ещё он — галантный. Настоящий рыцарь. Раздел её, беспомощную, вымыл, в постель уложил. И не покусился на её девичью честь. Потому что сам — Честь. Она сама, фактически, изнасиловала его, боясь упустить, боясь, что он встанет и уйдёт. И она больше никогда его не увидит. Никогда! «Хоть пять минут, но мой!» — думала она. Потому — провоцировала, видела его глаза. А оказалось — он играл с ней, как кот с мышкой. Пусть! Зато у неё есть чувство, которого не было никогда — каменной стены за спиной. Надёжной опоры, заботы.

Бутерброды? Сей же миг, любимый! Не то, что бутерброды! Ноги буду мыть и воду эту пить, как говорила её бабушка. Только теперь она поняла, что значат слова эти. И нет никакой брезгливости! Какая брезгливость! Какой он милый, такой мягкий с ней, такой нежный, будто она — ваза венского хрусталя, а не закалённый кинжал дамасской стали. И это — очень приятно. Она опять захотела его. Ощутить его в себе! «Мама, он свёл меня с ума!»

— Малыш, время! — стальная рука бережно охватила талию Маши, — жевнём и едем! Тебе понравиться Ласточка.

— Кто это — Ласточка?

— Ревнуешь? — спросил Миша набитым ртом.

Маша кивнула, но ощущала, что будь даже Ласточка — женой Миши — она смериться. Лишь бы он, хоть иногда, был с ней. Был её. Хоть иногда чувствовать себя его женщиной. Теперь Маша поняла, как живут женщины Востока в гаремах.

— Ласточка — не «кто», а «что». Это — машина. Автомобиль. Закину тебя, куда тебе надо, съезжу по делам. А когда освободишься — заберу. Да, документы вечером захвати. Билеты брать. Батиного самолёта мы теперь не увидим, как своих ушей, так что поездом поедем.

— Куда? Куда поедем поездом?

— Ты меня не слушаешь? Домой. В Гвардейск. С Мамой тебя познакомлю. Свадьбу сыграем. Всем городом.

— В Гвардейск?

— Ага. Надо успеть, пока отпуск не кончился. Куда зашлют — не знаю. Ни минуты без тебя не хочу, — Миша впился в Машу поцелуем, потащил её из квартиры. Маша потерянно улыбалась.

Миша был одет в том же стиле, что и Маша — эти мягкие лёгкие ботинки, прямые штаны с накладными карманами, усиленными медными клёпками и прошитые усиленными швами, как спецовка, этот тянущийся трикотажный тонкий свитер без ворота и без рукавов, без пуговиц, с бестолковой надписью: «Здесь вам не тут!», и ветровка со множеством карманов, тоже пробитых клёпками и так же крепко простроченная. На голову Миша ничего не одел.

Лифт ехал где-то наверху. Они не стали ждать — легко бежалось ведь по лестнице! Маше казалось, что она сейчас — взлетит. Как в пьесе Островского.

— Это — машина? — удивилась Маша.

— Нет, малыш. Это — трактор. Машина. Ничего, скоро все машины мира перейдут на подобный вид кузовов. Садись, — Миша открыл перед ней толстенную дверь.

— Какое сидение необычное. Как непривычно. Обволакивает. Так и ездить — полулёжа?

— Привыкнешь. На этих лавках, что сейчас — уже не сможешь, — улыбался Миша, запустил двигатель, что заурчал мощно, но тихо.

Потом Миша что-то нажал, что-то подкрутил. Вокруг появилась музыка. Маша закрутила головой. Музыка лилась из круглых решёток в дверях. Миша улыбался, с хитрецой смотря на неё.

— Хорошая музыка, — сказала ему девушка.

— Энио Мариконе. Мне нравиться. А ещё больше нравиться вот это. Энигма.

Миша что-то нажал, хрустнуло, щелкнуло, из радиолы выскочила прямоугольная коробочка с зубчатыми отверстиями. Миша вставил в отверстие радиолы другую коробочку. Полилась другая музыка. Очень непривычная, очень насыщенная, но мелодичная. Пели не по-русски. Латынь? Это кто поёт на латыни? Английский. Только несколько слов на латыни.

— Поехали!

Машина тронулась тихо и плавно. Быстро набирая скорость. Миша решил поразить девушку ещё сильнее, закладывал резкие виражи на поворотах, входя в них на чрезмерной скорости, по прямой летал с невероятными скоростями, самолётными — 100 км/ч. Маша сдерживалась, как могла, чтобы не показать — как ей страшно. Особенно — видеть всё это в больших изогнутых стёклах, так разительно отличающихся от маленьких плоских стёкол других автомобилей. Такая обзорность — так страшно! Вот тогда она и поняла, почему кресло в машине так обволакивало — поддерживало Машу при безумных выкрутасах Миши. Наконец, Маша сдалась:

— Миша, милый, не могу больше, не гони!

— Ой, извини, малыш. Забыл, что к скорости — привыкнуть надо.

— А почему ты меня называешь «малыш»? Я не на много тебя не ниже ростом! Я — самая высокая была в классе! 175 см!

— Малыш, — улыбнулся Миша, — ты всегда будешь для меня — малыш. Девочка моя милая. Но, если не нравиться — не буду.

— Да нет. Пусть будет. Чувствую себя маленькой только. Но — защищённой.

Неожиданно, её слова погасили улыбку Миши. Взгляд его стал жёстким, звериным. Потом он посмотрел на неё, взгляд его на секунду смягчился. Но, как только он поворачивался к дороге — глаза опять становились холодными. Лицо — каменело. Маша тоже посмотрела.

— Флаги снимают. Траур, — сказала Маша.

— Они — ответят!

— Миша, ты обещал! Я — тоже тебя прошу — не лезь. Прошу, пожалуйста. Всё что угодно сделаю! Уволюсь, побегу за тобой, как дурочка, на край света! Всё, что угодно! Только не оставляй меня! Я понимаю, что моя просьба — ничто, но я — очень прошу!

Миша внимательно посмотрел на неё.

— Два, — резко бросил он, как боевой приказ. Тем же тоном, командным.

— Что? — не поняла Маша.

— Батя мне поставил условие — два сына. Поможешь?

— Хоть десять. От тебя — хоть десять. А на что условились?

— Пока не будет двух наследников — не видать мне дальнейшего, как своих ушей. Пока не будет двух Михалычей — Батю я не увижу.

— А на свадьбе он не будет? — расстроилась Маша.

— Надеюсь — нет. Иначе это будет не свадьба, а Сталинград. Отец патологически не умеет отступать. А что?

— Ты подумал, что я по службе интересуюсь? Нет, любимый. Я — не дурочка. Хотела познакомиться с великим и ужасным…

— Гудвином, — перебил Миша.

— Каким Гудвином? — удивилась Маша.

— Есть такой сказочный персонаж, — усмехнулся Миша. Со злорадством понимая, что это он у Бати заразился привычкой сбить пафос момента нелепой, неуместной шуточкой.

— Невоспитанный солдафон, — вздохнула Маша, гладя торпеду приборной панели ладонью, проведя пальцами по большому, сильно наклонённому, выпуклому сразу во многих направлениях стеклу, — перебил девушку. А я хотела познакомиться с твоим отцом. И — боялась.

— А чё — боялась-то? Он, вообще-то, мягкий и пушистый. Когда спит зубами к стенке.

— Шутишь всё, — вздохнула Маша, — а как не приглянусь я твоим родителям? Не понравлюсь?

— Головы не забивай! — рыкнул Миша, втискивая машину на 60 км/ч в просвет двух машин на перекрёстке, — Нравиться, не нравиться, спи моя красавица! Батина присказка. Мой выбор. Да, что я перед тобой? Слушай — правду! И — решай, пока не поздно! Отец и его лучший друг генерал Вишнин — тебя нашли. Выступили, как сваты. Они нас свели, как кобелька и сучку. Если бы ты им не понравилась — служила бы и дальше в райотделе. Какой области?

— Свердловской, — всхлипнула Маша. Слёзы бежали из глаз. Салон машины закружился перед ней, лобовое стекло и ряды машин за ним стремительно улетало вперёд, крутясь.

— Маша, Маша, Солнышко, тебе плохо? Прости, меня, дурака! Правда, солдафон! — машина приняла вправо, остановилась.

Хлопнула дверь, открылась дверь около девушки, сильные, настойчивые руки помогли выбраться из машины.

— Щас мороженку съедим, газировочки попьём, в теньке посидим. Не слушай меня, солдафона! Привык дрючить дубовых новобранцев! С девушками у меня — совсем никакого опыта.

— Почему? — тихо спросила Маша, усаживаемая на скамейку.

— Больной я, Маша. Немтырь. Молчун. Два слова связать не могу с девушками. «Бе-ме-кхе» — вот так разговариваю. Матерюсь только ловко. А в бою — только так и надо.

— Не заметила, — слабо улыбнулась Маша.

— Это я с тобой — болтун. Ожил. Ты моя индивидуальная, персональная Муза. Я тебе ещё песни петь буду и стихи писать. Только не бледней так, ладно?

Миша был так искренне напуган, так жалостлив его голос, что Маша ткнулась лицом в его плечо и разрыдалась. Миша гладил её волосы, дёргая волоски наждачкой дублённой кожи своих ладоней, причитал, успокаивал.

— А тебе не обидно? — Маша отстранилась, глядя в глаза Мише.

— Что именно?

— Что нас свели, как лошадей, как породистых собак? Для случки. Для улучшения породы?

— Какой породы? Маша? Я — немой сирота, которого Медведь подобрал на руинах Сталинграда, ты — детдомовская. Порода!

— У меня по бабкиной линии — князья. Дворяне.

— Акуеть! Ой, прости! И чё? Ну, совпало. Бывает. Ты не виновата, что предки — тунеядцы. Сама-то ты — не такая.

Маша даже разинула рот от удивления. «Улучшение породы»? Миша считает — ухудшение.

— Всё одно — мне отвели роль породистой сучки, клушки, что должна высиживать яйца и кудахтать над цыплятами.

— Есть такое, — кивнул Миша, не стал отрицать, — но, любая бабка, любой дед — хочет, чтобы сноха была — клушкой. Потому что хотят внуков. А у Медведя под это целая госпрограмма подведена. И теоретически грамотно оформлена. Демографическое возрождение. Во как! Не много, не мало! Ему мало тысяч Медвежат, ему дай сотню тысяч внуков!

— А тебе не обидно, что ты — как бык-производитель?

— А я — не бык-производитель. Я — Маугли. Я — это я. А ты — это ты. И я не обязан им ничем, кроме земного поклона, что дали мне тебя.

— Даже так?

— Ну, смотри! Закончился бы у меня отпуск. И отец — в бегах. Государственный преступник он, так? А я? Неблагонадёжный — отца не сдал. Всё, о карьере — можно забыть. Будто я о ней грезил. Но, Героями Союза — не разбрасываются. И поеду я в джунгли Амазонии, прерии Трансильвании, в пустыню Пальмиры или ещё какую жопу, местных учить проходить минные поля с целыми ногами и кишками.

— А ты — можешь?

— А то! А ты — так и просидела бы всю жизнь в райотделе, заполняя опермутки по пьяным поножовщинам. Или ещё вариант — подложили бы тебя под диппредставителя какого, нужного твоим начальникам.

— Фу!

— И не отказалась бы. Комсомольская сознательность, то, сё. Так что — нормально. Я благодарен этим старым волкодавам за тебя. И детей рожать ты будешь не им, а мне. Если захочешь. Не захочешь — перетопчатся.

— Правда? — с надеждой спросила Маша, смотря в глаза Миши.

— Вот те крест!

— Дурак!

— А ты думала — тебя в станок поставим и поставим план по ежегодному увеличению поголовья и надоев?

— Честно — да, — рассмеялась Маша.

— Так ты, дерёвня! «Княжна»! Ты — Человек! Не забывай об этом. И имеешь право любому показать голую корму и кукиш. Даже мне. Даже, желательно. Корму, я имею в виду. И сейчас! Такая…! Я уже — соскучился.

— На-ка! — Маша сунула Мише под нос сложенные кукишем пальцы, — прямо на улице? Или, как собаки — в кустиках? Потерпим. Я тебя не на помойке нашла, чтобы дорогое мне так вот марать.

— Ну, вот! Вопрос — исчерпан? Полегчало? Плакать не будешь? Хорошо, не накрашенная — сейчас бы размазалось.

— Я не крашусь.

— Ничего, мои бешенные сестрёнки — научат.

— Ты хочешь сказать — я не красивая? Мне надо краситься?

— Не надо краситься. Ты — самая красивая на свете. «Свет мой зеркальце скажи…» Просто я — пророк и увидел это в будущем. В будущем. А ты мне так и не дала однозначного ответа — «да» или «нет».

— Конечно, да! Я буду для тебя — кем захочешь! Хоть княжной, хоть половой тряпкой. Хоть клушкой и станком для повышения надоев. Для тебя!

— Вопрос исчерпан! — подвел итог Миша, вставая. Глаза его опять стали жестокими, движения — резкими, — не забывай об этом, когда будешь сейчас докладываться на ковре начальства.

— Я — уволюсь!

— Не обязательно. Я говорил, что я — пророк? Следующим твоим заданием — буду опять я. Цель — тоже я. Задача — внедрение в среду. То есть, в мою семью. Установление контактов, наблюдение. Работа под прикрытием. Где тут расхождение с нашими с тобой планами?

— Миша, я не понимаю тебя! Я должна буду «стучать» на тебя?

— Да. Очень часто и очень подробно. Исчерпывающе подробно. Исчерпывающе. Чтобы у них не было желания внедрять другого агента.

— Другого? Агента? Убью! — Маша оскалилась.

Миша холодно усмехнулся:

— Поехали, воительница моя. Прямо в точку — «Валькирия»! По дороге сказку расскажу.

— Сказку?

— Про Большую Медведицу. Есть такой человек, Палыч. Был он когда-то всесильным, грозным наркомом. И был один необычный, странный человечек, который никак не хотел контроля над собой. Вкусы и пристрастия человечка изучили и решили ему внедрить связь. А он, человечек, возьми и перевербуй связь! Да ещё и сделал её ВПЖ.

— Военно-полевой женой?

— А то! Теперь у них — тысячи детей и они жаждут внуков.

— Твои родители? А Палыч — Берия? Медведица — агент?

— А то! До сих пор своему начальнику за чаем с плюшками про своего неугомонного мужа докладывает. Жалуется. Всё надеется — отправят его в отставку, дома засядет. Ща-аз! Батя — вообще финт ушами выкинул — ушёл в нелегалы. Ищи его теперь, свищи! Пеки жданки.

— Ты меня поразил до глубины души, — сказала Маша.

Миша косо на неё посмотрел, покачал головой:

— Круто. «Поразил до глубины души». Надо запомнить. А я всё — матом да матом. Ёмко, сочно, эмоционально, но нецензурно. А ты — молодец! Так что, любовь моя — увольняться не обязательно. Но, решай сама. Без работы не останешься. Гвардейск — особый город. Там — всё иначе. И ты станешь иной. И вот ещё. Возможен вариант, что на тебя будут давить, грубить. Не бойся, не тушуйся, не прогибайся, не ломайся. Помни, кто твой муж. Помни, что я, в одно лицо, могу голыми руками вырезать весь ваш отдел. Всё здание в одно лицо зачистить. Так быстро, что милиция приехать не успеет. И уйти без царапины, с тобой под мышкой. И нас — не найдут. Это — моя работа. И делаю я её — хорошо. Диверсантов моего уровня по всему миру — одной руки хватит пересчитать. Не забывай, что на тебе теперь — метка. В тебе — метка. След Медведя. Ты теперь — Медвежонок. Со всеми вытекающими правами и обязанностями. Приехали. Иди с Богом! В 17.00 я за тобой подъеду.

И он — уехал. И мир стал прежним. Обычным. Серым и расчётливым. Кончилась сказка. Лишь истома в лоне напоминала, что это — было. Это был не сон.

И он был прав. Машу сразу вызвали на «ковёр». Вызвали, но держат в «предбаннике». Было душно. Маша сняла ветровку, но увидев взгляды, одела обратно. Грудь её распирала эту эластичную футболку, что облегала, обтягивала. Истома в теле вызывала твердость, где не надо, притягивающая взгляды не только мужчин, но и коллег-женщин. Пришлось париться в ветровке.

Машу впустили в кабинет. Портрет Сталина и чёрная ленточка на нём — сбили Машу. Она не могла отвести взгляда от этой чёрной ленты.

— Вижу, Иванова, что задание выполнено. Связь установлена. Ты ночевала в квартире № 78.

— Так точно. Ночевала. Связь установлена. С фигурантом № 7 — Кузьминым Михаилом, известным так же, как Маугли.

— Какая связь?

— Половая, товарищ полковник.

— Даже так?

— Даже так. Сделал предложение руки и сердца.

— Даже так?

— Даже так. Зовёт с собой в Гвардейск. Знакомить с фигурантом № 2.

— А № 1?

— Не удалось установить местоположения. Маугли говорит, что сам не знает, где Медведь. И не узнает, пока у него, Михаила, не родятся два сына.

— Просто 2 ребёнка, Иванова. Не обязательно мальчики. Это — не условие свидания. После рождения двух детей Медвежата — погибают. Порой, нелепыми смертями. Часто — кусков не соберёшь. Как проклятие. Э! Иванова? Ты что? Тебе плохо?

— Да. Мне — плохо. Я сутки провела на крыше, на жаре и ливне, потом работала с фигурантом. Ничего не ела всё это время. Разрешите идти?

— Да-да, иди. В письменной форме! Жду доклада. Все подробности! Что, как, когда! Всё!

— Товарищ полковник, а пораньше можно уйти?

— Во сколько?

— В 17.

— Наглеешь, Иванова! Только пришла — уже отпрашиваешься. Ладно, учитывая состояние… Доклад напишешь — свободна. Отдыхай. Молодец, кстати.

«Знаю» — мысленно ответила Маша и вышла.

В бюро — ажиотаж. Маша прислушалась. Обсуждаются кадровые перестановки в верхах власти. Кто ушёл, кого «ушли». Строятся гипотезы. Почему ушли, за что ушли? Ещё позавчера, Маша бы активно прислушивалась, но сегодня находила эти обсуждения информации «достоверных источников» — смешными. Она лишь краем уха прикоснулась… Маша криво улыбнулась, вспомнив, чем она «прикоснулась» и к какому «достоверному источнику». Вспомнила сам «достоверный источник». Ей стало опять жарко и некомфортно. Слова никак не складывались в предложения. Доклад не получался.

Чтобы отвлечься, опять стала слушать обсуждения коллег. «Старая гвардия» — уходила. Молодых «боевых наркомов» — уходили. Говорят — война кончилась. Надо жить по-новому. А эти «боевые наркомы», как работали во время Войны — без выходных и круглые сутки, так в таком режиме и функционируют. И всех своих подчиненных заставляют так же круглосуточно «пахать». А Война — кончилась! Раз не понимают, что мир — изменился, то пусть освобождают место!

Никто не понимал, зачем Медведь убил Сталина. Строились разные предположения. От безобидных — хотел помочь, но не смог, случайность, до крайне негативных — попытка Медведем узурпировать власть в стране. «Вон он каким оказался! А Сталин про таких и говорил — переродился!» — говорили. Никто не высказал, что Медведя — подставили. Никто. Маша — тоже молчала. Перед глазами стояло лицо Медведицы: «Раздавят — мокрого места не останется».

В голове Маши даже секунды сомнения не было с том, что Медведь — виновен. Она верила в его кристально честный образ — и всё! Верила Маугли. Маша резко отринула всю, вновь устанавливаемую, вертикаль власти, просто потому что эта власть отринула её возлюбленного и его семью, его отца. Это было неправильно — руководствоваться в таких серьёзных вопросах эмоциями, находясь в состоянии изменённого сознания, именуемого также — влюблённостью. А надо было задаться вопросом — не может большинство ошибаться. Если весь народ, партия и правительство уверены, что Сталина убил именно Кузьмин, то — так оно и есть! А все эти, шитые белыми нитками записи, что показал ей Егерь на сказочном экране — подделка. С их умением снимать кино — плёвое дело. Для чего подделывать? Чтобы убедить её? Её — одну? Проще — её просто убить. Маугли это — может. Если верить тем слухам, что ходят про Медведя, Маугли и Егерей. Маша должна была усомниться, как комсомолка, но она — не хотела. Она так сильно хотела верить Мише, его матери, Медведю! Она так хотела быть причастной к этому странному сообществу людей, в простонародье именуемому — Медвежата! Она хотела, чтобы мир опять стал прекрасным, радужным и простым, умным и интересным, увлекательным, каким он был, когда Миша был рядом.

Потому что серая унылость обычной жизни ею была выедена до тошноты. Бомбёжки, гибель бабушки, бегство на восток, где бедную сиротку — били, пинали, отпихивали от машин, вагонов. Голод. Грязные домогательства пьяного мужика, которому она разодрала всю морду. И если бы не молодой милиционер с тонкой шеей — этот мужик — убил бы её. Именно тогда Маша решила, что тоже — будет бороться с беззаконием, защищать слабых и беспомощных. Милиционер привёл её в отделение. Во всём отделении было только двое милиционеров — молодой тощий паренёк, что было нормой в те годы, и пожилой добрый дядька с рыжими от курева усами и пристёгнутым к плечу пустым правым рукавом. Этот дядька смотрел на Машу добрыми, ласковыми глазами, называл её «Дочка». И впервые за несколько дней Маша — поела. Не было ничего вкуснее того хлеба с опилками и прозрачного кусочка жёлтого от старости сала. Именно дядька поморщился, когда она назвала свою фамилию, и выписал ей её новую фамилию — Иванова.

Потом — бесконечные пересылки по сиротским приютам. Голодные годы Войны, работа — от темна до темна. Условия жизни в детском доме были не то, чтобы суровыми. Они были — безжалостными. Дети, по природе своей — безжалостны. Им не знакомо сострадание. Взрослых рядом с ними не было большую часть времени. Взрослым было не до них — война, у всех — море забот. Все, кто мог сражаться — были в Армии, а мужиков заменили женщины, старики и подростки. Дети почти круглые сутки были предоставлены сами себе. Они работали в цехах, где были только дети от 7 до 14 лет, они жили в бараке, где на сотню детей была только немощная старуха, даже летом не снимавшая валенок и почти круглые сутки дремавшая. Отношения среди детей строились по законам волчьей стаи. Именно тогда Маша прошла свою главную школу жизни. Именно сиротский приют её научил стойкости и непримиримости. У неё была своя собственная война.

Они толпами слушали репродуктор с сообщениями Совинформбюро, о том, как страна сражалась с врагом. Всем бараком зачитывали до дыр газеты с описаниями героических подвигов бойцов и командиров Красной Армии.

Именно тогда её мечта укоренилась и выкристаллизовалась. И Маша стала к ней двигаться. Целенаправленно. Надо учиться — она училась. Надо заниматься физкультурой — занималась. Она стала отличницей по успеваемости, по физической подготовке.

Добилась перевода в спецприёмник НКВД. Она стала единственной девочкой в классе. Она была единственной девочкой в приёмнике. Ради неё одной никто не станет организовывать женского класса (тогда практиковалось раздельное обучение — мальчики отдельно, девочки — отдельно, прим. авт.). Спецприёмник этот был аналогом суворовского училища. Но если в суворовских и нахимовских училищах из беспризорников готовили офицеров для армии и флота, то в их приёмнике готовили оперов НКВД. Натаскивали их, как собак. Дрессировали. И — пороли. Даже Машу. Причём, в этот спецприёмник был особый отбор. Отбирали не самых умных, не самых покладистых. Наоборот — самых отчаянных и дерзких беспризорников, от которых «вешались» остальные приюты для беспризорников.

Впервые Маша оказалась в особом положении. Как единственная девочка, она стала — неприкосновенной. Как волчица в стае. Из-за неё — каждый день драки! Но она — неприкосновенна. И это была проверка её женской силе. Тому, чему её учила бабушка.

После спецприёмника — полугодовая работа в «поле» сержантом милиции. Опять — на отлично! Поэтому — спецкурсы. И тоже — с отличием! Поэтому по окончании она — лейтенант, а не младлей, как все.

Жизнь была простой и понятной. Чёрно-белой. Противной и тошной, но — простой. Есть люди, а есть — уроды. Есть свои, остальные — чужие, а значит — враги. Есть цель, есть мечта, есть к ней — путь. Всё остальное — по боку! Есть — работа, служба, остальное — потеря времени. Есть коллеги, есть люди, нет — мужчин и женщин. Есть цель, всё остальное — средство её достижения. Но, есть ещё и Честь. До вчерашнего дня — просто Честь. Теперь — девичья Честь отделилась, образовавшись, вдруг, в самостоятельное понятие. Вчера Миша что-то сделал с Машей. Она лишилась невинности, но обрела намного больше!

Её большая Душа, зажатая рамками Разума, не терпела монохромности жизни. Разум — шёл к Цели, Душа хотела — Жизни. Красок, радости, счастья, любви. Работая среди таких же сержантов и офицеров НКВД, Маша не видела красок. Война выплеснула из людей всю гниль их пустых черепных коробок наружу. Страна захлёбывалась в этих нечистотах. Их, бойцов правопорядка было очень мало. Они — тоже тонули в этом дерьме. Они — ожесточились. Круглые сутки, складывающиеся в недели, месяцы и годы, солдаты закона и порядка жили и возились с преступниками, отступниками, уродами, прочими людьми с червивыми головами и сердцами, деклассированными элементами. Нормальные люди работали от зари до ночи, часто — ночевали прямо в цехах. Свои проблемы решали — сами. Милиция их просто — не видела. Поэтому, спустя некоторое время казалось, что в мире больше нет других людей, нормальных, простых людей с обычными человеческими понятиями и ценностями, остались — только уроды. Очень часто вместо задержаний — применяли оружие.

Первым в своей жизни Маша застрелила пьяного мужика, что смог открутиться от фронта, сказавшись инвалидом, принудил к сожительству вдовствующую солдатку с девочкой подростком, сев ей на шею. И — насиловал девочку с её 12-летия. А мать — знала, но терпела. Зачем? Зачем? Этот урод задушил свою сожительницу. Избитая девочка прибежала в милицию ночью. Маша — дежурила. Она просто пошла и застрелила пьяного урода, что спал без штанов на остывающем теле изнасилованной им сожительницы. Он её придушивал — каждый раз. В этот раз — насовсем. Маша просто подошла и выстрелила в затылок спящему.

И её — не терзала совесть. Её коллеги — парни, смотрели на неё с какой-то опаской. Предлагали выпить. С недоумением, Маша — отказывалась. Вот после этого случая её и «сбагрили» на спецкурсы.

А Душа — требовала чего-то другого. И тогда Маша пристрастилась к книгам. За дежурство — прочитывая целую книгу. Тогда она и узнала, что Кузьмин — не только боевой генерал, конструктор, но и — писатель. За год Миша прочла целую библиотеку. Появилась, подспудно, тщательно подавляемая, Мечта о Прекрасном Принце. Айвенго.

А Разум — вел её к Цели. Перевод в Москву. Стажировка. И первое же задание — Мечта! Медведь, его среда, особая, искромётная. Люди, что именовались — Медвежата, жили рядом. Жили среди них, но, казалось — они жили в другом мире. Над этим болотом людских слабостей, людской боли и жестокости, над всей этой грязью, которую милиции приходиться разгребать и загонять в отстойники тюрем и исправительных лагерей. Как в том анекдоте, когда гинеколог вышел на улицу и удивился: «У них — лица есть?», так и Маше казалось, что мир состоит из уродов, уже совершивших мерзость или только собирающихся её, мерзость, совершить, но опасающихся последствий. А Медвежата — были — другие. Они — улыбались. На фоне остальных мрачных жителей страны, считающих, что улыбающийся тебе человек — или издевается над тобой, или дурачёк — бросалось в глаза. Они жили — иначе. Одевались — иначе, говорили — иначе. Реагировали — иначе. Как будто они не ходили по этой же земле, а приехали из какой-то другой, солнечной страны. Из той, про которую песня — про город золотой, с прозрачными воротами и яркою звездой.

И ей — задание на внедрение именно в эту среду. Наблюдение именно за этими людьми! Она все глаза сломала на Параде, смотря на них. На их смеющиеся лица, на их мундиры, увешанные наградами. На этих детей, ярких и праздничных, казалось, что это не дети, а — ангелы. Сироты, усыновленные Медведем. Как они были не похожи на тех сирот, что были в приюте вместе с Машей. Настолько разительное было отличие этой группы зрителей от остальной толпы на Параде, что даже — злило! Но, эмоции — эмоциями, а Разум говорил, что детям — повезло. И не злиться на них надо, а радоваться, что хоть кто-то проживёт нормальным, счастливым детством. И толика уважения к этому здоровяку с ребёнком на плечах, что развлекал детей, друзей и их супруг (как они одеты! Ах!) махал руками проезжающим парадным расчётам. Уважение, что он — поделился своим благосостоянием с этими детьми, не стал жить в своё удовольствие. Что хоть этим детям перепало счастье!

Медведь — был сказочно богат. Конструктор, генерал, писатель, композитор, хозяин целого таёжного архипелага! Ему приписывали несметные богатства. В их, рабоче-крестьянской стране — миллионер. Немыслимо! Но, Маша помнила, что не её одну это задело. Была прокурорская проверка деятельности Кузьмина. Говорили, что следователя специально назначили из «обиженных» Медведем. Толстяк, которого Маша видела в записи инцидента на даче Сталина. Тот самый. Обиженный. Медведь много кому ноги обтоптал. А этого — вообще призирал. Даже на официальных мероприятиях, слушаньях в суде, например, называл его животным прозвищем, отказывая в человеческом достоинстве, да ещё и женского рода, отказывая в мужском достоинстве. Не «Конь», например, «педальный». Или — «Конь в пальто». А именно — «Лошадь»! Этого следователя нельзя было обвинить в симпатиях к Кузьмину. Скорее — наоборот — в предвзятости.

И что дала проверка прокуратуры? Что Кузьмин не имеет никаких правонарушений! Что все сказочные миллионы им потрачены не на себя, а на строительство и развитие таёжного города Гвардейск. И вся приобретённая им собственность — автомобили, корабли, самолёты — всё отчуждалось государству сразу же, при таможенном оформлении. Что все гонорары за издания его произведений за границей, там же и были потрачены. И все эти траты или были оформлены на государство, или проходили по секретным статьям ГРУ и МГБ. У Медведя — не было ничего своего. Ничего в личной собственности! Ничего! Он жил — как буржуй, жизнью миллионера, являясь на самом деле — истинным коммунистом — жил не для себя, а для тех, кто ему был дорог — для людей, для Союза.

И не состоял в КПСС. Потому что — был в плену. Он — искупил штрафной ротой, и его бы приняли в Партию, но он — не подавал заявления. Демонстративно. Являясь образцом истинного коммуниста, не являясь им юридически. В пику тем, кто в Партию вступили для своего возвеличивания. И этим — он тоже давал на мозоли многим.

И после этого Маша должна поверить, что Медведь решил узурпировать власть? И убил Сталина? Медведь, который ушёл из Армии с первой волной демобилизации? Вместе с Рокоссовским? Медведь, который не занимал вообще никакой должности, демонстрируя этим презрение к карьерному продвижению? Это такой нелогичный хитрый ход? Отказаться от высоких военных должностей, от рычага управления, довольствуясь лишь влиянием на Армию своим авторитетом, отказаться от всех, предлагаемых ему должностей в Совете Министров, что предлагал ему его, ещё со времён Войны, друг — Устинов? Отказаться от карьеры в Партии? Являясь генералом Егерей, не состоять в должностях при МГБ? И после этого — захватить Верховную Власть? Очень уж вывернутый ход!

На той сцене, что показал Миша на экране артефакта, Медведь — тоже поступил не логично. Если тебя застали над телом — убери свидетелей! Медведь — смог бы. Он убивал много. И врагов, и — своих. С одинаковой лёгкостью. Он мог бы вообще уничтожить всю дачу. Нет! Он их — прогнал. И сбежал сам. Узурпатор!

Так что, Маша верила своему возлюбленному и его приемному отцу, не только потакая своим эмоциям. Это было — единственное логически достоверное построение — Медведя подставили заговорщики. Осуществлён был контрреволюционный заговор.

Переворот. Как? Как такое возможно в их Великой стране? Не в Парагвае каком панамском, а в их СССР? Как?

Надо чего-нибудь поесть. Маша спустилась в столовую. За столиком к ней подсела Люда, с которой они вместе пришли в бюро. Вместе были «молодыми стажёрами».

— Где пропадала, подруга? — спросила Люда, ставя поднос.

— На задании, — вяло ответила Маша.

— Уже? Здорово! И как прошло? — живо заинтересовалась Люда.

— Плохо, Люд. Надо было проследить за парнем, а он меня сбил с ног, новое платье — порвалось, вся ободралась, потом ещё дверь на крышу захлопнулась. Сутки сидела взаперти на крыше высотки. Жара несусветная, а потом — ливень всю ночь! Думала — не переживу.

— Досталось тебе! А как выбралась?

— Тоже — случайно. Парень один на крышу поднялся — а я уже без сознания, замёрзла насмерть. Спас меня.

— Ух, ты! А что за парень? Что дальше?

— Хороший парень. Майор. Пограничник. На Парад приезжал посмотреть. В отпуске. Предложение мне сделал.

Люда завизжала, кинулась на шею, обниматься. Все обернулись, смотрят.

— Машка, а ты что такая смурная?

— Нездоровиться.

— А ты что? Что думаешь? А что тут думать? Соглашайся! Майор! Молодой? — засыпала вопросами Людка, проигнорировав слова про самочувствие Маши.

— Молодой.

— Даже не думай! Генеральшей станешь! Я слышала, что говорят — такая маленькая армия — ошибка. Будет твой майор через год — полковником. Если командовал батальоном, будет командовать полком, а если командовал полком — станет комдивом! А ты — командовать дивизией через него!

Маша криво улыбнулась:

— Мёртвым полковником.

— Чёй-то? — удивилась Людка.

— А с чего это армию решили раздуть? А? На нас и с маленькой армией — никто не нападал. Зачем раздувать армию?

— Что-то ты не то говоришь, подруга, — зашипела Людка, осматриваясь, — Ты это брось! Услышит кто — проблем не оберёшься. Раньше — нас боялись. У нас был Сталин. И Стальной Медведь. А сейчас — ни того, ни другого.

— В том-то и беда. Ни того, ни другого.

— Ничё, подруга! Прорвёмся! Как Сталин сказал, теперь страна — в наших руках.

— Хорошо ли это?

— Слушай, подруга! Ты, видно, правда на Солнце перегрелась! Шла бы ты домой.

— Рабочий день.

— Отпросись.

— А что, можно?

— А ты не видишь, как мало народу? Хватит, война — давно закончилась! А мы всё пашем, как рабы!

Маша посмотрела на подругу новым взглядом. Что случилось с ней, с Людой? Когда она так изменилась? Или — это Маша, за эти сутки, так изменилась, что она перестала понимать Люду. Метка? След Медведя? На ней и в ней.

Маша вернулась к отчёту. Злая. Дело пошло. Слова складывались в предложения, предложения в абзацы, абзацы образовали листы. Сдав отчёт, Маша узнала время. Ещё полчаса. Полчаса без него. Но, сидеть на стуле и слушать бредни вдруг обуржуазившихся, шкурных, коллег — не было сил. На каждое их предположение Маша хотела ответить едким комментарием, но сдерживалась. «Мышонок — не лезь!»

Окончательно убило её известие, что генерал Вишнин — отставлен. Маша взяла чистый лист, заполнила его в виде рапорта об отставке. И понесла регистрировать секретарю.

Секретарь, старуха времён взятия Исмаила, равнодушно прочитала рапорт, вдруг, как шарпей, встряхнулась, прочитала ещё раз и… порвала лист рапорта:

— Чтобы я этого больше не видела, поняла, девочка?

Из глаз Маши — опять слёзы:

— Я не хочу служить этим…

— Заткнись сейчас же! Тебе доверено ответственейшее поручение, ты завалить всё хочешь? Подвести таких людей? Убрала сопли! Сейчас же!

Слёзы высохли, как не бывало. Старуха встала, сняла очки, поманила Машу пальцем. Маша наклонилась. Старуха прошептала ей в ухо:

— У меня этот — семнадцатый! — палец её ткнул на дверь кабинета, — но, помню я только одного! Служим мы не «этим». Служим мы — Родине. «Эти» — как пришли, так и уйдут.

— Такие люди уходят!

— Уходят — только в могилу! Русский офицер в отставке не бывает!

Маша отшатнулась. Старуха торжествующе улыбалась:

— Поняла, сопливая? Есть такие задания… И всем ИМ надо обеспечить тыл!

Старуха сунула Маше её отчёт:

— Переписывай! Ты о чем, вообще, думаешь? Тут тебе что, детский сад? Тут — террариум. Красным зачеркнула, что совсем ни в какие ворота не лезет!

Видя, как Маша смотрит на часы, старуха сказала:

— Завтра сдашь. Другой, сопливой. Меня найдёшь в архиве. Заходи на чай, посплетничаем.

Маша смотрела на секретаря удивлённо, не понимая, чем обязана такой чести. Видимо, Маша была для старухи, как открытая книга:

— Реакция правильная, но в данном случае — ошибочная, — кривой палец старухи упёрся в порванный рапорт.

— Уезжаю я, — грустно ответила Маша.

— Знаю. Я же и готовила приказ о твоём переводе в Гвардейск.

— Переводе? — Маша была поражена.

— Поняла, сопливая? Служи! У его матери поучись, как лямку тянуть! — теперь палец упёрся в раскрашенный отчёт, — Думаешь, только их служба опасна и трудна? Мужик — голова. А ты — шея. Куда повернёшь — туда и смотрит. Иди! Опаздываешь!

В состоянии недоумения, Маша выскочила из здания. И сразу увидела Ласточку. И Мишу, что разговаривал с двумя милиционерами. Все трое — улыбались. Миша помахал Маше рукой, раскланялся с милицией, открыл перед девушкой дверь.

— Поехали!

Миша взял из рук Маши доклад, бросил мимолётный взгляд, усмехнулся, видя красные пометки, бросил на заднее сидение.

— Ты что такая?

— Устала удивляться.

— А-а! Это — только начало.

— Вишнина «ушли».

— Да? Значит, теперь и его — «ищи, свищи». Ротозеи.

— Это — нормально?

— Не знаю, малыш. Я же — только боец. Моё дело — исполнительское. Выйти на цель, исполнить, свалить со скоростью визга в туман. От всех этих политических заворотов меня — тошнит. Делай, что должен, а там, глядишь, и выйдет — что выйдет.

— Куда мы едем? За город?

— Да. Хотел тебя с друзьями познакомить, но, блин, никого — не найти! Все — абонент — не абонент. Мрак! Поедем на дачу одного хорошего человечка, кино посмотрим.

— А, может, лучше домой? Я — устала.

— Домой — это долго. Та квартира амбарная — не дом больше. А так — отдохнём. Шашлык сделаю, кино посмотрим, вина грузинского выпьем. Кинзмараули. Один хороший человек советовал именно это вино. Вот его и помянем. Уроним скупую мужскую слезу. Хотел сходить, проститься, как все нормальные люди, но мне настойчиво не рекомендовали.

— Почему?

— Убивать не хочу.

Маша посмотрела на своего мужчину. Сейчас он был похож на того хищника, чьи следы носит на теле.

— А про что кино будет?

— Про немцев. «Точка» называется.

— Не слышала. Новый?

— Новый. А теперь даже не знаю, выйдет ли на «широкий экран». А если кино — пойдёт, то что-нибудь ещё поставим.

Дорога стелилась под колёса Ласточки, поглощаемая машиной. Мельтешили стволы деревьев. Сзади пылила машина их «хвоста». Маша откинулась на сидение, глаза закрывались. Маша чувствовала, как Миша бросает на неё быстрые взгляды, улыбается.

— Ты любишь баню? — спросил он вдруг.

— Баню?

— Русскую баню, с каменкой?

— Нет. Я — не знаю.

— Вот и попробуешь. Сегодня у тебя будет очень тяжёлый вечер! Сегодня я тебя буду жарить! Сначала я тебя буду пытать жаром, жарить и парить, потом ты будешь избита берёзовыми и дубовыми ветками, чтобы мягкая стала, как взбитые сливки, потом тебя, как утку с яблоками, нафарширую мясом и вымочу в вине, ну и как завершающий этап — ты будешь жестоко изнасилована.

Маша улыбалась.

— А можно — с последнего пункта начать? Я не доживу до конца программы. Так и умру, неотлюбленная.

Они смеялись. Счастливые, радостные. Маше так хотелось, чтобы этот вечер никогда не заканчивался. Но, остался один очень важный вопрос невыясненным:

— Миша, а, правда, что все Медвежата погибают, когда у них рождаются два ребёнка?

Миша удивлённо посмотрел на Машу:

— Откуда… А-а, обработали уже! Что тут сказать? Бывает. Бывает, что гибнут. Бывает, гибнут, не оставляя детей.

— Почему?

— Работа такая — Родину защищать. При этом иногда можно и — не выжить. Бывает.

— Это понятно. Но, после двух детей — все гибнут?

— Маша, тебя обманули. Нет, не так. Они не всё знают. Такая — официальная версия. Ты потом поймёшь. Да, бывает, что и в самом деле — гибнут. Но, в основном — это инсценировка гибели. Был человек — и нет его. Личное дело — в архив. А в другом месте появляется другой человек, имеющий лишь случайное внешнее сходство с погибшим. Понимаешь? Сумрак. Так это называется.

— Так дети — условие твоего участия в этом?

— Да, Маша. Нашего участия. Ты, теперь — я. Навсегда. Судьба теперь у нас — общая. Ну?

— Согласна. А зачем такие сложности?

— Высокая смертность среди Сумраков.

— Миша, а может не надо?

— Милая моя, тебе не кажется, что лучше три года питаться кровью и жить жизнью Сумрака, чем 30 лет прозябать в райотделе? Да, надо тебе мультик показать. Ха, мультик имени меня — Маугли. Он — классный!

* * *

Эти два дня Маша летала, как на крыльях. Коллеги, видя её состояние — судачили. Пусть! Она их больше не увидит. Её отчёт, который они вместе с Мишей писали 4 часа, ржали, будто писали письмо турецкому султану, приняли. Ну, как приняли? Маша сдала его новой секретарше — куколке — хлоп-хлоп ресницами. «Куколка» по двадцать минут «носила чай» полковнику. Мерзость. А полковник — ещё и член Партии!

Бывшая секретарша, «старушка», теперь сидит в архиве. А «старушка» — тот ещё кадр. Ещё при царе она — закончила женскую гимназию. И не простую. Особое то было учебное заведение. В нём готовили будущих жен государственных мужей. Тех мужей, чьё призвание — управлять страной. Не «витриной» работать, а управлять. Название страны изменилось, а цели и задачи остались. Вот и Маше «старушка» говорила:

— Название страны поменяется, мундиры — поменяются. Родина — остаётся. Люди — сменяться. Но, люди — не меняются. И потому всегда будет нужна наша работа. И чем менее заметна она будет — тем лучше. Ты думаешь, кто научил Медведя таким словам, которые он говорит из года в года своим Медвежатам на выпускном?

— Какие слова?

— Родина — это народ. Народ — это люди. Люди — это общество. Общество — единый организм. Как в нашем теле у каждого органа своя роль, так у каждого человека — своя роль. Кто будешь ты? Что ты сделал для Родины?

— Даже так?

— Еще интереснее он говорит дальше: «Какой бы вы себе Путь не выбрали, помните о самой важной функции организма — самозащита. У каждого есть иммунитет. И у каждого есть иммунные клетки. Если иммунитет справляется с заразой — человек живёт и радуется жизни. Не справляется — человек болеет и умирает. Вас мы готовили быть не солдатами, врачами, инженерами и земледельцами. Из вас мы готовим — Защитников Родины. Иммунные антитела Народа. Вы должны научить людей вокруг себя бороться с заразой. Со всем, что вредит нашему народу, нашей стране».

— Никогда не слышала таких слов.

— Плохо, что не слышала. Но, никто, слышишь — никто, от тебя не должен это услышать! Что будет, если та шайка, что убила Сталина, услышит эти слова?

— Поймут, что все Медвежата — угроза?

— Точно!

— А почему допустили гибель Сталина?

— Чтобы произошло то, что произойдёт.

— А что произойдёт?

— Мрак. Полная жопа.

Вот тебе и «гимназистка»! «Фрейлина Великой Княжны»! А так выражается!

— А, зачем? Разве не обязаны мы это предотвратить?

— Мы обязаны людей научить бороться с заразой. Научить выработать умение — не болеть. Как делают прививку от оспы.

— Так это — прививка?

— Именно. А мы — поможем людям раскрыть глаза, что враг сменил метод воздействия. Враг понял, что силой нас — не взять. Враг сменил метод борьбы. Он теперь не силой ломает, а отравляет. Научим, переболеем.

— Почему — сейчас?

— Сейчас — самое оптимальное. Общество наше сильно как никогда, враг — серьёзно ослаблен, растерян и не способен на добивающий удар. Прививка не убьёт нас, а выработает механизм отторжения. Ну, и мы поможем.

— Кто мы?

— Ты и я, — лукаво улыбается «старуха». А у «старухи» — зубы все на своём месте.

— Почему — сейчас? — тряхнула головой Маша.

— Вполне естественное желание — пусть беда будет завтра. Ты своего Медвежонка попроси, путь покажет тебе альтернативу. Беда будет всё одно. Не тебе она достанется, так твоим детям и внукам — расхлёбывать. Такой судьбы ты им хочешь?

— Так это всё — спланировано?

— Конечно.

— А Сталин — знал?

— Коба? Ещё бы.

— Как он согласился?

— Он знал альтернативу.

— Какую?

— Ту, в которой, он был отравлен в 53-м, в марте, а в 1991-м — Союза не стало.

— Что? В 1991-м? Откуда это известно?

— Милая моя девочка, у тебя есть неограниченный доступ ко всем этим секретам — целый Медвежонок, влюблённый до беспамятства. И ни какой-то, а сам Маугли! Который, рядом с Медведем, прошёл, чуть ли не изначально. А ты меня пытаешь! Его «пытать» — приятнее будет!

И «старуха» рассмеялась так заразительно, что Маша — за ней.

Но, Миша упорно выкручивался из расспросов. Когда, казалось, вот-вот Мария дожмёт своего возлюбленного, он начинал злиться, говорил:

— Ты думаешь, я знаю? Я — публичная морда. Я — Маугли! Все меня знают. Все знают, чей я сын. Лучший способ не выдать информацию — не знать её. Я не больше твоего знаю, что происходит. Могу только догадываться, как и ты.

Обещал всё и сразу, но — потом. Когда они будут в безопасности. А безопасность — Гвардейск.

* * *

— Мыш, я вот опять смотрю по сторонам, и сама себе не верю. А не про это Сталин говорил, что мы прошли испытание голодом и бедностью, теперь — испытание достатком?

— Наверное, да. Ты к чему?

— Да, поняла вдруг, что живёте вы, как буржуи — огромные квартиры, дачи, кино в доме, личные вертолёты и автотранспорт.

— Похоже. Правда, похоже на буржуев. И это — неизбежно. Тут, вспоминаю, были жаркие споры отца и его гостей. Существовала точка зрения, что раз мы государство рабочих, то все эти буржуйские излишки не надо ставить в план производства. Отец тогда целую информационную компанию проводил, убеждая людей, как это вредно!

— Понятно, что вредно. Обуржуазимся.

— Как раз — наоборот. Застой в развитии произойдёт. Помню, сколько споров было! Сколько доводов приводили стороны! Сейчас и не вспомню всё. Жаль, картинка получится — не полной. Дело в том, что я тогда и сам был мал и глуп, и не видал больших…, это из другой песни. О чём я? А-а! Я, тогда, и сам был с Батей не согласен. В стране — разруха и голод, а он — о предметах роскоши! Это сейчас — я поражаюсь его дальновидности.

— Даже так?

— А то! Понимаешь, решать задачу можно исходя из текущих условий, по решении её — получая новые проблемы. А можно — с оглядкой на перспективу, когда для решения вновь возникших задач уже был заложен фундамент предыдущим решением, частично снимающий остроту этой задачи. Отец, тогда как раз и убеждал всех, что настанет однажды время, когда голод и нищета будут побеждены. Все люди получат, купят или построят себе свой угол и крышу над головой, обустроят свой быт всем необходимым, будут сыты, одеты и обуты. У них — будет всё.

— И когда наступит такое время?

— Надеюсь — скоро. Но, люди же будут продолжать работать? Так? И получать честно заработанное вознаграждение. Так? А куда его девать — если уже всё есть? Вот первая опасность — зачем вкалывать, если всё есть? Может, пора и отдохнуть? Вот тебе — падение производительности труда. Вот тебе — нехватка персонала. И нам надо будет, чтобы они работали ещё лучше. А если и будут работать, как прежде, то, тут тоже два скользких пути — или будут пропивать — всё одно, потратить — некуда, а это — деградация личности.

— Вот это — не факт! Уроды появляются даже когда работы — завались!

— Я тебе не про этих уродов. А про то, что нормальные люди — деградируют. Если человек не заработает себе на жизнь, то он, подспудно, не уважает себя, он — деградирует. А потом следующий этап, сладкое понимание, что труд — совсем не обязателен. Пусть другие — пашут. А я, такой умный и прекрасный, буду, как та стрекоза, лето красное пропивать. Паразитом быть — большой соблазн. Согласись — это — другое.

— Согласна. Это — хуже. Явные уроды — на виду. Этот скрытый паразитизм — опаснее.

— А то! Или — возникнет теневой рынок предметов роскоши. А где теневой рынок — там преступность. И не мелкая бытовуха, а — другой уровень. С разъеданием органов управления. Они же, а не простые работяги и пахари — основной потребитель товаров не первой необходимости. Это — раз! Теневой рынок роскоши опасен не только этим. Роскошь — заграничная же. А это — проникновение их, чуждой нам, культуры — в наше общество. А в предметах не первой необходимости — большой вклад именно культуры. И — неизбежное сравнение их вещей класса «элит» и нашего обычного ширпотреба «для рабочего класса». Естественно — в пользу предметов более высокого уровня. С неизбежным выводом, типичным для сознания массового обывателя, на какой бы ступени иерархии он не сидел — ТАМ — лучше. Проходили уже много раз. Что при царях, что уже при советской власти. Так появляется преклонение перед всем иноземным. Особенно это опасно, когда перерождается власть. Когда с завистью смотрит «за бугор».

Михаил смочил пересохшее горло, виновато улыбнулся:

— Я — молчун, нет навыка лекции читать. Продолжим? Или — ну её!

— Рассказывай дальше! Так интересно! С такой стороны на жизнь ещё не приходилось смотреть.

— А-а! Ну, посмотри. Так, что я там нёс? А, высокие технологии! Кроме того, производство предметов более высокой качественно-классовой ориентации подразумевает более высокую цену. И цена эта — хорошо окупает затраты на НИОКР. Отец смог убедить, что без этого сегмента производства мы неизбежно начнём отставать от «конкурентов». Батя какие только доводы не приводил! Что именно сработало? Не знаю. Но — сработало! А, выводы были сделаны в типичном для нас стиле — проявил инициативу — выполняй. Инициатива же — имеет инициатора! Вот тогда и начало появляться и расширяться промышленное производство в нашем, учебном, по сути, городке. Медвежата и стали возделывать эту грядку — производство предметов не первой необходимости. Да-да, называется это именно так. Теперь. Ибо — роскошь нам — чужда! И тоже — производство — в форме игры, в удовольствие, как забаву. Ручная работа с применением самых передовых технологий. Для себя же делали! Это потом — ставиться на поток и в Союз. Сначала — испытания на себе. Дорабатывать, переделывать. Себе же делаем. А потом — на склады излишки отгружаем. С соответствующей ценой, но и соответствующим качеством — люди личным клеймом отвечают за товар. Я уже говорил, что такие товары несут большую долю культуры? Книги, песни, кинокартины, да и просто картины — вообще состоят из одной культуры. Являясь предметами не первой необходимости, стоят — прилично. Этим, ну, и — на собственном примере показываем, как жить в этом новом мире, в этих высоких технологиях и принципиально ином общественном устройстве.

— Да, я заметила. Вы — как марсиане. Как с другой планеты.

Маугли, почему-то, грустно улыбнулся, но продолжил:

— У людей должно быть куда стремиться. И должно быть — на кого ровняться. Вот, мы, Гвардейцы, Медвежата — мы же живём, как буржуи. И даже не замечаем этого. А — буржуи ли мы? Нет. Мы, живя так, демонстративно, заметь, показываем всем, куда стремиться, на что ориентироваться. Учись, рвись, взлетай — будет у тебя такая же интересная и насыщенная жизнь. Новый уровень жизни. Не буржуйский, а просто — другой. Наш, советский, новый, иной образ жизни. Манящий и прекрасный. Так? Где своё собственное авто или кино прямо дома — не роскошь, не цель, а способ, средство быть подвижным, развитым, интересным. Вот я же живу, как шейх какой, арабский. А я же — просто солдат. И ощущаю себя — просто солдатом. И чванства или ещё каких буржуйских черт характера ты в нас — не найдёшь. А если мы сами найдём, а мы — быстрее найдём — сами и решим эту проблему. Поверь. Сумраки не всегда погибают. Иногда — мы чистим сами себя. Выгоняем из себя паразита. Через боль. Самозащита — основная функция нас, нашего общества. А самоочищение — тоже — самозащита. Если у кого-то из моих Братьев появятся замашки «цивилизатора», то, на первый раз, он будет — засунут в такую дыру, где будет очень долго жить в первобытных условиях, решая поставленную задачу находясь на грани выживания. Поверь, на планете таких мест — с избытком. Обычно — хорошо прочищает мозги. Понимаешь, что всё это буржуйское — шелуха пустая. А кто не понимает — ну, туда ему и дорога. Нам такие — без надобности. Такие — балласт. Бесполезный паразит. А нам отягощения — не нужны.

— Вы — убиваете их?

— Крайне редко, Маша, успокойся. Мы же все — не пальцем деланные. Тем паче — Старшие. Тебе всё — разжуют, в рот положат, сам поймёшь. А сильно отмороженные, не способные понять такого — до подобных испытаний просто не поднимаются, значит — ничего не знают. Ничего не знают — нет нужды зачищаться. Это нам с тобой кажется, что мы — такие загадочные и уникальные! А для Старших мы — дети. Они были нами, понимают нас. Лучше нас самих. Это нам ещё до них — чапать и чапать! Старшие — не допустят потерь. Не допустят нас туда, до чего мы ещё не доросли. Найдут применение по текущим способностям. Меня, вот, в Сумрак — не пускают.

— Что такое «Сумрак»?

— Один из проектов. Надо двоих детей. Слухи говорят, чтобы если ты — погиб, то род — не прервался. Но, это — чушь для простаков. Этих самых простаков — отпугнуть. Твои же начальники — повелись? А я о чём?! Рождение детей, их воспитание, отцовство или материнство — меняют человека. Вот это — и нужно! Нужны взрослые, состоявшиеся люди, а не мальчики и девочки.

Видя, как Маша смотрит на него, Маугли не выдержал, усмехнулся:

— Милая, давай поиграем? Как ты думаешь, Медведь — это что?

— В смысле — что? Медведь — это Медведь!

— Вот, смотри, все думают, что Медведь — это танки, машины, пушки, бойцы особой подготовки, это — кино и книги. Так? А вот и нет! Медведь — это — Медвежата! Проект «Медведь» — это проект Сталина и Большевиков по организации нового типа социального устройства. Принципиально нового. Такого, какого ещё — не было. Вот так! Поэтому проект «Медведь» начат на детях, оторванных от корней. Это — реформа образования. Это — реформа общественных связей. Это — реформа межличностных отношений и государственного устройства. А технологии и культурные явления — побочный внешний эффект. Батя, конечно, вносит своё влияние на проект, тем же приобщением к русской традиции, к русской культуре, к Вере. Но, думаю, именно поэтому его и поставили проект — вести.

— Я — ничего не поняла!

— Бывает, — пожал плечами Миша, — поймёшь. Ты ещё в среде нашей «не варилась». Это — не объяснить вот так вот, на пальцах. Это — надо почувствовать. Гвардейск — совершенно особенный город. Поживешь там, «поваришься» — проникнешься. Всё это — только ещё ждёт своего терпеливого исследователя.

— Миша, хватит! У меня уже голова лопается! Ничего я не понимаю!

— Бывает! Это я виноват. Просто — хочешь что-то понять — попытайся это кому-либо объяснить. Вот, тебе объясняя — сам стараюсь постичь. И чем больше разбираюсь — тем большее уважение к Сталину.

— А почему не к отцу своему, не к Медведю? — спросила Маша.

— Медведь — тоже проект Сталина, — отмахнулся Маугли, — У отца — своя роль.

— Какая?

— Роль — Медведя. Как там классик сказал: «Весь мир — театр. А люди в нём — актёры».

— И у тебя?

— Более того — у тебя — тоже.

— А мы можем отказаться от этого?

— Запросто! Только это — может быть очень больно. Вот, отец не хотел быть Медведем, пытался сбежать в обычные солдаты. Переломало всего до состояния фарша.

— Даже так? И кто выдаёт эти роли?

— Бог? — пожал плечами Миша.

И вот — билеты на руках, документы, предписания — в папках, за плечами, в походных рюкзаках. Они ждут поезда. Ждать ещё больше двух часов.

Маша замечталась. Вчера проходили мимо ювелирного магазина, Михаил видел её взгляды, но посмеялся:

— Милая, там — ничего стоящего. Дома, всё дома. Всё лучшее, эксклюзивное — дома. Самое красивое и необычное. Пока — пофантазируй, какое кольцо бы ты хотела?

— А ты?

— Обычное, но из титана. И гравировка внутри. Маугли и Валькирия.

— Гравировка на титане?

— Запросто!

Маша вернулась в реальность, глазами влюблённой кошки посмотрела на своего Мышу, который был в парадном мундире, при погонах, при наградах. Мария — тоже была в форме. Но её грудь была пуста. Только значок ГТО. Мария не хотела одевать форму в поезд, в гражданской одежде — проще, но Михаил — настоял. И только теперь, окинув взглядом площадь, Маша поняла, почему.

— Мыш, почему столько военных?

— Потому.

— Мы поэтому не поехали на Ласточке?

— И поэтому — тоже. На машине не доехать. Там стокилометровый разрыв без дорог. Не проехать. Без танка. И дороги теперь — блокировали.

— Зачем вводить войска в Москву? Какие могут быть враги в Москве?

— Обыкновенные. Ты, да я. Да мы с тобой.

— Ну, какие мы враги?

— Не обыкновенные. Опасные. Пока народ убит горем, прощается со Сталиным, они развернут государственный аппарат задом наперёд. Или вывернут. Наизнанку.

— Даже так?

— А зачем ещё вводить войска? Давить недовольных.

— Миша, а мы — бежим?

— А ты предпочитаешь — принять бой и убивать? Ну, хотя бы вон тех новобранцев с тонкими шеями? А они — при чём? Нет, любимая, это не мой бой. Тут идёт сражение мыслей, идей и образов. А я — сворачиватель голов, а не окрыватель глаз. Мной вести этот бой — что пневматическим молотом сверлить зуб.

— И всё же — бежать…

— Валькирия моя! Воительница! — Михаил обнял её. Это вызвало реакцию окружающих — люди оборачивались, смотрели осуждающе. Миша отстранился.

— Миш, ещё два часа ждать, пойдём, в машине посидим. Музыку послушаем.

— Поцелуемся, — улыбнулся Михаил, но покачал головой, — Ты не заметила ничего странного?

— В смысле?

— Даю подсказку — мы сейчас не поезд ждём.

— Даже так?

Маша обвела площадь взглядом. Как её учили — искала «красный сигнал» — чего-то, что было тут лишним, нелогичным, чужеродным. Иногда этот, самый простой способ, бывал исчерпывающе достаточным. Так и в этот раз. Обычные, повседневные, привычные вещи и люди — стали для неё серыми, невзрачными, незаметными. Сразу выделились несколько явлений, которых тут быть не должно — грузовики с вооружёнными солдатами, большое количество милиционеров и «людей в штатском», одетых в настолько невзрачные плащи и шляпы, что горели красным, как сигнал тревоги. «Цветными» были ещё несколько человек — группа весёлых студентов, о чем-то смеющихся, геолог с мальчиком и одинокая женщина с букетом.

— Мальчик, — ответила Мария.

— Молодец, — удивлённо ответил Миша, — а учитывая, что у тебя нет моего врождённого вывиха, что называют — чутьём на опасность, чуйкой — вообще молодец! А как ты это сделала?

— Логически. Косоворотка, льняные штаны, сапоги. Узелок. Как из сказки. А тут — не сказка. И геолог с ним. Геолог — правильный, только большой очень. Больно какой-то толстый, но лицо — не жирное. И одет он не по погоде. Но, это бывает. И отдельно от мальчика — вопросов не вызовет.

— Молодец ещё раз. И вопросы возникли не только у тебя. Маша, сделай радостный вид и встреть эту парочку. Будто это — твои знакомые или родные.

— Почему я?

— Потому что — не я.

— Ах, ну, да!

Видя, что «плащи» уже стягиваются к интересующей Марию парочке, девушка поспешила. Подбежала, делая радостную мину, запричитала:

— Наконец-то! Я уже заждалась! Как добрались?

— Здравствуй, дочка. Добрались нормально. Устали только, — пробасил огромный геолог.

Очень колоритный персонаж — заросший, как леший, не стриженые волосы, неухоженная борода, свитер с высоким воротом, ветровка с длинными полами и множеством карманов, плотные штаны, высокие сапоги из толстой кожи на толстой подошве. И огромный баул за плечами.

«Плащи» послушали их разговор, потеряли интерес, но не ушли.

Мальчик лет 10–12 смотрел с любопытством большими и ясными голубыми глазами. Был он светло-рус, открытое, чистое лицо, с правильными очертаниями. Через расстегнутый ворот рубахи видна была простая тесёмочка и костяной крестик. Просто крест, без украшений. Даже распятого тела не было.

— Что мы стоим, как три тополя на плющихе? — пробасил геолог, — Пойдём в тенёк. Не по погоде я одет, жарко.

Вот это — точно. Мальчик в рубашке с расстегнутым воротом, а здоровяк — как из поздней осени явился.

— Мороженку будешь, племяш? — спросила Маша у мальчика, не удержалась, потрепала ему русые пряди.

— Буду, — кивнул «племяш».

Они купили три мороженных, но здоровяк — отказался. Сели на затененную акациями лавку. Тут как раз подошёл Миша, ему и досталось мороженное.

— Знакомься, Игорь, это Михаил. Это — Мария, — пробасил геолог, — Миша, Маша — это — Игорь.

Маша раскрыла рот от удивления, Миша усмехнулся:

— Привет, братишка! — Миша, так же как и Маша до этого, потрепал волосы мальчика, но сейчас он — дёрнул головой — не нравиться. Игорь ничего не ответил, внимательно осмотрел парочку в форме.

— Батя, ты, что так подставляешься? — обвинительным тоном обратился Миша к «геологу».

— Цыц! — пробасил «геолог», — надо!

Маша почувствовала, что краснеет — «геолог» пристально смотрел на неё. До Марии стало доходить, кто перед ней. И она — заробела.

— Не стесняйся, дочка. Благословляю вас с Мишей. Жду обещанных внуков. А вот вам подарки к свадьбе. На самой свадьбе быть не смогу. Дела. Не обижайтесь.

«Геолог» скинул со спины свой баул, под ним оказался ещё один рюкзак, никак не держащийся на спине. Ямки рюкзака появились только сейчас, проявившись на груди, как проявляется фотография в растворе проявителя.

— Да, чуть не забыл, — «геолог» похлопал себя по карманам, достал две обшитых бархатом коробки — маленькую коробочку с кольцами и побольше — с ювелирным набором, — вот, Маша. Нет, не серебро. Белое золото. Будет не броско, но эффектно. Камни в цвет твоих глаз. Не дуйся, Мышонок, ещё сделаешь. Не удержался. Такую девушку себе оторвал, эиех-х! Не был бы женат — отбил бы!

— Куда тебе старому? — пробурчал Миша.

— С тебя три раунда за дерзость! — палец геолога уткнулся в майора Егерей.

— Когда? — грустно спросил Миша.

— От вас зависит, дети мои. Маша, не обижайся, но я жду от вас двух Мышат. У меня проекты горят без этого охламона. И не забивай головы тем, что Медвежата гибнут. Успели обработать? Вздрогнула. Успели. Это — часть Большой Игры. Обман внутри обмана. Никому не верь. Ничему не верь. Мужу доверься — мне он дорог.

«Геолог» прислушался к чему-то, поднялся:

— Пора мне. Рад был познакомиться, Мария-Валькирия. Добро пожаловать в семью. Игорь — с вами.

— Что нам с ним делать?

— До Дома сопроводите. Не прощаюсь.

— Батя, подожди! — чуть не закричал Михаил, — объясни мне, тупому, что вообще происходит?

— Мрак, Мышонок, мрак! Происходит неизбежное. В народе нашем сосуществуют два разнонаправленных течения. Одно олицетворял Сталин, назовём их Державниками. Можно — силами Порядка. А можно — диктатурой. И второй вектор — олицетворение — Хрущёв, который самоустранился от этой своей роли. Их можно назвать приспособленцами, либералами, а можно — просто людьми. Людьми, которые хотят жить просто и понятно. Не хотят много работать, не хотят воевать. Не хотят учиться и саморазвиваться. Они хотят жить простой обывательской жизнью — жить посытнее, напрягаться поменьше. «Донт ворри, би хепи!» Их не интересует Космос, толща Океана, их не манит запах Тайги. И это — нормально. Не их вина в этом. Но! Так жить можно, если на наши земли и наши богатства не облизывается враг. Который тоже — не хочет напрягаться, хочет жить богато. И для этого ему — нужно грабить, нужны — рабы, которые будут пахать, обеспечивая их, западный, потребительский, образ жизни. Война выкосила силы Порядка, которые всегда встречают угрозу грудью, сильно возвысила «маленьких» человечков, которым совесть — позволяет смухлевать, а значит — выжить. И даже — возвыситься. Это — тоже нормально. Сказывается и усталость от Войны. Обыватели не хотят войн, но развяжут их. Они не хотят пахать, а будут пахать ещё больше, на благо эксплуататоров. Хотят жить богато, но станут жить нищими. Они же «маленькие человеки». Им проще — прикрыть глаза ладошкой и промолчать, когда их запрягают в плуг, а не биться насмерть за свою свободу. Им проще тешить себя надеждой, что всё само как-нибудь образумиться и рассосётся. Но! Их детсадовские разумения на межгосударственных отношениях — не работают. Там — закон дикой природы — или ты сжираешь соперника, или ты — главное блюдо для соседей. Таков мир. Толстовцам в нём уготована только одна роль — закуски. Но, разворот государственных дел по их разумению — был неизбежен. И он произошёл. В некой альтернативе. И страна была разрушена, унижена, народ — вымирал темпами, как при Войне. Мы не стали предотвращать неизбежное. И даже подлили масла в огонь, чтобы быстрее перегорело. Не смотри так — не убивал я Сталина! Подталкивать события мы — не собирались. Была маленькая надежда, что не случиться. Что не будет так, как получилось. Но, мы были готовы к такому развитию событий. Детально проработали роль каждого из участников. Смерть Иосифа Виссарионовича была — спусковым крючком, запустившим сценарий «Мрак». Были и другие сценарии, они мне бльше нравились. Эх! Как бы мы развернулись! Но, сейчас — «Мрак». И мы работаем в тех условиях, в которых оказались. А сделать то, что мы делаем — необходимо. Сейчас! Когда нам, технически, не угрожает тотальное уничтожение. Именно сейчас, когда оружие массового поражения ещё — не массовое. Когда война будет даже не холодной, а ледяной. Когда временное нравственное недомогание общества не выльется в рабство всего народа, поставленного на колени. Когда у нас есть шанс, переболев этим ОРЗ, наверстать упущенное. И вынести Урок. Показать людям, как они заблуждаются. Показать им, что не может кухарка управлять страной. Что управление — самая сложная профессия. Что демократия — фикция. Привить им иммунитет ко лжи и манипулированию сознанием. И воспитать вас, Дети. Привить вам мысль, что самый страшный враг — не за океаном. А внутри Тебя. Что самый опасный для тебя — ты сам. Что переборов животное в себе, задавив ленивого, алчного, похотливого, завистливого и агрессивного зверя в своей утробе, станешь Человеком. Только тогда станешь Человеком. И только тогда познаешь Радость, Счастье, Уважение. Познаешь Бога. Услышишь Глас Его.

«Геолог» развернулся и пошёл тяжёлой, усталой походкой. Удивлены были не только Маша и Миша, но и, крайне равнодушный ко всему до этого, Игорь. «Геолог» зашёл за киоск продавца мороженного, но с другой стороны — не вышел. Два «плаща» в растерянности закрутились на месте.

— А говорят — Беспутный, — покачал головой Игорь.

— Что? — спросила, как очнувшись, Маша, сжимая бархат коробок.

— Ничего, Дева. Ничего, — покачал головой Игорь, глядя на неё пронзительными глазами.

— Маш, не забивай головы, — сказал Миша, вяло махнув рукой, — Давай, ещё потренируемся? Как ты думаешь — чей это мальчик?

— Я — ни чей мальчик, — покачал головой Игорь, — я — сам по себе мальчик.

— Сам по себе — сферический конь в вакууме, — отмахнулся Миша, — а человек — существо общественное. И явление социальное. Подумай, Маша!

— А что тут думать — ещё один гений-медвежонок, — пожала плечами Маша.

— Точно. Только не полностью. Слышала про такого Медвежонка — доктор Бугаёв?

— Слышала.

— Игорь — его младший брат. Они родные по матери. А по отцу, он — мне сводный брат. Это — единственный настоящий Кузьмин. Наследник. Как поживает Дарья Алексеевна, Игорёк?

— Никак. Нет её больше, — сурово ответил мальчик.

И вдруг — заревел. Мария выронила драгоценные коробки, кинулась к мальчику. Стала его утешать. Миша собрал коробки, запихнул в объёмный рюкзак, выпрямился и повернулся к идущей к ним группе. Милиция и «плащи». Двое, что «потеряли» «геолога» — заходили с другой стороны.

— Чем обязан? — довольно неуважительным тоном спросил Михаил, когда они подошли.

— Вы — арестованы! Сдайте оружие! — раскрыв корочку удостоверения, сказал один из «плащей».

— Не ты мне его давал, оружие! — тихо, но твёрдо, ответил Михаил, давя взглядом «плащ», — Не тебе его и забирать! Ты, морда, сначала представиться должен, зачитать мне, в чем меня обвинили. И ордер на арест — предъявить. Подписанный военным прокурором Сибирского военного округа. Нет? Тогда — свалил, нах!

Маша выпрямилась, заслоняя собой ребёнка. Она почувствовала, что ей стало мало воздуха, как всегда перед дракой.

— Ты чё такой наглый, а служивый? — опешил «плащ».

— А то ты не знаешь, а? А если до тебя, пешка, не довели, кто перед тобой?

— Не таких обламывали, майор! — «плащ» обернулся посмотреть на своих спутников, как ища их поддержки.

— Тогда, намекну. Егерский мундир, майорское звание, Золотая Звезда Героя, знак Кровавых Воронов на рукаве. Тебе ничего не сказали, а? Или ты настолько туп, что не понимаешь, что мне вас убить, как у этого ребёнка мороженку отобрать! Я — Маугли! Командир разведроты Кровавых Воронов! Повторяю — разведрота Особой Отдельной Бригады Егерей Кровавые Вороны! Осназ осназа! Свалил, пока ноги целы!

Взвизгнув тормозами, позади толпы правоохранителей остановился армейский Козлик, дверь со скрипом распахнулась, выпрыгнул капитан с пехотными петлицами.

— Проблемы, майор? — спросил офицер через головы милиционеров и «плащей».

— Тут товарищи из органов заблудились. Арестовывают меня.

— Петренко! — крикнул капитан, расстёгивая кобуру.

— Наших бьют! — заорал в тангетку рации водитель Козлика. Тут же три грузовика с солдатами в кузовах тронулись с места, стали разворачиваться в эту сторону. Люди в полевой военной форме на ходу запрыгивали в машины.

— Вы что все, с ума посходили? — закричал «плащ» — Капитан, ты знаешь, что с тобой будет?

— А ты знаешь, что с тобой будет, а? Сейчас, крыса? — закричал капитан, надвигаясь на группу «задержания», оттирая от неё Мишу, — Ты не видишь медаль Ордена Достоинства? Ослеп? Или тебе — плевать? Мы вам всем сейчас — все ноги переломаем. А трибунал нас — оправдает. Спорим? Я буду отправлен обратно в Салехард, а ты — кровью ходить будешь под себя до конца года. Иди, майор. Архангелу Гавриилу — нижайший поклон. Ребятам расскажу, что Маугли живьём видел — месяц поить будут. И ещё месяц — похмелять.

Миша улыбнулся, козырнул капитану, закинул баул на плечо, взял Машу за руку и пошёл.

— Теперь поняла, почему я ни хрена не знаю? — спросил Миша, даже не поворачиваясь.

— Поняла, — кивнула гордая своим мужем Маша, сжимая ладонь Игоря, — не поняла про Орден Достоинства. В статуте только указано, что «награждается достойный за исключительное проявление характера». И всё. А капитан — про что?

— Кавалер Ордена Достоинства подсуден только трибуналу трёх выборных судей Ордена Достоинства. Неприкосновенность.

— А за что им награждают?

— За разное.

— А тебе за что дали?

— За сорванный пикник.

— Я — серьёзно!

— Мы с братом вели группу школьников на экскурсию. Сели перекусить, а на нас вышел бешенный тигр. Из оружия у меня была только вилка.

— И?

— Как видишь — Орден. Кроме меня — никто даже не был поцарапан.

— Это от этого тигра шрамы?

— Тебе не нравиться?

— Нет. Не нравиться. Страшно, когда вижу. А когда это было?

— Я был вот такой, — Миша подбородком указал на Игоря, — а, шрамы — его брат-великан, дядя Прохор, убрать мог. Мне они дороги, как напоминание, что бой никогда не заканчивается. Как Батя — не убирает свои шрамы.

— Он не похож на себя, — прошептала Маша.

— Отец? Он был в маске.

— Маска? Такая маска? Такая живая? — удивилась Маша.

— Да, — коротко ответил Миша, — хватит об этом. Позже. Игорёк, а ты можешь, как Прохор, лечить?

— Нет.

— А что можешь?

— На свирели играть.

Миша рассмеялся:

— Сын пошёл в отца.

— Миша, а ваш Орден — не просто орден, а Орден? — спросила в задумчивости Маша. Она, задумавшись, не слушала разговор Миши и Игоря.

— Ты бы себя слышала, — усмехнулся Маугли.

— Ну, Орден, как у Тамплиеров. Или масонов. Тайный?

— Да, Орден. Но — не тайный. Ты же читала статут. Всё — расписано. Какая тут тайна?

— Но, остальные ордена — просто знаки отличия. А тут — организация?

— Есть такое.

— У любой организации есть устав, уставные документы. А я ни о чём подобном — не слышала. Значит — тайный.

— Ну, какой, тайный, милая? Просто — не привлекаем внимания. Никаких документов — нет. За ненадобностью. Но, устав — есть. И структура есть. Всё есть. И нет — разом. Я — в Ордене. Но, я — командир разведроты. Солдат. У нас не проводятся слёты, съезды и прочие сборища. Мы не участвуем в политике, Боже, упаси! Мы — просто есть.

— А почему — нет документов?

— Документы могут попасть не в те руки. Не на те — глаза.

— Устно?

— Да. Устный устав. Кодекс Чести.

— Нет бумаг с печатями, нет собраний. У вас хоть руководство есть?

— Нет. В привычном тебе понимании — нет. У нас нет командования, иерархии званий и должностей.

— Какая же это тогда — структура?

— А — вот такая. Сетевая. Рой. Не слышала?

— Нет.

— А ты, Игорь?

— Слышал. Обычная практика.

— Видала? То-то!

— Вы — сектанты?

— И ты — тоже. Ты — теперь — МЫ. Но, мы не сектанты. Ты всё сама поймёшь.

— А Медведь? Разве он — не командир?

— Нет. В Ордене Достоинства — нет. Он обычный Брат.

— А вне Ордена? Что-то у меня стало складываться ощущение, что не он — главный, как я думала раньше. Из всего сказанного я сделала вывод, что он — такой же исполнитель, как и ты, но более высокого ранга. А кто главный?

— Всё верно. Батя — тоже тащит свой крест, как и остальные — свои.

— Ну, а кто — главный? Только не надо мне врать, что нет никого. Так — не бывает! Я думала — Сталин. Или Медведь. А теперь — ни того, ни другого. Кто всем руководит? Кто за всё отвечает? Кто принимает решения и несёт за них ответственность? — Маша страстно шептала, сильно разозлённая, впиваясь пальцами в руку Маугли.

— Теперь — я, — пожал плечами мальчик.

Маша сначала с непониманием посмотрела на Игоря, потом на спокойное и утверждающее лицо Маугли со смеющимися глазами, тряхнула головой:

— Да пошли вы! Не хотите говорить — не говорите. А вот ерундой этой страдать тут — не надо! Фр-р! Обиделась!

* * *

Они сели в свой вагон. Маша была расстроена. Миша купил все билеты в их купе. Чтобы никто не помешал их уединению. Но, ребёнок — теперь постоянно был рядом. И куда его денешь? Попросить погулять часок? Игорь парень серьёзный и умный. Всё понимает. Но, куда он пойдёт? Это, во-первых. А во-вторых, как оставить без присмотра ТАКОГО мальчика? Дать этим «плащам» рычаг воздействия на «геолога»?

Маша переоделась в гимнастический костюм и тапочки, что достал из баула Миша. Одно смущало — эластичные штаны обтягивали бёдра и таз Марии. Это — стыдно. Костюм был не мал, такой покрой. Размеры были её. И даже размер белья подходил. А бельё — какое! Миша был прав — в магазинах ничего стоящего не было. А тут — вышиты вензелями имена мастеров, что сделали эти комплекты белья. Маша себя почувствовала другим человеком. Так хотелось похвалиться Мише собой, упакованной в это красивое бельё, но Миша стоял за дверью. С Игорем, который всё больше напрягал Марию. Маша вздохнула, постучала в дверь:

— Мальчики!

— Ну, вот, — Миша улыбался, — мой алмаз огранён и оправлен.

Маша улыбнулась.

— Всё подошло идеально. Как угадали?

— Тоже мне — теорема Ферма! Из личного дела.

— Ах, ну, да! А на спине, — Маша повернулась — на спине костюма вышита девушка в доспехах и с копьём, — даже на меня похожа.

— Так — Валькирия же. Добро пожаловать в семью, — Миша провёл ладонью по обтянутому костюмом месту, на котором Мария обычно сидит, — Сейчас мы тоже переоденемся в спортивки и пойдём в ресторан, перекусим. Игорёк, не желаешь ли пожрать?

— В вагоне-ресторане? Ладно, сойдёт. Не потравят, надеюсь.

Миша смеётся до слёз. Маша не понимает причин смеха, но Мишу слова Игоря очень веселят. Машу больше волновал вопрос — как? Вот так и идти? Стыдно же — всё видно!

* * *

В вагоне-ресторане — неприятная встреча. Толстяк в мундире следователя прокуратуры изволил отобедать. Тот самый — Лошадь. Но, неожиданно для Маши, Миша кивнул этому толстяку и собрался идти здороваться за руку, но толстяк взглядом — запретил. Когда кивал в ответ. И виноватыми глазами казал на своих коллег, в таких же мундирах. Маша была в недоумении.

Несмотря на свой размер, толстяк поел очень скромно и быстро. Потом он подошёл к их столику и угрожающе завис над ним, нагло уперев кулаки в столешницу:

— С проверкой еду к вам в ваш преступный Медвежий угол! — пробасил он, а потом тише: — Поздравляю, Мишка! И вас, девушка. Матери — привет передавайте. Нам не желательно видеться.

Когда вагон очистился и вокруг стало более-менее пусто, Маша спросила:

— Что это было?

— Ну, Александр Семёнович проявил свою осведомлённость и наблюдательность.

— А ты что так с ним ласково? Он же — враг?

— Он — нет. Что ты! Это — достойный человек.

— Миша, мы вместе смотрели «Точку», где твой отец об этого человека ноги вытирал, вместе видели, как он арестовывал твоего отца, он же проводил прокурорскую проверку. И везде — твой отец его оскорбляет.

— Маша, ты меня неприятно удивляешь. Разве ты в кино не видела, что отец спас Лошадь от смерти несколько раз? Не видела, как он его учил, поставил на тот путь, благодаря которому подхалим и подкаблучник, и вообще, ничтожный человечишка стал за десятилетие таким значимым государственным деятелем? Отец для него — Учитель.

— А это всё — роль? Антураж?

— Точно! Неужели ты думаешь, что до таких серьёзных дел, как перетряхивание насквозь секретных дел Медведя допустят человека со стороны? Берия пустит в свой огород чужого?

— А — «Лошадь»?

— Это — прикол отца, — поморщился Миша, — когда достигаешь определённого уровня развития личности — внешний антураж и самолюбование сползают с тебя, как старая кожа со змеи. Становятся мёртвой шелухой. А упоминание тех времён, когда для тебя это было значимо — веселит, как воспоминания о детских шалостях. Такая шутка, понятная только своим.

— А генерал Перунов? Тоже — роль?

— А то! Он так осерчал на свою жену за её неверность! А Батя — попал под обиженную истерику. Ну а Старшие эту тему — развили. И придумали ему — роль. Этакий — внутренний критик. Критически воспринимает любой проект отца. Работа у них такая. Числиться врагами и кристаллизовать на себя всех обиженных и оскорблённых.

— Проверка прокуратуры была — фиктивной? И будет — фиктивной?

— Боже упаси! Самой что ни на есть — настоящей. Единственное, что — многое не стали обнародовать. Но — провериться надо было. Многих — сами наказали. Генеральную уборку надо проводить. Хотя бы раз в год. Перед Пасхой, например. Выметать вездесущий мусор и неизбежных паразитов.

— Как у вас всё странно устроено.

— Есть такое. Как в большой семье. Меж собой — брешем, а чужой — нос не суй — порвём. Вот, некоторые говорят, что это — устаревшие отношения. Общинные. Наш народ жил так тысячи лет. Так и выживал. А сейчас говорят — устарело. Как стали жить иначе — заболели. Гной так и лезет из всех щелей. Так, Игорь?

— Я не знаю, как это называется. Вешать ярлыки — кощейская забава. Я знаю — как правильно, а как — не правильно. Что есть — истинно, а что — дым обмана, — ответил мальчик. Он плохо поел — поковырял обед, теперь сидел, смотрел в окно.

— И это — главное! Знать — что правильно, а что — ошибка, — кивнул Миша, повторив: — Это — главное!

* * *

После обеда сидели в своём купе и смотрели, молча, в окно. На пробегающие мимо деревни.

— Посмотри, Маша, как у нас народ плохенько живёт. Дорог — нет, столбы электрические не в каждом селе. И это — около железки. Мазанки, крыши соломенные. А в глубинке — там вообще ужас! Люди живут, как при царе Горохе, зато в Космос летаем.

— Летаем? — удивилась Маша.

— Вопрос деталей, — отмахнулся Миша. Маша смотрела на него, как на таракана — и ещё врёт, что ничего не знает!

— Куда они в чужие страны лезут? Своя — как старуха у разбитого корыта. Да, понятно, лучше воевать на чужой земле и таким отморозкам, как я, у которого бой — нормальное состояние, а не на улицах Москвы новобранцам от сохи, но деньги вкладывать в чужие страны, отрывая от своих обездоленных? Не понимаю! Одно дело — возня разведок, куда без этих схваток Большой Игры? Но, строить венграм новую жизнь, чтобы получить плевок в спину?

— А разве не надо им помогать? — спросила Маша.

— Моральной поддержкой! — Миша потряс над головой сомкнутыми кулаками, — вчерашним пленным строим мосты за наш счёт, а у самих строителей — родители живут в землянках и вагончиках. Без электричества и связи. Скорую не вызвать. Да и не доедет. Мы же мосты не у себя строим, а там! Тем, кто уже не раз шёл на нас войной.

— Если мы не будем помогать обездоленным — мы погибнем. Ибо — это наша суть. Жить иначе мы не сможем. И не должны, — вдруг сказал Игорь с верхней полки.

Маша ожидала, что Миша, со своей резкостью, осадит ребёнка, заткнёт его, указав на его возраст, но Миша лишь покосился на верх.

— Суть, говоришь? А эти? — Миша показал на очередной ряд чёрных избушек.

— Не цениться — полученное даром. Цениться — достигнутое потом и кровью.

— Круто, конечно! Пафосно и красиво! Как раз в стиле Медведя. А если применительно вот конкретно к этим домикам?

— Если этим людям построить дома и просто выдать, обгадят до такого же состояния. Потому что — дармовое, не своё, ничьё. Сами должны себе построить. Обеспечить надо, согласен, им возможность самим сделать себе ту жизнь, которую они хотят. Лестницу в небо или трамплин в вонючую лужу — но, каждый сам. Для того Богом и дана нам Воля. Насильно мил не будешь, насильно счастлив — не будешь. Насильно в небо не загонишь — разобьются. Вот ты, Защитник, тебя силком заставили жить в вечном бою?

— Жизнь заставила.

— Врёшь ведь! Вот, сидит — твоя суженная. Ты же — сбежишь от неё в огонь и кровь.

— Сбегу. Но, потом. Не сейчас. Не скоро, — Миша втянул голову в плечи, смотрел на Машу глазами провинившегося щенка.

Маша сунула ему под нос кулак, Миша поцеловал её пальцы.

«Вместе! — думала Мария, — Вместе! В огонь и воду! Не отпущу одного!». Ещё неделю назад она не знала этого человека. А теперь — не представляла, как жить без него? Как она жила без него? Нет! Лучше вместе погибнуть, чем потерять его! Сбежит в огонь и кровь? Только — с ней вместе! Она — тоже воин! И она — докажет, что достойна быть всегда и всюду рядом с ним!

— А ты, Дева, кто заставил тебя идти через боль? Что заставляет наступить самой себе на горло?

— Жизнь? — пожала плечами Маша.

— А обуздать своего зверя, терпеть безумие половое, ломать себя, беречь Честь свою?

Голова Игоря свесилась с полки, пронзительные глаза проникали до печёнки, до того самого «зверя», что уже выл, желая сидящего напротив Мишу. Маша вскочила:

— А не мал ты, для таких тем? — крикнула она в эти пронзающие глаза.

— Возраст — временная помеха, — голова Игоря скрылась. Он сел, свесив ноги, — не надо никого в рай гнать палкой. Надо пример показать. Как тебе, Витязь, Медведь показал пример стойкости, жертвенности и любви. Как тебе Дева, твоя Дева — двоюродная бабка показала пример любви, чести и верности. Пойду я, подышу воздухом. Ты, Мария, не серчай на меня! Но, и время не теряй. Михаил — человек служивый — сегодня с тобой, завтра — гадай, где?! Красивая вы пара!

Игорь хлопнул дверью, Маша, пантерой, прыгнула к двери, защёлкивая её на блок, потянула через голову костюм вместе с майкой, спеша похвалиться своей гордостью — грудью, оправленной в шикарное бельё, впиваясь в мужа ненасытно. Пока он — рядом. Пока Долг не призвал её мальчика в Бой.

* * *

Мальчик стоял в накуренном тамбуре, уткнувшись горячим лбом в холодное окно. Сквозняк гонял его русые волосы. Сердце его трепетало от страха перед Грядущим. Но, глаза цвета холодного льда твёрдо смотрели на пробегающие километры Его Родины.

Его Путь — начат. Будет он — суров и долог. Ждут его — испытания, потери, предательства, боль и отчаяние.

Волны эмоций, что испытывали молодожены, достигли его сознания. Он улыбнулся. Только потерявший всё — способен так Любить.

Ради этого, ради этих двоих, ради тысяч других — Он одолеет этот Путь. Он постигнет Цель. Чтобы была Жизнь. Чтобы была Любовь, чтобы была Радость.

А дорогу осилит — идущий. Как бы тебе не было страшно того, что ждёт тебя на Пути, сделай первый шаг! И Путь — примет тебя. Познай Себя в Пути, познай своё предначертание, преодолей себя и предначертанное тебе. И тогда Путь выведет тебя к Сияющим Вратам.

После написанного-3 Турбо-Берсерк

Пол ненавидел русских. Ненавидел с такой силой, с которой русских ненавидит только русский. Это слова наставника Пола и его учителя, мистера Хардмана. Мистера Хардмана, которого Пол нашёл сегодня повешенного на флагштоке его собственного дома. Повешенного на верёвке спущенного флага США. А в кармане — извещение-приговор. На русском языке. Текст этот гласит, что мистер Хардман признан виновным в организации убийства товарища Сталина и выражается просьба встретить «команду зачистки с Честью».

Впервые эту бумажку Пол увидел ещё неделю назад. Во время вечеринки, когда они отмечали 40-летие безупречной службы м-ра Хардмана. М-р Хардман был руководителем их подразделения. Именно он заманил Пола Турбина на службу в разведуправление. И был его бессменным руководителем и наставником все эти годы. До сегодняшнего дня. М-ру Хардману нужен был русский. Американец по воспитанию, но русский по крови, русский по реакциям, русский по образу мышления. И тогда он вышел на Пола, награждённого Конгрессом ветерана Войны.

На войну Пол попал по-глупости. Он как раз закончил школу, когда началась война в Европе. Но, Пола она — мало интересовала. Его больше занимал футбол. Его — вообще мало что интересовало, кроме девушек и футбола. Он был капитаном сборной их колледжа по футболу и потому — был любимцев всех девчёнок. Пока яппи не утопили флот США в бухте Пёрл-Харбора. Тогда война — пришла в каждый дом.

Пол не жил в доме родителей. И редко там бывал. Ему не нравился установленный дедом порядок — в доме разговоры — только на русском. Полу не нравилась вся эта русская тематика, не нравился этот мозгодробильный язык, вся их депрессивная русская культура. Поэтому он не знал, что в дом бывшего полковника Генштаба Русской Императорской Армии, война пришла уже несколько лет назад. Что дед, да и отец — следили за событиями войны в Европе. В дом деда Пол пришёл после просмотра фильма «Крепость Брест», на который он, с друзьями, ходили, пока не закончились деньги — десятки раз. Поражаясь — каждый раз. Пришёл к деду с вопросом — это правда? И получил утвердительный ответ.

Пол был зачислен в Корпус Морской Пехоты, где проходил подготовку. А потом появился этот Чёкнутый Стальной Медведь. И призвал русских американцев помочь Родине. Дед и отец очень долго «прорабатывали» Пола. А Полу — в тот момент было всё равно, где убивать швабов. Пол ухватился за одно — Американо-Русский Добровольческая дивизия окажется в бою раньше, чем Корпус Морской Пехоты. И он — согласился.

Была долгая дорога в Россию. Сначала их везли, под угрозой вездесущих подводных лодок немцев, в Англию. Потом — в Мурманск. Вот тут и начались первые потери. Немецкими подводными лодками чёрная вода этого Ледяного Моря была нафарширована, как суп — клёцками. Немецких самолётов в небе было больше, чем чаек.

Тогда Пол впервые увидел советских русских. Они не были похожи на забитых диктатурой коммунистов рабов. Наоборот — это были весёлые ребята, смеющиеся по любому поводу и без повода. Они смеялись над всем — над выговором американских русских, многие из которых говорили с трудом, а многие русского языка — вообще не знали, над их поведением, над их реакциями. Именно тогда Пол понял, что русские все поголовно — сумасшедшие. Они смеялись над немецкими самолётами, стреляя в них из обычных винтовок, смеялись, когда их судно горело и тонуло, смеялись, когда их спасали из воды, в которой не таял лёд. Смеялись, умирая.

Над одним они не смеялись — над естественными реакциями американцев, впервые заглянувших в глаза Смерти, впервые оказавшиеся в такой опасности. Это советских — злило. Сумасшедшие.

А потом — Мурманск. Карельский фронт. И вечная зима. Очень долго их дивизию собирали, сколачивали. Потом везли в ужасных вагонах для перевозки скота в какие-то леса. А после первого же наступления — чуть не отправили оставшихся в живых обратно в Америку. Оказалось вдруг, что их дивизия — не представляет из себя никакой реальной боевой силы.

Пол помнил те бой за Санкт-Петербург, который советские называли — Ленинград. Помнил, как не понимал ничего, что происходило. Кругом взрывы, летят пули, горят бензиновыми факелами танки, люди кругом — умирают. Куда стрелять — не понятно. Что делать — не понятно. У кого спросить — не понятно. Куда делись офицеры — не понятно. Пол так и не увидел ни одного немца, ни одного финна.

Потом их отвели в тыл и целый месяц решали, что с ними делать. А потом — всё изменилось. Так как русские американцы находились на службе у Сталина, им положено было получать жалование. Коммунизм в этом, от их Америки — не отличался. Хвала Господу! А так как все американцы являлись гражданами США, то рублями им платить было — глупо. Долларами — ещё глупее. И им заплатили золотом. Золотыми червонцами. За всё время службы разом. Со всеми надбавками за боевые, суточные, маршевые или как там советские клерки всё это обзывают? Пол отправил всё это золото домой. Тут оно было совсем не нужно — они были на полном пансионе. А вот дома — нужно. Бизнес отца, как лёг во времена Великой Депрессии, так и не восстановился.

Ничего удивительного, что Добровольческая дивизия — была развёрнута в Добровольческий корпус, а затем — в Добровольческую армию. В её рядах появились пожилые усачи с Георгиевскими крестами на груди, а также множество авантюристов, падких на золото, и даже — негры. Тоже — русские! Ха-ха!

Сталин тоже сделал выводы из боевого применения «американцев». И воспользовавшись, что армия называлась американо-русской, ввел в состав армии своих инструкторов. Не много — одного на каждое подразделение, начиная со взвода и батареи. Но, в целом по армии — тысячи. В их роте было пять советских. Все — офицеры. Ротный говорил, что они все — шпионы ЧК. Но, тогда — молодые американцы смеялись над пожилым казачьим есаулом. Тысячи шпионов? Никакой ЧК не хватит. Это сейчас Пол думает, что так и было. Все эти советские были — НКВД.

Советские инструктора пытались обучить их, молодых, амбициозных, глупых. Но, они — смеялись. Лень было.

Следующие бои их армии были только летом. И вот только тогда Пол понял, что к словам советских стоит как минимум — прислушаться. Потому что, в первом же бою, есаул схватил пулю в живот одним из первых. Он повёл роту в атаку лично, с шашкой наголо, при наградах, в парадных аксельбантах.

Как матерились тогда советские! Пол — всё понимал. Бизнес отца — строительство и лавка скобяных товаров. На стройке — только так отец и разговаривал. Английскую речь — густо фаршируя именно этими словами, именуемыми «мат». Словами, ставшими понятными всей американо-русской добровольческой армии. Даже русским неграм. Словами, которых не найти в словарях.

А есаул улыбался, умирая.

— Под родным небом! — были его последние слова.

Сумасшедший. И несколько непереводимых на язык янки предложений.

С этого момента боем управляли — советские. Пол прислушивался к их словам и командам. И стал понимать, как выжить и победить. Да, все американские танки, с таким трудом перевезённые через океан и бескрайнюю вымороженную пустыню России — опять сгорели. В самый ответственный момент, когда надо было пробивать бронёй оборону бошей, ни одного Гранта не осталось в строю. И тогда Сталин им дал бригаду своих танков. Американцы на своей шкуре увидели разительное отличие их танковой бригады, от бригады Т-34. Их было всего 40. Но, казалось, что Т-34 — тысячи! Они были — везде. Поддержку танками — ощутил каждый солдат армии. Тогда командование армии обратилось в Конгресс, требуя закупить для их соединения танки у Сталина. Но, Конгресс прислал Шерманов и Стюартов. Видимо зная боевые качества этих танков, Сталин не забрал у них уцелевшие Т-34. Танкисты уехали, оставив лишь по 1 человеку на танк — инструктором. Как тогда удивились парни — советские уехали получать новые танки, так как Т-34 называли — устаревшим и не эффективным. Это чудо-оружие — устаревшее? А новые танки, тогда — какие? Летающие?

С горьким сожалением Пол осознал, что технологического разрыва с Союзом не удалось преодолеть до сих пор. И всё из-за этого Стального Медведя. Который, как оказалось, не только снял «Брестскую Крепость» (фильм шёл в прокате с некорректным переводом, это стало понятно, когда Пол «освоил» русский и посмотрел фильм в оригинале), но и сам воевал, лично, командовал особыми войсками Сталина — Егерями, писал музыку и песни, конструировал танки, боевые машины и другое оружие. Слепой инвалид Сталинградской битвы, передвигающийся, как и Президент, Рузвельт, с помощью хитроумного изобретения.

Летом 44-го Пол лично познакомился с Медведем и его егерями. Они тогда опять воевали в Карелии. И не знали, что по их душу прибыла целая панцергренадерская дивизия СС. Гитлер решил одним ударом расправиться с этой пиар-акцией Сталина — русско-американской армией. С этим олицетворением русско-американского воинского единства. Да, в 44-м она называлась именно так. Потому что, советских в её рядах — уже было до четверти. Просто, советские военнослужащие — дольше выживали. Меньше несли потерь. Граждане США выбывали из строя быстрее, чем успевало приплывать пополнение рекрутов. К тому моменту Пол уже был ветераном роты, имел звание первого сержанта. Ротой командовал советский капитан Попов. Как стал временно исполнять обязанности после гибели есаула, так и шло. По-советски — «врио». Как говорил Попов:

— Нет ничего временней постоянного и постояннее — временного.

Чудная философия. Русская. С врождённым вывихом.

Удар танков свежей дивизии бошей был страшен. Боевые порядки армии были пробиты сразу и на всю оперативную глубину. Как бы это не выглядело для кабинетных теоретиков невероятным, но одна танковая дивизия СС в клочья порвала всю экспедиционную армию американцев. Солдаты бежали с поля боя целыми ротами. Не бежали — только советские. Умирали там, где были. Стиснув зубы. Многие — с улыбкой и с мокрыми дорожками слёз на лице, прыгали под танки с рюкзаками, полными взрывчатки.

В тот момент Пол уже не думал, что они сумасшедшие. Он сам — стал сумасшедшим. Он смеялся в лицо бегущим американским парням, он смеялся, стреляя в немцев, он не бежал от накатывающих танков с крестами. Он — обезумел. В этот день он трижды бился в рукопашную с панцергренадёрами СС, был дважды ранен, но, как и светские — не покинул позиций после перевязки.

Наступил момент, когда из американцев в живых остался только Пол. Остальные — были убиты или бежали. И были советские. В изорванном, грязном, окровавленном обмундировании, они, горящими адским пламенем глазами, смотрели на проходящие над ними танки, тяжело переваливающиеся через траншеи, чтобы потом встретить пехоту СС — панцергренадёров в коротких, яростных бульдожьих схватках не на жизнь, а на смерть. И Пол — бился вместе с ними. На него нашло какое-то безумие — они атаковали панцергренадёров, выбили их из траншей. Вчетвером атаковали две дюжины немцев.

Как это было — Пол не может вспомнить до сих пор. Из их четвёрки выжил только Пол. Он вышел к Попову практически голый, в крови — с ног до головы. В одной руке — сломанный штык-нож, в другой — малая саперная лопатка с намотанными на ней кишками. Попов отпаивал его спиртом, тщетно вызывал хоть кого-нибудь по рации.

Их было только двое в этом блиндаже, с просевшем перекрытием — «накатом», по которому проехал тяжёлый танк с крестом. Васильев вызывал по рации молчащую «Аризону», Пол смотрел со злостью на проходящие мимо танки с крестами, на пятнистые силуэты эсэсовцев. И вот рация ответила:

— Омаха, назовись!

— Капитан Попов! Кто вышел на связь?

— Капитан, это Медведь. Обозначь себя, а то — зашибём!

Попов кричал координаты, затем — радостно прыгал. Пол не понимал, чему он радуется.

— Егеря! Понимаешь, Паша! Егеря! Наши!

Появление Егерей не было эффектным, но было эффективным. Танки с крестами загорались и взрывались один за другим. Немцы бежали от редкой цепочки таких же пятнистых солдат, что двигались по полю боя перебежками, то и дело — залегая, прикрывая друг друга огнём. И они все — поголовно были вооружены скорострельным оружием. Автоматические и самозарядные карабины. Ручные пулемёты — у каждого пятого. И откуда-то из-за их спин били орудия безбашенных танков, «самоходов» — по-русски, расчищая путь Егерям.

Эти егеря — тоже были сумасшедшие. Тоже — постоянно улыбались, как безумцы.

А потом Пол чуть ещё раз не свихнулся — появилось ЭТО. Чёрный монстр, похожий на человекообразного чёрного омара, вставшего на дыбы, так же, покрытый панцирем, весь в наростах, шипах, вместо рук — острые клешни, шипы или рога на лбу, локтях, коленях, плечах. Пол вышел из ступора при виде ЭТОГО. И впервые за этот безумный день — испугался. Но, закусил губу, побежал в атаку на монстра с криком атаки безумных русских:

— Ура!

Попов бросился наперерез, Пол увернулся от него приёмом из футбола. Егеря тоже побежал его ловить, но ЭТО остановило их, просто отмахнувшись. При этом, у него — полностью исчезли шипы и клешни. Остался человек в черной броне. Пол ударил лопаткой в основании шеи монстра, не причинив никакого вреда, а лопатка — сломалась. Пол ударил осколком штык-ножа в корпус — сломанное лезвие соскочило.

Чёрный панцирь сполз с головы монстра, обнажив лицо и белые глаза:

— Безумству храбрых поём мы песню! Остановись, глупец! Я — Медведь. Как твоё имя?

— Пол Турбин.

— А как бабушка назвала?

— Павел Турбин.

— А где Попов?

— Я! Товарищ генерал-майор!

— Молодцы, ребята! Яйца у вас — стальные. Это — достойно.

И монстр вручил ему красную коробочку, обшитую бархатом. Там — невзрачная серая медалька. Только — советские — её уважали больше остальных наград. Кроме такой же медальки у Попова, Пол больше не видел таких медалек. Зато Попов говорил, что это — самая высокая из всех возможных наград. И остальные советские, видя медальку на груди Пола, неизменно округляли глаза, неизменно вскидывали руку к козырьку, к срезу пилотки или каски.

Потом было возвращение в Америку, награждение Конгрессом. И больше Пол в Россию — не вернулся. Окончание Войны застало его в тренировочном лагере учебного центра Корпуса Морской Пехоты. После войны, Пол демобилизовался, сытый войной по уши, как говорили советские. Доучился в колледже, долго не мог найти работу. Помогал отцу в его бизнесе. Потом он получил, как награждённый Конгрессом герой, именную стипендию Конгресса и учёную степень университета по его окончании. Опять — поиск работы.

Его приняли военкором в одно из центральных изданий. Оказалось, что работа эта — только витрина. Только красивая обёртка нелицеприятной работы сотрудником ЦРУ. Аналитиком. И — советником м-ра Хардмана.

Теперь м-р Хардман — мёртв. Убит русскими, сломавшими всю жизнь Пола. После Войны Пол так и не смог стать прежним. Он стал типичным русским — мрачным циником, презирающим людей и весь мир.

Пол взял приговор из рук м-ра Хардмана. Впервые он его увидел неделю назад. Вечеринку м-р Хардман проводил в этом новом русском ресторанчике с незамысловатым названием «Пит-стоп». В отличие от других русских ресторанов, Нью-Йорка, например, где культивировался образ царской России, тут всё было современно. Тоже — ресторан быстрого питания. По-русски — «забегаловка». И кухня была не чисто русской, а русско-американской. Ты мог заказать не только пирог, но и итальянскую пиццу, не только блинчики, но хот-дог или гамбургер. Не только квас, но и колу. Персонал был также смешанным. Единственное отличие — музыка. Современные ритмы, и даже — ультрамодные, но слова — только на русском.

А м-р Хардман всю свою 40-летнюю службу занимался антирусской деятельностью, все 40 лет работал на русском направлении, вместе с ростом Русской Угрозы, вырастая в своём положении и влиянии. М-р Хардман был ярым борцом с русскими, но любил русскую музыку, русскую кухню, русскую литературу, живопись, русское кино. «Я самый русский янки!» — говорил он. Что не мешало ему люто ненавидеть русских. Особенно — коммунистов. И исключительной ненавистью — Сталина и Кузьмина.

Считается, что именно м-р Хардман руководил операцией по устранению Сталина и Кузьмина. И даже был награждён за это. В результате — Сталин — мёртв, Кузьмин — простой эксцентричный бизнесмен, миллиардер. Бежавший из своей собственной страны. Хотя, на прямой вопрос Пола, м-р Хардман ответил так: «Убийство умирающего старика, отошедшего от дел — не приносит чести. И не имеет пользы. А так подставить Медведя — я даже мечтать не мог!»

Вот, в разгар вечеринки, когда все уже основательно накачались пивом и водкой — пить виски в русском ресторане — глупо, м-р Хардман и достал эту бумажку, стал трясти ею перед носом официанта, чисто советского человека, которого весь вечер расспрашивал. Из ответов официанта, они знали, что он — студент из советской глубинки, учиться на преподавателя английского языка, проходит сейчас тут языковую практику. Заодно и подрабатывающий.

— На машину? Автомобиль себе тут решил купить? Зря, отберут у тебя его НКВД, — сказал Джек, сидящий у них за столом и изрядно уже пьяный. Водка — коварнее виски. Пол поморщился. Как можно работать в «русском» отделе и не знать, что НКВД — уже давно переименован.

— Не отберут, — покачал головой официант, — только я уже все деньги потратил. На книги.

М-р Хардман уважительно кивает, спрашивает:

— Учебники?

— Книги Медведя.

Когда официант сказал по-русски слово «Медведь» не вздрогнул только Джек, русским почти не владеющий.

— У нас его книг — не достать. Слишком быстро разбирают. Покупаю сотнями каждого наименования. Всем знакомым.

— На таможне изымут, — покачал головой Пол.

— Не изымают же. Уже 3 посылки отправил.

— А ты не хочешь тут остаться? — спросил Джек, — на постоянной основе?

— Нет, — уверенно ответил официант.

— Почему? — м-р Хардман заинтересовался.

— Скучно у вас. Нельзя же всю жизнь только и делать деньги, — в голосе официанта проскользнуло презрение. Он собрался уходить, но м-р Хардман поймал его, сунув под нос этот приговор.

— Знаешь, что это?

— Вы — м-р Хардман? Тогда мне вас — жаль.

— Ты из «команды зачистки»? — м-р Хардман схватил официанта за грудки.

— Я вызову полицию, сэр! — спокойно ответил официант, — Успокойтесь! Подышите свежим воздухом — вы слишком много выпили. Если бы вы спокойно подумали, то поняли бы, что я не могу быть в «команде зачистки». Слишком много чести для меня. Я об этом могу только мечтать. Ничего личного, сэр.

Пол вставший между м-ром Хардманом и официантом, обернулся:

— Что ты сказал? — от волнения, Пол перешёл на английский.

— Я говорю, что быть в «команде зачистки» — большая честь. И я её ещё не заслужил, — на том же языке ответил официант, манерно склонив голову, он продолжил: — Но ваш друг зря переживает об этом — ему ничего не угрожает.

Пол ничего не понял. Просто подумал, в очередной раз, что все русские — безумцы. Честь быть убийцей! Нет, м-р Хардман и м-р Даллес правы:

— Эта раса — вредна для человечества. Без русских — мир будет лучше. Спокойнее и уравновешеннее. Как и без таких же безумных джапов и, определённо, чище — без негров, этих говорящих обезьян.

М-р Хардман кричал это, когда Пол усаживал его в салон такси. И Пол — был с ним согласен. Пол привёз м-ра Хардман домой.

М-р Хардман жил один. Жена от него ушла к молодому наркоману-музыканту, отсудив половину состояния м-ра Хардмана, дети — выросли и разъехались. М-р Хардман достал стаканы, бутылку «Кедровой» — водки с лапой медведя на винтовой крышке. М-р Грей щелкнул по этому оттиску медвежьей лапы:

— Смотри! Это — тоже он! Меня считают параноиком. Я их убеждаю, что теперь главная угроза Соединенным Государствам не Красная Армия, не Красная зараза Коминтерна, а этот, один-единственный человек.

М-р Хардман был так пьян, что говорил по-английски. В общении с Полом, м-р Хардман предпочитал русский, хотя русский и для Пола был — чужим. Так они занимались языком, чтобы не терять форму.

М-р Хардман рухнул в кресло, плеснув себе на рубаху капли водки. Водка — ничего, не виски, высохнет, следа не останется. М-р Хардман махал руками и стаканом с водкой, забывая главное правило водки, которому Пола научили ещё советские на Войне — не согревай в руке! Это — не рупор!

Вообще, у советских сослуживцев Пола выпивка была возведена в ранг ритуала, обставлена богатой традицией, обычаями и табу. Целая культура потребления особо крепких горячительных напитков. Советские пили и неразведённый спирт! Как Пола и учили на Войне, он проглотил водку залпом, занюхал рукавом.

— Они думают, что раз Медведя выперли из Союза, то он стал — не опасен! Они думают, что раз он стал капиталистом, банкиром, медиа-магнатом и миллиардером, то он — переродился. Он больше — не коммунист. Нет! Нет-нет-нет! Я тебе открою секрет!

М-р Хардман наклонился к Полу, который тоже приблизил лицо к м-ру Хардману.

— Он — нищий! Ха-ха-ха! У Медведя нет ни гроша!

Пол убрал голову. Когда говорят секрет, говорят тихо, а м-р Хардман этот секрет проорал на весь дом, что больно ударило по ушам. А м-р Хардман кричал:

— У него нет ничего! Он — плохой капиталист! Он — не капиталист! Как они не понимают?

И Пол не понял. Медведь — хозяин корпорации «Империум». Пару лет назад, из ниоткуда, появилась эта корпорация и стала, как пандемия оспы, разрастаться, проглатывая целые отрасли бизнеса. Теперь у него — целый флот кораблей, базирующийся на архипелаге в самом центре Тихого океана, большая часть островов которого — рукотворные. Искусственно созданные острова. У Медведя — целый флот самолётов, сотни заводов и фабрик по всему миру, тысячи владений по всей планете, почти в каждой стране мира есть его собственность, миллионы человек работают на его фермах и фирмах, складах, офисах, фабриках, заводах. Он — нищий? Тогда, Пол и м-р Хардман — кто?

— А-а, я вижу, ты тоже подумал про «Империум»? Про Медвежью империю? Но, ты забываешь главное — всё это ему — не принадлежит! Ему лично! У всех, даже самых мелких и незначительных подразделений этой бизнес-империи — есть хозяин. И это — не Кузьмин! Да, большая часть из владельцев — люди Медведя. Но, не он сам! Не он сам! А теперь — главная тайна уставных документов «Империума»! Корпорацией управляет Совет Директоров. Как и у нас. Но, Медведь — среди них — не числиться! Он — никто! Он — этикетка! Торговая марка! Не более того!

— Тогда не понимаю — чем он опасен? Если он — никто? — спросил Пол, откинувшись вглубь кресла.

Если м-р Хардман прав, то над этим надо серьёзно подумать. Это же переворачивает всё с ног на голову! Надо полностью выбросить все наработки, менять инструментарий и начинать анализ с нуля.

— Этим и опасен! Как ты не понимаешь? Он создал что-то непонятное, что-то, с чем мы не можем бороться, просто потому что не понимаем, как это — работает! «Империумом» — никто не управляет! Каждый кусочек этой мега-корпорации живёт сам по себе. Как и жили до появления Медведя. Пока не были поглощены «Империумом». Но, при этом — они — единое целое! Поэтому выглядит всё это — монолитом. На первый взгляд. При внимательном рассмотрении — куча самостоятельных организаций! Самостоятельных! Да, любое слово Медведя, любое его решение — воплощаются мгновенно, но он же — никто! Ему — не обязаны никто подчиняться!

— А финансы?

— Он и ими не управляет. Финансами занимаются банки. Да, банки — часть «Империума», но не Медведя! У него только неограниченный доступ в этот карман. Он может неограниченно тратить, но он не управляет потоками!

— А кто управляет?

— Никто. И — все. Каждый — в пределах своего бизнеса.

— Как такое возможно? Должен же быть кто-то, кто первым начнёт перетягивать одеяло на себя?

— Вот — главный вопрос! «Империум» — монолит, который невозможно разрушить! При ближайшем рассмотрении монолит оказывается, как косяк рыбы — большой объект, состоящий из множества не связанных между собой самостоятельных частиц. Потери любой части этих частиц монолит даже не заметит. А единого центра, куда можно было бы ударить — нет!

— Этого не может быть! — Пол вскочил и стал ходить по комнате, — действующая модель устройства нашего общества — пирамида! То же — в армии. Есть ещё модель устройства улья. Людьми не применяется. Но, и у Улья есть Матка-Царица.

— Ты это сказал по-русски — почему? — удивился м-р Хардман.

Пол пожал плечами, продолжил:

— Если это даже не улей, то, что это? Это же — абсурд.

— Если что-то выглядит глупостью, но не глупость… Слышал? — задумчиво спросил м-р Хардман.

— Нет, — отмахнулся Пол, вышагивая вдоль стены. Пол считался хорошим аналитиком. И новая информация нуждалась в тщательном осмыслении. И первый вывод из поверхностного осмысления — достоверность источника.

— Откуда вам это известно, сэр? — спросил Пол, останавливаясь.

— От моего агента, довольно близкого к Медведю. Вилли фон Грейштейн — тебе ничего не говорит?

Пол пожал плечами:

— Насколько близкого?

— Они знакомы с 1941-го года.

— Хм-м. Сказанное вами — невероятно, но многое объясняет. Это объясняет, почему мы не можем предотвратить ни одной силовой акции «Империума», почему наши агенты под прикрытием настолько не эффективны.

— Силовые подразделения «Империума», суть — банды анархистов. У них нет постоянных главарей, нет постоянного состава, — м-р Хардман закурил своих тошнотных «Кэмел», — и нет никаких функциональных связей. Только личные. Перед ними никто не ставит задачу, не обозначает цель, никто не контролирует результат. Никто не оплачивает их «работу».

— Это невозможно. Даже у мелких уличных банд есть главари. Вокруг главарей — банда и складывается. Главарь — центр кристаллизации.

— Но, это так и есть. Более того, самих банд — не существует. Не существует ни до операции, ни — после. Она существует только во время акции. На время акции есть и главарь. Как Нурим.

— Был такой. Нурим. А в следующей акции — он погиб, потому что был оставлен прикрывать отход группы. Оставлен, как наименее ценный. Это и не позволило объединить два тех дела.

— А они — едины. И там, и там — целью было силовое воздействие. И никакого грабежа. Вот что их объединяет — равнодушие к трофеям.

— Нурим, по данным источника, был организатором аварии на объекте «Марк», погиб при уходе группы после другой акции. Источник — врёт? Или руководитель группы остался прикрывать отход?

— Сам в это веришь?

— Русские — такие.

— Нурим — араб. Курд, если не ошибаюсь. Я думаю, что руководитель ставиться исходя из выполняемой задачи. И состав группы подбирается по необходимости. Отсюда — разные составы.

— Должна быть структура. Целеполагание, контроль, финансирование.

— Всё это есть. На время акции. Собирается группа из несвязанных ранее объектов, группа не имеющая лидера. Лидером становиться один из членов группы. Неизвестно по какому признаку. Может, случайному, но не вериться. Эффективность очень высока. После акции группа перестаёт быть единым целым. Распадается.

— А мы только затем можем восстанавливать картину по фрагментам, — кивнул Пол, — и никаких шансов выйти на заказчика. Ни один взятый нами исполнитель не знает не только заказчика, но даже других членов группы. Только в лицо и только по оперативным псевдонимам.

— Единственное, что мы можем — предположить выгодоприобретателя.

— Множество акций против подразделений и персонала самого «Империума», — покачал головой Пол, — слишком много для отвода подозрений. Внутренняя грызня?

— Не существующая в реальности?

— Ничего не понимаю, — Пол сел обратно в кресло, налил себе ещё водки, — ну а почему Медведь — самая большая угроза? Если он — никто?

— Он — основа всего. Как только он появился под светом софит, так всё и пошло в разнос! Эти его фильмы и книги, которым мы начисто проиграли битву за умы молодёжи, этот твой Добровольческий корпус, этот невероятный технологический рывок Советов! И это — только то, что мы понимаем! А эти новые, неведомые формы организации людей? Как бороться со структурой, которая не имеет структуры? Как блокировать финансы, если финансы — наши же, наших же банков? Как вести информационное противодействие, если нам не известны ни объект воздействия, ни его характеристики, ни его возможности? Наши попытки выглядят нелепо и смешно. Ты же сам участвовал в построении психо-типа советского человека. Что получилось?

— Шизофрения. Расслоение. Нет единого образа. Нет способа воздействия. Взаимоисключающие личности в одном человеке.

— Точно. Можно, конечно, полностью запретить всю деятельность Медведя в нашей стране…

— Нам не дадут, — покачал головой Пол.

— Если надо — дадут. Да, он подвязал деньгами — всех. От проката его фильмов жируют сети кинопрокатчиков, от книг — издательства. От статей — журналы. Но, наша элита, пока, способна ставить национальные интересы выше собственного кармана. Только это — ничего не даст. Это — только защита. Так же поступил Союз. Блокировал всю деятельность Медведя на своей территории. Помогло им? Ты же слышал — студент покупает у нас книги Медведя и отправляет своим друзьям. Их даже не изымают. Устали бороться? И что это дало Союзу? Они не смогли защититься от воздействия Медведя, только потеряли большие деньги. Теперь от медвежьих услуг жируют наши корпорации, пополняя наш бюджет, кормя нашу армию, а не Красную Армию.

— Про себя — он не забывает, — Пол опрокинул ещё бокал водки. Водка стала противной, тёплой. Салями не перебивала водочный вкус.

— Забывает. Никто не знает, куда идут баснословные барыши Медведя. Деньги его с такими скоростями ходят по миру, что быстро теряется любая возможность отследить хозяина. И мы не знаем, на что они тратятся. Одно понятно, что его личные счета — почти всегда пусты. Он — нищий.

— Не верю!

— Он создаёт бизнес, накачивает его людьми, средствами, финансами, налаживает связи, взаимодействия, отлаживает функционирование бизнеса и его эффективность. И — продаёт.

— Управляющим. За червонец. Пиар-акция.

— Да, пиар-акция. Но, управляющий или совет директоров — полномочные владельцы бизнеса. А Медведь — никто. Он больше никак не может влиять на этот бизнес. Даже долю прибыли не имеет.

— Что он этим хочет сказать?

— Вот в чём вопрос! — м-р Хардман вознёс палец к потолочным светильникам, — вот — главная загадка. Зачем так демонстративно сорить деньгами, скупать самые новые авто, самолёты, катера, технологии, целые предприятия, самые эксклюзивные драгоценности, антиквариат, брендовые — мебель и одежду, виллы, плантации, острова? Показать — что у него Тихий океан денег? И при этом — не менее демонстративно отказываться от источника дохода? Официально — он — банкрот!

— А на что он строит космодром? А кино снимает? — удивился Пол.

— Космодром строит недавно созданная компания «Спейсждамп», до этого именуемая «Скайждамп» и строившая аэродромы в Мюнхене и Дубаях, а как фирма «Трамплин» — в Москве и Ленинграде. Кино снимаются на деньги наших кинокорпораций. И с каждым годом — бюджеты фильмов растут пропорционально зрелищности. Сравни «Брестскую крепость» и «Звездные войны». Или «Точку» и «Терминатор». Если сначала мы хотя бы теоретически понимали, как это снято, то теперь просто смотрим и плачем! Потому что ничего не понимаем! Как это сделано? Как? Они на таком техническом уровне, что мы даже не понимаем теоретических основ? А мой источник говорит, что видел эти фильмы ещё в сороковые! Понимаешь? Они — давно уже сняты! А на что уходят бюджеты кинокорпораций? Следов — не найти. Всех это устраивает — выручка кинопрокатчиков всё окупает, но куда делись деньги? Где построенные декорации? Где актёры? Куда делись деньги, дерьмо?! Одно ясно — они растворились где-то в межбанковских переводах. А Медведь — нищий.

— То есть, он — не при делах?

— Именно!

— Но, ведь все знают, что это — дела Медведя. Он представляет книги, фильмы, открывает аэропорты, кроме его начинаний в Союзе, где он не показывается.

— Кто знает? Нет такого — «все знают». Ты знаешь? Теперь ты знаешь, что это всё — фикция.

— Медведь — фикция?

— А я тебе — о чём весь вечер говорю? — м-р Хардман разозлился.

— А кто тогда всё это делает, если Медведь — только товарный знак?

— Вот — главный вопрос! Кто за всем этим стоит?

— Теперь, я вообще — перестал что либо понимать. Наверное, много водки. Если Медведь — фикция, то почему он — главная угроза?

— Мои личные ощущения.

— Ничего не понял. Вы ощущаете, что главная угроза — Медведь, но мы теперь знаем, что он — никто? В чём смысл? Я — совсем запутался.

М-р Хардман достал из морозильной камеры ещё одну бутылку водки. Пол вздохнул тяжко — завтра он будет умирать с похмелья. М-р Хардман разлил ледяную водку, наполнив бокалы для виски до краёв.

— Как говорят советские — крайнюю. Давай выпьем за нашу главную ошибку, совершённую в далёком 1943-м году.

Пол выпил, крякнул — хорошо пошла. Ледяная водка заходит хорошо. Она убивает позже. Утром. Убивает гарантированно, как команда неведомых и неуловимых исполнителей Медведя.

— И какая это была ошибка? — спросил Пол.

— Что мы поверили, что Медведь — фикция. Мы прошли тем же путём логических размышлений, что и сегодня вечером с тобой, и пришли к такому же недоумению. Медведь никак не мог быть тем, за кого его приняли наши источники. Путешествий во времени — не бывает. Это удел праздно фантазирующих писак! Мы решили, что Медведь — фикция. Броская и яркая ширма, скрывающая что-то более значимое. Как фокусник отвлекает тебя магниевой вспышкой, пока меняет голубя на кролика в шляпе. Что это — очень-очень тонкая и хитрая игра спецслужб Сталина. Не понятны были ни цели игры, ни её правила. Мы искали чёрную кошку в тёмной комнате, в которой не было ничего! Мы решили действовать осторожно, не спешить. И это — была главная ошибка. Нас — поимели. Нас всех поимел один единственный человек, тот, которого мир знает, как Медведя Сталина. Стального Медведя. Один — с тысячей лиц, с тысячей личностей, с тысячей взаимоисключающих друг друга психологических портретов. Невероятный, парадоксальный, непредсказуемый, непостижимый. И — неуязвимый, как алмаз, опущенный в стакан воды. Он был в тот момент — никто. Если бы мы поверили донесениям информаторов — Мир был бы наш.

— А сейчас?

— А сейчас — Мир — его. Вся планета — его подворье. Все страны, все люди. Он владеет всеми деньгами всего мира, он владеет умами всего мира. И его — не остановить. Ты это знаешь.

Пол кивнул. Покушения на жизнь Медведя уже превратились в непрекращающееся состязание секретных служб всего мира. Всем Медведь успел оттоптать ноги, очень многих «оттёр» от «кормушек». Люди уже ставят ставки — кто сможет «реализовать» покушение, насколько далеко исполнители смогут продвинуться. Пальма первенства и жёлтая майка лидерства пока у них, у ЦРУ. Они смогли выстрелить в Медведя. И даже — попали. Прямо в грудь крупнокалиберной пулей снайперской винтовки. Выжить после попадания такой пули — невозможно. Никакой защитный противопульный жилет не остановит такую пулю. На следующий день Медведь давал презентацию нового музыкального проигрывателя. На вопрос о покушении — удивился. Ничего не было. Ничего. Как будто убит был не он, а его двойник. И это — игра в двойников — ещё один слой дезинформации. Очень долго они блуждали меж двух фонарных столбов, уверенные, что Медведь — собирательный образ и под этим именем действует множество людей. А он оказался — один. Многоликий. Мастер обмана.

— Он из Будущего? — спросил Пол, вспомнив, что именно об этом сказано было. Это многое бы объяснило.

М-р Хардман пожал плечами, чуть не упав с кресла:

— Что есть правда? Никто не знает. Обман в обмане. Тысячи слоёв миража. Какой из них — правда? Есть ли она — правда?

Всё же — он упал. На руки Пола. И они оба — на пол. Пол поднялся и потащил м-ра Хардмана в постель. А м-р Хардман уже бредил:

— Есть ли Медведь? Или он — плод моего воображения? И кто стоит за ним? Стоит ли кто за ним? Он — мираж. Он есть, и его нет. Он весь перед тобой, весь на виду миллиардов глаз, каждый его шаг — в газетах — и никто ничего о нём не знает. Он хотел нас выставить дураками — у него получилось. Мы — тупицы. Мы запутались и ничего не понимаем. Как бороться с тем, кого нет? Как уничтожить Мираж? Как уничтожить радугу? Она ведь — тоже есть. Все её видят. И — никто её не видит. Радуги — нет. Есть преломление света в парах воды. Медведь — преломление чего в чём?

Бормотание м-ра Хардмана сменилось храпом.

Пол в тот раз захлопнул дверь. Сейчас он стоял перед этой же постелью, на которой был расстелен парадный мундир м-ра Хартман. Награды на груди. И его потёртая записная книжка, в которую был вложен листок большего размера, чем страницы блокнота. Поэтому листок — торчал. Пол взял записную книжку, открыл на странице, заложенной листком. На листке только два слова: «Твоя очередь». Написано ручкой м-ра Хардмана и его же рукой.

Что это значит? Что его очередь мотаться на флагштоке? Или его очередь разбираться с темой их последнего разговора? Для этого же м-р Хардман завёл этот разговор.

Пол набрал на телефоне номер, сообщил о смерти м-ра Хардмана, потом — вызвал полицию.

Остаток дня был потерян в полицейском участке.

Чтобы развеяться, Пол купил билет в кино и забился в тёмный зал кинотеатра. Актёры на экране махали разноцветными фонариками и стреляли друг в друга светящимися полосками. Это было не интересно Полу. Он вспомнил другое кино Медведя. До тошноты реалистичный фильм «Точка». Фильм был автобиографичным. Так он преподносился во время рекламной компании фильма. Ещё один слой обмана.

Пока шёл фильм, Пол без закуски выпил бутылку виски.

Как снят этот фильм? Как? Какими техническими решениями? Какими технологиями обладают создатели этой пропагандистской агитки? Насколько высок этот технический уровень, если эксперты киноиндустрии — в растерянности? Они не понимают, как возможно это сделать. Магия? Магии — не существует! Как и не существует перемещений во времени. Эйнштейн бы знал! Но, и он — отрицает такую вероятность.

Для чего запущен этот фильм? Начать «Звёздную гонку»? Заставить Конгресс пустить долбанную кучу миллиардов американских налогоплатильщиков на Пустоту? Что это? Уничтожение планеты искусственным планетоидом? Это такой намёк, тонкий, как удар лопатой по лицу?

Конгресс и так уже погнался за русскими, шокированный известием о наличии рукотворного объекта в пустоте над головой. И донесениями о подготовке СССР к запуску космического объекта с живыми обитателями внутри. И так, Конгресс нанял «Механик» для проектирования космодрома и ракет. «Механик»! Людей Медведя! Афера! Потому что они предложили самую низкую цену! Эта минимальная цена обойдётся стократными потерями! Сколько бы не стоил этот фильм — он многократно окупит себя. Не только прокатом. А и баснословными контрактами на проектирование ракет. Как можно было отдать всё! Всё! Этому человеку. Прав м-р Хардман — весь мир принадлежит ему. И тем, кто создал Медведя. Они схватили истеблишмент США не только за горло, но и за яйца! И — давят. Выкручивают.

От отчаяния Пол приложился к горлышку бутылки, булькая, пил виски прямо из горла.

Когда фильм кончился и зажёгся свет, разбудив Пола, он вспомнил про официанта русского ресторана.

Поймав такси, Пол доехал до места, оказалось, тот официант уехал в Россию. Облом.

Пол заказал горячего. Подали борщ. Пол вспомнил бабушку, что замечательно готовила этот вид супа.

Какой странный этот язык! Мозголомающие окончания и приставки, полностью меняющие значения одних и тех же слов. Окончание «-ушка». Бабушка, дедушка, девушка. Баба, дед, дева. Бабка, дедка, девка. «Девка» — в странах Восточной Европы — «проститутка». «Девушка» — подружка. Пол махнул рукой и спросил официанта:

— Почему херово — хуже, чем охерительно?

Официант позвал другого своего коллегу. Пол повторил вопрос. И получил ответ:

— Потому что звездато — лучше, чем звездец.

Пол кивнул. И показал ему приговор.

— Вы — м-р Хардман?

— Нет. Он умер сегодня. Повесился.

— Это был жестокий розыгрыш, — покачал головой официант.

Пол мгновенно протрезвел. Протёр глаза, спросил:

— Что ты сказал?

— Слишком жестоко разыграли вашего знакомого.

— Поясни, я не понял.

— Зачистка. Зачищают — только своих. В чистке нуждается только то, что твоё. Судя по реакции м-ра Хардмана — своим он не был. Его не могли «зачистить».

— Почему?

— Он — чужой. Всем насрать, как живут — не свои. Вы будите сейчас мыть тут пол? Нет, потому что этот пол — не ваш. А у себя дома?

Пол — понял.

— А как называются те, кто «зачищает» чужих?

— Никак, — пожал плечами официант, протерев стол, — всем насрать, как вы тут загниваете. Что-нибудь ещё?

— Да, неси картошечку жаренную с лучком и чесночком, и солённых огурчиков и колбаски охотничьи. И «Кедровую».

— Прекрасный русский! — кивнул официант, — придётся подождать. Зато картошка будет с пылу-жару. Водку сразу?

— Сразу. И, это, откуда ты знаешь про «зачистку»?

— Все это знают, — пожал плечами официант.

— Все — значит — никто. Кто именно? Я — не знал, — ответил Пол.

— А вы — чужой, сэр. Вам это и не надо. Вас это — не касается. Вы же — не русский.

— Что за расизм?

— Я вас — чем обидел? Тем, что вы — американец? А я — мордвин. Мы друг другу — не братья и не родственники. Чужие. Если обидел ваши чувства, прошу прощения.

— Теперь понял. Нет, я не обиделся. На обиженных воду возят, — ответил Пол.

Мордвин — это кто? При чём тут «русские»? Мордвины — русские или не русские? Надо узнать.

Официант кивнул и пошёл.

— Вот урод! — услышал Пол его бормотание. Пол не понял, кто «урод» — Пол или парень ругал себя, что выдал информацию.

А ведь и тот официант говорил, что м-ру Хардману ничего не угрожает. Кто так «подшутил» над м-ром Хардманом?

Холодный озноб пробежал по спине Пола. «Все знают». Все знают, что команда зачистки «работает» только по своим, видимо, неблагонадёжным, а руководитель «русского» отдела и его ведущий аналитик — не знают! Мы — ничего не знаем про этих чёртовых русских! Ничего! Для них — честь устранять своих же, а мы — не знаем об этом! Зачем потрачены годы работы? На что? На то, что Пол знает об этих русских не больше, если не меньше, чем когда пришёл в ЦРУ?

Пол так напился, что ему вызвали такси. Когда спросили адрес, Пол, почему-то, назвал адрес родителей отца.

* * *

Утром его разбудила бабушка. И предложила рассола. Пол глупо улыбался. Как будто и не прошли годы. Как будто не было Войны, он снова в коллеже, а после попойки с друзьями бабушка его отпаивает рассолом.

— Как Элла? — спросила бабушка.

— Понятия не имею, — честно ответил Пол.

Элла — его бывшая жена, что сбежала от него, лишив его половины накоплений, дома, машины и родительских прав на Кэйт, их дочку. Катю, как её называла бабушка. Элла, сама же подложила ему, пьяному, в постель свою подругу, а потом — подала в суд! За аморальный образ Пола, созданный Эллой в глазах суда, Пол лишился всего. Судья легко поверил Элле — достаточно было сказать, что Пол — русский. Мрачный, депрессивный, агрессивный, неуравновешенный русский, не ценящий Американский Образ Жизни, не почитающий Бога, родителей, семью, ребёнка. Естественно, никаких отношений они не поддерживали. Пол даже не скучал по дочери. Просто — не вспоминал про них. Бабушка стала «промывать мозг» Полу. И Пол — сбежал вниз.

А там — дед. С расспросами про Медведя. Знает, что Пол занимается этой «проблемой», что обладает самыми свежими оперативными сводками. Дед — фанат Медведя. Ярый. Кабинет деда — музей Кузьмина. Чтобы дед отстал, Пол и брякнул:

— Медведь — это миф. Фикция.

— Это ты — фикция. По людям судят по делам их. На что потратил ты крайние 10 лет своей никчёмной жизни, а, внучек?

И Пол — задумался.

* * *

Пол ненавидел джунгли. Ненавидел эту жару и духоту. Ненавидел этих ленивых и заносчивых латинос. Ненавидел этот проклятый внедорожник, что отбил ему все почки на этой долбанной дороге! Ненавидел Пол и своего начальника — придурка Джека. За то, что — придурок. За то, что занял место м-ра Хардмана. За свои подозрения, что именно этот столичный мажор, золотой мальчик, и есть причина смерти м-ра Хардмана. Ненавидел его пафосную морду, его легкомысленный наряд, его отношение к службе. Ненавидел его телохранителя — лысого брутального типа, что именовал себя Раптором. Бывшего наёмника, гордящегося, что провёл несколько акций в составе команд Сумрака. Оказалось — так называют сами себя бойцы команд. Ни Пол, ни м-р Хардман не знали. А этот выскочка Джек-Потрошитель (этот тупица себе и псевдоним придумал тупой), молчал, что имеет связь с одним из Сумраков.

Пол ненавидел себя. Он опять умирал, мучимый похмельем. Пол пьёт почти каждый день. Да, что скромничать — каждый день. Пьёт так, что не засыпает, а отрубается в стельку пьяный! Скоро его выгонят со службы. Он в последнее время стал халатно относиться к работе, проводя своё собственное расследование деятельности людей Медведя в США. И чем глубже он закапывался в болото коррупционных связей «Империума» и госаппарата Штатов, тем больше пил. На прямые указания начальников — забивал болт. К прямым обязанностям относился поверхностно, анализ делал «на глазок», обычно — накачавшись спиртным по уши. И минусы в личном деле Пола — накапливаются. Но, Полу — безразлично. Жизнь его идёт по накатанной колее, как колёсная пара поезда по рельсам. Пока Пол совсем не пропил свои мозги — его ценят, как хорошего аналитика. Парадоксального, но эффективного. Парадоксального, потому что Пол анализ информации всё чаще делает в алкогольных парах. С соответствующим качеством «анализа». Вместо анализа — интуитивные ощущения.

Всё ему было безразлично. Жизнь его не имела больше смысла. Борьба его — не имела смысла. Потому что никому не была нужна. Начальник его отдела — работой занимался от силы часа два в день. И то — видимостью работы — составлением отчётов-отписок. С Русской Угрозой больше не боролись. Джек-Потрошитель делал деньги. Нет, не сам. Сам он слишком туп для этого. Через него делали деньги.

А Русская Угроза? Она — как данность. И борьба с ней — как данность. Вот и сейчас. Что они делают в этих ненавистных, душных землях латинос? Убивают Медведя. Убийство Медведя — как ритуал. Лэнгли раз за разом устраивает покушения на того, кого невозможно убить. Они думают, если пришлют руководителя «русского» направления, то покушение — удастся? Этот тупой индюк организует удачное покушение? Нет. Джек приехал делать деньги. И таскает теперь с собой везде Пола. Зачем — не понятно. А с Медведем он решил просто и тупо — заплатил местным бандитам, с которыми у него плотный «бизнес». Самолётами ЦРУ, без какого-либо досмотра, в США осуществляются прямые поставки наркотиков. Бизнес. Ничего личного. Им — мало нецелевого растранжиривания бюджета, они наркоторговлей занимаются!

— Куда прёшь, обезьяна! — закричал Раптор, замахиваясь на мучачос, что чуть не влетел под колёса их машины.

Латинос не остался безответным, кинул что-то в них, что смачно ударило по машине, видимо фруктом, что он нёс в руке, и стал осыпать их уезжающую машину потоками грязной брани, стоя в пыли, поднятой колёсами.

Что-то кольнуло Пола. Какое-то несоответствие. Но, голова так раскалывалась от выпитого и от жары, что Пол только через час понял, что именно. И поделился этим вслух:

— Этот латинос, который влез под колёса — не латинос.

Джек повернулся к нему, смеясь:

— А кто — негр?

— Нет. У него славянские черты лица. И лицо знакомое. Попробую вспомнить.

Джек опять засмеялся. Жизнь Джека была простой и понятной, как и у любого ребёнка, который и в 30 лет остаётся ребёнком. А Пол для него — источник нескончаемого веселья. И только Раптор — насторожился. Как заметил Пол — этот брутальный мачо, до дрожи — боялся русских. Даже — Пола. Хотя, какой Пол — русский? Вон, даже «мордвин» отказался признать Пола русским. Пол — американец. Как есть — янки!

Пол закрыл глаза, стал «медитировать». Именно в такой полудрёме всплывает в памяти, то, что казалось — безнадёжно забыто. Пол в полудрёме перенёсся на несколько лет назад.

Тогда, впервые, «Боинг» пригласил группу инженеров фирмы «Механик». Боинг столкнулся со сложностью, нанял громко прогремевших специалистов-волшебников из таинственной фирмы «Механик». А так как «Механик» явно ассоциировался с такой одиозной личностью, как Стальной Медведь, то переводчиком у «Механиков» стал Пол. Хотя, все нанятые инженеры «Механика» английским — владели. И Пол был нужен — «как кобыле — пятая нога». Так сказали сами русские.

Пол не занимался предотвращением шпионажа и контрразведкой — работали инженеры над гражданской моделью самолёта и не могли никоим образом увидеть ничего секретного, кроме корпоративных секретов Боинга, которые — головная боль самого Боинга. Пола очень интересовали сами советские. А это были — именно они. Такие же улыбчивые и жизнерадостные. Пол бы подумал, как все, что это — от жизнерадостности русских, но Пол знал, что на смерть они идут с ещё большей радостью. Что пугало до судорог. Эти русские перережут тебе глотку, так же жизнерадостно улыбаясь.

Явным лидером у них был некто, к кому остальные обращались «Дядя Фёдор». Хотя они не могли быть племянниками этому молодому, энергичному парню. Этих русских веселило всё — сам «Боинг», рабочие и инженеры «Боинга», машины и дома американцев, особенно, почему-то толщина стен, называли дома «курятниками», их телевидение — «детский сад», их машины — «сараи на колёсах». Если бы Пол не знал русского, то ему, казалось бы, что эти инженеры — в восторге. Но, русский он знал. И знал хорошо. И видел нескрываемую издёвку.

Русские легко решили проектный тупик инженеров Боинга, управившись за 6 дней, на 7 день — сходили в экскурсию по городу и улетели. Как говорили инженеры Боинга — никакого чуда тут нет. Русские прибыли с уже готовым решением, просто «вписав» это инженерное решение в рамки данного проекта за 6 дней.

И они улетели. Подарив Полу болезненную зависимость от новой русской музыки, которая сначала вызывает отторжение, неприятие. Но, потом, с удивлением понимаешь, что хочешь её ещё услышать. Находишь, что в этих, непривычных ритмах и мотивах — что-то есть. Привыкаешь, слушаешь, как и эти русские — постоянно, везде таская проигрыватель на поясном ремне, втыкнув в уши пуговки головных громкоговорителей. А потом, с не меньшим удивлением, находишь современную тебе, ещё вчера любимую музыку — примитивной и скучной.

Увлечение русским проигрывателем продлилось не долго — привлечённые ЦРУ эксперты разобрали коробочку проигрывателя, но когда собрали — проигрыватель не работал. А другой такой же Пол так и не нашёл. Надо было в Европу лететь за ними — правительство США запретило ввоз многих товаров «Империума», обосновывая это тем, что они произведены и Корее. Где американцам сделали пардону.

Пол бы забыл об этих парнях, но позже узнал, что все пятеро — миллионеры и ведущие специалисты «Империума». Одного из них Пол потом встретил на выставке товаров для экстремального туризма, где он представлял новую экипировку. И был — владельцем компании по производству экипировки для туризма. А именно — экстремального туризма. Где наколенники, верёвки и шлема — и где — самолёт? Что общего? Почему именно этот парень был в группе «Механика»?

И почему он полез на носорога? Чем он разозлил этот тупой живой танк? Парень погиб нелепой смертью во время своего африканского сафари. Не спасла его пластиковая броня его же производства.

А в одном из номеров журнала «Экстрим», издаваемого тем же «Империумом» — было как раз лицо этого «мучачос», что влез под колёса машины, управляемой Раптором. «Мучачос» прыгнул на эластичном канате в пропасть под мостом. И имя — Василий Петровский.

— Его имя — Василий Петровский, — сказал Пол.

Раптор — дёрнул рулём, джип — вильнул. Эти двое — переглянулись.

— Ты, Пол, совсем допился, — сказал Джек, — тебе русские мерещатся на каждом углу. Петровский — это парфюмерная компания «Нева». Где этот русский химкамбинат, знаешь? Как Петровский тут окажется?

А если бы не твой парфюм «Валор» и одноимённый лосьон, которыми от тебя несло — знал бы ты Петровского? Среди таких вот как ты, мажоров, очень популярны стали товары русских парфюмерных компаний. Знаешь ли ты, Джек, фамилию человека, что построил ракету, что вывела в Космос Спутник? А человека, что построил реактор электростанции на основе расщепления ядра? А кто у них делает атомные бомбы? А кто строит эти танки, что раз за разом обнуляют все капиталовложения США в танкостроение? Нет? Тебе не надо? Правильно. Ведь не ты же руководишь русским направлением. Не ты. И никто теперь не руководит.

— Так же, как он в пропасть прыгал, — вяло буркнул Пол. У него не было желания переубеждать Джека, но и смолчать не мог.

— Да пошёл ты, больной ублюдок! Топ-менеджер Советов будет нам под колёса прыгать? Ты совсем сошёл с ума!

Конечно, сошёл. Как и новое поколение управленцев Советов. Что поголовно — спортсмены-экстремалы. Смертность среди них — зашкаливает. То дикий хищник порвёт, то разобьются, то замёрзнут насмерть, то утонут. Бьются на гонках, бьются в полётах, пропадают целыми партиями в диких, неизведанных землях. И никто не остановит эту массовую гибель высококвалифицированного персонала, топ-менеджеров. Неужели Советам не жалко средств потраченных на подготовку этих специалистов высшего эшелона экономики?

Как Полу рассказал агент м-ра Хардмана — немец фон Грейнштейн — это у людей Медведя — обычная практика. С риском для жизни. И жизнь с риском. А после рождения второго ребёнка — смертность вообще зашкаливает за все разумные пределы. Горные лыжи, альпинизм, сплав по горным рекам, сафари с фотоаппаратом на самых опасных хищников, рисковые погружения на океанские глубины, полёты на неиспытанных моделях летательных аппаратов, участие в драках, поножовщинах, бандитских разборках. Вот тут возник большой вопрос, Но, м-р Грейнштайн хорошо знал русских — воевал против них, провёл 10 лет в плену. И он говорил, что эти русские — просто нравственные неформаты, моральные уроды, психически неуравновешенные личности, и с этим Пол не мог не согласиться. Русские просто не могли пройти мимо драки, даже если их это не касалось и никак не угрожало — обязательно влезут «разнимать». И как это чаще всего случается — противостоять приходиться обеим сторонам конфликта. Сотни громких смертей. Только тех, чьё имя было на слуху всего мира. А сколько гибнет менеджеров среднего звена, что не успели прославиться? Там пропорции должны быть, как при потерях на войне среди топ-командования и офицеров линейных частей. 1 к 10. А потери среди солдат? Там, какая смертность?

Русские — живут в аду. И этот ад они — создают себе сами.

Крейзи-рашен! Вся нация — сумасшедшие? Пол усмехнулся. Ещё один слой обмана. Тогда почему весь мир учит русский? Почему численность населения СССР растёт в геометрической прогрессии? И очень быстрыми темпами. Союз уже преодолел потерю населения от нацистского вторжения. Да, пока, это — дети. А ещё через 10 лет — солдаты. И рабочие. Что будет, когда эти миллионы молодых инженеров встанут к станкам?

При их экономической системе — парадоксальной, неправильной, деспотично-административной, но эффективной — весь мир будет у их ног. Завален их дешёвыми товарами и покорён. Не силой оружия, а повязан нитями денег. Русские назначают за свой товар ту цену, какую хочет не производитель, а коммунист в торгпредставительстве при русском посольстве. Русские демпингуют. Выдавливают с рынка других игроков. Продают себе в убыток, но получают баснословные прибыли. Как? Как? Ещё один слой обмана.

Опять захотелось напиться. Чтобы — отупеть. Чтобы не думать. Чтобы упасть и забыться.

Они приехали. Полевой лагерь.

— Ты куда меня привёз? — разозлился Пол. Он, наконец, понял. Со щелчком, последний пазл встал на своё место.

— Ты — опять? — повернулся к нему Джек.

— Сегодня вы — умрёте, — палец Пола обвёл весь лагерь. Все палатки бандитов, все их лаборатории по очистке наркотиков, — ты, тупица, привел Сумраков! Я — пропил мозги? Да, я — пропил. А у тебя их — и не было.

Пол плюнул на землю, пошёл по дороге, по которой они приехали. Джип догнал его через минуту. Пол запрыгнул на ходу. Под вой мин.

Миномёты? Нет, не мы их привели. Мы были лишь спусковым механизмом. Запустившим — акцию по уничтожению базы бандитов. Заранее подготовленную. Миномёты, особенно их боезапас — быстро не принесёшь ногами. Это не пистолет. Тщательно спланированная, хорошо организованная акция. Сумраки. Больше некому. Больше никто не сможет обложить логово наркоторговцев на их же земле тяжелыми средствами усиления так, что никто ничего не увидит. Всё Сумраки знали.

И ты, тупица, этих латинос нанял убить Медведя? А ты не слышал, что перед появлением Медведя, где бы то ни было — проводиться «зачистка местности»? Неизвестные подразделения наводят такой «мир и порядок» в округе, который доступен только на кладбище. Всех буйных закатывают под асфальт. А ты не слышал о патологической ненависти Сумраков к наркоторговцам?

Далеко уехать им не дали. Огонь, удар, взрыв, полёт, удар — тьма.

* * *

— Этот — проснулся, — услышал Пол, когда пришёл в себя. Он — связан. На голове — мешок чёрной материи. Сказали на английском. На корявом английском с ужасным акцентом. Ничего не значит.

— Хорошо, пусть сам идёт, — ответил голос на немецком, — время!

Его пихнули, он побежал, ведомый верёвкой. Мыслей — никаких. Кроме ощущения, что он близко к разгадке.

Бежали они долго. Пол не следил ни за временем, не считал шаги. Пусть будет так, как будет.

Через несколько часов — привал. Его усадили, прислонив к дереву. Пол набрался наглости — всё к одному концу, извернулся, лёг на спину, ноги закинув на ствол дерева.

— Эксперт, — услышал он реплику.

Пол слушал, как обустраивается лагерь. Разводится огонь. Шесть, нет, семь человек. Не считая воющего Потрошителя и стенающего Рапотра. Надоело слушать этих ублюдков. Пол запел песню, которую пели советские офицеры, когда танки СС давили их армию — про чёрного ворона, что кружиться над головой.

— Черный ворон — я не твой!

— Развяжите, — услышал Пол.

Его перевернули, сдёрнули мешок. Пол проморгался.

Сумраки занимались своими делами, но с любопытством и улыбочками поглядывали на него, бросая короткие взгляды на самого старшего по возрасту среди них — колоритному человеку, с усами и чубом на лысой голове. Как у Тараса Бульбы Николая Гоголя.

По привычке, Пол стал «прокачивать» обстановку. Сумраки были упакованы в камуфляжную форму, покроя разведчиков Егерей, но имеющую иную расцветку, более подходящую этой местности. На каждом — комплект тактической брони — жёсткий нагрудник, каска, наколенники, налокотники, наплечники, накладки на голени, бёдра, руки, комплект экипировки, что по-русски называется «разгрузка», обуты в высокие шнурованные ботинки на толстой рефренной подошве. Ничего не значит — каждый может себе купить такой же набор в любом магазине для экстремального спорта и охоты. Стоит — дорого. Но — свободно продаётся.

Теперь понятно, почему инженер-кудесник «Механика» отработал контракт «Боинга», оказавшись создателем фирмы по производству спортивно-туристической экипировки. Где самолёты и где спортинвентарь? Да вот и связь! Судя по виду брони на этих бойцах — это самые передовые технологии в области материаловедения, сопромата, промышленной химии и многих других отраслей промышленности. С этой точки зрения — нет разницы между лонжероном самолёта и наколенником футболиста. Вот тебе и средства защиты! Будучи изготовленными из других материалов, из пластика, например, продаются как экипировка для жёстких, контактных видов спорта — футбол, хоккей. Сделанные из броневой стали и неведомых неметаллических материалов — тактическая индивидуальная броня пехотинца. Понятно, что стоит это столько, что ни одна армия мира не примет подобные комплексы на вооружение. Но, люди, стоящие перед Полом — не испытывали никаких затруднений со средствами.

Оружие. Есть немецкие образцы, но в основном — оружие советского стандарта. Тоже ничего не значит. Все спецслужбы давно привыкли запутывать следы. Американцы и немцы на акциях бегают с таким же набором. А вот исполнение оружия — многое сказало. Серийными — стволы могут выглядеть только для Джека и его тупого охранника. Все стволы — индивидуального исполнения. Даже отсюда Пол увидел, что материалы оружия — не заводские. Это — личное оружие каждого бойца, выполненное по стандартным лекалам, но индивидуально. Не прессованный тяжёлый пиломатериал или хрупкий, особенно на морозе, пластик, а выдержанные и тщательно обработанные легкие и прочные, дорогие, породы дерева. Пол был уверен, что и сталь под воронением — другого химсостава, чем для массового, читай, дешёвого производства.

Эти бойцы бы и из золота себе оружие сделали — не разорились бы. Пол узнал пятерых из семи Сумраков. Если личность Тараса Бульбы была загадкой, как и личность азиата, явно — корейца, то остальные пятеро были легко узнаны, несмотря на толстый слой тактической краски на лице. И четверо из них — были давно похоронены.

Джек опять завыл, что он — богат, что за него папенька заплатит богатый выкуп. Пол не выдержал:

— Заткнись, тупица! Ты кому свои жалкие баксы предлагаешь? Ты так и не понял?

Пол увидел улыбки на лицах Сумраков. Боец, что наливал в котёл воду из контейнера — тончайшего и невесомого прозрачного, с голубым отливом, пластика, подмигнул Полу. Пол кивнул:

— Рад, что слухи о вашей скоропостижной гибели оказались ошибочными, мистер Маугли, — сказал Пол, поёрзав, устраиваясь поудобнее, растирая затёкшие руки.

Тогда сообщали, что Михаил Кузьмин с супругой вылетели на своём вертолёте в свой охотничий домик в глубокой тайге, где их ждали друзья, но в условленное время на место не прибыли. Поисковая команда нашла пожарище в тайге и обломки вертолёта. Вывод комиссии — конструктивный дефект вертолёта. Вертолёт был самодельный, сборки самого Кузьмина, сам он и виноват в гибели супруги и собственной смерти.

Пол тогда опять напился. Не от горя утраты, а от несносной мысли, что в Штатах — в гаражах собирают автомобили, а в Союзе — вертолёты. А это само по себе — унизительно — другой технологический уровень!

Парень ещё шире улыбнулся. От таких улыбок на лицах русских у Пола неизменно пробивался пот меж лопаток, но Пол продолжил:

— Ещё более рад, что ваша очаровательная супруга, миссис Валькирия не разделила вашей участи, но, по-прежнему с вами. И в горе и в радости.

Пол кивнул стройному бойцу, что с улыбкой снял, наконец, шлем и подшлемник, рассыпав по плечам русые волны прядей:

— Миш, а он — молодец!

— Угум, — кивнул Маугли, ставя котёл на огонь, — дальше, Паша!

Почему советские его всегда называют «Паша»? Как турка какого?

— Рад познакомиться и с отцом русской вычислительной электроники, Дядя Фёдор!

Звезда гения этого парня закатилась внезапно — на испытаниях очередной модификации противовоздушной ракеты произошла нештатная ситуация — подрыв ракеты через 9 секунд после отрыва от стартового стола. И вопрос не в том, что ракеты ПВО не стартуют со стартовых столов, и что они не обладают настолько большим запасом топлива. И топливо в них — другое. Ясно, что испытывали межконтинентальную баллистическую ракету. После взрыва всего топлива во всех ступенях ракеты разом испытательный ракетодром превратился в погребальный костёр. Погибли все — все конструкторы, боевой расчёт, и приёмочная комиссия во главе с самим министром обороны мистером Устиновым и его заместителем, командующим военно-космическими силами мистером Черняховским.

Этот парень за эти годы — совсем не изменился. Он отсалютовал Полу штурмовым пулемётом немецкой фирмы Кехлер и Кох:

— Хай!

— А с вашего лица, Василий Петровский, и началась разгадка. Как продвигается сочетание новых запахов?

Василий Петровский погиб при устранении аварии в одном из цехов своего комбината, получив смертельную дозу ядовитого компонента, аварийная утечка которого и произошла. Потому что свой защитный противогаз надел на юную лаборантку, которую и выносил из облака ядовитых испарений.

— Никак! — ответил Василий, потроша один из рюкзаков, — это — прошлое. Завершённый этап. Как приятные воспоминания детства. Теперь я играю в более сложные игры. Миш, можно?

Маугли кивнул, этим испугав Пола. Если раскрывают такие тайны — какая дальнейшая судьба Пола?

— Теперь я опресняю морскую воду в промышленных масштабах.

Ничего секретного в этом нет. Если не спрашивать — где стоит этот химический завод по опреснению воды и зачем именно понадобилась технология именно промышленного, т. е. массового опреснения? Если не думать, какие деньги на этом можно заработать. Если не размышлять, почему сугубо континентальным русским нужно опреснение воды «в промышленных масштабах», а островным японцам и англичанам — нет. Если не думать, не сравнивать стартовые позиции, привлечённые средства и достигнутые результаты этой кучки неправильных молодых людей и всей, так называемой, Западной Цивилизации. Если не строить предположения о судьбе и целях этой самой Западной Цивилизации. Если не задаваться вопросом — почему эти, ключевые, по сути, фигуры мировой экономики, бегают с винтовками наперевес по лесам в качестве рядовых бойцов. Их настолько не ценят? Тогда, какого размера и состава резерв такого же качества персонала у «Империума», что он такой квалификации персонал использует в качестве пушечного мяса? Как хочется «ужраться», как говорят русские!

А последним был молодой парень, что скромно смотрел в рот остальных. Но, это был гений физики, что работает над физикой плазмы. И он — засекречен. Была только одна статья в научном журнале с фотографией — потом никаких известий. Вопрос у Пола был — что он тут делает? Что делают в этих зарослях ТАКИЕ люди?

А у Маугли вопрос — откуда Пол их всех знает. Но, вопрос задал он не Полу, а своей супруге, а та, только отмахнулась:

— Вилли исправно сливает инфу. Сначала сливал Жестокому Человеку, теперь стучит Турбо-Берсерку.

Пол вскинул бровь. У него, оказывается, тоже есть псевдоним. И как принято у Сумраков, отражающий какую-то исключительность характера или способностей человека. Как в комиксах Марвелл. Берсерк. Воин, впадающий в экстаз боевого безумия. Ещё и Турбо. Да, это — про него.

— Уважаемый Маугли, давайте не будем ломать комедию. Ясно же, что вы тут командир…

— А тут ты не прав, Паша. — Перебил его Маугли, — Командир тут — Манок. Это вот этот вот атаман.

— Да? — удивился Пол.

— Да, болтливая морда, — ответил басом Манок, разгладил усы, скомандовал, — Маугли, чтобы остальных не отвлекать — на тебе этот болтливый пендос. Ей, Тупой Суслик, ты — что это удумал?

Раптор уже несколько минут тянул из потайного кармана нож. По миллиметру. Заметили.

Молодой физик оказался над Раптором, выбил нож лёгким движением носка ботинка, неуловимым движением пистолет, спокойно лежащий в открытой кобуре, вдруг оказался в руках и смотрел в правый глаз Раптора.

— Как был ты тупицей, Суслик, так тупицей и сдох, — вынес вердикт Манок.

Тихий хлопок — ноги Раптора заплясали последний танец агонии.

— Впечатлён, — сказал Пол, — но — зачем? Я о вас думал, как о крайне взвешенных людях. Зачем убивать его? Не, не так — зачем убивать его сейчас и здесь? Почему не убили на месте? Зачем тащили сюда? Произвести на меня впечатление? Вам это не удалось. Напугать этого придурка? Он и так не успевает мочу в себе набрать, как боится. Зачем?

— Ну, же, ты же — аналитик. Подумай, — ответил усатый Манок, усаживаясь на своё место.

— А я вам — зачем? Ладно, этот, мокрый, через него можно много ниток дёрнуть. Через его отца. А я? Почему меня не положили на месте? Сотрудничать с вами я всё одно — не буду. Пытать будите? Не будите. Не знаю я ничего, чего бы вы — не знали. И, отпустить меня — не сможете. Зачем тащили меня? Показать свои морды? И только этим сорвав покров тайны с этих массовых смертей топ-менеджмента?

— Молодец, — покачал головой Манок, — но ты забыл одно — тебя не должно было быть в машине. Ты — рандомный фактор. Форс-мажор. Убить тебя? Даже если бы хотели — у нас нет кворума.

«Даже если бы хотели». Не хотят? Уже — обнадёживающе. А — почему? А что за…

— Кворум? — удивился Пол.

— Мышонок, а он и не вспоминает, что он в Ордене Достоинства, — усмехнулась Валькирия.

Пол вспомнил невзрачную медальку.

— Ты — неподсуден никому, кроме трибунала трех Избранных Ордена Достоинства. У нас здесь — только один. Ты для нас — неприкосновенен, — сказал в усы Манок.

— Тогда — зачем?

— Малыш, займись, у меня от этого неугомонного пендоса уже голова лопается. Вы, двое, взяли этот смердящий кусок. Туда. Ты — метнулся туда, понюхал. Вопросы?

Секунда — поляна пуста. Девушка с укоризной посмотрела на Пола:

— Не дал мужчинам поесть. Правда — пендос! Ни такта, ни воспитания. А бабушка — из дворян, а ничему не научила.

— Колледж его воспитывал. И Корпус Морской пехоты. Паша, не сиди бедным родственником, иди к огню. Отобедай, чем Бог послал.

Еда была сублимированная. Заливали в концентраты кипяток и через пару минут — можно употреблять.

— И что ты замолчал, Паша? Или тебе сухпай так приглянулся? Только не говори, что впервые пробуешь — не поверю.

— Не впервые. Но, молчу, потому что не знаю, что спросить. Так жаждал возможности — всё узнать, а как появилась возможность — и не знаю, что спросить!

— Тогда спрошу я, — Маугли бросил освобождённую посуду в огонь. Поднос-контейнер и ложка скукожились, занялись чадящим пламенем.

— Миша! — вскрикнула его жена, когда копоть полетела на неё.

Но, Маугли — не обратил на неё внимания, смотрел в упор в глаза Пола, спросил:

— Как видишь свою дальнейшую жизнь?

Пол почувствовал, что улыбается. Той же безумной улыбкой смерти, что так прочно у него в голове ассоциировалась с русскими:

— Никак. Сейчас я подбираю нож того придурка и нападаю на твою жену.

— Почему на неё? — спросил Маугли. Без удивления, без агрессии и злобы. Равнодушно.

— На тебя у меня — нет шансов. А если я её хотя бы поцарапаю — ты меня убьёшь.

— Неверный расчёт. Неверные условия задачи, — сказала Валькирия, так же бросая пластиковые изделия в огонь, — ты не смог бы меня даже поцарапать. И Миша бы не вмешался, чтобы не лишать меня возможности размяться. Ну, словесная разминка признана зачётной и завершена. Задавай свои вопросы.

— Зачем тебе это? Он — понятно — сын Войны, бой — его жизнь. Зачем тебе это? — спросил её Пол, восхищаясь этой красотой, так оттененной строгой экипировкой диверсанта.

— А ты так и не понял? — удивилась девушка, — я тебе приведу несколько доводов, а ты выбери из них наиболее правдоподобный.

Маугли обернулся к супруге, с интересом глядя на неё.

— И так — мне это нужно, чтобы не забыть, что я живая. Что я не клушка с цыплятами, что я не кухонно-уборочный комбайн. Чтобы вкусить молока волчицы. Чтобы размяться на сафари, охотясь на самого опасного хищника — человека. А то — совсем обабилась.

Пол не понял последнего слова, но — промолчал.

— Чтобы вспомнить, что, на самом деле, ценно в этой жизни. И для чего вообще стоит жить. Чтобы вспомнить, как это — жить. А это вспоминаешь только тогда, когда жизнь твоя повисла на волоске. И ещё много-много — чтобы. Для этого мы лезем в горы, в небо, в пропасть, для этого идём в Пламя Боя. Чтобы треснул нарост жира на Душе.

— Вы — сумасшедшие, — вздохнул Пол.

— А ты?

— И я — тоже, — кивнул он, бросая недоеденный распаренный концентрат в огонь.

Валькирия покачала головой, сказала:

— А вот нам кажется — что все остальные простые обыватели мира — сумасшедшие. Как можно потратить свою жизнь на… на что? На что они тратят свою жизнь? Заколачивание денег? Секс, наркотики, рок-н-ролл? И не жаль так бездарно прожжённых лет? И нас, как ты говоришь, сумасшедших — уже сотни тысяч. А будут — миллионы. Два дебила — это сила. А нас — миллионы. Перед нами — не устоит Вселенная.

Маугли два раза ударил ладонь о ладонь:

— В точку. Надо записать, молодым показать. Ох, о чём я? Я же и так — всё записал!

— Опять всё опошлил, — вздохнула девушка, — это всё — Медвежье влияние.

— Тут один мой знакомый утверждал, что Медведя — не существует, — осторожно сказал Пол.

— Ну, да. Ложки — не существует, — с серьёзным лицом ответил Маугли, — Ты приходи, под легендой репортёра, на презентацию. Своими глазами посмотришь. Надо Бате рассказать. Медведя — не существует.

Тут их внимание привлёк Манок, что выбежал на поляну с уоки-токи у уха, крича туда:

— Ури! Ури! Давай вертушку срочно! Срочно, говорю! Мы — лопухи — клюнули на приманку!

Маугли и Валькирия — вскочили.

— Что? — не понял Пол.

— Засада! — девушка улыбнулась той самой зловещей улыбкой крези-рашен, — а ты — приманка. А то я уже отчаялась, что размяться не удастся. Жирок растрясу.

Пол с сомнением оглядел фигуру Валькирии, спросил:

— А что это значит — «обабилась»?

Маугли рассмеялся, девушка проверила свою винтовку с оптическим прицелом, довольно странную винтовку — магазин с патронами вставлялся в приклад, туда же была «утоплена» механика винтовки, это сильно снизило общие габариты оружия:

— После родов оплыла, жиром заросла. Обабилась.

Пол — все одно не понял. Но, всем уже было не до него. Пол подобрал нож Раптора, спрятал в одежде. Думал — не увидят. Увидели. Подошёл Манок, протянул пистолет и обойму, махнул рукой на заросли:

— Там — ваши «зелёные чепчики». Иди в ту сторону. Когда их увидишь, бросай оружие и ори во всю глотку, что ты — американец и агент ЦРУ. А то, ваши — сначала стреляют, а потом спрашивают: «Кто идёт?» Вопросы?

— Вы меня вот так отпускаете?

Манок закатил глаза под веки:

— Ну, тупы-ые! Иди уже! Не до тебя. Ваши — ядрён-батон заложили в кинотеатре посреди города. Надо успеть. Не мешайся под ногами!

Через секунду — Пол остался один. Только чадил костёр недогоревшим подносом Пола, да Раптор разглядывал небо дырой во лбу. Пол сел на землю, отбросил оружие, бросил диктофон с записью разговора в костёр и предался отчаянию.

Для Сумраков он был странным, тупым, смешным чужаком. Но, в их компании Пол впервые с Войны — вздохнул свободно. Полной грудью. Без оглядки. Не думая, как он будет выглядеть со стороны. Он — не чувствовал себя ущербным. Но, он был для них — чужим. А там, в Америке, они все — были ему чужими. Он не понимал людей, ему было удушливо тесно жить среди них. Но, это было нормально. Привычно. Привычно-нормально. Там — он был своим.

Свой среди чужих, чужой среди своих.

Да. Именно эти сумасшедшие Сумраки — были своими. С ними он говорил то, что думал. Не взвешивая слова. Не боясь выглядеть свихнувшимся психопатом. И его понимали. Понимали лучше, чем он сам понимает себя.

Сумасшествие — это заразно. «НАС — уже миллионы!»

На поляну выбегали вооруженные люди. Они повалили Пола, стали бить, выкрутили ему руки. Стали обыскивать. Нашли его документы.

— В консульство, — сказал Пол командиру отряда Зеленых Беретов. «Зелёные чепчики». М-да.

* * *

Тяжёлая беседа с представителем ЦРУ, что числился советником консула, осталась позади. Пол отмокал под душем в своём номере отвратного отеля. Ничего он не сказал своим коллегам. «Сотрудничать с вами я всё одно — не буду» — говорил Пол Сумракам. А теперь — не сотрудничает с собственным ведомством. Сказал, что был без сознания. Очнулся — никого. Только труп придурка. Суслик-Раптор. Смешно.

Полу было безразлично — поверили или нет. Он чувствовал — опустошённость.

После душа, даже не вытираясь и не одеваясь, упал на заправленную постель и впервые за 2 года — уснул трезвый.

* * *

— Жара. Жара. Жареное солнце больших городов… — пел репродуктор на кинотеатре. По-русски. Кому? Кому пел репродуктор в этом испаноговорящем городе? Это ещё один крючок русских. Нравиться мелодия? Учи русский, чтобы понимать. Так проводится культурная экспансия.

Да, жара. Пол был в лёгких туфлях, лёгких светлых брюках и светлой рубашке, но ему было невыносимо жарко. На шее болталась аккредитация, которая, казалось, весила как чугунная гиря. Пол стоял недалеко от входа, раскачиваясь с пятки на носок, руки в карманах, от скуки пытаясь угадать — шпионом какой страны является тот или иной журналист. Пол ждал приезда Медведя. Но — не дождался. Их пригласили в зал. Журналисты, как стая ворон, каркая, толкаясь, протиснулись в здание кинотеатра. Пол не спешил. Места у них отпечатаны в аккредитации — зачем давиться?

Он прошёл на своё место, сел, рассматривая интерьер.

— Разрешите? — по-немецки обратились к нему. Пол обернулся… И отпрянул. Маугли.

— Тихо-тихо-тихо! — улыбнулся Маугли, — ты же — шпион. Ты что такой нервный?

Маугли был также в лёгких штанах свободного покроя эластичного материала, без клапана ширинки и спортивной майке с улыбающейся жёлтой мордочкой и надписью на английском: «Будь счастлив!»

Жёлтая мордочка — русский Колобок. Бабушка читала эту сказку маленькому Полу. Тогда вся семья жила под одной крышей. Отец только начинал свой бизнес — денег не было совсем — всё было в обороте. Маленький Пол слушал эти русские сказки. И воспринимал их, как — должное. Это потом, будучи уже аналитиком, Пол анализировал это «русское народное творчество». И волосы у него на голове — шевелились. Колобок. «Он от бабушки ушёл, он — от дедушки ушёл». Художественные образы. «Дед и Бабка» — Творец — единый в мужской и женской ипостасях, «Колобок» — Земля — на боку вокруг Коло — Солнца, и остальные звери — грехи. Сила — Медведь, жестокость — Волк. Но, погубит Землю — хитрость — Лиса. Детская сказочка!

Или другая сказка — про изгнание зайца лисой из дому. Заяц применял силу, закон, агрессию — как и в предыдущей сказке — медведь, собака, волк. Но, изгнал лису — Красный Петух. Символ огня. Детская сказка? Этому детей с младенчества учат! Они сжигают собственные дома вместе с врагами! Они сожгли Москву вместе с Наполеоном! Этому их в детстве учат! Целая нация психических маньяков!

— Не ожидал вас увидеть, — буркнул Пол, вставая, чтобы товарищ Сумрак мог пройти. Но, Маугли сел прямо рядом с Полом.

— Я был более высокого мнения о твоих аналитических способностях, — сказал Маугли, наклонился, сунул руку под сидение, вытаскивая оттуда какой-то ранец.

Маугли открыл его, показав Полу:

— Ей, не надо так бледнеть! Я и так понял, что ты знаешь, что это такое. И ты не имеешь к этому никакого отношения?

— Зачем ты притащил это сюда? — прошипел Пол.

— Притащил? Это тут и было. Только в подвале. Представляешь, что было бы, если бы это — сработало.

— Это эту вещь вы назвали «ядрён-батон»?

— Ага.

— И это — ваше изделие. Наши — такого ещё не умеют. У нас — не в каждый самолёт влезет. А у вас есть и ядерные заряды для обычных пушек.

Маугли наклонился к Полу:

— Никому не говори, но этих зарядов было несколько штук. Для вашего устрашения. Как у вас говорят — пиар-акция. Никто не собирался их применять. Какая дальность орудия? А? Бить ими, чтобы самих радиацией накрыло? Ищи дураков! Один из зарядов — вот он.

— Это значит, что можно найти, откуда наши его взяли.

— Или это были наши. Но, это — не важно. Номера они сбили, но забыли, что каждый компонент имеет свой номер. Побоялись разбирать. А то будет, как с твоим проигрывателем.

— И это вы знаете!

— А то! Нас, в Ордене Достоинства — не настолько много, чтобы кого-то потерять. А ты ещё — постоянно привлекаешь к себе наше внимание своей деятельностью, постоянно наступаешь на хвост.

— Всматриваясь в бездну, однажды ощутишь её взгляд, — усмехнулся Пол, — А вы — не боитесь ЭТО разбирать?

— У нас есть Дядя Фёдор! Разберёт и соберёт — будет лучше, чем было.

— А дальше?

— Они все умрут, — пожал плечами Маугли, — применять бомбу в центре города — терроризм. С террористами у нас разговор — короткий. Применять ТАКУЮ бомбу — это античеловечно. Они все умрут. Не взирая — на лица и статус. О, вот и Батя!

На сцену вышел высокий человек довольно плотного телосложения, одетый со свойственной Медведю — экстравагантностью. Пол опять ощутил тот самый мандраж.

— Так вы — знакомы! — усмехнулся Маугли, зажимая ядерный ранец коленями.

— Было дело.

— Я вспомнил! Описание обстоятельств твоего награждения — вспомнил. Пожалуй, Маша — погорячилась. «Даже не оцарапает». Турбо-Берсерк! Ха-ха! Вечером подколю её. Ты и меня бы сломал, если тебя — разозлить.

— А где она? — Пол осмотрел зал. Ему были неприятны указания на то безумие, что овладело им на поле боя.

— Не ищи. Как, по-вашему? А, шопинг!

— Неужели она сможет найти здесь что-то, чего нет в Гвардейске?

— Нет, не сможет. Но, и Гвардейск для нас — закрыт. Нас же нет — забыл? Мы — в сумраке бытия. Или небытия. Ничего она не найдёт. Придёт — довольная, как сытый бегемот. И гордая, что ничего стоящего не нашла. Гордая, что самое лучшее в мире — только русскими руками может быть изготовлено, и уже у неё есть. Но, все деньги — всё одно потратит.

— Ты сказал взаимоисключающие вещи.

— Женщины, — пожал плечами Маугли, — постигая женщину — постигаешь Вселенную.

— Здравствуйте, — прогремело на весь зал. Голос Медведя.

Пол и Маугли притихли, слушая. Виктор Иванович Кузьмин проводил презентацию нескольких новых фильмов, выпущенных его творческими объединениями, а так же целой серии книг его издательств. Одна из серий называлась — «Сталкер» и была посвящена фантазиям на тему Аномальной Зоны, что «украла» у СССР довольно большой кусок плодоносных Украинских земель. Ни одна из них не была его авторства, но и так ясно, что тиражи разойдутся по поступлению их в книжные магазины. Цены на книги с лапой медведя на корешке были на 10–20 % выше стоимости книг подобного качества печати, но содержимым своим держали читателей за глаза от корки до корки.

А потом посыпались вопросы. Опять те же, опять, по сотому кругу. Про вероисповедание, про идеологию, опять спрашивают, почему Медведь — не коммунист. За что убил Сталина? Медведь опять отвечает — с сарказмом и иронией. Иногда — на грани приличия.

Пол тоже протянул руку, но Маугли тихо ему сказал:

— Готов ли ты своим вопросом разорить миллионы человек?

И Пол опустил руку.

— Приглашаю тебя сегодня посидеть где-нибудь. Заведение — на твой выбор. Там и задашь свои вопросы.

— Медведю?

— Во-во! Я тебе ещё губозакаточный станок подарю! Мне задашь свои вопросы. Тебе этого — будет достато… Ща чё-то будет! Батя — не упустит момент приколоться!

А было вот что. Вопрошающий представился музыкальным критиком и задал вполне закономерный вопрос, о том, что все песни за авторством Кузьмина имеют разную стилистику и так сильно отличаются друг от друга, что даже не критику ясно, что это плод труда не одного человека, а как минимум — нескольких. То же относилось и к книгам Медведя. Хотя, все уже давно решили, что имя Кузьмина — просто торговый бренд, а его творчество — плод компиляции труда множества людей. Последнее время Кузьмин и не выпускает книг за своим авторством. Только медвежья лапа стоит — чем не ответ на вопрос? Но — вопрос был задан. И Кузьмин ответил на него так:

— Я — люблю музыку. Она — всегда со мной. Всегда в моей голове звучит. Музыка. Или песня. Вам не говорили, что я страдаю шизофренией? Просто одни шизики слышат «голоса», а я — песни. И сейчас — тоже в моей голове — песня. Хм! Эта песня заодно ответит и на вопросы некоторых, сидящих в зале. Сейчас вы станете тоже немного шизиками — я поделюсь с вами моей бедой. Моей болезнью.

В зале зазвучала довольно энергичная музыка. Мужские голоса, ни один из которых не был похож на голос Кузьмина, пели:

А что нам надо? Да просто свет в оконце. А что нам сниться? Что кончилась война. Куда идём мы? Туда где светит Солнце. Вот только, братцы, Добраться б дотемна!

Маугли улыбался. Ему — понравилось. И песня ему была знакома — губы его чуть шевелились, как подпевал. Только пели — на русском. А в зале русским владели — немногие.

— Это правда? — спросил его Пол, наклонившись к самой голове — музыка звучала громко.

— Ты про музыку?

— Я про шизофрению.

Маугли пожал плечами:

— Я думаю, что Батя уже сам не знает, где правда, а где — выдумка. Его как летом 41-го — бомбой шандарахнуло — так и чудит. То песняки давит, то пророчества сыпет, то с призраками разговаривает. То просто — заговаривается.

— Обман в обмане, — кивнул Пол, — А на самом деле? Он — из будущего?

— Что из всего этого, накрученного — правда? — опять пожал плечами Маугли, — А что — ещё один, сильно затянувшийся, розыгрыш? Мне, вот, тоже интересно — сам-то он помнит правду?

— А этот его фантастический скафандр? Я — видел его в действии. Такого уровня технологий и вам не достичь!

— Его он стырил у Ананербэ. И вам — лучше знать. Ваши же протеже.

Пол споткнулся на слове «стырил» и только потом до него дошло про полумистическую структуру нацистов:

— Наши? Почему — наши?

— Ну, вы же — их создали и содержали. Хотелось американцам проводить исследования, негуманные исследования, но и изгваздаться не хотелось. А Гитлер — и так — Плохиш. Ты бы у Вилли спросил — откуда костюм? Этот твой информатор до тебя не довёл, что он — офицер Аненербэ? Что он — организовал, руководил и проводил операцию с Медведем. Пусть расскажет, как они из обычного солдата сделали монстра. Чё?

Произошло что-то непредвиденное. Музыка резко оборвалась. Маугли вскочил. С глухим стуком, в резко оглохшем зале, рюкзак с ядерной бомбой — упал. Пол тоже вскочил, тоже забыв про такую страшную бомбу в рюкзаке, наклонившись вперёд, рискуя упасть на впередистоящий ряд сидений.

На сцене — ажиотаж. Медведь — вскочил, молодые люди в гражданской одежде с повадками секьюрити — мгновенно окружили его. Дипломаты их мгновенно перестали быть дипломатами. Некоторые из них разложились, образуя складные противопульные щиты, другие чемоданчики — рассыпались, обнажив штурмовые короткоствольные автоматы.

Пол во все глаза смотрел, как кожа стекает с головы Кузьмина, обнажая его настоящее лицо. Усталое, бледное лицо с белыми слепыми глазами. Лысая голова, на которой не растут волосы — вся голова — сплошной шрам от ожога. И если Пол это — уже видел, то зал — ахнул. Одежда на груди Медведя — «треснула», стала расползаться, обнажая голый торс, покрытый густой сеткой шрамов. И шрамами полос — следов когтей какого-то зверя. В подставленную ладонь Кузьмина что-то скользнуло.

Маугли матюкнулся. Пол не смог сдержаться — коротко оглянулся на парня. И увидел, на мгновение, на лице Маугли — выражение невыносимой боли. Увидев, что Пол смотрит, Маугли тут же убрал лишние эмоции. Только капля — сбежала по щеке.

Маугли повернулся к выходным дверям и вскинул руку. Тут же в его раскрытую ладонь, птицей, что-то прилетело. Как футболист, Пол отметил бросок — превосходная подача! Превосходный приём подачи! Маугли разложил коробочку связного устройства. Пол увидел светящееся зелёным табло с чёрными символами. Маугли, как пианист, простучал по кнопкам клавиатуры, поднёс аппарат к уху, сказал туда:

— Дмитрий Фёдорович, нам надо срочно Батю вывезти! Вчера! Слушай, соображай: крест, тесёмка порвалась, сутки. Понял? Только сутки! Да, давай стратега. В барабан ему загружай ДТБ, долетит. Вчера, Фёдорыч! Ты понимаешь?!

Маугли кричал в трубку. Пол глянул на сцену. Секьюрити уже расступились, Медведь опять стал прежним, смотрел на Пола. Нет, показалось — он смотрел на Маугли.

— Ну, вот и пришла пора подвести итог моего Пути, — вдруг прогремел зал голосом Медведя. Тяжёлым, усталым голосом. После прослушивания музыки громкость — не была понижена. Следующие слова были произнесены уже тише — громкость акустики подрегулировали:

— Вам сегодня повезло. Вы присутствуете на последнем интервью Медведя. И сейчас я у вас на глазах буду сам под собой подводить черту.

Медведь замолчал, опустив голову, потом сказал:

— Итак! Стал ли Мир лучше? Нет. Мир — каким был, таким и остался. Как было в нём прекрасное и ужасное — так и осталось. Вместе и не разделимо. И одно — неизменно истекает из другого. Прекрасное рождается через боль, ужасное — в доведённых до предела благих начинаниях. Как всегда. Стало ли меньше войн? Нет. Планета — пылает. Войнами и конфликтами. И все ведущие страны планеты — старательно подливают масла в огонь локальных противостояний. Даже перестал пытаться предотвратить это. Войны — для человечества — парадоксальное явление. Война — мощнейший источник жизни Человечества, она же — его погибель.

Медведь помолчал. Как обдумывая свои слова. И вот его голос снова звучит в зале:

— Удалось ли мне переломить ход Великой Отечественной Войны? Нет. Удалось ли снизить накал Войны? Нет. Война получилась ещё ожесточённее и обширнее. Удалось снизить потери? Тоже — нет. Пришлось воевать по всем фронтам. Тридцать миллионов погибших соотечественников навсегда подорвали становый хребет моего народа. На-все-гда! Удалось обеспечить технологический прорыв? Нет. Меня изгнали с моей Родины, как бешенную собаку.

Человек на сцене опять замолчал. Видно было, что тяжело ему говорить о таком отношении Родины к нему. Потом Кузьмин, чуть взмахнул рукой, как отмахиваясь от мухи и продолжил:

— Путь пройден. Путь — завершён. Ни одна Цель — не достигнута. Но, Путь — завершён. И я, по-прежнему — ничего не понимаю.

В зале — тишина. От недоумения. От интуитивного понимания значимости момента. Пол услышал, как хрустнуло рядом сломавшееся дерево — пальцы Маугли крушили спинку кресла перед ним. Сам Маугли этого не замечал. Голос Медведя дрожал на стенах зала:

— Но, я не жалею ни одной секунды, что я прожил в этом Мире. Ни одной. И пусть у меня не получилось того, о чём мечталось — представ перед Творцом, я ему с Честью отвечу — я сделал всё, что в силах Человека. И даже то, что Человеку — не по силам. Осталось исполнить последнюю мечту идиота.

Медведь встал, подлетел над полом, полетел над креслами и головами людей в зале, прямо к Полу. Но Пол быстро понял, что — не к нему. Парящий человек завис перед вытянувшемся, как на параде, Маугли. Медведь открыл свой истинный облик. Белые глаза впились в Маугли, тихий голос сорвался с белых губ:

— Я вас усыновил не для того, чтобы потешить своё эго. Я из вас растил себе смену. А теперь я скажу словами Учителя, величайшего из известных мне Людей, товарища Сталина: «Мой Путь — пройден. Теперь ваше время, Дети мои!»

Медведь — исчез, как исчезает изображение в обесточенном телевизоре. Миша рухнул на кресло, закрыв глаза ладонью.

Пол как окаменел. Он смотрел в то место, где был Медведь, не в силах не то, что сдвинуть тело, не в силах сдвинуть мысль. Одно горело в голове — закончилась Эпоха.

* * *

Когда Пол, среди подавленно-возбуждённых людей вышел из здания, Маугли сидел на крыле автомобиля, явно ожидая его. Автомобиль был русский. Того самого проекта кузова, что перевернул страницу автомобилестроения.

— Тебе не надо что-то организовывать? — спросил Пол у парня.

— Я — боевик, Паша. Моё дело — в догонялки с противником играть. Организаторы у нас есть и получше, — ответил Маугли, открывая дверь машины перед Полом.

— А проститься?

— Он — простился. Ты — видел, — ответил русский боевик, садясь на водительское сидение.

— Как он исчез? Как он летал?

— Голограмма то была. Заменил себя голограммой ещё в момент шухера. Пока все рты разевали над летающим Медведем, он спокойно, пешком, вышел через чёрный ход.

— А что теперь будет? — спросил Пол.

Маугли пожал плечами, запуская двигатель:

— Не знаю. Будем учиться жить без Него.

— А что случилось?

— Во время Войны одна Ведьма подарила Медведю крестик…

— Ведьма и крестик?

— А что ты так удивлён? Ведьма — Ведающая Мать. Учи русский, Паша. Иначе так и помрёшь глухим и слепым. А крестик был на веревочке, которую невозможно было ни разорвать, ни разрезать. Ровно за сутки до смерти тесёмочка сама лопнет. И вот — она лопнула. У него теперь — сутки на завершение земных дел.

— А почему ты так спокоен? Надо — предотвратить!

— Дурак? От Смерти — не уйти. Как и не найти Смерть, если твой срок — не настал. Ты бы видел, каким я его в Сталинграде нашёл! Более целые — умирали. А он — мучился, но жил. Ты кино «Точка» — видел? Вот и я об этом. Его — не отпускали. Не давали ему Смерти. Ты не видел торжества на Его лице?

— Нет.

— Ты просто его не знаешь. А вот и Маша!

— Миша, что случилось? Что все, как наскипидаренные?

— Тесёмка лопнула, Маша.

— Какая тесёмка? И чё? ТА ТЕСЁМКА?!

И Маша горько завыла.

— Отставить слёзы! — приказал Маугли, сам же смахивая влагу со своих щёк, — он не заслужил жалости. Он заслужил — уважения. Так давай и — уважим. Кроме того, ещё — сутки. И готов правую руку положить — без финального прикола Медведь этот мир не оставит. Это он — умеет. Поржём! Один хрен — сделать ничего не сможем! А поехали текилы выжрем?!

— Миша!

— Маша! Тебе мой инфаркт — нужен? И я думаю — нет. Текилы! Какой текилы, нах! Водяры! Поехали в торгпредство! Только там, не палёную, можно достать! У этих дикарей красномордых — сплошь сурогат.

— Ты — расист? — спросил Пол, чувствуя себя лишним в этой машине.

— Ещё какой! Никого, кроме русских — за людей не считаю. Только я их истреблять, как Гитлер — не намерен. Бог нас всех создал разными. Все разные и все — нужные. И Ему — виднее. Но, тем не менее — они для меня — как обезьяны. Чудные зверьки. Мне не нужны — Богу — нужны. Это моё личное мнение. Не навязываю.

— У нас — не принято.

— Расскажи мне сказку про белого бычка! Это у нас, в России — суды Линча? Это у нас, наших, не титульных, в бары не пускают? Это мы — в белые балахоны обряжаемся и убиваем иначе выглядящих, более загорелых, а? У нас есть свои «чёрные» — кавказцы, азиаты. Ни в чём они притеснений не знают. У нас — равноправие.

— Ты — не логичен. Сам сказал — только русские — люди.

— Паш, а ты не думал, почему «русские» — прилагательное? Плохой, хороший, русский. Хромой, косой, красивый, русский. Почему — немец, американец, бразилец — существительные, а — русский — прилагательное?

— Нет. Не думал. А почему?

— Потому что немец — это кровь. Турок — кровь. А русский — состояние души и разума. Барклай де Толли — шотландец, если не ошибаюсь. Князь Багратиони — царь Грузинский. Оба — русские генералы, герои войны с Наполеоном. И Сталин — грузин.

— А мордвин?

— Что — мордвин?

— Мордвин — русский? Это что такое? Я тут разговаривал с одним, он сказал, что он — мордвин.

— Есть у нас такой народ финно-угорской языковой группы. Они с такой охотой ассимилировались с русскими, что меж собой мы — рязанские, москвичи, туляки, татары, мордва, а извне — все — русские.

— Ничего я не понял, — искренне признался Пол.

— Потому что — насухую, — буркнула Маша.

— Вот! — торжественно вознёс палец Миша, — женщина — знает! Устами женщин и младенцев глаголет Бог! Это — не понимать надо. Это — надо почувствовать. Этим можно — проникнуться.

— Это — как грипп?

— Да. Русский — это заразно. Если ещё побудешь с нами — заразишься. Не сможешь жить среди нерусских. Выть будешь от тоски.

— Тогда — я уже — болен. Уже — вою от тоски, — буркнул Пол.

— Миша, самогона ихнего — не бери. Виски ещё его называют. А мне — кальвадос возьми. И этот, вкусный, на косточках вишнёвых, — сказал девушка.

— Я — понял, Малыш. Гуднём! Пока Батя долетит, пока они там провернуться — у нас уйма времени!

— А сравнение ты выбрал — не верное. Не как грипп, а как влюблённость. Пока не полюбил — не поймёшь. Кто не любил — всех влюблённых больными считает. Но, если полюбил — не понимаешь, как дальше жить без этого, — сказала Мария.

— Хм-м! Верно! Вот за что тебя люблю, что слова находишь такие, какие и не подобрать! Паш, в том магазине есть и игрушки. Пойдём, посмотрим.

— Я уже не играю в игрушки, — удивился Пол, он ещё размышлял над словами Валькирии, её ёмким и многозначным сравнением, а тут — игрушки! Вы о чём вообще?

— А зря! Зря ты забываешь про свою дочь, про её братика, про своих племянников от своих же братьев и сестёр. Дети — не виноваты в твоих ошибках.

— Моих ошибках? — вскрикнул Пол.

— А в чьих? Не ту женщину сделал женой, сделал ребёнка не той бабе, не смог сделать её счастливой, не смог удержать. А дочь — чем виновата? Она — ребёнок. И из-за тебя, валенка — безотцовщиной растёт!

— А ты что это мне высказываешь? Кто дал тебе такое право — лезть в чужую жизнь? — разозлился Пол.

— Жизнь. Жизнь мне дала такое право. И гордое звание Отца.

— Это — не твоё дело! Воспитывай своих детей!

— Я так и делаю. Слышь, Маш, говорит — не лезь! А это — идея! — повернулся Маугли к жене. Та от него лишь отмахнулась.

— Чё докопался до человека? Со своим уставом в их пендосстанский монастырь лезешь, — проворчала она, — у них всё, не как у людей. Всё — наизнанку. Всё — зеркально. Не зря Виктор Иванович называет их Обратной Стороной и Теневой Стороной Земли.

Полу стало обидно. И он пошёл с этой парочкой в отдел игрушек магазина при торговом представительстве консульства СССР. Видя улыбочки на их лицах, Пол понял, что этого они и добивались. Спровоцировали его. Не договариваясь. Не зря русские говорят: «Муж и жена — одна сатана!» Но, уйти он уже не смог. Разинул рот, как мальчик-дошкольник.

Какая выставка военных технологий? Зачем? Если есть игрушечный вертолёт на соосной схеме винтов, на радиоуправлении. Неужели не ясно, что он перелицован с реального вертолёта? Что, у русских дела с радиоуправляемыми снарядами и ракетами настолько массово обстоит, что радиотехнических комплектующих для бесполезных игрушек не жаль? А источник питания, что в игрушке? Он очень мал, но достаточно ёмок, чтобы продолжительное время питать электродвигатели игрушки. И если есть такие маленькие, но настолько оборотистые эл/двигатели, то вопрос по рулям управления ПЗРК — можно не задавать. А материал винтов — лёгкий, прочный! Игрушка?!

А игрушечная машинка под названием Умка, что натыкаясь на препятствие, сама искала путь объезда?

А пластмассовая модель Терминатора, танка, что «следил» за тобой стволом, голосом оповещая, что «Цель захвачена!», «Орудие — заряжено!», «Пли!», стреляло пулей из плотной резины, выталкивая её сжатым воздухом. «Цель — поражена!». Потом «танк» жужжал, накачивая воздух для следующего выстрела. Игрушка? А если из броневой стали и боевые снаряды? Какая начинка у них в боевых машинах, если игрушки способны различать такую малоконтрастную цель, как силуэт человека в полутьме магазина? А силуэт самолёта в чистом небе — намного более контрастная цель. И если такой блок наведения уместился в такую маленькую игрушку, то в зенитную ракету — встанет и подавно. А это — непроницаемый купол над любым объектом русских. А ракеты строить они — умеют. Все средства, пушенные на производство флота стратегических бомбардировщиков — оказались слиты в унитаз. Игрушка?

А эта супружеская пара русских — посмеивались, видя лицо Пола.

— Мальчишка! — заявила ему Валькирия, в лёгком летнем платьице выглядящая так, что Пол стеснялся опустить глаза с её лица, чтобы не оконфузиться. Это она — жиром заросла? Если да, то только в нужных местах. А у Пола — давным-давно не было женщины. Поэтому присутствие этой женщины было для него — экзаменом на самообладание!

— Что ты вцепился в эти машинки? Пошли, куклу будем выбирать дочери твоей.

Кукла была — восхитительная, красивая, говорящая. Но, воображение Пола было убито «игрушками» для «мальчиков». Будто услышав мысли Пола, Михаил ему говорит:

— Ты своим коллегам — не показывай. Опять — сломают.

— Как к нам это ещё не попало? — сокрушался Пол, — в свободной ведь продаже!

— Очень просто — сюда вход есть каждому. А выход — не каждому. Кроме того — ну что забыл такой важный и умный агент такого грандиозного ЦРУ в магазине игрушек? Не твои ли слова — «в игрушки давно не играю». А мы вот — играем. Вся наша жизнь — Игра. Большая Игра. Да и — цены. Не каждому по карману.

Пол не обратил внимания на стоимость игрушек. Стоимость была в рублях — поэтому и не обратил внимания. В доллары перевести было не возможно — не было курса обмена долларов на рубли. Как невозможно было купить рубли за доллары. Рубль — не продавался. Неправильная советская экономика.

— Как мне приобрести рубли? — спросил Пол.

— Никак, — пожал плечами Маугли.

— Тогда мы зря приехали сюда, — махнул рукой Пол. Он не будет занимать деньги у этих диверсантов. В долгу быть перед ними? И не будет на них работать, не будет ничего им продавать. Он — не предатель.

— Тебе не надо приобретать рубли, — сказал Маугли и обратился к девушке за прилавком, — Позовите управляющего.

Когда явился парень лет 20-23-х, Маугли показал ему на Пола и сказал:

— Мой друг испытывает временные трудности с рублями. Но, ему очень понравились эти игрушки. Он хочет порадовать подарками дочь и племянников. Его зовут Павел Алексеевич Турбин. Орден Достоинства.

Парень кивнул, ушёл, через пару минут вышел и кивнул девушке — продавщице, что заодно исполняла обязанности кассира. Потом управляющий сказал Полу на хорошем английском:

— Я получил подтверждение о наличии у вас личного кредитного счёта.

— Что это значит? — повернулся Пол к своим спутникам.

— Что у тебя есть кредит. Беспроцентный. И безлимитный. Кредит на твоё имя.

— А если я его — не верну?

— Вернёшь. Не вернуть — ниже твоего достоинства. Так? Каждый кавалер Ордена Достоинства имеет личный кредит.

— Как я смогу вернуть долг? — спросил Пол уже у управляющего.

— Вот буклет. Тут указаны банки-операторы, расположенные на территории США, вы же — американец? Эти банки имеют лицензию и осуществляют переводы в «Империум-бэнк». Возвращать можно в долларах по курсу обмена через золото. Прямого курса обмена — нет. Надеюсь — не будет.

Управляющий немного манерно склонил голову и ушёл. А девушка стала упаковывать выбранные Полом подарки, записав адреса, куда их надо доставить.

— Прямо вот так? Сразу и до места?

— У нас имеется собственная курьерская служба, — гордо ответила продавщица, — вот открытки, вы подпишите их? Или всё же пожелаете лично вручить подарки?

— Отправляйте! — махнул рукой Пол, потом повернулся к Маугли, — курьерская служба? Не из Сумраков, случайно?

Маугли улыбнулся и пожал плечами.

Потом был вечер в компании молодых русских людей. Они приехали в какую-то виллу, с огромной огороженной территорией, где был сад, беседки, бассейн, спортивные площадки. Там уже было много русских. Они присоединялись к компании Пола, Маугли и Валькирии, уходили, возвращались. Смех, шутки, весёлые истории из жизни. Полу было легко и безмятежно. И хотя Маугли обещал ответить на все вопросы Пола, вопросы так и не были заданы.

Пол уронил вазу, что разлетелась осколками. Расстроился — китайская ваза была красивая и явно — дорогая. А Михаил махнул рукой:

— Хоть всю хату спали — мы сюда больше не возвращаться!

— Почему?

— Надоели эти экзотические страны. Надоели вот как, — пальцы Маугли вилкой упёрлись в горло, — Вместе со всеми этими туземцами. Домой хочу! Тайги, кедр и берёзы! Мороза хочу! Чтоб ресницы слипались!

Пол вспомнил, как от мороза слипаются ресницы. Это было в ледяном аду Войны. Вспомнил — вздрогнул, под смех русских. Они много смеялись. Шли последние сутки Медведя, которого многие чтили, как отца родного, но они — смеялись.

И вот — заговорило радио, выкрученное на полную громкость. Оно сообщило, что работают все радиостанции планеты. Потому что случилось эпохальное — впервые человек — в Космосе. И человек этот — Медведь. Голос диктора прервался, ворвался голос Кузьмина:

— Моё вам с кисточкой, Земляне! ЦУП, всё нормально у меня, обрабатывай данные с Баси. Люди! Если бы вы видели, какая красивая наша планета! Если бы видели! Вы бы не стали так её загаживать! Да, сегодня — знаковый день. Совершён успешный запуск ракеты с космическим кораблём и человеком на борту. И человек этот — я! Сбылась мечта идиота — я — первый космонавт! Более того, сегодня будет совершён первый выход человека в открытый космос. Я — покину пределы корабля. Потом направлю корабль на наш спутник. На Луну.

Голос на секунду пропал. Тишину на вилле ничего не могло прервать. И вот радио ожило:

— Люди! Поднимите головы! Посмотрите на звезды!

Опять — пауза. Потом усталый голос стал говорить:

— Всю свою жизнь я боролся с Войной. Но, понял, что борьба эта — бесполезна. Война — сама природа человека. Более того — война — источник жизни, источник развития человека. Но, война — и могильщик человечества. Человечество погибнет без боя, но погибнет — от войн. Такой вот парадокс. Выхода из него я не смог найти. Я попытался изменить Путь. И последние 10–15 лет я потратил на то, чтобы показать вам, земляне, звёзды. Поднимите головы, поднимите харю из кормушки, оторвите седалище от диванов и кресел, на секунду посмотрите на бесконечные просторы у вас над головой! Они — ничьи. Они — могут стать ваши. Миллионы человек гибнут в войнах за тысячу километров поверхности Земли. Посмотрите — вот Луна. А вот — Марс. А вон — Венера. Люди, не надоело копошиться в песочнице? Не пора ли сделать шаг к звездам? Более того, говорю вам — это единственный путь для человечества. Не оторвавшись от Земли — человечество погибнет. Сожрёт Землю, сожрёт само себя!

Пауза, сопение и шипение, потом вздох:

— Я — делаю шаг из корабля. Ну, вот! Люди! Между мной и Землёй — ничего и пустота. Открытый космос. Я — один перед Богом. Всегда мечтал сказать это: «Какой маленький шаг для человека, какой скачёк для человечества»! Помните, люди, когда ругаетесь с соседями, когда ругаете своих супругов, какое это всё ничтожное. Отсюда — всё это — такая ерунда!

Пауза, сопение и шипение. В этот раз — намного дольше. Когда голос заговорил, звучал он — приглушенно, как-то сдавленно, будто человек с трудом находил силы говорить:

— Я вернулся в корабль. Атмосфера корабля — утеряна. ЦУП — надо дорабатывать шлюзование. Начинаю разгон. Цель — Луна. Посадка — будет. И возвращаться я — не планирую. Чтобы подстегнуть космическую гонку, сообщаю — я провожу сброс настроек своего боевого скафандра. Первый, кто найдёт его, волен распоряжаться им, как пожелает. Бася — признает нового владельца. И всё же — как прекрасна наша Земля! Прощай, Земля! Меня ждёт — Бесконечность!

В радиоэфир ворвалась музыка, голос певца, а голос Медведя — только подпевал:

Спит Земля. Укрыты дымкой облаков поля и города. За бортом балластом прошлого Вся жизнь и дом, Объятый сном! Безмолвие уносит за собой В пространство нереальности чужой Сквозь туман, Прочь от смятения души Спешим к другим мирам. Больше нет любви, Что многих держит на Земле. Надежды нет! Есть точка невозврата из мечты — Лететь на свет таинственной звезды… Плыть в серебре Лунных морей. Солнце нам вслед пошлёт свой ветер Плыть по волнам в тот океан, Что называется «Бессмертие»! Может быть, наивны мы и нет нигде Орбит другой Судьбы. Может быть, нам не найти во Тьме маршрут Туда, где Время — спит. Есть точка невозврата из мечты И мы с тобой смогли её пройти! Плыть в серебре Лунных морей Солнце нам вслед пошлёт свой ветер Плыть по волнам в тот океан, Что называется «Бессмертие»!

Музыка из репродукторов резко оборвалась. Никто не шевелился, смотря невидящими глазами прямо перед собой. Маугли криво усмехнулся сквозь слёзы:

— И всё же он сделал финт ушами! Его прощальная шутка — самая убойная! Ба-атя-а-а!

* * *

В самолёте Пол читал книгу, подаренную ему Маугли при прощании. Книга была изрядно потрёпана, видно, что уже много раз читалась. Называлась — «Сегодня-позавчера».

Пол читал её и криво усмехался. Обман в обмане. Что из этого — обман, что — ещё более глубокий обман? Что из этих крупиц — правда, а что — правда, существующая только в голове Медведя? И как отделить одно от другого? Что — обман, в который все верят, а что — правда, в которую не верит никто?

Пол обладал быстрочтением. Но, читать по-русски, спотыкаясь на непереводимой игре слов — было не просто. Но, под конец книги — дело пошло. Мозг Пола подстроился, стал мыслить на русском языке. Книга стала просто читаться. Без синхронного перевода. Слова и смыслы стали легки и понятны. Когда пилот объявил посадку, книга была прочитана, убрана в сумку. Остались только тяжёлые и ленивые мысли. И сонливость.

Мысли — на русском. Мысли простые и оттого — неподъёмные. В чем — Правда? В чем — Сила? В чем — Смысл Бытия? Как прожил ты, Пол, свою жизнь? Как жить дальше? Для чего жить? Да, русским быть не просто. Имея в голове такую достоевщину — будешь выглядеть депрессивно, какими и выглядят все русские в США. И только сам став таким мрачным русским, понимаешь всю фальшивость и карикатурность американского оптимизма и широких улыбок. Фальшивых, как новогодние ёлочные игрушки — красивые, яркие, красочные, но — пустые и холодные.

В аэропорту Пол выпил невкусного кофе. И пожалел потраченных денег. Впустую потраченных денег на пустой кофе. Который не смог ни разогнать сонливости, ни доставить удовольствия в эту пустую безвкусную жизнь.

Такси привёз Пола в дом деда — в свою, пустую холостятскую нору, возвращаться желания было не больше, чем возвращаться в номер мотеля. А дом деда — полон голосов и людей. Как будто дед объявил общий сбор. Не как будто, а объявил. И Полу пришлось объяснять источник волшебных подарков, а потом десятки раз рассказывать про Медведя и Медвежат.

Его дочь, Кейт, Катя, обнимала куклу, смотрела огромными глазами на Пола.

— Здравствуй, Катюша, — сказал ей Пол, вставая перед ней на колено, — тебе понравилась кукла?

— А это правда, что ты видел Медведя?

— Правда.

— Он — страшный?

— Нет. Не страшный. Он — больной, усталый человек. Который смог перевернуть мир. Дочка, пойдём, я покажу тебе ещё кое-что.

Проходя мимо деда, что-то шепчущего бабушке на ухо, Пол сунул ему в руку книгу Медведя. И прошептал по-русски этим двум старым заговорщикам:

— Спасибо!

В тот раз Пол видел деда и бабушку в последний раз. Через несколько дней бабушку ударил ножом мелкий уличный бандит за 27 долларов, что были у неё в кармане. Пол, в гневе, начал крушить притоны городской банды, членом которой являлся этот голодранец. И угодил в полицейский участок.

И не знал, что в дом деда пришли вежливые молодые люди и на прекрасном английском оповестили убитого горем деда, что Пол — кавалер Ордена Достоинства, и как члены семьи кавалера Ордена, бабушка имеет право на последние почести. Тело бабушки было этими людьми отобрано у местной ритуальной конторы, и дед с телом бабушки улетели в Россию. Бабушка будет похоронена на их семейном кладбище в фамильном поместье. Поместье восстанавливалось. Там все эти годы был приют для сирот, но сиротам был выстроен новый комплекс зданий, а поместье восстанавливалось, как музей. Не знал Пол, что деду не суждено вернуться в США. Что он несколько лет проживёт в этом музее на внештатной должности внештатного смотрителя на те деньги, что ему, якобы, переводил каждый месяц Павел Турбин. Старый офицер умрёт в своей постели с покоем и миром на душе. И будет похоронен рядом с супругой.

* * *

Мир изменился. В мире бушевал экономический кризис. Компании объявляли о своём банкротстве десятками. Банки лопались, как мыльные пузыри. Тысячи людей сводили счёты с жизнью, выброшенные кризисом на обочину. Тысячи — пропадали бесследно. Возможно — сводили счёты с жизнью по-тихому, возможно, став жертвой разгула преступности.

Всё началось с обычного журналистского расследования, опубликованного одним из ведущих изданий. Журналист (Пол сделает вид, что не знает автора расследования, что это не его статьи обрушили мировую экономику) раскопал, что Легендарный Медведь — нищий. Что улетел он в Космос, спасаясь от своего банкротства. Что все его грандиозные проекты — фикция и мошенничество мыльных пузырей финансовых пирамид. Грандиозная афера.

Нет никаких кинокомпаний Медведя. Деньги кинопрокатчиков — просто разворовывались. Не строились декорации, не нанимались съемочные группы, не заключались контракты с актёрами. Деньги — просто исчезли. Огромные заводы, построенные на американском континенте на кредиты американских банков — оказались пустыми корпусами на пустой огороженной территории. Куда делось приобретённое в лизинг оборудование? Не понятно. Понятно, что растворилось на бескрайних просторах Сибири, но как его вывезли? И как его вернуть? Все фирмы Медведя в США и Европе — оказались лишь обманками. Только конторками, заставленными шкафами с липовыми документами, вдруг — обезлюдевшими. С закрытыми навсегда дверями, с не отвечающими телефонами. Рядовой персонал этих офисов в таком же недоумении топтался у закрытых дверей. Они — задним числом получили расчёт и не знали — как жить дальше?

Такое резкое исчезновение целого кластера экономики вызвало обвал бирж. Назвали это — «Чёрной Пятницей».

Кредиторы кинулись на архипелаг островов Медведя, но там их встретили боевые корабли Военно-Морских Сил СССР. Архипелаг принадлежал не Медведю, а Министерству Обороны СССР. Вся территория, акватория, судостроительный и судоремонтные заводы, причалы, доки, склады, все отели, санатории и пляжи, круизные лайнеры и прогулочные яхты. А строящийся космодром принадлежал не «Империуму», а Военно-Космическим Силам (!) СССР. Вместе с цепью островов, отсыпаемых из сжигаемого мусора. Вместе с мусороперерабатывающими заводами и флотом этих мусоровозов. Где Военно-Космические силы, а где мусор? А советские офицеры, генералы и адмиралы о Кузьмине и деньгах — слышать ничего не желали. Где Красная Армия и Красный Флот — и где какой-то спекулянт — Кузьмин? Вы, вообще, о чём думали?

Кредиторы кинулись в суд. И тут их ждала ещё одна «шутка» Медведя. Он улетел в космос, но документального подтверждения его смерти советские юридические инстанции давать отказывались. Потому что Кузьмин числился погибшим с 1942-го года. Официальный документ о гибели человека — есть, а документа о его воскрешении — нет. Обращайтесь в архив МГБ. А у МГБ — один ответ: «Такого человека — не существует». Как вы могли совершать сделки с человеком, числящимся — погибшим? А человек, что полетел на Луну, находиться там — в служебной командировке. И это — не Медведь. Вот и командировочное удостоверение. И договор на испытание ракетоносителя с добровольцем Дартом Вейдером. Пока не будет представлен факт смерти, Вейдер — числиться живым. И русские, с серьёзными лицами, предлагали свои претензии направить непосредственно к истцу — на Луну.

Сначала газеты и журналы дружно потешались над незадачливыми кредиторами, что спонсировали Кузьмина без каких либо гарантий. Под «честное» слово, имя, и обещание баснословных процентов. Пока не осознали всю глубину постигшей их беды. Пока не поняли, сколько денег американских налогоплательщиков было украдено Кузьминым. Сколько сбережений американцев банкиры вложили в Кузьмина, сколько пенсионных отчислений ушли в вакуум космоса. Пока не начали лопаться кредитно-финансовые институты, пока не начали задыхаться без оборотных средств предприятия и заводы.

Пока не опустели капитанские мостики флагманов бизнеса США. Никто не мог понять — куда делись люди. Тысячи сотрудников самых разных компаний — просто пропали. Чьи-то тела находили, но тысячи и тысячи — так и остались пропавшими без вести. И пропадали не только клерки банков и менеджеры среднего звена, пропадали владельцы и наследники целых промышленно-финансовых империй. Исчезновение таких людей на разгул преступности — не спишешь. У них была — серьёзная охрана.

А потом появилась статья в одной газете, тут же перепечатанная множеством изданий. Статья не давала ответов. Она лишь задала вопрос: «Сколько среди пропавших людей — сообщников афериста Медведя?» Вопрос этот — потряс мир. Биржи — обновили минимумы.

Никто даже не знал, что так много Медвежат работает в США. И что они так быстро оккупируют рычаги управления американской экономикой. Оккупируют заслуженно. Благодаря своей высокой квалификации и работоспособности, выдавливая прочих служащих. Конечно, в Советы Директоров, в которых люди заседали кланово, их никто не пустит, эти аферисты оккупировали именно реальные рычаги управления. Нанятые высокоэффективные менеджеры завязали на себя многие финансово-производственные цепочки. И вот, после феерического завершения карьеры Медведя — эти, работающие под чужими личинами, русские мошенники стали массово исчезать, бросая американскую экономику в неуправляемый штопор. С исчезновением этих управляющих, ведущих специалистов, инженеров, конструкторов, финансистов, разрушались межкорпоративные связи, с громкими банкротствами лопались финансовые цепочки, останавливались цеха и шахты.

Бесследно исчезли огромные финансовые средства. Медвежата исчезали вместе со всеми потоками финансов и ресурсов. Понятно стало, почему исчезли родные финансовых воротил. Когда опустели счета финансовых магнатов. Русские ударили по самому дорогому, что было у американо-иудейских теневых владык Штатов — по кошельку.

Чудовищных масштабов афёра была проведена блестяще!

Началась охота на ведьм. Что не добавило стабильности в экономику, наоборот, разгоняя лихорадку. Потому что русские — не негры. Их по внешнему виду — не отличишь. Под лозунгами борьбы с русской угрозой начался беспредел передела сфер влияния. И — очередной всплеск преступности. Выходящей на иной уровень. Поднимаясь с трущоб и переулков в высотные офисы.

В Мире — тоже начинался хаос. Палестина напала на Индию, Китай высадил войска на остров Тайвань, начались бунты во французских колониях — французском Индокитае, так же называемом Вьетнамом, в Алжире. Пылали войнами бывшие колонии, в Африке вообще непонятно было — кто с кем и зачем воюет? Толпы беженцев побежали из ада войны «все против всех» туда, где не стреляли — в Северную Америку, Европу, Россию, Австралию.

Латинская Америка также — затлела перманентными переворотами и вооружёнными мятежами. Правительства вставали во главе стран, а потом слетали, как осенние листья. По всей Латинской Америке стали массово блуждать банды под красными, и не очень красными, иногда — совсем не красными флагами, грабя всех подряд.

США посылало войска по всему миру на охрану и защиту своих интересов. Но, войск требовалось всё больше и больше, они требовали всё больших и больших бюджетов на своё содержание и свои безнадёжные войны, а экономика продолжала погружаться в воронку кризиса.

Появились пираты. Первые сообщения о пиратстве в СМИ воспринимались шуткой — в 20-м веке — пираты? Но, когда были парализованы морские транспортные артерии — стало не до шуток. Военные корабли всех «цивилизованных» стран встали на патрулирование каналов морского транспортного сообщения, но, это помогало лишь отчасти. Показательная жестокость расправы над пиратами не дала ожидаемого эффекта. Оказалось, что для пиратов — что погибнуть при абордаже торговой лоханки — что подохнуть с голоду — равнозначно.

Проблемы морского транспортного сообщения обновили минимумы фондовых бирж.

Надо ещё больше кораблей! Надо больше транспортных конвоев! Но, на это нужны — деньги.

Цены — взлетели. На всё. Резкий рост цен и массовые сокращения персонала, неоплачиваемые отпуска — выгнали людей на улицы. Начались стычки с полицией. Потом — с национальной гвардией. Демонстранты стали строить баррикады и разливать бензин по бутылкам. Национальная гвардия ввела в города танки. Это — не помогло. И тогда в города США вошла армия США, на тот момент уже довольно сильно разбавленная уроженцами не США. Армия вела себя как на захваченной территории. Ужас залил Америку. Войска вывели, но дело было сделано — Хаос охватил штаты. Техас объявил о своём суверинетете. Аляска попросила протекции у СССР. Правительство Союза проигнорировало это взывание, но сотни добровольцев в частном порядке прибыли на эту крайнюю оконечность Североамериканского континента. Аляска закрыла все границы, резко оборвав всякое сообщение со всем миром. Добровольцы и полицейские силы штата смогли навести порядок в городах, благо, что население было мало и большей частью состояло из белых и совершенно равнодушных эскимосов. Аляска — первая из всех штатов преодолела Хаос. Но, заявила о своей автономности. А Конгрессу было не до этих вымороженных земель — проводилась операция по установлению конституционного порядка в Техасе и Калифорнии.

Коллапс мировой экономики навис над планетой. А потом — рухнул. Погребя под обломками финансовую систему, разрушив международную торговлю.

На фоне массовых убийств от всплеска преступности, массовости самоубийств, сообщения о кровавом бытовом безумии в СССР прошли совсем незамеченными. Кому интересна Россия? Кроме самой России.

Россия сама себе — не очень интересна. Поэтому — баррикад на улицах — не случилось. Но, Россия не избежала общемировой тенденции — массовая бытовая преступность, не додавленная с Войны, переделы сфер влияния среди чиновников и партфункционеров, массовый суицид. Спад торговли вызвал спад производства, который вызвал падение доходов населения. Но, советские граждане — не повалили на улицы. Седели по домам, копались на грядках своих приусадебных участков, надеясь на три волшебных русских явления: «Авось!», «Небось!» и «Как-нибудь!» Падение доходов восприняли стоически: «В Войну не сдохли — щас — вообще пох!». К вестям о массовом падеже управленческой надстройки и партфункционеров отнеслись, неожиданно, положительно: «Развелось, как тараканов — плюнуть некуда!»

А падение внешнеторгового сальдо у народа ничего кроме зевоты не вызвало — всем начхать. Люди продолжали работать. Заводы — не встали. Сказалась изолированность экономики Союза. Те самые железные занавесы, что понаставили капиталисты вокруг Страны Советов — сберегли Союз от мирового экономического коллапса. Союз, с самого своего создания, развивался очень замкнуто, зациклено сам на себя. На нефтяную иглу СССР ещё не сел. А то, что закупаемое продовольствие подорожало — так целинные земли Казахстана и Оренбуржья как раз дали урожай такой богатый, что не то, что переработать — вывести с полей стало проблемой. Загоняли вагоны в степные полустанки и грузили насыпью. Так и отправляли в Китай.

Поэтому первым и оправился от Кризиса. А если смотреть глазами самого трудового народа — то и не заметил этого Кризиса. В Союзе и так жили не богато — не зачем и начинать! А в чём-то народ даже и выиграл. Те товары, что производились с ориентацией на внешний рынок — пошли в продажу в Союзе и странах-прилипалах — Восточной Европе, Средней Азии и Востока.

А «прилипалам» платить было — нечем. И — работать — негде. Правительства этих стран сформировало трудовые армии и отправило их отрабатывать «барщину», как назвали это русские мужики. И вот — тысячи иностранцев стали кормить злющих сибирских комаров, протягивая ветку железной дороги через бескрайнюю страну до берегов Тихого Океана. И, если европейцы дождаться не могли окончания командировки, то корейцы, вьетнамцы и прочие азиаты — с охотой оседали вдоль этой дороги на постоянное жительство. В Сибири им жилось холоднее, но — сытнее. А дети их — шли в русские школы и уже паспорта получали как «буряты». На шаг, но к русским — ближе.

А железнодорожная магистраль, что связала Европу и Дальний Восток — изменила лицо мира. Образовав новый Шёлковый Путь. Навсегда сдвинув центры тяжести.

* * *

Пола арестовали. После истории с уличными бандитами его принял отдел собственной безопасности. И две недели допрашивали, держа в одиночной камере.

Но, что он мог знать? Что он мог им ещё ответить? Что уже писал множество докладов, что «Империум» — мираж? Что это — мыльный пузырь? Разве об этом не докладывал м-р Хардман? Но, все были загипнотизированы дивидендами с ценных бумаг «Империума», не желая видеть, что дивиденды эти оплачиваются из долей новых вкладчиков. А средства — исчезали. Разве м-р Хардман не предупреждал, что Медведь — коммунист-сталинец? Разве это не понятно по его отношению к деньгам и собственности? И что его бегство из России — какая-то непонятная русская игра спецслужб Сталина? Что и подтвердилось хозяйским расположением Тихоокеанского Флота СССР на архипелаге Медведя. Разве м-р Харлман не указывал на то, что Кузьмина — не лишили гражданства, не лишили наград, с Кузьмина никто так и не снял звание генерала Егерей? А Егеря — спецвойска МГБ. Получается, что Медведь как был, так и остался четырёхзвездочным генералом МГБ. Банкиры собственноручно отдали свои кошельки МГБ, теперь ищут виноватых?

И вот Пол стоит на улице перед зданием своего бывшего офиса, перед урной, куда он высыпал содержимое своего рабочего стола. Его не смогли «закрыть», но и простить его — не смогли. Пол улыбался. Он оказался один, без работы и средств к существованию в самый разгар кризиса, но он — улыбался.

Он — русский. И теперь он этого не стеснялся. Чем хуже дела у русского, чем безнадёжнее ситуация, чем больше вероятность смерти — тем шире улыбка. Тем громче смех.

Пол выбил из пачки последнюю сигарету, прикурил, бросил смятую пачку в урну и пошёл прогулочной походкой в ту сторону города, где стоял дом деда. Теперь — его дом. Опустевший. И осиротевший. Пол насвистывал русскую песенку про зайцев: «А нам — всё равно!» Денег на такси не было.

Денег — вообще не было. Об этом Пол и сообщил группе бандитов, что окружили его. Сказал широко улыбаясь, закипая от ярости.

— А ты что такой счастливый? — спросили его.

— Жизнь прекрасна, парни! — ответил им Пол и рассмеялся.

— Гони часы и ботинки!

Смех Пола резко оборвался. Он не верил своим глазам.

— Прекрасный день, чтобы умереть, вы не находите? — раздался вдруг голос.

Все обернулись. Стоящий напротив человек — ослепительно улыбался во все 32 зуба. Франт, одетый в модный светлый прогулочный костюм и туфли, в шляпе, как с витрины магазина одежды. И как манекен — стройный, оттого костюм сидел, как влитой.

— Ты кто такой? Вали подальше? — взвизгнул один из ганкстеров, махая перед лицом улыбчивого парня раскладным ножом-бабочкой.

Парень, проигнорировав это высказывание, обратился к Полу:

— Паша, помочь?

— С чем? Тут одному — на ползуба.

И Пол стал бить бандитов с неожиданной даже для себя жестокостью. Почему так разозлился? Не только потому, что повторилась история с его бабушкой, так же ставшей жертвой уличных ганкстеров. Потому что понял, что ганкстеры эти — не случайно оказались у него на пути. Этот район города — не их территория. Тут хозяйничает другая банда. Пол понял, что руками этих уличных преступников, бывшие коллеги «загоняют» Пола «под асфальт». Подбили уличную банду. Предположительный маршрут Пола высчитать ничего не стоит — из квартиры его выгнали за неуплату, идти ему некуда, кроме как в дом деда. Так и этот русский его нашёл.

Всё кончилось очень быстро. Достаточно было вырубить главаря и двоих его подручных, как остальные — побежали, бросая бейсбольные биты, ножи и водопроводную фурнитуру. Огнестрельное оружие было только у главаря. Короткоствольный револьвер.

— Согласись, Паша, нет ничего лучше хорошей драки, — сказал Маугли, сжимая руку Пола.

— Согласен, — усмехнулся Пол, — теперь я такой же больной ублюдок, как и вы.

— Есть такое. Местами, — кивнул Маугли, — а чего злой-то такой?

— На «своих» злюсь. Мерзко. Низко, подло и глупо! Глупо! Неужели не знали, как я умею драться? Что этой шпаной меня — не взять.

— Там, на крыше — тело лежит с винтовкой. Не повезло парню — споткнулся, шею сломал. Бывает.

Маугли ослепительно улыбался:

— Поехали. Что пёхом ноги стирать?

— И он — один был? — удивился Пол.

— Почему — один? Двое их было. Один спотыкается, шею ломает. А второй не вынес несправедливости бытия и нелепой смерти напарника, в шоке от стресса сиганул с крыши головой вниз. Малохольные — оба они. Были, — улыбается Маугли.

— Ты их?

— Чёкнулся? Такой костюмчик марать! И лишить девушку развлечения? Она и так — на стены кидается. Злая, как собака! Развлекается, пока есть возможность. А потом — опять — пелёнки-распашонки, кашки-какашки.

— Что вы тут делаете? Вас же все ищут!

— А что нас искать? Вот они мы. Мы и не прячемся, — Маугли усмехнулся, подмигнул: — Нас трудно найти, легко потерять, но — невозможно забыть.

— А Маша? — Спросил Пол, — будем ждать?

— По пути подберём. Она сейчас в салочки играет с группой прикрытия этих малохольных.

Его женщина сейчас бегает от профессионалов ЦРУ из группы силового прикрытия — а он улыбается беззаботно. Пол решил, что чужая семья — потёмки. А семья этих русских — потёмки клиники душевнобольных. Спросил то, что волновало его, Пола:

— Миша, ты мне можешь сказать — что происходит?

— А ты не знаешь? Ты же заварил эту кашу!

— Я про массовое исчезновение ваших людей. Не всех, про толстосумов можешь не говорить — самому всё понятно. Именно — ваших людей.

— А, это! Так — ничего особенного. Просто — Исход. Мы, Паша, домой возвращаемся. В Россию. Хватит чужеземцам экономику поднимать. Дома дел — невпроворот. В России — как в сказке. Люди до сих пор на печах спят и воду коромыслами носят.

— Возвращаетесь в Россию? Как ты и мечтал?

— Как я и мечтал. Это Батя — был очарован вашей Америкой. И от этого — ненавидел её.

— Или делал вид, что ненавидит — любя, чтобы вы, его дети, со свойственной всем детям тягой к отторжению идеалов родителей, не стали любить и ненавидеть Америку. Как я — не принимал Россию деда.

Маугли резко встал, глядя на Пола удивлённо:

— Ё! И — правда! Вот ты — молодец! Смотри, как зорко глянул! Надо Игорю рассказать. Ещё раз повторю: ты — молодец! Достойно! Остросмысл! Ещё раз подтвердил, что Батя не ошибся, беря тебя в наш Орден. Наловчился ты следы Медвежьи распутывать.

Пол склонил голову, принимая похвалу, но, не страдая самолюбованием, мысль его на этом не задержалась, он спросил своего собеседника:

— А в Россию вас — пустят?

— А кто нас остановит? Мы сметём любые преграды, Паша. У нас есть цель. Для её достижения надо решить несколько задач. И ни одна из них не требует нашего участия в жизни других стран мира, других народов. Зачем нам тратить на них силы и время? Пусть чешут своей дорогой. Нам России — достаточно.

Автомобиль был обычный, американский, взятый в аренду. Когда сели и тронулись, Пол спросил:

— Что за цель?

— Звезды.

— А задачи?

— Задача № 1 — Лунная база для постройки межпланетных кораблей. Для этого нужны технологии существования человека вне Земли — замкнутые циклы воды и воздуха, а значит — орбитальная станция для отработки этих технологий. Дальше — автономный источник энергии для Лунного поселения. Атомный, или ещё какой, с сопоставимой мощью. Но, такого размера, чтобы от Земли оторвать. Потом надо создавать двигатели для кораблей. Какими они будут — даже Дядя Фёдор не знает. Ещё не придумали. Придумаем! Задач много, но — ни в одной из них — не значится участие Западной Цивилизации. Нет в заданных необходимых условиях этих задач. Нет нужды. Зачем нам США? Вот и я о том же! Пусть хоть под землю проваляться, буржуи! Лишь бы — не мешали. Домой, Паша, домой! Хватит!

— А я?

— А разве ты не с нами? — удивился Маугли.

— А что я буду делать?

— Был бы Человек, а талант и Дело — найдётся. Познакомлю тебя с Игорем. Он тебе откроет твой талант. Или ещё один, к тем, что уже есть. А Дело — само тебя найдёт.

— Кто это — Игорь?

— Игорь? Да, почти никто. Наследник. Игорь Викторович Кузьмин. Он — наш Император. Только и всего.

После написанного-4 Сегодня. Сломанная Игрушка

Боли не было. Ничего не было. Полное отсутствие всего. Вообще ничего. Полная, абсолютная темнота. Но, я же думаю! Я мыслю, значит, я — существую. Цитата. Не помню откуда. Я живой. Или как?

Долго. Сколько — непонятно. Долго-долго ничего не происходило. Потом что-то изменилось. Мне показалось, я начал двигаться. Как двигаться? Непонятно. Тела своего я не ощущал. Ногами не шел. Ничего не ощущал, кроме изменения моего местоположения относительно предыдущего местоположения. Падение? Полёт? Не знаю — как это — полёт? В свободном полёте быть не приходилось. На падение похоже. Тут уж у меня большой опыт, в падениях. Но падал я не вниз, как должно быть, а как-то вбок.

Ещё изменение — источник света вдали. В кромешной тьме — отсвет далёкой призрачной звёздочки. Как только я увидел едва различимый отсвет, появилось новое ощущение — боль. Боль! Блин, как я не любил боль! Я ужасно плохо переношу боль. Не могу её терпеть, вернее — терпеть её не могу! Ничего никогда не боялся, а боль не переношу. Но, всё что я помнил — это — БОЛЬ!

Звездочка пропала. Пропала и боль. Повисло опять Ничто темноты. И движение прекратилось.

Не-ет, так не пойдет! Да, приятно, конечно же, когда ничего не болит (а чему, кстати, болеть-то?), но Ничто меня не устраивает. И я рванулся (чем?) в сторону, где отблёскивал до этого свет.

Опять появилась звёздочка, появилось падение, вернулась боль. Но, теперь для продолжения падения приходилось прилагать усилия, будто я толкал что-то на подъём горы, хотя тела я по-прежнему не чуял. Да ещё терпеть боль. Это тоже тяжко. Говорят, к боли привыкают. Не знаю. Невозможно привыкнуть к этому мучению.

Что же там, в конце? Что за свет? Свет, причиняющий боль? Чем я ближе «падал» к нему, тем больнее было. Но я «толкал» «падение» всё сильнее, превозмогая всё усиливающиеся мучения. Когда стало невмоготу терпеть, я стал кричать, орать, потом просто голосить во всю мощь (чего?), но упорно «толкал» к свету.

И вот Свет залил Всё. Остался только Свет. И Боль. Мука. Мучение.

— Кто ты? — раздалось громоподобно.

— Я? — удивился я.

— Кто я — я знаю. Кто ты?

А кто я? Кто Я? Имя? Что имя? Как меня зовут? Да все по-разному. Коверкают имя, вешают прозвища. Мама, женя, сын, ребята с работы, одноклассники, соратники — все по-разному. Каждый хоть чуть, но иначе. Как я сам себя называю? А кто сам себя называет, ну если сам перед собой? Я и есть Я. Имя — чушь. Придуманный людьми идентификатор. Перед этим Голосом и Болью — имя — чушь.

А что? Социальный статус? Место в обществе себе подобных? Пыль. Я — пыль. Миг между прошлым и будущим. Выживал, старался, учился, сражался, терпел. А сейчас — что значит всё это, вся моя прошлая жизнь? Балласт прожитых лет. Чушь.

Что я для людей? Для любимой жены, для того набитного мальчугана — сына моего, для матери? Они мне дороги, я им дорог. Я — муж, отец, сын? Со стыдом и болью я вспомнил, как причинял боль обид, невнимания дорогим мне людям. Стыдно. Больно. Плохой муж, плохой отец, никудышный сын. Опять не то!

А что ещё? Работа? Служба? Работал. Служил. Помню, что — был истощён Делом. Помню, как превозмогал в Бою, но ничего конкретного. Всё это было там. Какое это имеет значение сейчас? Тоже — чушь.

— Я не знаю, — ответил, наконец, я, — Я — Никто.

— Никому место в Нигде. Зачем шел ты на Свет, терпишь Мучение?

— Не хочу в Нигде. Не хочу быть Никем. А к Свету всегда надо идти. Иначе нельзя. А Мучение? Бог терпел — и нам велел. Терпимо. Это что-то. Лучше Небытия. И так всю жизнь это — НИ. Ни-жизнь, ни-смерть, ни-друг, ни-враг, а всё только — ТАК… Ни то, ни сё. Небытие. Унылое Ничто. Постоянно.

— Почему шел через Мучение на Свет? Легче же было наоборот?

— Легче, — согласился я. — Легче не значит лучше.

— Почему? — опять прогремел гром.

— По кочану! Не знаю! Так надо!

— Кому надо?

— Мне!

— А ты кто?

— Я? Я — человек! Человек!

— Помни об этом. Не забывай!

Раскаты грома катались волнами вокруг. Отдаляясь, приближаясь, схлёстывались друг с другом, дробились друг об друга.

— Жить хочешь? — спросил тот же голос, но тише, без громовых раскатов.

— Не знаю. Особо и нет. Устал я. Так устал, что — не отдохнуть. Только…

— Только…

— Родные мои. Нужен я им. Жене нужен муж, сыну — отец, матери — сын.

— У них будут они. Может лучше, чем ты.

Если бы у меня была бы голова, я покачал бы ею, были бы губы — поджал бы их.

— Это врят ли. Будет ли он любить их, как я? Заботиться о них? Никому не доверю. Надо жить. Потому и живу. Для них.

— Ой, ли?

— Упрёк справедлив, согласен.

Раскаты грома совсем стихли. Но что-то гремело всё равно. Это Боль. Мучение уже гасило Свет.

— Так что же с тобой делать?

— Не мне, видимо, решать.

— Не тебе. А чего хотел бы ты?

— Положи где взял.

Опять загрохотало, оглушило. Мне становилось всё хуже.

— Может быть… — пророкотало, — и будет по-твоему. Кто ты?

— Я! Я — Человек! Русский человек! А ты кто?

Боль накатывала, как штормовые волны. Боль уже гасила Свет и моё сознание. Кругом темнело. Лишь пять светлых пятен осталось.

— Ты — Бог? — спросил я, но голос мой прозвучал так жалко, тихо, как стон.

— Нет, — со смешком ответил громоподобный голос, правда, в этот раз — звеня, как в пустом ведре.

— Я умер? — опять спросил я.

— Пока нет. И я, как врач, постараюсь этого не допустить.

Врач? Какой, на хрен, врач? Это…

Всё исчезло, как будто выключили рубильник.

* * *

БОЛЬ! Всё, что я знаю — БОЛЬ! Только БОЛЬ! В пустоте небытия — БОЛЬ!

Опять отсвет далёкий. Двигаюсь к нему. С удивлением обнаруживая, что чем больше я приближаюсь к свету, тем меньше — БОЛЬ! Это придало мне сил, я стал двигаться быстрее. Вот я уже вижу — откуда свет. Дверь. Открытая Дверь. Из неё — льётся ослепительный свет, изгоняющий боль. Как я хочу ворваться в эту дверь, в эти Сияющие Врата! Где нет боли, где нет сомнений, угрызений, сожалений. Я понимаю, что при этом — нет и жизни. Но, что моя жизнь? Игра! И я — не игрок. Я — игрушка. Сломанная Игрушка. Которая — больше не годиться для Игры.

Сияющие Врата! Я — на пороге. Боль совсем ушла. Как же хорошо-то! Как легко!

Мне остался — шаг. Ступить его, чтобы пройти Точку Невозврата.

И тут до меня донёсся далёкий-далёкий голос. Настолько далёкий, что не услышать, не разобрать слов. Только — голос. Но, я ждал его, потому — услышал. И рванул в противоположную от Сияющих Врат сторону. ЕЁ ГОЛОС!

— Витя! Не оставляй меня одну! Витя! Я не могу без тебя! Я — люблю тебя! Не бросай меня!

БОЛЬ! Она навалилась с прежней силой. Но, вздохнув, чуть, без БОЛИ, терпеть её оказалось — существенно труднее. И каждый шаг от Врат — давался всё труднее. Если на свет я плыл, как лист берёзы в свободном падении, то сейчас продавливал тьму с огромным приложением сил, терпя всё усиливающуюся БОЛЬ, таща за собой вагон какого-то балласта. А, вон что, это — балласт прожитых жизней.

Каждый шаг — выше твоих сил. Но, ты — делаешь его. Через БОЛЬ. И, сделав этот шаг, вдруг, понимаешь, что можешь сделать ещё шаг. Через «не могу», через «невозможно». И — ещё шаг.

Путь к Вратам — был очень быстрым. Несколько мгновений. Путь от Врат — бесконечно долог. Целую эпоху я продавливал тьму небытия.

И вот — серое марево. Утыкаюсь в него, давлю. Оказалось, что это — какая-то мембрана, створки которой расходятся вверх и вниз. Они — расходятся. Это были многотонные, но мои — веки.

ОНА! ОНА! Вся в слезах, нос — сморщен, нежные губы — ломанной кривой. На подбородке дрожат капли слёз.

— Не плач!

Мой голос — жалок.

— Я — с тобой! Я — всегда буду с тобой! Я — обещаю! Всё будет хорошо! Верь мне! Веришь?

— Верю!

* * *

Я — в реанимации. Осознаю это, когда «всплываю» из беспамятства. Почему я здесь? Что случилось? Не могу понять.

В голове сумбур из дежа вю, из чужих воспоминаний, которые воспринимаются, как свои. Я — попадаю под ж.д. вагон. Я — попадаю под бомбёжку. Надо мной взрывается танк. Подо мной — взрывается мост. Я — горю в танке. В меня — стреляют, меня — режут. Вижу свою кровь. Умираю. Умираю и умираю. Десятки раз.

Я — в горах, окружённых песком, кричу в рацию: «На меня! Дай огня! Огня дай! Хорони нас, крыса тыловая!». На меня идут цепи людей арабской наружности с платками-арафатками. Взрывы.

Я — в ледяном доме битого красного кирпича. На дом бегут люди в серых шинелях, похожие на киношных немцев. Я кричу в трубку: «Тыловая ты гнида! Дай огня! Огня дай! Отомсти за нас! С землёй нас перемешай! Дай огня! Хорони нас! Не оставь на поругание!» Взрывы.

Я — в тесноте какой-то ёмкости. Невесомость. Вижу в малюсенький иллюминатор, как с огромной скоростью нарастает поверхность, испещрённая кратерами. Надо тормозить. А топлива — 0. Всё топливо сжёг при разгоне. Удар, скрежет.

Что из этого — воспоминания, а что — галлюциногенные видения от тех препаратов, что не дали остановиться от шока моему сердцу? А что — видения умирающего от отсутствия крови и кислорода — мозга? Что из этих воспоминаний в голове — ложная память дежа вю?

По моим воспоминаниям — моё тело было переделано инопланетянином. У меня была сверхрегенерация. Уже неделя, как меня перевезли из реанимации. И там — неделя только в памяти. Сколько в беспамятстве — неизвестно. Уже неделю смотрю на решётку вентиляции и не могу сосчитать количество квадратиков — так сильно отбит контузией мозг. Лица людей — плавают, искажаются. Плавают и звуки. И я — лежу бревном. Никакой сверхрегенерации. Это — бред. Никаких инопланетян. И голоса во тьме, светящиеся двери — тоже бред перемешанных взрывом мозгов.

Реальностью оказалось — воспоминание про пустыню, горы в песке и людей с лицами в клетчатых платках и широких арабских портках. Я — вызвал огонь на себя. Я — капитан-артиллерист. командирован в группу спецназа ГРУ для корректировки огня. Вся группа погибла, спасая меня. И я — вызвал «салют возмездия». Закапывая в щебень себя, тела бойцов спецназа и обложивших нас террористов.

И я — выжил.

Всё остальное — видения умирающего мозга. Так — бывает. Врачи так сказали.

Я — выжил. Но, смогу ли жить нормальной жизнью — вопрос открытый. Пока, у меня относительно рабочая — только левая рука. Всё остальное — хлам.

* * *

Любимая! Я — чувствую её. Она выходит на стоянке, а я — уже знаю, что она — рядом. Приходит каждый день. Сидит со мной, пока не выгонят. Почернела вся, похудела. Вся, с таким трудом набранная форма — сползла. Похудела, как от тяжкой болезни. А ей завтра — на чемпионат мира. Надо было лететь. В Братиславу. Слышать ничего не желает. А ведь, фактически — золото её было.

Вздыхаю — и её подвёл. И её — тоже. Как и ребят-спецназовцев. Спецназ погиб из-за меня. Это же я тормозил группу, как тормозная колодка из фосфористого чугуна. Не смог бежать по пескам с той же скоростью, так же долго, как они. Они меня — не бросили. Все — погибли. А я — выжил.

— Опять Кузьмина показывают, — говорит сосед по палате.

Вздрагиваю. До БОЛИ знакомая фамилия. Смотрю на цветное пятно на стене. Там — телевизионная стенная панель. Ничего разобрать не могу. Могу только слышать плавающий голос диктора, то приближающийся, то — удаляющийся. Диктор рассказывает, что глава корпорации Империум Кузьмин Игорь Викторович лично присутствовал на освящении нового межпланетного корабля. Со своим сыном.

— Всё в Пустоту лезут! Будто денег девать — некуда. Будто тут, в Союзе, всё уже — на мази! Тьфу! Видеть не могу! — ворчит сосед по палате.

— А что в этом плохого? — спрашиваю. Я — не вижу его лица. Только силуэт с негнущейся ногой. Сосед — болтун. Рот не закрывается. Трещит и трещит. Всю свою нехитрую душу вытряхнул. По-пьяни выпал из окна собственной кухни. И так сложно сломал ногу, что врачи земской договорились с начальством госпиталя, чтобы приняли. У военных медиков несравненный с городскими эскулапами опыт лечения травм. Человек он очень простой и недалёкий, но спешит судить и размышлять о том, чего не знает. Сосед читает, как лектор:

— А на хрена это надо? В стране — нищета, люди живут в Устиновках, дороги — никакие, террористы уже задолбали — а они все деньги в этот долбанный космос втюхивают! Да ладно бы — правда в космос! Так — разворовывают же! Там — узаконенный откат — 20 %. И весь откат стекается к этому деляге, старикашке Кузьмину! Там — целая система воровства! Ещё его отец, Медведь наладил! А как Сталин про то узнал — так он его и завалил, сука! А теперь — вообще ничего не стесняются! Вообще, в открытую, грабят Союз! Чё, президент — друг, министр обороны — друг! А командующий Военно-Космических сил — сын родной! Не страна, а клановая мафия! Кровопийцы! С таких простых трудяг, как я, налоги собирают и — тырят! И всё у них на мази — всё схвачено, за всё — заплачено! А такие простые пацаны, как ты, в этих, на хрен никому не нужных, чуркистанах — кровь льют! Картинками этими пустотными нам мозги парят! О! Привет, малая! Как говориться, физкульт-привет!

— Здравствуйте! Как ты, Витя? — голос любимой. Её лицо я — хорошо вижу, как бы это не было парадоксально.

— Нормально, малыш. Опять не спала?

— Не могу уснуть. Даже таблетки, что ты дал — не берут, — виновато говорит.

Чувствует себя виноватой! Ух, ты, жалейка! Это не ты — это я — кругом виноват! Тебе нельзя такие таблетки принимать — допинг-контроль не пройдёшь!

В палату врывается старшая сестра, судя по издаваемому шуму и голосу:

— Так, больные! Всё лишнее — убрали! Вырубайте эту говорилку! Порядок! Порядок! Что ж у вас бедлам такой!

В её голосе — отчаяние.

— Что случилось? — спрашиваю. Должен был быть командный голос, что хорошо приводит в чувство людей, но — не вышло. Блеяние овцы получилось.

— Этот Кузьмин прилетел!

— Кузьмин прилетел? — удивились все, — В наш город?

— К нам! Прямо к нам едет! Как мы не догадались, что он к Данилову — сам приедет!

— Ко мне? — удивился я.

— А как, ты думаешь, ты тут оказался? Не в медцентре Южного Военного Округа, а тут?

И правда! Ранен же я был — вон где! А очнулся — в родном Мухосранске. Не в крупном специализированном военно-медицинском центре, а в захолустном гарнизонном госпитале. Почему? Дома — стены помогают? Да ну, нах! Думай, Витя! Ты же — артиллерист, у тебя же — математический, аналитический склад ума!

Но, вывод был только один — ОНА!

— Милая. Из-за тебя. Только ты могла достать меня с того света.

Вижу, как на людей нападает столбняк. Причина оцепенения — стремительно зашедшие в палату люди.

— Все лишние — вон! — властный голос не оставляет никому выбора. Голосу этому нельзя не подчиниться. Такой голос вырабатывается десятилетиями командования и беспрекословного подчинения.

Меня пробивает, как током. Я узнаю голос. На меня воспоминания обрушились, как груз самосвала.

Моя любимая тоже дёргается, едва успеваю поймать её, улыбаюсь.

— Да, вы — подождите, — это властный голос говорит моей суженной, — Дайте вас рассмотреть. Ага! Точная копия Медведицы.

— А то ты не видел раньше, Игорёк, — говорю я, — и ты — перепутал последовательность. Медведица — копия.

— Видел, — отвечает властный голос, после паузы. Ждал, пока лишние «уши» — уйдут. Продолжил:

— По ней на тебя и вышли. И это, твоё, хрестоматийное: «Хорони нас, крыса тыловая!». Кое-что в этом мире — не меняется.

— К сожалению — не всё, — говорю ему. Я уже все понял. Зачем он здесь. Зачем я ему. И цель его визита — не награждение. Награждение, скорее всего Орденом Достоинства — лишь предлог. Слой обмана. Я оказался в той же последовательности, в той же реальности, в которой сумасбродствовал полвека назад. А судя по виду Любимой, по её юности — это — ещё не закончившийся 20 век. Последние годы 20 века. Но, не моей реальности, а — параллельной.

Игорь, теперь — Игорь Викторович, говорит:

— Но, многое — можно исправить. К большому сожалению, Прохор уже покинул этот мир. Но, вырастил себе смену. Я, на всякий случай, привез — лучших. Так что, потанцуем, Виктор Иванович!

Я не отвечаю ему. Говорю моей девочке, моей любимой, моей суженной:

— Малыш, я обещал, что всё будет хорошо? Ну, видишь? Газпром — мечты сбываются.

— Империум, Виктор Иванович. Империум — мечты сбываются, — поправляет меня Игорь Викторович.

— Или так, — соглашаюсь я.

— Приступим? — спрашивает Игорь.

Мне — опять повезло. Починят, поставят на ноги. Но…

— Нет. Сначала — её. Она, из-за меня — сильно пострадала. А завтра — чемпионат. И её — золотая медаль. Верни ей форму или — проваливай! — требую я.

— О чём речь? Не надо ставить условий. Пройдёмте, уважаемая. Вами — займутся. Не только форму вернём, но прямо в Братиславу доставим моим бортом.

— Я — никуда не поеду! Витя, что происходит? — Голос любимой — дрожит. Глаза — злые. Она у меня — тигрица. Не умеет бояться. Если ей страшно — злиться и бросается в атаку. И — не признаёт авторитетов.

— Малыш, всё в порядке, — успокаиваю её, — Это — Гудвин — волшебник изумрудного города. Он починит Железного Дровосека — меня, то есть, и доставит девочку Элли до Канзаса, то есть, тебя. Верь мне, милая! Это — друзья.

— И когда ты успел завести таких друзей? — Спрашивает.

Смотрю на неё — обожаю. Только что — злилась, теперь — глаза лисьи — она что-то про меня не знает — не порядок!

— В прошлый раз. В прошлой жизни, малыш. Не беспокойся, теперь всё будет — хорошо. Лети, порви там всех и возвращайся с золотом. Прямо под венец. Да, Игорь, ты, надеюсь, не лоханулся?

— Нет, — рассмеялся Игорь Викторович Кузьмин.

— Милая, он кольца привёз? Я — не вижу. Вот! Это — моё официальное предложение руки и сердца. Извини, что так не романтично, знаю, что никогда не простишь и всю жизнь будешь мне припоминать, но терпеть больше я — не намерен! Я искал тебя всю жизнь. Ты согласна? Ну, вот. Теперь ты — моя невеста. Привези, приданным к свадьбе, золотую чемпионскую медаль. Я — не шучу.

— Что ты докопался до этой медали! Плевать на неё! — она — растеряна. Оттого — краснеет.

— Если сейчас не успеешь — потом сложно будет форму вернуть после родов.

— Да что происходит?! — а вот и начало бури, что именуется женской истерикой. Её терпение — лопнуло, — Что ты несёшь, Витя?! Ты — с ума сошёл?!

— Сошёл, милая, сошёл. Я тебя так долго искал, что сошёл с ума! А ты — не сходи с ума, не отказывайся от мечты. Иди, родная, с Богом!

Когда шаги, волнующие сердце, стихли, сказал:

— Игорь, зови своих магов и волшебников! Пусть отливают меня своей мёртвой и живой водой! И, да, Игорёк, чую твой вопрос — пошёл ты на. уй! Вместе со своим Орденом, Кольцом Всевластия, со своей Империей и Большой Игрой! Я — заслужил отставки и должности диванодава!

Улыбается. Да, я его теперь — вижу. Мной занялись ученики Прохора. Первое что изменилось — вернулась чёткость зрения и острота слуха. Игорь — старый. Этакий бравый пенсионер в самом соку. Игорь отходит к окну, пока меня «ломают» ученики Прохора, пусть земля ему — периной.

— Дед, почему он отказался? — спрашивает молодой юноша, так похожий на Игорька в юности.

Они думают, раз отошли в сторонку — не услышу?

— Он — человек. Он — устал. Он — заслужил своё простое человеческое счастье, — говорит выросший без меня и даже — сильно постаревший — СЫН.

— И мы так вот его отпустим? Сейчас, когда всё посыпалось?

— Всё, всегда, идёт — на перекосяк, всё, всегда — сыпется. Людей — всегда не хватает. Но, он искал её — две жизни. И мы — запряжём его? Подождём. Сам прискачет через несколько лет.

Я — рассмеялся:

— Хрен вам поперёк всего хлебала! Наелся я приключениями! Хочу прожить жизнь обычного смертного.

— Ну-ну! — кивнул Игорь Викторович и вышел.

Его внук и наследник — за ним, спрашивая:

— Мы так и оставим это?

Дверь — не закрыли. Я их — слышу.

— Да. Именно так и оставим. И даже скроем наше родство. Вернётся, если захочет. А не захочет — его право. Одно ясно — не всё потеряно. Скоро будет несколько истинных Медвежат, твоих двоюродных дедушек. Вот тут и — поработаем. Так, внук, а где твои, обещанные мне, медвежата?

— Дед, что ты пристал! — возмутился юноша.

— У меня — межзвёздная программа горит, а ты — не чешешься даже!

Где-то я этот диалог уже слышал. Маугли!

— Ну, не нашёл я ЕЁ! Не у этого же капитана — отбивать?

— Попробуй! «Этот капитан» — твой легендарный прадед, хочешь — верь, хочешь — нет. Попытайся отбить. Возроди Стального Медведя! Начни Войну. И стань его Именным Врагом. Он — разрушил САСШ — просто так. Что ему разрушить Империум за НЕЁ? А это — идея! Так и сделаем! Потеряем Империум, но получим — Медведя.

Я — рассмеялся, крикнул, не боясь, что чужие услышат, СБ на что?:

— Хорошая шутка, сынок! Про меня — можешь забыть. А сыновей — в Гвардейск отправлю. Идёт?

— Договорились, капитан Данилов!

— Честь имею, Император!

После написанного-5 Прекрасное Далёко. Примарх

Примарх (Глава Хранителей) легиона Кровавых Воронов тяжело шёл по коридорам Именной Резиденции Императора. Не потому, что был стар. Три сотни лет — не возраст для примарха. Он был ещё молод и полон сил. Давила его тяжесть раздумий.

За двадцать тысяч лет космической экспансии человечество широко рассеялось по Вселенной. Достижения технологий сделали людей равными по своим возможностям — богам. Человек стал истинным НебоЖителем. Человек мог изменять миры, перерабатывая их под свой вкус и интерес, а мог — уничтожить планету целиком. Никто не смог противостоять экспансии человека. Открытие варп-пространства и варп-движителей сделало процесс межзвёздных перемещений быстрым, а Вселенную — маленькой. Автоматические заводы строили корабли любому желающему по его собственному разумению. И люди отправлялись в пустоту искать свою Землю Обетованную.

Невиданного развития достигло и общество. Развитие технологий и средств производства сначала сделало реальностью давнюю мечту человечества — коммунизм. Бесклассовое общество. Стали ненужными и отмерли, как рудименты — классы людей. Не стало эксплуатируемых — пролетариев и крестьян. Автоматические заводы производили всё, что было нужно людям. Работали машины. Не стало и эксплуататоров — в открытом мире невозможно манипулировать сознанием, невозможно наживаться за счёт узурпирования власти. Класс управленческой элиты — отмер. Вместе со всеми социальными надстройками, узаконивающими неравноценное распределение результатов труда.

Развитие средств сообщения и коммуникации сделало реальностью другую давнюю мечту человечества — демократию. Наступило истинное народовластие — каждый был в курсе любого происходящего события, каждый влиял на принятие решения, в режиме реального времени проявляя свою волю.

И наивысшим достижением Человечества стала постройка Синтезаторов. Домашний Синтезатор мог произвести любую, необходимую в обиходе, вещь. Лишь бы была энергия и материя. Промышленные Синтезаторы делали то же самое, но только — больших размеров.

Это был пик развития человечества. Истинное бесклассовое общество. Нет эксплуататоров и эксплуатируемых, нет денег и связанных с этим жажды наживы и несправедливости. Нет товарно-денежных отношений.

Царствие Небесное — наступило. Каждый мог стать тем, кем хотел. Никаких преград, никаких ограничений. Люди стали богоподобными.

И это — стало началом конца Человека и Человечества. Оказалось, что Синтезатор — могильщик Человечества. Оказалось, что человек, который мог стать кем угодно — не хотел никем становиться. Человек вообще перестал чего-либо хотеть. Люди не хотели учиться, не хотели развиваться. Они сидели около Синтезаторов и коммуникаторов и всю свою жизнь проводили в бесплодной болтовне и развлечениях виртуальной реальности.

Первым забил тревогу Империум, когда не смог набрать курс учеников в Корпус Механик. В былые времена конкурс был — сотни тысяч желающих на место. И вот — отсутствие не только годных, способных усвоить курс обучения, не было даже желающих этот курс усваивать. Тогда и обратили внимание, что и в Армию — недобор рекрутов. Даже в Гвардию, куда годился любой человек. Это в Легионы Космодесанта и Сектор Астронавигатор — особый отбор, а до состояния годности в Гвардию медицина подтянет любого.

Тогда на Империум обрушился вал критики Сообщества Людей. Империум — сохранил раритетное общественное устройство с иерархией управления с Монархом (Едино-Хранителем) во главе и специализацией органов исполнения. Единственный — во всём пространстве Сообщества. С административным аппаратом, с его отчётами и сводками, со своими собственными, ведомственными — силовыми структурами — Легионами Космодесанта и Планетарной Гвардией, военным флотом и собственной промышленной и научной базами. Полный анахронизм!

Империум — выдержал шквал общественного недовольства, благо был он — недолгим. Стремительно погружающееся в инфантильность Человечество не могло так долго концентрировать внимание на одном Империуме.

Но, Империум сделал вывод. И не один вывод. Были начаты несколько проектов, призванных купировать проблему.

Одним из проектов занимался сам Примарх. Тогда ещё — молодой офицер Легиона Кровавых Воронов. Он стал первым, на ком испытывали результат наработок по воздействию на геном человека. Вернее будет сказать так — он был первым, кто выжил. Первым, на которого это воздействие не сказалось негативно.

Вторым был — Император. Ученые Империуама надеялись, что кровное родство — залог успеха. Так и оказалось. Хотя, информация, что род Примарха и род Императора — общие — самая большая тайна Империума. Перво-Основатели поступили разумно, скрывая сей факт.

Император и Примарх стали первыми бессмертными людьми.

Это было три сотни лет назад.

Именно тогда и началась Катастрофа. Закат Человечества.

Синтезаторы сделали ненужными товарно-денежные отношения. Более того, они сделали ненужными вообще любые отношения человеческих индивидуумов. Сначала это вылилось в инфантильность людей, потом — в атомизацию общества, потом — изоляцию планетарных систем.

А Катастрофой назвали тот день, когда первая из населённых людьми планет порвала всякие отношения с Человечеством. Не это было катастрофой. Очень много планет, целые галактические сектора жили в самоизоляции. Катастрофой было то, что на планете произошло.

Дозор Астронавигатора проводил плановое патрулирование Пространства. Тоже — анахронизм. В далёкие тёмные века начала Звездной Экспансии Человечества был заложен такой Статут. Тогда навигационные карты были такими, что современные навигаторы их картами бы не стали считать. Законы движения тел и потоков Пустоты ещё не были изучены, автоматических станций слежения за состоянием Пустоты — тоже не было, мощностей вычислителей не хватало на обработку таких массивов данных. Плановое патрулирование и проводило сверку карт. Тогда патрулировали — люди. Сейчас — автоматические зонды.

Автоматический зонд не нашёл нужных искусственных тел в секторе Аврора, которые были занесены в Реестр Астральных Тел сектора — космических станций связи, станций отбора энергии от звёзд, автоматических ресурсодобывающих заводов, что перерабатывали малые астральные тела в ресурсные концентраты. Сообщения о снятии этих рукотворных объектов с Реестра — не было.

И тогда вступил в действие другой реликтовый Статут — объявление угрозы нападения.

За всё время своей экспансии Человечество не встретило серьёзного сопротивления. Найденные Разумные или не отличались враждебностью и не стали воевать с людьми, благо, что до сих пор действовал Статут — в пространство Иных Разумных — не вторгаться. Остальные Разумные не достигли такого технологического уровня, чтобы представлять опасность. А так как люди — не вмешивались в жизнь других Разумных — сначала по запрету Статута, потом — люди стали равнодушны, то эти Разумные так и проживут на своих материнских планетах, не зная, насколько велика Вселенная.

Боевые столкновения случились только с Расой Реликтовых Кочевников, что бороздили просторы Пустоты на своих кораблях-мирах, не вмешиваясь в жизнь остальных Разумных. Столкновение было неожиданным и нежелательным для обеих сторон конфликта, поэтому закончилось быстро. Человечество потеряло три миллиона жизней, когда была демонстративно уничтожена одна из планет, трансформируемая под гуманоидный стандарт. Причиной конфликта как раз и стала авария Станции Терраформирования, унёсшая жизни не только персонала Станции, но и случайно оказавшийся рядом корабль наблюдателей Кочевников. Что вызвало аварию — вопрос остался открытым. Корпус Законник — засекретил дело. Кочевники посчитали уничтожение своего корабля агрессией и ответили ударом. Технологическое превосходство Древних Кочевников было настолько превосходящим, что победить в этом конфликте у людей не было никакого шанса. Флоты людей уничтожались настолько легко и быстро, что это ввергло Человечество в отчаяние. Конфликт не был завершён. Он закончился сам собой. Бегством людей из конфликтного сектора. А потом исчезли и Древние, неведомым способом, не вызвав возмущения Варп, отправившись кочевать дальше.

Человечество «пылало» гневом и страхом очень долго — целый год. Под давлением мнения масс, была проведена реформа Вооружённых Сил. Заложена технологическая программа развития Вооружённых Сил. Разработки новых образцов оружия, защиты, новых боевых кораблей. А потом вышла новая виртуальная эмуляция — игрушка, и Человечество опять охватила апатия.

Империум тогда тоже сделал выводы. Было простимулированны военные разработки, проведена реорганизация Службы Безопасности. Была создана надстройка над Гвардией Империума — созданы подразделения быстрого реагирования — Орден Космодесанта. Они совершенно отличались от Гвардии. Это были Легионы очень высокой стоимости содержания, но очень высокой боевой эффективности. Естественно, было их всегда — не много. А сейчас — и подавно.

С того конфликта минули века. Человечество уже забыло, что что-то может ему угрожать. К СБ Империума относились, как к раритетному мемориальному образованию. А служащих в СБ — считали умственно-отсталыми дегенератами, всю свою жизнь посвятившие в реконструирование Войны Аварии.

Статут «Угроза нападения» вызвал шок в Империуме. Человечество проигнорировало сообщение, посчитав, что раритетная техника Империума просто сбоит. Имперская канцелярия не могла себе позволить такого легкомыслия и в сектор Аврора была послана Разведрота Красных Волков, ближайшего от сектора Аврора Легиона Космодесанта.

Сообщение от Командира Разведроты капитана Тура о гибели роты застало Примарха в МедЦентре. Примарх, не ожидая санкции Канцелярии, объявил общий сбор и боевую тревогу по своему подразделению. Тут сработал реликтовый негласный Статут: «Наших бьют!». Его Первая Рота Легиона Космодесанта Кровавые Вороны вылетела в сектор Аврора — первой.

Чтобы не повторить судьбу Разведроты Красных Волков, Примарх решил не снимать поля преломления. И вести наблюдение. С докладом в Канцелярию.

И высадка была отменена. За — ненадобностью. В секторе Аврора — некого было спасать. Там не осталось граждан Содружества. Нет, люди — были. Но, ничего общего с Человечеством они уже не хотели иметь. В секторе были оставлены автоматические станции наблюдения и все силы и средства были выведены.

И долгие десятилетия Империум анализировал произошедшее. Сектор Аврора охватило безумие. Началось всё довольно буднично — поломка Станции переработки энергии, что перерабатывала солнечную и тепловую энергию звезды. Одна из планет лишилась энергетики. Обычное дело. Будничная работа Корпуса Механика. Но, в этом секторе не оказалось ни одного квалифицированного механика, способного справиться с этой проблемой. А связываться с Сообществом Людей или Империумом — сектор не захотел. По невыясненным причинам. Перестали работать Синтезаторы. Начался голод. И — сразу — безумие. Каннибализм. Люди, которые оставляли иронические сообщения о служащих Империума, как о воинственных ретроградах, а прогрессивное человечество — не примет насилия, по их мнению. Эти миролюбивые люди — убивали друг друга подручными средствами, впивались друг другу в глотки зубами. Но, всё одно — умирали. От голода, от холода, от пожаров, что массово охватили лишённые энергии здания и механизмы. От болезней.

Какую-то видимость общности проявили только Псионы.

Ещё на Заре Звездной Экспансии стали выделились люди с повышенной психической силой. Их тогда называли — экстрасенсами. Но, сверхчувствительность восприятия — лишь часть возможностей Псионов. За прошедшие тысячелетия изучение и развитие возможностей человеческого мозга сильно шагнуло вперёд. Существовало даже мнение, что Псионы — уже и не люди. Это — новая раса гуманоидов. Как бы там не было — Псионы теперь — рядовое явление и никакая деятельность Человечества без психически развитых разумных не обходиться.

Но, Псионов Авроры — тоже охватило безумие. Да, они остановили бессмысленное истребление людьми друг друга, но вместо возвращения многострадальным людям возможности человеческого существования, они стали строить какое-то безумное общество. Какая-то дикая смесь из средневековья, Культа Демонов и понятий из виртуальной эмуляции — про эльфов, гномов, магов. Всё бы это было ничего — и не такое бывает, но кроме Псионов, которыми себя теперь называли Магами, были — рабы. Приносились человеческие жертвоприношения на демонических обрядах. Дикость несусветная. Но, зато теперь у этих «магов» была — армия, о которой Планетарная Гвардия и мечтать не могла. Да, армия «магов» не могла пересекать просторы Пустоты, у них не имелось кораблей с Варп-движителями, но весь сектор Аврора был ими поставлен на колени. С обязательными жертвоприношениями.

Мерзость. Мерзость надо было уничтожить. Но, не выясненным остался вопрос — источник энергии «магов». Станция так и не была восстановлена, а довольно много механизмов — работало. Отложили операцию до выяснения рода этого источника силы, а потом — стали впадать в безумие другие сектора Сообщества. И стало не до Авроры.

Триста лет уже бушует безумие. Триста лет нет рецепта противодействия этому. Человечество не хотело брать в руки оружие и наводить порядок в обезумевших секторах, но с радостью хватало это же оружие, как только к этому призывали «маги».

Триста лет Империум отступает, уводя свои подразделения из секторов, эвакуируя оборудование. Людей Империума охватывает отчаяние от невозможности остановить эту плесень, сжирающую сектор за сектором.

Но, остальное Человечество — блаженствовало в равнодушной апатии. Каждый человек в Сообществе мог получить те же данные, что приводили в отчаяние Империум, но людей не интересовало ничего, что простиралось дальше стен их домов, что не состояло в их группе в социальной сети. Безумие Авроры людей заинтересовало только внешней атрибутикой — вся эта мерзость Хаоса, его мрачно-кровавый символизм.

Попытки Империума бить в колокола вызвала обратный эффект — в охваченные безумием секторы потянулись караваны паломников.

Примарх дошёл до высоких сводчатых дверей, которые охраняли двое Белых Витязей в силовой броне, аналогичной Силовой Броне Первой Роты Легиона, но имеющей большее ритуальное убранство и выкрашенной в ослепительно белый цвет. Сомкнутые Силовые Секиры — разомкнулись, с гулом обменявшись статичными зарядами силовой подпитки. Шлема Белых Витязей чуть наклонились вперёд:

— Добро пожаловать, Примарх! — донеслось из речепередатчиков Витязей.

Примарх, так же, кивнул, шагнул в распахиваемые перед ним Силовые Врата, по которым так же пробежали разряды разомкнувшегося поля.

Большой Имперский Совет уже начался. Император начал Совет без Примарха. Это не признак не уважения. Это — признак признания осведомлённости Примарха. То, что сейчас доводиться до Советников, Примарх знает — досконально.

Тема совета сегодня — Споры. Этот вид разумного существования жизни был обнаружен уже давно. Но, жизненное пространство Людей и Спор — не пересекалось. Споры — это живые, разумные и даже — теплокровные, но — растения. Размножающиеся выбросом из погибшего тела спорами, что и дало им их имя. Как и почему Споры имели гуманоидное строение тела — загадка. Но, они были человекоподобными. Схожее строение тела, две ноги, две руки, сердце, лёгкие — всё, как у людей или у Реликтовых Кочевников. Даже головы — такие же. Только — без растительности. И — большими клыками. Кожа Спор производила фотосинтез, как и у любого растения, потому имела зелёно-коричневый оттенок. Кровь была гемоглобиновая, активатор — железо, а не как у Кочевников — медь. Кровь Спор и Людей была красной, кровь Кочевников — синей. Споры обладали разумом, имели речь, письменность, имели государственное устройство, довольно реликтовое — клановое, иначе называемое родо-племенное, но государственное устройство. И они — строили космические корабли. У них была наука и высокие технологии. Технология Варп или иного быстрого перемещения им не была знакома, к счастью.

Но, главная опасность — их вооружённые силы. А ещё точнее — отсутствие всего остального, кроме вооружённых сил. Так как у Спор не было разделения по половому признаку — размножались они спорами самих себя, как грибы, у них был один пол. Но поэтому же у них не было и тыла. Все зрелые особи — были бойцами. Споры, как и растения, не имели цикличного срока жизни. Они, как и растения, росли всю свою жизнь и не могли умереть своей смертью. О возрасте особи можно было судить по его размеру. По достижении определённого возраста, примерно соответствующего половозрелости Людей, Споры сильно замедлялись в росте. Но, продолжали расти. У них — не было периода старости и дряхлости. И — они не могли умереть своей смертью от старости. Они могли только погибнуть. При гибели тела — выбрасывались споры. Чем сильнее был погибший, тем большей жизненной силой обладали его споры. Споры приживались в благоприятной среде и через несколько лет приносили плод — маленькое зелёное существо, похожее на ящерицу. Хищную ящерицу. Ещё через несколько лет — это становился отчаянный боец, смыслом своей жизни видящий — героическую гибель в бою.

А самая большая беда, что Люди для Спор — еда и рабы. Не более того.

Это не было проблемой, пока Споры сражались друг с другом за жизненные ресурсы — единственный ограничитель их численности. Сражения с инфантильными людишками не приносило Спорам чести и удовольствия, были им — не интересны. Но, несколько лет назад что-то случилось в их части Вселенной и Споры начали миграцию. Что-то плохое, если они миллиардами кораблей движутся на своих обычных межзвёздных кораблях через чудовищные пространства Пустоты. Споры не обладали технологией Варпа, как Люди, и не обладали технологией мгновенного пространственного Прыжка, как Реликтовые Кочевники. Двигаются черепашьими скоростями. Но, их — столько же, сколько Людей. Всех людей. Вообще всех — детей, стариков, половозрелых паразитов.

И остановить их можно только выставив армию миллионократно превосходящую имеющуюся. А это — невозможно. Одним техническим превосходством их не одолеть. Технологическое превосходство даст победное соотношение 1 к 10. Если сражаться будет Космодесантник. 1 к 2 — по Гвардии. И 100 к 1 — все остальные человекоподобные паразиты.

Сейчас Споры пожирают один из Безумных секторов. Безумцы — дают отпор.

— Хоть какая-то от них польза, — ворчит Хранитель Корпуса Механика.

— Вопрос времени, — отвечает Примарх.

Совещание не было долгим. И разногласий не было. Можно увеличить план производства боевых кораблей, оружия и брони на планетах-кузницах, заменяя нехватку персонала большим использованием дронов, но — дронов не посадишь за пульты крейсеров, не пустишь их на поле боя. Дроны — какие бы они не были продвинутые — легкий и предсказуемый противник. Даже для людей, никогда не воевавших. А у Спор — вся жизнь — бой.

Нужны — бойцы. Которые сядут за пульты астронавигации, за канонерские вычислители, которые возьмут в руки оружие и наденут на свои плечи броню. Можно объявить тревогу и призыв, но все понимают, что это — бесполезно. Даже одного миллионного процента населения Сообщества Людей не откликнется.

Все смотрят на светлый лик Императора. Он — молчит. Потом спрашивает Примарха:

— Сколько у нас времени?

Примарх пожимает плечами:

— Вопрос — принципиальный. В том виде, как есть — Человечество не жизнеспособно.

Тяжелый выдох всех Советников. Слова — произнесены. Мысли каждого присутствующего — озвучены. И все уже знают, что есть решение. Оно уже двести лет, как выработано. Сто лет — пересматривалось. Император отказался его принимать. Но, другого варианта — не было.

Император — поднялся. Совет — тоже встал. Император, стоя, сообщил, что Совет — закончил работу. И распустил всех. Советники, с явным сожалением на лицах, покидали Зал Малого Совета. Остались только Император и Примарх.

— Я не могу принять подобного. Это — диктатура. Мы не можем лишать людей Свободы.

Примарх вздохнул, сел. Вообще, сидеть, когда Монарх стоит — нельзя. Но, Примарх — многое себе позволял наедине с Монархом. Кулаки Примарха помнят фактуру скул лица Императора. И крепкие братские объятья — тоже помнит.

— К чему их привела свобода, а Брат? Посмотри, они миллионными стадами кочуют в безумные сектора. Добровольно идут в рабство. На жертвенный алтарь.

Всё это — уже тысячи раз обсуждалось. Слова, уже сказанные, как и те, что будут сейчас сказаны — уже набили оскомину.

Император сел на стол, глядя невидящим взглядом в пол:

— Расчёт Вычислителей показал, что даже принятие мною Кодекса не даст нужного эффекта. Ты знаешь.

— Знаю. Уже сто лет — знаю. А вчера — нашёл ответ. Пошли в Обитель Основателя!

Они прошли в святая святых Резиденции — мавзолей-музей, где хранились обломки реликтового аппарата, на котором их общий предок впервые вышел в Космос. Очень долго тело Основателя не могли найти. Нашли только спустя почти тысячу лет после того трагического полёта. Примитивный космический корабль, являющийся больше консервной банкой, чем кораблём, обнаружился глубоко на дне одного из Лунных Морей. С останками Основателя и его спасательного скафандра. И вот, уже двадцать тысяч лет, эта мешанина металла и плоти храниться в статис-поле Резиденции.

Самая тайная тайна Империума. Тем более, что хранить эту тайну было очень просто — Человечество не верило в существование Стального Медведя. Жизнь он вёл скрытную, завернувшись во многие слои обмана и недомолвок. Сам же Империум запустил слух, что Стальной Медведь — выдумка, миф, придуманный руководством Империума для увековечивания своей наследственной власти над крупнейшей структурой Человечества. Миф. Сказка. Наподобие Жития Святых. Медведь — не более реален, чем Будда, Христос, Мухаммед, Цезарь, Сталин. А все имеющиеся изображения и записи — подделка.

Спустя тысячелетия — так оно и стало. Медведь — сказка. А чтобы потомки не забывали, что сказка — ложь, да в ней — намёк — этот мавзолей-музей. Семейный музей.

Двое правителей Человечества подошли к алмазному стеклу, что ограждало потомков от праха их предка. Приложив руки, помолчали.

— Почему мы пришли сюда? — спросил Император.

— Он — дал мне ответ. В отчаянии, я стал искать ответ в его словах. Вспомни его слова.

Примарх запустил запись, на ладони Примарха встала реставрационная голограмма их предка и зазвучал голос сквозь толщу веков:

«Мир — каким был, таким и остался. Как было в нём прекрасное и ужасное — так и осталось. Вместе и — неразделимо. И одно — неизменно истекает из другого. Прекрасное рождается через боль, ужасное — в доведённых до предела благих начинаниях. Как всегда. Стало ли меньше войн? Нет. Даже перестал пытаться предотвратить это. Войны — для человечества — парадоксальное явление. Война — мощнейший источник жизненной силы Человечества, она же — его погибель».

— И вот ещё раз, чтобы до нас — наверняка дошло, — сказал Примарх и запустил ещё одну запись, теперь без голограммы:

«Всю свою жизнь я боролся с Войной. Но, понял, что борьба эта — бесполезна. Война — сама природа человека. Более того — война — источник жизни, источник развития человека. Но, война — и могильщик человечества. Человечество погибнет без боя, но погибнет — от войн. Такой вот парадокс. Выхода из него я не смог найти».

Запись закончилась.

— И он — не смог найти выхода, — вздохнул Император.

— И ты — тоже обманулся. Все слышали эти слова. И все услышали их именно так. А вчера — я думал про этих Спор. Они — воюют всю свою историю. И — не погибли. Война для них — не могильщик? И тогда, я вспомнил, что предок наш — тот ещё пересмешник был. Выхода — нет. Из этого парадокса выхода — нет. Это — и есть выход. Война — выход. Человечество погибнет без войн, понял? Вот — выход!

— Война уже идёт на нас зелёной волной. И это — зелёный могильщик Человечества.

— Это — расплата за тот образ жизни, что Человечество ведёт. Этакий намёк, тонкий, как удар Силовым Молотом в лицо, что право на Жизнь — надо отвоевать! И я этот намёк — понял! Потому, Ваше Величество, Я — объявляю Вам — Войну! — сказал Примарх и ударил Императора в лицо.

Император — упал. Поднялся, подвигал рукой челюсть, буркнув:

— Заколебал ты!

— Не, я — серьёзно, — взволнованно говорил Примарх, его палец упёрся в алмазное стекло другого экспоната этого семейного музея, — другой ответ — тут!

В воздухе появилась виртуальная книга. Настоящее бумажное издание доставать из склепа — нельзя. Рассыплется сразу же. Примарх стал быстро листать слегка светящиеся страницы голограммы виртуальной копии книги.

— Как ты помнишь, это «якобы» его автобиография. Все уверены, что это — бред. Галлюцинации повреждённого сознания. Особенно этот эпизод с древними русскими витязями. Уже в то время они были настолько реликтовые, что даже тогда все посчитали, что это — выдумка.

— Ты мне лекцию прочтёшь по семейным реликвиям?

— Придётся. О чём этот эпизод? Два кровных брата, более того — они двойнёвые близнецы, ведут поединок друг с другом. Это посчитали метафорой сражения России и Германии — братских народов. Но, это не то, что нам нужно. Смотри, один брат говорит другому, что они — навсегда покончили с войнами, уничтожив всех врагов, а люди — оскотинились. Так? Ничего не напоминает?

— Допустим.

— И один брат — создаёт войну, организуя нашествие каких-то старых врагов, изгнанных из Жизненной Сферы. Не помогло. Люди просто бегут от нашествия, как скотина от лесного пожара. Тогда другой — становиться жертвой брата. Это — разозлило людей. Люди поднялись, взяли оружие в руки.

— Что ты задумал?

— Я же тебе сказал — я тебе — объявляю войну! Что не понятного? Ты завтра принимаешь Имперское Уложение. То самое, где — «если человек не служит Императору, то этого человека не существует для Империи». И вот, мне понравилось — «целью существования любого разумного может быть только служение Императору. Существование разумных, не несущих службу Императору — признаётся бесцельным и бесполезным. И — ненужным».

Император покачал головой:

— А ещё есть: «Император признаётся Богоподобным, так вознесём же молитву во здравие Императора!» Богоподобным! Я — не хочу быть Богоподобным. Это — диктатура!

— Это — абсолютная власть! Брат, уже погибли миллиарды, пока ты тут девочку-целочку изображаешь! Но, страшнее — потеря времени! Или ты завтра объявляешь Уложение, или это делает Наследник, твой сын!

— Ты — убьёшь меня? — грустно удивился Император.

— А ты — сомневаешься?

— Пользы в этом — нет. Ты же помнишь, что моделирование не дало нужного результата.

— Нашествие, как их там, а, «пёсеголовых» — тоже не дало результата. Ты возвещаешь Уложение, а я — объявляю тебя — тираном, деспотом и узурпатором и начинаю войну. Ты — возвещаешь Крестовый Поход на Еретиков и гребёшь всех и каждого — силком под ружьё. То же делаю и я.

— Не вижу смысла.

— Блин, ну почему Император в этот раз — такой тупой! — воскликнул Примарх.

Император насторожился. Что значат эти слова «в этот раз»?

— Победить меня ты сможешь только крайним напряжением сил и полной мобилизацией всех ресурсов всего Человечества, — продолжил Примарх, — Я тебе — обещаю. Я сумею заразить паразитов злостью, бросить их на того, кто отбирает у них их тёплое и сытое болото! В огне битв выкуется сталь разящих клинков твоих Паладинов, закалиться в гнилой крови моих орд паразитов. Это за тебя они биться не будут. А за своё паразитство, за право на скотство — они будут глотки рвать! Победа не будет лёгкой. Только когда ты мобилизуешь всё и всех — тогда я дам тебе шанс меня победить. Или я сам — займу твой престол. А твой сын будет мне Силовую Броню от твоей крови оттирать! На данный момент нет лучшего стратега во Вселенной, чем я! А потом — Зелёная волна Орды разобьётся о стальные кулаки Легионов. Я — всё сказал! При следующей нашей встрече я буду тебя убивать, Брат! До встречи!

— До встречи, Брат! — буркнул в спину Примарху Император.

* * *

Примарх стоял на смотровой площадке Резиденции. Уже объявили, что Император будет вещать Человечеству. Будет загонять это двуногое свинячье стадо в рамки Человека. А не желающие быть Людьми — должны будут отстоять своё право на скотское существование с оружием в руках. У людей останется их, данное Богом, право выбора. Выбора из трех зол: служить Богоподобному Диктатору, сражаться за него или работать на него. Или — сдохнуть от голода, отказавшись от службы и поставив себя за грань Добра и Зла, объявив себя — неприкосновенным и несуществующим, т. е. мертвецом. Или сражаться против Диктатора.

Сегодня будут возвращены деньги, как явление стоимости, как мера ценности личного участия. Деньги получат только те, кто делает полезные действия. Полезные Императору — получат империалы, полезные Противнику Императора — стандарты. Бесплатная жизнь — отменяется. За право дышать придётся платить. Платить потом и кровью.

Красный диск Солнца показался над горизонтом. Наступил рассвет. Рассвет Войны. Самой ужасной и разрушительной из войн — гражданской, братоубийственной войны. Войны без особых причин. Войны за Человечество. Войны за право Жить.

Май, 16 г.

Храмов В.И.

P.S.

Всё! Я — всё сказал! Чукча — снова — читатель! Ура!

Если Вам понравился мой труд и имеется побуждение помочь автору, вот такая для этого возможность:

Яндекс. Деньги. komrad.xramof

410013978888971

Цитаты:

«Скорость выхода произведений находиться в прямой зависимости от финансового успеха предыдущих» — Сергей Тармашев.

«Не мы таки, жизнь така!» — «Алёша Попович и Тугарин Змей».

«Деньги есть, уж коли, а то вон ведь как!» — «Брат».

Оглавление

После написанного-1 Маугли

После написанного-2 Валькирия

После написанного-3 Турбо-Берсерк

После написанного-4 Сегодня. Сломанная Игрушка

После написанного-5 Прекрасное Далёко. Примарх Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg