«Экзамен на зрелость»

Экзамен на зрелость (fb2) - Экзамен на зрелость (Бульдог - 2) 1112K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Константин Георгиевич Калбанов (Калбазов)

Константин Калбазов Бульдог. Экзамен на зрелость

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (), 2014

Глава 1 На южных рубежах

– Громов Евсей Иванович, отпущен из гвардии по выслуге лет в марте одна тысяча семьсот тридцать шестого года и определен на поселение в Веселовский уезд, – вслух прочитал полковник представленную ему бумагу.

– Точно так, господин полковник.

Странно все же смотрится крепкий мужчина сорока с лишним лет, в крестьянской одежде, тянущийся во фрунт. Оно, конечно, понятно: солдат, только уволенный от службы. Но все же глядеть на это одна потеха.

– Где же ты так подзадержался, ингерманландец? – не удержавшись от улыбки, поинтересовался командир полка, а заодно и военный комендант уезда. – Последние поселенцы прибыли еще в середине лета.

– Не мог я раньше, господин полковник. Дети сильно хворали. Почитай, с того света вернулись. Сначала болели, потом ждал, пока в силу войдут.

– И сколько их у тебя?

– Трое. Два мальчугана да девка.

– Дочери сколь будет?

– Шестнадцать.

– Угу. Ну с дочкой можешь прощаться. Долго в твоем дому не задержится. Тут с невестами тяжко, а потому местные женихи гоголями ходить станут. Чай, красавица?

– В мать удалась, – тепло улыбнувшись, подтвердил мужчина.

– Вот я и говорю, готовься свадебку справлять. Самое долгое к осени сваты припожалуют.

– То не беда. Отвадить не долго. Пускай еще пару годков слюни попускают, – благодушно ответил ветеран.

Нравился ему этот полковник. Не гордец, в обращении прост, хотя и видно, что обладает характером жестким. Подобное поведение свойственно тем офицерам, что частенько хаживали под пулями, деля со своими солдатами все тяготы и лишения воинских походов. Тем, которые видят в солдате не быдло бессловесное, а боевых товарищей.

Под рукой таких начальников служить бывает куда как тяжко. Такие спуску не дают и заставляют солдат слить не одну бочку пота, как на плацу, так и на тренировочном поле. Направляясь к коменданту, Евсей видел, как в поле занимались две роты пехоты и эскадрон драгун. Солдаты отрабатывали приемы штыкового боя, драгуны методично обучались владению клинком. Это государь решил, что шпага для кавалерии только блажь, вот и заменил ее на кавказский клинок, который крепился к седлу, чтобы не мешать при спешивании. Еще одна рота солдат вышагивала перед штабом, отрабатывая перестроения. А ведь мороз стоит знатный. Однако полковник и не думает делать никаких скидок.

Но та тяжесть только на пользу. Если в бою не поспеешь вовремя перестроиться, это погубит не только твоих товарищей, но и тебя самого. Ветеран прекрасно знал, что бывает, когда в разрозненный строй роты влетает хотя бы десяток всадников. Даже если их в итоге перебьют, бед они наделают ой как много. А ведь зачастую люди начинают разбегаться. Тогда и вовсе все становится кисло. Пешему от конного не убежать, а чтобы рубить спины, ни большого ума, ни большого умения не нужно.

– Ну что же, ты отец, тебе виднее, Евсей Иванович. С положением о военных поселениях знаком? – становясь серьезным, спросил полковник.

– Знаком, ваше высокоблагородие.

– Значит, понимаешь, что по сути твоя служба не закончилась.

– Понимаю.

– Вот и ладно. На жительство отправишься в поселок Кремневка, это в пятидесяти верстах отсюда на восток. Войдешь в состав тамошней десятой роты Веселовского полка. Прибыл ты поздно, так что как там будет с жильем, не знаю. Но Баринов, ротный сержант, он же староста, мужик дельный, что-нибудь придумает. Семена по весне получишь. Довольствие сразу. В санях-то место есть, чтобы увезти?

– Саней у меня двое, да только гружены изрядно.

– Ладно. Выделю тебе из обоза да сопровождающих дам. Путь неблизкий, места лихие. И как только ты не побоялся один сюда добираться.

– Так оружие с припасом при мне, ваше высокоблагородие.

– Все одно в одиночку не дело. Ладно, иди покуда к ротному сержанту Хромову, он вас на ночь определит, а с рассветом готовься выезжать. Нечего тянуть кота за хвост.

– Слушаюсь, господин полковник.

Странно все же. Куда ни кинь взгляд, повсюду одна белая равнина, убегающая вдаль то затяжными пологими подъемами балок, то перемежаемая небольшими возвышенностями. Он, конечно, и раньше бывал в степи, да и в этих краях тоже. Но все же отсутствие лесов не внушало оптимизма. Дикое поле, оно и есть дикое.

С другой стороны, земля здесь благодатная, плодородная. А по его нынешнему положению это дело первейшей важности. Нынче он в первую голову крестьянин и уж только потом солдат. Той солдатской службы ему в год положено не больше месяца, когда проводятся учения, чтобы воинская наука не выветрилась окончательно.

Полтора года назад император дал укорот крымским татарам и вернул под свою руку Запорожье. Тогда же он издал указ, определяющий срок службы солдат в армии двадцатью годами. Правда, это вовсе не значило, что после этого они становились абсолютно свободными. Как бы не так. Петр, он себе на уме и обо всем имеет свои думки. Бережлив и рачителен. Уж этого у него не отнять.

Понимая, что удержать можно только те земли, которые ложатся под крестьянский плуг, он решил организовать поселения на присоединенных территориях. А кого можно здесь поселить? Полковник ничуть не лукавил, когда говорил об опасности края. Хватало здесь лихого народца. Сюда хаживали за добычей и татары и казачки. Потому простым крестьянам тут делать нечего. А вот бывшие служивые здесь вполне смогут выстоять.

Именно из-за постоянной опасности и частых набегов самое скромное поселение имело не меньше сотни дворов. Считай, полная рота бойцов. Так оно куда проще отбиться от беспокойных соседей. Конечно, если тех окажется слишком много, то беды не миновать. Но на то и стоит полк в Веселовском. Тут главное выстоять, пока подмога не подойдет.

– Чудные у тебя кони, Евсей Иванович, – поравнявшись с ветераном, задорно произнес молодой, лет едва за двадцать, солдат.

Всего их было пятеро драгун. Полковник сдержал свое слово и выделил сопровождающих и сани, груженные положенным провиантом. Вот один из солдатиков, что побойчее, и подвалил с разговорами. Полдня держался в сторонке, как и остальные, да, как видно, все же не утерпел.

Евсей смерил взглядом всадника и, не выдержав, ухмыльнулся. Господи, конями он интересуется. Как бы не так.

Сани у него не привычные розвальни. В таких, как у него, можно увезти куда как больше, если найдутся кони под стать им. А кони-то у Громова как раз были что надо. Невысокие, неприхотливые, широкие в кости, отличающиеся необыкновенной силой и выносливостью. Вообще-то солдату, уволенному от службы, полагалась одна лошадь и одна корова. Но Евсею повезло.

Когда они были в пути, под Курском ему посчастливилось отбить от лихих людишек молодого дворянина, некоего Борзенкова. И как только у аспидов поднялась рука на горбуна. Не повезло парню, зашибло деревом, вот горб и вырос. Но Борзенков оказался весьма деятельным человеком. В восемнадцать лет, унаследовав родовое имение, он занялся тем, к чему с самого детства душа лежала. Его страстью оказались лошади. У него была мечта вывести породу, которая носила бы его имя. Такую, чтобы и в плуг, и в повозку, и в артиллерийскую упряжку. Как землевладелец, он прекрасно понимал все нужды крестьян, а потому еще одним условием были небольшие, сравнительно с другими породами, размеры и неприхотливость.

Набравшись смелости, он обратился к императору за помощью и нашел ее. Правда, в тот момент казна была абсолютно пустой, поэтому поддержка императора оказалась не такой уж значительной. Впрочем, это с какой стороны поглядеть. Молодой дворянин получил позволение выбрать любых лошадей из любой казенной конюшни, в том числе и императорской. В результате Борзенков обзавелся двумя огромными тяжеловесными жеребцами и тремя десятками кобыл…

В благодарность за свое спасение дворянин одарил Евсея двумя жеребцами из первых, как он утверждал, неудачных скрещиваний. Громов знал толк в лошадях – во-первых, сам из крестьян, во-вторых, служба в гвардии неизменно была сопряжена с этими животными. Поэтому, оценив жеребцов, он лишь подивился тому, что Борзенков признал их непригодными для дальнейшего скрещивания.

Обзаведясь конями, он прикупил пару вместительных саней и израсходовал практически все сбережения, чтобы наполнить их потребным на будущее. О том, что согласно указу государя его должны были обеспечить по самую маковку, он, разумеется, знал. Но также знал и то, что в жизни оно всяко обернуться может. Мало что места лихие, так еще и нужду терпеть? Ну уж нет, на это он не согласен.

Повезло. Полковник оказался как раз из тех, что радели о государственных интересах. Поэтому потребное Громовы получили в полном объеме. Оставался еще вопрос с сеном для лошадей и буренки голландской породы, что проделала с ними весь дальний путь. Но на этот случай у Евсея еще имелась кое-какая монета, поэтому он особо не переживал. Наверняка у поселян найдутся какие излишки, так что купит…

Громов в очередной раз взглянул на солдатика, стрельнувшего глазами в сторону Любаши. Жена с сыновьями ехала во вторых санях, а вот дочь с ним. Надежнее так. Она уже сейчас была статной красавицей, от которой взгляд не оторвать. Так что ничего удивительного, что отец лично за ней приглядывал. Не про солдатскую честь ее красота. Если кто из поселенцев, которые освобождены от рекрутской повинности в связи с поселением на границе, – то пожалуйста. А житье по полковым городкам и гарнизонам…

– Слышь, ты зенки-то не таращи. Не про твою честь лебедушка, – ловя краем глаза задорную улыбку дочери, строго одернул солдата Евсей.

– А отчего не поглядеть-то на такую красоту? – лихо сбив на затылок треуголку и не желая так просто идти на попятную, произнес парень.

– Да оттого, милок, что ты мне еще можешь понадобиться, если татары появятся.

– Не понял.

– Да чего же непонятного. Ты сейчас допросишься, так я тебе хребет переломлю. А тогда уж какая от тебя защита.

Любаша все же не выдержала и прыснула, пряча соблазнительные губки в рукавицы. Уж больно потешно выглядел неудачливый ухажер. А тятька, он такой. Он может. Сколько всего у него за плечами. И норов у него куда как крут. Опять же когда с татями теми в лесу сошелся, так страшно было на него смотреть. А этот, по всему видать, еще не знал ни одной битвы.

– Да я… Твою в перехлест! – сам себя оборвал солдат, срывая с плеча фузею и быстро спешиваясь.

Многоопытный Громов осадил коня и проследил за взглядом собеседника, уже занимающего позицию за санями. На небольшой возвышенности, примерно в четырехстах шагах, появились пять всадников. Громову доводилось бывать в походах в этих краях. По облику он сразу понял, что это не татары. Приставил ладонь к глазам, стараясь хоть как-то справиться с режущей глаз белизной. Точно не татары, но и не драгуны.

– Казаки, что ли? – все же поинтересовался у солдата ветеран.

– Они самые и есть, – все так же озабоченно ответил парень, бросая взгляд на товарищей, уже спешившихся и изготавливающихся к бою. – Сидор, за спину гляди, как бы не обошли.

– Понял, – послышалось в ответ.

Ага. Парень, похоже, вполне боевой, коли его старшим в команде назначили. А по виду и не сказать. Вот балагур и простодыр – это про него. Однако не всегда внешность соответствует сути.

И солдатики молодцы. Чуют опасность, сами верхами, но и мысли не допускают, чтобы бросить сопровождаемых. Вот и спешились. Впрочем, драгуны плохо обучены конному бою, на земле они чувствуют себя куда как увереннее. Ага, вот и штыки к стволам приладили.

– Если казаки, чего тогда так суетитесь? – все же изготавливаясь к возможной схватке, поинтересовался Евсей. Нутро-то беду чует, но и прояснить ситуацию не помешает. – Казаки-то вроде присягнули на верность императору.

– Кабы татары, то все понятно. А с этим бандитским племенем так сразу и не разберешь. Не ведаешь разве, что разделились казачки? Одни с нами остались, присягнув на верность императору, другие к крымчакам подались и там свою Сечь поставили, Алешковскую. Нашим-то от казны и хлебный припас, и жалованье идет. А тамошние только и того, что обласканы ханом, живут же, как и прежде, грабежом. Не татар же им грабить, с коими у них мир. Вот и повадились к нам. От крымчаков не бывает столько бед, сколько от них.

– И как вы их отличаете, коли они все на один лад, как разбойники разодеты?

Карабин уже изготовлен. Дочь подала еще один. У самой в руке пистоль. Обращаться с ним она умеет, как, впрочем, и с фузеей. Но у тяти всяко лучше выйдет. Проверил свою пару пистолей. Вроде тоже порядок. Взгляд на вторые сани. У ребят и жены тоже по пистолю в руках. Махнул рукой, и все семейство, соскочив с саней, укрылось за ними.

– Серьезно ты подготовился к походу. Не поскупился, – несмотря на напряженную обстановку, не без уважения произнес солдат, окинув взглядом богатый арсенал.

– Не деньгами плачено, кровью, – отмахнулся Евсей.

Все же удачно с теми разбойниками получилось. Один из карабинов и два пистоля как раз с них и были взяты. Повезло и в том, что калибры практически под один вышли. Все оружие армейское, а потому снаряженные патроны вполне подходят.

– А ты, видать, боевитый, гвардия.

Вот же пустомеля. Можно подумать, заняться нечем. Сам взбаламутил воду, а теперь трещит без умолку, да все не по делу. Евсей строго взглянул на парня, словно требуя заткнуться или говорить с толком. Тот его понял верно.

– Если наши, то сейчас старший привяжет к пике белую тряпицу и подъедет. А там уж разберемся, не переживай.

– А если сговорятся с алешковскими?

– Казаки, они, конечно, тати, каких на всем свете не сыщешь, но слово их крепкое. И предательства за ними не водится. Сами же такого и кончат, чтобы не позорил товарищество. Лыцарями себя кличут, – уверенно возразил солдат.

– Ишь ты. Лыцари. Ладно, поглядим, – высвобождая руки из рукавиц и надевая суконные перчатки, произнес Евсей.

В перчатках, оно, конечно, не то что в меховушках, но, с другой стороны, куда сподручнее обращаться с оружием. Опять же если недолго, то руки не успеют замерзнуть. Да и чего о холоде думать, если по жилам уже сейчас струится горячая кровь. Даже жарко становится, хоть полушубок скидывай.

Ага. По всему видать, алешковские припожаловали. Все пятеро понеслись к вставшим на дороге повозкам, размахивая оружием и разойдясь веером. Кони тут же окутались снежной взвесью, поднятой их копытами. Нелегко лошадкам, снег едва до колен не доходит. Но ничего. Справные лошади у казачков, скорость набирают довольно резво.

– Господи, спаси и сохрани! – Евсей мелко перекрестился и припал к карабину, выцеливая всадника.

– Не спеши, гвардия. Тут тебе не строй на строй. Палить в белый свет как в копейку, глупее не придумаешь, – пристраиваясь так, чтобы девушка оказалась между ним и отцом, произнес парень.

– Поучи свою бабу щи варить.

– Так не женатый я.

– Вот и помалкивай, умник.

Сто пятьдесят шагов. Пора! Евсей выждал еще секунду, выверяя прицел, и нажал на спуск. Карабин привычно лягнул в плечо. Один из нападающих нелепо взмахнул руками и вылетел из седла. Даже если и ранен, то серьезно. Казака вышибить из седла можно, только убив или нанеся смертельную рану. Да и то далеко не факт.

Видя столь удачный, да что там, невероятный выстрел, солдат даже оторвался от своей фузеи и бросил удивленный взгляд на нового поселенца. Тот же в свою очередь сноровисто схватил второй карабин, уже изготовленный к бою, и вновь припал к ложу.

Сотня шагов. Выстрел! На этот раз сраженный казак завалился на холку и начал медленно соскальзывать вбок. Все, теперь биться только накоротке. Громов отбросил карабин и схватил пистоли. Курки уж взведены, остается лишь подпустить всадников вплотную.

– Любаша, не высовывайся! – Приказав это, ветеран бросил взгляд на жену и сыновей.

Порядок. Его наставления не пропали даром. Семейство хотя и напугано, но глупостей не делают, надежно укрывшись за санями. Вот только лошади выказывают беспокойство, как бы не побежали. Оно вроде и приучал к выстрелам, но кто его знает, как оно все обернется.

А вот и привет от казачков. А молодцы, аспиды. Мало что втроем продолжают атаку, ничуть не усомнившись в своих силах, так еще и на скаку бьют из карабинов, куда иным стрелкам на твердой земле. Пуля ударила рядом с Евсеем, с металлическим звоном угодив в один из мешков. Там посуда. Не к месту подумалось о том, что Ефросинья расстроится, если что серьезно покорежили.

Одному из солдат не повезло. Слишком сильно высунулся. Получив пулю в грудь, он тут же уткнулся носом в мешки с зерном, уронив фузею в снег. Куда угодила третья пуля – не понять. Но Евсей отчего-то не сомневался, что она также была недалека от своей цели. Не могло быть иначе, и все тут.

В ответ грохнули выстрелы солдат. Ну, можно сказать, нормально отстрелялись. На четыре выстрела по скачущим всадникам одно попадание – очень даже неплохо. Правда, казак удержался в седле, разве только левая рука повисла плетью. Но и то хлеб.

Наконец всадники достигли саней. Когда и как они успели избавиться от карабинов и вооружиться пистолями, сам черт не разберет. Но факт остается фактом. Приблизившись вплотную, тот, что наскакивал на сани, за которыми укрылся Евсей, выстрелил в упор. Понятно, основного противника он видел в солдате, уже рвущем из-за пояса пистоль, а потому стрелял именно в него.

Удачно стрельнул. Пуля прорвала плащ и, как видно, задела его обладателя, так как он тут же схватился за правое предплечье. Но парень с характером. Несмотря на рану, все еще пытается стрельнуть во всадника из пистоля. Не поспеть балагуру. Никак не поспеть. Сабля казака уже начала свое движение вниз, еще мгновение…

Евсей, выжидавший момента, когда же этот мечущийся из стороны в сторону воин Дикого поля хоть малость успокоится, нажал на спуск. Пуля ударила точно в грудь. Сабля выпала из сразу же ослабевшей руки и повисла на темляке. Все. Отвоевался сердешный.

Пистоль Евсея падает в снег, второй перекочевывает в правую руку. Любаша, прицелившись, стреляет в того, что с раненой рукой и занесенной для удара саблей накатывает на Ефросинью и братьев. Шагов двадцать до него. Мимо. Сама солдатская женка и мальцы также не отсиживаются, палят в белый свет как в копейку. Проклятье! Словно и не учил ничему. Одна из пуль и вовсе пролетает рядом с Евсеем. Это они во всадника лупят или куда?!

Стремительный росчерк стали. Старшенький, выскочивший прикрыть мать и брата, кубарем катится под ноги лошади.

Евсей спешит к ним, но все происходит слишком быстро. Выстрел! Пуля Громова уходит мимо. Казак, поняв, что его атакуют сзади, разворачивает коня. Посыл, замах саблей. А вот ударить уже не успевает. Из-за спины Евсея раздается выстрел, и уж эта-то пуля попадает в цель, опрокидывая казачка на круп лошади. Балагур стрельнул-таки из своего пистоля – и не промазал.

Третьего казачка принял на штык один из солдат. Вот только не повезло конвойным. Недаром казаков считают великолепными бойцами. Один против трех штыков, казак все же умудрился достать двоих служивых. Первый получил пулю из пистоля, второй пал под сокрушительным сабельным ударом. Но оставшийся солдат все же вогнал свой штык в живот всадника.

Евсей отмечает это только краем сознания. Как факт того, что опасность миновала. Его взор прикован к лежащему на снегу сыну. Спасибо тебе, Господи. Парнишка зашевелился, поднял голову, поправил шапку, сбившуюся на глаза, и осматривается в поисках врага взглядом полным воинственного задора. Во второй руке зажат засапожник. Ну да, для него схватка еще не закончилась.

– Ваня, ты как?! – Евсей с ходу вздернул сына, ставя его на ноги.

– Тятя, ты чего? Нормально я. А что, все уж кончилось?

– Кончилось, горячая ты моя головушка. Ефросинья?

– Все хорошо, Евсей. И Петруша цел.

– Ну и слава тебе господи. – Ветеран широко и истово перекрестился.

Убедившись, что с семьей порядок, а женщины принялись обихаживать раненых, Евсей решил озаботиться оружием. Кто его знает, сколько этих аспидов по округе бродит. Ох и злы в драке. Таких только на расстоянии бить нужно. Подберутся вплотную, беды не оберешься.

– Да-а, Евсей Иванович, удивил ты меня, – улыбаясь, заговорил давешний солдатик, пока Любаша перевязывала ему руку. – Уж не из штуцеров ли палил?

– Мой штуцер остался в полку. Забрать не позволили. Вот, обменяли на карабин.

– То-то я и гляжу, вроде не штуцер. Но палил знатно. Секретом не поделишься? Глядишь, в следующий раз жизнь спасет.

– Отчего не поделиться. Я карабины пулями для дальнего боя снаряжаю.

– Это какими же? – благодарно кивнув Любаше, которая закончила перевязку, поинтересовался солдат.

Девчушка только пожала плечами, мол, все мужики одинаковы. Все бы им оружием забавляться. Разумеется, она не права. Иному крестьянину только и забот что об урожае да об инвентаре. Да только где она тех крестьян видела. С рождения среди солдат росла.

– Да вот, взгляни, – невольно провожая взглядом дочь, ответил Евсей.

Он как раз ссыпал в ствол порох и высвободил из бумаги чудную пулю, которую и протянул любопытному парню. Пуля полусферическая, калибром меньше обычной фузейной, а вот сзади к ней прикреплен войлочный пыж большей окружности и толщиной в большой палец.

– Чудная какая-то, – рассмотрев пулю, сделал вывод солдат.

– Есть немного. Ее только недавно измыслили. Скоро во всех полках будет. – Туго насаживая пулю в ствол, Евсей принялся пояснять: – В стволе не болтается, пыжевать не нужно. Войлок вместо пыжа получается, а так как крепится прямо к пуле, то не дает ей выпасть. Когда пуля летит, тот же войлок не дает ей кувыркаться. На двести шагов разлет в пол-аршина выходит.

Притопив пулю в стволе, ветеран извлек стальной шомпол, которым год назад стали заменять деревянные, и налег на него, прогоняя пулю в казенную часть. Пуля шла с натугой, но все же не так, как, бывало, приходилось заколачивать в штуцер свинцовую. Немалым подспорьем в том был промасленный войлок, благодаря чему он лучше скользил по стволу. Опять же и нагар немного счищает.

Использовать такие пули сложнее, чем старые, круглые. Скорострельность падает до двух выстрелов в минуту, и это у опытных фузилеров. Патрон тоже иной, он разделен скруткой на две части, чтобы промасленный войлок не соприкасался с порохом, иначе при длительном хранении часть его придет в негодность.

Еще одна тонкость. Если заряжаешь оружие, не собираясь стрелять сразу, то между пулей и зарядом нужно устроить прокладку из бумаги патрона. Но в бою это лишнее. Порох просто не успеет испортиться до следующего выстрела.

– А что же, такие пули самому ладить можно? Или только на патронной мануфактуре или в ротной оружейной?

– Ничего трудного. Только пулелейку иметь правильную. Не косись. Не дам. Да и не подойдут мои к твоей фузее. Коли разница невелика, то ничего страшного. Да только сдается мне, у нас разница изрядная выйдет.

– А ты и к пистолям своим такие же ладишь?

– И к пистолям. Оттого и стараюсь, чтобы калибр был один или близок. Две пулелейки для карабинов и пистолей не десяток.

– Твоя правда. Но глянуть-то дашь?

– Отчего не дать. Только доберемся сначала. Упакована вся справа, чтоб не потерять. Есть сотня накрученных патронов, и этого с избытком.

– Так что же, только такими пулями и пользуешься? – не унимался солдат.

– Да отчего же. Есть патроны и с обычными пулями, и картечные. Говорю же, эти для дальнего боя. Ладно, пошли с добычей разбираться, пока лошадки не разбежались. Опять же о ночевке думать нужно. Задержали нас казачки изрядно.

Подумаешь, только что едва не лишился близких. Обошлось же, так чего сопли на кулак наматывать. Что с бою взято, то свято. Ему, как ни крути, полагается имущество с троих побитых татей. А нынче жизнь такая, что в хозяйстве ничто не будет лишним.

Знатно вышло. Три лошади, именно что лошади, да еще и не клячи какие. Будет кого покрыть его конями. Глядишь, потомство выйдет не худосочное. Оно, конечно, не скакуны, но ему таковые и не нужны. А вот коли получатся силачи, это будет куда лучше. Такие у землепашцев в большей цене будут.

Три карабина. Разномастные, разной выделки. Но это не беда. Тем же казакам можно и продать. А вот пара пистолей, опять русской выделки, армейские. Эти у себя оставит. Остальные можно также продать. Ванька ходит вокруг, облизывается. Ничего. Он ему свой второй карабин подарит. Уж подрастает сынок. К тому же в этих краях совсем не лишнее иметь оружие. Ничего не мал. Здесь ребятня взрослеет рано.

Хм. А оружие-то лучше бы не продавать, а обменять на другое, подходящей выделки. Оно конечно, деньги лишними не будут, но с другой стороны – не дело оружием разбрасываться. Опять же, взял целых двадцать рублей, да побрякушки кое-какие, тоже денег стоят. С убитых казаков он не снял только нательные кресты. Впрочем, возможно, причина крылась в том, что они были самыми обычными, из меди.

Кремневка показалась только к вечеру следующего дня. За это время с семейством Громовых больше никаких приключений не произошло. Если не считать того, что помер один из солдат, получивший пулю в грудь. Другой, раненный в плечо, вроде должен был оклематься. У Артема, того самого балагура, рана оказалась болезненной, но не такой уж и серьезной. Парень разве только морщился, когда пользовался раненой рукой.

– Н-да-а-а. Серьезный поселок, – сбив немного набок шапку, задумчиво произнес Евсей.

– А ты как думал, Евсей Иванович, – подмигнул Артем. – Баринов, сержант ротный и староста местный, разгильдяйства не одобряет. И, скажу я тебе, правильно делает. В здешних местах лучше ухо держать востро и иметь на дверях крепкий запор.

Кремневка и впрямь производила впечатление серьезного укрепления, отчего выглядела мрачно и неприветливо. Поселок окружен рвом и валом, по скату которого вбиты колья, на которых имеется своеобразный плетень из колючего кустарника. Точно такие же заграждения, в несколько рядов, имеются и перед рвом. Защиту от пули там не найдешь, укрыться от глаз можно разве только в безлунную ночь, когда и без того ничего не видно. Зато, несмотря на кажущуюся хлипкость, данное заграждение вполне способно значительно ослабить наступательный порыв и дать возможность обороняющимся сделать пару дополнительных выстрелов. Не так уж и мало.

С двух сторон вал был насыпан прямо по краю оврага, огибавшего поселок. Евсей очень сомневался в его необходимости. Склон оврага достаточно крут, настолько, что нападающим придется карабкаться, да еще и помогать себе чем-нибудь, например кинжалами. Опять же глубина не в пример той, что имеется в других местах.

Однако вал был необходим по соображениям безопасности, так как прикрывал поселение от обстрела. Что с того, что прицельная дальность из фузеи всего-то семьдесят шагов? А на сколько та дурная пуля летит? То-то и оно, что на четыре сотни шагов. Оно конечно, на дурака такой обстрел, вот только кремневцы не собирались рисковать жизнями своих семей.

Баринов, вышедший встречать вновь прибывших, Евсею понравился. Открытый, честный и в то же время строгий взгляд. Обветренное лицо бывалого ветерана, грубый шрам над правым глазом, отчего густая бровь разделена на две неравные части. Сразу видно, что и на службе был ротным сержантом, причем из тех, кого солдаты искренне ненавидят в мирной жизни и едва не боготворят на войне.

– Из каких будешь, такой богатый? – осматривая и впрямь богатый для переселенца караван, поинтересовался Баринов.

– Ингерманландец.

– Гвардия, стало быть. А я уж думал, гвардию в отдельные поселения определять будут.

Глупо ожидать, что сержант, выходец из обычного полка, не пройдется по адресу гвардейца, попавшего в его подчинение. Ведь так оно по сути и получалось. С одной стороны, Евсей был вольным поселенцем. С другой – не так уж и много у него было той самой воли.

Жить ему предстояло там, где определило начальство. Причем не просто так, а по уложению о военных поселениях. Согласно этому уложению он должен был содержать в порядке всю воинскую амуницию и оружие и быть готовым в любой момент выступить в поход. Кроме того, раз в году, сроком на месяц, его будут привлекать на воинские учения, а как сыновья достигнут восемнадцати лет, то и их тоже.

Староста, он же ротный сержант, имел немалую власть в поселении, вплоть до наказания нерадивого батогами. Поселения полувоенные, располагаются практически на границе, поэтому мужчины по очереди несут дозорную службу. Это не очень удобно во время сельскохозяйственных работ, но, с другой стороны, ничего особенно страшного. Здесь не было никакой барщины, работать нужно только на себя.

– Архип Андреевич, зря ты так, – видя, что так недалеко и до ссоры, вклинился в разговор Артем. – Евсей Иванович не павлин какой гвардейский. Эвон, когда с казачками сошлись, троих положил. Так что богатство его не от гвардии, а от того, что он боец знатный.

– Ладно, там поглядим. А вот о казачках давай поподробнее. Большой отряд? – тут же переключился на другую тему Баринов.

– Нет. Только пятеро. Видать, выехали пограбить каких зазевавшихся путников. Не ожидали, что на их пути штуцерник окажется.

– Штуцерник?

Ага, заинтересовался. А то как же. От меткого стрелка всегда пользы много. Чего греха таить, Баринов и сам не больно-то в цель бьет. Иное дело стоять перед противником и удержать парней в линии, да палить вместе со всеми по вражьему строю. По сути просто направить оружие в нужную сторону да нажать на спуск. Многие и вовсе закрывают глаза, чтобы горящей крупинкой с полки не лишило зрения. Тут главное скорострельность знатную показать. Именно на ней нынешняя тактика боя строится.

Здесь же ни татары, ни казаки строем на строй не ломят. А если столкнешься с каким малым отрядом в Диком поле, то о залпах и говорить не приходится. Тут уж от меткости стрелков зависит. И похоже, им повезло заполучить к себе штуцерника. Это особые стрелки, а главное, умея метко стрелять, смогут кое-чему обучить и остальных.

Архип пытался было ввести обучение обращению с оружием. Пережгли прорву пороха без особого толку. Разве только с заряжанием получше стало. А ведь тот порох на общинные деньги куплен. Казна только по сотне патронов на бойца выделила, и из того половину надлежит держать неприкосновенным на случай военного сбора. Так что с учением не больно-то разгуляешься.

– Выходит, штуцер при тебе? – не без интереса продолжал пытать староста.

– Кто же мне его отдал бы, – возразил Евсей.

– А как же тогда?.. – подразумевая точность стрельбы по подвижной мишени, удивился Баринов.

– Он, Архип Андреевич, из карабина палил, – поспешил с пояснениями Артем, – у него мудреные пули есть.

– Пули мудреные, – передразнил парня староста. – Ты голубей привез, «пули»?.. А то у нас последний остался.

– Да привез, привез, – отмахнулся Артем.

Голубиная почта для поселений далеко не последнее дело. Всаднику еще пробраться нужно через вражеские разъезды да добраться до Веселовска. Голубь же обернется куда быстрее. Правда, поговаривают, что татары стали брать с собой соколов, чтобы таких гонцов сшибать с неба.

– А что за пули? – все же не удержался Баринов.

– Ничего сложного, – заметив тень на лице старосты и уловив намерения Баринова, поспешил успокоить Громов. – Помудрим, поколдуем, научу ладить пули, из которых в цель можно палить на две сотни шагов. Опять же прицелы поставим.

– Хорошо бы, – тут же повеселел староста. – Ладно, чего на дворе стоять. Проходите в дом, сейчас хозяйка на стол соберет, поужинаем, поговорим за жизнь. Переночуете у меня, а завтра решим, куда вас на постой определить. Лошадей да скотину тоже пока у меня на дворе оставишь. Не переживай, живем мы тут дружно, воровства никакого не водится.

В последнее верилось легко. Нужно быть большим дурнем, чтобы творить непотребство, живя в таких развеселых местах. Это ведь даже не полк, тут все проще и в то же время сложнее. Беда может прийти в любой момент, и надежда в первую очередь на соседей. Поэтому к своим отношение особое, даже если и есть червоточинка, то лучше ее припрятать поглубже.

Дом старосты мало чем напоминал привычную избу. Глиняная мазанка, крытая толстым слоем камыша, вполне себе просторная, в три комнаты. Видать, на будущее ладил, потому как детей нет. Ну да это ненадолго, жена уж тяжелая, по всему, к весне родит. Молодая девка, Архипу в дочки годится. За кого иного отдать родители еще подумали бы, но солдат, уволенный со службы, нынче статья особая.

Хотя его и определяют на жительство приказом, да в местах подчас неуютных, при том что и со службой он не до конца развенчан, зато достаток имеется. Всем необходимым для заведения крепкого хозяйства казна обеспечивает. Остальное уж от самого мужика зависит. А при умной и оборотистой жене любое хозяйство поднимется на загляденье. Опять же от податей да рекрутской повинности освобождены.

Отставникам позволено свататься в любом месте, и указ особый имеется, что препятствий им никто чинить не может. Даже если вдова с детьми малыми приглянется. Кстати, некоторые вдовушек и берут. С одной стороны, вроде как сразу лишние рты добавляются, но с другой – помощники в семье куда раньше появятся. А касаемо своих детей… Так ведь не старые, еще нарожают.

Но Архип, как видно, со своими думками. Чужих деток воспитывать не схотел. А может, просто девка глянулась. Красивая, нечего сказать. На такую взглянешь, так и глаз не оторвать. Сомнительно, чтобы она за него по своему желанию пошла, скорее всего, воля родительская за нее все решила. Но, может, и сама хотела. Гнуть спину на барина никому не охота…

Утро выдалось ясное и светлое. Нет, с солдатской жизнью покончено, а потому поднялись еще до света. Нынче жизнь уж иная, да и животина, она построже сержанта будет. Тут хочешь не хочешь, а подняться придется, чтобы выдоить буренку да обиходить иную живность. Не бывает так, чтобы все само выходило. Ты сначала труды приложи, а уж потом получи в благодарность отдачу.

Вон Евсей в какую даль привел буренку голландскую. Коровы у них больно славные, удои добрые дают. Так намучились, покуда ее в сохранности привели. Она ведь не лошадь. Опять же стельная, обхождения особого требует. Но ничего, обошлось, слава тебе господи, жива, кормилица, и с теленочком вроде как все нормально. А то уж боялся, придется останавливаться где да выжидать до весны.

Кто-то скажет – глупость из-за коровы терять столько времени, проще уж купить на месте другую. Но Евсей предпочитал потерять год, а не эту красавицу, доставшуюся ему по случаю и совсем не дешево. Но она стоила каждой уплаченной за нее копейки.

Громовы поднялись всем семейством. Хозяева отнеслись к тому с пониманием. Молодец, гвардия, успел перестроиться и встать на новую колею. Теперь он в первую очередь крестьянин, хозяин и уж потом солдат. Архип наблюдал, как многие не спешили оставлять старые привычки и вставали не с петухами, а со светом. Наблюдал и качал головой.

Расслабились в армии. Там, конечно, тоже не сахар, но все же попроще, чем на хозяйстве. Нет, не будет из них толку. Если женки работящие и ухватистые, еще туда-сюда – которая мужа тормошит, которая на своем горбу все тащит. А если лень раньше жены родилась, так и совсем худо.

В этих краях о крепости не может быть и речи. Но и кормить задарма никого не станут. Потому те, кого Баринов по старой сержантской привычке сможет заставить работать, еще выкарабкаются. А вот иные покатятся под горочку и будут перебиваться с хлеба на воду, батрача на соседей.

Заметив, что мальцы принялись чистить коровник, а Любаша подхватила подойник его жены, Архип хотел было возмутиться. Негоже гостям по хозяйству управляться. Нет, что касается их худобы, то все верно, у него помощников нет. Но ходить за хозяйской скотиной – это уж слишком. Однако Евсей только отмахнулся, мол, не вмешивайся, нечего ребятню расслаблять. Пускай приучаются к работе…

Так что солнышко, взошедшее на голубой небосвод, они встретили во дворе, успев изрядно потрудиться. Вот только утро от того хуже не стало. Наоборот. Воздух казался звонче и чище. По жилам разлилось тепло. Грудь сама собой расправилась, словно кузнечные меха. Красота!

Глава 2 О политике, и не только

Опять поднялась метель, и улицы столицы практически опустели. Глядя в окошко возка, Петр видел только редких прохожих, зябко кутавшихся в подбитые мехом плащи. Дурная мода. Не для России. Впрочем, плащами любят забавляться все больше молодежь или ярые сторонники европейского стиля. Люди практичные предпочитают все же шубы. Глупо отрицать тысячелетний опыт предков и бездумно вводить в обиход чуждое.

Взять те же камины. Нет, Петр очень даже любил посидеть в тепле и уюте, наблюдая за полыхающими поленьями, и почитать книгу под их веселый треск. Но все же камин никогда не сможет хорошо протопить дом в русские морозы. Потому для тепла и ладят печи. Вот так и с плащами. Не сравниться им с шубами.

Вроде и не далеко от здания Сената и Синода на Васильевском острове до Зимнего дворца, но все же подумать можно о многом. Разумеется, если возница не станет погонять, словно его собака за пятку цапнула. Но нет. Не будет. Всему ближайшему окружению давно известно, что без особой надобности Петр не любит быстрой езды по столице. И вообще, не будь сейчас метели, так с удовольствием прогулялся бы пешком.

Несмотря на покушение, он и не думал изменять своим привычкам. Мало того, и в конвое у него по-прежнему было шесть гвардейцев и неизменный Михаил. Вот еще и денщик Василий прибавился. Случись драка – толку от него чуть, но ты поди объясни ему это. Ушаков резко противился подобной беспечности и требовал усилить эскорт, но Петр только отмахивался.

– Ты, Андрей Иванович, не ругайся. Опасаешься за мою особу, так бей заговорщиков влет. А я хорониться за штыками от народа не стану.

– Государь, ну позволь хотя бы заменить гвардейцев на моих парней из особой роты. Ей-богу, они не чета твоим воякам.

– Можешь назначить человека, чтобы он учил гвардейцев особым ухваткам, тут препоны чинить не буду. Но в конвое по столице у меня будут только гвардейцы, и в числе не большем. Я все сказал, и к тому возвращаться не будем.

Вот и сейчас возок с императором сопровождают шестеро верховых гвардейцев. Да двое сидят напротив, всячески прикидываясь невидимками. Петр скользнул взглядом по Михаилу и Василию, обряженные в мундиры ингерманландцев, в списки которых они были внесены после ссылки преображенцев. Мальцов по этому поводу сильно убивался. Он конечно же понимал правоту решения государя, но нелегко вот так, в одночасье отринуть старинных боевых товарищей.

Взгляд задержался на форме. Н-да-а, ничего не скажешь. Зимой холодно. Летом жарко. О чем только думали, когда вводили это убожество. Нет, выглядит вполне нарядно. Вот только это последнее, что потребно воинскому мундиру. Он должен быть удобным и практичным.

Новая форма уже разработана и высочайше утверждена. Теперь она будет куда удобнее и, что немаловажно, облегченной. Петр решил окончательно отойти от европейского образца, излишне отягощенного. Да одно только ношение париков чего стоит. Абсолютно ненужная деталь, и уж тем более на поле боя.

На смену кафтанам и камзолам придут кители, надеваемые поверх нательного белья. Название это дал сам Петр, как он же составлял эскизы формы. Император вообще хорошо рисовал. А название… Никто уже давно не удивлялся причудам императора, пусть хоть горшком назовет. Короткие, до колен, штаны будут заменены портами нового образца: свободными в бедрах и зауженными ниже колен – для удобства ношения сапог. Башмаки вообще отменялись, на смену чулкам придут обычные портянки, что, с одной стороны, дешевле, а с другой – куда более практично.

Армия получит три образца обмундирования – летнее из выбеленной поскони, зимнее и парадно-выходное из сукна. Если первые два будут выдаваться на год и два года соответственно, то парадно-выходное на пять лет. Вернее, выдаваться будет все то же сукно, вот только построить мундир будет куда как проще и дешевле.

Сейчас у Петра была возможность для серьезных расходов и на такие цели. Долгие шесть мирных лет он потратил с большой пользой и сумел-таки добиться прибыльной казны. И это несмотря на то обстоятельство, что полностью ликвидировал задолженности по выплате жалованья. Было введено денежное содержание для чиновников и в связи с этим пересмотрена Табель о рангах.

Проведена реформа армии и структурная реорганизация частей. Полки перешли на трехбатальонную систему. Разумеется, это повлекло за собой увеличение количества должностей, но зато расширило простор для маневра и большей самостоятельности в бою. Соответственно должна была претерпеть изменения и тактика ведения боя. Последняя сейчас проходила пересмотр на предмет введения новшеств. Надо признаться, европейские державы не без скепсиса наблюдали за происходящим в России. Ну да пусть их смеются.

Новшества коснулись и комплектования офицерского корпуса. Теперь дворяне, поступающие на службу в армию, проходили двухгодичное обучение в профильных военных училищах. Их сейчас было три – кавалерийское, пехотное и артиллерийское. Только по их окончании они отправлялись в войска, где обязаны были отслужить пять лет. Данное обстоятельство не касалось офицеров, уже проходящих службу или получивших офицерский чин за особые отличия.

Впрочем, эти офицеры не могли подняться в чине выше той ступени, на которой находились, или капитана. Для дальнейшего роста им предстояло окончить университет, где для этого была введена практика заочного обучения. Петр планировал учредить еще и военную академию, но в настоящий момент не видел в этом смысла. Причина проста – намереваясь отойти от старых тактических приемов, он не собирался обучать высший офицерский состав по старым канонам.

А вот новой-то тактики пока и не существовало. Имелись наработки, появившиеся в ходе проводимых учений с гвардией. Но не хватало самого главного – боевого опыта. Только на его основании можно было делать вывод о верности теоретических суждений или их ошибочности.

Петр осознал необходимость что-то менять во время крымского инцидента. Хм. Вообще-то мягко сказано. Столкновение с крымчаками едва не вылилось в полномасштабную войну и стоило крымскому хану Каплан Гераю не только престола, с которого он был смещен турецким султаном. Ханство лишилось около тридцати тысяч воинов и потеряло Запорожье.

Вообще-то военные действия не входили в планы российского императора. Он стремился только к одному – к миру. Именно желание избегнуть войны вынудило его ввязаться в борьбу за корону Польши. Россия ввела туда пятидесятитысячную армию, дабы не допустить восшествия на престол сторонника Франции Лещинского. Это привело к войне с Францией. Но опять же, она представляла собой скорее небольшое столкновение далеко от границ России.

Миних без особого труда разбил французский корпус, поддерживавший поляков, выступивших на стороне Лещинского. К слову заметить, французы прислали слишком уж несерьезные силы для поддержки своего ставленника. Затем двадцатитысячный корпус под командованием Ласси направился в Австрию, для оказания помощи в войне против Франции. Правда, в бой им вступить так и не пришлось. К моменту прибытия корпуса было подписано перемирие, а потом и мирный договор.

С одной стороны, русские вроде бы и не приняли участия в боевых действиях. С другой – многие сходились во мнении, что именно вмешательство в войну России и отправка корпуса Ласси способствовали тому, что галлы так скоро пошли на попятную.

Эти два события – захват престола для сторонника России и поход на австрийскую территорию, во многом способствовали росту авторитета русских. Одно то, что французы откровенно страшились прибытия на Рейн русского корпуса, говорило о многом.

Одновременно с этими событиями случился и крымский инцидент. Но тут уж все сложилось самым наилучшим образом. Стараниями прекрасно сработавших резидентов КГБ в Турции и Крыму император своевременно получил информацию о том, что султан Махмуд Второй потребовал от Каплан Герая привести свою армию в Дагестан для борьбы с персами. Стал известен и маршрут крымского войска, который должен был пролечь по российским землям.

Как уже говорилось, Петр не стремился к войне. Но так уж устроен мир, что в нем уважают и договариваются только с сильным. События, разворачивающиеся в Европе, как нельзя лучше отвечали интересам России. Это не только Польша, выступающая в качестве союзника России, но и возрастающий авторитет русских в целом. Спусти Петр подобную наглость татарам, и все труды пойдут прахом. Кроме того, как ни сложны были взаимоотношения с Персией, она все же была союзницей, и именно против нее умышлял крымский хан. И вообще, традиционные набеги татар на окраинные земли уже давно нагнетали конфликт.

Словом, своевременно получив информацию, Петр начал наращивать украинскую армию. Делалось все исподволь. Войска официально следовали на длительные маневры. На самом же деле – с соблюдением строжайшей секретности двигались на Дон. Несмотря на зимнюю пору, переброску удалось завершить с минимальными потерями и в сжатые сроки.

В мае 1735 года армия крымчаков угодила в хорошо подготовленную ловушку. Используя характер местности, Петр, лично принявший участие в походе, сумел лишить преимущества в маневре татарскую конницу. К тому же внезапное нападение на рассвете способствовало тому, что немалая часть лошадей попросту разбежались, испуганные пушечными залпами и разрывами гранат.

Вслед за артиллерийским обстрелом последовала атака сразу по трем направлениям. Фланги наступающей пехоты прикрывали драгуны и казаки. Понеся значительные потери в лобовых атаках, крымчаки начали отходить в единственном оставшемся не перекрытым направлении. Однако там их уже ждала калмыцкая конница.

Из этой мясорубки хан Каплан Герай смог вывести только половину своего шестидесятитысячного войска. Десять тысяч были пленены, остальные пали под убийственным огнем русских и саблями калмыков.

Петр не стал преследовать отступающее войско. Вместо этого он повел планомерное наступление по Дикому полю, высылая дальние разъезды казаков и калмыков. О том, что творилось в стойбищах, до которых добирались эти части, думать не хотелось. Калмыки по своей натуре мало чем уступали татарам, были не менее злы в драке и испытывали к татарам ненависть. Казаки вообще отдельная статья, народ лихой и безжалостный. Кстати, они сами себя считали ближе к татарам, а вернее, к их воинской сути.

Единственный островок относительного спокойствия был только в полосе наступления корпусов регулярных войск. Здесь Петр и другие командующие строго следили за тем, чтобы население чрезмерно не притесняли. Нескольких нарушивших приказ даже казнили.

От местных не скрывали, что русские из этих земель никуда уходить не собираются. Поэтому если те желают, то могут направиться в Крым. По направлению к Перекопу двинулись скорбные караваны кочевий, которым оставили только самый минимум имущества. При этом они всячески старались придерживаться регулярной армии. Как ни пустынно Дикое поле, но вести и здесь разносятся со скоростью пожара.

Не встретив практически никакого сопротивления, русские войска очень быстро достигли Перекопа и устья рек Южный Буг и Днепр. В этих точках русские встали тремя военными лагерями в ожидании ответа турецкого султана, которому было отправлено послание о случившемся инциденте.

Одновременно было отправлено письмо и российскому послу в Константинополе Неплюеву. Опытный дипломат, к тому же обладающий авторитетом в дипломатической среде и при дворе султана в частности, сумел максимально удачно использовать ситуацию. Правда, ему пришлось нелегко. Из указаний Петра следовало, что он не намерен оставлять все в прежнем состоянии. За свою дерзость Крымское ханство должно было поплатиться Запорожьем. Никакие иные решения российский император рассматривать не желал.

В случае если ситуация в ближайшее время не разрешится так, как это выгодно России, ее армия перейдет в наступление и овладеет Крымом. Надо заметить, что русская армия находилась в весьма выгодном положении.

Два двадцатитысячных корпуса прикрывали основную армию с запада. Разъезды калмыцкой конницы общей численностью до двадцати тысяч сабель – с востока. Сама армия, разместившаяся у Перекопа, насчитывала пятьдесят тысяч, из которых двадцать были ландмилицейскими[1] и казачьими частями. Крымское же войско было разбито и рассеяно.

Вообще-то Петру стоило больших усилий удержаться и не поддаться уговорам Миниха, отозванного из Польши в связи с происходящими событиями. Впервые российские войска стояли у самых ворот Крыма, к тому же практически беззащитного. Один удар – и ханство падет.

Все так. Вот только в таком случае Порте[2] не останется ничего другого, кроме как объявить России войну. В тот момент особо рассчитывать на помощь Австрии не приходилось, так как она все еще вела войну с Францией. Да и вообще, война это большие траты, к чему Петр не был готов. Именно поэтому он оставлял турецкому султану место для маневра.

В итоге непреклонность императора была вознаграждена. Константинополь пошел на выдвинутые условия. Этому в немалой степени способствовали неудачный ход войны с Персией и заключенный союз между Австрией и Россией, а также то, насколько стремительными и опустошительными явились действия русской армии.

Сыграл свою роль и хан Каплан Герай. Он также настаивал на пересмотре границ, так как не видел возможности защитить ханство от вторжения русских. Разумеется, он понимал, что вскоре лишится престола, но все же до конца остался верным своему долгу. Сумеют ли русские удержаться в Крыму или нет, не столь уж важно. В любом случае цветущий полуостров подвергнется разграблению, а война обойдется татарам слишком дорого, если не сказать гибельно.

Кстати, столь мягкое наказание хана, как отстранение от власти, было обусловлено тем, что он изначально отговаривал султана от отправки крымского войска в Дагестан. Он предполагал, что подобные действия неизменно повлекут реакцию России, которая может захватить беззащитный Крым. Однако был вынужден подчиниться воле повелителя.

Вот уже второй год, как Россия опять пребывает в мире со всеми соседями. Многие недоумевали по поводу проявленной императором нерешительности, но Петр только посмеивался. Проявил слабоволие? Поступил недальновидно? Не использовал удобный момент для воплощения в жизнь давней мечты российских государей и не осуществил выход к Черному морю? А главное, не уничтожил это змеиное гнездо, вот уже более двух сотен лет беспокоящее границы Руси своими опустошительными набегами?

Да, со стороны все выглядело именно так. Но только на первый взгляд. Во-первых, эти события и действия русской армии в Европе показали, насколько не правы те, кто решил, будто русские выдохлись. Во-вторых, в результате всего лишь инцидента Россия приросла обширной территорией.

Пусть это практически не заселенное Дикое поле. Ничего страшного. Уже сейчас Петр прилагал немалые усилия для того, чтобы обжить эти пустынные земли. Им издан указ, ограничивающий службу нижних чинов двадцатью годами. Еще не старые и крепкие мужики получают наделы и подъемные средства, образуя солдатские поселения и начиная возделывать землю. Мало того, со службы они уходят с оружием и воинским припасом, дабы могли защитить себя от набегов татар. А таковые будут. Потому как волчью натуру враз не исправишь.

В дополнение к этому был издан указ, согласно которому запрещалось отлавливать и выдавать беглых крепостных, осевших в Запорожье. Любой государственный крестьянин мог переселиться в Дикое поле, где он освобождался от любых налогов и податей. Мало того, переселенцам, как добровольным, так и беглым, предоставлялась помощь от казны. Помимо скотины, сельхозинвентаря, семян, продуктов на первое время и иного им выдавалось и оружие. Разумеется, все это было не безвозмездно и они должны были восполнить затраты казны. Но на это им отводилось десять лет и не предусматривалось какого-либо роста.

Весьма затратное начинание, даже с учетом того, что беглых крестьян и переселенцев было не так уж и много. Первых зачастую отлавливали еще до того, как они добирались до опасных земель, сулящих свободу. Вторые все больше пребывали в сомнении. Однако с избытком хватало отслуживших свой срок солдат. Не имея возможности отказаться от подобного переселения, они стремились воссоединиться со своими семьями. Хорошо как солдат был из казенных крестьян, но ведь были и помещичьи. В связи с этим Петр издал указ, согласно которому солдат невозбранно мог забрать свою семью, жену и детей.

Подобные деяния, хоть и влетали в копеечку, усиливали авторитет императора в армии и в то же время подрывали его авторитет среди помещичьего дворянства. Того и гляди случится новый заговор. В Канцелярии государственной безопасности уже имелось несколько дел в отношении дворян, позволивших себе начать мутить воду. Пока ничего серьезного, но до серьезного доводить и не хотелось…

В настоящий момент Петр вполне мог себе позволить существенные траты на подобные реформы. Разумеется, казна не бездонная, но кое-какой жирок все же имелся. Как уже говорилось, время передышки не прошло для империи даром. Вместе с постоянно растущими расходами удалось в значительной мере увеличить и доходы.

Поднялись и поступления от подушной подати. Причем это с учетом того, что ее размер сократился на десять копеек, а старообрядцев, плативших вдвое больше, приравняли к остальным. Указом императора были отменены гонения на них. Теперь им было разрешено строительство храмов во всех епархиях, согласно принятому уложению о единоверческих церквях.

Прирост же от подушной подати стал возможным благодаря росту численности населения и проведению новой переписи. Данное мероприятие не обошлось без курьезов. Как и во времена Петра Первого, многие решили укрыть ревизские души. Однако Петр Второй и не думал потворствовать подобным начинаниям. Проведя перепись в Новгородской губернии, он назначил ревизию и наложил крупные штрафы на тех, кто попытался фальсифицировать цифры.

Результаты были обнародованы. В дальнейшем ревизии проводились выборочно. Но при обнаружении подлога в одном месте производилась ревизия всей провинции. Естественно, все это не проходило безнаказанно, и не в последнюю очередь для чиновников.

Значительно повысились доходы от добычи драгоценных металлов. Кстати, два месторождения были обнаружены и на самом Урале, близ Екатеринбурга. В общей сложности поступления этого года в казну составили около миллиона рублей. Это не считая ежегодно вводимых в обращение около трехсот тысяч рублей медной монетой, которая чеканилась в Санкт-Петербурге, Москве, Баку и на Алтае.

Росла прибыль и в других областях. Увеличивался экспорт традиционных товаров, появились и новые. Так, например, Россия постепенно отвоевывала у Англии текстильный рынок. Введение в эксплуатацию текстильных фабрик позволило в значительной мере снизить цену на продукцию при сохранении высокого качества. За последним был установлен особый надзор. Помимо этого весьма серьезно понизились таможенные ставки.

Многие предполагали, что иноземные товары буквально захлестнут российский рынок. Признаться, и сам Петр опасался этого. Но ничего страшного не случилось. Конечно, хватало тех, кто при равноценной стоимости и качестве все же отдавал предпочтение иноземному товару, но это было не критично.

Сказала свое веское слово и нефть. Фотоген оказался весьма популярным. Дающий куда лучшее освещение, он в то же время оказался экономичнее даже самых дешевых сальных свечей. Во всяком случае, Петр не стал задирать цены, рассчитывая на большой оборот. Разумеется, сама фотогенная лампа стоила недешево, но в остальном покупка сулила только сплошные выгоды.

В настоящий момент в России работало два завода по производству этих самых ламп, казенный и частный. Трое дельцов из Англии, Франции и Пруссии получили право на их производство и уже заказали на махиностроительном заводе необходимое оборудование. Обошлось им это сравнительно дешево. Арифметика проста – чем больше потребителей, тем больше будет реализовываться фотогена. А именно он и был основной составляющей на данном направлении.

Правда, несмотря на заинтересованность в реализации фотогена, Петр не собирался потворствовать ворам. Имел место инцидент, причем на международном уровне, когда один делец, без покупки прав, вздумал наладить производство даже не ламп, а только стекол к ним. Пришлось ему выплатить разорительный штраф.

Кстати, это был уже второй случай. «Первопроходцем» была суконная мануфактура, где решили использовать челнок-самолет. Разумеется, за частными ткачами было не уследить, но в вопросе мануфактур это вполне возможно. С одной стороны, дело мелочное и недостойное внимания резидентов, но с другой… Все в этом мире состоит из малозначимых мелочей.

Кроме того, фотоген послужил толчком еще для ряда производств. Так, появилась еще одна стекольная мануфактура, где производились стекла для ламп и стеклянная тара различного объема. Однако стекло показало свою капризность и ненадежность при транспортировке на дальние расстояния. К примеру, сгорел один из кораблей, в груз которого наряду с другими товарами входили большие бутыли с фотогеном.

Проблему тары для транспортировки фотогена неоднократно пытались решить за счет бочек, но без особого успеха. Для изготовления бочек хорошо подходил российский дуб, но он был слишком дорогим. Пытались использовать иные породы, но также без особого успеха. Либо дорого, либо само дерево никоим образом не подходило. Выход нашли только на третий год после начала активного производства фотогена. Для тары великолепно подошла пермская осина. Лес заготавливался в том краю и транспортировался на Волгу, где близ нефтеперегонного завода вырос завод по производству бочек.

Петр в очередной раз вынужден был признать, что Демидовы в первом и втором поколении просто непревзойденные дельцы. Младший брат Акинфия Никитича, Никита Никитич, также не стеснялся заниматься побочными промыслами.

Он сумел вовремя рассмотреть потенциальную выгоду и растущие объемы производства фотогена. Демидов не поскупился на посулы тому, кто сможет изготовить нужную емкость из сравнительно недорогого дерева. И решение было найдено.

Мало того, он сумел выйти на Нартова и пообещал солидное вознаграждение за возможность изготовления станков, потребных для производства бочек. Так что он не стал ладить бондарную мануфактуру, а сразу замахнулся на завод. Уж кто-кто, а Демидовы знали, насколько механизация может увеличить производство, а соответственно и прибыли.

Многие крутили пальцем у виска, посмеиваясь над ним, мол, пристало ли солидному промышленнику заниматься столь мелочным делом. Что ж, пока они смеялись, Демидов воплощал свою задумку в жизнь. Да, товар недорогой, но зато потребность в нем столь высока, что он получил неизменную выгоду. И уже в этом году наметил расширение производства, не желая выпускать из рук столь выгодное предприятие.

Ожидаемо большие прибыли приносила и компания по перевозкам. В настоящий момент по Волге ходило сорок коноводных судов, половина из них была задействована на казенных перевозках нефти, но вторая исправно давала каждую навигацию в среднем миллион прибыли.

В этом году император отменил монополию на перевозки и разрешил строительство и использование коноводных судов частным лицам. Однако ожидаемого бума не случилось. Нашлось только пять купцов, решивших попробовать свои силы в этом деле и в общей сложности заказавших строительство дюжины судов.

Петр поначалу удивился данному обстоятельству, ведь выгода очевидна. Но, как оказалось, ларчик просто открывался. Дело в том, что не все столь уж безоблачно в этом деле. Случались и потери, река неизменно брала свою дань. В этом случае казна без лишних проволочек возмещала стоимость груза с некоторой надбавкой. Если купцы и не получали ожидаемой прибыли, то и не несли ощутимых убытков. Такое положение дел устраивало их куда больше, чем риски при самостоятельной перевозке.

Заказавшие же суда купцы скорее всего не столько рассчитывали на перевозку собственных товаров, сколько намеревались организовать собственные транспортные компании. К примеру, один из них, заручившись грамотой, строил расшивы-наливники, предназначенные для перевозки нефти. Не иначе как пример Акинфия Никитича пришелся им по душе.

Кстати, на Каме никто и не помышлял о подобном. Там Демидов был вне конкуренции, увеличив свой флот до пятнадцати судов. Правда, большая часть уже должна была пойти под замену. Век у таких судов недолгий, пять-шесть лет – и на дрова. Но заводчик ни в коей мере не остался внакладе и к весне должен был обновить свою флотилию.

Петр зябко передернул плечами. Вроде и одет тепло, а вот ни с того ни с сего пробрало. Наверное, это из-за метели, разгулявшейся над Санкт-Петербургом. В возок нет-нет да и прорываются струи холодного воздуха. А тут еще и голова разболелась.

Ничего удивительного. Сегодня опять удалось поспать только три часа. Но тут уж никуда не денешься, либо тащи ярмо, либо, подобно Людовику Пятнадцатому, наслаждайся жизнью. Тот, будучи на пять лет старше Петра, не особо обременял себя государственными делами, свалив все на кардинала Флери.

При мысли о том, насколько праздную и веселую жизнь ведет король Франции, у Петра что-то екнуло в груди. Зависть? Не иначе. Сам-то самодержец российский подобного себе уже давно не позволял, с каждым разом все увеличивая и увеличивая тяжесть ноши. Вздохнуть некогда. В конце концов, император он или нет? Отчего не взвалить всю полноту ответственности на того же канцлера Остермана вместе с Сенатом и не развеяться? Собрать товарищей, взять свору и прямиком на охоту.

«Заманчиво. А разве мало развеялся? Вон как крымчакам наподдал. Вот уж где веселья было с избытком. Твой брат Людовик развлекается? Так пускай и дальше резвится. Зато твои парни намылили холку хваленым французам так, что только пыль стояла. Опять же союзнические обязательства перед Австрией исполнили. Мало? А того, что все опять в сторону России с уважением посматривают и с ее мнением считаются, тоже недостаточно? Не зря все, ох не зря. Хотя и тяжко, не без того. Но зато ты император, а Людовик только сидит на троне. Как говорится – две большие разницы».

Такие мысленные диалоги были совсем не редкостью. Петр не мог объяснить самому себе, что является их причиной. Словно в нем уживались два абсолютно разных человека. Причем вторая его сущность проявлялась, когда ей заблагорассудится.

Порой его второе «я» начинало советовать и спорить с первым, нередко насмешничало и одергивало. А порой, отстранив самого Петра, брало все в свои руки. Правда, последнее происходило крайне редко, и только когда императору угрожала какая-либо опасность. И ни разу Петру не удавалось общаться с этой сущностью тогда, когда захочется самому.

Петр уже давно перестал ломать себе голову, в чем природа этого явления. Он просто жил с этим, никого не посвящая в происходящее. Нет, будь от подобного двуличия неудобства, он скорее всего постарался бы разобраться, в чем тут дело. Уж во всяком случае посоветовался бы с духовником. Но всякий раз, когда его вторая сущность начинала проявлять себя, это было на пользу.

Дело даже не в том, что это уже не раз спасало жизнь императору. Порой куда важнее обрести равновесие, уверовать в себя или в правоту своих деяний. В то, что он не напрасно тащит взваленный на его плечи груз, стремящийся его надломить. Это поднимало дух, заставляло сцепить зубы и делать следующий шаг.

В конце концов Петр решил, что после того случая, когда его уже соборовали, он обрел своего ангела-хранителя. Так ли это? Бог весть. Этого ему понять не дано. Но он твердо верил в то, что в своем ангеле он может быть уверенным до конца, тот никогда не продаст и не предаст. Бывало, и ангел ошибался, подсказывая тот или иной путь, но случалось это очень редко…

Выйдя из остановившегося возка, Петр поспешно взбежал по лестнице и вошел в распахнувшуюся перед ним парадную дверь Зимнего дворца. Сдернул с себя шапку, полушубок, бросил на руки поспешавшему за ним Василию и, потирая озябшие руки, направился в свой кабинет. Брр, холодно! Дело к весне, но зима все еще властвует на просторах России, словно и не собирается никому уступать своих прав.

– Здравствуй, Андрей Иванович. Как дела? – остановившись напротив камина и протянув руки к огню, угрюмо поинтересовался Петр.

Поднявшийся из кресла при появлении государя Ушаков поставил на столик бокал с вином рубинового цвета, посмотрел на Петра. Двадцатилетний император демонстративно смотрел на пылающие поленья, словно они его сейчас занимали больше всего. Глава канцелярии прекрасно понимал, что Петра куда больше интересует, с какими вестями он к нему пожаловал. В короткой записке, отправленной с нарочным, упоминалось только о просьбе Ушакова позволить прибыть на доклад и о важных известиях с Кавказа. Это побудило императора не затягивать с пребыванием в Сенате и поспешить в Зимний дворец.

– Здравствуй, государь. Скажу сразу: вести не радостные. О том, что Надир грозится войной, если не уступим ему Прикаспийскую губернию, ты знаешь.

– Разумеется, – жестом предлагая ему присесть и сам устраиваясь в кресле, произнес Петр. – Персидский посол все пороги обил. Требует либо возвращения территорий, либо выплаты миллиона рублей.

– Я бы не стал платить. Дело даже не в том, что это могут воспринять как выплату дани. Впрочем, таковым оно по сути и будет являться. Надир готовит армию. Исподволь, не поднимая лишнего шума, но он готовится к войне. А эдак ему еще и наши деньги пойдут на пользу. Он весьма воодушевлен успехами в войне с Турцией и тем, что ему удалось вернуть все свои прежние владения. К тому же он подписал тайный договор с султаном. В случае войны с Россией Турция поддержит Персию и ударит по Запорожью. Турки остались недовольны тем, что им пришлось уступить в споре с нами. Да еще на этом всячески настаивает новый крымский хан Фетх Герай, весьма предприимчивый и толковый военачальник.

– Ну, мы не даем ему особо разгуляться, – пребывая в задумчивости, возразил Петр.

– Так ведь и войны нет, государь, – не согласился Ушаков, – а как начнется, так у него полностью будут развязаны руки. В Австрии настроения противоречивые, но большинство склоняется к тому, что война с Турцией возможна только в случае успехов с нашей стороны. Все же наиболее боеспособные части стоят именно против них.

– Значит, ты уверен, что в этом году войны не избежать?

– И она будет в лучшем случае на два фронта.

– В лучшем? – удивился Петр.

– Именно так, государь. Есть сведения от резидента в Швеции. Позиции партии «шляп»[3] сильно упрочились, все идет к тому, что в самое ближайшее время они будут главенствовать в риксдаге[4].

– Коллегия иностранных дел ни о чем подобном не сообщает.

– Все верно, государь. Идет тайная борьба, используются самые грязные методы. Ничего удивительного, что посол не располагает этими сведениями. Противостояние усилилось, как только из Турции и Персии поступила информация о возможной войне против России. Весьма удобный момент для тех, кто жаждет наказать «этих русских дикарей» за свои прежние поражения.

– Итак, Турция, Персия и Швеция. Хорошо хотя бы с Польшей вопрос разрешился благоприятно. Хотя… против нее также придется держать целую армию. От шляхты можно ждать чего угодно. Андрей Иванович, насколько реально вступление в войну Швеции уже в этом году?

– Этого им не осуществить при всем желании, государь. Но уже через год очень даже возможно.

– Ты сможешь что-либо предпринять?

– Мы стараемся, государь. Но на многое рассчитывать не приходится. Пророссийская партия получила от нас триста тысяч рублей на подкуп сторонников и иную деятельность. Но…

– Надежд скорее всего не оправдают, – сквозь зубы посетовал Петр.

– Не оправдают, государь. Если нам удастся отдалить падение сторонников мира с Россией хотя бы на год, это уже будет удача великая. Этим мы сможем отыграть минимум еще год мира.

– Не ошибся ли я два года назад, когда можно было захватить весь Крым? Как считаешь, Андрей Иванович?

– Не было в том ошибки, государь. Попервости так оно казалось. Но на поверку вышло, что решение было верным. Малой кровью сильно ослабили татар, да еще и вернули утраченные территории. Если же вспомнить, что через год в Крыму разразилась чума… Ты прямо провидец, да и только, – покачав головой и поднося к губам бокал с вином, произнес Ушаков. – К тому же теперь у нас в Запорожье имеются опорные пункты с обширными магазинами[5].

– Да. Для броска в Крым сделано многое, но далеко не все. Грядущая война не ко времени. Вбить бы клин между Персией и Турцией.

– Боюсь, что сейчас это невозможно, – вздохнул Ушаков. – Остается только напасть самим, не дожидаясь, пока начнут они. На мой взгляд, наиболее благоприятная ситуация именно против турок.

– Да, пожалуй, твоя правда. Бить врага поодиночке куда как сподручнее, – задумчиво произнес император.

Вообще-то была возможность избегнуть войны с персами и сосредоточить усилия против турок. Вот только для этого пришлось бы уступить Надиру Прикаспийскую губернию. Еще пять лет назад такой вариант рассматривался. Персии были возвращены Мазандеран и Астрабад, где Россия так и не смогла утвердиться и фактически ее власть ограничивалась линией укреплений.

Однако в последующие годы в губернии дела пошли значительно лучше. Левашов, будучи губернатором и имея достаточно широкие полномочия, оказался превосходным хозяйственником. Им была организована добыча нефти. На сегодняшний день из Баку вывозилось три миллиона пудов черного золота, как его называл Петр. Это не считая того, что продавалось в другие страны из месторождений в провинции Ширван. К тому же уже в этом году добыча нефти должна была увеличиться до шести миллионов пудов. Фотоген разлетался на ура, как горячие пирожки.

Значительно улучшились дела с шелковым промыслом. Несколько лет назад губернатор изрядно вложился в посадку шелковицы[6], разбив огромные сады. Неприхотливое дерево легко принималось на всей территории губернии. Дело оказалось довольно прибыльным, а главное, явилось прекрасным приработком для местного населения, у которого шелк-сырец скупался казной по твердым ценам. Было организовано два десятка крупных мануфактур, ориентированных на производство шелковых нитей, тканей и ковров.

Левашов сумел наладить более тесную торговлю с той же Персией. В результате предпринятых им мер товарооборот увеличился в разы. В коммерц-коллегии были недовольны его своеволием и понижением таможенных пошлин. Но, проиграв в одном, он в результате выиграл за счет больших объемов. Это оказалось на руку и русским купцам, и казне в целом.

Кстати, в России появился и первый чай, выращенный на ее территории. Это была инициатива Петра. Вернее, он высказал свое предположение, а уже Левашов деятельно принялся осуществлять задумку. Правда, на опытном участке удалось разместить только три сотни кустов, но результаты четырехлетнего труда сманенного китайца все равно были весьма впечатляющими. Самое главное – чай прекрасно прижился на горных склонах Ленкорани.

Немаловажным оказалось и то, что местному населению данная культура пришлась по душе. Вернее, высокая цена на сам чай. Шутка ли, в России его стоимость за один фунт[7] достигала тридцати копеек. Это в то время, когда четверть[8] ржи стоила сорок.

На сегодняшний день Прикаспийская губерния уже не просто не висела грузом на казне, но даже имела некоторые излишки. Это способствовало и дальнейшему росту производства, и усилению авторитета России. Везде, где стояли российские гарнизоны, были устроены бесплатные лечебницы и оспенные дома, врачи для которых выписывались из Европы или ехали из России за счет местной казны. При всех мануфактурах действовали ремесленные училища.

В российских учебных заведениях были не редкостью студенты из знатных семей Прикаспийской губернии. Были они и в военных училищах. Несколько десятков имели офицерские чины и служили в регулярной армии.

Специально для этого Петром была создана отдельная Дикая бригада, куда входили три полка, в которых служили представители горских племен. Создание этой бригады было воспринято в армии и ближайшем окружении императора едва ли не в штыки. Но Петр остался непоколебим. Мало того, эти части были направлены для службы в Запорожье. И судя по докладам, Дикая бригада проявила себя с наилучшей стороны, не давая спуску татарам.

Своими действиями горцы постепенно завоевывали все больший авторитет в армейской среде. Правда, в основной массе все же сохранялось стойкое предубеждение против них. Но это был весьма существенный шаг в сторону привлечения на свою сторону знати Прикаспийской губернии.

И после всех трудов, вложенных в этот край, отдать его персам? Да Петр лучше руку себе отсечет. Разумеется, будет трудно. Но русскому народу приходилось выдерживать и не такое. С Божьей помощью справятся и в этот раз. Ну а чтобы не возлагать все на Господа, стоит и самим что-нибудь сделать…

Петр поднялся из кресла и прошел к высокому окну, у которого стоял мольберт. Рывок, и покрывало слетело с рамы, открывая взору незаконченную работу. Император снял кафтан, оставшись в камзоле без рукавов, повязал фартук, надел нарукавники. После этого пришел черед палитры, на которую легли небольшие блямбы красок из вскрытых горшочков.

Ушаков молча наблюдал за происходящим. Раз уж Петр не попрощался, то разговор еще не закончен. А если он обратился к мольберту, значит, пребывает в глубокой задумчивости. Появилась у него такая привычка. Как только он погружался в задумчивость или находился в расстройстве чувств, то либо трубку набьет, хотя и не курил, либо за рисунок какой примется. Кстати, наброски новой формы были сделаны им в походе, на бивачных стоянках. О мольберте и красках там не могло быть и речи, но зато имелись карандаши и бумага.

Прикрыв глаза, Петр с минуту стоял перед холстом, затем вздохнул и принялся за работу. Так, на едином дыхании, он проработал с полчаса, не отвлекаясь и не проронив ни слова. Ушаков предпочитал не мешать и не вмешиваться, оставаясь в своем кресле и смакуя превосходное вино.

– Андрей Иванович, придется тебе заняться делом тебе не свойственным.

– Как прикажешь, государь.

– Начнешь формировать два пехотных полка и два отдельных драгунских батальона.

– Действительно, дело мне не свойственное. К чему этим заниматься мне, государь? Я ведь не военный.

– Во-первых, со своими ротами ты управился, ни у кого помощи не просил. Во-вторых, части те нужно будет в полной тайне снарядить и обучить.

– Грузины и армяне? – подходя к Петру, продолжавшему водить кистью по холсту, догадался Ушаков.

– Верно, Андрей Иванович. Бери любых офицеров из любых частей, даже из гвардии, только без ущерба, смотри. Но к лету те полки должны быть сформированы и полностью укомплектованы. К середине лета должно закончить их обучение. На пупе извернись, но сделай это. Коли все одно не избежать драки с обоими, то будем делать это на свой лад, а не ждать, когда нам к носу кулак поднесут, – оттирая тряпицей кисть и глядя на то, что у него получается, произнес император.

– Как бы пуп не надорвать, государь.

– Сам того опасаюсь. Ведь только начало все налаживаться. Но сам же видишь, не дадут нам спокойно жить. Насчет Персии. Я тут подумал… а что случится, если Надира вдруг не станет? – Петр сделал очередной мазок на портрете и перевел внимательный взгляд на Ушакова.

– Хм… Начнутся интриги вокруг престола. Да что интриги, там может начаться самая настоящая резня. Никто не забыл, как в прошлом году Надир сел на шахский престол и пресек династию Сефевидов. Если его не станет – полыхнет, и полыхнет знатно. Предполагаю, что туркмены тут же отделятся от персов. То же самое произойдет с афганцами. Последние еще могут и попытаться взять реванш за свое поражение в борьбе с Надиром.

– Значит, Персии будет не до их интересов на прикаспийских территориях.

– Это уж точно. Тут как бы сама Персия не перестала существовать. Надир очень много сделал для объединения государства, но ему не стоило пресекать династию соперников. С этим он поторопился. Сегодня ему попросту некому передать все свои завоевания. А кто это, Петр Алексеевич? – вглядываясь в холст, перевел беседу в другое русло Ушаков.

– Не знаю, – пожал плечами Петр.

– Все же чудное порой на тебя находит, государь.

А и то. Мужчину, изображенного рукой императора, иначе как чудным и не назовешь. Вроде и не простолюдин, и в то же время одет совсем непонятно. Кафтан какой-то странный, просто черный, без галунов и позументов, никакой вышивки. Вместо жабо повязан кусок ткани, выделяющийся на белой рубашке. Впрочем, не сказать, что выглядит все плохо, но как-то уж очень непривычно.

И сам мужчина весьма занятный. Телом не худосочен, а скорее даже наоборот, весьма дороден. Щеки наел такие, что аж свисают, нос картошкой, губы сжаты в тонкую линию, глазки маленькие, суровые.

Все же имеется талант у Петра Алексеевича, доселе дремавший, никак не востребованный. Как ему удается четко и убедительно передавать на холст увиденное. Вот так взглянешь на этого незнакомца, и непонятно, что лучше сделать – посмеяться над ним или побыстрее отправиться восвояси. Пожалуй, лучше уж второе.

– Кто таков, не ведаешь, а как сумел все жизненно передать, – задумчиво произнес Ушаков.

– Я его несколько раз во сне видел, вместе с сестрицей, Наталией.

– Хм. Он чем-то на бульдога английского похож.

– Ты тоже заметил?

– А как тут не заметишь, – пожав плечами, указал на холст Ушаков.

– Друзья! Нельзя терпеть! Наши прадеды, деды и отцы были ткачами. Не просто ткачами, но мастерами своего дела. Качество английского сукна знают во всем свете. Сегодня же нас, представителей старинных ткаческих родов, решили заменить машинами. Я не буду говорить о мастерстве, таланте и секретах, передаваемых от отца к сыну. Я не стану говорить о том, насколько качественными получаются ткани, выделанные заботливыми и умелыми руками. Я не буду говорить о многовековом укладе. Я не буду говорить о многом, хотя все это будет разрушено этими проклятыми машинами. Плевать на все это и растереть. Отчего так? Да ведь все просто, как этот день. Эти машины выделывают больше ткани, чем можем делать это мы. Чтобы продавать ее, хозяева фабрик снижают цену настолько, что наш труд уже идет в убыток. Нас и наших детей обрекают на голодную смерть, вот о чем я хочу вам сказать, друзья мои! Еще не сегодня, но уже завтра мы будем стоять на коленях перед этими ублюдками, умоляя взять нас на работу за корку черствого хлеба. Друзья, неужели мы позволим себя уничтожить?!

– Разрушить машины!!! – раздаются сразу несколько голосов из разволновавшейся толпы.

– Сжечь проклятую фабрику!!! – вторят им другие.

Алексей, расположившийся у приоткрытого окна, внимательно вслушивался в происходящее на небольшой площади. Сейчас она плотно забита народом, многие стоят в переулках. У людей в руках уже пылают факелы, у других массивные дубины и молоты. Ну да, станки, поставляемые из России, имеют чугунную станину и вообще полностью изготовлены из металла, а потому одного только огня будет недостаточно.

Толпа заревела. Человек, взобравшийся на бочки в повозке, чтобы его было хорошо видно и слышно, немного повернулся и, вынув белую тряпицу, отер выступивший на лбу пот. Ага. Вот так будет в самый раз. Теперь не шевелись.

Алексей вскинул оружие довольно странного вида, очень похожее на обычный мушкет. Приклад у этого мушкета представляет собой усеченный конус, обшитый кожей. К тому же, если судить по движениям Алексея, оружие не сбалансировано, приклад гораздо тяжелее, что создает определенные неудобства.

Трофей, взятый Алексеем под Выборгом, оказался весьма занятным. Император заинтересовался оружием, стреляющим посредством сжатого воздуха. Саглиновцы приложили свои усилия. И вот теперь бойцы КГБ имели весьма специфическое оружие, которое вполне могло составить конкуренцию огнестрельному. Да еще какую.

Литой из особого сплава баллон-приклад, в котором находится сжатый воздух. В каждом баллоне имеется приспособление, благодаря которому можно узнать, какое там давление. Перекачивать баллон нежелательно, так как его может и разорвать, а тогда беды не оберешься. Это же приспособление со шкалой покажет, можно ли еще стрелять из оружия или воздуха едва хватит, чтобы вытолкнуть пулю из ствола.

Сам ствол калибром в половину дюйма, нарезной. Заряжание осуществляется из особого трубчатого магазина. Прицельная дальность двести шагов. Точность… Точность просто исключительная, в этом плане даже превзойдет штуцер. Правда, в значительной степени уступит ему по дальности. Зато можно использовать в любую погоду, даже под проливным дождем.

Впрочем, на этом преимущества данного оружия заканчивались. Изготовление одного такого образца обходилось в четыре раза дороже, чем даже штуцер системы Терехова, уже поставленный на поток. Его изготовление требовало высокого профессионализма мастеров и особых, высокоточных станков. Духовая фузея нуждалась в тщательном уходе, чего невозможно было добиться в полевых условиях.

Однако она, при том что никоим образом не подходила для вооружения войск, для боевиков КГБ, и в частности особых стрелков, была порой просто незаменимой. У Алексея имелась еще и пара двуствольных пистолей, столь же бесшумных, как и фузея. Правда, сделав пару выстрелов, нужно было озаботиться закачиванием воздуха в рукояти-баллоны, что было невыполнимо в боевой обстановке. Но, с другой стороны, это оружие убийцы, а не солдата.

Ну да. Порой ему приходилось становиться хладнокровным и расчетливым убийцей. Недостойно дворянина? Хм. На этот вопрос у него уже давно свой особый взгляд. Кому-то нужно и руки замарать, если это необходимо России. Шпионить и доносить тоже вроде как недостойно, однако подобные игры господами дворянами воспринимаются вполне благосклонно.

И потом, он далеко не только убийца. Можно сказать, это одна из его специализаций. Здесь, в Англии, он занимается и иными вопросами. Вот, к примеру, помогал Виктору взбаламутить этих ткачей. Впрочем, тут не пришлось прикладывать много трудов. Народ уже давно косился на фабрику, оборудованную станками, закупленными в России. Оставалось лишь немного их подогреть.

Сейчас Виктор уже закончил накачку толпы, пора ставить жирную точку. Поднести горящую лучину к куче пороха. И минуты фабрики стоимостью в десятки тысяч фунтов обречены. Но нужно торопиться, пока владелец не решил вопрос с властями о защите своей собственности с помощью солдат.

Алексей уложил ствол на рогатину. Приложился к фузее, беря цель на мушку. Господи, помоги. Мазать никак нельзя. По спине пробежался озноб. Интересно, о чем сейчас думает Виктор, зная о том, что в него целятся из окна чердачной комнаты дома напротив. Он встал так, чтобы максимально облегчить задачу стрелка, но это слабое утешение. Малейшая неточность, случайный толчок повозки, порыв ветра, и, даже оставшись в живых, можно стать калекой. Идиоты, ну зачем это было нужно? А что касается Виктора, тут и вовсе все на грани безумия. Потому как решиться на подобное в здравом уме нельзя.

В конце переулка, где и находится фабрика, появился патруль городского гарнизона. Настоящий? Сержант снял треуголку, отер ею пот и вновь нахлобучил на голову. Порядок. Все по плану. Вот солдаты вскидывают свои мушкеты и целятся в волнующуюся толпу.

Только бы пули не отклонились слишком далеко, не то Виктору может и не поздоровиться, все же стрелять лжепатруль будет с большого расстояния. Интересно, а сам Алексей смог бы так, на месте этого сумасшедшего? К черту. Даже намека на желание это проверить нет.

Раздается залп шести мушкетов. В толпе слышатся крики, полные гнева и боли. Их лидер завалился на бочки, схватившись за ногу. Алексей выстрелил одновременно с патрулем, который сейчас улепетывает во все лопатки от разъяренной толпы в сторону фабрики. Им нужно только добраться до одного переулка и там раствориться.

– Братья! Им не запугать нас! Они хотят, чтобы мы умирали медленной и мучительной смертью! Но этого не будет! Уничтожим дьявольские машины!

Виктор кричит как одержимый, размахивая руками и вовлекая в разрушительное действо всех тех, кто еще проявляет нерешительность. Двое молодых крепких парней крутятся около него, осматривая рану. Один из них бросает взгляд в сторону окна, за которым притаился Алексей, и легонько кивает. Ну слава тебе господи, ничего серьезного, кость не перебита.

Савин вообще превосходный стрелок. Из вот этой хлопушки на спор может с полутора сотен шагов попасть точно в глаз. Никаких проблем. Но это только если в прицеле находится не свой в доску парень. А так как-то боязно.

Алексей прикрыл окошко, спрятал оружие за шкаф и сел за стол допивать кофе. Нужно выждать некоторое время, пусть суматоха уляжется. С улицы доносятся звуки далекого погрома. Вот что-то грохнуло, да так, что вздрогнул стол. Ого. Похоже, взорвался паровой котел на фабрике. Не-эт, сейчас на улице точно нечего делать. А вскоре сюда подтянутся и солдаты.

К дому Якова Бингля Алексей подходил уже в темноте. Погром на фабрике удался на славу. Солдатские патрули сновали туда-сюда. Савину встретилась даже парочка драгунских. Эти отличались особой крутостью нрава, поэтому он предпочел обойти их стороной. Мало ли что взбредет им в голову.

– Алекс, ты?

– Да я, я. Открывай.

– Ну как все прошло? – закрыв дверь за гостем и не приглашая его пройти в дом, поинтересовался хозяин.

– Лучше не придумаешь. Викто́р так накачал их, что они разнесли фабрику в пух и прах. Там даже котел рванул, и вроде кого-то побило. Потом бросились на другой конец города и разнесли еще не достроенную фабрику Абрамса.

– Это нормально. Он успел уже получить станки и завезти их на территорию. Так что получилось даже лучше, чем ожидалось.

– Теперь объяснишь, к чему это все было нужно? Зачем нужно было подстреливать Витьку? Зачем ты рисковал всеми людьми?

– Все это тебя не касается, Алекс. И вообще, ты отбываешь в Санкт-Петербург. Держи. – Яков сунул ему в руки кожаную сумку, какие обычно использовали для сохранности бумаг во время путешествий. – Там паспорт и бумаги для Ушакова. Перепрячешь у себя на квартире, и утром чтобы духу твоего в городе не было. Все оружие передашь Дэну, оно нам еще может понадобиться.

– Погоди, но ведь мне в Ирландию надо. Скоро должны появиться контрабандисты. Кто же расплатится за оружие?

– Это уже не твои заботы. Тебя вызывает лично Ушаков. Все, свободен.

Вытолкав взашей Савина, или Баррета, именно под этой фамилией его знали в Англии, Яков направился в столовую, чтобы выпить воды перед сном. Настроение у него было приподнятое, если не считать маленького расстройства в виде потери лучшего из своих боевиков.

Виктор разыграл все как по нотам. Он уже не первый год обретается в городе, работая ткачом. Поначалу его восприняли в штыки. Эти мастера не любят новичков. Но ему все же удалось втереться в доверие. Его не собирались использовать вот таким образом. Но ситуация изменилась.

Запущенный махиностроительный завод близ Санкт– Петербурга в течение пары лет покрыл потребности казенных мануфактур, и ему грозил простой. Русские промышленники не спешили вкладываться в новинку. Петр же был настроен решительно, и, по его мнению, каждое предприятие должно приносить прибыль. Именно по этой причине, пока местные купцы не спешили с закладкой фабрик, махиностроительный завод начал принимать заказы от иностранцев.

Но и появление конкурентов Петру тоже было поперек горла. Вот тут-то и вступили в дело резиденты. Признаться, Яков был категорически против подобного решения. Не их дело лезть на рожон и возглавлять бунтарей. Но и иначе организовать все в кратчайшие сроки тоже не получалось. Император же настаивал на том, чтобы все фабрики давились в зародыше.

Виктору предстояло возглавить борьбу английских ткачей против машин. А для этого новичок должен был обзавестись непреложным авторитетом в их среде. Что может быть более убедительным, чем пролитая за свое дело кровь?

Вот и пришлось разыграть замысловатую комбинацию. Конечно, можно было бы воспользоваться и штуцером. Вот только стрелять все одно нужно было с близкого расстояния, иначе такой ювелирной стрельбы не получилось бы. Поэтому пришлось прикрыть стрелка из духового ружья, ну а заодно и раззадорить толпу еще больше.

Н-да-а, хитер Петр. Решил и рыбку съесть, и… Деньги за машины уплачены, казна свое получила, а английским фабрикантам ничего кроме убытков. Ладно. В конце концов это проблемы англичан. В России подобное просто невозможно. Там нет такого количества ткачей, поэтому не может быть и их выступлений. Правда, и толстосумы не спешат вкладываться в выгодные предприятия. И как Петр Алексеевич думает с ними разбираться?

Глава 3 Особенности российского предпринимательства

Душистый чай в теплом доме, за накрытым столом, с блюдом выпечки, дурманящей разум своим запахом, – что может быть лучше? Впрочем, каждому отдельному моменту жизни соответствует что-нибудь свое, подчас неповторимое. Но вот сейчас и здесь…

Анисим Андреевич откусил добрый кусок ватрушки, хрумкнул сахарком, поднес блюдце с чаем к губам и, слегка подув, с наслаждением сделал глоток. Хорошо-о. Вот сейчас именно это самое замечательное и есть. К тому же к благости располагает и удачное течение дел.

Сомовы никогда не выделялись среди остального новгородского купечества. Ни худыми не были, ни в первые ряды не высовывались. Эдак серединка на половинку. Зато и горести по большей части обходили их стороной. Возможно, благодаря своей натуре поколение за поколением и жили в тиши, и разорение в дом не стучалось.

Еще от прапрапрадеда повелось, что Сомовы не рисковали понапрасну и в сомнительные дела не лезли. Не застила им глаза гордость, не одолевало тщеславие. Как наказывал еще основоположник их рода – в купеческом деле главное подешевле купить то, что обязательно получится подороже продать, да остаться в прибытке даже в случае какой потери. Вот именно по этому принципу и жил их род, пребывая в трудах и неизменной прибыли.

Нет. Была одна паршивая овца. Родной дядя Анисима Андреевича. Не пожелал он вместе со старшим братом дела вести. Захотелось самостоятельности. Поддался на посулы государя Петра Великого. Вытребовал свою долю и решил торговлишкой заняться в странах иноземных. Батюшка, Андрей Анисимович, хотел было взъерепениться. От века Сомовы вместе держались и вместе дела вели. Да потом остыл, посчитал за лучшее не поднимать шума и отпустил брата. Э-эх… Тот и сам сгинул, и семью по миру пустил.

Нет, Сомов не нехристь какой. Заботу о родне принял на себя, почитая это за долг святой. Ни словом, ни делом ни разу не попрекнул. Братьев двоюродных к делу пристроил и в обиду никому не давал. Но ведь не высовывайся их батюшка, могли бы сейчас свое дело вести. А там, глядишь, и сам дядя жив был бы. Ведь на пятнадцать годков младше брата был.

А все отчего? Да оттого, что заветы предков почитать надо. Они ведь не на пустом месте появляются, мозолями, потом и кровью писаны. Вот он, Анисим Андреевич, ни на ноготок не отошел от заповеданного. И ничего, жив-здоров, семья обихожена и в достатке. Опять же заботу о родне на себя принял.

Подумаешь, дом не терем боярский. Так и что с того? Чего в нем не хватает? Есть где спать, есть что есть, и не щи пустые с коркой черствого хлеба. Пришло время дочку замуж определять, так женихи в очередь выстроились. И за приданым дело не стало.

Что-то в груди екнуло. Была у купца одна особенность – беду или пакость какую он за версту чуял. Не раз ему это помогало избегнуть сомнительных предприятий. Вот только появлялось это предчувствие нехорошего, когда дело касалось дел торговых. А какие нынче дела? Ярмарка уж прошла. Дело к весне и распутице, потому вся торговля сейчас и замерла. Нынче у торгового люда межсезонье. Зимние заботы остались позади, на весенне-летние все уговоры уж завершились. Вот вскроются реки, и все закрутится с новой силой. Конечно, и нынче в лавке что-то продается, но то так, не серьезно, всего лишь мелкая розница.

Так отчего же это предчувствие беды? Откуда нагрянет? Как избежать? Сомов вновь прислушался к своим ощущениям. Нет, не отпускает клятое. Свербит без устали, словно только что пойманная птаха в клетке мечется. Оно бы отмахнуться, но опыт прежних лет тому противится.

Со двора послышался собачий лай. И ведь не брешут. Днем брехать не каждому псу захочется, прохожих столько, что глотку надорвешь. Да и от дворни влететь может. Вот ночью – дело иное.

К собачьему лаю добавились человеческие голоса. Сомов выглянул в окошко, благо слюду уж давно на прозрачное стекло заменили. Дорого, не без того, ну да всего в кубышку не сложишь. А прозрачное стекло это не только престижно, но еще и удобно. Дворня как заполошная возле ворот мечется, не иначе как открывать собрались. Это без дозволения-то хозяина? Да кого там нелегкая принесла, коли все так-то? Вон Евдоким, младший из двоюродных братьев, метнулся к крыльцу дома. Не иначе как упредить.

Не к добру это, ох не к добру. Его предчувствие еще никогда не подводило. Вот и сейчас хотело упредить, да не понял, откуда несчастье пожалует. А с другой стороны, поди обойди ее клятую, коли и не ведаешь, что стрясется.

Как бы то ни было, а сидеть за столом, поджидая, что приключится дальше, последнее дело. Анисим Андреевич поднялся со скамьи и направился к двери. Но та распахнулась, когда он был в паре шагов от нее. В проеме появился возбужденный Евдоким. Лицо красное, глаза навыкате. Все пытается что-то сказать, да только ничего не выходит.

– Чего рот разеваешь, как рыба на берегу? – зло и в то же время встревоженно бросил купец.

– Царь! Брат, там царь!

– Йожики курносые… – Ноги подломились, и купец едва не осел на пол.

Однако Сомовы не рохли какие, удар держать могут. Поэтому растерянность длилась недолго. Три удара сердца, и купец, отстранив брата, выбежал в сени. Только и успел бросить:

– Дашка, прибери со стола! Да новое готовьте, гостя дорогого встречать будем!

Когда он, раскрасневшийся и, чего там, растерянный появился на крыльце, возле него уже остановился возок. Еще четыре заполонили весь просторный двор. А солдат-то, солдат. Словно не в усадьбу к купцу новгородскому пожаловали, а во вражеское укрепление ворвались. Десятка четыре, никак не меньше.

Дюжие молодцы в гвардейской форме оттеснили от ворот дворню купца и сами затворили ворота, взяв их под караул. Десятка два метнулись на задний двор, попутно отправляя всех встречных-поперечных к крыльцу. Четверо в серых кафтанах взлетели на высокое крыльцо, обтекли хозяина и вышедших вместе с ним домашних, скрывшись в доме.

Сомов даже испугаться не успел, как подворье уже было в плотном охранном кольце. Мышь не проскользнет – ни внутрь, ни наружу. Вот и остававшаяся в доме прислуга, спешно набрасывая на плечи полушубки и по-бабьи испуганно глядя вокруг, появилась рядом с хозяином. А потом, повинуясь серым кафтанам, сбежали вниз, присоединяясь к остальным обитателям.

Тати! Мысль молнией прострелила сознание купца, силящегося найти выход из сложившейся ситуации. Но что тут поделаешь? Ограда высокая, никому с улицы не рассмотреть происходящего. Начни кричать, так может и до смертоубийства дойти. Оружие-то в доме есть, но только и того что в доме, а вот эти все оружные. Это до чего же Россия-матушка дошла, коли разбойники не таясь, средь бела дня устроили такое.

Дверца возка распахнулась, и из нее появился дюжий гвардеец, осмотревший цепким взглядом все подворье. Затем на грязный снег ступил молодой человек в полушубке и меховой шапке. На лице улыбка от уха до уха, взгляд искрится неподдельным весельем.

При виде этого парня Анисим Андреевич тут же упал на колени и стукнулся лбом о скобленые доски крыльца. Доводилось ему видеть государя Петра Алексеевича, хотя и издали. А потому признал он его враз.

Казалось бы, вот все и разрешилось, не тати это, а самые настоящие гвардейцы. И переполох они затеяли не просто так, а чтобы охранить государя. Было дело, покушались на императора, и уж не раз. Да только понимание этого никак не повлияло на Анисима Андреевича. Дурные предчувствия и не думали развеиваться, а, наоборот, сдавили горло мертвой хваткой…

– В ходе обыска в доме, подполе, потолочном перекрытии и иных тайных местах обнаружено большое количество серебра и золота. Монеты российской – золотом в пересчете на серебро пять тысяч двести тридцать три рубля, серебром двадцать тысяч триста восемнадцать рублей, десять пудов три фунта старых серебряных денег. Монеты иноземной – червонцев четыре пуда шесть фунтов, старой серебряной монеты сто двадцать пудов тридцать фунтов. Золото китайское в слитках весом в четыре пуда двенадцать фунтов шесть злотников. Это все, ваше императорское величество.

Бравый молодец в сером мундире, которые носили служащие КГБ, с легким поклоном, приличествующим офицеру, положил на стол перед императором росписной лист. После чего сделал два четких шага назад и, заняв место в строю среди десятка служилых в такой же форме, замер в положении «во фрунт».

– Все сыскали, Туманов? – постучав пальцем по листу бумаги, строго поинтересовался Петр.

– Не могу быть в том полностью уверенным, государь, – по-военному четко доложил капитан КГБ. – Кабы подворье по бревнышку раскатать да с купцом по душам побеседовать, то мог бы утверждать. А так, может, что еще и осталось несысканное.

– По бре-овнышку… по душа-ам, – не удержавшись, передразнил капитана Петр. – Туманов, не тать ведь перед тобой, а уважаемый в округе купец. Имеющий кроме уважения еще и репутацию честного человека, не скупящийся на пожертвования для строительства храмов. Дающий работу люду, благодаря чему три десятка семей не знают нужды. – Отведя взор от офицера, император не менее осуждающе взглянул на купца. – Хотя насчет честности не все столь уж и просто. Не так ли, Анисим Андреевич? Ладно, о том чуть позже. Туманов, все потребное привезли?

– Так точно, государь.

– Тогда приступайте. Да чтобы каждую доску и каждую плаху на место приколотили.

– Слушаюсь, государь.

Весь десяток из особой роты КГБ рассредоточился по дому. Кто-то выбежал во двор, чтобы извлечь необходимое из возков. Там и сям вновь послышались звуки – только на сей раз это был не скрежет выдираемых из дерева гвоздей, а по большей части перестук молотков. У молодчиков Ушакова уже появилась достаточная сноровка как в проведении обыска, так и в наведении за собой порядка. Именно по этой причине они изначально и были достаточно аккуратны.

Хозяин дома с пришибленным видом, пребывая в полном отчаянии, наблюдал за происходящим. Нет, не обмануло его предчувствие беды неминуемой. Вот она. Восседает напротив него в облике самодержца российского, с лицом некогда красивым, а теперь потраченным следами оспы.

Не тати? Как же! Самые что ни на есть! Правду сказал Петр, и на храмы Сомов жертвовал, и неимущим делал подаяния, и голодающих подкармливал, исполняя свой христианский долг. И его стараниями три десятка семей жили не зная нужды. И все это богатство было накоплено поколениями купеческого рода честным путем, а не разбоем. Пропала Россия. Коли все так, то конец близок.

Все случилось скоро и внезапно. Поздоровавшись с хозяином, его близкими и дворней, император отдал приказ действовать, а сам прошел в дом, сопровождаемый хозяином. Всех остальных солдаты согнали в просторный сарай, взяв под караул и строго-настрого запретив открывать рот. Хочется стенать и лить слезы? Да кто же вам запрещает? Только делайте это молча.

– Сильвестр Петрович, ты скоро? – отведя взгляд от купца, поинтересовался Петр у засевшего в уголке мужчины, который, приспособив вместо стола большой сундук, что-то записывал.

– Уже закончил, ваше императорское величество, – поставив последнюю закорючку, тут же поднялся мужчина, взяв в руки лежавшие перед ним бумаги.

– Вот и ладно. А то уже живот подводит. Докладывай.

– Кхм… В доме купца Сомова Анисима Андреевича обнаружено серебра и злата в монетах на сто двенадцать тысяч восемьсот тридцать девять рублей. Это уже за вычетом полагающихся казне части от ефимок, коим оборот может делать лишь казна, о чем указ издан еще Петром Великим.

– И сколько там укрыл, уважаемый Анисим Андреевич? – не сводя строгого взгляда с хозяина подворья, поинтересовался император.

– Укрытого выходит на общую сумму в двадцать тысяч семьсот десять рублей.

– Н-да-а, русский купец не скупится. Если уж воровать, то по-крупному. Не так ли, Анисим Андреевич?

– Не воры Сомовы, государь, – с трудом сглотнув, возразил хозяин.

С одной стороны, оно и боязно, а с другой – да пропадай головушка. Все одно по миру пустят. Конечно, жизнь всяко-разно дороже стоит. Но обида за отбираемое богатство, накопленное не одним поколением, была куда сильнее.

– Не воры, говоришь, – сказал, словно припечатал, Петр. – А кто же вы, как не воры? С указом по ефимкам знаком ли? Знаком. Так к чему в подполе держал? Отчего в казну не сдал, как и положено было?

Все так. Золотые монеты – как рубли, так и иноземные – предназначались для расчета с иностранными купцами. А потому их хождение не запрещалось, но только в части, касающейся торговых операций с иноземными купцами. Что же до серебра, то его вывоз из страны не приветствовался. Серебро было основным драгоценным металлом, имевшим хождение в России. Все иностранное серебро подлежало сдаче в казну, причем по цене ниже номинальной, для последующей переделки в русскую монету.

– Не журись, Анисим Андреевич, – вдруг подобрев, произнес Петр. – Я здесь не для того, чтобы наказывать тебя и грабить. Плохо ты подумал о государе своем. Вижу, что подумал. Но закон для того и существует, чтобы его исполнял всяк, от императора до крестьянина. Так что все твое по закону твоим и останется. Более того, и наказывать тебя я не собираюсь. Но и так, как оно есть, оставить тоже не могу. По твоим капиталам быть тебе именитым гражданином. Сколько ты заявлял при вступлении в гильдию? Десять тысяч? Оно и верно, к чему записывать лишнее и лишнее же отдавать. Потому и запишем сто тысяч, этого вполне довольно. Верно ли говорю, Сильвестр Петрович?

– Как повелите, ваше императорское величество, – с готовностью ответил чиновник.

Два года назад Петр издал указ, согласно которому русскому купечеству жаловались гильдейские грамоты. Этим он разграничил купцов на четыре класса. Записаться в купцы мог любой желающий, просто объявив количество своего капитала. Причем никаких проверок по данному поводу не следовало, надлежало верить купцу на слово.

Купцами первой гильдии считались заявившие капитал от десяти и более тысяч рублей. Им позволялось торговать оптом как на территории России, так и за границей, строить мануфактуры и заводы, иметь две торговые лавки для розницы в своем городе и в любом другом городе, предварительно получив в нем грамоту купца третьей гильдии. Было ограничение и по товарообороту – до пятидесяти тысяч рублей в разовой сделке. Эта сумма становилась тем больше, чем большую сумму объявлял купец при получении грамоты.

При заявленной сумме от пяти до десяти тысяч купцу выдавали грамоту о принадлежности к второй гильдии, что давало ему право вести оптовую торговлю только на территории Российского государства, но также позволяло строить мануфактуры и заводы. А вот заводить лавки для розничной торговли, кроме одной в своем городе, им уже было нельзя. И разовые сделки ограничивались двадцатью тысячами рублей. Они могли подняться максимально до сорока тысяч, при повышении заявленной суммы.

Если купцом объявлялась сумма от пятисот рублей до пяти тысяч, то он относился к третьей гильдии. Такой купец, а скорее торговец, мог иметь лавку, даже при своем доме, и торговать лишь в розницу. Ни о каких оптовых операциях и организации какого-либо производства не могло быть и речи.

И наконец, четвертая категория купцов – именитый гражданин. Это звание и вовсе стояло особняком. Такой купец мог строить любые заводы и фабрики, заводить розничные лавки с получением грамоты купца третьей гильдии хоть во всех городах империи или за границей. Не ограничивалась и сумма сделок, совершаемых им. Кроме того, ему дозволялось покупать землю и ставить загородные усадьбы. Это звание было уже в шаге от дворянского, но все же не предусматривало владения крепостными. При желании купец мог возделывать землю, но для этого должен был использовать наемный труд.

В довесок ко всему к купцам от второй гильдии и выше не применялись телесные наказания. Любое рукоприкладство в отношении их преследовалось по суду. Помимо законного наказания обидчику, невзирая на чины и звания, надлежало выплатить некоторую сумму за ущерб личности купца. Купцы не выплачивали подушную подать и освобождались от рекрутской повинности.

Раньше любой ремесленник мог торговать своей продукцией, получая прибыль. Теперь же он должен был либо получить гильдейскую грамоту, либо продавать свой товар купцам. Только это сословие имело право торговли. Исключение составляли лишь крестьяне, которые могли свободно торговать произведенным своими руками, кроме ремесленных изделий, на организованных крестьянских рынках.

Теперь купечество имело право делать займы под невеликий процент в организованном Купеческом банке и пользоваться его услугами. Сумма займа ограничивалась в зависимости от дозволенного товарооборота. Отделения этого банка появились во всех городах, являвшихся торговыми центрами. Кроме того, заем можно было сделать и в другом городе. Правда, в этом случае нужно было найти поручителя из местных купцов.

Разумеется, государство не способно на безвозмездные подарки. За все эти выгоды, кроме полагающихся пошлин, купцам надлежало выплачивать один процент от заявленной при получении грамоты суммы. Кстати, не все записывали минимум, как сделал это Сомов, вполне обходившийся малым оборотом. Разве только при получении звания именитого гражданина, где даже минимум предусматривал получение максимума возможных льгот.

Несмотря на то что, казалось бы, Сильвестру Петровичу надлежит сделать соответствующие записи, он не торопился. Да что там не торопился, он и не собирался ничего записывать. Как видно, им уже все было составлено. А разговор с императором предназначался только для пребывающего в расстройстве чувств купца.

Вместо того чтобы вооружиться писчими принадлежностями, чиновник положил перед Петром исписанный лист гербовой бумаги. Денщик Василий водрузил перед государем извлеченную из полевой сумки походную чернильницу и присовокупил странное перо.

По виду простая палочка, выструганная таким образом, чтобы было удобно держать в руке. А вот на окончание крепился уже очиненный наконечник из гусиного пера. В отдельном кармашке сумки имелась коробочка с парой дюжин подобных наконечников, уже готовых к использованию. Пришел в негодность один, достаточно его просто выбросить и заменить на другой. Удобно и быстро.

Пробежав глазами текст, Петр удовлетворенно кивнул и поставил свою подпись. Василий, уже приготовивший сургуч, посадил блямбу чуть ниже подписи, а император поставил свою печать. Не без удовольствия взглянув на написанное, протянул документ Сомову:

– Жалую тебя, Анисим Андреевич, званием именитого гражданина.

– Благодарствую, государь, – все так же пришибленно произнес Сомов, которому ничего другого и не оставалось.

– Теперь по твоим богатствам, Анисим Андреевич. – Петр сделал знак чиновнику, и тот положил перед купцом два листа гербовой бумаги. – Ознакомься и подпиши. Это договор, согласно которому тобой передано на хранение в Купеческий банк сто двенадцать тысяч восемьсот тридцать девять рублей. Теперь на твое имя там имеется счет. Деньги там будут находиться не просто так, а иметь рост. Невеликий, всего один процент в год. Но это куда лучше, чем лежать мертвым грузом в подполе.

Опять знак чиновнику, и перед купцом легла вексельная книжка. На каждом ее листе было прописано имя Сомова, скрепленное печатью банка, выполненной черной тушью. Такие книжки печатались в особой государственной типографии. Также перед купцом появился небольшой тубус, вскрыв который чиновник явил печать.

– Это теперь твоя личная, именная печать для ведения дел с Купеческим банком, – между тем продолжал Петр. – Ее уже поставили на договор. А это вексельная книжка. Потребную сумму можешь вписывать сам, подтверждая ее своей подписью и личной печатью. Все подробности тебе разъяснят в банке, когда ты туда явишься. Ты можешь забрать хоть все деньги, никто тебе препоны чинить не станет. Но только если для дела. Захочешь опять устроить клад с несметными сокровищами – не взыщи. Да и выгоднее тебе держать деньги в банке. С одной стороны – сохранно, с другой – они же и будут отрабатывать ту тысячу подати за грамоту именитого гражданина, без ущерба для тебя. Вернее, почти.

– Как так, государь?..

– Купец, не кликал бы ты беду, – строгим голосом оборвал Сомова Петр. – Для подобного обращения специальное позволение из моих уст получить потребно. Так что привыкай обращаться правильно – ваше императорское величество. Понял ли?

– Понял, ваше императорское величество, – нервно сглотнув, ответил Сомов.

Да что за напасть такая? То все худо, то лучик надежды, а потом опять ступаешь по грани. За что ему все это? Ну да ничего, главное – понять, что и как происходит. А потому, набравшись смелости, Анисим Андреевич все же поинтересовался:

– Я к тому, что коли более ста тысяч рублей в том банке на мое имя будет, то при том росте, что вы указывали, вся пошлина должна перекрыться, и даже с малым излишком.

– Верно. Да только это в том случае, коли у тебя вся та сумма там будет оставаться. Но ведь тебе потребны деньги и для иных сделок. Прав, стало быть, оказался Туманов. Не все извлекли на свет божий, – взглянув на купца повнимательнее, покачал головой Петр. – Даю тебе сроку три дня, все ефимки сдай в банк и более так не рискуй. Теперь по твоему вопросу. Не будет у тебя той суммы. Надеюсь, о провинности своей не позабыл? Вот и хорошо, – улыбнулся император, увидев, как энергично замотал головой купец. – Дабы загладить свою вину, ты закажешь строительство морского торгового судна. Будешь вести морскую торговлю.

– Ваше императорское величество, да ведь мы же никогда…

– Остынь, купец. – Петр даже сделал резкий жест рукой, обрывая излитие стенаний. – Знаю, что дядя твой при Петре Великом пытался тем заниматься, да семью свою по миру пустил. Но я не дед, а ты не твой дядя, а потому о прошлом забудь. На постройку и оснащение тебе потребуется сорок – пятьдесят тысяч, а потому запас у тебя останется. А там, глядишь, войдешь в охотку и другие суда станешь строить. Морская торговля рискованная, не без того, но и выгодная. Правда, имеет отличия от той, которой ты занимался до этого. А потому, дабы тебе убытка не приключилось, первые пять лет будешь торговать монопольными товарами. Присмотришься, приценишься, найдешь покупателей по обоим берегам морей, начнешь помимо казенных товаров возить иное. Глядишь, снарядишь судно в Новый Свет.

– Ваше императорское величество, помилуйте! – взмолился купец. – Дозвольте сгладить свою вину передачей половины моих денег в казну! Не по мне вкладываться в такие риски. Да и не смыслю я ничего ни в море, ни в кораблях!

А и было с чего взмолиться. И так и эдак половина суммы уплывала из рук. Только в случае простой передачи в казну терялась лишь эта часть, а вот если влезть в морскую торговлю, имелся риск потерять куда как больше. Ведь случись судну погибнуть, вместе с ним погибнет и весь товар. А это весьма серьезные вложения, зачастую куда больше стоимости самого корабля.

– Ты поначалу дослушай, Анисим Андреевич, – безжалостно продолжил император. – Команду на твое судно тебе предоставят. Нынче много моряков сходит на берег по выслуге лет. Сажать их на землю глупее не придумаешь, потому как морская наука куда как серьезнее армейской. Согласно принятому уложению им надлежит поступать на торговые суда. Люди они не старые, в морской науке преуспели изрядно. Офицеры морские также не больно-то стремятся возвращаться в родные вотчины, любовь к морю, она особая. Да и училище морское открыто в столице. Так что тебе в морском деле разбираться и не нужно, своих забот достанет. Далее. В санкт-петербургском и архангельском портах имеются казенные страховые конторы. В них вносится десятая часть от стоимости товара. Дело добровольное. Не гляди так. Именно что добровольное, и никак иначе. Конечно, траты излишние. Но зато в случае потери судна с товаром пострадавший получает полное возмещение убытков. При этом тебе нет нужды вносить за судно отдельную плату. Корабли нынче строятся из просушенного леса, так что прослужит такое судно изрядно. Разумеется, при должном за ним уходе. Понятна ли тебе моя воля, Анисим Андреевич?

– Понятна, ваше императорское величество, – сник купец, окончательно уверившись в том, что от принуждения ему не отвертеться.

– Вот и ладно, – легонько хлопнув ладонью по столу, подвел итог Петр. – Ну что там у вас, Туманов?

– Все, государь. Закончили, – доложил появившийся в горнице капитан.

– Переносите деньги в возки, да вместе с Сильвестром Петровичем в банк. Михаил!

– Я, государь, – отозвался все это время стоявший в сторонке сержант Мальцов.

– Как только Туманов отъедет, всех из-под ареста освободить. Как, Анисим Андреевич, угощать гостей желание еще не пропало?

– Да что вы такое говорите, ваше императорское величество!

– Вот и хорошо. Можешь пока пройти в сарай и отдать распоряжения. Да, и еще. Разъясни всем и каждому, чтобы лишнего не болтали. Никто из них под караулом не сидел. Ничего необычного, кроме посещения дорогого гостя, не видел. Сам же соседям скажешь, что честь тебе великая была оказана и ты по просьбе императора решил заняться морской торговлей. Хоть одно выйдет не так – не взыщи. Всяк из нас кузнец собственного счастья…

После отъезда государя Сомов просидел за столом до самого вечера. Вот как проводил дорогих гостей, так и сел угрюмее грозовой тучи. Все силился понять, за что ему такая напасть на голову свалилась. Не раз и не два ему приходилось наблюдать, как рушились именитые купеческие дома. Предки из века в век копили богатство, множили его не покладая рук своих. А потом в роду заводилась одна паршивая овца, и все наработанное веками шло прахом.

Неужели и он стал той самой паршивой овцой? Пусть не своей волей, разница невелика. На его век пришлось падение старого купеческого рода. Оно вроде и не все отняли, но ведь тем не ограничились. Мало государю забрать богатства Сомовых, ему еще потребно и в сомнительное дело его втравить. А уж тут-то до беды недалеко. Наобещал-то с три короба, да только и Петр Великий дяде сулил златые горы. А каков итог?

Конечно, не все сумели найти опричники петровские. Да только и не добрались лишь до малой части. Был еще прикопанный бочонок с ефимками, на десять тысяч, это коли с вычетом казенным. Да злато китайское оставили купцу, так как посчитали его товаром. Ничего удивительного, до монетной чистоты тому злату далековато.

Сомов взглянул на бутыль, что повелел принести, намереваясь напиться с горя. Потянулся было к ней, да только, крякнув, убрал руку. Сомовы, конечно, в первые люди не рвались, но уважение к себе всегда имели и другими уважаемы были. Пусть настало лихое время, он не сломится.

– Брат…

– Чего тебе, Евдоким? – обернулся он в сторону вошедшего двоюродного брата, трудившегося нынче у него приказчиком.

– Там Столбов в гости пожаловал. Я ему обсказал, что ты приболел. А он, мол, ведаю, какая хворь Анисима Андреевича одолела, видеть тебя желает.

Столбов? Этот тоже из купцов и тоже раньше никак не выделялся. Нынче же его словно подменили. Поставил новомодную лесопилку, сказывают, нигде в мире такой не сыщется. Товару столько производит, что поговаривают, мол, вскорости чуть не всю торговлю под себя подомнет. Ерунда, конечно. Потребность в лесе такова, что устанешь им обеспечивать род людской. Да только лесу и впрямь изрядно. Лесорубы поставлять не успевают, и товар не залеживается, больно уж цена привлекательна.

Мысли текли вяло – и вдруг словно вспышка молнии. С чего это Столбов так переменился? А с того. Помнится, прежде чем взяться за то дело да деньги огромные выбросить на оборудование лесопилки, он похвалялся, что государь у него в гостях побывал и по его просьбе он ту лесопилку поставил. А теперь вот говорит, что про хворь сомовскую ведает. Это что же получается-то?

– Евдоким, а ну-ка зови Столбова. Да Дашку кликни, пусть на стол собирает.

Ну точно. Все знает. Достаточно просто увидеть его хитрый взгляд, как тут же становится ясно: именно так, и никак иначе. Степенно поздоровался, присел к столу, оглаживает бороду, разговоры ведет. Без намеков, чинно и степенно, как и подобает уважаемому и знатному купцу.

Но видел Анисим Андреевич, что не просто так припожаловал к нему Столбов. Однако уж час прошел за беседой и трапезой, а к разговору так и не приступил. Хотел было сам, да вовремя одумался. Мало ли о чем Столбов догадывается. Да и при домашних те разговоры вести нельзя. Пусть и перешептываются, но ведь доподлинно, что и как произошло, не ведают. А если слухи поползут от него… О том думать не хотелось. В то, что Петр покарает за ослушание, купец верил свято.

Наконец сообразил отослать всех и оставить их наедине. Давно бы так. А то сидят хоронятся да глазками стреляют. А тут всего-то – говорить о таких вещах можно лишь с глазу на глаз. Вот сообразил, и сразу все стало куда как понятнее.

– Меня тут Туманов навестил. Заскочил водицы испить. Хм… аж на лесопилку заскочил, – ухмыльнулся такой оказии Столбов.

Сомов понимающе кивнул. Уж кого-кого, а этого аспида пронырливого по гроб жизни не забудет. И ведь тот бочонок тоже сыскал бы, да только прикопан он как раз в том сарае, где всех домашних и дворню держали.

– Два года тому, тоже в зимнюю пору, если помнишь, осчастливил меня своим посещением государь наш. Пир горой, дым коромыслом, на зависть всем соседям и купечеству. По сию пору ходят да косо смотрят. Мол, обласкан царем-батюшкой, поддержку от него лично имеет, да еще и с просьбой к нему государь обращается. Не к купцам первостатейным, а к купчишке, что ни в одном серьезном деле участником не был. Теперь-то многие бросились силинские махины скупать, завод всех заказов и исполнять-то не поспевает. А тогда только у виска крутили, мол, такие деньжищи на забаву пустую спустил.

– Так…

– Точно, – с лукавой улыбкой кивнул Столбов. – Тот пир, Анисим Андреевич, с обыска начался. Треск досок и скрип гвоздей такой был, что, казалось, зубы покрошатся, а сердце зайдется. Думал, все. Пришла беда – отворяй ворота. Сообразил, что купцов именитых государю не с руки потрошить, вот и взялся за тех, что значимости никакой не имеют. В пересчете на нынешний рубль – на шестьдесят с лишком тысяч отыскали. Все до последней копеечки. Да только ничего сверх положенного с меня государь не взял. Лишь ефимки с пересчетом изъяли да книжицу вексельную выдали. Определили в купцы первой гильдии, да еще по глупости своей я только десять тысяч заявил.

– Это как это по глупости? – хотя и ожидал чего-то подобного, искренне удивился Сомов.

Впрочем, было чему удивляться. Отчего называть глупостью решение записаться по малой ставке? Оно ведь права, считай, те же, а в казну куда как меньше отдавать приходится. Шутка ли, ему придется ежегодно выкладывать целую тысячу просто за одну лишь грамоту. Да будь воля Сомова, он бы тоже в десять тысяч заявился.

– А вот так, – развел руками Столбов. – Государь мне: мол, не глупи, не упрашивай, потом жалеть станешь. А я ему: чего жалеть-то? Во второй гильдии ходил горя не знал, а теперь в первой стану значиться. Обозвал дурнем, да внял молитвам. Лучше бы обкостерил по матери да записал в именитые, хотя и недоставало у меня средств. Ну да чего теперь-то.

– Что-то ты загадками говоришь, Степан Прокопьевич.

– Да нет никаких загадок, Анисим Андреевич. Дело новое, махина эта непонятная. Мало ее купить, так еще и оборудование к ней. Да потом все это доставить, установить, запустить. Опять же сама собой работать она не станет, потребны люди специально обученные, да платить им жалованье. И ведь попробуй обидеть, развернутся – и поминай как звали, не крепостные, враз к кому иному перекинутся. Думал, пропал я. Заставили выкупить то, что никому и даром не нужно.

– Да ведь так все и было. Все думали, что ты умом тронулся.

– Сам как пришибленный ходил. А сказать никому не моги. Но как оно все вышло, сам видишь. А жалею я оттого, что по указу-то изменения в гильдейскую грамоту только раз в два года можно вносить. Я за это время почитай все, что вложил в лесопилку, отбил. Заработал бы и больше, кабы не дурость моя. Гильдейские ограничения на сделки держат, развернуться не дают. Я уж и к государю на поклон, а мне ответ – закон есть закон, и никто его попирать не станет. Но ничего. Нынче второй год на исходе. Сразу побегу в именитые граждане записываться, пусть и нет у меня за душой ста тысяч. Заказал еще одну махину и оборудование под нее. Моя-то уж нагружена до предела, так что расшириться не получится.

– Выходит, государь тебя силком на доброе дело подрядил, – вздохнул Сомов.

– Выходит. Да только болтать о том я бы не стал. Боязно больно. Закон, он ведь что дышло – куда повернешь, туда и вышло. Мне за упрямство мое так ответили по поводу смены гильдии. А ведь иные, кто, глядя на меня, сами за то дело взялись, куда пронырливее оказались, и им никаких ограничений не было. Вот и получилось, что начал я первым, а сам в хвосте плетусь. Потому не сомневаюсь – начну болтать, и не сносить мне головы. О том и тебя упреждаю, Анисим Андреевич.

– Спасибо на добром слове.

– Хм… Ты уж прости за любопытство… – смущенно произнес заводчик, но Сомов его прекрасно понял.

– Велено строить купеческий морской корабль и заниматься заморской торговлей.

– Ох, – только и вздохнул Столбов. Что ни говори, а море это дело такое, не больно-то надежное.

– Ты мне вот что скажи, Степан Прокопьевич. Как мнишь, коли государь чего пообещал, не бросит ли, как это бывало у его деда? Не откажется от своих слов?

– Не откажется. В том уверен, как в себе. Крут он, но слову своему хозяин. Да только море, оно ведь…

– Так он не просто мне велел морской торговлей заниматься…

Сомов обстоятельно рассказал обо всех условиях, выдвинутых императором. Поведал и о страховке, и о торговле на первых порах монопольными товарами. По просьбе Столбова показал ему все документы, что предоставил ему в присутствии государя чиновник из банка. Купец все обстоятельно проверил, заверил, что у него все точно так же обстоит.

Объяснил, насколько удобно иметь дело с Купеческим банком. Только посетовал, что мало еще торгового люда поверили в тот банк, а то дела можно было бы делать куда как проще. Разъяснил и по поводу займов. Весьма удобно, и куда выгоднее, чем брать в рост у своего же брата купца. Всего-то шесть процентов в год. Зато деньги можно получить быстро. А вот с такой грамотой, на которой стоит подпись самого государя, и того проще.

Слушал его Сомов, мотая на ус. По всему выходило, что хотя у него предприятие и порискованнее, чем у Столбова, но положение более выгодное. Грамота именитого гражданина открывала большие перспективы. С одной стороны, вроде выходит, что их род никогда в рисковые предприятия не ввязывался. С другой – никто из предков в такой ситуации не бывал, а сложившиеся расклады располагали именно к риску.

Ведь как ни крути, торгуют люди морем. Века торгуют. И далеко не все корабли гибнут. Будь так, не строили бы столько судов. Рисково, не без того. Но ведь от той напасти и обезопаситься можно. Его денег вполне достанет для того, чтобы заложить не один, а два корабля. Закупить груз и выкупить ту самую страховку можно и на взятый в банке заем.

Пусть его постигнет несчастье. Но это насколько же должно не повезти, чтобы потерять сразу два корабля. А потом, заем всегда можно будет перекрыть из тех денег, что вернет ему казна. Не обманет государь. Ведь понятно же, что на его, Сомова, примере хочет привлечь купцов к морской торговле, как это было со Столбовым. Оттого этот аспид Туманов и направил к нему Степана Прокопьевича. Чтобы тот обсказал, как оно у него вышло.

И потом, кто сказал, что он пустит семью по миру? Его прежнее предприятие никуда не денется. Там все уж давно налажено и его особого догляда не требует. Сын еще молод и неразумен. Но ведь есть Евдоким, который присмотрит за всем и сделает как потребно. Да там и делать-то ничего особо не надо, только не испортить уже налаженное. Хм. А ведь если все сладится, то можно будет свои товары самому за море возить. Евдоким здесь станет товар крутить, он – возить его за море, да еще и заморские товары по меньшей цене станет доставлять.

Дело новое. Боязно. Но ведь не все так плохо. Прав государь, сидят российские купцы на злате и серебре, как наседка на яйцах. Так у нее хотя бы цыплята выводятся, а у них все мертвым грузом лежит.

Вот только обидно, что с ним так-то. Словно он провинился в чем перед кем. Нешто нельзя было по-людски? Хм… А ведь пожалуй что и нельзя. Ну вот обсказали бы ему все… пусть даже сам государь. Поверил бы он в это? А вот шиш на постном масле. Нипочем не поверил бы. Да еще и кинулся бы свое богатство перепрятывать, чтобы ни одна собака не сыскала, не то что КГБ.

А так, когда силком да из-под палки, получается, что и выбора-то у него нет. И веса за ним большого не имеется. Прищучат мелкого купчишку, так и что с того? Но когда этот мелкий купец расправит плечи да начнет прибыток с предприятия большой иметь, вот тогда все бросятся вкладываться в новое дело, которое Петр Великий пытался насадить, да не вышло у него почитай ничего.

Вон, махины огненные, эти самые силины, то никому и даром не нужны были, а теперь, как поглядели на Столбова, чуть не дерутся, чтобы завод непременно их заказ исполнил. А суда эти коноводные? Когда только появились, так тоже пальцем у виска крутили. Поговаривают, один только Демидов рассмотрел в них прибыль и упросил государя позволить ему строить такие да по Каме пользовать. Нынче же, как только монополию государь снял, сразу несколько именитых купцов бросились строить их. И дальше строить будут, потому как выгоду увидели.

Русский купец – он особой стати. Старину любит и не стремится что-либо менять, пока не уверится, что дело неизменной выгодой обернется. Ох государь. Ну и хитер. И за глотку берет так, что не вздохнешь. И обласкает так, чтобы обиду долго не помнил. Взять того же Столбова – тот день, когда готов был руки на себя наложить, теперь за счастливейший в своей жизни почитает.

Тяжкий выдался сегодня день. Мрачным вечер. А вот ночь принесла облегчение и сладкий сон. Как оно все там обернется – бог весть. Но отчего-то верилось Сомову, что, несмотря на треволнения, все к добру.

Последняя мысль, прежде чем он провалился в сон, была о том, что завтра же нужно посетить Купеческий банк. Да не забыть прихватить с собой бочонок с ефимками, как и советовал государь. Негоже браться за начинание, имея грешок за душой. Раз простилось, вдругорядь может злом великим обернуться.

Глава 4 Княжна Туманова

– Анна Александровна, голубушка, побойся бога. Да где же это видано, чтобы с мануфактуры сукно по четыре рубля за аршин продавалось?

Возмущению купца не было предела. Уж не первый год имеет дело с мануфактурой Тумановых. Ничего не скажешь, качество здесь всегда было отменное. А и то. Батюшка нынешнего владельца в числе первых был пожалован грамотой поставщика двора его императорского величества. Правда, после смерти старого князя такой же грамоткой его сына никто не пожаловал. Но это ни о чем не говорит, потому как качество осталось неизменным и сукно по-прежнему стоило каждой копейки, отданной за него.

Два года мануфактура укрывалась в тени. Но вот уже пять лет, как из года в год князь Туманов неизменно является поставщиком двора. Вот только заправляет здесь всем не он, а сестрица его. Но девка знает свое дело.

Неподалеку от старой мануфактуры заработала новая. Насколько знал купец, дорого она обошлась. Одна только огненная махина влетела в такую копеечку, что у купца тут же взбунтовалась его бережливая натура. А ведь вовсе и не его денежки трачены были. Так Анна Александровна еще и не остановилась на том, закупила полсотни новых механических станов. Да и людишек обучала в ремесленном училище, кое за свой счет содержала. Траты просто неимоверные.

Знал Трехин, что все это добром не кончится. Ну не могло быть все гладко. Такие траты неизменно боком должны выйти. И вот оно наконец случилось. Четыре рубля за аршин сукна! Понятно, что вложенное нужно как-то возвращать. Но не увеличивая же столь безбожно цену за товар!

Да у него самое дорогое сукно уходит по четыре рубля, если в розницу, а оптом так и вовсе по три с полтиной. А перевезти его, а подать уплатить? Совсем девка совесть потеряла. Не хотелось с Тумановыми обрывать связь, потому как товар всегда добрый был. Но, как видно, все же придется.

– Козьма Иванович, опять ты суждение выносишь, не выяснив все доподлинно. – Мило улыбнувшись, девушка поднесла к губам чашечку и отпила глоток горячего, душистого чая.

– Анна Александровна, так ведь понятно все как ясный день. Не послушали совета знающих людей, бросились эту самую фаб-ри-ку ставить, а это траты великие. Вот теперь и решили поправить свои дела.

– А ты, Козьма Иванович, не спеши с выводами. Не выслушал до конца и словно самовар закипел. Я тебе что сказала? Начали мы ткать сукно по четыре рубля за аршин. Так?

– Так.

– А разве я сказала, что иного сукна у нас нет? Оно конечно, выгода великая на одном таком сукне сидеть, но ведь не выйдет. Нешто, думаешь, не понимаю, что потребен разный товар, и дешевый и дорогой, чтобы разному покупателю угодить.

– Значит, иное сукно ты все так же ткешь?

– Ну конечно. Все как и было прежде. Рублевое сукно, в два рубля, в три, и вот теперь добавилось в четыре. Но ты не гляди на цену. Сукно особое, из особой шерсти. Ты про мериносов что-нибудь слышал?

– Не доводилось, Анна Александровна.

– Особая испанская порода овец. Их разводят только в Испании, их вывоз из королевства запрещен под страхом смертной казни. Вот из этой шерсти я и предлагаю сукно по четыре рубля за аршин. Можно сказать, ткань для царских особ. А ты сразу на дыбы. Никто ведь не неволит. Не желаешь, так и не станем вспоминать.

– А вы откуда же тогда раздобыли ту шерсть?

– А то не твоего разумения. Вот, глянь на образец. В тканях ты разбираешься, а потому свое суждение и вынеси.

– Хм… Анна Александровна, если товар-то новый, а мы уж давно знаемся, так, может, под продажу выделишь несколько рулонов, а там и сочтемся? – бережно перебирая отрез ткани и едва не пробуя его на зуб, с хитринкой предложил купец.

– Козьма Иванович, это что за разговоры такие? – Девушка вскинула брови домиком. – Это когда же ты успел так поиздержаться, что не можешь за товар уплатить?

– Так ведь на такую-то новость я и не рассчитывал. Потому и серебра с собой в обрез взял. А тут один рулон в сто шестьдесят рублей встанет. Ну и какой толк от одного рулона? Нужно хотя бы четыре.

– Нет, Козьма Иванович, так у нас не сладится.

– Нешто веры мне нет, Анна Александровна?

– Еще как есть. Но ведь когда берешь чужое, оно всегда легко, а отдавать-то придется свое, и уж это тяжко.

– Плохо вы обо мне подумали. Грех это, Анна Александровна.

– В том-то и дело, Козьма Иванович, что думаю я о тебе хорошо и того мнения менять не желаю. А ну как соблазнишься и начнешь прикидываться сиротой? И потом, нешто ты без запаса приехал?

– Был запас. Да только дельце по пути подвернулось. Ну и… Нешто думаешь, что не возверну долг, Анна Александровна?

– Эх, Козьма Иванович, Козьма Иванович… В то, что долг ты рано или поздно вернешь, я верю. Постенаешь, потянешь кота за хвост и когда-нибудь вернешь. Да только «когда-нибудь» меня не устроит. А ведь у вас же в Новгороде банк Купеческий открыли, чего же ты не озаботился? И тяжести с собой возить не нужно, и любая потребная сумма под рукой была бы. Сейчас спокойно выписал бы вексель, и разошлись бы полюбовно.

– Не верю я той задумке, Анна Александровна.

– А вот это ты зря. Задумка превосходная. Откуда у меня деньги на новую фабрику? Нешто, думаешь, на все это богатство достало наших средств? Больше половины заем, в государственном банке взято.

– Да мне заем-то вроде как и не к чему… – смущенно почесал кончик носа купец.

– Так и слава богу, Козьма Иванович, слава богу. Но зато какое удобство, разве не находишь? Понятное дело, что не со всеми можно векселями рассчитаться, но со мною, к примеру, очень даже можно. Да и иные веру в банки имеют. Уж во всяком случае, такого, чтобы по векселям там нельзя было получить серебро, пока не бывало.

– Значит, нет?

– Пожелаешь, присылай приказчика с платой, выдам в лучшем виде. А отдавать свое, чтобы потом с твоей бережливой натурой бороться, уволь. Хотя… Вот напишешь расписку, что в течение месяца обязуешься возвернуть, а как не уложишься, так та сумма в рост пойдет, тогда пожалуйста. Тогда со всей душой.

– Стало быть, не верите купеческому слову.

– Всяк свой интерес блюдет. Потому извини.

Купец в очередной раз вздохнул и опять взял в руки отрез. Знатное сукно. Ох знатное. Товар не из дешевых. Такой если продастся, то лишь в столице или в Москве. Нынче многие хотят выделиться настолько, чтобы иным нос утереть, а потому и по шесть рублей за аршин уйти сможет. Опять же быть первым, у кого такой товар появится, ох как выгодно. Только тогда нужно выкупать все без остатка. А ну как много окажется? А не беда. Иноземные купцы такую ткань очень даже выкупят. Не видел он у них доселе ничего подобного. А, пропадай моя телега!

– И сколь у тебя того сукна имеется, Анна Александровна?

– На двадцать тысяч рублей, Козьма Иванович. Не обессудь, но больше пока нет. Всю шерсть выработала. А потому раньше как к следующей зиме такого товара более не будет, – наблюдая за озабоченным видом купца, мило улыбаясь, произнесла девушка.

«Никуда-то ты, мил-человек, не денешься. Уж заглотал крючок по самые жабры. То о четырех рулонах речь вел, а теперь интересуешься, каков общий запас. Дорого, не без того. Придется мошной потрясти и в подпол лезть. Но ведь и выгоды каковы!»

Брат свалился как снег на голову. Вот так вот, нежданно-негаданно. То чуть ли год не появляется, то вдруг заявится, прошу любить и жаловать. Хорошо хоть супругу свою Елену и племянников постоянно отпускает в родовое имение погостить. Нет, Анне вовсе не было скучно, некогда скучать-то. Забот хватало с избытком. Всюду требовался ее догляд – и в селе с деревеньками, и на производстве, и за животиной.

В настоящий момент крестьяне в тумановских землях если и возделывали пашню, то только на своих огородах. Обширных, но все же только огородах. Земля заросла травой и полностью отошла под пастбища и сенокосы. Соседи качали головами, мол, не дело с землей так-то обращаться.

Но Анна была себе на уме. Ну не получалось так, чтобы и землицу обиходить, и все станы рабочими руками обеспечить. Не хватает народу. Как по ее задумкам, так еще и наемных рабочих придется привлекать. Оно можно бы было и своими обойтись, благо народ живет довольно сытно и детворы бегает предостаточно, да только когда они подрастут-то.

К людям у Анны отношение было самое серьезное. Зазвала к себе молодого доктора, окончившего столичный университет. Организовала вариоляцию новомодной вакциной от оспы. Народ поначалу боялся – кому захочется самолично к себе заразу подпускать. Но Анна всенародно заголила предплечье (ох и стыдно же было) и позволила сделать себе соскоб. Мало того, при всех привила и племянников, правда, с Еленой пришлось выдержать целое сражение. Тихо так шипели друг на друга, как две гадюки, чтобы прислуга не слышала. Однако своего добилась. И невестка отступилась, и крестьяне поверили.

Оспенные дома нынче по всей империи появляются. Крестьян как только не заманивают – и послабление в податях обещают, и оброк снижают. Но народ идет на прививки с большой неохотой. А вот тумановские крестьяне только осенили себя крестным знамением и пошли за своей княжной.

Кроме этого, доктор постоянно обходил дома, требовал соблюдать определенные правила. Осматривал людей. А еще для него срубили отдельный домик, где он находился в определенные часы, дабы с жалобами могли обратиться. Эту идею он подсмотрел у Блюментроста и был ее приверженцем. Там же в двух отдельных комнатах поставили по четыре кровати, на случай появления больных, коим понадобится особый уход. Анна приставила к доктору двух молоденьких помощниц из дворовых девок, которые проходили у него обучение и во всем помогали.

Опять все соседи стали коситься в ее сторону. Да где это видано, чтобы такое устраивать? Конечно, крестьянские души – это прямой путь к благосостоянию помещика, но не стоит же так-то себя утруждать. Чай, бабы рожать еще не разучились и ранние зимние вечера занять нечем. Жалко, конечно, когда умирает столько ребятни, но что тут уж поделаешь, Господь призвал.

Соседи-то косятся, а у тумановских крестьян детворы только прибавляется. Потому как доктор не просто большой денежный оклад имеет, но с него еще и спрос крепкий. Да на лекарствах Анна и не думает экономить. Так все обставила, что нередко в ее аптеку, по сути для крестьян созданную, приезжают за лекарствами для владельцев соседних имений. Опять же и медика не абы какого сманила, а очень даже способного, он уже в округе нарасхват. Но Туманова ему много воли не дает…

– Ваня, а отчего один-то? – обняв и расцеловав брата, с легким оттенком обиды поинтересовалась девушка. – Отчего Лену с детьми не привез?

– По делам выехал, оттого и без них. Неужели думаешь, что решил их прятать от тебя? Хотя следовало бы. А то мало ли что еще решишь учудить.

– Это ты мне все ту прививку позабыть не можешь? Ох, Ваня, от тебя такого я не ожидала. Ведь ничего с ними не сталось? Да и в имении уж два года про оспу никто и слыхом не слыхивал. Чего не скажешь об округе, – сноровисто собирая на стол, чтобы попотчевать брата чаем, отмахнулась княжна. Оно не мешало бы на стол собрать и посерьезнее. Но пока слуги все сготовят, горячий чай со свежей выпечкой – с мороза первейшее дело. Благо выпечка в доме всегда свежая. Наблюдая за сестрой, ничуть не чурающейся домашней работы, князь почувствовал, как в груди разливается тепло.

– Не дуйся, сестренка. Это я так, к слову, – приобняв Анну, в самое ухо произнес Иван. Потом отстранил и, заглянув в глаза, поинтересовался: – Слушай, Анечка, так что ты решила по поводу нашего прошлого разговора?

– Это ты тоже к слову? – с хитринкой взглянув на брата, вопросом на вопрос ответила Анна.

– Нет, это уже не к слову. Сестрица, тебе уж двадцать три, пора и о своем доме подумать.

– Вань, а вы нарожайте с Леной побольше детишек, глядишь, и мне радость будет, – вывернувшись из объятий, с задором ответила Анна, явно пытаясь уйти от нежелательной темы.

– Глупость говоришь, Анна, – строго изрек Туманов. – Знаю, отчего от замужества бегаешь. Боишься, что муж запрет тебя в четырех стенах и лишит возможности заниматься твоей разлюбезной мануфактурой. Ну не хочешь за Шереметева, так давай подберем кого попроще. Какого-нибудь дворянчика безземельного или с имением скромнее некуда. Так чтобы ты и замужем могла заниматься любимым делом. За приданое не переживай. Я тебе такое выделю, что свою мануфактуру поставишь. Да что мануфактуру, фабрику. Анечка, ну что может быть важнее семьи и кровиночки родной? Я куда как непоседа, а и то понимание имею. – Последнее он сказал с нескрываемой надеждой и нежностью.

– Ох, Ванечка, все-то ты верно говоришь, да только муж ведь не мануфактура. Здесь с одной только выгодой никак не подойдешь. Ну не полюбился мне никто. А как без любви-то быть? Иль ты думаешь, что только ты меня сватаешь? Соседи уж пороги обили.

– А как же стерпится – слюбится?

– Не хочу я так.

– Да ты вообще даже не пытаешься! Сидишь в имении, носа наружу не показываешь! – неожиданно даже для самого себя вспылил Туманов.

Надо же, а ведь всегда почитал себя выдержанным. Служба его ко всякому приучила. В том числе и держать себя всякий раз в узде. При его деятельности терять холодный рассудок никак нельзя. Но ты поди сохрани хладнокровие, когда с этой красавицей разлюбезной беседуешь. Впряглась, как ломовая лошадь, и тащит воз тяжести великой.

– И вовсе не сижу. Уж сколько раз в столице была. И на ассамблеи езжу, – не менее резко ответила брату Анна.

– Угу. Тогда же, когда в столице бываешь. Эдак раз в год. Ну и как ты сама себе мужа-то сыщешь? – усаживаясь на стул и уже практически взяв себя в руки, буркнул Туманов.

– Все, Иван, этот разговор закончен.

– Ты присядь, сестрица, присядь. Нечего кипеть как самовар. Чаем-то брата потчевать будешь или все это только для красоты выставила? – поведя рукой над столом, произнес Иван.

– Извольте, милостивый государь. – С нескрываемым ехидством девушка отвесила легкий поклон, после чего присела на стул и начала наполнять для брата чашку.

– Хм… А ведь не чай. Травяной сбор, – отпив глоток, подметил князь.

– Все так, братец. Чай, он для души полезен, а нынче лучше пить сбор. На воздухе много времени провожу, эдак и до болезней недолго. Это мне доктор наш настоятельно рекомендует, да и травница Степанида о том же твердит. Наумов, доктор наш, с ней спелся на славу.

– Видать, неглуп, коли не отмахивается от мудрости народной.

– Неглуп. Он при Блюментросте долгое время обретался, а тот, поговаривают, последние годы к травницам присматривается. А Наумов хочет создать труд по совместному применению старинных и современных методов лечения. Да только сдается мне, его все больше Алена влечет, внучка Степаниды, а не знания травницы, – с улыбкой закончила Анна.

– А может, и то и другое, а, Аня?

– Опять?

– Ну неужели тебе никто по сердцу не пришелся, сестрица? Да и нельзя так.

– Думаешь, не понимаю, что в девках засиделась? Да и что за жизнь без семьи и детей. Так, одно недоразумение, – поставив чашку, серьезно ответила Анна. Иван даже замер, боясь вспугнуть проявление благоразумия у сестры. – Прав ты. Только давай так: вот разберемся с долгами, получим прибыль, а там и решим, как быть. Коли не сыщется по сердцу, выйду по уговору.

– А чего тянуть-то, Анечка? Когда еще мы с теми долгами рассчитаемся. А жить можете и здесь, в имении. Мне все одно по службе в столице быть потребно. Как с тайными делами покончил, так семья при мне. А как с долгами разберемся, так и именьице какое справим, и на фабрику деньги найдутся. Мне в займе банк не откажет.

– Я гляжу, ты уж решил меня за бессребреника отдать, а, братец?

– Оно бы конечно… Так ведь иной тебе делами заниматься не даст, а ты без своих ткацких станов совсем зачахнешь.

– Знаешь, Ваня, когда я, не вылетев из отцовского гнезда, под твоим попечительством, так все ладно. Но коли в иную семью уйду, не дело висеть на твоей шее.

– Это ты-то на моей шее? – Иван от возмущения даже подался вперед, наваливаясь грудью на стол. – Да тут все на твоих плечах держится.

– Иван, и имение, и земли окрест, и фабрика принадлежат тебе. Я же только помогаю, в меру своих сил и разумения. Потому оставим этот разговор. Нешто так торопишься от меня избавиться? – вновь лукаво улыбнулась Анна.

– Ты знаешь…

– Знаю. Все знаю, Ваня. Даже то, что можешь выдать меня, не спросив моей воли. Но давай сделаем, как я о том прошу.

– Анечка… тут дело такое… Словом, когда у нас получится с теми долгами расквитаться, одному Богу известно. А я, как глава семьи, обязательства имею, и родители, взирая на нас, наверняка недовольны.

– Все. Дальше не продолжай. Два года, братец. Нам потребуется два года, чтобы в изрядный прибыток выйти. Стадо мериносов разрастается, шерсть дают просто на загляденье. Второе стадо куда обширнее. Уже сегодня половина шерсти у нас своя. А потому, будь уверен, через два года все будет ладком. И тогда, коли сама никого не присмотрю, все сделаю по твоей воле. Мое слово крепкое, ты знаешь.

– Не сбыться твоим планам, Анечка, – вздохнув, потупился Иван.

– С чего бы? – вскинулась Анна. – Уж не решил ли ты, что лучше меня знаешь, как управлять делами? Я все уж давно рассчитала… – Девушка вдруг осеклась и пристально посмотрела на брата. – Я чего-то не знаю?

– Мы должны будем взяться за казенный заказ, Анечка.

– Значит, его величество решил, что пришла пора отобрать льготу и вернуть прежнюю норму в тысячу аршин? Плохо. Но, с другой стороны, вполне объяснимо и не так страшно, – задумчиво проговорила она, скорее обращаясь к самой себе. Потом вновь взглянула на брата. – Что, еще хуже? Перейти полностью на изготовление казенного сукна? А что, армию собираются увеличить в несколько раз? Куда им столько сукна-то? Или решили продавать в Европу? Так мы и сами не лыком шиты.

– Посконь.

– Что посконь? – Княжна даже откинулась на спинку стула, силясь понять сказанное братом.

– Мы должны будем ткать посконь, Анечка.

– Погоди-погоди… Как посконь? Какая посконь? Ты вообще представляешь, о чем говоришь? У нас суконное производство, под него все делано.

– Армии нужна посконь, и очень много. О переходе на новую форму слышала?

– Слышала. Но только потребность в сукне ничуть не уменьшится. Насколько мне ведомо, под посконь будет заведено отдельное производство. И это дальние планы.

– Потребность в новой форме возникнет уже в этом году. Мы на грани войны с Турцией и, возможно, с Персией. Петр Алексеевич отводит большую роль новой форме ввиду жаркого климата в тех краях.

– А нам-то что с того? – Возмущенная девушка вскочила со стула и заходила по комнате, как разъяренная львица в клетке. – Получается, что в угоду его императорскому величеству мы должны разориться? Погляди в расходные книги, благодаря твоим заботам там все набело писано.

– Я уже обещал, что ты возьмешься за это дело.

– Иван, ты меня слышишь?! – не выдержав, закричала девушка, чего раньше никогда себе не позволяла. – Земля не пашется, у людей только огороды и скотина. На полях одна трава, все отошло под пастбища и сенокосы. Зерно, как и иное, закупаются. Посконь же твоя идет по десять копеек за аршин. Ты понимаешь, что мы пойдем по миру с протянутой рукой? Да что мы, ты о людях подумал? Ведь перед Господом нашим за них ответ держим. Откажись.

– Не могу. Ты сама…

Но княжна уже не слушала. Резко обернувшись, она стрелой вылетела из комнаты. Иван так и остался с открытым ртом, не успев закончить фразу.

Господи, как она ждала этой встречи! Как хотела еще хоть разок его увидеть. Но судьба распорядилась так, что видеться они могли лишь мельком. За все эти годы они встречались только шесть раз. На той самой ассамблее и чуть позже, когда едва не погиб Иван. Третий раз – когда ее, грязную и изможденную, прямо из камеры вывели на допрос к начальнику КГБ Ушакову. Потом были еще три встречи – он навещал их имение, живо интересуясь тем, как она ведет сложное хозяйство своего брата.

Все эти три раза случались ассамблеи, которые проходили в их доме. Но даже тогда она не могла удовлетворить своего желания и пообщаться с ним. Государь никогда не задерживался надолго. День посвящался делам и проходил в ее общении с прибывшим с Петром окружением. По большей части это были управляющие или владельцы мануфактур. Вечер отдавался слетевшимся как мотыльки на свет дворянам Псковской провинции. С первыми лучами солнца император неизменно убывал.

И все же она всегда с нетерпением ждала очередного его визита, проживая долгий срок, тянущийся подчас больше года, с надеждой и каждый раз убеждая себя, что это несбыточно. Боже, за что ей это? Ведь знает же, что у государей особая жизнь, посвященная долгу перед государством. Стать любовницей? Нет, этого она не допускала даже в мыслях. Но и получить иначе этого юношу, превратившегося в высокого, стройного и сильного мужчину, она тоже не могла.

Так на что же она надеялась? Хороший вопрос. А она и сама не знала. Просто жила и лелеяла свою мечту. Странно для столь целеустремленной и деятельной натуры? Еще как странно. Вот только сердце и рассудок ходят лишь по одним им ведомым дорожкам, и подчас те никогда не пересекаются.

Она ждала его всегда. Ждала и сегодня. Не желала видеть. Ненавидела. Но ждала. В последний раз. Такого предательства она простить не могла. Одним пожеланием, используя верноподданнические чувства князя Туманова, перечеркнуть дело многих лет ее не столь уж и длинной жизни. Нет, этого она ему не простит никогда.

Хватит ждать чуда. Она уже не маленькая девочка и в чудеса не верит. Брат говорит о Шереметеве. Что ж, уважаемый и древний род. Правда, некоторое время граф пребывал в опале и отслужил три года в Низовом корпусе. Но нынче получил отставку по военной коллегии и служит при дворе.

Государь не забыл того, что Петр Борисович был его товарищем по детским играм. Как и того, что тот всячески пытался отвлечь его от общения с Иваном Долгоруковым, хотя и не преуспел в этом. Да и к заговору он никоим образом не был причастен, пострадал вместе со всем полком.

Придворный, с хорошими перспективами. Красавец. Достаточно богат. Не обделен умом. На ней сам остановил свой выбор, заприметив на ассамблее в Санкт-Петербурге. Брата все обхаживает. В имении у Тумановых, не в пример этому предателю, бывал куда как часто. Оказывает всяческие знаки внимания. Что еще нужно?

А вот и он сам. Сидит на коне как влитой. На этот раз прибыл со свитой государя. И как это император оставил двор без его пригляда? Насколько ей было известно, Петр Борисович держал в своих руках бразды правления всем императорским двором. Хотя тот и был невелик, но все требует догляда и управления.

При виде княжны Шереметев учтиво поклонился, насколько это было возможно в седле. Она ответила тем же, а потом назло всем, а скорее себе, так как остальным до этого не было никакого дела, одарила его лучезарной улыбкой. Нет, не ошиблась она. И впрямь запала в сердце графу. Вон как засветился и приосанился.

За этими гляделками она как-то упустила момент, когда дверь возка распахнулась и на снег ступил император. Когда же она наконец перевела взгляд на царственную особу, то увидела хмурое и даже угрюмое выражение лица. Странно. Он всегда приезжал к ним в имение в прекрасном расположении духа и в ожидании новых достижений княжны.

А вот дудки! Это она должна быть недовольной! Тоже нашелся Иван Калита! Всюду ему выгоду подавай да прибыток казне. А то, что по миру пускает верного своего слугу, ему невдомек. Неужто не понимает? Как бы не так. Все он понимает. Она-то его купеческую натуру уже раскусила. Давно с такими дела имеет. И нет разницы, какого ты звания, человек, он и есть человек, со всеми слабостями и пороками.

Однако как ни была она зла на императора, приличия соблюла, приветствуя полагающимся поклоном. Петр, как обычно, взял ее ручку в свою, поднес к губам и поцеловал. Анна была настроена решительно и намеревалась вести себя холодно.

Вот только опять сердце не захотело жить в мире с рассудком. Едва пальцы Петра коснулись ее руки, оно забилось, словно птица в клетке. А от поцелуя, показавшегося горячим даже сквозь перчатку, по жилам разлился огонь, вызвав легкую дрожь. Господи, да что же это такое? Отчего так-то? Ведь ненавидит она его.

– Здравствуйте, Анна Александровна, здравствуйте, хозяюшка.

А голос… Боже, какой у него голос. Мягкий, бархатный, обволакивающий. Стой! Ты что делаешь?! Не смей! Он предатель и вор! Точка! И голос у него скорее суровый и недовольный. Это с чего бы?! Сам как вор пришел в дом и еще чем-то изволит быть недовольным?! Ну, Петр Алексеевич!

– Здравствуйте, ваше императорское величество. – Несмотря на то что первое слово далось с трудом, голос ее был тверд и холоден. Все как и хотела. Получай, тать! – Вот только ошиблись вы. Не хозяйка я в этом доме. Хозяйка нынче в отъезде.

– Ну так вы за нее, не так ли? Или что-то изменилось с нашей последней встречи? – Петр постарался скрыть охватившее его недоумение и с трудом удержался, чтобы не бросить взгляд в сторону светящегося как ясно солнышко Шереметева.

Ну а как прикажете реагировать на это «ваше императорское величество»? Не «Петр Алексеевич», не «государь», хотя самое настоятельное позволение имеет. Что случилось-то? Еще и Петька этот. Впрочем, не здесь же выяснять.

– Нет, ваше императорское величество, ничего не изменилось. Вот он, мой брат, хозяин имения, мануфактуры, фабрики и всех угодий, – все так же холодно ответила девушка.

«Эге, паря, да ты влип. По самое не балуйся влип. Видел, как она на Шереметева глазками стрельнула? А он как на нее поглядывает? Если чего и хотел, то опоздал. Как есть опоздал. И нечего от меня отмахиваться. Сам дурак. Сам в себе разобраться не можешь, а туда же. Виноватых ищешь. Ничего я тебе советовать не буду. Тут тебе никто не советчик. Сам разбирайся».

Поддержал, помог, нечего сказать. Уж лучше бы молчал. Тоже нашелся ангел-хранитель. Петр только сжал челюсти и по уже сложившейся привычке глубоко вдохнул и выдохнул. У него теперь хорошо получается, считай, никто и не замечает. Ан нет. Она заметила. Вон как стрельнула глазками и подбородок вздернула.

– Шереметев.

– Я здесь, государь. – Придворный тут же оказался подле Петра, готовый выполнить любое распоряжение.

– Мы пока делами займемся да хозяйство обойдем. А ты озаботься подготовкой к ассамблее.

Показалось? Или император недоволен своим приближенным?

– Так уведомления уж разосланы, – растерянно ответил Шереметев.

Нет. Не показалось. Петр явно недоволен своим царедворцем. Вот смотрит Анна, и мнится ей, что государь словно хочет показать ему его место. С чего бы это? Судя по реакции Петра Борисовича, ему и самому невдомек.

– А ты и успокоился. Дом подготовить потребно, иное разное. Тебе лучше знать, не впервой устраивать ассамблеи. Можно сказать, собаку на этом деле съел.

– Все исполню, государь. Не изволь беспокоиться.

– Вот и исполняй.

Шереметев поклонился и поспешил удалиться с глаз долой. Странно. Раньше Петр никогда не интересовался подобными мелочами. Словно ему всегда было абсолютно безразлично, как все будет организовано. Что при его отношении ко всякого рода пышным церемониям и празднествам было вполне объяснимо. А тут такое внимание.

Опять же Тумановым не привыкать к приему соседей и устройству ассамблей. Всего имеется с избытком. И места хватает, и слуги знают, как все обустроить, тут даже вмешательства не требуется. Разве только окинуть все хозяйским взглядом да указать на мелочи. Но до того времени еще с избытком.

Еще одна странность. Вообще-то Иван не только хозяин дома. Он еще владелец и мануфактуры, и созданной фабрики. И стада и селения принадлежат князю. Потому ему в первую очередь следует сопровождать императора при обходе владений. Ан нет, и его государь отправил заниматься подготовкой к празднику. Словно тут какой особый прием намечается…

В эту поездку Петр взял с собой только шестерых гвардейцев его неизменного эскорта да дюжего сержанта, который, казалось, вообще никогда не отходит от государя. Сопровождала же его только она. Это когда же такое случалось, чтобы он приезжал без целой своры мануфактурщиков и управляющих?

Она же у него за диковинку, которую нужно неизменно всем показывать, расхваливать и ставить в пример. Ах да, еще потребно чуть не за ухо трепать и приговаривать: учитесь, олухи царя небесного, как нужно работать. А тут, можно сказать, только вдвоем. В иное время она и обрадовалась бы, да только не сегодня. Нет, что-то такое волнительное есть. Хотя… Это, наверное, скорее от переполняющей ее злости.

Объезд начали с дальних угодий. Петр не чинясь обходил кошары, знакомясь с тем, как именно все устроено. Обходил сам, так как Анна наотрез отказалась входить в помещение, пахнущее далеко не французскими духами. Конечно, если его императорское величество прикажет… Нет? Ну и ладно, тогда она на свежем воздухе обождет.

Петр с нескрываемым удивлением посмотрел на девушку. Что за странные перемены? Раньше она вроде никогда не чуралась лично на все взглянуть и пощупать своими руками. Да что там, делала это с нескрываемым удовольствием. У нее даже любимицы среди овец были. И ягнят всегда брала на руки, как игрушку какую, в сердце запавшую. Ладно, можно все осмотреть и в обществе пастухов. В конце концов, княжна не может знать больше них.

С разведением овец у Тумановых все обстояло наилучшим образом. Не собираясь делать все наобум и надеяться на авось, к этому делу они подошли с уже привычной обстоятельностью. Вернее, подошла Анна Александровна. Ей удалось сманить из Испании семью пастухов. Пусть в здешних краях значительно холоднее, зато теперь у бедной семьи есть свой просторный дом и они ни в чем не знают нужды. Да при этом им не приходится делать ничего такого, чем бы не занимались раньше. Правда, холодно в этой дикой Московии, но, с другой стороны, не такая уж это и беда.

В настоящий момент стадо мериносов составляло уже около тысячи голов. Животные прижились хорошо и полностью акклиматизировались. Все было за то, что с разведением этой ценной породы княжна справилась просто великолепно. Не сказать, что Петра полностью устраивал тот факт, что обширные поля полностью ушли под разведение мелкого скота, так как у Тумановых помимо поголовья мериносов имелись и другие, в куда большем количестве.

Но тут никак не подгадаешь. Запало девушке, живущей в Псковской провинции, заняться овцеводством. Не гнать же ее в степные районы. К тому же пастух-испанец занимается скрещиванием различных пород овец и всячески в том поощряется молодой госпожой. Глядишь, вскорости появится порода, полностью адаптированная для России. Одно имение – это не страшно.

После настала очередь фабрики. С делами на мануфактуре Петр был знаком давно и обстоятельно. Меняться там по большому счету было нечему. Разве только когда у хозяев появятся средства, мануфактура исчезнет и на ее площадях расположится новая фабрика. Или, вернее сказать, новые цеха.

А вот сама фабрика Петра заинтересовала. И тут уж, как ни старалась Анна остаться в стороне, ничего-то у нее не вышло. Разумеется, ее помощник вполне мог все показать и рассказать. Неумехе девушка не доверила бы управление. Но император требовательно посмотрел на хозяйку, и той ничего не оставалось, как, тяжко вздохнув, провести государя по всем цехам самолично.

– Ладно у вас тут все устроено, Анна Александровна, – остановившись и с удовольствием глубоко вдохнув особый, густой фабричный воздух, произнес Петр.

– Стараемся, ваше императорское величество, – чуть ли не с вызовом ответила девушка.

– Оно и заметно, что стараетесь. Сколько полотна приходится на один стан за день?

– Восемь аршин, ваше императорское величество.

– А сколько успеваете переработать?

– Фабрика за день выдает в среднем четыреста аршин готового полотна. Иногда чуть больше, иногда чуть меньше. Все зависит от частоты различных несуразиц.

– Прекрасно. Просто замечательно. Это в сравнении с вашими же станами на мануфактуре выходит в два раза больше. Изрядно. А еще больше не выйдет?

– Да куда больше-то, ваше величество? И без того изрядно выходит. Подумать только, еще шесть лет назад я радовалась тому, что с каждого стана за день возможно получить по два аршина сукна, а тут в четыре раза больше.

– И что, вот так вот всем довольны?

– Ну-у, по мне, так можно было бы и больше. Но тогда нужно переделывать стан и вносить в него изменения.

– И какие, на ваш взгляд, изменения могли бы способствовать еще большей отдаче? Говорите, Анна Александровна, говорите, не стесняйтесь. Порой и самая бредовая идея находит воплощение в жизни. Да вот хотя бы движитель Силина тоже казался бредом, а на поверку получилось куда изряднее английской махины.

– Движитель и впрямь вышел на славу, – пристально глядя на Петра, произнесла девушка.

Тот преобразился. То был мрачен и угрюм, потом словно прятал от нее взгляд, но, оказавшись на фабрике, воспрянул духом. Ах да, радуется успехам своей диковинки. Не иначе как опять пришлет к ней целую свору нерадивых работников, науку постигать. Ну что же, давай, раз уж так. Погляди, кого и за что решил пустить по миру.

– Извольте, ваше величество, – наконец решившись, начала девушка. – Один ткач вполне способен присматривать за двумя станами, есть и те, что управляются с четырьмя. Но это уж совсем оборотистые, у которых шило в известном месте. Да только простои долгие случаются, а потому я того не одобряю. Все оттого, что выходит множество задержек, даже при нормальной работе каждый раз приходится менять катушки в челноках. Вот кабы был механизм, который бы сам ставил на замену новую катушку или заряженный катушкой челнок, тогда и станы останавливались бы куда реже…

Анна говорила и говорила, высказывая свои наблюдения. Петр же, вооружившись книжицей, записывал все замечания. Задавал уточняющие вопросы, просил показать, как она видит решение той или иной проблемы. Анна коснулась и иных проблем, не только по ткацким станам. Петр продолжал записывать, проявляя всесторонний интерес…

– Спасибо, Анна Александровна. Это очень ценные наблюдения, – наконец пряча книжицу, произнес Петр. – Андрей Константинович, конечно, длительное время проводил испытания своих махин. Но, как говорится, практикам все видится иначе. А уж такому, как вы, досконально постигшей ткацкое дело, и подавно.

– Благодарю, ваше величество.

– Кстати, Анна Александровна, коли у нас зашел разговор об этом… Брат разговаривал с вами?

– Разговаривал. – Ну вот. Только настроение начало поправляться…

– И как? Когда вы будете готовы приступить?

– Никогда, – резко обернувшись к Петру, выпалила девушка, чем ввергла императора в ступор.

– То есть как это никогда?

– Я никогда не буду к этому готова, ваше величество, – все так же с вызовом ответила Анна, которую уже буквально трясло от негодования.

Сержант, все это время неотступно следовавший за парочкой, как-то странно ухмыльнулся и словно невзначай отошел в сторонку. Вот только что был рядом, а вот уже внимательно наблюдает, как ткачиха управляется со станом. Хм… Еще и интересуется у нее чем-то, пальцем в махину тычет да со знанием дела покачивает головой. А потом приобнял ее и, увлеченно слушая, повел куда-то.

Все это Анна отметила лишь краем сознания, сосредоточив внимание на государе. Нет, не так. Молнии из глаз в него метала. И как только не испепелила.

– Анна Александровна, каждый из нас отдает все силы на благо государства. У вас есть несомненный талант, и просто грешно не поделиться им. Ткацкие фабрики – дело совершенно новое, и специалистов для них попросту нет. Вы же достигли просто поразительных успехов. Ни одна казенная фабрика не в состоянии соперничать с вашей. Неужели вас ничто не заботит кроме собственной выгоды? Так ведь на нее никто и не претендует…

– Не претендует? – Девушка едва не задохнулась от возмущения. – Развалить налаженное суконное производство только оттого, что армии понадобилась посконь – это так вы ни на что не претендуете? Не убили тогда моего брата, так решили нас по миру пустить? Не смотрите на меня так, ваше величество. Брат, он на службе и готов жизнь положить, если то будет потребно России. Но я в первую очередь думаю о его семье, даже если он об этом позабыл. Да где это видано, чтобы государь желал разорения своим верным слугам?

– Погодите, Анна Александровна. Успокойтесь. – Петр даже растерялся от того напора и пыла, с которым набросилась на него разгневанная княжна.

– А чего мне успокаиваться? Может, еще обвините в чем? Так давайте. Лучше уж на плаху, чем видеть это непотребство.

– Какая плаха? Какое непотребство? Вы о чем вообще, Анна Александровна?

Император окончательно потерял нить рассуждений девушки, не в состоянии понять, что вообще с ней произошло. Мало того, он уже и сам начинал сердиться. Перед ним стоял последний человек на этом свете, на которого он хотел бы гневаться, но и совладать с собой ему было все труднее и труднее.

Да что такого особенного он сказал, чтобы заслужить подобное? Вот именно, что ничего. А потому выслушивать этот поток негодования, да еще и несправедливого, он не собирался. Вот только, как ни непристойно вела себя девушка, обижать ее тоже не хотелось. А вот понять… Понять очень даже не мешало бы.

– Я о том, ваше величество, что вы повелели наладить производство поскони на фабрике моего брата и ввергнуть его в пучину разорения.

– Развалить столь хорошо налаженную суконную фабрику, чтобы наладить производство поскони? Я что, по-вашему, похож на недоумка? Ну чего вы так на меня смотрите? Только что вы не стеснялись в выражениях. Прошу, продолжайте.

Анна в растерянности смотрела на императора, силясь понять происходящее, и не понимала ровным счетом ничего. К горлу подкатил твердый ком. От обиды хотелось плакать. Да что там плакать, она готова была разрыдаться. Пытаясь сдержаться, она часто и глубоко задышала. Как он мог? А мог ли? Вон как смотрит. Да и его слова… Неужели?.. Не-эт, брат не мог ошибиться или обмануть. Да и зачем ему это?

– Вы… Вы ска-за-ли бра-ту, ч-что х-хоти-те п-пору-чить м-мне в-выделывать п-посконь. Ч-то он-на пот-требна для армии, – превозмогая себя и борясь с готовыми вырваться наружу рыданиями, запинаясь, произнесла девушка.

– Да, я говорил это. Да погодите вы, Анна Александровна. – Петр едва успел схватить за руку княжну, уже готовую от него убежать. – Да, я спросил вашего брата, возьметесь ли вы за выделку поскони. Это действительно важно, и не только для армии.

– Вот видите! – все же расплакавшись и растирая по лицу хлынувшие из глаз слезы, выкрикнула она.

– Господи, да что в этом такого-то? Я ведь не приказываю вам. Не хотите расставаться с вашей фабрикой – да ради бога. Найду кого-нибудь другого. Анна Александровна, давайте присядем вот здесь. Прошу. Во-от так, – помогая девушке устроиться на какой-то колоде и присаживаясь на корточки напротив нее, самым заботливым тоном произнес Петр. – Итак. У меня сложилось стойкое убеждение, что произошло какое-то недоразумение.

– Да какое недоразумение, коли вы сами говорите, что…

– Говорю. Все правильно. Вот только, по-моему, внимая моим словам, вы слышите только себя…

В усадьбу Петр вернулся, испытывая двоякое чувство. С одной стороны – сильное облегчение. С другой – будучи крайне рассерженным. Господи, это же нужно было до такого додуматься! Нет, он конечно же не ангел, и тому яркое подтверждение последнее посещение им четырех купеческих домов. Осчастливил, нечего сказать, растряс мошну, веками собираемую, и заставил вкладывать нажитое в различные предприятия.

Но даже им он предлагал заняться не просто чем-либо ранее не свойственным, а сулящим неизменно большую прибыль. Да еще и сам выступал в качестве поручителя и гаранта. А тут вдруг ни с того ни с сего решил разорить честно служащего престолу офицера КГБ. Да бог с ней, со службой, он никогда и в мыслях не держал пустить кого-либо по миру. Даже семьи заговорщиков не понесли особых потерь. Люди состоятельные и предприимчивые нужны России как воздух.

На крыльцо большого дома он и Анна поднялись вместе. После чего разделились – девушка убежала в свою комнату, Петр же направился прямиком в кабинет князя, где, со слов прислуги, тот и находился. Вот они, красавцы. Оба здесь. Все помещение задымили своими трубками.

– Петр, поди глянь, как идут приготовления к ассамблее, – ничуть не церемонясь, выставил за дверь Шереметева император.

Оставшись наедине с главой дома, Петр прошел к столу, где стояла открытая шкатулка с трубками и табаком. Сноровисто набил одну из них и раскурил от поднесенного Тумановым огонька. Закашлялся. Давно уж не баловался, да вот сегодня что-то разобрало. Плюнул и бросил уже дымящуюся трубку на стол. Резко распахнул окно, впуская в кабинет свежий воздух. Глубоко вдохнул, расправляя грудь.

– Так что, Иван Александрович? Получается, готов терпеть разорение от императора на благо России-матушки? Чего молчишь, как воды в рот набрал? Отвечай, коли спрашиваю.

– Готов, государь. Если то потребно для России, готов.

– А России это нужно?

– Армию потребно переодевать, государь. Нынешняя форма нарядна, да только и того. Удобства в ней нет никакого, а это в бою первое дело. И потом, солдату и без того достается, к чему ему еще и эти мучения. А он за Россию сражается.

– Иван!.. – Петр даже задохнулся от охватившей его злости, но взял себя в руки, опять сделал вдох, на этот раз не таясь. – Дать бы тебе по уху, раскудрить твою в качель.

– Государь…

– Госуда-арь. Ты чего сестре наплел?

– Слова твои передал, государь. Ты же сам спрашивал, возьмется ли Анна за выделку поскони.

– На вашей фабрике?

– Так а где же еще, государь? Она-то, чай, здесь управляется. А за нее ответил, потому как я хозяин фабрики.

– Вот мне интересно, ты как умудряешься быть одним из лучших офицеров КГБ, коли таких простых вещей осмыслить не можешь? Значит, купчишек никому не ведомых я к делу выгодному приставляю да помощь оказываю, а тебя под разорение подвожу. Так получается? А если понял, что веду тебя к разорению, отчего не сказал об этом? Ваня, я хочу большую казенную фабрику поставить, чтобы выделывать на ней ткань посконную, а для того мне нужен знающий управляющий. Лучше твоей сестры у меня и нет никого. Вот и хотел, чтобы она занялась этим. А поскони той потребно будет много, очень много. Она не только для армии пойдет, но и простому люду. И за границу вывозить станем, потому как она вполне сможет тягаться с бумажной[9]. Сегодня вся пенька уходит в канатное да парусное дело. Посконь только кустари и производят. А если тканью продавать, то выгода почти в семь раз выйдет. И это при том, что она дешевле вдвое против сегодняшнего получится, всего-то пять копеек за аршин.

– Так откуда же мне было знать, государь.

– А разве не знаешь, что фабрику закладывать собираемся?

– Знаю. Но где же это видано, чтобы на казенной мануфактуре девка заправляла? Не было такого на Руси.

– В России много чего не было. Так и что с того? Довел сестру. Она чуть рассудка не лишилась.

– А как же с посконью-то? Иль опять солдатушки по южным степям в зной в кафтанах суконных расхаживать будут?

– Отчего же. Подправили нартовские умельцы станы, что парусину ткут, сейчас посконь ладят. И машинки швейные уж наладились делать, и швеи для половины полков уж готовы. Их в первую голову обеспечили машинами, за счет полковой казны. Опять же полк затраты свои восполнит, солдатские женки при деле окажутся, да солдаты куда дешевле смогут мундиры строить. Пока будем летним обмундированием обеспечивать, на большее средств нет, но то не беда, в зиму в прежних мундирах походят. Так что за солдат не переживай, их обеспечим. А вот перед сестрой повинись. Кхм… если она не оторвет тебе голову, – не удержавшись от насмешки, закончил Петр.

Довольный собой и тем, что ситуация разрешилась самым благоприятным образом, Петр направился к двери.

Конечно, не сразу удалось убедить княжну Туманову согласиться на подобный шаг, но все же получилось. Впрочем, не будь у нее здесь знающих и толковых людей, которым она могла бы всецело довериться, то никакого красноречия Петра не достало бы подвигнуть ее на этот шаг.

Теперь он мог быть спокойным по поводу нового предприятия. Под закладку ткацкой фабрики уже готовились станки, велись закупки посконной пряжи. Было подобрано и место, уже с весны начнется возведение зданий. Анна Александровна поставила условие, что она будет присутствовать при строительстве с самого начала и до конца. Пусть в строительстве она и не смыслит ничего, но зато знает, как и что нужно сделать, чтобы избежать ошибок, которые были совершены при возведении их фабрики.

Петра Шереметева император нашел на крыльце. Тот не скупясь раздавал последние указания. Дело уж шло к вечеру, и гости скоро начнут съезжаться. Ага, вон показались сразу три возка с гостями. И остальные не заставят себя долго ждать. Что с того, что Тумановы устраивали ассамблею в неурочный час. Чай, государь не так часто наезжает. Впрочем, это как сказать. И все к Тумановым норовит, словно нет иных славных родов.

– Как, Петр, все ли готово?

– Все, государь.

– Вот и ладно. Хорошо все же, что ты у меня есть, а то и не знаю, кто бы всеми этими дворцовыми делами заправлял. Чего косишься? Понимаю, размаху для тебя нет никакого, скупее меня только король прусский. Что? Не так? Ты за языком-то следи.

– Так ведь я молчу, государь.

– Молчит он. Дай только срок, так развернемся, что пышности нашего двора все завидовать станут.

– А вот в это верю, государь.

– И правильно делаешь. Слушай, Петр, я тут заприметил, Варвара Черкасская на тебя посматривает томным взглядом. Промеж вас, часом, ничего эдакого?

– И мыслей не было, государь.

– А вот у нее пожалуй что и есть. Ты как? А то гляди, могу и сосватать. Мало что сама красавица, кровь с молоком, так еще и батюшка за ней приданое богатое даст.

– Да я тут…

– Угу. Анна Александровна на загляденье хороша. А главное, умна и деятельна. Дома такую не удержишь. Я только заикнулся, чтобы она под свою руку казенную мануфактуру близ столицы взяла, так она враз загорелась, как порох вспыхнула. А ведь долгов на имении под сотню тысяч. Но ей только дай чем новым и интересным заняться. Ладно, пошли отсюда. А то не ровен час еще посчитают, что гостей встречаем, так штрафную враз нальют.

Глава 5 Дикое поле

– Чего такой смурной, Тарас Степанович? Неужели след потеряли? – не скрывая обеспокоенности, поинтересовался майор Прутков у подъехавшего сотника.

– Та лучше бы потеряли, Андрей Сергеевич.

– Ого. Дай-ка угадаю…

– Та и гадать нечего. Отколовшиеся казачки, чтоб им пусто было, – сдергивая папаху, сокрушенно произнес сотник.

Понять старого вояку несложно. Одно дело, когда в набег отправляются татары. Враг давний, привычный, опять же иноверцы, поэтому никаких сомнений при встрече с ними нет и в помине. А вот когда судьба сводит на поле брани со своими же казачками, тут уж дело иное.

Казаки – народ особый, сложившийся за сотни лет беспрерывного проживания на окраинах русских земель. Кого только не приносило в их ряды. Беглые крестьяне, разбойники, татары, турки, представители иных народов… здесь принимали всех, невзирая на прошлое. Главное, чтобы человек был готов принять православие, если раньше исповедовал иную веру, и законы общества, устоявшиеся за долгое время.

Запорожцы были далеко не ангелами. Скорее уж наоборот. Совершить набег, отобрать последнее, не моргнув глазом лишить живота – все это было им свойственно, мало того, было их образом жизни. Ничего удивительного в том, что казаки уводили в полон своих же православных, не было. Для казака свой – только такой же казак, а мужичье, ковыряющееся в земле, вполне могло оказаться объектом грабежа. Да что могло, те же казачки, что нынче остались с русскими, еще недавно и сами ходили за добычей на русские земли.

После того как Запорожье вернулось под руку российского императора, казаки разделились на две неравные части. Большая осталась с русскими. Меньшая же, не пожелавшая принять руку и законы России, ушла на территорию татар. Так что ничего удивительного, что они решили отправиться на русскую территорию за полоном. Привычное в общем-то дело.

– Сколько их, Тарас Степанович?

– Как и полагали, две сотни. Кабы только с награбленным уходили, то нипочем не нагнали бы. А с полоном вишь как вышло, – не без сожаления произнес сотник.

– Как думаешь, станут биться или сразу бросятся наутек? – Майор был серьезен и сосредоточен.

Вопрос вовсе не праздный. Если решат драться, крови это будет стоить изрядной. Рубаки они славные, страха не ведают. Можно сколько угодно твердить, что к татарам ушли самые настоящие отбросы, – это вовсе не делало их менее умелыми и свирепыми бойцами.

– Если выхода не будет, то рубиться станут нещадно. А как увидят свет в окошке, то уйдут. Они здесь за добычей, а не за воинской славой.

Ну да. Стоять насмерть в этой голой степи им не с руки. Вот если бы у них был уговор, тогда только держись. Казак раньше лишится живота, чем нарушит клятву. А так… Ничего постыдного в том бегстве нет. Прав не тот, кто попусту ищет славы и с подведенным брюхом ходит, а тот, чьи кони под добычей прогибаются.

– А если они уводят полон не на продажу, а для того, чтобы посадить на землю? Ведь к татарам налегке уходили, – усомнился драгунский майор.

Запорожские казаки значительно отличались от тех же донских. У последних, несмотря на то что под ногами была плодороднейшая земля, под страхом смерти запрещалось ее возделывать. Отчего так – никто не знал, быть может, казачки боялись того, что с возделыванием земли среди них произойдет расслоение, а может, опасались, что вместе с землепашцами вскоре появятся и господские усадьбы. Как бы то ни было, но землепашество считалось у них неприемлемым.

Правда, в последние годы положение понемногу менялось. В первую очередь благодаря появлению военных поселений, которые могли дать серьезный отпор возжелавшим их ограбить и все порушить. Ну и крепкой руке государя, который за подобное карал нещадно. Никто не запрещал казакам жить прежним укладом и не посягал на их права. Но и им лучше было позабыть о принятом некогда решении безнаказанно грабить любого возжелавшего обихаживать землю.

Кстати, расслоение на Дону уже пошло. Нашлось немало казаков, пожелавших осесть на земле. Дабы не нагнетать ситуацию, такие казаки выводились из Донского казачьего войска и переводились в статус военных поселенцев. Для них даже была выделена отдельная территория. На практике они оставались все той же легкой кавалерией, да и в боевом отношении ничего не потеряли. Платить за набеги набегами для них было обычной практикой.

Нашлись и среди донцов те, кому такие порядки пришлись не по нраву. Однако их мало кто спрашивал, а за своеволие строго взыскивали. Поэтому недовольные перебрались на Кубань, к обретавшимся там некрасовцам.

Впрочем, у последних также произошло разделение после издания указа о старообрядцах. Некрасовские казаки были старообрядцами, и отмена гонений для них стала весомым аргументом для возвращения. Другие вернулись после проведенной Канцелярией безопасности определенной работы. Она имела успех в связи со скоропостижной смертью три года назад идейного лидера атамана Некрасова[10]. Постигла беда и ближайших его сподвижников. Кто пропал без следа, кто угас, подхватив какую-то заразу. Так что даже в результате оттока и разделения казаков на войсковых и оседлых общая численность Войска Донского только увеличилась.

У запорожцев дела обстояли несколько иначе. Так, у них не запрещалось возделывать землю или идти в работники на казачьи хутора, а также обзаводиться семьями. Желающим беспрепятственно выделялись наделы. Вот только полноценными казаками такие считаться не могли. Их называли зимовыми казаками, или в насмешку гнездюками, были и иные прозвища. Они также были обязаны иметь воинскую справу, содержать боевого коня. Привлекались к несению караульной службы, выполняли повинности по поддержанию в надлежащем состоянии воинских укреплений.

Но в походы зимовые казаки призывались только в случае крайней на то нужды. Основная их роль состояла в том, чтобы обеспечивать всем необходимым сечевых казаков, лыцарей, как они сами себя называли.

По сути, для беглых и решивших осесть на землях под рукой Сечи ничего не изменилось. На родине они работали на помещиков, панов и бояр, здесь – на казаков. Разве только законы у запорожцев были не в пример более справедливыми и жилось куда привольнее. Никто и не думал отбирать у них последнее, обрекая на голод.

Именно поэтому майор Прутков и предположил, что казаки могли уводить не просто полон, но работников, которых собирались посадить на землю возле Алешковской Сечи. В этом случае это по большому счету был и не полон, в прямом понимании слова, а скорее принудительное переселение, и пленным не угрожало рабство у иноверцев.

– Хм. Ты, господин майор, думай наперед, что говоришь-то, – почесав кончик носа, возразил сотник. – Оно конечно, нынче мы по разные стороны, да только они казаки. Коли кто сам придет да попросится осесть на земле близ Сечи, то его примут под свою руку. А чтобы увести в полон да силой посадить землю обихаживать, среди запорожцев такого отродясь не водилось.

– Ты еще помяни мне моих крепостных, – покачав головой и поудобнее устраиваясь в седле, ухмыльнулся Прутков.

– А и помяну. Иль скажешь, не владеешь людишками?

– Отчего же. Да только я ведь вольных людей в полон не уводил и в рабство не обращал. Господь так распорядился, не я. А эти своих единоверцев резали, а теперь в полон уводят к туркам. Пусть я владею крепостными, но их судьба куда лучше, чем та, которую уготовили им те казачки, за которых ты вступаешься.

– Да не вступаюсь я ни за кого, – стушевался сотник.

– А люди твои? Они как?

– Ты напраслину-то не возводи. Где это слыхано, чтобы казаки слову своему изменяли! – тут же вскинулся сотник, устремив на майора возмущенный взгляд. – Иль удумал, что драться не станем? Не сомневайся, еще и похлеще твоих драгун будем.

– В том, что вои вы превосходные, сомнений у меня нет. Не кипятись. А вот уточнить по поводу того, станете ли биться с теми, с кем еще не так давно бражничали, совсем не помешает.

– Вот уточнил у меня, и будя. Казачки услышат, так не посмотрят, что в чинах, холку враз намылят.

– Добро. Значит, думаешь, если возможность уйти будет, они уйдут? – меняя тему разговора, поинтересовался Прутков.

– Коли будут знать, что сил отбиться и сберечь полон недостанет, так и поступят. А нас тут добрых четыре сотни, да при двух орудиях. Так что не сомневайся, уйдут.

– А людей резать не станут?

– Да что ты будешь делать! Андрей Сергеевич, что у тебя за вопросы такие? Татары не делают такого никогда, с чего бы казакам-то подобное творить?

– Ну мало ли. Ладно, давай думать, как станем людей вызволять.

– Так…

– Ты не торопись, Тарас Степанович. Если просто испугать и дать им возможность уйти, то они потом опять вернутся. А то и вовсе воспользуются тем, что мы отвлеклись на полон, и на другое селение надвинутся.

– Побить хочешь?

– Хорошо бы всех, а не выйдет, так хотя бы большую часть. Государь нам велел охранять здешние пределы и укорот давать зарвавшимся, а не просто оружием бряцать. Вот и давай думать, как лучше это делать.

– Что же, давай будем думать… – смиряясь с неизбежным, вздохнул сотник.

Сегодня он примет боевое крещение. Вернее, ему предстоял первый настоящий бой, а не просто обстрел очередной родовой татарской стоянки с почтительного расстояния. Тогда ему приходилось действовать, находясь в недосягаемости для противника, ввиду отсутствия у татар артиллерии и сил для атаки батареи, находящейся в тылу. Да и в те три боя все его участие сводилось к одному выстрелу на орудие, больше для того, чтобы деморализовать степных воинов, а не нанести хотя бы какой-нибудь урон.

Сегодня же все будет по-другому. Им предстояло отбить прямую атаку на их позиции. А это совсем не одно и то же. В связи с этим подпоручика Пригожина переполняли противоречивые чувства. С одной стороны, нетерпение и жажда действий, с другой – страх и неуверенность в своих способностях. Благополучный исход во многом зависит именно от артиллерии. Замешкаются, дрогнут – и тогда их небольшой отряд сомнут.

Его призвали на службу два года назад. Молодой человек, у которого энергия била через край, уже видел себя в чине офицера. Но, как выяснилось, все не так просто. Дворянского звания в русской армии было недостаточно, и теперь нужно было еще получить и соответствующее образование. Ему надлежало пройти двухгодичное обучение в кадетском корпусе, которое не засчитывалось в пятилетний срок службы дворянского сословия.

Согласно указу императора, дворяне, призванные на воинскую службу, теперь должны были служить пять лет. По окончании этого срока они увольнялись со службы и убывали в свои имения или же могли распоряжаться собой по собственному усмотрению.

После обязательной службы офицеры переходили в резерв, в котором пребывали до достижения сорокапятилетнего возраста. В случае необходимости их могли призвать на службу, а случиться это могло в любой момент. Поэтому дворяне были обязаны иметь в постоянной готовности все воинское снаряжение.

Молодой и горячий Сергей очень хотел попасть в драгуны, единственный кавалерийский род войск русской армии. Драгунские полки претерпели некоторое изменение, так как по сути это была пехота, посаженная на коней для повышения маневренности, что уже не удовлетворяло императора. Из их вооружения были изъяты шпаги, вместо них появились шашки, кавказский клинок, который куда больше подходил для кавалерийской атаки.

Для солдат клинок не был носимым, он крепился к седлу и предназначался только для конного боя. В связи с этим была скорректирована система обучения. Для боя в пешем порядке солдаты получили штыки, которые носились на драгунских фузеях в двух положениях, походном и боевом.

Однако Пригожину не повезло. Во всяком случае, тогда он думал именно так. При прохождении испытаний его определили не в желанную кавалерию, а в артиллерию. Всему виной его достижения в математике.

Ну кто же знал, что не стоит так выпячиваться. Офицер-воспитатель, командовавший их сборной ротой, заявил, что при прохождении испытаний потребно показать комиссии все свои таланты. Вот Сергей и расстарался.

Но против его ожиданий обучаться в артиллерийском кадетском корпусе ему даже понравилось. Тем более при всех тех новшествах, что вводились государем. Артиллерия претерпевала значительные изменения. И начались они с лафетов новой конструкции, которые позволяли добиваться возвышения до двадцати пяти градусов. Теперь пушки могли вести навесную стрельбу. Таким образом, артиллерия должна была занять более серьезную позицию в бою, получив гибкую систему ведения огня.

Появилась новая граната, позволяющая вести обстрел на дальних дистанциях. Цилиндросферическая форма позволила увеличить заряд более чем в два раза. Кроме усилившегося фугасного эффекта, увеличение заряда и корпуса способствовало разрыву гранаты на гораздо большее количество осколков. К тому же этот эффект усиливался наличием внутри снаряда чугунных картечин.

Граната обладала лучшей баллистикой благодаря устройству в хвостовой части оперения, имеющего скос под определенным углом. Кроме этого были введены два образца взрывателей, ударный и запальная трубка, которые были взаимозаменяемы. Ударный представлял собой сминающийся колпачок, под которым располагались кресало и кремень. При ударе о препятствие или о землю высекалась искра и воспламенялся разрывной заряд.

Запальные трубки имели различное время горения и позволяли воспламенять заряд еще в воздухе, осыпая противника картечным дождем. Успешная стрельба зависела от многих факторов, но русским ученым удалось разрешить эти проблемы. Разумеется, случались и казусы, такие как преждевременный или запоздалый подрыв снарядов. Случались и несрабатывания. Но в общем и целом это был прорыв в артиллерии.

Прошлым летом Пригожин с успехом окончил артиллерийский кадетский корпус и получил первое свое назначение. Словно в издевку, его направили именно в драгунский полк. Вот только принять участие в лихой кавалерийской атаке ему было не суждено. Более того, вместо новых орудий он получил под свое командование полубатарею из двух старых трехфунтовых пушек.

Зато ему повезло в другом. Драгунские полки в Запорожье не отсиживались в своих наскоро возведенных городках. Кроме постоянного патрулирования части полка всегда участвовали в уничтожении прорывавшихся для грабежа отрядов татарской конницы. Батальоны выходили в подобные рейды, будучи всегда усиленными артиллерией, даже зимой, для чего колеса орудий устанавливались на специальные лыжи.

– Волнуетесь, Сережа? – подойдя к подпоручику, поинтересовался командир драгунского полуэскадрона, выделенного в прикрытие артиллеристам.

– Волнуюсь, Александр Викторович.

Поручик был еще из старых кадров, ему было тридцать пять лет, а потому, вполне допуская простое обращение к себе, позволить того же в отношении старшего товарища Пригожин не мог. И потом, этот бывалый вояка вызывал у него восхищение. Сергей уже наблюдал его в деле, сам находясь в глубоком тылу. Настоящий рубака, отчаянная голова.

– Это хорошо, что волнуетесь, – ободряюще улыбнулся поручик, – только не увлекайтесь с этим. Перед боем от волнения до растерянности и страха один шаг. Ну полноте, Сережа, никто и не думает в вас усомниться.

– Именно поэтому вы, а не кто-то иной, сегодня прикрываете батарею? До этого, помнится, вы норовили оказаться в самом горячем месте.

– То есть, Сереженька, вы уверены, что самое горячее место то, где слышен свист клинков и топот копыт?

– Ну-у…

– Это ошибочное мнение. В одном вы правы, мой юный друг, я всегда выбираю места погорячее. Просто не могу иначе. Кровь играет, бурлит и требует чего-нибудь этакого. И сегодня я напросился сюда именно потому, что здесь будет опаснее всего. Разумеется, если наш Андрей Сергеевич не ошибся.

– Но ведь казакам и впрямь некуда деваться, только как подняться на обрыв именно в этом месте. И лишь потом они смогут вырваться на открытый простор.

Пригожин еще раз осмотрел занятую ими позицию. Она располагалась в начале распадка, в семистах шагах от спуска на нижнюю террасу. Именно по ней и двигались казаки с полоном. Примерно в сотне шагов перед ними распадок расширялся и его склоны становились более пологими.

До этого места всаднику подняться по ним было не то что невозможно, но довольно сложно. Подобный подъем отнимет у лошадей слишком много сил. Да и сам подъем будет ну очень медленным. Опять же для лошадей есть опасность поскользнуться, что скорее всего и произойдет, на молодой-то весенней травке, да еще и покрытой росой.

– Александр Викторович, я все же не понимаю, отчего мы заняли позицию именно здесь, а не на сотню шагов ближе? Конечно, кусты помогли нам замаскировать позицию, но ведь можно было их срубить и перенести вперед.

– Экий вы кровожадный, Сережа. Здесь не так уж и много кустарника, а вы хотите еще и срубить… К тому же под ветвями прячется великолепный ручеек с вкуснейшей водой. Это, знаете ли, редкость в здешних местах. Ну ладно вам, что вы как красна девица, чуть что – сразу дуетесь. Сами посудите. Как себя поведут казаки, если их зажмут в угол, откуда нет выхода? Правильно, станут драться, да так, что сам черт им не брат. Андрей Сергеевич станет их отжимать, оставляя для них выход, чтобы они бросили полон и ушли в нашу сторону. Здесь их встретим мы. Если они решат развернуться и ударить по батальону, тогда полон уже будет в безопасности и произойдет жестокая рубка. И мы уничтожим их практически под корень.

– А если не отвернут? – нервно сглотнув, отчего адамово яблоко резко дернулось вверх и вернулось обратно, поинтересовался подпоручик.

– Если не отвернут, Сережа, тогда лично нам останется только одно – стрелять как можно чаще и как можно точнее. Чтобы казачки решили, что им лучше податься в сторону, на один из этих склонов, и, вырвавшись в открытое поле, убраться подобру-поздорову. Потому что, если этого не случится, нас скорее всего сомнут. Народу при этом они потеряют больше, но и от нас мало что останется. Так-то, конечно, могли бы и всех положить, но на это у них недостанет времени. Так что пройдут сквозь нас и уйдут дальше.

– Мрачновато как-то.

– Угу. Вот чтобы эта мрачная картина не стала реальностью, я и приказал устроить позицию таким образом, чтобы им был виден выход. И еще, Сережа, вы какой картечью снарядили пушки?

– Ближней.

– Это хорошо. А то я уж испугался, что вы дальней палить будете. До края-то шагов семьсот.

– Я решил подпустить первых шагов на четыреста, до во-он того кустика. Ближней картечи в заряде вдвое больше, и бед она сможет наделать поболее. Пройдет первых, найдет кого-нибудь дальше. К тому же есть возможность сделать по второму выстрелу.

– Толково. Пока же будете перезаряжаться, я со своими орлами дам залп. Получится эдакая карусель. Только поспешайте, Сережа. На моих ребятушек не смотрите. Тут такое дело, что один ваш выстрел чуть не вдвое против моего залпа.

– Мы постараемся, Александр Викторович.

– Вот и постарайтесь, Сережа. Постарайтесь.

В этот момент ухо различило отдаленные выстрелы. Сначала один, потом сразу несколько, потом они стали накладываться один на другой или звучать особенно громко, когда сливались. Началось. Пригожин мелко перекрестился, дабы не показывать подчиненным, насколько волнуется. Потом взял себя в руки и, откашлявшись, начал раздавать команды.

– Ба-ата-аре-эя, гото-овьсь! Орудия на прямую наводку! Заряд, ближняя картечь! Фити-иль пали-и! Командирам расчетов доложить о готовности!

– Первое орудие к бою готово!

– Второе орудие к бою готово!

– Принято!

Пригожин в очередной раз нервно сглотнул. На лбу выступила испарина, он хотел было сорвать треуголку и промокнуть пот, но стало неудобно перед подчиненными. Вот же Александр Викторович, нет чтобы успокоить, подбодрить, только лишнего страху нагнал. А вот послышался и его голос:

– Братцы, первый выстрел дальнобойной пулей. Следующий даже не старайтесь, за конными не успеете. Снаряжать сразу картечные патроны и стрелять по готовности. Братцы, все что нужно – это поспеть сделать хотя бы по два выстрела. Ну, помилуй нас, Господи. Штыки-и примкну-уть!

Вскоре перестрелка прекратилась. Не имея возможности наблюдать происходящее, засадники могли только строить догадки. Либо, разрядив оружие, противники сошлись в сече. Либо казаки уже бросили полон и начали отходить.

Впрочем, в первом случае обязательно были бы слышны разрозненные выстрелы пистолей. Это обычная практика для конного боя, применяемая везде. Сергей невольно подумал о том, что драгунам в этом не сравниться с казаками.

Подобно татарам, они были превосходными всадниками и в конном бою представляли серьезную опасность. Но если татары не имели огнестрельного оружия, а потому, сошедшись в грудь, надеялись лишь на холодное оружие, то казаки вполне успешно использовали пистоли, чем еще больше усиливали свою смертоносность.

Сергей неотрывно наблюдал за срезом земли в конце распадка. И наконец это долгое и напряженное ожидание закончилось. Над краем появился сначала один всадник, за ним еще двое, потом сразу пятеро, и вот одиночки слились в сплошной поток. Майор Прутков все же не ошибся в своих расчетах.

Казаки не захотели сойтись в рубке с вдвое превосходящим противником и нести бессмысленные потери. Именно что не захотели, а не испугались. Даже при таком соотношении у них были неплохие шансы выйти из боя победителями. Но они не видели повода для того, чтобы сходиться в смертельной сече и платить за добычу слишком высокую цену. Не вышло поживиться сегодня – получится завтра.

Четыреста шагов. Прошли намеченный куст. Передовой отряд растянулся и отдалился от основного, до которого еще около пятисот шагов. Палить? Нет. Рано. Пусть приблизятся остальные. Еще немного. А вот теперь пора.

– Ору-удия! За-алпо-ом! Пали!

Обе пушки отозвались глухими и вместе с тем гулкими и протяжными выстрелами. Совсем не так, как бывает при стрельбе ядрами или гранатами. Примерно в полутора сотнях шагов по земле ударила картечь, при рассеивании пошедшая слишком низко. Часть ушла выше, остальная с жутким визгом врезалась в противника, опрокидывая на землю и всадников и коней. Первые ряды буквально снесло. Досталось и тем, кто находился поодаль.

Все это Сергей едва способен был рассмотреть сквозь довольно плотное белое облако от сгоревшего пороха, которое заволокло пространство перед позицией. Находись он не между орудиями, отстоящими друг от друга на двадцать шагов, то ничего не увидел бы.

Картина завораживающая и страшная, вот только на созерцание и испуг нет времени. Пусть половина из его пушкарей видывали и не такое, вторая половина еще не была в реальном бою. Поэтому никак нельзя цепенеть и пугаться. Пушечный расчет – живой организм, где каждый должен действовать четко и слаженно. Это достигается многочасовыми тренировками, и, Господь свидетель, Пригожин сделал для этого все возможное. Но не менее важно то, как ведет себя командир. Он не только голова этого организма, он еще и его сердце.

– Бли-ижней картечью заря-жа-ай! Веселее, братцы! Казачки – всадники знатные, так покажем им, что значит знатные пушкари!

Вроде старается подбодрить людей, а получается так, что сам невольно расправил плечи. Ничего, разбойное племя, это только начало, сейчас вам станет совсем жарко. Со стороны всадников раздались воинственные крики, гиканье и свист. Но Сергей только мрачно улыбался, наблюдая за тем, как слаженно действуют его люди. Не зря, значит, надрывались на учениях и тайком поругивали молодого подпоручика, свалившегося на их многострадальные головы. Там ругались, а сейчас даже и не думают над тем, что делают.

Казаки приблизились еще. Драгуны наконец дали дружный залп. Полсотни фузей не идут ни в какое сравнение с залпом двух орудий, но все же залп не пропал даром. То там, то здесь видны всадники, выбитые из седла или повисшие в стременах. Это довольно хорошо видно, так как дым от орудий успел частью подняться, а частью рассеяться. От ружей же такого облака нет и в помине.

– Первое орудие к бою готово!

– Пали!

Гулкий, протяжный выстрел, и со стороны противника послышались крики, полные боли и ненависти.

– Ближней картечью за-аря-ажа-ай! – В команде нет смысла, люди и так знают, что им делать. Но уверенный голос хотя и молодого, но командира не будет лишним, когда вокруг закипает адский котел боя.

– Второе орудие к бою готово!

– Пали!

И снова крики, полные боли и гнева. Казаки и не думали отворачивать. Сейчас ими владело только одно желание – растоптать, порвать тех, кто встал на их пути, когда казалось, что удалось уйти без потерь. Плохой знак. Очень плохой. С одной стороны, не хотелось выпускать из ловушки ни одного из этих разбойников. С другой – Пригожин прекрасно понимал, что такими малыми силами на слабо подготовленной позиции им просто не выстоять.

– Огонь по готовности, братцы!

Сергей услышал, как над головой с жутким визгом пролетела пуля, пущенная казаком. Они стреляют, вскидывая фузеи прямо на скаку. Но до чего же метко бьют, ироды. Одна из пуль угодила в ногу подносчику, и тот упал, выронив заряд. Связанные воедино холщовый картуз и жестяной контейнер с картечью покатились по пока еще невысокой зеленой траве. Другой артиллерист подхватил заряд и устремился к уже пробаненному жерлу пушки. Скорее, ребятки! Скорее!

Опять заговорили фузеи драгун. Бьют вразнобой, но не бездумно. Александр Викторович не из тех, кто не любит заниматься обучением своих людей. То там, то тут атакующие начинают валиться из седел, опрокидываться на круп лошади или пригибаться к холке.

В пальбу громко и весомо вплелся голос первого орудия, уже успевшего перезарядиться. Дыма уже столько, что разглядеть происходящее перед позицией очень сложно.

Но вот он все же слегка рассеялся, и Сергей увидел нескольких всадников на вздыбившихся лошадях. Еще недавно Александр Викторович упрекал Сергея за намерение вырубить кустарник. А вот сам этим ничуть не побрезговал, разве только сделал это с противоположной стороны. Вбитые в землю довольно тонкие колья все же сыграли свою роль.

Нет, серьезной проблемой они стать не могли. Сырые, тонкие и гибкие жерди способны разве только оцарапать лошадей. Да и преодолеть эту преграду особого труда не составляло. Но обилие дыма перед позицией обороняющихся сыграло с атакующими злую шутку. Кони попросту испугались.

Однако этой небольшой задержки оказалось более чем достаточно. Протрещали последние выстрелы фузей. Вслед за ними рыкнуло второе орудие, у которого случилась заминка в связи с ранением подносчика. Большую часть из замедлившихся перед хлипкой преградой из жердей снесло потоком картечи. Остальные, бросив по сторонам ошалелый взгляд, нахлестывая коней, поскакали куда-то влево от позиции.

Пригожин сначала растерялся, но потом рассмотрел, что все оставшиеся в седле казаки, нещадно нахлестывая коней, уходят именно в ту сторону. Они все же не выдержали, и, увидев путь к спасению, около сотни всадников направились по нему, стремясь вырваться из теснины, ставшей последним прибежищем для многих их товарищей.

– Разворачивай орудия влево! Живее, братцы!

Интересно, а кто тут переживал и наливался страхом всего лишь пару минут назад? Бог весть. Это был кто-то другой. Нет, это конечно же был Пригожин, но то был другой Пригожин. Нынешнего же переполняли азарт и злость. Голова кружилась в какой-то эйфории, и вместе с тем она была чистой и ясной.

– Первое орудие! Пали!

Есть. Картечь опять достает уже отдаляющихся всадников. Но еще немного, и их будет не достать. Ну это смотря из чего.

– Дальней картечью заряжа-ай! Второе орудие! Пали! Молодцы, братцы!

Еще два выстрела, и оба удачные. Правда, на этот раз удалось ссадить не больше чем по паре всадников, но Пригожин ничуть не расстроен. А вот третьим выстрелом их уже не достать, уйдут за гребень холма. Врешь, не уйдешь!

– Отставить картечь! Оба орудия! Граната! Трубка четыре секунды! Целик двенадцать! Шевелись, братцы! – отчего-то подумав, что командир батареи его обязательно прибьет, приказал подпоручик.

Эти гранаты были новинкой, и их можно было пересчитать по пальцам. Хм, ну это конечно же перебор. И все же в боезапасе имелось всего лишь по десять гранат на орудие. Еще по паре десятков в крепости. И это все. Так что в любом случае эти боеприпасы были наперечет.

Подносчик, подбежавший к первому орудию, развернулся и побежал с зарядом картечи обратно. Второй номер уже склонился над зарядным ящиком и выполняет приказ, устанавливая запальную трубку. Несколько секунд – и подносчик бежит к орудию с массивным зарядом в руках.

А вот тут уж доверять наводчикам нельзя. Этому вообще никого и никогда не учили. Более того, никто и не подозревал о том, что подобное возможно. Как не подозревал об этом и сам Сергей. Но вот что-то вдруг на него снизошло, словно озарение какое.

Как и ожидалось, когда орудие изготовили к стрельбе, последний всадник скрылся за гребнем холма. В лощине уже появились преследовавшие беглецов драгуны и казаки под командованием командира батальона, но алешковских казаков им уже не нагнать. Им нет. А вот снаряд…

Сергей навел орудие, выставил возвышение, сосредоточенно вращая винт. Еще немного… еще… Вот так. Отошел в сторону и подал команду. Солдат поднес фитиль к затравочной трубке, та быстро прогорела, и пушка рявкнула, как рассерженный огромный пес. Никакого сравнения с картечным выстрелом.

А Пригожин уже у второго орудия. Подправил возвышение. Наводчик уже выполнил основную работу. Нужно только слегка… во-от так вот. Второе орудие рявкнуло вдогон первому и, как кажется, со злостью выплюнуло смертоносный снаряд.

Где-то за урезом холма раздалось два глухих разрыва. Все. Так тревожно начавшееся утро наконец закончилось. Хотя нет. Пригожин огляделся по сторонам, бросил взгляд на солнце. Хм… Ничего не изменилось. То есть от первого и до последнего выстрела едва ли прошло две или три минуты. А казалось, бой длился целую вечность.

Пространство вокруг завалено трупами людей и животных. То там, то здесь видны бродящие среди мертвых и раненых лошади без седоков. Некоторые из них прихрамывают. Стоны и хрипы раненых и умирающих, жалобное ржание животных, истерзанные тела убитых. И практически все они пали от его руки. Не в прямом смысле конечно же. Но картина Сергея поразила.

При нападениях на стойбища в отместку за набег он никогда не бывал в разоренных селениях. Он, разумеется, понимал, что там есть жертвы и что кровь льется рекой. Но вот так, вблизи, он наблюдал подобное впервые. Теперь ему уже не казалось, что война это весело и возбуждающе. Война – это кровавая и страшная старуха.

– Что с вами, подпоручик?

Присевший на край бочонка для банника Сергей услышал голос майора Пруткова будто издалека. Так, словно на уши была нахлобучена шапка.

– Господин майор! – все же сообразив, поднялся Пригожин и вытянулся во фрунт.

– Вольно, подпоручик. Не стоит так тянуться, мы не на плацу. Ну что же, позвольте вас поздравить с боевым крещением. Вот это я называю настоящим боем.

– У них не было пушек, господин майор. Поэтому сомнительно, что это можно назвать настоящим крещением, – все еще отстраненно попытался возразить Сергей.

– Довелось мне служить в бомбардирской роте Преображенского полка. Как раз во время Прутского похода я туда и угодил. Так что знаю не понаслышке, что такое кавалерийская атака на батарею. И заметь, по нашей позиции тогда тоже ни одна пушка не стреляла. Поэтому, поверь, я знаю, о чем говорю, сынок.

– Благодарю, господин майор, – наконец искренне улыбнулся подпоручик.

– Ну вот, совсем другое дело. А то заладил, понимаешь. Поручик Николаев докладывает, чуть больше полусотни ушло, и, глядя на то, сколько вы тут понаваляли, в это легко верится. А он «не боевое крещение», и все тут. Ладно о том. Вы лучше объясните, подпоручик, куда в белый свет как в копейку палили? Никого уж не видно, а он палит. Увлеклись? – оставив отеческий тон, хотя все так же заботливо, но уже как требовательный начальник, поинтересовался майор.

– Никак нет. Я по ним гранатой новой бил.

– Да куда били-то, если никого не видать было? Или это я снизу не видел?

– Точно так, никого уже не было видно. Просто я подумал, если они сразу же не отвернут в сторону, то их можно достать гранатой с запальной трубкой. Примерную скорость я знал, прикинул расстояние и выстрелил над самым гребнем. Гранаты должны были взорваться уже там, за гребнем, в воздухе. А в них-то картечь.

– Та-ак. Интересно. Подопригора, слыхал, каков умник? – Подбоченившись, майор обернулся к казачьему сотнику.

Тот с пониманием ухмыльнулся, мол, поглядим каков, и, обернувшись к находившимся рядом казакам, кивнул в сторону гребня. Те тут же сорвались с места. Примерно минут через двадцать они вернулись, и не с пустыми руками.

– Двое убитых, один раненый среди казаков, да еще и лошади, три убито и две ранены. Лихо. Нет, Жуков-то наверняка вам холку намылит за гранаты, но артиллерист вы знатный, нечего сказать, – подвел итог выходке молодого офицера майор.

Веселовская крепость встретила батальон небывалым шумом, суетой и скоплением народа. Вернее, не народа, а войск. Потому что, куда ни кинь взгляд, всюду выстроившиеся в ряды палатки и снующие между ними военные. Даже плацы и тренировочные поля уже определены, и на них полным ходом идут занятия.

Правда, вид у этих войск непривычный. Повсюду преобладает белый цвет новой формы, утвержденной императором. Кстати, у Пригожина, как и у его солдат, такая форма тоже наличествует. За зиму успели пошить, разве только еще не переодевались. Но вот теперь, похоже, настал момент. С одной стороны, она не такая нарядная, что не очень нравилось Сергею. Но с другой, припомнив жару прошлого лета, он решил, что в ней будет куда удобнее.

Впрочем, жарко уже и сейчас, разве только вечерами холодает, да если небо тучами затянет, тоже не особо тепло. Но ведь только середина весны, а впереди еще лето. Тот, кто провел много времени в рейдах по Дикому полю, способен оценить новшество. Хотя нарядную и броскую форму конечно же жаль. Ну да хотя бы на зиму ее оставили, и то радует.

Посад при крепости по местным меркам был большим поселением. Шутка ли, две тысячи человек да плюс близлежащие села, деревни и хутора. Здесь в основном селились вольные поселенцы и беглые крестьяне, которые умели работать, но совсем не могли себя защитить. В посаде имелась рыночная площадь, которая никогда не пустовала и была особенно шумной в воскресные дни. Прибавить сюда сам гарнизон крепости в полторы тысячи человек, и станет понятно, что безлюдьем тут и не пахло.

Но то, что творилось здесь сейчас, не шло ни в какое сравнение с виденным Пригожиным ранее. Просто людское море, иначе и не скажешь. Разве только белое. Странно. Вроде отсутствовали только неделю, а тут такие изменения.

В крепость буквально пробирались сквозь скопление войск. Хотя дорога и была свободна от многочисленных палаток, она сейчас являлась основной артерией обширного лагеря. То и дело нужно было расходиться с встречными ротами, обозами и артиллерийскими упряжками.

На первый взгляд самый натуральный хаос, но, присмотревшись и попытавшись осмыслить происходящее, можно было увидеть в этом беспрерывном движении строгую упорядоченность. Да и могло ли быть иначе при той жесткой дисциплине, что имела место в русской армии? Недаром это отмечали даже европейцы, высказывая свое мнение по поводу корпуса Ласси во время австрийского похода.

В голову Пригожина закралась крамольная мысль, что в крепости народу будет еще больше и их уже успели выселить из их казармы. Хм. Скорее всего и с офицерами никто не стал церемониться. Ведь большого начальства наверняка хватает, а потому квартиры офицеров полка наверняка ушли под них.

Однако действительность оказалась далека от этого. Нет, в крепости сразу же стало тесно, и в основном от повозок, скопившихся возле магазинов, в которые все время завозилось продовольствие. В каждой из пограничных крепостей немалую часть территории занимали подобные магазины. Только сейчас картина была обратной, так как мешки не сгружали, а, наоборот, грузили на повозки.

Как ни странно, на казармы гарнизона никто не посягал. Как не покусился и на офицерское жилье. А вот штаб… Судя по тому, что коновязь перед ним забита лошадьми и вокруг не протолкнуться от офицеров, в основном в звании до капитана (по-видимому, всевозможные адъютанты), полковой штаб превратился в армейский.

Что же, Пригожин штабным никогда не был, а потому это его мало касалось. Едва въехав в ворота, артиллеристы тут же отделились от остального батальона. Драгунам был прямой путь в конюшни, обихаживать лошадей. Забота о животных всегда была во главе угла, так как лошади любят ласку и уход. Иные скажут, что связано это с их высокой стоимостью, мол, казенное имущество и тому подобное, но только не те, кто проходит службу на границе. Конь для драгуна далеко не казенное имущество, он в первую очередь боевой товарищ. Остаться без коня в Диком поле никак нельзя. Пригожин не знал, как обстоят дела в других областях, но здесь, в Запорожье, к лошадям проявляли особую заботу. Возможно, причина заключалась в том, что кроме беспрестанных учений полки из-за непрекращающихся набегов постоянно совершали рейды. Сергей вообще сомневался, что сегодня в российской армии есть полки с бо́льшим боевым опытом.

Объехав казармы, упряжки с орудиями оказались возле обширного навеса, предназначенного для их хранения. Кстати, там уже стояли шесть пушек. Четыре предназначались для ландмилицейского полка. Их использовали только на учениях, поэтому они матово поблескивали давно не чищенной медью, что неудивительно в отсутствие постоянной прислуги. Две же были из полубатареи подпоручика Внукова. Полковник старался не оставлять крепость без артиллерии, поэтому в рейды выходили только полубатареи.

Поначалу картина показалась самой обычной. Но это только поначалу. Потому что в следующее мгновение Пригожин встрепенулся и пулей выскочил из седла. Ну точно, он не ошибся. Стволы пушек второй полубатареи покоились на лафетах нового образца. Он откровенно радовался, отправляясь в рейд, так как его молодой и деятельной натуре была противна сама мысль о нагоняющей тоску гарнизонной службе. Получается, пока он гонялся по Дикому полю за казаками, командир второй полубатареи получил новые лафеты. А как же он? Хотя… Вряд ли ему удалось бы получить эту новинку раньше подпоручика Внукова. Этим летом будет уже два года, как тот окончил кадетский корпус, еще год, и по выслуге получит звание поручика. Больший срок службы и, как результат, больший опыт. Так что ничего удивительного. Да? А как же тогда ландмилицейские пушки? Они-то тоже на новых лафетах!

– Что, Сережа, завидуешь? – послышался голос подпоручика Внукова, пришедшего встречать вернувшегося товарища.

Они были довольно дружны и даже делили одну комнату. Что же касается службы, их взгляды сильно разнились. Внуков собирался просто отслужить положенный срок, чтобы потом вернуться в свое имение. Поэтому делал ровно столько, сколько от него требовалось, дабы поддерживать уровень боевой подготовки. Пригожин же отдавался службе целиком и без остатка, даже не зная, останется в армии или нет. Он получал искреннее удовольствие, занимаясь пушками и обучением личного состава.

– А ты как думаешь? – пробурчал Пригожин.

– И зря. Зависть – это смертный грех, – все так же лучезарно улыбаясь и похлопав его по плечу, наставительно произнес Внуков. – Да ладно тебе, Сергей. Лучше посмотри в угол. Ага. Они и есть, твои новенькие лафеты. Их привезли разобранными.

– И правда, – не пытаясь скрыть радости, чуть не воскликнул Сергей.

Оно вроде не мешало бы отдохнуть после рейда. Но отдых, как говорится, еще нужно заслужить. Коноводы занялись лошадьми, остальные навалились на орудия, все время посматривая на новенькие лафеты и гадая, когда же их неугомонный подпоручик решит заняться переоборудованием пушек. Лучше бы завтра. Но это вряд ли. Тут такая забава. Так что не утерпит, сегодня же и сам извозится, и людей загоняет.

Примерно через двадцать минут к артиллеристам прибежал вестовой из штаба. Принесенная им весть настолько удивила Пригожина, что он едва не впал в ступор. Да и было от чего.

– Ты ничего не напутал, братец? – удивленно вытаращившись на солдата, спросил Сергей.

– Если и напутал, ваше благородие, то не я, а адъютант его императорского величества. Он лично приказал мне разыскать вас.

– Хорошо, ступай, братец.

– Слушаюсь, ваше благородие.

– Сенька, а ну слей-ка мне, – окликнул Сергей одного из солдат, собираясь умыться.

– Чего ты, Сергей? – попытался подбодрить явно растерявшегося товарища Внуков.

– Император. Ты понимаешь? Слушай, а если это из-за гранат?

– Сереж, ты думай наперед, что говоришь-то. Подумаешь, израсходовал две гранаты. В бою же, а не потерял. Да даже если и потерял бы, тем вопросом уж точно не императору заниматься. Хотя капитан Жуков, пожалуй, тебя пожурит.

– А чего же тогда?

– Вот пойдешь и узнаешь. Да не тушуйся ты. Все нормально будет.

Ага. Ему легко говорить, не его же вызвали. Ну да делать нечего. Быстро привел себя в порядок, придирчиво осмотрел свой вид. Не удовольствовавшись заверениями Внукова, что все в полном порядке, поспешил в комнату, там имелось зеркало. Впрочем, в то зеркальце едва ли можно было рассмотреть свое лицо. Побриться, причесаться еще ничего, но осмотреть форму нечего было и мечтать.

Наконец решив, что тянуть время дальше нет никакой возможности – он и так ничего хорошего от такого вызова не ждал, а тут еще и разозлит своим опозданием, нет уж, лучше поспешить, – обернулся к образам, осенил себя крестным знамением и выбежал из комнаты.

В штаб он входил так, словно кол проглотил, с неестественно прямой спиной и на негнущихся ногах. Перед дверью ему заступили дорогу два дюжих гвардейца. Он же был не в состоянии вымолвить ни слова. С одной стороны, он вроде как офицер, но с другой – эти рядовые могут дать от ворот поворот и полковнику, да что там, генерала развернут глазом не моргнув. Ну и как себя с ними вести? И потом, они могли и не знать о том, что вот этого подпоручика вызвал сам император.

Хорошо хоть один из солдат не растерялся. Спросил, как фамилия и по какому вопросу пожаловал. Произошло это довольно быстро, а потому заминку никто, кроме гвардейцев и самого Пригожина, не заметил.

Потом гвардеец вызвал какого-то капитана, и тот, услышав фамилию подпоручика, тут же повел его в кабинет командира Веселовского полка. Кто бы сомневался, что это помещение сейчас занимает император. Лучше и просторнее здесь попросту не имелось.

– …Итак, господа, надеюсь, вопросов больше нет? Отлично. У вас осталось двое суток, по прошествии которых мы должны выступить.

Ого. Это что же получается? Его привели прямиком на военный совет? Да тут ни одного в звании ниже полковника. А нет. Вон стоит какой-то капитан, и, по всему видать, он не из адъютантов. Больно уверенно держится и явно не ожидает ничьих распоряжений. Разве только императора.

Самого Петра Второго Пригожин признал сразу. Он несколько раз посещал их корпус, был на присяге и на выпуске. Правда, так близко молодой офицер видел его впервые. Старше самого Сергея года на два. Впрочем, это ему известно точно. Высокий, хотя и выглядит несколько нескладно. Но это явно из-за роста, говорят, Петр Великий таким же был. Длинные русые волосы забраны в хвост. Хм. И это при том, что от офицеров он требует иметь вид опрятный и короткую стрижку. Но этот конский хвост ему к лицу.

А вот само лицо… Четыре грубых оспенных рубца не делали его привлекательным. Вроде и не такие большие, но они придавали лицу императора отталкивающее и в то же время суровое выражение.

– Кого ты там привел, Александр? – рассмотрев наконец своего адъютанта, поинтересовался Петр.

– Подпоручик Пригожин по твоему велению, государь.

– А-а-а, как же, как же. Ну-ка иди сюда, подпоручик, да поведай нам, как ты израсходовал две гранаты новой конструкции.

Ну вот! А он о чем говорил! Аукнулись-таки эти клятые гранаты! Пригожин побледнел как полотно. А как еще реагировать девятнадцатилетнему парню, когда самодержец буравит его строгим взглядом и вопрошает таким голосом? Вон как все замерли. Да чего он такого сделал-то?!

– Государь, право слово, шутки у тебя порой… – осуждающе качая головой, произнес капитан и, подойдя к подпоручику, ободряюще похлопал его по плечу. – Не робейте, Сергей Иннокентьевич, у государя сегодня настроение превосходное, вот он и веселится.

– А ты чего за него вступаешься, Аничкин? Он, чай, не робел, когда супостата бил. Сам за себя ответит, – уже улыбаясь и изменив тон, произнес Петр.

– Так ведь то супостата, государь. А тут ты весь такой недовольный. Разница великая. Ворога ему по присяге бить положено. А выходит, что долг свой исполнил, вместо благодарности же эдакая отповедь.

– Убедил. Подойди ближе, подпоручик. А теперь расскажи, чего ради палил в белый свет как в копейку?

– Кхм. Ва… ваше императорское величество, я не в белый свет. Троих-то достал, – избегая смотреть в глаза императору, произнес молодой офицер, словно нашкодивший малец.

– Достал, это есть. Но как ты это сделал? На удачу понадеялся? Да говори же ты, что из тебя все клещами тянуть приходится, – откинувшись на спинку стула и уперевшись руками в стол, как можно более благожелательно произнес Петр.

– Я просто подумал, что если все правильно рассчитать и пустить гранату как можно ближе к урезу, то она разорвется уже за ним. Если же казаки не отвернут в сторону, то должны будут попасть под накрытие картечью и осколками, – с каждым словом обретая уверенность, ответил Пригожин.

– И как ты собирался рассчитывать? – Петр даже склонил голову набок, так его заинтересовали слова подпоручика.

– Ну… примерную скорость всадников я наблюдал, остается прикинуть, какое расстояние они успеют пройти, сколько потребно времени на перезарядку, скорость полета снаряда.

– И ты все это успел посчитать за столь короткое время? – недоверчиво поинтересовался Петр.

– Точно так, ваше императорское величество. – Пригожин даже кивнул, желая придать дополнительный вес своим словам.

– А ну как твои пушкари промедлили бы? Иль настолько в них уверен?

– Они не одну бочку пота слили на учениях, ваше императорское величество. И в бою то доказали.

– Ладно. А как быть с другим? Тут стрельба нужна, прямо скажем, ювелирная, а она зависит от многого. Навеска пороха. Вес самого снаряда. Мне ведомо, что отличия хотя и незначительные, но имеются. А это все влияет на точность стрельбы. Опять же запальные трубки не всегда срабатывают точно.

– Я, ваше императорское величество, все снаряды разбираю, проверяю на вес заряд и гранату, а потом опять собираю. По мере надобности либо добавляю заряд, либо убавляю. Так что тут только от запальной трубки все зависело.

– Эка ты какой. Видать, любишь артиллерийское дело? – не без восхищения произнес Петр.

– Мне нравится заниматься с пушками, ваше императорское величество.

– Молодец! Аничкин, а ты знаешь за кого просить. Значит, хочешь его к себе?

– Хочу, государь. Мне такой офицер во как нужен. – Аничкин провел ребром ладони по своему горлу.

– А ну как не отпустит его полковник?

– Конечно, не отпустит. Я бы не отпустил. Влюбленных в свое дело людей не так уж и много, ими дорожить принято. Потому я сразу к тебе.

– Ну что, полковник, отпустишь? – Петр повернулся к командиру Веселовского полка.

– Ваше императорское величество, это ваша воля?

– А если нет? Если только просьба? – с явным интересом спросил Петр.

Кабинет у полковника вполне себе просторный. Но это если проводить совет с полковыми офицерами. Сейчас же здесь даже тесно, столько народу понабилось. А потому легкий шепот, считай выдох, все равно был слышен отчетливо. Вот так сразу и не поймешь, то ли дураком полковника величают, то ли восхищаются его поведением. Да нет же, конечно, первое. Можно подумать, между просьбой и повелением государя есть разница.

– Ваше величество, если это не приказ, то позвольте разочаровать капитана Аничкина. Не могу я ему отдать этого офицера.

– Даже так? – Петр взметнул брови домиком и посмотрел на полковника так, словно видит его впервые.

– Судите сами, ваше величество. На основе моего полка будет развернут еще и ландмилицейский. Офицеры из резерва прибыли еще не все. И в любом случае на должности командира полка, батальонных командиров и командира батареи мне надлежит ставить своих офицеров. По-хорошему, им бы дать хотя бы неделю для учений, потому как офицеры резерва все без исключения старой школы. Но того времени нет. А тут еще Аничкин хочет забрать у меня офицера новой волны, к тому же артиллериста.

– В твоих словах есть резон. Прости, Аничкин, но придется тебе обождать. Лемехов, ну раз так за своего офицера ратуешь, то хотя бы патент на поручика ему выпиши.

– Так он меньше года как из корпуса, ваше величество.

– А ты ему до срока, за беспримерную службу. Нешто права не имеешь? Вот и исполняй.

Из здания штаба Пригожин вышел, испытывая двойственное чувство. С одной стороны – ощущение, что с души свалился тяжкий груз, еще бы, столько страху натерпелся с этим вызовом. С другой – окрыленный таким оборотом дела.

Едва только сбежал с крыльца, как оказался перед капитаном Жуковым. Командир батареи смотрел на него, жуя травинку, и был явно чем-то недоволен.

– Аничкин к его величеству потащил? – сплевывая изжеванную травинку, поинтересовался капитан.

– Так точно.

– Вот же паразит. И дернул его черт оказаться рядом, когда Прутков рассказывал мне, как ты там из пушек палил. Потом еще и меня пытал, что, мол, и как. А я ему, как последний балбес, все и выложил – про то, как ты с зарядами носишься, и вообще. Знал бы я, что он мне такую свинью подложит, он ни слова бы из меня не вытащил.

– Вот уж не думал, что…

Ну да. А как можно было догадаться о том, что Жуков высоко ценит молодого офицера, только вышедшего из кадетского корпуса и ничем особым себя не проявившего? Пригожин вообще был у капитана за мальчика для битья. Чуть что – Пригожин, чуть куда – Пригожин. И все– то у него не так, и ничего-то у него не получается…

– А ты думал, я только ругаться умею? – оборвав офицера, покачал головой капитан. – Эх, Сереженька. Мало иметь в подчинении умного молодого человека, из него еще нужно и солдата сделать. Вот я и делал по своему разумению. Сам-то как над солдатиками измываешься? Вот то-то и оно. Значит, забрал-таки тебя Аничкин.

– Нет. Полковник Лемехов уговорил государя не переводить меня.

– А вот это замечательно, – тут же повеселел Жуков. – Значит, так, Сережа. Сегодня же передашь все хозяйство своему старшему бомбардиру. А сам встречай резервистов и формируй батарею Второго Веселовского полка. Будешь командовать батареей. Времени у тебя мало, так что поворачивайся.

– Я? Батареей?

– Ты, Сережа, ты. Я думал поначалу Внукова назначить, все же подольше служит. Но ты в последнем рейде проявил себя с наилучшей стороны. Опять же в деле обучения преуспел. В походе времени будет немного, но ты ведь и раньше с резервистскими пушкарями занимался.

– А кто будет полубатареями командовать?

– Вот тут сложнее. В армии и прежде с бомбардирами было не ахти, так что надежды на то, что они появятся сейчас, вовсе никакой. Сделаем так: заберешь с собой двух бомбардиров и поставишь их на полубатареи. Больше ничем помочь не могу.

– Господин капитан, а как же с теми гранатами?

– А что с гранатами? Молодец. Отлично придумал. А главное, сумел исполнить.

– Я просто… Они же наперечет.

– А-а, вон ты о чем. Не переживай. Сейчас этого добра появилось изрядно. Зарядные ящики снарядишь пятьюдесятью новыми гранатами, сорока картечными и десятью осветительными. Ядра все до единого долой в арсенал. С ними потом будем разбираться. И вообще, насколько я понял, с нынешнего момента ядра в артиллерии более применяться не будут.

– Что, Ваня, рад моей неудаче? – улыбаясь так, словно и не умышлял ничего дурного, прервал Жукова подошедший капитан Аничкин.

– А ты как думал, Вася? – столь же любезно улыбнулся Жуков. – Рад конечно же. Ты-то у нас весь из себя важный и лишь о своих интересах думу имеешь. А мне нужно думать и за свою батарею, и за ландмилицейскую.

– Ладно тебе, не дуйся. Но мне и впрямь твой поручик нужен. И не то что мне, а для интересов государственных.

– Какой поручик?

– Сергей Иннокентьевич. Неужто промолчал?

– Да, я… в общем…

– Вот и ладно, – оборвал молодого офицера Жуков. – Все как нельзя лучше. Повышение в звании и по должности рост. Эдак дальше пойдешь, Сережа, – в генералы выйдешь. И нечего краснеть как девица.

– Господин капитан, а куда вы меня сватали, если не секрет? – все же не удержался Пригожин, обращаясь к Аничкину.

– Ишь хитрый какой, – добродушно улыбнулся капитан. – Секрет конечно же. Ты, Сергей Иннокентьевич, для начала голову свою золотую не сложи на поле брани, а после и сам увидишь.

Глава 6 В поход

Русские накатывали на Причерноморье неумолимой лавиной, сразу по трем направлениям. Ласси, командуя двадцатью тысячами, при поддержке Донской флотилии должен был взять Азов. Для того чтобы ему не стали помехой ногаи, способные доставить целую массу неприятностей, на их земли припожалуют калмыки.

Миниху с пятидесятитысячной армией предстояло овладеть Перекопом и Кинбурном, после этого встать лагерем на перешейке и предложить крымскому хану пойти под руку российского императора. Фетх Герай достаточно храбр, горд и безрассуден, чтобы принять подобное предложение. Хан наверняка попытается разбить русских, навалившись на них всей своей массой.

У татар практически каждый мужчина считался воином и хотя бы раз бывал в набегах. С учетом этого они смогут выставить армию численностью больше сотни тысяч человек. Миниху придется выдержать серьезное сражение. И все же в его победе Петр не сомневался. Только после разгрома татар у Перекопа Миних поведет наступление на Крым.

Третья колонна, в тридцать семь тысяч штыков, двигалась под командованием самого Петра. В состав его армии входили два гвардейских, двенадцать пехотных, девять драгунских и три казачьих полка. Артиллерия насчитывала пятьдесят четыре шестифунтовых пушки и тридцать шесть трехфунтовых. Все они были полевыми, первые состояли на вооружении пехотных полков, вторые – драгунских, однако лафеты и гранаты нового образца делали их весьма эффективным оружием. Осадная артиллерия как таковая отсутствовала, хотя взамен ей у императора был припасен для турок небольшой сюрприз.

Имелся еще один отдельный стрелковый полк. Ничего подобного до сегодняшнего дня ни в одной армии мира не было. Вернее, другие армии имели только отдельных штуцерных стрелков. Таковые оставались и в русской армии. Но стрелковые полки являлись едва ли не отдельным родом войск, со своей особой тактикой, которая все еще была в стадии разработки.

Благодаря изобретению теперь уже майора Терехова Петр получил в свое распоряжение прекрасный образец скорострельного штуцера. Нартову и Батищеву, ныне покойному, удалось воспользоваться изобретением одного итальянца. Примерно пять лет назад он применил принципиально новый способ изготовления ружейных стволов, заключавшийся в сверлении готовых сплошных заготовок. Русские сумели не только улучшить его идею, но и создать станок, позволяющий при минимальных усилиях делать нарезы в стволах.

На сегодняшний день был построен завод, где наладили производство новых штуцеров, которые с легкой руки Петра называли теперь винтовками. Всего было изготовлено и поступило в войска около трех тысяч единиц этого оружия. Этого хватило на формирование двух полноценных стрелковых полков и одного отдельного батальона.

Один полк находился в армии Петра. Два батальона в распоряжении Миниха, один батальон придан Ласси. Отдельный же батальон был направлен в Прикаспийскую губернию.

Сосредоточив основные усилия на южном направлении, Петр не мог оказать сколь-нибудь действенную помощь на Кавказе. Разве только наладил поставку снаряжения и выделил вот этот батальон. Ничего не поделаешь, губернатору придется рассчитывать только на свои силы.

Несмотря на всю важность, которую приобретала Прикаспийская губерния для российской казны, Петр не мог отвлекать туда значительное количество войск. Он хотел нанести туркам серьезный удар именно в эту летнюю кампанию, дабы не затягивать войну на долгий срок. Если все выйдет так, как он рассчитывал, то уже к осени кольцо Османской империи вокруг Черного моря будет разорвано.

Войск у Петра было меньше, чем у Миниха, и тем не менее задач себе он нарезал щедрой рукой. Первой его целью был Очаков – основная твердыня и военный порт турок на северном побережье Черного моря.

Подготовка России к войне не была секретом для турецкого султана. Разведка имелась не только у Петра. Однако благодаря стараниям Канцелярии безопасности точными данными о конкретных намерениях русских турки не располагали. Чего нельзя было сказать о российском императоре, располагающем сведениями насколько обширными, настолько же и точными.

Так, Ушакову было известно, что гарнизон Очакова уже к лету должен быть увеличен с десяти до сорока тысяч. Там же должна была сосредоточиться пятидесятитысячная татарская конница. Ожидалось прибытие в очаковский порт турецкой эскадры. Кроме того, турки собирались увеличить гарнизон крепости Бендеры с двадцати тысяч до шестидесяти. Это свидетельствовало о том, что турки, опасаясь вступления в войну Австрии, хотели преградить русским путь на запад и вынудить сосредоточить основные усилия против Крымского ханства. Наличие в Очакове большого количества кораблей позволит туркам в кратчайшие сроки перебросить армию для противодействия русским в Крыму.

Ушакову было доподлинно известно, что изначально турки планировали измотать русских в оборонительных боях, вынудить понести значительные потери. Никаких наступательных операций они проводить не собирались. Новое решение было продиктовано русско-австрийским союзом.

Если Петр не добьется сколь-нибудь значимых успехов, то Австрия скорее всего воздержится от вступления в войну. И напротив, Надир, постоянно испытывающий недостаток в средствах и горящий желанием вернуть прикаспийские земли, обязательно вступит в войну. Петр просто будет вынужден направить туда серьезные подкрепления.

Добившись всего этого, турки вполне могли нанести серьезный и решительный удар по русским, заставив откатиться на север. А там, кто знает, ограничатся ли потери России только Запорожьем.

Но чего турецкий султан не мог предположить, так это того, что Петр ударит сразу по трем направлениям, буквально распылив свои силы. Не ожидал он и того, что русские сумеют столь быстро организоваться, чтобы уже в середине апреля, сразу же после распутицы, нанести одновременный удар. В связи с этим переброска войск турок все еще не была завершена…

– Позволь, государь?

Петр, сидя за походным столом, бросил взгляд на входной проем шатра, где замерла высокая фигура Туманова. Князь в этом походе руководил всей разведкой. В его руках были сосредоточены нити, ведущие к шпионам в укреплениях турок. Ему же подчинялась и полевая разведка, как дальняя, так и ближняя. Эта в основе своей была из казаков, наиболее подготовленных для действий в Диком поле.

Окинув взором посетителя, Петр взглянул на часы. В его распоряжении было еще полчаса. По истечении этого срока солдаты закончат завтрак, и лагерь начнет сворачиваться для следующего перехода.

Сложностей в этом не предвидится. Сейчас стояла ясная погода, без каких-либо намеков на сырость, поэтому солдаты и подавляющее большинство офицеров вполне прилично чувствовали себя и на открытом воздухе. Так что на весь лагерь едва ли наберется десятка два установленных палаток и шатров. Впрочем, будь иначе, все одно управились бы быстро. Недаром боевой подготовке и действиям на марше уделялось так много времени.

– Что у тебя, Иван?

– Разведчики обнаружили турок, примерно в тридцати верстах к западу от нас.

– И сколько их?

– Порядка десяти тысяч, при тридцати орудиях. Около трех тысяч конницы.

– Татары?

– Нет. Турецкая конница.

– Кто командует, известно?

– Трехбунчужный[11] Яж-паша. Это не все войско. Он не стал дожидаться окончания его формирования и поспешил в Очаков, опасаясь нашего подхода.

– У-умный. Иные уверены в том, что мы непременно станем терзать татар и раньше лета не сдвинемся с места.

– Ну так не зря же мы едим свой хлеб, – не удержавшись, улыбнулся Туманов, подразумевая подсунутую турецкому султану дезинформацию.

– Ага. Только вот опереди он нас хотя бы на сутки, и все было бы гораздо хуже. Гарнизон Очакова увеличился бы вдвое. Та-ак… и что мы имеем? – задумчиво произнес Петр, склоняясь над картой.

К слову заметить, весьма точной картой этой местности. Это также была заслуга офицеров Канцелярии государственной безопасности. Недаром на нее выделялись весьма солидные суммы. На этой карте были обозначены все ручьи и колодцы, что в свою очередь облегчало продвижение армии через Дикое поле.

– Если мы в одном переходе от Очакова, то турки, получается, в двух. Им нужно сначала обогнуть залив и только потом спуститься к Очакову. Как считаешь, Иван, а не преградить ли нам путь трехбунчужному Яж-паше?

– Думаю, что тогда он непременно начнет отходить к Бендерам. По моим сведениям, Яж-паша является приверженцем европейской тактики, а значит, будет маневрировать. Да и глупо было бы ему бросаться в атаку, имея втрое меньше людей. Остается лишь обнаружить нас, но это вопрос ближайшего времени. Возможно, он уже знает о нас. У турок хватает умелых лазутчиков.

– Значит, мы сможем его только развернуть и отправить восвояси, – потирая нос, в задумчивости пробормотал Петр. – Нет, Иван, нельзя нам его упустить. Уж лучше бы он добрался до Очакова. А так отойдет к Бендерам, а там сейчас и без того двадцать тысяч окопалось да набор в войско начался. Ни к чему их усиливать.

– Ну не гоняться же за ним. Эдак мы до самых Бендер добежим, оставив за спиной Очаков. А туда через две, много три недели должна прибыть эскадра с двадцатью тысячами из Закавказья.

– Правильно мыслишь, Иван. Вот потому мы и не станем с ним играть в маневры. А эдак по-простому возьмем и двинем дубиной. Чердынцев!

– Слушаю, государь! – В проеме тут же появился адъютант в чине капитана, с гвардейскими аксельбантами и горжетом, имеющим помимо орла императорский вензель.

– Немедленно оповести членов военного совета, что через пятнадцать минут сбор в моем шатре. При этом лагерь сворачивать строго в условленное время.

– Слушаюсь, государь. Разреши исполнять?

– Давай, Саша, только мухой. Значит, говоришь, Яж-паша. Ладно, Иван, поглядим.

В назначенный срок армия снялась с бивака и двинулась в путь. Только в отличие от запланированного ранее направления Петр повел ее не на юг, а на запад, двигаясь навстречу турецкому корпусу.

Казаки и вовсе отделились от основных сил, забирая в северо-западном направлении. Шеститысячному запорожскому войску предстояло либо ударить туркам в тыл, либо отсечь отход разбитым войскам Яж-паши. В том, что ему удастся вынудить турок драться, Петр не сомневался.

– Эскадро-он! Ры-ысью-у! Ма-арш!

Ну вот и началось. Еще когда отвернули от прежнего направления, Евсей заподозрил неладное. То шли себе на юг и шли, а тут вдруг совсем в другую сторону. Да еще через несколько часов вот эта команда перейти на рысь. Не иначе как за кем-то гонятся. Ну, рядовым не больно-то объясняют, что и как. Только и того, что приказали проверить фузеи да при надобности подновить порох на полке.

Еще в марте полковник ни с того ни с сего затеял общеполковые учения. Против ожиданий Евсея их поселенческий полк был не пехотным, а драгунским. Впрочем, чему тут удивляться, коли находятся в Диком поле. Здесь пешему не больно-то и разогнаться.

Так что на учения он, как и все, явился верхом, а помимо отработки пехотных упражнений учились и кавалерийской науке. Ну да, многому их научить конечно же не могли. Он-то еще ладно, в гвардии не умеющих держаться в седле не водится. Вот только таких, что с лошадьми настолько знакомы, едва ли четверть наберется. Остальные простая пехота. Да и лошадки у них разномастные дальше некуда.

Ну обучили с горем пополам рубить шашкой лозу, да и то не все смогли постичь. Помнится, майор Прутков все сокрушался, за что ему такое счастье-то выпало. Но все же старался вколотить в них хоть какую-то науку.

Ага. Вколотил. В итоге пришли к единому мнению, что ротным сержантам, то есть теперь уже эскадронным, непременно нужно будет хотя бы раз в неделю проводить конные учения. Для этого определять наиболее подготовленных из числа своих же поселенцев.

Евсей усомнился было в здравости рассуждений отцов-командиров. Но потом сообразил, что выбора у поселенцев по большому счету-то и нет. Для них же будет лучше постигать науку конного боя и меткую стрельбу. В особенности второе. Потому как места здесь неспокойные.

Но окончательно он успокоился, когда случайно услышал, как полковник заявил, что, мол, использовать поселенцев в конном бою – это верх безумия. Потому, если случится война, не приведи господи, верхом им можно будет только добраться до места боя, а там только ножками. Вот это верное решение. Уж что-что, а штыковой бой все постигли хорошо, да и в грудь с ворогом сходиться не раз приходилось. А как же иначе, ведь все убеленные сединой ветераны.

Примерно через три часа в полутора верстах появился противник. В его рядах суета. Из походного порядка турки спешно и как-то бестолково перестраивались в боевой. Как видно, хотели оторваться, но русская конница довольно споро их нагнала. Отступать и дальше значило подвергать корпус риску быть атакованным на марше. Вот и готовится паша к бою.

Однако генерал Румянцев[12], командующий конницей, нагнав противника, не стал торопить события. Ввязываться в бой силами одних только драгун в его намерения явно не входило. Оно вроде бы даже сейчас у него численное превосходство над противником. Но при таком раскладе он рискует понести слишком большие потери. И это в самом начале кампании. Ему нужно только связать противника, не дать драпать и дальше. А там уж подойдет император с основными силами.

Коноводы спешно отвели лошадей в тыл. Среди драгун случился беспорядок. Еще спешиваясь, Евсей обратил внимание, что седла покидают далеко не все. Насколько он понял, сделали это только четыре ландмилицейских полка. Что же, вполне обоснованно. Из резервистов кавалерия просто никакая, а потому их лучше использовать в пешем строю.

Правда, при таком раскладе получается, что у Румянцева меньше пехоты и больше кавалерии. Впрочем, силы выходят примерно одинаковыми. У турок всадники куда более привычны к конным атакам и верховому бою. Поэтому, чтобы уравнять силы, Александр Иванович решил обеспечить себе двойной перевес в численности.

В то же время русская пехота имеет гораздо лучшую выучку, а потому численное превосходство не даст туркам ничего. Даже уступая числом в две тысячи, спешившиеся резервисты вполне способны опрокинуть турок. Так что все решит то, насколько способны противостоять коннице турок драгуны кадровых полков.

– Ба-ата-альо-он! Поэскадро-онно! В четыре-э шеренги-и! Ста-анови-ись!

Ну вот, теперь появилась какая-то определенность. Командиры эскадронов дублируют команды. Им вторят полуэскадронные и командиры плутонгов. Вот и ладушки. Это уже куда как привычно. С одной стороны, вроде команды, все больше свойственные кавалерии, но с другой, и тренировки уж были, и разница не столь уж существенна…

– Ваше превосходительство, дозвольте обратиться! Командир батареи Второго Веселовского полка поручик Пригожин.

– Ишь каков молодец. Ну обращайся. – Румянцев, только что распустивший полковых командиров, не без смешинки во взгляде осмотрел подъехавшего офицера.

Молод, в не обмятой еще белой летней форме, но вид решительный. Сразу видно, что успел побывать в деле. Впрочем, для запорожских полков это скорее за правило. Весело у них тут, татары заскучать не дадут, даже если будет желание.

В иной ситуации он, может, и обкостерил бы выскочку, высовывающегося не по чину. Но сейчас у него было хорошее настроение. Противника настигли. Заставили остановиться и начать разворачиваться в боевые порядки. Какое-то время это у них займет, причем куда большее, чем у русских полков. А там часа через три пожалует и сам император.

Словом, приказ государя выполнен, так отчего же не быть в приподнятом настроении. И потом, он помнил этого поручика. Его сам Петр Алексеевич выделил и способствовал его производству в следующий чин. А государь, он таков – если кого из молодой поросли заприметил, наверняка уж не забудет.

– Ваше превосходительство, турки сосредоточили всю конницу на своем правом фланге…

– Поручик, ты никак решил, что я слеп и не вижу этого?

– Хм… Прошу прощения, ваше превосходительство. Я-а…

В деле-то был, вот только молодость, она и есть молодость, а потому паренек оробел перед напористым генералом. Румянцев все же решил подбодрить артиллериста:

– Ну что ты, поручик? Изволь излагать кратко и ясно. Коли решился обратиться, так не за этим же.

– Я просто подумал… Ваше превосходительство, если перебросить всю артиллерию на наш левый фланг, то мы могли бы использовать массированный обстрел их конницы. Таким образом, мы нанесем противнику существенный урон или вообще сможем рассеять.

– Ты сколько служишь, сынок? – вздохнув, поинтересовался Румянцев.

– Этим летом будет год, ваше превосходительство.

– И уже решил, что можешь поучать того, кто еще с Петром Великим бок о бок дрался?

– Нет, ваше превосходительство. Я не поучать. Просто военная наука не стоит на месте.

– Военная наука хоть трижды может не стоять на месте, но пушечки у нас все те же, что были и под Полтавой.

– Но, ваше превосходительство, новые лафеты, новые гранаты, новые расчеты стрельбы и прицелы, все это позволяет…

– Поручик, где ваша батарея? – с нескрываемым раздражением оборвал молодого офицера Румянцев.

– Т-та-ам. – Растерявшись от резкой перемены настроения генерала, Пригожин указал рукой направление.

– Вот и отправляйся к ней, да озаботься подготовкой к возможному бою. Будет тут всякий сопляк полагать себя великим стратегом. Исполнять! – Мало ли у кого этот щенок на заметке, рожей не вышел поучать генерала, видавшего виды.

– Слушаюсь.

– Что, Сережа, не вышло? – встретил Пригожина чуть поодаль майор Прутков, в настоящее время командовавший Вторым Веселовским.

– Вы были правы, Андрей Сергеевич. Сперва-то он начал было слушать. Но потом ка-ак…

– А я тебе говорил. Но ты же умный. Государем обласкан.

– Да я не из-за этого, Андрей Сергеевич. Ну сами посудите, если сойдутся наши драгуны с турецкой конницей, скольких порубают? А нам еще Очаков брать, где за стенами гарнизон крепкий.

– А ты думаешь, Румянцев этого не понимает? Ошибаешься. Именно что понимает. Потому и не спешит провоцировать турецкого пашу. Чем дольше он возится, тем ближе государь с основной армией. И потом, ты не знаешь, куда подевались казачки? Что-то их вокруг не видать.

– Откуда же мне знать. Они еще с утра куда-то запропастились.

– Во-от. И я не знаю. Но может так статься, что они сейчас уж зашли в тыл к туркам. Шесть тысяч великолепно обученных конных бойцов, ничуть не уступающих турецкой коннице. Поэтому не надо думать, что Румянцев выживший из ума старик. Хотя в одном я с тобой соглашусь, большой надежды на пушки он не имеет. Впрочем, тут его тоже понять можно. Это я видел, какие чудеса может творить артиллерия при умелом обращении, а вот он этого не видел. Негде ему было на это смотреть. Так что отправляйся к своим пушкам и просто покажи ему, на что способна артиллерия при должном подходе.

Как видно, турецкий паша разгадал намерения русского генерала. Едва закончив выстраивать свои войска в боевые порядки, он поспешил начать атаку. Все просто. Если он станет ждать, к русским подойдут подкрепления, и тогда он гарантированно проиграет. А так у него был шанс выиграть хотя бы часть сражения, а там уж как распорядится Аллах.

В любом случае при таком соотношении сил у него имелась возможность нанести противнику серьезный урон. Конечно, можно было бы попытаться, отводя основные силы, сковать русских при помощи жалящих ударов своей конницы. Но паша был уверен, что тогда он просто потеряет свою конницу и ему все одно придется принять бой. Вот только прикрыть его фланги уже будет некому.

В отличие от Яж-паши Румянцев решил избрать оборонительную тактику. По этой причине русские части остались на месте, отдавая инициативу в руки противника. Впрочем, Александр Иванович не переживал по данному поводу. Переход в наступление это еще не инициатива, а всего лишь первый шаг.

Вдалеке сначала вспухли облака белого дыма, а затем донесся разноголосый грохот орудий. Практически одновременно с ним землю перед позициями русских взрыли турецкие ядра. Только малая часть из них дала рикошет, причинить же вред не смогло ни одно ядро.

А вы как думали, любезные? Пусть этот молокосос считает Румянцева выжившим из ума стариком, но о том должны говорить дела. Александр Иванович не начинал наступление еще и по той простой причине, что между противниками была балка, а силы располагались на возвышенностях. При таком раскладе добиться рикошетов очень сложно. Тут впору использовать гранаты. А у паши, как и у Румянцева, скорее всего только полевая артиллерия, значит, и от гранат толку будет не так чтобы и много.

Хотя… Что там этот поручик говорил о новых боеприпасах? И потом причина, по которой его досрочно произвели в следующий чин… Может, он и впрямь несправедлив к пушкарям? Ладно. Сейчас и проверит…

– Где командир батареи?!

– Поручик Пригожин, – тут же отозвался на призыв прапорщика-порученца Сергей.

– Приказано начать обстрел.

– И по каким целям приказано стрелять?

– Поручик, ты что, не видишь турок?

Нет, он конечно же понимает, что прапорщик лет на шесть старше и служит наверняка не первый год. Да что там, конечно, не первый. Вот только как он смеет разговаривать в подобном тоне со старшим по званию, да еще при его подчиненных? Они в армии или где?

– Господин поручик, – резким тоном поправил порученца Пригожин. – И не «ты», а «вы».

– Да что ты себе…

– Потрудитесь держать себя в рамках, господин прапорщик, – вперив в наглеца злой взгляд, оборвал его Сергей. Но потом Пригожин решил, что место и время для выяснения отношений все же неподходящее и предпочел вернуться к злободневной теме. – Так по каким целям мне вести стрельбу, господин прапорщик?

– Его превосходительство приказал открыть огонь, но цели не уточнялись.

– Благодарю. Батарея-а! Слу-ушай мою-у команду! – Все, ему больше нет никакого дела до этого штабного. Его ждет работа. – Грана-атой! Прице-эл шестна-адцать! Тру-убка пять секу-унд! За-аряжа-ай! Фити-иль! Пали-и! Наводчикам целиться в группу всадников на холме! Старшим бомбардирам следить внимательно! Шевелись, братцы!

Залп вышел на загляденье. Нет, в отличие от остальных батарей Пригожин стрелял не по наступающей пехоте. И тем не менее результатом остался доволен. Облачка разрывов вспухли неподалеку от группы всадников, которую он избрал своей целью.

Правда, удовлетворение скорее можно было отнести на счет пушечных расчетов. Занятия во время зимних учений и с началом похода не пропали даром. Над артиллеристами все время подтрунивали, когда они после дневного перехода вместо отдыха тащились на очередные занятия. Да что там, учения проводились даже во время марша, для чего Пригожин истребовал отдельное разрешение у командира полка.

И вот теперь он пожинал плоды своей неустанной деятельности. Расчеты сработали на отлично, точно послав снаряды в заданную точку. А вот взрыватели, к сожалению, подвели. Один из снарядов упал где-то за возвышенностью, так и не разорвавшись. Два взорвались слишком рано, не долетев до цели не менее полутора сотен шагов. И только один снаряд сработал так, как и надо.

Среди свиты Яж-паши были жертвы, Пригожин это явственно видел в довольно мощную подзорную трубу (подарок сотника Подопригоры, нашедшего ее в вещах одного из казаков после того самого боя с освобождением полона). Но также он видел и то, что сам паша не пострадал. Узнать его не так уж и сложно, даже если бы перед ним не держали бунчук. В этом случае достаточно было найти воина в самых ярких одеждах.

Что ж, не получилось с запальной трубкой, значит, нужно попробовать с ударным запалом. Пригожин приказал заменить запал, все еще надеясь достать пашу.

– Сережа, попробовали разок, и хватит, – раздался голос подъехавшего командира полка.

– Я хотел…

– Я понял, чего вы хотели. Лишить противника руководства в самом начале боя весьма соблазнительно. Но не стоит забывать того, что моим солдатам придется сойтись с вот этой наступающей пехотой. Так уж случилось, что янычар поболе, чем нас. Попробуйте что-нибудь сделать с этим.

– Слушаюсь, господин майор.

Теперь ему конкретно определили цель, и тут уж лучше без самодеятельности. Нет, инициативу в русской армии никто не душит, не то что при Петре Первом, когда без команды лишнего шагу ступить было нельзя. Правда, лучше бы трижды подумать, прежде чем проявлять самостоятельность, потому как спросят строго и не по принципу «победителей не судят». Но одно дело – разумная инициатива, и совсем иное – невыполнение прямого приказа. Разница весьма ощутимая, и с этим лучше не шутить.

Янычары, регулярная турецкая пехота, наступают плотной массой. Тут бы по ним ударить картечной гранатой (именно так называлась граната с запалом, подрывающим ее в воздухе), но орудия уже заряжены осколочно-фугасными, поэтому остается только уточнить прицел и указать новую цель.

На это Пригожину достаточно всего лишь минуты. Солдаты неоднократно отрабатывали все эти приемы на учениях. Разумеется, сейчас они не на тренировочном поле, но и молодняка среди резервистов нет, каждый имеет тот или иной боевой опыт. Поэтому нет и намека на растерянность или неуверенность.

Очередной залп. Гранаты разорвались, выпустив облака дыма и вздыбив фонтаны черной земли. Ничего так получилось. Удачно. Два снаряда ударили точно в скопление янычар, нанеся значительный урон. Два упали с легким недолетом. Впрочем, это не помешало им проредить первые ряды. Один залп – и в наступающей стене турок едва не образовалась брешь.

Там конечно же еще оставались на ногах воины, вот только было их не так чтобы и много. Однако рана быстро затягивалась смещающимися и заполняющими пустоту янычарами. Очень может быть, что они уступают европейцам в выучке и не так красиво держат ряды, но высокого боевого духа им не занимать, а потому они продолжают неумолимо идти вперед.

Батарея успела сделать шесть залпов картечной гранатой, когда стрелять из-за строя своей пехоты уже не было никакой возможности. Противник вошел в мертвую зону, вот-вот приблизится вплотную и станет досягаем для ружейного огня.

Все батареи сосредоточили огонь на турецких пушках. Русские полковые командиры все время пытались маневрировать, то отводя людей назад, то немного подавая вперед. Это в некоторой степени позволяло сбивать прицел туркам и избегать серьезных потерь от артиллерийского обстрела. Но все же потери имели место, с этим ничего не поделаешь.

Поэтому командование решило несколько убавить пыл турецких пушкарей. И надо заметить, при наличии нового боеприпаса и усовершенствованных прицелов у них были для этого весьма хорошие шансы. Даже при отсутствии прямых попаданий в орудия гранаты рвались довольно близко от их позиций. Остальное доделывали разлетающиеся во все стороны осколки и картечины.

Очень скоро огонь турецких пушек начал ослабевать. Что неудивительно, если учесть, что позиции не были подготовлены, а личный состав не имел абсолютно никакой защиты. Обычно место предстоящего боя готовили, батареи прикрывали хотя бы корзинами с насыпанной в них землей или двойными плетнями, между которыми также засыпалась земля. В этот раз ни о какой подготовке не было и речи.

Турки тоже попытались обстреливать русскую артиллерию, но у них это плохо получалось. Мало того что они уступали в точности огня, так еще и сами русские не желали оставаться на одном месте, скакали как блоха на сковородке.

– Передки на батарею-у! Приготовить орудие по-походному! Шевелись, братцы!

Турки пристрелялись, а потому лучше убраться в сторонку. Пригожин, нервно сглотнув, поискал взглядом Пруткова. Как тот отнесется к подобному маневру, когда противник вот-вот выйдет на дистанцию ружейной стрельбы? Вот майор бросил взгляд на суетящихся артиллеристов, нашел Пригожина и, убедившись, что тот смотрит в его сторону, подал знак, чтобы тот поворачивался побыстрее.

Ага. Это он мигом. Парни столько слили пота на многочисленных тренировках, что за ними не заржавеет. Вот сейчас подцепят лафеты к передкам и… А куда двинуть-то? Оно конечно, можно и просто сменить позицию, но янычары уже на подходе.

Конница сейчас рубится, и не понять, с каким результатом. Там только пыль стоит столбом, раздаются крики, пистолетная пальба. Вроде у русских двойное превосходство в численности, но что-то оно не больно-то сказывается. И где в таком случае запропастились казачки? На кого там рассчитывал его превосходительство, когда погнал молодого поручика с его предложением?

Нет, уже поздно, и с конницей ничего сделать не получится. Теперь решающее слово должна сказать пехота. Если, к примеру, суметь прорвать ряды атакующих, то русским откроются довольно хорошие перспективы…

– Евсей, ты глянь, чего этот блаженный вытворяет, – прошептал сосед справа.

Громко говорить запрещено, перед боем или когда уже вовсю режешься с ворогом – не важно. Дерись молча. Хочешь костерить по матери – пожалуйста, только делай это сквозь зубы и шепотом, чтобы не мешать иным услышать команды командиров. Да и самому будет совсем не лишним прислушиваться к приказам.

Помнится, Александр Данилович, при ком Евсей и начинал службу, за лишние разговоры в бою мог и живота лишить. Да что мог, и лишал без жалости. Потому как войско, даже сошедшись с врагом грудь в грудь, должно быть управляемым. А тут все орут, галдят, себя не слышат, куда уж расслышать командира. Вот Петр Первый и издал указ, запрещающий всяческие разговоры даже в бою. Меншиков же его в этом сразу поддержал.

Евсей не без удивления сопроводил взглядом батарею полка, выкатившуюся перед позициями пехоты. Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд. Это что же такое удумал молоденький поручик? Евсей помнил его и по зимним учениям, и по походу. Иные могут сказать, что у паренька шило в известном месте, отчего и нет покоя его подчиненным, но Громов с ними не согласится.

Пусть Евсей далек от пушек, но его опыта вполне достаточно, чтобы увидеть, насколько лучше стали обращаться со своими пушками артиллеристы. А потом, в прежние времена хорошо как на несколько орудий имелся один способный точно стрелять. Да и все, что ему приходилось до этого слышать о Пригожине, говорило только в его пользу. Поговаривали также о том, что поручик мог удивлять.

Вот, похоже, и сейчас он будет заниматься именно этим. Отбежав от рядов пехоты примерно шагов на семьдесят, прислуга сноровисто отцепила орудия от передков. Десяток секунд, и над полем разносится рокочущий гром, столь свойственный стрельбе картечью.

От орудий до турок примерно шагов четыреста, а потому картечь находит свою цель. Янычар не выкашивает сотнями, но потери все же имеются. Каждым выстрелом пушки достают нескольких наступающих. И чем ближе будут подходить атакующие, тем большие потери будут нести.

Х-ха! А он что говорил! Этот Пригожин тот еще затейник. Такому дай волю, так он еще и не такое измыслит. Задумка его была весьма оригинальной. Выдвинувшись вперед, а не встав в линию пехоты, он несколько приблизился к противнику. После каждого выстрела орудия, как им и положено, откатываются назад. Перед выстрелом артиллеристы непременно накатывают их на прежнее место. Пригожин же не стал поступать, как того требовали наставления. Орудие стреляло и откатывалось назад. Заряжающий выхватывал из передка – он же зарядный ящик – необходимый заряд. После этого коноводы отводили коней с передком на десяток шагов, до следующего выстрела.

Вот так после пятого залпа орудия оказались в промежутках драгунских рот. Еще один залп, и орудия оказались за их спиной. Впрочем, никаких сомнений в том, что больше орудия не станут откатываться. Сейчас их перезарядят, накатят в первые ряды и сделают очередной выстрел.

Однако Евсею уже не было дела до манипуляций батареи. Турки приблизились на расстояние двухсот шагов. Пора. Он бросил взгляд на батальонного командира, замершего на правом фланге. Ну чего же он медлит? Пора! К чему позволять турку приближаться для стрельбы? Неужто из этих самых, что еще и раскланиваются перед залпом, обмениваясь любезностями?

Евсей всегда был штуцерником, а потому стоять в строю как истукан, пока в тебя целятся, не привык. Да и вообще, не тому их учили в последнее время. И ведь этот же поручик и учил. Он уже давно на южных рубежах, и особенности действий в Диком поле ему хорошо известны. Опять же от его солдат приходилось слышать о нем много хорошего. Так какого же?!

– Батальо-он! Стрельба шеренгами! Первая шеренга на колено! Прикладывайся! Целься-а! Пали!

Фузеи первой шеренги, изрыгнув пламя и дым, плюнули в наступающих горячим свинцом.

Будь перед ними какая европейская армия, и вполне возможно, что они уже палили бы в русских скорыми залпами. Скорострельная, неприцельная залповая стрельба на сегодняшний день является основой тактики боя. Но янычары иные. Они вообще не приемлют залповую стрельбу. Приблизившись на дистанцию уверенного выстрела, они всегда стреляют прицельно, и никак иначе. После выстрелов сразу же следует атака. Никаких длительных обменов залпами, пока не будут израсходованы последние патроны. Их тактика воспринимала огнестрельное оружие только как вспомогательное. Основной упор делался именно на холодное оружие и рукопашную.

– Вторая шеренга к бою!

Все, Евсею здесь больше делать нечего. Разве только бросить быстрый взгляд в сторону турок. Ага. Неплохо тем досталось. Неприцельная залповая стрельба – это не про русскую армию. Их фузеи и прицелами снабжены, и пуля новая позволяет вести довольно точный огонь, и тренировок проведено достаточно.

Теперь забежать в интервал между колоннами, уже по пути выдергивая патрон из сумки на правом боку. Остановиться за последней шеренгой, оторвать бумажный кончик. Насыпать на полку. Слышится залп. Сделать шаг. Теперь порох в ствол. Мимо пробегает солдат из отстрелявшейся шеренги. Снова оторвать бумагу, высвобождая пулю с прикрепленным к ней войлочным пыжом. Залп. Шаг вперед. Грохот орудий, уже успевших перезарядиться и выстрелить. Пробежавший мимо драгун. Пуля уже вдавлена в ствол. Выдернуть шомпол, наставить на пулю и с силой надавить на него, прогоняя в казенную часть. Залп. Драгун перед Евсеем поднимается с колена, смотрит в сторону турок, которые уже чуть не бегут, стараясь сохранять некое подобие строя. Затем оборачивается и бежит назад, оставляя Громова в первой шеренге. Он уже почти закончил заряжать.

Рядом грохочет пушка. Несмотря на облако дыма, видно, как смертоносная картечь врезается в массу наступающей пехоты. Катина совсем не та же самая, что еще недавно. Теперь картечь несется более плотным роем и буквально прорубает просеки, опрокидывая несчастных на землю, а порой разрывая на части.

– Эскадрон, к беглой пальбе шеренгами гото-овьсь!

Это значит, что спешить пока не следует. До турок меньше сотни шагов. Драгуны спешно заряжают свое оружие. Третья и четвертая шеренги получили приказ заряжать картечь, дальнобойную пулю им просто не успеть. Что же, будут компенсировать точность плотностью огня.

Вот турки останавливаются, чтобы дать залп. Берут прицел. И в этот момент рявкает пушка. Ох и наловчились пушкари палить. Никакая пехота за ними не угонится. Четыре выстрела в минуту, не меньше, а может, даже и больше.

– Эскадро-он! Целься-а! Первая шеренга!

Со стороны турок уже слышатся разрозненные выстрелы. Евсей слышит, как одна из пуль пролетает мимо. Вторая бьет соседа в грудь, и тот падает, непроизвольно нажав на спуск своей фузеи, отправляя пулю в неизвестность. Ну же!

– Пали!

Наконец-то. Евсей жмет на спуск и, несмотря на висящий между противниками дым, с удовлетворением отмечает, что его выстрел достиг-таки цели. Дюжий янычар в белой шапочке и красном кафтане переломился в поясе и сунулся головой в траву.

Потом еще три залпа последующих шеренг. Сквозь дым практически ничего не видно. Турки едва угадываются темной, поредевшей полосой. Вот янычары как-то разом качнулись и побежали в сторону русских.

Рядом слышится команда Пригожина, вызывающего к орудиям передки. Все правильно, им сейчас тут делать нечего, теперь дело за пехотой. А пушкари пусть в сторонке постоят. Они сегодня потрудились на славу. Так хорошо, что Евсей никогда ничего подобного и не видел.

– Батальо-он! В штыковую марш! Бей янычар, братцы!!!

– Ура-а-а!!!!

– Полторы тысячи убитых, из них в пеших рядах лишь три сотни. И это не считая тысячи раненых, из которых дай бог если треть вернется в строй. Александр Иванович, как такое могло получиться?

– Государь, турок было почти столько же, сколько и нас. Мы их наголову разбили. Более пяти тысяч из них полегли. Захвачены орудия, припасы и обоз. Одних пленных три тысячи, разбежавшихся и сейчас казачки разыскивают.

Все обстояло именно так, как и докладывал Румянцев. Разве только стоит отметить, что из разбежавшихся турок мало кто сможет уйти от рыщущих по просторам Дикого поля волков в казачьем обличье. Два рубля премии за каждого здорового пленного придают в этом деле определенный азарт.

Вот только Петр вводил новую тактику и делал огромные траты на обновление вооружения не для того, чтобы нести столь большие потери. Да что там, они не соответствовали даже тем, что имели место в прежние времена.

– К чему было принимать конный бой, в коем наши драгуны изначально слабее? Пусть даже ты добился двукратного превосходства. Если бы не ваши удачные залпы, прежде чем вы сошлись, и если бы не обработка пушками, хотя и слабая, я вообще не представляю, что бы там было.

– Турки были бы биты, государь, – уверенно заявил Румянцев.

– Верю. Верю, Александр Иванович. А скольких бы ты еще положил? Ну, чего молчишь? Россия большая, бабы еще нарожают? А где взять казне денег, чтобы научить их? Да и учить когда прикажешь? Воевать двадцать один год? Так, что ли? А как быть с тем, что каждый рекрут это минус ревизская душа и убыток казне?

– Государь…

– Молча-ать!!!

Все присутствующие в императорском шатре вздрогнули от неожиданности. До этого момента Петр, конечно, не лучился доброжелательностью и все время шипел как змея. Но когда он закричал… Можно было ожидать, что он даст петуха. Можно было ожидать истеричного крика. Все это вполне подходило бы по сути высокому и нескладному молодому человеку.

А вот чего от него никто не ожидал, так это звериного рыка. Ну, может, и не звериного, но весьма страшного. Скорее всего это происходило оттого, что сейчас в облике разгневанного юноши легко угадывался другой, Петра Великого. Кое-кто даже воочию узрел плаху.

– Как командующий, ты должен был обезопасить свои части в самом уязвимом месте. Наибольшую опасность для тебя представляла турецкая конница. Вот и нужно было сосредоточить против нее все тридцать шесть орудий. Благо все артиллеристы с должной выучкой, а на батареях грамотные офицеры. Судя по всему, казаки были где-то неподалеку, раз уж так активно включились в дело отлова разбегающихся турок. Что было сделано, чтобы снестись с ними? И ты не улыбайся, атаман. – Петр резко обернулся, вперив гневный взгляд в кошевого атамана Григория Федорова.

Высок, крепок, под красной рубахой угадывается бугрящееся мышцами сильное тело. Изукрашенные сапоги, в которые заправлены просторные шаровары. Наверняка они скрывают кривые ноги, иначе и быть не может, если человек большую часть времени проводит в седле.

– Не поверю, что тебе не было известно о том, что турки остановились и решили дать бой. Не поверю и в то, что у тебя недостало времени прийти на помощь драгунам. Отсюда и вопрос – отчего не снесся с Румянцевым и не обговорил дальнейшие действия? Иль решил, что вышел в поход за добычей? Так ошибся ты, атаман. Сильно ошибся. Еще нечто подобное повторится, – Петр обвел всех присутствующих недобрым взглядом, – виновный будет болтаться в петле.

Сказать, что у него было плохое настроение, все равно что ничего не сказать. Впереди был штурм Очакова, а его армия уже потеряла две с половиной тысячи солдат. Разумеется, он не рассчитывал лишь на наличные силы. В настоящее время шло пополнение полков рекрутами и организация их обучения. Высвобождающиеся части направлялись к местам боевых действий. Так что вопрос с пополнением решался, не без того. Но все одно – подобные бездумные потери ему не нужны.

– Ладно, господа военный совет. С тем покончили. Сегодня получил донесение от Миниха. Христофор Антонович докладывает, что по пути в Крым им сожжена Алешковская Сечь. Особого сопротивления он не встретил. Казаки сдались после непродолжительного пушечного обстрела. – Угрюмый взгляд в сторону кошевого атамана. Не скоро простит ему Петр порубанных драгун. – Ласси докладывает, что вышел к Азову и приступил к осаде. У крепости стоит турецкая эскадра. Но его превосходительство не сомневается, что сможет решить вопрос с Азовом должным образом. Что же, теперь и нам более ничто не мешает выдвинуться к Очакову и наконец взять его.

Всем было известно, что в армии нет ни единого осадного орудия. И тем не менее никто и не подумал высказать свое мнение. Петр любил разводить тайны на ровном месте, как любил пускать в ход и разные новинки. Поди пойми, что он задумал на этот раз. Но задумал, это точно. Воображение всех будоражила странная рота капитана Аничкина. К слову заметить, артиллериста, вот только без единой пушки.

Глава 7 И один в поле воин

Господи, какие же благодатные места! Чистый воздух, наполненный дурманящим запахом разнотравья. Вокруг простираются горные луга и леса, перемежаемые отвесными скалами и огромными каменными валунами. На фоне голубого неба вершины гор выделяются особо, притягивая взор. Зрелище незабываемое и завораживающее.

У ног бурлит стремительный поток Тертера. Вода в реке холодная и прозрачная. Она настолько чиста, что ее можно пить без раздумий и опасений, что для выросшего на равнине несомненно покажется весьма странным. Не принято пить из рек и речек, потому как вода там грязная. Вот если ручей, а лучше ключ, то дело иное. А тут широкий поток, манящий к себе кристальной чистотой и обещанием прохлады.

Впрочем, несмотря на летнюю пору, здесь не очень-то и жарко. Вообще, места очень интересные, зимой не холодно, летом не жарко. А уж что такое жара, за прошедшие месяцы Алексей успел узнать хорошо. Даже Англия с ее вечно сырой погодой ему казалась куда более благословенной землей, чем владения персидского шаха.

Хотя нет. К горным районам это не относилось точно. Конечно, перепады дневной и ночной температуры были значительными и доставляли некоторое неудобство. Но все же чувствовал он себя в этих краях гораздо лучше, чем на равнине или на том же Туманном Альбионе. Один только воздух чего стоит – звонкий, прозрачный, опьяняющий.

Погрузив руки в холодную воду, Алексей плеснул себе на лицо и грудь, отчего в очередной раз перехватило дыхание. О-ох! Хорошо-то как! За ночь он слегка отек, сказывалась непривычка к такому климату, но теперь застоявшаяся было кровь снова бодро побежала по жилам. Самого же Савина охватило ощущение, что он готов своротить вот эти самые вековые горы.

– Амин, иди есть, все уже готово.

Ага. Амин – это он, Алексей. Савин здесь не своей волей, а по приказу государя, переданному, разумеется, не кем иным, как Ушаковым. Грязное досталось Алексею дельце, не без того. Но, с другой стороны, у кого оно может быть чистым на военной службе? Можно подумать, что офицер, командующий отрядом при подавлении крестьянского бунта или при захвате какого города, намного чище его.

А вот пользы для России от деятельности Алексея куда как больше. В этом он уже успел убедиться. Тут и Саглино, секреты которого Алексей одно время оберегал. Именно его заботами и заботами его товарищей саглиновские умники преспокойно выдавали на всеобщее обозрение в год по чайной ложке. Причем сведения дозировались таким образом, что несомненную пользу от этого в первую очередь получала именно Россия.

Принимал он участие и в организации бунтов ткачей, и в снабжении ирландцев и шотландцев оружием. Эдакий ответ Петра на нахальство, с которым европейские державы суют свой нос в российские дела. Имей Алексей возможность разорваться на части, то принял бы участие и в событиях, развернувшихся на территории Франции, Испании и Швеции.

В немалой степени именно заботами офицеров Канцелярии безопасности на сегодняшний день Европа погрязла во внутренних проблемах и не представляет угрозы для России. Им остается только время от времени бросать косые взгляды на восточного медведя. Но сделать что-либо они пока не могут.

Вот и здесь Алексей оказался не просто так. Если он все сделает так, как надо, то России удастся избежать войны на два фронта. А ведь она не за горами. Надир-шах уже собрал свою армию и двинул ее к Прикаспийской губернии.

Первый и самый решительный удар он собирается нанести по Апшеронскому полуострову. Его цель – Баку. А вернее, бакинская нефть, которая сегодня приобрела столь весомое значение. Именно по этой причине персидский шах вступил на землю Карабаха. Это самый короткий путь, от озера Севан, где в последнее время и находилась персидская армия.

Нет, Надир-шах вовсе не опасался козней со стороны турок, недавних противников. Просто в последнее время он был вынужден, как разгневанный лев, метаться по Персии, усмиряя то и дело возникающие бунты. Сначала на юге, а потом опять пришлось вернуться в Закавказье, чтобы приструнить начавших было поднимать голову грузин и армян.

Тем временем между Турцией и Россией началась война. Молодой русский император оказался весьма нахальным и задиристым. Прекрасно зная, что Надир-шах ждет удобного момента для того, чтобы ударить по прикаспийским территориям, Петр Второй ввязался в войну с Турцией. Что это, глупость? Или самоуверенность, рожденная улыбнувшейся ему два года назад удачей? Может, все дело в том, что он решил наконец осуществить давнюю мечту русских царей и выйти-таки к побережью Черного моря, а заодно и избавить южные рубежи от постоянных набегов крымчаков?

В любом случае, данное обстоятельство как нельзя лучше отвечало чаяниям самого Надир-шаха. Он уже давно хотел вернуть прикаспийские территории, уступленные русским его предшественником. Богатые, надо заметить, земли, которые никак не будут лишними для шаха, постоянно испытывающего нехватку в деньгах.

И потом, столь близкое соседство с русскими пагубно сказывалось на подвластных Персии территориях Армении и Грузии. Впрочем, в последнее время все больше и мусульманских народов поглядывало в сторону русских. Последние всячески способствовали развитию старинных промыслов и введению новых, проявляли заботу о населении.

Сегодня Надир-шах если и мог кого склонить на свою сторону, то только знать, да и то лишь малую ее часть. Левашов оказался настоящей занозой, которая не давала покоя. Шах напал бы на русских еще в прошлом году, после подписания договора с Турцией. Но его задержали внутригосударственные дела.

Признаться, теперь он был этому даже рад. Ведение войны с Турцией значительно ослабит Россию, но главное – не позволит Петру направить Левашову подкрепления. Сколько войск у последнего? Тридцать тысяч? Прекрасно. Ну и как он собирается противостоять стодвадцатитысячной армии, да еще при сотне пушек?

Надир-шах был хорошим полководцем, а потому мог по достоинству оценить роль артиллерии. Он даже организовал подготовку и привлечение соответствующих кадров. Так что не было у русских шансов выстоять в открытом бою или запереться в своих крепостях. Нет, они могут попробовать и даже сделают это. Но все будет бесполезно. Персидские пушки сроют укрепления, а солдаты взойдут на крепостные стены. Уже к осени все земли будут возвращены Персии…

Алексей прибыл в Прикаспийскую губернию еще в конце марта, и особенности местного климата его сильно удивили. Это где же такое видано, чтобы в это время люди, спасаясь от жары, расхаживали в легких рубахах. Но чем дальше на юг он продвигался, выполняя свое задание, тем жарче становилось. Одним словом, весело. Теперь он был уверен, что повышенное жалованье в Низовом корпусе безбожно занижено.

Однако долго пребывать в раздумьях относительно тяжкой доли русских гарнизонов ему не пришлось. Проведя в Баку не более трех дней, он отправился дальше по предначертанному капитаном Ардынцевым пути. Нечего сказать, обрадовал и озаботился коллега из Канцелярии безопасности.

Теперь Алексей знал точно, что жара Баку – это так, и не жара вовсе. Нет, он конечно же слышал о море песка в безводных пустынях, но и помыслить не мог, что доведется испытать все их прелести на собственной шкуре. Оно бы ну его к ляду, такое веселье. Но ничего не поделаешь, ему оставалось только выполнять приказ.

Савин слишком хорошо помнил, каково это, своевольничать будучи на службе в канцелярии. Некогда им же завербованный молодой повеса, князь Туманов, нынче не то что в чинах великих, он у самого Петра Алексеевича в ближнем кругу. Слухи ходят, что Ушаков Ивана чуть ли не в свои преемники сватает. Вот какие выверты порой случаются.

А тем временем сам Алексей ходит только поручиком, да еще при этом каждый раз рискует своей шкурой. Оно, может, все и сложилось бы по-иному, окажись у него натура поуживчивее и не будь он таким непредсказуемым. Но куда там. Вроде и императора от смерти верной спас, а вместо благодарности получил по шапке. Вишь ли, не взял татей живыми.

Удумали иезуиты выкрасть саглиновского умника. Нагнал. И умника с супругой спас, и даже ни одного татя не убил. Всех троих доставил к Ушакову для допроса. В результате еще и в столице нескольких человек накрыли, разгромив иезуитскую шпионскую сеть.

И опять вместо благодарности получил по шапке. Мол, не годится сержанту особой роты, позабыв про долг и подчиненных, бегать за шпионами со штуцером наперевес. Он командир, и его дело в первую очередь думать, как с людьми управляться.

Словом, погнали его из особой роты поганой метлой, прямиком в Англию. Правда, дали звание прапорщика. Но Ушаков твердо заявил, что это на будущее. Спасибо Якову Бинглю, бог весть, как его по-настоящему зовут, понял, что новый помощник – натура особая. Такому достаточно просто обозначить задачу и терпеливо ждать, когда он ее выполнит. Благодаря Якову Алексей сумел получить очередной чин поручика.

Но новый начальник Алексея, Ардынцев, был иного склада. Он любил детально прорабатывать операции и требовал неукоснительного следования плану. Надо заметить, продумывал он все весьма толково. Вот только в жизни оно всяко по писаному не выходит.

Как и намечалось, Алексей поступил в армию Надир-шаха, благо в войске имелась постоянная потребность в хороших бойцах. Пусть даже и немых. Ну да, Савин вынужден был представиться немым. А куда еще девать его ужасный выговор. Понимать-то он понимает, а вот сказать… Спасибо Ардынцеву, предусмотрел это и выделил Алексею помощника. Гасан был из Ширвана и уже несколько лет выполнял различные поручения Ардынцева, успевшего очень хорошо ознакомиться с местными реалиями.

Вроде все сделали как полагается, а подобраться к Надир-шаху не получалось. Нет, если так, чтобы и свою голову сложить, то попробовать всегда пожалуйста, хотя и без гарантий. Охрана у шаха серьезная, близко к нему не подойти. Можно попробовать и издали, но тут опять множество сложностей. Да еще плюс ко всему дисциплина в армии персов оказалась нешуточная. Поди еще покинь свою часть когда вздумается.

Два месяца Алексей – Амин и Гасан провели в армии Надир-шаха без какой-либо пользы. А нет. Польза явно была. Теперь Алексей точно знал, как выглядит Надир, и мог не опасаться ошибиться, когда случится возможность до него дотянуться. Вот только с самой этой возможностью никак не ладилось.

Наконец, в очередной раз наплевав на инструкции, Алексей схватил в охапку Гасана, и два дня назад они дезертировали. Правда, сделали это только после того, как персидская армия уже двинулась вдоль реки Тертер…

Закончив плескаться в холодной воде, Алексей отошел от берега, тут же углубившись в заросли ивняка. Здесь его уже поджидал Гасан с расстеленной тряпицей, на которую выложил нехитрую снедь. Лепешка, разделенная на две части, пара кусков сыра, два шмата вяленой говядины, фляга с водой – вот, пожалуй, и все застолье. Небогато. Впрочем, вполне сытно, а это сейчас куда важнее.

– Как считаешь, Гасан, мы намного опередили войско?

– Самое малое на один переход. Большая армия не может двигаться быстро, обязательно что-то случается. Да ты и сам все видел.

– Угу. Видел. А скоро ли ущелье начнет раздаваться в стороны настолько, что отдалится от скал?

– Осталось уже недолго. Половина перехода, – внимательно посмотрев на Алексея, произнес Гасан, знавший эти места.

А вот это плохо. С учетом необходимости поиска нужной позиции их преимущество не столь уж и велико. Нет, мест для засады, таких, чтобы можно было произвести точный выстрел, в изобилии. Но Савин все время их отвергал. Стрельнуть так, чтобы потом его догнали и порвали на части, он мог и в лагере. Подумаешь, Ардынцев выделил ему двуствольный пневматический пистоль. Что толку от практически бесшумной стрельбы, когда подобраться на дистанцию выстрела можно, только прорвавшись с боем через оцепление шахских гвардейцев. Ты еще поди через них прорвись. Они и без оружия те еще волкодавы, а с оружием так страшнее и не придумаешь. И это была оценка Савина, который и сам был далеко не прост.

С куда большим удовольствием он воспользуется своим штуцером. Алексей непроизвольно взял его в руки и, пережевывая кусок мяса, начал осматривать состояние оружия. Вроде все в порядке, разве только проверить порох в магазине кресала, а лучше обновить его, все же ночью было довольно сыро.

С этим оружием была вообще отдельная история. Отправляясь на столь опасное задание, Алексей не мог не прихватить с собой свой скорострельный штуцер. Он обзавелся им, когда охранял умников в Саглино. Можно сказать, он стал обладателем первого образца. Ну если быть абсолютно точным, то второго. И с тех пор успел по достоинству оценить все его преимущества. Вот только поздно сообразил, что в данной ситуации это оружие будет не помощником, а, наоборот, источником опасности. Нет, он не боялся, что по оружию в нем опознают русского. Дело было именно в самом штуцере.

Ну какой воин не захочет владеть неприхотливым, смертоносным и скорострельным оружием? Правильно, каждый захочет. А такое досадное препятствие, как владелец, можно просто устранить, причем самым радикальным образом. Поэтому Алексею пришлось держать свой штуцер в чехле и никогда никому не показывать.

– Слушай, Гасан, я все спросить тебя хотел. Ты ведь ширванец, а вы всегда были себе на уме. При персах бунтовали против них, при русских – против нас. И вдруг ты работаешь на КГБ. Оно можно было бы подумать, что за золото. Но я с тобой уже пару месяцев одну лямку тяну, а потому знаю, что золото для тебя не слишком много значит. Так в чем секрет?

– Ты во мне сомневаешься?

– Нет. Я в тебе не сомневаюсь. Скажу даже больше, уверен, что если ты и ударишь меня в спину, то только после того, как я доберусь до Надир-шаха. Но я хотел бы знать, отчего так? У тебя личные счеты к шаху?

– О чем ты говоришь! – замахал руками Гасан, всем своим видом показывая, что его товарищ сморозил глупость. – Ты только подумай – кто я и кто Надир-шах. Какие у меня могут быть к нему счеты?

– Тогда отчего же?

– Ты не поймешь.

– А ты попробуй объяснить. Глядишь, и пойму.

Алексей слегка повозился, устраиваясь поудобнее и давая понять, что никуда не спешит. Опять же нужно заменить порох в магазине. Кто знает, как оно все сегодня сложится и в какой момент понадобится оружие. А рассказ Гасана вряд ли будет долгим. Ни с начала же времен он начнет.

– Ладно, – слегка помявшись, все же заговорил Гасан. – Мне дед рассказывал, что в дни его молодости жизнь в Ширване была совсем иной. Каждый был занят своим делом – землепашец пахал землю, ремесленник занимался своим ремеслом. Каждый со своих доходов платил десятую часть, с доходов от шелководства пятую. Вроде бы хорошие были времена, и порядок был. Потом начались беды. Сефевидам нужно было все больше денег. Начались заговоры. Пришли афганцы. Следом за ними Надир-шах, которому все время нужны средства, чтобы содержать огромную армию.

– И ты решил, что из двух зол нужно выбрать меньшее, – ухмыльнулся Алексей. – Но ведь персы мусульмане, ваши единоверцы.

– И что? Что людям лучше? Христиане, которые хотят, чтобы здесь зацвели сады? Или мусульманин, уподобившийся льву, которому нужно все больше и больше, и ради этого он готов пустить по миру всех вокруг? Дед рассказывает, что раньше было хорошо, но сегодня в чем-то даже лучше. Благодаря русским врачам меньше людей умирает от болезней. Уже несколько лет не приходит оспа. Появились посадки чая. Кстати, моя семья хочет заняться его выращиванием и уже договорились насчет саженцев. Восстанавливаются хлопковые поля, сажают тутовые деревья. Людей бесплатно учат ремеслам, помогают организовать разведение шелкопряда, строят мануфактуры, и не только шелковые. Русские делают и много другого, что идет только на пользу нашему краю. К сожалению, находясь между двух могучих держав, мы не можем создать свое государство. Но раз уж так, то нам лучше оставаться с Россией. Это понимает мой дед, это понимает мой отец и старшие братья, это понимаю и я. И если Надир-шах решил все это разрушить, то я готов его убить. Просто у тебя это получится лучше, поэтому я буду помогать тебе всем, чем смогу. Если придут турки, я вместе с русскими буду драться против них, потому что они здесь уже были и мы знаем, чего от них ждать.

– И чего же тут непонятного. Как раз все понятно. Пока вам с нами по пути, вы будете держаться за нас, но когда решите, что стали достаточно сильными, то постараетесь от нас избавиться. А так как это случится еще не скоро, дай бог, если при твоих правнуках, то давай-ка будем думать о делах сегодняшних.

Алексей прикрыл крышечку на магазине, вернул кресало на полку и, дернув за шторку, подал на нее порох. Все, штуцер к стрельбе готов. Осталось только найти удобное для этого место. Все, что встречалось до этого, имело изъяны.

Примерно через час они вышли к повороту. Здесь река делала резкий зигзаг, огибая высокую скалу, к которой жалась дорога. Но Алексея привлекла скала напротив. Очень удобная позиция для стрельбы. Опять же крутой склон порос деревьями, и, чтобы взобраться по нему, нужно проявить недюжинные ловкость и силу.

– Гасан, как думаешь, мы сможем переправить наших лошадей на во-он тот склон? – указывая на облюбованное место, поинтересовался Алексей.

– Если и сможем, то точно не здесь. Нужно обходить, и, может быть, далеко. Во всяком случае, за три часа нашего пути я не видел удобного подъема для лошади. Да и человеку тут придется очень туго. А как там впереди, нужно смотреть, я же не местный житель.

– А если местных спросить?

– Угу. Радуйся, что еще не напали и не пустили кровь. Армяне ненавидят мусульман. Все ждут, когда же сюда придут русские.

– Да я погляжу, тут для нас благодатные места. Азербайджанцы предпочитают быть с русскими, так как с ними лучше, чем с персами. Армяне и грузины ждут не дождутся, когда русские избавят их от персидского и турецкого ярма.

– Не приписывай мне тех слов, которые я не говорил. Я сказал, что старейшины ширванцев предпочитают оставаться с русскими. Ну и наша молодежь прислушивается к их мнению. Про других ничего сказать не могу.

– Ну не можешь, и не надо. Давай думать, как будем действовать.

– Приглянулось именно это место?

– Угу. Сейчас у нас есть преимущество минимум часов в шесть. Думаю, что этот путь хорошо знаком и Надир-шаху, и его советникам, так что наверняка они устроят лагерь в этой долине. – Алексей указал на долину, открывающуюся за скалой.

Место и впрямь довольно удобное. Луг, поросший травой, с разбросанными по зеленому ковру камнями, имел в ширину примерно двести пятьдесят сажен, а в длину около полутора верст. Неподалеку растут деревья, где найдется и топливо для костров, и родники, которых здесь в избытке.

– Да, ты прав, – согласился с ним Гасан.

– Значит, Надир-шах не станет погонять, и времени у нас достаточно. Успеешь найти обходной путь и выйти на ту вершину?

– Постараюсь, конечно. Но… может, другое место присмотришь?

– И не уговаривай. Сам посуди, если за нами гнаться, то либо без лошадей подниматься прямо отсюда, либо отправляться в обход, а это несколько часов. Если меня наверху будешь ждать ты с лошадьми, то наша скорость в сравнении с преследователями, пошедшими напрямик, получится куда выше. Те, кто отправится в объезд, и вовсе не имеют шансов нас нагнать.

– Ну, горы только кажутся невысокими. Дорог здесь не так уж и много. Если у них будет хороший проводник, нам не уйти. Не сегодня, так завтра нас все равно нагонят.

– Гасан, мне кажется или ты действительно не хочешь отправляться в обход один?

– Один? Почему один? – удивился Гасан. – Мне казалось, что мы вместе отправимся, а ты потом спустишься на ту скалу, откуда и будешь стрелять.

– Не получится. Кто знает, сколько мы провозимся с обходом. А вдруг Надир-шах решит проехаться вместе с авангардом? Он ведь любит такое проделывать. Так что я прямиком через речку и на скалу.

– Ты просидишь весь день на этой скале?

– А ты думал, убивать таких высоких особ, это как до двух посчитать? – Алексей озорно подмигнул товарищу, подхватил оружие, котомку с едой и шагнул к бурному потоку.

Н-да-а. Если утром вода показалась страсть как хороша и благотворно повлияла на организм, то сейчас реакция была обратной. Сначала сапоги вполне справлялись с влагой, но настал момент, когда поток перехлестнул голенища. Потом глубина дошла до середины бедер. От холода даже пресеклось дыхание.

Однако Алексей и не думал отвлекаться на подобные неудобства. Ничего страшного. Главное не упасть, а возможность этого была велика. Река имела довольно бурное течение, под ногами камни, которые подчас были неустойчивыми, да и не всегда обкатанными водой. Именно по этой причине Савин даже не подумал разуваться. Уж лучше промокшие насквозь сапоги, чем израненные ноги.

Наконец он оказался на противоположном берегу, умудрившись не упасть и не вымочить как боевые, так и съестные припасы. Обернувшись к Гасану, он махнул ему рукой, чтобы тот отправлялся. Потом слил из сапог воду, отжал штаны вместе с портянками и начал подниматься вверх по склону.

Со стороны казалось, что подъем не должен вызвать особых трудностей. Но на деле оказалось иначе. Деревья росли не так густо, чтобы быть постоянной и надежной опорой при подъеме. Алексей разве только не погладил себя по голове за то, что догадался взять с собой моток веревки с навязанными узлами и кошкой на конце.

На то, чтобы подняться к намеченной точке, у него ушло около часа. Сомнительно, что кто-нибудь другой управится быстрее. А значит, такая фора у него будет. Дальше также шел подъем, но здесь склон был уже куда более пологим, и бегство не представлялось таким уж трудным занятием. Правда, придется пробежать примерно полсотни шагов по открытому месту, пока его не скроют деревья. Ну да куда же без риска.

Пристроившись за большим камнем, торчавшим из зеленого травяного ковра, Алексей разложил сапоги и портянки сушиться, а сам начал обследовать место, намеченное для покушения.

Отсюда, с высоты чуть больше пятидесяти сажен, были отлично видны и огибающая скалу дорога вместе с рекой, и долина, где, судя по всему, должен был устроить ночлег своему войску Надир-шах. А отчего, собственно говоря, ему и не поступить подобным образом, если это не в новинку. С высоты прекрасно видны разбросанные черные пятна, четко выделяющиеся на зеленом фоне.

Как ни удивительно, но ждать пришлось недолго. Примерно через четыре часа появился Гасан, который без особого труда нашел своего товарища. Отдельно стоящее дерево на доминирующей в этом месте вершине достаточно хороший ориентир. Просто потом пришлось еще немного спуститься, чтобы, так сказать, засвидетельствовать свое почтение.

Хотя, как выяснилось, не только это. Алексею не было видно, но, как только начинались деревья, склон опять становился очень близким к отвесному, и подняться по нему было бы достаточно трудно. Но брошенная Гасаном веревка в значительной степени упрощала задачу.

Примерно часа за четыре до заката появился передовой отряд персидского войска. А вслед за ним потянулся людской поток, извивающийся по горной дороге как огромная змея. Никакого порядка или подобия строя. Солдаты шли как придется, хотя и держались плотной массой. Это зрелище завораживало ничуть не меньше, чем ровные шеренги европейских армий. А еще оно пугало, создавая ощущение всесокрушающей силы.

Войска огибали скалу, напротив которой устроился Алексей, сплошным непрерывным потоком. Ему было видно, как, выйдя в долину, отряды растекаются по ней отдельными ручейками, продолжая свое движение к противоположному краю. Оно и понятно, нужно же предоставить место для расположения на отдых остальному войску.

А вот и его цель. Надир-шах вовсе не рвется вперед, заставляя своих воинов потесниться. Он движется примерно в середине войска и не собирается вносить сумятицу в существующий порядок. Нет, он не всегда был таким. К примеру, при движении по открытой местности он, бывало, выдвигался и в голову войска, посещал и арьергард. Да что там, мог отвлечься и устроить небольшую охоту.

Но стесненная между рекой и скалами дорога не особо располагает к подобному поведению. Поэтому он чинно едет в окружении своих гвардейцев, ведя ленивую беседу со своим племянником. Алексей узнал шаха сразу. Совсем не лишнее, когда у тебя есть только один выстрел.

За приближением шаха Алексей наблюдал, уже припав к прицелу штуцера. Рассмотреть стрелка за валуном на скале, поросшей травой и деревьями, было практически невозможно. Уж что-что, а маскироваться он умел. Если бы ему еще удалось воспользоваться духовой фузеей, это вообще было бы прекрасно. Все же сразу после выстрела его позиция будет раскрыта, и это не добавляло оптимизма.

Однако использовать это оружие в данном случае попросту не представлялось возможным. Даже если забыть о капризности духовой фузеи и необходимости особенно бережного обращения, оставались ее недостаточные характеристики. Самая минимальная дистанция, на которую придется стрелять, составляет три сотни шагов. Духовая же фузея способна вести прицельную стрельбу не более как на двести.

До цели четыре сотни шагов. Надир-шах едет в окружении своих гвардейцев, закрывающих его плотной стеной. Пожелай кто покуситься на их повелителя, и злоумышленникам придется сначала прорубаться сквозь них. Не выйдет ничего и у стрелка. Но это при условии, что стрелок не будет находиться на высокой скале. Алексею-то его цель как раз превосходно видна, и гвардейцам ее никак не прикрыть.

Три сотни шагов. Еще немного, и придется менять положение, а эдак можно и себя обнаружить, и снова придется готовить выстрел. Все. Лишние мысли в сторону. Стрелять нужно именно сейчас. Подвести мушку на цель. Внести поправку с учетом позиции на скале. Ветра нет, и это радует отдельно. Задержать дыхание и нажать на спуск.

Выстрел оказался удачным. Алексей видел это даже сквозь вспухшее облако дыма. Надир-шах, нелепо взмахнув руками, вывалился из седла. Дело сделано. Осталась самая малость – умудриться убраться отсюда подобру– поздорову.

Алексей вскочил. Чего уж теперь-то заботиться о скрытности, когда зависшее в безветрии облако точно указывает на его позицию. Можно, конечно, сдуру попытаться отсидеться за валуном. Тут ни одна пуля не достанет. Но это ненадолго. Ради такого приза могут и пушку подогнать. Это даже если забыть о тех, кто бросится на штурм скалы. Остается только воспользоваться моментом растерянности, да еще той малой форой, пока будут взводиться курки.

Алексей побежал к спасительным деревьям. Снизу раздались первые выстрелы. Вокруг растревоженными шмелями зажужжали пули. Попасть из гладкоствольной фузеи на такой дистанции практически нереально, даже с использованием дальнобойных пуль Терехова. Но когда стрелков сотни и плотность огня очень велика, столь же стремительно увеличивается и вероятность получить-таки причитающийся тебе гостинец. Опять же имелись у персов и штуцерные стрелки, а это уже куда как серьезно.

Ну слава тебе господи, вот и деревья. В ствол с тупым стуком ударила пуля, отколов кусок коры. На большее ее не хватило. Так и осталась торчать, наполовину уйдя в кору высокой сосны. Алексей отметил это только краем сознания. Не хватало еще отвлекаться на такие мелочи. Не угодил свинцовый шарик в него, и слава богу. Потому как он не дерево и его тело куда более податливо, чем древесина.

А вот и веревка, заботливо подготовленная Гасаном. Схватить конец и бегом наверх, только успевай ноги переставлять. Быстрее, еще быстрее. Хороший склон. Куда круче, чем при подъеме от реки. А вот веревочку возможным преследователям оставлять никто не собирается. И вообще, самим еще может понадобиться. Подумаешь, потерял на этом время. Ничего, всего-то секунд пятнадцать.

Еще немного, и ноги выносят его на опушку близ вершины. Сзади все еще слышатся выстрелы. Глухо грохнула пушка, и ядро с треском вломилось в деревья гораздо ниже по склону. Интересно, кого они все еще пытаются достать? А вот и Гасан. Нервничает, время от времени ерзая в седле от нетерпения и неопределенности.

– Ты как, не ранен? – Гасан не то что встревожен, а близок к панике.

Скажете, воин и паника понятия несовместимые? Еще как совместимые. Просто нужно иметь представление о том, какой будет погоня за убийцами шаха. И какой будет расправа над дерзнувшими это сделать. Так что и паника и страх сейчас вполне объяснимы. Вот, например, Алексей – его разве только не колотит. Успел насмотреться на порядки в шахском войске.

Нет, у русских тоже не сахар, но ведь ничего особенного, ну отрубят голову или повесят, и вся недолга. Персы же были непревзойденными мастерами различных казней, которые подчас могли длиться очень долго. Может, он и предвзято к ним относится, но проверять это на собственной шкуре как-то неохота.

– Нормально, дружище, – вскакивая в седло, облегченно произнес Алексей.

Конечно, верховая езда это не отдых и требует определенных усилий, но все же это не то что бегать по горам на своих двоих. К слову сказать, ноги у него тряслись настолько, что идти дальше он был просто не в состоянии. Нет, не от страха, хотя и это имело место. А от напряжения при столь стремительном подъеме. Так что облегчение, испытанное им, вполне объяснимо.

Ну да чего теперь-то. Лошадь под седлом. Склон не такой уж и крутой, деревья растут не густо. Можно даже пустить лошадей рысью. Но с этим лучше обождать, пока они не окажутся на противоположном склоне, где деревья растут небольшими группами. Все же скачки в лесу это не шутки, что для лошади, что для седока.

– Ардынцев, только не говори, что ты опять ошибся, – вперив в капитана КГБ не предвещающий ничего хорошего взгляд, угрюмо произнес полковник Измайлов.

Собственно говоря, понять его несложно. Судьба любила с ним поиграть. Было дело, он, командуя ротой преображенцев, оказался в числе немногих, кому смог довериться государь. За беспримерную службу капитан Измайлов был пожалован званием полковника и стал командиром Лейб-гвардии Преображенского полка.

Казалось бы, вот оно. Полковник гвардии. Предел мечтаний. Впрочем, вскоре достигнутое положение уже не казалось последней ступенью. А что, вполне нормально для того, кто мечтает о карьере, а не устраивается с удобствами в своем теплом болотце. Тут главное не зевать. Молодой император по факту не имеет сподвижников, а потому подбирает их с поспешностью, выискивая в своем окружении. Ну и многие ли могут быть ближе, чем императорская гвардия? Так отчего бы не попробовать подняться еще выше.

Не сложилось. Господи, и как только он не смог распознать тот клятый заговор? Впрочем, а как он мог что-либо заметить? Заговорщики на всех углах о своих намерениях не кричали и его, грешного, в свои ряды не зазывали. А зазвали бы? Ну тогда он со всей своей широтой души поднял бы полк и-и…

Хм. Наломал бы дров. Холку ему за такое самоуправство намылили бы, это точно. Но зато и в эту глухомань не сослали бы, и полк все так же значился бы в гвардии, а не обретался на краю империи.

Минуло уж пять лет, как их отправили сюда для дальнейшей службы. Хорошо еще, что не на пару лет раньше. Иначе многих уж схоронили бы, как оно и было у Низового корпуса на протяжении почти десятка лет. Когда же пришли преображенцы, многое изменилось в лучшую сторону.

В губернии появилось множество медиков, которые сумели-таки противостоять болезням. Полностью справиться с этой напастью не вышло, но ситуация уже и не столь плачевна, как прежде. Солдаты были приучены к разнообразной пище еще в столице, а потому им оказалось проще свыкнуться с новыми условиями. Добавить сюда строгий подход к службе и быту со стороны самого Измайлова, и картина будет полной.

В принципе, согласно императорскому указу, полковник Измайлов уже мог уйти со службы и удалиться в свое родовое имение. Но поступить так он не мог. Не было ему покоя. История императорской гвардии золотом вписывается в историю России. Множество достойных мужей вышло из ее рядов. Преображенский полк был колыбелью птенцов гнезда Петра Великого. С него начинались все великие дела.

Поэтому нет никаких сомнений, что он останется в истории, как останутся и имена его командиров. И его, полковника Измайлова, имя также сохранится. Вот только не хотелось ему, чтобы его имя связывали с лишением полка гвардейского звания. Но тут он изменить ничего не может. А вот добиться, чтобы при его же командовании это звание вернули, это ему по силам. И он не одинок. Примерно треть офицеров, отслужив положенное, удалились на покой. Еще какая-то часть их либо погибли в стычках, либо умерли от болезней. Но остальные упорно продолжали служить, даже отвергая предложения о повышении. Нет, если в самом полку, взамен выбывшего, дело иное. А если речь заходила о переводе, то ни в какую.

Прибывающие в полк молодые офицеры, сталкиваясь с царившими тут порядками, только диву давались. Во-первых, поражала сама структура полка. Ну где это видано, полк один, а по штатам выходят все два. Опять же при каждом полку положено иметь одну батарею из четырех пушек. А тут две батареи и соответственно восемь пушек. Полк не драгунский, а пехотный, но у каждого бойца имеется лошадь, с которой он прекрасно управляется.

Во-вторых, здесь дворяне не только офицеры, но и сержанты. Ясно, что в гвардии это было в порядке вещей. Но ведь полк-то уже не гвардейский. А они все равно продолжают служить, хотя давно могли вернуться в родовые имения. Что с того, что они не в офицерских чинах. Если бы они были разжалованы и служили по приговору, то дело иное, а так вполне подпадают под указ о службе дворян.

Ну и наконец, само отношение к службе. Все, от обозника до командира полка, неизменно продолжали считать себя гвардией. Они словно помешались на этом. Молодое пополнение, прибывающее в полк, невольно тоже начинало пропитываться этим духом. Гвардия, и никаких гвоздей, разве только службу они справляют на окраине империи. Но и этому есть объяснение. Прикаспийская губерния – это ключ к Кавказу, один из наиболее важных регионов. А потому нахождение здесь гвардии вполне оправдано. Кому, как не им, доверить охрану столь важного участка.

До недавнего времени все эти потуги казались смешными и даже уморительными. Точнее, до вчерашнего утра, когда полковник Измайлов вместе со своим полком находился в Преображенском укреплении. Оно было поставлено их же силами, на границе русской территории, в полутора сотнях верст к западу от Баку и около тридцати верст к северо-востоку от слияния Аракса и Куры.

Сначала это был просто укрепленный лагерь. Но с годами вырастали упорные стенки, появлялись равелины, валы, рвы, казармы, конюшни и иные постройки. Справедливости ради нужно заметить, что укрепление крепостью все же не стало. Но уж в твердый орешек, о который можно и зубы сломать, превратилось.

Так вот, вчерашним утром к Измайлову явился крайне озабоченный Ардынцев с весьма прискорбными вестями. Оказывается, его хваленая агентурная сеть дала сбой. И серьезный такой сбой, который мог дорого обойтись всей Прикаспийской губернии. А если проще, то персы могли единым махом завладеть всей территорией.

Дело в том, что примерно с неделю назад Ардынцев доставил Левашову сведения о том, что Надир-шах намерен объявить войну России. Мало того, он уже движется в сторону русских со своей восьмидесятитысячной армией, избрав маршрут через долину реки Тертер. Левашов принял единственно верное, на его взгляд, решение, а именно: преградить персам путь в ущелье.

С одной стороны, война еще не объявлена. С другой, в том, что это случится, сомнений нет. В крайнем случае произошедшее можно будет представить как пограничный инцидент. Ну и что с того, что слишком далеко от границы? Заблудились. Бывает. Кто сказал, что заплутать могут только персы? А такое уж дважды случалось.

В теснине горной долины у двадцатитысячного корпуса Левашова больше шансов разбить вчетверо превосходящего противника. Если же Надир-шах окажется на открытом просторе, все станет куда как хуже. Стянув все войска, до которых он мог дотянуться, в том числе задействовав и местное ополчение, Василий Яковлевич выдвинулся с войсками и ступил на персидскую территорию.

К этому времени Измайлов уже изнывал от охватившего его отчаяния. До них доходили слухи о том, как император воюет с турками. О том, что русской армии всюду сопутствует удача. Уже взяты Азов, Очаков и Перекоп. Падение Крыма только вопрос времени, правда, если не случится никаких неожиданностей. А может, он уже и пал, ведь вести сюда идут долго.

Судя по всему, Петр не придерживался общепринятой европейской тактики маневрирования войсками. Вместо этого он предпринимал стремительные броски и навязывал противнику генеральное сражение. Общепринятая доктрина сводилась в первую очередь к овладению войсками определенных территорий, Петр же делал ставку на уничтожение армии противника.

Сведения еще не подтвержденные, но он вроде как умудрился практически под корень уничтожить две турецкие эскадры. Одна из них прикрывала Азов. Вторая прибыла с подкреплениями к Очакову. Правда, в последнее Измайлов не верил. Невозможно победить вражеский флот, не имея своего собственного. Можно, конечно, допустить, что Донская флотилия расправилась с турками у Азова. Но под Очаковом…

Как бы там ни было, настроение у Измайлова было подавленное. В тысячах верст от него шла война, гремели сражения. Именно там преображенцы имели шанс реабилитироваться и вернуть себе честное имя. Но вместо этого они были вынуждены прозябать в горячей степи предгорий Кавказа в ожидании непонятно чего.

И вот наконец свершилось! Левашов решил опередить Надир-шаха и нанести ему упреждающий удар. Если все сложится удачно и получится разбить персов, то возможная война будет задушена в зародыше. Конечно, это несколько не отвечало чаяниям Измайлова. Сложно, знаете ли, проявить отличие в скоротечном конфликте. Но он решил использовать этот шанс.

Жаль, у Левашова относительно преображенцев были свои мысли. Он предпочел оставить их на месте. Они должны были прикрывать местность, и в частности, направление на Баку. Мало ли какие неожиданности могут случиться. Какие, к черту, неожиданности?! Оставить не у дел две с половиной тысячи регулярной и обученной пехоты! На что это похоже?!

Но Бог все же есть. Измайлов конечно же никогда в этом не сомневался, просто в последние годы у него сложилось стойкое убеждение, что Господь от него отвернулся. И последние события служили тому ярким подтверждением. Вернее, служили бы, если бы не одно «но».

Надир-шах оказался той еще хитрой змеей. По всему выходило, что он сам способствовал тому, чтобы сведения относительно его армии дошли до Левашова. Он прекрасно понял деятельную и решительную натуру русского губернатора и предвидел, что тот поступит именно таким образом. Он даже безошибочно определил место, где русские преградят путь персам. И тем ничего не останется, кроме как принять бой.

Но Надир-шах все же обманул Левашова. В то время как основная армия двигалась вдоль реки Тертер, другая, численностью в сорок тысяч, под командованием его брата Ибрагим-хана направлялась по долине реки Аракс. Ей нужно было только дойти до дороги через перевал и перебраться в долину Тертера, после чего ударить в тыл русским.

Вот эти-то сведения вчера утром и доставил полковнику Измайлову капитан Ардынцев. И надо заметить, полковник размышлял недолго. Офицер Канцелярии конечно же отправил сведения Левашову. Но если корпус успел войти в соприкосновение с персами, то просто так отступить у них уже не получится. Поэтому Измайлов оставил в укреплении одну-единственную роту, а с остальными двинулся навстречу Ибрагим-хану.

Уж теперь-то у преображенцев есть все шансы проявить себя и обелить свое имя в глазах императора и всех остальных. Да, их было в шестнадцать раз меньше, чем персов. Вот только никто об этом не думал. И дело не только в жажде доказать всему свету. Если не остановить Ибрагим-хана, Низовой корпус окажется попросту вырезанным. Так что преображенцы шли не только за славой, но и спасать своих товарищей.

Быстрый и утомительный марш. Полторы сотни верст, оставшиеся за спиной. И вот они уже почти у цели. Еще немного. Еще одно усилие, и они перекроют путь персидской армии. И именно в этот момент перед Измайловым предстал Ардынцев с донельзя озабоченным видом.

Если он опять ошибся… Если персы уже вырвались из горных теснин на степной простор… Господи, преображенцы же должны были прикрывать Баку. Если все так… Да им не то что не вернуть гвардейское звание, Измайлова вообще отдадут под суд.

– Ардынцев, не трави душу, говори же ты, черт безрогий!.. – Измайлов заскрежетал зубами так, что скрежет тот услышали стоящие рядом офицеры.

– У нас возникли сложности, Виктор Иванович. Мы немного опоздали, армия Ибрагим-хана успела миновать теснину. Теперь нам придется драться, можно сказать, в открытом поле.

– Фу-ух. Ардынцев, ты чего так пугаешь? – Измайлов буквально засветился от охватившего его облегчения. – Главное, что персы здесь. А уж как с ними разобраться, предоставь это решать нам. Правильно я говорю, друзья? – оборачиваясь к офицерам и ловя одобрительные улыбки, произнес полковник.

Это еще что за ерунда такая? Даже если предположить, что Левашов двинулся навстречу персидской армии и вступил с ней в бой, канонада должна раздаваться с противоположной стороны. Да и не могла она доноситься оттуда просто по той причине, что далеко, и ничего не услышишь в любом случае. А эти звуки боя слышатся спереди.

Алексей устало опустился на камень, доставая наполовину опустошенную медную флягу. Вода успела согреться, несмотря на то что не так уж и жарко. Да что там жарко, тут даже воздух прохладный, разве только его порой не хватает, оттого и грудь вздымается так высоко.

Угу. Задали им перца. Весьма серьезный отряд, человек тридцать, начал нагонять их уже к утру следующего дня. Никаких сомнений, вышли на них скорее случайно, запустив наудачу сразу с десяток таких отрядов по всем доступным маршрутам. Ну да, дорог и троп в горах и впрямь не так чтобы и много. Вот один из отрядов и напоролся на беглецов.

Пришлось уходить еще выше в горы, а соответственно бросить лошадей. Уходили налегке, прихватив только оружие и веревки. Из продовольствия лишь по куску сыра, лепешка и фляга с водой. Но ничего не поделаешь. Отдать предпочтение продовольствию в ущерб оружию или веревкам? Да Алексей лучше бросит все съестное. Оружие поможет сохранить жизнь. Веревки, и в этом Алексей успел убедиться на личном опыте, весьма способствуют при перемещении в горах.

Через несколько часов их практически нагнали. Можно сказать, уже в спину дышали. Пришлось принять бой и остудить воинственный порыв. Подкараулив, когда персы вышли на открытое место, а потом вынуждены были двигаться вверх по узкому карнизу, Алексей и Гасан начали расстреливать их как на стрельбище.

Нет, преследователи вовсе не были глупыми. Просто они прекрасно знали, скольких беглецов они преследуют и какую плотность огня те могут создать. Даже при самой виртуозной стрельбе им было не управиться с таким количеством противников.

При условии использования обычных фузей все именно так и обстояло бы. Но Алексей их сильно удивил скорострельной стрельбой из своего штуцера. Гасан, кстати, тоже вооружен штуцером и тоже хороший стрелок. Правда, он использовал пыжовую пулю Терехова, что несколько снижало боевые свойства оружия, зато увеличивало скорострельность.

Словом, положив с десяток из погони беглецы сбили с них прыть и решили отойти, пока те не нашли какой-нибудь обходной путь. Потом были еще две засады, пара устроенных камнепадов, граната, удачно заброшенная на тропу.

И, как завершающий штрих, яростная рукопашная, когда они вдвоем вынуждены были выйти против пятерых. Так уж случилось, что их штуцеры оказались разряженными. Однако в их распоряжении оставались пистоли. Впрочем, как и у персов. Но скорее всего преследователи были более привычны к пользованию холодным оружием, так как пистоли им мало чем помогли. А вот Алексей использовал свой шанс без остатка. Но длинным кинжалом все же помахать пришлось.

– Слышишь, Амин? – опускаясь рядом с Савиным так, чтобы не потревожить покоящуюся на перевязи руку, шепнул Гасан.

– Слышу. И ничего не понимаю. Персы вроде в другой стороне. Будешь? – Алексей протянул флягу товарищу, и тот, благодарно кивнув, отпил глоток.

Лучше не увлекаться. Когда еще удастся найти ручей, непонятно. Это там, в низине, с водой проблем никаких, ручей можно найти с относительной легкостью. Но чем выше, тем источников меньше. Подобных трудностей нет, если вершину горы венчает ледник, но здесь вершинами со снежными шапками и не пахнет.

– Все верно. Это со стороны Аракса. Вон, видишь ущелье? Там Аракс и протекает.

– И кто может там биться?

– Если не русские, тогда даже и не знаю.

– Отчего думаешь, что русские?

– А ты разве не слышишь? Такой грохот стоит, будто две армии сошлись. А местные князья не смогут собрать больше пары сотен воинов.

– А если опять взбунтовались против персов?

– Ну-у, может быть, – с явным сомнением произнес Гасан.

– Ладно. Как будем спускаться-то?

– В смысле? – удивился вопросу Гасан.

– В смысле куда идти? – разведя руки в стороны, по-скоморошьи спросил Алексей.

– Амин, ты думаешь, мне больше заняться было нечем, кроме как лазить по этим горам? Откуда я знаю, по какому пути отсюда спускаться. Мне известен только тот, по которому мы поднялись.

– Ты же говорил, что знаешь эти места.

– Конечно, знаю. Но не все же тропинки и не каждый камень. Вот знаю, например, что вон там Аракс и лучше бы нам туда не соваться. Иначе угодим прямиком в сражение или под горячую руку после.

– Ладно, спрошу по-другому. В какую сторону нам лучше спускаться?

– По восточному склону. В той стороне есть дорога, в обход этой горы, которая соединяет обе долины.

– Не самая лучшая идея. Нас вроде как ищут.

– Зато обойдем место боя, – поморщившись, пожал плечами Гасан. – И дальше в том направлении горы не такие серьезные. Опять же можно разжиться лошадьми.

– Не подскажешь, что бывает в этих местах конокрадам? – не выдержав, ухмыльнулся Алексей, прекрасно зная ответ.

– А нам хуже не будет, – с ленцой отмахнулся Гасан.

Алексей предпочел прекратить бессмысленный спор, тем более что понимал правоту товарища. И потом, нечего терять время, пора спускаться, если они хотят закончить спуск еще засветло. Кстати, судя по всему, он займет куда больше времени, чем подъем, и будет гораздо опаснее. Спускаться всегда тяжелее, чем карабкаться вверх.

С небольшими приключениями и кое-где используя веревки, преодолели открытый участок и достигли деревьев. Вроде бы стало легче – не нужно особо мудрить с креплением веревки, для этого годился ствол любого дерева. Но вместе с тем и сложнее – между деревьев хватало сушняка, который своим хитросплетением тянул едва ли не на самую настоящую засеку.

Странно. На противоположном склоне такого не было. Впрочем, едва спуск стал более покатым, сушняка наблюдается куда как меньше. С чем это было связано, Алексей понятия не имел, поэтому просто принял как данность.

Канонада далекого боя пропала. Одно из двух – либо сражение закончилось, либо распространению звука мешала очередная гора. Как бы то ни было, у беглецов не было особого выбора. У них оставался один-единственный путь, тот, по которому они сейчас и шли. Конечно, можно было еще направиться на запад и скакать по вершинам, которые становились бы только выше. Но это уже больше походит на какую-то изощренную казнь.

– Амин, – выдохнул Гасан, кладя руку на плечо Алексея.

– Что? – тут же присаживаясь вслед за товарищем, поинтересовался Алексей.

– Впереди люди. Много людей.

Это он изрядно вымотался, если ничего не услышал. А еще охотник, следопыт и весь такой из себя знающий. Ладно, с этим потом разберется. Сейчас есть куда более серьезные вопросы. Сидеть и ждать? Конечно, это самое разумное, вот только Алексей отчего-то был уверен в том, что им нужно идти. А к своим предчувствиям он привык прислушиваться.

– Гасан, ты сиди здесь. А я схожу посмотрю, кто там по лесам бродит.

– Может, обойдем?

– Не знаю, как объяснить, но… В общем, жди здесь, я скоро.

Н-да. Насчет того, чтобы Гасан оставался в сторонке, Алексей погорячился. Тот посчитал это унизительным для себя. Вот так вдвоем и отправились выяснять, что, собственно, такое творится в этих горах.

А в горах происходили занимательные вещи. Как выяснилось, преображенцы выдвинулись в долину Аракса, чтобы преградить путь армии Ибрагим-хана. Однако им не удалось осуществить свое намерение. Тогда командир полка решил перекрыть дорогу, ведущую в соседнюю долину реки Тертер, чтобы прикрыть корпус Левашова от удара с тыла.

Подходящей для этого теснины не нашлось, поэтому преображенцы вынуждены были хотя и с боем, но все же понемногу отступать. Время от времени то они, то персы совершали обходные маневры. В лесу, да еще и в гористой местности сделать это не так чтобы и просто, но возможно.

Алексей и Гасан как раз нарвались на батальон преображенцев, совершавший фланговый маневр. Хорошо хоть их сразу не пристрелили. Ну а дальше все стало просто. Это когда Алексей начал объяснять от всей своей широкой русской души, какой он есть перс и где именно, а главное, как он хотел видеть задающего подобные вопросы.

Словом, договорился до того, что солдаты, распаленные боями, растянувшимися на целый день, едва не набили ему морду. Убивать решили не спешить. Все же свой, эвон как заливается. Но и за словесами следить нужно.

Окончательно от экзекуции Алексея и Гасана спас появившийся на шум Ардынцев. Что делал в этих горах его начальник, Алексею было невдомек. Но раз уж его сюда занесло, Савин обо всем ему сразу и доложил. На свою голову. Гасану-то хорошо, его тут же отправили к санитарам, все же выглядел он не очень.

А вот Алексею пришлось снова вооружаться своим штуцером и пробираться горами и лесами для выполнения следующего задания. Где-то здесь бродит командующий этой армией Ибрагим-хан, брат Надир-шаха. И кто знает, что может случиться в пылу сражения. Тут такое дело, что пули летают целыми роями.

Глава 8 Кардинал Флери и его планы

Зимний холод на улице и умиротворяюще потрескивающие дрова, полыхающие в камине. Что может быть лучше, чем в такую пору сидеть в удобном кресле, с бокалом доброго вина и хорошей книгой? Да пожалуй, и ничего. Он вообще любил читать и слыл весьма образованным человеком. Но судьба распорядилась так, что читать ему приходилось по большей части не научные труды, а финансовые отчеты, дипломатическую почту или донесения самого различного толка.

Кардинал Флери взглянул на столик рядом с креслом и в очередной раз тяжко вздохнул. Похоже, сегодняшний день не будет отличаться от бесконечной череды уже прошедших. Опять треволнения и переживания. А ведь он уже не мальчик, чтобы подвергать себя подобным испытаниям. Все же скоро восемьдесят пять. Многие до этого возраста и не доживают, а кто доживает, предпочитают спокойную, размеренную жизнь в окружении отпрысков.

Однако ему досталась иная участь. На его плечи лег груз ответственности за судьбу Франции, которой он служил беззаветно, отдавая всего себя без остатка. Мало того, он сделал все возможное, дабы отдалить от руководства страной короля, не отличающегося особым умом. Господи, да дай ему волю, и Францией будут править юбки, за которыми он волочится с маниакальным упорством.

Флери в очередной раз вздохнул, протянул руку к столику и взял из стопки бумаг верхний документ. Не стоило сомневаться, что они разложены в порядке важности. За многие годы своей службы секретарь кардинала очень редко позволял себе ошибки. Впрочем, и те случались не в силу некомпетентности, а из-за недостаточной осведомленности.

От кого послание? От графа Толендаля из России. Н-да-а, в последние годы вести из этой дикой страны не особо радуют. Помнится, Европа с облегчением вздохнула после смерти Петра Великого. Потом имело место некоторое волнение в связи с изменением баланса сил и, как следствие, поколебавшейся стабильности.

Уж лучше бы все так и осталось. Разлад при российском дворе куда больше устроил бы Францию. Конечно, у них нет общей границы с Россией, но это вовсе не значит, что их интересы не пересекаются. В понимании кардинала эта дикая Московия нужна была только для того, чтобы вывозить из нее ценности и сбывать туда товары, производимые французскими промышленниками. Колония – вот удел России. Но никак не видная роль на политической сцене цивилизованных государств.

Однако эти упрямые русские не желают занять отведенную им нишу и всякий раз лезут туда, куда их не просят. Взять тот же спор за польскую корону. Нет, в результате Франция все же ничего не потеряла, а скорее даже приобрела. Лещинский потерял польский престол, но получил Лотарингию, а после его смерти она отойдет Франции. Однако русский царь, самоуверенно именующий себя императором, посмел бросить вызов Франции, а главное, заставил считаться с собой.

Отношения между двумя государствами накалились настолько, что даже заключение мира после польских событий ничего не изменило. Только в прошлом тридцать седьмом году Флери все же решил, что полагаться на сведения, поступающие через Вену и Берлин, несколько неразумно. В Санкт-Петербург отправился представитель Франции граф Лалли Толендаль[13]. Он не был снабжен никакими официальными бумагами и по сути являлся частным лицом, хотя это конечно же было не так.

Предвидя, что новости в этом документе могут его не обрадовать, кардинал взял в руки бокал. Он не относился к тем, кто злоупотреблял горячительным, но был настоящим ценителем хороших вин. Флери никогда не знал, какое именно вино подадут к его рабочему столу. Ему доставляло удовольствие не просто отпить вина, но дать ему оценку, определить его происхождение и год урожая.

Хм… Что-то новенькое. Нет, угадывается неповторимый аромат и янтарный цвет токайского. Но в то же время он не может определить год и виноградник. А если так? Он пригубил напиток и покатал терпкий шарик языком, потом сглотнул. Прислушался к послевкусию, продлившемуся довольно долго. Великолепное токайское, однако вкус ему незнаком. К дьяволу все дела! Прости господи.

– Брат Анри.

– Я здесь, ваше преосвященство, – тут же откликнулся секретарь, одетый в серую рясу иезуита.

– Что это за чудо? Это вино заставляет меня усомниться в моих способностях знатока в этой области. Я понимаю, что это токайское, но все остальное покрыто тайной.

– Не стоит быть к себе столь строгим, ваше преосвященство, – не сдержал довольной улыбки секретарь. – Никто не может знать всего, и уж тем более того, о чем ранее не знал.

– Это вино прошлого года? – догадался Флери.

– Да, ваше преосвященство, Токайское Асу 1737 года, с виноградника Тарцала.

– Хм. Им посчастливилось получить по-настоящему уникальное вино, – одобрительно покачав головой, отметил кардинал. – Надеюсь, ты позаботился о запасах?

– Разумеется.

– Хорошо.

Что же, с приятным покончено. Пора возвращаться к тому, что неизменно испортит ему настроение. Русские делали это старательно и с завидным постоянством. Взять то же выдворение ордена иезуитов, в котором состоял и сам кардинал. Помимо плевка в сторону Римско-католической церкви, это еще и прямой удар по шпионской сети ордена. А она была весьма разносторонней и распространенной.

Ограничься Петр только выдворением братьев, ничего страшного не случилось бы. Конечно, в работе возникли бы кое-какие сложности, но в целом эффективность осталась бы на высоком уровне. Но этот цепной пес русского царя, Ушаков, умудрился разгромить всю шпионскую сеть, формировавшуюся на протяжении долгих лет.

Как и ожидалось, вести от Толендаля были неутешительными. Этот Петр, подобно своему деду, умел испортить настроение. Господи, с кем приходится иметь дело. Никакой тонкой игры, никакой интриги, только одна грубая сила и дикая ярость. Для кардинала, не любившего решать противоречия путем военных конфликтов, подобный подход был просто дикостью. Но стоило признать, что весьма эффективной дикостью.

Сначала было грубейшее вмешательство в дела по польскому вопросу. Тонкая игра и виртуозно воплощенная интрига кардинала Флери по восшествию на престол Лещинского была буквально растоптана сапогами русских солдат. Петр не нашел ничего более умного, как направить туда войска и в короткий срок взять под контроль всю Польшу. Были кое-какие выступления шляхты, был отправлен незначительный французский корпус. Но Миних разметал всех, подобно взбесившемуся быку. Впрочем, что с него взять, обычный солдафон.

Потом жесткие действия Петра в отношении крымских татар. А ведь они ничего такого особенного не совершили. Всего-то крымский хан решил пройти со своей армией по русским землям, причем даже не нанося им урона. Ну почти не нанося. Так этот мужлан тут же обрушил на него свои полки. Кстати, как-то уж гладко у него все получилось, словно татар ждали в гости.

Грубая, неприкрытая сила вместо дипломатической игры, и Константинополь вздрогнул от страха. Признаться, тогда и сам Флери почувствовал себя несколько неуютно. Этот мальчишка не просто играл мускулами и бахвалился своей медвежьей силой, но и умел ею пользоваться.

Французская дипломатия вкупе с английской проделала огромную работу, чтобы обуздать этого неуемного царька. Нет, к сожалению, Англия не была союзницей Франции, к чему кардинал стремился на протяжении уже многих лет. Но коль скоро их цели совпадали, они объединили свои усилия, настраивая Турцию, Персию и Швецию против России. Тройного удара русским не выдержать, а их союзница Австрия еще трижды подумает, прежде чем вмешиваться в этот конфликт.

И вот договоренность достигнута. Путем неимоверных усилий удалось примирить турок и персов, между которыми шла многолетняя война, а вот натравить их на русских оказалось проще простого. Надир-шах жаждал получить обратно прикаспийские земли и их жемчужину, Баку. Махмуд Второй никак не мог забыть свою растерянность, когда был вынужден уступить Петру Запорожье. Так что заключение секретного договора против русских являлось всего лишь свершившейся закономерностью.

Сложнее обстояли дела со Швецией. Рвавшаяся к власти партия «шляп», члены которой были сторонниками войны с Россией, отчего-то забуксовала. Их противники начали укреплять свои позиции или, по меньшей мере, уже не уступали их с прежней стремительностью. Проблемы внутри страны нарастали подобно снежному кому.

О том, что шведы сумеют нанести удар одновременно с турками и персами, нечего было и мечтать. Однако все было за то, что это случится, хотя и с запозданием на год. Кстати, так оно было бы даже лучше, поскольку русских уже изрядно потрепали бы на юге.

Но Петр… Этот мальчишка опять спутал все карты. Вопреки всем прогнозам, он сам атаковал турок сразу по трем направлениям. Причем настолько нагло и стремительно, что застал их врасплох. И это при том, что Махмуд сам собирался объявить войну русским.

Генерал Ласси наступал на Азов при поддержке Донской флотилии под командованием Бредаля. Никто и предположить не мог, что русские смогут собрать для этого шесть фрегатов, десять шлюпов, десять прамов, тридцать пять галер и множество разномастных судов. Впрочем, не сказать, что силы столь уж велики, турки превосходили их.

Однако Бредаля это ничуть не испугало и не остановило. Каким-то непостижимым способом адмиралу удалось потопить практически всю турецкую эскадру и обратить в бегство ее остатки. Еще и захватить несколько галер. И только после этого к Азову подступили полки Ласси, а затем, буквально через три дня, взяли крепость.

Тем временем Миних вышел к Перекопу и с ходу овладел им. Сотни лет русские мечтали о том, чтобы разгромить Крымское ханство, но ни разу не сумели даже подступить к границе полуострова. Теперь же, похоже, захват Перекопа у них вошел в традицию. Два года назад это с легкостью проделал Петр, теперь Миних.

Хан Фетх Герай отверг предложение Миниха о капитуляции и переходе под руку российского царя. Вместо этого он собрал войска и атаковал русских. Неверное, решение глупое, недальновидное, излишне самоуверенное. Действия хана можно назвать как угодно, и все будет правдой. Он не придумал ничего более мудрого, как бросить против Миниха все силы, до которых только сумел дотянуться.

Надо заметить, что русские словно специально предоставили им такую возможность. Впрочем, потом едва об этом не пожалели. Более ста тысяч разгневанных татар, даже вооруженных луками и саблями, – это весьма серьезный противник. Сражение длилось целые сутки. Татары непрестанно атаковали русских даже с наступлением темноты, не считаясь с потерями. Но современная тактика и оружие все же сыграли свою роль.

Потеряв десятки тысяч воинов, хан вынужден был отступить, а на полуостров впервые ступил сапог русского солдата. Кроме этого, оставив в Азове потребный гарнизон, Ласси на кораблях Бредаля совершил переход по Азовскому морю и высадился в районе Керчи, начав наступление на Кафу.

Полуостров буквально утопал в крови, изнывая под тяжелой поступью победителей. При малейшем сопротивлении русские тут же начинали все крушить и жечь. Завоеватели вели себя так, словно Россия и не стремилась включать ханство в состав своих земель. А ведь это была давняя мечта русских царей.

Мало того, подобно тому, как когда-то поступали татары, победители вывозили с полуострова пленных тысячами. Имелись сведения, что каждый пленивший татарина получал денежную премию, если тот не имел увечий. Это настраивало местное население против русских и провоцировало выступления. Но Миних словно ничего не замечал и крайне жестко подавлял любое проявление непокорства.

Поведение русского царя прямо противоречило здравому смыслу. Если Петр стремился присоединить Крым, то ему следовало действовать иначе. При таком подходе, говорящем о прямой оккупации, причем в самой неблагоприятной форме, он получит враждебно настроенное население. Это вынудит его держать там большое количество войск. Опять он машет дубиной, стремясь всех сокрушить, даже не пытаясь задуматься над более прагматичным подходом.

На третьем направлении действовал сам Петр. И действовал не менее удачно. Он буквально с ходу овладел Очаковом, а затем развил наступление на Бендеры. Два полевых сражения и два штурма весьма серьезных укреплений, которые едва ли не упали под ноги русским. Вдобавок ко всему еще одна сожженная турецкая эскадра. Эти победы всех просто ошеломили.

Впрочем, растерянность длилась недолго. Вскоре стало известно о чудо-оружии, использованном русскими. Наблюдатели докладывают о применении русскими ракет. Это оружие изобретено уже давно. Мало того, около ста лет назад Казимир Семенович[14] издал свой знаменитый труд, где подробнейшим образом описаны эти самые ракеты.

Книга Семеновича имела широкое распространение как фундаментальный труд по артиллерийскому делу. В отличие от идеи применять ракеты на поле боя. Даже если забыть о сложности их изготовления, оставалась их фантастическая способность лететь куда угодно, кроме заданной цели. В боевом плане использование пушек гораздо более прагматично и оправдано.

Но русские снова смогли удивить. Нет, на поле боя от ракет пользы по-прежнему было немного. Но при осаде крепостей, когда нужно было забросать множеством снарядов определенную площадь, они оказались весьма кстати. И опять же ничего страшного, используй русские обычные заряды из пороха. Но им, похоже, удалось разгадать секрет греческого огня.

С этим утерянным века назад секретом ракеты становились поистине страшным оружием. И Очаков и Бендеры оказались залитыми жидким огнем. В обеих крепостях не удалось уберечь от возгорания пороховые погреба. Потери были просто ужасающими.

При помощи же ракет была уничтожена эскадра, прибывшая к Очакову с подкреплениями из Закавказья. Как выяснилось, ночью попасть ракетами в сгрудившиеся на якорной стоянке корабли тоже вполне возможно. Тем более если одной-единственной ракеты достаточно, чтобы корабль был обречен. А возможно, причина в поднимающейся на борту панике.

Кстати, у Азова русские действовали совершенно иначе. Да что там, до сих пор оставалось загадкой, каким именно образом им удалось расправиться с турками. Эта неизвестность заставляла нервничать. В особенности англичан, у которых весьма серьезная ставка делалась именно на флот.

Н-да-а. При всей своей прямолинейности в политическом плане секреты Петр хранить умеет. Нужно будет вплотную заняться этим его Саглино. Очень интересные дела там творятся. То огненные машины оттуда появляются, то ткацкие станки. Господи, сколько же проблем от последних, одни сплошные беспорядки.

Ткачи, боящиеся разорения, готовы рисковать жизнью, лишь бы не допустить использования этих машин. Их движение ширится по всей Европе, принимая все более агрессивный характер. Доходит до вмешательства армий. Только в России нет протестов, потому что там и ткачей-то нет.

Но, как выясняется, Саглино это не только чудные механизмы. Это и ракеты, и греческий огонь, и скорострельные штуцера, и довольно странная пуля.

Ну, с последней разобрались. Ничего сложного и особенного. Генералы утверждают, что использование подобной пули отрицательно скажется на боевой мощи, так как сокращает скорострельность почти вдвое. Что же касается точности стрельбы, то и тут не будет выигрыша. Солдат со страху палит без разбора. Так что никакой очевидной выгоды, только проигрыш.

Можно, конечно, использовать пулю для штуцеров, в этом случае скорострельность лишь вдвое уступит таковой у гладкоствольных мушкетов. Но и прицельная дальность в сравнении с пулей, загоняемой в ствол по нарезам, уступит также почти вдвое. Выходит нечто среднее между штуцером и мушкетом. Поэтому принято решение о вводе в боекомплект штуцерников трех десятков подобных пуль для использования при сближении войск.

Вот и выходит, что не все касаемо этого самого Саглино столь уж однозначно. Но толковые вещи оттуда все же выходят. А значит, там совсем даже не помешают верные люди. Опять Ушаков. Именно его Канцелярия охраняет этот странный городок. Что же, нужно будет всего лишь найти того, кто сумеет его переиграть. Андрей Иванович конечно же хорош, но не ему тягаться с орденом иезуитов. Конечно, если это одобрит генерал ордена…

После падения Бендер настал черед Аккермана, который также не сумел продержаться долго. Но после этого русские прекратили наступательные операции. Они попросту выдохлись. Сказывались и потери, и начавшиеся сложности со снабжением.

С другой стороны, под рукой русского царя оказались слишком обширные территории. Поэтому ему впору было задуматься не о развитии дальнейшего наступления, а об удержании уже захваченного. Чем, собственно говоря, он и занимался, восстанавливая и укрепляя захваченные крепости, благодаря которым можно было контролировать обширные территории.

Что же касается Персии, то она так и не вступила в войну. Слишком многое в этом государстве держалось на таланте, воле и силе одного-единственного человека. Русские не подтверждали, но и не отрицали свою причастность к убийству Надир-шаха. Впрочем, врагов у него хватало, так что возможно все. Хотя… Все же в причастность русских верилось больше. Использовать грубый и действенный ход вполне в духе молодого Петра.

Как бы то ни было, но Персия из политических раскладов пропала, и похоже, что надолго. При персидском дворе сейчас творилось нечто невообразимое. Заговоры, интриги, убийства, в ход шли любые средства – и это при отсутствии реального претендента на власть, который сумел бы удержать ее в своих руках.

Что же, участие в войне Персии ограничилось небольшой пограничной стычкой. Ну как небольшой. В долине реки Тертер произошло самое настоящее сражение. Левашов сумел разбить вчетверо превосходящего противника, да еще и захватить всю его артиллерию вместе с походной казной Надир-шаха.

Как ни странно, но никто не стал настаивать на возвращении ни того ни другого. Племянника покойного шаха, взошедшего на престол, вполне устроило то, что русские убрались восвояси, даже не попытавшись закрепиться в Карабахе. Не сказать чтобы это обрадовало армянское население провинции, но Левашов предпочел не рисковать. Происшествие было признано простым пограничным инцидентом.

Конечно, жаль, что все обернулось таким образом. Но это вовсе не значит, что все так уж плохо. Петр за короткое время успел откусить такой большой кусок, что вполне мог им подавиться. Непонятно? А ведь все просто.

Откровенно враждебно настроенное население Крыма вынудит русских держать там огромную армию. Та же ситуация с Азовом, которому не дадут спокойной жизни ногаи. И наконец, сдерживание турок на западе вынудит иметь сильные гарнизоны в Бендерах, Аккермане и Очакове.

Конечно, действия русских были ошеломительными. Но это вовсе не значит, что Махмуд Второй бросится подписывать с русскими мирный договор. Значит, война продолжится. Стремление Петра оставить за собой захваченные территории очевидно. В результате этого он не то что не сможет перебросить часть войск в другое место, но будет вынужден еще наращивать свои силы на юге.

В Швеции ситуация постепенно приходит в норму. Партия «шляп» все же взяла верх в риксдаге, и начало войны с Россией это только вопрос времени. Так что очень даже может быть, что этим летом Петра Алексеевича ждет большой сюрприз на севере.

Кстати, весьма вероятно, что на стороне Швеции выступит Англия. К сожалению, Франция войти в этот союз не смогла из-за позиции Англии, а Голландия не пожелала. Но даже эти два государства – это очень серьезные проблемы для русских, если не сказать больше.

Англичанам явно пришлись не по вкусу успехи русских в текстильном производстве, канатном и парусном деле. Опять же появление фотогена нанесло серьезный удар по английским китобойным флотилиям. Спрос на китовый жир, используемый при изготовлении свечей, упал, и тенденция к снижению сохранялась…

Обдумывая все это, кардинал знакомился с отчетом графа Толендаля. Надо заметить, тот провел время в России с большой пользой. Бумаги, которые сейчас держал кардинал, являлись подробнейшим обзором правления страной, состояния финансов, промышленности, сил морских и сухопутных. Ну с последними двумя кардинал как раз очень даже неплохо знаком благодаря иным источникам.

Еще граф сообщал доводы «за» и «против» союза с русскими и, наконец, указывал способ возобновления дипломатических сношений. Что же, это будет очень полезно для Шетарди. Именно ему предстоит отправиться в Россию с целью возобновления дипломатических сношений.

Да-да, все обстояло именно так. Флери вынужден был признать, что он совершил ошибку, когда решил отозвать посла из России. Нужно было держать руку на пульсе этого медведя, а не игнорировать с гордо поднятой головой. А союз…

Хм… Нет, о союзе не может быть и речи. По меньшей мере, пока не удастся расстроить таковой между Россией и Австрией. Но это вовсе не значит, что не стоит пытаться приручить русского медведя. И потом, союзы для того и заключаются, чтобы со временем распадаться.

Так, что там еще? Петр собирается жениться. Причем партию себе подобрал не из европейского дома и даже не из родовитого российского дворянства. Какая-то княжна Туманова. Ага, вот и пояснение. Так и есть, это родная сестра ближайшего сподвижника Ушакова.

Проклятье! Вот когда по-настоящему пожалеешь, что не имеешь в России дипломатов. Он-то думал, что иезуитов будет вполне достаточно, но Ушаков позаботился о том, чтобы создать Флери трудности. Ну и как в такой ситуации можно было помешать этой свадьбе?

Да, собственно говоря, никак. И это плохо. Флери, грешным делом, опять рассматривал вариант с устранением Петра. Уже в третий раз. Но если царь женится, то все осложнится. Хорошо если он не затеет коронацию супруги. Тогда у Елизаветы будут все шансы занять престол в случае кончины племянника. А Елизавета благоволит Франции. Если же коронация супруги Петра состоится…

При поддержке Ушакова и брата новоявленная царица сумеет выстоять без особых проблем. Тем более опираясь на гвардию. Среди них сегодня вообще никакие политические речи не в чести. Чуть только увлекся какими воззрениями – в гвардии тебе не место.

Это все сведения из послания графа. Нужно будет озаботиться достойной наградой для него. Конечно, он путешествовал не за свой счет и не из своего же кармана делал различные подарки, но, добывая сведения, рисковал он именно своей головой. Так что разумная компенсация ему будет очень даже кстати.

Отложив донесение графа Толендаля, Флери взялся за следующий документ. Сегодня дипломатическая почта на удивление большая, так что придется потерять немало времени. Здесь, у камина, он только ознакомится с ее содержимым, осмыслит и мысленно распределит. Потом придется перебираться за рабочий стол.

Нужно подготовиться к встрече с Шетарди. По сути поездка Толендаля в Россию была неким подготовительным шагом перед отправкой французского посла. Без проделанной графом работы маркиз тыкался бы как слепой щенок. Конечно, назвать информацию всеобъемлющей нельзя, но все же полученные сведения были весьма ценными.

– Ваше императорское высочество, позвольте засвидетельствовать вам свое почтение, – изысканно поклонившись, произнес одетый по последней парижской моде мужчина в пышном парике.

– Маркиз де Шетарди, очень рада вас видеть, – мило улыбнулась Елизавета, протягивая ему руку для поцелуя.

– Неужели моя скромная персона смогла снискать ваше особое внимание? – разве только не всплеснув руками, удивился маркиз.

– О-о, не напрашивайтесь на лесть, милый маркиз. Вы же и сами знаете, что ни одна особа женского пола не сможет остаться равнодушной к вашей галантности, остроумию и обходительности.

Елизавета даже погрозила пальчиком слишком уж скромничающему французу. Вообще-то вполне заслуженно погрозила. Несмотря на то что легкость нравов не являлась отличительной чертой русского императорского двора, маркиз мог похвастаться целым рядом побед. И это всего-то за какие-нибудь четыре месяца.

Впрочем, справедливости ради нужно заметить, что все эти победы приходились на окружение Елизаветы. Она не признавала ханжества царственного племянника хотя бы по той простой причине, что считала это дикостью и отсталостью от просвещенной Европы. Мало того, цесаревна с вполне объяснимым интересом поглядывала в сторону Шетарди.

Статен, высок, изящен и миловиден. Опять же, судя по высказываниям ее придворных, весьма искусен в любовных утехах. Нет, она вовсе и не думала им увлечься, боже упаси. Ее сердце в настоящий момент принадлежало другому, причем целиком и безраздельно. Шетарди для нее был скорее эдакой диковинкой, новомодным нарядом, который возможно будет надеть только один раз за всю жизнь.

Была у нее подобная склонность. В настоящее время ее гардероб разросся до неприличия. Разумеется, в понимании кого-либо другого, только не ее. Не сказать чтобы ее доходы были так уж баснословны, но все же и немаленькие. Так что на наряды хватало, хотя и хотелось большего. Опять же подарки способствовали появлению все новых платьев. Вот, к примеру, в последнее время она опять в центре внимания.

За это отдельная благодарность супруге Петра. Она, подобно своему муженьку, чуть ли не с брачного ложа устремилась проводить инспекцию казенных заводов и фабрик. Император возложил на ее плечи руководство некоторыми из них. Надо заметить, не без ее желания и высказанного удовольствия.

Впрочем, отправились они в эту поездку вместе. С одной стороны, Петр и сам любил заниматься вопросами промышленности и торговли. С другой, они вроде как молодожены. Ну и наконец, для государя мало жениться, главное – осчастливить подданных наследником. А уж с этим, находясь друг от друга поодаль, ну никак. Вот и катаются уж почитай два месяца.

Кстати, Петр не стал венчать Анну императорской короной. С чем это было связано, непонятно, но в этом он был тверд и опять-таки поддержан супругой. Мало того, его завещание, согласно которому престол наследует Елизавета, не просто оставалось в силе, но и было повторно обнародовано. Наверняка он сделал это, дабы пресечь возможное недовольство среди дворянства.

Его решение о женитьбе на представительнице обедневшего княжеского рода всех буквально ошеломило. Не сказать чтобы никто ни о чем подобном не догадывался. Но все же никто не ожидал, что император окажется в этом вопросе столь же своевольным, как и его дед. Но Петр все же посмел. И ведь никто и не пикнул.

Или все же затаились? Что может означать усилившееся внимание к персоне Елизаветы? Ведь было однажды уж такое. Опять же этот посол Франции – понятно, что ему нужно заводить всесторонние связи и стараться быть в курсе всего происходящего в России. Но столь явный интерес к Елизавете, все еще наследнице российского престола…

А может, все проще и он оказался в плену ее чар? Кто бы и что бы ни говорил, как бы ни источал лесть, но Елизавета и впрямь была красавицей. Да она и сама это прекрасно знала. Как, например, знала и о том, что обладает превосходными длинными и стройными ножками.

Дабы лишний раз продемонстрировать их красоту, стройность и притягательность, она нередко устраивала ассамблеи-маскарады. На них мужчинам надлежало бывать в женских одеяниях, а женщинам в мужских. Обтягивающие лосины не просто выставляли напоказ ее прелестные ножки, но еще и будоражили мужское воображение. На каждом балу Елизавета ловила на себе взгляды, которые свидетельствовали вовсе не о верноподданнических чувствах и не о желании ей польстить. На нее смотрели с откровенным желанием, и это особенно будоражило кровь.

Так что предположение, что Шетарди был пленен ее красотой, вполне имело право на жизнь. Вот только если она и впрямь желает пополнить свою коллекцию этим экземпляром, ей придется самой сделать шаг навстречу. Конечно, для посла подобная связь не просто удача, а нечто запредельное. Но тут главное не оказаться излишне самоуверенным, потому что, если ошибешься, это может обойтись слишком дорого.

Именно поэтому Шетарди ведет себя столь осмотрительно. Понятно, что имеет свой интерес, причем так сразу и не разберешь, личный или государственный. Но и ошибиться не хочет. Отсюда и ответ, в котором больше иронии, ну и легкий намек, куда же без него:

– Боюсь, ваше императорское высочество, что интерес дам к моей скромной персоне в первую очередь вызван тем, что я француз. Мы так любим бахвалиться своей обходительностью и всем остальным. – Шетарди изобразил смущение и, надо заметить, сделал это явно напоказ, хотя и не преступил грани дозволенного. – Так что, по-моему, я выступаю здесь скорее за некую диковинку.

– Ну так проявите стойкость духа и тела, – подбодрила маркиза Елизавета.

– О-о, ваше высочество, поверьте, если женщина возжелает чего-то добиться от мужчины, то она непременно это сделает. Поэтому самым благоразумным с нашей стороны будет смириться с неизбежным и отдать им желаемое.

– А вы самонадеянны, маркиз.

– О нет, ваше высочество. Я же говорю, все дело только в том интересе, который возбуждает мое пока еще новое лицо.

Елизавета перехватила его взгляд, выражающий полную готовность служить ей всем сердцем и телом. Хм, над последним, пожалуй, нужно будет подумать. А то столько всего насчет этого француза успела наслушаться.

Оставив Шетарди, Елизавета прошла к своему резному стулу с мягкой обивкой и высокой спинкой. Сегодня в ее дворце выступал хор. Раз уж племяннику некогда, то она возьмет на себя ознакомление представителей иностранных держав с выдающимися талантами России.

Едва она опустилась на стул, как перед зрителями тут же появился высокий мужчина, русые волосы которого были забраны в тугой хвост. В голубых глазах читалось легкое волнение, руки самую малость подрагивали. Но это было привычно. Он всегда волновался перед выступлением.

А еще… Стоило только ему встретиться взглядом с Елизаветой, как им овладевало смятение. Надо заметить, что и самой цесаревне при этом также изменяло самообладание. Вот и сейчас взгляд забегал, словно у нашкодившей кошки, на щеках появился легкий румянец, грудь, хотя и самую малость, стала вздыматься выше.

Прикрывшись веером так, чтобы ее видел только стоящий перед зрителями мужчина, она шевельнула губами, выказывая легкое неудовольствие. Впрочем, как раз неудовольствия в этой отчаянной мимике было меньше всего. Молодой человек смутился и отвел взгляд в сторону, устремив его на одну из колонн. Разумеется, все это не укрылось от присутствующих в зале, но все предпочли сделать вид, что ничего не заметили.

Заиграла музыка. Мужчина глубоко вдохнул, и по залу заструился его обволакивающий баритон. Поначалу певец всячески старался избегать смотреть на хозяйку дворца, но на середине арии не выдержал и все же взглянул на нее.

Может, это и была ошибка, но он так не считал. Как не считала и сама Елизавета, завороженно смотревшая на талантливого исполнителя. С того мгновения как их взгляды пересеклись, он пел только для нее, и она об этом знала. Да и был ли в этом зале хоть кто-то неосведомленный? Вот уж вряд ли.

– Поговаривают, что цесаревна влюблена в этого Разумовского, – находясь в задних рядах, тихо, так чтобы его мог услышать только Лесток, произнес Шетарди.

Лейб-медик слушал французского посла, слегка склонив голову набок. Он обладал более высоким ростом, поэтому вынужден был прибегнуть к этому, дабы их не могли расслышать посторонние. Склоняться по иной причине, даже перед послом, отправленным самим кардиналом Флери? Нет уж, увольте.

Он не склонится и перед самим его преосвященством. Разве только в качестве любезности одного дворянина другому. В свои сорок пять Лесток успел познать и головокружение от взлетов, и горечь разочарований. Но сегодня он занимал довольно прочное положение.

И это несмотря на то, что немецкую[15] партию понемногу теснит русская. Причем при самом активном участии Петра. Нет, император вовсе не притесняет иностранцев и все так же зазывает их на службу. Но требования к ним стали куда как более строгими, и не наблюдается прежних разительных отличий в жалованье между русскими и иноземцами. Для пожалования особого оклада нужно было убедить Петра в том, что ты действительно этого достоин.

Лесток был рядом с Елизаветой во время заговора, но случившиеся после него разбирательства его никоим образом не коснулись. Признаться, он был благодарен судьбе за то, что заговорщики не успели вовлечь в заговор и его. А ведь могли. Он со своей неуемной натурой очень даже легко мог пойти на подобный шаг.

Шутка ли, способствовать восхождению на престол императрицы. Да он бы вознесся на недосягаемую высоту. К тому же ему сделать это было бы не так трудно ввиду того простого обстоятельства, что он знал Елизавету как никто другой. Все же он оказался рядом с ней, когда ей едва исполнилось восемнадцать, и ее становление происходило буквально на его глазах. Он даже успел побывать в ее постели. Правда, об этом он предпочитал не вспоминать, но это также позволило узнать ее получше.

Так вот, несмотря на некие перипетии, он имел множество связей, обладал некоторым влиянием, пользовался определенным авторитетом и даже весом. Поэтому, даже будучи французом, он и не думал вспоминать о том, что когда-то был подданным Людовика. Вот только никто не собирался разговаривать с ним с позиции господина или взывать к его долгу перед французской короной.

Напротив, посол Франции сам явился к нему с подношением в надежде заручиться поддержкой лейб-медика. Мало того, передал послание лично от кардинала Флери. Тот выражал свое восхищение соотечественником, сумевшим достигнуть таких высот при русском дворе.

Врал конечно же. Но не оценить подобное письмо Лесток не мог. Одно только наличие этого послания поднимало его в собственных глазах, раздувало его самомнение и требовало еще больших свершений и еще больших высот.

Кардинал правильно оценил этого человека, о котором говорилось в отчете графа Толендаля. Лесток ни в коем случае не удовольствуется положением лейб-медика при малом дворе цесаревны. И уж тем более после того, как молодой Петр женился.

Лестоку нечего было и думать оказаться рядом с царствующей особой. Тот старался приближать к себе лиц действительно выдающихся, каковым Лесток не являлся. Значит, с рождением наследника, или даже с момента как только Петр решит короновать Анну, Лесток окажется при дворе даже не наследницы престола.

Но как заманчиво ощущать себя человеком, от которого зависит многое. Да что там многое. Общаться едва ли не на равных с такими видными деятелями своего века, как Флери, оказывать влияние на политические веяния Европы. А ведь это все возможно, окажись Лесток рядом с царствующей особой, а еще лучше не просто рядом, но в качестве ближайшего советника. А то, что его помощь понадобилась Франции, это грело отдельно.

– Любезный Жоакен, – Лесток не смог удержаться от фамильярности по отношению к полномочному представителю Франции, – если бы вы имели возможность сейчас взглянуть на лицо императрицы, то непременно убедились бы в правоте подобных утверждений. Елизавета Петровна влюблена в этого пастушка до беспамятства. Я удивляюсь, почему Толендаль не отписал об этом кардиналу.

– Граф предпочитал сообщать только проверенные сведения, а не домыслы и сплетни, – любезно пояснил маркиз. – Согласитесь, готовить посольство, опираясь на недостоверную информацию, по меньшей мере глупо.

– Полностью с вами согласен, – с налетом некоего превосходства и даже благосклонности произнес Лесток.

– Хм. Но наличие романа между нею и этим пастушком делает…

– Невозможной вашу интрижку? – Теперь Лесток лучился ироничной улыбкой. – Я бы не переживал по этому поводу. Елизавета искренне любит Разумовского, но порой позволяет себе отвлечься. Вы как раз подходите. Эдакая диковинка, о которой судачит все ее окружение.

– Я бы попросил…

– О-о, Жоакен, уверяю вас, у меня и в мыслях не было вас обидеть. Просто в этом вся Елизавета. Она любит необычное и волнующее. Вот как этого пастушка. Ну насчет необычного – позвольте вас поздравить, вы заинтересовали цесаревну. Что же касается волнующего, тут уж все в ваших руках.

– И вы не станете ревновать, любезнейший Иоганн?

– Вы смеетесь? С чего бы мне ее ревновать?

– Я имел в виду вовсе не ту ревность.

– Понимаю. Но вы забываете об одном обстоятельстве: я слишком долго обретаюсь подле нее и слишком хорошо ее знаю. Ни у кого не будет ни малейшего шанса противостоять мне, играя этой фигурой. Она конечно же любит все французское и прямо-таки влюбилась в ваше шампанское вино, но она дочь своего отца, поверьте мне. А тот, при всей своей любви ко всему иностранному, всегда оставался русским государем.

– Иными словами…

– Иными словами, вам без меня не обойтись. Впрочем, можете попробовать.

– И вы не станете мне мешать?

– Хм. Может, мне еще и начать вам помогать только потому, что мы оба французы? – Лесток изобразил свою самую любезную улыбку.

– Я все понял, – пожав плечами, легко согласился на правила игры Шетарди.

– Люблю иметь дело с умными людьми, – не без самодовольства заключил Лесток.

Шетарди был готов разорвать этого самодовольного медика, но вынужден был ограничиться учтивой улыбкой. Ничего не поделаешь. Этот никчемный докторишка, не сумевший достичь никаких высот во Франции, разве только оказаться в тюрьме под следствием, в России успел обзавестись кое-каким положением.

Впрочем, здесь он также побывал и в тюрьме, и в ссылке, еще при Петре Великом. Но сумел пережить все эти треволнения, не уронив себя. Более того, он стал еще влиятельнее и богаче.

Шетарди осмотрелся вокруг. В просторном зале дворца присутствовали представители древних родов. Посол без труда опознал многих из них. Здесь же присутствовали и офицеры, причем большая их часть были гвардейцами. Наличествовали даже трое преображенцев. Этому полку совсем недавно вернули звание гвардейского, после какого-то отличия на Кавказе.

А вон в сторонке пристроились явные представители купечества. На ассамблее ее императорского высочества? Но Шетарди не мог ошибиться, хотя бы потому что одного из них знал, и стояли они несколько особняком. А вон та группа, промышленники, тоже держатся отдельно.

При всем многообразии представителей различных сословий Шетарди не мог не отметить одно обстоятельство – в окружении Елизаветы преобладает молодежь. Уж во всяком случае, не старше тридцати. И что это могло значить?

С одной стороны, это может означать необычайную популярность Елизаветы среди людей своего поколения. С другой – стремление этой самой молодежи к светской жизни и развлечениям. Ввиду того что из императорской семьи подобные ассамблеи и приемы проводит только Елизавета, ничего удивительного в этом нет.

И все же популярность Елизаветы растет. Конечно, сомнительно, чтобы кто-либо решился на переворот после того, сколь стремительно и жестко Петр разобрался с прошлым заговором. Но, с другой стороны, честолюбивые люди никогда не переведутся. И Петр довольно часто совершает непопулярные шаги. Так что недовольство одних и устремления других вполне закономерны.

Если все это использовать должным образом… Что с того, что Елизавета дочь Петра Великого? Она просто млеет от всего французского. В конце концов, Франция не собирается посягать на территорию России. Ей будет вполне достаточно, если русские поумерят свои аппетиты и выступят в роли не просто союзников, но цепного медведя Франции.

Глава 9 Молодожены

Прохладная вода раздалась в стороны, осыпав все вокруг водопадом брызг, а затем стремительно сошлась над погрузившимся в ее лоно человеком, взметнув небольшой фонтан. В ответ на это действо тут же раздался возмущенный женский крик. Впрочем, возмущения в нем было куда как меньше, чем игривости.

– Сумасшедший! Я же не хотела мочить волосы!

– И как ты собиралась купаться, не замочив головы? – отфыркиваясь, словно молодой жеребец, вполне резонно возразил Петр.

– Да уж есть способы, – с обреченным видом начав распускать толстую косу теперь уже безнадежно вымоченных волос, возразила Анна. – Ну вот как теперь быть? Это вам хорошо, обтерся – и через минуту практически сухой. Даже прическу особо ладить не надо.

– С чего это ты взяла? Туалет у иных мужчин занимает куда больше времени, чем у дам, – водя руками по поверхности воды, сказал Петр.

При этом его взгляд был прикован к ладной фигуре жены, стоявшей перед ним по пояс в воде. Уже распущенные мокрые волосы облепили налитое белое тело, разметавшись по плечам, высокой крепкой груди и спине. Анна перехватила взгляд мужа, и на ее щеках тут же появился застенчивый румянец. Не отдавая себе отчета, она воспользовалась единственным средством, остававшимся в ее распоряжении, чтобы прикрыть наготу. Волосы из-за спины тут же переместились вперед, укрывая грудь.

– Тоже мне мужчины, – смущенно фыркнула Анна. – Но я-то сейчас говорю о тебе. А ты у меня ни букли, ни парики не приемлешь. Нет, ну вот что мне теперь с волосами делать?

– Да оставь ты их. Давай купаться, все одно уж намокли. Я тебе обещаю, что лично буду сушить твои волосы, – прижав руки к груди, заверил Петр.

– Ну смотри, муженек, я тебя за язык не тянула, а императорское слово, оно дорогого стоит.

Петр вдруг осознал, что только что попался, уж больно мстительно звучал голос его жены. Но в следующее мгновение Анна оттолкнулась от дна и заскользила по заводи. Сквозь пронизанную солнечным светом, прозрачную водную гладь были прекрасно видны очертания ее статной, широкобедрой фигуры, а густые длинные волосы разметались по воде, словно тина.

От представшей картины у Петра даже дыхание сперло. Слишком уж много на сегодня соблазнительных зрелищ. Ругая себя последними словами, он воровато осмотрелся. Вроде никого. Угу. Расскажите кому иному. Чтобы Ушаков не озаботился безопасностью императора…

Гвардейцы, как и положено, несут службу в оцеплении. Они и не помышляют оборачиваться в сторону реки, где сейчас плещутся в чем мать родила царственные особы. А вот в служащих Канцелярии безопасности такой уверенности нет. Наверняка глаз не сводят, без намека на стыд. Но боже, как же она хороша!.. Да пошло оно все! Обзавидуйтесь!..

– Ефремыч, ну отвернись ты. Неудобно же.

– Я те отвернусь. Я те так отвернусь, мало не покажется. – Мужчина невыразительной внешности, да еще и обряженный в накидку с вплетенным в нее камышом, строго зыркнул на своего более молодого напарника и поспешно перевел взгляд на заводь.

– Так ведь таинство, – с явным смущением пролепетал молодой.

– Та-аинство, – передразнил его Ефремыч. – А ты не гляди, как они этим таинством занимаются. Ты окрест посматривай, так чтобы ни одна падла и близко не подобралась. А то тать какой с камышиной во рту занырнет да полоснет клинком. И что тогда будем делать?

– Так ить глаза сами лезут, чтоб им пусто было.

– А вот это уж твои трудности, – назидательно произнес ветеран.

Н-да-а. Нет, это надо же, уже третье полотенце извел, а перед тем они их еще и выжали. Все без толку, ничего не помогает. Конечно, волосы сейчас не такие мокрые, как это было вначале, но и сухими их не назовешь.

– Что, Петруша, не выходит? – хихикая и с явной издевкой произнесла Анна.

– Я вот понять не могу, коли с этими волосами столько мороки, отчего вы так над ними трясетесь? Остригли бы, и вся недолга.

– Ты с ума сошел? – Анна даже вскочила с лавки и прибрала волосы, словно защищая их от посягательств царственного супруга.

Кто их, этих Романовых, разберет! Вон, дед мужнин бороды топором рубил, и вообще, считай, чуть ли не через колено вековые устои ломал. Да и Петр недалеко ушел, уж если что втемяшится ему в голову, все одно своего добьется.

Убедившись, что никто за ней с ножницами не гонится, Анна успокоилась. Прошла к столу, взяла в руки гребень и начала расчесываться. При этом взгляду Петра предстала очередная соблазнительная картина. Настолько соблазнительная, что он непроизвольно сделал шаг к жене, нервно сглатывая. Однако она его остановила красноречивым жестом.

– Вот ради такого взгляда и ради этой оторопи мы и заботимся о своей косе, девичьей красе. Стой, дурень. Не смей. Петруша, скоро гости пожалу…

Договорить она не успела, оказавшись в страстных объятиях молодого супруга. Вообще, Анна заметила, что ей нельзя оставаться с Петром наедине. Тот не упускал ни одной возможности заявить свои супружеские права. Нет, ее это конечно же грело, но ведь есть пределы разумного.

Хм. В тот момент, когда Петр начинал заниматься чем-либо, способным пробудить в нем страсть, – никаких границ разумного для него не существовало в принципе. Без разницы. Будь то строительство корабля, исследовательского института, огненной махины или любимая женщина. Он был готов отдать себя всего без остатка.

Вот и сейчас происходило именно это. Сюда они завернули два дня назад и все это время жили беззаботно, не отвлекаясь ни на что. В эти дни для них существовали только они сами. Впрочем, чему тут удивляться. Впору задуматься, как они выдержали около двух месяцев. Поездка по различным предприятиям, городам и весям не способствовала романтическому настроению. Разумеется, они и не думали давать обет воздержания и ночами очень даже предавались жарким объятиям. Но наслаждаться друг другом вот так, открыто и без оглядки, смогли только теперь.

Петр вспомнил об этом домике совершенно случайно. Его когда-то возвели на берегу лесной заводи. В то время Петр только-только сумел вырваться из-под опеки светлейшего и распробовать вкус охоты. Вот для охотничьих потех и был поставлен этот домик.

Правда, побывать ему здесь довелось только однажды, но имущество было царевым, а потому содержалось в полном порядке. Имелась и семья, присматривающая за домиком. Петр сильно удивился тому обстоятельству, что мужичок, ничего не делая, только присматривая в общем-то за никому не нужной постройкой, возведенной буквально за один день, исправно получает жалованье, равное армейскому.

Вот молодец, шельма. Не растерялся. И жена у него статная красавица, и детишек семеро по лавкам, трое уж считай помощники. Но главное, домик и впрямь содержался в полном порядке. Все чисто и готово в любой момент встретить своего хозяина. Ни намека на затхлость или запустение.

– Петь, а этот дом по твоему велению поставили? – откидывая со лба мокрую прядь волос, поинтересовалась Анна, лежа в объятиях мужа.

– Не-а. Я даже и не знал ничего. Отправились на охоту, а ночевать заехали уже сюда. Оно, может, и почаще бывал бы, и даже скорее всего. Да только меня тогда умыкнули в Москву. А домик стоит. Хм. Я даже удивился, когда Ефремыч, ну этот мужичок из Канцелярии, на мой вопрос ответил, что домик стоит и ждет не дождется моего появления.

– Места здесь просто загляденье. А во-озду-ух… Свежий, пьянящий. И главное, комаров почти нет. Непонятно, отчего так.

– Сам не знаю. Но, наверное, знающий человек место подбирал. Да иному и не доверили бы.

– Петь, ты не подумай, я не хочу лезть в твои государственные дела… – Анна повернулась на бок, все так же держа голову на откинутой руке мужа, как на подушке, и заглянула ему в глаза.

– Анечка, ты вообще-то моя супруга, а потому вместе со мной ответ перед Господом за Россию-матушку держать будешь. Иль думаешь, настояла на своем, отказалась от коронации, и взятки гладки? По сути тут и разницы великой нет, потому как муж и жена – половинки одного целого. А еще говорят, что ночная кукушка всяк дневную перекукует. Иль не слышала?

– Слышала.

– Ну тогда давай выкладывай, чего у тебя наболело. Такие замечательные деньки у нас удались, что, так и быть, можно и поработать немного, – слегка потормошив, подбодрил ее Петр.

– Я насчет Крыма и вообще татарских земель. Не слишком ли жестко ты обошелся? Понятно, что там все больше твои генералы старались, но ведь с твоего попустительства.

– И даже по моему устному повелению, – сразу став серьезным, ответил Петр. – Хочешь понять, отчего так? Оно конечно, может, я и не прав, история и потомки вынесут приговор и мне, и генералам моим – Миниху, Ласси, Леонтьеву да Румянцеву. Одни будут поносить, другие нахваливать. Но сегодня, сейчас я иного выхода не увидел. Сотни лет Крым дамокловым мечом нависал над землями русскими. Сотни тысяч сгинули, защищая от крымчаков свой дом или не выдержав утомительного перехода в полоне. Еще больше оказались в рабстве, и многие тысячи пребывают в рабстве и сегодня.

– Значит, ты хотел просто отомстить? Выместить свою злость?

– Я хочу, чтобы Крым навеки остался русской землей. А значит, там должны жить русские. Только та земля, которую пашет русский крестьянин, становится русской. Никакими штыками не удержать и пяди земли, если там не живут люди, считающие ту землю своей Родиной. Татары всю свою жизнь были воины и жили грабежом да набегами. Каждый их мужчина воин. Он знает это с рождения и растет с тем знанием. Когда мы с трудом формируем армию, а потом еще и обучаем солдат, татары просто бросают клич и собирают многотысячное войско. И рядом с этими волками я должен поселить русского крестьянина. Спору нет, если он разъярится, то места окажется мало всем. Вот только терпение у него поистине безграничное. Да и одной только ярости мало, нужно еще и умение. Но опять-таки я хочу, чтобы те земли легли под плуг тружеников, а не того, чтобы крестьяне с оружием в руках защищали свои дома. Вот и получили приказ мои генералы – в случае проявления малейшего непокорства карать нещадно. Потому и потянулись вереницы беженцев на турецкую сторону. Сегодня считай половина жителей Констанцы крымские татары, да и по Добрудже[16] их немало.

– А пленные? Ты ведь еще и награду объявил за каждого пленного. Поди под это дело казачки да солдатики гребли всех подряд.

– Не без того. За всем не уследишь. Ну да и бог с ними. Не одобряешь? А зря. Даже те, кто ушел к туркам, вернутся, чтобы грабить наши земли. Иначе им не прокормить свои семьи. Волка остановят только две вещи: страх и смерть.

– А как же с теми, кто остается? Ведь теперь они твои подданные.

– Тем татарам, кому не повезло вначале, я уже ничем не помогу. Над остальными воля и закон России. За обиду, нанесенную татарину, обидчик ответит так же, как если бы обидел русского. И за это с уполномоченных на то лиц спрос будет строгий.

– А отчего ввел награду за полоненных, да еще чтобы без ран серьезных? Иль за угнанных славян обида взяла? – потеревшись щекой о плечо мужа, поинтересовалась Анна.

– При чем тут обида? Я не на потешном поле на Масленицу кулаками машу, чтобы обиды держать. Какой толк России от убитых? В набег более не пойдут, и только-то.

– А от пленных?

– Работать будут. Ты разве не знаешь, что еще после первого столкновения с крымчаками я всех пленных определил на рытье канала между Волгой и Доном?

Петр даже изогнулся, чтобы посмотреть в лицо жене. Она же в свою очередь скосила глаза вверх, глядя на него. Чем вызвала улыбку мужа, уж больно потешно выглядела.

– Канал уже прорыли, – опять устраиваясь поудобнее и прижимая к себе Анну, начал пояснять Петр. – Использовали старинный волок между Камышенкой и Иловлей. Правда, дело больно затратное вышло, опять же шлюзов пришлось установить невесть сколько, потому как к лету вода в реках падает. Но управились. Нам этот путь теперь до зарезу надобен будет. Пусть война еще продлится, то не беда. Того, что мы вышли к южным морям, уж никто не изменит. И султан никуда не денется, согласится с тем, чтобы мы торговлю морскую вели.

– А новых пленных куда? И сколь их уж набралось?

– Набралось достаточно. Тысяч пятьдесят уже, не меньше. И число их понемногу множится. Но работа всем найдется. Страна у нас необъятная, а потому нужны и дороги, и речные пути. Первые нужно ладить так, чтобы и в распутицу были проезжими. Вторые соединять каналами, проходимыми в самое засушливое лето. Работа тяжкая, на долгие годы рассчитанная. Так что народу еще и мало будет.

С улицы послышались звуки подъезжающей кареты, и судя по всему, не одной. Петр и Анна разом сели на кровати и переглянулись, как нашкодившие дети. Впрочем, так оно по сути и было. Увлечься настолько, чтобы позабыть о прибытии гостей!

Однако повели молодые себя по-разному. Петр поднялся и начал одеваться. Он не мешкал, но и суеты в его движениях не наблюдалось. Чего нельзя сказать об Анне. Она, словно заполошная, подскочила к зеркалу и с отчаянием приподняла непокорные, все еще влажные, к тому же нечесаные волосы.

Петр поймал на себе осуждающий взгляд Анны и только пожал плечами. Ну а что ему еще оставалось? Можно подумать, это он все затеял и никакой поддержки с ее стороны не наблюдалось. Оба проштрафились, чего уж.

– Анечка, да ты не расстраивайся так. Ничего страшного не случилось. Сейчас Евдокию призову, она тебе куда лучше меня поможет. Ну а я пока с гостями займусь. Вон, Семеныч все верно понял и под навесом стол накрыл. Да так оно и лучше будет, на свежем-то воздухе. Так что никто тебя не потревожит.

Гостей оказалось четверо, те, кого, собственно, и ожидал Петр. Остерман, канцлер и ведает делами императорской канцелярии, являясь первым советником. Ягужинский, генерал-прокурор, главенствует в Сенате, на который нынче легла вся полнота власти, пока Петр Алексеевич вместе с супругой изволят быть в отъезде. Князь Трубецкой, ныне ведающий военной коллегией, куда же без него, коли война с турками в разгаре. Ну и Ушаков, без этого Петр и вовсе как без рук.

Разумеется, император доверял тем, кто вместе с ним делил всю ношу власти. Не сказать, что безгранично, от прежней юношеской наивности и непосредственности не осталось и следа, но все же доверял. Если во всех окружающих видеть только врагов, при первой же возможности готовых вцепиться тебе в глотку, то и жить не стоит.

Вернее, долго так не протянешь. Либо сгоришь, либо подозрительностью и, как следствие, расправами восстановишь против себя всех окрест. А врагов у Петра и без того хватало. Чуть не все помещичье дворянство волком смотрит. Промышленникам тоже не по нутру терять прибыли, выплачивая жалованье наемным рабочим. Да много еще каких иных внутренних проблем. Так что люди, на которых можно положиться, необходимы как воздух.

Понимая, что Анна потом изведет его расспросами, Петр решил обождать с делами, пока она не приведет себя в порядок и не выйдет к гостям. Он не разделял расхожего мнения, что жена должна подальше держаться от дел мужа, тем более Анна давно доказала, что обладает весьма практичным умом, а потому он был готов прислушиваться к ее советам. Мало того, он и рассчитывал на ее советы, так как она могла взглянуть на проблему как бы со стороны. И наконец, уж в ком в ком, но в ней он мог быть уверенным до конца. Вот в это верилось без каких-либо оговорок.

Они успели утолить голод, и, так как император решил обождать с делами, гости не преминули пройтись по поводу молодоженов. Мол, государство в опасности. Турок на южных рубежах шалит, на северных швед зубы скалит, а государь пропал. С фотогенными лампами уж все уголки необъятной империи облазили, а найти не могут. И что делать бедным подданным, ума не приложат.

Выразили надежду, что государь все же в поте лица трудится на благо всенародное. Уж и так и эдак старается, дабы вселить в сердца подданных своих уверенность в завтрашнем дне. И труды те не напрасные, так как в час положенный возрадуется богоизбранный народ, осчастливленный рождением законного наследника.

Словом, Петр уже и пожалеть успел о своем решении дождаться жену, поэтому ее появление воспринял как избавление. Хм. Рано обрадовался. Как ни старалась Анна, но ни с мокрыми волосами, ни с ярким румянцем, ни со взглядом она ничего поделать не смогла. Гости дорогие и без того подозревали, что молодые с нетерпением ожидали их прибытия, но едва увидели ее, как сразу же в этом уверились еще больше.

– Кхм… Господа, может, все же сжалитесь над молодыми. Эдак Петр Алексеевич и о делах государственных позабудет, станет над кознями умышлять, дабы устроить нам достойную месть, – всячески стараясь справиться с охватившим его весельем, все же заступился за государя Трубецкой.

Молодец, генерал. Быть тебе фельдмаршалом. Ну, во всяком случае, направление верное, а там поглядим. А то эти старички не на шутку разошлись и никак не желают утихомириться. Н-да-а. В том-то и дело, что старики.

Вон Ягужинский, вроде и моложе всех, а как сдал за последнее время. Доктора в один голос твердят, что кабы он продолжал вести прежний образ жизни, так, может, и отпели бы уже. Врут, наверное, но уж помощник из него был бы никакой, это точно.

Ввиду того что время все же военное, ну и учитывая заступничество, решили начать с президента военной коллегии. Если кратко, то дела обстояли следующим образом.

Турки планировали взять реванш за поражения прошлого года. В Констанце начала собираться эскадра и армия. Силы выходили изрядными настолько, что турки планировали сразу два удара: при поддержке флота – по Аккерману и по Бендерам – тут уж силами только армии.

Однако командующему Черноморским флотом адмиралу Бредалю удалось слегка поумерить турецкий пыл. По его команде флот, каким бы смешным он ни выглядел со стороны, снялся с якорей и двинулся к Констанце. При этом адмирал прихватил с собой один из прамов.

Эти плавучие артиллерийские батареи Петр вообще не держал за суда, а потому поначалу хотел их просто пустить на дрова. Но Бредаль отговорил. Во-первых, польза от них какая-никакая, а будет. Во-вторых, они могут послужить транспортом, с которым можно будет доставить и орудия, и припасы, и людей.

Так оно в итоге и вышло. Но кроме этого, когда с них были сняты орудия для установки батарей в крымских портах, сами прамы превратили в блокшивы, плавучие казармы. Но вот одному из них пришлось опять вспомнить о своем военном предназначении.

Приблизившись к Констанце и встав на якоря вне досягаемости береговых батарей, Бредаль, а вернее капитан Аничкин, начал обстрел своими ракетами порта и города. Вообще, изначально ракеты не планировалось использовать против флота. Уж больно точность у них низкая. Однако данный вопрос пересмотрели.

Как часто это бывает, во всем повинен случай. После взятия Очакова армия двинулась далее на запад, имея своей целью Бендеры. В захваченной же крепости остался незначительный гарнизон из пары ландмилицейских полков да полка казаков.

Солдаты занимались восстановлением крепости. Казачки шерстили округу, вылавливая татар и поставляя их в лагерь военнопленных. Его также охраняли казаки. Уж кому-кому, а им к обращению с полонянами не привыкать.

И вот в эту идиллию решили вмешаться турки. Причем не абы как, а в составе сильной эскадры. Вместе с галерами около сотни вымпелов да двадцатитысячная армия на борту. Весьма весомый аргумент.

Комендант крепости генерал Румянцев, оставленный там ввиду недовольства им Петра, приготовился дать решительное сражение. Поэтому, когда к нему прибыли с посланием от паши, он ответил, что готов рассмотреть условия капитуляции турецкой эскадры и армии. В противном же случае уничтожит их. Турки подошли к его словам со всем вниманием и дали сроку одуматься до утра.

Словом, все уже готовились принять смерть и обряжались в белое, когда к генералу прорвался молодой артиллерист. Тот самый Пригожин, который попался на глаза императору перед началом похода.

Дело в том, что капитан Аничкин командовал ракетной батареей. Именно на ракеты делал ставку Петр, когда отказывался от осадной артиллерии. И надо заметить, небезосновательно. Несколько сотен ракет запалили в Очакове такой костер и столько наделали бед, что крепость упала в руки русских как перезрелый плод.

Так как Аничкин сватал Пригожина к себе, он позволил тому присутствовать при обстреле крепости, охотно отвечал на вопросы, правда, о чем-то умолчал. Но молодой человек оказался весьма талантливым, поэтому то, что ему не рассказали, сумел додумать и сам. Разумеется, не во всем, но уж как можно применить ракеты, разобрался.

Дело в том, что в Очаков как раз прибыл обоз с несколькими сотнями этих самых ракет. Они предназначались для батареи, ушедшей с армией Петра. И именно туда их и надлежало перенаправить. Вот только их прибытие совпало с появлением турок, поэтому они все еще находились в крепости.

Пригожин предложил Румянцеву применить их против эскадры противника, воспользовавшись его скученностью. Правда, возникала сложность с пусковыми установками. Но у молодого офицера и на этот счет была идея: сколотить таковые из досок. Кустарщина, конечно, и долго не протянет, но, чтобы использовать имеющиеся ракеты, вполне сгодится.

Румянцев было воспротивился – данное оружие контролирует сам государь, да секретность вокруг него нешуточная. К тому же служащие Канцелярии прикладывали все усилия, дабы не допустить посторонних к тем секретам.

Но в итоге Румянцев посчитал, что если он будет нерешителен, то ракеты эти все одно до армии не дойдут. Оставлять их в крепости опасно. Малейшая небрежность – и полыхнет жарким пламенем. Выпускать в поле – могут перехватить.

Вот и обстреляли турок от души. Большинство ракет прошли стороной, дали недолет или перелет, но и того, что упало в скопление кораблей, оказалось более чем достаточно. Как результат – практически полностью уничтоженная эскадра и около десяти тысяч пленных турецких воинов и моряков.

Вот именно этот опыт и решил использовать Аничкин, высказывая свое мнение адмиралу Бределю. Тому идея понравилась. Тем более у нее было столь удачное и впечатляющее исполнение.

Надо заметить, что в результате обстрела городу досталось больше, чем эскадре, потерявшей всего лишь одну галеру и один старенький фрегат. Наученные горьким опытом, турки больше не скучивали свои корабли. Опять же дистанция была куда большая, чем под Очаковом, а о точности ракет уже говорилось. А вот в Констанце начался такой пожар, что дым от него накрыл все побережье.

Русские также понесли потери. Им едва удалось снять с пылающего прама свои ракетные установки. Аничкин конечно же попытался учесть опыт Пригожина, но не преуспел в этом. Как ни заливали водой палубу, присыпанную слоем песка, практика показала, что деревянные суда не очень-то подходят для использования реактивных снарядов.

Однако эта вылазка не повлияла на планы паши. Хотя и позже намеченного срока, но две турецкие армии и эскадра были готовы выступить в поход. В Бендерах и Аккермане стояли двадцатитысячные гарнизоны. Укрепления были приведены в порядок. Боевые и продовольственные припасы восполнены настолько, что нужды не должно было возникнуть в течение года.

Остальное было в руках офицеров и солдат. Сорока тысячам предстояло остановить продвижение ста пятидесяти. Серьезное испытание. Но и выхода иного не было. Турция нешуточный противник, имеющий поистине огромный потенциал.

– Выстоят ли, Никита Юрьевич? – усомнился Петр, услышав озвученные цифры.

– Выстоят, государь. Крепости подправили с учетом всех недостатков, имевшихся у турок. Ракет с греческим огнем у противника нет, так что будут воевать по старинке. Прямым штурмом только людей положат, и они это знают. Поэтому сразу начнут правильную осаду, а она потребует времени. Туда уже подтянулись казачки общим числом до десяти тысяч. Так что спокойной жизни не дадут, станут щипать помаленьку.

Да, выхода, кроме как держаться, перемалывая силы турок под стенами крепостей, не было. На случай падения Бендер и Аккермана имелись еще три опорных пункта – Очаков, Кинбурн и Перекоп. Они прикрывали Крым и имели гарнизоны общей численностью до двадцати тысяч. Сам полуостров должен был защищать Миних, у которого для этого имелась тридцатитысячная армия.

Петр собирался во что бы то ни стало удержать Крым. Этот полуостров являлся выходом к южным морям. Но при всем стремлении удержать Крым ни о каких наступательных операциях в Причерноморье речи не шло. Перейдя здесь к глухой обороне, император намеревался предпринять наступление в другом месте.

Недаром же на основе двух грузинских и армянских полков, собранных с невероятным трудом, сейчас были развернуты уже две бригады, по три полка в каждой. Сейчас уже не было острой необходимости в сохранении военной тайны, к тому же в прошедших боях полки получили бесценный опыт. И именно их участие в боях способствовало столь бурному росту бригад. Все эти солдаты горели желанием отправиться на другой берег моря, чтобы освободить свою родину.

Данные бригады общим числом в десять тысяч входили в тридцатитысячную армию Ласси, готовящуюся к десанту на грузинском побережье. Конечно, силы не так велики для того, чтобы отбить столь обширные территории, даже если учесть, что большинство земель Армении и Грузии находятся под властью персов.

Но, с одной стороны, основные усилия турок будут сосредоточены в Причерноморье. С другой – наверняка в закавказских царствах народ поддержит русскую армию, и особых проблем как с продовольствием, так и с пополнением личного состава не будет. Даром, что ли, создавались эти полки. Так что армия Ласси могла даже разрастись.

Вместе с тем ситуация на севере оставалась весьма сложной. Из-за этого в Санкт-Петербургской губернии приходилось держать серьезные силы. Пятидесятитысячная армия пребывала в готовности на случай начала боевых действий со стороны Швеции.

Усиленно готовился Балтийский флот. Правда, всех удивляло то обстоятельство, что император не отдал приказ о перевооружении торговых судов. По идее на время войны они должны были пополниться вооружением и личным составом, после чего встать в строй в качестве фрегатов. Вместо этого суда продолжали свои рейсы по торговым маршрутам согласно прежним договоренностям. Кстати, в ту же Швецию, словно ничего и не происходило.

Разумеется, о делах флота Трубецкой не докладывал. Тут ведь какое дело. Генерал не имел никакого отношения к делам флотским, а потому не мог в них и лезть. Разве только высказать свое мнение. Просто Петр и сам знал, как обстоят дела на флоте, тем более что там все происходило согласно его распоряжениям.

После Трубецкого Ягужинский доложил о происходящем в Сенате. Надо заметить, там все было не столь гладко. Многие сенаторы склонялись к мысли, что государь уж больно круто заворачивает. Открыто противиться его воле никто не стал, но все же высказать свое мнение посчитали нужным. Благо если оставаться в рамках, то и последствий можно было не опасаться.

Петру нужно было Законодательное собрание и Правительствующий Сенат. От сборища болванчиков, готовых поддержать любое начинание императора, был бы только вред. Однако это вовсе не значило, что мнение Сената могло возобладать над его волей. Он мог отдать решение вопроса в их руки. Мог прислушаться к аргументированным доводам против. Даже последовать этим самым доводам. Но он имел достаточно власти, чтобы наложить вето или единолично претворить в жизнь нужный закон.

Именно так обстояло дело относительно почти всех решений, касающихся крестьянства. Если государь и получал поддержку со стороны сенаторов, то они неизменно были в меньшинстве. Три года назад, когда принималось решение о заселении Запорожья, в Сенате поднялась настоящая буря. Но Петр выдержал напор несогласных, и вышло так, как того хотел он.

Из доклада Ягужинского следовало, что крестьянский вопрос, теперь уже по всему Причерноморью, опять стал камнем преткновения. Практически все сенаторы встали на дыбы. И опять те, кто разделял взгляды государя, оказались в меньшинстве.

– Я вот думаю, Павел Иванович, может, мне гнать из Сената всех помещичьих дворян, а оставить только служилых? – вперив в Ягужинского строгий взгляд, сквозь зубы процедил Петр. – Ведь это вы воду мутите. И ты в том числе, Павел Иванович, не надо мне тут честные глазки строить. Хотя тот закон вас почитай и не касается, знаете, что он может и вам аукнуться.

– Государь, да он скорее уж аукнется России, а не нам, – не стал отрицать своего неодобрения закона Ягужинский. – Сам посуди. Ты хочешь, чтобы среди казенных крестьян был брошен жребий, по которому десять тысяч семей будут переселены на новые земли. Но не просто так, а с выдачей каждой семье займа в виде лошади, коровы, инвентаря, продовольствия на год, семян и десяти рублей серебром. Мало того, эти семьи на пятьдесят лет освобождаются от всяческих налогов. Они получают в собственность землю, по пять десятин на каждую ревизскую душу, коей могут распоряжаться по своему усмотрению. А еще отсрочку по выплате займа на пять лет, но и после этого срока могут выплачивать только малыми частями и без роста.

– И что в том плохого? – все так же хмуро поглядывая на Ягужинского, поинтересовался Петр.

– Так ведь с учетом дороги переселение только одной семьи обойдется казне в пятьдесят рублей. Полмиллиона рублей, государь. И это когда мы ведем войну с турками, и вот-вот может начаться война со шведом. Но кроме этого, среди крестьян могут начаться волнения. Сам посуди, как люди будут смотреть на тех, кто избавился от крепости. А может случиться и обратное, люди посчитают, что их обрекают на рабство в туретчине.

– А еще помещичьи крестьяне поймут, что у казенных крестьян есть свет в окошке. А вот у них грешных ничего такого и нет, – припечатал Петр.

– Государь, помещики суть соль земли, – убежденно произнес Ягужинский. – Нельзя крестьянам давать много воли. Над ними должен быть постоянный догляд. Нешто думаешь, если раздашь крестьянам землю, то они все станут пахать да сеять на радость тебе? Поверь, найдется немало тех, кто попросту сбежит, почувствовав волю. Бросят землю и уйдут за лучшей долей, коли уж у них будут открытые паспорта, как ты того хочешь.

– Ну напраслину-то не возводи, – остановил Петр Ягужинского, подкрепив свои слова жестом. – Ни о каких открытых паспортах, пока не будет выплачен весь заем, речи нет. Так что ничего страшного не случится. Пусть даже найдется какое-то число семей, которые смогут выплатить казне долг и получить отметку в паспорт. В том особой беды нет. Во-первых, их будет мало. Во-вторых, не захотят землю обихаживать – отправятся на иные промыслы. На те же фабрики и заводы устроятся, благо в ремесленных училищах при них обучение бесплатное.

– Но, государь, беды отсюда могут быть большие.

– Ты, Павел Иванович, передай господам сенаторам, чтобы они к своим крестьянам как к детям относились, с любовью и лаской. А если ремешком прикладывались, то только по особой нужде, по-отечески. Вот тогда и народ бунтовать не станет. Все. Вопрос решенный. Указ с тобой?

– Да, государь. – Ягужинский со вздохом извлек из сумки документ, на котором не хватало только подписи императора.

К этому времени на столе оставались лишь легкие закуски и вино, поэтому места для письма было предостаточно. Не без досады Петр поставил свою подпись на документе и скрепил ее личной печатью. Опять Сенат не поддержал его. Всякое начинание государя, направленное на раскрепощение народа, встречалось в штыки. Даже в общинах помещики видели прямую себе угрозу.

А вот строительство в Крыму нового города Сенат воспринял с воодушевлением. Хотя только в этом году траты должны были составить полмиллиона рублей. А ведь работы будут лишь начаты. Место для строительства будущего главного порта Черноморского флота присмотрел лично адмирал Бредаль, как лицо заинтересованное.

Этим целям как нельзя лучше подходила бухта, на берегу которой когда-то был древнегреческий город Херсонес Таврический. Петр решил, что коли главный северный порт носит имя своего основателя, императора Петра Великого, то южный вполне достоин его, Петра Второго, имени. Однако Петр не забыл о том, что Крым некогда относился к Понтийскому царству. Да и новому городу предстояло вырасти на руинах древнегреческого. Вот исходя из этого он и назвал его Петрополем.

Закончив разговор по делам Сената, Петр перевел взгляд на Остермана. Судя по сказанному канцлером, у него дела обстояли вполне пристойно. Во всяком случае, Петру его доклад не стоил лишних нервов. Даже наоборот. Сведения по дипломатической линии свидетельствовали о том, что Австрия вскоре должна вступить в войну с Турцией.

– После смерти принца Евгения военная партия готова одержать верх над мирной, государь, – докладывал Остерман. – Не хватает самой малости, еще одной удачной военной операции с нашей стороны, и Австрия объявит войну Турции. Ланчинский[17] просто уверен в этом. – Остерман взглянул на князя Трубецкого, словно продолжая прерванную беседу.

Все ясно. Похоже, этот разговор имел место между ними, причем скорее всего уже не раз. Но Никита Юрьевич собирался строго придерживаться намеченного плана. По плану же у них были Грузия и Армения.

– Что скажешь, Никита Юрьевич? – все же поинтересовался Петр у президента военной коллегии.

– Государь, на мой взгляд, нам необходимо сосредоточить усилия в Закавказье. В настоящий момент там практически нет вражеских сил, мало того, турки не ожидают от нас такого удара. К тому же в отличие от Молдавии и Валахии[18], где бояре все больше посматривают в сторону турок, грузины и армяне просто не могут дождаться нашего прихода. – Трубецкой не без иронии вернул взгляд Остерману.

– Я все понимаю, государь. Но как только Австрия вступит в войну, напряжение для нашей армии сразу же ослабнет, – продолжал упорствовать Остерман.

– Сомневаюсь, Андрей Иванович, – задумчиво произнес Ушаков, до этого старавшийся вообще держаться в тени. Впрочем, это в его характере, скорее удивительно то, что он все же вмешался в разговор. – Согласно имеющимся у меня сведениям, турки держат в Валахии весьма серьезные силы. И как раз из-за опасения вступления в войну Австрии. Причем это не какое-то там ополчение, а регулярная армия. Чего не скажешь о тех частях, что направились против нас. Нет, они вполне боеспособны и представляют реальную опасность для наших крепостей. Но все же это не валашская армия.

– Вы думаете, что австрийцы побоятся вступить в войну? – Остерман не без вызова посмотрел на Ушакова. Еще бы, союз с Австрией был детищем канцлера.

– Я думаю, что Австрия одним только договором с нами уже отвлекает на себя серьезные силы. Насколько я понимаю, большего нам и не надо, – пожав плечами, ответил Ушаков.

– Это потому что вы не дипломат, Андрей Иванович. – Остерман отвесил Ушакову ироничный поклон. – Если нам не удастся склонить Австрию к войне, то Франции и Англии удастся склонить ее к миру с Турцией. А вот тогда уже валашская армия будет совершенно свободна.

– Хм. Сдаюсь, – вынужден был отступить Ушаков.

– Значит, порешим так, – прекращая препирательства, заговорил Петр. – Коллегии иностранных дел подготовить подробнейшие сведения относительно состояния дел с Австрией. Военной коллегии – о состоянии армии и наших возможностях для проведения наступательных операций…

– Хотя бы одной, – опасаясь, что его идею могут зарубить на корню, решился вставить реплику Остерман.

– Андрей Иванович, уймись уже, – покачав головой, отмахнулся от Остермана Петр. Что и говорить, подбросил головной боли канцлер. – И еще, Никита Юрьевич, при подготовке сведений исходи из двух позиций. Первая: походу в Закавказье быть. Со времен Ивана Грозного русские цари именуются грузинскими, а воз и ныне там. Вторая: нанести удар по туркам в Причерноморье желательно. Но тут нужно будет учитывать множество факторов. Так что не погнушайся вызнать мнения из иных коллегий, да с военно-морской сойдись накоротке.

То, что Ушаков не стал говорить при всех, Петра ничуть не удивило. Дела, которыми ведал Андрей Иванович, имели особую специфику, а потому лучше обойтись без посторонних ушей.

Никто и не подумал обижаться по данному поводу. Во всяком случае, уже привычно гости не подали виду. В конце концов, государю виднее, с кем вести тайные беседы. Приближенных это вполне устраивает, пока их положение остается незыблемым. Опять же все в их руках – стоит только доказать, что достойны большего, и Петр не станет скупиться. В этом он сильно походил на своего деда.

– Ну что же, Андрей Иванович, пора переходить и к нашим делам, – провожая взглядом отъезжающие кареты с гостями, обратился Петр к главе КГБ.

– Кхе-кхе…

– Ты не кхекай, Андрей Иванович, не кхекай. Анечка моя жена, и ей престол наследовать. Или быть регентом при наследнике, – произнеся последнее с нажимом, Петр вперил в жену твердый взгляд, заставив ее поперхнуться так и не высказанными суждениями. – Так что пора ей привыкать к тому, что грязного и непотребного в нашем деле ничуть не меньше, чем светлого и чистого.

– Н-да. Скорее уж больше, – пробормотал Ушаков.

– Или так, – с легкостью согласился Петр. – Ну да будет о том. Как считаешь, Андрей Иванович, Остерман прав?

– Брожение при австрийском дворе – это факт. Хотя я и не сказал бы, что голос Франции там громко звучит. Габсбурги и Бурбоны не больно-то ладят.

– А Англия?

– С этими сложнее. Георг Второй, будучи королем Англии, является еще и курфюрстом Ганновера, а значит, как бы вассалом Австрии. Нагородили, сам черт ногу сломит.

– Ну это я и сам ведаю. Думаешь, Карл, если не станет слушать французов, к своему вассалу все же прислушается?

– Угу. А учитывая, насколько англичане болезненно реагируют на все относящееся к флоту… Словом, им очень не понравились две сожженные турецкие эскадры. Не люблю быть неправым, но тут, похоже, с Остерманом не поспоришь.

– Хочешь сказать, что канцлер прав и нам нужно в очередной раз доказать Австрии, что Россия способна вести наступательную войну?

– Боюсь, что так. И как раз именно в Причерноморье. Даже если мы захватим все Закавказье, то должного впечатления не произведем.

– Понял. Кстати, как обстоят дела в Швеции? Насколько возможно избежать с ними войны в этом году?

– Надо сказать, у членов партии «колпаков»[19] благодаря нашей финансовой поддержке сейчас дела получше…

– Наша казна платит шведам? – удивилась Анна.

– Не просто шведам, а членам шведского риксдага, – не сдержав ухмылки, заверил жену Петр.

– И они берут деньги у нас? После того как потерпели поражение в войне? Они предатели?

– Анна Александровна, не стоит реагировать так категорично, – возразил Ушаков. – Признаться, они и понятия не имеют, у кого берут деньги. Да даже если бы и знали, уверен, что ничего не изменилось бы. Мы платим им за то, чтобы они всеми силами удерживали Швецию от войны с нами, они хотят того же. Так что мы просто помогаем им осуществить их же намерения, а также укрепляем веру в свою правоту.

– Но это подло! Петр, как можно иметь дело с подобными людьми? Это не делает чести государю! – едва не задохнувшись, буквально выплюнула Анна.

– Именно что не делает, Анечка, – сорвав травинку и сунув ее в рот, хмуро ответил император. – Зато способствует сохранению мира и жизней тысяч наших подданных.

– Когда ты объявил войну Турции, ты не думал о том, что погибнут тысячи людей.

– Отчего же. Очень даже подумал. Как и о том, что за последние десять лет крымские татары убили и угнали в полон более пятидесяти тысяч русских. И если бы мы не остановили их, это продолжилось бы.

– Ладно. Но там ты действуешь открыто, с гордо поднятой головой. А здесь словно тать…

– Анна, остановись. Досчитай до десяти, все взвесь, обдумай и только потом бросайся обвинениями, – сказал, как припечатал, Петр. После чего обернулся к Ушакову: – Продолжай, Андрей Иванович.

– Кхм. На руку нам пошло и то, что ты не стал спешить с перевооружением торгового флота. Как и продолжающиеся регулярные рейсы в шведские порты наших судов с российскими товарами. Дает свои результаты и торговое соглашение с его льготными пошлинами и ценами. Не сказать, что шведы начали нам улыбаться, но уже и не скалятся. «Шляпы» исходят желчью, кричат на всех углах, что это только хитрый ход со стороны диких московитов, готовых вогнать шведам нож в спину.

– Значит, в этом году «шляпам» не продавить войну с Россией.

– Хочешь забрать армию с северного направления, государь?

– Не только с северного, но и с западного. Думаю, тысяч пятьдесят получится высвободить. И тогда можно будет ударить по туркам сначала у Бендер, а потом и у Аккермана.

– Может, наоборот? – с сомнением произнес Ушаков. – Все же в Бендерах куда более основательные укрепления, и нашим удержаться будет проще.

– Именно поэтому там будет большая часть турецких войск. А значит, лучше ударить вначале по ним. Сражаясь с несколькими противниками, нужно выбивать их постепенно и начинать с сильнейших. Что же касается Аккермана, то тут турки будут рассчитывать на поддержку флота и опять столкнутся с неприятным сюрпризом в виде твоих пловцов.

Это новое подразделение было создано перед самым началом войны и состояло всего-то из трех десятков человек. Набор, как всегда, лежал на Канцелярии, с соблюдением необходимой секретности. Туда брали превосходных пловцов, способных на длительный срок задерживать дыхание.

Им предстояло осуществлять диверсии против вражеского флота. Специально для этой цели в Саглино была разработана особая мина с пороховой начинкой. По сути это была бочка с нулевой плавучестью, которую пловец буксировал к цели и привинчивал специальными бурами к корпусу корабля. После этого следовало провернуть рычаг хитрого взрывателя и успеть убраться.

Подрыв бочонка пороха под водой обеспечивал получение кораблем серьезной пробоины. Настолько серьезной, что о спасении корабля можно было и не думать. Причем не имело значения, какой корабль становился объектом атаки диверсантов, линейный, фрегат или шлюп. Результат всегда был один. Разве только обнаружат пловца и уничтожат его.

Сейчас этот особый плутонг находился в районе Аккермана и в случае подхода турецкой эскадры обеспечит им теплый прием. Секретность вокруг этого подразделения побудила Ушакова воздержаться от их сношений с армейцами и представителями флота. Точно так же обстояло дело и под Азовом. Как бы ни косились в сторону Бределя и ни закатывали многозначительно глазки, он тоже был не в курсе, что именно произошло с турецкими кораблями.

Даже если кораблей будет слишком много и пловцы не сумеют заминировать их все, это не столь важно. Так или иначе потери будут внушительными. Турецкий паша поспешит увести эскадру и не подвергать свои корабли излишней опасности. Это был последний кулак турецкого флота, и рисковать им не будут. Правда, в случае удачной атаки пловцов от эскадры мало что останется.

Без поддержки же флота армия еще долго будет разгрызать Аккерман, являющийся довольно крепким орешком. Несмотря на то что крепость эта достаточно древняя, турки успели изменить систему обороны. Да и русские не сидели все это время сложа руки. Так что взять ее будет очень непросто.

– Значит, опять все внимание обратишь на юг, – подвел итог Ушаков.

– Именно, – согласился Петр, но тут же добавил: – Вот только проделаем мы это не ради того, чтобы втянуть в войну Австрию.

– Отчего так? – искренне удивился Ушаков, полагая, что именно это и является целью.

– Просто я тут подумал, ее ведь потом еще нужно будет и выводить из войны. Карл же захочет свой кусок пирога. Нет, действовать нужно стремительно, так чтобы турки согласились на мир уже в этом году.

– Потеряв Причерноморье, да еще и территории в Закавказье? Сомневаюсь, что они пойдут на это.

– Не сомневайся, Андрей Иванович. Еще как пойдут. Главное, наподдать им от всей нашей широкой русской души, а там и угроза объявления войны со стороны Австрии. Либо уступят нам, либо потеряют еще больше, потому как, будучи союзниками, мы уже не сможем так просто пойти на примирение.

– А если австрийцы объявят войну, едва только мы подпишем мир?

– Ну они же не спешили исполнять свой союзнический долг. У нас же для этого куда больше оснований.

– Думаешь, турки дадут им по сопатке?

– Есть такая мысль. Покойный принц Евгений хотя и выступал против войны с Турцией, но тем не менее был великолепным полководцем. Сегодня в Австрии ему замены попросту нет. Вот так вот, Анечка. Похоже, наш отдых закончился, – не без сожаления подытожил Петр, глядя на жену.

Ничего не поделаешь, пора опять отправляться на юг. В последнее время правители все реже появлялись на полях сражений. Но Петр считал, что порой солдату полезно видеть своего государя, готового разделить с ним и радость победы, и горечь поражения, и тяготы похода. У Петра был высокий авторитет в армии, и терять его не хотелось. Именно поэтому он оказывался на наиболее серьезных направлениях. Сегодня его место под Бендерами и Аккерманом – именно там решается исход войны и судьба закавказских народов.

Как Петр ни стремился отбыть на театр военных действий, сделать это в сжатые сроки ему не удалось. Впрочем, в спешке и не было особой необходимости. Главное, что он сумел организовать переброску войск. Не все прошло гладко, как того хотелось бы, но в то же время без особых сложностей. В настоящий момент войска речными маршрутами стекались к Царицыну, откуда им предстояло перебраться на Дон. А вот там их уже подхватят корабли Черноморского флота.

Армия в район Очакова будет переброшена водным путем. Это не только менее утомительно для солдат, но и позволит сэкономить время. Признаться, его и без того было потеряно изрядно.

На дворе стояло начало июля 1738 года. Армия Ласси уже высадилась на восточном побережье Черного моря и успешно продвигалась по Грузии, практически не встречая сопротивления. Добытые Канцелярией сведения о настроениях местных жителей полностью соответствовали истине.

Освободителей встречали не только с радостью, но и оказывали всестороннюю помощь. А уж наличие в русской армии бригады, состоящей только из грузин, и вовсе вызвало ликование. Однако Ласси было приказано ограничиваться пополнением полков грузинской и армянской бригад только до штатной численности, а всех остальных добровольцев сводить в ополчение.

В намерения Петра вовсе не входило создание регулярной армии для Грузии и Армении. Конечно же сомнительно, чтобы они могли себе позволить ее содержание. При той разобщенности, что наблюдалась в Закавказье, это просто нереально. Но, с другой стороны, незачем и лишний раз этому потворствовать.

Думая об этом, Петр не отрывал взора от проплывающего за бортом пейзажа. Что-то до боли знакомое было в этом мерном подрагивании судна и плеске гребных колес, хотя он впервые идет на пароходе. Или не впервые?

Ох, не так прост этот ангел-хранитель. И, судя по его подсказкам, он точно сталкивался с подобным. Вот только добиться от него внятного ответа никогда не получалось. То может затеять целую дискуссию по тому или иному вопросу, то вдруг замолчит, словно обрубило. Как будто его и не было никогда, а все связанное с ним Петру просто померещилось…

История с пароходом началась три года назад, когда все же удалось изготовить достаточно компактную модель паровой машины Новикова. Попытки пристроить к этому делу машину Силина не увенчались успехом. Она была более экономичной, простой, практически бесшумной, с большим рабочим ресурсом, что несомненно являлось ее преимуществами. Но при этом сама машина, в отличие от паровой, была слишком уж громоздкой.

Именно из-за больших габаритов ее никак не получалось установить на какое-либо судно. Вернее, это получалось, если брался маломощный образец, с соответствующим полезным выходом. Силины были хороши в другом, они как нельзя лучше подходили для использования на производстве.

А вот для установки на суда великолепно подошла паровая машина. Первые опыты с машиной Ньюкомена, проводившиеся еще в Англии, не увенчались успехом. Она также была чересчур массивной. А вот Новикову удалось добиться уменьшения ее габаритов до приемлемых размеров, с довольно высокой отдачей. Правда, и принцип работы у его машины значительно отличался от такового в машине англичанина.

Однако чтобы добиться успеха, Новикову пришлось изрядно над ней потрудиться. Причем трудиться пришлось не одному, а привлечь для консультаций других специалистов. Кроме самой механики, необходимых математических расчетов и поиска оригинальных решений возникла еще и проблема качества материалов. При том что машина получалась более компактной и совершенной, паровой котел, как и исходящая от него опасность, никуда не делись.

Для испытаний первого образца использовали уже отслужившее свое коноводное судно с гребными колесами. Его отремонтировали, произвели кое-какие переделки, установили машину и…

Первый пароход прошел тридцать верст, показав на таком прогоне большую прыть в отличие от коноводного судна. Вот только на этом его преимущества, как и триумф создателя, закончились. По неизвестной причине котел взорвался.

Убыток от трагедии оказался просто огромным. Нет, не судно, и даже не машина. Бог бы с ними, с деревом да железом. А вот из двенадцати специалистов и ближайших помощников Новикова, что вместе с ним были на борту, шестеро погибли на месте, еще трое, обваренные кипятком, скончались в течение двух суток один за другим. Сам Новиков, получив серьезные травмы, долгое время находился между жизнью и смертью.

Петр даже думал, что после такой неудачи Новиков отступится. Но ученый стал только злее в работе. На следующий год он представил новую машину, с котлом, изготовленным из нового сорта стали. Изобретатель даже встречался с Демидовым, чтобы разъяснить, чего именно хочет.

И наконец, два года назад первый… нет, уже второй пароход вспенил воды Невы. Несмотря на запрет императора, Новиков сам отработал на пароходе до ледостава. Появился даже своеобразный маршрут между Саглино и Санкт-Петербургом.

За время испытаний чего только не было. Случалось и так, что на один день приходилось по две серьезные неисправности. Так, шаг за шагом, создатель и его машина учились ходить и наконец добились положительных результатов. Разумеется, решены не все проблемы, и не все болячки успели себя проявить. Но теперь уже с уверенностью можно было сказать, что машина вполне рабочая и достаточно надежная.

Будь иначе, никто не позволил бы императорской чете взойти на борт первой в мире паровой яхты. Ее строительство началось, едва только Новиков доложил об окончании работ по машине и продемонстрировал ее возможности высокой комиссии.

Случилось это в отсутствие Петра. Но он вполне доверял авторитетной комиссии, а в особенности Нартову, не скупившемуся на похвалы изобретателю. Поэтому сразу же подписал указ о строительстве яхты.

Все, касающееся технической составляющей, то есть установки машины, гребных колес и валов, делалось строго в соответствии с требованиями Новикова. К остальному строители подошли с выдумкой и фантазией. Судно получилось в прямом смысле этого слова расписным, его убранство вполне могло соперничать с дворцовым. Впрочем, чего там соперничать, коли Петр предпочитал во всем придерживаться скромности. Кстати, название судну дали значимое – «Штандарт».

Так вот, в течение трех месяцев с начала навигации судно проходило всесторонние испытания. К настоящему моменту оно успело пробежать как по рекам, так и по водам залива более тысячи верст. Все неизменные сбои в работе механизмов были устранены, машина работала как часы, гордо представляя своего создателя.

Кстати, Акинфий Никитич снова проявил дальновидность и остроту ума. Едва узнав о том, что испытания паровой машины прошли успешно, он тут же бросился заказывать такую и себе. Мало того, привез и определил на учебу несколько человек.

Демидов вообще поражал своей способностью не только идти в ногу со временем, но и опережать его. Машины Силина у него на производстве использовались довольно широко и весьма эффективно. Но принцип работы у них сильно разнился с паровыми, поэтому требовалось отдельно обучить людей. Вот он и озаботился, вновь рассмотрев дальнюю перспективу у новинки, видимую пока очень немногим.

Вот так и вышло, что первым заказчиком на машины Новикова стал Акинфий Никитич, а не казна. Были такие, кто удивлялись, отчего именно так. Раньше Петр все норовил ввести монополию, а тут вдруг отошел в сторону. И ведь вслед за Демидовым потянулись иные.

Но Петр и не думал оставаться полностью в стороне. Разве только казна заказала лишь две машины. Просто дело это новое, машина вышла достаточно капризной и сырой, в отличие от той же силиновской. Если казна сейчас кинется закупать эти машины, да на казенном же заводе…

Ни недочеты, ни детские болезни никуда не делись, в этом император был убежден. Конечно, польза от их использования будет несомненной. Но отчего же все эти недочеты должны устраняться за счет той же казны, если можно поступить иначе. Те две казенные машины также внесут свою лепту в общую статистику, но основные траты будут на предпринимателях.

И еще одна деталь. С началом производства государь прекратит выделение средств Новикову, который являлся совладельцем завода. Доводить машину он будет за свой счет. Так сказать, понесет всю полноту ответственности за взросление своего детища.

Чтоб тебе! Господи, эдак и сердце зайдется. Анна! Петр вскочил из-за стола и выбежал из каюты. Супруга не захотела находиться в душном помещении и вышла на палубу. Странно, где она духоту нашла. Окна открыты, по каюте гуляет сквозняк, при котором о духоте и речи быть не может.

Впрочем, уже пару недель как она разительно изменилась. Чует запахи, какие и собака не всегда разберет. Воротит нос от блюд, которые еще недавно вызывали ее восхищение. Мало того, еще и бурно так на них реагирует. Девка, кровь с молоком, таяла словно снежная баба после Масленицы.

Угу. Молодая чета вняла-таки чаяниям и мольбам своих подданных. Расстарались от всей своей души. Вот как вернулись из охотничьего домика, так и началось веселье. Петр даже приказал Анне не появляться на фабриках и заводах, куда она было нацелилась ввиду занятости супруга подготовкой похода.

А и то, что ей там делать, если она как бешеная на всех кидается. Чуть что не так, все, гаси свечи и прячься в самый дальний угол. Ибо в тот момент она уподоблялась разорвавшейся бомбе, выкашивающей всякого оказавшегося в опасной близости.

Это же до чего довела она всех, кто в ней души не чаял, если управляющие чуть ли не в один голос взмолились, представ перед императором. Пришлось внять их мольбам и оградить от опеки супруги. Она сейчас сама не своя, может даже порушить то, что по ее же указке и делалось.

Блюментрост, все еще будучи лейб-медиком, строго-настрого наказал перетерпеть эту напасть. Ни в коем случае не допускать, чтобы будущая мать подвергалась серьезным переживаниям. Сейчас здоровье будущего наследника в прямой зависимости от состояния матери. Ну а если совсем уж невтерпеж, то можно спрятаться за государственными делами. Да вот хотя бы убежать на войну.

Ну на войну еще успеется. Здесь тоже дел хватает. Вот, например, в Саглино его уж давно зазывают. Заодно и на яхте покатаются. Он-то еще и до Царицына на ней дойдет, а вот Анне интересно. Но вот этот гудок… Как бы не испугалась. Очень даже может быть, коли даже он от неожиданности едва… со стула не упал.

Второй раз гудок раздался, когда он уже выбежал на палубу. Первое же, что он там увидел, это улыбающаяся и светящаяся невообразимым счастьем Анна. Судя по ее взгляду, перед появлением мужа она как раз смотрела на свисток, примостившийся у трубы, из которой валил густой дым.

– Петр, какая прелесть этот пароход! Здесь так замечательно! И такие головокружительные запахи! Век бы жила здесь и каталась, каталась, каталась…

Петр в растерянности посмотрел на Новикова, который лично сопровождал императорскую чету. Но тот лишь растерянно пожал плечами. Ясно. Получается, это Анна попросила подудеть, и ей не смогли отказать.

– Варвара Алексеевна, а что у нас имеется покушать? – подобно вихрю обернувшись к Шереметевой, выпалила Анна.

Император исполнил-таки свое обещание и сосватал за Петра Шереметева засидевшуюся в девках дочь князя Черкасского. Надо заметить, что новоиспеченный зять был доволен этим браком. Сама княжна – красавица кровь с молоком, неглупа, да еще и с богатым приданым. К тому же она выступила опорой мужу в делах дворцовых.

– Вы уверены, ваше высочество? – с видимым сомнением поинтересовалась Шереметева.

– Еще как. – Анна мелко и часто закивала, блестя возбужденным взором.

– А чего бы вам хотелось, Анна Александровна? – мило улыбнувшись, поинтересовалась старшая фрейлина.

Раньше во время путешествий молодые вполне уютно чувствовали себя и вдвоем, не нуждаясь ни в какой компании. Но, после того как Анна понесла, Петр предпочел, чтобы рядом с ней было как минимум несколько фрейлин. И желательно парочка таких, что уже ходили по той дорожке, на которую ступила Анна.

– Чего бы мне хотелось? Не знаю. Я сейчас, наверное, съела бы и теленка, – жизнерадостно сообщила Анна.

– Давайте сделаем так. Раз уж вам так сильно захотелось есть, я сначала узнаю, что имеется из готовых блюд и что можно приготовить в ближайшее время, и обо всем доложу.

– Не стоит все так усложнять, – замахала руками Анна. – Просто несите все что есть, мне сейчас все равно, что там будет.

– Вы уверены, ваше величество?

– Вполне. Господи, и чего сразу сюда не отправились…

Петр наблюдал за переменами, происходящими с женой, с нескрываемым удивлением. Впрочем, облегчения в этом взгляде было куда как больше. Просто невероятно, что ей вот так сразу полегчало. Однако в этой бочке меда оказалась эдакая ложка дегтя. Похоже, яхты он лишился. Уж во всяком случае, пока жену не отпустит окончательно это клятое недомогание.

Значит, в поход придется отправляться по старинке, на какой-нибудь расшиве с парусами и гребцами. Он ведь по практичности своей и скупости даже о собственном коноводном судне не позаботился. Все должно было приносить прибыль казне, и никак иначе. А если траты, то лишь оправданные. Вот только с этой яхтой и не удержался.

Обед соорудили довольно быстро, накрыв стол прямо на палубе, под тентом. Господи, какое же это счастье – наблюдать, как дорогой тебе человек уплетает за обе щеки. Правда, Петра не отпускало ощущение, что вот сейчас Анне снова станет плохо. Но она, словно желая непременно развеять его опасения, продолжала уничтожать все, что попадалось на глаза.

После плотного обеда Анна хотела было завладеть вниманием Новикова. Он непременно должен показать во всей красе то чудо, которое так необыкновенно благоухает, оказывая столь целительное действие. Петру пришлось вмешаться и избавить изобретателя от посягательств супруги.

В конце концов ей все сможет разъяснить и судовой механик. Кстати, он стоял у самых истоков и только чудом сумел пережить тот жуткий взрыв котла на первом образце. Анна было надулась, так как за время работы на своей, да и на казенной фабрике она научилась вполне сносно разбираться в различных механизмах. Но Новиков заверил ее, что механик ничуть не уступит ему самому, а даже превзойдет, поскольку куда больше времени проводит подле машины.

– Господи, скажи кому, что ей полегчало от запаха копоти и перегретого металла, ведь не поверят, – провожая взглядом жену, обряженную в простенький сарафан, пробормотал Петр.

– Ну здесь есть и свои плюсы. Она хотя бы не порывалась во что бы то ни стало выпить фотоген. – Едва сказав это, Новиков стушевался, поймав на себе взгляд императора. – Кхм… Прошу прощения, ваше величество.

– Нет-нет, Петр Викторович. Ты неправильно понял. Что, твоя супруга действительно порывалась выпить фотоген?

– Хм. Можно сказать, это была ее навязчивая идея.

– Господи, что же делает с женщинами беременность.

– А что они делают с нами, – под одобрительный смех государя закатил глаза Новиков.

– Петр Викторович, а я ведь не просто так оставил тебя при себе. У меня, знаешь ли, появилась идея.

– Ваше величество, признаться, я еще не осуществил до конца одну вашу идею, а вы уж вторую подбрасываете.

– Как же не осуществил? А это что?

– Ну-у, машина еще несовершенна. Мне тут как-то по случаю в руки попал татарский лук. Оказывается, это весьма сложное в изготовлении оружие. А между тем наши охотники используют слабые однодеревки. И тогда я просто представил себе эволюцию этого оружия. Это же уму непостижимо, тысячи лет оно медленно развивалось, пока не достигло своего пика, и ему на смену пришло огнестрельное оружие. Так что мне с моим детищем хватит забот до конца дней и еще потомкам останется.

– Что же, раз так, то я не буду тебя озадачивать. Доводи до совершенства свою машину. Или, если я правильно понял, только начни этот путь.

– Но, с другой стороны, ваше величество, кто мне мешает оставить потомкам не один ребус, а два. Или даже больше. И потом, быть родоначальником чего-либо, это такое волнительное чувство…

– Да с чего ты взял, Петр Викторович, что это что-то новое? – с озорной улыбкой прервал Новикова Петр.

– А с того, что вы вот так же тогда говорили и о паровой машине. Итак, я весь внимание.

– Ну, раз уж ты весь внимание, то пошли в каюту. У меня там на столе кое-какие наброски имеются.

Долго изучать чертежи Новикову не пришлось. Нет, не потому что он сразу же все понял. Он конечно же обладал пытливым и светлым умом, но этого было недостаточно, чтобы сразу понять, что именно изображено на верхнем листе, а бумаги лежали именно стопой. Едва взглянув на чертеж, он тут же попросил разъяснить, что это изобразил государь и в какую вообще сторону нужно думать.

– Это железная дорога. Вот это – имеющие специальный профиль стальные пруты, рельсы. Они крепятся к поперечным шпалам стальными же костылями. Все это устанавливается на насыпь, рельсы скрепляются между собой, и получается эдакая дорога. Но не простая, а железная дорога. Ровная, без ям, рытвин и иных неровностей.

– Это же сколько стали на эту дорогу должно уйти? – озадачился Новиков. – Признаться, мне даже страшно представить, сколько будет стоить одна верста такой дороги.

– На сегодняшний день порядка восьми тысяч, – вполне спокойно ответил Петр.

– Да она прямо-таки золотая получается.

– И тем не менее польза от нее очевидна. Настолько очевидна, что оба брата Демидовы устроили такие пути на своих заводах, а также соединили свои плавильные печи с рудниками. Это позволило увеличить добычу вдвое против прежнего, при том же количестве людей и лошадей. Что было просто необходимо, так как введение в производство машин Силина резко увеличило производительность оборудования.

– А отчего стальные? Почему не попробовать чугунные? Во-первых, они будут отливаться, а не коваться. Во-вторых, чугун сам по себе куда как дешевле.

– Акинфий Никитич пробовал сначала именно с чугуном, благо подобные дороги из дерева ладили уже давно. Но чугун хотя и оказался получше дерева, но все же хрупок. Так что самое оптимальное это даже не железо, а сталь.

– Понимаю. Процесс производства этих рельсов слишком дорогостоящий, и вы хотите, чтобы я подумал над тем, как его можно упростить.

– Э не-эт, Петр Викторович. Это все равно что ткача отправлять на работу в кузню. Толк, конечно, будет, но самую малость.

– Но как же? Я уверен, что без машин тут не обойтись, а значит…

– Ничего это не значит, – отмахнулся Петр. – Без машин конечно же не обойтись, но тут понадобятся скорее сильновы, а не паровики. Потому что именно им отдается предпочтение на производстве. Да и есть кому поручить заняться упрощением производства рельсов. Да-да, ты все правильно понял, Петр Викторович, за этими путями я вижу будущее. Большое будущее. Но для тебя у меня имеется другое дело. Раз уж у тебя получилось создать пароход, так, может, выйдет сделать и паровоз. – Петр убрал верхний лист и представил следующий чертеж.

Новиков впился в него взглядом. Петр прекрасно рисовал и чертил довольно внятно и аккуратно. Вот только на этом все хорошее и заканчивалось. Никакой конкретики, просто красивый рисунок. Вот как хочешь, так и решай проблему взаимодействия представленных и весьма абстрактных механизмов.

– А почему паровоз? – пребывая в глубокой задумчивости, поинтересовался Новиков.

– Не знаю. Просто к слову пришлось. Можно назвать парокатом или паротягом, но «паровоз» вроде звучит лучше. Пароход ходит по воде, паровоз возит грузы по земле.

– Ну да, вполне, вполне… Хм, очень интересно. Мою машину можно даже особо не переделывать, разве только привод сделать несколько иным. Как тут у вас…

Еще около часа они корпели над чертежами. Вернее, увлеченно корпел Новиков, а Петр скорее находился рядом, время от времени высказывая свое мнение. У саглиновцев стало уже доброй традицией при первой же возможности засыпать государя кучей вопросов или просить его взглянуть на их достижения свежим глазом. А уж привлекать его для решения вопросов, поднятых им же самим, и подавно. Там, где им нужно было ломать голову, придумывая какое-либо решение, Петру порой было достаточно просто взглянуть, чтобы задать нужное направление или рассмотреть ошибочность пути.

Именно в эти моменты ангел-хранитель Петра вдруг становился наиболее активным. По факту в это время Петр просто со стороны наблюдал за его высказываниями и художествами. Ну да, ангел без труда пользовался и руками Петра, и его талантом рисовальщика, вычерчивая различные чертежи. Уже давно миновало то время, когда Петр этому удивлялся и даже пугался.

Разумеется, ученые не раз и не два задавались вопросом, откуда у государя столь разносторонние познания. Но и такой ответ, как Божье провидение, их вполне устраивал. А как же иначе объяснить то чудесное избавление от смерти. Пометил Господь чело государя своей дланью, так этому нужно радоваться и постараться как можно больше успеть воплотить в жизнь, ибо век человеческий короток.

– Н-да-а… А ведь получится. Голову готов прозакладывать, что получится. Только этот самый паровоз выйдет уж больно тяжелым. Нужно будет делать основательные пути, чтобы они под его весом не расползлись. Ага. Рама этих тележек, или, как вы их обозвали, платформ, и колесные пары должны быть из железа. Господи, это сколько же одного только железа потребуется? Одно сплошное разорение.

Вид у Новикова в этот момент был как у расстроенного ребенка, которого поманили петушком, а потом сунули под нос фигу. Нет, в том, что и финансирование, и всемерная помощь в работе ему будет оказана, Новиков ничуть не сомневался. Тут вопрос был в другом. Любой изобретатель хочет, чтобы его детище имело материальное воплощение. В данном случае в металле. Но при такой дороговизне о подобном не приходилось даже мечтать.

– И не думай раньше времени расстраиваться. Ну сам посуди, ты же не выдашь эдакий совершенный паровоз. – А что, Новикову, похоже, название пришлось по душе, как в свое время и «пароход», так чего же мудрить.

– Конечно же до совершенства… да что до совершенства, до нормальной рабочей машины будет еще далеко. Опять же материалы. Те же оси нужно будет делать из стали, и я сомневаюсь, что сегодняшняя сталь даст нужную прочность. Получается, металлургам задачу нужно ставить. Так ведь они даже для осей орудийных лафетов не смогли выдать ничего стоящего, а тут…

– Вот и я о том же. Значит, сейчас разрабатываешь паровоз, собираешь, и мы заталкиваем его на какой-нибудь казенный завод возить грузы. Можешь не сомневаться, уже совсем скоро потянутся заказчики. Вот пока по заводам эти первые паровозы покатаются, глядишь, их детские болезни и повылазят. А что касается осей, ну сладите более массивные. Это в артиллерии лишний вес нежелателен, а по таким путям ничего страшного. Опять же прицепим на одну платформу меньше, чтобы паровоз потянул, и всех делов-то.

– А как же быть с колесными парами? Не станем же мы подстраиваться под каждый завод в отдельности. А там наверняка стелили кто во что горазд.

– Здесь будь покоен. Рельсы перестелить все проще, чем переделывать паровоз и платформы. Главное машину измыслить и пользу заводчикам показать, а там, глядишь, и толк будет.

Глава 10 Удар исподтишка

– Любезнейший Жоакен, позвольте засвидетельствовать мое почтение. – Лесток переступил порог кабинета, радушно расставив руки, словно хотел заключить его хозяина в объятия.

Шетарди бросил взгляд на своего лакея. Ничего не выражающий взгляд. Так обычно смотрят на слуг, подавая знак принести чего-нибудь к столу. Если нет особых распоряжений, хорошо вышколенная прислуга всегда знает, что следует подать, сообразуясь с ситуацией.

Однако слуга легко угадал некий подтекст этого взгляда. Пользуясь тем, что находится за спиной гостя, он пожал плечами и кивнул в сторону Лестока. Этим слуга словно хотел сказать, что сделал все, что было в его силах, но нежеланный гость попросту проломился сквозь все препоны.

Боже, как это по-русски. Вломиться в дом словно медведь, всячески стараясь показать свою значимость. Интересно, этот Лесток всегда таким был или это благоприобретенное в России? Если второе, то его искренне жаль. Если первое… Хм. Тогда ничего удивительного в том, что он не сумел ничего достичь во Франции и сбежал сюда.

Еще недавно Шетарди был готов терпеть все выходки этого медика, который с куда большим удовольствием и рвением предается развлечениям, чем совершенствованию своих знаний. Ах нет. Еще большее удовольствие он получал от всевозможных интриг. Именно тяга к ним влекла его к женскому полу.

Помнится, он даже не остановился перед тем, чтобы закрутить роман сразу с матерью и дочерью. Причем проделывал все это столь виртуозно, что обе ни о чем не догадывались. Не повезло. Муж и отец любовниц прознал об этом, а так как он оказался шутом Петра Великого… Все верно. Именно из-за этой истории Лесток и оказался в заточении, а потом в ссылке.

Однако это его ничему не научило. Вернее, научило. Быть более осторожным, осмотрительным и всегда иметь серьезного покровителя, который смог бы покрывать его шалости. Так что жажду к интриганству он тешил и сегодня, ни на минуту не забывая о своем тщеславии.

Так вот, еще недавно Шетарди воспринимал выходки Лестока как нечто само собой разумеющееся, питая определенного рода надежды. Но так уж случилось, что они рухнули как карточный домик. Странно. Умный человек сделал бы выводы и отошел в сторону. Но Иоганн Герман, похоже, стал слишком русским, или он все это время виртуозно прикидывался умным человеком.

Все просто. После женитьбы императора практически ничего не изменилось. Петр не стал короновать Анну Александровну и оставил прежний порядок престолонаследия. В этой ситуации игра с Елизаветой была все еще актуальна и имела реальные перспективы. Отсюда и весьма значимая роль господина Лестока.

Однако тот слишком долго провозился с воплощением задуманного. Настолько долго, что ситуация кардинально изменилась. Великая княгиня[20] Анна понесла. С того момента, как всенародно было объявлено о беременности супруги императора, нечего было и думать о том, что престол сможет занять Елизавета. Теперь наследником будет еще не рожденный ребенок, причем без разницы кто родится, мальчик или девочка.

Нет, при очень счастливом стечении обстоятельств шансы у Елизаветы были. К тому же даже в императорских семьях смерть в младенческом возрасте не была чем-то из ряда вон. К примеру, данная напасть не обошла Петра Великого, схоронившего умерших в младенчестве или малолетстве четырех сыновей и трех дочерей. Но только Шетарди не имел намерений влезать в это дело настолько глубоко. Он еще не лишился рассудка.

Разумеется, француз и не думал резко отворачиваться от Елизаветы. Боже упаси от подобной глупости. Женщины весьма мстительны. А уж по отношению к отвергшим их любовникам и подавно. Что с того, что она любила другого и была им любима? Это ничего не меняет.

Однако Шетарди постепенно начал дистанцироваться. К примеру, уделять меньше внимания общению с ней. В конце концов он французский посол, и вопросов, требующих его внимания, предостаточно. Правда, заводить очередную интрижку он не спешил, дабы лишний раз не провоцировать цесаревну.

– Здравствуйте, господин Лесток, – все же поднимаясь навстречу гостю, любезно улыбнулся и пожал его руку хозяин кабинета.

– Жаль, что дела не отпустили вас вчера с нами на охоту, – воспользовавшись приглашением и опускаясь на стул, заговорил Лесток. – Она оказалась просто великолепна. Или скорее дичь, изжаренная на вертеле, на берегу тихого потока под сенью вековых деревьев. Боже, как все же Россия богата изумительными пейзажами, в которых хочется буквально раствориться.

– Ну, смею надеяться, что Франция ничуть не уступит в этом России, и просторов у нее также хватает. Если же она слегка отстает от России по площади, то с лихвой перекрывает своими колониями, которые разрастаются с каждым годом.

– Признаться, сомнительное утверждение. Ну да бог с ним. Потому что я вижу, что вы попросту охладели к России и ее внутренним делам. И надо заметить, очень рано охладели.

– Я не могу этого себе позволить по определению, дорогой Иоганн. Вы не забыли, я все еще посол в этой стране?

– Нет, я это прекрасно помню. Как и то, какими были ваши интересы до появления вести о беременности супруги государя. Э-э-э… надеюсь, вы доверяете своим слугам?

– Тем, кто находится настолько близко, что может стать случайным свидетелем нашей беседы, да.

– А-а…

– Мы все тщательнейшим образом проверили, и никаких потайных комнат, двойных стен или чего-то иного, столь любимого рыцарями плаща и кинжала, не обнаружили. Так что говорите свободно.

– Итак. Едва только сообщили о скором появлении наследника, как вас словно подменили.

– Зачем же…

– Вот только не надо о несправедливости, – подняв руку в протестующем жесте и откидываясь на высокую спинку стула, оборвал посла Лесток. – Да, вы стараетесь поддерживать отношения со мною, так как я с моими связями могу быть вам полезен. Да, вы не рвете с цесаревной, так как опасаетесь элементарной мести с ее стороны. Но вы уже не верите в то, что я могу быть вам настолько полезен, а пользу от продолжения близкого общения с Елизаветой так и вовсе не наблюдаете.

В этот момент дверь открылась и в кабинет вошел слуга с подносом, на котором стояла бутылка шампанского и пара высоких бокалов. Надо заметить, что, узнав о тяге Елизаветы ко всему французскому, Шетарди привез с собой вина нескольких сортов и среди них более тысячи бутылок этого вина. Впрочем, по вкусу оно пришлось не только Елизавете. Вот, например, Лесток тоже очень даже его жаловал.

– Дорогой Иоганн, вы должны меня понять. Я ведь на службе. Мне, как частному лицу, очень приятно ваше общество, как и общество ее императорского высочества. Но у меня есть еще и долг, – разливая вино по бокалам, со вздохом сожаления произнес Шетарди.

– Жоакен, вы рискуете потерять благорасположение ее высочества, а оно дорогого стоит, поверьте. И потом, разве его преосвященство так просто смирится со столь обширными тратами, не принесшими никакого результата?

– Данный факт его несомненно расстроил, но он прекрасно понимает, что эти потери произошли вовсе не по моей вине. Политика – это игра, и риск неизменная ее составляющая. Эту партию мы проиграли, и выигрыш уходит нашему сопернику. Что же, будем разыгрывать следующую.

– А если не так? Если ставка все еще в игре? Что тогда, господин посол? – по привычке подпустив покровительственных интонаций, сыпал вопросами Лесток.

– Вы о чем, дорогой Иоганн? – подавшись вперед и делая стойку, словно гончая, поинтересовался Шетарди.

– Помнится, году эдак в двадцать втором Петр Великий был сильно расстроен, причем не только тем, что его первый поход против персов оказался не столь уж удачным.

– Вы о его любовнице Марии Кантемир и их умершем младенце?

– Скорее о выкидыше, любезный Жоакен.

– То есть…

– Так насколько это интересно его преосвященству? – бесцеремонно оборвал посла лейб-медик.

– Я думаю, что ему это будет интересно.

– Я такого же мнения. А если еще учесть и то, насколько посланник Франции стал близок к возможной императрице… Вам не кажется, что пора пересмотреть свое отношение к этому делу?

– Я думаю, триста тысяч рублей серебром – это та самая поддержка, которую могла бы оказать Франция претенденту на российский престол, – тут же взял быка за рога Шетарди. Однако Лесток, по-видимому, думал иначе, так как осчастливленным вовсе не выглядел. – Полноте, любезнейший Иоганн, не стоит оказывать такое давление, – с игривой улыбкой погрозил собеседнику пальцем Шетарди. – Это весьма крупная сумма и достойное вознаграждение. К тому же мы уже вложили в это дело двести тысяч. Вы конечно же можете утверждать, что эти деньги израсходованы на подкуп гвардии, но мне прекрасно известны настроения гвардейцев. Даже Александр Александрович Меншиков, капитан Лейб-гвардии Ингерманландского полка, и тот верой и правдой служит только государю. Разумеется, в случае его гибели гвардейцы предпочтут поддержать Елизавету. Но ведь именно в этом и состоит их долг. И именно этого требует порядок престолонаследия. Так что деньги благополучно осели в ваших карманах, и вы сейчас ими буквально сорите.

– Вы так убедительны, Жоакен, что я, право, обезоружен. Однако я все же найду в себе силы возразить вам, – с самой любезной улыбкой произнес Лесток, поднимаясь со стула и наполняя свой бокал шампанским. – Неужели вы думаете, что я влез во все это как какой-то наемник и рассчитываю получить плату от Франции? Пра-аво, хорошего же вы обо мне мнения. Ваше здоровье! – Лесток с явным позерством отпил вина, кивком одобрив напиток. – Нет, Жоакен, деньги для меня не цель, а только средство. Вы говорите, я сорю деньгами? Но на самом деле я обзавожусь сподвижниками. Вы говорите, гвардия не продается? А я говорю, что это чушь. Верность штыков нужно подкреплять звонкой монетой. Есть Елизавета, а есть законная супруга императора Анна. Кого поддержит гвардия, тот и воцарится на престоле. Причем вся гвардия, а не какая-то ее часть. Не забывайте, кого в случае чего поддержит Ушаков и его ближайший сподвижник Туманов, с их весьма авторитетной Канцелярией государственной безопасности. Так что выплата годового жалованья сверх положенного настроила бы гвардию на нужный лад и обеспечила бы нам неоспоримое преимущество. Поверьте, Жоакен, я знаю, о чем говорю. Учитывая повышенные оклады и двойную штатную численность гвардейских полков, содержание одного полка обходится в двести тысяч рублей. Три полка – шестьсот тысяч. И именно об этой сумме мы и будем говорить.

– Это очень серьезные деньги, – задумчиво произнес Шетарди.

– Еще бы. Елизавета не отличается бережливостью, поэтому у нее таких денег быть не может. Разумеется, веди она более скромный образ жизни, занимайся своими землями, и у нее были бы кое-какие накопления. Но ничего этого нет.

– А как же те сподвижники? Ведь вы утверждали, что Елизавету поддерживают многие представители родовитого дворянства и промышленники.

– И продолжаю утверждать. Но, видите ли, Жоакен, Елизавета любит жить на широкую ногу. Господи, да у нее целый штат портних, которые только и делают, что денно и нощно шьют ей наряды. Во дворце под гардероб цесаревны отведено уже целое крыло второго этажа. И, как вы понимаете, живет она не по средствам. Поэтому в дело идут все подношения ее сторонников, предпочитающих передавать деньги лично ей в руки, а заодно и обратить на себя внимание.

– И вы попросту лишены возможности использовать этот приток средств. Хм… Меня терзают смутные сомнения, мой друг. А в курсе ли Елизавета по поводу происходящего? Или ее, как и в прошлый раз, держат в неведении?

– Разумеется, она в курсе. Она не отдает по этому поводу никаких распоряжений. Она отправит в застенки КГБ первого же, кто посмеет с ней заговорить на эту тему, опасаясь подвоха Ушакова. Но она в курсе. Прошлый раз ее изрядно напугал, поэтому цесаревна предпочитает дуть на воду. И все посвященные прекрасно знают, с кем именно стоит говорить на эту тему.

– Не посвятите меня в тонкости дела? – с нескрываемым любопытством спросил Шетарди.

– Скажем так, есть некая особа, которая готова подмешать в питье великой княгини одно снадобье, способное оказать влияние на протекание беременности.

– Личная неприязнь?

– И это, и деньги. Словом, как и что случится, вас не касается. Главное, что произошедшее будет на руку нам всем.

– Хорошо. Вы меня убедили. Когда можно будет ждать результата?

– Я запущу механизм, как только получу все деньги. И желательно не затягивать с этим. Чем больше срок беременности, тем сложнее ее прервать.

– Так не пойдет, Иоганн. Его преосвященство не станет выделять деньги под эфемерные проекты. Пусть у великой княгини случится выкидыш, и тогда вы получите свои деньги. Уведомлять его преосвященство раньше не имеет смысла.

– Звучит конечно же убедительно, но, Жоакен, время. Будет потеряно слишком много времени. Пока ваш гонец достигнет Франции, пока будет принято решение, пока деньги поступят в Россию…

– Бросьте, Иоганн. Если у вас все готово, то вы можете провернуть это в любой момент. Несколько дней не сделают погоды. Все равно необходимо отправлять человека во Францию. Кстати, за эти дни я как раз сумею подготовить корабль. Это будет и быстрее и надежнее.

– Тогда уже на этой неделе вы получите результат, – уверенно заявил Лесток.

– Кстати, позвольте вопрос. А отчего вы так долго тянули?

– Я не тянул, а искал возможности для осуществления замысла.

– Хм. Конечно же. Простите за наивное любопытство. Кстати, а как насчет Петра?

– У меня уже есть великолепный стрелок.

– Надежда на одного-единственного стрелка? Вам не кажется, что вы слишком самонадеянны?

– О-о, этот человек никогда не промахивается. Надеюсь, вы не успели забыть, как так случилось, что Персия не объявила войну России?

– Вы хотите сказать, что Надир-шах…

– И Надир-шах и Ибрагим-хан. Он просто виртуоз в деле убийства. Мало того, государь обязан ему жизнью.

– Значит, это все же русские совершили это убийство.

– Я вас умоляю, Жоакен, это же секрет Полишинеля.

– Не скажите. Одно дело – досужие разговоры и сплетни, и совсем иное – знание, да еще и подкрепленное доказательствами. Погодите… Но если это так… это что же получается, он из Канцелярии? И вы решили использовать такого человека? – искренне усомнился Шетарди и даже склонил голову набок, чтобы подчеркнуть, насколько абсурдной кажется ему эта мысль.

– А почему бы и нет, – пожал плечами Лесток, демонстрируя полную уверенность. – Если государь не забывает, чем именно обязан подданному, и награда соразмерна деянию, то этот подданный готов жизнь свою прозакладывать. Если же наблюдается обратное, да еще и не единожды… Ну согласитесь, сотня рублей и сержантский чин, даже по гвардейскому окладу, это несерьезно. Еще пара сотен золотых за возможность избегнуть кровопролитной войны на два фронта тоже выглядит несолидно. Нет, присяга – это конечно же великолепно, но человеку, всякий раз рискующему своей головой, не помешало бы…

– Все-все, можете не продолжать, – замахал руками Шетарди. – Никогда бы не подумал, что Петр может быть настолько скаредным. Он не производит впечатления скупердяя.

– Ну у всех нас имеются недостатки. Может, ему не понравился вот этот самый малый. Кто знает. Как говорят русские – чужая душа потемки.

– А вы не могли бы меня с ним познакомить?

– Вам-то это зачем? – тут же насторожился Лесток.

– Ну такой малый мог бы оказаться очень полезен.

– Вы ничего не напутали, Жоакен? Я конечно же готов пойти на многое, чтобы посадить на престол Елизавету, но это вовсе не значит, что я буду участвовать в кознях против России. Я готов способствовать дружбе наших двух государств и отстаивать интересы Франции, но не предавать страну, давшую мне приют и ставшую второй родиной. Франция рассматривается мною как ближайший друг и союзник, у французов будут всевозможные льготы и послабления в сравнении с другими державами. Но не нужно рассчитывать на то, что Россия падет к ногам Людовика.

Шетарди прекрасно понимал Лестока. Занять престол он не мог по определению, это даже не сказка, а вообще нечто невообразимое. Но вот стать вторым человеком в империи – а при умелом подходе и первым – ему было вполне по силам. Ну и зачем ему быть на первых ролях в государстве, о которое все будут вытирать ноги? Не-эт, он хочет выйти на первые роли в сильной империи. Такое положение удовлетворит любое самое тщеславное сердце.

– Помилуйте, Иоганн. Вы же сами говорите, что проделки этого малого всего лишь секрет Полишинеля. Просто такой специалист мог бы быть мне полезен в будущем.

– Тем более не понимаю, за кого вы меня держите. Неужели вы думаете, что с воцарением Елизаветы такой великолепный механизм, как КГБ, будет ею ликвидирован? Да я костьми лягу, чтобы этого не случилось. Мало того, уже сейчас предпринимаю попытки сближения с офицерами Канцелярии. А вот таковое со стороны иноземных держав я приветствовать не собираюсь.

– Все, сдаюсь, Иоганн. Но уточнить ведь стоило.

– Разумеется, Жоакен. Разумеется.

Боже, какой же сегодня прекрасный день. На дворе сентябрь, но деньки стоят по-летнему погожие. Солнце радостно заливает своими лучами землю, даря ласковое тепло, которое наблюдается только в осеннюю пору. Появились первые желтые листья. Они еще не могут внести ту особую прелесть пестроты осеннего убранства деревьев, но являются первыми предвестниками этого. А воздух… Летом он обжигает, сейчас же в меру прохладен и свеж.

В такую пору хочется думать только о светлом и радостном. Но вместо этого приходится обращать свой взор к темному и грязному. Нет, она ничуть не сомневалась в своей правоте.

Тот, кто расправился с ее братом и отцом, добрался до дядьев и, наконец, до ее мужа, должен ответить за свои злодеяния. И она теперь знала точно, что час этот близок. Но прежде изверг должен до дна испить горькую чашу потери своих близких. Это будет только справедливо.

А еще окажется справедливым то, что она, Екатерина Долгорукова, займет место, причитающееся ей по рождению. Первая фрейлина ее императорского величества. Да, это место вполне достойно ее. Конечно, «императрица» звучало бы куда более весомо, но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает.

Хм. А ведь она и сейчас фрейлина. Хотя и не первая. Но вот подобное положение для нее было оскорбительным. Петр – негодяй! Ему показалось мало того, что он расстроил их помолвку и расправился с ее близкими. Ему еще захотелось ее унизить. Она, та, которую прочили в императрицы, должна быть фрейлиной у той, кто занял ее место. Более оскорбительный поступок трудно себе представить.

После разрыва помолвки дядя поспешил устроить ее жизнь и выдать за однофамильца, Юрия Долгорукова. Тот и раньше добивался ее руки, причем имел все шансы получить согласие. Этот род для ее батюшки был куда более предпочтителен, чем австрийского графа Милезина. Да и сама княжна, порвав с графом, обратила свой взор в сторону Юрия Юрьевича. Но потом все изменилось, и Алексей Григорьевич решил выдать ее за государя.

Воспоминания о близких и дорогих сердцу людях отозвались спазмом в горле. Дышать стало трудно, по щекам пролегли две мокрые дорожки. Господи! И это она денно и нощно молилась о здравии Петра! Да чтоб ему в аду гореть!

Екатерина свернула в тенистую аллею, чтобы успокоиться. Нельзя показывать, что она расстроена или взволнована. Сегодня слишком важный день, чтобы позволить себе оплошать. Наконец-то ее мольбы были услышаны, и она сможет сделать первый шаг на пути к своей мести.

Было ли ей жаль Анну и еще не родившееся дитя? Господи, ну конечно же да. Она и сама мать, а потому может себе представить и физическую и сердечную боль, которые навалятся на Анну. Но та сама сделала свой выбор, согласившись выйти за Петра. Если Екатерину лишили такого права и она подчинилась воле батюшки, то Анна вполне могла отказать, и Петр принял бы это решение. Но она согласилась. А за свои поступки нужно платить.

Вот уже восемь лет Екатерина лелеяла надежду поквитаться с Петром. Она была в курсе готовящегося заговора против императора в тридцать втором году. В нем принимал участие и ее муж, тогда капитан Преображенского полка. Но, к сожалению, заговор не удался. Казнив мужа, Петр оказался снисходителен к жене и дочери, ограничившись ссылкой в одно из их имений.

И вот, женившись, он опять решил продемонстрировать дворянству свою добрую волю. Приближение Екатерины Долгоруковой ко двору и производство во фрейлины ее высочества – отличный ход. Дурак! Господи, какой же он дурак!

Она чувствовала, она знала, что ее час близок. И вот он настал. Не так давно она сблизилась с Лестоком. Вернее, они стали любовниками. Женщины с таким состоянием, как у Екатерины, обычно не задерживались в статусе вдовы. Однако найдется не так много желающих жениться на представительнице рода, пребывающего в немилости у государя. Поэтому она все еще оставалась вдовой.

Оказавшись же в столице, на одном из приемов она повстречала Лестока. Иван Иванович отличался обходительностью, был не лишен мужественности, опытный любовник и, что немаловажно, неглуп. Екатерина была достаточно образованна, а потому общение с каким-либо лапотником, которому только на печи и валяться, ей не могло доставить удовольствия.

Она прониклась еще большим уважением к этому человеку, едва только осознала, насколько одинаково они думают. Вернее, думали они не одинаково, но имели одни и те же устремления. Лесток жаждал получить власть и влияние, она – отомстить за своих близких и за поруганную честь. Для достижения своих целей им обоим нужно было одно – устранить Петра.

Так что Иван Иванович особо ее и не уговаривал. Его предложение легло на благодатную и давно подготовленную почву. Причем Екатерина не хотела просто убить государя, она желала, чтобы он сполна испил чашу безвозвратных потерь. Она хотела резать его по кусочкам. Сначала нерожденный ребенок. Потом сама Анна. И только потом он.

Екатерина достала из-за корсета зеркальце и взглянула в него. Ага. Дыхание выровнялось, румянец сошел, глаза она не терла, да и плакала недолго, а потому они в полном порядке. В голове опять пронеслась мысль о погибших близких. Но на этот раз эти воспоминания не высекли из ее глаз слезы, а придали решимости. Молодая женщина подмигнула своему отражению и, спрятав зеркальце, твердым шагом и с уверенным видом направилась на центральную аллею.

Все как всегда. Досужие разговоры, сплетни, чтение книг, настольные игры, прогулки по саду. То ли дело, пока у Анны были недомогания, – путешествия на пароходе по рекам, поездки в тот же Петергоф. Странно, но все тяготились этими путешествиями на яхте, а Екатерина ими наслаждалась, как и Анна. Впрочем, та, похоже, только ввиду полученного облегчения. Но то время ушло. Недомогания прошли, и их заперли в Летнем дворце.

Интересно, это тяготит только Екатерину? А нет. Вон Анна, сидит в беседке и явно безразлична к происходящему вокруг. Ей скучно, это заметно. Великая княгиня обладает по-настоящему деятельной натурой. С куда большим удовольствием она оказалась бы где-нибудь на фабрике или заводе. Благо под ее руку отошло достаточно казенных предприятий.

Но нынешнее положение обязывало ее думать в первую очередь о ребенке. Возможно, со вторым и последующими ей будет дано больше воли, но только не со столь ожидаемым первенцем. Впрочем, если Господь сподобит ее родить девочку, то ни о какой воле ей и мечтать не приходится. Хм… Не сподобит. Ничего, дорогая, скоро ты будешь вольна как ветер.

– Катенька, подай, пожалуйста, воды, – окликнула Долгорукову Анна.

Надо же, «Катенька». Однако заговорщица не подала виду, только сделала книксен. А ведь Анне, похоже, это и самой не нравится. Просто для нее подобное положение все еще непривычно, и она не знает, как себя вести. Не думать об этом. Еще немного, и она не сможет этого сделать. А она должна. Во что бы то ни стало должна.

– Катенька, как мы себя чувствуем? – раздался голос над самым ухом, едва только Екатерина налила из графина воду и добавила в стакан содержимое флакона.

От неожиданности она даже вздрогнула, с трудом удержавшись от паники. Уверить себя в том, что успела спрятать флакон до появления Воронцовой, было не так легко. Но, пристально взглянув в это бесхитростное лицо, Долгорукова поняла, что ее опасения напрасны.

Эта молодая особа ничего не заметила. Здесь все были молодые, фрейлин подбирали под стать великой княгине. Но вот таких ветреных, какой была эта Воронцова, при императорском дворе нужно было еще поискать. Да что императорском, поди попробуй найди подобных при дворе Елизаветы, где нравы куда как свободные.

Однако эта девица была здесь и даже умудрилась расположить к себе Анну. Впрочем, она обладала самым настоящим талантом сближаться с людьми. Вот, к примеру, и Екатерина не испытывала к ней никакой антипатии. Разве только сейчас насторожилась.

Этот вопрос Воронцовой, да еще и произнесенный таким заговорщицким тоном… Неужели Екатерина так взволнована, что это бросается в глаза? А ведь казалось бы, уже все пережила и полностью перегорела. Или девушка все же что-то заметила?

– О чем это ты, Лена?

– Не будь ханжой, Катя. Ну, кто он? К кому ты бегаешь чуть ли не каждую ночь и возвращаешься так поздно?

– А откуда…

– Ой, брось. То, что я и сама редко ночую в нашей комнате, ни о чем не говорит. Можно подумать, в этом небольшом дворце можно что-то удержать в секрете. Ну так что?

– Извини, мне нужно подать ее высочеству воду.

– Ой. Ну конечно же. Но потом не отвертишься.

– Да-да, конечно.

Господи, еще и это. Нужно будет придумать какого-нибудь любовника. Скажем, мелкого чиновника, не обремененного достатком, зато обладающего непревзойденными талантами в любовных утехах. И именно чиновника, никаких солдат и уж тем более гвардейцев, у Елены были свои предпочтения.

– Спасибо, Катя, – возвращая опустошенный стакан Долгоруковой, поблагодарила Анна.

– Не за что, ваше высочество.

Ну вот. Дело сделано. Теперь назад пути нет. Даже если захочет. Даже если прямо сейчас повинится во всем. Вот до этого момента выбор еще был. Но этот стакан воды стал ее Рубиконом. Плевать. Неужели она могла отвернуть со своего пути? Ни за что.

Этой же ночью во дворце поднялся небывалый переполох. Случилось страшное несчастье. У Анны началось кровотечение, и она могла потерять ребенка. Фрейлины было попробовали попасть в спальню, но Шереметева отогнала всех, как назойливых мух.

В помощницы себе она рекрутировала только Воронцову. Остальным надлежало позаботиться о чистом полотне, воде и всем остальном, что только будет потребно. Что именно, станет ясно после появления лейб-медика Блюментроста.

Разумеется, вызвали не только его, но и других видных медиков, находящихся в столице. Но их в покои Анны пока не допустят, соберут в библиотеке, на случай если понадобится консилиум. Решение об этом принимать только Ивану Лаврентьевичу.

Екатерина находилась в прихожей спальни, как и остальные фрейлины, в одной ночной рубашке и ожидала распоряжений. Дверь открылась, выпуская из спальни Воронцову. Екатерина даже не пыталась ее о чем-либо спросить. Вид девушки к этому не располагал – вся как будто встопорщенная, лицо такое, что, кажется, еще малость, и начнет биться в истерике. Впрочем, сейчас практически все так выглядят, даже не наблюдая мучений Анны. Но о чем думала Шереметева, когда привлекала самую молодую из фрейлин?

Как ни краток был миг, когда дверь была открыта, Екатерина все же сумела заглянуть в спальню. Кровать Анны была видна не полностью, к тому же часть ее скрывал балдахин. В этот момент Шереметева снимала с великой княгини окровавленную ночную рубашку, задрав на самую голову. По-иному ее и не снять, если только разрезать.

Потом появился запыхавшийся Блюментрост. Господи, как он кричал. Его возмущению не было предела. В итоге он вышел уже через полчаса, крайне недовольный. Из спальни Анны он направился прямиком в библиотеку, к остальным медикам.

Оказывается, его негодование было вызвано тем, что о случившемся его известили слишком поздно. Самочувствие Анны ухудшилось еще с вечера, однако никто и не подумал вызвать медика. В результате помощь безнадежно опоздала. В настоящий момент состояние великой княгини он оценивал как удовлетворительное, хотя ребенка она потеряла. В консилиуме попросту не было смысла.

– Екатерина Алексеевна, может, вы все же поведаете, что тут произошло? – отвесив учтивый поклон, обратился к Долгоруковой Лесток.

Каким ветром его сюда занесло, можно было не спрашивать. Все же лейб-медик, хотя и двора Елизаветы. А значит, ему сам Бог велел тут быть.

– Но разве Иван Лаврентьевич вам не рассказал? – удивилась Екатерина.

Народу во дворце было столько, сколько собралось, пожалуй, только на императорскую свадьбу. Каждый считал своим долгом побывать здесь, проявить заботу и выразить сожаление и сочувствие Анне. И когда только тревожная весть успела разнестись по столице?

– Отчего же. Он сказал, что у великой княгини случился выкидыш. Но…

– Это так. Можете не сомневаться, Иван Иванович.

– Вы…

– Я сама видела Анну.

– Катенька, ты видела именно ее? – Стараясь выглядеть как можно более естественно, Лесток наклонился и прошептал это прямо в ухо Екатерины.

– Разумеется, – так же тихо ответила молодая женщина. – Лица ее я не видела, с нее как раз снимали сорочку, но это она, я не раз видела ее обнаженной и помню каждую родинку. У тебя есть какие-то сомнения?

– Были. Когда имеешь дело с такой хитрой лисой, как Ушаков, ухо нужно держать востро. Но раз ты утверждаешь, что видела именно Анну, то, пожалуй, все идет по плану. Теперь прости, я пойду.

– Лгунья! – Раздавшийся за спиной звонкий молодой голос заставил Долгорукову вздрогнуть и резко обернуться.

– Господи, Лена, что за дурная привычка подкрадываться!

– А у тебя что за привычка лгать подругам? – парировала Воронцова. – Молодой, красив как Аполлон, мелкий клерк… а это Лесток! Он твой любовник, и не смей отрицать!

– А нельзя ли кричать погромче? Ну чтобы все услышали.

– Ой! Прости! Но ты, Катя, тоже хороша.

– А что мне было делать? Похваляться тем, что охмурила старика, не первой свежести ловеласа? Так остальные не больно-то в мою сторону смотрят, все опасаются причастности моих близких сразу к двум заговорам.

– Х-ха, скажешь тоже, старик, – услышав только то, что хотела услышать, возразила Воронцова. – Да этот старик любого молодого за пояс заткнет. Слушай, а вы с ним собачкой пробовали? Он такой затейник… Ты чего, Катя?

– Так ты…

– Ну да. А что тут такого? Когда придет время выходить замуж, так все еще и в очередь будут выстраиваться, чтобы жениться на фрейлине двора. Ну и на батюшкином приданом. Так что сейчас полная воля.

– Слушай, а тебя Шереметева случайно не потеряет?

– Ой! Все, я побежала! – Прижав к груди белый кувшин с водой, Воронцова развернулась и стремглав умчалась в спальню великой княгини.

Настроения во дворце были самые что ни на есть похоронные. Анна замкнулась и никого к себе не подпускала. Даже появление Шереметевой, которой она до этого благоволила, вызывало у нее истерику. Более или менее нормально она воспринимала слуг, да и то по большей части ввиду того, что они не старались лезть к ней.

Блюментрост уже на следующий день посоветовал Анне покинуть дворец. Ей необходимо было сменить обстановку. Несчастная пожелала отправиться в имение своего брата под Псковом. При этом она не захотела видеть подле себя никого из нынешнего окружения.

Екатерина восприняла это известие с облегчением. Одно дело – чувствовать свою правоту, и совсем другое – каждый день смотреть в глаза женщине, которая по ее вине лишилась ребенка. Впрочем, очень даже может быть, что вскоре она лишится и живота.

Несмотря на свои прежние желания, Екатерина этого уже не хотела. О содеянном она не сожалела, но ее цель Петр, а не Анна, которую она и без того наказала. Но если Лесток прикажет, то ей ничего не останется, кроме как подчиниться. Теперь она была полностью в его власти.

Именно об этом она и думала, идя по ночным улицам Санкт-Петербурга. Сегодня у нее было очередное свидание с Лестоком. Нет, ничего касающегося заговора. Обычное свидание двух любовников. Они вовсе не опасались вызвать подозрение. Наоборот, учитывая излишне любопытную Воронцову, которая всюду норовила сунуть свой нос, было бы подозрительно отменить свидания.

Несмотря на отсутствие Анны и Петра, придворная жизнь не остановилась. Придворные, имевшие комнаты во дворце, продолжали проживать там. К таковым относились все без исключения фрейлины. А Воронцова делила комнату с Долгоруковой, так что та, если бы превратилась в затворницу, непременно привлекла бы внимание.

Впрочем, не сказать, что эти свидания были Екатерине неприятны. Тем более они стали встречаться задолго до того, как она оказалась вовлечена в заговор.

Конечно же она предполагала, что Лесток ее попросту использовал. Но, с другой стороны, разве она не платила ему той же монетой? Он помогает ей, она помогает ему, и между делом оба получают удовольствие. Если наскучит… Что же, никаких обязательств друг перед другом у них нет.

Екатерина шла только по центральным улицам, имеющим освещение. Здесь вероятность оказаться жертвой бандитского нападения была минимальной. Армия и гвардия не зря ели свой хлеб, осуществляя довольно плотное патрулирование. Если лихие людишки где и могли поживиться, то в стороне от центральных улиц города. И уж точно не на набережной Невы, являвшейся излюбленным местом прогулок жителей города.

За спиной послышался цокот копыт и грохот колес по каменной мостовой. Кто-то гуляет по набережной, кто-то по ней же едет в карете. Тут главное не оказаться на пути экипажа, а то потом костей не соберешь. Но Екатерина не переживала по этому поводу, так как шла у самого парапета, подальше от проезжей части.

Вот только возница, как видно, оказался либо слишком пьян, либо слишком нагл, так как лошади прошли в непосредственной близости от Долгоруковой. Ее возмущению не было предела. Она уже хотела было возмутиться по этому поводу, но не успела.

Дверца кареты оказалась открытой, и оттуда выглядывал мужчина в черной одежде, с маской на лице. Едва он поравнялся с Екатериной, как тут же схватил ее и втащил в карету. В следующее мгновение на горло женщины легла сильная рука. Она давила и давила, пока перед глазами брыкающейся жертвы не поплыли разноцветные круги, вскоре сменившиеся непроглядной тьмой.

– Все прошло удачно? – Лесток отпил пару глотков вина и, поставив бокал на стол, взглянул на присевшего напротив мужчину.

– А у вас были сомнения, Иван Иванович? – Савин даже покачал головой, показывая, насколько его возмутил вопрос.

– Не надо дуться, Алексей Сергеевич, – примирительно сказал Лесток. – Как говорится, и на старуху бывает проруха. А мы с вами не в бирюльки играем.

– Совсем вы русским стали, Иван Иванович, – одобрительно кивнул Савин.

– А как же, любезный друг. Иначе никак нельзя. Невозможно преданно служить стране, не полюбив ее народ и не познав его. Я люблю Россию и русских. Мало того, я и себя уже давно почитаю русским. И именно по этой причине взялся за это неблагодарное дело.

– Посадить на престол достойного государя вы называете неблагодарным делом?

– Вы кушайте, Алексей Сергеевич, кушайте. Я так понимаю, что сегодня вам поужинать не удалось, – показывая на обильно уставленный стол, предложил Лесток. – А вы считаете, что свержение одного монарха и воцарение другого это достойное деяние? – наблюдая за потянувшимся к еде собеседником, продолжил хозяин.

– А вы нет?

– Вы удивитесь, но я так не считаю. Я отдаю себе отчет в том, что делаю грязное дело. Но, как я уже говорил, я полюбил Россию и связал с нею свою жизнь, а значит, не могу спокойно смотреть, как Петр ведет ее к гибели. Именно так, Алексей Сергеевич, и никак иначе.

– Странное утверждение, учитывая то обстоятельство, что Россия сегодня ведет победоносную войну на юге. Немаловажно и то, что казна сегодня полна как никогда. Несмотря на войну, нет задержек в выплате жалованья, даже чиновникам.

– Это только видимость. Посудите сами, к чему приведут все эти успехи. Уже сегодня вся Европа смотрит на нас волком. Шведы вот-вот вцепятся нам в глотку. Англия непременно их в этом поддержит, как и Голландия. Эти государства ревниво наблюдают за нашими успехами на море и в росте промышленного производства. Австрия, наша союзница, к которой мы незамедлительно пришли на помощь, уже второй год тянет с объявлением войны Турции. Казалось бы, на фоне успехов России они могли откусить свой кусок Османской империи. Но они не торопятся этого делать, дабы туркам не пришлось распылять свои силы. Отчего так, Алексей Сергеевич? А между тем все просто. Сильная Россия не нужна Европе. Но не всей. Например, Франции и ее союзнице Испании это не помеха. Более того, им выгоден союз с Россией. Как и то, чтобы она стала еще сильнее. Но Петр не хочет этого замечать.

– То есть вы хотите сказать, что все эти успехи только временное явление и впереди нас ждет крах? – откусывая добрый кусок гусиной ножки, поинтересовался Савин.

– Именно так, мой друг. Именно так. Как только нашим противникам удастся убедить Австрию в том, что Россия представляет угрозу в первую очередь для нее, Европа ополчится против нас. И тут уж не останутся в стороне и турки и персы. Нас будут рвать на части со всех сторон. Добавьте сюда несбалансированную внутреннюю политику в отношении того же крестьянства, которая неизменно повлечет за собой бунты. И как вам картина?

– По вашим рассуждениям получается, что судьба России в том, чтобы оставаться отсталой и патриархальной.

– Ни в коем случае! – Лесток взмахнул рукой, словно отметая саму возможность такого утверждения. – Но все должно делать постепенно, без потрясений, способных разрушить уже построенное. Порой просто необходимо приказать себе остановиться и сделать все для упрочения завоеванных позиций.

– Что же, все выглядит вполне стройно. А знаете, Иван Иванович, похоже на правду.

– Потому что это и есть правда, Алексей Сергеевич. Итак, вернемся к вашему поручению.

– Все проделано, как вы того и хотели. Ее никто не найдет, даже с факелами, – все так же налегая на ужин, ответил Савин. Ему вдруг зверски захотелось есть. Недаром же говорят – аппетит приходит во время еды.

– Она точно мертва?

– Если бы знал, что вы столь недоверчивы, прихватил бы вам ее голову.

– Я вас попросил бы. Мы все же не на Востоке.

– А что, вполне разумный обычай доподлинно убедиться в гибели своего врага. Уж после этого никаких сомнений не останется, – с самым серьезным видом возразил Савин. Однако заметил, что Лестоку это пришлось не по душе. – Все, больше не буду. Кстати, я вот что подумал. Не вызовет ли ее исчезновение ненужные подозрения? В Канцелярии служат далеко не дураки. И я готов биться об заклад, что в настоящий момент Ушаков расследует обстоятельства утраты будущего наследника. А уж я-то знаю, на что он способен.

– Я вам скажу больше. Уже завтра меня препроводят в Канцелярию на допрос.

– И вы так спокойно об этом говорите?

– Потому что там меня допросят, и я все честно расскажу. У меня была связь с Долгоруковой. Мы были неосторожны, и она понесла. Желая избежать позора, она попросила у меня снадобье, чтобы избавиться от нежелательного плода. Разумеется, по известным причинам я дал его ей. Даже если Екатерину заподозрят в том, что она отравила великую княгиню, при чем тут я? Ничего предосудительного… настолько предосудительного я не совершил. Так что единственный человек, представляющий для меня опасность, сейчас сидит напротив меня. Еще недавно их было двое, но Катеньки больше нет.

– Уж не захотите ли вы избавиться и от меня, когда придет время? – Колючий взгляд Савина уперся в Лестока.

– Не говорите глупостей, – отмахнулся медик. – Если меня потащат на дыбу, я выложу все, даже то, чего не знаю. Что сомнительно, ибо для дыбы нужны веские основания. Избавляться же от вас после того, как вы сделаете свое дело… Зачем? Да вы и сами будете молчать о содеянном, унеся эту тайну с собой в могилу. Так что, избавившись от вас, я сделаю хуже только себе. Таких мастеров своего дела, как вы, очень мало на белом свете. Хорошо как в вас больше не возникнет необходимости. Но куда хуже, если вы понадобитесь и не окажетесь рядом.

– И впрямь выглядит логично. Сейчас я еще опасен для вас, но после того, как сделаю свое дело, опасности никакой. Но и сейчас выдавать вас мне не резон.

– Отчего же. Вы можете получить очередную премию. Рублей сто. Не думаю, что они будут лишними, – улыбнулся Лесток.

– Очень смешно, – скривился Савин и, вновь став серьезным, спросил: – Когда будет дело?

– С одной стороны, Петр дразнит Европу. Но, с другой, не думаю, что нам стоит прерывать победоносную войну. Все же интересы России для нас важны. Гибель же государя пагубно скажется на войсках и, наоборот, может воодушевить турок. Подождем подписания мира. Что-то мне говорит, что султан очень скоро запросит о пощаде.

– Ясно, – с явным разочарованием произнес Савин, который, как видно, рассчитывал на скорый исход.

– Не нужно торопиться, Алексей Сергеевич. Спешка еще никого до добра не доводила. К тому же мы еще не готовы выступить. Ну и немаловажное обстоятельство, чтобы к моменту воцарения Елизаветы вся гвардия была в столице. Однако дабы скрасить ваше вынужденное ожидание…

Лесток поднялся из-за стола и, подойдя к секретеру, вынул из него несколько листков бумаги, которые и протянул Савину. Тот без труда узнал векселя Дворянского и Купеческого банков. Быстро пересчитал их, оказалось десять векселей, на тысячу рублей каждый.

– Здесь ровно половина оговоренной суммы. Вторая половина после дела. Что вы так на меня смотрите? Полагаете, выносить отсюда полтора пуда золота или двадцать пудов серебра вам было бы удобнее?

– Хм. Действительно, об этом я как-то не подумал.

– Чем собираетесь заняться, пока суд да дело?

– Ну я все еще на службе. Так что начальство само решит, как быть со мной. Кстати, могут и за границу услать.

– Че-орт, этого-то я и не учел! – хлопнул себя по лбу Лесток. – Вы же специалист по зарубежным делам.

– Это точно подмечено, Иван Иванович.

– Хм… А может, вам больным сказаться? Я бы мог вам в этом посодействовать.

– Вы серьезно? Вас уже завтра могут потянуть на допрос, а вы будете объявлять меня больным?

– Ну и что с того? Меня что же, лишат моей медицинской практики? Не вижу связи между допросом и объявлением вас больным.

– Ну-у, если так…

– Именно так, Алексей Сергеевич, и никак иначе. Я так понимаю, болеть вы поедете в ваше имение?

– Вы правильно понимаете.

– Вот там и будете ждать вестей от меня.

– Как скажете, Иван Иванович.

Глава 11 Бульдог

На этот раз дорога ему давалась куда как труднее. Нет, ничего непривычного. Обычное зимнее путешествие и, несмотря на середину февраля, протекает довольно споро. Просто все его существо стремится вперед, как сдерживаемая птица, но поделать с этим он ничего не мог, достигнув предельно возможной скорости передвижения. Будь хотя бы реки вскрыты, то можно было бы куда быстрее обернуться речным путем. Благо яхта с паровым двигателем усталости не ведает, только знай уголек подкидывай.

Да, заканчивается он довольно быстро, но запас можно и с собой на причале везти, или вовсе уголек заменить дровами, на реках особых проблем с ними нет. Даже на Волге и Дону, что по открытым просторам протекают, встречаются поросшие деревьями участки.

Пароходы вообще очень удобны. И скорость, и тягловость – все на их стороне, так что они обязательно придут на замену коноводным судам. Не сразу. Процесс этот долгий и тяжкий. Так что коноводки еще долго будут ходить по российским рекам. Но все одно за пароходами будущее, в этом никаких сомнений.

Правда, широкое их внедрение представляет некоторую сложность. Угольные ямы имеют свойство опустошаться. Вот и получается, что нужно будет в каждом городке по пути ставить угольные станции. Да еще и дополнительные там, где расстояние между городами слишком велико.

Это только кажется – вот изобрели паровую машину и осчастливили весь свет. Как бы не так. Подобное изобретение, прежде чем облегчение и пользу великую принести, явит собой серьезную головную боль. Вот она уже и болит у Петра. Да неслабо так болит.

Желая отвлечься, Петр повел взглядом по возку. Как всегда, с ним ехали ставший его тенью Мальцов и денщик Василий. Уж сколько вместе, но порядок ни в коем случае не меняется. Всюду эти двое подле императора. Даже Василий сподобился оказаться в бою и отличиться при этом. Теперь ходит с гордым видом, выпячивая грудь. А и то, Георгия четвертой степени за красивые глазки не навешивают.

Еще после первой кампании Петр посчитал, что система награждений в России не продумана. И уж тем более обделены в этом плане солдаты. Есть памятные медали за участие в том или ином славном деле, как то: разгром шведов под Полтавой или за участие в Прутском походе.

Но опять же даже военные не всегда разберут, за участие в каком деле награжден служивый. На лицевой стороне неизменный лик Петра Великого, и только на оборотной гравировка с пояснениями. А награда должна сама за себя говорить, не дожидаясь пояснений от своего обладателя.

Ордена те вообще положены лишь дворянам, да и учреждено их в России только три. Поди получи подобную награду, коли ты из простого дворянского рода да служишь обычным прапорщиком, с перспективой дослужиться в лучшем случае до капитана. Но и таких служак, из коих состоит костяк армии и флота, выделять потребно.

Именно по этой причине Петр и учредил кроме памятных медалей еще четыре – «За отвагу», «За боевые заслуги», «Ветеран армии» и «Ветеран флота». Последние две были четырех степеней, и награждали ими за каждые пять лет выслуги. На всех памятных медалях отныне на лицевой стороне должно было указываться деяние, за которое последовала награда, а на оборотной соответствующий девиз.

Появился и новый орден – орден Святого Георгия. Он подразделялся на офицерский и солдатский и имел четыре степени. Отныне именно он являлся высшей наградой Российской империи. Более того, кавалерам орденов полагались доплаты из казны в ежемесячное содержание. Да еще и пенсион по уходу со службы, размер коего определялся в зависимости от степени награды.

Надо заметить, что получить Святого Георгия было не так уж и легко. Но тут уж ни звание, ни происхождение или связи не играли роли. Все зависело от личной доблести служивого. Ведь заслужить эту награду можно было только на поле боя, и никак иначе.

В планах Петра было ввести некоторые награды и для гражданских лиц. Тех, кто служит государству на мирной ниве, также нужно выделять. «Поставщик двора» звание конечно же достойное, но, во-первых, поди его еще заслужи, во-вторых, эта награда касается только промышленников.

А ведь есть и помещики, у коих иным стоит поучиться хозяйствованию. Имеются энтузиасты, кои на свои средства да по своему усмотрению занимаются достойными делами. Взять того же Борзенкова, которому удалось вывести породу русского тяжеловоза. И ведь сам за это дело взялся, а сейчас уж целый конезавод поставил. Не без поддержки казны и лично Петра, но ведь и не с чьей-либо подачи…

Мальцов поерзал и, как дитя малое, взглянул на Петра. Ага. Этот взгляд Петру был хорошо знаком. Нет у господина сержанта больше моченьки терпеть. С другой стороны, хотя государь и не одобрял курение, запах табака ему нравился – душистый, ядреный, будоражащий.

Не иначе как сказывалась уже давняя привычка к курению. Да и сейчас время от времени, бывает, он прикладывается к трубке. Правда, удовольствия от того не получает. Да и случается это, только если происходит что-то из ряда вон. Кстати, в последний раз он курил, когда получил весть о потере Анной ребенка.

– Ну чего на меня смотришь? Закуривай, – поплотнее запахиваясь в шубу, разрешил Петр.

Мальцов достал кисет, с чувством, с толком, с расстановкой набил трубку. Курение для него было особым действом. Он, в прямом смысле слова, наслаждался всем процессом. Быстро натолкать в трубочку табаку и торопливо выкурить ее – это не для него.

Потом приоткрыл небольшое окошко в дверце. Специально под это дело ладилось. Предусмотрительный и основательный мужик, в смысле дворянин, Мальцов. В возок тут же ворвался холодный воздух. Василий только покосился на сержанта и, приоткрыв дверцу чугунной печурки, забросил внутрь несколько поленец.

Однако Мальцов и не подумал придавать значения косому взгляду. Всегда вместе, подле государя. Тут или врагами сделаться, или подружиться так, чтобы неразлейвода. Эти, слава богу, решили подружиться. Так что косые взгляды скорее уж своеобразный ритуал.

Сержант кивнул в сторону печурки, явно намекая на то, чтобы друг поддал жару. Василий же, мстительно улыбнувшись, демонстративно прикрыл дверцу, звучно клацнув защелкой. Михаил с явным неодобрением покачал головой и снова полез под шинель.

Молодец все же Петр Алексеевич. Не стал откладывать своих намерений по поводу переобмундирования армии, хотя и тяжко пришлось с этим во время войны-то. Но, с другой стороны, новая форма успела принести несомненную пользу, в некоторой степени снизив потери от жаркого южного солнца. Да и в зимнюю пору тоже подспорьем оказалась несомненным.

Вот взять эту шинель. Это не плащ, хоть и подбитый мехом, а основательная, теплая и удобная одежда. В зимнюю пору поди помаши в бою штыком, а в шинели это очень даже легко. И от холода она сберегает куда как лучше. При должном же подходе способна подчеркнуть и стать и выправку солдата. Словом, во всех отношениях удобная форма получилась…

Все так же степенно сержант извлек из-за обшлага блеснувший латунью коробок, на поверку оказавшийся зажигалкой. Откинул верхний колпачок, крутанул довольно массивное колесико, высекая искру и поджигая фитиль, пропитанный легким фласом[21]. Мгновение, и в руках сержанта забилось ровное желтоватое пламя, от которого он прикурил и с наслаждением сделал первую затяжку.

Эта зажигалка была изобретена одним из саглиновских ученых. И как всегда, идею подал Петр. Дело в том, что вопрос с излишками фласа стоял очень остро. Какую-то его часть использовали в военных целях, восстановив или по меньшей мере изобретя смесь, наиболее походящую по своим боевым возможностям на греческий огонь, секрет которого был утерян. Но этой легковоспламеняющейся жидкости оставалось все еще очень много, и ее попросту выжигали.

Ученые пытались найти способы применения фласа. Хотели было использовать вместо трута, благо жидкость воспламенялась от искры, но все же отказались от этой идеи, поскольку трут был привычнее и представлял опасности в случае неосторожного обращения.

Вот тогда-то Петр и предложил соединить воедино трут, кресало и кремень, сделав набросок того, что должно появиться. Уже к вечеру в саглиновской слесарной мастерской, буквально на коленке, Локтев собрал первую зажигалку.

Впоследствии ее форма была доработана. Мало того, пришлось помудрить и над станками, чтобы наладить поточное производство. Не забыли и о емкостях, в которых должен был храниться флас, для последующих заправок. Под это дело стали ладить латунные фляжки. Очень удобно: во-первых, ими можно было пользоваться длительное время, лишь доливая горючее, во-вторых, они не были подвержены ржавчине, и в-третьих, латунь исключала искру и была просто безопасна.

Нашелся и купец, пожелавший вложиться в дело и готовый выплачивать долю изобретателю. Признаться, Петра это обрадовало особо. Он привык, что русских купцов все больше нужно толкать и тащить, уж если кто и отличался консервативностью мышления, так это они. Но тут, как видно, сыграли свою роль и относительно невысокие затраты на производство, и буквально бросовая цена на флас. А с чего, собственно, ему быть дорогим, если даже уже успевшее значительно разрастись производство зажигалок не могло справиться с излишками.

Изготовление зажигалок было организовано и за границей. Налажена расширенная торговля как самими зажигалками, так и горючим. Поступающий в больших бочках флас фасовали в более мелкую и удобную тару и выставляли на продажу.

В настоящий момент мир переживал самый настоящий зажигалочный бум. Вещица оказалась очень удобной и практичной – можно и прикурить, и разжечь печь или костер, и запалить фотогенную лампу или свечи. Начали появляться и эксклюзивные экземпляры для богатой и изысканной публики. И все же спрос на флас явно недотягивал до предложения…

Петр поглубже спрятал лицо в меховой воротник, чтобы не быть уличенным, и с удовольствием потянул носом воздух, насытившийся ароматами табака. Вот как такое может быть? Когда ощущаешь запах табака, то он приятен, а вот стоит помещению или вещам пропитаться табачным дымом, как они тут же становятся вонючими до неприличия. Впрочем, Михаил знал толк в правильном курении. Внутри возка дыма почти и не было, он тут же вытягивался в открытое окошко.

Пообедали на почтовой станции. Появление императорской особы ввергло смотрителя в ступор, хорошо у свиты Петра все необходимое было с собой. Бедный чиновник вряд ли смог бы найти в себе силы, чтобы справиться с оторопью и хоть что-то сделать как надлежит. Как и другие служащие станции. Ну да, нашелся кров над головой, натоплено, не сквозит, не трясет, так чего еще нужно? Лошадей сменили – и опять в путь.

Зимняя дорога, она не то что летняя, нет пыли и не так трясет. Правда, и скорость поменьше будет, и лошадей чаще менять нужно. С этой целью, на манер степняков, специально с собой ведут заводных. Иначе никак. Ни одна станция не справится с тем, чтобы обеспечить весь императорский эскорт сменными лошадьми.

Благодаря этому да тому, что Петр длительные стоянки запретил, за день по шестьдесят верст проехать успевают. Потом ночевка, и еще до рассвета опять в путь. Торопится Петр. Ему страсть как надо побыстрее вернуться. Он молод и везде хочется самому поспеть. На завоеванных территориях сейчас и без него управятся.

Возок мерно покачивается на заснеженном зимнике. Сквозь обитые войлоком стенки едва доносится покрик ямщика. Печка потрескивает горящими поленцами, источая тепло. Все это вкупе с сытным обедом убаюкивает. Оно и не уснуть по-настоящему, но зато получается подремать. Петр часто коротал время в пути именно таким образом, то ли отдыхая, то ли пребывая в раздумьях.

Вопреки ожиданиям война для России оказалась вовсе не разорительной. Военная добыча с лихвой покрыла все расходы на военную кампанию. Одних только лошадей было захвачено почти миллион голов. В пересчете на серебро даже по самым скромным подсчетам выходило более десяти миллионов рублей.

Как и ожидалось, расправиться с турецкой эскадрой у Аккермана оказалось делом несложным. Пловцы, о существовании которых никто, кроме некоторых лиц в Канцелярии да самого императора, не знал, сработали чисто. У турок в строю оставались только галеры, которые не могли являться соперниками Черноморскому флоту.

Надо заметить, что русским удалось в значительной степени повысить производительность своих верфей. И не в последнюю очередь за счет машин Силина. Благодаря им более эффективно заработали лесопилки. Введение токарных мастерских ускорило производство необходимых деталей, от блоков до болтов.

Сегодня на русских верфях шестидесятипушечный линейный корабль строился за год, фрегат и вовсе за полгода. Впрочем, Петр отказался от дорогих линейных кораблей, сосредоточив основные усилия на фрегатах. Эти корабли строились по одному типовому проекту, что также способствовало сокращению сроков строительства. Правда, повлекло и изменение структуры деятельности верфей.

Для работы над этим проектом Петр взял молодого, подающего надежды корабела и определил на жительство в Саглино. Задача ему была поставлена как раз на разработку фрегата нового типа, по техническому заданию самого императора. Нартову было приказано оказывать мастеру всестороннюю помощь.

Новый проект предусматривал отказ от высоких кормовых надстроек. В прошлое ушли ненужные украшения. По мнению государя, основные критерии для корабля – мореходность и надежность. Именно сообразуясь с этим и надлежит строить суда для российского флота.

Уже через два года после начала работ такие суда появились. Четыре были заложены на Дону, так как в Крыму о верфях говорить было слишком рано. Еще четыре в Архангельске и четыре в Кронштадте. На этих же верфях были заложены шлюпы, которые затем по системе каналов были переправлены на Черное море. Причем последние также были типовыми, а по сути являлись уменьшенными копиями фрегатов.

Конечно, фрегаты не могли обеспечить господства на море, это была прерогатива крупных судов. Но, как оказалось, эскадры линейных кораблей господствуют только в открытом море. При этом они были неповоротливы и медлительны. Чего нельзя было сказать о русских фрегатах, отличающихся высокой скоростью и маневренностью. Вот и получалось – чтобы доказать русским свое господство на море, их вначале нужно было догнать.

За год Черноморский флот пополнился еще четырьмя фрегатами и парой десятков шлюпов. И вот после аккерманской трагедии, когда погибла последняя надежда турок на овладение господством на море, русские корабли вышли на охоту, разделившись на десять отрядов, в каждый из которых вошли фрегат в качестве лидера и два шлюпа в роли поддержки и загонщиков.

Дерзость русских моряков, шерстивших Черное море вдоль и поперек, доходивших до самого Босфора, не могла не впечатлить. Ведь доставалось всем встречным судам. Ввиду того что Россия здесь не вела торговых операций, а Черное море долгое время считалось внутренним морем Османской империи, Петр приказал захватывать все суда без разбора. Ибо торговать они могли только с Турцией.

Разумеется, предварительно европейским монархам были отправлены соответствующие уведомления. Но вняли этим предупреждениям далеко не все купцы. Или их попросту не поставили в известность. В любом случае это были их проблемы, а русские моряки не остались без добычи.

Когда же морская торговля буквально замерла, пришел черед запорожских и донских казачков показать, на что они способны при поддержке с моря. Прибрежные города брались на саблю один за другим. Дважды проводились рейды в глубь турецкой территории, на десятки верст, с выходом на побережье в другом месте, где казаков подбирали корабли адмирала Бределя.

Лихие казачки сумели отметиться даже под Константинополем. Высаженный десант, имея на вооружении полсотни ракет, совершил ночной марш до турецкой столицы. Запущенные при помощи подручных средств ракеты, и без того не отличающиеся точностью, дали очень большой разлет. Но тем не менее все упали в черте города.

Примерно десяток из них угодили в густонаселенные районы и стали причиной сильных пожаров. Эта выходка произвела на султана должное впечатление. Как и потеря внушительного флота вкупе с тремя армиями. Кстати, в результате летней кампании 1738 года, во время которой турки собирались взять реванш, Турция лишилась Молдавии. Очистив ее от турецких войск, русский император спустился вдоль границы с Польшей и дошел до границы с Валахией на севере и берега Дуная на юге.

Турецкие владения в Грузии и Армении также оказались под рукой российского императора. Под контролем Турции оставалась лишь незначительная часть восточного побережья в районе поселения Анапа.

Здесь Петр решил пока не вести боевых действий ввиду того, что турок здесь поддерживали малые ногаи, адыги и черкесы. В этот конфликт было легче ввязаться, чем потом из него выйти. А ситуация на севере требовала скорейшего прекращения войны на юге. Шведы становились все более агрессивными и все чаще бряцали оружием.

В ходе мирных переговоров Петру пришлось уступить Молдавию и Буджак, до самого Днестра. На этом рубеже Петр встал намертво, не желая уступать ни пяди. Как не собирался срывать крепости Аккерман и Бендеры. Им предстояло стать твердынями на границе с Портой.

Император не уступил бы и Молдавию, но настроения молдавских бояр по большому счету не оставили ему выбора. Подавляющее их большинство устраивало сложившееся положение дел и взаимоотношения с Османской империей. Так что Петру пришлось бы приводить эти территории к покорности с применением армии.

Правда, кровь молдавским боярам Петр все же попортил. Около двухсот тысяч человек пожелали переселиться в Россию, польстившись на посулы русского императора. Впрочем, они были вовсе не пустыми. Семьи, пожелавшие переселиться, сразу получали на руки по десять рублей. Достигнув определенного им на жительство места, они должны были получить дополнительную ссуду в виде инвентаря и скотины. В Запорожье, как и на Дону, хватало пустующих земель, готовых лечь под крестьянский плуг.

Передавать хотя бы пядь из завоеваний в Закавказье Петр отказался наотрез. Он не собирался даже обсуждать эту тему. Молдавия – вот то единственное, что он готов вернуть Порте для заключения мира. Если султан считает, что этого мало, что же, Россия готова продолжить войну и уже на следующий год вернуть православному люду Константинополь.

Причем для этого русским не потребуется идти через Валахию и Болгарию. Русский флот вполне способен обеспечить крупномасштабную десантную операцию. После чего ракеты сожгут город, и Россия оседлает Босфор. А вот Царьград Петр уже нипочем не отдаст. Костьми ляжет, но не выпустит его из своих рук.

Не стоит забывать и об Австрии, с завистью наблюдающей за успехами России. Еще немного, и туркам придется биться уже на два фронта. И эта опасность была вполне реальна.

Но куда опаснее для турок оказались русская армия и флот. Османам нечего было противопоставить новой тактике и новому вооружению русских. Словом, турки были вынуждены согласиться на условия Петра.

Причем подписать им пришлось не только мирный договор, но и торговый. У турок все еще оставались налаженные связи с ногаями, черкесами и адыгами. А вот пути следования к ним теперь контролировали русские. России же нужен был выход в Средиземное море.

Словом, точки соприкосновения нашлись без особого труда. Куда сложнее было самим туркам идти на подобные уступки. Но тут уж ничего не поделаешь. На этот раз русские оказались туркам не по зубам. Впрочем, турецкие паши были более чем уверены в том, что этот орешек не разгрызть ни одной армии, и в этом с ними трудно было спорить…

На ночевку встали уже в Новгороде. И не на каком-то постоялом дворе, а в доме губернатора. Подобные ночевки во время путешествия были редкостью, так как Петр делал упор не на удобство отдыха, а на скорость передвижения.

Эх, остаться бы хоть на пару деньков. Признаться, длительное путешествие его изрядно утомило. Ладно бы можно было работать, так ведь раскачивающийся возок для этого не больно-то подходит.

– Петр Алексеевич, куда едем завтра? – когда с ужином было покончено, поинтересовался Туманов.

С заместителем Ушакова за время военного похода Петр успел сойтись довольно близко. Умен, решителен, обладает уравновешенным характером, способен к быстрой оценке и обстановки и людей, имеются и иные достоинства.

Молодой император уж не раз благодарил Господа за то, что в вечер покушения его рука оказалась недостаточно точна. Будь иначе, и Петр отрезал бы себе правую руку. А в том, что Туманов будет его правой рукой, у императора сомнений не было. С каждым днем Иван нарабатывал все больший опыт в тайных делах Канцелярии.

Но главное, что князь будет до конца верен Петру при любом развитии событий. Он просто обречен на это, так как по сути они с императором теперь были одной семьей. А семья – это неодолимая сила. Разумеется, если она настоящая семья.

– А ты чего это интересуешься, Иван? – удивился вопросу Туманова Петр.

– Так ведь из Новгорода или на Санкт-Петербург, или на Псков. Анну-то, от греха подальше, в моем имении укрыли.

– Знаю. Ничего не поделаешь, ждала столько времени, обождет еще малость. У меня в столице слишком много дел. Война закончилась к нашему удовольствию. Пора заняться иными делами. Так что держим путь в Санкт-Петербург.

Вид из окна открывался замечательный. Нет, на самом-то деле обычный двор обычного с виду особняка, разве только у ворот кованой ограды имеется полосатая сторожевая будка да стоит часовой. А вот позиция для стрелка, решившего сразить входящего в здание КГБ, очень даже удобная. Парадный вход как на ладони, и расстояние не больше полутораста шагов.

Этот дом напротив принадлежал Канцелярии. Вернее, в нем и в близлежащих домах квартировали офицеры особого батальона. Городок самого батальона располагался за зданием Канцелярии, на месте осушенного заболоченного пустыря.

Удобно – и места в достатке, и особо глаза не мозолят, а главное, реальная сила всегда под рукой. Опять же расквартированные в ближних домах офицеры с семьями являли собой дополнительный охранный рубеж. Разве только комаров здесь было изобилие. Ну да тут уж ничего не поделаешь, нельзя получить все и сразу. Тем более сейчас, в феврале, о комарах вспоминать не приходилось.

Однако был в этой системе безопасности значительный изъян. Стоило только появиться злоумышленнику в среде офицеров КГБ, как проникнуть на вот такую удобную позицию уже не составляло никакого труда. Вот как ему, разглядывающему сейчас улицу и почитаемого многими за своего.

В пейзаже за окном что-то изменилось. Вот две женщины, шедшие посреди улицы, подались в сторону, явно уступая место каким-то саням. Нынче в России кареты не в ходу, больно много снега для колесного транспорта.

Савин скосил взгляд. Ага. В его поле зрения появились первые всадники, за ними возок, и опять всадники. Государев поезд, не иначе. Куцый какой-то. Впрочем, чего с собой тащить все повозки с припасами и сопровождающими. К Ушакову Петр предпочитал ездить один и беседовать с ним старался без посторонних лиц.

Вот эскорт и возок въехали во двор. Открывается дверца, сначала появляется дюжий гвардеец. Господи, неужели кто-то еще думает, что вот так можно сохранить чью– то жизнь? Хм. А вот не надо насмехаться. Между прочим, как раз этот гвардеец уже дважды и спасал. Да и сам Алексей тоже как-то сподобился, хотя и не прикрывал Петра Алексеевича грудью.

Но это против него подобные меры недостаточны и слабы. А таких специалистов, как он, мало, может, он и вовсе один в целом свете. Об оружии, которое изготавливают по специальному заказу, и говорить не приходится. Насколько знал Савин, нигде не уделяли столько внимания различным тайным операциям, как в России.

Петр довольно стремительно выскочил из возка и быстро прошел в парадную. Для уверенного выстрела данная ситуация не подходит. Хуже нет, когда цель перемещается стремительно или возбуждена. В последнем случае движения всегда непредсказуемые, а потому и вероятность промаха высока. А вот шанса на второй выстрел может и не быть.

Поэтому лучше дождаться, когда объект выйдет из здания. Конечно, и тогда он может представлять собой трудную мишень. Но лучше уж отложить этот выстрел и подождать более удобного момента, чем промахом насторожить и саму жертву, и его окружение.

Проводив взглядом Петра, Савин подошел к столу, на котором стояла фотогенная лампа и лежал скрипичный футляр. Щелкнули замки, и крышка поднялась вверх, представляя взору скрипку работы мастера средней руки, покоящуюся на красном сукне.

Вот же затейники. Уже в который раз он вскрывает этот футляр, но все не перестает удивляться изобретательности работников мастерской Канцелярии. Это все Ушаков. К чему казнить человека, коли у него золотые руки, а среди провинившихся всякого люда хватает.

Не все можно доверить саглиновским мастерам. Ну ни к чему им знать всю подноготную Канцелярии. Вот и организовал Андрей Иванович тайную мастерскую. Кстати, все ее за особую тюрьму почитают да разные небылицы про то мрачное место рассказывают. Впрочем, сам Ушаков и озаботился распространением этих слухов. Зато о том, что именно выходит из рук заключенных мастеров, никто и слыхом не слыхивал.

Вот, например, этот футляр со скрипкой. Савин получил его прошлой осенью, когда Ушаков отправлял его в Швецию, дабы урезонить кое-кого из несговорчивых и упрямых. Подумаешь, писулька от Лестока о болезни. Есть дело, и есть специалист, способный его решить как надлежит, а все остальное не важно.

Савин надавил на край скрипки. Внутри что-то щелкнуло. Секунду ничего не происходило, а затем скрипка начала медленно подниматься. Вернее, и не скрипка вовсе, а крышка, выполненная в виде скрипки. Настоящее содержимое футляра пряталось под ней.

Несколько ячеек, обтянутых сукном, в которых находится разложенный на несколько частей духовой карабин. Алексей сильно жалел о том экземпляре, что остался в Англии. Но это оружие оказалось куда лучше.

Во-первых, оно разбиралось на три части, легко умещаясь в футляре, причем вместе с насосом. Во-вторых, хотя и обладало прежней прицельной дальностью в две сотни шагов, было более точным. В-третьих, благодаря рукояти и сошкам из него было удобнее стрелять. И наконец, упростился процесс перезарядки. Теперь трубчатый магазин был оснащен пружиной, подающей пули на затворную планку. Раньше же для перезарядки приходилось задирать ствол вверх.

Савин, поочередно извлекая части, собрал карабин. Меньше чем через полминуты оружие было изготовлено к стрельбе. Хм. Изготовлено? Взгляд на индикатор давления воздуха. Порядок. К стрельбе готов. Савин положил карабин на стол и опять подошел к окну. Н-да-а. Хуже нет, чем ждать и догонять.

Шестьдесят шесть Андрею Ивановичу стукнуло, а он все еще живее всех живых. И пусть еще долго таковым остается. Туманов, конечно, успел заматереть, разменять четвертый десяток, но все одно в сравнении с Ушаковым щенок, молодой и неразумный. Нет в нем той умудренности и обстоятельности, присущей людям зрелым и битым жизнью. Ну да ничего, это поправимо, опыт с годами приходит.

Однако окажись Туманов во главе Канцелярии уже сейчас, и Петр будет спокоен. Разумеется, дров князь еще наломает. И головной боли от его действий не избежать. Но это будет в любом случае, даже если он вступит в должность через двадцать лет. Ни один начальник не может приступить к работе, не совершив ошибок и просчетов. Хотя бы по той простой причине, что неизменно начинает перекраивать механизм под себя. Вот и случаются сбои. Но в общем и целом замена Ушакову все же была.

Глава Канцелярии поднялся навстречу государю вполне степенно, как делают это, встречая ожидаемого гостя. А Петр-то надеялся, что застанет его врасплох. Впрочем… Кого заставать-то? Даже если Туманов не озаботился послать гонца, то при подъезде императора Ушакова наверняка уведомили.

Нет, точно, Туманов тут ни при чем. Вон, на парике Ушакова виден небольшой клочок паутины. Как пить дать, незадолго до этого был в подвале и не успел привести себя в порядок. А значит, уведомить загодя не успели, только когда Петр был уже на подъезде.

– Здравствуй, Андрей Иванович.

– Здравия тебе, государь.

– Да ты присаживайся, в ногах-то правды нет. А с твоей подагрой так и вовсе.

– Ничего. Врачи говорят, что двигаться мне только на пользу.

– И подвальная сырость?

– Н-да. Про подвальную сырость как раз наоборот говорят. Но что поделать, коли долг служебный повелевает. – Ушаков обреченно развел руками.

Нужно будет в обязательном порядке разузнать про лечебные источники. Но только не в Баден или иные термальные лечебницы за границей. Ушакова туда отпускать нельзя ни под каким видом. Умыкнут, а тогда вся разведывательная сеть, которой он так старательно опутывал Европу и Азию, рухнет. Одному богу известно, что хранится в этой голове.

Петру рассказывали, что в том же Крыму есть какое-то лечебное озеро, которое местные пользуют от разных болезней. Нужно озадачить Блюментроста. С древних времен в таких источниках люди с хворями боролись, и грешно будет не использовать их. Ну в крайнем случае для вот этих старичков, что еще ой как полезны будут отечеству.

– Ладно. Будем считать, что с взаимными любезностями покончено, – устраиваясь поудобнее напротив Ушакова, произнес Петр. – Ну, Андрей Иванович, докладывай, как ты дошел до жизни такой.

– Да, собственно, верной службой тебе и отечеству, государь. Ну и благодаря твоей неуемной натуре, которая спокойно спать не дает разным королевским домам.

– Ага. Начало многообещающее. А покороче?

– Что же, можно и покороче…

Ухоженная, смазанная и подогнанная дверь отворилась совершенно беззвучно, без намека на скрип. Словно видение какое-то. Плохая дверь. Савину такие никогда не нравились. Уж лучше хоть какой-то звук, чем вот такое безобразие.

Он как раз смотрел в окно, когда от двери потянуло холодком. Если бы не это… Черт, даже предчувствие опасности, которое его никогда не подводило, дало сбой. Он резко обернулся, непроизвольно выдергивая из-под кафтана пистоли. Мгновения, пока стволы нацеливались в сторону потенциальной опасности, хватило, чтобы отжать предохранители. Двуствольные пистоли оснащены колесцовым замком, поэтому взводить курки не нужно. Жми на спусковой крючок и пали во врага.

– Леша, сделаешь лишнюю дырку в друге, потом всю жизнь жалеть будешь, – поднимая руки в предостерегающем жесте, громко и уверенно произнес вошедший знакомым голосом Туманова.

– Ванька, паразит, – тут же вздергивая стволы вверх и включая предохранители, ругнулся Савин. – Разве можно так пугать?

– А чего тебе пугаться, Леш? Вроде совесть чиста, и опасаться нечего.

– Угу. Как представлю, сколько народу жаждет моей крови, так руки сами к пистолям тянутся. Вот только в имении себя в безопасности и чувствую.

– Ну-у, дружище, если кто захочет добраться, и там достанет.

– Знаю. Но дома все одно покойно. Может, того… Я уж свой срок давно отслужил. Можно и на покой. Опять же родителям по хозяйству помощь требуется. Нынче в имении дела куда лучше идут, в наличии шестьдесят ревизских душ, землицы прирезали. Так что забот хватает. Да и батюшка с матушкой внуков хотят.

– А ты что же, уже и невесту присмотрел?

– Я не Петр Алексеевич, могу и не по любви. Оно хорошо бы по расчету, да кому такой голодранец нужен. Значит, сойдусь с кем-нибудь из соседских дочерей, нашей ровней. О! Тогда получается, что и по любви.

– А вот тут я тебя, пожалуй, разочарую. Ты не в армии. Секретный протокол по КГБ читал?

– Еще бы, – не удержавшись, хмыкнул Савин.

– Ну тогда ты знаешь, что мы со службы только вперед ногами выйти можем.

– Угу. Но ведь покоя хочется, Ваня, – вздохнул Алексей.

– И я тебя понимаю. Вот именно поэтому и собираюсь предоставить тебе отпуск. Эдак на полгодика. Без дураков. Все по-честному. Тогда и женишься, и о наследнике позаботиться успеешь.

– А чего же ты только собираешься, Ванечка?

Вместо ответа Туманов кивнул на стол, где на сошках стоял духовой карабин.

– Я смотрю, ты на свою ненаглядную налюбоваться не можешь?

– Да вот, после Швеции сдать нужно. Думал…

– А ты не спеши, Леша.

– Я-асно. И куда на этот раз?

– Так ведь привет передать нужно. А то как-то нехорошо получается. Нас тут обхаживают со всех сторон, а мы словно невеста на выданье, слова в ответ молвить боимся.

– И насколько громко нужно то слово молвить?

– Ну эдак прошептать. Да только чтобы всем кому надо слышно было.

– Вот, значит, отчего ты на мой карабин глаз положил?

– Не твой. Вернее, твой только по службе. Эту игрушку тебе никто не отдаст.

– Жаль. С таким охотиться одно удовольствие. Опять же дичь по округе не пугаешь.

– Штука редкая, но все же не настолько, чтобы при желании нельзя было сыскать. Вот, кстати, поедешь в Европу, где-нибудь и купишь. Среди немцев много достойных мастеров.

– Ну ты сказал. С одной стороны, там цены – залюбуешься, рублей двести похожая духовушка стоить будет. С другой, таких и нет ни у кого. Наши и выделаны получше, и по надежности куда как предпочтительнее. Все же канцелярские мастера с особым рвением к делу подходят. Как-никак жизнью ответить могут.

– Выходит, даром хочешь?

– А как ты думал, при моем-то жалованье, которое почитай все уходит родителям в помощь.

– Да, чуть не забыл. Тебе премия полагается в пятьсот рублей. – Туманов положил на стол вексель. – И разъездные. – На стол лег кожаный кошель, глухо звякнувший монетами. – Сотня золотых. Этого тебе должно хватить с избытком.

Ага. Золото наличностью, потому как при погашении векселя в банке выдадут российскую монету. А Савин опять превращается в иноземного подданного, и лучше бы русскими деньгами не светить. Ну точно, вон Туманов и документы выкладывает.

– Х-ха! Прав таки оказался шельма. Хотя малость и ошибся.

– Ты это о чем, Алексей? – взметнул брови ничего не понимающий Туманов.

– Да Лесток. Когда я ему сказал, что, мол, могу его выдать, ответил, что, может, я тогда и получу сто рублей премии. Выходит, ошибался он. В пять раз ошибся.

– А ты не ерничай, Леша. Не надо. А то нам не известно, что он убийце-наймиту уже уплатил аванс в размере десяти тысяч рублей.

– Хм. И тут не соврал. Да это я так… – Алексей подошел к столу и небрежно взял в руки свои новые документы. – Лесток честно признался, что на допросе молчать не станет и все как есть выложит, и даже придумает, если дознавателям будет мало сказанного.

– Содержательные, как я погляжу, у вас беседы были, – покачав головой, весело произнес Туманов.

– А то. На допросе-то он, чай, не рассказывал, как за Расею-матушку радеет и готов жизнь положить на алтарь нового отечества.

– Не знаю. Во всяком случае, в опросных листах ничего такого не было.

– Крючкотворы. Попомни мои слова, против государя Лесток умышлял, но касаемо того, что не хотел учинить вред России в целом, правда. Просто ублюдок не верит, что польза Россией может быть обретена без его стараний и чаяний. Ладно о нем. Деньги, я так понимаю, нужно вернуть казне? Вот векселя, что он мне передал.

– Ты о чем, Леша? Нет в опросных листах имени стрелка. Может, Лесток все же крепок оказался, а может, писарь, ротозей, варежку поймал, но кто должен был пустить пулю в государя, так и осталось тайной. А коли так, то и деньги пропали. Даже не сомневайся, ни Ушаков, ни государь про них и не вспоминали. А уж мимо Петра Алексеевича копейка не пролетит. Поверь, я знаю.

– Ладно. Тебе верю, – пряча документы и векселя под камзол, произнес Алексей. – До кого добраться-то нужно?

– А прямиком к его преосвященству постучаться в дверку.

– А отчего же не к Людовику?

– Даже не думай. Петр нарадоваться на него не может, а вот кардинал позабыл, что ему следует заниматься делами духовными, но не мирскими.

– Когда?

– Как можно скорее. Желательно как только до Франции доберется весть о казни их посла. А вести разносятся очень быстро.

– Не слишком? – имея в виду казнь Шетарди, удивился Савин.

– Нормально, – поиграв желваками на скулах, возразил Туманов. – Пусть знают, на кого решили руку поднять.

– Значит, выеду пораньше. Только я сначала домой заскочу. Да в Саглино наведаться надо. А то дело к весне, нужно успеть кое-что провернуть, чтобы большую пашню поднять. Помнится, Силин обещался мне одну придумку соорудить, чтобы проще было пахать.

– Не забыл, выходит, кому жизнью обязан?

– Па-амятливый, – с явным одобрением, нараспев подтвердил Алексей. – Думал, ссуду в банке возьму, но если так…

– Денег-то хватит?

– Смеешься? Мы мелкие помещики, а не князья и уж тем более не мануфактурщики.

– Ну, судя по тому, что к Силину собрался, речь о махине пойдет.

– Сам же говоришь, что добро помнит. Так что выйдет мне все по самой малости. Он вроде еще обещался провести ее под какую-то испытательную программу. Но все равно внести кое-какую сумму нужно, чтобы после испытаний махину не отобрали.

– Понятно. Ну что, в добрый путь?

– Спешишь?

– Да не особо.

– Тогда расскажи-ка ты мне горемычному, как оно все обернулось.

– Так ты же…

– А то ты Ушакова не знаешь. В части касающейся, и не более. Ну пока дело крутилось, я и не высовывался. А сейчас-то… Или все еще рано?

– Да легко, – тут же согласился Туманов и уселся за стол.

Квартира предназначалась для встреч, а потому прислуги не было и собрать на стол было некому, да и нечего. Алексею было велено прибыть на эту квартиру и ждать дальнейших распоряжений. Вот он и дождался давнего друга, которого когда-то сам же и привел еще в прежнюю Тайную канцелярию.

Поэтому беседовать друзьям предстояло на сухую. Даже в трактир не сходишь. Алексей вообще, как и пришел, так и покинет дом под чужой личиной. Служащие КГБ конечно же работали, но нельзя было сбрасывать со счетов и иностранных шпионов. А Канцелярия сейчас притягивает самое пристальное внимание. Ввиду поднявшегося шума немудрено. Личность же Алексея не для всеобщего обозрения.

– Значит, так, – решительно начал рассказ Туманов. – Государь и Ушаков понимали, что и наши недовольные, и иностранцы будут подбираться к нему. Но к этому худо-бедно были готовы. Даже с Лизаветой соответствующую беседу провели. Дали понять, что глаз с нее не спустят. Объяснили, что Петр ей не враг, и доказательство тому, что после памятного заговора ее никто не тронул. Словом, если будет всячески помогать, помня о родственных узах, о том не забудет и Петр, и все у нее будет в порядке.

– Хм. Выходит, Лесток с самого начала был обречен?

– Лиза, конечно, своего не упустит, но и не храброго сердца человек. Лучше уж оказаться любимой теткой во дворце, пусть и не императорском, чем нелюбимой и в каменном каземате. Так что с самого начала она была на стороне Петра Алексеевича. Она, может, и пожалела бы Лестока и Шетарди, любовника своего новоявленного, но ты поди разбери, кто есть кто. Любой мог работать на нас и завести с нею крамольные беседы. Не доложит о ком, а тот окажется нашим соглядатаем, значит, умысел имеется.

– Жестко Петр с нею.

– А выхода у него нет. Человек слаб. А ну как поддастся уговорам и впрямь вознамерится корону императорскую примерить. Государь столько всего наворотил, что многие спят и видят престол без него.

– Но Лизавета все же тетка, кровь родная.

– А то Петр Алексеевич этого не ведает. Ладно, с Лизаветой все ясно. Но тут Петр Алексеевич вдруг решил жениться.

– А ты против? – со смешинками во взгляде удивился Алексей.

– Будешь ерничать, ничего больше не буду рассказывать. Вижу, что проникся. Так вот, жена, получается, как бы престолонаследница, а значит, под прицелом. Анна наотрез отказалась короноваться, и Петр ее поддержал. Однако жизнь не стоит на месте, и от детей никуда не денешься, а значит, она все равно окажется под ударом, как и будущий ребенок. Если уж решат посадить на трон Лизавету, то ни перед чем не остановятся. Вот тогда Петр и предложил сделать Екатерину Алексеевну фрейлиной великой княгини. Обставить это как добрую волю императора к опальному дворянству.

– А если кто умыслит что против наследника, то ему прямая дорога к Катерине. Хитро.

– Не без того. Катерина была под плотной слежкой с самого начала, поэтому и на ее связь с Лестоком мы вышли сразу. Впрочем, он уже раньше успел засветиться, как и французский посол.

– А кто Катерину-то опекал?

– А вот это тебе без надобности. Опекали. Настолько хорошо, что успели обнаружить снадобье и подменить флакон на другой, с водой вместо отравы. Потом еще и выкидыш разыграли. Анна ни в какую не захотела в этом участвовать, так хорошо хоть Ушаков подобное предвидел и подобрал девку с похожей статью. Потом еще и с Блюментростом конфуз едва не вышел. Его же заранее никто в известность не ставил, так он там скандал закатил. Насилу утихомирили. Словом, в выкидыш все поверили, а Лесток решил избавиться от Катерины. Кстати, она не стала запираться, даже кнут не потребовался. Как только узнала, что Иван Иванович ее на смерть обрек, так все сразу и рассказала. Ну а дальше оставалось только ждать.

– Ждать чего? Нет, Лесток вещал о том, что необходимо дождаться победы. Но вам-то чего было ждать?

– Он ждал поступления из Франции денег. Как только об этом узнали, Петр Алексеевич приказал выждать. Раз уж Флери совершенно безвозмездно хочет подбросить нашей казне шестьсот тысяч рублей, то грешно ему в этом отказывать. Вот видишь, а ты еще сомневался, твои ли теперь эти десять тысяч или нет. Говорю же, государь тот еще Калита. Так что, если не заметил, значит, причина на то была.

– Н-да-а. Не удивлюсь, если он эти деньги еще и на Канцелярию пустит.

– Хм. В общем-то так оно и есть. Кстати, и у твоих десяти тысяч корни тоже французские.

– То есть и они от Флери. И ими мне оплачивают убийство кардинала. Н-да-а, тут задумаешься, а столь ли изощренны иезуиты… – Алексей с таким видом покачал головой, что сразу и не поймешь, осуждающе или восхищенно.

Ну вот наконец и весна. Пусть начало марта все такое же снежное, как и всегда, но весна чувствуется каждой частицей тела и души. Вот и капель началась, и снег стал липким и рыхлым. Правда, к вечеру подмерзает, покрываясь твердой коркой, но все равно этот снежок и пахнет по-особенному. За время беременности она успела познать столько нового о различных запахах, что все вокруг диву давались.

Анна бросила в окно последний взгляд, вздохнула и переместилась за стол. Она и раньше в отсутствии брата пользовалась его кабинетом, сейчас же и вовсе здесь поселилась. Вынужденное затворничество не повлияло на ее работоспособность. Кабинет ей сейчас был даже более необходим, чем прежде.

После того как Петр передал в ее ведение несколько заводов и фабрик, заниматься одной только тумановской ей уже было скучно. Не тот размах. Поэтому она настояла, чтобы Ушаков обеспечил ей нормальное сношение с управляющими предприятиями, и стала осуществлять руководство посредством постоянной переписки. Разумеется, роль гонцов исполняли ряженые солдаты особого батальона.

Андрей Иванович предпринял меры, чтобы никто посторонний не мог появиться в имении. Постоянная охрана силами сводного гвардейского батальона и пары плутонгов из особого батальона обеспечивала полную изоляцию имения и безопасность его обитателей.

Не сказать, что сведения из имения не просачивались наружу. Еще как просачивались. Да еще и со всевозможными подробностями, вплоть до любимых блюд, нарядов и привычек Анны Александровны. И все это стараниями Ушакова. В этих распространяемых сведениях недоставало только одной маленькой детали: ни при каких обстоятельствах не упоминалась ее беременность.

Два часа за работой пролетели совершенно незаметно. Казалось бы, вот только что присела, а уже зовут на обед. Да еще и поясницу ломит, да так, что сил никаких. Это дитя дает маме знать, что ему куда приятнее прогуляться, чем сиднем сидеть в комнате. Ну да после обеда погуляет. Оно и у самой душа просит глоток весеннего воздуха.

– Тетя Аня, тетя Аня! – В кабинет вихрем влетела девчушка лет восьми и, подбежав к Анне, остановилась, обхватив ее выпирающий под сарафаном живот.

Девочка явно прибежала с каким-то известием. Елена, жена Ивана, строго-настрого наказала детям по пустякам тетю Аню не беспокоить. Так что сомнений в том, что она спешит что-то сообщить, не было. Но насколько она торопилась в кабинет, настолько же сейчас тянула время.

У маленькой Полины имелась небольшая слабость – или навязчивая идея. Словом, нравился ей тетин живот. При любой возможности она старалась обнять его, а если разрешали, так и ушком прикладывалась. Пиком ее счастья было, если ребенок начинал толкаться.

– Поленька, ты что-то хотела мне сказать? – приподнимая головку девчушки и мило улыбаясь, решила вернуть девочку на землю Анна.

– Там дяденька приехал, сказывал, что дядя Петя уж через час будет здесь, – доложила девчушка.

– Поля, вот ты где, егоза. – Появившаяся в дверях Елена поймала вопросительный взгляд золовки и подтвердила: – Все так, Аня. Едет твой ненаглядный.

– Надеюсь, на этот раз подольше задержится, – борясь с охватившим ее волнением и глубоко вдохнув, произнесла Анна.

– Ну, с турком вроде бы замирились, – согласилась с ней Елена. Однако не смогла удержаться от сомнений: – Но ведь у него и помимо войн забот хватает. Вон, взять моего Ивана…

– Спасибо, Лена. Умеешь ты поддержать, – укорила ее Анна.

Елена лишь пожала плечами. А что ей, собственно, еще оставалось? Правда заключалась в том, что мужья им достались неуемные, а такие на одном месте не усидят. У Анны вроде тоже шило в одном месте, но дитя живо ее перевоспитает. Конечно, если она его не сбросит на мамок, а сама воспитывать будет. Впрочем, Анна не скинет. От помощи не откажется, но и перекладывать все на чужие плечи не станет.

– Лена, я вот все думаю, а что же вы будете делать, как я разрожусь. Вон как Полина к моему животу привыкла, – поглаживая по голове притихшую девочку, все так же прижимающуюся к ее животу, поинтересовалась Анна, меняя тему разговора.

– У-у, испугала, – отмахнулась Елена. – Да ей такое еще больше понравится. Эдакая верещащая и дрыгающая ножками и ручками кукла. Правда, Поленька?

– Какая же кукла, мама? Это же братик будет. Ты что, разве не знаешь?

– Зато ты больно умная. Марш на кухню, да вели, чтобы обед через час накрывали. Как, Анечка, обождем наших благоверных?

– Это ты правильно решила. Обождем конечно же, ничего с нами не станется. Ой!

– Что случилось? – встревожилась Елена, бросаясь к ней, уж больно у Анны вид был испуганный и одновременно растерянный.

– Не знаю, – прошептала Анна, хватаясь за живот.

– Что? Схватило? – Елена подхватила ее под локоток.

– Нет. Но… Как бы вниз потянуло, и по ногам что-то потекло. Ой! Говорила же, до добра эти игры вокруг беременности не доведут! – ничуть не пытаясь совладать с охватывающей ее паникой, выкрикнула Анна.

– Тихо, Анечка. Спокойно. Ничего страшного не случилось. Это просто воды отошли. Пора пришла, вот ребеночек наружу и просится.

Елена уж не раз хаживала по этому пути, поэтому понимала, как важно, чтобы в этот момент рядом с роженицей был человек, кто будет вселять в нее уверенность. А уж что касается той, что впервые рожает, так и подавно. Вот и старалась вовсю, демонстрировала выдержку, хотя у самой поджилки тряслись.

Говорят, что ко всему можно привыкнуть и постепенно страх отступает. Как бы не так. Нельзя к этому привыкнуть. И каждый раз как в первый, как бы баба ни храбрилась…

Прибывший в имение император застал необычную суету. Все были либо бледные как мел, либо красные как раки. И на лицах читаются весьма смешанные чувства, от испуга до нетерпения.

Петр за время правления и походов возмужал и заматерел, даже лично в бою поучаствовал. Но при виде мечущихся людей едва не поддался панике. Нужно было быть полной бестолочью, чтобы не догадаться, что тут происходит.

Однако сполна испить чашу переживаний ему не довелось. Анна, будучи натурой деятельной и решительной, не стала тянуть и здесь. Впрочем, вряд ли эти ее качества могли оказать хоть какое-то влияние на процесс родов. Но тем не менее все прошло относительно гладко и быстро.

Едва только переступив порог дома, Петр услышал отдаленный плач ребенка. Горластый. Спальня на втором этаже, да еще и дверь наверняка закрыта, а его все равно слышно. Хм… А может, и ее. Девчонки, они тоже ой какие голосистые. Интересно, а кому он больше обрадуется? Петр прислушался к себе и понял, что будет рад кому угодно, лишь бы с Анной все было в порядке.

– Ну, чего сидишь как неродной?

Погрузившийся в свои думы Петр вздрогнул от неожиданности и выпрямился на стуле. Повел ошалелым взглядом и остановил его на строгого вида женщине лет пятидесяти, с властными манерами. А главное, ведущей себя настолько вольно, что не всякий высокородный такое себе позволит.

Однако память безошибочно подсказала, кто именно перед ним. Это была Анечкина мамка. Таким позволялось много, очень много. Анна рассказывала, что родители и помыслить не могли поднять на нее руку, а вот мамка та сарафан задирала, и не раз. И ведь и батюшка, и матушка об этом ведали, но упорно оставались в неведении.

Так что ничего удивительного, что она не стушевалась и перед императором. Что ей звания и положение, когда речь идет о ее кровиночке. Именно что кровиночке, хотя не она ее рожала. Но ее молоком девочка вскормлена. А как такое дело, то она ей родная, и никак иначе.

Все это молнией пронеслось в голове Петра, а в следующее мгновение он уже подхватился, направляясь к лестнице. Ага, как же. Разбежался. Кто же тебя так просто отпустит.

– Куда? – схватила его за руку мамка.

– Так туда, – растерянно ответил Петр.

– Туда-а. Поди умойся с дороги сначала. Ну, чего смотришь? Пошли уж, горе ты мое луковое.

– Авдотья, ты бы хоть сказала.

– А чего тебе сказать-то, милок? – словно не понимая, чего именно от нее требуется, удивилась женщина.

– Как там Аня?

– Хорошо все с ней, – как видно, довольная тем, что новоявленный папаша в первую очередь поинтересовался ее девочкой, ответила Авдотья. И добавила: – И сыночек в порядке.

Процесс умывания оказался недолгим, и вскоре Петр был в спальне, откуда поспешили удалиться все лишние. Анну уже успели привести в порядок, хотя бледность никуда не делась. Анна смотрела на вошедшего мужа с нескрываемой радостью. Тут и счастье материнства, и облегчение, что роды прошли благополучно, и чувство удовлетворения – с первого раза подарить отцу сына, а государству наследника, не это ли ее первейший долг?

Петр поискал взглядом ребенка. Да вот же он! Туго спеленатый, лежит рядом с матерью. Он его сразу не заметил, потому как во все глаза смотрел на Анну. А тут белый кулечек на фоне белых же простыней, одно только красное личико и видно.

Мгновение, и, преодолев расстояние до кровати, Петр опустился на колени, поцеловав жену. Потом, повинуясь скошенному взгляду Анны, взглянул на ребенка.

Спит. Дыхания даже не слышно. Личико не просто красное, но где-то даже и страшненькое. Хм. На других деток взглянешь, так те просто на загляденье. Интересно, это он такой невезучий? Или новорожденные все такие?

– Что, не глянулся? – разлепив ссохшиеся губы, прошептала Анна.

– Да просто… – растерянно начал было Петр, но Анна прикрыла ему рот ладонью, заставив замолчать.

– Сейчас глупость сморозишь, потом жалеть будешь. А то, что выглядит сейчас не очень, так чего же ты хотел. Не одна я мучилась, и ему вместе со мною досталось.

– Кхм… Анечка, я, наверное, плохой отец, – устыдившись своих мыслей, повинился Петр.

– Ты не плохой отец. Ты просто пока не знаешь, что значит быть отцом. Вот увидишь, второму будешь радоваться так, что обо всем дурном позабудешь.

А дурное уже само улетучивалось из головы. Вот чем дольше он смотрел на младенца, тем больше он ему нравился. Поначалу-то растерялся, ожидал увидеть иную картину, но сейчас пелена с глаз спадает. Ну да, все именно так. Видно же, что намаялся, бедолага, и теперь отдыхает от трудов тяжких.

В какой именно момент его охватила волна нежности, Петр не понял и сам. Она затопила его всего без остатка. Повинуясь какому-то наитию, он склонился над младенцем и поцеловал в лобик. В нос ударил мягкий и дурманящий запах чистого, безгрешного тела и молока. Отец даже на пару секунд уткнулся носом в пеленки и втянул воздух, желая насладиться новыми, ранее неведомыми ароматами…

– Ну как ощущения? – попыхивая трубкой у окна, поинтересовался Туманов у вошедшего в кабинет Петра.

Князь вообще-то должен был задержаться в столице. Было на нем еще несколько поручений. Но, как видно, сумел со всем управиться быстро. А может, все дело в том, что еще со времен службы смотрящим у него были самые обширные знакомства, в том числе и среди смотрителей почтовых станций. Если свежих лошадей не было ни для кого, то для него обязательно одна сыщется.

Поэтому ничего удивительного, что он в буквальном смысле этого слова нагнал императора. Да Петр и не удивился. Скорее воспринял как должное. Все же князя отличала искренняя и безграничная любовь к сестре, поэтому его нахождение здесь скорее закономерность. Опять же семью не видел больше полугода.

– Признаться, непонятные ощущения, – почесав нос, ответил Петр.

– Мне это знакомо, – кивнул Иван, как более опытный товарищ начинающему.

Петр потянулся к открытой шкатулке с трубками и табаком. Туманов понимающе улыбнулся. Государь курил редко, и всякий раз по поводу. Правда, и курить долго не мог. Затянется пару раз, закашляется да и отбросит в сторону. Но это верный признак того, что он сейчас не в себе.

– Тьфу, гадость, – пыхнув пару раз, как обычно чертыхнулся Петр.

– И к чему каждый раз наступать на одни и те же грабли? – удивился Иван.

– Так ведь запах табака нравится, если не накурено так, что топор вешать можно. Вот каждый раз и думаю: а вдруг? Но «вдруг» не случается.

– Чудной ты порой, Петр Алексеевич.

– Ладно об этом. Докладывай, как там и что.

Дополнительных пояснений, что именно хочет услышать Петр, Ивану не требовалось. Ясное дело, что текучка, задержавшая Туманова, государя не интересовала. Поэтому он сразу перешел к главному:

– Посланник к кардиналу убыл. Думаю, преимущества в одну неделю ему хватит, чтобы подготовиться. Опыт у него изрядный, разберется, что там и к чему.

– Не попадется?

– Не тот человек, – уверенно покачал головой Иван.

– Сделает?

– Этот сделает.

– Савин?

Туманов утвердительно кивнул.

– Сколько ему уже?

– Тридцать четыре, государь.

– Не стар. Не знаешь, отчего Ушаков его не жалует? Я уж сколько раз порывался за преданность особо наградить, да Андрей Иванович все противится. А Ушакова обижать, поощряя людей через его голову, не хочется.

– Так он не только в отношении Савина противится. Он вообще против того, чтобы служащих Канцелярии большим рублем задабривали. Потому как считает, что служить потребно с честью. За золото же верность не купишь.

– Верность это хорошо, но ее и вознаграждать нужно. Сколько там Лесток ему за мою голову положил?

– Десять тысяч аванса и десять после дела.

– Вот и заплатишь сполна, когда вернется. Да я еще подумаю, где ему можно землицы нарезать. Только сам сделаешь, с Ушаковым решай как знаешь, чай, его заместитель, тебе и карты в руки. Что дальше?

– Так все вроде. Остальное так, рутина. О другом Андрей Иванович тебе уж поведал.

– Ну, значит, и хватит о делах. У меня сын родился, а у тебя племянник, а мы тут языками метем. Может, по чарке доброго вина? – потирая руки, предложил Петр.

– А может, не по одной? – поддержал его Туманов.

– Зови всех офицеров, свободных от службы. Погоди. Давай-ка лучше мы к ним, – спохватился Петр, осознав, что мужская пирушка дело далеко не бесшумное, а это измученным молодой матери и ребенку на пользу не пойдет.

– Тогда ты тут обожди малость, государь, а я пока все организую.

А что? Вполне правильное решение. С одной стороны, было дело, Петр не гнушался своими руками позаботиться о застолье. И дичь разделает, и рыбу выпотрошит, да потом еще и лично приготовит. А как итог, сам же угощал, ничуть не чинясь. Но, с другой стороны, за прошедшие годы он успел измениться. Да и не на биваке они сейчас. И наконец, хозяин дома Туманов, он же родной дядька, вот ему и карты в руки.

Петр же, ожидая, когда его позовут, присел за стол и, взяв в руки кисет, потянул носом воздух. Ох и хорошо пахнет зар-раза. И ведь курил же, было дело, а поди ж ты, отвык. Оно конечно, если постараться… Да стоит ли оно того? Пожалуй, что и нет.

Как часто бывало, мысли от табака вильнули в сторону, и уже в следующее мгновение он думал совсем о другом. Уж чего-чего, а дум у него было за две жизни не передумать. Или передумать? А не два ли человека в нем уживаются?

Нет, об этом лучше не думать. Не потому, что страшно. Поначалу-то было, а теперь уж пообвыкся. Просто смысла в этих размышлениях нет никакого. Хоть мозги сломай, а ни к чему так и не придешь. Это есть и помогает принимать зачастую правильные решения. Остальное не имеет значения.

Итак, результаты заговора были неутешительными. В расставленную ловушку угодили двадцать два видных помещика и пятеро заводчиков. Конечно, с одной стороны, Петр как бы сам их подтолкнул, но, с другой – голова дадена, чтобы думать, а не только есть в нее. Положили перед тобой приманку в мышеловке, а уж тянуться к ней или нет, сам решай, не маленький.

На этот раз Петр решил действовать жестко. Все причастные к заговору были приговорены к казни, без какой-либо надежды на помилование. Их близкие лишены дворянского звания, всех средств и имущества. Им оставили только самую малость, не более тысячи рублей на семью, и определили на вечное поселение в Сибирь.

Ушаков хотел было предостеречь от подобного шага, но Петр остался непреклонен. Не помогли и уговоры в Сенате. Каждый должен был знать, что, умыслив против престола, на снисхождение может не надеяться. Причем пострадает не только он, но и все его семейство. Уж не однажды вскрывали заговоры. Петр отнесся по-людски, с пониманием. И чем это аукнулось? Новым заговором, с еще большим числом заговорщиков.

Этот урок должен был показать всем, насколько опасно влезать в сомнительные авантюры. А лучше вообще поспешить доложить об услышанном, дабы не оказаться причастным. Ведь недоносительство каралось так же, как умысел против престола. Зажимал Петр понемногу знать в тиски, но и выхода иного не видел. Больно много воли себе хотят взять.

Кстати, теперь и в сторону Лизаветы поглядывают с опаской. А то как же, два заговора, она вроде как в центре. Вокруг народу покрошили, посла французского не пожалели, а она в сторонке осталась. Петр вовсе не хотел ей вреда, но вынужден был сделать политическим трупом. Фигурой, на которую больше никто и никогда не сделает ставку.

Кстати, по этой же самой причине ей не приходилось рассчитывать и на достойную партию за границей. Но Петр и тут решил поступить по-своему. Даром, что ли, уволок с собой в поход Разумовского. Ушаков докладывал, что она души в нем не чает. А что может быть лучше, чем прожить жизнь с любимым человеком. Раньше этому препятствовала большая разница в положении, теперь она была не так уж велика.

В военном походе Алексей Григорьевич заслужил отличие, спас жизнь самому государю императору. И тому имелись свидетели. За сей подвиг Петр Алексеевич возвел его в графское достоинство. С Лизой разговор уж состоялся. Нечего ей дурью маяться, пусть выходит замуж и будет счастлива.

Подумал было поставить ее на правление хотя бы в том же Причерноморье, но очень быстро отверг эту идею. Там нужна деятельная и созидательная натура, как Миних, но никак не Елизавета. У нее, кроме веяний моды, нарядов и ассамблей, ничего иного на уме не водится. Так что пусть живут в своем дворце, он ей еще землицы с деревеньками лучше прирежет.

Итого по результатам удачной войны и не менее удачно раскрытого заговора казна оказалась в большом плюсе. Лишь деньгами прибыток составил двадцать три миллиона. А ведь было и много чего иного. Одними только лошадьми сколько народу обеспечили, а это в крестьянской семье уже дело великое.

Но главное не это. Главное то, что теперь у Петра имелось достаточно средств для задуманных им программ. Предстояло организовать переселение огромных масс народа.

Во-первых, заселить прирезанное Причерноморье.

Во-вторых, организовать новые поселения в Сибири. А народ туда никакими калачами и посулами не заманить. Придется отправлять под караулом. Здесь, пожалуй, еще и порадуешься тому, что крестьяне все еще в крепости, хотя Петр и стремится всячески от этого уйти.

В-третьих, Витус Беринг открыл пролив между Азией и Америкой и соответственно обнаружил саму Америку. И Петр вовсе не собирался никому уступать эти земли. Ну и что, что уже сейчас народу недостает, чтобы заселить все пространство. Думать нужно о будущем. Поэтому и в Америку нужно будет определять переселенцев. Да снабдить их всем потребным в достаточном количестве, в том числе и оружием.

А еще на руководство всем этим нужно будет определять достойных людей. Таких, для которых понятие чести не пустой звук. Одной только щедрой платой тут не обойтись. И здесь Петр был полностью согласен с Ушаковым. Кстати, и из ведомства Андрея Ивановича там тоже кадры потребны будут.

Жаль, пока все еще не обнаружили северный проход. Но что-то подсказывало Петру, что и не найдут. Ангел-хранитель (или его второе «я», бог весть кто он на самом деле) по этому поводу упорно отмалчивается. Ни в поддержку северной экспедиции ничего не говорит, ни против. Зато насчет Аляски высказался однозначно и довольно грубо. Словом, настаивал на ее заселении и исследовании.

Не стоило забывать и о приобретениях в Закавказье. Туда тоже нужно было определять переселенцев. И вообще поднимать тамошние земли. Помощь братьям по вере – дело богоугодное. Но и тащить их на русском горбу никто не собирается. Нужно как можно быстрее налаживать хозяйство.

Да и о территориях Закавказья, оставшихся под персами, не стоит забывать. А Персия, кстати, ослабла, и сильно. Там сейчас такое творится, что не приведи господи, территория уменьшилась более чем в два раза. Сомнений нет, в конце концов все утрясется и страна выправится, но немалую часть земель она потеряет безвозвратно.

Надир-шах насколько был выдающимся политиком и полководцем, настолько же оказался недальновидным. Умертвив весь род Сефевидов, он фактически прервал династию с многовековой историей. Ни он, ни его потомки такого веса не имели. А потому ничего удивительного, что после его смерти, да еще внезапной, Персия посыпалась как карточный домик.

Грешно не воспользоваться подобной ситуацией. Вот Петр и решил не упускать момента. В закавказские регионы, остающиеся под персами, потекли караваны с трофейным турецким оружием. Его было захвачено достаточно много, и лучшего применения ему не сыскать.

Грузины, армяне и азербайджанские народности поднимут восстания, освободят свои земли от персов. Сейчас им это вполне по силам. Потом попросят поддержки России и захотят уйти под ее руку. И Петр не откажет им, введя для защиты на их территорию свою армию.

В том, что так и будет, Петр не сомневался. Армяне и грузины попросту лишены выбора и будут тянуться к братьям по вере. Азербайджанцы успели узнать, насколько лучше живется их братьям под рукой русского императора.

Если все случится так, как он рассчитывает, то вскоре весь Кавказ окажется под рукой России. Во всяком случае, его большая часть. Его северные районы можно будет склонить под руку либо прямым давлением, либо постепенно. В любом случае без серьезной поддержки таких сильных держав, как Турция и Персия, выбор у них будет невелик. О независимости и самостоятельности тут и говорить нечего.

И наконец, Швеция. Проблемами оттуда веет вполне уже осязаемо. Андрей Иванович кое-что предпринял, но, похоже, смерть одного из видных деятелей партии «шляп» была неверным решением. В смысле нужно было ее обставить по-другому. К примеру, организовать дуэль. Убийством же из-за угла ситуацию только усугубили, тем более что убийца словно испарился.

Партия «шляп» устроила истерию по поводу русской угрозы. По всему выходило, что щедрое финансирование пророссийски настроенных членов риксдага пошло прахом. Впрочем, грех жаловаться. Как-никак войны на несколько фронтов удалось избежать.

Шведы пребывают в уверенности, что турки проиграли только в силу собственной дикости и слабой подготовки армии. Да чего уж там, вся Европа грешит ошибочностью мнения. Франция наверняка встанет на дыбы, да еще и в смерти кардинала будут видеть руку России. Хм. Мудрено было бы не увидеть, тем более что устранение Флери задумано как ответный привет.

Значит, нужно менять политику Швеции. Вернее, перенаправлять усилия и вместо поддержки партии «колпаков» сосредоточить внимание на «шляпах». Чем раньше нападут, тем лучше. Самим нападать не хотелось бы. И без того шведы обозлены, а с ними еще жить по соседству. И лучше бы оставить взаимовыгодные торговые отношения. А еще лучше превратить их в союзников.

Но для этого нужно сделать так, чтобы они напали. А потом быстро и качественно надавать по сопатке. Настолько быстро, чтобы вся Европа осталась под впечатлением. Глядишь, по-другому станут смотреть в сторону России и ценить то, что она не стремится лезть в европейский пирог со своим ножичком.

– Петр Алексеевич, все готово, – радостно улыбаясь, вполголоса доложил вошедший Туманов.

– Ты чего шепчешь? – поддаваясь примеру хозяина дома, тихо поинтересовался Петр.

– Анечка с малым спят. Намаялись сегодня. Вот мамка меня полотенцем и погоняла малость, чтобы лишний раз не шумел, – с задорным весельем, которое пристало какому-нибудь сорванцу, а не князю, да еще при должности высокой, ответил Туманов.

– Ага, а я что говорил. Так бы и мне досталось. Или постеснялась бы на царя-батюшку полотенце поднимать?

– Молитву о спасении своей души обязательно прочла бы, но полотенцем все одно отходила бы, – уверенно сказал Иван.

– Лихая у вас мамка, – не без уважения произнес Петр. – Тогда не будем доводить ее до греха, а себя до позора. Куда идем-то?

– В деревеньку. Я тут подумал, ну его, к ляду, во дворе располагаться, все одно не удержимся от шума.

– А вот это ты верно решил. Пошли.

Цокот копыт и перестук колес по каменной мостовой раздражали слух, хотя обычно действовали на кардинала умиротворяюще. Впрочем, сейчас он пребывал в таком настроении, что любая мелочь действовала ему на нервы.

Подумать только, этот мальчишка, этот непутевый волокита за юбками возомнил, что он может кричать на своего первого министра! Да по сути вся Франция держится только на нем! Флери предпринял много усилий для того, чтобы удалить короля от управления государством. И, видит Бог, всегда считал себя правым.

Людовик Четырнадцатый не был ни выдающимся правителем, ни гениальной личностью. Но зато он обладал несомненным чутьем и приближал к себе по-настоящему талантливых людей. Что в итоге позволило ему оставить после себя мощное государство, с надежными и сильными союзниками.

Его же правнук оказался полной бездарью. К этому выводу кардинал пришел, еще когда только занимался его воспитанием. Наследника французского престола отличали леность и тяга к развлечениям. По сути он так и остался избалованным и глупым мальчишкой.

И вот этот, с позволения сказать, король посмел орать на своего воспитателя и первого министра, как на нашкодившего мальчишку. Вместо того чтобы возмутиться самим фактом казни французского посланника, пусть и причастного к заговору, он взбесился оттого, что кардинал смел умыслить убийство помазанника Божьего.

Большого труда стоило убедить короля, что ни кардинал, ни Франция к этому происшествию не имеют никакого отношения. Всю вину кардинал свалил на покойного Шетарди и его авантюризм. Было доподлинно известно, что маркиз преуспел в России и стал любовником наследницы престола Елизаветы. Скорее всего, этот успех настолько вскружил ему голову, что он решил взойти на русский престол.

Для дикой Московии ничего удивительного или необычного. Если уж простолюдинка смогла стать императрицей, а обычный торговец пирожками вершил судьбу всей империи, ввергая в трепет представителей древнейших и влиятельнейших родов, то маркизу, представителю древнего французского рода, вообще никаких препятствий в его честолюбивых планах.

Разумеется, последнее возможно при удачном стечении обстоятельств. Но ведь все именно так для него и складывалось. Так что король Франции вправе требовать, чтобы маркиза препроводили на родину для разбирательства и суда ввиду нарушения им присяги и долга.

Именно такой ответ и был отправлен в Россию. Но Флери бесила даже не неудача, постигшая его на Востоке, и не оплеуха, отпущенная Франции. Он был вне себя от того, как повел себя с ним король. Боже, храни Францию! Что будет, когда кардинала не станет? Об этом не хотелось даже и думать.

Эти думы были тем тяжелее, чем чаще он начинал задумываться о России. Быть может, он ошибся и нужно было сразу искать с ней дружбы? Он же решил сначала возвести на престол угодную ему фигуру. Недооценил он мальчишку.

А ведь начинал так же, как и Людовик. Охота, развлечения, женщины с юного возраста да бесчинства, творимые его приближенными с его прямого попустительства. И вдруг такая разительная перемена. Кардиналу доносили, что уже несколько лет подданные все чаще называют Петра Калитой. Был такой правитель в Московии, что всегда о выгоде пекся и приумножении казны.

Что-то отдаленно похожее есть. Но только и того, что «что-то». В облике этого мальчишки все чаще проступает лик его деда. Но нет, и это сравнение также не годится. У Петра Второго было свое, особое лицо. Он более прагматичен, дальновиден, скрытен и агрессивен.

Как-то кардиналу доводилось наблюдать старую, добрую английскую забаву – травлю быка. Для этого используется особая порода собак, с неправильным прикусом, которую англичане называют бульдогами. Этих животных отличает буквально мертвая хватка.

Перед началом представления собак нередко заставляют прикусить палку и подвешивают животное над горящим огнем. Сила челюстей этого бойца такова, что он при помощи зубов удерживается на весу, дабы не обжечься.

Если этот пес умудрялся сделать захват, то избавиться от него практически не было никакой возможности. Он ни при каких обстоятельствах не выпускал своего соперника, пока не побеждал его или не издыхал сам.

Вот именно с этим самым бульдогом и ассоциировался у Флери молодой российский император. Эти черты его характера явственно проявились в том, как он обошелся с Польшей, не допустив на ее престол своего противника. Но, как выяснилось, это было только начало.

Участь Крымского ханства оказалась куда более плачевной. Государство с многовековой историей попросту прекратило свое существование. Петр даже не стал прибегать к дипломатическим играм и предлагать татарам вассалитет. Он попросту смел их, своими действиями вынудив большинство населения попросту покинуть Крым.

Набросившись на Турцию, он схватил ее за глотку настолько крепко, что вверг султана в панику. Петр неоднократно предлагал Махмуду Второму мир, при этом явно не рассчитывая на него. И после отказа султана русские били еще больнее. Наконец турки отступились и согласились на мир. Но произошло это не раньше, чем Петр сумел откусить кусок, который мог переварить.

Флери не сомневался, что следующей на очереди будет Персия. На это указывали сведения, поступающие от посла. Да и интересы России требовали того же. Коль скоро им удалось вывести из-под гнета иноверцев часть своих братьев православных, оставлять остальных под персами было бы неправильно. Хотя и не понятно, сама ли Россия объявит войну или предпримет какой-то хитрый ход.

Вряд ли открытое столкновение. Все же русским грозит война со Швецией. Флери не был уверен, стоит ли допускать, чтобы шведы бились против русских одни. Хотя генералы и твердили, что русская армия не так сильна, как это кажется со стороны, кардинал теперь склонялся к иному мнению.

Что бы там ни говорили в Европе о дикости турок, они все еще сильны. Их армия ненамного уступает европейским, если вообще уступает. Во всяком случае, Австрия, которая регулярно воюет с Портой, ведет эту борьбу с переменным успехом.

Хм. Пожалуй, последняя война, выигранная благодаря принцу Евгению, и успех русских побудят Габсбурга напасть на Махмуда. Как бы ему не ошибиться. Все же в Австрии сегодня нет военачальника, сравнимого с покойным принцем.

Кстати, даже он перед смертью выступал против войны с турками. И потом, вспомнить самоуверенный Прутский поход Петра Первого, когда турки едва полностью не истребили русскую армию. Выходит, не так уж и плоха турецкая армия. Но тогда получается, за последние годы Петр Второй сумел в значительной мере реорганизовать свою армию.

Наконец, даже он, Флери, человек, не склонный к военному решению вопросов и никаким боком не полководец, видит, сколь сильно отличается русская тактика от европейской. Российская армия не прибегает к маневрированию силами, эдакой своеобразной игре в шахматы. Вместо этого она идет кратчайшим путем к противнику и навязывает ему сражение. Это что-то совершенно новое в военном искусстве.

В России чувствовались невиданные сила и потенциал. Иметь в ее лице противника? Ну уж не-эт. К чему затевать схватку с этим самым бульдогом, когда можно его привлечь на свою сторону. Флери всегда мечтал о союзе с Англией, так как в этом союзе видел многократно усилившуюся мощь Франции. Но, похоже, он все это время смотрел не в ту сторону. Уже давно нужно было обратить взор как раз в сторону России.

Если Франция объединит усилия с Россией, да еще и при поддержке Испании, они просто разделят Европу на три части. Англия, конечно, крепкий орешек, но ее сила именно в ее флоте, а русские как раз и показали, что флот для них вообще не препятствие.

Даром, что ли, Петр полностью свернул программу строительства линейных кораблей. Если он и строит крупные суда, то только торговые. Стал бы он наращивать строительство торгового флота, не имея возможности при необходимости его защитить? Вот уж вряд ли. Значит, такое средство есть. И это не фрегаты, растущие как грибы после дождя. Эти хороши на коммуникациях противника или для борьбы с пиратами.

Решено. Помимо письма его величества к Петру отправится еще одно, от Флери. Теперь он готов был лечь костьми, лишь бы добиться с Россией союза. Все просто. Он пытался пробраться в окно, в то время как достаточно было постучать в дверь. Конечно, пока придется оговорить особые условия по Австрии. Но впоследствии их союз можно будет расстроить, и тогда… Перспективы были просто головокружительными.

Наконец карета подкатила к парадному входу дворца его преосвященства и замерла у самых ступеней. Лакей подбежал к дверце и, распахнув ее, подался немного в сторону, давая Флери дорогу. Кардинал, все еще пребывая в задумчивости, ступил на лестницу и начал подниматься к дверям.

Шесть ступеней, широкая площадка. Лакей у двери, предупредительно распахнувший ее и согнувшийся в почтительном поклоне. Два гвардейца вытянулись в струнку, встречая влиятельного хозяина дворца, а по сути и вершителя судьбы Франции. Флери шел уверенно, мерно обозначая каждый шаг глухим стуком каблуков.

И вдруг ноги его подломились, а тело начало медленный разворот вокруг своей оси. Полные удивления глаза пытались что-то рассмотреть, но быстро теряли блеск, становясь мутными. Наконец его преосвященство как подкошенный упал на мраморные ступеньки и мелко засучил ногами, как человек, испытывающий невыносимую боль.

Бросившиеся к кардиналу слуги с удивлением обнаружили, что под ним расплывается лужа крови. Его преосвященство дышал со всхлипами, от боли скрежеща зубами, отчаянно цепляясь за жизнь.

– Ваше преосвященство! Что с вами?!

– Кардинал ранен!

– Да как такое могло случиться?!

– Ваше преосвященство!

– Б… Б…

– Тихо! Он что-то хочет сказать! – выкрикнул один из гвардейцев.

Едва добившись тишины, он поспешил склониться над умирающим. Тот успел произнести только одно слово, после чего у него горлом пошла кровь. Еще через несколько мгновений судороги прекратили сотрясать его тело, и остекленевший взгляд одного из самых влиятельных людей в мире устремился в бесконечность.

– Что? Что он сказал? – начали наседать на гвардейца окружающие.

– Только одно слово: бульдог, – пожав плечами, ответил он.

Примечания

1

Ландмилиция – особый вид иррегулярных или полурегулярных войск, в том числе поселенных, существовавший в России с начала XVIII до начала XX века.

(обратно)

2

По́рта (Оттоманская Порта, Блистательная Порта, Высокая Порта) – принятое в истории дипломатии и международных отношений наименование правительства (канцелярии великого визиря и дивана) Османской империи.

(обратно)

3

Партия «шляп» – шведская политическая партия, сторонница реваншистских настроений в отношении России. Явилась инициатором русско-шведской войны 1741–1743 гг. В реальной истории пришла к власти в 1739 г.

(обратно)

4

Риксдаг – однопалатный парламент Швеции, состоящий из 349 членов, избираемых по пропорциональной системе сроком на четыре года.

(обратно)

5

Магазины – здесь: военные склады.

(обратно)

6

Шелковица – тутовое дерево.

(обратно)

7

Фунт – здесь: 410 гр.

(обратно)

8

Четверть – единица измерения, для зерновых составляла 131 кг.

(обратно)

9

Бумажная ткань – хлопчатобумажная ткань.

(обратно)

10

В реальной истории атаман Некрасов, уведший на Кубань от двух до восьми тысяч донских казаков после восстания Булавина, умер в 1737 г.

(обратно)

11

Бунчук – древко с привязанным хвостом коня либо яка, служившее в XV–XVIII вв. знаком власти. Слово турецкого происхождения. Бунчук использовался у османов вместо штандарта. Однобунчужный паша соответствовал генерал-майору, двухбунчужный – генерал-лейтенанту, трехбунчужный – генерал-аншефу.

(обратно)

12

Румянцев Александр Иванович – не путать с Румянцевым Петром Александровичем, его сыном, видным военачальником второй половины XVIII в., которому сейчас только 12 лет.

(обратно)

13

Этот факт имел место и в реальной истории.

(обратно)

14

Казимир Семено́вич (1600–1651) – военный инженер армии Великого княжества Литовского, теоретик артиллерии. Некоторые считают его изобретателем прототипа многоступенчатой ракеты. Автор книги «Великое мастерство артиллерии» (1650).

(обратно)

15

Немцами тогда называли не только уроженцев Германии, но и вообще любых иностранцев.

(обратно)

16

Добруджа – историческая область на правобережье Дуная, вдоль побережья Черного моря.

(обратно)

17

Людовик Ланчинский в реальной истории в 1721–1752 гг. российский резидент при австрийском дворе.

(обратно)

18

Румыния делилась на три части: Валахия, Молдавия и Трансильвания. Первые две находились под турецким вассалитетом, последняя входила в Венгерское королевство.

(обратно)

19

Партия «колпаков» возникла как ответ на создание партии «шляп» с ее опасной для Швеции программой войны с Россией.

(обратно)

20

Ввиду того что Анна не коронована и не является престолонаследницей, ей пожалован титул великой княгини, с обращением «ваше высочество».

(обратно)

21

Флас – здесь: название бензина.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 На южных рубежах

Глава 2 О политике, и не только

Глава 3 Особенности российского предпринимательства

Глава 4 Княжна Туманова

Глава 5 Дикое поле

Глава 6 В поход

Глава 7 И один в поле воин

Глава 8 Кардинал Флери и его планы

Глава 9 Молодожены

Глава 10 Удар исподтишка

Глава 11 Бульдог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg