Джеймс Алан Гарднер Три слушания по делу о наличии змей в крови человека
1. Касательно линзового устройства, таковым образом собранного, дабы увеличивать образы разных существ, слишком мелких для обозрения невооруженным глазом
Его святейшество Верховный Патриарх Септус XXIV слыл большим знатоком кандалов.
Святой закон каждому ответчику повелевает представать перед Непогрешимым Судом закованным в цепи. Однако Лорд-тюремщик пользовался большой свободой в определении того, какой из узников какими веригами будет отягощен. Человек состоятельный мог купить для себя позволение обойтись лишь золотой цепью, обернутой вокруг шеи; женщина, если была она молода и красива, проведя некоторое время с Тюремщиком в его апартаментах, выходила от него с поблескивающими серебром браслетами на запястьях — тоже цепи, но тонкие, как нити. Если же, с другой стороны, обвиняемый не отличался ни богатством, ни положением в обществе, и в плане женских чар также не мог предложить ничего выдающегося… что ж, для таких в тюрьме имелся добрый запас ручных и ножных кандалов, тяжелых цепей и других оков, несущих на себе тяжкую печать господней справедливости.
Стоящий сейчас перед Патриархом человек по количеству опутывающих его цепей занимал довольно редко встречающееся среднее положение: прочные ручные браслеты, соединенные железной цепью, достаточно толстой, чтобы узник даже и не пытался ее разорвать, и в то же время не настолько тяжелой, чтобы болезненно оттягивать руки. Очевидно, в данном случае Лорд-тюремщик решил проявить осторожность, и Септус терялся в догадках относительно причин. Должно быть, обвиняемый сам по себе ничего из себя не представлял, но в то же время обладал достаточными связями для того, чтобы избежать излишних унижений… может быть, музыкант или скульптор, завоевавший расположение влиятельных городских семейств. В нём, несомненно, было что-то от художника: глаза так и пылали на упрямом лице. Из тех темпераментных субъектов, что способны на душевные порывы, но не в силах извлечь из них пользу.
— Да станет известно суду, — заголосил Первоприсутствующий, — что пред ним стоит Антон Левенгук, естествоиспытатель, обвиняемый в ереси против Бога и Госпожи нашей Непогребённой Девы. Преклони колена, проситель, и помолись с Его Святейшеством о том, чтобы сегодня свершилась справедливость.
Септус помедлил секунду, наблюдая за поведением Левенгука. Когда пред судом представали воры и убийцы, они падали на колени немедленно, истовой молитвой пытаясь доказать свою невиновность. Еретики же, наоборот, всячески выказывали свое презрение и возводили хулу на Патриарший престол — не самый лучший способ снискать милость суда, но, в конце концов, многие еретики попадали в это помещение полные решимости принять мученическую смерть. У Левенгука были глаза именно таких фанатиков, однако он, по-видимому, не обладал их убежденностью — не изменившись в лице, он преклонил колена и склонил голову. Патриарх поспешно прикрыл глаза и уже в шестой раз за сегодняшнее утро прочел нараспев слова молитвы: «Господи, ниспошли мне мудрость, чтобы узреть истину. Благословенная Дева, укрепи мой разум, чтобы свершить правосудие. И да послужит всё, что свершится днесь, к вящей славе царствия Твоего. Аминь.»
Заключительное «аминь» разнеслось по залу суда — секретари и адвокаты повторяли за Патриархом ритуальную формулу. Септус скосил глаза на Примечателя Сатаны — единственного из присутствующих, чьи глаза должны оставаться открытыми во время молитвы. Внешность веснушчатого жизнерадостного юноши совершенно не вязалась со зловещим наименованием его должности. Примечатель дважды кивнул, показывая, что Левенгук должным образом совершил молитву и произнес «аминь» вместе со всеми. Хорошо; значит все, что случится далее, будет иметь законную силу и Божье благословение.
— Господин Прокурор, — произнес Септус, — огласите обвинение.
Прокурор поклонился, насколько позволило ему обширное брюхо; бисеринки пота уже выступили на его напудренном лице. День сегодня вовсе не жаркий, на дворе ранняя весна, но прокурор Бен-Жакоб славился своей потливостью; эта его черта доставляла больше хлопот его оппонентам в суде, чем ему самому. Льющиеся по лицу прокурора потоки часто настолько отвлекали адвокатов защиты, что они пропускали слабые места в аргументации обвинения. Септус знал, что слабые места в аргументации Бен-Жакоба можно найти всегда — старина Абрахам не отличался великим умом. Однако же он был честен и не мог даже помыслить о личном обогащении за счет тех, против кого выступал в суде, и поэтому Патриарх не собирался менять своего прокурора.
— Ваше Святейшество, — сказал Бен-Жакоб, — речь идет о посягательстве на доктрину… э-э… Спящей Змеи.
— Вот как? — Септус взглянул на Левенгука. — Сын мой, ты и вправду отрицаешь Божью доктрину?
Тот пожал плечами.
— Я опроверг эту доктрину. Поэтому она вряд ли может исходить от Бога.
По рядам присутствующих прокатился возмущенный возглас. Они считали частью своих обязанностей демонстрировать ужас при любом богохульстве. В то же время те же самые люди могли легкомысленно шептаться и перешучиваться, когда речь шла о настоящих ужасах: убийствах, изнасилованиях, зверских избиениях.
— Зрителям надлежит сохранять молчание, — устало произнес Септус. Эти слова он также произносил сегодня уже в шестой раз. — Господин Прокурор, зачитайте текст.
— Э-э текст… да, текст…
Септус спокойно ждал, пока Бен-Жакоб рылся в своих бумагах и пергаментах, отыскивая нужный документ. Конечно, это часть стандартной процедуры — зачитать те строки Священного Писания, которые обвиняемый отрицает, чтобы удостовериться в отсутствии недоразумений и разночтений. И то, что Бен-Жакоб терял нужную бумагу в кипе других документов, тоже стало частью стандартной процедуры. У любого другого прокурора это считалось бы стратегическим ходом; у Бен-Жакоба это была всего лишь рассеянность.
— Ах, вот же он, да, вот он, — пробормотал он, наконец, вытаскивая на свет Божий истрепанный лист с явственно видимыми жирными пятнами по краям. — Евангелие от Сусанны, двадцать третья глава, стих первый. — Бен-Жакоб помедлил, давая двоим верификаторам время, чтобы найти это место в своих экземплярах Писания. Они будут следовать по тексту за словами прокурора, готовые заметить любую оговорку или отклонение от канонического Слова Божьего. Когда они дали знак, что готовы, Бен-Жакоб откашлялся и начал читать:
Когда закончилось шествие, они ушли в сад, что за стенами Иерусалимскими. И вечером случилось так, что Матфей заметил там змею, что пряталась в траве. Он взял камень, чтобы раздавить тварь; однако Мария удержала его руку и сказала:
— Она не опасна. Смотри же, змея спит.
— Но, Искупительница, — возразил Матфей, — змея ведь не будет спать вечно.
— Воистину, — сказала Мария, — обещаю тебе, она проспит до зари; а когда придет рассвет, мы покинем это место и всех змей, что его населяют.
Однако Матфей не оставил камня и продолжал взирать на змею со страхом.
— О маловерный, — сказала Мария Матфею, — почему тебя так пугает спящая змея перед глазами, когда ты не видишь змей в собственном сердце? Истинно говорю тебе, в каждой капле крови твоей полчища змей неисчислимые, и так же у каждого из детей земли. Все вы отравлены черным ядом, отравлены смертельно. Но пока ты веришь в меня, пением своим усыпляю я змей; и будут они мирно спать, пока ты не оставишь бренную плоть и не войдешь в утро нового Божьего дня.
Бен-Жакоб опустил свой документ и посмотрел на верификаторов, ожидая их одобрения. Патриарх тоже повернулся в их сторону, однако он и без их подтверждения знал, что текст зачитан правильно. Отрывок этот Септус знал наизусть, ведь то был один из столпов Матери-Церкви — благая весть Святой Девы о спасении. И один из тех текстов, что еретики оспаривали чаще всего. Положение о первородном грехе, проклятии, которое каждый человек несет в собственном теле с рождения… слишком страшный образ для впечатлительной души. Какой Бог, — вопрошали они, — проклянет невинное дитя за то лишь, что оно посмело родиться? Хороший вопрос, над ним и до сих пор ломают голову многие изощренные умы. Но слова Святой Девы не подлежат сомнению, независимо от того, понимают или не понимают теологи весь заложенный в них потаенный смысл.
— Антон Левенгук, — заговорил Септус, — тебе был зачитан точный удостоверенный текст из Священного Писания. Ты отрицаешь его истинность?
Левенгук смотрел ему прямо в глаза.
— Я вынужден отрицать, — ответил он. — Я тщательно исследовал человеческую кровь. В ней нет никаких змей.
Лизоблюды в зале уже раскрыли было рты, чтобы ужаснуться новому богохульству… однако даже они почувствовали, что этот человек не богохульствует. Он… просто констатирует факт.
До чего же странно.
Септус приосанился на своем патриаршем троне. Похоже, это будет поинтереснее заурядного дела о ереси.
— Ты ведь понимаешь, — сказал он Левенгуку, — что речь здесь идет о первородном грехе. Благословенная Дева утверждает, что люди отравлены грехом, и лишь она может искупить этот грех.
— Вовсе нет, — резким голосом возразил Левенгук. — Здесь утверждается, что в крови человека есть змеи. Я же знаю, что их там нет.
— Но змеи — это всего лишь… — Септус вовремя остановился. Он едва не сказал, что змеи — всего лишь метафора. Однако это открытое слушание, и любое его заявление может приобрести силу закона. Объявить же, что некую часть Священного писания нельзя понимать буквально… ни один из Патриархов не осмеливался этого делать, и Септус вовсе не горел желанием быть первым.
— Давай же проясним ситуацию, — сказал он Левенгуку. — Ты отрицаешь доктрину первородного греха?
— Нет. В теологии я профан. Я лишь изучал кровь и не нашёл в ней змей.
Один из подхалимов решился возмущенно вскрикнуть… но очень тихо: даже глухой понял бы, что возмущение было притворным.
Прокурор Бен-Жакоб решил поучаствовать в процессе.
— Нужно, однако, иметь в виду, что змеи могут быть очень, очень малы.
— Вот именно! — внезапно оживился Левенгук. — Я создал прибор, позволяющий наблюдать очень маленькие вещи так, как если бы они были гораздо больше. — Он порывисто повернулся к Септусу. — Вашему Святейшеству знаком телескоп? Прибор для наблюдения далеких предметов?
Патриарх нехотя кивнул.
— Мой прибор, — продолжал Левенгук, — основан на том же принципе. Это линзовое устройство, увеличивающее изображение предметов, из-за своих малых размеров невидимых невооруженным глазом. Я тщательнейшим образом изучил человеческую кровь; и, хотя она содержит множество крошечных образований, природа которых мне неясна, я готов присягнуть, что среди них не было змей. Спящих или любых других.
— М-м… — Септус в раздумье положил руки на стол, за которым сидел. Когда он заговорил, то старался не встречаться взглядом с ответчиком. — Общеизвестно, что змеи отлично прячутся. Несомненно, они могли укрываться за… за этими самыми крошечными образованиями, которые ты только что упомянул.
— Полчища змей, — упрямо напомнил Левенгук. — Именно так говорит Святое Писание. Полчища змей в каждой капле крови. Без сомнения, они не могли все найти там место для укрытия; я провел сотни часов, охотясь за ними, Ваше Святейшество. Дни, недели и месяцы.
— М-м.
Как ни неприятно было это признать, Септус не сомневался в утверждениях Левенгука. Патриарх сам обозревал небеса в великолепный телескоп и наблюдал потрясающие чудеса Вселенной — горы на Луне, пятна на Солнце, кольцо вокруг планеты Хронос. И он верил, что увеличитель Левенгука способен открыть взору не менее поразительные явления… пусть даже и не полчища змей в капельке крови. В любом случае змеи — не более чем аллегория, кто в этом сомневается? Святая Мария часто использовала поэтические сравнения, которые ни один мало-мальски образованный человек не станет воспринимать буквально.
К сожалению, церковь составляют не образованные люди. Как бы ни был изощрен клир, основная масса прихожан все равно происходит из низов. Змеи в крови? Раз так сказала Дева Мария, значит, так оно и есть; и лишь небо поможет Патриарху, что осмелится хоть немного отойти от догмы. Фундаментальнейшая основа церковной власти есть Авторитет; авторитет духовного наставника и Священного Писания. И стоит Септусу публично признать, что какая-либо из библейских доктрин — лишь метафора, а не непреложный факт — тем самым он вобьет первый гвоздь в гроб непререкаемого церковного авторитета.
С другой же стороны, факт есть факт. Если змей нет, значит, их нет. Бог создал мир и всех людей в этом мире; и если Творец решил, что кровь этих людей будет устроена так, а не иначе, обязанностью Матери-Церкви является принять Его волю и воздать Ему хвалу. Держаться ложных догм, чтобы сохранить власть — это не просто трусость, это самое страшное богохульство.
Септус взглянул на скованного Левенгука. Живой человек с живой душой; и единым словом своим Септус волен приговорить его к казни как проповедника лжи.
Но где именно лежит эта ложь?
— Сегодня мы не можем разрешить это дело, — объявил Септус. — Мать Святая Церковь должна изучить заявления обвиняемого со всей возможной тщательностью. Мы построим собственное увеличительное устройство и должным образом освятим его, дабы избежать вмешательства Сатаны. — При этих словах Септус едва сдержал улыбку: до сих пор находились твердолобые инквизиторы, считавшие, что дьявол искажает то, что видно сквозь линзы. — И мы сами увидим, что есть, а чего нет.
Все присутствующие в зале суда закивали головами; так они бы приняли и полное оправдание, и смертный приговор.
— Ваше Святейшество, — спросил Бен-Жакоб, — может быть, будет лучше, если суд издаст… предписание, запрещающее изготовление увеличительных устройств, пока церковь не вынесет своего решения?
— Совсем наоборот, — возразил Септус. — Думаю, церковь должна сделать такие устройства доступными для заинтересованных лиц. Пусть сами посмотрят.
Патриарх улыбнулся. Бен-Жакоб вряд ли поймет этот шаг. Запрет увеличительных устройств лишь подхлестнёт интерес вольнодумцев, которые начнут их изготовлять тайно. С другой же стороны, свободный доступ к таким устройствам привлечет любопытных к церкви, а не отвратит их от нее. Всё равно проблема заинтересует лишь праздных богачей, у которых есть время задумываться над тайнами бытия. Подавляющее большинство мирян — крестьян, конюхов, горняков — никогда о ней и не услышат. А если и услышат, то тут же и забудут. Крошечные животные — любопытная диковинка, но не имеют никакого отношения к реальной жизни.
Ещё один перерыв для молитвы, и Левенгука увели к церковным книжникам — учить их строить увеличительные приборы. Он выглядел довольным таким оборотом дела: мало того, что избежал смерти за еретические домыслы, так ещё и получил возможность показать другим то, что видел сам. Септус встречал множество таких людей: словно дети, что собирают на берегу разноцветные ракушки, они бесконечно признательны любому, кто проявит хоть малейший интерес к их бесценным сокровищам.
Когда к полудню суд закончил своё заседание, Септус забрал первый увеличитель Левенгука в свои апартаменты. Добыть кровь труда не составило: укол булавкой — и Патриарх получил образец для исследований. Нетерпеливо приник он к окуляру, настраивая резкость так же, как делал это с телескопом.
Микроскопические животные. Скажите на милость…
Крошечные, крошечные живые существа. Бесчисленные их стаи, плавающие в его собственной крови. Что за чудо явил нам Господь! Твари разных форм и размеров, что наверняка охотятся и пожирают друг друга, как рыбы в океане.
А змеи? Сейчас это казалось не столь уж важным. Однако же… что-то смутно-туманное, до того неясное, что могло быть обманом напряженного зрения, нечто тонкое, как волос, проскочило на самой грани восприятия через поле зрения микроскопа.
И пропало.
2. О происхождении змеевидных аналогов в крови приверженцев Папы
Ее Британское Величество Анна VI любила Звездную палату. Да, на протяжении последних пяти столетий она видела немало чудовищных злоупотреблений и несправедливостей, когда после скоротечного тайного разбирательства не менее тайно лишались жизни люди, которые, возможно, были виновны в гораздо меньшей степени, нежели монархи, занимавшие судейское кресло; однако даже и в просвещенной Империи сохранялась необходимость в подобного тайных рода слушаниях. С одной стороны стола — королева, один из ее подданных — с другой… это создавало атмосферу дружеской встречи, когда в приватной беседе можно обсудить и — тем или иным образом — устранить любые разногласия.
— Ну что ж, мистер Дарвин, — произнесла она, когда был подан и разлит чай, — похоже, вы разворошили целое змеиное гнездо, не так ли?
Сидевший напротив нее чрезвычайно бородатый мужчина ответил не сразу. Он тронул ручку своей чашки, словно вопрос — пить или не пить чай — занимал его сейчас больше всего; затем сказал:
— Я просто говорил правду, мадам… какой ее увидел.
— Однако разные люди видят разную правду, так ведь? И многих весьма огорчили вещи, о которых вы говорили, как о реально существующих. Вы ведь в курсе, что это вызвало некоторые… недоразумения.
— Мне известно о беспорядках, мадам. Несколько раз они происходили в опасной близости от меня. И уж конечно, мне не раз угрожали расправой.
— В самом деле, — Анна взяла тоненький ломтик намазанного маслом хлеба и задумчиво откусила крошечный кусочек. Почему-то ей всегда доставляло удовольствие есть в присутствии обвиняемого здесь, в Звездной палате; у самих же обвиняемых в это время обычно совсем не было аппетита. — Именно из-за этих угроз мы и пригласили вас сегодня сюда. Скотланд-Ярд уже не справляется с вашей охраной, а сэр Освальд начинает задумываться, стоит ли ваша жизнь таких усилий.
Она все-таки получила ожидаемую реакцию — рука Дарвина застыла на ручке чашки, а кровь отлила от лица.
— Я и не предполагал… — его глаза сузились. — Полагаю, мадам, кому-то очень скоро предстоит принять решение по этому вопросу.
— Именно так, — ответила королева. — Сэр Освальд обратился за указаниями к короне, и теперь мы обращаемся к вам. — Она откусила ещё один крошечный кусочек от своего бутерброда. — Было бы неплохо, если бы вы изложили нам свои теории — дабы восстановить цепь рассуждений, приведших к вашим… будоражащим публичным заявлениям.
— Я изложил их в своей книге, мадам.
— Но ведь ваша книга для ученых, а не для королев, — Анна отложила бутерброд и позволила себе глоток чая. Этим она давала Дарвину время, но он все молчал. — Пожалуйста, — снова заговорила она, — Мы хотим принять обоснованное решение.
Дарвин хмыкнул… или это был циничный смешок. В любом случае, не слишком вежливо.
— Хорошо, Ваше Величество, — кивнул он. — Это простой исторический казус.
— История редко бывает простой, мистер Дарвин; однако, продолжайте.
— В… 1430 или около того, я не помню точной даты, Антон Левенгук предстал перед Верховным Патриархом Септусом для обсуждения вопроса об отсутствии змей в крови человека. Вы ведь знакомы с этим делом, мадам?
— Разумеется. Это ключевой момент в расколе между нашей церковью и папистами.
— Именно так.
Анна видела, что Дарвин с трудом сдерживается, чтобы не вскочить и не начать расхаживать по залу, как учитель перед компанией тупоголовых школяров. Ее позабавил темперамент ученого, однако она надеялась, что он и дальше будет держать свои импульсы под контролем.
— Прошу вас, продолжайте, мистер Дарвин.
— Общеизвестно, что патриарший вердикт породил в полном смысле слова легионы любопытных, которые стали разглядывать под микроскопом собственную кровь. Поначалу только высший класс, но очень скоро это поветрие распространилось и на низшие слои общества. Так как церковь позволила каждому смотреть в микроскоп, и совершенно бесплатно, то, я полагаю, это стало неплохим источником развлечений для простонародья.
— Опиум для народа, — вставила Анна. Ей очень нравилась эта фраза — она подцепила ее от Карла Маркса во время его краткого посещения Звездной палаты.
— Полагаю, можно сказать и так, — согласился Дарвин. — Как бы там ни было, масштабы увлечения превзошли все, что мог предположить Септус; но что было хуже всего для патриархии, оно раскололо церковь на два лагеря: тех, кто, по их словам, видел в своей крови змей, и тех, кто не видел.
— Мистер Дарвин, нам знакомо основное различие между папистами и Искуплёнными.
— Прошу прощения, мадам, но я думаю, что исторически сложившиеся представления… в корне неверны. Они путают причину со следствием.
— Каким же образом? — удивилась Анна. — У папистов есть змеи в крови, это ясно любому ребенку, взглянувшему в микроскоп. У нас же, у Искуплённых, кровь не заражена змеями, и это тоже наблюдаемый факт. Вывод очевиден: сама Мессия отметила папистов своим проклятием, дабы показать, что недовольна ими.
— Согласно учению Папы, — напомнил Дарвин, — змеи являются знаком божьего благословения: спящая змея означает искупленный грех.
— И вы тоже так думаете, мистер Дарвин?
— Я думаю, что прежде чем судить, нужно тщательно изучить факты.
— Для этого мы с вами и встретились здесь, — произнесла Анна, критически посмотрев на собеседника. — Суд… и факты. Давайте перейдем к существу дела, мистер Дарвин.
— К существу дела, — повторил он. — Конечно. Я согласен, что сегодня любой микроскоп покажет, что в крови у папистов есть змеи, или, как их предпочитают называть ученые, змеевидные аналоги, так как совершенно невероятно, чтобы наблюдаемый феномен имел хоть какое-то отношение к рептилиям…
— Не будем придираться к словам, — прервала его Анна. — Конечно, эти образования в крови папистов не имеют никакого отношения к кобрам или гадюкам; однако их называли змеями на протяжении столетий, и это наименование вполне адекватно. Развивайте свою мысль, мистер Дарвин.
— Вы только что высказали ее, мадам. Со времени возникновения спора прошло пять столетий. И то, что мы видим сейчас — возможно, совсем не то, что люди видели тогда. — Он глубоко вздохнул. — Если вы почитаете литературу тех лет, то обнаружите, что относительно змей тогда не было твердой уверенности даже в рядах самих папистов. Змеевидные аналоги были очень редки, и их было чрезвычайно трудно обнаружить — в противоположность явлению, наблюдаемому в наши дни.
— Тогдашнее оборудование было очень несовершенно, — сказала Анна. — Микроскопы в те времена были не более чем грубыми поделками, в то время как сейчас это очень точные инструменты.
— Это общепринятый аргумент, — кивнул Дарвин, — но, по-моему, возможно и иное объяснение.
— Какое же?
— Моя аргументация, мадам, базируется на наблюдениях за голубями.
Анна недоуменно моргнула.
— Голубями, мистер Дарвин? Птицами? — она прикусила губу. — Этими мерзкими тварями, что пачкают статуи?
— Нет, Ваше Величество, не за дикими голубями, за домашними. Которых разводят специально. К примеру, несколько столетий назад одному сквайру из Суссекса взбрело в голову вывести черного голубя из стаи серых.
— А зачем ему понадобился черный голубь?
— Для меня это также осталось загадкой, мадам; однако исторические записи говорят об этом факте совершенно отчетливо. Он решал эту задачу, отбирая из стаи самых темных особей и скрещивая их между собой. Из поколения в поколение птицы становились все темнее и темнее, и в наши дни потомки того сквайра хвастают голубями, черными, словно уголь.
— Хвастают?
— При каждом удобном случае.
Дарвин схватил со стола бутерброд и одним движением забросил его в рот. Он настолько увлекся беседой, что, по-видимому, забыл, с кем сидит за одним столом. Тем лучше, подумала Анна, не будет бояться сболтнуть лишнее.
— Нам известны общие принципы селекции в животноводстве, — сказала она. — Но какое они имеют отношение к папистам?
— Ваше величество, в течение последних пяти столетий паписты подвергались в точности такой же обработке… как, впрочем, и Искуплённые. Задумайтесь, мадам. В любой популяции индивидуумы отличаются друг от друга по множеству признаков: голуби того сквайра, к примеру, отличались разной степенью пигментации своего оперения. Целью селекционного процесса является усиление какой-то характеристики путем контроля над воспроизводством: вы даёте размножаться только самым тёмным голубям и исключаете из этого процесса более светлые особи. Таким образом, выбранный признак с каждым поколением становится все более и более ярко выраженным.
— Вы говорите о голубях, мистер Дарвин.
— Нет, мадам, — торжествующе возразил он, — я говорю о папистах и Искуплённых. Давайте предположим, что во времена Патриарха Септуса у некоторых людей в крови встречались почти необнаружимые змеевидные аналоги — совершенно случайное явление, точно так же, как у некоторых людей волосы вьются, а у других — нет.
Анна открыла было рот, чтобы заметить, что вьющиеся волосы — вовсе не случайное явление, но решила пока промолчать.
— Итак, — продолжал Дарвин, — как повели себя люди той эпохи? Некоторые видели крошечных, почти незаметных змей; другие их не видели. Те, что видели, стали говорить: «Это подтверждает незыблемое Слово Матери-Церкви». Те, кто ничего не видел, заявили: «Писание нельзя понимать буквально — истинно верующие найдут истину в своем сердце». И схизма расколола мир, и одна его половина пошла войной на другую.
— Да, мистер Дарвин, нам это хорошо известно.
— Тогда, мадам, вам должно быть известно и то, что случилось впоследствии. Раскол в делах веры привел в расколу между людьми. Паписты стали жениться только на папистках. Искуплённые искали себе супругов среди Искуплённых.
— Естественно.
— Вследствие этого, — с нажимом произнес Дарвин, — те, кто видел так называемых змей в своей крови, женились на тех, кто обладал такой же особенностью. Те же, кто не видел змей, женились на тех, кто змей так же не видел. Стоит ли в таком случае удивляться тому, что змеи в крови папистов из поколения в поколение становились все более заметны? И, в то же время, все менее и менее вероятным становилось их появление в крови Искуплённых? Ведь это то же самое селекционное разведение, мадам. Паписты отличаются от нас не потому, что Дева отметила их печатью своего благословения; они сами сделали все, чтобы отличаться от нас. Чтобы усилить это отличие. И Искуплённые не имеют в своей крови змей по той же самой причине. Это просто побочный эффект матримониальных предубеждений наших предков.
— Мистер Дарвин, — ошеломленно проговорила Анна, — как вы можете! Неудивительно, что паписты обозлены на вас не меньше ваших соотечественников. Предположить, что священный Божий знак — не более чем случайный эффект… — у королевы перехватило дыхание. — Сэр, это просто непристойно.
— У меня есть то, что важнее приличий, — спокойно ответил Дарвин. — У меня есть доказательства.
— Доказательства? Но как можно доказать такие вещи?
— Несколько лет назад, мадам, я участвовал в экспедиции в Южные моря; и во время этой экспедиции я наблюдал вещи, которые и открыли мне глаза.
— Ещё какие-нибудь голуби, мистер Дарвин?
Он отрицательно махнул рукой.
— Птицы тихоокеанских островов — едва ли подходящий объект для научных исследований. Предметом моих наблюдений, мадам, стали усилия миссионеров, как папистов, так и Искуплённых, по обращению туземцев, эти острова населяющих. Вы слышали об этих миссиях?
— Мы лично снарядили некоторые из них, мистер Дарвин.
— И каковы же результаты, мадам?
— Разные, — признала королева. — Некоторые племена открыты для принятия Искупления, другие же… — она пожала плечами. — У папистов дела идут не лучше.
— Вот именно, Ваше Величество. К примеру, я посетил один остров, где паписты проповедовали на протяжении уже тридцати лет, однако местный священник утверждал, что там нет ни одного истинно обращенного. Обратите внимание на это слово, «истинно». Многие островитяне исповедуют папистскую веру, принимают участие в папистских церемониях и тому подобное… однако священник не смог обнаружить змей в их крови, и поэтому решил, что они не вошли ещё в лоно Матери-Церкви.
— И вы не согласны с выводами священника?
— Именно так, — ответил Дарвин. — Для меня население острова — замкнутая популяция, которая вследствие некоторой случайности не имеет змеевидных аналогов в крови. Если вы скрещиваете только белых голубей, у вас никогда не получится черный.
— Но…, — заговорила было Анна и вдруг замолчала, припомнив слова из последнего отчета тихоокеанских миссий. Бесплодность наших трудов приводит нас в отчаяние; хотя туземцы и склоняются перед святым алтарем, их кровь остается зараженной нечистым змеиным семенем…
— Мистер Дарвин, — пробормотала Анна, — а могут существовать острова, где у всех людей в крови есть змеи, независимо от их вероисповедания?
— Они и существуют, мадам, — кивнул Дарвин. — Практически все острова изолированы друг от друга, и население их однородно. У некоторых племен змеи есть, у некоторых — нет, вне зависимости от того, какая из миссий там работает. Если паписты начинают проповедовать среди племени людей, в крови которых уже есть змеевидные аналоги, они очень скоро объявляют, что полностью обратили племя в свою веру и устраивают большое празднество. Если же они высаживаются среди людей, кровь которых чиста… что же, они могут проповедовать все, что угодно, но не в силах изменить результат многолетнего скрещивания. Обычно они просто сдаются и перемещаются на другой остров, где люди более восприимчивы… то есть, кровь которых более подходит для их проповедей.
— Ах.
Анна опустила глаза. Дарвин говорил о папистах, но она знала, что точно так же обстоят дела и с миссиями Искуплённых. Они оставались на месте в течение года, потом делали анализы крови, и двигались дальше, если те не показывали никаких результатов — потому что результаты оценивались исключительно по анализам крови, а не по убеждениям новообращенных. Если миссионеры, её миссионеры, оставляли искренних неофитов только потому, что не верили в их искренность… Господь ей этого не простит!
А Дарвин продолжал развивать свою мысль.
— Ваше величество, наша экспедиция посетила множество островов, на некоторых из них ещё никогда не появлялись миссионеры — ни те, ни другие. У некоторых из таких племен мы обнаружили в крови змеевидные аналоги, у других — нет… и на всех островах население в этом отношении оказалось однородным. Я предполагаю, что вероятность образования аналогов примерно одинакова для всех людей, и появилась эта черта тысячелетия назад; однако если некоторая ограниченная популяция развивается изолированно…
— Да, мистер Дарвин, нам ясна ваша идея, — Анна неожиданно для себя обнаружила, что барабанит пальцами по столу. Она одернула руку и встала. — Эти вещи заслуживают дальнейшего изучения. Мы дадим указание полиции подыскать место, где вы могли бы продолжить свои исследования без помех с чьей-либо стороны.
Лицо Дарвина помрачнело.
— Это будет тюрьма, мадам?
— Удобное и безопасное убежище, — ответила она. — Вас будут снабжать всем, что вам понадобится — книгами, бумагой, всем необходимым.
— Я смогу публиковаться? — спросил он.
— У всего, что вы напишете, будет по крайней мере один увлеченный читатель, — она удостоила его легким кивком головы. — Вы заставили нас о многом задуматься.
— Тогда подумайте ещё вот над чем, Ваше Величество. — Он глубоко вздохнул, словно раздумывая, не будут ли его слова слишком оскорбительными. Потом, как показалось Анне, он решил, что терять ему больше нечего, и заговорил: — Популяции папистов и Искуплённых были изолированы друг от друга в течение пятисот лет. Может наступить такой момент, когда эти популяции разойдутся настолько, что… потеряют способность к совместному воспроизводству. Уже сейчас ходят слухи о необычно высоком уровне детской смертности в случаях, когда родители принадлежат к разным конфессиям. Со временем — возможно, тысячелетия спустя, но такой момент настанет — эти популяции станут различными биологическими видами.
— Различными видами? Людей?
— Это вполне вероятно, Ваше Величество. И мы сейчас являемся свидетелями происхождения двух новых видов.
Королева Анна брезгливо скривила губы.
— Происхождения видов, мистер Дарвин? Если это шутка, то мне не смешно.
3. Об эффективности трисульфозимазотерапии для предотвращения реакций SA-несовместимости при родах
Слушание проходило за закрытыми дверями — плохой знак. Джулия Грант спрашивала коллег о том, чего ей нужно ждать, и все в один голос твердили: показательный процесс, показательный процесс. Сенатор Маккарти обожал видеть свое имя в газетах. А вот сегодня перед журналистами закрыли двери, и Джулия осталась один на один с Комиссией.
Очень, очень плохой знак.
— Добрый день, доктор Грант, — сказал Маккарти после того, как она поклялась говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. В его голосе слышались елейные нотки, с помощью которых неприятные люди обычно пытаются завоевать расположение собеседника. — Полагаю, вам известно, почему вы здесь?
— Нет, господин сенатор.
— Ну, как же, — сенатор словно разговаривал с пятилетним ребенком. — Разве вам неизвестны задачи этой Комиссии? И причины, по которым он интересуется вашей работой?
— Я занимаюсь медицинскими исследованиями, — сухо ответила она. — Я не интересуюсь политикой. — Она заставила себя посмотреть сенатору прямо в глаза. — Я лечу больных.
— Бывают болезни и бывают болезни. Мы понимаем врачей, что имеют дело с насморком, ангиной или сердечными приступами… однако это не ваша область, не так ли?
— Так. Я гематолог и специализируюсь на проблемах SA-совместимости.
— Не могли ли бы вы пояснить это для Комиссии?
Джулия подумала, что все члены комиссии — это были одни мужчины — несомненно, прекрасно осведомлены о ее исследованиях. Если даже они не интересовались ими специально, то, по крайней мере, все они читают газеты. А, впрочем, почему бы и не сыграть дурочку?..
— Человеческая кровь, — начала она, — может быть SA-позитивной и SA-негативной…
— SA означает «змеевидный аналог»[1]? — прервал ее Маккарти.
— Да. Термин происходит из старинного поверья о том, что…
— Что у некоторых людей в крови есть змеи, — снова перебил ее Маккарти.
— Да.
— Так есть ли змеи в крови людей? — спросил Маккарти.
— Змеевидные образования, — поправил его другой сенатор… вероятно, демократ.
— Ни у кого в крови нет змеевидных аналогов, — сказала Джулия. — Они появляются только после того, как кровь вступает в контакт с атмосферным воздухом. Это специфическая реакция свертывания, инициируемая особым ферментом, который способствует образованию микроскопических нитей в местах повреждений…
— Другими словами, — сказал Маккарти, — SA-позитивная кровь ведет себя не так, как SA-негативная. Правильно?
— В этом отношении, да, — кивнула Джулия.
— Считаете ли вы, что SA-позитивная кровь лучше SA-негативной?
— Она немного лучше свертывается…
— Вас восхищает SA-позитивная кровь, доктор Грант?
Джулия посмотрела на него, считая про себя до десяти.
— Меня интересует любой тип крови, — наконец, ответила она. — SA-позитивная лучше свертывается, что полезно для остановки кровотечения, но немного повышает опасность тромбоза. В общем и целом, я бы сказала, что преимущества практически равны недостаткам. Если бы это было не так, то в процессе эволюционного отбора сохранился бы только один из этих типов.
Маккарти положил руки на стол перед собой.
— Значит, вы верите в эволюцию, доктор Грант?
— Я — ученый. Я также верю в гравитацию, термодинамику и уравнение состояния идеального газа.
Ни один из членов комитета не улыбнулся.
— Доктор Грант, — тихо спросил Маккарти, — а какого типа ваша кровь?
Она заскрежетала зубами.
— Согласно постановлению Верховного суда, никто не обязан отвечать на этот вопрос.
Внезапно взбеленившись, Маккарти грохнул кулаком по столу.
— Где вы здесь видите Верховный суд?! А? А если видите, так покажите мне этих педиков в чёрных мантиях, и я вышвырну отсюда их папистские задницы! — Он снова уселся в свое кресло. — Я вижу, вы совсем не понимаете серьезности ситуации, доктор Грант.
— Какой ситуации? — возмутилась она. — Я — медик-исследователь…
— И вы разработали новое лекарство, не так ли? — перебил ее Маккарти. — Новое лекарство. Которое хотите предложить широкой публике. Интересно, изобретатель героина тоже называл себя медиком-исследователем?
— Мистер Маккарти, трисульфозимаза — не наркотик. Это специально разработанное фармацевтическое…
— Которое поощряет смешанные браки между папистами и Искуплёнными, — закончил за нее Маккарти. — Ведь именно для этого оно предназначено, не правда ли, доктор?
— Нет! — Она глубоко вздохнула и продолжила: — Трисульфозимаза облегчает известные медицинские осложнения, возникающие, когда SA-позитивный отец и SA-негативная мать…
— Когда папист делает ублюдка Искуплённой женщине, — сказал Маккарти. — Когда папист трахает одну из Искуплённых! Вы это хотите облегчить, доктор? Таким образом вы хотите сделать мир лучше?
Джулия молчала. Она чувствовала, как у нее горят щеки, как у ребенка, которого застали за чем-то недостойным; и ее возмущало, что она реагирует так, будто чувствует себя виноватой, а не оскорбленной словами сенатора.
«Да, — хотела она сказать, — это сделает мир лучше, потому что остановит разделение человечества на враждебные лагеря. Большинство людей на планете ничего не понимают в теологии, как в папистской, как и любой другой, но каким-то образом ядовитая идея кровной розни расползлась по всем странам земного шара, невзирая на религиозные убеждения людей. Безумие! Миллионы понимают это. Однако такие вот маккарти по всему миру посчитали ее удобной лестницей, по которой можно вскарабкаться к вершинам власти, и кто может их остановить? Посмотрите на Германию. Ирландию. На Индию и Пакистан».
Смешно… и страшно, сейчас и на протяжении всей человеческой истории. Наверно, ей стоило отложить пока SA-совместимость и заняться лечением стремления видеть самого дьявола в том, кто отличен от тебя самого.
— Врач делает так, чтобы человек жил; его не интересует, как жил, — жестко произнесла она. — Если меня вызвали к больному, у которого остановилось сердце, я сделаю все, чтобы заставить его снова биться, будь это невинный ребенок, приговоренный к смерти преступник или даже сенатор. — Она подалась вперед. — Наблюдал ли кто-нибудь из присутствующих реакцию SA-несовместимости? Видел, как умирает новорожденный ребенок? Как мать охватывают судороги, от которых она тоже чаще всего умирает? Как реальные живые люди умирают, корчась от боли? Только чудовище может, увидев такое, высокопарно рассуждать об идеологии.
Несколько членов комитета явно чувствовали себя не в своей тарелке и отводили глаза от ее обвиняющего взгляда, но Маккарти был не из их числа.
— Так по-вашему, доктор, это все чистая идеология? Высокопарная дискуссия о философских доктринах? — Он покачал головой, весьма неубедительно демонстрируя сожаление. — Хотел бы я, чтобы так оно и было. Хотел бы я, чтобы паписты не стремились разрушить все, на чем держится эта страна, чтобы они, повинуясь приказам своих заокеанских хозяев, не пытались извратить сам дух нашей свободы. Почему меня должны трогать крики женщины, коли она сама отдалась одному из этих скотов? SA-несовместимость придумали не мы, сидящие в этой комнате, доктор Грант. Бог ее создал… и тем самым дал нам знак.
К горлу Джулии подкатил тугой комок; на секунду она усомнилась, что сможет совладать с приступом. Но нет; она не может показать свою слабость перед лицом этих людей. С трудом сглотнув, она заставила себя дышать ровно, пока приступ не прошел.
— Господа сенаторы, — сказала она, наконец, — вы действительно хотите запретить трисульфозимазу? Отнять спасительное лекарство у тех, кто в нем нуждается?
— Кое-кто говорит, что это знак, — сказал Маккарти, — что Спасенный мужчина может зачать ребенка с женщиной-паписткой без всяких осложнений, но не наоборот. Вам не кажется, что это знак свыше?
— Господа сенаторы, — повторила Джулия, не обращая внимания на Маккарти, — намеревается ли Комитет запретить трисульфозимазу?
Молчание. Потом Маккарти слегка ухмыльнулся.
— Доктор Грант, как действует трисульфозимаза?
Джулия уставилась на него, теряясь в догадках, куда может завести этот вопрос. Потом осторожно заговорила:
— Препарат разлагает SA-фермент на базовые аминокислоты. Это предотвращает наиболее опасные реакции отторжения со стороны иммунной системы матери, которая в противном случае начала бы выделять антитела для нейтрализации фермента. Антитела — это действительно большая проблема, потому что они могут атаковать ткани плода…
— То есть, судя по вашим словам, — прервал ее Маккарти, — этот препарат может уничтожить змей в крови папистов?
— Я же уже сказала, нет никаких змей. Трисульфозимаза временно уничтожает свертывающий фермент, который поступает из SA-позитивной крови.
— Временно?
— Большего и не требуется. Одна инъекция непосредственно перед родами…
— А если инъекции повторить? — снова вмешался Маккарти. — Или увеличить дозу? Можете вы насовсем удалить SA-фактор из крови человека?
— Трисульфомаза не вводится SA-позитивным пациентам, — объяснила Джулия. — Ее вводят SA-негативной матери, чтобы предотвратить…
— Но вообразите себе, что ее всё же ввели паписту. Большую дозу. Много доз. Устранит ли это SA-фактор навсегда? — Он нетерпеливо подался вперед. — Сделает ли это его таким же, как мы?
И Джулия, наконец, поняла, для чего было затеяно все это слушание. Ведь Комитет не может запретить применение препарата. Результаты ее исследований получили широкую известность в научных кругах. Даже если лекарство будет запрещено здесь, его могут использовать в других странах, и, скорее всего, под давлением общественного мнения решение будет пересмотрено. Речь не шла о жизни матерей и новорожденных детей; речь шла о том, чтобы обломать черту рога.
— Было бы излишним назначать это лекарство или любое другое человеку, чье состояние здоровья этого не требует, — сказала она, пытаясь сохранять спокойствие. — Чрезмерные дозы или длительное использование трисульфозимазы может привести к побочным эффектам, которые я не возьмусь предсказать. — На лицах сидящих перед ней сенаторов не отразилось никакой реакции на ее слова. — Джентльмены, — попробовала она снова, — у SA-позитивных людей фермент является естественной составляющей крови. Природной составляющей. Вмешиваться в естественное функционирование организма, когда в том нет никакой необходимости… — она развела руками. — «Не навреди». Это основное положение клятвы Гиппократа, джентльмены. Врач, по меньшей мере, не должен причинять вред.
— Значит ли это, — проговорил Маккарти, — что вы откажетесь возглавить исследования в этом направлении?
— Я?
— Вы — ведущий специалист в этой области, — Маккарти пожал плечами. — Если кто и может избавиться от змей раз и навсегда, то только вы.
— Постыдитесь, сенатор! Или вы совсем потеряли стыд? Вы готовы рисковать жизнями из-за… из-за такого пустяка? Ничего не значащего различия, которое можно обнаружить только под микроскопом?
— И благодаря этому они могут ходить среди нас, доктор! Паписты могут ходить среди нас! Они, с их особой кровью, их змеями, их проклятой породой — вот им-то ой как небезразличен этот, как вы его называете, пустяк! Им они постоянно тычут нам в глаза. Они говорят, что избраны Богом. Помечены Печатью Божьей. И я намерен стереть эту печать, с вашей помощью или без нее.
— Без нее, — ответила Джулия. — Определенно, без.
Маккарти пронзительно посмотрел на нее. Он не был похож на человека, который только что получил полный и недвусмысленный отказ. С самодовольной улыбкой на лице он сказал:
— Я открою вам одну тайну, доктор. Ее нам сообщили наши агенты во вражеском лагере. Пока мы с вами тут разговариваем, паписты готовятся отравить нашу воду своим проклятым SA-ферментом. Отравить нас, или сделать нас такими, как они… тем или иным способом. Нам нужен ваш препарат, чтобы бороться с этой заразой; чтобы удалить фермент из нашей крови, пока он нас не убил. Что вы скажете на это, доктор Грант? Позволит ли вам ваша драгоценная медицинская этика работать над средством, которое защитит нас от их проклятых папистских токсинов?
Джулия скорчила гримасу.
— Да вы ведь ничего не смыслите в человеческом метаболизме. Невозможно «подхватить» SA-фактор из питьевой воды — фермент просто разложится желудочном соком. Полагаю, что можно было бы разработать метиленизированный вариант, который попал бы в кровь… — она оборвала себя. — В любом случае, не думаю, что паписты настолько безумны, чтобы…
— Прямо сейчас, — перебил Маккарти, — в некоей комнате в некоем папистском убежище заседает группа людей, столь же безумных, как и мы. Поверьте мне, доктор. Все, что мы хотим сделать с ними, они хотят сделать с нами, и главный вопрос в том, кто первым успеет, — Маккарти откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. — Змеи повсюду, доктор Грант. И от вас зависит, кого они ужалят.
Возможно, это были первые правдивые слова из всего, что Маккарти сказал с начала слушаний. Джулия попыталась усомниться в его словах, и не смогла. Безжалостных подонков хватало всегда, со змеями или без.
Она молчала.
Маккарти некоторое время смотрел на нее, потом взглянул на людей, сидящих рядом с ним.
— Предлагаю прервать слушания. Нет возражений? Дадим доктору Грант немного времени поразмыслить. — Он повернулся и посмотрел прямо на нее. — Немного времени. Мы вызовем вас через несколько дней… и узнаем, кого вы боитесь больше — нас или их.
У него ещё хватило наглости подмигнуть, прежде чем отвернуться.
Сенаторы потянулись из комнаты, едва ли не расталкивая друг друга локтями в узких дверях. Соучастники… слабые людишки, при всей той власти, которой обладают. Джулия оставалась в своем неудобном «свидетельском» кресле ещё долго после того, как все вышли; ей не хотелось снова увидеть их в коридоре.
Если ввести трисульфозимазу SA-позитивному человеку… к чему это приведет? Предсказывать что-либо в биохимии — занятие почти безнадежное. Медицинская наука до сих пор — огромный океан непознанного, усеянный исследователями, пытающимися удержаться на плаву в своих утлых челноках. Единственное, в чем можно быть уверенным — это в том, что достаточно большая доза любого препарата может убить пациента.
С другой стороны, безопаснее вводить трисульфозимазу SA-позитивным людям, чем SA-негативным. Химические реакции, разрушающие SA-фермент, разрушают также и трисульфозимазу — стабильная реакция взаимного распада. Если же в вашей крови нет SA-фермента, концентрация трисульфозимазы значительно быстрее достигнет летального уровня — просто потому, что ее нечему будет остановить. SA-позитивные люди, несомненно, способны выдержать дозу, которая убьет…
Джулия почувствовала, как ее пробирает дрожь. Она создала препарат, способный отравить SA-негативного человека, будучи безвредным для SA-позитивного… способный избирательно поражать Искуплённых, не трогая папистов. И ее работы публиковались в открытой печати. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь на той стороне сделает очевидное заключение? Кто-нибудь из тех, о ком говорил Маккарти, такой же безумный и безжалостный, как и сам сенатор.
Сколько времени пройдет, прежде чем они с помощью ее лекарства начнут истреблять половину человечества?
Выход только один — усыпить всех змей. Если Джулия получит возможность одним махом сделать всех SA-позитивных людей SA-негативными, то игровое поле снова станет ровным. Нет, не игровое поле — поле битвы.
Безумие… но что ей ещё остается? Пойти на сотрудничество с Маккарти, избавиться от змей, прежде чем они начали жалить, и молиться, чтобы побочные эффекты не вышли из-под контроля. Может быть, если возобладает разум, то процесс и вовсе никогда не начнется. Может быть, угрозы ответного удара окажется достаточно, чтобы договориться о своего рода двустороннем ферментном разоружении.
Чувствуя себя постаревшей на двадцать лет, Джулия вышла из комнаты. Коридор был пуст; сквозь огромные стеклянные двери парадного входа она увидела лучи закатного солнца, падающие на мраморную лестницу. На тротуаре одиноко стоял пикетчик, высоко подняв транспарант — несомненно, сенатор Маккарти назвал бы его папистским прихвостнем и предателем, выступающим против законно избранной сенатской комиссии.
«Почему тебя так пугает спящая змея перед глазами, когда ты не видишь змей в собственном сердце?» — было написано на транспаранте.
Джулия развернулась и пошла обратно, надеясь, что в здании есть второй выход.
Рисунки Стива Кавалло
Примечания
1
Serpentine Analogue (англ.) — змеевидный аналог
(обратно)
Комментарии к книге «Три слушания по делу о наличии змей в крови человека», Джеймс Алан Гарднер
Всего 0 комментариев