«Рутьер»

Рутьер (fb2) - Рутьер [litres] (Фебус и Арманьяк – 1 – Страна Арманьяк - 2) 1183K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Вячеславович Башибузук

Александр Башибузук Страна Арманьяк. Рутьер

Моей маме посвящаю

Глава 1

Ядро со свистом и треском врезалось в телегу, проломив борт и застряв в связках фашин…

Вот клятые дойчи… Не иначе какой-то дальнобойной серпентиной или фальконетом обзавелись. Далеко бьет, почти в два раза дальше, чем бургундские орудия.

Чуть тронув поводья, проехался вдоль строя арбалетчиков и аркебузиров, которыми командовал по праву лейтенанта наемной компании.

Невозмутимые красные рожи, наглые глаза, браво торчащие усы. Блестят начищенные пехотные салады. Легкий ветерок треплет длинные белые котты с маленьким красным крестиком на груди. Под ними добротные бригантины.

Арбалеты и аркебузы они держат на правом плече, к поясу подвешены короткие широкие фальшионы и кинжалы. Арбалеты – кракинены, с металлическими дугами и немецким воротом. Болт из такого гарантированно прошибает с трех десятков шагов любую броню; конечно, кроме турнирного доспеха, но в таком никто не воюет, только на турнирах и блистают.

Аркебузы тоже одинаковые, калибром двадцать миллиметров и длиной ствола в полтора метра. Стволы для них сварены в Туделе, колесцовые замки куплены в Леванте, а собраны они в Осасуне, мастером Диего Орхедо – по моему личному заказу. До сих пор вздрагиваю, когда припоминаю, во сколько они мне обошлись, но деньги уже почти все вернулись. Казна компании возмещает мне затраты.

У аркебузиров в левой руке полусписа с крюком сбоку, служащим подставкой для аркебузы при выстреле, но ей вполне можно работать и в рукопашной схватке как обыкновенной короткой пикой, а еще в качестве дополнительной функции из них довольно быстро собираются переносные рогатки. Всех-то дел – в обозе возить брус со сквозными калиброванными отверстиями. Сам конструкцию придумал… или не сам, а где-то читал в своей прошлой жизни? Уже не важно. Все знания, которые я принес с собой в эту эпоху, теперь мои. Кто оспорит?

У аркебузиров на сгибе локтя маленькие баклеры, через плечо пущен черно-фиолетовый шарф. Лично заказал у портных на всю банду и обязал носить. Это мои цвета, а все они все-таки мой личный найм.

У арбалетчиков в ногах установлены широкие павезы высотой до груди, чтобы удобно было на верхний срез щита класть арбалет при прицеливании. Болт такую павезу не пробивает даже с десятка шагов: сам проверил, когда их покупал в Сарагосе. Три слоя клеенного рыбьим клеем мореного граба в стальной оковке и подстежка из специально обработанной воловьей кожи.

Кстати, из такой же испанской кожи, необычайно крепкой и легкой, сделаны кирасы для моих кутюльеров, выстроившихся рядом с основным строем отдельной бандой – общим числом в три десятка. Молодые парни, от четырнадцати до шестнадцати лет, все в статусе учеников арбалетчиков и аркебузиров. Их я экипировал в добротные шапели, а поверх кожаной кирасы – в металлические пластроны и вооружил протазанами с длинными кинжалами.

У кутюльеров, приписанных к арбалетчикам, за спиной плетеные корзины с запасными болтами, у приписанных к аркебузирам – кожаные ранцы с разным огневым припасом. Их задача – снабжать стрелков бесперебойно, ну а потом уже добивать раненых врагов и обдирать их как липку. В общем, очень полезные функции они выполняют.

– Мы же не собираемся жить вечно? – проорал я своей компании, сдерживая гарцующего Родена. – Но и спешить в ад не будем! Все равно места́ для нас там готовы и никто их не займет. Верно?

– Верно!

От рева луженых фламандских и мосарабских глоток взмыла стая ворон, пировавшая на трупах незадачливых швейцарцев, решивших устроить ночную вылазку из города Нейса.

Ну вот… Собственно, счастливый ритуал соблюден. Честно говоря, я не особенно уверен, что он счастливый, но так утверждает Иоганн Гуутен – мой капитан. Капитан компании рутьеров, то есть отряда наемников. Рутьеры, к слову, народ чрезмерно суеверный. Но так мы себя называем только в узком кругу, не очень популярно это слово по нынешним временам, лет сто назад постарались настоящие рутьеры, совсем не стеснявшиеся этого названия, – они опустошали целые области, превращая их в безжизненные пустыни. Но тех после Столетней войны быстро извели, и, кроме устава и некоторых обычаев, сохраненных верными адептами боевого братства этих страшных банд, от них ничего не осталось. Теперь мы бриганды, компаньоны или вообще живорезы. Очень характеризующее название… В общем, как только нас не называют, но от этого мы наемниками быть не перестали. И не перестанем.

– Петер, старый козел, ты что тут делаешь? – строго прикрикнул я на коренастого бородача, бочком проникшего в строй к арбалетчикам.

– Да он поживиться опять намылился… – засмеялись в шеренге. – И маркитанток из обоза Фридриха повалять захотелось. Да не на что…

– Ко мне! – махнул ему рукой.

Бородач, понурясь, выбрался из шеренги и, подойдя ко мне, преклонил колено.

Я покрутил головой и, не увидев вымпелов, сигнализирующих наступление, понял, что время у меня еще есть. И так строго, в воспитательных целях, поинтересовался:

– Петер, ты кто такой есть?

– Обер-интендант, гранд-повар Петер ван Риис, господин лейтенант! – браво отрапортовал наемник, вскочив и выпятив грудь, стукнув по ней кулачищем для достоверности.

– Тогда какой такой драной ундины ты лезешь в строй, когда обязан следить за съестными припасами, котлами и поварятами? – Я состроил зверскую рожу, впрочем внутренне улыбаясь.

Очень уж удачно я назвал должность повара в своем отряде, и она как нельзя кстати подходила к этому бородачу, знающему все о похлебках, жарком и паштетах.

– Так все готово, господин лейтенант! – выпучив глаза от усердия, проревел Петер. – Прием пищи – по распорядку! Мали́нская чесночная похлебка будет. Я четырех баранов и полувоз провианта с боем взял у самого́ личного каптенармуса кондюкто шестой роты. Не извольте беспокоиться, пальцы облизывать будете. А для вас лично – гусь с…

– Матерь Божья!

Неожиданно под ноги моему обер-интенданту ударило ядро, совсем заляпав того грязью и заставив рыбкой нырнуть в ближайшую лужу.

Арбалетчики дружно загоготали и застучали кулаками по своим павезам, приветствуя столь удачный кульбит своего повара.

– В строй! – гаркнул я. – Но смотри… если твои помощники с котлами не справятся – три шкуры спущу… и не с них, а с тебя.

Наемники одобрительно загудели и пропустили в шеренгу повара, утирающего морду от грязи.

Все правильно. Для солдата после боя ничего нет важнее тарелки густого горячего и жирного варева. Поэтому в первый же день вступления в командование я организовал в своем отряде централизованное горячее двухразовое питание, вызвав поначалу скептическую улыбку капитана Гуутена, потом взявшего мой опыт на вооружение всей компании.

Иоган Гуутен… Человек, давший мне новую цель в жизни, как, впрочем, и обещал два года назад в Сарагосе…

До сих пор не понимаю, благодаря кому и как я переместился из вполне цивилизованного двадцать первого века в дремучее средневековье пятнадцатого столетия. Какое стечение обстоятельств, какая сила превратили меня – Александра Лемешева, из тренера сборной страны по спортивному фехтованию в бастарда Жана д’Арманьяка, виконта де Лавардан и Рокебрен? Не знаю! Да и, честно говоря, не очень и задумываюсь над этим. Даже порой забываю, кто я есть на самом деле…

Потом я уже сам менял личины: то в беглого шевалье де Сегюра, то в нынешнюю свою ипостась – лейтенанта наемных арбалетчиков шевалье де Дрюона. Благородный наследник целой страны инкогнито на просторах Европы наемничает, ёптыть…

В первый день переноса я чуть с ума не сошел, осознав, куда и в кого угодил. Очень, знаете ли, мне повезло…

Попал я своим бестелесным сознанием в бессознательное тело бастарда, получившегося от греховной и преступной связи Жана V конта д’Арманьяка и его единоутробной сестры Изабеллы. Папаша мой из-за этого инцеста оказался дважды отлученным от церкви, что не помешало ему стать одним из предводителей Лиги Общественного Блага, личным врагом руа франков Луи XI, и… В общем, его грехи перед французской короной и святой католической церковью можно перечислять до бесконечности. Самым же большим папашкиным грехом был… грех жажды свободы и независимости для своей страны от жадного до чужих земель короля Людовика, прозванного соседями Всемирным Пауком, объединителя, мать ее в дышло… Франции.

Да и это как бы еще ничего по сравнению с тем, что я остался один на один с всесильным Луи, без малейшей поддержки, после того как папашу разодрала на клочки ворвавшаяся в Лектур французская солдатня под руководством его преосвященства галликанского кардинала Жоффруа. Город, в котором отважный конт д’Арманьяк удерживал последнюю в своей жизни осаду. А хренов Всемирный Паук, воистину меткое прозвище у этого чертового Луи, просто жаждал извести последнего оставшегося на свободе представителя рода Арманьяков. То есть меня.

Но я выжил! Не без помощи, конечно… По воле случая на следующий же день я нашел в лесу одичавшего беглого монаха, впоследствии ставшего мне верным оруженосцем – шотландца Уильяма из благородного клана Логанов по прозвищу Тук. Монаха – саморасстригу, приговоренного к смерти в славном городе Оше за мелкие шалости вроде убийства, воровства, колдовства и прочие незначительные проступки, за которые по средневековым нравам не только вешают, срубают голову, колесуют с последующим четвертованием, но и сжигают на медленном огне…

– Я успел? – Около меня осадил своего жеребца присно упомянутый Тук.

– Да, еще сигнала к выступлению не было. Ну, что там?

– Все жалованье до последнего патара отсыпали… – ухмыльнулся шотландец, совмещавший у меня в отряде должность сержанта арбалетчиков с должностью обер-казначея – аудитора, ответственного за казну, жалованье и вообще за все финансовые дела. – Монета уже под замком; опечатал и стражу поставил.

– Красавчик… – отпустил я довольного своей оборотистостью и моей похвалой шотландца, – иди к своим… скоро начнется…

Герцог все-таки внял голосу благоразумия и выплатил войскам жалованье, задерживаемое уже полгода, непосредственно перед битвой. Более чем разумный поступок, учитывая то, что на помощь осажденному Нейсу заявилась целая армия Фридриха III, правителя Священной Римской империи. Армия, которая в четыре раза превышала нашу, то есть армию герцога Бургундского Карла по прозвищу Смелый. И ныне сей герцог решил дать германцам решительный бой… Как раз в таких случаях к определению «решительный» добавляют еще одно слово – «последний».

Тук спешился, передал поводья слуге, сразу умчавшемуся с конем в тыл и, поправляя арбалет, стал в строй. По боевому расписанию сержант арбалетчиков воюет пешим, тут я ничего поделать не могу. Да и не буду пытаться. Там ему самое и место. За эту должность шотландец год бился, пока его не избрали сами стрелки. Да, должность выборная, почетная, с двойной долей в добыче и сержантским жалованьем. В бургундской армии ей ближайший аналог должность дизанье, но у нас так, хотя мы и приписаны к шестой ордонансной роте имени святого Иоанна Богослова под управлением кондюкто Бернара де Равештайна на правах самостоятельного отряда.

Чуть пришпорил Родена и, не обращая внимания на очередное ядро, взрывшее раскисшую землю, выехал к строю.

– Радуйтесь, желудки. Жалованье выплатили! – сообщил благую весть личному составу и придержал коня, шарахнувшегося в сторону от дружного довольного рева восьми десятков глоток.

Вот теперь и я спокоен и доволен. Моих орлов после битвы ждут горячая еда и жалованье в звонкой монете, а это значит, что без вина и податливых маркитанток они не останутся. Что еще может лучше простимулировать рутьеров быстрее утыкать врагов болтами, взять трофеи и вернуться в лагерь? Да ничего.

Ну, где там войско императора Священной Римской империи, осмелившегося выступить против нашего нанимателя Карла Смелого Бургундского? Разнесем и оберем до исподнего, и плевать нам, что дойчей в четыре раза больше… или в пять?

М-да… печально, совсем я инстинкт самосохранения потерял и вжился в образ… Поначалу так не было…

После того как я попал в тело бастарда и справился-таки с нехилым потрясением и растерянностью, встал вопрос… Извечный вопрос, описанный классиками на разный лад сверх меры. Что делать? Что, черт возьми, делать полностью не приспособленному и фактически неграмотному современному человеку в глухом пятнадцатом столетии?

Вот и я не знал…

После мучительных раздумий и терзаний решил продолжить дело бастарда и его непутевого папеньки. Почему-то я всеми фибрами возненавидел руа франков. Не иначе мне от бастарда ненависть передалась, да и, честно говоря, было за что. Паук оказался совершенно мерзкой личностью. Все, что клеветали про Ивана Грозного, – это правда, но только… про француза Луи.

Бастард должен был отправиться в Арагон просить помощи у тамошнего правителя – Хуана II, рея Арагона, Валенсии, Сицилии, Неаполя, Наварры и конде Барселоны. Понимая, что только при живом новоявленном отце моя судьба имеет сколько-то ясные перспективы, я отправился в Испанию, но на следующий день узнал, что уже поздно. Город Лектур взяли, а отца разорвали на клочки солдаты, скорее всего, по прямому приказу Паука, хотя формально Арманьяку была дарована почетная капитуляция и право беспрепятственно проследовать ко двору Луи для личных оправданий…

– Сейчас скомандуют атаку! – Возле меня осадил коня Иоганн Гуутен, капитан нашей компании.

– Слава богу, вечер уже. – Я прервал воспоминания и указал копьем в небо, покрытое свинцовыми тучами. – Остается всего часа четыре светового дня.

– Ну ты же знаешь Карла… – ухмыльнулся Иоганн, сдерживая затанцевавшего андалузского жеребца, – могли сегодня вообще не начать. Он только что закончил посвящать в рыцари очередную порцию своих дворянчиков.

Наш капитан, по своему плебейскому происхождению, дворян недолюбливал. Я являлся тем редким исключением, которое только подчеркивает правило.

– Жирома де Бюсси он тоже посвятил? – спросил я с интересом.

– Ну а как же; только для посвящения его приволокли на носилках, после того как ты ему располосовал ногу на дуэли. Он еще долго сам ходить не будет! – расхохотался Гуутен, но быстро посерьезнел. – Но это все суета, Жан. Смотри… Мы выступаем вслед за нашей ротой на правом фланге второй баталии и попробуем от них не отстать. Цель – вон тот холм с артиллерией перед вагенбургом имперцев. Хотя я уже примерно представляю, как все будет…

– За конными жандармами мы не успеем, – мрачно подтвердил я, – эти выскочки полетят рубить дойчей галопом.

– Именно, но мы должны постараться. Видишь, вонючки уже стараются… – Иоганн показал на ломбардских канониров, как раз выпаливших из своих серпентин, и с надеждой добавил: – Может, они все и закончат?

Вот не любят фламандцы ломбардцев – считают, что те воняют. Уникальное наблюдение, с учетом того, что в бургундской армии сейчас воняют все как одно большое стадо свиней. И я под вечер тоже совсем уже не отличаюсь от самых главных грязнуль Европы – англов. Но я хоть моюсь каждый день и заставляю умываться своих арбалетчиков. Мосарабы, кстати, делают это без напоминаний, каждое утро и вечер. Все-таки они родом из мавританской Испании, а на данный исторический момент сарацины в плане личной гигиены впереди планеты всей. Но все это, так сказать, неотъемлемые элементы Средневековья. Привык уже.

Я глянул на позиции канониров…

Собственно, битва уже началась. Герцог Бургундский выдвинул всю артиллерию, которую только смог оторвать от осады Нейса, на дистанцию досягаемости германского вагенбурга, и она сейчас по мере сил обрабатывала лагерь Фридриха. Не знаю, насколько успешно, но некая паника среди дойчей наблюдалась.

Германские артиллеристы отвечали, но с меньшим успехом. Собственно, германскими они были только номинально. Скорее всего, те же ломбардцы – этот народец нанимается ко всем, кто платит, – и частенько воюют друг против друга. Тоже наемники, со своей историей…

– Ага… Ломбардцы могут только начать, заканчиваем за них всегда мы, – засмеялся я. – Ты барки дойчей в устье Эрфта видишь?

– Ну да. – Иоганн, приложив ко лбу руку козырьком, посмотрел в сторону реки. – Ну и?..

– Да есть небольшая задумка… Я отдал уже распоряжения, но посмотрим, как все закрутится…

Тем временем над бургундской армией пронесся протяжный медный вой.

Трубачи просигналили наступление.

Взметнулись штандарты, и огромные массы бургундской кавалерии пришли в движение. Сначала медленно, затем все быстрее, сверкая начищенными латами, пышными плюмажами и яркими вымпелами, стальной вал покатился в сторону армии Фридриха.

– Труби… – бросил команду трубачу и тронул коня.

Мои арбалетчики и аркебузиры, расположенные впереди фаланги спитцеров, мерно зашагали вперед, затем перешли на легкую трусцу.

Спитцеры следовали за ними и пока держали свои пики на плечах, но по первой же команде могли ощетиниться совершенно непроходимым частоколом граненых, бритвенно острых наконечников.

В нашем отряде пикинеры были фламандцами и немного разбавлены брабантцами. Суровые, немного флегматичные мужики, совершенно не признающие никаких дворянских преимуществ над собой, абсолютно верные своему отряду и командиру – эти головорезы из Фландрии в буквальном смысле слова считались лучшими пикинерами Европы.

Почти все арбалетчики были уроженцами Брюгге и Геннегау. Когда меня представили им как их лейтенанта, в строю не прозвучало ни слова, не показалось ни малейшей улыбки, только угрюмые неприязненные взгляды. Прежний покойный лейтенант тоже был фламандцем и пользовался их безоговорочным уважением и доверием.

Но уже через месяц они были готовы вспороть брюхо любому бросившему на меня косой взгляд. Как так получилось? Даже не знаю… Как-то само по себе… Для начала я подучил фламандский язык. Слава Деве Марии, бастард немного знал его, и когда я стал хоть и коряво, но разговаривать со своими стрелками на их родном языке, это принесло в мою копилку первые монетки признания. Я не чинился посидеть, поболтать с ними на бивуаках и распить по кружечке дрянного местного пива, обсуждая достоинства маркитанток. Я даже каким-то чудом запомнил всех их по именам, что тоже помогло разбить стену отчуждения…

Частокол на холме перед вагенбургом окутался густыми клубами дыма, разом рявкнули все имперские бомбарды, кулеврины, фальконеты и прочий большой средневековый огнестрел.

В лаве атакующих жандармов возникли зримые просеки. Кубарем полетели лошади, подминая под себя окованных железом всадников.

В ответ раздался гневный рев:

– С нами Богородица! Монсеньор святой Георгий и Бургундия…

Прежде чем имперские канониры смогли снова зарядить свои орудия, стальная лава достигла подножия холма, смяв редкое прикрытие из лучников и арбалетчиков. Но навстречу им хлынули во множестве вражеские пехотинцы, а с флангов ударили немецкие риттеры.

Имперские кнехты принялись плутонгами палить из своих ручных кулеврин.

Из-за частокола били арбалетчики и лучники.

Все смешалось, а сражающихся заволокло клубами дыма…

М-да… ожидания сбываются.

Без пехоты бургундские жандармы холм не возьмут. Подтверждая мои слова, плотный строй кавалеристов разбился на отдельные группы и понемногу пятился назад.

Я скомандовал своим ускориться и осмотрел поле боя.

С левого и правого флангов перешла на бег бургундская пехота, одетая в гербовые котты своих кондюкто. Нам же, на правах отдельного отряда, разрешили носить свои, чисто-белые, только с маленьким крестиком на груди, но выступали мы все-таки под штандартом шестой роты.

Обогнав нас, галопом пронеслись жандармы. Судя по стягам – двенадцатой, тринадцатой и четырнадцатой рот. Они с налета врезались в имперцев и опрокинули их. Я даже присвистнул, когда разглядел личное знамя Карла Смелого и его эскадру шамбелланов – личных камергеров-телохранителей. Сливки бургундской знати, ёптыть… Герцог ввел в бой все, что имел в наличии, и сам не удержался…

Ну как же… куда без него; наблюдать за сражением со стороны и принимать необходимые решения, как сделал бы всякий нормальный полководец, Карлуша не может. Обязательно надо лично подраться. Доведут его когда-нибудь подобные эскапады до цугундера. Был бы я историком или хотя бы почитывал историческую литературу в своей прошлой жизни, знал бы сейчас, пусть и примерно, чем закончится это сражение. Ан нет… Не знаю, ни хрена не знаю, ничем, кроме оружия и фехтования, будучи Александром Лемешевым, я не интересовался. Правда, фехтовать умею и даже в свое время Олимпиаду выиграл, но это только оттеняет мою общую безграмотность…

Иоганн Гуутен в сопровождении знаменосца, трубача и лейтенанта спитцеров Иоахима ван дер Вельде, моего хорошего приятеля и постоянного собутыльника, находился с правого фланга нашей фаланги. Я постоянно посматривал на капитана, готовый при необходимости продублировать команду для своей части компании. Прелести средневековой манеры ведения баталий, ёптыть… Раций, как вы понимаете, нет, и еще очень долго не будет. Все команды отдаются голосом и дублируются трубачами и сигнальщиками. И попробуй проворонь предписываемый маневр…

Постепенно наша кавалерия под натиском императорской армии, оправившейся от первого удара, стала откатываться назад. Жандармы, просачиваясь в стыки между пехотными отрядами, отходили в тыл… Хорошо, что мы не во Франции. Галльские рыцари не считали для себя зазорным проехаться бронированными конями через свою же пехоту.

– Ну, мля… Сейчас начнется. – Я передвинул из-за спины вперед тарч и покрепче ухватил копье.

Огляделся. Мои личные четыре кутюльера держались рядом как привязанные, по сторонам и сзади. Нормально.

– Стой! – рявкнул трубачу, увидев, как из клубов пыли и дыма стройными рядами выдвинулись немецкие кулевринеры, прикрытые пикинерами.

Так…

Дистанция?..

Для нас в самый раз. А они нас не достанут. Для ручных кулеврин далеко – не добить им. Зато мы успеем по ним залпа три сделать – точно.

Надсаживая горло, проорал:

– Пли!

Мою команду продублировал сигнальщик, скрестив и опустив флажки.

Первая шеренга, быстро прицелившись, выпустила болты и скрылась за павезами, работая во́ротами.

Вторая шеренга повторила маневр первой.

К тому времени, когда выстрелила наша третья шеренга, первая уже взвела свои арбалеты. Все работает четко, как отлаженный механизм. Пока я доволен…

Первую шеренгу германской пехоты напротив моего отряда как корова языком слизнула, вторую тоже проредили качественно, но имперские кнехты, несмотря на это, упорно перли вперед…

Теперь мой личный довод, конечно, не совместимый с доводами королей, но все-таки…

По команде сквозь строй пикинеров промаршировали аркебузиры.

Пыхнули пучком искр колесцовые замки, загрохотало, заволокло плотным едким дымом так, что невозможно было ничего разглядеть даже в двух метрах, но успешность ружейного залпа засвидетельствовали предсмертные вопли и вой со стороны германской армии. Свинцовые жеребья – это вам не шутка.

Первая шеренга, выстрелив, промаршировала назад для перезарядки, за ней вторая и третья. Такая тактика аркебузиров называется «караколь», «улитка» по-русски. Мосарабы действовали четко, слаженно и спокойно. Сто раз был я прав, когда нанимал их…

Радостное зрелище! Твою мать… Бодрит-то как! С самого момента попадания в тело бастарда как-то не особо впечатлялся видом смерти. Я и в прошлой жизни имел железобетонную нервную систему, а учитывая остаточную эмоциональную связь с моим предшественником, вообще стал порой себе удивляться, испытывая нешуточную радость при виде искалеченных и изуродованных врагов. Вжился в образ, ёптыть… Не стану скрывать – нравится мне воевать, нравится мне в этой эпохе; такое впечатление, что я раньше был не на своем месте, а сейчас вернулся домой.

Может, я совсем рехнулся?

Вполне возможно, но меня это совершенно не смущает, более того – я ничего не хочу менять и не буду, даже если представится такая возможность.

Арбалетчики продолжали стрелять безостановочно, раз за разом посылая болты в неприятеля. По нам тоже палили, но не арбалетчики, а лучники, но благодаря тому, что я в свое время озаботился хорошими доспехами и павезами для своих стрелков, урона нам почти не было. Германцы подранили всего троих фламандцев, но их уже утащили кутильеры в тыл. Тоже моя заслуга… Раньше бы выбирались сами.

Глянул по сторонам…

На левом фланге английские наемные лучники с пулеметной скоростью поливают стрелами германских кнехтов. Нормально, не отстают от нас.

Ломбардские пикинеры и аркебузиры с правого фланга держат строй.

Пока все идет согласно генеральной диспозиции.

Упорные германцы, несмотря на дикие потери, опять организовались в густые колонны и полезли вперед. В тридцати шагах остановились: вперед вышли стрелки и стали пристраивать на рогатины свои ручные кулеврины. Грохот, клубы дыма, что-то пронзительно свистнуло возле уха.

Осадил Родена и кинул взгляд на строй…

Черт!.. Снесли все-таки несколько человек. Неприятно, но терпимо… Рявкнул команду, и мои арбалетчики с аркебузирами, почти в упор выстрелив по подступающим немцам, ушли за пикинеров. Пока работа для них закончилась…

С диким ревом дойчи ринулись вперед.

Наши спитцеры, повинуясь команде своего лейтенанта, мгновенно ощетинились пиками.

С гулом и треском пехотинцы столкнулись…

Я приметил риттера на громадном вороном дестриере, в ваппенроке с гербом герцога Саксонского поверх кастенбруста и рогатом армете, в окружении нескольких всадников и пеших кутюльеров. Дойч браво гарцевал и орал команды германской пехоте.

Пришпорил Родена и, опрокинув несколько кнехтов, ударом копья вышиб из седла первого оруженосца, прикрывавшего своего господина. Копье с треском сломалось, но я успел выдрать из седельной кобуры свою аркебузу и выпалить во второго всадника. Куда попал, не заметил, но его тоже снесло с коня.

Пышного дойча все-таки не достал… Пока пытался вернуть аркебузу в кобуру, оказался окружен немецкими кнехтами… Но тут спас Роден. Жеребец встал на дыбы, сделал несколько скачков на задних ногах, разметал противников и вынес меня из окружения. Только и успел, что получить алебардой вскользь по бедру. Черт… больно-то как… но набедренник не прошибло. Роден – умничка. Вот же умная животина, в какой раз спасает…

Выхватил меч и, разворачивая коня, увидел, что наши пикинеры, выдержав первый натиск врага, шаг за шагом начинают теснить дойчей.

Вовремя успел заметить наконечник немецкой пики и срубил его; возвращая меч, проломил голову ее владельцу и, пришпорив жеребца, опять прорвался к риттеру.

Немец тоже заметил меня и, выставив перед собой эсток, рванул навстречу. Эсток – это хорошо, видимо, все свои копья он уже изломал, но мой двуручный фламберг почти в два раза длиннее.

Пустил Родена по левой стороне от дойча, бросил повод и, держа цвайхандер обеими руками, с налету рубанул по риттеру, который все-таки в последний момент успел подставить под удар щит.

Ни хрена себе… Щит-то лопнул – не зря я по два часа в день машу этим страшилищем, тренируясь под руководством Иоахима ван дер Вельде – дойча таки опрокинуло на круп коня, но в седле он удержался. Могуч мужик, могуч…

Поднял Родена на дыбы, разворачиваясь, поискал взглядом немца и увидел, как его уже стащили с седла мои кутильеры и потащили в тыл. Немец не сопротивлялся, ошарашил я его нехило, а может, и кутильеры глушанули чем-то. Тоже красавцы.

– Коня, мать вашу!.. Коня ловите!.. – проорал им, впрочем не особо надеясь, что они услышат.

Рев и лязг вокруг стояли воистину оглушающие. Да и нелегкое это дело – боевого дестриера захомутать. На то он и боевой конь, абы кому в руки не дается. Попробуй сладь с громадиной в тонну весом…

Пришпорил своего жеребца и, опрокинув нескольких кнехтов, прорвался к своим порядкам. Увлекаться не стоит, живо повторишь судьбу дойча. С удовлетворением приметил, что один из кутилье прихватил эсток риттера. В коллекцию мою пойдет. Уже вижу, что он не ординарной работы.

Воспользовался тем, что имперцы отступили на десяток шагов, и отдал команду арбалетчикам. Фламандцы мигом выскочили из-за спитцеров и разрядили свои арбалеты.

За ними выпалили аркебузиры, успевшие перезарядиться.

Пользуясь тем, что немцы смешались, наша фаланга мерным шагом двинулась вперед. Палисады с торчащими из-за них дулами бомбард и серпентин стали приближаться.

Только успел приникнуть к шее Родена, как все вокруг заглушил ужасающий грохот и окутал пороховой дым.

Щит сорвало с руки и отнесло далеко в сторону…

– Твою же мать… – Хорошо хоть вскользь, пара картечин, скорее всего, попала, а так бы руку вместе с плечом вывернуло…

Когда дым развеялся, с ужасом увидел наши порядки… Спитцеров осталось на ногах едва ли половина и, самое страшное, на заваленной трупами земле бился андалузец Гуутена. Сам капитан пытался встать и раз за разом падал на землю. Вся котта у него залита кровью. Подскочили несколько кутилье и потащили его к нам в тыл.

Пикинеры смыкали ряды, повинуясь командам оставшегося в живых лейтенанта ван дер Вельде.

Поискал глазами Тука и облегченно вздохнул. Живой, его стрелки тоже почти не пострадали…

– Вперед! Вперед!!! – срывая голос, завопил я.

Другого выхода нет. Палисад надо взять любыми силами, иначе второй залп не оставит от нас и мокрого места. Что творилось по сторонам, я не видел, да и не мог увидеть. Мы переходили ложбину и, кроме усеянных трупами склонов, ничего не было заметно.

Пришпорил Родена и, вырвавшись вперед, двумя взмахами фламберга разметал кнехтов, затем пронесся вдоль строя, сметая и сбивая с ног пытавшихся выстроиться германских лучников. Краем глаза приметил, что Иоахим повторяет мой маневр, рубя с седла дойчей своим цвайхандером. Воистину мастер он в обращении с этой длиннющей железякой. Германцы отлетали от него в значительно урезанном виде, как горох от стенки.

Не переставая, я шептал молитву и славил мастера, выковавшего мой доспех. Уже перестал считать удары болтов по латам, защита Родена тоже стала похожа на гигантского ежа из-за торчащих в ней стрел, но вроде ничего не пробило, все-таки на нем под сегментными металлическими пластинами тройная стеганая попона и кольчужный подклад.

Спитцеры поднажали и заскочили на палисад, мгновенно переколов всю орудийную прислугу.

Так… Шестиорудийная батарея. Большие серпентины и два средних фальконета с почти трехметровыми стволами. Ты смотри, уже с поворотными цапфами… И вроде цельнолитые из бронзы, не из скрепленных обручами полос. Прогресс налицо. Все как по моему заказу.

Увидел ван дер Вельде и проорал ему:

– На вагенбург не идем, защищаем палисад до тех пор, пока не подойдут клятые жандармы! Мои аркебузиры сейчас развернут серпентины.

– Хорошо! – кивнул лейтенант и умчался отдавать приказания.

Я обязал Тука строить арбалетчиков и, прикрывая мосарабов, стрелять по подтягивающимся с основного имперского лагеря германцам.

Аркебузиры, развернув орудия, принялись прочищать их и заряжать. Пороха и ядер оказалось в избытке, а мосарабам все равно, из чего палить. Способный к огневому бою народ.

Мы первыми захватили палисад. Справа наемная итальянская пехота графа Кампобассо только карабкалась на склоны. Слева у английских лучников кондюкто Джона Миддлетона дела шли получше. Они уже рубились на самих укреплениях.

Когда отбили приступ, вернувшаяся конница во главе с самим Карлом Смелым и его гвардией опрокинула имперских риттеров, собравшихся нас атаковать, и погнала их к вагенбургу.

Прикинул я оставшееся число рутьеров – и чуть не заплакал. Из сотни спитцеров осталось в живых меньше половины, арбалетчиков погибло совсем ничего, но каждый из них для меня был как родной сын. Мосарабы, к счастью, как всегда вышли сухими из воды.

Отправил в тыл всех раненых и организовал кутильеров на сбор трофеев и поиск оставшихся в живых немецких дворян, валявшихся на поле боя, для последующего получения за них выкупа. Весьма немаловажная часть нашего дохода. Денег на пополнение отряда уйдет уйма, все до последнего грошика пригодится. Дай бог, чтобы Гуутен остался в живых…

– Ну так что с барками? – спросил подошедший шотландец.

Морда его раскраснелась, котта вся в дырьях, но живой и невредимый.

– Подожди… – глянул я на реку.

Бургундская артиллерия вовсю лупила по кораблям и даже попадала. По крайней мере, две имперские барки медленно тонули. Остальные спешно отчаливали, выходя из-под удара, но никак не могли справиться с течением. И их сносило в нашу сторону.

И уже темнеет. Значит, вполне надеюсь, наш маневр никто и не заметит…

– Бери два десятка арбалетчиков с десятком мосарабов и перехватите барку около отмели, – наконец решился я. – Но только одну барку. На остальные наплюйте, все равно сил не хватит. Команду заставите сплавиться к тому месту, куда отогнали перед сражением подводы. Быстро грузите все – и в лагерь. К этому времени уже будет совсем темно и, думаю, мы тоже отступим назад. Вперед, братец. И это… смотри там. На рожон не лезь…

– Не беспокойтесь, монсьор. – Тук мгновенно умчался собирать отряд.

Все, что касается прибыли и трофеев, он делает очень охотно и быстро. Настоящий шотландец, ёптыть…

За телеги вагенбурга нашим войскам так и не удалось прорваться. Я бы очень удивился, если бы это случилось, все-таки атаковать с десятитысячным войском пятидесятитысячную армию – чистое самоубийство и верх идиотизма. Но, как это ни удивительно, потрепать германцев удалось довольно сильно. Можно даже сказать – победить. Если бы не стемнело, возможно, и удалось бы взять лагерь Фридриха. Во всяком случае, почти треть его армии вы́резали, а еще десятая часть дезертировала в сторону Кельна. Герцог Бургундский и Брабантский Карл Смелый опять напинал в зад свою удачу и заставил ее повернуться к себе лицом. В чем-то он достоин уважения…

Проревели трубы, командуя отступление.

Я, беспокоясь за шотландца – как у него вышло с кораблем, можно было только догадываться, – поспешил в лагерь, предварительно организовав эвакуацию захваченных орудий и всего орудийного припаса. Мое! Будет в моей компании еще и артиллерийская эскадра. А за пушчонки наемникам – оплата особая.

Проезжая горы трупов и спугивая начинавшее слетаться воронье, крепко задумался…

Мог ли я представить себя в ипостаси наемника? Да никогда!.. Хотя в старом своем теле я тоже нередко был склонен к авантюрам. Чего стоит одна только попытка свалить во Французский легион сразу после армии… Благо она не состоялась. Дембельнулся, сразу выиграл чемпионат страны и забыл про легионеров раз и навсегда.

Но что меня заставило стать на путь войны с руа франков Луи XI? То, что он приказал убить моего отца – то есть отца бастарда Жана д’Арманьяка, моего предшественника в этом теле, – конечно, имело большое значение. Все-таки остаточные эмоциональные связи с бастардом явно прослеживаются до сих пор. Но окончательно заставила меня возненавидеть Паука смерть Жанны де Фуа, моей мачехи. После взятия Лектура контессу увезли в замок Бюзе-Сен-Такр, куда я и направился, имея совершенно авантюрные намерения ее освободить. Дело в том, что она носила под сердцем единственного законного наследника семьи Арманьяк, и этот еще не родившийся мальчик был способен спутать все планы Луи по присоединению наших родовых земель к своей короне.

Я все-таки проник в замок, но было уже поздно. Луи прислал аптекаря в сопровождении своих дворян, и они отравили Жанну вместе с ребенком. Но! Но черт возьми! Из последних предсмертных слов Жанны я понял, что ребенок был от бастарда, в теле которого я оказался. Прекрасно понимая, что фактически не имею к нему никакого отношения, я тем не менее воспринял смерть мальчика как смерть своего собственного ребенка. Не знаю, как это получилось, но это так. И воспринимаю, и оплакиваю до сих пор.

Я отомстил. Отомстил барону Гийому де Монфокону и аптекарю, принудивших Жанну выпить смертельное зелье. Зарезал их, как баранов, прямо у ее смертного ложа и поклялся, что отомщу и самому Пауку…

Глава 2

В темноте забелели палатки нашего расположения. Пришпорил Родена и, влетев в лагерь, соскочил с коня возле палатки лекаря. Бросил поводья кутилье и откинул полог.

– Что с ним?

Лекарь, ничего не говоря, отошел от стола, на котором лежал Иоганн Гуутен.

Капитан был в сознании, но доживал последние минуты. Ядро оторвало ему левую ногу и полностью раздробило правую.

– Подойдите… – прошептал фламандец мне и лейтенанту спитцеров Иоахиму ван дер Вельде.

– Ты… ты все примешь… – Иоганн поднял руку, ткнул в меня пальцем и бессильно уронил ее на стол.

Затем посмотрел на ван дер Вельде и прошептал:

– Клянись, Иоахим, что поможешь ему…

– Клянусь крестом крови… – Лейтенант взял руку капитана и почтительно поцеловал ее.

– Ты… – Гуутен посмотрел на меня и прохрипел: – Делай, что должно…

Не глядя, я протянул руку к доктору и почувствовал вложенный в нее стилет. Я знал, что рано или поздно это случится, и уже давно был готов. То же при необходимости сделает и мой преемник. Капитаны уходят, чтобы возродиться…

– Ты уходишь в мрак к нашим братьям. Прах – к праху, кости – к костям, кровь – к крови. Твоя кровь всегда останется на нашем кресте и в наших сердцах… – громко произнес я ритуальную фразу и коротко ударил капитана в шейную артерию, быстро подставив под алую струйку отрядное распятие.

Затем развернулся и, не оглядываясь, вышел из палатки. Перед ней уже выстроились остатки компании.

– Капитан умер! – выкрикнул я и высоко поднял окровавленный крест. Выдержав паузу, продолжил: – Да здравствует капитан!

Иоахим сделал шаг вперед и громогласно заявил:

– Я, Иоахим ван дер Вельде, свидетельствую на кресте о том, что последним своим словом капитан Иоганн Гуутен назначил своим преемником лейтенанта арбалетчиков и аркебузиров Жана де Дрюона. Кто не согласен с этим решением – скажите сейчас либо молчите вовек!

Мертвое молчание…

Ван дер Вельде выждал достаточное время, чтобы могли проявиться все возражающие, но их не было. Тогда он, надрывая голосовые связки, заорал:

– Да здравствует капитан де Дрюон! Слава кресту!

Дружный одобрительный рев разорвал сумерки…

Ну вот… Свершилось. Хотя почему-то я совсем не рад…

Сделал шаг вперед.

– Моя жизнь принадлежит вам. Ваши жизни принадлежат мне, – произнес я положенные слова, стянул шлем с головы и низко поклонился строю.

Ну вот и все… С церемониями закончено, теперь, собственно, начинается работа.

Скомандовал:

– Обер-интендант, пробу из котла!

Мгновенно перед строем очутились кресло, столик и исходящая ароматным парком серебряная миска на нем. Петер ван Риис, бугрясь багровой опухолью на месте правого глаза и в заломленном белоснежном колпаке, с поклоном подал мне ложку, предварительно тщательно обтерев ее белоснежной салфеткой. Помнит, как я точно такую же ему в лоб запустил, приметив пятнышко.

Зачерпнул и попробовал похлебку. У-ух!.. Ядреная. Лука, чеснока и перца не пожалел, прохиндей. Но я все равно изобразил раздумья, впрочем, совершенно напрасно, думать было нечего – похлебка получилась неимоверно вкусной, но сыграть пекущегося о желудках своих подчиненных командира никогда не помешает. Облизал ложку и, встав, сказал:

– Одобряю. Приступить к раздаче пищи. Разрешаю вскрыть бочонок эля. Лейтенант, сержанты, обер-медикус, обер-капеллан и обер-интендант – через час ко мне в шатер с отчетами.

Сделал пару шагов к себе в палатку и чуть не упал. Отчего-то мгновенно навалилась дикая усталость. Разрядка началась, адреналин закончился…

– Что-то вы, монсьор, подустали. – Под локоть меня подхватил шотландец.

– Есть немного… Что там с баркой?

– Не извольте беспокоиться, монсьор. – Тук с довольным выражением поцеловал свои пальцы, сложив их в щепоть. – Не барка, а горшочек с медом. Всё уже в лагере. Петер как раз на приход ставит, а для нас – особый подарочек, в вашем шатре уже.

– Что значит «особый подарочек»?! – рыкнул на скотта. – Забыл устав отрядный? Всё на общий приход, затем дележ согласно долевому расписанию. На правеж захотел?

– Это особый случай, – категорично заявил Тук и потащил меня в шатер. – Не беспокойтесь, монсьор. Я порядки назубок выучил, чай не зря вы обер-казначеем меня поставили. Вот сейчас доспех снимете, омоетесь, покушаете, подобреете, а уже потом будем разбираться.

В моей личной палатке – в капитанскую я собрался переселиться только поутру – уже был накрыт стол. Как и обещал Петер, его украшал великанский гусь, запеченный в тесте, вокруг которого стояли блюда поменьше с разнообразной снедью. Причем я заметил много нового. Чего раньше в меню не было: сыр, свежие яблоки, копченые треска и угри. Где-то уже достал, проныра, надо будет похвалить при случае.

Паж воткнул мне в руку кубок с вином и, не говоря ни слова, принялся ловко снимать с меня латы…

– Рассказывай, – приказал шотландцу, развалившемуся в кресле напротив, и жадно отхлебнул рейнского.

– Барку взяли без потерь, только шефу де шамбр мосарабов шестопером по башке угодило. Но ничё… оклемается, – зачастил Тук, тоже набулькав себе вина.

– Что за груз?

– Провиант. Солонина свеженькая. Треска, сельдь, угри в бочках, гуси и утки копченые, все свежайшее и приличного копчения. И сыр! Тридцать больших кругов. И двадцать бочонков рейнского с мозельским. В два приема все вывозили. Даже мальвазия есть.

– Отлично!.. – Приз действительно оказался впечатляющим.

По части провианта мы уже давно поиздержались. Да и остальная армия тоже, даже в большей степени, чем мы. Надо с барского плеча герцогу маленько подкинуть. Лишний раз прогнуться не помешает.

– Проследишь, чтобы прямо сейчас отделили по четыре бочки вина каждого сорта и всего остального долю приличную тоже отправили в ставку. Пусть там разговеются. Да, и… угрей поменьше им… самим мало.

– Уже распорядился… – Шотландец жадно опустошил свой кубок. – Даже на подводы успели сложить.

– Молодец! – Я обернулся к пажу и приказал: – Воду тащите и Матильду пригласи. Мыться буду.

Шотландец подождал, пока паж выйдет, затем, таинственно улыбаясь, выкатил из-под стола небольшой бочонок, примерно литров на десять, и поддел кинжалом крышку. Откинул вощеную бумагу и с видом заправского фокусника подбросил блеснувший серебром кругляш.

– Гульдены! Серебряные! Полный бочонок!.. – восторженно прошептал он.

– Откуда они на барке? – Я немного ошалел от такого зрелища.

Ну право дело, вы видели когда-нибудь бочонок, полный серебра? Я вот тоже – нет. Только во сне.

– Капитан, перед тем как мы его утопили, признался, что должен был отвезти монеты боннским купцам в оплату за что-то там от самого герцога Саксонского.

– Очень интересно… И что ты предлагаешь?

«Капитан в случае необходимости своим единоличным решением раз в год имеет право отделить любую часть добычи для употребления ее в целях формирования и оснащения компании…» – процитировал шотландец устав и потянулся за кувшином.

– Но он «обязан уведомить об этом своих лейтенантов, которые уведомят в случае вопросов остальных братьев». Так ведь? – продолжил я и накинул длиннополый халат.

– Ну да… – недовольно сморщился шотландец.

– Значит, так и сделаем. Призовой команде и себе выпиши премиальные. Сам придумай, в каких размерах. И не жмись. Жалованье погибших разделить на живых с отделением десятой части на нужды компании. Да, почему ты еще здесь? Кажется, пора монету выдавать?

– Пошел уже… – буркнул шотландец и, прихватив со стола добрый кусок ветчины, направился к выходу. – Вот не жалеете вы меня, монсьор.

– Еще как жалею. Кстати, с тебя причитается.

– За что это? – Тук изобразил негодующее лицо.

– За лейтенантский патент. Ты с сегодняшнего дня лейтенант стрелков. Уже поутру представлю тебя. После чего въедешь в мой шатер уже на законных основаниях.

– Монсьор! – ахнул Тук и с ходу бухнулся на колени, чуть не сбив меня с ног.

– Не благодари… – Я небрежно отмахнулся. – Заслужил. Подумай, кто вместо тебя станет сержантом. Все, вали… Стой. Через полчаса притащи сюда того риттера в гербовой котте герцога Саксонского. Поболтаю с ним о выкупе.

Только за скоттом закрылся полог, в шатер величаво вплыла Матильда в сопровождении учеников, тащивших бадьи с горячей водой.

Матильда… В настоящем периоде моей жизни всего две женщины оставили заметный след в моем сердце: Мадлен и Кармен, две неразлучные подруги, по воле случая ставшие соперницами. Мадлен Французская, вдовствующая принцесса Вианская, Беарнская и Андоррская, и тоже вдовствующая баронесса Кармен де Прейоль. Все случилось в кондадо Фуа, куда меня занесло по пути в Арагон…

С Мадлен случилась всего лишь интрижка по воле ее каприза. Результатом этой интрижки стала моя пробитая нога на дуэли с бароном Шарлем д’Айю – баннеретом кондадо Фуа, также претендующим на ее сердце. И всего пара поцелуев контессы. Больше ничего не успели… нелегкая принесла в Фуа послов от Луи, и принцесса, избегая возможных осложнений со своим братцем – а Луи оказался ее единоутробным братом, отправила меня в сундуке под видом багажа отъезжающей баронессы де Прейоль… М-да… как в куртуазных романах…

Ну а Кармен… С Кармен случилась любовь. Горячая, как огонь, чистая, как горный родник, и внезапная, как удар молнии… Всегда буду помнить эту женщину… После расставания с ней я очень очерствел, два года не подпускал к своему сердцу женщин, но тут появилась Матильда…

Величавая пышная фламандка с косой до пяток. Статная, очень красивая, удивительно похожая на скандинавских валькирий, какими их изображают современные художники. Всегда невозмутимо спокойная и всегда безошибочно угадывающая все мои желания. Простая маркитантка, без всякого намека на знатность. Не непотребная девка, это дикая ошибка горе-историков, описывающих маркитанток поголовно проститутками. Есть и они, даже немало, но есть такие, как Матильда. Прачки, кухарки… да много чего они делают! Скажу просто: эти по-своему героические женщины скрашивают наши суровые военные будни.

– Привет, kotik…

– Привет, капитан… – Матильда на ходу чмокнула меня в скулу и указала на дверь пажам. – Поздравляю.

– Спасибо. Как ты? – Я погладил рукой девушку по крепкому горячему бедру и почувствовал, как от прикосновения ко мне возвращаются силы.

– Как всегда. – Фламандка, засучив рукава камизы, принялась лить кипяток в корыто. – Ты цел?

– Да. Бог миловал… – Соврал и потер ноющее бедро.

Вот не везет мне с этой ногой. То дагой проткнут, то алебардой ошарашат со всей дури.

– Покажи. – Матильда бесцеремонно убрала мою руку с колена и откинула полу халата. – М-да… Надо лекаря позвать. Пусть припарки наложит. Синячище будет…

– Обойдусь. Ты вылечишь…

– Могу и я. – Фламандка улыбнулась и игриво откинула косу. – Лезь в бадью. Тебя нужно быстро помыть, а то у палатки сержанты уже копытами землю роют, совещаться хотят.

– Подождут… – Попробовал воду ногой и сел в корыто. – Рассказывай, что нового в компании…

– Все по-старому. В пятой палатке ночью опять в кости играли и вино пили…

– Брабантцы?

– Ну а кто еще… – Матильда стала поливать меня водой. – А вино им притащила Аделина.

– Понятно…

Брабантцы всегда в компании держались особняком и позволяли себе некоторые вольности, идущие вразрез с прямыми приказами. Похоже, пора принимать меры…

– Капитан! – В шатер вломился ван дер Вельде. – Прибыл гонец: тебя требуют на совет к герцогу.

– Черт… домыться не дадут… Пускай ждет. Сейчас буду. А ты разберись с делами компании вместо меня. Определитесь, кого из учеников можно посвящать в братья уже завтра поутру. Посчитайте количество убитых и раненых и организуйте достойное погребение Иоганну… Возьми под контроль весь трофей. В общем, все, что накопилось. Вернусь – доложишь. Да… и поставь сегодня в караулы учеников вместо братьев. Пусть привыкают. Чувствую, завтра будет еще заварушка и понадобятся все комбатанты свежими и отдохнувшими.

Быстро домылся и надел свежее белье, приготовленное Матильдой. Приказал пажу тащить миланский доспех, более легкий и более авантажный. Мой первый трофей в швейцарской войне. Без лат на совет явиться в военное время – совершеннейший моветон. Прицепил парадную эспаду – фламберг, сунул за пояс дагу и заломил черный берет с тремя павлиньими перьями. Цепь на шее, перстни на пальцах – понты здесь в цене. Я и не против. Вроде порядок…

Оглядел с сожалением накрытый стол и все-таки отломил кусман от гуся. На ходу прожевывая, вышел из шатра и сел на Каприза – моего второго андалузца, которого ради такого случая обрядили в парадную попону. Роден все-таки получил несколько царапин с ушибами, и теперь возле него суетился наш коновал, которому я придумал должность обер-ветеринаруса. А что? В армии я или где? Да и слово «коновал» звучит как-то скверно.

– Со мной… – приказал я паре аркебузиров, стоящих в карауле возле палатки, и направился к громадному, возвышающемуся над всем лагерем, ярко освещенному шатру герцога Бургундского и Брабантского Карла Смелого.

Вот на хрена я ему понадобился? Даже не знаю. До сего момента как-то не имел чести быть даже представленным. Может, очередная раздача пряников? Лучше не надо. За пряниками всегда следует дерьмо… Поверьте моему личному опыту.

Глава 3

Лагерь бургундской армии представлял собой громадный муравейник, и по сути своей был огромным военным городом, в котором палатки образовывали улицы, переулки, перекрестки и даже площади и рынки. Множество солдат, как муравьи, сновали по лагерю, но движения не были беспорядочными, скорее напоминали огромный, хорошо отлаженный, бесперебойно работающий механизм.

Над лагерем стоял страшный гул, ржали лошади, ревели ослы и мулы, их заглушали крики и стоны раненых и умирающих, орали на солдат сержанты, звенели наковальни кузнецов, маркитанты и торговцы зазывали к своим товарам, визжали непотребные девки… М-да… куда же без них. Герцог пытался бороться с этим явлением, определив своим очередным ордонансом их количество в тридцать душ на роту и присоветовав солдатикам пить больше воды для усмирения похоти, но это очень полезное начинание, как понимаете, полностью провалилось. В иной роте под тысячу человек. Вот непотребные девки и оказались подобны легендарной гидре, у которой вместо отрубленной головы вырастали две.

Очень интересный человек наш наниматель. Не постесняюсь сказать – выдающийся. Буквально убил порочное по своей сути феодальное дворянское ополчение, создав ордонансные роты, являющиеся прообразом современной армии, но при этом он просто помешан на рыцарственности с куртуазией и довел социальную иерархию у себя в герцогстве фактически до абсолюта.

А вот полководец из него никакой. Это мое чисто субъективное мнение, хотя и считают его на полном серьезе чуть ли не Юлием Цезарем, Ганнибалом и Александром Македонским одновременно. Смел, дерзок – это да, до мозга костей воин и рыцарь – тоже да, однозначно – рыцарь без страха и упрека, но никак не полководец. Ни один полководец, именно полководец в настоящем смысле этого слова, не станет возглавлять атаку на неприятеля без малейшей на то необходимости. Это даже Чапай понимал. А вот герцог не понимает и всегда впереди, на лихом коне. Вот как сегодня, например; но судить его не буду – в средневековом военном деле сам разбираюсь пока весьма и весьма посредственно. На уровне отряда в пару сотен клинков – еще куда не шло, а вот армией командовать – увольте. Но учусь. Насобирал книг и просвещаюсь помаленьку. Вот сейчас читаю «Записки о Галльской войне» Юлия Цезаря…

– Пароль!.. – вдруг проревел чей-то голос, оторвав меня от размышлений.

– Святой Вальпургий! – отозвался я в ответ.

– Честь и верность! – Латники мигом растащили переносные рогатки.

Ага… Это я уже в расположение гвардии добрался. Первая ордонансная рота имени святого Себастьяна под командованием Оливье де ла Марша, майордома и главного церемониймейстера герцога. В нее входит вся гвардия. Эскадрон шамбелланов, рыцари тела, сержанты тела, лучники тела, эскадрон камеры, есть даже эскадроны дворцовых служб из виночерпиев и хлебодаров. Ординарная и экстраординарная пехота. Рыцари охраны и оруженосцы охраны… Всех перечислил? Скорее всего, нет – очень много разных частей состоит в гвардии, всех и не упомнишь. Очень престижно и очень дорого служить в ней в любом подразделении, даже простым пажом, этого права добиваются многие знатные семейства Бургундии для своих отпрысков. Да плевать, мне в ней не служить. Не соглашусь, если даже предлагать будут. Имею свои цели, к которым потихонечку и двигаюсь. А если соглашусь, то только за очень вкусные коврижки.

Наконец добрались до шатра Карла Смелого, настоящего походного дворца, даже с деревянными башнями по углам и барбаканами на входе. Но, как ни странно, эту громадину установили всего за световой день, сам видел.

Шатер охраняли лейб-лучники, их еще называют «лучники тела», одетые в черные палето с вышитыми золотом вензелями «C» и «M», то есть Карл и Мергерит – так зовут жену герцога. Командует ими капитан Жорж де Розюмбо. Эти уже не из высшей знати, их специально набирают из простолюдинов и мелкопоместных дворян. За эту привилегию лучники служат беззаветно преданно, честью и совестью. И надо отметить – довольно высокомерные товарищи, кичатся своим положением напропалую.

Представился – и тут же был препровожден внутрь. Дежурный офицер провел меня по длинному извилистому коридору, где на каждом углу стояла охрана, и, попросив подождать, вошел в зал совещаний. Через секунду вернулся и предложил пройти.

По глазам ударил ярчайший свет от десятков, если не сотен свечей. Возле большого стола над картой сгрудилась толпа придворных в пышных доспехах, из которых я узнал только де ла Марша, с которым имел честь обмолвиться парой слов еще при формировании армии, и Джона Миддлетона – кондюкто двадцать первой роты, которая была расположена рядом с нами.

Я знал почти всех придворных по именам и гербам (выучил сразу после найма, очень полезное и даже обязательное знание), но всех сразу увидел в первый раз. Довольно впечатляющее зрелище, по крайней мере – пышное. Именно так и можно охарактеризовать бургундский двор – самый блистательный в Европе. Пыль в глаза пускают…

Вот и сам Карл Смелый, герцог Бургундский и Брабантский. Великий князь Запада, так еще его почтительно называют. В позолоченном, богато украшенном миланском доспехе и длинном палето с Андреевским крестом в виде веточек хмеля и кресалом с разлетающимися искрами по центру. Морда волевая, породистая, один нос чего стоит, походная корона сверкает золотом и камнями, но почему-то он мне напоминает нашего сторожа спортивного комплекса дядю Толю, для смеха вырядившегося…

Черт, черт… Остолоп я! Совсем выпустил из головы один очень возможный вариант… Карлуша-то с моим папашей на одну руку дружил против Луи Всемирного Паука в Лиге Общественного Блага, даже вместе сражались с франками и наваляли руа вроде. Выходит, что и меня он может в лицо знать… Может или нет? Зараза, и бастард почти перестал делиться своими воспоминаниями… Ну что делать? Я-то тут как шевалье де Дрюон выступаю, может случиться конфузец…

– Так-так-так… – Карл подошел и поднял меня с колена, на которое я успел бухнуться. – Что вы, де ла Марш, говорили про этого молодца?

Майордом осторожно кашлянул, весело глянул на меня и, развернув свиток, стал читать:

– После того как выбыл из строя капитан отдельной компании фламандских спитцеров Иоганн Гуутен, шевалье де Дрюон, лейтенант стрелков сего отряда, возглавил компанию и, продолжив атаку баталии, первым занял палисад и захватил орудийную батарею, проявив при сём великое мужество и доблесть. Затем, обратив оную в сторону неприятеля, сдерживал его наступление, нанося ему множественный урон и притеснение достаточное время. При отходе взял сии фальконеты и серпентины со всем огневым припасом и доставил в наше расположение. Он же поверг барона Клауса-Теодора фон Розенберга, капитана Рейнского полка куливринёров герцога Саксонского, и захватил оного в плен. Он также, совершив маневр без ущерба для основной диспозиции, захватил силами своих стрелков барку с личным продовольственным припасом того же герцога Саксонского, чем повергнул сего герцога в великое отчаяние и уныние…

– Так, значит, вот кому мы обязаны вот этим добрым мозельским! – воскликнул герцог и качнул кубком. – Воистину, господа, сей шевалье есть воплощение нашего ви́дения рыцарственного духа и достоинства. Великолепно! Браво, шевалье! Мы вами довольны!

– Я и моя компания рады служить вашей светлости и готовы отдать жизнь во славу Бургундии…

Я немало подивился, как быстро слава о моих подвигах добралась до ставки, и изобразил все предписанные этикетом движения и поклоны. В конце, вспомнив, наемник я или кто, не удержался и добавил:

– Конечно, в рамках времени, предусмотренного подписанным контрактом.

Мысленно обругал себя последними словами и замер в ожидании грома и молний. Придурок, однозначно…

Карл громогласно расхохотался. После секундной паузы его поддержали все присутствующие в зале.

– Мы довольны! Я доволен, господа! – Герцог подошел и троекратно меня обнял. – За новым контрактом для вашей компании дело не станет! Есть некоторые мысли по этому поводу. Мне нужны такие храбрецы…

Да… это все я. Вот такой я храбрец и герой. Слова Карла бальзамом проливались на мою душу и на мое самомнение. Даже не думал, что будет так приятно… Но это скорее всего не я – это бастард во мне прется, я обычно предпочитаю в качестве наград что-нибудь материальное.

Смотрел на богатые, шитые золотом драпировки на стене позади герцога, и ждал, когда начнется раздача пряников.

А богатый все-таки шатер у Карла Смелого; чего стоят одни серебряные шандалы в человеческий рост, стоящие по периметру зала. А мебель!.. Натуральный палисандр, перламутр и слоновая кость… Шикарно… Но чем же он меня наградит? Денег у него сейчас однозначно нет, еле жалованье войскам выплатил. Вот подарил бы мне свою рапиру, только за цену ее эфеса можно мою компанию полгода кормить…

– Мы жалуем вам, шевалье де Дрюон, баронию Гуттен в Брабанте…

Чуть от неожиданности не грохнулся на левантийские ковры, устилающие пол в зале. Ёптыть… Вот и коврижки…

Возле герцога моментом нарисовались два персевана в сплошь шитых золотом бело-синих палето и продудели в фанфары затейливую мелодию. Третий – сам гербовый король герцога, заунывной скороговоркой перечислил мои подвиги и описал баронию. Я понял только то, что в ней три рыцарских лена, из которых лишь один мой. Остальные два, не имеющих выхода к морю, уже заняты моими будущими вассалами. Есть замок, и собственно барония сия стоит на берегу Северного моря. Да… Еще герольд что-то там пробухтел о моих обязанностях перед сеньором за эту баронию, из которых мне совсем не понравился пункт моего денежного участия в выкупе герцога, буде тот окажется во вражеском плену…

Герольды примолкли наконец, а я получил грамоту с большой, болтающейся на веревочке свинцовой печатью из рук самого Карла.

После чего персеваны бодренько освободили меня от оружия и берета…

Ну и на хрена?

Повертел головой и ничего, кроме резных столбов, подпирающих шатер, и почтительных морд придворных, не увидел…

А-а-а!.. Оммаж!

Уже окончательно придя в себя, подошел к герцогу и, став на одно колено, протянул ему сложенные ладонями руки, которые он сразу взял в свои.

– Объявляю себя вашим человеком, ваша светлость, за баронию Гуттен на условиях обычного оммажа…

– Я объявляю вас, барон ван Гуттен, нашим человеком на данных условиях… – Карл поднял меня с колена и смачно поцеловал в губы.

А вот это лишнее… Еле преодолел в себе желание сплюнуть и повнимательнее пригляделся к Карлу…

Вроде на гея герцог не похож. Крупноватые, но правильные черты лица, большие, глубоко посаженные глаза. Длинный прямой нос с легкой горбинкой… Все свидетельствует о гордости, энергии и одновременно – о честолюбии и властности. Но над всеми этими качествами все-таки стоит ум…

Умен герцог. Возьмем, к примеру, его жест с пожалованием мне поморской баронии…

Широкий, великодушный жест государя, отметившего доблесть своего воина. Несомненно, так это и выглядит. Но в этом его жесте есть мудрость и дальновидность, если не сказать даже – хитрость. Баронии-то этой кот наплакал, позже разберусь, конечно, поподробней, что в нее входит, но ничего сверхщедрого герольд не перечислил. С крестьянского оброка от продажи селедки и камбалы особо не разживешься. Тут не о прибылях надо думать, а возможности хотя бы окупить затраты на земли. Ну никак я не смогу прожить на доходы с нее. Соответственно у меня и не возникнет желания осесть и забить на войну, кроме положенных вассальных сорока дней службы. Буду как миленький трубить в армии за денежку герцога и дальше. Вот так вот… и наградил, и одновременно простимулировал служебное рвение. Вроде так и остался я наемником, в воле которого свалить отсюда, если платить перестанут. И в то же время стал вассалом, обязанным службой своему сюзерену.

Ну ладно… Теперь я – барон, что тоже немало, главное – титул честно выслуженный, а не доставшийся в сомнительное наследство. Замком опять же разжился. Первый шажок по иерархической лестнице, ёптыть… Осталось только стать кавалером ордена Золотого Руна – и всё… М-да, раскатал губу…

Гуттен… Гуттен… Что-то очень знакомое. Черт… Иоганн же был родом из этого Гуттена! Это же его родина… Да, он рассказывал, что ушел с бандой рутьеров еще в двенадцатилетнем возрасте…

М-да, прямо-таки детективная история; надо будет, когда доберусь до баронии, сделать что-нибудь для его родных… Если, конечно, они еще живы. Но все это потом: кажется, на сегодня еще не все закончилось.

Кстати, похоже, мы с герцогом не встречались ранее, Арманьяка во мне он не опознал, и никто из присутствующих не опознал, хотя многие участвовали в битвах Лиги.

Быстро осмотрелся по сторонам. Доброжелательные взгляды… Одобрительные возгласы… Но не стоит особенно этой благожелательностью обольщаться. В иерархии Бургундского Отеля я пока на самых низких ступеньках. Практически никто… В воинской иерархии – тоже. Командир банды наемных ушлепков, пускай даже облагодетельствованный их государем. Но только они почувствуют, как из мимолетного фаворита герцога я превращаюсь в постоянного, вот тогда…

– Барон. – Карл внимательно на меня посмотрел. – У меня такое чувство, что мы ранее с вами встречались…

М-да…

Накаркал, придурок…

Вот всегда у меня так…

Признаться, что ли?

– Сир, я восхищаюсь вашей памятью! Я имел честь находиться во Франш-Конте во время вашего выезда, и вы удостоили меня своим взглядом… – Поклонился и, выпрямившись, посмотрел герцогу прямо в глаза.

– Да… Наверное, так и было. – Карл на секунду задумался и сказал: – Но у меня еще кое-что для вас есть.

Герольд дал ему в руки большой резной ларец из черного дерева с искусно вырезанным на крышке святым Георгием, побивающим змея.

– Это «Книга Уставов», составленная нами. – Герцог достал из ларца большой том в золотом окладе с цветными миниатюрами на эмалевых вставках. – Примите ее для умножения своего воинского искусства. Я уверен – вас ждет большое будущее в ратном деле.

Я опять встал на колено…

Во-от чем только и занимаются дворянчики при дворе. Долбаный двор. Клятые этикеты…

Как можно почтительнее сказал:

– Я приложу все свои силы к этому поприщу, ваша светлость. Несомненно, мудрость этой книги даст мне все возможности для этого…

– Не сомневаюсь. – Карл опять поднял меня. – У меня есть для вашего отряда задание. Пройдемте за мной…

Прошли к столу, к карте на нем, уставленной маленькими резными фигурками солдат и миниатюрными укреплениями с пушками.

– Вот здесь… – Герцог показал на мост через Эрфт. – Вот здесь наши льежские саперы устраивают сейчас тет-де-пон. Их охраняют спитцеры и лучники конта Галеотто. Сколько у вас осталось в строю людей?

– В строю пять десятков спитцеров, пять десятков арбалетчиков и три десятка аркебузиров при четырех средних серпентинах и двух средних фальконетах, сир. Но я вынужден буду перевести десяток аркебузиров на обслугу орудий…

– Орудия, барон, на этот раз можете оставить в лагере. К укреплению мы уже приписали достаточное количество. Так вот. С рассветом вы отправитесь туда, присоединитесь к находящимся там подразделениям и в случае атаки неприятеля сохраните этот мост за нами. – Герцог хитро прищурился и спросил: – Вам понятно, для чего нам необходим сей маневр?

– Удержание этого участка облегчит нам в дальнейшем переправу, в случае если вы, сир, соберетесь окончательно разгромить неприятеля, – ответил я, промедлив не более секунды.

Собственно, а для чего еще? Второй раз дойчи просто так не дадут переправиться через Эрфт. Подтянут артиллерию и положат всех, не особо напрягаясь, а тет-де-пон как раз и не даст им этого сделать. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы это понять. Но вот ни разу я не пойму герцога, если он и завтра полезет воевать Фридриха. Логичнее было бы при таком преимуществе германцев, наоборот, препятствовать их переправе.

– Правильно! – Герцог одобрительно хлопнул меня по плечу. – Вы правильно понимаете, барон, нашу диспозицию. Решающему сражению – быть! Отправляйтесь, барон. Мы довольны вами. Да… Так как у вас теперь есть своя артиллерия, мы дадим указания аудитору начислять за нее оплату.

– Благодарю, сир… – Пришлось поцеловать ему руку.

На кол идиота, придумавшего такое извращение…

Прихватил ларец и, четко совершив поворот через левое плечо, вымелся из шатра.

Все! На сегодня раздача пряников закончена. Черт! Уже далеко за полночь. Дел еще выше крыши, а на утро запланирован подвиг… Чувствую себя Мюнхгаузеном, он тоже был бароном.

– Барон… – Когда я уже собрался садиться в седло, меня остановил вышедший из шатра Оливье де ла Марш.

– Ваша милость? – Мне чем-то импонировал командир герцогской лейб-гвардии. Такой с виду простой мужик. Коренастый, невысокий даже по средневековым меркам. Приятное широкое открытое лицо. Одевается, конечно, согласно своему положению, но без излишнего блеска. Чем-то смахивает лицом на Наполеона в последние его годы.

Знаю, что, будучи не из самого знатного рода, он начал свою карьеру грумом при конюшне Филиппа Доброго, отца Карла Смелого, да и туда тоже попал лишь по воле случая. И вот он командир гвардии Бургундии, майордом и гранд-церемониймейстер Бургундского Отеля. Дипломат, придворный, солдат и историк. Его еще называют последним паладином рыцарства. Достоин только за это всяческого уважения…

– Вы себя правильно вели сегодня, барон, – улыбнулся де ла Марш. – Продолжайте в том же духе, и удача всегда будет на вашей стороне.

– Благодарю за участие в моей судьбе, ваша милость.

– Не стоит, – отмахнулся майордом. – Тут такое дело… Герцог Саксонский уже прислал парламентеров для выкупа барона фон Розенберга. Его светлость Карл Бургундский желает, чтобы вы решили это дело без долгих проволочек и излишних притеснений. В любом случае вы останетесь в прибыли. Вам понятно?

– Я все сделаю так, как желает великий князь Запада. – Я коротко поклонился майордому.

Ну вот… Начался непонятный мне средневековый полити́к. Несмотря на то что формально герцог Саксонский – прямой враг герцогу Бургундскому, их все равно многое связывает. Хотя все равно ни хрена не понимаю. Да и не нужно – придется выпустить пленника, особо не торгуясь. Не за бесплатно, конечно.

– Я рад, что вы все понимаете, барон; посланцы уже в вашем расположении, – опять улыбнулся де ла Марш. – И вот вам еще один совет. Его светлости очень понравились то мозельское вино и угри, которых вы ему прислали. Ступайте, не смею вас больше задерживать.

В расположение компании добрался быстро, в довольно противоречивом расположении духа. Все плюшки от герцога на поверку оказались не особо и сдобными. Обобрал однозначно. Хрен с ней, баронией, там видно будет, но прибыли не видать с нее в ближайшем будущем. Но вот по дойчу – уже убыток: выкуп, дай бог, наполовину скостить придется, если вовсе не лишиться. Опять же, майордом более чем ясно намекнул… на винцо и угрей. Придется послать в ставку еще. Упыри… Да и собой я недоволен более чем…

Какие у меня стратегические цели?

Правильно: загнать за облака Луи!

И что я для этого сделал?

Опять правильно: да ни хрена!

Отправился в Швейцарию вместо Франции и хрен его знает сколько здесь проторчу…

Не признался Карлуше, что я Арманьяк, хотя уже точно знаю, что был ему представлен папашей. Сейчас бы дело баронией не ограничилось…

Хотя стоп… Хватит бредить. Засунь свою идею по поводу Луи далеко-далеко. Пока нереально это и, скорее всего, так останется. Эта идея стала полным бредом ровно с того момента, как рей Хуан Арагонский отказал мне в помощи против Луи. Паук, конечно, сука редкостная, но пока мне не по зубам, и поделать с этим ничего не могу. Остается строить свою жизнь и просто ожидать удобного момента. Вот уже и первый шажок в карьере сделал, сомнительный, но шажок. Даже два. Стал капитаном компании и бароном в один день. Все не так плохо…

– Где парламентеры от дойчей? – спросил у Тука, только въехав в расположение.

– Вот же… – Шотландец провел меня к палатке.

– Барон ван Гуттен, – представился здоровенному голенастому риттеру в саладе с бело-красным плюмажем и ваппенроке с изображением крепостной башни с бело-красной полосой по правому полю.

– Фрейгер фон Гуггенхайм цу Реббен, – кивнул мне германец. – Я здесь по…

– Оставим формальности, барон, – прервал я немца. – Сколько?

– Четыре сотни флоринов.

– Золотых?

– Да! Золотых орлов!

– Когда?

– Сейчас, за передовыми рогатками вашего лагеря.

– Шесть сотен!

– Четыреста десять, и не сюрвейера больше! – Дойч категорично отмахнул ладонью. – Или можете сейчас же рубить голову Клаусу.

– Принимаю. Идем… – Настроение немного поднялось.

Эка мне подвезло… Я рассчитывал срубить максимум двести золотых, и то неизвестно, когда бы их получил. С выкупами жуткая морока, очень редко когда у пленника находится требуемая сумма, разве что у самых именитых из них, но таких добыть – жуткая удача. Приходится бедолаг отпускать под честное слово и отправлять продавать или закладывать свое имущество. Так что бывает – кредитор уже сам в плену или на том свете, а долг еще собирают. Да и накалывают часто. Можно, конечно, таскать пленника с собой, но кормежка и содержание обходятся в копеечку. В общем, та еще морока. Поэтому частенько с выкупами не связываются. Обдерут доспех с золотишком – и прикончат. Или стараются сбагрить командованию за малую долю. У именитых и богатых больше возможностей содержать пленников, но бывает, что и везет. Как мне сейчас. Первый «язык» – и в яблочко. Везунчик, однако.

Вошли в шатер, и я наконец разглядел в потемках пленника.

Парламентер тоже его увидел и красноречиво хмыкнул.

Пленный барон сидел… точнее, лежал в одном исподнем на куче соломы и богатырски храпел. Кроме шишки на голове и пары ссадин, повреждений на нем особо не просматривалось. И еще от дойча распространялся жуткий перегар…

– Че это с ним? – украдкой шепнул шотландцу.

– Да так… – немного смутился Тук, и под моим грозным взглядом признался…

Оказывается, дойч в полном расстройстве и смятении от пленения сменял свое одеяние на вино и ужрался вусмерть. В чем ему и поспособствовали часовые, оставшись в прибыли. Одежды дорогие, всяко дороже той бурды, что продают маркитантки. Ну что же… особого нарушения статута тут не усматриваю. С немца только его доспех, оружие, конь, да и он сам – мои, а камзол, сапоги и шоссы – его личные, волен поступать, как хочет. Железо у меня, конь благополучно свалил, а барон голый и бухой… Конфуз. Скажут, что это я его так безбожно обобрал.

Ткнул шотландца в бок:

– Одень его во что-нибудь, бери два десятка стрелков и проводишь их до крайних караулов. Там получаешь монету. Четыре сотни несешь мне. Пять золотых забираешь себе, еще один делишь между сопровождением. Вперед. Да… еще моим кутильерам выдашь по флорину и конфискуешь у них эсток – тот, что они подобрали с пленного барона.

Наклонился к дойчу и потрепал его за плечо, впрочем, без особого результата…

Сказал положенную фразу о том, что он свободен, попрощался с фон Гуггенхаймом совсем по-дружески и побрел в свою палатку.

Ф-фух… одна проблема с плеч. Жрать хочу – не могу. Устал как собака… Что-то многовато на сегодня событий, да и нога разболелась…

Уселся на кресло, обвел взглядом свой командный состав, так и сидевший в шатре, и подставил руку пажу – снимать латы.

Лейтенант, сержанты и остальные оберы почтительно застыли за столом, не произнося ни слова.

Интереснейший народ… Абсолютно разный…

Вот лейтенант Иоахим ван дер Вельде. Лучший рубака на двуручниках во всей бургундской армии, абсолютно верен компании и безрассудно храбр. При этом очень скромен, вежлив и великолепный игрок в шахматы. Абсолютно не тщеславен. Низенький крепенький толстячок, очень смахивающий лицом на актера Леонова в молодости. Даже не представляю, что его заставило пойти в рутьеры. Он богат, по-настоящему богат, у его родни в Льеже несколько мануфактур по производству сукна и целая флотилия рыбацких кораблей…

– Иоахим, доклад.

– Капитан. – Иоахим, не вставая, изобразил короткий поклон. – На данный момент в строю пять десятков спитцеров, это уже с учениками. Я отобрал из них полтора десятка – самых достойных и готовых. Причем десять пойдут в первую шеренгу. Таким образом мы сможем устраивать фалангу в четыре шеренги. Этого мало, но все-таки позволяет идти в бой. Оружием и латами они уже обеспечены. Много мы сняли с мертвых, да и запас был. В братья произведем учеников поутру, сейчас кроме караула все отдыхают.

– Хорошо, – одобряюще кивнул я ему. – Что по стрелка́м? Да, братья, приглашаю к столу, надо все это быстренько съесть…

Фламандец первым живенько отодрал от гуся добрый кусок, вгрызся в него, запил вином и продолжил:

– Уф… Добрая еда… Так вот… А что по стрелкам? Так пусть Уильям и докладывает… Насколько я понял, ты его назначишь лейтенантом арбалетчиков?

– Да, так и будет. Кто-нибудь имеет слово против? – Я обвел взглядом присутствующих.

– Да нет, – ван дер Вельде ответил за всех, – мы уже этот вопрос обговорили. Нет вопросов. Скотт подходит, к тому же такое решение принимаешь только ты.

– Вот и хорошо. Завтра объявлю перед братьями. – Я облегченно вздохнул.

Тук пользовался авторитетом в отряде, хотя уже успел прославиться своей тороватостью и прижимистостью.

Положил себе на тарелку угрей, сыра, отпил вина и сказал:

– Ладно. Он вернется и доложит по стрелкам. Энвер, что с твоими?

Мосарабские аркебузиры, которых я нанял в Сарагосе, удивительно легко влились в компанию. На Пиренейском полуострове в очередной раз воцарился шаткий мир, и они остались без работы. Я как раз вынашивал планы, как усилить своих арбалетчиков, и очень обрадовался, когда увидел Энвера Альмейду – их командира, выспрашивающего у кабатчика про потенциальных клиентов на их услуги.

Мосарабы вообще немного странный народ – это христиане, веками жившие на Пиренеях под властью мавров. К моему удивлению, мусульмане довольно терпимо относились к ним. Конечно, налог для них как минимум был двойной, селили их в отдельных кварталах, но в целом особо не притесняли. У мосарабов под воздействием такого соседства сложилась своеобразная самостоятельная культура, да и сами они внешне стали похожи на сарацин, впрочем оставаясь ревностными католиками. Они были отличными воинами, способными действовать как в пешем, так и в конном строю, но прославились именно как аркебузиры и пушкари. Мосарабы каким-то образом поняли, что будущее – за огнестрельным оружием, и достигли очень высокого уровня в обращении именно с ним, что особо и неудивительно: все-таки в Европу оно пришло именно от арабов.

Уговаривать Гуутена принять в отряд три десятка бородачей в чалмах особо не пришлось, он прекрасно знал, на что они могли быть способны, но казус с наймом все-таки произошел. Мосарабы всегда нанимались к конкретному человеку и присягали на верность именно ему… И пришлось стать таким человеком. Каждый из них дал личную присягу мне, но получали жалованье они из казны компании. Собственно, я и считал аркебузиров своим личным отрядом, и вложил немалые деньги из своего кармана в их перевооружение.

– Баши́… – Энвер обмокнул в вино пышные висячие усы и провел рукой по бритой голове. – Баши, все, хвала Господу Богу нашему, хорошо. Все в строю, все сыты, и припаса достаточно. Жалованье исправно выплатили. Моаммар при штурме барки получил шестопером по сосредоточию своей мудрости и глупости, но это не помешает ему завтра встать в строй.

– Ты посмотрел орудия? – задал я очень важный для меня вопрос.

– Да, баши. Хорошие серпентины. Их отлили в Льеже, и они почти совсем новые. Я сформировал обслугу, подобрав себе десяток учеников в помощники. Буду учить. Но надо покупать упряжь и коней.

– Я дам распоряжение казначею, завтра отправишься к торговцам и все приобретешь. Теперь – обер-медикус…

Обер-медикус… Лекарь у нас в отряде особенный, и нанимал его тоже я…

На следующий же день после переноса я наткнулся по воле случая на семью евреев из Лектура, находившуюся в плену у разбойников. Освободил, конечно, изведя вместе с Туком разбойников подчистую. Повезло, в общем. Так вот, еврей-ювелир в знак признательности за спасение, помимо кое-какой финансовой благодарности, написал мне рекомендательное письмо к сарагосскому меняле, по сути – банкиру Эзре бен Элиезеру. Сей почтенный еврей по предъявлении письма Исаака должен был оказать мне необходимую помощь в самом разнообразном виде. Я к нему все-таки зашел: в деньгах нужды не было, а вот в совете нуждался. Дело в том, что в компании наемников отсутствовал лекарь, его функции выполнял коновал… И так в пятнадцатом столетии с медициной крайне печально, но в данном случае был вообще адский ужас пополам с зубовным скрежетом. Я попросил менялу посоветовать мне достойного врача – за достойную плату, разумеется, – который согласится вступить в отряд и станет оттачивать свое искусство на благодарных наемниках. Лекаря еврея или сарацина – ибо они в пятнадцатом веке на голову, если не больше, опережают всех остальных. На успех почти не надеялся. Ну, право дело, какой придурок захочет связываться с рутьерами?

К моему величайшему удивлению и к счастью – таковой нашелся. Самуил бен Гурион. Совсем молодой парнишка, только закончивший свое обучение и крайне нуждавшийся в деньгах и практике. Полный сирота, кстати, что тоже повлияло на его решение. Были бы родственники – костьми легли бы, но не отпустили. К тому же сыграла значительную роль некая Рива, отец которой наотрез отказывался отдавать дочь за Самуила, полного бессребреника.

Вот так в компании появился высокий худой еврей с пушистыми, плохо завивающимися пейсами, мясистым длинным носом и печальными умными глазами, очень искусный в отделении разных ненужных частей от тела. Прижился, рутьерам на вероисповедание было вообще наплевать, ну а после того как он спас кучу, казалось бы, безнадежных раненых, его даже полюбили. Правда, нередко приходилось Самуила прятать во избежание конфликтов с остальными, крайне религиозно нетерпимыми отрядами. На фоне современных врачей его искусство выглядело весьма сомнительно, но, во всяком случае, он как-то умудрялся копаться даже внутри черепов, правда, не с очень ободряющей статистикой излечений. А бальзамы с микстурами, приготовленные им, вполне работали, и даже неплохо.

– Что у нас, Самуил?

– Хвала Иегове, неплохо… – Медикус заткнул за воротник салфетку, почмокал толстыми губами и положил себе на тарелку пару кусков рыбы. – Десятерым я уже помог уйти…

М-да… Реалии пятнадцатого столетия. Проблемы эвтаназии как таковой нет. Все просто. Зачем терпеть бесполезные муки без всякой надежды на излечение? Ланцетом по сонной артерии – и всех делов. В чем-то, может, и правильно…

– Ты мне лучше скажи, скольких ты к завтрашнему утру поставишь в строй?

– Все, кого смог, уже в строю… Есть пять тяжелых, но их я отправлю к праотцам сегодня к вечеру, если не будет улучшений. Что? Капитан, не смотрите на меня, как на Магомета. Ой вэй, я же таки делаю все возможное! Может, они еще и выживут… – Самуил сделал совершенно невинное и очень скорбное лицо.

– Христопродавец, – вдруг буркнул ему обер-интендант, осторожно почесывая свежую повязку на голове; впрочем, сказал это фламандец без особой злобы.

– Грязный гой, – невозмутимо ответил медикус и запустил руку в блюдо с яблоками. – Не забудь завтра зайти, я посмотрю, как там себе поживает твой шов.

– Закрыли тему. Петер, что там по трофеям?

Просидели еще немало. Обсудили вопрос провианта и погребения мертвых. К этому вопросу в компании подходили без особого пиетета. Яма, молитва капеллана, короткая ритуальная фраза – и засы́пали; если, конечно, есть время. Если нет возможности собрать мертвых с поля боя, капеллан отпоет заочно. Кстати, всех наших, и Иоганна в том числе, уже похоронили и отпели, капитанское присутствие в таких случаях не требуется. Жаль, конечно, с Гуутеном хотелось попрощаться, но ничего не поделаешь, служба.

Вопрос трофеев обсуждали дольше всего.

Система распределения финансов в нашей компании была несколько сложной, зато прозрачной и честной. Каждый рутьер получал жалованье согласно своему положению: надо сказать, весьма немаленькое. К примеру, арбалетчик подряжался служить за сумму, эквивалентную турскому ливру в месяц. Кстати, в ордонансных ротах Карла такому же арбалетчику платили полтора, а то и два ливра, в зависимости от роты.

Все трофеи собирались в кучу, и доходы от их продажи распределялись на всех, с учетом должностного положения, за исключением пятнадцати процентов, шедших сразу в казну на нужды компании, ибо нужд этих было очень много. Опять же приходилось платить нонкомбатантам типа нашего медикуса, не участвующим в бою, но делающим очень важную работу. Расходов не счесть. Была еще куча разных нюансов, типа того, что каждый мог взять из добычи лично с боя один предмет без налогообложения, разных привилегий для сержантов, лейтенантов и капитана, впрочем подчинявшихся той же системе. С любого их дохода вычиталось пятнадцать процентов. Вот и я сейчас собирался отдать из вырученных четырех сотен флоринов налог шестьдесят золотых. Это святое. За крысятничество лично прикажу любого укоротить на голову.

Бочонок с гульденами полностью, без дележа, я забрал в казну, ибо раз в год имею право своей капитанской волей забрать весь трофей на нужды компании. Вот и воспользовался своим правом. Понадобится это серебро. Уже знаю, на что…

Объявил соратникам, что жалован Карлом землицей и теперь являюсь бароном. Никаких вопросов сей момент не вызвал – мое личное дело и право. Все-таки единственный в компании истинный кабальеро – чем, кстати, личный состав почему-то неимоверно гордится.

Наконец все разошлись, и я завалился на кровать: спать оставалось до рассвета всего пара часов. Только развернул грамоту почитать перед сном, узнать, что же в пожалованную баронию входит, как неслышно появилась Матильда. Бухнулась на кровать и прижалась всем телом.

Грамота полетела на пол…

– Может, как бы поспим? – Я вырвался из объятий и чмокнул фламандку в губы.

– А лечить тебя? – обиженно пропищала Матильда и решительно взобралась на меня верхом. – Вот сейчас немножечко полечу – и будем спать. Честно-честно…

М-да… По итогу продремал всего часик…

Глава 4

Утром долго лил на себя холодную воду, приходя в сознание. Вот ни хрена не выспался. Голова болит, в глазах все плывет… За остальные части тела даже не говорю. Шо робот Вертер на пенсии. Но все-таки нашел силы прийти в себя.

Матильда подала горячего травяного настоя, действующего как крепкий кофе. Паж помог напялить доспех. Надел свой старый готический, весьма уже потертый и поцарапанный. Только вмятин от арбалетных болтов насчитал на нем больше десятка. Закончится война, и, если выживу, отдам хорошему мастеру в починку: великолепная вещь, да и дорог как память, все-таки именно в нем очнулся после переноса. И вообще повешу его на почетное место у себя в замке. Если, конечно, у меня будет таковой.

Проверил оружие. На двуручном фламберге, которым я действовал с коня, – ни царапины, хотя поработал им вчера изрядно. Добрые мастера в Золингене. Ножен для него не предусмотрено, только походный чехол, потому пока отложил в сторону. Подаст паж, когда сяду на коня, и поедет он со мной в специальной петле. Копье тоже потом подадут. Арбалет уже при седле, значит, сажусь заряжать аркебузу.

Оруженосца у меня нового не появилось, а Туку и так работы хватало, поэтому я научил чистить ружье своего пажа Иоста. Но к зарядке не допускал, этот процесс мне самому приносит спокойствие и удовлетворение. Кстати, я все-таки успел, пока армия стояла в Генте, заказать на аркебузу более современный приклад. Мастер без вопросов сделал все по моему чертежу, но так и не понял, на хрена оно нужно. Вот никак не доходит пока до них то, что приклад при стрельбе надо упирать в плечо, а не класть его сверху на оное или зажимать под мышкой. Но объяснять не стал, уже давно решил прогрессорствовать только для себя, не выпуская в массы; на крайний случай – только для своих людей и в очень дозированных порциях. Так лучше будет. История, она такая штука… Дашь ей пинка под зад, подгоняя, может вообще все полететь в тартарары. Не претендую на истину в этом утверждении, но лучше перебдеть, чем недобдеть. Так еще моя бабушка говорила.

Так… о чем это я? Ага… Тот же мастер заменил и ложе на арбалете. Работа честная, добротная, дерево – выдержанный, красивейший орех, правда, мастер по обычаю все испоганил искусной, но обильной резьбой и инкрустациями из кости и перламутра. По мне, без этой мишуры лучше было бы.

Заряжаю… Взял роговую, окованную червленым серебром пороховницу, вставил носик в ствол и нажал на клавишу. Нужная мера и высыпалась. Пороховницу не я придумал, такие появятся примерно лет через сто. Я просто спер конструкцию и предоставил чертежик ювелиру, объяснив, что мерка сия – для специй. Да, в этой фиговине меру пороха можно увеличивать или уменьшать специальным рычажком. Таких пороховниц у моих аркебузиров нет – им я ввел патроны с готовым зарядом. Скусываешь патрон, высыпаешь порох, вставляешь пыж и закатываешь пулю или картечь. Поверху все запыживаешь скомканной бумажной гильзой, в которой все это находилось. Тоже опередил время, но ненамного.

Порох… Одно название, но у меня еще лучший из всех, что можно найти в это время. Делают его в пороховых мастерских Бургундского оружейного двора по особому заказу. Но все равно дрянь. После выстрела в стволе сантиметровый нагар. Горит нестабильно – то слишком медленно, то вообще взрывается. Он уже в зернах, но все равно хреновый. И тут я бессилен. Знаю, что для ровного горения он должен быть мелкой, одинаковой градации, но вот как ее достичь, понятия не имею. Значит, будем пользоваться тем, что есть. Хотя и припоминаю, что зерна засыпа́ли в барабан и крутили, где от трения между собой они принимали более плотную консистенцию и одинаковый размер. Надо найти добровольца, какого не жалко, и попробовать, авось получится.

Плотно запыжевал порох прокладкой, вырубленной из плотной кожи. Затем войлочный пыж и еще одну прокладку. Зачерпнул рубленой картечи, тоже меркой: вычислил оптимальный вес практическим методом для более-менее стабильного и резкого боя. Поверху опять прокладку. Вот теперь порядок. Насыпал пороха на полку и закрыл замок специальной крышкой, не позволяющей ему высыпаться. Тоже мой девайс. Готово.

Приказал Иосту, благоговейно следившему за моими манипуляциями, сунуть оружие в седельную кобуру.

Что еще… Индийский тальвар со мной – для рубки лучше не придумаешь, мизерикорд на месте. Дагу не беру – лишняя. Вроде все.

Надел салад с черно-фиолетовым плюмажем и вышел из палатки.

Компанию уже построили, и она встретила мое появление дружным ревом.

Вынесли знамя компании. Обыкновенное белое полотнище с маленьким красным крестиком в правом углу.

По отмашке ученики стали по очереди выходить из строя и, став на колени, целовать угол знамени.

Потом целовали отрядное распятие, которое держал капеллан компании – падре Серафим, в строевой раскладке записанный арбалетчиком Гуусом Бромелем из Мали́на по прозвищу Мясник. Он напялил ради такого случая сутану и выглядел очень представительно, но как по мне – немного звероподобно: вытекший левый глаз и рваный шрам через все лицо не вяжутся с общим видом католического священника.

Вроде все присягнули…

Это первая часть посвящения. Вторая случится сегодня в полночь, ее как раз посторонние не увидят, в противном случае всю компанию недолго думая весело спалят на кострах. Хотя как по мне, ничего еретического в ней нет. Тот же Гуус Бромель сделает каждому ученику надрез на груди в виде маленького крестика и смочит их кровью распятие… Вот и все…

Ну и еще пара ритуальных фраз…

Ну поцелуют они еще череп Деррика ван Квислинга – по легенде, основателя отряда… Так то, может, и не его череп…

Пустяки, в общем…

После церемонии объявил перед строем о назначении Уильяма Логана по прозвищу Тук в лейтенанты арбалетчиков. После чего махнул рукой, и сразу же заревели трубы, командуя выступление.

Наемники, мерно топая, потянулись к выходу из лагеря.

Обернулся и увидел застывшую у входа в мой шатер Матильду. Послал ей воздушный поцелуй и тронул Каприза с места. Родену еще минимум пару недель в стойле стоять, пока раны заживут, берегу я его.

– Как думаешь, полезут имперцы на тет-де-пон? – Ко мне подъехал ван дер Вельде.

– Полезут однозначно.

– Зачем? Мы же им вчера изрядно наподдали.

– Фридрих прекрасно понимает, что Карл на вчерашнем не успокоится, поэтому дойчи из кожи выпрыгнут, но не дадут герцогу так просто второй раз переправиться через Эрфт. Что им надо для этого сделать?

– Ну… – Иоахим почесал заросший щетиной подбородок. – Ну… Им надо подтянуть артиллерию к реке?

– Именно так. Но, пока предмостные укрепления в наших руках, этого сделать не получится. Так что посмотришь. Германцы подтянут свои бомбарды и будут мешать нас с дерьмом, в перерывах штурмуя пехотой.

– М-да… Но нас же мало, больше солдат на этот пятачок просто не влезет. А бургундские орудия с этого берега до дойчей не достанут…

– Я о том же… – Настроение и так паршивое, а от нарисованной картины вообще скатилось в самые низы.

Вот не понимаю я стратегии Карла. Надо просто взорвать мост и не допустить переправы дойчей через реку. Это очень легко можно сделать совсем малыми силами. И наконец взять на копье клятый Нейс, в котором уже ни одной целой башни нет. Еще пара приступов – и он падет.

В утреннем тумане показался Эрфт с медленно текущей свинцово-черной водой и редкими зарослями камыша по берегам. Белели силуэты цапель, беспечно стоящих на одной ноге в камышах, высматривая лягушек. Мерно плюхали хвостами здоровенные карпы, поднимая концентрические волны.

Эрфт богат рыбой, я, когда с продовольствием стало совсем плохо – все-таки осада длилась уже больше полугода, и войска подъели все, что было с собой, и ободрали все близлежащие деревеньки, – так вот, я по ночам отправлял сюда команды с неводами на рыбалку, остальные кондюкто почему-то до этого не додумывались и продолжали жрать опостылевшую прогорклую солонину. А мы неплохо жировали на рыбке.

В этом месте Эрфт раскинулся примерно метров на сорок, и его перекрывал каменный, низкий и узкий мост. Мост, у которого мы и должны были сгинуть при необходимости – за герцога и за его Бургундию… будь она неладна.

На противоположном берегу уже мелькали алые жаки ломбардцев из роты конта Галеотто, суетились одетые в черную одежду саперы из Льежа, которыми город заменил герцогу свой воинский контингент, положенный по договору вассалитета.

Приметил громадного гнедого жеребца, на котором ездил мой знакомый лейтенант из роты ломбардцев, и подъехал к нему.

– Ого!.. Шевалье!.. Еще один агнец на заклание!.. – расхохотался лейтенант, увидев меня.

Зовут его Винченцо Гримальди, он сын богатых землевладельцев из Падуи. Из-за скандала, в котором мелькнула какая-то знатная женщина, ему пришлось скрыться из Италии и стать на путь наемного солдата. Мордатый краснорожий толстяк с чисто итальянским лицом. Крупный нос, крупные губы. Веселый шебутной малый, очень приятный в общении, но, к сожалению, несмотря на свою молодость, – уже законченный алкоголик. Вот и сейчас покачивается в седле, будучи явно навеселе, и прихлебывает из вместительной фляги.

– Барон, Винченцо, – поправил я его, – уже барон. Его светлость Карл Бургундский пожаловал мне вчера баронию.

– Ваша милость… – Итальянец отвесил шутливый поклон, разведя в стороны руки.

– Не юродствуй, сам такое же сиятельство. Сколько у тебя людей? – Я, спрашивая, одновременно осматривал укрепления.

Льежцы устроили три двухорудийных артиллерийских укрепления, чем-то похожих на редуты, и перекрыли промежутки между ними палисадом из толстых бревен, частью обгорелых – разобрали уцелевшие дома из деревеньки с жутким названием Гримлинхаузер, расположенной неподалеку. Вырыли перед укреплениями неглубокий ров и возвели насыпь, стены которой укрепили фашинами. Укрепление дугой охватывало восьмидесятиметровой ширины участок местности перед мостом. Свободные проходы возле реки по обеим сторонам моста саперы перекрыли переносными рогатками. Вот и весь гребаный тет-де-пон…

– Пять десятков арбалетчиков, полусотня спитцеров и три десятка кутилье, – мрачно и серьезно ответил ломбардец после небольшой паузы. – Ну и, как видишь, – шесть веглеров с обслугой. У тебя?

– То же самое. Только без орудий…

Так и есть. Практически вся компания. За исключением мосарабов, оставшихся в лагере. Я их оставил разбираться с захваченными орудиями и нести караул.

– Нормально, как раз вместимся за укреплениями. Больше не влезет.

– Короче, Винченцо. Левая сторона – твоя. За палисад – арбалетчиков и кутилье. Спитцеры прикроют проходы. Давай командуй, хватит buchatj… – буркнул я итальянцу и поехал отдавать распоряжения сержантам.

Затея с обороной моста мне изначально не понравилась, а сейчас, осмотрев нашу позицию на месте, я еще больше утвердился в своем мнении и лихорадочно стал искать возможность уцелеть самому и своим людям. И пока никак ее найти не могу…

Ладно, придет в голову что-нибудь по ходу развития событий. Пока нас никто не атакует.

Раздал указания и подъехал к редутам посмотреть на веглеры.

М-да… Даже не знаю, что сказать. Калибр-то подходящий, примерно пятидюймовки, да и длина ствола тоже приличная – каменным ядром метров на пятьсот засадит однозначно, но на этом все плюсы этих орудий и заканчиваются. Зарядная камора съемная – это значит, веглер сделает дай бог один выстрел в час, тем более в обслуге всего по пять человек на орудие. Попробуй камору подними – весит она килограмм сто, если не больше, потом опусти на землю и заряди, добавив пару десятков килограммов пороха, а уже затем ее надо как-то приладить обратно к стволу. Еще раз м-да… Пожалуй, с выстрелом в час я погорячился, скорее всего – все полтора, если не больше.

Цапфы отсутствуют. Ствол утоплен в большую колоду, собственно и являющуюся лафетом, вертикальная наводка осуществляется подбиванием клиньев под хвостовик, а горизонтальная – вообще гандшпугами. Это такие ломики, которыми ворочают станок при наводке. А весит весь веглер как бы не с тонну.

Вся позиция усеяна громадным количеством предметов. Совки, совочки, ложки – большие и маленькие. Бочки, бочонки, миски и кувшины. Кувалд и разных молотов вообще не счесть, и множество всякой хрени, названия которой я просто не знаю. Сам веглер крепится к вбитым в землю массивным кольям сложной системой тросов и блоков, предназначенной для гашения отдачи орудия. Свой пороховой запас канониры сложили в яме отдельно, что, несомненно, правильно, взрыва мне еще тут не хватало… А вот ядер оказалось совсем мало. По четыре каменных и по два железных на каждое орудие. Ну и еще по паре бочек гальки. Галькой называют металлическую картечь. Хотя с таким темпом стрельбы и этого скудного запаса хватит надолго.

Боже, как все печально… остается надеяться, что имперцы будут обстреливать нас из такой же старины. То есть по ядрышку в час-два. Хотя все равно мало нам не покажется…

Окопы, что ли, приказать вырыть?

Мысль запоздала – саперы уже собрали инструмент, построились и под заунывную песню потопали в лагерь. Желание догнать их и заставить работать я в себе подавил. Брабантцы и фламандцы – народ крайне независимый и гордый. Заставить заставлю, но без перепалки и, возможно, – даже потасовки, точно не обойтись.

Отправил двух кутилье в разведку – с укрепления местность впереди плохо просматривалась, мешал туман, стелившийся по земле.

Да, собственно, разведка оказалась уже лишней. В разрывах тумана стало ясно видно маленькие разноцветные фигурки дойчей, стройными рядами марширующие от вагенбурга в нашу сторону. И упряжки…

Твою же мать…

Пять…

Восемь…

Двенадцать…

Да ну на фиг! Шестнадцать орудий. Из них восемь бомбарделей! Судя по размерам и количеству лошадей в упряжи – минимум десятидюймового калибра, и еще восемь серпентин, калибром существенно меньше, но зато с длинными стволами, что позволяет им сравниться в дальнобойности с их огромными подругами…

Капец…

Срочно отправил спитцеров на треть лиги от моста вглубь нашей территории. Там их, надеюсь, ядра не достанут, а в случае пехотной атаки они вполне успеют вернуться. Винченцо так же поступил со своими пикинерами. Остальной личный состав мы разместили под защитой редутов и палисада. Не бог весть какое укрытие, но все-таки. С пикинерами я отправил Каприза в тыл – на лошади мне здесь делать нечего, да и негде его спрятать на позиции.

Ой, мама, чего-то стало страшновато…

Подошел к шефу канониров и показал на копошащихся возле своих орудий германцев:

– Достанете их своими трубами?

– Нет, – категорично ответил седовласый пожилой ломбардец, даже не посмотрев на позиции германцев.

Своим видом он мне напомнил довольно известного советского персонажа – товарища Калинина. Такой же щупленький, длинноносый и с козлиной бородкой. Разве только очков нет.

– Понятно. Я – барон ван Гуттен, как мне вас называть, мэтр?

– Рафаэлло Пелегрини – мэтр-канонир, шеф де шамбр второй артиллерийской роты его светлости Карла Бургундского, – ответил ломбардец, внимательно следя за своими помощниками, возящимися возле орудий.

– А что вы тогда собираетесь делать?

– А ничего… – добродушно улыбнулся итальянец. – Будем ждать, пока они нас прихлопнут как мух или же пойдут в атаку. Тогда появится работа для моих малышек. – Пелегрини любовно провел рукой по ребристому стволу веглера.

– Любите их?

– А как же! – пылко ответил ломбардец. – Как родных. Вот смотрите, господин барон, – это Магдалина. У нее очень громкий голос, прямо как был у моей покойной жены. А Амалия, вот эта – потоньше, умеет рычать, как зверь…

– Мэтр, а как быстро вы сможете при необходимости эвакуировать свои веглеры? – пришлось не совсем вежливо прервать ломбардца.

Все это, конечно, хорошо, и исключительные голосовые качества веглеров тоже несомненно важны, но меня больше интересует другой – совершенно банальный вопрос. Как благородно и с честью отступить, если наступит такая необходимость. Проще говоря – не очень позорно свалить. А свалить придется однозначно. У дойчей орудий в три раза больше, а пехоты – раз в пять…

– Два часа – и орудия будут готовы к движению. – Канонир посмотрел в сторону имперцев и невозмутимо заявил: – Господин барон, они сейчас сделают залп.

– Как – залп? – ошарашенно переспросил его находившийся рядом со мной Тук. – И что? Попадут? В нас?

– Может быть… – с ухмылкой произнес ломбардец.

Одновременно с его словами позиции имперской артиллерии окутались громадным серым облаком, а через секунду раздался грохот, перекатывающийся, словно далекие раскаты грома.

– Mama… – прошептал я невольно на родном языке, четко и ясно увидев, как несколько черных шариков по крутой дуге полетели в нашу сторону.

Ядра на мгновение зависли в воздухе и рухнули, подняв столбы воды с грязью в небольшое болотце, расположенное примерно метрах в ста впереди наших позиций. Одно из них упало чуть дальше, перелетев болото, взрыло землю и, прокатившись десяток метров, остановилось.

Промах германцев мои фламандцы и ломбардцы Винченцо встретили довольным улюлюканьем и радостными воплями.

– Что вы там шепчете, мэтр? – поинтересовался я у канонира, приметив, что он что-то бормочет, делая пометки на восковой дощечке. – Может, все-таки выстрелим в ответ или еще что-то сделаем?

Ну в самом деле, нельзя же вот так сидеть и ничего не делать… а если дойчи попадут следующим залпом? Представил картинку развороченного редута и поежился…

– Я вычисляю расстояние до них, – невозмутимо заявил ломбардец.

– Это как?

– Засекаю время с момента вспышки, с момента звука, соотношу к попаданию, при этом делаю поправки на калибр их бомбарделей и поправку на ветер…

– Что? – Я с недоумением уставился на канонира.

Какая-то хрень получается – не ломбардец, а средневековый баллистический калькулятор. И это без хронометра и каких-либо оптических приборов…

Мэтр Пелегрини в ответ на мой взгляд прищурил свои маленькие глазки и рассмеялся:

– Господин барон… Мне сорок пять лет, и из них тридцать пять я нахожусь при бомбардах. Я знаю про них все, и, поверьте, вычислить расстояние – это не самое сложное.

– Бред, – буркнул Тук и ушел к своим стрелкам.

– О-о-о… Маэстро Пелегрини не врет, – подтвердил как раз подошедший лейтенант ломбардцев и сделал большой глоток из своей фляги. – Ему как раз пришлось уехать из Милана из-за своего дьявольского искусства.

– Ладно, верю… Но вопрос сейчас не в этом. Мэтр Рафаэлло, согласно вашим вычислениям, мы сможем вести по имперцам огонь или нет?

– Нет. Расстояние слишком велико. Недолет будет не менее восьмидесяти туазов.

Нет? Это черт знает что… Дойчи не успокоятся, пока не разнесут все наши жалкие укрепления.

Обошел веглер.

Попинал его ногой.

Можно же что-то придумать… Так… а если…

– Мэтр, а если заряжать полуторными зарядами? Я беру всю ответственность на себя. Ну хотя бы немного добавить навеску пороха или плотней забить клиньями ядро в стволе. При максимальном возвышении мы должны до них дострелить.

Итальянец только покачал головой:

– Не получится, господин барон. Возможно, пару выстрелов веглеры и выдержат, но все равно угол, нужный нам, мы не выставим. Можно вырыть яму под хвостовиком, но тогда станину разорвет отдачей, а рыть длинный наклонный котлован и класть стапели очень долго.

Разорвет? Да и пускай рвет! Иначе нас дойчи порвут. Устроим контрбатарейную борьбу. Один хрен, нечего терять. Они разнесут нас, если даже загнать на мост еще роту подкрепления. Позиция у нас такая – уродская…

– Ройте! Ройте, я сказал! К черту станину, я вам приказываю! Делайте что хотите, но чтобы достали до чертовых дойчей. Покажите мне, мэтр Винченцо, свое мастерство, иначе я буду всем рассказывать, что ломбардцы – самые никудышные канониры в мире. Вот на этой паре… – лягнул я сабатоном ближайшее орудие, а потом заорал шотландцу: – Тук! Уильям, мать твою! Десяток кутилье в помощь канонирам! Нет, два десятка, и поживей, шкуру спущу…

А что? Веглерам однозначно конец, побьет их ядрами, а так хоть постреляем. Повеселимся. Вот ни разу в жизни не видел, как рвется орудийный ствол. Интересно же…

Канониры и кутилье облепили орудия. Мэтр Винченцо забегал вокруг них, надсаживая глотку.

Я отошел немного в сторону и наблюдал за позициями имперцев. На них тоже суетились вокруг орудий маленькие фигурки…

Ой…

Кажется…

Мля… Нет, не кажется…

Бомбардели германцев изрыгнули длинные языки пламени и окутались дымом. Ядра взлетели и удивительно кучно шлепнулись, не долетев до нас метров десять. Три – зарылись в землю, а четвертое, отрекошетив, влепилось прямо в переднюю стену крайнего редута. Грохнуло так, что затряслась земля под ногами. Когда рассеялось облако пыли, я ошарашенно увидел, что половины передней стены нет. Каменная глыба проломила ее, отрикошетила от сложенных горкой наших ядер, лопнула на три части и гордо застыла прямо посередине позиции.

Потрогал осколок ногой. Мрамор, ёптыть… Килограмм пятьдесят ядро весит, если не больше.

С ужасом обнаружил, что одного из канониров буквально разорвало на части. Прямо передо мной в лужице крови лежала его рука в обрывке красного жака. Указательный палец с тоненьким золотым колечком судорожно подергивался…

– Твою же маман!..

Один из ломбардцев спокойно поднял эту руку, отнес к бесформенной кучке плоти, бывшей еще секунду назад человеком, и положил рядом. Потом так же спокойно принялся с товарищами наводить порядок на позиции.

Сука… Никак не привыкну к такому равнодушию к смерти, хотя самому тоже глубоко наплевать…

– Господин барон! – подскочил мэтр Рафаэлло. – Вам надо отойти в сторону…

– Да, монсьор… – Тук потянул меня за руку. – Бог его знает, что ожидать от этих адских машин, да и от ломбардцев тоже… Пакостный же народишко…

Оттолкнул шотландца.

– Мэтр…

– Не волнуйтесь, господин барон. Меня не заденет. – Канонир, не оглядываясь, побежал к веглеру.

– По гульдену каждому, если попадете… – крикнул итальянцу в спину и все-таки отошел на два десятка метров назад, к лейтенанту ломбардского отряда, спокойно сидящему на ящике и неторопливо потягивающему винцо. Не заденет его, говорит… Все равно мне, главное – хоть куда-нибудь попади перед этим…

– Это вы зря, монсьор… про гульдены-то… – забурчал Тук. – А вдруг попадут? Мошна чай не безразмерная.

– Братец, когда мы все здесь сдохнем, золотишко вряд ли нам понадобится…

– Так-то оно так…

Шотландец не договорил. Грохнуло так, что я едва удержался на ногах. Земля заходила ходуном, а все вокруг заволокло плотным белесым дымом. Когда дым снес ветерок, увидел, что крайний веглер разорвало в казенной части, развернув уродливым цветком лопнувшие полосы железа, из которых был сварен его ствол. Второй с виду казался целым, но его опрокинуло на бок. Левое колесо сорвало с оси и откинуло в сторону…

– Святой Георгий!

– Матерь Божья!

– Святая Магдалина!

– Ломбардия!

– Грязные алеманы!

– На кол имперцев!

Я сначала не понял, почему веселятся, вопят и пританцовывают на палисаде арбалетчики, кутилье и ломбардцы, но, подбежав к ним, сам заорал от радости.

Позиции имперских бомбарделей были окутаны дымом, из которого выплескивались языки пламени.

– Попали! Попали! – Рядом со мной приплясывал и орал Тук, совсем забыв, что как раз этого он и опасался в своей шотландской прижимистости.

Поискал глазами мэтра Рафаэлло и с облегчением вздохнул. Ломбардец вытирал платком закопченное лицо и, пошатываясь, шел в мою сторону.

– Вы лучший в мире бомбардир, мэтр! – На радостях хлопнул его по плечу и, заметив, что он не расслышал, проорал ломбардцу прямо в ухо: – Вы лучший! Награда – ваша!

– Я знаю! Прямо в пороховой погреб. Такого у меня еще не случалось! – крикнул канонир в ответ, оглушенно тряся головой. – Но у них еще много орудий! Я пойду…

Ломбардец развернулся и побрел к следующей паре веглеров.

Ну о-о-очень хорошо начался бой. Отлично! Настроение взлетело до небес. Надо как-нибудь этого гения артиллерии переманить к себе, главное – чтобы его не пришибло раньше времени, а потом я придумаю как. Мои мосарабы, конечно, к пушечному делу народ способный, но рассчитывать дистанции по звуку и виртуозно пулять за километр каменными болванками они точно не умеют.

Отобрал у лейтенанта Гримальди флягу с вином и сделал пару глотков. Мерзкая кислятина, но сейчас сойдет. Моя фляга с отличным рейнским, как назло, осталась на седле у Каприза. Ладно, потерплю на радостях.

А радоваться есть чему. Двумя попаданиями мы вывели из строя все бомбардели германцев. У них еще оставались серпентины, но это совсем не одно и то же – немцы со второго залпа стали накрывать наши позиции, но десятикилограммовые свинцовые ядра не пробивали стены редутов, хотя палисад расковыряли изрядно. Но и палили из серпентин имперцы гораздо быстрее, чем из больших орудий. Залпы следовали через каждые полчаса, а то и быстрее. Сами понимаете, часов у меня, засечь время, нет.

Какими бы маломощными ни были серпентины, урон все-таки они наносили, и немалый. Уже половину канониров и десяток арбалетчиков пришлось эвакуировать в тыл – их сильно посекло щепками от палисада. Еще одним удачным залпом немцы повредили венглер, к счастью, не критично. При этом убило сразу двоих фламандцев и оторвало ногу ломбардцу.

Мэтр Рафаэлло следующим залпом угодил в выстроившихся за своими орудийными позициями имперских пехотинцев и артиллерийские упряжки. Сколько их убило, не знаю; надеюсь, много – я имею в виду не лошадок, а дойчей, – но немцы после этого быстренько отошли в тыл почти к самым стенам вагенбурга.

Все равно размен получился не в нашу пользу. Оба веглера опять вышли из строя. У одного лопнула колесная ось и станина села на пузо, а у второго раскололо пополам лафет, сорвав при этом ствол с креплений. Все-таки дерьмовый средневековый огнестрел, но ничего, я уже примерно наметил себе несколько усовершенствований. Остается только найти мастера, способного воплотить их в жизнь.

К обеду компания потеряла пятнадцать человек ранеными и восьмерых убитыми. Ломбардцы еще больше – человек тридцать в общей сложности. К счастью, спитцеры обошлись без потерь – до них ядра просто не долетали.

Оставшаяся пара орудий пока не стреляла. Канониры вместе с кутилье копали наклонную позицию по всем правилам и укладывали специальные стапели, по которым венглер откатывался при отдаче. Экспериментировать, как с первыми парами, мэтр Рафаэлло не решился – все-таки последние орудия. Повредит их – и все, останемся совсем беззубыми.

Прискакал герольд и сообщил приказ Карла: держаться, типа вся армия и он сам лично восхищаются нами… и много еще разной возвышенной дребедени. Он да и я тоже прекрасно понимали, что слать новые орудия и подкрепления к нам смысла нет. Их тоже перемелют орудия имперцев. Сюда сразу надо было бы ставить пару батарей посовременнее и подальнобойнее, и уже под них готовить основательные укрепления. Вот тогда ситуация автоматически становилась патовой, то есть выгодной для нас. Все-таки дерьмовый из герцога полководец…

Я убрал с позиций почти весь личный состав, оставив только наблюдателей, и сел в сторонке с Туком и ломбардским лейтенантом. Его дерьмовое винцо мы давно прикончили и спокойно дожидались, когда посланный за добавкой кутилье притащит нам еще. Ну а что еще делать под орудийным обстрелом?

Ближе к вечеру мэтр Рафаэлло наконец-то выпалил из последней пары веглеров… И попал, хренов ломбардец! Попал, виртуоз артиллерийский! Каменное ядро на рикошете снесло сразу две серпентины и прокатилось по обслуге. Их вопли донес до нас вовремя поднявшийся ветерок. Приятные же звуки, хочу я вам сказать!

Второе ядро при падении, скорее всего, разнесло на куски; сработав в осколочном варианте, оно пришибло кого-то важного. Кого именно – совершенно не ясно, опять же говорю: подзорные трубы – редкость сейчас неимоверная, и сто́ят как бомбарда, но ажиотаж на позициях имперцев начался совершенно замечательный…

И главное – серпентины наконец-то замолчали!

Правда, радость победы омрачало, что у нас осталось всего одно орудие. Второй веглер разорвало в клочья, попутно поубивав почти всех оставшихся в строю канониров. Мэтр Рафаэлло, к счастью, выжил, но ему опалило лицо и сильно контузило. Ломбардец совершенно оглох и стал трясти головой, как припадочный. Оч-ч-чень печальное, хочу вам сказать, зрелище… но буду надеяться, что оклемается – средневековый народишко покрепче будет, чем современные человеческие особи.

– Монсьор… Кажись, пора спитцеров наших возвращать… – обеспокоенно заявил мне Тук с бруствера.

– Лезут?

– Пока нет, ваша милость, но колонны уже формируют.

– Посылай за Иоахимом. Живо… – приказал я шотландцу и повернулся к лейтенанту Гримальди. – Ну что, Винченцо? Как будем строить диспозицию?

Ломбардец, хотя и успел нажраться до практически невменяемого состояния, тем не менее мыслил достаточно трезво. Он вскарабкался на бруствер, поглядел на имперцев, затем обернулся и жалобно заявил:

– Как бы это, Жан… Может, мы почетно отступим? Прицепим оставшееся орудие к упряжке и отступим… Все равно герои… Сколько продержались…

– И не думай даже! – состроил я зверскую рожу.

– Ну, тогда… – Лейтенант развел руками.

– Стрелки – в промежутках между редутами за остатками палисада, спитцеры – по фалангам. Левая сторона – твоя, правая – моя. Ты это хотел сказать?

– Ну да… – Итальянец горестно вздохнул. – Вот уговаривала меня мама жениться, а я не послушал…

– Маму надо всегда слушать, Винченцо. Командуй давай… – посоветовал я итальянцу и, прикрываясь от солнца ладонью, постарался рассмотреть готовящих атаку имперцев…

Три колонны, примерно по сотне пикинеров в каждой, несколько десятков куливринеров и как минимум два копья конных риттеров. А у меня осталось в общей сложности вместе с ломбардцами – шестьдесят арбалетчиков, полсотни кутилье и сотня спитцеров… Какой-то не очень оптимистичный расклад получается. Отпевать себя, конечно, рано, но и поводов для оптимизма становится все меньше. Да ладно, никто меня в наемники не тянул, сам себя определил в них по глупости великой, поэтому нехрен плакаться…

Напинал арбалетчиков с кутилье и заставил утыкать разным дрекольем все подступы. Есть небольшая надежда, что германцы попрут атаковать в конном строю – будет им сюрприз.

Приметил своего пажа Иоста и подозвал к себе.

– Летишь сейчас к нашему кондюкто господину Бернару де Равештайну и сообщишь ему следующее. В результате артиллерийского противостояния удалось повредить и вывести из строя все вражеские орудия – общим числом двадцать, при этом нанеся значительный урон имперским канонирам и пехоте. При сем противостоянии наши потери – пять веглеров и до пятидесяти душ убитыми и ранеными. На данный момент атакуемы значительными силами в пехоте и кавалерии. Позиции за нами и сдавать их не собираемся. Понял? Повторяй…

Мальчишка вытянулся и отбарабанил донесение слово в слово.

Хороший у меня паж… Подобрал его как-то в Генте: парнишка трудился углежогом, и я, проезжая мимо, увидел, как его лупит мастер деревянной лопатой, причем совершенно не сдерживаясь, вот-вот дух вышибет. Вмешался, конечно, Франсуа припомнив… Маленько толстому уроду физию попортил, поставил на место, а потом выкупил Иоста за два сюрвейера. Просто так забрать не смог: притащился городской бальи со стражниками, и пришлось заплатить. Фландрия все-таки, на дворян шибко не оглядываются, при конфликте мог получиться жуткий шкандаль. Карл своих подданных строго-настрого запретил притеснять при прохождении армии. Да бог с ними, с монетами-то. Парень оказался сиротой, причем уже долго бедствовал. А мне как раз пажа не хватало, так что приобретение оказалось очень полезным. Иост мигом выучился всему нужному, оказался немногословным, очень сообразительным, старательным и аккуратным, и я пока еще ни разу не пожалел о решении его подобрать. Но, как ни странно это звучит, Франсуа он мне заменить не смог…

Франсуа…

Черт! Какой, на хрен, Франсуа! Франсуаза! Обвела меня девчонка вокруг пальца, как сопливого пацана. До сих пор злюсь, впрочем, без особых на то оснований. Просто так. Тоже подобрал, обогрел, приблизил… Даже привыкнуть успел. Тук вообще его за своего братишку почитал. До сих пор не знает, что Франсуаза девицей оказался.

И что? Гостили мы в кондадо Фуа, где парень Франсуа и остался, уже в качестве девицы Франсуазы де Саматан, фрейлины у Мадлен Французской, принцессы Вианской, Беарнской и Андоррской… Млять!.. Позорище!.. Не смог парня от девчонки отличить… Как так случилось? А вот сам не знаю и вспоминать не хочу…

Проводил грустным взглядом со всех ног улепетывающего мальчишку. Правильно я сделал, что его отправил. Выживет. А так, несомненно, ввяжется в свалку – парень боевой, и только бог знает, чем это закончится.

Мерно шагая, подошли спитцеры и сразу стали строиться в фалангу. Иоахим ван дер Вельде спрыгнул с коня, взял чехол с цвайхандером и отправил коня с учеником в тыл. Тоже, как и я, собрался пешим воевать. Ну что же – это правильно.

К нам подошел лейтенант Гримальди – он помахивал здоровенной двулезвийной секирой. Солидно и страшно выглядит ломбардец – правда, я не понимаю, как такому бухому можно рубиться…

Да и черт с ним. Собственно, какая мне разница – собирается, значит, знает как.

Тук остался верен себе – вооружился глефой. Сегодня, в честь своего назначения лейтенантом, он надел полный комплект миланского доспеха и выглядел более чем внушительно. Латы подарил ему я – еще в самом начале нашей истории. Снял с неизвестного кабальеро, зарубленного мною при стычке с отрядом Гийома де Монфокона. Ни дна ему ни покрышки – собаке дохлой…

Мое оружие известно. Тальвар и баклер с прикрученным граненым умбоном-шипом. Двуручником в пешем порядке я еще действовать не рискую. Вот подучусь – тогда… а пока только тальвар или эспада. Но тальвар в тесной сшибке предпочтительнее. Клинок шире и толще – меньше шансов сломать. Пора…

Прошелся вдоль строя, остановился и, секунду помолчав, выкрикнул:

– Мы же не собираемся жить вечно? Но и спешить в ад не будем! Все равно места для нас там готовы, и никто их не займет. Верно?

– Верно-о-о! – заорали рутьеры.

Не верю я в ритуалы и приметы… Совсем… Но если эта старая рутьерская поговорка помогает – готов ее орать перед строем хоть десять раз на день…

– Они двинулись… – хлопнул меня по плечу Иоахим.

– Для них же хуже.

Имперские кавалеристы, красуясь разноцветными значками, вымпелами и начищенными доспехами, постепенно приближались. Пока сдерживают коней – когда останется метров триста, рванут галопом, возьмут разгон, чтобы смести, разорвать и растоптать любого противника своими закованными в железо громадными дестриэрами.

За ними ровными шеренгами шагают пикинеры. Когда кавалеристы сомнут строй и уйдут клиньями в стороны – пикинеры завершат разгром, добив остатки сопротивления, если таковые еще будут.

– Святой Варфоломей! Что это они тащат? – вдруг ахнул Тук.

За рядами риттеров я тоже увидел две повозки, которые толкали впереди себя германцы. В повозках блестели бронзой уложенные в ряд стволы, прикрытые поверху большими деревянными щитами.

– Это, братец, органы… – ляпнул я шотландцу.

– Зачем? – вытаращился на меня Тук.

– С дерьмом нас мешать! Что непонятно? Десять кулеврин в рядок на повозке – стреляют залпом. Рибодекин называется. Долбаные дойчи…

Пулеметы средневековые, ёптыть… Достаточно опасное оружие – калибр, к счастью, маленький, вряд ли больше тридцати миллиметров, те же самые аркебузы, уложенные в рядок на повозку. Казнозарядные – значит, перезаряжаться будут долго. Как бы терпимо – остатки палисада нас укроют. Бить они будут метров со ста – ста пятидесяти, при перезарядке канониры покажутся из-за щитов, станут добычей арбалетчиков. Но посмотрим…

Вытащил из ножен тальвар – мелодично звякнули закованные в клинок стальные шарики, по серо-синей стали блеснули матовые солнечные зайчики, оттеняя узорчатую арабскую вязь. На клинке написано: «Это третье орудие богов выковал Рахман Чатхаборти для великого и славного раджи Камлала из небесного металла – подарка богов, упавшего с неба в год Ханумана». Эпично, да? Я держу в руках саблю, выкованную из метеоритного железа! Сюжет для легенды, однако… Не знаю, насколько это подарок богов, но сталь великолепна. При первом же приступе Нейса я ею прорубил шлем швейцарца, защитника города, почти напополам, а на клинке и царапинки не осталось.

Эту саблю подарил мне дворцовый сенешаль Робер де Бальзамон в кондадо Фуа. Мужественный старик, истинный кабальеро, верный друг. Один бог знает, встречусь ли я еще с ним…

– Готовься! Готовься! – закричали наблюдатели.

Германские рыцари пустили коней рысью – делиться не стали, ломбардцев проигнорировали, направились одной группой прямо на нас. Вроде и умно – сомнут, в брешь хлынет пехота и зайдет ломбардцам в тыл, – но одновременно и глупо. Сейчас поймут, почему…

Земля начала ощутимо подрагивать от ударов копыт десятков громадных, окованных железом лошадей…

– Залп! – рядом со мной послышалась команда Тука, и сразу же звонко щелкнули арбалеты. Потом еще раз и еще…

В первой линии рыцарей почти треть лошадей, как по мановению волшебной палочки, полетели кубарем по земле, давя и подминая под себя всадников. Я ясно различил протянувшиеся к риттерам черные росчерки арбалетных болтов. Вылетели из седла еще несколько всадников, затем еще, но лава неотвратимо приближалась. Полностью погасить атаку не удалось – арбалетчиков мало, да и не всегда болт может прошибить рыцарский и конский доспехи.

Грохот копыт стал заглушать все остальные звуки. Фаланга ощетинилась списами. Первый ряд упер их в землю, второй держал на уровне груди, а третий положил на плечи второму ряду. Четвертый держал пики почти вертикально – с легким наклоном в сторону атаки.

Еще несколько лошадей рухнули на кольях, но основная масса с ужасающим грохотом и треском врезалась в фалангу. Раздались яростные вопли и грязная брань. Истошно ржали кони. На долю секунды железный вал завис над спитцерами: показалось, что уже ничто не сможет остановить закованных в доспехи монстров… и – рухнул…

Проткнутые гранеными остриями лошади с истошным ржанием полетели на землю, ломая себе ноги и плюща всадников. Несколько риттеров, вылетев на полном ходу из седла, грохнулись прямо в середину фаланги, и их сейчас резали, как баранов, наши кутилье. Треть рыцарей каким-то чудесным образом уцелели при первом натиске, и теперь они, поднимая на дыбы своих дестриеров, пытались срубать древки пик.

Защелкали арбалеты, сквозь строй просочились кутильеры и стали рубить коням ноги, а затем резать глотки упавшим вместе со своими скакунами германцам…

Всё!

Глупость на поле боя порождает смерть!

Рыцарская конная атака умерла!

Из кровавой каши вырвался всего один всадник, и то его конь хромал на все ноги, а проскакав всего десяток метров, он и вовсе с жалобным ржанием рухнул на землю.

К нему сразу метнулось несколько кутилье – несколько ударов, протяжный стон… и наступила тишина, прерываемая лишь жалобным ржанием искалеченных лошадей.

– Кр-р-ровавый Кр-р-рест!!! – Над полем боя пронесся страшный рев рутьеров, прервавшийся грохотом рибодекинов, которые германская пехота успела подтащить на дистанцию выстрела.

Свинцовые шарики хлестнули по палисаду. Рухнули не успевшие вернуться в строй кутилье – резали кошельки и снимали доспехи с трупов. Жадность – она того… не способствует долголетию. Осел на землю молчаливый здоровяк Клаас из Гента по прозвищу Кувалда. Пуля попала ему прямо в глаз. Его неразлучный товарищ – Вернер по прозвищу Бритва, зажимая простреленное плечо, со стоном согнулся и повалился на залитую кровью траву…

Со стороны ломбардцев тоже раздавались крики и брань. Второй рибодекин установили как раз напротив них.

Стройные шеренги германских пехотинцев в белых ваппенроках с черным орлом на груди, печатая шаг и лязгая железом, стали неторопливо приближаться, выдерживая строй.

– Уильям, начинайте стрелять! – проорал я шотландцу и, спустившись с редута, встал в строй.

Опять последний и решительный… Когда оно уже закончится?.. Да никогда, наверное.

Не переставая лязгали арбалеты, но дойчи, спокойно перешагивая через своих упавших товарищей, неотвратимо приближались.

Пятьдесят метров…

Двадцать метров…

С позиций ломбардцев раздались лязг и грохот клинков о железо. Там уже сшиблись…

– Re-e-eich!.. – Германцы с воплем перешли на бег и с лязгом врезались в нашу фалангу.

Проскользнув между гранеными наконечниками, я вдавил острие тальвара в раззявленный рот пикинера, одновременно вбив шип баклера в горло его соседа по шеренге… С противным скрежетом сразу две пики ударили в кирасу. Повернувшись боком, соскользнул с них и косыми круговыми махами расчистил вокруг себя место. Принял на баклер удар тесака и срубил руку, державшую его. На обратном махе располосовал бородатую вражью морду и сразу покатился на землю, сбитый с ног чьей-то тяжелой, омерзительно воняющей по́том тушей.

По горжету лязгнул кинжал, а на руку с зажатым баклером наступил башмак из грубой кожи…

Чудом вывернулся и саданул навершием сабли в красную рожу германца, навалившегося на меня и раззявившего в вопле свою пасть, полную черных гнилых зубов. Сбросил его, встал на колени и получил сразу несколько ударов по спине. Молясь, чтобы кираса выдержала, рубанул наотмашь по чьим-то коленям. Заорал от отчаяния и встал на ноги. Крутнулся на месте, срубил руку с топором и распорол горло кнехту.

Попытался оглядеться и приметил лейтенанта ван дер Вельде, который каждым взмахом своего чудовищного цвайхандера прорубал целые просеки в германском строе. Рядом с ним отчаянно вертел глефой Тук и рубились спитцеры, уже давно сломавшие свои пики.

Все пошло вразнос…

– Стро-о-ой! Строй, сукины дети! Все в строй!..

Рутьеры, повинуясь команде, стали сбиваться в шеренгу и теснить шаг за шагом дойчей. Кутильеры подавали спитцерам брошенные и запасные пики и тоже становились рядом. Сбежали с редутов арбалетчики, расстрелявшие все болты, и присоединились к фаланге.

Вопли, треск, лязг металла, стоны и крики слились в сплошной гул, бившийся в такт ударам сердца.

– Впер-р-ред!!! Кр-р-ровавый Крест!.. – в диком непонятном восторге заорал я и плечом к плечу с остальными рутьерами врезался в дрогнувших и попятившихся германских кнехтов.

– Ur-r-ra-a-а!!! – Рубанул по шапелю убегающего кнехта, развалив ему голову почти пополам. Догнал второго и всадил между лопаток граненый шип баклера. Сбил в сторону палаш третьего и, снеся его ударом плеча с ног, воткнул кривой клинок тальвара дойчу в горло…

Внезапно в мозгах, полных эйфории и адреналина, мелькнула трезвая и очень страшная мысль… Рибодекины!

– Ло-о-ожись!!! – заорал на инстинктах современного человека, привыкшего живо шлепаться на землю при первой опасности обстрела, и сразу поправился, осознав, что рутьеры меня не поймут: – На-а-азад, вашу мать!.. Назад, на редут!!!

Грохот…

Клубы дыма…

Сильный удар в грудь…

Звон и темнота…

– Ты это куда собрался? Возвращайся и запомни: Арманьяки никогда не бросают незавершенные дела. – Невысокий плотный мужчина с бородкой клинышком, в готическом доспехе и котте с вышитым на ней геральдическим щитом с червлеными львами по четвертям на серебряном фоне, остановился рядом, строго, но добро посмотрел, потрепал меня по голове и скрылся в тумане.

– Ах, Жан… вечно ты спешишь… – Маленькая изящная девушка в богатом шитом золотом платье и с младенцем на руках рассмеялась, рассыпав серебряные колокольчики, тряхнула волной необычайно красивых золотистых волос и проведя ладошкой у меня по лбу, тоже исчезла в тумане.

– Иди ко мне… Ид-и-и… – Перед глазами появилось строгое, очень красивое женское лицо, обрамленное монашеской черной накидкой, и внезапно белый туман вокруг исчез, сменившись ударившим в глаза солнечным светом.

Я приподнялся на локтях и сразу застонал от тупой боли в груди…

Оглянулся по сторонам.

Трупы… Лужи крови… Мерзкий запах свежей требухи и дерьма…

Черт, черт, черт… Где я и при чем здесь мой отец, мать и Жанна… Твою же душу богу в качель…

– Он живой! Капитан наш живой! – раздалось рядом сразу несколько криков, и вместе с ними пришло осознание происходящего.

Уперся руками в землю, встал на колени, и сразу несколько сильных рук поставили меня на ноги.

– Назад, на редут!.. Они сейчас будут стрелять!..

– Дойчи отступили, капитан!

– Мы их разбили!

Оперся на подставленное плечо и, волоча за собой на запястной петле тальвар, поковылял в сторону редута. Дошел, сел, оперся спиной о фашины и увидел влетевшего на мост герольда. Точнее – персевана. Совсем юный парнишка осадил коня, спрыгнул на землю и, выдав из трубы затейливую трель, торжественно прокричал:

– Его светлость герцог Бургундии, Фландрии и Брабанта Карл Смелый повелевает вам отступить и вернуться в лагерь. Император Священной Римской империи Фридрихус Габсбург прислал парламентеров и запросил мира. Слава Бургундии!

Во как…

Не обращая внимания на служку герольда и практически не понимая, что он там лепечет, скосил глаза на свою кирасу…

Грудная пластина была проломлена насквозь. В дыре застряло небольшое свинцовое ядро…

Совсем маленькое…

Сантиметра три в окружности…

В меня попало ядро из кулеврины! Млять!!!

А я живой!!!

– …монсьор… монсьор… Победа! Мы победили…

Поднял голову и увидел своего верного эскудеро Уильяма Логана по прозвищу Тук. Шотландец улыбался во всю свою раскрасневшуюся грязную физиономию и что-то орал. Доспех на нем – такой красивый и щегольской еще с утра, превратился в некое подобие помятой и дырявой консервной банки. В откинутом на затылок саладе торчал обломанный арбалетный болт, пробивший гребень шлема, забрало выломано, а правый наплечник вырван с корнем, обнажив стеганый гамбизон и обрывки ремней… Но живой, братец Тук…

А где Иоахим? В памяти отложился «кадр», в котором лейтенант, воя волком от отчаяния, пытался вырвать из зарубленного германского латника свой намертво застрявший в нем цвайхандер…

– Где ван дер Вельде? – Поймал за котту первого попавшегося под руку спитцера и дернул к себе. – Отвечай, козлорогий, где Иоахим?

По потупившимся глазам все понял…

– Помоги… – Встал на ноги и с ужасом понял, что компании у меня уже нет. Вокруг толпится от силы двадцать человек, и еще столько же лежит за редутом… Окровавленные, страшно изрубленные, но, к счастью, живые… Компания умерла… Как до этого умирала четыре раза, по рассказам Гуутена… Умирала и возрождалась.

И возродится опять! Я это сделаю!..

Нащупал рукой рукоятку тальвара и вскинул клинок вверх:

– Кровавый Крест бессмертен!!! Да здравствуют рутьеры!!!

– Кре-э-э-эст!!! – В небо полетел торжествующий рев наемников, который неожиданно поддержала кучка оставшихся в живых ломбардцев и их лейтенант конт Винченцо де Гримальди. В изрубленном доспехе, истекающий кровью, но живой и, как всегда, пьяный вусмерть.

Глава 5

– Зачем сплошные лафеты на серпентинах? Это же не бомбарды. Вот ответьте мне, мэтр…

Я, удобно расположившись в кресле, пытался понемногу прогрессорствовать, тяготясь своей вынужденной бездеятельностью. Клятое ядро из кулеврины мало того что проломило мне кирасу, нанеся материальный урон примерно в пять флоринов, это если не во все десять, – так оно еще попутно надломило мне три ребра и здорово ушибло грудь. Теперь я даже до сортира передвигаюсь с костыликом черепашьей скоростью. Чувствую себя лучше, конечно, чем в первый день после сражения, но все равно еще хреновато…

Как я вообще выжил? Могу только догадываться. Либо германские канониры в спешке пороху в ствол рибодекина недоложили, либо ядро уже потеряло убойную силу, задев кого-нибудь передо мной. Не знаю… Но живой и почти здоровый. Самуил говорит – через пару недель танцевать смогу, ну так это я и сам знаю.

Хренов тет-де-пон! В живых осталось всего тридцать два человека, и из них сейчас в лазарете валяется десять. Восемь умерли в первую же ночь… еще двое – на следующий день. Оставшиеся жить-то будут, а вот полноценно служить уже не смогут…

И не надо. Для всех найдется дело при компании. Никого не брошу.

Компании… А нет ее уже. Три десятка мосарабских аркебузиров, двадцать арбалетчиков и два спитцера… Еще семь кутилье. Ну и учеников десятка два, но они малы даже в кутилье пока. Всё… Максимум отряд тянет на банду, но никак не на компанию.

Но и война, слава богу, закончилась. Фридрих Габсбург запросил мира и получил его. Армия стоит без действия уже четвертый день. Карл Бургундский каждый день встречается с Фридрихом, утрясая последние нюансы мирового соглашения. Делят старушку Европу государи.

В ставке говорят, что причиной этого мирового соглашения являемся именно я и моя компания. Жути навели мы на дойчей, и в частности лично на Фридрихуса, своей героической обороной плацдарма. Вернее, так говорит Оливье де ла Марш – он каждый вечерок захаживает ко мне на кружечку винца, а в его словах у меня оснований сомневаться нет. Командир всей бургундской гвардии скорее даст себя спалить на кресте, чем соврет. Кабальеро до мозга костей.

А вот Карл еще не проведывал, хотя точно знаю – ставит меня и моих фламандцев всем в пример, и очень доволен. Грядет раздача слонов… Жду, но пока не дождался. Герцогу есть чем заниматься помимо меня. Если вообще, конечно, вспомнит. Они, государи – такие… Кто-то умный сказал, что уже оказанная услуга ничего не стоит. К тому же мы обыкновенные наемники, просто обязанные геройствовать за свою оплату без всяких дополнительных плюшек…

– Легкий лафет не выдержит отдачи, господин капитан… – Мэтр Рафаэлло Пелегрини в возбуждении сорвал бархатную шапочку со своей лысой головы и совсем собрался по своей привычке вытереть лоб, но вовремя вспомнил, что лицо у него сильно обгорело при взрыве веглера, и стал мять ее в руках.

Переманил я к себе этого виртуоза. Пришлось действовать через де ла Марша и послать мэтру бургундской артиллерии Гаспару Бюро бочонок рейнского в подарок. Ну и самому канониру, конечно, жалованье положил вдвое против прежнего. Стоит он того. Про орудия – конечно, на этом этапе их развития – итальянец знает всё, и немножечко больше. Стреляет искусно и даже отливать стволы умеет, владея фамильными секретами состава металла. С малолетства при этом деле обретается. А мне такие люди нужны. Планов-то – громадье…

Теперь он при мне, и мы в данный момент обсуждаем, как усовершенствовать лафеты на моих серпентинах и фальконетах. Только пока тупит ломбардец, не хочет понимать очевидное. Я и сам почти не разбираюсь в этом деле, но устройство российского единорога конструкции графа Шувалова, в свое время лучшего в мире, запомнил твердо. Вот и хочу по его образу себе батарею усовершенствовать. Пока только лафеты, а дальше посмотрим. Как по мне, то ничего сложного пока нет, даже по существующим технологиям, хотя и перескакиваю на двести лет вперед. Дороговато, правда, но с этим что-нибудь придумаем.

– Всё он выдержит… Смотрите сюда, мэтр. – Я ткнул свинцовым карандашом в лист бумаги. – Ось – стальная, и это не обсуждается. Станины сборные – стянуты болтами и окованы железными полосами, а вот эти поперечные брусья как раз и дадут необходимую жесткость…

– Монсьор! К вам господин де ла Марш с визитом. – В шатер ворвался Тук, муштровавший на плацу молодежь, дабы без дела не маялись.

– Прикажи, чтобы проводили, и кликни Матильду. Пусть стол организует. А вы, мэтр, пока свободны… Да, и начинайте шить картузы из того батиста, который я выделил. Пока шейте на полузаряды. Завтра испытаем.

Шеф лейб-гвардии как всегда стремительно ворвался в шатер, поздоровался, в очередной раз взял в руки кирасу с застрявшим в ней ядром кулеврины, хмыкнул и сел в кресло.

– Вы счастливчик, Жан. В сражении при Эрикуре сеньора де ля Процци точно таким ядрышком прошибло насквозь.

– Да. А при осаде Кельнского архиепископства – точно таким же снесло голову барону Жирому де Люсаку. – Я улыбнулся и разлил по кубкам вино.

Оливье де ла Марш весело расхохотался:

– Ну да, Жан! Я уже это все говорил. Старею…

– Пока этого не замечаю. Даже наоборот – вижу, что вы молодеете. Держите кубок, ваша милость.

– Некогда, барон. Я по делу. – Де ла Марш тем не менее взял вино и сделал хороший глоток. – Собирайтесь. Меня за вами послал государь.

– Что случилось? Опять тет-де-пон? Мне приказать поставить в строй маркитанток?

Шеф лейб-гвардии опять расхохотался и одобрительно покосился на крепкий задок Матильды, притащившей блюдо с сыром и ветчиной.

– Вы меня сегодня веселите, Жан… – Де ла Марш взял кусок сыра и положил на него сверху кусок ветчины на манер сэндвича. – Нет. Все проще. Вас хочет видеть Фридрих Габсбург, кайзер Священной Римской империи.

– Зачем? – ахнул я.

Новость, однако… На хрена я сдался германцу? Разве чтобы повесить образцово-показательно, как главного врага империи… Но Карлуша однозначно в обиду не даст…

– Не знаю и если бы знал – не сказал бы, уверяю, – улыбнулся де ла Марш. – Срочно приказывайте вас одевать. Да… в парадном варианте. А я пока хоть поем немного – целый день на ногах… Вот умеете же вы устраиваться! Возьмите меня к себе в отряд лейтенантом…

– Иост, одеваться… – не стал я отвечать на уже приевшуюся шутку Оливье.

У меня аж зуд по телу от любопытства пошел. Не, ну с императорами я еще не имел дела. Исторический персонаж, однако. Император Священной Римской империи, король Италии, король Германии, герцог Штирии и Австрии… Ты смотри, куда тебя, Жан Жаныч – в девичестве Александр Степаныч – занесло… Уровень, блин, уровень! Тука тоже с собой возьму, для пущей авантажности. Пусть приобщится к моему триумфу.

– Лейтенант Логан – со мной, и четверых аркебузиров возьми… Да пусть приоденутся…

Одевание много времени не заняло, де ла Марш не успел даже треть подноса еды слопать. Иост старался, а Матильда, проникшаяся важностью момента, помогала. Все ж не каждый-то день мужчинку любимого на ковер к самому ампиратору кличут. В мгновение ока они меня облачили в доспех, обвешали побрякушками золотыми, причесали и надушили даже. Вот теперь хоть к папе римскому на аудиенцию. Интересно, а императорша при Фридрихе будет?

Поехал на Родене. У верного коняги раны боевые уже поджили, да и представительнее он Каприза по экстерьеру.

Государи встречались на нейтральной территории, между своими армиями, где и поставили большой павильон для переговоров, над которым гордо реяли громадные личные штандарты Карла Смелого и Фридриха Габсбурга. На штандарте германского императора уже знакомый растопыренный двуглавый черный орел с геральдическим щитом на пузе в красную и белую полосу. А у Карла на штандарте золотые лилии по четвертям на голубом фоне, голубые диагональные линии на золотом фоне и геральдические львы. Все жутко сложносочиненно.

Охраняла переговоры гвардия. С бургундской стороны – рота жандармов тела, со стороны императора – рота имперских рыцарей. Еще те сволочи, нетитулованная знать империи, непосредственные вассалы Фридрихуса, не подчиняющиеся никому, кроме своего господина. Кстати, имеют право беспрепятственно проникать на императорские советы, но не имеют представительства в Рейхстаге. Владения их – по всей империи. Глаза и уши кайзера. А при необходимости – и карающий меч.

Слез с коня, чуть не зашипев от боли: грудь еще болит непереносимо. Прочитал про себя молитву и вошел в шатер.

Ну и…

В большом помещении перед кабинетом, где и проходили переговоры, толпились придворные обоих дворов. Некоторые бургундцы и германцы вполне мирно беседовали, но все же основная масса держалась разных углов, поглядывая свысока на недавних врагов.

Я не стал выпячиваться из общей массы и, пока герольды отправились с докладом, подошел поздороваться к сеньору де Равештайну, кондюкто шестой ордонансной роты, к которой моя компания и была приписана. Он как раз беседовал с ломбардцем контом Кампобассо и Джоном Миддлетоном, командиром британских лучников – тоже мои знакомые. Да, приобретаю связи, популярность на глазах растет. Тук, кстати, тоже всех знает, ведет себя на равных. Вон и сейчас отправился к своим знакомцам из числа дизанье.

Перебросился я с кондюкто парой незначащих слов и стал осматривать имперцев. Все же германцы внешне здорово отличаются от французов. Всем. Высокомерно холодные, малоподвижные, морды нордические…

Оп-па… А это про меня, кажется…

– …это он!.. – Бородач в богатом кастенбрусте и ваппенроке с имперским орлом незаметно кивнул в мою сторону в разговоре со своим молодым собеседником.

– …жаль, не попался он мне… – Молодой дойч воинственно выпятил куцую бородку и положил руку на навершие меча.

– …зато ему попался фон Розенберг… – Бородач насмешливо посмотрел на своего собеседника. – И теперь Клаус должен герцогу Саксонскому тысячу флоринов за свой выкуп, и отдаст треть своих земель…

– …я не Розенберг… – вспыхнул молодой дворянин.

Я слышал разговор совсем смутно, его заглушал гул, стоящий в зале, но суть понял. Речь шла о бароне, взятом мною в плен.

Специально пристально посмотрел на молодого германского дворянина и как можно язвительнее ему улыбнулся. Типа знай наших.

М-да… Гонор во мне в геометрической прогрессии растет. Видимо, окружающая действительность сказывается. Словно дворянином и родился, ёптыть…

Поглазел на бургундов… Мама дорогая, все сливки знати… Даже великий бастард Антуан, конт де ла Рош-ен-Арденн, сеньор де Бэвре, де Кревкер и де Васи, конт де Гранпре, де Гиен и де Шато-Тьерри… и еще кто-то там… Твою мать, не знаю даже, как я такое количество титулов запомнил. Не иначе – память Тука передалась… Чем-то он мне симпатичен, может, как раз своим бастардством. Антуан – внебрачный сын Филиппа Доброго – отца Карла. Кавалер ордена Золотого Руна. Обласкан своим сводным братом, фактически командует его армией… Очень похож на Карла, все-таки отец один, разве что немного повыше ростом.

Бастард Антуан будто услышал, что о нем думают: повернулся и приветливо мне махнул рукой, а когда я подошел, спросил:

– Барон, мы тут уже ставки начали делать, гадая, зачем вы понадобились Фридрихусу. Рассудите нас, пожалуйста.

– Да, рассудите нас… Барон, вы же наверняка знаете… – загомонили придворные, толпившиеся вокруг Антуана.

Я промедлил секунду, разглядывая эту кучку прихлебателей… Обычное шакалье ожидает, когда со стола повелителя упадут крошки милостей. Не… уже не мой уровень, да и не опускался я никогда так низко. Повернулся к Антуану, начисто игнорируя свиту, и сказал:

– Ваше сиятельство, для меня это такая же загадка, как и для вас, но некоторые соображения есть.

Антуан поощрительно кивнул:

– Говорите, мой друг.

– Будет просить у меня уступить ему моих головорезов, так хорошо отбивающих у неприятеля барки с продовольствием. Кстати, пару бочонков мальвазии из этих трофеев я уже отправил поутру в ваш шатер, ваша светлость.

– Ха… – Антуан рассмеялся. – Вы замечательно остроумны, барон. Ни в коем разе не отдавайте их. Такие добытчики нам самим понадобятся. Кстати, после прибытия в Бургундию приглашаю вас на мою охоту в Шато-Тьерри. Егеря хвастают, что выведут на нас десяток королевских оленей.

– Несомненно, ваше сиятельство… – и откланялся под легкий завистливый гул.

Отошел к Туку и отвел его в сторонку.

– Братец… срочно отправь в лагерь гонца и прикажи доставить два бочонка мальвазии в шатер великого бастарда. Бегом, а то провалишь на хрен весь большой европейский политик…

Вот так и делаются дела при Бургундском дворе. И то ли еще будет…

Настроение прыгнуло чуть ли не до небес. Ну в самом же деле, когда начнется раздача слонов? Не просто же так обер-дойч потребовал меня к себе… Лично я против еще одной баронии, желательно с виноградниками по Рейну, совсем возражать не буду. И есть еще один немаловажный момент. Милости от Карла после щедростей кайзера не должны задержаться однозначно. Не ударит он в грязь лицом перед Фридрихом и наградит против него вдвойне. Ну… мне так хочется. Хотя с этими государями всегда надо ухо востро держать…

Не… а все-таки я красавчег…

– Ваша милость, пройдемте… – Герольды появились, грубо оборвав мои мечты и самовосхваления.

Прошел в кабинет и стал на одно колено, практически не успев никого рассмотреть. Мелькнуло только чье-то лицо с длинной выступающей нижней челюстью… Ёптыть… это же и есть Фридрих. Еще же в бытность Лемешевым читал, что у всех Габсбургов – неправильный прикус, доставшийся им от Цимбурги Мазовецкой… да. А она как раз мамаша этого Фридриха. Так вот эта почтенная дама была так сильна, что воз брюквы поднимала, и гены ее сильны – лошадиные мордашки от нее всем поколениям и достались…

– Встаньте, мой друг… – послышался низкий хрипловатый голос. Говорили на французском языке с довольно заметным акцентом.

Фридрих говорит. Я немного помедлил и не ошибся… Просьбу повторил с тщательно скрываемой гордостью за своего вассала уже сам Карл:

– Встаньте, барон, мы повелеваем вам…

Встал и получил возможность осмотреться.

Император… или кайзер, как его сами немцы называют. Волосы до плеч и завиты еще мелкими кольцами. Короткая бородка выдающийся подбородок скрывает, толстая нижняя губа. Чувствуется врожденная властность и некая внутренняя сила. Но впечатление двойственное – наряду с силой в лице проскальзывает и нерешительность, хотя я совершенно скверный физиономист для точного определения.

Поверх вороненого готического доспеха с двуглавым орлом из накладного червленого серебра на кирасе накинута черная же бархатная мантия с горностаевой опушкой. На голове небольшая зубчатая походная корона… Черт, а не врут историки о величии, исходящем от особ царственной крови. Так и есть.

Что у нас еще здесь…

Стол с множеством свитков, расшитые золотом драпировки, но все выглядит достаточно скромно, у Карла в шатре не в пример богаче. Оба правителя стоят и смотрят на меня: Карл с гордостью и неким превосходством над Фридрихом, а император – как-то кисло, словно отбывает свой номер. А может, у него просто такое выражение лица от природы? Я приметил, что Карл не менее похож на настоящего императора, чем сам Фридрих, хотя таковым не является. Во всяком случае, сразу заметно, кто здесь победитель, а кто – проигравший, несмотря на подписанное формальное мировое соглашение с нулевым вариантом.

– Я думал, что он похож на Голиафа… – изобразил улыбку Фридрих.

– Он и есть его воплощение, – кратко ответил ему Карл.

– Согласен. В любом случаи подвиги, совершенные им, достойны самого́ Зигфрида. Барон, расскажите, как у вас это получилось? – Император внимательно рассматривал меня.

– Я просто выполнял свой долг, ваше императорское величество – не более того… – смиренно ответил я Фридриху.

Ну а что я должен ему сказать? Просто хотел жить, поэтому и выжил? Негероически как-то получается.

– Мы ценим героизм, даже если это подвиг неприятеля. Также ценим верность и умеем ее вознаградить, – с легким намеком сказал мне император и обратился к Карлу: – Брат мой, меня всегда удивляла ваша способность находить себе таких людей.

Герцог не ответил, только улыбнулся и слегка поклонился.

– Мы также ценим доблесть, даже проявленную нашими врагами… – продолжил Фридрих и сделал несколько шагов по походному кабинету. – Насколько я знаю, барон, вы командуете наемными спитцерами и арбалетчиками?

– Это так, ваше императорское величество.

– Ваша рота понесла потери? – Фридрих задал вопрос, констатируя факт, а не спрашивая.

Млять… еще бы. Это не потери – это почти катастрофа.

– Нам пришлось сражаться с очень сильным противником, – коротко поклонился я императору, также констатируя очевидный факт и стараясь не выдать свои эмоции на лице.

Фридрих удовлетворенно кивнул головой:

– Сколько осталось в строю?

– Из участвовавших в последнем бою – всего тридцать человек…

– Мы отметим их. Но, очевидно, вы, барон, задаетесь вопросом, для чего вы здесь?

Да… меня этот вопрос как раз и мучает. Любопытство уже заело на хрен. Сколько можно рассусоливать? Чуть так и не ляпнул, но вовремя сдержался и просто слегка склонил голову.

– Мы решили, что вы заслуживаете награды. Награды, достойной именно вас, – внушительно сказал Фридрих и, взяв со стола маленький колокольчик, позвонил в него.

Через мгновение рядом с ним появился герольд, на молчаливый вопрос которого император так же, ни слова не говоря, кивнул головой.

– Барон, вы пока можете быть свободны. Находи́тесь среди свиты… – Фридрих с легкой улыбкой показал мне на дверь кабинета.

Не понял… А где баронии и всякие другие плюшки? Вот не зря говорят о скупости дойчей…

В полной расстроенности чувств откланялся и вышел.

М-дя… раскатал губу, придурок. Еще больше разочарования и даже некоего стыда доставили ехидные взгляды германцев, да и бургундцев тоже, увидевших, что я появился не отягощенным наградами и подарками. Матюгаясь про себя, встал в уголке и поклялся после окончания этого шухера вызвать парочку «доброжелателей» на дуэль и с особым цинизмом обрезать им уши. Козлы они все, однако…

Пока я был на аудиенции, в помещении почему-то погасили почти все свечи, погрузив зал в полумрак, а в углу установили какой-то музыкальный инструмент, подозрительно похожий на мини-орган. За ним выстроились в два ряда с десяток мальчиков в белых одеждах церковных служек. К чему-то готовятся, а вот к чему?

Неожиданно появился огромный звероподобный мужик в шикарной ливрее с вышитыми германскими орлами и проревел, грохнув предварительно жезлом о землю:

– Государи изволят сделать выход!!!

Сразу же персеваны – по четыре человека от каждой из сторон, вскинули свои фанфары, и зал огласил их торжественно бравурный рев.

Одновременно вышли из кабинета Карл с Фридрихом, одетые в мантии, и с коронами на головах.

Все присутствующие, и я в том числе, опустились на колено.

За ними появился почтенный старец в торжественном церковном облачении из фиолетового муара.

Заиграл орган…

– Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis…[1] – За старцем стали подтягивать удивительно мелодичными хрустальными голосами церковные служки.

Месса началась… Я вроде как православный христианин, но, по моему глубокому убеждению, Бог един, а разность обрядов не имеет никакого значения. Поэтому я стал повторять за всеми вполголоса слова молитвы. Злость и смятение в душе постепенно исчезли, сменившись успокоением.

Да хрен с ними, наградами… не к этому стремлюсь. Да и дела насущные ждут. Надо отряд доукомплектовать и каким-то образом в баронию наведаться. В права вступить, так сказать…

Не заметил, как рядом со мной появились два персевана.

– Барон Жан ван Гуттен, явите себя великому кайзеру Священной Римской империи для обретения должного!.. – совсем неожиданно для меня проревел голос герольда, и сразу же меня, подхватив под руки, вывели в центр зала.

Что за нахрен? Вроде еще месса не закончилась…

– Колено преклоните… – яростно зашептал мне на ухо герольд справа.

– Сей рыцарь соответствует принципу «magnanimous»[2]? – торжественно спросил Фридрих, обращаясь непонятно к кому – я стоял на колене, глубоко преклонив голову, и видел только кусочек затоптанного сапогами ковра.

– Он соответствует!!! – ответил ему хор голосов под мрачные аккорды органа.

– Сей рыцарь соответствует принципу «ingenuus»?[3]

– Он соответствует!!!

– …принципу «egregius»?[4]

Млять, куда меня посвящают? Н-не х-хочу-у-у… Так и обет схимничества и безбрачия недолго автоматом принять… не ведая того.

– Он соответствует!!!

– …«strenuous»?[5]

– …соответствует!!!

Млять… Да не соответствую я… Я – пошляк, бабник и богохульник… Господи, только бы не обет безбрачия…

– Значит, в соответствии с этими древними принципами и проявленной доблестью, храбростью и рыцарственностью он имеет право…

Млять, да спросите меня сначала, хочу ли я? Нет… все-таки придется валить отсюда на Русь или в Левант…

– Я, великий кайзер Священной Римской империи Фридрихус Третий Габсбург, правом, данным мне…

Мама, роди меня обратно!

– …посвящаю барона Жана ван Гуттена в паладины ближнего круга Societatis draconistrarum[6]…

Песец какой-то…

Поочередно холодный клинок коснулся моих плеч, и после этого на шею опустилась холодная тяжелая цепь…

– Прими девизы «Justus et paciens»[7] и «O, quam misericors est Deus»[8] и неси торжество матери нашей католической веры в мир… – Фридрих поднял меня и трижды облобызал. – Прими присягу, риттер ордена Дракона!

Герольд, торжественно изогнувшись, с поклоном сунул мне в руку свиток.

Встал опять на колени и срывающимся голосом читал текст, составленный на латыни, понемногу успокаиваясь. Речи про обеты безбрачия и принятия монашеского сана, как в Мальтийском ордене, вроде не шло.

Я обязался ежедневно слушать обедню, подвергать жизнь опасности за католическую веру, охранять церкви и духовенство от грабителей и защищать вдов и сирот. Избегать несправедливой среды и нечистого заработка, для спасения невинного идти на поединок, посещать турниры только ради воинских упражнений, почтительно служить императору в мирских делах, не отчуждать имперских ленов и жить безупречно перед Господом и людьми… Вполне, кстати, благородные занятия. Был еще пункт, по которому я обязался самым решительным образом истреблять турок, где только их ни увижу, и защищать от них христианские земли. Именно турок, а не сарацин и магометан вообще… Почему именно их, я так и не понял. Да и какая мне разница… Рыцарь ордена Дракона барон Жан ван Гуттен! Это звучит гордо и красиво. Ладно, Фридрихус, не гневаюсь я на тебя больше. Польстил… да и сама цепь с подвеской – золотая и довольно тяжелая; жаль, пока не могу подробнее разглядеть.

Вот так… Даже не знаю, как охарактеризовать все случившееся со мной после переноса. Метаморфозы эти иначе как чудесными не назовешь. Но чудеса чудесами, а клинком все-таки поработать пришлось.

Дочитал клятву и поцеловал распятие… Герольды накинули на меня черный плащ с капюшоном.

Фридрих лично вручил грамоту в большом резном футляре.

Как бы вроде все…

Тихий ропот, пронесшийся по залу, засвидетельствовал окончание церемонии.

– Барон, примите мои поздравления. – Ко мне с улыбкой подошел Карл и обнял, шепнув при этом на ухо: – Это еще не все. Скупец на этот раз расщедрился. Но мой ход – впереди…

Фридрих же, обнимая, шепнул совсем другие слова:

– Я знаю, барон, что вы достойны гораздо большего, чем вы сейчас имеете, и я могу вам это дать…

Твою мать… Совращают, как норовливую малолетку, но я что-то совсем не чувствую себя смущенным. Давайте, государи, не скупитесь, вперед – моя служба стоит дорого. Очень дорого. Если бы вы знали, кого вы на самом деле вербуете…

Нет, а вот этого как раз знать вам не надо…

После поздравлений, к которым присоединилась вся знать обоих дворов, Фридрих кивнул своему герольду, и прямо в шатер ввели… Египетская сила! Вот этот подарок вызвал среди придворных уже действительно восхищенный гул. На мое принятие в орден Дракона они почему-то реагировали довольно вяло.

В зал ввели вороного шайра в полном рыцарском доспехе! Громадного и удивительно грациозного, несмотря на свои габариты, жеребца. Доспех-бард готического стиля – от шанфрьена до кринета – был весь покрыт изысканной золотой чеканкой, а седло даже инкрустировано перламутром и золотом. Попона сплошь покрыта вышивкой, как раз и изображавшей свернувшегося кольцами дракона.

У меня от восхищения даже сперло в груди. Это дорого! Очень дорого! Воистину императорский подарок…

– Его зовут Моргенштерн, – с улыбкой сказал Фридрих, – и мы даруем его вам.

Немного замешкавшись, я стал на одно колено и сказал, совершенно не погрешив душой:

– Ваше императорское величество! Вы воистину наищедрейший христианский государь.

– Мы умеем ценить достойных кавалеров, – опять намекнул император и усмехнулся, глядя на скривившуюся физиономию Карла.

Возле жеребца мигом нарисовался Тук и, приняв поводья, заговорщически мне подмигнул.

Пришлось пережить еще одну волну поздравлений, похлопываний по плечу и объятий. Несмотря на торжественность момента и отличное настроение, чувствовал я себя отвратительно. При каждом вздохе грудь пронизывала резкая боль, и прорывался болезненный кашель. От спертого воздуха стала кружиться голова, и я с облегчением вывалился из шатра, когда государи опять скрылись в переговорном кабинете.

С удовольствием вздохнул чистого воздуха и подошел к жеребцу.

– Моргенштерн… Красавчик… – Потрепал его по храпу и дал несколько сушеных фиников, которые всегда носил с собой для Родена в поясной сумке.

Жеребец всхрапнул, покосился на меня и, осторожненько мазнув сухими нежными губами по ладони, принял подношение.

– Хороший мальчик… – Погладил его по морде, засунув руку под шанфрьен.

Похоже, контакт налажен. Люблю я коней, и они всегда мне отвечают тем же. Даже мой дед дивился, как самые злые жеребцы в колхозном табуне удивительно благосклонно ко мне относились.

– Поздравляю, монсьор! – Ко мне подошел шотландец. – Тут вам еще кое-что передали люди Фридрихуса.

– Бери Родена на повод, а я поеду на этом звере, – вставил ногу в стремя и сел в седло, чуть не потеряв сознание от боли в груди. – Черт… Ну говори же, что там передали…

Вспомнил о медальоне и взял его в руку рассмотреть получше. На большом золотом кресте с пламенеющими концами – еще одна подвеска. Согнутый в кольцо дракон, душащий себя за шею своим же хвостом. Так называемый уроборос. На его спине – еще один георгиевский крест… Ага… это и значит – дракон, попранный крестом. Символизирует победу Христа над символами зла.

Несколько грубовато отлито, но достоверно. Цепь же – простая, из овальных колец.

– Грамота вам, монсьор, и кошель с тремя десятками флоринов. – Тук показал мне футляр, подкинул в руке кошель, и заявил с апломбом, как знаток геральдики: – Кстати, теперь вы вправе внести в свой герб изображение дракона.

– А что? – Я вообразил, как это будет выглядеть. – И внесу. Ты читай давай… А кошель забери себе – заслужил, но в лагере раздашь всем братьям по гульдену из моих личных денег. Тем, кто участвовал в драке на мосту. Скажешь им, что Фридрих жалует их за то, что они славно рубили его солдат.

– Благодарю, монсьор… – Тук поклонился мне в седле. – Но осмелюсь вам возразить…

– Что еще?

– Я не могу взять этих денег…

Наверное, даже явление летающей тарелки не могло бы меня так поразить, как Тук, отказывающийся от денег.

– Почему?

– Даны они на всех, и моя доля там – всего один золотой. Так будет честно.

М-да… Благородно, но глупо…

– Хорошо. Из этого кошеля раздашь все братьям и возьмешь себе только положенное, а в лагере из моих личных денег возьмешь себе тридцать гульденов в качестве моего подарка. Так пойдет?

– Да, монсьор! Я б вам руку сейчас поцеловал, но, боюсь, двинете… – завопил радостно шотландец.

– И двину, debil… Что там, в грамоте?

– Счас… Да это охранная грамота от самого кайзера Фридриха на беспрепятственный проезд по всем его землям! И всё. Да… тут мне еще на словах велели передать…

– Что еще?

– Дык… – Тук немного смутился. – Дык если вы, монсьор, на службу к кайзеру поступите, то он вас милостями осыплет и к статусу кавалера Священной Римской империи пожалует еще и земли…

– Понятно. Ну и что ты думаешь на этот счет?

Шотландец хитро улыбнулся:

– Ну, это… пусть лежит грамотка. Кушать не просит.

– И я о том же…

Соображает скотт… Я сейчас служу Карлу Смелому Бургундскому по праву его найма и по недавно появившемуся праву вассала… но… Но время сейчас такое, что и найм, и вассалитет могут очень быстро закончиться. А наемнику, как ни крути, всегда нужен хозяин, и император в этом качестве ничем не хуже других. Время покажет…

Замелькали палатки нашего лагеря. Я осторожненько пришпорил Моргенштерна и с удовлетворением отметил, что жеребец скачет плавно и без особых усилий набирает ход. Угодил германец. И конем, и орденом… Орден?..

– Тук, а что ты про орден Дракона знаешь?

– Ну дык… орден как орден… – Мой знаток геральдики почему-то немного смутился.

– Говори! – Тон шотландца настораживал.

– Ну, мадьярский он…

– Чей?! – Я от удивления натянул поводья и остановил коня. – Живо, все, что знаешь, – рассказывай.

– Основал его король Венгрии Сигизмунд Первый Люксембургский в… кажись, лет семьдесят назад…

– Дальше…

– Ну… я особо не помню…

– Уильям! Зарублю на хрен… Почему император Священной Римской империи награждает меня мадьярским орденом? Твою мать, у него своих, что ли, нет?! – заорал я на ни в чем не повинного шотландца.

Ну в самом деле, такой облом: я уже сравнивал эту побрякушку по статусу с орденом Золотого Руна или Подвязки, а оно вона как…

– Своих нет… – поспешил заверить шотландец. – Ну, я успел там поговорить… Просто король Венгрии Матияш Первый Корвин при очередном перемирии…

– Так они еще воюют с дойчами?

– Ну да… Фридрих-то считает себя королем Венгрии, а мадьяры – нет. Вот и рубятся…

– Ладно, дальше…

– В общем, Матияш и вручил ему… как бы знаки для награждения в честь перемирия. А Фридрих своих кавалеров наградить венгерским орденом не может, воюют же с мадьярами. Конфуз случится… Не поймут его ветераны венгерских войн. Вот и решил вас наградить, чтобы не пропадало добро.

– У-у-уф… значит – на́ тебе, боже, что нам негоже.

Настроение мое упало ниже плинтуса.

– Монсьор, – укоризненно покачал головой Тук, – в этом ордене состоят многие монархи и их родственники. Вы не думайте… он очень важный…

– Ну и кто…

Упоминание королей меня немного примирило с венгерским происхождением цацки. Ну и пусть венгерский… какая разница…

– Сигизмунд Люксембургский – король Венгрии был, Штефан Лазаревич Сербский был… – начал перечислять Тук.

– Ну а что… достойные же монархи, правда.

– Конечно, достойные, монсьор… – поспешил уверить шотландец. – Еще рей Арагона и Неаполя Альфонсо был, герцог Эрнест Австрийский, герцог Баварии и кёнинг Дании Кристофер…

– Не, ну достойнейшие люди… – успокоился я. – А кто там еще в кавалерах?

– Влад Третий Цепеш, деспот Валахии и Трансильвании.

Влад Цепеш… Цепеш… Что-то очень знакомое даже мне.

– Это Дракула, что ли? – вскрикнул я вертевшееся на языке прозвище знаменитого упыря.

– Ну да… Влад Третий Цепеш по прозвищу Дракула… Как раз по этому ордену его так и называют.

Ни хрена себе… Вот превратности судьбы! Состою в одном рыцарском ордене с самим Дракулой. Песец… Вот бы увидеть его хоть глазком…

– Нехорошее еще про него говорят… – промямлил Тук.

Э-э… нет. С ведьмой я уже встречался… настоящей оказалась. А если этот тоже настоящий? Не надо нам такого счастья. Пусть и сидит себе там, в Валахии, кровопивец. Господи, помилуй… Я невольно перекрестился.

– Ладно, братец Тук. С монархами в одном ордене я согласен состоять. Кстати, а не выпить ли нам с тобой по такому поводу винца?

Настроение опять поднялось. Правда, сил уже не осталось совсем. В лагере буквально свалился с коня и позволил себя раздеть. Приказал конюху пока поставить Моргенштерна отдельно от Родена. Жеребцы могут устроить бузу, выясняя, кто из них главный. Затем созвал всех оставшихся в живых командиров и устроил попойку. А что? Имею право. День-то не из рядовых.

Бухнул цепь с медальоном в кубок с вином и встал.

– Братья! – Я сделал паузу и осмотрел сидящих за столом…

Братья… Братья по компании рутьеров. Да и боевые братья – кровь пролитая побратала. И они сами так считают. Точно знаю…

– Господин капитан! – В палатку забежал караульный. – Вас его светлость герцог к себе требует…

Оно сегодня когда-нибудь закончится? Сделал знак заткнуться караульному.

– Братья! Мое возвышение – одновременно и ваше! Клянусь: никогда не оставлю вас без поддержки. Слава Кровавому Кресту!

– Слава-а-а!!! – В шатре раздался звон кубков.

Не оторвался от кубка, пока не допил вино до последней капельки. Отдышался, вытер бороду и заорал:

– А вот теперь одевайте меня! Герцог ждать не будет!

Процедура повторилась с точностью до наоборот. Опять одели, расчесали и надушили. Сел уже на Родена – думаю, Карлу не понравится, что я к нему ввалюсь верхом на императорским подарке. И отправился в ставку. Ничего не поделаешь… Милости милостями, а служба – службой…

Карл встретил меня в своем личном кабинете и сразу задал прямой вопрос:

– Что вам предлагал Фридрих?

– Сманивал на свою службу, ваша светлость. Предлагал стать имперским рыцарем и блага разные…

Врать я не захотел. Чревато это, да и смысла нет.

– И что? – Карл нахмурился.

– Я честно ответил его посланникам, что у меня нет и не будет сюзерена, кроме государя моего. Хотелось, конечно, обрезать им уши, но я решил не делать этого принародно. – Я, честно смотря герцогу в лицо, немного приукрасил действительность. Ну, совсем чуть-чуть…

– Вот этого точно не надо делать, барон. – Карл улыбнулся, смягчившись лицом. – Подписан мир, и лишние скандалы нам ни к чему. Придет время, и вы еще получите такую возможность.

– Жду не дождусь этого, ваше высочество, – склонился я в поклоне, специально назвав Карла титулом на ранг выше.

Он являлся герцогом, а не принцем королевской крови, но, как говорится, кашу маслом не испортишь. Лесть… Именно умная лесть – главное оружие при Бургундском дворе, и я ее буду использовать по назначению. И вот ни капельки мне не противно.

– Все-таки я прав… – сам себе сказал Карл и взял со стола пергаментный свиток. – Барон, у нас есть для вас предложение.

– Я весь во внимании, сир.

– Должность кондюкто ордонансной роты лейб-гвардейских аркебузиров с приданной к роте лейб-гвардейской артиллерийской эскадрой.

– Рота?

– Да. Основа этой роты – ваши головорезы. До необходимого штата доукомплектуете сами. Подчинение лично нам и де ла Маршу как капитану всей гвардии. Полное довольствие и экипировка. – Герцог, чуть наклонив голову, посмотрел на меня. – Обязанности простые. В случае необходимости умереть за нас.

– Буду счастлив, сир… – В который раз за сегодняшний день стал на колено и вдруг, охнув, завалился на бок.

Грудь пронзила дикая боль, в глазах все затуманилось. Я сцепил зубы и рывком встал…

– С вами все хорошо, барон? – Герцог схватил лежавший на столе колокольчик.

– Все нормально, сир… – Перевел дыхание и повторил: – Пустяки, сир…

– Вы ранены? Тогда вам следует отдохнуть. Сделаем так, барон… – Карл положил колокольчик на место. – Я вам даю отпуск. Езжайте в Гуттен и вступайте в свои владетельные права. Я отдам приказание герольдам сопровождать вас, заодно они разберутся там с налогами и щитовыми деньгами. Времени отвожу вам на это ровно три месяца. По их истечении вам необходимо вернуться ко двору и приступить к своим прямым обязанностям по формированию роты. Запомните – ни днем позже. Я на вас рассчитываю.

– Благодарю вас, сир…

А не многовато ли на сегодня милостей? Кажется, многовато. Хотя назначение кондюкто роты лейб-гвардии – милость, конечно, сомнительная. По чести и значимости однозначно – да, а вот как по деньгам, надо в патенте смотреть. Но все равно много на сегодня.

– Барон, это еще не все… – Герцог поманил меня пальцем. – Идите за мной.

Проковылял за Карлом и очутился в его личной оружейной.

– Это ваше! – Герцог остановился возле манекена, облаченного в полный вороненый готический доспех, покрытый резными золотыми узорами, и указал на него рукой: – Мы жалуем его вам за верную службу.

Ну ваще…

Ночью долго не мог заснуть. Боль в груди практически утихомирилась, но не давали спать мысли. Толкнул Матильду, сладко сопевшую рядом, и сказал:

– Завтра едем к нам домой.

Фламандка, сонно щурясь, переспросила:

– К нам домой?

На секунду задумался и ответил:

– Нет. Ко мне домой. Но там теперь будет и твой дом!

Так точнее будет и честнее. Мой и ее дом. Но не наш. Совместный дом у меня может быть только с женой. А Матильда, увы… Матильда может меня только любить и рожать мне бастардов. Не я сволочь. Время такое…

Кстати, над бастардами нужно подумать… Но это потом. Завтра придется поговорить со всеми по поводу преобразования компании в лейб-гвардейскую роту. Не должно быть проблем – жалованье вдвое, на полном обеспечении… Есть, конечно, адепты рутьерской вольницы, но с ними уже разговаривает Уильям… Надеюсь, договорится, иначе придется… Нет, не придется, все равно мы так и останемся рутьерами по сути… Твою же мать, вот это меня судьбинушка закрутила…

Глава 6

– Собака… Швайнехунд… Ферфлюхтер… Зарублю смерда!.. – Я со злости двинул эконома по уху и приказал сержанту мосарабов: – Альмейда, прикажи скинуть его в море.

Я прошелся по замковому двору и с тоской посмотрел на царящую вокруг разруху.

Твою же мать… Ну с таким нахальством я еще не встречался. Нет… это вообще ни в какие рамки не укладывается. Запорю… перевешаю всех ублюдков…

Сержант невозмутимо отдал короткую команду. Два аркебузира, предварительно двинув управляющего по голове, вздернули его за локти и поволокли к пролому в стене, выходящему на море.

Замковая челядь, стоявшая под конвоем на коленях, горестно взвыла, а герцогский герольд Амбруаз де Аршамбо одобрительно закивал головой:

– Барон, я вижу, что у вас здесь все будет в порядке. Не будете ли вы так добры послать со мной десяток ваших людей? Я с Флорианом и Жюлем наведаюсь в остальные лены вашей баронии. Необходимо разобраться с некоторыми моментами по налогам.

– Конечно, ваша милость. Но не будет ли правильнее сделать это в моем присутствии? Как раз и объя́вите меня их сеньором, и засвидетельствуете принесенный мне оммаж.

– Да… – Герольд поскреб щетину на щеке. – Так, несомненно, будет правильнее, но тогда я отлучусь немного отдохнуть… гм… последний переход дался мне очень тяжело.

– Моя ключница Матильда сейчас в башне принимает имущество. Скажете ей, что я распорядился выделить покои и вам с вашим персеваном, и аудитору. Заодно проинспектируйте замковый винный погреб. Там, кажется, есть несколько бочек вина.

– Несомненно, барон… не преминем. – Герольд, опираясь на своего помощника, пошатываясь, побрел в сторону донжона.

За ним побрел, спотыкаясь, Жюль Реман – герцогский аудитор и по совместительству собутыльник герольда.

Я невольно улыбнулся, глядя на корявую фигуру представителя герцога. Амбруаз пробухал всю дорогу до этой клятой баронии. Почитай, трезвыми я эту колоритную троицу и не видел. Но пускай их… Человек он очень полезный сейчас для меня и великий знаток этой долбаной средневековой бюрократии…

– Господин! Господин барон… Не надо! Я все скажу… Всё отдадим! – Кастелян слабо бился в руках мосарабов и изо всех сил тормозил ногами.

– Тащите его назад, – скомандовал я аркебузирам, уселся в походное кресло, заботливо подставленное Иостом, и принял вид сурового, но справедливого господина.

А что… я такой и есть. Только этот господин тоже немного устал. Даже не думал, что будет столько мороки с путешествием и вступлением в свои права…

Известие о преобразование компании в лейб-гвардейскую роту личный состав принял неожиданно для меня благосклонно и даже единогласно. Как бы поменялось только название, а по сути мы остались все теми же рутьерами, да и преимуществ оказалось гораздо больше, особенно в части оплаты.

Мне как кондюкто полагалось жалованье в сто ливров в месяц и кормовое содержание в размере тридцати ливров в полгода, да тридцать ливров на коней, да… в общем, куча всего. Тук как мой лейтенант получал пятьдесят ливров. Сержанты – по двадцать, и это при том, что вся экипировка роте полагалась за счет казны или выплачивалась компенсация за нее в случае неналичия. Весомые аргументы для принятия решения. И мои люди его приняли. Собственно, после известных событий в компании и людей-то осталось – с гулькин нос.

Мосарабы – мой личный найм, в них сомневаться не приходилось. Куда я, туда и они. Тук с мэтром Рафаэлло – естественно, тоже. Лекарь, коновал, капеллан и кузнец с помощниками также исключительно мои люди. Матильда провела необходимую работу среди маркитантского женсостава, и они единогласно приняли новый порядок, попутно воздействовав на своих походных мужей из арбалетчиков.

Раненых и увечных я не бросил, хотя в уставе по поводу них были совершенно ясные правила. Выходное пособие в размере месячной платы – и до свиданья. Но я забрал их с собой в баронию. Теперь они разве что не молились на меня. А может, и молились… Правда, я еще не придумал, что мне с ними делать. Но придумаю обязательно.

В общем, через день после начала моего отпуска банда в составе тридцати мосарабов, тридцати фламандцев-арбалетчиков, двух пикинеров и сорока пяти нонкомбатантов разного полу и разных национальностей, при шести орудиях на конной тяге выдвинулась в Брабант. И вот только сегодня добрались. Ровно за три недели пути, вполне благополучно, но не без приключений. Средневековые дороги, однако.

Подписанное мировое соглашение между Бургундией и Священной Римской империей вовсе не означало полное наступление мира в Германии. Страну наводнили наемные шайки, которые, оставшись без ратной работы, не гнушались примитивным разбоем. Вполне строевые подразделения обеих армий, возвращающиеся домой, в стремлении пополнить свои кошельки тоже ничем не отличались от наемников. А на тех и других с упоением охотились местные жители – свирепые и безжалостные уроды, совсем не напоминающие своих современных добропорядочных потомков. Так что путешествие выдалось «веселым».

Для начала мы совсем неожиданно наткнулись на полуэскадрон германских конных латников под командованием ротмистра фрайхера Курта фон Швайнеберга, заканчивающих грабить придорожную деревню. Между прочим, своих же соотечественников. Этот полуэскадрон оказался из числа тех германских войск, что дезертировали еще в самом начале битвы за Нейсе. Оно и понятно. Империя еще только в стадии формирования своих регулярных войск по типу французских и бургундских ордонансных рот, и основу ее армии по-прежнему составляет дворянское и городское ополчение. А эти товарищи всегда больше грабили, чем воевали.

Так вот. Дойчи подчистую вырезали всю деревню (остались в живых всего двое девчушек лет по пятнадцати, вовремя спрятавшихся в подвале) и вымели с германской педантичностью все ценное, вместе с провиантом и фуражом.

Германских латников мы заметили, когда они заканчивали грузить добычу в телеги. В другое время я бы еще подумал: связываться ли с ними? Все-таки шесть десятков отлично экипированных рыл на конях, но ситуация другого выхода не оставила. Обойти деревню не получалось, да и они нас уже заметили.

Но собственно боя как такового не получилось. Дойчи ринулись в атаку, сгрудившись на довольно узкой дороге. С одной стороны, правильный маневр. Растянувшийся вместе с обозами на марше пеший противник – довольно лакомая добыча. Особенно для хорошо вооруженных кавалеристов. Но не получилось у них ничего. Совсем.

Мосарабы и арбалетчики положили германцев еще на подходе. До нас сквозь пороховой дым доскакал только сам фрайхер, но лишь для того, чтобы на полном скаку сверзиться с коня. Тук его сбил на землю, метко засадив болт прямо в щель забрала гранд-бацинета. Швайнеберг, кстати, остался живым, но ненадолго: я допросил его на предмет дальнейшей дороги и приказал повесить на ближайшем дереве. И поделом тупому швабу.

Добыча досталась богатая. Мало того что к нам перешло семь телег с провиантом и фуражом, так еще три десятка добрых коней со сбруей и доспехами. Остальных поймать мы не смогли, да и полегли многие лошадки под болтами и пулями. Еще целый воз нагрузили отличными доспехами и оружием с самих имперских кавалеристов. Да и денег нашлось немало. В общем, поживились неплохо.

Чудом уцелевших девчонок я тоже забрал с собой. Все равно им идти было некуда, а так Матильда к делу приставит.

Второй раз, почти на границе с Фландрией, нас под вечер атаковали швейцарские наемники. Сначала из леса обстреляли из арбалетов, а затем кинулись, завывая как волки и размахивая алебардами. Тут, конечно, не все так красиво сложилось, как с дойчами. Долбаные кретьены оказались свирепыми и упорными бойцами и забрали с собой на тот свет четверых арбалетчиков, одного мосараба и трех кутилье. Еще с десяток моих человек поранили, но, слава богу, не опасно. И это учитывая, что швейцарцев было всего-то три десятка, то есть вдвое меньше, чем нас. А вот добычи с них мы практически никакой не взяли. Считай, одни доспехи и оружие. Десяток арбалетов, капеллины и полукирасы. Ну и палашей с алебардами достаточное количество; правда, все железо оказалось отличного качества, но это радовало мало. Моих людей с того света не воротишь.

Когда добрались до Фландрии, мне удалось немного пополнить отряд. Нанял всего пятнадцать арбалетчиков, больше не получилось…

– …господин! Клянусь Девой Марией… По неразумению своему! – Вопль управляющего вырвал меня из воспоминаний.

– Говори.

– Все скажу… Все, господин барон!!!

– Дайте ему еще, чтобы заткнулся.

Мосарабский десятник лениво, но сильно двинул управляющего под дых.

Пока толстяк корчился на земле и ловил ртом воздух, я попытался нащупать в себе хоть какое-нибудь сострадание к нему… Не-а… Нету. Ни капельки. А чего его, вора поганого, жалеть? Потворствовал оскудению моей баронии и сам крал, собака, безбожно.

Барония… Одно название. Когда я наконец выбрал момент и выяснил, прочитав ввозную грамоту, что же собой представляет так громко названный кусок земли, то сначала особо не огорчился. На бумаге все выглядело довольно пристойно.

Барония оказалась очень удачно расположена на возвышенной части побережья, принадлежащего провинции Брабант. Как раз в самой удаленной части этой провинции, вклинившейся извилистым языком по побережью между Фландрией и Северным морем и связанной с самим Брабантом только узким перешейком возле устья Шельды. Так что к моей баронии были гораздо ближе фландрские Гент и Брюгге, чем брабантские Антверпен и Брюссель.

Земли оказалось не так чтобы много: примерно десять лиг по побережью и столько же в глубину материка. Это только моя земля, но в баронию входили еще владения моих двух вассалов. Неких юнкера ван Брескенса и юнкера ван Груде. То есть обыкновенных эскудеро-оруженосцев, и еще без должности. Недорослей, если по-русски. Самое низшее дворянское сословие. Их земли выхода к морю не имели и были вовсе уж микроскопическими: оба вместе – вполовину меньше моих владений.

Земля большей частью являлась не особо пригодной под посевы – скалистой и каменистой, но ближе к побережью плодородные участки встречались.

Через баронию еще протекала река под элегантным названием Рюпел. Не ручеек, а настоящая река, правда, несудоходная. Очень хочется надеяться, что в ней водятся так полюбившиеся мне речные угри. Впрочем, не совсем и река – рукав Шельды, из которой она брала свое начало и впадала в море как раз с краю моей баронии.

Там же находился средних размеров симпатичный лесок из дубовых, ореховых и буковых деревьев.

Ну и пейзажи мне в реальности понравились. Трава по пояс, перемежающаяся скалистыми участками, множество живописных ручейков и небольших рощиц. Вот как бы и все…

Нет, не все. Про деревеньку забыл. Деревня Гуттен расположилась рядом с замком, в ней было под сотню дворов. А вот сколько душ обитает там, мне пока не ведомо. Буду завтра принимать фуа от сервов, заодно и посчитаю.

Ну и сам замок, конечно. Он на бумаге тоже выглядел солидно – даже рисунок прилагался. Расположен на высоком холме, как раз на краю скалистого обрыва, омывающегося морем. Рядом пригодная для стоянки судов небольшая бухта, затертая в скалах. Большой и высокий донжон и четыре крепостные башни по углам стен, ну и все остальное, прилагающееся к каждому нормальному замку. Герса и разные там рвы с крепостными воротами. В общем, картина на бумаге была прописана достаточно привлекательная.

Но это на бумаге…

Как только я увидел замок «а натюрель», все остальное осматривать желание пропало начисто. Загрустил я и насовал мысленно Карлу все матюки, которые знал. Да еще несколько особо извращенных выдумал.

Замок, мля…

Вроде бы донжон с башнями и стенами присутствует, и размером он не совсем маленький, врать не буду… но он же древний до невозможности и обветшал до полного безобразия…

– Господин, я все покажу!!! – в очередной раз взвыл эконом и опять заткнулся после полученной плюхи.

За жизнь свою, собака, беспокоится. И правильно беспокоится. За то, что он довел до такого состояния мое имущество, убить даже мало. На кол его, что ли, посадить?

Стена со стороны берега треснула и местами осыпалась. Деревянные галереи и машикули сгнили и тоже попа́дали: почитай, и нет их. Цепи, державшие герсу, на хрен заржавели, и она так и застряла в полуподнятом состоянии. На лошади только нагнувшись проехать можно. Крепостные ворота потрескались и расползлись. Перекрытия в башнях сопрели, и теперь на них можно было взбираться только с реальным риском для жизни…

Млять, эту разруху можно перечислять до бесконечности… А у этого урода в деревне добротный каменный дом, крытый свинцовой черепицей, снятой с замковых башен. Кстати, и сама деревня показалась с виду довольно зажиточной. И возит этого скота упряжка о двух добрых конях, и ручку ему сервы целуют, как господину… А он, собака, сам мой раб!

Ну, повешу суку!

А герцогского управителя моей баронией найду и колесую. Он, падла, сидит в Антверпене и на подотчетные ему земли носа не кажет, только принимает от этого скота подношения.

Я, конечно, в глубине души так и остался вполне толерантным современным и даже местами демократичным человеком, но за такое колесовать мало. Для восстановления замка затраты все же потребуются немалые…

– Как тебя зовут, раб?

Эконом уткнулся лбом в землю и забубнил:

– Михаэль, господин. Михаэль, ваша милость…

– Рассказывай, вор…

– Это не я, ваша милость… – Эконом горестно взвыл.

– А кто?

– Мэтр Юпп Риббек. Он! Старший прево округа. В его ведении эта земля. Он смущал! Он… говорил, устроит так, что земли останутся в управлении сенешаля, а он сможет все непотребство и воровство скрывать за положенную плату. Ва-а-аша милость, поми-и-илуйте… – взвыл эконом и, получив в очередной раз по морде, забился в истерических рыданиях.

– Что ты хотел мне показать?

– Я покажу, я покажу… Разбойники, ох, какие же они разбойники… – Эконом, быстро перебирая коротенькими ножками, пополз ко мне, но на полпути получил по загривку тупым концом полусписы и уткнулся мордой в землю.

– Кто разбойники?

– Тиль Веренвен и его молодчики! Насильно долю всучивали и заставляли продавать в Антверпене евреям награбленное… Ох они и разбойники…

– Сколько их?

– Тридцать душ было, тридцать… – доложил угодливо эконом. – А вернулось двадцать семь. Трое сгинули где-то. Далин Горден, Раймон Брехс и Раймон…

– Пока заткнись, – приказал я эконому, не дослушав, и повернулся к Туку, стоявшему рядом. – Отдай команду компании располагаться рядом с замком. Прямо напротив ворот. Ставьте шатры и рогатки. Полевой лагерь по полному профилю, только рвы не копайте. Всем арбалетчикам и аркебузирам строиться в полном вооружении. Матильда пускай продолжает перепись, а экономом я пока назначаю Петера. Он уже ходить может, пускай приобщается. Пусть себе кого надо из инвалидов в помощники выберет. А мы наведаемся к разбойничкам.

– Вот это дело, монсьор! – Обрадованный Тук умчался раздавать приказания.

– Где они? – поинтересовался я у бывшего эконома.

– Так в бухте же их гукер. И шебека там под разгрузкой. Это та, что они с собой пригнали. Я покажу, как туда незаметно подобраться. Только что со своего разбойного промысла они пришли. Добра на шебеке не счесть… – Михаэль поцокал языком и сразу прикрыл голову руками, увидев, как аркебузир занес над ним древко полусписы.

– Вяжите его…

Вот этот момент уже очень интересен. Если есть корабль, то разбойнички – самые настоящие пираты. И что мне удивляться тому, что деревня с виду зажиточная? Пиратский промысел всегда был особо прибыльным. Очень интересные мысли наклевываются… Но посмотрим.

До бухты было всего полчаса ходу. Эконом показал тропинку, и мы незаметно для пиратов к ней подобрались. Часовой был всего один – взять его живым не получилось, но и поднять тревогу он не успел. Пара болтов воткнулась в шею, обрывая крик, остальные пробили грудь. Арбалетчики у меня все-таки великие мастера своего дела. Жалко, конечно, парня – все же моя собственность. Пользу мог какую-нибудь принести, а так – сгинул бессмысленно.

Бухта оказалась совсем небольшой, но прекрасно укрытой скалами и от штормовых ветров, и от любопытного взгляда. И с моря, скорее всего, не заметна. Укромное и даже красивое местечко.

Как и говорил эконом, в бухте стояла пришвартованная к причалу шебека, а рядом с шебекой – упомянутый гукер. Такая небольшая двухмачтовая посудина, в разы меньше, чем шебека. Даже не представляю, как с нее пираты смогли шебеку взять. Не иначе ночью на рейде подловили. Но это я узнаю чуть позже. От самих разбойничков.

Из шебеки таскали в большой сарай какие-то узлы и ящики. Народу на причале вместе с грузчиками совсем немного. Человек двадцать пять. Все поголовно коренастые невысокие бородатые крепыши в накинутых поверх кольчуг кожаных куртках с капюшонами. Из оружия я у них смог рассмотреть только короткие широкие палаши, длинные кинжалы и у нескольких – арбалеты.

– Как их брать будем, монсьор? – поинтересовался шотландец с азартно горящими глазами. – Можно их всех прямо отсюда из арбалетов перебить.

– Зачем перебить? Думай, что говоришь. На хрена мне дохлые сервы, башка ты каменная? – умерил я пыл скотта. – Удивляюсь я тебе иногда, Уильям. Все бы тебе убивать… Учись мыслить широко.

– Ну а как, монсьор? – слегка обиделся мой верный эскудеро.

– Всех – живьем. Но в случае сопротивления – руби́те. Спустимся к шебеке пешим порядком. Командуй… – Я снял с седла ерихонку, надел на голову и опустил наносник. Сегодня решил не надевать тяжелый готический доспех, надоел он мне по дороге, вместо него облачился в юшман, доставшийся мне при освобождении семьи еврейского ювелира – еще в самом начале моей истории. Легче он намного, да и удобнее, честно говоря. Попробовал, как выходит из ножен тальвар, и скомандовал:

– Вперед…

Разбойников удалось застать врасплох. Мы влетели на причал с великим ором и криком, так что никто из них не успел оказать сопротивления или не захотел, поняв, что это совершенно бесполезное дело и приведет только к смерти. Возможно, мучительной. А застывшие на скалах арбалетчики, готовые нашпиговать болтами любого засомневавшегося, оказались еще одним весомым аргументом к сдаче в плен.

Пиратов быстро разоружили и связали им руки, попутно надавав тумаков для смирения, и сложили в рядочек на причале. Общим числом их и оказалось ровно двадцать четыре.

– Кто из вас главный? – вежливо поинтересовался я у разбойничков.

Никто не ответил ни слова. Только зыркали злобно, как на басурманина. Ай как нехорошо…

– Я барон Жан ван Гуттен. Ваш сеньор, – продолжил я, прохаживаясь по причалу. – А вы мои сервы, сиречь – рабы, и я волен вершить над вами суд и расправу…

Могу, конечно… Но вот совершенно не понимаю: что с ними сделать? Можно казнить образцово-показательно, для назидания остальным. И следовало бы… Но я – хозяин им, и мыслить следует как хозяину, как бы странно это ни звучало. Почему странно? Потому что я вполне уже сжился с ролью средневекового дворянина и освоил все надлежащие ему манеры. Не отличишь от настоящего, даже при ближайшем рассмотрении. Да и со временем уже вполне сжился и даже, кажется, принял это долбаное Средневековье таким, как оно есть. Но хозяином рабов еще не был ни разу. Вот отсюда и странности в ощущениях. Вроде волен я казнить их или миловать по своему усмотрению, но не все так однозначно. Сервов истребить проще простого. Но настоящий хозяин в первую очередь озаботится не истреблением с наказаниями, а прибылью с них. И не одноразовой, а постоянной.

Есть еще один довольно весомый аргумент не устраивать резни. Фландрия это, народец здесь гордый и свободолюбивый, пережмешь палку – и останешься вовсе без сервов: сбегут в большие города, и всё. Год плюс один день – и гнусный воздух города делает любого свободным. А города-то эти от меня совсем близко…

– Кто из вас Тиль Веренвен? – прогулялся еще раз по причалу и остановился напротив самого крупного бородатого мужика. – Ты?

– Я… – тихо ответил мужик и зачем-то зажмурил глаза, хотя особо испуганным не выглядел.

Хитроватое, с грубо рубленными чертами лицо, короткая бородка, подбритые щеки. Типичный голландский капитан. Такими их еще любят изображать в фильмах.

– Поднимите его, – приказал я арбалетчикам. – Ну что, Тиль Веренвен… Получается, ты главарь пиратов. Так? Знаешь, что за это бывает?

– Рыбаки мы, господин барон… – замотал энергично головой Тиль. – Просто вот…

– Случайно наткнулись на шебеку и случайно ее захватили? Нет? Дай угадаю… Вы ее нашли… Пустую. Где экипаж и товар, разбойничья морда? Прикажу утопить, как собаку! Ну!

– Товар в сарае… а экипаж…

– В море?

– Ну да… – обреченно кивнул головой Веренвен. – Почти весь. Сарацинская же шебека… Мы к самому Бискаю ходили, там и взяли. Ткани они везли и краски. Нечестивцев мы порубили. Они шестерых наших успели убить. Сами понимаете… А гребцы… гребцы в пещере… Господин барон, богоугодное же дело сделали. Магометане же они. Не гневайтесь, ваша милость. Все теперь по праву ваше…

Капитан пиратов умоляюще посмотрел на меня. Теперь он выглядел растерянным и испуганным, но все-таки некая хитринка во взгляде присутствовала.

– Хочешь сказать, что это вы первый раз решили попиратствовать, да? А до этого только селедку ловили?

– И треску с камбалой… – согласно кивнул Тиль. – Так и есть… ей богу…

Я просто промолчал, вглядываясь ему в лицо. До истины добраться совсем не трудно. На третьем отрезанном пальце он выложит все. Но, думаю, этого не понадобится.

Так и оказалось. Веренвен не выдержал взгляда и нехотя выдавил из себя:

– Бывало и раньше…

– Монсьор, дозвольте я ему язык развяжу, – вклинился Тук в разговор. – Ну в самом же деле – хам последний. С ним по-хорошему разговаривают, а он морду воротит.

– Успеем, дамуазо Логан, – остановил я разбушевавшегося шотландца, – пойдем лучше товар да пленников посмотрим. Веди, Тиль Веренвен.

– Кого первого? – деловито спросил Тиль и сразу как подкошенный упал на землю.

Тук, не долго думая, врезал ему по шее.

– Ваша милость! К своему сеньору обращаться только «ваша милость» или «господин»!.. – прошипел Логан в лицо главарю пиратов. – Ты понял или мне еще раз объяснить тебе?

– Я понял… – прошептал фламандец, недобро сверкнув глазами на скотта.

М-да… Так я каши со своими сервами не сварю. Через неделю все разбегутся… Но и Тука понимаю: он честно исполняет свои обязанности, во всяком случае, как он сам их понимает.

– Дамуазо Логан, благодарю вас. А сейчас, прошу, займитесь судами. Тщательно обыщите их, в случае необходимости организуйте разгрузку. Ну и будьте готовы все описать. – Я решил занять Тука чем-то полезным, а то от его рвения пока вреда больше, чем пользы.

– Как прикажете, монсьор. – Тук коротко поклонился и убежал исполнять приказание.

– Вставай, Тиль Веренвен, и пойдем сначала посмотрим товар, – сказал я фламандцу. – Да не кривись, не кривись. Ты не только зуботычину, но и пеньковый воротник заслужил.

– Да я и не жалуюсь, ваша милость… – Фламандец, покряхтывая, встал и показал рукой на несколько крытых соломой добротных бараков из тесаного бруса, стоявших вдоль берега на сваях. – Вот тут в сараях все и лежит…

– Откуда лес брали? – поинтересовался я.

Насколько я уже успел увидеть – в Брабанте, да и во Фландрии тоже, строили преимущественно из камня. Леса здесь очень мало, и от этого он жутко дорогой. А все леса принадлежат либо феодалам, либо городам, и за самовольную порубку не просто штрафуют, но и руки отрубают безжалостно. Это не Россия с ее неисчерпаемым запасом древесины. А тут у обыкновенных рыбаков такая роскошь. Наводит на размышления…

– Бревна собираем на берегу, – ответил фламандец, связанными руками неловко отпирая ключом с замысловатой бородкой большой амбарный замок. – В сезон штормов много плывуна выбрасывает. Да и сейчас бывает.

– Что такое береговое право, знаешь? Вижу, знаешь. Стало быть, мой лес собираете, так?

– Значит, так… – с тщательно скрываемым недовольством согласился Тиль и открыл отчаянно заскрипевшую дверку.

– Что здесь? – В полумраке амбара я рассмотрел лежащие на поддонах ряды тщательно зашитых в мешковину тюков, пирамиды бочонков и еще какие-то ящики с рулонами. Прямо склад госрезерва. Прошелся вдоль них и попробовал поднять один тюк… Тяжелый…

– Шелк-сырец и хлопок-сырец – пояснил Веренвен. – Там, дальше – хлопковая пряжа и рулоны готовых тканей. Атлас и бархат. Ковры есть, но немного. Всего десяток.

– Это все с одного похода?

– Да, но это еще не все. В другом амбаре краска для пряжи. Ну и еще там по мелочам. Специй немного и зерен сарацинской заразы пара мешков. Оружие и доспех с мавров.

– Как у вас это получилось со столь малой командой? – изумился я.

– Ну… нас вообще четыре десятка было… – тяжело вздохнув, ответил фламандец. – Шестерых за поход недосчитались. Ну а с магометанами просто свезло. Шебека как раз на мель села, и те двумя шлюпками пытались завести тросы на скалу, чтобы сняться. Почитай вся их охрана в тех шлюпках и была. Ну а тут мы… Тех, кто в шлюпках были, – их всех из арбалетов положили. Ну а саму шебеку приступом взяли. Они из фальконетов выпалить не успели. Вот как-то так и получилось. Но все равно они шибко дрались. Как раз шестерых наших и убили. Капудан ихний Далина и Раймона из пистолей своих богомерзких застрелил…

– Подожди… – остановил я пирата. – Вас здесь сейчас двадцать шесть душ. Шестерых в походе убили. Где еще восемь?

– Симон и Гвидо пленных охраняют в пещере. А папашу Адриса, штурмана нашего, внук домой повел. Почтенного возраста он. Еще четверых я в деревню за подводами послал… – Фламандец неожиданно бухнулся на колени. – Ваша милость, давайте как-то этот вопрос решим… Не гневайтесь, мы всего два раза в год ходим на промысел этот и не всегда приходим с добычей. В основном на Доггер-банке рыбой промышляем. Помилуйте! У всех же детки малые. Что хотите сделаем, только помилуйте. Берите всё…

– Вам прямой путь в петлю… но посмотрим… – Я присел на бочку и крепко задумался.

И как поступить? Товар однозначно заберу. Выручки с него как раз хватит замок отремонтировать, а дальше? Шебеку продать? Кому? Где? И главное – зачем? Да и товар еще попробуй спихни, не зная конъюнктуры…

Вот же забот навалилось… Ей-богу, геройствовать проще. А тут еще с сервами разбираться и гребцами с галеры, будь они неладны.

– Руки давай, – приказал я фламандцу и разрезал кинжалом веревки на его запястьях. – Рыпнешься – глотку перережу. Рассказывай, куда и кому товар продавали награбленный?

Тиль потер запястья и глубоко поклонился.

– Эконом продавал. У него связи с еврейскими купцами в Генте.

– Сколько он себе забирал?

– Две трети и еще десятую часть. Пояснял, что передает в Антверпен своему человеку, чтобы наши земли так и оставались без хозяина. – Тиль скривился. – Мерзкий он все-таки человек. Он нас выдал?

– Ну а кто еще… – Я не стал скрывать участие эконома. – Давай теперь честно рассказывай все. Как рыбу ловите? Что с ней дальше делаете? И про промысел разбойный – тоже все. Только предупреждаю: заподозрю во лжи – перевешаю вашу банду прямо на реях шебеки…

И Тиль стал рассказывать… Пиратствовали мои холопы не столь долго. Изначально у них было всего пять десятивесельных карбасов – одномачтовых с прямым парусом, на которых они ходили за селедкой и треской. Но три года назад совершенно случайно наткнулись на вот это самый гукер, принадлежавший англичанам. Ну и ничтоже сумняшеся под предлогом продажи свежевыловленной трески поднялись на борт и вырезали команду. Обнаружив, что гукер забит шерстью под завязку, как говорится в одной очень умной книге – «поняли, что это хорошо». Вопрос – заниматься этим дальше или нет? – был окончательно снят с повестки дня.

Но справедливости ради хочу отметить, что товарищи новоиспеченные пираты подходили к своей преступной деятельности очень ответственно и осторожно. Рыбу они ловить не перестали, благо гукер позволял это делать в более масштабных количествах. Солили и сдавали почти за бесценок, но некоторую прибыль это все-таки давало.

Христиан, божился Тиль, они не трогали, а в основном щипали сарацин в Бискайском заливе. Выходили туда всего два раза в год – когда сезон штормов заканчивался и купцы опять открывали трафик. Все проблемы с реализацией, в том числе и с рыбой, решал как раз преступный эконом Михаэль, сдавая все оптом еврейским купцам, которые присылали за товаром караваны прямо в Гуттен. При этом, скорее всего, обдирая по цене и самого Михаэля, ну а он соответственно оставлял самим виновникам торжества сущие копейки.

Но процветанию деревни, и так не бедной, все-таки отсутствие реального хозяина способствовало, и этих крох хватало с головой. Все и всем были довольны. В каждом дворе была добрая скотина, множество птицы. Да и земельку господскую, помимо своих клочков, они тоже стали потихоньку распахивать без спроса. То есть наступили мир и процветание в одной отдельно взятой деревне, и длились они до того самого времени… пока… Пока окончательно не оборзел эконом.

Он, собака, деревню обложил налогом сверх того, что в казну сдавался, и даже батрачить сервов заставлял в своем хозяйстве. То есть фактически занял мое место. Повешу скота при полном стечении народа…

– Кто у вас старший в деревне? – поинтересовался я. – Пойдем второй амбар смотреть, а ты по пути рассказывай.

– Так Якоб Янсен дорпхоофтом у нас. Справедливый и уважаемый человек.

– Ну и почему этот уважаемый человек не поставил эконома на место?

– А как, господин барон? – Тиль вздохнул. – Он этим нашим промыслом в кулаке народ держал. Почитай вся деревня на нем повязана. Грозил, что выдаст с потрохами, и одновременно принуждал пиратствовать… Совсем заел, мироед, а Якоба Янсена чуть вовсе со свету не сжил. Дочку его себе требовал в служанки, ну понятно же на самом деле для чего.

– Жены у него нет, что ли?

– Вдовец он. Сын только. Такой же… – Тиль хотел сплюнуть, но постеснялся в моем присутствии.

– Почему вы его не прирезали? – поинтересовался я и вошел во второй сарай.

– Думали… – покаянно заявил Тиль. – Но…

– Что «но»? Не изображай раскаявшуюся овцу. Все равно не поверю.

Я присел возле небольшой стопки остро пахнувших мешочков. Достал кинжал и сделал небольшой надрез… На руку выкатилось несколько черных шариков… Рассмотрел получше, понюхал. Перец… душистый перец… Очень хорошо.

– В общем, господин барон, он говорил, что бальи в Антверпене все знает, и если мы его – эконома, убьем или в положенный срок он не отвезет деньги…

– …то сюда прибудет стража. Так? – перебил я Тиля и надрезал другой мешочек…

А это просто черный перец.

А здесь гвоздика… И немало.

А это, кажется, дробленый лавровый лист…

Еще какая-то хрень… Кардамон, кажется.

Интересный набор получается… Прям как для…

– Ну да… – слегка замявшись, ответил грозный глава пиратов.

– Ты мне лучше скажи: как вы солите селедку? – задал я вопрос фламандцу, проясняя сам для себя мелькнувшую в голове мысль.

– Ну как, как… – удивился фламандец. – В бочках, солью пересыпаем – и всё.

– Потрошите?

– Нет…

– И часто рыба тухнет – особенно летом, в жару?

– Да, ваша милость. Мы ее, почитай, только с началом холодов и начинаем заготавливать. А летом – слишком много соли приходится тратить. Невыгодно, да и не всегда помогает. Летом вялим и коптим.

– То есть tuzluk не делаете?

– Что такое tuzluk, господин барон? – выпятил глаза фламандец.

– Соляной раствор, придурок!.. – рявкнул я на Тиля и расхохотался от собственной догадливости.

Ах, какой же я молодец! Нет, все-таки я голова… Красавчег… Селедка пряного, «царского» посола!

Просто селедка крутого посола, хранящаяся хоть год! Хоть три.

Паюсная икра!

Просто икра!

Печень трески!

Сама треска горячего копчения, филе и тушками…

Да еще много чего, если поразмыслить… да вспомнить.

До этих деликатесов народ тут еще не додумался. Я первым буду! Это же доход! Стабильный доход! А я голову сломал, где деньги добыть…

– Короче, Веренвен. Завтра посылаешь в море баркас – и чтобы к обеду у меня была селедка. Полная лодка. Ты меня понял? Потом скажу, что еще понадобится.

– Так вы нас прощаете, ваша милость?! – Тиль бухнулся на колени и полез целовать мне руки.

– Еще чего! – Я быстренько отпрыгнул на недосягаемое расстояние от фламандца. – Конечно, не прощаю, но… жизнь дарю. Отработаете… Позже объясню как. Веди теперь к рабам. И это… еще раз полезешь мне руки целовать – утоплю в море как щенка! Ты понял?

– Понял, ваша милость! – радостно завопил пират. – Еще как понял! Не достоин я такой милости…

Вышли на берег и направились в глубину бухты. Я еще по дороге прихватил пяток мосарабов с собой, на всякий случай. Через пару десятков метров стены бухты сузились, оставляя небольшой извилистый проход, и вскоре показалась щель, почти полностью заросшая плющом.

– Сейчас, ваша милость. Там темно… – Фламандец сунул просмоленный факел в тлеющий возле входа в пещеру костерчик и помахал палкой, раздувая огонь. – Ваша милость, разрешите, я первый туда войду. Мало ли что…

– Иди… Нет, стой. Выводи их поодиночке, сюда… По пещерам я еще не лазил.

Фламандец замялся.

– Что еще?

– Ну, там…

– Что?

– Ну, черные там… и еще один есть совсем непонятный… Может, через решетку на них поглядите? Могут же порчу навести, исчадия адовы, или что еще похуже…

Ниггеров, красавчики, наловили, ёптыть… Ну а кто еще на сарацинских галерах в гребцах? Только черные и христиане, конечно. Ну и что с ними делать-то? Еще один головняк…

– Белые есть?

– Есть немного.

– Так вы что, уроды, христиан в цепях держите? Порешу вас как нехристей!

– Ну… – замялся Тиль, – как бы это… эконом сказал – перепродаст. А по мне – так отпустить надо было… – моментом «переобулся» серв.

– Я все-таки вас повешу, еретики! С христиан и начинай! – наорал я на фламандца.

И приказал аркебузиру принести мне с кораблей какое-нибудь кресло или стул. И еще мою флягу с вином. Комфорт превыше всего, ёптыть… На том и стоим.

Мосараб успел притащить резной стул с высокой спинкой и флягу, прихватив еще с шебеки красивый бокал из серебра, сплошь покрытый вычеканенными на нем арабскими письменами, а из пещеры никто так не и показывался. Я уже подумал, что хитрый фламандец надурил меня и свалил через другую дыру, как послышался лязг чего-то металлического и шибанула в ноздри особо ядреная вонь. А еще через пару секунд Веренвен выпихнул из пещеры какое-то чудище в лохмотьях, закованное в цепи и заросшее волосами до полной потери человеческого облика.

– Och… yoptytj… – только и смог сказать я при виде прикрывающегося от солнца рукой, чумазого и отвратительно воняющего мужика.

М-да… подозревал я, что в плену у сарацин христианам несладко, но не до такой же степени… Хотя особо истощенным мужик не выглядит. Вот какой он национальности? А хрен поймешь так навскидку…

– Вы христианин? – задал я для начала вопрос на языке Иль-де-Франса.

– Да… – хрипло ответил мужчина на том же языке и, брякнув цепью, широко перекрестился.

– Ваше имя?

– Пьетро Фиораванти.

– Я, кондюкто лейб-гвардейской роты его светлости герцога Карла Бургундского барон Жан ван Гуттен объявляю вас свободным! – как можно торжественнее заявил я и грозно гаркнул в ухо Веренвену: – Снять с него цепи!

Впрочем, снимать оковы пришлось уже с лежачего пленника. Ломбардец, судя по фамилии – это был именно ломбардец, услышав, что он свободен, попросту брякнулся в обморок… Понимаю. Сам не знаю, как бы на его месте среагировал. А фамилия чем-то знакомая… Фиораванти… Фиораванти…

– Пречистая Дева Мария благослови вас, господин барон! – Ломбардец, придя в себя, ломанулся ко мне на четвереньках целовать все, что под губы подвернется…

– Право, не стоит… – Я, зная приличествующие времени обычаи и уже хорошо наловчившись, успел соскочить со стула, избежав лобызаний. – Это мой христианский долг.

Не, ну эпически же звучит, а смотрится еще красивее… Благородный барон освобождает христиан из плена! Буду по одному освобождать и тащиться в каждом случае от собственной значимости.

Ломбардец, пока с него сбивали цепи, стоял на коленях и, обливаясь слезами, горячо молился, осеняя себя раз за разом крестным знамением, и все порывался мне что-нибудь поцеловать. Я даже расчувствовался и приказал налить ему вина.

Нет… ну знакомая же у него фамилия…

– Как вы попали в плен к магометанам, Пьетро, кто вы и какой раньше у вас был род занятий? – пришлось поинтересоваться у него, пытаясь найти подсказки к навязчиво вертевшемуся у меня в голове вопросу.

– Я вместе со своими подмастерьями плыл на Мальту, господин барон… – Ломбардец закашлялся, поперхнувшись вином. – Нас подрядили на работы по восстановлению обветшавших бастионов в порту. Но по пути судно захватили сарацинские пираты. Я же сам – член ложи святого Луки цеха каменщиков Генуи…

Член… ха… понятно, что не пилотка… Масонов, что ли? А-а-а… Каменщиков?

Да ладно…

Не может быть…

Рояль в кустах…

Одна тысяча четыреста семьдесят пятый год… Во мля… Все сходится…

– Пьетро, насколько мне известно, вы сейчас должны быть в Москве…

– Нет, ваша милость, в Московию поехал мой дядя Аристотель, его пригласили туда для постройки храма… – начал отвечать ломбардец, запнулся и с удивлением вытаращил на меня глаза: – Откуда вы, сеньор барон, это знаете? Ему пришлось уезжать очень спешно, и практически никто об этом не знал…

– Из-за истории с монетами? – улыбнулся я, совсем вогнав ломбардца в ступор.

Какой-то парадокс получается. Вот совсем я истории не знаю. Какие-то отрывочные крошки, пользы от которых, казалось бы, никакой нет. А надо же, пригодилось…

Все дело в женщинах. Именно в них. Случилась у меня как-то горячая интрижка с одной кандидаткой исторических наук… или кандидатом? Впрочем, не важно. Дама была невообразимо интеллигентная, холодно красивая и как бы изображала всю из себя неприступную – отшивала меня чуть ли не с месяц. Но когда все-таки почетно капитулировала, я с ужасом обнаружил, что она в постели ни о чем, кроме истории, разговаривать не может. Даже во время того как мы… ну, в общем, вы меня понимаете. Особенно после… Кайф у нее такой был…

Вот как раз об архитекторе, механике и вообще мастере Ренессанса широкого профиля Аристотеле Фиораванти я от нее во время этого самого и узнал. И о построенном им Успенском соборе в Московском кремле – тоже. И о Пушечном дворе великого князя. И как ни странно, запомнил…

Твою же маман… каменщик, архитектор… а у меня замок в ремонте. Не, ну мне сегодня везет. Все как по заказу…

– Маэстро, а твои мастера тоже здесь?

– Да, сеньор барон… Слава Предтече Иоанну Крестителю, все здесь. И Лоренцо, и Джузеппе…

– Сколько их всего?

– Шесть душ. Вы же их тоже освободите?! – Ломбардец умоляюще сложил ладони перед лицом. – Молю вас, ваша милость… ради всего святого!

– Маэстро Фиораванти, думайте, что говорите. Это мой долг христианина! – величественно заявил я итальянцу и дал команду вытащить из пещеры всех ломбардцев.

Что горе-пираты и сделали. Вскоре от запаха множества немытых тел дышать в этой каменной щели стало совсем невозможно, но несмотря на это, окружающие скалы огласились счастливыми воплями и горячими молитвами. Целовать же мои конечности бывшим рабам не дали мосарабы, без церемоний отпихивая тупыми концами пик то и дело кидавшихся с подобными намерениями темпераментных итальянцев.

Люди Пьетро также не показались мне особо истощенными, что меня нешуточно обрадовало. Планы на эту компанию у меня нарисовались грандиозные. Итальянцы – признанные во всей Европе архитекторы и инженеры, а тупую рабсилу я им нагоню из деревни в счет погашения ее многочисленных грехов передо мной. И будут мои сервы работать как миленькие, ибо я решил народец облагодетельствовать и одним махом снять с них кучу мелочных и бесполезных налогов. Даже право первой ночи сеньора уберу… или не уберу? Нет, вот с этим-то как раз нельзя решать так, с налету. Значит, право первой ночи пока оставляю. Не понравится невеста на морду – отменю.

– Маэстро Фиораванти, – подозвал я к себе ломбардца, сидевшего в обнимку со своими каменщиками и распевавшего псалмы.

– Сеньор барон, моя жизнь и жизнь моих людей – в вашем полном распоряжении! – торжественно продекламировал ломбардец и глубоко поклонился, мотнув сбившимися в колтуны волосами.

– Мне от вас для начала требуется совсем небольшая услуга… – я сделал паузу, формируя свою мысль. – Вам будет необходимо до завтра побыть в таком виде, в каком пребываете, – я ткнул пальцем в лохмотья. – Вас обязательно накормят и обеспечат кровом, но приводить себя в порядок пока не нужно… – продолжил я объяснять застывшему в почтительном недоумении ломбардцу. – Мэтр, что непонятного? Вас хотели завтра продать – и продадут… да не падайте в обморок… что же это такое? Я эту сделку не допущу, но мне нужно захватить покупателей на горячем… С поличным, так сказать.

Архитектор наконец понял, что от него требуется, и закивал головой, соглашаясь:

– Сеньор… это такие мелочи… все что угодно…

– Вот и договорились. Тиль, ты говорил, что там есть еще какой-то непонятный. Давай его… – Я отхлебнул вина и приготовился увидеть кого-то совсем необыкновенного.

А что? День сегодня такой. Не удивлюсь, если они сейчас из пещеры извлекут синемордого марсианина с антеннами в заду… Или эльфа… лучше, конечно, эльфийку… дивную…

Небольшая пауза – и из пещеры вытолкнули… Я даже с кресла встал и подошел поближе рассмотреть пленника.

Не инопланетянин и не эльфийка точно…

– Obaldetj… – От изумления я даже перешел на родной язык.

Передо мной стоял на коленях неимоверно грязный и заросший…

– Он что, тоже был на шебеке? – пришлось поинтересоваться у Тиля, ибо я не верил своим глазам.

– Да, ваша милость, – кивнул фламандец, с подозрением косясь на маленькую щупленькую фигурку в живописных лохмотьях. – В каморке, на корме был закрыт. Видимо, сарацины сами не понимали, зачем он им нужен, или провинился в чем…

Этот пленник, в отличие от остальных, был сильно истощен, и все его тело покрывали рубцы от плеточных ударов. Сейчас он стоял на коленях и невозмутимо смотрел на меня своими узко разрезанными глазами. Да, именно такими глазами, потому что он был китайцем. Не японцем или каким-нибудь филиппинцем, а именно китайцем. Каким-то загадочным способом я отличаю жителей Поднебесной от остальных обитателей азиатского мира. Круглое скуластое лицо, щелки глаз, остренький подбородок. Возраст не поймешь, но вроде в черных, сбившихся в космы волосах седины нет.

– Ни хао… – выдавил я из себя, просто разрываясь от любопытства.

То есть «здрасьте»… увы, но больше ничего на китайском я не знаю.

Ну день сегодня… Вот кого-кого, а китайца я точно не ожидал увидеть. Нет, это само по себе как бы не очень удивительно. С Китаем тут давно и успешно торгуют, особенно левантийские купцы и арабы, через них и остальные тоже. Я в шатре Карла видел кучу вещичек явно китайского происхождения, но самих китайцев, вживую… Это явно перебор. Ну сами посудите: Брабант, фламандцы, пятнадцатый век на дворе… и тут самый натуральный китаёза.

– Приветствую вас, господин, – вежливо поздоровался китаец и сидя поклонился.

Говорил он на итальянском языке с сильным акцентом, но слова выговаривал правильно, что уже само по себе вогнало меня в легкий ступор.

– Освободить… – Я показал на пленника рукой, все еще пребывая в легком очумении.

– Но, ваша милость… – Тиль даже растерялся. – Он же…

– Если мне еще раз придется повторить свое приказание, его место займешь ты, Тиль Веренвен! – рыкнул я на фламандца. – Быстро. И не пытайся меня понять. Твое дело – исполнять приказы, пока не докажешь свою способность думать самому.

– Как скажете, ваша милость… – Главарь пиратов без тени недовольства глубоко поклонился и в свою очередь наорал на своих подчиненных.

– Откуда ты знаешь язык ломбардцев и как тебя зовут? – поинтересовался я у пленника, пока с него сбивали кандалы.

– Аз есмь Фен Юйсян, господине. В сарацинском полоне три года как, то и смог изучаха не такоша молву осман и мавров, но и язы́ки полоняников, с кем судьба сводиша, – ровно и спокойно ответил китаец на ужасно архаичном русском языке. – Я разумяха франков, генуэзцев, кастильцев и русов. И греков такожа разбираю…

– Много русов у сарацин в полоне? – перешел я на русский язык.

Вот это подарок так подарок… Мне уже начало казаться, что я свой родной язык и забывать стал. Ну… кроме матюков, конечно. Будет хоть с кем поговорить, если, конечно, я смогу общаться с ним на средневековой «руськой мове».

– Вельми богато, господине…

К моему удивлению, я китайца понял хорошо, хотя его русский язык просто переполняли жуткие анахронизмы, дополненные не менее жутким акцентом. Слова как бы сами трансформировались у меня в голове в понятную речь. И, кажется, меня он тоже понимал.

– …ибо четыре лета назад татарове великого хана Девлет-Гирея, мурзы, сеиты и казаки его приводиша с Москвы великое множество русов на продажу в Кафу. И невольничьи рынки Магриба до се переполнены ими.

– Мы поговорим обо всем позже, Фен…

– Фен Юйсян, господине, – поклонился китаец, напоминая мне свое имя.

– Да, Фен Юйсян. Поговорим позже, но сейчас скажи мне: кем ты был в Поднебесной?

– Архитектором и инженером при дворе великого адмирала Чжан Хе в Шанхае…

Еще один архитектор… Напьюсь сегодня. Хоть бы не спугнуть пруху… Вот как случается. Тянутся серые будни, тянутся… вдруг раз – и все козыри на руках. Представил себе донжон своего замка в виде китайской пагоды и рассмеялся. А что? Подумаем.

Представился сам:

– Я кавалер ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии герцога Карла Смелого Бургундского барон Жан ван Гуттен, освобождаю тебя, Фен Юйсян, и дарую тебе свободу, – произнес я положенную формулу. – Нас ждут еще беседы, а пока ожидай, скоро вас всех покормят.

Негров из пещеры выгнали всех разом и посадили на корточки в рядок возле отвесной скалы. Ровно тридцать человек. Даже затрудняюсь сказать, к каким неграм они принадлежали. Их там, в Африке, видов очень много… Но явно не эфиопцы. Кожа их имела темно-оливковый, коричневатый оттенок, а губы и носы более подходили к семитскому типу, чем к африканскому. Особых атлетов, какими любят изображать африканцев, я среди них не обнаружил. Просто высокие, стройные и широкоплечие мужики. Даже скорее тонкокостные, чем коренастые. Чем-то они мне напомнили зусулов… тьфу ты – зулусов. Вот.

– Кто главный? – Я прошелся вдоль чернокожих пленников, стараясь дышать через раз.

Полное молчание, но ситуацию поправил ломбардец Фиораванти. Он перевел мои слова на португальский язык.

Откликнулся мужик, сидевший в первой шеренге. Выглядел он старше, чем остальные. И был больше исполосован плетьми. Вся спина и плечи у него бугрились серыми рубцами.

– Его зовут Мвебе, ваша милость, – перевел Фиораванти.

– Спросите у них, маэстро, хотят ли они на свободу?

Ломбардец задал вопрос, и ответом ему был дружный гул. Африканцы загомонили и отчаянно зажестикулировали.

Ага… хотят. Это я и сам понимаю.

– Скажите, что для этого им придется принять христианство.

Африканцы внимательно выслушали перевод, а затем старший задал вопрос ломбардцу:

– Он спрашивает, ваша милость: а Христос сильнее какого-то там Какумбы? – с возмущением перевел Пьетро. – Ну чертовы язычники, право слово, ваша милость. Может…

– Скажите им, что Иисус Христос поразит Какумбу молниями, помочится на его останки и заберет весь его скот и жен в свой крааль, – прервал я Фиораванти.

– Что такое «крааль»? – недоуменно спросил итальянец. – И вообще я не знаю, стоит ли прибегать к таким сомнительным формулировкам, ваша милость.

– Стоит, маэстро. Стоит. Миссионер должен разговаривать с ними понятным им языком и вообще, надо с чего-то начинать, чтобы сделать из них добрых христиан. А крааль – это у них загон для скота и дом одновременно. Вперед, маэстро. Вперед…

Пьетро, запинаясь и заикаясь от волнения, перевел мои слова главнегру.

Тот, в свою очередь, дословно и изображая в движениях, поэтапно довел до своих соплеменников, что сделает бог белых с их Какумбой. Но, кажется мне, он еще маленько от себя извращений добавил, во всяком случае, характерные движения, не предусмотренные мной, он изобразил. Очень характерные…

Африканцы после его речи на пару секунд притихли, переваривая информацию, а затем единогласно согласились креститься в веру такого могущественного бога.

– Вот и laduschki, – с облегчение выдохнул я и подошел к Тилю Веренвену. – Тиль… как я понял, ты согласен служить мне верой и правдой. Так?

– Точно так, ваша милость.

– И ты понимаешь, что вот с этого самого момента ты выполняешь все мои приказания от и до, беспрекословно. И если я тебе прикажу утонуть – то ты утонешь без лишних разговоров и всяческих сомнений. Так?

– Истинно так, ваша милость. – Фламандец бухнулся на колени.

Я немного помедлил, рассматривая его. Как бы в ускоренном варианте, без особых проверок получается, но… но, кажется, я не прогадаю, приблизив этого здоровяка.

– Хорошо. Тогда – я, барон ван Гуттен, назначаю тебя командующим флотом баронии и присваиваю чин обер-сержант-адмирала, с соответствующим жалованьем, долей в военной добыче и правом получения после двадцати лет воинской службы земельного надела в личное пользование и соответствующего сана. И сейчас же я, своим правом и словом, освобождаю тебя и делаю свободным человеком. А теперь принеси мне, свободный человек Тиль Веренвен, клятву в своей верности.

Фламандец, закатив глаза от волнения, немного покачнулся, но затем выправился и истово поклялся:

– Признаю себя, ваша милость, вашим человеком и клянусь всегда и везде, не щадя живота своего, отстаивать ваши честь, достоинство и имущество, положить в случае необходимости за вас жизнь свою. Никогда не злоумышлять ничего против вас, вашего замка и ваших людей. Клянусь в этом Пречистой Девой Марией, святой Богородицей!!!

Затем он с чувством обслюнявил мою руку, что пришлось перетерпеть. Ритуал, ёптыть. Одергивать нельзя.

– Я принимаю твою клятву, Тиль Веренвен, и признаю́ тебя своим человеком, – выпалил я, стараясь быстрее покончить с неприятным для меня делом.

Ну их, эти целования, куда подальше. Да и времени нет. Дел на сегодня еще уйма, а солнышко уже к горизонту клонится.

– Значит, так, Тиль. Организовываешь сейчас горячее питание пленникам и, пожалуй… пожалуй, бочонок пива им открой. Ночевать они сегодня будут еще в пещере. И смотри мне… черных не обижать. Завтра их крестить будем. Узкоглазого же и ломбардца я сейчас заберу с собой. Прочие остаются. Дальше: все ткани, золото и оружие с шебеки – в замок. Все! Учти! Остальное пусть в амбаре так и лежит. Дальше… нет, прямо сейчас – строишь свою команду, и они приносят мне клятву верности, и я их прощаю. Ну, и по селедке…

Взвалив на плечи Тиля кучу забот, я принял клятву от пиратов. Суровые бородатые мужики, приготовившиеся в душе к смерти лютой, коллективно прослезились и клялись крепко и истово. И я в эту клятву поверил. Очень натурально это у пиратов получилось.

Выставил караулы при складах и судах, отдал еще кучу приказов, запрыгнул на Родена и полетел галопом в замок.

Дел-то у меня… начать и закончить…

Глава 7

– Господин баро-о-о-н!!!..а-а-ахр… – Вопль эконома прервался глухим звуком удара.

Я невольно поморщился. Не самое приятное в жизни дело – заниматься пытками, но иногда без этого не обойдешься.

Не хочет скотина признаваться, куда спрятал деньги. Мои стрелки чуть ли не весь его дом по камушкам разобрали, а ни полушки не нашли. Пришлось переместить эконома в пыточную…

Да, при всеобщем запустении моего замка в его подвале неожиданно обнаружилась отлично оборудованная темница на пять камер с образцово укомплектованной камерой пыток. Все железо, конечно, здорово поржавело, да и сама пыточная заросла пылью и паутиной под потолок, но это мелочи. Главное, инструментарий, позволяющий узнику по полной излить душу, остался вполне работоспособным.

– Давайте его в эту кроватку… – Я показал на пыточный девайс, представляющий собой наклонный стол с фиксаторами конечностей и даже головы.

Виллем Аскенс, отрядный профос на добровольных началах, совмещающий эту почетную должность с должностью обер-кузнеца, довольно гоготнул и вместе со своими подмастерьями живенько упаковал расхитителя баронского имущества. Звонко забрякали зажимы…

– Что смотрите? – рыкнул я на него. – Кто профос? Ты или я? Работайте, работайте…

Прошелся по камере пыток… Изобретательно… Пнул ботфортом какие-то гири, в рядок стоявшие вдоль стены, и взял в руки висевшую на крючке медную маску с присобаченной к ней в районе рта воронкой.

– Для чего эта хрень, Виллем?

– А?.. – Аскенс с увлечением копался в ящике, полном жуткого вида железяк. – А-а-а… Через эту штуку воду заливают в пасть неразговорчивым клиентам. Можно, кстати, попробовать!

Профос довольно заржал и от полноты чувств отвесил подзатыльник своему подмастерью Лосу по прозвищу Чурбак. Паренек чуть не рухнул на пол, и отыгрался на экономе, двинув толстяка по голове.

– Но это долго, – продолжил Виллем. – Щас жаровню притащат… оно побыстрей пойдет.

– Тебе видней, – повесил я палаческую приспособу на гвоздик. – Только шевелись, шевелись. Если через полчаса эта скотина не расколется до самого седалища, получишь по башке уже ты.

Эконом скосил глаза на орудия пыток, отчаянно забился и истошно взвыл:

– Не-э-эту-у-у… Ничего нету, милостивый господин! Я все прево отдавал! До грошика-а-а…ап…

Лос ловко воткнул ему в рот кляп и, довольный собой, мило потрепал эконома по щеке.

– Молодец. – Я похвалил пацана и сел за стол в углу. – Ну, где там эти угли…

– За мной несут. – В пыточную ввалился Тук и поставил на стол кувшин и пару бокалов. – Вино, кстати, тут неплохое, монсьор. Только его всего две бочки. Остальные пустые. А еще в одной, кажется, скисло. Кислятина жуткая.

– Что там Амбруаз с компанией делает? – Я отпил глоточек.

М-да… действительно неплохое вино. Скорее всего, на самом пике выдержанности. Удивительно, как еще эконом его не сбыл на сторону…

– До завтра с ними – всё… – Тук показал руками, в каком состоянии находятся бургундские чиновники, и тоже присел за стол. – Я приказал им прямо в винном погребе постелить, а поутру в разумных пределах похмелить и отправлять сразу к вам, монсьор.

– Молодец, братец… – брякнул я бокалом о бокал шотландца, – хорошо службу понимаешь.

– Ну дык… – Шотландец расплылся в улыбке и выхлестал свой бокал в два глотка. – Что, эта собака все молчит?

– Молчит.

– Дык, может, я?

– Опомнитесь, дамуазо Логан, – пришлось слегка прихлопнуть ладонью по столешнице, изображая гнев, – невместно благородному эскудеро благородного кабальеро такими вещами заниматься. Для этого есть специально обученные люди подлого сословия.

Тук еще больше возгордился и заорал:

– Где, мать вашу, эти чертовы угли? Почему капитан вынужден ждать!

– Да здесь уже… здесь…

В узкую дверь протиснулся единственный дойч в отряде. Адольф по прозвищу Дуб. Второй подмастерье кузнеца. Парнишка лет пятнадцати, но размерами похожий на тридцатилетнего богатыря. И еще: глядя на его лицо, можно было сказать с уверенностью, что он германец. Типичный. Каску рогатую и «шмайссер» в руки – и лучшего персонажа на роль фашистско-немецкого оккупанта не найдешь.

– О, это дело… – Виллем сразу засунул в тлеющие угли несколько страшного вида инструментов, а потом наградил и Адольфа подзатыльником.

«Значится, для парности, – мелькнуло у меня в голове, – чтобы никому из подмастерьев обидно не было. Однако педагог у меня кузнец…»

– Последнюю возможность тебе даю, сволочь, – для полной очистки своей совести я постарался воззвать к благоразумию эконома.

Ну в самом же деле: я не садист и не маньяк. Конечно, я здорово уже вошел в роль средневекового феодала, но пытать людей пока еще немного претит.

Подмастерье вытащил кляп из пасти толстяка.

– Скажу… все скажу… – обреченным голосом прошептал эконом, с ужасом смотря на жаровню. – Спрашивайте, господин.

Профос с помощниками и Тук разочарованно загудели, но мгновенно заткнулись, увидев мой кулак.

– Молодец. Давай по порядку. Кому сбывал товар, добытый пиратами?

– В Антверпене, евреям… – прошептал эконом.

– Во-о-от, а говорил, подлец, что в Брюгге. Это тебе за вранье, и чтобы далее неповадно было…

Я дал знак Виллему, и тот, выхватив из жаровни прут, закрученный на конце винтом, приложил его к пузу эконома.

От визга толстяка в углу камеры с грохотом осыпалась штукатурка, а Виллем от неожиданности выронил прут на пол и грязно выругался.

– Твою мать… – Я и сам от вопля эконома расплескал вино на стол. – Ну чего же так орать-то, скотина… Неужели больно?

– Молодой! Мо-олодой еврейчи-и-и-ик… – продолжил визжать эконом. – Рафа его зову-у-ут. Он сын богатого еврея Иофа… Иофеля… не помню я его проклятого жидовского имени-и… Они конверсос… Имена на наш лад взяли-и-и… Но отец его – большой человек среди своих… Очень большо-ой…

– Как сообщался с ними?

– Сын ездит сюда сам, сын… и сейчас поехал…

– Рабов тоже ему собрался продать?

– Да… помилуйте…

– Когда их ждешь?

– Завтра к вечеру. За-автра… у-у-уй…

– Да прекрати ты выть! – Я встал и подошел к эконому, но быстро вернулся обратно за стол. Вонь там – просто непереносимая. Обгадился, сволочь…

– Теперь такой вопрос. Где деньги, нажитые тобой в воровстве? Подумай, прежде чем отвечать, иначе мои люди опять возьмутся за тебя… И будет больно. Не так, как уже было, а очень больно.

– Нету ничего! – решительно ответил толстяк. – Хоть на куски порежьте – нету…

– Давай, Виллем… – Я махнул рукой кузнецу. – Только смотри, чтобы живой остался. А я пока другими делами займусь.

Нюхать запах горелой плоти и дерьма под визги этого ублюдка – удовольствие сомнительное, поэтому я, прихватив Тука, поднялся наверх. Есть еще чем заняться.

Почти весь первый этаж донжона занимала громадная трапезная, которую сейчас заканчивала освобождать от разного хлама и грязи команда маркитанток под руководством Матильды.

– Что тут у вас, kotik? – Я обнял за талию фламандку, с грозным видом надзирающую за суетящимися женщинами.

Матильда, пользуясь своим положением любимой женщины самого́ капитана, полностью захватила власть в женской составляющей нашей компании и правила в ней железной рукой. Не брезгуя рукоприкладством, наставляла провинившихся баб на путь истинный.

– Работаем, moj gospodin… – Фламандка кокетливо поправила прядь волос, выбившуюся из-под чепца, и с намеком сообщила: – Господскую спальню вот убрали уже. Могу показать…

– Нашу спальню… нашу… – шепнул я на ушко Матильде. – Веди, показывай.

– Ну, там же ничего пока нет… – притворно засмущалась фламандка.

– Вперед… – Я хлопнул ее по крепкой попке и обернулся к Туку. – Дамуазо Уильям, стройте компанию во дворе. Трубачи, знамя… все по уставу. Я через полчаса выйду к ним.

– Может, через час, ваша милость? – ухмыльнулся Тук. – А если не успеете?

– Через час? Давай через час… – И я направился к винтовой лестнице, ведущей к господским покоям.

Действительно, а если не успею? Прислушался к своему организму… Не… точно не успею!

Спальня уже сияла чистотой, но все равно представляла печальное зрелище. Ободранные стены, поломанные ставни на двух узеньких окошках. Из мебели только резное бюро и начищенная до блеска бронзовая ночная ваза, стоявшая прямо посередине комнаты. И все.

– Я там приказал ковры с корабля в замок притащить, и гобеленов трофейных в обозе хватает. Шкуры хорошие опять же есть… Можно сюда все…

Матильда закрыла мне рот ладошкой и подвела к бюро. Села на него и задрала юбки…

– Это мы что, спальню обновляем? Да? – хихикнула фламандка, прижимая меня к себе.

– Ну да… – Пояс с саблей, брякнув, шлепнулся на пол. – Так положено.

– Положено кем?.. – Девушка, тяжело дыша, нащупывала завязки моего гульфика.

– Мной… – Я подался вперед, войдя в горячее влажное лоно.

– А-ах… Ты такой! Такой… – Матильда вцепилась пальцами мне в спину и крепко обхватила ногами. – Продолжай…

– Ты с девками поговорила?

– Да, да, да-а-а… Еще…

– Ну и?

– Разобрали… Глубже, быстрее… ну что же ты-ы-ы…

– Все-ех? – Я удобнее подхватил ноги фламандки и прижал ее к стене.

– Да-а-а… Да, да, да-а-а-а… И даже Болдуина Молотка тоже…

– Да ты что? Он же старый…

– Зато ходок еще хоть куда… Ой-ой…

– Инвалиды все согласны?

– Да-а-а… Ох! Ох! Ох!

– Умница! Распределишь девкам должности дворовые по своему усмотрению…

– Уже… быстрее-э-э-э… Ну!

Угомонились мы только после того, как сломали старенькое бюро и обсудили все насущные дела.

Я задумал своих инвалидов переженить на женщинах, состоящих при компании, и всех скопом оставить их при замке. Добавить к ним еще десяток стрелков в качестве постоянной дружины. Патрулировать границы баронии и вешать неразумных браконьеров, забравшихся в мой лесок, тоже кому-то надо. Кандидатов в дружинники я уже подыскал. Из числа стрелков, имеющих постоянных походных жен среди маркитанток. Вот немного разберусь с делами и переженю их всех скопом. Матильда выступила в качестве свахи и, кажется, уже все уладила…

– Милый… – Матильда повисла у меня на шее, что-то захотела сказать, и неожиданно запнулась.

– Говори. – Я застегнул пояс с саблей и чмокнул фламандку в щечку.

– А как же я? – Девушка покраснела и потупилась.

– Ты? – Я ждал этого вопроса почти с самой нашей первой встречи, но Матильда ничего никогда не просила и никогда не задавала вопросов о своей роли в моей жизни.

– Да, я…

– Ты… – Я переспросил больше по инерции, а на самом деле уже все обдумал и решил, твердо решил.

– Ты будешь здесь хозяйкой и будешь вынашивать моих детей. Бастардов, которые получат все, что им положено, и станут настоящими благородными кабальеро. Надеюсь, ты родишь мне мальчиков?

– Не знаю… – Матильда попыталась улыбнуться и вдруг залилась слезами.

– Почему та плачешь, дурочка? – Я ее обнял и прижал к себе.

– Все как в сказке… Но ты же в конце концов женишься на какой-нибудь бургундской баронессе… а то и графине швабской.

– И что? Ты все равно останешься самой любимой и желанной. И в твоей судьбе ничего не изменится.

– Я тебя очень люблю, Жан.

– Я тебя тоже… – ответил я и ни капельки не покривил душой.

Да, люблю. Но… но жениться на ней не могу. Время такое… мать его, это время, за ногу. Жена у меня будет равная мне по родовитости. Даже, возможно, родовитее. И выберет мне ее, скорее всего, Карл Бургундский – мой прямой сюзерен. Вот такие у него завихрения в голове. Любит он людей из своей свиты женить по своему государственному разумению, устраивая выгодные ему и Бургундии союзы.

– Ой! – Испуганный возглас совпал со звоном упавшей на каменный пол посуды.

Я обернулся и увидел, как в дверном проеме застыла испуганная девушка. Одна из той пары, подобранной нами в Германии. Вломилась в нашу спальню без стука и теперь в ужасе ожидала расправы.

– Иди… – Матильда погладила меня по щеке. – Я разберусь.

– Только не тягай ее за волосы… – шепнул я фламандке. – Узна́ю – получишь у меня…

– Не буду. – Девушка подтолкнула меня в спину.

Уже в коридоре я услышал звуки шлепков и ойканье. Не обманула… за волосы не тягает, а про шлепки я ничего не говорил. Но это не мое, по сути, дело. Девки между собой сами разберутся как-нибудь. Матильда либо приведет к повиновению всю дворню, либо вовсе сживет их со свету. Характер у нее тяжелый, властный.

– Компания построена, монсьор, – доложил запыхавшийся Тук, встретив меня на лестнице.

– Идем…

– Успели, монсьор?

– По башке сейчас получишь… – Сунул кулак под нос скотту и прошел к выходу.

Компанию я приказал построить для… Да в общем-то сейчас и узнаете, зачем.

Рутьеры выстроились в три шеренги.

С левого края – мосарабы с аркебузами в положении «у ноги». На их белых коттах вышит геральдический щит с обвившимся по его краям драконом, удерживающим в лапах такой же щит, но меньшего размера. Его серебряное поле пересекают две красные диагональные полосы. Это мой герб, как барона ван Гуттена – рыцаря ордена Дракона. Как я про себя шучу – дважды бастардный герб. Две косые перевязи слева направо. Все же, наверное, опознал меня Карл Смелый как бастарда д’Арманьяка, но сохранил мое инкогнито по каким-то своим соображениям… Сверху еще один малый щит. На нем, на синем поле – черная геральдическая лента, на ней серебром написано готическими буквами по-латыни: «Никто, кроме меня». Это мой герб, только уже как шевалье де Дрюона. Помимо герба, на коттах есть еще один знак. Небольшой красный крестик слева вверху на груди. Это уже знак принадлежности к компании. Ее герб и символ. Кровавый Крест.

Сержант аркебузиров Энвер Альмейда стоит впереди строя. На нем полусалад с пышным красным плюмажем. На левом плече сине-черный бант с блестящей бляхой, на которой выгравирована дымящаяся аркебуза. Знаки различия его должности.

Справа от мосарабов построились арбалетчики. Их сержант Якоб Бользен также впереди строя. Они одеты точно так же, только котты у них зеленого цвета, и держат на плечах арбалеты, а у сержанта на бляхе перекрещиваются арбалетные болты.

Отдельно стоят канониры со своими орудиями. На них котты уже кирпичного цвета, а у их командира – мэтра-сержанта-бомбардира Рафаэлло Пелегрини, на плече бляха с дымящейся гранатой.

Напротив строя стоят трубачи, знаменосец с развернутым знаменем и отрядный капеллан.

Все стоят и напряженно ждут, что я им скажу. Примерно догадываются, слухи о моем решении ходят уже давно, но официального объявления я еще не делал.

По сигналу Тука зазвенели трубы и резко смолкли.

– Братья… – Я сделал небольшую паузу после первого слова. – Братья, я не буду долго говорить. Не приличествует это настоящему мужчине. Скажу просто и прямо. Отныне и пока я жив, каждый наш брат, оставивший службу по невозможности ее исполнения, найдет приют в этом замке. У него будет кров, еда и посильная работа с достойной оплатой. Помимо этого, я назначаю им пенсию в размере одного патара в месяц. Запомните! Никогда и никого я не брошу. Обер-капеллан!

Гуус Бромель торжественно поднес мне на бархатной подушечке отрядное распятие.

– Клянусь вам в своих словах! – Я поцеловал распятие и вздернул его вверх. – Слава Кровавому Кресту!

– Слава-а-а-а! – взревела компания.

– Разойтись! Сегодня вечером будет праздник. Обер-интендант, озаботьтесь…

– Ура капитану-у-у!!! – Еще один одобрительный рев.

Ну а как? Без праздников никак: очень, знаете ли, способствует сплочению личного состава. Да и повод к тому же – не из рядовых. Да и самому нажраться хочется, аж сил нет. Барон я, ёптыть, или не барон в собственном замке?

– Ну красиво же получилось, монсьор… – После того как все разошлись, ко мне подошел Тук, смахивая из уголков глаз слезинки. – Я… я просто горжусь, что служу вам, ваша милость.

М-да… мой эскудеро по своей сути – отмороженный головорез, но одновременно и впечатлителен, как юная девственница. Хотя чему я удивляюсь: у самого от торжественности момента в глазах щемит.

– Братец… сделай-ка для меня одно важное дело. – Я вспомнил о давнем своем обещании.

– Все что угодно, монсьор. – Шотландец бухнул себя кулаком по груди.

– Бери пару стрелков и дуй о конь в деревеньку. Возьмешь там дорпсхоофта… старосту деревенского, в общем, и выясни у него, где живет семейка Гуутенов. Затем всех их вместе со старостой со всем бережением доставишь сюда. Понял? Со всем бережением! Это важно.

– Это Иоганна семья, монсьор? – догадался шотландец.

– Да. Мы должны для них что-то сделать. Поспеши. Кстати, священника деревенского тоже прихвати, до кучи.

– Монсьор, монсьор… – К нам подлетел мой паж Иост. – Там… там…

– Да что «там», рожай уж!

– Он… он… – Мальчишка никак не мог отдышаться.

– А ну угомонись! – Шотландец ловко поймал пажа за ухо.

– Мне велели передать, что эконом раскололся до самого седалища… – выпалил Иост единым духом. – Монеты в выдолбленной балке, над очагом в его доме.

– Вот кстати и заберешь. – Я хлопнул шотландца по плечу. – Давай мигом, а то дел невпроворот. Да, и успокой там пейзан, если волноваться будут.

После того как Тук и напросившийся с ним Иост умчались, я вернулся в замок. Спустился в пыточную, где еще немного поболтал по душам с экономом, выясняя все его коммерческие связи с антверпенскими евреями и прочие концы. Завтра, по прибытии, тех ждет небольшой сюрприз. Ну а дальше… дальше посмотрим. Либо в петлю торжественно промаршируют, либо будем сотрудничать. Взаимовыгодно. Больше я уверен в последнем. Еврейская нация в практичности опережает все другие на голову. Исторически так сложилось. Ну, право дело, если все и всегда будут тебя полтыщи лет притеснять, поневоле станешь умным, практичным и изворотливым.

Вышел на свежий воздух из подвала и приметил спасенных гениев архитектуры, сидящих на куче песка возле разрушенной замковой капеллы. На этот раз для разнообразия они о чем-то мирно беседовали и по очереди чертили щепкой на песке.

Архитекторы, заметив, что я подошел, дружно вскочили и отвесили мне по глубокому поклону.

– Сеньор барон…

– Господин…

– Чем вы это занимаетесь? Кстати, вас накормили?

– Не беспокойтесь, сеньор… – Пьетро похлопал себя по животу. – Я так уже три года не ел.

– Мое сосредоточие жизненной силы заполнено, – в свою очередь степенно сообщил Фен. – Очень благодарю вас, господин.

– Пустое. О чем вы тут беседуете? – Попутно я поманил к себе пробегавшего мимо нас ученика и послал его за вином и бокалами. – Так о чем вы так увлеченно шепчетесь?

Мастера переглянулись, и ответил ломбардец:

– Мы обсуждали, как можно не только восстановить, но и усовершенствовать ваш замок, сеньор барон.

– Очень вовремя, сами видите, в каком состоянии он мне достался. – Я обвел рукой замковый двор.

– Все не так печально, как выглядит. Главное, фундамент и основание в полном порядке. Мы с маэстро Феном взяли на себя смелость немного осмотреть его. Конечно, понадобятся еще исследования и даже опыты, но в целом уже могу сказать, что состояние терпимое, – убежденно заявил ломбардец.

– Я согласен с мастером Пьетро, господин, хотя мои знания с его мудростью несопоставимы, – добавил китаец и обескураженно продолжил: – Я даже представить себе не мог, до каких высот дошло архитектурное искусство вне Поднебесной.

– Ну так что, беретесь? – Я присел на принесенный учеником стул и сделал приглашающий жест присесть архитекторам.

Те послушно сели на кучи песка.

– Я почту за честь работать на вас, – немедленно согласился Фиораванти.

Поспешность его заявления не осталась мной незамеченной. Ага… а товарищ что-то не особо торопится домой. И дядя его в Москву свалил, времени не теряя. Очень будет мне интересно узнать их подлинную историю.

– Я буду просто счастлив помочь мастеру Пьетро и почерпнуть от него частичку его мудрости… – Фен в очередной раз мне поклонился. – Помимо этого, я буду счастлив еще каким-либо другим образом быть вам полезным, господин.

– Я даже знаю как, мастер Фен. – И мое лицо осенила довольная улыбка. – Меня интересует глазурованная черепица. Императорского желтого цвета – цвета вод великой реки Хуанхэ. Меня также интересует мелованная бумага, на которой пишут императорские писцы. Огненные стрелы, тушь… лапша длительного хранения для походов. Да много чего…

Китаец от изумления округлил свои глаза в типично европейские и потрясенно спросил:

– Господине, вы бывали в Поднебесной?

– Об этом и еще о многом другом мы с вами поговорим завтра, маэстро Фен, когда вы приведете себя в порядок, – не стал я отвечать на вопрос китайца и предложил архитекторам: – А пока составьте примерный список нужных для ремонта материалов и подумайте о цене ваших услуг. Завтра к обеду жду от вас этот список.

Архитекторы при упоминании мной оплаты их трудов дружно вскочили и глубоко поклонились с некоторым удержанием тела в крайней точке поклона. Ага… довольные рожи маскируют. Ну-ну… Я за свою монету с вас, творческие личности, выжму все по максимуму. Особенно с китайца. Дай бог только вспомнить, что они там наизобретали к этому времени в своей Поднебесной.

Посидел я с архитекторами еще немного, поговорив, в общем, ни о чем. Серьезно и конкретно я буду с ними разговаривать уже с каждым наедине. Когда определюсь со своими желаниями. А желаний с каждой минутой появляется все больше. Но обо всем этом – потом.

Вызвал обер-интенданта и потребовал организовать «праздник живота». Буду сегодня со своими сподвижниками и ближниками пировать. В трапезной замка будем упиваться, а то, что столов там пока нет, так мне наплевать. Хоть рожайте их, а пир будет там, где я сказал. Вот так…

Приметил, что на замковый двор робко входит группка крестьян под конвоем стрелков. Вот же Тук, зараза… Сказано же было – успокоить, а он еще больше жути нагнал конвоем своим.

– Монсьор, по вашему приказу оные сервы доставлены, – лихо отрапортовал шотландец и стал за спинкой моего кресла.

– Старосту ко мне! – подпустив в голос гнева, властно приказал я.

Ну а как еще? Господин я им или где? Понятно, что хозяин будет милостивым к своим холопам, но про́пасть в иерархии, во избежание появления в головах сервов крамольных мыслей, обозначить надо сразу и как можно резче.

Высокий худой старик, шаркая деревянными сабо, сделал пару шагов и упал на колени.

– Ты дорпсхоофт деревни Гуттен?

– Я, господин барон… – Старик нерешительно приподнял голову и посмотрел на меня.

Черт… как неудобно-то и даже где-то стыдно заставлять пожилого человека стоять на коленях… Эта современная мне прежнему толерантность из меня никогда не выветрится, хотя и понимаю вполне ясно, что в пятнадцатом столетии от нее ничего, кроме вреда, нет. В первую очередь, сами сервы не поймут. Примут мою доброту за мою слабость. Однозначно.

– Кто я такой, знаешь?

– Вы – господин наш… – Старик в ожидании неприятностей даже прищурил свои слезящиеся глаза.

Ага… чует кошка, чью мышку съела. Знает уже, что мне известны их пиратские шалости, да и самовольная распашка хозяйских земель минимум на виселицу тянет. Тиль Веренвен, конечно, успел ему шепнуть, что я милостив, но это дело такое… очень ненадежное. Тиля простил и возвеличил, а вот его лично могу и образцово-показательно наказать. Благо прегрешений хватает.

– Почему сам не явился ко мне с отчетом о вверенном хозяйстве?

Староста мгновение помедлил и потом, состроив скорбное и смиренное лицо, доложил:

– Ваша милость, почитай последние два года меня от моей обязанности эконом Михаэль Гудсмарк и вовсе отодвинул. Все в свои руки взял… – Голос старосты окреп, и он, видимо заранее сложив свою речь о непотребствах эконома, речитативом продолжил: – Оный эконом великое притеснение и поборы незаконные нам чинил…

– Знаю, – прервал я его. – Холоп этот уже понес наказание и понесет еще. Ответствуй мне, готов ли ты, Якоб Янсен, нести мне и дальше свою службу дорпсхоофта верой и правдой?

– Я? – Старик растерялся.

На иссеченном морщинами лице промелькнуло недоумение, и он невольно потянулся рукой почесать свою бороду.

– Ты!!! – рявкнул я, заставив его вздрогнуть. – Не испытывай терпения моего, серв, а ответствуй прямо и сразу.

– Буду! – вдруг твердо заявил Янсен.

Собственно, я решил оставить этого старика старостой после разговора с Веренвеном. Уважением у односельчан Янсен пользуется. Службу ранее, до того как эконом оборзел, нес исправно, да и мозгами, вижу, его Господь не обидел. Глаза умные, лицо волевое, достаточно хитроватое. Ну и какого рожна мне еще надо? Лучшего проводника моей воли не найти. Не справится – понятное дело, заменю. А пока все равно других кандидатов нет. А если и есть, то я их не знаю.

– Тогда принеси нам клятву верности! – торжественно возвестил я.

Старик, не вставая с колен, подполз к моему креслу и…

Млять… Как же мне уже опостылели эти клятвы и связанные с ними китайские церемонии… но до конца я его выслушал и сказал в ответ, что положено. И ручонку свою баронскую протянул для целования. Тьфу, мля… ну коснулся бы губами для проформы, так нет, все они целуют мои руки истово, со смаком и чмоканьем обляпывая слюнями мою баронскую длань.

Как представлю себе, что завтра поутру мне это самое фуа будет приносить минимум… мама дорогая! Все главы семейств… Это же почти сотня человек, если не больше! М-да… нелегка доля владетельного сеньора. Поставлю рядом бадейку с арманьяком и буду после каждого чмока руку в ней полоскать.

– Встань! – Я немного отмяк голосом. – Завтра поутру соберешь всех сервов у замка для принятия присяги и сам явишься с полным отчетом о вверенном тебе хозяйстве. Ты понял?

– Я понял вас, ваша милость. Будет в точности исполнено. – Янсен поклонился и опять речитативом стал докладывать: – А отчет я и сейчас могу дать. Значится, коровок у нас две сотни без трех штук, барашков четыре сотни и три десятка…

– Окстись, старик. Мне сейчас недосуг. – Я вальяжно махнул рукой. – Завтра и доложишь все людям, для того предназначенным. Отвечай, знал ли такого Иоганна Гуутена?

– Иоганна? – Староста поскреб бороду всей пятерней и наморщил лоб, так что кустистые брови стали дыбом. – Гуутена? Дык… Гуутены у нас есть. Вона их к вам доставили. Старик Йоррит и жена его Тильда, да дочурка ихняя Герда…

– Я жду! – подогнал его начальствующим рыком.

– Вспомнил, ваша милость! – Лицо дорпсхоофта прояснилось. – Вспомнил! Так сынишка у них был, Иоганном звали… Ох и пакостный был мальчишка, ваша милость… Дык ушел он. Как есть ушел от нас с шайкой разбойников. Давно уже… Я Йорриту, отцу его, всегда говорил: не выйдет из него добра. Неужто…

Старик ахнул, замолчал и потом умоляющим тоном заговорил:

– Ваша милость, неужто он чего страшного натворил? Так родители его почитай три десятка лет не видели. Ни при чем тут они…

– Зови их сюда и заткнись пока…

Старики и их дочка повалились на колени.

– Встаньте…

М-да… видно, достатка в их доме давно нет. Старик одет по фламандскому обычаю. Темная куртка из грубого сукна и короткие штаны пузырями. Полосатые вязаные чулки и деревянные сабо. Мать Иоганна – в темном глухом капоте и длинном черном платье, дочка в точно таком же – не отличишь. Одеты чисто, но одежонка потрепанная и латаная-перелатаная.

Да откуда у них достаток, старикам лет по шестьдесят, не меньше, уже особо не поработаешь… А с дочки какой прибыток? Расход один…

Черт, капитан был вылитый отец; конечно, с поправкой на возраст. Те же рубленые черты лица, тот же нос и те же глубоко посаженные глаза. А вот сестра Иоганна совсем на него не похожа: видно, пошла в мать. Миленькая. Пухленькие губки, чуть вздернутый носик. Волнистые светло-русые локоны выбиваются из-под капота. И фигурка ничего, такая пухленькая и ладненькая. Лет двадцать ей, не больше. И еще не замужем, получается… Интересно, почему?

Стоп… это я уже не о том думаю. Черт… как же мне их наградить? Ладно, начну, а там что-нибудь в голову само придет. Встал с кресла.

– Я, барон ван Гуттен, кондюкто лейб-гвардии его светлости Карла Смелого, герцога Бургундии, Фландрии и Брабанта…

Старики застыли в ожидании непонятно чего. Мать Иоганна вдруг вздохнула со глухим всхлипом и, покачнувшись, оперлась на своего мужа. Тот стоял, выпрямившись в струнку, и не выказывал взглядом особого страха, но тем не менее как-то обреченно смотрел на меня, нервно теребя подол своей куртки.

Млять… подождите, не падайте в обморок. Дайте договорить мне все эти чертовы титулы…

– … по велению своего сюзерена объявляю вам его волю. Ваш сын, капитан стрелков Иоганн Гуутен, погиб как герой во славу Бургундии. Великий князь Запада, желая отметить своего верного воина, оказавшего великую услугу Бургундии, жалует вам от своего имени пять золотых флоринов и пожизненный пансион в размере одного патара в месяц…

Герда, сестра Иоганна, слабо вскрикнула и пошатнулась, но ее вовремя подхватил под руку Альмейда, сержант мосарабов.

– Я же от своего имени жалую вам в полное владение дом, принадлежавший ранее Михаэлю Гудсмарку, и беру вашу дочь Герду в личные камеристки… – Я, пока договорил, чуть совсем не обессилел.

Ну не мое это – речи торжественные толкать. Я и в прежней ипостаси не очень велеречивостью отличался, а сейчас и подавно. Одни титулы надо полчаса выговаривать… Но справился – вроде все верно сказал и наградил по справедливости.

Хотел я их на волю отпустить, но в последний момент одумался. Не хочу создавать прецедент для остальных сервов. Тиля Веренвена я сдуру не помиловал, а освободил – и хватит. Освобождал-то я его от плена, а получилось, что от серважа. Так-то вот, следить надо за губой некоторым юридически неграмотным баронам. А что будет дальше… там посмотрим.

– Сколько денег у эконома нашел?.. – шепнул Туку.

– Сто пятьдесят… разной золотой монетой… – прошипел в ответ шотландец. – Серебра совсем мало.

– Ну так что стоишь… Выдай им пятерку флоринов…

Шотландец, весь такой внушительный в своих доспехах, торжественно вручил родителям Иоганна награду.

Аркебузиры без напоминания синхронно взяли на караул свои аркебузы.

После этого я лично подошел и сказал несколько добрых слов об их сыне. Ничего такого особенного: слуга царю, отец солдатам, герой, павший на поле брани… К моему удивлению, особого горя я в глазах стариков не увидел. Только безграничное удивление. Как все просто вдруг объясняется. Они его уже давно в мыслях похоронили и забыли, а тут – на́ тебе…

– Будешь служить мне? – Я улыбнулся сестре капитана и, не удержавшись, потрепал ее за пухлую розовую щечку.

– Всегда рада, ваша милость! – Девушка присела в книксене и отчаянно покраснела.

Вот и ладненько. Будет служить, никуда не денется, если, конечно, с Матильдой общий язык найдет.

После того как старики с дочкой ушли, я поинтересовался у старосты, почему Герда еще не замужем, ожидая от него получить некие сомнительные сведения про нее. Но оказалось все до банальности просто. Она была помолвлена с обычным рыбаком. Он как раз копил деньги на собственный дом и лодку, но не успел – сгинул при шторме ровно год назад. А так как особей женского пола в деревне имеется определенный переизбыток, Герда так и осталась без пары. Очень она убивалась по жениху, потом даже собиралась сбежать в город, но ее отговорили.

Выдать ее замуж, что ли? А что, молодцов у меня хватает. Как раз… Точно! Я старшим дружины, остающейся при замке, собираюсь сделать Торвальда Баумгартнера. Вот этой девушкой я его и к месту привяжу, и еще будет мне благодарен за милость. Жена-то у него получится личной моей камеристкой, считай, фигура в замковой иерархии у челяди… Ну и… можно и право сеньора на первую ночь на ней испробовать. Миленькая же… Нашел взглядом Матильду… и отказался от такой соблазнительной мысли. Оно мне надо? Моя валькирия, конечно, мне слова не скажет, были уже прецеденты, но вот девчушку при первой возможности в сортире утопит… бедняжку.

Черт, опять я голову ерундой занимаю. Солнышко к горизонту клонится, пировать уже пора. Стукнул своего верного эскудеро по плечу:

– Ну что, братец Тук, нажремся?

– А как жа, монсьор! Про нажраться – я так завсегда за… – Меж тем Тук пожирал глазами крутобедрую пышную бабенку, состоявшую при прежнем экономе замковой кастеляншей.

– Вот и я о том же… – задумчиво заявил я и заорал во весь голос: – Вашу мать, кто-нибудь принесет своему господину вина?

– Монсьор… – Тук скосил глаза на скромно стоявшего в сторонке пожилого священника в светлой сутане из грубого полотна.

– Вот че за… – ругнулся я и осекся.

Сам же приказал доставить батюшку… тьфу, опять… святого отца. Подошел к нему и стал на колено для благословения. И получив оное, представился:

– Барон Жан ван Гуттен, здешний сеньор; позвольте узнать ваше имя, святой отец.

Священник неторопливо перекрестил меня и пробормотал что-то на латыни. Затем взял за руку и поднял с колен. В глаза посмотрел прямо, без подобострастия.

– Вы можете называть меня фра Георг, барон. Я из ордена монахов-проповедников святого Доминика.

Я немного помедлил и хорошенько рассмотрел монаха. Лет пятьдесят, худой и, по-видимому, жилистый. Опрятный… и босиком. Это тоже о многом говорит. Лицо простоватое, но есть какой-то легкий налет фанатичности. И глаза… недаром говорят, что глаза – зеркало души: добрые, но с таким бушующим внутри пламенем истовой веры… М-да… чувствую, что я еще хлебну с ним… Не дай бог – фанатик…

– Я решил остановиться в своих странствиях в этой деревне и нести брошенным без духовного окормления рабам божьим свет веры… – продолжил монах. – Вот уже как два года…

– Я очень рад, фра Георг, что души моих сервов надежно окормляются… – сделал я легкий пробный комплимент и перекрестился.

– Я всего лишь исполняю свой долг… – Монах легким движением отфутболил мою лесть обратно и перешел в наступление: – Несомненно, вы захотите, господин барон, внести свою лепту в дело Матери нашей католической церкви. Храм в деревне находится в очень печальном состоянии…

М-дя… Я уже и должен ему? Лихой монах…

– Мы решим этот вопрос в свое время… – я согласно наклонил голову, постаравшись оттянуть пожертвование. – Но сейчас есть еще один вопрос, требующий вашего непосредственного участия, фра Георг.

– Какой же, сын мой? – Монах проткнул меня настороженным взглядом.

– Есть языческие души…

Доминиканец сразу стал похож на легавую собаку, почуявшую дичь, и мне реально привиделось, как из его глаз полыхнули огоньки фанатического пламени.

– …желающие вступить в лоно Матери нашей католической апостольской церкви.

– Сын мой, это благое дело! – Доминиканец осенил себя крестным знамением и вздел вверх правую руку с четками. – Но язычество суть происки диаволовы, и, возможно, их желание неискренне! Тогда…

– Фра Георг… – невежливо я перебил монаха, – они искренни в своих желаниях. Я хочу, чтобы вы их завтра окрестили.

– Сколько их? – деловито поинтересовался доминиканец.

– Три десятка душ. Они мавры и, несомненно, мы совершим благое дело…

– Об их душе пока говорить рано… – заметил монах. – Но я рад, барон, вашему усердию в делах веры. Я совершу обряд бабтизма завтра, в час пополудни. А сейчас я покидаю вас. Мне необходимо молиться, испрашивая Божьего соизволения.

Доминиканец резко развернулся и пошлепал босыми ногами в сторону выхода.

– М-да… – только и смог сказать я ему в спину.

Еще только фанатиков у меня во владениях не хватало…

– Ну, монсьор… – обиженно заныл Тук, – я и сам мог бы их окрестить…

– Следующие будут твои с Бромелем, – успокоил я его. – А в этом случае мне необходим образцово-показательный публичный обряд. Без тени сомнений.

Такой колючий мне монашек попался… но посмотрим… слишком колючие долго не живут…

– Эй! Мы будем пировать или нет?! – заорал я, подумав, что все проблемы следует решать по мере их поступления. А пока надо немного расслабиться… Ох и хлопотное это дело – быть владетельным сеньором.

Глава 8

– …отец, вы ему доверяете? – Вопрос вырвался помимо моего желания, после того как за низеньким горбуном закрылась дверь. – Речь ведь идет не о парочке монет, а о средствах, от которых зависит будущее нашего рода.

Коренастый мужчина ответил не сразу. Он, молча пройдясь по комнате, отодвинул портьеру и посмотрел в окно, затем резко обернулся и спросил меня:

– А кому доверять, Жан?

– Ну, я не знаю… – Как уже много раз, с момента моего попадания в тело Жана, бастарда д’Арманьяка, я осознавал, что вижу сон и одновременно реально переживал моменты из его жизни. – Возможно, стоит посвятить в эту тайну кого-нибудь из вашей свиты. Благородный кабальеро, для которого данное слово – не пустой звук, сможет сберечь нашу казну лучше, чем бывший раб, возвеличенный только по вашей прихоти, отец.

Жан V, Божьей милостью конт д’Арманьяк – отец моего предшественника в этом теле, досадливо сбросил со стола бумаги и, тяжело посмотрев на меня, ответил:

– Ты, Жан, единственная моя надежда и не заставляй меня пожалеть об этом. Запомни раз и навсегда. Верность – не обязательно качество знатного человека. Даже наоборот – преданность бывшего раба я предпочту верности десятка знатных дворян. Потому что она заложена в нем с самого рождения, и ее надо только правильно воспитать. Эта преданность натуральна и не связана никакими условностями вассалитета…

Я собрался возразить отцу, но внезапно почувствовал у себя на лице чьи-то горячие и нежные губы. Проснулся, мгновенно вылетев из сна, и увидел в дрожащем мареве светильника встревоженное лицо Матильды.

– Ты разговаривал во сне, Жан. – Девушка заправила под чепец пряди волос; немного покрутившись, как большая кошка, устроилась у меня на плече и попросила: – Расскажи мне, что тебя так беспокоит, милый.

– Все хорошо, kotik…

– Правда? – Матильда слегка зевнула и чмокнула меня в щеку.

– Правда.

– Ну тогда хорошо…

Сон… Опять сон. И опять связанный с сокровищами Арманьяков, и как всегда, не дающий ни малейших намеков к их местонахождению…

Я сначала бесился, тщетно пытался вспомнить, где же эти сокровища лежат, но сейчас уже почти смирился. Эти отрывочные послезнания бастарда раздражительно привлекательны, но одновременно и бесполезны. Где я и где Арманьяк? И нет у меня пока никаких шансов на возвращение в родовые владения…

Да бог с ним. Судя по предыдущим эскападам своей судьбы, я не очень удивлюсь, если меня в ближайшее время туда занесет. А сейчас… сейчас другие вопросы на повестке дня.

Прислушался к себе и понял, что сон ушел безвозвратно. М-да, заснуть уже не получится, да и голова со вчерашнего перепоя тяжелая. Вчера мы… А особенно я… того… Ну нажрался, конечно, благо повод уважительный. Не каждый день вступаешь во владение баронией. Постреляли маленько… из пушек тоже. В общем, все нормально прошло, и голова почти не болит. Одно из многих преимуществ молодого тела.

Осторожно убрал со своего плеча головку опять задремавшей Матильды и встал с кровати. Накинул халат, подошел к столу и, поправив фитилек светильника, сел в свое любимое походное кресло.

Взял со стола пистоль с колесцовым замком. Пистоль капитана сарацинской шебеки, из которого тот застрелил двух моих сервов. И парный пистолет к нему есть. Качественное оружие для своего времени, но по мне – излишне изукрашено бирюзой, агатами и серебром. Грамм сто к его весу, и так немаленькому, вся эта мишура и прибавила.

Прицелился в стену…

М-да… а прицельных приспособлений-то и нету. От слова «вообще». И некому их изготовить. Мой обер-кузнец Виллем, конечно, мастер знатный, но это совсем не его специализация. Ладно, если что – свезу в Антверпен: там должны быть хорошие оружейники. А пока я и без мушки с десятка шагов влеплю пулю куда нужно… А если заменить мне аркебузу на эти пистоли? Все-таки два выстрела против одного получается. И среди трофеев седельные кобуры к ним есть… Нет, пока не буду спешить. Надо сначала опробовать стволы, потом решу. Положил пистоль обратно на стол и взял в руки исчерканный лист бумаги.

Надо же… уже и писать автоматически стал на старофранцузском языке. Как это по-научному сказать… ассимилировался. Ну да, полное погружение в окружающую действительность. Как бы и неплохо. Назад я уже однозначно не вернусь, так что остается только погружаться. Водолаз, ети твою мать…

Что у меня в планах на сегодня? Фуа… На утро назначен сбор всех сервов – присяга с полной переписью населения и всего им принадлежащего имущества. Фактически моего имущества, у несчастных пейзан по закону ничего своего нет, потому как они сами – моя собственность. Сервы, сиречь рабы. Конечно, не совсем рабы – убивать и продавать их просто из прихоти я не могу, но только этим они и отличаются от рабов. Как ни противится все мое существо подобному положению дел, но так есть. Не стоит забывать: пятнадцатое столетие на дворе…

Проблем с присягой, думаю, не будет. Помилованные мной вчера рыбаки… Да какие они рыбаки, нахрен? Пираты они, в первую очередь! Так вот – эти морские душегубы разнесли весть по деревне о том, что нового господина бояться не стоит. Милостивый он. То есть я. Староста тоже после вчерашнего разговора скорее всего соловьем заливается. И родители Иоганна слухов о моей щедрости добавят.

Так что пейзане явятся в полном составе и охотно присягнут. У народа в головах всегда есть мечта о добром царе. Генетически она там впечатана, и я не собираюсь их разочаровывать.

– Аз есмь царь… Ха… – произнес вслух и улыбнулся сам себе.

Нет, не гожусь я на эту роль. Это факт… Ладно, что у меня там дальше?

После фуа провожу для ограниченного контингента мастер-класс по засолке рыбы; все необходимые распоряжения я вчера уже отдал и тесный круг посвящаемых в это действо определил. Конечно, если рыбаки с уловом придут.

Вот как-то сложилось, что я умею готовить. В прошлой жизни я и домашней консервацией с удовольствием занимался, и надо же… пригодилось.

М-дя… какой-то я нетипичный попаданец. Другие бы уже на танках ездили с паровой тягой, а я за два года так ни хрена и не изобрел. Только собираюсь маленько с артиллерийскими орудиями пошаманить да селедку пряного посола ввести. Но… зато барона и орден Дракона выслужил исключительно личной храбростью на поле боя.

– Смех и грех… – ляпнул с досадой, походил немного по шатру и сделал вывод: – Правильной дорогой идешь, товарищ барон! Нет – прогрессу! Да здравствует дремучее средневековое мракобесие!

Посмотрелся в маленькое полированное серебряное зеркальце и сказал сам себе вслух:

– Нет… вроде не свихнулся. Глаза не безумные. Да и морда вполне нормальная для Средневековья. Небритый, патлатый и наглый. Типичный гасконец. Хоть прямо сейчас на кастинг фильма про мушкетеров.

Вернулся в кресло и опять взялся за список дел.

Великое крещение черных нехристей… Ну-у-у, думаю, это быстро. Что потом?

А вот после крещения я запланировал мероприятие более ответственное. Скажу больше – знаковое. Посещение моих ленников в их логове и принятие от них оммажа. Особых проблем я не ожидаю, но что у них в головах, у юнкеров этих, один бог знает. Так что надо быть готовым ко всему. Герольд с собутыльниками со мной поедет в качестве неотвратимой бюрократической машины, а силовой составляющей пойдут аркебузиры и арбалетчики. Могу и орудия прихватить. На всякий случай…

Стоп, стоп… не выйдет. Совсем вылетело из головы. К вечеру прибудут покупатели на рабов, а у ленников я точно задержусь, обмывая их присягу. Значит, переношу визит к ним на завтра.

– Ты не спишь… – Матильда неслышно подошла сзади и накинула мне на плечи плед. – Холодно же еще, с моря ветер дует…

– Ты уже придумала, что в замок надо докупить? – Я, обняв девушку за талию, усадил ее к себе на колени.

– Не беспокойся об этом, милый, – Матильда улыбнулась, – пока все необходимое есть. Вчера четыре воза всякого добра от эконома перевезли в замок. Со временем обживемся. Но вот мебели в спальню нет…

– Будет тебе мебель. Какая захочешь. Сегодня я тебе открою страшную тайну!

– Очень страшную? – Девушка притворно спрятала лицо на моем плече. – Если очень страшную, то я уже боюсь.

– О-о-очень… – Я состроил страшную гримасу. – Очень тайную и очень страшную. Я научу тебя солить рыбу так, как еще никто не умеет.

– Тоже мне тайна… – Матильда хихикнула. – Я умею.

– Нет, так не умеешь. И рецепт, кроме тебя, никто не должен знать. Будешь в этом главной, и людишек под твое начало я тебе уже подобрал. Поняла?

– Поняла, поняла… Ладно, отпускай меня, пойду тебе завтрак готовить. Уже светает, а ты после того как намашешься своими железяками, становишься голодным как зверь.

– Иди… – Я проводил взглядом кокетливо покачивающую бедрами фламандку и опять задумался.

Итак, по сервам… Встал и опять прогулялся по шатру. Вот же морока… Если отдать все земли в аренду, то это несомненный плюс. Часть аренды брать продукцией, а часть – деньгами, и организовать сбыт излишков в городе, а за это тоже брать процент. Что у нас в деревне есть? Мельница эконома… то есть моя мельница – сам эконом за то, что ее присвоил, в цепях в подвале сидит. Пивоварня и пасека. Соляная варница и сыроварня с коптильней. А вот это я в аренду отдавать не буду, только посевы и пастбища.

Черт, да у меня людей-то с гулькин нос! Кто обслуживать всю эту хрень будет? Опять же цех по засолке рыбы и коптильни… Моих инвалидов не хватит и на половину мощностей. Придется подбирать тороватых и верных людишек из пейзан.

А барщина? Освобожу всех, а кто будет работать на восстановлении замка? Значит, каждого обяжу по два дня в неделю вкалывать на папу – меня то есть, но за еду – не совсем бесплатно, а вот освобождать от крепостной зависимости пока их однозначно не буду.

Какие там у нас налоги? Я заглянул в список…

Формальяж… – на хрен убираю, это копейки, притом нерегулярные. Хрень вообще этот брачный побор. Сделаю так, что невесты с охотой сюда будут ехать, а не отсюда.

Право мертвой руки? То есть налог с наследства. Вообще жуть… Убираю.

Талья и шеваж? Думать надо… если и их убрать, то останусь я только с арендой. Черт, никогда хозяйственником не был, и желания такого нет. Мое дело – воинская служба.

Так… шеваж останется. Барщина тоже однозначно будет, без нее никуда пока. Остальное на хрен поотменяю.

– Кхм… – За пологом шатра кто-то деликатно прокашлялся.

Известно кто. Бравый дамуазо Уильям Логан приперся составить мне компанию на утренней тренировке.

– Заходи!

Тук, деликатно топая сапожищами, вломился в шатер, покрутил головой и, не увидев Матильду, расслабился. Почему-то храбрый шотландец немного побаивался фламандку.

– Монсьор, чего-то у вас вид уставший… – озабоченно пробухтел он, разглядывая в сумраке мое лицо.

– Устанешь тут… – буркнул я, натягивая специально пошитые для тренировок кожаные туфли. – Скоро рехнусь я от этих забот. Вот скажи, стоит мне отменять право первой ночи или оставить?

– Конечно, оставить! – убежденно заявил шотландец. – Как можно от святого права отказываться?

М-да… И какой другой ответ я надеялся услышать? Это же братец Тук. Но к мнению прислушаюсь.

– Ладно, разберусь. Пошли, – приказал я и, прихватив эспаду с дагой и чехол с цвайхандером, вышел из шатра.

Лагерь у стены замка еще не проснулся – только начинало светать, но поварята уже суетились возле котлов, подбрасывая дрова в разожженные костры.

Несколько помощников конюшего побежали с кожаными ведрами к ручью за водой.

Позевывают часовые на постах…

Компания живет своей жизнью, и порой мне кажется, что если я исчезну, то ничего в ней не изменится. Может, так оно и есть, но хочется верить, что на данный момент связующее звено в ней – именно я.

Постоял на пороге, глубоко вдохнул острый соленый морской воздух и глянул на свой замок. Невольно засмотрелся: казалось, что он парит в утреннем тумане, окутывающем его подножие. Какой норманнский завоеватель тебя построил? Лет триста назад, не меньше, вовсе уж в седые времена, а ты все стоишь, еще полный мрачной силы…

Ладно, хватит поэзией заниматься, надо тренироваться топать. И заниматься я сегодня буду в замковом дворе. Там вчера установили по моему приказанию манекены.

Толкнул в плечо сонного шотландца:

– Уильям…

– Да, монсьор… – Тук еще толком не проснулся и не переставал сонно щуриться.

– Как тебе здесь?

Шотландец смешно наморщил лоб и ответил:

– Очень нравится, монсьор. Похоже на мою родную Каледонию, вот только гор нет.

– Насыплем, если тебе надо, и горы… Возник один вопрос. Хотел посоветоваться с собой…

Я немного помедлил, обдумывая, как лучше объяснить шотландцу возникшую идею. Не то чтобы мне особо нужен совет, просто хочется обсудить и поговорить с близким человеком. А Тук – он и есть самый близкий: с первого дня со мной. Ближе никого нет. Родным стал за два года. Я уже его и за младшего братишку в мыслях стал почитать.

– Как думаешь, стоит выпускать холопов моих на промысел морской? Ну, ты понял какой.

Уильям на пару секунд задумался и ответил:

– Я понял вас, монсьор. Прибыль-то, конечно, знатная может получиться. Да и не грех богомерзких магометан разорять. И простите меня, если что не так, но и проклятых англов с саксами по большому счету – тоже. На них и я сам с удовольствием схожу. Подозреваю, что и вы, монсьор, тоже не прочь повеселиться.

Гм… Не прочь ли я? Да нет, конечно. Честно говоря, тянет даже, как бы глупо это ни звучало из уст кондюкто лейб-гвардии бургундского правителя. Какой из меня на хрен кондюкто? Как был в душе авантюристом и шпаной, так ими и остался. Даже в новом теле. М-да…

– Надо команду укрепить и вооружить как следует. Опять же на шебеке канониров сейчас нет. Наладить все – тогда можно и дела делать. – Тук решительно рубанул рукой по воздуху. – Парни они вроде бравые, так что должно получиться. Разбавить команду своими людьми – и вперед.

– Вот и я так думаю… – Ободряюще хлопнул Тука по плечу и ускорил шаг.

Шотландец прямо мои мысли читает. Сегодня же наведаюсь с мэтром Пелегрини на шебеку и осмотрю фальконеты. И пускай он начинает обучать моих новоиспеченных пиратов канонирскому делу да помощников отберет с пяток среди своих учеников. Значит, так и решим. Ну а что… никакой я не грабитель и не беспредельщик. Просто благородный разбойник в душе. Выйду на пенсию – и сам корсаром заделаюсь. И псевдоним возьму звонкий – капитан фон Врунгель. А Тука старшим помощником Ломом назову. Ха…

Вот и пришли. Кивнул постовым аркебузирам, взявшим свои аркебузы на караул, прошел по тоннелю между надвратными башнями и очутился во дворе замка. Мое теперь родовое обиталище… Мрачно и внушительно, с акцентом на последнем слове. Реально большой замок. Я успел побывать только в пыточной и в спальне с трапезной. Хм… интересный психологический этюд про меня можно составить. Первым делом сунул нос туда, где людей пытают, потом – где едят, и напоследок – где трахаются; остальное начисто проигнорировал. Сексуально озабоченный обжора с маниакальными садистскими наклонностями? Брр… Да ну ее в задницу, эту психологию. Так про любого черт знает что придумать можно. Все, ни о чем не думаю и только совершенствую свою физическую составляющую.

Немного размялся и вытащил из чехла двуручник. Начну с него, а закончу уже эспадой и дагой.

– Прогоним все стойки в темпе, а потом перейдем к мулине, – обратился я к шотландцу, стоявшему напротив меня. – Начинаем с coda lunga e stretta[9], затем porta di ferro alta[10]…

– Ага…

Прогнали с Туком всю обязательную программу несколько раз, закончили легким спаррингом, и я скомандовал отбой.

С каждым днем я все больше оставался доволен своим новым телом. Форма возвращалась, что не может не радовать. Знаете ли, в пятнадцатом веке, да еще с моей профессией, уверенное владение оружием значительно продлевает жизнь.

Хотел омыться возле родника, бившего прямо в замковом дворе, но потом вспомнил, что замок стоит на берегу моря, и устроил небольшую пробежку.

А вот и море… Как его только не называли. Фризское… Немецкое… Океан Германика…

С утра дул легкий бриз, и на берег с шуршанием накатывали небольшие волны с пенными барашками. Большущая стая белоснежных олуш устроила посиделки на пляже, дефилируя меж громадных куч водорослей, выброшенных волнами. Остро пахло йодом и солью…

– Монсьор, вы что, полезете в него? – с содроганием спросил у меня мой паж Иост, догнавший нас на берегу со стопкой полотенец в руках.

– И ты полезешь, раздевайся… – Я скинул туфли и с наслаждением прошелся босиком по крупному зернистому песку. – А тебе, братец Тук, особое приглашение надо?

– А я что… я ничего… – буркнул шотландец и с неохотой принялся раздеваться. – Но, право, лишнее это, ваша милость.

– Ничего не лишнее. – Я поймал Иоста за руку и потащил его к воде, не обращая внимания на вопли и мольбу.

Ничего страшного, средневековые пережитки мы шоковой терапией излечим. Морская вода еще никому не повредила; если, конечно, не тонуть в ней.

Млять, да сколько же тут водорослей… Я поскользнулся и выпустил руку мальчишки.

Иост не преминул этим воспользоваться, вырвался и задал чесу, завывая, как паровозный гудок.

– Куда?! А ну вернись, щенок!.. – запоздало заорал я ему вслед и с досады на то, что талассотерапия не удалась, пхнул ногой ближайшую кучу водорослей…

– Капуста? – Я взял буро-зеленый стебель в руки. – Точно, ламинария…

Вот это я удачно решил искупаться! Ее же можно солить и есть с маслом. Хотя вряд ли я кого-нибудь заставлю это делать… Кроме Фена и себя, конечно. Ну а толку тогда с ней возиться? Местное население от недостатка йода и так не страдает. М-да… облом. Хотя…

Я перешел к сухой куче водорослей и потянул на себя длиннющий стебель. Сухая, как порох… А что, можно попробовать… Предотвратить, так сказать, расхищение барских дров, выбрасываемых на берег. Смешать с соломой и спрессовать в брикеты. Вот тебе и топливо. Вонять, конечно будет, ну а на что тогда дымоход? А ламинарии сухой здесь неимоверное количество. Вот китайца ею и озадачу среди прочего…

Я мгновенно перестал сердиться на пажа и храбро полез в мутно-зеленую воду. Впрочем, долго я в ней не продержался. Несмотря на лето, вода в море оказалась отчаянно холодной. И очень соленой. Так что пришлось проделать обратный путь бегом и обмываться в палатке теплой пресной водой.

Завтракал вместе с Туком обалденно вкусным свежесваренным овечьим сыром и горячим еще хлебом. Пейзане мои уже расстарались. Запил еду парным молоком и принялся принимать парадный вид – возле крепостного моста уже начинали толпиться сервы для принятия присяги новому сеньору.

Так что все, что есть блестящего и дорогого, должно быть на мне для пущей важности. Хотя мне лично наплевать, могу и в средневековых труселях выйти. Тех, что ниже колен. Но это жуткий моветон, так что пришлось прифрантиться и даже вытерпеть деревяшки на волосах для кудрявости. Матильда настояла…

Повертелся перед зеркалом, сплюнул через плечо и, сопровождаемый свитой, понуро побрел принимать этот клятый фуа. Сиречь клятву верности сеньору. Разве хочу? Надо!

Меня нагнал герцогский герольд Амбруаз де Аршамбо со своими помощниками. Почтенный чиновник выглядел старой помятой тряпкой. Ну а, собственно, как он должен выглядеть после почти недельного запоя? За герольдом как привязанный следовал его помощник – персеван, и пытался на ходу накормить начальника горячей чесночной похлебкой. Амбруаз рычал и ругался, но похлебку с ложечки на ходу хлебал.

Аудитор плелся последним и ничего не ел, только сверкал абсолютно зеленой харей, судорожно пытаясь сдержать рвотные позывы. Неизвестно откуда взявшись, под его левым глазом наливался сине-фиолетовой блямбой шикарный такой фингал.

Красавцы, мать вашу ети… Одно радует, что они вырядились в свои придворные ливреи и выглядят более-менее авантажно даже для Бургундского Отеля, не то что для занюханной баронии. Ох и компанию мне Карла подсунул – не иначе смеху ради. Да и бог с ними, свое дело сделают – и пускай валят обратно.

Вперед проскользнул Иост и торопливо умчался предупреждать о моем появлении.

Я вчера вместе с соратниками смеху ради придумал церемонию своего выхода, для пущего впечатления моих сервов. Сейчас начнется…

Оглушительно бабахнули серпентины, сразу за ними пронзительно завыли трубы… И завывали они никак не меньше минуты. Довольно противно дудели, надо сказать… Что уместно на поле боя, то в таких торжествах совсем не торт.

Герольд, уронив ложку, схватился болезненно за голову, но я безжалостно выпихнул его за ворота и шагнул за ним следом.

Мля… ну, началось…

Сервов выстроили в образцовую фалангу в десять шеренг. Не знаю, кто так расстарался, но даже интервалы между людьми соблюли уставные. По обоим краям фаланги при полном параде стояли мои стрелки, взяв крепостных в классические клещи. Слева мосарабы, а справа арбалетчики.

А вот мэтр Пелегрини расположил свою батарею по обеим сторонам от моего кресла, направив жерла пушек прямо на селян. Он чё, бунта боится? Кровавое воскресенье мне тут заранее приготовил? Бред какой-то…

– М-дя… – прошептал я сам себе и уселся в кресло. – Как все запущено…

И кто этот идиотизм придумал с пушками? Я, конечно, вчера по пьяни предлагал нечто подобное… но не на такой же манер… И… это… я же шутил… М-дя…

С герольда и персевана мгновенно слетел оставшийся хмель. Товарищи почувствовали себя в привычной стихии и включили внутренние резервы. Да и действо началось, а мастерство не пропьешь…

Мелодично отзвенела фанфара опытного персевана, а герольд, торжественно подвывая на окончаниях фраз, зачитывал грамоты.

Я откровенно скучал и тяготился приближением торжественного лобызания моих рук. Но к этому моменту я уже подготовился. Дабы не допустить инфицирования мириадами микробов моей драгоценной длани, я просто взял и напялил на нее латную перчатку от готического доспеха.

Потянулись…

Дабы избежать излишней толкучки, за дело взялись мои сержанты. На заключительном отрезке пути селяне начинали ускоряться, безжалостно подпихиваемые вояками, и с ходу падали на колени…

– …клянусь!

– …принимаю!

– …клянусь!

– …принимаю!

На чем целовали крест в руках компанейского обер-капеллана и только потом допускались приложиться к моей руке, недоуменно вперивая свои гляделки в стальную перчатку. Что они там себе об этом думали, могу только догадываться, однако сталь лобызали усердно.

Я уже перестал различать лица людей, они все слились в одну, лишенную каких-либо отличий физиономию, которую с каждым целующим мою руку человеком я все больше ненавидел.

Сначала развлечения ради пытался рассматривать хорошеньких девчонок, но потом и это надоело. Да и было таких в главах семей… раз, два – и обчелся. Не только красивых, а вообще баб.

– …клянусь не причинять вреда…

– …клянусь не измышлять худого…

– …признаю́ себя вашим человеком на положении…

Господи, зачем мне все это? Как хорошо, что в деревушке всего сотня дворов…

Народ после присяги отваливался от меня и попадал прямо в руки герцогского аудитора и Мюста Хидделя – грамотного помощника моего обер-интенданта. Где и сообщали сим почтенным господам о текущем состоянии своего подворья и количестве надельной земли и разной худобы в хозяйстве, вплоть до птицы. А как по-другому? Только контроль и строгий учет – основа феодального строя.

– Монсьор, монсьор!.. – зашипел стоявший рядом с креслом Тук. – Кажись, все… Вы там речь говорить собирались…

– Кто? Я? А… ну да… – Встал и изобразил на лице крайнюю суровость.

По фаланге сервов прошел легкий трагический стон… Несмотря на всю предварительную пропаганду такого доброго меня, милостивого господина и короля из сказки, они все же кровопролитиев опасались. Чуяли: есть за что…

– Я, кондюкто лейб-гвардии его светлости герцога Бургундии, Фландрии и Брабанта Карла Смелого, барон Жан ван Гуттен, кавалер ордена Дракона, при полном разуме заявляю, что буду вам добрым сеньором, протектором для сей земли. И каждая населяющая ее душа находится под моей защитой и только моим судом… ну и… – Я запнулся, подбирая слова. – В общем…

Да что сказать-то, растерялся я, как пацан…

– …кто не работает, тот не…

Господи, что я несу…

– …труд облагораживает че…

Мама, да за что мне это наказание…

– …ищите и обрящете… Стучите, и откроется вам… – Я, совершенно запутавшись, дернул за рукав герольда.

– Баро-он ван Гутте-эн вступил во владение! – дурным голосом завыл Амбруаз, спасая положение, и глухо грюкнул своим посохом о землю.

Сразу же задудел персеван в фанфару, и его поддержали трубачи компании… Какофония, вырви ухо…

Фу… слава богу, закончилась эта кара господня.

– Монсьор! Вы та-а-ак торжественно выглядели… Прям кайзер Римский во время триумфа… – Откуда-то сбоку вынырнула умильная рожа восторженного Тука.

– Иди ты… – Я со злости чуть не стукнул шотландца, но сдержался и насколько мог мягко приказал: – Давай, братец, мне сюда дорпсхоофта, и немедленно!

Следующий час я провел у себя в шатре, растолковывая старосте свои соображения по налогам. В чем встретил полное понимание и горячее одобрение. Ёптыть, козе понятно… Вот если бы я налоги и оброки собрался только увеличивать, то…

Я, как и задумывал, убрал все мелочные поборы и высказал намерение отдать сервам в аренду все свои пастбища и плодородные поля, на оброк. А барщину оставить, только не связанную с полевыми работами. Это пока только намерение. Дальше придется наделять кусками земли каждого серва чуть ли не персонально… но это уже не сегодня.

Староста обещал провести подготовительную работу с населением и прикинуть первоначальную нарезку. Затем и обговорим конкретно стоимость и систему аренды… Участки-то разные по качеству земли. М-да… катавасия будет еще та, и не на один день разборок. Но катавасия вельми нужная. Ибо владетельный сеньор зависит от своих сервов точно так же, как и они от него. Симбиоз, однако…

– Рыбаки прибыли, монсьор! – почему-то торжественно доложил Иост. – И госпожа Матильда сказала, что готова, а остальные поименованные ждут вас в солильне.

Госпожа? Ну да… Быстро же народ понял истинную роль фламандки в этом замке… Но, собственно, препятствовать пока не буду. Посмотрю, как дальше все сложится.

– Моргенштерна ко мне… – распорядился я. – Застоялся, наверное, мальчик. Распорядишься конюхам, чтобы его обязательно по два часа в день на лонже выгуливали.

– Сделаю, монсьор, – ответил Иост и солидно добавил: – Так я его уже выставил вам.

– Молодец… – Я вышел из шатра и, немного потрепав по холке и охлопав шею довольно всхрапывающего гигантского жеребца, скормил ему прошлогоднее яблоко и сел в седло.

– Госпожа Матильда… – шутливо поклонился я фламандке, гарцевавшей рядом на ладной иберийской кобылке, и невольно залюбовался девицей.

Хороша, стервь!

Моя конкубина ловко сидела в дамском седле, несмотря на его жутко неэргономичную конструкцию. Чесслово, я в таком седле и ста метров не проеду, грохнусь. Представьте себе: всего одна лука крючком под правую ногу, хорошо хоть посадка параллельно плечам лошади, а не боком, как еще пару десятков лет назад дамы ездили.

Матильда ради торжества надела сегодня красивое черное платье из шелкового атласа с серебряной вышивкой по лифу. А на прелестную головку – большой итальянский бархатный берет малинового цвета, под который спрятала волосы, и украсила головной убор пышным белым страусовым пером. Так что выглядела она истинной благородной дамой, никто не смог бы и подумать, что она из подлого сословия.

Фламандка, услышав, как я ее назвал госпожой, взволнованно покраснела, но в тон мне ответила, слегка наклонив голову:

– Господин барон…

Я послал ей воздушный поцелуй и пришпорил Моргенштерна. Застоявшийся жеребец мигом домчал меня до места, где рыбаки солили рыбу. Впрочем, Иост и Матильда от меня не отстали, а фламандка, задорно вскрикивая и понукая свою лошадку, еще и обогнала на завершающем отрезке пути.

Эх, хороша фемина! Я подавил в себе желание срочно уединиться с девушкой, и решил устроить на днях парфорсную охоту, заодно и объехать свои владения. Там и забурюсь с ней в какие-нибудь дебри. Лямур на природе, так сказать, устрою… Ух, поскорей бы…

Солильню расположили неподалеку от стоянки рыбацких баркасов, и представляла она собой ветхий навес с пристроенным покосившимся амбаром. Куча серой грязной и крупной соли, пирамида бочонков, несколько больших, сложенных из бутового камня ванн и дикая вонь из овражка, куда сбрасывали протухшую рыбу. Вот, собственно, и все. Ну и пара громадных бронзовых котлов, в которых с раннего утра кипятят воду, согласно полученным от меня распоряжениям.

М-дя… завтра же все здесь снесут нахрен и начнут строить порядочный солильный цех. Тьфу, мля, засранцы…

Бросил поводья Иосту и помог спрыгнуть с лошади Матильде, затем направился к телеге, в которой привезли свежую рыбу.

– Вот, ваша милость… – с поклоном презентовал мне улов старшина рыбацкой артели Якоб Бейкельцон.

Кряжистый бородатый мужик лет сорока. Он заведовал солильней и раньше, потому я его и определил в старшие при новом производстве. Под надзором моей фемины, конечно. Он уже подобрал себе в помощь с десяток пареньков из деревни, и они, сбившись в кучку, робко переминались возле телеги.

– Одна в одну, ваша милость… – Якоб выудил из кучи рыбы здоровенную сельдь и тряхнул ее в руке.

Ну да, ну да… рыбка, конечно, знатная. Сантиметров по сорока пяти длиной, широкоспинная, кондовая, действительно одна в одну, и ее здесь не меньше чем на десяток сорокалитровых бочонков. И это на промысел сходил всего один баркас! Интересная коммерция намечается… Но все это позже.

– Что еще в сети попало?

– Да с десяток штук краснорыбицы еще вытянули, сам не знаю, как ее к нам занесло, она обычно ближе к норвегам держится. Ну и трески два мешка да мелочи разной… – засуетился Якоб. – Оно все здесь. Согласно вашим приказам, ваша милость…

Рыбак сдернул мешок со здоровенной семги чуть ли не в метр длиной, и похвастался ею передо мной.

– Ух ты… – Я стянул перчатку, провел пальцем по серебристой в крапинку спинке рыбины и спросил у рыбака:

– Вот такой мне целый баркас на завтра сделаешь?

Якоб побледнел и собрался падать на колени.

– Встань, рыбак. Я не гневаюсь, просто скажи: в чем проблема?

– Случайно оно… – Рыбак уже был не рад, что выловил эту злополучную краснорыбицу. – Рано еще для нее, да и идти далеко на норд за ней надо. Сам не знаю, как она в сети затесалась… Вот тресочки и селедочки – это мы завсегда, пожалуйста. Можем и переметы на палтуса поставить…

– Ладно. О краснорыбице позже поговорим. Строй в рядок всю свою команду.

Быстренько принял от каждого персонально строжайшую клятву под страхом смерти и разных других ужасных кар не разглашать великую тайну засола, которую я им собирался открыть. Рыбачки клялись и крест целовали на том. Ну и руку… куда без этого… Может, и выглядит сия мера идиотизмом с моей стороны, но ей есть вполне практическое объяснение. Я просто собираюсь узурпировать производство в этой местности и даже наладить поставки рыбки Бургундскому Отелю. А в случае успешности проекта желающих перенять секрет найдется множество, да вот только хрен им. Секрет специй они, может быть, и отгадают, а вот способ посола – вряд ли. Весь секрет в том, что рыбу укладывают в бочонки не навалом как попало, а особым способом, в результате которого рыба «дышит» в рассоле и не преет. Опять же жабры надо убирать, тоже особой методой – зябрение называется. Я, будучи еще Александром Лемешевым, прочитал на досуге кучу специализированной литературы. Вот люблю я кулинарить, и все тут.

Так вот… Есть легенда, в которой говорится, что способ засола, при котором рыба долго хранится, открыл фламандский рыбак Якоб Бейкельцон где-то примерно в это время. Вот с тех пор качественную сельдь такого посола и называют в его честь бейкелем…

Что?!

– Быстро, еще раз – как тебя зовут?! – гаркнул я на рыбака.

– Якоб, ваша милость… – Лицо старшины рыбаков опять приняло радикально белый цвет. – Бейкельцоны мы…

Вона как… Я, не обращая внимания на перепуганного мужика, отошел в сторонку. Мама дорогая… вот как это называется… рехнуться же можно и охудеть три раза. Выходит, и не легенда это, как утверждают некоторые знающие товарищи. Вот он – Якоб Бейкельцон, живой и здоровый. Для потомков он как раз, получается, этот посол и откроет… А я? Я так и останусь безвестным. Стоп… Селедку пряного посола не он изобретал! Значит, есть небольшие несоответствия, и виной этим несоответствиям уже я. Но с другой стороны, совсем не факт, что… А вообще, какого хрена я нервничаю и, собственно, что я хочу? Известности? Да пошла она кобыле в трещину, эта известность. Вернее – такая известность. Изобретатель соленой рыбы! Невместно мне. Значица, так и оставляем эти лавры Якобу…

Вернулся и скомандовал:

– Все к котлам, будете учиться готовить рассол. Да… и пару лопат прихватите.

Через некоторое время в солильне закипела работа. Рассол приготовили, добавили нужные специи и сняли котлы с костров охлаждаться. Пара человек драила песком бочонки, а остальные дружно потрошили рыбу.

Ну вот… примерно часика через три-четыре можно будет приступать и к главному действу. А пока есть время, наведаюсь-ка я в бухту и осмотрю шебеку. Мэтр Пелегрини уже туда отправился для инспекции судовой артиллерии.

Да и проведать моих будущих крестников мне не помешает. Как мне доложили, фра Георг уже просвещает мавров. По католическому обряду перед самим крещением проходит так называемый катухуменат. Подготовка, на которой рассказывается о догматах веры, объясняется порядок церковной жизни и обязанности христианина. Ну, всякое такое… Честно говоря, я не совсем понимаю, как доминиканец с ними общается, но проконтролировать этот процесс не помешает. Очень уж этот фра Георг… мутный.

Вопреки ожиданиям, картинку, которая открылась мне, вполне можно было назвать идиллической. Доминиканец сидел на песке, вокруг него полукругом расположились бывшие пленники. Фра Георг благостным тоном что-то вещал. Один из ломбардцев переводил им на португальский. А главнегр Мвебе уже окончательно растолковывал суть сказанного остальным неграм… В движениях.

Увидев меня, фра Георг легко поднялся с песка и подошел.

– Я смотрю, вы преуспели в деле просвещения. – Я склонился для благословления.

– Господь вразумляет, – сухо буркнул монах и благословил меня. – У меня есть вопросы к вам, барон!

– И у меня тоже есть вопросы к вам, фра Георг, – так же сухо ответил я.

– Но… – В глазах монаха блеснул огонек.

– Что «но»? – Я подошел вплотную. – Как вы объясните мне то, что мои сервы на протяжении нескольких лет торговали людьми, в том числе и христианами! Как-то это не вяжется с позицией Матери нашей святой католической церкви, которую вы как раз и представляете в моей деревне.

Я решил раз и навсегда поставить все на свои места. Воинствующих фанатиков в баронии мне даром не надо. Я решаю, что правильно, а что нет, а дело священника – как раз и укреплять веру пейзан в Бога… и в меня. И по-другому не будет.

– Я не знал… – тихо сказал монах и потупил голову. – Они скрывали…

– Значит, плохо работаете, фра Георг. Очень плохо. Как же вы исповедь принимали? Мимоходом? И где была ваша проповедь для оступившихся душ?

– Я не работаю! – вскинул голову доминиканец. – Нести веру – не работа, а моя святая обязанность и призвание.

– Тем более! Объяснитесь!

– На людей дурно влиял некий эконом…

– Он уже в цепях и за свои преступления завтра будет повешен, – перебил я его. – Что дальше?

– Я надеялся словом Божьим вразумить чад сих… – запнулся доминиканец. – Они, несмотря на свое занятие, добрые католики.

– То есть другими словами – вы, монах-доминиканец, способствовали преступному промыслу! – надавил я на монаха. – Вы, слуга церкви, потворствовали нечестивой торговле христианами! Как это могло статься? Может, вы были с ними в сговоре?

– Я еще раз повторяю, барон! – У священника стала судорожно подергиваться правая сторона лица. – Мне не ведомы были случаи продажи в рабство христианских душ. А язычники и магометане получили то, что заслуживали! А теперь скажите вы мне, барон, почему до сих пор вы не отдали приказ отпустить вот этих людей?! – Монах красивым жестом обличающе ткнул пальцем в ломбардцев.

– Да как же я могу их отпустить, святой отец, когда их сегодня продадут? – Я пожал плечами. – Зачем освобождать?

Не перебарщиваю? Вроде нет…

– Да как вы смеете?! – взвился монах. – Это кощунство! О вашем поступке немедленно узнают в Антверпене! У викария в епархии! В Ватикане, в конце концов! Вас отлучат…

– Евреям их продадут, – с совершенно спокойным лицом добавил я, – за золотую монету. И мавров тоже. Конечно, только после того как вы их окрестите.

– Вы сам дьявол…

Священник от ярости запнулся, потерял дар речи, захрипел и потянулся ко мне скрюченными пальцами, затем неожиданно повалился на песок и застыл в неестественной позе, слабо подергивая конечностями.

Твою же мать! Дошутился… Кто бы мог подумать?

– Иост, скачи в замок, и Самуила сюда ко мне! – приказал я пажу и добавил, повышая голос: – Галопом! Скажешь: у человека удар случился, лекарь знает, что с собой взять.

А сам склонился и приподнял голову монаху.

– И лейтенант Логан пусть сюда сам поспешит, и Бромеля с собой прихватит! – крикнул уже вдогон.

У доминиканца судорогой свело все тело, из страшно исказившегося щербатого рта безвольно потянулась струйка тягучей слюны.

Взял его ледяную руку и нащупал пульс, бившийся с бешеной частотой…

Капец. Сдохнет же так, падла…

– Разойтись, вашу мать! – заорал я собравшимся вокруг нас рыбакам, и с треском рванул у доминиканца рясу на груди.

Коричневая ткань была ветхой и легко разодралась.

– Охренеть…

Ударил в лицо омерзительный смрад застарелых ран… Под сутаной у монаха оказались плотно намотанные на тело вериги, скрепленные большим ржавым замком. Кожа под ними была вся в язвах, потеках запекшихся крови и гноя.

Сука, фанатик долбаный… Но что делать надо в таких случаях? Кто бы подсказал… Твою же мать…

– Ваша милость, надо перенести его. Здесь песок холодный… – через толпу протолкался Веренвен.

Рыбаки осторожно подняли и перенесли доминиканца выше по берегу и положили на траву.

– Было с ним уже такое? – спросил я у Тиля.

– Было… два раза. – Фламандец кивнул головой. – Мы ничего не делали… само проходило.

Монах сипло и редко дышал, но в сознание не приходил.

Я от злости ходил кругами, посрубал эспадой все кусты возле бухты и чуть не наорал на Матильду, пытавшуюся меня успокоить.

Не виноват я… Просто хотел сбить с него спесь. Кто мог знать, что у этого фанатика со здоровьем так хреново. Помрет же, ищи потом священника в деревню… А без него никак.

Наконец-то послышался торопливый перестук копыт и показались Тук с Бромелем и Иостом. За ними на некотором расстоянии поспешал мой обер-медикус Самуил. Почтенный лекарь не питал никакого почтения к верховой езде и еле удерживался в седле, но тем не менее доехал благополучно.

– Ну и что тут за кипеж?.. – Медикус встал на колени перед телом доминиканца, оттянул ему веко вверх, затем послушал пульс и спросил меня: – И кто это довел почтенного святого отца до такого печального состояния?

– Не до шуток. Говори, что с ним?

– Ничего особенного. Удар… – Самуил пожал плечами. – Просто удар… Ну и, кажется, одновременно приступ падучей… неявный.

– И что? – Я от нетерпения повысил голос.

– Ну вот зачем, капитан, сразу кричать на бедного Самуила… – Медик, не оглядываясь на меня, рылся в своей сумке и выудил оттуда флакон из черного камня с притертой пробкой. – Я таки попробую, но ничего не гарантирую… Ну-ка, ну-ка…

Медикус разжал зубы монаха деревянной ложкой и влил ему в горло тягучее, остро пахнущее содержимое каменного фиала.

Несколько секунд ничего не происходило, затем доминиканец сильно вздрогнул всем телом и резко открыл глаза. Непонимающе повел зрачками и остановился взглядом на Самуиле – типичном носатом и губастом еврее с вьющимися пейсами и большими карими глазами, в которых была запечатлена все вековая печаль еврейского народа.

– Агрх-х-х… – Фра Георг издал каркающий звук, потянул руки к Самуилу, из его рта повалила пена, после чего доминиканец вздрогнул и забился в конвульсиях, выгибаясь всем телом.

А еще через несколько минут затих и… умер.

– И как это понимать?.. – Самуил попытался нащупать у него пульс и непонимающе пожал плечами. – И кому я вот это старался? Что он такое страшное увидел, хотел бы я знать?..

– Тебя, идиот… – Мне неожиданно захотелось расхохотаться, но стиснув зубы, неимоверным усилием я заставил себя заткнуться.

Парадокс. Трагический, но парадокс. Началось все с упоминания евреев, а закончилось все как раз их присутствием. И надо же было доминиканцу увидеть, после того как он очнулся, физиономию Самуила… Его больным мозгам, скорее всего, причудилось то, что мерзкий барон и его хочет продать иудеям.

Хоть бы теперь среди сервов слушок не пошел о том, что мой лекарь траванул святого человека. А что… вполне может и такая сплетня пойти. Иудеи во все времена были ответственны за все грехи, даже за те, которых не совершали… А уж в Средние века!..

– Отмучился святой отец… – печально произнес Тиль Веренвен и откинул назад капюшон.

– Хороший был. Молился много… – добавил кто-то из рыбаков.

– Больной, наверное, был… – прибавился еще один голос.

– А может, просто Господь призвал его к себе… – вступил в разговор другой моряк, – за святость жизни.

– Теперь домик его освободился… – прозвучала следующая мысль.

– А у Брандта сын собрался жениться, а молодым жить-то негде… – сказал старик Адрис Тильгаут, штурман пиратов.

Я поднял голову, обвел взглядом своих рыбаков и сурово спросил:

– У кого тут сын женится?

– У него…

– Вот он…

Из толпы вытолкнули низенького крепыша, испуганно мявшего в руках шапку.

– Падай на колени… – зашипели на него из толпы.

– Проси господина…

– Моли…

Брандт, наконец решившись, рухнул на колени и так пополз ко мне.

– На месте! – приказал я и на всякий случай убрал руки за спину, а после паузы сказал как отрезал: – Дом не отдам…

М-да… Был бы поэтом, сказал бы так: «Мертвое молчание и грустные взоры – вот их красноречивый ответ на мои слова…»

– Где тогда будет новый священник жить?

По физиономиям душегубов я понял, что им глубоко наплевать, где будет жить их новый духовный отец. Какое-то странное отношение к церкви, которая всем сейчас вроде как рулит… Интересно, но пока не важно. Потом разберусь.

– Но…

Оживившиеся взгляды…

– Но препятствовать свадьбе не буду и участок земли для постройки дома выделю. Построитесь сами. Или скажете, что денег у вас нет? Только попробуйте! Вытряхну все до последнего медяка! Ну?

– Ура господину!!! – первым крикнул сообразительный Тиль Веренвен.

И через мгновение хором славили меня и бросали шапки в воздух все разом.

А потом дружно наладились в рядочек, опять конечности мои в очередь лобызать.

Первым очередь занял Веренвен, затем штурман Адрис Тильгаут, ну а третьим поставили того самого Брандта как виновника события. Остальные выстроились уже по старшинству и только им самим известным заслугам.

– Опять? – грустно пробормотал я и послал Иоста за латной перчаткой, лежавшей в переметной суме.

Ладно ужо – пускай целуют. Ну как я могу отказать верным рабам в таком пустяке…

– Ну ты смотри, как все хорошо закончилось… – Самуил закрыл глаза мертвому священнику и, что-то бормоча, пошел к своему коню.

М-да… я уже это «м-да» в различных вариантах в каждой фразе произношу, прицепилось вот… Да… жизнь такая штука… особенно моя. Но дела делать надо. Как там в прошлой жизни говорили – помирать собрался, а рожь сей.

– Ко мне, – поманил пальцем Тука и Бромеля, стоявших неподалеку. – Ну и кому стоим? Для чего я вас сюда позвал? Кто мавров крестить будет? То-то же… быстро за облачением, и чтобы через час я здесь ни одного язычника не наблюдал. Время пошло́…

Глава 9

Kyrie, eleison. Kyrie, eleison. Christe eleison. Christe, eleison. Kyrie, eleison. Kyrie, eleison…[11]

Тук приятным голосом запел «Литанию всем святым», и ее сразу же подхватил своим звероподобным басом обер-капеллан ван Бромель:

Christe, audi nos. Christe, audi nos. Christe, exaudi nos. Christe, exaudi nos…[12]

Всех обращаемых в католическую веру мавров выстроили в рядок на берегу моря. Негры стояли, держа руки по швам, с восхищением и опаской смотря на моих священников, выглядевших очень солидными и красивыми в своих облачениях. Слов молитвы они не понимали, но старательно подтягивали в меру своего разумения.

Рыбаки, пираты и прочий люд толпились по краям бухты и затаив дыхание следили за разворачивающимся действом.

Бромель макнул три раза пасхал в море и прошел вдоль строя оглашенных, вопрошая у каждого, отрекается ли он и от нечистого и желает ли креститься в католическую веру.

Для контроля позади строя обращаемых шел Тук и в случае заминки ловко шлепал мавров по затылкам, заставляя склонить голову в согласии…

Я вместе с Матильдой стоял немного в сторонке и пребывал в каком-то непонятном умиротворении. Хотя почему – непонятном? Вот как-то я сразу серьезно отнесся к крещению африканцев и уже по-настоящему ощущал себя их крестным отцом. Сентиментальным, что ли, стал? Э-э-эх… это, скорее всего, возрастное… Тьфу ты… мне-то всего двадцать пятый годок пошел, какой тут возраст?! Хотя, с другой стороны, мозги как были, так и остались сорокапятилетними…

Тук резко выдернул крайнего в строю мавра и подвел его за руку к ван Бромелю, забравшемуся выше колен в морскую воду.

Обер-капеллан ухватил поудобней кандидата в католики за химок и с головой макнул его в море…

– Кре-э-эщаю-у-у-у тебя… – загудел над волнами его глубокий баритон.

Очумевшая физиономия негра на секунду показалась из воды и сразу же нырнула туда опять…

– …во имя-а-а Отца-а-а и Сына…

Всхлип африканца, судорожно вдыхающего в себя воздух – и опять плеск воды…

– …и Свя-а-атога Духа-а-а, Аме-э-эн… – обер-капеллан с рычанием закончил фразу и окончательно извлек уже полноправного католика из воды. – На-ар-рекаю тебя Иосифом, чадо мое-э-э…

Сразу же подскочил Иост, сам напросившийся в ассистенты, и, набросив на мавра белый балахон, всунул ему в руки зажженную свечу.

Тук, нарисовав негру на лбу елеем крестик, утратил к нему всякий интерес и выдернул из строя следующего кандидата.

– Ох и ловко, однако, эти черти действуют… – залюбовался я слаженной работой моего церковного подразделения.

Так… за полчаса они всех нуждающихся обратят и наконец можно будет спокойно полазить по шебеке…

А они пусть потом доминиканца отпевают, как положено. И хоронят его на церковном дворе. Мне с этим возиться недосуг.

Глянул на солнышко, прикинул, сколько времени в запасе осталось, и едва достоял до конца церемонии. Время, время…

Толкнул перед новообращенными короткую речь. Пообещал, что дам им в руки оружие и покажу, кого убивать, ну и милостями за душегубство не обижу. Собственно, этого и хватило.

Африканцы еще находились под впечатлением от крещения и встретили мои слова дружным одобрительным ревом и бурной пляской…

М-да… надо бы как-то побыстрее их цивилизовать. А то они весь Бургундский Отель расшугают. Хотя в парадных палето лейб-гвардии африканцы смотреться будут неплохо. Уже точно знаю, что Карлу мое пополнение понравится. Падок он на внешние эффекты, вон ливреи своим лучникам тела чуть ли не каждый месяц меняет…

Потопал наконец-то я на шебеку. Постоял немного на трапе и послушал, как разговаривает корабль. Да, именно разговаривает, как живой. Шелест волн сливается с легким скрипом и потрескиванием корпуса, ветерок посвистывает среди рангоута и такелажа. Позвякивает небольшая бронзовая рында. Если добавить шум прибоя и крики чаек, носящихся над морем, то получается настоящая симфония, столь милая сердцу каждого моряка. Я не моряк в буквальном смысле слова, но могу часами так стоять и просто слушать.

Шебека поражала элегантностью, даже учитывая архаичность ее конструкции. Все-таки судно пятнадцатого века. Но все равно она имела свой непередаваемый шарм, присущий любому паруснику, даже малюсенькому ботику, несущему простой косой парус. Метров двадцать пять длиной, с довольно высоким корпусом. Выступающая усеченная корма и очень длинный, вынесенный вперед бушприт. Надстройка, расположенная далеко над ахтерштевнем, и фальшборт покрыты замысловатой резьбой с восточными мотивами. Три мачты: фок-мачта наклонена вперед, грот-мачта стоит прямо, а бизань склонилась немного назад. На косых длинных реях собраны латинские паруса.

Красавица. У меня внезапно к этому кораблю возникла настоящая любовь с первого взгляда. Всю жизнь мечтал заиметь себе большую яхту и, выйдя на пенсию, отправиться в кругосветное путешествие. А сподобился в своей прошлой жизни всего лишь на швертботик, и то не свой, а который брал в аренду во время отпуска. И вот мечты сбылись… и даже не в базовом варианте. На пенсию я не только не вышел, но и помолодел изрядно пречудесным образом. И корабль целый заимел. Настоящий – не игрушечный. Воистину неисповедимы простым смертным дела твои, Господи.

Как же ее назвать? «Матильда»? Нет… не то. Я люблю эту женщину, но пока еще не способен назвать корабль ее именем.

– «Виктория»? «Победа»? – Провел рукой по шершавому борту и сделал вывод: – А что? «Победа» – самое то. Значит, решено – шебека станет «Победой»… Или «Бедой»… как в мультфильме. Очень знаковое название для моей красавицы. Поганить ее борта торговыми перевозками не пристало, а вот налетать, расклевывать и топить торгашей – как раз для нее… и для меня: это если честно. Можно раздухариться и вообще Америку открыть раньше Колумба… Но это уже позже. И флаг… Флаг будет красным, серпасто-молоткастым обязательно… Назло врагам!

– Обер-сержант-адмирал! Доложить о состоянии судна. – Я поднялся с трапа на палубу и направился на мостик.

– Дык в хорошем, ваша милость… – Веренвен затопал сапожищами вслед за мной. – Подныривали, значится, для осмотра. Килевание ей недавно делали, пока не требуется. Корпус в приличном состоянии, течи нет. И это… запасной комплект парусов тоже есть – темных, ночных. Якорь на месте…

– Вижу сам, – сделал я невозмутимую рожу. – Как вы ее довели сюда?

– Так с Божьего произволения и провели, ваша милость. Исхитрились. Команды-то у нас только на треть экипажа получилось, но справились. Адрис подсказал, что и как… А он-то на ганзейских «купцах» всю жизнь проходил…

Я слушал Тиля впол уха, а сам жадно пожирал глазами корабль. Совсем невеликий я мореход и знаток парусных судов, но, даже обладая такими скудными знаниями, уже понимаю, что шебека предназначена как раз под то дело, которое я задумал. Узкие обводы – ширина корпуса всего метров шесть-семь (если не считать раскинувшейся выше ватерлинии широкой палубы) – дадут ей отличную скорость, а латинские косые паруса, не требуя большой команды в обслуживании, предоставят отличную маневренность. А я еще подумаю, как улучшить парусное вооружение. Дай бог только повспоминать все, что знал и видел в свое время.

Ну-ну… берегитесь, караки, дромоны, галеры, каравеллы и прочие там ганзейские когги…

– Ну, что скажете, мэтр Винченцо, про свое хозяйство? – Я приметил и окликнул ломбардца, появившегося вместе со своими помощниками из трюма.

– Четырнадцать, капитан… – Ломбардец подошел ко мне и поклонился. – Четырнадцать двухдюймовых бронзовых фальконетов. По пять с каждого борта, два ретирадных и два курсовых. Лили их в Магрибе, даже могу сказать кто. Хорошее качество. И станки новомодные – я таких еще и не видел. Гляньте сами, монсьор, очень интересная система откатных талей. Они прихватывают…

Я поднял руку, прервав ломбардца, и подошел к орудию…

Сам ствол – довольно передовой конструкции, но вполне соответствует времени. Бронзовый с цапфами, казнозарядный, но с клиновым замком, что весьма прогрессивно. Ну и все положенное. Дульный и казенный легванты, винград и несколько ободов по стволу – они вроде как литой пушке и не нужны, но… традиция, без таких ободков нынешние пушки, сваренные из железных полос, вообще не живут. Ну и, как водится, весь ствол покрыт выпуклыми завитушками и вензелями. Делалось восточными людьми – не перепутаешь. Длина ствола – примерно метр семьдесят, калибр – миллиметров пятьдесят – пятьдесят пять. Фальконет как фальконет… ничего особенного. Или это уже фалькон? Ладно, что есть, то и есть. Тут я уже ничего к нему не прибавлю, а новые пушки лить пока смысла не вижу. Это надо литейку устраивать, а мне через месяц на службу.

Разве только над снарядами помудрить можно… А что? Конический, из чугуна, с обтюрирующими свинцовыми поясками и мой обер-кузнец сообразит без проблем. Да любой кузнец справится. Надо придумать только, как к нему присобачить стабилизатор для устойчивости в полете. Вот тебе и дальность! И пробиваемость с точностью на пару порядков повысится. Борта насквозь прошивать будет. Ну а книппели с брандскугелями и цепными ядрами они, кажется, тут уже и сами вовсю используют. Книппели и цепные ядра – точно. А вот с брандскугелями не уверен…

Хотя тоже ничего сложного. Китаёза мой придумает на раз воспламеняющий состав – и вперед. Картузное заряжание мэтр Винченцо уже по моей подсказке опробовал, и обалдел от результата. Теперь считает меня великим изобретателем. Так что вполне можно расстреливать противника с приличного расстояния, не входя в зону поражения его орудий. Даже неудобно как-то… с таким-то преимуществом – и пиратствовать.

– Неудобно девок в перчатках щупать… – подытожил я свои легкие душевные терзания пополам с сомнениями, и стал осматривать лафет.

А вот с лафетом арабы явно налажа́ли… Вот что мешало сделать его составным? Всего-то боковые стенки-щеки, на оси и на распорки поставить. Нет, взяли да выдолбили из цельной колоды. Слава богу, хоть на колесики поставили. А вот тали – мудреные… Орудие без креплений на палубе смертельно опасно. Малейшая качка – и конец бортам со всеми подвернувшимися. Поэтому их найтовят намертво в походном положении, а при стрельбе крепят сложной системой пушечных талей, гасящих отдачу, – так называемых брюков.

– Ты смотри – и терминологию вспомнил… – Я довольно улыбнулся.

Все-таки за сорок пять лет ты впитываешь независимо от своего желания такую массу, на первый взгляд, бесполезной информации, что при желании можно вспомнить все что угодно. К примеру, знания, почерпнутые в оборванном журнале, сидя на толчке какого-нибудь общественного сортира…

Попробовать пальнуть, что ли?

– Слушай мою команду! Оба ретирадных зар-ряжай!

Ломбардец секунду промедлил, затем встрепенулся и вместе со своими помощниками мигом умчался на ют.

Вот… то-то же. Я спустился с мостика и отправился за ними, успев отметить, что штурвал как таковой отсутствует, а вместо него какая-то хреновина… Кажется, румпель называется. Да еще продвинутой версии – с передачами.

Постоял, понаблюдал, как ломбардцы заряжают орудия. Морока еще та… Они уже откатили орудия от портов и теперь носились вокруг, пытаясь разобраться с принадлежностями. Вся суета сопровождалась ором мэтра Винченцо, старавшегося произвести на меня впечатление. Да она и понятна, такая суматоха. Орудие и принадлежности чужие, поди разберись сразу. Но это сейчас пока так, терпимо, а дальше за промедление буду под килем протаскивать нерадивых пушкарей.

Наконец, примерно через полчаса, фальконеты зарядили, вкатили в них свинцовые ядра и закрепили талями в орудийных портах.

Ломбардец вопросительно уставился на меня, ожидая команды.

– Ждите… – Я повернулся к Тилю, следовавшему за мной как тень, и ехидно поинтересовался: – И ты мне хочешь сказать, что у капудана этой шебеки не было подзорной трубы?

– Дык… – Фламандец страшно смутился и потянул из-под куртки длинную бронзовую трубку, всю покрытую арабской вязью. – Была, конечно. А как без нее… Вот я для вас, господин барон, и сберег эту трубу.

– На первый раз верю. – Я взял средневековую оптику из рук фламандца и скомандовал канонирам: – Левому орудию – максимальное возвышение. Проверим на дальность. Огонь по команде.

Вернулся опять на мостик и приложил окуляр к глазу…

– Ох, ё-о-о… – Приближать-то труба приближала, примерно раза в четыре… но обзор узкий и по краям все плывет. Оптика мутная… дерьмо, короче, а не труба. Но, слава богу, уже изображение нормальное, а не кверху ногами, как я того втайне опасался. Ну что…

– Пли!

Через секунду после команды фальконет выплюнул длиннющий язык пламени, уши рванул грохот, все заволокло серым дымом. Я с мостика увидел, как свинцовый мячик по дуге полетел над морем и шлепнулся в воду, подняв небольшой фонтан брызг метрах в шестистах.

Ну что… это даже лучше, чем я ожидал. Значится, будет у меня дальность минимум вдвое дольше. А теперь попробуем так…

– Второе орудие. Без возвышения, прямая наводка. Пли!

Грохот, огонь, дым – ядро шлепнулось в воду в двухстах метрах от шебеки и, немного поскакав по поверхности моря, как плоский камешек, затонуло.

– И это нормально, – сделал я вывод и вызвал на палубу канониров.

Распек их за нерасторопность для порядка и вызвал на вечер к себе мэтра Пелегрини с чертежными принадлежностями. Будем чертить снаряды и новые лафеты, но это уже на далекое будущее. За месяц я ничего здесь построить толком не сумею. Разве только отолью снаряды для апробирования. Они, кстати, в таком же варианте и на мои сухопутные серпентины пойдут.

Дальше побродил весь в раздумьях по кораблю, сопровождаемый свитой, боявшейся даже пикнуть, дабы не нарушить мои великие и, несомненно, мудрые мысли… и свалил с корабля – досаливать рыбу.

После проверки солильного цеха опять вернулся в бухту, там и отобедал запеченной на углях семгой. Конечно, не сам готовил, добровольных помощников вокруг пруд пруди, да и нечего осквернять свой образ великого и справедливого барина. Рыба получилась божественная, и я объявил всю краснорыбицу, попавшуюся в сети, своим законным уловом.

Запивали рыбу местным сидром, весьма и весьма неплохим. При деревеньке оказалась парочка внушительных яблочных садов. А вот местное пиво я пить не стал и поклялся найти или купить к себе в баронию приличного мастера-пивовара. Если, конечно, таковые тут вообще есть. Пока я еще хорошего пива не пробовал. Даже в Германии.

После обеда взгромоздился в кресло на мостике, и принялся решать дела, коих накопилось не счесть. Первым делом вызвал на ковер Веренвена.

Фламандец почтительно застыл напротив меня с шапкой в руках. Его довольно суровое и жесткое лицо сейчас было наполнено глубокой почтительностью и вниманием…

Гм… парадокс средневековый. Отдельно взятый непонятный барон, как бы и не очень страшный с виду, вызывает глубочайший страх и великое уважение у сервов, непонятно отчего. Если бы народишко захотел, то утопил бы меня вместе со всей компанией в море, как щенят. Ан нет… внемлют… стараются не расстроить и всячески ублаготворить. До прогрессивных идей равенства и всеобщей свободы еще о-о-очень далеко. И слава богу.

И мне все это нравится… ей-богу, нравится, хотя никогда у себя раньше никаких барских замашек я не наблюдал.

Поначалу долго анализировал, почему так случилось, почему я так легко ассимилировался в этот мир в своей нынешней ипостаси. И даже нашел ответ. Причина – очень сильная остаточная эмоциональная связь с моим предшественником – бастардом д’Арманьяком. Он не полностью исчез, небольшая его частица осталась и влилась в мое сознание. И теперь я воспринимаю это время таким, какое оно есть, и никакого отторжения не ощущаю. Поэтому и чувствую себя владетельным феодалом легко и непринужденно. Но это скорее преимущество, чем недостаток, да и сервов своих я буду благодетельствовать по мере возможности, а не тиранить и всячески разорять. Так что будем считать, что все стороны останутся довольны.

М-да… не иначе от жирной семужки на философию и самоанализ потянуло. Пора работать, барон. Цигель-цигель… Форвертс…

– Тиль Веренвен, скажи мне, почему я тебя помиловал и приблизил?

– Потому что… Что?… – запнулся фламандец и принял еще более согнутую позу: – Не могу знать, ваша милость….

На коленях он не стоял, уже невместно это свободному человеку, но своей фигурой изображал полную покорность и почтение.

– Потому что я милостив… – пришлось подсказать ответ своему обер-сержант-адмиралу.

– Истинно так. Истинно, – забубнил Веренвен. – Милостивы, очень милостивы…

– Ваша милость, – я, немного забавляясь, опять подсказал ему нужное слово.

– Ваша милость, ваша…

– Ладно, заткнись и слушай. Назначил я тебя обер-сержант-адмиралом потому, что верю: ты будешь верным слугой мне. И не дай бог, я усомнюсь в этом. Теперь запоминай. На шебеке всегда должен быть запас пресной воды и продовольствия на месяц плавания. Начиная с сегодняшнего дня, ты подбираешь на корабль среди рыбаков полный экипаж. Команду на отплытие я могу дать в любой момент. Ты понял?

– Дык вестимо… Я уже людишек-то присмотрел. – Тиль согласно кивнул.

– Дальше… Обихаживаете судно до полного порядка на нем. Если следующий раз на гребной палубе будет такая же вонь, как сегодня, драить будешь сам лично. Это понятно? Вижу – понятно. Дальше… Сегодня же вернешь каюте капудана, то есть моей каюте, ее первоначальный облик. Все что spyorli, то есть вынесли, вернете. А теперь рассказывай, как прошлый раз купцы за товаром и рабами приходили.

– Значится, все вернем до последнего кувшинчика, господин барон… – Тиль еще больше сгорбился и энергично закивал головой.

– Да выпрямись ты и стой как положено обер-сержант-адмиралу. Ну! И отвечать мне без всяких «дык», «вестимо» и прочей хрени. Твои слова – «так точно, господин барон», «есть, господин барон», «виноват, господин барон», «не повторится, господин барон». Ты уже не серв, а целый начальник морской службы баронии Гуттен. Понял? Yakorj tebe w zad poperyok, hren mamin…

Я позволил себе немного разбушеваться и бушевал еще минут пять. Ну в самом деле – это флот или как? Хрен его знает кто, а не адмирал. Стоит, сопли жует… Подождите, я еще на досуге Устав морской напишу по Петрову примеру. Моряк должен выглядеть браво, глуповато и есть глазами начальство… Ну, что-то типа этого. И форменку единообразную изобрету. Абордажной команде непременно тельники, а на головы… Стоп, барон ван Гуттен… стоп… Вот это я разогнался…

Я притормозил свои фантазии и чуть не расхохотался. Понесло морского волка. Все, конечно, так и будет, но потом. Совсем потом… А пока – насущные проблемы решаем.

– Ну?

– Так точно, господин барон! Есть, господин барон! – рявкнул Тиль и, втянув живот от усердия, вытянулся в струнку.

– Вот это уже другое дело. Ответствуй…

– Подходили они к вечеру́ на когге вон к той отмели. – Фламандец показал пальцем на небольшой островок в море. – Потом шли на баркасах сюда и осматривали товар. Затем расплачивались с экономом и все перевозили к себе, господин барон.

– Сколько баркасов было?

– Два десятивесельных, господин барон. На них гребцы, молодой купец чернявый такой – типичный еврей с виду, и пять латников охраны. – Тиль старательно растопырил пальцы на руке, показывая, сколько было охранников.

Ну да… В общем, все это я уже знаю от эконома, но уточнить еще раз не помешает.

Ну и какой у меня маневр нарисовывается? Я отпил сидра из кружки и задумался…

Прегрешения купца получаются великие, можно сказать даже – критические для жизни. Однако просто несанкционированная торговля на моей территории чревата только штрафом, пускай даже и большим. Мной же и назначенным. Скупка нажитых разбойным путем товаров – тоже не бог весть какое преступление. Товар-то магометанский, так что тоже попадает под статью незаконной торговли. Слабовато…

А вот торговля христианами идет уже даже не под мой суд, а под церковную юрисдикцию, и приговор тут один – костер. Купец, может, и выкрест, то есть еврей, принявший христианскую веру, но с таких-то спрос особо жестокий, намного больший, чем с настоящего еврея. Да вообще евреев во Фландрии почитай, что и нет, вырезали еще сотню лет назад, а оставшихся согнали в какой-то хуторок под Утрехтом, где они и прозябают… хотя не очень-то верится мне, что евреи могут прозябать. Но это не важно. Так вот, значит: в вину ставить будем именно торговлю христианами…

– Тиль, честно и откровенно: в прошлом полоне христиане были?

– Так точно, господин барон… – Мой бравый обер немного стушевался и опять начал мять шапку в руках. – Бес попутал, господин барон, то есть мерзкий и преступный эконом…

– Сколько и кто?

– Две… две девицы из Кастилии…

– И что, купили?

– Конечно, купили. Товар-то знатный, господин барон! – Тиль радостно кивнул.

– Уроды!

– Так точно, господин барон! Еще и какие уроды эти купцы…

– Вы уроды!

– Ну и мы тоже… – послушно согласился Веренвен.

Я хотел наорать на Тиля, старательно прикидывающегося мирной овечкой, но передумал. Толку-то… Понятно, что под овечьей шкурой прячется матерый волчара, и все его показное раскаяние гроша ломаного не стоит. Дело-то обыденное для душегубцев этих. Взятую с боем добычу надо реализовать, для того чтоб на вырученные деньги кормить свои семьи. Добыча есть добыча. Фламандцы практичны до мозга костей, и родные им всяко ближе, чем какие-то там кастильские непонятные девицы. И в Бога они веруют истово, просто разбираться – христиане ли пленники либо нет, им совсем недосуг. Но… но так больше не будет. Или будет… нет, конечно, дев христианских мы продавать не будем, западло мне такие гешефты устраивать… В общем, там посмотрим…

– …вот клянусь, господин барон, мы больше такого ни в жизнь не допустим… – продолжил лить крокодиловы слезы Веренвен, став очень похож на ребенка, обещающего своей маме не лазить больше в шкаф, где стоит варенье.

– Заткнись… Значит, будем делать так… – Я принялся объяснять фламандцу диспозицию по приему купцов.

А после того как растолковал все, погнал его с шебеки взашей – в свою очередь объяснять нужный маневр личному составу. Потому что война – фигня, главное – маневры.

Затем я погнал в замок Иоста за двумя десятками мосарабов и кое-каким оружием для чернокожих. Им в моем плане отводилась небольшая, но очень важная роль.

Замаячил на берегу староста, и сразу же был препровожден ко мне на шебеку. Оказывается, почтенный дорпсхоофт уже полдня меня искал, собирался решить несколько простых бытовых проблем, с появлением господина превратившихся в непростые и решаемые только с разрешения сюзерена. А новый замковый обер-эконом, он же бывший обер-интендант компании Петер ван Риис, наотрез отказался решать эти вопросы, убоявшись ответственности, когда сам господин в замке.

Впрочем, голову я особо себе забивать не стал – все решу на вечернем совещании – и разрешил только невозбранно собирать желуди в моем лесу. Я-то, грешным делом, собирался заставить сервов кормить хрюшек водорослями, вспомнив, что кто-то уже так в исторической перспективе поступал. Но оказалось, что этого делать нельзя. Все давно испробовано. Мясо товарный вкус потеряет, и копченные по особому рецепту окорока в Брюгге уже не возьмут, да и я сам в первую очередь такое есть не стану. Так что пусть их свиньи жрут желуди. Отпустил с богом старосту и наказал ему подготовить список проблем на вечер.

Поискал взглядом Тука, но оказалось, что он с ван Бромелем отправился в деревню хоронить священника. Поскучал немного – и от нечего делать стал проводить политинформацию своим уже африканцам, перемежая ее допросом. Очень уж мне интересно было, откуда эти красавцы немного знают португальский язык.

Оказалось все прозаически просто. Негры уже на протяжении двух лет играли роль некоего переходящего из рук в руки красного вымпела «Ударникам морского разбоя». Откуда они родом, я так и не понял – Африка большая, а названия типа «страна могучих воинов и свирепых львов» мне ничего не говорят. Племя называлось зулу куду, что тоже ясности не добавило. В общем, их племя попало в плен к какому-то африканскому царьку Бокассе… очень знакомое (и знаковое) имя, не правда ли? Этот монарх половину племени просто сожрал со своими соплеменниками, а остальных продал скопом португалам – как оказалось, уже вовсю окучивающим просторы африканского побережья.

Далее галеру португальцев, где негры были гребцами, захватили берберийские пираты, а берберов в свою очередь разбил корабль Мальтийского ордена, ну и в завершение мальтийцев помножила на ноль уже вот эта сарацинская шебека. Ну а дальше вы уже всё знаете.

И так как афры дольше всех принадлежали португалам, то их язык они немного и выучили. Во как бывает…

Но, думается мне, на этот раз судьба африканцев из племени зулу начинает приобретать некую определенность. Они сами дружно признали себя моими рабами и высказали осторожное пожелание, чтобы их дальше никому не продавали, взамен обещая пролить реки крови, вспороть животы всем моим врагам, и прочая и прочая… Кстати выяснилось, что они неплохо владеют копьем и щитом и имеют понятие о действиях в строю, причем очень напоминавшем римский боевой порядок. Получается, римские легионы и в тех краях наследили, что совсем неудивительно. Жесткие были ребята.

Примчалась Матильда, оторвала меня от негров и доложила, что ровно двенадцать бочек селедки готовы и она уже дала распоряжения доставлять еще рыбу, пока не закончатся все бочки, коих было ровно пятьдесят штук. За что потребовала для себя награды. Для вручения таковой нам пришлось скрыться подальше от чужих глаз в капуданскую каюту.

Как всегда с Матильдой, процесс награждения затянулся, и вернула нас в действительность только настойчивость Иоста. Мой паж по одному ему ведомым приметам разыскал нас и сообщил, что корабль торговцев живым товаром уже на подходе…

Глава 10

…Я показал скалящему зубы шотландцу кулак, шепотом обматерил его, а потом еще и двинул кулаком по спине для вящего понимания. Веселится он… Хотя, признаюсь, сам сейчас совсем не против посмеяться над собственным обличьем и положением, да и над мордой Тука тоже. Но что можно мне, ему строго запрещено субординацией. Шутник, мля…

Мы сидели вместе с остальными бывшими пленниками в пещере и смиренно ждали, когда нас продадут и соответственно купят. Да, именно в этой последовательности.

Как я уже говорил, особо серьезного мне нечего предъявить купцу, кроме самого факта покупки им христиан. Можно, конечно, удовлетвориться малым и ободрать его как липку только за незаконную торговлю на моих землях, но гораздо полезнее будет использовать этот случай по полной. Но тут уже могли возникнуть некоторые непредвиденные обстоятельства. Я далек от того, чтобы считать купца, особенно еврея, полным идиотом – он вполне мог что-то неладное заподозрить и все сорвать. Поэтому для полной достоверности пришлось организовать целое театрализованное представление, где каждый актер уже был проинструктирован и знал свой маневр назубок.

И мы с шотландцем играли одни из самых главных ролей. Для этого пришлось разоблачиться почти до труселей и немного измазать морды сажей с грязью. Еще сам толком не понимаю, во что планируемое действо выльется, но хочется надеяться, что исходный результат будет стоить затраченных усилий.

От входа в пещеру донесся шум, ввалился Тиль Веренвен и, украдкой поклонившись мне, заорал:

– А ну на выход, мясо!.. По одному, по одному выходим…

Ага… значит, начинается. Я встал, брякнув кандалами, и побрел вслед за Туком на выход, где вместе с остальными пленниками присел на корточки у каменной стены.

– Не сомневайтесь, господин Рафа, товар хороший, все как по вашему заказу… – Угодливый голосок эконома стал слышен еще до того, как он сам показался из-за поворота.

– Посмотрим; сразу говорю – так, как в прошлый раз, не будет… – донесся чей-то уверенный и властный голос, а через секунду я увидел и его обладателя.

Высокого и статного молодого человека, наряженного в одежды из дорогих тканей, даже с претензией на дворянское происхождение, но в однотонной расцветке – не выдержанной в расцветках родового герба, за неимением последнего. Да и по лицу сразу можно определить, что он не дворянин. Вот как-то не случалось в истории Германии Средних веков евреев дворянского происхождения. Это уже позже стало модным…

Да, купец был типичным евреем. Лицо красивое, даже можно сказать – породистое, властное, но с определенными признаками фенотипа, присущими только евреям. Это в двадцать первом веке стало нормой кровосмешение иудеев с остальными нациями, а в пятнадцатом столетии такой выверт пока априори невозможен. Так что все признаки налицо.

Купца сопровождали мужичок постарше, одетый скромнее, но также с явными признаками семитской крови, и четверо здоровенных охранников в стальных кирасах, капеллинах, со страхолюдными гизармами в руках.

Отдельно семенила сладкая парочка: эконом и его сынок – такой же толстячок, как папенька, только с молодой и более мерзкой рожей.

Покупатель остановился у первого пленника и брезгливо приказал:

– Скажи ему, чтобы показал зубы.

– Пасть открой, пасть!.. – Эконом лично полез африканцу в рот и, раздвинув губы, показал белые как снег резцы, потом зачастил: – Я ж говорил, господин Рафа… Все как на подбор! Сильные и здоровые. Всего четыре флорина за голову, всего четыре…

– И не мечтай, – презрительно бросил купец и перешел к другому рабу. – Три флорина и пять сюрвейеров. И ни фартингом больше. «Черное дерево» упало в цене. Португальские купцы пригнали намедни пять галер, забитых под завязку…

– М-м-ма-а… Я христиан! Алилуа… Алилуа!.. – вдруг завопил в голос Мвебе, в крещении Гавриил, именно он оказался вторым по счету и отчаянно зажестикулировал.

Я внутренне подобрался – очень уж казался убедительным африканец. Вот если купец сейчас опомнится и все представление полетит к чертям собачьим? М-дя…

– Заткните ему пасть… – небрежно бросил купец, не обращая никакого внимания на африканца, и сразу же охранник сильно двинул Мвебе тупым концом гизармы по ребрам, заставив того скрючиться от боли и замолчать.

– Сам не знаю, что он такое лепечет… – развел руками эконом.

А его сынок угодливо закивал, подтверждая слова папашки.

– Плевать… – Работорговец презрительно сплюнул. – Миссионеры сдуру, наверное, перестарались, или притворяется, сволочь…

Полностью игнорируя крики африканцев о том, что они христиане, купец и эконом наконец добрались до ломбардцев.

– Я христианин! – гордо заявил мэтр Фиораванти, как только к нему подошли, и торжественно перекрестился. – Немедленно освободите меня. Вы ведь тоже католик, как и я!

Купец поинтересовался у эконома:

– Откуда он у тебя?

– Дык с шебеки той… – залебезил эконом. – Гребцом у сарацин был, так мы его это… скопом со всеми и определили…

– Корабль продаешь? – поинтересовался работорговец.

– Нет, господин Рафа… он нам самим для делов надобен, сами понимаете, на гуккере много не наработаешь…

– Смотри… хорошую цену дам…

– Отпустите меня! – вмешался в разговор ломбардец. – Это же ваш христианский долг!

– Чей? Мой? – Купец присел перед итальянцем.

Говорил, он, цедя слова сквозь зубы, словно выплевывая их:

– Ты вспомнил о моем христианском долге, свинья? Но ты забыл о сотнях и тысячах моих сородичей, которых сжигали и разоряли тебе подобные… – Купец замолчал, встал, несколько раз вздохнул, беря себя в руки, и заговорил опять мрачным голосом: – Я не вижу здесь христианина. Я вижу перед собой только лживого сарацина, готового предать свою мерзкую веру ради собственного спасения.

– Но… – Итальянец попытался возразить.

Однако сразу получил удар тупым концом гизармы в грудь и скрючился, зайдясь в кашле.

Ну вот как бы и всё… Тут уже купцу никак не отвертеться от ответственности. Вместо положенных по закону трех свидетелей налицо целых два десятка, готовых подтвердить, клянясь на Евангелии, уже свершившееся преступное действо.

Может показаться, что весь затеянный спектакль – лишний, мои люди и так подтвердят все что угодно, но дело тут в основном во мне лично. Вот как-то не готов я окунуться в полный беспредел, хотя и очень заманчиво это. Да и хочется до конца убедиться, что купец действительно собирается торговать христианами. Я не очень-то верил в это, все-таки подобные делишки чреваты очень большими неприятностями, да и хлопотный это процесс. Ляпнет кто-то из христиан о своей вере кому-то со стороны при транспортировке… и все. Готовься к медленной прожарке на открытом огне. Но в данном случае, похоже, у этого семита есть личные причины так поступать. А ненависть – очень плохой спутник осторожности и разумности.

Но с причинами я разберусь потом. Пора… Мой выход.

– Опомнись, купец. Тебе не удастся скрыть твое злодеяние. Мы молчать не будем, – произнес я как можно убедительнее, смотря работорговцу в лицо.

– Еще один сарацин умеет разговаривать на человеческом языке… – Купец ухмыльнулся. – Да хоть кричите, все равно это вам не поможет. Хочешь, я уделю немного своего драгоценного времени и расскажу тебе о твоей дальнейшей судьбе?

– Попробуй.

– Тебя сейчас погрузят на корабль, отвезут к устью Шельды, где, не выгружая на землю, передадут на другое судно, которое прямым ходом отправится в Левант… Или в Магриб. Кричи… вопи… хоть облупись. Все равно никто тебя не услышит, кроме чаек. Твоя судьба – гнить в рабской неволе…

– Ты! Мерзкий жид! Да как ты смеешь так разговаривать с благородным нобилем, кавалером ордена… – вскинулся Тук, играя свою роль, но так же, как и ломбардец, получив тычок древком гизармы, замолчал.

– Мне нет дела до того, кто вы есть… – Купец расхохотался и вдруг осекся.

На его искаженном одновременно и весельем и ненавистью лице медленно стала проступать растерянность.

По краям бухты встали на ноги аркебузиры, нацелив него свое оружие, а из-за поворота показался мой обер-капеллан Гуус ван Бромель в полном церковном облачении, с распятием в руках и в сопровождении стрелков.

– Что здесь происходит! – грозно заревел капеллан и обличающе направил распятие прямо в лоб купцу.

– Да ничего особенного, Гуус… – Я встал и сбросил с себя так и не застегнутые кандалы. – Обычное дело. Святотатство. Оскорбление христианской веры, торговля христианскими душами, ну и все сопутствующие мерзости.

– Еретик! Христопродавец! – прогудел обер-капеллан и, перехватив медное распятие поудобнее, ловко двинул им купца по голове, с одного удара сбив его с ног. – Тащите его на костер. Всех их на косте-о-ор! Пла-а-амя очистит вас от скверны! Аллилу-у-уйя!

М-да… обер-капеллан немного переигрывает, но очень убедителен, собака. Однако актерский талант у Гууса определенно присутствует.

Я улыбнулся и принял от Иоста свою одежду.

Стрелки мигом разоружили охрану, надавав им попутно тумаков, и поставили их всех на колени на кромке пляжа.

– Да! Свидетельствую! Я свидетельствую! – завопил эконом, тыча пальцем в купцов. – Этот еретик собирался продать мерзким магометанам христианские души!

Его сынок в полном обалдении вертел головой по сторонам, не понимая, почему его бьют по голове и сожают в кандалы, но потом тоже сориентировался и стал яро обличать купца во всех мыслимых и немыслимых грехах.

«Вот же сволочи! – подумал я, в спешке одеваясь. – Даже и не знаю, кто тут хуже… Купец, ведомый местью и честный в своей ненависти к христианам, либо эти мерзкие продажные твари? Да, работорговец вызывает большее уважение… А этого скота-эконома я все-таки на кол завтра посажу… Да, именно на кол, при полном стечении народа. А сынка его – в рудники… ну или еще на какие-нибудь каторжные работы пожизненно».

– Будьте вы прокляты и горите в аду!.. – прошипел купец, зажимая ладонью рассеченный ударом лоб. – Грязные мерзкие гои…

– Заткните ему пасть и волоките в темницу, – приказал я. – Эконома бывшего с его сыном – тоже туда. – Подошел ко второму еврею и спросил, приставив кинжал к его шее: – Ты хочешь жить?

– Хочу… – Купец нервно сглотнул кадыком и покосился на клинок.

– Быстро отвечай. Твое имя? Имя твоего спутника? Сколько на галере команды, сколько охраны и какой груз?

– Я Томас Велингер, приказчик. Спутник – Рафаэль Цимлер, купец, сын Иофеля Цимлера, главы гильдии торговцев тканями Антверпена. Точно сколько команды – я не знаю. Примерно два десятка. Охраны столько же. Груза нет… – бодро и четко стал отвечать приказчик…

М-да… похоже, с мыслью взять судно штурмом придется расстаться, а у меня возникала такая идея, когда стало известно, что пришел за товаром и рабами не большой когг, а гораздо меньшая по размеру галера. Задумка выглядела довольно просто: вооруженные африканцы, разбавленные моими стрелка́ми, под видом купленных рабов поднимаются на борт, ну а дальше как бы все понятно…

Конечно, судно-то я возьму, но смысла в этом уже не вижу. Сам этот корабль мне и даром не нужен – своих хватает, в отличие от гребцов. А груза нет… Ну и как поступить? Да просто и без излишних затей…

– Ты сейчас вернешься на корабль и отправишься назад в Антверпен, где сообщишь этому… Иофелю, что тут произошло. Запомни, купец, мое имя и в точности повтори его отцу этого… негоцианта хренова. Я – кавалер ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии его светлости герцога Фландрии, Брабанта и Бургундии Карла Смелого, барон ван Гуттен. И стою на своей земле. Запомнил?

Приказчик побледнел как мел при упоминании моего полного титула и имени владетеля Фландрии и, заикаясь, робко спросил:

– Ч-что еще ему передать, господин барон?..

– Скажи так. Господин барон чинит пока дознание личной властью, без привлечения представителей инквизиции, но это до бесконечности продолжаться не будет. Ты все понял?

– Д-да, ваша милость…

– Отец знал, чем занимался его сын?

– Вряд ли… Отец его – уважаемый человек в Антверпене и никогда бы не стал потворствовать подобному. Тем более что он – выкрест. М-мы все свято исповедуем христианство, несмотря на свои корни. Но молодой господин ведет свое дело уже отдельно от отца, и… – Приказчик, колеблясь, замолчал.

– Говори.

– У него есть причина испытывать ненависть…

– Лучше не испытывай мое терпение.

– У него была невеста… из уважаемой богатой семьи переселившихся сюда кастильских конверсос… Но так случилось, что они попали под подозрение в тайном отправлении иудейских обрядов… Следствие доказало, что это так… и их всех отправили на костер… А Хелен… девушка эта, скончалась при пытках на следствии. Э-эт-то случилось пять лет назад, и с тех пор…

– Можешь не продолжать… – прервал я приказчика. – Отправляйся… Стоп! А где деньги на оплату товара?

– В лодке, под охраной… – с готовностью ответил приказчик.

– Дамуазо Логан, решите этот вопрос, только без смертоубийства… – обратился я к Туку, ждавшему рядом со мной распоряжений. – Охрану всю разоружить полностью, до вилок и ножиков, и отпустить. Выполняйте.

– Деньги пока останутся здесь, – сообщил я приказчику. – Как доказательство вашего преступного замысла. Все, свободен пока… И запомни, если через двое суток посланцев от Иофеля здесь не будет, этот его сукин сын отправится прямиком к инквизиторам. И не в местную конгрегацию в Брабанте, а в особый трибунал Бургундии. Пшел, – пнул я его ногой.

М-да… вот это замес получился! Даже не знаю, как бы я поступил, если бы мою девушку до смерти запытали в инквизиции… Хотя почему не знаю? Как раз нечто подобное и случилось с бастардом д’Арманьяком, то есть со мной… Только там инквизиция была ни при чем. Руа франков Луи постарался, но я почему-то не режу первого попавшегося мне под руку француза… тем более не продаю его в рабство. Но я – это я, а работорговец – это работорговец…

Ладно, все сомнения – от лукавого, особо тиранить Рафу я не собираюсь. Спесь сбить определенно придется, но товарный вид ему сохраним. Что-то мне подсказывает, что в указанное мною время приедет представительная делегация… Ну а дальше… дальше посмотрим. Моя судьбинушка порой такие выбрыки устраивает, что планирование чего-либо далеко наперед – затея наиглупейшая.

Ну вот, вроде как в бухте на сегодня и все… Распорядился выставить на всякий случай двойные посты и отправился в замок. А там у меня, мама дорогая, сколько всего надо сделать… Жуть.

Начинаю себя чувствовать будущим неутомимым рассейским прогрессором – Петькой, который номер первый. Он тоже, говорят, об отчизне радея, по два часа в сутки спал. А у меня времени гораздо меньше, чем у него, но… но и масштабы, честно говоря, не те. Значит, справлюсь.

По прибытии в замок распорядился взять бывших пленников в работу, то есть отмыть, одеть и накормить досыта. Завтра же будем и думать, куда и как выгоднее их пристроить к делу. С ломбардцами и китайцем понятно, а вон насчет африканцев пока не знаю, но определюсь.

Проконтролировал начало процесса и отправился ужинать с Логаном. Остальная старши́на ела за моим столом только по особому приглашению, а так питалась за своим, тоже отдельно от рядовых. Субординация, ёптыть…

Матильда, сославшись на какие-то заморочки по хозяйству, отправилась их исправлять, обещавшись прибыть позже.

Вымылся и, напялив халат, еле добрел до стола. Устал…

Гранд-повар сегодня расстарался особо и запек целиком большую семгу с лесными орехами, специями и травами. Ну и заедок разных, в основном даров моря и разных сыров, на стол навалили изрядное количество. Заботятся об отце-командире, что не может не радовать. Пожрать я люблю… От средневекового кулинарного искусства, правда, у меня впечатления двойственные. Очень много приличествующих времени блюд совершенно несъедобные, даже опасные для здоровья. Не буду перечислять, поверьте на слово. К примеру, пироги; но в целом все очень даже неплохо. Да и привык уже.

Отрезал себе приличный ломоть рыбы и плюхнул на тарелку. Попробовал… и отправил в рот сразу большой кусок. Вкусно… Мм!

Отпил вина и приказал Туку:

– Докладывай, братец.

– Чфто… – Шотландец чуть рыбой не подавился от неожиданности вопроса.

– Чфто… – передразнил я его. – Кто обер-казначей – я или ты? Докладывай о состоянии казны.

– А… Так это завсегда пожалуйста. – Шотландец тщательно прожевал и, наморщив лоб, стал говорить: – Значица, так… В казне компании триста флоринов с небольшим… да, триста флоринов и пятнадцать патаров, и жалованье за месяц вперед уже выдано, да и обещанные вами пенсии – тоже. Опять же бочонок с гульденами – не тронутый по особому вашему распоряжению, монсьор…

– Сколько в нем?

– Ровным счетом две тысячи пятьсот монет, – радостно отрапортовал шотландец, пристукнув ладонью по столешнице от избытка эмоций.

Немало, однако. Но и немного, учитывая масштабы моих задумок. А вообще, хрен его знает, в ценах я до сих пор слабо ориентируюсь. Разные они в, казалось бы, близких городах.

– Моих личных денег сколько?

– Шестьсот ливров! – гордо доложил Тук. – Обол в обол. Это с монетой, взятой у эконома.

Вот это уже лучше. А… Стоп!

– Сколько денег у работорговцев взяли?

– Щас… – Тук допил вино, запихал в рот кусман рыбы и заорал, шамкая: – Иошт, доклад!

Скотт, одним словом…

Из соседней комнаты появился мой паж и поставил на краешек стола тяжелый сундучок…

– Это чья обязанность? – Я прищурился и посмотрел на шотландца.

– Так… моя, монсьор, – немного смутился Тук. – Ну и парню практика нужна. Для чего я его считать-писать учил?

– Ладно… – смилостивился я, ибо сил гневаться уже не было, и показал на край стола: – Садись там, Иост, докладывай и поешь.

Парень довольно вспыхнул от оказанной чести – еще бы, с сеньором за одним столом пригласили откушать! – и, вытянув из рукава клочок бумаги, затараторил:

– Значица, так… четыре десятка кучек по десять десятков вот таких монет… – Парнишка вскочил и передал мне в руки серебряный су.

– Тебя что, дамуазо Логан дальше десяти не научил считать? – поинтересовался я у пажа, покрутив монету в руках.

– Учил, конечно, но я так считаю для пущей надежности, – поклонился мальчишка. – Значица, дальше… И две кучки по десять монет вот таких…

На этот раз он мне вручил золотую монету с каким-то мужиком, на коленях принимающим знамя из рук Иисуса Христа.

– Как называется? – Я бросил ее Туку.

Шотландец мельком глянул на монету и вернул ее Иосту:

– Цехин. Венецийский цехин, монсьор. Добрая монета.

Иост сверился с бумажкой и продолжил:

– И три кучки по десять монет вот таких…

В моих руках очутился серебряный стюрвейер.

– Так сколько итого? – спросил я у парня и поощрительно улыбнулся, ожидая, что он мне отбарабанит сумму.

Но дождался только сконфуженного выражения лица у мальчишки.

– Так далеко мы еще не учили, монсьор… – промямлил он.

– Эх ты, разумник… – Я ласково потрепал его по непослушным вихрам и разрешил поесть.

– Серебра примерно на двести ливров, монсьор, ну и тридцать золотых цехинов, – подытожил Тук.

– Братец, а ты прикидывал, сколько весь товар со шебеки стоит?

– Дык точных цен мештных я не знаю, моншьор, – прошамкал с набитым ртом шотландец, – тут не Бургундия. Но мнится мне, что этот шид ободрать хотел эконома как липку. Шами пошудите: за рабов по шетыре гульдена – это уже што двадцать, и товару у нас на три шотни, не меньше…

– Прожуй.

– Што, моншьор? – опять прошамкал Тук и, состроив зверскую рожу, показал кулак отчаянно старавшемуся сдержать смех Иосту.

– Ладно… proechali… – Я махнул рукой, удобнее устроился в кресле и, попивая вино, постарался прикинуть свои дальнейшие действия.

Трофейную монету однозначно реквизирую в свою пользу и пущу ее на обустройство мастерских. Литейка обязательно нужна, оружейная мастерская, кузня… и все такое прочее. Опять же деревеньку вторую заложу – для своей дружины, мастеров и управителей. Селить их в Гуттене и смешивать с сервами считаю нецелесообразным. Разница великая между ними в статусе. Если денег не хватит на все, сотню возьму из бочонка, а остальное – в резерв. Это не мои личные деньги, а деньги компании, на нее и будут тратиться. Оружия прикупить – вооружить пополнение, хватит с головой, но это только в базовом варианте, а с претензией и на остальную экипировку – опять расходы предстоят. Со временем шебеку возьмусь перестраивать, и гавань нужно в бухте оборудовать… Еще чего интересного надумаю – вот тут заветный бочонок и пригодится.

А замок… для обустройства и восстановления замка у меня есть хренов работорговец в подвале. Стратегический ресурс, ёптыть. Если я правильно все понимаю, папаша за своего сыночка, при правильном подходе к ведению переговоров, мне второй замок построит. И не только. Хотя всякое бывает…

Ладно, хватит пузо набивать, под дверью ближники мои уже топчутся, соображения свои изложить хотят. Пошарил взглядом по столу, выбирая, что еще слопать… И понял, что просто не влезет. Обожрался… Ну и не надо.

Возле каморки, наспех оборудованной под кабинет, толпились ближники, и немного в стороне жался к стене староста, боязливо косясь на вооруженных до зубов головорезов.

Из общего вида немного выбивались Фиораванти и Фен, они сидели на корточках и что-то вполголоса обсуждали в компании моего обер-мэтра-бомбардира Пелегрини. Архитекторов уже переодели, вымыли, обрили, и теперь оба щеголяли лысыми головами. И это правильно, нечего лишних насекомых разводить.

Невольно припомнилось, как я встретил Тука, и как он после купания в ледяном ручье по моей настоятельной просьбе брил себе голову кинжалом. Твою же мать, как быстро время летит… А теперь вон у скотта грива уже как у лошади выросла, и он по моему примеру стягивает волосы в хвост на макушке. Но они у него длиннее, я периодически свои по плечи обрезаю. Согласно бургундской моде… модник, мля…

Волосы, конечно, дело наживное, чего не скажешь о месте их произрастания. Но с головами вроде у ученых все в порядке.

Граждане приближенные, увидев меня, дружно приняли строевую стойку и застыли в томлении – кого же капитан дернет первого на ковер?

– Маэстро Фиораванти… – бросил я на ходу и вошел в комнату. – Прошу…

Стараниями челяди комнатушку уже привели в более-менее презентабельный вид. Смотрелось, конечно, еще по-сиротски, но стол с креслом присутствовали. Даже ковер и пару древних гобеленов на стену повесили. Ничё… без претензии, но со временем я тут Версаль устрою или даже лучше.

Поправил подушки на венецианском кресле и уселся поудобнее. Мне в этом кресле еще часа три сидеть, а седалище чай не казенное. Взял со стола очиненное гусиное перо и немножечко затосковал по-своему золотому «паркеру», оставшемуся в двадцать первом веке… М-да… печально, но, как это ни странно, я уже этих мелких бытовых неудобств почти не ощущаю. Даже свыкся с бритьем жуткой опасной бритвой. Да и хрен с ним…

Ну и где эта творческая личность? Креакл, его мать…

Итальянский архитектор бочком проник в кабинет, загруженный рулонами бумаги. Иост уже успел мне нажаловаться, что тот выпросил почти все наши запасы писчего материала и гусиных перьев с чернилами. Но я приказал не жлобиться и отдать все, что потребует.

– Присаживайтесь, маэстро, – показал я ломбардцу рукой на табурет, – и докладывайте.

Архитектор поклонился и присел на краешек табуретки, не выпуская из рук свои записи.

– Сеньор барон, я хочу вам высказать некоторые соображения по устройству…

– Это немного позже, маэстро… – Я облокотился на стол и посмотрел в лицо ломбардцу. – Начнем с другого. Скажите, почему вы не спешите домой?

– Так заметно, сеньор барон? – Ломбардец грустно улыбнулся. – Хотя… с вашей проницательностью это и неудивительно, – польстил он на всякий случай и печально вздохнул.

– Не вижу поводов к печали, маэстро. Для человека дом там, куда ему хочется возвращаться. Так что случилось?

– Увы, по не зависящим от меня обстоятельствам возвращение в Геную для меня смертельно опасно… – Ломбардец машинально провел ладонью по лысому черепу и пригорюнился. – Эта досадная история с фальшивыми монетами забрала у меня все. И место в ложе, и доброе имя, и даже любовь…

Итальянец, перемежая свою речь горестными вздохами, поведал мне занимательную историю, как он со своим знаменитым дядей Аристотелем Фиораванти, взялся по заказу епископа Донателло Сфорцато сделать автоматизированный пресс для чеканки монет, как потом впал в немилость и по обвинению в чеканке фальшивых денег угодил в кутузку.

Насколько я понял, сам факт преступления присутствовал, конечно, в меньшем масштабе, чем предъявлялось, но причиной ожидаемо оказалась любовь. Это у Пьетро, а у его дядюшки Аристотеля, который сейчас строит в Москве соборы и пушечные дворы, причина, скорее всего, была более прозаической. Просто корыстной. Но ломбардец коснулся ее только вскользь, а я не стал выпытывать подробнее. Оно мне надо? Так вот…

Некая Бьянка Спалетти, дама полусвета, настолько вскружила голову любвеобильному Пьетро, что он, войдя в сговор со своим родственником, несколько раз использовал почти готовый пресс по назначению… Но не в ту пользу. Тайное стало явным, ибо оная Бьянка находилась в некоторой интимной связи как раз с самим епископом, и оба достойных представителя династии Фиораванти оказались в сырой темнице. Скандал замяли, постаралась ложа, но пришлось бежать под страхом смерти, ибо епископ поклялся спалить соперника как еретика, если он хоть ногой переступит границы Италии. И дядю, кстати, тоже за компанию собирался поджарить. И они побежали… каждый в свою сторону. Аристотель – в Московию, благо у него было уже приглашение от Ивана Третьего с обещанием «гринкард», а Пьетро убыл на Мальту вместе со своей бригадой, у которой тоже рыльце было в пуху. Они маленько побуянили в траттории, и того, кого не надо, по пьяни зверским образом прирезали.

– Весьма занимательно… – Я постарался скрыть свою улыбку от ломбардца.

– И весьма печально, сеньор барон… – добавил архитектор и состроил жутко страдальческую рожу.

Да-а-а… вот как-то исторически сложилось, что особи мужеска полу всегда страдают из-за своей неуемной страсти к полу женскому. И в пятнадцатом столетии, и в двадцать первом… Страдают и все же не могут обходиться без источника своих страданий, который одновременно является источником вдохновения, наслаждения и объектом поклонения. И будет так всегда, хотя некоторые современные европейские тенденции могут поставить на этом жирную точку. Но мне этого содомского апокалипсиса, слава богу, уже не увидеть. Вот и славненько…

– Маэстро Фиораванти, я развею вашу печаль. Я дам вам работу, деньги, славу, и вы сами не заметите, как рядом с вами окажутся любовь и страсть. Право слово, не стоит расстраиваться по пустякам. Могу, к слову, сказать, что у вашего дяди Аристотеля все в порядке, он сейчас трудится над величественным проектом и находится в милости у гранд-принца Московии.

– Но откуда?! – Ломбардец от удивления вытаращил на меня свои выразительные черные глаза.

Вот черт… опять сболтнул лишнего… надо как-то выкручиваться…

– Я… я просто в своих странствиях встретил послов принца Иоаннуса Московского, и они мне за кружечкой вина рассказали все новости их великой страны. Но это лишнее… – поспешил я прекратить скользкую тему. – Предлагаю сосредоточиться на насущном.

– Да-да… – Ломбардец суетливо развернул на столе лист бумаги. – Я очень рад, что с моим почтенным дядей все в порядке. Вот смотрите, сеньор барон. Это примерный чертеж замка после его полной перестройки…

– Главное, чтобы без ускорения… – пробормотал я, разглядывая эскиз.

– Простите, сеньор барон?..

– Не обращайте внимания, лучше объясните: что вот здесь будет?

Через час у меня голова кру́гом стала идти от громадного количества средневековых фортификационных и архитектурных терминов, но я одновременно проникся уважением к ломбардцу в частности и средневековому инженерному делу – в общем.

– Впечатляет, маэстро, впечатляет… – Я отодвинул чертежи от себя. – А что вы мне скажете о маэстро Фене? Насколько он сведущ в вашей науке?

– О-о-о!.. – с пылом воскликнул итальянец. – Он мне оказал неоценимую помощь в планировании. Он великий мастер в деле деревянных конструкций, и я решил, что всем связанным с деревом будет заниматься он. Просто у маэстро Фена в стране не используется в должной мере камень, и это наложило определенный отпечаток на его мастерство. Опять же он взял на себя все кровельные работы…

– В общем, я так понял, что вы поладили, – прервал я поток восхищений и любезностей. – Теперь такой вопрос. Вы сведущи в литейном деле?

– Я инженер, сеньор барон! – Итальянец гордо вскинул голову, задрав свой выдающийся романский нос и выпятив не менее выдающийся подбородок. – Я лил колокола, я лил бомбарды, я лил… да спросите маэстро Пелегрини, он слышал о моем мастерстве… Я умею…

– Отлично. – Я чуть не расхохотался, глядя на надувшегося от собственной важности ломбардца. – Верю, верю… Значит, вам еще предстоит спроектировать литейную мастерскую. Но это позже. Мне нужен от вас список всех необходимых материалов и расчет потребности в сторонних специалистах. Причем уже завтра к вечеру.

– Как прикажете, сеньор барон, но кажется мне, что камень вам покупать не придется, а понадобятся просто хорошие каменотесы. Совсем неподалеку есть заброшенная каменоломня. Камень из нее как раз и использовали в постройке этого замка…

– Это радует… – пришлось в очередной раз прервать итальянца. – Да, кстати, вы обдумали цену ваших услуг?

– Я обдумал, сеньор барон, – с достоинством поклонился ломбардец. – Я не возьму с вас денег. Моя работа – это моя благодарность вам за спасение. Мне хватит ежемесячного скромного жалованья и кормового содержания. Мои люди решили так же.

– Хорошо, маэстро. Сделаем так… Вы назначаетесь на должность обер-лейтенанта-инженера с жалованьем десять ливров в месяц и приличествующим содержанием. Жалованье же вашим людям будет из расчета ливр в месяц. Так вас устроит?

Лицо ломбардца вспыхнуло от удовольствия и он вместо ответа глубоко поклонился мне.

– Вот и хорошо… – Мне стало понятно, что я, как всегда, переплатил, но, честно говоря, от этого факта я не особо огорчился: если ломбардец устроит все так, как запланировал, то этих денег он стоит.

– Вы свободны, маэстро; и пригласите сюда маэстро Фена, – пришлось погнать инженера с глаз долой.

Если я каждому буду уделять столько времени, как этому итальянцу, то освобожусь только утром, и то не факт. Всех проблем за один раз не решить, поэтому потреблять посетителей буду только строго дозированными порциями. Меня Матильда уже в койке ожидает, да и у самого в голове и кое-где пониже совершенно ясное томление наблюдается, а приходится дела ворочать. И ничего не поделаешь…

– Господин! – В кабинет проник китаец и бухнулся у входа на колени, склонив голову и уперев кулак правой руки в ладонь левой.

– Встаньте, мастер Фен, и в дальнейшем не делайте так. Вы свободный человек, и достаточно лишь поклона, и только в приличествующих случаях необходимо становиться на одно колено.

– Как прикажете, господин! – Мастер живенько принял вертикальное положение.

– Да, так лучше. Садитесь. Как вы устроились, мастер Фен?

– Очень хорошо, господин… – Китаец опять почтительно склонил голову. – Нам с мастером Пьетро выделили целый шатер, и мы ни в чем нужды не имеем.

– Подходит ли вам наша пища?

Китаец едва заметно улыбнулся и коротко ответил на вопрос:

– Все необходимое есть. После рабской еды это просто дары богов. Хотя я немного тоскую по привычным для меня блюдам.

– Мне доложили, что вас нашли запертым в маленькой каморке на шебеке. Почему вы были не со всеми?

– Я выказал неповиновение, господин, – невозмутимо ответил Фен. – Это довольно долгая история, и я не уверен, стоит ли досаждать ею моему господину…

– Стоит, мастер Фен, стоит. Мне очень интересно, как вы вообще оказались в рабстве, да еще на другом конце земли. – Я отпил сидра из бокала и требовательно посмотрел китайцу в глаза. – Я хочу знать вашу историю, а когда я чего-то хочу, я обычно это получаю. Начните с самого начала.

– Как будет угодно моему господину. Я родился в провинции Нанкин, в семье простого письмоводителя, работавшего в хун-бу… – Китаец слегка запнулся, а затем перевел: – Это государственная контора, которая занимается налогами…

Китаец, несмотря на свой акцент и довольно посредственное знание языка (русский он знал еще хуже, поэтому рассказывал на итальянском), оказался великолепным рассказчиком. Я даже понимал сложнопроизносимые названия государственных китайских учреждений, в которых он успел поработать и поучиться.

Несмотря на свою относительную молодость (ему недавно исполнилось тридцать шесть), он оказался настоящим… как бы это правильно сказать… гением. Да, настоящим гением и вундеркиндом. Он еще в десять лет окончил деревенскую общинную школу. Затем с успехом сдал экзамен и окончил в тринадцать школу «шуань» (насколько я понял, это учебное заведение было уже классом повыше, что-то типа профтехучилища). Дальше он, как лучший ученик, был направлен в высшую школу – «тайсюэ», аналог нашего института, и тоже ее окончил с отличием всего за три года. Определенного профиля эти заведения не имели, учили там всему и помногу. Считалось, что государственный чиновник должен быть всесторонне развитым. Так что пришлось Фену учиться даже военной науке, хотя он сам тянулся больше к естествознанию.

Венцом его учебной карьеры стало его направление в двадцать лет в Высшую государственную академию – Гоцзыцзянь. Сто тридцать экзаменов при поступлении, в том числе и по магии. Да-да, по магии – вы не ослышались, Фен и его сдал успешно… Я при упоминании такого количества экзаменов чуть не сполз под стол, тихо ошизевая. И высочайшим императорским разрешением, несмотря на недопустимость обучения его сословия в этом заведении, Юйсян был туда принят. Кстати, срок обучения в этой академии на отдельных факультетах составлял пятнадцать – двадцать, а то и двадцать пять лет. Это вам не это, как говаривал один известный киноперсонаж.

Обучался он на факультетах естественных наук, происхождение все-таки закрывало путь на высшие чиновничьи должности и соответствующие факультеты. За время обучения Фен проштудировал охрененно большой энциклопедический труд «Юн-лэ да дянь», что переводится как «Великий свод знаний годов правления…» каких-то там Юн-лэ. Сей почтенный труд насчитывал больше десяти тысяч томов, включавших свыше двадцати тысяч глав, и содержал разделы по истории, каноническим и философским трудам, астрономии, географии, медицине, техническим знаниям и искусству. Просто охренеть можно… но и это еще не все. Пришлось штудировать еще множество трудов не меньшего объема и написать пару десятков своих. Короче, академию он закончил где-то в тридцать лет и получил назначение в Шанхай, на должность, звучавшую как «дворцовый архитектор», а на самом деле включавшую в себя множество не связанных с архитектурой обязанностей. Этакий придворный ученый-универсал, попросту говоря.

Вот с этого момента потихоньку и начался печальный этап в жизни китайского гения Фен Юйсяна. Для начала он автоматически обзавелся кучей недоброжелателей из числа чиновников, которые старались устроить на эту должность своих сыновей. Карьера при столь мощном противодействии у него сразу не задалась. А тут он как нельзя «кстати» поспорил с главным дворцовым архитектором и выиграл спор, построив систему фонтанов при дворце. И тут же был обвинен в неканоничности и чуть ли не святотатстве. Очешуеть!

Потом на придворных поэтических чтениях его поэма (не сомневаюсь, самая поэтичная и изысканная) была освистана, и последовало обвинение уже ни много ни мало, а аж в монголопоклонничестве, невосторженном образе мыслей и неблагонамеренности к властям предержащим. Оказывается, в Китае на данный момент времени есть некая литературная инквизиция. Причем работает она не хуже религиозной европейской. По итогу разборок с должностью пришлось расстаться, и то можно считать, что Фена посетило великое везение, в противном случае могли сварить в масле или еще чего экзотичнее.

Ну а дальше, в апогее везения в кавычках, ему просто двинули одним вечерком по голове, и очнулся он уже на борту джонки, хозяева которой и продали невезучего китайца сарацинским купцам в каком-то индийском порту. Сам Фен лепетал о некоем проклятии, которое стало причиной такого падения, но я понял, что это просто… даже не знаю как сказать… карма, что ли… Хотя и проклятие тут вполне вероятно. Кто его знает, что там может у древних китайцев водиться… Вот во Франции в пятнадцатом веке – ведьмы так вполне настоящие. Сам убедился…

Вследствие либо проклятия, либо просто фатальной общей невезучести таланты китайца на рабском поприще оказались невостребованы. Хотя он честно пытался привлечь к себе внимание и даже соорудил ветряную мельницу какому-то там полудикому берберскому шейху… и оказался в гребцах, так как обладал выносливостью и сложение имел довольно крепкое. А главное – чтоб не умничал. Потому как шейх убежденно считал, что того, чего нет в Коране, быть вообще не должно.

И тут невезучий гений решил стать на путь жесткого противодействия тюремной администрации, читай: объявил войну судовым надсмотрщикам. Короче, пошел в отказ. Китаец мне пытался объяснить, почему он так решил, оперируя какими-то философскими понятиями древнекитайских гуру, но я перевел всю эту хрень для себя на понятный язык. Короче, если все хреново, и с каждым днем хреновей, и не везет уже вообще критически, то проще самому сдохнуть, проявив несгибаемость китайского характера. Вот как-то так. Но надсмотрщики тоже имели свою несгибаемую философию и методы, веками отработанные на сотнях рабов. Его стали пороть нещадно и перестали кормить. Китайцу еще повезло, что бунтовать он стал в плавании, а гребцов на шебеке ощущалась нехватка, а то его попросту выбросили бы в море, и все.

Китаец сразу понял свою ошибку и пообещал излечить капудану его подагру. И даже успел немного облегчить страдания старому арабу. Пороть его перестали, но и кормить нормально не начали в назидательных целях, а держали в запертой каморке под рукой, ибо постоянно отцеплять его от остальных гребцов – еще та морока…

– Вам очень повезло, мастер Фен, – резюмировал я похождения китайца. – Отчего-то мне кажется, что полоса вашего невезения закончилась.

– Я тоже так считаю, господин, – вежливо поклонился Фен. – Рано или поздно превратности жизни совершают полный круг и возвращаются к основам.

– Я думаю, нам предстоит еще множество бесед, но, к сожалению, я сейчас ограничен во времени. Вот список того, чем вы мне можете оказаться полезным. – Я взял лист бумаги в руки…

Китаец, заслушав список, сразу начал меня так радовать, что я мгновенно забыл про томящуюся в пустой постели Матильду.

По итогу общения я возвел его в должность лейтенанта-инженера и выделил штат из четырех помощников, который ему предстояло отобрать самому из учеников компании и способных сервов из деревеньки. Ну и выписал полный карт-бланш в действиях и полную свободу передвижения по баронии. Даже прикрепил охрану из двух стрелков.

Ох и ценный кадр мне попался… Разная керамика, топливные брикеты из водорослей, стеклянные изделия, бумага, тушь, долгохранящаяся лапша с консервированными овощами и лак вместе с составом для покрытия судовых корпусов – это еще мелочи. Он пообещал мне изобрести капсюли, боевые ручные ракетометы с напалмом (но это, естественно, с моей помощью) и установить ветряные двигатели на токарные станки. Да и сами станки по металлу тоже пообещал изобрести, так что сверление пушечных и аркебузных стволов перестало казаться мне фантастикой. Да еще много чего… Просто генератор научной мысли, а не китаец.

Правда, некоторые проекты, типа боевых пилотируемых воздушных змеев с бомбовой нагрузкой из глиняных зажигательных бомб, я беспощадно забанил. Не надо нам такое: начнет испытывать – и сложит свою талантливую головушку, да и вообще это слишком для Средневековья. Мы как-нибудь по старинке… потихонечку… И тильки для сэ́бэ.

А может, его под стражей держать, по типу бериевской шарашки? Кстати, если судить по мемуарам содержавшихся в подобных заведениях, очень уж стимулирует научно-творческую мысль их режим. Хотя нет, это уже слишком; просто приставлю к нему парочку недреманных глаз, чтоб пылинки с него сдували, и все… Суперценный же кадр, ёптыть…

На таких положительных эмоциях прогнал остальных докладчиков по ускоренной программе, но все равно освободился далеко за полночь. Тяпнул полбокала вина и поспешил в спальню, которую благодаря усилиям моей пассии наконец-то привели в приличное состояние.

– Я жду и жду, а он непонятно чем занимается… – капризно промурлыкала Матильда, раскинувшаяся во всем своем обнаженном великолепии на кровати. – Иди ко мне скорей…

– Уже лечу… – Я содрал с себя халат и рыбкой нырнул в постель. – Куда… а ну назад, сейчас будем делать бастарда номер один…

И делали…

Глава 11

«А вот для чего тебе, товарищ барон, шебека? Пиратствовать собрался? А мотивы? А идея у тебя какая, барон?» – задавал я сам себе вопрос в дороге и, прежде чем ответить на него, окинул взглядом кавалькаду.

Даже очень солидно… Три десятка мосарабов при полном параде и два десятка конных арбалетчиков. Опять же я, весь такой расфуфыренный, при флагах, пажах, оруженосцах, со свитой и неумолимой бюрократической машиной на подхвате.

Бюрократия состоит из трех солидных бургундских чиновников, отблескивающих на солнце своими шитыми золотом ливреями. А что они алкаши конченые, так почти и незаметно. Вчерашний день чиновничья братия провела по правилам строжайшего сухого закона и маленько уже оправилась, лицами посветлели, а аудитору дворовые девки замазали бланш под глазом какой-то хренью типа белил, стало незаметней. Так что выглядят они вполне благопристойно и представительно.

А вот африканцев своих я решил не брать – дикие совсем еще, распугают моих вассалов, и ищи тех потом по всей баронии. Вот пообтешутся немного, тогда и явлю их миру.

Хотел я еще для количества в свиту записать Фиораванти с Феном, но они рано поутру, еще до моего пробуждения, отвалили в экспедицию по просторам баронии. Под благовидной отмазкой – поискать полезных ископаемых и вообще чего-нибудь полезного. Хорошо им…

А я вот еду принимать оммаж от своих вассалов. Собрался наконец. И то не поехал бы, да герольд воззвал к моей совести…

– Так, монсьор, вассалы ваши пир закатить обязаны… – Тук ехал рядом и мечтал о своем… о шотландском. – Можа, и девки у них приличные наблюдаются.

– Можа… Тебе бы только жрать да девок валять… – буркнул я, недовольный тем, что скотт оторвал меня от масштабных государственных дум. – Экий ты все-таки варвар, братец Тук.

– Это да… – заржал шотландец, пропустив мимо ушей мою последнюю фразу. – Пузо набить да подол на девке ладной задрать – это самое-то.

– Все, не мешай мне. Мы думу думаем… – Я отмахнулся от своего эскудеро и опять задумался.

Идея… Идея нужна обязательно. Иначе благородное пиратство будет очень смахивать на вульгарный разбой. Хотя отмазка уже есть. Освобождение христианских пленников и нанесение урона басурманам – причина очень уважительная и даже благородная. Но это для властей отмазка. А для себя? Для своей совести? Нужно думать…

Тема «робингудства» меня изначально не привлекает. Порочная она в своей сути. И хотя внешне все выглядит красиво и благородно, но только на первый взгляд. У кого отбирать и кому отдавать? У таких же мироедов, каким я сам стал? Да и народишко меня не поймет, от слова «совсем». А власти предержащие – и подавно. Так что идейку о людях в зеленом трико отметаю однозначно. А собственно, о чьей совести я беспокоюсь? О своей, что ли? А она у меня есть? Ну вроде как есть. Но… но тогда надо искать идею, во славу которой я буду пиратствовать. Вот же слово нехорошее – «пират»… «Корсар», к примеру, звучит не в пример благозвучнее… или вообще «буканьер»… Нет. Это уже из совсем другого географического полушария, и звучит как-то плебейски. Значит, корсар. И волей-неволей опять возвращаюсь к теме грабежа басурман, ибо другой благородной идеи не сыскать. Вот как бы и придумал…

– Господин капитан… – около меня осадил коня стрелок из передового дозора, – впереди люди. Около десятка. Все конные, тяжеловооруженных не заметили. Сей час появятся из-за рощицы. Вроде охотятся… Собаки при них…

Охотятся? На моей земле? А вот это уже хамство… Я вгляделся в заросли и увидел десяток всадников, на полных рысях выскочивших прямо на нашу процессию.

М-да… действительно охотники. Неодоспешены, одеты ярко и разнообразно, вооружены в основном арбалетами и рогатинами. У всех на поясах длинные кинжалы и короткие узкие мечи. Да и собаки вон жмутся к хозяевам, взлаивая и не понимая, как реагировать на ситуацию… А здоровущие – прямо телята, не знаю даже, как породу опознать. Лохматые, с длинными мордами и длинным мускулистым телом. Надо себе таких же зверюг завести… Так, собственно, уже и завел, считай… отберу на хрен, за такое своевольство.

Вот это вы, охотнички, попали так попали. Совершенно же ясно, что это один из моих вассалов будущих так пошаливает. А то и оба вместе. Простолюдины если и будут браконьерствовать, то только в стелс-режиме и поодиночке. А тут и кони у всех справные, и оружие неплохое присутствует. Мои ленники, однозначно. Порву на Андреевский крест… А потом на Георгиевский…

Мосарабы и стрелки мигом перестроились, взяли незадачливых охотничков на прицел, а Тук, выехав вперед, властно заорал:

– А ну, на месте! Быстро спешиваемся, мать вашу! Ну!

Но охотники, несмотря на наше полное численное преимущество, слезать с коней не стали, а, наоборот, сгрудились вокруг… вокруг… Вот это новость!..

– Дамуазо Логан, отставить… – Я тронул Родена шпорами и, выехав вперед, остановился возле величественной, можно даже сказать – монументальной дамы, сидевшей на большом караковом жеребце рыцарских статей.

У-х-х-ты… валькирия, ёптыть! Округлое, пышущее здоровьем, миловидное лицо. На голове намотан большой шелковый тюрбан, заколотый на лбу большой жемчужной брошью, в которую вставлены три павлиньих пера. Воистину богатырский разворот плеч и массивная выдающаяся грудь, стянутая муаровым черным платьем. На поясе такая вполне себе мужская шпага и длинный кинжал, больше похожий на короткий меч. Юбки немного вздернуты, и выглядывает почти до колена мощная нога в высоком сапоге из рыжей замши… И ни тени волнения или страха на лице. Наоборот, уставилась на меня гневно своими жгучими глазищами, но сдерживает себя, мощно дыша, так что ноздри раздуваются, как у моего Родена, и эфес шпаги теребит совсем не женской дланью в черной перчатке. Во, мля… такая и кинуться может…

– По какому праву… – Дама все-таки не сдержалась и заговорила густым низким голосом, смахивающим на приглушенный паровозный гудок.

– По праву сеньора этих владений, дамуазель! – Я прервал ее вопрос и, сдернув берет, чуть склонил голову: – Барон ван Гуттен, кавалер ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии его светлости герцога Бургундии, Фландрии и Брабанта Карла Смелого. На своей земле я в своих правах! А теперь представьтесь и объясните причину, по которой вы здесь находитесь.

– Ну… а как же… – Дама немного смешалась и даже густо покраснела. – Я же…

– Просто представьтесь, дамуазель, – пришлось ее немного подбодрить.

Женщина, чуть не разорвав себе корсаж вздымающейся грудью, несколько раз мощно вздохнула, но справилась с волнением и представилась:

– Дама Брунгильда ван Брескенс.

– Дама?

– Да, дама! – гордо заявила женщина и продолжила: – Я лично владею своей землей, оставшейся мне после погибшего мужа.

– Мне очень приятно, дама Брунгильда ван Брескенс… – Я опять сухо и коротко кивнул головой. – А теперь потрудитесь объясниться, что вы делаете на моей земле.

Особо я не сердился – все же в качестве браконьера выступает женщина, да еще моя ленница, без пяти минут вассал, но немного ужаса нагнать никогда не мешает. В воспитательных целях. Опять же потом будет легче изъять этих великолепных псов.

Женщина… можно даже сказать – девушка. Ей вряд ли больше тридцати. Вновь густо покраснела, но затем хитровато улыбнулась.

– Преследовали разбойников, барон… Да, именно разбойников. Шалят, знаете ли, в окру́ге. И вот как-то в разгар погони и не заметили, как выскочили на ваши земли. Не гневайтесь уж…

Я покосился на парочку косуль, притороченных к седлам егерей… и решил не гневаться, на первый раз. Да ладно… В самом деле, откуда ей знать, что хозяин баронии объявился? Я эту вдовушку чуть позже накажу… по-своему… Эт-т-то куда она уставилась?..

Проследил за взглядом – и понял, что дама Брунгильда пожирает глазами… именно пожирает глазами моего верного эскудеро. М-да… А тот раздулся, как гамбургский петух, и гарцует, и гарцует… Плечи расправил, грудь вперед, и даже глаза от эмоций вытаращил…

– Господин барон, а как бы… – Дама Брунгильда с трудом оторвала взгляд от бравого скотта и перевела его на меня. – Не поймите меня превратно, но хотелось бы…

Я понял, что она пытается спросить, и покосился на герольда. Тот сразу вышел из хмурой задумчивости, встрепенулся, поправил на груди знак своего чина, блеснув солнечными зайчиками, отразившимися от золотой бляхи, и внушительно, но слегка хрипловато заговорил:

– Я, Амбруаз де Аршамбо, герольд его светлости герцога Бургундии, Фландрии и Брабанта Карла Смелого, настоящим свидетельствую…

Я особо не слушал, что он там свидетельствует, постоянное перечисление титулов уже в печенках сидит… Мой взгляд привлекла еще одна персона, удерживающая свою рыжую кобылку рядом с жеребцом Брунгильды… Совсем юная дева, очень похожая на свою… сестру. Однозначно сестра. Те же черты лица, но, однако, фигура не в пример изящнее. Некая легкая полнота присутствует, но смотрится очень и очень привлекательно. К слову скажу, что откровенно худых дамочек среди знати я пока и не замечал, да и среди простолюдинок тоже. Не то время: худышки вымирают как класс, и это очень даже неплохо. Вот с детства я пухленьких девчонок люблю, и вкусы мои с возрастом не поменялись.

Ах, но какова же фемина!.. Легкая припухлость изящно очерченных губ, нежная белая кожа со здоровым румянцем и огромные, обрамленные пушистыми ресницами глаза, а легкая скуластость только добавляет некоторое восточное очарование, чуть ли не славянское.

Девушка одета в темно-зеленое платье с бордовыми вставками на груди и пышных рукавах, и такого же цвета бархатный берет, изящно сидевший на ее каштановых волосах, заплетенных в две косы, спирально уложенные на висках. Оружия, кроме небольшого кинжала на поясе, при ней не было, но на левой руке, вцепившись внушительного вида когтями в толстую кожаную крагу… сидел… довольно большой ястреб… или сокол… в общем, какой-то охотничий птиц и беспокойно крутил надетым на голову кожаным глухим клобуком с небольшим султанчиком. Экзотично и красиво, однако…

Меня настолько поглотила эта картина, что я опомнился, только когда девушка заговорила:

– Позвольте представиться, господин барон… – Незнакомка изящно склонила головку, тряхнув страусовым пером берета. – Дама Шарлотта ван Груде, ваша милость.

– Барон Жан ван Гуттен… – автоматически ответил я, не в силах оторвать взгляд от девушки.

Нет… но насколько же хороша, чертовка. И имя ей идет. Шарлотта ван Груде…

Ван Груде?..

Ван Груде!..

– Да-да… – громыхнула рядом дама Брунгильда и шумно расхохоталась. – Вы не ошибаетесь. Шарлотта владеет вторым леном вашей баронии. Ее покойный муж был братом моего покойного мужа, и сгинул вместе с ним во славу Бургундии, а она, соответственно, моя единоутробная сестра…

Брунгильде показалась очень остроумной такая хитроумная родственная конфигурация, и она опять шумно расхохоталась, выразительно хлопнув ладонью по своему мощному бедру. Обалдеть… сама непосредственность и тем не менее восхитительно очаровательна, несмотря на слегка сомнительные манеры и свои величественные габариты. Ох и Брунгильда…

А Тук, похоже, увидел воочию свой идеал женщины. Разве только слюни не пускает на нее…

– Да, это так, господин барон… – слегка улыбнулась уголками рта Шарлотта, подтвердив слова своей сестры.

– Очень рад… – промямлил я, не найдя больше подходящих слов.

– А уж как мы рады, ваша милость! – опять громыхнула Брунгильда. – Если бы вы знали, барон, как нам не хватало мужского…

Великанша вдруг запнулась, поняв, что чуть не ляпнула двусмысленность и, вновь покраснев, поправилась:

– Нам не хватало сеньора. Сеньора нам не хватало… Но что же мы стоим? Насколько я поняла, вы как раз к нам и направлялись. Поехали же, поехали; там и соблюдем все формальности.

– Так и поступим… – Я почувствовал, как Тук очень деликатно дернул меня за обшлаг. – Но для начала позвольте мне представить вам дамуазо Уильяма Логана, моего эскудеро и лейтенанта лейб-гвардии его светлости герцога Карла Смелого.

– Дама Брунгильда ван Брескенс… – Старшая сестра, тщательно маскируя свою радость и тем не менее откровенно разглядывая Тука, изящно, несмотря на габариты, изобразила дамский поклон с седла.

– Дама Шарлотта ван Груде… – Младшая скромно кивнула, не смотря вообще никуда…

Даже на меня…

Вот хотя она почти точная уменьшенная копия своей сестры, а разительные отличия есть. В манерах в первую очередь. Какая-то она излишне скромная, что ли… несмотря на яркую внешность, тихой серой мышкой кажется. Хотя это впечатление может вполне оказаться первичным и обманчивым. Как говорится, в тихом омуте черти водятся… Но будем посмотреть… будем. Надо же, какой пассаж – вассалами две вдовицы оказались… и каких… очешуеть!

Собственно, мое войско, взятое с собой не столько для внушения, сколько для подавления возможной борзости вассалов, оказалось ненужным, и я всех мосарабов отправил домой. Кроме Альмейды, он остался в свите для количества офицеров.

Еще немного обязательной суматохи – и мы все дружно отправились в Брескенс. Поместье дамы Брунгильды. Как оказалось, Шарлотта наведалась к своей сестре погостить, и «погоняться за разбойниками». Так замысловато ее сестрица назвала обыкновенную охоту. Соврала, конечно, но я куртуазно ничего не заметил.

Кстати, охота в моих угодьях обещалась быть весьма продуктивной. Стайки ланей и косуль мелькали с завидной частотой.

Птица на руке у девушки оказалась соколом какой-то редкой местной разновидности, причем обученным. У одного из егерей было приторочено к седлу немало разной пернатой живности, добытой этим пернатым же охотником.

Такие птицы немалых денег стоят. И знатью ценятся. Забегая вперед, скажу, что у Шарлотты до́ма подобных пернатых хищников обнаружился целый курятник. И они, оказывается, составляли ее главный личный доход. Она сама обучала и воспитывала своих питомцев, которых для нее отлавливали егеря, а потом охотничью птицу продавали в Амстердаме за звонкую монету. И немалую. К примеру, стоимость такого сокола, еще не линявшего, доходила до двух десятков флоринов. Можно полгода на такие деньги жить. Даже с претензией.

Как выяснилось, сестры жили небедно, весьма небедно. Сервы Шарлотты разводили мулов на продажу, а люди Брунгильды – отменных охотничьих псов, и это помимо традиционных занятий. Так что достаток присутствовал. И это просто отлично. На хрена мне вассалы-нищеброды?

Мужья сестриц были братьями и сгинули два года назад в одном бою. При Эрикуре. Тогда клятые швейцарцы хорошенько наподдали бургундцам. Много дворян полегло.

С тех пор сестры вдовствуют, но, как я уже говорил, совсем не бедствуют, очень изобретательно и рационально занимаясь хозяйством и торговлей. Конечно, не сами торгуют, за подобное вполне можно лишиться дворянского звания, но держат управление всеми торговыми операциями через подставных сервов в своих женских ручках совсем с неженской жесткостью.

К примеру, иллюстрацией хозяйственных талантов Брунгильды служило множество идеально возделанных полей и загонов с разной животиной, начавшихся почти сразу после того как мы пересекли границу ее владений. Не сомневаюсь, что нечто подобное увижу и на землях Шарлотты. Кстати, владения сестер, особенно Брунгильды, оказались совсем не маленькими, а вполне даже сравнимыми по размеру с моими землями.

Дорогу мы коротали в разговоре, который вела Брунгильда.

Шарлотта в основном молчала, изредка загадочно улыбаясь сама себе, и только пару раз не совсем впопад поддакнула своей сестрице.

– Скоро покажется моя скромная обитель, господин барон… – Вдовица кокетливо потупилась, но тем не менее успела стрельнуть глазками в шотландца, находившегося в некоем загипнотизированном состоянии и таращившегося чуть ли не с открытым ртом на очаровательную великаншу.

– Если ваша обитель сопоставима с вашими достоинствами, то я ожидаю увидеть сказочный замок… – отделался я куртуазной любезностью.

И оставил отчаянно зардевшуюся от удовольствия вдовицу на попечение Тука, а сам переместился поближе к Шарлотте. Пусть величественная дама поближе окажется к объекту своего вожделения, а я мешать не буду. А то право дело, как-то даже неудобно получается: разговаривает со мной, а глазеет на Тука.

– У вас отличный сокол, дама Шарлотта. Вы расскажете мне о вашей соколятне?

Я заранее обдумал, с чего начну разговор с этой девушкой. Так сказать, найти общие точки соприкосновения, интереса, ну а дальше все само потихоньку образуется. Или нет… Тут как масть попрет…

О соколиной охоте я знал совсем мало. Но среди трофеев, взятых в германской кампании (а мне мои стрелки, учитывая странную склонность своего капитана к книгам, тащили всю печатную продукцию, попадающуюся им под руку), оказался весьма увесистый двухтомный иллюстрированный трактат – «Искусство охоты с ловчими птицами», написанный самим кайзером Священной Римской империи Фридрихом II Гогенштауфеном в замшелых 1240 годах. Естественно, не оригинал, а переписанная копия, но фолиант оказался весьма познавательным. Вот я и нахватался вершков, почитывая сей труд на досуге.

Была у меня еще одна, совсем древняя книга, годков эдак… чуть ли не тысячных, написанная на пергаменте, – перевод на франкский язык некого араба Аль Джахиза под названием «Книга о животных». Но она была написана таким архаичным языком, что я не осилил даже пары страниц. Но этой книге я уже нашел свое применение – она сыграет свою роль в планомерной и тактически правильной осаде вдовицы Шарлотты. Конечно, если оная вдовица вздумает чинить суровую оборону.

– Да, это сокол, ваша милость, – живо ответила Шарлотта, и по ее блеснувшим глазкам я понял, что очень правильно подобрал тему для разговора, – я его сегодня решила последний раз вывезти в поле перед продажей. Вы, барон, интересуетесь соколиной охотой?

– А как же, дама Шарлотта, – я изобразил небольшое негодование, – сие занятие входит в перечень семи благородных страстей благородного кавалера.

– Я неправильно сформулировала вопрос… – Девушка хитро улыбнулась, замаскировав улыбку под легкое смущение. – Я хотела поинтересоваться, насколько вы сами сведущи в соколиной охоте. Возможно, вы мне преподадите несколько уроков? Что можете сказать по поводу использования в качестве ловчей птицы ушастого филина?

– Филина?

М-да… а что я могу сказать про филина? А ничего… похоже, придется трубить капитуляцию. Вот ни хрена про него в книгах не написано. И однозначно же вдовица задала вопрос с подвохом. Сейчас как сяду в лужу…

– А вот и моя скромная обитель, – спасая меня от признания профнепригодности как соколятника, заявила Брунгильда.

На невысоком холме стоял замок… Хотя, честно говоря, замком его можно назвать с большой натяжкой. Дом. Большой трехэтажный каменный дом, пристроенный торцом к высокому и, судя по конструкции, очень древнему донжону. И каменный забор вокруг – невысокий, около трех метров высотой, но с довольно глубоким рвом у его подножия. Вот и все укрепления. И нечему удивляться: построить полноценный замок – дело совсем непосильное для мелкого дворянина, если, конечно, за него уже не расстарались предки. Башня основательная есть – да и ладно. Во всяком случае, выглядит все гораздо лучше, чем я ожидал, глядя на почти что развалины собственного замка.

Идеальный порядок: сразу видно, что хозяйничает здесь женщина. И женщина с достатком. Травка скошена, все хозяйственные постройки ладные и даже покрашены в разные цвета. Довольно большой сад из фруктовых деревьев присутствует, а в небольшой капелле, пристроенной в углу двора, и в самом доме даже окошки слюдой поблескивают – этакий мини-парадиз. Да и челядь опрятная, с большим преобладанием женского пола… Этому факту я особенно порадовался – ближникам моим скучно не будет.

– Матушка! Матушка! Смотрите, кто к нам пожаловал! – громогласно завопила Брунгильда невысокой худенькой старушке в черном платье, появившейся во дворе в окружении челяди и двух массивных благообразных священников.

Вдовица ловко спрыгнула с седла, заставив ощутимо вздрогнуть землю, бросила поводья в руки подоспевшего слуги, наградила его увесистой затрещиной за промедление и помчалась к своей матери.

Я подивился, как такая дородная дочь смогла уродиться у такой сухонькой и даже миниатюрной мамаши. Хотя могла пойти ста́тью и в покойного папашу… ну или в конюха какого. Все мы люди… бывает, однако.

– Матушка, у нас наконец-то появился сеньор… – Брунгильда клюнула матушку в руку и, повинуясь ее строгому взгляду, сразу приняла скромное и смиренное обличье.

М-да… как бы все ясно, кто здесь главный. Мамаша однозначно, ибо и Шарлотта, несмотря на свое отдельное, самостоятельное положение, тоже, почтительно поцеловав руку матери, спряталась за ее спиной.

Я слез с коня и подошел к пожилой женщине, с легким подозрением рассматривающей меня и мою свиту. Даже не с подозрением, а с явно выраженной недоверчивостью, которую можно было расшифровать по-разному. От: «Мы вас не ждали, а вы приперлись» и «Ходят тут разные, а потом ложки серебряные пропадают» до: «Я тебя насквозь вижу, развратник и прелюбодей, и не жди, что я тебе без боя отдам на поругание своих дочурок». Возможно, я ошибаюсь, но именно это я прочитал на сухоньком аскетическом лице мамаши моих будущих ленниц. Женщина показалась мне не особо пожилой, вряд ли старше пятидесяти, но ее очень старило строгое черное платье, больше похожее на монашеское облачение, ну и выражение лица – тоже. Как на иконах у святых женского пола, с добавлением доброй толики едкой стервозности…

– Барон Жан ван Гуттен, кавалер ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии его светлости герцога Бургундии, Фландрии и Брабанта Карла Смелого. – Я представился по полной форме, но очень скромно, без выпячивания гонора, хотя отчаянно хотелось похулиганить и привести мамашу в ужас и трепет своей распущенностью.

– Шевальересс Гвендолен ван Брескенс, – чопорно обозначила легкий книксен мамаша. – Вдова шевалье Альфонса ван Брескенса. Мы рады, барон, что у нас наконец появится определенный сюзерен, но позвольте…

Герольд, поняв все с полуслова, как всегда сработал отлично. Шагнув вперед, привычной скороговоркой отбарабанил нужное, вконец убедив почтенную вдову в моей подлинности.

Мамаша окончательно оттаяла и представила мне свое окружение. У нее оказался еще и сынок. Такой упитанный бутуз тринадцати лет от роду по имени Клаус, смотревший на меня и мою свиту с едва скрываемым восхищением. Еще бы… самые настоящие рыцари, при всех атрибутах.

Монахи оказались, соответственно, фра Игнатием – замковым капелланом, и фра Михелем, нашедшим временный приют в замке во время своих благочестивых странствий. Так выразилась сама вдова, хотя я, судя по продувной и умильной роже оного фра, особо благочестивым его не назвал бы. Умным, хитрым и чуточку разгульным – это да… хотя, собственно, какая мне разница? Оба монаха принадлежали к ордену францисканцев. Что тоже, по большому счету, для меня ничего не значит… или значит?

А почему, собственно, и нет?…

Без капеллана мой замок и деревенька не обойдутся в любом случае. Так сказать, обязательный атрибут времени. Вот и попробую бродячего святого отца сманить к себе на постоянное место жительства. Хотя, учитывая печальный опыт с прошлым представителем церкви, с ними всегда нужно быть настороже. Значит, без предварительного строгого собеседования не обойтись. Мне нужен настоящий монах… типа… типа… ну, в общем, стандартный покладистый монашек, без лишнего фанатизма и благочестия, желательно пьющий. С таким проще договориться. Как-то так. Посмотрим… хотя фра Михель уже чем-то мне стал симпатичен.

Брунгильда, пока шел обмен любезностями и я представлял свою свиту, развила бешеную деятельность. Дворня забе́гала с утроенной скоростью, а из разных углов замка понеслись предсмертные вопли безжалостно убиваемой живности. Тут уж никуда не деться новоиспеченным вассалам. Сам сюзерен в замке присутствует! В лепешку расшибись, а прием достойный окажи. И я такое рвение приветствую – проголодался, однако. Да и соратники алчно носами поводят. Все поголовно пожрать горазды. И выпить…

Дабы не откладывать на потом обязательные процедуры, мы все, после того как герольд под завывание трубы персевана зачитал все положенные грамоты, прямым ходом отправились в часовню для проведения ритуала оммажа. Возражений среди вассалов в лице Брунгильды и Шарлотты не последовало, наоборот, почему-то Брунгильда даже чуть ли не подпрыгивала от нетерпения, а кислое лицо мамаши я как-то в расчет не беру.

Хотя нетерпение старшей сестры вполне понятно – желает побыстрее закончить с обязательной программой и перейти к более плотному знакомству с моим верным эскудеро. Я слышал всякие басни про любовь с первого взгляда, но сам подобного никогда не испытывал. Бешеная страсть возникала, даже от мимолетного взгляда. А вот так, как у них… причем обоюдно… Чудеса, да и только. Итальянцы подобное внезапно возникшее чувство называют «удар грома». Кстати, очень точное определение. Да на здоровье… еще разок прикину все «за» и «против», да и поженю их. Братец Тук будет за Брунгильдой как за каменной стеной. В прямом и переносном смысле.

Есть еще некоторые соображения в пользу подобного решения, но об этом я позже подумаю, а пока ритуал, едрить его налево… Утешает только то, что целовать придется нежные женские губки, а не мужские небритые рожи. Особенно привлекают губки Шарлотты… экий я кобель, однако. Матильда же дома сидит и ждет не дождется своего барона… Ладно, все равно я ее люблю, а грехи свои как-то замолю… или искуплю…

И вообще, что за глупости? Я еще не согрешил, а уже искупать собрался. Совсем сбрендил, господин барон?

Глава 12

– …клянусь не измышлять ничего худого против вас, ваших людей и замка вашего, и прошу вас считать меня, даму Шарлотту ван Груде, человеком вашим, на условии…

Я смотрел на коленопреклоненную Шарлотту и тихо балдел. Ничего подобного в своей прошлой жизни я не испытывал… Да и не мог… Как-то вот не приносили мне оммажа женщины в мою бытность Александром Лемешевым. На коленях стаивали… ну, вы сами понимаете… а вот так – нет. Даже не думал, что мне будет так приятно. Таинственный сумрак часовни, отблеск огоньков восковых свеч, чарующий и истовый голосочек красивой женщины, стоящей передо мной на коленях и клянущейся в вечной преданности. Наложилось одно на другое – и в результате получилось вот такое восхитительное чувство, которым я откровенно наслаждался… и ожидание… Ожидание прикосновения к этим красивым нежным пухленьким губкам…

Господи, у меня сейчас гульфик со шнурков сорвет, греха потом не оберешься! В храме же нахожусь…

Я едва дождался, пока Шарлотта произнесет клятву до конца, отбарабанил свои положенные слова и, взяв ее за сложенные ладошками руки, поднял девушку с колен и одновременно чуть привлек к себе. Помедлил секунду, глядя в большущие, синие как море глаза, обрамленные пушистыми ресницами, и, чуть не зарычав от желания, поцеловал ее в губы, наслаждаясь их нежностью и свежестью. По телу девушки пробежала дрожь, она едва слышно сквозь прижатые губы всхлипнула…

Бздынь!.. – раздался звон в часовне.

Все чарующее наваждение как рукой сняло. Я, готовый пристрелить нечестивца, обломавшего мне такой кайф, грозно вперился взглядом в присутствующих и… и диким усилием воли сдержал себя, чтобы не срубить голову мамаше моих ленниц. Клятая дамочка как бы случайно смахнула с полки на каменный пол большой бронзовый канделябр.

– Ой… господин барон… – мамаша виновато и одновременно ехидно улыбнулась, – тут такой тяжелый воздух, и у меня голова закружилась…

Вот же сука… Когда я целовал Брунгильду… вернее, когда она чуть не высосала из меня все легкие, на мамашу вдруг напал неудержимый кашель, а вот сейчас у нее, видите ли, голова закружилась. Ну, зараза, погоди…

– Ну вот, вроде как все формальности закончились… – невинно продолжила вредная тетка, – а теперь прошу к столу…

– Позже!.. – мстительно буркнул я в ответ. – У представителей бургундской герольдии есть некие вопросы к вам, мадам. Да и у меня тоже… Предоставьте, пожалуйста, помещение для их решения.

Вот так тебе, зараза… Надеюсь, после того как граждане чиновники выкрутят тебе ручонки, ты перестанешь творить непотребности и препоны моей страсти.

Но… как выяснилось, хреновый из меня сеньор… Под умоляющими взглядами сестричек я почти сразу оттаял… простил… понял… вошел в положение и прочая, и прочая.

Но это я… А вот бургундским чиновникам было абсолютно наплевать на всякие жалостливые взгляды. Они набили себе руку уже не на одном десятке злостных неплательщиков и, деловито принявшись за работу, мигом установили размеры щитовых денег, не выплаченных казне леном Брескенс. Ну и соответственно определили размер штрафов и пеню.

У мамаши Гвендолен, после того как она услышала сумму долга, лицо сразу пошло буро-зелеными пятнами. А Брунгильда, формальная хозяйка лена, стала нашаривать что-нибудь тяжелое, чтобы казнить чиновников на месте смертию лютою.

Сумма вырисовывалась действительно весьма немаленькая. Дело в том, что вдовицы перестали платить щитовые деньги сразу после смерти своих мужей и за два года задолжали каждая за восемьдесят дней службы.

Система дворянских воинских повинностей в Бургундском герцогстве особой оригинальностью не отличалась. Каждый лен, в зависимости от своего годового дохода, выставлял определенное количество вооруженных служивых, возглавляемых своим хозяином. То есть владельцем лена. Причем их вооружение также строго оговаривалось. Оные обязывались служить своему господину ровно сорок дней в году. Бесплатно. Совсем. Причем там, где укажет герцог, хоть в Московии. В случае невозможности или нежелания выставить свое копье ленники платили так называемые щитовые деньги. То есть откуп от службы. Причем Карл после введения системы ордонансных рот предпочитал собирать щитовые, ибо дворянское ополчение по своим боевым качествам в подметки не годилось регулярным жандармам.

Размер щитовых высчитывался просто. По Сен-Максиминскому ордонансу Карла каждый владелец лена с годовым доходом свыше трехсот шестидесяти ливров должен был поставить одного жандарма вместе с кутилье и пажом, и шесть пеших лучников. Каждый владелец лена с двухстами сорока ливрами дохода – одного жандарма с кутилье и пажом. А владелец со ста сорока ливрами дохода – четырех пеших латников. Воинские повинности по промежуточным доходам тоже высчитывались незатейливо.

Вот и щитовые начислялись исходя из суммы найма и содержания наемного отряда, аналогичного выставляемому по вассальному оммажу… Ну, и еще немного в пользу герцога. То есть даже больше. А жалованье в бургундской армии в настоящее время на порядок превышает денежное содержание армий других государств. Поэтому щитовые были весьма значительными. Гораздо дешевле получалось с грехом пополам снарядить отряд.

Чиновничья братия установила, что лен Брескенс обладает доходом в сто сорок ливров в год. Следовательно, должен казне сумму из расчета содержания и оплаты четырех пеших воинов. Двух пикинеров и двух лучников в полном вооружении. А это жалованье в размере двух с половиной ливров каждому в месяц, кормовые, постойные, фуражные, расходы на экипировку… В общем, на Брескенс повесили ни много ни мало пятьдесят ливров долгу – это вместе со штрафом и пеней. Собственно, и лен Груде ожидало приблизительно то же.

Я сидел за столом, попивая винцо, и с удовольствием смотрел на мамашу Гвендолен, судорожно хватавшую ртом воздух. Так тебе и надо, стерва малахольная. Жалко тебе было, что я дочурок твоих поцеловал… теперь получай.

Честно сказать, особо неподъемной сумма для них не была. Лены богатые, но это надо платить звонкой монетой. Сыром, окороками и колбасой казна долг не возьмет. Лишние хлопоты, опять же пеня капает за промедление. В общем, хоть караул кричи… Сплошной убыток и разорение.

Чиновники продолжали стращать ленниц по нарастающей. Потрясали своими бляхами и разными грамотами, грозились совсем лишить лена… И все это продолжалось ровно до того момента, пока в игру не вступил я. Собственно, так заранее и оговаривалось с Амбруазом де Аршамбо. Они моих вассалов стращают до икоты, а я выступаю благодетелем и спасителем.

И я выступил…

– Право слово, меня не устраивает подобное положение дел… – Я сделал глубокомысленную паузу и потратил ее на внимательное рассматривание серебряного бокала, из которого перед этим понемногу отпивал вино, наблюдая за образцово-показательным выкручиванием рук моим ленникам.

Рассматривал бокал и чувствовал на себе взгляды трех женщин. Очень заинтересованные взгляды. Полные надежды и одновременно – страха. Ну и правильно: сюзерен я или как? Могу казнить или миловать по своему усмотрению. Только вот дамам очень хочется, чтобы я их оборонил и защитил от настырных чиновников, на которых абсолютно не действуют стандартные женские ухищрения типа умоляющих взглядов и трагического заламывания рук. Кстати, дамы действовали совсем по-разному.

Мамаша Гвендолен действительно давила на жалость. Даже слезу пустила, хотя искренностью ее действия и не пахли, очень ненатурально у нее получалось.

Брунгильда кипела искренним и праведным гневом, и я думаю, если бы герольды заявились бы к ней без свидетелей… то есть без меня, то участь их, скорее всего, была бы незавидной. Великанша просто скормила бы их своим собакам – и все. Как-то так, хотя я могу и ошибаться: все-таки она женщина и, следовательно, ее поступки мужской логике абсолютно не подвластны.

А вот Шарлотта откровенно забавлялась действом. Непосредственно улыбалась, легкими репликами не то что бы успокаивала ситуацию, а даже, наоборот, сознательно ее разжигала, удостаиваясь за это свирепых осуждающих взглядов от своей матушки. М-да… женщина-загадка. Или она давно просчитала ситуацию и реально понимает, что я не допущу разорения своих ленников, или ей просто наплевать и денежки у нее есть.

Пока непонятно, однако, но интерес у меня к ней растет с каждой секундой.

Посчитав, что дальше пауза будет выглядеть неприличной, я заговорил:

– Я уверен, что в действиях дам нет преступного умысла на причинение ущерба Бургундской короне…

После этих слов мамаша Гвендолен и Брунгильда уставились на меня с великой надеждой, а Шарлотта – несколько удивленно… нет, не так… с тщательно скрываемым интересом. Вот… это более точное определение.

– Я также уверен, что дама ван Брескенс и дама ван Груде готовы прояснить вам столь досадное недоразумение. И я готов помочь им в этом.

В глазах мамаши недоверчивость стала постепенно сменяться зачатками великой приязни и даже любви ко мне.

Брунгильда торжествующе хмыкнула и уставилась на мамашу с нескрываемым превосходством. Типа: «Вот видишь, а ты нам не давала целоваться! И вообще – это я его нашла».

А Шарлотта просто загадочно улыбнулась, но что эта улыбка означала, я так и не расшифровал.

– Предлагаю решить вопрос следующим образом…

Выслушав меня, дамы единогласно решили, что я великий благодетель и спаситель, и единогласно согласились на мои условия. Собственно, и деваться им было некуда. Хотя что подумала в реальности Шарлотта, я опять не понял. Понял лишь, что оная дамочка великим умом обладает… или хитростью… что, впрочем, вполне однозначно.

Я получал по договору три десятка крепких, пригодных к воинскому делу сервов мужского пола в бессрочное пользование.

Также в мою собственность поступало два десятка мальчиков до пятнадцати лет возрастом, которых я собирался определить в ученики по их способностям.

Экипировку и вооружение сервов я брал на себя, ну и соответственно прокорм – тоже.

Таким образом, дамы погашали задолженность в щитовых деньгах, не заплатив ни пфеннига, и, возможно, уплачивали их далеко наперед. Формальности соблюдались полностью.

Я получал столь нужных мне рекрутов, дамы – отпущение грехов.

Я еще немного подсластил пилюлю и изъявил желание взять к себе в пажи крепыша Клауса – младшего сына мамаши Гвендолин.

Бутуз чуть не грохнулся в обморок от счастья и сразу же умёлся собираться, пока я не передумал.

С виду парнишка неплохой, а дальше видно будет. Хотя Иост уже ехидно ухмыляется и готовится устроить новичку веселую жизнь. Но это не мое дело. Мальчишки как-то поладят между собой. Ну пару раз расквасят друг другу физиономии… так это только на пользу.

Мамаша и ее дочки после этого вообще едва не забились в экстазе. Даже Шарлотта стала проявлять некоторые эмоции. И я их понимаю. Для парня моя милость является началом ошеломительной карьеры при дворе, а мог бы так и сидеть в захолустье не пойми кем. Без малейших перспектив. И нахлебником к тому же.

В проявлении милости я почти честен. Почти… Вот как-то особо мне не улыбается тиранить и разорять своих ленниц. Дамы они и все такое… К тому же одна из них – такая очаровательная. Я о Шарлотте. Но и ободрать дамочек в свою пользу я возможности не упущу…

А что? И обдеру. Да, вот такой я корыстный и коварный. Средневековый барон, одним словом. Самый настоящий. А то, что меня сюда из двадцать первого века занесло, так я уже и забывать моментами стал. Ассимилировался, ёптыть… Чувства – чувствами, а экономика – экономикой. К тому же я никого не насильничаю… Сами все отдадут и подарят. Но тут я забегаю вперед. Всяко может еще случиться. Умильно-влюбленной физиономии мамаши Гвендолин особо доверять не стоит.

Стол, накрытый в трапезной, оказался выше всяких похвал. Особой изысканностью он не блистал, но все покрывала масштабность. Куры, утки и гуси грудами в разных видах, на старинных огромных блюдах горы сыров, ветчины и колбас. Море вина, и пива, и сидра. В общем, впечатляет.

Даже для моих солдатиков ленницы не поскупились. Им накрыли столы во дворе: конечно, попроще, но все равно обильно.

Да, понимаю, что поголовье домашнего скота, и особенно птицы, в Брескенсе значительно поубавилось. И правильно! Сюзерен я им или как?

Пришло время отмечать столь благополучно окончившиеся переговоры, и мы прошли в трапезную. Мамаша, не переставая улыбаться, очень ловко организовала дело так, что я оказался разделенным с объектом своего вожделения.

Меня усадили, естественно, во главе стола, а рядом, по левую сторону, расположилась сама мамаша.

По правую руку она усадила Брунгильду, тоже мстительно разъединив с объектом вожделения той – Уильямом.

Шарлотта оказалась недосягаемой для разговоров и даже малейшего флирта, так как занимала место рядом со своей мамочкой и в окружении священников.

Ну а дальше уже сидел нахохлившийся Тук.

Ну ничего… Как говорил один почти известный украинский президент: «Маемо, що маемо». Пришлось сосредоточиться на поглощении еды и вина, а попутно – на элегантном выдуривании материальных благ у Брунгильды.

– Дама Брунгильда, расскажите мне о вашей псарне. – Мои глаза сами по себе заглянули в декольте великанши.

Ну а куда мне еще смотреть?.. Глаза отказываются повиноваться, сами туда глядят…

Дама прерывисто вздохнула, проследив направление моего взгляда, польщенно зарделась и ответила с грудным придыханием:

– Два… два выводка, вместе с суками, и три пары… кобель-самка… однолетки…

– Что?

Великанша опять вздохнула, дивясь моей непонятливости, и горячо прошептала:

– Фламандские бладхаунды… лучшие во всем Брабанте… Вам, господин барон… от меня… Только устройте так, чтобы ваш дикий скотт оказался на время со мной наедине. Сегодня! Чем быстрее, тем лучше. Молю вас!

А-а-а… Вот она о чем… Нет, ну надо же, такая наглость – своего сеньора в сводники записывать… Какова мадам! Разрыв шаблона, однако. И «маловато будет» за такую деликатную услугу…

– Мулы… – прошептав это, я сотворил каменную рожу.

– Десять! – выдохнула Брунгильда. – Тягловые. Трехлетки. Гнедые.

– И псаря с конюхом в аренду на год… – сделал я очередной ход.

– Только псаря… – прошептала дама и под подозрительным взглядом своей мамаши сосредоточилась на седле барашка.

– Договорились, если добавите три бочонка вот этого вина… – Мой бокал звякнул о кубок Брунгильды.

– Ладно, ваша милость, только отвлеките мою мамашу… – Брунгильда радостно двинула меня по ноге своим бедром, чуть не снеся со стула при этом.

– Чуть позже… – обнадежил я ее.

Обнадежить-то обнадежил, а вот как в реальности оформить свидание, пока не понимаю. Старая мымра бдит, как вахтерша в женской студенческой общаге. Брунгильда попыталась прогуляться – и тут же мамаша оказалась рядом с ней. И ни на шаг не отходит. Дело еще осложняется тем, что великанша хочет непременно уединиться с шотландцем, просто поболтать ее не устраивает. Страсть гложет, видите ли… Задачка, однако…

Тем временем пиршество развивалось по стандартному сценарию. Все уже порядочно поддали, особенно пара почтенных священников. Да и остальные тоже ненамного отстали…

Что же такое придумать? Я покрутил головой и приметил Клауса, своего новоявленного пажа. Парень сидел за столом и с отменным аппетитом обгладывал гусиную ногу…

А что… Пора ему доказывать лояльность своему господину. Заодно и проверочка выйдет.

Встал и, якобы направившись по нужде, поманил за собой паренька.

– Да, ваша милость! – Клаус мигом проглотил кусок и стал по стойке смирно, спрятав гусиную кость в рукав. Недоеденную чуть-чуть…

– Есть дело, очень важное.

– Все что угодно, ваша милость! – твердо отрапортовал бутуз и уставился на меня очень преданными глазами.

Вот. Правильно парень службу понимает. Такое рвение мне уже нравится.

– Мамашу свою отвлеки. Только не сейчас, немного попозже.

– Раз плюнуть, ваша милость! – Паренек, даже не поинтересовавшись, зачем это мне нужно, вымелся во двор дома.

– Стой… – прошипел я ему в спину, но уже было поздно.

Клаус умчался с неимоверной скоростью.

М-да… Ну ладно. Остается только надеяться, что он не подпалит замок… Особое рвение – оно того… особенно когда в голове не очень много мозгов. Да и ладно… посмотрим.

Я вернулся в зал и принялся строить глазки Шарлотте. Та с интересом за мной наблюдала, не предпринимая никаких попыток ответить.

Мамаша ее завела какой-то нудный религиозный разговор со святыми отцами, не переставая зыркать глазами за дочками, и вовлекла меня в него, а Тук совсем поскучнел и вливал в себя кубок за кубком.

Я как бы невзначай прогулялся к нему и предупредил, что скоро будет устроена случка с объектом его вожделения. И чтобы он следил за своей пассией…

Ну и… где этот увалень Клаус? Скучно мне…

– А-а-а… Вор! Убийца! На помощь! Держи его! – Через трапезную вдруг пронесся Клаус и, размахивая ржавой алебардой, умчался куда-то на второй этаж.

За столом мгновенно повисла тишина.

Один из лакеев, впечатлившись, с грохотом уронил поднос с объедками на пол.

Остальные просто недоуменно замерли.

М-да…

Мамаша Гвендолин проводила своего сынка глазами и смущенно заявила мне:

– Ваша милость, не обращайте внимания… Бывает… Перепил, наверное…

После чего как ни в чем не бывало продолжила разговор со священниками.

Еще раз м-да… даже не знаю, что сказать. Кажется, самому пора действовать…

– Дама Гвендолин, не составите ли вы мне компанию? Хочется пройтись на свежем воздухе и обсудить с вами… – Я запнулся, не вполне понимая, что можно мне обсуждать с этой мымрой. – Обсудить…

Пока я лихорадочно соображал, на балконе второго этажа появился Клаус и, ехидно посматривая на свою мамашу, подбросил в руке увесистый мешочек.

– Клаус! – Мамаша мгновенно забыла все и всех, вперилась взглядом в своего сынка, а потом, торопливо извинившись, рванула к нему по лестнице.

Вот как бы и все… Ха… А изобретательный малыш! Препятствия устранены… по крайней мере, на время.

Брунгильда и Тук, сориентировавшись, мигом свалили из трапезной, а я быстренько перебрался к Шарлотте, с удовольствием наблюдавшей за суматохой.

– Барон, ставлю лучшего кречета своей соколятни против полевой мыши, что вы приложили руку к этому спектаклю! – Молодая женщина, прямо смотря мне в глаза, весело расхохоталась.

– Право, вы преувеличиваете мои таланты, дама Шарлотта. – Я тоже улыбнулся. – Но все-таки… некая доля моего участия есть. Я не мог без сострадания смотреть на взаимные любовные муки вашей сестры и моего эскудеро. Им просто необходима была помощь.

– Возможно, – Шарлотта еще раз улыбнулась, на этот раз загадочно, – но не стоит недооценивать мою маму.

– Что вы, дама Шарлотта. Я даже и не думал…

Мамашу действительно недооценивать не стоит. Но, собственно, при чем здесь я? Мавр свое дело сделал, мавр сваливает. Дальше уже сами как-нибудь.

– И правильно. Но все это мелочи… – Девушка внимательно на меня посмотрела и сказала с легким намеком: – Когда вы посетите мое поместье? Мне есть что вам показать.

М-да… Действительно, когда? Сегодня я однозначно уже не успею, а завтра не до визитов будет. Переговорщики приедут. Вот через пару дней…

Но завершить свою мысль я не успел…

Со второго этажа замка донесся вопль, полный ужаса и священного негодования.

Женский вопль…

Вопль мамаши Гвендолин…

Вопль этой старой мымры, будь она неладна…

И, кажется, я понял, что она увидела…

Матерясь про себя, отправился на вопли и увидел… Собственно, а что я мог там увидеть? Конечно, Тука и Брунгильду, застывших на кровати в весьма смущенном и растрепанном виде.

Мамашу Гвендолин, обличающе тыкающую в них левой рукой, а правой продолжающую накручивать ухо несчастному Клаусу.

Поймала их на горячем, престарелая стерва. Так сказать, с поличным взяла.

М-да… конфузец. Как бы ничего страшного, с одной стороны, и не произошло… дело молодое, совет да любовь… и дальше в том же духе. Но это так только на первый взгляд. Пятнадцатое столетие на дворе. Полное всяких условностей и разных иерархических заморочек. Репутация – всё. Мамаша может жалобу подать, за оскорбление достоинства и злостное поругание дворянской чести. И будет назначено рассмотрение этой жалобы на полном серьезе… Огласка, разговоры, порицание церковью и прочие прелести средневекового мракобесия…

Веселый смех Шарлотты за спиной вывел меня из раздумий.

– Как это понимать, господин барон? – рявкнула мамаша.

– Вы меня спрашиваете? – Я состроил невозмутимую рожу.

– А кого еще? Ваш человек презрел закон гостеприимства и воспользовался слабостью моей кровиночки… – Гвендолин на мгновение отпустила ухо Клауса и смахнула с глаз несуществующую слезинку.

– Мама!.. – неожиданно тонко пискнула Брунгильда и сразу замолчала под ее уничтожающим взглядом.

– Я… мы… – проблеял смущенно Тук… и тоже заткнулся.

– В чем, собственно, проблема, дама Гвендолин? – Я невозмутимо обмерил взглядом разъяренную мамашу. – Насколько я понимаю, никакого насилия и в помине не было.

– Я тоже так думаю, – хихикнула Шарлотта за моей спиной, – скорей наоборот.

– Это с какой стороны посмотреть! – выкрикнула мамаша. – Налицо оскорбление достоинства! Я подам жалобу! Распутник! – Палец женщины переместился на Тука, а второй рукой она машинально сжала ухо своего сына, заставив его жалобно завопить.

Так… пора этот цирк заканчивать. Достала она меня.

– Для начала – прекратите тиранить моего пажа, дама! – Я выдрал Клауса из карающей руки матери. – Он, если вы помните, уже находится на моей службе, и только я могу решать, виновен он в чем-то или нет.

– Но он мой сын! – ошеломленно взвизгнула женщина.

– В первую очередь он – мой паж! – возразил я и добавил: – Дама Гвендолин, напомните мне, пожалуйста: кому принадлежит лен ван Брескенс?

– Я… она… мы… – Женщина растерялась.

– Вот и я о том же! Дама ван Брескенс вольна в своих поступках, и никому, в том числе и вам, не дозволено вмешиваться.

– Да, мама! – прибодрилась Брунгильда. – Вы можете хозяйничать в своих владениях, а не здесь. Я самостоятельна в своих решениях.

– Я так этого не оставлю!.. – опять взвизгнула мамаша.

– …и ославите на весь свет свою дочь, – закончил я за нее. – И вообще, чем вам не нравится в качестве зятя дамуазо Уильям Логан, лейтенант лейб-гвардии его светлости Карла Бургундского?

Ой… черт же меня дернул за язык… Тука, наверное, все же надо было спросить… Или нет?

Расплывшаяся в довольной улыбке рожа шотландца засвидетельствовала мне то, о чем можно уже и не спрашивать. В десятку попал.

Брунгильда тоже заулыбалась и немного растерянно, недоверчиво посмотрела на Тука.

Тот сразу прибодрился и прижал ее к себе.

– Зятя? – озадачилась мамаша.

– Именно так!

– Бруля! – радостно завопила Шарлотта и, выскочив из-за моей спины, бросилась обнимать свою сестру. – Я наконец выдала тебя замуж!

– Ну разве что… – смягчилась мамаша Гвендолин.

Вот именно смягчилась дама и довольно разулыбалась. Точнее – удовлетворенно.

Ой… а не была ли данная акция хорошо спланированным и подготовленным капканом для моего страстного эскудеро? А что – Брунгильда вполне могла успеть накоротке переговорить со своей мамашей, а дальше – дело техники, то есть стандартных женских чар… И простого как мир капкана на мужиков. Очень даже может быть…

Но даже если так, то не вижу в данной комбинации ничего плохого. Она как раз удовлетворяет все стороны. В том числе и мою.

Брунгильде выйти повторно замуж не светило однозначно. Во всяком случае, достойной партии в этой глуши ей не видать как своих ушей. А тут настоящее сокровище с неба свалилось, в виде лейтенанта бургундской лейб-гвардии.

Туку тоже хорошо. В статусе приподнялся, неплохой земелькой обзавелся, да и женой не хуже. Просто клад, а не жена.

И мне неплохо. Гарантированно исключаются разброд и шатание среди ленников. Скотт предан по гроб жизни, и в нем я уверен как в себе.

Вот как все лихо устроилось. Воистину день сегодня выдающийся… собственно, и предыдущие неплохие были. Ладненько: соблюдем формальности и спрыснем это дело, а потом валим домой. А то там дел невпроворот.

– Насколько я понял, такое развитие событий устраивает всех? – Я обвел взглядом участников действа.

Тук и Брунгильда энергично закивали головами, не в силах от счастья вымолвить ни слова. Эко их прёт… Воистину в любовь с первого взгляда поверишь.

Мамаша Гвендолин чопорно наклонила голову в согласии и гордо заявила:

– Только ради счастья своей дочери. Но не надейтесь, ваша милость, что до свадьбы я допущу разврат вроде сегодняшнего. И надо обговорить условия…

– Всё обговорим. Поступим следующим образом… – Я на секунду задумался. – Свадьба состоится на следующей неделе. Точное время и условия обговорим через три дня в поместье Груде, куда я нанесу визит по приглашению дамы Шарлотты. Дамуазо Логану я не возбраняю наносить визиты сюда каждый день. А теперь надо отметить столь доброе событие. Все же помолвка у нас. Возвращаемся к столу. Быстрее, быстрее, дамы. День-то какой сегодня…

Вернулись в трапезную, где и отдали должное вину и еде с утроенным пылом. А потом распрощались и отправились домой.

Проблему со священником я решил походя. Фра Михаэль так наклюкался, что не соображал ровным счетом ничего. И я, несмотря на слабые протесты дамы Гвендолин, просто приказал погрузить его на одолженную телегу… вместе с чиновниками. Как вы догадываетесь, они тоже (в полном составе) нажрались вусмерть. Ничё, завтра проспится монашек и получит предложение, от которого он не сможет отказаться… Надеюсь, конечно.

На прощанье Шарлотта украдкой пожала мне руку и ловко уронила платочек. А это на языке куртуазии очень многого стоит. Конечно, это еще не полная капитуляция, но уже около того.

Выехали из поместья, и я наконец поинтересовался у скотта, находившегося до сих пор в несколько очумевшем состоянии:

– Братец Тук, ты хоть доволен или нет?

– Ой, монсьор… – Тук помотал головой, приходя в себя. – Даже не знаю, что сказать…

– Так что, может, отыграем все назад? – поддразнил я его. – И подберем тебе жену в Бургундии?

– Нет! – завопил шотландец. – Не надо мне куриц бургундских. Доволен я, очень доволен, ваша милость. Даже не знаю, как вас благодарить, монсьор. Очень уж мне к сердцу пришлась дама Брунгильда. И хозяйство у нее неплохое…

– Вы хоть успели… ну, ты понял…

– Ну да! – расплылся в широкой улыбке шотландец. – Мы сделали это медленно и печально…

– Это как? – уставился я на шотландца.

– Ну… – немного смутился Тук, – так Бруля попросила. Сказала, первый раз только так и надо, в знак траура по ее первому мужу…

– А-а… раз траур, тогда понятно… – Я диким усилием воли подавил в себе хохот.

М-дя… такого я еще не слышал… «Медленно и печально». Охренеть можно…

Вдруг из телеги, где тряслась мертвецки пьяная религиозная и чиновничья братия, кто-то что-то пьяно забормотал.

Я оглянулся и увидел, как фра Михаэль принял позу «сидячее положение», отхлебнул вина из глиняной бутыли, с которой он не пожелал расстаться, и загорланил во весь голос:

Я скромной девушкой была, Чиста, приветлива, мила…

Строй моих ближников взорвался хохотом, и через мгновение песню уже горланили с десяток луженых глоток:

Пошла я в рощу на лужок, Да захотел меня дружок. Он мне сорочку снять помог, И стал мне взламывать замок. Вонзилось в жертву копьецо, И надо мной его лицо…

Вот это монашек! Беру, однозначно…

Так, хохоча и распевая фривольные песенки, добрались домой, в Гуттен.

Утомился я… Вроде не таскал ничего тяжелее собственного… ну, вы понимаете; а устал, как будто вагоны разгружал. Вагоны? Тьфу ты… Вагоны – это такие коробки на колесиках, которые таскают по рельсам локомотивы? Шучу, конечно, все я помню, но мир двадцать первого века, из которого меня так удачно занесло в пятнадцатое столетие, кажется уже совсем нереальным и ненастоящим. Да и ладно, пусть кажется.

В замке я отдал все необходимые распоряжения и поплелся в свой кабинет. Работать. Да, работать. Личный состав продолжает бухать, отмечая решение Логана жениться, а я вот – нет. Вернулись из экспедиции мои научные кадры и аж подпрыгивают в желании доложить и в ожидании похвалы. Выслушаю и похвалю. Если сил на то хватит. Нажрался я все-таки порядочно. Вино у ленниц забористое…

Только я расположился в кресле и приготовился начать прием, как в кабинет ворвалась Матильда в сопровождении двух девушек. Сестры Гуутена – Герды, и Ханны – одной из двух девушек, которых мы подобрали в Германии. Они, я так понял, теперь составляли личную свиту Матильды…

Ну как «ворвались»… Сначала в кабинет осторожненько просочилась Ханна и после глубокого поклона с реверансом поинтересовалась, не соизволит ли господин барон, то есть я, уделить несколько минут своего драгоценного времени госпоже Матильде.

Я соизволил. В самом деле, а про свою валькирию-то и забыл… Сразу поперся делами заниматься. Непорядок.

После получения разрешения в кабинет величественно вплыла Матильда. Девушка надела длинный парчовый халат, в разрезе которого при каждом шаге выглядывали ее красивые ножки, и распустила волосы, скромно украсив их только нитками жемчуга. Ну и шитые золотом левантийские тапочки с загнутыми носками. В общем, как всегда великолепна и соблазнительна. А пахло от нее еще соблазнительнее. Розами…

Я приготовился получить свою порцию ревности. То, что ленники оказались ленницами, ей уже, естественно, известно. А то… женщина – она и в пятнадцатом столетии женщина. Особенно женщина, избалованная вниманием.

– Ты устал, Жан! – Матильда, чмокнув меня в губы, скользнула за спину и принялась разминать мне плечи. – Позволь нам немного позаботиться о тебе. Это не займет много времени.

– Позволяю… – буркнул я и отчего-то немного смутился.

С чего бы это вдруг?

– Вот и хорошо. – Матильда еще раз чмокнула меня, теперь в затылок, и несколько раз хлопнула в ладоши.

И забота началась… Девушки притащили серебряную супницу, исходящую ароматным парком, и столовые приборы с графинчиком вина. Таз с горячей водой и полотенца с моим халатом и тапочками.

Пока Матильда кормила меня очень вкусным бульончиком с ложечки (я возмущался против этого, честно), Ханна и Герда переодели меня и даже вымыли ноги в тазике. Вот такой сервис, ёптыть… Хорошо быть бароном!

В процессе Матильда шепнула мне на ухо:

– Как съездил? Они красивые?

Ну вот, я же говорил… Ох, женщины…

– Ты все уже сама знаешь.

– Знаю, – утвердительно кивнула головой девушка и набулькала мне в бокал вина, – но хочу услышать от тебя.

– Логану одна из них так понравилась, что он жениться собрался, – попробовал я отшутиться.

– А тебе?.. Вторая?.. – Матильда прошептала эти слова прямо мне в ухо.

– Неплохая.

– И это хорошо, – неожиданно заключила девушка. – Ну, я пошла, а ты тут решай свои дела.

– И все?

– А что еще? Конечно, все. И помни, Жан: я очень жду тебя в спальне… – Матильда провела ладонью мне по волосам и ушла.

За ней гуськом, торопливо, скрылись девушки.

И что это было? Вроде на сцену ревности совсем не похоже. Я было уже приготовился ставить ревнивицу на место, а тут – облом… Весьма мудрая девушка. Очень просто дала мне понять, что ее все устраивает… пока…

Но это все лирика. Я допил вино и заорал:

– Эй, кто там, заходите!..

Маэстро Фиораванти и мастер Фен выглядели довольными, измученными и очень грязными. Видимо, в буквальном смысле слова носом землю рыли. И нарыли… Да, собственно, толком они ничего не нарыли. Разве что глину. Какую-то особо ценную глину – пригодную и для литейного производства, и для гончарного. Я в этом практически ничего не понимаю. Нашли да нашли. Молодцы, значит.

Никаких металлосодержащих руд в моих владениях не оказалось. Во всяком случае, в прибрежной зоне, которую китаец с итальянцем успели осмотреть. Насколько я помню, полезной руды тут и не будет. Нет ее в современной Голландии, значит, и в средневековой Фландрии не будет. Что ж, будем выкручиваться каким-нибудь другим способом. Покупать… или разбойничать… Потом решу.

Да… совсем забыл. Известняк они еще нашли. Тоже клялись, что очень хороший известняк, прямо не известняк, а загляденье. Тоже верю, ибо ни хрена в нем не разбираюсь.

Фен еще совал мне под нос какие-то камешки и песочек, но знания языка китайцу не хватило толком объяснить, что это такое. Фиораванти тоже растолковать не смог, потому что тоже, как и я, китайского языка не знает.

В общем, я понял так: многое из того, что надо китайцу для научного творчества, уже найдено, и, значит, со временем его обещания станут явью. Вот и замечательно.

Похвалил инженеров, тяпнул с ними по бокалу вина и погнал из кабинета… список с нужными ингредиентами дополнять.

Потом принял эконома с докладом, затем старосту и… сбежал в спальню. Время-то за полночь, а там моя валькирия в томлении дожидается. Непорядок, однако.

Да, а зачем это, интересно, Фену лошадиный навоз? Просит, чтобы собирали и весь предоставляли ему. Ну, если просит, распоряжусь…

Глава 13

Ночью снилась стройка… Замок в лесах, штабеля стройматериалов, снующие как муравьи рабочие и какие-то печи с громадными дымящимися трубами. В общем, жуткая хрень.

И я не выспался…

И проснулся с больной головой…

И вообще не хочу я таких снов…

Нет бы что-то эротическое приснилось…

Поматерился с досады, поскреб щетину бритвой и отправился на тренировку, беспощадно растолкав только что заснувшего Тука. Отмечал он, видите ли… Плевать мне. Пажей тоже пинками поднял. Так сказать, тяжело в учении – легко в бою. И вообще у меня настроение плохое…

С особым остервенением выжал, как пару лимонов, себя и скотта, и уже с немного поднявшимся настроением отправился завтракать.

После завтрака спустился в пыточную – проведать узников. Для окончательной поправки настроения.

Ну, на семейку бывшего эконома мне наплевать, а вот купец – товар ценный, да и не допрашивал я его толком. Работорговца еще даже не пытали, хотя у моего профоса Виллема Аскенса руки так и чесались. Три раза помощников подсылал за разрешением, а на четвертый сам заявился. Очень уж поносно купчик лаял стражников и палаческую компанию. Но я пытать не разрешил, а посоветовал посадить всех узников в одну камеру… И не ошибся.

Эконом с сынком – очевидно, пытаясь выслужиться или по каким еще причинам, славно отлупили Рафу, и теперь он щеголял синяками под обоими глазами, разбитым носом и оттопыренным, опухшим ухом, похожим на огромный вареник. Сине-красный вареник. И поделом. Вот как-то нет у меня сочувствия к нему… Даже несмотря на душещипательную историю про любимую девушку.

Купца вытащили из камеры и поставили передо мной на колени…

– Как ночевал, Рафа?

Купец промолчал, презрительно отвернув голову, и сразу же наткнулся на зуботычину от одного из подмастерьев.

– Отвечать, когда тебя спрашивает господин барон! – рявкнул Виллем и для пущего убеждения пнул купца уже сам.

– Хорошо… господин барон… хорошо, – покладисто зачастил Рафа и добавил: – Хорошо… по вашей милости.

– Вот и умница… – порадовался я за купчика и обратился к Виллему: – Виллем, тебе задача. Сегодня к обеду организуешь палаческий помост в деревеньке. На самом видном месте.

– Дык сделаем, капитан… – Профос довольно потер руки. – Как казнить будем? Вешать али голову рубить? Предварительно веселиться будем? Четвертовать или оскоплять? Можно и колесо порядочное соорудить…

Меня невольно передернуло от радостно ухмылявшейся профосовой рожи. Натурально ведь радуется. И при этом вполне нормальный мужик. Добрый и простодушный… местами. Парадоксы, однако…

– На кол раньше приходилось сажать? – глубокомысленно поинтересовался я у него.

Это для большего ужаса аудитории. Эконом с сынком уши разве что только не растопырили, да и работорговец весь во внимании. Пусть покошмарятся. А там посмотрим…

Виллем нисколько не озадачился и деловито отчеканил:

– Самому не приходилось. Но правильную процедуру знаю. Так что сделаем, капитан. В лучшем виде. Сейчас же пошлю помощников лесину подбирать.

– Давай. Чтобы в полдень все было готово.

Эконом при упоминании кола судорожно всхлипнул и осел на пол.

Сынок его затрясся в рыданиях, проклиная своего папашку.

А вот Рафа, яростно ощерясь, заорал:

– Изуверы, будьте вы прокляты!..

И опять же заткнулся, получив увесистый тумак.

– А ты как думал, сволочь? По головке тебя погладят за продажу христианских душ в рабство?

– Делайте что хотите… – Работорговец склонил голову и замолчал.

Из его разбитого носа на каменный пол с легким хлюпаньем закапала кровь.

М-да… а настроение так и не поднялось… И допрашивать что-то расхотелось. Тьфу ты… что за день сегодня такой…

Похвалил профоса и его помощников за образцовый порядок в пыточной.

Они до блеска надраили весь инструментарий, отмыли стены с полом и даже паутину с потолка смели, лишив помещение изначальной готической харизматичности. Стало больше на операционную смахивать…

Ну и пусть…

Покрутился еще по подвалу и отправился наверх. Там поймал Логана и отправил его вместе с сержантами в Брескенс за обещанными рекрутами. Пригрозил, что, если пригонят негодный товар, разжалую всех на фиг. Кажется, прониклись…

Чем бы заняться?

В замковом дворе челядь носилась по хозяйственным делам, потихоньку приводя замок в порядок. К ремонту еще не приступали, но разруха понемногу отступала под натиском очищения.

Чем же… Ага… Я приметил в уголочке чиновников, похмелявшихся пивом вместе с фра Михаэлем, и подошел к ним.

Герольд и его компания как по команде подскочили и мне поклонились. Не отстал и монах, несмотря на то что лица духовного звания по статусу от поклонов освобождены. Еще одно важное наблюдение.

– Господин барон… – Амбруаз немного смущенно прокашлялся. – Довольны ли вы, как прошло ваше вступление в права сеньора?

– Полностью, мэтр де Аршамбо, – слегка кивнул я в ответ на слова герольда. – Вы отлично поработали, и я при случае непременно засвидетельствую этот факт гербовому королю Бургундии.

– Очень благодарны, ваша милость… – герольд опять замялся в смущении, даже зажмурил припухшие глаза, – но…

– Мэтр Амбруаз, вы непременно будете снабжены всем, чем необходимо, на обратную дорогу, а дама Брунгильда в качестве благодарности передала вам два бочонка того отличного вина, что мы давеча пробовали у нее в замке. Ну и за мной дело не станет. Кое-что мы обсудим сегодня с вами вечером лично. И, кстати, вас никто не гонит. Я предлагаю вам погостить у меня еще недельку и почтить своим присутствием свадьбу дамуазо Логана.

Мэтр довольно крякнул. Видимо, я своим ответом решил сразу все накопившиеся вопросы и его опасения. И он рассыпался в благодарностях. Персеван и аудитор вторили ему с утроенным пылом. Дружная команда.

Я, еще раз поблагодарив чиновников за хорошую работу, зацепил за рукав фра Михаэля и отвел его в сторону:

– Фра Михаэль, почему вы не спрашиваете, как здесь оказались?

– Пути Господни неисповедимы… – Монах чуточку смущенно улыбнулся и перебрал костяные четки, свисавшие с запястья. – Я полагаюсь на Господа Бога нашего, и еще ни разу он меня не подвел. Но насколько я понимаю, сын мой, вы меня не зря привезли в свою обитель?

– Правильно полагаете.

– Итак? – Монах склонил голову набок сразу став похожим на щенка, умильно просящего подачку.

Этакого упитанного щенка…

Я секунду помедлил… Вот нравится мне этот монашек. Несмотря на жесткий бодун, выглядит довольно здравомысляще, никакого фанатичного блеска в глазах. Опрятен, тонзура на голове тщательно выстрижена. Да и сутана чистая, правда помятая и в соломе… так оно и понятно. И песенки опять же фривольные знает, что тоже о многом говорит. Попробую, а дальше видно будет…

– Мне нужен капеллан в замок, фра Михаэль, а жителям деревни нужен пастырь. По воле случая прежний духовный отец преставился, и теперь место настоятеля храма в деревне вакантно.

– Я в меру своих сил готов вам помочь, сын мой… – скромно потупился монах. – Но устрою ли я вас?

– Не устроите… – не стал я миндальничать и сразу расставил все по местам, – не устроите – значит, этот богатый приход и сытое спокойное место достанутся кому-то другому. Еще раз повторяю: мне нужно, чтобы вы просто исполняли свои духовные обязанности и… служили мне. Понимаете? Мне, человеку, который даст вам все, о чем вы можете только мечтать.

– Так уж и все, сын мой? – Монах лукаво улыбнулся. – Я могу мечтать о многом. Даже о том, что мне не положено по сану. Что даже является по сути своей грехопадением. Грех сладок, а человек падок.

– Конечно, папой римским я вас не сделаю, – в свою очередь улыбнулся я.

– О… такие высоты меня не интересуют… – засмеялся фра Михаэль. – Мне бы…

– Значит, договорились, святой отец, – прервал я его. – Ваши греховные желания и все остальные меня абсолютно не интересуют, однако я даже могу их простимулировать в известных пределах. Но только до тех пор, пока они не разнятся с liniei partii…

– С чем, сын мой?.. – Монах забавно выпучил глаза.

– С моими желаниями, фра Михаэль… – пришлось поправиться. – Значит, так. Полный прокорм. Право вкушать пищу за моим столом. Церквушку поправят и домик ваш при ней – тоже. Церковное облачение подновим. В ваше распоряжение предоставят мула и столько служек, сколько вам понадобится. Недостающую церковную утварь тоже докупят. На все ваши шалости я закрываю глаза, но надеюсь на ваше благоразумие. От вас требуется, как я уже говорил, исполнять свои обязанности и быть моим человеком. В буквальном смысле. Всё.

– Буду рад… – Монах опять склонил голову, пытаясь скрыть довольную улыбку.

– Вот и договорились. Значит, приступайте, и сегодня вечером пообщаемся за ужином… Да, и провентилируете мне ситуацию в замке среди челяди. Кто чем дышит… ну и вообще кого успеете охватить…

– Буду рад, сын мой…

– Надеюсь…

Я отправил монаха продолжать похмеляться, а сам приказал оседлать себе Каприза.

Наведаюсь сейчас к мэтру Пелегрини и его канонирам, и посмотрю, как они собирают первый нормальный лафет по моему чертежу, затем в солильню – вспомнил еще пару рецептов, ну а дальше проинспектирую бухту. Потом – обед и казнь.

Казнь…

Ха…

А что? Вполне подходящий распорядок дня для средневекового мракобеса… То есть меня. М-да… деградирую не по дням, а по часам. Хотя, отмазки ради, можно сказать, что не деградирую, а ассимилируюсь, но суть при этом не меняется.

Да и хрен с ней… сутью той. Плевать.

– Каприз готов, монсьор… – почтительно доложил Клаус.

Паренек просто светился от гордости и важности. Кстати, с Иостом они удивительно быстро поладили. Как мне с утра уже успели о них доложить – подрались, конечно, но быстро помирились. Значит, нашли общий язык…

– Оба со мной поедете. Собирайтесь, да не забудьте прихватить мои пистоли, аркебузу и арбалет. Постреляем в бухте. Да и сами вооружитесь как следует. И в доспех облачитесь. А то ходите как долбаные бюргеры… – заворчал я для порядка. – Да быстрее, а то прикажу выдрать на конюшне.

Иост и Клаус испарились как по мановению волшебной палочки. И правильно… я ведь не шучу. Вальяжное дефилирование не допускается. Только бегом… От хорошего пажа должно всегда пахнуть дерьмом и потом – так говорил мой командир курсантской роты майор Феофанов… Тьфу ты… то есть не от пажа, конечно, а от солдата, но сути это не меняет.

Боже, как же это давно было… и в совсем другой жизни.

Во дворе появилась Матильда. Ханна и Герда следовали за ней как привязанные. Девушки, нагрузившись подушками и перинами, тащили их на просушку.

Фламандка приметила себе жертву – одна девушка из обслуги замка стояла без дела и болтала с караульным стрелком, строя ему глазки. Но, направившись к ней для приведения оной к порядку, вдруг заметила меня и резко сменила маршрут.

– Господин барон… – Девушка, не доходя пары шагов, присела в легком реверансе.

– Госпожа Матильда… – Я слегка склонил голову.

И улыбнулся, залюбовавшись своей валькирией. Вот не устаю делать это каждый день.

Фламандка очень изменилась с того самого момента, как мы прибыли в замок. Еще более расцвела, что ли… Появились властность, уверенность в себе. Все эти черты и ранее в ней прослеживались, но сейчас стали заметнее.

Девушка зарделась от удовольствия и, подойдя вплотную, шепнула мне в ухо:

– Господин барон, вы не хотите со мной прогуляться в спальню? Я совершенно случайно вспомнила о своих новых подвязках и очень хочу их вам показать.

– Очень хочу, моя принцесса… – я слегка приобнял девушку и прижал к себе, – но не могу. Уже не рад, что заимел этот чертов замок. Дел по горло.

– Не чертыхайся, Жан!.. – строго шепнула Матильда. – И отпусти меня. Невместно нам показывать челяди свои чувства.

Вот как, значит… А раньше просто хохотнула бы и еще задком покрутила… А теперь, видите ли, ей невместно. Быстро она в роль госпожи вжилась… А собственно, чему я удивляюсь? Сам же этой метаморфозе изо всех сил и способствую… А вот хорошо это или плохо, сказать точно пока не могу. Скорее хорошо. Девка свое настоящее место отлично знает. А это… это не больше чем игра пока. Пусть играется… Хотя вполне и могу пожалеть очень скоро. Обычный мужской тупизм в действии. Сначала сознательно создаем себе массу проблем в отношениях с женщинами, а затем, плачась и горько стеная на несправедливость, пытаемся их преодолеть.

– Что ты желаешь к обеду, kotik? – продолжила разговор девушка.

– К ужину… Обедать в замке я скорей всего не буду.

– Значит, к ужину…

– Все что угодно, принцесса. Только побольше. Прикажи открыть бочку селедки на пробу. Она уже готова. А ты будешь на десерт…

Договорить не дали…

– Капитан, капитан… – К нам подбежал один из мосарабов.

Остановился, грюкнул кулаком по груди и доложил:

– Прибыл гонец из бухты. На рейде бросила якоря галера. Спускают шлюпки…

Вот так… И времени на «лямуры» не остается…

– Я тебя услышал. Два десятка арбалетчиков и десяток аркебузиров – на конь. Я сейчас буду. Верни в бухту гонца и прикажи дальше берега никого из прибывших не пускать. Построже там с ними, но без членовредительства и убийства. И бездельников этих с собой забери, при полном их параде… – Я показал рукой на герольда с компанией. – Отправляйся…

– Повинуюсь… – Аркебузир, не задавая лишних вопросов, выбежал из двора.

– Ну, иди… – Фламандка достала из поясной сумочки гребешок и ловко расчесала мне волосы. – Вот теперь хорошо, а то вечно ты забываешь. Иди…

Через двадцать минут я уже стоял на скале и рассматривал в подзорную трубу двенадцативесельный баркас, в котором поблескивали капеллины и кирасы алебардистов, и шлюпку поменьше, в которой кроме солдат угадывались какие-то гражданские особи.

Много… солдатиков много. Неужели почтенные купцы надеются на силу? М-да… об их умственных способностях я был гораздо лучшего мнения. Неужели тот купец, которого я отпустил, неправильно передал все мои титулы и должность? Вряд ли… А тогда что?

– Энвер… – обратился я к мосарабу. – Будьте готовы сделать залп по моей команде. Всех гражданских брать живыми. Но запомни: стрелять строго по моей команде.

Отдав распоряжение, я сошел на пристань. Проверил порох на затравках пистолетов и стал ждать. Сейчас все станет ясно.

Шлюпка первой подошла к пирсу и сразу же, не выходя из нее, высокий и сутулый мужик в черной одежде заорал пронзительным, высоким голосом:

– Я – Юпп Риббек, прево округа Зееланд провинции Брабант!..

Египетская сила!.. Да это же тот самый прево, с которым мутил делишки мой бывший эконом. Ты смотри, сам приехал; а я планировал поездку в Антверпен – установить полную справедливость… Ну и, возможно, ущерб попробовать взыскать… Так какого хрена он приперся? Неужели напрочь страх потерял?.. Или нюх?.. Или мозги?

Волна стукнула баркас о причал, и прево, ойкнув, потерял равновесие и чуть не шлепнулся в воду.

Второй чиновник, помоложе и одетый поплоше – очевидно, секретарь, потянулся поднять своего начальника, но тот оттолкнул его руки и заорал, брызгая слюной:

– Как вы смеете!.. Приказываю немедленно выдать зачинщиков и освободить честного купца Рафаэля Цимлера, иначе все будете арестованы и предстанете перед судом!.. Это что?.. Зачем?.. Да как вы смеете?..

Чиновник наконец рассмотрел выстроившихся в шеренгу аркебузиров, взявших свои аркебузы на полусписы и целившихся прямо в него и сопровождение. Очень знаете ли, впечатляющая картина. Я бы точно впечатлился.

Ну и, конечно, меня рассмотрел. Вернее, мою насмешливую и наглую рожу.

Ага… начало наконец доходить, что он не то творит и его никто не собирается бояться. Ну не идиот ли?

– Я – кавалер ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии герцога Фландрии, Брабанта и Бургундии Карла Смелого, барон ван Гуттен! – едва сдерживая хохот, сообщил я совсем смешавшемуся чиновнику. – Причаливайте, причаливайте. И предупредите своих солдат – если кто-то из них дернется, сразу умрет. Вместе с вами.

– Но… как? Мне же сказали… – Чиновник совсем растерялся и недоуменно оглянулся на скромно сидевших в баркасе двух пожилых мужчин в гражданской одежде, один из которых показался мне странно знакомым. Гражданские в ответ на взгляд бальи сделали непроницаемые лица, а потом и вовсе отвернулись.

– На берег выходи, дерьмо зеленое! – рявкнул я и, уже разозлившись не на шутку, скомандовал: – Аркебузиры, товсь!

– Я подчиняюсь, подчиняюсь… – Риббек поднял руки и, спотыкаясь, выбрался на причал. – Это досадное недоразумение. Меня просто неправильно проинформировали… Мне сказали… сообщили, что в баронии хозяйничают какие-то самозванцы…

Я обратился к бригадиру алебардщиков из охраны чиновника. Он и его подчиненные сидели, угрюмо рассматривая наведенные на них аркебузы, и желания заступаться за прево не выказывали, но и особого страха тоже не проявляли.

– Доложите свое имя, бригадир.

– Клаус Вестергрооде, господин кондюкто. Насколько я понимаю, вы собираетесь арестовать прево? – Сержант слегка ухмыльнулся в густые усы и сбил свою капеллину чуть на затылок.

– Вы правильно все понимаете, бригадир. Он нарушил законы Бургундии, будет за это наказан и предстанет перед судом его светлости Карла Бургундского в Дижоне. Надеюсь, в моих полномочиях вы не сомневаетесь?

Бригадир поклонился:

– Не сомневаюсь, господин кондюкто.

Еще бы он сомневался… Нацеленные аркебузы как-то сами по себе исключают какое-либо сомнение.

А за моей спиной еще маячит команда герольда в накинутых наспех гербовых ливреях, четко указывающих на мою принадлежность к бургундской знати. Я их и взял с собой на такой вот случай.

Кстати, и фра Михаэль, к моему удивлению, увязался за своими собутыльниками, под предлогом – вдруг кому-то срочно надо будет отпустить грехи. Но я подозреваю, что он просто решил поглазеть на веселье.

Я важно кивнул на слова бригадира и продолжил:

– Баркас с вашими людьми отправьте назад на галеру. В них необходимости уже нет. Вы же можете оставаться пока на причале. До получения дальнейших распоряжений. Насчет пива и провизии я распоряжусь.

– Премного благодарен, господин кондюкто, но мне надо будет как-то объяснять исчезновение прево…

– Я напишу для бальи Брабанта письмо, в котором все объясню. И, возможно, даже направлю с вами кого-то из своих людей.

– Благодарю, господин кондюкто. – Бригадир согласно кивнул и поклонился.

Разобравшись с бригадиром, я перевел взгляд на остальных гражданских и чуть не онемел от удивления…

Одним из них оказался… Исаак. Тот самый Исаак – ювелир из Лектура, которого, по счастливой для него случайности, я и Тук освободили из плена разбойников еще в самом начале своих приключений. Вот это встреча!..

– Господин… – Исаак тоже вытаращил на меня глаза.

– Кавалер ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии герцога Фландрии, Брабанта и Бургундии Карла Смелого, барон ван Гуттен… – поспешил я представиться, опасаясь, что еврей назовет меня настоящим титулом.

– Вот так та́к… – ошеломленно прошептал Исаак, но быстро справился и тоже представился: – Ивен Редерхолле. Торговец из Антверпена. Со мной мой собрат по негоции Деррик Шнеллерманн из лиги суконщиков.

– Что это было? – Я показал рукой на прево. – Почему он твердит о каких-то самозванцах?

– Это небольшой подарок вам, господин барон… – поклонился, пряча улыбку Исаак… Или Ивен?..

Собственно, уже не важно. Ивен так Ивен… Значит, имеет причину изменить имя. Как я, например.

Ох и умницы… Ай да молодцы… До меня наконец-то стал доходить скрытый смысл происходящего…

Купец правильно передал им мои титулы и имя. В таких вещах здесь не ошибаются. И купцы сразу смекнули, что силой тут ничего не сделаешь. Надо договариваться. И по возможности задобрить меня еще до торга. Они не могли не знать, что в баронии рулил мой бывший эконом при полном потворстве вот этого самого прево. Однозначно знали. Вот и решили чиновника выманить ко мне под предлогом закошмарить непонятных самозванцев и получить с того законный барыш. Тем самым они передают мне в руки чуть ли не главного злодея и получают автоматом бонусы. Очень продуманно и хитро. Евреи все же, хоть и выкресты… или как тут говорят – конверсос.

Хотя подозреваю, что втайне они все же надеялись на то, что новый хозяин баронии дрогнет под напором чиновника такого ранга, и особо тратиться на выкуп не придется. А вот хрен вам по всей роже! Торгу быть! А иначе предмет этого торга ректально упокоит мой профос Виллем.

К прево я сразу полностью потерял интерес: пусть им герольд со своей компанией занимаются. Еще те крючкотворы, мигом под статью подведут. Да и неподсуден он мне. Тут налицо государственное преступление против Бургундской короны. А где и как его судить будут, мне пока не ведомо, но, думаю, мэтр де Аршамбо пояснит после разбирательства.

Сам же отправился на шебеку, в свою каюту, приведенную уже в порядок… сравнительный конечно.

Мои рыбаки-душегубцы добросовестно вернули в нее все растащенное с корабля имущество. Прежний капудан любил роскошь, но роскошь в восточном ее понимании. Стульев и даже нормального столика нет. Зато все остальное достойно хоть королевских адмиралов. Отличные ковры, груды шитых золотом подушек, изысканная чеканная посуда и красивое оружие на стенах. Даже попугай в золоченой клетке. Полудохлый, правда, и ощипанный какой-то… В общем же и целом – не стыдно и самого Карла принимать.

Иост мигом раздобыл нормальное кресло, на которое я и уселся, а вот Исаак остался стоять. Понятно, что неприлично заставлять пожилого человека вот так стоять, но… как говорится, не я такой, время такое. Его спутник остался на палубе. Не для его ушей разговор будет. Пока.

– Господин… – Исаак запнулся, подбирая слова и не понимая, как меня сейчас называть.

– Господин барон, – пришлось любезно подсказать.

– Господин барон, я неслыханно рад! – продолжил еврей, эмоционально вскинув руки к потолку. – Вы даже не можете представить, насколько я рад. Но…

– Об этом позже, Исаак. Но я тоже очень удивлен. Как вы здесь оказались? Насколько мне помнится, мы расстались в Арманьяке возле Флеранса. И тогда вы еще были ювелиром.

– Пути Господни неисповедимы… – улыбнулся еврей. – Бог располагает, а мы только предполагаем. Можно еще много изречений привести, но если вкратце, то, как вы догадываетесь, господин барон, я нахожусь там, где мне и моей семье хорошо… и выгодно…

– …что в принципе одно и то же, – закончил я за него фразу. – Как семья? Как дочки?

– Увы, я стал вдовцом… – Исаак горестно вздохнул. – Мою Эугению забрал к себе Господь. И это еще одна причина, по которой я оказался в Брабанте.

– Я сожалею, Исаак…

Мне вспомнилась пышущая здоровьем, еще очень красивая женщина. Печально. И ничего не поделаешь. Попавшая в ранку грязь или банальный аппендицит – и всё. Все под богом ходим, и это выражение особенно актуально в пятнадцатом веке.

– Зато с моими девочками все хорошо, – продолжил с улыбкой еврей. – Вы же помните их, господин барон?

– Конечно, помню. Настоящие красавицы. Замуж еще не отдал их?

– Скоро. Отличные партии получат, – не удержался и похвастался Исаак. – А как у вас, господин барон, дела идут, я даже не буду спрашивать. Вижу, что хорошо. Вы теперь на службе у его светлости Карла Великого? И он не обходит вас своими милостями.

– Да. Так и есть, – коротко ответил я. – Насколько я понял, вы прибыли сюда выручать Рафу?

– Да, ваша милость, – поклонился еврей, и в его глазах блеснули тревожные огоньки, – господин Иофель Цимлер возложил на нас эту задачу.

– Почему именно вы? – Я с удовлетворением отметил, что Исаак совсем не уверен в успехе своей миссии.

– Я и мой товарищ… – немного замялся Исаак, – мы исполняли уже подобные поручения…

– В чем Рафа обвиняется, вы в курсе?

– Да, ваша милость. Поверьте, ваша милость, его отец не знал о творимом Рафой непотребстве, и он сам бы его покарал за подобные вещи, но отеческая любовь не позволяет господину Цимлеру бросить в беде свое чадо, – смиренно сказал Исаак и, состроив очень скорбное лицо, продолжил: – Я тоже его нисколько не оправдываю, но вы, господин барон, уже, скорее всего, знаете, что подвигло несчастное дитя на эти действия.

– Исаак… – покачал я головой, – мы же взрослые люди… Отбросьте эту лирику, все равно она на меня не действует. И особенно это ваше сравнение Рафы с ребенком совсем неуместно.

Не… ну каков наглец! Он бы еще заявил: «Цэ ж диты»… Знаем мы таких «дитов».

– Как скажете, господин барон. – Еврей едва заметно улыбнулся и деловито поинтересовался: – Какова будет цена выкупа?

Вот это уже ближе к телу… то есть к делу. Всегда восхищался деловыми качествами евреев. Но это не значит, что у меня сих качеств нет. Всю душу выну…

– А цены вопроса пока нет, Исаак. И может вообще не быть…

– Как это нет, ваша милость? – притворно удивился еврей. – Цена есть всему.

– Если есть что оценивать… – произнес я как можно значительнее.

Типа – сам хочу, деньги нужны позарез, но все может сорваться… прям на волоске висит.

Исаак заметно встревожился, но виду не подал, а только вопросительно склонил голову.

– К сожалению, про делишки Рафы стало известно чиновникам Бургундской короны… – скорбно продолжил я. – И теперь, сам понимаешь…

– Ай, ай… неужели нет выхода? – Еврей закачал головой и даже поцокал языком в сожалении. – Это печально, конечно, но…

– Я, конечно, могу постараться… – Я сделал выразительную паузу.

– Поверьте, вы будете щедро вознаграждены! – Исаак так энергично закивал головой, что уронил на пол свою бархатную шапку. – Поверьте, ваша милость, у господина Цимлера Рафаэль – единственный наследник.

– Я это понимаю, Исаак… – неожиданно для себя строго и гневно заявил я. – Но я еще понимаю, что лучше твоему Иофелю, или как его там, остаться совсем без наследника. От этого урода толку не будет. Конец у него один.

Исаак молча и с пониманием развел руками.

– Торговля христианами – это еще цветочки. Однозначно следствие выявит ересь, отправление нечестивых обрядов и измену христианской вере. А дальше, сам понимаешь, пойдут на костер и он, и сам Иофель… Продолжать?

– Господин барон! – умоляюще сложил руки еврей. – Эта миссия очень для меня важна. Именно для меня.

– Для тебя?

– Поверьте…

– Верю, Исаак, верю… – Я немного задумался. – Тебе – верю. Ладно, попробую помочь. Но только ради нашего знакомства.

– Все что угодно… – Еврей облегченно вздохнул, не договорив фразу.

– Все что угодно – мне не надо. – Я взял в руки лист бумаги и бегло просмотрел список. – Пятьдесят…

– Пятьдесят? – переспросил Исаак. – Чего пятьдесят?

– Тысяч, конечно… – как можно доброжелательнее улыбнулся я еврею, – полновесных золотых гульденов.

– Это не разговор! – потрясенно воскликнул еврей. – Невозможно, ваша милость. Как Бог есть, невозможно…

Неожиданно в дверь каюты деликатно постучали, прервав Исаака, и после моего разрешения в нее ввалился профос. Поклонился и радостно доложил:

– Готово, капитан. Три готовы. И помост, как положено, организовали. Для Рафы тоже. Так что будут сидеть, как птички на насесте.

– Что «три»? – переспросил я.

– Так три кола же, капитан. Все честь по чести. Только вот неясно пока, какими острия делать… – Виллем изобразил своими лопатообразными ладонями по очереди островерхий и пологий холмики. – Значится, на остром колу они часик будут отходить, а на тупеньком и денек могут покорячиться.

Я скосил глаза на Исаака и чуть не рассмеялся. Очень уж вовремя профос появился. И заметьте, никакого наигрыша. Все спонтанно. Я уже про казнь и забыл, однако, а вот на тебе – напомнили…

Исаак громко икнул и судорожно сглотнул, выслушав профоса.

– Острые, Виллем, острые концы на кольях делай. Мы же не звери… – не найдя более подходящих слов, ляпнул я и выставил палача за дверь.

Исаак уставился на меня своими печальными глазами, в которых сейчас явственно просматривался страх.

М-дя… видимо, еврей за спасение Рафы заранее выторговал себе какие-то очень важные преференции. Иначе чего так беспокоится?

– Ваша милость… – Исаак протянул ко мне подрагивающие руки, – пятьдесят – это очень много! Придется всем миром собирать, а это очень долго.

– И что вы предлагаете?.. – разочарованно и со скукой протянул я.

– Двадцать. В течение полугода! – твердо заявил еврей. – Или товарами! Рабами! Чем захотите!

– Опять рабами! – рявкнул я и хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Sowsem ohreneli! А теперь слушай меня сюда!..

Через час с небольшим торг окончился, и я, налив в бокал вина, силком сунул его в руки бледному Исааку.

Не понимаю, чего он так трясется?.. Ну поорал я… ну эспадой помахал… ну шапку с него сшиб… так это я же любя. Не чужой же он мне человек. Чего бояться-то?

– Пей… да что ты, в самом деле, как не еврей…

– Еврей, ваша милость. Конверсос, мать его ети… – совсем по-русски выразился Исаак и махом опрокинул в себя бокал, залив вином редкую бороденку. – Ну и горазды же вы торговаться, ваша милость…

– А то… – удовлетворенно хмыкнув, я тоже отхлебнул вина. – Как ты там говоришь, тех художников, что мне замок расписывать будут, кличут?

– Ван Акены, ваша милость. Хорошие мастера. Особенно младшенький их – Иероним, подает большие надежды. Они тут неподалеку живут, в Хертогенбосе. Мы их немного кредитовали, теперь они нам обязаны…

– Еще раз название города повтори… – прервал я Исаака.

Что-то знакомое мелькнуло в памяти. Хертогенбос… Хертогенбос… Иероним…

– Значится, Хертогенбос… – уставился на меня непонимающе еврей. – Еще сокращенно на брабантском наречии они его называют: «Den Bosch»…

– Иероним из Босха… Twoyu diwiziyu!.. – вдруг дошло до меня, отчего я аж вскрикнул.

Иероним Босх, твою же… Это же… Замок будет расписывать один из самых моих любимых художников Средневековья! Автор «Садов земных наслаждений» и «Искушений святого Антония». Правда, кажется, он всего этого еще не написал, но… но это все равно пипец какой-то… У меня в замке он все это напишет! И мой замок войдет в Список всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Отпад!!!

– Можем и кого получше поискать, ваша милость… Познаменитей… – опасливо шепнул Исаак, видя бурю эмоций на моем лице.

– Не надо! – твердо заявил я. – Пусть эти будут. Я не особо честолюбивый…

Еще раз обалдеть… Теперь Леонардо да Винчи осталось повидать – и всё. А что? Кажется, данный товарищ в это время и творил… Хотя откуда мне – неучу, точно знать?

– К-хе… – деликатно кашлянул в кулак Исаак.

– Что?

– Надо бы в присутствии моего товарища некоторые моменты обговорить, ваша милость.

– Какие?

– Как бы это сказать… – Еврей немного помялся. – Ну… то, что вы согласны иметь дело в поставках товара в счет долга господина Цимлера только со мной. И я буду все доставлять, и расчеты по этому долгу вы тоже будете вести только со мной.

– Без вопросов. – Я великодушно кивнул.

Собственно, мне без разницы. Исаак даже предпочтительнее. Все же не чужой. Заработать хочет. Ох уж и народишко. Да и ладно…

На окончательное обсуждение всех нюансов ушел еще час. Евреи обязывались сразу по прибытии в Антверпен снаряжать корабли с грузами. Да и работников искать, коих требовалось немало. Каменотесы, кровельщики, каменщики, плотники, мебельщики и просто чернорабочие… и еще черт знает сколько других специалистов. Даже специальных мастеров по болтам и гайкам. Да, вы не ослышались. Резьбу нарезают пока очень специфическим образом. Отливают болванку, потом берут веревочку в саже, наматывают на болванку – и по отпечатавшемуся следу обрабатывают напильником. Жуть…

В общем, только на доставку всех необходимых грузов уйдет не меньше месяца, и даже не хочу загадывать, сколько продлится стройка. Долго, однозначно. Замыслы-то грандиозные.

Отбывают купцы домой завтра, в сопровождении дамуазо Уильяма и десятка стрелков. Шотландец примет от Цимлера долговую расписку, заверенную должным способом, и заодно доложит наместнику о проворовавшемся прево. И уже после прибытия его назад в Гуттен – если меня все устроит, Рафа отправится домой.

М-да… маленькая накладочка получается. Завтра мне придется самому все по свадьбе обговаривать. Еще та морока, да и Брунгильда, естественно, в расстройстве будет. Но ничего не поделаешь. Зато ей Тук из Антверпена свадебный подарок привезет.

В общем, все решилось пока как нельзя более благоприятно для меня. Да и евреи выглядели довольными. Я еще вдобавок продал им остатки товара с шебеки, выручив кругленькую сумму, и договорился с Исааком о дальнейшем сотрудничестве в этом направлении… ну вы понимаете. Товар у меня еще появится.

Глянул на солнышко и понял, что пора закругляться. Провозились, однако. Казнь, немного подумав, перенес на завтра. Как-то подсознательно я ее оттягиваю. Не лежит душа зверствовать… Но никуда не денешься – надо. Не поймут, если смалодушничаю. Вот так… средневековье, ёптыть. Не перестаю это повторять, оправдывая некоторые свои поступки.

Евреев отправил ночевать на галеру, а сам поехал в замок. Мучает меня некоторое беспокойство по поводу прево. Эти алкаши, геральдические чиновники, доверия совсем не вызывают.

В замке сразу спустился в темницу и, услышав разговор, задержался у двери в пыточную…

– Покайся сын мой, покайся в грехах своих, ирод…

– Святой оте-э-э-эц!!! Не надо!!! Ай! Ай!!! Каюсь, каюсь!..

– Давно бы так… Пиши, Жюль, пиши… Оный… козел… ик!.. Бывший прево Юпп Риббек сознается в мздоимстве, казнокрадстве…

– Сознаюсь, сознаюсь! Сознаю-у-усь!!!

– Дык, может, красненького попробуем?..

– Разливай…

– Облегчи душу, вор…

– Брал, брал с эконома… и все присваивал, выправляя документы… Не на-а-адо-о-о…

Ага… понятно. Работа кипит. А чего прево так орет? Вроде звуков ударов не слышно и паленым не пахнет.

Я тихонечко приоткрыл дверь… М-да… Картинка. Бухие товарищи инквизиторы… Персеван вообще на соломке в уголке скрючился и блаженно похрапывает. Аудитор не переставая что-то строчит на бумаге. А фра Михаэль с мэтром де Аршамбо допивают очередной кувшин вина, в перерывах между кружками устно стращая несчастного допрашиваемого.

Прево висит на дыбе в чем мать родила… «Висит», конечно, громко сказано. Просто прицепили товарища, но еще не подтягивали. Целый он… только, кажется, обмочился.

Ну а помощники моего профоса по очереди демонстрируют ему весь инструментарий, периодически примериваясь к детородным органам разнообразными щипцами. Как бы благопристойно всё. Работа идет. Без превышения и излишеств.

Вошел в камеру и, остановив рванувшихся кланяться чиновников, заглянул в бумагу, которую писал аудитор; остался доволен. Все четко: явки, пароли, сообщники… Это я шучу, конечно, но преступная деятельность прево фиксируется грамотно. Профессионально, однако. Зря я беспокоился.

Приказал принести чиновникам побольше закуси – чтобы «белку» не словили, и отправился сам ужинать, не обращая внимания на умоляющие взгляды прево. Пусть повисит, ничего страшного, благо физически на него никак не воздействуют. А остальное перетерпит. Недосуг мне с ним беседовать: пусть те, кому по должности положено, работают.

Ближе к вечеру заявились сержанты с рекрутами. И Тук тоже приехал, хотя я опасался, что он может остаться у милой под каким-то предлогом. Страсть же у них пылает вовсю…

Осмотрел пополнение, даже в зубы заглянул. А что?.. Здоровые зубы – первый признак общего физического здоровья. Тоже все в порядке.

Вот фактически формирование роты и закончено… Ну, может, еще пару десятков где-то найму, и все. Подразделение, считай, придворное, с нераздутыми штатами. Состав роты я с де ла Маршем обговорил еще перед отъездом. Значит, буду по прибытии в Дижон удостоен похвалы, особенно если успеем вышколить пополнение должным образом. А может, не только похвалы…

Приказал сразу брать народ в работу, и вместе с Логаном закрылся в моем кабинете. Промочить горло и поговорить без помех.

Хорошенько поддали и посмеялись… Было над чем. Мамаша Гвендолен пасла дочурку и жениха по-взрослому, но они все же умудрились согрешить. Злобная теща страсти молодых не смогла помешать…

– И как?

– Так уехали мы уже… – Тук блаженно улыбнулся. – А я крюк сделал и вернулся. А Бруля тоже отлучилась…

– Красавцы… В общем, готовься завтра в Антверпен…

– Как? – огорченно ахнул скотт. – Завтра же собирались в Брескенс, договариваться…

– Надо, братец Тук, надо…

Вот такой я кайфолом… Самому неудобно, но лично мне в Антверпен ехать не улыбается. Да и невместно с купцами договариваться лично, еще и по такому щекотливому поводу. А дела делать надо. Как мог, мотивировал Тука на путешествие, которое не обещало быть долгим.

Заодно написал письмо наместнику, то есть губернатору. Дело облегчалось тем, что Сен-Поль, занимавший этот пост, был ранее переведен в Бургундию – это мне сообщил Исаак, – а на его место Карл назначил своего боевого соратника Бодуэна де Ланнуа, сеньора де Молембо. К тому же генеральным капитаном Провинций Той Стороны, то есть командующим фландрскими войсками, был назначен Жак Савойский, граф де Ромон. С этими дворянами я был неплохо знаком. Ну как немного… гм… вместе вино пили, воевали, по борделям шастали – еще те ходоки эти дворянчики… В общем, действительно неплохо знаком, поэтому сложностей не должно возникнуть.

Пообещал, что буду отстаивать права Тука на предстоящих переговорах, аки лев рыкающий, и отправил его собираться. А сам… Ну а что сам? Опять работа. «Одни и те же на манеже». Доклады, доклады и доклады, мать их ети… В спальню выбрался далеко за полночь, где и был вознагражден сторицей за свое усердие.

Потом долго не мог заснуть. Что-то не давало… Что-что… – ясно что. Не мое это. То есть оседлая жизнь поместного дворянина – не мое. На войну хочу. Надоела бытовуха!

Да, вот такой я придурок…

Глава 14

Ну какая свадьба без поножовщины, драк и всяких разных дебошей? Правильно – никакая. И не важно, в пятнадцатом столетии она проводится или в цивилизованном двадцать первом веке. Хотя нет… В пятнадцатом все происходит не в пример культурнее. Морды никто никому не бьет, а просто рубятся с великим вариантом смертоубийства на заднем дворике замка. Как-то так.

Млять… Настроение же было прекраснейшее с утра… Да и вообще последнюю неделю все складывается как нельзя лучше. Я на переговорах свадебных дожал наконец даму Гвендолен и ее дочек, и расходы по свадьбе мы поделили пополам, даже в некоторой степени в пользу Логана. Поместье, опять же, в полное его владение перешло без всяких юридических закорючек, хотя и стоило это мне нескольких миллионов нервных клеток.

Со сроками свадьбы я, конечно, не угадал по собственной мужской наивности. Дамы встали на дыбы, и свадьбу пришлось еще на неделю перенести. Видите ли – гости не успеют приехать… платье надо пошить достойное… замок украсить соответствующим образом… Короче, тысяча и одна причина были извлечены на свет и предъявлены мне. Но все решилось, слава богу.

С моим замком дело также с мертвой точки сдвинулось.

Тук успешно провел дела в Антверпене и вернулся оттуда с письмами от бургундских вельмож, в которых оные уверяли меня в своей приязни и вечной дружбе и грозились наведаться с визитами.

С Цимлером все как нельзя лучше уладилось. Шотландец прибыл обратно с двумя грузовыми галерами, полными заказанных материалов. И будут таковые приходить раз в неделю, до самого погашения долга. Исаак сам лично отбирал людей и материалы и вообще напросился подвизаться моим торговым представителем.

Три серпентины поставили на новые лафеты и успешно испытали. Остальные орудия тоже в работе.

Фен пока особо ничего не изобрел, но заложил две домны, в которых обязался выплавлять столько чугуна, сколько я пожелаю, при наличии руды, конечно. А руда будет, везут уже.

Гончарные печи тоже заложили.

Фен еще что-то химичит в своей палатке. Что – не знаю, но воняет из нее порой вовсе отвратительно. Значит, изобретательский процесс идет вовсю.

Словом, пошли дела потихоньку…

Эконома с сыночком благополучно казнили… Как ни кривился я, как ни оттягивал данное действие, а на кол товарищи сели. Оба. Мерзкое, я вам скажу, зрелище. Ненавижу себя за это, но никуда не денешься. Причины объяснять не буду, сами все понимаете.

Что еще?..

Десять бочек пряной селедки, отправленные мной в Антверпен на пробу, просто взорвали рынок, и шотландец привез заказ на сотню стандартных бочонков в месяц, а по возможности и больше. По половине золотого гульдена за бочку, и даже с предоплатой. Вот так.

Как вы догадываетесь, рулить процессом будет Исаак. Да и ладно. Доверяю я ему.

Рыболовецкая артель теперь трудится на пределе возможностей. Подумываю им еще пару баркасов прикупить. А я пока не все рецепты явил на свет. То ли еще будет.

Негрилы мои проявили недюжинные способности к ратному делу. Считай, как со списой в руках родились, что не может не радовать. Остальные рекруты и ученики тоже толковые попались. Режим «сено – солома» включать не приходилось. Все уже при деле.

Барщина у моих пейзан никакого отторжения и ропота не вызвала. Вот что значит правильная мотивация и оптимальные послабления в поборах. Даже в очередь записываются на работы.

И самое главное… Самое наиглавнейшее! Матильда порадовала. Но пока молчу. Боюсь спугнуть…

И вот – на тебе. Весь день испохабили… Барон в гневе… то есть я…

– Ego conjimgo vos in mat-rimoiiium in nomine Patris, et Filii, et Spirit! Sancti…[13] – Фра Игнатий, венчавший молодых, закончил ритуал и повернулся к Брунгильде с Туком.

Молодые по очереди надели друг другу кольца, и все присутствующие в капелле разразились одобрительными криками. Тук и Брунгильда сияли и смотрели каждый на супруга со страстью и нежностью. Я даже немного расчувствовался… Любовь, однако. Но потом быстро взял себя в руки и стал высматривать в толпе клятого дворянчика, которому собирался вскорости обрезать уши.

Чертов родственничек! Нет… ну каков наглец! То, что он троюродный брат Шарлотты и племянник ее мамаши, его не спасет…

Вся компания вывалилась во двор замка, и молодым вручили здоровенный кубок, полный вина. Выхлестали они его в пару глотков по очереди, а потом Брунгильда молодецки зашвырнула кубок в толпу. Ага… аналог нашего свадебного букетика.

Что-то там еще холостяки потом с туфлей Брунгильды будут делать?..

– Господин барон… Право слово, мне очень неловко… – смущенно сказала стоявшая рядом Шарлотта, отвлекая меня от действа.

– Глупости! – зашипела мамаша Гвендолен и свирепо сверкнула глазами. – Господин барон просто обязан его зарубить. Насмерть!

Ого… это что-то новенькое. Ты смотри, какая свирепая… А-а… вот оно что!

– Прям так уж и насмерть, дама Гвендолен? – Я насмешливо глянул на мамашу моих ленниц.

Мамаша, не смутившись, повторила:

– Именно!

– И что же вам с этого?

– Он оскорбил вас…

– Еще раз: вам-то что?

– Все для деток… – скромно ответила Гвендолен и смахнула несуществующую слезинку платочком. – Клаус, кровиночка… надо же мальчику…

– И получится?

– Решим! – рубанула рукой мамаша. – Если не все имение, то дом в Антверпене, с причалом и складами, точно заберу. Ну и вы, надеюсь, немного поможете…

– А я-то тут при чем?

– Ну… Вас же оскорбили!.. – пылко заявила мамаша, а затем, состроив умильное личико, добавила: – Мы же ваши преданные вассалы…

– Ладно. К этому разговору мы еще вернемся.

Убивать несчастного родственника расхотелось. Нет… я как бы не против, факт оскорбления налицо. Над моим жеребцом нагло шутить никому не позволено, да и надо мной тоже, и двусмысленности в сторону Шарлотты явно на смерть лютую тянут, но и потворствовать склочной Туковой теще что-то не хочется. Хотя…

– Объясните мне поподробнее, дама Гвендолин: а кто он такой?

– Как бы это вам сказать… – Женщина наморщила лоб и стала рассказывать.

Если вкратце, то пришлый наглец оказался единственным ребенком ее троюродного брата, почившего недавно после непродолжительной болезни вместе со своей женой. Обычное дело. Люди этого времени в подавляющем большинстве особенно долго не живут. Так что Дорк ван Хепнеер – а именно так звали юнца, позволившего с первых минут моего пребывания в Брескенсе ехидно язвить про моего жеребца и меня самого, – так вот, он получил довольно богатое наследство после смерти родителей. Кстати, парень появился в семье как раз перед печальным событием, а до этого слонялся неизвестно где. Поговаривали, что наемничал. Получив в руки денежки родителей, стал вести разгульную жизнь, вляпался в несколько сомнительных историй и даже проткнул пару человек на дуэлях. На свадьбу он заявился с двумя своими дружками, которых, несмотря на заявленное дворянское происхождение, хотелось с ходу выпнуть за пределы поместья. В общем, не вдаваясь в подробности, подытожу: довольно мерзкий типчик.

Высокий, длиннорукий, с лошадиными чертами лица и застывшим на лице презрительным выражением ко всем и всему. Сальные длинные волосы, аляповато и неряшливо одет. Вот есть в нем что-то гнусное… какое-то порочное. Хорошенько его проучить? Да, он сам напрашивается. Но убивать?..

– Вы готовы, барон, дать мне удовлетворение? – нагло и гнусаво поинтересовался подошедший ко мне со своими друзьями Дорк ван Хепнеер.

– Извольте… – Миролюбивое настроение сразу куда-то улетучилось.

Ах так? Значица, будем обуживать его физиономию на два уха.

И мы отправились в сад за замком.

Гости, обрадованные неожиданно возникшим дополнительным развлечением, толпой повалили за нами. Только мужского пола гости – дамы благоразумно, согласно обычаям, удалились в замок… конечно, к окошкам. Поглядеть и поохать.

Кроме Брунгильды. Она, вся великолепно-величественная и неожиданно очень красивая в своем свадебном платье цвета нежной розы, осталась вместе с мужем. И, судя по настрою, кажется, сама была совсем не против помахать мечом… или что там еще под руку подвернется. Прямо кипит праведным гневом. Так и рвется в бой. Хорошая жена попалась моему эскудеро…

– Монсьор, а может, и я за компанию… – Логан уже порядочно поддал и тоже был вовсе не против поучаствовать в расправе над обнаглевшими дворянчиками.

Действительно обнаглевшие. Как ни странно, совсем не понимают, что их сейчас будут убивать. Стоят, презрительно лыбятся и насмешливо переговариваются.

– Давай, Уильям!.. – Брунгильда дернула мужа за рукав и воинственно зашептала: – Вызови хотя бы вон того коротышку… и убей его для меня.

– Дама Брунгильда, я сам. – Не стоит Логану в такой знаменательный день марать кровью руки. Сам все сделаю, красиво и элегантно. И по правилам. Не хватало еще, чтобы молва пошла о том, что на свадьбе в Брескенсе людей по беспределу режут, а потом имения отсуживают.

Скинул жакет и, оставшись в камизе, обратился к гостям:

– Не соблаговолит ли кто-нибудь из вас, господа, взять на себя роль распорядителя поединка?

– Шевалье Георг ван Варнхоутенер, опоясанный риттер, – сделал шаг вперед сухощавый пожилой мужчина, – к вашим услугам.

– Благодарю вас… – коротко кивнул рыцарю и окинул его беглым взглядом…

Одет дорого и одновременно скромно. На поясе прямой длинный старинный меч с потертой крестообразной гардой. Властные черты лица, ухоженная бородка клинышком – сразу видно, мужик старой закалки. Про таких, как он, говорят, что они до самой смерти мечтают отправиться в очередной крестовый поход и спят в кольчуге. Надо будет разузнать – кто такой, и свести с ним более близкое знакомство.

– Есть ли способ решить ваш спор миром, господа? – Шевалье Варнхоутенер сразу взялся за дело.

Я секунду промедлил с ответом, ожидая, что скажет этот самый Дорк.

– Не вижу никакого способа… – Дорк тоже сделал паузу, а затем издевательски и манерно пропел, обращаясь уже ко мне: – Разве что барон ван Гуттен попросит у меня прощения… на коленях.

– Да, попросит… – поддакнул его дружок.

– Именно… – прошипел второй.

Мля… коротышка и жердяй. Настоящие Пат и Паташон. И куда же вы лезете… Рапиры настоящие к поясу подвесить – совсем не значит автоматом получить вечную жизнь. Ничего не понимаю… Зачем? Какая-то идиотская ситуация.

– Не забывайтесь, щен… – вскинулся Варнхоутенер, но потом явным усилием воли взял себя в руки и обратился ко мне: – Ваше слово, барон?

– Я не вижу способа уладить дело миром, – постарался ответить как можно вежливее, хотя злость уже начала душить. – Мало того, я вызываю еще и вот этих баранов… вместе с их пастухом.

Зрители – сиречь гости – единодушно ахнули и оживленно зашептались:

– Безумец!..

– Как можно?..

– На что он рассчитывает?..

– Они же…

– Вместе? – озадачился Варнхоутенер и посмотрел на меня с явно возросшим уважением, но… как на слегка умалишенного. – Насколько я понимаю, вы собираетесь биться с тремя одновременно?

– Да, вы правильно меня понимаете, кабальеро. – Я пристально посмотрел на спутников Дорка. – Если… Если они, конечно, примут мой вызов и не струсят.

Вот не знаю, что меня заставило так поступить. Вполне можно было извести наглецов по очереди… Понты?.. Да… Это мои понты и пол-литра винишка, что я успел принять на грудь. Ох и доведут они тебя, Жан Жанович, до цугундера… Да ладно. Кто тут могутный герой всея Бургундии, Брабанта и прочая, и прочая?.. Я, конечно! Опять же Шарлотта станет сговорчивее. На дамочек такие моменты действуют безотказно. На средневековых дамочек, конечно. На современных мне баб более действенны норковые манто и колье бриллиантовые.

Парочка удовлетворенно кивнула, явно обрадовавшись, и приняла вызов.

– Хуан де Сольседо, к вашим услугам. – Тот, что поплотней и пониже, оказался испанцем, а скорей всего, даже баском.

– Пьетро де ля Сан-Симеоне, к вашим услугам. – Тощий и высокий оказался итальянцем или, как говорят сейчас, ломбардцем.

Странно… Я только сейчас озадачился нестандартностью ситуации. Испанец и итальянец? Постарше Дорка, явно посерьезнее и, кажется… кажется, в этой компании верховодят именно они. А Дорк все оплачивает. Твою же мать! Где мои глаза были? У обоих кабальеро рапиры – боевые! К тому же этот вид оружия только стал входить в моду, а у них уже есть. Я вон до сих пор с эспадой таскаюсь. Движения и походка уверенные, хорошо координированные… Твою же кобылу в дышло! У обоих запястья толстые – по этой примете можно безошибочно выявить опытного фехтовальщика. Ой…

Одновременно пришло спокойствие. Дело обратного хода не имеет. Сам себя загнал в идиотское приключение, сам же буду и выкарабкиваться.

Очевидно, все-таки это не я принимал решение. Бастард опять во мне выпятился. Но ничего уже не поделаешь. Значит, деремся…

После обязательного утверждения оружия на поединок (я выбрал, как всегда, дагу и эспаду, а мои соперники – просто рапиры, больше ничего при них не было), мы встали в позицию. И сразу мои догадки нашли подтверждение…

Троица не стала нападать скопом, а вполне тактически грамотно построила поединок. Дорк позиционировал себя как основной противник и подчеркнуто активными действиями отвлекал меня на себя, а Пьетро и Хуан старались нападать с разных сторон. Будь перед ними менее опытный противник, все очень быстро бы и закончилось. Но только не со мной…

Меньше всего они ожидали, что я буду атаковать… Как писал в своем трактате Понс из Перпиньяна: «Только результат оправдывает схватку»… Один удар – одно поражение противника. Один удар – одним противником меньше…

Клинок эспады со скрежетом столкнулся с рапирой Дорка, сбивая ее в нижний уровень, и обратным движением я чиркнул его по предплечью… Добить не удалось – подготовленный удар дагой в бедро не нашел цели.

Пришлось сменить позицию, выстаивая противников в одну линию «под солнце», и отбивать яростные удары испанца и итальянца. Быстрые… очень быстрые ребята. И не одну схватку провели парой – очень уж слаженно действуют… Именно парой – Дорк явно выбивался из коллектива. Кто же вы такие?.. Классическим фехтованием здесь и не пахнет…

Отбежал по кругу и атаковал оказавшегося поблизости баска.

– …mierda!..[14] – Хуан отскочил назад, схватившись за набухающее кровью плечо.

Я, парируя удар, вольтанул – и дотянулся-таки до него кончиком клинка эспады.

Итальянец воспользовался моментом и, скользнув ужом вперед, попытался нанести удар мне в пах… И пробил-таки голенище ботфорта, но наткнулся на скрываемую у пояса дагу. Эта позиция называется «господин и слуга». Кинжал – в данном случае дага, как верный слуга, помогает длинному клинку – в данном случае эспаде. Помогает, как и приличествует порядочному слуге: тихо и незаметно…

– …mamma mia…[15] – прохрипел Пьетро, выпустил рапиру из рук и, зажимая бьющую фонтаном из горла кровь, упал на колени, а потом медленно повалился на бок.

Глухой ропот зрителей и восхищенный выкрик Брунгильды…

Минус один…

Каким-то шестым чувством определив опасность, я сделал шаг в сторону и едва ушел от выпада Дорка.

Мощный маховый удар – а рапиры в это время предназначены не только для уколов, но и для вполне рубящих ударов – просвистел мимо лица, обдав ветром…

И чиркнул-таки по плечу.

Ну, мальчик…

Я крутнулся и, поймав сгибом локтя противника за шею, одновременно закрываясь его телом от ударов пришедшего в себя испанца…

Опять! Сука, опять…. Не хотел я этого… Опять нахлынула эта жажда убивать и дикое наслаждение от запаха крови…

Левая рука с дагой совершила движение вбок и резким движением засадила Дорку клинок в шею. До чашки… Да с проворотом. Режущим движением, выходя из тела, дага полностью разорвала мажору горло…

Дальше я чувствовал только холодную, расчетливую ярость и дикое желание… желание убивать.

Вольт, перевод, отскок – и сразу укол в противоходе…

Все?..

Осознание пришло, только когда баск уже соскальзывал сразу с обоих моих клинков, что-то шепча бледнеющими губами…

Машинально тронул ладонью порез на плече и несколько раз моргнул, разгоняя кровавый туман в глазах.

Тяжело… очень тяжело пришлось. Даже не знаю, как сладил… Обвел взглядом распростертые в лужах крови тела, надеясь найти признаки жизни…

Ну, не обычные это гости…

Они специально сюда приехали, меня убивать…

А я их нашинковал, как капусту…

А язык?…

Твою же кобылу в дышло…

Упал на колени возле хрипящего на земле испанца и, схватив его за голову, заорал в уже искаженное предсмертными судорогами лицо:

– Кто? Кто послал вас?! Отвечай, урод… Облегчи душу!..

– Сдохни, бастард… сдохни… сдохни… – захрипел Хуан, пуская изо рта кровавые пузыри.

И забился в судорогах.

– Вы победили, барон. – Варнхоутенер деликатно тронул меня за плечо.

– Я вижу… – Встал на ноги и, не глядя на радостно и одновременно испуганно гомонящих гостей, побрел в замок.

Кто они?

Откуда он знает, что я бастард?

Паук?! Но как?

Я уже почти забыл о всех событиях, связанных с ним… вернее, не забыл – воспоминания о них просто притупились: такое не забывают; и вот… все вернулось.

Но опять же, как он узнал? О моем перевоплощении знают только два человека – Тук и Исаак. Тук не мог проболтаться, он всегда со мной, да и не похоже это на него. Исаак? Тоже невозможно. О том, что я стал ван Гуттеном, он узнал только пару недель назад. Очень мало времени… Надо же как-то сообщить Луи, а потом подбор исполнителей… в общем, нереально за такое короткое время.

Папаша чертова Рафы? Так он ни сном ни духом, кто я на самом деле.

Получается, что из Бургундии ниточка тянется. Очень может быть…

Однако задачка…

– Жан… – Шарлотта впервые назвала меня по имени, очаровательно покраснела и потупила головку. – Простите меня, ваша милость…

Мы находились в ее комнате, и она перевязывала мне рану на плече. Надо сказать – умело и проворно. Остальные вовсю гуляли свадьбу в огромной трапезной внизу – до нас доносились только обрывки пьяного гомона и музыки. Лабухов выписали из самого Антверпена, и они теперь рьяно отрабатывали свой гонорар – кстати, весьма немаленький. Да и пусть гуляют… Мне совершенно расхотелось веселиться. Осознание того, что на тебя продолжают охоту, как-то не способствует веселью…

С усилием оторвался от своих мыслей и посмотрел на молодую вдовушку. Надо отвлечься…

– Я давно ждал, когда вы это сделаете.

– Но как же… – еще больше потупилась Шарлотта, умудрившись при этом лукаво на меня глянуть. – Имею ли я право? Вы в первую очередь мой сеньор…

– Я разрешаю…

– Ах, Жан… вы сегодня были таким… таким… – сразу защебетала девушка, мельком глянув на мою руку, прочно обосновавшуюся у нее на талии, и сама положила свою ручку мне на плечо.

Я осторожно прижал девушку к себе и прошептал ей на ушко:

– Все меркнет в мире перед вашей красотой…

– Но… – Шарлотта слабо попыталась освободиться.

– Я просто теряю голову от вас, моя роза. – Рука плавно переместилась на лиф, ощутив шероховатость золотой вышивки и будоражащую упругость груди.

Мысли о покушении и клятом Пауке улетели куда-то на второй, а то и на третий план. Ну право слово… какие там покушения, когда рядом с тобой очаровательная девушка. И, кажется, вполне доступная девушка…

– Нет… но…

Не обращая внимания на легкое провоцирующее сопротивление, я коснулся губами шейки… и чудом успел отстраниться, услышав в коридоре чьи-то быстрые шаги.

Небольшая перебранка у двери – Клаус и Иост стояли на охране и обороне двери на совесть… но оказались бессильны… как вы догадываетесь – перед мамашей Гвендолин.

Клятая Тукова теща, взломав мальчишескую оборону, ворвалась в комнату и разочарованно застыла, не узрев никаких признаков посягательства на свою дочурку.

– А… я… – промямлила она, – я вот вам, ваша милость, камизу принесла. Ну негоже в заляпанной кровью ходить…

– Благодарю вас, дама Гвендолин… – сухо поблагодарил я ее.

Опять матримониальная ловля на живца… Ох уж эти женщины… А вот хрен вам! Я, подозревая подобное развитие событий, специально выставил пост перед дверью. Не все драной кошке масленица. И наследство она неожиданно сегодня получила, и остатнюю дочурку, пользуясь моментом, пристроить хочет. Не многовато ли сразу?

– Пригласите сюда моих пажей. Они помогут мне переодеться, а сами, пожалуйста, покиньте комнату…

Провожая взглядом разочарованных женщин, я мысленно скрутил дулю плутовке-мамаше. Не твоего уровня я, маманя. Такие фокусы со мной не проходят. Я, так сказать, – стратегический матримониальный резерв Карлуши. И вообще… засиделся я в баронии. Не хочу провинциальных дам, пора по породистым пройтись.

Пора в Бургундию.

А Шарлотта?.. Да и бог с ней, с Шарлоттой… Сколько еще таких Шарлотт в жизни будет…

Остаток дня провел, подчеркнуто официально общаясь с девушкой и ее мамашей. Именно подчеркнуто – показывая, что их коварные замыслы разгадал и… и простил.

Дамы откровенно были расстроены и огорчены.

Причем Шарлотта – особенно. Не знаю, была ли она в курсе намерений своей мамаши, но ситуация сама по себе остудила мое влечение к ней. Извините, девушка… так бывает.

Но подарок я от нее принял. Два выводка ручных хорьков. Очаровательных, очень ласковых зверушек. Весьма полезное приобретение. Кошки как охотники на крыс и всяких остальных вредных грызунов значительно проигрывают этим пушистикам. Поставлю их на полное довольствие, пускай резвятся, а то крысы уже по головам в замке ходят.

Да и заставлю еще Фена и Фиораванти нарисовать портреты Матильды с хорьком в руках. Вроде такие портреты – классика Возрождения.

И Иеронима Босха тоже… Хотя с ним неясно. У товарища только всякие адовы страсти достоверно получаются. Как портретист он вроде бы замечен не был.

Порез на плече особо не беспокоил, и я отдал должное вину и еде. От остальных гостей надменно дистанцировался, хотя они напропалую выражали мне свое восхищение, особенно дамы и их мамаши. Только поболтал немного с шевалье Варнхоутереном.

Ну и поддал, конечно, основательно с ним же.

В целом свадьба прошла как положено. Много вина, вкусной еды, веселья и музыки. И, как я уже говорил, даже законная поножовщина образовалась, с моим прямым в ней участием.

И еще гости прилепили мне прозвище… сам подслушал и ближники доложили, конечно. Барон Жестокие Клинки. Почему это, спрашивается, «Жестокие»?..

Не сомневаюсь: все обстоятельства поединка и это погоняло пойдут гулять молвой по скучному на новости Брабанту. Ну и пусть… И прозвище сойдет. Хотя… хотя торжество для меня смазалось. Черт…

И опять вернулась в голову навязчивая мысль о мести Пауку. Без никакой надежды на ее исполнение, конечно. Нереально это…

Ночевать в Брескенсе я не остался, как ни упрашивали.

Проводил молодых в спальню, вернее, помог Брунгильде затащить туда упившегося вусмерть Логана. Потом по обычаю как свидетель постоял на посту возле ложа молодых с обнаженным клинком, дождался громкого и протяжного «Ой!..» из-за полога кровати (идиотизм чистой воды – она же вдовица).

Вышел к гостям и сообщил, что консумация брака свершилась. Он теперь стал полностью законным.

Идиотский обычай… хорошо хоть свечку держать не заставили.

Вот так…

За сим я откланялся и отвалил в Гуттен. Завтра и послезавтра догуляю как положено. Свадьба будет длиться три дня – успею еще…

Глава 15

– Тебе не холодно? – озабоченно поинтересовался я у Матильды и заботливо поправил плед. – Ветер со стороны моря холодный.

– Мне смешно… – хихикнула девушка и погладила меня по руке.

– С чего это? – притворно нахмурился я.

– Просто смешно, и все… – опять улыбнулась фламандка. – Ты такой… такой…

– Какой?

– Не такой, как все.

– Очень я даже такой.

– А вот и нет! – убежденно заявила Матильда и, поймав меня за руку, притянула к себе: – Целуй меня.

– Сначала скажи…

– Ты заботливый! – Девушка изловчилась и все-таки чмокнула меня в губы. – Как настоящий сказочный принц.

– И совсем я не принц…

– Принц. Я знаю…

– Ну ладно. Как они там? – Я запустил руку под плед и погладил животик девушки.

– Жа-а-ан! – притворно возмутилась Матильда. – Им всего-то пара неделек.

– Ну и что? Ты уверена, что их двое?

– Уверена… – закапризничала девушка, – я же тебе говорила. Я знаю – и все.

– Мальчики?

– Мальчики, мальчики… Иди уже, я есть хочу…

– Уже бегу… А если девочки?..

– Сейчас плакать буду…

Я помчался к костру и чуть не рассмеялся… Вот как пацан себя веду. Как-то по-особенному ощущаю себя. Вот не было со мной ничего подобного. Понятно, что в бытность свою в двадцать первом веке я уже был отцом. И тоже любил свою дочь. И сейчас люблю, и скучаю по ней… но… как-то все не так было. Сейчас я просто летаю на крыльях счастья. Остро все воспринимаю. Как ни пафосно это звучит – так и есть. Матильда своим известием сделала меня самым счастливым человеком всех времен и народов. Даже не ожидал от себя такого…

Придирчиво ткнул двузубой вилкой в запекающегося на углях барашка и провернул вертел. Еще минут двадцать – и можно уже будет пластать…

Выбрались наконец… Чуть ли не с самого первого дня в Гуттене я собирался выехать на природу с Матильдой и просто провести время. Так, чтобы ни о чем не думать и наслаждаться природой, вином, жареным мясом и обществом только друг друга. Все не получалось… И вот в самом конце отпуска получилось. И то не в таком варианте, как я планировал.

Не сами мы…

После событий на свадьбе решил я поберечься от непонятно откуда исходящей угрозы. Думаю, что неизвестный наниматель киллеров незавершенное дело так не оставит. Поэтому со мной кроме Клауса и Иоста шамбр моих черных пикинеров с их сержантом Гавриилом. Итого одиннадцать душ. Вместе со мной и пажами – четырнадцать. Хватит отразить любую угрозу. Да и замок всего в шести лигах. Если что, сбежим.

Тука с нами нет. Мой верный эскудеро и лейтенант занимается сборами к отъезду. Завтра мы отбываем на службу в Дижон. А дело у него очень хлопотное: с нами пойдет обоз из двадцати телег и пары десятков вьючных лошадей и мулов. Есть что мне везти в Бургундию…

Да-а-а… вот же целый месяц незаметно пролетел. Даже опомниться не успел, да и событиями время отпуска порадовало. Все больше хорошими, радостными. Правда, ничего толком завершить не успел, но задел положен просто грандиозный. За что и поплатился я зверским недосыпом и постоянным желанием свалить из баронии куда-то от хлопот подальше.

Да ну их, хлопоты те… Все со временем само разрешится. Сейчас у меня пикник или его вариант в средневековом понятии. Не знаю даже, как его назвать…

Место я выбрал отличное. Прямо возле устья протекающей у меня в поместье единственной речки со смешным названием Рюпел. Ничего так речушка. Угри и достойные карпы водятся, да и судаки грандиозные. Опробовал уже.

Как раз сейчас Иост и Клаус прочесывают камыши с бреднем. Порадовать меня и Матильду хотят. Она оказалась тоже великой охотницей до речной рыбки. Несмотря на сословную разницу, мальчишки просто боготворят ее и стараются во всем угодить. Хотя их расчет в этом случае налицо. Будет довольна она – буду доволен и я.

Собирался я тут также немного поохотиться, благо мы как раз на опушке букового леса расположились, где стайки куропаток и фазанов просто из-под ног взлетают. Но потом оставил это намерение. Лучше со своей валькирией побуду, неизвестно же, когда в баронию вернусь. Служба – дело такое…

Опять же шпигованный барашек на вертеле внимания требует – не меньше, чем любимая.

Охрана рассредоточилась по окрестным кустам, стараясь не попадаться мне на глаза. Не хотят нас беспокоить. Но в их бдительности сомневаться не приходится. Негрилы оказались просто прирожденными служаками, всецело преданными своему господину и командиру. Считай, они мои личные рабы, коими сами себя полагают, причем неимоверно гордятся этим. Да, вот такой средневековый казус. До сих пор не смог отучить Гаврилу падать на колени и целовать мои ноги.

Окропил тушку барашка вином и в себя влил немалую толику. Считай, маленько похмелился. Вчера сыграли разом тридцать свадеб. Переженил я своих инвалидов наконец. Ну и поддал, как водится. Представьте себе: по бокальчику за каждую пару молодых… То-то и оно. Хорошо, что хоть спьяну не полез право первой ночи исполнять. Невесты… прямо скажу… ну некоторые из них… довольно потасканные. С длинным маркитантским прошлым.

– Э-э-эх… благодать… – Втянул в себя терпкий, соленый воздух, разбавленный божественными ароматами жаренного на углях мяса, и еще раз понял, что счастлив.

– Ну что там? – захныкала Матильда.

Девушка сначала настороженно восприняла свою беременность, но потом, убедившись, что я ее начал просто боготворить, все смелее пользовалась своим положением. Женщина, одним словом… Но я не в претензии. Это тоже элемент моего счастья. Буду всяко потворствовать, благо она меру знает и свое место тоже. И знаю, что любит она меня искренне.

Взял кинжал и срезал с седла барашка пропеченный кус мяса. Бросил на серебряную тарелку, полил вином, посыпал рубленой зеленью, прихватил ломоть свежего хлеба и поспешил к любимой.

– Держи…

– Мм… – Фламандка вонзила свои мелкие белоснежные зубки в баранину и, торопливо прожевав, клюнула меня губками в щеку.

– Нравится? – Я тоже оторвал кусочек.

– Божественно… – воскликнула девушка и сразу зажала себе ротик ручкой. – Ой… не стоит смешивать греховное с божьим.

– Угомонись. Ты со мной рядом, а не на исповеди.

– Все равно! – убежденно заявила фламандка и перекрестилась. – Нельзя, тем более я в положении.

– Нельзя – значит, не будем, – покладисто согласился я. – Надо будет, я капеллана денно и нощно заставлю твои грехи отмаливать.

– Ага, заставишь его!.. – весело рассмеялась девушка. – Он сам – еще тот греховодник…

Ну да… с капелланом мне повезло. Не чета он оказался тому покойному фанатику. Все схватывает на лету и работает на совесть, чуть ли не замом барона по религии заделался. Хотя почему «чуть» – он таковой и есть. С народом контакт наладил. Бдит на поприще выявления крамолы, непотребных настроений и невосторженных мыслей. Только это… не воздержан оказался в поклонении Бахусу и Мамоне мой фра Михаэль. Да и любитель под юбки полазить. А так ничего… Службу ведет истово, благостно. Народишко впечатляется. И самое главное – понимает реально, кому он обязан нынешним своим сытым положением. Есть у него и своя история, некие скелеты в шкафу, но я пока особо не озадачивался ею. Все меня устраивает…

Отпил вина и еще раз погладил животик фламандке…

– Что там художники наши, над портретами работа идет?

– Замучили они меня уже… – кокетливо пожаловалась девушка. – Не шевелись, не дыши… И ругаются постоянно между собой.

Это да… конфликт творческих личностей случился. По строительству и всякому другому инженерному делу ладят великолепно, а вот в художественных делах… Техники-то разные… И изображения получаются вовсе различные. На картине Фена Матильда однозначно на китаянку похожа, даже хорь на руках узкоглазый, а у Фиораванти – на итальянку, причем типичную.

А Иероним втихомолочку ржет от них обоих. Парень от портретизма тактично отказался – не его это, все лазает по лесам под потолком, с семьей своей вместе. Рисуют. Правда, просят пока не смотреть. Я подглядел, конечно, но все равно не понял, что к чему. Пока только разная грунтовка идет… Даже тему им не задавал. Оставил на усмотрение. В творческие дела, считаю, лезть не нужно. Смажу гениальный замысел – и не дойдет до современности шедевр. Это дело такое… тонкое. Пока семья вместе работает, а вот кабинет мой и спальню будет расписывать только Иероним… С прицелом на «шыдевр». Мировой, ёптыть.

– Держи… – Я выудил из поясной сумки перстень и надел на пальчик девушке.

Исаак вчера привез, вместе с данью от Цимлера. Просил я его подыскать что-то изысканное в Антверпене. И он оправдал надежды. Довольно изящное золотое колечко с большим рубином в обрамлении изумрудов. Кстати, почти бесплатно обошлось. Исаак что-то там провернул с поставками и мне в качестве отката вот презентовал.

– Это мне? – зарделась Матильда.

– Ну а кому еще?

– Спасибо, милый. А за что? – Фламандка хитро прищурила глазки.

– Сама знаешь, за что… – неопределенно ответил я и отправился к костру.

Глупые вопросы порой женщины задают. За что? Да ни за что. Захотелось мне, и все. Нарезал полную тарелку баранины и вернулся на ковер.

Матильда положила мне голову на колени и спросила:

– А как мы наших мальчиков назовем?

– Роди их сначала. – Я погладил ее по волосам.

– Ты противный… – заныла девушка. – Я предлагаю Георгом и Александром.

– А что? Хорошие имена…

– Монсьор… монсьор… – К нам, шлепая босыми ногами, подбежали Иост и Клаус, волоча за собой бредень с рыбой. – Там чужаки, вооруженные.

Из кустов спешно выскакивала моя охрана и строилась в шеренгу. Тоже заметили?

– Где?.. – Я рывком вскочил с ковра и увидел, как через реку вброд перебирается редкая цепочка людей.

Черт… Этого еще не хватало. Десятка три, не меньше. Оборванцы какие-то… но вооружены до зубов. Алебарды, пики… Твою же душу в качель! Бродячие наемники? Или разбойники? Хотя для разбойников вооружены они слишком единообразно… Сколько до них? Метров пятьдесят?

Неизвестные тоже увидели нас и после секундной заминки ускорили шаг.

– Господина… – Гаврила, сержант моих черных спитцеров, состроил зверскую рожу и, выкатывая белки глаз и коверкая слова, загомонил: – Уходить, забирать госпожа. Мы будем убивать. Надо сейчас… пока он из вода не вышел.

Как бы выход, но мои пикинеры – пешие… Оставить их здесь – значит оставить умирать. Расклад больно неравнозначный. Вывод напрашивается сам по себе.

– Клаус, Иост! Галопом с госпожой в замок – и всех строевых сюда! Не дай бог, не довезете – своими руками прикончу. Выполнять…

Ну а как?… Только так. Не поймет меня никто, если своих людей брошу. В первую очередь сам себя не пойму. Спитцеры уйти пешком не успеют однозначно, и сгинут, пока я подмогу приведу. А разбойники скроются – ищи потом ветра в поле.

Твою же мать! И доспех с собой не взял. И Роден неодоспешенный.

– Жан! – встревоженно воскликнула Матильда, но, увидев мое лицо, замолчала и поспешила к своей иберийской кобылке.

– Быстрее! – рявкнул я на пажей и подбежал к Родену.

Достал из кобур пистолеты и сунул за пояс. Вытащил аркебузу и перебросил за плечо. Затем вытащил чехол с двуручником и положил на траву. Каким-то чудом взял его с собой, думал немного потренироваться и покрасоваться перед Матильдой – и вот пригодилось. Эспаду, наоборот, отцепил от пояса. Да… так правильнее будет. Доспеха на мне нет, даже щита нет, поэтому придется держать всех на расстоянии. Опять же у них алебарды, а эспада против них совсем не пляшет.

А может, еще обойдется?

Неожиданно что-то с жужжанием пронеслось в воздухе, и сразу болезненно заржал жеребец Иоста. В его шею, почти по оперение, воткнулся арбалетный болт.

– Бери Родена, быстрее!.. – заорал я ему и вскинул аркебузу.

Ну, суки… Не обошлось.

Примерно метрах в пятидесяти, на противоположном берегу, углядел двоих арбалетчиков, взводящих кракинены. Остальные разбойники, вздымая брызги, бежали к нам по отмели.

Попаду? В стволе картечь, могу и обоих при должном везении зацепить. Если не попаду, то конец – они нас с этого расстояния без помех перестреляют.

Пока целился, арбалетчики успели перезарядиться и сделать еще один залп.

Один из спитцеров вскрикнул от боли и упал. Болт угодил ему в ногу.

За спиной раздалось пронзительное ржание иберийской кобылы Матильды, и в этот момент я нажал на курок.

Когда ветерок разогнал клуб порохового дыма, стало видно, что один из стрелков лежит ничком на земле и «скучает», а второй активно корчится, держась руками за окровавленное лицо.

– Вот и славно… – Хотел обернуться и глянуть что там сзади, но понял, что не успеваю…

Слишком близко враг.

Выдрал пистолеты из-за пояса и разом выпалил, свалив двух нападавших, затем отбросил бесполезные уже стволы на землю и вытащил из чехла длинный фламберг.

Разбойники или наемники – собственно, уже и не важно, – увидев частокол спис, притормозили и стали организовываться в некое подобие строя. Верховодил у них бородатый здоровяк в помятой кирасе, раздававший команды на немецком языке.

Заметив меня, он заорал на фламандском диалекте, с сильным швабским акцентом:

– Не смешите меня! Нас втрое больше. Отдайте все ценности, вместе с оружием, и я вас отпущу!

– Я барон ван Гуттен, стою на своей земле. А ты кто такой, свинская собака? – задал я вопрос, лихорадочно пересчитывая противников и стараясь потянуть время.

Твою же мать… два с половиной десятка…

– Тебе, барон, без разницы. Лучше сдайся! – ощерился бородач. – Нам терять уже нечего.

– Я подумаю…

– Можешь не тянуть время… – язвительно расхохотался главарь и ткнул рукой куда-то мне за спину.

Чувствуя ледяной озноб, я обернулся… и невольно зарычал от горя и ярости:

– Ты уже труп, собака!.. Вперед!!!

Негры издали леденящий душу вопль, и мы с налета врезались в так и не успевших построиться разбойников.

Хруст ломающихся пик, воинственные крики и предсмертные вопли…

Десять человек – слишком мало для полноценного строя.

Все смешалось…

Не ощущая абсолютно никаких эмоций, только ледяное спокойствие, я, перехватив двуручник за рикассо, как пику вбил его под кирасу первого попавшегося мне разбойника, сбил его с клинка толчком плеча, а затем, разворачиваясь и смещаясь в сторону, пустил меч на полный круг.

Свист воздуха, легкий толчок, хруст – и в ореоле кровавых брызг, кувыркаясь в воздухе, полетела чья-то голова в плоском шлеме.

Истошный визг – и по той же траектории полетела чья-то рука, обрубленная у локтя…

Разворот, мах – и сразу два алебардщика, резко уменьшившись в росте, ткнулись кровавыми культяпками в траву, оставив свои ноги стоять отдельно.

– Твари… – Убрал меч под руку и, уходя от острия алебарды, разорвавшей мне жакет на груди, ткнул «кабаньим клыком» на клинке в бородатую рожу, возникшую перед глазами.

Навершием гарды не глядя отмахнул назад. Раздавшийся визг засвидетельствовал результативное попадание…

Опять разорвал дистанцию и вышел на полный круговой мах.

Полетели на землю срубленные наконечники алебард.

Верхний сектор, переход – и сразу мах по низу… И опять шлепки соленых брызг на лицо…

Быстрые взгляды по сторонам – и отскок назад к своим спитцерам, которые с дикими визгами рубят фальшионами наседающего противника. Пики уже поломали, черти…

Бешеные толчки гудящей в голове своей крови – и вкус чужой крови на губах…

Рев и крики слились в один ужасающий гул.

Взмахи фламберга слились в радужный ореол…

Разбойник кубарем полетел мне под ноги, стараясь сбить на землю, кто-то повис на руке…

– А vot chren vam… – Я мощным пинком отбросил в сторону подкатившегося неприятеля, но все-таки не удержался, поскользнулся и сам повалился на землю. Бросил фламберг и, выдрав кинжал из ножен, всадил его кому-то в пах. По раздавшемуся воплю, знакомым голосом, с бешеной радостью понял, что это их главарь. Ударил еще несколько раз и стал вставать, ежесекундно ожидая смертельного удара…

И не дождался…

Стирая кровь с лица, огляделся – и не поверил своим глазам…

Несколько разбойников улепетывали к реке, побросав свои алебарды.

За ними, яростно визжа и размахивая фальшионом, бежал Гаврила. Догнал крайнего, в прыжке вытянулся и рубанул по ногам, затем в два удара отрубил ему голову и, вздев ее на руке, радостно завопил что-то на своей дикарской мове.

Остальные разбойники, услышав этот дикий вопль, ускорились, улепетывая вовсе уж с не реальной скоростью.

Еще один спитцер, полностью покрытый кровью, стоял на коленях и без разбору тыкал кинжалом в превратившийся уже в кровавое месиво труп перед собой.

Еще трое чернокожих, хромая и покачиваясь, бродили среди трупов, втыкая обломки пик в шевелящиеся тела.

Клаус и Иост, сплетясь с кем-то в один клубок, катались по залитой кровью траве немного в стороне от меня. Кинулся к ним и, поймав за волосы долговязого рыжего бородача, боровшегося с пажами, одним движением перечеркнул ему горло кинжалом.

Бросил обмякшее тело и побежал к лежащей без движения в кустах иберийской кобыле Матильды…

– Господи, яви чудо свое… – шептал непослушными губами, стараясь высмотреть синее платье.

– Жан!.. – Матильда сидела в глубокой луже рядом с лошадью и размазывала слезы вместе с грязью по лицу…

– Kotik!!! – заорал я во весь голос, не веря своим глазам. – Ты живая?!

– Платье порвала и измазала… – всхлипнула фламандка.

Бухнулся с ней рядом в грязь на колени и прижал девушку к себе.

– К черту платье!

– Не чертыхайся, грех это… А платье краси-и-и-вое было-о-о…

Вот те раз… Истерика у нее. А вроде раньше не склонна была…

– Монсьор, монсьор! Еще солдаты! – К нам подскочил Клаус.

На противоположном берегу латники на справных, закованных в железо лошадях сгоняли сбежавших разбойников в кучу, как баранов…

– Ну что за напасть! – в сердцах заорал я, вскакивая.

Потом разглядел на коттах всадников герб города Брюгге. Тьфу ты… Млять… Так и сдохнуть от разрыва сердца можно!

В сердцах влепил затрещину подвернувшемуся под руку Иосту, затем притянул его к себе, обнял и похлопал по плечу:

– Эти, дружок, нам не страшные…

Как потом выяснилось, латники давно преследовали этот отряд германских наемников, оставшихся без найма и ставших на путь обыкновенного разбоя. Но не успели. Почти всю работу сделали за них мы. На поляне, ставшей местом схватки, осталось восемнадцать дойчей… и пять моих черных спитцеров. Про раненых говорить не буду – инвалидов новых не образовалось, а остальные выживут, хотя и посечены крепко.

Матильда, как оказалось, просто сверзилась с седла своей кобылы, когда в лошадку попал арбалетный болт, причем упала очень удачно, в небольшое болотце… А я в самом начале боя, заметив только упавшую лошадь… решил, что… В общем уже не важно, что я тогда решил. Все закончилось.

Дома, отмывшись от чужой крови, глянув мельком в зеркало, заметил в своей шевелюре появившуюся серебристую прядь. Однако и немудрено…

Эпилог

– Жан, мальчик мой… – Напротив меня в венецианском кресле сидел конт Жан д’Арманьяк, мой отец, и укоризненно качал головой. – Ты совсем безрассуден…

– Он весь в тебя, Жанно́… – Контесса Изабелла д’Арманьяк, моя родная мать, улыбнулась и успокаивающе положила руку на плечо своего мужа и брата.

Она сидела рядом в кресле пониже, одетая в богатое, расшитое золотом и речным жемчугом платье, простоволосая, только в накинутом на голову невесомом, почти прозрачном покрывале, стянутом золотой диадемой.

– Ты его постоянно защищаешь. – Конт недовольно дернул головой. – В его возрасте пора бы уже и повзрослеть. Я, как сейчас помню, дела государственные решал в его годы…

– Он и повзрослел, – контесса опять улыбнулась, тактично прервав мужа, – он скоро станет отцом двух очаровательных девочек…

– Плодить бастардов – нехитрое дело… – Жан д’Арманьяк нахмурился, но на лице пробивалась тщательно скрываемая улыбка. – Лучше бы задумался, как вернуть положенное…

– Секундочку, секундочку… – я возмущенно вскинулся, – какие девочки? Мама́, папа́, – вы это о чем?

И проснулся…

Черт, опять сон! Пора бы привыкнуть и не реагировать так заполошно. Но о каких девочках мама говорила? Что за бред? Матильда прислала письмо, в котором уверяет, что носит мальчиков. Уже четыре месяца как носит. И Самуил, хренов лекарь, клятвенно подтвердил это…

А если?.. Обрежу пейсы иудею за дезинформацию…

От ужаса и разочарования открыл глаза и не сразу понял, где нахожусь.

Большие резные дубовые панели на стенах. Гобелены с вышитыми на них сценами псовой охоты.

В громадном, богато украшенном цветными изразцами камине догорают дрова, исходя огненными сполохами.

И богато накрытый стол, уставленный золотой посудой.

Повернулся и уткнулся носом в копну иссиня-черных, пышных волос… Рядом со мной, мерно посапывая носиком, сладко спала, закутавшись в меховые одеяла, молодая женщина. Из-под бобрового полога выглядывали мраморно-белая изящная ножка и краешек изящно очерченной попки… Аделина. Аделина Беатриса фюрстерин Гессен-Дармштадтская, Ангальт-Цербстская, герцогиня Нюрнбергская, жена посланника Священной Римской империи при Бургундском Отеле. Между прочим, кажется, какая-то троюродная прапрабабка будущей императрицы всероссийской… Именно той, прославленной историками, кинорежиссерами и писателями Фике, ставшей Екатериной Второй. Охренеть…

Прекрасная и развратная до невозможности немка, наставившая своему престарелому муженьку грандиозные ветвистые рога о множестве отростков немедленно по прибытии в Бургундию. И находимся мы с ней сейчас в ее охотничьем замке недалеко от Брюсселя. Карл перебазировал свой двор в Малый Отель, расположенный во Фландрии. А замок-то любезно подарен ей Карлом Бургундским… Презент в знак приязни и с определенными намерениями… Патрон мой сам далеко не против сходить на сторону, хотя и безумно любит свою жену Мергерит.

М-дя… Прав папаня: пора бы и повзрослеть. А то Карлуша урежет меня на голову и не посмотрит, что я у него в фаворе. Дела сердечные – они такие…

Стараясь не разбудить женщину, встал и побрел, шлепая босыми ногами по медвежьей шкуре, к столу. Налил себе полный бокал вина и жадно выпил. Вчера славно повеселились. Ох и славно. Фурия, а не девка, хоть и герцогиня.

– Komm… – Аделина проснулась и, сонно щурясь, поманила меня к себе пальчиком. – Komm zu mir, mein lieblings großer Bär…[16]

Немка откинула меховое покрывало и приподняла руками свои совершенные груди. Пальчики ее затрепетали на рубиновых сосках…

О-ох… стервь… Какое тут, на хрен, благоразумие?..

– Jawohl, meine Königin![17] – Бокал, звякнув, шлепнулся на стол, а я рыбкой нырнул в необъятную кровать.

Зарычал, как медведь, и штыковым ударом ворвался в ее горячее лоно.

– Bitte, langsam…[18] – горячо зашептала Аделина выгибаясь всем телом, и впилась коготками мне в спину. – Langsam, bitte, langsa-a-am…

Бздынь… – Узенькое окошко разлетелось вдребезги, и на медвежью шкуру в россыпи слюды шлепнулся увесистый камень.

Я пулей слетел с Аделины, схватил валяющиеся возле кровати пистоли и метнулся к окошку.

Осторожно выглянул и разглядел под тусклым светом полной луны торчащего внизу осиновым колом юнкера Уильяма Логана ван Брескенса, причем одновременно отчаянно жестикулирующего и удерживающего в поводу своего жеребца.

Что за хрень? Тук сегодня в карауле, обеспечивает с моими лейб-гвардейскими негрилами ближний круг охраны Карлуши.

– Что там есть? – Немка выхватила из-под подушки миниатюрный стилет и тоже выглянула в окошко.

Рассмотрела Тука и грязно выругалась:

– Grune Scheise!..[19] Что есть там делать этот Soldat?..[20]

– Это мой оруженосец.

– Я знать… – Аделина разочарованно вздохнула, бросила на пол стилет и прижалась ко мне. – Ты уходить?

– Да, моя роза!

– Gut[21]. Делать это тихо и быстро… – Немка, отблескивая в мерцающем свете тлеющих поленьев в камине идеальными ягодицами и другими очаровательными выпуклостями голенького тела, решительно метнулась к кровати и вытащила из потайного ящика бухту шелковой веревки с узлами. Подскочила к окну и, укрепив крюк, опустила ее вниз.

– А может?.. – Я, лихорадочно натягивая средневековые труселя и завязывая тесемки под коленями, показал рукой на дверь.

– Nein[22]… – Аделина замотала головой, лукаво рассмеялась и потрепала меня по щеке. – Пусть будет romantische… Wie in dem Roman![23]

– Пусть будет клятая романтика… – печально согласился я и слегка хлопнул прапрабабку русской императрицы по задку.

Эпичный жест… Это… Это как пенделя прапрадеду Гитлера дать. Не удержался я.

Выглянул в окошко – и поежился. Высоко же, твою мать…

Мать его за ногу. Еле взобрался сюда, в башню, по этой чертовой веревочке, а теперь по ней же и вниз? Я что, акробат? Египетская сила, чего только не сотворишь ради шикарного перепиха…

Последний жаркий поцелуй – и я, брякая эспадой и матерясь как сапожник, полез в окно. Мама…

Но слез-таки благополучно, умудрившись не сверзиться. Опыт, ёптыть…

Спрыгнул на хрустящий иней и зашипел на Тука:

– Что там за нахрен у тебя случилось?.. До утра подождать не мог?..

– Ой, монсьор!.. – запричитал приглушенно скотт, состроив встревоженную рожу. – Его светлость вас немедленно требует. Даже ногами топочет. Кричит: подайте мне барона ван Гуттена по государеву делу, хоть тресните!.. Вот я и сорвался.

– Где эти бездельники? – завертел я головой и увидел, как к нам бегут Иост и Клаус, ведя в поводу лошадей.

Пацаны в сторожке всю ночь осеменяли на пару Магду, любимую камеристку герцогини. Тоже надо… Тоже воспитание рыцаря. И мой пример, конечно, действует. Верной дорогой идут мальчики.

– На конь!

Послал с места в галоп Каприза и крепко задумался. Что там произошло? У Карла что-то вывихи подобные частенько в последнее время стали случаться. Обстановка международная очень нервная. Но… при чем тут барон ван Гуттен?

Я, конечно, в плотном фаворе у герцога. Милости сыплются как из рога изобилия. Возвращение из отпуска прошло просто триумфально. Герцог, когда увидел моих чернокожих молодцов, чуть ли слюни не пустил, а после строевых экзерциций, произведенных моими негрилами на плацу, вообще впал в экстаз и назначил их своими спитцерами тела, под моим командованием, конечно.

Моя артиллерийская эскадра, произведя стрельбы в высочайшем присутствии, преумножила милости. Еще бы… по дальности, точности стрельбы и по маневренности мы как бы не впереди всего христианского мира оказались, а то и басурманского тоже.

Успех, явный успех…

Рыбка в различных видах и засолах, привезенная из баронии, просто взорвала Отель, так что поток золота полился в мой карман просто рекой. Особенно убила всех почти тонная белуга холодного копчения, как нельзя кстати выловленная моими рыбачками. Икорку с нее я, правда, только герцогу презентовал, ну и себе пару бочонков оставил.

А жутко редкий белый кречет и свора породистых гончаков Карлу в подарок завершили успех.

К тому же дошли до двора и слухи о похождениях Барона Жестокие Клинки в Брабанте…

И покатилось… До службы руки просто не доходили. Да какая там служба… Иногда на парадных выходах мелькал. В основном отдувался за меня Тук. А я… А я пошел в разгул. Балы, охоты, просто таскание по благородным девкам и попойки в окружении сливок бургундской знати. На дуэлях, правда, не дрался. Случая просто не представилось: опасаются теперь дворянчики меня задевать, а так – все развлечения благородные в ассортименте. Дай бог никакого средневекового триппера не зацепить… свят, свят, свят…

Карл прилюдно назвал меня образцом благородного кабальеро, образцом рыцарственности, многими другими образцами, постоянно ставил в пример и назначил личным телохранителем своей единственной дочери. А это, знаете ли!..

Нет-нет… до нее я еще не добрался. Хотя хороша дева… Хороша, но очень опасаюсь… Хотя сама девчонка (мала она совсем еще) и посматривает на меня с определенным интересом… И уже заманивала на парфорсной охоте, к которой она большая охотница, подальше от свиты, в непролазные буреломы. Но я стоек как оловянный солдатик. Аж от самого себя завидки берут. Да, голова дороже сиюминутной страсти, поэтому ни-ни.

Так в чем же тогда дело?

Может, наконец война?

Вполне возможно. Определенно что-то назревает в воздухе.

К примеру, Рене II, владетель Эльзаса и Лотарингии, в свое время заложил свои земли Карлу и заключил с ним договор по обороне. Герцог поставил свои гарнизоны в Нанси, фактически аннексировав провинцию. Рене уже давно подступался со ссуженными ему Всемирным Пауком деньгами об обратном выкупе этих земель, но Карл его просто послал. Тогда Рене наладился дружить с Пауком против Карла. Опять же в Нанси взбунтовались горожане и порешили бургундского наместника. Теперь вопрос войны – дело дней, а то и часов. Да, скорее всего, Карл ждет меня на военный совет…

Я так думаю, по крайней мере, хочется, чтобы так было. Иные варианты меня не устраивают.

Бросил повод Каприза Клаусу и взбежал по ступенькам во дворец.

Торопливо отвечая на поклоны встречных вельмож и распугивая едва продравшую глаза прислугу, галопом понесся в личный кабинет герцога.

Выдохнул, перекрестился и осторожно постучал.

Карл Смелый в парчовом халате сидел в кресле и, отпивая из бокала подогретый гиппокрас, пристально что-то рассматривал в своих руках.

Свечи в больших золотых шандалах почти полностью оплыли.

На столе в беспорядке разбросаны карты, какие-то письма и бумаги.

Лицо у Карла припухшее. Опять всю ночь бдил…

– Ваша светлость… – Я, не доходя трех шагов до герцога, бухнулся на колено.

– Где вас носит, барон? – недовольно буркнул Карл. – Вы заставляете нас ждать.

Я промолчал, уставившись в ковер. Пока лучше промолчать: своего патрона я уже достаточно хорошо изучил.

– Я просто не мог дождаться утра в своем намерении вас осчастливить, Жан. – Герцог продолжил уже значительно подобревшим голосом. – Встаньте и подойдите ко мне.

Не понял… Что значит – осчастливить? Ой не нравится барону это…

– Вот, – Карл передал мне в руки небольшой портрет, на котором была изображена сравнительно миловидная полненькая белокурая женщина, – это Дагмар, гревинда ап Борнхольм из королевства Дания.

Гревинда? А… графиня. Все у этих данов не как у людей. А чего он мне эту парсуну тыкает? Я чуть не почесал в затылке от недоумения, но сдержался.

Герцог, глядя на мое ошарашенное лицо, отображавшее напряженный мыслительный процесс, с удовольствием рассмеялся:

– Да полно вам печалиться, друг мой. Она богата как Крез, и поговаривают, что не намного страшнее и старее, чем на парсуне. Да и даны не такие дикие, как кажется с первого взгляда. И не забывайте, что Бургундия превыше ваших личных желаний. Значит, дело решенное. После кампании в Лотарингии – едем вас женить в Данию…

М-да… сколько веревочке ни виться, а конец-то – вот он. Ну что же: был фламандским бароном – стану датским графом. Побыл холостяком, и хватит. Одно утешение, что сначала на войну смотаться придется. А на ней многое измениться может.

– С радостью выполню все ваши пожелания, сир… – не задумываясь ответил я, коснулся губами руки Карла и преданно улыбнулся герцогу в лицо.

Черт подери, хорошо-то как… кроме того, конечно, что приходится ручки лобзать. Не… в самом деле чувствую себя окрыленным. Спасибо вам, мои неизвестные покровители, за то, что закинули меня в это прекрасное, волнительное и полное приключений время.

Жизнь продолжается…

Чертовски увлекательная жизнь.

А то ли еще будет…

Н. Каховка – Днепропетровск – Донецк 2014

Глоссарий

алебарда – род колюще-рубящего холодного оружия, широкий длинный топор с лезвием в виде полумесяца, насаженный на длинное древко, имеющее наконечник в виде копья

алеманы – германцы

армет – закрытый рыцарский шлем. Характерной чертой этого шлема являются: шарообразный купол, подбородник из двух закрывающихся половинок и второе забрало, откидывающееся на затылок

баклер – маленький, 20–40 см в диаметре, чаще всего металлический круглый щит. Был рассчитан на использование главным образом в качестве вспомогательного оружия с мечом или шпагой. Б. держали за ручку с обратной стороны

банда – в данном случае: отряд. Так называли подразделения наемников

барбакан (реже – барбикан или барбикен) – фортификационное сооружение, предназначенное для дополнительной защиты входа в крепость

бизань-мачта – третья от носа мачта на корабле

бомбарда – основной тип средневековой тяжелой осадной артиллерии

бомбардель – бомбарда меньшего калибра

бригантина (бриганта) – доспех XIII – XVII вв. из стальных пластин на кожаной или тканевой основе с перекрыванием пластинами краев друг друга. Бригантина с латной защитой конечностей составляла латно-бригантный доспех

Бургундский Отель – так называли в Европе бургундский двор

бушприт, бугшприт (нидерл. boegspriet) – горизонтальное либо наклонное рангоутное древо, выступающее вперед с носа парусного судна

вагенбург (нем. wagenburg) – передвижное полевое укрепление из повозок в XV–XVIII вв.

ваппенрок (нем. wappenrock) – немецкий аналог французского слова коттдарме (котта). То есть накидка особого покроя, одеваемая поверх доспехов, с изображением герба владельца или его сюзерена

веглеры (фр. veuglaires – соколята) – тип артиллерийских орудий, которые могли использоваться как при осаде (крупнокалиберные каноны), так и в полевом сражении. Пик их распространения пришелся на 1440–1460 гг.

винград – у гладкоствольной пушки: прилив на казенной части в виде шара

гамбизон (англ. gambeson) – вид поддоспешника. Появился с широким распространением кольчужных рубах. Гамбизон, стёганка, акетон, пурпуэн, жак, жакет и проч. – все они имели одинаковые цели использования и технологию изготовления

гербовый король – глава геральдической службы при дворе

герольд (от лат. heraldus – глашатай) – вестник, церемониймейстер при дворах королей, крупных феодалов; распорядитель на торжествах и судья на рыцарских турнирах

герса (также герс, от фр. herse) – в фортификации: опускная решетка для крепостных ворот, изготовленная из массивных металлических или деревянных деталей, заостренных внизу

глефа (глевия) – вид древкового пехотного холодного оружия ближнего боя. Состоит из древка (1,2–1,5 м) и наконечника (40–60 см, ширина 5–7 см). Наконечник – клинок, имеет вид заточенного только с одной стороны широкого фальшиона

горжет – стальной воротник для защиты шеи и горла. Горжет был частью старинных доспехов и предназначался для защиты от мечей и других видов холодного оружия

готический доспех – полный рыцарский доспех с сер. XV до нач. XVI в. Отличался большой гибкостью и свободой движений за счет некоторого снижения уровня защиты. Как правило, имел сильное гофрирование и рифление металлических пластин, позволяющее увеличить прочность и уменьшить вес лат

гранд-бацинет – закрытый рыцарский шлем сер. XIV в. В отличие от просто бацинета имел затылочную пластину, прикрывающую нижнюю часть шеи, и несъемное забрало

грот-мачта – вторая от носа, самая высокая мачта на парусном судне

гукер – двухмачтовое судно с грот- и бизань-мачтами. На передней половине судна мачты не было. Название его зависело от назначения: для военного флота – кеч, для торгового – гукер. Парусное вооружение кеча и гукера было одинаковым

гульден – золотая монета во Фландрии и Бургундии. В просторечье могла называться еще «Св. Андреем», «Золотым львом» и «Золотым рыцарем» – тоже по изображениям на аверсе. 1 гульден = 1 фунт = 1 ливр = 1 флорин. 1 серебряный гульден = 20 стюйверов. 1 золотой гульден = 28 стюйверов. 1 стюйвер = 1 шиллинг = 1 су = 1 патар. 1 стюйвер = 8 пфеннингов. 4 пфеннинга = 1 гро

дага – короткоклинковое оружие. Дага имеет вид короткой, не превышающей в длину 50–60 см, колюще-режущей шпаги с узким клинком и усиленной гардой. Эфес даги имеет широкую гарду. Гарды могут быть в виде чаши или в виде дужек

дестриер, дестриэ, декстер – средневековая порода рыцарских боевых коней. Очень высокие мощные кони, достигающие около тонны веса и роста в холке 180–200 см, хотя особенно ценились выучкой, выносливостью и породой, а не большим ростом

дизанье (фр. disenier) – в организационной структуре бургундской армии роты делились на взводы из десятка копий. Десятки в свою очередь делились на две неравные части: по шесть и четыре копья. Командиром большей части являлся дизанье, в подчинении которого оказывался командир малой части

донжон (фр. donjon) – главная башня в феодальных замках. В отличие от башен на стенах замка донжон находится внутри крепостных стен. Крепость внутри крепости. Наряду с оборонительной функцией донжоны служили жилищем феодалов

жак – одно из названий гамбизона, стеганый поддоспешник, мог служить самостоятельным видом доспеха у простых воинов, не имеющих средств на более дорогую защиту

жандарм – тяжеловооруженный кавалерист в ордонансных ротах бургундской армии

жеребья – рубленая свинцовая картечь. Подобной формы картечины при попадании оставляют страшные рваные раны

золотой орел – название флорина по изображенному на нем орлу

капеллина – вид шапеля. Простой дешевый шлем в виде каски с полями без забрал, бармиц, полумаски и прочих излишеств

кастенбруст (нем. Kastenbrust, букв. – коробчатая грудь) – рыцарский доспех севера Европы 1-й пол. XV в. Помимо коробчатой груди для этих доспехов были характерны шлем гранд-бацинет и латные перчатки. Характерными чертами его были угловатый силуэт и очень длинная латная юбка

килевание (от слова «киль») – наклон судна с целью осмотра и ремонта его подводной части

конверсос (от лат. слова ««перевернутый») – мусульмане или евреи, принявшие христианство под воздействием проповеди или под угрозой изгнания. Выкресты

кондадо – испанское название графства

кондюкто (фр. conducteur) – командир ордонансной роты в бургундской армии

копье (организационный термин) – в бургундских ордонансных ротах копье состояло сначала по образу французской армии из шести человек, в дальнейшем из девяти: 1 жандарма (командира копья), 1 кутилье, 1 пажа, 3 лучников, 1 пикинера, 1 арбалетчика и 1 кулевринера (всего 6 конных и 3 пеших)

королевский олень – самец благородного оленя с рогами о десяти отростках

котта (сюрко, коттдарме) – длинный и просторный плащ-нарамник, похожий по покрою на пончо и часто украшавшийся гербом владельца или сюзерена. Этот плащ рыцари носили в том числе и для защиты кольчуги от нагрева солнцем

кракинен – арбалет с немецким воротом

кутюльеры (фр. coutilliers) – французские средневековые солдаты, вооруженные шпагой или лезвием, воткнутым в палку. Обычно имели вспомогательные функции при жандармах и рыцарях, в том числе приканчивали раненых врагов

латинские паруса – треугольные паруса, которые пришнуровываются к длинному, часто составному рейку. Одно из древнейших парусных вооружений, сохранившееся до наших дней в неизменном виде

Левант – общее название стран восточной части Средиземного моря

легвант – утолщение дульной части орудия

мальвазия (мальмазия) – сладкое ликерное греческое вино из винограда с таким же названием. Отличается необычным приятным сладким вкусом и букетом. М. была известна уже в Х в.

мизерикорд (фр. misericorde – милосердие, пощада) – «кинжал милосердия» с узким трехгранным либо ромбовидным сечением клинка для проникновения между сочленениями рыцарских доспехов или щелей забрала и добивания раненых рыцарей

миланский доспех – полный рыцарский доспех нач. XV – сер. XVI в. Простота, надежность и максимальная защита тела. Характерные черты: гладкие округлые формы, увеличенный левый налокотник и большое количество ремней, скрепляющих латы

мулине – связки из ударов и движений в фехтовании

наплечник – элемент доспеха, представлявший собой куполообразно выгнутую стальную пластину, прикрывавшую плечо, либо несколько таких пластин, скрепленных между собой

немецкий ворот – реечно-редукторный ворот, работающий по методу домкрата. Назван по месту изобретения

оммаж (фр. hommage), или гоминиум (лат. homagium или hominium) – в феодальную эпоху: одна из церемоний символического характера. Присяга, оформлявшая заключение вассального договора в средневековой Западной Европе

ордонансные роты – регулярные подразделения бургундской армии, пришедшие на смену дворянскому ополчению. Созданы согласно ордонансу от 1469 г., изданному Карлом Смелым Бургундским, благодаря чему и получили такое название

павеза – щит прямоугольной формы, нижняя часть могла иметь овальную форму. Павеза часто снабжалась упором, иногда на нижнем крае делались шипы, которые втыкались в землю

палето – вид ливреи

палисад (фр. palissade) – полевое укрепление в виде препятствия или стены из ряда столбов высотой в несколько метров, вертикально врытых или вбитых в землю вплотную или на небольшом расстоянии и соединенных между собой для прочности одним-двумя горизонтальными брусьями

парфорсная охота – охота верхом на лошадях. Имеет различные варианты проведения

пасхал – пасхальная свеча. С помощью нее священник благословляет воду для крещения

патар – мелкая серебряная монета в Фландрии

персеваны – помощники герольда

пластрон – нагрудник

право мертвой руки – побор с наследства; обычно феодалы забирали лучшую голову скота

Провинции Той Стороны – общее название при Бургундском Отеле фландрских владений Карла Смелого

протазан – колющее древковое холодное оружие, разновидность копья. Имеет длинный, широкий и плоский металлический наконечник, насаженный на длинное (2,5 м и более) древко

рангоут (от нидерл. rondhout, букв. – круглое дерево) – общее название устройств для подъема и растягивания парусов; он обеспечивает их постановку и удержание в штатном (рабочем) положении

рапира (от исп. espadas roperas, букв. – меч для одежды, искаженное в фр. la rapiere) – колющее холодное оружие, разновидность шпаги с лезвиями, отличающаяся от боевых шпаг меньшим весом, а от классической шпаги – большей длиной

редут (ит. redotto – убежище, опорный пункт) – полевое, как правило земляное, сомкнутое фортификационное укрепление в виде квадрата, прямоугольника или многоугольника

рибодекин – легкая повозка (колесный лафет, тележка) с установленными на ней двумя или более орудийными стволами. По сути представляет собой несколько отлитых из меди или железа пушек, которые установлены на деревянную двухколесную платформу и из которых можно вести залповый огонь

риттер (нем. Ritter) – рыцарь

ручные кулеврины (от фр. couleuvre – уж). Русский аналог – пищаль. Представляет собой длинную гладкоствольную трубку с «хвостом» на конце, приблизительно в 1 м длиной, стреляющую свинцовыми пулями

сабатон – латные башмаки с узкими или широкими носами, элемент защиты ступни рыцарского доспеха. С внешней стороны всегда изготавливаются из стали

салад – основополагающим признаком такого шлема является длинный назатыльник и ребро жесткости сверху. Мог иметь забрала различных видов. В пехотном варианте забрала отсутствовали и могли присутствовать поля – такого типа шлемы называли полусаладами

сарацины – магометане, узко – арабы и мавры

сервы (от лат. servus – раб) – рабы, полностью подчиненные своему сеньору и служащие в усадьбе или замке феодала. Находились в личной, поземельной и судебной зависимости от сеньора. Платили: 1) поголовную подать (шеваж); 2) брачный побор за разрешение жениться (формальяж), за вступление в брак со свободным лицом либо с сервом из другой сеньории; 3) право мертвой руки, ограничивающее свободу наследования, 4) право первой ночи сеньора на свадьбе. Кроме того, сеньор мог взыскивать с серва произвольную талью, т. е. требовать неограниченных повинностей и платежей. В отличие от вилланов не имели прав перехода

серпентина (англ. serpentine – «змеевидный») – тип орудий XV в. Более крупные, чем кулеврины. Калибр от 50 до 150 мм. Подразделялись на тяжелые, средние и легкие

списа – пехотная пика. Имела трехгранный наконечник и древко длиной обычно 3–5 м

спитцеры – пехотное подразделение, вооруженное пиками (списами)

такелаж (нидерл. takelage) – общее название всех снастей на судне или вооружение отдельной мачты или рангоутного дерева, употребляемое для крепления рангоута и управления им и парусами

тальвар – индийская сабля. Появился в XIII в. или чуть позже. Наибольшей популярностью пользовался в Северной Индии в эпоху Великих Моголов, бытовал вплоть до XIX в.

талья – общее название произвольных повинностей и платежей, взыскиваемых феодалом по собственному усмотрению

тарч – название щитов, применяемых в европейской армии с XIII по XVI в. Это выгнутые щиты различной формы, обычно имевшие локтевое крепление: один ремень надевался на предплечье, а второй зажимался в ладони. На правой стороне иногда делался вырез, предназначенный для фиксации копья

тет-де-пон (фр. Tete de pont – голова моста) – в фортификационном деле: предмостное укрепление, используется преимущественно для создания защитного периметра, в котором могут размещаться войска или имущество, чтобы способствовать дальнейшему увеличению завоеванной территории или служить запасной точкой на случай угрозы поражения

умбон – металлическая бляха полусферической или конической формы, размещенная посередине щита, защищающая кисть руки воина от ударов

фальконет (англ. falconet – молодой сокол) – название артиллерийского орудия калибром 45–65 мм

фальшборт (англ. bulwark) – ограждение по краям наружной палубы судна, корабля или другого плавучего средства, представляющее собой сплошную стенку без вырезов или со специальными вырезами для стока воды

фальшион (лат. falx – «коса») – европейское клинковое оружие с расширяющимся к концу коротким клинком с односторонней заточкой

фашина (нем. Faschine) – связка прутьев, пучок хвороста, перевязанный скрученными прутьями (вицами) или проволокой. Применяется в фортификационном деле для оборудования полевых укреплений, заваливания рвов, укрепления откосов

фламберг (нем. Flamberge) – двуручный (реже – одноручный или полутораручный) меч с клинком волнистой (пламевидной) формы. Применялся в Европе (в особенности в Швейцарии и Германии) в XV–XVII вв.

фок-мачта – первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами

формальяж – налог за вступление в брак со свободным лицом либо с сервом из другой сеньории

фрайхер – барон в немецкой титульной иерархии

цапфы – выступы цилиндрической формы на середине ствола орудия, вставляемые в цапфенные гнезда станка. Изобретение цапф значительно упростило вертикальную наводку артиллерийских орудий

цвайхандер (нем. zweihänder) – двуручный меч, имевший специфическую двойную гарду, в которой малая гарда, называвшаяся «кабаньими клыками», отделяла незаточенную часть клинка от заточенной

шайр – порода рыцарских лошадей. Ведет свое происхождение из Англии

шапель – дешевый шлем, производившийся в Европе с XIII до XVII в. Имел цилиндрическую, цилиндрическую с конусом или сфероконическую форму с широкими полями, частично закрывающими плечи. Защиты лица не было

шебека – парусно-гребное судно. Трехмачтовое судно с косыми парусами. Применялось в Средние века и в Новое время на Средиземном море для военных и транспортных целей, а также для пиратства

шеваж – поголовная подать

шестопёр – оружие ударно-дробящего действия. Представляет собой разновидность булавы, к головке которой приварено шесть (реже – более) металлических пластин – «перьев»

эскадра (фр. escadres) – эскадрон. Эскадронный командир – шеф дэскадр (фр. chief d’escadre)

эспада (исп. espada) – испанский одноручный меч с прямым узким обоюдоострым клинком. Эволюционировал в шпагу. Часто эспада применялась одновременно с дагой

эсток (фр. estoc) – двуручный, узкий меч с четырехгранным клинком, он предназначался для уколов в случае потери или поломки всадником пики. Мог оснащаться сложной гардой

юшман (от перс. джавшан) – кольчато-пластинчатый доспех с кольчужными рукавами до локтя и полами до середины бедра. Пластины, вплетенные в кольчужное полотно, доходят почти до шеи. Застегивался спереди как кафтан на застежки, приклепанные к передним пластинам. Производился с XIV до XVII в.

Сноски

1

Слава в вышних Богу и на земле мир, людям Его благоволения (лат.) – первая строка древнего христианского богослужебного гимна, доксология, входящая в состав католической мессы латинского обряда и англиканской литургии. – Здесь и далее примеч. авт.

(обратно)

2

великодушный (лат.).

(обратно)

3

свободнорожденный (лат.).

(обратно)

4

доблестный (лат.).

(обратно)

5

воинственный (лат.).

(обратно)

6

Орден побежденного дракона (лат.).

(обратно)

7

«Оправданно и мирно» (лат.).

(обратно)

8

«О, как милосерден Господь» (лат.).

(обратно)

9

Стойка длинного и вытянутого хвоста (итал.) – термин фехтования на двуручных мечах.

(обратно)

10

Высокая железная дверь (итал.) – термин фехтования на двуручных мечах.

(обратно)

11

Господи, помилуй. Господи, помилуй. Христе, помилуй. Христе, помилуй… (лат.)

(обратно)

12

Христе, внемли нам. Христе, услышь нас. Отче Небесный, Боже, помилуй нас… (лат.)

(обратно)

13

Я соединяю вас в супружество во имя Отца, и Сына, и Святого Духа (лат.).

(обратно)

14

дерьмо (исп.).

(обратно)

15

Мама моя (ит.) – устойчивое выражение, означающее крайнее удивление.

(обратно)

16

Иди ко мне, мой любимый большой медведь (нем.).

(обратно)

17

Слушаюсь, моя королева! (нем.)

(обратно)

18

Пожалуйста, медленней (нем.).

(обратно)

19

немецкое ругательство, букв. – зеленое испражнение.

(обратно)

20

солдат (нем.).

(обратно)

21

Хорошо (нем.).

(обратно)

22

нет (нем.).

(обратно)

23

романтично… как в романе (нем.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Эпилог

Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg