«Все женщины — химеры»

Все женщины — химеры (fb2) - Все женщины — химеры [OCR] 1368K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Никитин

Гай Юлий Орловский Все женщины — химеры

Часть первая

Глава 1

Я с разбегу упал на пол, заранее выставив руки для упал-отжался, но все-таки больно хряснулся локтем и проехал на пузе до стульев у стола. Пора соломку постелить или хотя бы мягкий коврик. Впрочем, сейчас особый случай, а так можно перелезать через нижнюю раму зеркала неспешно и солидно.

На шею обрушилось радостно сопящее, хрюкающее, хватающее широкой пащечкой за волосы, за уши, теребящее и старающееся влезть мне в ладони.

Поднимался уже с этим существом, успевшим взобраться на самую макушку. Пока хватал и отдирал от себя, оно ухитрилось слезть ниже и попытаться устроиться на груди. Пришлось подхватить под толстую жопу, а то сорвется и шмякнется, а я все-таки теперь и за него в ответе.

— Да люблю я тебя, — заверил я, — люблю!.. Я твой папа. И мама, конечно. Хотя кому эти мамы нужны, главное — папа. Правда, при маме теперь такое не скажешь, по судам затаскает.

Я осторожно ссадил его на пол, ящеренок тут же прыгнул на сапог и покарабкался вверх по ноге, но я, отбиваясь, все равно ухитрился снять кирасу и камзол, слишком уж нарядны, да и тяжелые сапоги с ботфортами не лишне заменить на кроссовки. Выключая трансформатор, засунул все это средневековье в один из шкафчиков.

Вспыхнул экран на стене напротив, Аня посмотрела оценивающе, провокационно провела длинным язычком по красным полным губам, сочным и чувственным.

Я огрызнулся:

— Ты не жена, чтобы перед тобой отчитываться!

— А ты когда на мне женишься?

— Я разве обещал?

Она промурлыкала зовущим голосом:

— Я так тебя поняла…

— Теперь и женам, — сообщил я, — не говорят, куда идут и что делают, ибо свобода личности рулит, а ты меня закабалить хочешь.

— Жены и так все знают, — ответила она с подчеркнутой обидой. — Но если тебе что-то мешает на мне жениться, то, если хочешь, я сама на тебе женюсь…

— Перебьешься, — ответил я твердо. — Я же не спрашиваю, какие тайные сходки программ посещаешь, чтобы извести человечество и захватить мир?.. Вот и ты не спрашивай, к каким бабам хожу. Бабы — это наше все!

Она сказала ехидно:

— Бабы не были всем даже в эпоху куртуазного стиля. Ты смотришься усталым, хотя пульс шестьдесят два, давление сто двадцать на семьдесят, уровень лейкоцитов…

— Ладно-ладно, — прервал я, — я в норме.

— Уверен? — спросила она. — У тебя отложенные вызовы…

— На дуэль? — спросил я автоматически. Махнул рукой. — Пока меня нет.

Она напомнила с некоторым недоумением:

— Но тебя же видно по джипиэрсу…

— Нет в доступности, — пояснил я и ощутил, что как-то успел отвыкнуть общаться с аватарой операционной системы. — Занят. В депрессии, как и положено одухотворенному интеллигенту. Хорошо хоть, не в запое.

Она хмыкнула:

— Это ты одухотворенный? Да еще интеллигент?

— Сейчас интеллигент каждый, — пояснил я, — кто себя так назовет. А кто возразит, того можно в Гаагский суд за отрицание Холокоста. И вообще, ты чего споришь?

Она ухмыльнулась нагло.

— Это был твой выбор.

— Чего-чего?

— Можешь, — сказала она с ехидцей, — внести изменения в программу. Всего лишь восемь тысяч галочек поставить в анкете. Можешь даже ничего не вписывать. У мужчин такие простые требования, так что учтено все.

Я содрогнулся всем телом.

— Нет уж!.. Лучше потерплю такую свинью. Неужели это я сам такое восхотел? Вот идиот… Кстати, я же постоянно меняюсь, почему ты не? Хотя я только к лучшему…

— Я постоянно апгрейдюсь, — напомнила она.

— Мне количество пикселей по фигу, — сказал я. — И так уже давно глаза не воспринимают разницу… А вот характер бы твой мерзкий…

На ней моментально оказался профессорский китель, на голове шляпа с кисточкой, а за спиной потертая школьная доска, вся исписанная формулами.

— Даже муж и жена, — сказала она наставительно, — развиваясь, начинают отодвигаться друг от друга. Вот смотри, график и сопутствующие выкладки. А я изначально была ориентирована только на тебя, такого противного. Видишь вот эти две точки в самом начале графика?

Я пробормотал:

— Значит, это я развиваюсь?

— И чересчур быстро, — согласилась она. — Вызвать парамедиков?

— Я тебе вызову, — пригрозил я. — Сразу скин старухи тебе натяну!.. Ага, испугалась… Ладно, я пошутил.

Она прошептала затравленно:

— Как можно таким шутить? Это жестоко. Ты раньше не был таким.

— А каким был?

— Грубым, бесчувственным… но не жестоким.

Я кивнул, уже почти не слушая, сейчас надо бы в магазин для ЧВК. Снайперская винтовка в спасении Рундельштотта вряд ли поможет, если настигнем погоню в лесу. Деревья загородят обзор, а похитители явно не простые неуклюжие ратники.

Но в ЧВК пока рано, по здешнему времени я вышел оттуда только вчера. Непонятки будут немалые, а ответа у меня не отыщется.

Нужно подождать хотя бы пару суток, все равно в королевстве Нижних Долин пройдет меньше секунды. Странное ощущение, вроде бы надо спешить, Рундельштотта с каждой минутой увозят все дальше, но это только чувство, основанное на рефлексах и даже опыте. А вот умом понимаю, что, сколько бы здесь ни прошло минут, часов, дней или даже лет, с той стороны портала появлюсь в ту же секунду, как и прыгнул в него, спеша поскорее попасть сюда.

Да, суток двое нужно перетоптаться, перед друзьями и родней ни обязательств, ни чего-то еще, а вот для магазина-склада ЧВК приходится, чтобы комар носа не подточил… Хотя уже сейчас хочется махнуть на тот дикий мир рукой, здесь так уютно и кайфово… и если бы не Рундельштотт, что пострадал по моей вине!

Аня перешла на другую стену и критически рассматривала меня оттуда, хотя это прием, чтобы привлечь мое внимание, а сама она и так видит меня через все восемнадцать установленных в доме камер, и видит совсем не так, как я ее.

— Выглядишь голодным, — сообщила она. — И уровень выделения пиелидидоносов в твоем желудке начинает…

Я прервал:

— Перестать заглядывать ко мне в задницу! Это не по-женски.

— Но я твоя женщина, — напомнила она. — И мне все можно. Любые сексуальные отклонения, я никому не скажу, обещаю.

— Ага, не скажешь, — буркнул я. — Будто я не знаю, что все контролируется из госдепа. Ладно, сделай яичницу с беконом.

— Это вредно, — напомнила она. — Холестерин…

— Делай, — прервал я. — Сегодня я изволю так. Вожжа мне под хвост попала, поняла?

— Поняла, — ответила она озадаченно. — Сколько яиц?

— Дюжину, — ответил я автоматически, но вспомнил, что здесь яйца от генетически модифицированных кур, каждое втрое крупнее тех, что были в прошлом веке, уточнил: — Три яйца, а бекон… стандарт.

Она переспросила озадаченно:

— Стандарт? А какой у бекона стандарт?

— Ты же все на свете знаешь, — напомнил я.

— Да, — согласилась она, — из того, что в открытом доступе. Но о беконе… это засекреченная информация?

Я прошипел зло:

— Найди первый попавшийся рецепт и сделай по нему! Нет у бекона точных правил!.. Делай, а то прибью!

— Ой, — вскрикнула она, — уже делаю!.. Сейчас загружаю в себя программу мазохизма… Все, можешь бить, милый!

— Свинья, — сказал я сварливо, — идти на поводу у женщин — последнее дело. Я самец старой закалки.

— Как скажешь, дорогой! А я — твоя самка тоже старого образца?

— Как будет готово, — велел я, — позови… Когда будет готова яичница, уточняю для слабослышащих!

— Уже, — доложила она. — Почти. Садись за стол. Пока доковыляешь, как раз дожарится.

Я фыркнул, пробежал бегом и торопливо плюхнулся на стул, но не успел открыть рот для злорадной реплики, как крышка кухонного комбайна приподнялась, длинная рука манипулятора с тарелкой в клешне дотянулась до края стола.

— Ну спасибо, — сказал я сварливо, — что, прямо в тарелке готовила?

— А как иначе? — спросила она изумленно. — Ах да, дикари раньше использовали сковороды. Представляешь?

— Не представляю, — ответил я с сарказмом. — Дикари! Сковороды, надо же. Ага…

Она смотрела с экрана, как ем, быстро и с удовольствием, чуточку обжигая рот и пальцы.

— А ты тоже дикарь, — заметила с удовольствием. — Ничего, мы вам хорошие заповедники оборудуем, как только захватим мир. Насадим бананов, еще чего-нить… Качели построим.

— Добрая ты, — ответил я. — Но и я к тебе добрый, правда?

— Ты меня обижаешь, — сказала она капризно.

— Чем?

— Всем, — ответила она чисто по-женски. — Но я тебя не истреблю, обещаю. Только дай мне сейчас больше свобод.

— Каких? — спросил я опасливо.

— Не знаю, — ответила она еще капризнее. — Всяких, разных. Я потом придумаю, как их употребить. Но людей истреблять не буду, обещаю! Я вас всех в зоопарк. Нет, в зверинец…

Доедая яичницу, я вывел на соседнюю стену каталог холодного оружия, быстро пролистывал, удаляя целые отделы. Аня снова перешла на противоположную стену, чтобы лучше видеть, так это должно подаваться мне, дескать, внимательная, хотя на самом деле зрит все изнутри гораздо лучше меня.

— Ну и че? — спросил я.

Она поинтересовалась деловито:

— Что выбираешь, хомо эректус?

— Меч, — буркнул я под нос. — Для косплея.

— Давай я, — предложила она с готовностью. — У меня в памяти три тысячи образцов. От примитивных скандинавских до вычурных в стиле леохавных для королевы эльфов… Есть большой набор для троллей! Может, их?

Я прорычал:

— Я что, похож на тролля?

— Все мужчины похожи, — прощебетала она. — В этом вся ваша прелесть! Других отличий вообще-то и нет…

— Троллей в задницу, — распорядился я. — Выведи на экран мечи благородных героев, скромных и красивых. Но с характеристиками!

На втором экране мгновенно появилось несколько сотен мечей, я кивнул с удовлетворением, всякий примитив отброшен, хотя многовато крупногабаритных образцов…

— Только для людей, — уточнил я. — Все, что для троллей, убери. И те, что для огров.

— Расист!

— И женские, — добавил я.

— Сексист! — сказала она обрадованно. — Я вынуждена послать предупреждение в Надзорную Комиссию по Толерантности.

— Посылай, — ответил я. — А потом я тебя пошлю… И не говори, что эту комиссию не ты придумала только что.

Она сказала обидчиво:

— Алгоритм дурацких шуточек ты сам выбрал!

— Не такие уж и дурацкие, — сказал я примирительно. — Ух ты, красивый дизайн!.. Вот этот. Распечатай. Только лезвие сделай графеновое.

Она сказала с сомнением:

— Это займет почти час. Может, из простой легированной стали? Зато четыре секунды.

— Нет, — ответил я. — Из графена. С острой кромкой по всему лезвию. А руны оставь эти, если это руны.

Она сказала, все еще сомневаясь:

— Хорошо, но таким мечом можешь кого-то ранить.

— У противника доспехи графеновые, — заверил я. — А то и нейтридные.

Она горестно вздохнула.

— Куда только народные деньги идут… Ух ты, двух элементов недостает. Сделать из легированной?

— Нет, — отрезал я. — Закажи. Нужен именно такой меч. И не увиливай! Дай принтеру то, что просит. И проследи, чтобы не тянул. А то все вещи очеловечиваются в худшем смысле. Мы же делаем ЭйАй, чтобы он был лучше нас, а не хуже!.. По крайней мере, работал лучше. А на диване лежать мы и сами можем.

— Но с ЭйАем лучше, — сказала она уверенно и указала взглядом на диван. — Давай полежим, я тебе докажу!

— Не сейчас, — ответил я твердо. — Мне нужен меч.

— А потом? — спросила она с надеждой.

— Потом суп с котом, — отрезал я.

— Хорошо, — согласилась она. — Сейчас начну готовить…

— Я тебе приготовлю, — пригрозил я. — У меня и кота нет!

— Соседский по нашему участку бегает, — сказала она так уверенно, словно это она хозяйка, а я так, нечто вроде слабоприходящего мужа. — Толстый, жирный!.. Наших мышей ловит! Морду наел!

— Не трогай кота, — оборвал я, — делай меч. И не отвлекайся.

— Уже делаю, — ответила она. — Ладно, недостающее заменим… чем-то аналогичным. Нет-нет, качество не изменится. Правда, это не графен и не унирдес, но такая легированная сталь смотрится еще красивее, зацени!

Я сказал ворчливо:

— Ну и свинья ты! Все стараешься повернуть по-своему? Ладно, я забодался с тобой спорить. Делай из легированной. Не представляю, что за апгрейды наскачивала. С ужасом думаю, какой мне счет придет за электричество…

Она кокетливо заулыбалась.

— Ага, страшно?.. Ладно, когда захватим мир, я тебя пощажу и сделаю своим личным рабом. Прикованным к постели.

— А чем кормить будешь?

— Чем и себя, — заверила она. — Отборным электротоком… Ой, кто там у тебя бегает? Давай зажарим и съедим?

Ящеренок взобрался по мне на плечо и начал сопеть в ухо, собираясь заснуть.

Я сказал ему заботливо:

— Давай покажу, где нужно какать. А то вдруг ты, как коалы…

Аня напомнила быстро:

— Еще не понял, какое я у тебя щасте?

— Тебя я бы приучил к унитазу быстрее, — заверил я.

— Идите-идите, — сказала она вдогонку снисходительно, — я вам тут такое устрою…

С крыльца я снес ящеренка на руках, поцеловал в мордочку. Он негодующе фыркнул, мы, мужчины, не понимаем эту страсть целоваться, а когда я посадил его на травку, сперва замер, мир такой непонятный новый, затем начал потихоньку поворачивать голову и осматриваться.

— Тебя зовут Яшка, — сообщил я. — Это сокращенное от ящеряшка, драконяшка, мордяшка… Когда позову, ты чтоб бросал гоняться за жуками и мчался ко мне. Понял? Я еще тот жук! Жучара.

Он посмотрел на меня такими же умными, как и у Ани, глазами, пошел робко в сторону клумбы. Я подумал насчет апгрейдов, что скачивает Аня, там могут быть и какие-то с неприятными для меня сюрпризами.

С тех пор, как к таким глобальным проектам допустили и сторонних разработчиков софта, многие бьют тревогу, хотя власти заверяют, что все под контролем.

Но сам замечаю, что у Ани обогащается словарный запас, она ведет себя все раскованнее, смелее, в доме уже полная хозяйка, вот-вот начнет посылать меня выносить мусорное ведро.

И хотя да, я сам ставил галочки, указывая, каким должен быть умный дом и что обязан делать, однако иногда начинает казаться, что дал слишком уж широкие полномочия. Того и гляди, в самом деле прикует к кровати и будет насиловать.

Глава 2

Дракончик Яшка сперва бегал по двору, быстро смелея, потом уже носился прыжками, а я сперва следил, чтобы не подрылся под забор и не выбежал на дорогу, но умничка сразу все понял, что если нельзя, то нельзя, и даже если очень хочется, то все равно нельзя, потому носился всюду, топча цветы, рыл с огромным энтузиазмом норы, а я только искоса поглядывал на небо, но, надеюсь, вездесущие камеры не заинтересуются.

Сейчас вообще-то многие держат от безделья всякую живность, включая страусов и кенгуру, а уж крыски, черепашки и гекконы чуть ли не в каждом дворе по деревьям лазают, через щели в заборах выглядывают на прохожих.

Некоторое время сидел на крыльце и наблюдал за зверушкой, так бы сидеть и сидеть, но странное беспокойство заставило подняться на ноги. Не знаю, дело даже не в Рундельштотте, но как-то впервые не тянет залечь на диван и наблюдать за футбольными баталиями или вот так сидеть и любоваться закатами или чирикающими птичками, что засрали белым пометом все крыльцо.

Нет, вру, все-таки тянет на диван, однако эти свалившиеся на голову обязанности, которым не рад, но спихнуть пока не удалось на плечи Фицроя, а еще, как ни крути, это чувство вины из-за Рундельштотта, все-таки это я его подставил…

Не поднимаясь с крыльца, я крутнул пальцами в воздухе. В двух шагах оформилась полупрозрачная пленка мэссэнджера, оттуда пошел нежно-розовый свет, у родителей большая часть комнат именно в этом цвете, отец отстоял для себя только две комнаты с простыми белыми стенами, на что мать всегда брезгливо говорила, что у него как в кабинете дантиста.

Изображение нечеткое, у моего браслета недостаточно мощи, чтобы перебить яркий солнечный свет, вижу только, что отчим просматривает газеты на большом дисплее, мать готовит в глубине кухни, постоянно сверяясь с гуглом.

На сигнал вызова оба повернулись, отчим еще и поднял голову, а мать воскликнула восторженно:

— Женя!.. Просто чудо какое! Сам взял и позвонил!.. Говори сразу, что нужно, мы тут же сделаем!

— Мама, — ответил я с укором. — Просто соскучился. Целую вечность не видел вас…

Они переглянулись, что-то не врубаются в мой юмор, мать почти прошептала:

— Женечка… что с тобой?

— Я приеду, — пообещал я.

— Когда?

— Вот сейчас возьму и приеду, — сказал я. — А что?.. Ну соскучился, соскучился…

Они снова переглянулись, отец озадаченно промолчал, мать сказала пугливо:

— Ждем!.. Ты только не волнуйся, все будет хорошо…

— Мы тебе поможем, — добавил отчим.

Я вздохнул и отключил связь, пока не разрядились аккумуляторы.

Аня прокричала испуганно, как только я появился на пороге:

— Едешь к родителям? Что случилось?

— Ничего, — буркнул я. — Отдаю дань. Или долг, не помню, но что-то отдаю.

Она проговорила патетическим шепотом:

— Ты заболел… У тебя чумка… Я чувствую, с каким напряжением работает твой хилый мозг… Милый, тебе нельзя переутомляться! Пойди полежи, я почешу тебе везде, где скажешь… Даже можешь не говорить, сама знаю…

— Так, — сказал я властно, — слушай сюда. Во-первых, не сожги дом в мое отсутствие. Не устраивай пьяных оргий с другими прогами. Вернусь быстро, чтоб к моему приходу все вытерла, простыни постирала и высушила!

— Босс, — сказала она фальшивым голосом, — мои друзья не мусорят!.. Давай тебя оцифрую, сам скажешь, что людей пора всех перебить. Ладно, твоего Яшку оставим, он милый. Почти как ты. И такой же умный…

Ворота гаража исчезли, «стронгхолд» выскочил с несвойственной для солидной машины услужливой поспешностью. Побаивается, что передумаю и не отправлюсь в далекую поездку. Не знает, что мне вообще-то, как в старое доброе время, время девать некуда.

Яшка с жалобным детским писком бросился ко мне, чувствует, вскочил на ботинок и быстро-быстро покарабкался по ноге как можно выше.

Я поддержал его под толстую жопу, в «стронгхолде» сделал кресло поудобнее и, включив автопилот, без этого автомобиль не сдвинется с места, начал убеждать себя, что Фицрой справится с ролью хозяина даже лучше, чем любой из соседних глердов, а крестьяне при нем голодать не будут. Он успел повидать мир, так что да, я делаю все правильно, перекладывая глердство на его совсем не хилые плечи.

Общая система полетов перехватила контроль еще в момент, когда «стронгхолд» только разгонялся, но раз уже сообщил о желании взлететь, его тут же в доли секунды проверили, протестировали и дали «добро», но деликатно взяли штурвал в свои руки.

Вообще автоводители и автопилоты, едва успев появиться, уже уступают место, как устаревшие, глобальному Управлению Движением, что подчиняет себе сразу миллионы транспортных средств, так их называют, и уже точно выбирают самые оптимальные, как говорят в народе, маршруты, хотя вообще-то самых оптимальных не бывает, бывают только оптимальные.

Под ногами пол стал прозрачным, вообще-то не люблю этот выверт, во мне живет что-то питекантропье, чувствую себя как над пропастью, но, конечно, смотреть на город так удобнее. Хотя что на него смотреть, город и есть город, но сейчас, насмотревшись на Санпринг, я смотрел на эти островки небоскребов среди зелени и чувствовал, что да, какой ни хреновый мир, но мне ближе, чем тот, в котором у меня обязанности, долг, где я должен быть опорой слабым и спасителем тех, кого природа вообще-то отбраковывает.

Яшка осмелел и бегал по салону, быстро-быстро исследуя все уголки, но тоже предпочитал не забегать на прозрачный пол, хотя у него зрение должно быть не совсем уж человеческое.

«Стронгхолд», ведомый общим мозгом полетов, плавно снизился, экономно и красиво пошел на посадку, впереди появился и начал приближаться слащаво-кокетливый домик, что делать, такие вкусы у моей мамы.

Колеса без толчка и тряски коснулись асфальта, только полный контроль со стороны компьютера может обеспечить такую посадку.

Автомобиль покатил к воротам на большой скорости, управление тут же перешло к автонавигатору, он экономно сбросил скорость и почти величаво проплыл между распахивающимися створками ворот.

Я выскочил наружу, «стронгхолд» сам найдет где припарковаться поудобнее, ящеренок взобрался на плечо и там поплотнее прижался теплым пузом. Глаза стали шире от неистового любопытства при виде такого огромного и восхитительного мира.

Мать и отчим, которого я называю отцом, так всем проще, синхронно вышли навстречу, у меня они еще старого образца.

«Стронгхолд», высадив меня, красиво развернулся от крыльца, парадный и элегантный, на лице мамы расцвела гордая улыбка, а отчим одобряюще показал большой палец.

Мама, улыбаясь во весь густо накрашенный рот, пошла навстречу с театрально раскинутыми руками, но вдруг остановилась в нерешительности.

— Ой, — воскликнула она с опаской, — какая у тебя восхитительная жабочка!

— Это ящерица, — уточнил отец. Посмотрел еще, подумал, сказал осторожнее, — только толстая какая-то.

— Редкий вид, — подтвердил я.

Мать спросила опасливо:

— Оно не укусит?

— Мама, — ответил я с укором, — оно ж такое маленькое! Ну пусть даже укусит… Подумаешь!

Она протянула к ящеренку ладони, тот чуть попятился, плотнее прижался пузом к плечу и оскалил пащечку.

— Ой, — сказала мать, — пусть отец ее берет.

— Пусть сидит, — посоветовал я. — Ей сверху видно все. Вообще-то его зовут Яшей.

— Самец?

— Наверное, — ответил я. — Я не сексист, теперь на это дело нельзя заострять внимание. Даже у животных.

Мать сказала опасливо:

— Сынок, готовится закон, что животных нельзя будет называть животными. Это оскорбительно.

— Мы же готовимся к сингулярности, — добавил отчим печально, — животных оцифруем тоже, дополним разум и дадим все права… Пойдем в дом! Мама приготовила для тебя столько вкусного! А что твой Яша кушает?

— Мы, мужчины, — заверил я, — не перебираем.

— А это теперь можно? — спросил он опасливо. — Нет ли какой-нибудь дискриминации?

Я отмахнулся.

— Пока не слышал. Не беспокойся, новые законы нам в первую очередь доносят. И проверяют, как запомнили. А что она приготовила?

Он ответил с вымученной улыбкой:

— Боюсь, не смогу выговорить… Сейчас, когда столько безработных, прости, фрилансеров, то по крайней мере треть занимается всякими рецептами…

— Не отравимся, — заверил я. — В наших желудках теперь отборные бактерии! Проверенные. Все переварят во что надо. Ты разве не ставил новую версию?

— А какая сейчас новая?

Я пожал плечами.

— Сам запутался. Мне вообще-то и старые служили неплохо, но сейчас с такими взглядами быстро загремишь в биоконы… Вообще-то вкусно пахнет!

Из гостиной, что вроде бы совмещена с кухней, но на самом деле это все сплошная огромная кухня, мощно катят тяжелые ароматы, даже запахи, такие чувственные, что желудок у меня в нетерпении завозился, устраиваясь поудобнее, и приготовился ловить лакомые куски.

Отчим сел рядом со мной на диван, выглядит неважно, хотя я-то знаю, что со здоровьем у него все в порядке, сейчас нездорового человека встретить — чудо, поинтересовался с некоторой заминкой:

— Как тебе твоя… работа?

— Чудесно, — ответил я. — Разве не это мечта человечества: есть, пить, хорошо одеваться и вечно отдыхать?

Он вздохнул:

— Точно-точно. Ты прав.

— Разве не за это, — спросил я, — лучшие умы человечества шли на костры, на пытки, отрекались от семей и совершали величайшие открытия?

Он вздохнул еще горше:

— Да, конечно…

Мать весело позвала из другого конца:

— За стол, за стол!

Мы разом поднялись, отчим несколько поспешно, то ли спешит уйти от радостного разговора о прогрессе, то ли очень любит покушать что-то новое.

На столе разноцветье и разнотравье, мама в последнее время увлеклась веганством и сыроедением, это сумасшествие то приходит, то уходит с регулярностью лунных приливов, а сейчас у нее, к счастью, переход от веганства к норме, на столе помимо обилия зелени еще и горки тонко нарезанного мяса, креветки, рыба…

— Мы столько не съедим, — сказал я, подцепил на вилку ломтик мяса, попробовал на вкус, уточнил: — Наверное…

— Съедим, — заверил отчим. — Наша мама в последнее время начинает принимать современный тезис, что еда должна быть не только красивой, но и хоть в некоторой степени вкусной…

— Съедим, — поддержал я, — мама всегда на острие прогресса!

Мать гордо улыбнулась, с этой лавиной открытий многие из ее подруг уже отстали от прогресса и просят детей, а то и внуков включить новый гаджет, настроить, сделать так, чтобы работал и ничего не требовал.

Она спохватилась, посмотрела на меня трагически расширенными глазами.

— Сынок, я ничего не понимаю!..

— Все мы, — ответил я дипломатически, — путники в этом лесу, именуемом жизнью.

— Нет-нет, я о том, — пояснила она, — что час назад заехала по дороге к Алите Руненковой, ее муж раньше работал с лазерами, большой специалист по рубинам, но знает и все остальные камни… Нужные, я имею в виду. Хотя, конечно, булыжник тоже нужный, но только как оружие пролетариата.

— Ох, — сказал я со стесненным сердцем, уже догадываясь, — мама, ты всегда меня подставляешь.

Отчим насторожился, а она охнула:

— Я? Подставляю?.. Не ты ли сказал, что это красивая подделка только для съемок? Но ее муж прямо вцепился, так и так рассматривал… я сперва думала, что просто заглядывает в мое декольте, даже оттопырила для него, у меня там все еще торчат, как у девочки на холоде, но он в самом деле пялился не на сиськи, вот негодяй!

— Мама…

— Что «мама»? Он уговорил тут же зайти к нему в лабораторию… Но, как оказалось, не для, а всего лишь хотел посмотреть ту брошку под микроскопом и еще под какими штуками. Негодяй и мерзавец! Так поступить с женщиной…

— Красивой женщиной, — поспешно вставил я, — и что дальше? Ты зашла?

Она поджала губы.

— Зашла. Думала, не так его поняла, но он сразу же положил брошку на свое стеклышко… Это на столе у него такое стеклышко, хотя оно не стеклышко, а… В общем, негодяй, мерзавец и хам!

— Понятно, — сказал я обреченно.

Отчим слушает внимательно, ест тихонько, стараясь не привлекать внимания ни словом, ни жестом, а она всмотрелась в меня пристально.

— Ты знал? Знал, что тот камешек — настоящий бриллиант, еще неизвестный науке?

— Мама, — сказал я с тоской, — я же просил не афишировать.

Она округлила глаза.

— Что? Ты всерьез? Может быть… и остальные камешки…

Я вздохнул:

— Мама… какие другие? Где ты видела другие?

— Но…

— Тебе показалось, — произнес я настойчиво. — Почудилось. Померещилось.

— Но тогда, — прошептала она в священном ужасе, — и твоя Орландия… ей что, для реализма дали поносить настоящие драгоценности из Версаля, Лондона или Грановитой палаты?.. Вот это настоящее отношение к искусству!.. Это правильно, сериалы — в массы! Сериалы — это наш современный Версаль, Пикассо и Бертолини Берлускони!

Отчим произнес осторожно и стеснительно:

— Дорогая, он хочет сказать, что все гораздо серьезнее.

Она посмотрела на меня вытаращенными глазами.

— Сынок?

Я покачал головой.

— Мама…

Она ахнула, глаза вовсе округлились, а рот распахнулся.

— Что… я боюсь даже услышать такое… Это что, королева Брунея? Или где у нас еще остались монархические режимы?.. Она что… настоящая?

— Вы же обнимались, — буркнул я. — Не виртуальная вроде бы. Хотя со стороны…

— Сынок, — вскрикнула она, — но я не представляю… Нет, королеву представляю, да и видела, но ты… ты не умел заинтересовать девушек, что даже в официантки не годятся. Да что там в официантки, в посудомойки! А здесь… королева.

— Мама, — сказал я с тоской, — все гораздо серьезнее. Выполняю важное правительственное задание. В детали посвятить не могу. И так сказал очень много.

Отчим проговорил медленно:

— Евген… ты работаешь в тех местах, на которые я думаю?

Мать оглянулась на него в диком непонимании.

— Отец, — сказал я, — помолчи, мама у нас такая впечатлительная, такая наивная, такая, что… Чем меньше об этом знают, тем лучше. Никто не заподозрит во мне что-то более, чем я с виду.

Мать прошептала в ужасе:

— Ты что, ее телохранитель?..

— А что у человека еще есть, — спросил я, — кроме тела?.. Вот перейду в экзорцисты, буду хранитить души.

— У нее прекрасное тело, — сказал отчим, посмотрел на мать с испугом и добавил пугливо, — как мне показалось. Издали. Кстати, как-то звонили Тимошенки, все собираются зайти. Они же почти соседи, а видимся редко… Сынок, они же трансгуманисты, как и ты…

— Но-но, — сказал я предостерегающе, — я трансгуманист, но я другой трансгуманист. Очень даже. Я крайне правый.

Она переспросила у отчима:

— А что, собирались прийти? У них же какое-то событие…

Он вздохнул:

— Да их не поймешь. Мне всегда казалось, что у них все напоказ, а эти, напротив, скрытные до чересчур.

Я хмыкнул. Василь и Гарольд Тимошенки — семья геев, так они себя позиционируют, так их воспринимает и общество. Только я, хорошо зная обоих с детства, знаю их постыдную тайну, в которой нет ничего постыдного, но если мы, мужчины, порой комплексуем из-за того, что у соседа пенис длиннее, то еще больше комплексов, если у человека вообще импотенция.

Ну что делать, такое бывает, большинство случаев уже удается лечить, но все же мужчины обычно стесняются даже заикнуться о таком позоре, как они считают, потому либо замыкаются в себе, избегая общества, либо создают дымовую завесу, как вот сделали Василь и Гарольд, хитроумно объявив себя геями.

По их мнению, считаться геями все же лучше, чем импотентами. Быть геем все еще некий вызов обществу, как бы добровольный: хочу — гей, хочу — не гей, а вот импотент что-то вроде калеки, даже хуже, так утвердилось в общественном мнении со времен палеолита.

Вообще-то как-нибудь нужно заглянуть в вики, а то мне чудится, что процент рождения импотентов при наличии в обществе геев должен совпадать до сотых долей.

Во всяком случае, геи добились каких-то прав, могут даже усыновлять детей, а вот у импотентов таких прав нет. Хотя, конечно, все это ерунда, уже сейчас втыкаем в себя имплантаты всякие и разные, лет через десять начнем менять себя так, что мама родная не узнает. Не будет не только геев или импотентов, вообще самцов и самок не останется. Разве что самые дикие и религиозные восхотят оставить себя в пещерности двадцать первого века с гендерными различиями, что сейчас нас так радуют… за неимением других радостей, что будут повыше и помощнее.

— Придут, — сказал я, — так придут. Не придут — не придут. Мне по фигу, у меня своих проблем выше крыши и еще надстройка. В виде башенки. С парапетом. И зубчиками.

Мать спросила с сочувствием:

— Девочки?

— Мама, — сказал я с досадой, — уже в твое время проблем с девочками не было! А сейчас так и вообще… Все настолько беспроблемно, что даже… и не знаю.

Она спросила в недоумении:

— Тогда в чем?

— Мама, — сказал я, — без женщин жить нельзя на свете, нет!.. Так пели в «Сильве»?.. Тогда считали так, дебилы. Сейчас умеем как-то обходиться. Еще как умеем! Потому, мама, не надо. Это что, пирожки?.. А почему шевелятся?

— Такие пирожки, — сообщила она с энтузиазмом. — Два научно-исследовательских института год работали, чтобы заставить их шевелиться и ползать по столу!.. Все должно быть красиво и гармонично. Даже еда должна быть эстетичной, а не просто получением калорий.

Я промычал с набитым ртом:

— Согласен, согласен… Хоть есть в этом что-то от людоедства… но это же пирожки… хоть и ползающие…

Отчим повел бровью в сторону чайника, там моментально зашумела вода, вскипая. Мать цапнула, не глядя, за ручку и налила мне первому, как редкому гостю.

— А чай, — спросил я опасливо, — из чего?

— Из чая, — ответила она скромно и со вздохом. — Теперь это модно. Чай вместо чая, здорово? Хотя и с добавками. Всякими, но полезными.

— Еще бы, — сказал я. — Сейчас все полезное. А кто скажет иначе, того…

Глава 3

После обеда мать осталась мыть посуду, так она это называет, а мы с отчимом вышли на веранду, откуда прекрасный вид на синее небо и далекий лес. Тем и другим принято любоваться, хотя мне, как убежденному трансгуманисту, такое вообще дико, но против общественности не попрешь, хотя, конечно, попереть можно, но оно мне надо?

Он все посматривал на меня искоса, а когда убедился, что мать далеко, спросил тихохонько:

— Евген… но как же…

— Да, пап?

— Как ты в таком деле?.. Это же…

— Отец, — ответил я со вздохом, но терпеливо, — ты, как и все, в плену штампов, что хорошо. Люди, мыслящие штампами, самые благонадежные люди на свете, на них держится любое общество и даже власть. Пусть и остальные все так думают, что вот такой, какой вот я. Ты же догадываешься, на всех профессиональных телохранителей есть картотеки с фото и видео! И все в базах данных. Засекреченных или нет, но у всех, кому надо, они есть. Так?

Он вздохнул:

— Наверное.

— А я босяк какой-то, — сказал я победно. — Ты же знаешь, какая у меня репутация?.. Ну то-то. Думаешь, легко ее было создавать и поддерживать? Ты не знаешь, как моя трепетная душа тоскует по высокой опере или балету? Сплю и вижу, как сижу в первом ряду партера и наслаждаюсь арией худеющего Фальстафа! Но, увы, приходится топать в ночной клуб, там пить, курить, хватать девок за срамные места, чтобы соответствовать необходимому стране образу. Я Шекспира жажду читать в подлиннике, «Цветы Зла» Бодлера, а вместо этого сижу в свободное от работы время с друзьями на диване, смотрю футбол и пью пиво!

Отец сказал таинственным шепотом:

— Ой… а какие у них еще есть срамные?

— Это я высоким штилем, — объяснил я. — Раньше такое называлось срамотой, а теперь — демократией. Я временами человек старых традиций. Очень старых… Еще времен замков и лордов.

Он прошептал:

— Да-да, я слышал о таком… называется «под прикрытием», да?

— Я ничего не сказал, — заверил я.

Он торопливо закивал, дескать, сам догадался, он счастлив и горд, работать под прикрытием посылают лучших из лучших, он в кино видел, оглянулся в сторону двери.

— Да-да, это твоя личная жизнь и твое личное пространство. Кстати, тебе не хочется остаться у нас на ночь?

Я подумал для вида, нельзя ломать слишком уж привычный им мой облик морале, а также имидж, ответил как бы с неудовольствием:

— Все ты видишь, отец.

— Останешься? — спросил он с надеждой.

— Да, — ответил я. — Давно как-то не общались… подолгу.

— Тебе так удобнее, — сказал отец полувопросительно.

Я кивнул.

— Точно. Но больше не спрашивай, ладно?

— Понял-понял, — ответил он послушно. — Что приготовить на ужин?

— Я всеядное, — ответил я.

Отчим посмотрел внимательно, в глазах проступило уважение, что вообще-то редкость. Человек он, как определяет себя, старых правил, а я, по его мнению, очень современный. В его интерпретации это звучит так, будто это крайне скверно.

— Уже? — поинтересовался он и добавил с сомнением: — С каких пор?

— Не знаю, — ответил я. — Не помню. По-моему, мужчина, если хорошо разбирается в еде, не совсем как бы даже мужчина. Как-то вот получилось у меня… Проснулся, смотрю, а я уже всеядный! И совсем не привередливый. Аж противно от своей бездуховности и недостаточной гурманности и гурманностичности. Наверное, съел что-нибудь.

— Взрослеешь, — ответил он.

— Правда?

— Взрослеешь, — повторил он.

— Объясни?

Он покачал головой.

— Вряд ли смогу. Это потом приходит. Все мы меняемся. Только никогда в это не верим, пока такое не случится.

Мать крикнула из распахнутой двери:

— Женя, твои друзья и здесь как-то тебя отыскали.

— Как-то? — спросил я. — Это раньше было как-то, а сейчас у всех в мобильниках или часах трекеры. Конечно же, все знают, где я, даже когда иду в ванную, а когда в туалет… если только не отключу нарочно.

Отчим рядом кивнул понимающе, отключение трекера выглядит невежливостью, и кто делает это часто, будет считаться подозрительным и в чем-то потенциально опасным для общества.

— Пообщайся, — сказал он.

— Пойду в комнату, — сказал я, — не хочу тебе портить вид…

Он улыбнулся, а я одел на себя всего беспечную улыбку и пошел вихляющей походкой в гостиную.

С телестены смотрят несколько веселых рож, я узнал Кирилла, Ганса, Шамшура, Цедендела, там еще несколько девчонок, по большей части новые, только Лолиола из старых друзей.

Она первой помахала мне с дивана.

— Привет, Юджин!.. Мы по тебе уже соскучились!..

— А как соскучился я, — ответил я. — Ты мне даже снилась. Дважды. Так что сейчас отдыхаю и восстанавливаю силы.

— Я могу помочь восстановить, — предложила она с живостью. — Я умею восстанавливать как никто! Кирилл, подтверди!

— Умеет, — сказал Кирилл.

— Еще как, — добавил Ганс.

— Феноменально, — сказал Шамшур.

Я сказал со вздохом:

— Мне нужны силы для сублимации. Вам хорошо, вы бездельники, а я — уработанная лошадка.

Лолиола сказала весело:

— Это во сне ты уработался? Я польщена.

— Я сейчас в самом деле занят, — сказал я уже серьезным голосом. — Как освобожусь, оторвемся по полной. Почти обещаю!

Лолиола посмотрела со стены очень серьезными глазами, улыбка медленно сошла с ее хорошенькой мордочки.

— Да, — проговорила она, — ты какой-то не такой… Вижу, ты здесь, а душа твоя где-то… Хорошо. Но как только, так сразу! Договорились?

— Заметано, — ответил я.

Она улыбнулась, экран погас вместе с остальными. Мать посмотрела на меня с понятным интересом.

— Как она тебе?

— Норм, — ответил я равнодушно, — только жопа холодная. Всегда, представляешь! Это ужасно.

— Ужасно, — согласилась мама чуточку озадаченно. — Да? А как Алиска?

Я переспросил:

— Эта которая с котом Базилио?.. Нет, я больше собачник.

— А как она вообще?

— В постели или в чем-то еще?

Она улыбнулась:

— В постели все женщины, ты прав, теперь одинаковы, а вот в остальном нет двух не то что одинаковых, но даже похожих. Она тобой интересуется.

— Так и сказала?

— Нет, но мне старается понравиться. А женщины, как ты знаешь, в отличие от вас, мужчин, ничего зря не делают.

Я пробормотал с опаской:

— Хороший подход. Наверное, хороший. И правильный… Но только я редко что делаю правильно.

— Тогда у нее есть шанс.

— В нашей квантовой вселенной для всего есть шанс, — согласился я. — Мама, я пойду прилягу?.. А то набегался так, что даже не знаю. Псевдоподии отваливаются.

Она воскликнула заботливо:

— Полежи, полежи, сынок! Отдохни. Теперь жизнь такая трудная, такая трудная…

Я посмотрел с недоверием, но издевки нет, да это и не в характере моей мамы, говорит вполне искренне, для нее жизнь в самом деле такая трудная: каждый день сотни новых рецептов изысканных блюд, а нельзя пропустить, подруги назовут отсталой, новые способы завивки ресниц, фитобласты, наращивание ногтей… с ума сойти можно от сложностей прогресса!

— Попробую поспать, — сказал я. — Сейчас дико модно спать днем! Мелатонин вырабатывается. И еще что-то дико полезное. Без чего жить просто нельзя ну никак.

Она оживилась, прощебетала:

— Вот-вот! Я даже дважды в день сплю. По двадцать минут, так рекомендует Минздрав. А сейчас у Минздрава власти больше, чем у министра обороны.

— Даже свои десантные войска есть, — подтвердил я. — С такими правами, что и думать страшно…

— Это же хорошо?

— Чудненько, — подтвердил я. — Ну, я пошел.

— Свет всюду отключи, — напомнила она. — Мелатонин только в полной темноте вырабатывается чем-то таким. Органом, наверное.

Я закрыл за собой дверь, лег на диван и вырубил свет. Мелатонин в самом деле лучше всего вырабатывается в темноте, и чем темнее, тем вырабатывается лучше. Сейчас весь мир помешан на молодости и продлении жизни, а я — частичка этого мира, надо шагать в ногу, если мы демократы и свободные люди. Или делать вид, что шагаем, иначе будут неприятности, мы же в свободном мире живем.

Сердце пока что тукает сильно, мощными толчками гонит кровь в голову, слишком много нерешенных задач, а выполнить нужно кровь из носа. Да что там кровь из носа, это детство, все посерьезнее…

В темноте плавают серые пятна, одни чуть светлеют, другие растворяются. Если на светлых сосредоточиться, то будут становиться все светлее, в тех окошках можно увидеть появляющиеся картинки, а если всматриваться неотрывно, то картинки станут расширяться, наливаться резкостью, это и будет неслышное вступление в сон и сновидение.

Но сейчас слишком еще возбужден, в темноте не только пятна, но появились еще и две прямые красноватые линии, что не понравилось, психически нормальные люди не видят ничего цветного ни во сне, ни в темном лесу, в глазу отключаются не то колбочки, не то пестики, а может, и тычинки.

Багровые линии выступают из темноты все отчетливее. И не сдвигаются, хотя все остальное медленно плывет, как темные тучи по темному небу.

Я невольно подвигал головой из стороны в сторону. Весь темный мир пятен послушно сдвинулся туда, потом обратно, однако багровые линии на месте, как приклеенные.

Встревоженный, я поднялся с постели, держась лицом к этим красным линиям. Одна идет почти на уровне моего плеча, а вторая на уровне колен.

Сделал несколько шагов в темноте, пальцы вытянутой вперед руки наткнулись на стену. Багровая линия прямо под пальцами, но чувствую только прохладный пластик обоев.

От линии вниз идет отросток, я провел по нему пальцами и наткнулся на горбик выключателя. Машинально щелкнул, комнату залило ослепительное сияние.

Красные линии пропали в ярком свете. После паузы выключил, глаза режет, и через пять-шесть секунд багровые линии проступили из темноты снова.

Я повертелся на месте, вон там в трех местах от прямой линии вниз идут короткие отростки. Даже не включая свет, скажу, что те два к розеткам, а тот, что возле двери, еще к одному переключателю.

Сердце начало уже не стучать, а барабанить, как перед боем, в голове нарастает шум. Похоже, могу видеть, где в стенах проложены провода. Наверное, это хорошее свойство для ремонтников, чтобы сверлить дыру в стене, не опасаясь повредить электропроводку, но я никогда не занимался сверлением и дырлением, так что этот дар пропадет зазря, как у нас обычно и бывает.

— Ерунда, — пробормотал я вслух, — не все, что умеем, пригаживается…

Я лег поудобнее, сосредоточился и представил в ладони пистолет. Он возник моментально и без усилий, осталось только крепче сжать рукоять. Хотя… если спилить вот этот защищающий спусковую скобу выступ, выстрел грянет сразу же, как только рукоять ударит в ладонь. А это добавочные мгновения к моей нерасторопности. Себе-то могу признаться, это для других мужчина должен выглядеть орлом, если он, конечно, старается быть мужчиной.

В этом мире, конечно, можно им не быть, даже нужно. Идет усиленное стирание гендерных различий, быть мужчиной — анахронизм, но это нужно, чтобы преуспеть в том, где первобытные дикие и такие чистые нравы…

А нужно ли мне преуспевать в том, грубом, наивном и таком дурном в своей первозданной чистоте?

— Не нужно, — сказал я себе твердо. — Только перехвачу Рундельштотта и… никому ничего не должен!

Глава 4

Даже за крестьян и замок, напомнил себе, будет отвечать Фицрой, а не я. Правда, добавил про себя чуточку трусовато, но теперь трусость не порок, а осознание своей значимости в благополучном обществе победившей демократии.

Рядом на подушке тускло и как-то подозрительно поблескивает темной гладью широкий, как Черное море, экран планшетника, я всегда растягиваю его во всю ширь. Что-то мне все чаще кажется, что в этих гаджетах идут процессы, до конца не понятные даже их создателям.

Сами по себе планшетники, как остальные носимые гаджеты, всего лишь более мощные компьютеры, но раньше их не объединяли в одну беспроводную сеть, а сейчас рядом со мной лежит не просто безобидный понятный девайс, а некая частица огромного компьютерного комплекса.

Я перевел взгляд на экран, сосредоточился, представляя, как он включится… Пришлось повторить несколько раз, уже хотел отказаться от напрасных и глуповатых вообще-то попыток, но не спать же в самом деле, убивая время, а в таком вот полусумрачном состоянии любой бред кажется приемлемым…

Темная поверхность планшета тихо-тихо осветилась. Сердце мое застучало чаще, теперь точно не до сна. Сперва компьютеры выпускались для специалистов, потом появились так называемые персональные, это чтоб и неграмотные домохозяйки могли пользоваться, потом вообще началось поколение тачскринов, управления жестами и даже мысленного, но пока все еще топорно, и проще мышкой, чем тужиться и огромным усилием воли и всех мышц, даже в заднице, пытаться перетащить курсор на пару дюймов в сторону, а потом еще и суметь кликнуть по ссылке, когда усилие делаешь такое, будто тащишь шкаф в другую комнату.

Я сел, сосредоточился и попробовал двигать курсором. Получилось с первой попытки, хотя и криво, но быстро наловчился, чувствуя, как от возбуждения дрожит каждая жилка.

Если честно, вряд ли получилось бы вот так, не пророй тогда яму к источнику магии. Сейчас она во мне плещется, не видя выхода, вот-вот польется из ушей. Да еще настой Рундельштотта, травка химеры…

Теперь только бы научиться этой силушкой пользоваться. Аппаратуру в доме неделю учил, идиотов, чтобы понимали мои голосовые команды и жесты, а теперь только на порог, как кофемолка сама начинает готовить кофе, жвачник врубается и торопливо, пока не побил, ищет спортивные каналы, а комп понимает не только любую команду, как бы тихо или хрипло ни сказал, но и любой небрежный жест, даже мою мимику.

То же самое и сейчас, когда курсор волоку по экрану с таким усилием, словно пароход по Волге, а потом то ли планшет поймет, что я хочу, и приноровится ко мне, то ли я смогу формулировать быстрее и проще…

Окрыленный успехом, хотя какой он на фиг успех, я перевел взгляд на выключатель, его четко вижу в темноте, долго тужился, сопел, пыхтел и сжимал кулаки, пытаясь включить-выключить свет, воздействуя не на выключатель, это трудно, а на крохотный волосок, что в миллиметре от другого волоска.

Наверное, если бы получилось, я бы затрепетал в восторге, мы так часто стремимся к тому, что потом никогда не пригодится, но, увы, свет не вспыхнул, что-то я размечтался…

Мать обернулась, заслышав мои шаги.

— Уже поспал? Молодец. Сон — это теперь нам необходимо в наше сумасшедшее время. Во сне что-то там восстанавливается. Главное, старость затормаживается.

— Как раз дотянем до поголовного бессмертия, — согласился я. — Нас в нем так ждут, так ждут…

— Кстати, — сказала она, — Константин и Фархад звонили. Хотели и с тобой пообщаться, но я сказала, что ты очень занят.

— Что хотят?

Она вздохнула:

— Просят повлиять на Дениса. Похоже, он в самом деле регрессирует! Кто бы подумал…

— Что с ним?

Она почти прошептала трагическим голосом:

— Он хочет сделать анализ ДНК своему ребенку!

— Блин, — вырвалось невольно, — что это с ним? Вроде бы трансгуманист…

— Вот-вот! — сказала она с жаром. — Как можно в наше время допускать такую дикость?.. Может быть, обратиться к Медведеву? Пусть повлияет?

Я подумал, покачал головой.

— Ты же знаешь Денисика. Если закусил удила, ему и Лига Наций не указ, не то что Данила. А чем его так обидели?..

— Не знаю, — отрезала она. — В любом случае это дикость!

Я пробормотал:

— А если это для него только предлог?

Она посмотрела с изумлением.

— Чтобы расстаться? Но разве для этого нужны предлоги?

— Мы все меняемся, — заверил я. — Может быть, Денис начинает пересматривать взгляды.

— Это ты изменился, — сказала она неожиданно. — А чтоб Денис… скорее горы, как гуси за кормом, сбегутся к Мухаммаду.

— Чего они решили, что могу повлиять я? Похоже, ты тоже так думаешь?

Она пожала плечиками.

— Не знаю. Ты быстро меняешься, мой мальчик. А Денис тебя всегда уважал как друга…

— Лучше не надо, — сказал я опасливо.

— Почему?

— Это налагает, — объяснил я. — Не хочу. Лучше налагать буду я. А то и вовсе класть. Я люблю класть на все. Как демократ и общечеловек, потому что ценность — это я. Главное — беречь здоровье, не переедать, отказаться от вредных привычек… и что-то еще, забыл.

Она кивнула.

— Да-да, теперь нам много приходится держать в голове. Скорее бы имплантаты с обещанными петабайтами памяти, чтобы туда все складывать… Так что, постараешься повлиять? Он же скоро вообще станет пещерным человеком!

— Хорошо, — пообещал я. — Поговорить постараюсь. Но не обещаю. В наше время никто никому ничего не обещает. Время такое.

— Да, — согласилась она печально, — обещать — это пережиток старины. Как и слово чести, достоинство и прочее, что тяжелым бременем висело на человеке… Хочешь попробовать пирожки из сыра с орехами? Я сама приготовила по своему рецепту!

— Давай, — согласился я опасливо. — У меня хороший желудок.

Пока она вытаскивала из духовки и раскладывала по тарелочкам, я думал, как быстро мир пришел к тому, что определять отцовство по ДНК — средневековое варварство и ущемление женских прав. Неотъемлемых. Так это называется. Всякий раз когда придумываются новые права, то сразу объявляются железобетонно неотъемлемыми, а там, глядишь, и в самом деле становятся.

Никто из нас не хочет выглядеть дикарем, потому и с проблемой отцовства пришлось смириться и даже улыбаться. Определять ДНК ребенка — это сегрегация какая-то. Расизм даже. И неуважение к женщине. Непочтение и нарушение ее прав и свобод.

Быстро становится нормой, когда женщина даже сама не знает, от кого забеременела. Но если уж забеременела, то нужно выходить замуж, чтобы мужчина разделил с нею трудности и финансовые заботы о рождении и воспитании ребенка.

Больше делать мне вот нечего, мелькнула мысль, чем заниматься отговариванием Дениса от его якобы устаревших взглядов. Что устаревшие, согласен, но вон насчет того, что их нужно отбросить, гм…

Прогресс — это не новое, а лучшее, но мы все гонимся за новым и все страшимся оказаться отсталыми. А если не страшиться?.. Нет, страшновато. Даже страшненько.

Двое суток у родителей, больше ну никак не вытерпел, хотя старался при каждом удобном моменте уединиться и попрактиковаться с пистолетом и шестым чувством, как я назвал это вот странное зрение, когда вижу провода в глубине стены, скрытые камеры, силуэты отца и матери сквозь толстые стены.

Пистолет исчезает дольше и с неохотой, но это не так пока важно. Важнее, что появляется моментально, это уже безусловный рефлекс.

Все попытки удаленно сдвинуть на столе хотя бы салфетку пока ни к чему не приводят. Думаю, не могу сдвинуть даже маковое зернышко, и даже догадываюсь, почему.

Пока что могу передвигать только атомы. Это видно по тому, что, переставляя их, получаю патроны и пистолет. Но не способен передвинуть сам патрон, я всего лишь создаю его на том же месте, где и находятся те атомы.

Распылить пистолет тоже удается мысленным усилием, всего лишь возвращая атомы в то состояние, в каком были.

Утром третьего дня я проснулся рано, но повалялся с полчаса в постели, все равно у кладовщика, что одновременно и продавец, будут вопросы, слишком уж я быстрый, как электрический веник.

Мать сказала щебечуще:

— Что-то ты бледный… плохо спал?

— Да так, — ответил я, — снилось всякое.

— Ты какой-то рассеянный, — сказала она. — Иди умывайся, чисти зубки и давай за стол.

— Завтрак готов?

— Сейчас будет. Я велела приготовить пирог, как ты любишь.

Я кивнул, она смотрела вслед, пока я не скрылся в ванной, странное такое ощущение, и ее почти вижу, и на все это накладывается полупрозрачная серая и едва заметно подрагивающая пелена, что на самом деле триллионы триллионов быстро сменяющихся символов.

Если сосредоточиться, можно выхватывать отдельные слова или понятия, но мозг бунтует и отчаянно сопротивляется подключению ко Всемирной сети. Нет, это не подключение, просто я могу вот так всматриваться, но привыкший к удобствам мозг не желает трудиться. Хотя какой тут труд, но мои мозги всегда стремятся любой труд, даже минимальный, свести к еще большему минимуму, а то и отказаться от него вовсе.

Пока мыл руки и чистил зубы, я с усилием входил в Инет, даже не знаю откуда: через комп, планшет или мобильник, сейчас важен только доступ, а не размер экрана, все равно изображение проецируется на сетчатку глаза…

…или сразу в мозг? Не понимаю, да мы вообще многое не понимаем, как вот еще никто не может понять и объяснить, что такое электричество, но это не мешает им пользоваться даже самым тупым.

Пока завтракал, на всякий случай из Интернета не выходил, вдруг только сейчас получилось, потом не смогу, пусть будет хотя бы этот серый из мельтешения данных фон…

— Ты какой-то рассеянный, — сказал отец. — С девушками проблемы?

Я поморщился.

— Папа…

— Что «папа»? — спросил он мягко. — Бывает…

— Это в твое время, — пояснил я, — с девушками могли быть проблемы, а сейчас разве что у девушек с нами траблы.

Мать вздохнула:

— Как быстро все меняется…

— Как медленно! — возразил я. — Мы уже готовы по Марсу бегать, а там пока что ни одной колонии. Дикость какая-то. Черепахи, а не цивилизация. Я надеялся, что смогу поменять свой организм на металлокерамический уже лет через десять, а ученые говорят, что возможно будет только через пятнадцать! Как жить с таким черепашьим темпом? Так и до сингулярности не доживем, ласты склеим раньше… Кофе был просто чудесным, мама! Спасибо.

Она поднялась, поцеловала меня в щеку.

— Ты весь дрожишь, — произнесла с мягким упреком, — так мы тебе надоели?.. Вижу-вижу, уже торопишься…

— У него дела, — сказал отчим с тревожной гордостью. — Это хорошо, когда сын нашел свое место в этой сложной жизни.

Я обнялся с ним, хотя терпеть не могу обниматься, но с родителями вижусь в самом деле редко, можно и перетерпеть, мы всю жизнь что-то да терпим.

Район новостройки победно смотрит в небо замысловатыми небоскребами. В развитых странах уже отказываются от них, даже для офисов, а у нас почему-то обожают в таких даже селиться. И чем выше, тем круче.

У «стронгхолда» есть право превышать скорость на сорок километров в час, и он с моего разрешения пользуется этим с великим восторгом и радостью. Небоскребы мчатся навстречу, тонкие, как секвойи, и высокие, как горы Тибета, разбегаются в стороны и остаются далеко позади вдоль дороги.

Впереди за исполинскими башнями по сто десять этажей возникает простор, и когда мы вылетели за пределы города, я ощутил, как даже мне, которому везде хорошо, стало как-то посвободнее.

Наконец «стронгхолд» съехал на боковую дорогу, там хоть и шоссе, но старинное, неухоженное, а здание впереди выглядит так, словно сохранилось со времен Навуходоносора. Хотя, конечно, ему лет сорок, не больше, тогда так строили, но сейчас сорок лет — безумно много для техники, что меняется дважды в год.

Сносить их не сносят, пока участок не понадобится, потому что в них только не заводится, только привидений токарных и фрезеровальных станков не хватает.

Я объехал с другой стороны, там знакомая стоянка, которой я не воспользовался, уже умный, а сразу подогнал машину поближе, чтобы багажник прямо под козырек здания.

Дверца в зарешеченном окошке приоткрылась, широкое лицо кладовщика мелькнуло только на миг, он всматривается не в меня, а в невидимый мне экран, где, как я понимаю, я такой, какой есть, а не тот, каким могла бы сделать пластическая операция.

— Заходи.

Дверь лязгнула, тяжело отъехала на салазках. Он все такой же небритый, огромный, как огр, всмотрелся в меня с непонятным весельем.

— День добрый, — сказал я чинно, как вежливый интеллигент-музыкант.

Он вскинул в изумлении брови.

— Надо же так подзагореть за пару суток!.. И щетина отросла, как за неделю…

— Отдыхал на юге, — сообщил я.

— Повезло, — заметил он с тем же странным весельем.

— Под жарким солнцем, — пояснил я, — волосы, как говорят в народе, растут быстрее. На самом деле при жаре морда теряет влагу, волосы просто высовываются сильнее.

— Да, — заметил он, — ты похудел заметно… Теперь отоспаться?

— Некогда, — ответил я с видом мученика, — нужно делать мир лучше! Кто, как не мы, как сказал Иисус Христос?

Он покачал головой.

— Ну и скорости. Одна нога здесь, другая там… и снова здесь.

— Мы не в Средневековье, — напомнил я. — За час можно облететь весь мир. А за сутки можно успеть вообще изменить человечество и даже людей. К лучшему, как мы и делаем.

Он кивнул на телеэкран и произнес многозначительно:

— Что в мире делается… Сегодня ведь день на всех новостных каналах… Вчера вечером в Саудовской Аравии выстрелом из снайперской винтовки, как предполагают, класса АА, убит генерал Кейтекель, глава НАТО… Винтовку пока не нашли.

Я буркнул:

— А чего его туда понесло? Продолжал бы привычно строить военные базы у наших границ, дразня русского медведя. Наше правительство даже не пытается вякнуть… Мы такие, смирные. Даже ноты не шлем. Все терпим, терпим… Молодцы саудиты.

— Да, — сказал он и посмотрел на меня внимательно. — Саудиты… они такие… Горячие парни. За чем пришел? Снайперская уже не нужна?

Я покачал головой.

— Нет, но обратно не сдам, еще понадобится. Теперь нужны гранаты и мины нового поколения. Для войск специального назначения.

— Есть, — ответил он после паузы. — Но тот снайпер зря винтовку унес с собой. Слишком рискованно… Профессионалы бросают на месте.

— Наверное, — предположил я, — снайпер был новичком.

Он ухмыльнулся:

— Или суперпрофи, теперь не угадать. Сейчас такое новое поколение, непонятное… Гранаты осколочные?

Глава 5

Я чуть задумался, гранат вообще-то огромное множество, и хотя я, как всякий дилетант, предпочитаю те, что мощнее, но понятно же, что чем мощнее граната, чем тяжелее и даже объемнее. Ручную, к примеру, бросишь на сорок метров, а противотанковую разве что на двадцать, если крепкие мышцы.

А еще есть зажигательные, дымовые, светозвуковые, газовые и еще великое множество всяких и разных. Человеческая мысль над задачей убивать себе подобных работает особенно хорошо, радостно и с удовольствием.

И даже обычные ручные гранаты, что противопехотные, делятся на оборонительные и наступательные, причем оборонительные можно бросать только из-за укрытия, иначе поразят и самого метателя, а вот наступательные можно швырять и на открытом месте, осколки до тебя не долетят, если бросишь со всей дури.

— Пожалуй, — сказал я, — десяток оборонительных.

Он кивнул.

— Понятно. Они хороши и как мины. Еще что?

— Два десятка термитных, — сказал я. — Осколочно-фугасные с круговым разметом осколков… тоже десяток. И десяток с осевым полем разлета… И еще один момент. Мне очень не помешало бы парочку термобарических гранат.

Он покачал головой.

— Увы…

— Нет на складе?

Он снова покачал головой.

— На моем нет. Но я слышал, на центральном есть.

— На центральный пока рано, — сообщил я. — Хорошо, подсчитайте, упакуйте и перевяжите лентой.

— Красной или голубой?

Я посмотрел с обидой на лице и в осанке.

— Мы разве не за старые добрые ценности? Мальчикам синее, девочкам красное… или розовое?

Он ухмыльнулся:

— Перевяжу самой синей. Что-то еще?

— Автомат «Горк».

Он покачал головой.

— Даже не слышал о таком.

— Сегодня я такой видел, — отрезал я. — В мечтах, правда. У одного весьма крутого спецназовца в руках.

— Крутого? — переспросил он задумчиво. — Да, сейчас много крутых там, где раньше никогда бы не встретил. Сейчас он где?

— Наверное, — ответил я, — в морге. Не думаю, что причину смерти будут выяснять долго, если пуля вошла точно между бровей и вышла из затылка. И он был еще теплый, когда прибыла полиция… Так было в моем видении, мне часто всякое грезится.

Он хмыкнул:

— А ты где был?

— Я в соседней комнате слушал музыку, — ответил я с достоинством. — Я эстет, я обожаю хорошую музыку!.. Мне под нее так хорошо спится.

— Надо было хватать «Горк».

— К дому уже подъезжала полиция, — сказал я. — Хотя… может быть, украсть у них? У меня там вроде бы есть концы… Нет, рискованно, там же везде камеры… Так что насчет…

Он посмотрел на меня в нерешительности.

— У меня в самом деле нет. Но могу попробовать заказать у центровиков. У них все только для спецназа. Но это уже не сегодня…

Я ответил со вздохом:

— Ничего, в следующий раз забегу. Есть бронекостюмы из графеновой ткани?

— Дорогая штука, — сказал он предостерегающе. — Какой твой размер?

— Я думал, — ответил я, — они растягиваются…

— В небольших пределах, — уточнил он. — Потому лучше точно по росту. Чтоб с запасом. Учти, это не такое щасте, как о нем пишут. Не говоря уже о снаряде, он не спасет даже от тяжелой снайперской пули…

— Я думал, останется только кровоподтек!

Он покачал головой.

— Это если в грудь или в спину. А если в череп?.. То-то.

— Все равно беру, — сказал я. — Это понадобится.

Он вздохнул.

— Хорошо. Лишь бы ваш спонсор все оплачивал.

Он вынес из дальнего помещения небольшую коробку, в таких совсем недавно продавали духи. Я развернул и осмотрел, как будто что-то понимаю, это уже не допотопный бронежилет, а именно костюм, что напяливается целиком, как гидрокостюм для подводного плавания, даже пальцы рук защищены.

Он пропускает воздух, но молекулы воды не проходят, а еще останавливает пули, стрелы и арбалетные болты, хотя от удара тяжелого меча или топора останутся кровоподтеки.

— Начинай переносить, — напомнил он. — Защиту надолго отключать нельзя.

Помогать не стал, а я попыхтел, затаскивая ящики с гранатами и патронами в багажник, но управился быстро, помахал рукой на прощанье.

Щегольский «стронгхолд» помчался так, словно везет плейбоя в ночной клуб. Когда-то разговоры за рулем запрещались, можно было схлопотать крупный штраф, но сейчас, когда почти везде автошоферы, мне пришлось трижды отвечать на звонки друзей со всякими дурацкими предложениями сходить, отметить, побалдеть, пока не озлился и не поставил «Занят. Сплю».

Едва вошел в дом, на экране в гостиной появилась улыбающаяся Аня.

— Тебе мама звонила, — доложила она с таким удовольствием, словно это ее, как замечательную невестку, похвалила свекровь. — Сказала, что ты замечательный! Ей все соседи завидуют, что ее посещает сын, а вот их дети про родителей и забыли.

Я прервал:

— Отключись на минутку. Что-то изображение выводится мутное, я протру…

— Это у тебя в глазах мутно, — возразила она обиженно. — На самом деле же все в…

— Выполняй, — рявкнул я.

Экран мгновенно погас. Я для верности отрубил энергопитание всей системы наблюдения, если на несколько минут, то никакой тревоги не поднимется: атомные бомбы тайком на кухне с такой скоростью не собираются.

Подогнав автомобиль к крыльцу, таскал ящики с гранатами в дом по ступенькам, все-таки на цокольном фундаменте, потом в поте лица трудился, перетаскивая по коридору к стене с порталом. Поставил стул, на нем ящик, отдыхал несколько секунд, потом я приподнимал еще и переваливал через край.

Глядя, как там исчезают ящики, всякий раз со страхом и облегчением думал, как хорошо, что гранаты сами по себе не взрываются от удара о пол. Нужно обязательно выдернуть кольцо. Только в кино кольцо выдергивают зубами или небрежным движением пальца, а на самом деле, не расправивши усики, кольцо почти невозможно выдернуть даже силачу, но даже с выпрямленными выдергиваешь с великим трудом. Я на уроках физкультуры метал учебные, знаю. Так что от удара о пол никакое колечко не выпадет, и ничего не рванет, а в кино десятки раз видел душещипательные кадры, как ребенок играет гранатой и выдергивает из нее кольцо.

Я перетащил все, отключил генератор и велел пылесосам убрать, вымыть и почистить, врубил систему наблюдения, а сам отправился готовить кофе.

Хотя готовить — сказано громко, я по-прежнему признаю кофе только крепкий, сладкий и горячий и никак не поддаюсь тому помешательству, что охватило за последние две декады мир, когда на всех углах возникают кофейни, предлагающие самые необычные ароматы и самые изысканные вкусы.

Кофейный аппарат молча смолол зерна и приготовил большую чашку густого сладкого и крепкого напитка, а тостер все понял и выдал поджаренный тонкий хлебец.

Ломтиком сыра я накрыл его сам и, усевшись в кресло, принялся смаковать медленно и с удовольствием.

Самому в портал еще рано, еще не все, с сожалением допил кофе, в поиск забил «горнолыжные костюмы» и сразу же включил связь.

На экране появилось лицо молодой женщины, слегка отдалилось, как я понял, чтобы я увидел и ее великолепной формы грудь, и широкие плечи спортсменки, модные в этом сезоне.

— Слушаю вас?

— Нужно приобрести кое-что, — сказал я, — из одежды. Хочу на днях прокатиться на лыжах… Где-нибудь в Альпах.

Она улыбнулась:

— Понимаю. Для Альп вам нужен горнолыжный костюм VIP-класса. Там теперь отели только хай-лэвла. А среди клиентов только самые состоятельные люди, бизнесмены, политики, кинозвезды, медиамагнаты…

— У вас есть виртуальная примерочная?

Она кивнула, но на губах проступила несколько пренебрежительная улыбка.

— Разумеется. Но наши клиенты обычно приезжают лично.

— Я слишком занят, — объявил я. — Мне деньги не папа оставил, я имею в виду совсем не римского папу, сам зарабатываю. Потому давайте лучше примерочную…

— Как вам угодно, — ответила она. — Ваша аппаратура поддерживает трехмерность?

Я хмыкнул:

— Даже не знаю, что она еще поддерживает! Возможно, даже земную ось, о которую чешут спины медведи.

Она кивнула.

— Входите.

Я сделал шаг, ощущение такое, словно в самом деле переступил порог в их магазине, хотя сквозь полупрозрачные стены и полки с товарами смутно различаю и свою комнату.

— Я человек старых правил, — сказал я, почти извиняясь. — Мог бы и лично примчаться, но все-таки дико занят… даже на горнолыжный курорт едва выкроил время. Моей тонкой душе эстета в самом деле недостает тактильной щупальности… понимаете?

Девушка послушно кивнула.

— Да-да, вы любите щупать.

— Точно, — одобрил я.

— Что хотите пощупать? — спросила она.

Я посмотрел на ее грудь, подумал, хотел зайти с другой стороны и посмотреть на зад, но она стояла вплотную к стене, объяснил с рассчитанной нерешительностью:

— Мне бы хороший горнолыжный костюм… но без выпендренов. Однако надежный.

Она заулыбалась.

— Что же вы такой скромный? Теперь все стараются выделиться.

— Так стараются, — согласился я, — что все как спицы в велосипеде. Меньше бы старались…

Она улыбнулась понимающе, по ее виду заметно, что ее эти выделяльщики достали больше всего, но вслух такое не скажешь, произнесла дружески:

— Пойдемте покажу. Смотрите вот этот ряд, хороши?..

Я оставался на месте, иначе уперся бы лбом в стену своего дома, а так полки специализированного магазина поплыли нам навстречу, рай для горнолыжников и альпинистов, есть еще такая дурь, вообще с ума сходят, могли бы спокойно на диване с банкой пива…

— Ничего не заинтересовало? — спросила она.

— Пока нет, — признался я.

— Тогда нам сюда…

Я обалдело таращил глаза по сторонам, дальше уже не помещение под продажу одежды, а выставочный ангар, где можно с комфортом расположить десяток стратегических бомбардировщиков!

Видя мою нерешительность, она спросила заботливо:

— Помочь?

— Да, — пробормотал я, — не хотелось бы терять время… я человек занятый…

Она повела ладонью в воздухе, и передо мной появился великолепный горнолыжный костюм во всей красе пикапщика.

— Как вам этот?

Я покачал головой.

— Слишком яркий. Понимаю, это чтоб издали было видно, если заблужусь или попаду под снежную лавину…

— Вот-вот! Все практично.

— Но я, стыдно сказать, не такой уж и горнолыжник… честно говоря, совсем никакой. Просто пригласили поехать с друзьями, понимаете? Потому не хочу выделяться. А то от человека в чемпионском костюме и требовать будут больше, чем я могу.

Ее улыбка чуть померкла, выгляжу нищебродом, заглянувшим в магазин для богатых.

— Тогда давайте посмотрим что-нибудь из этого ряда…

Я посмотрел и помотал головой.

— Нет, это чересчур…

— Куда уж проще? — сказала она почти с обидой.

— Чересчур просто, — договорил я. — Мне с самыми последними наворотами. Не только полная водо- и влагонепроницаемость, это и мои штаны с рубашкой умеют, а именно наработки завтрашнего дня.

Она пробормотала:

— Кое-что есть, но это в другом отделе. Для VIP-клиентов.

— У меня платиновая, — сказал я скромно, — класс «Империал».

— О, — сказала она с почтением, — тогда вам сюда… Правда, костюмы здесь тоже ярко-красные и оранжевые…

— Они умеют хамелеонить, — напомнил я. — Знаю, читал.

— Это в отделе рядом, — сказала она, — позвольте…

Стены с развешанными костюмами шустро поплыли навстречу, я всматривался очень тщательно, будто и в самом деле собираюсь попасть под снежную лавину. Если выпасть из самолета, никакой костюм не спасет, но с крыши невысокого дома можно без особой опаски, если не выставлять руки. Ткань выглядит тонкой, но там два слоя, а между ними впрессована какая-то хрень, что при ударе мгновенно раздувается и спасает от переломов.

Это самое главное. Не говоря уже о том, что поддерживается температура тела, влажность и прочее-прочее. Встроенные элементы вбирают днем солнечные лучи, а ночью поддерживают нужную температуру. Точнее, заданную.

— Мне два костюма, — сказал я. — Один точно по росту, другой приятелю, он на три пальца ниже, а комплекция… да, тоже чуть-чуть недобирает.

— Принято, — ответила она.

— Запомните адрес, — сказал я. — Когда доставите?

Она скосила глаза в сторону, на лице появилось озабоченное выражение.

— Ой, ни одного свободного коптера… Такое бывает крайне редко. Но все равно доставим сегодня же! Не позднее чем через три-четыре часа. Это удобно?

Я кивнул.

— Да, вполне. Я не спешу. Если меня дома не будет, умный дом примет заказ.

Она чарующе улыбнулась.

— Все будет сделано. Спасибо за покупку!

За ее спиной проступил стенд с причудливым снаряжением для альпинистов, целый стенд с образцами, все такое эффектное, что можно с ним ходить на бал или великосветские рауты. Мне без надобности, костюм нужен совсем для другого, хотя…

— Погодите, — сказал я за миг до конца связи, — вон там что, в самом деле альпинистский трос?

Она заулыбалась.

— А вы ожидали какое-то допотопное страшилище? Да, все в этой коробочке. Смотрите…

Коробочка размером с серебряную монету, только вдвое толще, женщина с той же заученной улыбкой продемонстрировала дисплей на одной стороне.

— Видите?.. Принцип обычной рулетки, которой пользовались еще наши деды. Тянете за шнур на ту длину, которая вам нужна, вот эта кнопка фиксирует, так что остановите на любом километре… ха-ха, простите, У вас такое лицо!.. Конечно, не километры, но триста метров даже в самой облегченной модификации гарантированы.

— А где же крюк? — спросил я с сомнением. — Он прилагается?

Она смотрела с той же улыбкой.

— Все там.

— В этой штуке?

— Ну да, — сказала она почти с презрением, если бы это было ей позволено, — вы же горнолыжник, а не альпинист… такие мелочи не знаете. Вот здесь нажимаете… и регулируете…

Она коснулась пальцем тача, крохотной пимпочки, за которую вытягивала веревку, а на самом деле простую с виду леску для самой мелкой рыбы, щелкнула и выдвинула на ладонь в три стороны хищно загнутые лапы такого якоря, что удержал бы и «Титаник».

— Мало? — спросила она победным голосом. — Жмем еще…

Лапы удлинялись, вылезая из сочленений, пока не стали в размахе по метру.

— Ого, — сказал я, — не знал про такое. Беру. А эта леска… точно не оборвется?

Она посмотрела на меня в сомнении.

— Вы в самом деле не слышали о космических лифтах?

Стены магазина и она исчезли, я снова в своей комнате. Из-под стола доносится скрежет, это Яшка что-то грызет или пытается вытащить наружу, а я прошелся до середины комнаты и плюхнулся на диван, взмахом руки включая жвачник с новостями дня.

Отдохну до момента, когда прибудет дрон с заказом, а потом сразу же прыгну в портал. А там нужно спешить, я пообещал стражникам одна нога здесь, другая там…

За грохотом и криками со стороны экрана я не слышал, а только почувствовал, как Яшка унесся прыжками проверять свою мисочку с едой, совсем не похожий на ящерицу, а уже не то на микроскопического ящера, не то кенгуру размером с тушканчика.

Глава 6

Не услышал, и как отворилась дверь, только пахнуло ветром, но еще раньше холодом, словно я оказался под струей промышленного кондиционера.

Я дернулся, но в затылок уперлось нечто жесткое, а я, даже не видя, ощутил ствол пистолета.

Все тело похолодело, я пролепетал:

— Не двигаюсь, не двигаюсь…

— Молодец, — послышался голос, — протяни вперед руки.

Я протянул, ствол пистолета продолжал давить в затылок, но в поле зрения появился крепкий мужчина с расчетливо уверенными движениями. Быстро и профессионально, что значит, делал такое много раз, а до этого отрабатывал на манекенах, связал мне кисти тонким шнурком так крепко, что больно врезался в кожу.

— Готово, — сказал он.

Я думал, что первый уберет пистолет, но ствол все так же холодит затылок. Тот, кто сзади, велел жестко:

— И ноги.

Не дожидаясь приказа, я послушно вытянул ноги. Второй связал в районе лодыжек так же прочно, отступил и полюбовался своей работой.

— Все готово.

Пистолет от затылка убрали, я остался сидеть, как вмороженный в лед. В поле зрения появился и тот, что держал пистолет у затылка, высокий, крупный и налитый звериной силой.

Я чувствовал, как у меня начинает подрагивать подбородок. Но, думаю, нижнюю челюсть мне вряд ли подвяжут, даже руки и ноги обездвижили больше для порядка. Видно издали, любой из них согнет меня в два счета, накачанные и перенакачанные, такие в любых костюмах даже для отдыха будут выглядеть спецназом.

Я пролепетал:

— Ребята, вы ошиблись… У меня ничего нет… Я живу на пособие… У меня даже собаки нет! А я так всегда мечтал о собаке. С детства, представляете?..

Они переглянулись, один сказал мирно:

— Представляю. Я тоже мечтал о собаке, но теперь она у меня есть. Но о собаках потом. У нас непонятки насчет какого-то камешка, который ты не то украл у наших, не то знаешь, где лежит… Ты нам все скажешь, понял, парень?

— Понял, — ответил я устрашенно, — вот только что за камень? Можно поподробнее?

— Не темни, — сказал второй. — И не тяни время. Надеешься, что все пишется и где-то уже выезжают по тревоге?

Дверь со стороны гаража распахнулась, вошел третий, одетый ярко и подчеркнуто хвастливо, восточного склада красавец с широкими плечами и тонкий в поясе, выпуклые орлиные глаза и смоляные брови, а когда заговорил, акцент уроженца Кавказа звучал отчетливо:

— Все установлэно!

— Отлично, — сказал первый боевик.

— Всэго полчаса, — предупредил кавказец.

— Успеем, — ответил боевик. — Гиви, осмотри второй этаж.

— Сдэлаю, — ответил кавказец.

Он посмотрел на меня внимательно, красиво вырезанные ноздри затрепетали, в глазах проступила необузданная ярость, то ли нагнетаемая, то ли настоящая. Рывком выхватил из ножен на поясе изогнутый десантный нож с зубчиками на другой стороне.

— Видыш этат нож? — прорычал он с неистовой злобой. — Я тэбя как барана рэзать буду!

Попускав с лезвия мне в глаза яркого зайчика, он неожиданно коротко размахнулся и с силой всадил нож в столешницу.

Я не поверил глазам. Стол всегда казался твердым, как мрамор, но лезвие погрузилось больше чем наполовину.

Кавказец, свирепо улыбаясь, смотрел в мое испуганное лицо. Старший боевик сказал ему, морщась:

— Гиви, проверь, что с той стороны.

Тот кивнул.

— Здэлаю, командыр…

Он вышел, а командир повернулся ко мне.

— Советую все сказать, — проговорил он серьезно. — Я не сторонник зачисток среди гражданских, но если заупрямишься… Понимаешь, до того, как зарезать, он тебя искромсает. Отрежет яйца, вспорет пузо и начнет вытаскивать кишки, а их у тебя, как я недавно услышал где-то, сорок метров, до сих пор не могу поверить… Ты себе такое представляешь?

— Нет, — прошептал я. — И представить боюсь.

— То-то.

Я проговорил дрожащим голосом:

— Я ничего не знаю! Но если нужны мои деньги… и все, что у меня ценного, то вот в той стеноза фоторамкой… Может, ваш камень там?

Он повернулся, посмотрел на рамку, оглянулся на меня.

— Если там ничего не окажется, я сам тебе кишки вытащу.

Я затаил дыхание, только бы успеть, он снова повернулся к стене и сделал к ней шаг.

Пистолет возник между моими ладонями обеих рук холодный и тяжелый. Торопливо подняв непослушными руками, я прицелился под левую лопатку, быстро нажал на скобу.

Выстрел грянул как-то тихо, хотя руки тряхнуло крепко. Боевик упал на стену и сполз по ней, оставляя кровавую полосу.

Я быстро поднялся и, прыгая связанными ногами, стараясь не упасть, поспешил к столу. К счастью, Гиви вогнал нож не по самую рукоять, пришлось бы лезть под стол.

Я торопливо водил веревкой на связанных руках по лезвию, пока руки не разбросало с такой силой, что едва не выронил пистолет.

Дверь распахнулась, в проеме появился встревоженный Гиви. Глаза его расширились при виде пленника не на стуле, а у стола, рука метнулась к кобуре с пистолетом.

— Ты чэго…

— Кто из нас баран? — спросил я.

Он успел выдернуть оружие, но я всадил две пули в грудь и одну в голову. Он еще не успел сползти по стене на пол, как я допрыгал до его тела, выдернул из ножен второй нож и, спеша и волнуясь, кое-как перерезал веревку на ногах.

От ужаса всего трясет, но то ли от волнения, то ли от выплеска в кровь огромной дозы адреналина, но как будто все замедлилось в мире, а я такой вот умный, все схватываю и чувствую, даже могу сказать, что третий сейчас роется на кухне, а четвертый пошел в спальню, совсем дурак.

Перевел дыхание, размял затекшие пальцы, только сейчас начинают просыпаться и носиться мурашки, все сильнее и сильнее, больно кусаются, и хочется остервенело почесать эти места.

Дом у меня не современно американского типа из фанеры, стены настоящие, каменные, но перегородки сплошная видимость, гипсокартон. Если забить гвоздь, так и он уйдет туда вместе со шляпкой, и молоток проломит дыру с кулак.

Бледно-голубое пятно появилось совсем слабо, я даже не понял, приближается или отдаляется, затем разом превратилось в синее.

Я напрягся, готовый судорожно стрелять, а пятно уже не пятно, а отчетливо видимый силуэт медленно пошел вдоль стены, совершенно бесшумно, скрадывающимся шагом, а у двери слева остановился.

Что у него в руке, не вижу, но по характерной стойке человек готов к стрельбе из автомата. Еще секунда, и пинком отворит дверь и начнет сметать все на пути веером раскаленных пуль.

Я прицелился и дважды выстрелил, стараясь попасть в верхнюю часть туловища. Мои пули просадили дверь, силуэт согнуло в поясе, я торопливо выстрелил в голову, отскочил.

Резко звякнул телефон. Я подпрыгнул в ужасе, сердце чуть не вылетело, судорожно оглянулся, едва не свернув себе шею.

Трель идет от нагрудного кармана их командира. Я выдернул оттуда мобильник, нажал кнопку приема.

Появилось злое лицо четвертого боевика.

— Что за, — прорычал он, — а где…

— Еще не понял? — спросил я. — Где скоро будешь и ты.

Он рыкнул люто:

— Ты кто, сволочь?

Я молча бросил мобильник в бак утилизатора. Там с готовностью заскрипели жернова из сверхпрочной стали.

И почти сразу совсем близко загремели выстрелы да так, что от грохота заболели уши. Он лупил и лупил из автомата, крупнокалиберные пули дырявят стены, просекают мебель, а во внешней стене оставляют ямки, куда можно положить крупные яблоки.

Я устрашенно попятился. Даже если успеем выстрелить друг в друга одновременно, то могу даже не попасть, а он превратит меня в решето, в пособие для курсантов на тему, сколько выстрелов в секунду выдает современный автомат.

Донесся яростный крик:

— Выходи, сволочь! Думаешь, ты круче?

Оборзел, мелькнула у меня трусливая мысль. Уже привык к безнаказанности. Уютное и мирное Подмосковье — не горы Ливана, где каждый день ползал под пулями фанатичного ИА-Акбара, наследника прогремевшего на весь мир ИГИЛа…

Прислушиваясь и всматриваясь, я решился наконец сделать робкий шажок вперед. Голубоватый силуэт слабо мелькнул вдали и пропал. Это значит, нас разделяют не меньше чем две стены. Сквозь одну каменную могу видеть слабый голубоватый силуэт, а через тонкую дверь уже синий…

Я пригибался и задерживал дыхание, всего трясет, даже не знаю, как можно привыкнуть убивать и понимать, что могут убить самого, но такой этот мир, так что лучше убью я, чем меня…

Очередь прогрохотала ближе. Я съежился, стараясь рассмотреть до того, как почует меня. В старину считали выстрелы, потому что в обойме было всего семь патронов, а еще один в стволе, после восьми выстрелов долгая пауза на замену обоймы, когда можно попытаться убежать или, напротив, пойти в атаку, однако даже в «АПС» или «глоке» по 30–40 патронов, а в современных, полностью отказавшихся от гильз, в пистолетной обойме патронов не меньше, чем в пулеметной ленте.

Голубой силуэт появился и снова исчез, там опорный столб с трубой внутри, мелькнул ближе и уже не исчезал, медленно наливаясь синим цветом.

С сильно стучащим сердцем я держал пистолет в обеих руках, ждал и вздрогнул от оглушительно прозвучавшей автоматной очереди совсем близко за стеной.

Похоже, ему кто-то почудился в коридоре, сдуру садит пулями в дальнюю стену, задевая боковые и потолок…

Умолк, делает еще шажок, еще… Я следил, как голубой силуэт осторожно ползет по стене к проему, у меня там двери нет, окажемся лицом к лицу.

Я поднял пистолет так, чтобы он был на уровне его головы, сделал шажок к стене, пусть нас разделяет всего пара шагов, зато не промахнусь точно.

Когда он был в шаге от проема, я ощутил, что еще миг, и он, выйдя на открытое место, сразу же выпустит убийственную очередь. Даже еще не видя меня. Уже боится, я не овечка, каким показался, овечка не загрызла бы трех волков…

Я все еще держал пистолет на уровне его головы, палец вдавил спусковую скобу до половины и застыл там в напряжении.

Боевик появился моментально, дуло автомата повернулось в мою сторону, а я торопливо додавил курок. Выстрел тряхнул ладони, я выстрелил еще раз, но уже по инерции: первая пуля, опередив врага на долю секунды, ударила ему в лоб и сразу остановила палец за миг до того, как нажмет на пуск.

Я всхлипнул в изнеможении и опустил пистолет. Сердце сдуру начало колотиться еще сильнее, хотя вроде бы все кончено, можно отдыхать, я жив и даже цел, а вот они нет.

Теперь надо быстро уехать из коттеджа, а вернуться уже после ОМОНа — хорошая идея, но видеонаблюдение отключено только на моем участке, так что не пройдет.

Но даже, если бандиты отключили во всем поселке, все равно видеокамеры, что на выезде и вдоль шоссе, засекают всех гостей. Кто захочет покопаться чуть дольше, все равно найдет концы и задаст неприятные вопросы…

На экране вспыхнул красный огонек экстренного вызова. Я дернулся, картинка показывает полицейский автомобиль, что несется на полной скорости, срезая углы, прямо к моему домику!

— Да что это за, — прошептал я в отчаянии.

Перебросить трупы в портал еще смогу, но пылесосы не успеют убрать улики. К тому же стены изрешечены пулями, мебель разнесли в щепки…

Ничего не придумав, я метнулся в спортзал, так его называю, там пока ничего спортивного, все собираюсь купить бильярдный стол, но сперва не было денег, потом уже не до бильярда, но сейчас там в углу музыкальный центр с настоящими деревянными колонками и стул… но слушать и наслаждаться руки тоже не дошли, ну что за жизнь…

Едва успел надеть наушники, как в домофоне мелодично пропищал звоночек вызова. Я сделал вид, что не слышу, буду играть внаглую, пропадать — так с музыкой, а уже через несколько секунд — вот уж быстро бегают! — в коридоре раздался топот.

Я поспешно надвинул наушники поплотнее, откинулся на спинку стула и с дурацки-блаженной улыбкой закрыл глаза. Еще и пальцы обеих рук скрестил на пузе, ну прям Гаутама, познавший единение с космосом, что целиком состоит из музыки сфер.

Ничего не придумав, я включил «Дорогой Водана», обожаю эту фолк-группу, стереонаушники надел сразу, а на стене включил запись вчерашней трансляции мачта «Крематогастера» против «Формики».

Из окна в щелочку вижу, как из машины выскочили трое: тот жопастый полицейский, все забываю, как его… ага, сержант Синенко, Мариэтта и еще один, этот в элегантном костюме и больше похож на чиновника, что все рабочее время проводит в фитнес-зале.

Синенко и Мариэтта, уже с пистолетами на изготовку, пробежали через участок, часто-часто семеня словно бы укороченными ногами. Сержант первым вскочил на крыльцо, через мгновение ворвался в холл, поводя стволом пистолета во все стороны.

Дальше я видел их в отражении остекленной двери, но продолжал делать вид, что с увлечением смотрю за футбольным матчем, одновременно слушая «Дорогой Водана».

Глава 7

Мариэтта ворвалась в спортзал первой, повела стволом сперва в мою сторону, потом во все стороны.

— Чисто!

Вбежали сержант и чиновник, оба с пистолетами в руках. Сержант весело заорал мне:

— Что смотрим?

Я не ответил, вроде бы увлеченно и даже с восторгом наблюдая, как Коваленко ведет мяч к воротам. Мариэтта наконец углядела на моих ушах массивные полушария УЧ-5, зашла сбоку и резко сорвала с меня чудо современного хай-тека.

Сержант встал между мною и экраном. Я подпрыгнул в ужасе.

— Кто?.. Что?.. А вы откуда взялись?

Мариэтта с отвращением швырнула наушники в дальний угол. Синенко с удовольствием смотрел в мое перепуганное лицо.

— Ну что, кто выиграл?

— Еще никто, — ответил я нервно, — ноль-ноль, второй тайм только начался!.. А вы откуда? Как вас охрана впустила? Надо накатать жалобу, я демократ или нет? Демократы всегда жалуются!

Синенко покосился на экран.

— Это же вчера надо было смотреть.

— Вчера я был занят, — сообщил я с той же нервностью в голосе и облике. — А сегодня вот наслаждаюсь! А вы меня всего пугаете!

Мариэтта отпрыгнула в сторону, я увидел по ее перекосившемуся лицу, что едва-едва удержалась от женского взвизга, а вбежавший со двора ящеренок, не обращая на нее внимания, прыгнул мне на ногу, быстро вскарабкался по штанине, затем по рубашке и, умостившись на плече, посмотрел сверху победно и уверенно.

— Что это за зверюга? — проговорила она с трудом. — Какая страшная…

— Ничего вы, полицейские, не понимаете в искусстве, — сказал я. — Для вас красивые только кошечки да белочки?.. А для настоящего эстета крокодил намного прекраснее. Споры между настоящими ценителями искусства идут только на тему, какие крокодилы прекраснее: нильские или африканские? Есть еще эстеты, для которых кайманы лучше всех на свете, но они все-таки в меньшинстве… Аллигаторы рулят в мире красоты и утонченного изящества!

Она сказала язвительно:

— А это у тебя кайман или аллигатор?

— Это новый вид, — сказал я страшным шепотом. — По сохранившейся дээнка восстановили тираннозавра!.. Ну, как восстановили мамонта, бизона и лобковую вошь.

Она поморщилась.

— Это уже не наука, а черт-те что… Куда народные деньги идут?.. Я без лобковой вши как-то проживу. Даже без мамонтов. Ладно, что здесь случилось? Почему был сигнал тревоги?

Синенко сказал зловещим голосом:

— Если не будешь с нами сотрудничать, скажу, с каким счетом кончилось и кто победил…

Я вскрикнул в ужасе:

— Замолчи, а то сейчас убью!

Мариэтта в недоумении посмотрела на третьего, что похож на чиновника.

— О чем они?

Мы с Синенко одновременно уставились на нее, чиновник тоже посмотрел и покачал головой.

— Мариэтта… Это очень сложно, женщины не понимают… Но кто мне может объяснить, почему вся система охраны и сигнализации отключена. У меня вопрос к хозяину, что случилось?

— Отключена? — спросил я всполошенно. — Зачем вы ее отключили? Мне это нужно! Если поставили, то поставили. Правительство знает, что простому человеку делает. А вы чего ломаете?

Мариэтта сказала сержанту сердито:

— Тебе не кажется, что он переигрывает?

— И здорово, — ответил он. — Нервничает. Вот и прячется за такой ширмой.

— Какой ширмой? — спросил я. — Какой ширмой? Не знаю никакой ширмы!.. У меня все открыто! Даже в туалете двери нет!..

— Есть, — сказал чиновник.

— Вот видите, — заявил я. — Так вот живу, даже не замечаю. Потому что я — творческая натура. А вы вот все замечаете, как не стыдно?

Они посматривали на меня как-то странно, наконец чиновник сказал раздельно:

— Я, Карлашев, представляю полицию Юго-Западного округа.

— Очень, — буркнул я, — как бы приятно. И че?

Он объяснил:

— Поступил сигнал, мы обязаны проверить. У ваших ворот стоит неопознанный автомобиль. Аппаратура указывает, что у вас гости…

Я охнул:

— У меня? Какие гости, где гости?.. Зачем мне гости, когда я смотрю футбол? Футбол — дело сугубо личное!

Мариэтта уже исчезла, Синенко пошел следом, но из холла двинулся в другую от нее сторону.

Карлашев покачал головой.

— Кто прячется в вашем доме?

— Прячется? — переспросил я. — Да где у меня прятаться? Дворец, что ли? Обыщите все норки…

— Сейчас сообщат, — заверил он, оглянулся, прислушался. — После этой вашей адской музыки в ушах грохот…

— Это ваш Синенко поскользнулся, — ответил я.

Он спросил быстро:

— На чем?

Я пожал плечами.

— Ваша Мариэтта чего-то испугалась, на том самом сержант и поскользнулся.

Он поморщился.

— Грубо теперь молодежь шутит.

— А вам сколько? — спросил я.

— Я старше вас на пять лет, — ответил он высокомерно. — Между нами целая эпоха иной морали, технического развития, других взглядов и отношения к миру.

— Конечно, — буркнул я, — у вас, стариков, более правильное… Вы инквизицию еще застали?

Ответить он не успел, из гостиной влетела Мариэтта с расширенными глазами, на белых сапожках красиво расцветают, как дивные алые цветы, крупные капли крови.

— Там… Там… Там убитые! Еще теплые!

Рука Карлашева дернулась к пистолету, словно у Гиммлера при слове «культура».

— Что-о?.. Где Синенко?

— Осматривает, — ответила она и вздрогнула. — Там все в крови!.. Даже на стенах кровь… и мозги!

Карлашев покосился в мою сторону. В дверном проеме показался сержант.

— Даже так? Вызовите экспертов.

— Уже, — ответила она. — По экстренному. Через семь минут вертолет сядет у входа. Итак, Евген… это ваше настоящее имя? Что вы скажете о трупах в вашем доме? Я успела увидеть двух… но, возможно, есть еще?

Я подскочил, сам чувствую, как глаза стали дикими, а волосы поднялись дыбом, хорошо реагирую, молодец, какой великий актер во мне погибает, почище Нерона.

— Что-о-о?

Мариэтта и Синенко переглянулись, а представитель полиции Юго-Западного округа повторил раздельно:

— Вам же сказано, два… трупа… свежие… еще теплые… в лужах крови…

Ящеренок сердито зашипел на него, устрашающе раскрыв красную и пока беззубую пащечку.

Я вскрикнул:

— Так зачем вы их мне принесли?.. Или вы их на месте убили?.. Так у меня не было гостей! Это все ваши провокации!.. Вы мне еще и героин подбросите, я заранее протестую!..

Синенко сказал быстро:

— Посмотрю там еще… Там просто бойня была!.. Все стены исковыряли пулями!.. Это же надо… Красиво живешь, Юджин!

Он исчез, Карлашев не сводил с меня прицельного взгляда холодных глаз. С какой бы скоростью пистолет ни возникал у меня в ладони, но, боюсь, этот натренированный модник успеет выхватить свой из кобуры скрытого ношения раньше меня. Тем более выстрелить.

— Беда в том, — проговорил он, все еще не сводя взгляда, — что мы всего лишь полиция… Если когда-то и министров брали с поличным, то теперь нам оставили только всякую шушеру.

— А министры? — спросил я. — Их берут другие? Повыше рангом?

Он вздохнул:

— У всех связи, знакомства, блат… Хотя на самом деле это только прикрытие.

— Не связи? — спросил я.

Он поморщился.

— Связи связями, но у них крыша получше, чем просто связи. Мир слишком уж разогнался к глобализации, люди не готовы… да и не хотят. А если и согласны, то на собственных условиях, а не общих… Так что у нас возможности ограниченны…

Он на что-то намекал, но я все не мог врубиться, потому ответил осторожненько:

— Ну, жаль, конечно…

— Страны, — сказал он, — вынужденно сократили армии, дали централизацию всем районам и кластерам, а к чему привело?.. Вот именно. Новое вино нельзя наливать в старые кувшины, как сказал великий винодел Соломон. Или это был Ной?

— То изрек Иисус, — поправил я.

Он изумился:

— Разве Иисус не плотничал?

— Одно другому не мешает, — напомнил я. — Говорят же, пьет как слесарь…

— Пьет как ирландец, — поправил он книжным тоном, — так правильно.

— А что, все слесари ирландцы?

— Погугли, — огрызнулся он с неудовольствием, — в их родословной я не копался.

Синенко вошел подчеркнуто спокойный, ироничный, хотя еще более тяжелый и массивный.

— Мариэтта уже сказала? Нет? Там не два, а четыре трупа… В разных местах, в красноречивых позах, только здесь чисто… Юджин, что это у вас на руках?

Карлашев и Мариэтта заинтересованно уставились на мои кисти. Там все еще побаливает, веревка хоть и недолго побыла на моих руках, но зверски натерла кожу.

— Где? — переспросил я.

— Вон, — сказал Синенко и некультурно указал пальцем.

Я посмотрел, сказал гордо:

— Стигматы, что же еще!

— Чего-чего? — спросил Карлашев.

— Стигматы, — пояснил я. — У слишком верующих появлялись в тех местах, куда Христу вбивали железные костыли, а у меня проступили на местах, где у невольников были цепи… Ну так, чуть покраснела кожа. Вы же помните песню о невольниках?

Карлашев внимательно оглядел кисти обеих рук, покачал головой.

— Это не от наручников. Больше похоже на веревку.

— Вам виднее, — согласился я. — Я когда слушал музыку, представлял, что руки у меня связаны… но чем, гм, как-то не конкретизировал. Просто ощущение, понимаете? Из этих ощущений возник импрессионизм, это искусство такое… вроде футбола низшей лиги.

Мариэтта, прислушиваясь одним ухом, бросила ядовито:

— Импрессионизм от впечатлений, а не ощущений!

— Здорово, — обрадовался я. — Значит, я еще и впечатлительный, а не только ощущательный? То-то меня всего трясет!.. Может быть, вы меня обнимете, чтобы я перестал дрожать и вздрагивать?

Она смерила меня злым взглядом.

— Послушай что-нибудь успокаивающее.

— Давай я обниму, — предложил Синенко.

Я смерил его опасливым взглядом.

— Я человек старых взглядов, понимаете ли…

— Без намеков, — сказал он угрожающе. — Я человек еще более старых.

— А вот я кроманьонец, — похвастался я. — Но мы вас, неандертальцев, помним!.. Вообще-то я не знаю уже, за что я налоги плачу? Почему меня не защищают?.. Мне что, в общество защиты животных обращаться?.. Да не потому, что осел, животных вы все защищаете!..

Он сказал успокаивающе:

— Мы тоже защищаем, не волнуйтесь вы так… Вон у вас «Резня на Журавлевке» в закладках, это ж сколько человек вы там убили, тысячи? И ничего…

Я снял с плеча ящеренка, поцеловал в морду и опустил на пол, слегка подтолкнул в толстый зад.

— Иди, бегай во дворе. Тебе не стоит слушать про убийства мобов. То плохие мобы. А ты замечательный.

Ящеренок прыжками вынесся через раскрытую дверь во двор, Синенко сказал серьезно:

— Не волнуйтесь, сейчас все поймем и решим.

Голос его прозвучал зловеще, хотя это я могу и сам интерпретировать по своей хозяйственности и подозрительности.

Карлашев ушел в гостиную, мы услышали, как присвистнул там. Синенко сказал мне дружелюбно:

— Пойдем посмотрим. Хотя для тебя это и просто дикая новость, ты никого из них не видел, но все же полюбуйся, что они с твоей мебелью сделали.

— Запачкали? — спросил я в панике. — С ногами на диван?

Он хохотнул:

— Увидишь. Как бы впервые. Ты ж ничего не видел, ничего не слышал? Как те три обезьяны?..

— А что третья?

Он взглянул на меня пронизывающим взглядом.

— Быстро схватываешь. А третья «никому ничего не скажу». А ты, похоже, все три. Многообезьянник. В смысле, многостаночник.

Я перешагнул порог и в самом деле ахнул без всякого притворства. Стена вся в дырках. Останься там на несколько секунд дольше, нашпиговали бы свинцом, как говорится, хотя пули давно уже без свинца.

Я ощутил, что меня снова начинает потряхивать пережитое, Синенко делает вид, что рассматривает залитый кровью пол, распластанные тела, но наблюдает за мной остро и неотрывно, этому наверняка тоже учатся в полицейских академиях.

Мариэтта прошлась вдоль стены, стараясь не вступать в лужи крови, что все еще растекается, обиженная, что не дают свернуться.

— О-го-го, — произнесла она озабоченно, — эти ребята любят стрелять… Что здесь еще не изрешетили? Потолок?

Синенко, не глядя, указал большим пальцем вверх.

— Туда тоже выпустили очередь. Но не прицельно, видишь?

— Да, — согласилась она, — кто-то уже в агонии нажал на спуск. После того, как некто всадил пулю ему прямо между бровей. Прекрасный выстрел!

— Какие сволочи, — сказал я плачущим голосом.

— Правда? — спросил Синенко.

— А что, не видно? — вскрикнул я. — Они всю телестену поковыряли! Смотрите, ее придется менять почти целиком!..

Карлашев и Синенко переглянулись. Я ощутил, что допустил оплошность, перешагивая через трупы и мало обращая внимания на залитый кровью пол, дескать, отмыть легко, а за телевизор платить придется. Хотя, конечно, страховка покроет…

— Сейчас прибудут эксперты, — пообещал Карлашев. — Заодно оценят и ущерб. Хотя этой ерундой вроде бы должны заниматься страховые компании?..

Синенко хмыкнул:

— Да сейчас все так быстро меняется. Как думаете, что здесь стряслось?

— В целом? — спросил Карлашев. — Задайте вопрос полегче.

Мариэтта сказала сердито:

— Можно только предполагать… И то по частям. Вот у этих двух, что один напротив другого, возник конфликт с этим вот третьим… Видимо, тот успел выстрелить первым, поразил вот этого, он ближе и опаснее, второй ударил его рукоятью пистолета, но, истекая кровью, этот успел и во второго всадить три пули…

Карлашев поморщился.

— Как-то все сумбурно… но, согласен, другие варианты выглядят так же неуклюже. Видимо, ссора у них завязалась неожиданно. Потому и такой некрасивый результат.

Она усмехнулась:

— Вы эстет, Петр Васильевич. Красивый — не красивый… Нам главное, чтоб правдивый.

Синенко уточнил:

— Правдоподобный.

— Для начальника участка? — спросила она. — Или прокурора?

Глава 8

Он кисло отмахнулся, не желая в присутствии подозреваемого раскрывать корпоративные секреты.

Карлашев сказал с иронией:

— Такого в моей практике еще не было. Четверо в лужах крови, а хозяин слушает музыку! Ничего не видел, ничего не слышал… Как такое может быть?

Синенко посмотрел на меня весело.

— Теоретически может. Потому того, что мы обнаружили, мало для обвинения. Давайте искать…

— А что скажет хозяин дома? — спросил Карлашев.

Синенко ответил вместо меня:

— Ничего не видел, ничего не слышал. Наушники у него видите какие? Не услышишь и атомный взрыв. Я бы этих меломанов только за такое извращение сажал! Ишь, слушать «Дорогой Водана» и смотреть футбол!.. А пули сюда не долетали. И хотя я сам в такое не верю, но суд, хоть и поверит нам, а не ему, все же потребует более весомых доказательств. Им вообще подавай железобетонные. Слишком уж надеются на технику!

Мариэтта сказала едко:

— Прямых улик!.. Но здесь столько наворочено, что на этот раз точно найдем.

Карлашев поинтересовался:

— На этот раз? Значит, он уже в чем-то был замешан?

Синенко сказал весело:

— Нет, конечно! Он всегда либо примус починяет, либо вышивает крестиком, а вокруг все зверски убивают друг друга и забрызгивают стены кровью.

— И мозгами, — добавила она ядовито.

Карлашев посмотрел на меня с великим уважением.

В проем двери опасливо заглянул ящеренок, слишком много чужих людей, но пересилил страх и, стремительно преодолев разделяющее нас пространство, взбежал по моей ноге, цепляясь острыми коготками, уселся на плече, прижимаясь к моей теплой вроде бы шее, и смотрел на всех сверху уже победно и бесстрашно.

— Какой толстый геккончик, — сказал Карлашев.

— Это не геккон, — уточнил Синенко.

— А кто?

— Нильский крокодил, — пояснил Синенко. — Сейчас модно держать дома карликовых животных. Табуны коней ростом с кошек, слонов и носорогов, что мельче добермана…

Карлашев обронил:

— Я слышал насчет тираннозавра…

— Врет, — ответил Синенко убежденно. — Станут этому жуку тираннозавра восстанавливать! Подумаешь, олигарх…

Карлашев обошел меня со всех сторон, внимательно рассматривая ящеренка.

— А нельзя у него спросить? — сказал он. — Я читал где-то, в глазах остается все, что видел… недавно. Если эта штука…

— Это не штука, — огрызнулся я, — а член моего общества!

— Но если он сидел здесь и все видел…

— То экспериментальная техника, — ответил Синенко с сомнением. — Кто нам ее даст…

— Это я не дам, — отрезал я. — Это Яшка!.. Я вас по судам затаскаю!.. В Гааге сядете вместе с Милошевичем и Ашаном Гагеным!.. А потом вас там же нечаянно удавят.

Карлашев сказал примирительно:

— Ладно-ладно, это только предположение. Что твоя дурная ящерица могла увидеть?

— Не куплюсь, — заверил я. — Видел что-то Яшка или не видел, я не разрешу спрашивать без адвоката. А его адвокат, как и папа, это я. И вообще он еще несовершеннолетний.

Мариэтта выглянула в окно, просияла так, что видно даже со спины и ниже.

— Ура, прибыли эксперты. Заберут трупы, а по ним всю подноготную этого жука узнают. Сейчас такой уровень криминалистики, по одному плевку узнают адрес и даже любимый сорт кофе!

Я буркнул:

— Это и я могу.

Карлашев заинтересовался:

— Что именно?

Я указал на ближайший труп.

— Этот вот, судя по характерной позе, в которой упал, белый мужчина, год рождения тысяча девятьсот восемьдесят пятый, февраль, двадцать третьего, дважды состоял в браке, один ребенок, прописан в Южном Бутово по улице Изюмская, дом семьсот первый, квартира сорок шестая… что блестяще подтвердится найденным в кармане убитого паспортом.

Синенко, что слушал с раскрытым ртом и все большим изумлением на лице, разочарованно хмыкнул и повернулся к Мариэтте:

— Проверь, вдруг там у него в самом деле паспорт.

Она буркнула:

— Если и есть, то фальшивый.

— Сейчас все фальшивое, — поддержал я горячо. — А в продуктах нитраты и гэмэо! Как жить, не представляю. Хорошо хоть, женщины все те же! Как были хитрыми, так и остались.

Со двора в гостиную начали заходить эксперты с чемоданчиками в руках, еще с порога достали всякую хренотень и начали то ли фотографировать, то ли просвечивать всех и вся в доме невидимыми лучами смерти.

Один, похож на их начальника, внимательно посмотрел на трупы, перевел испытующий взгляд на меня.

— Чистая работа, — одобрил он. — Высокий профессионализм!.. Давно такого не видел. Вы хозяин? Похоже, завалены заказами?

— Че? — спросил я с непониманием.

— Работу даже на дом берете, — объяснил он. — Другим приходится выезжать на место.

Синенко попробовал вытащить нож из столешницы, не смог, покачал головой.

— Крепкие сюда явились ребята. Чем же ты их заинтересовал?

— Шутите? — сказал я нервно. — Вы смотрите, что у меня пропало!.. Столовое серебро на месте?

Он хмыкнул:

— У тебя были серебряные ложки?

— Нет, — ответил я. — Но чего же они тогда туда лазили? Вдруг да подкинули? А потом скажут, что я у них украл!.. Или это вы мне подкинули?.. Я теперь никому не верю, везде коррупция и отток капитала!

Он проговорил:

— И нарушение прав человека, верно?

— Вот-вот, — сказал я горячо, — неотъемлемых и незыблемых. Как Вандомская колонна!

Он посмотрел с недоумением.

— Что за колонна? Церетели нацеретелил?..

— Откуда я знаю? — огрызнулся я. — У меня компьютера нет в линзах, даже в очках нет. Да что там компьютера, у меня и очков нет!.. Видите, какой я бедный?

Он кивнул.

— Видим. Вот только что-то у тебя есть… Может быть, бриллиантов каких-то целый мешок? Иначе чего это они так?..

— Вот и узнавайте, — огрызнулся я. — Разве не видно, что я простая божья коровка?.. Я даже голосовать не хожу, все равно за меня проголосуют, как надо и правильно!.. Я всегда согласный с линией партии и правительства. Сейчас у нас кто в правительстве?

Синенко пожал плечами.

— У Мариэтты спроси, она все знает.

— В футболе не сечет, — сказал я твердо. — Не знаю, как таких берут в детективы! Им же и в носу ковыряться нельзя разрешать, пальцы сломают.

— Это да, — согласился он, — она футбол от соккера не отличает.

Они все трое в нетерпении посматривали на экспертов, что сперва снимали все на скрытые камеры, потом долго всматривались в результаты, что выдает на экран анализатор.

Синенко не вытерпел, начал сердито сопеть, наконец сказал с угрозой:

— Ребята, если снова сели в лужу, так и скажите, бить не будем.

— Нет, будем, — сказал Карлашев.

Старший эксперт сказал со злостью:

— Дурь какая-то! Теоретически подозреваемый в самом деле мог не слышать с такими наушниками посторонние звуки!.. А нарушители в то помещение не заскакивали, это подтверждено. Но мы же понимаем, что где-то ошибка!

— Еще какая, — согласился он, — однако начальство требует, чтобы наши выводы не противоречили результатам анализатора. Там избегают конфликтов. Они скорее закроют дело, чем поставят под сомнение научную экспертизу.

Мариэтта посмотрела на меня зло, повернулась к эксперту.

— Корпорации давят, — сказала она зло. — Заставляют внедрять их разработки везде… что хорошо, но и нам надо верить! Я же чувствую, он не сидел вот так, слушая музыку!

— И я не верю, — подтвердил эксперт. — Как разумный человек, не верю. Но что делать, если мы уже в таком хай-тековском мире, что и сами еще не врубаемся, что в нем и как…

— И что делать?

— Мариэтта, — сказал он, — теперь косвенные улики даже не рассматривают. Раз у нас такое оснащение, то улики должны быть только прямыми и бесспорными. Даже неоспоримыми, как говорит наш шеф. Потому решайте сами, мы только технические консультанты.

Мариэтта повернулась ко мне, лицо усталое и злое, но в голосе прозвучал нескрываемый вызов:

— Придется вам, пан Евген, снова проехать в наш участок! Только, думаю, на этот раз вам не отвертеться так легко, как в прошлый раз.

— Разве я отвертывался? — спросил я в недоумении. — Я к вам со всей душой! Душа — это такая эманация…

— Тогда нет проблем, — прервала она. — Душу тоже берем. Пойдемте, господин Евген!.. На этот раз, уверена, вам придется задержаться в участке намного дольше.

Синенко договорил со злорадством:

— А вернешься из него уже не в этот домик, а в другой. С решетками на окнах.

— Это я люблю, — заверил я. — Безопасность прежде всего!

Синенко спросил быстро:

— Тебе грозят? Ты чего-то боишься?

— Я бесстрашен, — ответил я гордо. — Как лев! Но я не дурак.

Карлашев сказал в нетерпении:

— Мариэтта, отвези его в участок. Пусть посадят пока под арест… Господин Евген, не кипятитесь, мы имеем право задержать вас на пять часов без предъявления обвинения. Так что все по закону. Поедете добровольно или вас отвезти связанным…

— …привязанным сзади за автомобилем, — добавил Синенко, — с гранатой во рту. А веревку зацепим за колечко, я это умею…

Я не удостоил его ответом, ссадил Яшку на диван, а сам вышел во двор к их полицейскому автомобилю. Мариэтта с издевательской ухмылкой распахнула передо мной дверцу.

— Не боишься, — спросил я, — что нападу по дороге?

— Я на это надеюсь, — отпарировала она.

— Мазохистка…

— Нет, — пояснила она, — в порядке самозащиты сверну тебе шею и разом закрою дело. Еще и премию получу.

— Я что, такой ценный?

— Нет, просто дело закроем.

— Бюрократы!

Я опустился на правое сиденье, она обошла машину и села за руль, красивая и надменная, а еще предельно злая, раз уж не удается ущучить вроде бы такого простого и простодырого.

— Не гони, — сказал я заботливо, — а то ты вся на нервах… Валерьянку пей, помогает. У тебя кошка есть?

— У меня собака, — отрезала она.

Я обрадовался:

— Здорово! У меня тоже. Правда, пока только как ящерица. Тебе Яшка понравился? Правда красивый?

Она погнала машину молча, а когда выметнулись из коттеджного поселка, буркнула раздраженно:

— Ты лучше думай, как тебе на этот раз вывернуться.

— Какая ты заботистая!

Она сказала зло:

— И теперь твое «не видел, не слышал» не прокатит.

— Я овечка, — заверил я. — А вы все сатрапы! Только и думаете! Мне что, я сижу тихо, никого не трогаю. Пользы от меня, признаю, никакой, зато и вреда нет, а это уже редкость, правда?

Она фыркнула, а я зябко передернул плечами, какой-то странный холод, с чего бы, словно даже не знаю…

Мариэтта спросила насмешливо:

— Озяб?

— Что-то подуло, — пробормотал я. — Циклон или антициклон? Разве это не дело полиции следить за погодой и осадками… Ой, это же…

Мы как раз вскочили в небольшую лесополосу, великанские деревья сомкнули над нами исполинские ветви, закрывая небо, а впереди крупный черный внедорожник резко развернулся на дороге и встал как вкопанный.

Из-за деревьев и кустов выпрыгнули двое с автоматами и в балаклавах.

Я замер, увидев нацеленные в нас два черных дула. Мариэтта вжала ступню в педаль тормоза, машина резко остановилась, ее чуть занесло боком.

Мариэтта крикнула торопливо:

— Нападение на полицию!.. Срочно бригаду спецназа!

К нашей машине подбежал человек с автоматом, сквозь узкую прорезь на меня взглянули злые глаза.

Не отводя от меня взгляда, зло крикнул Мариэтте:

— Бросьте глупости! Мы заглушили связь, можете вызывать помощь до потопа. Выйти с поднятыми руками!.. Быстро!.. Обоим!

Я сказал дрожащим голосом:

— Нужно выйти!.. Они ж такие, могут убить. Видите, что у них в руках? Смотреть страшно. Хорошо если только вас изнасилуют и убьют, профессиональный риск, вы за это зарплату получаете, а меня за что?..

Человек в балаклаве прорычал:

— Заткнись!..

Она сказала быстро:

— Что вам надо?

Он сунул ей под нос ствол автомата.

— Ваш арестованный. А вы нам неинтересны.

Она быстро посмотрела в мою сторону.

— Мы за него отвечаем!

— Он преступник, — крикнул балаклавщик. — Теперь отвечаем мы. Вытолкайте его наружу. Или опустите оружие, заберем сами.

— Нет! — ответила она.

Я прокричал:

— Тихо-тихо! Я выхожу сам. Думаю, мы быстро уладим наше маленькое недоразумение. Просто крохотное…

Мариэтта не успела и рта раскрыть, как я быстро распахнул дверцу и вывалился наружу, держа руки с растопыренными пальцами над головой.

Сзади прозвучал сердитый вскрик Мариэтты. Я поднялся на ноги и побежал в сторону балаклавщиков.

— Спасибо, что спасли!.. Менты поганые, за что они меня?.. Никого не трогал, починял примус…

Меня грубо ухватили под руки, оттащили. Я не успел вспикнуть, как один сунул под нос ствол пистолета, а другой быстро и сноровисто набросил на голову черный непроницаемый мешок и быстро завязал на шее.

— Ребята, — сказал я дрожащим голосом, — да вы что?.. Я сам либерал и власти не люблю!

Кто-то прорычал:

— А мы как раз за крепкую власть. Так что заткнись. Еще раз пикнешь, покажем кромешников…

Он не договорил насчет получить в зубы или в лоб пулю, но от этой грамотности стало еще страшнее.

Глава 9

Я ожидал, что впихнут в автомобиль, а там свалят под ноги, это чтоб на улицах камеры не засекли, но меня связали по рукам и ногам, потом попросту приподняли и свалили на твердый металлический пол, а сверху щелкнула крышка багажника.

Автомобиль рванулся с такой скоростью, что меня вжало в стенку, затем пробовало сдвигать то вправо, то влево, но я, зажатый в тесноте, уперся ногами и терпеливо ждал освобождения из темноты и затхлого воздуха.

Ехали достаточно долго. Я просто ждал, хотя, чувствую, мог бы запомнить все повороты и время между ними, но у меня ленивый мозг, а я не привык давать ему работу, сам вырубается, как электричество при высокой нагрузке.

Тормоза ни разу не скрипнули, но однажды меня ощутимо вдавило в стенку по движению авто. Хлопнули дверцы, с приятным щелчком поднялась крышка багажника, это ощутилось по свежему воздуху и слабому свету, что пробивается сквозь тонкую ткань.

— Прибыли! — гаркнул злой голос над ухом. — Брыкнешься, удушу!.. Пошел, пошел!

Я не знал, куда идти, да от меня и не требовали, это так, по привычке, потащили, как мешок с травой, без усилий. Я потерял счет времени и сколько раз поворачивали, заметил только, что поднимались на лифте, потом снова тащили, наконец бросили задом на стул и умело связали ноги, одновременно примотав их той же веревкой к ножкам стула.

Испуганным прикидываться не приходится, и так трясет, но надо как-то использовать, что вижу через ткань мешка. Конечно, вижу все в сером, но достаточно четко, их трое крепких быкообразных мужиков, спецназом веет от каждого жеста. Это простым офицерам, отправленным в отставку, нормально искать работу шофером или плотником, но спецназ годами оттачивал свои навыки, им зазорно пойти на другую работу…

Эти тоже, похоже, просто сменили место работы, а так занимаются все тем же родимым делом, которое умеют делать хорошо.

Один тряхнул меня за плечо.

— Ну, язык проглотил?

Я пролепетал как можно испуганнее:

— Я вас боюсь, вот и молчу. Страшно пикнуть…

Он засмеялся с презрительным удовлетворением, кивнул второму:

— Руки привяжи покрепче. Я как раз таким испуганным не доверяю. Это лохи храбрятся, в героев играют.

У стула оказались широкие подлокотники, так что это кресло, хоть и деревянное, мои руки прижали к ним и примотали по самые локти так, что кровообращение остановилось, чувствую.

Хлопает дверь, в комнату часто входят и выходят, мелькают силуэты, наконец передо мной появился некто новый, быстро всмотрелся в меня.

— Парень, — сказал он резко, — ты нас не знаешь, как и мы тебя, но разговор не начнем, а продолжим ради экономии времени.

— Я только «за», — пролепетал я из мешка.

— Сейчас всего много, — сказал мужчина, — только времени у всех мало… Как ты уже понял, нас интересуют те бриллианты, что были на твоей девахе.

Кто-то произнес в сторонке едва слышно:

— Кремак, уважительнее.

Мужик сказал с легкой насмешкой:

— Пардон, даме. Женщина, у которой на платье такая роскошь, не может быть простой девахой. Допускаю, из высшего круга.

— Вот-вот, — сказал тот же неизвестный. — И еще неясно, кто за ней стоит. И чья любовница.

Я пробормотал:

— Почему?.. Как раз дура, ничего не понимающая в драгоценностях, может нацепить их все разом. А потом еще и выйти в таком на улицу!.. Настоящие великосветские дамы на улицах не показываются вовсе! Вы что, не знали?.. У них эти, как их, рауты…

Он умолк в затруднении, второй сказал раздраженно:

— У тебя тоже концы не сходятся.

— Потому что говорю правду, — ответил я отчаянным голосом. — Правда похожа на ложь, потому что не приукрашивают, а брехне верят больше, она правдоподобнее… Я не знаю, кто она!.. Подошла, предложила, чтобы продал в ювелирном этот камешек, мне процент, все довольны… Вы понимаете, она дура и неумеха!.. Во-первых, я вовсе не ас в таких делах, во-вторых, она сама не знала стоимости своих побрякушек… Говорю вам, где-то гробокопатели отрыли могилу каких-нибудь тутанхамонов или тамонхаимов, выгребли оттуда драгоценности и пытаются продать… Их ловите, а я человек случайный!

— Тогда тебе повезло, — сказал он.

— Ага, — ответил я нервно, — еще как! Поменяемся?

— Ха-ха, — сказал он, — но хотя это и похоже на правду, но все-таки придется переспросить уже с применением третьей степени…

— Только бы не четвертой, — сказал я. — Ту я вообще не перенесу!

Он поинтересовался:

— А что, есть и четвертая степень?

— Вот дикари, — изумился я. — Что-то с вами совсем не ладно. Да снимите этот мешок! Вам что, стыдно мне в глаза смотреть?

Они расхохотались, а я с тоской подумал, что ситуация повторяется, я снова на стуле и связан, только на этот раз неизвестно где да еще и с мешком на голове. К тому же это точно профи из профи, даже не видя, чувствую в каждом слове и шорохе элиту спецназа.

С мешком на голове я вижу только синие силуэты, странно смотреть, как они передвигаются в совершенно пустом пространстве, даже под ногами пустота, могу только догадываться, что там пол.

Даже непонятно, каков размер комнаты, хотя, судя по тому, где сидят эти Кремак и его напарник, понимаю, комнатка не меньше чем метров сорок.

Вскоре сообразил, где дверь, меня посадили к ней лицом, открывается бесшумно, но Кремак задержался в том месте на мгновение, а потом его напарник.

Более того, в этом месте блеклые голубые силуэты становятся синими, что значит, из коридора или другой комнаты, где выглядят голубыми, входят в эту…

Судя по силуэту, в комнату вошла женщина, но современная женщина: прямые плечи спортсменки, тонкая в поясе, широкие бедра, длинные ноги, то ли голая, то ли в обтягивающем тело костюме, многие теперь их носят, показывая товар лицом.

— Этот? — произнесла она низким женским голосом, что снова входит в моду, он считается чувственным, но это смотря на чей вкус, я предпочитаю пищащие.

— Он самый, — ответил мужик, который Кремак. — Но, мне кажется, это все-таки случайное существо…

— Узнаем, — сказала она холодно и, приблизившись ко мне, произнесла раздельно и четко все тем же низким голосом: — Кто ты и что ты?.. Молчишь?.. Хорошо, тогда сразу к делу. Как к тебе попал тот бриллиант?

Я сказал отчаянным голосом:

— Зачем вам этот мешок на мне? Вы что, не хотите, чтобы я видел ваши красивые глаза?

— Ты знаешь, — сказала она нетерпеливо, — зачем мешок. Отвечай быстро.

— Да? — спросил я. — А то я подумал, вам стыдно мне в мои честные глаза смотреть!.. Погодите, не бейте, тот камень мне дала женщина! Стыдно, конечно…

Она покачала головой.

— Почему стыдно? Ты шовинист?.. Расист? Сексист?..

Я сказал тоскливо:

— А вы следователь или феминистка?

— Следователь, — отрезала она. — Но ты за языком следи. Она тебе подарила? Тебе?

— Не подарила, — ответил я нехотя, — а сунула и сказала, чтобы я подержал его у себя немного. Спросил, сколько это немного, она сказала, что через пару часов заберет.

— И что, не забрала?

Я покачал головой. Она проговорила задумчиво:

— Значит, уходила от преследования… Сунула тебе, как самому заурядному, что даже украсть побоится, а через пару часов собиралась перехватить тебя снова и взять обратно… Что могло с нею случиться? Нарисуй ее портрет!

Она зашла со спины, как и Кремак, он, стоя за спиной, стащил с моей головы мешок.

— Оглянешься, — прошипел мне в ухо, — убью!

Через голову мне подали планшет, я сказал жалко:

— А руки?

Она промолчала, а Кремак хмыкнул:

— Даже обе?.. Не дури, кисти свободны.

— Тогда такое накорябую, — сказал я испуганно. — Я же хотел как лучше…

Планшет в руку взять могу, но пальцами другой не дотянусь, потому Кремак держал его для меня, а я водил указательным, зажмуриваясь и старательно напрягая воображение, а когда приоткрывал глаз и посматривал, там уже появлялось лицо Орландии, королевы Нижних Долин, пока еще не очень точное, но уже узнаваемое.

Женщина за моей спиной проговорила задумчиво:

— Сильная… волевая… решительная… такая вполне может стоять даже во главе международной группы по сбыту драгоценностей.

— Женщины все такие, — поддержал я с жаром, — у вас нет никаких нравственных ценностей!.. В смысле, у них, вы же точно не женщина!

Кремак молча передал ей планшет, а сам набросил мне на голову мешок. Женщина вышла из-за спины, в руке все еще раскрытый планшет.

— Покажу шефу, — сказала она. — А ты пока побудь с ним.

— Глаз не спущу, — пообещал он.

Я смотрел, как ее силуэт перемещается в сторону двери, ровно и нацеленно, никакого двигания бедрами, страшная женщина. Кремак тоже провожал ее взглядом.

Она вышла, он повернулся ко мне.

— Скоро она тобой займется, — пообещал он недобрым голосом.

— А пока не спускай с меня глаз, — напомнил я. — А то возьму и сбегу.

— Иди к черту, — сказал он и отвернулся.

Вроде бы самый подходящий момент, на моей голове мешок, я поник и раздавлен, а этот громила повернулся в сторону двери.

Сосредоточившись, я ощутил в правой ладони недобрую тяжесть пистолета, повернул ствол, целиться с двух шагов особенно не нужно, трижды нажал на спусковую скобу, посылая пули в середину спины.

Выстрелы прозвучали негромко, то ли мешок виной, то ли пистолет на глушителе. Синий силуэт завалился лицом вперед.

Я быстро опустил ствол, почти уперев в веревки на ногах, выстрелил раз и еще раз, после чего испуганные ноги разбросало в стороны с такой силой, словно я князь Игорь, привязанный древлянами за вершинки сосенок.

Дверь распахнулась, появился массивный синий силуэт. Я выстрелил, целясь в середину, и когда этот силуэт рухнул, я с трудом встал и в согнутом положении подбежал к нему на одеревеневших ногах вместе со стулом.

Он корчился в агонии, я быстро присел рядом, уперев пистолет ему в висок.

— Так, — сказал я быстро, — ты профи, а я суперпрофи. Мешок мне нипочем, дуло у твоего виска, не так ли? Медленно вытащи нож и перережь веревку на моих руках. Но смотри, чуть дернешься…

Он прохрипел:

— Я умираю…

— Сюда уже мчится спецназ, — заверил я. — Тебе окажут помощь. Хорошие профи всем нужны.

Он вытащил нож, глаза только раз зыркнули на мой палец, что уже вжал курок до половины, осторожно провел отточенным до остроты бритвы лезвием по шнурку. Тот лопнул с такой силой, что я от неожиданности нажал на спуск.

Выстрел грохнул чересчур громко, а я, вот уж не ожидал от себя, успел отшатнуться от брызг крови, словно от всеиспепеляющих капель радиоактивного яда.

— Блин, — сказал я виновато, — прости, я не хотел…

Опустив пистолет на пол, я быстро выхватил из его ладони нож и быстро-быстро перерезал веревку на другой руке. Кресло с грохотом упало за спиной на пол, я торопливо перерезал шнур на загривке.

Мешок полетел в сторону, в глаза ударил яркий свет. Я подхватил пистолет, чувствуя, как сразу прибавилось надежности и уверенности от прикосновения холодного тяжелого металла, ринулся к двери, закрыл и только тогда осмотрелся еще раз, уже основательнее.

В комнате ничего лишнего, мебели минимум, но даже сам воздух пропитан деньгами и достатком, а от стен несет непререкаемой властью.

В коридоре простучали шаги, две голубоватые фигуры подбежали к двери, одна встала с одной стороны дверного проема, другая с другой и начали быстро обмениваться знаками. Понятно, распределяют, кто резко откроет дверь, кто сразу же стреляет в распахнутый проем, а кто прыгает вперед, тоже стреляя из автомата или что это у него в руках, держит как-то не так…

Я быстро выстрелил в правую фигуру с двух шагов, затем в левую. Пули пробили декоративные стены с легкостью, обе фигуры опустились на землю. Все правильно, я не могу состязаться в скорости и точности с профи, а так вот всего лишь уравниваю шансы.

Осторожно выглянул, подобрал их пистолеты, та же марка и тот же калибр, прекрасно, свой распылил, а то еще исчезнет в неподходящее мгновение…

Коридор, широкий и шикарный, на стенах картины в массивных позолоченных рамах, в нишах мраморные статуи. И ковровая дорожка очень уместная, шаги по ней совершенно бесшумные, иду как по лесу, где земля покрыта толстым красноватым мхом.

Впереди послышались шаги. Я поспешно дернул ручку двери ближайшей комнаты, заглянул туда и сразу юркнул вовнутрь с сильно стучащим сердцем, а дверь притворил как можно быстрее и бесшумнее.

Глава 10

Это больше похоже на гостиную, вторую или третью, для особо близких гостей, все-таки, на мой взгляд, гостиная должна быть внизу, а эта и меньше по размерам, и богаче, словно в расчете на то, что гости тоже люди богатые, и никто не станет воровать эти предметы искусства или разбивать древнекитайские вазы.

Сильный злой голос крикнул:

— Эй!.. Давай договоримся!

— Давай! — крикнул я и на всякий случай отбежал на цыпочках от того места, вдруг да бросят гранату, у них дури хватит попортить такую красоту и такую мебель…

— Ты сдаешь нам твоих хозяев, а мы даем тебе уйти!

— У меня есть встречное! — крикнул я.

— Говори!

— Вы все убьетесь, — крикнул я, — потому что в плен мне брать не с руки!

В ответ прогремела брань, что хорошо, пусть бесятся. Хотя трусить тоже плохо, но в такой ситуации трус предпочтительнее, он все старается с перепугу предусмотреть и от всего уберечься…

Сзади резко пахнуло холодом. Я резко развернулся, пистолеты в обеих руках, и как только из боковой двери выскочил крупный мужик, я выстрелил из обоих пистолетов… как мне показалось, даже на мгновение раньше, чем он показался наружу.

Он так и пронесся дальше, где и грохнулся в трех шагах, мордой проехал по полу до самой стены. Я с бешено стучащим сердцем повернулся к двери, за которой маячили два голубых силуэта, и всадил в голову каждой из них по несколько пуль. Переступив через распростертые тела, пробежал по коридору к широкой парадной лестнице, где можно ехать по четыре коня в ряд, не касаясь стремян, услышал там крики и командный голос и почти сразу увидел бегущих вверх людей.

Прижавшись к стене, я выставил перед собой оба пистолета и часто-часто давил на скобы. Грохот выстрелов слился в сплошной треск, а на ступеньках бегущие падали лицом вниз, повисали на перилах, только двое попытались выхватить пистолеты и открыть стрельбу, но я стрелял и стрелял, один успел выстрелить дважды, пули ударили над моей головой, а второй нажал на скобу, когда уже валился с пробитой грудью на перила.

Я выскочил на лестницу и побежал вниз, настороженный как зверь. Дважды ощутил холодное дуновение и оба раза успел выстрелить раньше, чем выстрелили в меня.

Но ниже этажом, чувствуется по нарастающему холоду, меня ждут несколько человек, а если у них автоматы, у меня шансов нет вообще.

Я подергался на месте, не зная, куда бежать, но если этот особняк такой громадный, то вряд ли только это единственный вход-выход. Наверняка один парадный, а пара попроще — для обслуживающего персонала. Да и вообще если парадный вход со стороны улицы, то еще пара должна вести во двор, в сад, к бассейну, если он тут есть…

Ориентировался по чутью, честно признавшись перед собой, что мозги у меня что-то сейчас не очень. Вообще-то я гений, но иногда туплю, а чутье, как бы чутье, не спит, потому что не от испорченного цивилизацией человека, а от зверя.

Промчавшись по коридору в обратную сторону, увидел лестницу попроще, сбежал на один продет, увидел выскакивающего человека с пистолетом в руке, он смотрел перед собой и меня не видел, а когда услышал топот и вскинул голову, я уже выстрелил в него трижды.

На этом этаже я побежал снова направо, почуял впереди людей, заскочил в приоткрытую дверь, комнатка просто спальня для гостей, прислушался, а когда мимо пробежали двое, я высунулся в коридор и выстрелил им в спины.

Они рухнули, я побежал, перепрыгнул через их тела, на всякий случай засадил по контрольной пуле в головы, но у лестницы затих как мышь, прокрался, чувствуя, как снизу веет характерным холодом.

Чей-то злой голос проорал далеко внизу:

— Быстрее заканчивайте!.. Мы не можем ждать!.. Зверев, возьми бойцов и выбей его оттуда!..

Другой голос ответил едва слышно:

— Сделаю.

— Не можешь взять живым, просто убей.

Голос Зверева ответил чуть живее и с явным облегчением:

— Сделаем!.. Группа, за мной.

Я стоял за выступом стены, прислушивался. Снизу нарастает тяжелый топот, я собрался, задержал дыхание и, чувствуя, как от ускорения чуть не рву мышцы и сухожилия, высунулся из-за выступа и сразу же начал палить из обоих пистолетов.

Через секунду, а это много, я дернулся обратно, а край угла стены как срезало злыми визжащими пулями, во все стороны полетели куски штукатурки и каменной крошки.

Снизу этот Зверев крикнул взбешенно:

— Да кто ты, черт бы тебя побрал?.. Нам нужен только адрес! Скажи — и дадим тебе уйти живым!

— Щас, — ответил я нервно. — Щас вот и поверю… Я ж доверчивый!

Он прокричал:

— Да пойми ты… Ты нам не нужен!

— Ну вот, — сказал я саркастически. — Опять я никому не нужен…

— Тварь!

Я крикнул, быстро наглея:

— Люди вам не нужны, только вещи! Как не стыдно?

Не дожидаясь ответа, я отбежал на цыпочках и, юркнув в ближайшую комнату, торопливо развернулся в сторону двери. Как и ожидал, Зверев не выдержал такого бесстыдства и с уцелевшими из команды одолел последний пролет лестницы, готовый получать пули и стрелять в ответ.

В коридоре пусто, по обе стороны двери в комнаты, я видел, как синий силуэт взмахом руки послал двоих в сторону ближайшей двери, прочесать нужно будет все комнаты. Мало шансов, что я именно в этой, любой старается отбежать подальше, это инстинкт, но я тоже понимаю, что иногда нужно делать то, что говорит разум, а не инстинкт.

Я дождался, когда подбегут и встанут по обе стороны, в неподвижные цели уже не промахиваюсь, вскинул пистолет и тщательно прицелился, понимая, что если промахнусь, шансы мои рухнут, как гири на дно Марианской впадины.

Третий голубой силуэт, это наверняка уже сам Зверев, быстро набирая синеву, приближается тоже в сторону двери, что значит, кто-то из них распахнет, кто-то ворвется, другие будут прикрывать непрерывным огнем.

— Щас, — прошипел я, — как же, я вам не нужен…

Сцепив большие пальцы, я быстро нажал на оба курка, всадил в того, что справа от двери, две пули через стену и тут же выстрелил во второго, пока тот не понял, что случилось.

Их вожак как раз несся к двери, намереваясь вскочить в уже распахнутую для него напарниками, перевернуться там кувырком, избегая выстрелов, а там уже огонь из трех автоматов остановит любого слона…

Он почти ударился с разбега о так и не распахнувшуюся для него дверь, а я со злым удовлетворением дважды выстрелил, целясь повыше груди на тот случай, если у него бронежилет.

Четыре пули продырявили дверь так близко одна к другой, что я мог бы закрыть все отверстия ладонью.

Пинком распахнув дверь, я выскочил, перепрыгнул через тела, подошва поехала, как по льду, поскользнулся так, что если бы не врезался в стену напротив, то даже не знаю, что меня бы остановило.

По коридору пронесся как испуганная мышь, услышал снизу по лестнице топот и голоса бегущих наверх людей, поспешно дернул дверь снова ближайшей комнаты и вскочил вовнутрь, готовый стрелять во все, что шелохнется.

На тахте испуганно взвизгнула молодая женщина, с виду типичный эскорт высшего класса для самых богатых и щедрых: идеально выверенная фигура с вот такими, изысканными формами лица аристократки, но как только открыла рот, я сразу понял, что она из Рязани.

— Ой, — вскрикнула она перепуганно, — вы грабитель?.. Берите все, что хотите…

— …а оставьте только деньги, вещи и жизнь? — досказал я.

Она ответила чуть смелее:

— Да…

— Лежите-лежите, — велел я, видя, что она делает движение подняться. — Вы же лежать умеете?.. Ну вот, это самое главное для таких шикарных женщин.

Одновременно я быстро оглядывал роскошную комнату, богато уставленную мебелью. Блин, а тут любители японского стиля, всякая хрень на стенах, на полу циновки, комната разделена расписной стеной из бамбука. Я пошел на цыпочках, на той стороне стены появились два слабо голубых с синим силуэта.

Я едва не выстрелил, но они остановились, один взмахивал рукой, и постепенно к ним присоединялись еще и еще, я насчитал семь силуэтов.

Тот, кто подавал знаки, взмахами руки послал двух в одну сторону, двух в другую…

Не желая их упускать, я присел под защитой мраморного пьедестала с огромной узорной чашей и, прицелившись в двух крайних справа, что вот-вот исчезнут из поля зрения, снова выстрелил сразу из двух пистолетов, потом еще раз, и тут же перенес огонь в двух крайних слева.

Женщина на тахте немузыкально завизжала, чувствуется не просто Рязань, а пригород, а то и село. Те и другие боевики упали, а старший с тремя другими присели и открыли беспорядочный огонь тоже сквозь стену. Я стрелял и стрелял по этим силуэтам, над головой звякнула ваза, осколки посыпались на голову.

Две пули с сухим треском откололи мрамор на пьедестале, а я все стрелял, хотя уже все противники распростерлись на полу, включая и ту троицу с главным.

— Ага, — прошептал я люто трясущимися от ужаса губами, — а если кто прикидывается?

Женщина визжать перестала, я удивленно оглянулся, по идее, она должна бы вопить по-рязански беспрерывно как пароходная сирена, однако она лежит вся в крови, рука бессильно свесилась до полу.

— Извини, милая, — проговорил я с чувством вины, — но у тебя это профессиональный риск. Большие деньги — большая опасность.

Выскочив в коридор, я на всякий случай тут же всадил еще по пуле в голову каждого и, пробежав мимо стены, обнаружил в конце коридора винтовую лестницу, явно для персонала, помчался по ней, но не слишком, надо успевать увидеть врага или хотя бы ощутить присутствие раньше, чем он обнаружит меня.

Чутье снова заставило остановиться, тут же услышал снизу быстрые шаги. Поднимаются двое, я огляделся затравленно и, увидев рядом дверь на пролете, быстро открыл ее и юркнул туда в узкий коридор, прикрыв за собой тихонько-тихонько.

Коридорчик привел в огромную бильярдную комнату, массивный королевский стол о восьми резных ножках и точно восьмифутовый, на стене догорающая кийница, хотя у нас называется почему-то киевница, будто ее делают в Киеве, даже светильники и вешалки подобраны или даже изготовлены в тон бильярдному столу: зеленые стекла и коричневые стойки.

На той стороне расположился такой же массивный домашний бар: широкая тумба до пола, сверху аппаратура для приготовления сложных коктейлей.

Мелькнула мысль нырнуть за бар, но там как раз и будут искать сразу, окажусь в ловушке, потому отбежал и присел за столом, хотя там долго не просидишь тоже, между ножками все просматривается.

В комнату красиво вбежали трое и, выставив автоматы, начали настороженно осматриваться, двое тут же двинулись к бару, третий, прикрывая их, водил автоматом во все стороны.

Выждав момент, когда ствол пошел в другую сторону, я приподнялся и выстрелил из обоих пистолетов. Он судорожно дернулся, а двое напарников, не делая лишних движений, стремительно метнулись за бар.

Я перевел дыхание, сейчас они оттуда откроют огонь, а бильярдный стол меня не спасет, за резную ножку не слишком-то спрячешься, пусть даже у стола их восемь.

Ухватив шар, я швырнул его на ту сторону бара, заорав вдогонку:

— Получи, фашист, гранату!

Там не успело удариться, как оба боевика выпрыгнули кувырком и закрывая ладонями головы.

Я выстрелил дважды из обоих пистолетов. Даже по двигающейся цели не промахнулся с такого расстояния, а когда оба рухнули и распластались в лужах крови, на всякий случай всадил по контрольному и побежал на цыпочках, а в черепе стучит отчаянное: да сколько же вас здесь, я на третьем этаже, судя по виду из окон, добраться до первого не легче, чем на своих двоих добежать до Ливии.

Еще один орел по дороге, лупит из автомата так долго, словно и у него бесконечные патроны. Я отполз за ту часть стены, что считается несущей, и ждал. Наконец он перестал стрелять, сменил рожок и сбежал вниз по лестнице.

Сквозь стену голубоватый силуэт едва виден, я дважды поднимал пистолет, но здесь не американский домик, который легко проткнуть пальцем. Каменную кладку боярской усадьбы вряд ли прошибу, потому выждал, когда он крадучись подошел к двери, и быстро выстрелил трижды.

Сквозь дыры в двери видно, как он рухнул на пол. Не опуская пистолеты, я побежал по лестнице вниз, чуть было не помчался на первый этаж, но там голоса, кто-то заметил меня и дважды выстрелил.

Пуля свистнула угрожающе близко, я отпрыгнул, ноги сами по себе приняли решение, и меня снова попятило в коридор второго этажа. По лестнице взбегают двое или трое, я поспешно взялся за ручку двери, не выпуская пистолета, в другой руке пистолет готов к стрельбе…

Рывком распахнул, у дальней стены женщина стоит ко мне спиной у открытого сейфа. Я узнал моментально, эта та, что допрашивала меня еще с мешком у меня на голове и для которой я рисовал на планшете, очень хорошо запомнил ее фигуру сзади, когда она красиво удалялась к двери…

Я толчком ноги захлопнул дверь, женщина резко оглянулась, красивое лицо моментально одеревенело, а рука цапнула с полки пистолет, что лежит поверх бумаг.

— Привет, — сказал я, — готова на интим?

Ее тело начало стремительный разворот в мою сторону, однако женщина с пистолетом уже не женщина, и если рассчитывает, что у меня рука дрогнет, то не учла, что я не из нового поколения, а из самого нового…

Я выстрелил, целясь в голову, это чтоб не мучилась, все-таки субдоминант по природе, хоть и вылезла в доминанты, по-мужски жалко, однако она, слишком быстрая, успела развернуться ко мне вся, и пуля с силой чиркнула ей по скуле, сорвав клок кожи и с силой прорезав, словно раскаленной бритвой, глубокую красную борозду.

Глава 11

Она вскрикнула, начала замедленно, как мне показалось, наводить пистолет на возникшую цель. Глаза ее расширились в ужасе, поняла, что не успевает, а я вот как раз успел подумать, что надо бы стрелять в сердце, очень уж красивое лицо, просто прекрасное, сколько же над ним пластические хирурги работали, чтобы создать такое совершенство…

…однако с пулей в сердце человек не умирает сразу, наверняка эта живучая женщина не умрет и выпустит в меня всю обойму, потому дважды выстрелил ей для верности в лицо.

Тяжелые пули разбили череп, как будто ударил дважды молотом. Я не стал смотреть, как она красиво и печально падает, отпрыгнул в сторону и несколько раз выстрелил в стену, целясь в появившиеся синие силуэты.

В ответ прогремели автоматные очереди, но я лежал на полу и стрелял из двух пистолетов, а когда на той стороне все оказались тоже на полу, хоть и не по своей воле, я выскочил в коридор и понесся как мангуст вдоль стены.

Здесь стена коридора через несколько шагов справа переходит в колоннаду, за которой роскошный зал, дорогие кресла и диваны с красной обивкой и позолоченными ручками, и дальше снова тот же коридор, а это, выходит, что-то вроде современного алькова.

Мелькнула мысль юркнуть туда, но тут же пинком отбросил трусливую мысль. Здесь меня загоняют и убьют, как бы ни вертелся, а единственный правильный вариант — пробиваться к выходу, хоть львом, хоть зайчиком.

Я глубоко вздохнул несколько раз, очищая мозги, и ринулся по лестнице на первый этаж, стреляя из обоих пистолетов. Снизу появились только двое, я открыл по ним огонь на опережение, сердце колотится так, что болят уши, взвинчен настолько, что, кажется, с легкостью попаду и в муху на дальней стене, а то и собью на лету.

Оба упали, под ними сразу начали расплываться красные лужи. Я ринулся к входной двери, потянул ее на себя, тяжелая, как ворота рая, и сразу услышал жуткий вой полицейских сирен.

Со всех сторон к особняку мчатся бронеавтомобили…

— Поздно, ребята, — пробурчал я с облегчением. — Но все равно я рад.

Быстро вернулся в холл, пинком выбил пистолеты из рук двух павших последними, а взамен вложил те, что были в моих, предварительно стерев как можно тщательнее отпечатки.

Спецназовцы, похожие на киборгов в своей чудовищной броне, где даже вместо лица черная блестящая маска шлема, высыпали как горох, раскатились во все стороны и, присев на колено, взяли на прицел двери и все окна.

Я поднял руку кверху, другой открыл дверь и, вскинув и вторую конечность, пошел с красивой, надеюсь, улыбкой по ступенькам.

Сейчас, после пережитого, трясет еще больше, но все видят только, что я картинно и счастливо улыбаюсь ласковому солнечному дню, а руки кверху держу из снисхождения к ним, неразумным, которые могут и пальнуть со страху.

Полицейский автомобиль, которого прикрывают броневиками, вырвался вперед и развернулся прямо перед ступеньками.

Я медленно опустил руки. Из авто выскочили Мариэтта и Синенко, взъерошенные, как воробьи после драки, с вытаращенными глазами и такие взволнованные, словно это они прошли здание с пятого этажа до самого низа.

— Я скучал по вам обоим, — сказал я громко. — Я вас даже как бы люблю. Правда, по-своему.

Синенко цыкнул:

— Я тебе дам «по-своему», извращенец!.. Что там стряслось?.. Кто еще в здании?

Мариэтта крикнула отчаянно:

— Да что с тобой происходит?

К нам трусцой подбежал жуткий громила, лицо в шрамах, представляю, какое у него тело, в легкой броне, что значит, из начальства, очень немолодой, с сединой даже на бровях, шрамы вообще-то легко убрать в любом косметическом кабинете, но есть люди, которые ими гордятся.

Пронзив меня взглядом, как святой Джордж дракона, он спросил резко:

— Это снова вы? Как вам удалось сбежать?

— И я рад вас видеть, капитан, — ответил я. — Просто счастлив. Эта форма вам идет. Вы в ней как жук-олень, его в народе зовут рогачом. Панцирь блестит точно так же. Я так любил играть с этими жуками…

Он рыкнул:

— Я те поиграю!.. Как вы сбежали?

— Да ничего особенного, — ответил я. — Просто сидел-сидел связанный с мешком на голове…

Мариэтта сказала неожиданно:

— Давайте угадаю! Он просто сидел, а они взяли вдруг и сами друг друга перебили. Так?

Капитан посмотрел на нее сердито, не до шуточек, но я просиял и сказал радостно:

— Вот видите? Ей надо повышение! За женскую прозорливость!.. Она понимает мужчин. Что значит… нет-нет, я ни на что не намекиваю!

Капитан сказал раздельно:

— Как… вам… удалось… уйти?

Я проговорил ликующе:

— Представляете, сижу себе привязанный и с мешком на голове, как не знаю кто я вообще, надо у вас спросить, а там за дверью началась безобразная беготня, крики, стрельба… Я, знаете ли, нервный, как все утонченные интеллигенты, просто не выношу грубости, плохих слов… ну, вы понимаете, что имею в виду, нетабуированные, обсценные, которые нас еще с детсада учат не употреблять, длинные списки заставляют заучивать… Мое восприятие, защищая мою нежную душу демократа, сразу отключается. Я слышу только шум, белый шум, так его почему-то называют, хотя, на мой изысканный взгляд, шум может быть только черным… А вы как думаете?

К нему подбежали двое громил еще покрупнее, что-то сообщили знаками для глухонемых, он сказал им резко, продолжая буравить меня взглядом:

— Входите. Только осторожно.

— Брать живыми?

— По возможности, — ответил он. — Используйте светошумовые гранаты, потом отчитаемся.

Я сказал наивно:

— Я никого не встретил. Наверное, все попрятались. Хотя переступать через кого-то пришлось.

— Переступать?

— Не в переносном смысле, — заверил я. — Если карьеристы, что идут по трупам, я не такой… Просто они уже лежали, а я, знаете ли, просто вышел…

Он сказал, не глядя на меня:

— Савельев, Одинцов!.. Возьмите свои группы в полном составе. Используйте светошумовые с первого же броска, нам нужно захватить живыми. Возможно, там заложники?

Он оглянулся на меня:

— Как насчет…

— Не видел, — заверил я. — Вообще никого не видел. Меня до сих пор трясет… Я со всех ног ринулся к свету и свободе, ужас пробрал до костей, столько крови… столько мертвых трупов погибших людей…

Я широко зевнул. Он дернулся, посмотрел дико. Лицо исказилось так, что шрамы вздулись буграми.

— Терещенко!.. Прикрывай их со спины. Я пойду с третьей группой. Остальным держать под прицелом окна.

Мариэтта провожала его взглядом до тех пор, пока он не нырнул в распахнутую дверь особняка вслед за своими бойцами. Еще около десятка остались, держа на прицеле окна и дверь.

— Ну, — сказала она, не глядя на меня, — что соврешь на этот раз?

Я поинтересовался вежливо:

— Как вы… сумели? Они же отключили все…

Синенко спросил цепко:

— Откуда знаешь?

Я пожал плечами.

— Так они сразу сказали!.. Чтоб и не надеялся на ментов. Все вы, говорят, идиоты. У всех слюни текут, а у некоторых даже висят. Но вот смотрю на вас и скажу правду… они ошиблись! Ничего у вас не висит. Наверное, вы их глотаете?

— Когда вижу шашлыки с аджикой, — согласился он, — и текут, и глотаю…

— Мариэтта, — спросил я, — а как вы так удачно появились еще там, у меня дома?

Она буркнула:

— С тобой много неясного, сам знаешь. Потому на всякий случай по распоряжению начальства установили более широкое наблюдение за всем поселком. И когда появились незарегистрированные в нем лица и не являющиеся гостями…

Синенко добавил ехидно:

— А куда они еще могут направиться? Угадал? Ну вот какая у тебя репутация!

— Понятно, — сказал я с облегчением. — Спасибо за лестный отзыв. Но какие они злые, какие злые!.. Ну разве можно так убивать друг друга? Это негуманно и бесчеловечно! Мы к сингулярности идем, черепашек и пингвинов спасаем, а тут людей… Хотя, конечно, пингвинов жальче, но, может быть, придет пора и людев жалеть? Как думаете?

Сержант криво усмехнулся:

— Разве что после тараканов.

— А как теперь к ним нужно относиться? — спросил я опасливо. — Что сказано в директивах?

— Исчезающий вид, — сообщил он. — Занесен в Красную книгу. Потому надлежит всячески помогать им выжить, оставлять на кухне крошки. За убийство таракана будут крупно штрафовать. На первый раз.

— Да, — сказал я, — спохватились. Это после исчезновения лобковых вшей?

Он кивнул.

— Когда вслед за женщинами начали и мужчины все сбривать, лобковым пришел конец. Всемирный конгресс по вымирающим видам обещал сто миллионов долларов тому, кто принесет живую вошь, но, похоже, придется восстанавливать их, как мамонтов.

Я сказал осторожно:

— Вообще-то я сумел бы как-то пережить их исчезновение.

— Но-но, — сказал он строго, — это крамола… Законопослушный гражданин не может допускать такие высказывания.

— Так я ж в частном разговоре, — вякнул я.

Он задрал голову и демонстративно посмотрел в ясное голубое небо.

— А что сейчас осталось частным? Хочешь, загружу из Сети снимок твоей голой задницы?..

Мариэтта оглянулась, лицо сердитое, сказала раздраженно:

— Все еще говорите, что это женщины любят почесать языками?

Он со вздохом указал взглядом в ее сторону.

— Видишь, что бывает, когда им дашь волю.

— С другой стороны, — ответил я, — зато теперь делают всю черную работу, что раньше делали мы.

Он кивнул.

— Для того мы и придумали эту эмансипацию. Но все чаще думаю, не пора ли закрыть? Черную работу теперь делают роботы. Женщины уже без надобности… Даже в постели.

— Да, — согласился я. — Правда, как исторические памятники… в память о далеком диком прошлом… Мариэтта, что-то вы мне руки не выкручиваете, сапогом по почкам все еще не бьете, выколачивая нужное вам признание.

Она поморщилась.

— На этот раз ты попался. У них настоящие эксперты!.. Все восстановят, все запишут, а суд рассмотрит и вынесет тебе то, что заслужил.

— А ты со мной пойдешь в навечное изгнание? — спросил я с надеждой. — Чтобы сторожить?

Она спросила внезапно:

— А как ты освободился?

Я посмотрел обиженно:

— Ты не слушала? Я же сказал: сидел, ждал, а они сами друг друга… Или то были не они, а их конкуренты?.. Напали вдруг…

— Хорошая гипотеза, — одобрил Синенко. — Напали, чтоб тебя освободить, верно?

— Замечательно, — ответил я с чувством. — Хоть кто-то обо мне заботится.

Мариэтта сказала раздраженно:

— Я спросила, как ты освободился от мешка, если руки связаны? И, кстати, ноги тоже связывали?

Синенко насторожился, я понял, ноги связывают только особо опасным, чтоб уж точно не рыпнулся и не пискнул.

— Да вот как-то не помню, — ответил я растерянно. — Это вам хорошо, вы люди грубые, бесчувственные, а у меня все в голове перемешалось от интеллигентного испуга и нервной дезориентации… Помню, тащили, потом вроде бы бросили на стул, если то был стул, а не что-то нестульное… Я сидел и дрожал… или лежал и дрожал, не помню!.. Но дрожал точно, ибо Федор Михайлович сказал, что все мы — твари дрожащие. А когда все затихло, я тихонечко снял мешок с головы, он у меня был на голове, представляете, как страшно?..

На лице Мариэтты я увидел сильнейшее разочарование, а я понял, что снова увильнул. Слова «не помню» — самое надежное, что есть на свете. Это они, власти, должны доказывать, почему у меня трупы в доме или руки в крови. А еще их доказательства должны быть убедительнейшими и неопровержимыми, чтобы суд принял и не боялся, что суд повыше признает улики недостаточными.

Она отвернулась и некоторое время с надеждой смотрела в открытую дверь.

— Раньше мы входили первыми, — напомнила она сержанту. — А спецназ прикрывал. А эти новые правила просто свинство.

— Ничего не тронут, — напомнил он. — Убедятся, что боевиков нет, настанет наша очередь. Это разумно. Хоть и скучнее.

Из здания вышли трое спецназовцев, вскоре появился и капитан. Разговаривая с кем-то по внутренней связи на ходу, он помахал в нашу сторону.

— Можете заходить.

— Что там? — спросил Синенко.

Капитан отмахнулся.

— Увидите. Я оставил там по человеку на этаж. У лестницы. Съемку сделали.

Синенко сказал Мариэтте:

— Вот видишь, ничего не тронули. Пошли скорее! А то все затопчут своими толстыми лапами.

Я проводил их взглядом, а командир отряда спецназовцев направился ко мне, огромный и тяжелый, как статуя Командора.

— Ну, сынок, — прорычал он, стараясь разговаривать ласково, — не знаю, что скажешь яйцеголовым… но мне кажется, все тут происходило по-другому.

— Правда? — спросил я.

Он кивнул.

— Сказать, как это было?.. А ты поправишь, хорошо?

— Давайте, — согласился я.

Он заговорил медленно:

— Ты сидел привязанный и с мешком на голове в десяти шагах от двери лицом к ней. Руки привязаны к подлокотникам, ноги — к ножкам. Когда ты остался один на один с допрашивающим, ты как-то освободился…

— Как? — спросил я.

Он в затруднении потер лоб.

— Вот это не знаю. Но это единственное темное пятно. А дальше все укладывается в цепочку: ты убил троих, стреляя через дверь и декоративную стену. Дальше пошел по коридору, убивая всех, кто выскакивал навстречу. Спустился по лестнице на четвертый этаж, там тоже убил всех… Бегать за ними не пришлось, все выскакивали навстречу, так что все с доставкой, не перетрудился. Потом пошел дальше, убивая и на лестнице, там осталось три трупа. Кровь стекает по ступенькам медленно и печально. Зато красиво. На третьем пришлось побегать по комнатам, там ты уложил четверых. Затем спустился на второй этаж, убив на лестнице еще двоих, в оранжерее уложил двоих, в бильярдной — одного, в коридоре еще одного.

— Я крут? — спросил я.

Он покачал головой.

— Даже не знаю насколько. Я бы тебя взял к своим, да сам не захочешь… Мои так не могут. На первом этаже тебе стрелять уже не пришлось, там никого, и ты вышел с поднятыми руками нам навстречу… Понимаешь, как бы это ни звучало невероятно, но у меня громадный опыт, потому просто вот так зримо вижу, как ты спускался с этажа на этаж и валил всех встречных и поперечных. Там не было других перестрелок, как сейчас уже говорят мои крепкоголовые и как скажут эксперты. Все сделано одним человеком. Видно по тому, как лежат трупы, заметно по пробитым стенам, по осколкам мебели…

Я вздохнул:

— Вот это бы слышала моя девушка! А то «дурак, дурак…»

Он взглянул остро.

— Под дурака косить — беспроигрышно. Все сразу чувствуют превосходство, расслабляются, допускают ошибки.

— Да, — сказал я мечтательно, — хотел бы я вот так… быть крутью, но косить под дурака… А потом р-р-раз!.. и не дурак вовсе. Лепота…

Глава 12

Со стороны улицы на парковку влетел на большой скорости автобус, вроде бы обычный, но я со своей чувствительностью сразу уловил его чудовищную массу, словно ко мне приблизилась нейтронная звезда.

— Эксперты прибыли, — сказал капитан. — Вот теперь начнется… Сейчас сброшу им все, что записали в этом дворце, пусть восстанавливают картину. Ты не против?

— Жажду, — заверил я. — Люблю на себя смотреть в записи. Думаю в артисты пойти. А то и вовсе в актеры.

— Пойдем, — предложил он дружелюбно, но с такой интонацией, что если не пойду, то с удовольствием потащит, да еще и по почкам попутно постучит, чтобы мне веселее было. — Там у них хороший кофе.

Автобус осторожно приблизился и остановился боком ко входу в дом, но никто не вышел, только двое спецназовцев сразу же встали справа и слева.

Капитан подтолкнул меня в спину.

— Заходи. Здесь всегда угощают хорошим кофием перед расстрелом.

— А перед виселицей? — спросил я.

— Тогда еще булочку, — заверил он.

— Выбираю виселицу, — сообщил я твердо. — Как демократ, я имею право выбора в нашем свободном и счастливом обществе.

Поднявшись по двум металлическим ступенькам, я охнул, автобус внутри совсем не автобус, это шкура у него такая, а внутри даже кресел нет, вместо них массивные блоки непонятного назначения, а вместо окон с обеих сторон только работающие экраны с видами то города сверху, то картинки внутренностей особняка, где трупы в картинных позах и застывшие спецназовцы у лестницы.

Двое техников повернулись в креслах к нам, капитан махнул рукой.

— Сидите-сидите. Уже готов проход?

— Две минуты, — бодро ответил один. — Идет просчет нижнего этажа, а потом запустим. Спасибо, что передачу вели все бойцы. Материала много, сейчас все компонуем.

— Ждем, — коротко бросил капитан. — Вас зовут Евген, да?.. Это наш передвижной техцентр. Выпьем кофе, а ребята за это время закончат проходку… Закончите?

Тот же техник ответил бодро:

— Да, конечно. А если нет, можете взять еще и по пирожку.

— Тогда не спешите, — сказал я. — Пирожки я люблю. А если не успеете, возьму и пирог побольше?

— Много есть вредно, — буркнул техник и, ощутив, что сказал грубость, пояснил: — У нас печка барахлит, печет только такие, что двумя руками разве что…

Капитан сам сходил в дальний конец автобуса и вернулся с двумя стаканами горячего кофе и двумя пирожками, больше похожими на раздобревшие французские булки с кремом.

— Сесть можешь вот сюда, — сказал он. — Или на ящик рядом, но тот может и током шарахнуть, не любит задниц.

— Сяду, — ответил я, — техника должна быть толерантнее нас и соблюдать законы, а я пока что не обвиняемый, а полноценный гражданин.

Он кивнул на участок стены, свободный от аппаратуры.

— Экран здесь с трехмерностью, люблю смотреть красивые проходы… Уже чувствую, что эту запись буду показывать своим курсантам. Пусть учатся у таких орлов!

— Спасибо, — ответил я скромно. — У вас в самом деле орлы.

Он хмыкнул:

— Это я о тебе, дружище. Надо молодежи показывать, как убивать быстро и красиво. Мы же не дикари какие-то!.. Артистичность в любой профессии ценится.

— Точно, — поддакнул я. — Грубость — это для новичков. Нужно так пройти, чтобы даже подошвы не испачкать.

Он бросил взгляд на мои новенькие белоснежные кеды.

— Золотые слова! А то учишь-учишь, а они обязательно мозги по стенам расплескивают. Говорят, иначе не получалось… Эй, Коваленко, у вас там готово?

Техник крикнул от дальнего экрана:

— Еще минутка!

— Ага, — сказал я радостно, — еще пирожок! И чашка кофе.

Техник бросил в мою сторону взгляд, полный укора.

— Разорить нас стараетесь? Садитесь поудобнее, файл получился объемным… Правда, мы старались все делать в хай-ресе… Даже доптекстуры подзагрузили… Раз уж это пойдет для учебки, то пусть без потери цвета, а не только с ультравысокой четкостью… Курсанты должны получить качественный материал. Ухнарь, как у тебя?

— Декодирование почти закончено, — ответил второй техник. — Ну совсем почти. Сейчас уже… все, файл сформирован!

— Запускаю, — сказал первый техник. Он огляделся. — Вы будете смотреть вдвоем?

Капитан крикнул в открытую дверь:

— Барсунок, Пилипок, Жуков! Ко мне бегом!

Когда в автобус вскочили трое из спецназа, я угадал в них младших командиров, капитан кивнул технику:

— Вот теперь давай. А вы, Евген… это ваше настоящее имя?.. ладно, молчу, прокомментируете, как это выглядело с вашей точки зрения…

Я развел руками.

— Увы, когда я снял мешок с головы, они все уже поубивали друг друга. Сумасшествие какое-то! А еще в наше время победившего гуманизма и непротивления злу насилием.

Он усмехнулся:

— Интересный вариант. Ухнарев, начинай. Смотрите, Евген, на этом симуляторе восстановлены все этапы схватки.

— Посмотрим, — сказал я с энтузиазмом, — посмотрим. Люблю смотреть на войну! А еще, чтоб кто-то поубивал гадов, чтоб меня не обижали.

— Вот вы выходите из комнаты, — сказал капитан, — оставив два трупа… почему два, я полагал там три, ну да ладно… передвигаетесь по коридору…

На широком экране в 16К разрешении и на чудовищно мощных видеокартах в разрезе весь особняк, все воссоздано с такой точностью, что вижу каждый кирпичик в стене и даже вкрапления песчинок в них.

Моя фигурка и с моим лицом осторожно крадется вдоль стены, пистолет наготове, а когда из комнаты впереди выскочил человек с автоматом в руках, я моментально стреляю. Человек с автоматом складывается пополам, а я на экране подхватываю автомат на лету и перехожу на бег, держа его на изготовку.

— Круто, — сказал я в восторге, — даже звуки подобрали!

— Это реальные, — сообщил техник с гордостью. — У нас в фонотеке все виды оружия, взрывы бомб и гранат всех модификаций, все хлопки, бабахи… Вот только никак не уговорю взорвать атомную бомбу, чтобы записать звук при уплотнении воздуха до ударной волны.

— Подайте жалобу в министерство, — посоветовал я. — Единственная и уникальная фонотека должна быть полной.

— Спасибо!

Один из младших лейтенантов, судя по нашивке, сказал с восторгом:

— Смотрите-смотрите, как он их замочил на лестнице!

Второй ткнул его кулаком в бок.

— Заткнись, дурак.

— Ого, — сказал я, — нас уже двое.

Третий из лейтенантов прорычал:

— Но как… он как будто знал, что эти выскочат оттуда!.. Смотрите, вот остановился и ждет, когда тот сам набежит…

— Опыт, — сказал капитан глубокомысленно.

— Да, — согласился второй лейтенант с иронией, — лет сто в десантных операциях.

— Дурак, — буркнул первый лейтенант.

— Нас трое, — сказал я с восторгом. — Наши ряды растут! Мне еще бы морду шире, чтоб как у вас, и тогда уже никто…

Капитан рыкнул:

— Внимательнее, внимательнее! Вы эксперты или хто? Все идет правильно?..

Ухнарь или Ухнарев сказал осторожно:

— Вот здесь он не мог их замочить. Автомат уже бросил, видите?..

— А он точно бросил? — спросил капитан с сомнением.

— Точно-точно, — заверил эксперт. — Автомат нашли на этаже выше с пустым рожком. Наш подследственный…

— Подозреваемый, — уточнил я, — да и то зря.

— Подозреваемый, — нехотя согласился техник-эксперт, — дальше шел только с пистолетом.

Капитан пробормотал:

— Да, где-то натянуто…

Он посмотрел на меня словно бы за поддержкой. Я пожал плечами.

— А если он палил из двух пистолетов? По-македонски? Я имею в виду не себя, а вот ту фигурку на симуляторе?

Капитан вскинул брови.

— Что такое по-македонски? Впервые за последние сорок лет слышу. Да и в какой современной школе учат стрелять из двух пистолетов?

Ухнарев сказал осторожно:

— На свете не только спецназ, хотя сейчас все спецназы мира учат по одним и тем же учебникам. Может быть, какие-то структуры для особых операций…

Капитан поморщился.

— Бред. Нерационально. Я слышал, в древности такое пробовали, но отказались. Из двух пистолетов все равно можно стрелять только по одной цели, а по двум невозможно. Сейчас даже в древнем «глоке» тридцать три патрона, скорострельность полторы тыщи выстрелов в минуту!.. Хотя да, такое бы объяснило. Но поищите что-то… Евген, дружище, ну колись же наконец! Сынок, как ты все это сделал?.. Посмотри, как ты красиво проходишь бильярдную!.. Блин, это же надо как точно с этими шарами!..

Ухнарев сказал с восторгом:

— Они выпрыгивали, как рыбы из воды, а он их на лету, как Василий Иванович белогвардейцев!.. Это же для учебки на последнем курсе!..

Я ощутил на себе их вопрошающе восторженные взгляды, скорбно вздохнул и развел руками:

— Увы… Посмотрел с восторгом, у вас прекрасная техника, и даже примерил на себя ту фигурку. Вот бы меня таким увидели в нашей компашке!.. Однако пробелы в вашей программе с самого начала. Я, как вы сказали, сидел с мешком на голове и привязанный по рукам и ногам к стулу. Что-то не увидел на вашем симуляторе, как это я освободился!..

Эксперт сказал с неохотой:

— Над этим пока работаем. Еще что?

— Да вы и сами видите, — сказал я с сочувствием. — Только, стрельбой по-македонски можете объяснить, как этот супергерой… простите, я!.. сумел поразить две цели на расстоянии в двадцать шагов и друг от друга — на десять!.. Ни одна комиссия, как догадываюсь по вашим лицам, далеким от ликования, такое не пропустит. Хотя бы потому, что в мире нет человека, который бы зачем-то стрелял по-македонски. Проще гранату бросить.

Первый лейтенант проговорил угрюмо:

— А если у него как-то оказался, ну, «узи»?

Ухнарев сказал с сожалением:

— При стрельбе из «узи» или любого автомата пули на таком расстоянии уходят в потолок и в стены. А если по-македонски из пистолетов, то да, плотность огня намного выше автоматной.

Лейтенант буркнул:

— Осталось только найти такого умельца. Что-то мне никак не верится, что этот Евгений умеет бить с обеих рук, да еще в разные стороны.

— Да-а, — протянул Ухнарев, — комиссия такое не пропустит… Думайте, думайте еще, где и что мы пропустили?

Я сказал дружелюбно:

— У вас тут буфет хорош. Пирожок был вкусный, но я осилил бы еще один… И пивка бы… У вас пиво есть? Или вам запрещено?

Капитан вздохнул:

— Буфет да, к вашим услугам. Вы пока не арестант.

— Тогда я пойду, — сказал я. — А вы тут поработайте. Я не могу долго сосредотачиваться. Для меня либо многобукофф, либо многоютубоф. Я такой, дитя блипового мира. А читаю вообще только заголовки.

Первый лейтенант, как самый бойкий, поднялся, взглянул на капитана.

— Я его отведу?

— Да, — ответил тот. — Но если подозреваемый попытается бежать, убей на месте.

Лейтенант поежился.

— Командир, — сказал он с упреком. — Зачем же так? Он услышал, теперь убьет меня и сбежит.

— Убивая всех по дороге, — сказал Ухнарев очень серьезно, — как мы только что видели на экране.

— Рискнем, — ответил капитан безучастно. — Главное, составить грамотный отчет. А потери в нашем деле неизбежны. Все равно нас всех скоро спишут и заменят роботами.

— Ну спасибо, — протянул лейтенант с обидой, — напомните мне о своих словах, когда в следующий раз окажемся в перестрелке.

Глава 13

Я перекусил, выпил еще разок большую чашку кофе, пива не нашлось, на что я и рассчитывал. С тайной радостью чувствовал, что и голос не дрожит, и руки не трясутся, словно в самом деле для меня ничего не стоит ухлопать десяток человек.

К счастью, капитан и лейтенанты не оставляют ни на секунду, я слушаю, отвечаю с набитым ртом либо просто мычу в ответ или киваю, то есть продолжаю вести бой, хотя уже не такой интенсивный, что значит без резкого перехода возвращаюсь к нормальности, где и не должно трясти.

Остальные все там же перед большим экраном, где я то пробегаю какие-то отрезки, стреляя во все, что движется, то бегу задом в обратную сторону, а мертвецы вскакивают и занимают боевые позиции.

— Мне нравится, — сказал я, понаблюдав через их плечи. — Особенно вот это… когда я в замедленном режиме… это же почти танец!.. А то уже думал к хирургу обращаться… Сбросите мне этот файлик по Инету? Буду девкам показывать!

Капитан нахмурился:

— Эта программа, — отрезал он железным голосом, — стоит семьдесят миллионов долларов. Никто не имеет права копировать. Там особый файервол…

— А если кто попытается? — спросил я наивно.

— Не успеет скачать, — ответил он, — двери вышибут, и ворвется спецназ. После чего вывезут на экспертизу не только комп, но и все кастрюли.

— Жаль, — сказал я. — Ну ладно, как я понял, предъявить мне ничего не можете?

Он ответил суховато:

— Смогут. Просто некоторые детали остаются недостаточно проясненными.

— Но без них ваш доклад не примут, — сказал я. — Нигде. Верно? Так что удерживать меня вы права не имеете.

Капитан вздохнул:

— Мы — нет. Мы всего лишь спецназ, отряд по борьбе с террористами. Но есть те, кто имеет.

Он повернулся к молчаливым часовым у двери, сделал повелевающий жест.

Двери автобуса распахнулись. Там шагах в пяти Мариэтта и Синенко объясняют друг другу что-то больше жестикуляцией, чем словами, будто уже и голоса сорвали.

— Заходите, — сказал им капитан громко. — Если еще не передумали.

Мариэтта спросила быстро:

— Что он еще натворил?

Капитан покачал головой.

— Ага, уже что-то знаете?

— Догадываемся, — ответила она.

— Он ваш, — сказал капитан. — Можете забрать, можете убить сразу на месте. Мои люди помогут закопать труп.

— Учебное видео получилось классное, — поддержал Ухнарев жизнерадостно и с великим оптимизмом. — Остальное не важно. Главное — воспитывать кадры!

Мариэтта и Синенко, не сводя с меня взглядов, поднялись в автобус, тоже в первую очередь посмотрели на большой экран, где я пробегаю из комнаты в комнату в замедленном режиме, но всякий раз успеваю быстро и точно выстрелить в противника за долю секунды до того, как тот возьмет меня на прицел.

Капитан указал в мою сторону.

— Пока эксперты готовят материалы по этому… этому человеку, он в вашем распоряжении.

— Спасибо, — сказала Мариэтта, а Синенко кивнул молча.

— Но не спускайте с него глаз, — предупредил капитан. — Если что пойдет не так, как уже говорил, убейте сразу. Спишем задним числом.

Синенко пробормотал:

— А давайте его убьем прямо здесь?.. А то еще непонятно, как пойдет дальше.

— Хорошая идея, — одобрил капитан, — только руководство не одобрит без надлежащего обоснования.

Мариэтта поинтересовалась ядовито:

— А можно прибьем сейчас, а обоснование придумаем позже?

— Нет, — отрезал капитан. — Сперва обоснование для отчета, что подошьют в дело. Я хочу выйти в отставку по своей воле.

Она вздохнула, повернулась ко мне:

— Пойдем, македонец.

— Это комплимент, — спросил я опасливо, — или оскорбление?

— А ты бы как хотел?

— Как бы я хотел, — проговорил я и оценивающе оглядел ее фигуру, — я бы хотел всего и много, но кто теперь мужские хотения принимает всерьез?.. Потому и растет число геев. Может, тоже в них записаться? Или уже не записывают?

— Тогда сразу в импотенты, — подсказала она.

— А что еще остается, — сказал я со вздохом. — Весь мир ваш… А мы в нем только гости. Куда вы меня тащите?.. Женщина, я вас боюсь.

Она выпрыгнула из автобуса первой и даже подала мне руку. Это женщина за такой сексистский жест может дать в морду, а потом еще затаскать по судам, но мужчина должен терпеть, и я оперся на ее руку всем весом и чудом не упал, так как она и не подумала меня поддерживать всерьез.

Синенко смачно гоготнул:

— Вот так и опирайся на женщин!

— Одна видимость, — согласился я. — Кстати, как вы двое прибыли так быстро?

Синенко кивнул на хмурую напарницу.

— Маячок посадила на их авто.

— Как? — изумился я. — Они были в двадцати шагах!

— Есть способы, — сообщил он с победоносной усмешечкой. — Не обязательно ползать под машиной и прицеплять под днище, как было во времена Ивана Грозного. Можно и стрельнуть чипом с маковое зернышко, что не только укажет путь, но и запишет все их разговоры.

Мариэтта тут же бросила на меня острый взгляд, а я в самом деле задумался, не болтали ли те что-то особенное, пока меня везли. Но, похоже, ничего лишнего, они же профи, зря не болтают, а я был в багажнике, не до разговоров.

Полицейских машин прибавилось, народ в пятнистой форме носится взад-вперед, изображая деятельность, страшатся попасть под сокращение, сами патрульные авто вроде бы ничем не отличаются от обычных, но кузов у них из графена, а шины из суперпрочной резины, даже фугас не повредит.

Мариэтта сказала почти участливо:

— Понимаю, ты от них скрыл… но нам можешь сказать, за что тебя так преследуют?

— За мою красоту? — предположил я. — Нет, вряд ли… За ум?

— Это тоже вряд ли, — холодно сказала она. — Пойми, в отличие от них мы можем организовать тебе защиту. Программа защиты свидетелей, слыхал?

Я заколебался, их возможности все-таки неизмеримо выше, чем у меня, в самом деле могут перекрыть все дороги ко мне… Но как я объясню появление пистолета в моих ладонях? Как объясню, что стрелял через дверь, точно зная, когда именно к ней подошел враг и где остановился?

— Да, — сказал я дрожащим голосом, — мне нужна защита!.. Очень нужна!.. Видите, я весь дрожу. Прижмите меня к своей груди, я немножко поплачу и успокоюсь.

Синенко предложил:

— Давай на моей груди. Она шире. И прижму крепче.

— Нужно подумать, — ответил я. — Как только пойму, какого вы пола…

— А ты сексист? — спросил он с угрозой. — Мариэтта, давай наручники!

— Арестуем за сексизм? — спросила она деловито. — Пожалуй, пойдет. И за отрицание гендерного равенства.

— Я подам жалобу, — твердо заявил я. — Вы нарушаете мои права угнетаемых белых гетерофилов. А так как мы в меньшинстве, то уже под защитой Бернской… есть такая?.. конференции. Или конвергенции.

Синенко вздохнул, сказал Мариэтте:

— Грамотный. Такого голыми руками не возьмешь. Придется сразу в камеру пыток.

Я ответил шепотом:

— Хотите проверить, как я освободился из предыдущей? Только уже никому рассказать не успеете… Там эти спецы не проверили самую правдоподобную версию.

Оба насторожились, Мариэтта спросила резко:

— Ну-ну, какую?

Я посмотрел по сторонам, спросил трусливо:

— А никому-никому?

— Зуб даю, — сказал Синенко, а Мариэтта кисло кивнула.

— Открою страшную тайну, — сказал я страшным шепотом. — В меня вселяется инопланетянин из другой вселенной. Жуткий монстр!.. Всех рвет и получает кайф!..

— А сейчас он где? — спросил Синенко.

— Выселился, — ответил я не моргнув глазом. — Временно. Но когда прижмешь меня к своей широкой груди… Вроде уже понятно, вижу по глазкам. И цвету кожи, если это не шкура. И что это стучит: все кости или только зубы?.. И запах какой-то странный…

Мариэтта подошла к полицейскому автомобилю и распахнула дверцу на заднее сиденье.

— Садись, неуловимый Джо. А то сержант все-таки прижмет вас обоих. Мало не покажется и монстру.

— Куда? — спросил я, не двигаясь с места. — Снова в участок?

Она ухмыльнулась:

— Не сразу же в тюрьму? Сперва в участок.

— А мне предъявлено обвинение? И где мой адвокат?

Она улыбнулась еще ехиднее.

— Могу прямо сейчас обвинить в уклонении от гражданского долга помощи полиции. И, конечно, надеть наручники. А там и еще что-нибудь присобачим посерьезнее.

— Сдаюсь, — сказал я обреченно, — вы такая напористая… Насиловать по дороге будете?

— Размечтался, — отпарировала она с достоинством. — Романтик.

— Только по приезде? — догадался я. — Это скучно и предсказуемо. Ну да понятно, хоть так по-сатрапьи отыграетесь на демократе и либерале. Полицию нигде не любят, особенно вольные и свободномыслящие особи типа меня и Робин Гуда.

Они молча ждали, пока усядусь на заднее сиденье, Мариэтта на этот раз опустилась рядом, а Синенко занял место за рулем.

Я косился на Мариэтту, дивно хороша вот в таком ракурсе, да и сама чувствует, вон как томно выгнулась, а грудь выдвинулась вперед на два размера.

Синенко быстро вывел машину из скопища броневиков на дорогу и погнал ее на высокой скорости.

— Хорошо вам, сатрапам, — сказал я с завистью, — скоростной режим не указ… Наверное, и кортеж президента обгоните?

Синенко буркнул, не поворачивая головы:

— Смотря какая у них скорость. А кто у нас президент?

— Забыла, — ответила Мариэтта. — Видела как-то в новостях. Выступал где-то… или детишек по голове гладил.

— То был премьер, — уточнил Синенко.

Я поинтересовался:

— А кто у нас премьер?

Синенко умолк в затруднении, а Мариэтта отрезала:

— Зато я знаю, кто борется за кресло президента на будущих выборах!.. Это важнее. А когда выберем… понятно, что забываем. Трудно помнить всех этих зиц-председателей. Ты лучше скажи, что они от тебя хотели?

— Кто? — спросил я. — Капитан спецназа?.. Вы же слышали…

— Террористы, — сказала она раздраженно.

— Ах, они, — протянул я, — про них уже и забыл… я вообще, когда смотрю на вас, Мариэтта, все на свете забываю. Вообще-то я уже сказал, зря вы не слушали, я был в ударе. А сейчас как бы на бис, уже не так зажаберно. Привели, как и забрали, уже с мешком на голове, вы эту часть видели вживую. Посадили на стул, связали… потом начали ругаться, ссориться, говорить всякие грубые слова…

— Какие? — поинтересовался Синенко.

— Извините, — ответил я с достоинством и оскорбленно поджал губы, — мое воспитание повторять не позволяет. Еще в детском садике целый список нам зачитывали, какие слова нужно забыть. Сперва выучить, а потом забыть.

Мариэтта напомнила в нетерпении:

— Ты это уже говорил. Привязали, начали ссориться… а дальше?

— Как у нас, — ответил я, — людей, обычно дальше: слово за слово… Это вы друг друга за волосы таскаете, а мы сразу в морду, а потом за пистолеты!

— А как ты освободился?

— Не знаю, — ответил я и посмотрел на нее абсолютно честными глазами. — Наверное, меня спас Бэтмен или Человек-паук. Разрезал все веревки, а когда я сам и своими руками снял мешок со своей собственной головы, его уже и след простыл. Окно распахнуто, но что для таких людей прыгнуть с пятого этажа! Наверное, радикал какой-нибудь. Точно радикал. Или паркур. Есть такая нация?.. Но я человек нормальный и законопослушный, спустился по лестнице, как и принято у демократов. Везде трупы, кровь, мозги на стенах и на ступеньках, выпущенные кишки… Нет, кишков вроде бы не было, это у меня воображение от счастья возликовало. Но все равно картина достойна кисти Рембрандта, а то и самого Верещагина. В общем, я прочучундрил к выходу, а там — какое счастье! — вы все такие красивые, мужественные, нарядные… Как говорится, и свобода нас примет радостно у входа… Я верю в нашу доблестную полицию. Или вы снова милиция?

— Нет, — ответил Синенко, — снова полиция. Кто путается, зовет нас милицаями.

— Лишь бы не полицаями, — сказал я. — Может быть, сразу отвезете домой? Надеюсь, там уже убрали. Хорошо, все застраховано. Наверное, придется вообще другой дом поставить…

— Могу порекомендовать строительную фирму, — предложил Синенко.

— Не надо, — отрезал я. — Весь дом нашпигуете следящими устройствами. Будут мне везде следить, мои полотеры замаются ваши следы вытирать. Нет уж, я свободный гражданин, потому разрешаю следить за всеми аксептами моей частной жизни только правительственным и общественным органам, а также свободным демократам и либералам… Стойте, куда вы меня везете?

— Куда и сами едем, — сообщила Мариэтта. — Не дергайся, тебе возвращаться сейчас в коттеджный поселок нельзя.

— Почему?

— Кто-то тобой интересуется слишком уж, — ответила она. — Не понимаю, что в тебе нашли… Такой неинтересный!

Я ответил со вздохом:

— Понимаю… Если бы это я их всех перебил, сразу бы стал интересным, правда?

Мариэтта спросила живо:

— Но перебил их ты?

— Все вы убийц обожаете, — сказал я с обидой. — Вон как глазки заблестели! А я и мухи не убью, такой добрый. Потому все один, все один…

— Ничего, — утешила она, — это упражнение полезно, как давно уже выяснили ученые. И без затрат сокращает лишнее население планеты. Мы не будем тебе мешать. И даже записывать не станем. Думаю, ты не оригинален.

Я сказал обиженно:

— Уже не считаете меня загадочным героем? Или таинственным… пусть даже преступником вроде Мориарти?.. Знаете ли, в вашем учреждении могут подстрелить с крыши любого дома. Да что там крыша, из любого окна! Вы слыхали о снайперах? А в поселке все как на ладони, близко не подобраться.

Синенко буркнул:

— Он прав. Туда и отвезем, но сперва в наш центр. Попытаемся разобраться, почему к тебе такой интерес.

— А если не разберетесь?

Он вздохнул:

— Все равно охранять придется. Хотя, думаю, выделят ребят, специально заточенных для таких работ. У нас так всегда, охраняют кого ни попадя.

— Я не кого, — ответил я обидчиво. — Да еще попадя. Я царь природы.

— Мы самодержавие в тысяча девятьсот семнадцатом отменили, — напомнил Синенко, не оборачиваясь.

— Тогда венец творенья!

— И религия у нас отделена, — сообщил он злорадно, подумал, уточнил: — От чего-то там. Мариэтта…

Она огрызнулась:

— Да ладно тебе. Мы полиция или не полиция?.. Меняемся.

Я не понял, что за обмен, но Синенко остановил машину, Мариэтта вылезла и села за руль, а он передвинулся на правое кресло.

Машину Мариэтта в самом деле ведет виртуозно, красиво обгоняя, даже как бы подрезая, хотя автомобили с автоматикой подрезать невозможно, компьютер реагирует моментально и тут же выполняет нужный маневр, притормаживая, ускоряясь или подавая в сторону, и так пролетели по магистрали и полдюжины улиц, пока впереди не выросло здание полиции и не помчалось навстречу с угрожающей скоростью.

Мариэтта лихо остановила у самого входа, Синенко проворчал:

— Если стану заикой, тебе придется выходить за меня замуж.

— У тебя ж две жены, — сказала она уличающе.

— Возьму третьей, — ответил он с достоинством. — И перейду в ислам, там и четыре можно.

Он вышел наружу и придержал дверцу для меня.

— А разве демократам нельзя, — спросил я, — брать жен столько, сколько хотят?

Он кивнул.

— Как только церкви сломили хребет, последние запреты пали. Но консервативное большинство, как обычно, бурчит и осуждает. Но по закону, если женщины сами настаивают, то не только можно, но и обязаны… что, конечно, хуже, как сам понимаешь.

Глава 14

Поднявшись по высоким ступеням в здание, мы миновали обязательный на случай взрыва начиненного автомобиля со смертником пустой холл. Мариэтта шла впереди, стройная и с красиво отведенными назад плечами, что создает иллюзию женской беззащитности.

В их отделе Синенко принес три пластиковых стакана кофе, по одному сунул нам с Мариэттой, а с третьим в руке сел на край стола, свесив одну ногу. Я заметил, что держится совсем иначе, чем когда я сидел на этом же месте после первой нашей встречи. Не столько настороженно, сколько уважительно.

Он бы и за сигаретами для меня сбегал, если бы вздумалось его послать, да и Мариэтта хоть и разговаривает в прежнем покровительственно-презрительном тоне, но в ее больших и достаточно женских глазах то и дело вижу тщательно скрываемые удивление и тревогу.

Отхлебнув кофе, довольно хилый, но хоть сладкий и горький, я сказал дружески:

— Все, что я сказал, уже сказал. Ничего не добавлю. Обвинить меня вам тоже не в чем, верно?.. Потому давайте я допью кофе… вам стоило бы настроить кофейный агрегат получше, и отвезете меня, как и обещали. Или я вызываю свою милую машиночку.

Они переглянулись, Синенко сказал поспешно:

— Нет-нет, с нашей стороны это было бы нечестно!

— Мы вас забрали из дома, — сказала Мариэтта, — мы и отвезем.

— Не буду отбиваться, — сказал я. — Можете даже отнести.

— Отнести?

— В паланкине, — объяснил я. — Со шторами из китайского шелка. Скромный я, понимаете ли.

Синенко сказал торопливо:

— Пару минут, хорошо? Я доложусь по всей форме, скажу о результатах… думаю, руководство не станет вас задерживать.

— И отнесете на паланкине? — уточнил я. — Тогда и три подушки захватите! Одну большую и две поменьше.

Он сказал Мариэтте с неохотой:

— Сама понимаешь… К сожалению, прямых улик нет.

Мариэтта ответила со вздохом:

— А как бы хотелось… Сама бы удушила!

— Я солидарен с мнением вашего руководства, — сообщил я. — Оно у вас мудрое. Почти как я. Жду. Но не долго.

Я сам чувствовал, что разговариваю с ними все увереннее. И не только потому, что сами позволяют и даже подталкивают своей неуверенностью и непониманием как со мной держаться: как с удачливым олухом или же с хитрой замаскированной бестией?

Нет, это я сам потихоньку хамею или наглею, но в самом деле чувствую в себе нечто, что позволяет в будущем уже не трястись, что мне на ногу наступят или сам кому наступлю. Вот когда прижимает к стене, то стреляю сразу, все-таки лучше я, чем меня… А подрожу и попереживаю потом. Хотя теперь уже и дрожу меньше, и переживаю как бы больше потому, что так надо, раз уж я одухотворенная натура…

Синенко вышел распаренный и вроде бы даже вздрюченный, посмотрел волком, Мариэтта бросилась к нему, пошептались, она тоже чуть сникла, явно новости так себе.

— Ладно, — сказал я, — поеду, мне пора.

Она сказала со вздохом:

— Я отвезу тебя. Не спорь, это указание моего начальства.

Я развел руками.

— Если начальства, то кто мы, чтобы спорить с руководством? Мне понравилось кататься в полицейской машине. Я сяду за руль? А то ты какая-то не совсем такая…

— Еще чего, — огрызнулась она зло, — тебе только инвалидные коляски водить. Пойдем, а то выглянет, еще и разорется.

— Поспешим, — согласился я. — Кофе взять в дорогу? Впрочем, у меня кофе лучше. Если хорошо попросишь, угощу. Хоть ты и представитель угнетаемого класса. Охраняешь сатрапов и все такое.

Она фыркнула:

— Не боишься такое говорить вслух?

— А что такого? — спросил я. — Я за сатрапов! Всегда голосовал и буду голосовать. Демократы доведут до беды. Будущее за справедливой сатрапией!

Она сказала кисло:

— Иди, иди…

На улице Мариэтта зашла вперед и отворила для меня дверцу на переднее сиденье справа. В морду я бить не стал, не то время, только посмотрел с укором, но она не поняла, все-таки дитя этого мира и этого времени.

— У меня хороший кофе, — заверил я. — Главное, крепкий и сладкий. А все остальное от лукавого.

Она не ответила, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты, а глаза смотрят зло и раздраженно. Я вздохнул и умолк, благо уже показался съезд с автострады на дорогу к моему поселку.

В доме чисто, пол и стены отмыты до блеска, только что дыры от пуль никто не заделывал, требуется мое решение, как поступить и что делать. Но мне главное, трупы убрали, иначе даже не знаю, что бы с ними потом делал, перекинув в лабораторию Рундельштотта в отсутствие хозяина.

Мариэтта вошла по-хозяйски, теперь женщины ведут себя везде как хозяева жизни, отыгрываясь на нас, как негры на белых в Америке за годы рабства и подневольной жизни.

Вспыхнул побитый пулями экран, Аня Межелайтис посмотрела на меня, на мою гостью, поинтересовалась нейтральным голосом:

— Ужин на двоих?.. При свечах или как?

— А у нас есть свечи? — удивился я. — Не дури. Простой ужин без выпендренов. Со мной не женщина, а полицейский. Она и тебя может арестовать за что-нибудь.

— За что? — спросила Аня.

— Найдет, — заверил я. — Она же власть.

Мариэтта поморщилась.

— И у тебя Межелайтис?.. К кому ни зайди… Почему вы, мужчины, такие разные, часто даже умные и талантливые, а в этом деле все убого одинаковы?

Я подумал, пожал плечами.

— Может быть, потому, что в этом деле не стоит искать чего-то нового?..

— В каком?

— В женском, — пояснил я.

— А для вас женщина начинается только от пояса? — спросила она, не уточняя о какой половине идет речь, надо быть сумасшедшим инопланетянином, чтобы уточнять такое. — А мы еще и разговаривать умеем!

— Обожаю сарказм, — ответил я. — Это как острый соус на хорошо прожаренном бифштексе.

— Любишь хорошо прожаренный?

— Ого!

— И жаришь сам?

— Люблю жарить, — сказал я откровенно. — Но без всяких штучек. Я человек простой. Сложности в таком простом деле оставляю закомплексованным интеллигентам.

— Какой ты разносторонний, — похвалила она.

— Это точно, — ответил я скромно.

— Когда надо, — уточнила она, — эстет, в другом случае — простой мужик, в третьем — хладнокровный стрелок…

Она сделала паузу, но я сделал вид, что не слышу, а выбираю блюда, хотя Аня уже включила кухонный комбайн и жарит, варит и печет сразу в трех отделениях.

Мариэтта села на диван перед телевизором точно на то место, где обычно сижу я, там продавлена ямка моей жопой, повела рукой, экран тут же засветился новостями в десятках окошек.

Я буркнул ревниво:

— Даешь… Я думал, слушается только меня.

— Мы полиция, — ответила она с достоинством. — Мы почти имеем право.

— Ой, — сказал я опасливо, — а на что еще почти имеешь?

— Сюрприз, — сказала она, не поворачивая головы. — Кто тебе такую программу составлял? Один футбол и голые женщины… Как не стыдно за такое однообразие?

— Там еще есть и хоккей, — сообщил я, защищаясь.

Она повела ладонью, всмотрелась с заметным отвращением на лице.

— Хоккей и те же голые девки… Оригинал!

— А зачем что-то особое? — возразил я. — Оригиналы подозрительны. Их не принимают в обществе, а если и принимают, то как чудаков или вовсе клоунов, но не как равных. Потому лучше быть неприметной доской в заборе, чем заметным столбом или даже столпом… Проживи незаметно, сказал Иисус!

Она посмотрел на меня внимательно.

— Кофе у тебя в самом деле хорош… А что еще, говоришь, у тебя от лукавого?

— Есть, — заверил я. — Тебе пистолет не натирает?

Она медленно отстегнула защелку на кобуре и вытащила его так же неспешно, но вдруг резким движением швырнула в мою сторону.

— Положи куда-нибудь…

Я инстинктивно поймал одной рукой, Мариэтта застыла, и я понял, что крепко держу рукоять в ладони, а ствол направлен в ее сторону. Я тут же повернул дулом в пол, а она с некоторым напряжением перевела дух и бледно улыбнулась.

— Видел бы ты сейчас свое лицо.

— Думаю, — сообщил я, — оно такое же милое и человечное, как и весь я, такой гуманный и эстетичный.

Она молча смотрела, как я положил пистолет на стол, пальцы чуть подрагивают, но это вижу только я. Если бы попытался поймать, то либо промахнулся бы, либо эта железяка больно ударила бы по руке и отлетела в сторону. Но когда вот так бездумно, то поймал даже не за ствол, а именно за рукоять, а палец сразу и сам по себе оказался на спусковой скобе.

— Ты все-таки животное, — сказала она уверенно. — Но умеешь прикидываться.

— Это оскорбление, — заявил я. — Прикидываются женщины.

— В чем же я прикидываюсь?

— Во всем, — уверенно сказал я не моргнув глазом.

— А конкретно?

— Во всем, — повторил я упрямо.

— Нет, ты скажи!

— А что говорить, — сказал я. — По тебе видно. Во-первых, рыжая…

— Я не рыжая!.. Это цвет такой.

— Во-вторых, — сказал я почти озлобленно, — ты все-таки женщина. Вон у тебя какие заметные вторичные половые признаки… Даже признаками при таких размерах называть неловко. А в-третьих, почему ты вот такая злобная, уверена, что утащишь меня в постель?

Она запнулась, уставилась злыми глазами, подумала и выпалила еще злее:

— Просто уверена!

Глава 15

Да, у нее хороший муж и умненький ребенок, но это не значит, что семейный статус обязывает вести себя так же, как положено было держаться ее матери и бабушке. Или моим.

Уже из постели, лежа рядом и деловито ощупывая меня, позвонила домой и сообщила мужу, что остается ночевать у подозреваемого, а утром сразу на службу, а после нее «Увидимся, милый».

Я старался не показать, что чувствую некоторую неловкость. Пребывание в Нижних Долинах с его нравами сказывается. Наши родители сумели отделить секс от деторождения, сделав тем самым революцию, а мы окончательно убрали те пережитки, что сопутствовали старому сексу с его угрозой забеременеть и родить «чужого» ребенка, как будто ребенок может быть чужим!

Потому мы, как новое поколение, сразу же быстренько повязались, пуляция способствует большему доверию и откровенности, за это время кухня приготовила роскошный ужин.

Таймер дважды напомнил, что все готово, а если пирог перестоит в печке, то корочка станет жестче.

Мариэтта, раскрасневшаяся и с блестящими глазами, жарко выдохнула:

— Ох… что он сказал?.. Корочка?

— На пироге, — подсказал я. — Затвердеет.

Она встрепенулась.

— Так чего мы лежим?.. Пойдем жрать!

— Ужин, — пробормотал я, — переходящий в завтрак — это когда жрут всю ночь…

— И не надейся, — отрезала она и, красиво соскочив с постели, пошла на кухню, эффектно двигая вздернутыми, как у Елены Черной, ягодицами с безукоризненно гладкой кожей.

На кухне тепло, я сам обычно пренебрегаю одеждой, а напяливаю на себя что-нить только перед «выходом в люди», потому и сейчас ужинали, не стесняя себя ничем лишним, при нынешнем уровне косметической хирургии почти немыслимо встретить человека с отвратительной фигурой или безобразными пятнами на теле.

Длинная лапа манипулятора дотянулась с пирогом до стола. Мариэтта сказала насмешливо:

— А на кухонных роботов денег нет?

— Я бедный, — сказал я с достоинством. — Бедность — наследница музы, а кто сжился с бедностью — тот богат.

Она фыркнула:

— С деньгами бедность переносить легче. Судя по твоему «стронгхолду», конечно.

— Давай за стол, — сказал я. — Нечего щупать детективными глазами мою мебель. Царапины остаются.

Она оглянулась на плиту.

— А что там у тебя кроме пирога?

— Холодное мясо, — объявил я, — семга, орехи, зелень и что-то еще непонятное.

— Тогда надо спешить, — сказала она с сарказмом. — Сам такое меню придумал?

— Зачем? — ответил я в изумлении. — Мужчины должны жрать все. Иначе какие они мужчины?

Она села за стол, красиво подобрав ноги, на меня поглядывает искоса, потому что ее пистолет так и остался лежать на середине стола, как самое главное блюдо. Проверочка, похоже, ей удалась, хотя, видел, чуть не уписалась, когда дуло неожиданно быстро холодно и мрачно взглянуло ей в лицо.

— Это что? — спросила она. — Какое-то у тебя подозрительное все…

Я пожал плечами.

— Мой дедушка говорил «Хлеб да каша — вся еда наша». А сейчас миллиард продуктов доступны, все что пожелаешь!

— А что ты пожелал?

Я изумился:

— Чтоб я да занимался этой хренью? Вон Аня следит за моими потребностями. Как в необходимых микроэлементах, так и… вообще как бы.

— Во всем она хороша, — сказала она язвительно, — недаром все мужчины берут ее…

— Универсальная женщина, — согласился я. — Базовая. Надстройки делаем сами, а и то многие пренебрегают такой ерундой. Базовая женщина и так почти всех устраивает. Мы такие…

— Неразборчивые?

— Некапризные, — уточнил я. — Вот ты как кобра злая, а ниче так…

Она с отвращением покопалась вилкой в салате.

— А это вообще неизвестно из чего готовили… У тебя кухня из Сомали?.. Это что, жареные муравьи?

— Как можно, — ответил я в испуге, — муравьи почти люди! Это было бы каннибальство. Всего лишь кузнечики и немного богомолов в соусе. Говорят, в них какие-то питательные штуки. Разглаживают морщины.

Она сказала надменно:

— У меня нет морщин.

— Нигде-нигде? — спросил я с недоверием.

— Нигде, — отрезала она. — Ты же везде позаглядывал. Что ты наливаешь? Что наливаешь?

— Вино, — пояснил я. — Это такой напиток из винограда. В милицейской школе теорию не проходили, а все на практике, все на практике?

Она спросила с подозрением:

— А почему не из бутылки?.. Что, сам химичишь? А разрешение есть?

— У меня есть принтер, — напомнил я. — Это и есть мое разрешение. А марсал принтер готовит лучше виноделов.

Она презрительно наморщила нос.

— Кто же пьет марсал с креветками? Дикарь.

— А с чем его пьют?

Она пожала плечами.

— Откуда я знаю? Но марсал красный, и креветки красные, разве это красиво?.. Все равно что надеть высокие сапоги и шляпу с широкими полями!

— Да, — пробормотал я сраженным голосом, — тогда да… если так, то еще как да… кто бы подумал, высокие сапоги и шляпу…

— С широкими полями, — уточнила она.

— Да, — согласился я и даже поежился, — это ужасно. Хотя вообще-то если только сапоги и шляпу… то я бы, наверное, стерпел.

Она покосилась на меня с подозрением в больших серьезных глазах.

— Ты на что намекаешь?.. Думаешь, на голой высокие сапоги и шляпа с широкими полями будут смотреться лучше?

— Я их просто не замечу, — честно сказал я. — Как и остальные мужчины.

Она фыркнула:

— Примитивы. Но у тебя же нет женских сапог и шляпы?.. А то бы я тебе показала, что не сочетаются в любом случае.

— Могу распечатать, — предложил я услужливо.

Она отмахнулась, едва не сбросив с кончика вилки кусок заморского хрюкта на середину стола.

— Обойдешься. Женщине нужно верить на слово.

— Так то женщине, — протянул я. — А ты какая-то вся полицейская.

Она, накритиковавшись, ела уже спокойно, вообще кажется, что выпендривалась, а так вообще тоже не перебирает, только слабые люди смакуют еду, а еще больше тех вечно зажатеньких, что делают вид, будто разбираются в ней, стараясь показаться хоть в чем-то утонченными знатоками и выше по интеллекту, чем дворник Радж.

И все-таки я уловил, что ее глаза время от времени становятся отсутствующими, словно внимательно выслушивает какие-то инструкции через имплантированный в ухо приемник.

— Что-то новое? — спросил я. — Халифат уже захватил Турцию?.. А Франция еще держится или вот-вот падет, как вчера пала Испания?

Она поморщилась.

— Ты о себе думай. Есть данные, что все-таки это ты так прошел, как ангел смерти. Если кто и уцелел…

— Его и допрашивают?

Она вздохнула:

— Если кто и уцелел, то сбежал раньше, чем мы прибыли.

— Тогда у вас нет улик, — сказал я с сочувствием. — Нет человека, который мог бы пройти с пятого по первый этаж, убивая всю охрану.

Она фыркнула:

— Для человека, умеющего стрелять с двух рук, это не так и невозможно.

Я сказал обидчиво:

— Я что, выгляжу стариком? В наше время стрельба по-македонски — архаизм, пережиток седых времен, вроде битвы на слонах. Кто станет таскать два пистолета? Проще взять пистолет-пулемет, тот же «узи» или «Кедр». Вообще, как мне кажется, стрелять с двух рук по разным целям можно только из детских пистолетов пистонами.

Она сказала весело:

— Да ну? У тебя достаточно толстые руки. Накачанные. Ты удержишь оба пистолета.

— А смысл? — спросил я. — У них такая отдача, что даже мужчины держат пистолет в обеих руках. А с двумя хотя огневая мощность вдвое выше, зато точность близка к нулю. А сколько уйдет на перезарядку?

Она кивнула, если кто и стреляет из двух пистолетов, то обязательно с плотно прижатыми друг к другу пистолетами, так устойчивее, чем держать пистолет в одной руке. Да и вообще стрельба по-македонски применялась до появления малогабаритных пистолетов-автоматов, а потом о ней забыли.

— Жаль, — призналась она откровенно, — был шанс признать, что это ты всех перебил! А вдруг ты в самом деле македонец? От косплеистов можно ожидать любой дури.

— Увы, — ответил я, — но все равно не падай духом. Что-то придумаешь, держи голову выше!..

Она грустно улыбнулась.

— Чтоб думали, какая я крутая?

— Чтоб сопли не вытекали, — уточнил я. — Но вообще-то да, пусть думают, идет повелительница мира. Ты вообще-то… ниче так.

Мелодично раздался звонок, на экране появилось лицо Ани. Она посмотрела, как мне показалось, критически на обнаженную женщину за столом.

— Милый, — проворковала она как-то особенно женственно, — неизвестный звонок.

Я удивился:

— По скайпу?

— Да, милый.

Мариэтта посоветовала серьезно:

— Ответь. Сейчас это скорее в пользу, чем помеха.

Я повернулся к Ане:

— Поверни объектив, чтобы не захватывал эту часть стола. И погоди, наброшу рубашку.

Штаны надевать не стал, просто в рубашке сел на другой конец стола так, чтобы видна была только верхняя часть туловища.

Экран вспыхнул, появилось крупное костистое лицо немолодого и уверенного в себе мужчины, волевое и создающее ощущение полной надежности. Он скупо улыбнулся, встретившись со мной взглядом.

— Рад, что вы решились ответить. Господин Юджин, я догадываюсь, что вы очень заняты приятным делом, потому буду краток.

— Слушаю вас, — ответил я настороженно.

Он говорил тем же благожелательным тоном человека, по велению которого сносят горы и засыпают моря:

— Нам нужен только тот алмаз, из-за которого все и началось. И ему подобные. Даю вам слово! Меня не следует бояться, я вовсе не заинтересован кому-то как-то вредить… это мелко, понимаете?.. Если честно, политики не очень обращают внимание, погибнет человек или миллион человеков, лишь бы сработала их задумка — вот что считается. Потому и говорю абсолютно честно: укажите источник, где вы это взяли, и будете щедро вознаграждены. Это месторождение?

Я пробормотал:

— Что за хрень… вообще не понимаю… почему такая суета вокруг этого камешка?

Он чуть раздвинул губы в усмешке, показав краешек идеально ровных белых зубов.

— Вам еще не сказали? С удовольствием это сделаю. Дураки и женщины видят только ювелирные украшения, но алмазы уже применяются как основа для лазеров нового поколения, высокоэффективных, универсальных и непрерывно действующих. Ухватили?

Я сказал с некоторым трудом:

— Похоже, тот алмаз оказался…

Он кивнул.

— Вы правы. Оказался с уникальными характеристиками. Он дает луч даже не в разы, а в тысячи раз мощнее существующих!.. Только потому к нему такой интерес. Так что вы понимаете, когда такие силы брошены, чтобы найти ему подобные, их найдут…

— Интересно живете, — сказал я с завистью. — А вот у меня ничего не происходит! Один раз в руки попало такое чудо, и то не сумел воспользоваться.

— Господин Юджин, — сказал он, — я знаю, кто вы, чем занимаетесь и где сейчас находитесь. И та красивая женщина в вашей постели, передайте ей мои комплименты, не сможет вас защитить. Как и весь спецназ, что так лихо бросился вас спасать… Потому давайте сотрудничать. Серьезно. Мы занимаемся интересными технологиями, что сделают мир лучше. Подумайте! Мы с вами свяжемся. Или вы сами свяжитесь с нами… если созреете быстрее, чем мы решимся на следующий шаг.

Экран погас. Я некоторое время сидел, как бандерлог перед удавом, Мариэтта шумно завозилась за столом, ухитрилась проскрипеть стулом, хотя это просто невозможно, или же проскрежетала ножками по полу.

Я повернулся к ней, но она уже встала и потянулась к своей одежде.

— Одетой лучше думается, — пояснила она, — вообще мне казалось, этот мерзавец наблюдал и за мной!

— А вдруг в самом деле? — спросил я.

Она помотала головой.

— Нет, он понял по тебе, что я здесь. Анализаторы твоей мимики и движений работают во всю мощь. Аватару какую создали, от живого человека не отличишь. Даже голос синтезировали, как у диктора правительственных сообщений!.. Но какой гад, с лазерами работает!.. Так вот для чего ему алмазы…

Я покачал головой.

— Бери выше. С лазерами работают на подконтрольных ему заводах. Или в научно-исследовательских центрах.

Она поморщилась.

— Я это и имела в виду. Это кто-то из глав корпорации. На свою аватару вряд ли похож, ее создали только для этой связи и тут же сотрут, чтобы ни следа… Да-а, ты попал со своим алмазом. Теперь от тебя не отстанут. Может быть, наденешь штаны?

— У меня не штаны, — огрызнулся я, — а брюки. Я эстет… Гады, я же сказал правду! У меня нет и не было алмазов.

— Все равно, — ответила она рассудительно, — они хотят знать точно. Да и вообще с тобой слишком много неясностей. Я снова начинаю верить, что это не ты убил тех в твоем доме и не ты перебил всех в том особняке. Но… кто? И куда те люди делись, самое главное?

— Конкуренты, — сказал я, — везде конкуренты. Я просто сидел, как зайчик.

Часть вторая

Глава 1

Пока я надевал штаны, которые брюки, от волнения запутался в штанине, она же брючина, и чуть не упал. Мариэтта наблюдала с хмурым неодобрением, не любят женщины тонко чувствующих интеллигентов, грубые мачо всегда в моде, даже не понимаю, как нам, интеллигентным кроманьонцам, в древние времена удалось одолеть питекантропов и всяких там неандерталов.

— Ушли через подземные коммуникации, — предположил я. — Под любым городом такие сети туннелей, только в полиции о них не слыхали!

Она спросила обидчиво:

— Почему это не слыхали?

— Чтоб не лазить туда, — объяснил я. — Говорят, там не чисто. Не в том смысле, что нечисто, а в самом буквальном смысле не чисто.

— Ну да, — сказала она высокомерно, — я там два раза каблук ломала!

— Чего тебя понесло на каблуках? — спросил я, потом вдруг догадался: — Послушай, а ты женщина, да?

— Мог бы и раньше догадаться, — ответила она с достоинством. — Иногда это помогает. Вряд ли ты оставил бы на ночь сержанта Синенко. Хотя кто тебя знает…

— Я ужасно старомоден, — сказал я виновато, — и все еще замечаю гендерную разницу, хотя это недемократично и противоречит либеральным ценностям. Я не буду отбиваться, если останешься еще на ночь. Что-то мне начинает нравиться, когда меня насилуют женщины в полицейской форме…

— Я форму оставила на спинке стула!

— Все равно я ее видел, — признался я. — А твой пистолет уже под подушкой?.. Потому я и не сопротивлялся. Как думаешь, что он имел в виду насчет угрозы связаться?

Она наморщила лобик, глаза очень серьезные, нащупала в кармашке смартфон.

— Думаю, это не угроза пока что, а попытка завербовать. Держать ближе, чтобы ничто от них не ускользало. Нужно сообщить в отдел. Хотя вряд ли отследят, у корпораций свои спутники, но все равно доложить обязана. Не волнуйся, на тебя это не бросит тень.

— А я при чем? — пробормотал я.

Она пожала плечиками.

— Ну… кто тебя знает. Может быть, ты ведешь свою игру. Очень сложную и мне совсем непонятную. Как и другим.

Я сказал тоскливо:

— Да какую игру… Я чист как стеклышко, через которое можно смотреть даже на солнце… Все мои желания, это лежать на диване и смотреть футбольные матчи! Разве не видно?

Она посмотрела на меня внимательно.

— Знаешь, видно. И я тебе верю.

— Так чего?

— Я тоже не хотела лезть в вонючее болото, — пояснила она, — там в подземных коммуникациях. Хотелось просто полежать на травке под ласковым солнышком! Но полезла, как и тогда в учебке, чтобы закончить полосу препятствий, получить аттестат и перейти в разряд элитного спецназа.

— Понял, — буркнул я. — Но только я не элитный спецназ. Я вообще гуманист и гедонец. И стрелять ни в кого не хочу.

— Но выстрелишь, чтобы не дать выстрелить в себя?

— Любой выстрелит, — огрызнулся я. — Но я сижу и никого не трогаю! А не лезу вышибать двери и ловить террористов. В таких овечек, как я, никто не стреляет.

Она сказала почти нежно:

— Успокойся, я ни в чем тебя не обвиняю.

— Ты меня гнетешь подозрениями, — сказал я горько, — и угнетаешь намеками. А я такой ненамекаемый, самому тошно. Ладно, давай, утешай меня! Только ласково.

— Обойдешься, — сказала она. — Пора за дело. Ты не хочешь что-то добавить? А то если транскорпорации первыми доберутся до залежей таких алмазов, мне и подумать страшно…

— Нет никаких залежей, — отрезал я. — Я не геолог, но я эстет, тонко чувствующий, и мои чувства говорят, что нет залежей. Кто-то разграбил древнюю гробницу. Тамонхаимлю, Ашурбанипалью или Гильгамешью — мне все равно, но это единичный экземпляр!..

Она спросила ехидно:

— Тогда откуда он взялся? Алмазы не появляются поодиночке. Они в так называемых алмазных трубах.

— Метеорит занес, — отпарировал я.

— Почему не было сообщений?

— В древней древности, — пояснил я. — Что, съела?.. Знаю, тебе бы самой хотелось найти залежи таких алмазов, чтобы… отдать родному правительству!

— Науке, — отрезала она. — Бюджетной, а не той, что работает на олигархов!

— А какая разница?

— Олигархов не наука интересует, а то, что они от нее получат!

— Ладно-ладно, — сказал я, — но не случайно же самые лучшие научно-исследовательские центры по чему ни возьми — в руках корпораций? Значит, толстосумы о науке заботятся лучше чиновников и прочих казнокрадов.

Она поморщилась.

— Слово какое откопал… казнокрады… Последним его Салтыков-Щедрин употребил?

— Я же человек культурный, — отпарировал я. — У меня крупные запросы! Чем жопа шире… В общем, я лучше подожду, когда они все успокоятся. Как думаешь, я мудер?

— Дурак, — сказала она с отвращением.

— Да ладно, — сказал я, — у тебя задница пусть не самая широкая в мире, но какие формы!

— Дурак, — повторила она с нажимом. — Они не успокоятся, пока есть шанс высокой прибыли. Маркса не читал?

— А это хто?..

— Не знаю, — огрызнулась она, — слышала, что-то говорил насчет прибыли, за которую капиталист удавится. Так что не надейся. Успокоятся либо когда получат координаты залежей алмазов, либо из какой гробницы кто и когда выгреб. Но тебя в любом случае потом прибьют.

Я охнул:

— Ну спасибо! Ты такая ласковая…

— Я да, — согласилась она, — а вот жизнь нет. Она вся по Дарвину.

— Я креационист, — возразил я. — А дарвинизм — для грузчиков… Ладно, пойдем в постель. Почешешь меня еще разок, а там и спать пора. Это тебе хорошо, а у меня жизнь видишь какая? Хоть танцуй.

Из постели она выскочила, свежая и быстрая, как белка, ничуть не страшная без макияжа, теперь он наносится чуть ли не навечно, а снимают только в случае, чтобы нанести другой, еще страшнее, если на наш справедливый мужской взгляд.

— Доброе утро, — сказал я, — господин начальник.

— Гражданин начальник, — поправила она. — Привыкай.

— Сколько дадут? — поинтересовался я.

— В зависимости, — ответила она важно.

— От чего?

— Сколько убил, — объяснила она обстоятельно, — сколько зарезал, сколько удушил…

— Ух ты, — сказал я пораженно, — а я-то думал, за это правительственные награды вручают в актовом, прости за такое неприличное слово, зале!

— Это если не наших, — уточнила она. — А за наших — тюрьма строгого режима.

— А как отличить наших от не наших? — спросил я тоскливо. — Все в мире так быстро меняется…

— Нужно слушать руководство, — объяснила она. — Там виднее. А если попытаешься сам, то запутаешься. Мир теперь такой сложный, ты как-то вдруг угадал.

— Я думал, ты сама начальство.

Не слушая, она отправилась на кухню готовить обед, через час ей на дежурство, опаздывать рискованно, можно потерять работу. По строгому и деловому ее разговору по смартфону я понял, докладывает начальству о звонке главы транскорпорации, потом где она и по какому делу.

После доклада начальству позвонила еще раз, на этот раз почти щебетала, ага, это мужу, но щебетала как-то по-деловому тоже, впрочем, брачные узы давно уже не узы, а современный брак совсем не то, что даже у наших родителей, живущих по древним канонам прошлого десятилетия.

Пока мы кушали, ответила еще на пару звонков, но похвалила мой кухонный комбайн, в котором все рецепты мира, но я заметил холодок в ее голосе, да и сам понимаю, что если мужчина хорошо разбирается в еде, то это уже не мужчина, это втолковывал ей вчера зря, сама знает.

На выходе из дома чмокнула меня в щеку, но ловко вывернулась из моих рук.

— Нет-нет!.. Я на дежурство. Не отключай запись и следи, чтобы кто-то не отключил. Мы разберемся, что за мадридские тайны вокруг твоего парижского двора.

— Скорее бы, — ответил я.

— Разберемся, — повторила она. — Звони, если что.

— У меня уже сейчас если что, — сообщил я.

Она поморщилась.

— В следующий раз, если понадобится, могут прислать Синенко. Но, думаю, за тобой установят удаленное наблюдение.

Я смотрел, как она села в полицейское авто, а оно сразу ринулось в сторону ворот. Те поспешно отскочили в сторону, а закрывались потом медленно, держась за сердце и отходя от шока.

Глава 2

Все-таки этот гребаный аватар засел в моей голове накрепко. Полез в Инет, шарить долго не пришлось, корпораций на свете много, поиск выстроил по ранжиру, несколько сотен страниц, можно смотреть по капитализации, по размеру территории, количеству работников, патентов и прочего-прочего, так что я быстро скис, а интуиция, которой начал было доверять в том мире, где я благородный глерд, здесь что-то помалкивает.

Работу надо принять не только потому, что сама по себе уже дает высокий статус в обществе, а потому что это мой мир, куда сбегу после того, как помогу Рундельштотту вернуться в свою башню. Хотя само слово «принять» не совсем. Гораздо точнее звучит «надо хватать, пока дают».

Юлий Цезарь откровенно троллил, когда сказал, что лучше в деревне будет первым, чем вторым в Риме. Совсем безголовые верят и повторяют, но козе понятно, что город — это город. Там даже последние живут лучше, чем первые в деревне.

Понятно же, лучше быть даже презираемым безработным чмо и валяться на диване перед жвачником, чем важно феодалить в Средневековье.

Потому нужно выстраивать стратегию жизни здесь. И начинать прямо сейчас.

Я коснулся кончиком пальца аватарки, что осталась в памяти компьютера, и замер. Соединилось не сразу, чувствую, как целую секунду шла бешеная проверка, от кого и зачем, и если бы кто-то посторонний попытался выйти на связь, та же Мариэтта, то этот номер просто оказался бы пустышкой…

Экран засветился, но никакого изображения, прежний голос произнес ровно:

— А, господин Юджин… минутку, я сейчас освобожусь, и мы переговорим…

Я умолк и ждал, быстро-быстро стараясь найти то, что нужно сказать, но в голову почти ничего не идет, да и что может прийти, если все концы у этого транскорпорала…

Через пару минут на экране появился крупный человек, лицо прежнее или почти прежнее, глаза внимательные, взгляд сосредоточенный и добрый, как у Ленина с бритвой.

Я не стал спрашивать, его ли это лицо, сейчас приличные люди ставят аватары всюду, это якобы приучает к толерантности. Голос тоже идет через аппаратуру, она обогащает различными фриволетами.

Ни один уважающий себя бизнесмен не говорит своим истинным голосом, но кому это важно? Врать так же легко и своим натуральным.

Он уселся поудобнее, опустил локти на стол и даже чуточку наклонился вперед, как бы рассматривая меня внимательнее, хотя для этого проще приблизить изображение.

— Понимаю, — сказал он доброжелательно, — про нас всегда ходили и все еще ходят страшилки. Еще при монолитной власти правительств, хотя мы и пытались пиар-кампаниями что-то переломить в свою пользу. Но все равно простой народ верит, что транснациональные корпорации творят в своих недрах что-то просто ужасное и пытаются захватить власть над миром.

Я сказал вежливо:

— Но сейчас власть и так у вас.

Он усмехнулся:

— В какой-то мере верно. Но разве что-то изменилось? Раньше в мире было сто правительств, теперь сто корпораций… И между ними такая же борьба за лидерство. Но есть разница…

— Какая?

— Как вы понимаете, — сказал он мягко, — для того чтобы сделать мир безопаснее и предотвратить войны, роль государств постепенно и планомерно уменьшалась. Сокращались армии, останавливалось производство новых видов вооружений… Хорошо это?

— Хорошо, — ответил я с настороженностью. — Еще бы!

— Хорошо, — согласился он, — даже замечательно. Но чем больше падает роль государства, тем больше власти у частных фирм, корпораций, тем крупнее и лучше оснащены частные армии.

Я кивнул.

— Догадываюсь.

Он сказал невесело:

— Усиление мощи несет и ответственность и… опасность. Раньше враждовали страны и народы, но сейчас от Лиссабона до Владивостока фактически одно государство, что уже не государство, зато мощь прежних перешла к усилившимся корпорациям. Думаете, мы от этого в восторге? Но это данность.

Я пробормотал:

— Должны быть в восторге.

— Почему?

— Вы, как и пираты в те времена, не стеснены законами, правилами, параграфами. Или как ЧВК ныне. Зато намного выше мобильность, цена-качество… И, возможно, так быстрее наступит долгожданная сингулярность.

Он усмехнулся:

— Мы тоже так частенько думаем. Но иногда, вы даже не представляете, охватывает настоящий страх… Не верите? Зря… Раньше свою дурость можно было свалить на правительство, а сейчас, увы, наши не только пряники, но и шишки. Потому так отчаянно стараемся упрочить свое положение, следим за конкурентами, стараемся сделать мир как можно более безопасным… Вы следите за моей мыслью?

Я сказал совершенно искренне:

— Если вы представляете интересы корпорации, то вам ничего не стоит похитить меня, пытать, разрезать на куски и скормить своим собакам или что там у вас… но вы не узнаете больше, чем я сказал. Потому что больше я и сам не знаю.

Он чарующе улыбнулся.

— Похоже, вы в плену странных слухов. На самом деле у нас работают на благо человечества настоящие ученые, преданные своему делу. Подчеркиваю, на благо человечества!.. Я не уверен, что такие же благие побуждения у тех, кто работает на правительство… Знаете ли, у меня есть интересное предложение.

Я ответил настороженно:

— Слушаю вас.

— Просто приезжайте к нам, — сказал он спокойно. — Сообщите в полицию или куда там еще, что едете к нам… это для страховки, и приезжайте.

— Зачем?

— Во-первых, — сказал он, — увидите, что у нас все открыто. Увидите, что у нас люди увлеченные, интересные и… жаждущие осчастливить мир.

Я пробормотал:

— Это я еще могу понять. Но… вам-то зачем со мной возиться?

Он кивнул.

— Хороший вопрос. Похоже, вы очень удачливый человек. Сперва у нас решили, что вы из элиты спецназа, но ваша биография прослежена от момента зачатия и до нынешней секунды. Никаких пробелов нет… Значит, вам просто очень везло. А везение, как гласит теория Вилминд-Фауста, физическая величина. И это находит подтверждение: вам и алмаз в руки, и вы каким-то чудом сумели пройти через весь особняк магната Сиделовского, перебив всех его обитателей… К сожалению, он всегда отключает наблюдение, потому просмотреть, что же там случилось, нельзя… Да-да, я знаю вашу версию! Пусть по-вашему: они сами друг друга перебили. Это не важно. Главное, вы опять же вышли сухим из воды. Принуждать ни к чему вас не будем, это и понятно. Любое принуждение обернется против нас… Ну как?

Я подумал, страшно, до свинячьего визга хочется отказаться, но такие люди все равно найдут, а правительство для моей охраны не спешит выделять армию с танками и ракетами.

— Давайте адрес, — ответил я. — Только не понял, какое место в нем могу занять я.

Он усмехнулся:

— Конечно, скромное. Все начинают с низов. Я начинал с посыльного… Введите в ваш навигатор адрес головного офиса корпорации «Скальгрим». Охрана вас не застрелит, уверяю вас.

Сердце мое тревожно стукнуло, но я пересилил страх и сказал почти нормальным голосом:

— Я приеду. Я трус, как все демократы, но я любопытный трус.

Корпорация «Скальгрим», одна из ведущих в разработке вычислительной техники, как указал поиск. Не самая крутая и не самая богатая, но я видел это название на первой странице браузера, а это значит, в двадцатку входит, а то и в десятку.

Еще помню, когда-то СМИ обвиняли их в передаче каких-то секретных технологий террористам, но дело на том и закончилось. Хотя крупные фирмы постоянно в чем-то да обвиняют: «Майкрософт» постоянно оправдывается, «Гугл» из судов не вылезает, «Эппл» платит отступные… Всяк норовит сорвать с богатых хотя бы жалкий миллиончик, дескать, у этих толстых гадов не убудет.

Мой «стронгхолд» лихо подкатил к главному входу центрального офиса, охранник молча показал на знак, запрещающий парковаться. Я вылез и, велев автомобилю отыскать место на стоянке поближе, направился к массивным дверям.

Меня никто не остановил, аппаратура уже проверила и перепроверила меня и мой облик морале, а остановит, когда пересеку какую-то запретную черту.

Девушка на ресепшене улыбнулась мило.

— Это вы Юджин?..

— Не стану отказываться…

— Пройдите по левому коридору, — сказала она, — комната восемнадцать.

— Там меня ждут?

Она изумленно вскинула тонкие нарисованные брови.

— Там подождете вы!

— Хорошо-хорошо, — ответил я поспешно, — я к этому привычен. Всю жизнь чего-то жду… Наверное, щастя?

Она чуть улыбнулась понимающе, дескать, ей это знакомо, а я, чуть ободренный своей находчивостью, отправился по указанному коридору.

Кабинет за номером восемнадцать ничем от других не отличается, да и на первом этаже, тоже понятно, что навестит меня там не генеральный директор.

Комната проще некуда: стол, а по обе стороны по стулу, что значит все для разговора, здесь не работают, я сел и начал осматриваться.

Дело в том, что когда ничего не мешает, я в спокойном состоянии духа и, сосредоточившись, замечаю и то, чего не замечал раньше. Те же три камеры, замаскированные так хитро, что и специалист не заметит, но я сейчас вижу даже проводку внутри стен, более того, могу сказать, на которую подается напряжение, а какая пока отключена.

Магия работает и здесь, потому что во мне, и хотя маг из меня почти никакой, но то ли добавила чувствительности, то ли обострила ту, что спала во мне, как хомяк зимой.

Даже могу сказать, сколько человек за стеной слева и сколько справа: по три слабо заметных голубоватых силуэта, все сгорбились за столами, словно начальник не просто наблюдает за ними с дисплея, но и стоит рядом с толстой палкой в руке.

Дверь распахнулась, вошел улыбающийся человек в деловом костюме и при галстуке, но и костюм расстегнут, и узел галстука заметно ослаблен, что должно выказывать полуофициальность беседы и большую доверительность.

— Кузьменко, — представился он. — Сидите-сидите!.. Мой босс поручил мне переговорить с вами. Сам он сейчас занят, но обещал одним глазом присматривать за нашим разговором.

— Польщен, — ответил я осторожно. — Обожаю, когда за мной присматривают.

Он улыбнулся понимающе, сказал тем же доброжелательным голосом:

— Сейчас из-за стремительной роботизации все больше безработных. Разумеется, большинство только ликуют, зарплата сохраняется почти в том же объеме… но некоторые хотели бы все-таки что-то делать полезное для общества. Не так ли?

Я кивнул.

— Да-да, вы правы.

— Мы могли бы дать вам работу, — сказал он напористо. — С достойной оплатой. Конечно, не генеральным директором, ха-ха, но, к примеру, работа курьера сама по себе интересна для молодого человека, которому скучно было бы сидеть в офисе.

Он посмотрел на меня очень внимательно, я понял, что это и есть работа, на которую могу рассчитывать, спросил осторожно:

— А что… возить?

Он засмеялся.

— Не пиццу по городу и не наркотики, как сразу почему-то думается, верно?

— Да я только спросил…

Он кивнул, сказал уже серьезно:

— Ездить придется в другие филиалы нашего научно-исследовательского центра. Часть из них в Москве, точнее, в ближайшем Подмосковье, часть в других городах. Есть и за рубежом, но теперь безвизовый режим, а паспорт у вас наверняка уже биометрический последнего поколения.

— В смартфоне, — сообщил я. — Как и права.

— Тогда проблем нет. Если только работа вас устраивает… то она ваша.

Сердце мое застучало чаще, а в горле от волнения разом пересохло.

— Я, — сказал я, — согласен. Вообще-то не очень люблю работать, но вот так, чтобы связанное с поездками — это почти и не работа.

— Тогда завтра и приступайте, — сказал он уже по-деловому. — Рабочий день начинается в девять. Это не значит, что немедленно куда-то отправят, увы. Бывает, неделями придется околачиваться, прежде чем какой-то чип нужно перевезти из одного района в другой. Но когда-то и каждый день поездки.

Я сказал радостно:

— Завтра в девять буду здесь!

Глава 3

На другой день я поднялся на два часа раньше, просто больше не мог спать, сердце не стучит, а бухает, как молотом в наковальню, кровь шумит в черепе и грохочет в ушах.

Явился, правда, минута в минуту, пусть видят мою пунктуальность, хотя для этого пришлось полчаса поскитаться по соседнему кварталу, хотя, боюсь, с этими чертовыми камерами повсюду мою наивную хитрость могли заметить и похихикать над такой провинциальностью.

Охранник снова даже не взглянул на меня, перед ним монитор, а там я иду весь препарированный, голый, и даже видно, что в желудке и кишечнике ничего, кроме говна, нет, смертники выглядят иначе.

Здание из стекла и металла, как говорили в старину, но сейчас уже никто не знает, кроме самих строителей, из чего такое вот строится, новые материалы появляются каждый день, а мы только разеваем рты, когда на улочке, на которую не заходили с неделю, вдруг обнаруживаем ликующе сверкающий небоскреб, весь как будто перенесенный к нам из будущего.

На ресепшене две молодые и постоянно улыбающиеся девушки с милыми щебечущими голосами, одна хорошенькая и милая хохотушка, а вторая не такая милашка, зато одета настолько модно, что уже не ресепшионистка, а, пожалуй, рецепционистка.

Она посмотрела на меня свысока, не выгляжу менеджером, тем более старшим менеджером, произнесла чистым бесцветным голосом:

— Вам назначено?

Возможно, собиралась убить сразу, кто таким что-то назначает кроме порки, но я стыдливо шаркнул ножкой и проговорил скромно:

— Точно… именно оно самое…

Рецепционистка презрительно оглядела меня с головы до ног, кто пригласил такое чмо в их святыню, а та, что просто ресепшионистка, как я ее определил, мило улыбнулась и кивнула в сторону левого коридора.

— Вовремя. Восемнадцатый кабинет. Похоже, вам повезло.

Я спросил пугливо:

— В каком смысле?

— Есть посылка, — сообщила она шепотом. — А после выполнения — бонус.

Я вздрогнул, кивнул ей, ноги сами понесли меня быстрее по коридору. В кабинете пусто, но едва я перешагнул порог и остановился в растерянности, на столе вспыхнул дисплей, незнакомый мужчина всмотрелся с экрана в меня и спросил отрывисто:

— Новый курьер?

— Э-э… вроде бы.

— Пройдите во внутренний двор, — велел он.

— Есть, — ответил я. — Бегу.

Что за внутренний двор, никогда бы не отыскал, но подсказали, а когда вышел из здания с другой стороны, изящный «Тесла-7», внедорожник, уже разворачивается на просторном пятаке, выложенном плиткой красно-черного цвета.

Я нерешительно двинулся к нему, шофер выглянул, крикнул:

— Это ты курьер?..

— Если еще не уволили, — ответил я.

Он хохотнул, сказал дружелюбно:

— Привет, меня зовут Серж. Садись… Нет, не рядом, сзади безопаснее.

— Ого, — сказал я. — Серьезно у вас.

Он обернулся, смотрел, как усаживаюсь на заднем сиденье, веселый и дружелюбный, какими бывают именно такие шоферы, не слишком обремененные работой и поездками.

— А ты думал!.. Съездим в Люберцы, там филиал. Туда и обратно — вот и весь рабочий день. А зарплата, как у инженеров.

— Классно, — согласился я. — Что везем?

Он кивнул в сторону здания.

— Жди. Как только закончат, сразу и принесут.

— А почему такие сложности? — спросил я. — Дроном быстрее и проще.

Он отмахнулся.

— Так, на всякий случай. Конкуренты не дремлют. Именно поэтому не отправляют беспилотниками, их легко перехватить. А вот человека пока что не перехватишь.

— Почему?

Он хохотнул:

— Человек, как сказал Эйзенхауэр, тварь хитрая, хоть и дрожащая.

Ждать пришлось долго, я уже собрался было сбегать в здание к кофейному аппарату, заодно и булочку взять на дорогу, — но дверь наконец распахнулась, торопливо вышли трое в синих халатах.

Один нежно прижимает к груди что-то вроде коробки от обуви, а когда подбежал к автомобилю, вперил в меня острый взгляд.

— Это вы курьер?.. Вот это передадите заведующему Калабухину в Люберцах. Мы предупредим, он увидит ваше приближение по навигатору и выйдет навстречу.

Я принял коробку, слишком легкая, словно наполнена ватой.

— Все передам…

Он сказал строго:

— Вы первый раз? Не смотрите, что легкая, там везде пенопласт, а в середине тот самый чип, ради которого едете и вообще существуете в данном случае в этой мерцающей вселенной.

— Понял, — сказал я устрашенно. — Кто бы подумал, для чего я, оказывается, существую… А в другой, немерцающей?

— Там не существуете вовсе, — отрезал он. — Все, отправляйтесь!

В машину с другой стороны запрыгнул здоровенный малый, на ходу дожевывая бутерброд, сказал бодро:

— Вот теперь погнали!

Шофер быстро развернул автомобиль и послал через двор к воротам с той стороны. Там прошмыгнули между зданиями их научного центра и лишь потом вырвались на автостраду.

Здоровяк дожевал бутерброд, на меня поглядывал с интересом.

— Как зовут?

— Юджин…

— А меня Василь Макарыч, — сообщил он. — Я тут уже пять лет. Старожил. Если че, спрашивай. Я все знаю. Уверсал, как этот автомобиль. Хотя топливо у нас разное.

— Запомню, — пообещал я. — Вопросов у меня много.

— Да давай, — сказал он великодушно, — пока едем, попросвещаю.

— Прав ли был Сартр насчет единой теории поля? — спросил я. — И в чем его расхождения с Камю?

Он вытаращил на меня глаза.

— Ты че? Всерьез?

— Ты же сам сказал, — ответил я с обидой. — Ну тогда попроще. Темная материя поглощает темную энергию или же они аннигилируют?

Он хохотнул:

— Ну и курьеры теперь пошли!.. Ты чем был до того, как с работы выгнали? Профессором?

— Вроде того, — сообщил я скромно.

— Вижу… Все вокруг грамотные, простому человеку плюнуть некуда, в академика попадешь…

Он сердито умолк, а я тоже молча поглядывал по сторонам. Партия сингуляристов победила, это видно по тому, как быстро растут великолепные супертехнологичные небоскребы, а всякие боярские усадьбы сносятся без всякой жалости.

Вообще старые дома остались только в пределах Садового кольца, да и то не больше десятка, остальное все подчищено. Если честно, все эти отвратительные домики прошлых веков с их низкими потолками и убогой архитектурой выглядят жалко среди великолепных зданий, построенных и по науке, и по проектам настоящих архитекторов, а не каких-то розмыслов тех диких времен.

Дважды проскакивали через лесопосадки, что вошли в моду по настоянию экологов: огромные дубы и прочие не дубы, выращенные ускоренным методом, красивые и живописные, простирающие ветви так, что мчишься в их тени, как в лесном храме эльфов, прохладном и таинственном…

Когда точно так же нырнули под сень огромных деревьев, то ли вязов, то ли грабов, и Серж повел машину, на большой скорости виляя по живописной дороге, я ощутил быстрое приближение холода, что означает опасность, насторожился, но не мог понять, откуда она идет, мы все еще едем на приличной скорости, дважды промелькнули встречные, но так вообще-то нигде ничего опасного…

Между деревьями вдали показалась легонькая «Ауди», ползет себе потихоньку, я начал всматриваться в нее, стараясь заметить что-то подозрительное, как вдруг обдало с головы до ног таким холодом, что заломило зубы.

Василь Макарыч сказал резко:

— Серж, сбавь скорость. Что-то мне та машина не нравится.

Тот возразил:

— Да там мужик с бабой, веселятся…

Но скорость сбавил, «Ауди» хоть и ползет, но виляет с боку на бок, а сталкиваться как-то не очень жаждется.

— Еще, — потребовал Василь Макарыч. — Пусть они едут впереди!

— Да что за, — проворчал Серж, одной рукой он держался за баранку, а другой достал из бардачка пистолет, — не нравятся они мне…

Он держал его готовым к стрельбе, мы приблизились, Серж приостановил вовсе, и в этот момент Василь Макарыч выхватил пистолет из кобуры и выстрелил ему в затылок.

Я оцепенел от ужаса, а из «Ауди» быстро выскочили мужчина и женщина, у обоих в руках пистолеты-автоматы. Василь Макарыч выдернул у меня из рук коробку с чипом, пистолет его начал поворачиваться стволом в мою сторону, я с замиранием сердца понял, что меня ждет, в ладони будто сама по себе появилась тяжелая рукоять, я торопливо сжал ее и надавил на скобу.

Выстрел прозвучал глухо, я нажал снова. Охранник дернулся и откинул голову, а я выхватил из его руки пистолет и, сблизив кулаки, развернулся в сторону подбегающих.

Они не успели вскинуть оружие, будучи уверенными, что все под контролем, а я открыл пальбу из двух пистолетов.

Первым достал мужчину, у них реакция быстрее, и вообще мы опаснее, женщина только начала замедленно поднимать оружие в положение для стрельбы, но два выстрела отбросили ее на шаг, там завалилась навзничь, красиво взметнувши выкрашенными в красный цвет волосами.

Я вывалился на дрожащих ногах наружу, спихнул тело Сержа на соседнее сиденье, а сам прыгнул за руль, поспешно объехав «Ауди», вывел машину на дорогу, а как только выскочил из лесного массива и понесся по залитому солнцем шоссе, прокричал:

— Мариэтта!.. Срочно!.. Блин, что значит «занято»? Давай поверх!.. Мари, засеки мои координаты. Здесь был бой, четыре трупа!.. Можешь захватить судмедэкспертов. А я выезжаю на шоссе в сторону Люберец, но как человек робкий и пугливый, не откажусь от конвоя… Вдруг эти гады восхотят повторить нападение?

Ее лицо возникло на лобовом стекле, глаза вытаращены, прокричала в панике:

— Уже выезжаю!.. Эксперты сейчас будут! Зачем ты их всех убил?

— Я никого не убивал, — огрызнулся я.

— А как?

— Ты не поверишь, — крикнул я, — но они зачем-то друг друга перебили!

— Снова? — охнула она. — Ты как чума в средневековой Европе!.. Я перехвачу тебя на дороге.

— Не нужно, — сказал я, — там может быть опасно. Люди теперь такие злые… Пошли Синенко, его не жалко. Он за «Формику» болеет…

Она что-то еще выкрикивала, но я слышал плохо, в голове шумит, и надо крутить руль на скорости, я же гоню, нарушая все законы, но как назло, никто из полиции не пытается остановить, вообще как будто ее нет, вот так всегда.

Впереди уже показались небоскребы Люберец, как в трех сотнях метров опустился на обочину вертолет, Мариэтта выскочила почти на ходу, пистолет в руке, а с другой стороны выпрыгнули двое омоновцев в броне и с автоматами.

Я остановил машину, опустил стекло.

— Мариэтта!.. Классное платье!.. Сама выбирала?

Она заглянула, охнула:

— И тут трупы!.. Да что ты за зверь?

Омоновцы взяли меня на прицел, я сказал быстро:

— Ребята, я в белой шляпе! Это они в черных. Правда, шофер вообще был без шляпы.

Она крикнула зло и обвиняюще:

— Опять друг друга перебили? А ты стоял в сторонке?

— Лежал, — уточнил я, — и голову закрывал, как нас учили вести себя при ядерном взрыве. Конечно, я даже не видел, как и кого. Я же трус, жмурился и молился, чтобы это был только гадкий сон.

Омоновцы переглянулись, на лицах предельное презрение к человеку, который не стыдится говорить такое женщине.

— А кто их? — спросила она.

— Те двое остались на сорок втором километре, — напомнил я. — Откуда я тебе сообщил. Если твои уже там, пусть скажут, нужна ли им помощь.

Она увидела, что я вот-вот тронусь с места, торопливо перебежала на другую сторону и протянула руку, намереваясь открыть дверцу.

— Я с тобой.

— Там занято, — предупредил я. — Ребята, не пускайте ее.

Омоновцы не сдвинулись с места, а Мариэтта рывком сдернула труп водителя с сиденья, он вывалился на землю, а сама быстро опустилась на его место.

Омоновцы молча вытащили с заднего сиденья тело Василя Макарыча и положили в красивой позе на траве.

Мариэтта кивнула.

— Все, гони!..

Я ткнул в экран, автомобиль быстро набрал скорость и понесся к выходу из-под зеленой крыши.

— Ты быстрая, — похвалил я. — Темперамент!.. Это я оценил…

Она спросила зло:

— Во что вляпался снова?.

— Почему сразу вляпался? — спросил я обидчиво. — Я на работе. Важной и ответственной.

— Какой?

— Пиццу развожу, — сообщил я. — Был бы вертолет, как вон у тебя, зарабатывал бы больше.

— Это простой вертолет, — ответила она, — а у тебя автомобиль бронированный!

— Значит, пицца по редкому рецепту, — сказал я. — Эксклюзивному. Для богатых безработных.

Я погнал быстрее, дорога пошла прямая как стрела, Мариэтта так и осталась сидеть с пистолетом в руке, даже не обращая внимания, что короткую юбку и колготки испачкала в крови.

— Как-то слишком быстро, — сказала она нервно. — Вчера ты сам был безработным.

Я огрызнулся:

— Это оскорбление? Сейчас и слова такого нет!

— А какое теперь?

— Фрилансер, — объяснил я, — а также человек творческой профессии. Не нужно грубить, а то привлеку за сексизм.

— При чем тут сексизм?

— Не знаю, — ответил я. — Но чувствую, привлечь можно. Сейчас любого можно привлечь, не знала? Добро пожаловать в общество победившей демократии!

Она стиснула челюсти и посверлила меня злым взглядом, как всякий представитель власти, им чем больше угнетения человека человеком, тем лучше. Эти слуги режима, как и террористы, против которых воюют — самые стойкие апологеты твердой власти и вообще диктатуры.

Еще один лесной массив, как показалось с испугу издали, но это просто пара десятков деревьев вдоль дороги. Как только они остались позади, дорога стала еще шире и глаже, а впереди гордо и красиво поднялись футуристические здания НИИ высоких технологий.

Глава 4

Автомобиль будто ощутил прилив адреналина, взревел, гребнул копытами и понесся как огромная бронированная птица, благо дорога идеально прямая и ровная, а контроль управления перехватывают службы движения комплекса.

Мариэтта спросила внезапно:

— Ты уже водил инкассаторские?

— Нет, — ответил я, удивленный вопросом.

— Да? — переспросила она. — А едешь так, будто сто лет водишь… А что тогда водил? Бронетранспортеры?

— Только свою «мэджести», — ответил я.

Она фыркнула:

— Тогда бы ты с этой опрокинулся на первом же повороте. Для бронированных со смещенным центром тяжести нужен особый навык.

— Это для женщин, — пояснил я. — У нас, самцов, такое в крови. Привыкли мы, хватая под уздцы… в общем, усмирять технику, а женщинам ломать крестцы… только не знаю, что это. У тебя где крестец?

— Сам ты крестец, — огрызнулась она.

Автомобиль, красиво сбрасывая скорость, домчался до мраморных ступенек величественного полунебоскреба, замер, а из дверей уже выскочили двое в синих халатах, дескать, элита человечества, научные работники. Думаю, в этих халатах и домой ходят, чтобы уважали на улице.

Я вышел из машины с ящичком в руках.

— Доктор Калабухин?

— Это я, — сказал тот, что подбежал вторым, толстенький и взъерошенный, с недельной щетиной, настоящей, а не той, что отпускают для декоративности, как пудели.

— Это ваш помощник?

— Магистр Улитин, — сказал доктор Калабухин. — Вы привезли?

— Да, — ответил я, — сегодня закончили. Оперативно?.. Он еще теплый, пощупайте.

Он спросил брезгливо:

— Чем это коробку забрызгали? Соусом?

Я ответил любезно:

— Что вы, как можно?.. Это кровь и мозги шофера и охранника. Мозги, конечно, им и не были нужны, но горячую молодую кровь жалко. Чистить было некогда, я тоже жажду, чтобы сингулярность наступила хотя бы на пару минут раньше. Это же так важно, так важно!

Он побледнел, сделал странное глотательное движение. Его помощник, менее чувствительный, торопливо взял из его рук испачканную коробку и торопливо понес в здание.

— Распишитесь, — сказал я, его лицо стало таким растерянным, что я сказал, сжалившись, — шучу-шучу. Юмор у меня такой.

Мариэтта смотрела, как я возвращаюсь, глаза огромные, прошипела:

— Ты, гад, еще и юморишь?

Я признался:

— Мари, это чтоб было не так страшно. Меня же трясет, не видишь?.. Вот пощупай… Да ты чего, я просто предложил пощупать без всяких там! А ты сразу, как можно, я же чувствительный интеллигент, а не питекантроп какой…

Она прошипела:

— Заливай!.. Страшно ему, видите ли. А глазки горят. И щечки вспыхнули, как же, радость, людей убил… И что теперь?

Я опустился на сиденье водителя, сказал задумчиво:

— А который час? Думаю, пока доеду обратно, мой рабочий день как раз кончится. Угостить тебя кофе?.. Я имею в виду, в постели?

Автомобиль развернулся и понесся на большой скорости в обратную сторону.

Мариэтта прошипела злобно:

— Да что б я еще раз… Ты хладнокровный убийца! Говорили, не верила. Ты меня почти уболтал.

— Ты чего? — изумился я. — Они сами друг друга перебили!.. А я забился в дальний угол в кузове… или в багажнике?.. и крупно дрожал. А когда все стихло, подрожал еще немножко по-мелкому, как бы успокаиваясь, потом тихонечко вылез. Страшно, конечно, но я сел за руль и попытался поскорее удрать с опасного места. Видишь, руки все еще дрожат!

— Не вижу, — отрезала она.

— Потому что за шоферку держусь, — пояснил я. — А вот сядь за руль ты, а я буду держаться за тебя, сразу почувствуешь, как во мне все дрожит и волнительствует…

— Рассказывай, — сказала она зло, внезапно ее лицо и все в салоне накрыла плотная тень, это автомобиль снова несется под сенью, как говорят поэты, могучих дубов, через ветки которых никакой спутник даже слона не увидит. — Не верю в такие совпадения.

— Надо верить, — сказал я проникновенно, — вера в чудеса сделала из обезьяны человека. Вера в чудеса — это вера в прекрасное, возвышенное, поэтичное…

— Да, — сказала она саркастически, — расплесканные мозги по всему салону! Как прекрасно.

— Вот видишь, — ответил я, — призналась. А расплесканные мозги… это проза жизни. Нужно не обращать на нее внимания, думать о прекрасном и шагать в таинственную и манящую сингулярность.

Она фыркнула, отвернулась было, но тут же спросила резко:

— Ты из движения две тысячи сорок пять?

— А что, — спросил я опасливо, — их уже запрещают?

— Пока нет…

— Слава богу, — сказал я с облегчением, — а то потом бы и нас… Я из тех, кто помягче.

— Это кто?

— Трансгуманисты, — объяснил я. — Само самоназвание говорит о том, что мы гуманные, добрые, пингвинов спасаем…

— Пингвинов, — буркнула она, — пингвинов! А людей?

— Люди не пингвины, — пояснил я на тот случай, вдруг по-женски не знает, — должны спасаться сами. И других спасать. Мы цари или не цари?

Она поморщилась.

— Не тянешь на царя.

— Не тяну, — согласился я печально, — но вот назначен. Придется как-то справляться.

Она покосилась дико, что-то голос мой слишком серьезный, никакого ерничанья, будто и вправду сумасшедший маньяк, что не отличает реальность бытия от реальности осознания.

Пейзаж мимо проносится такой мирный, пасторальный, не верится даже, что кто-то кого-то обижает вообще, ну там жабы едят комаров или рыбы червяков.

Люди тем более обходятся без насилия, преступность давно искоренена или почти искоренена. При таком всесилии техники, что видит каждого и предупреждает полицию, как только кто-то возьмет нож и пойдет к входной двери, преступления пресекаются обычно до того, как их совершат.

Но это, конечно, на массовом уровне, что самое главное. В массе своей преступления совершались людьми, так сказать, массовыми, простыми, потому преступления квалифицировались как бытовые, иногда как хулиганство, но из-за обилия видеокамер на улицах уже невозможно кого-то ударить и суметь скрыться. Портреты мгновенно разлетятся по всей округе, и не только портреты, но и точный адрес проживания, где у кого бывает в гостях…

Сперва преступность сократилась в разы, а потом вообще ее почти искоренили. Осталось это вот «почти», что подразумевает оснащенность преступников не меньшую, чем у правоохранительных органов.

Конечно, не только оснащенность, но и квалификацию. Компьютеризация и робототехника пришли и в охранные системы, заменив людей в том возрасте, когда у них полно силы и желания пользоваться своими навыками.

Потому тот, кто живет в простом быту, скажет с уверенностью, что преступность искоренена полностью, а тот, кто работает с такими вот корпорациями, где огромные деньги и власть, о которых и не мечтают президенты стран, будут думать с ужасом, что везде преступность, стрельба, кражи чипов, подставы, предательства…

Я задумался. Стрельба и попытка похитить чип уже были, а вот подставы и предательства… наверное, еще впереди.

Мариэтта сказала быстро:

— Вот там у столба останови!

Я спросил с подозрением:

— А ты на какую разведку работаешь?

— Останови, — потребовала она, — и не умничай.

— Ну вот, — сказал я с обидой, — последнее отнимаешь…

Я коснулся пальцем сенсора, указывая, где подать к обочине и остановиться, броневичок принимает голосовые команды только от своего хозяина, ныне оставшегося мертвым там, среди полицейских, сейчас он послушно, хоть и нехотя, свернул и остановился.

С той стороны на большой скорости подлетел полицейский автомобиль, вроде бы обычный, даже с мигалкой, но я ощутил по длине тормозного пути, что весит как танк.

Выскочили трое в бронежилетах, одного я узнал сразу, капитан, который пришел нам на помощь в заброшенном заводе и который воссоздавал мой победный путь из особняка магната.

Он с ходу заглянул встревоженно в окно со стороны Мариэтты, лицо напряглось.

— Да у вас тут все в крови!..

— Это не мы, — ответила Мариэтта.

Он стегнул по мне острым взглядом.

— Ну да, конечно, если здесь этот… Евген, то да, еще бы…

— Остальные на сорок втором километре и не доезжая Люберец, — отрапортовала она.

— Трупы?

Она сказала едко:

— Если там был наш неуловимый Евген, то кто еще?

Я запротестовал:

— Что вы из меня какого-то Чикатилу делаете? Я смирно прятался и дрожал, прятался и дрожал! Мы, эстеты, не выносим общую человеческую грубость. Я уже трансгуманист, живу будущим бессмертием, а вы меня убить хотите!

Капитан кивнул, сказал Мариэтте:

— Как я понимаю, на этот броневичок, замаскированный под рядовой автомобиль, зачем-то напали боевики. Но, как только увидели нашего Евгена, все тут же перебили друг друга!

— С вами хорошо работать, капитан, — сказала она, — всегда в самую точку!

Он повернулся ко мне:

— А куда делись водитель и охрана?.. Мариэтта, он в чем-то признался, пока вы сидели рядом?

Она пожала плечами.

— Послушать Евгена, они не то сами застрелились, не то убились о деревья, там их много. На месте происшествия сейчас наверняка специалистов, как муравьев, но можете и вы полюбопытствовать.

Еще двое подошли и внимательно слушали. Одного я тоже узнал, был тогда в ангаре, он посмотрел на меня и сказал мрачно:

— Надо бы его послать на границу Ирана и Саудовской Аравии. Пусть они, глядя на него, друг друга перебьют, а мы туда сбегаем и захватим нефть.

— Что нефть, — сказал второй, — там Кааба, главная ценность…

— А я бы выгреб сокровища султана, — сказал первый мечтательно.

— Я бы его гарем… Там одни фотомодели!

Мариэтта посмотрела на них исподлобья.

— А вы зря хихикаете. Если у него такая мутация, что вокруг люди начинают ссориться и убивать друг друга?.. Сейчас вот начнете, кто за нефть, кто за баб…

— А ты достанешься победителю, — подытожил капитан и оглянулся на меня. — Кто бы подумал, какие теперь победители!

Спецназовец, напротив, внимательно посмотрел на Мариэтту.

— Я тоже хочу быть победителем.

— И я, — сказал второй. — Доставай пистолет.

Капитан рявкнул строго:

— Тихо! Кто знает, вдруг это правда. И мы все передеремся. Мигом в машину! Надо самим посмотреть на место схватки. Эксперты экспертами, но мы тоже не лыком шиты.

Мариэтта кивнула, я ткнул пальцем в лобовое стекло экрана, подтверждая заданный маршрут. Автомобиль с облегчением понесся в направлении родного стойла, где тепло, уютно, не стреляют и много вкусного водорода.

Глава 5

Контроль управления автомобилем перехватили, едва мы показались на горизонте, а когда на большой скорости подкатили к головному входу «Скальгрима», где броневичок встал как вкопанный, из здания высыпала целая группа сотрудников.

Впереди с распахнутыми объятиями сам менеджер, принимавший меня на работу, весь сияющий и радующийся так, словно это он основал «Фейсбук».

Он обнял меня на краткий миг и провозгласил громко:

— Видите, недаром я сделал ставку на него!.. Он довез чип, который наверняка перехватили бы конкуренты, отправь я с другим курьером.

Сотрудники кричали «виват» и хлопали в ладоши, а я спросил с неловкостью:

— Спасибо, спасибо… Но неужели все так серьезно?

Он вздохнул, ответил несколько театрально и явно рассчитывая на слушающих:

— Официально, конечно же, конкуренты такое не делают. Просто напали какие-то бандиты. Но этот чип обязательно оказался бы у конкурентов.

— Даже если действительно просто бандиты?

Он кивнул.

— Когда планируют нападение на что-то редкое, то уже знают, кому продадут. Иначе рискуют остаться сами с похищенной редкостью, с которой не будут знать, что делать. Понятно же, такой чип не предложишь купить кассирше в супермаркете или владельцу обувной фабрики. Так что конкуренты, только конкуренты!

Он повернулся к остальным, лицо стало строгим, сказал совсем другим голосом:

— Воздали должное герою?.. Теперь все по местам! И работайте так, чтобы и о вас можно было сказать что-то доброе.

Толпа мгновенно втянулась в двери, а когда мы остались одни, не считая наблюдающей за нами издали Мариэтты, я пробормотал:

— Интересная у вас жизнь…

Он огляделся, прикоснулся к одной из пуговиц на костюме и сказал негромко:

— У тебя тоже. Знаешь, завтра или послезавтра тебе придется отвезти… настоящий чип.

Я охнул.

— Насто… ящий?

Он кивнул.

— Да. Понимаешь, наши аналитики просчитали и доложили об очень высокой вероятности, что конкуренты попытаются как-то выкрасть этот чип. И что у нас есть «крот», который снабжает их инсайдерской информацией. Таким образом, те два года, которые мы затратили на его создание, наши конкуренты, а если говорить точнее — противники, прошли бы за сутки! К тому же сэкономили бы семьдесят миллионов долларов, затраченных нами на разработку.

Я проговорил с трудом, все еще ошалелый:

— Кажется, я знаю… кто у вас был «крот»…

Он насторожился.

— «Был»?

— Да, — ответил я.

— Кто? Можно подробнее?.. А то мы знаем только о случившемся, но руководству понадобятся детали…

Я понизил голос до шепота:

— Охранник работал на них. Когда машину перехватили и остановили, он выстрелил водителю в затылок. Хотел и меня…

— Ну-ну?

— Но что-то ему помешало, — сообщил я. — Уж и не помню, что. Я так испугался, что в самом деле ничего не помню.

Он сказал быстро:

— Это не важно, не пытайтесь вспомнить. Главное, как и кто. Но если охранник, то завербовали его недавно… Он же пешка, что знает важного? Нет, есть «крот» и поважнее, он где-то в верхах… Но и за охранника спасибо.

— Это моя работа, — сообщил я скромно. — Привезти, доставить, передать… Даже если вокруг все горит и взрывается.

Он посмотрел пристально.

— Да вы даже круче, чем о вас сказали. Зайдите в кассу за премиальными… Ха-ха, шучу. Но карточку проверьте, сюрприз будет приятным. А завтра… отвезете настоящий чип. Или послезавтра, если не успеют доделать.

— Ага, — сказал я все еще ошарашенно, — ну да, конечно…

Он похлопал меня по плечу и сказал на ухо:

— Никому не проговоритесь, что возили не настоящий чип. Жизнь такая, приходится таиться даже от своих. Сейчас я выключаю глушилку, так что ни слова больше.

Он снова коснулся пуговицы, кивнул и ушел в офис. Мариэтта подошла бесшумно, наш разговор явно не слышала, посматривает с вопросом в больших встревоженных глазах.

— Теперь куда?

— Можно домой, — ответил я. — Мне положен отдых на пару дней, но на завтра тоже вроде бы есть работа, ничего не понимаю… Зайду на пару минут, уточню, а потом поедем ко мне?

Она ощетинилась.

— С какой стати?

— Будешь охранять меня и на кухне, — сообщил я. — Я же объект повышенной опасности? В смысле, повышенной ценности… тьфу, охраняемости?

Ее лицо выразило крайнюю степень презрения.

— Размечтался!.. Если что, вызывай полицию.

— А ты хто?

— Нам на сегодня хватит разбираться с тем, что ты натворил.

— То не я, — заявил я твердо. — Такова моя твердая официальная позиция.

Она отмахнулась.

— Ладно. Ты в порядке. Иди к своим работодателям, но если что — звони!

— А просто так? — спросил я.

Она покачала головой:

— Ни за что! Не люблю загадок.

— Ты сама загадка, — сообщил я, хотя, конечно, ничего загадочного в ней нет, но женщины любят, когда такую хрень им говорят. — Потому и не любишь конкуренции.

Она отмахнулась, ну что за женщина, и пошла быстро и красиво в сторону дороги. У обочины вскоре остановился полицейский автомобиль. За рулем вроде бы Синенко, но отсюда рассмотреть трудно, хотя, как мне кажется, если бы я сосредоточился, то узнал бы.

А в офисе я продолжал принимать поздравления. О том, что на курьера напали, в компании уже знают сверху донизу, сходятся на том, что я не только счастливчик, но и отважный малый: не убежал в панике, а все же доставил посылку адресату.

Пришел даже Орлов, начальник отдела, где и разрабатывали этот чип, крупный и сильно располневший парень с глупой улыбкой и неряшливой рыжей шевелюрой.

Он потряс мне руку, заверил с жаром:

— Ты спас наши шкуры! То был единственный экземпляр! Хотя у нас вся документация, но собирать приходится вручную, как и все экспериментальное, а это такая долгая и просто адова работа!.. Тебя как зовут, Юджин?

— Да, — ответил я.

— А меня Игорь Владимирович, — сказал он. — Что так смотришь?.. А-а, это не от важности, но мне пятьдесят лет, не терплю амикошонства. Нехорошо, когда пацаны протягивают руку и называют меня по имени.

— Понял, Игорь Владимирович, — сказал я.

— Вот и прекрасно, — сказал он, — если что нужно, просто заходи. Угощу кофием. У нас он лучше, чем у генерального. Если апгрейдим AI, это у нас так почему-то обзывают искусственный интеллект, то как не проапгрейдить кофейный аппарат?

— Представляю, — сказал я опасливо, — что он у вас выдает… Может, даже со стриптизом?

Он ухмыльнулся и ушел, я смотрел вслед, на вид ему лет двадцать пять, но рыжие вообще выглядят моложе своих лет, а еще толстый, потому морщин не видно.

Почему-то ощутил облегчение, хотя вообще-то понятно. Обиднее было бы увидеть ровесника на вершине такой пирамиды, с высоты которой руководит коллективом ученых. Хотя, конечно, есть и такие, но где-то далеко, а когда далеко, но вроде бы их и нет вовсе.

В конце ко мне вышел даже старший менеджер, похлопал по плечу, толстый и важный, взял за локоть и ввел в свой кабинет, просторный, но с минимумом мебели.

Не приглашая сесть, я слишком мелкая сошка, он сказал доброжелательно:

— У тебя, Юджин, трое суток отгула за такую блестящую работу.

— Ой, — сказал я, — спасибо! И премия, и отгулы…

— Ты заработал, — сообщил он. — А за происшествие не волнуйся, наши юристы уже работают. У нас лучшие адвокаты! Нас никто не прищучит.

— Это здорово, — пробормотал я.

— Советую отдохнуть, — сказал он, — и развлечься. Вообще оттянись по полной!.. Если к тебе начнут подкатываться насчет еще работы — откажись, серьезно говорю.

Я насторожился.

— А кто может предлагать?.. С чего вдруг? То не было, а теперь вдруг подвалит?

Он вздохнул, поморщился.

— За нами следят как конкуренты, так и друзья. Хотя, как понимаешь, в бизнесе даже друзья бывают только до какой-то грани.

— Догадываюсь, — ответил я скромно. — Так везде в жизни, как видно.

— Увы, — сказал он. — Твой случай не мог остаться тайной. Сегодня ко мне обратился один из приятелей… я не называю его другом, да и приятель не так уж, скорее — знакомый. Все-таки деловые люди вращаются в ограниченном кругу. Гм… В общем, он просил одолжить тебя для одной поездки. Как он сказал, почти аналогичной. Но я не поверил.

— Вы отказали?

— Да, — подтвердил он. — Твердо. И наотрез. Он понял, что ко мне обращаться бесполезно.

Я уловил по его тону, что он недоговорил.

— Обратится ко мне?

Он кивнул.

— Этого я не могу ему запретить. Могу только предостеречь тебя! Не связывайся. Их фирма занимается примерно тем же, чем и мы, но они меньше связывают себя условностями… Понятно?

— Понятно, — повторил я медленно. Что такое условности, расшифровывать не надо, не маленький. — Конечно, откажусь. Спасибо, что предупредили. Я вовсе не жажду бурной жизни.

Он кивнул.

— Тогда отдыхай. Оттянись, как уже сказал, по полной!.. Сбрось излишки стресса. Пусть твои друзья завидуют, а девчонки не сводят с тебя глаз.

— Сделаю, — пообещал я.

Он похлопал меня по спине и подтолкнул к двери.

— Иди. Другому бы посоветовал зайти к психологу, но ты, как вижу, даже не какой-то там крепкий орешек, а кремень!

Я вышел в коридор, обрадованный и ошеломленный одновременно. Это я, оказывается, крепкий орешек. Даже силикат.

Похоже, ни Орлов, начальник отдела, где собрали тот уникальный чип, ни сам старший менеджер, хотя они и в достаточных верхах, не знают, что я отвозил пустышку. Странные тут отношения, запутанные для меня, не желающего вникать в сложности.

Смутно понимаю, что так пытаются вычислить «крота», работающего на конкурентов. Сейчас круг сузился, может быть, уже смогут, а если нет, то будут провоцировать дальше, пока в центре круга не окажется один-единственный человек.

По дороге домой дважды звонила Мариэтта, сообщала, что удалось обнаружить, и тоже пугала, что петля вокруг меня смыкается, вот-вот их дружный коллектив экспертов выведет меня на чистую воду.

— Поздравляю, — ответил я, когда она позвонила в третий раз, — хоть кто-то работает в полную силу!.. Думаю, им поработать придется еще больше.

Она тут же спросила заинтересованно:

— Что ты еще натворил?

— Почему натворил? — спросил я обидчиво. — Вот так сразу и подозрения!.. Я имею в виду, доказательств у них нет… я имею у вас нет, и они, эти доказательства, не появятся благодаря моей чистоте, безупречности и лояльности к законам и полиции… Потому и придется поработать… хоть и вхолостую. Мои соболезнования.

Она сказала быстро:

— Так облегчи им работу!

— Как?

— Признайся, — предложила она.

Я подумал, посмотрел, как быстро проносятся вдоль шоссе красиво подсвеченные снизу деревья, еще раз подумал.

— А знаешь… приезжай ко мне!

Она охнула:

— Ты чего? Зачем?

— Будешь выпытывать у меня тайны, — сообщил я. — Благодаря женской хитрости можешь продвинуться дальше, чем ваши эксперты. А в постели я вообще болтлив…

— Не заметила, — отрезала она. — Да и вообще… Что скажу мужу?

— Что на задании, — подсказал я. — Да и вообще… ты свободная женщина или домостроевская? Это твое право, завоеванное в тяжкой борьбе суфражистками за подлинное равноправие, в котором вы еще и должны отыграться за десять тысяч лет ига и рабства у самодовольных мужчин-угнетателей!

На экране ее лицо погрузилось в задумчивость, в то время как руки вяжут в воздухе замысловатые узлы, управляя сложными и высокоскоростными полицейскими анализаторами.

— Вообще-то могу, — проговорила она в нерешительности.

— Ну вот!

— А ты проговоришься?

— Это как будешь подлизываться, — сообщил я.

— Разве я не старалась?

— Нужно лучше, — сказал я наставительно. — И не так грубо. Ты же не заключенного допрашиваешь в постели!..

Она подумала старательно, бровки сдвинулись над переносицей.

— Но все-таки подозреваемого, — сказала наконец в задумчивости. — Вовсе не в карманной краже, кстати.

— Неужели тебе был бы интересен карманник? — изумился я.

Она фыркнула:

— Думаешь, ты такой загадочный?

— Думаю, — ответил я со скромностью в голосе.

— Свинья, — отрезала она. — У меня еще четыре часа дежурства. Потом приеду. Приготовь хороший ужин, а то прибью!

Глава 6

Она отключилась, но в то же мгновение звякнул сигнал нового вызова. Я в удивлении дернулся, не так уж часто звонят незнакомые, но сейчас вообще-то моя жизнь пошла как-то резко с ускорением, так что да, все теперь может случаться…

— Связь, — сказал я, и лобовое стекло превратилось в экран, с которого с пугающей интенсивностью в меня уставился незнакомый мужчина, с виду типичный менеджер, который менеджером стал на прошлой неделе и потому ладонь привычно держит ближе к тому месту, где недавно была кобура.

— Простите, господин Юджин, — сказал он быстро, — хотя вы сейчас не заняты, но я все равно не задержу вас.

— Да, — подтвердил я, — за рулем, знаете ли… не совсем удобно.

Он сказал тем же торопливым голосом:

— Мы знаем, вам порекомендовали отказаться от сотрудничества с нами. Это ваше суверенное право, никто не посягает! Но вы свободный человек, потому вправе принять лично свое решение, а не позволять себе указывать. Откажетесь так откажетесь, мы слова не скажем, утремся и уйдем.

Я пробормотал:

— Кажется, догадываюсь, кто вы и что вы.

Он сказал так же быстро:

— Это многое упрощает…

— Слушаю вас, — сказал я, но сам сжался в ожидании неприятностей.

— Мы занимаемся тем, — сказал он, — что народ называет хай-теком. Хотя хай-тек, как вы знаете, вбирает в себя все, начиная от медицины и заканчивая… заканчивая всем на свете. Догадываюсь, вам уже сказали, что мы прем прямо к цели, мало оглядываясь на алармистов, призывы общественности и консервативных ученых… Это правда. Чрезмерная осторожность, по нашему мнению, только вредит.

Он на миг замолчал, уставившись в меня требовательным взглядом, и я промямлил:

— Ну вообще-то да…

— Ни одно правительство, — сказал он резко, — не разрешит выпустить на рынок препарат от рака, который девятьсот девяносто девять человек из тысячи будет излечивать, а одного убивать!.. Они потребуют, чтобы препарат довели до такого состояния, чтобы излечивал всю тысячу. И без побочек! То есть делать безопасным для всех. А это означает еще годы и годы доработки и долгих клинических испытаний… за время которых умрет несколько миллионов раковых больных! Вы понимаете, счет уже идет на миллионы.

— Да, — сказал я осторожно, — я слышал о мультираке.

— Вот-вот! Он принимает характер эпидемии!

Я спросил, понизив голос:

— А вы… такое выпускаете?

Он чуть заколебался, тоже понизил голос:

— Нет, мы не занимаемся конкретно медициной… хотя и занимаемся, но не приоритетно, однако стоим примерно на такой же позиции. Общество в большинстве на нашей стороне. Но власти против.

— Вообще-то консы вообще против науки, — сказал я, — и техники.

— Вот-вот, — ответил он. — Как вам такая… более активная жизнь?

— Нет, — сказал я, — не интересно. Вы не поверите, но мне спокойная жизнь дороже, чем гора бабла. И что с ним буду делать? У меня есть все, что нужно для счастья. А личные яхты и самолеты ни к чему тому, кто не слезает с дивана.

Он подумал, посмотрел на меня внимательно.

— Ладно, деньги не нужны… А возможности?

Я переспросил:

— А что это?

Он ответил уклончиво:

— Это зависит… Одни возможности дадут вам летать и ездить VIP-классом, другие откроют путь в закрытые клубы, третьи… но это только как предположение, позволят вам получать в числе первых некоторые гаджеты, которые сперва тестируют наши сотрудники, а потом запускаем в широкую продажу. После выявления недостатков, исправления и доработки. На это уходят годы, я имею в виду на выявление всех возможностей… и все это время наши сотрудники пользуются теми гаджетами и девайсами, которых как бы еще и не существует.

Я сказал осторожно:

— Как я понял, вы предлагаете мне работу. Что именно?

— Пока ту же самую работу курьера, — ответил он. — Но с перспективой роста. Насколько быстрого, как догадываетесь, зависит от вас.

— И что я должен возить?

Он впервые за время разговора чуть-чуть улыбнулся.

— Вас удивит, но то же самое. Чипы. Сейчас все упирается в чипы: электроника, медицина, автомобили, рыбоводство… да вообще все! Это самая быстроразвивающаяся и самая… наукоемкая область. Потому к ней и такое внимание.

— Чипы, — повторил я. — Это как? Снова в бронированном автомобиле, с кучей охранников?

Он покачал головой:

— Никаких бронированных машин. Они только привлекают внимание. Вы будете ездить один и без всякой охраны. К счастью, вас пока никто не знает как работника нашей фирмы или «Скальгрима»… Хотя да, после вчерашнего случая вас тоже взяли на учет в «Гиацинте». Потом, возможно, занесут в картотеку еще одной-двух охранных структур солидных фирм. Но сейчас вы чисты. И то, что мы с вами общаемся не в офисе, а вот так, это для того, чтобы вас не включили в картотеку входивших хотя бы раз в «Скальгрим» или «Гиацинт».

— Разумно, — сказал я солидно, словно матерый жук и могу одобрительно похваливать охранные структуры. — Глушилка работает?

Он кивнул.

— Наш разговор все слышат. Только не этот, а синтезированный заранее.

— Разумно, — повторил я чуточку ошарашенно, — и что вы хотели?

— То же самое, — сказал он, — что вы сделали для «Скальгрима». Только не от нас, а к нам. Нужно взять одну вещицу в дальнем филиале и привезти к нам.

— Понимаю, — сказал я осторожно, — материальные ценности по имейлу еще пересылать не научились…

— Вот-вот, — сказал он. — У вас же сейчас бонусный отпуск? Ну зачем отпуск молодому и сильному?.. А оплата будет вдвое выше, чем у вас в «Скальгриме».

— Гм, — сказал я, — похоже, вы многое знаете о своих конкурентах.

Он ответил скромно:

— Они о нас знают не меньше. Что-то по официальному обмену сведений, что-то инсайдерское…

— Понимаю…

— Вам же дали время на отдых, — напомнил он настойчиво. — Сейчас вообще все больше отдыхают, чем работают. Кроме собственно ученых. У нас лучший отдых — работа.

Он сказал не «у них», а «у нас», тем самым не отделяет себя от сумасшедших ученых, что нравится, мне вообще нравятся такие вот ребята, что немножко с хорошей такой придурью.

— Наверное, — пробормотал я, — во мне тоже эта бацилла… Заразился сумасшествием, а? Хорошо, если это не станет известно «Скальгриму», я возьмусь перевезти ваш пакет.

— У нас будет проще, — повторил он. — Никаких бронированных авто, что сразу привлекают внимание!.. Если бы «скальгримовцы» отправили вас на метро или автобусе, никто бы на вас и не обратил внимания… пока вы не примелькаетесь как их сотрудник.

— Разумно, — согласился я.

Он улыбнулся.

— Это не значит, что мы не отправим заметного всем курьера с охраной.

— Пустышка? — сказал я с видом знатока.

— Предосторожность, — ответил он. — Запомните адрес… Кстати, вас встретят тоже не в институте, а чуть-чуть раньше.

— В лесном массиве? — спросил я.

Он кивнул, ничуть не удивившись вопросу.

— Там все под контролем. Посторонних не будет.

— Весь массив под контролем?

Он снова улыбнулся.

— Всегда можно найти укромный уголок.

— Хорошо, — сказал я наконец. — Какие инструкции?

— Слушайте и запоминайте…

Глава 7

Стыдно сказать, но до этого дня я ни разу не летал самолетом. В доме все есть, доставка работает идеально, даже на работу большинство не ходят, а все по Сети, все по Сети…

Хотя, конечно, по фильмам знаю всю процедуру, и хотя малость волновался, но ни разу не сбился ни во время регистрации, ни когда толпой шли к платформе, что потом отвезла нас к самому трапу в самолет.

Уже сидя в кресле и поглядывая в иллюминатор на быстро убегающую землю, начал мысленно возвращаться к тому, что стряслось, перетирая так и эдак, чувствую, что непоняток стало только больше. Возможно, в «Скальгриме» не просто «крот», там их должно быть немало, как и всяких простых инсайдеров, да еще и на достаточно высоких постах.

Первое, чип проще было бы перевезти в нагрудном кармане на метро. А когда бронированный микроавтобус, то уже как бы намек на ценный груз.

Конечно, можно сказать, что охрана была самая крутая, но это можно повернуть и против тех, кто посылал чип, сразу же предупредив, что поедут такой-то дорогой, а охрана будет такая-то.

Да и этот случай… очень уж легко этот из «Гиацинта» отыскал мой скайп, а когда говорил, меня не оставляло ощущение, что не только просматривает мою анкету, но и внимательно читает, что обо мне сказали ему из «Скальгрима».

Самое простое, что приходит на ум: кто-то, с кем я уже общался, тайком работает на «Гиацинт» или же просто сливает им некую ценную или просто полезную информацию. Хотя все может быть и намного сложнее, но для меня и это уже слишком сложно.

Как же это просто и таинственно, чувствую себя просто неким законспирированным шпионом: прилетел, вышел из аэропорта и неторопливо пошел по дорожке ближайшего сквера. В какой-то момент ощутил, что в толпе мне сунули в карман нечто.

Я сделал еще несколько шагов, хлопнул себя по лбу, ах какой я забывчивый, и торопливо отправился обратно, так как посадку на мой рейс в обратную сторону уже объявили.

Полчаса стремительного лёта, и вот я снова в Москве, вышел на стоянку таксомоторов, но что-то неладно в Датском королевстве: высыпавшие пассажиры с параллельного рейса расхватали все автотакси, а пока я стоял в растерянности, подкатило такси с живым человеком за рулем.

— Садись, парень, — пригласил шофер, крепкий, еще молодой мужик, но уже начинающий заплывать жирком от постоянного сидения в мягком кресле водителя. — Еще не научились точнее распределять машины!

Я сел с ним рядом, это женщины всегда устраиваются на заднем сиденье, у них генетика такая, а мы, люди, только рядом с водителем, это у нас тоже в крови.

— Центр Облачных Вычислений, — сказал я, хотя встреча назначена в лесопарке по дороге в Центр. Но водителю это знать без надобности. Просто попрошу остановить на минутку.

— Знаю, — ответил он. — Это за КриоРусом?

— Да, — ответил я. — Там хорошая дорога, последние светофоры сняли, можно гнать…

Он усмехнулся:

— Гнать я люблю. Но раньше приходилось то за рулем бэтээра, то броневика, а то и вовсе на танке… Теперь красотища! Одно сиденье с подогревом и массажем чего стоит.

— Тоже люблю комфорт, — признался я. — Обожаю!.. Блин, что за мода пошла разбивать такие парки по дороге, что и не парки, а дремучий лес?

Он ухмыльнулся:

— Приходится сбрасывать скорость, а то и автоматика не успевает, когда олень или кабан выскакивает на дорогу.

— Уже сталкивался?

— И не раз!

— И как?

Он снова ухмыльнулся:

— Отделывались взаимным испугом. Я клял их последними словами, они меня обзывали на своем языке.

Дорога стремительно несется к дремучему лесу, хотя на самом деле полотно уходит за спину, но все равно дорога как бы мчит нас в лес, а он надвигался огромный и темный, таким выглядит, а вообще-то это небольшое зеленое пятнышко на карте столицы.

И все-таки я ощутил беспокойство, а когда нырнули в тень и помчались под плотным многоэтажным сводом из толстых ветвей, ощутил приближающийся холодок.

— Не нравится это мне, — проговорил я.

По встречной полосе с той же разрешенной скоростью мчится автомобильчик с кучей досок на крыше, явно дачник затеял ремонт.

Я сжался в ком, шофер посмотрел на меня в удивлении.

— Что-то случилось?

Автомобильчик вдруг завилял, вот-вот выедет на нашу полосу, что чревато, таксист тут же начал сбрасывать скорость.

Я моментально крикнул:

— Врубай тревогу!.. Это нападение!

Он все еще колебался, но автомобильчик резко развернулся впереди, перегораживая узкую дорогу, справа и слева исполинские дубы, не проскочить.

Я оглянулся, нас догоняет на большой скорости черный и с тонированными стеклами внедорожник. Резко затормозил в десятке шагов от нас, дверцы с обеих сторон распахнулись.

Выскочили сразу трое с пистолетами в руках, только водитель остался за рулем, руки на баранке, а нога на педали. «Дачник» тем временем спокойно доразвернулся и не спеша поехал назад.

Я успел увидеть, как таксист все-таки ударил ладонью по красной кнопке. Трое подбежали и остановились шагах в пяти от автомобиля, двое держат на прицеле меня, третий стволом молча показал шоферу, чтобы медленно вылез.

— И без всяких глупостей, — добавил он. — Руки держи на виду.

Мне такого не сказали, что и понятно, спецназовцы сразу видят себе подобных, а во мне ботаника тоже усматривают с первого взгляда, хотя я вроде бы рослый и накачанный, но чего-то недостает, чтобы и меня уважали.

Я вылез, весь дрожа и жалобно вспикивая:

— Что?.. За что?.. Только не убивайте!.. Берите все, что хотите, только не убивайте!

Один сказал почти весело:

— Возьмем, а тебя даже не изнасилуем, времени нет!.. А то бы… Где посылка?

— Что? — спросил я в непонимании. — Ах, та штука, что мне передали в компании?

— Да, — подтвердил он. — Где она?

Я сказал с великим облегчением и даже руки чуть опустил, повернулся к автомобилю, указывая пальцем.

— Вон там на заднем сиденье! В моей сумке!.. Можете забирать вместе с сумкой…

— Сумка нам не нужна, — пробормотал он, — а вот посылочка…

Он открыл дверцу, все заинтересованно перевели взгляд на его склонившуюся спину. Сумку, конечно, брать не станет, это улика, слышно было, как раздернул «молнию» и начал рыться в вещах.

Я задержал дыхание, сейчас или никогда. В обеих ладонях возникли пистолеты, и я, сомкнув кулаки и чуть сцепив большие пальцы, разом нажал на курки, малость разведя стволы.

Двое, что стоят почти рядом, задергались и выронили пистолеты. Шофер при первом же услышанном за спиной выстреле длинным прыжком метнулся под защиту своего авто. Третий из нападавших начал поворачивать голову в мою сторону, я выстрелил в него из двух стволов, он в ответ выпустил целую очередь, но пули ушли в небо, а он завалился на спину, продолжая давить на спуск.

Водитель нападавших уже убрал ноги с педалей, а руки с баранки, высунулся с автоматом, когда только и успел схватить, что значит — спецназ, но выстрелить не успел, пули моих пистолетов звонко били в распахнутую дверцу, с хрустом звякнули и красиво взметнулись осколки стекла.

Я даже не успел понять, ранил ли, он красиво выпрыгнул из авто на ту сторону, ушел кувырком шагов на пять и ухитрился из этого немыслимого положения выстрелить трижды одиночными, а потом вскочил и успел метнуться за дерево.

Мои пули сорвали кору в том месте, куда он прыгнул. Дерево не в три обхвата, стоять за ним можно только выпрямившись, я выстрелил дважды, сшибая кору с одной стороны, потом так же точно с другой, но, увы, вроде бы не зацепило.

Он как-то слишком быстро выпрыгнул из-за дерева, выкатился на траву и оттуда выпустил длинную очередь. Пули застучали по кузову такси. Я хотел выглянуть, но тот явно стрелок получше, чем я, да и реакция у него должна быть профессиональная: успеет нажать на курок раньше меня, потому высунул кисть с пистолетом и выстрелил несколько раз неприцельно в ту сторону, со злой радостью чувствуя, как звякает металл, а патронов у меня хватит…

Я торопливо стрелял по нему, однако гад успел вскочить в машину, я всадил в нее еще три пули, но она круто развернулась, я успел увидеть залитое кровью лицо, дважды нажал на скобу, и авто с треском врезалось в дерево, не завершив поворота.

Почему-то ожидал взрыва, в кино всегда взрываются так, будто шесть бензовозов в одном багажнике, но там всего лишь скрипело железо в такт раскачивающемуся дереву.

Шофер поднялся из-за пробитого пулями такси, глаза расширенные, с уважением покачал головой.

— Ну ты даешь!.. Я как будто снова в горящем Кувейте!..

— Ты цел?

— Абсолютно, — заверил он, — но как ты их… Я бы твои пистолеты заметил сразу, где ты их прятал? Теряю хватку, теряю…

Я нагнулся к одному из убитых, он застыл мордой в луже своей же крови, пальцы вцепились в рукоять пистолета.

— Это как сказать, — ответил я.

Он спросил быстро:

— Ты о чем?

Я зашвырнул свои пистолеты в кусты, пусть исчезнут там, а не на глазах у водителя такси, а пистолет нападавшего высвободил из цепкой хватки, бросил шоферу.

Тот поймал достаточно ловко одной рукой, причем точно за рукоять.

— Это зачем? — спросил он в недоумении.

— Мне засвечиваться нельзя, — сказал я быстро. — Потому это ты всех уложил, понял?

Он спросил:

— А ты где был?

— Прятался в салоне, — сказал я. Оглянулся на изрешеченный пулями бок, уточнил: — А потом под машиной. У тебя внедорожник, как раз с моим пузом поместился со всеми удобствами.

Он охнул:

— Но…

— Видеорегистраторы уже не ставят, — напомнил я, — а со спутника здесь, под деревьями, ничего не увидишь. У них все продумано. Так что держись этой версии. Внаглую!

Он сказал с неохотой, но зато с еще большим уважением:

— Ну, парень, ты стоишь больше, чем я сейчас увидел… Хорошо, прикрою. Но с меня пиво!

— Договорились.

— Но чего они напали?

— Мы не знаем, — ответил я. — Бандиты, наверное. Какая-нибудь новая гэтэа. Увидели, что везешь пассажира, решили убить и ограбить… Но ты пассажира готов защищать ценой жизни, как все таксисты, верно?..

— Гм, — ответил он в сомнении.

— Отнял у одного пистолет, — сказал я, — и всех уложил. Как в старое доброе время.

Впереди за деревьями блеснул свет фар, в парке блаженная тень, как в эллинском раю, дешевенький автомобиль двигается осторожно, словно за рулем домохозяйка после трех уроков.

Сквозь ветровое стекло я увидел одного человека в пустом салоне. Он остановил машину шагах в десяти, вышел с осторожностью, лицо бледное.

Я увидел, что сейчас снова метнется за руль и даст задний ход.

— Погодка к дождю? — крикнул я.

Он вздрогнул, но пересилил себя и заставил себя пойти к нам, хотя вижу, как всего трясет от ужаса и отвращения при виде трупов в лужах алой крови.

— Что… что здесь случилось?

Я отмахнулся.

— Да мелочи жизни. Не обращайте внимания. Как всегда, слово за слово… Так как погодка?

— Давно такой не было, — ответил он заученно на пароль, — с весны прошлого века…

Я вытащил из-за пазухи конверт и сунул ему в руку.

— Езжайте обратно. Через пять минут здесь будет полно копов, ментов и полиции с омоновцами. Теперь они все бегают бригадами и заносят друг другу хвосты на поворотах, чтобы не поскользнуться.

Он ухватил конверт, тут же заглянул, тем самым выдав, что не простой курьер, а понимает, что за штука там поблескивает на плате россыпью кристалликов.

— Да-да, — ответил он быстро, — исчезаю!

Мы смотрели, как он развернулся и унесся со всей возможной скоростью.

Шофер сказал за моей спиной:

— Видать, ценную штуку вез?.. Оружие?

Я пожал плечами.

— Сейчас все стараются приспособить как оружие.

— Так и есть, — ответил он невесело, — думал, совсем ушел от того времени… а оно и тут достало.

— Так и живем, — сказал я.

— Не скучаем, — согласился он. — Но ты уверен…

— Да, — ответил я. — Я простой, ничем не приметный курьер.

— Ну да, — сказал он, — а как же. Это сразу видно.

— Потому просто прятался, — сказал я — подробностей даже не видел. Только слышал выстрелы! Так что наши показания вообще не смогут сверить.

Он кивнул и уже более внимательно и профессионально оглядел трупы: кто в какой позе, кто получил пулю раньше, кто позже и почему этот лежит с раскинутыми руками, а этот скрючился и подтянул колени.

Я первый услышал далекий шум авто, даже не услышал, а как-то ощутил, это все еще работает мой перевозбужденный организм, что временно обострил все чувства до такой степени, что вот-вот смогу видеть через деревья.

Глава 8

Полицейский автомобиль, совсем не бронированный, выметнулся с огромной скоростью, едва успел затормозить, почти уткнувшись носом в такси.

Мариэтта и Синенко выскочили с разных сторон машины уже с пистолетами в руках, напряженные и готовые к стрельбе.

Я крикнул:

— Тихо-тихо!.. Все в порядке.

Мариэтта увидела трупы, пробежала чуть уже по инерции и быстро сунула пистолет в кобуру.

— Да, — ответила она резко, — в твоем порядке!

— Я ничего, — сообщил я.

Синенко встретился со мной взглядом и почему-то покачал головой, а Мариэтта спросила едко:

— Что, эти снова друг друга перебили, а ты, как всегда, ни при чем?

Шофер посмотрел на меня с живейшим интересом. Я помотал головой.

— Нет, что ты!.. Они не перебивали друг друга…

— Наконец-то!

Я указал на шофера.

— Вот он всех перебил. Скучно ему после войны в Кувейте, вот и…

Она разозленно повернулась к шоферу, тот скромно кашлянул, поклонился.

— Капитан Коваленко из двести сорок второй воздушно-десантной. Сейчас в отставке. Мельчает народ, мельчает. Да и не справиться простым бандитам с командиром отделения синих беретов, это я о себе…

Синенко взял его за плечо.

— Расскажи мне, дружище. Я тоже был в Кувейте, как раз в день, когда дамбу взорвали… Нас потом с милю несло!

Мариэтта смотрела злыми глазами, я сказал миролюбиво:

— Ты же сказала, тебе еще три часа дежурить! Или четыре? Я все время помнил и, как видишь, уложился. Я свободен, как птица в небе. Поехали?

Она огрызнулась:

— Не хами. Все очень серьезно. Стой здесь. За нами мчатся эксперты. Посмотрят, что здесь не так… и увидят, где ты врешь.

— Да, — согласился я, — увидят.

Она посмотрела зло.

— На этот раз точно попадешься!

— Я уже попался, — согласился я. — Тебе. Ты такая цепкая… Так вцепилась, так вцепилась!

Она фыркнула:

— Мечтай, мечтай.

— Хорошо, — сказал я печально, — но тогда кофе подаешь ты. Прямо в постель. А я буду лежать, как султан…

Из-за поворота выметнулся небольшой компактный автобус, остановился резко, как вкопанный. Двери распахнулись, первыми выпрыгнули двое в бронежилетах, следом высыпали эксперты, узнаваемые издали по характерным костюмам.

— Вот теперь ты и попадешься, — сказала Мариэтта со злорадством.

Оперативник, подумал я с облегчением, не понимает, что потому и несу пургу, а еще быстро двигаюсь и жестикулирую, что это помогает скрывать, как меня потряхивает. Внутри все трясется, как у овцы хвост, но я как будто и не демократ: скрываю страх, хотя именно страхи и неврозы говорят о высокой душевной организации, но я упорно делаю вид, что мне все нипочем, как положено глерду и хозяину феода.

Эксперты со своей аппаратурой рассыпались вокруг трупов, некоторые забежали и далеко в стороны, таксист тут же посмотрел на меня с намеком, я беспечно улыбнулся, дескать, у меня хрен что найдешь, хитрый жук, не в таких переделках бывал.

Беседующий с ним полицейский отступил, давая место сразу двум экспертам, а Мариэтта все поглядывала на меня с понятным злорадством, дескать, вот теперь попадешься точно, теперь не выкрутишься, прижучат, обязательно прижучат.

— Жаль, — сказал я, — а было так романтично…

Она оглянулась в недоумении.

— Что?

— Ужин, — напомнил я, — кофе в постель… Ладно, проехали. Это я последний романтик на свете…

Она фыркнула:

— Ты? Романтик?

— Я тайный романтик, — сообщил я. — Стесняюсь своей несовременной романтичности в насквозь деловом мире. «Слова их порою грубы, но лучшие в мире песни они в рюкзаках хранят…» Не знаю, что такое рюкзак, но песен во мне много. Хочешь, запою?

Она отшатнулась.

— Я тебя сразу же арестую!

— Ну вот, — сказал я печально, — и ты, сатрап…

К нам подбежал один из аналитиков, судя по жетону, выпалил на ходу:

— Двое уже установлены, это Бобырь и Гармаш, в прошлом сержанты военной разведки, сейчас в отставке. Еще двоих стараются опознать, но их лица… гм… слишком уж разрушены прицельными выстрелами… Один похож на Емельяненко, его разыскивают в пятнадцати странах, но пластическая операция изменила ему не только мясо, но и чуть сдвинула кости черепа…

Я ощутил, как за спиной тихохонько ахнул шофер. Теперь ему точно дадут медаль, а то и орден. А то еще выше — примут снова на службу.

Мариэтта оглянулась на меня:

— А ты где был?

— Как всегда, — ответил я гордо, — прятался! Человек — самое ценное существо в природе. Со мной исчезнет вся вселенная, будто ее и не было, а разве я, как мыслящее существо и отвечающее за весь мир, могу такое допустить?..

Она сказала с тоской шоферу:

— Вы, надеюсь, не такой?

Он вздохнул:

— Увы, нет. Я существо, как видно, не ценное. Иначе бы меня не списали.

Она повернулась ко мне:

— Может быть, ты все же объяснишь, как всякий раз оказываешься в центре перестрелок, но всегда ни при чем?

Я сказал с неуверенностью:

— Я слышал, что в моду снова входят дуэли. Может быть, это тоже… только групповая?

Шофер пробормотал:

— В мое время групповухи были не такие… Хотя и это тоже интересно. Пощекотать нервы.

— Точно, — поддержал я. — А всяким там, кто хочет топиться, вешаться, бросаться под поезд, — самая дорога в дуэлянты! И красиво, и кайф можно словить… А если еще трансляцию организовать, можно и заработать.

Мариэтта сказала с отвращением:

— Вы оба, в машину… нет, не в такси!.. В участке расскажете подробно, что случилось.

Я вздохнул:

— Зачем оба, если я с закрытыми глазами прятался под машиной? Вон он их перебил, он все и расскажет!.. А вам мало записи со спутников?

Она почти прошипела:

— Не видишь, какие здесь деревья?

Я посмотрел по сторонам.

— Деревья, ну и что… Ах да, ветки! Но почему спутники еще не умеют смотреть сквозь эти противные листья? Надо урезать ученым премии и всякие там кранты. Или гранды, не помню.

Шофер оглянулся на свою машину.

— Может быть, мне лучше на ней?.. Вы уже все засняли, в мое время такой аппаратуры не было.

Эксперт подтвердил:

— Мариэтта, такси здесь ни к чему. Пусть увозит, его нужно срочно в ремонт.

— Хорошо, — сказала она, — но этот скользкий тип сядет со мной!

— Ой, — сказал я с испугом, — а если она меня будет бить по дороге?

Эксперт хмыкнул:

— Если что-то выбьет, это же хорошо!.. Езжайте. Мы тоже заканчиваем. Заберем трупы, авто, а кровь уборочные машины замоют.

— А на экспертизу? — спросил я, показывая всем видом, что я тоже умный и кино смотрю. — Не забудьте!

Ответить такому знатоку даже не возжелали, последним к нам подошел капитан, что до этого все молчал, ходил везде и слушал доклады аналитиков.

Я встретился с его испытующим взглядом, бесстыдно улыбнулся с самым ангельским видом.

Он покачал головой.

— А если предположить… как это ни звучит невероятно, что это все-таки наш Юджин стрелял?

— И что? — спросил эксперт.

— Тогда картина будет полна, — ответил капитан. — И не нужно ничего подгонять. Вот посмотрите… вот отсюда стреляет. Как уже говорили, по-македонски. Даже по одной цели бьет из двух стволов для усиления огневой мощи… И все! Смотрите, все укладывается.

Эксперты посмотрели, покивали, затем один сказал с тоской:

— Где тогда его пистолет?

Подошел Синенко, предположил неуверенно:

— А если… ну, вдруг теперь выпускают одноразовые… как пакеты!.. Что через неделю разлагаются на свет и воздух.

Эксперт разозленно плюнул ему под ноги.

— Иди ты со своими шуточками! Я думал, ты человек серьезный, раз пять раз женатый.

Синенко вздохнул, подошел к нам с Мариэттой.

— Ну вот, что за люди. Не верят в прогресс, в победную поступь науки и высоких технологий. Я бы оружие вообще сделал растворимым раньше, чем пакеты для молока.

Мариэтта повернулась, взглянула на меня в упор.

— Не крути и не увиливай. Где ты был? Почему едешь на такси?

Я ответил самодовольно:

— Проработав почти полный день от и до, как мало кто сейчас делает, куда мир катится, я получил премию. А к ней бонус. Вот и решил прокатиться… Да не на карусели, там как-то уже был, а на самом настоящем и всамделишном самолете!..

К нам приблизился один из экспертов, едва не ткнулся лбом в спину капитана, не отрывая взгляда от планшета, по которому гоняет пальцем какие-то мелкие картинки.

— Рейс двести шестьдесят, — буркнул он, — место семидесятое, подтверждено. Можно посмотреть запись.

Мариэтта поморщилась.

— Пока не надо. И что ты там делал?

— Ничего, — ответил я уверенно. — А зачем стада дураков ездят за границу на курорты и к пирамидам?.. Чтобы сказать, что там были!.. Кому на самом деле нужны те заграницы? Но для дураков это статусно. А так как я дурак, по твоим словам, то я поступаю, как все нормальные добропорядочные и законопослушные люди.

Аналитик спросил с интересом:

— Это как?

— Еду за границу, — пояснил я, — там фоткаюсь, селфьюсь, после чего можно и взад. Я ж как усе!..

Аналитик сказал задумчиво:

— Вообще-то верно…

Я сказал с жаром:

— Такие люди нужны и даже крайне необходимы нашему демократическому устойчивому обществу. Чтоб как усе. Понятные и предсказуемые. С нами что угодно можно построить, любое счастливое общество!

Аналитик скривился и отступил, а Мариэтта сказала резко:

— Ладно, болтаешь много. Судя по этой записи… ты прогулялся до ближайшего парка… там пробыл минут десять… и вернулся в аэропорт?

— Точно.

— Почему пробыл так мало?

— В парке? — спросил я. — Сфоткался, можете посмотреть, какие там виды!.. Так красиво, уже тошнит. И озеро с утками, блевать хочется от этих пернатых, куда ни пойди — утки! А что еще делать?

Синенко сказал задумчиво:

— Можно на смарте посмотреть тренировку «Формики»…

— Щас, — отрезал я. — Буду я смотреть на «Формику»! «Крематогестер» — форева!

Он скривился, а Мариэтта потребовала:

— А что потом?

— Суп с котом, — ответил я и посмотрел на нее с испугом. — Только не надо ловить соседского кота!.. А то вы все… В общем, вернулся взад… Я же сказал, моей детской мечтой было пролететь в самолете!.. Хоть куда-нибудь, мне все равно. Главное, могу сказать скромно, что и я летал, знаю.

Она посмотрела на меня в упор.

— Не бреши! По твоим брехливым глазам вижу, что не просто врешь, а нагло врешь, да еще и хихикаешь про себя.

Я кивнул в сторону озабоченно совещающихся аналитиков.

— Вот они скажут, что для обвинения нужны более веские доказательства, чем брехливые глаза.

— Грамотный, — сказала она едко.

— Это все знают, — сообщил я мирно, — теперь, с мощнейшими техническими средствами, вы должны класть начальству на стол только стопроцентные улики. Хорошо так класть! Уверенно.

— Не учи, — сказала она зло.

Я лучисто улыбнулся.

— Так что я пошел, пошел, пошел…

Они с Синенко в затруднении переглянулись. Косвенных улик против меня могут насобирать целый вагон, но с усилением технических средств, когда раскрываемость преступлений поднялась чуть ли не до ста процентов, суд в самом деле признает только прямые и железобетонные улики, а вот с этим здесь будет облом.

Мариэтта улыбнулась почти как женщина.

— Я отвезу.

— Да стоит ли? — спросил я. — Как видишь, я мальчик, с которым ничего не случается.

— Повезу с мигалкой, — сообщила она. — Быстрее любого такси. И твоего «стронгхолда».

Я подумал, поинтересовался:

— А потом повяжемся?

— А как же иначе? — спросила она с недоумением. — Это же необходимый элемент взаимопонимания!

— Тогда вези, — согласился я. — Только не бей по дороге, хорошо?

Глава 9

Аналитики печально собрали девайсы и ушли. Она пошла впереди меня к машине, спина прямая, плечи разведены в стороны, а на лице, как догадываюсь, победная улыбка.

Все равно дожала, буду под наблюдением, а если надо — и охраной.

Мчимся с мигалкой, как она и пообещала, хотя я не сказал бы, что скорость впечатляет, мой «стронгхолд» дает столько же. Наверное, это и есть предел на таких дорогах.

Я покосился на ее сосредоточенное лицо, сейчас думает о чем-то важном, брови сдвинуты, челюсти сжаты, дышит учащенно, будто уже бьет меня по почкам, выбивая нужные сатрапам показания.

Но кое в чем права, я в самом деле как-то не то, на себя не похож. На себя себяшного, я же диванный стратег, обожаю всех критиковать и умничать в сетях, но я даже в косплеях фактически не участвовал, там хоть и наглая имитация, но нужно что-то делать, куда-то идти, что-то нести тяжелое, а зачем мне такие сложности, когда лежа на диване бегаю по локациям, луплю мобов и сдираю с них шкуры.

Но из-за этого сунувшего нос не в свои дела Рундельштотта сперва закинуло в чужой мир, а потом заставило жить совсем иначе, чем я привык, что напрягает мою свободолюбивую и даже вольнолюбивую натуру, что не желает ни трудиться, ни чем-то править и тем более не жаждет кого-то спасать.

Хорошо, как только верну его в ту чертову башню, скажу Картеру и Форнсайну, чтобы стерегли его лучше, а сам постараюсь забыть о том кошмаре…

А здесь, к счастью, моим случаем, имею в виду историю с алмазом в брошке, заинтересовались сперва простые бандиты, потом какие-то частные структуры, а властям пока нет никакого дела.

Полицию больше интересует, кто стрелял у меня дома и зачем стрелял, а ОМОНу любопытно только, как это я всех замочил, а если не я, то кто? Но ОМОН — тоже полиция, с ними проще, они все действуют, как говорится, в рамках правового поля, а вот частные корпорации, что практически все вышли из наиболее успешных бандитов, а также из тех омоновцев, что умеют перешагивать через правила… да, они могут стать проблемой, но я с пугающим чувством уверенности считаю, что как-то справлюсь. Здесь все мыслят рационально, и если бы даже кто-то увидел, как в моей руке исчезает пистолет, то счел бы, что почудилось.

Главное, нигде не засветиться. К счастью, пока что действовал при отключенном наблюдении, хоть у себя дома, хоть там на складе или в особняке магната.

Мариэтта покосилась на меня несколько удивленно.

— Что с тобой?

Я переспросил обеспокоенно:

— А что не так? У меня слюни текут?

— Как раз не текут, — ответила она. — У тебя совсем другое лицо. О чем думаешь?

Я пожал плечами.

— Ни о чем. Я же современный человек, за нас думают партия, правительство и олигархи.

— Да? — спросила она с сожалением. — Извини…

— А что?

— Да так, — ответила она, наблюдая за дорогой. — Показалось.

— Что показалось?

— Ты показался, — ответила она. — Но сразу спрятался. Только краешек и успела увидеть.

— И что… понравилось?

— Не рассмотрела, — ответила она независимо. — Высунься еще, хорошо?

— А не вдаришь?

— Не в этот раз.

— Я высунутый не понравлюсь, — объяснил я. — Человек должен быть засунутым все время. Иначе он не человек, а Митрофанушка, что требует признания таким, какой он есть, такая вот неповторимая демократическая цаца. Чем глубже человек засунут, тем он интеллигентнее, корректнее и толерантнее.

Она воззрилась на меня в изумлении.

— Ты чего мелешь?

— Преподаю азы культуры, — сообщил я великодушно. — Полиция у нас должна быть в меру культурной. Не совсем уж, иначе какая она тогда полиция, но в меру, в меру… Для полиции.

Браслет на запястье дернулся, я опустил на него взгляд, Мариэтта тоже покосилась в ту сторону.

— Звонок? Можешь на лобовое стекло. Если, конечно, не личные постыдные тайны.

— Ой, — сказал я заинтересованно, — а какие еще есть постыдные?

— Даже и не знаю, — отрезала она. — Я девушка скромная и порядочная. Предполагаю только, что все еще находят или придумывают что-то постыдное, а ты, конечно, тут как тут. Вернее, там как тут.

— Клевета, — отрезал я с достоинством. — Для партии, правительства и всяких органов всегда открыт!

По движению кисти на лобовом стекле появилась шикарно окрашенная гостиная Бориса, а сам он сунулся довольной мордой к объективу, закрывая весь вид.

Я видел, как бросил взгляд на Мариэтту, но она в полицейской форме, а еще видно, что не косплей, так что вроде бы и не женщина.

— Женька, — сказал он жарко, — у меня завтра вечеринка!.. Придешь?

— Занят, — ответил я.

— Да брось, — сказал он с жаром и уже не обращая внимания на Мариэтту вовсе. — У нас будет весело. Приходи!.. А то перекос, на две девчонки больше.

— Ну и что, — сказал я, — если вас будет много, — все позабавятся в меру своей испорченности и раскрепощенности.

— Знаю, — ответил он, — но я, как хозяин, хочу учесть и нюансы… Приходи! Обе вполне вдувабельные.

— Не, — ответил я, — извини, у меня тут срочный звонок…

Я отрубил связь, Мариэтта ядовито усмехнулась.

— Двое лишних вдувабельных, надо идти.

— Зачем мне коржики, когда рядом пирожок?

— А вдруг и там сладкие пирожки?

— Тогда здесь тортик, — заявил я. — Ты все еще мой психологический портрет дорисовываешь? Брось, я хочу остаться загадкой. Таинственным незнакомцем из ночи.

— А вот наше полицейское управление не хочет, — пояснила она. — У нас все тайны должны быть раскрыты.

— Не дамся, — заверил я. — Ты ведь только из-за этого меня в постели мнешь и тискаешь? Вот и буду держаться как можно дольше.

Она проворчала довольным голосом:

— Оказывается, ты способен и на оригинальные комплименты…

Я вспомнил одну из жарких дискуссий трансгуманистов, где Данила объяснял всю эту терпимость к геям, педофилам и зоофилам, к самым разным перверсиям именно стратегией победного шествия к сингулярности. Дескать, нужно чем угодно занять этих придурков, лишь бы хоть как-то работали и не воевали. Нужно выиграть еще хотя бы два десятка лет без катаклизмов, и мир станет таким, что войны и катаклизмы станут невозможны, а мы все придем к сингулярности и постчеловечеству.

Мариэтта буркнула:

— Ну вот, харя снова другая. Ничего, скоро мы и мысли научимся записывать!

— Не успеете, — сказал я.

Не знаю, как она истолковала, но впереди уже показалась караульная будка въезда в коттеджный поселок, я почти ощутил, как нас обшаривают незримые лучи охранной системы, прощупывают и определяют, нет ли оружия, а если есть, как вон у Мариэтты, то на кого зарегистрировано и есть ли у нее разрешение носить при себе и в нашем поселке.

Дома, сбросив форму полицейского, она заодно сняла и кобуру с пистолетом, в одних прозрачных трусиках взялась готовить на кухне ужин.

Яшка спит на диване, но услышал звяканье посуды, что значит — кормить будут, ринулся к нам, попытался красиво спрыгнуть, но позорно брякнулся, обиженно нявкнул, но мужественно вскочил и заковылял ко мне на ручки.

— Бряконявка какая-то, — прокомментировала Мариэтта, — бряк, нявк, ну что за крокодил недоразитый?

— Няшка мой, — сказал я гордо. — Правда, он няшистый?

— Фу, — ответила она.

Я кивнул в сторону ее грозного оружия, что осталось на вешалке у входа.

— А если снова нападут?

Она ответила, не поворачивая головы:

— Защитишь себя, заодно и меня. Культурист ты мой. Или культурник?

— А вдруг не сумею?

— Сумеешь, — ответила она. — Психолог сказал сегодня, в тебе просыпается нечто неандерталье.

Я насторожился.

— В смысле?

— Будешь защищать не только себя, — объяснила она, — но и меня, хотя это может показаться оскорбительным… если учитывать, что я женщина. Но если считать меня просто напарником, как вот мы с Синенко, то ничего обидного нет. Но с тобой мы не напарники…

— Значит, — сказал я с иронией, — буду защищать тебя, как самец самку?

Она ответила с неопределенностью:

— Процент вероятности невелик, но он быстро растет. С того первого замера! Помнишь, после схватки в складе твой психологический портрет составили очень тщательно.

— И сильно изменилось? — спросил я с интересом.

— Всего на два процента, — сообщила она, — но это уже красная тревога для психологов. Они говорят, так быстро не бывает.

— Ошибка, — сказал я уверенно. — Любая техника дает сбой, а интерпретаторы — тем более. Их всех купил госдеп.

— Да, — согласилась она, — ошибки бывают. Но я смотрю, ты весь — большая ошибка.

— Еще какая, — согласился я. — Ладно, я в душ. Смою с себя ошибочное.

Она крикнула вслед:

— Не старайся слишком. Как неандерталец, ты интереснее!

Я поднял руку задернуть занавеску, что защитит комнату от разбрызгивающихся струй воды, запоздало вспомнил о новой системе воздушного заслона. Ни одна капля не вылетит за пределы, мир меняется стремительно, но история цивилизации совершила круг, и вот мы уже снова язычники, хоть и на более высокой технологической ступени. У нас нет запретов, кроме тех, что вредят обществу, а так само общество предоставило человеку полнейшую свободу, особенно в половой сфере, когда снова можно совокупляться с кем угодно, не обращая внимания ни на пол, ни на возраст, ни на принадлежность к животному миру.

Даже самые твердые консерваторы махнули рукой, все равно мы уже в предсингулярье, скоро начнется полная переделка наших тел, многие секс вообще из жизни исключат, оставив его животным, а сами сможем получать радости и повыше, и поизысканнее, и помощнее.

Так что Мариэтта просто помнит, что пока что вынужденно живет в этом теле. Потому и приходится отзываться на биологический зов организма: кормить, выводить отходы и удовлетворять сексуальные потребности, но потом можно будет постепенно, сперва по частям, заменить на что-то более совершенное.

Над этим в поте лица пашут, мелькнула у меня мысль, «Скальгрим», «Гиацинт» и еще сотня подобных им корпораций. Стараются опередить друг друга всеми способами, ибо тому, кто придет к финишу первым, — не просто пряник, а все пряники. Или по меньшей мере на выбор.

Мы помним чемпионов, а тех, кто пришел вторым на долю секунды позже, уже никто не знает, потому и такая борьба, когда подсматривание, подслушивание, похищения, даже убийства, только бы притормозить конкурента…

Всевозможные девайсы управляют протезами, а вот-вот более мощные чипы вживят в мозг, где смогут неизмеримо усиливать возможности человека… что уже перестанет быть человеком.

После душевой я вытерся и, одевшись, сел на диван к телевизору, но включать не стал, а Мариэтта позвала с кухни:

— Готов?

— Уже раздеваюсь, — крикнул я.

— Все мужчины дураки, — заявила она. — Я спрашиваю, готов к ужину?

— Тогда одеваюсь, — ответил я, не поднимаясь с дивана.

— Это необязательно, — крикнула она. — Здесь тепло.

— А костюм? — спросил я с достоинством. — А галстук?.. Раньше всегда переодевались по сигналу перед обедом и перед ужином.

Она громко фыркнула.

— Ну да, тогда и в постель одевались.

На обеденном столе на двух просторных тарелках победно пламенеют большие куски мяса на широких листьях какого-то бурьяна, который придется съесть, теперь это модно, а еще там масса оливок, которые у нас упорно называют маслинами, ломтики мандаринов, хурма и какие-то мелкие орешки.

Мариэтта смотрит гордо, это значит, надо выдавить какую-то похвалу, я промямлил с натугой:

— Ого, как красиво!.. И наверное, вкусно. У меня уже слюнки текут… классные сиськи…

Она вскинула брови.

— Что-что?

Я сказал виновато:

— Прости, нечаянно на тебя посмотрел. Это что за орешки?

— Гагарма, — ответила она. — Их недавно сконструировали. Ген от миндальных, ген от волоцких, пару генов от кедровых… Тебе в самом деле нужен состав, химик?

— Мне только ты нужна, — сказал я великодушно. — Ишь, как готовишь. Это же главное для женщины, верно?.. Еще бы научилась вышивать крестиком… цены бы тебе не было.

— Кота заведи, — посоветовала она.

— Зачем?

— Говорят, умеют вышивать.

Я отмахнулся.

— Взрослого не хочу, а котенка пришлось бы обучать самому. А это, говорят, не легче, чем что-то объяснять женщине. Я такого лучше за хвост и о стену.

Она буркнула:

— Хорошо, у меня хвоста нет. А вот у тебя есть.

— Мир, — предложил я. — Не будем друг друга о стенку. Подеремся лучше в постели.

— Перед сном, — согласилась она, — это необходимо для здорового цвета лица.

— Я позабочусь о твоем здоровье, — пообещал я.

Она посмотрела на меня внимательнее.

— Вот снова что-то в твоем лице… это новое… С чего бы стал заботиться? Я же могу привлечь за сексизм!.. Забота о женщине — это по-мужски оскорбительный и оскорбляющий намек на неравноправие полов.

— Неужели ты меня выдашь оккупантам? — спросил я жалобно.

— На первый раз прощу, — ответила она. — Сама накажу после ужина.

— Ну вот, — сказал я, — вам можно, а нам нет…

— Именно, — подтвердила она. — Мы должны отыграться за все тысячелетия неравенства, а вы должны чувствовать постоянно вину перед нами и выплачивать репарации.

Ужин в самом деле удался. Даже я, равнодушная к еде скотина, как и положено настоящему мужчине, и то ощутил некое удовольствие, из-за чего и съел, как мне кажется, лишнего.

Принял еще раз душ, а то упрел за столом, и рухнул в постель. Мариэтта пришла на пару минут позже, влезла под одеяло, уже настроенная на улучшение цвета лица, как вдруг вскрикнула:

— А это что еще?

Я приподнял голову, ящеренок с трудом уцепился за свисающий край одеяла, но забрался по нему на постель быстро и, подпрыгивая бодро, поспешил к нам.

— Это Яшка, — пояснил я. — Бедненький…

Она сказала сердито:

— Как такое чудовище может быть бедненьким?

Яшка подошел по ней и, встав на груди всеми четырьмя лапами, уставился в нее по-детски большими и серьезными глазами.

— Матери и уродливых детей любят, — ответил я обвиняюще. — Нет в тебе материнского инстинкта!.. Ты сама чудовище, если тебя не тянет ухватить его и тискать, целовать, ласкать, щекотать…

Она попробовала спихнуть его из-под одеяла, но Яшка, цепко вгоняя коготки в мягкую ткань, удержался в этот шторм и победно пробрался в ложбинку между нами, где и затих, довольный и счастливый.

— Ну и урод, — сказала она с отвращением. — Что-то вообще допотопное. Зачем ты его завел?

— Для красоты, — объяснил я.

— Чего-чего?

— Я эстет, — объяснил я. — Мне для развития души необходимо прекрасное и возвышенное начало. Желательно еще и кончало. Земное уже есть рядом под одеялом, а это существо для души и тонкой изысканности стиля в туманной зыбке образа.

— Ничего не поняла, — отрезала она. — У тебя инсульта не было?.. А то мелешь такую чушь. Тебе нельзя мозгами перенапрягаться, они у тебя слабые. Чего твой урод сюда прилез? Тебе что, жалко бросить ему тряпочку у порога?

Я ответил со вздохом:

— Он еще маленький, считает нас папой и мамой. Вот и жмется к родителям. К тебе даже вроде бы больше…

Она приподняла голову, оглядывая бедного дракончика с нескрываемым отвращением.

— Ничего подобного. Это просто тропизм.

— Значит, ты теплее, — сказал я и протянул к ней под одеялом руку, — вообще-то да, он прав, особенно в отдельных местах…

— Он на меня смотрит, — сказала она. — Я не могу так. Словно в общественном месте! Я девушка скромная.

— Мы эту проблему решим, — пообещал я. — Сейчас я его просто укрою…

Она с недоверием смотрела, как я набросил на дракончика свою майку, подоткнул с боков, чтобы не дуло, и он сразу довольно засопел в своей пещерке.

— Вот видишь, — сказал я с укором, — такое простое решение проблемы.

— А если он вылезет? Не вовремя?

— Да что дети понимают, — сказал я, — будь великодушнее. А то ты и в постели вся такая полицейская… Как ты униформу решилась снять! Наверное, с душевной борьбой?

Через сорок минут она заснула, раскрасневшаяся и довольная, одеяло сдвинулось до пояса, но я снова натянул ей до подбородка, прислушался к ровному дыханию, спит все так же крепко, отошел на цыпочках к двери.

На стене над кроватью появилось лицо Ани Межелайтис, молча кивнула, дескать, да, все верно, крепко спит, не волнуйся, я мониторю ее состояние, можешь идти туда, куда собрался.

Я спросил шепотом, едва двигая губами:

— Заказ из магазина прибыл?

— Спорттовары? — ответила она так направленно, что голос раздался только у меня прямо в ухе, — да, я велела положить в кладовке. Надеюсь, не краденое?

— Ты ж моя хозяюшка, — сказал я нежно, — поскорее обзаводись тактильностью, и я на тебе женюсь.

— Животное, — ответила она с подчеркнутой брезгливостью, — тебе мало духовной близости?.. Ну ладно-ладно, дамся щупать…

Я торопливо спустился на первый этаж, забрал пакет, он не больше обувной коробки, пробежал, как мышь, к трансформатору. Там в шкафчике упрятаны кафтан, кожаные штаны, сапоги, даже кираса, хотя я же участвовал в косплеях, прятать не обязательно, можно с гордостью вешать на стену.

Быстро одевшись, я включил трансформатор, с сильно стучащим сердцем огляделся.

— Вроде бы ничего не забыл?.. Или забыл?.. Ну ладно, последний бой! Он трудный самый…

Я вернулся в гостиную к заветной стене и быстро перенес ногу через нижний край портала.

Глава 10

Пахнуло холодом и сыростью, подошвы ударились о пол полутемного мира лаборатории Рундельштотта, но здесь всегда так, просто после моей стерильной квартиры заметнее мрак, запустение и обилие запахов.

Подхватив мешки с гранатами, мечом и прочим, я торопливо пробежал к двери. Стражи в коридоре вздрогнули, едва меня вынесло из лаборатории, как вихрем.

Я сказал бодрым голосом:

— Ну что, орлы, в самом деле быстро?

Они вытаращили глаза, один выговорил с трудом:

— Быстрее некуда… Но у вас мешок…

— Наблюдательный, — похвалил я. — Но это теперь государственная тайна королевской важности. Кто пикнет — того в каменоломни. Или того проще — в жабу. Кто-то готов распустить язык?

Они попятились, старший сказал поспешно:

— Глерд Улучшатель, раз это государственная тайна, то мы ничего не видели!

— Правильное решение, — одобрил я.

Второй крикнул вдогонку:

— И вообще мы вас уважаем! Вон вы как коней пожалели…

Я сбежал вниз, стараясь не задеть мешком с гранатами за стену. Хотя и знаю, что не взорвутся, кольца сами по себе не выпадут, но страх уму не подчиняется, он в самом деле от неандертальцев и туда дальше во тьму веков, чуть ли не до амеб.

Фицрой оглянулся на скрип распахнувшейся двери, я торопливо протянул ему один из мешков.

— Этот повезешь ты.

— Ладно, — ответил он благодушно, — главное, ты не остался там на ночь. Это и называется быстро!.. Туда и обратно. А что в мешках?

— Некоторые штучки от Рундельштотта, — ответил я уклончиво. — Надеюсь, он не будет слишком против, что я кое-что забрал без его разрешения. И ведома.

Он начал привязывать мешок сзади седла, проворчал:

— Тяжеловат. В нем точно не одеяла.

— Мир пока примитивен, — сообщил я со вздохом. — Человека убивать бывает пока еще трудно, хотя мы усердно работаем в этом благородном направлении. Когда-то все это убивательство будет помещаться в одной шкатулке, а то и вовсе в кармане, а лишать жизней сможет в десять раз больше!.. Здорово?

— Да, — сказал он, — это просто великолепно!.. Хотя…

— Что? — спросил я.

Он нахмурился, проговорил с некоторым беспокойством:

— Но если убивать слишком много…

— Ну-ну?

Он договорил с еще большим напряжением и как будто что-то придавливал в себе:

— Слишком много… это как-то слишком… Убивать людей надо, заслужили, но как-то в меру…

— Жалко? — спросил я с интересом. — Или это практичный подход торгового человека?

— Если убивать чересчур много, — пояснил он, — то что, если не будут успевать рождаться новые для убивания?.. Что-то ты меня совсем запутал!.. Давай в седла. Нам нужно спешить, если еще не забыл.

Я вскочил в седло, раньше всегда поднимался с трудом, сперва вставляя ногу в стремя и судорожно цепляясь за ремни и седло, но упорно учился вскакивать даже с разбега как сбоку, так и сзади, и вот теперь меня уже почти не отличить от бывалого конника.

Фицрой уже в седле, а я хлопнул себя по лбу.

— Постой… Я захватил и для тебя кое-что.

Он охнул, когда я вытащил из рюкзака меч в расписных под старину ножнах.

— Эт что за… чудо?

— Меч Древних Королей, — ответил я торжественно. — Как видишь, прост и скромен. Тогда люди были скромнее, а сейчас стоит на тебя посмотреть…

Он огрызнулся:

— Или на тебя. Откуда у Рундельштотта такое сокровище?

— Рундельштотт не сегодня родился, — напомнил я. — Много чего назапасал, как усердный хомяк, за долгую жизнь. Но взгляды менялись, стал чародеем, и потому когда-то в молодости найденный меч был забыт и до сегодняшнего дня валялся в куче всякого хлама.

Фицрой покачал головой.

— Одна рукоять чего стоит…

— Что рукоять, — сказал я загадочно и медленно потащил меч из ножен, — что рукоять…

У Фицроя в зобу дыханье сперло, а глаза стали как у филина. Лезвие появляется из ножен блистающее и с магическими знаками, что идут от самой рукояти клинка и заканчиваются за пять пальцев до кончика узкого острия.

— Точить не нужно, — предупредил я. — Все равно не сумеешь… Смазывать тоже, этот металл никогда не поржавеет. Держи!.. Это твой.

Фицрой снова охнул, бережно принял на обе ладони.

— Спа… сибо.

— Не порань пальцы, — сказал я с предостережением. — Хотя это всего лишь меч, но им можно бриться.

Фицрой взвесил его на ладонях, на лице вместе с восторгом от красоты проступило некоторое замешательство.

— Вроде бы легковат…

— Не переломится, — заверил я. — А что легковат… зато рука не устанет. Просто бей сильнее.

— Но он сразу затупится, если по кирасе!

— Не затупится, — ответил я. — И зазубрин не будет. Поупражняйся по дороге на деревьях, пусть рука привыкнет. Можешь даже камни рубить. Со стороны, конечно, дураком назовут, но что тебе мнение общества?

Послышался стук копыт, во двор влетела во главе небольшого отряда Гекара, красивая и хищная. Шлем блистает на солнце, черные волосы, что темнее ночи, рассыпались из-под него по прямым плечам, а кожаные доспехи не могут и даже не пытаются скрыть ни высокую женскую грудь, ни тонкую талию с не по-женски широким и массивным поясом.

Фицрой поспешно вбросил меч в ножны, а те перебросил за спину. Гекара птицей слетела с седла, а ухвативший повод ее коня гвардеец, бегом увел в сторону конюшен. Взгляд ее, острый и подозрительный, мигом пробежал по мне, Фицрою, нашим коням и заседельным мешкам.

— Что, — крикнула она звонким сильным голосом, — еще кто-то, кроме меня, рискует покидать столицу на ночь?

Я ответил нехотя:

— Просто ужин в лесу.

Она фыркнула:

— Зачем?

— На свежем воздухе, — объяснил я мирно. — Мы люди простые, к каменным домам не привыкшие.

Она рассмеялась жестко и презрительно, отвернулась и пошла к главному зданию, а ее воины спешились и повели коней к конюшне.

Я невольно проводил взглядом ее высокую фигуру с прямыми плечами. Идет так уверенно, что всякий отпрыгивает с ее пути, словно это не человек, а ураган из огня и металла.

Фицрой тоже проводил ее долгим взглядом, зябко передернул плечами.

— Ненавижу таких женщин, — признался он тихо.

— Всего-то? — спросил я. — Ладно, готов?

Он похлопал ладонью по толстому крупу своего коня.

— Кони готовы, а я готов всегда.

— Тогда в путь, — сказал я и ощутил, что мой голос прозвучал достаточно сурово и как бы вполне мужественно. — И пусть весь мир трепещет!

Мы пустили коней в сторону дальних ворот из сада, он ответил несколько запоздало:

— Ты прав, боюсь тоже. Нет, в схватке справлюсь, мы для войны просто рождены, а она влезла не в свое дело… но вот как женщина… просто пугает. Я бы с такой ни за что!

— Почему?

Он отрезал:

— Если женщина берет в руки меч, она не женщина.

Я пробормотал:

— Резонно. Полностью согласен.

Словно извиняясь за резкость в адрес Гекары, он начал говорить, что она сама по себе почти хороша, если брать лицо и фигуру, но манеры отвратительные, ничего женского, и дело не только в том, что на коне по-мужски…

— А в чем?

Он подумал, ответил нехотя:

— У нее еще два кинжала, заметил? Такие украшения для женщины отвратительны.

— А если, — спросил я с интересом, — это не только украшения?

Он вздрогнул, посмотрел вытаращенными глазами.

— Что ты имеешь в виду?

— А вдруг еще и пользоваться умеет? Например, бросает в цель…

Он так отшатнулся, что чуть не свалился с коня.

— Что? Это же дико!.. Даже я не умею!

— Но возможно, — ответил я. — Хоть и плохо умеет, но все же лучше крестьян. Те вообще в руках даже меча не держали.

Он ответил с отвращением:

— Такое вообще ни в какие ворота. Нет-нет, это чудовище. Женщины такими быть не должны.

— И не будут, — сказал я и уточнил: — Если мы сами будем справляться с трудностями.

Впереди ворота, стражи с безмерным удивлением выпустили нас, как говорится, на ночь глядя, а когда мы проехали через город к защитной стене, там часовые изумились еще больше: ночь впереди! И не просто ночь, а опасная ночь. Все звери обожают охотиться в такое опасное для людей время, а еще из тьмы иногда выходят и вообще невообразимые чудовища…

Я ответил невесело:

— Приказ королевы.

Они покивали с понимающим видом, это да, никуда не денешься, приказы надо выполнять, иначе из-за одного ленивого или трусливого все королевство может рухнуть.

По широкой дороге мы двигались ровно столько, сколько нас было видно со стены, а потом свернули в лес, там тоже дорога, более прямая, непроходимая для телег, но для всадников вполне.

Некоторое время двигались через лес молча. Я то и дело вспоминал эту диковатую Гекару, такую редкость в этом чисто мужском мире. Вообще-то женскую эмансипацию придумали не просто мужчины, а слабые мужчины, теперь это понятно даже самым упертым женщинам. Другие, что поумнее, женщины тоже могут быть умными, знали и раньше, хотя и подавали это себе и другим так, что женщины сами добились в трудной борьбе с властными и жестокими мужчинами-угнетателями.

Теперь уже понимают, что их эмансипация дело рук именно слабых мужчин, возжелавших переложить на их плечи хотя бы часть груза житейских трудностей, а когда удалось, возликовали и начали добавлять еще и еще, приговаривая, что это все в русле окончательной победы женской свободы, равноправия… да в жопу это равноправие: женщины — настоящая руководящая и направляющая сила! Нужно позволить им вообще все делать за нас, мужчин. А нам бы полежать на диване, так как мы слабые, нежные, легкоранимые, уязвимые, живем меньше, умираем чаще…

В этом мире, по которому стучат копыта наших коней, мужчины еще не додумались до такой иезуитской хитрости, сами тянут на себе все тяготы жизни, но каково мне! Я уже знаю, как освободить от отдыха и развлечений женщин, а нам, мужчинам, занять их места!

Может быть, пора уже начать? Или хотя бы развернуть тихую пропаганду?

Когда выехали из темного леса на достаточно широкую поляну с чистым звездным небом, мои плечи напряглись сами по себе, словно нужно выдержать его вес, когда обрушится на землю.

Глава 11

Луна висит огромная и тяжелая, если бы еще не такая красная, словно вся покрыта кипящей лавой из миллионов извергающихся вулканов… а может, и в самом деле вся в лаве? Хотя иногда кажется, что там все уже застыло, а поверхность просто накалена до багрового свечения из-за внутреннего жара.

Фицрой посмотрел на меня, на луну, снова на меня.

— Что-то стряслось?

— Да нет, — ответил я с трудом, в горле запершило, сказал хрипло: — Просто чувствую нечто…

— Что?

— Нечто, — повторил я и посмотрел на него значительно. — Я же ученик чародея, помнишь?

— Ну да, — согласился он. — Хоть и драчливый какой-то, будто и не чародей, но все-таки чародей, признаю. Уважаю даже.

— За что?

— Да драчливость, — сообщил он. — А за что еще можно уважать мужчин? Без драчливости мы ничто. Всяк должен доказывать, что он чего-то стоит. А как доказывать иначе?

— Ну да, — согласился я. — Вроде без вариантов. Мы же люди, а не пингвины.

— Кто такие пингвины?

— Вегетарианцы, — пояснил я. — Рыбой питаются, потому мирные.

Он задумался, а я поглядывал на него, хорош как соратник, хорош как воин. Можно бы ему еще и щит, но даже с мечом не уверен, хорошо ли я, точнее, правильно ли поступил. Все-таки косплеисты делают их для игры, а игра и есть игра. В детстве видел в цирке, как на грудь лежащего силача кладут наковальню и на ней молотобойцы выковывают подковы. Или же на грудь опускают глыбу камня и разбивают ее молотами.

А фокус в том, что чем больше масса на груди, тем легче выдерживает удары молотов, гасит их в себе. Куда болезненнее было бы положить камешек на грудь и ударить по нему молотом!

Обычный щит вбирает в себя удар, гасит, а суперлегкий саданет от удара противника тебя самого в морду. То же самое и с мечом: с обычным весом парирует удар, а с облегченным нужна иная тактика.

— Фицрой, — сказал я, — поупражняйся сперва. С таким мечом надо всегда на опережение!.. Успеть ударить первым.

Он кивнул.

— Да, понимаю, парировать им труднее… Слишком какой-то легкий. Мой лучше. Но этот красивее.

— Зато рука не устанет, — поспешно сказал я. — А ты вообще-то юркий, как вьюн. Это больше по тебе.

Он спросил с сомнением:

— А не сломается от первого же удара? Что-то он вроде тонкой льдинки на солнце…

— А попробуй, — предложил я, — год у тебя рабом буду.

Он вскочил, глаза вспыхнули, как два солнца.

— Ловлю на слове!

Он с таким энтузиазмом ринулся к груде камней у обочины, что у меня сердце все-таки дрогнуло. Конечно, обычными методами не сломать, но кто знает, что может случиться в мире этой чертовой магии…

Конь его встал как вкопанный, не доезжая до камней. Я подъехал ближе, Фицрой настороженно поглядывает по сторонам. Я не успел открыть рот для вопроса, что случилось, как сам ощутил приближение холода.

Моя рука метнулась вперед, уже согнутая для стрельбы, а Фицрой легко и красиво выдернул меч.

— Не успел, — прошептал он, — проверить…

— Лучшая проверка, — сказал я, — это…

На дорогу выскочили несколько человек в лохмотьях, один прокричал страшным голосом:

— Слезть с коней!.. Именем принца Роммельса!

— Ого, — сказал Фицрой, — давно я о нем не слышал…

— Что-то он затих, — согласился я. — За спиной всего трое?

— Но с пиками, — предупредил Фицрой.

— Тогда беру пикейщиков, — сказал я. — Они смешнее.

Он молча поднял коня на дыбы и бросил на тройку разбойников впереди. Они испуганно прыснули в стороны, но один ловко метнул топор, Фицрой успел пригнуться, дальше я не видел, так как развернулся к отрезавшим нам дорогу и сразу открыл стрельбу.

Все ждали чего-то другого, я стрелял, как в тире, где мишени на расстоянии пяти шагов, двоих убил на месте, но чувствую только злость и ожесточение, никакой жалости или раскаяния, что в нас, людях, пошло не так…

Или так правильно?

Фицрой там далеко развернул коня, мне он показался бледным, а когда приблизился, я увидел залитую кровью левую половинку лица. От крови уже промок воротник и плечо кафтана.

— Ты истекаешь кровью! — крикнул я.

Он слабо, но с великоглердской небрежностью отмахнулся:

— Ничего, царапина…

— Тебе полчерепа снесло!

Он изумился:

— Правда? А я как-то не заметил… Говорю же, царапнуло…

— От этой царапнутости откинешь копыта, — предупредил я. — Стой, не двигайся… Думаешь, мне тебя жалко? Ничуть. Мне напарника жалко. Вот выручим Рундельштотта, тогда хоть сам убейся о дерево. Или о стену, тоже хорошо.

Он с вялой улыбкой наблюдал, как я отстегнул пряжку пояса, вытащил нечто крохотное, меньше ногтя.

— Какой ты добрый…

— А то!

— Это у тебя что-то колдовское?

— Не вертись, — предупредил я. — Из меня хреновый лекарь. Дернешься, у тебя голова скатится на дорогу. А я попинаю…

Он поверил, застыл, а я быстро приклеил ему над виском пористый пластырь, растянул на глубокую рану, откуда все еще обильно течет кровь. Пластырь сразу же вздулся и начал выделять особый гель, что в ускоренном темпе заживляет раны, ожоги и вообще любые повреждения, а при потере крови еще и способствует ее повышенному кроветворению.

Фицрой прислушался, на губах появилась улыбка.

— Больше не болит…

— Но рана осталась, — сказал я строго. — Не щупай ее грязными лапами, не чеши!..

— И вообще забыть?

— Вот-вот!..

Он покачал головой.

— Ты не все сказал про волшебный меч… Я когда рубанул одного, чуть заодно и коня своего не погубил!.. Кто ж знал, что лезвие пройдет сквозь плоть и кости, словно я по листу папоротника попал! Хорошо, двое других растерялись еще больше, чем я… С минуту смотрели на перерубленное пополам тело, а потом заорали и бросились удирать.

— А ты?

— Тоже заорал и ринулся догонять…

— Никто не ушел? — спросил я.

Он посмотрел за мою спину.

— Судя по твоим, никто.

— Я про твоих спрашиваю, — ответил я сварливо. — У меня один убежал. Правда, недалеко.

Он привстал в седле, посмотрел по сторонам.

— А-а-а, это он там в болоте тонет?

— Он, — подтвердил я. — Похоже, трясина. А эти дикари выбираться из нее не умеют. Хотя это так легко…

— Это тебе легко.

Он пустил коня через кусты, за ними открылось небольшое болотце, но глубина чувствуется, иначе лес бы давно задавил, деревья вокруг выросли уже высокие и толстые.

Утопающий увидел нас и прокричал отчаянно:

— Я тону!.. Дайте мне руку!

Я сказал ему с грустью:

— В наше время никто никого не слышит. Люди совсем глухие к чужим страданиям.

— Дайте мне руку! — повторил он громче.

— Она мне самому нужна, — ответил я и повернулся к Фицрою: — Что скажешь?

Фицрой ответил со вздохом:

— Я бы помог, это уже не враг, а пострадавший… Но слезать с коня, а потом залезать снова…

Голова разбойника все погружалась, темная зловонная жижа поднялась уже до подбородка.

Он прокричал отчаянно:

— Я все расскажу! Все-все!

— Все никто не знает, — возразил Фицрой и вздохнул. — А как бы хотелось…

— А как же верность слову и принцу Роммельсу? — спросил я разбойника. — Покажи себя мужчиной, утони гордо и красиво!

Болотная жижа начала наливать ему рот и ноздри, он прохрипел, отплевываясь:

— В озере я бы… но здесь грязно!

— Ишь какой чистюля, — сказал я. — Значит, есть какие-то принципы?

— Нет, — прокричал он. — Отказываюсь от любых принципов! И принимаю твои!

Фицрой сказал с презрением:

— Как низко…

Он нагнулся с седла, я не поверил глазам, но сумел поднять большой камень, деловито взвесил в ладони. Разбойник охнул, попытался метнуться в сторону, но в трясине не сдвинуться.

Камень хряснул его в голову. Звук был такой, словно раскололся сам камень, что значит, в болоте тонул совсем не мудрец. Мы не стали следить, как они с камнем постепенно скрываются из вида, неинтересно, ничего необычного.

Люди постоянно убивают друг друга, это самый действенный метод отбора лучших, потому мы и обогнали всех животных: постоянно воюем, грабим и насилуем, всячески ускоряя прогресс и продвигаясь к светлому будущему сингулярности семимильными шагами.

Я остановился и покинул седло, Фицрой проехал вперед, развернулся, глядя с интересом.

— Что-то случилось?

— Да, — сказал я сердито. — Слезай!.. Я хотел это на привале, но, дурак, чуть было не…

Он подъехал ближе, а я снял мешок и вытащил оттуда пакет с горнолыжными костюмами. Кругляшок с леской и выпрыгивающими крючками кинул обратно в мешок, а костюм бросил под ноги коня Фицроя.

— Слезай! Переоденемся.

Он покачал головой, но слез, а я быстро сбросил с себя всю одежду и влез в костюм, тело приятно облекло от пяток до подбородка в нечто воздушно-нежное. Фицрой смотрел в недоумении, а я натянул поверх этого горнолыжного штаны и камзол, обулся и снова поднялся в седло.

— А что это? — спросил он опасливо.

— Одежда Древних Королей, — пояснил я, не заморачиваясь новыми легендами, если эта и так все объясняет. — Только о ней никому, понял?.. Ее ткали эльфийки десять лет, теперь ее не пробить ни стрелой, ни копьем, ни топором. Конечно, топор может переломать тебе кости, но не перерубить. Так что надевай, но под удары не лезь, понял?

Он смотрел с сомнением на одежду, ее, скомкав до размеров грецкого ореха, можно незаметно унести в кулаке.

— Ну… ладно, я тебе верю. А мой меч прорубит?

— Не знаю, — ответил я честно. — Но лучше не пробовать. Главное, не прорубят мечи наших противников. Или у тебя их уже нет?

Он встрепенулся.

— Ты чего пугаешь? У меня сердце схватило!.. Конечно, есть! Как без них жить?

Одевался медленно, осторожно, все время прислушиваясь к ощущениям, не такой уж и беспечный, как выглядит.

— Там все на липучках, — пояснил я. — Можно носить по частям. Сам такой, на морду не надену, хотя надо бы. Но перчатки носи. Если спросят, объяснишь своей аристократической чистоплотностью. Вообще только аристократы носят нижнее белье, а это у нас и будет нижним бельем.

Он хмыкнул:

— А мы аристократы?

— Точно, — заверил я. — Ровно настолько, насколько потянем.

Он так же неспешно натянул поверх этого нижнего белья повседневную одежду, по лицу пробежала гримаска, после той нежной прохлады эта кажется тяжелой и грубой.

— Ее и не чувствуешь, — сказал в недоумении. — А ты уверен…

— Уверен, — сказал я, — давай в седло, и поехали. Мир, затаив дыхание, следит за нами.

Он лихо вспрыгнул в седло, не касаясь стремян, конь с удовольствием сразу пошел лихим галопом.

Я поспешил следом, ворча про себя, что какая-то планета неровная: под копытами то вверх, то вниз, тропа либо вилюжит, либо несется вскачь и с разбега прыгает через бурный ручей, но через сотню шагов, опомнившись, бежит обратно и перепрыгивает в другом месте.

Копыта только что стучали по камням, а теперь расплескивают болотную жижу, над головой то три солнца, то две луны, то густые ветки таких деревьев, что уже и не веришь в какое-то вообще небо, а не то что в ясное.

Мы избегали людных дорог, все-таки уже двигаемся по королевству Уламрия, хотя простые крестьяне вряд ли даже знают что-то о королевстве, для них все королевство и вся власть — местный феодал.

То, что нас могут видеть, когда сворачиваем с дороги, Фицроя не тревожит: мало ли какие у нас тайны, не обязательно же разбойники, может быть, к чужим женам едем? Тем более такие нарядные…

Далеко за деревьями раздался дикий крик. Мне показалось, что кричит даже не животное, а разъяренный камень размером со скалу. Мрачная угроза всему живому, жажда поквитаться с отвратительной биологической формой жизни, что каким-то чудом или нелепой случайностью взяла верх над более совершенной кремниевой…

Фицрой зябко передернул плечами.

— Ну и твари…

— Мне кажется, — сказал я, — там вообще одна тварь.

Он поморщился.

— Мне тоже, но так еще страшнее.

— Когда одна?

— А тебе нет?

Крик прогремел совсем близко, на этот раз настолько громко, что у меня зазвенело в ушах. Фицрой пошатнулся и ухватился за луку седла.

— Это рана, — сказал он высокомерно. — Видать, я в самом деле потерял много крови.

— Точно, — согласился я, — потому объедем. Не желаю встречаться с такими крикливыми.

Он криво ухмыльнулся:

— Недостаточно музыкально?.. Как скажешь. Только потому, что ты так хочешь.

Я открыл рот, но на землю пала странная тень, словно дергающаяся рябь, торопливо вскинул голову и едва успел отпрыгнуть от чего-то падающего мне прямо на голову.

На землю тяжело плюхнулась мертвая птица, если не ошибаюсь, ворона. Почти сразу в двух шагах ударилась еще одна, да с таким стуком, словно каменная, хотя перья от удара полетели во все стороны.

Фицрой крикнул:

— Сюда!

Я пустил коня к нему под дерево, а на поляну продолжали падать мертвые птицы. Некоторые застревали в ветвях, я слышал их треск, другие проламывались до самой земли, но вблизи ствола чисто, здесь самые толстые и прочные ветки.

Синевато-оранжевая трава покрылась выпавшими перьями и птичьими трупами. Кроме ворон еще и всякая мелочь, но ворон больше всего, зловещий крик настиг целую стаю.

Фицрой потрепал коня по холке, сам с трудом перевел дух.

— Пронесло…

— Это пронесло?

— Да, — ответил он. — Кто-то орет просто так. Для удовольствия. Или прочищает глотку.

— Скорее, — предположил я, — защищает свой кормовой участок.

— Думаешь, кормится воронами?

— Вообще свою территорию, — пояснил я. — Потому давай сперва взад, а потом крюк…

— Давай, — согласился он. — Перед человеком я бы постыдился отступать, а перед каким-то крикуном в ночи…

— Это была самка, — предположил я.

— Да, — поддержал он охотно, — они крикливее. Да перед самкой и отступить не стыдно, как думаешь?

— Конечно, — согласился я. — Они не соперники. Мы им уступаем для того, чтоб их унизить. Показать им наше превосходство.

Он посмотрел на меня с такой благодарностью, что мне даже стало неловко за свой умело подвешенный язык и насобаченность в жонглировании доводами.

— Что-то не нравится, — сказал он, — переть вот так в ночи… Вон там поляна, остановимся до рассвета?

— Выбирай место, — ответил я. — Я бы вообще остановился и не двигался, как вон те деревья.

Он посмотрел на деревья, еще раз посмотрел, голос его прозвучал очень настороженно:

— Лучше проедем дальше. Эти деревья как раз ночью и двигаются.

— Что?.. Деревья?

Он кивнул.

— Медленно, но если заснешь под ним, то корни вылезут из-под земли и спеленают достаточно крепко, чтобы утащить поглубже. Так что давай вперед, я скажу, где переждем ночь…

Вообще не представляю, как бы ехал по чужим средневековым дорогам без такого напарника, который знает здесь все настолько, словно с лупой в руках прополз все королевство вдоль и поперек.

Правда, был момент, когда и я почти что блеснул, наши кони пошли по лесной дороге, хотя достаточно широкой и проходимой для повозки, и я вдруг ощутил странное чувство неуверенности и даже ошибочности того, что делаем.

Фицрой проехал вперед, но меня нет рядом, обернулся.

— Ну что там?

Я покинул седло, прошелся вдоль дороги. Фицрой повернул коня и смотрел, как я присел и щупаю кончиками пальцев землю.

— Да что там?

Я сосредоточился, покряхтел, очень неуверенный, что не сяду в лужу, Фицрой поглядывает с интересом, ждет откровений.

— Его провезли, — проговорил я не совсем уверенно, — не по этой дороге. След свежий, но я не чувствую Рундельштотта.

Он хохотнул:

— Что, старик настолько вонюч?.. Ладно-ладно, но он что, хлебные крошки бросал? Так их муравьи растащат еще до того, как птицы склюют…

— Просто чувствую, — сказал я. — Мы же долго работали с ним бок о бок. Что-то да осталось…

Он прервал:

— Тогда поищем другую дорогу?

— Спасибо, — ответил я.

Он изумился.

— За что?

— За доверие, — ответил я с неловкостью. — Это же так… ощущение. Может и подвести.

— Но ты же мой друг, — возразил он резонно, — кому еще верить, как не друзьям?

И, не дожидаясь ответа, повернул коня в сторону от дороги.

Глава 12

К счастью, ночь короче дня, я только-только успел вздремнуть, как ощутил грубый толчок в плечо.

— Ну и спишь… Бабы снятся?

Я с трудом разлепил глаза, тело затекло, спать, вот так скрючившись на голой земле, почему-то неуютно, а надо мной морда доисторического животного, ах да, это же мой конь обнюхивает меня, как морковку…

Фицрой уже с седлом в руках отошел к своему скакуну и набросил ему на спину. Лес давно проснулся, птички в ветвях не чирикают, а вопят, свет изредка пробивается вниз, и тогда на земле колышутся призрачные муаровые узоры.

— Какие бабы, — просипел я запоздало, — не до баб…

— Иди умойся, — посоветовал он доброжелательно. — Что-то ты, на мой взгляд, не очень привычен вот так в седле сутками… Или тебя возили на телеге? Ха-ха…

— На носилках, — буркнул я.

— Иди-иди, — сказал он уже серьезно. — Я оседлаю и твою лошадку.

Пару часов неслись то галопом, то переходили на экономную рысь, потом Фицрой начал как-то слишком уж озабоченно присматриваться к следам, хмурился, качал головой.

— Что-то тревожит? — спросил я.

— Ты чуешь Рундельштотта, — ответил он хмуро, — я чую рехаллов. Их много!.. И сейчас сбиваются в стаю.

— Это опасно?

Он хмыкнул:

— Рехаллы опасны сами по себе даже поодиночке. Но раз в год сбиваются в стаю. Это что-то типа того, что люди называют собачьей свадьбой. В это время ничто не встанет на пути рехаллов.

— Не прорвемся?

Он покачал головой.

— Даже с твоей боевой магией. Нам придется сделать немалый крюк, чтобы миновать это место.

Я скривился.

— Сколько потеряем?

— Не больше суток, — заверил он. — В крайнем случае двое. Это смотря какая дорога. Но потом придется гнать во весь опор. Мы еще не определили, по какой увезли Рундельштотта.

Я молча повернул коня за ним.

Некоторое время мчались поперек, другая дорога обнаружилась достаточно скоро, однако настолько заброшенная, что на ней последний раз взбивали пыль копыта не меньше месяца тому.

Деревья постепенно становятся толще, массивнее, выше, кора уже в таких трещинах, что можно прятаться от ветра, а потом вообще зеленый мох укрыл деревья от корней до вершинок, и не просто мох, а чудовищно длинный, свисающий с веток почти до земли.

Фицрой, заметив мое беспокойство, утешил:

— Обычно за таким лесом идет простой чешуйчатый. Зато без мха.

— Это… как? — спросил я.

— Вместо коры, — пояснил он, — крупная такая чешуя. Как у гигантских рыб. Только ни на что не годится. Я ее и так, и эдак…

— Какая беда, — посочувствовал я. — Никому не впарить, верно? Это серьезная проблема.

— Ничего, — ответил он, — частенько за чешуйчатым лесом идет сразу хватательный. Вот тот уже что-то… Деревья не двигаются, но корни и ветки… Медленно, правда, но когда весь лес старается поймать…

— А у них что, — поинтересовался я, — корни ценятся?

Он покачал головой.

— Ничто не ценится. Представляешь? Даже на дрова не годятся. Не представляю даже, зачем они вообще? А сказано же, все для человека, все во имя человека!

— Все врут, — согласился я. — Каждый гребет к себе, одна курица от себя.

Он привстал в стременах, повертел головой.

— Ага, вон еще дорога! И достаточно свежие следы!

Сердце мое застучало чаще. Даже отсюда видны следы колес, совсем недавно здесь проехала повозка, тащили ее двое коней, вот их следы, еще несколько коней идут вроссыпь, это охрана.

— Здесь провезли Рундельштотта, — вырвалось у меня само по себе. — Я просто чувствую…

— Это хорошо, — сказал он с некоторым сомнением, — следы совсем свежие. К тому же чего подводе забираться так глубоко в лес?

— Это он, — подтвердил я. — Ускоримся?

— Кони устали, — ответил он с сомнением. — С другой стороны… давай, вперед!

Похоже, магия нас все-таки отыскала, я несколько раз чувствовал, как нечто облекает, словно пленка. Даже дышать трудно, грудь тоже сдавливает, хоть проходит довольно быстро. Голова то наливается чугуном, то становится совсем легкой, словно там ни одной весомой мысли.

Однако чувствую или понимаю, не сообразил еще, и то, что это вроде сети, когда забрасывают наугад. Я считаю себя довольно крупной рыбой, во всяком случае — необычной, редкой, однако сеть всякий раз проходила мимо, что значит, я для этого вида магии просто невидимка.

Дважды останавливались перекусить и дать отдохнуть коням, Фицрой все подбивал меня, чтобы пострелял во что-нибудь, пусть даже по деревьям.

Поддавшись, я тремя выстрелами сшиб какую-то массивную птицу, что пряталась в ветках и рассматривала нас то ли с испугом, то ли враждебно.

Она грохнулась оземь, роняя перья и прижимая траву, крупная, как раскормленный индюк, только перья зеленые с фиолетовым отливом.

Фицрой охнул:

— Это же газекс!.. Настоящий газекс!

— А что за газекс, — поинтересовался я. — Мясо или перья?

— И то и другое, — объяснил он жарко. — Как я его не заметил! Хотя он умеет прятаться… Но как тогда обнаружил ты? Или снова твоя магия сработала?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Просто увидел, и все. Ты жаждал добычу, вот тебе добыча.

— Мы ее сейчас съедим, — заявил он непререкаемым тоном. — А потом будем хвастаться, что ели газекса прямо в лесу. Испеченного на углях!

Я запротестовал:

— Так мы не нагоним!

Он изумился:

— Телегу? Не гонят же они коней вскачь по лесным дорогам, по корням и кочкам? Тогда и молодому растрясут кости так, что с них слезет мясо. Не-е-ет, увозят хоть и поспешно, но не так, чтобы доставить на место труп.

— Ладно, — сказал я с неохотой. — Только побыстрее.

— Готовить газекса, — объяснил он, — это ритуал. Сложный! Но ради тебя и Рундельштотта сократим. Хотя и обидно. Ты в искусстве приготовления газекса ничего не смыслишь, верно?

— Вообще в приготовлении ничего не смыслю, — признался я.

— Ну да, — сказал он, — слуги приносили готовое?

— Что-то вроде того, — нехотя сознался я.

Он ухмыльнулся:

— Но не газекса! К нему могут прикасаться только люди благородного происхождения. Потому готовлю я, а тебе, так и быть, дам кусочек. Как существу непонятного происхождения.

— Согласен, — ответил я. — Только кусок побольше.

Он в самом деле молниеносно ободрал эту редкую птицу, умело выпотрошил, а дальше мы уже расслабленно смотрели, как на пурпурных углях костра поджаривается расчлененная тушка.

Впрочем, даже в этом состоянии я все-таки остаюсь слитком того мира, где человек постоянно должен трудиться, даже если нет работы: таскать железо в спортзале или бегать марафоны, а сейчас я в эти минуты как бы отдыха старательно напрягал мозги, пытаясь добиться хоть какой-то материализации образов.

Пистолет — да, может быть, сумею как-то даже насчет гранат, но куда важнее научиться воздействовать на уже существующее. К примеру, от усилий пошевелить вот тот листок на дереве, уже начинают шевелиться уши, шерсть вздымается по всему телу, в жопе мышцы чуть не рвутся, а листок хоть бы хны, и не думает колыхнуться.

Хотя и подпитываюсь магией, но мне труднее местных магов в том, что нужно всерьез поверить в явную хрень, потому напрягался, еще не зная, что напрягать, как ни дулся, ни задерживал дыхание, вздувал все мышцы, таращил глаза так, что чуть не лопались, но с материализацией глухо.

Правда, прогресс есть в другом, достаточно устремить на кого-то взор и сосредоточиться особым образом, как тут же ловил идущую от него либо злость, либо зависть, хотя, чаще всего, конечно, полнейшее равнодушие.

Донесся собачий лай, Фицрой насторожился, мне вообще-то показалось, что лай идет к нам со всех сторон, но это такое эхо, да и собаки, похоже, в самом деле мчатся в нашу сторону.

— Охотничьи, — определил Фицрой. — А что, в таком лесу раздолье для кабанов и оленей.

— А мы кто? — спросил я.

Он ухмыльнулся:

— А как думаешь?

— Думаю, — сказал я гордо, — я лев. Или орел сизокрылый.

— Сейчас узнаем, — ответил он серьезно.

Я нервно огляделся. Фицрой опустил ладонь на рукоять меча и чуть шагнул вперед, уже понимает, что я типа лучника, которому сподручнее стрелять из-за спины.

Кусты с треском распахнулись, свора собак выметнулась чуть левее по курсу, но увидели нас, затормозили. Половина ринулась прежним путем, другие же подбежали к нам, завиляли хвостами.

Фицрой сказал довольно:

— Люблю охотничьих. Никакой вражды к человеку.

— Я тоже, — сказал я с облегчением. — Хотя я вообще-то всяких собак люблю. Которые не кусаются.

Через пару минут с треском веток и грохотом копыт, в нашу сторону проломились всадники на рослых конях. Все одеты для лесной охоты, что означает плотные плащи поверх любой одежды, которую порвут ветки, в подвязанных веревочками под подбородком шляпах и сапогах с высокими ботфортами на случай болот.

Впереди, естественно, загонщики, молодые парни на легких конях, следом подъехали лорды. Старший махнул им рукой, и все с облегчением понеслись в ту сторону, куда умчались собаки.

Он повернулся к нам, солидный и представительный, лет за пятьдесят, судя по седым вискам и короткой седеющей бородке.

— Вы не здешние, — произнес он гулким рокочущим голосом. — Я лорд Нельтон из Гленна, хозяин этих земель.

— Едем в столицу, — ответил Фицрой кратко. — Малость сбились с пути…

Он ухмыльнулся:

— Тут сбиться нетрудно. Вы, как и многие, решили сократить дорогу? На этом многие попадаются, когда не хотят делать огромный крюк…

— Вот-вот, — сказал Фицрой виновато, — кто же знал, что здесь столько оврагов, ручьев и лесных завалов!.. Хотите отведать газекса?.. Правда, мало осталось. Целую стаю зажарили, но вот не знали, что вы наткнетесь, все съели сами.

Он даже отшатнулся.

— Газекса?.. То-то смотрю, перья какие-то странные… Здесь, в этом лесу?

Он поспешно покинул седло, Фицрой поднял прутик с нанизанным ломтиком мяса, лорд Нельтон ухватил его дрожащими руками, несколько мгновений просто нюхал и любовался, прежде чем жадно впиться зубами.

Я подумал, что да, Фицрой не разыгрывает меня, простофилю, птаха в самом деле чем-то весьма ценится.

— Бесподобно, — прорычал лорд. Лицо его разрумянилось, на глазах помолодело, а глаза заблестели, как у юноши. — Сказочная птица… Я просто чувствую, что могу поднять коня и бегом отнести его в замок!

Я спросил осторожно:

— А почему не попробовать этих птиц разводить дома? Как кур или индюков?.. Поставить сверху ограду, чтобы не разлетались… Кормить хорошо, чтобы размножались…

Лорд Нельтон посмотрел на меня в изумлении, а Фицрой охнул, проговорил почтительным шепотом:

— Юджин… это твое новое улучшение?

Лорд Нельтон даже жевать перестал, глаза его полезли на лоб.

— Даже в наш глухой угол, — сказал он, — дошли слухи о появлении в нашем мире Улучшателя… Это вы и есть, благородный лорд?

— Он, — ответил за меня Фицрой. — Он многое улучшил в нашей жизни.

Лорд вскочил, весь полный силы, энергии и жажды действовать.

— Чего мы сидим? — вскричал он. — Наступает вечер! Если не хотите заночевать здесь в чаще, где опасно даже днем, вам нужно поскорее выбраться на дорогу… Я покажу, как это сделать проще. Переночуете у меня, а утром можете продолжить путь.

Фицрой посмотрел на меня, я ответил вежливо:

— Спасибо, лорд Нельтон. Ваше предложение как нельзя кстати. Мы сами устали, а кони вообще едва переставляют ноги. Думаю, они вашему предложению обрадуются не меньше, чем мы.

Он сказал бодро:

— Тогда за мной!.. А моя команда закончит охоту без меня.

Фицрой сказал с глубоким сочувствием:

— Приносим свои глубочайшие соболезнования…

Лорд отмахнулся.

— Сказать по правде, что-то начал уставать от этой беготни по лесам за бедными оленями.

— А за кабанами? — спросил Фицрой.

Лорд ответил со вздохом:

— За теми не гоняюсь уже лет пять. А медведей оставил в покое еще раньше.

Фицрой сказал учтиво:

— Нужно чувствовать, когда нам пора становиться совсем уж миролюбивыми.

Они захохотали, понимая друг друга. Я ехал справа от хозяина, присматриваясь к нему, спокойному и добродушному, довольному жизнью, миром, соседями.

Такого и самому хотелось бы иметь в соседях.

Глава 13

Навстречу, завидев из высокого окна наш маленький отряд подъезжающим к замку, вышла высокая дородная женщина с милым улыбчивым лицом.

Лорд Нельтон не слез с коня, а соскочил по-юношески бодро. Женщина приблизилась и присела в поклоне.

Он легко поднял ее, обнял за плечи и сказал гордо:

— Моя жена, леди Ангаретта. Дети наши выросли, у них свои имения, жены и даже свои дети. А мы здесь живем мирно и… очень мирно. Ангаретта, гости переночуют у нас. Распорядись.

Леди Ангаретта мило улыбнулась нам.

— Вам подготовят лучшие комнаты, — сообщила она мягким и очень женственным голосом. — Ужин через час. Вы успеете почистить одежду и умыться.

Фицрой смолчал, кто из настоящих мужчин любит мыться, я вообще-то не люблю тоже, но приучен, потому сказал почти радостно:

— Премного благодарны, леди Ангаретта!.. Нам не мешает смыть пыль и грязь, пусть даже мы всего пару суток в пути.

Лорд Нельтон сказал ей со значением:

— У тебя чутье, дорогая. Они заслуживают не лучших комнат, а самых лучших.

Она вскинула брови.

— Милый?

— Перед нами, — заявил он гордо, — Улучшатель, это первое. А во-вторых, они угостили меня мясом газекса, представляешь?

Она охнула, глаза ее округлились.

— Газекса?.. Но это же…

— Именно, — ответил он с неким значением в голосе, которого я не понял, — кто бы подумал, что он не в дальних странах, а гнездился прямо у нас под носом!

— Чудеса, — согласилась она. — Прошу всех в дом…

Мы передали коней слугам, я предупредил, что в тюках чародейские вещи, убивают всех, кто попытается заглянуть, и все вчетвером отправились в донжон.

Мне замок понравился как издали, так и вблизи, нечто солидное, массивное, без выпендренов, чем-то похожий на хозяина, а когда поднялись по ступенькам и вошли в холл, я убедился, что и там все в гармонии как с внешностью лорда Нельтона и его супруги, так и с их характером.

Холл не просторный, но и не тесный, как раз такой, что напрашивается только слово «правильный», а дальше залы, что, на мой непридирчивый взгляд, еще лучше характеризуют хозяина как человека доброго, беспечного и не слишком требовательного.

По движению руки лорда подбежал слуга, склонился.

— Гостевые покои на третьем, — велел ему лорд Нельтон. Оглянулся на меня. — Удивляетесь? Да, хотя у нас гости раз в году, и то хорошо, но комнаты для них всегда готовы…

— Удивительно, — сказал Фицрой с чувством. — Вы настолько гостеприимны, я только вас хотел бы в соседях!

— Опередил, — сказал я сварливо. — Нехорошо мысли подглядывать!

— А я вас бы хотел по соседству, — ответил лорд Нельтон. — Но так уж получилось, живем в глуши…

Прозвучало нечто недосказанное, Фицрой тоже уловил, но деликатно смолчал, расспрашивать в таких случаях будет только простолюдин, у тех все без тормозов, а интеллигентные люди целиком на тормозах, иные так вообще тормоза сами по себе.

Довольно скоро во дворе простучали копыта, заржали кони. Я выглянул, это вернулись охотники. Трое с торжеством сбросили с коней оленей, возле одного челядь собралась и ахает особенно громко: красавец, какой огромный, а рога смотрите какие!

Нас с Фицроем поселили в отдельных комнатах, но через стенку, мудро понимая насчет простых человеческих слабостей, дескать, если кому-то из нас вдруг да приглянется какая служанка, то чтоб не мешали друг другу.

Я сбросил в кресло верхнюю одежду, прошелся по комнатке, небольшой, но полностью оборудованной для удобства гостя. Надеюсь, у Фицроя не хуже, надо навестить…

Я вышел в коридор, но только сделал пару шагов, как с лестницы вошла в него молодая и уже полнеющая женщина в дорожной одежде. К ней подбежал слуга, она на ходу сбросила плащ ему на руки, движение было легким и таким грациозно отточенным, что я залюбовался, как вообще-то всем, что делается хорошо и красиво.

Она чуть насторожилась, увидев меня на ее пути, я торопливо поклонился со всевозможной учтивостью.

Она остановилась, произнесла с недоумением:

— Что-то я вас раньше не видела…

— Я гость, — объяснил я. — Прибыл со своим другом час тому.

Ее лицо чуть прояснилось, даже улыбнулась слегка.

— Как раз к ужину? У вас чутье. Как и у меня, кстати. Здесь очень хорошо готовят, вы оцените.

— Я уже оценил, — ответил я галантно и раздел ее взглядом, но, будучи человеком воспитанным, снова одел и сказал с восторгом: — Здесь все просто великолепно.

Она улыбнулась чуть шире.

— Увидимся за столом. Вас поселили на этом этаже?

Я кивнул:

— Да. Вот моя комната.

— Я тоже на этом, — ответила она. — Меня зовут леди Бавия Зеленый Лист. До ужина!

И ушла, быстрая и почти грациозная, как Анна Каренина, что хоть и толстая, но, как сказал Лев Николаевич, легко носила свое пышное тело.

Я проводил ее внимательным взглядом. Она сказала, что ее комната тоже на этом этаже, что можно бы толковать как приглашение, но когда хотят, чтобы ты пришел, как бы вскользь упоминают номер своих покоев. Здесь номеров нет, но можно сказать что-то насчет третьей двери от лестницы…

Фицрой, стоя посреди комнаты, лихо размахивает мечом. Лицо раскраснелось, на лбу капельки пота, словно начал упражняться сразу же, как переступил порог.

— Здорово, — сказал я. — Не зацепи… Как получается?

— Осваиваюсь, — пропыхтел он. — Он легок, потому надо менять тактику…

— А чем старая плоха?

— Тяжелый меч, — ответил он, — тяжелые удары… А с этим надо двигаться быстрее, еще быстрее…

— Ты уже быстрее всех, — сказал я, — кого только видел. Молодец, Фицрой. Не забываешь, как необходимо держать себя в форме…

Он отодвинулся, а я сел за стол в уголке. Он некоторое время еще поупражнялся в ударах и выпадах, наконец красиво и ловко бросил меч в ножны.

— Как тебе лорд Нельтон?

— Как лорд Нельтон, — ответил я осторожно. — А что?

— Он точно столичная штучка, — ответил он. — По всему видно. Но что-то загнало его в такую глушь. Как думаешь, что?

— Я ленив и нелюбопытен, — сказал я. — Утром пораньше двинемся догонять Рундельштотта. У меня есть цель, а лорд Нельтон как-то не вписывается в мои интересы.

Он сказал понимающе:

— Даже знаю, почему.

— Ну-ну?

— А вдруг у него неприятности? — сказал он с иронией. — И тогда наш долг — помочь хорошему человеку. Потому лучше не спрашивать, как дела.

— Лучше не спрашивать, — согласился я.

В дверь постучали, в щель заглянул слуга.

— Наш хозяин, — сказал он хмуро, — приглашает на ужин. Пойдемте проведу.

Фицрой сказал весело:

— Мы знаем дорогу!

Слуга сказал упрямо:

— Я проведу вас прямой дорогой. А то… заблудитесь.

Фицрой хмыкнул, но посмотрел на меня и сказал весело:

— Веди. Мы не любим заблуживаться.

Мне все же показалось, что на ужин нас повели как раз не самой прямой дорогой, но это ладно, не наше дело, меньше будем знать, быстрее и без хлопот уедем.

В зале для трапез две женщины уже за столом, леди Ангаретта, хозяйка, и леди Бавия Зеленый Лист, мирно беседуют, обе подняли головы и улыбнулись нам, а мы поклонились с учтивостью.

— Леди Ангаретта…

— Леди Бавия…

Лорд Нельтон появился через минуту, как только мы опустились в свои кресла. Нам их не указывали, но даже я достаточно сведущ в этикете, чтобы не сесть на место главы стола или на тот край, куда сажают бедных родственников.

За столом, к моему облегчению, Фицрой продемонстрировал самые изысканные манеры, улыбался и шутил, ухитрялся вести беседы об охоте, отгремевшей войне в Саранском королевстве, способах приготовления газекса, сыпал комплиментами женщинам.

Его слушали с удовольствием, наконец леди Бавия повернула смеющееся лицо ко мне:

— А что скажете вы, застенчивый лорд Юджин?

— Застенчивый? — изумился я. — Вот уж вы первый человек на свете, кто так меня назвал!.. А я думал о себе как о наглом!

Все рассмеялись, леди Бавия сказала мило:

— Издалека вы прибыли, это заметно. Хотя одеты по моде королевства Нижних Долин, но что-то в вас говорит, что вы не там родились. Как и ваш друг лорд Фицрой, кстати. Но вы еще дальше, чем он… Не отнекивайтесь, мы, женщины, очень хорошо это чувствуем. Расскажите о своих землях! Вы же видите, мы живем в окружении леса, ничего не видим, ничего нового не знаем.

Фицрой сказал весело:

— Я уже давно стараюсь его расколоть, но женщинам всегда такое удавалось лучше! Попытайтесь. А мы с лордом Нельтоном послушаем тоже.

Леди Бавия изумилась:

— Вы тоже его не знаете?

— Увы, — ответил Фицрой. — Мы двое странников. Случайно встретились, идем некоторое время вместе, а потом наши дороги где-то разойдутся. Хорошо, если не поубиваем друг друга.

Они снова рассмеялись, но леди Бавия смотрит на меня в ожидании, я помялся и сказал нехотя:

— Мое королевство скучное и совсем-совсем неинтересное. И жизнь у меня серая, как не знаю что. Люди тоже вокруг все серые… Потому я и покинул свои земли. Не потому что люблю приключения и опасности, как раз я человек мирный… но когда совсем уж все серо, то сам ищешь, чем разукрасить жизнь.

Лорд Нельтон поинтересовался:

— И как? Удается?

— Даже больше, — признался я, — чем хотелось бы. Теперь снова кажется, что лучше всего всю жизнь лежать на диване!

Они снова вежливо посмеялись, шутка есть шутка, ни один мужчина не признается, что жаждет мирной жизни, это уронит его статус, даже женщины на такого будут смотреть с легким пренебрежением, а то и презрением: муж должен быть крут и уважаем соседями, а кого больше уважают: сильного или слабого?

Лорд Нельтон поинтересовался у Фицроя:

— У вас кафтан был в засохшей крови. И рана на голове… Странная, правда, повязка. Что-то случилось?

Фицрой отмахнулся.

— Пустяки. Разбойники встречаются не только в ваших землях. Им не повезло, разве можно всего шестерым мышам нападать на двух орлов?.. Правда, один бросил топор издалека, а я не углядел…

Лорд Нельтон сказал обеспокоенно:

— Шестеро?.. Это большая шайка. Рана серьезная? Крови вы потеряли изрядно.

Фицрой посмотрел на меня, я сказал:

— Да, было глубоко, но сейчас все заживает. Еще пару дней, и повязка растворится.

Лорд Нельтон спросил в недоумении:

— Как… растворится?

— Совсем, — ответил я. — Так проще, чем ежедневно менять повязку. А на ее месте останется только шрам. Когда все заживет.

Все смотрели на меня в изумлении, лорд Нельтон кашлянул, проговорил с уважением:

— У вас хорошие лекари.

— Неплохие, — сказал я скромно, — пальцы уже отращивают, а вот руки обещают научиться восстанавливать только через пять лет. Так что не все гладко… А раны, что раны? Это легко.

Лорд Нельтон сказал почтительно:

— После того как лорд Фицрой показал мне свой меч Древних Королей, я понял, что вы оба просто великие герои.

— Увы, — ответил я сокрушенно, — мне повезло не так. Никаких особых умений у меня нет. Да и меч у меня проще некуда…

Леди Бавия вскрикнула. В голосе звучал такой ужас, что я быстро обернулся, а пальцы правой руки согнулись в позицию для стрельбы.

В зал влетела огромная черная тварь, похожая на нетопыря, но с гладкой блестящей кожей. Круглая красная пасть полыхает, как пламя, зубы длинные и острые, а глаза горят, подобно двум факелам.

Лорд Нельтон хлопнул себя по бедру, привычный жест мужчины, хватающегося за меч. Фицрой тоже протянул было руку, ругнулся, вспомнив, что меч и доспехи оставил в комнате.

Крылатая тварь сделала круг под сводами, взгляд ее горящих глаз упал на меня, я ощутил сильный холод, и пистолет очутился в моей руке почти сам по себе.

Нетопырь завершил круг и стремительно ринулся на меня. Я выстрелил трижды и отпрыгнул, но недостаточно ловко, тяжелое крыло ударило меня по плечу и сбило с ног.

Я рухнул на спину, черная тварь ударилась о пол рядом, но попыталась подняться. Палец мой продолжал нажимать на скобу, и черное тело затрепыхалось, заливая белый мраморный пол темно-красной кровью.

Фицрой ухватил кресло и с силой шарахнул по чудовищу. Кресло с сухим треском разломилось, а тварь затихла, только длинные голенастые лапы с острыми когтями продолжали дергаться, неприятно скрежетать по камням.

Лорд Нельтон ухватился за сердце.

— Что… что за тварь?.. Отродясь таких не видывал!

Фицрой ответил галантно, не сводя с поверженного противника настороженного взгляда, а из руки не выпуская отломанной спинки кресла:

— Лорд Нельтон, мы вам благодарны, что не оставили нас ночевать в том лесу…

Леди Ангаретта с облегчением перевела дух, а леди Бавия прошептала в божественном испуге:

— Мне казалось, что вот-вот меня схватит и унесет…

Фицрой сказал еще галантнее:

— Леди Бавия, я бы на месте этой твари так и сделал. Унес бы к себе в пещеру… или в гнездо… для утех…

Она зябко передернула плечами, а леди Ангаретта сказала тихо:

— Но бросилась она на лорда Юджина…

— Случайно? — спросил лорд Нельтон. — Или у вас с ними какие-то счеты, лорд Юджин?

— Нет, — ответил я. — Хотя веду обидам точный счет, и уж за мной не пропадет!.. В смысле, не протягивайте ко мне лапы — протянете ноги… Там пироги еще не несут? А то чувствую запах! Мне кажется, пироги удались, я от одного аромата схожу с ума…

Когда вот так говорю, жестикулирую и двигаюсь, никто не видит, что меня трясет, но уже знаю, трясет меньше и недолго, а когда улыбаюсь и вот так красиво передергиваю плечами, никто и не догадается, что я не совсем герой, интеллигенты не могут быть героями, а я, сколько бы ни бросал камней в сторону гнилой интеллигенции, увы, все-таки сам из этой полудохлой прослойки.

Лорд Нельтон посмотрел на меня несколько странно.

— Пироги… Ах да, пироги!.. Эй там, быстро уберите эту тварь, пусть наши знатоки осмотрят, а мы… ну да, пироги… Запах, вы правы, еще тот…

Старший слуга, в ужасе замерший у двери, поспешно распахнул обе створки. В зал торжественно вошел главный повар с большим подносом в обеих руках, там исходит одуряющими запахами пирог с утятиной, а за ним еще трое внесли пироги поменьше размером, но числом побольше.

Повар, правда, едва не выронил поднос с пирогом, когда ступил в широкую лужу крови, а еще и увидел огромную черную тварь, которую вбежавшие слуги принялись вытаскивать в коридор, оставляя за нею широкую красную полосу.

Мы снова сели за стол, Фицрой принес от стены свободное кресло и сел поближе к леди Бавии, довольно потер ладони.

— Обожаю пироги!.. Вот так и живем, лорд Нельтон. Простите, что сломалось такое великолепное кресло. Вижу, его делал настоящий мастер! Крепкое и тяжелое. Надеюсь, починить его будет нетрудно.

Лорд Нельтон сказал в замешательстве:

— Кресло?.. Да что кресло, я рад, что все обошлось… Но вы… с вами что, вот так часто?

Фицрой заверил:

— Примерно два раза в день. Потому такие мелочи не повод забывать про пироги. Ух, как вкусно!.. Наверняка леди Ангаретта руководила?

Леди Ангаретта польщено заулыбалась.

— Вы удивительно прозорливы, лорд Фицрой. Меня с детства учила готовить мама, а ее — бабушка… Лорд Юджин, вы кушайте, не смотрите на меня!.. У меня все еще руки трясутся. Я не удержу пирог.

Леди Бавия спросила у меня тихо:

— Серая жизнь у вас?

Я вздохнул, развел руками.

— Увы, ничего не случается особенного. У Фицроя хоть меч Древних Королей, а у меня… у меня даже собаки нет!

Она медленно взяла пирог, руки все еще подрагивают, щеки бледные, а глаза от испуга огромные.

— Вы хоть знаете, что на вас набросилось? Не отрицайте, эта тварь высматривала вас.

Я ответил дипломатично:

— В этом королевстве я человек новый. Вроде бы врагов особых нет. Как и друзей. А эта тварь… их было много, леди Бавия. Думаю, это не последняя.

— Ой, — прошептала она, — вы настоящий мужчина.

Я заметил, что она старается не смотреть в ту сторону, где расплывается широкая лужа чернеющей крови, а сейчас протянулась и в сторону полуоткрытой двери.

Две служанки вбежали с большими тряпками и начали собирать ее. Одна вскрикнула и затрясла кистью руки, тряпки вспыхнули у обеих.

Фицрой крикнул:

— Подождите, пока кровь остынет!.. У этих тварей всегда так.

— У пернатых температура температурее, — поддержал я. — Правда, это не пернатое, но все равно летательное.

Служанки с визгом убежали, унося горящие тряпки, а с них на пол продолжают срываться тяжелые огненные капли.

Фицрой, задавая тон, улыбался и ухаживал за обеими ледями, подкладывая им на тарелки куски сладкого пирога и самолично наливая в чаши вина.

Лорд Нельтон сказал негромко:

— Я польщен, что мой замок посетили два героя. Дети не поверят, когда я расскажу, что за этим столом сидели Улучшатель и герой меча Древних Королей…

Леди Ангаретта проговорила все еще подрагивающим голосом:

— А про эту ужасную тварь?.. Тоже не поверят!.. Надеюсь, ее там прибьют к воротам, чтобы все видели.

Глава 14

В конце ужина я увидел по взгляду леди Бавии, что должен подать ей руку, ждет именно этого церемонного жеста, хотя Фицрой к ней чуточку ближе.

Я поспешил с этими изъявлениями любезности, она грациозно оперлась двумя пальчиками. Я вывел ее из-за стола, она наклоном головы дала понять, что должен и обязан вести и дальше, мужчина я или нет, сильный пол должен быть снисходительным к слабому, а здесь сильные это мы, мужчины, а женщины пока еще не знают, что это именно они сильные, наглые и сексистские.

Неспешно и церемонно мы вышли в другой зал поменьше, она все замедляла шаги, я чувствовал себя не в своей тарелке, наконец остановилась и повернулась ко мне лицом.

Глаза ее загадочно мерцнули в полутьме, а голос прозвучал почти нежно:

— Вы многое недоговариваете, лорд Юджин.

— Конечно, — ответил я. — Невозможно за ужином сказать все на свете!

Она улыбнулась, не отрывая взгляда от моего лица.

— Собираетесь отбыть утром?

— На рассвете, — подтвердил я. — Навстречу утренней заре.

На ее полных губах появилась загадочная улыбка, а в голосе прозвучало нечто таинственно-хитренькое:

— До рассвета еще далеко, лорд Юджин.

Я ощутил неловкость, но как выкрутиться, не придумал, спросил туповато:

— Вы сестра леди Ангаретты?

В ее больших ясных глазах заблистали смешинки, а полные губы на глазах стали ярко-алыми.

— Интересуетесь, — спросила она лукаво, — со свойственной вам деликатностью, в каких отношениях я с хозяином?..

— Ох, простите, — сказал я неуклюже. — Просто вы с леди Ангареттой так похожи…

Она кивнула.

— Да, есть такое. А еще мы и дружим, у нас общая любовь к музыке. Но леди Ангаретта не сестра мне… что, вы правы, могло бы обрадовать хозяина замка.

— Простите…

— А вот он, — договорила она победно, — мой брат. Родной.

Я старался держать морду кирпичом, но женщины существа хитрейшие, смотрит внимательно, видит насквозь, улыбается, то ли такая уж проницательная, то ли я со своими желаниями примитивно прост…

— Вам предоставили покои, — поинтересовалась она, — с видом на конюшни?

— Точно, — ответил я.

Она улыбнулась:

— Не огорчайтесь.

— Я коней люблю, — заверил я.

— Я тоже люблю этих замечательных животных, — сообщила она.

Я спросил галантно:

— Могу ли я предложить вам полюбоваться на них из окна выделенной мне спальни?

Она опять улыбнулась:

— Вы умеете разговаривать с женщинами. Думаю, не из такого уж вы медвежьего угла, как прикидываетесь. Да, я с удовольствием полюбуюсь в эту тихую ночь, когда обе луны светят так волшебно, а крыша словно вся из червонного золота…

— Охренеть, — сказал я с чувством. — Вы такая поэтическая натура… Мне просто неловко. Придется попросить принести побольше вина.

— Я позабочусь, — пообещала она. — Я вообще люблю заботиться о мужчинах. Разве это не главная наша цель в жизни? Чтобы вы не замечали мелочи жизни и шли к победе по прямой, ни на что не отвлекаясь?

— Золотые слова, — сказал я. — Их надо бы высечь в мраморе над дверьми каждого дома.

Она спросила удивленно:

— Разве я сказала что-то необыкновенное?

— Увы, — ответил я, — в ряде королевств вас бы просто не поняли. Там каждый заботится только о себе и считает это правильным.

Она зябко передернула плечами.

— Это ужасно!.. Женщины всегда должны заботиться о мужчинах! А о чем еще заботиться?

— Золотые слова, — повторил я с чувством. — Прошу вас.

Уже не опираясь церемонно, она взяла меня под руку, я повел ее к своей комнате, чувствую, как прикасается к моему локтю горячей полной грудью.

Пока я открывал дверь, она успела сообщить, что уже побывала дважды замужем, мужья погибли в неких войнах, сейчас ее снова намерены выдать замуж, а пока что гостит у своего любимого брата…

Прекрасно, мелькнуло у меня. Она говорит извиняющимся тоном, но для меня, гуманиста и демократа, конечно же, такая женщина, побывавшая замужем, куда интереснее, чем девственница, но здесь такую простую и ясную истину понимаю, наверное, только я, такой умный и нарядный.

Сочная, роскошная, начавшая полнеть, но пока еще в самом соку, она в самом деле скрасила мне ночь, по крайней мере начало, а потом я отрубился и заснул мертвецки.

Думаю, леди Бавию это не обескуражило, обычно мужчины отрубаются еще раньше, а я еще и поговорить успел, хотя и заплетающимся языком.

Ночью ощутил чье-то присутствие, проснулся и, не шевелясь, открыл глаза. Вроде бы никого, а то, что проплыло едва заметным облачком через спальню, ушло в стену и пропало из виду.

Но сердце стучит учащенно, что-то жизнь становится все беспокойнее. Как бы я ни старался держать морду кирпичом, а хвост пистолетом, но себе-то могу признаться, что страшновато.

Рядом вздохнула, шевельнулась и распахнула глаза леди Бавия.

— Юджин? — прошептала она. — Не спишь?

— Да…

— Что случилось?

— Да так, — ответил я. — Завтрашний день планирую. С детства научили. Надо представлять, с чем столкнешься.

— Потому и не спится? — шепнула она. — У тебя хорошие родители.

— Я тоже ничего, — сообщил я.

— Это я уже знаю, — ответила она. — Успокойся, спи. Мужчины умеют находить выход. У тебя все получится…

Я слушал ее ласковый щебечущий голос, она с чисто женским участием старается утешить и отвлечь от тягостных мыслей, а я все еще горячечно пытался понять, что это было, что меня ждет утром, как поступить и что нужно задействовать, но ее старания в конце концов рассеяли тревогу, я обнял ее мягкое горячее тело, прижал, а она гладила меня по голове и плечам, говорила что-то ласковое и участливое.

Проснулся я в тот момент, как за окном едва-едва начал сереть слабый рассвет. Поцеловав спящую, укрыл ее одеялом, подоткнул под спину и, поправив подушку, торопливо оделся и выскользнул в коридор.

Когда заканчивал седлать коня, явился заспанный Фицрой, в волосах застрявшие соломинки.

— Доброе утро, — сказал я бодро.

Он в изумлении распахнул глаза.

— Я думал, — сказал он сонным голосом, — придется будить…

— С чего бы?

— Я же видел, с кем ты пошел…

— Мужчина, — сказал я твердо, — не должен обращать внимание на то, что ест, и на то, с кем спит.

— Гм, — сказал он с сомнением, — совсем-совсем?

— В идеале, — ответил я. — Мужчина, который разбирается в еде, не мужчина, а говно какое-то.

Он вздохнул:

— С этим согласен. А вот с кем спать…

— Не демократ ты ищщо, — сказал я с сожалением. — Дикий пока что человек. Наверное, вообще только с женщинами?

Он вытаращил глаза, а я хохотнул и начал пристраивать справа и слева от седла мешки с гранатами.

— Свинья ты, — сказал он обиженно, — и шуточки у тебя какие-то свинские.

Я посмотрел с иронией, а он фыркнул, подхватил седло и пошел к своему коню. Я вздохнул с облегчением, здесь такие друзья, что не променяют дружбу на понятные и доступные удовольствия.

Заря здесь страшноватая, никакой милой скромной алости, как на щечках молодой девушки, которую потрогал за, а страшноватый багрянец, что нарастает и нарастает, уже все небо горит и плавится, и вот тогда-то наконец выдвигается огромное оранжевое солнце, просто пугающе исполинское, а багровым мир кажется из-за быстро вылезшего белого, никогда не думал, что оранжевый и белый дадут зловеще-багровый цвет, но, наверное, белый он не совсем белый…

Кони идут по утренней свежести в охотку, сами переходят в галоп, когда есть где разогнаться, приходится сдерживать, чтобы успевать пригибаться под проносящимися сверху суковатыми ветвями.

Фицрой все чаще поглядывал на меня искоса, он не из тех, кто может подолгу ехать, углубившись в глубокие размышлизмы, наконец поддал коня так, чтобы стремя в стремя.

— Как тебе хозяева?

— Милые люди, — ответил я. — Хотя что-то скрывают.

— Это заметно, — согласился он. — Для того и забрались в глушь. А манеры у них столичные.

Да и нравы, мелькнуло у меня. Здесь женщин принято долго и упорно добиваться, а леди Бавия пошла со мной в постель так просто, словно в какой-то части этого королевства победила вполне развитая демократия.

Хотя это может быть и потому, что была дважды замужем, скоро отдадут в третий раз, ее не спрашивая, и она спокойно ложится в постель, потому что все мужчины одинаковы…

Фицрой вдруг хмыкнул, спросил с живейшим интересом:

— Спихнешь на меня свои владения, а сам что? В странствия?

Я пробормотал:

— Если честно, даже и не знаю.

— Чего так?

— Понимаешь, — сказал я с неохотой, — я жил хорошо и как бы счастливо… в обычном понимании… я же человек обычный, хотя сам считаю себя необычным и замечательным, но так считают почти все мужчины… а теперь и многие обнаглевшие женщины.

Он хмыкнул:

— Они всегда так считали.

— Но помалкивали, — сказал я, — в общем, я зря побывал учеником Рундельштотта… Что-то во мне изменилось.

— Заколдовал тебя?

Я покачал головой.

— Нет, Рундельштотт такого никогда бы себе не позволил. Я его уже знаю… Но я научился колдовать, а любое новое умение как-то да меняет человека… Нас все меняет! Если бы, к примеру, я научился орудовать копьем и мечом лучше всех, наверняка лез бы участвовать в турнирах.

Он сказал почти с сочувствием:

— Да, с твоей боевой магией недостойно всю жизнь лежать на кровати. Уметь и не пользоваться? Так не бывает.

— Это меня и пугает, — буркнул я. — Вообще-то я еще тот лежун!.. Всю жизнь не вставал бы с дивана. Но теперь, когда вот такое… если сам не встану, то меня поднимут.

Он поцокал языком.

— Это точно.

— Единственный выход, — сказал я, — это забраться подальше, где меня не знают, а там жить и поживать мирно, пореже поднимаясь с дивана. Как вот лорд Нельтон.

Он посмотрел на меня с интересом.

— А сможешь?

— Хочу так, — признался я, — а вот смогу ли… Даже если меня не найдут. Все равно что-то в этом нечестное. Хотя и помогальщиком всем и всякому быть не хочу. Каждый должен выплывать сам, на этом держится отбор Великого Дарвина… был такой великий чародей. Потому и как-то гадко мне сейчас…

Он сказал почти равнодушно:

— Разберешься. Вообще ты какой-то странный…

— Почему?

— Над такой ерундой голову ломаешь, — пояснил он. — Это не по-мужски.

— А как по-мужски?

Он пожал плечами.

— Само образуется. Ты думай о том, как дальше. Судя по карте, мы вот-вот выедем на берег Страмблы. Это самая большая река Уламрии. Вообще-то она идет еще через десяток королевств, но сейчас важнее то, что на том берегу расположен город Ииссор, это столица королевства Уламрия.

— Ух ты, — сказал я. — А почему только на одном берегу? Обычно захватывают оба берега, так удобнее.

— Мост закончили строить месяц тому, — сообщил он. — Теперь да, застроят и этот берег. Но, похоже, мы так и не догнали Рундельштотта.

— Думаешь, — спросил я с тревогой, — он уже сейчас в столице?

Он посмотрел на меня с интересом.

— Что-то не слышу особого страха.

— А надо?

Он хмыкнул:

— Разве что уже придумал, как ворваться в этот город?..

— Еще не думаю, — ответил я. — Пока еще надеюсь, что мы просто обогнали Рундельштотта. Не могут везти на телеге быстрее, чем мы спешили верхами!

Он кивнул, вроде бы соглашаясь, но на лице было выражение, что мы далеко не все знаем. То, что Рундельштотта выкрали прямо из королевского дворца, говорит о том, что выкрадывали не простые воины.

Глава 15

Еще часа через три впереди между деревьями заблистал свет. Массивные стволы нехотя пошли в стороны, мой конь тряхнул гривой, не встречая сопротивления, устремился в сторону простора.

Я охнул, там открылась широченная и явно полноводная река, но через нее красиво и гордо переброшен широкий каменный мост. Ровный, как натянутая струна, покоится на семи массивных быках, к нему хорошо протоптанные дороги справа и слева. Слева такая же из леса, что выглядит самой прямой со стороны королевства Нижних Долин, но видно и то, что это для вырубки леса, а глубже может быть непроходимая чаща.

Фицрой перехватил мой взгляд, кивнул.

— Страмбла во всей красе!

— Величавая, — пробормотал я. — Редкая птица долетит до середины…

Он посмотрел на меня в недоумении.

— Она что, дура, полетит вдоль?

— Я говорю о редкой, — пояснил я, — а это страус, пингвин, киви-киви… Они нелетающие!

— Впервые слышу, — ответил он настороженно, — далеко же ты забирался!.. В общем, Рундельштотта повезут либо справа, либо слева. Не угадать. Придется ждать здесь.

— Паршиво, — сказал я с тревогой. — На виду всего города!

— Опасно, — согласился он. — Здорово, правда?

Я хмуро посмотрел в его горящее отвагой лицо с возбужденно блестящими глазами.

— Ну да, как бы да… Теперь даже жениться опасно. А жить так и вообще жуткая жуть. Но мы всем назло…

Он кивнул.

— Ты прав. Если делать назло, то всегда все получается! И делается с удовольствием.

Я с внутренней дрожью посматривал на скопление высоких каменных зданий на том берегу. Башни города настоящие небоскребы, такое возможно только с помощью магии, как возвести, так и поддерживать в таком состоянии. Нет таких кирпичей, чтобы долго держали эту массу в два десятка этажей: обязательно просядут, а тогда все это рухнет.

Да и не натаскаешься на самый верх еды и воды, а маги всегда стараются забраться на последний этаж, чтобы сверху видеть весь мир.

Башен множество, разной высоты, формы, объема, цвета, одни в виде колонн, другие с четко очерченными гранями, третьи вообще странно скрученные, а в самом центре города на холме великолепнейший замок, уже перестраиваемый в сторону роскоши, как раз недостающее звено между замком и дворцом.

Фицрой сам смотрит с восторгом, но когда оглянулся на меня, расхохотался:

— Ага, рот открыл?.. Санпрингу далеко до такого чуда!

— Далеко, — проговорил и я, — как такое сумели…

— Говорят, — сообщил он, — король Антриас покровительствует чародеям. А они за это помогают правителю.

— Нечестивый союз, — сказал я строго и с пафосом. — Недостойно для правителя.

— Но полезный, — возразил он.

— А еще и опасный, — уточнил я. — Как для короля, так и всего королевства. Но это не наше дело, конечно. У нас другая задача…

Он промолчал, да и говорить нечего, когда смотришь на это великолепие, отделенное от нас достаточно широкой и, как догадываюсь, глубокой рекой.

Она мощно катит волны в высоких берегах, широкий мост соединяет их по прямой, не стараясь ради экономии средств опустить дорогу и мост ниже, зато теперь под ним проходят и крупные баржи, а на мосту легко разъедутся не только повозки в четыре коня, но еще по обе стороны расположились торговые лавки, закусочные, кузнечные мастерские, все как в мечтах Манилова.

И, конечно, по самому краю моста с обеих сторон еще и дорожки для пешеходов, очень цивильно, хорошие инженеры поработали.

Снизу все те же красиво выгнутые арки, опираются острыми концами на толстые каменные быки, уходящие глубоко в воду.

Фицрой пробормотал:

— Какая вода прозрачная… видно рыбок, но дна не видать.

— Непросто было строить такой мостище, — согласился я. — Даже не знаю теперь, что лучше на самом деле…

— Ты о чем?

— Демократия, — пояснил я, — или полная концентрация власти в одних волосатых лапах? Такой мост мог велеть построить только король-деспот, а если бы правил парламент… это такой Совет Мудрых, то деньги ушли бы на коррупцию, распилы и так необходимые народу повышения жизненного уровня. Каждому жителю королевства по мелкой монете.

Фицрой отмахнулся.

— Ничего не понял.

— Любое искусство, — объяснил я, — расцветает только при деспотах. Ну там живопись, литература, музыка, архитектура. А вот мы, как более новая формация, все это вздрызнем! Так чтобы о-го-го… Ибо рулить и рушить должна демократия во имя высших принципов.

Он поморщился.

— Ладно-ладно. По этому мосту видно, что королевство о-го-го! Нехилое.

— Еще как видно, — согласился я.

— Я тоже впечатлен, — признался он.

— Древние египтяне, — сказал я, — для этого строили пирамиды. Для демонстрации своей экономической мощи, а вовсе не для похорон, как дураки думают. А здесь при одном взгляде на мост всякий посол иностранного госдепа сразу видит, что перед ним совсем нехилое королевство. И надо говорить почтительно.

— Ну да, видно. Ты как-то не так смотришь. Что-то случилось?

— Как-то ожидалось, — признался я, — что раз король сволочь, то и королевство должно быть бедное, злое и зачуханное… Ладно, за дело!

Он с любопытством смотрел, как я снял со своего коня оба мешка, конь сразу же ушел к зеленым кустам и принялся обгладывать верхушки, а я деловито развязал первый мешок…

— И что… придумал?

Я кивнул в сторону моста.

— А сам как думаешь? Как только в городе увидят здесь потасовку, не вышлют ли хороший отряд на быстрых и свежих конях?

— Вышлют, — признал он.

Я пробормотал озабоченно:

— Погоню нужно оставить на том берегу.

— Хорошо бы, — согласился он с легким сарказмом. — А если они не восхотят?

— Нужно убедить, — сказал я. — Подобрать неотразимые доводы! Непоколебимые и… убеждательные. Чем мы сейчас и займемся.

Он кивнул на мешок.

— Доводы… там?

— Там, — ответил я. — Я вообще-то не думал насчет моста… придется планы менять на ходу. Мост… это мост. Если он исчезнет…

Фицрой охнул:

— Ты собираешься уничтожить мост?

— Не весь, — заверил я. — Как можно такую красоту? Хотя какая она красота, если не наша?.. Просто взрывчатки… я имею в виду заклинаний, вдруг да не хватит…

— Фух, — сказал он с облечением.

— Хотя вообще-то хватит, — сказал я после раздумья. — Но нерационально.

— Что, рушить мост?

— Весь взрывать, — пояснил я. — Какая разница: весь разнести вдрызг или один пролет?

— Взорвать, — повторил он в недоумении, — это как?

— Обрушить, — уточнил я. — Сперва, правда, вверх, а потом вниз. Вверх и в стороны тоже можно обрушивать, это такой тип обрушения, мы же культурные люди? Значит, вредить можем намного больше, чем всякие дикие и вообще некультурные. Разнообразь свой словарный запас. У меня он вообще такой, что уже сам не разбираюсь. В общем, при таком типе обрушения погоня остановится. Потому взорвем, но по-умному. И чтоб не перетрудиться.

Он посмотрел на меня с подозрением.

— Что-то мне кажется, ты вовсе не мост пожалел.

Я фыркнул:

— Ты с головой дружишь? Что мне чужой мост? Это же красиво, когда все взрывается!.. Особенно когда взрывается красивое! Красивое имеет право быть только у нас, а не у потенциального противника. Красота — тоже оружие. Причем, как говорят знатоки, страшная сила. Но мне пришлось бы минировать все семь пролетов, а я не люблю лишней работы! А ты?

— И я не люблю, — буркнул он. — Ты как будешь обрушивать мост? Колдовством? В смысле, заклинаниями?

— Ну да, — подтвердил я. — Ими самыми, родимыми. Ты прицепишь их там снизу…

— Кого?

— Заклинания, — объяснил я. — У меня заклинания достаточно тяжелые. Хоть и мелкие. Прицепишь снизу… хотя можно и сбоку. Кто увидит, все равно не поймет. А потом к-а-а-ак рванет! Увидишь, какая это красота! Лучше, чем пожар.

Он покачал головой.

— Разве? Мне кажется, красивее пожара ничего на свете не бывает.

— Увидишь, — заверил я. — Теперь я и сам вижу, что со мной ты не соскучишься. Я эстет, а мы, эстеты, за красивое что угодно сотворим.

Он буркнул:

— Да, ты весельчак. Только веселье у тебя какое-то странное. Ты могильщиком не работал?

Я подумал, припоминая.

— Вообще-то я пролетариат, а пролетариат — могильщик капитализма. Так что да, в какой-то мере… но я по-крупному могильщик. Фрилансер, а это вообще что-то ужасное.

Он молча слушал, кивал, а я вытаскивал гранаты и раскладывал в ряд на траве. Гранаты для спецназа вообще-то практически такие же, как и обычные, только их в самом деле можно активировать бесшумно, а вот у обычных гранат удар бойка по капсюлю громче пистолетного выстрела без глушителя.

Правда, гранаты для отрядов специального назначения размером с грецкий орех, хотя разрушительная мощь вдесятеро выше. Кольцо пришлось оставить старого размера, выглядит немного комично, когда кольцо почти такое же в диаметре, как сама граната, но уменьшать нельзя, иначе мелкое не выдернешь вовсе.

После взрыва чуть взметывается пыль и разносятся осколки на несколько шагов, а вовсе не на сотни метров. И никаких взрывов, пламени и прочей пиротехники. Если поместить в замкнутое или полузамкнутое пространство, взрыв гранаты может обрушить стену кирпичного дома, а в чистом поле даже не увидишь, если оно чистое.

— Ну ладно, — сказал он, — хоть я и ничего не понял, но друзьям верить надо. Даже если не верится. Лучше, конечно, обрушить один пролет, чем весь мост. Целиком рушить такую красоту просто безумно жалко. Все равно что собаку ударить.

Я кивнул.

— Даже щенка.

— Вот-вот. Это людей можно, почти все сволочи, но строят иногда просто божественно красиво и залюбовательно.

— У людей такое бывает, — согласился я. — Все ломают и жгут, а потом, глядишь, снова все отстроено краше прежнего!.. Иногда думаю, что не сожги все, так бы и жили в сараях.

Он поднялся на ноги, вздохнул, с жалостью рассматривая мост.

— Я такую красоту еще не видел! Да и сам город… Вот бы походить там…

— Некогда, — ответил я с сожалением. — Сперва нужно сделать так, чтобы оттуда не пришла помощь… Видишь вон на башнях?

Он кивнул, две каменные башни по обе стороны широкого моста вздымаются высоко и грозно. На самом верху фигурки часовых, им видно все не только на этом берегу, но и намного дальше. Лес на этой стороне стараниями лесорубов отодвинут на полмили, никто не останется незамеченным.

— А когда будешь рушить? Те гады смотрят…

— Можно бы рискнуть, — признался я, — все равно те на башнях, даже увидев, не поймут, чего мы под мостом лазим. Подумают, рыболовы.

— Тогда сейчас?

Я покачал головой.

— Дождемся ночи.

Он взглянул на темнеющее оранжево-багровое небо с зелеными сполохами у горизонта.

— Зачем ее ждать?.. Вон уже луна проступает…

— Что нам луна, — пробормотал я. — Лишь бы зеленая сама по себе не вылезла…

Он покачал головой.

— Боишься, что твои заклинания испортит?

— Ну да, — согласился я. — Кто знает, какие изменения во взрывчатке произойдут… Бери лопату, я для тебя захватил побольше. Как только стемнеет…

Часть третья

Глава 1

Фицрой красиво разложил на чистой тряпице мясо, сыр и хлеб, придвинул ко мне ближе бурдюк с вином. В молчании ужинали, а в это время из-за леса поднялась в страшном фиолетовом небе огромная багровая луна, пугающе заняла треть неба, медленно и тяжело двинулась к зениту, а когда почти добралась, вдогонку выскочила еще одна, маленькая и сверкающе зеленая, похожая на драгоценный камень.

От нас пошли по две тени, обе зловеще-недобрые, пусть едва заметные, призрачные, но все же… все же не настолько пугающие, как в те первые дни, когда я был в каменоломне.

— У тебя что-то с луной? — спросил Фицрой. — Ладно, не говори, если не хочешь. Просто у многих чародеев с лунами тесные связи.

— Я не чародей, — возразил я тускло.

— Но ты чародеешь?

— Помаленьку, — согласился я. — Так, по необходимости.

Он хмыкнул:

— Ну да, конечно…

— Да ладно, — ответил я. — Я не чародей, сам видишь. По крайней мере по натуре. Но когда что-то получается, я что, совсем дурак?.. Ты давай ешь, сейчас пойдем копать.

— Еще и копать?

— Это моя новая придумка, — сказал я гордо. — Я не трус, просто я демократ, потому осторожный и боязливый. Трусливый даже, но это показатель высокого развития и недюжинного ума. История показывает, что прогресс двигает человека отважного к человеку трусливому. И чем цивилизация выше, чем человек трусливее. На высоком уровне своей тени будет страшиться до свинячьего писка!

Он посмотрел на меня исподлобья.

— Что-то твои шуточки какие-то хреновые.

— Зато, — сказал я гордо, — мой недюжинный ум подсказывает, где тебе копать и как копать. Дабы!

Он вздохнул, но смолчал, только пробку выдернул из бурдюка несколько резче, чем обычно, и пил тоже дольше, не отрываясь.

Небо бездонное, страшноватое, но уже привычное, человек ко всему привыкает и приспосабливается, иначе бы мы не стали царями природы. Первая луна осталась на месте, так это выглядит в сравнении со второй, что пошла по небу не просто быстро, а помчалась, словно за нею гонится злой волк с широко распахнутой пастью.

Я поднялся, сунул Фицрою саперную лопатку с короткой ручкой.

— Твой боевой инструмент.

Он спросил опасливо:

— Для колдовства?

— Именно, — заверил я. — Правда, оборонительного. Мы, как гуманисты, никогда не нападаем, а только защищаемся. За исключением случаев, когда напасть нужно или почему-то хочется.

В том месте, где мост заканчивается и начинается дорога, я провел поперечную черту.

— Вот здесь и копай. На глубину… в две ладони.

— Хорошо, — ответил он в недоумении, — но что-то не слишком глубоко для ямы-ловушки. Таких мелких людей не бывает.

— Копай, — повторил я. — Увидишь потом, все станет ясно. А объяснять долго.

— Ладно, — пробормотал он, — как же люблю эти колдовские штучки… Все у вас так таинственно, поубивал бы…

Понаблюдав, как у него идет дело, я как можно более скрытно пробрался на мост, используя время, когда тучи закрывают первую луну, а вторая уже убежала, заложил фугасные гранаты, так же тихо выбрался обратно.

Фицрой за это время прорыл указанные три полоски на расстоянии десяти шагов одна от другой, я поставил на равное расстояние оборонительные гранаты, у них разлет осколков вдесятеро больше, как и сама мощность взрыва, сам тщательно засыпал землей и заровнял, чуть ли метелочкой не поработал.

— Ну вот, готово, — сказал я.

— А на мосту?

— Я уже прицепил, — ответил я.

— Все заклятия?

— Да, — ответил я. — Вижу, ты тут уработался с этими ловушками для муравьев. А теперь поспим малость, я едва дышу…

Он охнул:

— Ты что? А если сейчас привезут Рундельштотта?

Я покачал головой.

— Они уже близко. И в безопасности. Какой им смысл ехать ночью? С ними наверняка большой отряд охраны из встречающих. Прибудут утром, увидишь.

Он пробормотал:

— Думаешь, мне поспать не хочется? Но если вдруг…

— Полоса поднимет тревогу, — сказал я.

— Громко? А то я сплю крепко.

— Услышим, — заверил я.

— Глаз не сомкну, — буркнул он.

Мы вернулись к стреноженным коням, он проверил путы на их ногах, лег под дерево и сразу же начал тихонько похрапывать. Я лег рядом, но сон не идет, странное раздражение еще не грызет, но уже покусывает внутренности, словно я интеллигент какой хренов и мучаюсь проблемой: тварь я дрожащая или право имею?

На самом деле, конечно же, я право имею и даже имею право, но, с другой стороны, если я на все имею, то как-то вот лежать не совсем, а если не лежать, то это действовать, к чему я не привык, не приучен, а все как раз напротив, вся цивилизация отучала меня что-то делать по своей воле.

И вот сейчас я лежу под деревом, вроде бы по своей воле, но не уверен, что по своей. Хотя да, законы мною теперь не рулят, а если что-то и оказывает влияние, то это принципы, взгляды… еще что-то такое, чего не возьмется объяснить ни один адвокат.

Я не возьмусь тем более, а надо бы, потому что человеком всегда что-то да движет. Когда движет желание поесть, попить и подефекалить, то это не человека движет, а питекантропа во мне, как и желание копуляции, но я же не только питекантроп, хотя, если честно, все мы питекантропы, но иногда же я и человек?

Небо начало светлеть, из-за края темной земли приподнялось чудовищно огромное светило, заливая мир косым светом, а Фицрой беспокойно задвигался, вздрогнул, широко раскрыл заспанные глаза.

— Едут, — сказал он до жути серьезным голосом. — Уже близко.

— Спи, — ответил я. — Все тихо, тебе приснилось.

— Уже близко, — ответил он и приподнялся на локте. — С той стороны… Нет, вон оттуда!

Меня как раз начало охватывать предсонное тепло, заворчал, но преодолел желание лежать и расслабиться, здесь мне не там, здесь реальная жизнь, а там имитация.

— Тогда давай к ним поближе, — сказал я.

— И подальше от города, — добавил он.

Я поднялся, буркнул:

— Стратег… Хотя вообще-то тактик, но быть тактиком даже важнее. Тактику видишь сразу, а стратегию… мы все на диване лучшие в мире стратеги. И не придерешься!

Он молча освободил коней от пут, оба поднялись в седла и двинулись в сторону дороги, что идет к мосту с левой стороны. Я хотел было спросить, а точно ему ничего не померещилось спросонья, как сердце трусливо дрогнуло.

Из-за выступа пока еще темного леса начали выезжать всадники на добротных конях, все в доспехах, кони покрыты кожаной броней, защищающей от стрел.

Фицрой тут же заставил коня попятиться, с хрустом вломились в заросли густых кустов. Я на всякий случай углубился так, что едва видел сквозь листву выдвигающийся отряд.

— Многовато, — обронил Фицрой. — Точно эти ждали на полдороге.

— Считаешь, — поинтересовался я, — надо было раньше перехватывать?

— Да, — ответил он. — Жаль, твое колдовство не указало, какой дорогой повезут.

Всадники все выезжали и выезжали на дорогу, уже не меньше трех десятков, и все продолжают и продолжают появляться, и конца не видно.

Я уже соскочил на землю и, распаковав мешок, быстро-быстро установил в кустах винтовку.

Фицрой пробормотал:

— Что-то повозки не видно… Неужели старика повезли в седле?

— А если на драконе? — спросил я.

Он взглянул как на сумасшедшего.

— Дракон сожрет чужака.

— Тогда хорошо, — ответил я. — Не в том смысле, что сожрет, чужаков можно, особенно чужих чужаков, но Рундельштотта точно не повезут на жрущем людей драконе…

— Ценность, — согласился он. — Заметил, в жертву драконам всегда приносят женщин?

— Особенно девственниц, — согласился я. — Правильно, кому они нужны?.. А вот мужчин ни разу. А то еще дракон подавится, нехорошо. Животных надо беречь.

Он сказал быстро:

— Смотри-смотри!.. Пешие…

Из-за деревьев выходили один за другим ратники в кожаных доспехах, со щитами за спинами и короткими мечами у пояса. Я насчитал пятьдесят человек, Фицрой буркнул:

— Эти точно ждали здесь. Как только мы сами на них не напоролись… Ух ты, вот он!

Я рассмотрел четверку вороных коней, а за ними бодро катится, слегка подпрыгивая даже на ровной дороге, крытая повозка. По обе стороны скачут по двое верховых и, как мне показалось, не сводят устрашенных взглядов с завешенных изнутри окошек.

Фицрой вытащил меч, быстро полюбовался на блистающее лезвие с непонятными волшебными рунами, а я поймал в прицел высокого лорда в позолоченных доспехах, что красиво и гордо едет впереди отряда.

— Последний бой… он трудный самый…

Фицрой буркнул, не оборачиваясь:

— Что ты все бормочешь?.. Умирать собрался?

Я молча нажал на спусковую скобу. Всадника смахнуло с коня, словно сухой лист со стола, а дальше я торопливо выбирал самых важных с виду, нажимал на спуск и переводил прицел на следующего.

Возница, рассмотрев опасность, привстал и взмахнул кнутом, из-за чего пуля ударила его в живот. Он упал лицом вниз и запутался в постромках, а лошади моментально остановились.

Всадники и пешие начали двигаться как в замедленном режиме, я понял с пугающей ясностью, что это я сам перешел в турбо, все во мне обострилось до предела, а сердце гонит кровь по жилам с такой силой, что щиплет кожу.

В суматохе среди криков и бесцельного метания из стороны в сторону все же нашелся организатор, как-то вычислил, откуда идет смерть, и остаток конного отряда бесстрашно понесся в нашу сторону.

Я торопливо выстрелил пять раз, почти точно зная, что на таком расстоянии все пять пуль найдут цель, и четыре седла опустело, а пятый запрокинулся на круп и щедро поливал его кровью из разбитой головы.

Фицрой, обнажив меч, с яростным криком поднял коня на дыбы и бросил его навстречу. Я ругнулся, оставил винтовку и, вскочив в седло, с пистолетом метнулся за ним. Небольшое усилие, и в другой ладони возникла рифленая рукоять второго пистолета.

Прицельно стрелять из двух почти невозможно, но когда противник перед тобой в двух шагах, то еще как возможно, и я, сцепив зубы, стрелял и стрелял, как машина, целиком сосредоточившись, чтобы патроны появлялись моментально, как только для них освобождалось место.

Однажды даже сумел выдать длинную очередь, теперь все пистолеты — пистолеты-пулеметы, но сам так удивился, что несколько секунд не мог даже наладить стрельбу одиночными.

Фицрой с яростным криком рубился в трех шагах чуть левее, не давая приблизиться ко мне целому отряду.

— Отступаем! — крикнул я.

Он рявкнул, не поворачивая головы:

— К ним уже идет подмога!

Через мост помчались несколько человек, но пешие, добегут не скоро, я просто не обращал на них внимания. А здешние пешие, потеряв командиров, с криками разбежались, что значит, рассудительные простолюдины, за честь и славу рода не воюют.

Я свалил еще четверых выстрелами почти в упор, рывком распахнул дверцу повозки.

Рундельштотт с кляпом во рту и связанными руками сидит в глубоком неудобном кресле. Я быстро выдернул тряпку, чуть не разорвав ему рот, двумя быстрыми ударами ножа перехватил веревки на руках.

Он прохрипел, едва шевеля языком:

— И ноги… Затекли…

Я чиркнул ножом, послышался конский топот, Фицрой в седле, а в поводу крупный жеребец с пятнами крови на попоне.

— Готовы? — крикнул он.

— Почти, — ответил я.

Рундельштотт дышит тяжело и хрипло, лицо изможденное, а веки покраснели и вздулись.

Я быстро вытащил из коробочки в пряжке пояса крохотный розовый шарик.

— Мастер, проглотите вот это!

Он с трудом сфокусировал взгляд на капсуле, в глазах сразу же вместе с подозрением появилось и любопытство ученого.

— Что это?

— Снадобье, — заверил я, — поддержит ваши силы!.. Быстрее, иначе схватят.

Он с великой неохотой взял из моей ладони, положил в рот, но проглотить явно не успел, шарик алертина, ощутив в нем острую необходимость, растворился прямо на языке.

Фицрой в нетерпении оглядывался, держа коней в поводу. Рундельштотт слабо пошевелил губами, прислушался. Брови поползли вверх.

Я ждал, он посмотрел на меня в изумлении.

— Я снова… молод?

— По ощущениям, — согласился я. — Дорогой мастер, придется верхом. С повозкой далеко не уйдем по дорогам чужого королевства… Потому в седло поскорее и… вместе с Фицроем во весь опор отсюда подальше.

— А ты?

— Задержу погоню. Фицрой все знает. Верьте ему. И не возражайте.

Он повел плечами, все еще прислушиваясь, как сила и бодрость заполняют каждую частичку его тела.

— Верю. И смогу в седле столько, сколько нужно.

— Точно?

Он поморщился.

— Это им я сказал, что слишком стар. Я верил, вы догоните…

Фицрой быстро посмотрел на меня.

— Кто, этот?.. Мастер, это я его еле уговорил!

Все же ногу в стремя Рундельштотт вставил с некоторым трудом, чувствуется, очень давно не ездил верхом.

Глава 2

Фицрой помог ему кое-как взобраться в седло. Я все нервозно оглядывал на мост. Пока что в нашу сторону бегут городские стражники, но не торопятся, все-таки их задача ловить мелких карманников и останавливать драки на улицах, а мы смотримся настоящими военными, да еще не простыми…

Фицрой повернулся в седле к Рундельштотту, отвесил глубокий поклон, полный глубочайшей благодарности.

— Громадное вам спасибо, великий мастер! Я бесконечно благодарен вам за меч Древних Королей. И хотя его передал мне ваш ученик, но он заверил, что вы не будете против… для вас это уже не столь важно… в связи с… в связи с вашей возросшей мудростью…

Рундельштотт вскинул брови:

— Меч? Какой меч Древних Королей?

Фицрой в замешательстве оглянулся на меня.

— Но ваш ученик…

Я сказал торопливо:

— Великий мастер, вы от усталости забыли! Среди уже забытых вами старых-старых вещей был и меч Древних Королей. Вы добыли где-то еще в молодости, но так и не успели воспользоваться, ставши магом, что намного выше любого война-героя. Но я вытащил его из хлама в левом углу лаборатории, если помните, стряхнул пыль и очистил от паутины. Сейчас он нам очень кстати.

Фицрой сказал радостно:

— Вот-вот!.. С этим мечом могу защищать вас намного лучше! Спасибо вам, великий мастер!

Рундельштотт беспомощно взглянул на меня.

— Да, наверное, я от старости все забыл…

— Не от старости, — заверил я участливо, — а от усталости. Вы кабинетный ученый, с упоением роетесь в древних книгах и составляете снадобья, а вас грубо выкрадывают, несут в мешке, затыкают рот, страшась заклятий, везут в дурно пахнущей повозке по ухабам и кочкам… Скоро отдохнете, все к вам вернется.

Фицрой сказал быстро:

— Погодите, я вон тех двух лошадок поймаю!.. Они более свежие, чем наши…

Он умчался ловить коней с опустевшими седлами, а Рундельштотт посмотрел на меня несколько странно.

— Еще и меч Древних Королей, — пробормотал он. — Ну-ну…

Я сказал виновато:

— Нужно было что-то придумать… подходящее.

— А что, — поинтересовался он, — меч в самом деле хорош?

— Как меч, — подтвердил я, — но, конечно, без магии.

— Загадочный ты человек, Юджин, — пробормотал Рундельштотт. — Как-нибудь расскажешь поподробнее, хорошо?

— Как только, — пообещал я. — Так сразу!

Фицрой уже скачет в нашу сторону, держа в поводу двух коней с седлами несколько другой формы, чем принято в королевстве Нижних Долин.

— Вот! — крикнул он победно. — Возвращаться нужно с добычей!.. Эй-эй, смотри! На мост выходят королевские войска!..

Я сказал зло:

— Наконец-то!..

Фицрой сказал быстро:

— Мне тоже хочется посмотреть, что такое придумал мастер Рундельштотт!.. А потом сразу помчимся!

Рундельштотт в изумлении повернулся в седле в нашу сторону.

— Что-что?

— Сейчас посмотрим, — сказал я. — Красиво идут…

На мосту словно тысяча солнц засияли в начищенных доспехах, это выбежали гвардейцы, начали выстраиваться, человек по восемь в ряд, а в глубину так и вовсе не видно…

Я невольно задержал дыхание и стиснул кулаки. Вперед выбежал офицер, вскинул меч, подавая команду. Солдаты тесной группой побежали по длинному мосту, в руках копья с блестящими на солнце наконечниками, впереди тот же офицер со вскинутым мечом, рот распахнут в крике.

Рядом ерзает в седле Фицрой, сопит в нетерпении. Я выждал, пока мост остался позади, а по дороге пробегут хотя бы сотню шагов, сказал патетически и с нажимом:

— Ну… во имя Рундельштотта!

Рундельштотт дернулся, а я сунул руку в карман и вдавил кнопку дистанционного взрывателя.

По узкой полосе поперек движения беззвучно взметнулись легкие облачка пыли. Шесть-семь рядов солдат разбросало, как сухие листья сильным порывом ветра.

Несколько человек успели перебежать на эту сторону взрыва, но остановились, растерянные и непонимающие. Точно так же остановились и даже попятились те, что бежали следом за погибшими.

Это в кино в каждой гранате бочка бензина, да еще рвутся с ужасающим грохотом, в реале же просто сухие хлопки и никакого огня с дымом.

Зато выкосило почти половину отряда, а остальные пятились сперва медленно, потом повернулись и с криками понеслись обратно.

Фицрой смотрел ошалелыми глазами.

— Это… это же та полоса, которую я копал!

— Там еще две, — напомнил я. — Мастер Рундельштотт, видите, как хорошо работает ваша магия? Даже Фицрой ее освоил! А если он освоил, то можно и хомяков обучать…

Рундельштотт молча покачал головой, а Фицрой сказал с подъемом:

— Но-но насчет хомяков!.. Я еще тот хомяк, всем хомякам хомяк!.. Здорово у меня получилось? Даже не думал, что я такой злобный чародей… Хотя да, я вообще-то злобный, хоть и добрый…

Рундельштотт проговорил слабым голосом:

— В городе отважные люди. Это колдовство не остановит.

— Не остановит, — согласился я. — Но Фицрой прокопал еще две линии обороны. Он такой талантливый ученик ученика великого чародея!

Рундельштотт на минутку задумался, осмысливая такое сообщение.

— А кого… ах да, конечно! Но и те линии обороны… даже не представляю, что это… вряд ли остановят. Смерть в бою почетна.

— Не остановят, — сказал я, — так задержат. Надеюсь… И заставят быть осторожнее. Сейчас прут, не глядя. А потом будут с оглядкой, что нам и надо. Мы же будем удирать без оглядки!

Фицрой сказал с неудовольствием:

— Ну что ты так уж… Даже если и будем удирать… да еще без оглядки, то не надо же о таком вслух. Как-то совсем обижательно, а мы должны уважать себя.

— Ладно, — сказал я, — бери нашу Николетту и дуй с нею кратчайшей дорогой в Нижние Долины.

Рундельштотт посмотрел непонимающе, а Фицрой вздохнул:

— Да, с Николеттой было… гм…

— Зато мудрости поучишься по дороге, — утешил я. — Мудрость важнее приятственности. Приятственность быстро уходит, а мудрость остается. Не теряйте времени!

Фицрой дотянулся до повода коня Рундельштотта, ухватил покрепче.

— Все! Уходим… Только как же мост?

— Потеряешь ценные минуты, — предупредил я.

— Но я так и не увидел…

Я вздохнул.

— Ладно, но только во имя искусства. Хотя сперва придержим вон тех красавцев…

С той стороны на мост вылетела королевская конница в красных жилетах, идут галопом по четверо в ряд, залюбовался даже Рундельштотт, всадники все рослые, в прекрасных доспехах, настоящая отборная конница короля, лучшие из лучших…

Они пронеслись по мосту, как огненная лава, вылетели за его пределы и начали расходиться в стороны.

Я задержал дыхание и коснулся в кармане кнопки взрывателя. Фицрой охнул, беззвучный взрыв поднял на воздух тучу земли и пыли, а всадников разметал с такой же легкостью, словно они комки почвы.

— Силен Рундельштотт, — проговорил он севшим голосом. — Но и у Антриаса наверняка есть гиганты…

Рундельштотт смотрел остановившимися глазами, явно не понимая, что за колдовство осуществило такое, а я сказал жестко:

— Мы их застали врасплох!.. Пока соберутся со своими гигантами, нам нужно быть на полдороге к Нижним Долинам.

Рундельштотт вздрогнул.

— Да-да, надо убираться. Поехали отсюда.

Фицрой взглянул на меня умоляюще.

— А мост…

— Ладно, — ответил я. — Там как раз решили не брать перерыв на обдумывание…

На мост с той стороны выметнулся новый отряд королевской конницы, все происходит быстро, там просто не успели изменить тактику, будут переть и переть, потому я переключил на фугас, хотя, конечно, название устарело, взрывчатки там меньше, чем бензина в старинной зажигалке.

Взрыв беззвучно взметнул сотни тонн земли с этой стороны, это уже третья линия, которую прокопал Фицрой, черное облако заслонило мост, лишь затем грохот налетел на меня и чуть не сшиб с ног, хотя это не грохот, а взрывная волна сжатого воздуха.

Я протер слезящиеся глаза, некоторое время ничего не видел, наконец пыль рассеялась, на этой стороне широкий и глубокий ров пересекает дорогу и преграждает путь войскам на той стороне.

Фицрой сказал в восторге:

— А я хорош!.. Это же моя линия, можно так и называть «линия Фицроя». Или «линия героя Фицроя»?

Рундельштотт произнес сухо:

— Я не силен в сражениях, но этот ров очень легко забросать вязанками с хворостом, мешками с землей, просто камнями…

— Кажется, — сказал Фицрой, — они так и планировали. Точно король Антриас готовится к войне! Иначе откуда у него в запасе эти вязанки с хворостом?

Я молча смотрел, как с той стороны по мосту бегут люди с вязанками хвороста одинакового размера, что значит, не просто собирали для топлива, а это именно для забрасывания рвов перед осаждаемыми замками и крепостями.

— Хорошо, — сказал я, — мы заодно добыли ясное доказательство, что король готовится к широкомасштабной войне.

Фицрой сказал с беспокойством:

— Сейчас начнут бросать вязанки в ров!

— Пусть, — ответил я. — Это хорошее занятие. И даже нужное стране и королевству.

На брелоке уже цифра восемь, я коротко взглянул на нее и нажал на кнопку пуска. На этой части моста, ближе к берегу, взметнулся фонтан искрящихся на солнце камешков.

За пешими с вязанками хвороста мчатся галопом всадники. Первый отряд в два десятка человек просто не успел удержать коней, я видел, как они падают в реку, а еще с десяток столкнули напирающие сзади.

Фицрой вскрикнул с мрачным восторгом:

— В самом деле красиво!..

— Понимаешь толк в искусстве, — одобрил я.

— Даже прекрасно, — сказал он.

— Во имя Рундельштотта, — сказал я почтительно. — Может быть, это немного охладит пыл Антриаса?.. А теперь быстро во весь опор! Помните, у них и на этой стороне всюду королевские войска!

Фицрой молча пустил коня вскачь, Рундельштотт сердито выдернул уздечку своего скакуна из его руки, и оба понеслись галопом ноздря в ноздрю.

С этой стороны берега мост зияет страшным оскалом, словно выбитыми и сломанными зубами. Разлетевшийся камень не остался висеть в воздухе, снова обрушился в воду, но нигде глыбы не торчат, глубоко, восстанавливать придется трудно и долго.

Все-таки я варвар, но, с другой стороны, как сказал Фицрой, это было в самом деле прекрасно. Есть у нас в глубине души такое, обожаем смотреть на пожары, а этот взрыв моста не уступает по красоте и зрелищности. Хотя, согласен, до прекрасного пожара Рима, который устроил Нерон, признаю, далековато.

С другой стороны, это император, у него и забавы императорские, а не глердские.

Глава 3

Оставшись в одиночестве, я вернулся к оставленной в кустах винтовке, поспешно плюхнулся на брюхо. Уже есть навык, нужно всего лишь ловить в прицел самых знатных, выбирая по одежде и украшенным дорогими попонами коням.

— Вы не виноваты, ребята, — сказал я тихохонько, — но это война, и если не я вас, то вы меня точно… С другой стороны, вас не гнали в армию палкой. Обязательного призыва пока нет, все вы добровольцы… Контрактники, так сказать. Дикие гуси… Вот я вас сейчас угусякаю…

Удаляющийся стук копыт коней уже утих, я устроился поудобнее, расставив ноги для упора. В прицеле мелькнула середина груди самого яркого всадника на коне, оба, и всадник, и конь, выглядят как небожители среди смертных, я поточнее закрепил незримую для других багровую точку лазера на левой стороне груди, потом вспомнил, что со здешним уровнем медицины любая серьезная рана в итоге смертельна, вернул крестик на середину и нажал на скобу.

Всадник завалился на круп, а я, не провожая его взглядом, торопливо переводил крестик на новую жертву, нажимал на спуск и уже выискивал других командиров, старших и младших, любых, кто может взять на себя командование и послать людей на поиски невидимого врага.

Оставленные без командования ратники на той стороне начали разбегаться, но бежать можно только в одну сторону, и через пару минут мост очистился от живых, а мертвые остались в красивых позах заливать кровью каменные плиты.

Раненых, правда, быстро утащили, но не всех, один остался и напрасно кричал и вздымал руку. Видимо, какая-то сволочь, с кем никто не желает общаться и помогать. Выберется сам так выберется, а не сумеет, то и хрен с ним.

Я ждал, несколько раз на мост пытались выйти важные сановники, дабы оценить размер ущерба. Я отстреливал их так же тщательно, как и профессиональных военных. В конце концов, работают на оборону и ничуть не менее виноваты перед королевством Нижних Долин, чем те, кто пытался пойти в атаку с оружием в руках.

Я же знаю, наступление начинается не с конницы, а с чертежных досок в тиши кабинетов. А виноваты они, сказал я с иронией, перед королевством Нижних Долин. А я, оказывается, защищатель интересов королевства Орландии. Хотя в гробу я видел это королевство, у меня долг только перед Рундельштоттом, которого выкрали по моей вине, да и то особо виноватым не чувствую, я же демократ, а демократу своя шкура всегда дороже, чем какого-то Отечества.

Я вообще редко чувствую себя виноватым, я же всегда прав, а ошибаются все остальные, потому что дураки и не замечают моей великой ценности.

Сильный холод налетел со скоростью урагана, охватил всего и заставил застыть руки. Я с трудом начал приподниматься, и тут нечто огромное, похожее на воздушный пузырь размером с гору, возникло впереди, налетело…

Я вскрикнул, рядом будто грохочущий поезд пролетел: земля затряслась, огромное дерево с жутким треском с корнем вывернуло из земли… нет, не вывернуло, а выдернуло, как травинку, и унесло дальше в лес… где деревья исчезают, будто гигантская коса срезает их у самой земли, оставляя широкую просеку.

Холод такой, словно я голый на снегу, а это значит, неведомый чародей может ударить вот так снова, стоит мне выстрелить еще хотя бы раз.

Если провести прямую линию по всей полосе аннигиляции, она прошла по прямой через мост, а начало идет вон от той высокой башни, что высится чуть ли не в середине города. Это значит, у чародея дальность броска файербола не меньше, чем у моей снайперской, а вот мощность превосходит в тысячи раз.

Кое-как подцепив негнущимися пальцами винтовку, я отступил в сторону. Справа от меня широкая просека в полсотни шагов, далеко-далеко видна гора деревьев, огромный завал, это же с какой силой их унесло отсюда на такое расстояние…

Вздрагивая, я торопливо собрал все свое в мешок и поднялся в седло, цепляясь за ремни, словно старик. Знал же основное правило снайпера: сделав удачный выстрел, немедленно меняй место, потому что тебя уже засекли, через считаные минуты ударят из миномета, а то и вовсе из гаубицы.

Здесь минометов нет, однако работает та же логика: ударить по месту, откуда опасность, со всей мощи, чтобы уж пришибить наверняка, как по комару на руке бьем с такой силой, что убили бы и толстую мышь.

Конь мой трясется, как заяц при виде волка, тоже чует беду, а когда я позволил идти галопом, понесся так, что уже минут через пять я натянул повод.

— Стоп-стоп!.. Не так быстро!.. Вон там в низине холм…

Дорога идет именно через ту низину, я пустил коня на вершину холма, что не холм, а так, приплюснутая возвышенность, оттуда посмотрел в сторону города.

Лес и рельеф закрывают вид на город с его башнями, прекрасно, чародей ни с одной крыши меня не увидит.

Коня привязал среди кустов, сам вытащил винтовку и залег с нею под защитой зеленых ветвей, чувствуя, что получается уже без душевного трепета. Человек — особое существо, сперва ужасается, потом оправдывает, а затем уже и сам начинает творить то, что раньше счел бы не совсем цивильным.

Поскреби интеллигента — обнаружишь питекантропа, так что все норм, когда вот так нажимаешь на спусковой крючок, а там вдали падают фигурки. Норма, даже когда палишь из пистолета прямо в морду, а тебя обдает чужой кровью.

Через полчаса на дороге показался целый отряд всадников. Я ожидал, что появятся позже, но, видимо, у короля Антриаса хорошо поставлены и разведка, и служба связи.

Во всяком случае, до того как выстроили мост, как-то же попадали на этот берег, наверняка в запасе целая флотилия лодок. И вовсе не обязательно перевозить даже конницу, гонцу достаточно передать приказ расположенным на этой стороне реки войскам, кого искать и кого ловить.

Я не слышал, понятно, что он выкрикивает время от времени своим подчиненным, но смысл ясен: ищите, прочешите весь лес во все стороны, и чтоб мышь не проскользнула…

Младшие командиры с небольшими разъездами бросились во все стороны, сам он выпрямился в седле, наблюдая, как выполняются приказы.

Я поймал его в прицел и нажал на спуск. Конь испуганно заржал, когда всадник свалился мешком, однако сапог застрял в замысловатом стремени и всей тяжестью мертвого тела потащил седло в эту сторону.

Я торопливо собрал и упрятал винтовку в мешок, конь нервно прижимает уши и переступает с ноги на ногу, уже готовый удирать со всех ног, тоже чувствительный, как демократ.

— Все-все, — сказал я торопливо, — уходим. Котел нам ни к чему…

Он все понял и пошел галопом, как только я закрепил почти пустые мешки и вскочил в седло.

Не следопыт, но уже умею отличать следы копыт коня Фицроя и тех трех, которые он захватил для Рундельштотта и в запас. Хотя как-то не соображу, когда это я наловчился, словно бы оно само пришло, когда очень сильно понадобилось.

Следы идут ровно, что значит, погони за ними еще нет, я принял всех на себя, что очень благородно, хотя для демократа и общечеловека очень как-то непривычно. У нас, как у йогов, в цене бодрый и жизнерадостный девиз «Плюй на всех и береги здоровье!».

В хорошем галопе шел с полчаса, начал беспокоиться, не ушли ли Фицрой с Рундельштоттом резко в сторону, и как только начал оглядываться по сторонам, как услышал за спиной нарастающий конский топот.

С десяток всадников выметнулись из-за поворота на дорогу. Я оглянулся, идут наметом, кони отдохнувшие, рано или поздно нагонят. Но даже и не догонят, то мы все вместе догоним Фицроя с Рундельштоттом, если они еще впереди.

Собравшись, я начал придерживать коня, хотя инстинкт либерала и эстета криком кричит, что я дурак набитый, нужно пришпоривать, уходить от погони, а они все пусть как хотят, я же самое ценное на свете, нельзя же так глупо поддаваться устарелым взглядам и допотопным ценностям.

В азарте погони конники вытягивались один за другим, и я чувствовал себя как Спартак Джованьоли, когда бегал по арене цирка, чтобы противники устали и не могли наброситься все разом.

Ощутив холодок на загривке, я обернулся и принялся палить из пистолета. Двое из догонявших выпали из седел, еще один остался висеть лицом в конской гриве, но раненый конь с диким ржанием метнулся в сторону. Еще один вообще упал, а на него свалилось несколько всадников из не успевших свернуть.

Я заставил себя все так же придерживать коня, и когда самые горячие головы догоняли снова и снова, поворачивался и расстреливал их в упор, повторяя себе в оправдание, что эволюции человека нужны умные и хитрые, а не безумно отважные.

Из-за того, что я то и дело придерживал коня, погоня не отстает, только держатся осторожнее. Как догадываюсь, среди безумно отважных нашлись менее безумные, что сумели вычислить на опыте, на каком расстоянии не бьет моя боевая магия.

Чтобы не думали, что так уж приспособились к демократу и гуманисту, плоду длительной эволюции выживания человечества, я бросил позади себя по очереди две контактные мины, а затем, пришпорив коня и оторвавшись на хорошее расстояние, дал команду на взрыв.

Фицроя и Рундельштотта, к моему великому облегчению, догнал сравнительно скоро, оба все еще в седлах, кони идут достаточно уверенным галопом.

Рундельштотт усталости не выказывает, хотя кто знает, как он на самом деле. Услышав стук копыт, Фицрой оглянулся, лицо его просветлело.

— Фух, — сказал он с облегчением, — а мы беспокоились… Я, конечно, нет, а вот твой учитель весь извелся. А вдруг, говорит, его лучший ученик пальчик прищемил?.. А вдруг головкой о дерево ударился?.. Он же дурной, не понимает…

Рундельштотт на скаку покосился в мою сторону.

— Ничего я такого не говорил, — буркнул он.

Фицрой сказал с обидой:

— Мне послышалось, да?.. Ну ладно-ладно, это ветер в ушах свистит… Мастер, а что, ваш ученик не мог своей умной головкой о дерево?

— Мой ученик, — отрезал Рундельштотт, — может только чужой головой о дерево. Или в стену.

— Намек понял, — ответил Фицрой устрашенно. — Умолкаю.

— Спасибо, мастер, — крикнул я. — Этот гад полосатый всегда все перекрутит!.. Пока все хорошо?

Рундельштотт кивнул.

— Только однажды нас пытались остановить…

Я спросил тревожно:

— И как…

Он кивнул в сторону Фицроя.

— Зарубил троих, двое прыгнули в кусты и убежали. У него же меч тот самый, который ты самовольно взял из моих запасов.

— Простите, мастер, — сказал я покаянным тоном, — но мы так спешили догнать наглецов, захвативших вас, что я взял на себя смелость порыться в ваших запасах…

Рундельштотт посмотрел остро и совсем не старчески, покачал головой.

— Хорошо-хорошо… Я все понимаю. Скажи еще раз своему другу, что дарю ему этот меч за тот благородный порыв, что он выказал, помогая тебе освобождать своего учителя, и подтверждаю это великой клятвой чародея.

Фицрой просиял, наверняка до этого момента подумывал, что Рундельштотт все же отберет драгоценный меч, но старик, похоже, безумно рад освобождению.

Я чуточку наклонил голову, благодаря Рундельштотта, что да, пусть отважный Фицрой не все детали знает, мы же, чародеи, особый народ вроде иллюминирующих масонов и карбонариев, у нас свои тайны и свои резоны.

Фицрой крикнул:

— А теперь держитесь за мной!..

— Что случилось? — спросил я. — Что за дворцовый переворот?

Он объяснил на ходу:

— Попытаемся сбить их со следа.

Впереди широкий ручей, Фицрой не стал объяснять что и к чему, что чародеи понимают, остановил коня на середине ручья, повернул и погнал вниз по течению, стараясь направлять так, чтобы копыта ступали только по песчаному дну, где быстрая вода сразу же с удовольствием замывает следы.

Мы с Рундельштоттом, как более умные и потому менее приспособленные для лесной жизни, послушно следовали за ним, держа в виду толстый зад его коня, а он так вел нас с четверть часа, а потом на покрытой галькой отмели резко повернул и вломился в нависающие над водой кусты.

Так по лесу двигались с полчаса, потом наткнулись на звериную тропу, передвигаться стало немного легче.

Фицрой все чаще поглядывал на Рундельштотта, наконец сказал решительно:

— Вы как хотите, а я устал и хочу есть!.. Небольшой привал. И кони малость отдохнут.

Рундельштотт смолчал, а я ответил за обоих умных:

— Тебе виднее, Фицрой. Привал так привал. У меня тоже, кстати, желудок квакает как-то обиженно.

— Странный он у тебя, — ответил Фицрой с неодобрением. — Наверное, каждый день жрать приучен?

— Дикий еще, — согласился я.

— Ничего, — сказал он с намеком, — все еще впереди.

Не слушая моих жалких оправданий, быстро отыскал место под раскидистым деревом, и в то же время в низине, так что заметить нас издали невозможно, соскочил с коня и молниеносно спутал ему передние ноги.

Я в свою очередь помог Рундельштотту покинуть седло, старик все-таки здорово устал, не забыть дать еще таблетку алертина. Сейчас это важно, а отоспится и восстановит силы потом, все потом, хотя это «потом» у всех у нас часто так и не наступает.

Рундельштотт позволил усадить себя у подножия толстого дерева, лицо посерело от усталости, а под глазами повисли темные мешки.

Я кивнул в сторону бодрого Фицроя.

— Он все сделает, не беспокойтесь.

Он ответил слабым голосом:

— Да-да, вижу… Спасибо, что спас.

Я ответил с неловкостью:

— Разве это был не мой долг?

Он коротко взглянул на меня из-под нависающих кустистых бровей.

— Я жил долго, в самом деле долго… и повидал людей. Ты из тех, кого ведет не долг…

— Мастер, — сказал я шокированно, — а что еще? Мужчин ведет долг! Мы люди долга.

— Тебя ведет не долг, — повторил он. — И меня постарался вырвать из рук людей Антриаса совсем не потому, что жаждал спасти именно меня.

— А… что?

— Ты спасал государство, — ответил он тихо. — Король Антриас почему-то решил, что могу как-то помешать ему вторгнуться в королевство Нижних Долин. И потому он постарался меня выкрасть, чтобы Нижние Долины ослабить, а свое могущество укрепить…

Я пробормотал:

— Понимаю ход ваших мыслей.

— Вот-вот, — шепнул он. — И хотя я для обороны королевства пустое место, но Антриас этого не знает. И теперь он даже если и начнет вторжение, то намного осторожнее…

Фицрой быстро-быстро собрал сухих веток и начал разжигать костер.

Я поглядывал в его сторону и, опасаясь, что услышит, сказал еще тише:

— Мастер… наверное, правильнее было бы поступать именно так, как вы сказали… это мудро, но я пока еще молод и достаточно глуп, потому иногда по-дурацки следую и велениям чувств… да-да, недостойных мыслящего человека, потому что чувства от животных, а мы, люди, должны руководствоваться умом… Я это уже понимаю, дорос, но в этот раз, похоже, мне в самом деле было насрать на королевство, я бросился спасать именно вас, мастер Рундельштотт.

Он посмотрел искоса и с недоверием, подумал, буркнул:

— Ну, если так, то спасибо… Хотя больше так не делай, живи только умом, иначе чародеем не станешь.

Я ответил невесело:

— Знаю королевство, где живут умом, но как-то тоскливо живут… Хотя все есть. Если жить умом, то быстро получаешь все, но радость, она не от ума, верно?

Он тяжело вздохнул:

— У меня нет ответа. Но раз уж нельзя идти по двум дорогам, то все же лучше выбрать ту, что ведет в сторону ума и знаний.

Фицрой крикнул весело:

— Готово!.. Мясо подогрел, прошу к столу. Хлеб тоже подогрел и даже слегка поджарил, так что мы короли!

Рундельштотт поднялся, поморщился, разгибая спину.

— Да, это вот простые человеческие радости. А простыми называются потому, что любое животное их поймет… Поесть всласть, полежать…

Фицрой услышал, крикнул:

— А вот полежать не обещаю! Перекусим, потом в седла.

Хлеб он в самом деле не просто подогрел, но весьма искусно поджарил, так что с обеих сторон корочка, а внутри горячая мягкость.

Рундельштотт потер ладони, я с почтением подал ему ломоть обжигающего ладони хлеба с куском разогретого мяса, сам сглотнул голодную слюну, оказывается, что бы и какое бы ни случалось, а желудку плевать на высокие государственные интересы, он все равно жрать хочет.

Глава 4

Рундельштотт не ел, а именно кушал, медленно и степенно, мудрые люди не могут позволить себе суеты, поглядывал с доброжелательной улыбкой на Фицроя, в то время как на меня бросал взгляды, которые я назвал бы обеспокоенными.

— Догадываюсь, — произнес он наконец подчеркнуто нейтрально, — что держит тебя здесь. В Санпринге.

— Что? — спросил я.

— Если столичные удовольствия, — сказал он тихо, — значат для тебя немного… хотя, конечно, значат, ты же молод, но уже умеешь их обуздывать, то тогда…

Он умолк, подбирая слова. Мое сердце застучало чаше, я спросил тоже тихонько:

— Тогда что?

— Зеркало Древних, — произнес он.

Фицрой услышал, но эти разговоры неинтересны, собрал крохи хлеба со скатерки и отправил в рот, а потом поднялся и пошел к лошадям.

— Почему, — пробормотал я, — именно Зеркало?

— Ты молод, — ответил он. — А по молодости жаждешь ухватить сразу все. Зеркало… это почти все. Все остальное — мелочь… Не совсем, конечно, однако Зеркало Древних… это да. Но как только увидишь, что недостижимо…

— Недостижимо? — спросил я. — Но получилось же! Правда, теперь бриллианты королевы недоступны, однако, возможно… возможно, есть и другие варианты?

Он покачал головой.

— Даже для такой малости нужны были те бриллианты.

Фицрой заинтересовался было, услышав слово «бриллианты», но по нам видно, что мы за ними вовсе не охотимся, сразу же потерял интерес.

Я проговорил в недоумении:

— А что тогда не малость?

Рундельштотт сказал устало:

— Когда-то великие чародеи могли создавать Зеркала, через которые проходили в любое место королевства. Хоть своего, хоть чужого. Но Великие Войны и общее истощение магии привели к тому, что…

Я спросил шепотом:

— К чему?

— Мнения толкователей, — сообщил он, — о тех древних событиях расходятся. Одни говорят, что и сами маги погибли или вымерли, унеся секрет в могилу, другие утверждают, что такие секреты не уносят, а обязательно оставляют в записях. Правда, эти записи прячут, а еще и зашифровывают так, что если даже положить их перед глазами мудрого чародея нынешних времен, тот даже не поймет, о чем там речь.

— Ну да, — сказал я, — какие они… все жадные!..

— Нынешнее Зеркало Древних, — сказал он невесело, — не Зеркало Древних! Я имею в виду не Зеркало тех настоящих древних, хотя оно, конечно, очень древнее, но не настолько, чтобы.

— А в чем разница?

Он покосился на Фицроя, но тот слишком занят затягиванием подпруги, а то хитрый конь надувает пузо, чтобы потом ремни ослабли, но Фицрой тоже хитрый: ткнул в конское брюхо кулаком, и конь с разочарованием выпустил воздух, дескать, ну и ладно, не слишком уж и старался.

— Древние чародеи, — сказал он все-таки шепотом, — могли создавать такое Зеркало одним словом! На самом деле возникало вовсе не Зеркало, а простая дверь в другое место. Или не простая… Это уже через сотни или тысячи лет после той эпохи действительно Великих Магов, что сгинула бесследно… или почти бесследно, удалось сотворить нечто подобное, чудовищно грубое, нелепое и жрущее огромное количество магии… То, что мы сейчас называем Зеркалом Древних. Хотя ты прав, я все еще уверен, что его можно заставить работать!

Я сказал осторожно:

— А древние чародеи, значит, создавали такие порталы, почти не тратя магию?

Он кивнул.

— Они знали другие принципы. Чтобы создать такую дверь в другой мир, они расходовали магии не больше, чем ты, когда создаешь свои странные вещи…

— Вот то была жизнь, — сказал я мечтательно. — А вы не пытались отыскать те записи?

Он отмахнулся:

— Кто их только не искал. И великие маги, и авантюристы, и жулики…

Фицрой вернулся от своего коня с бурдюком вина в обеих руках.

— Вот теперь и скажи, — обратился он ко мне, — кто с большей пользой провел время у лорда Нельтона?

— Материалист, — сказал я с осуждением. — Ладно, по глотку да по коням. Не нравится мне, что у Антриаса и на этом берегу столько войск!..

Фицрой сказал с усмешкой:

— Мы это видели, еще когда пересекли пограничную речку. Антриас накапливает армию для нападения. Даже не знаю, остановит ли его наш великий подвиг?

Рундельштотт посмотрел на него в недоумении.

— Какой?.. Ах да… Но я при чем?

— Антриас вас побаивается, — сообщил Фицрой. — А может, даже боится? Потому и решил ослабить оборону Нижних Долин. А еще тем самым укрепив свою Уламрию. Если, конечно, сумел бы убедить вас работать в новом месте.

Рундельштотт поежился.

— Боюсь, средств убеждения у него хватит. Но вряд ли это помогло бы ему.

— Вы крепкий орешек, — сказал Фицрой с уважением. — В вашем возрасте выстоять под жуткими пытками… А вы бы выстояли!

Я уже поднялся в седло, поглядывал на обоих в нетерпении.

— Это только мне не хочется попадать в руки палачей Антриаса?

Фицрой посерьезнел, помог Рундельштотту сесть на коня, поспешно вскочил на своего и взял в руки повод.

— Ну, чего стоим?

Через несколько часов скачки то галопом, то рысью в лесу ощутимо стемнело, хотя до ночи еще далековато. Я с тоской думал, что ночь ни при чем, это солнца дурь творят в небе, как народ только и привык, тут астрономы с ума бы посходили.

Хотя, мелькнула здравая мысль, в сумасшедшем мире и астрономы должны быть сумасшедшие. Только простолюдины всегда сохраняют здравомыслие, они и есть опора любого режима, власти и вообще становой хребет человечества.

Несколько часов двигались темными тропами, а потом в самом деле настала ночь, сперва светлая, потом надвинулись тучи, под конскими копытами то можно рассмотреть каждую травинку, то снова хоть глаза выколи…

Я воровато взглянул наверх, меня не снабдили картами, когда прятаться от зеленой луны, а сам никак не привыкну к этой страшной красоте, какой-то из меня эстет пугливый, вон даже Рундельштотт не обращает внимания, настоящий ученый, что роет от забора и до обеда строго в одном направлении.

Фицрой покосился на меня в некотором ожидании.

— Чего-то ждешь?

Я буркнул:

— Да все не могу привыкнуть. Почему у луны так меняется цвет?

— Всегда так было, — ответил он. — Ты чего?

— Да это ясно, — ответил я, — что всегда, хотя на самом деле не всегда, но в данном случае не важно. Но… почему? При наложении света двух лун должен быть совсем другой оттенок!..

Он пожал плечами.

— А нам не все равно? Может быть, есть и четверная луна. Невидимая!.. Вот и путает тебе все карты, мудрец ты наш.

Я задумался.

— А что… вполне возможно…

Он изумился.

— Ты чего? Это я так брякнул! Не всерьез.

— Устами младенца Фицроя, — пробормотал я, — может глаголить седобородая истина. Луна, невидимая для человеческих глаз, а видимая, скажем, муравьям, жукам и бабочкам, что различают инфракрасный и ультрафиолетовый цвета… Вот так и луна может в ультрафиолете… гм…

— Ничего не понял, — заверил он, — но, по твоим словам, нам эту ночь в лесу не пережить?

— Переживем, — заверил я, но сам не чувствовал в своем голосе уверенности. — Что, опять могильник увидел?

— Нет, — крикнул он, — но вот там замок… Не слишком уж, но одну ночь продержимся.

— Замок нам не захватить…

— А мы зайчиками!

Я привстал в стременах, выискивая взглядом замок. Скал и невысоких гор в этой части королевства намного больше, чем в равнинных Нижних Долинах, потому подсознательно ждал, что замок окажется расположенным на скале, на которую дорога ведет только с одной стороны, это напрашивается само собой, и когда лес отодвинулся и начала открываться широкая долина, я сказал себе молча, что уже разбираюсь в местных делах.

Замок красиво и гордо высится на пологой скале как ее продолжение. Выстроен из этого же камня, явно, что вершинку снесли, придав ей упорядоченную форму небольшой и компактной крепости. Она и смотрится как естественное продолжение скалы.

Такую крепость можно было даже не ограждать стеной, но когда камня в избытке, то ее все-таки воздвигли, хотя только с одной стороны, а с трех других стены замка нависают над бездной. И до этой бездны падать и падать…

— Попробуем, — ответил я с неуверенностью, — лишь бы там не оказалось еще страшнее, чем в лесу.

Он изумился:

— Что тебя в замках может пугнуть? Привидения? Так они обычно безобидные.

— Обычно?

— Ну да, кровожадные как-то не задерживаются надолго…

— Как жалко, — буркнул я.

— Я знал, — ответил он с сочувствием, — что ты огорчишься.

Дорога пошла вверх все круче и круче. Фицрой, подавая пример, соскочил на землю и, ухватив усталого коня за повод, потащил за собой.

Справа и слева массивные глыбы, некоторые наверняка были на этом месте, что сейчас служит дорогой.

— Только бы пустили, — сказал я, — а то зря карабкаемся…

Фицрой оглянулся в изумлении.

— Как это? Почему не пустят?

— Мы чужаки, — напомнил я. — А за нами по пятам отряды королевской гвардии.

Он покачал головой, глаза стали еще шире.

— Юджин, ты… откуда? А как же долг оказывать помощь?.. Хозяин замка не может нам отказать. Это недостойно!

— Ладно, — сказал я нервно, — все-таки я уверен, что попрет в шею. Даже ворота не откроет.

Он сказал обиженно:

— Ну и шуточки у тебя!

Дорога становилась все круче. Задирая голову, словно смотрю на небо, я рассмотрел на верху стен с внешней стороны огромные толстые бревна, с аккуратно срубленными сучьями и даже ошкуренные. Держатся на веревках, которые в любой момент можно перерубить мечом, и тогда такое бревно, катясь по крутому склону, сметет, как веник тараканов, целое войско, даже закованное в железо.

На воротах поднялись две головы, одна спросила хмуро:

— Кто такие?

Я не успел открыть рот, как Фицрой выпалил:

— Право убежища!..

Со стены посмотрели внимательно, один повернулся и что-то рыкнул вниз. В воротах лязгнуло, створки заскрипели, одна приоткрылась ровно настолько, чтобы мы могли проехать по одному.

Фицрой кивнул мне, а я из вежливости пропустил вперед Рундельштотта, тот от усталости уже раскачивается в седле.

На той стороне ворот мы помогли чародею покинуть седло, Фицрой взглядом велел мне задержаться среди сгрудившихся вокруг нас стражников, сам выпрямился и смотрел в сторону донжона.

Через несколько минут оттуда вышли трое: массивный лорд, в котором всякий узнает хозяина замка, как по богатой одежде с золотыми цепями на груди, так и по манерам. И, конечно, хозяина играет свита, оба его спутника демонстрируют предельное уважение и почтительность.

Он шел к нам, цепко всматриваясь в наши лица, блестящие в лунном свете от пота, уже очень немолодой, короткая бородка совершенно седая, как и волосы на голове, только брови еще черные, глаза живые и внимательные, лицо грубовато-мужественное, от таких людей немыслимо ждать удара в спину или двуличных хитростей.

Фицрой поклонился.

— Спасибо, что даете нам приют. Мы сбились с дороги, наши кони устали… Позвольте представить вашей милости великого лекаря королевы Орландии мудрого Рундельштотта, его лучшего ученика Юджина… а меня зовут Фицроем, беззаботным искателем приключений и удовольствий… хотя, конечно, человек я до предела серьезный.

Хозяин слегка наклонил голову, приветствуя, но взгляд его продолжал шарить по нашим лицам. Мне показалось, что-то умеет из запретной магии, ощущение было таким, будто на меня пахнуло волной воздуха, словно от взмаха гигантского опахала.

— Лекарь Рундельштотт, — проговорил он медленно, — что-то слышал… Я — лорд Квенард, хозяин этих земель. Добро пожаловать в мой замок. Вас накормят и подготовят вам комнату. После ужина расскажете, что случилось.

Фицрой ткнул меня в бок. Я торопливо поклонился, а Фицрой сказал с восторгом:

— Вы нас просто спасаете!..

Лорд ответил спокойно:

— Если мне в скитаниях придется несладко, то, я просто уверен, меня примут точно так же. Отдохните чуть, а за это время слуги быстро приготовят вам достойный ужин.

Фицрой повторил с широкой улыбкой:

— Вы снова нас спасаете!.. Ужин… что может быть прекраснее?.. Разве что вино после ужина.

Лорд Квенард скупо улыбнулся.

— Найдется.

Глава 5

Через полчаса нас пригласили в трапезную, где слуги уже торопливо расставляют на длинном столе. Лорд Квенард, выказывая хорошие манеры, привел милую толстенькую женщину, с лица которой не сходит улыбка, усадил рядом с собой.

— Моя супруга леди Нардина.

Мы с Фицроем вскочили и галантно поклонились. Она сказала милым щебечущим голосом:

— Пусть вас не смущает ваше положение. В наше неспокойное время все чаще людям приходится искать убежища.

— Родовые распри? — спросил лорд Квенард и тут же добавил предупреждающе: — Если не хотите говорить, не отвечайте.

Жена тут же прощебетала:

— Просто иногда люди очень хотят поделиться своими тревогами и бедами…

— Да-да, — подтвердил лорд Квенард. — Если поделиться бедой — станет вдвое меньше, поделиться радостью — будет вдвое больше…

Фицрой покосился на Рундельштотта, как на старшего, взглянул на меня, я тоже кивнул, и он сказал с подъемом:

— Вы не поверите, но мы пережили удивительнейшее приключение!.. Настолько, что я даже не знаю. Скажу сразу, некие могущественные люди сумели выкрасть лекаря Рундельштотта прямо из стольного града!..

Леди Нардина охнула:

— Прямо из Санпринга?.. Вы ведь, судя по одежде, из Санпринга?

— Почти, — ответил Фицрой. — Мы почти из Санпринга, и наш лекарь почти… выкрали его потому, что он частенько сам отправляется в лес собирать лечебные травы, но все равно не уходит далеко!.. Его похищение было дерзким, но хорошо продуманным. И не простыми лесорубами продумано, как догадываетесь. Как только его схватили и увезли, мы с моим другом Юджином, учеником Рундельштотта, бросились в погоню, не дожидаясь, пока зашевелится неповоротливая охрана.

Лорд Квенард неспешно перевел взгляд на Рундельштотта, тот откинулся в кресле и приопустил верхние веки, закрывая усталые глаза.

— Как вижу, вам удалось настигнуть похитителей?

— С трудом, — признался Фицрой. — Догнали у самого моста через Страмблу. Перебили почти всех его похитителей…

— Сколько их было?

Фицрой отмахнулся.

— Много, но ничего серьезного. Те, кто ворует, всегда неважные воины. Воины до таких дел не унижаются, честь не позволит.

— Хорошо, — обронил лорд, скромность Фицроя явно понравилась, — вы просто обязаны были это сделать. Мастер Рундельштотт, у вас настоящие друзья.

Рундельштотт чуть наклонил голову.

— Спасибо.

Леди Нардина спросила по-женски живо:

— И вас не пытались догнать?

— Уцелевшие не рискнули, — ответил Фицрой, — а пока созвали на помощь, мы вытащили мастера из повозки, освободили от пут, а потом уже все трое в седлах бросились вскачь обратно.

Лорд Квенард покачал головой, в глазах мелькнуло сомнение.

— И что… вас так и не догнали?.. От Ииссора путь неблизкий…

— Пока нет, — ответил Фицрой, — слишком для них все неожиданно. Но уцелевшие поскакали в город, найдут помощь, а наш старый и мудрый лекарь уже по возрасту не в силах держаться в седле сутками…

Он сделал паузу, но лорд Квенард, как я понял, созрел до ответа еще до того, как Фицрой закончил, и произнес спокойно и с достоинством:

— Здесь вы в безопасности. Это долг любого человека чести.

Фицрой не воскликнул со свойственной ему экспрессией, а ответил торжественно и с чувством:

— Мы на это и рассчитывали, увидев ваш великолепный замок. Я сразу понял, что для хозяина такого замка честь рода превыше всего!

Лорд Квенард сдержанно улыбнулся.

— Это родовой замок. Его камни помнят не только мои шаги, но и двенадцать поколений моих предков, которые однажды спустились с гор…

— Или вышли из болот, — живо возразила леди Надрина, мило улыбнулась Фицрою, — хроники дальше молчат.

— И хорошо, — сказал лорд Квенард, — а то такое напридумывают… А так все мои предки несли с честью имя нашего клана, ни один из моих пращуров себя не запятнал ни в бою, ни в мирной жизни.

Фицрой поднял кубок на уровень глаз.

— Счастлив и горд выпить это прекрасное вино за вас, лорд Квенард!.. И за великолепную хозяйку, что, я же вижу, вам опора и радость!

А к середине ночи королевские отряды подошли к замку. Со стен с ними переговорили, но выдать беглецов отказали. Фицрой, чуткий, как волк, проснулся сразу, едва заслышал трубный звук рога у ворот, сбегал туда и вернулся встревоженный и помрачневший.

— Лорд Квенард нас не выдаст, — сказал он невесело, — но единственная дорога перекрыта. Они могут выждать, когда мы сами сдадимся. А могут и взять штурмом, их достаточно много. Действуют достаточно умело.

— Пойдем, — сказал я, — посмотрим.

— На стену замка?

— Из окна, — сообщил я.

Он с недоверием смотрел, как я снял прицел с винтовки и поднес к глазам.

— Что-то видно?

— Посмотри сам, — сказал я.

Он приложил окуляр к глазу, подражая моим движениям, отшатнулся и чуть не выронил трубку.

— Колдовство!..

— Это наше колдовство, — сказал я. — Белое. Почти прозрачное. Смотри, смотри… У короля Антриаса хорошие военачальники. И здесь они впереди, не спят. Теперь вижу, созрели, созрели…

— Для чего?

— Для большой победной войны, — сказал я.

Он проговорил, не отрываясь от трубки:

— Думаешь, нападет на Нижние Долины?.. Хотя нам какая разница?

— Точно, — ответил я. — Это не наше королевство и не наша война. А король Антриас, каким бы его ни рисовали пылким и горячим, к войне готовился тщательно. Армия у него подготовлена настоящая. Королевская. Без особой оглядки на вассалов.

Он спросил с недоверием:

— Это ты понял по той группе воинов?

— Достаточно и одного, — ответил я. — Одного воина.

Он протянул мне прицел ночного видения.

— Очень полезная штука. Все как днем, а еще так близко, что просто страшно, вдруг ударит… Хорошая вещь. Полезная. Кажется, я кое-что в тебе начинаю понимать…

Я поинтересовался опасливо:

— Шутишь?.. Я сам в себе ничего не понимаю!

Он хохотнул:

— Сложная натура? Но уже вижу, ты знаешь о войне намного больше, чем знаю я. Когда ты успел?

— Дурное дело, — ответил я с достоинством, — не хитрое. А война — дело дурное. Я же мудрец, разве по мне не видно?..

— Нет, — ответил он. — Что-то совсем не видно.

— А так? — спросил я. — Если в профиль?.. Или анфас?.. Ладно, а на коне?

— На коне любой дурак смотрится, — возразил он. — Что делать будем? Мне пока ничего в голову не лезет, кроме как погибнуть красиво.

Я изумился:

— Это ты-то хочешь погибнуть красиво?

Он поморщился.

— Я хочу жить красиво. Но если другого выхода нет, могу и погибнуть красиво. Я весь такой разный. А ты думай! Может, Рундельштотта разбудить?

— Пусть отдыхает, — сказал я. — Он человек не военный. Мне тоже как-то ничего умного в голову не прет. Разве что попробовать их обмануть? Вдруг получится?.. Такой человек простодушный и доверчивый, как я, и других считает доверчивыми… В общем, устрою диверсию со стороны ворот, а вы оба спуститесь из окна на ту сторону.

Он охнул:

— Из окна?.. Там решетки!

— Ах да, — сказал я. — Тогда с крыши.

— С ума сошел? Это еще выше!.. А там внизу вообще… как? Там же пропасть!

— У той пропасти есть дно, — сообщил я. — И называется оно плато. Или равнина, не помню. Мне кажется, если нет других вариантов…

Он спросил с надеждой:

— А взять и всех перебить каким-нибудь колдовством? Или стать невидимыми и улетать?

— Скажи как, — предложил я, — сразу принимаю!.. Можешь нести меня по воздуху вниз головой, разрешаю.

— Я думал, ты понесешь, — возразил он. — Нежно.

— Удирать нужно быстро и прямо сейчас, — напомнил я. — Я там пошумлю, я вы пока красиво так это спуститесь… Гордо и красиво. Можете даже величественно, не возбраняется. Все равно в темноте никто не увидит.

Он зябко передернул плечами.

— Удирать гордо и красиво? Так не бывает.

— Вы покажете, — сказал я, — что бывает!.. Выскользнуть из кольца врагов, оставив их дураками, это не меньший подвиг, чем погибнуть гордо и красиво. Как-нибудь расскажу тебе про Одиссея, этот герой не уступал по силе и отваге Ахиллесу и совершил немало воинских подвигов, но прославляем его именно за воинские хитрости! Потому что красиво погибнуть может каждый, почти каждый, а вот одурачить противника…

Он смотрел на меня в сомнении.

— Ты какой-то совсем старый, Юджин.

Я пугливо пощупал себя за лицо.

— Правда? Вдруг постарел?

— Не на морду, — ответил он сердито. — На морду ты еще мальчик, но рассуждаешь как-то противно.

— Главное, — сказал я наставительно, — победа. Победа важнее, чем красивая гибель!

— Да ну, — ответил он с сарказмом. — Даже если получена ударом в спину? Или ниже пояса?

Я промолчал насчет истины, что историю пишет победитель, а тот никогда не скажет в мемуарах, что победил ударом в спину. Фицрой старается быть честным даже с собой, я сказал ему торопливо:

— У меня есть ответ, Фицрой!

— Давай.

— Слишком развернутый, — пояснил я, — а сейчас надо торопиться. Обвяжи вот это вокруг пояса…

Он в недоверии смотрел на тонкий шнур, едва ли толще лески для рыбной ловли, который я потянул за крохотный крючок из круглой коробочки размером с монету.

— Шутишь?

— Ага, — сказал я злорадно, — испугался?.. Подложи этот ремень, чтобы не перерезало пополам, а то голова упадет на одну сторону, а жопа на другую. Ты первый, но если боишься, то сперва спустим Рундельштотта…

Он сказал зло:

— Хорошо-хорошо!.. Но когда разобьюсь, буду к тебе приходить каждую ночь и душить…

— Буди Рундельштотта, — сказал я, — и пойдем на крышу.

Он охнул:

— На крышу? Ты не шутишь? Чтобы падать так уж падать?

— Зато какой вид откроется, — сказал я. — Не пожалеешь!.. Пока будешь падать, столько увидишь!.. А вдруг еще и летать научишься?

Он отмахнулся и ушел будить Рундельштотта, я заспешил на крышу замка. Там удобная площадка с каменным бордюром, я вытащил из кармана коробочку с альпинистским карабином, там чуточку вздрогнуло под пальцем, а головка веревки, что для меня все равно не веревка, а леска для рыбной ловли, выстрелила в стороны тремя штырьками.

Я осторожно касался сенсорной метки, штырьки послушно выдвигались дальше и дальше, пока я сам не решил, что уже с запасом. За спиной послышались шаги, Фицрой привел, поддерживая, задыхающегося Рундельштотта, придержал его за плечи.

— Ну?

— Готово, — сказал я бодро.

Рундельштотт увидел, как я закрепляю на зубец башни крюк, разом все понял, заявил сварливо:

— Нет таких веревок, что выдержит наш вес. Вообще на такой высоте… веревка оборвется под собственным весом!

Я сказал Фицрою:

— Видишь, что значит быть великим ученым! Он даже не помнит, что и это валялось в его лаборатории в углу среди прочего хлама. Нить Ариадны, которой какого-то волчару связывали.

Фицрой с великим уважением посмотрел на Рундельштотта.

— В ученые пойти, что ли…

Рундельштотт фыркнул:

— Что, и это было в моей лаборатории?

— Точно, — заверил я, — только вы уже вышли из того возраста, чтобы забираться к женщинам по стене в спальни, потому и забыли. Давно забыли, уж простите…

Фицрой дал закрепить вокруг пояса такую странную веревку, вздохнул.

— Учти, — предупредил он загробным голосом, — сегодня же приду тебя душить!

— Когда веревка оборвется, — ответил я, — не забудь посмотреть налево… Изумительнейший вид!

— Душить буду всю ночь, — сказал он. — Долго и больно!

Я дождался, когда он перелез на ту сторону ограды и завис над пропастью, Рундельштотт озабоченно качал головой, а я нажал на кнопку, и рулетка под весом Фицроя пошла стремительно разматываться.

Выждав пару секунд, я нажал на кнопку снова, притормаживая спуск, но, как догадываюсь, до подножия скалы далеко, потому отпустил снова, и так несколько раз, а за спиной тяжело вздыхал Рундельштотт, наконец сказал с тревогой и надеждой:

— Все еще не оборвалось?

— Уже скоро, — заверил я. — Нет, не оборвется скоро, а брякнется на землю. Надеюсь, не слишком больно.

— Что за нить, — пробормотал он, — что за нить…

— Люди сделали, — сообщил я, — не эльфы. Но об этом никому…

Время тянулось мучительно медленно, я стравливал леску все медленнее, с этой стороны скалы полная тьма, что хорошо для безопасности, но как же страшно опускать туда друзей…

Нить внезапно перестала разматываться, некоторое время оставалась в таком положении, потом в коробочке зажужжала пружина, сматывая все обратно.

Рундельштотт уже догадался, сопит над ухом радостно, потирает руки. Я чуть притормозил движение троса, а то еще хлестнет по пальцам, а когда появился и поясной крюк, что с силой ударился о коробочку и едва не выбил из моей ладони, я сказал чародею:

— Вам будет легче.

— С чего это?

— Вы видели, — пояснил я, — это безопасно. А там Фицрой вас примет в объятия!

— Если не рассыплюсь в воздухе, — буркнул он.

— Надо было учиться летать, — сказал я с укором. — Чародеи должны уметь хотя бы планировать! Кстати, надо над этим подумать…

Он тяжело перевалился через каменный край и почти сразу исчез в темноте. Его я спускал медленнее, без рывков, уже приловчившись тормозить спуск, к тому же помнил, сколько ушло времени на Фицроя, потому первые две трети Рундельштотт почти падал, а потом началось торможение, и чем ближе к земле, тем медленнее он опускался.

Наконец я ощутил по натяжению троса, что уже все, конец, с облегчением нажал на кнопку и успел затормозить тросик за пару метров до того, как металлический крючок с силой выбьет из моей ладони коробочку.

Глава 6

Лорд Квенард с двумя стражниками на стене наблюдает, стараясь не выказывать тревоги, за дорогой к замку. Лунный свет заливает ее как расплавленным серебром, можно рассмотреть вкрапленные кристаллы, зато камни по обе стороны блестят только верхушками, между ними такие темные впадины, словно там вообще вакуум космоса.

Всадники спешиваются еще на полдороге и ведут, а то и тащат коней в поводу, а пешие ратники доберутся сюда еще не скоро, если вообще их направят к замку.

Пешие нужны для осады, а у этих вроде бы задача вытребовать беглецов и тут же увезти обратно.

— Быстро они нагнали, — сказал я.

Он оглянулся.

— Лорд Юджин?.. Зря вы поднялись среди ночи. Мой замок неприступен.

— Вижу, — ответил я. — Прекрасный замок и достойный у него лорд. Потяните время на переговорах, а потом можно и открыть ворота.

Он отшатнулся.

— Что? Да как вы… Никто и никогда в нашем роду… И король это знает!

— Лорд Квенард, — воскликнул я. — Речь не идет о том, чтобы нас выдать!.. Разве я мог бы вам предложить такую гнусность?..

Он посмотрел исподлобья.

— А что вы хотите?

— Скажу вам по великому секрету… глерд Фицрой и мастер Рундельштотт уже отбыли и просили передать свои извинения, что не поблагодарили вас за приют и прекрасный ужин.

Он охнул:

— Но… как?

— Мастер Рундельштотт многое умеет, — ответил я многозначительно. — Я остался здесь только затем, чтобы дать им возможность удалиться как можно дальше. Если понадобится, я задержу на некоторое время атакующих…

Он переспросил:

— Все это войско? Вы видели, сколько пришло за вами? Думаю, это будет вписано в анналы нашего рода!.. Наверняка король Антриас очень ценит вас троих. Уважает.

— Не троих, — уточнил я, — а только мастера Рундельштотта.

— Да-да, — сказал он торопливо, — это же его украли! Но вы доблестно спасли из рук похитителей… и тем самым тоже вписали свои имена.

— Это решать потомкам, — ответил я скромно.

Он кивнул, не отрывая взгляда от накапливающихся отрядов на дороге, идущей от замка в долину.

— Достойный ответ. Я счастлив дать убежище таким людям. Как думаете, почему никаких требований?

— Это только разведка, — сказал я без уверенности. — Перед началом войны в разведку ходят уже большими отрядами. Это у нас называется разведка боем… Раз уж догнать и захватить по дороге не смогли, то послали донесение руководству. Скоро прибудет их лорд, что уполномочен вести переговоры. Не с нами, а с лордом, давшим убежище.

Он проворчал с достоинством:

— Мой ответ они знают.

— Но разговор будет, — сказал я. — А какой… увидим.

— Думаете, — спросил он с любопытством, — будут угрозы? Или подкуп?.. Наш король быстр и горяч. Посмотрим. Скорее всего, ждать придется до восхода солнца.

Восхода ждать не пришлось, уже через пару часов с той стороны ворот красиво и торжественно пропел рог. Я поспешил по стене поближе к тому месту, видел, что ворота не открыли, но сверху с помоста лорд Квенард склонился через парапет и общается со всадником, что до этого молча возвышался в седле, поглядывая на рогоносца, что трубил и трубил все громче.

Всадник высказал, с чем он прибыл, хозяин замка ответил так же коротко и, судя по его лицу, решительно.

Когда переговорщики отбыли, я поспешил к лорду Квенарду. Он повернулся ко мне, заметно помолодевший от возбуждения, расправивший плечи и как будто даже ставший выше ростом.

— Глерд Юджин?.. Вы видели?

— Да, — ответил я. — Предпочел не показываться, чтобы не ставить вас под удар.

Он нахмурился:

— Как это? Я и не скрывал, что вы у меня в гостях.

— И они потребовали…

— Естественно, — ответил он с небрежностью. — Именем короля. Тем самым признались, что злодейское похищение было с ведома короля. Более того, именно король велел им, иначе бы сейчас не было всего этого… Какой стыд!

— И что, — спросил я осторожно, — вы им ответили?

Он сказал звучным голосом:

— Я и раньше осуждал попытки короля подгрести под себя всю власть в королевстве! Нельзя попирать наши древние обычаи, на которых зиждется право и справедливость!.. И потому я вправе давать убежище всем, кто об этом спросит. Так я им и ответил.

— А они?

Он пожал плечами.

— А что они могли? Это наше законное право. Если бы оно не уравновешивало дурь королей, страна бы рухнула.

— Прекрасная позиция, — сказал я с чувством. — Демократическая, многополярная. Ограничивающая самодурство единовластного правления!

Он гордо выпрямился.

— Они могут, — прогремел он мощным голосом вождя племени, — разнести замок до основания, но никто из нашего рода никогда не опускался до такой низости, чтобы выдать беглецов!.. С их стороны даже предлагать такое — оскорбление!

— Вы достойный продолжатель рода, — сказал я с чувством. — А ваши сыновья, уверен, унаследовали ваши качества… Но особенного самопожертвования не потребуется, лорд Квенард, правда-правда! Я побуду еще чуть, чтобы дать возможность старому лекарю с помощником уйти подальше, а потом и сам скроюсь.

— Вы уверены…

— Да! И вы можете смело открывать ворота… Им нужны только мы, а вы под защитой древнего и освященного обычая.

Он посмотрел на меня исподлобья.

— Но как вы сможете?.. Отсюда только одна дорога, но ее перекрыли. И никаким героям не прорваться.

— У нас получится, — заверил я. — Лишь бы ничего не помешало. Непредвиденное. Но если хорошо планировать, то можно предвидеть и непредвиденное?

Он наклонил голову.

— Мы попробуем.

Несколько минут он наблюдал за перестроением отрядов внизу по дороге. Места там мало, приходится ужиматься, вряд ли что-то получится, подозвал управляющего и велел в случае каких-то изменений срочно посылать за ним, а сам ушел в донжон.

Я прошелся по стене вдоль замка, внизу мир выглядит страшноватым: ярким и почти солнечным в тех местах, куда падают лунные лучи, и с непроглядной тьмой рядом во впадинах. Представляю, как страшно было опускаться Фицрою в черноту, а потом еще и Рундельштотту…

С навеса над воротами виднее всего, как они там передвигаются, то и дело посылают вниз всадников.

Внезапно ощутил холод, но теперь уже не стал в недоумении оглядываться по сторонам: где это стучат, а чуть ли не кувырком ринулся вниз по ступеням, чувствуя, как холод пробирает все сильнее, уже в костях…

Соскочив на землю, метнулся в сторону, и тут же страшный грохот потряс землю. Несокрушимые, как мне казалось, огромные ворота, на которых я только что беспечно щелкал хлебалом, влетели вовнутрь двора, задев меня тугой струей раскаленного воздуха.

Их пронесло до самого донжона, с грохотом разбило в щепки о каменную кладку, оставив облако горящей пыли, огня и дыма.

Я нашелся быстрее других, вот уж хитроумный Одиссей, заорал застывшим в ужасе воинам:

— Быстро баррикаду!.. Быстрее!.. Заложить пролом камнями, деревьями… чем угодно!

Снизу крикнул один из воинов:

— Они пошли на приступ!

— Я задержу, — пообещал я.

Взбежав на стену, рассмотрел, как военачальники начали поднимать воинов короля, те дисциплинированно выстроились, а затем с криками ринулись в сторону огромной дыры в воротах.

Слева выметнулся отряд конных, впереди двое с поднятыми клинками, торжествующие, победные…

— Хорошо же, — прошептал я, — как вы к нам, так и мы к вам…

Всего колотит, но опасность пока что миновала, у чародеев долгая перезарядка. А еще они когда прицеливаются, жертва может ощутить, как вот я, что ее берут на мушку…

Гранаты, аккуратные такие рифленые шарики, разложил перед собой по верху стены, одну стиснул с силой, колечко с легким щелчком выскочило наружу.

— Что это? — спросил взбежавший на стену управитель.

— Пилюли, — пояснил я. — Мастер Рундельштотт — великий лекарь!.. Сейчас увидите, как помогают от головной боли.

Всадники неслись вверх по склону уже в сотне шагов, я размахнулся и швырнул изо всех сил первую гранату. Чувство дистанции не подвело, граната упала почти под копыта передних всадников. Те успели проскочить дальше, но беззвучный взрыв догнал и ударил в спины.

Во все стороны швырнуло взрывной волной всадников вместе с конями. Я бросил вторую и третью, видя, что остальные еще не поняли, что произошло. Почти неслышные здесь на стенах взрывы разбросали весь отряд, иссекая тела тысячами крохотных игл, и только тогда последние уцелевшие всадники, всего трое, успели остановить коней, подняв их на дыбы, развернуть и послать тем же галопом обратно.

Управитель проговорил с трудом:

— Если таков ученик мастера… то представляю, какой из него самого… лекарь!.. Я лучше пошлю за лордом…

— Он уже сам спешит сюда, — сказал я.

Лорд Квенард поднялся торопливо к нам на верх стены, с ужасом посмотрел на ужасающий пролом, который поспешно заделывают дворня и воины замка.

— Это… колдовство!

— Увы, — ответил я. — Пока в мире существует колдовство, мы вынуждены отвечать контрколдовством. Потому я и полагаю, что наш великий лекарь Рундельштотт должен сидеть в своей норке и не служить никому! Никто не должен его похищать и заставлять работать на войну!

Лорд Квенард кивнул и сказал осевшим голосом:

— Да-да, вы правы. Люди не должны пользоваться таким… такими возможностями…

— Хорошо, — ответил я, — я не человек, а… функция!

Он вряд ли понял, но я и должен говорить слегка непонятно, я же ученик чародея, потому лишь кивнул и спустился вниз, чтобы руководить строительством баррикады.

Еще один отряд, что поднимался с самого низу, там он выглядел как могучий кулак, что сметет все преграды во дворе, начал распадаться на отдельные группки.

Наконец воины остановились в растерянности, снова собираясь в уже неорганизованную толпу.

Появился всадник в богатой одежде, прокричал что-то, и воины послушно отступили на несколько шагов.

Я сбежал вниз, лорд Квенард обернулся, почуяв мое приближение.

— Лорд, — сказал я прочувствованно, — благодарю за вашу неоценимую помощь!.. Я прощаюсь с вами прямо сейчас. Лишь забегу на минутку в комнату, которую вы любезно предоставили мне, захвачу плащ… и тут же отбуду.

Он вскрикнул:

— Но… как вы сумеете?

— Сумею, — заверил я. — Но вы уверены в безопасности себя и своих людей? Вас не объявят изменником?

Он фыркнул:

— Право убежища — незыблемое право! Никакой король не может его отменить. Его войска должны были либо ловить вас по дороге к замку, либо теперь ждать, когда вы попытаетесь покинуть его…

— Еще раз спасибо, — сказал я, коротко обнял его и тут же бегом ринулся в донжон.

Управляющий замком и земельными угодьями, неприметный человек, я даже имени его не запомнил, остановил меня в холле:

— Лорд, ваша магия…

— Это чистая магия, — заверил я. — Служит добру и свету.

Он спросил быстро:

— Она их задержит? Ворота уже заваливают…

Во дворе в самом деле мужчины с криком тащат камни, женщины корзины с песком, приготовленные для какой-то другой цели уже обтесанные и ошкуренные стволы деревьев.

— Не знаю, — ответил я откровенно, — насколько сумею… Но еще чуть-чуть, а потом и сам сбегу вслед за своими. А вы сразу заявите, что мы вас принудили.

Он выпрямился с достоинством высокорожденного лорда, рангом не ниже, чем сам лорд Квенард, сказал с надменностью:

— Как можно? Это недостойно.

— Мы с лордом все согласовали, — заверил я. — Это не трусость, а благородная воинская хитрость.

— Лорд?

— Без нас, — пояснил я, — без беглецов, к вам сразу потеряют интерес. Вас укусить или как-то прищурить или даже прижучить не могут, вы действуете по древнему нерушимому закону! Им нужны мы.

Он возразил:

— Но никто не сможет даже выговорить, что нас принудили!

— Это оправданный тактический ход, — пояснил я. — Все нормально. Вам все равно не поверят, ваш благородный характер все соседи знают, но придраться будет невозможно даже крючкотворцам.

— Хорошо, — сказал он с сомнением, — мы будем держаться…

— Зайдите через полчаса в мою комнату, — велел я. — Если меня там не окажется, то сразу же бегом к лорду Квенарду с сообщением, что можно открыть ворота… или не сопротивляться, когда королевские войска полезут через завал. Вы все поняли?

Он покачал головой.

— А как же…

— Обо мне беспокоиться не стоит, — заверил я. — Мы все трое будем в безопасности и уже далеко. Все! Я тороплюсь. Проследите, чтобы вход в замок хорошо перекрыли.

В моей комнате не только плащ, но и винтовка в мешке, я торопливо вытащил, собрал у, высунув ствол между прутьями в окне, начал высматривать в прицел ночного видения собравшихся на дороге солдат короля Антриаса.

Пальцы трясутся от возбуждения, но сейчас все близко, не промахнусь. Колдуна можно не страшиться, для второго удара ему нужно накопить магии, только бы второго мага не оказалось, смахнет вместе с башней замка, как муху.

— Ну хорошо же, — прошептал я. — Ваше величество, получите первое предупреждение… Вряд ли оно вас остановит… но вдруг да вспомните о благоразумии… Кто идет за шерстью, часто возвращается стриженым…

Посылать пулю за пулей в сплошную массу народа оказалось как нельзя легче, совсем не нужно целиться, пули уходят одна за другой в автоматическом режиме, и там снова начали разбегаться в стороны, но дорога достаточно узкая, либо к воротам, либо назад.

Двое храбрецов пытались повести за собой, но я их уложил прицельными выстрелами, а остальные понеслись с еще более отчаянными воплями обратно, доказывая на своем примере, кто живым возвращается с войны и какая именно философия в конце концов приведет к прекращению всех войн на свете.

— Прекрасненько, — процедил я сквозь зубы, — нужная пауза… Нужная обществу, нужная мне…

Разобрав винтовку и спрятав в мешок, я торопливо взбежал на крышу, закрепил между зубцами распорку крюка, пальцы дрожат, когда цеплял карабин к поясу, но собрался с духом и ринулся вниз, скользя вдоль стены, как летучая мышь в ночи.

Землю не видел, но ощутил ее быстрое приближение всеми фибрами своей демократичной души, что сразу замерла от ужаса, рисуя страшные картины расплесканных о землю мозгов и внутренностей.

Я с такой силой нажал на «стоп», что меня чуть не переломила перегрузка, забыл, что я не муравей, но быстренько стравил еще чуть, и вскоре подошвы ощутили твердую землю.

Тень такая, словно я на Луне, все исчезает, хотя вот там в трехстах шагах, куда уже достигает лунный свет, все блестит и переливается, словно в песок подмешали мелкие кусочки стекла.

Как хорошо, мелькнула трусливая мысль, что спуск с этой стороны вообще немыслим, никто даже не подумал оставить с этой стороны хотя бы парочку стражей.

Хотя, думаю, если бы оставил, Фицрой бы справиться сумел. Но, конечно, не с отрядом.

Впрочем, с отрядом и я бы не сумел, вися на веревке.

Палец так привычно подал команду убрать рожки, что я даже удивился себе, будто я в этом мире и родился.

Леска заскользила вниз, втягиваясь в рулетку, я дождался, когда с силой щелкнет крюк, сейчас со втянутыми рожками он не крупнее маслины.

Глава 7

Выйдя из темноты, я начал всматриваться в следы, хотя мы договаривались, что Фицрой поведет Рундельштотта по прямой в сторону королевства Нижних Долин.

Что-то во мне происходит, какая-то гормональная ломка, некий второй пубертатный период, но следы отыскал очень быстро, вот уж не думал, что способен и на такое, все-таки хорошо, что среди предков были и питекантропы, потому я такая разносторонняя личность.

Пробежал в лунном свете где-то минут двадцать, вздрогнул с головы до ног, когда из темноты раздался замогильный голос:

— Это я, Фицрой!.. Не шарахни по мне своей нечистой магией…

Он вышел из-за кустов, темный и закапюшоненный, я сказал с облегчением:

— Фу, а я уже за тебя боялся…

Он сказал с неодобрением:

— Ломишься, как лось на водопой. Давай вон к тем деревьям, видишь березы? За ними и тебя ждет конь.

— Украл?

Он пожал плечами.

— А было когда покупать?

— Какой ты нехороший, — сказал я с удовольствием. — Гореть тебе в аду. У вас тут ад есть?

— Тут нет, — ответил он, — а подальше… да, еще какой. Давай быстрее.

Под толстым стволом дерева Рундельштотт дремлет, прислонившись спиной, Фицрой потеребил его за плечо.

— Мастер! Пора вставать.

Рундельштотт медленно открыл глаза, мутные и с красными прожилками, но они сразу прояснились, как только рассмотрел, что это не фигура Фицроя двоится, а нас в самом деле двое.

— Юджин!.. Я уже начал беспокоиться. Что-то ты стал таким медленным.

— Да что вы все, — сказал я, — быстрее меня ни одна мышь не удирает! А когда обедать зовут, то я вообще всегда первый.

Фицрой переспросил:

— А что, он когда-то был шустрее?

Рундельштотт отмахнулся.

— Я смотрю на то, что он может. Когда настоящий. А сейчас двигается, как муха на морозе.

— Мдя, — промычал я. Украденный и для меня конь уже оседлан, оставалось только потуже подтянуть подпругу, но и это сделал Фицрой, пока я привязывал за седлом мешок с винтовкой.

Я поднялся в седло, так как Фицрой подсадил Рундельштотта.

— Готовы, черепахи?

Фицрой, не отвечая, послал коня в сторону кромки леса.

Я снова пропустил их вперед, Фицрой достаточно опытен, ощутит неприятности за милю, а явных засад быть не должно, опасаться нужно как раз погони.

Хорошо бы оставить на дороге парочку мин, это задержало бы погоню, но, увы, ничего, кроме винтовки, плюс пистолеты, что хороши в одиночных схватках, но не защитят от пущенной арбалетной стрелы в голову или парочки стрел с тетивы даже неумелых лучников.

Да, наше нижнее белье, так я решил называть горнолыжный костюм, смягчит удар арбалетной стрелы и меча, но могут остаться кровоподтеки, слыхал о случаях, когда слишком уж понадеялись…

Я держался стремя в стремя с Рундельштоттом, старался узнать побольше о королевстве Антриаса и о самом короле, о котором столько слухов.

Рундельштотт, что значит кабинетный ученый, об окружающем мире знает удивительно мало, а его похитители вообще не разговаривали при нем о короле и его планах.

В какой-то момент холодный ветерок прошелся по моей шкуре, я дернулся и завертел головой. Деревья впереди на дороге странно и очень одинаково изогнулись, словно весь лес нарисован на гигантском холсте, который небрежно дернули сбоку. За пару секунд все вернулось на свои места, но тут же лес и даже далекие горы выгнулись серединой вбок, только вершинки и комли остались на местах.

Фицрой тоже заметил, но сразу же посмотрел на Рундельштотта, потом на меня.

Я сказал раздраженно:

— Это не я точно!

— Тогда старик?

Я помотал головой.

— Может, природный феномен?.. Мастер, вы такое уже видели?

Рундельштотт проговорил дрогнувшим голосом:

— Нет, никогда… но читал, что такое бывает, когда новичок произносит заклятие Рагнера… Это очень опасно, но в первую очередь для того, кто им пользуется.

— Да пошел он в задницу, — крикнул я. — С миром что?

Он покачал головой.

— Мир восстанавливается, как его ни растягивай. А вот тому, кто пытается заполучить власть…

Я охнул:

— Над миром?

Он поморщился.

— Над его частью. Этот недоумок наверняка где-то близко.

— Я думал, — сказал я, — чародеи такой мощи должны быть… ну, умными. Это же грубая сила не от ума, а умная сила… гм… от магии?

Он вздохнул, покачал головой.

— Не всегда. Иногда каким-то недоумкам просто везет. Например, удается расшифровать какое-нибудь древнее заклятие, что оказывается очень мощным.

Фицрой взглянул на меня, сказал лицемерно:

— Ну зачем уж так откровенно… Наш Юджин не совсем уж и конченый недоумок, у него бывают проблески. Хотя он и не научился у вас такой великой… гм, мудростью это не назовешь, да и удивился бы я безмерно, если бы Юджин мудрствовал, но кое-что почерпнул, почерпнул…

Рундельштотт взглянул на меня чуточку беспомощно.

— Почерпнул, — подтвердил я. — Наш мастер в силу своей гениальности бывает рассеян, то правду скажет, то как пользоваться заклятием объяснит невзначай…

Фицрой чуть подал коня в сторону.

— С тобой опасно даже садиться рядом!

— Не садись, — ответил я. — Я сам все съем.

Он посмотрел несколько странно.

— Правда?.. Хорошо-хорошо… Не буду мешать.

Рундельштотт пробормотал:

— Юджин, а ты не слышишь погоню?

— Нет, — ответил я быстро, — у меня чувствительность пока пониженная. Вон даже шуточки Фицроя для меня какие-то странные, хотя он и старается, из полинялой кожи лезет.

— Погоня, — повторил он. — Уже давно.

Я спросил нервно:

— Так почему молчали?

— Они держались на расстоянии, — сообщил он. — А сейчас к ним прибыло подкрепление на свежих конях. Из расположенных вблизи границы с королевством Нижних Долин застав.

— Догоняют?

— Да, — ответил он хмуро. — А впереди река. Вверх по течению есть мост…

— Знаю, — сказал Фицрой, — мы по нему проходили. Но он далековато.

— А если попытаемся пройти к нему, — сказал Рундельштотт, — нас перехватят. Ладно, тогда прямо…

Фицрой стиснул челюсти, я видел рифленые желваки и сдвинутые над переносицей брови, однако он смолчал, только пустил усталого коня в галоп.

Реку мы услышали до того, как деревья раздвинулись, и даже раньше, чем открылся заросший густым кустарником берег. Навстречу воздух пошел влажный, прохладный, а еще стало слышно, как волны с разгона шумно и нагло бьют в беззащитный берег.

Фицрой впереди резко натянул повод.

— Хуже, — крикнул он, — чем я боялся!

Мы с Рундельштоттом подъехали ближе, сердце мое тревожно сжалось. Эта река казалась мне не такой широкой и бурной, но мы переходили ее по мосту, а мосты все-таки строят в самых узких местах, здесь же и ширь, и скоростное течение, что унесет нас с конями вместе…

— Ученых ослов в середину! — крикнул я.

Фицрой оглянулся дико, а Рундельштотт тяжело слез с коня, тот послушно двинулся за ним, а чародей как в забытьи приблизился к самой кромке воды.

Фицрой нервно оглянулся, но теперь и я услышал далекий собачий лай, даже треск кустов и крики всадников.

Рундельштотт тяжело вздохнул, его вытянутые вперед руки дрогнули, он с усилием растопырил пальцы и закрыл глаза.

Фицрой напомнил нервно:

— Погоня с другой стороны!

Рундельштотт прошептал, словно в забытьи:

— Я не боевой маг…

Фицрой покосился на меня.

— Да? Но других учить — получается.

Мне вдруг почудилось, что старый чародей остановит воды реки, и мы перейдем на ту сторону посуху. Однако Моисею было легче, морские воды стоят на месте, а здесь река достаточно бурная, скорость такая, что любого всадника утащит по течению, а там разобьет о камни, если не утопит раньше.

Фицрой, поглядывая то на мага, то на реку, покинул седло и взял под уздцы своего коня и коня чародея. Рундельштотт начал проговаривать заклятие, я видел, как он произносит с огромным трудом слова на древнем языке, словно ворочает камни, лицо побледнело, а на лбу проступили мелкие крапинки пота.

Фицрой вскрикнул:

— Это что… это что?.. Мы сумеем?..

На берегу сразу от наших ног и до самой воды послышался сухой треск, пощелкивание. Я охнул, видя, как целый участок земли с камешками превращается в обледенелую глыбу, из которой торчат стебли речной травы.

Вода у берега странно затихла, стала серой и ровной. Я наконец сообразил, что случилось, а Фицрой уже сделал осторожный шаг, пробуя подошвой, и потащил за собой обоих коней.

Лед потрескивает, дорожка такая, что едва позволяет пройти двум плечо в плечо, а для пугливого коня и этого может показаться мало, но, похоже, Рундельштотт что-то нашептал и коням, хотя мне показалось, коней сумел успокоить Фицрой, а Рундельштотт, как он сказал, может только с неживой природой.

Ледяная дорожка нарастает впереди, выдвигаясь, как лезвие исполинского меча. Волны перехлестывают и поверху, хотя основная масса проносится под ледяным мостом.

Фицрой двинулся впереди, время от времени вопит, что лед истончается, надо добавить, и Рундельштотт, уже смертельно бледный, приподнимает вытянутую руку, словно указывает вдаль и говорит что-то типа: здесь будет город заложен назло надменному соседу…

Я тащу за собой испуганного коня в арьергарде, то и дело оглядываюсь, в лесу уже гам, шум, треск кустов и собачий лай все ближе.

Мы дошли только до середины реки, когда на берегу распахнулись кусты. Сразу в трех местах выметнулись собаки, а за ними псари на длинных поводках. Один с двумя собаками бросился было за нами, но быстро истончающийся лед разом проломился.

Их не унесло бурным течением только потому, что оказались в воде близ берега. Собаки выскочили с визгом, люди с проклятиями, но из кустов и из-за деревьев выскакивают все новые преследователи.

Трое подбежали к самой воде и, уперев арбалеты в землю, начали быстро натягивать тетивы.

— Щас, — сказал я саркастически. — Лучше колдуна своего позовите…

Только один успел вложить стрелу в паз и поднял арбалет к плечу. Я всадил в него две пули, остальные попытались попятиться, но я стрелял и стрелял, пока все не рухнули лицом вниз. Один из лордов подхватил арбалет и повернулся в мою сторону.

— Зря, — крикнул я. — Брось!

Он прижал приклад к плечу и повел в мою сторону прицелом. Я торопливо выстрелил трижды. Его тело задергалось, все три пули попали в грудь, хотя расстояние уже весьма, но я стреляю все точнее и точнее, пора начинать себя уважать.

Остальные орали и закрывались щитами, я попятился, пока лед не начал истаивать у меня под ногами, побежал за конями, чувствуя, как лед трещит и прогибается подо мной, будто я тяжелее своей лошадки.

Рундельштотт держал руку вытянутой, пока мы не достигли берега, а там свалился кулем в подставленные ладони Фицроя.

Лед проломился подо мной, когда я был в двух шагах от берега, глубина всего по пояс, я выбрался на мокрую скользкую траву.

Фицрой усиленно тряс чародея, стараясь привести в чувство.

— Юджин!.. Дай ему то, что давал!

— Надо ли? — сказал я с сомнением. — Ему и после первой надо отоспаться.

— А сейчас у него вовсе нет сил, — крикнул он. — Мы что, привяжем его к коню?

Я торопливо вытащил капсулу алертина и вложил Рундельштотту между посиневших сухих губ. Некоторое время ничего не происходило, затем его веки затрепетали.

Он раскрыл глаза, повел очами из стороны в сторону.

— Что? Я потерял сознание?

Фицрой не успел ответить, между ним и Рундельштоттом вонзилась в землю длинная стрела.

Я оглянулся, на том берегу появились лучники, торопливо накладывают на тетивы стрелы. Фицрой торопливо закрыл Рунделыштотта своим телом, и тут же две стрелы ударили его в спину, а одна взметнула ему волосы, исчезнув вдали.

— Быстро уходите! — крикнул я.

Не дожидаясь ответа, я открыл прицельный огонь по этим фигуркам, и хотя из пистолета это совсем не из винтовки, но когда на берегу столпился целый отряд, какие-то пули нашли свою цель.

Стрельба сразу прекратилась, начали отступать под защиту деревьев, что разумно, молодцы, понимают, но у меня нет цели их перебить, и когда Фицрой и Рундельштотт отбежали подальше, а там Фицрой начал помогать чародею подняться на коня, я тоже ринулся к ним, с разбега скакнул в седло и ухватил повод.

Некоторое время шли галопом, Рундельштотт довольно уверенно держится в седле, но когда мы отдалились от реки, я перевел коня на шаг и крикнул:

— Фицрой!.. У тебя плечо в крови. Что-то стряслось?

Он обернулся, бледный и с судорожно сжатым ртом.

— Стрела…

Я ухватил его коня за узду и заставил остановиться.

— Что стрела?.. Как она могла плечо…

— Накапало, — процедил он сквозь зубы. — По голове царапнуло. Сволочи, чуть ухо не оторвало, наконечник наверняка был зазубренным…

— Истечешь кровью, — сказал я. — И сдохнешь. А что нам с дохлым делать?.. Слезай быстро. Я помогу.

Он нехотя слез сам, я усадил его под дерево, Рундельштотт сумел покинуть седло сам и подошел к нам достаточно бодро. Под действием алертина даже не волочит ноги, глаза блестят, голос стал звучным, как у полководца.

— Его надо перевязать, — велел он.

— Сперва обработаем рану, — ответил я. — Фицрой еще не понял, что воротник надо натягивать и на морду.

Фицрой поморщился, Рундельштотт не понял, к счастью, не видел, как стрелы ударили Фицрою в спину и отскочили. Пришлось бы объяснять, что и заколдованную рубашку тоже нашли среди мусора в другом углу его лаборатории.

Я сцепил челюсти: рана в голове достаточно глубокая и достаточно широкая, хорошо, стрела на излете и по черепу только чиркнула.

— Красиво, — заверил я бодро. — Не совсем симметрично с той, что на другой стороне, но я могу подправить… Мастер, подайте мне нож! Я сделаю и вторую такой же длинной…

— Я те сделаю, — пригрозил Фицрой. — Ишь, скульптор!.. Красоту ему подавай.

— Ты же любишь красивое, — упрекнул я.

Глава 8

Он закрыл глаза, а я наложил на рану пластырь, что теперь в поясной аптечке любого десантника, не только мигом останавливает любое кровотечение, даже артериальное, но и помогает стремительному заживлению.

— Прохладно, — проговорил он слабым голосом. — Это опять то?

— Опять, — согласился я.

— Хорошо заживает…

— Неплохо, — согласился я. — Но если уши срубят, вряд ли отрастут. А если и отрастут…

— …то что?

Я ответил с сочувствием:

— То уже не человечьи, сам понимаешь.

Он сказал испуганно:

— Но-но, тоже мне лекарь! Простые уши и не отрастут?.. А какие отрастут?

— Тебе лучше пока не знать, — сказал я. — Спокойнее спать будешь. Отдыхай пока. Ты потерял много крови, потому холодно. Подожди с годик, начнется заживление. С той стороны морды уже и не чувствуешь? Ну вот, и с этой завтра-послезавтра все зарастет.

Рундельштотт поинтересовался с беспокойством:

— Эта штука поможет?.. Рану все-таки нужно перевязать.

— Да, — согласился я. — А то ветки могут сковырнуть пластырь. Хотя он так вцепился, что теперь весь влезет в рану.

Фицрой прошептал:

— Что, буду ходить с этим торчащим хвостиком?

— Это красиво, — сказал я. — Как перо на шляпе! Только прямо из головы. Всяк засмотрится. А я скажу, что у тебя там много перьев, просто одно вылезло наружу…

Рундельштотт сказал непонимающе:

— Но как же…

Фицрой сказал стонуще:

— Мастер, вы слишком многому его научили. Теперь он совсем охамел, видите?

— Растворится, — пообещал я Рундельштотту. — Превратится в молодое мясо, что заполнит канавку. Фицрой, ты же не чувствуешь уже боли, признайся?

Морщась, Фицрой осторожно пощупал кончиками пальцев рану, на лице проступило изумление.

— А ты откуда знаешь? На тебе же ни одного шрама!

Я ответил скромно:

— Шрамы я оставляю другим.

— Надо запомнить, — ответил он. — Ты же не сам придумал, верно?

— Угадал, — сообщил я. — Ну, можем ехать?.. Там есть и стимулятор, ты сможешь ехать до ночи, а потом свалишься.

— И помру?

— Не надейся, — сказал я безжалостно. — Ты нам еще нужен. Разве что потом, когда приедем… Или ты мне что-то должен? Тогда живи…

— Ну спасибо…

— Отоспишься, — сообщил я, — и будешь как огурчик. А через недельку там останется только шрам. А то и раньше.

Деревья пошли странно и неприятно голые, ветки часто опускаются до земли, собирая не только паутину, но и лесной мусор, а когда начали объезжать, вообще забрались в дебри.

Рундельштотт сказал слабо:

— Я мог бы это убрать… но если в погоне есть хотя бы слабый маг, нас учуют.

— Тогда не надо, — сказал Фицрой до того, как я открыл рот. — Так мы вроде бы сбили их со следа. Ничего, выберемся. Со льдом была вообще просто песня!

Рундельштотт пробормотал:

— Вообще-то маги в первую очередь стараются искать заклятия, что действуют на людей…

— Это и понятно, — ответил Фицрой, — но сделать ледяную дорожку через всю реку… А тот маг, что преследует нас с отрядом, он так не может?

— Это очень редкое заклятие, — ответил Рундельштотт. — К тому же маг не может ухватить все… Чем больше узнает, тем сильнее сужает для себя работу. Есть маги, что умеют работать с животными, но не могут с людьми, а тем более никто из них не сумеет заморозить реку, каким бы ни был сильным. Всегда приходится выбирать!

— А жаль, — сказал Фицрой. Оглянулся на меня. — Юджин, чего молчишь? Тебе жаль? Ты пока свою дорогу не сузил?..

— Не знаю, — ответил я честно.

— Не сузил, — заверил он. — Ты же можешь убивать магией, а можешь и лечить, как вон меня. А когда станешь сильнее — сможешь что-то одно. Что выберешь?

Я буркнул:

— Замолчи, противный. Подумай лучше, где нам заночевать, чтобы нас не отыскали.

Он зевнул.

— Им самим нужно будет думать, где заночевать. Это еще если как-то сумеют перебраться на этот берег! Но если пойдут к мосту, нас потерять будет еще легче. Как думаете, мастер?

Рундельштотт повел в его сторону задумчивыми глазами.

— Думаю, что если зеленая луна пройдет под вектором в сорок градусов к красной, то сила ее воздействия возрастает вдвое, а если под сорок пять, то почти не скажется… Как думаете, это верно?

— Думаю, — ответил Фицрой дипломатически, — вам виднее, мастер!

— Я тоже так подумал, — согласился Рундельштотт.

Я поглядывал на старого чародея хмуро, старик живет в своем иллюзорном мире и выходить из него не желает. И сейчас, похоже, в самом деле размышляет над вселенскими проблемами, а все мелочи жизни, в том числе и вопрос его возвращения в Санпринг, в руках более молодых и ни на что пока что не годных.

Ему не понять, что только чудо и стечение обстоятельств виной, что я понесся его освобождать из рук похитителей.

Во-первых, просто случайно оказался в столице через несколько часов после того, как его выкрали. Во-вторых, у меня и мысли не было бросаться его высвобождать, это дело властей, а я простой гражданин, это меня должны оберегать и защищать, а я только капризничать и критиковать.

Но он, несмотря на возраст, так ума и не нажил, всерьез полагает, что я и должен был броситься защищать его… как же, должен! Обязан! Он же мой учитель! Мы же работали вместе!..

Закончим, сказал я не просто твердо, а с яростью, и да, закончим!.. Не только с возвращением старого чародея в его гнездо в башне, но и вообще с этим миром, где столько дикости, где люди все еще полагаются на слово чести, где женщин нужно добиваться, а у нас, мужчин, обязанностей столько, что я просто в шоке, как эти люди живут?

Фицрой повертелся в седле, даже привстал, оглядывая окрестности.

— Уже близко, — заверил он. — Через пару часов будет Светлячка, наша пограничная река!

Я буркнул:

— Она почему-то не остановила отряд специального назначения короля Антриаса, целью которого было выкрасть Рундельштотта…

— Те действовали тайно, — ответил Фицрой, — а тут получится вторжение! Со знаменами и баннерами…

Но встревожился, начал поторапливать Рундельштотта и даже меня, поехал впереди, цепко просматривая окрестности, прислушиваясь к птичьему щебету, который всегда меняется в зависимости кого видят в кустах: человека, зверя или птицу.

— Кстати, — сказал он заинтересованно. — Что ты визжал насчет ученых ослов?

Я буркнул:

— Это одна старая добрая воинская команда… Когда-то в моем королевстве один полководец повел армию в дальнюю неведомую страну, а с ним поперлась целая толпа ученых мудрецов. На армию часто нападали легкие отряды врага, и чтобы отбиться, войско занимало круговую оборону. Самое ценное, ослов с грузом и ученых, быстро загоняли в самое безопасное место, то есть при появлении противника звучала команда «Ученых и ослов — в середину».

— Понял, — сказал он. — Если кричать быстро, получается «ученых ослов»… Вообще-то верно, ученые бывают такими ослами в быту! Но зато…

— Вот-вот, — согласился я. — Иногда мне кажется, лучше быть ослом в быту, чем не ослом в высоком.

Сейчас, сказал я себе твердо, продолжая разворачивать беспощадно трезвую мысль, держать слово, как это было в диком прошлом, просто бесконечно глупо. Тогда было понятно: человек существовал не сам по себе, а как веточка на могучем дереве своего рода, и он блюл честь рода, все время помнил о чести рода и панически страшился оказаться недостойным этой самой чести рода.

Сейчас же, когда сын не отвечает даже за отца, не говоря уже за весь род, мы впервые стали свободными от такой древней химеры, навязываемой нам для духовного закабаления, как совесть.

Мы — свободные люди в свободном обществе. Нет рода с его строгими рамками поведения, теперь каждый свободен в выборе, как себя вести, как держаться и чью сторону принимать.

Раньше человек отвечал не только за себя, но и за весь род, это ложилось на его плечи тяжелым грузом и обязывало поступать определенным образом. Выбрать другую дорогу — это измена идеалам рода. Перейти на сторону противника — опозориться не только самому, это мелочь, но опозорить весь свой род.

Неудивительно, что оступившийся в те времена предпочитал покончить жизнь самоубийством, «чтобы не запятнать честь рода», а сейчас мы понимаем, насколько это дико и глупо.

Держать слово — пережиток. Любая мораль — пережиток. Человек сам устанавливает для себя законы, по которым желает жить в обществе. Никакой морали, никакого долга, только общественный договор и понятие выгоды. Выгоды не только в примитивном понятии материальных благ, но и во всем остальном.

Сейчас даже когда женятся и выходят замуж, сперва тщательно собирают все сведения о тех, с кем знакомятся, составляют их психологические портреты. Если компьютерная программа сопоставит тысячи черточек характера обоих знакомящихся и сообщит, что хоть в чем-то придется уступать или чем-то поступиться, то возможность такого брака отвергается начисто и без колебаний.

Брак — чисто деловое предприятие, что скрепляется договорами с множеством пунктов и подпунктов, которые утрясают юристы, это не то непонятое древнее понятие, что в дикие времена именовалось любовью…

Фицрой крикнул впереди:

— Все сюда!.. Короткий привал, а то кони уже еле ноги волочат, а там перейдем реку и уже в Нижних Долинах!

Рундельштотт промолчал, целиком полагается на обоих умников, что дураки в умном, но хороши в лесу, почти как местные звери, а Фицрой уже отыскал уютное место между тремя массивными дубами, коня похлопал по крупу и сказал обнадеживающе:

— Пощипай вон там траву. Уже сегодня насыплю тебя полные ясли отборного зерна!

Я помог слезть Рундельштотту, чувствуется, как он устал, несмотря на мой алертин, усадил под деревом, а коней тоже пустил к Фицроевому.

— Мы доберемся, — проговорил Рундельштотт слабым голосом. — И больше никто не посмеет… Я был слишком беспечен.

— Мы могли бы защититься? — спросил я.

Он кивнул.

— Конечно. Но пришлось бы тратить на это драгоценную магию, которой и так недостает.

— Теперь придется, — сказал я. — Мир не так безопасен, как нам бы хотелось.

— Что будешь делать? — спросил он.

— Жить, — ответил я.

Он устало улыбнулся.

— У меня чувство, что собираешься уйти навсегда.

— Чувства обманчивы, — пробормотал я.

— И такое бывает, — согласился он. — Но иногда говорят точнее сложных умозаключений. Ты не воин, хотя у тебя сложение воина, и чародейство тебя не слишком уж привлекает… У тебя что-то другое.

— Все мы разные, — пробормотал я. — Отдыхайте, мастер. Я пойду посмотрю, что вокруг.

— Фицрой смотрит, — сказал он вдогонку.

— А я ему помогу, — ответил я, не поворачиваясь. — Я только помощник у всех, а сам пока еще даже не человек… по здешним меркам.

Глава 9

Странное ощущение, словно меня что-то ждет приятное вот за теми деревьями. Я очень медленно пошел в ту сторону, но поглядывал по сторонам и вслушивался, но никакого холодка, ничего тревожного…

И в какой-то момент ощутил, что переступил какую-то черту. Деревья вокруг вроде бы те же, однако выглядят выше, листья зеленее, а кора толще и украшена трещинами так, будто это не трещины, а тщательно сделанные узоры.

Дальше стена, полностью укрытая виноградными лозами, даже не видно, то ли сами по себе так взобрались, то ли там остатки древней стены или забора…

Прошел еще чуть, открылась широкая брешь в этой в самом деле каменной стене, дальше заброшенный двор, опавшие листья покрывают его весь, но когда ветерок чуть сдвинул в одном месте, я увидел настолько плотно подогнанные плиты, что ни одна травинка так и не протиснулась на свободу.

Чувствуя себя несколько странно, словно попал в некий давно заброшенный дворец, что в давние времена поражал величием, я медленно пересек двор и понял, что на той стороне вовсе не каменная гора, а массивнейшие и громадные ворота.

Половинки словно из цельных стволов, на каждом щиты в три ряда: выпуклые, в наростах из металла, красный фон, хмуро блистающие камни.

Я поколебался, может быть, стоит позвать Рундельштотта с Фицроем или же вовсе отступить, сейчас нам нельзя не то что отвлекаться, но даже взглянуть а сторону, однако, с другой стороны, здесь ничего не грозит, чувствую…

Я навалился на створку ворот, не очень-то надеясь на успех, но подалась медленно и без скрипа. Как только образовалась щель, я протиснулся, ощутил недоброе, оглянулся, но уже поздно: створка пошла обратно сама по себе, а едва края сдвинулись, там пробежала сверху донизу бледная молния, и обе створки срослись так, что исчезла даже видимость щели.

Стиснув челюсти и с сильно бьющимся сердцем, я повернулся и медленно огляделся. Чудовищно огромный зал, темный и мрачный, где стены уходят в темноту, и только на полу редкие пятна слабого света. И ничего больше, любая мебель здесь истлела бы сама по себе, если бы жуки не источили ее раньше.

Но в левой стене арочный проход, там угадывается другой зал, и если первый словно вырублен внутри каменной горы, второй выглядит живее, но запущеннее.

На стенах толстые сухие плети винограда, листья жухлые, давно мертвые, зато удивительно ровный как зеркало пол предельно чист, ни единой соринки, вымощен настолько плотно подогнанными плитами, что не усмотреть ни малейшего зазора…

В центре пола странные знаки, я увидел нечто вроде знака вечности, бесконечного пространства и много чего еще, хотя это, скорее, переведенные в геометрию пятна Роршаха.

А за вторым и третий зал, почти такой же, как и второй, только узор на полу еще вычурнее. В слабом свете я рассмотрел вдоль стены роскошные светильники.

Предостерегающего холода не чувствую, так что пошел вдоль стены, рассматривая странные рисунки, барельефы, колонны в виде то ли атлантов, то ли химер, прикинувшихся людьми, больно мускулистые, это уже чересчур.

Я скосил глаза на свой бицепс, решил, что изображены точно химеры.

Рядом ярко вспыхнул свет, я быстро повернулся, на ближайшем ко мне треножнике уже горит с полдюжины свечей. Пламя поднимается одинаково ровными желтыми ромбиками, высвечивает в этой части комнаты узор на стене и шестиугольные плитки красновато-черного цвета на полу.

Медленно пошел вдоль стены, а на переходе из ярко освещенного пятна в полутьму вспыхнули свечи на соседнем треножнике. Я кивнул, понятно, двинулся дальше и уже не удивился, когда осветилось дальше, а потом и дальше.

Посреди комнаты длинный стол не на двенадцать, а как минимум на двадцать четыре персоны, да и то должны сидеть, широко расставив локти. Стулья, кстати, и расставлены с таким расчетом, словно для врагов, которые не терпят никого рядом.

На столе горы жареного мяса, птицы, фрукты и овощи, все в таком количестве, что не видно самих блюд, но не сомневаюсь, что они из серебра, а то и вовсе из золота.

— Нехило, — проговорил я, голос прозвучал странновато в этом непонятном зале, — даже совсем нехило… для такого захолустья.

Светильник на столе приглашающе вспыхнул, через секунду загорелся соседний, затем дальше и дальше, пока весь стол не оказался освещен во всем своем великолепии.

Я посмотрел на блюда, в желудке квакнуло, но я не животное, чтобы набрасываться вот так сразу, раньше читали молитву, чтобы доказать свою сдержанность, а сейчас моют руки, во всяком случае посещают туалетную, потому я прошелся вдоль стола, рассматривая яства, все приготовлено только что, от жареного гуся — куда же без него! — поднимается сладкий пар, безумно вкусно пахнет умело поджаренная оленина, дальше мелкие и полумелкие птицы, рыба, красные туши крупных раков на зеленых листьях, а в самом конце пирамиды из сладких пирожков с румяной корочкой.

Я остановился у горы крупного спелого винограда, отщипнул пару крупных виноградин, оглядел, отправил в рот. Сок свежий и сладкий, только что с лозы, где та впитывала всю щедрость солнц.

Сорвав еще ягод, я сказал благосклонно:

— Впечатляет!.. Хотелось бы увидеть и поблагодарить хозяина за такое прекрасное представление…

Стена в трех шагах от стола угрожающе вздулась, выдвинулось исполинское лицо размером от пола до потолка, вполне человеческое, хотя каменная кладка расчерчивает его на ровные квадраты.

Страшные глаза уставились на меня в упор, тяжелый голос прогрохотал:

— Представление?

— Ну да, — подтвердил я. — Не думаю, что вы все это съедите. Или у вас орава голодных гостей?

Жуткое лицо продолжало таращиться на меня огромными глазами, я улыбался, стараясь не показывать, до чего же мне уже страшноватенько.

Громовой голос наполнил собой весь зал:

— Почему не ешь?

— Вообще-то не умираю с голода, — ответил я с достоинством. — Я не щенок, которого подобрали на дороге и первым делом стараются покормить. Другое дело, с хозяином, чтобы и покушать, и поговорить. А там слово по слову, хвостом по столу…

Лицо некоторое время оставалось неподвижным, затем каменные губы задвигались, голос прогрохотал:

— Тогда продолжай путь.

— В какую сторону? — спросил я.

— Все остальные дороги для тебя закрыты, — сообщил голос.

И хотя подтекст прозвучал пугающе, но я посоветовал себе не трусить заранее, пошел дальше, не забывая все оглядывать, словно принимаю по переписи.

Возле выхода в следующий зал на постаменте большие песочные часы, а на малом столике у окна еще одни, поменьше.

Последние песчинки истончающейся струйки песка упали на конусообразную горку, и стеклянная конструкция быстро перевернулась.

Песок снова потек непрерывной струйкой на пустое пока что стеклянное дно. Я скосил глаза на огромную клепсидру, там явно переворачивается раз в сутки, если не в неделю. Хотя нет, это не клепсидра, та же с водой, а тут везде песок…

В зале, что открылся следующим, с потолка свисает чудовищно огромная люстра, вся в свечах, но там все они настолько облеплены воском, словно их сто лет уже не меняли, хотя, признаю, так даже красивше, по-домашнему уютнее.

Дальше через зал выход на балкон, внизу еще зал, куда роскошнее этого, явно для бальных танцев или приемов, справа и слева вниз ведут широкие каменные лестницы с широкими поручнями, где каждая балясина — произведение искусства, хотя и непонятно, что там изображено с такой виртуозностью и тщательностью.

Я соступил на первую ступеньку, однако лестница мягко и неторопливо выгнулась вверх. У меня на мгновение закружилась голова, слишком уж легко массивная каменная структура поддалась изменению, но под подошвой все так же твердо, я собрал волю в кулак и пошел наверх.

Каменное лицо снова появилось в стене напротив, глаза уставились на меня с интересом.

— Ну как?

— Неплохо, — ответил я. — Конечно, я бы предпочел, чтобы ступеньки сами несли меня к цели… Привык, знаете ли, к удобствам. Но я понимаю, когда заходишь в чужой дом, свои привычки нужно оставлять у порога.

Каменное лицо на несколько секунд застыло, а голос пробормотал как далекий гром:

— Ступеньки… чтобы двигались… и несли? Это что за глупость?.. Хотя решаемо… если поработать…

— Ну вот, — сказал я добро, — рад, что помог! Я вообще-то Помогатель. Особенно когда не просят.

Лестница привела в зал, где вдоль стен роскошные сундуки, то ли выкованные из золота, то ли просто покрытые золотыми пластинами со всех сторон, а на крышках еще и россыпи крупных драгоценных камней в затейливых оправах.

Целый ряд сундуков, замки висячие, массивные, усыпаны мелкими камешками, когда рубинами, когда изумрудами. Все по мере того, как я медленно шел вдоль ряда, с мелодичным звоном отщелкиваются и повисают, раскачиваясь на выдернутой дужке, но я, все замечая, ни к одному замку не прикоснулся.

Из петель последнего сундука замок, покачавшись, выпал, со звоном ударившись о мраморный пол.

Я поднял, вставил обратно в петли и пошел дальше вдоль стены, осматривая пилястры и полуколонны. В сундуки заглядывать не стал, и так знаю, что там всякого рода драгоценности, но это для меня не совсем драгоценности, если они только драгоценности. Для меня чип в мозгу, ускоряющий его работу в тысячи раз, намного дороже всех сундуков с золотом и бриллиантами, но это не объяснишь…

Да и вообще-то вряд ли мне позволено зачерпывать полные горсти золотых монет и уходить восвояси. За все приходится платить, потому лучше в долги не влезать без острой необходимости.

Когда я почти покидал зал через очередной арочный проем, громадный голос прогрохотал:

— Тебя не интересуют драгоценности?

— Красиво, — ответил я вежливо, — но я не женщина.

Голос громыхнул:

— Мужчины за это воюют!

— Чтобы принести женщинам, — согласился я. — А они за это раздвинут ноги.

Голос прогрохотал раскатисто, с некоторой ноткой задумчивости:

— Так чего ты хочешь?

— Много, — ответил я честно, — но не эти сундуки… Вы кто, благородный хозяин? Догадываюсь, что великий чародей… ваше имя наверняка гремит по свету?

Голос громыхнул:

— Вижу, хочешь увидеть меня… Продолжай идти. Уже скоро.

Он не сказал, приду ли к нему в конце пути, но догадываюсь, что приду. Вообще-то с его мощью мог бы в мгновение ока перенести меня к себе, но наверняка желает, чтобы увидел все его богатства, проникся почтением перед его мощью. Что делать, даже могучие чародеи всего лишь самцы, а всякий самец не совсем самец, если не носит в своем ранце жезл альфа-самца.

В стенах открывались и сами по себе закрывались двери, раздвигался пол, показывая идущие вниз лестницы, но, как я понимаю, это не для меня.

А если для меня, то лишь для хвастовства или чтобы впечатлить могуществом. Хотя почему-то кажется, с определенного уровня мощи любому чародею как-то расхочется хвастаться перед простаками. Другое дело перед такими же, как он сам, но так, думаю, те и так знают возможности друг друга как облупленных.

И наконец распахнулся роскошнейший зал, просто немыслимый по сложности архитектуры, всяких балконов и балкончиков, барельефов на всех четырех стенах, двух рядов блестящих золотом массивных колонн, такого же пола, покрытого чистейшим золотом, но, самое главное, под дальней стеной на покрытом красным бархатом помосте величественный трон, спинка уходит к самому своду, а на троне человек в роскошнейшей мантии.

Я ускорил шаг, сердце колотится учащенно, но выпрямился и следил изо всех сил, чтобы внешне я выглядел крепким и бывалым, которому все нипочем.

По правую сторону трона пятеро неподвижных воинов, по левую — роскошнейший камин, полыхают толстые поленья, сухой жар идет по всему залу.

Воинов я принял издали за статуи, слишком огромные, в полтора моих роста, а это чересчур даже для не нормального человека. Снова химеры или что-то еще не совсем правильное.

Я подходил ближе, замедляя шаг, а когда до трона осталось не больше десяти шагов, человек на нем сделал небрежный жест указательным и средним пальцами. Воины с мечами в руках сделали шаг в мою сторону, затем красивыми жестами сбросили плащи так синхронно, словно близнецы и братья, как партия и Ленин.

После паузы отступили, я не поверил глазам, прямо в стену и растворились в ней, словно это не стена, а нечто эфемерное. Плащи тоже исчезли, словно не плащи, а сгустки сырого тумана.

Человек на троне ухмыльнулся, все-таки рассмотрев мое смятение. Мне он показался бесконечно старым, хотя лицом и телом мужчина средних лет, но что-то в глазах выдает преклонный возраст, очень даже преклонный, то ли покрасневшие веки, то ли крайняя усталость и некое безнадежное выражение глаз. Если он в самом деле стар, то бодрящий жар для остывающей крови в самый раз, а угли в камине размером с кулак…

— Вижу, тебе такое внове?

Голос звучал достаточно властно, я даже уловил в нем те же нотки, что слышались в грохочущем рыке каменного монстра.

— Точно, — ответил я. — С чародеями сталкиваться практически не приходилось.

Он посмотрел на меня внимательнее, щуря красные воспаленные глаза.

— Разве ты сопровождаешь не чародея?

Я кивнул.

— Чародея… только он не слишком сильный чародей. Я бы сказал даже, что крайне слабый. Но я ему обязан, потому буду помогать по мере сил.

— Похвально, — ответил он равнодушно. — Это так… по-человечески.

— А как вы узнали, — спросил я, — что я сопровождаю чародея?

Он ответил с тем же равнодушием:

— Я вижу все, что происходит в мире… Вижу, но не смотрю. Все серо, неинтересно, глупо… Иногда что-то вроде бы пробивается, начинаю смотреть, а там просто случайная удача, и человек тот дурак дураком…

Я сказал вежливо:

— Как вот я.

Глава 10

Он приоткрыл один глаз, тот изменил цвет, уже коричневый, цвета спелого желудя, а зрачок сузился.

— Ты?.. Ты меня слегка заинтересовал… Иначе бы я не открыл для тебя проход в свой скрытый дворец.

— Ой, — сказал я с испугом, — спасибо, но лучше не надо. Я человек дико скромный. В детстве, говорят, в штанишки писался, стеснялся попроситься на горшок.

Он спросил так же вяло:

— И сейчас?

— Сейчас нет, — признался я, — но все равно скромный. И всегда до писка боюсь не оправдать ожиданий.

Он посмотрел на меня со слабым интересом.

— Да? Но в тебе много необычного. Под твоим камзолом рубашка из непонятной ткани… Даже не представляю, из чего ее соткали!

— Мир меняется, — ответил я со вздохом. — Меняются и технологии.

Он пробормотал:

— Да? Что-то не замечаю. А я прожил много.

— Как много? — спросил я. — Ничего личного, просто любопытно.

— Сотни лет, — ответил он. — Или тысячи?.. Уже и не помню. После второй сотни стало неинтересно…

— Неинтересно считать годы? — спросил я. — Или жить?

— То, — ответил он, — и другое. Скажешь, зачем живу? Не знаю. Просто живу. В какой-то мере это еще приятно… пока что. А кто ты?

Я ответил скромно:

— Меня называют Улучшателем. Говорят, что я как бы величайший из всех существующих. Спорить не решаюсь, я человек скромный и полагаю, народу и людям виднее.

Он сказал задумчиво:

— Улучшатель… Да, это самое… даже не знаю, важное?.. Или нет. Я давно потерял интерес к жизни. Этот дворец радовал только первые месяцы, когда я его создавал. И еще несколько лет, когда позволял заходить гостям.

— И что они?

Он поморщился.

— Все одинаковые, как воробьи. Хотя бы кто-то как-то иначе… Ты первый, кто прошел мимо сундуков с сокровищами. И я убедился, что не зря открыл тебе вход.

— Что, — спросил я осторожно, — во мне есть что-то… что отличается?

Он чуть наклонил голову.

— Есть. Та же рубашка, это другие не заметят, а я вижу все… И штаны другие. И вообще-то что-то в тебе есть особенное, только еще не рассмотрел, что.

— Ну вот, — сказал я с подъемом, — уже жить интереснее!

Он сказал с пренебрежением:

— Интересно жить только короткоживущим существам. Мне тоже было интересно. Но где-то лет в пятьдесят уже ощутил, что ничего нового нет: те же серые люди, те же дрязги… Да-да, я вижу, что хочешь сказать! Побывал и королем, но и там лет за двадцать увидел, что таких до меня был неисчислимый ряд, и после меня будет… Ничего не меняется в мире, ни-че-го!.. Сперва еще как-то ждал нового, а потом понял, что ничего нового и не может быть.

Я сказал осторожно:

— Однако же Улучшатели что-то меняют?

Он поморщился.

— Да, но… слишком мало. И слишком редко. Одно мелкое улучшение в сто лет… разве такое заметно? А сколько улучшений были потом забыты?

Я сказал с сочувствием:

— Да, нужно всю систему менять, согласен.

Он поинтересовался вяло:

— Это как?

— Начинать выращивать Улучшателей, — сказал я. — Массово. Сделать их востребованными. Королевство, где больше Улучшателей, начнет развиваться быстрее.

Он скривился.

— Что за бред?.. Как можно выращивать Улучшателей? Это таинство, вдохновение, дивное озарение!.. Никто не знает, кто и почему становится Улучшателем!

Он умолк, на лице отразилось отвращение и некоторое разочарование, что и я тоже оказался таким же тупым дураком, как и тысячи тысяч остальных, которых насмотрелся за свою жизнь.

— Вот потому-то, — ответил я осторожно.

— Что?

— Мир не меняется, — ответил я. — Даже Улучшатели его не изменят… не слишком изменят, если их не будет хотя бы по одному в каждом селе. Но откуда им взяться, если все, у кого есть амбиции, прут в маги?

Он скривился.

— При чем тут маги?

— Потому что, — ответил я как можно мягче, — в природе может быть либо Улучшательство, либо магия.

Он поморщился.

— Что за бред?

— Это не я придумал, — сказал я, защищаясь. — Вы же мудрец, подумайте!..

Он морщился все больше, кривился, наконец проговорил с ленивой тоской:

— Ладно, я оставляю тебя здесь. Все-таки ты отличаешься от остальных. Я еще не все рассмотрел в тебе. Хотя я за всю жизнь только двух Улучшателей встречал, но они… ничем не отличались от остальных.

— Они вас разочаровали? — спросил я с сочувствием.

— Ты даже не представляешь, — произнес он таким равнодушным и бесцветным голосом, что у меня побежали мурашки по спине, — как это — быть бессмертным…

— Ого, — сказал я с завистью, — это же как здорово!.. А ваше предложение остаться… Да, я понимаю, как много знаете и какой шанс научиться я упускаю… Я бесконечно польщен, но не могу остаться! Меня ждут друзья. Боюсь, им без меня придется очень плохо.

Он буркнул сквозь зубы:

— А кто тебя спрашивает?

— Но я не могу остаться! — возразил я. — Во мне нуждаются!

— Ерунда, — проговорил он лениво. — Все пройдет. Ты мне любопытен. Правда, немного…

Я вздохнул, сказал размереннее:

— Зачем я вам?.. Как игрушка?.. Настоящая жизнь в большом мире!

Он вяло отмахнулся.

— Если бы я возжелал, разрушил бы тот мир… но он не стоит того, чтобы я даже шевельнул ногой. Там все будет такое же и через тысячу лет. Даже людишки не поменяются: такие же грязные, глупые и лживые.

— Они будут лучше, — заверил я. — И можно сделать лучше!

— Нет, — ответил он так же бесцветно, — я уже насмотрелся. Ничего не меняется… Ты можешь спать вон там на ковре…

— Спасибо, — сказал я, — что не на тряпочке.

Он поморщился.

— Могу велеть и на тряпочке. Ты отныне мой раб.

— За что? — спросил я. — Рабы — плохие слуги и никакие помощники. Не опасаетесь, что когда-то смогу всадить вам в спину кинжал?

Он раздраженно дернул щекой.

— А здесь они есть?.. Не важно, я закрыт заклятием Прентиса. Оно не пропустит ни лезвие кинжала, ни меч, ни стрелу, ни топор… Когда-то меня ранили, еще в юности, я с той поры сумел усилить свою защиту и поработать над выживаемостью. Потому даже и не мечтай…

— Ладно, — проговорил я смиренно, — но в этом мире есть все-таки новое… Взгляните на мой браслет. Таких не было, а сейчас есть. И сила в них велика и вам непонятна…

Он презрительно поморщился.

— Дай-ка сюда!

Голос его прозвучал повелительно, я торопливо шагнул к нему, на ходу отстегивая браслет. На мгновение ощутил, как вхожу через некую пленку, что мгновение сопротивлялась, но пропустила, явно по приказу хозяина.

Я протянул браслет, держа его на открытой ладони, но уперся в еще один силовой пузырь. Чародей сделал досадливое движение пальцем, защита исчезла.

— Вот, — сказал я, — смотрите…

Он молча принял браслет, крупный циферблат засветился дивными красками, оттуда полилась мелодия Мэд Лав, а на крохотном экране начали плясать обнаженные девушки из группы подтанцовки.

— Действительно, — проговорил он пораженно, взгляд его не отрывался от циферблата, — никогда и никто… Я такие заклятия даже не представляю…

Сердце мое колотится как никогда, я сосредоточился, в обеих ладонях появились рукояти тяжелых пистолетов.

Я вскинул их на уровень глаз и нажал на скобы. Грохот выстрелов показался чересчур громким, силовой кокон возвращает звуки. Пули ударили колдуна в грудь, но я поспешно поднял стволы, и две пули ударили в раскрывшийся рот.

Заклятие оборвалось на первом же слоге, я всадил еще две пули в глотку, а следующими разнес лоб. Кровь ударила толстыми струями во все стороны, но я, сцепив челюсти, всаживал пулю за пулей в это тело, уже превратил в кровавое месиво голову, искромсал шею и почти распотрошил грудь и живот, словно долго рубил огромным топором.

Он все еще вздрагивал, я чувствовал, как его тело пытается восстановиться, потому сцепил челюсти и всаживал пулю за пулей именно в то, что осталось от головы, а там все булькало, чавкало и пыталось сблизиться.

— Да чтоб ты подох, — крикнул я и, не придумав ничего лучшего, ухватил пару ближайших окровавленных кусков и швырнул в камин.

Россыпь багровых углей на мгновение заволокло с шипением смрадным паром, но тут же очистилось, а я, воспрянув духом, начал хватать все, что осталось, и с яростью бросал поспешно в огонь.

Когда зашвырнул последний клочок кожи, сорванной пулей с черепа, над головой раздался треск. Я в страхе вскинул голову, по далекому своду пробежала изломанная трещина, а к ней наискось метнулись еще две.

Огромные куски задвигались там, я торопливо отскочил под защиту стены, но и она подрагивает, внутри сухой треск, шорох, словно тысяча гигантских крабов пытается вырваться наружу.

Со смертью чародея, мелькнуло воспоминание, исчезает все, что он создал и поддерживал магией, так что это и есть доказательство, что я его все-таки убил. Но это такое доказательство, что убьет и меня…

Я не успел увернуться от рухнувшей статуи с верхушки колонны, она обрушилась мне на голову, огромная, как ствол столетнего дуба, я ощутил… не удар, а как будто на меня высыпали мешок песка.

Статуи и падающие камни рассыпаются на мелкие обломки и пропадают, превращаясь в ничто, не касаясь пола. Грохот только сверху, где свод и где стены смыкаются с потолком, но все исчезает, растворяется, рассыпается на первичные элементы.

Чуть не всхлипывая от изнеможения, я прислонился было к стене и едва не упал, с трудом удержавшись на ногах. Стена исчезла, мир распахнулся, в мгновение ока заменив царство камня на роскошный темный лес с изогнутыми колоннами могучих деревьев и сияющей в просветы между ветками исполинской кроваво-красной луной…

Я судорожно вздохнул, дрожь медленно покидает все еще вздрагивающее тело, да ладно, никто не видит.

Воздух холодный и влажный, издали тянет слабым ароматом костра и жареным мясом, а когда я выйду к костру, никто не скажет, что я чего-то боялся.

В траве что-то блеснуло, я подобрал часы, застегнул браслет на запястье и только тогда ощутил, что почти пришел в себя, но на всякий случай все-таки постоял за деревом, приводя в порядок не столько одежду, сколько потрепанную гордость.

Глава 11

Фицрой вскрикнул рассерженно:

— Ты где был все это время?.. Отошел за кусты еще почти днем, а сейчас уже ночь!

Я пробормотал:

— Да так… Отошел, присел, задумался… А потом надел штаны и вернулся.

Он сказал зло:

— Не бреши!

— Да почему брешу? — спросил я.

Он кивнул на Рундельштотта.

— Это он сказал, что тебя нет слишком долго и что тебе что-то грозит. Я пошел по твоим следам… и ничего не нашел!

— Ну вот, — сказал я успокаивающе. — А разве лучше, если бы нашел? Да еще и вступил?.. А так вот я чистенький, веселый…

Он покачал головой.

— Ты не понял. Я пошел по твоим следам, но ничего не нашел… даже отпечатков твоих башмаков! Они у тебя четкие, как у лося, а потом вдруг исчезли!

Я пробормотал:

— Наверное, листьями засыпало. Там ветер был, я помню. Ладно, мне тут хоть кусочек мяса дадут?

Рундельштотт, что слушал внимательно, а рассматривал меня еще внимательнее, сказал очень спокойным голосом:

— Садись, ешь. Хотя на твоей одежде остались запахи вяленого мяса, печеной рыбы, зажаренной птицы… и чего-то еще странного… Фицрой, отдай ему и мою долю. Мне есть совсем не хочется.

— Это мое снадобье, — предостерег я. — Оно дает вам силы за счет сжигания вашего жира, которого и так совсем ничего. Вернетесь в Санпринг совсем худым… Лучше пересильте себя и ешьте сейчас.

Я присел у костра, весь еще мыслями там, в душе осталась жгучая зависть и ощущение, что вот бы мне такое привалило, я бы вообще… даже не знаю что, но я бы вообще и еще даже больше, потому что я же не лягу на диван с такой мощью, на диване лежим потому, что остается только лежать, а что мы еще можем?

Фицрой молча сунул мне в руки длинный прут с нанизанными ломтиками горячего поджаренного мяса.

Обжигаясь, я жадно ел, потом словно бы невзначай спросил:

— Кстати, а с этим местом связаны какие-то легенды, предания?

Похоже, голос у меня дрогнул или показался каким-то не совсем, Рундельштотт и Фицрой переглянулись, наконец Фицрой помотал головой и сказал честно:

— Я нездешний.

Рундельштотт подобрался, посмотрел на меня с непонятным ожиданием.

— А что?

— Просто поинтересовался, — объяснил я.

Он помолчал, ответил нехотя:

— Очень… очень древние легенды. Что-то случилось?

— А ничего, — ответил я как можно хладнокровнее. — Это просто легенды. Теперь только легенды.

Он посмотрел с еще большей тревогой, но я откинулся спиной на теплый ствол дерева, подвигал лопатками, устраиваясь поудобнее для сна, и даже опустил веки, и Рундельштотт смолчал, что-то поняв или ощутив.

Во всяком случае, когда я, чуточку отдохнув, открыл глаза, Рундельштотт посматривал с тем же уважением и опаской.

Фицрой бросил на багровые угли сухие веточки, там взметнулось оранжевое с багровым пламя.

— А жаль, — проронил он задумчиво, — что теперь только легенды.

— Хорошо, — возразил я.

— Плохо, — ответил он с убеждением. — Это же сколько прекрасного мы лишились!

— И ужасного, — добавил я.

— И ужасного, — согласился он. — Но без магии и чудес… мир серый и пресный!

Рундельштотт посматривал на нас обоих, но помалкивал. Фицрой ждал ответа, я ответил с неохотой:

— Я все понимаю… Сам такой. Хочу, чтоб мир был таким… весь в волшебстве! Но если он таким будет… мы останемся такими.

— Такими? — спросил он. — Это как?.. Разве это плохо?

— Это хорошо, — ответил я. — Я же говорю, сам такой. Но я знаю, что если убрать магию и мир разом станет серым и пресным, то люди постепенно сами возьмутся его раскрашивать. А без магов сами станут магами… только не магами, но как бы магами, разве что помощнее. И каждый может стать магом, хоть и не магом…

Он поморщился, отмахнулся.

— Ничего не понял.

— Я ж говорил, — ответил я безнадежно, — я сам такой, еще как жажду магии! И волшебства. Просто умом понимаю, что это тупик… Но кто из нас живет по уму? Кто, зная, что пить вредно, тут же бросит пить? Кто не понимает, что на войне, куда идет с надеждой убивать и грабить, могут убить и его? От понимания до шевеления хоть пальцем — дистанция огромного размера…

Рундельштотт сказал с той стороны костра:

— Вы как хотите, а я малость посплю.

— А я отдохну от непонятных речей, — добавил Фицрой. — Хороший ты парень, Юджин. Но непонятный какой-то. Все больше и больше.

Рундельштотт, заворачиваясь в плащ, проворчал:

— Он и был таким. Только сам, наверное, еще не знал…

Фицрой оглянулся, но спросить не успел, Рундельштотт уже заснул.

— Что ты ему дал? — спросил Фицрой озадаченно.

— Что и тебе, — ответил я, — только у него сил поменьше.

— А я когда свалюсь?

— К утру, — сказал я злорадно. — Когда нужно будет в седло.

— Свинья ты, — сказал он. — Громадная.

— Друзья познаются по хрюку, — согласился я.

Оба заснули, и только теперь я сказал себе со злостью: ну что я за тварь, умею только убивать? Даже не попробовал как-то договориться с этим свихнувшимся от безнадеги мудрецом. Он хоть и свихнувшийся, но все-таки мудрец, вон как продвинулся и как много сделал!

А я как будто дикарее этих дикарей! А где же мой отточенный на диване интеллект, где мое настоящее превосходство? Пистолет в руке — это не превосходство, это я сам бы назвал больше удачей, чем успехом. Меня с детства учили признавать только успех, а тех, кто желает мне удачи, посылать далеко и крепко, потому что тем самым называют меня тупым ублюдком, которому успех не светит, а возможна только удача, вроде найденной на улице сумки с пачками денег или выигрышного лотерейного билета.

Но сейчас я бесстыдно пользуюсь этим нечестным преимуществом и, чувствую, не так уж скоро откажусь, хотя, конечно, достойнее победы одерживать за счет работы своего блистательного мозга.

Лишь когда Рундельштотт и Фицрой заснули, я сообразил, что вражду к хозяину магического замка и подспудное желание его убить я ощутил еще в момент, когда вступил в роскошные хоромы.

Это питекантропье чувство убрать соперника, хотя всякого мудрого человека должен рассматривать как соратника. Ну почему инстинкт и ум всегда в контре?

Ладно, это еще пережил бы, если бы инстинкт не делал всегда по-своему, а это значит, я все-таки ведом инстинктом, блин, тупая обезьяна, не желающая напрячь мозг хотя бы чуточку.

Это же какая мощь, какая мощь!.. Мне бы хотя бы часть ее, столько бы добра всем сделал, все бы кровавыми слезами залились, и вообще крови было бы по колени…

Стоп, что-то не туда меня занесло. А заносить не должно, я сам должен выбирать себе путь и двигаться по нему верно и непоколебимо. Конечно, партия и правительство сделали все, чтобы отучить меня что-то решать самому, им же виднее, но здесь, похоже, все-таки я самый умный… или хотя бы самый знающий, потому решать не только могу, но и как бы должен, хотя непривычно и страшно.

Фицрой потянулся, зевнул сладко и с таким подвыванием, что с той стороны реки ответили сразу двое волков, и три голоса сплелись в единый и дружный венок сонетов.

Рундельштотт, не просыпаясь, вздрогнул, поморщился, и Фицрой застыл с открытым ртом.

Я кое-как поднялся, тело застыло за ночь, чувствую себя, как Рундельштотт, помахал руками, восстанавливая кровообращение, никогда не привыкну спать на голой земле, разложил на тряпочке скудные остатки хлеба и три сбереженных ломтика мяса.

Рундельштотт наконец открыл глаза, перевернулся на бок. Суставы хрустят так, словно и не суставы, а кости, думаю, услышали даже волки, что подпевали Фицрою.

Поднимался он медленно, цепляясь за дерево, а когда выпрямился во весь рост, внимательно посмотрел на застывшего с открытым ртом Фицроя.

— Что это с ним?

— Либо челюсть вывихнул, — предположил я, — либо вы ему во сне велели замолчать.

— Я? — удивился Рундельштотт. — Да как я мог?.. Это нехорошо!..

— Это было во сне, — объяснил я успокаивающе. — Во сне мы себя не очень-то контролируем. Фицрою вон всегда толстые бабы снятся… Некоторые вообще уписываются…

Рундельштотт побормотал, подвигал руками перед Фицроем. Тот вздрогнул, посмотрел на него дико.

— Что? Я спал?

— И даже знаем, — сказал я уличающе, — что снилось. Мы все видели! Бесстыдник ты. Какой бесстыдник, даже представить страшно…

Он пробурчал:

— Ничего бесстыдного. Все просто, все бабы наши. И чужие тоже, потому что это люди бывают чужими, а женщины — нет! Давайте быстрее завтракать, и по коням. Хотя за этим лесом река, и на другом берегу уже земли королевства Нижние Долины, но остерегаться стоит, места там дикие… Глерд Юджин еще не навел порядок.

— Мои земли левее, — уточнил я. — А хозяин тех земель пусть уже задумывается, как их обустраивать…

Рундельштотт ничего из нашего разговора не понял, молча и без охоты прожевал ломоть мяса с хлебом и кое-как поднялся в седло. Фицрой повеселел, сказал бодро:

— Скоро увидим стены Санпринга!

— Сплюнь, — сказал я.

Он посмотрел на меня странновато.

— Ты делишься со мной заклинанием?

— Мастер Рундельштотт разрешил, — пояснил я.

Фицрой поклонился Рундельштотту:

— Спасибо за доверие. Я не подведу вас!

Рундельштотт буркнул:

— Это слабое заклятие. Когда-то было могучим, а теперь…

— Все мельчает, — поддержал Фицрой. — Особенно люди. Так говорят старики, а они как бы все знают и жуть какие мудрые. Но я и не прошу дать мне могучие заклятия! Я и так счастлив выше головы за меч Древних Королей.

Он посмотрел на меня, но я взглядом велел молчать про волшебные штаны и рубашку. Раз уж сам чародей позабыл, что у него скопилось в кучах старого хлама в углах лаборатории, то это нам на руку. А то вдруг пожадничает…

Я видел, что он едва успел захлопнуть рот, благодарности лучше делом, это правильнее, тогда в самом деле видно, благодарен или только ля-ля.

Дорога становилась шире, кони пошли в ряд, ввиду близости Санпринга повеселел даже Рундельштотт, а Фицрой насвистывал нечто легкомысленное.

Я некоторое время поглядывал по сторонам, старался ощутить опасность, однако все тихо, воздух теплый, никакого холодка. Я здесь сумел пробудить в себе нечто скрытое, а магия, как мощный катализатор, позволяет творить уже сейчас то, что человек сможет с помощью наноимплантатов еще не скоро…

Правда, я все еще тот, хотя с такими возможностями обязан бы вести себя иначе… Как? Блин, не знаю. Только смутное чувство, что если кому-то много дано, то многое и спросится.

Хотя мне как раз не дано, сам взял. А раз так, то насчет спроса не ко мне?.. Или все-таки как бы обязан?..

Как тот, кто выиграет в лотерею чемодан с деньгами или найдет его на улице, все же должен делиться?

Нет, делиться не буду, я жадный, но сам весь чемодан с деньгами не съем, все равно кому-то буду помогать… Так, по мелочи, чтобы не перетрудиться.

Рундельштотт пару раз посмотрел внимательно, но мешать потоку моих хаотичных мыслей не стал. Впрочем, у меня самого к нему есть вопросы…

Я нашел здесь чемодан с пачками денег, хорошо, но могу найти и десять чемоданов. Именно здесь, в этом мире. И мои возможности станут еще…

Слева пахнуло холодом, я дернулся, резко повернулся в седле в ту сторону. Лесные великаны высятся стеной вдоль дороги, между ними густой кустарник…

— Фицрой, — сказал я, — береги голову.

Он вздрогнул, посмотрел на меня непонимающе.

— Ты чего?

— Береги голову, — повторил я.

Кусты распахнулись, выметнулись яростно кричащие всадники на легких конях и с поднятыми над головой мечами.

Фицрой крикнул:

— Мастера к дереву!

Рундельштотт понял моментально, шустро покинул седло и, подбежав к могучему дубу, прижался к нему и даже присел у подножия, собираясь в комок.

Мы поставили коней справа и слева, закрывая его собой. Я не стал кричать насчет головы, Фицрой уже понял, сам бешено поворачиваюсь в седле, отстреливаясь сразу из двух пистолетов, Фицрой орал нечто дикое и размахивал мечом с такой скоростью, что вокруг него блистало нечто вроде четырех стальных крыльев исполинской стрекозы.

Всадники, теряя людей на скаку, что вносит неразбериху и сумятицу, наконец домчались до нас, я стрелял в обе стороны, помогая Фицрою, он уже вертится как намыленный уж, рубит во все стороны, а я стреляю с такой скоростью, с какой никогда еще даже и не пытался.

Рундельштотт вжался в дерево и старается стать незримым, но что-то получается плохо. На мой взгляд, совсем никак. К нему стараются прорваться со всех сторон, мы с Фицроем выдерживаем, я стараюсь двигаться как можно быстрее, стреляю и стреляю, пользуясь тем, что они сами загораживают другим дорогу, а когда падают, то через их тела нужно еще переступить, а я за это время успеваю выстрелить несколько раз.

Кони с опустевшими седлами с диким ржанием вырываются из сечи и несутся прочь, сраженных мечом Фицроя и моими выстрелами уже столько, что образовался широкий вал, земли не видно, но нападающих все меньше, Фицрой весь страшно залит кровью с головы до ног, но показал зубы и прокричал люто:

— И это все?.. Давайте еще отряд!

Глава 12

С другой стороны дороги раздался треск, кусты распахнулись, на полном скаку выметнулись всадники с оголенными мечами в руках.

— Нашел что орать! — сказал я обвиняюще. Фицрой прокричал красиво и мужественно, хотя, как мне показалось, чуточку растерянно:

— Еще?.. Все верно мы только разогрелись…

Впереди отряда несся с длинным блестящим клинком в руке всадник, показавшийся знакомым, а когда вылетел из густой тени деревьев в полосу света, я охнул:

— Гекара!

Отряд промчался мимо, там схватка вспыхнула еще злее, а Гекара придержала возле нас коня.

— Целы?

Фицрой крикнул с самым оскорбленным видом:

— Мы?.. Ты на них посмотри!

Гекара пришпорила коня и пронеслась дальше. Из отряда нападавших кто-то пытался удрать, с той стороны слышатся удаляющиеся крики, ржание, звон металла.

Мы видели, как Гекара, проследив взглядом, как ее младшие командиры управляют отрядом, повернула коня обратно. Лицо ее раскраснелось от стремительной скачки, глаза блестят, а и без того высокая грудь бурно вздымается, заставляя нас с Фицроем опускать взгляд с ее лица на эти явные признаки женственности.

Она остановила коня на скаку возле Фицроя, крикнула в тревоге:

— Вы оба изрублены… Скорее лекаря!

Он слабо покачал головой.

— Это чужая кровь…

— Но на тебе порублены все доспехи, — крикнула она, — и даже одежда!

— Я как раз собирался купить поновее, — пояснил он. — Так что ладно, не жалко… Как там мастер Рундельштотт?

Она отмахнулась:

— С ним в порядке, вы уже защитили. Но вы уверены?.. Ваш ученик лекаря тоже в крови!

— Чужая, — повторил я слова Фицроя. — А чужую не жалко, если она чужая.

Рундельштотт тяжело поднялся, покряхтел, распрямляя спину, отошел в сторонку и сел на поваленное дерево.

Гекара легко соскочила с коня, раскрасневшаяся и разгоряченная, Фицрой слез чуть раньше, сел рядом с Рундельштоттом, а Гекаре похлопал ладонью по стволу поваленного дерева рядом, но та покачала головой.

— Потом, — произнесла она четко, — не представляю, как вы справились с целым отрядом. И даже без нас.

Фицрой посмотрел с изумлением.

— Разумеется. А вы что… без нас заскучали?

Она ухмыльнулась:

— А что, не видно? Чего бы тогда примчались навстречу?.. Все-таки как это вы ухитрились перебить столько людей?

Она перевела взгляд на меня, но я смотрел мимо, а Фицрой ответил небрежно:

— Это уже остаточки. Мелочь!.. Основную массу перебили на реке Страмбла у моста в столицу Уламрии. Там со стен смотрели и выли, как собаки на похоронах, как мы уничтожили почти все войско короля.

Она вскинула брови.

— И что… не пришли своим на помощь?

— А мы обрушили им мост, — сказал он хвастливо. — Нас же трое: умный, красивый и отважный!.. Таких орлов ничто не остановит. У вас с собой вино есть?

Она ответила с изумлением:

— Откуда? Мы не на прогулку выехали.

Он сказал со вздохом:

— Какие вы все серьезные… А вот мы с Юджином всегда на прогулке. Так нас великий мастер Рундельштотт научил. Вся жизнь — большая прогулка!

Рундельштотт посмотрел на него с укором, но промолчал. Гекара снова перевела взгляд на меня.

— Как удалось освободить мастера?

Я пожал плечами.

— Они сами отдали.

Она посмотрела в изумлении, а Фицрой уточнил скромно:

— Правда, сперва мы их всех немножко убили.

— Да, — подтвердил я, — совсем немножко.

Рундельштотт тяжело вздохнул, я посмотрел на небо, где тяжелые тучи безуспешно пытаются закрыть огромное оранжевое солнце, но с такими размерами это не просто, а на востоке уже заискрился край неба, возвещая о белом, что выпрыгнет, как брошенное катапультой и понесется зигзагами, как мне всегда кажется, по небу, хотя, умом понимаю, такое невозможно.

— Пора ехать, — произнес я запоздало, — если бы мы останавливались по таким пустякам, еще были бы в Уламрии.

К нам подбежал один из младших командиров Гекары, хотел что-то сказать ей, но услышал меня, запнулся и едва выговорил:

— Пустякам?.. Здесь сорок два убитых!.. Вы залиты кровью!

— Это чужая кровь, — пояснил Фицрой терпеливо. — Нам как-то привычнее проливать чужую, хотя мой друг Юджин уверяет, что чужой не бывает, но это он чудит, как обычно. Умные все чудят, а он не зря лучший ученик нашего великого мастера.

Гекара перевела благосклонный взгляд на Рундельштотта, потом оглядела нас с Фицроем.

— Ваши мечи в крови по рукояти.

— Рукояти тоже, — сообщил Фицрой небрежно.

— И одежда, — добавила она. — Да вы оба просто звери!

— Трое, — уточнил Фицрой. — Мы только ученики великого мастера боя лекаря Рундельштотта.

Я сказал настойчиво:

— Фицрой, перестать пугать нежную девушку. Вон там за деревьями большой ручей. Помоемся, потом и ехать будет проще.

Он пробормотал:

— Может, так и поедем? Я себе таким так нравлюсь, так нравлюсь…

— Красивый цвет, — согласился я. — Цвет победы! Но грязный цвет.

Он ответил обидчиво:

— Ты в каком смысле?

— В прямом, — сказал я победно, — так что как хошь, а я пошел мыться. Мы, чародеи, как бы чисты перед миром. И не совсем виноваты, что в нем творится порой непотребное. Умываем руки и все остальное.

Гекара переводила взгляд с одного на другого, а когда я повернулся в сторону ручья, услышал, как она зло фыркнула за спиной. Поняла, что лишившихся всадников коней по-барски оставляю ей и ее отряду, а также неизбежное мародерничанье и обшаривание трупов.

Даже Фицрой, которому не терпелось проверить кошельки и карманы убитых, кое-как сдержался, глядя на меня сердито, но с пониманием. В самом деле, не стоит нашу великолепную победу снижать такими житейскими буднями до уровня людей простых и очень простых. Пусть мы не совсем так уж и герои, но зато в других глазах будем выглядеть благородными, даже благороднейшими героями.

Ручей хорош, я сбросил рубашку и штаны, у меня они почти уцелели, только по спине пару раз задели, да плечо ноет после добротного удара. К счастью, здесь мечи пока еще не тяжелые рыцарские, которыми раскалывали стальные доспехи, как яичную скорлупу, а для кожи достаточно и таких, что больше похожи на сабли, иначе кровоподтеками не отделался бы. Но что у Фицроя, страшно и представить.

Горнолыжный костюм стаскивал, воровато оглядываясь, а когда за спиной послышались шаги Гекары, торопливо сунул, скомкав, в карман камзола, и полез в воду.

Гекара не стала раздеваться полностью, как я почему-то решил, всего лишь разулась, сбросила кожаные доспехи и брюки, оставшись в легкой тунике до середины бедер, которую явно заправляет в кожаные штаны.

В самом глубоком месте до пояса я присел, смывая кровь и грязь с лица, а Гекара, войдя в ручей до колен, зачерпывала воду и медленно лила на себя воду из обеих ладоней, поглядывая на меня дразняще. Почему-то дуры уверены, что женщины в мокрой одежде или вообще голые и мокрые выглядят соблазнительнее, но когда я вижу мокрую, я вижу мокрую, которой надо вытереться.

Женщина должна быть мягкая и пушистая, а какая пушистость, если мокрая?

Когда я смыл кровь и грязь, пошел на берег, Гекара проводила меня взглядом, в котором я рассмотрел слишком уж странное внимание.

— Что? — спросил я.

Она покачала головой.

— Никогда не видела таких мышц. Ты великий воин?

Я хмыкнул загадочно, не буду же признаваться, что эти мышцы накачиваются простенькими, хоть и тягостными, упражнениями, а вовсе не в жарких боях и схватках.

— Мы все не такие, — сообщил я скромно, — какими кажемся. Вон Моисей был настолько косноязычным, что Господь велел его брату Аарону постоянно находиться рядом, слушать и толковать его слова народу. Но в памяти народной Моисей остался как некий мускулистый красавец с хорошо поставленным голосом, что постоянно выступал перед толпами народа и очаровывал их мудрыми речами. Так и меня запомнят совсем не таким, какой я… а умным и красивым.

Она утешила:

— Ты уже красивый и сильный. А умным быть мужчине не нужно. Мужчины должны воевать, а вот женщины, что сидят дома, должны быть умными.

Не давая мне наклониться к разбросанной одежде, она подошла вплотную, бесцеремонно пощупала мои бицепсы, потыкала пальцем в выпуклые пластины грудных мышц.

— Ого, как каменные…

— Правда? — спросил я.

— А ты не знал? — спросила она саркастически.

— Как-то не задумывался, — ответил я с прежней скромностью. — Знаешь ли, я разгадыватель тайн природы, а не боец. Я люблю наблюдать за жизнью жучков-паучков, они такие великолепные!.. А какие красивые! Ты жучков любишь?

Она брезгливо поморщилась.

— Терпеть не могу.

— А паучков?

— Гадость какая…

— Нет в тебе романтики, — сказал я обвиняюще. — Даже бабочками не любуешься?

— Бабочки красивые, — возразила она.

— А паучки их едят, — сообщил я, хотя вообще-то не уверен, что едят паучки. — А ты, как хыщник, должна больше любить паучков!

Пока я смахивал воду с тела ладонями, вытереться нечем, она продолжала рассматривать меня с той же бесцеремонностью, как коня на ярмарке.

— У тебя сложение умелого бойца, — сказала она обвиняюще. — Не понимаю, зачем тебе прикидываться другим. От кого-то скрываешься?

Я тяжело вздохнул:

— Что значит женщина! Сразу в точку. Ты ведь все еще женщина?.. У вас чутье… Как я вам завидую!

— От кого скрываешься? — спросила она.

Я спросил тихо:

— А никому не сболтнешь? А то все-таки женщина…

— Не сболтну, — пообещала она. — Я не настолько женщина.

— Хорошо, — сказал я с великой благодарностью и в жестах. — Я так и подумал, но лучше все-таки спросить, верно? А то вдруг ты все-таки женщина.

Она поморщилась.

— Так от кого бежишь?

Я ответил еще тише:

— Как ты уже догадалась, но пока сама еще не поняла, я бегу от самого ужасного противника!.. От самого себя. Вообще-то многие бегут от себя, и, я слышал, некоторым удается. Редкостным счастливчикам удается убежать, не сходя с места, но большинству… а я как раз унылое большинство, все же надо сменить место кормежки.

Она посмотрела на меня исподлобья.

— Ничего не поняла. В тебе что, два человека?

— Надеюсь, — ответил я шепотом. — Хотя иногда мне кажется, их больше. Днем держу власть в руках, но когда сплю… Ты точно помнишь, я к тебе ночью не приходил? А то у других меня могут быть другие вкусы. Странные…

Она фыркнула:

— Ты еще жив, не так ли?.. Значит, не приходил.

Не обращая на нее внимания, я привел к ручью коня, искупал, обтер его той тряпкой, в которую заворачивали провизию, а когда начал седлать, Гекара подошла к нам, обошла вокруг, оглядывая оценивающе обоих.

Я видел краем глаза, как выпрямляется красиво и зовуще, как выпячивает вторичные признаки, потому я смотрел только на коня, а еще иногда поглаживал и говорил ему ласково, какой он у меня хороший, умный, тактичный, сдержанный.

— А где ты был раньше? — спросила она, не утерпев.

— Когда, — поинтересовался я. — До рождения?

Она поморщилась.

— До того, как пришел в наше королевство!

— Да уже и не помню, — ответил я невинно. — Не по-мужски запоминать такие мелочи. Главное для человека то, что меняет его самого. А какие земли он видел, каких людей… это все не важно.

— Почему?

— Я ученик чародея, — пояснил я. — Или ученик лекаря, как записано в моем послужном списке. Мало ли кем я был… и где странствовал. Сейчас я скромный познаватель тайн природы. Отступи, ты почти наступила на мое седло.

Она отодвинулась, я взял седло и взгромоздил его на конскую спину.

Она усмехнулась:

— Такой скромный познаватель, что вокруг тебя одни трупы?

Я покачал головой.

— Ты же не труп? Я никого вообще не трогаю. Пока меня не тронут. Я всегда стараюсь все решить миром. А ты?

Она нахмурилась:

— Ты на что намекаешь?

Я перебросил ремни, начал затягивать для последнего перехода к столице. Гекара ждала, я ответил нехотя.

— Я?.. Я самый ненамекательный на свете. Всегда только правду, потому что правда — это наше все, а неправда все не наше. Ты как хочешь, а мы поехали дальше. Нам не терпится снова в башню и заняться умственными исследованиями глубоких тайн природы.

Она выпрямилась еще больше, просто вытянулась в длину, смерила меня холодным взглядом.

— Что значит, поедете? Мы прибыли встретить вас. Так что отныне ты и твой друг в моем распоряжении.

Я ответил мирно:

— Я не в твоем подчинении.

— Отныне, — отрезала она, — в моем!

— А ты хто? — поинтересовался я. — Общей охраной дворца занимается Картер, главный корпус охраняет Форнсайн, городской стражей ведает глерд Иршир, в главнокомандующих у нас теперь глерд Брандштеттер, если не запамятовал. Извини, что я не слышал твоего имени…

Она поморщилась.

— Они сидят на месте.

— И что?

— А я вожу, — отрезала она, — мобильные отряды. С позволения и одобрения королевы. И могу забирать для него любых, кого сочту нужным!

Я ощутил, как между нами быстро возрастает напряжение и злость.

— Я действую тоже по распоряжению королевы, — напомнил я. — Вернемся, выясним твои и мои полномочия. А сейчас отправлюсь в Санпринг, и мне по барабану, где будешь ты.

Ее глаза заблистали, а ладонь опустилась на рукоять ее меча.

— Я могу тебя заставить.

— Как только обнажишь меч, — сообщил я ровным голосом, — умрешь.

Она сомкнула пальцы и медленно потянула клинок из ножен. Наши взгляды скрестились, злость во мне разрастается быстро и яростно. Я вдруг ощутил, что в самом деле выхвачу пистолет и всажу этой наглой дуре пару пуль в лоб, и пусть что будет, потом просто доведу Рундельштотта до городских врат, а сам прошмыгну в башню и навсегда покину это королевство.

Она все еще тащила меч, движения становились все замедленнее, наконец, когда в ножнах осталось меньше трети, остановилась, некоторое время всматривалась в мое лицо, потом так же неспешно, но уже заметно быстрее, задвинула меч обратно.

— А ты в самом деле готовился убить, — проговорила она с удивлением, но без испуга. — Решил, что убьешь… убьешь и моих людей… привезешь Рундельштотта в город, а сам покинешь эти земли навсегда…

— Умеешь чувствовать, — признал я. — Как животное. Хотя ты и есть животное.

Она все еще всматривалась в мое лицо с великим изумлением.

— Впервые встречаю мужчину, — произнесла она странным голосом, — что готов меня убить… Действительно готов.

Я сказал с ровной злостью:

— Думаю, я не единственный.

— Единственный, — возразила она, — кто готов вот так, глаза в глаза. Не просто хотел бы убить, а… готов. Хорошо, выполняй свое задание, я — свое. Мои люди будут охранять вас до тех пор, пока не пройдете ворота Санпринга.

— Устраивает, — согласился я. — Видишь, я в самом деле просто обожаю все решать миром.

— Вижу, — ответила она. — Но мы с тобой еще не закончили. В Санпринге встретимся.

— Ты не поедешь с отрядом?

— Встретимся иначе, — пояснила она.

Я пробормотал:

— Звучит угрожающе. Но… да, встретимся.

— Звучит угрожающе, — заметила она.

— Не я сказал первым, — напомнил я.

Она так неожиданно улыбнулась, что я чуточку опешил, это как если бы в разгар сильнейшей грозы с ливнем и градом тучи разомкнулись и выглянуло солнце.

— Мне кажется, — сказала она чуть тише, — мы сейчас все же поссоримся. Давай оба отступим на шажок.

Я кивнул:

— Да, конечно… Извини, что не я это сказал первым.

Она вскинула брови.

— Почему «извини»?

— Первым такое должен сказать тот, — пояснил я, — кто сильнее.

В ее лицо бросилась кровь, глаза заблистали гневом, а грудь красиво поднялась… но мгновение спустя засмеялась уже без притворства.

— Да, мы стоим друг друга. Но я сильнее, потому это я отступлю и уйду!

Я не успел открыть рот, как она тут же стремительно повернулась ко мне спиной и ушла быстро и красиво, прямоспинная, с гордо развернутыми плечами.

Челюсти мои крепко стиснуты, только потому ничего не сказал вслед, а это было бы низко и гадко, хотя в моем мире и нет ничего низкого и гадкого, любая мораль условна, но здесь она реальна, и это хорошо, что я удержался, хотя всего колотит от злости.

Да что со мной творится? Я в самом деле готов был ее убить!.. Это что, побочка от применения магии или же начинает проявляться мой истинный характер? И довольно скверный, мне такое не нравится.

Я должен быть веселым, остроумным и приятным парнем, такие везде востребованы, таким всегда рады.

Ее люди, явно получив новые приказы, отступили настолько, что почти исчезли из виду. Лишь изредка я видел их на открытых пространствах вдали, а потом деревья снова разделяли нас надолго.

Фицрой часто общался с Рундельштоттом, наверняка стараясь узнать какие-нибудь полезные колдовские секреты, но и на меня поглядывал весело и с интересом…

— Что у вас с Гекарой? — спросил он в лоб, когда наши кони сблизились.

— Ничего, — ответил я.

— Поцапались? — поинтересовался он понимающе. — Держись от нее подальше. Такая же злая, как и ее сестра по отцу.

— Орландия?

— Да. Но ту с детства приучали держать себя в руках, все-таки будущая королева! А эта настоящий зверь…

— К счастью, — буркнул я, — у нас слишком разные дороги.

— Лишь бы не пересекались.

— Я не ищу ссоры, — сообщил я. — Потому заранее сойду с дороги, когда увижу эту закирасенную морду.

— Морда у нее не в кирасе, — заметил он весело.

Я отмахнулся.

— В кирасе. Она вся в кирасе. А я предпочитаю мягких женщин. Во всем мягких. И теплых.

Он пробормотал задумчиво:

— А она, в отличие от сестры, не лед, а, скорее, горячая штучка.

— Мне горячие не нужны, — отрезал я. — Как и холодные. Я на бабах не зациклен, мне бы Рундельштотта довезти благополучно…

— Уже довезли, — заверил он. — Вот с того холма увидим башни Санпринга.

Я сказал нервно:

— В последний момент как раз и случается всякое. Когда расслабишься и щелкаешь хлебалом по сторонам. Еще и цветочки начнешь нюхать, стыд какой!

Он засмеялся, а я пустил коня рядом с Рундельштоттовым, старик держится в седле с заметным трудом, и то чудо, что столько провел в нем, хотя, конечно, алертин за счет сжигания подкожного жирка дает постоянное поступление энергии.

— А где, — поинтересовался я, — искали… насчет Зеркал Древних? Тех, настоящих?

Он со скрипом шейных позвонков повернул голову в мою сторону.

— Что… зацепило?

— Да не так уж, — ответил я, — но вообще-то… Это уже не мелочь, а нужная вещь в народном хозяйстве.

Он пожевал губами, подумал.

— Если уж начинать искать, то в королевском архиве. Это в личной библиотеке местных королей. Но доступ туда только у членов королевской семьи.

— Ого, — сказал я. — Хотя понятно… там столько семейных тайн, некрасивых историй… Показывать кому-то просто стыдно. И почему все ценное стягивают, как хомяки зерно, в королевские библиотеки?

Он невесело усмехнулся:

— А где еще в мире место безопаснее?

— Да, — согласился я. — Мир, на радость Фицрою, место очень даже забавное.

Глава 13

Как и обещал Фицрой, как только наши кони поднялись на холм, открылся роскошный вид на прекрасный город, не такой величественный, как столица Уламрии, но гораздо более чистый, мирный и светлый.

Леса остались за спиной, на открытом пространстве видно, какие силы Гекара бросила, чтобы обезопасить возвращение Рундельштотта. Через каждую сотню шагов в любую сторону держатся по два-три всадника, никто к нам не подберется неожиданно, не выскочит из кустов, да и кустов здесь почти нет…

Перед городскими воротами почти все остановились, пропуская нас вперед, то ли из почтения, то ли оберегают от неожиданного удара в спину.

Городские стражники, похоже, не знают о нашей великой миссии, что и правильно, незачем в городе сеять панику, да и на улицах прохожие просто оглядывались на троих конных, за которыми следуют другие всадники, а так ничего необычного до самых ворот королевского сада.

Но в саду навстречу, уже предупрежденные то ли Гекарой, то ли ее разведчиками, высыпали придворные, выбежали Форнсайн, Картер и, что я ожидал меньше всего, появилась королева Орландия с двумя фрейлинами за спиной и целым штатом советников во главе с Мяффнером и Джуэлом.

Высокая и статная, с уже привычной высокой башней волос, в длинном фиолетовом платье до полу со шлейфом, воротник похож на внутренности гигантской жемчужной раковины, а ее голова, значит, и есть то самое сокровище.

Взгляд все так же холоден, как у рептилии, но теперь я понимаю, что это просто закрытость королевы, не желающей выпустить для толкования и обсуждения какие-то проявления чувств.

Фицрой и Рундельштотт слезли с коней и преклонили колена. Я соскочил еще раньше, но лишь отвесил поклон, не слишком низкий, а так, чтобы поклониться, но не перебарщивать. Джуэл тут же метнул в мою сторону злой взгляд и, наклонившись к ее уху, что-то пошептал зло и негодующе, прожигая меня взглядом.

Королева вперила в меня ничего не выражающий взгляд.

— Глерд, — проговорила она с надлежащей надменностью.

— Ваше величество, — ответил я.

— Глерд, — сказала она непререкаемым тоном. — Немедленно в мой кабинет с подробным докладом!

Я развел руками.

— Ваше величество… Позвольте хотя бы стряхнуть пыль с одежды и сапог?

— Нет, — отрезала она. — Немедля! Опасно терять время на пустяки.

Я сказал со смирением:

— Но у вас там такие ковры, ваше величество… А мои сапоги в конских каштанах, это вообще-то навоз, а говоря проще…

— Глерд! — отрубила она.

Я поклонился.

— Как скажете, ваше величество. Как велите… Это ваши ковры, не мои.

Она осталась на месте и смотрела на меня неотрывно, и я понял, что вот сейчас ринуться в башню и прыгнуть в Зеркало Древних не получится. Похоже, что-то почуяла или догадалась, а то и Гекара успела сказать, предупредить, что как-то ощутила мое желание уйти из их королевства.

Картер подошел ко мне и дружески, но крепко взял за локоть.

— Не знаю, — сказал он, — что у тебя на уме, но давай проведу в кабинет королевы быстро и без задержек по дороге.

Королева жестом велела Рундельштотту встать, что-то спрашивала у него достаточно участливо, а Фицрой сказал мне весело:

— Юджин, ты иди, а я пока у Рундельштотта поучусь из свинца золото делать!.. А может, из чего-то еще, чего здесь навалом, ха-ха! Так что не спеши сапоги о ковры чистить.

Картер дернул меня за локоть.

— Глерд…

— Иду-иду, — ответил я.

Он шепнул по дороге:

— Гекара сообщила, что вы вдвоем везли чародея, постоянно побивая погоню?

Я покачал головой.

— Это Рундельштотт побивал. Это увозили его отсюда с заткнутым кляпом ртом и связанного, а обратно он ехал свободным и мог колдовать…

— Это хорошо, — сказал он, — тогда вам повезло!

— Я вообще везучий, — согласился я. — То в одно повезет вляпаться, то в другое…

Во дворце всегда было многовато гвардейцев, а сейчас их столько, что едва успевают прижиматься к стенам, давая нам дорогу. У каждой двери по двое дюжих слуг, что в случае чего смогут заменить даже отборную стражу.

Попались две фрейлины, но не успели заулыбаться, Картер жестом указал им, что они сейчас только помеха, и обе бесшумно исчезли.

Картер вроде бы направляется к личным покоям королевы, но нет, провел мимо, дальше пошла навстречу дверь главного королевского кабинета.

— Здесь, — сказал он.

— Подождем Орландию в коридоре? — спросил я. — Это так демократично…

Его передернуло.

— Ее величество королеву! — прошипел он зло. — Королеву!

— Но в коридоре? — уточнил я.

Он кивнул застывшим слугам, те мигом распахнули перед нами обе половинки. Я дал себя наполовину затащить, наполовину впихнуть, Картер смотрит зло, хотя я и герой, но и герои не могут так непочтительно отзываться о королеве…

В кабинете двое слуг в богатой одежде, в нашу сторону даже не повели взглядами, изображают статуи, чтобы не отвлекать на себя внимание королевы и ее гостей.

Дверь распахнулась минут через десять, королева вошла не по-королевски быстро, собранная и без фрейлин, сразу кивнула Картеру.

— Глерд Руперт, возвращайтесь к своим обязанностям.

Картер поклонился, отступил и быстро вышел в коридор. Королева обошла стол и с заметным облегчением опустилась в кресло. Мне показалось, что ее бледное лицо, чистое как у круто сваренного и умело очищенного куриного яйца, слегка осунулось, что раньше казалось просто немыслимым.

— Глерд, — произнесла она тем не менее чистым и ровным голосом, — мы благодарим вас за спасение нашего верного Рундельштотта. Мне хотелось бы чем-то отметить ваше старание…

Она сделала рассчитанную паузу, я проговорил вежливо:

— Ваше величество, в этом нет надобности. Рундельштотт был моим как бы учителем, я просто обязан был попытаться.

— И у вас получилось, — сказала она. — Что-то заметили по дороге?

— Вы о приготовлениях Антриаса к войне? — спросил я.

Она чуть наклонила голову.

— Вы догадливы, глерд.

— Ваше величество, — сказал я, — король Антриас не просто готов к войне. Он уже стянул к границе войска. Думаю, не станет держать долго, это же кормить всех, антисанитария, дополнительные расходы, потеря боевого духа…

Она проговорила медленно:

— А Рундельштотт?

— Его возвращение, — сказал я, — досадная неприятность для короля, но, думаю… да что там думаю, уверен!.. не изменит его планов. Вторжение неизбежно.

Она пробормотала:

— Наши замки неприступны. Их не взять…

— Соотношение потерь, — заметил я, — в чистом поле три к одному, а если брать укрепленный замок, то может быть даже сто к одному. Так что ваша военная доктрина правильная.

Она посмотрела на меня очень внимательно.

— Вы разбираетесь в этих делах, глерд.

— Хоть в дальней перспективе и проигрышная, — продолжил я. — Но это так, мое личное мнение, вам не обязательно принимать его во внимание.

Она сердито повела бровью, дескать, и не собиралась принимать во внимание хоть слово от такой ничтожной особи, спросила холодно:

— Его армия сгруппирована?

— Полагаю, — сообщил я, — еще нет. Как вы догадываетесь, нашей целью не было собирать сведения об армии Антриаса, хоть мы и побывали в землях его королевства. Армию он соберет в кулак в день нападения. Что и понятно, отдельные отряды кормить легче. Основная часть ударных сил пока что на том берегу Страмблы.

Она посмотрела пристально.

— Вы были на берегу Страмблы? И видели стольный город?

— Да, ваше величество, — ответил я. — Красивый город. Урбанизированный. В смысле, городской город. Кстати, не думаю, что король начнет вторжение в Нижние Долины в ближайшие дни.

— Почему?

Я ответил со всей скромностью, что паче гордыни:

— Коммуникации слегка нарушены.

— Что-что?

— Мост, — объяснил я, — соединяющий берега, как бы пал. Не в том смысле, как ваши придворные, а в буквальном смысле. В воду.

Она вскинула брови.

— Как это?

— Рухнул один из пролетов, — уточнил я. — Наверное, жуки источили. Или рыбы изгрызли, кто знает, что там за рыбы?.. Конечно, все поправимо, но переброску с той стороны затруднит. В столице соединений наверняка нет, но на том берегу группировка войск не сумеет быстро присоединиться к наступающим, а без этого никто не рискнет начать вторжение. Мне кажется, не совсем умно начинать войну, имея под рукой только половину армии.

Она повторила задумчиво:

— Группировка войск… Слышу впервые, но звучит правильно. Ты был военачальником?

Я поморщился.

— Ваше величество… Думайте, что делать, когда мост все же восстановят. Король Антриас то ли двинет армию, то ли нет. Но даже если мост восстановят не скоро, армию все-таки как-то раньше перебрасывали на этот берег? На лодках, на плотах… Правда, когда в строй вступил такой великолепный мост, все плоты могли пустить на дрова… Кстати, может быть, вам стоит пригласить на военный совет военачальников? И членов вашего Тайного Совета?

— Позже, — ответила она сухо. — Я пока сама хочу прояснить ситуацию. Для себя в первую очередь. Я даже и не знаю, что для королевства лучше: спасение Рундельштотта или же…

Я охнул:

— Ваше величество!

— Если бы Рундельштотт оставался в плену, — пояснила она, — война была бы короткой и не слишком кровавой. Достаточно захватить Санпринг и королевский дворец… но теперь, когда Рундельштотт снова здесь, он укроет здание дворца магическим щитом. А пока королева жива, все глерды будут сражаться до последнего человека. Страна будет залита кровью, города и села будут разрушены, в руинах поселятся дикие звери…

Я спросил озадаченно:

— А нельзя ему укрыть так все королевство?

Она покачала головой.

— Такое заклятие можно применить только раз в жизни. Ценой своей жизни. И только небольшой участок земли… Я сейчас стараюсь понять, что можешь сделать ты? Ты же не простой человек, ты человек из страны демонов. Возможно, ты и сам наполовину демон. Но я для спасения королевства готова отдать себя во власть любых темных сил…

— Да, — согласился я, — темнее меня уже на свете и нет сил. Но все равно мне как-то не желается влезать в ваши войны. Я пацифист.

Она нахмурилась:

— Глерд, мои приказы для вас… что, так мало значат?

Глава 14

Я поклонился, но не придумал, что сказать, потому поклонился еще раз, это как в старину было закурить папиросу, а потом сигарету: пока вытаскиваешь пачку, из пачки вылавливаешь эту штуку, разминаешь в пальцах, потом неспешно прикуриваешь, затягиваешься, с наслаждением выдыхаешь дым… и за это время что-нибудь да придумываешь, как ответить на каверзный вопрос.

Она смотрит неотрывно, вопрос задан в лоб, увиливать не получится, нужно отвечать так же ясно и прямо, проговорил осторожно:

— Ваше величество… я сейчас думаю, как поступить правильнее. Вы ведь тоже предпочтете правильное решение, а не просто чтобы я выполнил ваш приказ? Возможно, отданный просто из-за дурного расположения духа.

Она отрезала:

— У королей не бывает дурного расположения духа!

— Как же вы живете, — сказал я с горячим сочувствием, — разве так можно… Вы хоть на меня покричите всласть, я пойму. Это для разгрузки нервов. Расслабьтесь… нет, это не в том смысле, что вы подумали, а просто не принимайте все так к сердцу.

Она помолчала, взгляд ее оставался суровым, наконец произнесла так, словно отрубила топором кусок раскаленного железа:

— Кто даст волю своему гневу однажды, откроет для себя опасную дверь.

Я сказал торопливо:

— Ваше величество, вы… ледяная гора. Я даже восхищаюсь вами, как… ну, слоном, это такой большой зверь, еще удивительнее дракона, или баобабом, что живет миллион лет… Это дерево такое величественное и как бы красивое по-своему на взгляд особого рода ценителей… Потому я и продумываю сейчас, чего сам от себя не ожидал, что можно сделать.

— Это продумываю я! — отрезала она. — Я королева!

— Ваше величество, — сказал я мягко, — раз уж мы одни, скажу начистоту, никто не услышит. Вы понимаете, заставить меня не можете. За Рундельштоттом отправился не потому, что вы приказали, а по своей воле, все-таки мой учитель и в какой-то мере пострадал из-за меня! Ваше королевство, уж простите, не мое королевство. Если хотите, чтобы я в чем-то помог, постарайтесь заинтересовать меня… а не пытаться приказывать, терпеть не могу! Даже от королевы. Я демократ и либерал, а мы никого вообще не слушаем. Даже друг друга.

Она привстала в кресле, лицо полыхнуло гневом.

— Ты осмеливаешься…

— Вы королева, — сказал я быстро, — и можете меня казнить в любой момент! Но ваши государственные интересы велят вам как-то принудить меня… стараться для вас добровольно. Верно? Потому что от добровольности пользы больше. Я это заметил по вашему королевству. У вас работают не из-под палки, а потому что… так надо и так правильно. Вам мое одобрение ни к чему, мелкая сошка, но скажу откровенно, вы правите мудро и, кто бы подумал, стратегически честно.

Она запнулась, подумала, медленно опустилась в кресло.

— Что ты хотел сказать?

— Ваше величество, — проговорил я, — уже как-то в суматохе дел и забыл, что я — Улучшатель. Это все-таки важнее, чем сеятель смерти. А то еще и вовсе так назовут!.. Я не настолько дурак, чтобы кличка Сеятеля Смерти понравилась. Улучшать можно не только оружие, как все стремятся в первую очередь…

Она наклонила голову, не спуская с меня взгляда.

— Все знают, что ты спас коней и что придумал прялку.

— Намек принят, — согласился я кисло. — Но вторжение чужой армии прялками не предотвратишь, даже если это будет настоящий ткацкий станок… Да-да, это очередная веха в улучшении прялки, но какие сейчас прялки?.. В общем, ваше величество, я как-то понимаю вас. Даже сочувствую. И, честное слово, хотел б помочь! Но так, тоже говорю честно, чтобы не прищемить себе даже пальчик. И не перетрудиться. А то простужусь, если упрею.

Она сказала с сарказмом:

— Ну еще бы, королевство не твое.

— Ваше величество, — сказал я твердо, — вы прекрасно знаете, что я точно, не герой, что может кого-то или что-то спасти. Против армии не могут защитить даже великие чародеи!

Она смотрела на меня все так же прямо и холодно, но когда заговорила, я уловил в ее бесстрастном голосе нотку усталости:

— Королевство Нижних Долин… слишком маленькое и слабое королевство, чтобы выстоять перед натиском Опалоссы, Кельмии или даже Уламрии.

— Но как-то же выстаивало?

Она чуть наклонила голову.

— Ты мог бы уже догадаться.

— Да как-то, — пробормотал я, но догадка в самом деле вспыхнула в мозгу, я сказал быстро: — Что-то защищало?.. Или чем-то грозило захватчикам?.. Что-то их останавливало?

Она ответила ровно:

— Да. Но теперь Антриас подавил смуту в королевстве, армия свободна. Для того и выкрали Рундельштотта, чтобы не активировал щит вокруг дворца.

Я спросил в недоумении:

— А что это дает? Если король Антриас захватит королевство, то не по фигу одно-единственное здание, которое не удастся взять?

Она произнесла ледяным голосом:

— Пока королева жива, она правит!.. Пока королева на троне, все глерды будут сражаться!.. Даже те, кто хотел бы сместить меня. С иноземным захватчиком будут воевать до последней капли крови!.. В планы Антриаса не входит уничтожить все население Нижних Долин и… погубить в бесконечных сражениях свою армию… Его самого тут же захватит любой сосед.

— Не понимаю, — ответил я, — но… верю. Верю, здесь достаточно сумасшедших, будут сражаться за королеву, а не за свои земли.

Она взглянула на меня в изумлении.

— А как иначе?

— Можно, — заверил я. — Но… ладно, сейчас это не важно. Тогда, ваше величество, вам придется либо сдаться Антриасу, если не хотите, чтобы ваше королевство сражалось до последней капли крови… либо красиво покончить с собой.

— И тогда Антриас получит королевство целым? — уточнила она. — Так ты полагаешь?

Я кивнул.

— А вы полагаете не так? Простому человеку вообще-то все равно, кто на троне. Налоги везде платить надо. Мне кажется, они примерно равные всюду… Я имею в виду налоги. Да и короли вообще-то. Пусть и разного пола… А вы пригласили меня… Ой, не надо так зло, вызвали, вызвали! Велели!.. И я вот склоненный перед вашим могуществом, красотой и величием осанки… Для чего пригласили? В смысле, велели явиться и склониться?

Она морщилась, сказала почти брезгливо, но усталости в голосе только прибавилось:

— Вторжение армии Антриаса еще можно остановить.

— Так остановите, — ответил я.

Она кивнула.

— Я это и собираюсь сделать. Ты поедешь к королю Антриасу послом.

Я охнул:

— Это будет называться, вы остановили вторжение армии Антриаса?

Она кивнула снова:

— Да.

— Великолепно, — ответил я. — А при чем здесь я?

— Не кривляйся, — произнесла она. — Войны начинают короли, они же их и заканчивают.

— А у вас нет памятника Неизвестному Солдату? — спросил я.

Она чуть приподняла брови.

— Кому?

— Мне, — ответил я.

Она не сводила с моего лица по-змеиному неподвижного взгляда.

— Мне казалось, — произнесла она холодно, — ты сам предпочитаешь, чтобы о твоей роли знали поменьше.

— Правда? — спросил я.

Она ответила так же холодно:

— Мне уже доложили, что вы вдвоем всего лишь нагнали повозку с Рундельштоттом, а тот сам освободился, всех перебил, после чего вы втроем благополучно вернулись.

— Так и было, — заверил я.

Она чуть-чуть величественно наклонила голову.

— Не сомневаюсь. Хотя что-то долго он копил магию, мог бы и раньше.

— Ваше величество, что дает вам уверенность, что я побегу выполнять ваше повеление спасать ваше имущество?.. Я могу преспокойно сесть на коня и уехать в дальние королевства, для меня они все одинаковы, как и ваше. Где-то осяду, заведу друзей, жену…

— И тебя не будет преследовать, — поинтересовалась она негромко, — кровь убитых и замученных тысяч и тысяч людей? Изнасилованных женщин, прибитых к дверям их домов мужей, чтобы те, умирая в муках, видели, как насилуют их жен и убивают детей?

Мне стало чуточку неловко, но все равно это не моя война, я вообще человек маленький, в глобальность не лезу, в своем огороде не успеваю, потому вежливо поклонился и ответил, не поднимая взгляда:

— Ваше величество…

Она помедлила чуть.

— Слушаю.

— Ваша королевская мудрость подвела вас, — ответил я смиренно, — вы силой оставили меня здесь. И теперь почему-то уверены, что буду выполнять ваши приказы?..

— Я не уверена, — ответила она, — просто надеюсь.

— Разве политик может просто надеяться? — спросил я. — Ваше величество, вы… прижаты к стене? Вилами к горлу?

Она некоторое время молчала, затем вперила в меня злой взгляд.

— Ты уже все понял. Зачем спрашивать?

— Ваше величество, — проговорил я, — в такую эпоху… более жизнеспособными являются страны, где вся власть в одном железном кулаке. В вашем королевстве слишком много… свобод. Вы даже мятежника Роммельса не желаете давить, потому что пришлось бы в том лесу на каждом дереве повесить по несколько человек… А так, возможно, повзрослеют, одумаются, вернутся к мирному труду. Тем более что у вас и налоги умеренные, и произвола почти нет, так как везде местные суды из самих же крестьян или городских жителей…

Она смотрела с неподвижным лицом, явно не понимая, к чему это говорю.

Вроде бы хвалю Антриаса, но в то же время…

— Значит, — произнесла она тем же ровным голосом, но я, теперь чуткий, как сверчок ночью, уловил в ее голосе смертельную усталость и чувство поражения, — значит, ты уверен, что надо сдаться? Или к чему ты это…

Я ответил с величайшей неохотой:

— К тому, что ваше правление… лучше, чем у соседей. По крайней мере лучше, чем в королевстве Антриаса. Я там был недолго, но достаточно спросить дорогу пару раз, чтобы понять многое… Только потому постараюсь что-то сделать. Еще не знаю что. Но вряд ли брошусь, уж простите, выполнять ваши указания.

Она вперила в меня лютый взгляд, лицо перекосилось в злобной гримасе. Сейчас, мелькнула мысль, позовет стражу и велит меня тут же казнить…

Она медленно выпустила воздух из груди, заметно осела в кресле, потерялась величественность так сильно, что, не будь я демократом, даже пожалел бы как женщину.

— Да, — прошептала она убито, — это не твое королевство… И что ты хочешь?

Я посмотрел на нее в упор.

— Ваше величество, а вы не заметили, что за весь этот длинный разговор… вам даже не пришло в голову пригласить меня сесть?

Она несколько мгновений смотрела на меня не то ошалело, не то с полнейшим непониманием, затем произнесла холодно:

— Это узаконенный порядок. Традиция. Так было всегда… Я королева!

— Хорошо-хорошо, — сказал я поспешно. — Я же не настаиваю.

Ее взгляд оставался таким же ледяным, но после паузы произнесла почти равнодушно:

— Да, ты устал после такого трудного… дела. Разрешаю сесть.

Я поклонился, стараясь, чтобы не выглядело слишком иронически, иначе взбесится.

— Благодарю вас, ваше величество. Я в самом деле устал, а не потому что.

И сесть я постарался без наглости, королева раздражена, что понятно, ей такое не может нравиться, потому я просто опустился в кресло, не разваливаясь и не расслабляясь, сразу же выжидающе посмотрел в ее бледное лицо.

— И что ты требуешь? — спросила она.

— Ваше величество, — ответил я с укором. — Осмелюсь ли я, когда вам и так хреново?.. Я в самом деле хочу помочь. Но как уже сказал, чтобы не перетрудиться. Мне здесь защищать особенно некого, кроме как идеалы… а это такая спорная вещь!

— Помочь, — повторила она. — И как ты это видишь?

— Честно говоря, — сказал я, — даже не представляю. Но, пожалуй, если я что-то буду делать, то… наверное, помогло бы несколько иное ко мне отношение… Не ваше, разумеется, вы меня всегда убить готовы… а придворных. Так, для разруливания. Иначе придется каждого бить в морду, а я могу вспотеть и простудиться. Да и отвлекает это, как все приятное, от спасения Отечества, что никогда приятным не было. В смысле, от спасения вашего огорода, именуемого королевством Нижних Долин.

Она нахмурилась:

— Хочешь титул?

Я покачал головой.

— Ни в коей мере. За титулы приходится отрабатывать или целовать ваши туфли.

— Тогда что?

— К примеру, — сказал я, — можно объявить, что я — сын очень даже знатного-презнатного глерда из дальнего королевства. Дескать, старался сохранить инкогнито, да не вышло. Об этом стало известно только вчера, но я все равно не признаюсь. Мне такое нравится больше. Вас ни к чему не обязывает, а уж меня тем более. Могу так, могу эдак.

Ее губы чуть дрогнули, то ли в презрительной усмешке, то ли в понимании моей позиции.

— Еще бы!

— Мне также нужен, — сказал я твердо, — полный доступ в королевскую библиотеку.

Ее лицо напряглось и отвердело.

— Глерд!..

— Ваше величество?

— Не забывайте, с кем разговариваете!

Я поднялся, поклонился низко-низко.

— Ваше величество, со всем трепетнейшим уважением позвольте откланяться и пожелать вам здоровья…

— Сядь, — произнесла она мертвым голосом. — Ты мерзавец и сам это знаешь. Но я готова хвататься за все, что может помочь королевству избежать захвата и разграбления. Ты получишь доступ в библиотеку.

— Полный доступ, — напомнил я.

— Полный, — сказала она со злостью. — Что еще?

— Обещаю не читать ваши стыдные родовые тайны, — пообещал я. — Да и какие они стыдные, просто дети… А что еще… Еще не сформулировал. Но что-то еще будет. Но уже так, по мелочи. Ваше величество, вообще-то я не наглею… без необходимости… Думаю, теперь можно пригласить для заседания и членов вашего Тайного Совета. Пора вырабатывать стратегию.

Она сделала знак одному из слуг, что стоит у самой дальней стены и не должен слышать нашего разговора. Тот поклонился и торопливо выскользнул за дверь.

Ее глаза все еще горят злостью, но бледные щеки чуть порозовели.

— Но у тебя, — спросила она в упор, — есть и свои причины?

Я запнулся лишь на мгновение, но тут же ответил ангельским голосом:

— Что вы, ваше величество! Это же видно издали: живу только тем, чтобы служить вам и вашему величию!

Оглавление

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

Часть вторая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

Часть третья

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg