«Хватка»

Хватка (fb2) - Хватка (Бульдог - 3) 1198K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Константин Георгиевич Калбанов (Калбазов)

Константин Калбазов Бульдог. Хватка

Глава 1 «Чайка»

– Господин капитан! – Высокий крепкий мужчина в офицерском мундире Добровольческого флота, с обветренным и загорелым лицом, вытянулся во фрунт и привычно вскинул руку к обрезу фуражки в воинском приветствии.

Кстати, нигде, кроме российской армии и флота, ничего подобного не было. Все приветствовали друг друга снятием головного убора и поклоном. Данный жест сравнительно недавно привнес российский император Петр Алексеевич. Никто особо не интересовался у него, откуда он это взял. Повелел, и ладно. Все дружно взяли под козырек.

Это выражение укоренилось среди российских военных с введением новой формы. И армейские кепи, и морские фуражки имели этот самый лакированный кожаный козырек, под стык которого с околышем и ложился указательный палец раскрытой ладони. Отсюда и «брать под козырек».

Рулевой скосил взгляд на старшего помощника и даже не подумал пошевелиться. Его дело вахта и курс, с остальным пусть разбираются господа офицеры. Разве только вот так, слегка нарочито, взглянуть на нактоуз, проверяя верность курса. Хм. Судно начало слегка отклоняться в сторону. Получается, он и не выделывается вовсе. Слегка довернуть, тут главное не переусердствовать. Впрочем, ему ли этого не знать, чай, четверть века на кораблях провел да половину из них штурвал ворочал.

– Вольно, Виктор Юрьевич. Ну что тут у нас? – поинтересовался капитан, козырнув в ответ.

– На рассвете, три часа назад, марсовый заметил паруса. Сейчас их уже видно с палубы. Я прикинул его курс. По всему выходит, идет нам на пересечку.

– Я вижу, вы убавили парусов.

– Так точно. Следуя вашим указаниям, замедлил ход. Правда, он и без того изрядный. Одиннадцать узлов. Павел Иванович, может, еще чуть убавить парусов?

– Не стоит, – с задумчивым видом рассматривая в подзорную трубу неизвестный корабль, маячащий на горизонте, возразил капитан. – Это может показаться слишком уж нарочитым. И потом, мы и без того в проигрыше. Какая была скорость до обнаружения неизвестного?

– Шестнадцать узлов.

– Угу. Получается, мы уже недобираем почитай пятнадцать миль. Между прочим, дневной переход для царицы полей. Пусть уж потрудится да погоняется за нами.

– А если это честный купец?

– Для честного купца он слишком уж ходко идет, – возразил капитан, ловя на себе ироничный взгляд помощника и рулевого.

Последний всячески старался остаться незамеченным, но тщетно. Впрочем, прихватывать его на горячем никто не стал. Не до того капитану. И потом, матросам небольшая вольность вовсе не помешает. Тем более в этой тщательно скрываемой выходке не было никакой угрозы для устоев железной дисциплины. Скорее уж гордость за судно, которое повинуется его воле.

А гордиться здесь было чем. Корабли Добровольческого флота не могли не приковывать к себе внимания. Все началось семь лет назад, когда инженер-корабел, один из саглиновских птенцов, представил на суд императора чертежи и расчеты своего судна. Именно что расчеты, а не прикидки. Шутка сказать, на иноземных верфях до сих пор строят, ладя на глазок и проводя большие измерения шагами. Благо на российских подобное уж лет двадцать как изжито.

И кстати, благодаря этому да еще и строгой стандартизации при постройке серий кораблей удалось в сжатые сроки построить Черноморский флот и в значительной степени обновить Балтийский. Правда, русский флот пополнялся только фрегатами да шлюпами, которые на верфях строят словно горячие пирожки выпекают. С момента закладки и до ввода корабля в строй проходит едва полгода.

Дай волю верфям, так они понастроят столько судов, что казна вконец разорится. Впрочем, они все одно не простаивают, потому как потянулись иноземцы заказывать постройку судов, по большей части торговых. Благодаря тому что Петр широко вводил механизацию многих операций и в работе со стандартными деталями, строить на русских верфях стало дешевле, да и качество постройки ничуть не уступит даже английским верфям.

В России вообще машины внедрялись как-то легко, и если имело место промедление, то связано это было только с нехваткой квалифицированных кадров. Чего не скажешь о европейских державах, где сторонникам механизации приходилось ломать вековые устои производства и преодолевать сопротивление ремесленных цехов.

Однако, несмотря на успехи и относительную дешевизну постройки, Петр не больно-то балует верфи казенными заказами. Строит только фрегаты и шлюпы, да и тех не столь уж изрядно. Про линейные корабли и вовсе не вспоминает. Разве только содержали в порядке доживающие свой век шестидесятипушечные корабли. Кстати, теперь из этих старичков, построенных из сырого леса, не сохранилось ни одного. Все разобрали.

Морские державы потешались над Петром. Но… как оказалось, поспешили. Шведская авантюра (сейчас ту войну называли именно так либо еще инцидентом) показала, что русский флот даже в отсутствие линейных кораблей является достаточно серьезным аргументом, с которым на Балтике следует считаться.

Впрочем, чуть дальше от границ России, в Северном и Средиземном морях, с русскими уже не считались. Сил у российского флота для защиты интересов русского торгового флага пока было явно маловато. Хм. Или император не спешил ввязываться в серьезное противостояние, хотя это и шло вразрез с интересами государства. Петр положил много сил, чтобы вывести русских купцов на морскую торговлю. И та вроде как ожила. Во всяком случае, на Черном море, Каспии и Балтике. Но дальше…

Дальше нужна была сила, с которой бы считались другие государства. Ведь доходило до абсурда. Если от морских разбойничков купцы еще худо-бедно отбиться могли, то военным кораблям им противопоставить было нечего. Вот так какой-нибудь английский или иной фрегат возьмет купца в оборот по самому что ни на есть надуманному поводу, и вся просвещенная Европа считает это правильным.

Ну чисто дети, забравшиеся в воду и дергающие за нос не умеющего плавать мишку. Нашли же себе потеху. Интересно, они хотят насладиться зрелищем того, как Петр будет метаться по берегу в бесплотных попытках призвать их к ответу? Вряд ли, конечно. Скорее уж ожидают, что он бросится строить линейный флот, расходуя на это далеко не бездонную казну. Или надеются на то, что Россия так и останется в своих четырех лужах. Ведь даже путь с архангельской верфи сопряжен с опасностью. Потому корабли оттуда идут только конвоем, причем под охраной эскадры с Балтики.

И в ответ на все это Петр молчит. Нет, дипломаты конечно же выражали протесты и пытались урегулировать противоречия, заступиться за купцов. Но сам император хранил молчание, выплачивая купцам из казны страховые взносы. А иноземцы еще больше ярятся.

В подобной ситуации боязнь купцов перед морем не могли развеять никакие страховые выплаты. Не ради же страховки затевается торговое предприятие, а для получения выгоды. А так только нервы свои измотаешь, в лучшем случае оставшись при своих. А то и вовсе в убытке…

Так вот, молчать-то Петр молчал, но все же ответил Европе. Правда, расслышать его никто не смог. Шесть лет назад на таганрогской верфи со стапелей сошел первый корабль серии, весьма необычной постройки. Необычной в том смысле, что никто и нигде так не строил.

Бог с ним, с практически полным отсутствием надстроек. Благо русские строили так корабли еще с Крымской войны. Но в остальном… Общепринятой пропорцией корабля считалось соотношение длины к ширине, как три или четыре к одному. Спущенный же корабль имел соотношение шесть к одному.

Создателю этого судна пришлось приложить немало усилий, чтобы его детище уверенно заскользило по волнам. Именно по его настоянию в Саглино появился опытный бассейн, по глади которого скользили модели кораблей, выполненные в строгой пропорции. Здесь могли смоделировать практически любую погоду, от полного штиля до урагана, со вздымающимися волнами.

Конечно, задумка со всеми приспособлениями оказалась достаточно дорогой. Одни только вентиляторы с редукторными коробками для имитации ветра различной силы чего стоили. Ведь для их привода пришлось использовать отдельную паровую машину. Потом весла для поднятия в бассейне волнения, с которым предстояло вступать в единоборство заботливо изготовленным моделям кораблей.

Но, с другой стороны, только одно проектирование нового корабля уже с лихвой оправдывало эти вложения. А ведь никто и не думал останавливаться на достигнутом. И потом, находя ответы на многие вопросы в безопасном бассейне, казна не только экономила деньги, но и сберегала далеко не бездонные людские ресурсы…

Новый корабль получился непохожим на все строившиеся ранее. Так, русские корабелы отказались от пузатых бортов, сужающихся кверху, в форме эдакой луковицы. Вместо этого их новое судно в поперечном сечении подводной части скорее напоминало треугольник. Изменилась и форма носа корабля, получившая острые очертания, из-за чего корабль теперь не толкал перед собой бурун, а пластал водную гладь. Вкупе с более высокими мачтами и увеличенным парусным вооружением новый корабль развивал скорость до семнадцати узлов.

Казалось бы, с введением этих новшеств и получив преимущество в скорости, корабль непременно проиграет в остойчивости. Да он был просто обязан перевернуться при первом же более или менее сильном порыве ветра. Но благодаря тщательно высчитанному балласту русские корабли неизменно выправлялись. К тому же более высокие борта улучшали мореходность.

Произвело ли появление этого судна фурор? Вовсе нет. И немалую роль в предвзятом отношении к новинке играл именно балласт. Дело в том, что существовавшие на данный момент типы судов, при схожих размерениях с русским, уже имели трюмы большего объема, за счет формы корпуса. А тут помимо этого немалую часть объема трюмов пришлось уступить под все тот же балласт, который, собственно, и обеспечивал остойчивость. Так что по объему трюмов русский корабль проигрывал тому же галеону не менее чем вдвое.

Выигрыш в скорости? Допустим. Но ведь не вдвое же. Хотя да, такое судно способно уйти от преследования. Чего еще ждать от русских. Но опять же это вероятно при наличии хорошей команды и знающего капитана. Погоня в море, и уж тем более в океане, может длиться несколько суток, и тут уж возможно все.

Так что никакого ажиотажа вокруг этого корабля, названного «Буревестником», не было. Что же до иностранцев, то они конечно же не могли не выказывать своего восхищения кораблем, проявляющим столь высокие мореходные качества. Но при этом, даже заказывая корабли на русских верфях, выбирали старые и проверенные модели, отдавая предпочтение только стоимости постройки.

Год ходовых испытаний, с выходом в открытый океан. За это время новое судно успело сбегать в Вест-Индию и вернуться обратно. Не обошлось без недостатков, которые были учтены при закладке серии. Но в целом корабль показал себя с положительной стороны. А главное, без заходов в европейские порты, что было вполне возможно, «Буревестник» преодолевал расстояние от Петербурга до Ямайки всего лишь за месяц. Тогда как обычно это расстояние не покрывалось меньше чем за два месяца.

После ходовых испытаний и устранения недостатков на трех верфях – кронштадтской, архангельской и таганрогской – было заложено сразу три корабля-близнеца, названные государем клиперами. Одновременно император объявил о формировании Добровольческого флота. Признаться, это его действие вызвало у морских держав снисходительную улыбку.

Все выглядело очень похожим на то, как действовал еще Петр Первый. Если он не находил того, кто был готов взяться за то или иное предприятие, то начинал его за казенный счет. Уже потом, к налаженному делу, пусть и не всегда на должном уровне, он приставлял охотника. Разумеется, если таковой находился. Между прочим, так в свое время поднялись знаменитые на весь мир Демидовы. Именно с казенного заводика в Невьянске, которому никак не могли дать ума казенные управляющие, началась их уральская империя.

С введением служебного ценза в России некоторые моряки остались не у дел. А специалистами они были хорошими, хотя их опыт зачастую и ограничивался Балтийским и Черным морями. Моряки же это особая каста. Настоящим моряком можно стать, только заболев морем. Попробуй такого посадить на поместье или поставить за плуг. Он же больной на всю голову, какая, к ляду, пашня.

Вводя ценз на флоте, Петр рассчитывал на то, что отставники будут поступать на службу к купцам. Но потребности тех в моряках ввиду указанных выше причин были куда скромнее, чем предложение. Вот и решил Петр строить наполовину казенный торговый флот.

Идея была проста. Отставной офицер, не дослужившийся на флоте до капитана (все же кораблей было куда меньше, чем способных моряков), получал возможность не просто командовать кораблем, но и стать его владельцем. Казна за свой счет строила судно и передавала капитану. Получив корабль в свое распоряжение, тот вел дела на свое усмотрение.

Правда, при этом должны были выдерживаться некоторые условия. Первое: часть прибыли от торговых операций отходила в казну. Второе: ежегодно капитан должен был гасить задолженность перед казной за постройку судна. При этом никаких процентов. Ему надлежало выплатить только стоимость судна. Третье: в случае войны судно рекрутировалось, довооружалось и входило в состав одного из флотов. Реквизировать для военных нужд купеческие корабли Петр категорически не хотел. Если только за плату и только в добровольном порядке. И без того желающих вести морскую торговлю не так уж и много, хотя как только он не бился с родным купечеством. И четвертое: попутное выполнение незначительных поручений.

Ну и где капитан мог найти такой заработок, чтобы иметь возможность расплатиться по долгам? Выбор в общем-то невелик. Наняться в британскую или французскую Ост-Индскую торговую компанию. Конечно, трюмы у корабля для его размерений не такие уж обширные и с большими ост-индскими кораблями не больно-то посоперничают. Однако заработок на этом направлении все одно изряден.

Оно вроде как компания платит только за перевозку товаров, но, с другой стороны, команде судна не возбраняется закупить и перевезти часть собственного товара. Немного, однако с учетом разницы в ценах неплохая прибавка к жалованью. К тому же, обладая хорошим ходом, можно было рискнуть на самостоятельное плавание. На таких больших расстояниях выигрыш очевиден, и плата за сжатые сроки поставок повыше. Да и пиратам сложно угнаться за столь быстрым судном. Только не стоит пытаться хитрить с компанией и вести самостоятельную торговлю. Дурная затея.

Второй вариант – Золотой берег. Здесь вполне можно вести дела и получить солидную прибыль, если придерживаться кое-каких правил. Ну и быть готовым дать по сопатке решившему нагреть на тебе руки. Или успеть ретироваться, если он оказался куда сильнее. А в роли нападающего мог оказаться кто угодно.

Чтобы быть успешным на африканском побережье, вовсе не обязательно заниматься работорговлей. Предприятие очень выгодное и при имеющейся практике пассажирских перевозок на судах Добровольческого флота обещает серьезные барыши. Тут ведь главное не забить судно черным деревом под потолок, а обеспечить сохранность груза, то есть максимально снизить смертность. А у русских это неплохо получалось, и опять же немалым плюсом было меньшее время, затрачиваемое на пересечение океана.

Но государь не жалует работорговлю. Так что остается только золотой песок и какие-нибудь африканские диковинки. А подобная торговля подразумевает долгую стоянку, порой в пару месяцев, пока к тебе стекаются местные, жаждущие приобрести твой товар. И это при практически полном отсутствии безопасных бухт. Так что приходится использовать русла рек.

А кто сказал, что разносящиеся вести достигают только ушей аборигенов и минуют уши морских разбойников? Да те же аборигены могут решить, что им вполне по силам взять белых на абордаж. И надо заметить, основания для подобной уверенности у них есть. Прецеденты имеются. Так что торговля в этих местах, как и любое выгодное предприятие в этом жестоком веке, дело весьма опасное.

Ну и третий способ – это колонии в Америке. Или если быть более точным, то так называемая Вест-Индия. Правда, выбор тут не столь уж велик. Английские владения еще доступны, а вот что касается голландских и французских, тут все гораздо сложнее ввиду существования их Вест-Индских компаний. Самая выгодная торговля с испанцами, готовыми платить за товары из метрополии звонкой монетой. Но испанские власти не допускают в свои владения никого другого, кроме своих купцов.

Нет, все не так безнадежно. Как и везде, здесь имеются особые правила игры, достаточно только придерживаться их. Где-то торговать открыто, где-то контрабандой. Кого-то подмазывать, с кем-то делиться или оказывать услуги. Ну и не забывать вертеть головой на триста шестьдесят градусов. В водах Карибского моря любой торговец в какой-то момент может оказаться пиратом.

Словом, с достойными заработками, которые бы позволили сравнительно быстро рассчитаться за судно и стать его полноправным владельцем, дела обстоят не столь безнадежно. С другой стороны, предприятие это в любом случае опасное, тут и стихия, и морские разбойники, и военные, которые, прикрывая свой разбой, потом спишут все на какой-нибудь инцидент. Но это воспринимается в порядке вещей. Достойный заработок не всегда требует одного только мастерства, чаще его приходится подкреплять еще и различными рисками.

Тем не менее создание Добровольческого флота было воспринято русскими моряками с воодушевлением. Шутка сказать, за какие-то пять лет он разросся до сорока кораблей. И эта цифра неуклонно росла. Во всяком случае, Зарубин о погибших добровольческих кораблях пока ничего не слышал.

Сам Павел Иванович встал на мостик «Чайки», спущенной на воду на кронштадтской верфи пять лет назад. Это судно было одним из тех самых трех, ставших первыми в большой серии. За прошедшие годы, курсируя по маршруту Санкт-Петербург – Ямайка, Зарубин успел выплатить три четверти стоимости судна. Если в последующие пару лет ничего не изменится, он станет его полноправным владельцем. А ведь ему только сорок лет…

– Господин капитан, прошу разрешения заступить на вахту.

Подошедший лейтенант Добровольческого флота был лишь на год старше помощника, а потому разница не бросалась в глаза. Впрочем, разница практически не была заметна даже с более старшим по возрасту капитаном. Обожженные южным солнцем, обветренные всеми ветрами, просоленные множеством морей и тремя океанами, все они выглядели сверстниками.

– Заступайте, – так же привычно, как и лейтенант, отдав воинское приветствие, разрешил капитан.

Угу. У всех у них, как и у двух третей матросов, за плечами служба в военно-морском флоте. Потому и порядок на корабле воинский. Впрочем, а как тут иначе-то, коли опасность чуть не на каждом шагу. И вообще, драться приходится куда чаще, чем военным морякам, потому как тех все же стараются обходить даже более сильные корабли иноземных держав. Не то что торговые суда, на которые не облизывается разве только ленивый.

– Ну что, Виктор Юрьевич, теперь можно и позавтракать, – потирая руки, предложил капитан.

– Я, пожалуй, кофейку, и покрепче. Проголодаться как-то не успел.

– Кофе? И как же вы собираетесь отдыхать после вахты? У вас же весь сон отобьет.

– Да какой тут отдых, когда такое творится, – безнадежно махнул рукой помощник.

– А вот это вы зря, Виктор Юрьевич. Когда еще мы сойдемся с этим неизвестным, а на тот момент вы мне нужны взбодрившимся и хотя бы малость отдохнувшим. И потом, кто его знает, может, это и не разбойник вовсе, а честный купец. Мы же, совершенно беспричинно, готовим ему горячий прием. Так что если и кофе, то только с коньяком. Причем после завтрака. И не спорьте.

– Есть.

Это «есть» тоже от императора. Бог весть чем он руководствовался, когда вводил в армии и на флоте подобный ответ на полученную команду. Удивляться его прихотям уже устали. Ну да, не ломает устоев, как его прославленный дед, и на том спасибо.

– Доброе утро, господа.

А вот и штурман подошел, отправив в свою каюту матроса с набором инструментов и карт. Сверку курса он совершает с завидным постоянством, несколько раз в сутки. Иначе никак. Даже в океане имеются течения, которые относят корабль от заданного курса. Опять же высокий и длинный борт сам по себе является неуправляемым парусом. И это также оказывает свое влияние на курс судна.

– Алексей Васильевич, возьмите на три градуса к югу, – обратился он к артиллерийскому офицеру, заступившему на вахту.

– Принял. Рулевой, три градуса к югу, – тут же отдал он команду.

– Есть три градуса к югу, – бодро ответил успевший заступить на вахту новый рулевой.

– Так держать.

– Есть так держать.

– Ну вот, Виктор Юрьевич, и Андрей Родионович меня поддерживает, отклоняя наш курс от курса неизвестного, – кивая в сторону штурмана и намекая на то, что времени до встречи может пройти предостаточно, произнес капитан, обращаясь к помощнику.

– Да уж, в данной ситуации лучше все же просто выполнить ваше распоряжение, – улыбнувшись, согласился Васильев.

– Тогда вахтенным спокойной вахты, а вас, господа, прошу в кают-компанию.

На этот раз никто и не подумал спорить с капитаном. Тем более и время завтрака уже подошло. А неизвестный что… Он или уберется восвояси, либо приблизится, а тогда уж о нем и думать следует. Сомневаться ни в огневой мощи, ни в скорости судна, ни в выучке экипажа не приходилось. Время все расставит по своим местам.

В кают-компании было уже достаточно людно. А как же иначе, если здесь собрались все пассажиры благородного происхождения. Или люди достаточно состоятельные, чтобы приобрести себе право проезда с максимумом удобств. Кстати, здесь сейчас присутствовало двое неблагородного происхождения. Молодые люди, купеческие дети, возвращались в отчий дом в Вест-Индии после обучения в английском университете и вполне могли позволить себе оплатить отдельную каюту.

Будь это судно какой иной державы, и этим парням за столом не нашлось бы места. Но на российском флоте относились к сословным различиям куда проще. Вспомнить хоть того же калмыка, в крещении Калмыкова Луку Александровича, при Петре Великом ставшего капитан-командором. А ведь был в услужении у дворянского недоросля. Так что, коль скоро находишься на российском корабле, будь добр, живи по его правилам.

– Господин капитан, у нас возможны проблемы?

В ожидании, когда наконец начнут подавать завтрак, благородное общество предпочитало вести беседы, разбившись на группки. Всего полтора десятка человек, но интересы у всех разные. К примеру, голландка, вдова, госпожа Агнес Йолинк предпочитала общество двух безродных студентов, буквально млевших от оказываемой им чести. Ну, всяк имеет право скрашивать путешествие по-своему, она подобрала себе сразу двоих крепких и молодых воздыхателей.

– Никаких проблем, господин Саут, – пожав плечами, возразил Зарубин.

– Но этот парус на горизонте. У меня превосходная труба, утро же было чистым и прозрачным. Так что я не мог его не заметить, – продолжал настаивать англичанин средних лет и, судя по тому, как он все время держался, не лишенный снобизма.

– Уверен, что заметили его не вы один, – обведя взглядом всех присутствующих, с улыбкой произнес капитан. – Но разве появление паруса – это обязательно предзнаменование неприятностей?

Народ потянулся к собеседникам. Что и говорить, тема пиратов была интересна всем. За время плавания было рассказано уже столько страшилок, что вот эта весть и впрямь всех взбудоражила. За то время, что они отдалились от берегов Европы, это был первый корабль, повстречавшийся им на пути. А уже к вечеру их судно должно было войти в карибские воды, которые, как известно, прямо-таки кишат пиратами. Поэтому в то, что неизвестный корабль не сулит ничего хорошего, пожалуй, верили все.

– Возможно, это судно и не несет неприятностей. Но к чему вы велели убавить паруса? По-моему, принимая на борт пассажиров, вы взяли на себя обязательства по обеспечению их безопасности, – продолжал гнуть свое господин Саут. – Несомненно, океан таит в себе множество опасностей, и всем им не в состоянии противостоять ни один человек. Но к чему усугублять ситуацию? Я не моряк, но даже я понимаю, что, убавив паруса, вы уменьшили ход чуть ли не на треть. Иными словами, увеличили вероятность опасности, если таковая исходит от неизвестного.

Все так. На кораблях Добровольческого флота были в значительной степени улучшены условия проживания команды и пассажиров. Опердек, то есть батарейная палуба, разделенная на кубрики, превратилась в жилую и прибавила в высоте потолка.

Учитывая размеры корабля и количество нижних чинов в тридцать восемь человек, свободного пространства там оказалось слишком уж много. Вот и устроили места для пассажиров. В крайнем случае пассажирские кубрики можно было использовать для размещения грузов. Но, признаться, на «Чайке» еще не случалось такого, чтобы места оставались свободными. Причем даже когда она следовала в обратном направлении.

Пассажиры поднимались на борт в европейских портах, в которые с этой целью заходила «Чайка». Это увеличивало время перехода до полутора месяцев, но в общем и целом оно того стоило. Даже при цене проезда от десяти до двадцати рублей на одной только перевозке пассажиров капитан зарабатывал порядка тысячи рублей. Совсем не малая сумма, учитывая, что чистый заработок с одного рейса в оба конца составлял порядка десяти тысяч.

Вести об удобстве размещения на добровольческих судах распространились довольно быстро, поэтому путешественники стали подгадывать так, чтобы оказаться на их борту. Правда, причина была все же не столько в удобствах, сколько в дешевизне и относительно небольшом времени, затрачиваемом на переход…

– Господа, я прошу всех успокоиться. А вас, господин Саут, не нагнетать обстановку, – не выказывая и тени беспокойства, призвал капитан. – Ничего страшного не происходит. Да, на горизонте появился неизвестный корабль. Да, расстояние между нами сокращается. Но тут нет никакой опасности. Если это пират, у нас достанет сил, чтобы укротить его пыл. Если честный торговец, то нам нечего опасаться. Ход же мы уменьшили только для того, чтобы уточнить принадлежность этого судна. Если за нами следует пират, то лучше это выяснить до того, как стемнеет и он получит преимущество для ночного абордажа.

– И вы считаете, что у вас достанет сил, чтобы отбить нападение пиратов? Насколько я заметил, у вас около четырех десятков матросов, пиратские же команды весьма многочисленны.

– Не волнуйтесь на этот счет, господа. У нас на борту достаточно пушек, чтобы дать укорот весьма серьезному противнику. Например, фрегату.

– То есть у вас хорошие пушки? – вовсе без кокетства, а даже обеспокоенно поинтересовалась госпожа Йолинк.

– Уверяю вас, они хороши.

– А можно поточнее? – вновь подал голос английский джентльмен.

– Извольте, – безнадежно вздохнув, начал капитан. – На борту находится десять стомиллиметровых орудий, заряжаемых с казны бомбами цилиндрической формы. Подобный снаряд почти вдвое превышает по весу схожее по диаметру ядро, а потому обладает большей пробивной способностью и разрушительной силой. Но кроме этого он несет заряд пороха, превышающий таковой в обычной круглой бомбе втрое. Таким образом, попадание этого снаряда можно вполне соотнести с двадцатичетырехфунтовым ядром. Могу также смело утверждать, что точность стрельбы из наших пушек втрое превышает таковую у обычных пушек. Так что, господа, не нужно себя накручивать, и прошу к столу.

Надо заметить, слова капитана, а главное, то, как уверенно он держался, успокоили пассажиров. Правда, всеми овладело безудержное желание взглянуть на эти чудо-пушки русских. Они конечно же видели их и раньше, но только не в действии. Что же, если Зарубин окажется прав, то им вскоре представится такая возможность.

В использовании казнозарядных пушек не было ничего необычного. Подобные орудия известны как минимум на протяжении двухсот лет и изготавливались в самых различных вариациях. Были даже образцы, в которых предусматривалась замена уже готовых зарядных камор. Но все эти попытки были неудачными, так как не могли решить одну из главных проблем – прорыв пороховых газов.

При производстве выстрела часть газов и без того уходила через затравочное отверстие. Неплотное же закрытие затвора в значительной мере усугубляло это, в результате чего впустую растрачивалось давление, и, как следствие, падала скорость ядра, со всеми вытекающими. Так что до сих пор дульнозарядные орудия в значительной степени выигрывали у казнозарядных.

Однако русским инженерам удалось создать станки и инструменты, способные обеспечить достаточно точную выделку деталей. Кроме того, русские оружейники придумали довольно оригинальную конструкцию поршневого затвора. Были опыты по использованию клинового, на основе крепостной пищали, эдакой мини-пушки, которые изготавливались еще сотню лет назад. Но вскоре от этого пришлось отказаться, так как добиться полной обтюрации не получалось. А вот с поршневым вышло. К тому же он оказался куда легче и компактнее. Нет, не сразу и не так просто удалось добиться успеха, но тем не менее результат налицо.

Еще одна особенность. Орудия эти были не бронзовыми и не чугунными, а стальными. Покойный Акинфий Никитич Демидов успел заложить в Екатеринбурге металлургический университет, ставший еще одним памятником этому поистине великому человеку. Так вот, тамошние металлурги сумели найти способ получения стали хорошего качества и в больших количествах. Причем поиск методов улучшения качества стали, поощряемый государем, продолжался непрерывно.

В свою очередь Нартов разработал способ сверления канала ствола в сплошной стальной заготовке. Вернее, он усовершенствовал способ итальянского инженера Марица. Андрей Константинович впервые применил этот метод для изготовления ружейных стволов. С орудийными пришлось куда сложнее. Однако инженер со своими помощниками уже в который раз справился с заданием императора.

Более того, они пошли дальше и разработали поршневой затвор, обеспечивающий полное закрытие ствола. Ничего сверхсекретного. Рассмотреть конструкцию орудий было несложно, на тех же кораблях Добровольческого флота, на борту которых всегда хватало посторонних. Кстати, при желании и за малое вознаграждение канониры могли рассказать о своих пушках и даже показать все в деталях. Но одно дело – знать, как устроено орудие, и совсем другое – изготовить нечто подобное.

На сегодняшний день только русским удалось наладить массовое производство нарезных штуцеров, которые они называют винтовками. И возможным это стало благодаря новым оружейным заводам, оборудованным новейшими станками. Причем предприятия эти строго охраняются от посторонних глаз. Потому что основной секрет русских оружейников не столько в самом изделии, сколько в станках, благодаря которым это изделие возможно получить. Вот и с пушками та же история.

Кстати, как бы странно это ни звучало, но корабли Добровольческого флота обеспечивались новыми орудиями в первую очередь. Если к спуску были готовы два судна, военный фрегат и клипер, то второй получал приоритет в снабжении артиллерией. Флот в основной массе своей пока получал старые дульнозарядные орудия, снимаемые со старых кораблей. Причем стволы крупных калибров шли только в переплавку.

Максимальный калибр русской морской артиллерии сократился до ста двадцати миллиметров. Использовать более крупные орудия можно было только на нижних палубах, от чего русские отходили. Кстати, это была еще одна из причин отрицательного отношения к новым русским кораблям со стороны военных моряков европейских держав.

Словом, пояснения капитана и, главное, то, как он держался, вселили в пассажиров достаточно уверенности, чтобы завтрак прошел в теплой обстановке. Госпожа Йолинк, успокоившись окончательно, начала вовсю флиртовать со своими воздыхателями. Правда, едва встав из-за стола, она тут же устремилась на палубу в поисках какого-нибудь свободного матроса, дабы тот подробно рассказал о пушках и показал, так сказать, все наглядно…

– Ну, что скажете, господа? – Капитан, уже в который раз сегодня, обвел взглядом своих офицеров.

– А что тут говорить. Пиратская бригантина, причем ладно скроенная. Узлов пятнадцать дает, никак не меньше. Даже если бы мы не убавляли паруса, все одно догнали бы нас, – по заведенной флотской традиции первым, как младший по званию, высказался штурман.

– Догнала бы, но только к вечеру. А так хорошо получилось. Впереди еще часов восемь светового дня, – заметил артиллерийский офицер. – И похоже, эти шельмы даже не думают дожидаться вечера, прямо не терпится взять нас на абордаж. Я согласен с Андреем Родионовичем, это пираты.

– Поддерживаю, это пираты. Да и в трубу прекрасно видно, что идет подготовка к бою. Признаюсь, господа, у меня уже чешутся руки дать им так, чтобы зубы в разные стороны, – даже потер кулак помощник капитана.

– Что же, вынужден с вами согласиться. Я также усматриваю в преследующей нас бригантине пирата. Значит, готовимся к бою, – подытожил Зарубин и начал раздавать команды: – Виктор Юрьевич, изготовить корабль к бою. Алексей Васильевич, озаботьтесь боекомплектом, по десять выстрелов на орудие. И дополнительно поднимите два десятка зажигательных снарядов.

– Стоит ли, Павел Иванович? – усомнился артиллерист. – Пушечки на пирате медью блестят, а их там около дюжины, минимум двести пудов, да по шестнадцать рублей за пуд. И это только в меди, сами пушки выйдут и того дороже. Мы конечно же не разбойники, но стоит ли отказываться от своего.

В ответ на это Зарубин невольно улыбнулся. В подзорную трубу он видел, что пиратов никак не меньше полутора сотен. Однако Ларин даже не сомневается в силах экипажа «Чайки». Как, впрочем, и остальные, если судить по выжидательному выражению на их лицах.

– Господа, не хотел бы вас разочаровывать, но мы не простые торговцы, заботящиеся только о своей прибыли. Согласно повелению государя, нам надлежит вложить в голову иноземных моряков и морских разбойников в том числе мысль о том, что корабль с триколором лучше не трогать. Кроме того, первоочередное обеспечение новой артиллерией и пополнение боекомплекта за казенный счет Добровольческому флоту определено за всесторонние испытания нового вооружения. К коим относятся и зажигательные снаряды. Не мне вам объяснять, что настоящее испытание оружие и корабль проходят в настоящем бою. Поэтому сейчас нам надлежит в первую голову думать об этом, а не о личной выгоде. За последние два года это первый наш пират, господа. Ничего не поделаешь. Вопросы по боекомплекту еще есть?

– Никак нет.

– Превосходно. Ну а вы, Андрей Родионович, загоните-ка всех гражданских по каютам и кубрикам, – продолжил раздавать команды капитан, обращаясь к штурману. – Если им так хочется, то пусть наблюдают за происходящим из окон кают. Но только ни в коем случае не кают-компании, там будет развернут лазарет. Кстати, что-то я не вижу нашего доктора.

– Он уже в кают-компании. Готовится к приему возможных раненых, – ответил помощник.

– Это никуда не годится, Виктор Юрьевич. Я понимаю, молодой человек только после медицинской академии, но все же он должен отдавать себе отчет, что вплоть до истечения срока договора он является мичманом Добровольческого флота.

– Прошу прощения, Павел Иванович, это мое упущение. Я обязательно проведу разъяснительную беседу, – повинился помощник.

– Уж будьте добры. Итак, господа, за дело.

Ответом капитану было дружное «Есть!», и офицеры разошлись выполнять его распоряжения. Практически сразу же над палубой разнеслась трель боцманской дудки и забил тревогу судовой колокол, за которым уже укоренилось название «рында». Забегали матросы согласно боевому расписанию. Ларин на ходу раздавал приказы своим канонирам, их в команде пять человек.

Еще одна отличительная черта русской армии и флота – специальная подготовка артиллеристов, причем пороха на это дело не жалели. На кораблях же даже ведущих морских держав до сих пор случалось иметь на весь корабль только одного канонира. Разумеется, далеко не везде. Но даже в самых современных флотах на одного подготовленного канонира приходилось по нескольку орудий. Так что ни о какой по-настоящему прицельной стрельбе говорить не приходилось.

Впрочем, в ней и особой необходимости не было. В современном морском бою корабли сходились вплотную, после чего палили друг в друга буквально в упор. А при таких раскладах чего целиться. Убедись, что пушка смотрит в открытый порт, да и пали с чистым сердцем. Если же стрельба на дальних дистанциях, то тут уж стреляли только отдельные орудия, и в этом случае канониров было вполне достаточно…

Тем временем пират начал заходить с кормы. Не иначе как решил отнять у преследуемого ветер, тем самым лишив его маневренности. Надо заметить, это вовсе не было лишено смысла. Даже несмотря на то, что преследователь уступал как в размерах собственно судна, так и в площади парусов, действия разбойника скорее всего принесут свои плоды. Разумеется, если преследуемый позволит ему подойти на достаточно близкое расстояние.

Современный морской бой вообще во многом походил на игру в шахматы или даже на своеобразный танец. Каждый маневр, каждое движение должны были быть выверенными и продуманными. В противном случае соперник вас переиграет, а ставка здесь зачастую сама жизнь.

При сближении кораблей важно все, и не в последнюю очередь то, как именно подойти к противнику. Потому что удачно занятая позиция может поставить в невыгодное положение даже более сильного противника, обладающего пушками крупного калибра. Прецеденты известны.

К примеру, небольшое суденышко может зайти под углом. При этом оно будет способно дать полновесный бортовой залп по борту противника, расположенному под углом и все еще представляющему обширную цель. В то время как противник не сможет использовать ни одного орудия ввиду конструкции пушечных лафетов и портов, в значительной мере уменьшающих горизонтальный сектор стрельбы. Так что, чтобы прицелиться, нужно разворачивать весь корабль. К этому времени более мелкий противник может успеть отвернуть, подставив корму, тем самым уменьшая вероятность попадания.

История знала случаи, когда маленькие и юркие суда буквально издевались над куда более крупными противниками, заставляя их отказаться от боя, да еще и понести при этом существенные потери. Тут все зависит от погодных условий, мастерства командира и команды. Ну и от крепости духа, куда же без этого. Трудно сохранять самообладание, когда на тебя надвигается громада, в несколько раз превышающая твой кораблик…

На носу бригантины вспухло облачко. Звук выстрела и шуршание летящего ядра послышались практически одновременно. Чугунный шар с громким всплеском упал несколько в стороне и не долетев до кормы.

– А канонир-то у них ничего. Как считаешь, Семеныч? – оглаживая усы, оценил выстрел Ларин, находившийся в этот момент у кормового плутонга.

– Для их пушек и впрямь стреляет недурственно, – со спокойным достоинством ответил комендор первого орудия.

– А может, все же покажем им, как нужно стрелять? – словно подначивая артиллеристов, задорно произнес офицер.

– Так командуйте, ваше благородие, – ответил комендор второго орудия, помоложе Семеныча, эдак лет сорока от роду, только год как в отставку вышел.

Ларин оглянулся на капитана, поднявшегося на ют, чтобы видеть пирата, подбирающегося с кормы. Оно конечно, можно и отвернуть, но стоит ли усложнять жизнь пиратам и в первую очередь себе. И потом, даже если отвернут и встанут бортом, то смогут задействовать три орудия вместо двух. При скорострельности этих пушек разница ощутима, но ведь для этой бригантины и двух орудий за глаза.

– Думаю, теперь ни у кого нет сомнений в намерениях этого судна. Открывайте огонь, Алексей Васильевич, – ответил капитан на невысказанный вопрос артиллерийского офицера.

– Есть, Павел Иванович. Внимание, первое орудие, осколочно-фугасным, второе зажигательным, заряжай.

Зажигательные снаряды – новинка, которая проходит испытания, и их не так чтобы и много. При наличии в крюйт-камере тысячи осколочно-фугасных снарядов, пяти сотен книппелей и пятисот картечных зарядов зажигательных только сотня. Не сказать, что это великая новинка. Зажигательные снаряды используются уже давно и флотами всех стран. Разве только именно эти, начиненные греческим огнем и имеющие отличительную конструкцию, на испытаниях показали куда более впечатляющие результаты.

Подносчики тут же склонились над снарядными ящиками, в которых находилось по пять готовых снарядов. Остается только ввернуть соответствующий запал. Если бы последовала команда «осколочным заряжай», то это была бы трубка с пороховой мякотью. В комплекте ящика их несколько, и длина трубки уточнялась дополнительно. Но в данном случае вкручивался запал ударного действия. При ударе стержень с насечкой высекал искру из кремня и воспламенял заряд пороха. Происходило это не мгновенно, поэтому снаряд успевал проникнуть за бортовую обшивку.

Одновременно с этим клацнул открываемый затвор, готовый принять в себя подготовленный заряд. Наконец чугунная чушка оказалась в стволе. Картуз из тонкой парусины примяли обратным концом банника, чтобы он не попал в резьбу зацепления поршня. Опять сытое «клац», когда затвор встал на место, теперь провернуть на девяносто градусов ручку затвора, не забыв ее застопорить. Ствол надежно заперт. Дальше – через запальное отверстие с помощью пробойника сделать отверстие в картузе. Вставить в отверстие запальную трубку. Подсыпать в углубление из рога порох, закрыть его кресалом и взвести орудийный курок. Вот и все, пушка к стрельбе готова, остается только дернуть за шнур. Все это происходит в считаные секунды.

– Прицел четыре.

Дистанция порядка двух кабельтовых. Но каждое деление прицелов под сотню метров, как и на сухопутных орудиях. Да еще половина делений есть, чтобы бить точнее. В кабельтовых уж больно разнос большой.

– Целиться под обрез фок-мачты, – наблюдая за действиями расчетов, скомандовал Ларин.

– Есть прицел четыре, целиться под обрез фок-мачты, – отозвались приникшие к прицелам и начавшие вращать винты наводки комендоры.

После того как количество артиллерии на кораблях резко сократилось, экипаж стал подразделяться на три четкие группы. Матросы, в обязанности которых входила работа с парусами. Морская пехота, задача которой сводилась к обстрелу противника из винтовок, лихим абордажам и десантам. И артиллеристы, то есть канониры, командиры же орудийных расчетов теперь назывались комендорами.

Ничего удивительного, что эти порядки перекочевали на корабли Добровольческого флота. Во всяком случае, в отношении командиров орудийных расчетов, потому что строгой градации по специальностям тут не имелось. Нужно стрелять – ты комендор. Нужно ставить паруса – побежал по реям. Ну а если дело до аврала дошло, то тут уж и говорить не о чем.

– Первое орудие, пали!

Семеныч оторвался от прицела и, отойдя в сторону, дернул за шнур. Удар курка, искра, легкий дымок от воспламенившейся подсыпки, недолгое, секунда-две, шипение запальной трубки. И орудие сердито рявкнуло, откатившись назад, а затем мягко накатившись обратно по наклонной раме.

Наблюдающий в трубу за результатами стрельбы капитан без труда различил попадание в носовую часть. Бригантина не линейный корабль, в толстых бортах которого вязнут ядра, так что и не всегда определишь, попал ли снаряд или прошел мимо. Тут сразу видно, когда чугунная чушка проламывает толстую доску, разбрасывая при этом щепу и оставляя небольшую пробоину.

Казалось бы, мелочь. Но тем и страшен русский снаряд, что не такая уж это и мелочь. Проникнув за обшивку как обычное ядро, он не останавливается на достигнутом. После этого в дело вступает его начинка из пороха и чугунных картечин. Взрыв сам по себе несет дополнительные разрушения, разлетающиеся осколки выкашивают все живое, оказавшееся поблизости, а ведь еще может начаться и пожар.

В подтверждение изложенного из пробоины появился белый дымок, говорящий о произошедшем внутри взрыве. Порой запал не срабатывал, превращая снаряд в обычную болванку. Но на этот раз все было как надо. О чем красноречиво и говорил дым.

– Точно в правую скулу. Отличная работа, Алексей Васильевич, – не остался равнодушным капитан.

– Благодарю, Павел Иванович. Второе орудие, пали!

И этот снаряд не пропал даром, разве только угодил в левую скулу, с такой же легкостью проломив бортовую доску. Впрочем, чему тут удивляться. На русских заводах и фабриках уже двадцать лет как строжайше спрашивают за выпускаемую продукцию. А уж как требуют с оружейников, и вовсе лучше не вспоминать. Поэтому в точность этого выстрела было вложено больше сотни часов неустанного труда оружейников, инженеров и новаторов. Бочки слитого на учениях пота и килограммы вдыхаемой пороховой гари самих комендоров. Ну и немаловажно конечно же отсутствие существенного волнения в океане.

– Зажигательными, заряжай, – с сомнением глядя в подзорную трубу на оставленную много выше ватерлинии пробоину, скомандовал Ларин.

Вокруг орудий вновь суета. Открыть затвор, пробанить ствол, чтобы ни единой искорки. Бывали случаи, когда нерадивые канониры толкали в непробаненный ствол очередной заряд, и нередко подобное заканчивалось трагически. Только после обработки мокрым банником закладывается новый снаряд.

Из-за этих манипуляций скорострельность морских пушек немногим выше, чем у дульнозарядных полевых. Да и то скорострельность морской пушки выше только от того, что орудие само накатывается на борт, по наклонной раме. Пехотным же артиллеристам приходится накатывать свои орудия на огневую позицию вручную.

Но тем не менее заряжание с казны для корабля несомненный плюс, увеличивший скорострельность в разы. Таким же плюсом являются и новые лафеты, позволяющие производить наводку орудия в секторе в тридцать градусов. Поворот орудийной наклонной рамы дает еще шестьдесят градусов. В итоге девяносто градусов – по сорок пять влево и вправо. Что и говорить, русские корабли могли сильно удивить того, кто решит поиграть с ними по старинке.

Правда, справедливости ради нужно заметить, что при этом корабельная артиллерия существенно потеряла в калибре. Конечно, это компенсировалось за счет отказа от ядер и замены их на разрывные снаряды. Но, с одной стороны, примерно четверть из них не взрывалась. С другой – чтобы снаряд доставил существенные неприятности, он должен был попасть за бортовую обшивку или хотя бы на палубу. В бою же с линейными кораблями снаряды просто вязли в бортах, а силы разрывного заряда далеко не всегда хватало для того, чтобы разрушить дерево почти в метр толщиной.

Орудия выпустили все пять зажигательных снарядов, находившихся в приготовленном ящике. Три из них безошибочно нашли свою цель. Вот только решительно непонятно, каков эффект у этого обстрела. В довольно мощную подзорную трубу капитан наблюдал на палубе пиратской бригантины нездоровую суету. Но вот с чем ее связать, пока не знал.

Любое попадание, даже обычного ядра, редко когда бывает рядовым событием и непременно вызовет реакцию. Тут же сравнительно небольшой кораблик получил сразу четыре. И даже если сработал только один, осколочно-фугасный, все равно этого не так чтобы и мало.

– Что-то ничего не происходит, – опуская трубу и оборачиваясь к капитану, подытожил Ларин. – Павел Иванович, разрешите добавить фугасами. Ну или, на худой конец, еще разок пройтись зажигалками.

– Обождите, Алексей Васильевич. Его превосходительство генерал-майор Пригожин клятвенно меня заверял, что его снаряды дают осечек не больше, чем обычные осколочно-фугасные. Следуя этой логике, минимум два снаряда должны были разорваться. А этот греческий огонь – премерзостная штука, доложу я вам.

– А если пираты сообразили, как именно нужно тушить возгорание? Ведь не впервые мы используем греческий огонь на море.

– Не впервые, но и не так чтобы часто и повсеместно. После шведского инцидента европейские державы вообще вздыбились, настаивая на договоре о неприменении на флотах зажигательных снарядов. И потом, это ведь пираты, а не моряки регулярного флота.

– Так что делать-то будем, Павел Иванович? До них уже меньше двух кабельтовых.

– Но при этом они выстрелили только однажды. Подождем еще немного. В конце концов, вы ведь не сомневаетесь, что сделаете из них решето в два счета. С такими-то орлами.

– Не сомневаюсь.

– Вот и ладно. Кстати, можете закурить, коль скоро вам хочется себя чем-то занять, – предложил капитан.

При этом он повел вокруг рукой, недвусмысленно намекая на то, что они находятся в одном из трех мест, где было разрешено курение. Вторым была кают-компания. Для курения матросов было отведено место на носу судна.

– Дымит, ваше благородие! – едва не привстав на цыпочки и вытянув руку в сторону пиратского корабля, выкрикнул один из канониров.

Ларин вскинул трубу. Кой черт дымит. Да там уже наружу прорываются языки пламени. Бригантина начала отворачивать в сторону. Как видно, организованная встреча им явно не понравилась, и они спешили ретироваться. Ага. Как бы не так. Кто же вас так просто отпустит, глупенькие.

– Внимание! Приготовиться к развороту!..

Однако все последующие команды так и не успели слететь с уст капитана. Нет, он не поперхнулся и не превратился в соляной столп. Просто необходимость в командах отпала. Дело в том, что разворот бригантины вовсе не был управляемым, в чем он мог убедиться, вновь взглянув на палубу пирата через подзорную трубу. Штурвал был предоставлен самому себе, корабль же продолжал разворот, закладывая опасный крен.

Команда пыталась спустить на воду шлюпки, что при таком крене было просто нереально. Да и не хватит шлюпок на всех. Кто-то это уже осознал и в отчаянии бросился за борт, схватив первую попавшуюся под руки доску. Сквозь решетку грузового люка наружу начали вырываться языки пламени. Если Павел Иванович что-то понимал в устройстве корабля, а он понимал, пламя уже подбирается к крюйт-камере.

Вот один из членов команды что-то сообразил и, подбежав к штурвалу, начал усиленно его вращать. Не безрезультатно, надо заметить. Конечно, лучше бы убавить парусов, но на мачты сейчас точно никого не загнать. Вот бригантина более или менее выровнялась. Человек у штурвала что-то кричит суетящимся возле баркаса и показывает рукой себе за спину, явно намекая на небольшой ял, висящий на шлюпбалках.

Верное решение, с этим суденышком получится управиться куда быстрее, чем с громоздким баркасом. Впрочем, выровнявшаяся под ногами палуба заставила все еще остававшихся на борту корабля людей взглянуть вокруг более трезвыми глазами. Осаждавшие баркас переключились на ял, в свою очередь те, кто до этого собирался выпрыгнуть за борт, бросились к оставленному в покое баркасу. Однако народу на борту все еще оставалось куда больше, чем средств спасения, и, несмотря на все усиливающийся пожар, между членами команды началась борьба за плавсредства.

Скорее всего, наблюдатели с «Чайки» стали бы свидетелями того, как на борту бригантины развернулась самая настоящая поножовщина. Все шло именно к этому. Переизбыток численности команды и недостаток спасательных средств неплохой катализатор для возникновения резни. Но жирную точку поставила крюйт-камера, до которой все же добрался огонь.

Корпус бригантины словно вспух изнутри и в одно мгновение окутался непроницаемым густым белым облаком. Взрыв был такой силы, что под ногами содрогнулась палуба «Чайки». Выглядывавшие из облака мачты бригантины вздрогнули, приподнялись, а затем вертикально ушли вниз, скрывшись в клубах молочного дыма.

– Ура-а-а-а!!!

Ну что же, команде «Чайки» было от чего ликовать.

Неподалеку от борта в воду посыпались останки пиратского корабля. Пылающие или тлеющие головни среди них были вовсе не редкостью, поэтому капитан поспешил отдать приказ осмотреть все на предмет горячего привета от погибшего судна. Не хватало еще пожара.

– Павел Иванович, прикажете спустить шлюпки для спасения выживших? – кивнув за борт, поинтересовался подошедший помощник.

– Охраняй потом еще эту сволочь. К чему нам эти хлопоты. Пожалуй, отпустим их с миром. Господь сам решит, кто из них еще не безнадежен и кому следует продлить земной век.

– Кхм. Вообще-то это верная смерть, – дернув себя за нос, возразил Васильев.

– Осуждаете?

– Из-за кого? Из-за этой мрази? Да не боже ж мой.

– Тогда не понимаю.

– Так ведь просто все. Вы же сами говорили, что одна из основных наших задач– это внушение уважения к триколору. Но ведь кто-то должен рассказать о произошедшем, да так, чтобы дошло всем до печенок.

– Согласен. Но только не вижу причины ради этого вытаскивать из воды негодяев и тащить их на виселицу. У нас сотня свидетелей, которые наблюдают за всем этим и разнесут весть по десяткам направлений.

Все именно так. Сам бой наблюдало не более полутора десятков пассажиров из числа благородных, оккупировавших окна кормовых кают. Но зато взглянуть на результат высыпали уже и обитатели кубриков «Чайки». Поди удержи взаперти того, кого так и распирает от любопытства. Так что рассказы о коварных русских, способных уничтожить нападающих всего лишь несколькими выстрелами, обеспечены.

Об этом будут говорить в шумных тавернах, опрокидывая в себя кружку пива, эля или рома. Об этом вспомнят уютным тихим вечером на какой-нибудь отдаленной плантации или ферме. Об этом посудачат кумушки теплым вечером, когда наконец спадет дневная жара, а домашние заботы останутся в прошлом. И с каждым рассказом это событие будет обрастать все новыми и новыми подробностями, подчас леденящими душу.

– Господин капитан, а я все же поднял бы на борт пару-тройку негодяев, – задумчиво произнес артиллерист.

– Причина? – обернувшись к Ларину, поинтересовался капитан, уверенный в том, что уже поставил в этом деле точку.

– Зажигательные снаряды, Павел Иванович, – пожав плечами, объяснил офицер. – Коль скоро мы принимаем участие в их испытаниях, то нам следует знать, какой именно они произвели эффект. Ведь вы сами говорили, учение это одно, а боевая практика другое. Думаю, сведения из опросных листов пиратов будут полезны генерал-майору Пригожину.

– Ч-черт. Вы правы. Ладно, Виктор Юрьевич, прикажите лечь в дрейф и выловить спасшихся. Их вроде не так чтобы и много.

– Есть, – бросив руку к козырьку, коротко ответил помощник и начал раздавать команды.

Глава 2 Един в двух лицах

Н-да-а. Круто у них там все завертелось. Европа словно взбесилась. Все же прав оказался Иван, шурин ненаглядный, а по совместительству глава КГБ. Или все же наоборот? Да какая, собственно говоря, разница. Главное, что его прогнозы сбывались с поразительной точностью. И кстати, далеко не в первый раз. Покойному Андрею Ивановичу Ушакову и не снилось, до чего изменилась его канцелярия за последние восемь лет, под руководством молодого и энергичного Туманова. Ну, относительно молодого, разумеется. Все же сорок четыре уже. Хотя, конечно, мужчина в самом расцвете сил и умудренный жизненным опытом.

Уходила старая гвардия. И это несмотря на все старания Петра сберечь проверенные временем кадры. Ягужинский, Трубецкой, Левашов и многие другие птенцы гнезда еще Петра Великого покидали этот мир один за другим. На смену им приходили иные, подчас те, о ком раньше и слыхом никто не слыхивал. Такие, как, например, генерал-майор от артиллерии Пригожин, генерал-майор от пехоты Румянцев, профессор Ломоносов.

Последнего Нартов прочит на свое место, уже сегодня нагружая его обязанностями и ответственностью за свое детище Саглино. Правда, характеры у обоих не подарок, и случаются меж ними серьезные размолвки. Хорошо хоть это пока не выливается в откровенную вражду. А так… В споре рождается истина, и это ничем не опровергнуть.

Остерман Андрей Иванович в свои шестьдесят два тоже совсем уж плох и отошел от дел. Петр время от времени посещает его, дабы посоветоваться, потому как ум у старика все еще остер и желание послужить России так и не растратилось. Вот только здоровье не позволяет.

Иван Лаврентьевич Блюментрост дожил до глубокой старости, но не отказывает молодым в помощи добрым советом. Правда, и его силы уже давно не те. А ведь сколько успел сделать для развития медицины. Спору нет, во многом он прислушался к советам императора. Но ведь прислушался, а не отмахнулся от высказываний человека несведущего в медицине. Мытье медиками рук, обработка ран растворами на основе трав, научный подход к использованию опыта деревенских знахарок и травниц – вот то немногое, что успел насоветовать Петр.

Все остальные открытия стараниями Ивана Лаврентьевича. Да за одну только вакцину от оспы, являющуюся целиком его заслугой, этот русский немец достоин памятника при жизни. Кстати, отлитый из бронзы во весь рост, стоит на площади Медицинской академии, как маяк для подрастающей смены.

Петр всячески старался окружить стариков заботой, приставить к ним лучших докторов. Российская Императорская академия медицинских наук за последние годы шагнула далеко вперед, а ее выпускники пользуются заслуженным мировым признанием. Но даже их возможности не безграничны.

Хм. Вообще-то просвещенные научные круги признавать русских медиков не желают. И причина этого до банальности проста. В академии иноземных профессоров днем с огнем не сыскать, одни лишь русские. Даже Блюментрост был рожден в России. Потому и практику завести русскому доктору за границей практически нереально.

Не сказать, что им нет работы на родине, но ведь они не крепостные. По окончании обучения обязательная семилетняя практика в России, а потом вольная птица. Вот и разлетаются медики по всему свету. Только свет тот их принимать не хочет, все норовит отторгнуть.

Но, как говорится, время все расставляет по своим местам. А главное все же выбор больных. Хворому ведь все одно, признан тот медикус соратниками по цеху или заклеймен шарлатаном. Ему бы недуг победить. И коли «безграмотный» смог справиться там, где сплоховал образованный, то выбор очевиден.

А вот Миних красавец. Ничто этого старого вояку не берет, ни вражеская пуля, ни заразная болезнь, ни проклятия народные, ни старость, в конце концов. Со всей солдатской непосредственностью этот немец сметает все преграды, появляющиеся на его пути, и гнет свою линию. Сколько жалоб лежало в канцелярии Петра на этого мужа, император уже и не подсчитывал. Разве только приказал все аккуратно подшивать и сберегать для истории, не забывая при этом оставлять на листах свой рескрипт. Пусть их лают. Расцветающие под руководством Миниха Крым и Причерноморье – вот он, рукотворный памятник бессменному генерал-губернатору Таврической губернии…

Что-то его опять увело в сторону… Итак, к делам насущным. Хм. И грязным до невозможности. К политике, одним словом. Век бы ее не видеть, но и без нее никуда. И чего, главное, господам европейцам неймется. Ведь не хотел Петр лезть в дела Европы. У него своих забот полон рот. Но нельзя. Вот так запустишь болячку, а она потом начнет саднить. Потому и держит руку на пульсе.

И потом, европейские державы и сами нипочем не оставят Россию в покое. У них уже вошло в привычку доить русских, и они откровенно недоумевают, отчего в последние годы делать это все сложнее. Правда, нужно отдать должное, в борьбе с русскими товарами европейцы избрали тактику улучшения качества и добились впечатляющих результатов. В этой ситуации русские купцы и промышленники начали смещаться на восток, все чаще ведя торговлю с азиатскими народами.

Не сказать, что такой значительный перекос устраивал самого императора. С одной стороны, к чему ломиться в закрытую дверь, если есть открытые ворота. Но двери те на Западе, а ворота на Востоке. А из виду упускать нельзя ни то ни другое. И потом, только конкуренция с более сильным соперником ведет к развитию. Если двигаться исключительно на восток, к не имеющим промышленной базы народам, можно безнадежно отстать от Запада. Просто пропадет стимул для развития. К чему лишний раз напрягаться, если и так хорошо.

Сейчас движение вперед осуществляется практически только стараниями императора. Стоит ему ослабить давление, и все очень скоро превратится в болото. А процесс промышленного развития должен быть саморегулирующимся. Что в свою очередь возможно лишь при наличии целого сословия промышленников. Не поможет он им встать на ноги, оформиться и обрести самостоятельность – все, съедят их помещики на корню.

Ну да бог с ними, с экономическими интересами. В том смысле, что это далеко не единственное, что интересует европейских монархов. Тут ведь какое дело. У этих диких московитов есть трехсоттысячное войско. Оно, конечно, не может идти ни в какое сравнение с европейскими армиями, но все же это штыки. Даже турецкой армией нельзя пренебрегать, а уж теми, кто побил турок, и подавно. Вот и тянут европейцы русских в свои свары. И ведь не оставишь этот вертеп без присмотра.

Что же касается пределов империи, так России есть куда расти. Едва только удалось заселить Таврическую губернию, а ведь есть еще и Сибирь, и Дальний Восток, и Аляска. Где взять столько народу? Тут не к месту обрадуешься, что в России крепостное право все еще неколебимо, как ни расшатывал его Петр. Народ не больно-то стремится покидать насиженные места. Вот и срывают их императорскими указами да гонят через всю страну. Н-да. Тяжкий тот путь получается, многие погибают. И с этим нужно непременно что-то делать, потому как должны те земли заселяться русским крестьянином, и только так.

Кое-что предпринимается и для увеличения численности населения. Вон, у молдавских бояр в турецкую кампанию оттяпал двести тысяч крестьян, и сразу в Причерноморье стало куда как люднее. Опять же поощряет всякого рода перебежчиков из разных стран, определяя их на жительство. К примеру, на Волге и на Дону уже несколько немецких поселений стоят. И даже процветают. Но это опять его куда-то увело…

Не по этой причине он закрылся в дедовском кабинете, что случалось только тогда, когда его одолевали серьезные сомнения. В эти моменты он словно хотел заручиться поддержкой этого великого человека. Сегодня ему не давало покоя полученное от Туманова известие, из которого следовало, что в Европе случилось событие весьма неординарное. В частности, давние даже не соперники, а враги Австрия и Франция заключили между собой союз. И это сразу же переворачивало с ног на голову всю прежнюю расстановку сил. И даже с учетом того, что Петр старался не влезать в европейскую свару, предпочитая сосредотачивать свои усилия в ином направлении, России это касалось самым непосредственным образом.

Уже тринадцать лет согласно субсидному договору с Англией Россия содержит в полной готовности на границе Лифляндии тридцатитысячный корпус и сорок шлюпов. На Балтике эти суда пришли на смену галерам и строятся в особом порядке, применительно к использованию в балтийских шхерах. Как результат, корабли имеют мелкую осадку и хорошо приспособлены для действия в мелководных проливах. Благодаря же невысоким бортам вполне возможно использование весел.

Так вот, Россия содержит эти войска для защиты Ганновера, материковых владений короля Георга Второго. За это Англия ежегодно выплачивает субсидии в сто тысяч фунтов, что составляет четыреста пятьдесят тысяч рублей. Не бог весть какие деньги, если учесть то обстоятельство, что ежегодное содержание одного полка обходится в сорок тысяч.

Но, с другой стороны, есть возможность сэкономить на содержании одиннадцати полков. Уже немало. А уж в условиях, когда Петр претворял в жизнь сразу несколько дорогостоящих проектов, и подавно. С началом же боевых действий, без учета означенной суммы, ежегодная выплата англичан должна была вырасти до пятисот тысяч фунтов, то есть до двух миллионов двухсот пятидесяти тысяч.

А вот это уже куда как серьезнее. Тем более что Петр вовсе не собирался понапрасну лить кровь русского солдата. В конце концов, эти деньги платились за участие в войне, а не за победу в ней. Тактика русских военачальников в турецкой кампании, стремившихся идти на сближение с противником кратчайшим путем и навязывавших ему генеральное сражение, одобрения в европейских кругах не нашла. Придерживаясь же общепринятой тактики постоянного маневрирования, можно было играть в шахматы чуть ли не вечность, неся при этом потери в приемлемых для мирного времени пределах.

С учетом мобильности русских полков это было не так уж сложно. Пехота иноземных государств за день могла покрыть расстояние максимум в тридцать километров. Русские же полки преодолевали это расстояние едва ли не с легкостью. При необходимости их дневной переход мог составить даже пятьдесят километров (Россия уже пять лет как целенаправленно переходила на метрическую систему мер). Правда, в этом случае возникали кое-какие сомнения относительно боеспособности частей. Все же подобные переходы сильно выматывали. Но ты поди сначала догони эдаких скороходов, чтобы намылить им холку.

А все потому, что поддержанию физической формы в русской армии уделяли куда больше внимания, нежели муштре. Опять же продуманное обмундирование и амуниция, не без того. Плюс к этому отлаженная тыловая служба, что позволяло иметь при себе все необходимое. Одни только ротные полевые кухни чего стоили, изрядно экономя время. Кстати, централизованное питание помогало во многом избегать недугов, верных спутников всех армий.

Так что начала войны Петр не опасался. Но вся беда в том, что этот договор англичане заключали в основном против Франции, которая теперь превратилась в союзницу Австрии. Пренебрегать подобными договорами нельзя. Эдак можно и в одиночку остаться против какого-нибудь альянса.

Н-да. К Франции у Петра был особый счет. Десять покушений, и в каждом из-за спин убийц торчали французские уши. Если быть более точным, то в трех из них иезуитские. Но даже в этих случаях Туманов с уверенностью кивал в сторону Людовика Пятнадцатого.

При мысли о французском короле Петр невольно улыбнулся. Впрочем, улыбка вышла недоброй. Практически все были уверены в том, что Людовик всего лишь марионетка и всеми делами заправляет маркиза де Помпадур. Ошибочка. Некоторое время она была любовницей короля, хотя это уже и в прошлом, являлась его секретарем, голосом, советчиком, другом, но самостоятельных решений не принимала.

После смерти кардинала Флери Людовик все же решил взять управление государством в свои руки. Хм. Своеобразно так, ничего не скажешь. Но зато и все неудачи связывали с маркизой, а не с ним. Соответственно и недовольство было направлено на нее же. Петр, разумеется, находил подобное поведение Людовика странным, но, с другой стороны, это его тараканы.

В настоящее время Романова волновало другое: как поступить? С первого января прекращается срок субсидного договора, и английский посол Уитворт уже обивает пороги с намерением продлить его. В принципе до получения известия о договоре между Францией и Австрией Петр знал, как поступит. Для него любая возможность ослабить давление на казну была за благо.

Шутка сказать, сегодняшние ежегодные поступления в казну измерялись тридцатью пятью миллионами рублей. И эта цифра год от года росла. Но расходы возрастали куда быстрее. Денег не хватало так же, как и в первый год его правления. Признаться, его порой посещали сомнения, возможно ли иметь переполненную казну, не ведя войн. Взять турецкую кампанию, которую он столь часто поминает. Вот уж где он вышел с прибытком.

Угу. Вот только такая экономия, посредством договора с Англией, может выйти боком. Австрия давний и проверенный союзник. Не сказать, что Россия получила от этого союза такие уж большие выгоды, но одно только наличие союзного договора уже имело определенный вес и принесло большую пользу. Конечно же это было обоюдовыгодно, но ведь для того и заключаются союзы.

Кстати, субсидный договор в некоторой степени был на руку и австрийцам, ведь Ганновер по факту входил в состав Австрийской империи. Да и направлен он был против Пруссии и Франции. Вот только Фридрих и не подумал нападать на владения Георга Второго. Франция решилась было двинуть свои войска, но, как только зашевелился русский корпус, предпочла прекратить всякие попытки ведения военных действий. Она тогда и без того воевала с Австрией, так что вешать себе на шею еще и русский корпус, а по сути армию, с их стороны было бы глупо. И потом, французы изрядно увязли в войне с англичанами за влияние в колониях, в Вест-Индии, Америке и Индии.

И вот теперь Георг вновь настаивает на подписании субсидного договора, в то время как основной их противник по факту теперь превратился в союзника России. Ну, пока не союзника, но уже и не такого уж и противника. Словом, сам черт ногу сломит. Ему-то что с этим делать? Он как бы уже рассчитывал на эти деньги и даже учитывал при росписи бюджета следующего года. И тут на тебе, как гром среди ясного неба.

«Что, Петр Алексеевич, не клеится?» – послышался голос в голове Петра.

– Явился? – вздохнув и откинувшись на высокую спинку кресла, деланного еще под деда, произнес Петр.

При этом он не забыл осмотреть кабинет и задержал взгляд на двери, не приоткрыта ли. В остальном звукоизоляция в этом помещении на высоте. Еще бы, такие вот беседы у его императорского величества могут случиться в самый непредсказуемый момент. Ну и что должен подумать тот, кто нечаянно застанет государя увлеченно беседующим с самим собой? Угу. Именно что озаботиться душевным здоровьем императора.

«Можно подумать, я куда-то пропадаю. Оно, может, с радостью и полетал бы где-нибудь в астрале, посмотрел бы на мир не только твоими глазами. Но, к сожалению, не имею подобной возможности», – с явной иронией ответил Буров.

– Жаль. Просто не представляешь, скольких проблем можно было бы тогда избежать. – Петр снова исторг вздох.

«Грех жаловаться, Петр Алексеевич. Я и в таком качестве тебе пользы немало приношу».

– Только сам решаешь, когда обозначать свое присутствие, а когда отсиживаться в дальнем углу.

«Не устал еще причитать, а, Петруша? Сколько раз говорено, что я вовсе не гений и всего не знаю. Хотя при этом и готов помогать. Заметь, помогать, а не решать проблемы вместо тебя».

– Послушай, может, все же наконец объяснишь, отчего ты не взял меня под контроль? Ну как ту итальянскую куклу, марионетку.

«Угу. Такого возьмешь».

Несмотря на то что речь Бурова возникала непосредственно в голове Петра и голоса как такового император не слышал, он без труда различал интонации. Кстати, Петр вполне мог общаться с ним и мысленно, но предпочитал все же говорить в голос. И похоже, Сергею Ивановичу это нравилось.

– Не прибедняйся. Я, конечно, не из столь развитого века, как ты, но все же голову на плечах имею. Ведь помню, сколько раз превращался в стороннего наблюдателя, словно и не мое это тело. Вот та самая марионетка и есть.

«А помнишь, когда это случалось?»

– Разумеется. Когда мне грозила смертельная опасность. А еще исподволь речью моей начинал завладевать, когда нужно было поведать какую умную мысль моим сподвижникам, заставляя потом меня самому себе дивиться. Да только я ведь понимаю, что ты вот так можешь меня оттеснить в любой момент. Я вырос, возмужал, стал личностью, но и ты все это время не стоял на месте. Так почему?

«Ты помнишь, что было в той белой пустоши?» – после минутного молчания наконец произнес Буров.

– Признаться, только урывками. Появляются какие-то фрагменты картинок, фраз. Но в целом… Нет, не помню, – пожав плечами, вынужден был признать Петр.

Наконец-то. Их знакомство состоялось пять лет назад. За эти годы Петр неоднократно пытался получить у Бурова ответ на этот вопрос, но тот постоянно отшучивался, переводил беседу в другое русло или вовсе запирался. А вот теперь, похоже, разговор все же состоится. И Петр боялся вспугнуть настроенного на откровенность Бурова. Ну не любил он загадок, всегда хотел докопаться до сути.

«Ты тогда к сестрице своей рвался, Наталии. А я застрял там, как Винни Пух в домике Кролика…»

Петр не понял, о чем говорит Буров, но даже и не подумал перебивать его.

«…И тут вдруг ты, на тройке с бубенцами…»

Петра словно электрическим разрядом ударило, совсем как в физической лаборатории. Он явственно увидел, как это все было. Увидел так, словно случилось это только вчера. Вот он стоит в санях, а перед ним какой-то незнакомец в странной одежде.

– Ты кто таков? – Голос Петра чистый, звонкий, полный молодости, задора и огня.

– Буров, Сергей Иванович. А вы кто, молодой человек?

– Я тебе не молодой человек, а император Всероссийский Петр.

– Что-то вы не больно похожи на Петра Алексеевича. Ну не могли же художники настолько наврать, – с сомнением произнес Буров.

– Как это не похож? – вдруг растерялся мальчишка. – Петр Алексеевич и есть.

– Да видел я Петра Великого на картинах, там у него лицо совсем другое, опять же волосы у него темные, а ты русоволосый.

– Ну так то дед мой. А моих портретов разве не видел?

Ого! Что это? Зависть с обидой в одном флаконе?

– Погоди. Так ты Петр Второй?

– Ну да, – расправляя плечи, с гордым видом заявил парнишка.

Чудны дела Твои, Господи. Это что же получается, паренек настолько сросся со своим образом, что сам во все поверил? А с другой стороны, отчего-то не было сомнений, что все именно так и есть.

– Что ты тут делаешь? – спросил подросток, и сразу стало понятно: он привык к повиновению и к тому, что на его вопросы непременно отвечают.

– Признаться, и сам не знаю, – развел руками Сергей Иванович.

– А чего дорогу заступил?

– Дорогу? – Буров растерянно огляделся.

Да нет. Ничего не изменилось, как была снежная целина гладкая и девственная, так и есть. Ну прямо как в том анекдоте получается – это когда сидит один на рельсах, подходит к нему другой и говорит: «Подвинься».

– Да тут вроде и нет никакой дороги.

– Может, и нет, – буркнул малец, – но мне прямо надо, а ты дорогу заступил.

– А куда ты едешь?

– Ты как разговариваешь с императором?!

– А ты переедь меня, да и езжай с Богом, – самодовольно скалясь, заявил Буров, отчего-то уверившись, что поступить так этот вздорный мальчишка никак не сможет. Нельзя ему, и все тут. – Ну раз уж давить не станешь…

– К сестре я еду, к Наталии. Она меня ждет, – вдруг перебил его мальчишка, как видно смирившись, что ему не отвязаться от этого странного путника, упорно не желающего уступать дорогу.

– И где она?

– Вестимо где. В раю.

– И что, она звала тебя в гости?

– Не звала. Только сестрица завсегда мне рада была и сейчас обрадуется. Уйди с дороги, Христа ради, Сергей Иванович. – А вот теперь боль и мольба слышатся.

– А куда спешить-то? Там у вас вечность впереди, еще наболтаетесь.

– Устал я. Хочу покоя.

– А вот я, представь себе, хочу волнений, хочу боли, хочу хоть что-нибудь почувствовать, а не эту пустоту. А ведь мне годков куда больше твоего. Но я хочу, а ты устал.

Казалось бы, отойди в сторону. Чего мешать мальчишке, раз уж он принял решение. Но Буров точно знал: поступи он так, и ему опять останется пустота. Белая, неприкаянная, без холода, без запаха – пустота. А вот этого не хотелось категорически. Хотелось снова ощутить себя живым, прожить пусть не свою жизнь, а чужую, но жить, а не блуждать по бесконечной снежной пустыне.

– А ну-ка, подвинься.

Он быстро взобрался на облучок, так что мальчишка не успел ничего предпринять, и в одно мгновение вырвал у него вожжи. Он никогда не управлял лошадьми и даже не представлял, как это делается. Но не мальца же просить, в самом-то деле. Тот поведет сани только в одном направлении. К сестре. Возможно, его безгрешная душа и Бурова увезет из этой заснеженной пустоши в райские кущи, но Сергею Ивановичу туда пока не надо. Он не собирался упускать свой шанс. Призрачный, надуманный, но шанс.

Как ни странно, но лошади с легкостью подчинились новому вознице. Стоило только потянуть вожжами вправо, и тройка пошла в плавный разворот. Описала дугу. Ага. А вот и след, оставленный санями. Вот по нему, значится, и поедем.

– Не хочу-у!!!

Едва осознав, что происходит, парнишка дернулся и вознамерился выскочить из саней, но Буров вцепился в него, как в последнюю надежду, как утопающий за соломинку. Сергей Иванович знал точно: выскочи молодой Петр, упусти он его, и ничего не будет. Ему дали один-единственный шанс, и он сейчас находится рядом, верещит, пытается вырваться, не желая возвращаться туда, где ему было больно.

Не смог. Бурову отчего-то стало стыдно и противно. Он хочет жить, он готов терпеть, страдать, бороться, что-то доказывать себе и остальным. Он ко всему этому готов. А вот этот напуганный мальчик – нет. Сергей остановил лошадей. Отпустил Петра, но против ожиданий тот не убежал, а внимательно смотрел на странного мужчину, который, неловко перевалившись, выбрался из саней.

– Прости меня, мальчик. Правильно молва говорит – на чужих плечах в рай не въедешь. Езжай своей дорогой. С Богом.

– А ты?

– Не знаю. Как Господь повелит, так и будет. Хотя особо верующим я никогда не был. Так что, может, и позабудет обо мне, оставив в этих местах.

– Поехали со мной.

– Нет.

– Почему? Ведь там хорошо. Там не может быть плохо.

– Скорее всего ты прав. Но если я поеду с тобой к твоей сестре, то обратной дороги мне уже не будет, а здесь… Здесь возможно все. Даже если придется ждать слишком долго, здесь есть надежда.

– Но там все плохо. Там предательство, интриги, боль. Там все лгут. Что там хорошего?

– То, чего нет ни в раю, ни в аду. То, что длится не вечность, а краткий миг. Там жизнь, парень. Там боль, там кровь, там грязь и смрад. Но только там мы живем по-настоящему и узнаем себе цену. А рай или ад – это уже итог. Это вечность. Это то, чего ты заслуживаешь за деяния свои. Но свершить их ты можешь только будучи живым.

– Меня там все только предавали, лебезили, пресмыкались, а сами за спиной делали то, что им было угодно. А то и вовсе заставляли делать то, чего я не хотел. Все до единого.

– Разве не было того, кто был бы тебе верен, кто любил бы тебя от чистого сердца?

– Только Наталия.

– Сестрица?

– Она.

– Сколько тебе лет?

– Четырнадцать.

– Эх, молодость. Ты еще ничего не видел, парень. Тебе просто не повезло повстречать тех, кто по-настоящему тебя полюбит и никогда не предаст.

– А ты? Если бы ты поехал со мной? Ты бы меня не предал?

– Нет, парень.

– Мне так многие говорили, но все врали.

– Может, им ты дал не так много. Как можно предать того, кто подарил тебе второй шанс на жизнь? Может, такие и есть, но это не про меня.

– И я должен тебе верить?

– А ты веришь, что если бы я не остановился, то мы непременно вернулись бы к тебе?

Парнишка задумался. Меж бровей пролегла столь неестественно выглядящая на таком молодом лице морщинка. Губы сжались в тонкую линию. Он словно прислушался к своим ощущениям.

– Верю.

– Но я этого не стал делать. Не так ли? Я решил остаться в этой пустоши и пожелал тебе счастливого пути, по твоему выбору. Так что можешь не сомневаться – там у тебя будет хотя бы один, кто никогда и ни за что не предаст. И еще. Только там ты сможешь воздать всем, кто был рядом с тобой, по заслугам, а не беспомощно наблюдать за ними и грызть от отчаяния ногти. Но сейчас ты должен сам решить, по какому пути ты пойдешь. Их у тебя два, и оба открыты. Один несет боль и труды, но позволит все расставить по своим местам. Второй сулит покой и любовь сестры, но не позволит тебе сделать ничего.

– Садись, – вдруг решительно произнес Петр после продолжительного раздумья.

– Я не поеду к твоей сестре, парень, – медленно покачал головой Буров.

– А мы не к сестре. Садись, пока не передумал.

Буров быстро забрался в сани и устроился рядом с молодым императором. Жаль, не его мерс, ноги не вытянуть. Ну да ничего, как-нибудь.

– Держи. – Петр протянул ему вожжи, предлагая править.

– Нет, парень. Решение твое, тебе и вожжи в руки.

– Я боюсь, что отверну.

– Решать тебе.

– Ты правда не предашь?

– Ни за что.

– Господи, спаси и помилуй! – Парнишка истово перекрестился, как могут только верящие искренне, всем сердцем и душой. – Н-но, залетные!!!

Лошади пошли разом и очень быстро набрали скорость. Студеный ветер обдал тело, с легкостью забираясь под одежду и заставляя ежиться. Буров глянул на Петра. Как видно, и тому сейчас было холодно, но вид решительный. Упрям. Не отвернет…

– Я все вспомнил, – глядя в одному ему ведомую точку, задумчиво произнес Петр.

«Я догадался», – с легкой ехидцей произнес Буров.

– Твоя работа?

«А ты как думаешь? Моя, конечно. А то как бы я тебе образы разных машин передавал бы, словами всего не расскажешь. Надеюсь, теперь понимаешь, отчего я не стал тебя подменять собой?»

– Теперь понимаю. Хотя сомневаюсь, сумел бы я двадцать лет прятаться по задворкам.

«Тебе труднее, потому как ты император, – с показной важностью произнес Буров, – а мы так, мышки серые».

– Зачем ты так, Сергей Иванович. Да я тебе куда больше обязан, потому как это ты меня к жизни вернул.

«В тот момент ты вернуться к жизни мог, я же только пристяжным, и никак иначе. Так что кто кому обязан – это вопрос. А потому давай-ка оставим эту тему».

– Как скажешь. А жаль все же, что ты не можешь мне подсказать выход. Признаться, я сейчас нахожусь в довольно щекотливом положении…

Угу. Знал Буров об этом положении. Но и помочь ничем не мог. Не сказать, что он был в школе двоечником, но, признаться, помнил не так чтобы и много. Где-то в эти годы должна состояться Семилетняя война, которую многие историки назовут «первой мировой войной». Но вот причины, предпосылки, расстановка сил, кто с кем был в союзе – этого Буров не помнил.

В голове прочно сидело только несколько моментов. Он помнил, что русские победят в одном из крупных сражений, а Апраксин превратит его в поражение. Что русская армия возьмет Берлин. Помнил, что Петр Третий фактически капитулирует перед Фридрихом Великим, так как тот был его кумиром.

Вот только ерунда все это. Потому что он также помнил, что Крым должен был отвоевать Потемкин. Причем крымских кампаний должно было быть несколько. Именно светлейший положил много сил, чтобы Таврида превратилась в цветущий край. Но сейчас об этом человеке, принесшем на алтарь отечества всю свою жизнь, Буров ничего не слышал. Скорее всего тот пока лишь сопливый мальчишка.

А вот Григорий Орлов служит сержантом в лейб-гвардии Семеновском полку. Правда, непонятно, тот ли это Григорий, который должен был стать фаворитом Екатерины Второй. Их там пятеро братьев. Хм. Почти наверняка это он. Такие совпадения, конечно, случаются, но больно уж редко.

А вот где сама Екатерина, Буров понятия не имел. Ну не помнил он девичью фамилию этой немецкой принцессы. В голове только того и осталось, что это был какой-то захудалый немецкий княжеский род. Да и имя Екатерина она получила при крещении в православную веру. Впрочем, стоит обождать. Эта женщина личность неординарная и скорее всего еще появится на горизонте. Н-да. Хорошо бы все же на стороне России. Как там в фильме у Дружининой, Елизавета говорила молодой Екатерине: «Стерва ты. Но умная. А российскому престолу немного ума не помешает». Да. Совсем не помешает.

Фике. Точно. Ее в родном доме вроде как называли Фике. Во всяком случае, в фильме было именно так. А вот фамилия… Нет. Не припоминается. С другой стороны, стоит ли заморачиваться на эту тему? Много ли она сможет, не имея в своих руках достаточно власти? Сомнительно. Быть может, она сейчас в каком-то немецком княжестве наводит свои порядки, и очень скоро в Пруссии появится какой-то процветающий уголок. Ну и какое это может иметь значение?

Словом, история уже давно и крепко пошла по другой колее. Если его не такие уж и большие познания и раньше гроша ломаного не стоили, то теперь и подавно ему лучше помолчать. Это ведь не хозяйство города из руин поднимать и не экономику государства налаживать. Тут политика, а это требует особого подхода и склада ума. А они с Петром, несмотря на такую близость, все же совершенно непохожи. Ну и что он мог насоветовать императору? Да по большому счету ничего.

Вот если какую техническую новинку, тогда да. Хотя-а… Даже тут от него было не так чтобы и много толку. Ну разве только так, указать нужное направление. Остальное уж саглиновским птенцам самим приходилось додумывать и доводить до ума. Ну не виноват он в том, что в любом деле есть целая куча деталей, мелких, но от того не менее важных.

Да взять ту же паровую машину. В общем, принцип работы и устройство Буров себе представлял хорошо. Мало того, даже мог сам собрать действующую модель. Но, как выяснилось, обороты у этой машины могут быть различными в зависимости от давления пара в котле. Чем оно больше, тем обороты выше. Давление падает, и обороты падают.

А тут всего-то на главный паропровод нужно установить саморегулирующийся перепускной клапан. Он дозирует подачу пара в нужных пределах и таким образом обеспечивает более ровную работу машины. Кстати, маховик предназначен в первую очередь для обеспечения ровной работы машины, потому он и маховик. Вот только Сергей Иванович об этом отчего-то позабыл, помня лишь о шестерне, насаженной на него для сцепления со стартером.

Так что ничего он не знал. Им с Петром предстояло самостоятельно пробивать дорогу. И вообще, будущее этого мира очень сильно может отличаться от известного Бурову. Потому что этого будущего пока еще не было. История только писалась. Вот в этот самый момент она и создавалась – человеком, который в мире Бурова не оставил после себя практически никакого следа…

«Ну с чего ты взял, что я не могу тебе ничего подсказать. Я не знаю доподлинно, что там у них в бошках творится, чем именно грозят все эти перемены. Но высказать свое видение очень даже могу. А вот как действовать, тут уж извини, я умываю руки».

– Значит, ткнуть мордой в навоз – это пожалуйста, а как сделать так, чтобы этой кучи на дороге не было, это уже не к нам. Так получается? – довольно резко выпалил Петр.

«Нет, не так, – не менее резко ответил Буров. И как выходит, что Петр ощущает все его эмоции, интонации или вот, как тот повысил голос? – Я вовсе не собираюсь тебя критиковать, не видя собственного способа решения проблемы, а как раз собираюсь озвучить последний».

– Ладно. Я слушаю. – Петр сделал приглашающий жест, словно собеседник находился перед ним.

«Слушает он, – недовольно буркнул Сергей Иванович. – Заключай договор с Георгом, даже не сомневайся. А случись что, с легкостью от него открестишься, без какого-либо урона. Деньги-то вперед проплачиваются».

– Как это без урона? То есть тебя интересует только финансовая сторона? Нет, я прекрасно понимаю, что политика девка грязная и продажная, куда тем же кабацким девкам. Но все же ронять лицо России…

«Начало-ось… Петр, ну ты же уже не вьюноша бледный со взором горящим. Ты еще про честь заговори».

– Ты что-то имеешь против чести?

«Боже упаси. Я только за нее, родимую. Вот только запомни одну маленькую истину в последней инстанции: никогда, слышишь, никогда европейцы не будут видеть в России ровню себе, а русские для них и через века будут только дикими московитами. Поэтому сколько бы ты ни пыжился доказать всему свету, что Россия является просвещенным государством, из этого ничего не выйдет. Есть день, и есть ночь. Но есть еще вечерние и предрассветные сумерки. Есть Запад, есть Восток, а есть Россия, которая стоит посредине и являет собой оба этих мира. Так не будь дураком, пользуйся уникальным положением, держись наособицу, вбирай все лучшее от двух миров, а не пытайся пыжиться перед теми, кто менторским тоном указывает тебе твое место и учит, как нужно жить. Все эти европейские державы руководствуются только своими выгодами и при необходимости переступают через различные договора с легкостью. А еще всегда пользовались склонностью российских императоров к неукоснительному выполнению договоренностей. А англичане, так те и вовсе… Ни один дворцовый переворот в России не обошелся без вмешательства этих джентльменов. Наблюдая за твоими действиями в последние годы, я думал, ты это прекрасно понимаешь и не собираешься наступать на те же грабли».

– И все же так нельзя. Нет, я не к тому, чтобы сажать кого-то себе на шею… Но дурная репутация не пойдет на пользу государству.

«Ничего. Другие как-то живут, да еще и катаются на России-матушке. Веками катаются, заметь. Ну или катались в моей прошлой жизни. Но, с другой стороны, ты прав в одном – я не политик, поэтому могу только высказать свое мнение».

– Ну, какой я политик, покажет время и оценят потомки, – возразил Петр. – Пока же… Пока же я думаю, что подобный беспринципный подход не пойдет империи на пользу.

Петр поднялся с кресла и начал вышагивать по кабинету, или даже скорее метаться как тигр в клетке. Свидетельство его сильного душевного волнения.

О. Так и есть. Потянулся к трубке. Тоже своеобразный знак. Прикурил. Пыхнул ароматным дымным облачком. Еще раз. Ну вот, что и требовалось доказать. Плюнул и бросил дымящуюся трубку на серебряный поднос.

Направился было к окну, чтобы проветрить помещение, но вовремя остановился. Еще не хватало, чтобы кто-то из прислуги, проходя мимо окон, услышал, как тут государь разрывается в споре с самим собой. Вернулся к трубке, вытряхнул содержимое и потушил, не забыв потянуть носом приятный терпкий запах табачного дыма. И почему ему не нравится курить, притом что запах табачного дыма доставляет удовольствие?

– Мы положили много сил на то, чтобы создать в европейской среде положительный образ русского человека, – наконец закончив манипуляции с трубкой и вновь начав расхаживать по кабинету, но уже куда спокойнее, продолжил Петр. – Мы берем на содержание иноземных писателей, одаренных бойким пером. Издаем газеты и книги, рисуя благородство, чистые помыслы и крепость духа русских. Поддерживаем наших авторов, дабы они описывали иноземное житие без прикрас, но при этом не придумывали ничего сверх меры и давали сравнения с нашими реалиями. Это все работает не только на мнение иноземцев, но и формирует отношение нашей молодежи к самим себе, своим корням и Родине.

«Я помню. Потому что именно я это тебе и присоветовал».

– Нет. Ты на этом настаивал. А теперь предлагаешь вот так взять и все перечеркнуть. Чтобы заработать доброе имя, нужны годы, а вот потерять его можно в одночасье. Вся эта многолетняя работа по созданию положительного образа России и русских как на Востоке, так и на Западе тут же разобьется, как корабль о рифы, если только мы вероломно нарушим хоть один договор.

«Знаешь, один из русских императоров, которого уже никогда не будет на престоле, сказал золотые слова: «Во всем свете у нас только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные при первой возможности сами ополчатся против нас». И еще: «У России нет друзей. Нашей огромности боятся». Не старайся понравиться всем и каждому, они всегда будут ненавидеть нас. Думай о России и своем народе, за который ты в ответе перед Господом. Пекись об их интересах. А что до остальных, просто помни: европейцы могут вытирать об русских ноги или трястись и обделаться при виде них, но они никогда не будут считать русских ровней себе. Так что вот тебе мое мнение: не хрен рубить бороды, мазать лица белилами, натягивать на голову парики и рядиться в подстреленные штанишки».

– Между прочим, бороды я не рублю, налоги за них не взимаю, и бородатые лица все чаще мелькают в моем окружении. От белил и париков наша знать отказалась уже лет десять как. А кюлоты носят только ярые поклонники европейского стиля, не сказал бы, что их так уж много.

«Ну вот видишь. Народ уже идет правильной дорогой. А как говаривал мой командир – если ты не в состоянии предотвратить пьянку, то должен ее возглавить».

– Все бы тебе шутки шутить.

«Запомни, молодой, в каждой шутке есть только доля шутки, остальное все правда».

– А правда у каждого своя.

«Вот мы и подошли к одному из главнейших вопросов. Если правда у каждого своя, то к чему нам чужая правда?»

– Я тебя понял.

«И?»

– Буду заключать договор с англичанами.

«Слова не мальчика, но мужа».

– Но только с оговоркой. Корпус вступит в войну в случае нападения со стороны Пруссии.

«Не подпишут».

– Подпишут. Еще как подпишут. Им нужно решать свои вопросы в колониях. Так что в Европе они сделают ставку на золото. А мы и лицо сохраним, и плату получим.

«Безнадежен», – вздохнул Буров.

В этот момент в дверь постучал Василий. Уж кого-кого, но своего наперсника Петр мог опознать и по звуку шагов и вот по такому стуку. Только он мог постучать почтительно и в то же время требовательно. Возможно, его особая манера, проявляющаяся во всем, даже в жестах, это результат безграничного доверия Петра. Впрочем… Если не доверять Василию, то не доверять в этой жизни вообще никому, а так император жить не мог. Да и никто не сможет, потому что это уже и не жизнь получается.

Вот так. Постучал. Выждал несколько секунд. И вошел. Плевать, чем император занят. Василию по службе надобно, остальное все ерунда. Даже супруга и верная соратница императрица Анна не позволяет себе подобного, дожидаясь позволения войти. А ему хоть бы хны.

Хм. Справедливости ради нужно добавить, что ей подобное тоже не возбраняется. Тут другое. Женская мудрость. Понимает, что не сможет простить измену… Слухов она не опасалась, они время от времени регулярно возникали, хотя и звучали очень тихо. Так что же теперь из-за каждой сплетни накручивать себя. Но если застанет сама, это уже не слухи, а свершившийся факт.

Нет, в любовь своего мужа она верит. Но ведь между любовью и прелюбодеянием большая разница. Мало ли что Петр не поощряет подобную вольность, очень даже распространенную при дворах европейских государей. Было дело, при его собственном дворе, до той злополучной или благодатной болезни, это уж с какой стороны посмотреть, случались знатные игрища. А ну как бес в ребро? Так что лучше подстраховаться, дабы сберечь покой в семье.

Петр откровенно потешался над супругой, потому что искренне ее любил. И любовь эта была видна всем, воплощенная в их двенадцати детях. Одних только мальчиков семеро. А не люби он супругу, так зуд телесный справить можно и где на стороне. Причем совсем не обязательно для этого заводить себе фаворитку.

Н-да. Опять его увело не туда. Впрочем, нормально все, вон и дверь уже отворяется, готовая впустить Василия. А вот и Буров пропал. Петр почувствовал, что тот вернулся в какой-то дальний уголок сознания и спокойно сидит там, посматривая окрест глазами Петра. Откуда он это знает? А он не знает. И Сергей Иванович о том не говорит никогда, сколько он его ни пытал. Но вот верит, что это так, и все тут.

Поначалу было непривычно и как-то дико. Смешно сказать, даже близости с супругой стал избегать, чем вызвал ее неудовольствие и первое серьезное подозрение. Нет, никаких скандалов, никаких вопросов, только Анечка стала какой-то задумчивой и в то же время раздражительной. А еще набросилась на работу, как голодный на краюху хлеба.

Шутка сказать, три месяца бегал от супруги как черт от ладана. Вот как только представит, что не двое их, а трое… Смешно? А он не на шутку ревновал жену к Бурову. С ума сходил от ревности. И это при том, что тот, можно сказать, дух бестелесный, и советы его Петр очень даже выслушивал.

Но потом все же успокоился, научился выбрасывать мысли о Бурове из головы. А тот в свою очередь тихонько сидел где-то на задворках и не отсвечивал. С пониманием этот Сергей Иванович, чего уж там.

– Государь, карета подана, – с легким поклоном, полным достоинства, доложил сорокапятилетний Василий.

– Куда карета? Василий, шельма, говорил же тебе, мне поработать нужно.

– Так ты по иной надобности во дворец деда своего и не ездишь, государь. Да только сегодня ты обещался с семьей в Петергоф поехать. И Анна Александровна с делами своими управилась. Не дело это, когда детки только с мамками да воспитателями. В семье только тогда сила, когда она семья. Вместе нужно держаться, чтобы какая червоточина не завелась. Так что собирайся, государь. До отхода поезда осталось не больше часа, нужно на вокзал успеть.

Как бы это парадоксально ни звучало, но в России начинался железнодорожный бум. Нет, железнодорожные магистрали никто не строил. Но на каждом крупном предприятии имелась своя железнодорожная сеть. На Урале и Алтае протяженность железных дорог уже превышала две сотни километров, и эта цифра продолжала неуклонно расти. Наследие покойного Акинфия Никитича Демидова.

Появилась и дорога, связавшая Петербург и Петергоф. Даже были налажены регулярные рейсы утром, в обед и вечером, дабы благородное сословие и иноземные гости имели возможность посещать этот великолепный парк. Петергоф уже успел стать излюбленным местом отдыха, туда ехали не только влюбленные пары, но выезжали всем семейством. А то и вовсе компанией. В особенности это было распространено среди молодежи. Можно было посвятить отдыху весь день и вечерним поездом вернуться в столицу.

Также к услугам посетителей Петергофа были гостиницы. Последние приютились за территорией дворца и обнесенного кованой решеткой обширного парка. В последний днем доступ был совершенно свободным, разве только дворцовая территория имеет дополнительное ограждение. Но при удаче можно было повстречаться даже с царственным семейством, необыкновенно простым в общении.

Кстати, многие вот таким способом старались подобраться к императорской чете в надежде продавить свой прожект. Правда, нужно было быть очень уверенным в своей правоте, чтобы так нахально отвлекать Петра и Анну в то время, которое они посвящали семье и которым очень дорожили. В противном случае повторного шанса можно было не получить вообще никогда. Угу. Царственные самодуры, куда же без этого. А не надо быть пустобрехом и прожектером.

Туманов уже который год требовал от Петра и Анны прекратить это безобразие и наконец всерьез озаботиться безопасностью. Ведь одно из покушений было совершено как раз во время вот такого отдыха в петергофском парке. Угу. Так они его и послушали. Петр категорически отказывался прятаться от собственного народа за спинами гвардейцев и служащих канцелярии.

Легкая карета уже ожидала Петра у парадного крыльца. Вот только привычного Мальцова на своем посту не было. Вроде и не старый еще, всего-то пятьдесят пять годков, а скрутила его болезнь. Суставы выворачивает так, что у взрослого мужчины слезы высекает. Он сейчас обосновался в Крыму, на казенном пенсионе. Там и климат ему очень даже подходит, и источники термальные имеются, что с хворью бороться помогают. Заслужил солдат, чего уж там.

Василий с легкостью скользнул в карету следом за Петром, расположившись напротив. Ритуал старый и привычный. Вот только еще и Мальцов пристраивался рядом с ним. Никого после него Петр еще к себе настолько близко не допускал. Эти двое ведь не столько слуги и охрана, сколько незаменимые помощники.

Карета, запряженная всего лишь парой лошадей, мягко тронулась с места под перестук копыт. Кто бы сказал еще десять лет назад, что подобное возможно, Петр не поверил бы, но факт остается фактом: вот этот легкий экипаж полностью является детищем русского каретного двора, построенный русскими мастерами и из русских же материалов. Ни одного винтика из заграницы. И между тем карета не просто хороша, но подобные экипажи поставляются даже в Европу.

Причем не просто поставляются, а пользуются там неизменным спросом. Мало того, каретный двор, который уже по сути представляет собой целый завод, не справляется с поступающими заказами. Ведь кареты не только за границу поставляются, но еще и на внутренний рынок. Русское дворянство вовсе не собиралось уступать в чем-либо европейцам.

А ведь на протяжении сотни лет все было как раз наоборот, русская аристократия закупала кареты в Европе. И в особенности ценились экипажи из Германии. Немецкие мастера великолепно знали свое дело, что неизменно ценилось покупателями. Конечно, кое-что производилось и в России, но только все теми же иноземными мастерами. Да и удовлетворить внутренние потребности России они не могли, так что кареты продолжали гнать из-за границы.

Спасибо Акинфию Никитичу и его Металлургической академии в Екатеринбурге. Выделение металлургии в отдельное направление науки, достаточно щедрое финансирование и тесная работа с практиками на металлургических заводах неизменно приносили свои результаты. Кроме увеличения объемов получаемой стали появились и различные ее сорта, что положительным образом сказалось далеко не только в оружейном деле.

К примеру, русские металлурги научились получать в больших объемах рессорную сталь. Может, и не такого качества, что во времена Бурова, но рессоры получались вполне рабочими. Ну и Сергей Иванович через императора подсказал, как это лучше устроить. Далее сталь на оси и раму, прочность которых удалось увеличить с помощью использования различных профилей. Кстати, от этого они еще и легче стали.

Подсказал Буров и то, как можно получить интересный материал – фанеру. И ничего особенно сложного, главное, знать, в какую сторону думать. Правда, со станками для получения шпона пришлось долго мудрить. Требовалась очень уж высокая точность работы. Но если проявлять упорство в какой-то области, то результат обязательно последует.

Так что сладили всего-то за пару лет. Сначала в саглиновских мастерских, а потом на машиностроительном заводе довели до ума. На нем уже рабочие династии начали появляться, так что с квалифицированными кадрами все не так безнадежно, как это было двадцать лет назад.

С клеем, конечно, возникли сложности. Придется химикам еще мудрить и мудрить. Но пока и известный вполне себе годный, только сохнет долго. Зато кузов карет получался легким и достаточно прочным. На большее фанеры пока не хватает, объемы производства с каждым годом растут, но все еще довольно скромные.

На вокзал домчали быстро. Петр, конечно, все еще предпочитал пешие прогулки по столице, но куда уж тут пешком, если нужно поспеть. И без того по улицам многолюдного города с ветерком не больно-то прокатишься, можно кого и зашибить. Император, кстати, специальным указом закрепил правостороннее движение карет и повозок и строго-настрого запретил лихачить на улицах городов. Ослушников ожидал весьма серьезный штраф.

– А вот и я! – радостно возвестил Петр, едва только оказавшись в императорском вагоне.

Между Петербургом и Петергофом курсировал только один поезд, и в его составе всегда находился императорский вагон, который могли занимать только члены императорской семьи. Ну вот, например, как тетка Петра, Елизавета, которая мирно беседовала с Анной, расположившись за столиком, сервированным к чаю.

Ее супруг граф Разумовский встал с кресла, приветствуя царственного родственника подобающим поклоном. И чего уж там, щерясь в довольной улыбке. А чего ему, собственно, быть недовольным. Петр не сомневался, что до его прихода вся детвора в возрасте до шести лет облепила доброго дядюшку и ну его терзать.

Н-да. Теперь у них, похоже, нашелся не менее интересный объект для осады и штурма. Петр даже слегка растерялся, когда на него бросился этот ногастый, рукастый и верещащий клубок детворы. Четверо его и двое Лизаветы, мальчик и девочка, пяти и шести лет. Семья у тетки многодетная. Не настолько, как у царственного племянника, но все же шестеро деток, и все, слава богу, живы. Вот же как оно все обернулось, а Буров рассказывал, что в их истории она так и умерла бездетной.

Впрочем, долго предаваться этим мыслям Петр не смог. Не дала детвора, которая тут же погребла под собой императора. Данное действо вызвало облегченную улыбку Разумовского, на время избавившегося от этих маленьких чертенят. Анна и Елизавета благосклонно улыбались, взирая на то, как резвятся дети, и старшенький, в смысле император, в том числе. Подростки, которым такие забавы уже вроде как не по возрасту, смотрели на малышню с неким снисхождением.

Все это Петр все же сумел заметить, а еще порадовался тому, что у них очень даже дружная семья. Но ему пришлось оставить наблюдения за окружающей обстановкой и сосредоточиться на малышне. Дело в том, что ему в глаз прилетело чье-то колено. Не сильно так. Но достаточно ощутимо, чтобы понять: ухо нужно держать востро, не то поставят царственной особе фингал, стыда не оберешься.

Глава 3 Русская Ямайка

– Ну чего ты на меня уставился? Ешь, говорю, – подкрепляя свои слова соответствующим жестом, произнес бородатый мужчина.

Чернокожий, с рогатиной на шее и привязанными к ней руками, недоверчиво посмотрел на белого мужчину. Нет, он вовсе не издевался. Путы вполне позволяли и держать достаточно хорошо прожаренный кусок мяса, и есть его, практически не испытывая неудобств. Но само то, что эти люди его кормят, да еще и тем, что едят сами, ввергало его в ступор. Он вообще уже успел позабыть вкус мяса. В последний раз ему доводилось его есть года два назад. Нет, ему, конечно, порой перепадала солонина, но на вкус она была просто отвратной, не идущей ни в какое сравнение вот с этим куском, источающим умопомрачительный аромат.

Плевать. Что бы его ни ожидало уже через день, сейчас он повлиять на это не может. А вот в кои-то веки нормально поесть… Такого случая ему, возможно, больше никогда и не представится. Если он вообще останется в живых. Ведь хозяин может устроить показательную казнь, чтобы другим неповадно было. Так что он ничего не теряет. Крепкие белые зубы, особо выделяющиеся на черном лице, впились в кусок мяса. Брызнувший сок потек по подбородку и капал на грудь. Из горла непроизвольно вырвалось довольное урчание.

– Ишь как, Антип Петрович. Понравилось, – улыбаясь и кивая в сторону пленника, произнес бородатый мужчина.

– Глупость говоришь, Родион. Отчего ему не должно понравиться? – пожал плечами Антип, командир их группы из трех человек. – Я еще не встречал человека, который бы отказался от хорошо приготовленного мяса. А Федор у нас мастак по этой части, – подмигнул он третьему, невысокому крепышу, повязавшему на разбойничий манер голову платком.

– Н-да-а. Эх, человече, человече. Вот покормим тебя, передохнем малость и в обратный путь. А потом передадим в руки твоему хозяину, аспиду проклятущему, – вздохнул Родион. – Я что говорю-то, Антип Петрович, ведь забьет его этот Лоурен насмерть.

– То не твоя печаль. Решит та английская морда выкинуть деньги на ветер, значит, забьет. Пожалеет – поживет еще бедолага. Может, и до счастливого дня дотянет, – задумчиво ответил старший.

– Не дело тому, кто неволю видел, иных неволить, – снова завел свое бородач, присев рядом с костром и с каким-то остервенением оторвав кусок горячего мяса.

– Ты, Родион, речи эти бросай, – вдруг построжев, одернул его Антип. – Не один, чай, в крепости на барина горе мыкал, я тоже не из дворян буду.

– Да я…

– Было дело, мы и в России православных назад под батоги возвращали. Там ты чего-то не стонал.

– То по закону было, присяга и долг обязывали.

– И что поменялось? Здесь таков закон, что один в неволе у другого, куда нашим крестьянам. И мы тот закон блюдем, тем и кормимся. И чтобы я подобных речей от тебя больше не слышал.

– Не на то я соглашался, когда за океан плыть подрядился.

– А заниматься будешь этим. Я все сказал.

– Тихо, мужики. Кажись, мы не одни, – берясь за карабин, едва слышно выдохнул Федор, кивая в сторону собак.

Родители этих двух ищеек были с Кубы, где их уже не первый век натаскивали на людей известные в Вест-Индии охотники за рабами, ранчадорес. Эти высокие и поджарые собачки были отличными охотниками от рождения. Отличительная их черта в том, что они не только уверенно шли по следу, обладая невероятным чутьем, но еще и могли вступить с беглецом в схватку. Вот только своеобразно так, все время стараясь ухватить беглеца за ухо. Если тот выказывал покорность, то собачка просто пригоняла его к охотнику. Если же проявлял непокорность и пытался сопротивляться, то его участи не позавидуешь. Нет, убить не убьют, на то нужна особая команда, но покусают изрядно, до увечий. Хорошие собачки. И невероятно дорогие. А еще требующие трепетного отношения. Но вложенный в их дрессуру труд, без сомнения, стоил этих денег.

– Родион, свяжи этому ноги, и так за ним побегали изрядно. Потом возьмешь на себя подходы с реки. Федор, ты справа, я слева. Готовы? Вот и ладушки. К бою, – не повышая голоса, отдал команды Антип.

Никакой суеты. Все трое действовали быстро и четко, как солдаты Фридриха на плацу. В том смысле, что все их действия были отточены до автоматизма, и, хотя строевыми приемами тут и не пахло, тем, как они двигались, можно было по-настоящему залюбоваться. Грация хищника. Да, это выражение наиболее четко передает, в кого сразу же преобразились эти трое.

Ни капли сомнений в том, что встреча с приближающимися к ним неизвестными не сулит троице ничего хорошего. Иначе и быть не может. В этих местах белые появляются числом не меньше роты солдат, что для Ямайки, по сути, является небольшой армией. А отправлять сюда войска губернатору Трелони сейчас не было никакого резона. Ведь он сам шестнадцать лет назад, в 1739 году, заключил с маронами мирное соглашение.

Мароны – это свободные чернокожие Ямайки, частично смешавшиеся с коренными индейцами. Эдакая подлая мина, подброшенная англичанам испанцами в 1655 году, то есть ровно сто лет назад, когда первые выбили вторых с острова, объявив его собственностью британской короны. Покидая Ямайку, испанцы отпустили всех своих рабов на свободу, а учитывая, что чернокожих на острове было традиционно больше, чем белых, это оказалась целая армия.

Африканцы не рвались воевать за интересы Испании. Глупо бы было. Но им нужно было как-то выживать. К тому же их душила злоба на белых за все прежние обиды. Поэтому грабежи и убийства с их стороны были самым обычным делом. В свою очередь англичане непременно отвечали на подобные выпады карательными акциями.

Прекрасно ориентируясь в тропических горных лесах, мароны весьма серьезно огрызались, нанося войскам ощутимый урон. Но при этом и сами несли потери. Болезни, нередкие несчастные случаи на охоте, гибель в постоянных схватках с англичанами. Все это отрицательно сказывалось на численности маронов.

Не пропасть этому новоявленному племени не давали сами англичане. Они систематически поставляли на Ямайку все новых чернокожих рабов. Те поднимали бунты, после чего быстренько убегали в горы. Кому везло избежать гибели от карательных отрядов, неизменно пополняли ряды маронов.

Эта карусель продолжалась почти сто лет, пока нынешний губернатор Ямайки не задался вопросом: а зачем, собственно говоря, англичанам нужна эта извечная бойня? Только за два года его губернаторства в боях с маронами гарнизон Ямайки умудрился потерять более тысячи солдат убитыми. А между тем белые проживали на острове достаточно компактно.

Деревушка Кингстон, которая быстро разрослась до портового города после гибели Порт-Ройала, практически опустевшего и почти полностью ушедшего под воду в 1692 году. Далее небольшое поселение Сен-Эндрю, где обитает основная масса ремесленников и корабелов в том числе. И наконец, Спаниш-Таун, столица острова и всей Вест-Индии. Ну и конечно же плантации, разместившиеся вокруг этих городов.

Еще был Монтего-Бей, расположенный на северо-западе острова и заслуживающий отдельного упоминания. С пахотными землями дела там обстояли куда хуже, чем на юге острова. Там преобладала гористая местность, поэтому плантаций не так много. Но зато имелась удобная бухта для стоянки кораблей, и оттуда ближе всего до Кубы. Все верно, в этом уютном и красивом портовом городке, построенном в колониальном стиле, располагался рынок рабов, откуда осуществлялись основные поставки «черного дерева» на Кубу и Гаити.

Таким образом, англичане использовали едва ли пятую часть площади острова. Остальная его территория оставалась в первозданной красе, так подходящей для проживания этих дикарей маронов. Можно до бесконечности и безуспешно за ними гоняться, причем неся неизменные потери и убытки. Или быть умнее и постараться извлечь из этого выгоду.

Именно поэтому губернатор решил договориться с маронами. И, надо заметить, преуспел в этом. Согласно взаимной договоренности мароны могли свободно жить на оговоренной территории, в основном это была гористая местность, но имелись и участки, пригодные для возделывания. Мароны обязались выставлять своих воинов при необходимости отбить нападение на остров враждебных англичанам держав. Кроме того, они не должны были принимать у себя беглых рабов, а даже наоборот, возвращать их владельцам.

Разумеется, последнее не бесплатно. За каждого пойманного раба была назначена награда в два фунта. Весьма щедрое вознаграждение. Два фунта в маронской деревне – это очень большие деньги. Рабы тут, конечно, бегали довольно часто, но между маронами все же порой случались стычки из-за плененного беглеца.

Именно благодаря маронам белые охотники за рабами на Ямайке не прижились. С этими ребятами невозможно конкурировать, и уж тем более после того, как губернатор заключил с ними договор. Они просто считали эти горы своей вотчиной и никого не желали здесь видеть. Любой забредший на эти голубые склоны становился их законной добычей. И это при том, что основная масса маронов и рабов, поставляемых на Ямайку, были представителями одного племени ашанти.

Так что любая непредвиденная встреча в этих местах для троицы русских охотников за головами означала только одно – смерть. Потому что не кем иным, как маронами, эти неизвестные не могли быть. Единственный, кто ничем не рисковал, это плененный раб. Нет, не потому, что ему хуже уже не будет. Просто мароны не станут лишать себя двух фунтов. За мертвого им заплатят только десять шиллингов, то есть четверть стандартной награды за живого.

А вот за белых им ничего не заплатят. Но и договариваться о передаче раба с ними никто не станет. Во-первых, белым нечего делать в этих горах. Эдак раз попустишь, два, а потом станешь удивляться, как это ты оказался в рабском бараке. Во-вторых, у белых имеется огнестрельное оружие. Мароны, конечно, могут купить и мушкет, и припасы. Они могли посещать Сен-Эндрю и Кингстон, в лавках которых приобретали нужные товары. Но огнестрельное оружие стоило очень уж дорого. А тут сразу трое готовых поделиться таким богатством…

Антип, подхватив карабин, отступил на несколько шагов в сторону от костра и устроился за корнями большого дерева. Очень удобная позиция, позволяющая контролировать весь сектор и в то же время дающая вполне надежную защиту. Набросил на лицо сетку – человеческое лицо в лесу очень даже заметно. Сухо щелкнул курок. По уже устоявшейся привычке приподнял кресало, взглянув на сухой порох, заполняющий полку. Так надежнее. Извлек пару пистолей и, проверив их, опять вернул в кобуру, оставив на предохранительном взводе. Последний штрих – скинуть колпачок с носика рожка пороховницы, который использовался для подсыпки пороха на полку.

Все это время он не прекращал одновременно ощупывать местность внимательным взглядом. Ничего. Вон там вроде как обеспокоенно подала голос пичужка. Но потревожить ее мог кто угодно. Впрочем, кой черт кто угодно, коли собачки заволновались по-особому. На зверя они реагируют иначе, на человека же их натаскивали специально и с тщанием. Шутка ли, тренированная собачка стоила сотню фунтов.

Изготовившись к бою сам, Антип осмотрел товарищей. Ага. Родион занял позицию неподалеку от пленного негра, которому успел связать ноги. Хм. И сунуть еще один кусок мяса, который тот с удовольствием поглощал. Ну что же, молодец чернокожий, умеет ценить маленькие радости, выпадающие на его долю.

Взгляд вправо. Федор не терял времени даром. Позицию занял грамотно и полностью изготовился к бою. И собачек держит при себе, вот только спустил с поводков. Как бы чего не вышло. Впрочем, он у них уже не первый год за псаря, так что знает, что делает.

Угу. Они здесь пробавляются этим ремеслом уже добрых три года, успели приобрести как опыт, так и репутацию. Вообще, на острове русских охотников за рабами было порядка трех десятков. Где только они не бывали, облазив весь остров, в основном действуя тройками. Но нередко им приходилось бродить по этим горам и сообща. Все же втроем гоняться за десятком беглецов не только неудобно, но еще и крайне опасно. А случалось, и весь отряд русских егерей собирался в кулак, чтобы наказать каких-нибудь зарвавшихся маронов, отважившихся напасть на одну из плантаций.

Антип вновь перевел взгляд на склон горы, поросший густым тропическим лесом. Н-да. Прямо сказать, так себе горы, с Кавказскими, где ему довелось служить последние десять лет перед отставкой, не сравнить. Но, с другой стороны, если каменные кручи несколько подкачали и голых вершин тут не наблюдалось, сам лес был куда гуще, а оттого и опаснее. Поди в этих зарослях хоть что-нибудь рассмотри.

Ан нет. Вон он, родимый, шагах в семидесяти, не больше. Высунул свою черную мордашку, внимательно всматриваясь в ту сторону, где была их стоянка. Не иначе как по запаху дыма и жареного мяса навелся. Н-да. С готовкой это они погорячились. А все этот чертов кабан, бросившийся на собак. Пришлось его пристрелить от греха подальше. А кто же в здравом уме откажется от свежатинки. И без того раб хитрый и упорный попался, двое суток за ним гонялись, пока настигли. Да и самоуверенность свою роль сыграла.

Мароны все же старались не связываться с русскими егерями. Те отчего-то, как только потеряют кого из своих, сразу лютовать начинали. Правда, уважение к егерям проявляли по большей части мароны, проживающие оседло на пологих берегах рек и в плодородных долинах с возделанными участками. Но среди них вполне хватало и диких. Эти продолжали держаться в труднодоступных районах и вели бандитский образ жизни. Именно они время от времени совершали набеги на плантации белых. Расплаты опасались мало, готовые дать отпор любому врагу, используя особенности местности.

Хм. Ну как любому. С русскими, в основе своей прошедшими службу на Кавказе, подобные номера не проходили. Ну не так они воевали, как все остальные белые. Нападали исподтишка, сваливались как дьяволы с горных склонов и забирались по отвесным скалам, откуда их никак не ждали. А еще, если того требовала обстановка, ничуть не боялись использовать дорогущих собак, натравливая их, к примеру, на группу, защищающую узкую тропу. Пока звери отвлекали внимание на себя, подоспевали их хозяева, и начиналось веселье. В рукопашной русские были злы и беспощадны.

И тем не менее нельзя сказать, что все опасались связываться с русскими. Ашанти довольно воинственное племя, и храбрости им не занимать. А иначе они не смогли бы добиться того, чтобы англичане начали с ними договариваться. Их ведь и там, на родном африканском берегу, не белые отлавливали, а продавали в рабство свои же соплеменники.

Так что нужно настраиваться на серьезную драку, даже если мароны поймут, с кем связались. И потом, десяток африканских воинов против троих русских, да еще в этом проклятом густом лесу, где максимальная видимость едва в сотню шагов, это очень серьезно. Почему десяток? Так рассчитывать надо всегда на худшее, целее будешь.

Марон отсвечивал недолго. Вот так на секунду высунулся, потянул воздух ноздрями и опять скрылся в густой зелени подлеска. Ну и как быть? Да никак. Начинать надо, причем чем быстрее, тем лучше. Пока мароны не поняли, что их обнаружили. Не то подберутся вплотную, потом топором не отмашешься. А ведь они и без того уже совсем близко.

Антип приложился к прикладу и прицелился туда, где только что скрылся противник. Вот слегка дрогнула ветка, но только самую малость в стороне, поправить прицел. Спусковой крючок пошел плавно и мягко. А вот курок ударил резко, вызвав легкую дрожь оружия. С этим недостатком приходится мириться, иначе искру не высечь. Но это не беда, прицел можно и подправить, благо глаза беречь не нужно.

Все же молодец создатель винтовки Терехов, предусмотрел такой момент, как разлетающиеся с полки горящие крупицы пороха. Чтобы предохранить глаза, он немного изменил форму рукояти затвора, складывающейся на затворную рамку. Теперь у нее имелась эдакая изогнутая вертикальная полка. Вроде и небольшая, но если стрелять как полагается, приложившись к ложу, то отлетающие крупицы могут попасть в верхнюю часть лба, но не в глаз, оказывающийся в мертвом пространстве.

Выстрел! И сразу же укрыться за корнем, потому как сквозь возникшее облако все одно ничего не видно. Да и не на что там смотреть. Выстрел сделан, и ничего поменять ты уже не можешь. Но вопли раненого показали, что пуля не пропала даром. Это куда же прилетело бедолаге, что он так разрывается? Ашанти вообще народ выносливый. Да какая, собственно, разница, главное, что, если так кричит, значит, точно не боец.

Русская винтовка – оружие скорострельное, как и карабин, являющийся только укороченным ее вариантом. Но все же, когда речь заходит о коротких дистанциях и скоротечной схватке, лучше бы об этом позабыть. Все одно перезарядиться не успеешь. Нет, если время позволит, такую возможность терять грех, но не стоит на это сильно рассчитывать.

Антип отложил карабин и тут же взвел курки пистолетов, готовясь к немедленной атаке со стороны маронов. Так и есть. Со склона послышалась разноголосица воинственных криков. Вот так сразу и не поймешь, сколько этих паразитов. Но не двое и не четверо. Многовато что-то их.

Вот и выстрелы. Антип насчитал четыре. Ишь ты какие богатенькие. Четыре мушкета, по реалиям маронов, это очень серьезно. Одна из пуль прошуршала высоко над головой, другая с тупым стуком ударила в толстый корень. Куда полетели две другие – не понять. Стрелки оказались совсем уж косорукими.

А вот Федор с Родионом стрелки отменные, да еще и вооруженные карабинами системы Терехова. Нарезной ствол позволяет вести по-настоящему прицельную стрельбу. Четыре предательских облака порохового дыма безошибочно указали местоположение чернокожих стрелков. Два выстрела по этим ориентирам… Хм. Крик только один. Может, второй поймал пулю молча? Или банальный промах? Кто же разберет в тех зарослях.

А вот теперь начинается самое развеселое. Со склона послышались сильный шорох и треск. Антип выглянул из укрытия, держа пистолет наготове. Шагах в двадцати, проламываясь сквозь подлесок как лось, несется здоровенный негр, размахивающий абордажной саблей. С таким сойдись на кулачках, не факт, что выживешь, хотя Антип и сам косая сажень в плечах.

Выстрел! Опять белое облако, полностью закрывшее обзор. Егерь тут же отскочил назад, роняя разряженный пистолет и перекладывая в правую руку второй. Тупой стук тела о дерево. Рассеивающийся дым остался сверху, а на земле виден сучащий ногами и царапающий руками грудь чернокожий великан. Все. С такими ранами не живут.

Дым уже практически истаял, и взору предстал еще один марон, этот поменьше, но надвигается весьма решительно. Рот раскрыт в яростном крике. Антип отчего-то отметил неестественную белизну зубов. В следующее мгновение его пистолет исторг пламя, дым и горячий свинец. Стрелял навскидку и, признаться, думал, что промазал. Но пуля все же достигла цели. Нападающий как-то резко дернул плечом назад, словно его кто-то ударил, и, крутнувшись волчком, упал на землю.

Взгляд выделил движение слева. Буквально в пяти шагах от егеря из кустов выскочил еще один разъяренный марон. Ничего особенного, если не учитывать пистолет, который он навел на Антипа и нажал на спуск. Промахнуться с такого расстояния не сможет даже впервые взявший в руки огнестрельное оружие. Разумеется, если его противник станет изображать из себя мишень.

Выстрел происходит не сразу. С момента воспламенения подсыпки на полке и до выстрела не меньше секунды, а иногда и больше. Для ветерана, побывавшего не в одной схватке и не цепенеющего от страха, этого времени более чем достаточно, чтобы увернуться.

Вот только Антип не собирался уворачиваться. Вместо этого он бросил свое тело вперед и вниз, уходя в кувырок. Марон оказался опытным стрелком, а потому попытался подправить прицел, чтобы достать верткого противника. Однако русский был слишком уж быстр, а его маневр стал настоящей неожиданностью. Выстрел! Пуля выбила фонтанчик земли. Противника заволокло дымом. А в следующее мгновение живот воина ашанти взорвало острой и дикой болью.

Антип вскочил на ноги и одновременно рывком провел ножом поперек живота, распарывая его и вываливая наружу распластанное нутро. Все, этот уже не противник. Если не добить, то он еще помучается какое-то время, пока отдаст Богу душу. Но драться он уже не сможет, а это на данный момент главное.

Разобравшись с этим, обернулся, высматривая новых противников. Откуда-то из кустов доносились крики боли и рычание рассвирепевшего пса. Не иначе как Федор дал команду собакам рвать, а в этом случае псины любыми путями старались добраться до горла. И раздавшееся практически сразу характерное хрипящее бульканье было красноречивым тому подтверждением. Получается, пока Антип изображал из себя былинного богатыря, в одиночку сокрушающего вражье войско, остальные тоже не отсиживались по углам. Впрочем, в этой скоротечной схватке управлять боем было невозможно. Все решали мгновения и личная выучка каждого из его бойцов.

– Федор?

– Порядок, старшой.

– Родион?

– Руку оцарапало, а так нормально все.

– Добиваем, парни.

– Ясно.

– Понял.

Нападавших было одиннадцать. Вот когда помянешь добрым словом и злобных сержантов, не знающих жалости, и свирепых горцев, схватки с которыми оказались отличной закалкой. Не будь за их плечами столь суровой школы, и они уже были бы хладными трупами, а мароны собирали бы трофеи. А так все очень даже наоборот. Правда, с трофеями так себе.

Антип осмотрел пять мушкетов и шесть пистолетов. Н-да. Удивительно, как они еще стреляли. Впрочем, выстрелили не все. Один мушкет и три пистолета дали осечки. Но все равно при таком аховом состоянии оружия это просто великолепный результат. Стволы трех мушкетов и четырех пистолетов имеют такие раковины, что, к примеру, Антип не рискнул бы из них стрелять. Потому как разорвать может в любой момент.

Зато это объясняет, отчего у маронов так мало огнестрельного оружия. И это при том, что они уже сотню лет режутся с белыми, нередко захватывая мушкеты и пистолеты. Они просто выходят из строя из-за дурного с ними обращения. Причем очень похоже, что не просто так, а неизменно мстя новому владельцу за дурное обращение разрывами стволов. Редко кому повезет при этом остаться в живых, а уж не стать калекой и подавно.

– Сабли и нормальные стволы заберем с собой, остальное оставим здесь, – распорядился Антип.

– Может, ну его, оставлять в этих местах оружие? Давай лучше унесем от греха. Глядишь, железякам найдется какое применение. Ну или утопим, – предложил Родион.

– Нечего ерундой маяться, – отмахнулся Антип. – Найдет какой аспид, стрельнет, может быть, его же и приголубит. Так что пусть пользуются. Эй, дружок, ты по-английски говоришь?

Это уже к единственному оставленному в живых пленному. Тому самому, которому пистолетная пуля, пущенная Антипом, прилетела в плечо. Неудачно прилетела. Если он не помрет, то останется инвалидом однозначно. Свинец раздробил сустав. Кровь они, конечно, остановили и повязку наложили по всем правилам, как учили на занятиях и как делали это, спасая своих товарищей. Но кость и уж тем более сустав – это очень серьезно.

К чему такая забота? Так ведь нужно же было отправить весть братьям меньшим, маронам, чтобы они наперед думали, что делают. Правда, уже не раз отправляли с наказом не шалить. Но дураки никак не хотят переводиться.

– Немного говорю, – разлепив пересохшие губы, на корявом английском ответил негр.

– Вот и хорошо, – на чуть менее корявом английском произнес Антип. – Иди к своим и скажи, чтобы никогда даже не думали трогать русских егерей. Иначе вот так будет со всеми. Все, иди давай, пока собак на тебя не натравил.

– Стоило ли, Антип Петрович? – усомнился Федор.

– Этот все одно не жилец или калека, – отмахнулся старший. – Собираемся и в путь. Пообедали, итить твою налево.

– Ничего, Антип Петрович, я мясо успел прибрать, так что поедим на ходу, – задорно подмигнув, успокоил Родион.

– И то верно, – поддержал его Федор.

Вообще-то Ямайка остров не очень большой, но в гористой части даже грешные двадцать километров до Кингстона даются не так уж и легко. И не помогает даже кавказская закалка, потому как нередко приходится буквально прорубаться через плотные заросли тропического леса. Правда, все становится значительно проще, когда выходишь на хоженые маршруты. Но, с другой стороны, оно как бы и сложнее. Можно нарваться на засаду.

В Кингстон они добрались уже к обеду следующего дня, и на этот раз без приключений. Чему были весьма рады. Дальше их путь хотя и продолжился пешим порядком, зато двигались они уже по дорогам, полностью контролируемым англичанами. Ввиду этого уже к вечеру они прибыли на плантацию господина Лоурена, где в обмен на вознаграждение передали ему беглого раба.

Плантатор оказался достаточно любезен и предоставил охотникам ночлег. Утром в их распоряжение поступила легкая коляска, русской выделки. Такие завозились сюда редкими русскими торговцами, имевшими дело с господином Робертсом. Очень удобные экипажи, отличающиеся как легкостью, так и прочностью. А главное, их кожаный верх, хорошо защищающий во время дождя, складывался, что немаловажно в солнечную погоду, которая, к слову сказать, здесь преобладала. Кстати, кожаный верх можно было заменить на что-то более легкое, чтобы защититься от солнечных лучей. Все же под кожей было душновато.

Вот экипаж поднялся на очередной пологий взгорок, и впереди, километрах в двух показался поселок. Слева на холме стоит большой господский дом, выполненный в колониальном стиле. От основной дороги к нему ведет хорошо накатанное ответвление. Немного в стороне, отделенный от усадьбы парком с высокими деревьями, находится заводик по переработке сахарного тростника.

Вдоль самой же дороги довольно вольготно расположился городок Николаевск. Ну как городок, село, причем не такое уж и великое, дворов на полста. Хотя в понимании англичан это городок, и никаких гвоздей. Ну да ладно, остров их, им и порядки устанавливать. Дальше за холмами имеется еще два подобных городка, Петровский и Александровский. Все три имеют церкви, паства которых постепенно растет за счет чернокожих. Те тянутся к русским, не отличающимся чванливостью или злобой.

Всего община русских на Ямайке насчитывает порядка тысячи человек, которые проживают далеко не только в этих трех поселениях. В округе имеется уже десяток хуторов с семьями арендаторов, расплатившимися по долгам с господином Робертсом. Этот англичанин и устроил переезд русских на остров, сообразуясь с собственной выгодой. И продолжает получать ее даже после того, как должники рассчитываются с ним, предоставляя им в аренду земельные наделы. Свободные земли на острове имеются в избытке, но ты поди их еще выкупи у казны.

Есть русские кварталы в Кингстоне, Сент-Эндрю и столице вест-индских владений Спаниш-Тауне. Там в основном проживают ремесленники и моряки. Несмотря на большое количество рабов, работы для вольных мастеров тут более чем достаточно. Удел рабов – плантации или, как максимум, сахарные мельницы. А ведь кроме этого в одном только порту работы хоть отбавляй.

Туда прибывают корабли, пересекшие океан и перенесшие встречу со штормами и ураганами. Два месяца пути – серьезное испытание для корабля и для команды, которым предстоит еще и обратный путь. Поэтому их просто необходимо привести в порядок. Кроме того, на верфях Кингстона строятся новые суда. Правда, в основном это малотоннажные бригантины и шлюпы для торговли в вест-индском регионе. Хм. Или для контрабанды. Впрочем, между первым и вторым тут порой не было никакой разницы.

– Эй, парень, останови у трактира, – похлопав чернокожего кучера по плечу, распорядился Антип. – Все, спасибо, можешь возвращаться.

Раб угрюмо кивнул в знак того, что понял, и начал разворачивать экипаж, чтобы вернуться на плантацию Лоурена. Ничего удивительного в его поведении не было. Как успел выяснить Антип, возвращенный ими раб пользовался среди остальных невольников уважением. Господин Лоурен не стал затягивать с экзекуцией и начал ее тем же вечером. Охотники не пожелали при этом присутствовать, но дела это не меняло. Над бедолагой будут измываться еще долго, а все из-за русских егерей, которые так ловко его изловили и вернули хозяину за щедрое вознаграждение. Ну и с чего бы этот раб должен им улыбаться?

– Вишь, как зыркает, – вздохнул Родион, провожая взглядом повозку.

– Опять? – строго одернул подчиненного Антип. – Родион, если тебе не по нраву, то чего же тогда соглашался сюда ехать? Ведь никого силком не тянули.

– Не тянули. Да что толку-то? Уходить по выслуге и оседать на земле? Да какой из меня крестьянин после стольких лет беготни по горам наперегонки с костлявой. А тут вроде как и не служба, и в то же время все знакомо.

– Так и не стони.

– Да пойми ты, Антип Петрович, там я какого башибузука приголублю, вызволю пленника, и сердце радуется, потому как долг христианина исполнил, от неволи человека избавил. Или татя и убийцу какого на сковородку спровадил. А тут… Тут все наоборот. И что с того, что они ликом черны. Люди ведь.

– Я тебя понимаю, Родион. Ты вот что, отдохни с недельку. Тем паче рана у тебя. Подлечись. А там, глядишь, и отойдешь.

Отпустить бы Родиона с такими настроениями от греха подальше. Но, с другой стороны, боец он первостатейный. Его уход будет серьезной потерей. Так что лучше уж пусть в себя придет. Даже схватка с маронами не смогла развеять его хандру, потому как их настоящими татями и не назовешь. Они ведь полагают, что то их земли, а значит, белые пришли незваными. А незваный гость, как известно, хуже татарина. Ну, во всяком случае, так можно было представить себе это дело.

Пить пиво по такой жаре – затея не из лучших. Вроде и крепость не та, и в то же время опьянение какое-то тяжелое. Другое дело по вечерней прохладе. А сейчас лучше уж квасу. Вот им-то, родимым, они запивали сытный обед. Молодец Егорка, трактирщик местный, готовка у него просто загляденье. Они тут с супругой крутятся с рассвета до поздней ночи.

Дверь хлопнула, и в обеденный зал вбежал мальчонка лет тринадцати. Оглядел полупустое помещение и, заметив сидящих в углу егерей, поспешил к ним. При виде паренька по спине пробежал неприятный холодок.

– Здрасте, дядь Антип.

– Привет, Сережка. Говори.

– Дядь Антип, меня староста дядя Елизар прислал, как только прознал, что вы вернулись.

– Да понял уже, что ты не своей волей. Говори уж.

– Из Петровского весть была, там ночью хутор Астафьева мароны пограбили. Командир ваш, дядь Анисим, весь отряд егерей сзывает.

– Когда выходят?

– Я о том не ведаю. Вы дядьку Елизара поспрошайте, он все обскажет. Так и велел передать, чтобы вы к нему шли.

– Хорошо, малец. На тебе на леденец. – Антип протянул парнишке небольшую серебряную монету.

– Я не за плату, – отступил на шаг парнишка, явно недовольный тем, что егерь посчитал, будто он пытается заработать на чужом горе.

– А я тебе не в оплату.

– А за что тогда? – резонно поинтересовался мальчишка.

– На дворе у нас порядок наведешь? А то мы пока по горам лазим, там черт ногу сломит, – нашелся Родион.

– Тогда ладно, – степенно согласился парнишка, схватил монету и убежал.

– А сам чего? На хозяйстве же остаешься, – вскинул бровь Антип, обращаясь к Родиону.

– Да какое хозяйство, старшой, когда тут такое дело.

– Так ранен же.

– Да я тебя умоляю, какая там рана. Смех один. Только к медику заскочу, чтобы обработал получше, и готов к походу.

Угу. Такого какая-то царапина на месте не удержит. Нет, если бы опять погоня за каким чернокожим бедолагой… Но когда нужно давить разбойное племя – шалишь, он такого нипочем не пропустит. Тем более если Застоев собирает всех егерей, то дело предстоит по-настоящему жаркое. Будь иначе, Анисим Егорович уже выступил бы с теми, до кого успел дотянуться. Но тут по всему видно – выход основательный, а значит, противник серьезный. Как раз то, что нужно.

– Итак, господа, объявляю ставку в одно пенни, – беря в руки разделенную колоду карт, объявил высокий мужчина с наполовину седыми волосами, забранными в хвост.

Его прическа выглядела несколько вызывающе на фоне пышных париков с накрученными буклями, украшавших головы остальных присутствующих. Но это был только один из моментов, вызывающий диссонанс с его пятью партнерами в брэг. Вторым являлась его одежда – весьма непривычного кроя.

Такую нынче носят в России. Белая рубашка с пышным жабо, приталенный камзол, до середины бедер, скорее походящий на сюртук. Кстати, мистер Робертс его так и называет. Далее идут штаны со странным названием «брюки». Оба элемента изготовлены из одной и той же ткани белого цвета и лишены какой-либо вышивки. Его головной убор, оставшийся в прихожей клуба, также был белого цвета и вовсе не походил на общепринятые треуголки. Эдакая легкая шляпа с широкими полями.

Признаться, поначалу ямайское общество не приняло приверженца только зарождающейся русской моды. (Вообще-то она пока не пользуется должной популярностью даже в России. Русские в большинстве своем все еще предпочитали одеваться на европейский манер.) Но постепенно безупречные манеры, довольно тугой кошелек и весьма удачное ведение дел открыли мистеру Робертсу двери в высшее общество Спаниш-Тауна.

Нет, вопросы никуда не делись. Но чего только не простишь тому, кто замкнул на себе всю торговлю с этими дикими московитами. Впрочем, местные дельцы и плантаторы сами повинны в этом. К чему было воспринимать русских, начавших появляться на острове, в штыки?

А вот мистер Робертс сразу же проявил дальновидность и потянулся к ним. Хотя, возможно, дело в том, что он долгое время состоял на службе у русского царя, или, как он себя именует, императора. Словом, он давно и хорошо знал русских и относился к ним с уважением. Нет, не любил, а именно уважал. В отличие от того же Джона Сэлби, что сидит за карточным столом напротив него.

Этот господин также долгое время состоял на службе в России. Именно благодаря этому обстоятельству ему удалось сколотить кое-какой капитал и купить плантацию на Ямайке. В любом другом случае его ждала неудача и разочарование. Но русские щедро платили за знания, а мистер Сэлби прекрасно разбирался в строительстве каналов. Именно ему удалось соединить Волгу и Дон, построив канал между реками Камышенкой и Иловлей. Награда была столь щедрой, что он смог вернуться в Англию, выгодно жениться и перебраться в Вест-Индию. Однако русские для него так и остались дикарями.

– Одно пенни? – вздернул бровь мистер Лоурен. – Отчего же не в один фартинг? Или эта ставка для вас слишком мала?

– Уважаемый Уильям, я приезжаю сюда отдыхать. Зарабатывать же предпочитаю иначе. И потом, правила брэга не запрещают сдающему самостоятельно назначать ставку. Не так ли, господа?

– Конечно, это верно, Джеф, но все же здесь клуб, а не трактир, и собрались не какие-нибудь безденежные матросы. Поэтому данная ставка смехотворно мала. Я думаю, что ее стоит повысить хотя бы до шиллинга, – с легкой иронией пожав плечами, поддержал Лоурена Сэлби.

На фоне общего факта в их биографиях – службы в России – и различного отношения к русским между этими двоими с самого начала существовало нечто вроде соперничества. Порой мистер Сэлби вел себя даже вызывающе, словно провоцируя Робертса на ссору. Хм. Вообще-то это выглядело как-то глупо и по-ребячески, учитывая их возраст. А обоим было где-то по пятьдесят пять лет. Если бы Сэлби удосужился снять парик, то в его коротко стриженных волосах оказалось бы куда больше седины, чем у Робертса.

– Что же, господа, я прошу меня простить, если моя ставка показалась кому-то пренебрежением, – склонив голову в вежливом поклоне, произнес Робертс. – Тогда, может, в крону? Ах нет, эта ставка может оказаться столь же мелочной. Фунт. Да, пожалуй, это вполне достойно столь представительного общества.

Сэлби слегка поперхнулся. Все же жадноват господин плантатор. Остальные посмотрели на него с долей укоризны. Оно конечно, правилами не запрещается не входить на обозначенную ставку, пропустив тем самым кон. Но, с другой стороны, кто захочет показать свою несостоятельность. Нет, только не в обществе ямайских плантаторов.

– Господа, я попросил бы вас прекратить пикировку, – замахал руками самый молодой из присутствующих за столом, мистер Хиггинс, которому было всего-то лет сорок. – Эдак вы меня пустите по миру, а мне еще готовить приданое двум моим дочуркам и сыну негоднику нужно что-то оставить.

– Уж вам-то чего прибедняться? – вздернул бровь Лоурен. Не сказать, что подобная ставка его обрадовала, но все же не так уж и огорчила. – Ваши дела как никогда хороши.

– Вот я и желаю, чтобы они оставались таковыми и впредь. И потом, господа, сдающий назвал ставку, и правила запрещают ее менять. Что же касается мистера Робертса, то все вы прекрасно знаете, что он и впрямь зарабатывает вовсе не за карточным столом. Как и все мы, смею заметить. Так что я полностью поддерживаю Джефа, разве только ставка в пенни и впрямь слишком уж мала. Предлагаю зафиксировать правилами клуба предложенную Джоном ставку в один шиллинг.

– Господа, а я поддерживаю мистера Хиггинса, – вдруг произнес Лоурен. – Во-первых, я согласен с Джефом и Рэтом, что мы собираемся здесь больше развеяться от хозяйственных забот. Во-вторых, если кто-то посчитает данную ставку слишком незначительной, он всегда может поднять ее хоть до нескольких фунтов.

После непродолжительного обсуждения и споров – а иначе никак в обществе, где собирается сразу столько уважаемых плантаторов, – предложение Хиггинса было принято. Наконец карты розданы, и игра началась. Причем, несмотря на высказывания, звучавшие до этого, ставки поднимались достаточно осторожно. Плантаторы не авантюристы, как капитаны каперов, они скорее расчетливые хозяева, поэтому риск это не их стихия. И потом, они как никто другой знают, что состояния складываются из мелочей.

– Поднимаю ставку до трех шиллингов, – сделал свой ход Лоурен, после чего обратился к Робертсу, промокнув лоб платком с кружевным обрамлением (игра вовсе не запрещала беседы): – Джеф, может, все же объясните, отчего вы с таким упорством придерживаетесь русской моды?

– Х-ха. Как говорят русские – снова-здорово.

– Нет, вы не подумайте ничего эдакого. Просто вы все время отмахиваетесь от этих вопросов, меня же гложет самое банальное любопытство, без какой-либо подоплеки. От всех побывавших в России я слышал, что русские упорно копируют европейское одеяние и манеры. А вы, наоборот, предпочли русское платье.

– Ну, во-первых, господа, это, если можно так выразиться, новый русский стиль, не имеющий с их допетровским одеянием ничего общего. Во-вторых, я ни с кого не беру пример, а делаю то, что считаю для себя выгодным и удобным. Повышаю ставку до четырех шиллингов.

– Хорошая карта, Джеф? – окинул его испытующим взглядом Сэлби.

– Вы всегда можете это проверить, дорогой Джон, – с любезной улыбкой ответил Робертс.

– Хм. Пожалуй, пока только поддержу вашу ставку.

– Итак, Джеф, вы продолжите свои рассуждения? – спросил Лоурен.

– Да тут и рассуждать-то не о чем. Все уже сказано. Я всегда придерживаюсь выгоды и удобства. Эта одежда удобна, вот и все. Судите сами, господа. Отдавая дань этикету, этим теплым вечером, а на Ямайке все вечера теплые, вы сидите за столом в камзолах, сюртуках, сорочках и париках. Как результат, на столе перед каждым из вас лежит платок, чтобы время от времени вытирать выступающий пот. Мне же совсем не жарко, и я чувствую себя очень даже комфортно. А уж о ваших мучениях в дневную жару я лучше и вовсе умолчу. Моя же белая, несколько просторная одежда из тонкого сукна помогает бороться с жарой. Спасибо царю Петру, который ввел подобную форму для своих солдат, а затем сам стал законодателем новой моды. Так что, господа, вы можете называть это выходкой диких московитов и продолжать изнывать от жары. Или же сделать верные выводы и перенять у русских довольно полезную новинку.

– Именно руководствуясь выгодой, вы содержите на своей плантации русских? – поинтересовался Лоурен. – Увеличиваю ставку до одной кроны.

– Исключительно только выгодой.

– Странно. Какая может быть в этом выгода? Насколько мне известно, вы даже платите им жалованье.

– Причем, заметьте, весьма приличное жалованье. Мужчина может заработать до трех фунтов шести шиллингов в год. Женщина вдвое меньше, ребенок еще меньше. Это с учетом меньшей нормы выработки на человека.

– Вот и я о том же. С наемными рабочими слишком уж большие издержки. По-моему, куда дешевле и проще содержать рабов.

– Господа, если вы не против, я вскрою свои карты, – вместо ответа предложил Робертс. – Две дамы и брэгер бубновая девятка.

– Три натуральных короля, – не без удовольствия выложил свои карты сидевший следующим господин Сэлби.

У остальных комбинации были слабее, поэтому они просто скинули свои карты в колоду. Победитель, довольный собой, подвинул к себе горку монет. Учитывая, что игра продолжалась и он был следующим сдающим, Сэлби не стал приводить в порядок свой выигрыш, а тут же начал собирать карты, дабы в игре не случилось заминки. Следуя достигнутой договоренности, все положили на кон по оговоренному шиллингу, не дожидаясь раздачи.

– Итак, господа, – продолжил Робертс, раскуривая трубку, – как я уже говорил, я всегда и всюду следую выгоде. И пусть на первый взгляд кажется, что рабский труд гораздо прибыльнее, на деле это не так. Хороший и крепкий раб стоит пятьдесят фунтов. Покупка крепкого русского крестьянина в России обходится в двадцать два фунта. И это максимум, если он, конечно, не является каким-нибудь достойным мастером в одном из ремесел. Еще два фунта его переезд через океан. Итого двадцать четыре фунта.

– С каких это пор царь Петр стал поощрять торговлю крепостными? – искренне удивился господин Сэлби, начавший сдавать карты.

– А разве я сказал, что он это поощряет? Но в любом законе можно найти лазейку, – пустив к потолку облачко терпкого дыма, ответил Робертс. – И всегда найдутся те, кто захочет продать крепостного. Я не буду вдаваться в подробности, достаточно и того, что это возможно.

– Белые рабы, в отличие от черных, дохнут как мухи. Им слишком уж не подходит местный климат. И эти грязные ирландцы яркое тому подтверждение, – не согласился Лоурен. – Чернокожий стоит троих белых рабов. Так что я не вижу тут никакой выгоды.

– А может, господин Робертс настолько полюбил русских и стал так предан русскому царю, что решил преподнести ему Ямайку? – закончив сдавать карты и склонив голову набок, невинным тоном произнес Сэлби. – Я знаю, что Петр стремится заселить своими крестьянами все присоединенные территории, ничуть не опасаясь давать им в руки оружие. Кстати, господин Робертс, ваши крестьяне также имеют оружие.

– Очень смешно, – вновь пыхнув трубкой, возразил Робертс. – Давайте возьмем вас, дорогой Джон. Итак, из-за ежегодной убыли по различным причинам средняя ежегодная потребность вашей плантации в рабах составляет… – Робертс внимательно посмотрел на Сэлби.

– Двадцать рабов, – поняв собеседника, ответил тот.

– Даю два шиллинга, – продолжая игру, произнес Лоурен.

– Поддерживаю, – тут же ответил Робертс. – Берем по максимальной планке, получается тысяча фунтов. Плата надсмотрщикам – это минимум сто пятьдесят фунтов. Примерно раз в два года у вас случаются бунты. Естественную убыль мы уже учли, поэтому беглецов и погибших рабов в расчет брать не будем. Но остается плата за подавление бунта и штраф за его допущение, вместе это порядка двухсот фунтов. То есть в год сто фунтов. Ну и напоследок около двадцати фунтов охотникам за рабами, возвращающим вам беглецов. Итого тысяча двести семьдесят фунтов. Теперь поговорим о русских. Двадцать мужчин обходятся примерно в четыреста восемьдесят фунтов. Плата за работу около шестисот семидесяти фунтов. Итого тысяча сто пятьдесят фунтов. Я их не кормлю, не одеваю, не содержу, они сами зарабатывают на свой хлеб насущный. При этом их среднегодовая выработка вполне сопоставима с таковой у чернокожих рабов. Отчего так? А между тем все просто. Они знают точно, что могут освободиться от крепости, для этого им достаточно выплатить выкуп, причем без каких-либо процентов. Поэтому ежегодно две трети своего заработка они отдают мне, в качестве расчета. Треть остается им на проживание, и эти деньги, все до последнего фартинга, оказываются в моих трактирах и лавках, имеющихся в каждом из трех поселений. То есть я на них еще и зарабатываю, сбывая товар по розничным ценам. Ничего сверхъестественного, цены очень даже приемлемые, мне ведь не нужны недовольства и бунты. Прибавьте сюда еще и то, что практически все русские обладают какими-нибудь ремеслами. У них… Ах да, простите. Увеличиваю ставку до одной кроны. Так вот, у русских крестьян развито такое понятие, как отхожие промыслы. То есть когда нет полевых работ, они работают на стороне. Поэтому к той сумме, что они тратят в моих трактирах и лавках, добавляется еще и заработанное ими вне моих плантаций. Это примерно один фунт в год.

– Но кто им помешает тратить деньги в других лавках? – поинтересовался Лоурен.

– Элементарная бережливость. В моих заведениях цены хотя и немного, но все же ниже, чем в городских. Таким образом, следуя нехитрым расчетам, получаем, что каждые двадцать человек в год возвращают мне все заработанное у меня и плюс по одному фунту сверху, получается восемьдесят шесть фунтов. Это помимо того, что они работают ничуть не хуже негров. Я брал стоимость только взрослого и крепкого мужчины, не принимая в расчет детей и женщин. А русские женщины на полевых работах, уверяю вас, дадут фору мужчинам. Но при этом стоят, как и дети, не больше семи фунтов. А все дело в том, что они заинтересованы в хорошей работе. Тот, кто выплатит выкуп, становится свободным и волен отправляться куда угодно.

– И идут прямиком к вам в арендаторы. Поддерживаю крону, – подытожил Лоурен.

– Увеличиваю до двух крон. Да, любезнейший Уильям, они становятся моими арендаторами и продолжают приносить мне прибыль. Потому что, как говорят у русских, от добра добра не ищут. И сегодня у меня уже есть десять ферм со свободными арендаторами, сумевшими расплатиться по долгам. Замечу еще, что людей у меня умирает значительно меньше, я выкупаю только полноценные семьи, о каких-либо беспорядках среди моих работников не может быть и речи, если только не найдется идиота, который решит их сильно обидеть. Мало того, когда два года назад банда маронов попыталась напасть на мой дом, все крестьяне поднялись как один, и практически никто из маронов не ушел. А тех, кто ушел, настигли русские егеря. Причем совершенно бесплатно. Потому что мароны умудрились убить одного из крестьян. И кстати, какие-то умалишенные прошлой ночью разграбили одну из ферм. Егеря уже выступили, и я не завидую тем, кто это сделал. Не надо на меня так смотреть, господа. Я не имею к егерям никакого отношения. Только и того, что позволил селиться среди соплеменников на территории моих городков.

– Но они здесь появились стараниями вашего торгового компаньона в России? – уточнил Лоурен.

– Это так.

– Вскрываюсь, господа, – закончил Лоурен. – Три валета.

– Ну к чему было так спешить. Три натуральных туза, – с довольной улыбкой вскрыл свои карты Робертс. – Да, мой компаньон имеет к этому некоторое отношение. В том смысле, что помогает отставным военным перебраться через океан. Ведь им предписывается оседать на земле, а какой из солдата крестьянин. Узнают же о Вест-Индии благодаря слухам.

– А остальные, которые селятся в городах?

– Вот уж к кому не имею никакого отношения, так это к ним. Русским вообще свойственно искать лучшую долю. Вот и отправляются за ней.

– Но они прибывают на все тех же кораблях Добровольческого флота.

– И что с того, Уильям? Меня не интересуют дела моего компаньона, которые не касаются наших общих. Главное, что предприятие работает.

– Погодите. Ну а отчего, в таком случае, вам не покупать ирландцев? По-моему, тут хлопот было бы гораздо меньше, – вдруг встрепенулся Лоурен.

– Не пытайтесь сэкономить, Уильям. Взять моих арендаторов, которые сумели расплатиться в срок от четырех до пяти лет. Они работали как проклятые, не щадя собственных сил, и заработали свою свободу. Сегодня они как свет маяка для остальных. И люди знают: как только они смогут выкупиться из неволи, тут же получат свободу. Ирландцы же здесь в качестве каторжан, и раньше чем через десять лет им никто не волен дать свободу, даже наш губернатор сэр Трелони. И вообще, господа, коли уж хотите иметь дело с рабами, ставку нужно делать не на диких необузданных ашанти, выросших на вольном ветру и готовых взбунтоваться, а на рожденных в рабстве. Но ведь вам не нужны такие хлопоты и сложности, как выращивание рабов. Вы ищете более легкие пути, а это далеко не всегда верное решение.

К Робертсу подошел чернокожий раб, прислуживавший в клубе, и доложил, что у входа его ожидает посыльный. Пришлось сворачивать игру, в которой ему, похоже, начинало везти, так как и этот кон оказался за ним. Он ожидал этого посыльного, поэтому знал, что уже не вернется. Как бы ему ни было приятно общество клуба, дела превыше всего.

Он оказался прав, это был его слуга, принесший весть о прибытии корабля Добровольческого флота. Только им позволялось открыто торговать на Ямайке и возить товары, минуя английские порты, не платя налоги в метрополии.

Корона, может, и не позволила бы этого, но русский царь сумел настоять на своем. Дело в том, что его ученым удалось получить в больших количествах какую-то смолу. Из нее получалась пропитка и мастика, которыми обрабатывались днища кораблей для предотвращения гниения и против различных древесных паразитов. Стоит ли говорить, насколько данная продукция важна для морской державы. Вот и выдали Добровольческим кораблям разрешение на торговлю в вест-индских колониях Англии. Правда, в ограниченном количестве, не более десяти вымпелов.

Робертс лично встречал каждое судно. А как же иначе. Торговля только с виду кажется делом простым. Тут дешево купил, там дорого продал. На самом деле все куда как сложнее. Мало того, к этому нужно еще иметь и способности, если не талант.

Когда коляска доставила его в порт, судно под названием «Чайка» уже заканчивало швартовку. Кстати, подобная оперативность также стала возможной благодаря русским. А вернее, коноводному судну, которое выполняло на кингстонском рейде роль буксира.

Пару лет назад перебрались сюда двое беглых русских, которые раньше служили на казенных коноводных судах. Вот и здесь решили построить такую посудину, благо устройство хорошо помнили. Обратились, кстати, к Робертсу, и тот ссудил их деньгами, за треть доли от будущего предприятия. Работы у них хоть отбавляй, не успевают водить за ручку купеческие корабли. Те, кто пожаднее, предпочитают обходиться силами своей команды и баркасами, находящимися на борту кораблей. Но тех, кто готов заплатить за услуги буксира, вполне хватает, так что предприятие процветает.

Едва бросили трап на пристань, как Робертс тут же оказался на борту, где его встретил капитан Зарубин. Поприветствовав Робертса, он предложил пройти в свою каюту. Оно вроде уже закат, и на землю опускается вечерняя прохлада, но к чему попусту терять время.

– Что-то вы в этот раз припозднились на целых три дня. Это несколько необычно для «Чайки», – посетовал Робертс, когда они оказались в каюте.

– Грех жаловаться, мистер Робертс, для океанского перехода подобная задержка скорее норма, чем нечто необычное.

– Но не для Добровольческого флота. Вы уже успели заработать репутацию. Не стоит ею пренебрегать.

– Согласен. Остается еще попенять океану с его непредсказуемостью.

– Что по грузу?

– Вот документы.

– Легкие экипажи привезли? – беря документы, поспешил поинтересоваться о насущном Робертс. – Плантаторы уже в очереди стоят за ними. Причем не только местные.

– Привезли. На этот раз два десятка. Вот только куда вам столько, ума не приложу.

– А кто вам сказал, что все экипажи останутся на Ямайке? Испанцы ожидают их с куда большим нетерпением и готовы платить звонкой монетой. Отчего, думаете, я прошу упаковывать комплектующие к каждому экипажу отдельно?

– Ясно.

– Итак, что у нас тут?.. Керосин, флас[1], битумная мастика, пропитка. Не боитесь, с таким-то грузом? А ну как полыхнет, – с довольной улыбкой поинтересовался он.

– Не кликали бы вы беду, – поспешил отмахнуться от англичанина капитан.

– Простите. Дальше. Ткани в ассортименте, зажигалки, керосиновые лампы, складные ножи, зонты дамские солнечные, зонты дождевые…

Список был довольно обширный, около сотни различных наименований. Причем все было изготовлено на русских заводах и фабриках, как казенных, так и частных. И только готовая продукция, ни о каком сырье не могло быть и речи. Впрочем, чему тут удивляться, если в колониях не было практически никакого производства. Разве только переработка плантаторами сахарного тростника, изготовление рома, да верфи, где строились маломерные суда для местного судоходства. Но сырье для них было местное.

– Так, с этим понятно. Что по людям? – ознакомившись со списком, поинтересовался Робертс.

– На этот раз пять семей, всего пятнадцать человек. Молодежь. Шестеро желающих поступить в егеря. И вот эти письма лично вам. Только…

– Да, Павел Иванович?

– Велено, чтобы они не покидали мою каюту, а по прочтении были уничтожены.

– Даже так?

– Я в этом году уже не вернусь. И вообще, добровольцам приказано под различными предлогами зимовать в своих портах приписки.

– Вот как… – ломая печать на письме и выпятив нижнюю губу, задумчиво произнес Робертс. – Н-да-а, Павел Иванович, все страньше и страньше.

Закончив читать, он скомкал листы и, положив на начищенный медный поднос, поджег. Вид у плантатора был весьма озабоченный. Зарубин понятия не имел, что там было написано, но прекрасно понимал, к чему все идет.

Все было за то, что не успеть ему полностью рассчитаться с долгом за «Чайку», придется еще послужить России-матушке. Впрочем, в любом случае пришлось бы, не на своем корабле, так на казенном. Он ведь не в полной отставке, а в резерве. Когда же начинают говорить пушки, вакансии на кораблях появляются довольно быстро.

Глава 4 Императорские будни

«Ты только посмотри, красота-то какая получается. Говорил же тебе, что нужно оторвать Растрелли у этого курляндского хитреца Бирона», – с явным удовольствием произнес Буров, любуясь представшей перед ним картиной пока еще недостроенного, но уже приковывающего взор Зимнего дворца.

– В твоем мире этот дворец такой же? – воспользовавшись своим одиночеством, вслух поинтересовался Петр у Бурова.

«Да кто же его знает. В смысле конечно же узнаваемо, но, с другой стороны, я его только на картинках и видел. А вообще, сдается мне, должно быть, чуть ли не один в один. Архитектор Растрелли, строительство курирует Лизавета. Причем не испытывая недостатка в средствах. Так что команда соответствует, должен соответствовать и результат. Потом поставишь Эрмитаж и начнешь скупать произведения искусства», – глядя на знакомые очертания, проступающие сквозь плотную завесу строительных лесов, задумчиво произнес Сергей Иванович.

Даже сейчас, в незавершенном виде, дворец производил сильное впечатление. Что же будет по завершении строительства дворцового ансамбля? Вообще-то он мог бы ответить на этот вопрос, если бы в свое время не откладывал поездку в Петербург на потом. Все казалось, что времени еще более чем достаточно.

– Эй, поаккуратнее на поворотах! – поспешил возмутиться Петр. – Мне что, тратиться больше некуда?

«Поверь, это ничуть не менее важно, чем заводы, фабрики, торговый и военный флот, армия и железные дороги. Не хлебом единым жив человек. Ему еще нужно сознавать и то простое обстоятельство, что его император живет в более роскошном дворце в отличие от иноземных государей. А еще, ты ведь это с собой не унесешь. Елизаветинский дворец и Эрмитаж останутся рукотворным памятником на века. Культурным наследием для грядущих поколений. Короче, оно того стоит».

Не будет в России Зимнего дворца. В смысле конечно же именно здесь будет находиться зимняя резиденция императорской семьи и, как надеялся Петр, его потомков. Вот только уже сейчас за ним закрепилось название Елизаветинский, ввиду того что строительство курировала его тетка, не давая роздыху ни себе, ни архитектору, ни рабочим… Хм. И Петру расслабиться не дает. Мог бы и предположить после нескольких проектов, доверенных Елизавете Петровне.

– Угу. Стоит, – недовольно буркнул Петр. – Между прочим, по смете строительство должно было обойтись только в миллион двести тысяч. А всего лишь за три года смета превышена уже на триста тысяч. Предполагаю, что к концу строительства превышение достигнет миллиона.

«Во-первых, это просто неизбежно. Во-вторых, сам виноват, – не без издевки ответил Буров. – Растрелли тебе ведь предлагал строить Зимний дворец на новом месте. Но нет, мы самые умные, решили сэкономить, приказали использовать стены старого дворца. В результате потерянное время и проведение лишних работ по разборке старого дворца, да еще и стены, что ты хотел использовать, все одно пришлось сносить. Не пригодились, а проблемы создали. Ну и кто виноват? Двести тысяч смело списывай на свою скупость».

– Да знаю я.

«Знает он. А еще дома лишился, в приживальщики подался», – съехидничал Буров.

И это было правдой. Императорская чета лишилась зимней резиденции, так как именно на ее месте и строилась новая. Пришлось переселяться к Лизавете и Алексею, в Аничков дворец, который Петр подарил им на свадьбу.

Хм. То, что подарок оказался дорогим, не беда. В конце концов, на это Петр выделил средства не скупясь и с легким сердцем. Только бы семья их крепла, да Елизавета не таила бы обид и не лезла в какие-то там интриги. Но главное даже не это, а то, что при строительстве Аничкова дворца впервые использовались паровые машины – землеройная, которую Буров называл драглайном, и башенный подъемный кран.

После рытья котлована для дворца драглайн переправили на рытье одного из каналов. Петр уделял большое внимание улучшению транспортной системы. Оно конечно, речной транспорт только сезонный, но, с другой стороны, Буров утверждает, что транспортировка по рекам будет актуальна и века спустя. А раз так, то дело того стоит. Сейчас на рытье каналов задействовано уже четыре драглайна. И кстати, два из них были отправлены как раз после завершения земляных работ вот здесь, в Елизаветинском дворце.

Именно на строительстве Аничкова дворца были опробованы новые методы, позволившие значительно ускорить строительство и уменьшить трудозатраты. В немалой степени этому способствовала и доставка на стройку уже готовых пиломатериалов. Лесопилки с силинскими машинами давно и прочно нашли свою нишу и не были чем-то из ряда вон выходящим. Словом, на этом строительстве появилось множество новшеств, получивших свое дальнейшее развитие.

Правда, император не раз и не два ставил в тупик архитекторов, подсказывая те или иные решения и методы. Казалось бы, все на поверхности, но вот рассмотреть не получалось. Оказывается, Буров хорошо разбирается в строительстве и, хотя не имеет соответствующего образования, зато является практиком. Именно благодаря ему Аничков и Петергофский дворцы имели самые настоящие водопровод (причем с горячей водой) и канализацию.

Н-да. Кстати, это была еще одна причина совместного проживания двух семейств. Поди отдери теперь Анну и Лизавету от подобных удобств. Разве только предоставишь равнозначную замену. А уж на фоне того, что эта новинка стала повально появляться в любом уважающем себя состоятельном доме, и подавно. Не только в Петербурге, но и в Москве, и в иных губерниях все чаще звучали язвительные шуточки относительно ночных ваз.

Кстати, дворянство, и уж тем паче родовое, буквально на дыбы встало, требуя ограничить эти новинки только лишь дворянским сословием. Нормальная практика, имевшая место во всех странах. То, что можно дворянскому сословию, нельзя купеческому, а что позволено им – невозможно для черни. Но Петр только отмахнулся от подобных притязаний. Дворянские роды чуть ли не в большинстве своем едва сводили концы с концами, а уж служилые и подавно. А потому подобные ограничения ударили бы по едва зарождающемуся производству.

Так что удобства в доме мог себе позволить любой, у кого для этого доставало средств. Оно и лишний стимул для дворян, приверженцев старины. Неприятно, когда тебя обходит какой-то безродный купчишка, позволяющий себе удобства, коих ты лишен. И наоборот, купцы стремились обеспечить свои дома комфортом, чтобы утереть нос благородным…

Вот так и жили. В зимнюю пору обитали в гостях у тетки. Летом оба семейства выбирались в Петергоф. Петр хотел было в качестве летней резиденции подарить великокняжеской чете дворец в Стрельне, благо его строительство уже завершилось, но Лизавета отказалась. Нет, скромность тут ни при чем. И дело даже не в удобствах, их и устроить можно. Просто дочери Петра Великого куда больше было по вкусу творение ее батюшки, роскошь убранства и явное превосходство Петергофа над французским Версалем. У нее насчет Франции вообще был эдакий пунктик…

– Ладно. Поглазели, пора и честь знать.

Произнеся это, Петр отвернулся от гудящей стройки, походившей на муравейник, и направился к карете. Та вместе с небольшим эскортом стояла чуть в стороне, здесь же, на набережной Невы. Впрочем, несмотря на показную скромность выезда и самый обычный капитанский мундир Преображенского полка, уехать незамеченным у него не получилось.

Верноподданные заметили императора, опознали и сдали с потрохами. Когда он был уже готов скрыться в своей карете, его нагнал архитектор Растрелли. Пришлось заверять, что оказался здесь просто проездом и решил взглянуть на стройку поближе.

Все понравилось, нареканий не имеется. Если только насчет удорожания проекта. У-у-у, а вот этого не надо. Да верит его императорское величество, что ты ни за что и ни в жизнь. А вот про дворец в Стрельне ты зря помянул. В императорской голове тут же оформилась сумма, затраченная на доведение строительства до логического завершения.

И про Смольный институт не стоило упоминать. Потому как это не просто затраченные средства, а символ его капитуляции перед супругой, настоявшей-таки на строительстве женского учебного заведения. Хорошо хоть его содержание взвалил на себя попечительский совет, который трясет великосветское общество с завидной регулярностью.

Ага. А как же без этого. Елизавете явно хочется иметь свой собственный уголок, чтобы маркиза де Помпадур сдохла от зависти. Вот она и задумала перестроить дворец своей матушки. Когда Петр увидел смету на реконструкцию Екатерининского дворца, у него глаза на лоб полезли. А главное, зачем? Ну стоит же двухэтажный дворец, вполне себе каменный и приличный. Нет, нужно измыслить что-то эдакое.

Анна, супруга верная и надежная сподвижница, когда увидела смету, даже бровь вздернула, то ли от удивления, то ли от возмущения. Но, как ни странно, поддержала Елизавету, и Петру в который раз пришлось капитулировать. Правда, он высказал свое недовольство подобным подходом, но императрица только потрепала его по волосам и напомнила об отцовском долге перед детьми. Ну не в обычных же усадьбах их расселять. Ну и Буров туда же, запел про культурное наследие и тому подобное.

Все, пора убегать. Потому как, видя благожелательное настроение императора, верный слуга его начал забрасывать удочки насчет других прожектов. Побойся бога, сволочь, в казне денег нет, а тебе все мало! А теперь точно пора, пока по горячему не прихватили.

На набережную как раз поворачивал экипаж великой княжны Лизаветы Петровны. Не иначе как из своего Аничкова дворца путь держит. А ведь она должна быть в Петергофе. Ага. Вот так все бросит и станет сидеть взаперти. Анна с инспекцией по фабрикам, он в Сенат, делами государственными заниматься. Разумовский в Малороссию уже месяц как укатил. Вот и Елизавета Петровна не выдержала, сбежала из золотой клетки. Ну а ему пора убегать от нее, не то, если они вдвоем с архитектором навалятся, настроение точно испортится. Тут такое дело, что все к войне идет, а их только амбициозные проекты волнуют, и чтобы обязательно на века.

Не успел. Растрелли, заприметив кавалерию, спешащую ему на помощь, был готов костьми лечь, отрезая императору пути отступления. Оно конечно, преграда так себе, хлипенькая, но, с другой стороны, к чему обижать человека, вина которого только в беззаветной преданности своему делу.

– Здравствуйте, ваше императорское величество, – с любезной улыбкой, словно кошка, поймавшая мышку, промурлыкала Елизавета, ступая на мостовую набережной.

– Здравствуй, Елизавета Петровна. Ты, верно, с инспекцией. Не буду мешать, тем более у меня дел невпроворот.

– Неужели так спешишь, государь?

– Вот истина твоя, Лизавета, спешу, прямо спасу нет.

– Но минутка-то найдется.

– Прошу прощения, если позволите, ваше императорское величество, я откланяюсь, – с самым почтенным видом попросил разрешения Растрелли.

Угу. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Буров понятия не имел, кому принадлежат эти слова. Но не раз упоминал это выражение, которое как нельзя лучше подходит к сложившейся ситуации. Ну да, чего теперь-то. Разумеется, Петр разрешил ему уйти. А также предпочел, взяв тетку под руку, отвести ее в сторонку, чтобы поговорить без лишних ушей. Хватит, и без того его уже давно Калитой кличут.

– Лиза, ну к чему затевать разговор здесь, на улице? Вон, гвардейцы и без того в напряжении, как струна. А у тумановских филеров, наверное, вот-вот сердечный приступ случится. Все же больше дюжины покушений.

– Ничего, потерпят. Потому как с тобой иначе и нельзя. Казалось бы, живем под одной крышей, но дома ты тут же прячешься за детьми и все переводишь в шутку. И это при том, что прожектеров разных на прогулке в парке выслушиваешь. Так что будем говорить здесь и сейчас.

– А поехали в Летний дворец? Сядем в кабинете и поговорим без спешки. И твоего Растрелли вместе с бумагами возьмем с собой, чтобы, так сказать, говорить более предметно, с цифрами и выкладками.

– Ищите дурочку, ваше императорское величество, – с легкой язвинкой возразила Елизавета. – Как только ты окажешься во дворце, у тебя сразу же появится целая прорва государственных дел, и тебе будет не до глупостей.

– Ладно. Слушаю тебя. Какую стройку ты опять задумала?

– Театр.

«Большой, блин. Лизка, тебя и впрямь заносит!» – в кои-то веки, к удовольствию Петра, возмутился Буров.

«А как же благодарные потомки, культурное наследие? – мысленно вопросил Петр. – Сам же насчет Эрмитажа талдычишь».

«Я что, говорю – прямо сейчас? После Зимнего, ну в смысле Елизаветинского. А она прямо сейчас навалится. Держись, Петя, не поддавайся».

– Кхм. Лиза, признаться, я тебя не понимаю. В Петербурге несколько театров. Есть театр Академии наук, Медицинской академии, кадетского корпуса и даже Смольного института. Помимо этих заведений есть несколько частных театров. Так что извини, но никаких театров. Казна и без того в невероятном напряжении.

– Вот только не надо держать меня за глупенькую. Неужели думаешь, я не вижу, что вы с Аней из кожи вон лезете? Или думаешь, что я транжирка бездумная?

«Ой, Лизонька, не начинай», – с ехидцей произнес Буров, именно таковой ее и считавший.

Вот только при всем при этом он также понимал и то, что сам Петр оставить после себя какие-либо памятники архитектуры не способен. Благодаря их симбиозу с Буровым император стал до безобразия прагматичной личностью. Ладно бы вторая половина, Анна, вроде как понимает необходимость этих затратных проектов. Но, с другой стороны, сама не менее прагматичная, чем ее супруг.

Екатерина Вторая в этой реальности вроде как не предвидится, Елизавету к трону не допустили. Ну и кто должен обеспечить это самое культурное наследие? Наследники? Ага. Яблоко от яблони. Цесаревич Александр Петрович в Саглино бывает куда чаще своего батюшки. Да еще и выпросил себе под руку уезд. Причем настоял на том, чтобы налоги его жители платили по-особому. Словом, вот уже год учится руководить и ставит над людьми эксперименты, изредка появляясь в лоне семьи, чтобы опять убежать.

– Лиза, ну сама посуди: какой театр? Ежегодные траты на строительство и содержание только вот таких по сути представительных объектов составляют около полутора миллионов рублей. Добавь содержание обширного двора и огромный штат прислуги – уже более двух миллионов выходит. Казна буквально стонет.

– Именно поэтому ты опять снизил подушную подать? Я ведь считать умею, Петр. Вместо прироста в полтора миллиона, каковой должен был быть в прошлом году, он составил только полмиллиона. И это при том, что кондиции с англичанами подписаны на пятидесятитысячную армию и плата составила двести тысяч фунтов. А это девятьсот тысяч рублей. Да еще и население с каждым годом неуклонно растет.

– То дело государственной важности. Зато крестьянских бунтов уже сколько лет не было. Про мелкие, что из-за нерадивых помещиков, я не говорю, но ничего серьезного, и уж тем более против самодержца. И кстати, театр твой вон он. – Петр указал на строящийся дворец. – Там ведь под него отводится целое крыло.

– Под императорский театр, Петруша. И потом, когда он будет готов? То-то и оно. А театр нужен уже сегодня, чтобы Европа видела.

– Да какое мне дело до Европы! Я российский император…

– Вот и пускай твои подданные смотрят в твою сторону, а не в европейскую.

«Петр, придержи лошадей. Тетка-то права, – вновь послышался голос Бурова. – Помнишь, я тебе рассказывал, что империя через две с половиной сотни лет распалась из-за простых брюк и жвачки. Образно, конечно, но по факту…»

«Ну не все же мне на своем горбу тащить!» – возмутился Петр.

«Дорогу осилит идущий. Начал вкладываться в писателей, вкладывайся и в артистов. Поверь, придет время, когда театры перерастут в страшную силу, способную сметать государства. Да, не скоро, но это случится непременно».

– Лиза, что конкретно ты предлагаешь? – пока еще не решив, сдаваться ему или нет, поинтересовался Петр.

– Различных трупп в Петербурге и впрямь более чем достаточно. Но они все разрознены, представления даются только для приглашенных гостей. Я же говорю о другом. Нужно уже сегодня сформировать императорскую труппу. Мало того, их нужно обеспечить и зданием, да таким, чтобы единовременно там могли разместиться не меньше трех сотен человек. Петр, погоди, – выставила она руку в протестующем жесте.

– Ладно. Говори.

– Затраты на содержание самой труппы не так уж и высоки. Тем более если сделать посещение платным, артисты смогут сами зарабатывать и на свой хлеб насущный, и на содержание театра. От тебя и нас только того и потребуется, что время от времени посещать представления.

– Это в качестве зазывал, что ли?

– Да что ты за человек. Я тебе прямо говорю, что от тебя потребуется только начальное вложение, а потом уж театр сам о себе позаботится. А ты опять видишь все только в темном свете.

– Иными словами, ты хочешь сказать, что, пока не будет закончен императорский театр, можно обойтись постройкой деревянного здания? Я правильно тебя понимаю?

– Правильно. Уже через месяц там можно будет дать первое представление.

– А строить кто будет?

– Растрелли.

– Этот? Сомневаюсь. Деревянные здания не его стихия.

– Не сомневайся. Наступит он себе на горло. Это моя забота. Но и ты обещай, что после этого дворца, – Елизавета специально не стала упоминать уже укоренившееся в народе название, – ты подумаешь о настоящем здании театра. Полагаю, что не стоит надолго откладывать его строительство для столицы. Согласись, что дворцовый театр – это все же только для избранных.

– Зная тебя, Лиза, уверен, что и деревянное здание будет выглядеть довольно представительно. Ладно, даю разрешение на строительство деревянного здания театра. Еще что-то?

– Про разрешение понятно. Но на какие средства?

– Обратись к градоначальнику. Уверен, что он в состоянии решить этот вопрос. А уж если узнает, что ты действуешь с моего соизволения…

– Петр, у тебя не найдется пятидесяти тысяч рублей на строительство и первоначальное содержание труппы?

– А ты думаешь, в городе таких средств не найдется?

– Если по частям, не в один год, то найдется. Но только и театр тогда будет возведен не раньше будущего года. Нужно же уже сейчас. И потом, забота государя о столичных жителях. После же можно будет обязать и губернские города заводить театры.

«Петр, надо. Тут она права. Пусть даже она и руководствуется иным, но права». – Император как будто даже увидел, как Буров качает головой.

– Хорошо, хорошо, я понял. Значит, пятьдесят тысяч.

– Шестьдесят.

– Лиза.

– Петр.

– Да бог с тобой. Но ни копейкой больше.

– Договорились.

– Василий, мою чековую книжку и письменные принадлежности, – обернувшись к карете, распорядился он.

Выделять на это дело деньги из казны он не собирался. Они с Анной уже давно и четко разделили их личные средства и казну. Казенные деньги шли только на дела государственные. Оно вроде театр тоже… Во всяком случае, со слов Бурова. Но все же это дело иного порядка. Поэтому пойдет как дар городу от императорской четы.

Устроившись в карете за складным столиком, Петр начал быстро писать, уже не отвлекаясь ни на что другое. Елизавета предпочла ждать молча. Как это бывало еще у Петра Первого, его внук порой вот так, на ходу создавал… Нет, не указы. Еще чего не хватало, с бухты-барахты принимать законы. Но, как говорится, куй железо, пока горячо. Вот он и ковал, в смысле готовил проекты, которые потом предстояло рассмотреть на заседании Сената.

– Вот, Лиза. Это чек на шестьдесят тысяч. Далее уж сама. Управишься, надеюсь.

– Не сомневайся. Еще как управлюсь, – принимая ценную бумагу, заверила великая княжна. – А что ты там писал? Уж не указ ли об учреждении театров?

– Пока только проект.

– Вот и ладно. Если ты что начал, то обязательно доведешь до конца.

Не сказать, что встреча с великой княжной и его ограбление буквально на дороге добавило ему настроения. Оно вроде и нужное дело. Вон, даже будет вносить на рассмотрение проект указа об учреждении театров как в столице, так и по губернским городам. Но, с другой стороны, все это подразумевало под собой траты. Сомневался он по поводу того, что эти увеселительные заведения способны окупить себя и даже приносить прибыль. Хотя… Может, и ошибается. Во всяком случае, Буров как раз был уверен в обратном. Даже корил себя за то, что раньше об этом не подумал. Что же, ему виднее, к тому же он редко ошибался.

Ну наконец-то. Вот и Летний дворец Петра Великого. Крепость его внука, где тот мог уединиться и куда допускали далеко не всех. Причина в том, что этот дворец, похожий на большой дом немецкого бюргера, являлся рабочей резиденцией Петра Второго.

Именно что рабочей. Никаких официальных приемов здесь не проходило. Мало того, иностранцы сюда допускались строго дозированно, и только если дела требовали обсуждения в спокойной обстановке. В основном же здесь император принимал подданных. Хм. Даже тюрьма дедовская не пустовала. Правда, она использовалась только в том случае, если Петр желал говорить с подследственным лично.

Посещения тюремных казематов не улучшали его настроения, а уж наблюдать за пытками ему было просто неприятно. Вот и возили некоторых пленников во дворец. Но постоянно, как при деде, там никого не держали и уж тем более не допрашивали с пристрастием. Кстати, Петр в этом был не одинок. Прекрасно чувствуя Бурова, он знал, что отношение того к подземельям схожее. Но он также знал, что, случись надобность, Буров ни на секунду не усомнится, стоит ли применить пытки. Он даже называл это экспресс-допросом в полевых условиях.

Все так же время от времени Петр мог заниматься в токарной мастерской. Правда, дедовские станки все как один были законсервированы и отправлены на склады для длительного хранения. Они уже перешли в разряд исторических реликвий. На смену же им пришли современные станки, с машинным приводом. Император не пожелал менять внешний вид дворца, решив оставить его в первозданном виде. Поэтому силиновскую машину расположили в подвале, подсоединив к дымоходу дворца. От этого складывалось впечатление, что дворец отапливается круглый год.

При мастерской неотлучно находились два токаря-слесаря, помогавших Петру, молодые и очень способные парни. Буров время от времени что-то припоминал, и они с Петром совместными усилиями что-то создавали. Именно что создавали, потому что Буров был способен вспомнить нечто общее, но не детали.

Ясное дело, все эти достижения Петр и не думал приписывать себе. Авторство новинок принадлежало токарям. К примеру, они создали нож с откидным лезвием, предложили облегченную конструкцию зонта, который пользовался большой популярностью как у женщин, так и у мужчин. Они же являлись авторами многих идей, которые потом дорабатывали и подводили под них научную базу в Саглино. Кстати, поршневой затвор для пушек в основе своей тоже их работа. Нартов со своими птенцами уже доводили вполне оформившуюся идею.

Но за стенами дворца только и того, что знали лишь имена мастеров, да и те вымышленные, присвоенные им императором. Эти двое молодых людей были окружены завесой тайны и были обречены постоянно жить на территории Летнего дворца. Причина в том, что, обсуждая ту или иную задумку, невозможно скрыть, что нечто подобное ты уже видел и щупал собственными руками. Мастер это поймет сразу. А как такое возможно, если ничего подобного нигде в мире-то и нет? Ненужные вопросы. Настолько ненужные, что Петр не мог довериться даже саглиновцам. Вот и приходится носителей информации содержать в золотой клетке.

Кроме этих двоих в Летнем дворце имелись еще два «арестанта». Петру понадобились физики, которые смогли бы воплотить в жизнь то немногое, что более или менее внятно мог подать Буров. С физикой у него когда-то неплохо ладилось. Опять же в свое время ходил в Дом пионеров на различные кружки, в том числе и радио. Словом, кое-чем озадачить физиков он мог, как и кое-что подсказать. К примеру, молодые ученые были уже в шаге от создания полноценного телеграфа. Вполне рабочий прототип аппарата был уже готов, шла завершающая доводка.

Нет, воплощать эту задумку в жизнь Петр не был готов, поскольку пришлось бы выставлять охрану на протяжении всей телеграфной линии. Несмотря на увеличившиеся объемы добычи и производство, железо все еще достаточно дорогое. Что же касается проволоки, то она сама по себе уже готовое изделие, которому можно найти самое широкое применение в хозяйстве. Мало того что сама эта линия окажется дорогой, так ее еще и растаскивать будут с завидным постоянством. Но все же Петр считал необходимым довести работу до логического завершения. Иметь в запасе готовую разработку – не то же самое, что не иметь ничего, кроме намерений.

Жаль, что Буров вообще ничего не помнил из химии. Иначе можно было бы создать ударный состав и использовать его идею… или не его… да какая, собственно, разница. Введение унитарного патрона подняло бы стрелковое оружие и артиллерию на качественно новый уровень. Но Сергей Иванович только того и помнил, что название – гремучая ртуть.

Сейчас саглиновские химики попутно работали с ртутью, разлагали ее самыми замысловатыми способами, стараясь получить ударный состав. Петр преподнес им это, как в свое время и вопрос про греческий огонь, мол, было такое, да с годами утратилось. Смогли восстановить одно, значит, получится и другое. Но пока результата не было.

Однако устройство капсюля и унитарного патрона Петр все же набросал. К ним присовокупил свои описания относительно принципиальной схемы стрелкового оружия. Если судить по словам Бурова, в его реальности конструкторы какими только путями не шли и какие только занимательные конструкции не придумывали. Ни к чему эти лишние метания. Поэтому Петр и ведет дневник, где записывает то, что сегодня по-настоящему преждевременно.

К примеру, тот же двигатель внутреннего сгорания. Несмотря на то что объемы добычи нефти все время растут, на сегодняшний день почти все производные нефтепродуктов находят свое применение. Бесцельно выжигается сравнительно небольшая их часть. Причина в том, что часть машин Силина была оснащена системой подачи жидкого топлива, что позволяло использовать горюче-смазочные материалы гораздо шире. Но соотношение использованного топлива и полезного выхода было, мягко говоря, низким.

По утверждению Бурова, будущее было как раз за двигателями внутреннего сгорания. У них и коэффициент полезного действия значительно выше, и массогабаритные показатели куда как скромнее. Но с этими двигателями оказалось все не так просто. Вопросов было гораздо больше, чем ответов.

Однако работы все же проводились, хотя бы для того, чтобы исподволь, постепенно и заблаговременно отрабатывать необходимые технологии. Вот, к примеру, улучшение обтюрации на винтовочных затворах и получение сплавов, которые бы не так быстро прогорали. Впоследствии это очень даже пригодится для изготовления тех же клапанов газораспределительного механизма.

– Петр Алексеевич, ну слава богу!

– Государь, ну наконец-то!

– Ого. Все в сборе. Чего шумим? – окинув взглядом всю четверку «арестантов», поинтересовался Петр, подозревая, что их возбуждение появилось вовсе не на ровном месте.

В ответ на его вопрос четверо мастеров загалдели разом, каждый старался довести до государя радостное известие. Н-да-а. Давненько он не видел их в таком возбуждении, куда заморским обезьянкам в императорском зверинце. Однако, несмотря на поднявшийся гвалт, Петр без особого труда понял, что им наконец удалось получить уже вполне рабочий аппарат телеграфа, выдающего как кодированный сигнал, так и готовый текст. Это была их общая победа. Всех шестерых. Угу, и Бурова в том числе (или все же в первых рядах).

Тут же провели показательные испытания. Для демонстрации все уже было готово. Один из аппаратов установили в садовом домике, расположенном в дальнем конце парка, второй в кабинете у императора. Они активно переписывались в течение часа, словно дети, которые никак не могли наиграться с новой игрушкой.

Все же Петр решил, что новинка должна пройти настоящие испытания, а это возможно только при практическом применении. И потом, даже вот эти два аппарата всего лишь прототипы, какими бы совершенными они ни казались. Поэтому мастера получили приказ изготовить еще два аппарата. Туманову же будет поручено подобрать нескольких человек на роль телеграфистов.

Император решил связать телеграфом Летний, Петергофский и Аничков дворцы, а также резиденцию Канцелярии государственной безопасности. Хм. Пожалуй, все же пять. Еще один аппарат поставят в Кронштадте. В свете назревающих событий совсем даже не помешает. Как ни крути, а база Балтийского флота является воротами столицы. Пока русский телеграф будет существовать в таком виде, а как оно сложится дальше – покажет время.

– Здравия тебе, государь, – степенно поклонившись, поприветствовал императора вошедший без доклада Туманов.

Что же, имеет право. Вот только вид у него такой, что Петр поспешил выпроводить своих научных подвижников и внимательно посмотрел на главу КГБ. Тот старался не докучать императору своим обществом, предпочитая не сваливать проблемы на своего коронованного зятя, а решать их. И, надо признать, Петру это нравилось. Так что если Туманов прибыл во дворец без вызова, на то были веские основания. И это не могло не насторожить.

– Говори, – устроившись в кресле и сложив пальцы перед собой домиком, приказал Петр.

– Два дня назад, двадцать девятого августа, Фридрих без объявления войны вторгся в Саксонию, – доложил князь.

На то, чтобы доставить вести от посла в Берлине, гонцу в лучшем случае потребовалось бы десять дней. Для самого скоростного посыльного судна, а это без ложной скромности мог быть только русский корабль, четверо суток. Однако Туманов говорил о двух сутках, но заслуги его ведомства, не сумевшего загодя установить час наступления, тут никакой. Вот если бы они заблаговременно выведали о намерениях Фридриха, тогда другое дело. А так глава Канцелярии докладывал об уже свершившемся факте.

Разумеется, о готовящемся ударе им было известно, и сведения поступали с завидной регулярностью. Но конкретный день и час хранились в тайне. Нужно отдать должное Фридриху, он был способен действовать сколь решительно, столь же и стремительно. Точно так же внезапно его войска могли прийти в синхронное движение, действуя четко и слаженно.

Столь скорая доставка сведений стала возможна благодаря введенной уже лет пять назад линии гелиографа. Всего их было пока четыре. От Петербурга они протянулись до Риги, Москвы, через Киев до Петрополя в Крыму и до Екатеринбурга. Последняя линия появилась благодаря личным вложениям Демидовых и была продолжена до их родовой резиденции в Невьянске.

Это была первая коммерческая линия связи, и, похоже, она приносила прибыль. Никита Акинфиевич, младший из сыновей, которому достались основные заводы демидовской империи на Урале, в отличие от двух старших братьев, оказался настоящим наследником славных деда и отца. Кстати, у него вышла тяжба с братьями, считавшими, что их доля наследства не соответствует справедливому разделу. Однако Петр предпочел принять сторону покойного Акинфия Никитича, утвердив его последнюю волю. И видит бог, пока об этом не пожалел.

Так вот. За два дня корабль был вполне способен достичь Риги. Оттуда же в течение буквально пары часов весть добиралась до Петербурга. Конечно, телеграф управился бы куда как быстрее, но, как говорится, за неимением гербовой пишут на простой. И потом, даже несовершенный гелиограф оказался настоящим прорывом. Передаче сообщения могли помешать только две причины: захват либо уничтожение сигнальной вышки или же туман. В ночное время сигналы передавались без труда посредством специальных фонарей, с зеркальными отражателями и открывающимися шторками.

– Н-да. Вообще-то об этом мне должен сообщить президент коллегии иностранных дел, – задумчиво постукивая пальцами о пальцы, произнес Петр.

– Уверен, что он уже несется сюда со всех ног, – согласился Туманов. – Просто я подумал, что ты все одно вызовешь меня, государь.

– Предпочитаешь держать руку на пульсе, – намекая на вездесущую агентуру КГБ, ухмыльнулся Петр.

– Всегда питал слабость к почтовым станциям. Но коль скоро появились сигнальные вышки… Нужно идти в ногу со временем, не то отстану, и погонишь ты меня с моего теплого местечка поганой метлой.

– Не дождешься.

– Нешто и тебе потребны не умные, а верные? – делано удивившись, взметнул брови Иван.

– Желательно и то и другое. И коль скоро, по моему убеждению, ты отвечаешь обоим требованиям, слушаю твои выводы.

– Ну, выводы делать пока рано. Все только началось. Но я предполагаю, что через несколько дней Август Третий уже по привычке вновь лишится своего королевства и даст деру в Польшу. Хорошо все же иметь два королевства. Если отберут одно, можно с комфортом устроиться в другом.

– В Саксонии он Август Второй.

– Да какая разница, – пренебрежительно махнул рукой Иван.

– Не язви.

– Да куда тут язвить, тут плакать нужно. Может, мы не того посадили на польский трон.

– А ты предпочел бы Лещинского?

– Ну, в итоге французы вроде как оказались нашими союзниками, – дернув себя за кончик носа, произнес Туманов, имея в виду, что Лещинский был ставленником Франции.

– Не ерничай. А вообще у меня нет никакого желания лезть в этот бурлящий европейский котел. Подозреваю, что там будет очень весело. И каша будет вариться не один год.

– И что собираешься предпринять?

– Во-первых, я немедленно объявлю войну Пруссии. Во-вторых, вызову господина Апраксина и прикажу этому старичку принять командование над Лифляндским корпусом, переименовав его в Первую Западную армию. Пусть готовит ее к походу, со всем тщанием и старанием, ни на минуту не забывая, что жизнь солдата величайшая ценность.

– Апраксин? Да он и через год не сможет выступить в поход. Мир праху Андрея Ивановича, но он принял слишком уж большое участие в судьбе своего пасынка.

Все именно так. Когда Степану Федоровичу было пять лет, его матушка второй раз вышла замуж, за небезызвестного начальника Тайной канцелярии, а затем и КГБ, Ушакова Андрея Ивановича. Ну как тот мог не поучаствовать в судьбе пасынка, которого взял под свое крыло Миних. В армии конечно же происходили коренные перемены, но, несмотря на реформы, кумовство в той или иной степени все равно присутствовало.

Апраксин все же не был полной бездарью. Если ему отдать четкий приказ и он точно будет понимать, чего от него хотят, то задачу выполнит. Вот только нельзя от него ожидать инициативы и уж тем более стремительности действий. Он не был способен подстраиваться под быстро меняющуюся обстановку. А уж если события начинали нестись вскачь, так и вовсе впадал в ступор, не в состоянии охватить происходящее.

Его стихия не действующая армия, а гарнизонная служба, где все течет размеренно и требуется заведение четкого порядка. Собственно говоря, именно на такой должности он и служил, будучи начальником столичного гарнизона. Именно его стараниями все полки были расквартированы и устроены с удобствами, а жители наконец вздохнули свободно, лишившись своих служилых постояльцев. Нет, указ о постое войск вовсе не был отменен, мало ли как оно все обернется. Но на практике все солдаты и офицеры были обеспечены казенным жильем. Если же кто из офицеров предпочитал проживать за пределами гарнизона, то снимал жилье за свой счет.

– Апраксин хорош по-своему. И именно потому я и отправлю его в Лифляндию.

– Англичане?

– Угу. Как только станет известно о начале войны, английский посол сразу же начнет просить об аудиенции. Более того, начнет настаивать на исполнении условий конвенций.

– Ну тут мы чисты. Конвенции подписаны только на случай нападения на Ганновер Пруссии.

– Тем не менее перестраховаться не помешает. К тому же Степан Федорович сможет хорошо подготовить армию к походу. Да и назначение генерал-полковника Апраксина будет всеми воспринято вполне нормально.

– Угу. Только не Румянцевым.

– А что Румянцев? Он командующий первой дивизией Лифляндского корпуса, генерал-майор Пригожин второй, морским соединением командует контр-адмирал Спиридов. Петр Александрович во главе только потому, что кто-то должен быть старшим. Ну и сидит там дольше всех. Апраксин же будет назначен главнокомандующим. А если Румянцева, как и его батюшку, гордость обуяет и он начнет нос воротить, я ему его окорочу. Донеси до него эти слова. Гордые все, и плюнуть-то не в кого.

– Я все понял, государь.

– Вот и ладушки. Сам же знай: Апраксин раньше лета к походу подготовиться не успеет, и это нас устраивает как нельзя лучше. Вся вина за затягивание выступления ляжет на его плечи.

– Но если дойдет до дела… – Иван многозначительно покачал головой, имея в виду всю несостоятельность генерал-полковника как главнокомандующего.

– Ну, до того как армия выступит в поход, времени более чем достаточно.

– Кхм. Только уж ты, государь, не забудь напомнить ему о величайшей ценности солдатской жизни. А то как бы Степан Федорович не решил выслужиться. Все же ты в турецкие кампании делал ставку на быстроту и напор. Опять же шведский инцидент.

– Не переживай, не забуду. Во всяком случае, пока в мои планы вовсе не входит вести в Европе победоносную войну во имя интересов хитросделанных австрийцев и французов. Первые не больно-то спешили прийти к нам на помощь в войне с Турцией, вторые и вовсе долгие годы этих самых турок натравливали.

– Еще и против тебя умышляли.

– Во-во. Так что если русский солдат и прольет свою кровь, то лишь за интересы России, и никак иначе. Пусть даже все умники в мире считают, что российский император продался за английское золото.

– В остальном согласно ранее разработанному плану?

– Мы уже не первый год идем к этому, и многое в этом направлении сделано. Так что постарайся сделать свою работу хорошо.

– А осилим? Не у дитяти неразумного погремушку отобрать собираемся, – легонько поведя плечами, все же усомнился Туманов.

– Ничего. Как-нибудь с божьей помощью, – со зловещей улыбкой заверил Туманова Петр, который, похоже, вообще не испытывал никаких сомнений относительно своей правоты.

Глава 5 Дернуть тигра за усы

– Ну что тут у вас, мистер Баннистер?

– Русский клипер, сэр, – передавая капитану подзорную трубу, доложил первый лейтенант.

– Уверены? – вскидывая к глазу прибор, поинтересовался капитан.

– Абсолютно, сэр.

– А если это капер? – рассматривая паруса, предположил капитан.

В последнее время стали появляться аматоры, предпочитавшие заказывать постройку кораблей на русских верфях. Причин тому было несколько. Русские строили вполне качественные корабли из выдержанного леса, не то что еще лет двадцать назад. К тому же на всех судах дерево было пропитано специальным составом, изобретенным в России, который в значительной степени противостоял как древесным паразитам, так и гниению. Но корабли получались даже дешевле, чем на английских верфях. И это с учетом оснащения корабля артиллерией, а русские пушки были куда лучшей выделки, чем английские.

Конечно, эти корабли слишком глубоко сидели в воде, что ограничивало их использование в прибрежных водах. Но зато обладали хорошей остойчивостью и большой скоростью. А последнее для капера едва ли не определяющее. Как говорится – волка ноги кормят.

Естественно, корабли, строящиеся для иноземных заказчиков, имели определенные отличия ввиду использования артиллерии другого типа, а также количества и расположения пушек. Зачастую каперы заказывали себе скорее шлюпы, уступавшие клиперам и фрегатам в водоизмещении в два и более раза. Кстати, половина шлюпов в русском флоте были именно такой постройки. Поэтому ничего удивительного в том, что парусное вооружение у этих кораблей было схожим.

Однако первый лейтенант выглядел абсолютно уверенным в том, что это не английский капер, а русский клипер. Капитан оторвался от созерцания парусов через оптику и внимательно посмотрел на подчиненного. Что же, не доверять Баннистеру нет причин, в конце концов, перед переводом на «Глорию» он два года провел на Балтике и знал эти корабли, как говорится, в лицо.

Капитан Макалистер вновь поднес трубу к глазу. Паруса представляли собой эдакое облачко, пролетающее над водной гладью. На их фоне корпус самого корабля словно терялся. Да, несомненно, это русский корабль. Для шлюпа все же парусов слишком много. Но остается вопрос, это клипер или фрегат. Признаться, у военного и гражданского вариантов не больно-то много отличий.

– Мистер Баннистер, курс двести семьдесят. Идем на сближение. Не мешает уточнить, военный это корабль или торговец.

– Да, сэр.

Никаких сомнений относительно того, способен ли тридцатишестипушечный фрегат догнать русского или нет, у первого лейтенанта не было. Более того, он как раз был уверен в том, что они обязательно нагонят русского. Для того чтобы выиграть гонку, мало оседлать быструю лошадку, нужно еще и быть хорошим наездником. Русские начали строить быстроходные корабли, но им еще далеко до настоящих моряков, каковыми являются англичане.

Гонка продолжалась целых три часа, но все же английский королевский флот выказал свое несомненное преимущество перед русскими. Впрочем, можно ли было ожидать иного. Московиты только полвека назад смогли выйти в море и лишь несколько последних лет как отважились появиться на океанском просторе.

Кхм. Все же лейтенант Баннистер оказался прав, это был торговый клипер. На это четко указывал развевающийся за кормой и на фок-мачте триколор, флаг российского торгового флота. Об этом же говорило и наличие с одного борта только трех орудий. Явно недостаточно для военного корабля, по размерениям превосходящим «Глорию». Купец. Никаких сомнений и быть не может.

– Отлично, – не без удовольствия произнес капитан.

В этот момент он рассматривал клипер в довольно мощную подзорную трубу, прихваченную из своей каюты. Этот прибор был его личным имуществом и предметом несомненной гордости. Ничего подобного на фрегате не было, причем далеко не только на одной лишь «Глории».

Впрочем, его хорошее настроение было обусловлено вовсе не обладанием отличной подзорной трубы, а тем, что он в эту самую трубу наблюдал. Если бы русский шел под флагом английской Ост-Индской компании, что было вполне привычным, это гарантировало бы ему неприкосновенность. А так он превращался в законную добычу команды «Глории».

С того момента как театр военных действий из колоний переместился в Европу, изменилась и ситуация на море. До этого на торговых коммуникациях рыскали только каперы, имеющие соответствующий королевский патент. Но с апреля этого, 1757 года, под скрип зубов команд линейных кораблей в крейсерские рейды вышли английские и французские фрегаты.

Без сомнения, на линейных кораблях служить почетно, отчасти даже проще и безопаснее. Но если ты хочешь сделать карьеру, то тебе прямая дорога на палубу фрегата. Уж эти-то лошадки надолго в порту не задерживаются. Несмотря на больший риск, тут есть возможность получения более обширного опыта и, что немаловажно, улучшения собственного благосостояния.

Призовые деньги. Именно это делает службу на фрегатах наиболее предпочтительной. Главное, чтобы вовремя случилась война и ваш корабль не оставили для обслуживания эскадры линейных кораблей. Чтобы попасть в крейсерское патрулирование, в ход шли интриги, родственные связи, шантаж и подкуп. За год войны удачливый капитан мог заработать до двадцати тысяч фунтов, разумеется, не оставались внакладе и остальные члены команды.

Признаться, смельчаков, готовых отправиться в путешествие по ставшим опасными водам, находилось не так чтобы и много. Что и говорить, за время патрулирования этот русский был первым. Но, с другой стороны, только он один мог принести колоссальную прибыль, даже с учетом его не столь уж и вместительных трюмов. Русские товары пользовались спросом и зачастую были весьма дорогими. Так что капитану было от чего испытывать удовлетворение. И тот факт, что между Россией и Англией мир, ничего не менял.

– Мы атакуем их, сэр? – поинтересовался первый лейтенант.

– Атаковать? В этом нет необходимости. Прикажем остановиться, и никуда они не денутся.

– Может, на всякий случай все же зарядить орудия? Я достаточно долго общался с русскими. Может, моряки они и никудышные, но храбрости и безрассудства им не занимать.

– Что же, положусь на ваш опыт. Прикажите зарядить орудия квартердека книппелями. Фальконеты картечью.

– Орудия опердека заряжать не будем?

– Господи, да что с вами, мистер Баннистер? Вы собираетесь потопить этого красавца? Уверен, что только за судно мы сможем получить около десяти тысяч фунтов. Плюс пушки не меньше трех тысяч. И это без учета груза, стоимость которого начинается от двадцати тысяч. Итого, по самым скромным подсчетам, тридцать три тысячи фунтов. Все еще хотите устроить морскую баталию, мистер Баннистер?

Капитан, мужчина лет пятидесяти, которому уже пришла пора подумать о старости, от возмущения едва не замахал руками. Ну как можно палить двадцатичетырехфунтовыми ядрами в корзинку с золотыми яйцами!

– Тогда предлагаю и их зарядить книппелями, – не желая сдаваться, предложил первый лейтенант. – Все же основное преимущество клиперов в скорости, и лишить их парусов…

– Какая чушь! – возмущенно оборвал его капитан. – Неужели вы действительно полагаете, что русские способны столь быстро поставить паруса и прийти в движение? Их неловкость в обращении с парусами видна уже сейчас. Имея под командой такое судно, я не то что не позволил бы к себе приблизиться, но уже скрылся бы за горизонтом.

– Я полностью с вами согласен, сэр. Просто я исхожу из того, что они вообще могут отказаться ложиться в дрейф.

– При виде догоняющего их тридцатишестипушечного фрегата?

– Это русские, сэр. От них можно ожидать самых безумных поступков.

– Тогда прикажите открыть порты опердека и выставить орудийные стволы. Демонстрация нашей решимости охладит их пыл. Но не вздумайте заряжать орудия, – подвел итог капитан.

– Прошу прощения, сэр, – послышался голос третьего лейтенанта.

– Слушаю вас, мистер Литтл.

– Насколько мне известно, Англия не воюет с Россией.

– И что с того?

– Но до этого королевский флот не трогал русские корабли.

– Зато каперы неплохо наживались на русских купцах, – возразил первый лейтенант.

– Но мы не каперы, – напомнил третий лейтенант.

– Не каперы, – согласился капитан, – однако вы забываете о том, что с некоторых пор русские – союзники Франции и даже выступили на их стороне в войне против Пруссии, нашей союзницы.

– Но ведь у нас с русскими сохраняются дипломатические отношения.

– И что с того? – раздраженно бросил капитан. – Мистер Литтл, запомните раз и навсегда: чтобы воевать с Англией, необходимо как минимум иметь сильный флот. У русских сильного флота нет. Именно поэтому их так называемый император глотал горькие пилюли до этого и продолжит глотать в будущем. Надеюсь, вы все поняли.

– Да, сэр. Прошу прощения, сэр.

– Павел Иванович, стоит ли и дальше изображать из себя неумех? Меня подобное обращение с парусами насторожило бы, – рассматривая английский фрегат, обратился к капитану помощник.

– Не забывайте, Виктор Юрьевич, что это английские снобы, считающие, что настоящие моряки могут рождаться только на их туманном острове.

– Ну не дураки же они в самом-то деле. Как-то же мы ходим за океан, даже в Ост-Индской компании высокого мнения о русских моряках, – не согласился Васильев.

– Не о русских моряках, Виктор Юрьевич, а о русских кораблях, – поправил капитан своего помощника. – Не надо путать божий дар с яичницей. Впрочем, в клиперах они ценят только их мореходные качества, в целом же отношение к нашим судам у них отрицательное.

– Да знаю я, несоответствие цены и объема трюма. По мне, так глупость. А если учесть шансы на бегство от пиратов и время пребывания в пути, так и подавно.

– Полностью с вами согласен, и тем не менее из песни слов не выкинешь.

– Ну наконец-то, – обернувшись на звук пушечного выстрела, не без удовольствия произнес Васильев. – Павел Иванович, английский фрегат «Глория» сигнализирует выстрелом: остановиться для досмотра. Сволочи, даже орудия опердека изготовили к бою.

– «Глория»? Тут более трех кабельтовых. Неужели у вас настолько мощная подзорная труба, что вы прочли название? – искренне удивился капитан.

– Нет. Просто я узнал его. Когда еще служил на «Соколе», мы ходили в Лондон с дипломатической миссией. Ну и примерно с месяц стояли рядом с «Глорией». Ничего так, запоминающийся кораблик. По-моему, примерно через год на нем сменился капитан.

– Ясно. Ну что же, мне этот выстрел видится как акт агрессии. Не находите, Виктор Юрьевич?

– Признаться, я не уверен, как именно нужно понимать этот сигнал, – картинно пожимая плечами, ответил помощник. – Возможно, это и сигнал. А может, они просто забыли закатить в ствол ядро. Я в затруднении. А негласный закон моря гласит: если ты в чем-то не уверен, готовься к худшему.

– Вы совершенно правы, когда чего-то не понимаешь, обязательно жди беды, – подыгрывая своему помощнику, произнес капитан. – И вообще, мне лично непонятно, на каком, собственно, основании английский военный корабль отдает какие-то приказы русскому.

Все так. Как такового международного морского права не существовало. Имелись кое-какие зачатки, да и те нарушались с завидным постоянством. Капитан мог действовать по своему усмотрению, что вызывало множество кривотолков. Но в любом случае правым оставался тот, на чьей стороне оказывалась сила.

Российский император выступил с инициативой введения свода международного морского права, которое действовало бы в открытом море. Он же ратовал и за введение международной таблицы сигналов. Причем это была не голословная инициатива, а вполне предметная, подкрепленная готовыми пунктами законов и таблицей сигналов.

Конечно, это нужно было еще обсуждать, а для этого хотя бы собраться всем вместе. Но инициатива не встретила поддержки ни с чьей стороны. Поэтому Петр пошел по другому пути. В типографии военно-морского флота были отпечатаны своды флажковых, световых и звуковых сигналов. Данные сборники поступили не только на все русские военные и торговые корабли, но и были разосланы в адмиралтейства морских держав, в количестве от нескольких экземпляров до сотни. Пояснение к этому странному подарку было простым: хотите пользуйтесь, хотите нет, но мы будем пользоваться именно этими сигналами. Стоит ли говорить, что этот поступок вызвал только снисходительную улыбку, а у некоторых даже негодование.

– Виктор Юрьевич, поднять сигнал «не приближаться», – соблюдая правила, обозначенные императором, приказал капитан.

– Думаете, они его прочтут? – усомнился помощник.

– Думаю, что это их трудности. Если я не ошибаюсь, английское адмиралтейство получило две сотни экземпляров сводов сигналов, которые мы почитаем как международные. Наше дело прокукарекать, а там хоть не рассветай.

– Есть. Вахтенный, поднять сигнал международного свода «не приближаться».

– И еще, Виктор Юрьевич, наведите наконец порядок, с парусами, а то мне самому как-то неловко.

– Есть.

– Господин капитан, разрешите доложить, – вытянувшись в струнку и кинув руку к околышу фуражки, обратился артиллерийский офицер.

Едва на него взглянув, Зарубин пришел к выводу, что у Ларина сильно чешутся руки. Уж очень нагло вели себя англичане в этих водах. Хм. Впрочем, далеко не только в этих. Ну и кому понравится либо сносить постоянные пинки, либо старательно обходить задиру стороной, чтобы избежать этого самого пинка. Уж не ветерану турецкой кампании и шведского инцидента, это точно.

– Докладывайте, Алексей Васильевич.

– Кормовые и носовые орудия развернуты. Боекомплект к орудиям подан. Артиллерия к бою готова.

Платформы носовых и кормовых орудий можно было развернуть для ведения огня с бортов. Но мероприятие это довольно длительное, поэтому в условиях боя развернуть орудия в прежнем направлении было уже практически нереально. Однако, лишившись возможности вести огонь по курсу и с кормы, «Чайка» получила по пять орудий в бортовом залпе, что вкупе со скорострельностью новых пушек превращало клипер в опасного противника.

– Превосходно, – одобрил капитан. – Кстати, как вам качка, не очень помешает?

– Конечно, с точностью будет похуже, но, с другой стороны, это не короткая балтийская волна. К этой приноровиться будет куда проще.

– Может, все же подпустить их поближе?

– Не стоит, Павел Иванович. Еще попортят нам корпус. Не хотелось бы попасть в док, когда такие дела назревают.

– Я вас понял, Алексей Васильевич. Да, я тут подумал… Вы, наверное, все же поднимете пару ящиков с зажигательными снарядами. Ну мало ли, вдруг осколочно-фугасных окажется недостаточно. Оно, конечно, сомнительно, но все же.

– Есть. Епифанцев! – отвернувшись от капитана, окликнул Ларин своего старшего комендора.

– Я, ваше благородие.

Старый моряк живчиком перекатился по палубе, минуя возникающие перед ним препятствия, и вытянулся перед своим непосредственным начальником. Н-да. Скажи кому, что это торговое судно, вряд ли поверят. Подобная дисциплина на том же английском флоте вколачивается самыми жестокими методами.

На русских кораблях обычаи иные, и офицеры, предпочитающие пройтись по сусалам матросов, на кораблях не задерживаются. А как следствие, не могут и сделать карьеру. Подняться же в звании выше лейтенанта, не имея за плечами ценз плавания, просто нереально. Спрос за нарушение дисциплины, разумеется, жесткий, не без того, но все же без самодурства.

– Назар Семенович, подними парочку ящиков с зажигалками.

– Есть! – злорадно улыбнувшись, козырнул старый артиллерист.

В ответ на поднятые русскими сигнальные флаги последовал очередной выстрел из носового орудия. Пока все так же холостой. Как говорится, картина маслом. Один ничего не слышит, другой ничего не видит.

– Братец, два румба вправо.

– Есть два румба вправо, – продублировал команду капитана рулевой.

– Так держать.

– Есть так держать.

– Алексей Васильевич, вы готовы?

– Так точно, Павел Иванович.

– Тогда будем считать, что противник начал обстрел.

В этот момент на носу «Глории» вновь вспухло белое облачко, а секундой позже донесся звук выстрела. Только в отличие от предыдущих двух на этот раз практически одновременно с ним на воде взметнулся водяной столб от упавшего ядра. Чугунный шар упал довольно неудачно, что говорило либо о плохой подготовке английских канониров, либо о том, что это самый что ни на есть предупредительный выстрел.

– Х-ха! – задорно отреагировал капитан. – Сдается мне, они уже начали всерьез. Приступайте, Алексей Васильевич. Но с зажигалками пока не торопитесь.

– Есть. Внимание, осколочно-фугасным заряжа-ай…

Уже через несколько секунд рявкнула переведенная на правый борт кормовая пушка. Снаряд дал небольшой недолет. Пущенный следующим орудием прошел значительно выше борта, прорвав грот-марсель. Однако плотности наполненной ветром ткани, а может, и прочности какого-нибудь троса такелажа оказалось достаточно для того, чтобы сработал взрыватель. Правда, снаряд взорвался, уже далеко отлетев от корабля, и его осколки никому не могли причинить вреда.

– Прицел пять! Не забываем про качку, братцы! И смотрим, куда палим! Огонь по готовности! – внес уточнение в прицел Ларин.

Орудия одно за другим выплевывали снаряды с такой скоростью, на какую только были способны. Благодаря интенсивности стрельбы, выучке канониров и точности орудий огонь клипера был вполне сопоставим с огневой мощью фрегата. В среднем каждый четвертый снаряд находил свою цель, проламываясь сквозь борт или палубу, разрываясь уже внутри, неся смерть и разрушение.

– Ах ты ж чертова болячка, – рассматривая англичанина в трубу, выругался капитан. – Нет, вы понимаете, Виктор Юрьевич, командир этой самой «Глории» нас вообще ни во что не ставит. Они решили нас напугать одним видом своих пушек.

– О чем вы, Павел Иванович? – отвлекшись от своих обязанностей по управлению парусами, удивился помощник.

– О том, что они спешно прячут свои пушки, чтобы зарядить их. Ну уж нет. Так просто я вам этого не спущу. Виктор Юрьевич, делаем поворот и сближаемся. Пока они будут заряжать свои пушки, мы их расстреляем в упор.

– Но орудия квартердека наверняка заряжены книппелями. Один удачный залп, и мы значительно потеряем в ходе. Опять же фальконеты наверняка ударят картечью, а они расположены выше нашей палубы. Пройдутся как косой.

– Резонно. Но я и не собираюсь подходить настолько близко. Дистанции в кабельтов для Ларина и его комендоров будет более чем достаточно.

Что же, дистанции действительно оказалось вполне достаточно. Русские комендоры безнаказанно расстреливали английский фрегат, попадая в цель двумя снарядами из трех. Если бы не качка, то промахов можно было вообще избежать. Но и этот результат был просто великолепен. Каждый заколоченный в борт снаряд нес с собой смерть и разрушения. А еще, судя по вырывающимся облакам дыма, и пожары. Наверняка произошло возгорание картузов с порохом, и, похоже, случай не единичный.

Зарубин четко уловил тот момент, когда нужно было начать отход. Он сделал все верно, забыв только об одном. Команда пиратского корабля и фрегата военно-морского флота Англии отличаются как небо и земля. Причем во всех отношениях, начиная от дисциплины и заканчивая выучкой. А уж с решимостью у моряков всегда было все в порядке.

Битву ветра и парусов русские моряки проиграли вчистую. Все старания оторваться от англичан ни к чему не приводили. Будь на борту «Чайки» еще хотя бы человек двадцать, и они, вооружившись винтовками, могли внести свое слово в этот спор. Жужжащий вокруг свинец и уж тем более раненые товарищи не больно-то способствуют сохранению боевого духа и решимости при выполнении своего долга парусной командой. На худой конец, они могли просто заполнить реи, что значительно сократило бы время постановки парусов. Но лишних людей на палубе клипера не было. Их едва хватало для управления парусами и обслуживания орудий.

«Глория» повисла на загривке «Чайки», вцепившись в нее мертвой хваткой. Команда клипера торопилась поставить как можно больше парусов. Но, признаться, получалось у них это не так чтобы и быстро. А вот у команды фрегата выходило очень даже споро.

Сознавая это, русские комендоры стреляли настолько часто и точно, насколько только могли. Они изо всех сил старались не просто нанести максимально возможный вред вражескому кораблю, но и не позволить противнику успеть перезарядить свои орудия. Не сказать, что у них это плохо получалось, но военные профессионалы и не думали уступать. Костеря проклятых коварных русских на чем свет стоит, они с завидным упорством заряжали свои пушки, чтобы наконец показать, из какого теста их слепил Господь.

Как и ожидалось, орудия верхней палубы англичанам удалось перезарядить быстрее. С одной стороны, она практически не подвергалась обстрелу, если только залетал случайный снаряд. С другой – работа обслуги происходит в куда более комфортных условиях. Если можно так выразиться, потому что морока все одно та еще.

Хотя нечто подобное и ожидалось, залп из шести орудий все же застал русских врасплох. Другой неожиданностью было то, что в ход пошла тяжелая морская картечь. Если из фальконетов до русских было не добить, то двенадцатифунтовые орудия с этим справились достаточно хорошо. Послышался треск разрываемой и лопающейся парусины, крики раненых и перепуганных моряков.

Англичане не стали стрелять по палубе, в расчете смести обслугу докучающих им орудий. Вместо этого они использовали имеющую большую дальность поражения, чем книппели, тяжелую картечь. И, надо заметить, сделали это мастерски. Только навскидку Зарубин увидел одного убитого, упавшего на палубу неподалеку от шканцев, и троих раненых, которые смогли удержаться на реях благодаря помощи товарищей. Ну и еще порванные в клочья фор-марсель и грот-марсель. «Глория» оказалась в значительном барыше.

Кхм. Вообще-то иначе как везением это не назвать. Обычно от подобной стрельбы по оснастке не так чтобы и много толку. Но англичанам несказанно повезло. Этот удачный залп ставил русский клипер в невыгодное положение. Если не сказать больше, учитывая несомненное превосходство фрегата в численности команды.

А вот теперь, похоже, и в скорости. Один из тросов бегущего такелажа, по-видимому, был поврежден картечью и, не выдержав напора паруса, лопнул. Как результат, фор-брамсель полоскался на ветру, потеряв свою несущую способность. Практически одновременная потеря трех парусов не могла не сказаться отрицательным образом на ходовых качествах корабля.

– Ларин! – перекрикивая грохот орудий, окликнул артиллерийского офицера капитан.

– Да, Павел Иванович!

– Картечью, по такелажу! – Может, Зарубин и упустил из виду эту возможность, но никто не скажет, что он не сделал из этого нужных выводов.

– Понял! Кормовой и третий плутонги заряжай картечью! Прицел шесть! По такелажу! Огонь по готовности, братцы! Шевелись, рановато нам еще к Царице Небесной! Внимание, второй первый и носовой плутонги! Прицел четыре! Огонь по готовности!

Артиллерийская стрельба в морском сражении требует постоянного внимания артиллерийского офицера. Моряки в пылу схватки могут забыться, бросая снаряды в белый свет как в копейку. Командир себе этого позволить не может. Поэтому постоянно следит за изменяющейся дистанцией, эффективностью огня и руководит стрельбой, внося соответствующие коррективы.

Как ни странно, но принципы стрельбы морской артиллерии были разработаны все тем же сухопутным артиллеристом генерал-майором Пригожиным. Ну и разумеется, это нашло применение только на русских кораблях. Моряки других держав предпочитали сходиться на пистолетный выстрел, паля друг в друга в упор. Во всяком случае, стрельба на дистанцию свыше двух кабельтовых была чрезвычайно редким явлением.

– Проклятье! Этот русский, может, и недостаточно опытен, но зато хорошо усваивает преподанный урок, – посмотрев вверх, выругался капитан Макалистер.

Не сказать, что русские сумели добиться такого же эффекта, как канониры «Глории», но все же дыр в парусах хватало, как имелись и сбитые с рей матросы парусной команды. А еще, в отличие от английских пушек, русские продолжали беспрестанно стрелять, и если это продолжится, то им все же удастся привести в плачевный вид такелаж фрегата.

Н-да. Ему не раз приходилось слышать о великолепных новых русских пушках. Доводилось слышать и пренебрежительные высказывания относительно казнозарядных орудий. Подобные орудия не нашли широкого распространения на английском флоте из-за несовершенства конструкции. Говорили и о том, что стоимость этих орудий просто запредельная. Шутка ли, одна стальная пушка стоила как три медные. А еще несовершенство их бомбических снарядов, которые слишком уж часто не разрываются и не способны пробить борт военного фрегата.

Возможно, все эти высказывания и небезосновательны. Вот только борта фрегата этим снарядам вполне по зубам. Снаряды, конечно, разрываются не все. Но и тех, что срабатывают как надо, более чем достаточно. Потери среди команды уже превысили все допустимые нормы для подобного боя. Пожарные команды едва успевают тушить то и дело возникающие возгорания. Эти орудия и снаряды к ним дорогие? Плевать. Он хочет получить хотя бы парочку русских пушек, потому что они будут стоить каждого фартинга, уплаченного за них.

– Господин капитан, орудия опердека заряжены ядрами. Прикажете открывать огонь, сэр? – доложил подошедший первый лейтенант.

– Что орудия квартердека? – наблюдая за тем, как очередной рой русской картечи прошелся по такелажу, перебив один из тросов бегущего такелажа и выбив щепу из фок-мачты, поинтересовался капитан.

– Нужна еще минута.

– У вас есть эта минута, мистер Баннистер.

Макалистер еще не утратил надежды захватить этот русский корабль. Тот сильно потерял в ходе, и у него недостаточно матросов, чтобы эффективно маневрировать парусами. Остается заткнуть их пушки и, сблизившись, пойти на абордаж. Несмотря на высокие борта русского корабля, баковая и ютовая надстройки «Глории» все же доминируют над ними, что даст несомненное преимущество при абордаже.

Залп орудий квартердека послал картечь на палубу русского корабля. Было прекрасно видно, как от фальшборта в разные стороны полетела щепа. Вот только желаемый эффект, похоже, достигнут не был. Большинство русских успели найти укрытие за непреодолимой для картечи преградой. И вскоре русские пушки заговорили вновь.

Однако остановить надвигающийся на них словно рок английский корабль они не могли. Или, если быть более точным, не успевали. Еще немного, и можно будет использовать фальконеты и мушкеты морской пехоты. А тогда уж ни один канонир не сможет высунуть свой нос, чтобы продолжать стрельбу.

Орудие на русском корабле в очередной раз выстрелило. Послышался уже привычный визг картечи. Вот только на этот раз результат оказался куда более серьезным. Удача наконец улыбнулась и русским. Благодаря теперь не такой уж и значительной дистанции плотный рой картечи ударил точно в грот. Раздался треск разрываемой плотной ткани, и парус обвис едва колышущимися на ветру ошметками.

Это конечно же отрицательно сказалось на скорости корабля, но все же было не так фатально. «Глория» все еще была способна не дать возможности русскому сбежать. Но, похоже, фортуна все же решила, что англичане выбрали свой лимит удачи.

В один из проломов борта на уровне опердека влетел очередной русский снаряд, который врезался в фок-мачту, уйдя в нее по самое оперение. Этого было достаточно для выведения ее из строя – получив подобный гостинец, она просто не выдержала бы напора парусов. Но вдобавок к этому должным образом сработал запал, и снаряд взорвался, разметав вокруг деревянную щепу, осколки корпуса и чугунную картечь.

Страшный скрежет возвестил о том, что капитан «Глории» может распроститься с надеждами догнать «Чайку». Об этом же возвестили восторженные крики русских, донесшиеся с борта клипера, и крики, полные ужаса, уже на борту фрегата.

Макалистер хотел получить этот корабль в качестве приза. Хотел до зубовного скрежета. Но жажда наживы не застила ему взор. Трезвый расчет говорил о том, что теперь думать об абордаже не приходится. Русские вновь получили преимущество в ходе. А это означает только одно: сейчас они отдалятся на безопасное расстояние и безнаказанно расстреляют своего противника.

– Мистер Баннистер.

– Я, сэр.

– Немедленно прикажите дать бортовой залп.

– Да, сэр.

Однако прежде, чем орудия опердека смогли изрыгнуть пламя, русский корабль успел отвернуть и подставить корму. Одно из ядер попало в цель, но, к сожалению, это уже ничего не могло изменить. Военное счастье переменчиво, и капитан Макалистер теперь прекрасно сознавал, на чьей оно сейчас стороне. Как и то, что, если русские не проявят милосердия, его «Глория» обречена.

– Достойный противник, – не без уважения произнес Васильев, наблюдая за тем, как погружается в холодные воды Северного моря пылающий фрегат.

– Согласен, – поддержал его капитан. – А еще великолепные моряки. Признаться, нам еще учиться и учиться у них. Благодаря нестандартному подходу государя нашего и хорошо развитому производству мы, конечно, имеем преимущества, но не мешало бы еще правильно ими пользоваться.

– Кхм.

– Не кряхтите, Виктор Юрьевич, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что был слишком самонадеян, когда решил приблизиться к англичанину, – признал Зарубин.

– По правде говоря, в тот момент я был полностью на вашей стороне, Павел Иванович. Но ваша правда, этот англичанин отличный моряк и превосходно вышколил свою команду. Тем более что я сталкивался с офицерами этого фрегата, так что должен был сделать соответствующие выводы и информировать вас.

– Чего теперь-то. Хорошо все то, что хорошо кончается. Доложите о потерях.

– Трое убитых, двенадцать ранено. Двое тяжелые, и доктор сомневается, что их удастся спасти. Сейчас он неотлучно находится при них. Знаете, нам сильно повезло с доктором, весьма хладнокровный молодой человек. Он, кстати, испрашивает вашего разрешения на проведение вскрытия погибших.

– Это еще зачем?

– Врачевание людей – это наука, требующая постоянного совершенствования, а еще наработки навыков. Чем большей практикой вскрытия человеческих тел он будет обладать, тем лучше сможет оказывать помощь раненым и сможет спасти больше людей. Это его слова, Павел Иванович, – приложив руку к груди и слегка склонив голову, пояснил помощник.

– Кхм. Я слышал, им в академии приходится сильно хорониться от попов, в своем этом анатомическом театре, – припомнил капитан.

– Да, Иван Никифорович говорил о том, что в академии имеют место трудности со священниками. Медики прячутся от них, те делают вид, что они слепые, а его императорское величество стоит между ними разграничительной стеной, – подтвердил помощник.

– Н-да. Дело конечно же нужное. И священников здесь вроде как нет. Но не думаю, что нашим морячкам понравится то, как наш молодой доктор будет истязать тела погибших. Давайте так. Нам все одно вылавливать англичан, вот ему и будут для практики и раненые, и тела погибших. А потом погибших похороним со всеми почестями. Даже позволим их капитану сотворить их молитву.

– Ясно.

– Как корабль?

– Изорвано несколько парусов. Три пробоины выше ватерлинии, незначительные повреждения рангоута и такелажа. Ремонт в доке не потребуется, со всем справимся уже через сутки.

– Алексей Васильевич, что у вас?

– Все орудия исправны. Расстреляно две сотни снарядов и полсотни картечных зарядов. Результат вы видели. Н-да, признаться, удивили англичане, когда ударили картечью по такелажу. Общепринято, что подобная стрельба малоэффективна.

– Ему во что бы то ни стало хотелось заполучить нас в качестве приза, вот и извернулся. Но дальше, я думаю, все дело только в слепой фортуне.

– А фортуна, как известно, любит подготовленных. Я одного не понимаю, отчего вы запретили мне использовать зажигательные снаряды, когда ситуация была уже критической, – удивился артиллерист.

– Признаться, эта команда была у меня уже на языке, когда раздался сладостный треск падающей мачты. А вообще, приказ государя был однозначным: топить британцев только осколочно-фугасными снарядами и лишь в крайнем случае использовать зажигательные. Адмиралтейство кровно заинтересовано в получении сведений относительно боевой эффективности нашей артиллерии против британских военных кораблей. Все же пираты в сравнении с ними мокрые курицы.

– В этом я полностью с вами согласен. Пришлось сегодня попотеть, да и испугаться, чего уж там. Но только делать выводы на основе данных, полученных от нас и пленных с «Глории»… – Ларин неопределенно пожал плечами. – Как-то неправильно это.

– А кто сказал, что только мы бороздим Северное море и канал в поисках неприятностей? Еще два клипера, «Морж» и «Русалка», заняты тем, что дергают тигра за усы. Так что еще вопрос, кто станет объявлять войну за чинимые обиды, мы или англичане. Только надеюсь, что они так, как мы, на рожон не полезут.

– Н-да. Ловко это у его императорского величества. Даже Петр Великий не отваживался дергать англичан за усы, признавая их несомненное превосходство на море, – переиначив слова капитана, высказался Ларин.

– Времена нынче изменились, – не без гордости ответил капитан.

– Что верно, то верно. Теперь отвернем домой? – решил вмешаться в разговор Васильев.

– Государь приказал болтаться здесь с месяц в поисках неприятностей. Мы нарвались сразу. Припасов в достатке. Как думаете, сможем уследить за таким количеством пленных? – в свою очередь поинтересовался Зарубин у помощника.

– Хм. Лучше бы добежать до Риги и оставить их на берегу. Картечью по ним не ударишь, так что по всему получается, пленных будет в четыре, а то и в пять раз больше.

– Ну что же, так и порешим. Довезем гостей до Риги, а там опять на охоту. Заодно и экипаж пополним. Господа, приказываю провести быструю приборку и готовиться поднимать на борт гостей, – потирая руки, подвел итог беседе Зарубин.

Он внимательно рассматривал стоящего перед ним сорокашестилетнего мужчину плотного сложения. На голове парик, но в отличие от других этот мужчина умел позаботиться о своей внешности. Никакой вычурности и модных сегодня в Англии белил. Напротив, вполне здоровый цвет довольно упитанного лица. Слегка полноват, но в глаза это не бросается благодаря платью с виду простого покроя, без излишеств, и вместе с тем пошитому со знанием дела. Умеет себя подать английский посол, нечего сказать.

Жаль. Жаль, что этот умный и прозорливый человек служит не русскому престолу, а английскому. Такой на службе совсем не помешал бы. Туманов пытался взять его в оборот, так, без особого давления, но пришел к выводу, что такового лучше иметь на противоположной стороне, чем привлекать на свою грязными методами. Иван не сомневался, что Уитворт скорее поступится жизнью, чем предаст интересы Англии. Несмотря на использование бесчестных методов, себя он считал человеком чести.

А вот о стоящем неподалеку Бестужеве так однозначно не скажешь. Оно вроде и болеет душой за отечество. Но, с другой стороны, у болезни той сильный перекос в английскую сторону. Не иначе как аукается времечко, когда он служил у батюшки нынешнего английского короля и был у того в чести. Сколько Петр ни общался с ним, тот все время старался склонить чашу весов в сторону англичан.

Именно Алексей Петрович был вдохновителем и ярым сторонником заключения между Россией и Англией субсидных конвенций. Причем императору было доподлинно известно, сколько именно получил президент коллегии иностранных дел от англичан за каждый договор. Шутка ли, у Бестужева ежегодно оседала сумма годового содержания стрелкового полка.

Если бы посол знал, что платит за то, что мог бы получить совершенно бесплатно, то его мнение о Бестужеве сильно переменилось бы. Впрочем, посол Австрии пребывал в таком же положении. Бестужев даже запустил утку, мол, он если и берет посулы, то только с союзников, а от противников России не примет ни копейки. Мол, он служит отечеству своему, и никому иному. Что же, грамотная позиция. Благодаря этому он собирался остаться в стороне от предательства, беря деньги ни за что.

Впрочем, не так уж и ни за что. Так, например, король Пруссии прекрасно осведомлен относительно дел в армии Апраксина. Во всяком случае, на том уровне, на каком мог быть осведомлен находящийся в Петербурге Бестужев. Этот, конечно, передавал сведения только английскому послу, который вроде как представлял потенциального союзника России. Ведь не разорвал же Петр дипломатические отношения с Англией. Но из песни слов не выкинешь, английский король был заинтересован в успехе Фридриха Второго, а потому щедро делился с ним полученной информацией.

Туманов уже давно предлагал заняться Бестужевым. Что с того, что тот берет деньги с послов, не нанося финансового ущерба России. Находясь на этом посту и беря посулы, он в первую очередь бьет по престижу империи. Ну и наконец, это дурной пример для других. Если этому можно кормиться с места, то почему нельзя другим.

Однако Петр приказал ограничиться только сбором информации и доказательств. Придет время, будет назначен суд, который и определит степень виновности Алексея Петровича. Но настораживать раньше времени Англию Петр не хотел. Приходилось молча сносить бесчинства английских каперов, проглатывая одну горькую пилюлю за другой.

При этом он точно знал, что Бестужев наживается и на этом, выторговывая себе лишние преференции от английского посла. Этот плут умудрялся убеждать Уитворта в том, что именно его стараниями удается сдерживать государя от выпадов по отношению к Англии и даже сохранять его расположенность к Туманному Альбиону.

Что же, теперь настало время разобраться с Англией. Оно, конечно, не ко времени, пришлось влезть в войну с Пруссией. Но, с другой стороны, никто не помешает только имитировать активность в Европе. А на большее Петр и не думал замахиваться. Как только он сцепится с англичанами, те вполне могут убедить ту же Турцию атаковать южные рубежи русских. Так что армию надлежало держать в готовности для противостояния туркам. К тому же продолжала тлеть война на Кавказе.

Как ни странно, но война с Англией Петру нужна была для освоения и заселения Дальнего Востока и Аляски. А для этого необходимо закрепиться в Вест-Индии. И не просто закрепиться, а добившись если не уважения, то общего признания. Конечно, наличие на внутреннем рынке своих же колониальных товаров – это хорошо. Но куда важнее иметь собственную перевалочную базу.

На путешествие сухопутным путем переселенцам приходилось затрачивать до двух лет. При этом смертность среди них была чрезвычайно высока. Если же использовать морской маршрут, пусть и практически вокруг шарика, вполне возможно уложиться в три месяца. После закрепления в Вест-Индии и налаживания отношений с Испанией можно наладить постоянную переправу из озера Никарагуа на побережье Тихого океана.

Этот путь даже проще, чем через Панамский перешеек. Сначала по реке Сан-Хуан корабли доходят до западного берега озера. Там можно будет устроить порт, откуда сухопутным путем доставлять пассажиров и грузы к побережью Тихого океана. Расстояние между этими точками не превышает пятидесяти километров, и местность вполне благоприятствует этому ввиду отсутствия гор.

В руках Петра уже было сосредоточено достаточно власти, чтобы в ближайшие десять лет наконец покончить с крепостным правом. Благо несмотря на все попытки помещичьего дворянства, усилить закрепощение крестьян им не удалось, а даже наоборот, у императора получилось провести в жизнь множество послаблений. В особенности по отношению к казенным крестьянам. Веское слово в деле ослабления позиций помещиков сказал Помещичий банк, ставший кредитором для многих землевладельцев.

Все шло к тому, что еще в свое правление Петр успеет решить крестьянский вопрос. Хотя это и будет стоить казне огромных трат. Но при всех недостатках крепостного права у него были и несомненные преимущества. Вот и хотел император воспользоваться одним из них. В частности, организовать заселение дальних пределов своей империи.

Нет, конечно, не только это. Из рассказов Бурова Петр знал, что в его мире над Британской империей никогда не заходило солнце. Что британский флаг развевался во всех уголках земного шара. И здесь все говорило за то, что история повторяется. Во всяком случае, неудачное ведение войны Францией может привести к тому, что она перестанет претендовать на роль соперницы Англии.

Нет, Петр вовсе не собирался распространить свое влияние на Индийский океан. Эта задача для России была непосильной. Но зато он вполне мог закрепиться на африканском побережье и в Вест-Индии. Оказав при этом существенную поддержку Франции. Все так, несмотря на то что они долгие годы являлись противниками, Петр уже давно взял курс на помощь французам. Только до того, как европейские альянсы перевернулись, это выглядело бы непонятным подарком, а теперь представляется исполнением союзнического долга.

«Слушай, для них и впрямь потеря шести фрегатов ничего не значит или они просто стараются сохранить лицо?» – искренне удивился Буров, наблюдая глазами Петра за распинающимся английским послом.

«О-о-о, признать тот факт, что шесть военных фрегатов от тридцати до сорока пушек были потоплены русскими, причем не просто русскими, а обычными купцами… Ты даже не представляешь, какой это урон для английского адмиралтейства и короля в том числе. Поверь, потопи мы еще шесть фрегатов и даже линейных кораблей, они бы и не подумали возмутиться во всеуслышание. Выводы они, конечно, уже делают, но выть по этому поводу и не подумают».

«И как быть? Ты же хотел вынудить их разорвать дипломатические отношения».

«Ну не вышло у меня разыграть кровожадного агрессора. Тогда будем изображать обиженного. Войну-то нужно начинать в любом случае. Не начнем мы, через недельку начнет Стукалов, и остановить его нет никакой возможности».

– Суть предложения нашего брата короля Георга мне понятна. Остается непонятным, отчего при столь яром желании заключить военный союз он не может окоротить своих подданных. На днях в Петербург вернулись один за другим четыре наших торговых судна, которые подверглись нападению кораблей военно-морского флота Англии, – наконец вслух заговорил Петр.

– Мне не известны все обстоятельства этих инцидентов, ваше императорское величество, но…

– Не известны? – Петр нарочито вскинул бровь, уперев в посла внимательный взгляд. – А мне казалось, что все капитаны и старшие офицеры, оставшиеся в живых, предстали перед вами и вы должны были ознакомиться с вопросом во всех деталях.

– Дело в том, что мне известна только точка зрения английских моряков, а для объективного суждения необходимо выслушать обе стороны.

– Ну так нам несложно вызвать сюда русских капитанов, дабы у вас эта самая объективность появилась.

– Ваше императорское величество, согласитесь, конфликты на море случаются с завидным постоянством, но эти мелочи не могут оказать решающего влияния на взаимоотношения двух дружественных держав. И заметьте, я говорю это от лица стороны, претерпевшей потери от произошедшего.

– Вот, значит, как. То есть намекаете на то, что коль скоро на дно отправились английские фрегаты, то русским не мешало бы самим извиниться. Красиво это у вас получается. А как насчет тех российских купцов, что взяты были вашими каперами и что томятся в ваших тюрьмах по надуманным обвинениям? Наконец, как быть с тем, что все шесть фрегатов, военных фрегатов, состоящих на королевской службе, пытались захватить наши торговые суда? Предлагаете забыть об этом?

– Но, ваше величество, позвольте…

– Не позволю, – не повышая голоса, но тем не менее жестко оборвал Петр посла. – Я больше никому не позволю столь пренебрежительно относиться к русскому флагу. Вы сильно удивитесь, господин Уитворт, но у России есть военно-морской флот, который вполне способен отстаивать интересы Российской империи.

Уитворт больше не пытался возражать. К чему. Он опытный дипломат и прекрасно видел, что Петр закусил удила. Никакие доводы его больше не могли убедить. Жаль. Россия могла бы неплохо дополнить Англию на суше. Но в море ей лучше не соваться. Иными словами, он не ожидал, что эта война может обернуться какими-нибудь серьезными потерями для Англии. А вот для России… Правда, аппетиты у английского парламента, и премьер-министра Уильяма Питта в частности, непомерны, но, пожалуй, его родина все же сможет переварить и толику русской земли…

Помимо вручения грамоты об объявлении войны Англии Петр довел до сведения посла Георга Второго, что все английские торговые суда, стоящие в русских портах, подлежат аресту и конфискации вместе со всем грузом, находящимся на их борту. Никакие протесты и возражения не принимаются. Это делается в счет чинимых ранее обид. Команды этих судов объявляются военнопленными. Если король английский пожелает, пленные могут быть возвращены в обмен на русских подданных, попавших в английские застенки ранее. Причем обмен только равноценный, и никак иначе.

– Всю казну на войну, – подытожил свою речь Петр, хлопнув ладонью по подлокотнику своего трона.

«Не смог сдержаться?» – ухмыльнувшись, заметил Буров.

«Ну теперь-то на престол российский взойдут мои потомки, а потому и того Александра Третьего, что был в вашей истории, уже не будет. А фраза уж больно хороша».

«Хороша-то хороша, да только и того эффекта, что она возымела в свое время, здесь не будет. В тот раз эти слова императора заставили отступить англичан, так и не начав войну».

«А по мне, так очень даже к месту. И пусть эффект у нее будет не таким весомым, все равно останется».

«Ой, держите меня трое. Кого-то гложет тщеславие».

«Осуждаешь?»

«Да нет. Ты, главное, не увлекайся. Все одно окончательную оценку выставляют потомки. Так что сколько угодно можешь пыжиться как надутый павлин, только не обделайся».

«Не переживай, не обделаюсь».

Глава 6 Вест-Индская экспедиция

– Все же мистер Лоурен умен и образован, ничего не скажешь. Вон как все подгадал, луны нет, от звезд света едва-едва хватает, чтобы у себя под носом что-то увидеть. Глядишь, так тишком и проскользнем мимо кордонов.

Уильям Лоурен в ответ на грубую лесть, доносившуюся с кормы баркаса, только снисходительно улыбнулся. Говоривший прекрасно отдавал себе отчет в том, что будет услышан. На это и рассчитывал. Даже необразованный человек прекрасно разбирается в фазах луны и может вычислить безлунную ночь для не совсем законного предприятия, не терпящего лишних глаз. Что уж говорить о достаточно хорошо образованном, преуспевающем плантаторе. Но грубая и неприкрытая лесть порой помогала в значительной степени упростить жизнь.

Говоривший, помощник старшего надсмотрщика Пит, прекрасно сознавал, что его слова будут услышаны работодателем. Конечно, он старался говорить тихо, якобы нахваливая господина без задней мысли, но в то же время достаточно громко, чтобы все же быть услышанным. Мистер же Лоурен, подыгрывая ему, делал вид, что ничего не замечает.

Его человек старается выслужиться, обратить на себя внимание и соответственно связывает свое будущее благополучие с плантатором. И это хорошо. На беззаветную преданность в этих краях рассчитывать не приходится. Здесь все делается только ради выгоды. И Пит старается покрепче ухватиться за возможность заработка куска хлеба.

Это только кажется, что эти места настоящий рай для джентльменов удачи. На самом деле подавляющее большинство влачит довольно жалкое существование. Просто они не готовы трудиться на земле, вот и жаждут поймать удачу за хвост. Но мало кто из них откажется от теплого местечка надсмотрщика на какой-нибудь из плантаций.

Присматривать за рабами, да еще и иметь возможность обрюхатить кого-то из рабынь, причем далеко не всегда черную. Да такая работа просто мечта. К тому же и оплачивается очень даже щедро. Если взять на круг, то вполне сопоставимо с тем, что выходит у тех же пиратов. Вот только при этом ты не презренный разбойник, а представитель достаточно уважаемой профессии.

Кстати, можно подумать и о семье. В этом случае плантаторы предоставляют не койку в общем домике надсмотрщиков, а отдельный флигель. Хозяева даже приветствуют семейных работников, считая их куда более надежными. Потому как обремененный семьей человек это совсем не одно и то же, что и эдакий перекати-поле, способный сорваться с места при первой возможности.

– Да какие кордоны, – отмахнулся сидевший рядом с Питом надсмотрщик помладше, всего-то лет двадцати шести.

В глазах мистера Лоурена это лишний раз подтвердило верность правила, которого придерживались плантаторы, когда отказывались брать на службу надсмотрщиков, не достигших тридцатилетнего возраста. У молодых, как известно, эмоции зачастую преобладают над разумом. А еще абсолютно отсутствует жизненный опыт. Неужели трудно сообразить, что на не таком уж и просторном баркасе практически невозможно остаться наедине?

Уильям и не подумал бы брать этого парня на службу, если бы не Пит. За Джима, который был его младшим братом, он поручился головой. Кстати, это вовсе даже не фигура речи. Ямайка развеселый остров, и голову здесь сложить можно по любому поводу или даже без него. Впрочем, Лоурен согласился взять парня, скорее, чтобы посильнее привязать Пита, который стоил того.

– А ты, дуралей, думаешь, что все шито-крыто, за денежку малую? – возразил брату Пит. – Оно ведь до тех пор тихо, пока ты грань дозволенного не переступаешь. С одной стороны, капитан получил свою мзду, чтобы солдатики не слишком внимательно всматривались в реку. Но и тому, кто по этой реке ходит, лучше не отсвечивать лишний раз, демонстрируя свое пренебрежение. Вот так и выказывают друг дружке уважение, а в результате все довольны собой и сохранили лицо. Благородные знают в этом толк, не то что ты, бестолочь.

О чем речь? О контрабанде конечно же. А она бывает самой разной. Так, к примеру, плантатор может выписать из Англии для собственных нужд сотню рулонов различной ткани. Впрочем, это могут быть и другие мануфактурные товары, но непременно в большом количестве. Кто же будет проверять, куда он девает столько полотна, никакого торгового предприятия у него никогда не было. Ну вот такой он транжира и все использует на себя. На деле же весь этот товар на небольших контрабандистских судах отбывает в испанские колонии, где превращается в звонкую монету.

С другой стороны, можно вот так, беспошлинно отправить в Старый Свет товары со своей плантации. Оно конечно, больше половины не получится, потому что за подобную наглость могут серьезно спросить. Но и половина – это тоже не так чтобы и мало. Причем выгода от этой нелегальной торговли буквально всем, от плантаторов до простых покупателей. Внакладе остается разве только королевская казна.

Конечно, можно сказать, что человеку благородному не пристало лично участвовать в подобных сомнительных операциях. Но Уильям Лоурен так не думал. Не стоит столь уж сильно полагаться на управляющего, и плантаторы Барбадоса тому яркий пример. Некогда ярчайшая жемчужина Вест-Индии за последние годы несколько померкла. Причина вовсе не в том, что производительность одного ямайского раба равнялась производительности чуть ли не трех барбадосских, и даже не в более благоприятных климатических условиях Ямайки.

Барбадосские плантаторы теряли только из-за собственной лени. Они предпочитали проживать в Англии, передоверив управление своими владениями управляющим. Причем это были не единичные случаи, а массовые. Вот и управляли наемные работники по своему усмотрению, кляня истощение почвы, никуда не годных рабов, мрущих как мухи, и ямайских конкурентов. И что самое поразительное, обленившиеся владельцы, не желающие покидать метрополию, верили в это.

Вот уж чего Лоурен не позволит, так это обманывать себя и наживаться за его счет. А ведь это происходит сплошь и рядом, у тех же его соседей, которые, хотя и живут на острове, довольно редко появляются на полях. О том же, чтобы ночью выбраться на баркасе и прогуляться по черной глади Солт-Айленд-Крик, и говорить нечего. Эта река протекала мимо множества плантаций и была одной из водных артерий острова. Хм. Довольно специфическая, используемая только неофициально.

– Пит.

– Да, мистер Лоурен? – тут же отозвался помощник старшего надсмотрщика.

– Что там с задними баркасами?

– Второй я еще вижу, ваша милость, а вот третий теряется в темноте.

– Ну так уточни.

– Слушаюсь. Марк! – чуть повысив голос, позвал Пит.

– Да, – послышалось из ночи, где шагах в тридцати виднелось темное пятно неясных очертаний.

– Фреда видишь?

– Идет за кормой, шагах в двадцати.

– Ваша милость…

– Я все слышал, Пит. Благодарю.

Еще немного, и вот наконец густо заросший берег раздается в стороны, открывая простор Портлендского залива. Это конечно же не открытое море. Тем более прямо по курсу полумесяцем расположился островок, поросший деревьями, до которого едва ли три сотни ярдов. Но все же это не шло ни в какое сравнение с зажатым лесами речным потоком.

Хм. Странно. Встреча в заливе с капитаном Стормом была оговорена заранее. Мало того, Лоурен точно знал, что бригантина контрабандиста покинула Кингстон на закате. Так что судно уже должно было быть здесь и подавать условленный сигнал посредством специального фонаря, направленного на устье реки. Но сигнала не было.

– Мистер Лоурен, похоже, к нам кто-то приближается, – поддерживая беспокойство плантатора, произнес Пит.

– Ты их видишь?

– Нет. Но я вроде расслышал плеск весел.

– Суши весла. И передай ту же команду на задние баркасы.

Рабы немедленно прекратили грести, послушно подняв весла над водой. Теперь слышно было только легкий плеск речной воды о борта влекомого течением и практически неуправляемого баркаса. Но вот действительно послышался плеск весла. Еще. И еще. Странно. Насколько Лоурену было известно, никто из соседей сегодня не планировал никаких предприятий.

Между плантаторами существовало неписаное правило – предупреждать друг друга о возможном движении по реке. Иначе ведь можно и получить хороший заряд из мушкета, а то и картечи. К примеру, у самого Лоурена на плантации имелась небольшая пушечка, которая могла вполне достойно встретить гостей с реки. И надсмотрщики очень даже умели с нею обращаться. Среди них имелся даже канонир, который до того, как сойти на берег, успел походить по морю в рядах джентльменов удачи.

Армейский кордон? Сомнительно. Нет, они конечно же патрулировали реку. А как же иначе, если по этому пути можно попасть к паре десятков крупных плантаций. Их владельцы – уважаемые люди, потому как львиная доля прибыли поступает в казну именно от них. Но все дело в том, что солдаты еще минимум два часа будут находиться выше по течению. Разумеется, есть и береговые посты, но у них может быть максимум один небольшой ял. Тут же работает куда больше весел.

– Пит, передай остальным: сбиться в кучу, приготовить оружие к бою, – предположив, что это могут быть мароны, приказал Лоурен.

На баркасах находится по восемь гребцов и два надсмотрщика. Вместе с плантатором семь бойцов, да еще и при условии, что на каждого имеется по паре ружей и четыре пистолета, благо не нужно ничего носить на себе. А еще на каждом баркасе имеется по мушкетону, заряженному картечью. И народ среди надсмотрщиков все больше бывалый. Так что для этих краев их отряд представлял довольно серьезную боевую единицу.

– Мистер Лоурен, если это вы, то прошу вас отозваться. В противном случае мы считаем, что перед нами враг, – внезапно раздался из темноты сильный мужской голос.

– Кто это? – осведомился Лоурен, понимая, что говоривший ему знаком, но в то же время не припоминая, кому именно принадлежит этот голос.

– Это Застоев, мистер Лоурен, командир русских егерей.

– А-а-а, Аньисим.

– Он самый.

– Всем убрать оружие, – распорядился плантатор, переводя дух.

Он, конечно, не робкого десятка, но все же перспектива смертельной схватки его не прельщала. Да еще и на воде. К своему стыду, он не умел плавать. Так что стоит только оказаться за бортом, даже не будучи при этом раненым, как его песенка будет спета.

Вот только обрадовался он, похоже, рано. Вскоре появились темные очертания баркаса, а ничем иным это не могло быть. Потом еще одного, еще и еще. Учитывая, что в первом находилось никак не меньше двух дюжин, а скорее даже больше… Да на такую посудину может поместиться весь знаменитый отряд русских егерей.

Баркас приблизился, и наконец можно уже рассмотреть находившихся на борту. Да и сложно было бы не увидеть, когда сильные руки вцепились в борт баркаса плантатора, притягивая суденышки друг к другу. Подобным же образом сейчас брались на абордаж два других баркаса. Причем никакого иносказания, все соответствует этому понятию. Разве только стрельбы пока нет. А вот наведенные на них стволы ружей в руках солдат в незнакомой форме – это присутствует.

– Мистер Лоурен, прикажите вашим людям не дурить, и никто не пострадает.

– Аньисим, может, все же объяснишь, что тут происходит? И кто эти солдаты? – Пусть он не может оказать достойного сопротивления, но говорить с гордо поднятой головой и расправленными плечами ему никто не запретит.

– Мистер Лоурен, это русские солдаты. Россия находится в состоянии войны с Англией.

– Что за бред!

– Это не бред, мистер Лоурен. И это не пиратский налет. Чуть дальше, в северо-восточной части залива стоит целая эскадра и идет высадка экспедиционного корпуса.

– И что ты намерен делать? – не теряя самообладания, поинтересовался Лоурен.

– Ничего. Только сопроводить вас обратно. Мы захватили капитана Сторма, и он показал, что вы должны в скором времени появиться. В задачу нашего отряда входит пройти по реке и высадить отряды у всех прибрежных плантаций, чтобы никто из плантаторов не выпустил на волю рабов. Ну, помните, как в свое время поступили испанцы. Ни к чему это. Лишнее. Справиться-то нам с ними не составит труда. Но зачем кровушку лишнюю лить.

Ни в одном слове Застоева Лоурен не усомнился ни на мгновение. Он сразу поверил в то, что это десантная операция, что она увенчается успехом и что русские и впрямь справятся и с беглыми рабами, и с маронами. В конце концов, за прошедшие годы они успели это доказать, уничтожив под корень не одну банду этих чернокожих бандитов. Губернатор Трелони даже подумывал о том, чтобы, опираясь на этих егерей, полностью очистить остров от маронов. Намерение, не лишенное оснований. Н-да. Вот только если оно и будет осуществлено, то уже русскими.

Лоурен бросил взгляд вокруг. По реке проплыло более двух дюжин баркасов и больших морских шлюпок. По самым скромным прикидкам, русских солдат и моряков насчитывалось около полутысячи. Такого числа будет больше чем достаточно, чтобы взять под контроль все до единой плантации, расположенные в долине реки, и не допустить повального бегства рабов. А сколько всего насчитывает экспедиционный корпус, оставалось только гадать.

Вообще-то не сказать, что безлунная ночь такая уж помощница в этих южных широтах. Нет, если там где в тени, то вполне нормально. Но когда приходится передвигаться по открытому пространству, на фоне светлого песка с нечастыми островками изрядно прореженной травы, то все становится куда интереснее и серьезнее. А еще эти предусмотрительные англичане вырубили все деревья до самого песчаного пляжа, чтобы никакой супостат не подобрался.

Ну и как быть, если ты и есть этот самый вражина? Заметит тебя часовой да и стрельнет с перепугу. Нет, попасть скорее всего не попадет. Хорошие стрелки среди английских солдат редкость, да и тех стараются выделить и уж на стены в караул точно не определят. Но шум поднимется, а это ну никак не устраивает русское командование. Да чего уж там, и солдатикам подобное не понравится. Одно дело – по-тихому взобраться на стены форта, и совсем другое – участвовать в самом настоящем штурме.

Хорошо хоть корабли, находящиеся вдали от берега, незаметны. Впрочем, они на всякий случай прячутся за островком Лайм-Кей. Там сейчас наблюдатели всматриваются в черную полосу берега, в ожидании заветного сигнала, чтобы приблизиться к берегу, ведя на буксире многочисленные баркасы, шлюпки и ялики с десантом. А вот будь на небосводе луна, этот номер не прошел бы, потому как в этом случае корабль можно рассмотреть за несколько миль, а уж когда он не один, а пара десятков, так и подавно.

Ну наконец-то. Антип вжался в каменную стену бастиона, облегченно переведя дух. Самое трудное осталось позади. Стены форта не такая уж и серьезная преграда, всего-то в два человеческих роста. Но для того, чтобы проникнуть за них, нет необходимости взбираться даже на такую высоту. Достаточно немного подтянуться и влезть в пушечную амбразуру, до нижнего обреза которых дотянуться не проблема. Тут главное не оказаться слишком крупным мужиком. Иначе намучаешься от души. В амбразуре же еще и ствол пушки торчит.

Вот и Родион замер рядом, ощерив зубы в довольной улыбке. Намучился мужик с этими неграми. А еще больше с англичанами, которые то и дело принимались истязать своих рабов у него на глазах. Тяжко ему пришлось. Но и уйти, осесть на земле он отказался. Теперь отыграется за все, потому как именно ради вот этой сегодняшней ночи да еще нескольких последующих дней они тут и провели несколько лет, гоняясь за беглыми рабами и бандами маронов. За это время они успели настолько изучить остров, что куда там маронам.

Ох и не понравятся им грядущие перемены, к гадалке не ходи. Но сначала новшества не понравятся англичанам, вот уже сто лет владеющим этим островом и до сих пор по праву считавшим себя его хозяевами. Что же, всем мил не будешь. Что там выйдет с другими островами, пока не понятно, но Ямайке больше английской не быть. И тот, кто откажется это принять, остров покинет однозначно.

У Петра Алексеевича на этот остров появились свои виды. Именно поэтому тут и оказался целый флот из сорока клиперов и десятка быстроходных шлюпов. Все верно, тот самый Добровольческий флот, экипажи которого получили изрядную практику в вождении судов через океан. Да и местные воды успели изучить настолько, что им никакой лоцман не нужен, сами справятся, даже в самую темную ночь. Например, сегодняшнюю…

Антип окинул взором улыбающегося подчиненного и ткнул Родиона пальцем сначала в лоб, потом в сверкающие белизной зубы. Ну чисто фонарь на измазанном чем-то темным лице. Тот понял все правильно и тут же сомкнул уста. Н-да. А с глазами-то что делать? Они как светлячки блестят, ловя скудный свет звездного неба. Впрочем, это он уже придирается.

Сейчас у стен форта находится почти весь взвод егерей. Именно им, как знакомым с окрестностями и фортом, предстояло сделать самую тяжелую и ответственную работу. Сознавая, что дело это опасное, их начальник забрал из отряда псарей. Не хватало еще кого-то из них потерять. Любое потрясение – это рай для любителей половить рыбку в мутной воде. Если таковое случится, то местные горы, поросшие густыми тропическими лесами, нужно будет прочистить частой гребенкой. И тут уж без собачек не обойтись.

Поэтому псари были приписаны к отрядам, которым предстояло взять под контроль плантации. Местность, жителей и обстановку в усадьбах они знали хорошо, а солдатами нужно было руководить. Правда, взводный Застоев тоже рвался на дело, но ему пришлось вместо себя назначить Антипа, потому как по большому счету командовать тут не придется. Десять двоек должны были действовать самостоятельно, ликвидируя строго определенных часовых. Разве только сойдутся вместе, когда будут брать караульное помещение, да и то если только до этого дойдет.

Кивок в сторону орудийной амбразуры. Родион встал спиной к стене, подогнул слегка ноги, сцепил руки перед собой и кивнул: мол, готов. Антип, ступив на живую ступеньку, поднялся наверх и осторожно заглянул в амбразуру. Никого. Прислушался. Есть шаги часовых. Один движется по внутреннему дворику вправо. Второй по помосту стены, предназначенному для расположения защитников форта.

Мысленно помянув Царицу Небесную, Антип забрался в амбразуру, стараясь производить как можно меньше шума. В пушечной галерее было довольно темно, и это несмотря на то, что никакой стены со стороны двора не было. Однако низко нависающий потолок в виде помоста давал столько тени, что хоть глаз коли. Зато, находясь в кромешной тьме, он вполне мог рассмотреть отдаляющегося часового.

По всей видимости, караульной службой у них заведует кто-то головастый, коль скоро нигде факелов не понатыкано. Оно и верно. С одной стороны – выдает местонахождение часового, с другой – мешает тому осматривать подступы. В темноте оно сподручнее. Другое дело, что натуру человеческую ничем не вытравить. Длительная гарнизонная служба неизменно порождает скуку и, как следствие, халатность. Вот и эти двое просто тянут свою солдатскую лямку, дожидаясь смены.

На то, чтобы помочь взобраться Родиону, ушло с десяток секунд. После чего они оба притаились за бочонками с пушечным хозяйством, пережидая, пока часовой пойдет на следующий виток. Кстати, судя по слегка гулким шагам, второй часовой, тот что на помосте, также приближался к месту, где укрылись лазутчики. Не иначе как скучно солдатикам.

– Дэн, сколько нам еще тут торчать? – оправдывая ожидания егерей, поинтересовался часовой, охранявший дворик.

– Якоб, и когда ты уже научишься смотреть на звезды? – раздался недовольный голос с помоста над головами егерей.

– А тебе тяжело ответить?

– Мне не тяжело. Но ты уже давно научился бы определять время.

– Я не пойму, тебе что, трудно?

– Разговаривать с тупицей? Да, трудно.

Угу, по всему видать, скучно солдатикам, вот и устроили перебранку. Собачатся как-то беззлобно, без огонька, как давние товарищи, основательно изучившие друг друга. Только бы не наплевали на все и не остались трепаться до конца смены. Потому что в этом случае достать их тихо не получится. Во всяком случае Дэна, находившегося наверху. А ведь остальные егеря уже вполне могли справиться со своими часовыми.

– Я, может, и тупица, – все же обиделся Якоб, – но зато когда одному умнику в таверне морячок морду помял, мало что вытащил его из драки, так еще и нос тому морячку набок свернул.

Н-да. Этот мог. Косая сажень в плечах была заметна даже в ночи. Впрочем, трудно не рассмотреть на фоне выбеленных изнутри стен и постройки порохового погреба, где хранились все огненные припасы бастиона.

– Еще три часа, – с явно различимым сожалением громко произнес Дэн в спину уходящему Якобу.

– Спасибо, – буркнул тот.

Антип и Родион выждали, пока часовые разойдутся достаточно далеко. После этого они вышли из пушечной галереи, и Родион вновь подбросил наверх своего начальника, уступавшего ему габаритами.

Оказавшись на досках настила, Антип побежал за удаляющимся часовым. Бежал быстро, но в то же время абсолютно бесшумно, буквально стелясь над помостом, словно призрак. Такой мягкой поступи он обучился благодаря частым прогулкам по лесам. А еще этому способствовала самая обычная крестьянская обувка – поршни. Разве только сделаны они из хорошо выделанной бычьей шкуры, благодаря чему были достаточно толстыми, чтобы предохранять ноги, и мягкими, что позволяло ступать совершенно бесшумно.

Либо Антип уподобился тени, либо солдатик уж больно расстроился тем, что обидел приятеля. Да только он так ничего и не заметил до самого момента, когда егерь положил ладонь на его рот и, потянув голову назад, полоснул по горлу ножом. И не забыть подхватить ружье, чтобы не брякнуло о доски. Да и тело осторожно опустить на настил.

Немного в стороне послышалась легкая возня, едва различимый хрип, стук упавшего мушкета, и наконец тишина. Здоровенный англичанин, которому место в гренадерах, не захотел погибать тихо. Все же хорошо, что Антип успел добраться до своего раньше, чем Родион. Не то непременно нашумели бы.

– Порядок, старшой, – когда они сошлись, доложил Родион.

– Здоровый попался?

– Не беда, что здоровый. Куда хуже, что чуткий. Успел обернуться, грудь в грудь сошлись. Хорошо хоть он по первости растерялся.

Угу. Ничего удивительного. Одеяние на них в виде балахонов с нашитыми лоскутами. Лицо вымазано сажей, одни глаза блестят. Бог весть, за кого тот бедолага принял Родиона перед кончиной. Сомнительно, чтобы понял, что это обычный человек.

– Ладно. Хорошо все то, что хорошо кончается, – подвел итог Антип. – Пригляди пока здесь, а я обегу ребяток, посмотрю, как у них дела, да вторые номера подтяну к караулке.

– Понял, старшой.

– А ты давай облачайся и на помост.

– Ясно.

Даже боязно было от того, насколько гладко все шло. Мужики не подкачали и без лишнего шума разобрались со своими часовыми. Всего их здесь было понатыкано целая дюжина. Но все прошло как надо. Чтобы не возбуждать подозрений, мало ли как оно все обернется, английских часовых сменили русские. Всего-то накинуть на себя кафтаны да треуголки, чтобы понять подлог, нужно приблизиться вплотную.

Убедившись, что все под контролем, Антип подал сигнал на эскадру. Все же хорошо, что морячки укрылись за островом. Вон, едва только корабли высунулись из-за него, как тут же стали хорошо различимы. Не больно-то помогают и вымазанные сажей паруса. И это только под скудным светом звезд. А вот и десант. Ребятки споро налегают на весла, так что кораблям за ними не угнаться, оно и скорость такая масса враз не наберет, и особо разгоняться здесь не следует, все же мелей и небольших островков хватает.

– Ну что там, старшой? – поинтересовался подошедший Родион, поправляя на плече мушкет с примкнутым штыком.

– Порядок там. Похоже, что все баркасы и шлюпки под десант отдали, чтобы разом всех доставить.

– Ну и правильно. Им еще на корабли абордажные команды развозить, а их в гавань понабилось десятков пять. Да и город нужно будет брать. Ох и шуму будет.

– Ничего. Главное, форт уже наш, а там пусть трепыхаются.

– Что будем делать дальше?

– Пока все идет как по маслу. Остается дождаться десант, после чего переходим в распоряжение некоего капитана Лаврова.

– Это еще кто?

– Из Канцелярии. Вроде как командует особой ротой.

– Ого. Сюда что же, особую роту прислали?

– А чему ты удивляешься? Мы, чай, из того же гнезда.

– Так ведь нас взвод. А тут целая рота.

– Ничего удивительного. Государь хочет крепко встать в Вест-Индии. Вон как затеялся. Шесть лет этот клин обрабатывает, а засеять решил только сейчас. Потому и подход серьезный. А рота… так что же с того. При Канцелярии, чай, целый батальон. Эту же скорее всего оставят при новом генерал-губернаторстве. Тут тайная сила ой как не помешает.

– Как думаешь, мужики там с опытом? Или отправили кого ни попадя?

– Угу. С Тумановым такие шуточки не пройдут. Да он никчемных при Канцелярии и держать не станет, поганой метлой выметет. Так что будь покоен, там только ветераны, да еще и с тайными операциями на Кавказе за плечами, как и мы.

– Интересно, а как Застоев примет этого самого Лаврова?

– Как надо, так и примет. Анисим Егорович, чай, старшина и службу свою знает.

– Да я это к тому, что он же тут шесть лет командовал…

– Родион, попомни мои слова, доведет тебя твой язык до беды.

– Зря ты так, Антип Петрович. Я службу свою знаю.

– Вот и служи, а нос свой куда не след не суй. Понял ли?

– Понял.

– Вот и ладно.

В этот момент о стену стукнулась деревянная лестница, и по ней начали взбираться солдаты. Похоже, свои действия штурмовой отряд отрабатывал заранее, точно зная планировку форта. Никакой излишней суеты, никаких вопросов. Не дожидаясь команды, артиллеристы деловито начали ворочать пушки, причем делали это насколько ловко, настолько же и тихо.

– Не, ты видал, Антип Петрович, как они лихо-то?

– А ты думал, за столько лет никто не раздобыл план форта? Или, думаешь, мы тут одни такие тайные и хитромудрые?

– Да мы, пожалуй, скорее за простых бойцов. А ты чего тут стоишь? Разве тебе не нужно найти капитана Лаврова?

– Сказано стоять здесь. Вот и стою. Знать, скоро подойдет.

И впрямь. Не прошло и минуты, как егеря заметили подразделение, несколько отличающееся от прочих хлынувших через стены форта. Их экипировка больше походила на егерскую. В них сразу же была видна родственная душа. Одно слово, особая рота. Если все остальные начали тут же ворочать тяжелые пушки, выводя их на другие позиции, то эти два взвода как ни в чем не бывало выстроились во дворике.

– Кто из вас Репейников? – поинтересовался подошедший мужчина.

Признать в нем офицера можно было с очень большим трудом. Тех обычно отличала выправка, осанка, благородные манеры. Этот же был сама простота и даже сутуловат. Впрочем, ни Антипа, ни Родиона это ничуть не обмануло. Офицеры особых рот, может, и не производили впечатления, зато были куда опаснее своих коллег из строевых частей.

– Младший сержант Репейников, – представился Антип.

– Капитан Лавров. Я так понимаю, ваши люди сейчас блокировали караулку?

– Так точно. Но пока, слава богу, все тихо. Даже эти не шумят, – кивнув в сторону артиллеристов и пехоты, подтвердил егерь.

– Посмотрел бы я на тебя после полусотни штурмов, сержант, – сверкнул белозубой улыбкой капитан. – Значит, так: сейчас возьмешь одно отделение и к караулке. Сами не суйтесь, парни все сделают в лучшем виде. Ну а мы пока займемся офицерскими квартирами. Вопросы?

– Часовых снимать?

– Глупо было бы отличных бойцов держать на никому не нужных постах. Снимай и собирай у той же караулки.

– Ясно. Родион.

– Понял, старшой! – Энергично кивнув, Родион сорвался с места, сбрасывая с себя английский мундир.

Лавров на поведение егерей не обратил ровным счетом никакого внимания. В особых ротах и взаимоотношения особые, и спрос непростой. Бог с ним, если солдат недостаточно четко отдал воинское приветствие, имеет не совсем опрятный вид или еще каким образом не соответствует высокому званию солдата Российской империи. Все это ему с лихвой простится, если он знает свое дело и готов использовать свои способности не раздумывая.

Первое, что удивило Антипа в осназовцах, направившихся следом за ним, это их вооружение. Короткоствольные духовые карабины, ствол которых вряд ли был длиннее, чем у солдатского пистоля. Зато приклад в виде баллона конической формы. Пока направлялись к караулке, отделенный успел пояснить, что это за духовушки.

Они не шли ни в какое сравнение с теми, с которыми в свое время знакомился Репейников. Были куда как более скорострельны и попросту не требовали перезарядки. Жми себе на спусковой крючок и выпускай одну пулю за другой. Правда, убойная и прицельная дальность у них была куда хуже. Но для работы в помещениях, а именно для этого они и предназначались, духовушки подходили лучше всего. Магазин на два десятка пуль, баллона хватает на сорок гарантированных убойных выстрелов.

В эффективности оружия Антип убедился уже через минуту, когда бойцы отделения один за другим ворвались в караулку. Для подстраховки он остался возле входной двери. Мало ли. Караул обычно включал в себя не меньше полуроты. И это неудивительно, учитывая, сколько постов им пришлось обеспечивать. Так вот, вскоре после того, как последний боец оказался внутри, послышались резкие и глухие хлопки, так знакомые ему по учениям и Кавказу. Вот только звучали они очень уж часто.

С караулом справились практически единым махом. Разве только раздалось несколько достаточно громких выкриков. Но никто и не подумал поднимать по этому поводу тревогу. К этому моменту все часовые были уже убиты. Офицеры сладко спали в своих койках. Оставались только дежурные в казармах. Но они скорее всего сочли, что разбираться с безобразиями на территории форта должен караул. Их дело казарма, и, пока не раздастся сигнал тревоги, они и пальцем не пошевелят.

Полк Заволуйко высадился у форта без проблем и шума. Эскадра только поравнялась с фортом, когда к ней начали возвращаться баркасы и шлюпки. Матросы безошибочно находили свои корабли и брались на буксир, параллельно вбирая в себя следующую партию. На этот раз десант состоял из абордажных команд, потому как им предстояло в первую очередь захватить суда, находящиеся в гавани. Причем задача это первоочередная, поскольку это единственная сила, способная противостоять захватчикам.

Как и следовало ожидать, операция не обошлась без шероховатостей. Уже на первом корабле поднялся шум и послышались отдельные выстрелы. Постепенно их становилось все больше. На кораблях загорались фонари, на палубах начали появляться члены команды, ночующие на борту. Вскоре рейд Кингстона наполнился звуками разрозненных схваток, в которые вплелась пара выстрелов из фальконетов.

Вице-адмирал Стукалов, находившийся на борту флагмана, наблюдал за происходящим с нескрываемым раздражением. Что и говорить, на фоне абсолютно тихого занятия форта полковником Заволуйко флот изрядно нашумел. Хорошо хоть на рейде нет военных кораблей, не то было бы куда как веселее. Пришлось бы затевать форменную баталию.

Зато высадка сухопутного десанта шла полным ходом. Предварительно оставленные свободными причалы, о чем позаботилась агентурная сеть, и коноводный буксир сделали свое дело. Дружный стук солдатских сапог по деревянному настилу причалов переходил в приглушенный топот на песчаном берегу. Проводники встречали десантные команды и сопровождали до нужной точки.

Впрочем, успешное проведение десантирования опять вызвало недовольство моряка. Ведь его корабли только доставили пехоту, а саму высадку по факту обеспечивала Канцелярия. Ну и дальше действовали опять же пехотные части. У всех дела шли как по маслу, и только его морячки вели себя как слон в посудной лавке.

Когда началась пушечная стрельба в форте и раздались выстрелы в городе, Михаил Сергеевич даже испытал некое облегчение. Нет, ему было вовсе не наплевать на пролитую солдатскую и матросскую кровь. Подобные вояки при Петре Алексеевиче рассчитывать на успешную военную карьеру не могли. Воевать не числом, то есть пушечным мясом, а умением – вот его принцип, оттого и такое внимание обучению офицерского состава. Просто это была его первая по-настоящему серьезная операция, и адмирал очень не хотел ударить лицом в грязь.

Впрочем, не сказать, что облегчение было столь уж ощутимым. Дурное настроение не оставляло адмирала вплоть до утра. Пока он не прибыл в Кингстон по приглашению генерал-лейтенанта Меншикова, командовавшего экспедиционным корпусом. Правда, ему хватало благоразумия не лезть в дела морские, согласовывая таковые со Стукаловым, и не отдавать распоряжения ему в пику.

Сын наперсника Петра Великого сделал успешную карьеру, доказав свою преданность России и императорскому престолу. А уж не копал под него и не слал на него доносы только ленивый. Однако государь счел его достойным успешной военной карьеры. Иным могло показаться, что сделано это было по внутриполитическим причинам. Благодаря батюшке генералиссимусу, а скорее все же тому, что того в армии помнили и любили, толика этой любви перепала и молодому Александру. Впоследствии же он и сам снискал себе уважение как среди сослуживцев, так и в армии вообще.

В соответствии с указом императора Александр Александрович имел право продолжать служить, не оканчивая кадетский корпус, поскольку на момент его создания уже был в офицерском чине. Но он всех удивил, испросив себе длительный отпуск и усевшись за ученическую парту. Причем не в пример покойному Александру Даниловичу, предпочитавшему различным учениям свое природное чутье и изворотливость, младший Меншиков учился с завидным упорством.

Окончив полный курс, он отслужил несколько лет в гвардии, где дослужился до капитана. Его рота неизменно была в числе первых, а сам капитан на примете у императора.

Когда при военной коллегии была создана академия для старшего офицерского состава, Меншиков оказался в числе первых ее слушателей. Академия им была окончена с успехом, и мало того, деятельного и многообещающего офицера пытались оставить при ней, но он отказался от подобной чести, предпочтя службу в войсках.

К каждому своему новому званию или должности он шел не прибегая к протекции. Разумеется, кумовство при Петре не приветствовалось, но и не сказать, что было изжито. Так что возможности имелись, как и те, кто помнил его батюшку и искренне хотел помочь его отпрыску. После академии он автоматически получил звание майора и должность командира гвардейского батальона. Однако, не захотев продолжать служить в гвардии, шагнул сразу в командиры стрелкового полка. Для офицеров гвардии подобное было определено императорским указом.

Потом был Кавказ, куда Меншиков попросился сам. За годы беспрестанно тлеющей войны он дослужился до генерал-майора и занял должность командира пехотной дивизии. А два года назад и должность командира Кавказского корпуса, вместе с генерал-лейтенантскими эполетами.

По признанию самого императора, у него не было и тени сомнения, кому именно командовать экспедиционным корпусом, отправляющимся в Вест-Индию. Меншиков чуть не единственный генерал уровня командующего корпусом, который благодаря службе в горячей точке обладал реальным боевым опытом. Да и сомнений в его преданности российскому престолу у Петра не было никаких.

Н-да. Кингстон та еще дыра. Грязные узкие улочки, выглядящие ветхими дома, хотя, казалось бы, город не старый. Впрочем, вполне сопоставимо с провинциальными русскими городами. Хотя там, конечно, строятся привольнее, а уж что касается новых кварталов, так и подавно, на то имеется специальный указ императора о градостроительстве.

Задумавшийся Стукалов не заметил единственную зловонную лужу на его пути и едва не наступил в нее. Однако в последний момент все же успел среагировать и перешагнуть ее, сделав неестественно большой шаг. Вот еще и это. Согласно указу государя до 1762 года все улицы в городах должны были иметь мостовую или быть отсыпаны гравием. Городским властям также вменялось в обязанность оборудовать дренажную систему и пешеходные дорожки.

За сброс в канавы и уж тем более на проезжую часть помоев были определены штрафы. Кстати, их могли накладывать как на нарушителей, так и на лицо, уполномоченное надзирать за порядком. Ну и каждому владельцу вменялось в обязанность содержать в чистоте участок перед своим подворьем.

Так что очень может быть, что вот таких подарков в виде лужи помоев на улицах русских городов вскорости не встретишь. И уж где-где, а в столице чистота на улицах давно не является чем-то из ряда вон. Даже несмотря на занятость, Петр все еще любит прогуляться по улицам Петербурга, и не приведи господь ему случится увидеть беспорядок. Серьезный штраф провинившемуся обеспечен, а коль скоро средств не найдется, так можно и батоги заработать.

Есть еще одно местечко, о котором Стукалов не мог вспомнить без теплоты. Петрополь, уютно примостившийся на берегу удобной бухты. Именно там начиналась служба молодого мичмана Стукалова, с этим городом была связана и его карьера морского офицера. Генерал-губернатор Миних насаждал любовь жителей к чистоте и порядку прямо-таки драконовскими методами. Зато и город с широкими и чистыми улицами представал эдакой картинкой. Кстати, там они практически полностью вымощены камнем. И такие же порядки заведены по всей Таврической губернии, постепенно превращавшейся в жемчужину Российской империи.

Штаб экспедиционного корпуса расположился в двухэтажном здании городской магистратуры Кингстона. Вообще-то, учитывая то, какие здесь вращаются оборотные средства, здание могло быть и посолиднее. Вот, к примеру, резиденция губернатора, находящаяся в Спаниш-Тауне, оставляла неизгладимое впечатление. Впрочем, это было наследием, доставшимся англичанам от испанцев. А доны предпочитали строиться с размахом, не экономя ни на красоте, ни на удобствах. Они даже создали в архитектуре своеобразный колониальный стиль.

Адъютант Меншикова поспешил открыть дверь перед адмиралом, даже не испросив у командующего разрешения на допуск того в кабинет. Это не могло не понравиться Стукалову, хотя он прекрасно отдавал себе отчет, что генерал-лейтенант и не подумает с кем-либо заигрывать. Александр Александрович вовсе не был сторонником приобретения дешевого авторитета у подчиненных. Но и чрезмерной чванливостью тоже не страдал.

– Михаил Сергеевич, приветствую тебя в новых владениях Российской империи. – Меншиков с самой радушной улыбкой поднялся из-за стола и, сделав несколько шагов навстречу вошедшему, с чувством пожал ему руку.

– Так-таки и российская земля? – недоверчиво улыбнулся адмирал.

– Или так, или я сложу здесь свою голову. Не для того мы устраивали все эти танцы и тащили сюда полки, чтобы уйти несолоно хлебавши.

– Ну тут я, пожалуй, с тобой соглашусь, Александр Александрович.

– И еще, Михаил Сергеевич, прими мою искреннюю благодарность за великолепно проведенную операцию по блокированию Кингстонской гавани.

– Издеваешься, – покрываясь от злости пятнами, тут же сделал стойку Стукалов.

– У-у-у, как все запущено-то, – отворачиваясь и направляясь к своему креслу за большим рабочим столом, протянул генерал. – Хорошо хоть мы вдвоем и никто не слышит этой глупости. Ну чего ты на меня так уставился? В гавани, между прочим, находилось пятьдесят семь кораблей различного водоизмещения. Из них тридцать крупных купцов. И все они были захвачены, а не смогли выскользнуть, сгорели или ушли на дно залива. И мне ли объяснять тебе, насколько сложно пришлось твоим морячкам и насколько удачным вышло предприятие?

– Кхм. Твои провернули все куда тише, – теперь уже покраснев от удовольствия, буркнул адмирал, присаживаясь напротив Меншикова на стул с высокой спинкой.

– А на море действовать всегда сложнее. И потом, тихо вышло только у осназовцев Канцелярии, а мои-то как раз нашумели. Но зато все города заняты практически без сопротивления, и наши потери составили всего-то десяток убитых и пару десятков раненых. Вот что значит продуманная, заблаговременно спланированная и подготовленная операция. Остается только взять Монтего-Бей, и все, остров полностью наш.

– Не думаю, что Замятин не справится с поставленной задачей. Все же пять клиперов и десяток шлюпов – сила серьезная, – покачав головой, не согласился с сомнениями Меншикова Стукалов. К тому же во главе отряда кораблей был его любимец и давний боевой товарищ. Да, пока только капитан первого ранга, но это вовсе не от отсутствия таланта флотоводца, а потому что в России вообще получить генеральское или адмиральское звание довольно сложно. Даже офицеры младшего состава по знаниям превосходили старших офицеров иностранных держав.

– Опять же Георгадзе высадится заблаговременно и ударит с суши. Вряд ли англичанам удастся что-то противопоставить такому удару, – добавил адмирал, решив ответить любезностью на добрые слова о флоте и упоминая одного из лучших командиров полков Меншикова. Ну да, все верно. Кому еще могли доверить генерал и адмирал действовать в отрыве от основных сил, как не проверенным офицерам.

– Я все это понимаю, но там особо рассчитывать на осназовцев не придется.

Меншиков имел в виду, что основные силы канцелярских были сосредоточены именно на южной оконечности острова, где проживала значительная часть населения. А соответственно сопротивление могло оказаться наиболее яростным. Монтего-Бей по большей части представлял собой невольничий рынок, ориентирующийся на кубинских плантаторов. Здесь главное не допустить, чтобы рабы оказались на свободе, иначе это создаст дополнительные проблемы в будущем.

– Отчего же, с отрядом целый взвод этих сорвиголов, – возразил Стукалов.

– Да, но никого из местной агентуры. Ну да чего теперь-то. Как у тебя с потерями?

– Тридцать убитых, и семьдесят ранены. Без боя, считай, ни одного корабля не взяли.

– Признаться, потери не столь уж и велики, зато какая солидная добыча. А ты все нос воротишь.

– Кхм, – не нашелся что ответить адмирал.

– Вот и я о том же. Ладно, с этим покончили. Итак, будем считать, что на Ямайке мы уже стоим обеими ногами. Есть частности и детали, но этим нужно будет заниматься постепенно, чтобы не наломать дров. И уж точно, это не наша епархия.

– Даже так? – удивился Стукалов. – Вообще-то я был уверен, что именно ты станешь генерал-губернатором Ямайки.

– Смею надеяться, что я неплохой солдат. Но гражданская власть точно не по мне. У меня тут пакет государя, который приказано вскрыть после захвата острова. Думаю, тут и распоряжения относительно будущего порядка управления.

– То есть точно ты не знаешь, кто удостоен этой чести.

– Нет. И надеюсь, что не я. Мне куда предпочтительнее распоряжаться на поле боя.

– Ну так вскрой и ознакомься.

– Следуя строго букве приказа государя, нужно дождаться доклада из Монтего-Бей. Только с его падением можно считать, что власть Англии на Ямайку более не распространяется.

– С другой стороны, это всего лишь частность, потому как просто так мы отсюда не уйдем. Так что давай открывай. Руководить всем этим хозяйством нужно уже сейчас, – возразил адмирал.

– Думаешь?

– По факту здесь уже власть нашего государя, и кто-то должен отправлять руководство российскими владениями. Нет, в принципе можешь и ты, как командующий экспедиционным корпусом. И потом, ты ведь командовал Кавказским корпусом.

– Там уже были назначенные градоначальники и система управления, мне оставалось только не испортить ничего. А тут нужно будет создавать на ровном месте.

– Ну так и не тяни, – пожав плечами, подбодрил его адмирал.

Угу. Ему легко. Уж он-то точно знал, что его император не назначит на столь завидную должность. А вот Меншиков… Этому государь вполне мог подложить свинью в виде повышения по службе. По идее должность генерал-губернатора была практически верхом карьеры российского дворянина. Выше был только канцлер. Казалось бы, Александр Александрович, как и любой другой, должен был к этому стремиться, но он не хотел этого. Все свои устремления он связывал именно с армией, причем хотел находиться на ее острие, в действующих войсках.

Печати подались с легким хрустом. Зашуршала разворачиваемая бумага. Меншиков начал внимательно вчитываться в написанное государевой рукой. По мере того как он знакомился с текстом, его лицо светлело, и наконец на нем отразилось облегчение.

– Что там?

Стукалов даже напрягся, слегка подавшись вперед. Если для сухопутного генерала занять кресло генерал-губернатора было нежелательным, то о морском офицере и говорить нечего. Тот, кто полюбил море, не мыслит себя без него и меньше всего желает оказаться прикованным к берегу.

– Мне приказано готовить остров к отражению возможного десанта и быть готовым самому нанести удары по английским владениям. Тебе – очистить Карибское море от английского флота и стаскивать на Ямайку все встреченные корабли Англии и ее союзников. Для чего действовать на море по своему усмотрению. Обоим государь советует не забывать, что отвечать за все придется собственной головой, и напоминает о необходимости удержания Ямайки любой ценой. Ну и о том, что нам следует координировать все свои действия с генерал-губернатором. Как видно, в государе опять заговорил Калита. Не нравится ему, что колониальные товары до России доходят втридорога.

– Тут скорее другое, – не согласился Стукалов.

– О чем ты?

– Еще когда я был в Петрополе, ходили разговоры о том, что государь все чаще поминает о необходимости заселения русскими людишками Дальнего Востока и Америки. Вот только сухопутным путем это слишком долго, по два года народ добирается до нового места жительства. Да и дорогой людишки мрут. А если морем, то совсем по-другому получается. До Панамского перешейка наши корабли могут добраться за месяц, там еще месяца полтора, и на месте. Далее можно уж использовать реки, тот же Амур. Он, конечно, пока еще китайский, ну да где наша не пропадала. Словом, все путешествие вполне возможно уложить в четыре месяца.

– А в море людишки умирать не будут? – усомнился Меншиков.

– Исключать подобное нельзя. Но, с другой стороны, ты же сам пересек океан. И много твоих солдат отправилось за борт? Вот то-то и оно. Правда, подобное возможно только на наших кораблях, – не без гордости заявил адмирал. – У нас вообще много чего устроено не в пример лучше, чем на тех же английских судах. Кстати, именно в расчете на перевозку людей в дальней перспективе Добровольческий флот и уделял столько внимания перевозке пассажиров.

– Ну и при чем тут Ямайка?

– Как при чем? Опереться нам в этих водах на что-то надо. Оно конечно, для перевалочной базы и содержания эскадры в целях соблюдения наших интересов достаточно и небольшого ничейного островка. Но тут уж сказалась натура нашего государя, который стремится извлечь выгоду из всего. А Ямайка это и торговый порт, и удобная стоянка для флота, она же способна давать практически весь перечень колониальных товаров. Опять же Англия что-то уж совсем распоясалась, и не мешает дать ей укорот.

– Силенок-то хватит?

– На этот счет не сомневайся, – авторитетно заверил собеседника Стукалов. – Ты лучше скажи, что там насчет генерал-губернатора прописано?

– Прописано, что он уже на месте. Остается только его пригласить и вручить указ государя.

– И кто это?

– Некто мистер Робертс, на деле являющийся полковником Канцелярии государственной безопасности Савиным Алексеем Сергеевичем. Он тут уже шесть лет обретается и, похоже, куда лучше нас с тобой знает карибскую кухню.

– Из полковника в генерал-губернаторы… Лихо.

– Ну не забывай, что канцелярский полковник вровень с генерал-майором идет. А вообще, государь редко ошибается при выборе кого на должность.

– Согласен. Уж на что все были против Миниха, да государь только отмахнулся. И знаешь, при всем при том, что народ там сейчас стонет, а уж татары так и в первую очередь, когда-нибудь его вспомнят добрым словом. Потому как трудно переоценить то, сколько он сделал для поднятия Таврии.

– А сейчас что же?

– А сейчас, чтобы понять, насколько там живется лучше, нужно выехать за пределы губернии или вспомнить, как обстоят дела в других местах. Ну что, пора вызывать наше новое начальство? Иль не желаешь отпускать меня из-под своей руки? – с хитринкой закончил адмирал, настроение которого значительно улучшилось.

– Ты, главное, думай о том, что другая рука может оказаться куда хуже прежней, – покачав головой, ответил Меншиков.

Глава 7 Война план покажет

– Ну и кто вбил ему в голову эту мысль? – глядя на закрывшуюся дверь, сердито поинтересовался Петр.

Вот так взглянешь на него и не сразу поверишь, что еще несколько секунд назад он выглядел вполне спокойным и ровным, доброжелательным тоном пообещал своему старшему сыну Александру подумать над его просьбой. А просьба была не из простых, впрочем, как и сам проситель.

– Государь, я-то тут при чем? – искренне возмутился Туманов, прижимая руки к груди.

– Так-таки и ни при чем? А кто у нас начальник Канцелярии государственной безопасности? Кто родной дядя, в конце концов? Кому, как не тебе, следует обо всем этом знать?

– Здрасте, приехали. Петр Алексеевич, ты уж давай вообще всех собак на меня повесь, чтобы у тебя один ответчик на все случаи жизни был. Очень удобно будет.

– Не забывайся, Иван.

– Забудешься тут. Так ведь ты напомнишь.

Петр даже задохнулся от охватившего его возмущения. Нет, понятно, что они вдвоем, ясно, что Туманову позволено то, что не дозволяется даже канцлеру. Но все же грань приличия нужно бы видеть. Хотя… Сложно порой держать дистанцию, коль скоро вместе и на равных играли с детворой в казаков-разбойников, салочки и принимали участие в иных детских забавах. Причем делали это с той же непосредственностью, что и их дети, которые, кстати говоря, также росли вместе.

А тут еще и вопрос, касающийся наследника престола. Того самого, который по очереди скакал на лошадке папе и коняшке дяде Ване. Неизменно побеждал в потешных кулачных боях и множестве иных состязаний. Словом, в императорском кабинете Летнего дворца находились скорее уж зять и шурин, чем государь и подданный.

– Так откуда у него это? – наконец взяв себя в руки, вновь поинтересовался Петр.

– Сдается мне, тут и дедова кровь взыграла, парнишка кораблями разве только не грезит. Ну и эти новомодные романы, насыщенные разными приключениями. Один только Даниэль Дэфо с его Робинзоном Крузо и капитаном Сингльтоном чего стоят. Вот в Александре и взыграла кровь.

Петр посмотрел на Ивана уже более доброжелательно. Нет, не пустил он ничего на самотек, а неусыпно следил и за племянником, и за его окружением, и за его увлечениями. А еще ни на минуту не забывал, что любой из рода Романовых может быть использован теми, кому не угоден нынешний государь. Конечно, Александр наследник, и о том объявлено всенародно. Вот только взойдет он на престол в свой час, и никак не раньше. Устраивать из престолонаследия чехарду последнее дело, которое только во вред государству.

– Так что, Петр Алексеевич, если кого и винить, то только себя, – продолжил Туманов. – Ты ведь приказал препятствий в образовании не чинить. А романы – это своего рода отражение общества, в котором живет писатель. Так что их чтение тоже на пользу. Вот только кто же знал, что Александр настолько увлечется морскими путешествиями, необитаемыми островами и пиратской романтикой. Ты же дал ему слово после уезда поставить его на ту губернию, на какую он пожелает. Он добился успехов и твоей похвалы. Одно к другому, вот и просится на Ямайку. И кстати, опять твоя вина. Нечего было при парнишке обсуждать экспедицию на Карибы.

– Парню уже семнадцать. Образование он получил вполне достойное, к наукам не только способен, но и усидчив, отчего преуспел куда больше своих сверстников. Пора начинать вникать в дела государственные. Потому принимать в них живое участие ему только на пользу. Все мы под Богом ходим. Мало ли как оно все обернется. Не хочу, чтобы он по моей дорожке пошел. Как вспомню, сколько я дров наломал, от злости дыхание перехватывает.

Не врет. Вон как покраснел, от этого бледные уродливые шрамы от оспенных язв проступили более явственно. Иван уже давно привык к отметинам на лице императора и по большому счету не замечал их. Они даже придавали Петру какой-то особый шарм. Но стоило ему разозлиться настолько, чтобы кровь прилила к лицу, как лик его становился даже страшным. Впрочем, это скорее для непривычных к внешности императора.

– Государь, а может, оно и к лучшему, – помяв подбородок, вдруг выдал Туманов.

– Ты это к чему, Иван? Как подобное может быть к лучшему? Ерунду городишь. Не хотелось бы, конечно, от своего слова отступаться, но, видно, придется. И потом, Ямайка по факту еще не является нашей землей. Война еще только начинается, а границы обозначаются мирными договорами. Да и остров наши могли не захватить.

– Метания твои мне понятны, государь. Но сомневаться в своей армии и флоте не след. Да и нет на Ямайке силы, способной противостоять корпусу Меншикова. Даже если половина кораблей сгинула в морской пучине. А уж если вспомнить, сколько сделано за прошедшие годы, так у губернатора Трелони и вовсе нет шансов. А насчет того, как подобное может быть к лучшему… Посуди сам. Кто такой Лешка Савин? Тайный подсыл, к которому сразу отношение неподобающее. Пусть и не открыто, но все же неприязнь будет, и подчас это может отрицательно сказаться на серьезных вопросах. Многие не захотят иметь дело с человеком, пробавлявшимся на шпионской ниве.

– Алексей превосходно изучил тамошние места, оброс деловыми связями, знает, с какой стороны подступиться к тем или иным вопросам. Да лучше его с генерал-губернаторством никто не сладит, – возразил император. – Он уже давно и верно служит российскому престолу и должность эту заслужил. И потом, ты же сам говорил, что за последние пятнадцать лет Савин сильно переменился, из одиночки превратился в толкового начальника и рачительного хозяина.

– И от слов своих не отказываюсь. Но прежнее его занятие во многом будет ему помехой. А теперь представь, что на Ямайке окажется наместник, причем в лице не абы кого, а цесаревича. Не-эт, этот политический шаг трудно будет не оценить. И поверь, государь, все это оценят. Еще как оценят. Да я уверен, что Англия бросится собирать армаду, чтобы непременно отбить остров.

– Ну это вряд ли. – Теперь пришла очередь Петра задуматься. – Мы тут тоже без дела сидеть не станем. Врежем по самое не балуй. – Быстрый взгляд на Туманова.

– Пусть морячки скажут свое слово. А уж Канцелярия в стороне не останется. Не сомневайся, государь, – уверенно заявил Иван.

– Скажут. Еще как скажут. А мысль с наместником очень даже интересная. Александру при надлежащем советнике куда проще будет наладить мосты в испанские колонии. Шутка сказать, цесаревич российского престола. Одно только это придает огромный вес при переговорах. А открытая торговля с испанцами – это дорогого стоит. Алексей же при наместнике будет тайным советником, эдак ему куда как привычнее. Только Стукалову нужно будет вывернуться наизнанку, но доказать, что русский флот на Карибах – это очень серьезно.

– Думаю, он уже рвет в клочья английские корабли. Георг никогда не держал там по-настоящему серьезный регулярный флот, все больше полагаясь на пиратов и каперов.

– Это да. Кхм. А кто Анне-то скажет?

– Даже не смотри в мою сторону, – тут же открестился Туманов. – С одной стороны, я с ней совладать не могу с тех пор, как ей шестнадцать стукнуло. С другой – дело это как семейное, так и государственное. Так что тебе и объявлять ей свою волю.

– Волю? Это ты лихо сказал. А как закатит она мне скандал, будет мне воля государева.

– Брось, Петр Алексеевич. Дело и впрямь государственное получается. И потом, вспомни деда своего, когда он в Голландии дело корабельное изучал, простым плотником подвизался. И ведь в ту пору у него такого прикрытия в виде Канцелярии и в помине не было. Да его в той же пьяной драке могли зарезать. А что до Анны… Александр же у нее в любимцах. Нет, ну из сыновей-то он. Во-от. Его и подсылай. Пусть, так сказать, привыкает к бремени власти и ответственности.

– И ты думаешь, что это избавит меня от объяснений с ее императорским величеством?

– Я думаю, что это в значительной мере облегчит тебе разговор с ней.

– Что же, в твоих словах есть резон. Ну да с этим пока ладно. Василий! – повысив голос, позвал Петр.

– Да, государь! – тут же появился неизменный денщик.

– Спиридов и Румянцев прибыли?

– Так точно, государь.

– Зови.

– Слушаюсь.

Едва Василий скрылся за дверью, как в кабинет вошли два офицера. Первым шел генерал-майор Румянцев, мужчина слегка за тридцать, высокого роста, крепкого сложения и с отменной выправкой, как и подобает офицеру, прошедшему кадетский корпус с его муштрой и многие годы службы в армии. Оно конечно, Петр не был склонен к беспощадной муштре, но и расхлябанность не одобрял.

Второй, в мундире вице-адмирала, выправкой похвастать не мог. Передвигался так, словно в любую минуту был готов к тому, что пол уйдет у него из-под ног. Ничего удивительного, когда качающаяся палуба оказывается под ногами куда чаще, чем земная твердь. Эскадра под командованием Спиридова редко стояла в гавани, в основном пребывая в море на маневрах. Причем адмирал не стал изменять своему правилу и после того, как стал командующим Балтийским флотом и получил повышение в звании. Разве только разительно изменились масштабы маневров.

– Прошу вас присаживаться, господа, – пригласил Петр вошедших как радушный хозяин.

Те остались верными воинскому этикету, вытянувшись перед государем во фрунт и отдав воинское приветствие. Только после этого они воспользовались приглашением Петра. Впрочем, оба сидели так, словно их посадили на кол. Император, конечно, в первую очередь ценил заслуги, но, с другой стороны, они пока были лишь добросовестными служаками, а это не давало права оказаться в числе приближенных. Румянцев тот так и вовсе в некоторой степени был обижен, ввиду смещения с должности командующего корпусом.

– Итак, господа, перейдем сразу к делу. Григорий Андреевич, в каком состоянии сейчас находится флот?

– Готовы выступить по первому сигналу, ваше императорское величество. Единственно задержка может быть вызвана пополнением продовольствия и запаса пресной воды. Однако береговая служба отлажена надлежащим образом, поэтому для выхода всего флота нам достаточно суток.

– Ого. А ты, я гляжу, даром времени не теряешь. – Император был приятно удивлен.

– Часто проводимые маневры, ваше императорское величество, способствуют отработке взаимодействия всех служб и навыков личного состава.

– И это не может не радовать. Разве только сейчас нам такая оперативность скорее во вред. Не так ли, Иван Александрович?

– К сожалению, это так, государь, – подтвердил Туманов. – Англичанам удалось раздобыть доподлинные сведения, что в Архангельске готовится эскадра для переброски экспедиционного корпуса на английское побережье. И что Балтийский флот начал подготовку к походу и в течение месяца покинет базу в Кронштадте, чтобы сопроводить транспорты к месту высадки. Выход эскадры в течение суток как-то не предвиделся. Как и в течение недели, – улыбнувшись с хитринкой и разведя руками, закончил глава Канцелярии.

– Кхм, – замялся адмирал, но все же решился и заговорил: – Как я понимаю, англичанам были подсунуты неверные сведения относительно экспедиционного корпуса в Архангельске, дабы спровоцировать их на активные действия. И чтобы они успели отреагировать, я должен не торопиться с выходом флота.

– Не совсем так, – возразил Туманов. – В Архангельске и впрямь собрана эскадра, в основном из торговых судов, призванных на службу, ну и есть эскадра из десятка фрегатов и пяти шлюпов. Туда же стягиваются пехотные полки, которым объявлено под «строжайшим секретом», что им предстоит бить супостата на английской земле. На самом деле в наши планы не входит рисковать купеческим флотом, который стоил нам довольно больших усилий. А в истинную задачу экспедиционного корпуса и эскадры входит защита Архангельска и Соловецких островов от возможных посягательств англичан. Однако все выглядит таким образом, что мы собираемся высадиться в Англии.

– Понятно. В этом случае англичане постараются разбить Балтийский флот, таким образом лишив прикрытия конвой с десантом. И кстати, у них вполне достанет сил для того, чтобы нанести одновременно два удара, на Балтике и по Архангельску. А в свете проведения заокеанского похода…

Странно было бы, если бы командующие флотами не знали о сборе и подготовке эскадры Добровольческого флота. Вообще-то по составу она вполне тянула на полноценный флот. Карибская эскадра формировалась на трех базах военно-морского флота, в Кронштадте, Архангельске и Петрополе. Пополнив вооружение, припасы, личный состав и приняв на борт подразделения пехотных частей, они разрозненно выдвигались в Вест-Индию, к точке рандеву на одном из необитаемых островов.

– Ну же, господин вице-адмирал, смелее, – подбодрил Петр.

– На мой взгляд, они непременно постараются разбить Балтийский флот. Запереть Черноморский им не составит труда. В Средиземном море присутствует их эскадра, и с Турцией у них вполне добрые отношения. Так что на черноморские корабли мы можем больше не рассчитывать. Далее им вполне достанет сил и для одновременной атаки Архангельска. Хотя, учитывая наличие там больших сухопутных сил, могу предположить, что англичане ограничатся тем, что сожгут корабли. Впрочем, не сильно расстроятся, даже если им удастся только запереть нашу эскадру. И все это позволит им разобраться с нашим экспедиционным корпусом на Ямайке.

– А ты, Григорий Андреевич, так уверен в успехе операции в Вест-Индии? – подбодрил адмирала Петр.

– Я знаю Михаила Сергеевича и не представляю себе, чтобы он оказался неспособным провести морскую фазу операции, вплоть до захвата побережья. Да и о Меншикове слышал только положительное. Ямайку они захватят, в этом нет никаких сомнений. А вот в остальном… Как показал опыт наших клиперов, есть весьма существенная разница между военными моряками и эсквайрами, заполучившими каперский патент. А на Карибах все же основное слово будет за флотом.

– Что такое? Неужели я именно от тебя слышу столь неуверенные речи относительно нашего флота? – вздернул бровь Петр.

– Ваше величество, я не сомневаюсь в преимуществе Балтийского флота. Все фрегаты имеют паровые машины, что предоставляет нам неоспоримое преимущество в маневрировании во время боя. Всю прошлую осень, эту весну и начало лета мы провели в маневрах, поэтому я уверен в том, что на Балтике мы умоем англичан без особого труда. А уж с новыми тактическими приемами и нашим артиллерийским вооружением и подавно. Дорого это обошлось казне, но затраты себя оправдают, в этом я поручусь головой. Но что касается Белого, Черного и Карибского морей, там придется положиться на паруса. Глупо отрицать превосходство в деле кораблевождения английских моряков. Там наше превосходство не будет столь уж очевидным.

– То есть тебя не смущает то, что на Балтике может появиться британский линейный флот? – и не думал униматься Петр.

– К чему задавать вопрос, ответ на который вам известен, ваше величество. Чем больше кораблей придет на Балтику, тем больше их сгорит, – уверенно ответил адмирал.

Вообще-то вопрос был вовсе не праздным. И Петр не сомневался в том, что Балтийский флот может успешно противостоять более сильному английскому. Но его интересовала реакция того, кто поведет флот в бой. От того, насколько уверен в победе сам командующий, зависит многое, ведь это именно ему принимать решения в условиях сражения.

– И что будет дальше? После того, как на Балтике с англичанами будет покончено? – продолжал интересоваться Петр.

– Я бы оставил Балтику на попечение эскадры контр-адмирала Вяткина. Его шлюпы прекрасно справятся с этой задачей, и уж тем более после трепки, которую мы зададим англичанам. Потом я повел бы флот к Архангельску и разбил бы англичан там. После чего фарс с экспедиционным корпусом превратил бы в реальность.

– О как! – удивленно выдохнул Туманов.

– Именно так, ваше императорское величество, – отвечая на восклицание главы Канцелярии, обратился к Петру адмирал. – За последний неполный год флот успел отработать совершенно новую тактику, основанную на использовании паровых машин и новой артиллерии. Получается настолько славно, что я готов выйти даже против втрое превосходящего противника.

– А не преувеличиваешь? – усомнился Петр.

– Ничуть. Преимущество наших кораблей столь велико, что сейчас британцам попросту нечего нам противопоставить. С нашей стороны было бы преступно не воспользоваться заработанным шансом. Пройдет несколько лет, британцы спохватятся и ликвидируют существующий отрыв, или по меньшей мере попытаются это сделать.

Что же, приятно слышать столь высокую оценку от того, кто служит на новых кораблях. Признаться, пришлось изрядно потрясти мошной, чтобы оснастить все фрегаты Балтийского флота паровыми машинами. Причем на корабли устанавливались не гребные колеса, а винты. Конечно, машина работала сравнительно непродолжительный срок и служила скорее как вспомогательное средство. Но одно то, что в условиях боя корабль не будет зависеть от направления ветра и сможет свободно маневрировать, дорогого стоило.

– Что же, Григорий Андреевич, готовься к встрече дорогих гостей. Крепко готовься. Уж Канцелярия постарается, чтобы англичане припожаловали во всей своей мощи. Теперь к делам сухопутным. Ну что, Петр Александрович, поди обижен на меня за то, что подвинул по службе вместо роста?

– Мое дело служить России и престолу, ваше величество, а не обиды строить.

Врет. Обида его гложет. И еще как гложет. Шутка сказать, он был самым молодым генералом в российской армии. А с некоторых пор с карьерным ростом в России появились трудности. Не спешил государь плодить генералов, и сам же Румянцев тому яркое подтверждение. Ведь занимал должность командира корпуса, которой соответствует звание ступенью повыше. И хотя от командования дивизией его никто не освобождал, перспективы для получения следующего звания у него были хорошие.

Нужна была самая малость, чтобы Россия вступила в войну. Румянцев чувствовал, что способен на большее. Подтверждением тому было состояние войск под его командованием и высочайшее одобрение императора, присутствовавшего на маневрах. И тут вдруг назначение Апраксина.

Новый командующий начал методично ломать всю систему боевой подготовки, выстроенную Румянцевым вместе с Пригожиным, с которым они нашли общий язык. Вместо маневров русских солдат отправили на плац, где муштровали нещадно. Апраксин стремился придать русскому воинству должный вид, дабы не ударили в грязь лицом перед Европой. А еще он проявил просто небывалую заботу о солдате, загоняя их чуть не ротами в лазареты и улучшая бытовые условия в местах дислоцирования.

В свое время Румянцев стремился попасть на Кавказ, единственное место, где еще тлела война. А война, как известно, способствует продвижению по службе. Не судьба. Это место занял Меншиков. Сегодня ему стало известно о том, что, оказывается, был сформирован экспедиционный корпус для отправки в Вест-Индию. И снова мимо него. Опять Меншиков оказался в первых рядах.

Но, может быть, получится занять его место на Кавказе. Хотя… Положа руку на сердце, не хотелось ему расставаться с корпусом, превратившимся нынче в армию. Столько трудов вложено в эти полки, что сердце кровью обливается от созерцания того, во что превращается его детище.

– То, что не держишь обиды, это хорошо, Петр Александрович, – продолжил император. – Но то, что России послужить готов, куда лучше. Вот только для начала я хотел бы услышать твое мнение по поводу европейского театра.

Румянцев внимательно посмотрел на императора, перевел взгляд на прищурившегося Туманова, припомнил, о чем шла речь буквально только что. Нет, не на Кавказ его хотят отправить, если бы хотели, то уже давно назначили бы. Негоже земли, где тлеет война, оставлять без твердой командирской руки. Значит, ему все же предстоит именно Европа, и это любопытство вовсе не праздное. Румянцеву предстояло выдержать экзамен, не иначе как место под Апраксиным закачалось. А может…

Генерал невольно расправил плечи и начал озвучивать свое видение ситуации. По военному прямо, не пытаясь интриговать или предугадывать желания государя. Петр давно дал всем понять, что с большей благосклонностью относится к тем, кто имеет собственное суждение и способен его отстаивать.

– Признаться, ваше величество, я не вижу выгоды России в этой войне. Нас вполне устроит, если все останется в прежнем состоянии. И по мне, так европейские державы вполне с этим управятся. Во всяком случае, пока я не вижу нужды лить русскую кровь. Если придет нужда и наши союзники совсем уж дадут слабину, тогда нам нужно будет решительно выступить на их стороне. Но полностью раздавленная Пруссия нам невыгодна. России совсем не помешает эдакий противовес в стане европейских держав.

– То есть ты предлагаешь отказаться от союзнических обязательств?

– Ни в коей мере, – возразил Румянцев. – Союзнические обязательства берутся для их исполнения. Просто исполнять их можно по-разному. Вот, например, Карибский поход, который обернется несомненными выгодами для нас и в то же время окажет существенную помощь нашим новоявленным французским союзникам. В Европе же таких выгод для нас нет. Разве только Польша, но она также наша союзница, да и в войне не участвует.

– Интересные рассуждения. Так что же ты предлагаешь делать, Петр Александрович? – вновь подбодрил говорившего Петр.

– Я предлагаю воевать не воюя. Да и вы, ваше величество, уже сделали в этом направлении первый шаг, назначив командующим армией Апраксина. При всем моем уважении, он больше гарнизонный начальник, а не командующий действующей армией. Но зато благодаря этому вам удалось почти год находиться в состоянии войны с Пруссией, так и не начав поход.

– Правильно рассуждаешь, Петр Александрович. Да только австрийский и французский послы мне уж плешь проели, настаивая перейти наконец границу и преподать урок Фридриху. И отнекиваться с каждым разом все труднее и труднее. Кампания этого, пятьдесят седьмого года, для наших союзников началась достаточно удачно. Австрийцам удалось выбить пруссаков из Богемии, нанеся Фридриху первое серьезное поражение. Французы одним махом заняли Ганновер. Тем не менее этот мужеложец все еще овеян славой как непобедимый, да и военачальник он действительно хороший. Австрийцы и французы сейчас очень напоминают мне неразумного ребенка, который больно ударил по ноге взрослого дядю, а теперь ожидает затрещину. А в этой ситуации ему просто необходим старший брат, который бы защитил его. Ну и что можешь предложить в связи с этим, Петр Александрович?

– То же, что и раньше. Воевать не воюя. Перейти границу и начать медленное продвижение по Восточной Пруссии[2] до первого серьезного соприкосновения с противником. После чего тут же начать маневрирование и отступление, – уверенно заявил Румянцев.

– Апраксин способен осуществить подобное?

– Д-да, ваше величество. Ему это по силам, – с заминкой, нехотя вынужден был признать Румянцев, но все же решил не сдаваться так легко. – Однако я должен заметить, что в этом случае потери армии могут быть весьма значительными.

– Насколько значительными? – Петр откинулся на спинку кресла, продолжая сверлить генерала внимательным взглядом.

– Этого я сказать не могу. Разве только добавить, что Степан Федорович способен хорошо организовать гарнизонную службу, но не так хорош в руководстве войсками на марше и не всегда способен своевременно оценить обстановку. А в таких условиях это является основополагающим.

– Но ведь есть штаб Лифляндского корпуса, являющегося костяком штаба армии.

– Мы-то есть. Да только кто же станет нас слушать. Командующий не терпит возражений и тем паче указаний на его промахи. Я бы не доверил ему армию на марше и уж тем более в сражении.

– То есть ты предрекаешь поражение нашей армии?

– Не поражение, ваше величество, а значительные потери. – Румянцев даже непроизвольно выставил перед собой руки в отрицающем жесте.

– А ты смог бы устроить это с меньшими потерями?

– Думаю, смог бы, ваше величество. До прибытия Апраксина мы с Сергеем Иннокентьевичем неплохо подготовили полки и в значительной мере сумели отработать взаимодействие между ними. Так что армии вполне по силам загонять пруссаков в бесплотных попытках сойтись с нами грудь в грудь.

– Что же, Петр Александрович, поздравляю тебя с генерал-лейтенантом. Вот указ о твоем назначении на должность командующего армией. Две недели тебе на то, чтобы взбодрить войска и перейти границу. Ну а мы посмотрим, как это вообще возможно, воевать не воюя. Да еще чтобы у всех сложилось впечатление, будто ты всеми силами стараешься сломить хребет прусской армии.

– В лепешку расшибусь, а доверие оправдаю, ваше величество.

Сказать, что в душе новоявленного генерал-лейтенанта трубили фанфары, это не сказать ничего. Он едва сдерживал свою радость от осознания того, что экзамен выдержан успешно и он наконец ступил на следующую ступень.

Теперь оставалось оправдать доверие императора. Ну да с этим он как-нибудь сладит. Если бы ему приказали сломить хребет Фридриху, опираясь только на наличные силы, а больше Россия выделить просто не в состоянии, тогда да, пришлось бы худо. А так-то. Немного показной нерешительности, чуть-чуть бестолковости при хорошо налаженной разведке, и дело в шляпе…

– Что скажешь, Иван? – проводив взглядом вышедших из кабинета офицеров, поинтересовался Петр у Туманова.

– Скажу, что попробую подсунуть ему одну особую роту. Оно и ребяткам боевой опыт не помешает, и армии от них будет несомненный толк. При таких задачах ему нужна будет хорошая разведка, чтобы его, не дай бог, не застали врасплох. Так что и Канцелярии хорошо, и ему польза.

– А не слишком оголяешься? В Вест-Индию отправил целую роту, теперь в европейский поход хочешь пристроить.

– Так ведь мы начали формирование новой роты. Капитан Лавров с его ребятками уже, считай, отрезанный ломоть. Обратно не ждем. А новеньких натаскивать нужно, как, впрочем, и старичков.

– Ну тебе виднее.

В этот момент дверь распахнулась и в кабинет ворвалась Анна. Не степенно вошла, что было ей свойственно, а именно влетела вихрем. И потом, не позволяла она себе прежде подобного, всегда посылая Василия упредить о ее приходе. А тут…

Ну в этом можно было не сомневаться. Нет, Иван вовсе не пасовал перед своей младшей сестрой. Его вообще трудно было взять на испуг. Просто он терпеть не мог семейных размолвок и скандалов. А тут все было за то, что грядет настоящая буря. Ну и зачем ему эти дрязги? Тем более он ничуть не лукавил, когда говорил, что не в состоянии в чем-либо переубедить сестру, вышедшую из-под его опеки задолго до замужества.

Он предпочел ретироваться настолько быстро, насколько позволяли приличия. Разве только за дверью сделал знак Василию, чтобы тот держал народ подальше от кабинета. Тот в свою очередь жестами заверил, что все прекрасно понял.

– Что это значит, Петр? – Анна разве только молнии из глаз не метала.

– Если ты объяснишь, о чем речь, то, возможно, я тебе отвечу, – поднимаясь с кресла со счастливой улыбкой на губах, заверил император.

– Буквально только что ко мне подошел Александр и заявил…

– Только что? Странно. А как это он тебя так быстро нашел, он ведь еще недавно был у меня, – сбивая ее с решительного настроя, искренне удивился Петр.

– Я как раз вернулась из инспекторской поездки и была в Аничковом дворце. Да какая, собственно, разница…

– Действительно, никакой, – приблизившись к ней вплотную, заверил Петр.

Анна была слишком возбуждена, а потому не сразу сообразила, что из атакующей сама превратилась в объект атаки. Как-то уж слишком быстро Петр навис над супругой, роста которой едва хватало до его плеча. Мгновение, и она оказалась в его объятиях. Еще одно, и он впился в ее уста. Оно бы… Да бог с ним, никуда он не денется.

Господи, уж сколько лет женаты, а Петр все тот же пылкий и влюбленный мальчишка. И ведь ни разу за эти годы не изменил. Она это точно знала, хотя периодически и мучилась от ревности. Ничего не поделаешь, она была жуткой собственницей. Конечно, она зла. Но как можно оттолкнуть любящего человека и уж тем более любимого?

– Петя, дверь, – все же высвободив уста, выдохнула она.

– Там Василий, он надежнее сотни запоров, – лихорадочно стремясь добраться до нежного белого тела и переполняемый страстью, все же нашелся с ответом император.

Вот же. Ведь хотел только отвлечь супругу от дурных мыслей и получить передышку. Ну не был он готов к этому разговору. Не ожидал, что все так скоро случится. Анна вообще должна была вернуться только завтра. Но стоило только прижать к себе жену, вдохнуть ее дурманящий аромат, как голову тут же сорвало и в ней осталась только одна мысль. Н-да. Нет, не зря все же подданные беззлобно потешались над любвеобильностью своего императора и его большой семьей…

– Петя, а тебе никто не говорил, что твой диван жутко неудобный? – смотрясь в зеркало и приводя себя в порядок, поинтересовалась Анна.

– А кто бы мне это сказал? На нем, кроме меня, никто даже не сидит. Стульями обходятся. Когда-никогда я прилягу отдохнуть. Но по мне, он вполне даже нормальный, – растерянно пожимая плечами, с наивной непосредственностью ответил он.

– Вот так прямо никто и не присаживается? – ловя взгляд мужа в отражении, мягко поинтересовалась Анна.

– Господи, Анечка, опять. – Вроде и осуждающе сказал, а во взгляде появилось что-то эдакое.

– Петя, побойся Бога, и так грешим раз от разу.

– А разве ревность не грех?

– Про ревность в Писании ничего не сказано.

– Так и мы не прелюбодействуем.

Почувствовав неладное, Анна оторвалась от зеркала и, выставив перед собой в протестующем жесте руку, посмотрела на него взглядом загнанной лани. Находило на Петра порой… Нет, с ней тоже случалось подобное…

– Петруша, вот только попробуй.

– И что ты сделаешь? – явно заигрывая, произнес Петр.

– Прокушу тебе губу, – мстительно пригрозила Анна, – а потом посмотрю, как ты будешь послов принимать.

– Нечестно.

– А то, что ты вместо разговора сразу меня дониматься начинаешь, честно?

– Ладно. Убедила. Итак, насколько я понимаю, ты пришла ко мне, чтобы заявить свое материнское категоричное «нет».

– Петя, ему только семнадцать.

– Это говорит мать или императрица?

– Вот только не надо передергивать. И потом, я и как мать, и как императрица буду права. Он еще слишком молод.

– Но именно в этом году я собирался отдать под его руку одну из губерний. Ему пора учиться управлять. И по этому поводу ты не возражала. Что изменилось?

– Но Ямайка еще не является российской губернией.

– Тем не менее эта территория уже занята нашими войсками и требует нашего управления.

– Но ты ведь этого еще не знаешь. Разве ты уже получил депешу об успехе операции?

– В этом не сомневаются разбирающиеся люди, в этом не сомневаюсь я. Поэтому не нужно никаких сомнений, Ямайка уже наша, и уступать ее я не намерен. Войск для этого там более чем достаточно. Мало того, принимаются меры, чтобы максимально облегчить положение экспедиционного корпуса.

– Но там ведь идет война. Или Александр уже не твой наследник?

– Александр был наследником с рождения и таковым останется, пока не придет его час взойти на престол. Что же до остального, не старайся держать его под юбкой. Это пойдет ему только во вред. Анечка, когда он обратился ко мне с этой просьбой, моя первая реакция не отличалась от твоей. Но потом я подумал…

– Вы с Иваном подумали, – поправила Анна.

– Мы с Иваном подумали, – не стал спорить Петр, – и пришли к выводу, что мальчик, сам того не подозревая, подсказал, как именно можно придать больший вес нашему присутствию в Вест-Индии. Он цесаревич, а потому в переговорах его слово и авторитет будут куда более весомыми. Хотя бы потому, что ни один монарх так просто не отступится от своего слова, пусть и сказанного необдуманно. Александр поедет на Ямайку не губернатором, а наместником. Вот такие дела, Анечка. Это не просто учеба в деле управления землями, он сразу начнет служить России. И не думай, пожалуйста, что я не боюсь за него.

– Кто там за ним присмотрит?

– Помнишь такого офицера Канцелярии Савина?

– Тот самый, что не единожды спасал тебя и принимал деятельное участие в раскрытии заговора Лестока?

– Он самый.

– Он на Ямайке?

– Да. Причем ему уже должны были вручить мой указ о назначении его на должность генерал-губернатора.

– Сначала назначить и тут же сместить из-за сына, которого переполняют романтические бредни?

– Не совсем. Но ты права, нужно будет отправить ему мое личное послание. Не дело понапрасну чинить обиды человеку, не единожды доказавшему свою преданность как России, так и мне в частности.

– Я тоже напишу. Как мать, – перехватив взгляд супруга, пояснила Анна.

Когда за ней закрылась дверь, Петр испытал небывалое облегчение. Признаться, он думал, что ему предстоит выдержать целое сражение. У Анны был довольно упрямый характер. Но на деле все оказалось куда проще. Все же удар властью не проходит бесследно. Кому-то он кружит голову и заставляет творить непотребства. А кого-то заставляет перемениться, пересмотреть отношение к жизни.

К примеру, Анна осознала, что императорская корона в первую очередь ярмо и только потом власть и привилегии. И поняла она это достаточно быстро, в отличие от того же Петра, которому для этого пришлось сначала заглянуть за грань. Но вместе с тем и государи в первую очередь люди, которым свойственно, например, любить каждого из своих детей, даже если их двенадцать.

Первая мысль, которая пришла ему на ум после просьбы сына, это беспокойство за него. Первое, что сделала Анна, это примчалась защищать свое дитя от него же самого. Осознание долга пришло уже потом. На Петра повлияли слова Туманова, Анне же указал на это сам император.

– Как все прошло? – поинтересовался вернувшийся Иван.

Петр окинул взглядом шурина и невольно покраснел. Туманов прекрасно понял, что именно тут произошло. Оно вроде не мальчик, и Анна его супруга, да только ничего не мог с собой поделать, когда кто-то намекал на…

– Александр поедет на Ямайку, – ответил Петр.

– Ага. Ну я в тебе в общем-то и не сомневался.

– Когда будет готов отряд Зарубина? – повернувшись к Туманову спиной, поинтересовался Петр.

– Выход назначен через два дня. И откладывать никак нельзя. Иначе англичане перекроют проливы, а тогда уж и мышь не проскочит.

– Значит, нужно будет уложиться в эти два дня.

Отряд из четырех клиперов, которые, собственно говоря, и послужили поводом для объявления войны, в настоящий момент готовился к походу в Вест-Индию. Их уже довооружили артиллерией, доукомплектовали экипажи. На борт были погружены боеприпасы, в основном артиллерийские снаряды и порох, на первое время Карибской эскадре этого должно было хватить. Кроме того, отряд должен был доставить оборудование, необходимое для развертывания ремонтных мастерских и производства боеприпасов. Все же новая тактика, привнесенная Петром, требовала использования изрядного количества огневого снаряжения.

На этих же кораблях должны были отправиться в путь и гражданские лица. Мастера и рабочие будущих предприятий, медики, учителя, а также чиновники, которым предстояло налаживать на чужбине делопроизводство и институты власти. Император не собирался откладывать все эти вопросы до окончания войны. Русские пришли на Ямайку уже навсегда, кто бы и что бы ни говорил и ни предпринимал. Поэтому нужно сразу заводить и свои порядки. Только так, и никак иначе.

Вот с ними отправится и Александр. Причем не в компании своих сверстников, а сопровождаемый зрелыми мужами и ротой гвардейцев, набранных из трех полков. Как гласит русская поговорка – взялся за гуж, не говори, что не дюж. Так уж случилось, что детство его закончилось, а юность так по-настоящему и не началась.

– Государь, граф Бестужев просит дозволения войти, – доложил Василий.

Петр невольно взглянул на часы. Ага. По всему выходит, тот уже давно дожидается. Вообще-то Петр не любил мариновать посетителей, но тут уж так случилось. Не сказать, что он расстроился, просто у него уже вошло в привычку стараться не давать себе слабину. Император все еще боялся, что если предастся праздности, то вихрь удовольствий захватит его, как это уже было в юности. И то, что он теперь куда старше и разумнее, не играло никакой роли. Он видел примеры, как в эту яму скатывались даже те, у кого в волосах прочно утвердилась седина.

– А вот и Алексей Петрович пожаловал! – с задорным весельем произнес Петр.

– Здравия тебе, государь, – отвесив безупречный церемониальный поклон, поприветствовал императора президент коллегии иностранных дел.

– Ну и как у нас дела на дипломатическом поприще? Выпроводил английского посла?

– Проводил, государь. Он, правда, просил об аудиенции, но я посчитал, что ты не захочешь его видеть.

Что же, уж в чем в чем, а в зверином чутье господину графу не откажешь. Понимая, что император настроен против Англии, он даже не подумал хоть как-то отработать посулы, полученные от посла Уитворта. Поэтому сам же и отверг возможность аудиенции.

– Но он настаивал на том, чтобы я вручил тебе послание, государь. Примешь ли? – приоткрыв папку, поинтересовался Бестужев.

Н-да. Рановато Петр помянул звериное чутье Алексея Петровича. Мало что тот не сумел распознать истинную причину молчания Петра по поводу бесчинств английских моряков, так еще и вот теперь все же решил отработать английское серебро. Или это дальний прицел? Война не может быть вечной, за ней обычно следует мир и нередко добрососедские отношения. Вот как, например, со Швецией, которая сегодня выступает на стороне союзниц России. А с наступлением мира человек, всегда ратовавший за союз с Англией, будет для нее ценен.

Однако никто не собирался прощать Алексею Петровичу передачи английскому посланнику сведений о состоянии войск и флота. Ну ратовал за союз с Англией, так и отстаивал бы свое мнение, зачем же брать деньги и скатываться до откровенного предательства. Не понимал, что делает? Поступал так же, как и дипломаты во всех европейских державах? Так ведь Россия не совсем европейская страна, и то, что русскому хорошо, немцу смерть. Хм. И наоборот.

– Ну-ка, ну-ка, почитаем, что там пишет этот хитрый лис, – принимая послание, ответил Петр. – Ого. Даже так. Слышь, Иван Александрович, посол выражает надежду, что Англия вступила в войну с цивилизованной страной и что наш флот не станет применять бессердечное и лишенное гуманизма оружие.

– Это он о чем? – взметнув брови, поинтересовался Туманов.

– А это он о греческом огне. Видать, свежи воспоминания о горящих шведских кораблях. Ну и кое-что успели разузнать. Я вот только не пойму, он вообще на что рассчитывал, когда писал этот опус? Значит, в любой другой ситуации мы варвары немытые, а как только запахло жареным, то тут же узрели цивилизованное государство.

– Петр Алексеевич…

– Помолчи, господин граф, – оборвал Бестужева император. – Ты бы вообще наперед думал, что делаешь, прежде чем приносить мне подобные послания. Иль настолько нравится английское серебро, что просто спасу нет?

– Государь…

– Алексей Петрович, окстись, ты государю своему врать надумал. И без того на тебе грехов более чем достаточно, так хочешь еще и усугубить? Иван, твои молодцы тут?

– За дверью, государь.

– Ну так забирай графа и проводи дознание. А тебе, Алексей Петрович, я советую не запираться и выкладывать все как на духу. Глядишь, судьи смягчатся, может, и не дойдет до лишения живота. Да и на дыбе висеть – занятие не из приятных, к чему издеваться над собой.

– Здравствуй, Луи, дорогой! – Моложавая женщина буквально подлетела к сидевшему за рабочим столом мужчине за пятьдесят и чмокнула его в щеку.

Возраст самой визитерши, ворвавшейся в кабинет французского короля, терялся за ее ухоженной внешностью и стройной фигурой. Ей едва ли можно было дать двадцать пять, хотя в глазах читался жизненный опыт и ум, свойственный людям постарше. Если же вспомнить ту вольность, каковую она себе позволила, то сразу же становилось понятным, кто именно посетил его величество.

– Здравствуй, милая Жанна, – чмокая в щеку свою фаворитку маркизу де Помпадур, поприветствовал ее Людовик Пятнадцатый. – Ты так возбуждена. Принесла приятные вести?

– О-о-о, ты даже не представляешь, насколько это потрясающе приятные вести.

– Новая лань?

Вот уже несколько лет, по настоянию лекарей, маркиза не могла быть близка с мужчинами, а как следствие, и с королем. Однако не желая терять своего влиятельного положения и звания официальной фаворитки, она сама заботилась о предоставлении девушек для любвеобильного короля. Для этого она использовала один особняк в окрестностях Версаля, куда король являлся под видом польского дворянина.

Впрочем, пойдя этим путем, она ступала по тонкому льду. Ведь любая из любовниц могла оказаться достаточно ловкой, чтобы сместить официальную фаворитку и занять ее место. Одна из таких молодых да ранних, Луиза О’Мэрфи, три года назад заставила поволноваться всесильную маркизу. Но все же жизненный опыт, живой ум и лучшее знание натуры короля сделали свое дело, и молодая нахалка была выдана замуж за одного из дворян и удалена от двора.

После нее серьезных увлечений у короля не случалось. Вот и нынешняя любовница, похоже, уже ему приелась, раз уж он реагирует с таким откровенным нетерпением. Впрочем, застать маркизу врасплох не так чтобы и просто. Она всегда имела на примете парочку молоденьких ланей, полностью удовлетворяющих вкусам короля.

– Эта новость куда более важная, поверь мне, Луи.

– Ну что же, я весь внимание, – откладывая в сторону письмо, которое читал перед приходом фаворитки, ответил монарх.

Маркиза по уже въевшейся привычке всегда быть готовой к предотвращению любых поползновений против ее положения, скользнула взглядом по письму. Привычного для женских писем аромата духов нет, почерк явно мужской. Конечно, у многих женщин служат секретари-мужчины, но писавшему это послание явно куда больше привычна тяжесть шпаги, чем легкость пера, уж больно характерный почерк.

– Русский царь объявил войну Англии, – присаживаясь напротив и положив подбородок на скрещенные кисти рук, произнесла она.

– И чем же эта новость так потрясающа?

– Неужели мой проницательный Луи не понимает этого?

– Возможно, твой проницательный Луи не обладает всей той информацией, что гнездится в твоей милой головке.

– Что же, это возможно. Итак, русского царя возмутило, насколько нагло ведут себя английские каперы и капитаны военных кораблей. Петр решил проучить английского льва. Мало того, в Архангельске собирается экспедиционный корпус для десанта в Британии. Балтийский флот начал спешную подготовку к походу. Какова новость?

– А она должна меня обрадовать?

– Вообще-то да, – уверенно заявила маркиза.

– Русский флот сейчас на Балтике?

– Да.

– В таком случае я не вижу причин для радости. Русские не имеют сильного флота, только легкие силы, представленные фрегатами и шлюпами. Первые конечно же хороши на торговых коммуникациях противника и могли бы серьезно подпортить кровь англичанам. Но Петру для начала нужно было вывести часть флота из балтийской лужи и только потом объявлять войну. А в подобной ситуации это не более чем широкий жест. Англичанам достаточно перекрыть проливы, чтобы запереть русских на Балтике. Как они уже поступили с нашим Средиземноморским флотом.

– Позволь с тобой не согласиться, Луи. Русские весьма серьезный противник, а Петр, при всей твоей к нему неприязни, весьма прозорливый монарх. Не думаю, что он стал бы сотрясать воздух пустыми угрозами. Ведь он, так же как и ты, прекрасно сознает, что должен будет воевать с Англией в первую очередь на море.

– Ты веришь в то, что русские смогут что-то противопоставить англичанам?

– Более чем. Не следует недооценивать Петра. Знаешь, едва только я получила весть о войне, как невольно вспомнила покойного кардинала Флери. Вернее, его последние слова. Ты помнишь, что он сказал в момент своей кончины?

– Как мне передали, он отчего-то помянул английскую породу собак. По-моему, он сказал «бульдог».

– У тебя великолепная память, дорогой. Именно «бульдог». А еще никто не сомневался в том, кто именно направлял руку того стрелка.

– Разумеется. Все уверены, что это были русские. Как, впрочем, и я. Помнится, в тот день я повздорил с кардиналом ввиду устроенного им заговора против Петра. Не сказать, что я столь уж сильно был недоволен самим заговором, меня скорее возмутило то, что у этих увальней ничего не получилось. Так что никаких сомнений, это была рука Петра.

– Именно. А мог ли сам проницательный Флери не понять, откуда именно был нанесен удар? Сомневаюсь. Так вот, я думаю, что перед смертью он назвал «бульдогом» русского царя. Я успела поинтересоваться, что это за порода, и выяснила, что этих собак в Англии используют для развлечения и с их помощью загоняют быков. Собачки эти не столь велики в холке, но достаточно свирепы и храбры, чтобы атаковать огромных быков. А еще они обладают смертельной хваткой и если сомкнули свои челюсти на жертве, то не отпустят, пока не издохнут сами или не убьют своего противника.

– К чему эта аллегория? – пожал плечами Людовик.

– А ты вспомни, как несладко пришлось Турции, потерявшей огромные территории за весьма короткий срок. Вспомни Швецию, которая всего-то за месяц умудрилась лишиться Финляндии и едва не оказалась под пятой русских солдат. И вспомни, насколько легко и даже играючи русские приструнили шведский флот, а несколькими годами ранее буквально уничтожили турецкий. Я уверена, что Англия обрела серьезного противника, настолько серьезного, что, возможно, наши дела в колониях наконец придут в норму. Во всяком случае, вступление в войну русских не позволит Георгу отправить в Вест-Индию дополнительные силы, и там сохранится паритет в военных кораблях, что уже хорошо для нас. Но по-моему, англичанам придется сильно пожалеть о том, что они были столь пренебрежительны к русским.

– Значит, говоришь, «бульдог», – задумчиво произнес король. – Ну что же, будем надеяться, что это окажется правдой и Англия поплатится за свое нахальство. У тебя все, дорогая?

– Нет. На десерт я приготовила тебе необъезженную лань. Если ясновельможный пан соизволит сегодня навестить Олений парк, то он непременно с ней встретится.

– Ясновельможный пан соизволит, – плотоядно улыбаясь, с придыханием произнес король.

Когда маркиза вернулась в свой особняк, там ждала еще одна депеша из России. Либо посланника отправили в путь вскоре после первого курьера, либо тот мчался не щадя сил. В любом случае новость наверняка была важной. Жанна с нетерпением сорвала печать и впилась в строки послания.

Х-ха! А она о чем говорила! Не-эт, Петр не так-то и прост. Подумать только, по Петербургу ходят упорные слухи о том, что Петр отправил в Вест-Индию эскадру, в состав которой вошли корабли Добровольческого флота. Непонятно, как именно русским удалось держать подобное в тайне, но они вообще любят скрытничать. Так что эти слухи вполне могли быть оправданными.

Если это действительно так, то ситуация в Вест-Индии резко меняется. Сомнительно, что русская эскадра отправилась в столь дальний поход для банального грабежа. Значит, англичанам придется несладко. Конечно, английская эскадра, насчитывающая семь линейных кораблей и восемь фрегатов (во всяком случае, так следует из предоставленных ей сведений), это серьезная сила. Но свора собак в состоянии задрать медведя, а русские моряки уже доказали, что способны кусаться, и кусаться больно.

Маркиза окинула взглядом свой рабочий стол. Нет, другие дела могут и обождать. Ей же необходимо вернуться в Версаль. Король должен непременно знать об этой новости. Что бы там про нее ни говорили, но она в первую очередь была секретарем и другом короля, и именно за это особенно им ценима.

Глава 8 Наместник

– Мичман Буров.

– Я, господин капитан! – Юноша выше среднего роста, худощавого телосложения, обернулся к капитану и лихо бросил раскрытую ладонь к обрезу фуражки.

Хм. Вообще-то все это у него вышло как-то нескладно. Если в том, что касалось изучения различных наук, он мог дать фору многим выпускникам столичного университета, то внешне он выглядит довольно неловким, что свойственно юношам, слишком быстро прибавляющим в росте. Впрочем, он и был юношей. Это без труда мог рассмотреть любой, даже не искушенный человек.

Правда, несмотря на свою нескладность, Буров обладал недюжинной силой, чем в длительном океанском переходе успел блеснуть. Были и шторма и штили. Так что продемонстрировать свои физические данные у него была возможность. Как, впрочем, показать и свои знания морской науки, нередко обходя остальных мичманов.

Разумеется, его знания носили сугубо академический характер и начали обрастать реальным опытом только в этом походе. До этого ему доводилось несколько раз ходить под парусом лишь на баркасе и только в прибрежных водах.

Вообще-то в военно-морских училищах обучали вдумчиво, без дураков. Нечего было и думать, чтобы пришедший на корабль мичман не имел за плечами как минимум двух учебных походов под парусом. Причем не баркаса, а самого настоящего корабля, где гардемарины проходили практику по самым различным специальностям. Но это-то и было удивительным в мичмане Бурове.

– Мичман Козельский, – окликнул капитан второго молодого офицера.

– Я, господин капитан! – Даже на первый взгляд этот был на несколько лет старше первого.

– Приказываю выдвинуться в составе абордажной команды на задержанное судно. Старшим мичман Козельский.

– Есть, – спокойно и с достоинством ответил Козельский.

Хм. Странно. В его поведении присутствовала толика недовольства. С чего бы это? Любой мичман жаждет оказаться старшим в призовой команде и пусть временно, но получить под свою руку настоящее судно. Что с того, что это всего лишь торговец. Это в первую очередь корабль, способный преодолевать океанские просторы.

– Есть! – с горящим взором, едва не подпрыгивая от охватившего его душевного волнения, воскликнул Буров.

Н-да. Совсем мальчишка. Впрочем, несмотря на выдающийся рост и весьма впечатляющие физические данные, этому безусому юнцу даже при самом смелом подходе невозможно было дать больше семнадцати лет. И это соответствовало истине.

Вообще-то это не типично для русского флота, где мичманское звание являлось первичным офицерским. К примеру, в том же британском мичманы были чем-то средним между офицерами и унтерами, и это звание можно было получить без особого труда при наличии соответствующих рекомендаций. Русскому мичману скорее соответствовал их третий лейтенант, и для получения этого звания необходимо было пройти обучение в военно-морском училище.

Но это-то и было особенно странным. Набор в военные учебные заведения начинается с восемнадцати лет, да учеба длится четыре года. Буров же никак не мог быть выпускником военного училища. Впрочем, была еще одна возможность получить мичманские погоны. Исключительная мера, на которую имел право капитан корабля. В случае если кто-то был способен сдать морской минимум, капитан, на свой страх и риск, мог присвоить этому лицу временное звание мичмана, которое будет действительным на время похода. Подобное было принято только на кораблях Добровольческого флота, и нигде больше.

– Павел Иванович, стоит ли? – приблизившись вплотную и едва разжав губы, невнятно произнес помощник Васильев.

– Отойдемте, Виктор Юрьевич, – взяв помощника под руку и увлекая его с собой, предложил капитан.

– Павел Иванович, я прошу прощения, но, по-моему, это чересчур, – убедившись, что их никто не слышит, заговорил помощник.

– Мы давно вместе, так что давайте конкретно, – подбодрил капитан.

– Хорошо. Когда вы воспользовались своим правом капитана корабля присвоить Бурову временное звание мичмана, я отнесся к этому с пониманием. Когда стали доверять ему самостоятельные вахты, я сначала насторожился, но когда рядом с ним неизменно оказывался Козельский, я также воспринял это нормально. В конце концов, чем бы дитя ни тешилось под строгим присмотром. Но теперь… До Ямайки еще примерно трое суток ходу, с нашим хороводом быстрее никак не получится, – намекая на призовые суда, в значительной мере уступавшие по скорости клиперам, продолжил помощник. – Здесь могут оказаться как английские военные корабли, так и самые обычные каперы. Наконец, эти воды достаточно непредсказуемы и случается тут разное, в любой момент может налететь внезапный шквал. Да нас может просто разметать в разные стороны, и мы не успеем прийти на помощь.

– Я прекрасно понимаю ваши опасения, Виктор Юрьевич. Мало того, я целиком и полностью их разделяю. Но с другой стороны… Вы посмотрите на него. Признаться, мне редко доводилось видеть такую одержимость морем. А ведь он при всем своем желании не сможет быть морским офицером. Он даже морское училище закончить не сможет. Его судьба в ином. Можно ли его лишать возможности взойти на борт захваченного корабля, пусть даже тот не пытался сопротивляться? И потом, кто вам сказал, что мичман Буров останется на борту этого торговца? Когда Козельский прибудет с докладом о готовности призовой команды, он получит дополнительные распоряжения.

Подготовка заняла совсем немного времени. Будь то торговое судно или военный корабль, на борту всегда все четко расписано. Каждый точно знает, что ему надлежит делать при поступлении той или иной команды и самых разнообразных сигналов. Призовая команда, надлежащим образом экипированная и вооруженная до зубов, собралась в считаные минуты. И вот уже скрипят тали, опуская за борт большие шлюпки.

Сидя в шлюпке, закачавшейся на океанской зыби, Буров нашел взглядом своего невольного наставника Козельского. С одной стороны, он прекрасно понимал молодого офицера. Нужно было быть непростительно глупым, чтобы не понять, что того определили Бурову в няньки. Сознавая это и стремясь нести службу образцово, подопечный всячески пытался не подвести своего невольного наставника. Правда, у него это не очень-то получалось. Оплошности следовали одна за другой. Ну и доставалось за них, разумеется, Козельскому. Можно было только подивиться, насколько Иннокентий оказался терпеливым. Хм. А может, все дело в том, что у него не было особого выбора.

До призового судна добежали быстро. Тут всего-то один кабельтов, да еще и волнения, считай, никакого нет. Казалось бы, только что отчалили от «Чайки», а вот уже и борт «Джулии». Н-да. Издалека судно все же выглядит куда как приличнее. А вот вблизи… Облупившаяся краска, белесые пятна соли, видавший виды такелаж, заштопанные во многих местах паруса – это видно несмотря на то, что они свернуты. Нос корабля со своеобразными отметинами. Погода довольно тихая, поэтому следы посещения матросами гальюна[3] еще не смыло солеными океанскими волнами.

Вот наконец и борт торговца. Оказаться на палубе вражеского корабля. Бурова даже затрясло от волнения, а больше все же от нетерпения. В груди прокатился холодок, заставивший невольно вздрогнуть. Оно вроде команда не оказывает сопротивления. Было бы глупо ожидать другого, коль скоро невдалеке замерли два военных корабля с наведенными жерлами орудий. Но, с другой стороны, это ведь самое настоящее боевое задание, и то, как серьезно настроены моряки и морские пехотинцы призовой команды, лишний раз подтверждает это.

– Капитан барка «Джулия» Ропер, – поднеся руку к треуголке, приветствовал взошедших на борт корабля офицеров высокий мужчина средних лет. – Позвольте полюбопытствовать, чем вызвано ваше требование остановиться и появление на нашем борту вооруженных солдат?

Буров невольно сглотнул. Как же ему хотелось сейчас самому вести разговор с этим капитаном. Но нельзя. Субординация требует, чтобы разговор вел старший команды, а это Иннокентий. Ничего не поделаешь, приняв присягу, он обязался соблюдать уставы и неукоснительно выполнять приказы начальников.

А вообще-то происходящее ему не очень-то и нравилось. Никакого бесконечного грохота пистолетных выстрелов, звона клинков, криков моряков, сошедшихся в кровавой рукопашной схватке. Не так выглядит и капитан, которому надлежит находиться на шканцах и руководить своими людьми, внушая им уверенность своим непоколебимым видом. Ничего такого. Капитан растерян, матросы сбились в кучу за его спиной, бросая по сторонам злые и вместе с тем испуганные взгляды.

– Мичман Козельский, мичман Буров, Российский императорский флот, – бросив руку к обрезу фуражки, представился Иннокентий. – Между нашими державами началась война, если вы еще не в курсе. В связи с этим все корабли под британским флагом подлежат конфискации, а команды объявляются военнопленными.

– Это произвол.

– Вы мне еще пригрозите карой со стороны вашего короля, – боднув капитана злым взглядом, припечатал Козельский. – Произвол – это то, что творили британские корабли в то время, когда между нашими государствами был мир и вполне добрососедские отношения.

– Но…

– Эта тема закрыта, господин Ропер. Прошу предоставить мне все судовые документы. Бессонов.

– Я, ваше благородие, – вытянулся сержант, командовавший отделением морской пехоты.

– Взять весь экипаж под стражу, включая всех офицеров, за исключением капитана, который останется со мной.

– Есть.

– Ковригин.

– Я, ваше благородие.

– На тебе проверка запасов воды и продовольствия.

– Есть.

– Лавочкин.

– Я, ваше благородие.

– Осмотри груз в трюме.

– Есть.

– Сергей Иванович, вы впервые на захваченном корабле?

– Так точно, – отозвался Буров.

– В таком случае, пока я буду беседовать с господином капитаном, осмотритесь здесь и заодно проконтролируйте, чтобы сержант и старшины выполнили все надлежащим образом.

– Есть.

– Да, возьмите с собой Лучкина. Этот на чем только не ходил, так что сможет ответить на все ваши вопросы. Не стесняйтесь спрашивать, нет ничего зазорного в том, что ветеран знает больше молодого офицера. Стыдно не извлекать уроков и не желать учиться.

Мичман довольно выразительно взглянул на бывалого моряка героических пропорций. За этим громилой было довольно интересно наблюдать. Буров откровенно любовался тем, как этот мужчина передвигался по кораблю, постоянно выказывая завидную ловкость. Это особенно бросалось в глаза, учитывая неуклюжесть самого мичмана.

Понимая, что от этой опеки ему не избавиться, юноша кивнул матросу и направился к трапу, ведущему на нижнюю палубу. Лучкин вытянулся во фрунт, давая понять, что приказ им понят, еще раз взглянул на Козельского и поспешил за своим подопечным.

Первое, что почувствовал Буров, поднявшись на борт «Джулии», это специфический неприятный запах. Когда же он оказался на нижней палубе, этот запах не только усилился, но и оброс новыми, еще менее приятными. Нет, различные запахи вполне свойственны судам, и далеко не в последнюю очередь они зависят от характера груза. Но что за груз должен был присутствовать на этом корабле, если нос ощущал запахи гниения, тухлятины, кислятины и другие из этого же ряда?

– У-у, развели вонищу, – недовольно пробурчал Лучкин, следовавший в паре шагов позади Бурова.

– Развели? – обернувшись, удивился мичман. – А я подумал, что это нормальное явление для гражданского судна.

– Нормальное явление – это когда за подобную грязь снимают портки и отвешивают батогов или протаскивают под килем, ваше благородие. И пожалуй, в первую очередь за такое нужно драть боцмана. Потому как эдак и в свиней превратиться недолго.

– И что, такая картина на всех иностранных судах?

– Нет конечно же. Просто эта «Джулия» уж больно загажена. Ну да ничего, Иннокентий Игнатьевич… кхм, ну в смысле их благородие быстренько тут наведет порядок. Заставит этих англов все языком вылизать. Хотя…

– Что – хотя?

– Ну от всего ему избавиться не удастся. Вонь-то, она не только от дерьма, простите, ваше благородие.

– Нормально все, Роман Лукич. Ты по делу говори.

– Ага, – польщенный тем, что к нему обращаются по батюшке, слегка замялся матрос. – Оно ведь как получается, солонина тоже имеет свой запах, а бывает и такое, что слегка протухнет. Ее ведь в больших бочонках держат. Ну и в том же духе со всем остальным. Те же фрукты, которых набивают в трюм, чтобы до цинги не дошло. А все портится, гниет и дает свой дурной запах. Ну и матросы ихние мыться непривычные. Одежку стирать-то стирают, а чтобы самим помыться, это у них редкость. Вот так с миру по нитке, а потом и дышать нечем. Оно, конечно, получше, чем на их же невольничьих судах, что негров возят, но все одно с нашим не сравнится.

Слушая рассказ матроса, Буров попытался вспомнить, как обстояли дела на русских кораблях. Хм. Получалось, что имелся целый ряд отличий. Так, например, на кораблях отсутствовала солонина. Ее заменяло тушеное мясо, которое хранилось в больших керамических горшках, имеющих керамическую же крышку, которую герметизировали воском. Правильно приготовленная, такая тушенка могла храниться до двух лет.

При Петре Великом в корабельный рацион входили дорогие фрукты, и цитрусовые в частности. Но его внук решил, что комплектование кладовой корабля таким образом слишком дорого. Да и не хранились фрукты подолгу. А тут можно использовать свое, стоящее копейку и приносящее ничуть не меньшую пользу. Тот же шиповник, в котором никакой экзотики, гниению подвержен не был и полностью был способен заменить цитрусовые. Но чтобы разнообразить стол моряков, в их рацион добавили клюкву. Эта ягода без особого труда сохраняется в свежем виде в течение года. Нет, понятно, что на кораблях в южных широтах с прохладой не очень. Но уж на время плавания клюквы точно хватит.

Вообще, особенностей на русских кораблях было более чем достаточно. Это и обязательная баня раз в неделю, и отдельная жилая палуба, и наличие в каждом кубрике или каюте иллюминаторов, что позволяло регулярно проветривать помещения, и наличие вентиляции, специально предназначенной для этого и несущей свежий воздух даже в трюмы. Вот только…

– Это что же получается, на наших кораблях вообще никогда не бывает фруктов?

– Отчего же. Кроме всего прочего, мы и яблочки с собой берем, но из тех, что хранятся подольше, и не так чтобы особо много. А как из Вест-Индии в обратный путь, так берем на борт бананы и апельсины. Но опять же без жадности, чтобы не успели испортиться. Чего грязь разводить. Да и дураков хватает, нажрется по дурости тухлятины и мается животом, а ты потом за него отдувайся на реях.

– Ясно.

Дальнейший осмотр показал Бурову, что «Джулия» ему определенно не нравится. На редкость загаженное судно, порой приходилось даже нос зажимать. Однако слова матроса, что тут просто грязнули, не позволили поселиться в его душе отвращению ко всем иностранным морякам. Ведь в семье не без урода. Просто ему попалось судно с непутевой командой…

– Ну что, Сергей Иванович, осмотр закончен, трофей вполне себе богатый, сахар-сырец, специи, кожа. Правда, все это в цене не в Вест-Индии, а в Европе, ну да ничего, пристроим как-нибудь. Вот донесение и судовые бумаги, передадите Зарубину. – Козельский протянул Бурову сумку с бумагами.

– Я мигом, только туда и обратно! – возбужденно произнес молодой человек.

– Вы не поняли, Сергей Иванович. Вам возвращаться не следует. Вы останетесь на «Чайке».

– Но как же так? Господин капитан распорядился, чтобы я был в призовой команде.

– И вы были в числе абордажной команды.

– Абордаж! – возмущенно, едва не выкрикивая это слово, произнес юноша и отступил на пару шагов. – И это вы называете абордажем? Да тут никто даже не сопротивлялся. Они сдались как бараны. Это не абордаж, а просто… просто…

– Сергей Иванович, держите себя в руках, – жестко, сквозь зубы процедил мичман. – Коль удостоились чести надеть мундир офицера российского флота, постарайтесь соответствовать.

– Соответствовать? Я? А я могу не…

– Можете. Любой может, как, например, Людовик французский, которому плевать на свою отчизну.

– И вы туда же, Иннокентий Игнатьевич.

В голосе Бурова было столько обиды, что Козельский все же не выдержал и, подойдя вплотную, тихо заговорил:

– Ваше высочество, прекратите. На вас сейчас смотрят матросы и солдаты. До этой минуты вы только росли в их глазах, не стоит ронять себя детским ребячеством. Они ведь прекрасно знают, для чего вы направляетесь на Ямайку, и по-настоящему гордятся тем, кого увидели у себя на борту. Любовью же народа, армии и флота не пренебрегал ни Петр Великий, ни ваш батюшка. Я понимаю вас. Правда понимаю. Не могу передать словами, что я испытал, когда впервые ступил на борт корабля в чине мичмана. Как не могу описать, какую гордость испытываю от осознания того, что несколько дней буду безраздельно распоряжаться на борту этого судна, пусть и изрядно загаженного. Но ведь у каждого из нас свой долг. И ваш куда более важен, вот только он не на палубе корабля.

Буров смерил Козельского обиженным взглядом, едва не вырвал у него из рук сумку, вскинул ладонь к околышу фуражки, четко развернулся и направился к трапу. Мичман Козельский почувствовал облегчение. Бог весть, чем для него обернется эта сцена, но сейчас его радовало хотя бы то, что все обошлось более или менее тихо.

Найдя взглядом матроса Лучкина, Козельский кивнул в сторону трапа, и тот, обреченно вздохнув, направился за царевичем. Если мичман на данный момент снял этот груз со своих плеч, то бедолаге матросу не повезло. И скорее всего ситуация не изменится до прибытия в Кингстон…

Господи, сколько же тут кораблей! Причем самых разнообразных, от небольших шлюпов до весьма внушительных барков. Конечно, отряд капитана первого ранга Зарубина тоже явился далеко не с пустыми руками. Пока пересекали океан, успели пленить семь торговых судов, которые развернули и погнали обратно в Вест-Индию. Но, признаться, на фоне почти двух сотен кораблей это выглядело довольно несерьезно. И по большей части эти корабли являются военной добычей русской Карибской эскадры. Есть, конечно, и торговцы, те же французы или голландцы.

Появление последних в гавани Кингстона стало возможным только после того, как на Ямайке утвердились русские. Раньше корабли этих купцов могли оказаться здесь только в виде военных трофеев. Но коль скоро есть возможность расширить географию торговых операций, то грех от этого отказываться. Даже если это и временное явление.

Впрочем, мысли относительно временности тут же отступали на второй план, стоило только оценить состав эскадры и сухопутные силы гарнизона. А если вспомнить, насколько легко русские расправились с английской эскадрой, которая пару недель назад попыталась отбить остров, то и подавно верилось в то, что русские здесь надолго.

Шутка сказать, семь линейных кораблей, собиравшихся разбросать русские фрегаты, как медведь гончих, весьма быстро превратились в пылающие костры, погрузившиеся в пучину Карибского моря. К ним присоединилась половина фрегатов. Остальные четыре и семь шлюпов смогли уйти только благодаря внезапно испортившейся погоде и налетевшему шквалу, далеко разбросавшему противников.

– Ваше высочество, позвольте приветствовать вас во владениях Российской империи в Вест-Индии. – Савин, обряженный в мундир полковника КГБ, приветствовал царевича четко, по-военному.

Вообще-то знавшие его лично сильно удивились бы подобной выправке. Все же, как ни крути, а щеголять в мундире, при эполетах и аксельбантах, ему приходилось нечасто. Откровенно говоря, его никто и никогда не видел в форме ни старого образца, ни нового, введенного государем сравнительно недавно.

Что же касается торжественной встречи, то она стала возможной благодаря предусмотрительности Зарубина, отправившего вперед с известием один из клиперов своего отряда. Тот за сутки сумел отыграть достаточную фору, для того чтобы генерал-губернатор мог войти в курс дел и организовать встречу. Все же захваченные призы сильно тормозили скорость основного отряда. Впрочем, это оказалось даже на руку. Зато мероприятие вышло торжественным и даже пышным.

– Здравствуйте, господин полковник.

Александр также вскинул руку к фуражке. К сожалению, поход подошел к концу, а потому, придерживаясь буквы закона, с входом в гавань временное звание мичмана испарилось как утренняя дымка. А вот звание сержанта Ингерманландского полка он носил вполне официально. Поэтому он предстал в мундире ингерманландца.

Правда, во избежание кривотолков он никогда не появлялся на публике с сержантскими знаками различия. На его плечах красовались парадные, шитые золотом эполеты, на которых имелся только вензель в виде стилизованной буквы «А».

Ничего не поделаешь. Согласно существующему законодательству он может получить офицерское звание только в двух случаях. Во-первых, за заслуги и образцовую службу. То есть в действующей армии, причем потолком в этом случае для него было капитанское звание. Во-вторых, по окончании военного училища. Причем рост в звании лишь после реального прохождения службы в гвардии. Ну или на флоте.

Вот только не судьба. Наученный собственным горьким опытом Петр Второй решил сделать все для того, чтобы цесаревич оказался готовым к восшествию на престол, как бы внезапно это ни случилось. Правда, Александру было позволено заочно окончить любое военное училище по его собственному выбору. Разумеется, по достижении восемнадцати лет, и тут никаких исключений…

– Алексей Сергеевич, вы это специально сделали? В отместку за то, что я лишил вас генерал-губернаторского кресла? Если бы я знал, то не стал бы настаивать на моем назначении сюда.

– Простите, ваше высочество, но ваша мысль от меня ускользает. Что вы имеете в виду? Если вас одолевают мысли о затаенной мною обиде, то, смею вас уверить, это не так. Это назначение вообще свалилось на меня как снег на голову, хотя его тут никогда и не бывает. Весь мой прежний послужной список говорит о том, что я действовал либо в одиночку, либо в составе небольших групп. Операцией на Ямайке должен был руководить другой человек, мне же отводилась роль заместителя по силовым вопросам. Но Иван Родионович не перенес перехода через океан и скончался. Потом не могли найти другую кандидатуру и в результате решили, что раз уж у меня получается, то нечего воду мутить. Так что, как видите, я не столь уж амбициозен.

– Кхм, – невольно смутился Александр. – Вообще-то я хотел сказать, что так, как на этом приеме, я не уставал, даже когда нес вахты на «Чайке».

Сначала был тягостный переезд через Кингстон и Спаниш-Таун. Люди, конечно, не выкрикивали проклятий, но и радостных приветствий не наблюдалось. Причем даже со стороны русских поселенцев, а их тут хватало. За прошедшие годы Канцелярия расстаралась и на Ямайку переселилось достаточно много народу. Так вот, все проходили или отвешивали поклоны молча. Что не добавляло настроения.

Как утверждал Савин, такое поведение вполне нормально. Люди долгое время, а подчас и всю жизнь жили на острове по одним правилам, и тут вдруг все изменилось. Но к лучшему ли или нет, пока непонятно, вот и насторожились. Присматриваются к новым хозяевам. Русские также опасаются, как бы не оказаться в новой крепости, ведь после своего назначения на должность Савин всех освободил и каждому нарезал надел, передав его в собственность. Как будет мести новая метла?

По прибытии в Спаниш-Таун состоялся военный парад и награждение отличившихся во время Ямайской операции. Александр лично наградил каждого, от офицера до рядового, и для каждого нашел теплые благодарственные слова. Он старался не слишком часто повторяться, чтобы у награждаемых создалось впечатление, что наместник выделил именно его. И судя по тому, как на него смотрели награжденные, у него это хорошо получилось.

Вечером был прием, окончательно вымотавший Александра. Одно дело, наблюдать со стороны, будучи практически на правах того же гостя, как проводят приемы родители. И совсем другое – выступать в роли гостеприимного хозяина самому.

Отказаться бы, но Савин проявил настойчивость, мотивируя тем, что плантаторы присягнули российскому императору, а потому заслуживают, чтобы им оказали внимание. Опять же совместный для плантаторов и офицеров бал способствовал их сближению. А это в свою очередь помогало освоиться новым подданным империи…

– Это просто шутка, – решив, что Савин все принял всерьез, уточнил Александр.

– Я так и понял, ваше высочество. Уверяю вас, с чувством юмора у меня все в порядке. А вот про остальных я такого сказать не могу, – с самой любезной улыбкой заверил Савин.

– Вы это к чему?

– К тому, что вы уже не простой юноша, пусть и не из простой семьи. Вы правитель, под вашей рукой находятся десятки тысяч подданных. Кроме того, самый настоящий флот, равного по силам которому на Карибах нет, и, на закуску, дивизия, которая, смею надеяться, стоит целой армии. Иными словами, ваша персона теперь под пристальным вниманием, и, уверяю вас, не только подданных Российской империи.

– Вы забыли добавить: пора взрослеть, – недовольно буркнул Александр.

– Пора взрослеть, – вполне серьезно подтвердил Савин.

– Алексей Сергеевич, позвольте вопрос.

– Отвечать на ваши вопросы одна из обязанностей верноподданных, ваше высочество.

– Вас приставили за мной приглядывать?

– А разве я похож на няньку, ваше высочество? Я готов вам помочь делом и советом, но только если вы сами того пожелаете.

– То есть вы выполните любой мой приказ?

– Другой бы ответил что-то типа: только в том случае, если это не противно моим правилам и чести. Но в силу специфики моей службы я просто отвечу да.

– Но вы сейчас не на службе КГБ.

– У нас бывших не бывает, ваше высочество. И потом, на мне мундир Канцелярии, а значит, в моем понимании, для получения нужного результата все средства хороши. Как-то так.

– Алексей Сергеевич, перед отъездом сюда я разговаривал с дядей, и он просил меня прислушиваться к вашим советам, говорил, что более преданного России офицера трудно себе измыслить. А еще он сказал, что когда-нибудь лет через сто, а то и двести о вас будут вспоминать как о легенде.

– Он так сказал?

– Слово в слово.

– Н-да. Видать, стареет твой дядя, хотя и моложе меня будет.

– Он еще сказал, что и я родился только потому, что вы когда-то сделали из него агента Тайной канцелярии. Мол, если бы не это, то тем вечером на улице батюшка его не ранил бы, а матушка не попала бы в подвал Тайной канцелярии.

– Ерунда. Государь познакомился с вашей матушкой без чьего-либо участия. И если я хоть малость в чем-то разбираюсь, то их женитьба была попросту предопределена. Даже не будь той ассамблеи, они встретились бы по иной причине. Петр Алексеевич не смог бы пройти мимо столь предприимчивой особы, как ваша матушка. Ну а там и шурина пристроил бы, и куда именно, тут и гадать не нужно. Дядя ваш всегда был интриганом и пронырой. Как в народе говорят – чему быть, того не миновать. Точнее и не скажешь.

– Ну это ваш взгляд.

– А на факты вообще можно смотреть с разных сторон. И при этом у каждого будет своя правда. Никогда не пытайтесь найти истину, потому что она всегда будет где-то посредине и, как правило, никому не выгодной. Поэтому ищите правду. Свою правду.

– Хорошо, я учту.

Первая ночь на новом месте Александру далась нелегко. Не в состоянии уснуть, цесаревич решил было, что всему виной духота, ведь Спаниш-Таун находился в пятнадцати верстах от берега моря. Однако уже далеко за полночь он вдруг понял, что причина заключается в отсутствии качки и плеска волн за бортом. Нет, его страсть к морю тут совершенно ни при чем, просто привык за полтора месяца беспрерывного пребывания в открытом океане.

Вообще-то он рассчитывал на то, что у него будет хотя бы немного времени, чтобы осмотреться. Но Ямайка сейчас представляла собой растревоженный улей, а потому времени на раскачку не было. Пришлось засучить рукава и немедленно приступать к работе.

В первую очередь это касалось плантаций, перешедших в казну. Далеко не все плантаторы решили присягнуть на верность русскому императору. Многие из них предпочли лишиться своего имущества, но остаться преданными британской короне. На Ямайке остались лишь те, кто не мог рассчитывать ни на что иное, кроме своих плантаций.

Так вот, с брошенными плантациями, оказывается, все было не так просто. Разумеется, если Александр не хочет, чтобы поля заросли сорняками, а урожай тростника пропал. Пришлось вооружиться терпением и совместно с Савиным искать выход из трудной ситуации. Желающих выкупить плантации даже по самым низким расценкам на горизонте пока не наблюдалось. Оставались арендаторы, которых приходилось подбирать с тщанием, да еще и оказывать на первых порах помощь.

Петр заявил, что не потерпит на Ямайке рабства. И это означало, что плантаторы и арендаторы будут вынуждены платить рабочим жалованье. В принципе работа в этом направлении с ними велась исподволь уже давно. Поэтому не сказать, что они вообще не представляли, как выпутываться из данного затруднения.

К примеру, у тех же ирландцев появился реальный шанс заработать свою свободу, рассчитавшись по долгам, при этом немедленно покинув рабские бараки. И они сразу же уцепились за эту возможность. Кстати, некоторые из них решили стать арендаторами. В этом случае задолженность перед их бывшим владельцем гасила русская казна, и бывший раб должен был расплачиваться уже с ней.

С деньгами у генерал-губернатора, а теперь уже наместника, вообще никаких проблем не наблюдалось. Только бы не увлечься и не погрязнуть в растратах. А так средств вполне достаточно на самые дорогостоящие проекты. Дело тут даже не в том, что в гавань Кингстона каждый день заходили все новые и новые суда, захваченные флотом.

Были ведь еще и потерявшие свое имущество плантаторы. Если они рассчитывали на то, что им удастся вывезти ценности, то сильно ошиблись. Не стоило им затевать игры с Канцелярией. Ее сотрудники достаточно компетентны, чтобы точно подсчитать, у кого какое состояние и где именно ими прячутся деньги. Ну да, ямайских плантаторов попросту обобрали до нитки.

С чернокожими было несколько сложнее. Они все же попытались поднять восстание, поддержанные маронами. По большому счету практически вся деятельность генерал-губернатора за прошедший период была посвящена подавлению бунта. При этом русские действовали насколько жестко, настолько же и умело. Жертвы были просто колоссальные. Но зато у оставшихся в живых либо имелись мозги, либо они были куда более покладистыми людьми.

Для начала чернокожие должны были выкупить себя из рабства, по уже отработанной схеме. Наместника вовсе не устраивали финансовые потери своих новых подданных, в смысле плантаторов. Далее у бывших рабов было два варианта. Первый заключался в том, что они принимают православие и остаются на острове, получив собственный небольшой надел или занявшись каким-нибудь ремеслом. Второй вариант – зарабатывают средства, чтобы оплатить свой переезд в разлюбезную Африку.

Был еще и третий вариант. В этом случае им вообще не нужно было гнуться на плантации, чтобы выкупить себя. Они просто должны были вспомнить о том, что рождены воинами. Получить в руки оружие и отправиться на Барбадос, дабы устроить там англичанам сладкую жизнь. Несколько тысяч хорошо вооруженных ашанти – это серьезная сила, если не сказать страшная. В этом случае по окончании войны русские обязались вывезти всех бывших рабов на своих кораблях на африканское побережье. Так что у прошедших через мучения рабства появлялась неплохая возможность отблагодарить за это своих соплеменников, продавших их белым хозяевам.

– Алексей Сергеевич, а если они откажутся покидать остров? – усомнился в правоте Савина Александр.

Кстати, благодаря внезапному повороту от хозяйственных дел к делам далеким от плантаций Александр даже воспрянул духом. У него появился даже эдакий зуд и жажда деятельности. Словом, захватило его с головой, только подавай чего-нибудь эдакого, да побольше.

– Ну посудите сами, – поерзав в кресле и устраиваясь поудобнее, благо в кабинете их только двое, продолжил Александр. – Вот получилось у них захватить Барбадос. Значит, они станут полноценными хозяевами острова. Ну и зачем им уезжать в Африку? Опять за что-то там воевать? Так ведь вот он, остров, на котором места более чем достаточно. Вы же сами говорили, что среди них попадаются очень интересные личности.

– Верно. Но дело в том, что нас устроит любой расклад. Прогонят ашанти англичан – хорошо. Англия лишится колонии, которая без преувеличения является одной из жемчужин ее короны и лишь немногим уступает Ямайке. А значит, ослабнут и их позиции в Вест-Индии. Устоят англичане – тоже неплохо, потому что это им будет стоить больших усилий, что на руку нам.

– Ну а если мы решим прибрать Барбадос себе? Такую возможность вы не рассматривали?

– Отчего же. Замахнуться на Ямайку и не подумать о Барбадосе. Мы, конечно, немолоды, но из ума не выжили. Там тоже долгое время действовал отряд русских егерей, перебравшихся туда с Ямайки. Разве только их была всего лишь дюжина. Но это ничего. Главное, что за эти годы, пока гонялись за беглыми рабами, они прекрасно изучили остров. Для нас там практически нет потаенных уголков. Случится, ашанти в прямом противостоянии не выстоят, и леса им не помощники. А главное, они это прекрасно уяснили здесь, на Ямайке. Останется только пойти на наши условия и с нашей же поддержкой стать хозяевами у себя в Африке. Ну и у нас появится возможность дружить с ними дальше. Им есть что предложить, кроме рабов. То же золото, которого на тех берегах очень много.

– Но в таком случае ашанти нам просто необходимы. Причем не на Барбадосе, а именно на африканском берегу. Если мы сможем там закрепиться, то это будет куда полезнее, чем Барбадос. Даже если забыть про африканское золото, мы сможем перерезать англичанам путь из Ост-Индии.

– Все не так просто, ваше высочество. Навредить Англии и лишить ее доходов конечно же занимательная мысль. Но для нас главное не столько навредить Георгу, сколько решить поставленные перед собой задачи. Даже если нам удастся лишь отстоять Ямайку, мы уже решим целый ряд вопросов. Первое, это перевалочная база для переселенцев на Дальний Восток. Второе, налаживание торговых отношений с Японией, южной частью Китая и Кореей. Третье, поставка в Россию колониальных товаров. Четвертое, торговля с испанскими колониями, а это живое серебро и золото.

– Да, об этом я как-то не подумал.

– Просто вы пока мыслите другими категориями, ваше высочество. Если вы не против, давайте вернемся к делам насущным.

– Как я могу быть против, коли сам напросился сюда, и при этом вовсе не для того, чтобы нежиться в тени пальмовых деревьев.

– Подобное отношение не может не радовать. В таком случае необходима ваша резолюция на вот этих документах. Данные мероприятия являются первоочередными, ваше высочество. Вот это распоряжение о начале строительства завода артиллерийских боеприпасов. Это об устройстве патронной фабрики. О модернизации казенной верфи и начале строительства сухого дока.

По мере оглашения содержания приказов Савин выкладывал перед Александром означенные документы. Юноша же, облеченный властью именем императора, добросовестно накладывал на них свою резолюцию, чувствуя при этом себя невообразимо важной персоной. Еще бы, одним росчерком пера он приводил в действие проекты и заставлял двигаться массы людей и средств!

– А это что? – Александр взял очередной лист бумаги, пробегая глазами его содержание.

– Обязательство одного из пленных английских офицеров. Если мы согласимся его отпустить, то он дает слово, что до конца настоящей войны не возьмет в руки оружие.

– И что требуется от меня?

– Поставить вашу резолюцию, ваше высочество.

– Но разве достойно офицера давать подобные обязательства?

– Жизнь полна неожиданностей. Вероятно, у него достаточно веские для этого основания, иначе он стал бы изгоем среди своих, а этого не произошло.

– И много у нас пленных английских офицеров?

– Двести пять человек, ваше высочество. В основном это сухопутные офицеры. Все же Ямайкой удалось овладеть практически без сопротивления. С морскими офицерами дело обстоит несколько иначе, так как они в основном попали к нам в результате поражения в морском бою. Среди пленных губернатор Ямайки Трелони и командующий Карибской эскадрой коммодор Родней.

– Я хотел бы с ними увидеться.

– С кем именно, ваше высочество?

– С морскими офицерами конечно же. Англичане лучшие моряки в мире. Это безоговорочно признают даже у нас на флоте, а наши победы обусловлены скорее нашим техническим превосходством, которое англичане умудряются довольно успешно компенсировать своим мастерством.

Савин едва сдержал невольную улыбку. Да, Туманов оказался совершенно прав, юноша просто одержим морем. Об этом же сообщалось в личных посланиях императора и императрицы. То же самое следовало и из доклада командира прибывшего отряда клиперов, капитана первого ранга Зарубина.

Правда, оставалось непонятным, чем может обернуться эта страсть. Очень может быть, что и многими проблемами. Впрочем, для наместника российских владений в Карибском бассейне это увлечение вовсе не может быть лишним. Флот здесь играет едва ли не решающую роль. Вот только показалось или молодой человек очень уж высокого мнения об английских моряках?

– Это не мои слова, – угадав мысли Савина, смутился юноша. – О мастерстве английских моряков неоднократно говорил капитан первого ранга Зарубин и другие офицеры.

– Я знаю, ваше высочество, и полностью разделяю это мнение. Вы желаете встретиться со всеми офицерами?

– Наверное, все же с коммодором и капитанами кораблей.

– Их доставят в вашу резиденцию после обеда.

– Нет. Я желаю обедать вместе с этими господами.

– Как прикажете, ваше высочество, – окинув наместника внимательным взглядом, ответил Савин.

– Эк ему досталось! – то ли восхищенно, то ли удивленно, сразу и не поймешь, присвистнул часовой на настиле стены бастиона.

– Чего там, Степан? – заинтересовался второй часовой, находившийся на внутреннем дворике.

– А ты выгляни в бойницу, сам все увидишь.

Выглядывать особого желания не было. Не приведи господь, это узрит сержант. Беды не оберешься. Как именно был захвачен этот форт, все прекрасно помнили, да и случилось это с пару месяцев назад. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: наказание за халатность в несении службы будет жестким. Хорошо как супостат прибьет, с мертвого взятки гладки. А вот если кто из начальства застанет, то не возрадуешься.

Но, с другой стороны, любопытство взяло свое. И потом, чтобы оказаться во внутреннем дворике, нужно пройти через стену бастиона. А стена та и подступы к ней – это уже ответственность Степана. Понятно, что это все отговорки, чтобы самому набраться решимости. Но ведь там наверняка зрелище достойное такого мелкого нарушения. Он ненадолго. Только одним глазком.

Солдат воровато огляделся. Глубоко вздохнул, мелко перекрестился и, перехватив винтовку с примкнутым штыком за цевье, ступил в тень пушечной галереи. Несколько шагов, а вот и орудийная амбразура.

Примерно в полутора сотнях шагов от стены форта проходит кромка воды, еще дальше, шагах в трехстах, если моряки вообще меряют водную гладь шагами, виден корабль. Н-да-а. Нет, с такого расстояния всех деталей не узреть. Тут труба оптическая нужна. Но и то, что видно, внушает трепет.

Мимо форта, по направлению гавани проходил, а вернее, медленно плелся избитый до невозможности русский клипер. Грот-мачта торчит иззубренным обрубком, как сгнивший зуб. Фок-мачта наполовину сбита, хотя еще и способна нести нижний парус. Целой осталась только бизань-мачта, однако с трудом верилось, что она не пострадала. Скорее всего тоже имеет какие-нибудь повреждения.

В бортах зияют большие проломы, которые никто даже не пытался заделать. Как видно, команде хватило проблем с пробоинами ниже ватерлинии, это заметно по множеству пластырей из парусины, облепивших борта корабля. Фальшборт с правой стороны имеет множество прорех. Около половины пушек либо отсутствуют, либо как-то уж совсем замысловато смотрят под непривычным углом. Видны и другие повреждения на палубе, как и следы пожара, хотя после боя корабль наверняка приводили в порядок.

На борту клипера обычно должно быть два баркаса и капитанский катер, которые располагаются на палубе между фок- и грот-мачтами. Кроме того, две шлюпки, висящие на кормовых шлюпбалках. Вот только даже невооруженным взглядом видно, что они отсутствуют. Не иначе как их разнесло в щепки огнем неприятеля.

– Что за корабль, не узнаешь, Степан? – спросил часовой, рассматривавший истерзанный парусник через амбразуру.

– Эк ты, Серега, задачки задаешь. Нешто я моряк. Если бы целехоньким был бы, то еще ладно, а так… Ну, поглазел, и будя, давай на пост, не ровен час, заметят, достанется обоим.

– Ага. О! Глянь, буксир поспешает. Видать, уж, приметили, бедолаг! – воскликнул Сергей, обращая внимание товарища на коноводное суденышко, вышедшее навстречу израненному кораблю.

– А чему ты удивляешься. Начальник порта уж наверное подал сигнал в Спаниш-Таун. Даром, что ли, сигнальные башни поставили, – уверенно заявил Степан.

– Ну да, об этом я не подумал, – покидая пушечную галерею и вновь занимая свой пост, вздохнул Сергей. – Думаешь, царевич прибежит встречать?

– Еще как прибежит. Он же в кораблях души не чает. А такими побитыми морячки еще не возвращались, – заверил Степан и задумчиво заключил: – Сказать по правде, я даже не знаю, что там должно было случиться, чтобы им так-то досталось. Эвон, десятком кораблей против английской эскадры вышли, и то почитай всех пожгли. А самим, считай, только паруса продырявить успели…

Часовой оказался прав. Едва только на наблюдательной вышке форта обнаружили приближающийся корабль, как тут же сообщили дежурному офицеру. Тот в свою очередь с помощью сигнальщиков передал информацию начальнику порта. И далее весть понеслась по команде.

Согласно существующим положениям в каждой роте имелись два сигнальщика, старший и младший, правда, они входили в штат роты как обычные бойцы. При батальоне уже состояло отделение сигнальщиков. И так далее. Кроме того, каждый офицер и сержант были обучены системе сигналов. Причем за нерадивость в изучении сигнализации спрашивалось весьма строго, настолько, что можно было и звания лишиться. Сигналы были флажковыми или световыми. Система сигналов делилась на морскую и сухопутную. Поэтому во избежание путаницы на каждый объект береговой обороны в обязательном порядке приписывались морские сигнальщики.

Так что ничего удивительного в том, что к тому моменту, когда избитый корабль подвели к причалу, его высочество в сопровождении неизменного Савина был уже на берегу. В смысле ничего удивительного в том, что весть быстро долетела до наместника. То, что он так живо отреагировал на прибытие корабля, да еще и едва не загнал лошадь, как раз в обычную картину не укладывалось. Ну, если позабыть о его прадеде.

Впрочем, ни сам корабль, ни его экипаж вовсе не были безразличны юному сердцу. Это ведь как первая любовь, которая никогда не забывается. «Чайка» была первым кораблем, на котором он отправился не на каботажную прогулку, а по-настоящему оторвался от берега и совершил океанский переход. На его палубе он впервые и, возможно, в последний раз в своей жизни почувствовал себя моряком, надев офицерский мундир и погоны мичмана.

– Лукич, братец, как же тебя так-то? – заметив матроса, которого сносили по трапу на носилках, подошел Александр.

– Да вот, Лександр Петрович, прилетело ядро в фальшборт, ну меня щепой в брюхо и приласкало, – морщась от боли, ответил Лучкин.

– А Иннокентий Игнатьевич? Он как, цел?

– Побило их благородие. Еще перед тем, как мне прилетело, ему голову ядром оторвало. Мир его праху, достойный был моряк.

Ошарашенный известием о гибели своего наставника, Александр сделал шаг в сторону и подал знак уносить раненого. Помочь он сейчас ничем не мог, а вот навредить, задерживая и дальше, очень даже возможно.

Прежде чем ступить на борт корабля, юный наместник отправил вперед ординарца. Нужно было упредить командира корабля, чтобы на борту обошлись без торжественной встречи. Не до церемоний, когда с борта вереницей сносят носилки с ранеными. Господи, да сколько же их. Если еще вспомнить и о погибших, то складывается такое впечатление, что корабль в порт привели святые угодники.

Хм. Ну, в общем и целом, не так чтобы и далеко от истины. На ногах едва ли четверть от списочного состава. Да и среди них почти каждый с отметиной. У кого перевязана рука, кто с забинтованной ногой, у иных повязки на головах, с неизменными бурыми пятнами.

– Ваше высочество, разрешите доложить…

– Вольно, Павел Иванович, – оборвал вытянувшегося во фрунт капитана Александр. – Ты бы присел, Павел Иванович.

Вообще-то капитана и самого не мешало бы быстренько отправить в госпиталь. На голове повязка, рука на перевязи, и даже под мундиром угадываются повязки. Но скорее всего рана не очень серьезная, иначе вряд ли бы он остался на ногах.

– Как так случилось-то, Павел Иванович? – опускаясь на бухту каната рядом с капитаном, поинтересовался цесаревич.

– Как и было приказано, мы выдвинулись для крейсерской операции в район Наветренных островов. Однако уже на следующий день нас настиг ураган. Так случилось, что я разминулся со своим отрядом, и его судьба мне неизвестна. Однако предполагаю, что они отправились выполнять поставленную задачу в заданном районе. Ураган причинил нам некоторые повреждения, ремонтом которых мы были вынуждены озаботиться. В тот момент мы находились у островов Моран, когда появились два английских тридцатишестипушечных фрегата. Как видно, они успели заблаговременно укрыться в тихой заводи, потому что в отличие от нас не имели повреждений. Недолго думая они атаковали нас. Я был стеснен в маневрировании, так как доподлинно не был знаком с глубинами, ну и сказывалось состояние корабля после бури. Словом, завертелось…

Капитан самым подробным образом поведал Александру о ходе схватки. О том, как англичане наседали на «Чайку», дважды едва не доведя дело до абордажа, что непременно обернулось бы для русского клипера поражением и пленом. Вот только во взгляде Александра, слушающего рассказ старого моряка, отчего-то не наблюдалось так хорошо знакомого Зарубину горячечного блеска. Вместо этого там было заметно чувство вины.

Нет, капитан никого не обвинял. Да он и не осмелился бы этого сделать. Но из его рассказа явствовало одно: будь на борту «Чайки» зажигательные снаряды, и тогда плохо пришлось бы не русским, а англичанам. Тем, конечно, тоже досталось на орехи. Вот только они смогли покинуть место схватки в несколько лучшем состоянии. «Чайку» же спасла наступившая ночь, сопровождаемая проливным дождем.

Все же противник у русских был не просто достойным, но сведущим в морском деле. Они мастерски умудрялись удерживаться с одного избитого борта, успевшего лишиться чуть не половины орудий. При этом фрегаты все время сменяли друг друга, успевая более или менее прийти в себя после очередной плюхи от русских комендоров…

– Что, мой друг, ты так не весел? Что головушку повесил? – с наигранной бодростью обратился Савин к Александру, когда они ехали в коляске домой.

– Вот только не надо делать вид, что вы единственный, кто не понимает, что произошло, – излишне резко ответил юноша.

– Вот те здрасте. Может, объясните, ваше высочество? Неужели вас так впечатлила гибель членов команды «Чайки»? Так ведь идет война, и без потерь не обойтись. Зато есть неоспоримый факт, который заключается в том, что один наш фрегат, даже будучи не в лучшей форме, способен противостоять двум английским. И это с учетом превосходства в пушках в три с половиной раза. Это ли не делает честь нашим морякам?

– Да? А как же быть с Козельским, которого я уважал и чтил как своего наставника? Как быть с остальными, с кем я служил бок о бок и которые погибли, по сути, из-за моего глупого приказа? Ведь нужно быть глупцом, чтобы не услышать в рассказе Зарубина упрека в том, что у них отобрали столь серьезный аргумент в противостоянии с сильным противником.

Тот обед Александра с английскими морскими офицерами стал поистине злополучным для русской Карибской эскадры. Для юноши, очарованного морем, предстающим перед его взором в романтическом ореоле, речь коммодора Роднея оказалась слишком уж проникновенной. Англичанин упомянул о чести, с коей стоит сражаться настоящим морякам, и о том, что русские пошли по кривой дорожке, используя недостойное оружие. Их зажигательные снаряды вели к бесчестию молодой морской державы.

Александр оказался под таким впечатлением, что приказал запретить использовать зажигательные снаряды на кораблях Карибской эскадры. А дабы у капитанов не было соблазна, велел еще и снести все снаряды в арсенал. Им вдруг овладело желание доказать всему свету, что русские способны побеждать даже с поднятым забралом и открытой грудью.

И вот теперь пришло осознание того, что он стал едва ли не прямым виновником гибели тех людей, которых знал и уважал. Ведь он помнил по имени-отчеству всех матросов, с которыми ему довелось стоять вахты. Знал, кого ждала зазноба, а кого дети. Кому и сколько осталось до выхода в отставку и с чем они связывают свои дальнейшие планы. Он знал и то, что матросы успели проникнуться к нему уважением, и это ему было особенно дорого. И вот чем он им всем отплатил.

– Александр Петрович, не надо так себя корить. Просто из всего нужно извлечь урок и постараться не делать ошибок впредь, – успокаивая наместника, заговорил Савин. – И еще просто помните: ошибку эту совершили вы, это несомненно, но вина за это лежит не на вас, а на мне.

– Как это? Хотите сказать, что повинны в том, что не отсоветовали мне? Так ведь вы не молчали, уговаривали меня. Но я уперся как осел, волами не сдвинешь.

– Волы здесь и не нужны были, ваше высочество. Вот, ознакомьтесь с этим документом.

С этими словами Савин открыл свой портфель, которые получали все большую популярность благодаря удобству, и извлек оттуда бумагу с печатью красного сургуча. Печать без сомнения императорская, Александр сразу же ее узнал. Как понимал и то, что это не простой указ, коль скоро печать висит на золотом витом шнуре. Точно так же выглядел указ о его назначении наместником в Карибских владениях Российской империи.

– Вот, значит, как, – прочитав документ, с нескрываемой обидой произнес Александр. – Получается, ты волен отстранить меня от управления колониями в любой момент и превратить меня в пустое место, не имеющее никакой власти, в ничего не значащую вывеску, в простую куклу-марионетку.

– Не надо за это винить вашего батюшку. Государь в первую очередь заботится об интересах России, а Ямайка для нас очень важна. Вот и перестраховался. Но я показал вам этот документ только с одной целью, чтобы вы не винили в случившемся себя. Вы цесаревич, наследник российского престола, великой и сильной державы, все это так. Но вместе с тем вы обычный юноша с наивной и чистой душой, чем и воспользовался коммодор Родней. Я пытался вас убедить и даже был близок к тому, чтобы наложить на ваше решение вето. Но не успел. К тому моменту, когда я уже был готов это сделать, вы огласили свою волю. Волю наместника императора в Вест-Индии. Мог ли я после этого прекословить?

– Вот видишь, все же это моя вина! – запальчиво выкрикнул Александр, подавшись к сидящему напротив Савину.

– Я повторюсь, ваше высочество, не стоит вешать на себя все грехи. Я мог остановить это в любой момент, но посчитал это неправильным. Потом просто вспомнил о том, что отрядом капитана первого ранга Зарубина уже было уничтожено несколько фрегатов, причем с куда более слабым артиллерийским вооружением. Припомнил то, что у англичан в настоящий момент здесь не осталось линейных кораблей, да и фрегатов только четыре. И в результате решил, что ничего особенно страшного случиться не должно. Но судьба распорядилась иначе.

– А еще ты распорядился докладывать непосредственно в резиденцию о возвращении военных судов, в особенности имеющих серьезные повреждения. Ведь если бы это была не «Чайка», то ты все равно потащил бы меня на борт, чтобы ткнуть носом в то, что я натворил.

– Ваше высочество, так или иначе вам в любом случае придется отправлять людей на смерть. Это неизбежно, и это бремя будет всегда на вас. Но вы должны всегда понимать, что сделали все, чтобы избежать напрасных смертей. Что солдаты и матросы, отправляющиеся в бой, должным образом вооружены, экипированы и обучены.

– Ты бы потащил меня на борт, чтобы ткнуть носом в то, что я натворил? – упрямо повторил Александр.

– Да, ваше высочество. Но я уверен, что, получив известие о бедственном состоянии корабля, вы бы сами отправились к нему.

– И как теперь быть? Как отменить мое же распоряжение?

– Не отменяя его, – пожал плечами Савин. – Вы просто издадите новый приказ, в котором укажете, что ввиду поступивших сведений о возможном появлении на театре военных действий линейного флота кораблям нашей эскадры следует перевооружиться и быть готовыми к схватке с серьезным противником.

– И никто ни о чем не догадается, – с ехидцей произнес Александр.

– Господи, ваше высочество, конечно же никто не догадается. Все и без того знают о том, как английский коммодор коварно воспользовался вашим чистым и храбрым сердцем, заманив в ловушку. Как и о том, что этот негодник из Канцелярии Савин недоглядел и допустил, чтобы ворог воспользовался чистыми помыслами цесаревича. Так что вы только исправите ошибку бывшего генерал-губернатора. Кстати, мое отстранение также говорит в пользу этой версии.

– Но зачем пятнать свое доброе имя? – искренне удивился Александр.

– Затем, что это мой долг и моя служба. Вы нужны Карибам чистый и незапятнанный. Вам должны верить больше, чем себе. И ради этого я в лепешку расшибусь. Потому что в этом случае вы сможете добиться куда больших результатов.

– Алексей Сергеевич, что ты за человек? – качая головой, произнес ошарашенный цесаревич.

– Я офицер Канцелярии государственной безопасности, ваше высочество, и останусь таковым до конца моих дней.

Глава 9 «Дельфин»

– Самый малый.

– Есть самый малый.

Рулевой привычно взялся за ручку машинного телеграфа, пристроившегося справа. Резко дернул рукоять вперед-назад, отчего трещотка прибора издала короткий противный звон. Наконец рукоять с верхней стрелкой замерла на отметке «самый малый вперед». Такой же аппарат находится в машинном отделении, и на нем сейчас стрелка занимает то же положение. Ответный звонок, одновременно с этим пришла в движение и нижняя стрелка, также замершая на отметке «самый малый вперед». Это механик дает знать, что команда понята и принята к исполнению.

Вообще-то вначале никто даже не думал о подобных излишествах. Ведь тут все близко, буквально в паре шагов. Но по здравом рассуждении пришли к выводу, что, когда судно будет находиться на боевом курсе, отвлекаться и делать эти самые несколько шагов будет недосуг. Команда не так чтобы и велика, а потому бегать придется самому командиру. В данных условиях откровенно плохая идея.

Была мысль использовать переговорную трубу. Дешево и сердито. Опять же, учитывая небольшое расстояние, искажения голоса минимальны. Но практика показала, что толку от этого не так чтобы и много. Машина работала достаточно шумно, даже в ходовом отсеке, отдавая команды, приходилось слегка повышать голос. А уж какой шум был в машинном отделении, и говорить нечего. Кроме того, имелась вибрация корпуса, что также отрицательно сказывалось на передаче голосовой команды.

Вот и пришлось измыслить машинный телеграф, который связывает мостик и машинное отделение. На кораблях очень удобная штука, надо заметить, а то посыльным не набегаться, да и время теряется. Машина-то, она, как и пороховой погреб, располагается ниже ватерлинии, чтобы, не приведи господь, не угодило какое шальное ядро. Рванет так, что разнесет в клочья весь корабль. Этаким образом, из-за аварий, русский флот лишился двух фрегатов.

Вот так вот, раньше военные корабли носили пороховую мину, а теперь еще и паровая добавилась. И тем не менее, несмотря на это, от машины никто отказываться не стал. Риск взрыва котла можно уменьшить грамотной эксплуатацией, дополнительной защитой и расположением ниже ватерлинии. А вот иметь солидный ход, не сообразуясь с направлением ветра и не прибегая к сложному маневрированию парусами, дорогого стоило.

И это доказало Борнхольмское сражение, произошедшее у одноименного острова на Балтике. Там англичане воочию увидели, что русский флот, состоящий из пароходофрегатов, не просто способен противостоять британским линейным кораблям, но и уничтожить их, понеся при этом сравнительно небольшие потери.

Расчет англичан строился на том, что толстые борта линейных кораблей окажутся непроницаемы для русских зажигательных снарядов, которые будут вязнуть в дереве. Заряда же в них явно недостаточно для того, чтобы разрушить взрывом дерево, наделав при этом бед.

В общем и целом английские адмиралы оказались правы. За одним маленьким исключением. Не в состоянии разворотить дерево, сжимающее снаряд со всех сторон, ослабленный заряд выбивал донце, высвобождая при этом горючую смесь. Конечно, эффект при этом оказывался не таким, как в результате проникновения снаряда внутрь корпуса. Но это только на первый взгляд. Потому что проблема никуда не девалась. Мало того, к тому моменту, когда огнеборцы из пожарных команд наконец получали возможность добраться до очагов возгорания, огонь уже прочно въедался в просушенное дерево бортов.

Кроме того, имелся кое-какой процент снарядов, влетавших в орудийные порты. Как и те снаряды, что попадали на палубу. Благодаря скорострельным орудиям русские моряки могли буквально засыпать противника снарядами. Что с успехом и демонстрировали.

В довершение к этому адмирал Спиридов применил новый, доселе никем не применявшийся прием. Он разделил свой флот на отряды по четыре корабля. Эскадра противника, выстроившаяся в линию, также условно делилась на отряды, и каждый начальник знал, в каком примерно секторе ему предстоит драться.

Начальник отряда сам определял, на каком корабле необходимо сосредоточить огонь всего отряда. Это было вполне возможно благодаря лафетам новой конструкции, имевшим серьезный горизонтальный сектор стрельбы. И это было очень необычно для линейной тактики, применявшейся повсеместно и предусматривавшей сражение двух кораблей, оказавшихся друг против друга.

Таким образом, пока остальные суда противника безнаказанно вели огонь по русским, одному из них доставалось по полной. Четыре корабля были способны одновременно произвести выстрел из сорока орудий. Плюс к этому их способность в минуту выпускать по четыре снаряда. К тому же в результате дистанции в пять кабельтовых при благоприятной погоде процент попадания был до неприличия высоким.

Немаловажным оказалось и то обстоятельство, что русские сражались, полностью убрав паруса. Благодаря паровым машинам они имели не только преимущество в ходе, но и в маневре. Так что очень скоро Спиридов начал кружить над англичанами, как коршун над ягненком, занимая ту позицию, которую считал нужной, и выдерживая удобную для себя дистанцию, абсолютно не сообразуясь с ветром.

Несколько сложнее пришлось шлюпам, сопровождавшим русский флот и охранявшим его от возможных сюрпризов со стороны эскадры английских фрегатов. Команды этих кораблей попытались внести свою лепту в сражение. И надо заметить, если бы им удалось прорваться к русской линии, то, вполне возможно, дело дошло бы до свалки, а там…

Нет, конечно, сомнительно, что англичане смогли бы выиграть. Все-таки непросто сражаться на пылающем корабле. Зажигательные снаряды не были прерогативой русских. Они использовались во всех флотах, разве только в значительной мере уступали русским. Так что время от времени происходили пожары и на кораблях Балтийского флота. Но нельзя было сравнивать иноземную зажигательную смесь, довольно успешно поддающуюся тушению водой, и вязкую, липкую массу, которая, казалось, въедается в дерево и не желает гаснуть даже под тугими струями брандспойта.

Впрочем, выпусти русские инициативу из своих рук, и их потери могли оказаться довольно существенными. Однако зажать в клещи русский флот у англичан не получилось. На пути английских фрегатов встали шлюпы. Они имели меньшую скорость хода, более скромное вооружение, на их борту не было паровых машин. Но тем не менее англичане умылись кровью и здесь.

Уступая во многом, контр-адмирал Вяткин все же имел преимущество, которого были лишены основные силы русских. Уж снаряды-то орудий его эскадры без особого труда проникали сквозь борта фрегатов, донося горючую начинку за обшивку. А имея в эскадре такое же разделение на отряды, по четыре вымпела, адмирал сумел воспользоваться этим новшеством, наваливаясь сворой на одного и таким образом довольно споро выводя корабли противника из строя. Причем зачастую вычеркивая их из списков британского флота.

Впрочем, не сказать, что британцы сумели только героически погибнуть. Доставалось и русским кораблям. Причем подчас очень даже серьезно. По итогам сражения русские недосчитались шести фрегатов и десятка шлюпов. Это не шло ни в какое сравнение с практически полностью уничтоженной английской эскадрой, но все же потери были довольно существенными…

Конечно, пришлось помучиться с корабельными машинами. Не все прошло гладко. Опять же, отказавшись от гребных колес, нужно было решить проблему с винтом, по поводу чего проводились весьма серьезные изыскания, с моделированием все в том же специально построенном опытном бассейне. Но ничего, как уже поговаривают в России, нет такой задачки, которую бы не смогли решить в Саглино.

Этот уютный городок и его обитатели охранялись так, как не охраняли даже самого императора. Государь что, его и на петербургских улицах можно встретить, и на аллеях Петергофского парка. А ты поди встреть вот так запросто какого умника из Саглино. Нет, конечно, встретить можно, они же не пленники и время от времени покидают свою твердыню. Вот только он и не подумает назваться саглиновцем. Секретность, за которую могут спросить очень даже жестко, если не жестоко. О чем строго-настрого предупреждены все имеющие хотя бы малейшее отношение к этому закрытому городку.

Откуда все это знает Притула? Да оттуда, что он и сам имел счастье познакомиться поближе с этим городком. Вернее, не с самим Саглино, в котором он так ни разу и не был, а с его обитателями. Причем за тысячи верст от этого городка, в славном старинном городе Астрахань. Угу. Далековато. Да и климат там отличался от того, к которому привык в северных широтах тогда еще молодой мичман.

Как ни странно, но история, приведшая его на берега устья Волги, началась за двенадцать лет до его рождения. Батюшка с матушкой тогда и знакомы-то не были. В далеком 1718 году некий крестьянин Никонов обратился к Петру Великому с весьма амбициозным проектом постройки потаенного судна, которое должно было ходить под водой.

Во время демонстрации перед царем Никонов утопил свое суденышко, разбившееся о дно. Однако смех смехом, но за несколько лет он сумел построить судно, совершившее несколько удачных погружений и всплытий. Вот только ходить под водой не получалось. Крестьянин-самородок даже разработал водолазный костюм, для работ под водой.

Однако после смерти Петра интерес к диковинке постепенно угас, тем более что извлечь из него какую-либо практическую пользу не представлялось возможным. Слишком все несовершенно и сыро. А главное, требовало серьезных затрат без видимой отдачи. Финансирование прекратили. Никонова за растрату разжаловали в рядовые плотники и отправили на астраханскую верфь, где он и сгинул от лихорадки.

Само же судно спрятали от любопытных глаз в сарай, где ему было суждено истлеть, если бы совершенно случайно не набрел на этот сарай Петр Второй. Нет, он не стал восстанавливать судно, но приказал разыскать Никонова. Вот тогда-то и стало известно, что русский самородок умер.

Однако мысль о создании настоящего подводного судна крепко засела в голове императора. Он видел в этом будущее и утверждал, что тот, кому первому покорятся морские глубины, и будет настоящим хозяином в океане. Уж кто-кто, а Притула теперь в этом был готов поручиться.

Что с того, что в сравнении с кораблями лодка эта словно игрушка. Причем весьма неказистая и довольно опасная – пока даже не столько для врага, сколько для своего же экипажа. Так и в родоначальниках красавца-корабля, одетого в белоснежные паруса, значится обычная пирога, выдолбленная из древесного ствола.

Молодой барчук Притула Вадим Михайлович рос далеко от моря, но зато на берегу достаточно широкой реки и неподалеку от питавшего ее большого озера. Практически все время, начиная с поздней весны и заканчивая ранней осенью, он проводил на берегу реки или озера, а потому чувствовал себя как рыба в воде. Даже был способен пробыть под водой не дыша около четырех минут, преодолевая за это время изрядное расстояние.

Однажды ему это помогло. Вернее, не ему, а одному крестьянину, провалившемуся в прорубь. Мужичка сразу же утащило под лед, и, если бы не молодой барин, его так и не нашли бы. Вадим не задумываясь скинул с себя шубейку и, выпрыгнув из валенок, нырнул следом за утопающим. И сделал он это вовсе не бездумно. Ниже по течению реки была еще одна прорубь, нужно было только до нее добраться. И ему это удалось. Впрочем, если бы мужичок очень скоро не сомлел, то утонули бы оба, потому как брыкался он почище взбесившейся лошади. А так юноше удалось подтащить к окну проруби бесчувственное тело и самому не сгинуть.

С детства молодой барчук зачитывался морскими романами. И потому, когда пришел срок служить, он без раздумий написал прошение в морское училище. Родители были категорически против. Шутка ли, обучение на год больше, чем в сухопутном, и отслужить предстоит не пять лет, а семь. Поэтому отец занял принципиальную позицию. Сын либо выбрасывает из головы эту блажь, либо может более не рассчитывать на родительское благословение, а значит, и помощь.

Но Притула воспользовался своим правом совершеннолетнего самостоятельно принимать решения и от своего не отступился. Что называется, закусил удила. Батюшка не желал его видеть целых два года, а потому все каникулы молодому гардемарину приходилось проводить при училище. Да еще и надеяться только на казенный кошт, который, кстати сказать, был откровенно мал.

Конечно, умереть с голоду или остаться раздетым ему не грозило, но молодость есть молодость, и лишняя копейка никогда не помешает. Вадим нашел выход из положения, подвизавшись давать уроки юным дворянам, благо ему самому науки давались с необыкновенной легкостью. К тому же, как выяснилось, у него оказался самый настоящий преподавательский талант.

К выпуску батюшка все же смилостивился и простил сына. Благо к этому времени старший уже вернулся со службы, которую проходил в драгунах. Так что последний свой отпуск перед получением назначения Вадим провел в кругу семьи, чему был несказанно рад. Да, он принял решение и не собирался от него отступаться. Но родителей и брата он любил всем сердцем, а потому эта размолвка лежала на его плечах тяжелым грузом. Напутствуя его после отпуска, батюшка с самым серьезным видом заявил, что если он, паршивец эдакий, утонет, то лучше ему домой не возвращаться.

А вот в училище его ждало разочарование. Мичман Притула, окончив курс обучения с отличием и имея право выбрать корабль, служить на фрегат, как он о том мечтал, так и не попал. Вместо этого он угодил в какую-то странную часть, окутанную флером секретности. Ничего удивительного, если знать о том, что эти люди – боевые пловцы, самая настоящая элита, причем не флота, а КГБ.

Это именно их стараниями в турецкую кампанию взлетали на воздух вражеские суда. Это именно благодаря им несколько шведских кораблей нашли свою гибель прямо на якорной стоянке, едва только Швеция предприняла первые враждебные действия. Об их существовании знало не больше десятка человек.

Пловцов было около сотни, не так много, если вдуматься. Но это с какой стороны посмотреть. Здесь были собраны самые лучшие. Казалось бы, основная масса крестьянские дети (кстати, все возведены в дворянское звание, так что отношение в отряде равное), однако все были достаточно образованны, и каждый в совершенстве владел двумя иностранными языками. Мало того, вместе с языками они досконально изучали нравы и повадки жителей соответствующих стран.

С самого начала молодому мичману, а теперь сержанту КГБ, доходчиво объяснили, насколько ему не повезло. А возможно, не повезло и его родным, потому как за его неосмотрительность животом ответят и они. Что с того, что им ничего не ведомо? Зато сам Вадим Михайлович все прекрасно знает. А значит, и выводы сможет сделать правильные.

А потом начались самые настоящие мучения. Обучение за партой сменялось боевой и физической подготовкой, и наоборот. Ему буквально некогда было вздохнуть. С каждым разом нагрузки только возрастали. Правда, если в вопросах боевой подготовки ему доставалось по полной, то в деле изучения наук было куда проще, мало того, командование отряда использовало его преподавательские способности, закрепив за ним товарищей, которым науки давались несколько труднее.

А еще закаливание. Их наставник, издеваясь над своими подопечными, все время приговаривал, что они ему еще не раз спасибо скажут. Хм. Ну, возможно, он и прав. После того случая с ушедшим под лед крестьянином Вадим решил для себя, что в ледяную воду больше ни ногой. Шутка сказать, у него едва сердце не зашлось от холода, это тебе не на Крещение купаться. Знал бы он, что уже через год в отряде боевых пловцов подобные заплывы для него будут вполне нормальным явлением. Не рядовым, но все же.

Поначалу Вадим полагал, что его выбрали за его исключительную способность плавать и долгое время держаться под водой. Но, как оказалось, его умение было не столь уж совершенным. Ему пришлось переучиваться плавать. Ведь боевому пловцу нужно в первую очередь обладать хорошим балансом, чтобы оставаться незамеченным, подбираясь к противнику, имея при этом всего лишь маску, дыхательную трубку и ласты из китового уса и парусины. Если хотите, при этом он должен уподобиться дельфину.

Как ни странно, но через два года ему все же удалось послужить на корабле. Корабль этот принадлежал КГБ и ходил под гражданским флагом. Но зато он первым из своего выпуска вступил в полноправное командование судном и пробыл в таковом качестве несколько лет. Под торговым флагом они заходили в самые различные порты, тщательно знакомясь с ними и особенностями их акваторий. Угу. Все на случай, если завтра война.

Иногда приходилось выполнять и деликатные поручения. Порой это были самостоятельные операции. К примеру, однажды они в открытом море захватили корабль ради того, чтобы пленить только одного человека. С корабля что-либо брать было строжайше запрещено. Мало того, всех находящихся на борту пришлось уничтожить, а сам корабль отправить на дно.

Порой приходилось оказывать самую разностороннюю помощь резидентуре за границей. Тут и силовые операции, и изъятие арестанта из тюрьмы, и просто переправка нужных людей или сведений. Случалось пробавляться и контрабандой, доставляя в различные места самый разнообразный груз. К примеру, оружие для каких-нибудь борцов за светлое будущее своей страны.

В общем, служба оказалась весьма интересной и насыщенной. Поначалу расстроившийся Вадим очень быстро понял, что окажись он на корабле, то не испытал бы и сотой доли того, через что ему довелось пройти всего лишь за какие-то пять лет. Да его приключений хватило бы на несколько романов. Конечно, при условии, что ему было бы разрешено упоминать о пловцах вообще и своей деятельности в частности.

Единственный недостаток заключался в том, что служба эта была пожизненной. И если родные еще надеялись, что он вскоре вернется домой и обзаведется семьей, то сам он прекрасно понимал тщетность этих надежд. Во всяком случае, до достижения тридцатипятилетнего возраста. Раньше пловцам о заведении семьи нечего было и думать, потому как семейный человек и думает по-другому, и мотивация у него совершенно иная.

Но год назад, то есть в 1756 году, его служба в рядах боевых пловцов закончилась. Нет, его не уволили, но перевели в другое место. Ему предстояло стать командиром первой в мире подводной лодки. Личный состав подводного флота России на тот момент, да и в настоящее время, насчитывал всего-то два десятка человек. Двое были умниками-саглиновцами, корабел и физик, четырнадцать – различными мастерами и рабочими и четверо – члены экипажа лодки.

К тому моменту над созданием подводного судна бились уже девять лет. И надо заметить, достигли весьма значимых результатов. Первую лодку, как и Никонов, решили строить деревянной. Но через год в результате работ еще на стадии моделей было выяснено, что дерево не тот материал, который требуется для подобного судна. Поэтому было принято решение о строительстве лодки из стали.

Кроме того, на лодку планировалось установить машину. Однако с паровой все оказалось не так просто. С одной стороны, наличие на борту парового котла съедало и без того стесненное пространство лодки. С другой – его наличие повышало опасность для экипажа, так как случаи с разрывами котлов все еще имели место. К тому же в случае проникновения внутрь лодки забортной воды непременно произошел бы взрыв, что гарантированно лишало экипаж возможности спастись.

Тогда решили сделать ставку на машину Силина. Правда, даже несмотря на отсутствие парового котла, машина оказалась весьма громоздкой. Кроме того, «силин» проигрывал в плане массогабаритных характеристик и выхода полезной мощности. Но зато он был гораздо безопаснее и более экономичен, что было немаловажным, учитывая ограниченную возможность приема на борт запаса топлива.

Финансирование проекта было одним из приоритетных, как и самое пристальное внимание к его ходу. Поэтому дело продвигалось довольно споро. Уже через два года научных изысканий, метаний и опытов с моделями в бассейне было принято решение о начале строительства. Секретную верфь поставили неподалеку от Астрахани, на берегу одного из истоков Волги.

Еще через пару лет на свет появилась первая лодка, выполненная полностью из стали. С момента обнаружения Петром потаенного судна Никонова и до этого момента прошло только шесть лет, и вот первое судно отчалило от небольшой пристани для ходовых испытаний.

Лодку учили плавать маленькими шажочками, постепенно переходя от простого к сложному. И процесс двигался довольно удачно, а результаты по-настоящему впечатляли. Лодка могла погружаться на глубину в двенадцать метров. Благодаря наличию выхлопной трубы на глубине в четыре метра лодка уверенно ходила под машиной.

При погружении на большие глубины выхлопная труба перекрывалась, машина останавливалась. Но полностью хода лодка не лишалась, так как в этом случае машина отсоединялась от вала винта и массивный маховик приводился в движение членами экипажа. Правда, в этом случае за час удавалось преодолеть не более полуверсты. Но и это был вполне приличный результат, учитывая сложности обнаружения лодки с борта кораблей противника, даже в полупогруженном состоянии. А уж когда из воды выступали только три трубы не столь уж и большого диаметра, и подавно.

Всплытие производилось посредством выпуска сжатого воздуха из специально предназначенных для этого баллонов в балластные цистерны. Кстати, благодаря им же удавалось провести под водой сколь-нибудь значимое время, так как воздух в невентилируемой лодке расходовался довольно быстро. В немалой степени этому способствовало освещение отсеков керосиновыми лампами. Ну и при вращении маховика экипаж дышал подобно загнанным лошадям. Так что подпитка воздухом из баллонов была очень даже не лишней.

Забор воздуха для вентиляции отсеков и закачки в баллоны осуществлялся через вентиляционную шахту. Она выступала над корпусом лодки на те же пять метров, что и выхлопная труба. Использовались для этого два воздушных насоса, один из которых был высокого давления. Оба приводились в действие и машиной, и ручным приводом.

И наконец, обзор при движении в подводном положении осуществлялся с помощью специально разработанного перископа. При всплытии, конечно, можно было пользоваться окошками рубки, выступающей над палубой лодки почти на метр. Однако все же перископ был предпочтительнее и в этом случае. Во-первых, он находился гораздо выше над уровнем воды. Во-вторых, он был настоящим оптическим прибором, хотя и с незначительным приближением.

Все шло относительно гладко до той поры, пока испытания проводились на реке. Несчастье случилось, как только лодка оказалась в море. Каспий встретил подводников легким волнением и вскоре потопил дерзнувших изведать его глубины. Причина крылась в выхлопной и воздухозаборной трубах. Попытки экипажа спастись не увенчались успехом. Пришлось подумать над усовершенствованием конструкции труб.

В связи с гибелью подводников было принято решение о дальнейшем комплектовании экипажа лодки из числа пловцов. И именно это решение побудило саглиновцев устроить шлюзовую камеру для выхода экипажа за пределы лодки. Вообще-то Никонов предусматривал подобную камеру для водолазов. Вот только идея с водолазным костюмом оказалась неосуществимой, а о наличии тренированных боевых пловцов конструкторы новой лодки не знали, потому и не рассматривали подобную возможность.

Но все изменилось, как только они узнали о тренированных пловцах. С одной стороны, подбор экипажа из их числа повышал шансы команды на спасение, а с другой – значительно увеличивал боевые возможности лодки. Судно планировалось вооружить двенадцатью ракетами с зарядом греческого огня. Но коль скоро на борту окажутся боевые пловцы, то они могли бы минировать корабли непосредственно в акватории вражеского порта. При этом решался вопрос с доставкой и пловцов, и подрывных зарядов.

Второй раз несчастье случилось в результате нарушения герметичности топливопровода. Экипаж задохнулся из-за отравления парами фласа. Лодка продолжала брать свою кровавую дань и учить людей тому, что в таком деле, как подводное плавание, не бывает мелочей. Как показало следствие, экипаж лодки обнаружил запах и даже легкую течь еще перед учебным погружением, но никто не придал этому особого значения.

К тому моменту удалось установить, что корпус, выполненный из стали, никуда не годится. Несмотря на то что он прекрасно выдерживал все нагрузки, его недостаток заключался в сложности ориентирования. Если на перископной глубине можно было хоть как-то ориентироваться, то в подводном положении ни о чем подобном не приходилось и мечтать. Не помогал и компас, который в окружении металла начинал показывать все что угодно, за исключением реального нахождения сторон света.

Выход был найден в том, чтобы полностью делать лодку из бронзы. Надо заметить, весьма кардинальное решение, а главное – дорогостоящее. Постройка лодки длиной в двенадцать метров и наибольшим диаметром в два обходилась казне в ту же сумму, что и полностью снаряженный современной артиллерией фрегат. Да и сама лодка вышла несколько тяжелее из-за того, что бронза значительно уступала стали в прочности.

Но Петр без раздумий пошел на этот шаг. Конечно, стальная лодка была в разы дешевле, но тоже стоила далеко не копейки, а вероятность ее потери в отсутствие возможности подводного ориентирования увеличивалась многократно. Как многократно же падала ее боевая эффективность. А именно это он ставил на первое место. Но в настоящее время иного решения никто предложить не мог.

В командование именно третьей лодкой, с гордым именем «Дельфин», и вступил успевший дослужиться до подпоручика КГБ Притула. В связи с новым назначением ему присвоили звание поручика, что соответствовало флотскому лейтенанту. Благодаря своей службе на корабле он имел право на морское звание, без каких-либо ограничений. И именно в таком звании он отправился в свой последний зимний отпуск, а теперь присутствовал на мостике лодки, пробиравшейся между кораблями брандвахты Портсмута.

В течение целого года лодка проходила довольно успешные испытания под его командованием. Экипаж освоился настолько, что чувствовал себя внутри ее вполне комфортно. Хотя слово «комфорт» последнее, которое можно было отнести на счет «Дельфина». Условия жизни экипажа были далеки даже от удовлетворительных.

Теснота, постоянная жара, несмотря на теплоизоляцию машины, и невозможность отдыха на всем протяжении боевого выхода – вот что ожидало подводников в походе. Автономность лодки составляла только сутки, да и то это был предел для экипажа. После этого люди покидали лодку измотанными до последней степени и минимум сутки приходили в себя.

И все же достижения подводников и конструкторов воспринимались как несомненный успех. Командование решило начать боевое применение лодки в реальных условиях. Уж кто-кто, а глава КГБ Туманов точно знал, когда именно начнется война с Англией, а потому «Дельфин» начали готовить загодя, как и корабль-матку.

Под последний переоборудовали один из пароходофрегатов. Освободив место между фок- и грот-мачтами для установки подводной лодки и устроив подъемные механизмы, дабы лодку можно было поднять на палубу. Кстати, последнюю пришлось дополнительно укреплять, уж больно серьезным оказался груз.

Боевое крещение «Дельфина» должно было состояться в Борнхольмском сражении. Однако как ни маневрировал Притула, ему так и не удалось выйти на дистанцию уверенной атаки ракетами. О применении пловцов не могло быть и речи, тем более что в их роли должны были выступать члены экипажа. Людей едва хватало, чтобы управлять лодкой.

Он хотел использовать ракеты с дальней дистанции, но не успел. Два ракетных фрегата показали всю несостоятельность ракетного оружия на сколь-нибудь значимых дистанциях. Дело в том, что, имея преимущество перед обычными гладкоствольными орудиями по дальности примерно в полверсты, ракеты значительно уступали в точности.

И это при том, что сравнение делается даже не с русскими орудиями, где выдерживается строгая стандартизация по калибрам и используются тщательно выделанные оперенные снаряды. Сравнивается точность иностранных орудий, где ядро зачастую попросту болтается в стволе. И именно у них точность гораздо выше, чем у ракет. Так что если и можно было использовать эти снаряды, то только по такой цели, как город, или же сближаться с противником минимум до трехсот метров. Да и то о стопроцентном попадании не могло быть и речи.

Правда, одна-единственная установка, располагавшаяся на корме, была способна в короткий промежуток времени выпустить сорок ракет. И это уже было более чем серьезно, в чем удостоверился один из вражеских фрегатов. Английский отряд как раз нацелился на два русских корабля, отходящих от места схватки. Причем англичане действовали весьма эффективно и успели сблизиться с русскими кораблями почти вплотную.

Русские довольно споро отбивались от противника, используя свою артиллерию. Однако то ли англичане наловчились справляться с зажигательными снарядами, то ли те давали чрезмерный процент несрабатывания, но факт остается фактом: один из английских фрегатов приблизился к русскому на опасно близкое расстояние, всего-то в пару сотен метров. Еще немного, и он дал бы бортовой залп. Именно в этот момент русские и ударили из ракетной установки.

Уж на этот раз огненный смерч не прошел мимо. В считаные секунды британец превратился в жарко пылающий костер, откуда раздавались душераздирающие крики, слышимые даже сквозь звуки разрывов на борту пылающего корабля.

Воодушевленный примером, другой ракетный фрегат отправил все сорок ракет во второго англичанина. Правда, только несколько прошли более или менее близко к своей цели, из-за большой дистанции. Но вида пылающего товарища и демонстрации страшного оружия оказалось более чем достаточно, чтобы британцы развернулись и начали улепетывать во все лопатки от страшного противника.

«Дельфин» же, под скрежет зубов своего экипажа, в первом своем сражении так и остался сторонним наблюдателем. Конечно, можно было попытаться догнать противника в надводном положении, все же в этом случае скорость возрастала до восьми узлов. Эскадры все время маневрировали, и можно было сблизиться, срезая углы на вдвое большей скорости. Но имелся приказ не обнаруживать себя. Притула даже обстрел должен был производить из подводного положения, оставаясь на глубине в пару метров. Благо на учениях подобная стрельба отрабатывалась и считалась вполне приемлемой. Но не судьба.

После нескольких изнурительных часов в погоне за противником экипаж отвернул от сражающихся эскадр и взял курс к своей матке, фрегату «Астрахань». Изможденных подводников извлекли на свет божий едва живых. Еще бы. Они провели в этой бронзовой банке более двенадцати часов, при этом все время пребывая в нервном напряжении и выжимая из возможностей лодки все, на что она была способна…

Притула оторвался от перископа и посмотрел на своих подчиненных. Освещение представлено только одной керосиновой лампой, вторая находится в машинном отделении. Больше не рекомендуется, потому как огонь выжигает кислород. Впрочем, благодаря системе зеркал, многократно отражающих свет, отсек имел достаточное освещение. А если бы сейчас был день, так тут и вовсе было бы светло благодаря иллюминаторам.

Покровский сидит на рулях глубины, первым от носа. Он же отвечает за вертикальную наводку ракетных станков, расположенных по бортам. Рыжов за ним и непосредственно перед командиром. На нем руль и машинный телеграф. Сам командир стоит на свободной площадке, позволяющей беспрепятственно крутиться вокруг оси, в обнимку с перископом. Справа столик с готовальней и картой. Последний член экипажа находится в кормовом, машинном отсеке.

Кстати заметить, это отделение занимает едва ли не половину внутреннего пространства лодки. Еще четверть отведена под баллоны с воздухом. Так что на долю остального экипажа остается около четырех метров цилиндра диаметром порядка двух. Здесь же у стены, слева от командира, располагается шлюзовая камера, съедающая часть пространства ходового отсека, и шкафы с костюмами пловцов и аварийными спасательными средствами.

– Егор, глубина? – убедившись, что лодка начала сбавлять ход, и вновь приникнув к окуляру перископа, поинтересовался Притула.

Нет, у них на лодке с дисциплиной все в порядке, и каждый знает, кто он есть и на каком месте находится командир. Но, во-первых, все они дворяне, а потому ничего зазорного в обращении по имени нет. Во-вторых, эти четверо как семья, и от каждого из них зависит жизнь другого.

– Глубина четыре метра. Угол рулей ноль, – отозвался Покровский.

– Принято.

Лейтенант всмотрелся поочередно в сумеречные берега большого острова Великобритания слева и маленького острова Портси справа. На нем, собственно говоря, и располагается город Портсмут с его удобной гаванью и знаменитыми верфями. Правда, справа находится другой городок, Госпорт. Он с некоторых пор начал набирать обороты, и вполне возможно, что сможет составить конкуренцию Портсмуту. А учитывая все увеличивающуюся потребность Англии в кораблях, скорее все же дополнит его.

Атаковать Портсмут было плохой идеей, и Притула прямо заявил об этом. Ему доводилось бывать в этой гавани, и он находил фарватер достаточно сложным. Да и вообще, им нужно было нарабатывать опыт, двигаться от простого к сложному, а не соваться сразу же в пасть хищника.

Однако Туманов решил, что им нужен резонанс. К тому моменту когда англичане получат известие о гибели своей эскадры в Белом море, они уже должны будут шарахаться от собственной тени. У императора были далеко идущие планы, а потому нужно было ускорить события. Конечно, дорогую лодку можно было и потерять. Но успокаивало то, что вероятность попадания ее в руки противника была довольно мала. Все же глубины в заливе были приличные, а командиру «Дельфина» строго-настрого запрещалось выходить на мелководье.

Ага. Вот и выход из канала, за которым открывается надежная Портсмутская гавань. По большому счету она представляет собой три судоходных канала между тремя обширными отмелями и островами. Места тут вполне достаточно, но без лоцмана сюда лучше не соваться. Впрочем, командир «Дельфина» тут бывал неоднократно и мог вполне уверенно ориентироваться.

Что с того, что это база военного флота? Приходилось ему сюда хаживать, доставляя кое-какой контрабандный груз из России. Государство, оно ведь только во всеуслышание заявляет о своей нетерпимости к контрабандистам. На самом деле любое правительство пользуется услугами тех, кто умеет держать язык за зубами, а нос по ветру.

Так… с этой стороны также расположились два шлюпа брандвахты. Раньше обходились только парой на входе. А теперь ты погляди, как все серьезно. Впрочем, чему тут удивляться, после такого поражения, когда спастись удалось лишь единицам, да и то только благодаря наступившей ночи. Так что оставшиеся линейные корабли вдумчиво охраняют от возможной атаки противника.

Притула оторвался от окуляра и взглянул на светящуюся фосфором градуировку перископа. К сожалению, на самом перископе есть только шкала дальномера, угол же, на который повернулся перископ, можно рассмотреть только вот так, глядя на стрелку самого перископа и градуировку вокруг него.

– Фома, руль право двадцать пять градусов.

– Есть руль право двадцать пять градусов, – дублируя команду, отозвался Рыжов. А через несколько секунд: – Курс сорок пять градусов.

Определить курс может только рулевой, перед которым находится нактоуз с компасом. Командир с помощью своей градуированной шкалы перископа способен лишь задать изменение относительно самой лодки.

Притула выставил перископ на ноль и, застопорив его, вновь приник к окуляру. Ага. Ну что же, до совершенства еще далеко, да и они по факту все еще учатся ходить под водой. Так что вполне простительно, что они сейчас движутся прямиком на мирно дремлющий на якорной стоянке фрегат.

– Фома, руль право шесть градусов.

– Есть руль право шесть градусов. Курс пятьдесят один градус.

– Так держать.

– Есть так держать.

Во-от. А так они пройдут, как говорится, красиво. Расстояние до фрегата составит порядка полусотни метров. Но это не страшно. Хаживали они под носом у своей матки. Причем вахта на борту «Астрахани» была предупреждена о подобной возможности. Хорошо как из десятка попыток обнаруживали в трех. А уж если заходить со стороны солнца, так и вовсе полная гарантия успеха. И это при свете дня, чего уж говорить о сумерках.

Еще несколько минут на самом малом. Позади остались брандвахта и выстроившиеся в цепочку фрегаты, которые экипажу «Дельфина» не интересны. Русских занимают дорогие линейные корабли, и именно по их душу они сюда и заявились. Их задача как можно больнее укусить противника. А что может быть больнее, чем линкор стоимостью в шесть фрегатов, да еще и на строительство которого затрачивается до полутора лет.

Вот они, красавцы. Выстроились в неровную линию, примерно в сотне метров от берега, с интервалом метров в пятьдесят. Да сколько же их здесь? Ну никак не меньше десятка. Правда, тут, пожалуй, собрались в основном старички. Но все равно в море выходить они вполне способны и при этом несут на борту по шестьдесят орудий.

А ведь есть еще и внушительная эскадра, запирающая Средиземное море у Гибралтарского пролива. Все же солидно взялась Англия за строительство флота. Благодаря новой оптике, которую измыслили в Саглино[4], в наступившей темноте удается рассмотреть довольно много, а уж при наличии лунного света и подавно. Вон они, верфи со строящимися кораблями, стоящими на стапелях. А вон уже спущенные на воду и проходящие оснастку. Эдак если пойдет и дальше, то англичане и вовсе станут владыками морей.

– Фома, застопорить ход.

– Есть застопорить ход.

Привычно затрещал телеграф. Ответная трескотня, и характер работы машины тут же поменялся. В том смысле, что пропал звук, издаваемый винтом и его валом привода. Сама же машина продолжала работать, механик ожидал следующую команду. И она последовала: малый назад. Наконец, когда лодка потеряла ход, командир приказал застопорить машину, оставив ее на подогреве.

– Ну что, братцы, готовы прогуляться? – еще раз осмотрев окрестности в перископ и лишний раз убеждаясь, что позиция занята удачно, поинтересовался Притула.

– Командир, а выбор-то у нас есть? – поведя плечами так, словно по спине пробежал холодок, поинтересовался Рыжов.

– Фома, выбор есть всегда. К примеру, ты можешь перебить нас и подарить эту лодку англичанам. Они тебя за это озолотят, – перемещаясь к рабочему столику и начиная колдовать с картой и инструментами, ответил Притула.

– А Туманов изведет под корень всю мою семью, – не согласился Рыжов.

– Вот неправда твоя. Можно же все сделать тихо, Туманов будет уверен, что лодка затонула, а англичане умудрились ее поднять. – Закончив что-то высчитывать и черкать на карте, Притула вновь вернулся к перископу и, посмотрев в него, опять склонился над картой.

– Это Туманова-то облапошить? – качая головой, с ухмылкой возразил Рыжов. – Да я не удивлюсь, что ему сам король английский докладные пишет.

– Ну да, ну да, Туманов, он такой. Но тогда есть другой вариант. Вернуться и доложить, что у нас не получилось пройти в гавань. Ну там встречное течение, множество кораблей, да мало ли чего.

– Это после того, как мы шесть часов сюда пробирались и слили семь потов? – искренне возмутился выглянувший из машинного отсека Осипов.

Н-да, уж кому-кому, а ему-то досталось от души. Если даже в ходовом отсеке было ни разу не прохладно, то что говорить о машинном. Да вон он, Григорий, одежду на нем можно выжимать, в прямом смысле этого слова. Кстати, в его хозяйстве существенно ничего не поменялось, ну уменьшил он огонь горелок, чтобы держать цилиндры на подогреве, но ведь не погасил окончательно.

Опять же работает малый «силин», приводящий в движение воздухозаборный насос. Иначе они тут очень быстро начнут задыхаться. Хорошо хоть шумит в разы меньше.

– Господа хорошие, а ну-ка прекращайте переливать из пустого в порожнее и начинайте облачаться. Не то я за себя не ручаюсь. Придумали тоже, назад возвращаться, – не желал униматься механик.

– Понял, как оно, Фомушка? Не получится отвернуть. Остается только за борт, – решил поддержать веселье Покровский.

– Так если бы не мне в эту холодину лезть, я тоже подгонял бы, – проворчал Фома.

– Ты позубоскаль у меня! – возмутился в ответ Григорий.

– Ну что же, коль скоро выбора у нас нет, подходим, братцы, и разбираем цели.

Притула сказал это таким тоном, что игривое настроение команды тут же улетучилось. Как говорится, делу время, а потехе час. Кровь из носу, им нужно успеть к полуночи. Приказ гласил: как бы ни обернулось дело, в полночь лодка должна дать хотя бы один залп по верфям.

Как видно, Туманов задумал масштабную диверсию на верфях, но хотел подстраховать своих людей. Внедрить в чужую страну своего человека не такое уж и простое дело, чтобы потом разбрасываться ценными кадрами.

Вот только забраться так далеко и не использовать ситуацию на все сто Вадим не мог. Прав Осипов, проделать такой трудный переход только ради того, чтобы немного пошуметь, оставив основную работу диверсантам на берегу, они не могли. И потом, он верил в своих людей, а главное, в будущее вот таких лодок, и именно в его руках сейчас находится судьба подводного флота.

– Итак, у нас в контейнерах четыре мины, используем все, – начал ставить задачу командир.

Как только было принято решение о комплектовании экипажа «Дельфина» из числа пловцов, конструкторы лодки задумали усилить ее вооружение. Отчего бы и нет. К тому же появилась такая возможность доставки пловцов к цели. По бортам лодки сделали контейнеры, в которые укладывались мины, с легкой плавучестью, чтобы их можно было без труда транспортировать под водой.

Обычные пловцы использовали мины в деревянных бочонках, которые попросту не успевали пропустить влагу внутрь. И довольно сложные колесцовые замки для воспламенения заряда. Здесь же использовалась емкость все из той же бронзы, обеспечивающей полную герметичность. Воспламенение же заряда, как и запуск ракет, происходило с помощью электричества. На борту имелись и аккумуляторная батарея, и динамо-машина для ее подзарядки.

Итак, пловцу требовалось извлечь мину из контейнера, после чего, периодически всплывая для дыхания, доставить ее к цели. Добравшись до места, он с помощью буров прикреплял мину к корпусу. Мина имела медный провод, намотанный на индивидуальную катушку, именно по этому проводу, как по нити Ариадны, пловец возвращался на лодку. Выпускать его не рекомендовалось, иначе можно было потеряться.

– Фома, твои цели по правому борту, – раздавал команды Притула. – Азимут сто шестьдесят, дистанция сто и азимут сто семьдесят, дистанция сто тридцать. Егор, твои с левого борта. Азимут триста сорок шесть, дистанция девяноста и азимут триста пятьдесят семь, дистанция сто пятьдесят.

Специально для пловцов саглиновцы разработали подводные компасы. Очень серьезное подспорье, учитывая то обстоятельство, что те нередко теряли свою цель, потому как обзор с лодки и из воды сильно отличается. А уж если имеет место хотя бы легкий туман, то обнаружить цель практически невозможно. Если только на нем не станут кричать или шуметь как-то иначе, привлекая к себе внимание.

– Ясно, – ковырнув ногтем в зубах, задорно ответил Покровский.

Парень вообще был из неунывающих балагуров, что в нем особо ценили его товарищи. Вовремя брошенная шутка способна серьезно поднять боевой дух и вызвать столь желанную секундную разрядку. Шесть часов в «Дельфине»… Это можно понять, только прочувствовав на собственной шкуре. Хотя предложи сейчас Притуле перевестись на другое судно, откажется не раздумывая. Была в этой службе своя особенная изюминка.

– Понял, – обреченно вздохнув, подтвердил Рыжов. Не удержался, обернулся к механику и с наигранной мольбой попросил: – Ты уж для нас баньку-то истопи, а то замерзнем ведь, и бабу не сыскать, чтобы отогреться.

– Не переживай, все сделаю в лучшем виде, – заверил Осипов, невольно трогая себя за верхнюю губу.

Старая привычка, еще с тех пор, когда он носил залихватские сержантские усы. У пловцов растительность на лице не в чести. Нет, никто не запрещает. Да только какие усы, когда под манжету маски вода будет забираться. Подумаешь, он из инженерного батальона. Конечно, полноценного бойца из него не получилось, но не такой уж и минимум преподать успели, да он и не особо сопротивлялся, все же жизнь от этого зависит.

Отчего из инженерного батальона? Так ведь механик на лодку нужен такой, чтобы, случись, машину знал как избу из своего босоногого детства. Сейчас-то уже готовят специальные кадры. А вот в первые экипажи, включая и команду «Дельфина», машинистов набирали из инженерного батальона. Опять же от них сейчас зависит, пойдут те кадры в настоящее дело или напрасно сейчас мучают первую лодку, ту, что из стали, ставшую учебным судном. Кстати сказать, ее так и называют – «Первенец».

С постановкой задачи покончено, настала пора облачаться в костюмы. Закаливание конечно же хорошее дело, да только надеяться лишь на него не следует. И уж тем более в этих холодных водах. Здешнее летнее море не идет ни в какое сравнение с Каспием, и температура воды значительно разнится. Вот и старались хоть как-то компенсировать воздействие холодной воды.

Вопрос можно было бы решить кардинально, если бы удалось изготовить водонепроницаемый костюм. Но эти попытки пока не приносили успеха. Поэтому использовались обтягивающие костюмы из тонкой кожи, не стесняющие движения. Они конечно же были проницаемы для воды, но под них надевалось шерстяное исподнее, толстой вязки, пропитанное гусиным жиром. Тот отчасти выдерживал натиск воды, но все же до конца противостоять способен не был. Но и проникающая внутрь вода была не так страшна, как без костюма. В этом случае слой воды служил эдакой прокладкой, температура которой была выше, чем у воды снаружи.

Благодаря всем этим мероприятиям удавалось в три раза увеличить время нахождения пловца в воде. При этом он не успевал получить переохлаждение, которое бы стало для него фатальным. Впрочем, человеку без соответствующей закалки лучше не пытаться изображать из себя боевого пловца. Ведь порой до цели приходится добираться пару-тройку верст, как это было в турецкую кампанию.

В шкафах кроме костюмов были еще и аварийные спасательные средства, на случай если лодка решит упокоиться на дне морском. Ну, «средство спасения» это громко сказано. Всего лишь мешок с лямками, мешок следует надеть на голову и просунуть руки в лямки. К мешку прикреплен небольшой бронзовый баллон со сжатым воздухом. Следовало пустить воздух из баллона в мешок и дышать, пока этот воздушный пузырь за подмышки тащит подводника наверх.

Рыжов, уже успевший раздеться донага, открыл банку, принесенную механиком, и извлек из нее нательное белье, обильно пропитанное гусиным жиром. Человек ко всему привыкает, но все же натягивать на себя жирную одежку то еще удовольствие. Хорошо хоть загодя эти банки отнесли в машинное отделение. Там тепло, а потому и тело не холодит.

После нательного белья настал черед кожаного костюма. Он настолько облегает тело, что если бы не жир на белье, то с его надеванием пришлось бы изрядно помучиться. Правда, одному облачаться все одно неудобно, поэтому каждому помогает товарищ.

Наконец, из-за надетых ласт пятясь как раки, оба пловца перешли в шлюзовую камеру. Места там вполне достаточно. В случае экстренного спасения туда должны поместиться все четверо членов экипажа. Разумеется, в этом случае ни о каком облачении в костюм не может быть и речи. Хорошо как успеешь схватить аварийный комплект, а так ставка все больше на собственную тренированность. Дверь камеры закрыта и загерметизирована.

С уплотнителями на двери и входном люке в рубке пришлось помучиться, но решение все же нашлось. За неимением лучшего использовали кожу, пропитанную и обильно смазанную солидолом. Конечно, уплотнитель так себе, требующий регулярного и тщательного обслуживания. Но, с другой стороны, это работало и пока вполне удовлетворяло потребности.

С минированием кораблей управились за полтора часа. Кстати, отличный результат, Притула ожидал худшего. Это ведь не учебный выход, а самое настоящее боевое задание. К тому же никто из них, кроме как на тренировках, раньше не минировал корабли. Опять же плохие условия видимости плюс все время снующие между кораблями катера, шлюпки и ялики. Немудрено и заплутать. Но бойцы клятвенно заверяли, что один и тот же корабль не минировали.

За это время Покровский и Рыжов успели изрядно вымотаться и замерзнуть. В особенности досталось балагуру Фоме. Его костюм промок, еще когда он возился с установкой первой мины. Оно конечно, пловцы не просто проходили курс закаливания, но поддерживали тело в тонусе постоянно, но все одно воды, омывающие Англию, то еще испытание для организма.

Как только скинули с себя костюмы, тут же по очереди отправились обратно в шлюзовую камеру, но на этот раз за тем, чтобы принять горячий душ. Пришлось конструкторам продумать и это, потому как специфика использования средств пловцов к тому обязывала. А то эдак и до болячек да нарывов недалеко. Впрочем, вопрос решился достаточно просто, за счет охлаждающего контура машины. Разве только пришлось предусмотреть подводку воды и дополнительную емкость для пресной воды.

Заряды сработали одновременно с полуночными склянками. Вот только раз вахтенный приложился к рынде, как тут же и взметнулся из-под корабля водяной столб. Причем не из-под одного, а из-под четырех сразу. Наблюдая за этой картиной в перископ, Вадим не смог сдержать улыбки. Пусть даже они не вернутся из этого похода, плату взять успели изрядную. Настолько изрядную, что все десятилетние затраты окупились разом и с лихвой.

А еще как бы там ни сложилось, но создание подводного флота и развитие кораблей продолжатся. Потому что вот он, результат эффективности «Дельфина», и это при том, что дело это новое, непознанное. Признаться, после неудачи на Балтике в Вадиме поселились сомнения относительно необходимости столь дорогих и малоэффективных кораблей. Но вот теперь сомнений никаких.

За спиной переминаются все трое, каждому хочется взглянуть, чего это они там наворотили. Оно вроде и отношения на лодке вполне товарищеские, но и дисциплину никто не отменял. А сейчас самая что ни на есть боевая обстановка. Притула наконец отошел от перископа, позволяя товарищам взглянуть на дело их рук.

Покровский и Рыжов, будучи людьми довольно молодыми, всего-то лет по двадцать семь, тут же поспешили воспользоваться предложением. Ну чисто дети, толкающиеся за право обладания вожделенной игрушкой. Осипов, глядя на это, солидно и по-взрослому покачав головой, вновь попытался пригладить несуществующие усы и с недовольным видом отдернул руку.

– Ну как вам картина, ребятки? – с язвинкой поинтересовался Вадим.

– Да нормальная картина, – подозрительно глядя на командира, ответил балагур Рыжов, явно заподозрив подвох. – Тонут, – после секундной заминки убежденно произнес он.

– Четверо, – для убедительности выставив четыре пальца, дополнил Покровский.

– Четверо – это хорошо. Вот вернемся на «Астрахань», испрошу у капитана для вас парочку нарядов на самые грязные работы. Счетоводы.

– За что наряды-то? – взвился Рыжов.

Посмотревший в перископ на происходящее наверху машинист тоже удивленно воззрился на командира. Вон же они, вражеские линкоры, идут на дно, только вода вокруг кипит да народ на палубах с ума сходит. Получается, все вышло как нельзя лучше. Так чем же лейтенант недоволен-то?

– Вам какие азимуты были даны? – боднув обоих пловцов сердитым взглядом, строго спросил Притула и сразу же задал второй вопрос, указывая куда-то рукой: – А вы кого подорвали?

– В смысле? – ничего не понимая, продолжал удивляться Рыжов.

– В смысле два корабля были намечены мною, а другие два я как цели не определял. А это что значит? Разучились ориентироваться. Подгребли к первому попавшемуся и заминировали. А если бы здесь не стояли в рядок все линкоры как на подбор, подорвали бы какую-нибудь бригантину, которой цена копейка в базарный день. А если бы нужно было рвануть именно эти корабли, и никакие другие? Молчите? Марш по местам. Григорий, ты давай тоже к машине. Сейчас продолжим веселье.

Запустив машину, «Дельфин» дал малый задний ход, готовясь выпустить ракетный залп. Пожалуй, стоит добавить еще немного дровишек в костер, или, если точнее, головней на крышу.

– Покровский, – давая понять, что он на него сердит, начал отдавать команды Притула, – ракетные установки угол возвышения ноль.

– Есть ракетные установки угол возвышения ноль, – обиженно буркнул тот.

Ничего-ничего, пусть побурчит. На фрегатах хватает разных интересных и грязных работ, будет впредь наука. Спуску давать никак нельзя. Другое дело, что Вадим не станет выносить сор из избы и сам накажет, своей властью. Человек должен знать, что он был не прав и совершил ошибку. Начальство же пусть награждает, заслужили ребятки, чего уж там.

Стрельба с глубины в четыре метра заранее обречена на провал. Поэтому подводники всплыли в так называемое боевое положение, когда над водой возвышается только рубка. И обзор получше, и ракетам не нужно преодолевать солидную водную толщу, а потому куда точнее полетят. А что касается того, что их могут обнаружить… Сомнительно это. Во-первых, ночь. Во-вторых, в гавани такой переполох, что недостатка в объектах, привлекающих внимание, нет. В-третьих, обнаружить рубку не так уж и просто. Даже если заметят, еще ведь и понять нужно, что это такое.

Ну что же, вроде нормально получается. Обстрелять верфи – идея хорошая. Но отчего не попробовать еще укусить британский флот, если есть такая возможность. Лейтенант приник к окуляру зафиксированного на ноль перископа, выжидая момент, когда в перекрестье окажется линкор, находящийся как раз напротив интересующей подводников верфи. Вот и порядок.

– Покровский, тремя ракетами с правого борта и тремя с левого, пали.

Ракеты, они, конечно, не так чтобы и много весят в сравнении с лодкой, но разгружать борта все же лучше равномерно.

– Есть тремя ракетами с правого борта и тремя с левого пали.

«Дельфин» задрожал всем корпусом, когда ракеты начали покидать пусковые трубы, вышибая при этом заглушки из пробкового дерева. Наверняка со стороны зрелище удивительное, завораживающее и страшное. К использованию ракет и так не больно-то привычны, а тут они еще и прямо из-под воды вылетают.

Притула внимательно наблюдал за дымными шлейфами, остающимися за ушедшими к цели ракетами. У четырех путь оказался не таким уж и долгим, всего-то с полторы сотни метров. Не успев как следует разогнаться, они ударили в один из линкоров, борт которого тут же заполыхал. Две же ракеты прошли выше и взорвались, только достигнув берега, а вернее, строений на берегу, где также начался пожар.

Пятясь задним ходом, «Дельфин» вновь слегка довернул, наводясь на новую цель. Ну да, опять линкор. А на другую цель нечего и размениваться. Правда, на этот раз в борт корабля ударило только два снаряда. Три других ушли в сторону второй верфи, их тут предостаточно.

А вот последняя ракета не сработала, так и оставшись в пусковой трубе. Бог весть, что с ней случилось. Нужно будет разобраться, когда доберутся до «Астрахани». Все же когда рядом корабль, готовый оказать помощь, оно куда спокойнее. Мало ли как оно все может обернуться, а ракеты эти внушают к себе уважение.

– Покровский, ныряем. Глубина четыре метра.

– Есть ныряем, глубина четыре метра.

– Рыжов, застопорить ход, – теперь уже не отрываясь от перископа, отдал команду лейтенант.

Пора отсюда убираться, вот только теперь повнимательнее нужно. Вон как все засуетились. Повсюду снуют баркасы, шлюпки и ялики. Ага. А вот и шлюпы пришли в движение. Интересно, кого они все ищут. Или догадались насчет подводной лодки? Ну, догадались не догадались, а ракеты из-под воды появились, так что кто-то что-то вполне мог сообразить. В любом случае теперь нужно быть гораздо внимательнее, чем раньше, пока не покинут этот разворошенный муравейник.

– Есть застопорить ход. – И тут же затрещал телеграф.

– Средний вперед, – скомандовал Притула.

– Есть средний вперед.

Лодка задрожала всем корпусом. Вновь появилась прекратившаяся было вибрация. Вадим буквально ощутил, как лодка замерла, а затем начала понемногу набирать ход, двигаясь уже вперед и постепенно погружаясь на заданную глубину.

– Руль право двадцать градусов.

– Есть право двадцать градусов. Курс двести двадцать.

– Так держать.

– Есть так держать.

В этот момент «Дельфин» вздрогнул, и экипаж услышал привычное громкое шуршание покидающей пусковую трубу ракеты. Бывает такое с порохом. Называется затяжным выстрелом. Причины разные, от качества пороха до условий хранения.

Едва осознав произошедшее, Вадим, осматривавший в это время кормовой сектор, поспешил обернуться. Он сумел рассмотреть только дымный шлейф, хорошо различимый благодаря полной луне. Как увидел и то, куда именно угодил снаряд. Если двигатель реактивного снаряда сработал с большим опозданием, то боевая часть сработала вполне штатно, разорвавшись эдаким огненным цветком.

– Что там, командир? – не выдержал Рыжов.

– Сегодня Господь с нами. Рванула где-то в Госпорте. И по-моему, то же на верфи. А вообще, братцы, тут такое светопреставление, не иначе как наши береговые коллеги веселятся.

– С чего такие выводы?

– Ну знаешь ли, Фома, я точно помню, где и что мы с вами запалили. И вообще, не отвлекайся. Нам еще выбираться отсюда. Руль лево двенадцать.

– Есть руль лево двенадцать. Курс двести восемь…

Глава 10 Ирландский вопрос

Корк. Сколько же успел повидать на своем веку этот довольно небольшой, но столь важный для Ирландии город. Ирландцы и англичане не раз бились за него насмерть, каждый раз захватывая большой кровью и подвергая серьезным разрушениям. Правда, в последний раз это случилось шестьдесят восемь лет назад, в тысяча шестьсот девяностом году, во время войны между Вильгельмом Третьим и Яковом Вторым. Но зато городу досталось настолько серьезно, что практически полностью был разрушен даже старинный собор в честь покровителя города святого Финбарра.

Но жители с завидным упорством раз за разом снова отстраивали город. Правда, в результате этих рукотворных катаклизмов в городе практически не осталось старинных зданий и вокруг видны все больше новостройки. Но это ничего. Главное, что в горожанах имеется сильный дух и упорство, и коль скоро дело обстоит именно таким образом, что бы ни случилось, Корк всегда возродится, словно птица феникс из пепла.

– Прекрати! Люди кругом, – возмущенно и в то же время игриво произнесла женщина лет двадцати пяти. Потом, воровато оглядевшись по сторонам, сняла руку кавалера со своей талии. Вернее, с того места, что находится немного ниже.

– Да нет тут никого, – уверенно ответил солдат, пресекая попытку убрать его руку и намереваясь все же осуществить задуманное.

Они говорили по-английски, и у обоих присутствовал характерный акцент. У женщины более мягкий, ввиду долгого использования в обиходе и того, что в ирландском языке к настоящему времени было довольно много заимствований из английского.

А вот солдату пользоваться английским было явно в новинку, поэтому у него даже не акцент, а нечто трудно вообразимое. Он говорил рублеными фразами, явно путаясь в глаголах и временах. Впрочем, столь разный уровень владения языком, похоже, не был помехой. Недаром говорят, что у любви свой особенный язык. А в том, что тут от души покуражился веселый проказник Амур, никаких сомнений.

– Н-не надо, Артиом.

Ей все же удалось совладать с рукой ухажера. Вновь оглядевшись, она приняла самый что ни на есть неприступный вид. Не пристало истой католичке вести себя подобным образом на улице. Пусть в этом районе города, на берегу реки, сейчас никого и нет. Но ведь все очень быстро может поменяться, и если ее застанут… Одно дело – прогуливаться, соблюдая правила приличия, и совсем другое – преступать эти самые правила.

– Вот оно, значит, как, Арин… – недовольно пробурчал солдат. – А я хотел сказать, что обращался к командиру роты насчет отставки.

– И что твой капитан? – тут же сделала стойку Арин.

– Сказал, что ни о какой отставке не может быть и речи.

– Я так и знала! – фыркнула, как рассерженная кошка, женщина.

– Да погоди ты. Никакой отставки, пока идет война. Да оно и понятно. Какая уж тут отставка, коли ворог вот-вот в дверь постучится. Ваше графство это еще не вся Ирландия, и Георг собирает в кулак большие силы. Сказывают, на севере англичане собрали армию в шестьдесят тысяч штыков. Да и ваши ирландцы не все на нашей стороне. По факту только те, что в графстве Корк, остальные самое лучшее присматриваются. Ну и какая тут отставка может быть.

– Артиом, а если тебя убьют?

– Вот же баба дура. Да кто же такое говорит-то!

– Ой, прости! – Женщина в порыве раскаяния даже на мгновение припала к его груди.

– Прости, – недовольно передразнил он. – Бог простит. А что до этого… У меня уж две войны за плечами, да и так сколько всякого случилось и не счесть. И потом, это в иных армиях солдата, как барана, на убой выводят. А нас все больше думать учат и голову лишний раз не подставлять. Оттого и до отставки половина доживает. Так что война это, конечно, неприятно, но вполне привычно и понятно.

– Артиом, а вы победите?

– Не «вы», Арин, а «мы». И те твои соплеменники, что еще не поняли, что русские не собираются завоевывать Ирландию, как сделали это англичане, полные дураки.

– Люди не верят, что можно вот так прийти и ценой своей крови отвоевать землю для других. Так не бывает. Мой сосед Берак говорит, мол, без разницы, что англичане, что русские. Одних господ сменим на других.

– Ага. Потому и везут из России-матушки вам зерно, чтобы откормить как скотину, а потом забить на мясо. Вот удивительный вы народ. Зла от нас вы не видели, вон, для бездомных мы даже богадельни развернули, продовольствие раздаем. А вам все не так.

– Не надо так, Артиом. Не все ведь к вам плохо относятся. Таких, как Берак, мало.

– Мало. Но они есть. А еще к ним даже вон ты прислушиваешься. И это после того, что между нами случилось.

– Так ты объясни мне, чтобы я Берака не только не слушала, но и замолчать заставила.

– Объясни. Кхм… Я человек не больно-то ученый… Словом, государь наш не просто так все затеял. Он решил помочь ирландцам, чтобы иметь верных и надежных союзников. Ну сама посуди, как будут относиться к нам на вашем острове, если мы вас освободим от английского ярма? Неужто ответите коварством на добро?

– Если все будет, как говоришь ты… Ирландцы умеют быть благодарными и добро помнят.

– Ну вот тебе и причина, отчего государь решил вам помочь. А потом, если мы друзья, значит, и нашему флоту в вашей гавани немного местечка найдется. А тогда уж поди обидь наших купцов, как раньше.

– Значит, выгоду ваш государь ищет?

– А что в этом плохого? По любви это вон только меж мужиком и бабой случается, да и то не всегда. А остальные ищут где помягче, потеплее да поприбыльнее.

– Остается только победить, – лукаво стрельнув глазками, поддела она его.

– А ты не гляди, что нас только двадцать тысяч. Если хочешь знать, это очень серьезная сила. Уж поверь мне на слово. Да и в ваше войско народ все время прибывает. С опытом у них не очень, но зато злости на две английские армии хватит. Так что намылим мы холку Георгу, не вопрос. Меня иное волнует.

– И что именно?

– Да понимаешь, уж больно мудрено как-то капитан мне про отставку толковал.

– Расскажешь?

– Так для того и начал. Словом, перед тем как в отставку выйти, я должен жениться.

– И в чем подвох?

– А в том, что жена моя должна будет принять православие. Да не гляди ты на меня как на антихриста. Ну что такого в православии? – Артем довольно часто перемежал английские слова с русскими, но Арин прекрасно его понимала.

– А почему тебе не поменять веру, – надувшись, буркнула женщина.

– Потому что иначе никак. Либо я женюсь здесь, на этих условиях и, выйдя в отставку, смогу поселиться на вашем острове, со всеми выплатами на обзаведение хозяйством, либо отправлюсь в Россию и уйду со службы там. Но только тогда мне никто не позволит вернуться сюда. Потому как тогда государь сам определит, куда мне дальше следовать на жительство.

– А если я соглашусь принять православие?

– Тогда нам вообще не нужно ждать конца войны, можем обвенчаться хоть сразу. И в этом случае мне от казны положена выплата годового жалованья на обзаведение хозяйством. И если не дай господь… Словом, семье моей, при наличии моих детей, положена выплата, как при уходе в отставку, и плюс к тому годовое жалованье, коли погибну в бою, а не от болячки какой.

– Ваш король что, осыпает вас серебром?

– Не король, а царь. Ну в смысле император. А серебро… Я тебе уже говорил, не все у государя так просто, как кажется. Всему есть своя цена. Я тогда еще молодым совсем был и служил в Запорожье. Тогда там огромное Дикое поле было, где проживали одни лишь разбойники. И вот решил наш государь заселить те земли людишками. Отправить простых крестьян? Так уведут в полон и продадут на невольничьем рынке. Ну прямо как твоего Патрика.

При упоминании о пропавшем муже женщина обхватила себя за плечи и повела ими, словно ей стало холодно.

– Прости, Арин, я не хотел.

– Нет-нет, все хорошо. Что было, то было. И что ваш царь?

– Кхм. Так вот, решил тогда Петр Алексеевич селить в тех землях отставных военных, которые знают, с какой стороны нужно браться за ружье, и в обиду себя просто так не дадут. Помнится, мне довелось одного отставного сержанта сопровождать, мы тогда с лихими сошлись. Знатный боец был Евсей Иванович, такого никакой командир по доброй воле не отпустит. А вот государь отпустил и хозяйством помог обзавестись. Так что нет, серебром он нас не осыпает, но зато обеспечивает имуществом – коня дают, скотину, справу разную и землю. Ну, чего смотришь? А ты думала, вот так просто у нас серебро раздают? Нет, еще и спрос учинят, коли все по ветру пустишь.

– И отчего же такая щедрость?

– Так ведь отставники не просто так селятся, а в землях трудных и там, где опасность на каждом шагу подстерегает. На окраинах государства. Чтобы еще и границу стерегли. Так что бесплатно ничего не бывает. Государь заботу о нас – а мы ему службу верную.

– Погоди, а как же мои сыновья? Гай и Дара тоже должны будут принять православие?

– Оно бы… ну раз уж мы одна семья будем… но… Словом, их это не касается. Будут наши дети католиками. Только…

– Что только?

– Тут дело такое. В общем, тогда я их не смогу записать в полку как своих детей. И если со мной… Тогда тебе ничего не полагается как вдове, потому как у нас нет общих детей.

– А если их перекрестят?

– Тогда я перед Господом признаю их нашими детьми и смогу сделать запись в полковой реестровой книге, а тебе будут положены все выплаты.

– Странный у вас император. Ну в России он селит бывших солдат, чтобы те стерегли границы. А здесь-то ему зачем отправлять солдат в отставку и при этом платить им так же, как и в России?

– Да я-то почем знаю. Так что ты скажешь? – нервно сглотнув, поинтересовался Артем. – Пойдешь за меня?

– Пойду, – потупившись, ну прямо сама невинность, тихо произнесла женщина.

В ответ на этот едва различимый шепот солдат словно взорвался, подхватил женщину и начал ее кружить. Потом, все так же держа ее на руках, впился в ее губы. После долгого поцелуя он как заполошный начал метаться с явным намерением найти уголок побезлюднее.

– Что ты делаешь?! Дурак, оставь меня! Пошли домой! – уже в который раз осматриваясь окрест, едва не паникуя, предложила женщина.

– А-а-а-э-эх! – Солдат опустил свою избранницу на ноги. – Пошли к капитану. Нет, сначала к полковому священнику. Узнаем насчет крещения. А потом сразу к капитану.

– Да куда ты так спешишь?

– Да ну вас, баб. Не приведи господь, еще передумаешь. А так перед Богом и людьми…

– И что вы об этом скажете, Павел Иванович? – провожая взглядом удаляющуюся парочку, поинтересовался Пригожин у своего адъютанта.

– Что я по-прежнему против ваших прогулок без охраны, – осматривая окрестности сквозь низко нависающие ветви ивы, буркнул поручик.

– Полноте. Ведь вы же со мной.

– При всем моем раздутом самомнении я не способен гарантировать вам безопасность, и то, что в случае чего я лягу мертвым первым, а мертвые сраму не имут, меня вовсе не оправдает. Кроме всего прочего, я обязан озаботиться вашей безопасностью, а я вам потворствую.

– Эй-эй, Павел, уймитесь. Ничего, что это я генерал и ваш командующий?

– И все равно, Сергей Иннокентьевич, негоже так-то себя вести.

Если бы Пригожин лично не знал этого молодого человека, то решил бы, что тот попросту боится. Но правда заключалась в том, что поручик Суханов успел отличиться во время десанта прошлой осенью. Именно тогда, собственно говоря, русский экспедиционный корпус и появился в Ирландии. Можно сказать, ворвался на остров на плечах разгромленного и неспособного защитить свои берега британского флота.

Не то чтобы англичане оказали сколь-нибудь упорное сопротивление, однако на долю поручика все же выпал случай возглавить стрелковый взвод вместо убитого командира и организовать лихую атаку. До сих пор все вспоминают, как неполный взвод в штыки атаковал полноценную роту англичан, не сумевшую ничего противопоставить наглости, напору и ярости русских.

После того случая генерал-лейтенант Пригожин посмотрел на молодого офицера другими глазами. А то, что не косая сажень в плечах и совсем даже не геройского вида… Господи, да поглядите на самого генерала! Довольно щуплой комплекции, а уж он-то в свое время повоевал в турецкую кампанию, да так, что не единожды был отмечен государем. И по сей день к тем наградам он относится с особым почтением.

– Павел, вот обещаю вам, это в последний раз, – приложив руки к груди, истово заверил своего адъютанта Пригожин.

– Как же, в последний. Вы как только сюда соберетесь, так в вас словно кто-то вселяется. Ничего слушать не хотите. И чего такого особенного в этой иве?

– В общем и целом ничего, – пожал плечами Пригожин. – Просто мне порой хочется побыть одному, посидеть на берегу речки и не думать о службе и войне. Хотя бы на пару часов ощутить себя мальчишкой. Я вот под такой же любил рыбачить у себя в имении. Не ожидали?

– Признаться, нет.

– То ли еще будет. Я вообще полон неожиданностей. Так что вы думаете об этой парочке?

– Даже и не знаю. То, что у нашего солдатика голова кругом, это понятно. А вот она… По-моему, у нее только расчет.

– И вы совершенно правы. Но, заметьте, каковы русские: если ненавидеть, то до глубины души, если любить, то без оглядки. Ведь если он решится жениться на ней, то России ему не видать как своих ушей. И он это знает. Как скорее всего понимает и то, что она с ним из расчета. Хотя… Что-то такое вроде есть, но если бы был вариант более выгодный, никаких сомнений, выбрала бы его.

– Не думаю, что в омут с головой это черта сугубо русская, – с сомнением произнес подпоручик.

– Возможно, вы и правы. Но я о другом. Каков государь, а?! Петр Алексеевич сумел все предусмотреть и заблаговременно подготовить тайный указ по нашему экспедиционному корпусу.

– Вы о порядке выхода в отставку и учреждении в Ирландии Русского банка?

– Именно. Ведь этот солдат не одинок. Найдутся еще желающие, которые решат связать свою судьбу с местными женщинами и останутся здесь. Пусть для начала их хватит на небольшое село, но там будет православная церковь и русские поселенцы. А еще наш банк с льготными ссудами, без роста. Государь верен себе и опять создает русское поселение.

– Но ведь в его планы вовсе не входило оккупировать Ирландию? – искренне удивился Суханов. – Или я чего-то не понимаю?

– Оккупировать Ирландию и при этом прикладывать столько усилий и тратить огромные средства для создания ирландской армии? Не-эт, и вы, и этот солдат все понимаете правильно. Ирландцы нам нужны как союзники. Как верные союзники. А потому мы должны разительно отличаться от тех же англичан, чтобы при виде нас у местных не появлялось неодолимого желания перегрызть нам глотку. И русская община, которую здесь заложат наши отставники, поддержанные казной, будет способствовать этому наилучшим образом. Помните, как в той поговорке: коготок увяз, всей птичке пропасть? Только тут смысл несколько иной. Англия уже потеряла Ирландию, только она об этом пока не догадывается. А может, просто не хочет смириться.

– Как Фридрих Восточную Пруссию? Ведь мы ее теперь не уступим? Это же не в характере государя – отдавать землю, политую кровью русского солдата.

– Да, государь дорожит русской кровью. Но все же он не столь категоричен, как вам кажется, Павел Иванович. Вспомните хотя бы турецкую кампанию и оставленные туркам Молдавию и Буджак. Или шведский инцидент и Финляндию, территорию которой мы оставили при условии, что она будет независимой. Государь практичен. Для удержания в наших руках Молдавии и Буджака нам пришлось бы держать там целую армию. Причем не из-за опасности со стороны турок, а из-за настроений самих местных жителей. А вот те же Грузия и Армения вошли в состав империи абсолютно безболезненно, и одного двадцатитысячного корпуса на все Закавказье более чем достаточно. Если бы оставили себе Финляндию, европейские державы смотрели бы на нас как на агрессора, обернувшего свой взор в их сторону. А так и Швецию на место поставили, и свое миролюбие показали. Так же будет и в Ирландии. Оставить себе этот остров – все равно что получить загноившийся нарыв. А вот предоставить ирландцам независимость, пообещав свою помощь в ее отстаивании, это уже совсем другое дело.

– А как же Северный Кавказ? Ведь мы там увязли в многолетней войне, тлеющей как фитиль.

– Не надо путать разные вещи. В Молдавии и Буджаке основное население крестьяне. Есть, конечно, переселившиеся туда крымские татары и казаки, но их немного. И потому они предпочитают службу турецкому султану, а не разбойные набеги. Северный же Кавказ населен теми, кто плугу и косе предпочитает седло и саблю. Века их основным промыслом было людоловство и работорговля. Конечно, сегодня стало труднее сбывать невольников в Турцию, но зато и товар стал куда более дорогим. Взять тех же черкесов, ведь от них стонут все кавказские народы. И ладно бы они только у себя бедокурили. Так нет, ищут добычу на русской земле, а с некоторых пор это и Закавказье, где черкесы тоже любят покуражиться. Так что с Кавказом нам нужно решать в любом случае, – бросая поднятый камешек в речную гладь, закончил пояснения Пригожин.

– Получается, Восточную Пруссию мы тоже уступим? Ну коль скоро государь не хочет демонстрировать свою агрессию в отношении Европы.

– Возможно, возможно, – задумчиво произнес Пригожин.

Восточная Пруссия для генерала вообще была загадкой, и пока неразрешимой. Дело в том, что одновременно с назначением на должность командующего армией Румянцева Пригожин был переведен в Архангельск. В этом городе, служившем северными морскими воротами России, формировался экспедиционный корпус для высадки в Британии.

Уж очень демонстративно готовился, что для русской армии с некоторых пор было несвойственно. И вообще, долгие проводы – лишние слезы. За последние пару десятков лет российская армия претерпела серьезные изменения, поэтому любой полк был способен выступить в поход при полном снаряжении в течение суток. При этом имея запас продовольствия минимум на десять дней, и за это время он мог совершить марш на расстояние порядка трехсот верст.

Опасались британского флота? Ладно. А зачем раньше времени вот так демонстративно раскрывать свои планы? Как выяснилось, есть причина. Дело в том, что этот корпус являлся красной тряпкой для быка. В смысле таким незамысловатым способом и демонстративным поведением государь заставил англичан ударить со всей своей силы. И получить от всей души.

Тем временем странности в корпусе продолжали множиться. По приказу его величества в полки стали прибывать офицеры сверх положенного штата. Причем подавляющее большинство из них имели реальный боевой опыт, и в армиях европейских государств в том числе. По большей части они не служили другим государям, а являлись лишь наблюдателями при войсках. Но это не мешало им знакомиться с европейской тактикой ведения боевых действий. Впрочем, были и те, кто начал свою карьеру именно в иностранных армиях, как, например, генерал-майор Мориц Ласси.

Однако самое удивительное, что все эти офицеры были ирландцами. И данное обстоятельство вселяло в сердце Сергея Иннокентьевича надежду, что все не так уж и плохо и ему все же удастся повести полки в бой. Ведь трудно себе представить более яростного противника для англичан, чем ирландцы, народ не просто угнетаемый, но даже уничтожаемый своими английскими господами.

Но шло время, а ничего не происходило. Пригожин изводил корпус учениями, заставляя сливать бочки пота и пережигая тонны пороха. Покидая армию в Лифляндии, он оставил Румянцеву весь свой штаб, передав ему таким образом не просто дивизию, но и отлаженный механизм управления ею. Здесь же приходилось все налаживать вновь, а с этим за один месяц не управиться.

И все же, все же… это не то. Он столько лет готовил свою дивизию к походу, положил столько сил. И вот, когда пришло время военной кампании, остался не у дел, с надеждой, что все это не зря и, несмотря на демонстративные действия, это не пустышка. И он оказался прав, потому что слишком долго маяться от безделья ему не пришлось.

Уже к концу лета Балтийский флот разобрался с основными морскими силами британцев. Практически все английские линейные корабли прекратили свое существование. Непострадавшей оставалась только Средиземноморская эскадра. Но и с ней не все было слава богу. Окрыленные результатами русских французы начали спешно собирать свой флот, чтобы наконец деблокировать Гибралтарский пролив. А еще лишить наконец Англию последнего по-настоящему боеспособного флота. Это позволило бы провести десантную операцию на британском побережье и окончательно раздавить своих давних соперников.

Как ни удивительно, но эта возня не больно-то задевала русских. Словно и не благодаря решительным победам Балтийского флота подобное вообще стало возможным. Однако Петра куда больше волновали его собственные планы, потому что теперь проведение десантной операции стало более чем реальным. Флот мог гарантировать безопасную проводку конвоя с войсками и припасами.

Вот так и вышло, что русский экспедиционный корпус высадился в Ирландии без каких-либо проблем и сложностей. Нет, совсем уж без боев не обошлось. Пришлось и в атаку сходить, и моменты для подвигов нашлись, и кое-какие потери среди личного состава имелись. Но на фоне ожидаемого это было слишком уж незначительным.

Кстати, во многом этому способствовали действия союзников, а в частности французов. Те все же решились на десантную операцию. Более того, поначалу даже добились кое-каких успехов, заняв практически всю Шотландию. И среди местного населения у них нашлось немало сторонников.

Дело в том, что французы явились не как завоеватели, а как союзники законного английского короля Якова Третьего. На шотландский престол он претендовал под именем Якова Восьмого. Так что притязания его были небезосновательными и законными, а французская армия действовала с благословения папы римского. И надо заметить, что поначалу им сопутствовала удача. Но это только поначалу, потому что англичане вскоре оправились и стали действовать более решительно, постепенно все больше тесня якобитов.

Все это не могло не сказаться самым положительным образом для русского корпуса, который мог овладеть всем островом в кратчайшие сроки. Однако Пригожин получил указание не продвигаться за пределы графства Корк. Кроме того, ему было приказано оказывать всестороннюю помощь небезызвестному Морицу Ласси, на плечи которого государь возложил формирование регулярной ирландской армии.

Теперь стала понятна причина наличия в корпусе офицеров ирландского происхождения сверх штатной численности. Их вполне хватило, чтобы сформировать две полные дивизии по российскому образцу. И надо заметить, недостатка в добровольцах не наблюдалось. В Ирландии на протяжении веков не прекращалось сопротивление, и борцов за независимость родины на острове было с избытком. А уж в условиях, когда за службу полагалось жалованье, и подавно.

Нет, ирландцы вовсе не прониклись верой и любовью к русским. В конце концов, для них это смена одних господ на других, и кстати, также не являющихся католиками. Но эти странные завоеватели не просто дают им в руки оружие, но и берут на себя обучение регулярных частей. Именно это обстоятельство и толкало патриотов в формирующиеся полки.

Формирование ирландской армии и пристойное поведение солдат корпуса Пригожина вселяло в сердца ирландцев уверенность, что русские все же окажутся лучше англичан. Вести из графства Корк долетали до самых отдаленных уголков острова, меняя отношение к «захватчикам» в положительную сторону. Ну и конечно же немало для этого сделали сами англичане, на протяжении веков буквально уничтожавшие ирландцев, доведя их до отчаяния.

К концу зимы англичанам удалось разбить французов и примкнувших к ним якобитов. Принцу Карлу, представлявшему в армии своего отца, в очередной раз, как и в 1746 году, пришлось бежать из Шотландии. Правда, на этот раз обошлось без переодевания в женское платье. Но суть от этого не менялась. Французский экспедиционный корпус был практически полностью разбит, и его остатки едва успели погрузиться на корабли.

Кстати, веселого в этом было мало. Полностью экипированная, приобретшая реальный боевой опыт армия теперь была готова навести порядок у себя дома. В смысле в своей колонии, которую англичане давно и не без оснований считали своей собственностью. И потом, у многих влиятельных лиц королевства здесь были весьма обширные земельные угодья. И наконец, сами ирландцы, выжимаемые досуха, только одной земельной рентой ежегодно приносили доход до миллиона фунтов. Ну и кто смирится с такими потерями?

Согласно имеющимся данным, в северных провинциях уже сосредоточена армия более чем в шестьдесят тысяч штыков. И эта масса в любой момент могла двинуться на юг. Англичан пока сдерживала привычка русских устраивать каверзы, как это было на море. Опять же, имея явное преимущество, даже не попытаться воспрепятствовать морской переправе войск из Шотландии… Англичане продолжали наращивать свою ирландскую армию. Еще десять тысяч солдат на шотландском берегу были готовы к переправе. Но русские никак не препятствовали этому.

Однако происходящее в Ирландии Пригожину было более или менее понятно. Государь намеревается навсегда отторгнуть этот остров от Англии и, скорее всего, создать новое государство. И, несмотря на явное численное превосходство англичан, Сергей Иннокентьевич все же не сомневался в своем успехе.

А вот происходящее в Восточной Пруссии его по-настоящему удивляло. Ему просто не верилось в такую некомпетентность Румянцева, в то, что Лифляндский корпус, являвшийся костяком армии, разучился воевать и совершать стремительные броски. Подумать только, перейдя границу, русские войска двинулись по территории противника, совершая дневные переходы по целых пять верст в сутки! Такая медлительность просто уму непостижима.

Армия перешла границу в конце июня и, как ленивая черепаха, двинулась вдоль побережья Балтийского моря. Однако, несмотря на это, русским удалось без особого труда, а скорее все же с легкостью овладеть прусским портом Мемель. Казалось, Румянцев настолько удивился подобному факту, что его армия пробыла в городе целых три недели.

Но затем все же продолжила свое продвижение в час по чайной ложке. В эдакой неторопливой манере Румянцев дошел до деревушки Гросс-Егерсдорф, расположенной в самом сердце Восточной Пруссии. Как видно, русские успели порядком надоесть пруссакам, коль скоро те соизволили обратить на них внимание.

Фельдмаршал Левальд во главе тридцатитысячного корпуса решил выбить русских обратно в Лифляндию. И, судя по имеющимся сведениям, ему это практически удалось. Ну почти. Не хватило самой малости. Будь слепая удача на его стороне, а не на стороне Румянцева, и победа была бы безоговорочной. А так только номинально.

Ну и что с того, что пруссаки оставили поле боя в беспорядке? Порядка в тот момент и среди русских не больно-то хватало. А сбежать они не успели только потому, что им не дала такой возможности сама местность. Вот в этом-то и заключалась удача Румянцева. Русские обязательно обратились бы в бегство, но труднопреодолимый лес и две реки делали это практически невозможным. Поэтому им ничего не оставалось, кроме как стоять и умирать. Зато пруссаки потеряли только три тысячи солдат против восьми тысяч русских.

Простояв у места сражения неделю, похоронив павших и наскоро зализав раны, Румянцев начал отступать. Да так рьяно, что через три дня укрылся за укреплениями Мемеля. И вот это уже было похоже на переходы русской армии. Однако после этого Румянцев вновь впал в дрему, никак не реагируя на то, что фельдмаршал Левальд принялся восстанавливать свой корпус, немалая часть солдат которого дезертировала. Во всяком случае, именно так звучала официальная версия.

Что самое удивительное, косвенно факт поражения признал и сам император. Во-первых, потери сторон не оспаривались и, более того, признавались. Во-вторых, Румянцев был отозван в Петербург для разбирательства. Правда, ничем серьезным для него это не обернулось. Все же пруссаки считались серьезным противником. Более того, с заметным опозданием русские объявили о своей победе при Гросс-Егерсдорфе.

Впрочем, она так и не была принята европейским сообществом. А последовавшее затем награждение Румянцева орденом Святого Георгия четвертой степени и вовсе сочли хорошей миной при плохой игре. Авторитет русской армии в Европе сильно упал, хотя и сохранялось уважение как минимум к ее количеству.

Ну да, пруссаки это не французы. Фридрих вообще был талантливым полководцем и хорошим королем. Так, в отличие от других, он не стал отмахиваться от новой пули с войлочным пыжом, увеличивавшей дальность действительного огня, хотя и уменьшавшей скорострельность. Несмотря на дороговизну, он настойчиво вводил в своей армии нарезное казнозарядное оружие. На сегодняшний день уже пятая часть его армии была вооружена подобным оружием, и это сказалось на потерях европейских армий.

Опять же, несмотря на дороговизну, на манер русских Фридрих стал вводить в своей артиллерии новые оперенные снаряды. Правда, только в осколочном исполнении, с трубкой-замедлителем. Изготавливать к каждому снаряду еще и взрыватель для Пруссии все же было накладно. Впрочем, как и для любого другого государства без налаженного массового производства. Конечно, порох в трубках-замедлителях немецких снарядов был не так хорош, как в русских. Но все же результат не замедлил сказаться.

Так что высокие потери русских были вполне объяснимы. Правда, Пригожину было решительно непонятно, как мог государь наградить высшим орденом империи того, кто допустил столь огромные потери. Ведь если соотнести потери убитых и раненых, то в общей сложности Петр Александрович потерял как минимум половину своей армии.

И кстати, как при таком огромном количестве раненых он умудрился столь быстро достигнуть Мемеля? Несмотря на свой опыт, Пригожин не мог себе представить, как возможно осуществить подобное. Разве только, бросив обозы с ранеными, добираться по способности.

Зимой 1758 года под напором союзников император отдал приказ о начале наступления в Восточной Пруссии. Фельдмаршал Левальд, приведший к тому моменту свои войска в порядок, вновь преградил путь русским и вновь одержал оглушительную победу. Русские потеряли около десяти тысяч убитыми и вынуждены были вновь застыть на месте, в ожидании подхода подкреплений. Пруссаки же после победы решили откатиться назад. Похоже, что у них пиррова победа уже входила в привычку.

Два проигранных сражения. Огромные потери, на грани полного разгрома. Невероятная некомпетентность и медлительность. И тем не менее к началу лета 1758 года Румянцев занял всю территорию Восточной Пруссии, выпроводив восвояси Левальда с остатками его армии. Чудны дела Твои, Господи.

Впрочем, удивления было бы меньше, если бы было известно о том, что в обоих сражениях русские потеряли едва ли полторы тысячи человек убитыми и не более полутысячи умерли впоследствии в госпиталях. И только единицы умерли от болезней, так и не принявших массовый характер.

Что же касается могил, то они были самыми настоящими. Вот только в них лежали не русские солдаты, а прусские. Румянцев великолепно использовал войсковую разведку и сведения, поставляемые агентурной сетью КГБ. Поэтому каждое неожиданное столкновение с прусской армией происходило на подготовленных и тщательно подобранных позициях.

В амуницию русского солдата входил такой полезный предмет, как саперная лопатка. Так что на обустройство позиций полку требовалось не так много времени. Достаточно было обозначить рубежи, и через час полк уже был готов встретить наступающие плотные шеренги противника. Учитывая же скорострельность винтовок и огневую подготовку в русской армии, идея атаковать позиции в лоб была сродни самоубийству. Что, впрочем, и показала практика.

Он помнил этот шум. Так может шуметь только оживленный порт, в котором одновременно пребывают несколько десятков различных судов. Окрики, брань, скрип талей, стук дерева, цокот копыт по мостовой. А еще характерные запахи, исходящие от кораблей, сгружаемых товаров, складов и темных закутков, используемых с определенной целью. Ну да, человеку непривычному это даже может показаться вонью. Но только не тому, кто вырос среди этого столпотворения.

За прошедшие годы ему довелось посетить несколько больших портов. Одни он только слышал, имея возможность видеть лишь кусок неба сквозь решетку на палубе. Другие видел воочию, когда его привлекали для каких-нибудь работ. А вот порт Бриджтауна на далеком острове Барбадос он знал досконально, так как провел в нем достаточно много времени. К сожалению, не в привычной роли портового рабочего.

Он был рабом на одной из плантаций, и все дни, когда солнце, казалось, готово было его испепелить, проводил на заготовке сахарного тростника. Но у его хозяина, а вернее, управляющего, так как хозяин никогда не появлялся на Барбадосе, была небольшая посудина, которую тот использовал для не совсем законных торговых операций. Дело в том, что торговать с испанскими и португальскими купцами было выгоднее, чем с английскими. Опять же нежелательно, чтобы кое-какие слухи достигли хозяина, не высовывающего своего носа из Англии.

Поэтому груз должен был как минимум покинуть бриджтаунский порт. Как раз для работ, связанных с обслуживанием и погрузкой судна, его и привлекали. Ну не тащить же для этого каких увальней, которые не способны ни к чему, кроме как махать мотыгой. Эдакий неумеха может еще и сломать себе что-нибудь, а тогда уж выгоднее отправить его к праотцам. А это убытки. Одно дело – отписывать в липовых отчетах о выдуманных смертях рабов и необходимости восполнения их численности. И совсем другое – когда эти смерти вполне реальные, как и траты на восполнение рабочей силы.

Так вот, все эти чужие порты, большие и маленькие, имели свой несравненный гомон, как и свои особые ароматы. И ни один из них не мог сравниться вот с этим, обрушившимся на него, едва только корабль вошел в знакомую гавань на такой родной реке Ли. Корк. Его родной Корк, с которым не сравнится ни один другой город и порт.

Четыре года назад его попросили об услуге. Нужно было принять оружие, доставленное в порт контрабандой. Разгрузить его и сложить в укромном уголке, откуда его должны были забрать позже. Кто-то особенно умный из заговорщиков решил, что доставить оружие прямиком в порт куда безопаснее, чем на побережье. Кто его знает, чем они руководствовались, но он, будучи патриотом своей родины, не смог остаться в стороне.

Их четверых взяли во время разгрузки. Затем был скорый суд. И что его больше всего удивило, в числе обвиняемых оказались еще три десятка зажиточных крестьян, имевших собственные наделы в окрестностях Корка. Причем никто из них не имел никакого отношения к заговорщикам и доставленному оружию. Во всяком случае, так утверждали они сами уже после суда, на пути в Вест-Индию. И уж в этой-то ситуации им точно врать было незачем.

Зато их наделы находились по соседству, и кто-то отхватил солидный кусок земли. Семьи были согнаны с земли еще до вынесения решения суда, и мало того, они также были привлечены по суду. Вполне обычная история для Ирландии. Их всех отправили в Вест-Индию, и женщин и детей. Вот только даже в рабстве воссоединиться ни одной из семей так и не удалось. В Карибском море достаточно островов, над которыми развевался английский флаг, и еще больше плантаций. Судя по тому, что ему стало известно, его семья не подверглась аресту, и за это он был готов благодарить Господа до конца своих дней.

К его сожалению, высадку отложили до утра. Их прибытие оказалось неожиданностью, поэтому местное начальство не было готово к немедленному приему нескольких тысяч человек. Хотя с их расквартированием проблем возникнуть не должно. Что ни говори, но им не привыкать жить в походных условиях. Они прожили так несколько месяцев, причем под палящими лучами вест-индского солнца.

Ночью уснуть так и не удалось. Сердце все время бешено колотилось в груди, в горле першило от постоянной жажды. Хорошо хоть они уже в порту и нет никаких ограничений на питьевую воду. Не то кто-нибудь обязательно прошелся бы по любителю переводить драгоценную пресную воду.

Когда же они наконец оказались на берегу, то нечего было и мечтать попасть в город. Сразу же после выгрузки их построили и повели к месту будущего лагеря. Как он ни уговаривал командира роты, капитан был неумолим. Коль скоро записался в армию, будь добр служить. Даром, что ли, тебе положено жалованье в десять шиллингов.

Восемь месяцев назад его вдруг обменяли на чернокожего раба. Появились такие странные контрабандисты, что вывозили чернокожих рабов с захваченной русскими Ямайки и меняли на ирландцев. Управляющим было плевать, с чем именно это связано. Для них главное то, что чернокожие рабы более выносливы и меньше мрут. К тому же они и стоили вдвое дороже белых. Как говорится, выгода очевидна.

Вот так он и оказался на Ямайке, где узнал о том, что русские начали формировать ирландские полки, которые намеревались отправить на его родной остров. Надо ли говорить, что недостатка в добровольцах у русских не было. Эти люди столько натерпелись от англичан, что были рады любой возможности отплатить им сторицей.

Конечно, не все в едином порыве ринулись записываться в армию. Кое-кому посчастливилось найти свои семьи и наконец воссоединиться. Как ни странно, но русские прикладывали усилия к тому, чтобы разыскивать семьи, и выкупали далеко не только мужчин, способных держать оружие, но и женщин и детей. То есть обменивали на чернокожих рабов. Все верно, этими странными контрабандистами были именно русские.

Так вот, обретшие семьи в большинстве своем предпочитали не гневить Господа и оседали на новых русских землях. Тем более те были готовы предоставить участки в аренду на вполне приемлемых условиях. Имелась даже возможность выкупа этих земель в собственность.

Но большинство все же становилось под ружье. Кого-то обуревала жажда мести. Кто-то хотел просто вернуться домой, а быстрее всего это можно было сделать на русских кораблях. Вот и он стремился домой, к семье. Правда, заплатить за это пришлось бочками пота, слитыми на тренировочных площадках и учебных бросках под жарким тропическим солнцем.

Дороговато получилось. Но лучше уж так. Чтобы заработать на проезд, пришлось бы копить не один год. И потом, никто не обманывался по поводу того, что именно их ждет на родине. А вот если они появятся с оружием в руках, да еще и умея с ним обращаться, тут уж разговор совсем другой получится.

Ирландских добровольцев доставили на родину большим конвоем. Он насчитывал не меньше, а пожалуй, даже и больше сотни кораблей. Разумеется, для переброски десятка тысяч этих судов было слишком много. Основная масса кораблей шла в Россию с грузами из Вест-Индии. Иными словами, с военной добычей. Русские неплохо поживились за счет англичан.

Конвой шел под охраной целого флота. И насколько он знал, был уже не первым. Когда русские разобрались с английским флотом, то в Россию потянулись караваны с захваченной добычей. Война войной, но коммерция не прекращается ни на мгновение. Подчас даже наоборот, благодаря войне происходит ее всплеск…

Трое суток. Еще целых трое суток его продержали в полковом лагере, и только после этого он получил увольнительную. Ему надлежало вернуться через сутки. И лучше бы не опаздывать, потому что спрос за это будет серьезный. Военно-полевой суд скор и жесток. Никакого рабства, никаких тюрем. Графство живет на военном положении, и со дня на день ожидается наступление английской армии. Так что за дезертирство наказание одно – виселица.

Знакомая улица. Знакомые лица. Люди его узнают и здороваются, не веря своим глазам. За время службы он успел выправиться и теперь был прежним. Разве только на лице, прежде белом, поселился крепкий южный загар, даже сомнительно, что он может сойти.

Вот наконец и домик на окраине города, доставшийся ему от родителей. Он единственный из десяти детей, который дожил до зрелых лет. Родители скончались один за другим, едва только успев женить сына. Хорошо хоть успели прижать к груди своего внука. Домик так себе, довольно маленький, но зато это свое жилье, и даже если его отобрали, уж теперь-то он все вернет.

Русские обещали, что вся собственность, конфискованная у ирландских поселенцев, в том числе и земля, будет им возвращена. Для этого создаются специальные комитеты, в которые войдут сами же ирландцы. Сомнительно конечно же, что тут все пройдет так уж гладко и по чести, но уж творившееся при англичанах точно не повторится.

Крестьяне, пожелавшие остаться в Вест-Индии или обосноваться еще на иных русских землях, приняв российское подданство, взамен ирландских угодий получат новые. Причем площадь их зависела от того, где именно они решат осесть. К примеру, если в американских владениях, то участок мог оказаться и втрое больше, плюс к этому помощь в обустройстве хозяйства.

Все это походило на сказку, и верилось в подобное с трудом. Но он сам видел, как крестьяне получали реальную помощь на Ямайке. Буквально три дня назад, на его глазах, в порту из трюмов кораблей выгружали лошадей. Русских тяжеловозов. Эту породу вывели в России специально для крестьянских хозяйств. Хм. Ну заодно и для артиллерии. Коренастые, сильные и неприхотливые, идеальные помощники в поле, да и в упряжке хороши. А уж насколько они ценны для ирландцев, которым запрещалось содержать лошадей, способных встать под седло, и говорить не приходилось.

На остров доставили уже тысячу этих тяжеловозов. Правда, их никто не собирается раздавать крестьянам просто так. Но и выкупить такую лошадь будет вполне реально. Для этого уже организован Русский банк, где можно взять заем под небольшой процент. А стоимость у этих лошадей ничуть не больше, чем у обычной. Нет, цена конечно же велика. Но теперь не придется отдавать английским господам львиную долю заработанного. К тому же никто не требует заплатить все и сразу. Рассчитаться можно в течение трех лет. А это все очень сильно меняло.

Словом, глядя на свой дом, он ничуть не сомневался в том, что тот, даже будучи конфискованным, вернется к нему. Отчего он пришел именно сюда, зная, что тут наверняка уже живут другие? Да потому, что откуда-то же нужно было начинать поиски своей семьи. Конечно, он мог спросить и у соседей, но не стал этого делать просто потому, что сначала ему хотелось взглянуть на отчий дом.

– Арин? – тихо прошептал, а скорее, выдохнул он.

Ну да, он был очень удивлен, когда увидел в небольшом дворике свою жену, спокойно развешивающую выстиранное белье. Ее просто не могли здесь оставить. Имущество заговорщика подлежало конфискации. Впрочем, в этом мире всегда есть место чуду. Ведь случилось же так, что ее не осудили вместе с ним. Так отчего бы не случиться такому, что беда миновала ее стороной.

– Арин, – уже громче позвал он.

От этого окрика плечи молодой женщины вздрогнули, а сама она замерла, будто только что получила удар плетью по спине. Потом медленно и крайне нерешительно, словно чего-то страшась, она обернулась на знакомый голос.

– Боже. Патрик. Не может быть.

Жизнь у Арин была тяжелая, и женщина научилась держать удары судьбы. Но в этот раз он оказался по-настоящему сильным. Ноги ее сами собой подогнулись. Нет, без чувств она не упала бы, но уж точно осела бы на траву. Но муж успел ее подхватить и, тут же прижав к груди, впился в ее губы жарким поцелуем.

Женщина вначале ему ответила, как поцелуем, так и объятиями. Но потом, словно спохватившись, уперлась кулачками ему в грудь и начала изо всех сил отталкивать его.

– Что случилось, Арин? – удивился ничего не понимающий мужчина, слегка отстранив жену, но продолжая ее удерживать.

– Пусти. Пусти, Патрик.

– Да что происходит?! Это же я, твой муж!

Только теперь он осмотрелся. Белье. Да, именно белье. Вместе с женскими и детскими вещами здесь висят и мужские вещи. Она пошла в услужение к новому владельцу дома? Это кто же из тех, кто мог позволить себе прислугу, позарился на его лачугу? Она работает за хлеб? Да не похоже. Значит…

Значит, Арин, его Арин, стала падшей женщиной. Эта мысль словно прострелила его голову и заставила непроизвольно оттолкнуть женщину, которая на этот раз все же упала на траву, едва не растянувшись на ней во весь рост. Она сразу же поняла, что за мысли в голове ее мужа, и разразилась нервным хохотом.

– Ха-ха-ха! Патрик, мой милый и непорочный Патрик! Ты догадался. Вот и ладно. Не нужно будет тебе ничего объяснять.

– Дрянь. Какая же ты дрянь.

– Да, Патрик. Я такая. А ты думаешь, почему я вместе с твоим сыном не отправилась вслед за тобой? Почему не стала рабыней на плантации? Потому, что я понравилась секретарю судьи и он избавил меня от каторги. И знаешь, я спала не только с секретарем, потому что этот старый развратник судья пожелал убедиться, а стою ли я того, чтобы сберегать меня от каторги. О-о-о, он остался доволен, потому что я старалась. Я очень старалась.

– Тварь, – сквозь зубы процедил Патрик, сжимая кулаки.

– Конечно, я тварь. Еще какая тварь. Ты даже не представляешь, на ком женился.

– У-убью-у…

Кровь ударила в голову, да так сильно, что казалось, будто голова взорвалась, и перед глазами поплыли разноцветные круги. А еще мир словно перевернулся и завертелся в невероятном, головокружительном танце. А еще было невероятно больно.

– Не бей! Это Патрик! – Крик неверной жены прорвался как сквозь толстое одеяло.

– Охолонь, тудыть твою в коромысло, – раздался мужской голос, полный ярости.

Хм. Странное дело, но незнакомец говорил по-русски. Патрик уже больше полугода провел среди них и даже знал несколько слов на их языке. А потому никакой ошибки быть не могло. Но при чем тут русский, если эта шлюха говорила о секретаре англичанине. Или она уже путается со всеми подряд?..

– Извини, брат. Но и ты подумай: возвращаюсь к семье, а тут какой-то мужик мою жену лупцевать собрался.

– Твою жену. Х-хе, – прикладывая к уху тряпку, намоченную холодной водой, невесело ухмыльнулся Патрик.

Потом повел взглядом по стенам небольшого домика, такого знакомого и родного. А теперь такого чужого и далекого. В этом доме он был счастлив, здесь же это самое счастье потерял. Кстати, в доме они сейчас вдвоем. Арин с детьми ушла. С детьми?! А ведь у них был один сын. Впрочем, очень может быть, что она была в положении, когда его арестовали. По возрасту вроде подходит.

– Ну, парень, так уж судьба-злодейка распорядилась. Не может она с тобой говорить, боится, что опять разозлится и наговорит гадостей. А ведь все еще любит тебя, паршивца. Любит и ненавидит. И чего в ней больше, сама не ведает.

– И ты так легко об этом говоришь?

– Я старый солдат, и на девке невинной жениться не собирался. Кому нужен плешивый вояка. Да и люблю я ее. А что до остального… Ни тебя, ни кого иного она до себя не допустит, коли опять не придется выбор между жизнью и смертью делать. Потому как баба она честная, что бы ты про нее ни думал. Погоди! – оборвал Артем не успевшего открыть рот Патрика, подкрепляя свои слова красноречивым жестом. – Выслушай сначала. С секретарем тем и судьей она спуталась, потому как выбор у нее был невелик. Либо в койку, либо в рабство. Каково там было белым рабыням, помнишь? Вот и ладно. Не думаю, что желаешь Анюте того же. Потом жила она с этим англичанином, пока не понесла от него и он ее не бросил. Дальше выживала как могла и от соседей натерпелась, потому как они к ней как к падшей. И заметь, не себя одну спасала, но и сына твоего берегла. Ну а уж когда они до края дошли, я и появился.

– Аньюта? – удивился Патрик, вычленив для себя это необычное имя.

– Крестилась она в православие. Так как не знали, жив ли ты, епископ местный признал ваш брак недействительным. Опять же дитя от другого успела прижить, получается, прелюбодействовала. И чтобы вопросов не было, дети тоже крещены в православие.

– Арин моя жена, и у нас есть сын, – начиная злиться и поднимаясь на ноги, заговорил было Патрик.

– А меньшего как же, с мясом от мамки оторвешь? Так ведь ее это дите, и она тебя за него порешит глазом не моргнув. Ну что, готов воспитывать английского ублюдка? Сядь, парень. Вдохни, сосчитай до десяти и успокойся. В том, что случилось, никто, кроме тебя, дурня, не виноват. Ты, когда совал свою голову в петлю, наперед о семье подумал бы. А теперь ее у тебя нет. Потерял ты ее. Что же касается дома, я не тать какой, указ государя об имуществе хозяев острова и почтительном к ним отношении слышал и согласен с ним. Так что завтра утром нас в этом доме не будет.

– И куда вы? – вдруг сникнув, поинтересовался Патрик.

– Сниму угол. Ничего, с деньгами пока проблем нет, управимся. А там и войне конец, мне отставка выйдет, и заживем мы с Анютой. Мне от государя положена разная справа, лошадь… Видел небось, каких красавцев в порту выгружали? Вот такая и положена. Еще корова, припас до нового урожая, семена, ну и деньжат малость, чтобы чин чином дом поставить. И напоследок надел земельный, на меня и на двоих моих сыновей, – с нажимом подытожил Артем.

– Значит, как и англичане, вы уже нашу землю делите.

– Англичане у вас землю просто так отбирали, загоняя вас в рабство или отправляя на виселицу, а наш государь честную цену дает. Англичане дают вам в руки оружие, чтобы вы воевали за них и умирали на чужбине. А наш государь дал вам оружие, чтобы вы защищали свой дом и, случись, легли в свою же землю. Узри разницу, Патрик, и больше никогда не смей нас, русских, ни с кем иным сравнивать.

– Пойду я, – поднявшись и отложив в сторону успевшую нагреться тряпицу, произнес Патрик. – И это… Не надо никуда идти. Живите здесь. Мне этот дом пока без надобности, а там как с костлявой разминемся.

– Сергей Иннокентьевич, поверьте, для меня это такая же неожиданность, как и для вас. Я с детства воспитывался в строгих правилах и никогда не прибегал к каким-либо интригам. Мой родитель даже отправил меня за пределы России, чтобы я постигал воинское искусство и делал карьеру без протекции.

В словах тридцатитрехлетнего генерал-майора… впрочем, с данной минуты все же генерал-лейтенанта российской армии и, возможно, в самое ближайшее время фельдмаршала Ирландии. Так вот, в его словах не было ни лжи, ни фальши, и все сказанное от первого и до последнего слова соответствовало действительности.

Его отец, прославленный русский генерал ирландского происхождения Ласси. Этот муж, будучи на русской службе, проявил себя во множестве походов, являясь надежной опорой императора. Это именно его стараниями на троне Речи Посполитой оказался нынешний король, по факту ставленник русского царя. Именно его таланту полководца русская армия обязана рядом успехов во время турецкой кампании и освобождения от османского гнета Грузии и Армении.

Закончив службу в армии, он занял пост генерал-губернатора Лифляндии и за прошедшие годы сделал многое для того, чтобы превратить эти земли в цветущий уголок. До последнего своего вздоха он оставался на службе России, и по сегодняшний день его вспоминают в Лифляндии добрым словом. Оно конечно, можно сказать, что прежнее начальство всегда выглядит в куда более приглядном свете, чем нынешнее. Но факт остается фактом: благодаря Ласси в Лифляндии появилось множество фабрик и заводов и в значительной степени улучшилось положение крестьян. Старый генерал прекрасно чувствовал настроения и чаяния императора и действовал сообразно.

Так вот, Петр Петрович, не желая составлять своим сыновьям протекцию, даже невольную, всех своих сыновей уже в двенадцатилетнем возрасте отправлял за границу, дабы они самостоятельно делали военную карьеру. Не миновала чаша сия и Морица. Образование он получил в Австрии, сначала окончив кавалерийскую школу, а затем Инженерную академию.

В 1743 году у него появились неплохие перспективы для карьерного роста, оставалось только полностью уйти с русской службы. Однако русский император не собирался разбрасываться столь ценными кадрами. Мориц был отозван в Петербург и вновь определен за парту, на этот раз российской военной академии. Далее служба в армии, командировки за границу.

Словом, паркетным шаркуном или интриганом он никогда не был, и каждый чин или должность были им заслужены. Так что, когда ему поручили формирование ирландской регулярной армии, он воспринял это как должную оценку его способностей. Ласси вполне трезво оценивал свои силы и понимал, что подобное ему вполне по плечу. Тем более речь не шла об армии в сотни тысяч штыков. Но вот этот приказ императора…

– Мориц Петрович, помилуйте, не стоит так бурно реагировать, – кладя на стол послание императора, успокоил генерала Пригожин. – Я прекрасно понимаю, что лично вы к данному назначению не предприняли никаких усилий.

– Не думаю, что это правильно, ставить меня во главе объединенной русско-ирландской армии. Вы, Сергей Иннокентьевич, мало того что более достойны, так еще и обладаете куда большим опытом командования. И вообще, положа руку на сердце скажу, что вы являетесь настоящим самородком в военном деле.

– Ого! Мы уже дошли до неприкрытой лести.

– Я-а…

– Бросьте, Мориц Петрович. Я просто пошутил. Если же серьезно, то я без ложной скромности скажу, что являюсь превосходным артиллеристом, и даже, как вы выразились, самородком в этом деле. Военачальник, наверное, все же вполне рядовой, во всяком случае, смогу не опростоволоситься, командуя корпусом и, возможно, даже армией. Но государь уже неоднократно показывал, что он прекрасно разбирается в людях и является прозорливым правителем. Возможно, я вас удивлю, но на протяжении многих лет я вхожу в ближний круг государя. Я не люблю об этом распространяться и при посторонних всегда держусь официально, но я имею позволение Петра Алексеевича обращаться к нему на «ты» и по имени-отчеству. Правда, до разрешения входить без доклада пока не дорос.

Пригожин не без удовольствия наблюдал за появившимся на лице Морица выражением. Ну что же. Не сказать, что его не разочаровало решение императора, но хотя бы удалось удивить соратника. А удивляться было чему. Лиц, имеющих позволение на подобное обращение, в империи было откровенно мало, а уж тех, кто имел право входить без доклада, и вовсе можно было пересчитать по пальцам одной руки.

– Я не знал, – не скрывая своего удивления, произнес Ласси.

– Не многие знают. Я, знаете ли, не люблю распространяться по этому поводу. Скажем так, как и вы, опасаюсь, что мои достижения будут связаны с личной протекцией государя.

– Но тогда… Коль скоро вы лицо приближенное, то получается, что он уже во второй раз обходит вас.

– И даже в третий, – с улыбкой подтвердил выводы собеседника Пригожин. – В первый раз, когда командующим корпусом назначил Румянцева, а не меня. Во второй раз, когда тот же Петр Александрович занял место командующего армией. И в третий вот сейчас. Но кроме моих амбиций существуют ведь еще и интересы державы, и государю прекрасно известна моя позиция по этому вопросу. Что же до вас, то должен заметить, что этот шаг государя вполне последователен и объясним. Было бы глупо переподчинять корпус командующему пока еще не существующей армии. Но должен заметить, Мориц Петрович, что вам удалось ее сформировать. Да, она еще не имеет боевого опыта, и у ее солдат больше пыла, чем степенной уверенности ветеранов. Но вы прекрасно поработали, а опыт дело наживное.

– Именно ввиду отсутствия боевого опыта у ирландцев костяк этой армии составляет ваш корпус. А потому я не считаю правильным его переподчинение мне.

– Бросьте, Мориц Петрович. Дров вы не наломаете, я достаточно хорошо успел вас изучить и уверен, что так оно и будет. А в остальном… Примите совет. Прекращайте думать по-военному. Сдается мне, пришла пора вам думать как политику.

– Что вы имеете в виду?

– Все русские офицеры ирландского происхождения собраны в одном месте, сформирована регулярная ирландская армия, во главе ее становится один из талантливейших офицеров империи и тоже ирландского происхождения. Вы так ничего до сих пор и не поняли?

– Того, что его императорское величество собирается создать в Европе новое государство? Да этого не понял разве только ребенок. Правда, я не представляю, как он договорится с Яковом. Может, на ирландский престол посадят его сына Карла?

– Угу. Столько трудов, и все только ради того, чтобы в Ирландии воцарился очередной «Георг». Не-эт, не таков наш государь, уж поверьте.

Глава 11 Чудо бранденбургского дома

Он в очередной раз посмотрел на отвернувшуюся супругу и нежно погладил ее плечо. Размолвки между ними явление довольно редкое, если не сказать больше. Поэтому каждую из них он искренне переживал, даже если считал себя абсолютно правым. Вот как сейчас. Нет, он ее прекрасно понимал, но также понимал и то, что все время детей удержать подле себя не получится.

Казалось бы, и она это сознает. Мало того, каждому старается найти какое-нибудь занятие, нередко и в некотором отдалении от дома. Правда, при этом дети все же под присмотром, да и находятся не далее как в дне пути, все одно что под боком. А вот выпускать птенцов из гнезда, зная, что это навсегда… Любой матери это тяжко.

– Аня. Анечка, но ведь знаю же, что не спишь.

– Чего ты хочешь? – глухо буркнула она.

– Поговорить, чего же еще.

– О чем? Не всех детей еще пристроил?

– Брось, Аня.

– Послушай, а ты вообще задумывался, что кроме того, что они царевичи и царевны, они еще и твои дети? – резко обернувшись к мужу и вперив в него гневный взгляд, выпалила Анна. – Александра в младые годы услал за океан. Катю сватаешь неизвестно куда, а девочке только восемнадцать.

– Уже восемнадцать, – дернув себя за нос и усаживаясь на кровати, поправил Петр.

– Ага. Старая дева.

– Аня, мы уже с тобой на эту тему говорили, и не раз. Они не просто дети, а императорская семья, а потому служить отчизне, народу русскому – их святой долг. Александра за океан услал? А ничего, что этот мальчишка лишил англичан всех владений в Вест-Индии и начал налаживать отношения с Испанией?

– Слушай, я ведь согласилась с тем, чтобы отправить мальчика на Карибы.

– Так чего ж тогда поминаешь? – искренне удивляясь, развел он руками.

– А того, что ты не моргнув глазом отправил его туда ради получения выгоды. Пусть ты думал и не о себе, а о России, но ты не задумавшись разменял сына в интересах державы. И вот теперь Катя. Только тут ты пошел дальше. Она ведь, как Саша, не просила тебя об этом.

– А чего такого плохого я ей желаю? – возмутился Петр. – Я, между прочим, ни много ни мало собираюсь посадить ее на ирландский трон.

– Ты хочешь выдать ее за первого встречного.

– Это Мориц первый встречный? Ты забыла, кто его отец? Да мужей, сделавших столько для России, даже среди русских днем с огнем не сыскать. А Мориц? Без протекции, своим трудом и талантами дослужился до высокого чина. И поверь, если бы пошел дальше по военной стезе, был бы одним из лучших полководцев. И что немаловажно, несмотря на долгую службу в России, сам папа римский согласился на восшествие его на ирландский престол.

– Не подскажешь, чьими стараниями? – не без ехидства поинтересовалась Анна.

– А это-то тут при чем? Вон, англичане сколько ни стараются, а папа так и не признал ганноверцев, хотя на английском троне уже второй восседает.

Петру даже не хотелось вспоминать, сколь трудно решался вопрос с ирландским престолом в Ватикане. Оно конечно, православному государю на какое-то там папское благословение плевать с высокой колокольни. Но тут без понтифика никак. Все же, что ни говори, речь идет в первую очередь о его пастве. Причем о пастве, где все католическое выжигается каленым железом, и это вовсе не фигура речи. Протестантская Англия всячески притесняла католиков и принимала в отношении их один карательный закон за другим, в то же время всячески поощряя переход в протестантизм.

Ирландцы очень упертый народ. Таких сломить практически нереально. Но тем не менее у любого есть свой предел. А потому все больше и больше католиков переходит в другую веру. Все меньше и меньше на острове католических соборов. Особо же неподдающихся по нелепым и надуманным обвинениям подвергают суду и отправляют в самое настоящее рабство в Вест-Индию. Ну или отправляли до прошлого года, потому как теперь такой возможности нет.

Папа пытался было надавить на то, что у Англии есть законный король, Яков Третий Стюарт, проживающий в настоящее время в Италии. Ну как король. Короновать его никто не короновал, так что скорее все же претендент, которому не видать английского трона как своих ушей. Король, который пытается взойти на престол на штыках иноземных солдат, грабящих страну, что вполне в традициях современной армии, никогда не будет принят народом. Так что изгнание захватчиков и Якова было вполне закономерным, потому что если поднимается народ, то тут никакие штыки не помогут.

Впрочем, Петр все же предложил Якову помощь России, вот только претендент даже не захотел ничего слушать про ирландский престол. Он заявил, что готов получить все, но не собирается довольствоваться объедками со стола самозванца Георга. Вот если русский император согласится отвоевать для него трон Англии, то его благодарность не будет знать границ в разумных пределах.

Кстати, с такой же наживкой забрасывал удочку и папа. Петр едва не порвал послание этого наместника божьего на Земле. За кого они там вообще держат русского императора?! Хорошо хоть это было послание, а не личная беседа. Побесился-побесился да и составил вполне корректный ответ.

Мол, ему, Петру, все едино, появится ли Ирландское королевство или нет, остров уже никогда не будет владением Англии. И только от папы зависит, в каком качестве там останется русская армия, как хозяева или как союзники нового короля. Что же до последнего, то коль скоро Стюарты считают его предложение ниже своего достоинства, то он готов рассмотреть иную кандидатуру.

Признаться, когда он отправлял Ласси, то делал на него ставку именно как на военного. Главнокомандующий ирландской армией, вот какое место Петр определял для Морица. Но ввиду того, что договориться с Яковом не удалось, император кардинально пересмотрел свою позицию по данному вопросу. И вообще, отчего бы в Европе не появиться новому королевскому роду.

Переговоры длились почти два года, Петр и папа все же сумели договориться. И скорее всего причина была в том, что уж папа-то точно ничего не терял, а только приобретал. Причем это не должно было стоить ему никаких усилий, разве только благословить новый королевский род Ласси. Они имели древние ирландские корни и на протяжении веков являлись ревностными католиками, несмотря на долгие годы, проведенные на службе в православной России.

Кстати, помимо благословения папы, не забыли о том самом народе, который никто и никогда не желал брать в расчет. И очень зря, надо заметить. Решение принимали всем миром в каждом графстве, и решала не знать, которая не смогла в свое время уберечь страну от разорения, а потом шла на всяческие договоренности с англичанами. Решал народ, и ирландская армия строго за этим присматривала.

Впрочем, никто не сомневался в том, какое именно будет принято решение. Мориц Ласси, возглавивший союзную ирландско-российскую армию, был не просто на пике популярности, его едва не боготворили. После нанесения англичанам сокрушительного поражения, в результате которого от семидесятипятитысячной армии не осталось и следа, многие горячие головы предлагали идти дальше. Народ повалил в армию буквально толпами.

Большинством владела только одна мысль – переправиться через пролив и, воссоединившись с шотландцами, уничтожить Англию. А буде шотландцы не захотят присоединиться к родственному народу, то пустить кровь и им. Это было просто безумие какое-то. Но, с другой стороны, трудно ожидать иного от веками угнетаемого народа, вдруг обретшего силу и сумевшего поднять голову.

Однако командующий объединенными силами повел себя иначе. Конечно, не обошлось без жестких мер. В ирландских полках появились виселицы. Как, впрочем, и в ирландских поселениях. Ласси безжалостно карал всех позабывших о своем воинском долге и отдавшихся грабежам и мародерству. Разграблениям конечно же подвергались английские владения, но на все есть закон. Одним из приказов Мориц предусматривал конфискацию английской собственности, которая должна была пойти в качестве компенсации ирландцам. Но это вовсе не означало вседозволенность и своеволие.

Установив жесткий контроль на всей территории острова, Ласси начал проводить в жизнь ряд своих реформ и принимать один законодательный акт за другим. И надо заметить, начавший было роптать народ взглянул на своего освободителя другими глазами. Людям возвращались их наделы, и эта процедура была максимально упрощена. Кроме этого, отменялся один английский закон за другим, сменялись судьи и чиновники.

Словом, вместо того чтобы начинать английский завоевательный поход, Мориц приступил к наведению порядка дома. Не сказать, что до всего он додумался сам. В немалой степени ему помогли русские советники, но и у него самого, и у его брата, находившегося рядом, на плечах были довольно светлые головы. К тому же у них перед глазами был опыт их покойного отца, долгие годы занимавшего генерал-губернаторский пост.

Все это Мориц Ласси начал осуществлять еще не будучи королем. И надо заметить, действовал весьма успешно. Одним из его решительных шагов было объявление вне закона всех протестантских священников. Им всем предписывалось в кратчайшие сроки прибыть в Дублин, откуда их должны были переправить в Англию. Такое же решение было принято и относительно всех англичан и желающих связать свою дальнейшую судьбу с Англией.

Постепенно люди, встретившие его с восхищением, потом насторожившиеся и после первых казней поносившие, рассмотрели в нем мудрого и строгого правителя. Признаться, в немалой степени этому способствовали агенты Канцелярии, распускавшие нужные слухи и исподволь привлекавшие внимание народа к нужным обстоятельствам.

Стоило ли удивляться тому, что, когда людям было предложено самим определить, кто будет их королем, они едва ли не единогласно выбрали Ласси?

Для придания большей легитимности новому королю Петр предложил женить его на своей старшей дочери Екатерине. Никакие иные варианты женитьбы новоявленного ирландского короля не рассматривались и не учитывались. Только так, и никак иначе. Нет. Можно и по-другому. Но тогда уж Ирландия – это российское генерал-губернаторство. Потому как плодить врагов русского престола император не собирался. Если не предпринять необходимых мер сразу, так оно в итоге и выйдет. А уж о том, чтобы ирландцы не относились к русским с такой же ненавистью, как к англичанам, Петр позаботится.

И вот сегодня был получен ответ. Папа согласился на все условия и сообщал, что отправил свое благословение первому королю Ирландии. Битва за остров была выиграна окончательно. И как это нередко случается, в данной конкретной ситуации выигрывали все заинтересованные стороны, кроме Англии, разумеется.

Два часа назад Петр рассказал об этом Анне. Она восприняла новость сдержанно, если не сказать холодно. Во всяком случае, за последние два часа она не проронила ни слова. А это было плохим признаком. И вот теперь он вновь пытался восстановить мир в семье, пошатнувшийся столь неожиданно.

– Послушай, ну почему ты не хочешь подумать о своей дочери? Ну сам посуди, каково ей будет ложиться в постель с нелюбимым? – воззвала Анна к родительским чувствам Петра, искренне любившего своих детей.

– Ты давай не перегибай! – взъярился Петр. – Если у нас по любви сладилось, так теперь так у всех должно быть? А ну как она в конюха влюбится, тоже благословим?

– Не надо так-то уж…

– Нет, надо, – отрезал Петр. – Мориц не урод какой, мужчина тридцати четырех лет, в самом расцвете сил. Отчего это его вид у нее должен вызвать неприязнь? И потом, ты бы сначала ее спросила, чего она хочет, а потом уж губы надувала. Тоже мне нашлась наседка, все цыпляток считает, а то, что у них вместо пушка уж перья вовсю растут, не замечает. Добра я своим детям не желаю! – Резко взбив подушку, Петр отвернулся и натянул на голову одеяло, поэтому дальнейшие его слова прозвучали глухо и едва различимо: – Желаю. Катька наша уж давно в этого Морица втрескалась, того и гляди из платья выскочит. Я потому столько сил и положил, чтобы его на престол посадить, а не кого другого из его старших братьев.

– Что ты сказал? – встрепенулась Анна.

– Что слышала, то и сказал. Давай спать.

– Петя, а ну вставай. Ты что только что сказал-то? Пе-этя-а, вста-ава-ай. Не отстану ведь, – начав его тормошить, потребовала Анна.

– Ну чего ты от меня хочешь? – откинув одеяло и рывком садясь на кровати, возмутился он. – Между прочим, об этом должна мне говорить ты.

– Как такое могло случиться-то? И почему я ничего не знаю? Ну Катерина, ну хитрованка…

– Да погоди ты на дочь злиться-то, – поняв, что в семье может случиться серьезный разлад, начал успокаивать жену Петр.

– Я не злюсь. Но мне обидно.

Обидно, конечно, а сама едва молнии не мечет. Нет, нужно эту грозу душить в зародыше, пока до чего серьезного не дошло. А то ведь Анна с характером, и дочка вся в нее удалась. Вот так сойдутся всесокрушающая ярость и непреодолимое препятствие, будет тогда потеха.

– Понимаю. Но ведь в твоих глазах ей только восемнадцать, а когда она на Морица глаз положила, так и вовсе шестнадцать было, – пожав плечами, рассудительно заметил он.

– Но ведь раньше она никогда от меня не скрывала. Помню, даже на Меншикова засматривалась и говорила, что, как вырастет, непременно его отобьет и на себе женит.

Ну слава богу, растерянность, она получше злости будет.

– Раньше было детское, а это уже осознанно.

– Но тебе-то сказала. – Вот и до обиды дошло, но потом Анна посмотрела на качающего головой мужа и догадалась: – Иван.

– Угу. И братцу твоему со всей его Канцелярией накостылять некому. Прошляпил девку, а потом уж я велел не распространяться, потому как с Ватиканом завертелось.

– Откуда тогда?

– А ты когда в последний раз навещала свою мамку? Посадила в золотую клетку кормилицу и рада-радешенька. Нет, я не навещал, – ответил он на ее немой вопрос, – то денщик мой, Васька, проныра эдакий. Везде поспевает, и все-то ему интересно.

– А отчего ты сделал ставку именно на Ласси, когда узнал об отношении Катерины? Боюсь, что у тебя не хватит престолов на всех наших детей, – мило улыбнувшись, покачала головой Анна.

– Не хватит конечно же. Но тут грех было не воспользоваться. Ласси проявил себя с наилучшей стороны и завоевал сердца ирландцев. Даже если бы папа отказался его благословить, Мориц уже утвердился на престоле так, что не сдвинуть. И потом, пример Англии показывает, что в сравнении с прежними временами у папы уже нет того влияния, что раньше. Что же касается Катерины, то наличие красивой, скромной и такой счастливой королевы не сможет остаться незамеченным. Я уверен, Катенька сумеет покорить суровых ирландцев. А зная, что она русская и православная, ее подданные куда лучше отнесутся к русской общине.

– К русской общине? Ты хочешь основать в Ирландии русские поселения?

– Именно. Более того, в Канцелярии у твоего братца уже появилась отдельная служба по делам ирландским. Она будет присматривать за тем, чтобы русские в тех поселениях вели себя с местными самым пристойным образом. Ирландцы должны полюбить Россию и русских, и ради этого я расшибусь в лепешку.

– И все из-за Англии?

– Я хочу иметь возможность держать англичан за глотку, так чтобы они никогда об этом не забывали. И мы сделаем все, чтобы ирландцы никогда не забыли того, как англичане безжалостно уничтожали их на протяжении четырехсот лет.

– Держать за глотку всю Европу не получится, – покачав головой, не согласилась Анна.

– И не нужно. Нас вполне устроит, если в Европе будет сохраняться определенный баланс. Я братцу твоему даже строго-настрого запретил трогать британские верфи. Правда, он однажды все же проявил своеволие и инициативу, чуть не все верфи в Портсмуте пожег. Еще и на склады строевого леса нацелился. Пришлось одергивать.

– А по-моему, вполне логично. Корабли денег стоят, как и просушенный строевой лес. Казна же у Англии богатая.

– Богатая, да не бездонная. И потом, я вовсе не хочу, чтобы Англия превратилась в беззубую старуху. Тогда уж Франция развернется вовсю.

– Потому в прошлом году и не направил на помощь французам корпус Пригожина?

– И даже в Ирландии приказал ограничиться только одним графством. Для наших целей этого было более чем достаточно, а французы получили по зубам. И неоспоримое преимущество их флота явление очень даже временное. Англичане свое еще возьмут. Вот только владыками морей им не стать. А могли бы. Не сойти мне с этого места, могли.

– Как только управишься в Ирландии, согласишься на мир с Англией?

– Трижды уж тайных посланников присылали. Да только без толку все. Они же как дети малые, хотят, чтобы мы помирились и я оставил все занятые территории. А этого не будет. Вест-Индию англичанам не видать как своих ушей, как и Ирландии. Согласятся – хоть завтра подпишу мир. Мне их трепать до последней возможности надобности нет. Ну да бог с ними, с англичанами. Меня куда больше занимают пруссаки.

– А тут-то тебе что не нравится? – удивилась Анна.

– Сама война, Анечка. Мне не нравится сама война. Как Румянцев ни старается изображать из себя увальня, а Восточную Пруссию он все же занял. Не хотелось бы терять лицо выходом из войны. Но только мир с нами может позволить Фридриху выстоять. Но я просто не представляю, как все обставить так, чтобы сохранить лицо.

– То есть ты уверен, что если Румянцев получит приказ, то подаст Берлин на шпаге?

– Не так легко, как ты об этом думаешь, но уже к концу этой летней кампании с Пруссией было бы покончено.

– Ясно, – задумчиво произнесла она, но потом вдруг встрепенулась. – Погоди. Так если ты про Катерину все знал, отчего тогда со мной себя так вел? Я переживаю, что ты решил дочку с нелюбимым окрутить, а тут оказывается… – Она даже задохнулась от охватившего ее возмущения.

– А оттого и молчал, что ты, Аня, слишком уж хочешь всем детям нашим счастья. И не в первый раз забываешь про их долг перед отчизной и народом. И это тебе урок. А еще чтобы помнила, что помимо твоих заводов, фабрик, институтов благородных девиц и благотворительных обществ есть еще и твоя семья. И коль скоро так случилось, что Катерина тебе преподнесла сюрприз, то, выходит, не все у тебя с этим ладно.

Маневр получился просто великолепным. После того как Фридрих приложил огромные усилия к реорганизации и подготовке армии, подвижность и стремительные длительные переходы стали ее отличительной чертой. Три недели назад он разбил французов, стремившихся на соединение с австрийцами. Затем развернулся и две недели назад разгромил австрийцев. Угроза со стороны этих соперников была ликвидирована, и теперь пришла пора наконец прогнать Румянцева из Восточной Пруссии. На переход в триста миль ему понадобилось только две недели.

Русские не могли ожидать ничего подобного. Как, впрочем, уже не в первый раз. Они вообще отличались чрезмерной медлительностью, а потому стремительные броски прусской армии для них были недосягаемы. Нет, они, конечно, были не так уж и плохи во время турецкой кампании, но за прошедшие десятилетия они утратили свое единственное преимущество – стремительные марш-броски.

А драться русские никогда не умели. Другое дело, что за спиной у русского царя было многомиллионное население, которое превосходило прусское более чем в десять раз. Вот именно людской массой он и брал, выигрывая сражения не считаясь с потерями и заваливая поле боя трупами.

Впрочем, нет. Ни одного сражения его армия так и не выиграла. Этот Румянцев, как бык, стоял на одном месте, пока прусская армия пыталась свалить его с ног. И вовсе не вина фельдмаршала Левальда, что у него просто недоставало солдат, чтобы изрубить эту огромную людскую массу.

Но ничего. Сегодня все будет иначе. Сегодня в Восточную Пруссию прибыла серьезная сила, и на этот раз у Фридриха превосходство. Семьдесят тысяч солдат против шестидесяти тысяч русских. Двести орудий против ста шестидесяти. Причем прусские пушки практически не уступают русским, потому что помимо ядер и картечи имеют еще и оперенные бомбы. Фридрих вовсе не собирался отмахиваться от положительного опыта, даже если он принадлежит этим русским варварам.

Пятая часть прусской армии вооружена скорострельными нарезными винтовками. Дорогое удовольствие. Очень дорогое. Потребовалось большое напряжение сил, чтобы получить возможность вооружить свою армию надлежащим образом. Для этого пришлось построить новые заводы и внедрять новые же технологии. И все же, как ни старались, пока каждый штуцер обходился почти вдвое дороже русского, и это при том, что доходы Пруссии и России были несопоставимы.

– Ваше величество.

Фридрих отвлекся от разостланной на столе карты, испещренной пометками, и посмотрел на своего адъютанта. В принципе к сражению все было готово. Все приказы отданы. Каждый из маршалов и генералов знали свои задачи. Полки уже выходят на рубежи атаки. Остальное покажет ход сражения – планы редко когда воплощались в жизнь, как и задумывалось.

– Слушаю тебя, Фриц.

– Ваше величество, со стороны русских приближается группа всадников под белым флагом и с императорским штандартом.

– Петр? И чего он хочет добиться этой встречей перед сражением? Даже если я отложу наступление на несколько часов, ему не исправить положения на левом фланге.

Адъютант лишь молча поедал своего короля взглядом, демонстрируя исключительную выправку. Ну а что ему еще оставалось делать? В присутствии короля он не мог даже обронить презрительное «царь московитов», потому как над российской императорской короной в Европе не потешался только ленивый. Но одно дело – делать это среди равных, и совсем иное – в присутствии короля.

– Ладно. Поглядим, чего он хочет. Может, у него появилось желание отступить из Восточной Пруссии без боя. Признаться, мне бы этого не хотелось. Уж очень хочется научить его уму-разуму. Правда, и отказываться от такого подарка не стану. Коня.

Уже через минуту он мчался во главе взвода кирасир, восседая на сером в яблоках жеребце. Не стоит слишком уж оттягивать переговоры. Что с того, что русским не успеть укрепить свои позиции. Уж кто-кто, а Фридрих знает, как именно можно использовать лишний час для решительного маневра, и уж тем более если это кавалерия.

Конечно, до сегодняшнего дня русские успели проявить лишь свою косолапость, а потому ожидать от них стремительных маневров не приходится. Но порой случаются и такие досадные случайности, как в прошлом году. Ни с того ни с сего русские вдруг выказали небывалую прыть и заняли Восточную Пруссию. Это лишний раз подтвердило одно простое правило: не нужно переоценивать противника, но и слишком уж недооценивать его также не стоит.

Фридриху не доводилось встречаться с Петром Великим, но он неоднократно видел изображения первого российского императора. Кроме того, у короля было развито воображение, так что ему сразу же бросилось в глаза сходство между внуком и дедом. Несмотря на светло-русые волосы, забранные в хвост, отсутствие на лице какой-либо растительности, четыре уродливых шрама, оставленных на лице императора оспой, более низкий рост и мелкое сложение, сходство было безусловным.

– Здравствуйте, ваше величество, – кинув руку к виску в русском воинском приветствии, поздоровался Петр.

– Мое почтение, ваше величество, – ответил Фридрих, поднося руку к треуголке.

– Вы уж простите, дорогой Фридрих, но я сразу к делу. Дабы не затягивать нашу беседу и не вводить вас в искушение обвинить меня в том, что я этими переговорами выиграл время перед сражением.

– Боюсь, Петр, что это невозможно в принципе. Но извольте. Я солдат, а потому привык, когда все четко и ясно.

– Черт возьми, приятно встретить родственную душу. Итак, едва только я узнал о том, что вы со своей армией направились в Восточную Пруссию, как тут же поспешил сюда. Нет, я вовсе не собираюсь состязаться с вами в полководческом таланте. На то у меня есть генералы, и, смею надеяться, неплохие. А уж терпеть от них поражение лично или нет, решать вам. Но передавать свое предложение через кого-либо другого я посчитал неправильным.

– Много слов, мой дорогой Петр. А помнится, кто-то обещал быть кратким.

– Браво. Меня же и моими же словами. – Петр даже пару раз хлопнул в ладоши, показывая, что оценил слова прусского короля. – Итак, мое предложение заключается в следующем. Вот здесь, на этом поле, мы с вами расходимся в разные стороны, не принимая бой. Восточная Пруссия остается за Россией. Если мы подписываем мир прямо сейчас, то вы получите от нашей казны единовременно десять миллионов рублей. Весьма щедрое предложение, особенно если учесть, что Англия в настоящий момент не в состоянии поддерживать вас материально.

– Я не торгую своими подданными, – смерив Петра недобрым взглядом, ответил Фридрих.

– Красиво сказано. Вот только это не ваши подданные, а мои. Вы забываете о том, что Восточная Пруссия присягнула России. Честно скажу, я к этому не стремился, само как-то получилось. Мало того, я собирался вернуть вам эти земли, так как не желал вешать их себе на шею и уж тем более влезать в дела Европы столь глубоко. Но коль скоро так случилось… Это мои подданные, и я намерен отстаивать их интересы, как свои собственные. Десять миллионов и мирный договор, после чего вы разворачиваетесь и уходите. Или Румянцев разобьет вашу армию и ускоренным маршем двинется в Пруссию. Тем временем Балтийский флот высадит на вашем побережье сорокатысячную армию. Через неделю, начиная с сегодняшнего дня, Берлин будет уже в наших руках. А к концу летней кампании от Пруссии не останется и следа. И самое смешное это то, что вы ничего не успеете предпринять, даже если немедленно отправите гонца. Вам понадобится чудо, чтобы в одночасье не лишиться всего.

– Господь всегда благоволил нашему дому. Так что с божьей помощью мы сегодня выйдем победителями. А потому у меня есть встречное предложение. Заключаем мир, сейчас, здесь, и вы уходите обратно в Россию. Вам не за что здесь сражаться. У России в Европе нет никаких интересов, кроме амбиций. Даже Ирландия вам не нужна хотя бы потому, что это королевство самостоятельно не выстоит и повиснет ярмом на вашей шее. Я еще могу понять Ямайку, все же колониальные товары, рынки сбыта. Как понимаю и то, что вы поддерживаете всех этих восставших рабов, которые сейчас хозяйничают на островах, принадлежавших Англии. Для вас это выгодно во всех отношениях, ударить англичан по кошельку и обеспечить себя колониальными товарами. Но Европа… Сколько ни пытаюсь, никак не могу понять, к чему вам эти дрязги. И коль скоро вы так уверены в своих силах, то тем более непонятно, отчего вам идти со мной на мирные переговоры, да еще и предлагать откупные.

– В эту войну я влез только по причине союзнического долга. Договора заключаются для того, чтобы их выполнять, иначе грош цена государю, переступающему через свое же слово. И потом, у России есть интересы в Европе. Меня вполне устроит паритет между европейскими державами, который может нарушиться в результате этой войны.

– Разделяй и властвуй, – ухмыльнувшись, догадался Фридрих.

– К чертям. Мне не нужна власть. Мне не нужны проблемы Европы. Меня не переполняют амбиции. Но мне не нужен и тот, кто подомнет под себя всю Европу. Потому что потом ему станет скучно и он начнет поглядывать в сторону России и ее необъятных просторов. А мне хочется эти самые необъятные просторы освоить, для чего нужны средства и время. Не хочу терять ни то ни другое на европейские дрязги. Так что, дорогой Фридрих, все на поверхности.

– Значит, хотите сидеть в сторонке и наблюдать за тем, как мы будем друг друга избивать и слабеть.

– Да не нужны вы мне, ни сильные, ни слабые. И вообще никакие. Говорю же, меня вполне устроит, если вы не будете, облизываясь, смотреть в сторону России.

– А отчего вы вдруг заговорили о мире? Только что говорили о союзническом долге и вдруг идете на договоренность с врагом.

– Мы не враги, Фридрих, а противники, причем в данный конкретный момент. С врагом не может быть и речи о примирении, я же надеюсь, что наши государства будут дружить. Что же до союзнического долга… Австрия и Франция вдруг решили, что Россия станет для них таскать каштаны из огня. Они, видите ли, выдвинули условие, что Россия не будет иметь никаких территориальных притязаний. Иными словами, нам предоставляется честь сражаться за их интересы. Это несколько оскорбительно для России и дает нам повод немного обидеться.

– Ну что же, мне понятна ваша позиция и мотивация. Однако я свое слово сказал. Вы оставляете Восточную Пруссию, и тогда мы заключаем мир, – подытожил беседу Фридрих.

– Есть только две неувязки, дорогой Фридрих. Первая: здесь живут мои подданные. Вторая: как бы вам этого ни хотелось, вы не в том положении, чтобы диктовать условия. Так что придется идти на мои условия, – покачав головой, возразил Петр.

– Нет, – в свою очередь категорически отверг прусский король.

– Ну тогда, ваше величество, не смейте потом в случившемся винить меня.

Петр дернул вожжи, разворачивая коня. Видит бог, он хотел этого избежать. Нет, несмотря на имеющееся у русской армии превосходство и уверенность императора, гарантировать победу русскому оружию конечно же нельзя. В этой битве. Но в том, что, как итог, русские солдаты будут поить своих лошадей в Шпрее и щупать берлинских фрау, у него не было и толики сомнений. Да и Буров все время поддакивал, подтверждая эти мысли.

– Фридрих, – отъехав на несколько метров, все же обернулся Петр, окликая короля Пруссии. – Только что, здесь и сейчас, мы могли договориться.

Ничего не ответив, остановившийся было Фридрих вновь отвернулся и пришпорил коня. Пойти на условия русского императора… Да он скорее съест свою треуголку. А она-то точно не в его вкусе. Так что придется сегодня русским умыться собственной кровью.

Через пять минут король был у своего шатра, возле которого уже установили стол с разложенной картой. Генералы, входившие в штаб, ожидали приказов своего короля. Чуть в стороне поглаживали своих коней ординарцы, готовые нести волю короля сквозь дым и пламя сражения. Все как всегда, оставалось только отдать приказ к началу атаки. Уже позднее утро, а до ночи со сражением желательно покончить.

Едва получив сигнал, все двести орудий издали дружный, гулкий и протяжный рокот, отправляя тысячи фунтов чугуна и пороха в сторону неоконченных русских позиций. Одновременно с залпами орудий вперед двинулась пехота. Сражение у неприметной деревушки Зольдау началось.

Находившийся на вершине холма Фридрих имел довольно неплохой обзор. Человеку, наблюдающему подобную картину впервые, впору было растеряться. Даже если умудриться не обращать внимания на непрекращающуюся орудийную канонаду, свист и разрывы снарядов, какофонию из криков людей, ржания и топота лошадей, звуков барабанов, флейт и труб, оставалась сама панорама, в которой с трудом можно было разобрать хоть что-нибудь.

Перед взором предстает нескончаемая пелена порохового дыма. Его сносит в сторону боковым ветром, но на смену одним облакам возникают другие. Разрывающиеся снаряды вздымают сотни фунтов сухой земли. Пыль и дым образуют плотный покров, порой непроницаемый для взора. Но этот покров неоднороден, то там, то здесь в нем появляются разрывы, сквозь которые начинают проступать нечеткие очертания местности. О том, чтобы истаять окончательно, эта пелена и не помышляет.

Вон лесок, который вновь заволокло облаком порохового дыма от расположенной неподалеку батареи. Там дальше неглубокий овраг. Русские используют его как укрытие, цепочка белых облачков обозначает линию стрелков, занявших эту позицию. Вот неподалеку от них разорвались две бомбы. Все вокруг тут же заволокло белым дымом и серой пылью. Если бы русские стояли в строю и вели огонь открыто, как и подобает настоящим солдатам, то потери среди них были бы ужасающими. А так… Пыль осела, и вновь показалась цепочка выстрелов, как будто там никто и не пострадал.

Фридриху докладывали, что русские предпочитают использовать земляные укрепления и что их трудно оттуда выковырять. Ну да, чего уж, это русские. Еще Петр Первый начал возводить редуты в полевых сражениях. Неплохое решение, коль скоро вести бой от обороны. Правда, внук его пошел немного дальше, укрепления, которые видел сейчас перед собой прусский король, редутами не являлись. Какие-то траншеи, похожие на параллели Вобана, используемые при штурме крепостей. И когда только успели столько выкопать? А главное, сколько им для этого потребовалось лопат, чтобы переворотить такую уйму земли.

Правда, стоит отметить, что на данном этапе эти траншеи вполне справляются с защитой солдат. Русские практически не несут потерь даже от ружейного огня егерей, вооруженных скорострельными винтовками. Если кто до них и мог добраться в этих укреплениях, то это артиллерия. Да и то только в случае прямого попадания или удачного разрыва снаряда над головами. А вот с бомбами в арсенале артиллеристов было туго. На каждое орудие не более тридцати снарядов.

В отличие от русских, находившихся в относительной безопасности, прусские солдаты платили кровью за каждый пройденный шаг. Но это просто неизбежно при наступательном бое, а Фридрих не мог вести бой от обороны, потому что эту тактику избрали русские, и в данном случае время работало на них.

Вообще, вся его тактика имела наступательный характер. Довольно бедная Пруссия не могла себе позволить затяжную войну. Она просто не выдержала бы этого бремени. И кстати, после того как поток золота из Англии иссяк, это стало особенно заметно. Поэтому король был вынужден делать ставку на стремительное наступление и быструю победу.

Вот и сейчас он не имел лишнего времени и вынужден был действовать в обычной своей манере, ведя наступление. Атака же всегда сопряжена с большими потерями. Но это ничего. Главное, сойтись с русскими в штыковую, схватить их за пояс, чтобы свести к нулю их преимущество в скорострельности и точности огня.

Надо заметить, Петр уделял вопросу огневой подготовки много внимания. Причем у русских ставка делалась не на скорострельность, как во всех европейских армиях, а на точность стрельбы. Было даже предусмотрено приспособление, защищающее от возможного попадания в глаз раскаленной крупицы пороха.

Немалое значение придавалось и обучению артиллеристов, чему уже было множество свидетельств. И надо заметить, русские артиллеристы были куда лучше даже прусских. Фридрих, конечно, мог их презирать, мог смотреть свысока, но, как человек здравомыслящий, не мог отрицать очевидного преимущества. Иное дело, что подобная подготовка требовала больших затрат и была Пруссии не по карману.

– Что это? Вон там перед началом нашего обстрела совершенно открыто стояла русская батарея из дюжины орудий. – Фридрих удивленно вытянул руку с трубой, указывая направление на левом фланге русских.

– Скорее всего они уничтожены огнем нашей артиллерии, – предположил один из генералов штаба.

– Тогда где же их обломки? – вновь вооружившись подзорной трубой и пытаясь рассмотреть детали, поинтересовался Фридрих.

Однако ответ на этот вопрос он получил не от офицеров своего штаба. Ответили ему сами русские, наконец показав, где именно находится их артиллерия. Оказывается, они закопали в землю даже пушки, устроив для них позиции прямо в рядах пехоты. Потому что именно оттуда стреляли русские орудия, и стреляли весьма эффективно.

В рядах наступающих прусских батальонов начали рваться снаряды, унося десятки жизней. Если пехота несла потери и раньше, от ружейной стрельбы (а она у русских благодаря винтовкам имеет значительную дальность), то теперь эти потери увеличились многократно.

На других участках происходило то же самое. Русские пушки, выдвинутые в боевые порядки пехоты, вели просто убийственный огонь. Впрочем, в армии Петра артиллерия распределена по полкам, и в этом нет ничего удивительного. Правда, в других армиях, как и в прусской, артиллерия выведена в отдельный род войск и может лишь придаваться для усиления пехотных подразделений. В сражениях же она в основном концентрируется в большие батареи на одном или нескольких участках.

Так, например, напротив левого фланга русских находится батарея из ста двадцати орудий. Остальные восемьдесят образуют две батареи по сорок орудий против центра и правого фланга русских. Подобный подход позволяет сосредоточить артиллерийский огонь на определенных участках, а не распылять пушки по всему фронту.

Хотя, как докладывали Фридриху, Петр вывел-таки артиллерию в отдельный род войск. Им были созданы три артиллерийских полка, каждый из которых включал в себя дюжину полевых пушек и три дюжины гаубиц. Вот только разведка докладывала о наличии в армии лишь полковых пушек. И именно это сейчас наглядно наблюдал король.

Хм. Умно. Непонятно, каким образом русские успели подготовить и замаскировать все эти позиции, но умно. Пушки, зарытые в землю по лафет, вполне способны вести эффективный огонь. В то же время обслуга находится в некоторой безопасности, вдобавок с боков прикрытая бруствером. Фридрих слишком хорошо знал цену обучения хороших артиллеристов, а потому не мог не оценить этого.

А это еще что такое? В порядках прусской батареи, расположенной несколько впереди штаба, начали взметаться ввысь земляные столбы и вспухать серые облака порохового дыма. Послышались крики, полные боли и страданий. А еще… Еще стали слышны голоса, в которых отчетливо проступала паника. Это не могли быть снаряды полевых орудий. Да и вся полковая артиллерия русских сейчас сосредоточила огонь на атакующих линиях прусской армии.

Впрочем, паника была пресечена на корню офицерами и капралами. Вот только ни о какой четкой и слаженной работе артиллеристов теперь не могло быть и речи. Этому довольно эффективно мешала русская артиллерия. Не сказать, что им удалось подавить огонь прусских пушек, но жизнь они им усложнили. К тому же появились первые выведенные из строя орудия, а в тыл потянулись вереницы раненых.

– Полковник Майбах, дайте-ка я догадаюсь, это русский артиллерийский полк, которого здесь не было, – наблюдая происходящее, сердито прошипел Фридрих.

– Ваше величество…

– А это, – оборвав полковника, отвечавшего за разведку, и указывая трубой в сторону левого фланга русских, – незавершенные оборонительные позиции русских. Не подскажете, каких еще сюрпризов нам сегодня стоит ожидать?

– Больше сюрпризов не будет.

– Надеюсь, полковник Майбах. Очень надеюсь. Потому что за ваши просчеты мои солдаты уже платят кровью.

Сюрпризов больше не было. Если не считать русскую кавалерию.

Выпестованная и старательно обученная кавалерия прусской армии, особая гордость Фридриха, была способна действовать крупными силами в плотных построениях, причем маневрируя прямо на поле боя, и принесла ему подавляющее большинство побед.

У русских не было ничего подобного. Их кавалерия была представлена драгунскими полками. Петр шагнул дальше своего деда, и драгуны обучались владению холодным оружием, как и получили сабли вместо шпаг. Но по сути эти полки оставались пехотой, посаженной на коней, и упор делался именно на огнестрельное оружие. В то время как прусской кавалерии запрещалось использовать огнестрельное оружие на поле боя. Ему отводилась сугубо вспомогательная роль и не во время сражений.

Еще у русских имелась легкая иррегулярная кавалерия, представленная казаками, калмыками и татарами. Признаться, Фридрих даже не считал их за настоящую кавалерию. Рубить бегущих, вести разведку местности, заготовку фуража, ловить дезертиров и мародеров – со всем этим этот сброд, конечно, справится. Но они понятия не имели, что такое железная дисциплина и боевое построение. И уж подавно не были способны к маневрированию на поле боя.

Ошибочное мнение. Фридрих быстро осознал, что его намеренно заманили на левый фланг русских. Румянцев не мог не понимать, что противник сосредоточит основные силы против полков, не успевших подготовить свои позиции. А это дает возможность нанести значительный урон. Поэтому прусский король приказал кавалерии изменить направление основного удара и, используя складки местности, сместиться на правый фланг.

Маневр был выполнен великолепно, а главное, в самые сжатые сроки. Кавалерия появилась на поле боя неожиданно даже для прусских генералов, ознакомленных с предстоящей диспозицией. Но русские, казалось, предвидели это, потому что навстречу плотному строю прусской кавалерии выметнулась многотысячная лава. К тому же по прусской кавалерии ударили все пушки правого фланга.

Но главное, Фридриху пришлось убедиться в том, что существует значительная разница между вымуштрованным и заботливо обучаемым кавалеристом и тем, для кого воинское умение это даже не искусство, а образ жизни. Несмотря на свою выучку, дисциплину и четкое командование, прусская кавалерия не смогла ничего противопоставить бешеному напору, беззаветной храбрости и несравненному умению как управлять боевым конем, так и владеть саблей.

Ну и немаловажным, пожалуй, было то, что наступала пора отказаться от плотных построений. Во всяком случае, если было желание драться с Россией. Сомнительно, чтобы русская конница смогла бы полноценно противостоять и уж тем более опрокинуть единый живой организм прусской кавалерии. Но коль скоро у них получилось ворваться в бреши прусского построения, проделанные точным артиллерийским огнем, противнику ничего не оставалось, кроме как умереть, сдаться или бежать с поля боя. Вообще, иррегулярная русская конница это… Дикие в общем-то люди, добродушные и гостеприимные в быту и страшные в схватке.

– Это все? – Фридрих внимательно посмотрел на стоявшего перед ним генерал-майора в мундире русской армии.

– Ваше величество, это все, что я уполномочен передать вам на словах. Возможно, в послании его императорского величества сказано больше.

– Я так понимаю, мне необходимо передать ответ с вами?

– Я прошу прощения, ваше величество…

– Сколько у меня времени? – прервал посланника король. Оставаясь совершенно спокойным внешне, внутри он кипел как дьявольский котел.

– Его императорское величество не определял время. Мне было приказано доставить ответ после его получения. Где мне ждать ответа, здесь или в русском лагере, решать вам, ваше величество.

– Я понял. Фриц.

– Я здесь, ваше величество, – отозвался адъютант.

– Позаботьтесь о достойном размещении генерала.

– Слушаюсь, ваше величество.

Только Богу ведомо, сколько потребовалось ему сил, чтобы сдержаться. Его буквально разрывало от возмущения и злости. Прислать к нему простого генерала, даже не из числа тех, кто громил прусскую армию, а какого-то придворного шаркуна. Ладно бы это был сам Румянцев или посол, так нет же, прислали этого клоуна.

Спокойно, Фридрих. Вдохни поглубже и успокойся. Помнится, Петр говорил, что тебе потребуется чудо, чтобы спасти Пруссию. Вот оно-то, пожалуй, и случилось. А иначе, чем чудом, это не назовешь, «чудом Бранденбургского дома». И совершил это чудо русский царь, будь он трижды проклят.

В Зольдауском сражении Фридрих не просто потерпел поражение. Цвет и костяк прусской армии был буквально разгромлен и уничтожен. Русские не удовольствовались простой победой. Румянцев тут же организовал грамотное преследование. И надо заметить, русские проявили прямо-таки завидную мобильность. Кроме тысяч погибших на поле боя (более точных данных король не имел), десятки тысяч попали в плен. Он лишился всей артиллерии и сумел увести только пять тысяч солдат.

Когда он с остатками армии отошел к Берлину, там его ждало разочарование. Столица вместе с королевским двором уже были в руках русских. Петр не блефовал, когда говорил о готовности перебросить армию морем. Как не блефовал и в остальном. Фридриху ничего не оставалось, кроме как отступить к Бранденбургу и встать там укрепленным лагерем с остатками своей армии.

Он не собирался сидеть сложа руки. Не та натура. Поэтому сразу же начал собирать в кулак все силы, до каких только мог дотянуться. Уже через неделю вокруг него собралась небольшая армия в двадцать пять тысяч человек, которая в скором времени обещала увеличиться. Во все земли были отправлены гонцы с соответствующими приказами. Ему нужно было только время. И, странное дело, оно у него было.

Все время наступавший на пятки Румянцев вдруг прекратил преследование, встав своей армией между Бранденбургом и Берлином. Обе армии разделял только один дневной переход. Русским оставалось лишь нанести решающий удар, но вместо этого они стояли на месте, не подавая никаких признаков активности.

Фридрих даже предположил, что Румянцев намеренно ожидает, пока прусская армия соберется в кулак, чтобы покончить с ней одним ударом. Генеральное сражение! Да, дьявол всех задери! Он готов поставить все на кон. Он верил в свою судьбу и в то, что победит, тоже верил. Плевать на то, что сейчас в Пруссии находится стотысячная российская армия. Ему нужно было только время.

И вот выясняется, что промедление было вызвано вовсе не нерасторопностью Румянцева. Он просто выполнял приказ своего императора. Тот же прислал вот этого генерала с очередным предложением о мире.

Сургуч сухо хрустнул под давлением пальцев короля, и бумага с шелестом развернулась. Послание было довольно коротким и лаконичным. Петр был верен себе и сразу переходил к делу. Впрочем, там на зольдауском поле он был куда более многословен и откровенен. Возможно, потому, что слова, они и есть слова, не облеченные в нечто вещественное и документальное, как это послание.

«Здравствуйте, Ваше величество. Хочу напомнить Вам о моем предложении, а также о том, что я не хотел доводить до подобного. Это был Ваш выбор. Как и ранее, я предлагаю Вам мир, и, так как половина Бранденбургских земель сейчас находится в моей власти, я готов уступить их Вам в качестве жеста доброй воли.

Также я готов передать Вам тридцать две тысячи солдат вашей армии, полностью экипированных и вооруженных, при двухстах орудиях. Кроме того, я готов переправить в Ваши земли еще двенадцать тысяч раненых. Те, кому суждено было скончаться от ран, уже умерли, оставшиеся же должны будут при надлежащем уходе встать в строй.

Если Вы готовы подписать мирный договор, то просто прикажите моему посланцу предоставить его Вам, у него имеются два экземпляра за моей подписью. Вам останется только подписать свой и отправить посланца ко мне. Румянцев имеет приказ начать вывод войск сразу же по подписании договора.

Хочу дать добрый совет, как перед сражением у Зольдау: не затягивайте с ответом. Каждый день просрочки чреват бедами для Пруссии. Если эти беды не проявятся в ближайшем будущем, то непременно скажутся впоследствии».

Н-да-а. Лучше бы он подумал и вспомнил, чем однажды обернулось для Пруссии его упрямство. А главное, ну чего было злиться и ломать голову над ответом, если он все равно очевиден. А Петр, это дьявольское отродье, оказался как всегда прав, грозя бедами.

Румянцев вовсе не собирался просто так стоять и наблюдать за тем, как Фридрих накапливает силы. Узнав о выдвижении фельдмаршала Левальда с подкреплениями для короля, которые он собрал на юге, русский генерал тут же вышел ему наперерез и, окружив, принудил к сдаче. Все это случилось в течение трех суток. Что же, никто не говорил о заключении перемирия, так что русские были в своем праве.

Но главное даже не это. Оказывается, все эти дни в оккупированных городах творилось невообразимое. Русские объявили комендантский час, который начинался за два часа до наступления темноты. К этому времени все жители должны были находиться в своих домах. Дисциплинированные немцы выполнили требование захватчиков.

Русские солдаты начали обходить дома и грузить на повозки целые семьи немецких мастеров, ремесленников и подмастерьев. Им объявляли, что они отправляются к новому месту жительства, где им будет предоставлено все необходимое для нормальной жизни. За время, пока в городах хозяйничали русские, из них было вывезено более пятидесяти тысяч человек, из которых как минимум двадцать тысяч были мастерами, а остальные членами их семей.

Затяни Фридрих с подписанием еще, и потери Пруссии были бы куда более значимыми. Непонятно, как так случилось, что русские точно знали, куда идти и кого брать. Но они действовали не наугад, а по конкретным спискам, точно зная поименно всех членов семей мастеров. Конечно, случались казусы, но в общем и целом ограбление королевства, а иначе это назвать нельзя, прошло вполне успешно.

Кроме того, захватчики подвергли разграблению заводы и фабрики. Они демонтировали и вывозили станки, в основе своей русской выделки. То, что им казалось не заслуживающим внимания, попросту приводилось в негодность и разбивалось. Здания заводов взрывались порохом, взятым из городских арсеналов. Пруссия целенаправленно лишалась промышленного потенциала.

Эпилог

– Ну вот и ладно… – Петр с нескрываемым удовольствием отложил в сторону договор с Пруссией, который ему доставили только что.

– Доволен, Петр Алексеевич? – Туманов с хитринкой посмотрел на императора.

– Признаться, не думал, что из этой европейской авантюры удастся извлечь хоть что-то путное. Но… Да, доволен.

Еще бы ему не быть довольным. Конечно, было бы проще, если бы Фридрих согласился на мир сразу же. Слава богу, российская казна полна как никогда. Ее так и распирает от излишков, того и гляди как бы не начать делать глупости и не погрязнуть в транжирстве. Петр даже ошалел от того, насколько оказалось прибыльно воевать с Англией.

Один только захват Ямайки принес около десяти миллионов рублей прибыли. Потом на кингстонском рейде начали собираться сотни захваченных кораблей, впоследствии с грузом переправленные в Россию. Здесь казне перепало еще порядка пяти миллионов. Да плюс сами корабли числом около трехсот по самым скромным подсчетам стоили около девяти миллионов рублей.

Потом настала очередь других островов. По здравом размышлении Александр вместе со своим наставником решили не захватывать британские владения, а попросту нажиться на грабеже. Вполне обычное дело. В этом случае сил флота и корпуса Меншикова было более чем достаточно, да и единовременная прибыль от грабежа вышла куда выше. А чтобы Англии жизнь медом не казалась, русские оставили рабам арсеналы со всеми запасами.

Труднее всего пришлось с Барбадосом, где наличествовал сильный гарнизон и достаточно многочисленное белое население. Но здесь вновь отличился Савин, начав контрабандой доставлять на остров чернокожих рабов с Ямайки. Правда, кроме рабов Канцелярия наладила и поставки оружия. А еще чернокожим была оказана помощь в организации восстания. Словом, когда русская эскадра ударила с моря, рабы ударили с суши.

О том, что было дальше, участники этого предприятия старались не вспоминать. Жестокое время, жестокие нравы, обозленные чернокожие дикари. Как говорится, живые завидовали мертвым. Русские-то не стали задерживаться на островах, предпочтя удалиться. Хорошо хоть среди рабов нет моряков, иначе пришлось бы прикладывать титанические усилия, чтобы вычистить Карибское море от бандитов куда более худших, чем флибустьеры.

Не забыли и о Золотом береге, где Россия прикупила у Дании небольшую крепость и начала налаживать отношения с местными властями. Торговля на африканском побережье отличалась невероятной прибыльностью. К тому же русским не приходилось вкладывать в это предприятие никаких собственных товаров. Захваченного у англичан оказалось более чем достаточно для многократного увеличения прибыли.

Эскадра из двух десятков клиперов перерезала путь английской Ост-Индской торговой компании. И хотя торгаши имели собственный военный флот, он мог противостоять пиратам, но не смог ничего поделать с таким противником, как государство.

Около сотни судов компании стали добычей русских моряков и отправились в российские черноморские порты. Около полутора сотен, которые не было никакой возможности доставить в Россию, отправились на дно океана. Предварительно лишившись груза, который можно было пристроить на африканском берегу. Остальные суда компании встали на якоря в портах, ожидая, когда же закончится эта напасть.

Так что денег у Петра сейчас было предостаточно. Средств вполне хватало и для помощи Ирландии, и для возведения фактически нового города на месте Царицына, сторожевого города на Волге. Буров говорил о том, что этому городку с населением в несколько сотен гражданских и батальона пехоты уготовано большое будущее. Это сейчас там всего лишь склады с припасами для обеспечения речного пути. А пройдет время, и там возникнет промышленный центр.

Ну и чего тянуть? Тем более мастера у него теперь имеются. Это он хорошо просчитал Фридриха, пославшего его с предложением о мире. Ну и тумановские птенцы потрудились, составляя списки. Так что мастеров из Пруссии вывезли на целый большой город. И Петр был намерен полностью построить его за казенный счет, хотя и руками этих самых немцев. Впрочем, сомнительно, чтобы те упирались. А чтобы им никто обид не чинил и мыслей дурных не было, определил в тамошний гарнизон парочку драгунских полков. Да неподалеку появилась казачья станица.

В Ирландии его догляд не нужен. Братьев Ласси учить вести дела только портить. Много за прошедший год они, конечно, сделать не успели, но и то, чего удалось достичь, очень даже впечатляло. Так что Ирландию следует лишь поддержать материально, в остальном только не мешать.

Хотя… Навестить остров, конечно, не помешает. С одной стороны, он тем самым выкажет этому народу свое уважение. А на фоне отношения к ним Англии это будет ярким контрастом и лишний раз покажет народу, который угнетали веками, кто является для них настоящим другом. А Петр очень рассчитывал на дружбу с ирландцами. Англичане те еще бестии и просто так не сдадутся.

Опять же хорошая возможность навестить внука. Вопреки опасениям Анны Петр оказался совершенно прав, из Катерины и Морица получилась отличная пара. Во всяком случае, по докладам ее дяди, главы Канцелярии, у них в семье полная идиллия. И в том, что королева станет народной любимицей, император также не ошибся. Все по тем же докладам, за прошедший год Катрина является самым распространенным именем для новорожденных.

А вот Ямайка…

«Оставь Ямайку Александру и Савину. Они тебе из нее конфетку сделают. И железную дорогу через перешеек у Никарагуа продавят. Парень у тебя способный, справится», – вдруг подал голос Буров.

«Вот так все просто?» – мысленно спросил Петр.

«Не ищи сложности там, где их нет. И потом, я уверен, что испанцам и самим это понравится. Полторы сотни верст по реке Сан-Хуан, да максимум полста по железной дороге, и это вместо порядка двадцати тысяч километров океаном. Так что это в значительной степени упрощает жизнь самой Испании».

«Остается убедить китайцев уступить часть своей территории, включая Маньчжурию».

«Убедим, никуда не денутся. А вот если дадим серьезный толчок к переселению русских на Дальний Восток, то, глядишь, и людишек там будет побольше, чем в мое время. Океаном оно куда сподручнее. И практика перевозки пассажиров уже отработана».

– Ну что же, Иван, – заговорил вслух Петр, – с Пруссией мы разобрались. Теперь давай думать, как принудить к миру Англию. Признаться, мне уже изрядно надоело воевать.

– Предлагаю начать тайные переговоры с Яковом о воцарении его на английском престоле, с учетом Ирландского королевства.

– Опять начнет петь насчет объедков.

– Не начнет. Ирландия для Англии по большому счету просто колония. А вот Англия и Шотландия – это совсем другое дело. И если переговоры вести с позиции признания Ирландского королевства в обмен на английский трон, то, на мой взгляд, они обречены на успех.

– Думаешь?

– Уверен, что еще до их окончания мы уже договоримся о мире с Георгом. Правда, что-то англичанам отдать все равно придется.

– Ну Ямайку им не видать как своих ушей. А остальное… Пусть опять загоняют негров на плантации и владеют на радость. Кстати, у этих любителей свободы с военными припасами точно порядок?

– Хватит на пять войн. И учителя военного дела вполне достойные. В нашей армии тоже встречаются дезертиры. Прямо напасть какая-то.

– Вот и ладно. Значит, говоришь, переговоры с Яковом?

– На мой взгляд, это самое перспективное направление.

– Значит, так тому и быть.

Сноски

1

Флас – бензин.

(обратно)

2

В 1701–1772 гг. Восточная Пруссия называлась Прусским королевством. Но в описываемый период так именуется все Бранденбургско-Прусское королевство. Поэтому во избежание путаницы в тексте фигурирует название Восточная Пруссия.

(обратно)

3

Гальюн – первоначально свес в носу парусного судна для установки носового украшения. На этом же свесе устанавливались отхожие места для экипажа, поэтому в настоящее время гальюном называют туалеты на кораблях.

(обратно)

4

В реальной истории М. В. Ломоносов создал катоптрико-диоптрическую зажигательную систему; прибор «для сгущения света», названный им «ночезрительной трубой», предназначавшийся для рассмотрения на море удаленных предметов в ночное время или, как говорится в его статье, тому посвященной, «Физическая задача о ночезрительной трубе» (1758) – служивший возможности «различать в ночное время скалы и корабли». 13 мая 1756 г. он демонстрировал ее на заседании Академического собрания.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 «Чайка»

Глава 2 Един в двух лицах

Глава 3 Русская Ямайка

Глава 4 Императорские будни

Глава 5 Дернуть тигра за усы

Глава 6 Вест-Индская экспедиция

Глава 7 Война план покажет

Глава 8 Наместник

Глава 9 «Дельфин»

Глава 10 Ирландский вопрос

Глава 11 Чудо бранденбургского дома

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg