«Бронелетчики. Кровь на снегу»

Бронелетчики. Кровь на снегу (fb2) - Бронелетчики. Кровь на снегу (Бронелётчики - 1) 1303K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Сергеевич Градов

Игорь Карде Бронелетчики. Кровь на снегу

© Карде И., 2015

© ООО «Издательство «Яуза», 2015

© ООО «Издательство «Эксмо», 2015

В оформлении переплета использована иллюстрация художника П. Ильина

* * *

Часть первая. «Принимай нас, Суоми-красавица…»

Пролог

Колонна далеко растянулась по дороге. Устало брели красноармейцы, тащились повозки с нехитрым армейским имуществом, ехали тяжело груженные полуторки, проносились, поднимая снежную пыль, быстрые бронеавтомобили. Время от времени, сгоняя на обочину медлительную пехоту и неповоротливые обозы, пролетали легкие Т-26. Танкисты упорно не хотели идти по целине – боялись, что застрянут в глубоком снегу, поэтому гнали прямо по середине шоссе, задерживая и без того неспешное движение.

У моста через узкую заледенелую речку образовался затор – одна из полуторок встала прямо на дороге. Водитель не справился с управлением, и тяжелую машину со снарядами занесло на длинном скользком съезде. Она врезалась в гусеничный трактор впереди и заглохла. Похоже, надолго…

Шофер бешено крутил ручку стартера, пытаясь оживить мотор. Из-под капота слышались невнятные, сдавленные хрипы и сипы, но двигатель упорно не заводился. Сидевший в кабине полноватый техник-интендант заметно нервничал – за опоздание с доставкой боеприпасов по голове не погладят. Особенно в военное время…

– Ну, что же ты, Гаврилов, – нервно повторял он, – чего копаешься-то? Ехать давно пора, наши, наверное, уже далеко ушли, не догоним до ночи…

Взмыленный, потный Гаврилов зло сплюнул на снег:

– Не заводится, зараза! Говорил же, ремонтировать надо!

Незадачливого водилу костерили, кто как мог. И раньше-то переправлялись по мосту на тот берег с большим трудом, а теперь вообще стала беда. Чтобы перебраться по узкому обледенелому мосту, теперь приходилось осторожно, буквально по сантиметру протискиваться между кузовом грузовика и хлипкими перилами. Чуть оступишься – слетишь со скользкого настила прямо на лед…

Наконец, с помощью подоспевшего трудяги-трактора (слава рабочим Харьковского завода!) незадачливую полуторку оттащили в сторону, бросили на обочине. Пусть водитель сам разбирается или ждет подмоги, а нам некогда – вперед надо!

Пока колонна стояла у моста, красноармейцы заметно продрогли – зябко ежились в летних шинелишках и постукивали нога об ногу, пытаясь согреться. Прятали руки в карманах, дышали на ладони… Да куда там! Буденовки и тонкие шинели грели плохо, не говоря уже о хлипких брезентовых сапогах. И кто это придумал, чтобы идти в Финляндию зимой в осеннем обмундировании? Самих бы сюда этих умников, на мороз…

Шинели и буденовки стали белыми – с неба, почти не переставая, сыпала мелкая, колючая крупа. Лошади недовольно фыркали и низко опускали гривастые головы – им тоже не нравился здешний климат. Танки, броневики и пушки покрылись тонким инеем – к металлу невозможно было прикоснуться голой рукой, сразу прилипала. Даже сквозь рукавицы (у кого они имелись) чувствовался мертвящий холод железа…

Наконец двинулись дальше, с трудом преодолели мост. Протопали еще с полкилометра, слегка согрелись – и вдруг снова встали. Оказалось, что впереди – завал. Узкую лесную дорогу перегородили мохнатые темно-зеленые ели. Ни обойти, ни объехать, надо разбирать упавшие деревья. Завал устроили недавно, пока колонна стояла у моста: спилы на елях еще даже не покрылись снегом…

Командир передового взвода приказал встать и на всякий случай выслал вперед несколько человек – разведать, что к чему. Осторожность на войне никогда не помешает. И оказался прав: едва красноармейцы приблизились к завалу, как из-за толстых елей по ним ударили выстрелы. Засада! Двое или трое сразу упали на снег, остальные пригнулись и рассыпались. Но укрыться на дороге было особо негде – видно же всех как на ладони, бей на выбор…

Выяснилось, что это не просто засада, а хорошо спланированное нападение. Из-за елей на обочине по колонне ударили пулеметы – густо и сочно. Среди красноармейцев началась паника, они забегали, пытаясь найти хоть какое-то укрытие. Прятались, кто где мог, – за машинами, повозками, фургонами, полевыми кухнями…

Наконец, преодолев растерянность, начали оказывать сопротивление. Раздался приказ – открыть огонь по противнику, отбить атаку! Стали было стрелять, да вот беда – на морозе ружейная смазка замерзла, загустела, и затворы «прилипли» намертво. Винтовки превратились в обычные дубины – тяжелые и неудобные. Хорошо, что удалось развернуть «максим» и дать очередь в сторону нападавших… Может, они испугаются и отойдут?

Но финны, плотно засев за вековыми деревьями, отступать не спешили, а наоборот, начали стрелять чаще и точнее. Старались выбивать в первую очередь тягловую силу – лошадей. Бедные кобылки валились на снег одна за другой. Бились в агонии, дергались, пытаясь подняться на ноги, ржали от боли и ужаса… Мертвые тела перегородили дорогу, ни вперед, ни назад! Да еще двуколки, как на грех, зацепились одна за другую, сбились в одну кучу. И сдвинуть их, чтобы освободить проезд, было никак нельзя – тяжелые очень. Если только трактором… Но все гусеничные машины, к сожалению, были уже впереди, ушли с артполком. На помощь не придут…

Командир танковой роты, шедшей за стрелковым батальоном, принял решение – надо пробиться по обочине и прикрыть пехоту. А то перестреляют, как уток на охоте… Четыре Т-26 один за другим сошли с шоссе и двинулись по целине – на помощь залегшим на дороге бойцам. «Гремя огнем, сверкая блеском стали…»

Да вот беда – предусмотрительные финны установили на обочине мины. Грянули взрывы, и танки встали. Из первого повалил густой черный дым – очевидно, загорелся мотор, еще у двух разорвало гусеницы. Четвертая машина налетела на самый мощный заряд, и ее даже перевернуло…

К счастью, экипажи остались живы. Танкисты начали спешно покидать свои стальные ящики. Но едва их черные шлемы показались из люков, как по ним ударили меткие выстрелы. Как будто ждали. Вот повалился один танкист, вот – второй, третий…

Экипаж первого танка, правильно оценив обстановку, решил остаться под прикрытием брони – все-таки надежней, более того – собрался дать бой. Танкисты развернули башню в сторону леса и стали осыпать финнов снарядами. Да куда там! Противник отлично замаскировался – стрелков почти не было заметно из-за белых маскхалатов. Снаряды рвались за елями, срезая мохнатые лапы, но финны продолжали упорно делать свое дело – расстреливать красноармейцев и танкистов. Их выбивали одного за другим…

Положение усугублялось также тем, что нападение на колонну оказалось абсолютно неожиданным. Да сразу с трех сторон! А ведь разведка сообщала, что противника в округе нет, что финские части спешно отходят… Что называется, не ждали. И даже боевого охранения не выставили…

Финнов на хуторах и в поселках действительно не было – все ушли с отступающей армией. Мертвые, покинутые селения, пустые дома… Советские части двигались быстро (насколько это было возможно в зимних условиях), спешили выполнить приказ. А Раатская дорога, по которой они шли, оказалась очень узкой, извилистой, да еще занесена снегом. Не развернуться, не разъехаться. Полки и батальоны растянулись на двадцать с лишним километров…

Подразделения смешались, перепутались – танки, пехота, артиллерия, обозы… Не разберешь, кто и где. Все думали только об одном: скорее бы проскочить это опасное, неприятное место, выйти на оперативный простор, пробиться к озерам. Спешили к финскому селу Суомуссалми, где, по данным советского командования, попала в окружение 163-я дивизия. Ей приходилось очень трудно, держалась буквально из последних сил. Вот и послали ей на выручку 44-ю стрелковую. А та сама угодила в ловушку…

Наконец к завалу подошла артиллерия. Третий дивизион 122-го артполка успел проскочить опасное место, но потом получил приказ срочно вернуться – поддержать попавших в беду товарищей. Да вот проблема – наводчики брали значительно выше завала (стрелять неудобно – орудия не развернешь на заснеженной дороге) и попадали не по финнам, а в основном по своим. Снаряды стали рваться в колонне, усугубляя и без того непростое положение красноармейцев. Число убитых и раненых стремительно росло…

Тут еще какой-то чудак лейтенант решил проявить личный героизм – выхватил из кобуры пистолет и с криком «За мной, в атаку!» бросился на противника. Думал, наверное, что красноармейцы дружно поддержат его, поднимутся в атаку… Ага, как же. Героизм – это, конечно, хорошо, но не в такой гиблой ситуации. Каждый думал, как бы самому уцелеть, и лезть под пули, на верную смерть, никто не хотел…

Результат атаки оказался вполне предсказуемым – не успел лейтенант пробежать и десяти метров, как упал мертвый. Финская пуля попала ему точно в лоб… Нелепая, никому не нужная смерть. А сколько их еще будет?

Глава первая

– Вот такие дела, товарищи. Кстати, привыкайте к такому обращению – по крайне мере, в ближайшие несколько недель вы будете обращаться друг к другу только так. И никак иначе. Никаких тебе «друже», «брате» и уж тем более – «господин поручик». Ясно?

Генерал-майор Бородин, начальник отряда Спасателей времени, крепко потер ладонью затылок (опять давление – погода, что ли, меняется?) и строго посмотрел на подчиненных:

– Вам поручается чрезвычайно сложное и опасное задание – спасти от разгрома 44-ю советскую дивизию, полностью уничтоженную в начале января 1940 года у деревни Раате. Но не только спасти, но и помочь ей осуществить поставленную задачу. Вы видели, – генерал кивнул на экран, – что там делалось, какая была обстановка. Тяжелая, прямо скажем, фактически мясорубка. Так что, как понимаете…

Командир оперативной группы, майор Злобин, сидевший напротив генерала, кивнул – да, понимаем. Все в принципе ясно: задача невыполнима. Как всегда. И, как всегда, они ее выполнят.

Майор едва улыбнулся – ничего нового: для Спасателей времени легких задач не бывает. Это стало уже традицией…

Генерал, заметив полуулыбку Злобина, слегка нахмурился.

– Я понимаю, о чем вы сейчас подумали, товарищ Злобин, – серьезно произнес Бородин, – мол, мы и не в таких передрягах бывали, однако всегда справлялись, стало быть, справимся, и сейчас. Верно, бывали, и даже не один раз. Но в данном случае операция предстоит более сложная и серьезная, чем все те, с которыми вы уже имели дело. Все-таки у вашего противника будет современное огнестрельное оружие: и винтовки, и автоматы, и пулеметы, и орудия, и даже кое-какая бронетехника, включая легкие танки. Это вам не луки с копьями, как под Козельском, отношение понадобится совсем иное. Как и экипировка, кстати. А пока вот что я хочу сказать…

Генерал внимательно посмотрел на группу Спасателей времени. Командир, майор Владимир Злобин, 45 лет, настоящий офицер. Умный, спокойный, уверенный в себе. Может мгновенно принимать важные решения, серьезный, очень ответственный человек. С подчиненными строг, но всегда справедлив. Для него не бывает невыполнимых задач, лишь трудные и очень трудные. Ребята из группы уважительно называют его Батя. Понятно – он же им почти как отец родной…

Заместитель Злобина, врач и специалист по лекарствам, всяким ядам, отравляющим и усыпляющим веществам, капитан Леонид Лепс, 38 лет. Отвечает за медобеспечение группы, но не только за это: на его плечах еще разведка и контрразведка. А также снабжение и финансы. Надо же кому-то и этим заниматься… Он опытный психолог, отлично владеет НЛП, способен запудрить мозги любому. С виду – вежливый, мягкий, интеллигентный прибалт, но внешность весьма обманчива. Под ней скрывается жесткий и холодный человек, привыкший тщательно все анализировать и просчитывать. Голова работает, как комп, держит в уме огромное количество информации. В группе его почтительно называют Доком, а еще иногда – Мозгоправом или Мозголомом. Но только за глаза, разумеется…

Старший лейтенант Сергей Самоделов, 26 лет. Тот самый случай, когда фамилия полностью соответствует личности человека. Сергей – мастер на все руки, может починить любую технику, даже едва живую, на «ты» практически с любым механизмом – от древних катапульт до современных экранопланов. Умеет водить все, что движется, от паровоза до истребителя, но особенно он любит и уважает автомобили. Настоящий фанат раритетных кабриолетов, находит старые, ржавые, полные развалюхи, и сам их восстанавливает. Не из-за денег, а только ради любви к делу. Отвечает в группе за связь и техническое обеспечение, а еще он главный водитель. Неторопливый, рассудительный, спокойный человек. Кличка – Самоделкин. Как же иначе?

Рядом с ним сидит 25-летний Матвей Молохов, тоже пока старлей. Пулеметчик, снайпер, специалист по оружию, основная ударная сила группы. Настоящий русский богатырь, почти великан (рост – под два метра), кулаки – что здоровенные кувалды. Ударит – точно не встанешь. Прозвище, понятное дело, Молох или Молот. Просто и ясно. Высокий, русоволосый, голубоглазый – красавец, девушки от него просто без ума, пачками вешаются. Не женат, и жениться, похоже, пока не собирается. Говорит, что и так хорошо…

И, наконец, Герман Градский, единственный в группе штатский. Известный ученый, доктор наук, профессор. Научные интересы – история, культурология, археология, сравнительное языкознание, этнография. Признанный эксперт по древним цивилизациям и палеолингвистике. Знает невероятное количество иностранных языков, в том числе два десятка «мертвых». Абсолютно незаменим при контакте с местным населением, особенно не слишком еще окультуренным. Помогает разобраться в обычаях и традициях, а то скажешь или сделаешь что-нибудь не так и попадешь прямо в «яму». А то и на дыбу… Прозвище – Пан Профессор. Это из-за польских корней, которыми Градский очень гордится: говорит, что его предки происходили из очень древнего и знатного шляхетского рода, восходящего чуть ли не к королю Сигизмунду Первому…

Каждый из членов группы – уникальный специалист, мастер своего дело. А все вместе – ударная группа майора Злобина. В составе отряда Спасателей времени…

– Так вот, – продолжил, чуть помолчав, генерал, – хочу еще раз подчеркнуть сложность задачи, с которой вы столкнетесь. Чтобы не думали, что все будет легко и просто. Как говорит капитан Лепс, – кивок в сторону Леонида, – «гладко было на бумаге, да забыли про овраги».

Все чуть улыбнулись – есть такое, любит он все просчитывать. Впрочем, всегда лучше предусмотреть заранее трудности…

– Время операции, – уже серьезно сказал Бородин, – конец декабря 1939 года, место высадки – Финляндия, Раатская дорога. Двигаетесь по направлению к селу Суомуссалми…

Генерал кивнул на экран, на котором высветилась подробная карта окрестностей.

– Не самое удобное место, – скептически заметил майор Злобин, – как раз меж двух озер. Ни влево, ни вправо не возьмешь, практически никакого маневра. Кругом – сплошные леса и озера…

– Все правильно, – согласился генерал, – не самая лучшая позиция, но выбирать не приходится. Общая же ситуация такова: незадолго до событий, 30 ноября 1939 года, перед 163-й стрелковой дивизией, входящей в состав 9-й армии РККА, поставили задачу – нанести удар со стороны советской границы, города Ухты, в сторону финского Оулу. Надо преодолеть быстрым походным маршем 235 километров и через восемнадцать-двадцать дней выйти к Ботническому заливу, разрезав, таким образом, территорию страны надвое.

Генерал показал на экране, все кивнули – все вполне логично: разрезать армию противника надвое и уничтожить по частям.

– В принципе замысел был правильный, – продолжил Бородин, – расчленить сухопутные силы Финляндии на две группировки, окружить и уничтожить по отдельности. Но опасность маневра понимали и сами финны, а потому бросили на защиту села Суомуссалми, ключевого населенного пункта на данном направлении, все силы. Против 163-й стрелковой дивизии выступил 27-й финский пехотный полк и еще несколько отдельных батальонов. Плюс, конечно, местные ополченцы. Вроде бы по совокупности получалось значительно меньше, чем советских бойцов, но не надо думать, что превосходство РККА было подавляющим. Фактически под Суомуссалми сражались лишь два полка 163-й дивизии, остальные подойти не успели – застряли на дороге.

Кивок на монитор, и все увидели: обычная наша ситуация – гнать людей вперед, не просчитав как следует маршруты. Лишь бы скорее выполнить приказ… А о том, как такая масса военной техники, орудий и пехоты (да еще с конными обозами!) пройдет по узким лесным дорогам, даже не подумали. Действительно, «гладко было на бумаге»…

– К началу декабря 1939 года, – продолжил генерал, – 81-му горнострелковому и 759-му стрелковым полкам 163-й дивизии удалось быстро, не встречая серьезного сопротивления, выйти к селу Суомуссалми и с боем занять его. Местные ополченцы тут же отошли. Но продвинуться дальше и выйти к Оулу не получилось – финны подтянули резервы и организовали крепкую оборону, а затем предприняли смелый маневр и окружили советские полки, отрезав от основных сил. Бойцы лишились боеприпасов, продовольствия и медикаментов. Командир дивизии, комбриг Зеленцов, понимая сложность и опасность положения, запросил подмоги, и она была оказана. На деблокаду 163-й дивизии выдвинули 44-ю стрелковую, усиленную еще 312-м отдельным танковым батальоном. Но и она также попала в окружение. Даже еще хуже – оказалась разрезанной на несколько частей…

Бородин показал на экране:

– Вот смотрите, 44-ю дивизию атаковали в очень неудобном месте, на Раатской дороге, узком перешейке между озерами Куйвас-ярви и Куоми-ярви. Возможности для маневра и проведения контратак, как видите, не было. Грузовики и конные повозки, на которых везли армейское имущество, продовольствие и боеприпасы, забили все шоссе, применить танки и артиллерию не получалось – развернуться негде. Таким образом, дивизия лишилась своего главного преимущества – брони и огня. Что толку от танка, если он стоит намертво и не может даже сдвинуться с места? Груда металла и мишень для противника… А по глубокому снегу легкий Т-26 проходил с большим трудом. И еще холода тогда были такие, что вся техника замерзла, и завести ее получалось далеко не всегда. Плюс ко всему – обычная неразбериха и общий бардак. А вот финны действовали очень умело и уже через несколько дней расчленили дивизию на группы. Из-за отвратительной организации и толчеи на шоссе части 44-й оказались сильно растянуты – на двадцать километров, боевое взаимодействие между ними не было налажено. Финны воспользовались этим – начали уничтожать дивизию по частям. И весьма в этом преуспели! Они, заметьте, использовали старую, проверенную тактику партизанской войны – перекрывали дорогу завалами и нападали из засады. Обстреливали колонны, минировали обочины, устраивали ловушки, убивали лошадей, поражали автомобили… Через несколько дней бойцы 44-й оказались без патронов, лекарств и еды, даже хлеба не было – автопекарня застряла где-то. Люди грызли сухари, если удавалось, варили конину. Это, сами понимаете, не лучшим образом отразилось на их физическом состоянии и боеспособности. Командование 9-й армии попыталось помочь 44-й дивизии, организовало «воздушный мост»: сбрасывали с самолетов мешки с продовольствием и боеприпасами, но большинство посылок попадало в руки тех же финнов – они, как правило, первыми успевали добраться. Они же лучше знали местность и были на лыжах… Но все же красноармейцы не сдавались и даже пытались выполнить поставленную задачу – прорваться в Суомуссалми, спасти 163-ю дивизию. Но не удалось – атаки наталкивались на хорошо организованную оборону и захлебывались, а роты откатывались назад с большими потерями. Командующий 163-й дивизией комбриг Зеленцов, не дождавшись деблокады, приказал своим полкам пробиваться на север, в сторону границы. Чтобы спасти хоть кого-то… После трехдневного блуждания по тайге к границе вышла лишь половина людей, пришлось бросить почти всю технику, тяжелое вооружение, включая пулеметы…

Бородин немного помолчал, давая возможность представить масштаб поражения, затем продолжал:

– После разгрома 163-й дивизии финны кинули все силы против 44-й, которая к этому времени была уже в не лучшем состоянии. Красноармейцы ослабли, не получали горячего уже несколько дней, много убитых, раненых и обмороженных… Через неделю, 8 января, 44-я дивизия была фактически уничтожена, к границе прорвались лишь жалкие остатки. Финнам достались 37 танков, 20 бронемашин, 160 грузовиков, 350 пулеметов, 97 орудий, несколько тысяч винтовок. Разгром полнейший и очень тяжелый. И позор для Красной армии… Естественно, последовали жесткие меры. Комбрига Зеленцова и комиссара 163-й отстранили от руководства, а полковника Шарова, командира 662-го стрелкового полка, понесшего особо тяжелые потери, а также его полкового комиссара Подхомутова расстреляли. Чуть позже перед строем были казнены командующий 44-й дивизией комбриг Виноградов, полковой комиссар Пахоменко и начальник штаба полковник Волков…

На экране высветились молодые, мужественные лица: командиры, погибшие в общем-то не по своей вине…

– Вот такие дела, товарищи, – закончил генерал. – На Раатской дороге и в ближайших лесах пропали, погибли от ран, голода и замерзли почти семь тысяч человек, еще более 1300 угодили в плен. Но главное – победа при Суомуссалми имела большое моральное и политическое значение для противника, позволила ему затянуть зимнюю кампанию. Что привело к новым и многочисленным потерям… Разгром двух стрелковых дивизий настолько ослабил 9-ю армию РККА, что на этом участке фронта она не предпринимала больше никаких действий до самого конца войны. Ей так и не удалось выйти к Ботническому заливу и выполнить поставленную задачу. О политическом значении же поражения даже говорить не приходится: враги Советского Союза увидели воочию, что страна не готова к большой войне, что грозная Красная армия – колосс на глиняных ногах. Именно тогда руководство Германии приняло решение напасть на СССР летом 1941 года…

Майор Злобин внимательно слушал генерала и лишь время от времени делал пометки в блокноте. Бородин помолчал и продолжил:

– Перед вашей группой, товарищи, стоит задача: добраться до 44-й дивизии, организовать ее прорыв к 163-й, оттеснить с Раатской дороги 27-й финский полк и выйти к Ботническому заливу. Надо помочь советским частям взять Оулу и разрезать Суоми на две части. Тем самым вы создадите благоприятные условия для поражения финской армии и победы РККА. А затем вам надо будет помочь советским дивизиям, штурмующим линию Маннергейма с юга и юго-востока, им тоже несладко приходится… Но это уже вторая часть задания, после первой. Все понятно?

Майор Злобин ответил за всю группу – так точно, товарищ генерал, понятно. Затем уточнил:

– Дата заброски?

– 22 декабря 1939 года, начало разгрома 44-й дивизии, – ответил Бородин. – Полагаю, это самый оптимальный вариант. Вы окажетесь в начале битвы за Суомуссалми и сможете коренным образом изменить всю ситуацию, создадите ее альтернативный вариант истории… Надеюсь, у вас получится.

– Конечно, – уверенно кивнул Злобин.

– Другого ответа от вас я и не ждал, – удовлетворено произнес Бородин. – Теперь что касается вашей экипировки…

Злобин поморщился, как от сильной зубной боли.

– Знаю, – понимающе усмехнулся генерал, – не любите вы нашего старшего прапорщика Михеенко. Но что поделать – другого завснаба у меня нет. Он выдаст, что необходимо.

– Так ведь, товарищ генерал-майор, – неожиданно встрял старший лейтенант Сергей Самоделов, – Михеенко – тот еще жук. У него зимой снега не выпросишь, а не то что снаряжения… Жмот, сквалыга!

– Не сквалыга, а бережливый, хозяйственный мужик, – строго поправил Бородин. – Михеенко заботится о сохранении вверенного ему имущества, чтобы зря не расходовали и попусту не разбазаривали. Как и положено ему и по Уставу, и по всем инструкциям. Сами знаете, какой сейчас напряг с финансированием, фонды опять сократили. Говорят, наша тема неактуальна, есть более перспективные направления. Приоритеты, мол, изменились…

Генерал тихо выругался, его подчиненные понимающе усмехнулись – вечная грызня между управлениями Института, каждый тянет финансовое одеяло на себя. Пока победу одерживали службы и отделы, занимающиеся изучением культурных памятников, а Спасателям времени доставались лишь объедки… Но это временно – даст бог, поймет руководство, что исследование военной истории и создание альтернативной реальности не менее интересно и перспективно, чем изучение каких-нибудь античных храмов и дворцов…

– Нам приходится экономить, урезаем по самое не балуй, – вздохнул Бородин. – Так что, ребята, вы поаккуратней, не особо шикуйте. А с Михеенко уж постарайтесь ласковей как-нибудь, глядишь, он вам и выдаст, что надо, без лишних проблем…

– Как же, выдаст, – скептически скривился Самоделов, – Михеенко в прошлый раз, когда мы в Козельск ехали, ни за что не хотел серебряные гривны выдавать. А как без них, если в то время иных денег, по сути, и не было? Сказал: вы, мол, хлопцы, обойдитесь как-нибудь сами, расплатитесь натурой, то есть мехом. Настреляйте, говорит, лисиц, волков да белок, сдерите с них шкурки, вот вам и деньги. Сорок белок – одна серебряная куна, на которую можно много чего выменять… Ага, делать нам нечего, как белок по деревьям гонять да за лисицами бегать! Еще бы предложил сходить на медведя! Завалить парочку-троечку косолапых и содрать шкуру… Тоже мне, экономист хренов!

Генерал слегка улыбнулся:

– Да, Михеенко – такой, немного прижимистый. Есть чуток…

– Плюшкин он, – скривился Матвей Молохов и продемонстрировал неплохое знание мировой литературы: – Гобсек, Скупой рыцарь, Скрудж…

– Ничего, договоритесь как-нибудь, – примирительно поднял ладони вверх Бородин, – не так ли, капитан Лепс?

– Так точно, – подыграл начальнику главный специалист по НЛП и запудриванию мозгов, – договоримся. Беру это на себя.

– Вот и отлично, – одобрительно кивнул генерал. – Вопрос решен.

Он встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен:

– Идите, товарищи, готовьтесь к заданию, получайте экипировку, а перед самой заброской мы еще раз встретимся, уточним детали.

Майор Злобин поднялся и, козырнув начальнику, направился к выходу. За ним потянулись и все остальные члены группы.

Глава вторая

– Что ты по этому поводу думаешь? – спросил Матвей Молохов у Сергея Самоделова, когда они вышли из генеральского кабинета.

Они появились в группе Спасателей времени почти одновременно и, естественно, быстро подружились. Оба молоды, свободны, не имеют никаких серьезных обязательств… Ну, почти никаких – у Сергея была девушка, он даже хотел сделать ей предложение, но все как-то не собрался. То ситуация неподходящая, то одно задание, то другое… Матвей Молохов по поводу женитьбы вообще не заморачивался, прекрасно обходился и без официально оформленных отношений. У него с женским полом разговор был короткий: пришел – увидел – победил. Почти как Юлий Цезарь.

– По поводу чего думаю? – уточнил Самоделов. – По поводу задания или по поводу Михеенко? Если ты о прапоре, так я даже думать о нем не хочу – как представлю, что придется тащиться на склад, выпрашивать у него и выклянчивать… Противно делается!

– По поводу задания, конечно, – улыбнулся Молохов. – С Михеенко все ясно – Док с ним разберется. Помнишь, как в прошлый раз было? Стоило Доку сказать: «А подай-ка ты, милый друг Богдан Михайлович, то, что нам нужно, да еще вон того, пожалуйста, захвати, про запас, а то мало ли что» – и посмотреть своими чистыми, ясными глазами, как только один он умеет… Как Михеенко тут же сам все принес и даже запчасти выдал. Да, лингвовнушение и гипноз – страшные вещи, с человеком многое сделать могут. Даже с таким, как наш прапор. Слава богу, Док умеет с ним разговаривать…

– Помню, а как же, – хмыкнул Самоделов, – Михеенко потом плакался: опять его, бедного, обдурили, на НЛП взяли! К генералу бегал, жаловался, но тот его послал – сам виноват, смотреть надо было. Что упало – то пропало, обратно не вернешь. Тем более что люди не для себя брали, а для дела…

– Правильно, – кивнул Молохов, – это так: взять свое – и ходу. Как говорится, не жди, пока девушка тебе утром кофе в постель принесет, сделал дело – гуляй смело…

– Ты это о чем? – подозрительно покосился на друга Сергей Самоделов.

У него с подругой были весьма непростые отношения…

– Да так, просто к слову пришлось, – отмахнулся Молохов, – историю одну вспомнил, смешную, про кофе и девушку, потом тебе расскажу, как случай выйдет. К твоей это никакого отношения не имеет, уж поверь мне…

Самоделов кивнул – ладно, проехали.

– А что думаешь по поводу задания? – Матвей решил вернуться к теме разговора.

– Как всегда, – пожал плечами Самоделов, – выполнимо. Конечно, будут свои особенности, не без этого, но в целом – средней тяжести. По крайней мере, мне так кажется…

– Я к чему это говорю, – неожиданно очень серьезно произнес Матвей. – Никому не говорил, а теперь, видимо, придется. Видишь ли, согласно нашим семейным преданиям, один из моих предков, Павел Николаевич Молохов, как раз был на Финской и погиб там… А воевал он в тех местах, где нам придется. Что, если я с ним встречусь? Случайно, допустим? Такая ситуация у нас не предусмотрена ни в одной инструкции…

– Верно, – кивнул Самоделов, – не предусмотрена. Поскольку мы раньше с таким никогда не сталкивались. Помнишь, где были? Тринадцатый век, а до этого – пятнадцатый. Какие там предки! Может, и были, но слишком уж дальние… А тут – двадцатый век, 1939 год, не такие уж стародавние времена. Позавчера, можно сказать. Ты, Матвей, поговори с Батей, он мужик дельный, что-нибудь сообразит. Вероятность вашей встречи, конечно, мала, там столько народу будет, но всё же… Чем черт не шутит!

– Ладно, – вздохнул Матвей, – поговорю. В самом деле – а вдруг встретимся? Пусть Батя решает, что тогда делать, на то он и командир. Ну что, пойдем к Михеенко? Посмотрим, как его Док обрабатывать будет?

Сергей кивнул – конечно, пошли.

* * *

Леонид Лепс стоял, слегка позевывая, у стола завскладом и бросал на старшего прапорщика Михеенко рассеянные взгляды. Всем своим видом он показывал, что ему здесь смертельно скучно, что занимается этой нудной, рутинной работой исключительно по служебной надобности, что, будь его воля, давно бы нашел себе куда более интересное занятие… Но строгое начальство приказало лично следить за подготовкой к операции, вот он и вынужден торчать здесь, на этом складе, ожидая, когда все будет выдано и упаковано…

Михеенко хмурился и старался не замечать капитана, хотя сделать это было непросто – Лепс, похоже, обосновался у стола надолго и уходить не собирался. Да еще смотрел на него своими прозрачными, как вода, серо-голубыми глазами и пытался влезть в самые потаенные уголки сознания. Гипнотизировал, лишал силы воли, заставлял плясать под свою дудку. В конце концов, прапорщик не выдержал.

– Что вы меня, Леонид Анатольевич, так пристально разглядываете? – спросил он недовольно. – Как барышню, я извиняюсь, какую-нибудь. Мне прямо-таки неудобно делается…

– Я? Разглядываю? Вас? – делано удивился капитан. – Побойтесь Бога, уважаемый Богдан Маркович, даже и в мыслях не имею. Как можно-с! Я комнату вашу осматриваю, любопытствую, так сказать, от нечего делать. Разве это запрещается?

Прапорщик Михеенко покраснел, заерзал толстым задом на казенном стуле и недоверчиво засопел:

– Знаем мы, как вы любопытствуете. В прошлый раз вот точно так же смотрели, а потом раз – и три серебряных слитка из спецсейфа пропали. Куда делись – до сих пор не пойму. Вы, случайно, не знаете, а?

– Как же, знаю, – любезно отозвался капитан, – очень даже хорошо знаю. Вы сами нам их отдали, дорогой Богдан Маркович, и запись в архивных файлах сделали. Полюбопытствуйте у себя в папочке…

– Не может быть, – возмущенно воскликнул Михеенко, – чтобы я – и сам выдал вам серебро? Брешете!

Но через минуту был вынужден признать правоту капитана Лепса: действительно, выдал, в полной мере, сколько просили. И даже имелась запись в архивной папке. Значит, достал слитки из спецсейфа и сам отдал… Позор – разбрасываться таким ценным (в прямом смысле слова) металлом! Но, увы, ничего поделать уже было нельзя. Накладные оформлены, подпись генерала Бородина имеется. И даже пожаловаться невозможно – поди докажи, что тебя охмурили, применили метод лингвозомбирования. На смех же поднимут! Опытный, прожженный прапор, а его, как мальчика, вокруг пальца обвели! Нет уж! Но больше он на это не поведется, такой фокус уже не выйдет! Хватит!

Михеенко сердито засопел и склонился над заявкой, рассматривая перечень оружия, припасов и оборудования.

– Так, этого у меня нет, это я вам не выдам, не положено. А вот этого даже и не просите – только по особому распоряжению. С самого верху!

Прапорщик значительно поднял толстый палец к потолку, показывая, откуда должно исходить это самое распоряжение.

– Бросьте, разлюбезный вы наш Богдан Маркович, – сладко улыбнулся Лепс, – ну зачем такие сложности? Зачем беспокоить высокое начальство? Оно же всегда занято, не пробиться к нему: то одно заседание, то другое… Давайте решим этот вопрос сами, промеж себя. Договоримся по-хорошему, по-тихому, по-свойски. А я вас не забуду… Тем более что ничего особенного мы не просим, так, самую малость, без чего ну никак не обойтись! Вот, например, посмотрите, чудесный вы наш Богдан Маркович…

Михеенко на секунду оторвал взгляд от экрана и угодил в расставленную ловушку. Легкое гипнотическое внушение, умелое НЛП – и готово: через минуту старший прапорщик, не понимая, зачем и почему, но выдавал все, что требовали. Более того – советовал, что можно еще заказать. И тут же приносил. Не хотел, противился всем своим прапорским существом, но тащил. Ноги сами несли его в хранилище, а руки снимали с полок запасы и выкладывали на стол…

– Так, – деловито сверялся со списком капитан Лепс, – пять пар валенок, столько же – ватных брюк и теплых подштанников. Шерстяные носки, рукавицы, вязаные перчатки… Есть. Байковые портянки, по три пары на человека, с запасом. В Финляндии, знаете ли, дорогой Богдан Маркович, зимой холодно, я точно знаю – в прошлом году с женой ездил, отдыхал. Замерз страшно! Чтобы согреться, в сауну пришлось зайти, пропариться, как надо, финской водки попить. Очень, кстати, приличная оказалась…

– Водки в списке нет, – взвизгнул Михеенко, – не положено!

– И не надо, – легко согласился Лепс, – обойдемся медицинским спиртом. Он-то у вас имеется?

Прапорщик жалобно всхлипнул, но принес пятилитровую флягу. Полную. Капитан благодарно кивнул – спасибо, дорогой товарищ! Затем продолжил:

– Так, что дальше? Форма – имеется, в том числе и для Пана Профессора, пусть побудет военинженером второго ранга…

Михеенко, как взмыленный конь, носился по складу, принося вещи.

– Так, это тоже мы берем, – заглядывал в список Леонид Лепс, – и это, тоже пригодится. Запас, как говорится, карман не тянет. Из оружия, само собой, пистолеты ТТ, обоймы, патроны, пистолеты-пулеметы Дегтярева, магазинные диски… Автоматическая снайперская винтовка Симонова – для нашего Матвея, пусть побалуется. Любит он такие штуки! Тяжеловата, конечно, но что делать, какая есть. Ничего, парень молодой, крепкий… А вот оптику мы нашу поставим, современную, посильнее. Да и патроны к ней тоже из нашего спецхрана возьмем – помощнее…

Тут Лепс заметил Самоделова и Молохова и придал своему голосу строгости. В воспитательных целях – чтобы уважали и боялись. А то совсем разбалуются…

– Вы, товарищ Михеенко, не ленитесь, пошевеливайтесь, мне что, весь день здесь торчать? Обед скоро, а дел навалом. Что там дальше? Ну, продукты – это понятно, на две недели, на месте пополним. Тушенка, сухари, крупы, чай, сахар, соль, шоколад – обязательно. Лекарства, шприцы, медицинские инструменты, перевязочные материалы – это в полном объеме. Так, что еще? Часы мужские, наручные, пять штук. В моде крупные были, это хорошо, втиснем туда коммуникаторы, чтобы связь держать. Никто не заметит… Самоделкин этим займется (кивок на Сергея), он умеет, большой спец по подобным штучкам! Так, ничего не забыли? Вроде нет. Лыжи, палки и крепления – взяли, маскхалаты, ушанки, овчинные полушубки, сапоги, зимние ботинки… Электрические фонарики, котелки, тренога, кружки, ножи, ложки-вилки – эх, сколько всего, тяжеловато будет тащить. Ну, ничего, говорят, транспортный отдел нам аэросани приготовил, в них и загрузим. Да, не забыть бы новые «броники»… Под френч как раз пойдет, не видно, опять же – теплее будет. Кевларовые подшлемники под каски – тоже, чтобы голову прикрыть. Ну, кажется, всё. Ладно, если что забыл, еще к вам загляну…

Прапорщик Михеенко притащил последний тюк и без сил рухнул на стул, переводя дух. Да, загоняли… Капитан Лепс с напускной серьезностью обратился к Самоделову с Молоховым, с улыбками наблюдавшими за этой сценой:

– А вы, молодые люди, чего расселись? А ну-ка, тащите все это к нам в отдел. Да смотрите, не потеряйте ничего по дороге. Из вашей зарплаты вычту!

И снова повернулся к прапорщику:

– Спасибо, дорогой Богдан Маркович! Что бы мы без вас делали! Право слово, не знаю, как вас и отблагодарить… Ну, ничего, что-нибудь придумаю. Загляну как-нибудь, посидим, чайку попьем. С тортиком…

Несчастный прапорщик страдальчески застонал и закатил глаза – когда же прекратится издевательство? Сколько можно мучить бедного человека! Капитан иронически хмыкнул:

– Что делать, дорогой Богдан Маркович, не мы такие, жизнь такая. Кто же о нас, бедных и несчастных, позаботится, если не мы сами?

Лепс ухмыльнулся и в хорошем настроении пошел на выход. За ним, нагруженные вещами, поспешили Самоделов и Молохов. Задача была выполнена – все вещи собраны. Ну, или почти все – оставалось еще зайти в финансовый отдел, получить советские деньги. Но это уже было значительно легче – там же женщины работают, а с ними проблем не бывает. Скорее даже наоборот…

Лепс пригладил перед зеркалом остатки когда-то пышной шевелюры и поспешил на третий этаж – в финотдел. Надо успеть до обеда, а то жди потом…

* * *

– Вот она, наша «ласточка». – Сергей Самоделов ласково прошелся ладонью по корпусу ОСГА-6. – Не машина – птица!

Аэросани действительно выглядели очень красиво и по-современному, хотя разработаны в середине 1930-х. Гладкие, плавные, обтекаемые формы, каплевидный корпус, легкие, стремительные очертания. Позади – широкий двухлопастный винт, по размерам не уступающий авиационному. Еще бы пару крыльев – и вполне сошли бы за авиакар. Только вместо колес у них внизу имелись лыжи – одна спереди, рулевая, и две сзади, основные.

– По внешнему виду и внутреннему устройству аэросани полностью соответствуют советскому оригиналу, – сообщил Сергей, – ребята нашли в одном из военных музеев сохранившийся экземпляр и скопировали один в один, даже материалы взяли такие же – дюраль, дерево и фанера. Разумеется, кое-что пришлось усовершенствовать – двигатель поставили мощнее, не сто «лошадей», а двести, изнутри корпус обшили кевларом – для защиты от пуль и осколков, вместо плексигласа в кабине – двойное бронестекло, и еще дно закрыли стальной пластиной – от финских мин. Поставили «броники» в спинки кресел – как дополнительную защиту для водителя и командира…

– Ух ты, – восхитился Матвей Молохов, – почти авиетка…

– Если сравнивать с самолетами, – согласился Самоделов, – я бы назвал ОСГА-6 штурмовиком – похоже по огневой мощи и броневой защите. Жаль только, авиапушку нам не удалось поставить, пришлось ограничиться пулеметом. Но ничего, зато в дверях сделали специальные щели под «дегтяревых», можно будет вести огонь из машины. Скорость получилась тоже ничего, максимальная – сто двадцать километров в час, маршевая – шестьдесят-семьдесят. Вполне прилично. Экипаж – пять-шесть человек, как раз для нашей группы. Двое сидят спереди – водитель и командир, трое-четверо – сзади, в салоне. Места, как видите, хватит всем и даже останется – для вещей и груза. Основные бензобаки – под сиденьями, сзади – запасные. Возьмем с собой горючки столько, сколько можем, потом заправимся на месте. Все-таки не в Средневековье едем, добудем как-нибудь… В принципе нам сгодится любой бензин, даже низкопробный, так что, полагаю, проблем не будет…

Самоделов откинул люк со стороны водителя, показал:

– Управление легкое, простое: штурвал, магнето для запуска двигателя и две педали – газ и тормоз. Проще, чем в любом автомобиле. Ребята из технического отдела поставили хорошие аккумуляторы и еще портативный генератор, в самый сильный мороз у нас будут тепло и свет. Мощности хватит на несколько суток… Можно ночевать прямо в санях – печка отличная, я уже проверил. На всякий случай в кормовой части имеется «буржуйка» для дров или угля. Как запасной вариант…

Матвей Молохов недоверчиво постучал по бронестеклу:

– Не замерзнет? Все-таки середина зимы, север, Финляндия… Не курорт, прямо скажем.

– Нет, – уверенно произнес Самоделов, – специальное покрытие. Не обледенеет даже при пятидесятиградусном морозе. А если даже и замерзнет – не страшно, для наблюдения на корпусе есть восемь мини-камер, круговой обзор. Посторонним незаметно, а нам все видно. Изображение будет передаваться прямо на портативный комм под панелью управления. Поднял крышку – и смотри, что вокруг делается. Плюс инфракрасные камеры и разные датчики. Можно управлять машиной в темноте и даже в метель…

– А что с вооружением? – поинтересовался Молохов. – Я вижу – сверху «дегтярев»…

– Да, танковый, – подтвердил Самоделов, – 7,62 мм, на турели, боекомплект – 1000 патронов. Не хватит – попросим на месте, надеюсь, с нами поделятся. Все-таки одно дело делать будем. На крыше – портативная локационная станция, засекает любые летящие и движущиеся объекты. Это для защиты от самолетов. В общем, напичкана наша «ласточка» под завязку и по последнему слову техники…

– Ну что ж, – удовлетворенно произнес Злобин, – транспорт имеется, оружие и боеприпасы – тоже. Зимнюю форму, продукты, медикаменты, запчасти – все получили?

Капитан Лепс кивнул – так точно! Все, что надо, и даже кое-что сверху. Чтобы мы – и свое не взяли? Не бывает такое!

Сергей Самоделов прыснул от смеха:

– Михеенко к Бородину опять бегал, жаловался – мол, капитан его снова обманул, обдурил. Но генерал лишь махнул – не приставай, не до тебя сейчас. И вообще: поздно ворота запирать, когда лошадей уже увели…

– Верно, – улыбнулся майор, – кто смел, тот и съел. Победителя, как известно, не судят. Легенды свои выучили?

Все дружно кивнули – само собой, работа есть работа. И легенды вызубрили, и форму военную уже примерили, чтобы сидела, как надо. И чтобы не казалась уж слишком новой, неношеной. Пусть – немного помятой, потертой…

– Напоминаю, – продолжил Злобин, – для всех в том времени мы – специальная аэромобильная группа, приданная 9-й армии. Испытываем секретную модель аэросаней в боевой обстановке и в условиях зимнего времени. По приказу, полученному с самого верху… Так и говорите, если кто спросит. В подробности не вникать, а любопытных – грамотно отшивать: мол, государственная тайна. С особо настырными капитан Лепс разберется – он у нас отлично умеет людей обрабатывать…

Самоделов и Молохов улыбнулись – как же, сами видели. Здорово он прапора Михеенко сделал, просто любо-дорого было посмотреть. Класс! Леонид Лепс скромно потупил глаза – ну что вы, скажете тоже…

– Наши документы надежные, качественные, не подкопаешься, – продолжал между тем Злобин, – любую проверку выдержат. Но и вы должны уметь правильно отвечать на вопросы, даже самые провокационные. Люди могут разные попасться, в том числе излишне бдительные. Отвечать же надо вежливо, но твердо: выполняем особое задание, раскрывать не имеем права. Что, кстати, полностью соответствует нашей легенде…

Все закивали – понятное дело, секретность прежде всего.

– В случае чего, – продолжил майор, – аэросани придется уничтожить. Если окажемся в окружении… Сами понимаете – война есть война, всякое может случиться.

Злобин заметил, как огорчился Сергей Самоделов, и добавил:

– Понимаю, что жалко, – машина отличная, но что делать: современные технологии ни в коем случае не должны оказаться в руках неподготовленных людей. И тем более – финнов. В общем, это даже не обсуждается. Теперь о нас самих: я – командир аэромобильной группы, капитан Лепс – мой заместитель и по совместительству военврач. Сергей Самоделов – наш водитель и радист, а Матвей Молохов – пулеметчик. Товарищ же Градский – военный инженер, представитель завода-изготовителя. Цель – испытать аэросани в зимних условиях и дать рекомендации для внедрения в производство. Ну а на самом деле – вы знаете, чем мы будем заниматься. Генерал Бородин прав – задание трудное, гораздо сложнее того, что было раньше. Все-таки противник будет серьезный: умный, подготовленный, обученный, хорошо вооруженный, готовый, если надо, драться до последнего патрона. Но я уверен – мы победим!

Все загудели – конечно, Батя. Не сомневайся!

– Ладно, – улыбнулся майор, – я вижу, вы готовы. Но у нас еще есть время, советую вам посвятить его изучению матчасти и попрактиковаться в управлении аэросанями. Чтобы каждый умел водить – как свое собственное авто. Также рекомендую заглянуть в тир. Потренируйтесь в стрельбе из пистолета ТТ и автомата Дегтярева – уверен, что пригодится. Кроме того, каждое утро у нас будет политинформация. Товарищ Градский, – кивок в сторону профессора, – станет просвещать по поводу внешней и внутренней обстановки. Чтобы знали, чтобы от зубов отскакивало – где и что происходит! На вопросы, касающиеся политики партии, должны отвечать четко и уверенно, хоть посреди ночи разбуди. Мало ли кто решит проверить вашу политграмотность? Все ясно? Тогда – разойтись!

Глава третья

Гранит и булыжник, камень и лед. И мрачные, черные ели, сплошной стеной стоящие у края дороги. И всё – под толстым слоем снега. Да не такого, как в деревне, легкого и рассыпчатого, а тяжелого, смерзшегося… Тоже каменного, на века.

Как здесь только люди живут? На десяток верст вокруг – ни одной избы, ни одного домика, даже самого захудалого. И даже охотничьих заимок нет, хотя, похоже, зверь здесь водится. Медведи, олени, кабаны… Значит, и охотники должны быть.

Но ни одной души. Выйдет только из леса старый, матёрый лось, постоит, посмотрит на непонятно откуда взявшихся людей, и снова скроется в чаще. Или пронзительно крикнет какая-нибудь птица – тоже не наша, нерусская. Дико, холодно, сурово… И еще страшно.

Но бояться нельзя – иначе политрук, товарищ Саблин, опять ругаться будет. «Что это вы, товарищ Мешков, – скажет, – никак испугались? Противника, что ли, трусите? Так он сам нас боится. Сколько идем, а его все нет. Белофинны от нас по лесам и болотам давно разбежались. И это правильно: Красная армия, как говорится, всех сильней…»

Так-то оно так, конечно, сила немаленькая. И что боятся белофинны – это правильно. Ведь им тоже, наверное, хорошо известно, что мы с танками и пушками мощными идем. И воевать будем до полной нашей победы.

Недаром в нашей песне поется: «Мы войны не хотим, но себя защитим, оборону крепим мы недаром, и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!» Хорошая песня, любимая. Артисты ее всегда исполняют, когда в колхоз приезжают: «В целом мире нигде нету силы такой, чтобы нашу страну сокрушила, с нами Сталин родной, и железной рукой нас к победе ведет Ворошилов…»

Эх, сразу на душе легче, когда ее слышишь. Сколько раз сам ее пел – и в клубе вместе с друзьями, и один где-нибудь в поле или лесу. Просто так, для себя, для своего, так сказать, удовольствия. Очень помогает, настроение поднимает. Но сейчас петь что-то совсем не хочется…

Как перешли границу, так все идем и идем… Деревни финские видели, и не одну уже. Собственно, это даже не деревни, а так, усадебки со строениями. Мызами называются, или хутора, если по-нашему. Хорошие у финнов дома, просторные, да и срублены на славу – из толстенных сосен. Надежно, крепко – на века. А сверху еще досками стругаными покрыты или железом – богато здешние крестьяне живут, не то что у нас… Дома и амбары у них тоже сплошь крепкие, аккуратные, на дворе – ни одной железки или деревяшки неприбранной. Серьезные люди финны, хозяйственные. Но все дворы, как один, пустые. Разбежались хозяева, попрятались…

А чего разбежались, спрашивается? Мы же освобождать их пришли, как товарищи по классу… Если ты трудовой человек, крестьянин, бояться тебе нечего. И некого. А вот если, скажем, кулак-мироед или буржуй…

Но не встречают финны своих освободителей хлебом-солью, не радуются. Ох, плохо это. А мы все идем и идем. И куда, спрашивается? Не говорят, лишь гонят: «Скорей, скорей!» Который уже час шагаем, устали все, замерзли, а приказа на отдых все нет. Наоборот, только и слышно – давай-давай, шире шаг, не отставать! А вокруг все суровей делается, и темнеть уже начинает…

Эх, леса… У нас гораздо веселее – и чащи не такие мрачные, и зверья с птицей в них больше будет. Есть на кого с ружьишком пойти! Если повезет, можно не только зайца-беляка деду Трофиму на шапку добыть, но и лисицу – бабе Дуне на кацавейку. А то и волка. Это большая удача: за серого в леспромхозе целых двести рублей дают, да еще пять патронов в придачу. Как за отстрел опасного хищника. А вот интересно, волки здесь водятся? Должны быть. Раз есть лоси, кабаны и олени, значит, и они тоже…

* * *

– Эй, Мешков, чего замешкался? – услышал Иван за своей спиной насмешливый голос старшины Веселенко. – Опять о деревне думаешь? Кончай мечтать, Мешков, а то мешок свой потеряешь!

И рассмеялся весело, раскатисто, во всю глотку.

Ну вот, опять любимая шуточка товарища старшины! Разве виноват он, Иван Мешков, что фамилия такая? В деревне половина жителей ее носит, а вторая половина – или Степановы, или Хромовы. Все друг дружке родственники, считай, одна большая семья…

Иван тяжело вздохнул, вспомнил родную деревню, поправил на плече тяжелую, сползающую винтовку и сам себе приказал: «Терпи, боец». Как дед Трофим его в детстве учил: не реви никогда и никому не жалуйся, слабость свою не показывай. Бывало, расшибет он лоб или обдерет до крови коленку, выть хочется, а дед подойдет, по голове ласково погладит (рука у него сухая, шершавая) и скажет наставительно:

– Не реви, малец, нельзя. Ты же Мешков, а мы, Мешковы, никогда не плачем, даже когда очень больно бывало. Терпи, ты мужик! Стисни зубы и молчи, а иначе над тобой все смеяться станут.

Он и терпел, хотя иногда бывало очень больно. И если кто-то над ним насмехался или обиду учинял… Никому не прощал, всегда первым лез в драку. Как настоящий боец. А тут – чего товарищ Веселенко на него взъелся? За что насмехается?

Характер у старшины и правда веселый, любит разные шуточки и прибауточки. И потешается он не только над ним, молодым бойцом, но и над другими тоже… И любимая его шуточка – склонять на все лады фамилии. В том числе его. И что он такого в ней нашел? Не хуже других, прямо скажем.

Вот, например, есть у них во взводе боец Бердыкмухаммедов, откуда-то из-под Куляба. С непривычки его фамилию не выговорить. Товарищ Веселенко поначалу сам спотыкался, когда его называл, а потом плюнул и объявил, что отныне будет звать его просто Мухаммедов. Так, мол, короче и понятней, особенно когда команду отдаешь.

И то верно: пока выговоришь: «Бердыкмухаммедов, в атаку!» – тебя сто раз убьют. А у него, у Мешкова, фамилия короткая, для военного дела очень пригодная. Недаром у них в роду все мужики солдатами были: родной прадед под Шипкой с турками дрался, дед – с японцами, а отец…

Отец же, Алексей Мешков, всю Германскую прошел. Единственный в деревне (почитай, и во всей округе тоже) из рядовых до офицера дослужился – получил чин прапорщика. Потом, в Гражданскую, – стал уже подпоручиком. Воевал на стороне белых (так вышло), за что его и расстреляли.

Не посмотрели красные, что он из крестьян, из трудового народа, поставили к стенке. Вместе с другими офицерами… А за что? Только за то, что погоны на плечах? Так ведь честно заработаны, храбростью и кровью. Как и два Георгия на груди. Но нет, расстреляли. Как врага…

Пришлось тогда деду, Трофиму Харитоновичу, и бабке, Авдотье Васильевне, самим маленького Ивана подымать. Мать его, Екатерина Михайловна, вскоре тоже померла…

Иван снова вздохнул и с тоской посмотрел по сторонам (все те же камень и снег), потом прибавил шагу – не отстать бы. Рота сильно растянулась, шли не строем, а уже как получится. Понятное дело – дорога узкая, извилистая, а слева и справа – глубокие сугробы. Шагнешь в сторону – по пояс провалишься.

Холод и пустота, ни людей, ни зверья вокруг. А ночь уже скоро… Зимний день короток, особенно в конце декабря. Вон, солнце уже за верхушки елей цепляется. Когда же, наконец, привал объявят? Хоть посидеть у костра, чаю горячего попить да ноги согреть, а то совсем замерзли. В брезентовых сапогах-то холодно, как друг о дружку ни стучи, и осенняя шинель совсем не приспособлена для здешних морозов. О буденовке даже говорить не приходится – одно название, что головной убор, а так – ни ушей, ни лба не греет. Только затылок да макушку немного, вот и все.

Эх, сюда бы телогрейку и треух… У них в деревне зимой все в тулупах и валенках ходят, вот это – настоящая одежда! И тепло, и носко. А валенки – так вообще самая удобная обувь. И не только зимой – старики и старухи даже летом носят, ноги от болей спасают. А тут что? Форма осенняя, в какой у себя в части ходили, пока сюда не перебросили. А прибыли они с самого юга, с Украины, из-под города Тернополя. Там, конечно, тепло было, а здесь вдруг как ударили морозы!

Перебросили их спешно, в начале декабря, форму зимнюю выдать не успели. Погрузили в эшелоны и повезли куда-то. Сказали – форму на новом месте получите. Но или в штабе что-то напутали, или еще какая причина, однако получить обмундирование удалось не всем. Кому как повезло, кому что досталось. У одних – валенки при легкой шинельке, у других – зимняя шинель при летних сапогах. Слава Богу, хоть теплое белье да байковые портянки выдали, а то совсем было бы плохо.

Кто ж знал, что в здешних местах морозы такие лютые? Сначала еще ничего было, терпимо, а последние два дня очень холодно сделалось, особенно ночью. Как ни грейся у огня, как ни прыгай, все одно – не помогает. Пока идешь, ничего, а как встанешь… Мороз до костей пробирает. В роте уже десять человек обморожено, а сколько еще будет? Да, не учли…

Подняли их дивизию скоро, по тревоге, построили и сказали – едем на Север, освобождать финский народ от буржуазно-кулацкого элемента. Такая вот выпала дивизии честь – наступать в первых рядах Красной армии. Что, конечно, было почетно: дивизия – образцовая, гордость Киевского военного округа. Сорок четвертая Киевская краснознаменная стрелковая имени товарища Щорса… Со славной боевой историей и громкими победами. В Гражданскую она с петлюровцами и махновцами воевала, потом – с белополяками, а теперь и до белофиннов добралась…

И командир у них отличный, товарищ Алексей Иванович Виноградов. Умный, отважный, настоящий комбриг. Во главе дивизии идет, со штабом. И вооружение отличное – и пушки, и пулеметы, и даже танки с броневиками имеются. Бегите, белофинны! Жаль, что подвод мало дали, приходится пешедралом топать. А какой это будет бой, если человек уставший?

… Когда же привал? И есть уже хочется – кормили их рано утром, перед самым выступлением. Гонят целый день, почти без остановки. А ноги уже гудят, и спину от тяжелого вещмешка ломит, а винтовка – так весь правый бок отбила. Скорее бы привал. И еще очень курить охота – считай, целый день не дымил. На ходу нельзя, не положено, а на коротком привале было не до того – успеть бы в кусты сбегать да портянки перемотать. А то собьются они – и все, считай, остался без ног. Как тогда воевать?

Эх, сейчас бы затянуться! Махорочка у него своя, деревенская, самосадная, вкусная. Это не городские папиросы, по два рубля двадцать копеек коробка, а родная, домашняя. Бабка сама кисет шила и махры в него щедро насыпала – знает, что бойцу на войне нужно. Сначала мужа, деда Трофима, на войну собирала, потом сына, Алексея Трофимовича, отправила, а вот теперь и внука Ивана…

* * *

Стрелять начали сразу и со всех сторон. Резко, отрывисто защелкали винтовки – впереди, слева-справа и сзади. Ударили пулеметы – длинными, захлебывающимися очередями. Кто-то куда-то побежал, раздались громкие отрывистые команды, послышались первые стоны и крики раненых. Перед Мешковым рухнул на землю (точнее, на мерзлый, утоптанный снег) красноармеец Бельченко. Раскинул нелепо руки, как будто ударился обо что-то, и повалился на живот. Из простреленной головы потекла тонкая, красная, горячая струйка крови…

Иван встал как вкопанный. Он никогда раньше не видел, чтобы вот так, запросто, убивали человека. Собственно говоря, вообще этого никогда не видел. Его замутило… Вроде бы и на охоту он ходил не один раз, и зверя добывал (даже волков!), к крови, кажется, должен быть привычный, но вот… Растерялся, замер на дороге, мешая себе и остальным. Его толкали, пихали, куда-то гнали, отдавали приказы… Но он как будто ничего не видел и не слышал – словно умер на какое-то время. А перед глазами все стояло бледное, удивленное лицо Бельченко – за что, товарищи?

Пришел в себя Иван только тогда, когда был уже в безопасном месте – спрятался за полуторкой, вставшей на обочине. Рядом с ним укрылись еще несколько человек из взвода. Среди них был и товарищ Веселенко. Это успокаивало: он наверняка знает, что надо делать в таких случаях…

Но старшина лишь матерился и глупо повторял: «Да как, да почему? Здесь наши давно прошли, все проверили…» Не похоже, чтобы он мог что-либо сделать. Он, кажется, не был в состоянии даже отдать нужные команды, как-то организовать оборону…

А огонь между тем усиливался – из темноты, из-за черных елей гремели уже не отдельные выстрелы, а неслись залпы, перемежающиеся длинными пулеметными очередями, которые косили растерянных, бегающих красноармейцев, словно траву в сенокос. Самые сообразительные бойцы сразу же залегли под грузовиками или двуколками, а другие, кто не успел, плюхнулись прямо посреди дороги. Многие из них уже были убиты. Лежали, уставив в пустое финское небо мертвые глаза…

Были еще и раненые, они лежали и стонали, призывая на помощь. Но подойти к ним (и даже подползти) не представлялось возможным – при любой попытке высунуться следовал быстрый, и, как правило, точный выстрел. И боец зарывался в холодный снег… Видимо, в лесу прятались финские снайперы. Они били точно, без промаха. Били, как зверя во время охоты…

… А старшина Веселенко все ругался, а время шло и шло. И спасения, похоже, не было. Неоткуда и не от кого. Иван сжался у колес полуторки, закрыл глаза и начал молиться – как его учила бабушка в детстве: «Отче наш, иже еси на небеси, да светится имя Твое, да будет воля Твоя…» В общем, спаси нас и сохрани! Только на Него одного и была надежда…

* * *

Спасение пришло, откуда и не ждали – прямо из леса. На опушке закружился, заметелился снег, и из белой круговерти вынырнула удивительная машина – стремительная, гладкая, на широких лыжах. На крыше – пулемет, позади – бешено вращающийся винт, совсем как у самолета. Но главное – на боках и носу красные звезды. Значит, своя. Рев диковинного аппарата даже перекрыл раскатистый треск винтовок…

Финны удивились и на время прекратили огонь – что за чудо, откуда оно взялось? А подивиться было на что: стремительные аэросани легко развернулись и понеслись на выручку бойцам Красной армии. На крыше откинулся люк, показалась крупная фигура в белом маскхалате. На голове – стальная каска, тоже с красной звездой. Точно – свои, русские!

Пулеметчик дал короткую очередь по финнам на опушке. Попал – несколько человек оказались раненными. Да и трудно было не попасть с такого расстояния, бил почти в упор. Затем боец надолго припал к пулемету и стал густо поливать финнов огнем…

Те опомнились и ответили дружными винтовочными залпами, но их выстрелы, что удивительно, вреда машине почти не причиняли: пули отскакивали от нее, как резиновые мячики, оставляя лишь длинные рваные царапины на борту. Фанера и краска отлетали, но под ними обнаружилась хорошая защита – из какого-то незнакомого, но, очевидно, очень прочного материала…

Командир финнов приказал отходить – надо спасаться от незнакомой русской машины, против которой их винтовки и даже пулеметы оказались совершенно бесполезны… Через пять минут на опушке никого уже не осталось, финские стрелки отошли в лес.

Красноармейцы смогли чуть приподнять головы и перевести дух…

Боевая машина еще раз прошла по опушке, поливая свинцом отступающих, а затем подлетела к танкистам, залегшим у своих Т-26.

Из аэросаней неспешно вылез командир с двумя «угольниками» на рукаве и двумя «шпалами» на вороте шинели – майор. Судя по черному цвету петлиц и латунному танку на них – автобронетанковые войска.

– Ну что, живы? – обратился он к уцелевшим танкистам.

Те вылезли из укрытий, осмотрелись – опасности, кажется, уже нет. Лейтенант Фоменко, старший среди танкистов, доложил:

– Так точно, товарищ майор, живы! Наши потери – три человека убитых, и еще один – раненый…

Он кивнул на сержанта, зажимавшего рукой правый бок. Черный комбинезон уже пропитался кровью…

– Срочно несите его в госпиталь, – приказал майор, – а мы вас прикроем. Хотя, думаю, финны уже не сунутся…

– Здо́рово вы их, – искренне восхитился лейтенант, – дали так, что любо-дорого было посмотреть! Бегут небось сейчас, драпают. А можно спросить, товарищ майор, что это у вас за машина такая? Я раньше никогда таких не видел. Вроде бы аэросани, но какие-то необычные, с пулеметом…

– Экспериментальная модель, – ответил Злобин, – проводим испытания.

– Первые в Красной армии пулеметные бронесани, – добавил, появляясь из люка, Матвей Молохов, – прошу любить и жаловать.

Он снял летные очки, защищавшие лицо от ветра и снега, и прищурился на зимнее солнце. Финны отступили, можно немного расслабиться. Но свой пулемет он держал стволом в сторону леса – на всякий случай.

– Верно, – кивнул майор Злобин, – броневые аэросани.

– И сейчас они прошли огневое крещение, – продолжил Молохов, – проверили их в бою. И очень даже неплохо получилось…

Ему хотелось поговорить, выплеснуть энергию, которой осталось много после слишком короткого боя…

– Да, неплохо, – согласился Злобин, – но это только начало…

И добавил уже строго:

– Заканчивайте, товарищ Молохов, болтать, займитесь лучше делом – пополните запас патронов у танкистов. Им пулеметы пока не понадобятся, машины в ремонт пойдут. И закройте люк, а то выстудите весь салон. А вы, товарищ лейтенант, везите раненого в госпиталь, а то он у вас кровью истечет, пока вы здесь нашу машину рассматриваете. Впрочем, сейчас ему помогут, у нас есть военврач…

Злобин что-то сказал капитану Лепсу, и тот подошел к раненому. В руках у него была санитарная сумка.

– Давайте посмотрю, – сказал Леонид.

Фоменко помог стянуть с сержанта комбез, а потом и гимнастерку. Рана, к счастью, оказалась неопасной – пуля прошла навылет, не задев ни одного жизненно важного органа.

– Крови вы потеряли много, но жить будете, – констатировал капитан. – В принципе даже воевать сможете.

Он промыл рану спиртом, залил йодом и ловко забинтовал. Сержант морщился, но терпел, понимая, что все делается ради его же блага. Через несколько минут раненого положили на плащ-палатку и понесли на шоссе – везти на попутке в полевой госпиталь.

К аэросаням подтянулись уцелевшие танкисты, стали разглядывать необычную машину. Постукивали по бокам и не верили, что такая тонкая броня (не толще фанеры!) сможет выдержать винтовочную пулю. И даже от крупнокалиберного пулемета…

– Особая броня, – слегка подбоченясь, пояснял Матвей Молохов, – из специальной стали. Новейшие разработки, совершенно секретные…

Танкисты с уважением осматривали аэросани – надо же, совершенно секретные! Но самое большое впечатление на них произвело то, что внутри салона было тепло, и даже окна не запотели. А вот у них, в их стальных гробах, к броне было совершенно невозможно прикоснуться – замерзла насквозь, иней лежал изнутри…

Матвей с удовольствием играл роль бравого вояки. Впрочем, в глазах танкистов он и являлся таковым – герой, только что спасший их от, казалось бы, неминуемой гибели. И выглядел соответствующе – настоящий русский богатырь, косая сажень в плечах, кулак – что голова ребенка. Худенькие и, как правило, невысокие танкисты смотрелись рядом с ним хилыми недомерками…

– А если финское орудие по вам вдарит, то как, пробьет? – поинтересовались танкисты.

– Пробьет, – честно признался Молохов, – но по нам еще попасть надо – при нашей-то скорости и маневренности. Сами же видели, как мы по полю носились! Ни в жизнь не попасть! Недаром же нас называют «летающим танком»…

Майор Злобин улыбнулся – ну и расхвастался же Матвей! Однако останавливать его не стал – пусть травит байки про грозный и непобедимый «летающий танк», новое русское секретное оружие. Может, еще пригодится. Умная ложь на войне – тоже нужное дело. Противник должен нас заранее бояться!

Через некоторое время майор приказал:

– Всем по местам, едем дальше.

– Может, подсобим ребятам с завалом? – предложил Молохов. – Кинем пару гранат?

– Нет, без нас разберут, – махнул Злобин, – народу там хватит. А нам надо скорее в Суомуссалми…

И уже тихо, чтобы никто не слышал, добавил:

– Завтра первый батальон 305-го стрелкового полка попадет в засаду и понесет большие потери. Надо спасать людей…

Матвей Молохов подмигнул танкистам (бывайте, ребята!), помахал на прощание рукой и полез в машину. Майор Злобин привычно уселся впереди, рядом с Сергеем Самоделовым, капитан Лепс вернулся в салон.

Мотор взревел, винт бешено закрутился, и машина, поднимая снежную пыль, понеслась по белой целине, оставляя после себя три глубокие лыжные колеи…

Глава четвертая

На ночлег решили встать рядом с какой-нибудь частью. Во-первых, безопасней, а во-вторых, надо поближе познакомиться с бойцами Красной армии… Вместе предстоит сражаться с финнами, плечом к плечу. По крайней мере, в течение ближайших нескольких недель. А то и больше…

Объехали завал, который уже стали разбирать красноармейцы, прошли еще пару километров по шоссе. Необычные аэросани привлекали всеобщее внимание, всем было интересно – что за странная техника? Но бойцы замечали яркие пятиконечные звезды на бортах и с уважением говорили: «Надо же, какие машины, оказывается, имеются в Красной армии! Грозные, красивые, одно загляденье!»

Наконец уперлись в повозки, которые прочно закупорили всю проезжую часть. Майор Злобин вылез из аэросаней и пошел разбираться, в чем дело. А заодно решил ноги размять, а то засиделся в санях… С собой взял Матвея Молохова – в качестве сопровождающего. И для солидности, конечно. Оказалось, что впереди намертво встал 56-й отдельный противотанковый дивизион. Артиллеристы напоролись на финскую засаду, но в отличие от пехоты не растерялись, а вступили в бой. Благо развернуть легкие «сорокапятки» особого труда не составило – даже на скользкой, занесенной снегом зимней дороге они легко выкатывались на позиции.

Командир дивизиона капитан Логинов приказал занять круговую оборону и бить по противнику. Толку от стрельбы, правда, было мало, серьезного урона нападающим она не нанесла, зато имела психологический эффект: финны, поняв, что им готовятся дать серьезный отпор, решили ретироваться. Собственно, они не планировали ввязываться в настоящий бой, цель у них была иная – обстрелять колонну и закупорить движение.

И это им великолепно удалось: дивизион встал намертво, люди и лошади сбились в кучу, орудия и повозки забили всю дорогу. Ни туда ни сюда. Остановился и стрелковый батальон, идущий следом, а за ним – и вся маршевая колонна 305-го стрелкового полка, растянувшаяся на добрых три километра… Финны постреляли немного и незаметно отошли, растворились в зимнем лесу. Преследовать их не стали – найди в такой чаще!

Капитан Логинов, поняв, что настоящего сражения не будет, приказал прекратить огонь. Оттащили в сторону разбитые двуколки и убитых лошадей, погрузили раненых на грузовики – везти в госпиталь, а погибших красноармейцев положили просто на повозку. Сейчас хоронить некогда, позже как-нибудь…

Стали снова вытягиваться в колонну, чтобы идти дальше. Но тут выяснилось, что лошадей не хватает – противник выбил едва ли не половину живой тягловой силы. Расчет у финнов был простой – нет лошадей, некому тащить пушки, значит, артиллеристы не попадут вовремя к месту боя. И советские батальоны останутся без такой необходимой огневой поддержки. А как атаковать укрепления, если артиллерии нет? Не с голыми же руками!

Тяжело вздохнув, капитан Логинов приказал бросить часть телег у дороги, взять только боеприпасы. Перепрягли оставшихся лошадей, выстроились в колонну, пошли дальше. Красноармейцы после боя были возбуждены (все-таки первое настоящее сражение!), переговаривались, громко делились впечатлениями.

– Как свистнет пуля над головой, так все, думаю, следующая – точно моя. Страшно стало – не хочется умирать!

– А я вот нисколько не испугался!

– Брешешь, Никольчук, я сам видел, как ты под телегу залез и голову руками прикрыл. Даже винтовку свою бросил, вот как испугался!

– Не прятался я, товарищ сержант, а ящики со снарядами доставал. Мне товарищ старшина приказал. Можете сами спросить!

– Ага, доставал, как же… Два раза тебе кричали, чтобы снаряды нес, а тебя все нет… Слишком тяжелые ящики были? Так, что ли?

– Да ладно вам!

– Ничего, Никольчук, не тушуйся, всем страшно было. И тебе, и мне, и вот ему тоже. И даже товарищу лейтенанту – вон какой бледный идет, до сих пор отойти не может. А, казалось бы, командир…

– Оставить разговоры, шире шаг! Не растягиваться!

Это капитан Логинов грозно окрикнул своих подчиненных. Он верхом на лошади объезжал свои батареи и смотрел, чтобы бойцы не слишком растягивались и не отставали. Надо успеть до темноты наверстать упущенное, догнать своих. А то, не дай бог, финны опять нападут, тогда точно до завтра не поспеем…

Но начало темнеть, солнце ушло за верхушки сосен… Зимний день короток, серенький свет сменился фиолетовыми сумерками. А очень скоро наступит ночь… Идти же в темноте было очень опасно: того и гляди – нарвешься на финскую засаду. Капитан Логинов подумал и решил устраиваться на ночлег. Пусть и опоздают они, зато целые доберутся…

В этот момент к нему и подошел майор Злобин, сопровождаемый Матвеем Молоховым. Тот играл роль не столько ординарца, сколько телохранителя – финны же рядом. На груди у старшего лейтенанта плавно покачивался новенький пистолет-пулемет Дегтярева с длинным ребристым «рожком». В отличие от стандартного секторного магазина, в этот влезало в два раза больше патронов (не двадцать пять, а пятьдесят два), причем патронов специальных, сделанных по заказу в Институте времени. Их убойная сила была гораздо выше, чем у обычных, советских. Что давало серьезные преимущества в бою…

Капитан Логинов заметил гостей и произнес:

– Здравия желаю, товарищ майор! Мы видели, как вы финнов славно били. Здо́рово вы им наваляли! Эх, нам бы парочку таких машин, всю чухню бы эту давно разогнали! А то не дают и шага спокойно ступить, то и дело обстреливают. Да завалы на дороге устраивают, ни пройти ни проехать…

Злобин поздоровался:

– Здравия желаю! А я к вам, товарищ капитан, по делу. Темно скоро, дальше идти нельзя. Мы не можем рисковать нашей машиной, она, сами понимаете, новая и очень непростая…

– Так ночуйте с нами! – вступил в разговор начштаба дивизиона Александр Головин (тоже капитан). – В компании веселее. Особенно в такой хорошей!

– Спасибо, – поблагодарил Злобин, – принимаю ваше приглашение. Вместе правда веселей, да и спокойней тоже. Но у меня, товарищи, будет к вам одна просьба – надо выставить возле нашей машины дополнительный пост. На всякий случай. И от белофиннов, и от прочих любопытных… Как говорится, в качестве боевой помощи и дружеской поддержки.

– Хорошо, – кивнул Головин, – распоряжусь. А вы сами, товарищ майор, где ночевать будете? Прямо возле машины? Отдельно палатку себе поставите? А то давайте с нами, у нас палатка хорошая, теплая. И даже «буржуйка» имеется…

– Нет, в самих аэросанях, – пояснил Злобин. – Нам машину оставлять без присмотра нельзя…

– А не холодно будет? – удивился Головин. – Ночью мороз – до тридцати градусов… Не окоченеете?

– Нет, – покачал головой майор Злобин, – у нас в санях печка отличная имеется, электрическая. Греет не хуже любой «буржуйки», а то и лучше.

– Может, тогда просто заглянете к нам в гости? – предложил начштаба. – Посидим, поговорим, выпьем чуть – ради знакомства…

Его разбирало любопытство – хотелось побольше узнать о диковинной машине и необычном экипаже.

– Спасибо, заглянем, – поблагодарил Злобин. – Как закончим свои дела, так сразу и придем. Почему бы нет?

Головин улыбнулся – ладно, договорились.

– А насчет поста не беспокойтесь, – добавил он, – сейчас отдам приказ. И еще парный патруль отправлю возле вашей машины ходить. Тоже, думаю, не лишнее будет…

Майор кивнул – спасибо, товарищ.

Злобин и Молохов оставили гостеприимных артиллеристов и направились к аэросаням.

– Товарищ майор, – обратился Матвей, – мы и правда к ним пойдем?

– Да, – кивнул Злобин, – надо установить товарищеские отношения, может пригодиться. А что? Посидим, поговорим, и главное – послушаем. Какое настроение у бойцов, какие слухи ходят… Тоже будет полезная информация! А заодно и вас испытаем, как хорошо свои легенды выучили и в роль вошли. Считайте, это будет ваша последняя проверка…

– Кто пойдет? – спросил Молохов. – Кому-то надо и в машине остаться, охранять ее…

– Думаю, я, Лепс и ты, – решил Злобин, – а Самоделова с Паном Профессором мы оставим в лагере. Сергею все равно наши разговоры неинтересны – у него свои железки на уме, а Пан Профессор – человек сугубо гражданский, хоть и носит сейчас военную форму. Не дай бог, ненароком себя выдаст… Ему еще рано изображать из себя вояку. А вот вам с Леонидом полезно пообщаться и обкатать свои легенды…

На этом разговор закончился. Собственно, говорить было не о чем – и так все понятно. Надо – значит, надо. Приказы командира, как известно, не обсуждаются, а выполняются. Каждый член группы Спасателей времени хорошо знал это…

* * *

Через час собрались идти: взяли пол-литра спирта, три банки свиной тушенки (разумеется, без этикеток) и пару буханок белого хлеба. Его надо срочно есть, иначе зачерствеет. Прихватили немного сыра – как десерт. В общем, простенько и вкусно.

Артиллеристы уже ждали их. В палатке собралось всё местное начальство: командир дивизиона капитан Логинов, начштаба Головин и еще старший политрук Дмитриев. Внутри было натоплено, «буржуйка» грела действительно хорошо. Сосновые дрова весело трещали, распространяя чуть горький, смолянистый запах, и уже закипал черный, закопченный чайник. Как говорится, и тепло, и уютно…

Познакомились, пожали друг другу руки. С представлением, кстати, вышла небольшая заминка. Начштаба Головин обратился к Злобину:

– Товарищ майор, а как вас называть?

– В смысле? – не понял Злобин.

– У вас на петлицах танки, – пояснил Головин, – но вы не танкисты, у вас, как я вижу, аэросани. Так кто же вы? Аэросанщики?

– Нет, – подумав, ответил майор, – бронелетчики. Наши аэросани – новый вид машин, бронелеты называются. Они сочетают в себе преимущество танка и скорость самолета, то есть броню, огневую мощь и маневренность. Мы буквально летаем над землей!

Капитан Лепс удивленно посмотрел на командира – что еще за бронелет? Ведь договаривались – пулеметные аэросани… Но ничего не сказал. В конце концов, почему нет? Звучит неплохо, и вполне по-нашему, по-боевому…

Наконец расселись вокруг стола – двух досок, положенных прямо на пустые снарядные ящики. Они же, ящики, служили стульями, а также, судя по всему, и кроватями для комсостава дивизиона. Что поделать, условия походные, военные, тут не до комфорта. Слава богу, что не приходится спать под открытым небом, на снегу…

На столе уже стоял нехитрый ужин – пшенка, еще дымящаяся и пузырящаяся от жара. Быстро разогрели тушенку, добавили в кашу, хорошенько помешали и получилось очень даже ничего – сытно и вкусно. Артиллеристы очень обрадовались белому хлебу – давно не видели: 70-й полевой хлебозавод где-то застрял, и бойцы уже третий день грызли твердые, холодные сухари. А тут – мягкая, нежная булка, от которой еще, кажется, пахнет теплом… Да еще свежий сыр! Просто царские угощения!

– Богато вы живете, – с завистью произнес капитан Головин, – спецснабжение, так?

– Так, – подтвердил Леонид Лепс, – у нас работа особая, опасная, испытываем новую боевую технику, вот и снабжение – соответствующее.

– Ладно, товарищи, давайте есть, – вмешался в разговор командир дивизиона Логинов, – а то каша стынет!

– Ну, за встречу, – предложил тост майор Злобин, – как говорится, будем знакомы!

Пили прямо из железных кружек – спирт, наполовину разбавленный водой. Артиллеристы, приняв на грудь, одобрительно закрякали – хороший спирт у товарищей бронелетчиков, чистейший. После чего еще больше их зауважали. Надо же, какое классное снабжение! Тушенка, спирт, свежий хлеб, да еще сыр…

Разложили по мискам горячую кашу, застучали ложками. Все налегли на еду: проголодались за день, нагуляли аппетит. Точнее, настреляли и наездили. Второй тост, как полагается, подняли за хозяев («Слава советским артиллеристам!»), третий – за гостей, храбрых бронелетчиков, четвертый, само собой, за товарища Сталина.

От еды и спирта командиры размякли, распарились, расстегнули шинели, а затем и вовсе сняли их. Лица раскраснелись, разговоры стали громче и свободнее.

– Пулеметные аэросани, или бронелет, – продолжал разъяснять майор Злобин, – по сути своей, летательный аппарат, но с броней. Скорость – как у самолета, защита – как у легкого танка. Стоит авиационный двигатель, а на нем – толкающий пропеллер. Проходимость просто невероятная, можем идти и по снегу, и по болоту, и даже по голой земле – если поставить на колеса, есть такая возможность. По асфальту и бетонке даем до ста двадцати километров в час, по бездорожью, сами понимаете, гораздо меньше. Но тоже ничего… Зато нигде и никогда не вязнем!

– Класс! – искренне восхитился капитан Головин. – Эх, нам бы таких бронелетов… А то как распутица – в каждой яме сидишь, проваливаешься по самое не балуй, пушки приходится на руках выносить. Лошади, бывает, не могут вытащить… А тракторов нам не дают – не положено, говорят, только для гаубиц…

– Бронелет в основном для диверсионных операций предназначен, – пояснял Злобин, – пробраться в тыл, ударить по противнику… Уничтожить штаб или склад, обстрелять эшелоны на станции… Налетели, взорвали – и нет нас. Ищи-свищи ветра в поле! Идеальная машина для нападения, ни у кого такой еще нет! А в случае опасности – легко маскируемся: закидаем ветками, засыплем снегом, и пропали из вида. Кстати, прятать бронелет легче, чем танк или бронеавтомобиль – размеры гораздо меньше. А если еще приделать снизу поплавки, то можно даже водные преграды форсировать, например небольшие реки или озера…

Начштаба Головин с уважением смотрел на Злобина – да, о такой машине можно только мечтать. Надо же, чего не придумают наши славные инженеры и конструкторы!

– А много ли таких бронелетов уже есть в Красной армии? – спросил, осмелев, старший политрук Дмитриев. – Это я к тому, что сейчас очень бы пригодились – здесь, в Финляндии, зимой…

– Нет, наш бронелет – опытный образец, – покачал головой майор Злобин, – еще только испытываем. Вот проверим в бою, посмотрим, на что годится, и дадим свою рекомендацию. Если покажет себя хорошо (а для этого имеются уже все основания), то его запустят в серию. Наладят производство и наштампуют, сколько надо. Возможно, будут даже целые бронелетные батальоны – как танковые. Но это в планах, а сейчас бронелет только проходит проверку…

– Эх, жалко, – расстроился политрук, – не дождаться нам такой техники, война быстрей закончится, чем они появятся. Еще две-три недели, и белофинны запросят мира. Вот увидите – к 23 февраля уже дома будем. И с победой, конечно!

– Это вряд ли, – скептически заметил Леонид Лепс, – у нас сильный и очень опасный противник, не стоит его недооценивать…

– Что вы! – иронично усмехнулся политрук. – Куда им против нас! И орудий, и бронемашин, и танков у нас намного больше, да и помощнее они… А уж об авиации я и не говорю – считай, у финнов истребителей почти нет. И куда им против «сталинских соколов»! Я слышал, наши СБ-2 свободно над Хельсинки летают, и белофинны ничего сделать не могут – нет хороших зениток…

– Но расслабляться не надо, – упрямо повторил Лепс, – особенно вам, артиллеристам. Сегодня сколько лошадей потеряли? Половину? А завтра что будет? На ком пушки повезете, если тягловую силу финны перебьют? На себе потащите?

Капитан Логинов озабоченно крякнул – это его самое больное место. В самом деле, если противник перебьет лошадей, придется волочь орудия на себе. А для бойцов, которые уже третьи сутки ночуют в чистом поле, на снегу, да еще без горячей еды, это будет непросто. Нет, конечно, если надо – потащим, куда денемся, но тогда не успеем вовремя прибыть на передовую. Что чревато серьезными последствиями – и для него, и для дивизиона…

– Откуда у вас такие пораженческие настроения? – иронично спросил старший политрук. – Вы скажите, кто кого бьет? Мы белофиннов или они нас? Что-то я вас не понимаю, товарищ капитан…

Стало заметно, что политрук серьезно пьян (много ли надо молодому человеку, да еще на голодный желудок?), его уже заносит. Леонид Лепс осторожно толкнул Логинова – приглядели бы за своим товарищем, мало ли… Тот понимающе кивнул – хорошо. И тут же отодвинул от изрядно захмелевшего Дмитриева кружку со спиртом.

Тот, впрочем, этого не заметил – он увлеченно доказывал Молохову, что их «сорокапятки» могут бить «Виккерсы». Причем на хорошем расстоянии. Что говорить о другой финской технике? Вмиг ее разнесут!

Матвей не спорил – было хорошо известно, что у «Виккерсов» – слабая броня, не выдерживает прямого попадания бронебойного снаряда. Даже от «сорокапятки». Чего тогда спорить? Но пьяный политрук все твердил и твердил… И особенно напирал на то, что он нисколько не боится белофиннов. Не то что некоторые из присутствующих здесь старших товарищей…

– Завтра мы тоже вместе поедем? – спросил у Злобина капитан Головин, чтобы отвлечь внимание гостей от своего слишком пьяного товарища.

– Нет, нам надо скорее добраться до Суомуссалми, – ответил майор, – пойдем на максимальной скорости. А ваши кобылки, уж извините меня, еле тащатся…

– Понятно, – кивнул начштаба, – спешите на выручку 163-й. Хорошее дело, и мы туда же. Говорят, под Суомуссалми горячо сейчас, попали наши в хорошую передрягу…

– Да, я слышал, – кивнул Злобин, – но ясно будет только на месте. Вот доберемся, тогда и разберемся…

Он улыбнулся – надо же, в рифму получилось.

– По Раатской дороге не сильно разгонишься, – с сомнением покачал головой Логинов, – то завалы, то белофинны стреляют. А иногда и наши им помогают, заторы устраивают. Заглохнет какой-нибудь грузовик на полпути – и все, приехали. Все стоят, ждут. Ни объехать, ни обойти, целая история. И снег вокруг глубокий, и финские мины по обочинам. Сколько уже наших подорвалось, не счесть! Сам недавно видел…

Майор Злобин кивнул – да, верно, но приказ есть приказ…

– Мы хотим через Куйвас-ярви прорваться, – вступил в разговор Леонид Лепс, – по озеру проскочить. Мы же легкие, не танк или броневик, полетим, как птица, и даже льда не покорябаем. Десять-пятнадцать минут – и на месте. Встречайте, хозяева дорогие!

– Я слышал, – покосился на нетрезвого политрука начштаба Головин, – что белофинны 759-й полк в плотное кольцо взяли. Ни туда ни сюда… В общем, тяжко им приходится. Мы тоже спешим, но, сами видите, быстро не получается, стоим на каждом километре. А если белофинны еще и лошадей перебьют… Действительно, придется самим впрягаться и тащить!

– А что, и потащим! – хвастливо заявил политрук Дмитриев, услышав последнюю фразу. – Подумаешь! Если надо, я и один смогу…

Майор Злобин толкнул Молохова – выйди с парнем на свежий воздух, пусть проветрится. Матвей кивнул – понятно. Взял не в меру разговорчивого политрука в охапку и выволок на мороз.

– Пойдем, брат, покурим, а то, смотрю, ты слишком много болтать стал…

Капитан Логинов благодарно кивнул – спасибо. Когда Молохов и Дмитриев удалились, Лепс предложил:

– А давайте мы вам поможем. У нашего бронелета мотор мощный, возьмем на прицеп пару ваших пушек и потащим. Как на буксире. И еще людей – сзади, на повозках. Можно и снаряды захватить – все, что требуется…

– А выдержит мотор? – с сомнением покачал головой Логинов. – Вдруг заглохнет, силы не хватит? И встанем мы посреди леса, у белофиннов на самом виду. Спасибо, конечно, товарищи, но лошадки – как-то привычней и надежней…

– И сколько их у вас осталось? – иронически хмыкнул Лепс. – По одной на орудие? А если завтра еще перебьют? У нас же – двести «лошадей» в двигателе, считай, целый табун.

И, поймав быстрый взгляд Злобина (не болтай лишнего!), тут же добавил:

– В смысле, хватит силы, выдержит двигатель, даже не сомневайтесь. Сделаем так: прицепим к бронелету «паровозиком» пару «сорокапяток» и еще две-три повозки с людьми и снарядами. И – потащим, полегоньку, потихоньку… Дорога, кажется, уже накатанная, скольжение будет хорошее. Конечно, пропеллер дает сильный вихрь… Но ничего, потерпят ваши бойцы, здесь в принципе недалеко. Зато доставим вас с ветерком и почти с комфортом…

– Не пойму я, зачем вам это нужно, – пожал плечами Логинов, – в смысле – возиться с нами. У вас же есть приказ – идти скорее в Суомуссалми. Сами говорили…

– Своя выгода, – улыбнулся капитан Лепс, – мы поможем вам, а вы – нам. Поддержите огнем, когда мы брать финские позиции будем. Без артиллерии у нас ничего не получится… Да и вообще: мы с вами одно дело делаем, бьем одного врага, а выручка в бою – первое дело. Как говорил великий Суворов, сам погибай, а товарища выручай!

И, видя сомнение Логинова, прибавил:

– Если вы сами пойдете, без нашей помощи, то только к вечеру до Суомуссалми доберетесь. Это в лучшем случае. Что тогда в штабе дивизии скажут? А с нами – уже через час на передовой будете…

Логинов почесал в затылке и решил – ладно, уговорили. В самом деле, почему бы не рискнуть? Лошадей в дивизионе действительно остро не хватает, осталось в самый притык. А тут две пушки на передовую доставят, да еще вместе с расчетами и боеприпасами…

– И я с вами поеду, – сказал Логинов, – буду помогать, если что…

Злобин кивнул – ладно. Дело понятное: Логинов решил поучаствовать во взятии Суомуссалми, отличиться перед начальством. Что же, имеет право.

Ужин затянулся почти до полуночи. Наконец Злобин поднялся из-за стола:

– Спасибо, товарищи артиллеристы, но нам пора отдыхать. Да и вам тоже. Завтра трудный день… И так все уже устали, клюют носом, а ваш Дмитриев – так вообще задремал на ящиках…

На этом и расстались. Политрука же укрыли шинелью и решили не трогать – пусть проспится.

На обратном пути Злобин кивнул Лепсу:

– Молодец, Леонид, ты это здорово придумал – с пушками. Чтобы подхватить на прицеп и «паровозиком» потащить…

– Башка варит, – усмехнулся капитан. – Я подумал: завтра нам артиллерия очень понадобится. Финны хорошо укрепились, подготовились – дай боже. Время-то у них было… Зарылись в землю по самые макушки, наделали ходов, траншей. И еще доты, пулеметные гнезда, колючая проволока в три ряда… С ходу не возьмешь. А если притащить пушки и дать по ним огоньку… Выкурим без проблем. Или, по крайней мере, заставим на дне окопов лежать и не высовываться. Но, скорее всего, они сидеть до упора не будут – не такие храбрые вояки, умирать вряд ли захотят. Даже за свою любимую Суоми. Как всегда – постреляют немного и отойдут…

– Верно, – согласился Злобин, – сработает. Или, по крайней мере, даст нужный эффект. Финны рассчитывают затянуть бой, а тут мы с пушками на их головы! И еще с бронелетом! Вряд ли усидят. Отгоним их подальше от Суомуссалми, освободим 163-ю дивизию – и, считай, задание выполнено. Сил у Красной армии для победы достаточно, надо только правильно их распределить, толково все организовать. Не топтаться на одном месте, не мешать друг другу, а действовать расчетливо, с умом. Тогда и успех будет. Верно ведь говорят: воевать надо не числом, а умением. Хотя… Смотрю я на некоторых красных командиров и думаю: «Эх, вас бы к Александру Васильевичу, поучиться годик или даже два. Сразу бы другими стали!»

Майор тяжело вздохнул и ускорил шаг – мороз больно щипал за щеки и за нос, да и ветер поднялся, полетели колючие снежные хлопья… Не дай бог, завтра всю дорогу занесет…

Глава пятая

Утро началось с проблем. Во-первых, выяснилось, что ночная метель все-таки занесла Раатскую дорогу, и она стала окончательно непроходимой. Точнее, непроезжей. Это означало, что, скорее всего, придется идти по обочине, что было весьма опасно – финны нередко ставили мины по краям дороги, перекрывая пути объезда.

Собственно, они только тем и занимались, что устраивали для советских войск ямы-ловушки, минировали дорогу и обстреливали из засад проходившие части. В прямой бой не вступали – при малейшем отпоре благоразумно отходили, растворялись в лесу, понимая, что ответного удара им не выдержать.

Но вечно такая партизанщина продолжаться, конечно, не могла – в конце концов отступать будет некуда. Суоми – это вам не Россия, размеры совсем не те. И финны это четко понимали, а потому с каждым днем их сопротивление все усиливалось: атаки становилось яростнее, нападения – организованнее, вылазки – наглее…

Тем не менее советские части упорно пробивались вперед. Шла и 44-я дивизия, пока, наконец, не уперлись в отлично подготовленные позиции между озерами Куйвас-ярви и Куоми-ярви. Тогда встали плотно – у передового батальона 305-го стрелкового полка не получилось с ходу преодолеть глубоко эшелонированную оборону противника.

Финны к приходу советских войск подготовились весьма основательно – вырыли многочисленные ловушки, «волчьи ямы», заминировали подступы, сделали удобные транши и ходы сообщений, оборудованные стрелковыми ячейками и пулеметными гнездами…

Место для обороны выбрали на редкость удачно: по бокам – густой еловый лес, впереди – извилистая дорога, а позади – небольшие холмы, на которых удобно расположились минометные батареи. Все подступы к окопам простреливались, а фланги надежно прикрывали снайперы, державшие под прицелом даже узкие тропинки…

Две роты 25-го стрелкового полка, выдвинувшиеся на помощь забуксовавшему 305-му, попытались сунуться с другой стороны, обойти финнов по льду озера Куоми-ярви, но попали под плотный минометный обстрел (с холмов их было видно как на ладони) и с большими потерями отошли. Кое-как закрепились на опушке леса и стали ждать подмоги, и в первую очередь – артиллеристов. Но те все не шли и не шли…

Точнее, шли, но с большим трудом, еле-еле продираясь сквозь бесконечные завалы и дорожные заторы. Последние, кстати, возникали в основном по вине самих же водителей – не привыкли обслуживать машины на сильных морозах, вот те и глохли. Надо ведь прогревать двигатели по пятнадцать минут каждые два часа, иначе отказывали аккумуляторы, но кто же об этом думал? Дивизию перебросили с теплой Украины, а там таких холодов никогда не было… Поэтому приходилось то и дело ждать, пока намертво вставшую полуторку сдвинут в сторону трактором и немного освободят проезд.

Особенно несладко приходилось артиллеристам. Если относительно легкие «сорокапятки» еще можно было тащить на руках, то тяжелую полковую и дивизионную артиллерию – уже никак. А лошадей катастрофически не хватало. Да и тракторов, надо признаться, тоже. Никто же не предполагал, что зима в Финляндии окажется такой суровой, не подготовили как следует технику, вот она и ломалась часто…

Хорошо, что в дивизионах имелись новенькие «Комсомольцы» – гусеничные артиллерийские тягачи, им даже самые суровые морозы были не страшны. У бронированных красавцев практически никогда не случалось отказов двигателя, работали, как часы. Только за их счет и удавалось потихоньку продвигаться вперед. С черепашьей скоростью, по два-три километра в час…

Конечно, на лошадях было бы быстрее – те привычные к морозу, русская закалка, как-никак, да только где их взять? Пополнить тягловую силу никак не получалось: тайга кругом, на десятки километров – ни одного жилья. Какие тут лошади! Ни людей, ни домов, одна суровая северная тайга да медведи с волками…

Так и получилось, что 122-й артиллерийский полк, который по идее должен был поддержать огнем 305-й стрелковый, не дошел до места. И ударные батальоны остались без прикрытия…

Этим финны и воспользовались: длинными, кинжальными очередями из станковых М-26 и пистолетов-пулеметов «Суоми» пресекли попытки подобраться к траншеям и закидать гранатами. К тому же нашей пехоте сильно мешала проволока, натянутая перед самыми финскими позициями. Попробуй преодолей три ряда «колючки»! Столбики низкие, под снегом не видно, а цепляется проволока хорошо. Повиснешь – и попадешь под финский огонь. В общем, без пушек было никак…

Но их не было и даже не предвиделось. Более того, финны, как выяснилось, сами захватили в качестве трофея советское орудие. Третий дивизион 122-го артполка решил остановиться на ночь не на дороге, как все, а в лесу, под деревьями, где не так мело. Выбрали полянку поудобнее, расположились. Люди за целый день устали, вымотались до предела, едва держались на ногах. Понятное дело, все думали только об отдыхе и еде. В результате охраной не озаботились, двойных постов, как положено, не организовали. Понадеялись, как водится, на русский авось. Может, пронесет?

Не пронесло. Ночью финны незаметно подобрались к лагерю и одновременно напали с трех сторон. Первыми же выстрелами сняли редких часовых, ворвались на полянку, закидали спящих красноармейцев гранатами. Убили и ранили сразу очень многих… Остальные спросонья не поняли, что к чему, открыли стрельбу во все стороны и часто попадали по своим же. Что еще больше усилило панику и неразбериху…

Командир дивизиона, капитан Ревчук, попытался организовать оборону, да куда там! Никто никого не слушал, невозможно было даже понять, где свои и где чужие… В результате он первым же и сбежал с места боя – якобы за подмогой.

Добрался до стрелковых батальонов, стоящих на дороге, и попросил о помощи. Но пока решали, кого послать, пока поднимали и строили красноармейцев (все спали, сразу не разбудишь), пока шли на поляну, финны сделали свое дело и смотались. На месте остались лежать лишь убитые и раненые – кому как повезло. Или не повезло. Но главное – исчезло одно 76-мм орудие. Три остальных, к счастью, остались на месте, но без затворов – финны их тоже унесли.

Утром по следам установили, что солдаты противника буквально на руках утащили орудие. Да еще прихватили с собой несколько ящиков со снарядами. Это было очень плохо: теперь у финнов имелась грозная «трехдюймовка», снаряд которой легко пробивал «лоб» Т-26. И не только его…

Это не считая своих 37-мм противотанковых пушек «Бофорс»! Целая артиллерийская батарея, которая могла существенно замедлить наступление танковых частей…

Особенно опасны эти орудия были для бронелета. Его легкая броня не защищала от снарядов, и достаточно было один раз попасть… В общем, имелись серьезные поводы для беспокойства. Бронелет пойдет с прицепом, медленно и осторожно (целый «состав» позади), и попасть в него труда не составит. Длинную, неуклюжую «гусеницу» финны могут расстрелять, как в тире… Но майор Злобин решил все же не отказываться от плана, предложенного Лепсом. Риск, конечно, был велик, но… Раз уж взялись за дело, надо его делать.

Утром, едва рассвело, бронелетчики пошли к капитану Логинову – выяснять, все ли готово. Конечно, ничего готово не было. Капитан чуть ли не пинками поднимал своих подчиненных, пытался расшевелить их и выстроить в колонну. Замерзшие, невыспавшиеся артиллеристы слушались плохо. Тут же бегал и суетился начштаба Головин, и тоже без особого результата, а мрачный, неразговорчивый политрук вообще ничего не делал, лишь безучастно наблюдал за ситуацией. От его вчерашней бравады, говорливости и хвастовства не осталось и следа. Сегодня он вовсе не рвался в бой. И желания тащить на себе «сорокапятку» не выказывал…

Наконец Злобин остановил беспрестанно матерящегося капитана Логинова и напомнил о вчерашней договоренности. Тот безнадежно махнул рукой – видите, что творится, не до вас мне сейчас. Надо как-то привести дивизион в порядок и двигаться дальше. Какой бронелет, какой «паровозик», о чем вы! Если надо, делайте все сами…

Злобину после ругани и крика все же удалось добиться результатов. Вместо себя Логинов решил послать в Суомуссалми лейтенанта Михаила Панкратова, командира первой батареи, молодого и смышленого парня. Договорились по поводу «сорокапяток», артиллеристов и боеприпасов, приготовили повозки.

Панкратов действительно оказался понятливым – сразу сообразил, что от него требуется, и активно включился в работу. Пригнал людей, прицепил тросами орудия и повозки, озаботился боеприпасами. В общем, проявил себя с лучшей стороны. Майор Злобин кивнул – молодец парень!

Артиллеристов предупредили, что от пропеллера пойдет мощный воздушный поток, поэтому лучше сразу лечь на дно повозки и чем-нибудь укрыться. Что они и сделали – спрятались под шинелями. Панкратов, как командир, получил приглашение в салон бронелета.

В десять часов, наконец, все было готово – пушки прицеплены, люди и снаряды погружены. «Поехали», – приказал Злобин. Тросы натянулись, и «поезд» медленно пополз по снегу. Решили двигаться по обочине – хоть и опасно, зато свободно, точно не застрянешь. Тем более с таким прицепом. Шли осторожно, стараясь огибать самые ухабистые места, но все равно тяжело груженные аэросани то и дело проваливались в снег. Бойцы изо всех сил цеплялись за борта повозок, стараясь не вылететь, их заметало снежным вихрем, бросало то вверх, то вниз, но они терпели…

* * *

Михаил Панкратов сидел рядом с Паном Профессором, напротив капитана Лепса и Матвея Молохова. Он сначала несколько робел от такого соседства (как же – бронелетчики, особое задание!), но потом немного освоился и стал с интересом осматриваться. Время от времени подпрыгивал на сиденье, когда сани преодолевали очередное препятствие, заваливался то вперед, то назад, но неустанно расспрашивал про чудо советской техники.

– Классная машина, – восхищался он, – мощная и удобная! И тепло как у вас, верно, печка топится…

– Да, топится, – усмехнулся Матвей Молохов, – только не дровяная, а электрическая. Специальная, для нас сделанная, чтобы не мерзли. Можем ночевать прямо в салоне, в любой мороз. Очень удобно: и бронелет под присмотром, и спим нормально, в тепле. К тому же не надо тащить с собой палатки, одеяла и другое имущество. Есть место для еды, оружия и боеприпасов…

Молохов кивнул на мешки и коробки, плотно распиханные по углам. Из-за них приходилось поджимать ноги и внимательно следить, чтобы не споткнуться о какой-нибудь ящик или не треснуться о запасную деталь для бронелета. Все внутреннее пространство салона было плотно забито…

Что понятно: в случае чего ремонтироваться негде, мастерской-то для бронелета еще не создано. Вот и захватили с собой все, что могло понадобиться. На всякий случай, так сказать. Загрузились по полной, забили салон под завязку. И теперь машина с трудом пробивалась сквозь снег, мотор работал почти на пределе. Шутка ли – шесть человек внутри, солидный груз, да две «сорокапятки» с повозками на прицепе…

К счастью, на бронелет никто не нападал, шли без остановок и препятствий. Видимо, финны решили сегодня отдохнуть. Тоже можно понять – на войне солдатам нужен перерыв…

Наконец, пройдя все изгибы и извилины лесной дороги, добрались до позиций 305-го стрелкового полка.

Его командир, майор Легкодух, с удивлением наблюдал с КП за странной картиной: по снегу к нему медленно ползла длинная «гусеница», состоящая из необычной машины и нескольких прицепов. Очень было похоже на артиллерийский тягач с орудиями…

Но это точно не тягач. Где это видано, чтобы у тягача имелся позади винт, как у самолета?

Наконец странная «гусеница» остановилась, из головной машины вылезли три человека, подошли к нему. Представились, объяснили, кто и с какой целью прибыли в полк.

Майор Легкодух очень обрадовался технике и артиллеристам:

– Вовремя вы, как раз перед нашей атакой! Нам пушки очень нужны, без них вон ту высоту не взять…

И показал на небольшой холм вдали – его нужно захватить. Он ключ к селу Суомуссалми, а финны на нем засели прочно, огневые точки, доты, окопы – в несколько рядов. Так что, товарищи артиллеристы, выгружайтесь и давайте на позиции, скоро атака. Легкодух с любовью погладил «сорокапятки»: «Ну вот и отлично, зададим белофиннам жару! Будет им русская баня, почище любой их сауны!»

Выяснилось, что утром майор получил приказ – выбить противника с перешейка между Куйвас-ярви и Куоми-ярви и освободить дорогу на Суомуссалми. Со стороны села его должен поддержать 759-й полк 163-й стрелковой дивизии. Получится как бы два встречных удара: финнов зажмут в клещи, окружат и разобьют. В общем, классический военный прием…

Но перед селом находился небольшой холм, на котором – отличные оборонительные позиции и минометы. Снежное поле перед ним прекрасно простреливалось, кроме того, финны заминировали все подходы…

Главный удар по холму должен был наносить 3-й батальон под командованием капитана Лапшова. Красноармейцы как раз заняли позиции на опушке леса и приготовились к атаке.

Но в бой они особо не рвались – понимали, что шансов выбить финнов с хорошо укрепленных позиций немного, а вот потери наверняка будут большие. В лоб идти нельзя – погибнет половина (а то и больше) бойцов, а обойти никак не получится – кругом тайга и снег. Первая рота пыталась вчера прорваться по флангу, через замерзшее озеро Куома-ярви, да куда там! Едва вышли на лед, как сразу попали под сильный и точный огонь. Финны, похоже, только и ждали их появления…

Мины вспарывали лед, образовывали предательские полыньи с черной ледяной водой. Провалишься, сразу пойдешь на дно – сапоги тяжелые, тянут вниз. Приходилось огибать, бежать странными зигзагами. Но несколько человек все же ушли под воду. Только двоих успели вытащить, спасти, остальные утонули… И это кроме тех пятерых, что погибли от пуль и осколков. Да еще четверых ранило… В общем, атака закончилась ничем: побегали, постреляли и откатились на прежние позиции.

Рота 25-го стрелкового полка тоже решила нанести удар, но с другого края, в обход Кувас-ярви. Но это оказалось еще хуже – угодила в полузамерзшее болото. Красноармейцы по пояс проваливались в вязкую жижу, даже по грудь, не могли сделать ни единого шага. Стало понятно – здесь не пройдешь. Так вот почему белофинны не устроили здесь оборону! Знали, что никак не проберешься…

Нет, конечно, если подогнать саперов и технику и положить, как надо, гать, то будет можно, но на это уйдет не меньше трех дней – болото обширное, тянется на несколько километров. А за это время белофинны перебросят резервы и подготовятся к встрече. Короче, тоже не вышло. Потоптались немного и ретировались.

Вот так и получилось, что главную надежду командование 44-й дивизии возлагало на атакующий удар 305-го полка. Решили: раз не выходит в обход, то будем брать в лоб, но задавим числом. Пусть батальоны идут вперед, несмотря ни на какие потери… А что делать? Требуется во что бы то ни стало освободить 163-ю стрелковую дивизию и пробиться на Оулу. И попробуй не выполнить приказ командующего 9-й армией!

Потому майор Легкодух так и обрадовался внезапно свалившейся на него артиллерии. Хоть какая-то поддержка! Пушки – они везде пушки, хоть в Китае, хоть в Финляндии. Вдарим по противнику, мало ему не покажется. Конечно, обидно, что калибр маловат, сорок пять миллиметров всего, но ведь главное – само наличие орудий. Пусть «сорокапятки» часто стреляют, дают белофиннам огонька! Может быть, загасят минометы и пулеметные гнезда, помогут прорвать оборону…

Что же касается бронелета, то тут Кузьма Степанович был в сильном сомнении – он отнесся к новой технике скептически. Постучал пальцем по тонкому (на первый взгляд) фанерному боку, иронически хмыкнул:

– Броня-то ваша… того! Хлипковата! Финский пулемет ее, пожалуй, насквозь прошьет.

На что майор Злобин резонно заметил:

– Пытались уже вчера, было дело. Смотрите сами…

И показал на то место, где под отлетевшей фанерой просвечивался серый кевлар:

– Новая броня. По толщине – как фанера, а по эффективности – как лобовой лист у танка. У легкого, конечно. Пулеметы и минометы нам не страшны, не пробьет, проверено. Можете не сомневаться…

Легкодух уважительно посмотрел на машину:

– Никогда бы не подумал… А скорость у вас какая?

– Сто двадцать по шоссе, – ответил Сергей Самоделов, вылезая из кабины бронелета. – По льду, думаю, будет несколько меньше…

И посмотрел на белую гладь озера:

– Снег ровный, плотный, это очень хорошо. Даже лучше, чем по чистому льду. Полетим, как на самолете…

Через пятнадцать минут договорились о плане: две роты 305-го полка при поддержке артиллерии пойдут в лобовую атаку. Точнее – сделают вид, что идут. Ясно же, что их остановят и заставят лечь в снег. Пусть, это не важно. Главное – изобразить удар, чтобы финны поверили. И сосредоточили на красноармейцах все внимание…

А основной удар будет наноситься в другом месте – севернее холма. Бронелет на ходу проскочит озеро Куома-ярви, влетит на берег (он в этом месте пологий) и ударит во фланг. Цель – уничтожить минометную батарею на вершине и пулеметные гнезда внизу, чтобы наша пехота смогла пересечь открытое место и подобраться к финнам.

Дальше все просто – бойцы подползут к траншеям и закидают их гранатами, затем – рукопашная. Финны наверняка побегут, не выдержат удара. На плечах отступающих ворвемся в Суомуссалми и освободим 163-ю дивизию. Ее 759-й стрелковый полк, надеемся, тоже вступит в бой и поддержит атаку, а нет – так и сами справимся. Задача, поставленная перед 305-м полком, будет успешно выполнена…

Решили атаковать ровно в час дня – когда финны обедают. Испортим им аппетит… После уточнений и согласований разошлись по позициям. Майор Легкодух направился в третий батальон – готовиться к наступлению. С ним пошел и лейтенант Панкратов: командовать батареей своих «сорокапяток», поддержать красноармейцев огнем.

Бронелетчики также занялись делом. Чтобы уменьшить вес бронелета, выгрузили из него все припасы – еду, запчасти, канистры с горючим. И даже личные вещи. В бою будем двигаться на предельной скорости, а для этого надо облегчить машину. Вытащили на снег ящики, мешки и коробки, попросили командира штабной роты, чтобы организовал охрану, поставил часового. А то у нас народ такой, мигом все оприходует, опомниться не успеешь…

Наконец, все было готово. Проверили пулемет (работает, как часы) и вышли на исходную позицию. Подождали, пока начнется артподготовка – чтобы финны не услышали шум двигателя, и только после этого стали пробираться к озеру. Появление бронелета станет для противника неожиданностью. Не слишком приятной, прямо скажем…

«Сорокапятки» работали четко, осыпали холм снарядами. Били, правда, больше наугад, чем прицельно, но зато часто. Финны попрятались в окопах и не высовывались…

Сергей Самоделов прикинул, как безопаснее проскочить открытое место и вылететь на берег. Вышло, что надо пройти вдоль края озера и затем резко выскочить на косу, уходящую в глубь финской обороны. И уже по ней добраться до холма…

Была, конечно, вероятность, что финны заминировали косу, но это, по сути, не имело большого значения: скорость у бронелета приличная, он проскочит опасное место без проблем. Мины разорвутся далеко позади его кормы. Гораздо бо́льшую опасность представляла «колючка» – если зацепиться за нее лыжами…

Но и тут нашелся выход: надо разогнаться по максимуму и перепрыгнуть заграждения. Как раз перед проволокой имелось небольшое пологое возвышение, оно и будет трамплином. Налетим на финнов, ударим внезапно, и будет им картина маслом – «Не ждали»! В исполнении, конечно, не известного русского художника Репина, а бронелетного экипажа…

По традиции покурили перед боем (чтобы унять волнение), расселись по местам, приготовились. Майор Злобин посмотрел на часы и сказал: «Вперед!» Мотор взревел, пропеллер закрутился, и бронелет понесся. Получилось, почти как у классика: «Эх, тройка, птица-тройка, кто тебя выдумал!»

Глава шестая

Иван Мешков очень продрог: который час уже лежал на снегу в ожидании атаки… Еще утром их, бойцов третьего батальона, пригнали на опушку леса и показали на холм впереди – надо взять. Как только крикнут: «В атаку!» – всем вскочить и бегом вперед. Хоть кровь из носу, но нужно финнов с холма выбить, а иначе к Суомуссалми не подойти – дорогу насквозь простреливают. Финны не дадут даже приблизиться к окруженной 163-й дивизии…

Да только как их выбьешь? Впереди – открытое поле. Пока добредешь до холма (куда там бежать, снега – по самый пояс), тебя точно подстрелят. Финны бьют метко, с трехсот метров попадают в глаз, а их тяжелые пулеметы выкашивают наступающих, как траву. Ни укрыться, ни спрятаться – чистое место. Разве что упасть в сугроб и зарыться глубже. Или вообще притвориться мертвым…

С другой стороны, скорее бы эта самая атака началась, а то через час сражаться будет уже некому. От сильного мороза и лежания на снегу почти у всех побелели уши и носы, приходилось то и дело растирать их жестким, колючим снегом. Но это еще ничего, терпимо, гораздо хуже то, что начали замерзать пальцы на руках, и особенно – на ногах…

Не сможешь ходить – все, уже не боец. И не жилец тоже – при таких условиях… Считай, что тебе еще крупно повезет, если успеют переправить в госпиталь и откромсают часть обмороженной руки или ноги. Спасут, вылечат, вернут в строй. Без пары-тройки пальцев еще можно жить, даже работать, но вот если потеряешь ногу…

Тогда – все, беда. Не человек, а несчастный калека, инвалид, ни к чему не годный и никому, кроме близких родных, не нужный. Зачем ты такой на селе? Только для самой несложной работы и годишься. Хорошо, если сторожем куда-нибудь определят, в честь прошлых заслуг. Скажем, зерно в амбарах стеречь. А если нет? Чем еще одноногому заниматься? Лапти, что ли, на продажу плести?

Ну, допустим даже сторожем… Что это за служба такая – за копейки с берданкой сидеть, имущество колхозное стеречь? Ни почета, ни уважения. Разве это жизнь? Одно мучение… А как хочется погулять, повеселиться, с девками красивыми потанцевать, ведь молодой совсем! Эх, только бы руки-ноги целые остались, да все остальное желательно тоже… Может, повезет, не убьют, не покалечат?

… Хорошо бы вернуться домой живым и невредимым. И желательно – с наградой, хотя бы с медалью. Чтобы парни и мужики завидовали. Пройтись гоголем по улице под руку с какой-нибудь красавицей… В новенькой форме, поскрипывая сапогами. Дед Трофим внуком будет гордиться, а бабка Авдотья вмиг всех соседей обежит, про его подвиги расскажет. Эх, вот это жизнь! А еще бы выучиться на тракториста или водителя грузовика (профессии очень нужные и денежные), тогда можно жениться на хорошей, честной девушке, завести детей…

Что он, хуже других, что ли? Вполне ничего, некоторые девки даже говорят, что симпатичный. Грамотный, работать умеет, да и прочее – не пьет, считай, не курит. Пусть и не первый парень на деревне, но и не последний, это точно. А с медалью за него любая пойдет, даже самая первая красавица!

Где-то рядом громко и неожиданно бухнула пушка, и за ней – еще одна. Иван чуть приподнялся, посмотрел. Артиллеристы выкатили на опушку два низких, приземистых орудия («сорокапятки» – тут же понял) и открыли по финнам огонь. Глухо и отрывисто забили батальонные минометы, посылая одну за другой в сторону холма свистящие мины. Финны стали яростно отвечать…

Иван увидел, как вражеские позиции озарились яркими желтыми вспышками: это пулеметчики начали бить по лесу короткими злыми очередями, простреливая все пространство впереди. Затем раздался и винтовочный треск – включились ополченцы, засевшие на подступах к холму.

Их было немного, но зато настроены они были весьма решительно и даже воинственно: сами вызвались на войну, первые пошли оборонять родное село Суомуссалми. Все – местные, даже со своими ружьями, патронами и едой. В отличие от бойцов регулярной армии не были так уж хорошо обучены и одеты (кто во что горазд, главным образом – в меховые куртки и свитера), но зато боевой дух их был очень высок.

Ополченцев не приходилось агитировать, сами рвались в бой. Пришли, чтобы покарать «наглых русских» и отстоять свое село и родную Суоми. И представляли для частей Красной армии серьезную опасность: великолепно ориентировались в лесу, знали каждую тропинку, прекрасно бегали на лыжах, могли при необходимости взобраться прямо в них на дерево. И стреляли отлично – всю жизнь же занимались охотой. Промахов у них почти не бывало…

Иван приободрился: раз есть пушки, значит, не так все и плохо. Наша артиллерия – это мощная сила. Дядя Миша рассказывал, что во время Германской он славно долбил немцев из пушек. Тем это жутко не нравилось: сидели в своих окопах, нос боялись наружу высунуть. Вот как было! Хорошо, чтобы и здесь так же – спрятались бы финны и не показывались. Может, вообще решат после обстрела отойти? Это, конечно, было бы лучше всего…

Дядя Миша, Михаил Семенович, приходился Ивану Мешкову двоюродным дядей. В Гражданскую сражался на стороне красных, служил заряжающим в артиллерийском полку, правда, никак особенно себя не проявил. Ни ордена, ни даже благодарности от командования не получил. Однако после демобилизации неожиданно стал начальником – его выбрали председателем сельсовета.

Советской власти нужны были свои, преданные люди, чтобы строить на селе новую жизнь, и дядя Миша подходил для этого идеально: сам из крестьян, из бедняков, воевал в Красной армии… К тому же пользовался у односельчан авторитетом: его уважали как настоящего мужика. Три года провел на войне, честно тянул лямку, от службы не бегал и не прятался.

Вот так дядя Миша стал сельским начальником. Деревенские сами его выбрали: свой человек, все его знают, с самого малолетства. Когда еще сопливым мальчонкой бегал по улицам, сверкал голыми пятками… А многим он приходился еще и родственником – близким или чуть дальним. Впрочем, у них в деревне почти все были друг другу родными, так уж вышло…

Отношения между Мешковыми были всегда хорошие, семейные. Михаил, конечно, знал, что его двоюродный брат Алексей, сын деда Трофима, служит у белых, но не винил его. У каждого своя судьба, своя дорога. Михаил покровительственно относился к семье деда Трофима, и та более-менее пережила лихие годы, не пострадала ни во время коллективизации, ни от раскулачивания.

Собственно, раскулачивать у Мешковых было нечего – жили почти бедно, из всей семьи работал только дед Трофим. Бабка часто и подолгу болела, мать, Екатерина Михайловна, умерла, когда Ивану исполнилось всего пять лет. Но у них имелась кое-какая скотина – лошадь, корова, овцы. И птица всякая, как положено… Так что нищими их тоже нельзя назвать.

Дядя Миша старался никому не рассказывать, что его брат Алексей служил у белых офицером. А деревенские дружно молчали – понимали, что к чему. Вот так и прошла гроза мимо Мешковых, никого практически не задев. Скорее всего дядя Миша таким образом сам себя защищал – если бы в райкоме узнали о его брате… Не к лицу председателю сельсовета и верному большевику-ленинцу (дядя Миша вступил-таки в партию) иметь такого брата, пусть даже двоюродного…

Иван вырос настоящим Мешковым – трудолюбивым и старательным. Помогал деду по хозяйству – в поле работал, пахал от зари до зари, в огороде тоже, и на мельнице – везде, где надо. Трофим Харитонович внуком очень гордился – настоящий мужик, рукастый и головастый. Иван рос умным, сообразительным, никакого дела, даже самого трудного, не боялся. Успешно окончил семилетку, хотел идти учиться на тракториста, но не взяли – оказался молод. Поработал в колхозе несколько лет, а весной 1938-го его забрали в Красную армию – как раз стукнуло восемнадцать.

Благодаря отличной характеристике (спасибо дяде Мише!) и семилетке Иван попал в хорошее место – 44-ю Киевскую краснознаменную стрелковую дивизию имени товарища Щорса. Она стояла на Украине, под Тернополем, городом хорошим, теплым, хлебным. И еды было достаточно, и девки – все сплошь красавицы. Хохотушки, полнушки, веселушки, не прочь погулять с красноармейцем, когда тот в увольнительной…

Служба показалась Ивану не слишком трудной, он сразу сообразил, что к чему, что делать, чтобы числиться на хорошем счету и не попадать под тяжелую руку старшины. Надо быстро выполнять приказы, выглядеть бодрым, подтянутым, аккуратным, следить за своей формой, чтобы всегда была чистой и отглаженной. И все тогда хорошо. И, главное, соблюдать негласное армейское правило – не высовываться. Не отставать, но и не лезть вперед – в армии выскочек не любят.

Благодаря трудолюбию, усердию и исполнительности Иван стал хорошим бойцом. Ему даже поручили важную обязанность – проводить политинформации для бойцов, недавно призванных из аулов и дальних кишлаков. Молодые среднеазиатские и кавказские парни с трудом понимали русский язык, а читать вообще не умели. Но надо же было вести с ними политическую работу, разъяснять политику партии и правительства!

Иван читал бойцам вслух передовицы газет (в основном «Правду» и «Красную звезду»), а затем сам, своими словами, доступно объяснял, о чем там написано. Благодаря этому новобранцы уже понимали, что и как надо отвечать на вопросы политрука.

За это командир батальона, капитан Лапшов, поощрил Ивана – вручил на Ноябрьские праздники почетную грамоту и обещал в конце года отпустить домой на неделю. Но повидать родных Ивану не пришлось – в дивизию неожиданно пришел приказ – следовать в Карелию.

Думали сначала, что это очередные учения, но оказалось, что их посылают на войну. В начале декабря дивизию погрузили в эшелоны и повезли через полстраны на север. Выгрузили в крошечной Кандалакше, построили в колонны и погнали в бой. И вот, наконец, они пришли: впереди – противник, которого надо непременно выбить с холма.

Ох, только бы остаться в живых…

* * *

Взлетела красная ракета, и командир взвода, лейтенант Масленников, звонко, по-мальчишечьи крикнул: «За мной, вперед!» И первым побежал по снегу. Бойцы неохотно поднялись и с громким, но нестройным «ура!» побрели за ним. Иван старался вперед не лезть – если честно, очень боялся (вдруг убьют?), но в то же время не отставал, чтобы не прослыть трусом. Держался, как всегда, в серединке. Взвод пробежал (точнее, пробрел) метров пятьдесят и залег – пулеметные очереди взрыли снег в очень опасной близости.

Рядом с Иваном плюхнулся старшина Веселенко – тоже не высовывался, держался позади своих бойцов, даже часто – далеко за их спинами. От прежней его веселости не осталось и следа, старшина даже перестал хохмить над фамилией Мешкова. Наоборот, начал относиться к Ивану с уважением – после того, как тот не испугался во время финской засады не запаниковал, сумел организовать оборону…

Тогда многие испугались, забегали, засуетились, пытаясь укрыться, спрятаться. И были тут же убиты или ранены. Иван же сразу залег под ближайшей полуторкой и переждал самое страшное – начало атаки. Потом осмотрелся и решил, что надо себя спасать. А заодно – и всех остальных бойцов. На старшину надежды не было – он все никак не мог прийти в себя, сообразить, что делать. И Иван взял инициативу в свои руки: собрал вокруг себя бойцов и приказал палить в сторону леса – как получится. Главное – дать противнику отпор, показать, что они тоже умеют огрызаться.

Красноармейцы открыли нестройную стрельбу, и вскоре к ним присоединились все уцелевшие. В результате удалось отбиться и отделаться не такими большими потерями (всего трое убитых и столько же раненых). Иван даже заслужил благодарность от командира батальона товарища Лапшова, который во время нападения находился недалеко от взвода и все видел.

С тех пор старшина Веселенко стал выделять Мешкова среди прочих и пообещал сделать его командиром отделения – как только представится такая вакансия. Взводный, лейтенант Масленников, был не против – надо только дождаться свободного места. Но, судя по потерям, это могло произойти уже очень скоро…

* * *

Красноармейцы вжались в холодный снег и голов не поднимали – пули густо жужжали прямо над ними. Масленников пытался продолжить атаку, вскочил с пистолетом в руках, но тут же был ранен. Пуля пробила легкое, и он повалился на бок. Кровь алым пульсирующим фонтанчиком стала выплескиваться на шинель…

«Лейтенант ранен!» – пронзительно крикнул кто-то, и старшина Василенко, в очередной раз матюгнувшись (похоже, только это он и умел делать), пополз вперед – вытаскивать командира. О том, чтобы атаковать дальше, уже и речи не было. О бое никто не думал, каждый мечтал лишь поскорее отползти назад…

Похожая ситуация сложилась и в других взводах – они тоже прекратили атаку и залегли. До вражеских траншей оставалось еще метров триста, но преодолеть их не представлялось никакой возможности – пальба с той стороны велась плотная, прицельная. А быть убитым никто не хотел.

Тут Иван снова увидел диковинную машину, которая один раз уже спасла ему жизнь. Быстрая, красивая, стремительная, она вылетела из-за деревьев и, оглушительно ревя, понеслась к замерзшему озеру. Выскочила на лед и легко помчалась прямо на финские позиции. Двигалась зигзагами, уходя от прямых выстрелов, и быстро приближалась к вражеским траншеям. Винт поднимал снежную пыль, и это отчасти скрывало машину от финских стрелков, те никак не могли в нее точно попасть.

Наконец, вспахивая белую целину, стремительная машина подлетела к финскому берегу и выскочила на небольшую косу, покрытую плотным настом. Разогналась и ловко, на большой скорости, перепрыгнула через колючую проволоку. Финны и ахнуть не успели, как она обрушилась на них сверху…

Это был бронелет. Из него ударили автоматные очереди – экипаж вступил в бой, открыл стрельбу через смотровые щели в дверях. Расстояние до противника было совсем небольшое, поэтому пули ложились точно и кучно. Огневые точки финнов «гасли» одна за другой. Вскоре их тяжелые, длинноствольные М-26 захлебнулись и замолчали…

После того как с пулеметами было покончено, бронелет развернулся и понесся к минометной батарее. Из люка вылетела граната – получайте подарочек! Грохнул взрыв, минометчики в страхе побежали. Добивать их не стали, пусть спасаются. Мы же не звери, чтобы в спину стрелять…

Разгромив батарею, бронелет остановился на вершине холма и открыл стрельбу по ополченцам. Их позиция была теперь как на ладони, бей – не хочу. Те не выдержали и тоже побежали… И сами угодили в ловушку – 759-й стрелковый полк, увидев, что наши атакуют, тоже решил идти на прорыв. Поддержать наступление изнутри, со стороны села Суомуссалми. Его бойцы стали активно теснить финнов и вскоре полностью их разгромили. Вот тогда ополченцам и пригодились лыжи – скорее бежать от русских и их страшной машины…

Увидев, что противник отступает, капитан Лапшов повел свой батальон вперед: красноармейцы поднялись и с нестройным криком «ура!» взяли-таки возвышенность. Сопротивления им никто не оказал – некому было, все благополучно убежали. Победа была полной и окончательной…

Радовало и то, что убитых и раненых оказалось относительно мало, а еще батальону достались хорошие трофеи, финские винтовки и пулеметы. И большой запас патронов к ним. Тоже пригодятся…

* * *

Майор Легкодух довольно потирал руки – его полк первым в 9-й армии добился победы над финнами. Можно было смело докладывать: противник разгромлен, Раатская дорога свободна, село Суомуссалми взято, 163-я дивизия деблокирована. Более того: в результате смелой и успешной атаки бойцы 3-го батальона захватили богатые трофеи: пять минометов, несколько тяжелых пулеметов, десятки винтовок и много патронов. И продовольствие.

Последнее было особенно важно – снабжение Красной армии оставляло желать лучшего, бойцы сидели на сухарях и кашах, а тут – настоящие мясные консервы, копченая колбаса, домашний сыр, галеты, шоколад… Шикарно! Можно даже устроить небольшой пир…

Майор Легкодух собирался доложить и о героических заслугах экипажа бронелета – без него, конечно, и не справились бы, но майор Злобин попросил этого не делать. Машина, мол, секретная, незачем лишний раз ее светить. Неизвестно, к кому в руки этот рапорт попадет – были уже случаи, когда вестовых перехватывали финские диверсанты…

Они научились ловко и незаметно действовать вблизи советских частей: открыто не нападали, но причиняли большой вред. Их группы отлавливали отставших красноармейцев, нападали на штабные машины, захватывали документы. Так в руках у финнов оказались оперативные приказы 44-й дивизии. Они узнали о планах советского командования и сумели организовать оборону: быстро перебросили на опасный участок резервы и закрыли прорыв. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы к противнику попала информация о новейшем бронелете. Даже косвенная. Лучше вообще никогда не упоминать о нем…

Майор легко согласился на это, докладывать о бронелете не стал, отметив лишь успех своего полка. Еще попросил представить к награде капитана Лапшова – за личную храбрость и героизм. Командир 3-го батальона в трудный момент боя повел в атаку красноармейцев и первым ворвался в траншеи противника. Это был настоящий подвиг…

Бронелетчики были довольны результатом: машина показала себя отлично, продемонстрировала лучшие качества: огневую мощь, скорость, маневренность. Финны разбиты, 163-я дивизия освобождена. Передовые части 759-го полка встретились с бойцами 44-й дивизии и наладили боевое взаимодействие. Как говорится, «враг бежит, бежит, бежит…».

Тем не менее майор Злобин понимал: этот успех – лишь начало длительной и тяжелой кампании, которую только предстояло выиграть. Мало победить в одном бою, надо выиграть всю войну. А до этого было еще далеко. Во-первых, финны совсем не собирались сдаваться, наоборот, с каждым часом усиливали свое сопротивление. Значит, сражений, в том числе и опасных, будет впереди немало.

Перед 44-й дивизией РККА стояла трудная задача: ей предстояло не только разбить финнов, защищавших Раатскую дорогу, но и овладеть крупным населенным пунктом – городом Оулу. А затем развернуться и ударить в тыл дивизиям, оборонявшим знаменитую линию Маннергейма.

… Которую вот уже почти месяц безуспешно пыталась взять 7-я армия Кирилла Афанасьевича Мерецкова. Его дивизии еще в начале декабря начали наступление на север и захватили ряд важных населенных пунктов – Териоки, Рауту, Райвола и Инониеми, но потом уперлись в мощные укрепления и встали.

Линия Маннергейма представляла собой уникальную оборонительную систему, целый ряд сложных фортификационных сооружений. Финны строили ее более двадцати лет и, надо сказать, постарались на славу. Глубоко эшелонированная оборона имела в глубину до девяноста километров, а в ширину – более ста десяти.

Военные инженеры весьма удачно и в полной мере использовали те преимущества, которые давали особенности местного рельефа. Помогала им и сама природа: глухая северная тайга, многочисленные овраги, реки, ручьи, озера, болота… Основу обороны составляли неприступные бетонные доты, прочно стоящие на сплошном граните и скальных породах. Не сковырнешь!

Три полосы линии Маннергейма насчитывали более 1000 дотов и дзотов (пулеметных и пушечных), из них почти триста являлись, по сути, мощными крепостями. Толщина железобетонных стен и перекрытий доходила до двух метров, а сверху они были закрыты трехметровыми земляными валами, на которые посадили деревья – и для маскировки, и для дополнительной защиты. Пробить такую массу земли и бетона не могла даже полутонная авиационная бомба…

Каждый дот был автономным, имел большой запас продовольствия и боеприпасов, что позволяло вести длительную и успешную оборону. Между собой соединялись сложной системой траншей и переходов, дававшей возможность оказать помощь попавшему в трудную ситуацию гарнизону или спешно эвакуировать его. А еще беспрепятственно пополнять боеприпасы, продукты, медикаменты. Перед дотами была установлена «колючка» (от пехоты), а также железобетонные и каменные надолбы (от танков). И вдобавок устроили минные поля, выкопали многочисленные ямы-ловушки…

Перед самой линией Маннергейма оборудовали обширное предполье – полосу укреплений (15-20 км), густо нашпигованную минами и затянутую колючей проволокой, что весьма затрудняло продвижение советских войск. Надо ли говорить, что все мосты через реки были заблаговременно взорваны, а дороги – завалены, причем лесные преграды тянулись на несколько сот метров…

Неудивительно, что передовые части Красной армии, натолкнувшись на столь мощные заграждения, встали намертво. Взять с ходу, наскоком всю эту гранитно-бетонную крепость не получилось – с большими потерями в живой силе и технике дивизии отошли…

Наконец, после упорных и кровопролитных боев, в Москве решили радикально изменить тактику наступления. Во-первых, сократили полосу для каждой дивизии, что усилило ее ударную силу и повысило концентрацию танков и артиллерии. Во-вторых, разбили атакующую группировку на две части – 7-ю армию и 13-ю, специально созданную для прорыва линии Маннергейма.

Седьмая осталась в подчинении командарма 2-го ранга Мерецкова, а новую, Тринадцатую, возглавил комкор Грендаль. Оба – талантливые полководцы, имеющие большой боевой опыт и обладающие немалыми организаторскими способностями, настоящие зубры в своем деле. Мерецков успешно воевал в Гражданскую, сражался в республиканской Испании, разгромил итальянский экспедиционный корпус в районе Гвадалахары, за что был награжден орденом Красного Знамени.

Владимир Грендель еще в Германскую достиг чина полковника, затем служил в Красной армии (в основном на штабных должностях), занимался вопросами артиллерии, считался видным военным ученым-теоретиком. Главную роль при его назначении сыграло то, что он был уроженцем Финляндии и прекрасно знал местные обычаи и порядки. Это могло пригодиться при контакте с местным населением.

Советскую группировку на Карельском перешейке значительно усилили. Седьмая армия получила двенадцать стрелковых дивизий, одиннадцать артполков и пять танковых бригад (плюс пулеметную бригаду, два отдельных батальона тяжелых танков и десять авиаполков), а Тринадцатая – девять стрелковых дивизий, девять артполков, одну танковую бригаду, два отдельных батальона тяжелых танков, один кавалерийский полк и пять авиаполков. Техники и людей на Северо-Западный фронт пригнали столько, что некуда было девать, военные толкались на передовой и мешали друг другу. И вот перед армиями поставили главную задачу – преодолеть предполье и взять, наконец, пресловутую линию Маннергейма.

А с этим оказалась проблема. Огромная военная машина РККА билась о непреступные стены финской крепости, но пробить их никак не могла. Дивизии медленно вгрызались во вражескую оборону, отходили и вновь наступали, но значительных результатов пока не было. Между тем людские потери с каждым днем росли, а надежды на скорую и легкую победу над противником таяли.

Стало понятно, что быстрого и легкого похода на Хельсинки не получится, финны будут упорно обороняться, яростно защищать каждый клочок дорогой Суоми, биться за каждое село, хутор, амбар, использовать все возможности, чтобы остановить и по возможности разгромить советские части. Скорой победы ожидать не приходилось. Между тем время шло, в Кремле недовольно хмурили брови и требовали результатов. И если их в ближайшее время не будет…

Так что воевать Красной армии в Финляндии предстояло еще много, долго и упорно, значит, и для бронелета найдется работа. И к ней надо готовиться. Потому майор Злобин приказал – чистить оружие, латать обшивку и по возможности отдыхать. Но при этом бдительности не терять и помнить, что противник близко. Враг не дремлет!

Глава седьмая

Над замерзшим лесом лениво занимался мутный рассвет – серенький зимний день все никак не хотел разгораться. Из кабины бронелета, потягиваясь и зевая, вылез Матвей Молохов – с утра заняться зарядкой и размять затекшие мышцы.

Ему, при немалом росте, приходилось в бронелете особенно тяжело: в салоне спали сразу четыре человека – майор Злобин, капитан Лепс, он, Матвей Молохов, и еще Пан Профессор – Герман Градский. Ложились поочередно то на сиденья-диваны, то прямо на пол, на ящики и коробки с продуктами, подстелив под себя байковые армейские одеяла и завернувшись в спальники.

Сергей Самоделов, как и полагается, ночевал в кабине, и ему было удобнее всех – более-менее свободно, а вот остальным приходилось тесниться. Матвей, как мог, поджимал под себя длинные ноги, чтобы уместиться, но удавалось это с трудом. Поэтому по утрам он еле-еле разгибался и, полусогнутый, вылезал из машины. Требовалось не менее десяти-пятнадцати минут, чтобы привести себя в порядок и войти в форму – надо было побегать, поприседать, попрыгать, размять затекшие мышцы…

Этим Матвей и занялся – стал делать гимнастику, отрабатывать привычный комплекс в стиле старого, доброго ушу. И полезно, и приятно – позволяет сразу проснуться и получить заряд бодрости на весь день.

За этими упражнениями его и застал командир 3-го батальона капитан Лапшов. Он минут пять с удивлением наблюдал, как полуголый здоровяк-старлей (майка, трусы, на ногах – сапоги) машет руками, приседает, прыгает, принимает странные позы и выкрикивает непонятные, чужие слова. От разгоряченного тела валил пар, что делало это зрелище еще более диковинным – надо же так разогреться на морозе!

Наконец Лапшов не выдержал и подошел:

– Здравия желаю! Что, зарядкой занимаетесь?

– Так точно, – поприветствовал капитана Молохов, – занимаюсь, а то мышцы за ночь затекли. А надо быть в хорошей форме…

– Правильно, – одобрительно кивнул комбат, – утренняя зарядка – это хорошо. А вот моих ни за что не заставишь ее делать, только из-под палки. Даже комсостав, не говоря уже о рядовых красноармейцах. А вот вы, смотрю, сами, добровольно, да еще удовольствием… Кстати, что у вас это за странные упражнения, товарищ старший лейтенант?

– Народная китайская гимнастика, – ответил, не переставая махать руками и ногами, Молохов, – научился, когда служил в Поднебесной…

– А, так вы, значит, помогали китайским товарищам, – понимающе протянул Лапшов. – Как же, слышал! Нам на политзанятиях рассказывали… Ну, и как там, в Китае? Как люди живут?

– Бедно живут, – ответил, не отвлекаясь от упражнений, Молохов, – гораздо хуже, чем наши. Народу много, а пригодной для обработки земли – мало. Питаются в основном рисом, овощами и еще травами разными местными. Мясо едят редко, только по большим праздникам, и в основном – курятину и свинину.

– Понятно, – кивнул Лапшов, – вся земля небось у кулаков и помещиков, как у нас раньше было… Ну ничего, придет время, и мы им поможем, освободим от рабства. Здесь разберемся, установим в Финляндии советскую власть, и сразу туда. Так ведь?

Молохов кивнул и перешел к следующему упражнению. Капитан еще немного понаблюдал, а затем спросил:

– Ваши уже встали?

– Только проснулись, – махнул Матвей в сторону бронелета, где началось утреннее шевеление, – одеваются, скоро выйдут. Я сегодня за дневального, потому встал пораньше, завтрак приготовить. Присоединяйтесь к нам, товарищ капитан, поедим вместе.

– Спасибо, – поблагодарил Лапшов, – но я уже позавтракал вместе со своими…

– Так можно еще раз, – улыбнулся Матвей, – место для чая и бутерброда с колбасой всегда найдется…

Капитан печально вздохнул – который уже день питался одной лишь пшенкой (как и все его бойцы), но признаваться в этом не хотел: еще подумают, что его красноармейцы голодают, что плохое снабжение…

– Я вот зачем пришел, – перевел разговор на другую тему Лапшов, – нам бы разведать ситуацию у северного берега, понять, где у финнов какая оборона. Ваша машина идеально для этого подойдет. Можно даже провести легкую разведку боем…

– А почему не сами? – удивился Молохов. – У вас же есть разведчики?

– Маловато их, – огорченно признался Лапшов, – потери слишком большие. Если бросить всех сейчас на разведку, боюсь, потом не останется. А нам без разведки никак – напоремся на финнов, попадем в ловушку…

– Ладно, – кивнул Молохов, – командир выйдет, доложу ему. Может быть, мы даже к вам после завтрака заглянем. Майор вчера говорил – надо поговорить с комбатом, согласовать план действий…

– Вот и отлично, – обрадовался Лапшов, – заходите, поговорим. Надо же друг другу помогать! Одного врага бьем…

– Точно! – важно произнес Молохов. – Боевое взаимодействие – это первое дело…

Капитан удовлетворенно кивнул и пошел в батальон, а Матвей еще минут пять позанимался, а затем растер тело жестким, колючим снегом и побежал в бронелет (мороз-то какой!). Холодно, но хорошо!

С утра такая зарядка бодрит, тонизирует, мобилизует. Правы были мудрые китайцы – утренняя гимнастика в сочетании с водными процедурами (даже снежными) дает жизненную энергию. Но пора и завтрак готовить, а то ребята проснулись, потребуют чая и кофе…

Матвей набрал полный котелок снега (растопим на плитке) и понесся к бронелету.

С холодным котелком он ввалился в машину, где потихоньку одевались члены экипажа.

– Закрывай дверь, холодно! – закричал на Матвея главный специалист по древним языкам и мировой истории Герман Градский.

Он, как никто другой, боялся мороза – был чувствителен к холоду. За это его величали Неморозкой – в шутку, конечно. Герман Михайлович морщился, показывал свое якобы неодобрение (что за фамильярность!), но в душе ему было приятно. Радовало, что остальные члены команды, люди сугубо военные и по определению лишенные всяких сантиментов, относятся к нему тепло, по-дружески, принимают за своего. А это дорого стоило.

Вот и сейчас Градский внутренне был доволен, что не его назначили дневальным – терпеть не мог вставать рано и заниматься готовкой, уборкой и прочими скучными, но крайне необходимыми в армии вещами. Майор Злобин, зная нелюбовь своего спеца к подобным делам, старался Градского от этих обязанностей по возможности освобождать. Все-таки мозги и знания (тем более такие глубокие) должны цениться выше, чем грубая физическая сила и умение стрелять…

Злобин решил, что сегодня поручит Градскому важное дело – воздушную разведку. В комплект военного оборудования бронелета входили легкие беспилотники, управляемые дистанционно, с помощью небольшого ручного пульта. По размерам эти вертолетики были почти как детские игрушки, но несли на себе по три мини-камеры и позволяли видеть на земле буквально каждую мелочь. Причем давали картинку как в обычном, так и в инфракрасном режиме – можно работать и ночью. А при необходимости к ним подвешивались небольшие бомбы…

За озером у противника наверняка есть мощные укрепления, прекрасно оборудованные и отлично замаскированные. Финны умело прятали свои доты и огневые точки среди деревьев, скал и гранитных валунов. Попробуй найди их! С обычного самолета не получится (одна тайга да камни), а пешая разведка не всегда давала надежные результаты. Можно было пройти всего в метре от заваленного снегом дота и ничего не заметить. А потом нарваться на мощный огонь…

Такое, к сожалению, уже случалось, и не раз: финны пропускали мимо себя разведку и выкашивали идущих следом бойцов. Укрыться же от смертельного огня было негде – пулеметчики били с близкого расстояния, простреливая все пространство. После такого побоища на снегу оставались десятки убитых и раненых. И никто им помочь не мог – финны не подпускали. Бойцы корчились на снегу, оглашали замерший в ужасе лес долгими, мучительными стонами, а потом их мертвые, застывшие тела с белыми, неподвижным лицами лежали на земле и служили немым укором тем, кто послал их на бессмысленную бойню…

Вот и требовалось все разведать, в этом капитан Лапшов был абсолютно прав. Прежде чем идти вперед, надо понять, что тебя ждет. Умный командир не полезет на противника, пока не выведает все слабые места в его обороне.

Тем более что у финнов, по некоторым данным, на том берегу Куома-ярви была скрытая орудийная батарея. И не какая-то мелкокалиберная, а хорошая – три 76-мм орудия, оставшихся еще от царской армии. Несмотря на почти сорокалетний возраст, они находились в прекрасном состоянии и представляли серьезную угрозу для наступающих. И для пехоты, и для танков, и для легкого бронелета…

Решили сделать так: Сергей Самоделов, как главный умелец в команде, соберет вертолетик и направит его на финнов. А Пан Профессор будет им управлять и смотреть по монитору, где какие укрепления. И наносить на карту. Тогда, может быть, при атаке не будет таких серьезных потерь…

Сразу после завтрака Злобин приказал перебраться поближе к лесу (и, соответственно, подальше от бойцов 3-го батальона) и заняться подготовкой к разведке. Сергей Самоделов с помощью Молохова извлек летательный аппарат, проверил его и подготовил к запуску.

В это время Злобин и капитан Лепс бдительно следили, чтобы никто посторонний не подошел слишком близко к машине. Не для этой войны такая техника. Майор даже попросил капитана Лапшова выставить на опушке дополнительное оцепление – чтобы красноармейцы не мешали работать. Объяснил свою просьбу просто: бронелет нуждается в ремонте, будем его разбирать, чинить, и никто не должен видеть его внутренности. Мол, все совершенно секретно…

Капитан понимающе кивнул и обещал помочь. И очень вовремя: поглядеть на необычный аппарат собралось много желающих: с самого утра красноармейцы под тем или иным предлогом заглядывали к бронелетчикам, любопытствовали, удивлялись, благодарили за помощь: «Если бы не вы, товарищи, мы бы ни за что не выбили белофиннов с той высотки!»

Злобину это порядком надоело (что за массовые экскурсии!), и он попросил Лапшова обеспечить охрану. Капитан Лепс лично расставил выделенных бойцов длинной цепочкой вдоль опушки и строго приказал: никого не подпускать, даже командующего армией, самая секретная тайна! Вражеские шпионы повсюду, нужно проявлять бдительность!

И только после этого приступили к работе. Вертолетик легко поднялся в воздух и понесся в сторону озера. Самоделов управлял им, а Градский следил за картинкой и чиркал карандашом по карте – отмечал узлы обороны. Благо погода стояла отличная, солнечная, вся местность была как на ладони. И, главное, ничто не мешало разведке – финны не обращали на летательный аппарат никакого внимания, очевидно, принимали его за какую-то странную лесную птицу. Легкое жужжание моторчика почти не было слышно из-за звуков близкого боя – на окраине села Суомуссалми шла перестрелка.

Это отступившие вчера ополченцы предпринимали попытку отбить свои позиции. Им, очевидно, стало стыдно, что они так трусливо и поспешно убежали, вот и решили реабилитироваться. Но все их попытки прорваться заканчивались ничем – красноармейцы дружно отбивали атаки. В конце концов, финны устали и отошли в лес, где и залегли за елями. И стали уже оттуда нерешительно постреливать. Скорее для очистки совести, чем для пользы дела…

Сергей Самоделов опустил летательный аппарат пониже, чтобы все хорошо видеть, и повел над позициями. Вертолетик завис над деревьями и начал передавать четкую, яркую, детальную картинку.

Как и предполагал капитан Лапшов, на северной стороне озера финны закрепились основательно. Вдоль берега вырыли траншеи, оборудовали пулеметные точки, приготовили площадки для минометов. Пан Профессор насчитал не менее трех пулеметных капониров и два серьезных дота – пушечных, оборудованных скорострельными 57-мм орудиями. Стало ясно, что противник серьезно готовится к отражению советского наступления…

Еще увидели, что перед траншеями финны натянули тройные проволочные заграждения. «Колючка», как всегда, была установлена очень низко и закидана снегом. Если не знать, почти не заметно. Помимо этого, нашли несколько хорошо оборудованных снайперских позиций, где засели знаменитые «кукушки». Против же танков и прочей бронетехники финны установили конусообразные железобетонные надолбы – тоже серьезное препятствие, сразу не преодолеть.

Но самую большую опасность для всех представляли 57-мм скорострельные орудия. Они не были очень уж мощными, но их калибра вполне хватало, чтобы пробить лобовую броню легкого Т-26. А уж бронелета – и подавно… В лесу же финны спрятали артиллерию – Градский насчитал четыре 76-мм орудия. Очевидно, одно трофейное – то самое, что украли у артиллеристов 122-го артполка. Час от часу не легче…

Место для пушек выбрали очень грамотно – чтобы держать под обстрелом все озеро и подступы к нему. Как только советские батальоны выйдут на лед, их тотчас же накроют плотным орудийным огнем…

Как же взломать такую оборону? Если атаковать через озеро – значит, понести большие потери. Сколько людей погибнет, прежде чем красноармейцы доберутся до траншей? Половина, больше? В обход же – болота и тайга, тоже не пройдешь.

Надо бы повременить с наступлением, решил майор Злобин, пока не прибудут полковые пушки и гаубицы. При их поддержке атака станет не такой болезненной – можно подавить вражескую батарею, уничтожить доты, разорвать колючую проволоку перед траншеями, заставить замолчать тяжелые пулеметы…

Но артиллерии все не было. 3-й батальон с нетерпением ожидал прибытия 122-го артполка, но тот все никак не шел. Бойцы недоумевали: куда же он делся? Не застряли же навечно на Раатской дороге! Тем более что она была уже свободна и даже расчищена, ничто не мешало быстрому продвижению. Кроме, конечно, нашей вечной неразберихи, глупости и бестолковости…

Своими соображениями по поводу атаки майор Злобин поделился с капитаном Лапшовым, когда они встретились и устроили совещание. Показал на карте, где и как финны организовали свои позиции, где находятся доты и основные огневые точки. Каким образом были получены эти важные сведения, он уточнять не стал, лишь заметил, что они совершенно точные, свежие, в перепроверке не нуждаются. Однако если товарищ капитан хочет, то может послать собственных разведчиков…

Лапшов, разумеется, не хотел – людей и так не хватало. Он долго рассматривал карту, переспрашивал, уточнял и все никак не мог поверить, что вражеские объекты нанесены так точно и подробно. А вдруг это дезинформация? Мы пойдем в атаку, а они нас…

Пришлось раскрыть «тайну» – эти данные получены от финского рабочего-коммуниста, который сегодня утром перешел на нашу сторону. Он, мол, и нарисовал этот план. В это капитан Лапшов охотно поверил: почему бы нет? Такие случаи уже бывали, о них не раз писали в советских газетах. Вот в «Правде», например, приводили пример, когда сразу несколько финских трудящихся, насильственно загнанных в буржуазную армию, покинули ее ряды и примкнули к освободительным советским войскам…

* * *

Но долго рассуждать на тему сознательности финских рабочих капитану Лапшову не дали – надо решать, что же делать с наступлением. Пытаться самим пробить финскую оборону или подождать, пока подойдет полковая артиллерия? В первом случае – неизбежные потери, во втором – утрата инициативы и затягивание боевых действий. Что, понятно, на руку только противнику. Финнам выгодно тянуть кота за хвост…

Ответ пришел с вестовым из штаба 44-й дивизии: 305-му стрелковому полку приказывали немедленно наступать на северный берег Куома-ярви. Командование обрадовалось успешной атаке на село Суомуссалми и решило развить успех. Раз удача на нашей стороне, надо ковать, пока горячо. И отдало приказ – гнать противника дальше, до самого Ботнического залива. Чтобы взять город Оулу и разрезать Суоми на две части…

Командир 305-го полка, майор Легкодух, получив приказ, только матюгнулся: он прекрасно понимал, что красноармейцы, уставшие после трудного боя, не смогут его выполнить. Тем более без артиллерийской поддержки. Но приказ есть приказ, и он спустил его дальше – капитану Лапшову.

Тот снова пригласил на совещание майора Злобина, чтобы вместе обмозговать ситуацию. После небольшой дискуссии решили атаковать через озеро, но по-хитрому. В темноте, перед самым рассветом, ползком. Если идти в обход – то долго и ненадежно, можно нарваться на финскую засаду или застрять в болоте. Как уже было… А тут – удар напрямую, надо только быстро и скрытно преодолеть открытое пространство…

Данные о финской обороне имелись (спасибо «перебежчику»), значит, атакуем так, чтобы сразу прорвать оборону. Цель – одним броском преодолеть озеро и закрепиться на том берегу, захватить плацдарм. Пусть одной ротой, одним взводом, но зацепиться за скалистый, обледенелый кусочек финской земли…

Тогда можно будет наступать дальше. А пока чуть приоткроем финскую оборону и всунем в щель носок сапога. А там, дай бог, и вся нога влезет. И дверь в Суоми благополучно распахнется! Тем более что у батальона имелись два своих орудия (прибывшие «сорокапятки») и кое-какая техника – секретный бронелет. Значит, были и шансы на успех. А настроение после недавней победы у красноармейцев заметно повысилось, что также было немаловажно.

Решили атаковать в пять часов утра, пока финны не проснулись. План в основном был такой: в темноте подбираемся к вражеским позициям, делаем проходы в минных полях и режем колючую проволоку. Затем разом, по команде, поднимаемся и одним броском достигаем окопов. Закидываем их гранатами, врываемся и добиваем не успевших очухаться финнов в рукопашной схватке. Просто и сердито.

Затем занимаем круговую оборону и держимся до тех пор, пока не подойдут основные силы дивизии. Стиснув зубы, через любое «не могу». И отражаем контратаки финнов. Днем, если все будет нормально, артиллеристы подтащат свои «сорокапятки», тогда появится и огневая поддержка. А там, глядишь, и 122-й артполк подойдет, и наша славная бронетехника. Командование дивизии обещало помочь – и живой силой, и танками, ведь понимает, что от этого наступления зависит очень многое. Будем надеяться, что оно бросит на плацдарм все имеющиеся силы…

А когда подойдут резервы, можно развернуть наступление по всей форме. Сил у белофиннов уже останется мало, сопротивляться долго не смогут. Воздушная разведка доносила, что дальше, до самого Ботнического залива, серьезных укреплений у них нет, одни только хилые заставы и гарнизоны. Значит, препятствий для быстрого продвижения дивизии не будет. Прорвемся к заливу, возьмем (желательно – с ходу) Оулу и завершим поход. Или, по крайней мере, первую его часть…

– Вы только нам немного помогите, – попросил майора Злобина капитан Лапшов. – У вас же такая боевая машина…

– Не выйдет, – уверенно произнес майор. – Шум от мотора пойдет такой, что за десять километров будет слышно. Это все равно что сказать финнам: «Мы едем, встречайте…»

– Да, – почесал в затылке комбат, – об этом я и не подумал. А что, если вы днем ударите? Поддержите, так сказать, огнем и маневром, пока «сорокапятки» не подтащат…

– Это можно, – согласился Злобин, – но все зависит от ситуации. Точнее, от того, удастся ли вам с ходу захватить плацдарм…

– Мы постараемся, – тяжело вздохнул капитан, – хотя будет непросто. Там же такие укрепления! И когда возьмем, надо будет удерживать… Белофинны, как пить дать, в контратаку полезут. Появятся из леса, словно лешие…

– Почему – лешие? – не понял Злобин.

– Незаметные они в своих белых балахонах, – пояснил Лапшов, – не знаешь, откуда ударят. И быстрые очень – на лыжах. Налетят – очухаться не успеешь. А потом смотришь – и нет их уже, пропали. Вот я и говорю – лешие…

– Понятно, – кивнул Злобин. – По поводу финнов вы правы – они наверняка постараются выбить вас с позиций, отбросить на лед. И у них есть для этого силы. И пехота, и минометы, и артиллерия… Я имею в виду ту самую батарею, что спрятана в лесу.

Капитан Лапшов вспомнил о «трехдюймовках» и совсем загрустил – противопоставить было нечего. Разве его «сорокапятки» потянут против таких орудий? Нет, конечно. Подавят их в два счета, разнесут в клочки. Вместе с расчетами…

Майор Злобин решил немного поддержать капитана – чтобы совсем не раскисал.

– Хоть и трудно будет, но другого выхода у вас нет, надо держаться. Ладно, мы вам поможем, раз такое дело. Хотя нам самим светиться нельзя…

– Конечно, – кивнул Лапшов, – это ясно. У вас же, бронелетчиков, свои задачи, у нас – свои…

– Верно, – улыбнулся Злобин, – каждому – свое. Но действовать все равно будем вместе. Тем более что вам без нас не обойтись. Полагаю, финны приготовили для вас какую-нибудь хитрую ловушку, они большие мастера на такие штуки. Ждали долго, и было время приготовиться…

– Меня очень беспокоят мины и колючая проволока, – вступил в разговор капитан Лепс (он тоже принимал участие в совещании), – ловко поставлены. Возьмем, например, «колючку». Под снегом ее не видно, а запутаться – пара пустяков. И на ней еще висят колокольчики – обычные коровьи балаболки, с какими буренки ходят. Как только их заденешь, звон поднимется такой, что даже глухой услышит. И это только одна из их ловушек, наверняка есть и другие. Подобраться тихо и незаметно будет очень сложно. А еще мины – противотанковые, противопехотные…

– Как же нам быть? – спросил капитан Лапшов. – По воздуху, что ли, перелетать?

– Нет, – улыбнулся майор Злобин, – по льду. Я же сказал, мы вам поможем: мои ребята сделают проход в минном поле и порежут проволоку. А вы первыми ворветесь на позиции…

– Пошлем Молохова и Самоделова, – предложил капитан Лепс, – они минное дело хорошо знают. Разберутся на раз-два… Я с ними тоже пойду, для подмоги. Ну, и прикрою, если что…

Злобин нахмурился: ему не хотелось посылать сразу троих своих людей в атаку, практически – всю главную силу. Действительно: если что, с кем он останется? Пан Профессор, конечно, специалист хороший, но только в науках, а боец он никакой. Значит, помощи особой от него не жди. А один, как известно, в поле не воин. Даже с самым современным оружием…

Но подсобить красноармейцам надо: саперы Лапшова еще не имеют опыта подобных операций, не могут по-тихому, скрытно сделать проход в «колючке» и обезвредить мины, да еще зимой, в темноте. Такие навыки появятся у них гораздо позднее, во время Великой Отечественной. У Сергея Самоделова и Матвея Молохова такой опыт имеется – получили во время одной недавней операции… Сергей – так тот мог вообще обезвредить любую мину, причем с закрытыми глазами и на ощупь. Главное – найти ее. Слава богу, они захватили с собой портативные миноискатели. Маленькие, но очень мощные, позволяющие обнаружить мину на расстоянии в несколько метров…

Злобин с сожалением вздохнул, но кивнул – пусть будет по-твоему. И обратился к капитану Лапшову:

– Итак, наш уговор: мои ребята делают проход, ваши – атакуют. Лаз, правда, будет совсем узкий, всего метра полтора, так что ползти придется по одному. И весьма шустро, пока финны не проснулись…

– Ничего, мои ползать умеют, научились уже, – улыбнулся капитан Лапшов. – Я вот что подумал: пошлю с вами разведчиков, они парни умелые, и у них есть все, что нужно: и маскхалаты, и ножницы для «колючки». Помогут… А затем по-тихому снимут часовых и первыми ворвутся в траншеи. А за ними – и все остальные…

– Надо все сделать с первого раза, – напомнил Злобин, – второго шанса вам не дадут. Когда финны опомнятся, откроют такую стрельбу, что мама не горюй. Отрежут ваших бойцов, прижмут ко льду. И укрыться будет негде, расстреляют, как на учениях…

– Да, – согласился Лапшов, – второго шанса не дадут, это я понял. Придется постараться. Ну, да ладно, не в первый раз, прорвемся. Как говорится, кто не рискует…

По дороге к бронелету Злобин спросил у Леонида Лепса:

– Слушай, зачем тебе рисковать? Я еще понимаю – Самоделов с Молоховым, они парни боевые, горячие, им не терпится повоевать, адреналин зашкаливает. И, в конце концов, это их дело, их специализация – мины снимать. А тебе к чему? Что и кому ты хочешь доказать? А вдруг тебя подстрелят? И кто у меня в начштабах останется, с кем я операцию доводить до конца буду? С товарищем Градским?

– Можно и с Паном Профессором, – улыбнулся Лепс. – Он человек умный, грамотный, поможет, если надо. И даже за пулеметом постоит. Вот с ним ты и доведешь дело до конца. А если я геройски паду – отомстишь врагу. Как положено – кровь за кровь, смерть за смерть!

И рассмеялся своей шутке.

– Да ну тебя! – рассердился майор Злобин. – Что за глупая, мальчишеская храбрость!

– «Безумству храбрых поем мы песню, безумство храбрость – вот мудрость жизни», – процитировал Леонид Лепс. – Это один хороший писатель сказал… А если серьезно, то мое присутствие поможет ребятам. Дело трудное, сам знаешь, и еще человек лишним не будет. К тому же я в минах тоже кое-что смыслю, подсоблю, если что… Да и всем так спокойней будет. А если ребят подстрелят, окажу им первую помощь и вытащу с поля боя. Я же медик, и это моя прямая обязанность!

– А кто вытащит тебя? – иронически заметил майор.

– Я везучий, ты знаешь, – ухмыльнулся Лепс, – из любой передряги целым и невредимым выхожу. И готов поделиться с вами своей удачливостью!

– Ладно, – сдался Злобин, – иди, но прошу тебя: напрасно не рискуй. Это, кстати, касается, всех… Если станет жарко, немедленно отходите и вызывайте меня. Мы с Профессором будем ждать в машине, в полной боевой готовности. Подскочим, вызовем огонь на себя, дадим возможность отползти. Пану Профессору, похоже, все же придется постоять за пулеметом.

Лепс представил себе картину – Герман Градский, высунувшись из люка бронелета, поливает финнов горячим свинцов. Картина получилась скорее комическая, чем героическая, и он весело рассмеялся. А за ним расхохотался и сам майор Злобин. В самом деле: Пан Профессор – и в роли отважного бойца, с пулеметом наперевес! Нарочно не придумаешь.

«Но лучше до такого не доводить, – подумал Злобин, – пусть Градский занимается своей работой – научными исследованиями и изысканиями. А стреляют другие – кто умеет это хорошо делать и, главное, любит. Каждый должен заниматься своим делом, не так ли?»

Глава восьмая

Вышли в пять утра, еще затемно. Снег тускло белел под ногами, и это позволяло хоть немного ориентироваться на местности. Погода, к счастью, благоприятствовала – подул ветер, началась небольшая метель.

На лед спустились в следующем порядке: первым шел Сергей Самоделов с миноискателем в руках, за ним – Матвей Молохов со вторым таким же прибором (для подстраховки), далее следовал капитан Лепс. За плечами у каждого – автомат Дегтярева, на поясе – пистолет ТТ, подсумки с запасными обоймами и гранатами. И еще кое-какие хитрые штучки, которые очень могли пригодиться…

Под короткие теплые полушубки надели легкие, но прочные кевларовые «броники», на головы, под каски – аналогичные подшлемники. Стальные каски советского производства были тяжелые, неудобные, но приходилось ими пользоваться – хоть какая-то защита от случайных пуль и мелких осколков. Экипировку дополняли теплые перчатки, ватные штаны и валенки. И еще надели широкие, удобные лыжи, чтобы легче идти по снегу. Поверх формы натянули белые маскхалаты с плотными капюшонами, на глаза – специальные очки, позволяющие видеть в темноте (по сути – приборы ночного видения). Они же защищали лицо от мелкого, противного, колючего снега, бьющего навстречу.

За бронелетчиками длинной вереницей (идти по одному, шаг в шаг – мины!) выстроились красноармейцы 3-го батальона: сначала разведчики, молодые, крепкие, умелые парни, затем – комсомольцы-добровольцы, из наиболее смелых и отчаянных. Они сами напросились – хотели проявить себя, показать свою храбрость. Все – в белых маскхалатах и тоже на лыжах. Получилась небольшая, но крепкая ударная группа. Или штурмовой отряд, если хотите…

Дальше растянулись остальные красноармейцы, два взвода. Им предстояло сразу же за ударной группой ворваться в окопы, выбить финнов и захватить плацдарм. Они пока на лед не спускались, ждали своей очереди.

Действовать решили так: разведчики бесшумно подберутся к финским окопам, проникнут на позиции, снимут дозорных и захватят пулеметные точки. Если встретят кого-то (мало ли, вышел, допустим, покурить или отлить), убьют быстро и тихо. Пленных не брать, пока незачем…

После этого по сигналу (красная ракета) в проход устремляются бойцы двух взводов. Их задача – закрепить и развить успех. При этом надо захватить как можно больше территории, чтобы легче было отбиваться.

Ползти по узкому проходу придется строго по одному, и это, конечно, создает определенные трудности – стоит хоть одному финскому дозорному проявить бдительность, засечь разведчиков и открыть огонь, и атака захлебнется. Значит, надо работать скрыто и тихо. Чтобы ни звука, ни шороха. Все понятно? Тогда – вперед!

Первые триста метров по замерзшему озеру прошли, почти не пригибаясь: из-за темноты и метели финны все равно ничего не видели. Но чем ближе подходили к противоположному берегу, тем становилось опаснее. Наконец пришлось лечь на снег и двигаться только по-пластунски.

Первым полз Сергей Самоделов, тщательно проверяя миноискателем каждый сантиметр перед собой, затем – Матвей Молохов, подстраховывая его, за ним – Леонид Лепс. Затем двигались разведчики и добровольцы. Ползти было тяжело, снег летел в лицо, забивал рот и нос, но так хоть было тепло – движение согревало. Это лучше, чем лежать и мерзнуть на снегу…

Первые мины попались уже через двести метров. Сергей Самоделов замер, услышав знакомый писк в наушниках, предостерегающе поднял руку – опасность! К нему тут же подполз Молохов. Вдвоем они раскопали финскую мину. Осторожно, при свете крошечного ручного фонарика посмотрели, с чем имеют дело. Это оказалась стандартная противопехотная мина нажимного действия: наступишь – сразу взрыв. Просто и надежно.

Сделана мина была, как чугунная чушка, и такая же тяжелая, черная, прямоугольная. Зато легко разряжалась – надо лишь ввинтить обратно стопорный винт, вставить на место проволочную чеку и развести ее концы в сторону, чтобы зафиксировать ударник. Вот и вся работа, ровно на две минуты.

И пусть чушка лежит на снегу до весны, не страшно. А в апреле лед растает, и она тихо-мирно уйдет на дно. Если, конечно, раньше ее не оприходует какой-нибудь рачительный местный рыбак. Например, чтобы глушить рыбу…

Финны поставили свои заряды прямо в снег, не заглубили в лед, и это облегчало работу. Самоделов быстро обезвредил первую мину и занялся следующей, Молохов его подстраховывал.

За первым рядом мин обнаружился второй, а потом и третий, берег был буквально нашпигован смертоносными зарядами, как свиная колбаса – шпиком. Ползти приходилось осторожно, медленно. Но спешка была как раз ни к чему, даже лишняя и опасная. Если ошибешься – взрыв, и финны мгновенно поднимут тревогу. И все, атака провалилась…

Но пока, слава богу, все шло нормально. Самоделов и Молохов разряжали мины и ползли вперед. И вскоре достигли финских позиций. Тут они наткнулись на спрятанную под снегом «колючку». На ней, как и предупреждал капитан Лепс, висели колокольчики-балаболки и еще – пустые консервные банки. Простая и надежная солдатская сигнализация. Чуть тронешь – загремят на всю округу.

Матвей и Сергей работали осторожно, снимая колокольчики и пустые банки. Длиннорукий Молохов приподнимал проволоку, а ловкий Самоделов подползал под ней и срезал гремелки. После чего они кромсали «колючку» на куски, а капитан Лепс оттаскивал их в сторону, чтобы не мешали. Так постепенно преодолели все три линии заграждений. Финны были совсем близко, в нескольких метрах. Из траншей четко слышались их голоса – часовые переговаривались, подбадривали друг друга, чтобы не заснуть. Задремлешь на морозе – и все…

Наконец проход был полностью готов. Узкий, шириной всего в полтора метра, но вполне надежный. Расширять его не стали, времени не было – скоро уже рассвет, и финны проснутся. И так небо на востоке уже стало слегка сереть…

Бронелетчики отползли в сторону, давая дорогу разведчикам, и те ловко скользнули по проходу. Проникли в окопы и занялись часовыми… Но по-тихому снять не получилось: сначала раздался приглушенный крик, а потом грянул выстрел…

Капитан Лепс приподнялся и посмотрел назад, нет ли сигнала к атаке. Но красной ракеты еще не было… А из финских окопов уже доносилась стрельба – очевидно, там уже шел настоящий бой. Медлить было нельзя, через минуту-другую ударят пулеметы. Надо поднимать людей…

Леонид Лепс встал, чтобы его было хорошо видно, и крикнул красноармейцам:

– За мной, товарищи! Ура!

И дал по финнам очередь из «дегтярева», обозначая направление удара. Таиться больше смыла не имело – эффект неожиданности был утерян. Теперь все решали скорость и напор…

– Вперед, ребята! – крикнул Леонид Лепс. – Там уже наши, слышите – дают финнам жару!

Бойцы поднялись и побежали по проходу вперед. Над озером нестройно, но энергично раздалось русское «ура!».

– Быстрее, быстрее, товарищи, – подгонял их Лепс, – финны сейчас очухаются, успеть бы…

И действительно – противник уже пришел в себя и начал огрызаться: вот ударил один пулемет, за ним – второй, послышался сухой винтовочный треск. Несколько бойцов, бегущих впереди, упали, как подкошенные. Другие сразу же залегли – быть мишенью никому не хотелось.

– Черт! – выругался Леонид Лепс. – Не успели!

Он махнул Самоделову и Молохову – за мной! И, пригнувшись, рванул в сторону траншей. Сергей и Матвей припустили за ним.

В финских окопах шла рукопашная схватка: звучали резкие удары, раздавались крики и стоны раненых, а на дне траншеи уже лежали убитые. Это были в основном финские часовые, подвернувшиеся под руку разведчикам… У тех, кстати, тоже имелись потери – два человека убитых и трое раненых. Но группа сделала свое дело, захватила позиции. Вот только развить атаку не успела – финны начали бешено отстреливаться…

Главную угрозу для красноармейцев, залегших на озере, представляли пулеметные капониры – они не давали даже поднять голову, прижимали ко льду. Их надо было во что бы то ни стало подавить. Иначе добьют всех, кто не успел еще добежать до окопов…

Лепс крикнул ребятам: «Вперед!» – и, прижимаясь к стенке, побежал к ближайшему капониру. Из его амбразуры густо летели пулеметные очереди – финны патронов не жалели. К счастью, они не видели, что делается у них на флангах – стрелки, обязанные охранять подступы, были убиты. Или убежали – кто оказался пошустрее и поумнее.

Этим и решил воспользоваться капитан Лепс. Он лег на дно окопа и подполз к капониру. Вход закрывала толстая бронированная дверь с узкой щелью для стрельбы. «Взорвать не получится, – понял Леонид, – ручной гранатой ее не возьмешь, а взрывчатки у нас с собой нет. Значит, будем действовать иначе».

Он приподнялся и забрался на капонир сверху, лег на крышу. Благо та была плоской. Подполз к самому краю, свесился и ловко зашвырнул в узкую амбразуру гранату со слезоточивым газом (из собственных запасов). Результат оказался вполне предсказуемым: не прошло и минуты, как дверь капонира распахнулась, и из нее повалили финны. Они надрывно кашляли и размазывали слезы по красным перекошенным лицам…

«Что, вкусно? – усмехнулся про себя капитан Лепс. – Даже взрывать не пришлось, сами вылезли. Выкурили, как тараканов!»

Надрывно дохающих и полуслепых финнов Молохов и Самоделов тут же укладывали на дно. Солдаты даже не дергались – настолько были напуганы внезапной газовой атакой. Капитан Лепс сполз с капонира и приказал красноармейцам, чтобы они внутрь капонира пока не заходили – пусть как следует проветрится.

Гарнизон второго укрепления сопротивляться вообще не стал – быстро и незаметно ретировался. Таким образом, проблема с пулеметами была решена, и красноармейцы смогли спокойно добежать до финских окопов. Осмотрелись, стали подбирать трофейное оружие.

Плацдарм был захвачен, теперь надо его удержать. «Нам бы ночь простоять да день продержаться, – подумал Леонид Лепс. – Или наоборот? Впрочем, не важно…»

* * *

В капонирах нашли два «максима» и несколько цинков с патронами к ним, а также ящики с гранатами. Кроме того, захватили два тяжелых финских М-26 и несколько пистолетов-пулеметов «Суоми». Весьма неплохо!

Это позволяло продержаться в обороне. Тем более что окапываться не требовалось – все траншеи были уже готовы. Имелись и блиндажи, и ходы сообщения, и даже дощатые сортиры в укромных местах. Еще захватили продукты – консервы, колбасу, сыр, шпик, сухари. А в одном из ящиков обнаружили полную трехлитровую канистру спирта. Ее тут же конфисковал капитан Лапшов – якобы для медицинских нужд, чтобы обрабатывать раны раненых бойцов. Собственный запас, мол, давно кончился…

Красноармейцы, правда, подозревали, что бо́льшая часть трофейного спирта пойдет на лечение самого капитана, причем он его употребит исключительно внутренне, а не наружно…

Общие потери составили девять человек убитых и примерно двадцать раненых (их позже отправят в госпиталь). Слава богу, немного…

По всем параметрам атаку можно было считать очень успешной: финские позиции захвачены, плацдарм создан. О чем капитан Лапшов и доложил майору Легкодуху, а тот передал сообщение дальше, в штаб дивизии. Там их похвалили и пообещали прислать резерв – пару стрелковых рот и еще одну артиллерийскую батарею. Надо только подождать, продержаться денек-другой…

Красноармейцы стали, насколько это возможно, обживаться на новом месте. Не прошло и часа, как появились печки, соорудили из подручных средств – пустых цинковых коробок и кирпичей. Дровами послужили деревянные ящики из-под снарядов. Бойцы обогрелись, приготовили нехитрый обед: жареная колбаса и трофейная тушенка. Поставили чайники, заварили вкусный, ароматный напиток…

В общем, устраивались, как могли, и готовились к обороне. И это правильно – кто знает, сколько здесь придется просидеть, когда еще наши подойдут… А так – хоть какие-то удобства. Еще бы финны не мешали… Совсем хорошо было бы…

Но финны как раз очень мешали – обстреливали свои бывшие укрепления. Их орудия били из-за леса – работала укрытая батарея. Особого вреда, правда, она не наносила: снаряды пролетали высоко над окопами и ложились на озере, но нервы трепала. И мешала обедать. Что за удовольствие от еды, если стенки вокруг дрожат, а сверху на голову то и дело летят комья мерзлой земли и куски льда? Да и уши закладывает, говорить невозможно…

Затем к артиллерии присоединились и минометы, тоже начали закидывать красноармейцев смертоносными «гостинцами» – противно визжащими, опасными минами… Их острые ребристые осколки то и дело залетали внутрь траншей и ранили людей. Пришлось срочно создать свой полевой госпиталь – в одном из блиндажей. Фельдшер занялся ранеными, ему помогали два санитара. Конечно, много в таких условиях не сделаешь, надо бы эвакуировать бойцов в тыл, но хоть что-то…

Красноармейцы сидели, тесно прижавшись друг к другу (для тепла), нервно курили и ждали контратаки. Не зря же финны так злятся! Ясно, что скоро полезут. Ну что же, встретим их с русским гостеприимством. Не первый раз, дело знакомое, даже привычное. Лишь бы патронов на всех хватило. Да и гранат тоже.

* * *

Вернуться в свой лагерь бронелетчики не успели – из-за плотного обстрела. Пока финны лупили по озеру, нечего было и думать, чтобы покинуть спасительные укрытия и идти по льду. День уже начался, все озеро – как на ладони. Надо сидеть и ждать…

Капитан Лепс доложил о ситуации по комму майору Злобину, и тот, ясное дело, приказал ждать темноты. Может, подойдут артиллеристы, прикроют, подавят финскую батарею… Вот только где они, грозные «боги войны»? Как говорится, ни слуху ни духу. Неужели все-таки застряли под Суомуссалми? Вечно их нет, когда требуется…

Красноармейцы курили крепкую махорку, ворчали и неодобрительно прислушивались к тому, что делалось наверху. А там все не утихал огненный вихрь. Финны долбили долго, более часа. Очень боялись, что русские перебросят через озеро резерв и разовьют атаку, вот и били по льду, чтобы наделать полыней и затруднить прибытие помощи. Особенно если пойдут танки…

Лед на озере был толстый, вполне мог выдержать стальные машины, и финны опасались, что появление Т-26 и пушечных броневиков изменит ситуацию к худшему. У них-то танков не имелось, а те «Виккерсы», что все же были, никак не могли противостоять советским машинам.

Тонкая броня английских танков (лоб – всего 13 мм) легко пробивалась даже 37-мм пушкой, установленной на советском бронеавтомобиле БА-27, что же говорить о «сорокапятках», которыми были вооружены Т-26? А у русских, по слухам, еще имелись мощные КВ-1 с 76-мм пушками. Они вообще могли смести со своей дороги любую технику…

Наконец финнам надоело долбить по льду (тем более что никакого видимого эффекта от этого не было, русские свои резервы почему-то не подтягивали и танки не перебрасывали), и они решили все-таки предпринять контратаку. А вдруг получится выбить большевиков?

Командир 27-го пехотного полка подполковник Мякинеми выделил для этих целей две роты первого батальона, более трехсот пятидесяти человек, свою главную ударную силу. Командовать ими поручили опытному и отважному капитану Ляссилю.

Тот подошел к заданию со всей тщательностью и серьезностью: произвел визуальную разведку (лично осмотрел в бинокль все окрестности), определил огневые точки противника (свои же бывшие пулеметные гнезда) и наметил две главные цели – капониры, которые надо было взять в первую очередь. Тогда зажмем русских в клещи и уничтожим плотным огнем. Тех же, кто попытается спастись по льду, добьем из минометов – бегущие будут четко видны на снегу. В общем, он все продумал и предусмотрел, как и учили его в военной академии.

Кроме одного – советские бойцы не собирались отступать. Они благополучно переждали обстрел и встретили атакующих финнов дружными залпами. И кинжальным пулеметным огнем… Не успел Ляссиль опомниться, как почти треть его солдат оказалась ранена или убита, а оставшиеся стали в беспорядке отступать. Как позже выяснилось, потери составили более ста человек. И это не считая тех, кто разбежался в страхе по лесу. Роты с позором отошли…

После этого подполковник Мякинеми крепко задумался – что же делать с этими упертыми русскими, как выбить их с плацдарма? Может, предпринять ночную атаку? Так сказать, перенять чужой опыт? Но это было очень опасно – дело новое, непривычное, солдаты к нему не готовы… А еще одна неудача, и от первого батальона ничего не останется. С кем тогда воевать? Прочие его подразделения были укомплектованы главным образом новобранцами и местными ополченцами…

Те для серьезного дела вообще не годились, послать их в бой – значит обречь на верную смерть. Ополченцы в засадах и неожиданных нападениях были очень хороши, сражались, как истинные герои, изобретательно и умело, но драться против регулярных советских частей не могли – не хватало выучки и опыта. А что касается новобранцев, так это были в основном юные, «зеленые» парни, у которых, как говорится, еще молоко на губах не обсохло. Подполковник Мякинеми понимал, что первый же бой станет для них и последним. Призывали ребят ведь в страшной спешке, ничему как следует не обучили – дали форму, сунули в руки винтовку, и ступай на передовую. Какие из них солдаты! Так, одна видимость…

В общем, ситуация складывалась печальная. И оставлять плацдарм в руках русских было нельзя (серьезная угроза для всей обороны), и выбить их не получалось. Куда ни кинь, а всюду клин, как говорят сами русские…

В конце концов, подумав, подполковник Мякинеми решил – раз мало людей, будем долбить артиллерией. Раз имеется… Чего пушки жалеть? И это будет лучше, чем посылать неопытных солдат и ополченцев на гибель. Будем стрелять по русским, пока хватит снарядов. Может, они не выдержат? Не железные же, должны отойти…

* * *

И финская артиллерия начала снова бить по плацдарму. Методично, упорно, обрабатывая каждый метр, квадрат за квадратом.

В конце концов капитану Лапшову это надоело, и он решил прервать заунывное, нудное завывание снарядов, которое полдня не давало ему спокойно отдыхать. Сколько же можно, в самом деле? Ни поесть нормально, ни поспать, ни у костра посидеть…

Он обратился с просьбой к капитану Лепсу – не поможете ли нам с батареей? Может, бронелет обойдет финнов с тыла и уничтожит проклятые пушки? Там же наверняка серьезной охраны нет, финны бросили сюда все силы. Надо заткнуть орудия навсегда… А уж он в долгу не останется, если что, так сразу…

Капитан Лепс передал эту просьбу Злобину, тот обещал подумать. Конечно, атаковать на бронелете было никак нельзя, из экипажа – всего два человека, он и Пан Профессор… Какой там бой, только в самом крайнем случае! Но кое-что сделать все же было можно. Если умно и осторожно.

Скажем, можно использовать беспилотник. Маленький шустрый вертолетик мог нести до пяти кило груза – специальную бомбочку. Ее вполне хватало, чтобы поразить бронированную цель. Заряд-то у нее был особый, сверхмощный. И результат всегда оказывался отличный, впечатляющий. Даже очень. Вот ее и решили использовать…

Зачем нужен бронелет, если можно обойтись одним вертолетиком? Ни к чему уничтожать все орудия, проще и надежней взорвать склад с боеприпасами. У финнов запас снарядов ограниченный, и подвоз в ближайшее время не предвидится – завод недавно уничтожили советские бомбардировщики. Так что…

Финны построили для снарядов настоящий каземат – бетонный блок, закрытый сверху стальной плитой и присыпанный землей. Крыша толстая, пробить ее трудно. Но это для обычной авиабомбы, а не для специальной… Вертолетик не промахнется, зависнет над местом и сбросит заряд, куда надо. Бомба рванет, ни одна стальная плита не выдержит…

Достали вертолетик, приготовили, прицепили к нему увесистую черную бомбочку. У нее имелся специальный взрыватель – срабатывал по радиосигналу. Злобин принял управление беспилотником на себя – вел его и следил за тем, чтобы аппарат не видели финны. Винтокрылая машина легко понеслась над макушками деревьев…

Через несколько минут она достигла батареи, зависла над складом, спрятанным под разлапистыми елями. Так, теперь осторожно, неторопливо… Надо опустить ее пониже и точно сбросить бомбочку на крышу…

Злобин повел вертолетик вниз. И тут он заметил, что дверь каземата широко открыта – это финны беспрерывно носят снаряды к орудиям. Такой шанс упустить было просто глупо…

Майор изящно направил летательный аппарат прямо в двери – солдаты как раз пошире открыли их, вынося очередной тяжелый ящик. Вертолетик скользнул мимо разинувших рот финнов и аккуратно скинул взрывное устройство на ближайший штабель. Теперь надо отвести его прочь…

Беспилотник скользнул обратно в открытые двери. Финские солдаты все стояли и удивленно таращили глаза – что это было?

Как только вертолетик вылетел, майор Злобин нажал на кнопку и привел взрывное устройство в действие. Бабахнуло так, что услышали и увидели за много километров…

Над складом взметнулся высокий столб огня и дыма, земля дрогнула от тяжелого удара. Воздушная волна снесла снег с деревьев и заставила финнов упасть на землю. В общем, эффект получился нехилый.

От каземата во все стороны полетели куски бетона, осколки снарядов гулко застучали по мерзлой земле. А потом еще долго, часа два, внутри него что-то взрывалось и грохотало. Черный дым поднимался к самым облакам…

После того как отгремел последний взрыв, финны с большой опаской поднялись и осмотрелись. Картина перед их глазами предстала удручающая: на месте каземата – огромная дымящаяся воронка, вокруг нее, на черном от копоти снегу, – разбросаны куски бетона и мертвые тела солдат.

Артиллеристы, оглохшие, обезумевшие от страха, спасались, кто как мог. Некоторые убежали далеко в лес. Их вылавливали и выводили к своим. И с трудом приводили в чувство…

Погибли орудийные расчеты, были уничтожены все запасы снарядов. А также оказались повреждены сами пушки, одна даже перевернулась верх колесами. Таков был печальный результат взрыва каземата.

Финны, кстати, так и не поняли, что же стало его причиной. Командир 27-го полка подполковник Мякинеми указал, что скорее всего произошел случайный подрыв – вследствие неумелого обращения новобранцев со снарядами. Не успели их как следует обучить, вот и… Короче, нелепая и трагическая случайность.

Взрыв имел для артиллерийской батареи, а также для всего 27-го полка тяжелые последствия: вести стрельбу по русским стало нечем, а без огневой поддержки идти в атаку на плацдарм – чистое безумие. И так уже столько людей потеряли… В результате подполковник Мякинеми отказался от идеи вернуть утраченные позиции и сосредоточился главным образом на обороне. Надо защищать то, что еще осталось. Он приказал ротам закрепиться в лесу и ждать указаний.

Рассудил он так: раз не вышло мытьем, попробуем катаньем. Подождем, пока русские сами пойдут вперед, тогда заманим их поглубже и уничтожим по частям, как это уже было на Раатской дороге. И потерь меньше, и результат – гораздо лучше.

Но господин подполковник даже не подозревал, что правила игры уже изменились, что в нее вступили новые игроки – Спасатели времени. И что теперь события пойдут по совсем иному сценарию. Маятник победы медленно, нехотя, но все же качнулся в пользу Красной армии…

Часть вторая. «Но от тайги до Британских морей…»

Глава девятая

«Переправа, переправа, берег левый, берег правый», – тихо процитировал Леонид Лепс, наблюдая из кабины бронелета за тем, как бойцы саперного батальона валят вековые сосны, ловко очищают их от веток и разрезают на бревна. А затем быстро и дружно, словно муравьи, тащат к воде, где сооружали настил на мосту.

Быстрая и холодная финская речушка, несмотря на сильные морозы, почему-то не замерзла и теперь представляла серьезную водную преграду на пути 305-го стрелкового полка. К ней красноармейцы вышли вчера вечером, совершив долгий и сложный обходной маневр: командование 44-й дивизии решило, что не стоит переть всей толпой по узкой и лесистой Раатской дороге (дошло наконец!), а нужно по возможности идти разными путями. Верное решение, жаль только, что не пришло оно в голову на две недели раньше – столько бы людей и техники сохранили! Но что уж об этом… Потерянного, как известно, не вернешь, и мертвых не воскресишь.

Командующий 44-й стрелковой дивизии комбриг Виноградов приказал 305-му полку взять левее от Раатской дороги и идти на юг, в то время как передовая 163-я дивизия, вызволенная, наконец, из финского окружения, продолжила движение строго на запад, по направлению к Ботническому заливу. Так он попытался избежать толчеи и неразберихи на узком заснеженном шоссе и получить хоть какую-то свободу для маневра. А то зажали среди лесных теснин и гранитных скал, словно в стальных тисках, ни влево, ни вправо… И расстреливают в свое удовольствие…

Командир 305-го полка майор Легкодух послушно развернул батальоны на рокадную дорогу. Но прошли с десяток километров и уперлись в водную преграду. Финны, как положено, взорвали при отступлении единственный мост, а форсировать речку с ходу не получилось. Во-первых, не было понтонов (саперная колонна забуксовала где-то в тылу), а во-вторых, на плотах и лодках тяжелую технику все равно не переправишь… Надо было строить нормальный мост.

Слава богу, переправлять уже было чего: наконец подошел 122-й артполк с пушками и гаубицами. Благодаря этому удалось не только отразить все контратаки 27-го полка, но и значительно расширить плацдарм. А потом и вовсе опрокинуть противника, заставить его отойти подальше… Финны отступали шустро, от прежнего боевого их настроя почти ничего не осталось – против мощных советских пушек не попрешь, тем более что своих уже не имелось – единственная батарея и склад со снарядами были полностью уничтожены.

Помимо артиллерии, 305-й полк получил еще танковую роту. А это, что ни говори, весьма серьезная сила – десять новеньких Т-26. Плюс два пулеметных бронеавтомобиля из дивизионного разведбата. Разведчики, кстати, очень помогли в наступлении: именно они и нашли проселочную лесную дорогу, по которой удалось перебросить основные силы в обход финских засад, неожиданно ударить с тыла и прорвать вражескую оборону. И даже избежать больших людских потерь, характерных при лобовой атаке. И бойцов сохранили, и технику…

Финны, поняв, что их обошли, стоять до конца не стали – ретировались на новые позиции. Желающих умереть за Суоми почему-то не нашлось… Это отступление оказалось очень на руку комдиву Виноградову – он приказал полкам быстрее двигаться в глубь финской обороны, чтобы выйти на оперативный простор. А то среди бесконечных лесов и озерных дефиле никак не развернешься. И не применишь основную ударную силу – танки и броневики…

Еще 44-ю дивизию по-прежнему сильно донимали финские диверсанты: ежедневно устраивали засады и нападали на колонны, похищали вестовых, обстреливали грузовые и штабные машины. Каждый день численный состав дивизии хоть на немного, но сокращался (и это не считая обмороженных и просто заболевших!), а на пополнение рассчитывать не приходилось – и так в прорыв бросили почти все имеющиеся силы 9-й армии. Комбриг Виноградов получил «добро» от командующего, комкора Чуйкова, на проведение быстрого наступления и, хоть кровь из носу, должен был оправдать доверие, реабилитироваться за те досадные промахи и неудачи, которые преследовали с самого начала кампании…

Первоначально в штабе 9-й армии считали, что 44-я дивизия должна достичь села Суомуссалми за пять-шесть дней, освободить окруженную 163-ю дивизию и двигаться дальше. Но из-за бесконечных нападений, засад и завалов с заданием провозились на десять дней больше. И если бы не помощь внезапно появившегося бронелета с его отчаянным экипажем, то вообще бы не справились…

К моменту появления бронелетчиков 44-я дивизия была почти на грани разгрома. Еще немного, три-четыре дня, и от нее бы ничего не осталось, саму бы пришлось спасать. Или же ей пришлось бы с позором отступить…

Но, слава богу, обошлось, выручили бронелетчики, изменили ситуацию в нашу пользу. А то не командовал бы сейчас Виноградов 44-й дивизией, не вел бы ее вперед, а отвечал бы за свои действия совсем в другом месте. И перед другими людьми…

Вот и рвался теперь комбриг в бой, старался развить и закрепить успех. Вот и гнал своих людей вперед почти без остановки. По его приказу в помощь майору Легкодуху перебросили 25-й стрелковый полк, а затем – и зенитно-пулеметную роту, чтобы усилить прорыв и расширить полосу наступления. Это дало возможность существенно потеснить финнов. Открылась дорога на Оулу, и комбриг поспешил этим воспользоваться, направил все свои подразделения на запад, чтобы скорее добраться до Ботнического залива.

Но только разогнались, только набрали хорошую скорость, как на тебе – уперлись в обозные повозки 163-й дивизии, ползущие по Раатской дороге. Сразу возникла толчея, образовались новые заторы. Боевые подразделения сбились в кучу, перепутались, смешались, командиры утратили всякую возможность управлять своими частями. Нельзя даже было понять, кто и где находится. Да еще постоянно налетали финны, не давали спокойно построиться в колонны и продолжить движение по шоссе…

«Призраки в белых халатах» (как их метко прозвали красноармейцы) всегда налетали неожиданно и действовали дерзко: обстреливали пехоту, закидывали гранатами машины, а потом внезапно исчезали. После их нападения на дороге оставались подбитые танки и броневики, поврежденные грузовики и легковушки, раненые и убитые красноармейцы. Долго потом приходилось восстанавливать порядок и оттаскивать с дороги остовы сгоревших машин и мертвых лошадей… И это вносило в запутанное движение еще больший хаос.

Тогда комбриг Виноградов оставил на Раатской дороге всего один полк – 146-й (как резерв), а остальные, 305-й и 25-й, бросил на юг, в обход основной дороги. Чтобы не мешать 163-й дивизии идти дальше на запад, да и самим двигаться без помех. Хотя это было и несколько рискованно (опять распылялись силы), но зато давало существенный выигрыш во времени, а это было главное – как можно быстрее наверстать упущенное…

Командир 305-го полка майор Легкодух с большим облегчением свернул на южную дорогу: ему до смерти надоело тащиться за чужими батальонами и упираться в неуклюжие обозные телеги. Да еще ежеминутно опасаться нападения из-за ближайших елей. На деревьях, как птицы, сидели знаменитые финские снайперы и обстреливали колонны…

«Кукушки» действовали умело, выбивали прежде всего командиров, поэтому потери среди комсостава были значительные. По армии даже был отдан приказ: всем переодеться в белые маскхалаты – чтобы командиры ничем не отличались от рядовых бойцов.

Кстати, после успешной операции на озере Куома-ярви майор Легкодух числился на хорошем счету у начальства и пользовался благоволением самого комбрига Виноградова. Его полагали удачливым, везучим командиром, способным выполнить любой приказ и даже обойтись без особых потерь. Ведь удалось же ему захватить важный плацдарм, уничтожить финскую батарею и взять еще целую кучу трофеев! И все это – при минимальных (для такой масштабной операции) убитых и раненых.

О том, кто на самом деле совершил эти подвиги, в штабе дивизии, разумеется, не знали и даже не подозревали: майор Злобин по-прежнему строго настаивал, чтобы Легкодух не упоминал в рапортах о его экипаже. И никак не светил бронелет. Секретность и еще раз секретность! Майор Легкодух, разумеется, был только этому рад – не надо делиться славой, пусть все успехи приписывают ему одному. Глядишь, и орден потом дадут…

Он теперь едва ли не молился на бронелетчиков – только благодаря им удалось выполнить задание и обойтись малой кровью. Удивительная машина теперь почти штатно входила в состав 305-го полка (хотя по документам нигде, разумеется, не числилась) и шла вместе с его основными силами.

Но ее экипаж старался держаться в некотором отдалении от остальных красноармейцев, не смешиваться с ними. И столовались, и ночевали бронелетчики отдельно, сами по себе. Прибывшие в полк танкисты тоже удивились необычной машине, но сразу признали ее за свою – слава советским автобронетанковым войскам!

Познакомившись поближе с бронелетчиками, они прониклись к ним большим уважением и даже предложили идти вместе, в едином строю, как равные с равными. И под надежной защитой их стальных бортов – «а то ваша броня какая-то хиленькая…». Майор Злобин сердечно поблагодарил танкистов за приглашение, но ответил отказом – лучше мы сами…

Причин к тому было две: во-первых, не следует привлекать к себе лишнего внимания, а во-вторых (самое главное!), танки и бронемашины были уж слишком заметными и лакомыми для противника целями. И дня не проходило, чтобы финны не нападали на них – забрасывали гранатами и бутылками с зажигательной смесью, устраивали минные ловушки, обстреливали из легких 37-мм пушек. Из десяти танков, приданных полку, два уже были повреждены, а еще два вышли из строя сами по себе – что-то у них сломалось. Пришлось оттащить их на тягачах в тыл и оставить чиниться в полевых мастерских. Ремонтные бригады пытались срочно реанимировать заглохшие машины…

Таким образом, к моменту выхода к реке из десяти танков в полку осталось всего шесть. И два пулеметных бронеавтомобиля. Те, слава богу, работали нормально. Вот всю эту технику, вместе с пушками и гаубицами 122-го артполка, и надо было переправить на другой берег. А также тяжелые тягачи, тракторы, грузовики, сотни конных подвод с оружием… И еще – полевые кухни, хлебопекарню, госпиталь… В общем, как говорится, до фига и больше.

Речка же оказалась с норовом – быстрая и стремительная, так просто ее не форсируешь. С большим трудом, потеряв две лодки и трех человек, переправили на противоположный берег саперный взвод. Тот и занимался ремонтом моста – благо его опоры не слишком сильно пострадали от взрыва, у финнов не хватило динамита, чтобы разрушить до основания. Вместо разрушенных пролетов надо было перебросить новые, наскоро связанные из сосновых бревен…

А пока саперы работали, красноармейцы стояли и ждали: мерзли, топтались у костров, прыгали, пытаясь согреться, и дружно проклинали чертову финскую зиму. Более тысячи человек, и еще лошади… На лесной дороге длинной вереницей растянулись груженные снарядами «полуторки», повозки с армейским имуществом, тракторы, тягачи… Танки и броневики, пушки и гаубицы, кухни и санитарные фургоны…

Да еще бронелет с его бравым экипажем.

* * *

– Пойду-ка я покурю, – произнес Матвей Молохов, вылезая из машины.

У него затекли ноги – сидеть в небольшом салоне (да еще плотно забитом вещами) было крайне неудобно. Вот и выходил он при малейшей возможности – пройтись, размяться, покурить, а заодно – и оглядеться.

Хотя в принципе оглядеться можно было, не вылезая из бронелета: во-первых, на корпусе имелись миниатюрные камеры, передающие четкую картинку на монитор внутри, а во-вторых, для обзора достаточно было чуть высунуть из люка перископ, позволяющий вести наблюдение в любое время дня и ночи (он был оборудован встроенным прибором ночного видения). Да еще имелся портативный радар на крыше…

Но Матвею хотелось пройтись, прогуляться, и в этом его поддержал Сергей Самоделов – тоже вылез, чтобы размяться и подымить. К их компании вскоре присоединился и капитан Лепс – хотя он и не был большим любителем курева (особенно советских папирос, которыми в данный момент приходилось пользоваться), но у него были свои резоны быть на улице.

Зимний день выдался отличным – яркое солнце, искрящийся снег, седые от инея сосны и ели. Новогодняя сказка, картинка с рождественской открытки!

– Эх, на лыжах бы сейчас! – мечтательно произнес капитан Лепс. – Промчаться бы километров пять-шесть… Да по накатанной лыжне! Или даже по целине, чтобы снег хрустел под ногами!

Он внимательно посмотрел на прыгающих у костров, пытающихся согреться красноармейцев и резонно заметил:

– Несладко ребятам приходится, а сколько им еще мерзнуть! Пока саперы переправу наладят… Похоже, застряли мы здесь надолго, на целый день, а то и больше…

– Так, может быть, разомнемся, товарищ капитан? – предложил Матвей Молохов. – Давайте небольшой лыжный кросс – километра три-четыре…

– Ага, чтобы на нас, как на сумасшедших, смотрели, – грустно усмехнулся Лепс. – Мол, делать товарищам бронелетчикам больше нечего, на лыжах гоняются. Как будто и нет войны, и финны рядом совсем не шастают…

– Ладно, отложим лыжи до возвращения домой, – согласился Молохов, – а то и правда подумают, что нам делать нечего…

– Опасно одним, без прикрытия, по лесу бегать, – вступил в разговор Сергей Самоделов, – финская диверсионная группа где-то рядом. Пан Профессор засек на радаре какое-то движение, и это точно не лоси и не кабаны. Скорее всего – финские лыжники-разведчики.

– Далеко? – с тревогой спросил Лепс.

– Примерно километра полтора-два. Но вряд ли они сюда сунутся – их же всего четверо. Думаю, это обычные наблюдатели. Смотрят, что мы тут делаем.

– А что мы тут, кстати, делаем? – поинтересовался Молохов и тут же сам себе ответил: – Да ровным счетом ничего. Стоим и ждем. И служим прекрасной мишенью, в том числе и для атаки с воздуха. Слава богу, что у финнов авиации почти нет, а то послали бы самолет, кинул бы он на нас бомбу – и все, привет маме. Стоим у всех на виду, как три тополя на Плющихе, расстреливай – не хочу.

– Не буди лихо, пока оно тихо, – предостерегающе заметил капитан Лепс, – нет бомбера, и не надо. А авиация, кстати, у финнов имеется. Те же самые «Дорнье», например, которые они у немцев купили…

Лепс достал из кармана коробку с папиросами, вынул одну и постучал по крышке, затем ловким, привычным движением (чему только не научишься в Красной армии!) примял бумажный мундштук, чтобы удобнее было держать между пальцев, и наклонился к зажженной спичке, заботливо поднесенной Матвеем Молоховым. Закурил, сделал глубокую затяжку и тут же закашлялся:

– Нет, к папиросам я, кажется, никогда не привыкну…

Тут внезапно дверь бронелета распахнулась, и изнутри показалось озабоченное лицо Германа Градского:

– Леонид Анатольевич, датчики что-то странное засекли. Гляньте-ка!

Пану Профессору, единственному из команды, дозволялось обращаться к старшим членам группы по имени-отчеству, не при чужих, разумеется, остальным приходилось во время операций (и даже дома) строго соблюдать военную иерархию. Дисциплина прежде всего!

Лепс бросил недокуренную папиросу и нырнул в салон. И через секунду крикнул:

– Молохов, мать твою, накаркал! Летят-таки финны! Давай быстро к пулемету! А ты, Сергей, заводи мотор – надо спрятаться за деревьями…

Майор Злобин в это время дремал в салоне, и его пришлось срочно разбудить. Доложили обстановку – к переправе летит финский самолет. Какой – пока точно не известно, но, судя по размерам и скорости, скорее всего это двухмоторный «Дорнье» немецкого производства. Разведчик и бомбардировщик… Надо отвести, пока не поздно, аэросани подальше от скопления людей и техники, замаскироваться под деревьями. Может быть, и не заметит…

– А как же остальные? – удивился Матвей Молохов. – Они же здесь, у переправы, как учебные цели. Сбились в кучу, не разъехаться, не разойтись, бомби на выбор…

Злобин бросил взгляд на монитор и быстро оценил обстановку. Да, финнам даже целиться не придется – бросай бомбу прямо в кучу людей и техники… Точно не промахнешься. И достаточно будет поджечь пару грузовиков со снарядами (а их тут не меньше десятка) или автоцистерну (тоже имеются), как дорога превратится в огненный ад. Мало кто уцелеет. Потери будут такие, что о наступлении придется надолго забыть…

– Молохов, слушай мою команду, – приказал Злобин, – вставай к пулемету и постарайся сбить финна на подлете, пока не начал бомбить. А ты, Сергей, – обратился он к Самоделову, – выводи машину вон на тот холмик. Оттуда прицел лучше…

Лепс понял замысел командира и кивнул – в принципе правильно, кроме них, прикрыть колонну некому. Имелась, конечно, в дивизии зенитная рота (счетверенные «максимы» на полуторках), но все они, как назло, столпились у реки и вряд ли могут быстро развернуться и занять позиции. Вот и получается: если не мы, то кто же? Как и всегда. Традиция, однако…

Мотор взревел, винт засверкал, и бронелет, развернувшись, устремился на холм. Дорога в этом месте делала плавный изгиб, лес был пониже и пожиже, с вершины холма открывался отличный вид. Вполне свободно, чтобы отразить нападение бомбардировщика…

Через минуту машина стояла на снежной вершине. Красноармейцы, гревшиеся у костров, удивленно посмотрели на странный маневр бронелетчиков – чего это они так сорвались, зачем выехали на открытое пространство? Сами же говорили – секретность! Но они даже не подозревали о грозящей им опасности…

А экипаж был уже готов к бою: Молохов откинул люк, приподнял пулемет и дослал патрон в патронник. Майор Злобин, Лепс и Самоделов рассредоточились на холме – с автоматами в руках. Хотя «дегтярев» и не был предназначен для стрельбы по самолетам, но благодаря некоторым доработкам, а также особым патронам, изготовленным в Институте времени, вполне годился, чтобы быть небольшим зенитным пулеметом…

Тем более что бомбардировщик скорее всего пойдет низко – прицельно кидать бомбы с большой высоты финские летчики еще не умели, не учили их этому – надобности не имелось. Попасть же в небольшую мишень вроде автомобиля или танка можно было лишь на бреющем полете и при невысокой скорости – иначе легко промахнуться и скинуть груз в глухую тайгу.

Дороги в Суоми узкие, извилистые, тянутся среди густых лесов, объект бомбовой атаки не сразу и заметишь, вот и приходилось идти над самыми макушками деревьев, чтобы не промазать. К тому же финны знали, что советские зенитчики не имеют опыта отражения воздушных атак – слава богу, на СССР никто никогда с воздуха не нападал и бомбовых ударов не наносил. Вот и не боялись попасть под огонь зенитных «максимов»…

Для них гораздо опаснее были краснозвездные истребители – быстрые, стремительные И-16, которые могли догнать их и изрешетить. «Дорнье» – самолет медленный и довольно неуклюжий… От шустрых «ишачков» как раз удобнее уходить на бреющем, спрятавшись за лесистыми холмами, растворившись в тумане. Вот и держались финны над верхушками елей, вот и прижимались к земле…

Герман Градский остался в машине – следить по монитору за бомбардировщиком и сообщать о его перемещении и скорости. Все члены команды четко слышали в наушниках голос Пана Профессора:

– Около километра на северо-восток, высота примерно четыреста метров, постепенно снижается. Это точно «Дорнье», значит, у него четыре бомбы. Вряд ли больше – скорее всего послали его как разведчика, а не как бомбардировщика…

– Вполне хватит, – мрачно заметил Самоделов, – даже одной будет очень даже достаточно. Если попадет в грузовик с боеприпасами или в автоцистерну… Разнесет всех к чертовой матери.

– Цель рядом, – раздался в наушниках голос Градского, – вон за той старой елью, справа от вас…

И точно – не успел Пан Профессор произнести это, как раздался тяжелый гул, и из-за верхушки громадной ели неспешно выплыл финский бомбардировщик. Он шел низко, прямо над лесом, и на его борту отчетливо виднелась синяя паукообразная свастика, знак финских вооруженных сил. В застекленной носовой части кабины была даже видна скрюченная фигура штурмана-бомбардира, припавшего к окуляру и уже выискивающего цель. Экипаж самолета приготовился к бомбометанию…

«Дорнье» медленно поплыл над переправой, сделал первый заход – прицелочный. Внизу началась обычная в таких случаях паника: командиры нервно закричали, бойцы забегали, засуетились, стали бестолково толкаться, кто-то открыл беспорядочную пальбу в небо из винтовок…

Как и предполагал майор Злобин, зенитные установки оказались совершенно не готовы к бою – столпились у реки и не могли развернуться, чтобы организовать прикрытие. Еще минута, и на колонну полетят смертоносные бомбы. А затем, когда с техникой будет покончено, экипаж спокойно добьет из пулеметов уцелевших людей…

Но осуществить смертельный план финнам не дали – навстречу им ударил пулемет Молохова. Матвей был точен – сразу попал в правый двигатель. Мотор мгновенно вспыхнул, из него повалил густой, жирный дым… Бомбардировщик резко качнулся вправо и начал заваливаться набок.

Пилот попытался выровнять «Дорнье», поднять повыше, чтобы уйти от смертельного огня, но автоматные очереди Лепса и Самоделова добили-таки его. Пули прошили кабину… Брызнули осколки стекла, дернулся, раненный в грудь, штурман, а пилот тяжело уткнулся головой в штурвал – был мертв.

Бомбардировщик «клюнул» носом и пошел вниз. И через пару секунд с жутким воем и гулом, срезав верхушки елей, врезался в гранитные скалы. Раздался оглушающий взрыв, взметнулся высокий столб черно-желтого огня, земля дрогнула от удара. Все было кончено – над деревьями поплыли едкие, горькие клубы дыма… Спастись, разумеется, никому из экипажа не удалось.

Красноармейцы радостно закричали, начали подбрасывать вверх буденовки и шапки-ушанки, даже стрелять в воздух – от избытка чувств. Каждый понимал, что только что избежал смерти. Хотя бы на сегодня. А там, даст бог, и война скоро кончится – если дело так и дальше пойдет. Одну победу только что одержали, а вот теперь и бомбардировщик даже вражеский подбили…

Глава десятая

– Похоже, это те самые финские разведчики-диверсанты вызвали бомбардировщик, – веско заявил майор Злобин, – обнаружили нашу толчею у моста и решили нанести упреждающий удар. Все правильно, я и сам бы точно так же поступил, вполне логичное решение… У них, выходит, есть рация, и они могут оперативно сообщать своему командованию о передвижении наших частей. И отслеживать маршрут дивизии… Это очень плохо, товарищи, теряется эффект неожиданности. У финнов есть время для подготовки к обороне… Подтянуть резервы, перекинуть дополнительные силы, замедлить движение 44-й на Оулу…

Совещание экипажа проходило в кабине бронелета вскоре после нападения финского бомбардировщика. Сидели и думали, как быть дальше, что нужно предпринять, чтобы обезопасить красноармейскую колонну от дальнейших атак. Ясно же – сегодня прилетел один бомбардировщик, а завтра их будет уже несколько. И один бронелет со всеми не справится. На зенитчиков же с их «максимами» надеяться не приходится – они не имеют опыта отражения воздушных атак. Тем более массированных…

– Что вы предлагаете, товарищ майор? – спросил Леонид Лепс, хотя и знал уже ответ.

– Надо финскую разведгруппу срочно ликвидировать…

– Согласен, – кивнул Лепс, – но как? В смысле – чьими силами? Одним нам не справиться, это понятно, людей маловато…

– Придется обратиться к майору Легкодуху, – пожал плечами майор Злобин, – не впервой уже. Пусть выделяет своих красноармейцев… В конце концов, это и в его интересах – ликвидировать эту разведгруппу.

– И не просто красноармейцев, – влез в разговор Матвей Молохов, – а хорошо подготовленных. Своих разведчиков, например. Они в прошлый раз, на озере, нам хорошо помогли. К тому же они на лыжах быстро бегают, и стреляют метко, и вообще – в бою не трусят. А от обычных красноармейцев толку мало, они с диверсантами не справятся…

– Верно, – согласился Лепс, – разведчиков мы попросим в первую очередь. Ну и обычных красноармейцев тоже – в качестве загонщиков. Поставим их широким полукругом, пусть гонят диверсантов на нас. А мы в засаде подождем, в секрете… Как на волчьей охоте.

– Финнов желательно бы взять живыми, хотя бы одного-двух, – уточним майор Злобин, – надо их допросить и выяснить, что им известно. Пан Профессор, надеюсь, нам в этом поможет, поработает переводчиком. Не так ли?

Градский кивнул – конечно, о чем речь! Среди многих языков, которыми он владел, значился и финский. Подумаешь – перевести пленного!

– Решено, – кивнул Злобин, – я потолкую с майором Легкодухом и попрошу роту. А с разведчиками мы сами договоримся – так проще. Они нас хорошо понимают…

Действительно, после битвы на озере между бронелетчиками и разведчиками установились очень хорошие, дружеские отношения. Командир разведроты, старший лейтенант Николай Овсянников, побывал в гостях у экипажа и остался очень доволен приемом. Посидели, поговорили и, как водится, выпили. Чисто символически – за Красную армию, за Родину, за боевое сотрудничество и, как положено, за товарища Сталина. Ну, и за победу, само собой.

На старшего лейтенанта неизгладимое впечатление произвело оружие, которое имелось у бронелетчиков, и особенно – новенькие, еще с заводской смазкой, «дегтяревы».

– Нам бы в роту побольше таких, – завистливо протянул Овсянников, разглядывая автоматы, – а то винтовки – длинные, тяжелые, с ними по снегу ползти неудобно. А от пистолета толку мало – только для самого ближнего боя. А с этими штуками мы бы финнов на окрошку покрошили…

Еще ему очень понравились бинокли со встроенным прибором ночного видения («классная вещь!») и специальные лыжи – широкие, удобные, легкие, с надежными креплениями. По виду – самые обычные, деревянные, заводского производства, а на самом деле – изготовленные по спецзаказу, из особо прочного пластика. Не требуют ни смазки, ничего, не ломаются и не трескаются. На них бежать по снегу или мчаться с горки – одно удовольствие.

Овсянников оценил и экипировку бронелетчиков – теплые, толстые штаны, в которых не холодно лежать даже в самый сильный мороз (ничего не отморозишь), короткие, удобные полушубки, не мешающие быстрому движению (не то что наши тяжелые, длиннополые шинели!) и еще двойные перчатки (пальцы не леденеют).

Последнее было особенно важно – стрелять приходилось в любых условиях, а при сильном морозе руки мгновенно коченеют и перестают слушаться. Попробуй быстро перезарядить винтовку или пистолет! В варежках этого не сделаешь, приходится их скидывать, и пальцы мгновенно леденеют, теряют чувствительность, приходится долго их отогревать дыханием.

В общем, старший лейтенант от знакомых был в полном восторге. Его удивила необычная информированность бронелетчиков – они знали о противнике, кажется, все. Объяснили это просто – особое задание и, соответственно, специальная подготовка. Прежде чем воевать, надо хорошо изучить врага, все его сильные и слабые стороны. Так поступают умные командиры…

Особая подготовка экипажа, пояснили, требуется для того, чтобы не подвергать бронелет опасности. В него вложили столько средств и сил, применили такие сложные технологии, что будет крайне обидно (да и просто преступно!), если все это погибнет или, не дай бог, достанется противнику. У экипажа был четкий приказ – машину финнам ни в коем случае не оставлять и самим в плен не попадать. По крайне мере, живыми. Последняя граната – для бронелета, а последняя пуля – для себя…

Это, конечно, было некоторым преувеличением, но в принципе верно – в плен действительно лучше было не попадать. Тем более с улучшенным «дегтяревым» и прочим новейшим стрелковым оружием. Незачем финнам знать эти разработки, каждому времени – свои автоматы…

С такими боевыми товарищами и воевать не страшно, решил Овсянников, поддержат и прикроют, а в случае чего – и выручат в трудной ситуации. Ясное дело, что на просьбу бронелетчиков он откликнулся с большим энтузиазмом – сам рвался в бой, хотел себя проявить. А заодно и доказать бронелетчикам, что его бойцы – тоже парни не промах, могут кое-чего… И в рукопашной могут, и в стрельбе кое-чего умеют, по крайней мере, не уступают финским диверсантам, а, может, и превосходят их. Дайте нам только шанс…

Майор Легкодух тоже поддержал идею облавы на разведгруппу и выделил не одну, а целых две роты. Он прекрасно понимал, что сбитый бомбардировщик – лишь первая ласточка, и, если не ликвидировать финских диверсантов, то они снова вызовут самолет. И прилетит уже не очередной медленный «Дорнье», а скорее всего скоростной «Юнкерс-88». Сбить который намного сложнее – и скорость выше, и маневренность гораздо лучше. Да и бомбовый груз намного весомее и опаснее…

Краснозвездные истребители, несмотря на почти полное господство в воздухе, проигрывали финским бомбардировщикам в оперативности – не всегда успевали среагировать на налет. Потери от воздушных налетов противника, к счастью, были пока небольшими, практически минимальными (по сравнению с потерями от засад, ночных нападений и минирования дорог), но в дальнейшем, по мере продвижения в глубь Суоми, могли существенно возрасти – финская авиация действовала все увереннее и наглее. Так что надо было действовать на опережение.

Ликвидация разведгруппы обезопасила бы движение 44-й дивизии по рокадной дороге и позволила бы относительно спокойно дойти до Оулу. По крайней мере, никто бы ее не атаковал с воздуха. Хватит нам и проблем с финскими диверсантами, которые то и дело обстреливают колонну, заставляя красноармейцев нервничать и беспокойно оглядываться по сторонам…

Это было одно из соображений, почему майор Легкодух поддержал идею бронелетчиков, а другое же заключалось в том, что ему хотелось чем-то занять своих бойцов. Восстановление моста затягивалось, пролеты все еще не были готовы, и красноармейцы маялись без дела. А для бойца это очень плохо…

Когда нет настоящих занятий, дисциплина резко падает, появляются расслабленность, расхлябанность, беспечность. Вот, глядите, некоторые красноармейцы затеяли уже от скуки (и чтобы согреться) игру в снежки и стали даже снежных баб лепить! Ну, прямо как малые дети… Нет, с этим пора кончать: финны где-то рядом, в соседнем лесу, а они развлекаются! А вдруг внезапно нападут? Что тогда? Опять неразбериха, паника и потери?

Поэтому майор Легкодух так и обрадовался просьбе Злобина – и дело для бойцов найдется, и возможность отличиться еще раз появится. Если удастся захватить финских диверсантов и выбить из них показания… Это станет еще одним вкладом в общую копилку полка, а еще его личным успехом. И приблизит на шаг к желанному ордену или повышению по службе. Лучше, конечно, и то и другое сразу.

* * *

– Эй, первый взвод, строиться!

Иван Мешков услышал команду старшины Веселенко и тяжело вздохнул – опять подниматься и идти непонятно куда и зачем. А он только пригрелся у костра, задремал… Им наконец привезли горячий обед (гречневая каша с кусочками сала), и он впервые за несколько дней наелся досыта. Пока они шли по Раатской дороге, пока штурмовали проклятые финские позиции, пока отбивались от контратак, было не до этого – черствый сухарь помусолишь, и слава богу…

Ивану удалось всего один раз перекусить чем-то более существенным, чем замерзшие куски черного хлеба – когда захватили блиндаж и нашли трофеи: мясные консервы, галеты, копченую колбасу, сало. Бо́льшую часть припасов, конечно, пришлось отдать командирам (им тоже кушать хочется), но пару банок и почти все галеты все же заначили. Быстро развели костер, разогрели тушенку, поели. Не то чтобы очень сытно (на восемь мужиков – всего две банки), но хоть что-то. А потом долго жевали финские галеты. Они тоже, как выяснилось, неплохо утоляли голод…

Полевая кухня не поспевала за батальоном, и красноармейцы (в том числе и Иван) часто оставались без горячей еды. Хорошо, если на дневных привалах удавалось приготовить чай в кружке – он и согревал, и черствые сухари в нем можно было размачивать, а то пришлось бы совсем худо…

И вот впервые за столько дней им привезли горячую, еще дымящуюся кашу! Иван съел столько, сколько мог – полный котелок. И еще тщательно выскреб его, даже мыть потом не пришлось. А затем блаженно повалился на упругий, пахнущий свежей хвоей лапник и задремал у костра – в тепле и относительном покое. И вдруг на тебе – снова строиться. Значит, придется идти в зимний лес и опять воевать с этими проклятыми финнами…

Иван не спеша поднялся, подхватил винтовку, затянул потуже ремень на новом ватнике (слава богу, выдали, наконец, зимнюю форму) и пошагал строиться, а за ним потянулись и остальные его бойцы.

Старшина Веселенко, как и обещал, помог Мешкову стать младшим командиром, и теперь в подчинении у Ивана находилось шесть бойцов – всё, что осталось от бывшего отделения. Тем не менее он считался начальником, значит, должен был показывать пример. Поэтому все делал первым – вот и сейчас раньше всех поднялся от костра и пошел выполнять команду.

Кожу лица сразу же прихватил мороз, а холодный, пронизывающий ветер предательски забрался под ватник… Запахнувшись плотнее и завязав под подбородком веревочки от шапки-ушанки, Иван подошел к Веселенко, поинтересовался:

– Что случилось, товарищ старшина? Для вечерней поверки вроде бы рано…

– Он приказал, – кивнул Василенко на младшего лейтенанта Дмитрия Коврина, суетливо собирающего красноармейцев на опушке леса.

Дмитрий прибыл в их батальон недавно, заменив выбывшего по ранению лейтенанта Масленникова. Что вызвало понятное неудовольствие у Веселенко – он сам рассчитывал возглавить взвод. После окончания военной кампании старшина хотел подать рапорт – идти учиться на командирские курсы, чтобы получить два заветных «кубика» на петлички…

Командование взводом, а тем более в боевых условиях, легло бы красивой строкой в его характеристику и положительно сказалось бы на дальнейшей карьере: сначала – взвод, потом – рота, а там, глядишь, и выше забраться можно. Планы у Веселенко были амбициозные, он мечтал как минимум о батальоне или даже полке…

Начальство в принципе не возражало, прекрасно понимало, что человеку надо расти, тем более что Веселенко подходил по всем статьям: происхождение – самое что ни на есть рабоче-крестьянское, стаж в Красной армии – пять лет, в полку – на хорошем счету, да и опыт боевого командования имелся. Отличный, проверенный боец, начавший карьеру с самых низов. Таких армейские кадровики любят и охотно продвигают по службе. Но, видно, у фортуны были насчет Веселенко свои планы, и во взвод прислали младшего лейтенанта Дмитрия Коврина.

Веселенко при появлении нового комвзвода презрительно прищурился – сопляк, мальчишка, только что от мамкиной сиськи… Действительно, Коврин выглядел почти ребенком – пухлые, румяные щеки, круглое лицо, чистый, наивный взгляд. «Ну, прямо-таки херувимчик! – в сердцах сплюнул Веселенко. – Какой из него, к черту, командир взвода? Самому бы кто сопли вытер…»

Разумеется, своего мнения старшина вслух не высказывал и на людях выказывал младшему лейтенанту должное уважение. Какой ни есть, но все-таки командир, а авторитет в армии – первое дело… Однако среди своих (а Мешкова он давно уже считал за своего) в выражениях не стеснялся. Такие слова, как «сопляк», «нюня» и «размазня» были самыми безобидными в его лексиконе. Какими только обидными эпитетами он не награждал своего взводного!

Старшина был уверен, что в первом же бою лейтенантик сдрейфит и наделает в штаны. И тогда ему самому придется взять командование взводом… И он, конечно, геройски себя проявит, покажет, что значит настоящий мужик. О том, что сам недавно дрожал под финскими пулями, Веселенко, разумеется, предпочитал теперь не вспоминать…

И вот, судя по всему, им предстояло узнать, как Коврин поведет себя в сражении. А в том, что будет бой, Иван Мешков уже не сомневался – на опушке выстроились в две шеренги красноармейцы, перед ними нетерпеливо расхаживал капитан Лапшов. Значит, будет что-то серьезное, раз сам комбат решил участвовать…

И точно – не успел Иван подумать, как Лапшов (после обычных «равняйсь, смирно, вольно») стал четко рисовать ситуацию:

– По нашим данным, в лесу действует финская диверсионная группа. Надо ее найти и обезвредить. Действовать так: первая рота пойдет вдоль реки, отсекая финнов от переправы, вторая – широким полукругом по лесу, от холма и до хутора Христаля…

Иван чуть повернул голову и увидел, что бронелета на холме уже нет – очевидно, пошел на очередное задание.

– Наша цель, – продолжал капитан Лапшов, – прочесать лес. Всем быть предельно внимательными – финны просто так не сдадутся. На рожон не лезть и в рукопашную схватку по возможности не вступать, просто гнать их в сторону хутора, вот и все…

Капитан не стал объяснять, что его людям выпала роль загонщиков, а главные «охотники» будут ждать финнов на хуторе Христаля. Именно туда и отправился недавно бронелет, и не одни – прихватив с собой на буксире пару повозок с разведчиками. Бойцы лейтенанта Овсянникова, как и он сам, с большим энтузиазмом включились в дело – до смерти надоело сидеть у реки и ждать, когда наведут переправу. А тут – реальный бой и возможность отличиться…

Бронелет прицепил две повозки и быстро потащил их за собой. Такое передвижение оказалось самым эффективным в зимних условиях – позволяло оперативно перекидывать с места на место по пятнадцать-двадцать бойцов, причем вместе с оружием и боеприпасами.

Так сделали и на этот раз: взяли повозки, посадили разведчиков: семь человек – в первую, восемь – во вторую, два отделения. Третье отделение решили оставить в резерве – на всякий случай. Бронелет без труда поволок длинный прицеп по плотному, слежавшемуся снегу. Дорога была укатанная, легкая, никаких тебе завалов и засад – финны, видимо, отдыхали. И через полчаса импровизированный поезд уже прибыл на хутор Христаля…

… Который состоял всего из трех бревенчатых изб и нескольких хозяйственных построек – самое обычное финское селение. Выгрузились на его окраине, растянулись цепочкой, охватили с трех сторон – чтобы никто не выскочил. Операция по взятию хутора прошла успешно – сопротивления никто не оказал.

Да и некому было: обитатели, узнав о приближении Красной армии, спешно покинули его. Прихватили с собой нехитрое имущество, скотину и отправились в глубь страны, подальше от этих ужасных русских.

Только в одной избе остались дряхлые дед с бабкой – не захотели покидать дом. «Если умирать, то лучше здесь, под родной крышей», – решили они. К тому же надо присмотреть за коровой – только что отелилась и нуждалась в уходе. Погибла бы, если бы погнали по морозу и снегу, не выдержала. Что же говорить о новорожденной телочке? С ней-то куда? Вот и сидели старики в своей избе, ожидая неизбежной участи. Переоделись во все чистое, помолились, простились друг с другом…

Но все же надеялись на лучшее – может, эти большевики не расстреляют? Ведь говорили, что они уважают простых людей, а они – самые настоящие трудовые крестьяне и есть. Руки – все в мозолях, за долгую жизнь только и накопили, что на одну корову. Да вот еще телочка…

Разведчики быстро проверили избы, сараи, конюшни, но диверсантов нигде не обнаружили. Это было хорошо: значит, финны еще в лесу. Что же, подождем их, встретим. Как дорогих гостей… Овсянников расставил людей на окраине хутора и приказал смотреть в оба – скоро появятся лыжники, не пропустите.

Бронелетчики же загнали машину в пустующую конюшню и решили немного отдохнуть – устроились с комфортом на мягком сене. Так приятно растянуться и расслабиться после тесного салона!

Но не забывали и о деле – первым нести дежурство поручили Молохову, затем его должен был сменить Сергей Самоделов. Матвей забрался повыше, под самую крышу, и стал следить за опушкой – чтобы не прозевать финнов. Компанию ему вскоре составил майор Злобин – по собственной инициативе. Как говорится, два глаза хорошо, а четыре – лучше.

Тем временем остальные члены экипажа занялись готовкой – пора было обедать, а заодно и ужинать. «Если мои расчеты верны, – подумал Злобин, – то финны должны появиться через два-три часа, когда люди Лапшова выгонят их из леса. Тогда и будем брать… Только бы не затянул капитан с облавой, не закопался бы. А то в сумерках финны уйдут от красноармейцев, скроются в чаще. И неизвестно, где и когда снова появятся. Жди их, волнуйся, не спи всю ночь…»

В том, что финны рано или поздно выйдут к хутору, майор почти не сомневался: Христаля был единственным жильем на десятки километров вокруг. Диверсанты же, надо думать, уже несколько дней провели на морозе, ночевали прямо в снегу, значит, им вскоре захочется отогреться и отдохнуть в нормальных условиях. К тому же через хутор шла единственная дорога на село Пюнямя, где стоял батальон финских ополченцев.

Проселок на Пюнямя был очень удобен для финских лыжников – незаметный, занесенный снегом, укрытый под деревьями. Диверсанты могли проскочить по нему практически невидимыми, как белые призраки. Кроме того, это был кратчайший путь до селения, где находился штаб батальона и откуда финны планировали нанести удар по 44-й дивизии. Именно туда, в штаб, диверсанты и спешили доставить свое сообщение о русских и имеющейся у них технике, особенно о танках и бронемашинах. Чтобы все рассчитать и ударить в нужное время и в нужном месте…

Проселок петлял и вилял среди вековых сосен, и финны считали его относительно безопасным – русские никогда сюда не сунутся. Идти по такой теснине плотной армейской колонной – верх безумия. Солдаты, лошади, повозки и машины тут же собьются в кучу, а пушки, тягачи, танки и броневики просто застрянут в снегу. И все, можно брать голыми руками. Или спокойно уничтожать из-за елей…

Потому эта дорога была так важна для финнов – они хотели скрытно пойти по ней и ударить в тыл 44-й дивизии, разрезать ее на части, прижать к реке и уничтожить. Крошечный хутор Христаля в свете этих событий приобретал чуть ли не стратегическое значение – был опорной точкой для осуществления всех планов.

И от того, кто им завладеет, зависело многое. Если его захватят русские, то можно проститься со своей задумкой ударить им в тыл. Более того, они получат возможность спокойно переправиться на другой берег и развить наступление… Вот и спешили финские лыжники в Пюнямя, чтобы сообщить командованию – большевики идут на хутор Христаля, надо его прикрыть…

* * *

Время тянулось медленно. Майор Злобин смотрел в бинокль и нетерпеливо повторял про себя: «Ну, где же вы, родные?» Прошло уже почти три часа, пора бы, по его расчетам, и появиться финским лыжникам. А то еще немного – и темно будет. Тогда все станет гораздо сложнее…

Конечно, приборы ночного видения позволяли увидеть диверсантов и в полной темноте, но проблему это не решало. Брать-то их нужно живыми, и по возможности – не слишком покалеченными. А как это сделать в темноте? Не дай бог, разведчики лейтенанта Овсянникова не разберутся, где свои, а где чужие, откроют огонь во все стороны… И наших подстрелят, и ваших. Нет, нужно действовать осторожно, и лучше – самим, чтобы никто не мешал. Так надежнее и вернее…

Бронелетчики успели пообедать, отдохнуть и теперь были готовы к приему гостей. Майор Злобин остался в качестве наблюдателя на конюшне – просматривал все подходы к хутору, а Леонид Лепс, Самоделов и Молохов выдвинулись ближе к опушке – откуда должны появиться диверсанты. Где-то недалеко от них залегли и разведчики Овсянникова – тоже для захвата диверсантов.

Германа Градского решили оставить в машине – для связи и координации. У каждого из бронелетчиков был при себе мощный бинокль с инфракрасным сканером, и любое движение в лесу тут же фиксировалось. Незамеченным и заяц не пробежал бы, и мышь не проскочила…

А движения в лесу уже было много – с трех сторон к хутору приближались красноармейцы капитана Лапшова. Они растянулись широким полукругом и, изредка постреливая, гнали финских лыжников в ловушку. Те в бой благоразумно не вступали, стараясь тихо и незаметно вырваться из облавы. Пару раз они выходили во фланг ротам, пробовали обойти «загонщиков» стороной, но всякий раз, нарвавшись на плотный винтовочный огонь, отступали.

Финнов было четверо. И перемещались они весьма умело – быстро и незаметно, прячась за деревьями, не давая себя окружить. Но все же двигались в хитро приготовленный капкан. Но гораздо медленнее, чем хотелось бы майору Злобину…

Наконец стрельба в лесу сделалась громче и отчетливей – значит, финны были совсем близко. «Матвей, Сергей, Леонид, приготовьтесь, – передал по рации Градский, – вижу цель в трехстах метрах. Там, где крайний дом. Финны, видимо, хотят обойти хутор по дуге и пойти прямо по просеке. Заходить к нам они, похоже, не собираются, решили сразу двигаться на село Пюнямя…»

– А что люди Овсянникова? – поинтересовался Леонид Лепс. – Они видят диверсантов?

– Похоже, что нет. По крайней мере, никакой активности у них я не наблюдаю. Они просто лежат и ждут…

– Ладно, – решил майор Злобин, – будем брать одни.

– Может, все-таки скажем им? – предложил Леонид Лепс. – Сгоняю-ка я к ним по-быстрому, сообщу о финнах. Вместе брать все-таки надежнее.

– Нет, лыжники тебя заметят, – возразил майор, – они люди опытные, наблюдательные Тогда быстро уйдут в лес. Спугнешь их – и все, считай, провалилась операция. Значит, будем действовать так: подпускаем их поближе и оглушаем шумовой гранатой. Отобьем всякую охоту дергаться… В крайнем случае, если полезут на рожон, можно одного-двоих завалить. Для острастки… Но не больше, двух – непременно оставить. Как «языков», и при этом желательно – командира…

– Понятно, – кивнул Лепс.

Майор Злобин спустился со своего наблюдательного пункта и, пригибаясь, побежал к своим – помочь, если жарко станет. Наступившие сумерки позволяли двигаться быстро и скрытно. Майор остановился у крайнего дома, посмотрел в бинокль: финские лыжники дружно шли по опушке леса. Они равномерно взмахивали палками и легко скользили по плотному насту. Бойцы Овсянникова их не замечали – ждали с другой стороны. Конечно, когда дело начнется, они услышат и прибегут, но лучше управиться до того – так проще и удобнее.

Через пару минут майор Злобин присоединился к Лепсу и ребятам, и теперь силы двух групп были одинаковыми, четверо на четверо. Но у бронелетчиков имелось важное преимущество – фактор неожиданности…

Лыжники, размашисто взмахивая палками, легко неслись по снежной целине к дороге на Пюнямя. Первым, очевидно, шел командир группы, он показывал путь, за ним – все остальные. На груди – автоматы «Суоми», за плечами – тяжелые вещмешки. Лица закрыты белыми масками, оставлены лишь прорези для глаз. Злобин оценил – и от ветра спасают, и мороз не так лицо студит, и не надо растирать щеки и нос.

Расстояние между ними и засадой быстро сокращалось. Вот осталось сто метров, пятьдесят, двадцать… Пора!

Майор приподнялся и метнул в бегущих лыжников светошумовую гранату. Яркая вспышка разорвала темноту и ослепила финнов. Затем громыхнуло так, что заложило уши. И наступила полная тишина… Эффект от взрыва был потрясающий, финны замерли на месте и начали растерянно озираться, не понимая, что происходит и кто на них напал…

Конечно, можно добавить еще пару штук, подумал Злобин, для пушего эффекта, но пока и так хватит. Надо их брать. Он вскочил с земли и дал в воздух короткую автоматную очередь – для острастки. И громко крикнул: «Руки вверх! Не двигаться!» В том, что диверсанты понимали по-русски, он не сомневался, – иначе бы их не послали на разведку. Да и так все было ясно, без всякого перевода – когда на тебя направлен ствол, особых пояснений не требуется. Бросай оружие и поднимай лапки кверху. Что финны и сделали: первым отбросил оружие командир группы, а за ним – все остальные.

Подбежавшие люди Овсянникова с удивлением наблюдали следующую картину: обезоруженные финны уже сидели на снегу, а Молохов и Самоделов ловко вязали им руки. Тут же стоял очень довольный майор Злобин – надо же, взяли всех четверых. Живыми! Вот это удача, прямо скажем, неожиданная! Леонид Лепс деловито собирал трофейное оружие – чтобы ничего не пропало, все пригодится, все в дело пойдет.

Разведчики с завистью наблюдали, как бронелетчики выстроили пленных диверсантов в колонну и погнали в сторону хутора. Что ни говори, а операция по захвату финнов прошла идеально – чисто и без потерь. Вот что значит – класс! Этому вам, ребята, еще учиться и учиться… Но ничего, еще будет возможность, освоите нехитрую науку. Война придет скоро, всего через полтора года…

Глава одиннадцатая

Пленных финнов доставили в избу и поместили под охраной в сенях. Тщательно обыскали и все отобрали – пистолеты, ножи, магазины, гранаты, даже папиросы и спички. В вещмешках обнаружили не только продукты, боеприпасы и теплое белье, но и подробные карты, на которых был четко обозначен путь 44-й дивизии. Стало понятно, что финны завладели ценной информацией, поэтому так и спешили к своим. Слава богу, успели их перехватить…

Капитан Лепс предложил устроить допрос немедленно – чего тянуть, надо колоть, пока не пришли в себя. Использовать эффект неожиданности и психологическое состояние – растерянность, страх, подавленность. Нажать, надавить, запугать и добиться «момента истины» – полного признания. А в итоге получить важные сведения о финском батальоне и планах его командования. И обезопасить 44-ю дивизию от возможных нападений…

Диверсантов развели по разным комнатам, чтобы не разговаривали друг с другом, и приступили к допросу. Решили начать с командира – как-никак офицер, наверняка обладает важными сведениями. Ведь именно у него нашли карты…

Затем решили взяться за радиста – нужно узнать радиочастоты и позывные, чтобы иметь возможность вести радиоигру. Или просто прослушивать финские рации. Капитан Лепс посмотрел на молодого парня и понял, что расколоть его будет просто: почти мальчик, совсем зеленый. Радист, кстати, хуже всех перенес внезапное нападение и до сих пор не мог прийти в себя. У него все еще дрожали руки и тряслись губы…

Значит, надо слегка надавить, и дело в шляпе. А потом без суеты можно взяться за остальных. Они тоже расскажут много интересного…

Командир финской группы, лейтенант Аарно Руннель, оказался рослым, крепким мужчиной лет тридцати. Он довольно быстро пришел в себя, правильно оценил ситуацию и понял, что убивать его не собираются (иначе зачем тащили в избу?). После этого решил тянуть время и морочить голову глупым русским.

Как ни раскалывал его майор Злобин, как ни пытал (в переносном смысле, конечно), но он лишь мотал головой и упрямо повторял: знать ничего не знаю. Мол, его группа отстала от основных сил батальона, заплутала в лесу (ага, это в родных-то местах!) и двигалась на Пюнямя, чтобы воссоединиться. А его подчиненные – самые обыкновенные крестьяне, недавно призванные в армию.

«Да, крепкий орешек, – подумал майор Злобин, – так просто его не расколешь. Но ничего, постараемся. Есть разные методы воздействия, и не обязательно грубые, физические».

Он кивал, слушая вранье Руннеля, а сам тем временем думал: какие, на фиг, ополченцы – с такой-то амуницией, оружием и рацией! Теплые спальные мешки для ночевки в лесу, знаменитые «финки», которыми легко и удобно снимать часовых, русский разговорник (хотя было ясно, что по крайней мере двое из пленных прекрасно говорят по-русски, а остальные тоже понимают), полевые бинокли, карты, сухпайки… Если это не диверсанты, то он сам – балерина. Тем не менее Руннель продолжал беззастенчиво врать или просто отмалчивался, когда ему задавали неудобные вопросы.

Тогда Злобин резко прервал это издевательство и прямо спросил, долго ли лейтенант еще собирается валять дурака – при таких вещественных доказательствах! Какие они, к черту, крестьяне-ополченцы, когда понятно, что специальная группа, хорошо подготовленная и отлично экипированная!

Но Руннель в очередной раз снисходительно улыбнулся и отрицательно покачал головой – знать ничего не знаю. А если бы даже и знал, все равно вам ничего не сказал. Можете даже пытать! Он, похоже, уже ничего и никого не боялся. И вообще вел себя так, словно зашел на минутку в гости и скоро покинет этих не слишком радушных хозяев.

«За ним нужно смотреть в оба, – решил Злобин, – силы лейтенанту не занимать, вон какой бугай, дерзости, похоже, тоже, того и гляди, набросится на часового и попытается сбежать. При малейшей возможности сделает ноги, дай только шанс. Так и зыркает, гад, по сторонам, так и прикидывая, как бы отсюда вырваться…»

Лейтенанту из предосторожности связали руки и ноги, посадили посреди комнаты на стул и тщательно охраняли. В комнате, помимо него, находилось еще четыре человека: сам майор (вел допрос), Герман Градский, выступающий в качестве переводчика, командир разведчиков Овсянников (как боевой соратник) и красноармеец, дежуривший у двери.

Руннель нахально улыбался и всем своим видом показывал, что ему все нипочем. Он знал, что рано или поздно его повезут в тыл, в штаб советской дивизии, где и пойдет настоящий допрос, а по дороге всякое может случиться. Тайга же кругом, а в ней действуют свои люди, могут напасть и отбить. Или же он сам улучит момент и сбежит. Для него даже два конвоира – ничто, ударит, оглушит и отнимет оружие. И спокойно уйдет в лес. А там и до Пюнямя доберется…

Руннель согласился назвать себя и номер своей воинской части – какой смысл скрывать, если документы в руках у русских? Его офицерскую книжку в самом начале допроса извлекли из кармана кителя и тщательно пролистали. А там все указано – и личные данные, и звание, и должность. Он также подтвердил, что в Пюнямя стоит батальон ополченцев – это все и так знали.

Иначе бы русские не шли так спешно к Христаля. Ясное дело, собирались блокировать батальон в Пюнямя и обезопасить свои тылы. Разумное решение. И двигались хорошими силами – не менее батальона. Да, ополченцам пришлось бы несладко – если бы на них напали. Эх, жаль, не успел он вовремя передать эти ценные сведения, не сообщил об опасности…

… А то бы они этим русским показали – дали бой на лесной дороге. Пусть у русских – пушки, танки и бронемашины, но среди тайги они будут почти бессильны. Пулемет, граната и снайперская винтовка здесь гораздо важнее. Каждый меткий выстрел – мертвый красноармеец, каждая граната – подбитая машина. А русские пушки можно потом взять в качестве трофея – пригодятся, чтобы отбиваться от Красной армии на открытом месте. А если бы еще захватили танки с бронемашинами…

Злобин внимательно рассматривал трофейную карту. Ясно, что финны добыли ее случайно, перехватили на дороге вестового из 305-го полка, посланного в штаб дивизии с донесением. Но теперь им было известно, что 44-я дивизия движется на юг, в обход забитой Раатской дороги. И затор у переправы может оказаться финнам очень на руку.

Если они уничтожат стоявшие неподвижно советские батальоны, то наступление на Оулу значительно замедлится, а то и вовсе сорвется. Тогда у финского командования появился бы шанс перейти в контрнаступление – ввести в дело 27-й полк и попытаться отрезать 44-ю дивизию от основных сил 9-й армии. Используя уже ставшую привычной партизанскую тактику – завалы на дорогах, засады в узких местах, внезапные удары по отдельным частям, нападения на спящих красноармейцев… Просто и эффективно. И главное – результативно.

Поэтому надо как можно скорее навести мост через речку и перебраться на тот берег – чтобы не дать противнику окружить себя и отсечь от снабжения и тыла. А для этого нужно разгромить батальон в Пюнямя.

С ополченцами можно бороться только одним способом – уничтожая их, лишая оружия и боеприпасов. Или же используя тактику выжженной земли – превращая захваченные территории в пустыню. Но это в данном случае совершенно невозможно: Красная армия идет в Суоми не как завоевательница, а как освободительница. Недаром же зимний поход так и назывался – освободительный…

Кстати, партизанский метод борьбы стал основой стратегии маршала Маннергейма. Цель медленных и осторожных действий финской армии сводилась к одному – держаться и не сдаваться, и по возможности максимально затягивать войну. Ни о каких активных наступательных действиях или тем паче окружениях, котлах и разгромах командование вооруженных сил Суоми не помышляло. Куда там! Нам бы продержаться до тех пор, когда западные союзники придут на выручку…

Стратегию затягивая войны разработал сам маршал Маннергейм. Опытный и умный полководец, прекрасно знавший сильные и слабые стороны русской армии (не зря ведь прослужил в ней почти тридцать лет, пройдя путь от юного корнета до генерал-лейтенанта!), понимал, что его солдатам с сильным и опасным противником не справиться. Какие бы мужество и стойкость они ни проявляли, с каким бы героизмом ни дрались, но все равно рано или поздно проиграют. У маленькой страны нет ни сил, ни боеприпасов, ни техники для войны. Нет даже достаточно горючего. Два-три месяца – вот все, на что он может рассчитывать.

И то, если не подведет знаменитая защитная линия, названная в его честь. Точнее – целая система сооружений и железобетонных укреплений, на которые в свое время угрохали не один миллион марок. Некоторые доты, из самых новых, современных, так в народе и прозвали «миллионники», а все из-за их непомерной стоимости.

Шедевры современной инженерной мысли и точно выверенная система лесных завалов, противотанковых рвов, надолб, ловушек и минных полей могла на время сдержать русских варваров. На два-три месяца, до начала весны. А там, глядишь, снег растает, реки вскроются и разольются, и тогда русские окончательно завязнут в непролазных финских болотах. И замрут в неподвижности до мая.

А там подоспеет долгожданная помощь с Запада. И тогда мы еще посмотрим, кто кого! В ином случае, без помощи, следует ожидать полного разгрома и позорной капитуляции уже к концу весны.

Но союзники не спешили оказывать военную помощь маленькой, но гордой Суоми. Нет, конечно, они громогласно возмущались коварством большевиков и грозно потрясали в воздухе кулаками, СССР даже исключили из Лиги Наций, но дальше дипломатических нот, напыщенных заявлений в парламентах и трескучих статей в прессе дело не шло. Реальную помощь оказали лишь некоторые страны, и то в основном старым оружием (по большей части списанным), кредитами и кое-какими материалами. Своих людей (а также новую технику) никто не посылал.

Прибыли, конечно, добровольцы, главным образом – из соседних Дании, Швеции и Норвегии, но они были людьми сугубо гражданскими, не имеющими военной подготовки и боевого опыта. И толку от них, прямо скажем, было немного. Что ни говори, а современную войну выигрывают не ополченцы, а обученные и прекрасно оснащенные профессионалы, опытные солдаты. Генерал Франко блестяще доказал это в Испании, то же самое происходило сейчас и в Финляндии.

Правительство Суоми чуть не ежедневно обращалось с просьбами к мировой общественности, буквально умоляя Запад вмешаться в конфликт, прислать свои полки и дивизии (лучше – бронетанковые или в крайнем случае моторизованные), но реакции пока не было. Общий тон заявлений Англии, Франции, США и других западных стран был таков: «Да, мы вас морально поддерживаем и гневно осуждаем агрессию Советского Союза, но в драку пока не полезем, своих проблем хватает. Вы уж сами как-нибудь, а мы вам поможем. Винтовками, пулеметами, минометами, пушками – да, пожалуйста, сколько хотите (разумеется, за ваши же деньги или в кредит), поставим новые истребители и танки (немного и очень дорого), но людей – нет, не пошлем. Не надейтесь и не ждите…»

Единственной страной в Европе, которая могла реально помочь Суоми, являлась Германия, но Гитлер еще в августе 1939 года заключил с Советским Союзом Пакт о ненападении и сразу заявил, что будет соблюдать нейтралитет. Мол, Финляндия всегда исторически входила и входит в сферу интересов Российской империи (в любом ее виде), а потому Третий рейх вмешиваться не станет. Впрочем, это не помешало ему поставить в Суоми (тайно, через посредников) значительное количество трофейного оружия, захваченного после удачного похода на Польшу. Не жалко, все равно самим ни к чему…

Этим Гитлер убил сразу двух зайцев: во-первых, поддержал маршала Маннергейма как своего потенциального союзника в будущей войне, а во-вторых, проверил, насколько хороши части Красной армии. Так ли они непобедимы, как пишут в советских газетах и поют в песнях? Особенно фюрера интересовали танковые и механизированные корпуса – насколько сильны и боеспособны. Надо знать все о будущем противнике…

Информация о боеготовности РККА, ее реальной мощи могла оказаться существенной, особенно в свете близкой войны. В некотором смысле она даже стала бы решающей при принятии военных и политических решений. Если, допустим, Красная армия легко и быстро расправится с упрямыми финнами (как до этого красиво и стремительно разделалась с хвастливыми, заносчивыми самураями), то решение будет принято одно, если же нет, то совсем другое…

Прежде чем ввязываться в большую войну, надо правильно оценить противника, узнать, насколько он крепок духом и телом, то есть – людьми и техникой. Да, у русских – самая крупная (по численности) армия в Европе, у них больше всего пулеметов, пушек, броневиков, танков и самолетов… Но насколько они хороши и технически совершенны? Могут ли достойно противостоять аналогичным германским образцам? Испанская война дала лишь частичный ответ на этот вопрос, а хотелось видеть полную картину…

Может быть, Советский Союз – лишь гигант на глиняных ногах? И достаточно одного сильного толчка, чтобы он рухнул? Вот ответы на эти вопросы и собирался получить Гитлер. А для этого не жалко было пожертвовать некоторым количеством оружия. Тем более польского…

Умный человек всегда учится на чужих ошибках, и лишь дурак – на своих собственных…

* * *

– Ладно, будем действовать по-другому, – решил майор Злобин, когда понял, что из финского лейтенанта ничего не выбьешь. – Отведите его в амбар, заприте как следует и поставьте часового, а сюда тащите радиста. Может, с ним что получится…

Старший лейтенант Овсянников отдал распоряжение, и Руннеля увели. На его место доставили радиста Вяйне Пасонена – молодого, белобрысого паренька. Тот шмыгал носом и растерянно озирался вокруг. Вид суровых русских «товарищей» его изрядно напугал, а строгое, нахмуренное лицо майора Злобина, похоже, просто привело в ужас.

– Позовите капитана Лепса, – приказал майор красноармейцу, дежурившему у дверей, – и скажите, чтобы захватил свой саквояж…

Боец вышел, а Злобин отошел в сторону и не спеша закурил. Вяйне понял (или просто почувствовал), что его ждет что-то очень нехорошее, и нервно заерзал на стуле. Он не мог понять, почему русский майор не начинает допрос, почему ему не задают вопросов.

– Я ничего не знаю, – на всякий случай сказал он, – только выполнял приказы господина лейтенанта…

Градский перевел, но Злобин махнул рукой – не трудись, он сам нам сейчас все расскажет, зачирикает как миленький.

– Помощь не потребуется? – деловито осведомился старший лейтенант Овсянников. – Чтобы держать его, например, пока вы… Позову своих парней, они крепкие, этой чухне белобрысой даже дернуться не дадут.

Он по-своему понял приказ майора Злобина насчет Лепса с саквояжем и, конечно, полностью одобрил его – правильно, чего с этим сопляком возиться? Если уж допрашивать, то по-настоящему. Мы тут не в игрушки играем, война идет, наши люди гибнут, некогда политесы разводить…

– Может, давайте, я его сам допрошу? – добавил Овсянников. – Он у меня точно запоет! Как курский соловей!

И старлей веско стукнул тяжелым квадратным кулаком по столу. Чашки с чаем, стоявшие на цветастой домотканой скатерти, подпрыгнули и жалобно зазвенели. Вяйне побледнел и еще больше затрясся.

– Спасибо, но помощь пока не требуется, – усмехнулся Злобин, – у нас имеются свои, и весьма эффективные, методы допроса. Поверьте! Впрочем, сейчас сами все увидите. Полагаю, даже бить нашего пленного не придется…

В комнате появился капитан Лепс с кожаным саквояжем в руках. С такими раньше ходили по больным русские провинциальные врачи. Милый, добрый доктор, ему бы еще бородку клинышком и стальное пенсне – вылитый Айболит. Или доктор Чехов – как кому больше нравится.

– Вот, – показал на пленного майор Злобин, – надо его разговорить. Ну, ты сам знаешь…

Лепс кивнул – он прекрасно понимал, что от него требуется. Не спеша поставил саквояж на стол, раскрыл. По идее для быстрого и эффективного допроса можно было ввести пленному дозу пентотала натрия, «сыворотки правды», почти безобидного, но достаточно эффективного препарата. И не надо человека ни бить, ни даже угрожать – сам все расскажет. Конечно, у этого средства имелись некоторые побочные эффекты, но что поделать! Все-таки это был более гуманный метод, чем все, что применялось в это время. Да и пленный не очень пострадал бы…

Но использовать препарат, который войдет в широкую практику лишь через несколько десятилетий, да еще в присутствии посторонних, категорически запрещалось. Вот и приходилось действовать по старинке… А получить нужную информацию надо было – иначе действия 44-й дивизии, а значит, и всей миссии Спасателей времени могли оказаться под угрозой. Из двух зол всегда приходится выбирать меньшее…

У майора Злобина была надежда, что удастся обойтись вообще без физического воздействия, одной психологией – радист не выглядел таким уверенным и упертым, как лейтенант Руннель, значит, и разговаривать с ним будет легче.

Из документов знали, что рядовой Вяйне Пасонен был призван в армию совсем недавно, прямо со студенческой скамьи. Его послали на радиокурсы, а потом – в 27-й полк, где определили в роту разведчиков. Так Вяйне попал в группу Руннеля.

Причем совершенно случайно – лейтенанту понадобился новый радист вместо убитого, и он взял первого, кто оказался под рукой. Но Вяйне, в отличие от настоящих диверсантов, храбростью никогда не отличался и быть героем совсем не мечтал. Это было первое его задание в тылу противника, оно же могло оказаться для него и последним. Это Вайне прекрасно понимал. А умирать совсем не входило в его планы…

И вот, растерянный и напуганный до полусмерти, он сидел на стуле перед майором Злобиным и со страхом ожидал своей участи…

* * *

Капитан Лепс пошире раскрыл саквояж и стал медленно, неспешно доставать из него инструменты и демонстративно раскладывать на столе. При свете керосиновой лампы матово блеснули острые скальпели, различные металлические зажимы, стальные зонды, стеклянные шприцы и длинные, страшные иглы.

На самом деле это был обычный полевой хирургический набор, но ведь пленному знать об этом совсем не обязательно… Пусть думает, что хочет. Или представляет, что ему больше кажется. Особенно если у него богатое воображение…

Вяйне со всё возрастающим беспокойством смотрел на отливающие холодным блеском страшные хирургические инструменты и особенно – на ужасного вида скальпели и ножницы. Он уже не сомневался, что его сейчас будут пытать – ведь он столько слышал о зверствах большевиков, сдирающих живьем кожу с человека или вырывающих клещами ему зубы! А для чего, спрашивается, нужны все эти ужасные металлические штуки? Ясно же, что не для игры в фанты!

И русский доктор такой мрачный, у него холодные, безжалостные глаза… Глаза настоящего садиста и убийцы. Ему, наверное, человека прирезать – что муху прихлопнуть. Не дрогнет ни единый мускул на лице. И при этом доктор еще улыбается, смотрит приветливо, ласково, а сам тем временем сноровисто ножи свои проверяет, достаточно ли острые…

Лицо Вяйне Пасонена сделалось совсем белым, губы мелко затряслись, а лоб покрылся липким холодным потом. Он не мог оторвать взгляда от блестящих инструментов на столе и находился, кажется, уже на грани обморока…

Леонид Лепс заметил состояние «пациента» и широко улыбнулся, потом достал из саквояжа большие ножницы. Не спеша пощелкал ими, проверяя, насколько они свободно ходят, и положил на самом видном месте. А затем вынул большую хирургическую пилу. Поднес поближе к свету, как бы осматривая зубья, потрогал большим пальцем и удовлетворенно кивнул – нормально, острые.

При виде пилы Вяйне дернулся всем телом, пытаясь бежать вместе со стулом, но старлей Овсянников, стоявший позади него, тут же схватил за плечи и усадил на место. Он уже понял замысел Лепса и стал активно ему подыгрывать:

– Сиди и не рыпайся, – зло прошипел Овсянников в ухо бедному радисту, – все равно, гад, никуда не денешься. А вы, товарищ капитан, не беспокойтесь, делайте спокойно свое дело, я этого пацаненка подержу…

Овсянников сжал захватом шею Пасонена, чтобы тот не мог даже шевелиться, Вяйне захрипел и выпучил глаза. Казалось, еще мгновение, и он отключится. Лепс поднял повыше хирургическую пилу и приблизился к пленнику, как бы прикидывая, что бы ему отрезать в первую очередь. Обошел вокруг и деловито произнес:

– Ну что ж, приступим, пожалуй, чего время тянуть. Принесите мне какую-нибудь простынь или пару полотенец, а то, боюсь, крови много будет, запачкаюсь. И воды – чтобы в чувство нашего друга приводить…

– Нет! – крикнул по-русски Вяйне. – Не надо, я все скажу!

Он уставился белыми от страха глазами на пилу в руках капитана Лепса.

– Уберите это, пожалуйста…

– Хорошо, – тут же вмешался майор Злобин, до того, казалось, совершенно безучастно наблюдавший за всем происходящим, – пилу мы уберем. Если вы согласитесь правдиво ответить на все наши вопросы…

Вяйне быстро закивал – да-да, соглашусь.

– Но если вы будете врать… – угрожающе произнес Леонид Лепс, поигрывая пилой.

– Нет-нет, – затряс головой Вяйне, – не буду. Я всё скажу, честное слово…

– Товарищ старший лейтенант, отпустите пленного, – с напускной строгостью приказал Овсянникову майор Злобин. – А вы, доктор, отойдите от него. Не время еще…

Командир разведчиков немедленно ослабил захват, выпрямился и встал позади пленного, как бы говоря: «Я здесь, за тобой, и если ты вздумаешь хоть раз дернуться или даже громко чихнешь…» Леонид Лепс с видимой неохотой вернулся к столу и опустился на скрипучий стул. Но зубастую пилу не убрал – продолжал держать в руках, любуясь ее красотой и блеском.

Вяйне тяжело сглотнул слюну и попросил воды. Овсянников поднес к его трясущимся губам фляжку. Радист сделал глоток, сморщился и закашлялся:

– Водка!

– Конечно, – пожал плечами Овсянников, – что же еще! Не воду же нам, русским, пить… Самый наш напиток!

И весело засмеялся – славно пошутил! Финн кисло улыбнулся и приложился к фляжке – глотнуть для бодрости.

Дальше разговор пошел легко и непринужденно: майор Злобин задавал вопросы, а Вяйне – отвечал. Как выяснилось, он довольно хорошо говорил по-русски, почти без акцента. Что, впрочем, было неудивительно: его мать, урожденная Татьяна Одинцова, сбежала в 1918 году из революционного Петрограда в Финляндию и поселилась у друзей в Хельсинки. Через несколько лет вышла замуж за финского инженера и родила ему сына. А три месяца назад юного Вяйне Пасонена, студента университета, неожиданно призвали в армию. Раз хорошо говоришь по-русски, то послужи защите своего Отечества от страшных большевиков…

К несчастью, тот, кто принимал такое решение, не знал, что рядовой Пасонен панически боится врачей, и особенно – хирургов. В раннем детстве ему пришлось перенести довольно сложную и болезненную операцию – повторно сломали неправильно сросшиеся кости на левой руке, следствие детской шалости – грохнулся с дерева, – и мальчик навсегда запомнил холодный, мертвый блеск хирургических инструментов.

С тех пор он старался избегать врачей, предпочитая терпеть боль, но не обращаться к ним за помощью. Лишь бы не видеть снова эти ужасные металлические штуки! К счастью, здоровье у Вяйне было отменное, и с докторами он встречался крайне редко. А хирургические операции вообще больше ему не потребовались…

Но вот он снова увидел хирургические инструменты, и детские ужасы всплыли в памяти. И полностью парализовали его волю…

Через полчаса допрос был закончен – Злобин узнал все, что хотел. Как он и думал, финны планировали обойти 305-й полк с тыла, отрезать от основных сил 44-й дивизии и зажать на узкой рокаде у селения Пюнямя. Единственным способом избежать этого было самим перекрыть опасный участок и поставить надежный заслон. А лучше – разбить финский батальон до того, как он пойдет в поход. Напасть неожиданно, разгромить, разогнать ополченцев по лесам и, таким образом, обезопасить свои тылы, а также правый фланг 44-й дивизии.

И пусть у финнов имелось некоторое численное преимущество (батальон против двух красноармейских рот), но внезапная и решительная атака могла свести его на нет. Ополченцы ведь не ждут нападения, они уверены, что русские не полезут по узкой лесной дороге. Да и вообще чувствуют себя в полной безопасности – ведь селение Пюнямя затерялось в густых чащобах, путь к нему труден и извилист, а на подходах дежурили бдительные дозорные…

Откуда же было им знать, что у русских окажется человек, панически боящийся скальпелей, пил и ножей? И готовый на все, лишь бы не видеть их? Даже на то, чтобы провести врага к Пюнямя – в обход дозоров, тайными тропками…

Майор Злобин и Овсянников после небольшого совещания решили, что атаку на финский батальон надо повести немедленно, пока удача на их стороне. Да, она им сопутствовала – только что ликвидировали опасную диверсионную группу (даже без потерь!), получили важные сведения и захватили пленных. Один из которых согласился даже сотрудничать…

И еще: драться предстояло не с кадровыми финскими частями, а с простыми ополченцами, считай – теми же крестьянами, только одетыми в армейские мундиры. И вооруженными охотничьими ружьями – современных винтовок на всех не хватало…

Многие ополченцы, кстати, не имели даже военной формы – служили в домашней одежде (валенках, толстых штанах, шапках-треухах, свитерах и полушубках). Из-за нехватки амуниции, возникшей в связи с неожиданным призывом, новобранцев отправляли на войну прямо в «гражданке». В чем пришел, в том и служи. Тем более что своя, домашняя, одежда часто оказывалась гораздо лучше казенной – по крайне мере, теплее и удобнее. Да и привычнее тоже.

И провизию многие финны тоже захватывали из дома – аппетитные колбасы, сыр, масло, хлеб, шпик. Куда до них скудному армейскому пайку! Нет, солдаты в финской армии, конечно, не голодали, но казенное питание с домашним, что ни говори, ни в какое сравнение не идет. Свое-то намного вкуснее и сытнее. Это вам любой мужик подтвердит!

Глава двенадцатая

Напасть на Пюнямя решили рано утром, затемно. На ночь устроились в трех домах: в одном – разведчики Овсянникова, в двух, что побольше, – красноармейские роты, а бронелетчики остались в своей машине, на конюшне. И удобнее – спать в салоне комфортнее, чем в переполненной избе, и спокойнее – под прикрытием брони и пулемета.

Пленных финнов, лейтенанта Руннеля и двоих диверсантов, заперли в амбаре, а радиста Пасонена поместили вместе с разведчиками – чтобы не сбежал или не передумал помогать. И еще из соображений безопасности – чтобы не прикончили по-тихому свои же камрады. Как сволочь и последнего предателя…

До села Пюнямя по извилистой проселочной дороге было примерно десять километров, но если идти через тайгу напрямую, то всего четыре. Однако для этого требовалось знать правильные тропы – иначе легко заблудиться. Кроме того, в топких низинах было немало незамерзающих болот и коварных ручьев, быстрых и опасных. Их надо было обходить далеко стороной или форсировать в надежных местах, а то провалишься и проблем не оберешься.

Лесные болотца сверху покрывала тонкая ледяная корка, запорошенная снегом, ни увидеть, ни узнать, а под ней – черная, стылая вода. Наступишь – провалишься по пояс, а то и глубже. И тогда все, надо останавливаться, срочно разводить костер и греться, а то всего через полчаса отморозишь себе ноги или вообще превратишься в ледышку. Морозы-то стояли суровые…

Решили, что разведчики Овсянникова с небольшой группой бойцов тайными тропами проберутся через тайгу и обойдут селение Пюнямя с юга. Лишь бы Вяйне не передумал и не вздумал играть в местного Сусанина. Не дай бог, заведет в самую глушь, выбирайся потом…

Главные же силы (две роты красноармейцев) при поддержке бронелета двинутся по проселочной дороге и нападут на Пюнямя с фронта. Один неполный взвод решили оставить на хуторе – в качестве резерва и прикрытия.

Финны, увидев, что Пюнямя атакуют, наверняка бросят на защиту все силы, а тем временем Овсянников с разведчиками ударит по ним с тыла. Его цель – ворваться в Пюнямя и захватить штаб. И сразу уничтожить его. Без привычного управления и командования ополченцы растеряются и не станут сопротивляться, разбегутся, кто куда. Что и нужно – разогнать и рассеять. Победить, так сказать, не числом, а умением.

Майор Злобин не собирался уничтожать всех ополченцев, достаточно было просто оттеснить их, убрать с дороги. Это же не упертые враги, а, по сути, обычные мужики, крестьяне. Пусть спасаются, бегут без оглядки! И желательно – как можно дальше. Пока их снова соберут, пока приведут в чувство, пока организуют новый батальон… Пройдет не один день, а тем временем 44-я дивизия выполнит свою задачу – дойдет до Ботнического залива.

С захватом Оулу сообщение между двумя частями Суоми, севером и югом, будет наконец прервано, и части, обороняющие линию Маннергейма, окажутся отрезанными от резервов и снабжения. И ничто уже не помешает Красной армии нанести мощный удар и полностью разгромить их. После чего – стремительный бросок на Выборг и взятие его. Захватить город, пожалуй, получится даже без большого боя, чуть не голыми руками – ведь оборонять-то его будет уже некому. И если командование РККА не замешкается, не закопается, как всегда, то войну можно закончить уже через месяц-полтора. Путь на Хельсинки будет открыт, и капитуляция финских армий станет лишь вопросом времени.

Перед угрозой полной оккупации страны правительство Суоми, несомненно, согласится на мирные переговоры. Тогда дожать, навязать финнам свои условия – будет уже делом техники. Точнее, советской дипломатии. Премьер-министр Ристо Рюти подпишет любой договор, лишь бы избежать превращения Финляндии в очередную советскую республику.

А если что – привезем в Хельсинки так называемое Терийокское правительство во главе с Отто Куусиненом, и всё, дело сделано: финны согласятся на любые территориальные уступки. Из-за которых, собственно, и началась война… Сами перенесут свою границу на девяносто километров в глубь территории (главное – подальше от Ленинграда), сдадут полуостров Ханко на тридцать лет в аренду (под советскую военно-морскую базу) и безвозмездно подарят СССР мелкие острова вдоль основного судоходного фарватера Финского залива…

Ну, или почти безвозмездно – в обмен на дикие, пустынные земли в северной Карелии. Где никого, кроме медведей, волков и лосей, никогда не бывает. Зато много грибов, ягод, да и природа просто отличная – девственная, чистая, нетронутая. Пусть финны пользуются, не жалко!

Так что для успеха требовалось всего ничего – отодвинуть в сторону (желательно – подальше) 9-ю финскую армию, закрывавшую путь на Оулу, разбить 27-й полк, стоявший напротив 44-й дивизии, и разогнать батальон ополченцев, угрожающий советским частям с тыла и правого фланга. После чего – бросок вперед, к победе!

Поэтому атака на Пюнямя имела для Красной армии большое значение. И ее надо было провести быстро и безупречно…

* * *

Рано утром, еще в темноте, длинная вереница разведчиков в белых балахонах скрылась в лесу, за ней потянулись простые красноармейцы – тоже на лыжах, но уже без маскхалатов (на всех не хватило).

Как только группа Овсянникова исчезла из виду, майор Злобин махнул рукой – вперед! Бронелет на малых оборотах выехал из конюшни и направился на окраину деревни, где его уже ждали командиры первой и второй роты. Они с бойцами должны были обеспечить фланговое прикрытие машины во время движения, а также создать видимость наступления на Пюнямя.

Совещание на околице было недолгим – все знали свои задачи. Первыми в сторону Пюнямя выдвинулись самые опытные красноармейцы. Их цель – обнаружить вражеских дозорных и по возможности быстро устранить. А если снять без шума не удастся – то просто отогнать плотным огнем и открыть дорогу для бронелета, чтобы тот смог атаковать финские позиции.

Злобин рассчитывал, что ополченцы в Пюнямя, не ожидающие столь дерзкого и решительного нападения, растеряются и не смогут организовать должный отпор. Нет, конечно, у них имеются хорошо устроенные укрепления и даже огневые точки (как же без этого – порядок есть порядок), но пока они выбегут, пока разберутся, что к чему, пока доберутся до своих пулеметов…

Бронелет тем временем успеет выскочить на более-менее свободное пространство и развернуться для атаки. И отвлечет на себя внимание обороняющихся, а две роты охватят Пюнямя с флангов, возьмут, что называется, в клещи. С тыла же на него нападет группа Овсянникова. Если удастся уничтожить штаб ополченцев и лишить их управления, то дело, считай, будет сделано.

Майор Злобин из боевого опыта уже знал, что финны не любят, когда их обходят с флангов или тем паче атакуют с тыла. При первой же угрозе они, как правило, отходят, оставляют даже прекрасно укрепленные позиции. Сидеть в окопах и отстреливаться до последнего – нет, это было не для них. Своя шкура, как говорится, всегда ближе к телу…

Чтобы не спугнуть дозорных и не сорвать нападение, было решено толкать бронелет вручную – как большие груженые сани. Конечно, это тяжело, неудобно, но что делать? Главное – скрытность и внезапность…

Для этих целей машину максимально облегчили – оставили в конюшне все продукты, личные вещи, запасные детали, горючее и даже значительную часть боеприпасов. Взяли с собой только самое необходимое – медикаменты и немного патронов с гранатами. На час-другой боя хватит, а там и разведчики Овсянникова подойдут и сделают свое дело. Если возникнет какая-то заминка, всегда можно будет быстро метнуться на хутор и пополнить запасы. По заснеженной лесной дороге – всего пятнадцать минут ходу. Или лету, если считать бронелет «наземным штурмовиком».

Для буксировки машины спереди к бамперу привязали длинные веревки, в которые впряглись десять самых сильных красноармейцев (в качестве живой тягловой силы), а сзади и сбоку встали сами бронелетчики (кроме Сергея Самоделова – тот, как водитель, остался в кабине). По команде Злобина все дружно уперлись, потянули, толкнули – и бронелет медленно, но верно пополз по плотному снегу.

Сильные морозы, стоявшие последние дни, оказали существенную помощь бронелетчикам – по ледяной корке широкие лыжи скользили легко и свободно. Надо было только равномерно тянуть (или толкать) и следить, чтобы бронелет не съехал куда-нибудь в кювет. А то потом вытягивать будет трудно…

Через десять минут красноармейцы приноровились, и бронелет пошел по дороге уже достаточно ровно. Это напоминало детскую игру – катание на санях. Один тянет в качестве лошадки, а другой – седок. А потом меняются.

Майор Злобин вспомнил строчки, которые когда-то давно учил в школе на уроках литературы: «Вот бегает дворовый мальчик, в салазки жучку посадив, себя в коня преобразив…» Да, сколько лет уже прошло, считай, целая жизнь… Майор грустно вздохнул и сильнее налег плечом на корпус, упорно толкая бронелет вперед.

«Скорее бы уж все закончилось, – думал он, – так хочется съездить в родное Малышево. Три года в отпуске не был, может, хоть после этой операции, наконец, отпустят. Съездил бы в деревню, отдохнул, расслабился, сходил на рыбалку… Посидел бы с удочкой сначала на вечерней зорьке, а затем – и на утренней, наловил бы лещей, карасей, ершиков, приготовил бы на костре ароматнейшую, вкуснейшую ушицу, чтобы с дымком и непременно – под водочку, грамм этак двести или даже более… Какое счастье – просто сидеть на берегу реки, смотреть на воду и ни о чем не думать. Ни о войне, ни о смертях, ни о страшных потерях…»

Но до этого еще было далеко – надо сначала разгромить противника и выполнить ту задачу, ради которой, собственно, их и отправили в прошлое. Поэтому приходилось толкать тяжелый бронелет и надеяться, что финские ополченцы окажутся благоразумными и не станут долго сопротивляться.

* * *

Впереди неожиданно ударили сухие винтовочные выстрелы, а затем послышались громкие, отрывистые команды. «Чёрт, опять не удалось по-тихому, – с огорчением подумал майор Злобин и приказал красноармейцам:

– Все, ребята, приехали. Дальше мы уж сами.

Бойцы тут же отвязали веревки и присоединились к своей роте, а бронелетчики заняли места в машине. Матвей Молохов, как всегда, встал у пулемета, Лепс и Градский прильнули с автоматами к бронещелям, а сам майор сел впереди с Сергеем Самоделовым – как и положено командиру.

Быстро завели мотор и включили мини-камеры, которые передавали изображение прямо на лобовое стекло – чтобы видеть, что делается вокруг. Двигатель привычно взревел, пропеллер завертелся, и сани легко понеслись вперед. Уже не было необходимости таиться, все решали скорость и наглость. Надо стремительно налететь, ошеломить, разогнать, распугать…

Бронелет проскочил мимо растянувшихся цепочкой красноармейцев и вылетел к месту боя. Там вовсю уже шла стрельба – несколько финнов засели за деревьями и палили из автоматов по бойцам младшего лейтенанта Коврина.

Сам взводный был уже ранен – сидел, прислонившись к сосне, и тихонько постанывал, держась за окровавленный бок. Он шел в атаку первым, как и положено командиру, воодушевлял и подбадривал бойцов, вот и угодил сразу под вражеские пули.

Финны, как ни странно, оказались бдительными – вовремя засекли приближающихся в темноте красноармейцев и подняли шум. В рукопашной схватке их, правда, удалось частично уничтожить, а частично отогнать в сторону, чтобы не мешали, но остатки дозора засели за деревьями и начали бешено отстреливаться. Их меткие выстрелы сильно мешали двигаться вперед…

Злобин мгновенно оценил ситуацию и принял решение – надо атаковать. Медлить нельзя – эти выстрелы уже наверняка услышали в Пюнямя, значит, подняли тревогу. Еще немного, и сюда подойдет подкрепление. «Светошумовыми!» – приказал он Молохову. Капитан Лепс передал через люк Матвею автомат с подствольным гранатометом, и тот сделал в сторону дозорных несколько выстрелов.

Резкие, громкие разрывы и яркие световые вспышки подействовали, как надо, – финны попрятались за елями и зарылись в снег, спасаясь от нового, невиданного оружия русских. Дорога была свободна. Самоделов включил прожекторы (чего маскироваться-то?) и дал полный ход. Бронелет подпрыгнул и понесся к Пюнямя, а за ним, пригибаясь и держа винтовки наперевес, побежали красноармейцы. Они знали, что от быстроты и слаженности действий зависит успех операции. Чем быстрее удастся взять селение, тем будет меньше потерь…

Злобин оглянулся: бойцы первого взвода уже дружно вязали зарывшихся в сугробы финнов, а младшему лейтенанту Коврину оказывали первую помощь. «Хорошо, – подумал он, – первый рубеж пройден. Но сколько их еще впереди?» У финнов было время, чтобы обустроить оборону Пюнямя, и теоретически они могли сопротивляться долго. Значит, и выковыривать их придется с трудом. Что очень не хотелось бы…»

Майор рассчитывал, что удастся обойтись без большого боя и крупных потерь – как с той, так и с другой стороны (ни к чему зря губить людей). Но пострелять в любом случае придется. Хотя бы для острастки оставшихся в селе ополченцев…

* * *

И он оказался прав – на самом подходе к Пюнямя бронелет встретили плотным огнем. Ополченцы ударили из тяжелого пулемета, а также нескольких десятков винтовок. Да еще бабахнули из противотанкового ружья – нашлось откуда-то…

Финны решили, что их атакует как минимум целый русский батальон, и со страху палили из всего, что имеется. Сергей Самоделов резко вывернул руль вправо и заложил крутой вираж, чтобы уйти от прицельного огня, но пули все равно противно защелкали по обшивке. Слава богу, кевларовую броню они не пробили, ничего серьезного не повредили…

Молохов ударил по ополченцам из своего «дегтярева», а затем добавил гранатами – и настоящими, и светошумовыми. Бронелет, как бешеный носорог, носился перед финскими укреплениями и поливал их огнем. Ополченцы засели за длинным бревенчатым забором, превращенным в некое подобие крепостной стены – с бойницами для пулеметов и ячейками для стрельбы, и тоже активно отстреливались.

Машина на ходу поворачивалась к обороняющимся то одним, то другим боком, что давало возможность вести огонь одновременно из пулемета, из автоматов (через стрелковые щели), а еще закидывать финнов гранатами со слезоточивым газом. Последнее, кстати, оказалось самым эффективным оружием – очень скоро ополченцы начали покидать свои позиции. Они надсадно дохали и вытирали рукавами обильно льющиеся слезы. Однако центр обороны (где ворота) все еще держался. Видимо, стрелками руководил очень опытный офицер – он правильно организовал оборону и жестко командовал подчиненными. И еще постоянно подбадривал их громкими криками…

– Видишь того крикуна? – показал Матвею майор Злобин.

– Да, – понимающе кивнул тот, – сейчас я его…

Две посланные друг за другом гранаты (и отнюдь не с газом) угодили точно в цель – офицера оглушило взрывом, и он, как сломанная кукла, упал прямо на снег. Ополченцы тут же поволокли его в глубь селения. Следующие несколько гранат вдребезги разнесли деревянные ворота и открыли въезд в Пюнямя. Ополченцы стали потихоньку отходить, освобождая дорогу в селение… Но майор Злобин не спешил отдавать приказ преследовать отступающего противника: наверняка ополченцы устроили на въезде какую-нибудь ловушку – положили мину или вырыли «волчью яму», прикрытую сверху лишь тонкими досками. Они большие мастера на подобные штуки…

– Слушай, – обратился он к Сергею Самоделову, – давай с другой стороны. Что-то мне здесь не нравится… Слишком уж все просто.

Сергей кивнул и направил бронелет вдоль деревянной стены. В одном месте удалось обнаружить небольшую, едва приметную калитку. Не увидели бы, если бы к ней не вела чуть заметная тропинка. По которой, видимо, финны ходили в лес за дровами и бревнами для своих фортификационных сооружений. «То, что надо, – решил Злобин, – вряд ли нас здесь ждут».

Он приказал Молохову освободить путь, и тот очередной гранатой разнес часть забора вместе с калиткой. После чего бронелет на полном ходу влетел в село, раскидав немногочисленных защитников. Финны, явно не ожидавшие нападения в этом месте, кинулись врассыпную. Бронелет пронесся мимо них и вылетел на главную площадь, чтобы разогнать последних защитников Пюнямя.

Те, впрочем, и так уже дружно драпали прочь, справедливо полагая, что против бешеной русской машины они совершенно бессильны. И вообще, драться с бронетехникой должна артиллерия, а они – обычные ополченцы, не имеющие ни тяжелого вооружения, ни должных навыков ведения боя… Так что лучше позаботиться о себе и своих близких, ведь в случае твоей смерти или ранения кто о них позаботится? Долг перед родиной – это, конечно, святое, но не тогда, когда дело касается твоей семьи…

Через полчаса бой был закончен: красноармейцы выгнали остатки ополченцев из селения, а разведчики старшего лейтенанта Овсянникова захватили их штаб и даже взяли в плен капитана Лахтинена, командира батальона. Прочие офицеры, как и большинство ополченцев, благополучно бежали – весьма резво скрылись в лесу, чтобы потом уйти к своим. В тыл, в глубь, подальше от этих страшных русских…

Преследовать финнов не стали, абсолютно ни к чему. Злобин приказал помочь раненым (как своим, так и финнам) и организовать новую оборону. В Пюнямя предстояло задержаться как минимум на два-три дня – до тех пор, пока мост, наконец, не будет достроен и дивизия спокойно не перейдет на противоположный берег, поэтому следовало подготовиться к возможным контратакам. Селение имело важное тактическое значение…

После этого майор вместе с Германом Градским занялся изучением карт и документов, захваченных в штабе. Из них следовало, что в этом районе значительных финских соединений больше не было – почти все находились севернее, где шли тяжелые бои с наступающей 163-й дивизией. Значит, перед 44-й открывалась отличная возможность быстрого и беспрепятственного движения на Оулу. Глупо этим не воспользоваться…

* * *

Помимо бумаг и карт в штабе нашли запасы продовольствия (очень кстати), оружия и боеприпасов (тоже надо). И, что особенно порадовало, много теплой одежды. Финны, когда бежали, побросали все, даже свои личные вещи, и теперь все это богатство по закону досталось красноармейцам. Как боевые трофеи…

Безрукавки, свитера, штаны, шарфы, варежки, перчатки, валенки, шерстяные чулки, байковое белье и прочее тут же распределили между красноармейцами – кто в чем более нуждается. Так в основном решили проблему утепления личного состава, ведь, что ни говори, а в лютый мороз вязаные носки и толстые валенки гораздо надежнее простых портянок и тонких сапог. О свитерах и безрукавках даже говорить не приходится – под гимнастерками они надежно прикрывали тело от холода. И пусть это было совсем не по уставу, но зато тепло и удобно. Воевать в таком обмундировании можно в самые суровые морозы, а это сейчас было самым важным…

Часть трофеев предложили бронелетчикам – тоже для утепления, но те наотрез отказались: свое имеется, и не хуже! Это было чистой правдой: униформа, которую им сшили в Институте времени, надежно защищала от любого мороза, могла выдержать даже страшные холода (за счет особой шерстяной ткани). К тому же ночевать в бронелете было тепло и комфортно, не то что на лапнике у костра или в командирской палатке, поэтому бронелетчики с чистой совестью отказались от своей части добычи – лучше отдайте красноармейцам, им гораздо нужнее.

Была еще одна причина, почему бронелетчики не стали брать финские вещи: их собственная униформа была пропитана особым составом, который отпугивал вшей и прочих паразитов, в то время как в одежде ополченцев, что и говорить, их было предостаточно. Война, сами понимаете…

Вши являлись настоящим бичом для красноармейцев. Бойцы, не имея возможности нормально помыться и поменять белье, сильно от них страдали, постоянно чесались и матерились. Конечно, при малейшей возможности они старались устроить баню и хоть какую-то постирушку, но попробуйте сделать это в зимнем лесу! Банно-прачечная же часть 44-й дивизии, как и многие другие ее тыловые подразделения, застряла где-то позади. О ней, как и о полевом хлебозаводе, до сих пор не было ни слуху ни духу…

Майор Злобин, как старший по званию, принял на себя командование небольшим гарнизоном в Пюнямя. Он приказал по возможности быстро восстановить взорванные ворота и калитку, организовать дозоры и патрули по периметру (финны же рядом!) и провести проверку всех домов – не спрятались ли там ополченцы?

В избах нашли лишь гражданских – около тридцати человек, в основном – пожилых людей. Это были крестьяне – те, кто не захотел, как и старики на хуторе Христаля, бросать хозяйство и отправляться зимой в неизвестность…

Злобин приказал собрать всех местных селян на площади. Когда их пригнали к штабу, он с помощью Градского объяснил, что им, как мирным жителям, ничего не грозит, можно не бояться человека с ружьем. Спокойно занимайтесь своими делами, граждане, никто вас не тронет.

Но майору, похоже, не поверили. Финны угрюмо смотрели на него и напряженно молчали – очевидно, готовились к тому, что их сейчас дружно погонят в Сибирь. Как писали в их газетах… В конце концов Злобин махнул рукой – расходитесь, ступайте по своим домам. На этом общение с местным населением закончилось.

Пользуясь возможностью, Злобин приказал организовать банный день – уж очень от некоторых бойцов воняло, да и от вшей следовало избавиться. У финнов были сауны, практически в каждом доме, вот и решили устроить общую помывку. Красноармейцы шустро накололи дров, натаскали воды, раздобыли даже березовые ветки для веников. Каждому отделению досталось по своей бане…

Финны с удивлением наблюдали, как странные русские парились в их саунах – плескали на раскаленные камни воду, а затем страшно хлестали друг друга почти голыми ветками. И еще с дикими криками выскакивали на мороз, чтобы кинуться в сугроб. И сразу же назад, в горячий жар…

Да, что ни говори, а дикие они люди, эти русские, судачили между собой жители Пюнямя. Неужели никогда не сидели чинно на деревянных полках в саунах, не потели, как положено, не вели друг с другом серьезные, неспешные, приятные разговоры? Что за обычай хлестать друг друга березовыми ветками и еще обтираться снегом? И выскакивать в голом виде на улице, прямо на глазах у женщин! Неужели в Москве и других русских городах именно так и парятся? Вот кошмар-то! Настоящее азиатское варварство, правильно об этом у нас пишут…

На банные мероприятия потратили весь оставшийся день, зато удалось не только помыть личный состав, но и устроить большую постирушку, что позволило немного избавиться от вшей. Кроме того, впервые за несколько недель красноармейцы нормально поели – приготовили еду не на кострах, а в печках или на керосинках, которые также имелись почти в каждом доме.

Настроение бойцов заметно улучшилось – после жаркой парилки и сытного обеда жизнь кажется лучше. И война уже воспринималась совсем не так, как на голодный желудок в ледяном лесу… Можно было с оптимизмом смотреть в будущее – освободительный поход в Финляндию скоро закончится, противника разобьют, и их отпустят по домам. Многих – с наградами, орденами и медалями…

Бронелетчики заняли бывший штаб ополченцев – самый большой дом в селении. От финнов в качестве трофеев достались не только военные документы, но и тушенка, колбаса, сыр, галеты да еще водка. Захваченного в плен капитана Лахтинена заперли под охраной в чулане, а съестные припасы быстро оприходовали – собственные остались на хуторе Христаля. Из трофейных продуктов приготовили обед…

Но перед этим тоже устроили для себя небольшую помывку в сауне хозяина – немолодого, седоусого, степенного финна, немного понимающего по-русски. Попарились, хорошо расслабились, отмылись, и лишь затем сели за стол. За баню и постой дали Питеру Санонену часть продуктов – две банки тушенки и бутылку водки. Сами бронелетчики спиртное не употребляли – во время операций в группе действовал строгий сухой закон, но другим – можно…

В благодарность за то, что его не убили и даже не побили, Питер из собственных запасов достал банку настоящего китайского чая и угостил им бронелетчиков. И выпил с ними пару кружек, стараясь по мере сил угождать и всячески прислуживать.

Свою семью Питер давно отправил к родственникам, на север, а сам остался – очень боялся за свой дом, ведь это было главное его богатство, нажитое за долгие годы тяжелого, ежедневного труда. И еще он боялся за скотину – корову, лошадь, двух овец, свиней, птицу… За ними нужен уход, без него они пропадут. Как же их оставишь? Вот и пришлось ему остаться.

Питер прислуживал незваным гостям, а заодно прислушивался к тому, о чем они говорят. И старался понять, какие у них планы – относительно захваченного Пюнямя и его жителей… Да и всей Суоми тоже.

Очень уж не хотелось Санонену становиться гражданином Советского Союза и вступать в коллективное хозяйство, о котором он был уже наслышан. В основном – из газет, причем читал о колхозах только страшное и ужасное. Писали, что несчастных русских крестьян заставляли объединяться силой, буквально из-под палки, что при этом отбирали все имущество, вплоть до последних подштанников. А он столько лет корячился, трудился, вкалывал от зари до зари, чтобы к старости накопить хоть что-то. Самую малость, чтоб и самому хорошо пожить, и детям своим оставить…

Надо, во-первых, обеспечить приданым дочь (невеста уже), чтобы не стыдно было замуж ее выдавать, во-вторых, оставить любимому сыну кое-какое хозяйство, чтобы мог жениться на достойной девушке… И самому надо бы припасти кое-то на старость, чтобы не бедствовать. Но если, не приведи господь, дом сгорит и скотина подохнет, у него ничего не останется. И окажется он на старости лет нищим. А если загонят в колхозы и отберут последнее – то вообще беда…

Вот и прислушивался Питер Санонен к тому, что говорили русские, пытался запомнить каждое слово. Многое не понимал – не очень хорошо знал русский язык, но то, что услышал, повергло его в большое изумление. Уж очень о необычных вещах говорили его гости…

Глава тринадцатая

– Надо здесь заканчивать, – убеждал Злобина капитан Лепс, подливая себе кипяточку из блестящего пузатого самовара, – все почти что сделали. А то, что еще осталось, они сами доделают, без нас. Ополченцы отступают и вряд ли теперь остановятся, сопротивления серьезного уже не окажут…

Красивый медный самовар, из которого Лепс наливал себе в чашку кипятка, достался Питеру Санонену от русских беженцев. После революции многие петербуржцы (и не только они) бежали из охваченной смутой России в соседнюю, более спокойную Финляндию, спасая жизни, детей и остатки имущества. Брали с собой только самое необходимое – одежду, деньги, украшения, кое-что из любимых вещей…

Одна из семей, убегая от большевиков, остановилась в доме Санонена. Она и продала Питеру самовар, чтобы добыть денег на паром до Швеции. Там у главы семейства, инженера-судостроителя, имелись хорошие знакомые, они обещали помочь с жильем и работой. Петербуржцы решили пересидеть смутное время за границей, а потом, когда все утрясется и утихнет, вернуться в родной город. Не вечно же будет длиться эта чертова революция!

Сколько уже бунтов и мятежей было на Руси, не сосчитать, но все они рано или поздно заканчивались, причем всегда, как правило, одинаково: тюрьмами, ссылками и казнями для бунтовщиков, смирением и покаянием для простого народа, который по глупости или обманом попал в это кровавое безумие… Против власти, понятно, не попрешь, и плетью обуха не перешибешь, так что молчи и терпи…

Может, и сейчас ужасных большевиков загонят обратно в норы, откуда они в октябре вылезли? И накажут, чтобы впредь неповадно было? А самых активных и буйных, как положено, прилюдно перестреляют-перевешают для всеобщей острастки и строгого назидания… Тогда снова будут мир и покой, и можно вернуться в любимый Петербург, в свою уютную квартирку на Литейном проспекте…

Санонен заплатил за самовар столько, сколько смог собрать – уж очень он ему понравился. Пузатое медное изделие тульских мастеров покорило его простую душу чудесной красотой и сияющим, начищенным блеском боков. Питер выгреб из кошелька всю наличность, достал из тайника заначку, взял в долг у соседей… Долго торговался, но добился-таки своего – купил!

Крутобокий, горячий, затейливо украшенный самовар стал его любимой игрушкой и главным украшением в доме. К тому же, что ни говори, а приобрел он его достаточно дешево, в разы меньше настоящей цены. И даже вместе с расписными фарфоровыми чашками и блюдцами…

Питер часто пил из самовара чай и с ностальгией вспоминал те благословенные времена, когда жизнь в его родном селе была простой и незамысловатой. Ни войны, ни революций, ни красных, ни белых… Правил тогда над ними русский царь, но так далеко, что о нем почти никогда не вспоминали. В сельскую же жизнь никто не вмешивался, ни свои, финны, ни русские, она текла сама по себе, размеренно и укладисто, как было веками заведено, независимо от того, что происходило в далеком Гельсингфорсе или еще более далеком Петербурге.

Но потом все резко изменилось: сначала война с Германией, непонятно как и почему, затем – революция, мятеж, переворот, независимость… Только, казалось бы, все успокоилось, вошло в привычную колею, как на тебе – снова война, на сей раз уже с самими русскими. Которые гораздо страшнее и опаснее любых немцев. И чем все это кончится? Неизвестно…

В селении Пюнямя жили в основном зажиточные крестьяне, с хорошими, добротными, налаженными хозяйствами, и даже он, не самый богатый по здешним меркам человек, мог спокойно прокормить свою семью. А что теперь? Страшные большевики, которых он всю жизнь так боялся, пришли в дом и пьют чай из его самовара. И ведут себя так, будто они здесь хозяева. Будущее же вообще туманно и непонятно…

А вдруг и правда погонят их всех в колхозы? Отберут лошадь, корову, овец, свиней, птицу, заставят отдавать весь урожай… И его семья снова будет голодать. За что ему такое наказание, за какие грехи? Да еще на старости лет… Ох, Дева Мария, спаси и сохрани нас, грешных…

Санонен старательно напрягал слух, пытаясь разобрать, о чем толкуют названые гости. Чужой язык он знал неважно, давно не упражнялся, но кое-что все-таки понимал. Он сразу сообразил, что главный здесь – немолодой мужчина с властным, серьезным лицом, которого все называют «товарищ майор». Сразу видно – это начальник: держится строго, смотрит сурово, говорит мало, а все его слушаются. И беспрекословно выполняют все его приказы. Настоящий господин офицер! Так, что он там говорит?

Майор Злобин покачал головой:

– Нет, Леонид, рано нам еще уходить отсюда, боюсь, будут еще бои, и тяжелые. Давай лучше подождем недельку-другую, посмотрим, как все пойдет, тогда и решим…

Лепс наклонил голову, принимая доводы Злобина, а сам подумал: «Эх, еще одна неделя в этом холодильнике! Но ничего, потом обязательно съезжу куда-нибудь подальше – на курорт, позагорать. Покупаюсь в теплом море, а еще лучше – в океане. Где сейчас самый жаркий сезон? На Гоа, говорите? Вот туда и рвану – окунусь в соленую водичку Индийского океана, понежусь на белом прибрежном песочке, смою с себя всю эту грязь…»

Капитан Лепс был теплолюбивым человеком (как и профессор Градский), предпочитал жаркий, даже очень, климат, поэтому с трудом переносил тридцатиградусные морозы (которые стояли уже пятый день подряд). Он обожал южные широты и часто отдыхал на тропических островах. И при этом неизменно шутил – белым должен быть песок на пляже, а не снег под ногами. И ночью приятнее слушать шелест пальм при легком морском бризе, чем скрип замерзших елей во время метели…

Остальные члены экипажа тоже проголосовали за то, чтобы остаться и еще повоевать. Для Сергея Самоделова и Матвея Молохова эта военная кампания была прекрасной возможностью показать себя, приобрести новые навыки и умения, а для профессора Градского – потренироваться в языках и углубить свои знания по культуре и истории России середины ХХ века. Как-никак, а это опыт весьма полезный и ценный – когда еще выпадет шанс вот так запросто, самому пообщаться с людьми такого интересного, уникального прошлого? Не просто прочитать про их быт в книгах или мемуарах, изучить по кино-, видео– и прочим хроникам, а непосредственно поговорить с ними, поспорить, пожить вместе, самому почувствовать, чем они дышат, чему радуются и от чего печалятся. Это дорогого стоило.

– Значит, решили, – подвел итог майор Злобин, – остаемся пока. В связи с чем наши планы немного меняются, перед нами ставится несколько иная задача: как можно скорее вернуться на хутор Христаля, забрать свои вещи, оружие и идти в расположение 305-го полка. Поможем ребятам быстрее переправиться на тот берег и продолжить наступление на Оулу. Пока финны еще не очухались и не предприняли новые контратаки…

– А что с Пюнямя? – поинтересовался Матвей Молохов.

– Оставим здесь роту под командованием Овсянникова, – решил Злобин. – Он, похоже, человек умный, храбрый, решительный, и еще неплохой командир… Надеюсь, сумеет отбиться, если, не дай бог, финны снова полезут. Хотя, полагаю, им сейчас не до того – драпают во все лопатки. Все-таки хорошо мы им вломили!

– Точно, – слегка улыбнулся Леонид Лепс, – операция прошла просто идеально. Вот всегда бы так! Чтобы каждый бой чистым нокаутом кончался…

– «И вечный бой, покой нам только снится…» – процитировал в тему Матвей Молохов.

Лепс кивнул – да, так. Классик, как всегда, оказался прав…

– Надо бы захватить с собой финских диверсантов, – произнес майор Злобин, – доставить их в штаб полка. Мы, что нужно, от них уже узнали – Вяйне Пасонен рассказал, пусть в штабе тоже поговорят. Особенно с этим упрямым лейтенантом. Передадим им трофейные карты и документы, тоже пригодятся…

– Правильно, – согласился Леонид Лепс, – еще как пригодятся. Майору Легкодуху это хороший подарок – очень ценные трофеи! Только он наверняка доложит начальству, что сам их добыл…

– Ладно, пусть, не беда, – примирительно произнес майор Злобин, – от нас не убудет.

Все усмехнулись: Легкодух действительно любил чуть преувеличить свои заслуги, показать себя перед начальством этаким победителем. Даже если показывать особо было нечего…

– Ничего, – махнул рукой Леонид Лепс, – он мужик нормальный. И нам всегда помогает…

Бронелетчики покивали, а затем речь зашла о ближайших делах.

– Как там наша машина? – поинтересовался Злобин у Самоделова. – Не сильно ее финны повредили? Я слышал – пули так и щелкали по бокам…

– Да, есть маленько, – согласился Сергей, – но кевлар пока держит, дырок нет. Вот если бы финны шмальнули из орудия… Слава богу, у них пушек нет. А бока – не проблема, фанера кое-где, конечно, отлетела, но только и всего…

– Все равно надо царапины закрасить, – решил Злобин, – а то вид у нас не слишком презентабельный – бока ободраны, длинные царапины по всему корпусу. Не подобает так выглядеть славному советскому бронелету!

Сергей Самоделов кивнул:

– Сделаем! А заодно и стекло с правой стороны поменяем, а то оно треснуло от прямого попадания. Финн в упор из пулемета как вдарит!

– Не сейчас, – сказал майор Злобин, – вот доберемся до полка, тогда и займемся ремонтом. И покрасим все, и стекло заменим, и почистим бронелет со всех сторон, чтоб выглядел как новенький. А пока – надо скорее вернуться к реке… Ладно, заканчиваем с чаем и отдыхаем. Завтра день длинный, тяжелый… Слава богу, в доме есть где вытянуться, а то нашему Матвею, наверное, до смерти надоело скрюченным в бронелете спать…

Молохов кивнул – конечно, кто бы с этим спорил. Лучше на простой деревянной лавке, но зато во всю длину, чем на мягком сиденье в бронелете, но с поджатыми ногами. Он был согласен спать даже на полу, лишь бы вытянуться от души…

* * *

Ничего неожиданного ночью не случилось – она прошла на удивление тихо и спокойно. Финны не тревожили, и советский гарнизон встретил утро в полном составе и хорошей форме: после бани и отдыха самочувствие бойцов было на самой высоте. От прежнего уныния и подавленного состояния не осталось ни следа: красноармейцы громко смеялись, весело шутили, а кое-кто даже стал приглядываться к немногочисленным финкам, оставшимся в селении. На что командиры рот и взводов отреагировали сразу и жестко – ни-ни, даже думать не смей. Советские люди не за тем пришли в Финляндию…

Бронелетчики в сопровождении первой роты отправились обратно на хутор Христаля (вторая рота и разведчики Овсянникова остались в селении). Раненых и убитых решили взять с собой – везти в расположение полка: первых – в полевой госпиталь, лечить, вторых – на военное кладбище, хоронить. Со всеми воинскими почестями, конечно, насколько это возможно в здешних условиях.

Для перевозки бойцов (как живых, так и мертвых) и трофейного оружия привлекли жителей Пюнямя с санями. У них имелись местные, мохноногие лошаденки, очень выносливые, не боящиеся никаких морозов. Крестьяне хоть и поворчали немного, но протестовать не посмели: вдруг их расстреляют за неповиновение? Среди мобилизованных финнов оказался и Питер Санонен – со своей единственной лошадью и старыми, разбитыми дровнями (хорошие сани он заблаговременно спрятал подальше в сарай, авось не найдут).

После завтрака длинная колонна двинулась к хутору Христаля. Первым шел по просеке бронелет, прокладывая широкими лыжами дорогу (ночью выпал обильный снег), за ним длинной вереницей растянулись сани и повозки, в которых лежали раненые и убитые. Следом шли бойцы первой роты.

Двигались осторожно – во-первых, лесная просека после снегопада стала совсем узкой, а во-вторых, все еще сохранялась вероятность нападения финских диверсантов. Не одна же их разведгруппа действовала в районе, наверняка имелись и другие! Прячутся за деревьями, выжидают… Вон, как подозрительно ветка качнулась, точно там кто-то есть. А из-за этого бугра очень удобно стрелять по колонне…

Как доложил прибывший ранним утром конный вестовой, 305-й полк все еще стоял у моста – ждал, когда соберутся все роты, чтобы дружно, всем вместе переправиться на тот берег. Майор Легкодух не хотел распылять свои силы – спасибо, проходили уже.

Никто из командиров больше не рвался в бой, противника в лоб не атаковал и с одним взводом на батальон финнов не бросался. Научились, слава богу, воевать: только все разом, при мощной огневой поддержке артиллерии и с бронетехникой. Хоть и большой кровью, но боевой опыт был все же получен. А он очень пригодится в скорой войне…

Иван Мешков двигался во главе своего отделения – как и положено командиру. Идти было весело и легко – победа окрыляла. Пусть и маленькая, но радость – разбили финнов, взяли их важное село. Глядишь, и отметят за это, наградят… Конечно, ничего особенного он сам не совершил, личного геройства не проявил, но все равно достоин награды: ведь не трусил, все время был в гуще атаки, не прятался за чужими спинами. Как некоторые старшины, например… И даже лично застрелил одного белофинна: точно видел, как тот уткнулся головой в мерзлый снег и замер… Так и надо на войне – либо ты, либо тебя, иного не дано. Это Иван уже хорошо усвоил.

К тому же белофинн ужасно мешал продвижению их взвода – сидел за своим пулеметом и строчил, как ненормальный, палил во все подряд, буквально не давая голову от земли оторвать. Вот Иван и вспомнил, как дед Трофим его учил – как стрелять на охоте: не спеша прицелиться, затаить дыхание и очень плавно нажать на крючок. Тогда не промажешь.

Так Иван и сделал, и первым же выстрелом попал финну в голову. Тот сразу повалился замертво… А они получили возможность благополучно добраться до забора и закидать защитников гранатами. После чего дело было сделано: ополченцы драпанули, кто куда. Ну и пусть – меньше будет хоронить. И своих, и чужих. Все мы люди, всем жить хочется…

Снег весело скрипел под ногами, зимнее солнце ярко освещало дорогу, и иногда казалось, что идешь где-нибудь в родном российском лесу. А не в северной глухой финской тайге… Исчезли нервозность, страх, ожидание выстрела из-за ближайшего дерева. Хорошо, славно шагаем – вот так бы до самого конца, до залива!

Иван поправил вещевой мешок и посмотрел на своих сослуживцев – таких же молодых парней, как и он сам. Лица от мороза разрумянились, глаза заблестели, пар валит из открытых ртов – двигаются быстро, чтобы не отстать от повозок и не заблудиться. Под прикрытием бронелета, который шумно разгонял тишину впереди, идти по чужой земле было совсем не страшно, а даже приятно. Почти что прогулка…

Но эта идиллия продолжалась недолго – пока не достигли хутора. На опушке им навстречу бросился, размахивая руками, какой-то растрепанный, расхристанный красноармеец. Он что-то громко кричал и показывал рукой на один из домов. Там и правда происходило что-то неладное – слышались частые винтовочные выстрелы и резкие, трескучие пулеметные очереди. Все тут же остановились, сбились в кучу.

Из рассказа выяснили, что ночью пленные диверсанты сумели как-то выбраться из амбара, напали на часового и убили его. Взяли нож и штык… Затем прокрались в ближайшую избу, где спали красноармейцы, и всех зарезали. Действовали тихо, без шума…

После этого направились ко второму дому, чтобы совершить то же самое и с другими бойцами. А затем и с теми, кто ночевал в третьем доме… Решили вырезать весь маленький гарнизон Христаля.

К счастью, одному из красноармейцев приспичило ночью выйти по малой нужде, он и заметил диверсантов. И сразу же поднял шум. Его отчаянный крик разбудил товарищей, и они сумели выскочить из избы прежде, чем в нее ворвались финны. Вступили в бой, открыли стрельбу…

Думали сначала, что на хутор напали финские ополченцы, причем численностью не менее взвода (а то и роты!), но, к счастью, быстро разобрались – это вчерашние диверсанты, три человека. Опомнились, пришли в себя, открыли ответный огонь, стали теснить финнов к центру хутора и, наконец, общими усилиями загнали их обратно в первый дом. Не дали уйти в лес, раствориться в темноте…

Ситуация в хуторе на момент прибытия бронелета выглядела следующим образом: диверсанты засели в доме и отчаянно отстреливались. У них был неплохой арсенал – трофейный «максим» и еще шесть винтовок. А также гранаты и большой запас патронов.

Дом был окружен людьми лейтенанта Зарудного – двадцатью бойцами. Они, прячась за амбарами и сараями, вели нестройный винтовочный огонь по окнам и дверям дома, не давая финнам вырваться. Те отвечали из пулемета и тоже из винтовок. Патронов не жалели…

Двое красноармейцев были уже убиты, трое еще – ранены, остальные – живы-здоровы. Но, к сожалению, плохо организованы: Зарудному не удавалось наладить плотный огонь, чтобы под его прикрытием подобраться к дому и закидать финнов гранатами.

Бой продолжался уже больше трех часов, и предугадать его исход было трудно. Красноармейцы имели подавляющее численное превосходство – двадцать человек против троих, но диверсанты были лучше подготовлены и отлично вооружены. К тому же настроены очень решительно – сдаваться явно не собирались. Терять им было нечего… Финны ждали темноты, чтобы снова попытаться прорваться к лесу.

… Они жалели, что не сделали этого с самого начала – а все из-за лейтенанта Руннеля, которому захотелось поквитаться с русскими за свой позор. Он был просто взбешен, что его, опытного, умелого разведчика, так легко взяли в плен, практически без боя, а потом еще унизительно допрашивали. За это он и решил отомстить. И еще ему очень хотелось лично прирезать Вяйне Пасонена, который выдал русским все тайны и секреты. Предателей надо безжалостно уничтожать…

Поэтому, вместо того чтобы по-тихому смыться, они и затеяли эту бессмысленную и беспощадную вендетту. А теперь вынуждены сидеть в этой дурацкой избе и отстреливаться. Хорошо, что патронов много, а русские действуют так нерешительно. Похоже, большевики совсем не горят желанием лезть под пули. И это правильно…

Лейтенант Зарудный часто поглядывал на дорогу, надеясь, что из полка, наконец, пришлют подкрепление. Услышат стрельбу и отправят подмогу. Но непременно – с орудием, хоть «сорокапяткой». А иначе этот проклятый дом не взять. Снаружи гранатами его не подорвешь – сложен из толстых сосновых бревен, на века, а к окнам не подберешься – стреляют, сволочи, слишком метко… Двое его бойцов уже пробовали, и оба убиты. А еще трое ранены.

Вот и смотрел он с надеждой в сторону реки… Но помощь пришла совсем с другой стороны – из Пюнямя. Неожиданно и очень вовремя. Майор Злобин оценил ситуацию и решил – надо брать руководство операцией на себя. Зарудный, как командир молодой и неопытный, не мог справиться с ситуацией. А время-то шло, скоро станет темнеть…

Злобин приказал рассредоточить прибывших красноармейцев вокруг дома и усилить огонь, чтобы финны не могли даже носа высунуть. Конечно, проще всего было расстрелять дом из подствольного гранатомета (благо гранаты еще имелись), разнести по бревнышку, но тогда диверсанты тоже вряд ли уцелеют. А они нужны живыми – для доставки в штаб полка. Значит, придется как-то по-хитрому…

Майор приказал приготовить гранаты со слезоточивым газом – если удастся закинуть внутрь избы, финны сами вылезут. Сделать это, правда, нелегко – окна в доме по-северному маленькие, можно промахнуться. И тогда газ пойдет уже на своих… А близко диверсанты никого к дому не подпускали – стреляли густо, били из пулемета по каждому, кто чуть высовывался из укрытий. Что же делать?

Тут Злобин заметил печную трубу на крыше – у финнов, как положено, имелся в доме камин. Вот если через нее… Но для этого нужно забраться наверх и подползти к трубе. Это было делом трудным и опасным, ведь можно поскользнуться и свалиться вниз. Значит, требуется доброволец…

Злобин поделился своим замыслом с лейтенантом Зарудным. Тот его активно поддержал и даже вызвался лично осуществить задуманное. Но майор критически осмотрел крупную фигуру комвзвода и отрицательно покачал головой – не подойдете, нужен кто-то не столь большой и не такой высокий. Лучше – маленький, худощавый боец, очень ловкий и цепкий. Желательно – из деревенских, привыкших с детства лазить по деревьям. Но в то же время не совсем уж отчаянный, не сорвиголова, человек, прекрасно понимающий всю сложность предстоящей операции. Чтобы зря не рисковал и на рожон не лез. Нам мертвые герои ни к чему, нужно всего лишь четко выполнить приказ…

Зарудный понимающе кивнул и побежал добывать добровольцев. Лучше – сразу нескольких человек, чтобы было из кого выбрать. Через десять минут перед майором Злобиным предстало пять бойцов. Он внимательно осмотрел каждого – вроде бы все подходят: невысокого росточка, худенькие, ловкие. Из деревенских, опять же…

Вкратце объяснил ситуацию: надо скрытно пробраться к дому, залезть по стене на крышу и закинуть через печную трубу специальную гранату. После чего отползти и ждать: финны из дома сами выбегут, причем очень скоро… Дело трудное: забираться придется по обледенелым торцам бревен – очень скользко, можно сорваться и шлепнуться прямо под окна дома. А оттуда непрерывно палят диверсанты. Конечно, добровольцев будут прикрывать, но все равно риск попасть под финские пули довольно велик…

Разумеется, за выполнение задания храбреца ждет награда. Какая именно – решит руководство дивизии, но ясно, что это будет как минимум медаль. Может быть, даже орден. И еще героя непременно отпустят домой, недельки на две-три, чтобы хорошо погулял и похвастался наградой… Итак, кто первый?

Все дружно подняли руки – каждому хотелось быть героем. Поднял руку и Иван Мешков – тоже вызвался. А почему нет? После вчерашнего боя у него появилась какая-то отчаянная уверенность: с ним все будет хорошо, ничего плохого не случится. Поймал, что называется, кураж. Ивану очень захотелось вернуться в деревню с медалью. Чтобы быть достойным деда, Трофима Харитоновича. И отца, получившего за храбрость целых два Георгиевских креста.

Это была семейная традиция Мешковых – возвращаться с войны с наградами. Прадед, Харитон Аникеевич, получил за Шипку тяжелую серебряную медаль, которая хранилась у них дома в расписной деревянной шкатулке. Вместе со свадебными украшениями прабабки – как самая ценная вещь. Пока не пропала во время очередного пожара…

Дед, Трофим Харитонович, тоже отличился, заслужил на японской бронзовую медаль. Хоть сам в боях в Маньчжурии не участвовал (служил в тыловых частях), но все же был отмечен. Ему вручили темный бронзовый кругляш со странным знаком – какой-то глаз в треугольнике и с лучами. Это на одной стороне медали, а на другой – надпись: «Да вознесет вас Господь в свое время». Это как раз было понятно…

Дед носил медаль во время праздников и торжеств. Нацеплял на грудь и гордо ходил по деревне, чтобы все видели и завидовали. В смутные революционные времена ее конфисковали – как и отцовские Георгиевские кресты, но память осталась. В деревне все знали: Мешковы – храбрые вояки и никогда без награды с войны не возвращаются. А он, Иван, что, хуже других? Разве он – не мешковской породы? Вот и решил доказать…

Злобин еще раз внимательно осмотрел красноармейцев и остановил свой выбор на Иване – понравилось выражение его лица: сосредоточенное, спокойное и решительное. То, что надо. Кивнул – подходите. Другого бойца, Николая Павлова, назначил вторым номером – для подстраховки.

Вместе с добровольцами он прошел на конюшню, где хранилось оружие (к счастью, финские диверсанты не догадались туда заглянуть, а то бы им досталось такое…), достал из запасов газовые гранаты и объяснил, как ими пользоваться. В принципе ничего сложного: дернул за кольцо, вытянул чеку, закинул в трубу. Главное – не медлить, действовать быстро. И осторожно, чтобы самому не попасть под ядовитую струю. Газ, когда гранаты сработают, повалит изо всех щелей дома… В общем, пять минут страха, а слава – на всю жизнь. Иван и Николай дружно кивнули – все понятно, мы готовы.

– Ну, ладно, – решил Злобин, – тогда вперед. А мы вас прикроем, не сомневайтесь, не дадим финнам высунуться…

Майор вручил каждому по две гранаты (чтобы с запасом) и проводил к амбару, откуда Ивану и Николаю предстояло скрытно подобраться к дому, где засели финны… И выполнить поручение.

Глава четырнадцатая

Страшно, а ползти надо. Сам ведь вызвался… И то – разве он не Мешков, разве не будущий герой? Нет, врешь, всем докажет, что герой, чтобы никто и не сомневался…

Снег набился за пазуху и за воротник – попробуй ползти по-пластунски в тяжелом, неудобном ватнике! А с валенками вообще беда – придется, видимо, их снимать, иначе по обледенелому торцу наверх не влезть. Да еще винтовка эта тяжелая, но надо тянуть за собой…

Иван чуть отдышался и пополз дальше, стараясь держать голову как можно ниже и быть вообще незаметным. Из дома активно стреляли – финны стойко держали оборону и на всякий случай густо поливали двор свинцом. Запас патронов был большой, до вечера точно хватит…

Однако выстрелы их были не слишком точными – прицелиться как следует не давали. Красноармейцы, спрятавшись за постройками во дворе, вели по окнам беглый огонь, прикрывая Ивана и Николая. Тот, кстати, тоже оказался храбрецом, полз сразу же за Мешковым, не отставал.

Иван змейкой проскользнул вдоль амбара, сделал бросок и очутился у поленницы. Под ее прикрытием преодолел еще несколько метров. Вот и стена, сложенная из толстых бревен, совсем близко. Но впереди – открытое пространство, как бы его проскочить? Обернулся в сторону майора Злобина, который внимательно следил за ситуацией, показал рукой на ближайшее окно. Тот понял, кивнул.

– Всем огонь по правому крайнему окну! – приказал Злобин бойцам.

Красноармейцы усилили обстрел, пули так и защелкали по стенам и оконной раме. Финны перестали отвечать, укрылись в глубине комнаты. Майор махнул рукой – давай!

Иван приподнялся и рыбкой нырнул вперед. Кажется, удачно, не зацепило. За ним кинулся и Николай. Вот, наконец, и торец. Иван скинул валенки, размотал портянки и в одних носках (трофейных, найденных среди финских вещей) полез наверх. Винтовку свою оставил Николаю, телогрейку и варежки тоже – разделся, чтобы легче было забираться. Гранаты засунул сзади за ремень. Холодно, конечно, но иначе никак, в валенках и ватнике по стене не залезешь…

Руки скользили по ледяным бревнам, приходилось подниматься очень медленно и осторожно. Но вот, наконец, и крыша, вся покрытая снегом. Иван лег на живот и пополз вперед. И тут же съехал обратно – скат был очень крутой. Финны строили дома с высокими, острыми крышами, чтобы снег зимой сам скатывался вниз. Правильно, конечно, так и надо в здешних условиях… Но забираться наверх по такой крыше намного труднее, чем на наши, на русские избы. Иван отдышался и попробовал еще раз – не получается. И тут почувствовал, что его сзади кто-то толкает. Оглянулся – а это Николай, он тоже залез на крышу.

– Давай помогу, – предложил Павлов, – ты ползи вперед, а я тебе упор делать буду…

Иван кивнул – ладно. Николай подставил ладони, Иван уперся в них ступнями, оттолкнулся и продвинулся немного вперед. Павлов тут же лег на его место и вытянулся на всю длину. Иван снова уперся в подставленные руки и преодолел еще метр.

Николай вытянул руки вперед, насколько мог, и снова толкнул Ивана – тот рванулся и каким-то чудом зацепился кончиками пальцев за конек крыши. Подтянулся, сел сверху и с видом победителя посмотрел на своих товарищей, толпившихся за амбаром. Смотрите-ка, залез, смог!

Иван заметил, что майор Злобин подает ему знак – бросай, мол, скорее гранаты, не тяни время. Так и сделаем. Осторожно, не торопясь, подобрался к кирпичной трубе, заглянул внутрь. Дыма не было – с утра камин не топили. Финнам было не то того…

Так, что там говорил товарищ майор? Взять в левую руку гранату, правой выдернуть кольцо и кинуть в трубу. Ничего сложного…

Две газовые гранаты, одна за другой, полетели в камин. Иван не стал дожидаться, пока они сработают, скатился с конька прямо к Николаю. Вместе они спрыгнули с крыши в большой сугроб, залегли у стены, стали ждать.

Сначала ничего не происходило, но потом внутри избы послышались какие-то сдавленные крики, надрывный кашель и, наконец, в разбитое окно высунулся один финн. Он отчаянно тёр глаза руками и жадно глотал свежий воздух. И через пару секунд скрылся.

Майор Злобин крикнул: «Не стрелять, брать живыми!» Красноармейцы прекратили обстрел. Через минуту из дверей на крыльцо выскочили два диверсанта, дружно подняли руки и показали, что сдаются. А что им еще оставалось делать? Непонятный едкий газ слепил глаза, невозможно было дышать… Диверсантов тут же обезоружили и скрутили.

Однако лейтенант Руннель, в отличие от других, сдаваться не спешил. Он предпринял последнюю, самую отчаянную попытку вырваться из окружения: нырнул рыбкой в окно и оказался в том же самом месте, где сидели Иван с Николаем. Вскочил, собираясь бежать, но тут заметил лежащего рядом Мешкова. И направил на него пистолет…

Иван среагировал мгновенно, даже не успев подумать или испугаться: изо всей силы пнул лейтенанта ногой. Благо, тот стоял совсем близко. Просто сработал инстинкт, приобретенный в мальчишеских драках…

Руннель от неожиданности попятился, оступился, потерял равновесие и упал на спину. Иван не стал ждать, пока он поднимется, а кошкой прыгнул сверху. Прижал к земле и схватил за руки, не давая возможности выстрелить. Финн попытался сбросить Мешкова… Они сцепились и покатились по снегу.

Иван от природы был шустрым, подвижным парнем, не раз боролся у себя в деревне со сверстниками и почти всегда побеждал – за счет быстроты и ловкости. К тому же сейчас он был без верхней одежды и даже без валенок, что давало дополнительное преимущество – свободу действий…

Но лейтенант Руннель значительно превосходил его в силе и опыте: он прошел специальную подготовку и знал много приемов борьбы. Да и физически был очень крепок – настоящий бугай. К тому же отчаянье и слепая ярость придавали ему дополнительные силы. Ивану долго не продержаться…

Но на помощь ему уже спешили красноармейцы. Впереди всех летел Матвей Молохов – давно хотелось размяться. Пока ждал, лежа на снегу, все части тела себе отморозил, а тут такая возможность! И согреться, и навыки борьбы в реальной схватке отработать…

Он подскочил к Руннелю и попытался провести болевой захват, но не тут-то было: лейтенант мгновенно оценил ситуацию, отбросил от себя Ивана и вскочил на ноги. И поднял пистолет… Но Матвей сильным и точным ударом вышиб оружие из его рук. Тогда Руннель быстрым, ловким движением выхватил из-за голенища коротких сапог нож-«финку»…

Противники оценивающе посмотрели друг на друга. И оба поняли, что имеют дело с профессионалом.

… Тут в схватку очень не вовремя решил вмешаться Николай Павлов – видимо, тоже захотел быть героем. Он бросился Руннелю в ноги, чтобы обхватить сзади и повалить, но лейтенант ловко отскочил в сторону и нанес удар – лезвие вошло Павлову в плечо. Тот вскрикнул и откатился к ногам красноармейцев, столпившихся вокруг места схватки…

– Не стрелять! – громко приказал Матвей Молохов. – Я сам…

Руннель кивнул – хорошо, давай один на один. Как и положено мужчинам. Он умело повернул нож лезвием внутрь и к себе, пряча от прямого удара, выставил вперед согнутую левую руку и чуть присел на ногах.

Опытный боец, понял Матвей, умеет обращаться с ножом. Но и мы не лыком шиты… Сделал обманное движение, уходя влево, а правой рукой ухватил финна за куртку и резко рванул на себя, чтобы свалить. Руннель в ответ быстро взмахнул «финкой», но Матвей успел перехватить руку. Подсечка – и лейтенант полетел на снег. Но ножа не выпустил. Ловко вывернулся, перекатился, вскочил и прищурился: понял, что тоже имеет дело с очень опытным противником.

Хорошо, давай по-серьезному, решил Матвей. Он расстегнул полушубок, сбросил вместе с ремнем и кобурой на снег, чтобы не мешался, скинул шапку, перчатки. Вот теперь можно и побороться… Почти как на тренировке.

Их плотно окружили красноармейцы, все с интересом наблюдали за поединком. Не каждый день такое увидишь! Подошел и майор Злобин, строго, но все-таки с одобрением посмотрел на Молохова: молодец, Матвей, давай, покажи, что умеешь. Может быть, кто-нибудь из красноармейцев заинтересуется борьбой, пойдет в спортивную секцию. А скоро эти навыки очень пригодятся. К тому же личный пример – всегда самый наглядный, лучше любой агитации…

Конечно, этот риск был совершенно излишним – можно было взять финна и без всякой борьбы. Выстрелить ему в ногу, и все, сеанс окончен. Но Злобин знал, что Молохов любит рисковать, что для него опасность – высшее наслаждение, что без выброса адреналина он жить не может. В общем, настоящий рисковый парень… Да и покрасоваться тоже очень любил, силу и ловкость свою показать. Ладно, пусть покрасуется…

Противники медленно двигались по кругу, внимательно наблюдая друг за другом. Финн сделал обманное движение, резко подался вперед и взмахнул ножом, метя Матвею в живот. Молохов едва успел отскочить в сторону. Увернулся и сразу выбросил ногу вперед, ударив финна носком сапога. Матвей был значительно выше противника и воспользовался этим.

Носок попал точно в цель – в самый локоть. Руннель зашипел от боли и переложил оружие в левую руку – правая была отбита, повисла плетью. «Значит, он может и левой, – понял Матвей, – ценное качество для диверсанта – двоерукость».

Но особо размышлять было некогда – Руннель пошел в решительное наступление. Он понял, что долго эта схватка длиться не может, что советский боец значительно опытнее и сильнее его. К тому же правая рука уже не чувствовалась, онемела от удара. Вот и бросил все силы на последнюю атаку, надеясь, что все-таки достанет ножом «русского медведя»…

Красноармейцы расступились, оставляя Молохову пространство для маневра. Матвей сделал пару быстрых движений и, наконец, поймал неосторожно выброшенную вперед левую руку Руннеля. Захват, прием – и финн взвыл от боли, а нож полетел в снег. Сам же лейтенант уже через секунду стоял на коленях…

– Все, хватит, – произнес он громко по-русски. – Сдаюсь.

Молохов удовлетворенно кивнул и отпустил Руннеля. Потом подобрал «финку» и решил оставить себе – отличный боевой трофей. Красноармейцы связали лейтенанта, чтобы больше не рыпался, и отвели к остальным пленным.

Те уже пришли в себя: умылись снегом и более-менее отдышались. Но их глаза все еще слезились, были красными, воспаленными, а из легких то и дело вырывался надрывный, тяжелый, хриплый кашель. Ни о каком сопротивлении они, разумеется, больше не думали, газовая атака их полностью деморализовала.

* * *

Злобин поблагодарил Ивана за службу и пообещал похлопотать о награде. Николая Павлова перевязали и отправили вместе с остальными ранеными в полевой госпиталь. Бронелетчики загрузили вещи и припасы в машину, наскоро перекусили и приготовились возвращаться в 305-й полк. Надо бы помочь майору Легкодуху с переправой… Все понимали: чем быстрее полк преодолеет реку, тем скорее вся 44-я дивизия пойдет вперед и выполнит поставленную задачу. Значит, и они быстрее вернутся домой…

Матвей Молохов купался в лучах заслуженной славы – ему все улыбались и восторженно цокали языками: «Как ловко вы финна взяли, просто загляденье! Где такую подготовку прошли, товарищ старший лейтенант? Расскажите, если не секрет…» Матвей снисходительно кивал и небрежно отвечал: «Ничего необычного, дело техники. Тренировка и еще раз тренировка. Сами знаете – трудно в ученье, легко в бою. Как завещал великий Суворов…»

А что он мог еще сказать? Что прошел специальное обучение, что знает такие приемы, о которых в это время еще и понятия не имеют? Нет, пусть лучше все думают, что это нормальная подготовка бронелетчиков. Можно даже слегка намекнуть, что все они, члены специального отряда, знают особые приемы борьбы (почти правда), но не более того. В детали вдаваться не будем. И уж тем более не станем говорить, что владеем такими вещами, как кунг-фу, боевое дзюдо и карате-до. Каждому времени – свое оружие…

После того как разобрались с диверсантами и восстановили порядок, дел у бронелетчиков на хуторе больше не имелось. Пора было ехать к реке… А то скоро стемнеет, и двигаться будет значительно труднее. Но отправиться быстро не получилось – красноармейцы опять закопались, долго собирались, строились. То обедали, то готовились, то еще что…

Выехали уже в самых сумерках. Позади бронелета привязали сани, конфискованные на хуторе, положили туда связанных диверсантов, а сверху посадили четверых бойцов, что покрупнее и посильнее, – стеречь. И наконец-то тронулись.

Бронелет, как всегда, шел первым, прокладывая дорогу широкими лыжами, а за ним следовали пешие красноармейцы. После них – крестьяне из Пюнямя, мобилизованные, чтобы везти раненых красноармейцев в полевой госпиталь. Их деревянные подводы растянулись по всей дороге…

Бронелет ехал медленно, чтобы не отрываться от пехоты и обоза. Красноармейцы устали после утреннего марша и внезапного боя на хуторе, шли еле-еле. Ну и ладно, главное – осторожность. В лесу еще много финских лыжников, могут напасть и отбить своих, поэтому нужно смотреть в оба…

На подходе к переправе услышали частую стрельбу: оказалось, что это финны напали на мост. Только что и с таким трудом восстановленный.

Финны решили, что у них есть хороший шанс разрушить переправу – закидать гранатами, взорвать, сжечь деревянный настил. И задержать таким образом продвижение советского 305-го полка. А значит – и 44-й дивизии. И такой фокус с нападением можно повторять не один раз…

Поэтому они быстро собрали остатки ополченцев, подтянули резервы и атаковали. Расчет был такой: пока основные силы русских находятся на правом берегу, прорываемся к мосту и уничтожаем его. Внезапно ударить, взорвать, а потом сразу же скрыться в лесу. Главное – не дать русским перекинуть крупные силы на левый берег и закрепиться. Если они захватят большой плацдарм, сбросить их в реку будет гораздо сложнее. Точнее – вообще невозможно.

Основной удар финны решили нанести по роте, охранявшей мост. Собственно говоря, моста в полном смысле слова еще не было, одни лишь пролеты, наскоро сделанные из длинных, связанных между собой бревен. Они чудом держались на уцелевших кирпичных опорах и представляли собой лишь шаткое подобие дороги. Но по ним все же можно было (с большим трудом и очень осторожно) перебраться на другой берег. Вот их и надо было разрушить…

На левую сторону реки перешла пока только одна рота из батальона капитана Лапшова – третья. Ей приказали охранять переправу и близко не подпускать финнов. Основные же силы полка и вся техника остались на правой стороне. Их собирались перебросить днем…

Утром саперы расширят настил, укрепят его, тогда и перейдут все части и подразделения. Организованно и по порядку, никого не потеряв и ничего не утопив. А то сейчас, в наступившей темноте, очень опасно – полотно узкое, шатается, и не видно ни фига. Чуть в сторону – сразу полетишь в ледяную воду…

Поэтому полк стоял у реки и ждал рассвета: стрелковые батальоны, артиллерия, танки, броневики, тракторы, тягачи, грузовики, фургоны, легковушки… И конный обоз с немалым армейским имуществом…

Финская атака не стала для красноармейцев совсем уж неожиданной – капитан Лапшов предвидел такую возможность, а потому велел бойцам третьей роты занять круговую оборону и быть внимательными. Это помогло – дозорные вовремя заметили подползающих в сумерках финнов и подняли тревогу. Ударили «максимы», затрещали винтовки, а вскоре к ним присоединились и минометы – забили с правого берега. Хотя и не совсем точно, зато много и часто, что дало неплохой психологический эффект – финны залегли и попрятались за деревьями. Это на время задержало атаку…

Две батареи 122-го артполка также присоединились к обстрелу, стали закидывать снарядами противоположный берег. Били практически наугад – поди разберись в темноте, где свои, а где чужие. Главное – по мосту не попасть, не повредить случайно только что возведенные пролеты. А то голову оторвут. Свои же, саперы…

Пушки ухали солидно, громко, как и полагается серьезным орудиям, однако их огонь не остановил финнов – те скоро поняли, что артобстрел особого вреда не причиняет, снаряды ложатся далеко позади, в чаще. И снова поднялись в наступление…

В самый разгар боя у моста появился бронелет. За ним колонной дружно шагали красноармейцы – услышали стрельбу и решили поскорее прийти, чтобы помогать своим. Капитан Лапшов весьма обрадовался появлению роты и особенно – бронелета. Как никогда вовремя! Ваша помощь, товарищи, очень нам пригодится…

Капитан выслушал доклад о потерях в роте и с досадой махнул рукой – опять взводного потеряли! Ну что за беда! Скоро в его батальоне вообще лейтенантов не останется… Кого же вместо Коврина на взвод поставить?

Старшина Веселенко, угадав его мысли, подался было вперед (вот он я, готов немедленно принять командование!), но, бросив быстрый взгляд на противоположный берег, где разгорался тяжелый бой, благоразумно отступил и спрятался за чужие спины. Нет, лучше уж потом, когда все закончится…

Лапшов задумчиво потер подбородок и подошел к бронелету. Его экипаж как раз заканчивал вытаскивать из саней пленных финнов.

– Принимай, капитан, диверсантов, – улыбнулся майор Злобин, – это те самые, что на нас бомбардировщик навели. Можешь первым их допросить, если хочешь. Пользуйся моментом…

Лапшов с удивлением посмотрел на мрачных, злых, замерзших финнов, затем почесал в затылке и приказал вести их в штабную палатку – потом допросим, после боя, сейчас не до того. Красноармейцы толчками погнали пленных в указанном направлении.

А сам капитан со слегка заискивающей улыбкой обратился к Злобину:

– Товарищ майор, тут такое дело… Надо бы финнов подальше от моста отогнать, а то, не ровен час, подорвут его гранатами. Наши саперы целых три дня с ним возились, только сегодня вечером закончили. Завтра хотели начать общую переправу…

– Так в чем дело? – удивился Злобин. – Бери своих ребят – и вперед. Скажешь, опять людей не хватает? Так я тебе целую роту только что пригнал. Ну, почти целую…

– Люди-то у меня имеются, – вздохнул Лапшов, – а вот с командирами беда… Взводных, считай, почти совсем не осталось. Я пять лейтенантов за полторы недели потерял: трое раненых, двое убитых… А все почему? Да потому что лезут не пойми куда, бросаются под самые пули! Всё храбрость свою показывают, все геройствуют… А когда еще пополнение пришлют! И скорее всего снова будут совсем зеленые, только что из училища. Куда им в бой, бойцами командовать! За ними самим пригляд нужен. Как за детьми малыми…

– А я здесь при чем? – нахмурился Злобин. – Я кадровыми вопросами не занимаюсь…

Он уже понял, о чем пойдет речь – капитан попросит кого-нибудь из его ребят, чтобы провести грамотную атаку на финнов. Самоделова или Молохова…

Ему совсем не хотелось отдавать своих парней. У них своя задача, сложная и ответственная… И вообще, они здесь не для того, чтобы взводом командовать. Поднять красноармейцев в атаку может любой лейтенантик, даже зеленый, только что из училища…

– Мне бы вашего Молохова… – просительно протянул Лапшов.

Злобин с деланым удивлением понял брови:

– Чтобы мой старлей – и взводом командовал?

– Да, – кивнул Лапшов, – временно. Я понимаю, что он уже другого уровня командир, но все-таки… В качестве товарищеской взаимовыручки и боевой помощи, так сказать. Тут такое дело: финны плотно лезут, напирают, гады, а подпустить их к мосту никак нельзя. Взорвут – и все, стой тогда как минимум еще несколько дней, жди…

– Но почему именно Молохова? – поинтересовался Злобин.

– Я сразу увидел, что он толковый командир, – тут же ответил Лапшов, – опытный, храбрый. Я таких нутром чую… А как он метко из пулемета стреляет, просто чудо! Ловко тот финский бомбардировщик завалил! Класс! Мне бы его – только на время, до утра…

И, заметив колебание Злобина, тут же добавил:

– Сейчас финнов отгоним, а завтра наши укрепят мост и весь полк на тот берег перейдет. Тогда финны больше к нам не сунутся, забоятся…

Злобин задумался: ему совсем не улыбалось отдавать «в прокат» Матвея, но что делать? Мост имел важное, почти стратегическое значение, без него дальнейшее наступление на Оулу будет невозможно. Взорвут – и все, сиди и снова жди. В этом Лапшов абсолютно прав. Выходит, и в его интересах тоже, чтобы Молохов помог отбить атаку…

Майор тяжело вздохнул и негромко процитировал: «Снаряды есть, да стрелки побиты, винтовки есть, да бойцов мало. И помощь близка, да силы уж нет… Нам бы ночь простоять да день продержаться…»

– Так точно, товарищ майор, – обрадовался Лапшов, – правильно вы все понимаете: и снаряды у нас есть, и артиллерия тоже, и танки с броневиками… Да что толку от них в лесу, да еще в полной темноте! А нам бы только до утра…

Капитан, видимо, не знал известные строчки из «Мальчиша-Кибальчиша». «Ладно, – решил Злобин, – придется, видимо, отдать им Матвея «в прокат».

Он обернулся и громко крикнул:

– Старший лейтенант Молохов, ко мне!

Матвей тотчас же выскочил из бронелета и подбежал к начальнику. Злобин передал просьбу капитана Лапшова, и Молохов весело улыбнулся – конечно, помогу, не вопрос! У него даже глаза заблестели от азарта – так захотелось окунуться в самую гущу боя, почувствовать вкус опасности…

Майору этот блеск в глазах своего старлея совсем не понравился, и он тихо, чтобы Лапшов не слышал, сказал:

– Во что, Матвей, ты напрасно не рискуй. Помни – у тебя своя цель, у капитана Лапшова и его людей – своя. Приказываю – на рожон не лезь и без нужды не рискуй. Да и вообще – будь предельно осторожен. Ты нам нужен живой и невредимый. А боев и сражений на твой век еще хватит, поверь мне…

– Есть не рисковать и на рожон не лезть, – браво ответил Молохов.

И уже громко, официально:

– Товарищ майор, разрешите выполнять приказ?

– Выполняйте, – кивнул Злобин.

Лапшов просто засиял от радости – такого отличного командира получил! Молодого, но уже с опытом, храброго, боевого. О таком можно было только мечтать…

Когда Лапшов с Молоховым ушли, Злобин обернулся к оставшимся бронелетчикам:

– Готовьтесь к бою, подстрахуем Матвея…

И вкратце изложил план действий: пока Молохов со взводом атакует финнов по фронту, мы ударим по ним с другой стороны. Выше по реке есть место, где вода уже точно замерзла. Лед там хоть и не особо толстый, но все же должен выдержать.

А даже если и не выдержит, то не беда: снизу бронелет герметичен, выплывем как-нибудь. Речка-то неширокая… Берег, кстати, в том месте не совсем крутой, можно разогнаться и на скорости перескочить водную преграду. И даже лыжи при этом не замочить. Но для этого следует максимально облегчить машину – оставить на берегу все лишнее: личные вещи, продукты, запасное оружие, специальное снаряжение. Складируем это все здесь, в лагере…

Капитан Лепс посмотрел на карту и кивнул – да, план реальный, есть возможность провести скрытую атаку. И для переправы место удобное, и обойти финнов по лесу можно… Уже через минуту бронелетчики дружно вытаскивали из машины и складывали на снег тяжелые коробки, ящики, мешки, баулы, канистры. Все припасы и почти все оружие с оборудованием. В который уже раз…

Получилась довольно большая куча. Ее сверху прикрыли брезентом и затянули маскировочной сеткой – чтобы не привлекала внимания. И еще слегка припорошили снегом – для лучшей маскировки. А то люди у нас любопытные, лезут, куда не надо…

Имущество между тем было ценное и очень секретное, не для чужих глаз. Опять же – казенное, не дай бог, пропадет что. За каждую вещь надо будет потом отчитаться, и прапорщик Михеенко до смерти замучает – почему потеряли, при каких обстоятельствах, кто может это подтвердить? Прежде чем списать самую мелочь как безвозвратно потерянную, все нервы, гад, вымотает…

Капитан Лепс показал на карте, где удобнее съехать к реке, и Сергей Самоделов кивнул – понятно. Разгонимся, перескочим реку по льду и сразу – вдоль нее к мосту, чтобы ударить по финнам с фланга. Налетим, разгромим, полетят клочки по закоулочкам… Что и нужно.

Самоделов с Градским закончили выгрузку вещей и заняли свои места в бронелете. Злобин махнул – поехали. Ждать больше некогда – надо поддержать Матвея, помочь с атакой. И прикрыть, если что. Все знали: Молохов никогда не будет прятаться за чужими спинами, первым полезет в бой. Причем в самое пекло. Вот и надо его подстраховать…

Бронелет взревел, крутанулся на месте и погнал в сторону леса. Через несколько секунд он уже полностью растворился в темноте…

Питер Санонен доставил раненых красноармейцев в госпиталь и благополучно вернулся в Пюнямя. Он был безмерно рад, что и сам уцелел, и лошадь свою сохранил. И даже дровни…

Питер до конца еще не верил, что его отпустили, а не отправили куда-нибудь на каторгу в Сибирь. Но вот, смотрите, не отправили же, а наоборот – даже поблагодарили за помощь, дали с собой банку тушенки. Санонен, прощаясь, растерянно произнес на ломаном русском: «Храни вас Господь…»

Затем радостно хлестнул свою мохноногую лошаденку и покатил в родное село. Когда людям расскажет, что был у русских и вернулся живым, да еще с тушенкой – очень удивятся. Они же верят, что страшнее большевиков зверя нет. В наших газетах только так и пишут…

Глава пятнадцатая

Матвей Молохов, приняв взвод, сразу же развил бурную деятельность. Собрал младших командиров и изложил свой план:

– Скрытно и быстро перебираемся на тот берег, выдвигаемся к лесу. Дальше – удар. Наша цель – рассечь финнов и отбросить как можно дальше. Я атакую по центру с первым отделением, второе и третье – соответственно справа и слева от меня. Все понятно?

Отделенные командиры дружно закивали. Старшина Веселенко вздохнул с облегчением – слава богу, нашелся настоящий командир! Пусть он и воюет. А мы посмотрим… Кто останется в живых, тот и будет комвзвода. На его глазах уже двух лейтенантов подстрелили, может, и этого тоже… Главное, не лезть вперед, не высовываться. Много их, лейтенантов, было, уже, считай, третий в их взводе, а он, старшина, один. Нет, надо, как всегда, держаться позади и потихоньку-полегоньку… Взвод от него никуда не убежит, будет он им командовать, это точно. Но желательно – после боя…

Красноармейцы вереницей потянулись к переправе. Матвей заметил, что старшина Веселенко не особо-то рвется вперед, и усмехнулся про себя: слабоват мужик оказался, трусит! Но ничего не сказал и замечания не сделал – потом разберемся. Может, он себя еще проявит. В бою всякое случается…

Матвей руководил красноармейцами смело, весело, играючи. Он четко отдавал приказы и следил за тем, чтобы их тут же выполняли. Благодаря его усилиям переправа прошла быстро и слаженно – насколько, конечно, это было возможно в темное время суток и по узкому, шаткому бревенчатому настилу, перекинутому между двумя полуразрушенными кирпичными опорами. Тем не менее все бойцы перешли благополучно, в ледяную воду никто не свалился.

За первым отделением следовали второе и третье. Молохов не стал дожидаться, пока весь взвод перейдет на другой берег, а сразу же повел людей за собой. Пальба уже слышалась совсем близко, буквально в сотне-другой метров – финские лыжники, несмотря на сильный встречный огонь, почти вплотную подошли к нашим позициям. Еще немного – и выйдут к переправе. Надо действовать незамедлительно…

Молохов решил создать небольшую ударную группу – из тех красноармейцев, кто, по его мнению, хорошо проявил себя в предыдущих боях. Вот с ней он и начнет атаку. А потом подтянутся и остальные… Среди отобранных оказался и Иван Мешков – Матвею очень понравилось, как он бесстрашно кинулся на лейтенанта Руннеля. Сразу видно – парень не трус, не из робкого десятка…

Молохов с ударной группой осторожно, прячась за елками, подобрался к передовой и осмотрелся. Красноармейцы третьей роты с трудом отбивались от наседавших финских лыжников, вооруженных автоматами «Суоми» и ручными пулеметами. Темнота ночи то и дело прорезывалась острыми вспышками выстрелов и длинными всполохами очередей. Тут и там слышались громкие крики и стоны, среди защитников было немало раненых и убитых. Финны тоже понесли потери, но упрямо пёрли вперед…

Ладно, пора действовать, решил Матвей. Достал из сумки три «лимонки», положил перед собой. Привстал на колено и, размахнувшись, швырнул первую в нападавших. «Лимонка» – граната небольшая, легкая, кидать ее удобно… И летит далеко.

Раздался резкий, короткий взрыв, кто-то из лыжников вскрикнул – видимо, задело. «Так, – подумал Матвей, – отлично, добавим еще». И кинул две оставшиеся в том же направлении. Они тоже попали в цель – судя по отборной финской ругани, донесшейся с той стороны…

Лыжники залегли и открыли огонь, пытаясь достать невидимого метальщика. Матвей укрылся за толстым стволом ели и пригнул голову – хоть какая-то защита. Пули густо свистели вокруг, но пока все мимо – лыжники его не обнаружили (спасибо маскхалату). Зато по вспышкам он теперь мог точно определить, кто и где прячется.

Матвей наметил четыре ближайшие цели – в двадцати метрах от себя. Это была самая опасная группа финнов, почти пробившаяся к мосту. «Надо их остановить, – решил Молохов, – а то прорвутся». До моста оставалось всего метров сто пятьдесят – двести, и если финны до него доберутся…

Оборону в этом месте держали всего пять красноармейцев – ровно столько осталось от целого отделения. Судя по всему, их силы были на исходе. Они уже часто оглядывались назад – не пора ли отступать? Молохов приподнялся на локте и крикнул бойцам:

– Всем зажмуриться и закрыть уши руками, сейчас будет шумно!

После чего метнул в финнов две светошумовые гранаты. Результат оказался, что надо: сверкнуло, бабахнуло, ослепило и оглушило. Будто целый фугас взорвался. Матвей не стал дожидаться, пока финские лыжники придут в себя, толкнул своих бойцов (которых отобрал) – вперед, ребята! К счастью, те уже знали, как действуют светошумовые заряды, не испугались яркой вспышки и громкого взрыва, оказались готовы к атаке…

Молохов рванул вперед – бить финнов, пока не очухались. Проскочил небольшую полянку и оказался среди залегших лыжников. Они еще не пришли в себя – терли руками глаза и трясли головами, как при контузии. Финны приняли в темноте неизвестно откуда взявшегося высокого, плотного парня в белом маскхалате за своего – начали показывать руками в сторону моста: вон там русские, за теми елками!

Матвей воспользовался ситуацией: стукнул ближайшего лыжника по голове рукояткой пистолета – оглушил, второму пальнул в ногу – чтобы не рыпался, третьего просто откинул назад сильным ударом – потом разберемся. И сцепился с четвертым – толстым и очень крупным финном.

Тот оказался настоящим силачом, да и по росту почти не уступал Матвею. А кулаки – что две кувалды. Хотя он и был ослеплен и даже оглушен, но быстро пришел в себя и понял, что на них напали. Сначала хотел выстрелить в Матвея из автомата, но патрон заклинило – такое иногда случалось с «Суоми», хотя в целом автомат был очень надежен. Тогда схватил ставший бесполезным пистолет-пулемет за ствол и, размахивая им, как дубинкой, пошел на Матвея.

Молохов, к счастью, вовремя заметил опасность и поставил блок. От сильного удара рука онемела, пистолет выпал на снег. Искать его было некогда – финн, отбросив ненужный автомат, схватил Матвея поперек туловища, навалился всей тушей и попытался подмять под себя.

Но Матвей сделал мгновенную подсечку (спасибо тренировкам!), и противник полетел на землю. Однако все же умудрился увлечь за собой и Молохова – вцепился своими лапищами в полушубок и тоже повалил. А потом попытался перевернуться, придавить немалым весом…

Упорный, гад, к тому же сильный, понял Молохов, и ловкий, несмотря на внешнюю неуклюжесть и квадратные размеры, попробуй-ка одолеть такого! Это была уже не вольная борьба, не самбо даже, а какое-то японское сумо…

На помощь Матвею пришел один из его бойцов – подскочил к финну сзади и с размаху засветил прикладом по голове. Благо тот был без шапки – слетела во время схватки. Бугай громко охнул и схватился рукой за затылок – из-под пальцев потекла кровь.

Матвей скинул с себя оглушенного финна, вскочил на ноги и подобрал пистолет. Бугай, увидев направленный на него ствол, решил не искушать судьбу – поднял руки и что-то неразборчиво промычал. Очевидно, говорил, что сдается…

Молохов обернулся к своему нежданному помощнику – им оказался Иван Мешков: он стоял позади финна и держал его на мушке. Чтобы не вздумал еще чего выкинуть…

– Спасибо, – с чувством произнес Молохов, – выручил. А то я бы с ним еще долго возился… Веди пленного к нашим, скажешь, твоя добыча.

Иван качнул перед финном стволом винтовки – вставай, мол, и двигай лапами. Тот все понял и поднялся. И еще раз потрогал затылок – ладонь была вся в крови. Он осуждающе посмотрел на Ивана – за что ты меня так? Мог бы и потише, голова-то не каменная…

Мешков лишь грозно сдвинул брови – иди и не оглядывайся. Нечего тут жаловаться, на войне как на войне. И вообще – если враг не сдается… Финн тяжело вздохнул, подобрал слетевшую шапку и грустно побрел в сторону моста…

Между тем бой на полянке уже заканчивался – красноармейцы перешли в атаку и погнали лыжников. Тут и там гремели выстрелы, слышались отчаянные крики, кое-где звучал отборный русский мат: дело дошло до рукопашной. Но в целом бой был уже выигран – финны, не выдержав яростного напора, стали отступать. Слева и справа тоже уже гремело громкое «ура» – это перешли в атаку второе и третье отделения…

* * *

Капитан Юсси Йокинен, командир финского отряда, принял решение – отступать. И запустил вверх зеленую ракету – всем отходить в лес. А сам с ручным пулеметом остался прикрывать своих солдат.

Он вышел на полянку – самое удобное место для обороны. Впереди – открытое пространство, отлично простреливается, можно хоть немного, но задержать русских. А его бойцы (особенно молодые, только что призванные ребята) успеют скрыться в темноте и спасти свои жизни…

На поляне капитан увидел такую картину: бой уже фактически закончился, его солдаты дружно сдаются. А некоторых уже ведут в плен – в частности Сами Сойву, самого лучшего его бойца. Метко прозванного в роте «гориллой». И это, заметьте, было самое безобидное его прозвище!

Собственно, Сами и был самой настоящей гориллой – здоровым, сильным, тупым парнем, злым и очень вспыльчивым. На гражданке он не раз сидел в тюрьме за пьяные дебоши, которые сам же и провоцировал. Его буйные выходки и жестокие драки, как правило, заканчивались тяжелыми последствиями для других участников, часто – для двух-трех парней сразу, и тогда Сами приходилось отвечать…

Сойву слыл в деревне буяном, пьяницей, совершенно неуправляемым человеком. Он не выносил никаких ограничений. Если что-то было не по нему – сразу лез в драку. И тогда усмирять его приходилось всем миром. Местные полицейские его боялись и предпочитали не связываться. Если, конечно, дело не доходило до чего-то серьезного…

Сойву работал грузчиком на лесопилке и в одиночку носил целые бревна, а о его силе, злобном упрямстве и диком характере ходили легенды. Девушки его опасались, парни избегали, друзей у него никогда не было, поэтому по выходным он в одиночку накачивался пивом и шел в деревню искать приключений. И, как правило, находил… Последняя его драка (как раз накануне военной кампании) закончилось весьма плачевно для двух его оппонентов (потеряли чуть ли не половину зубов), и Сойву упекли за это в тюрьму на полгода. Пусть посидит, остынет. А заодно и подумает о своей жизни…

Но с началом войны его, как и других преступников (конечно, не самых закоренелых), решили призвать в армию. Финское правительство рассудило здраво: нечего в трудное время держать крепких молодых парней за решеткой, пусть искупают свою вину перед обществом на фронте. Так Сойву попал в 27-й пехотный полк. Не совсем добровольно, конечно… В общем, ему предложили выбор: или ты идешь в армию, или мы поднимаем твои старые дела и сажаем надолго, как минимум на два-три года.

Сойву подумал и выбрал первое – сидеть за решеткой ему совсем не хотелось. Он любил волю, свободу, а в тюрьме разве жизнь? Да и кормят там препаршиво… Не говоря уже о том, что пива совсем нет. На воле же по-любому будет лучше, даже в армии.

Кроме того, Сами сказали, что, как только военные действия кончатся, его сразу же отпустят и простят все старые грехи. Можно начать жизнь по новой, с чистого листа. Снова пить, гулять, буянить, драться, дебоширить – все, что угодно. Лишь бы не доводить дело до серьезных последствий…

В армии Сами неожиданно понравилось – пришлись очень кстати его сила и злоба. Он быстро заработал авторитет среди товарищей (в основном с помощью кулаков), и его стали ласково и уважительно называть «гориллой». Командование, чтобы избавиться от буйного и плохо управляемого бойца, часто посылало Сойву на самые опасные задания. Из которых он, как ни странно, всегда возвращался целым и невредимым. За храбрость и самоотверженность он был даже представлен к награде, только бумаги где-то застряли наверху…

Сойву был просто счастлив таким вниманием к себе – надо же, его уважают! И даже наградят! После войны он вернется на лесопилку и всем покажет – смотрите, люди, что у меня есть. Вы считали меня тупым, ни к чему не годным, а вот она, медаль. Большая и блестящая.

Но все его сладкие мечты мгновенно рухнули – когда русские захватили его в плен. И вместо награды его ожидала холодная Сибирь. Или что-то похуже…

… И ведь как обидно-то: почти одолел этого русского, подмял под себя, но получил подлый удар сзади по затылку. Это не по-честному, у нас так не дерутся! Вот и взяли его подло в плен…

Появление на поляне капитана Юсси Йокинена Сами воспринял как знак судьбы – надо вырываться! Он набросился на Мешкова – сбить с ног, захватить оружие, бежать. Сбить удалось без труда: Иван был в два раза легче финна. Сойву ухватился ручищами за винтовку и стал ее вырывать, но Иван вцепился в свое оружие намертво – понимал, что от этого зависит его жизнь…

Юсси Йокинен и Матвей Молохов увидели друг друга одновременно. И одновременно же выстрелили. Первый дал короткую очередь из ручного пулемета, второй – пальнул из пистолета. Попали оба – капитану русская пуля угодила точно в голову, а пулеметная очередь финна прошила Молохову грудь…

К счастью, под гимнастеркой у Матвея имелась защита – легкий, но прочный кевларовый «броник», который и спас ему жизнь. От пулевого удара Молохов отлетел назад, повалился на снег, но быстро поднялся и приготовился к бою. Но драться оказалось уже не с кем: капитан Йокинен был мертв…

Но и Матвей оказался ранен. Из трех пуль, попавших в него, две застряли в «бронике», а третья каким-то образом пробила защиту и угодила в грудь. Молохов почувствовал, как по гимнастерке потекла горячая кровь… «Это ничего, – подумал он, – стоять и стрелять я могу, значит, могу и командовать… Надо закончить бой».

Сзади Матвей услышал какое-то сопение и шум борьбы, обернулся – а это пленный бугай напал на Мешкова, повалил и уже почти вырвал винтовку из рук. Еще немного – и завладеет оружием. Тогда Ивану точно конец. Молохов, почти не целясь, выстрелил. И снова попал. Да и трудно было не попасть в такую крупную мишень, да еще с близкого расстояния… Бугай тяжело упал на Мешкова, придавил огромным весом. Иван с трудом выбрался из-под мертвой туши, сел, отдышался:

– Спасибо… товарищ… старший лейтенант… А то… уж подумал… все, конец мне…

– Ничего, мы с тобой еще повоюем, – слегка улыбнулся Молохов. – А теперь ты мне подсоби…

Иван подскочил, подставил плечо.

– Товарищ старший лейтенант, у вас серьезная рана! Надо срочно в госпиталь!

– Сам знаю, – усмехнулся Матвей, – но нельзя, нужно закончить здесь…

– Так уже все, – ответил Иван, оглядывая полянку и прислушиваясь к звукам выстрелов. – Кончился бой… Слышите, далеко палят, значит, финны отступают.

Действительно, стрельба шла уже где-то в глубине леса. Лыжники, потеряв своего командира и значительную часть личного состава, решили вернуться на прежние позиции. Тем более что и сигнал к отступлению уже был – зеленая ракета. Они свой долг выполнили, теперь можно подумать и о себе…

Красноармейцы преследовать их не стали – куда в густом лесу, да еще в темноте! Главное, мост был спасен и задача выполнена…

Уцелевшие бойцы третьей роты начали восстанавливать оборону и готовиться к отражению другого нападения (если случится). А первый взвод потянулся обратно к переправе – ждать новых приказов и распоряжений.

* * *

Молохов, поддерживаемый Мешковым, с трудом доковылял до моста. К нему тут же подлетел военный фельдшер:

– Снимите полушубок, товарищ старший лейтенант, мне надо вас осмотреть. И перевязать…

– Подождите, – попросил Матвей, – сейчас подъедут мои товарищи, бронелетчики. У нас есть свой врач, он и поможет…

Молохов не хотел, чтобы посторонний человек видел его кевларовый «броник». Ни к чему, могут возникнуть ненужные вопросы – что, да откуда, да почему… И врачебная квалификация капитана Лепса была ничуть не хуже, чем у местного военфельдшера. Леонид мог провести операцию, вынуть пулю, и даже в полевых условиях. Инструменты, лекарства, перевязочные средства – все у него имелось…

– Ну, и где они, эти ваши бронелетчики? – едко спросил военфельдшер (он был несколько уязвлен таким недоверием).

– Сейчас будут, – уверенно произнес Молохов. – Вот увидите…

– И услышите, – подтвердил Иван Мешков.

Он находился рядом с Молоховым, поддерживал его, помогал сидеть прямо. И вообще считал своим долгом оберегать лейтенанта, который спас ему жизнь.

И действительно, вскоре со стороны леса донесся звук бронелета. Его двигатель ревел так сильно, что было слышно за километр. Через пару минут машина, подняв снежный вихрь, вылетела к мосту. Из нее выскочил майор Злобин, подбежал к Молохову. Матвей попытался встать, чтобы доложить, но Злобин лишь махнул рукой – сиди. Он увидел, что Матвей ранен.

– Товарищ майор, ваш приказ выполнен, – произнес Молохов, – финны от переправы отброшены. Наши потери…

– Серьезно ранен? – перебил его Злобин.

– Да нет, ерунда, – криво ухмыльнулся Матвей, – зацепило слегка. Достал-таки меня один финн…

– Капитан Лепс! – громко крикнул майор.

Леонид уже спешил на помощь – со своим саквояжем, естественно. К ним подошел и Герман Градский – чтобы помочь, если что. Самоделов остался в машине – прикрывать мост и своих товарищей. Вдруг финны снова полезут? Маловероятно, конечно, но на всякий случай…

Бронелетчики отогнали от Матвея всех любопытных, в том числе и военфельдшера (на что тот очень обиделся), стащили с Матвея полушубок, сняли «броник» и гимнастерку. Лепс осмотрел рану, покачал головой – тяжелая, нужна срочная операция.

Молохова с помощью красноармейцев перенесли в бронелет, уложили на сиденье. Леонид еще раз осмотрел рану и вздохнул:

– Очень глубоко…

– Сможешь достать пулю? – спросил Злобин. – Я тебе помогу, если будет надо. Поработаю хирургической медсестрой…

– Нет, нам одним не справиться, – покачал головой капитан Лепс, – боюсь, задето легкое. Нужна серьезная операция. Я, конечно, остановлю кровь, вколю Матвею кое-какие препараты, но нужно все же в госпиталь. И чем скорее, тем лучше.

– Тогда едем, – решил Злобин.

Сергей Самоделов кивнул – понятно. Бронелет осторожно перевалил через недостроенный мост, вылетел на дорогу и, распугивая ревом ночных волков и других лесных зверей, полетел в тыл 44-й дивизии – в лазарет.

* * *

– Очень ты, Матвей, шустрый, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал майор Злобин. – Мы только подошли к финнам, чтобы ударить с тыла, а ты уже все сделал. Нам даже пострелять как следует не удалось – они бежали как сумасшедшие. Аж пятки сверкали. Точнее, лыжи…

Матвей слегка улыбнулся – спасибо, товарищ майор! Он находился в полном сознании и даже пытался шутить, но все понимали, что ему очень больно. Пуля засела глубоко. Слава богу, другие пули застряли в «бронике», а не то бы…

Злобин дал знак: лежи, Матвей, не разговаривай, береги силы. Скоро госпиталь… Бронелет летел по накатанному снегу к деревне Линтала, где находился полевой лазарет. Там же, кстати, располагался и штаб 44-й дивизии.

Капитан Лепс сделал Матвею перевязку, промыл рану, вколол кое-какие лекарства (в том числе такие, которых еще не было в арсенале советских медиков), и попросил – давайте, ребята, поскорее…

Сергей Самоделов выжимал из машины все, что мог, двигался на предельной скорости, хотя это было очень опасно: на дороге то и дело попадались застывшие, мертвые грузовики, которые приходилось объезжать по обочине. А вдоль шоссе длинной колонной вытянулись конные повозки. Их было много, очень много – шел целый дивизионный обоз.

Уставшие красноармейцы ночевали возле своих повозок, грелись у костров, готовили еду, пили чай. Лошади меланхолично хрумкали сено – удалось немного добыть в одном финском селении. Отдельными группами стояли танки и бронемашины – черные, мрачные, неподвижные. Их экипажи через каждые полчаса прогревали моторы – иначе утром не заведутся. Морозы-то стояли суровые, северные…

Через двадцать минут долетели до госпиталя. Он состоял всего из четырех палаток: в одной находилась операционная, в двух других спали раненые красноармейцы (утром их собирались отправлять в тыл), а в четвертой ночевали сами медики.

Бронелет с ревом подлетел к операционной палатке. Злобин разбудил дремлющего на деревянном топчане хирурга, тот открыл сонные глаза, все понял и кивнул. Протер руками усталое, серое лицо (в последние дни было много работы, раненых везли и днем, и ночью), поднялся, умылся холодной водой и через минуту был уже готов. В «буржуйке» развели посильнее огонь, чтобы согреть палатку, повесили дополнительные керосиновые лампы – для света.

– У нас есть свой врач, – сообщил майор Злобин, – если позволите, он вам поможет…

Хирург кивнул – конечно же, кто откажется от помощи! В военных условиях каждая пара рук на счету. Сам он в последние дни спал короткими урывками, всего по два-три часа, а работать приходилось почти круглые сутки. Поэтому врач был безумно рад любому свежему человеку, и тем более коллеге…

Леонид Лепс коротко рассказал, что произошло, что он сделал и что надо бы сделать. На военврача большое впечатление произвели отличные хирургические инструменты в саквояже Лепса и особенно – широкий выбор лекарств. Эх, нам бы такие…

Сначала он предложил Леониду оперировать самому (раз имеются инструменты и препараты), но тот разумно отказался: давно не практиковал, в последнее время занимался совсем иной работой (чистая правда – вправлял и выправлял мозги тем, кому надо). А вот ассистировать – пожалуйста, с большим удовольствием. Военврач кивнул – ладно, давайте.

Раненого Матвея положили на деревянный стол, покрытый липкой, холодной клеенкой, позвали хирургическую сестру – красивую, высокую, стройную девушку. Сергей Самоделов по приказу Злобина повесил в палатке пару электрических ламп – для лучшего освещения, поставил аккумулятор – хватит на несколько часов. В бронелете на электропечке быстро вскипятили воду (чтобы не ждать, когда согреется на «буржуйке»), принесли перевязочные материалы – вечно их не хватает. Можно начинать…

Все вышли из палатки, внутри остались только военврач, капитан Лепс и медсестра. Ну, и Матвей Молохов, разумеется.

Глав шестнадцатая

– Ты у нас настоящий герой, – весело произнес Леонид Лепс, подходя к Молохову. – Отлично держался, пока мы тебя резали, не стонал даже.

Матвей лежал в салоне бронелета, временно превращенном в больничную палату. Он только что проснулся после тяжелой ночи – сначала операция, потом то полусон, то полузабытье…

– Как я мог стонать, – чуть заметно улыбнулся Матвей, – когда вы меня так лекарствами накачали, что я и не чувствовал ничего? Лежал, как чушка безмозглая, только глазами хлопал…

– Извини, что общий наркоз тебе не сделали, – вздохнул Лепс, – сам знаешь – нельзя было. Не то время…

Матвей кивнул – конечно. Он понимал – многое из того, что имелось в чемоданчике Лепса, ни в коем случае нельзя показывать советским врачам. Из соображений секретности. Поэтому оперировали так, как было принято в те годы. Разумеется, его напичкали препаратами, накачали обезболивающим, но в бронелете, перед самой операцией. Подальше от посторонних глаз.

Кстати, военврач был не против того, чтобы Матвея после операции поместили отдельно от других раненых, в салоне бронелета – в палатках и так на всех места не хватало. Он только попросил – если у вас, товарищ капитан, есть возможность, помогите нам. При вашей квалификации, инструментах и лекарствах… Леонид Лепс, конечно же, согласился – почему бы нет? Весьма полезная практика…

Тем более что им все равно предстоит провести в лазарете несколько дней – перевозить Молохова в другое место пока никак нельзя. До точки возврата почти двести километров, приличное расстояние. Пусть Матвей придет в себя и немного окрепнет…

– Держи свою пулю, – сказал капитан Лепс, протягивая Матвею сплющенный кусочек свинца.

– Она не моя, а финская, – улыбнулся Молохов, но подарок взял.

Посмотрел – калибр 9 мм. Сжал в ладони – тяжелая, холодная. Решил – оставлю себе на память. Может быть, амулет из нее сделаю. Правильно говорят: то, что нас не убивает, то делает сильнее. К пуле это относится в полной мере. Лепс понимающе кивнул, а затем бодро произнес:

– Операция прошла отлично, осложнений быть не должно. Пару-тройку дней подождем, посмотрим, как пойдет выздоровление, а потом переправим тебя назад, в Институт времени, чтобы закончить лечение.

– А как же задание? – удивился Молохов. – Оно до конца ведь еще не выполнено?

– Ничего, – улыбнулся Лепс, – без тебя закончим. А ты потом довоюешь, когда-нибудь в другой раз…

Матвей нахмурился:

– Нет, я так не могу. Вот полежу немного, подлечусь, и снова с вами…

– Это буду решать я, – строго сказал Леонид Лепс, – как твой лечащий врач. И никаких возражений!

Матвей кивнул – ладно, договорились. А сам подумал: «Это мы еще посмотрим – воевать мне или нет. Вот очухаюсь, приду в себя немного, тогда и…»

В это время в бронелет вошел Самоделов, Матвей очень обрадовался другу:

– Привет, Серега, как дела? Небось, пока я спал, вы всех финнов разогнали? Очистили территорию до самой шведской границы?

– Почти, – улыбнулся Сергей, – не до границы, конечно, но где-то рядом. Я слышал, штаб дивизии собирается переезжать в Слистали, это уже под самым Оулу. Значит, и вся 44-я там скоро будет.

– Нам бы тоже туда надо, – произнес Матвей, – на всякий случай. А то вдруг они снова застрянут где-нибудь? Без нас никак не справятся…

– Особенно без тебя, – кивнул Сергей, – нашего главного героя. Кстати, майор Легкодух хочет тебя к ордену представить – за атаку у моста. Капитан Лапшов ему сообщил, как ты с одним взводом целый финский батальон по лесу разогнал, и теперь он хочет непременно тебя осчастливить наградой. Ведь ты, по сути, его задницу спас – если бы финнам тогда удалось прорваться к переправе…

Матвей хмыкнул – да, досталось бы Легкодуху на орехи! За то, что не обеспечил охрану моста и сорвал переправку целой дивизии. За такое, да еще в военное время…

И еще подумал: капитан Лапшов сильно преувеличил его заслуги. Какой там батальон финнов! Двух рот скорее всего даже не было. Правда, если считать лыжников вместе с ополченцами…

Матвей кивнул – спасибо, Сергей, это приятное известие. Хотя вряд ли из этой затеи что-нибудь выйдет – им же скоро назад. Или, по крайней мере, ему. Вот, капитан Лепс обещает отправить на днях назад в Институт времени…

Самоделов заговорщицки подмигнул: тут к тебе гости. Точнее – гостья. Действительно, к бронелету подошла медсестра – та самая, что помогла вчера оперировать Матвея. Пришла сделать перевязку, а заодно узнать, как самочувствие раненого. Капитан Лепс махнул Самоделову – пошли, брат, наружу, покурим, пока девушка делает свое дело. Незачем ей мешать. И пусть Матвей с ней пообщается, такой приятной и симпатичной, он женский пол любит… Это ему только на пользу пойдет.

Девушка действительно была очень красивая – высокая, стройная, с необычно милым лицом и большими серыми глазами. Темно-русые волосы, собранные и уложенные в высокую прическу, придавали ей строгий, серьезный вид. Как и положено настоящей хирургической сестре.

* * *

Верочка всегда мечтала стать врачом – пойти по стопам отца, известного московского педиатра Александра Егоровича Николаева. Но детьми она заниматься не хотела – считала это слишком легкой работой для себя. Ее привлекала хирургия, особенно полевая, военная – вот где можно принести людям максимальную пользу! Что может быть благороднее и нужнее, чем помощь раненым бойцам? Тем, кто героически сражается с врагом, защищает свою Родину…

Но, к сожалению, в военную хирургию девушек брали неохотно – это считалось чисто мужским делом. Поэтому после окончания медучилища ее распределили в обычную московскую больницу – простой медсестрой. Как и большинство ее подруг… И лишь благодаря необычайной настойчивости (а также связям отца) Верочке удалось пройти специальные курсы и освоить специальность хирургической сестры. Это было уже кое-что…

Следующий шаг – самой стать хирургом, но для этого требовалось закончить медицинский институт. А это еще несколько лет учебы. Слишком долго, да и сидеть на одной скамье со вчерашними школьницами Верочке уже совсем не хотелось – она чувствовала себя взрослым, состоявшимся человеком. Да и опыт работы уже кое-какой имелся – стала подрабатывать в больнице еще во время учебы в медучилище.

Не потому, что деньги были очень нужны (отец получал хороший оклад), а потому, что хотелось как можно раньше стать самостоятельной. А также доказать всем (и прежде всего себе), что способна трудиться по-настоящему, по-взрослому. Конечно, вначале приходилось тяжело – после занятий бежала на дежурство, сидела всю ночь на посту (хорошо, если удавалось пару часов вздремнуть), но потом привыкла. Зато набралась ценного опыта. Да и отец стал относиться к ней с бо́льшим доверием и уважением – как к коллеге, серьезному человеку. А не как к сопливой девчонке, за которой нужен постоянный пригляд…

В училище к ее работе отнеслись с пониманием и на экзаменах особо не мучили. Впрочем, Верочка училась всегда прилично и окончила курс одной из лучших. Тем не менее ее распределили в простую московскую больницу – пусть начинает, как все. К счастью, при больнице имелись курсы операционных сестер, и Верочке удалось туда пробиться. Она с успехом их окончила и стала работать в хирургическом отделении.

И тут объявили дополнительную мобилизацию медиков в ряды Красной армии – в связи с начавшейся Финской кампанией. Верочка подала заявление (одной из первых у себя в больнице) и благодаря отличной комсомольской характеристике и благоприятному отзыву заведующего хирургическим отделением попала на службу. Ее направили в 78-й отдельный медицинско-санитарный батальон, который направлялся в Финляндию. На войну, как она и хотела.

Вместе с батальоном Верочка пересекла советско-финскую границу и оказалась в самой гуще боевых действий. Вот тут и пригодились навыки, полученные ею в больнице. Она работала упорно, напряженно, иногда – целые сутки напролет, без перерыва, и вскоре стала одной из лучших медсестер в медсанбате.

После того как подразделения 44-й дивизии сильно растянулись по Раатской дороге, приняли решение – надо разделить медсанбат на несколько частей, чтобы каждая была ближе к передовой. А то пока довезешь раненого до самого госпиталя…

Так образовался небольшой лазарет, стоящий в деревне Линтала. В него возили раненых и обмороженных из 305-го полка, который был ближе всего. Туда же, понятное дело, доставили и Матвея Молохова. Так состоялась их встреча.

* * *

– Как вы себя чувствуете? – спросила Верочка, входя в салон бронелета.

– Вы уже второй человек, кто меня об этом спрашивает, – слегка улыбнулся Молохов, пытаясь чуть приподняться на постели.

Больничной койкой ему служил диван, одеялом – спальный мешок, а подушкой – скатанный полушубок. Что поделать, удобства для раненых в бронелете не были предусмотрены. Спасибо, что тепло – электропечка греет отлично. И электрический свет есть, а с ним все веселее, чем при тусклой керосиновой лампе…

– А кто был первым? – спросила Верочка, доставая бинты и готовясь к перевязке.

– Капитан Лепс, – ответил Матвей, – тоже заходил, спрашивал…

– Он очень хороший врач, – задумчиво произнесла Верочка, – я вчера видела, как он ассистировал. Сразу чувствуется – есть и способности, и хорошая подготовка. А сегодня с утра он уже в операционной – привезли много раненых. Сам вызвался заменить Павла Алексеевича, чтобы тот мог поспать пару часиков. С трудом уговорили его отдохнуть, уже еле на ногах держался…

– Павел Алексеевич – это военврач? – уточнил Молохов.

– Да, – кивнула Верочка, – он отличный хирург, можно сказать, талантливейший. И человек хороший – умный, внимательный, чуткий… В то же время строгий и требовательный, как и положено военврачу. Всему, чему я здесь научилась, я обязана ему…

Верочка так проникновенно говорила о своем наставнике, что Матвей почувствовал небольшой укол ревности – почему о нем так никто не говорит? Между тем Верочка, не отвлекаясь на посторонние разговоры, занялась перевязкой. Перед этим внимательно осмотрела рану – нет ли признаков гангрены, измерила у Матвея температуру – не начался ли жар, а затем ловко, профессионально сменила бинты.

Матвей старался не стонать, хотя временами боль была достаточно сильной. Он сжал зубы и весь напрягся – не хотел показывать свою слабость. Верочка, кажется, поняла и слегка улыбнулась:

– Товарищ старший лейтенант, потерпите немного, я скоро закончу, – негромко сказала она.

– Ничего, не спешите, – ответил Молохов, – мне совсем не больно. Честное слово. Особенно когда такая девушка рядом. Вы сегодня такая красивая…

Верочка иронически хмыкнула:

– Вы, наверное, такое всем медсестрам говорите…

– Нет, только тем, кто мне нравится, – неожиданно для себя произнес Матвей.

И сам себе удивился – у него и в мыслях не было заигрывать с Верочкой. Не для того он отправился в прошлое на опасное задание, чтобы заводить легкомысленную интрижку с медсестрой. Но когда увидел ее сегодня утром, почувствовал запах ее волос…

Матвей ощутил какое-то странное волнение. Вроде бы самая обыкновенная девушка (хотя, надо признаться, очень красивая), сколько их у него уже было! А поди ж ты – именно Верочка заставила его сердце биться сильнее, а дыхание – участиться. Молохов даже на время забыл о своем ранении – так захотелось прикоснуться к ней, заключить в свои объятия…

«Нельзя, – строго оборвал Матвей сам себя, – ты здесь не для того, чтобы девушек лапать. Думай лучше, как бы скорее встать на ноги и вернуться к своим. А то как им без тебя? Сложно воевать будет. Кто у пулемета встанет? Пан Профессор? Смешно. Сергей Самоделов? Нельзя, он водитель. Сам майор Злобин? Но если с ним что случится, кто тогда будет руководить операцией? Вот и выходит, что без тебя – никак. А девушек и в своем времени тебе хватит, даже с избытком».

Это было чистой правдой – у него никогда не было проблем с женским полом. Наоборот, приходилось даже отбиваться от чересчур активных девиц, желающий завести с ним роман. Что интересно: все его подруги, как одна, после недели-другой близких знакомств уже откровенно намекали, что готовы разделить с ним не только постель, но и семейные обязанности…

Матвей же превыше всего ценил свободу и на брак не соглашался. А заводить детей и вовсе пока не планировал – молодой еще, надо погулять, пожить для себя. И для его работы семейные узы могли оказаться существенной проблемой…

Матвей почти все время находился в прошлом, сражался и воевал. И вполне могло случиться, что однажды он не вернется с очередного задания. Это было одним из непременных условий работы – готовность отдать жизнь за общее дело. Причем все операции были чрезвычайно опасными и очень рискованными…

Это тебе не какая-нибудь ролевая игра, где все понарошку, здесь всё по-настоящему, даже смерть – погибнув «там», «здесь» уже не оживешь. Война есть война, и не важно, в каком времени ты находишься и каким оружием сражаешься. Рана от стрелы кочевника или меча тевтонского рыцаря может быть не менее опасна, чем от шведской мушкетной пули или осколка шестидюймового английского снаряда…

К тому же у Матвея перед глазами стоял пример товарищей. Батя, майор Злобин, давно разведен, Док, Леонид Лепс, не очень-то счастлив в браке (по крайней мере, не любит говорить о семье), Пан Профессор так и вовсе никогда не был женат… У друга, Сергея Самоделова, есть девушка, почти невеста, но отношения между ними далеко не безоблачные… Нет, лучше быть одному, так проще и, прямо скажем, спокойнее.

И как объяснять жене, что ты по нескольку месяцев, а то и по полгода находишься неизвестно где? Работа-то сверхсекретная, о ней даже близким знать не положено. Да, можно соврать, что тебя послали в длительную командировку, но тогда супруга непременно спросит: почему ты не позвонил или не связывался по комму?

В наше сверхтехнологичное время во всех местах (даже самых диких) есть уже вход в глобальную сеть, отправить сообщение (очень короткое – жив, здоров, скоро вернусь) можно отовсюду, не проблема. Хоть с Северного полюса, хоть с Южного, хоть из бразильских джунглей, хоть из глухой сибирской тайги. Но ведь не скажешь супруге, что в том времени, где ты находишься, телефонной связи еще нет. А уж электронной – и подавно. Самих понятий таких не существует. Какая, на фиг, глобальная сеть, когда даже обычной почты нет? Придется врать, выкручиваться, а это очень нехорошо. Матвей вранья не любил. Лучше вообще ничего не говорить, чем обманывать близкого тебе, дорогого человека…

Повезло Леониду Лепсу, он мог легко и профессионально задурить своей благоверной голову. Не зря же его Мозголомом прозвали! И то его супруга, судя по отрывочным высказываниям капитана, не до конца верит своему мужу. Считает, что Леонид имеет где-то на стороне вторую (а то и третью!) семью, где и проводит свое свободное время…

И часто устраивает по этому поводу скандалы. Ужасно ревнивая жена у нашего капитана, вот ведь не повезло… И бедный Лепс ничего не может сказать в свое оправдание, только отшучивается и мозги супруге регулярно прочищает. От одной командировки до другой – чтобы не слишком пилила… А то и вовсе сбегает от нее на работу – днюет и ночует в Институте времени. Если жена его особенно достает…

Поэтому Матвей твердо решил: пока служишь в группе Спасателей времени, никаких серьезных и длительных отношений с девушками. Как говорится, чтобы не было потом мучительно больно… И пусть эти слова были сказаны совсем по другому поводу, но тоже очень верно. Сердечные раны – очень болезненные, порой кровоточат всю жизнь.

А вот кратковременные интрижки – это самое оно: и для тела полезно, и для души приятно. Но главное – никаких обязательств. И выяснения отношений. Женских слез и скандалов Матвей терпеть не мог – сразу убегал…

И еще Матвей никогда не заводил романов во время командировок в прошлое – возвращаться-то приходилось неожиданно. Не успеешь даже сказать подруге: «Прости-прощай, может, еще и встретимся». И получится, что он обманул девушку, поматросил и бросил. А это нечестно. Матвей перед тем, как расстаться, всегда говорил своей очередной пассии: уезжаю далеко и надолго (чистая правда), не страдай и попусту время не трать, не жди меня, а сразу ищи себе нового приятеля. Так будет лучше для нас обоих.

К тому же, случись что, девушке не придется страдать и плакать. Более того, она даже не узнает о его гибели. Другое дело – жена. Той, хочешь не хочешь, а придется сообщить о трагической гибели супруга. И тогда руководству Института и командиру группы не избежать долгих объяснений, слез и истерик. А то и обвинений. Хотя винить скорее всего будет некого – война есть война…

Но при виде Верочки Молохову вдруг неожиданно захотелось, чтобы у них что-то получилось. Может, она его чем-то задела, а может, просто совпало так. Две половинки нашли друг друга.

В общем, Матвей, удивляясь сам себе, начал приударять за Верочкой. Однако, когда тебя перевязывают, сделать это оказалось довольно сложно – больно! Это – во-первых, а во-вторых, просто неудобно: то так повернись, то этак, нет никакой возможности нормально поговорить. Или хотя бы пару вопросов задать – нет ли у девушки мужа или постоянного друга. Не хотелось бы быть причиной крушения чужих отношений…

Верочка ответила на его вопросы: супруга и постоянного друга у нее нет, так уж получилось, и это даже к лучшему. Меньше домашних забот и хлопот, можно больше внимания уделить делу. И вообще – на войну она пошла не за тем, чтобы мужа искать, а чтобы быть настоящим военным хирургом, как Павел Алексеевич или капитан Лепс. Вот они – пример. И она сделает все, чтобы стать похожей на них. В профессиональном смысле, конечно…

…А вы, товарищ старший лейтенант, зря тратите силу на эти глупые вопросы, а сила вам еще понадобится. И сейчас вам надо думать не о девушках, а о том, как бы быстрее поправиться. Да и вообще – сидите спокойно, не вертитесь, а то мне трудно вас перевязывать…

И тут Матвей понял, как нужно действовать. Он громко застонал и тяжело повалился на койку.

– Что с вами? – испуганно воскликнула Верочка.

– Ничего, – чуть махнул рукой Молохов, – что-то голова сильно закружилась. Слабость, наверное…

– Так и должно быть, – кивнула Верочка, – вы много крови потеряли. Ладно, лежите, отдыхайте, я к вам вечером еще зайду. Посмотрим, как будут ваши дела.

Матвей благодарно кивнул – спасибо, жду. И даже с нетерпением…

Последнее он, конечно, произнес про себя. Но когда Верочка вышла, вдруг понял, что он действительно будет ее ждать. И действительно с нетерпением. И даже с некоторым душевным волнением. Совсем для него несвойственным…

* * *

После перевязки Молохов попросил есть. Леонид Лепс счел это хорошим знаком: раз проснулся аппетит, значит, дело идет на поправку. Может, и правда удастся обойтись без срочного возвращения в Институт времени? Матвей молод, силен (почти как бык), хорошо натренирован. И с собой в саквояже есть все необходимые лекарства… Конечно, лучше бы Матвея лечить в нормальных условиях, в современной клинике, но… Тогда точно миссия будет прервана. А хотелось уж довести ее до конца…

Молохов был прав: без их помощи взятие Оулу может стать для 44-й дивизии проблемой. Конечно, за прошедший месяц ее командиры и красноармейцы научились кое-чему, но до настоящего боевого мастерства им было еще далеко.

Финны, понимая, что сдача Оулу будет угрожать поражением всей армии, бросили под город последние силы. 9-ю пехотную дивизию полковника Сииласвуо пополнили добровольцами (в основном – из Швеции) и усилили тремя регулярными батальонами, снятыми с линии Маннергейма и переброшенными на север.

Получилась вполне боевая группа – пятнадцать с лишним тысяч штыков, артиллерия – четыре 76-мм орудия и две 122-мм гаубицы. Все, конечно, старые, еще с царских времен, но в очень приличном состоянии. И снарядов к ним достаточно… Пригнали даже танки – несколько английских «Виккерсов», полученных из Британии (через третьи-четвертые руки и нейтральные страны). В общем, усилили, как могли.

Финны плотно окопались под Оулу, зарылись в мерзлую землю по самые уши и приготовились ждать русских. Которые почему-то не спешили к месту боя, хотя по идее должны были бы…

Дело в том, что 163-я дивизия, которая по планам командования должна была нанести удар по городу с севера (чтобы окружить и блокировать), застряла под селом Хиринсалми: напоролась на очередную незамерзшую речку и встала. Комбриг Зеленцов не решился форсировать быстрый поток без надежных плавсредств и приказал ждать понтонного батальона. Вот когда он придет и наладит переправу…

А пока приказал всем отдыхать – бойцы и командиры 163-й сильно устали после месяца непрерывных боев и маршей. Дивизия расположилась в Хиринсалми и стала приводить себя в порядок: подтягивать подразделения, пополнять запасы продовольствия, стираться и мыться…

Между тем 305-й полк 44-й стрелковой дивизии продолжил успешное движение на запад и вскоре вышел на южные окраины Оулу. Где встретил серьезное сопротивление в виде глубоко эшелонированной обороны и решительно настроенных солдат 9-й финской дивизии. Комбриг Виноградов, получив донесение от майора Легкодуха о значительных силах противника, разумно приказал притормозить – не дай бог, опять понесем большие потери… А силы и так на исходе – и бойцов, и бронетехники осталось совсем в обрез. Хорошо, что хоть пушек достаточно – весь 122-й артполк…

Комбриг Виноградов сообщил о ситуации командующему 9-й армией комкору Чуйкову, и тот в принципе одобрил решение. Лучше не рисковать, не лезть глупо вперед, прямо на укрепления, а подождать 163-ю дивизию. И наступать всем вместе – с севера и юга. Одним ударом прорвать оборону противника и взять город…

Начштаба 9-й армии комдив Соколов потребовал от комбрига Зеленцова срочно переправить дивизию на другой берег реки и идти на Оулу – поддержать 44-ю. Раз нет понтонов, то пусть ваши бойцы строят плоты – лес же кругом, в чем проблема?

Но Зеленцов сослался на отсутствие плотницких инструментов – мол, не захватили нужного количества пил и топоров. Не взяли с собой, не предусмотрели… Кто же знал, что не все реки замерзли? Думали – зима, морозы, пойдем уже по толстому льду…

Комбриг Зеленцов, понятно дело, не хотел рисковать – победа близко, допускать ошибки нельзя. Если форсировать речку на самодельных плотах и хилых лодках, да под сильным финским огнем, можно потерять много людей и техники. А этого не простят, не примут никаких оправданий… Нет, лучше погодить, пока подойдет понтонный батальон. Вот тогда и переправимся спокойно…

Вот так и получилось, что две советские дивизии стояли и ждали, кто первым пойдет в наступление. Начинать никто не хотел – оба комбрига понимали, что взять с ходу финские позиции будет непросто. Нет, лучше окружить город со всех сторон и предложить финнам сдаться. Все равно деваться им некуда, позади – Ботнический залив. Может, испугаются и согласятся сложить оружие? Они же люди, умирать не захотят…

Но, судя по всему, финны на сей раз решили стоять твердо – это был их последний рубеж. Как говорится, отступать больше некуда…

Глава семнадцатая

– Матвей, нам придется временно оставить тебя здесь, в госпитале, – сказал майор Злобин, – конечно, очень не хочется, но… 44-я застряла под Оулу, и без нас, судя по всему, снова никак. Да и 163-я у переправы забуксовала, ей тоже требуется подмога…

– Понимаю, – кивнул Молохов, – надо так надо. Жаль, что без меня…

– Да, – согласился Злобин, – нам тебя будет очень не хватать. Но ты не волнуйся – полагаю, за четыре-пять дней, максимум – неделю мы управимся и вернемся. А ты здесь пока полежи, полечись. Мы тебе на опушке отдельную палатку поставим, со светом и своей печкой, нормально все будет.

Матвей поморщился:

– Я что же, буду отдельно от всех лежать? Как-то не по-товарищески получится. Раненых здесь много, в том числе и тяжелых…

Злобин подумал и кивнул:

– Пожалуй, ты прав. Если положить тебя одного, вызовет ненужные вопросы. Подселим-ка к тебе младшего лейтенанта Коврина, он тоже здесь лечится. Помнишь его?

– Конечно, – кивнул Молохов, – вместе Пюнямя брали. Только его на самом подходе зацепило…

– У Коврина легкое ранение, – сказал Злобин, – и чувствует он себя уже вполне нормально. Если что, поможет тебе – самому лучше пока с постели не вставать, тебе отлежаться надо. Да и вместе вам веселей будет, все-таки почти ровесники. Только ты смотри, не болтай лишнего, не ляпни чего…

– Что ты, Батя, – обиделся Молохов, – да разве ж я… Да когда же… Я знаю: рот на замок, повсюду враг, будь бдителен!

– Ну, не столь категорично, – улыбнулся Злобин, – но все равно следи за своей речью. Лишнее знать товарищам красноармейцам и командирам не положено. Ладно, лежи, набирайся сил. Через полчасика переселим тебя.

– Только оружие оставьте, – добавил Молохов, – на всякий случай…

– Конечно, – кивнул Злобин.

С этими словами он покинул бронелет.

Матвей испытывал смешанные чувства: с одной стороны, ему очень хотелось громить врага, воевать вместе со своими товарищами, но с другой… Лишние несколько дней в госпитале позволяли наладить более тесные отношения с Верочкой, которая занимала все больше и больше места в его сердце…

Они виделись два раза – во время перевязок. Матвей пытался при этом подольше задержать Верочку возле себя – чтобы пообщаться. Он даже специально притворялся, что ему плохо, чтобы девушка уделила больше внимания. Конечно, это было нехорошо, так он отнимал время у других раненых, но ничего с собой не мог поделать – Верочка ему очень нравилась. Спокойная, рассудительная, внимательная, заботливая и, несмотря на молодость, уже вполне взрослая, самостоятельная… Надежный товарищ и верная подруга.

Не то что глупые девицы, с которыми ему обычно приходится общаться. Не видеть бы их совсем, этих эгоистичных, самовлюбленных дур. Только и думают, как бы захапать побольше или сделать карьеру… Для них брак – лишь формальное мероприятие, позволяющее повысить свой статус. Ну, модно сейчас быть замужем, что делать… И выгодно. Особенно если твой муж зарабатывает прилично. А что до любви… Так это же давно изжившее себя понятие. Люди сейчас вступают в брак не по чувствам, а по взаимной выгоде. Мужчина получает красивую супругу и регулярный секс, женщина – статус замужней дамы и деньги. И еще, как правило, возможность удобно устроить свою жизнь или сделать карьеру, пробиться наверх…

А когда появляются дети, то их, как правило, быстренько сваливают на нянек или бабушек (если имеются). И никаких тебе сантиментов в виде материнской любви и домашнего воспитания, все очень практично и прагматично. Я тебя родила, няньку наняла, вот и будь доволен. А возиться мне с тобой некогда – молодость проходит, надо успеть взять от нее всё, получить удовольствие по максимуму. И постараться стать богатой и успешной…

Верочка же была совсем другой, думала не о себе, а о том, как помочь бойцам, заботилась о раненых, ухаживала за больными. Она рассказывала о своем отце, известном докторе, посвящавшем всего себя работе. Сразу стало понятно, в кого она… И характером, и воспитанием, и отношением к делу. У Верочки очень развито чувство долга, из нее вышла бы отличная жена и настоящая мать…

Матвей тяжело вздохнул: «Мечты, мечты, где ваша сладость…» Какие, на фиг, серьезные отношения! Они предполагают определенный уровень доверия, а разве может он что-то рассказать Верочке о себе? Нет, конечно. Вместо реальной биографии – сплошная рабочая легенда, считай, обман, хотя и невольный, только по надобности. А врать такой девушке…

Сотрудникам Института времени строго-настрого запрещалось раскрывать какие-либо сведения о себе или группе, а уж брать кого-то с собой при возвращении… Категорически нет! Это даже не обсуждается. Что же делать? И остаться с Верочкой нельзя, и взять ее с собой – тоже. Безвыходная ситуация. Ну, ничего, пока он еще тут, не все потеряно…

* * *

После завтрака Матвея перенесли на новое место. Палатку поставили несколько в стороне от других, на самой опушке леса, и это было правильно – меньше посторонних людей и любопытных глаз. Сделали из досок два топчана, застелили еловым лапником, положили сверху шинели, спальные мешки – жить можно. А при электрическом свете и печке – даже очень ничего. Аккумулятора должно хватить на пять-шесть дней, а там они вернутся. Само собой, оставили запас продуктов, кое-какие лекарства и личное оружие («дегтярев» с запасными обоймами, пистолет и несколько гранат) – на всякий случай. Финны же рядом, бродят где-то неподалеку…

В соседи к Молохову определили Дмитрия Коврина – тот уже шел на поправку, самостоятельно передвигался по лагерю и мог в случае чего помочь (из-за большой потери крови Матвей все еще чувствовал некоторую слабость). После чего бронелетчики покинули госпиталь – надо спешить на помощь 44-й дивизии. В который уже раз…

Коврин оказался хорошим соседом – веселым, неунывающим, к тому же действительно был ровесником Матвея. Они быстро нашли общий язык. Молохов сначала держался несколько свысока – все-таки старше и по возрасту, и по званию, да и по жизненному опыту тоже (про боевой и говорить нечего), но потом отношения между ними выровнялись и стали очень дружескими.

Дмитрий много рассказывал о себе, о семье, учебе в саратовской школе и в военном училище. Как выяснилось, он с самого детства мечтал стать командиром – как отец, погибший в конце Гражданской войны. Николай Коврин служил в штабе Тухачевского и был зарублен белополяками летом 1920 года во время похода на Варшаву. Маленькому Мите тогда было всего полгода…

Его воспитали мама и бабушка, а после окончания школы Дмитрия, как сына красного командира, без проблем приняли в стрелковое училище. Он, правда, хотел поступать в летное, но по здоровью не прошел, пришлось идти в стрелковое. Но это тоже ничего – главное, что он теперь военный…

После двух лет обучения Дмитрию присвоили звание младшего лейтенанта и отправили служить на Север, в один из дальних гарнизонов. С началом Финской кампании его, как отличника боевой и политической, откомандировали в 9-ю армию Чуйкова – лейтенантов остро не хватало, их убыль с декабря составила чуть не половину от первоначального состава. Вот и укомплектовывали теми, кто, по мнению армейского начальства, был более-менее готов. И, главное, сам рвался в бой…

Но одно дело – служить в тыловом гарнизоне, и совсем другое – в действующей армии, да еще на фронте. Прибывшие лейтенантики не имели ни должной подготовки, ни боевого опыта и часто гибли в первые же дни. Или во время глупых лобовых атак, или по собственной небрежности и неосторожности. Многие считали, что можно взять укрепленные позиции противника на одном голом «ура», и жестоко расплачивались за это. Некоторым, как Дмитрию Коврину, еще фартило, они отделывались легкими ранениями и попадали в госпиталь, где можно было проваляться до конца кампании. И таким образом уцелеть. Но не все это понимали…

Коврин, например, считал, что ему, наоборот, страшно не повезло – он так рвался на фронт, на передовую, а оказался ранен уже в первом бою. Так глупо все получилось! Надо бы скорее поправиться и вернуться в роту, чтобы довоевать… Этим Дмитрий очень понравился Молохову – своей мальчишеской отвагой и абсолютной уверенностью, что без него победы не будет. Ранение – это так, пустяки, досадная случайность, а вот когда он вернется, тогда и покажет финнам…

… Эх, только бы врачи отпустили, а то войне скоро конец, и он так и не успеет себя проявить. Что товарищам расскажет? Что всю кампанию в лазарете провалялся и в боях почти не участвовал? Нет, это глупо. Ни наград, ни славы так не получишь…

Молохов слушал Дмитрия, кивал и соглашался – конечно, надо скорее вернуться в строй (бесполезно переубеждать мальчишку), а сам думал: «Ничего, брат, ты еще повоюешь. И очень скоро. Лучше радуйся, что ранение легкое, считай, пустяками отделался. Зато впредь будешь умнее, на рожон не полезешь…»

Дмитрий, в свою очередь, расспрашивал Матвея о бронелете – его очень заинтересовала эта необычная машина. Молохов отвечал уклончиво, чтобы не сболтнуть лишнее, но интерес Коврина к новой технике поддерживал: правильно, пусть привыкает, что в войне все будут решать моторы. У кого их больше и лучше – тот и выиграет. Ну, еще, разумеется, пушки, без них тоже никак. Не зря же артиллеристов прозвали «богами войны»! А вот «царице полей», пехоте, в грядущей войне придется очень несладко – поползает вдоволь на пузе по слякотной, раскисшей земле, помокнет под дождем, побродит по бесконечным дорогам, посидит в мерзлых окопах… И измеряет шагами пол-России и пол-Европы. Сначала на восток, а потом – на запад. Велика Русь-матушка, если пешком топать от Бреста до Москвы, а потом обратно. И еще дальше, до Варшавы, до самого Берлина…

Но об этом Коврину знать не полагалось, а потому Матвей больше говорил о простых и понятных вещах – стрелковом оружии, боевой тактике, особенностях техники. О том, что могло очень пригодиться Дмитрию. Передавал, так сказать, боевой опыт. Учил глупо вперед не лезть, а руководить красноармейцами грамотно, правильно, не подставляя ни их, ни себя. Какой толк от мертвого бойца? Даже меньше, чем никакого. А вот если толково распределить силы и ударить по противнику в самом слабом месте, используя при этом имеющиеся огневые силы и броневые средства…

И еще они часто говорили о девушках. У Дмитрия, как выяснилось, подруги не было (он вообще еще не имел серьезных отношений), поэтому своим опытом делился Молохов – но тоже аккуратно, чтобы не сболтнуть лишнего. А то однажды чуть не проговорился – ляпнул, что недавно смотрел с одной своей знакомой дома интересный фильм…

На что Коврин сделал большие глаза – как это, дома? У тебя что – есть свой кинотеатр? Быть того не может! Пришлось выкручиваться, сочинять на ходу: дома – это, мол, в доме, где он живет. В большом новом семиэтажном здании, построенном недавно в самом центре Москвы. На его первом этаже располагается кинозал, и это очень удобно, даже на улицу выходить не надо. Здесь же, в холле, есть буфет, где перед сеансами играет небольшой оркестр, можно потанцевать с девушкой…

Дмитрий поверил: в Москве действительно в последнее время строилось много новых зданий (сам в хронике видел), в некоторых вполне могли быть и кинозалы. А почему нет? Вот, к примеру, в Саратове недавно возвели новое заводское общежитие, в котором есть все удобства: и жилые комнаты, и кухни, и столовые, и душевая с прачечной, и «красный уголок» с библиотекой, и читальный зал…

Значит, вполне мог быть и кинозал. Это правильно: забота о трудовом человеке, о его досуге. После работы поел, переоделся и пошел смотреть фильм. Можно с друзьями, а можно – и со своей девушкой…

Дмитрий вздохнул – с женским полом ему пока не везло. Внешне он выглядел совсем еще мальчишкой – пухлогубый, розовощекий, с наивными голубыми глазами. Его и воспринимали как мальчишку – или как младшего брата. Девушки доверяли ему свои секреты, делились мечтами, рассказывали о первых свиданиях. Дмитрию же хотелось не слушать о чужих поцелуях, а самому получать их. Но все его попытки пригласить очередную знакомую на свидание заканчивались крахом – ему предлагали только дружить. Что за невезение!

На что Матвей, как старший и более опытный товарищ, спокойно сказал: не расстраивайся, брат, и не отчаивайся. Может, скоро все изменится, девушки будут сами на тебя вешаться. Даже раньше, чем ты думаешь. Мужчина на войне взрослеет быстро, опомниться не успеешь, как станешь настоящим красавцем, орлом, сам выбирать будешь, кого пригласить на свидание…

На что Дмитрий только мечтательно вздохнул – скорей бы. В общем, жизнь Матвея в лазарете была не такой уж и плохой, выздоровление шло успешно. Еще несколько дней, и он сможет ходить, а значит, сможет и воевать. И вернется к своим обязанностям, к своим друзьям-товарищам.

А то как они без него? Наверное, уже всех финнов разогнали…

* * *

Между тем противник не сидел без дела. Воспользовавшись моментом, финны решили нанести внезапный удар. Но не по самой 44-й дивизии – сил для этого было мало, а лишь по ее штабу. План нападения предложил командир 9-й пехотной дивизии полковник Сииласвуо.

Он понимал, что его часть, даже усиленная тремя батальонами и пополненная шведскими добровольцами, не сможет долго противостоять 44-й стрелковой, особенно если с севера ее поддержит 163-я. Значит, остается одно – по мере возможности затягивать оборону. Как и приказал маршал Маннергейм – держаться и тянуть время. В надежде на то, что западные союзники наконец придут на помощь и спасут финскую армию от полного разгрома…

И тут на ум полковнику пришла смелая мысль: а что, если попытаться обезглавить советскую дивизию? Из донесений разведчиков он знал, что штаб 44-й находится в деревне Линтала. Подходы к ней были известны, окрестные леса хорошо знакомы (многие его подчиненные – родом как раз из этих мест), на карте был обозначен даже дом, где располагался русский штаб…

Очень удачно все получалось: советская дивизия сильно растянулась, возникли бреши, проникнуть сквозь которые большого труда не составляло. Конечно, для этого была нужна небольшая группа, полтора-два десятка человек – опытных, имеющих хорошую подготовку, смелых и решительных. Русский штаб (а также находящийся рядом лазарет), по сведениям разведки, охраняется всего одной пулеметной ротой. Конечно, это тоже сила, но вступать с ней в бой, возможно, даже не придется.

Полковник рассчитывал на неожиданность и внезапность нападения. Надо провести очень быстрый налет: ночью подобраться к штабу, снять часовых и закидать дом гранатами. А потом расстрелять из автоматов тех, кто попытается спастись. Пока русские опомнятся, пока сообразят, что происходит, пока организуют отпор…

Операция давно закончится, а его солдаты благополучно скроются в темноте. Лес же кругом, а он для финнов – что дом родной. Конечно, дело предстояло рискованное, очень опасное… Придется залезть, что называется, волку в пасть. Или, если быть совсем точным, в берлогу к русскому медведю… Для этого требовались очень храбрые, даже отчаянные парни…

И такие люди в 9-й пехотной дивизии имелись – двенадцать человек, первое отделение 6-го разведотряда. Все местные, хорошо знают лесные тропы, для них незаметно проникнуть к Линтала труда не составит. Во главе группы стоит лейтенант Отто Кухманен, сам родом из этих краев. Храбрый и в то же время опытный командир, уже принимавший участие в подобных операциях…

Раз русские допустили такую ошибку, оставили свой штаб почти без прикрытия, глупо не воспользоваться ситуацией. Нападение принесет пользу в любом случае: при неудаче русские все равно оттянут часть сил назад, чтобы прикрыть дыры в обороне, и, таким образом, замедлят свое наступление на Оулу, а в случае успеха можно выиграть как минимум две-три недели. А за это время многое на фронте и в мире может измениться…

* * *

Выстрелы взорвали тишину зимней ночи. Дмитрий Коврин вскочил на койке:

– Что это?

– Не слышишь, что ли, финны напали, – тут же ответил Матвей Молохов, – похоже, атакуют штаб дивизии. Незаметно, гады, прошли…

Бой шел в полукилометре от лазарета, в Линтала. Группе лейтенанта Кухманена удалось выполнить задуманное: дальними, скрытыми тропинками она обошла советские части, пробралась в глубокий тыл 44-й дивизии, вышла к деревне Линтала. Финнам везло – никто их не заметил. Да и трудно было заметить, учитывая, как тщательно они маскировались и как осторожно передвигались. К тому же погода им сопутствовала: снег, ветер, метель, скрывающие все следы…

Вечером, в полной темноте, финны вышли к Линтала. Остановились на окраине, осмотрелись: деревня жила обычной жизнью, ничто не нарушало ее спокойствия. Все давно спали, лишь в русском штабе горел свет – правильно, командиры работают, обеспечивая управление дивизией. Огонь был еще в трех избах по соседству – там ночевали бойцы пулеметной роты, охранявшие штаб. Спали по взводу в каждом доме. Тесно, конечно, зато тепло. К тому же ложились не все сразу, а посменно: одно отделение дежурит, второе – в запасе, а третье отдыхает, спит. Вот так и помещались в одной избе…

По деревне, как положено, ходили патрули – по два бойца в каждом. Красноармейцы были одеты очень тепло – в длинных овчинных тулупах, валенках и шапках-ушанках (слава богу, проблем с зимней формой уже не имелось – доставили). Три поста находились на окраине деревни – у дороги, прикрывая подходы, а еще один был непосредственно у штаба. Казалось бы, и мышь не проскочит. Однако…

За те две недели, что рота стояла в Линтала, бойцы расслабились, утратили прежнюю бдительность – привыкли, что война идет где-то далеко, а здесь, в тылу, все тихо и спокойно. Даже собаки ночью не лают – спят в домах (холодно очень). На улицу выбегают лишь днем, на короткое время, чтобы сделать свои дела – и сразу же назад…

Патрули, как положено, по часам обходили деревню, останавливались на пикетах, чтобы перекинуться парой слов с часовыми, проверить, не спят ли они. Не дай бог, в такой мороз задремать… Но настоящей бдительности уже не было – привыкли к спокойной жизни…

Этим финны и воспользовались: без труда определили, где находятся посты и сколько человек дежурит. А затем, в самое глухое время, в три часа ночи, напали. Незаметно подобрались к первому посту, сняли часовых. Те даже дернуться не успели – так быстро все произошло. Несколько ударов ножами – и все, путь в деревню был открыт.

Финны пропустили мимо себя очередной патруль и тихо, в темноте прокрались к штабу. В его окнах уже не было света, все легли спать, лишь на крыльце топтался одинокий часовой – маленький, нелепый, в длинном тулупе и с винтовкой, которая была чуть ли не выше его самого. Снова удар ножа – и нет его, штаб остался беззащитен. Все, можно действовать, никто и ничто уже не помешает.

Лейтенант Кухманен грамотно распределил своих людей – по одному под каждое окно, двоих – на крыльцо, к дверям, чтобы не дать никому выскочить, а еще двое должны ворваться в избу с заднего двора. Чтобы закрыть и этот путь к отступлению…

Остальным он приказал залечь у дороги и занять оборону. Если появятся русские – отсекать автоматным огнем, стрелять до тех пор, пока штаб не будет полностью уничтожен. Цель – не дать красноармейцам спасти своих командиров…

Как только дом загорится (а для этого приготовили «коктейли Молотова»), можно отходить в лес. Действовать всем одновременно и слаженно: сначала – гранаты в окна, потом – «коктейли Молотова» туда же, а затем – палить из «Суоми» по тем, кто попытается выбежать в дверь или выскочить в окно… Главное, делать все шустро, на всю операцию – не более пяти-шести минут. Если кого-то зацепит – оставаться на месте и отстреливаться, давая возможность другим уйти в лес. Все понятно? Тогда вперед!

Но надо же было случиться, что хозяйская собака, спавшая в сенях, услышала шум на крыльце и подняла лай. Она почувствовала, что за дверью чужие (к красноармейцам давно привыкла), и загавкала изо всех своих сил. Дежурные бойцы, дремавшие на лавках, тут же проснулись и выскочили наружу. И увидели, что часового нет, а на крыльце топчутся какие-то фигуры в белых маскхалатах. Финны! В руках у каждого – бутылка с зажигательной смесью, приготовленная к броску, горят уже тряпочные фитили в горлышках.

Красноармейцы среагировали мгновенно – думать некогда, даже выстрелить не успеешь: кинулись на финнов, схватились в рукопашной. Тишину ночи нарушил отборный русский мат.

На крики выскочил капитан Матвеев – начальник оперативной части штаба. Полуголый, в одном исподнем, но с пистолетом в руках. Тоже увидел финнов и открыл стрельбу. Не попал, зато шума наделал много. Ну и понеслось – финны, поняв, что их обнаружили, приступили к активным действиям.

В окна штаба полетели гранаты. Рванули, оглушив всех, кто находился в избе, но, к счастью, особого вреда не причинили – комсостав и штабисты спали в соседней комнате. Их спасла толстая бревенчатая стена, которая и приняла на себя основной удар. Затем финские разведчики швырнули внутрь дома два «коктейля Молотова». Но опять неудачно – бутылки попали на полушубки, расстеленные на лавках для тепла, и не разбились.

Начальник политотдела полковой комиссар Пахоменко очухался первым – открыл пальбу из «дегтярева» прямо из окна, стрелял во все, что движется. Комбриг Виноградов и начштаба Волков его поддержали – тоже начали бабахать из своих ТТ. Финны, стоявшие под окнами, попятились…

В это время на заднем дворе уже шел рукопашный бой – диверсанты схватились с красноармейцами, ночевавшими на конюшне. И вскоре были вынуждены отступить – численный перевес оказался на стороне русских. В общем, хорошо спланированная и тщательно подготовленная операция с треском провалилась. Внезапно напасть не вышло, эффект неожиданности был утерян. А из соседних изб уже выскакивали красноармейцы охраны…

Лейтенант Кухманен дал длинную очередь по окнам штаба – в надежде, что кого-нибудь зацепит, а потом приказал отходить. Сам же решил прикрывать своих солдат. Залег у дороги и стрелял до тех пор, пока не израсходовал два автоматных рожка. Третий, последний, решил оставить на потом – надо еще добраться до своих…

Красноармейцы, заметив, что противник отступает, усилили натиск. Финны начали поспешно отходить к лесу, но не у всех это получилось – трое были убиты в перестрелке, а еще троих ранили и взяли в плен. Кроме того, скрутили и тех двоих, что были на крыльце в начале атаки… Итого из двенадцати человек группы спаслись лишь четверо: сам лейтенант Кухманен и трое его подчиненных.

Они благополучно отошли на опушку, встали на лыжи и понеслись по лесной дороге. Пойди догони! Гнаться за ними, разумеется, никто не стал – ночь, да и лыж у красноармейцев не было. Ладно, черт с ними, главное, что отбились. И даже без больших потерь. Никто из комсостава и штабных работников серьезно не пострадал, хотя страху натерпелись немало…

Финны между тем неслись по лесной дорожке – подальше от этих русских. Лейтенант Кухманен был страшно разозлен: вместо успешной операции получил полный провал. Задание не выполнено, две трети группы потеряно. Причем погибли или попали в плен лучшие его солдаты! Что теперь он скажет командиру полка, как будет оправдываться? Лейтенант готов был сорвать злость на ком угодно…

Лесная дорога шла мимо советского лазарета…

* * *

Молохов зажег электрический фонарик (чтобы не привлекать лишнего внимания), при слабом свете они оделись. Точнее, полностью оделся один Коврин, а Матвей лишь накинул полушубок поверх гимнастерки – застегнуться мешала повязка на груди. Взяли оружие: Молохов – свой «дегтярев», Коврин – ТТ.

В лазарете все вскочили, Верочка и Павел Алексеевич тоже вышли из палатки – узнать, в чем дело. Оружия у них, разумеется, не было. Военврач заметил Молохова и запротестовал: зачем вы встали, раны еще не затянулись… Верочка же решительно замахала на Матвея руками – немедленно обратно, в палатку! Но Молохов решительно отодвинул ее (сейчас не до объяснений) и пошел в сторону советского штаба. За ним, разумеется, двинулся и Дмитрий Коврин – не оставлять же друга одного!

Но не успели они пройти и ста метров, как из темноты на них выскочили финны. Четверо лыжников… Хорошо, что у Матвея всегда была отменная реакция – заметил противника и дал длинную очередь. Стрелял, почти не целясь, навскидку, главное – напугать. Он понимал, что им вдвоем с финской группой не справиться, силы неравны, тем более он ранен, но вот обмануть, заставить уйти в лес… Пусть думают, что здесь много бойцов…

Дмитрий Коврин поддержал его огнем – стал стрелять из своего ТТ. Это было уже кое-что. Затея в принципе удалась: финны, встретив активное сопротивление, решили не рисковать и в бой снова не вступать – хватит на сегодня. Они резко повернули направо и пошли в глубь леса. Подальше, в обход лазарета…

Но на прощание лейтенант Кухманен дал по русским, вставшим у него на пути, длинную очередь. Просто от отчаяния. И, к сожалению, попал. Крупная фигура Матвея Молохова отчетливо виднелась на фоне белого снега…

Эпилог

– Жаль, что придется возвращаться раньше времени, – огорченно вздохнул Сергей Самоделов. – Только начали гнать финнов…

– Раны у Молохова опасные, – сказал Леонид Лепс, – особенно две последние. Пули попали точно в живот. А на Матвее даже хилого «броника» не было… Так нелепо получилось!

– Когда ему было одеваться? – вступился за друга Сергей Самоделов. – Мне Коврин рассказывал: только успели из палатки выскочить, как финны уже бегут. Прут прямо на лазарет… Могли такое натворить!

– Да, – кивнул капитан Лепс, – могли. Никто Матвея ни в чем не упрекает, это я так, к слову сказал, от обиды – нашего лучшего бойца подстрелили, вывели из строя как минимум на три-четыре месяца. И это, если все нормально пойдет, без осложнений…

– Операция вроде прошла успешно, – протянул Самоделов, – Павел Алексеевич пули вынул, Матвея заштопал…

– Да, успешно, – согласился Леонид Лепс, – но все же не стоит рисковать. Эх, если бы я был тогда в лазарете…

Капитан Лепс огорченно покачал головой – в самый нужный момент он оказался за десятки километров от госпиталя. Хорошо, что Матвей успел связаться с ним по наручному комму и сообщить о ранении. До того, как отрубился… Они прилетели на бронелете, как только смогли, приготовились к новой операции. К счастью, Павел Алексеевич уже все сделал – и пули вытащил, и раны промыл, и зашил, что надо. Ему, разумеется, помогала Верочка. Они вдвоем, по сути, и спасли Матвея. Как он чуть раньше их – от финских лыжников…

– Матвей уже сутки без сознания, – тяжело вздохнул Леонид Лепс, – медлить больше нельзя. Чем быстрее мы вернемся в Институт времени, тем быстрее сможем ему помочь. А здесь даже капельницу не поставишь…

Сергей Самоделов кивнул и продолжил работу – прокладывать путь к точке возврата. Надо пройти около двухсот километров. Далековато… Но зато они поедут по уже зачищенной (или освобожденной – как хотите) территории. Если все будет нормально, то доберутся до места к вечеру. Большую скорость развить не получится, Матвея из-за ранения нельзя трясти, придется ехать медленно и осторожно. Слава богу, снег хороший выпал, дорога стала укатанной, а неровностей – гораздо меньше. Хотя…

Советская техника разбила шоссе до основания. Тяжелые грузовики наделали ям и ухабов, продавили глубокие колеи, а танки и бронемашины разворотили покрытие… Добротная финская дорога стала похожа на родной российский проселок, от прежней ее ровности и гладкости ничего не осталось. Колеи в некоторых местах сделались такие, что колеса уходили наполовину. Не скоро исчезнут…

А для бронелета эти неровности и ямы – очень плохо, для плавности хода и скорости нужна ровная дорога. Придется, видимо, объезжать разбитые места по снежной целине. А это опасно – финские мины далеко не везде сняли…

Матвей находился в бронелете без сознания, за ним постоянно ухаживал Леонид Лепс. У Молохова начался жар, сбить пока не удавалось. Ему, разумеется, вкололи нужные лекарства, давали препараты, но… В общем, решили срочно вернуться в Институт времени. Чтобы не рисковать и провести лечение в нормальных условиях…

Жаль, конечно, прерывать операцию, но что делать… Хотя задачу свою группа в основном выполнила. После разгрома финнов под Хиринсалми движение 163-й дивизии пошло без сучка без задоринки. 27-й финский полк, понеся большие потери, постепенно откатывался к Ботническому заливу. Если не мешкать, не тянуть, как обычно, резину, можно закончить его разгром за неделю. Командование 9-й армии РККА, слава богу, теперь погнало все резервы вперед…

44-й дивизии дали хорошее пополнение – свежий стрелковый полк и еще бронетанковую бригаду с новенькими Т-26. А пушек стало столько, что их вообще не считали. Из глубин же Советского Союза тянулись к финской границе все новые и новые эшелоны, безостановочно везли живую силу и технику…

Наладилось и снабжение красноармейцев – они получали нормальное горячее питание. Что сразу же сказалось на настроении и боеспособности. Да и на здоровье тоже – меньше стало ослабленных и больных, а больше – веселых и уверенных в себе, прямо рвущихся в бой. Всё говорило о том, что окончательный перелом в зимней кампании уже произошел…

Майор Злобин и Градский загрузили в бронелет последние вещи – то, что никак нельзя оставлять в 1940 году. Почти все продукты, перевязочные материалы, теплые спальники и одеяла отдали капитану Лапшову. В память о бронелете и его бравом экипаже. Все-таки вместе воевали, стали настоящими боевыми товарищами.

Что касается прапорщика Михеенко и его нытья по поводу утерянных вещей… Да черт с ним, уговорим как-нибудь. Пропали в бою, сгорели, утонули при переправе… Давай списывай, дорогой Богдан Маркович! В крайнем случае подключим к делу Леонида Лепса, он с ним разберется. Не зря же капитана Мозголомом зовут!

Долго прощаться с новыми друзьями не стали. Ни к чему это. Время военное, не до сантиментов. Потихоньку собрались, загрузились – и в путь. У каждого своя дорога… И в прямом, и в переносном смысле. Им – обратно в Институт времени, докладывать о результатах операции, писать отчеты, лечить Молохова, а командирам и бойцам 44-й дивизии – идти вперед, к Ботническому заливу. К победе…

* * *

Среди наступающих на Оулу бойцов был и Иван Мешков. Отделенный командир первого взвода 3-го батальона 305-го стрелкового полка.

Его, как и обещали, представили к награде – за отвагу. Сказали, что дадут медаль, но, может быть, получится и орден. Как начальство решит… Зато после наступления точно поощрят поездкой домой, дадут отпуск на две полные недели.

Иван уже представлял себе, как приедет в деревню, пройдет по главной улице, удивит всех новенькой формой и орденом. Ну, хорошо, пусть даже медалью. Дед Трофим приосанится – смотрите, какой внук у меня, настоящий Мешков! Не подвел, стал героем. Как его отец, и как дед, и как прадед…

Иван поправил сползающую с плеча винтовку, потуже затянул ремень (все-таки он сильно похудел за месяц) и бодро зашагал по дороге – во главе своего отделения. Наконец-то им прислали пополнение, и теперь он был настоящим командиром. Строгим, внимательным, взыскательным. Учил молодых бойцов, как надо драться. А то зеленые они еще, молоко на губах не обсохло. Растеряются в трудный момент, запаникуют, побегут. И погибнут. Нет, за ними глаз да глаз нужен…

Иван прислушался – где-то за деревьями заревел мотор, и вскоре на опушку выскочил бронелет. Пронесся, поднимая снежную пыль, и умчался куда-то. Очевидно, на новое задание. И снова бой…

Иван помахал вслед рукой – прощайте, товарищи. Может, еще и свидимся. Война – штука сложная, всякое случается… Потом Иван прибавил шагу и негромко затянул свою любимую песню:

«В целом мире нигде нету силы такой, Чтобы нашу страну сокрушила, С нами Сталин родной, и железной рукой Нас к победе ведет Ворошилов! На земле, в небесах и на море Наш напев и могуч и суров: Если завтра война, Если завтра в поход, Будь сегодня к походу готов!»[1]

Примечания

1

Слова В. Лебедева-Кумача.

(обратно)

Оглавление

Часть первая. «Принимай нас, Суоми-красавица…»

  Пролог

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

Часть вторая. «Но от тайги до Британских морей…»

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глав шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg