«Период распада. Часть 4. Гнев Божий»

Период распада (Третья мировая война) Часть 4 Гнев Божий

На протяжении двадцатого века война не прекращалась ни на миг. Ожидая эпоху всеобщего благоденствия, на самом деле мы вступили в эпоху войн. Впрочем, двадцать первый век сулит нам еще более страшные испытания. Палестина, Афганистан, Ирак, Сомали, Чечня — все это примеры нового типа войны.

Непрекращающейся войны.

Размышления о современной войне.

Автор

Поистине, те, которые не уверовали, расходуют своё имущество, чтобы отвратить с пути Аллаха. И они израсходуют его, затем они потерпят убыток, затем они будут повергнуты. И те, которые не уверовали, будут собраны в геену.

Коран (8:36)

Поздняя весна 2014 года Пустыня Негев, Израиль Центр подготовки

Тараш[1] Миша Солодкин, получивший свое звание в больнице, где лечился от полученных на дороге ранений, попал сюда довольно таки случайно. В больнице к нему приходило много людей — настолько много, что у палаты были вынуждены выставить военный караул, чтобы не пускать к больному кого не положено. Командование сочло его действия в засаде совершенно верными, присвоило следующее воинское звание и отправило документы на награждение, награду, правда, пока не дали. Офицеры Шин-Бет его буквально измотали вопросами — он был важнейшим свидетелем произошедшего, настолько важным, что обсуждали возможность дать ему другое имя, чтобы он не стал целью террористов или каких-либо мстителей. Потом он вышел из больницы как раз тогда, когда командование подбирало людей для специальной операции — при этом патрульная группа его была фактически уничтожена, а сам он показал себя храбрым малым, достаточно храбрым, чтобы быть включенным в группу повышенного риска. Поэтому — тараш Солодкин получил предписание прибыть в тренировочный центр в пустыне Негев для переподготовки — заодно и физнорматив сдать для дальнейшего прохождения службы после ранения.

В учебном центре в пустыне Негев он встретил несколько своих знакомых из эмигрантов, о его истории, о засаде на дороге уже знали, и командование относилось к нему с уважением. Ему даже предлагали группу, которой будет дано более легкое задание — но он отказался и с несколькими другими бывшими эмигрантами был включен в группу, которая готовилась действовать в Ираке.

То, что группа состояла из эмигрантов — было оправдано и понятно. Во-первых — как ни странно в израильской армии с каждым годом все больше и больше становится русских эмигрантов и детей русских эмигрантов — а вот сабра, коренные жители Израиля от службы в армии все чаще пытаются откосить, что по меркам Израиля просто позорно. Во-вторых — в Ираке, как и во всем арабском мире с уважением относятся к русским людям, русские много помогали арабам, в том числе и против Израиля. Поэтому — одной из наиболее выгодных легенд является легенда русского человека, если ты заговоришь с захватившими тебя в плен по-русски — есть шанс что тебя не убьют на месте, а вот если по-английски или на иврите — тут твои шансы куда меньше. В-третьих — удивительно, но до сего момента в израильской армии не существовало специализированного русского подразделения спецназа, где могли бы служить русские — подобно Дювдивану, где нужны были люди, выглядящие как арабы и способные при необходимости прикинуться арабом. Предчувствуя тяжелые времена, израильское военное командование решило сделать первый шаг к формированию такого подразделения — хотя бы создав русские группы для северного направления атаки. То, что один раз создано — в большинстве случаев может быть легко воссоздано вновь.

Подготовка специальных групп — была нетипичной для израильской армии. Первым делом — экзамен по русскому языку, а дальше два часа в день арабского. Оружие — все русское, трофейное, больше всего внимания уделялось занятиям с автоматами Калашникова и ручными гранатометами РПГ-7. Утренние кроссы по предгорьям — солнце еще греет, а не жарит и не палит, а жара уже такая, что на кроссе в обморок падают люди, а форма покрывается соленой коркой, разъедающей кожу до волдырей. После утренней пробежки — стрельбы. Вечером — физическая подготовка, снова бег по холмам. В конце курсов — зачет.

Но до этого…

— Тараш Солодкин!

— Есть такой…

Офицер, тоже говорящий по-русски делает отметку в ноутбуке — и перед рядовым на большой стол увесисто плюхается большой мешок с патронами — в такой упаковке по пятьсот патронов, сами патроны русские, дешевые. За ним — еще один. Стреляй — не хочу.

— Это все мне?

— Нет, мне! Расписался здесь — и марш на стрельбище!

— Так точно!

Его стрелковая позиция — под номером три. Просто какая-то грязная дерюга, брошенная на землю, нет ни вала, чтобы пули не летели куда попало, ни нормальных мишеней. Наоборот — их вывезли подальше от полигона, в качестве мишеней — старые картонные коробки и листы бумаги.

У него — автомат АКМ выпуска шестьдесят пятого года, но нормальный еще, на каких только складах его взяли и десять стальных магазинов к нему. Эти магазины надо набить вручную, патрон за патроном. Пот еще есть, к обеду его уже не будет — но пока он есть, он выступает на лице, саднящем от бритвы, капает на руки, лезет в глаза — вообще, мерзкое ощущение, когда на коже пот. Иногда Миша смахивает его — и принимается снова снаряжать автомат. Пальцы стерты уже до крови, саднят, в магазинах пружина тугая — видимо, новая, обновили.

Патрон за патроном — под немилосердным палящим солнцем. Все десять магазинов.

Все, готово. Примкнуть магазин к автомату, остальные выложить рядком, с позицией рядом. Украдкой оглядеться — справился вторым. В армии все — на соревновании, только ставка — не медаль, а жизнь.

— Ефрейтор Солодкин — готов!

Подходит офицер — странным образом не потеющий, видимо уже привык к местной жаре, подходит, проверяет.

— Нормально. Знаком?

— Так точно.

— Из поселенцев?

— Так точно.

Офицер улыбается.

— А я местный. Но с вашими рядом жил, язык знаю. Автомат знаешь?

— У отца такой был.

Офицер жмет плечами

— Завтра СВД выдам. Или ПК — если хочешь. Сегодня — работай с тем, что есть. Начинай.

— А… упражнения?

— А что — упражнения? Упражнения — потом начнутся. Сейчас — вон твоя мишень, бей короткими, привыкай. У него отдача сильная — но шьет как швейная машинка. Начинай.

Конец дня. Башка гудит, в ушах какой-то подозрительный звон. Указательный палец на левой руке стерт чуть ли не до крови — у АК довольно жесткий спуск. Когда ему дали два мешка патронов — он думал, что это на несколько дней. Оказалось — на сегодня.

— Пулемет Калашникова модернизированный, применяется в армиях практически всех наших противников, используется нашими спецподразделениями и спецподразделениями стран НАТО в зонах боевых действий. Вам его тоже нужно знать — любой член группы должен при необходимости заменить пулеметчика, потому что без автоматчика группа может выжить, а без пулеметчика — нет. Он тяжелее Негева, весит примерно восемь килограммов без ленты — но намного легче, чем MAG и М60. Надежный, стойкий к загрязнению, очень неприхотливый. Подготовленный и достаточно сильный боец может нести примерно восемьсот патронов в лентах к нему. Ствол сменный, запасной в комплекте. Применяется патрон от СВД, мощностью примерно такой же, как патрон 7,62 НАТО — но за счет тяжелой пули лучше, чем MAG работает на дистанциях от пятисот метров. Показываю порядок неполной разборки, смотрите внимательно…

Пулеметный короб непривычный — не мешок со стальной горловиной как на MAG, а стальная коробка из тонкой стали, зеленая, с выцветшей краской и вытисненной звездой. Непривычные и патроны — с рантиком.

Короб с лентой крепится к пулемету, лента протягивается, первый патрон ложится строго в отведенное ему место, надо следить, чтобы та деталь, которая достает патрон из ленты и подает его в ствол, зацепила первый патрон за рантик, иначе будет задержка. Пулемет и в самом деле — довольно легкий, у него штатным был не MAG — но товарищи-пулеметчики давали пострелять и поносить ротный пулемет, и ефрейтор знал, насколько он тяжелый.

Ствольную коробку до щелчка. Затвор. Прицел.

— Ефрейтор Солодкин к стрельбе готов!

Офицер, занимающийся в их непонятной группе преподаванием искусства стрельбы из пулемета, подходит, проверяет.

— Не так. Видишь, в прикладе специально прорезь. Она здесь — не только чтобы приклад облегчить. Руку вот сюда… вот так. Цель видишь?

— Так точно.

— Огонь!

Пулемет отдает в плечо, оглушительный грохот и фонтанчики, выбиваемые пулями из земли. Красные просверки трассеров.

— Чуть ниже — с перелетом бьешь. Ориентируйся по трассерам. Патроны можно не экономить, тут целый короб можно одной очередью выпустить — не застрянет. Если почистил нормально.

— В критической ситуации — боец с пулеметом в группе очень важен, не побоюсь этого утверждения, от его действий и действий штатного снайпера группы наполовину зависит выживание всей группы! Зачастую бой начинается так — при перемещении группа попадает под шквальный огонь из засады. Террористы обычно бьют неприцельно, им все равно, ранят они кого-то или убьют — а убитые обязательно будут, если группа не умеет противодействовать засаде. Пулеметчику в такой ситуации некогда ложиться и занимать позицию, он должен прикрыть огнем пулемета маневр и занятие позиций остальными. Поэтому — стрелять приходится из положения стоя, или с колена. У пулемета Калашникова нет передней ручки для удержания, нет и цевья для того, чтобы держаться за него при стрельбе. Но стрелять из него навскидку — можно, лучше всего в этом случае держаться за сошки, как в старых наставлениях — ремень и сошки. Ваша задача в данном случае — не столько попасть в кого-то — сколько ошеломить противника шквалом огня, заставить его прекратить нападение на вас, выиграть несколько секунд, чтобы занять нормальные позиции и открыть огонь. Показываю…

Стойка — на колено. Сошки… неудобно то как… Только бы гильзоотвод рукой не перекрыть. Ну…

— Огонь!

Пулемет дрыгается в руках как норовистый конь, буквально рвется из рук, ствол задирает вертикально вверх и приходится прилагать усилия, чтобы точно стрелять. На холме, в километре от них — поднимается облако пыли от попаданий пуль — огонь ведет десять пулеметов враз.

— Ручной противотанковый гранатомет РПГ-7, излюбленное оружие террористов во второй половине двадцатого века. В сущности — это немецкий Панцерфауст, усовершенствованный русскими, достаточно примитивный, чтобы с ним мог работать неграмотный араб — и достаточно смертоносный, чтобы вывести из строя танк. Не всякий, конечно танк, но…

Инструктор, похожий на араба — а может и есть араб, есть и те арабы, которые воюют за Израиль, например в Ливане христиане воевали за Израиль — смотрит на молодых израильтян с прищуром, характерным для тех, кто всю жизнь жил в пустыне и не хочет, чтобы песок задувало в глаза

… Танки бывают разные и ракеты к РПГ-7 тоже бывают разные. Наиболее опасные для бронетехники русские тандемные, надеюсь, мы с ними никогда не встретимся. А вот это…

Инструктор поднимает со стола что-то, похожее на городошную биту, оливкового цвета

— Вот это наиболее опасная граната, применяемая против живой силы противника. Осколочно-фугасная, китайского производства. Согласно какой-то там конвенции нельзя делать осколочные гранаты калибром больше, чем калибр пусковой установки — поэтому китайцы сделали ее такой длинной. В городе стрелок средней квалификации может попасть в окно метров с двухсот, внутри никого живого не останется. Разрыв такого снаряда у стены может поразить осколками целый патруль. Ракета очень опасная, американцам повезло, что у федаинов Саддама таких почти не было, только старые, часто просроченные и хранившиеся как попало противотанковые ракеты, взрывавшиеся через раз…

Инструктор поднимает другую ракету, двусторонний конус на длинной палке.

— Вот это — классическая ракета. Против танка, если это современный танк, к примеру, Меркава она непригодна, а вот против старого Т-72 без динамической защиты — вполне и сойдет. Самое главное — именно такими ракетами сбивают вертолеты последний десяток лет в Афганистане. Выстрел к РПГ на базаре стоит долларов двадцать-тридцать, очень дешевый. Если у вас есть укомплектованная опытными гранатометчиками группа, если вам удалось просчитать место посадки вертолета и замаскировать до поры свои намерения — вертолет ваш. В Афганистане американцы уже потеряли более трехсот вертолетов, это при том, что у моджахедов нет Стингеров, какими они сбивали самолеты во время советского нашествия…

Странно — но при этих словах Мише почему-то стало неприятно, как будто оскорбили его собственную страну. Оглянувшись, он понял — не ему одному…

РПГ-7 имеет очень простую конструкцию, по сути это труба со спусковым механизмом, калибр чудовищный — сорок миллиметров или четыре сантиметра, слоновых ружей таких нет. При выстреле — ухо стрелка оказывается как раз напротив того места трубы, где воспламеняется вышибной заряд реактивной гранаты. Впечатления неприятные.

— Перед выстрелом — всегда смотрим, кто находится позади тебя. Опасная зона при выстреле из гранатомета — до двадцати метров! Из помещений стрелять тоже нельзя, если это помещение не размером с гимнастический зал!

Мишень — классическая для советских стрельбищ, ящики с промасленной ветошью. Стрельбы — ночные, освещения почти нет, только костры горят.

— Целься! Огонь!

По уху как кувалдой… боже…

Пуля — взрывает землю прямо перед носом, жесткая крупа безжалостно хлещет по лицу. Солдат, в которого едва не попал снайпер откатывается назад, за гребень.

— Там пройти нельзя… — говорит он, остервенело вытирая лицо

— Кто еще так думает?

Скопившиеся в какой-то рытвине солдаты подавленно молчат — обстрел снайпером на психику действует очень здорово…

— Значит, все. Тогда объясняю. Первое — если ведется одиночный огонь, он не всегда снайперский. В Ливане в шестом и в последнем Ираке такие штуки применялись — федаин ведет огонь одиночным из Калаша, все думают что снайпер, останавливаются, вызывают антиснайперскую группу. Так может потеряться несколько часов — а у вас не будет и нескольких минут. Второе — даже если это и в самом деле снайпер — у него меньше возможностей, чем вы думаете. Прицел снайперской винтовки, он хоть и приближает цель — но в то же время сокращает поле зрения, только очень опытный снайпер способен быстро переносить огонь по фронту. Первым делом вы должны попытаться понять, откуда именно стреляет снайпер, даже если у вас нечем его достать в настоящее время. Вторым — передвигаетесь короткими перебежками — но именно перебежками, если позволяет обстановка. Никогда не бегите прямо навстречу снайперу, если вы знаете, где он находится — цель, идущую прямо на тебя куда легче уничтожить. Никогда не действуйте против снайпера в одиночку, действуйте группой, отвлекайте его внимание — стрельбой, метанием гранат — всем чем угодно. Наконец — лучшее средство против снайпера это дым и другой снайпер. И то и другое у вас будет. Все понятно? Тогда приступайте…

— А если этот снайпер в нас попадет? — мрачно спрашивает молодой младший сержант по имени Александр, он из детей поселенцев с Западного берега — он ведь боевыми стреляет. По дури — да и попадет хоть раз.

— Тогда про вас хорошо напишут в газетах… — усмехается инструктор — родился… учился… мечтал… Все, пошли!

— Щас пойдут… — Абрам Собинсон, младший сержант, родившийся в Минске, а службу проходящий уже в Израиле, странно поежился. Он был сильным — но тощим, невысоким и со стороны казался пацаном

— Обосрался?

— Ага, щаз… Тебе напомнить, как ты обосрался?

— Это когда?

— Собинсон, Солодкин — замолчали оба! Не время!

Да уж… Не время.

Они лежали в русле какой-то высохшей речки… верней — не в самом русле, а по ее краям. Четыре группы в головном дозоре… с гранатометами, пулеметами, автоматами. Лежали под палящими лучами солнца, со сбитыми в кровь пальцами, стертыми ногами… не потели, потому что нечем было потеть. Перед глазами — солнечная пелена… сорок один градус на солнце, это еще немного, это терпимо…

— Еще раз. Только по сигналу. Гранатометчикам — весь огонь на танк. Пулеметчики — бьют по колонне. Основные цели — пулеметы и пулеметчики за ними, если не выбьем — они сами нас выбьют. В минуту. Дошло?

— Так точно.

— И не ссать! Прорвемся…

Танк они сначала услышали и только потом — увидели. Древний Т72, использующийся здесь в учебных целях, окрашенный в светло-серый цвет упорно полз вперед, попирая гусеницами древнюю, библейскую землю. Он шел первым, за ним — грузовики, Хаммеры… с пулеметами. Развернуты елочкой, причем солдаты за пулеметами настороже, они знают, что едут по руслу не просто так, что где-то впереди — засада.

Четыре гранаты срываются в направлении танка, по две с каждого берега, огонь пулеметов косит ракетчиков — но дело уже сделано — танк останавливается и выбрасывает из люка столб красного дыма — есть поражение. Со всех сторон бьют трассеры, колонна огрызается огнем, пытаясь занять оборону — и все больше и больше солдат, у которых на каске открылся красный лоскут, выругавшись, опускают оружие. Убиты…

Холм. Просто холм, несколько пацанов в старой и драной форме, лопаты и оружие. Много оружия и лопаты.

— У вас… — инструктор смотрит на часы — только тридцать минут.

Лопата вырывается из рук, соленый пот ест глаза, руки уже давно стерты до кровавых пузырей. Каменная, неподатливая земля, чтобы ее копать, нужно буквально вбивать в нее лопату. Выковырянные куски земли складываются в нечто наподобие бруствера.

Рокот вертолетных лопастей, неожиданный — и совсем рядом. Никто не слышал, как вертолет подобрался к ним вплотную

— Ложись!

Таращ Солодкин едва успевает свернуться клубком в яме, которую он выкопал и которая совсем не похожа на окоп. Гремит установленный на вертолете бортовой пулемет, свистят пули, врезаясь в землю. Страшно…

Причина всего этого — такой жесткой и многоплановой подготовки солдат, которые в общем то должны будут сидеть на скамейке запасных — была простой. Точнее — причин было даже несколько. Первая причина — они были резервом командования. Северная группа — вполне могла застрять там, в горах Тебриза, быть блокированной и даже не выполнить задания. В этом случае предусматривался запасной план — повторный авиационный удар, уже напролом, всеми ситами израильских ВВС и, возможно даже ракетами и заброска сильной эвакуационной группы. Группа, находящаяся у самых границ и хорошо подготовленная — при необходимости могла либо принять участие в десанте — либо попытаться пробить коридор к прорывающейся к границе основной группе. Причина под номером два — на группу и в самом деле могут напасть. Все очень просто — пролетающий над границей на большой высоте беспилотный дрон-разведчик[2] замечает непонятный лагерь и информация о нем попадает на стол офицеров — аналитиков иранской армии. Учитывая, что лагерь находится у самой границы — принимается решение проверить его, для чего к лагерю посылают банду. Это может быть отряд Аль-Кодс, иракская Хезбалла или местная их крыша — Армия мучеников Муктады ас-Садра. Банда — до ста человек живой силы, несколько единиц техники, в том числе автомобили с пулеметами, гранатометы и, возможно — минометы. Если в лагере просто нефтяники — их можно обложить данью или похитить ради выкупа. Могут и просто убить — в назидание всем, чтобы больше ни у кого не возникало светлой мысли разбить лагерь прямо у иранской границы. В этом случае — необходимы были люди, способные защитить лагерь от нападения боевиков, защитить при любой ситуации.

Наконец — третья и последняя причина состояла в том, что никто не питал иллюзий относительно военного разгрома Ирана. Можно лишить его ядерного жала — но Иран все равно останется опасным. Иран будет намного опаснее, чем Саддам, лишившийся Осирака — потому что Ирак делал ставку на классическую, государственную силу, а Иран делает ставку на исламский экстремизм и поддержку террористических организаций. А для террористов, для террористического удара возмездия — нет ниграниц, ни расстояний. Вот почему — Израиль должен был быть готовым ко всему, что произойдет потом. Готов к любому развитию событий, в том числе и к нападению со всех сторон. Готов на уровне — все, способные носить оружие…

20июня 2014года Курдистан, Салах Ад-Дин

Один из крупнейших городов никем не признанной страны — Салах-ад-Дин — жил и процветал, здесь в этом году даже не было еще террористических актов. Раньше здесь бы северный Ирак, граничащая с Турцией земля, турки никогда не пытались каким то образом защитить этнических турков, которые жили в Ираке — их называли туркоманы, и насчитывалось их до семисот тысяч человек. Во-первых — потому что они не нуждались в защите, во-вторых — потому что Турция, даже входя в НАТО, побаивалась жесткого и непредсказуемого диктатора с берегов Тигра. Потом, когда Саддам сделал глупость и потерпел поражение в Ираке — иракский Курдистан отделили от остального Ирака так называемой "северной запретной зоной" — ее патрулировали самолеты НАТО с расположенных в Турции баз. Все иракские летательные аппараты, появившиеся в этой зоне — подлежали уничтожению. Так Курдистан прожил еще десятилетие — по сути это была подготовка к отделению от Ирака, становления курдского гражданского общества и механизмов власти. Потом, в четвертом году — пришли американцы и британцы, не встретив здесь никакого сопротивления, прошли дальше на юг — и с этого момента курдскую государственность можно было считать состоявшейся.

Само по себе понятие — Иракский Курдистан — расплывчато. Есть понятие этнический Курдистан, он включает в себя мухафазы Эрбиль, Дахук, Сулеймания и Киркук, а также области Ханекин, Синджар и Махмур с территорией восемьдесят тысяч квадрантных километров и общим населением около шести миллионов человек, и есть понятие Курдистанский регион, записанное в конституции Ирака — он включает в себя только первые три мухафаза из названных. Судьба оставшихся областей, населенных преимущественно курдами должна была решиться на референдуме — но он так и не был проведен по разным причинам. Референдум проведен не был — но проблема то осталась, и болевая точка — осталась.

Следует помнить и гражданскую войну в Курдистане между Демократической партией Курдистана, созданной племенем Барзани во главе с шейхом Мустафой Барзани и Патриотический союз Курдистана племени Талабани. Их создание — это долгая история, полная ужаса и крови, это времена правления Саддама Хуссейна, когда на курдские деревни обрушивались химические снаряды, дома сносили бульдозерами, а колодцы бетонировали, и все это получило название Анфаль — так Хуссейн назвал операцию по окончательному решению курдского вопроса. По сути — это была обычная междоусобица, связанная с тем, что Талабани и его партия решили захватить власть во всем Курдистане. Барзани в этой войне дискредитировал себя, обратившись за помощью к Хусейну — но им он сам и его партия сохранились, и конкурировали с Барзани и после падения режима Хуссейна. В итоге — даже сам Курдистан нельзя было считать единым, Демократическая партия Курдистана главенствовала на севере и держала столицу Эрбиль, а Патриотический союз Курдистана главенствовал на юге курдских провинций, имея даже собственную неофициальную столицу — Ас-Сулейманию. Киркук, главная точка интереса в регионе, находился на территории, контролируемой ПСК — но при этом расстояние от Киркука до Эрбиля и от Киркука до Ас-Сулеймании было примерно равным. Более того, что большинство населения в самом Киркуке составляли не курды, а ненавидящие курдов арабы и туркоманы. А это был прекрасный повод для гуманитарного вторжения Турции.

Взрывоопасная ситуация, ничего не скажешь…

На описываемый момент, Курдистан имел собственную валюту — курдский динар, собственный законодательный орган власти — Национальную ассамблею, собственные вооруженные силы — пешмергу[3], собственное законодательство, собственную службу безопасности Асаиш, организованную при помощи израильских инструкторов, спутниковые телеканалы (эрбильский "Kurdistan-TV", сулейманийский "KurdSat"), четыре университета (в Сулеймании, Эрбиле, Дахуке и Кифри), аэропорт в Эрбиле имел статус международного. При этом — курды не отрицали, что являются и гражданами объединенного Ирака тоже, на территории Курдистана проводились выборы и курдские депутаты заседали в иракском парламенте. Курдом был бывший президент Ирака Талабани, курды занимали одну из двух вице-премьерских должностей и на данный момент семь министерских постов, что даже превышало их национальную квоту[4]. Ситуация с Курдистаном была ненормальной — но никто не хотел раскачивать лодку — понимали, насколько взрывоопасна ситуация в стране. Относительно Курдистана были две болевые точки — нефтяные поля в районе Киркука, богатые нефтяные поля, находящиеся на самой границе шиитской и курдской зон влияния. Эти поля представляли собой шестое по размерам месторождение нефти в мире, причем они долгое время вынужденно не эксплуатировались, и эксплуатация начиналась только сейчас, при текущих ценах на нефть в двести одиннадцать долларов за баррель[5]. Все понимали — при расколе страны за эти поля начнется просто убийственная схватка. Вторая болевая точка — позиция по Курдистану Турции, лидера в регионе. Турции было совершенно не все равно — будет существовать независимый Курдистан или нет, потому что на территории Турции существовали районы преимущественно с курдским населением — хотя Турция вообще не признавала факта существования курдского народа, называя их горными турками[6]. А курды в ответ на репрессии против своих сородичей по ту сторону границы — могли обрушить вал репрессий на живущих на своей земле туркоманов. Однако — внешне Турция вела себя удивительно пассивно и наперебой звучавшие прогнозы о возможной аннексии Турцией северного Ирака не подтвердились до сих пор.

Пока….

Был хороший летний день, первый день наступившего лета. Было солнечно — но над городом висел ощутимый смог от не так давно открывшегося и работающего на полную мощность нефтеперерабатывающего завода, технологии которого были… мягко скажем не самые современные. От такого смога, относимого ветром на горы — желтели и гибли только прижившиеся деревца, упорно высаживаемые правительством Курдистана — Саддам Хуссейн первым делом приказывал вырубать все леса, курды упорно их восстанавливали, потому что на самом деле в северном Ираке должно быть полно лесов, местность очень лесистая. Город просыпался, машины ехали по своим делам, дети играли на улицах, чистых и широких, особенно в пригороде. А вот несколько десятков человек, собравшихся в этот час в нескольких километрах от пригорода Салах Ад-Дина, родового гнезда президента Курдистана Барзани — решили, что этот день должен стать последним мирным днем на этой земле.

Главным среди них был человек, известный как Хаджи, чрезвычайно опасный террорист — суннит, прибывший сюда после гибели Аббаса аль-Касема, по прозвищу Аль-Макхам. Гибель эта была не благом, она была бедствием, потому что аль-Касем в душе все таки был государственником и патриотом, родившемся в нормальном государстве, с нормальной властью и лишь волею судьбы ставший опасным террористом. В чем-то его судьба была схода с судьбой Гульбеддина Хекматьяра, в молодости тоже никакого не исламиста, а патриота Афганистана. А вот Хаджи… у Хаджи была сложная судьба, сложно было понять все ее извилистые перипетии. Хаджи вообще был палестинцем, хотя про то давно уже забыл. На Западном берегу реки Иордан он стал террористом, потом, спасаясь от израильских служб безопасности переехал в Иорданию — но там ему дали понять, что Его Величество не намерен терпеть на своей земле таких гостей. Сменив паспорт, он переехал в Турцию — и вот тут-то почти сразу попал в руки даже не турецкой полиции и не разведки — а Серых Волков. Это была одна из тех групп волков, которая прикидывалась исламскими экстремистами, на самом деле таковыми не являясь — Волки были государственниками и турецкими фашистами, а не религиозными экстремистами, но отменно действовали под прикрытием. Хаджи сделали карьеру — несколько убитых полицейских, даже двое — в Турции — и террористический акт в Багдаде в одиннадцатом, когда погиб сорок один человек — все это реально было и все это было шагами по внедрению Хаджи в исламское террористическое подполье. Серые Волки играли Хаджи, и не только его — втемную, они не требовали от агентов предавать своих соратников по террористическим сетям и разрешали непосредственно участвовать в терактах — этим объяснялась необычайная устойчивость турецкой агентуры в террористических организациях исламистов. Когда агентура заняла те позиции, которые было необходимо занять — настало время сделать следующий шаг, и он был сделан. Спецотрядом турецкой разведки был ликвидирован наиболее опасный конкурент, и координатор террористической сети в регионе, человек из саудовской королевской семьи. Учитывая, что большинство контактов держал в своих руках этот человек лично — на Востоке вообще очень многое держится на личных контактах и связях — со смертью этого человека саудовская разведка и саудовский королевский дом утратили возможность управления вскормленным ими монстром. Вместе с саудитом был ликвидирован чрезвычайно опасный и глубоко внедренный в иракские силы безопасности человек, которого турки оценили как единственного, который может исполнять роль лидера сопротивления даже при гибели координатора, и который может в этом случае восстановить связь с саудитами. Когда оба этих человека погибли — суннитское подполье де-факто распалось на несколько изолированных групп, одну из которых возглавил как раз агент влияния турецких Серых Волков по кличке Хаджи. Ему передали приказ, вполне нормальный приказ, именно такой, какой ожидает получить террорист-суннит. Он — бросился его исполнять, даже не задумавшись над тем, что будет потом. Туркам же он был нужен — но только до того, как он выполнит этот приказ. После — агента можно было бросить на произвол судьбы, даже если бы он попался… скажем, американцам, линия связи по которой был передан приказ была одноразовой и американцы уткнулись бы в тупик при первом шаге по следу. Что ни говори — а человек по имени Забит, отвечающий за острые акции в регионе был опытным разведчиком и мог переиграть кого угодно.

А пока Хаджи, одетый так же как и его бандиты — форма от Blackhawk, разгрузка, рация, автомат Калашникова, черные очки и легкий шлем с креплением для ПНВ — нервно метался на обочине дороги, смотря на часы каждые пять минут. Их козырь, человек, от которого зависел успех предстоящей акции — запаздывал…

После гибели столь важных персон в суннитском сопротивлении как аль-Макхам и его отец, человек пользующийся уважением и авторитетом, имеющий право толковать Коран — обстановка в стране обострилась. Произошло уже восемь террористических атак, из них три — в Киркуке, была предпринята попытка нападения на нефтепромыслы, успешно отбитая силами безопасности. Прогремел взрыв и у шиитской мечети в Багдаде. Суннитская община колебалась относительно того, кто мог совершить эти убийства, столь неосмотрительно нарушив хрупкое равновесие — шииты или все же курды. Даже количество террористических "актов возмездия" было равным — четыре против шиитов и четыре против курдов. Большинство все-таки склонялось к шиитскому следу…

— Где он, шайтан его забери!

— Он уже едет, амир… — миролюбиво сказал один из боевиков, одетый так же, как и амир — под частного военного контрактора

По дороге шли сплошным потоком машины — но эта выделялась своей мощью, такие были редкостью даже для этих невеселых мест. Бывший военный танковоз Ошкош, который выкупили у американцев списанным вместе с приспособленной под его седло огромной цистерной, предназначенной изначально для заправки танков. И сам седельный тягач и цистерна были бронированы — тягач было бронирован в заводском исполнении, а тут, на какой-то американской базе на него навесили противогранатные решетки. Навесили броню и на цистерну, изначально она шла не бронированной, но условия Ирака заставляли бронировать все, от и до. Остановить этого монстра могла лишь скорострельная пушка… наверное.

Такие машины на нефтепромыслах были не редкостью — в Курдистане действовало никогда ранее не существовавшее исламское террористическое подполье Ансар аль-Ислам, поддерживаемое Ираном, террористы обстреливали объекты нефтепереработки, нападали на полицейских и чиновников, убили губернатора Франсо Харири. Редкостью они были здесь, на дороге на Сулейманию — тут в основном ходили машины с трубами, потому что под Сулейманией работал трубопрокатный завод. Впрочем… мало ли…

Бронированный гигант свернул на обочину, пропылил по ней пару сотен метров, прежде чем окончательно остановиться. Хаджи и его люди за исключением двоих, оставшихся у машин, побежали за нефтевозом.

Открылась тяжелая дверца, и на землю, чуть ли не с двухметровой высоты спрыгнул человек в спецовке канадской Western Oil Sands, занимающейся нефтедобычей в южном Курдистане. Человек этот был уникален — курд, и в то же время исламский экстремист.

Обнялись — с каждым. У человека в спецовке были расширены зрачки, как будто он ширнулся героином, которого в Ираке раньше не было, а теперь пруд пруди, или покурил марихуаны. Может быть, так оно и было…

— Приветствую тебя, именем Аллаха, брат! — сказал человек несколько замедленным, расплывчатым голосом — да направит Аллах наши стопы на путь истины, жертвенности и Джихада. Аллаху акбар!

— Аллах Акбар, брат! Я завидую тебе, сегодня ты увидишь Аллаха.

— Придет и твой черед, брат. Что же касается меня, то я недостоин одного лишь взгляда Всевышнего!

— Нет, ты достоин, и там ты встретишь своего родного брата, ушедшего к Аллаху раньше тебя, и других твоих братьев по Джихаду, и все они приветствуют тебя. Вы будете вкушать райскую пищу в зобу у райских птиц, наслаждаясь общением, друг с другом. Все те, кто стал шахидом на пути Аллаха — все они живые перед Аллахом и получают удел у своего Господа вместе с пророками, правдивыми мужами, павшими мучениками и праведниками, которых облагодетельствовал Аллах. Как же прекрасны эти спутники[7]! О Аллах укрепи наши стопы на твоем пути. Сделай наше поколение причиной возвышения Твоего слова на этой Земле. И сделай нас причиной унижения кафиров, дай нам увидит их худшие дни. Господь наш не делай нас искушением для тех, кто не верует, не наказывай нас их руками и не насылай на нас мучение от тебя, чтобы они были выше нас, ведь ты могущественный, мудрый. Даруй нам праведное потомство которое будет возвышать Твое Слово после нас.

— О брат — воскликнул курд — сам пророк не смог бы сказать лучших слов, чем ты, брат. Аллах, да благословит тебя!

Примерно в паре километров от того места, где стоял этот грузовик, и где стояли боевики — сунниты — лежали два человека, накрывшись маскировочными накидками. У них с собой было два автомата, а вот винтовки, тем более такой, чтобы стрелять на два километра не было — хотя турецкая оружейная индустрия уже два год как выпускала винтовки калибра 416. Чуть в стороне они замаскировали мотоцикл, легкую кроссовую Ямаху, а километрах в десяти — был замаскирован автомобиль Шевроле Субурбан, в который при необходимости могли поместиться и они двое, и этот мотоцикл, и еще двое с мотоциклом — хорошая, в общем, машина, просторная. Зато у двоих, что заняли позиции, был великолепный прибор наблюдения, который был изготовлен в США как любительский астрономический прибор наблюдения, потом его переделали для военных целей. Его преимуществом было то, что он не относился к военному оборудованию, а кроме того он мог напрямую шнуром подключаться к ноутбуку и передавать информацию. Оригинальное программное обеспечение позволяло автоматически опознавать звезды и созвездия на небосводе, то, что поставили на него турецкие специалисты, позволяло опознавать попавших в кадр людей, писать потоковое видео и делать отдельные снимки. Именно этим сейчас наблюдатели и занимались…

— Внимание… контакт.

— Есть…

Второй наблюдатель, работающий у ноутбука, поймал удачу — главный среди террористов развернулся так, что удалось сделать относительно пригодный для опознания снимок. Сейчас компьютер сравнивал компьютерную модель лица террориста с имеющимися в базе данных, второй наблюдатель просто наблюдал.

— Они встретились. Обсуждают что-то.

Операция контролировалась турецкой разведкой, хоть и не жестко, на уровне мониторинга ключевых событий. После гибели одного из лидеров суннитского сопротивления возникли улики, указывающие на причастность к событию курдов. Президент Мустафа Барзани, сейчас уже бывший но в качестве депутата по-прежнему играющий весомую роль в политике страны — привел во власть общеиракского уровня немало курдов. До того, как они были над схваткой — это считалось нормальным и даже желательным. Сейчас, после убийства аль-Касема ситуация резко изменилась, курды уже н6е считались нейтральными, а акция возмездия была просто обязательна для суннитов, чтобы не потерять уважение как среди иракских соплеменников и братьев по вере, так и среди зарубежных спонсоров. Здесь, в этом жестоком мире капиталом были не деньги, капиталом было насилие — и если за ударом не следовал ответный удар — речь шла о банкротстве.

— Они пожимают друг другу руки. Обнимаются. Расходятся.

— Есть идентификация. Это Хаджи.

То есть тот, кто и был нужен. Эти придурки заглотили наживку вместе с крючком, и скоро уже курдам придется наносить ответный удар. И они нанесут… такой, какого уже давно не было.

— Хаджи.

— Шестьдесят пять процентов. Больше не сделаешь, мешает борода и платок. Уходим?

Второй наблюдатель почесал собственную бороду. Как и многие взрослые мужчины — турки, он носил усы, но бороду отпустил, только прибыв в Ирак, потому что здесь человек без бороды бросается в глаза. Борода чесалась и доводила его до бешенства.

— Подождем… Спешить некуда…

В паре километрах от них с обочины тяжело трогалась цистерна, к ней пристраивались машины охраны…

Несмотря на то, что охрану ставили израильтяне — первый пост они миновали беспрепятственно, чего при настоящих израильтянах сделать бы никогда не удалось. Первый пост был на самом въезде в город, он был построен из стандартного бетонного набора для блок-поста НАТО, возле него стоял легкий бронированный внедорожник фирмы Plasan Sasa, Израиль с пулеметом М240 и тяжелый, грузный украинский бронетранспортер БТР-4, которыми была вооружена вся иракская армия — этот был вооружен тридцатимиллиметровой пушкой и ракетами. Такой блок-пост мог остановить группу террористов… если бы дежурные не получали в месяц столько, сколько едва хватало на неделю. Поэтому — несколько бумажек с портретами мертвых американских президентов перекочевали из рук в руки — и солдат пешмерги приветственно махнул рукой, открывая проход. Небольшая колонна террористов проехала в город…

И лишь когда колонна, пройдя по тихим, низкоэтажной застройки пригородам, вывернула на одну из главных улиц города, ведущих к штаб-квартире Курдской Демократической Партии — вот тогда службы безопасности начали понимать, что происходит что-то неладное…

Бело-синий пикап Форд-Рейнджер с пулеметчиком в кузове опасно развернулся и с воем сирены покатил, набирая скорость за бронированным мастодонтом. Террористы перехитрили сами себя: полицейские, увидев два Шевроле Субурбан, типичных машин для местной службы безопасности, предположили, что они пытаются остановить грузовик, возможно угнанный — он и впрямь не должен был находиться там, где находился. Развернув машину и бросив ее в погоню за грузовиком, они не ожидали того, что произойдет дальше. Один из Субурбанов резко сместился вправо, перекрыв дорогу полицейским, одновременно открылись створки багажного отсека, в котором была смонтирована капсула безопасности — но сейчас она была открыта, и на полицейских глядело черное дуло револьверного гранатомета MGL-140, нацеленное на полицейскую машину метров с двадцати…

Полицейский выкрикнул что-то, но сделать уже ничего не смог. Первая граната врезалась как раз в стойку пулеметной турели и изорвала, отбросила взрывом пулеметчика, вторая угодила точно в лобовое стекло — и оно провалилось внутрь, влетело в салон вместе с осколками. Стекло было укреплено пленкой, а на полицейских были шлемы — но помогло это мало. Машина резко повернула влево, ударилась обо что — то и перевернулась…

Карты на столе…

Во второй машине гранатометчик прицелился в чекпойнт со стоящим там бронетранспортером, который еще не целился в них из гранатомета Мк777 с баллистическим вычислителем — РПГ-7, производимый в США и широко используемый частными военными компаниями. То ли баллистический вычислитель не подвел, то ли стрелок обладал большим опытом — но граната, китайская, с тандемной боевой частью сработала на славу. Пробив решетки, которыми был обвешан — на манер Страйкера — БТР-4, она ударила украинский БТР точно в лоб, не отрикошетила и бронетранспортер задымился, зачадил, выведенный точным попаданием из строя…

Террористы с подножек замедливших ход машин, вели огонь по чекпойнту, прикрывающему подходы к зданию штаб-квартиры Курдской демократической партии, бросали гранаты, прикрываясь широко открытыми дверями Субурбанов — точно так же американские инструкторы учили спецкоманды SWAT[8]. Теперь навыки, полученные у американцев, пригодились…

Сидя в бронированной кабине, вознесенной чуть ли не на два метра над землей, водитель Ошкоша, в цистерне которого было больше двадцати тонн (!!!) самодельного напалма, которого звали Дауд — с трудом соображал, что происходит, его разум мог осознать только простые вещи и давать простейшие команды телу. Он и в самом деле был водителем грузовика, управлял сейчас им на автомате, ничего не соображая — потому что перед поездкой он принял дозу героина. Героин всегда можно было достать у братьев — а им, в свою очередь, присылали почти бесплатно афганские братья, у которых этого добра было навалом. Дауд был начинающим наркоманом, и еще мог контролировать себя. Но что происходит вокруг — он понимал с трудом.

Все что он знал — так это то, что он должен довести машину до здания, которое ему несколько раз показывали на фотографиях, и что братья помогут ему. Потом он нажмет на кнопку пульта, который прикреплен под рулевым колесом и…

Аллаху акбар!

Рай, семьдесят две девственницы, высшее общество и все такое. Дауд надеялся, что героин в раю тоже найдется если попросить.

Он повернул на улицу, большую и широкую… одна из машин братьев ехала впереди, показывая, куда надо ехать — и вдруг вой сирены донесся до него даже сквозь шумоизоляцию кабины. Нахмурившись, он посмотрел в зеркало бокового обзора, большое как лопух и увидел, что за ним едет полицейская машина.

Идиоты… что им надо? Наверное… хотят бакшиш.

Машина братьев резко приняла вправо… и перед ним не осталось никого. Кроме дороги с машинами и чекпойнта…

— Аллаху акбар!!!

На какой-то момент показалось, что курдским полицейским удалось если и не справиться с ситуацией — то блокировать бандитов и не допустить их прорыва к самому чекпойнту. Из тех, кто находился на посту, семеро уже были ранены или убиты — но остальным удалось занять оборону в здании чекпойнта и открыть пулеметный огонь. Пулемет этот — старый ПК, который турецкие курды взяли трофеем у турок еще в девяносто седьмом — не способен был пробить броню Субурбана, но вот держать бандитов на расстоянии от чекпойнта вполне был способен. Субурбаны не могли подъехать к чекпойнту вплотную, им мешали скопившиеся у КПП машины, водители которых — кто лежал на полу и молил Аллаха о прощении, кто выдернул ключи из замка зажигания и дал деру. Брошенные машины были укрытием для бандитов — но укрытием от наблюдения, а не от пуль, ПК пробивал кузов насквозь. Поняв, что прорыв на скорости срывается — бандиты взревели "Аллах Акбар!" и одновременно бросились вперед, стреляя из автоматов. Упал убитым еще один курдский полицейский — пуля попала в смотровую щель блокпоста — но ответный огонь ПК убил двоих из нападавших, ранил еще одного и сбил наступательный порыв арабов. Полицейским торопиться было некуда… через несколько минут появится подкрепление, автомобили террористов блокируют и уничтожат. Удивительно — но и эти полицейские не поняли, что огромная цистерна на дороге — это готовая бомба, которая может снести полгорода. По цистерне они наоборот старались не стрелять.

Хаджи, выстреляв по вспышкам магазин и видя, что пули без толку бьются о бетон — бросился назад, к машине, доставая пистолет. Он не собирался просто так от всего отказываться. Подтянувшись на руках, он забарабанил пистолетом по бронестеклу кабины.

— Открой!

Дауд сначала не понял, что от него хотят, тупо посмотрел в стекло. Он просто ждал, пока можно будет проехать.

— Открой, во имя Аллаха!

Лязгнула защелка.

— Брат… тут не проехать…

— Подвинься!

Хаджи выпихнул обдолбанного наркотиками водителя на соседнее сидение, сам сел за руль, включил пониженную передачу как при езде по бездорожью — она тут была — и плавно нажал на газ. Машина величественно тронулась…

— Смотрите!

— О, Аллах, помоги!

В начале улицы появился бронированный Хаммер с крупнокалиберным пулеметом в башне, переданный Курдистану американцами по программе помощи, следом за ним ехал бронетранспортер ILAV — что-то вроде двухосного MRAP, только намного длиннее. Это была группа немедленного реагирования, охранявшая штаб-квартиру КДП.

Полицейские увидели это — помощь была близко — но крики восторга почти сразу сменили крики ужаса. Огромный, возвышающийся над потоком машин бронированный Ошкош с большой цистерной на прицепе — взревел мотором и пошел напролом, сгребая таранным бампером сгрудившиеся перед блокпостом машины.

— Стреляй в него, брат[9]!

Пулеметчик перевел ствол на взбесившегося монстра, выпустил длинную очередь, другую — но пули лишь бессильно высекали искры из брони. Машина была защищена на совесть…

— Он не останавливается!

В этот момент — чья — то очередь попала в цель и пулеметчика отбросило от пулемета…

— Остановите его!

Хаммер и бронетранспортер подъехали ближе, перегородив дорогу, из них посыпались, рассыпаясь в цепь и стреляя на ходу курдские стрелки. Басовито ударил крупнокалиберный, стрелок не стрелял по бензовозу, опасаясь взрыва — но бензовоз остановился и без этого. По настоянию израильских и американских инструкторов курды перед каждым чекпойнтом не просто разложили бетонные блоки, сделав "елочку"[10] — но вбили в асфальт толстые стальные штыри и приварили блоки к ним. Первый ряд блоков сдвинулся, но второй устоял. Блоки и раздавленные всмятку машины образовали что-то вроде баррикады, через нее было не проехать.

Со стороны Хаммера один за другим ударили два мощных, хлестких выстрела, после первого двигатель Ошкоша взвыл на немыслимо высокой ноте, а после второго заглох. Снайпер, вооруженный Барретт-82 ударил прицельно по моторному отсеку машины — и вторая пуля вывела двигатель из строя…

Чья-то очередь прошлась по лобовому стеклу Ошкоша, оставив пятна мутных, белесых разводов. Пока по машине не стреляют, боятся взрыва бензина — но скоро начнут. Или предложат сдаться. Да какая разница…

Не обращая внимания на что-то бормочущего водителя, Хаджи достал мобильный телефон, куда он только недавно переписал очень важный отрывок лекции одного уважаемого в среде воинов Джихада шейха. Его нельзя было носить при себе, этот отрывок — полицейские останавливали людей, проверяли, что у них записано на мобильном телефоне, если кого-то брали по подозрению в принадлежности к террористам и доставляли в полицию, то полицейские тоже проверяли мобильный телефон, если находили что-то подобное этому — жестоко избивали, иногда до смерти. Слуги тагута боялись, боялись чистой как слеза ребенка истины, заключающейся в этих мудрых словах. Слуги тагута ходили с автоматами, в бронежилетах, они ездили на машинах, которые нельзя было взорвать — и при этом, они боялись всего лишь слов, простых слов. Слов, в которых была заключена истина.

Хаджи не хотел умереть, не прослушав этих слов, он записал их утром и не успел прослушать. Он нашел нужный отрывок, поставил на воспроизведение и включил динамик на максимум, погружаясь в обволакивающую мудрость слов как в купель….

Поистине эти мученики вырвались на свободу из оков этой материи, чтобы достигнуть богатства и счастья, и они прибыли на землю Афганистана, живя в горах Афганистана, пока Аллах не удостаивал их мученичеством.

Мы просим Аллаха, присоединиться к ним в самой высокой степени Рая, с Пророками, праведниками, мучениками и правдивыми, и что бы Он благословил нас мученичеством на Его Пути, и чтобы Он запечатал нас Печатью Счастья, O Благородный.

Так что, O носители идеи, и O носители призыва, не будьте скупы с вашей кровью для этой религии. Если вы действительно являетесь серьезными и искренними, то положите вашу кровь и души перед Господом Миров, который дал их вам изначально, а затем купил их у вас:

"Воистину, Аллах купил у верующих их жизнь и имущество в обмен на Рай. Они сражаются на пути Аллаха, убивая и погибая…"

O молодежь! O сыны Ислама! Что очистит наши грехи? Что очистит наши ошибки? И что очистит нашу скверну? Она не будет смыта, кроме как кровью мученичества, и знайте, что нет никакого пути, кроме этого Пути. В противном случае — Расчет будет труден, Весы ждут, Мост готов, и ваше время заканчивается, так что учтите это…

И мир и благословения нашему Пророку Мухаммеду, и его семье и сподвижникам[11]…

Да, это и в самом деле так. Это сказано про Афганистан — но разве здесь не то же самое? Разве в Сомали не то же самое? Разве в Йемене не то же самое? Они убивают неверных, и лучшие возносятся на небеса, где их ждет Аллах — но разве это напрасно? Ведь капля точит камень, и дорога к свободе может быть проторена только праведниками, гибнущими на этом пути, но не отступающими от него. Правильно сказано — нет никакого пути, кроме этого пути…

"Никоим образом не считай мертвыми тех, которые были убиты на пути Аллаха. Нет, они живы и получают удел у своего Господа, радуясь тому, что Аллах даровал им по Своей милости, и ликуя от того, что их последователи, которые еще не присоединились к ним, не познают страха и не будут опечалены. Они радуются милости Аллаха и щедрости и тому, что Аллах не теряет награды верующих"[12]

Да, все верно. Настала пора ему проверить свою веру, настала пора ему положить свою жизнь перед Господом Миров…

Пуля пятидесятого калибра ударила в окно и выворотила его — но каким-то чудом не коснулась его, и он окончательно понял — пора. Он нагнулся и нащупал под рулевой колонкой переключатель.

— Иншалла! — заорал Хаджи, и передвинул переключатель, моля Аллаха, чтобы сделанный неверными на какой-то китайской фабрике переключатель не подвел его, и он вознесся и предстал перед Аллахом с чистыми помыслами и Его именем на устах.

Переключатель не подвел…

Ретроспектива Армения, Ереван Улица Лазо 11 мая 2000 года

Майор министерства национальной безопасности Армении Гагик Бабаян, в числе прочих введенный туда новым президентом Армении, бывшим президентом Нагорного Карабаха, Робертом Кочаряном в ходе чистки министерства, затеянной после событий двадцать седьмого октября[13], с трудом мог прижиться и в новом городе и в новой для себя стране.

Оставшийся без родителей, нашедший приют в чужой земле и в чужой, по сути, для себя стране паренек, по детству и юности которого безжалостно проехал каток войны, он не мог найти себя в мирной жизни, с тех пор, как неизвестные милиционеры, блокировавшие Сумгаит расстреляли всю его семью — он больше не жил. Существовать ему помогала война… только на войне он чувствовал себя нужным и полезным, только на войне он ощущал, что не просто существует — а живет. Мирная жизнь, тихая, где день похож на день, а год похож на год, отторгала его, и он отторгал ее всей душой, он не мог сидеть на одном месте, отписывать бумажки, кого-то проверять. Ему доверяли, Саркисян знал его лично, самый молодой из кавалеров медали "За храбрость", совершенно бесхитростный в быту, не умеющий предавать, такие были редкостью. Он был нужен этому миру и сильным мира сего — вот только мир этот был больше ему не нужен. Он все чаще заглядывался на подарочный Макаров с гравировкой, думая — не пора ли…

В этот день было все как обычно — он пришел к себе на работу, на Налбандяна 109 — винного цвета здание, похожее на хрущевку, переделанную под офисное здание, в которую вложили столько, что проще было построить новое — но в этом здании и в советские времена располагалось армянское КГБ, под роспись получил ключ от своего кабинета, оставив взамен карточку-заменитель, перед тем как отпереть дверь проверил целостность пластилиновой пломбы, которой полагалось опечатывать кабинет перед уходом — и рванул на себя дверь, потому что на столе надрывался телефон, и надо было успеть добежать, пока не замолк.

— Бабаян!

— Товарищ Бабаян — здесь все по-прежнему называли друг друга товарищами, "господин" не приживалось — это Мадоян. Я внизу, на проходной, спуститесь пожалуйста вниз.

В трубке зазвучали гудки отбоя.

Недоумевая, зачем это его непосредственному начальнику, полковнику Саркису Мадояну потребовалось звонить ему с проходной и требовать, чтобы он спустился вниз, хотя кабинет самого полковника находится на этом же этаже, и ему тоже надо идти на работу — Гагик Варданович (отчество по приемному отцу, а не по родному, как бы кощунственно это не было) Бабаян снова запер только что открытую дверь, размял пальцами пластилин, ткнул печатью и поспешил вниз, на проходную. Документы, которые он принес с собой — Гагик оставил в кабинете.

Внизу, рядом с вооруженным автоматом — были сведения о том, что азербайджанское МНБ планирует нападение — прапорщиком стоял полковник Мадоян, бесцветный, одетый в серое замызганное пальто и при этом знающий восемь (!!!) языков Востока. Начинал он в ливанской резидентуре, в Бейруте.

— Майор Бабаян по вашему приказанию явился, товарищ Мадоян.

— Вижу. Вас ожидают. На выходе слева, черный Кадиллак. До обеда у вас свободное время, потом все же извольте явиться на работу.

— Так точно.

Спрашивать что и к чему — майор Бабаян не стал, уже понял, что в ведомстве, в котором он сейчас работает если кто-то задает вопрос — то почти никогда не получает на него ответа. Меньше знаешь — дольше живешь.

Кадиллак и в самом деле ждал его — угловатый, удивленный Брогэм, черный крейсер времен Рейгана, на таких машинах обычно ездили воры в законе, которых было немало, и богатые представители диаспоры. Впрочем, после прихода к власти президента Саркисяна, первых стало меньше, чем вторых: министр внутренних дел собрал всех известных воров в законе в своем кабинете и с усмешкой спросил — это вы что ли воры в законе? Нет… Вы просто воры. А вот я теперь — вор в законе. Потому что я здесь и вор, я здесь и закон. А вы — отваливайте из страны, пока целы, если нет — убьем[14]…

Высокий, одетый в длинное черное пальто, с большим горбатым носом молодой человек — типичный армянский "крутой", который к тому же и носил под пальто что-то… железное и угловатое — вышел с переднего пассажирского места Кадиллака, ни слова не говоря и не проверяя наличие оружия у Бабаяна, открыл перед ним заднюю дверцу машины. Бабаян сел в машину, машинально отметив, что дверь слишком толстая для обычной машины — значит, Кадиллак еще и бронированный, возможно из президентского гаража США, армяне любят такие вещи. Это был уже недосягаемо крутой уровень, уровень Президента, не ниже.

Среднего роста человек в мундире генерала армянской армии, средних лет, похожий на русского приветливо улыбнулся ему.

— Добрый день, майор Бабаян — спросил он по-русски.

— Мы знакомы? — спросил в ответ Гагик, тоже по-русски

Вместо ответа, генерал взял микрофон, по-армянски приказал водителю трогаться. Кадиллак, покачиваясь, как яхта на волнах, отъехал от тротуара и поплыл по узким ереванским улочкам. Тогда еще транспорта на них почти не было — жили бедно.

Плавно скользнуло вниз стекло, отделяющее пассажирский салон от водительского отсека.

— Пока нет, майор, но я считаю, что самое время познакомится. Я генерал Грант Котян, вероятно вы слышали обо мне.

Гагик и в самом деле слышал. Генерал Грант Котян был одним из теневых властителей Еревана, он был не из команды президента, а сидел еще при Тер-Петросяне, но президент Кочарян не посмел тронуть его. Генерал Котян занимал должность заместителя министра обороны и занимался поставками русского оружия в Армению через третьи страны. Но он был не русским, хоть и считался русским. Предки генерала Котяна были из Ливана, а сам генерал был членом Дашнакцутюн, партии армянских националистов и ее боевого крыла Дро, сформировавшегося еще в ходе ливанской резни армян. Ответвлением Дашнакцутюн была и АСАЛА — Секретная армия освобождения Армении, сформированная тоже в Бейруте.

— Слышал.

— Значит, мы знакомы, хотя и односторонне. У меня есть работа для вас.

— Я работаю в Министерстве национальной безопасности, если вам это не известно товарищ генерал, и не выполняю никакой работы, кроме той, которая мне поручена моим начальником.

Это что, провокация? После бойни в парламенте все как с ума сошли.

Генерал улыбнулся краешками губ. Потом Гагик Бабаян узнает, что генерал просто не умеет улыбаться по-другому.

— Достойный ответ. Но я действую с ведома вашей службы и конкретно генерал-майора Дарбиняна. Хотите убедиться?

Не дожидаясь ответа, генерал Котян достал массивную трубку сотового телефона — их в Армении в то время почти что не было, не то что теперь, прощелкал номер. Снова заговорил по-русски — русский здесь знали все, но между собой обычно говорили по-армянски

— Армен Вагинапович? Доброго здоровья, дорогой, это сам знаешь кто…. Богатым буду. Вот ты мне человека подсунул, он сидит как партизан на допросе и не говорит ничего. Говорит, только начальника своего слушать будет. Да… Ну… Сам понимаешь, я ему и в самом деле не начальник… Да, даю…

Генерал Котян протянул трубку.

— Твое начальство, майор.

Гагик взял трубку

— Товарищ генерал-майор, это майор…

— Не надо называться — перебил голос, который Бабаян узнал — человек, который сидит рядом с тобой выполняет поручения Первого. Понял?

— Да.

— Будь осторожен.

— Так точно.

В трубке зазвучали гудки отбоя, Гагик Бабаян нажал на кнопку с красным телефончиком на ней, протянул назад осторожно, как взведенную гранату.

Первый — это президент, Кочарян Роберт Саркисович, который дважды награждал его. Вероятно помнил — когда первый раз награждал, спросил что такой молодой, услышал про Сумгаит, помрачнел и дальше не стал расспрашивать. Генерала Армена Вагинаповича Дарбиняна он знал — вместе с майором Арутюняном, который был потом начальником разведки Армении до Дарбиняна тот возглавлял особую группу КГБ Армении, работавшую в зоне нагорно-карабахского противостояния. Гагик Бабаян, как разведчик много раз ходивший на ту сторону, знал и полковника Арутюняна и генерала Дарбиняна лично, а они знали его.

Генерал Котян снова взялся за микрофон, приказал по-армянски остановиться. Они сделали круг и остановились на улице Лазо совсем рядом со зданием МНБ. Рядом был парк.

— Прогуляемся?

— Предпочитаю поговорить в машине — Гагик Бабаян не знал сидящего рядом человека и не верил ему

— Как знаете — генерал Котян отпустил хромированную ручку двери машины, развалился на черной коже сидения — ваше имя действительно назвал мне генерал Дарбинян. Он назвал мне его в ответ на вопрос — есть ли здесь человек, которому можно доверять абсолютно. Это вы, майор Гагик Бабаян.

Доверять абсолютно…

— Товарищ генерал не думаю, что я заслуживаю такого доверия.

— Заслуживаете. Заслуживаете, молодой человек и еще как — генерал Котян потянулся к отделанному деревом бару, выудил маленькую бутылочку коньяка, хрусталь — будете? Тридцать лет выдержки.

— Нет.

— И это — дело ваше. Говорят, когда у вас там все это было — коньяк заливали в бензобаки. Господи, когда же мы оправимся от всего этого…

Гагик Бабаян не ответил.

Генерал налил себе в бокал коньяка, со вкусом выпил.

— Теперь к делу. Вы знаете русский язык? Отвечайте по-русски.

— Да, товарищ генерал…

— Почти без акцента, хорошо. Где научились? Очень сложно спрятать акцент, впрочем, это не всегда нужно делать.

— В семье не говорили по-армянски. Я наполовину русский.

— Это хорошо. А где ваша семья?

Гагик Бабаян был уверен, что генерал это и так знал

— В Сумгаите…

— Живы? — не смутился генерал

— Нет… — глухо сказал Гагик

— Сочувствую. Действительно сочувствую, хотя мы, армяне попадали в такие ситуации столько раз, что у нас уже не должно остаться слез, чтобы оплакивать своих убитых. Мы были народом, который должен был умереть, потому что так решили люди имевшие власть. Но мы выжили. Теперь мы народ, который должен выжить. Несмотря ни на что. Никто нас не защитит, кроме нас самих. И каждый армянин должен все сделать для того, чтобы его народ выжил. Мы должны быть сильными, чтобы Сумгаит никогда не повторился в истории нашего народа. Вы с этим согласны?

Гагик не был с этим согласен. Хоть он был маленьким тогда — кое-что он успел запомнить. Когда он ходил в садик — в его группе были ребята разных национальностей — армяне, азербайджанцы, русские, украинцы, курды, был даже грек. Сумгаит был молодым городом, он заселялся комсомольцами, ехали сюда со всех уголков Советского союза. Из детей в саду мало было тех, чья кровь была чистой — обычно были смешанные браки, немало было и браков армян и азербайджанцев. И никто тогда не задумывался над тем, кто какой национальности, они все звали друг друга по именам, а не как сейчас. Сейчас называют друг друга — армян, азербот, русист, хохол. Почему то именно так, даже не попытавшись вспомнить имя. В садике было так — а вот когда Гагик пошел в школу, было уже по-другому. Были три группы хулиганов, они охватывали с первый по десятый классы — русские, армяне и азербайджанцы. Русские дружили с армянами, потому что азербайджанцев было ощутимо больше, а вот немногочисленные украинцы дружили с азербайджанцами. Азербайджанцы могли запросто позвать кого-то из старших вмешаться в пацанскую разборку, не прекратить ее — а именно вмешаться, помочь. И тогда приходилось спасаться бегством, потому что за азербайджанских пацанов вступались здоровые лбы, азербайджанцы вообще жили очень сплоченно и всегда вступались друг за друга.

Чтобы не произошло того, что произошло в Сумгаите — армянский народ должен быть сильным. Трудно что-то возразить.

Но все равно Гагик, если бы он мог выбирать — предпочел бы не сильную Армению, которую все боятся — а большую, единую страну, где все дети ходят в детский сад вместе и никто не называет друг друга — армян, азербот, русист, хохол…

— Да, товарищ генерал…

— Вижу, что нет. Но это неважно, потом поймете. Старое не вернешь, в одну реку не войти дважды. Мне говорили, что вы были при Ходжалы, это правда?

— Да, товарищ генерал.

— Тогда скажите, то, что произошло в Ходжаллы… справедливо?

Каменистое, выстуженное ветром поле. Узкая горная тропа. Лес вдалеке. Вьющаяся над землей белая поземка. Алая кровь, испятнавшая снег…

— Нет, товарищ генерал. Тогда мне стало стыдно за то, что я армян.

— По крайней мере, вы не стали мне лгать майор. Это хорошо, нам долго работать вместе, и вы должны понимать, что лгать мне — бесполезно, я вижу людей насквозь. То, что произошло под Ходжаллы — это и в самом деле несправедливо. Несправедливость рождает еще большую несправедливость, и Сумгаит породил Ходжаллы. Нет, это не расплата. Это закономерный итог озверения людей, но это и еще кое-что. Когда противник не знает твоей силы и не верит в нее — тебе приходится совершать нечто подобное, чтобы устрашить людей. Чтобы противник знал, что на зло будет отвечено еще большим злом. Мало кто решится воевать со страной, воины которой могут казнить целый город от первого до последнего человека. Азербайджанцы трусы, и их трусость в помощь нам — но когда их больше, они становятся сильными и могут напасть. Вы слышали про азербайджанский нефтяной проект?

— Да слышал.

— Мало того, что их намного больше, чем нас — они становятся сильнее. Намного. Мы знаем, что они собираются закупить у Белоруссии и Украины две эскадрильи самолетов, а все, что мы можем им противопоставить — это один самолет[15]. Турки готовы поставить им все, что они пожелают и за что заплатят, это почти что один народ, и не надо сомневаться — в войне против нас будет воевать не только Азербайджан — но и Турция. Сейчас идет раздел дна Каспия, они становятся все сильнее и сильнее. Нефть делает их сильными — а у нас нефти нет. Но у нас есть люди, которые занимают разные посты в разных странах. Эти люди — армяне. Если мы попросим их помочь обеспечить безопасность всего армянского народа — неужели они откажутся?

— Для чего вы мне это говорите, товарищ генерал?

— Для того, майор Бабаян, что вы как никто другой знаете — как бежать из растерзанного города, оставляя за собой трупы родных. Для того, что вы сделаете все, чтобы это не повторилось…

США, штат Аризона US AFB Davis Mountain USAF Pararescue team — 563 Тренировочные полеты… 01 июня 2014 года

Аризона — штат просто удивительный, таких совсем немного. На юге штата — голая пустыня, полигон Юма Прувинг Граунд, один из крупнейших для отработки бомбометания. Есть на юге и орошаемое земледелие — кукурузу выращивают. Правда в последнее время фермеров все меньше и меньше становится, и дело тут не в том, что невыгодно — наоборот, очень выгодно, те, кто сажает кукурузу на спирт — в золоте купаются, потому что Е85, самое распространенное топливо в Штатах — это на восемьдесят пять процентов бензин, а на оставшиеся пятнадцать — чистый спирт. Ради этого спирта сажают кукурузу, пшеницу особых сортов, перегоняют на спирт древесину. Вот только беда в том, что поля эти — принадлежат теперь банкам и инвестиционным фондам, а работают на них наемные рабочие, в основном мексиканские нелегалы. Мало стало независимых фермеров, да и вообще — в Америке почти не стало свободных, независимых людей. Ведь кредит в банке, взятый на приобретение дома — это и есть ни что иное, как кандалы, правда не железные, а долговые. Но кому от этого легче?

На севере — зона Большого каньона, голые, почти бесплодные земли, сушь и жара, много туристов.

Сейчас, над штатом Аризона, да и над всей Америкой — распростерлась ночь. Ночь, скрывающая все — бедность и богатство, чистоту и грязь, добро и зло. Ночь всех уравнивает, в темноте все кошки серы. В темноте не было видно, что восьмая дорога, длинная бетонная змея, протянувшаяся через весь штат — обветшала и требует ремонта, который не на что делать, потому что страна воюет. Не было видно некоего Бенитеса, который, опасливо оглядываясь, перегружал вместе с дружком мешки из внедорожника в крытый фургон — мешки только что прибыли, их переправили через границу и теперь их надо было доставить в Нью-Йорк, что и согласился сделать Бенитес за девять тысяч американских долларов. Не было видно и шести транспортно ударных вертолетов АH-60 Alpha-5, зависших всего в нескольких десятках метров от дорожного полотна.

Ударные вертолеты АH-60 Alpha-5 появились в американской армии всего три года назад — хотя фирма Сикорского производила их уже более двадцати лет на экспорт. Первыми, такую машину заказала армия и специальные силы Колумбии — жестокая повстанческая война в горах диктовала свои законы. Нужен был вертолет, который мог не только высадить десант — но и капитально зачистить площадку. Поэтому и появился вертолет с неофициальным названием Raging Hawk[16] — наверное самый тяжеловооруженный вертолет в мире после AH-47[17], применявшегося еще во Вьетнаме. Вооружение в версии Alpha-4 — тридцатимиллиметровая пушка под фюзеляжем, два пулемета GAU-8 калибра 12,7 на крыльях и еще два Минигана на своих стандартных местах. Затем Израиль заказал новый боевой вертолет, его сделали на основе Alpha-4, только пулеметы GAU-8 заменили на восемь противотанковых ракет, а Миниганы убрали вовсе. В таком же варианте, только без ракет пошел в серию Euro Hawk, запущенный в производство в Польше на заводе Свидник. В то же время — американская армия упорно не желала закупать вертолеты с тридцатимиллиметровой пушкой под фюзеляжем, предпочитая жестко разделять функции вертолета-штурмовика и транспортного вертолета. И только Афганистан расставил все на свои места. Американский спецназ использовал вертолеты Ми-24, принадлежащие Польше и Чехии, а чехи так и вовсе забрасывали и эвакуировали свой спецназ, группу 601 только вертолетами Ми-24. Этот вертолет, запущенный в производство в Советском союзе еще в семидесятые, по уровню бронирования и боевой живучести до сих пор превосходил Апач, мог использовать противотанковые управляемые ракеты, неуправляемые реактивные снаряды, ракеты воздух-воздух, на нем была тридцатимиллиметровая пушка, прошибающая стены домов — и при этом в нем была грузовая кабина, позволяющая перевозить восемь-десять бойцов. В итоге в десятом году был объявлен тендер на создание "американского Ми-24". Победила в нем фирма Сикорского, у нее, по сути, он уже был — а вот другим пришлось бы его разрабатывать. В итоге — тендер свернули, а на вооружение специальных авиационных подразделений США, в частности сто шестидесятого полка специальной авиации и спасательных команд ВВС приняли АН-60, вертолет с вооружением АН-64 Апач (только противотанковых ракет было восемь, а не шестнадцать), и в то же время способный перевозить десять десантников, поддерживая их огнем при высадке. Дополнительное бронирование керамическими плитами позволяло этому вертолету активно действовать в таких смертельно опасных местах, как Кандагар. Сейчас на вертолетах были дополнительные баки, в кабине каждого было по восемь бойцов спецназа ВВС и им предстояло сейчас, в самом деле, прорвать границу. Официально это проходило как совместные, американо-мексиканские учения.

На данный момент вертолеты сожгли уже двадцать процентов от имеющихся в их баках топлива и продолжали жечь его еще больше, потому что висение, да еще висение на такой небольшой высоте над землей — не самый оптимальный режим работы вертолета. Но двигаться вперед было нельзя — не были подавлены позиции ПВО, выстроенные мексиканцами в пустыне по всему пути следования. Как только они будут подавлены — можно будет двигаться дальше.

В этот же момент, на высоте сорок шесть тысяч футов над землей, намного выше облачного покрова, скрывающие от них землю, подвешенные лунными лучами над серебристой, безмолвной равниной висели два огромных черных ската. Размах крыльев каждого из них превышал пятьдесят метров, каждый весил больше ста пятидесяти тонн и нес по двенадцать тонн боевой нагрузки, состоящей из управляемых ракет типа JSOW и бомб типа JDAM. Каждый из них имел боевой номер и название в честь какого-либо штата США — первый имел номер 82-1068 Spirit of New York, второй — номер 82-1071 Spirit of Missouri. В реальном бою каждый из них должна будет прикрывать восьмерка истребителей F16 ВВС Польши, находящихся на некотором удалении, но готовых вступить в бой — но сейчас небо было пусто, черно, и скаты висели в темноте одни, одинокие и страшные.

Этих самолетов было двадцать, каждый на момент их создания стоил миллиард долларов, а с учетом расходов на разработку — два миллиарда долларов. Если бы эту программу возобновили — то цена теперь была бы как минимум пять миллиардов за машину. Это были еще птицы времен холодной войны, их должно было быть сто сорок, и они должны были проникать сквозь самую насыщенную и опасную систему ПВО в мире — через противовоздушную оборону Советского союза. Но Советский союз распался, их ПВО, как теперь поговаривали, можно было проткнуть и пальцем, машин этих сделали всего двадцать одну и заморозили программу. Старик Б-52, находящийся в строю шестьдесят лет выполнял ту же самую работу и за меньшие деньги — ведь сейчас работа стояла в том, чтобы просто доставить куда надо как можно больше бомб и ракет за меньшую плату. Б52 проходили модернизацию за модернизацией, их преемника Б1 почти что сняли с вооружения — но оставили на всякий случай тридцать шесть штук, про Б2 вообще не говорили. Не было сейчас у Америки достойных противников и потому в конкурсе на перспективный разведывательно-ударный самолет победил… Боинг — 777! Да, да… Первым флот закупил E-8 Poseidon, разведывательно-ударный морской самолет, переоборудованный Боинг-767 способный нести противокорабельные и крылатые ракеты на внешней подвеске, а так же торпеды. Армия предпочла более крупный Б777, три семерки, самый крупный из двухдвигательных самолетов[18]. Он мог нести до двадцати тонн бомб и ракет в неядерном исполнении на внутренней и внешней подвеске, обеспечивать связь для находящихся внизу войск, служа ретранслятором и вести разведку наподобие J-Star, передавая данные в реальном режиме времени сразу конечным их потребителям. При этом эксплуатация этого самолета, по сути гражданского, с гражданскими же запчастями, обходилась армии чуть ли не на порядок дешевле эксплуатации обычного бомбардировщика.

Ну а то, что этого неуклюжего тихоню мог догнать и сбить любой истребитель… Как дальновидно сказал министр обороны Гейтс — а сколько истребителей у Аль-Каиды[19]?

Подполковник ВВС США, 509 бомбардировочное крыло, Джей Гудман с базы AFB Whiteman штат Миссури, один из немногих специалистов самого высочайшего класса в вопросах прорыва насыщенной средствами ПВО обороны и нанесения ударов высокоточным оружием был с этим категорически не согласен.

Как профессионал, полковник смотрел на то, что происходит в ВВС. Уходили профессионалы, последние профессионалы, из тех, которые летали по самому краю, сопровождаемые перехватчиками Сухого и, видя засветки от советских радаров на экране — подполковника один раз вели разом с одиннадцати точек, это был самый настоящий частокол. Сейчас ВВС громили в пользу ракет, установленных на подводных лодках, а тяжелобомбардировочную авиацию громили в пользу тактической. Почему-то в девяностые сложилось такое впечатление, что бомбардировщики никому не нужны и ту работу, которую выполняет один тяжелый бомбардировщик, может выполнить звено тактических истребителей — бомбардировщиков, получая поддержку от воздушных танкеров на всем пути до цели.

А если не получится? А если не будет этих проклятых танкеров? А если полыхнет на Востоке — на всем Востоке, и там просто не будет баз поддержки? А если воевать с Саудовской Аравией, у которой есть истребители Silent Hawk? Или с Ливией, у которой есть Су-35? А если — в самом страшном сне не привидится — с Китаем? Тактический истребитель-бомбардировщик он и есть тактический истребитель, бомбардировщик, летчики в тактических крыльях, нанося удары по Аль-Каиде деквалифицировались, учения с прорывом настоящей, серьезной ПВО не проводились уже давно. Только тяжелый бомбардировщик с дальностью полета несколько тысяч миль без дозаправки, с высококвалифицированным экипажем, натасканным на противодействие самым опасным системам ПВО — это инструмент действительно глобального господства. Только такая машина способна нанести удар в любой точке земного шара через несколько часов после принятия решения — подводной лодке с крылатками до стартовой позиции придется чапать несколько дней, хорошо, если окажется рядом — а если нет? Тот же Б52 можно было дешево модифицировать, поставив четыре двигателя от семьсот сорок седьмого и модернизировав авионику — и получить на выходе отличный бомбардировщик, который еще лет двадцать прослужит. Нет, вместо этого закупили как бомбардировщик, переделанный гражданский самолет с двумя (!!!) моторами. Интересно — те, кто принимал решение, они хоть раз участвовали хотя бы в учебном воздушном бою? Вероятно — нет, иначе бы не сделали такой глупости. У власти в ВВС кто попало — то бывшие извозчики, то истребители…

В конечном итоге — дошли до абсурда. Сначала тактическая авиация раздавила стратегическую. Теперь тактическую авиацию давят беспилотники, и легкие самолеты поддержки — бывшие самолеты для опрыскивания полей, с бронированной кабиной и подвесками для бомб, вот таково теперь лицо USAF.

А вот когда прихватит — воевать будет некому. И нечем. Что китайцы, что русские — в случае чего спуска не дадут.

Подполковник взлетел на своем Духе Миссури с базы в Уайтмэн, штат Миссури два часа назад и сейчас два призрака лениво ходили восьмерками над территориями штатов Техас и Аризона, ожидая сигнала. Он знал, какую задачу ему предстоит выполнить — и был, черт возьми, более чем доволен своей новой миссией. Разбомбить русских, подавить ПВО и аэродромы военно-воздушных сил целого региона. Черт, не для этого ли они строили эту машину, не для этого ли они тренировались днем и ночью, готовясь к самой главной схватке в своей жизни? Может быть, когда их птицы исполнять такую миссию, дадут русским солидного пинка под зад — может быть тогда в штабе ВВС вспомнят и о парнях на бомбовозах, которые между прочим выиграли Вторую мировую войну[20].

Но все это будет потом, сейчас нельзя об этом думать — сейчас нужно готовиться к настоящему делу. К границе вывели две батареи RAC-3 Patriot, они должны были их обнаружить и условно — уничтожить. Русские зенитные установки — пусть и условно, американскую войсковую ПВО нельзя сравнить с русской, так, слезы — имитировали несколько ЗРАК Авенджер[21], они обязаны были двигаться, чтобы затруднить атакующим задачу. Для имитации боя использовались учебные боеприпасы, лазерные системы имитации и офицеры — посредники.

Единственно, где нет сейчас посредника — это кабина В2, здесь он просто не поместится.

— Джо, что на радаре? — бросил подполковник, чуть отклоняя штурвал

У В2 был уникальный радар APQ-181 пассивного типа, такие радары, не дающие демаскирующего излучения больше нигде не использовались.

— Патриоты выстроились на полигоне, придурки. Шпарят локатором строго на север, но нас не видят. Иногда включают режим прицеливания. Я бы оставался в этом секторе, не выходил им под луч. И снизил скорость.

Подполковник посмотрел на индикатор расхода топлива

— Черт, что они возятся. Еще полчаса — и нам придется брать тайм-аут на дозаправку…

— Выдержим.

— Я не собираюсь совершать экстренную посадку в Мексике. Слишком много чести для этих ублюдков…

Подполковник сказал — и пожалел о сказанном. Тотчас же. В армии США огнем и мечом насаждалась политкорректность. Самое страшное было — что-то сказать о человеке другой национальности или расовой принадлежности, за это можно было запросто угодить под трибунал.

— Управление один — Бегунам, как вы там, прием…

Управление один — так назывался самолет ДРЛОУ (дальняя радиолокационная разведка и управление) Е3, описывающий большие круги где-то над северным Техасом.

— Бегун-один, мы здесь в полном порядке. Ждем команды поиметь кое-кого, прием… — ответил подполковник

— Легче, Бегун. Время пришло. Объявляю пятиминутный отсчет, всем перейти в режим радиомолчания, связь только на прием. Бегун, вы идете первым, условные цели уничтожить, как понял, прием.

— Понял, пятиминутный отсчет и в бой. Спасибо, Управление-один.

— Не за что, Бегуны. Удачи вам!

— К черту… — подполковник был уже собран и сосредоточен, как всегда перед прорывом — Джо, у нас пять минут. Запускай самотестирование систем, готовь самолет к прорыву. Время идет.

— Вот, это дело…

Подполковник отработал штурвалом, совершая широкую дугу, чтобы примерно через четыре минуты тридцать секунд, плюс-минус, выйти на боевой курс. Он решил прорываться к целям с северной стороны, со стороны Южной Калифорнии, и после удара не делая резких маневров уйти в сторону Мексиканского залива, а там вызвать заправщик с Майами.

На пятой минуте, когда было завершено самотестирование всех систем — оба самолета легли на боевой курс. Система перешла в режим полного радиомолчания и отключила любую "фонящую" аппаратуру. Прокладка курса самолета теперь велась в пассивном режиме — он не пользовался локатором, а шел по карте, забитой в память компьютера, при этом постоянно считая и корректируя свой курс от последней известной точки. Двигатели перешли в максимально экономичный режим работы, частично закрыв заслонки и воздухоприемники, все управляющие плоскости самолета прижались к крыльям, чтобы давать возможно меньшую засветку. Трудно поверить — но машина с размахом крыла пятьдесят два метра в таком состоянии на экране радара выглядела как объект размером… одна десятая квадратных метра! Как большая птица.

— Ястребы с первый по шестой — вперед!

Простая команда, отданная с самолета управления, сорвала винтокрылые машины вперед — но перед тем, как ее отдали — много что произошло.

Стратегические бомбардировщики Дух Нью-Йорка и Дух Миссури пересекли границу, при этом их так и не обнаружили системы ПВО, ни стратегические, ни тактические. Они ими тоже не занимались — это должны были сделать другие люди. Примерно в ста пятидесяти милях от границы бомбардировщики "подставились" — когда открывает бомболюк, радиолокационная отметка от машины увеличивается на порядок — но это уже неважно, бомбы то сброшены. В течение нескольких десятков секунд из бомболюков бомбардировщиков вывалились по двенадцать тонн планирующих бомб и ракет, разлетевшихся на триста шестьдесят пять градусов — новые системы управления высокоточным оружием это позволяли. Несколько ракет ударили в источники излучения, установленные в безлюдных местах и имитирующие позиции ПВО — при этом для усложнения задачи излучение включалось только на несколько секунд, потому что именно так ведет себя опытный офицер ПВО, не желающий стать жертвой ПРР — противорадиолокационной ракеты. Несмотря на то, что был предусмотрен полуторный запас ракет — две позиции ПВО ракеты так и не сумели поразить, это означало возможную потерю одного или двух вертолетов на маршруте и десять процентов риска для бомбардировщиков. Вертолеты — это еще ничего — а вот для бомбардировщиков стоимостью миллиард долларов за штуку — это уже неприемлемый риск. Впрочем, на то и учения, чтобы выявлять возможные риски и вносить изменения в план — эти стрельбы, например, показали, что нужно радикально менять конфигурацию и боевую загрузку крыла для подавления ПВО противника.

Планирующие бомбы удали точно в отмеченных местах и не взорвались, потому что это были бетонные болванки. В реальности они бы уничтожили ВВП аэродрома Мигалово, опорный аэродром для ВВС России на этом направлении, аэродромы в Миллерово, Зернограде, Ейске, Крымске выведя из строя девятнадцатый и тридцать первый гвардейские истребительные полки, пятьсот шестьдесят второй истребительный полк, а также семьсот двадцать шестой учебный центр ПВО — смертельно опасный объект, потому что там был опытный инструкторский состав и несколько самолетов Су-50.

При этом — условиями задания не предусматривался вывод из строя техники и летного состава — планировалось уничтожить только центры управления и ВПП. Нужно было два часа времени, не больше, чтобы не дать русским поднять истребители, пока спецназ ВВС не сделает свое дело. Дальше, в случае если этого времени окажется недостаточно — должен был быть нанесен повторный удар по этим объектам уже беспилотными летательными аппаратами MQ-9, а в критической ситуации — и силами ВВС Польши.

Тем не менее — и эти результаты не были признаны удовлетворительными — по меркам экспертов вероятность того, что русские в течение двух часов не смогут поднять в воздух ни один самолет на этом направлении была около семидесяти процентов. Поэтому, по результатам учений в состав ударной группы были включены еще два стратегических бомбардировщика В2 Spirit.

А сейчас — два бомбардировщика, выполнив поставленную перед ними задачу, ушли в сторону Мексиканского залива. Поднятые на перехват истребители F18 ВВС Мексики обнаружить их и выполнить учебный перехват не смогли.

Поднятые в воздух беспилотные летательные аппараты MQ-9 Reaper, вооруженные новейшими малогабаритными ракетами Viper Strike и кассетными боеприпасами CSS смогли пробить оборону Пэтриотов и Авенджеров. Они шли двумя волнами — шесть и двенадцать машин, первые из них были вооружены ракетами TOW и противорадиолокационными ракетами JASSM. Тем не менее — из первой волны уцелела только одна машина, а из второй были сбиты три из двенадцати, что ослабило ударную группировку беспилотников, призванную контролировать всю Ростовскую область на период проведения операции. Потери, причиненные беспилотникам, были признаны критическими — вследствие чего было принято усилить группировку, занимающуюся подавлением ПВО четырьмя самолетами EF 18 Growler, несущими системы РЭБ и специализирующимися на подавлении ПВО противорадиолокационными ракетами. Они должны быть в последнюю минуту перелететь на аэродромы в Прибалтике и почти сразу же нанести удар, заправившись с воздушного заправщика над территорией Украины. Учитывая характеристики ударных систем этих самолетов — вход их в воздушное пространство России даже не планировался.

И вся эта воздушная мощь должна была обрушиться на Ростовскую область только ради одной цели — чтобы дать нескольким ударным вертолетам дойти до целей и вернуться обратно…

В это же время, в районе Ногалеса (это на американской стороне границы, хотя название населенного пункта чисто мексиканское), в холмах в районе Патагонии над землей висели, ожидая команды три огромных (по вертолетным меркам) машины, каждая из которых была размером с С130. Но это были не сто тридцатые, с вьетнамских времен являющиеся основным воздушным транспортом для американских солдат. Это были новейшие конвертопланы МН-44[22], только в прошлом году начавшие поступать в войска. Фюзеляж похож на "сто тридцатый" — только крыльев нет, вместо них длинные и широкие подкрылки, на конце которых — такие же поворотные моторы с большими винтами, как и на V-22 Osprey. В двух из них было по шестьдесят десантников восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии — почти максимальная вместимость, для зачистки территории каждая такая машина несла по четыре пулемета типа Миниган и крупнокалиберный пулемет М3 на откидывающейся хвостовой аппарели. Третий самолет был первым из произведенных AH-44 — вертолетный взлет и посадка, самолетная скорость, вооружение — гаубица сто пять миллиметров, автоматическая пушка Бушмастер-3 тридцать пять миллиметров и две пушки Вулкан. Это был тот же самый знаменитый Spooky АС-130, только способный действовать и как вертолет и как самолет.

Эта группа должна была выйти ко второму известному месту расположения заложников — к Волгодонску. Сейчас она была в неполном составе — в реальности группа должна была быть смешанной, в нее должны были включить двадцать четыре — по отделению на каждом самолете — оператора GROM, специального подразделения польской армии, подготовленного по стандартам американской Дельты и русской Альфы. GROM в полном составе прошел и Ирак и Афганистан, а сейчас находился на территории Крэсов Всходних, где вел непрекращающуюся войну с русскими бандитами. Каждый из операторов имел подготовку и боевой опыт, ничем не уступающие любому из американских специальных подразделений, включая СЕАЛ и Дельту. Включение операторов GROM в план операции был обусловлен чисто политическими причинами — еще не хватало, чтобы при штурме американские операторы убили кого-то из польских военнопленных. Скандал десятого года с британской заложницей, убитой при освобождении осколками американской гранаты — помнился до сих пор. Поэтому — американцы занимают и обеспечивают периметр, боевой конвертоплан зачищает особо опасные цели — прежде всего, стоило бояться охраны атомной электростанции, у них были новейшие БТР-82 и БТР-90, а польские спецназовцы ведут бой с русскими экстремистами, удерживающими польских военнопленных, американцы только поддерживают их снайперским и пулеметным огнем по необходимости. Если при освобождении погибнут польские заложники — а американцы считали, что в лучшем случае погибнут пятеро, в худшем — двенадцать из двадцати — винить в этом надо будет только польских спецназовцев, но никак не американских.

Пока группа польского спецназа тренировалась в тренировочном центре полиции под Варшавой — им не раскрывали суть и смысл предстоящей операции — роль польских оперативников выполняла штабная рота одного из полков дивизии, прошедшая подготовку по освобождению заложников. Для отработки опознания и взаимодействия — на них были шевроны с польским, красно-белым флагом и польские знаки различия.

Эта группа вышла одновременно с первой, даже чуть пораньше. На MV-44 была более совершенная аппаратура, чем на Оспри, штурман мог напрямую, а не через самолет ДРЛОУ получать информацию со спутников слежения. Поэтому — как только стало понятно, что коридор пробит, и системы ПВО подавлены — группа два снялась с места, переводя двигатели из вертикального в горизонтальный полет. Конвертопланы пошли вперед, держась не выше ста футов от земли, и именно так они пересекли пограничную реку Рио-Гранде, взмыв на мгновение лишь над стеной, проклятой стеной, разделяющей теперь два берега одной реки и людей, живущих на этих берегах…

В качестве объекта для штурма первой группы был выбран завод в Хермосило. Здоровенная коробка, бывший автомобильный завод, обанкротившийся и заброшенный, там даже осталось часть оборудования для производства большегрузных пикапов, еще десятилетие назад бывших очень популярными в США. Для того, чтобы выйти на этот объект, вертолеты пошли не самым коротким путем — над морем, почти параллельно берегу залива Галф Калифорния, но не приближаясь к берегу.

Над морем же они дозаправились. В качестве дозаправщика использовался MC-13 °Combat Talon, боевой самолет, предназначенный для доставки сил спецназа на вражескую территорию, и снабженный системами спутникового ориентирования и РЭБ получше, чем у многих истребителей. Сейчас в его брюхе был быстросъемный резервуар с авиационным топливом и два насоса, заправка производилась с нарушением всех мыслимых норм безопасности: не больше пятидесяти футов над поверхностью воды, вертолеты летели в струе воздуха, оставляемым большим самолетом, и их трясло и мотало в воздушном потоке так, что одно неверное движение пилота — и вертолет нырнул бы в воду. Вообще, было бы проще взлететь с десантного корабля — дока, расположенного где-нибудь в Тихом Океане, в районе Байа Калифорния, пересечь калифорнийский полуостров и почти сразу оказаться у Хермосило — но этот план по каким-то причинам отвергли…

— Зона высадки! Одна минута!

Под ними был город — как и все мексиканские города большой и шумный, здесь была активная ночная жизнь. Слишком активная — когда они летели над пригородами — кто-то их заметил, и тонкая красная линия трассеров потянулась с земли к одному из вертолетов. Эта цепочка, распарывающая темное небо и пытающаяся нащупать их, пугала пилотов и десантников больше, чем то, что им предстоит. В нормальных ситуациях на таких вертолетах столько огневых средств, что попытавшегося их обстрелять потом даже для похорон не смогут собрать в единое целое. Но сейчас то у них не было боекомплекта вообще! Только холостые и вездесущие лазерные имитаторы. У операторов — на всякий случай по две пистолетные обоймы в укладке, пистолеты применять запрещено, а то мало ли. А что если у одного из вертолетов будут проблемы и ему придется совершить вынужденную посадку посреди города, из которого по ним стреляют?

— Эй, какого черта?! — заорал второй пилот, он же оператор вооружения, сидевший справа от пилота — вы это видели? Они боевыми стреляют.

— Управление-один, на связи Пират-главный. Подходим к цели, на подходе обстреляны боевыми патронами из пригорода, повторяю — обстреляны боевыми патронами из пригорода. Вопрос — наши дальнейшие действия.

— Пират, здесь Управление, вопрос — есть повреждения или потери?

— Управление, потерь и повреждений нет, мы на подходе к зоне высадки. Вопрос — какого черта здесь происходит?

— Пират, это Управление. Приказываю производить высадку по плану, в случае повторного обстрела боевыми — сообщить.

— Пират — принято!

Завод — прямоугольная бетонная коробка, затемненная, этакий монолит в ночи промзоны — рос на глазах.

— Пират главный — всем Пиратам! Приступить к огневому налету, по всем вооруженным людям — огонь без команды!

Вертолеты разделились, вставая в круг, одновременно заработали и пулеметы, и автоматические пушки. Здание обороняло от восьмидесяти до ста двадцати человек, точное количество обороняющихся по условиям учений не сообщалось. Вертолеты трясло и раскачивало в воздушных потоках, поднимающихся над городом, часть "террористов" оказались на улице и даже на крыше здания. В течение последующих двух минут они все погибли. Выглядело это так: операторы бортовых пулеметов просто включили инфракрасные прожекторы, установленные на каждом пулемете и били по всему что шевелится. У операторов автоматических пушек все было еще проще — у каждого был джойстик с красной кнопкой и экран, на котором местность давалась в режиме термовидения, люди на экране как будто светились в темноте. Перекрестье прицела подводится к мечущейся, стреляющей по ним ослепительно яркой фигурке, короткая очередь, чуть заметное содрогание корпуса вертолета — все, попадание. Это больше походило на компьютерную игру, нежели чем на бой.

— Пират пять, Пирату главному, у меня утечка в гидравлике, двигатель теряет мощность! Пока держусь.

— Принято, Пират пять. Всем Пиратам — начать высадку! — пилот Пирата — главного примерно прикинул ситуацию — после высадки освободить посадочную площадку для Пирата — пять, обозначить ее светом, как поняли.

— Вас понял, Пират-главный, начинаем высадку!

Все было почти как и в реальности, если не пострашнее — в реальности у тебя есть оружие, боевое оружие с боевыми патронами. Тут у тебя неизвестно что — а страна совсем недружественная, уж Джек М., полетавший над Мексиканским заливом знал это как никто другой. Если те ублюдки, что сейчас внизу, решат их и в самом деле убить — с них станется.

— Травлю трос!

В отличие от десантного вертолета, спуск по которому производится с канатов, после спуска сбрасываемых на землю — со спасательного вертолета спускаются по тросу лебедки, потому что спасатели должны не только покинуть вертолет, но и подняться потом на борт тем же самым способом, каким они его покинули.

Вертолет заскользил вниз

— Пошел!

Самый сложный и самый опасный трюк — так называемая "лесенка", никто из десантников в жизнь не сделает, да и пилота, допустившего такое, моментом отстранят от полетов. Суть ее в том, что парашютисты — спасатели начинают спускаться не тогда, когда вертолет завис над точкой сброса (и стал прекрасной мишенью), а тогда, когда он еще летит к ней, чтобы, когда вертолет зависнет — оказаться на земле немедленно. Сорваться — да запросто. Но зато десантирование в таком случае ускоряется вдвое, а десантник на веревке — все равно, что жестяная утка в тире.

Джек М. шагнул за борт вторым, уцепился за стальной трос, который тутти был вместо обычного (попробуйте удержаться, тогда поймете). Несмотря на кевларовые перчатки — руки как онемели, оператор травил трос дальше и они все дальше и дальше спускались к земле, в ревущую тьму. Над ними бил бортовой пулемет, гильзы с гильзоотвода сыпались совсем рядом, Джек помнил, как одна из них залетела к нему за шиворот… он тогда выл, держался на тросе и выл. Но держался.

Бетонная планида крыши заняла в очках ночного видения весь обзор — и Марио, висевший на тросе в самом низу, у самой корзины — прыгнул, покатился по бетону, приводя в боевую готовность свой M249 SPW, очень уважаемое спасателями оружие. Первым всегда шел пулеметчик, он должен был прикрыть высадку, и в случае, когда не было ограничений по скрытности — первую ленту он обычно выпускал на подавление, пока спускались все остальные. Сейчас такого ограничения не было — Марио открыл огонь на подавление, трепещущее на стволе пламя, и зеленые трассы в приборе ночного видения делали все это похожим на стрельбу из какого-то бластера.

Джек М чуть расслабил онемевшие пальцы и соскользнул вниз, отцепившись от троса в точно рассчитанной точке и толкнувшись, чтобы не зацепиться ногами за спасательную корзину и не упасть. Упал на бетон, упал не так как рассчитывал, тяжело, не сумел спружинить — но это уже неважно. Пальцы почти не слушались, он еле скинул кевларовые перчатки прямо на бетон, перехватил висящий на боку автомат, перевел его в боевое положение, залег. По ним не стреляли, все кто был на крыше были уничтожены, и Марио почти прекратил огонь, только раз в две — три секунды пускал короткую, "прощупывающую" очередь.

— Начинаем движение! Разбиться на группы, задача — проникнуть в здание! Все вооруженные люди являются противниками!

Штурмовая четверка, в которую входили Джек М, бывший морской пехотинец Бро — его так и звали все Бро, потому что он был негром и любил слушать тюремный рэп, Ник, которого вообще то звали Николай и Герхард, немец из Техаса[23] подбежали к аварийному люку, ведущему на крышу — таких на все здание было всего шесть, и сейчас за ними было еще две четверки, ждавшие их действий. Бро был вооружен тем же M249SPW, а вот у остальных были карабины Knights Armament SR-16 CQB с подствольными гранатометами М320 и глушителями. Спецназ ВВС уже перешел со старого патрона 5,56 на новый.300[24], баллистикой схожий со старым добрым русским 7,62*39 от АК. Еще у каждого должен был быть короткий дробовик — но в этот раз их использование запретили.

О том, что ведущая вниз дверь либо заминирована, либо под прицелом — не стоило даже сомневаться. Не может быть, чтобы она не была под прицелом.

Джек М огляделся — и вдруг заметил огромные вентиляционные короба, выходящие прямо на крышу, короба эти были столь огромными, что через них без проблем мог пройти человек. Интересно — а луч лазерного имитатора может имитировать пробитие металла воздуховода или нет? Наверное — все же нет, это же луч.

Он показал на пальцах, что задумал — и вторая четверка рванулись к стоящему рядом воздуховоду. Сейчас те, кто ждет их там, внизу, с пальцем на спусковом крючке — сильно удивятся…

Крышку люка подцепили на тросик, прилепили полоску "Блейда" в тех местах, где должен был быть замок — Эй-стан отучал открывать двери руками — после чего по команде Джека М один из спецназовцев ВВС швырнул в воздуховод светошумовую гранату, а через две секунды — рванул Блейд, чисто вырезав взрывом замок, Бро рванул за тросик, а Ник забросил в зев аварийного выхода еще одну светошумовую гранату.

Получилось вот что… чтобы это представить, возьмите воздуховод и постучите по нему кулаком. Чувствуете звук? Замкнутое пространство как бы резонирует и распространяет звук А звук разрыва светошумовой гранаты примерно соответствует звуку разрыва гаубичного снаряда, и все это — рвануло в замкнутом пространстве воздуховода. Джек М был бы сильно удивлен, если бы кто-то в такой ситуации смог сохранять хладнокровие — а через секунду рванула еще одна, уже светошумовая граната…

Спецназовцы рванулись вниз, это был длинный и большой коридор с металлическим полом, перекрытый чем-то вроде баррикады. За баррикадой были люди, но они были оглушены и ошеломлены — несколько коротких очередей покончили с ними. Вооружены они были изрядно, даже пулеметом.

— Разбиться на пары! Начать зачистку!

Времени разбираться нет — одна пара прикрывает коридор, остальные занимаются делом — если помещение — то вышибается дверь и внутрь летит светошоковая граната. Затем помещение быстро осматривается, террористы добиваются, заложники, если они там есть — освобождаются, пусть оглушенные и ослепленные. Бой в здании — это не совсем то, чему учат спецназовцев ВВС — но общий уровень тактической и стрелковой подготовки позволяет им выживать и в этом бою. У каждого из них по двенадцать цилиндров светошумовых гранат, и только по одной осколочной — у задачи освобождения заложников свои правила боя.

Наскоро зачистив этаж, они вышли к лестнице — и поплатились при попытке спуститься вниз. Из коридора второго этажа заработал пулемет, сразу же убило Герхарда и еще одного парня. При подавлении пулемета — а его поддерживали два автоматчика — погиб еще один спецназовец ВВС.

Пробив оборону коридора, они вышли к главному конвейеру, потеряв еще одного бойца — и тут началась собачья свалка, то, чего при штурмовых действиях надо стараться избежать любой ценой. Четыре четверки, спустившись по тросам с крыши здания вниз, туда, где сопротивление уже было подавлено — подорвали в двух местах ворота и прорвались внутрь, сразу к главному конвейеру — но попали под огонь и понесли потери. В этот момент начался штурм и со второй стороны, со стороны коридора — но террористы знали это и подготовились к круговой обороне. Все это было похоже на какую то безумную сцену из Терминатора 2 — только завод тут был не работающим, потому что сейчас ни хрена ничего не работает. А в остальном все то же самое — бой на уничтожение посреди промышленных роботов, ограждений из сетки, каких-то проходов.

Завернув — вдвоем с Ником за большую махину сварочного робота, они увидели двух людей, связанных и лежащих в какой-то технологической выемке. Эти люди были во всем черном, на головах у них были темные шапочки, раскатанные вниз — только без прорезей маски.

— Прикрой!

Ник залег прямо в проходе — чем меньше твой силуэт как мишени, тем лучше, Джек М встал на колено около заложников, сдернул с одного из них шапочку.

— Ты кто?

— Морская пехота, мать твою. Развяжи мне руки, кажется я обоссался, черт…

— Повернись.

Морской пехотинец, изображавший заложника, повернулся на бок — и Джек М полоснул ножом по ленте белого пластика.

— Второго сам освободишь. Сиди пока здесь.

— Спасибо, парень… — морской пехотинец повернулся, и вдруг крикнул — сзади!

Это был технологический тупик, нормально развернуться тут было невозможно. Джек М упал на бок, повернувшись так, чтобы видеть противника — черная маска, уже наведенный автомат. Стакатто очереди террориста и глухие хлопки выстрелов американского автомата раздались одновременно.

— Парень, с тебя текила… — предупредил Марио один из "террористов", молодой, чисто выбритый и смуглый с G36, он уже снял маску и сейчас курил какую-то вонючую дрянь.

— С чего это? У нас обычно ставят проигравшие.

— У нас не так. Ты поставишь нам текилу — а мы угостим тебя виски. Идет?

— Идет, пошли…

Топая по стальным переходам, они пошли наверх, вперемешку террористы, заложники и спасатели ВВС, подбирая по пути убитых и вспоминая все перипетии произошедшего боя. В целом бой прошел неожиданно тяжело, Джек М. не ожидал такого, ведь он знал, что против них будет не армейский, а полицейский федеральный спецназ Мексики. Их ошибкой было то, что, планируя оборону здания (их не предупредили о том, что будет именно вертолетный десант), они поставили треть своих людей в оборону вне здания — а надо было оставить только парные сторожевые посты, и возможно даже — только на крыше. На крыше они разместили и два из четырех имевшихся у них пулемета, а кроме того у них было четыре тяжелых пикапа, вооруженных пулеметами. Если ждать наземной атаки — расстановка может быть и верная — но при воздушной, они потеряли треть личного состава, так ничего и не противопоставив вертолетным пушкам и бортовым пулеметам. Если бы они сконцентрировались в здании, оставив на крыше наблюдателей — спасателями бы изначально пришлось иметь дело как минимум с тремя десятками дополнительных противников и Джек М. не был уверен, что они справились бы с ними.

И все-таки мексиканские федералы удивили своими боевыми навыками, удивили.

— Тебя как звать?

— Хосе. А тебя.

— Джек. Где ты научился так стрелять?

Хосе невесело усмехнулся

— На улице, где же еще? У меня с десяти лет ствол. Тут у нас перестрелки в городе каждый день, у бандитов есть даже броневики. Берут грузовик, обшивают его стальными листами, пара пулеметов в кузов — и готово.

— А как ты в полицию попал?

— У меня брата старшего убили Зетас. Кастрировали и отрезали руки. Он истек кровью у нас на пороге. Я теперь мщу.

— Извини… — Джек М., несмотря на то, что участвовал в боевых действиях, такой жестокости представить не мог. Даже в Ираке максимум что могли — отрезать голову.

— Ничего… Я уже достаточно отомстил.

По лестнице они поднялись на крышу, там стоял вертолет, тот самый, у которого была утечка в гидравлике, ему обозначили посадочную площадку, кинув пару ХИСов, химических источников света. Ждали механиков, пилоты сидели в кабине, мексиканские полицейские из "убитых при штурме" осматривали вертолет, с любопытством рассматривали пушку, пулемет, подвесные с противотанковыми ракетами, цокали языками, громко и восхищенно комментировали.

— Внимание всему американскому военному персоналу! — закричал кто-то — всем кто не убит, приказываю подойти к источнику света!

— Извини… — Джек хлопнул Хосе по плечу

— Да ничего… Текила с тебя.

— Заметано. А с тебя — виски.

Спасатели собрались у офицера-посредника, который размахивал ХИСом, быстро посчитались. Задача была выполнена, заложники были освобождены — и им присудили заслуженную победу. Вот только из шестидесяти человек, начинавших штурм — в живых осталось тридцать восемь.

На второй зоне высадки в Сьюдад-Хуаресе все было еще хуже.

Эта зона представляла собой тренировочный полигон, выстроенный мексиканскими строителями под руководством американских военных инженеров, создающих тренировочные комплексы для тренировок ближнего боя в урбанистической местности. Комплекс был построен с явной "восточной" спецификой, но мексиканцы добавили много чего своего, для реализма. Хуже всего то, что основой защитников комплекса зданий, где проходили тренировки по урбанистическому ближнему бою — стал спецотряд мексиканской морской пехоты, прошедший переподготовку на этом полигоне и имеющий навыки городского боя и борьбы с терроризмом — но не забывший и общевойсковую подготовку. В обычное время этот отряд морской пехоты исполнял обязанности полицейского спецназа в городе Сьюдад-Хуарес, применяя на практике знания и навыки о городском бое, полученные здесь. Сьюдад Хуарес был приграничным городом, там было полно наркотиков, беглецов от правосудия — и хуже всего, влияние в этом городе оспаривали Зетас и Синалоа. На стороне обоих воевали бывшие полицейские и военные, в том числе и те, кто прошел подготовку в США и на этом самом полигоне. Только за этот год мексиканские морские пехотинцы, обороняющие комплекс, в уличных боях потеряли убитыми троих своих товарищей — а оставшиеся учились выживать. Это как война — к ее концу в живых остаются наиболее подготовленные и опасные. Поэтому — американским десантникам из восемьдесят второй противостояли достойные соперники, даже более чем достойные — при планировании операции американские аналитики привычно недооценили боевые возможности своих партнеров, равно как и при подготовке реальной операции уже сейчас закладывалась серьезная недооценка боевой подготовки русских. Оценивать русских, сидя в теплом кресле на американской военной базе — это одно, а вот делать то же самое, в районе железнодорожного вокзала Луганска в четырнадцатом, когда ты вжимаешься в кирпичное крошево, стараясь укрыться за остатками стены, а по твоим позициях хлещет "кочующий" пулемет казаков — совсем другое.

Первым на позицию вышел АС-44, боевой ударный конвертоплан, получив информацию о том, что противовоздушная оборона противника подавлена, он резко ускорился и пошел вверх, заходя на широкий вираж для того, чтобы "стать на круг". Для того, чтобы применять свое оружие эта машина должна была описывать над целью круги, поражая противника огнем из всего бортового вооружения.

Но проблема была в том, что противника — не было. Мексиканцы решили занять здания и организовать оборону в них, правильно рассчитав, что все внешние точки обороны будут подавлены, а вот по зданиям, где находятся заложники — вести огонь не рискнут. При штурме же десантники будут с самого начала проигрывать морпехам, потому что морпехам полигон знаком как свои пять пальцев, а вот десантникам он не знаком, только по картам и макетам. Условия были честные — там все будет точно так же.

Один из конвертопланов завис над основным зданием, поливая огнем из всех четырех пулеметов, по двум тросам — через люк в полу как на СН-53, и через хвостовую аппарель на крышу посыпались десантники. В этот момент мексиканцы нанесли удар — отработали по конвертоплану разом из четырех снайперских винтовок Барретт-82, которые в мексиканской морской пехоте были за основные снайперские…

В пилотской кабине конвертоплана загорелся сначала один транспарант, извещающий об опасности — а потом еще несколько разом.

— Борт четыреста сорок пять, пожар четвертого двигателя. Борт четыреста сорок пять, пожар третьего двигателя. Борт четыреста сорок пять, утечка в гидравлике. Борт четыреста сорок пять, отказ основной системы управления, включена дублирующая…

Конвертоплан повело влево, опытный экипаж, как мог, боролся за машину. Миниганы с правого, атакованного борта озверели вконец — но полигон застилал дым, пущенный из нескольких закладок БДШ, больших дымовых шашек. Дым был плотный, густой, словно осязаемый — пулеметчики, на глазах которых были только приборы ночного видения, могли только бить наугад, пытаясь прикрыть поврежденную машину огнем — а вот у мексиканских снайперов были термооптические прицелы, и они били прицельно.

— Я Лазарь-три, атакован в воздухе, потерял половину мощности! Машину не удержать, иду на экстренную посадку!

Снайперы продолжали обстрел подбитой машины.

— Лазарь-один, ты что там заснул?! Нас бьют в упор!

— Я их не наблюдаю! — раздался голос оператора систем управления огнем большого штурмовика — у меня на радаре нет целей.

В голосе была паника

— Так разуй глаза, твою мать! Они бьют справа, справа, понял?!

— Вас понял, цели справа!

Штурмовик открыл огонь из обоих пушек Гэтлинга наугад, пытаясь если и не поразить, то спугнуть снайперов — а потом сделал то, что прямо запрещалось инструкцией. Прервав полет по кругу, он перевел свои двигатели в режим висения и пошел вниз, выходя на позицию огня прямой наводкой. Зависшая в воздухе огромная туша штурмовика — отличная цель даже для гранатомета.

— Я управление огнем, снижай скорость и иди по кругу, мы засечем их! Разведка, прошу выдать цели! Я не вижу цели!

— Они бьют из зданий! Мы их не видим!

Кто-то из десантников, успев высадиться на крышу до того, как подбили первую машину, догадался подсветить цель лазером, установленным на цевье винтовки — но это было все, что он успел сделать — снайпер засек лазерный луч в прицел и поразил стрелявшего. Но и снайперы, выполнив задание на сто один процент, были обречены — снизившись до ста пятидесяти ярдов, тяжелый штурмовик вышел на огонь прямой наводкой.

— Я их засек! Выдал цель!

Оператор управления огнем увидел на экране здание и вспышки, бьющие из него. Это было шестнадцатиэтажное здание, где отрабатывали городской альпинизм и бой на высоте.

— Есть захват, есть разрешение!

— Зеленый свет!

Палец утопил кнопку — и длинноствольный тридцати пятимиллиметровый Бушмастер-3 выплюнул одной очередью пять снарядов.

— Цель поражена.

— Накройте их из Гатлинга, прикройте высадку!

— Принято.

Под шквальным огнем, пилотам первого конвертоплана удалось посадить машину аварийно, рядом со зданием, которое надо было штурмовать. Операция уже была провалена — вторая машина не возьмет на борт всех, надо было ждать спасателей и свободный вертолет. Но игру надо было доигрывать до конца, пусть это была всего лишь игра.

Второй конвертоплан дождался, пока тяжелый штурмовик подавит все огневые точки в зоне высадки, потом завис над крышей здания, высаживая бойцов — первая машина успела высадить одиннадцать бойцов, высаживались аварийно, из высадившихся боеспособны были только четверо, а один даже по-настоящему сломал ногу. Высадка десанта со второй машины началась относительно штатно — но это только в самые первые секунды. Мексиканский морпех, прятавшийся в коробке вентиляционной системы выбил решетку и открыл огонь, у него был гранатомет MGL-140, и он выпустил из него все шесть гранат по высадившимся пехотинцам, прежде чем его успели убить. И почти одновременно с этим, огневая группа с первого этажа здания открыла огонь по десантникам, только высаживающимся с подбитой машины — а заодно и по самому конвертоплану тоже. И штурмовик отработать не мог — на маленьком пятачке было столько своих, что примени он даже почти снайперский Бушмастер-3 — потери среди своих были бы неминуемы…

Командир американского десантного подразделения, убитый в самом начале боя снайпером, и весьма злой из-за этого обстоятельства, решительным шагом подошел к собравшимся у высотного здания мексиканцам — они поздравляли снайперов, шумно обсуждали перипетии прошедшего боя, явно радуясь, что им удалось нанести американцам тяжелые потери и сорвать выполнение ими боевой задачи. Увидев разъяренного американского десантника, мексиканцы замолчали, повернулись к нему лицом.

— Какого черта вы дали дым? Мы чуть не угробили машину при высадке, по-настоящему!

— Разрешены любые приемы, сэр… — лениво ответил один из офицеров, в берете и с аккуратными усиками

— Кроме этого есть нормы безопасности!

— Сэр, не думаю что там, куда вы полетите, их кто-то соблюдает — нагло и с вызовом ответил мексиканский офицер

— Он прав! — раздался повелительный голос

Американец обернулся — к ним подошел офицер-посредник с военно-морского флота США, из Командования специальных операций.

— Джентльмены, сбор у подбитого вертолета. Пять минут. Присутствие всех офицеров строго обязательно.

Через пять минут официально объявили, что по итогам операции американскому десанту засчитали поражение.

Тот же день Польша, южнее Варшавы Wojskowa Formacja Specjalna GROM Капитан Вацлав Рычковский

Два вертолета H-92 в специальном варианте конструкции Сикорского (разве не поляк?!) и производства завода Свидник, укомплектованных так, что они ничем не уступали американскому Pave Low плавно скользили над ночным лесом, проносясь всего в двух-трех метрах от вершин сосен. Сосновый лес здесь посадили русские, когда пришли, а сама тренировочная база польского спецназа была организована на базе бывшего советского военного городка, здесь было немало никому теперь не нужных строений, какие-то приспособили для тренировочных нужд, в каких-то хранили имущество, в каких-то сделали казармы. Все-таки — хоть они сейчас и воевали с русскими — но надо отдать им должное, после них на польской земле немало осталось разного добра…

— Одна минута! — выкрикнул сидящий у рампы офицер, он наблюдал за проносящимся в паре метров под ним пейзажем, сторожко отслеживая его дулом пулемета.

— Одна минута! Одна минута… — понеслось по отсеку…

Специальное подразделение армии ГРОМ, что переводится как Grupa Reagirowania Operacjno-Manewrowego, мобильная группа оперативного реагирования — было сформировано восьмого июля девяностого года, почти одновременно с образованием новой, некоммунистической Польши — но готовить группу войскового спецназа в составе Армии Людовой начали еще по приказу генерала Войхеха Ярузельского. В восемьдесят втором году террористы из группировки "Народно-освободительная армия Польши" атаковали польское посольство в Берне, не обошлось без жертв. Сразу после этого генерал Ярузельский приказал генералу Эдвину Розлюбарскому формировать специальное подразделение в составе польской армии. Восьмое июля девяностого — это дата подписания приказа о формировании отряда GROM — но видимо, это просто была его легализация, отряд уже был сформирован и действовал в совершенно секретном режиме.

Первым командиром польского спецназа был подполковник (потом генерал бригады) Славомир Петлицкий. В девяностом году после похищения и убийства польских дипломатов в Бейруте подполковник Петлицкий вместе с группой офицеров (интересно, а откуда они взялись, если польского спецназа еще не было?) был командирован в Бейрут с целью обеспечить прикрытие польской дипломатической и торговой миссии и обеспечить эвакуацию поляков из Ливана. Вернувшись, полковник Петлицкий подал рапорт на имя генерала Громослава Чемпинского, где предложил создать постоянно действующее подразделение польской армии, имеющее своей задачей защиту польских дипломатических представительств и польских граждан в любой точке земного шара. Восьмого июля генерал подписал приказ о создании ГРОМ и название это — это не только приведенный выше акроним, это еще и первые четыре буквы имени генерала, давшего жизнь новому подразделению.

Почти с самого начала — это невозможно, если до этого несколько лет не существовать и не тренироваться — польский отряд приступил к активной деятельности, причем в основном в интересах США. С девяностого года Петлицкий с группой бойцов приехал в Коронадо и приступил к тренировкам совместно с отрядами SEAL — военно-морским спецназом США. В девяносто первом — официально в той войне участвовал только польский женский госпиталь — GROM активно действует в Ираке, не уступая по активности британскому SAS и американской Delta. В частности — именно на GROM была возложена задача эвакуировать шестерых сотрудников ЦРУ из Багдада (!!!), с которой он блестяще справился (это при том, что отряд создан год назад?!). Во время событий в Югославии GROM охраняет американскую дипломатическую миссию, американского посла лично, активно участвует в операциях по арестам сербских военных лидеров — их преимущество в изначальном славянском, помогающем быстро учить сербский и говорить на нем без акцента. В третьем году GROM совместно с отрядами SEAL занимает и обеспечивает охрану стратегически важного порта Умм-Каср, далее охраняет посольство США и Зеленую зону в Багдаде, охотится на бывших иракских лидеров по "колоде карт" и просачивающихся в страну оперативников Аль-Каиды. В Афганистане ГРОМ — с самого начала, задачи все те же — охота на лидеров Талибана и Аль-Каиды, охрана дипломатов США там, где это не рискуют делать частные охранные компании. Оперативные группы ГРОМ дежурят на авиабазе Баграм, никого другого к таким дежурствам кроме американских спецсил и британской SAS не допускают.

Таким образом — к четырнадцатом году, к году беды — Польша располагала одними из самых сильных в мире сил специального назначения. Все оперативники GROM были подготовлены по самым высоким стандартам НАТО и имели как минимум год опыта активных боевых действий. Это — дорогого стоит.

Первые потери — предельно тяжелые, таких никогда не было — поляки понесли в четырнадцатом. На территории Украины их силы столкнулись не только с восточными ополченцами — но и с частями седьмой гвардейской воздушно-десантной дивизии и с частями двадцать второй бригады специального назначения. Все эти части тоже были хорошо подготовлены и имели солидный боевой опыт, не вылезая с тлеющего уже два десятилетия Кавказа. Итог — только в ГРОМе шестьдесят восемь погибших, двадцать три ГРОМовца навсегда остались в горящем Донецке, уличные бои в котором шли одиннадцать суток. Мало кто из поляков осмеливался признаться, что если бы не американцы — русские могли бы дойти до Варшавы, до того, как американцы вмешались — русские и восточные ополченцы, вместе с едва ли не половиной украинской армии, которая стала воевать против поляков — начали окружать Киев. После "замирения" поляки вышли из всех горячих точек, чтобы контролировать Украину, GROM присутствовал на Украине тремя батальонами из четырех. И, тем не менее — двадцать восемь погибших за последний год, последний случай произошел четыре дня назад — русский снайпер убил оперативника GROM во время (очередной) операции по проверке паспортного режима и зачистке Луганска, стрелявшего так и не смогли задержать. Как и в давние времена — польские рыцари проливали кровь на окраинах великой Речи Посполитой, и пусть только кто посмеет сказать, что все это было напрасно. Не напрасно — хотя бы потому, что сейчас Речь Посполитая возродилась после трехсот лет распада и угнетения.

Це польска не сгинела![25]

— Десять секунд! Заходим с Востока!

— Готовность один!

Капитан Рычковский перещелкнул предохранитель в "боевое", дослал патрон в патронник и снова поставил на "безопасно". Польские спецназовцы были вооружены не Берилами, как аэромобильная бригада — а германскими НК-416 и НК-417. Пулеметы тоже были — не польские ПКМ, а бельгийские Мк46 и Мк47, такие же, как у Дельты. GROM вооружался точно тем же самым, что и американские специальные силы, потому что им часто приходилось действовать вместе, и это было удобно.

По правому плечу хлопнули, он, не оборачиваясь, хлопнул по правому. Так в группе принято было подтверждать готовность…

Капитан Рычковский был истинным польским патриотом и рыцарем, пусть он воевал против России, и на его счету было как минимум девятнадцать русских — нельзя отказывать в праве на патриотизм даже злейшему врагу. Он начинал в Ираке еще офицером пятой аэромобильной бригады и гордился тем, что единственной страной, которой выделили сектор ответственности, кроме Великобритании была Польша. Причем это был не самый лучший из секторов — американцы, отчетливо понимая, кто и что стоит, обычно выделяли "новым членам НАТО" несколько постов, где поспокойнее. Поляки воевали по полной программе.

Тогда же Рычковский, тогда еще капрал — встретился с украинцами. Возможно, лучше было, если бы поляки с ними тогда не встретились, ведь именно по результатам Ирака польским министерством обороны был сделан вывод о том, что украинская армия практически небоеспособна и разбежится после первых же серьезных усилий по ее нейтрализации. Украинцы держали несколько постов и город Аль-Кут, они же по мере сил и возможностей помогали гонять колонны. Рачковский отлично помнил, что тогда было — когда боевики армии Махди пошли на штурм Аль-Кута, украинцы бросили позиции без боя и побежали, единственный погибший у них получил пулю в спину от "благодарных местных жителей" во время героического драпа.[26] Город потом брали и зачищали американские десантники и они, поляки, а украинцев с тех пор встречали не иначе как вытянутым средним пальцем. Украинцы если чем и запомнились в Ираке — так это безудержным воровством и ченчем — то есть попытками устроить какой-то неравноценный обмен. В Ираке большой проблемой была питьевая вода, а в столовых сил стабилизации ее можно было брать без ограничений — и каждый раз украинцы выезжали на операции с машинами, забитыми баллонами с водой по самый верх, так что и стрелять то невозможно было. То ли воевать поехали, то ли торговать…

Вот и приняли решение — входить малыми силами, ГРОМ привлекли всего один батальон, мобильные силы были раздерганы по горячим точкам. На Украине же, уже как прошли западные области — стало понятно, что и украинцы кое-что могут. А еще эти русские.

На земле полыхнули вспышки, на мгновение просветив десантный отсек вертолета. Высадка имитировалась с боем.

— Пошли! Вперед!

Трос обжигает руки — и сразу падение с перекатом. Целая рота мотострелков, выполняя роль противника, усердно палит по ним со всех сторон, используя американские лазерные имитаторы стрельбы MILES последнего поколения, они позволяют точно имитировать выстрелы с обычным для пуль рассеиванием, а не просто бьют лазерным лучом. Вспышки со всех сторон, особенно много — со стороны штабного здания, там по легенде — заложники и основные силы сопротивления. Пулеметы и автоматы с обеих сторон заряжены холостыми, по вспышкам отлично видно, где обороняющиеся. У бойцов ГРОМа вспышек нет и не удивительно — глушители есть на каждом автомате…

Капитан из положения лежа, несколько раз выстрелил, у него на автомате был прицел ACOG и целиться было удобно даже без ночной оптики. Он бил по окнам второго этажа, по плещущему из них пламени пулемета — и со злым восторгом заметил, что пламя погасло.

В следующее мгновение его долбануло током, да так, что он на несколько секунд потерял сознание.

— Пся крев! — заорал он в полный голос, только придя в себя.

Делать было нечего — проиграл. Кто-то попал в него. Это была еще одна новая тренировочная система, пара батареек и два электрода как раз там, где почки — жесткая, но действенная, при попадании в тебя пули система бьет тебя током, сила удара зависит от вида попадания — легкое ранение, тяжелое, смертельное. Не хочешь, чтобы тебя било током — не подставляйся под пули.

Впереди продолжался бой — спецназовцам удалось зацепиться за подступы к зданию, но прорваться сразу так и не получилось. У мотострелков из строя вышли уже две трети бойцов — но оставшиеся все же удерживали периметр, не давая прорваться. Дураку было ясно, что штурм здания сорван, у обороняющихся полно времени, чтобы расстрелять заложников. Спецназовцы потеряли уже треть бойцов из тех, которые высадились с вертолетов.

Кто-то остановился, проходя мимо

— Вацлав — ты что ли? Дай, помогу.

Рука протянулась из темноты, капитан уцепился за нее, с трудом поднялся. Током и в самом деле долбануло крепко, во рту солено-железный привкус как будто железяку лизал, голова кругом идет, сердце как сумасшедшее колотится.

— Марек, ты что ли?

Марек — пулеметчик, из мазовшан, по-русски совершенно без акцента говорит, знает белорусский и украинский — вымученно улыбнулся

— Попить есть?

Капитан снял с пояса флягу, протянул другу, потом напился из нее и сам. Марек служил под его началом в северном секторе, самом хреновом — леса, и Беларусь рядом, а оттуда то и дело приходят гости. На некоторых направлениях — по несколько дней поспать не удавалось.

— Тебя где сняли?

— Пулемет. Думали что подавили, дали дым, рванули ко входу — и в упор.

— Хреново…

— Что-то делать надо. Надо заранее зачистку сектора делать, при неподавленной обороне нас там всех вобьют.

— Там американцы будут.

— Им бы периметр удержать. Там по данным разведки — не меньше двух тысяч боевиков в городе, рядом у них что-то вроде лагеря, и в самом городе живут. И еще охрана АЭС.

Над штабной машиной горел свет, тут же стояли "погибшие", невесело переговариваясь, кто-то курил светляком тлеющую в темноте сигаретку, кто-то пил из фляжки. Навстречу им попался подполковник Борок, командир их роты.

— Что? И вас тоже?

— Пан подполковник, там не пробиться. Четыре пулемета только в самом здании.

Подполковник только махнул рукой и скрылся в темноте.

США, штат Северная Каролина Форт Брэгг Временный оперативный штаб 01 июня 2014 года

— Смотрим еще раз. Капитан, давайте по очереди. Сначала общий план, потом моделирование, потом нарезку с камер. Исходные прокрути.

— Есть.

Оперативный штаб, который возглавлял контр-адмирал Стивен Бьюсак, не имея пока постоянного пристанища собрался в месте, которое как нельзя лучше подходит для планирования и подготовки специальных операций. Три дня понадобилось на то, чтобы собрать все данные о проведенных масштабных тренировках — а у каждого солдата на каске была видеокамера, свести их воедино, собрать данные объективного контроля со всех летательных аппаратов, участвовавших в операции. Все это скормили кластерному компьютеру, установленному в подвале штабного здания восемьдесят второй дивизии — у него было то ли две то ли три сотни процессоров, и он мог моделировать виртуальную реальность, почти из ничего создавая что-то вроде видеоигры. Ценой в этих видеоиграх были жизни и смерти людей.

Исходные данные — карты, описание участвующих сил, исходные данные по характеру объектов, которые предстояло штурмовать и уровню оказываемого сопротивления — прошли на утроенной скорости, сливаясь в мельтешение на экране — а вот когда началось самое интересное, офицер, отвечающий за проведение компьютерной презентации, переключил ролик в режим нормального воспроизведения. Взору присутствующих предстала масштабная карта юга Аризоны, сначала это был спутниковый снимок, потом оператор начал как бы наезжать объективом на него, изображение начало увеличиваться с каждой секундой, превращаясь в рельефную карту местности. Северо-восточнее Фортуны Футхиллс над самой землей у восьмой дороги висели шесть боевых вертолетов, потом изображение с бешеной скоростью начало смещаться, пока все не увидели, что севернее Ногалеса, прикрываясь холмами, у самой границы висят еще три конвертоплана, один из них ударный. Потом оператор отъехал немного, чтобы показать позиции ПВО, а потом отъехал уже сильно — чтобы можно было видеть и два бомбардировщика В2 и группу подавления ПВО, которая была исключительно беспилотной — в практике крупных боевых операций полностью беспилотное подавление ПВО встречалось впервые.

Затем в левом углу экрана появились бегущие цифры — таймер оперативного времени, а события на экране пустились вскачь. Сначала БПЛА вступили в единоборство с системами ПВО — показано было отлично, почти как в фильме или хорошей компьютерной игре — и раскалывающиеся от попаданий ракет беспилотники, и взлетающие ракеты и разрывы управляемых ракет, уничтожающие зенитные комплексы — все, как было бы в реальной жизни, если бы это не было просто тренировкой.

Потом вперед пошли оба бомбардировщика, они перешли границу, а потом оператор потерял к ним интерес. Экран разделился надвое, каждая половинка жила собственной жизнью и показывала свое, но почти одно и то же — летящую низко над землей группу конвертопланов. Показано было столь убедительно, что даже города и поселки, рядом с которыми они пролетали — жили собственной жизнью, там вспыхивали и гасли окна, по дорогам ездили машинки нескольких видов, были видны даже люли, правда размер у человеческой фигурки был — с муравья.

Потом — компьютерное изображение сменилось реальным, показанным с нашлемных камер оперативников, причем часть изображения была предоставлена польской стороной. Ничего удивительного — дым, вспышки гранат, пулеметный и автоматный огонь, дергающееся, рваное изображение, чередование разных оттенков тьмы и вспышек.

После этого начали прокручивать компьютерный монтаж боя. В Хермосилло, на окраине крупного города все прошло намного более гладко, чем на полигоне севернее Сьюдад-Хуареса. Два вертолета зависли над зданием, по тросам один за другим полетели вниз десантники, причем сами вертолеты ощетинились огнем, поддерживая высадку десанта. Потом, как только высадилась первая группа — вертолеты скользнули вверх, не прекращая подавлять огневые точки, на смену им пришла вторая, затем третья пара. Затем — стены здания стали как будто прозрачными, чтобы все видели штурм. К моменту прорыва штурмовой группы в помещение у штурмовиков погиб только один человек, он так и был изображен лежащим, хотя в жизни он выругался и пошел к пожарной лестнице, чтобы не мешать остальным. А вот после того, как группа вскрыла двери и прорвалась в помещения — началась собачья свалка. Естественно, обороняющиеся знали план здания бывшего автозавода и подготовились к обороне — штурмующих встретил плотный автоматный и пулеметный огонь. В одном месте обороняющиеся тупо поставили баррикаду, перекрыв длинный коридор, баррикаду прикрывал станковый пулемет. По условиям учений свето-шумовые гранаты разрешалось использовать "с полной реальностью" — то есть атакующие слепили и глушили ими обороняющихся всерьез. Но в данном случае противником выступала спецгруппа мексиканских federales, натасканная на уничтожение наиболее опасных банд — поэтому гранаты-вспышки не причиняли обороняющимся особого вреда. Тем не менее — обороняющихся уже на момент штурма было больше за счет подавляющего огня вертолетов, они все-таки превосходили обороняющихся навыками и использовали бесшумное спецоружие. Сражение, оставляя на бетонных перекрытиях этажей все новых и новых убитых, катилось вниз, где по условиям учений были заложники.

В Сьюдад-Хуаресе было все почти то же самое, за исключением того, что здесь нападающим противостояла мексиканская морская пехота. Этим удалось открыть огонь по высаживающимся десантникам уже в момент высадки — при "разборе полетов" в полный рост проявился промах с прикрытием, АН-44 был совершенно непригоден для прикрытия спецотряда с низкой высоты, просто потому что он был один и имел слишком много излишне мощного, рассчитанного на воздействие с нескольких километров оружия. А у операторов оборонительных систем транспортных МН-44 просто не хватило огневых возможностей, получалось так, что одновременно могли работать лишь два Минигана по всем целям. Мексиканские морские пехотинцы сыграли ва-банк и выиграли — в отличие от федералов они сразу оказали отчаянное вооруженное сопротивление на этапе высадки и сорвали джек-пот — система показала, что один из транспортных вертолетов был серьезно поврежден ответным огнем, настолько серьезно, что продолжать выполнение задачи не было никакой возможности. Несмотря на то, что американцы понесли тяжелые потери при высадке — счет им удалось таки сравнять. Почти. При примерно равных итоговых потерях — обороняющиеся потеряли немного меньше атакующих — атакующие ворвались в ставшее стеклянным здание и началась та же самая собачья свалка. Только морпехи оказались к ней подготовленными — разбившись на боевые пары и четверки, они блокировали лестницы, встречая нападающих шквальным огнем. В итоге атакующие превысили лимит времени и офицер-посредник закончил бой, объявив им о проигрыше.

У поляков в снаряжении не было датчиков, позволяющих при "разборе полетов" моделировать ситуацию в программе виртуальной реальности — поэтому учение на польском полигоне показали только с камер стрелков. Все одно и то же — высадка и град пуль повсюду, мелькание вспышек и падения — падает то один то другой. Еще бы не падать — если тебе к почкам двести двадцать вольт подают. В США, кстати, эта тренировочная система была запрещена, как негуманная — но неофициально ею пользовались, уж очень хорошие результаты она давала.

Изображение внезапно остановилось, включили свет. Несколько секунд все подавленно молчали — как все смонтировали, стало ясно, что план никуда не годится, так они за одного спасенного заложника потеряют пять — шесть штурмовиков, а если русские расстреляют заложников — то вся операция будет проведена впустую.

Никто ничего не сказал — но контр-адмирал, сидящий в первом ряду, затылком чувствовал обращенные на него взгляды. Принять за основу при планировании операции воздушный десант с предварительной подготовкой предложил именно он. И он мог поставить сто баксов против одного, что как минимум половина из присутствующих думает сейчас вот что — "вот так ты и угробил ребят в Пакистане, ублюдок траханый…"

— Какой был заложен уровень противодействия? — спросил контр-адмирал, ни к кому конкретно не обращаясь

— В Хермосило — морская пехота и федеральная полиция, мы оцениваем их боеспособность примерно в семьдесят пять процентов от боеспособности атакующей группы, то есть спецназа ВВС США. В Сьюдад-Хуаресе, мексиканская морская пехота — боеспособность восемьдесят процентов от боеспособности солдат восемьдесят второй дивизии, но теперь понятно, что она выше, не менее восьмидесяти пяти процентов. В Польше — части пятой аэромобильной дивизии, мы их оценили в семьдесят процентов от восемьдесят второй дивизии.

— Сто! — подал голос генерал бригады Микула Барза, командующий польским спецотрядом GROM — не менее ста процентов, возможно даже выше. Пятая дивизия не вылезает из Украины, до этого был Ирак и Афганистан. Ее боеспособность я оцениваю никак не ниже вашей восемьдесят второй. Если паны желают, можно провести совместные тренировки.

Типичный польский гонор, без него никуда и никак. Но в данном случае генерал Барза был однозначно прав.

— А мы не переоцениваем противника? — спросил Бьюсак

— Не думаю, Стивен… — ответил бригадный генерал Бастер Меллон, бывший командующий 1SFOD Delta, а теперь командующий дивизионом специальной активности ЦРУ США, здесь он выполнял роль эксперта и одновременно командующего группы офицеров-посредников — боюсь, мы даже могли их недооценить.

— Недооценить? Там будут гражданские. В основном. Гражданские, вы это понимаете?

— Там будет не гражданские — сказал Меллон — самая большая ошибка, какую мы может допустить сейчас, на этапе планирования, это приравнять русское население, особенно нанесение юга России к гражданским. Во-первых, русские до сих пор сохраняют систему комплектования армии частично призывной, нам так и не удалось ее окончательно разрушить. Следовательно — значительная часть мужского населения России имеет хоть какой-то — но боевой опыт. Второе — это полиция. В отличие от наших полицейских участков — у их полиции в участках хранятся бронежилеты, автоматы и снайперские винтовки. Сами полицейские в южном регионе имеют опыт ведения боевых действий поголовно, потому что их постоянно отправляют на Кавказ в командировки. Третье — это беженцы и казаки. И тех и других в городе полно, у них есть оружие и они готовы воевать. Почти все казаки так же имеют опыт боевых действий. Не нужно забывать и то, что поколение сорока пяти — шестидесятилетних мужчин в России прошло через военную службу поголовно, причем в те времена к подготовке относились намного тщательнее, чем сейчас. Четвертое — в России полно ветеранов различных войн и локальных конфликтов, начиная с семьдесят девятого года, у них война не прекращается ни на минуту. Пятое — нельзя недооценивать деятельность союза ветеранов по подготовке массовых вооруженных формирований, в том числе из подростков, а так же по закупке и распространению оружия. Южный регион России — это наиболее неспокойный регион с наибольшим количеством оружия на руках у населения. Рядом северный Кавказ, а там обстановка дестабилизирована начиная с девяносто первого года прошлого века — то есть выросло целое поколение людей, которые готовы постоять за себя с оружием в руках. Этнически однородные преступные группировки представляют значительную опасность для жителей этого края, и поэтому они организованы и вооружены, у них существует система оповещения, позволяющая быстро поднять тревогу. Шестое и последнее — ни в коем случае нельзя недооценивать Союз ветеранов и примыкающие к нему организации. Сам Союз полностью состоит из мужчин, отслуживших в армии или правоохранительных органах, участвовавших в боевых действиях и имеющих значительный боевой опыт. Они проводят тренировки, централизованно закупают оружие, ведут боевые действия на Украине, в Средней Азии, на Кавказе. Их тайно поддерживают не только частные лица и организации — но и армия, они имеют возможность получать боевое оружие и боеприпасы. То, что мы собираемся сделать, называется — ткнуть палкой в гнездо чертовски больших и злобных шершней. Я не уверен, что у десанта будет час времени на то, чтобы сделать дело. Через час весь Ростов на Дону будет знать, что происходит, а к месту боя выдвинутся полицейские, местные волонтеры и спецназ из двадцать второй бригады, которая расквартирована рядом с Ростовом и из антитеррористического центра ФСБ, который расквартирован в самом Ростове. Вертолетам придется оказывать почти непрерывное огневое воздействие, чтобы хоть как-то обеспечить периметр, и то этого может не хватить. В каждом русском бронетранспортере есть укладка, в укладке есть ПЗРК. ПЗРК есть и у ветеранов, мы не знаем где — но они точно есть, они постоянно поступают на Украину и применяются там. Я не верю, что за час над городом не собьют, по крайней мере, половину вертолетов из имеющихся. Чтобы обеспечить периметр операции — там нужно высаживать не меньше батальона рейнджеров на каждом из объектов. А это — дополнительные силы и дополнительный риск, господин контр-адмирал, сэр.

Анализ его плана Бьюсаку не понравился

— Хотите, я скажу, в чем проблема? Те, кто оборонял здания, знали, что мы прилетим, понимаете? Они знали и готовились, занимали позиции, строили баррикады в коридорах, даже устанавливали пулеметы. А хотите, скажу, как это обычно бывает в действительности? Ты стоишь на часах, смертельно хочешь жрать и куришь большой и толстый косяк, считая минуты, пока тебя не придут сменить. И тут — у тебя над головой вдруг появляется вертолет ВВС США и тебя прошивает струей из Минигана, а потом все то же самое происходит и с другими ублюдками, которые не знают, что делать и вообще — какого черта происходит. И пока кто-то там, в здании оторвет задницу от кровати и примет на себя командование — двери уже вышибет взрывом, и внутри здания будет твориться рукотворный ад, устроенный доблестными джи-ай. Вот как это происходит.

Возможно, еще три года назад, находясь на действительной службе, бригадный генерал не сказал бы то, что он сказал сейчас. В конце концов, Бьюсак хоть на одну ступень, но был старше его по званию, да и в штабе командования специальных операций было полно моряков, которые держались друг за друга. Но Меллон сейчас работал на Лэнгли, где Бьюсак не имел толстой, жирной, волосатой руки — и ему было насрать на то, что он о нем подумает.

— Вот что, сэр, Меня приглашали как независимого специалиста для того, что бы я оценил план и указал на его слабые места. Я это сделал, письменный отчет уже должны были доставить вам с курьером, сэр. План ни хрена не годится, вот что я там написал. Если вы хотите угробить еще пару сотен американских солдат, дело ваше. Но я не имею ни малейшего желания участвовать в этом, и если из Объединенного комитета начальников штабов придет запрос, я отвечу им то же, что ответил сейчас вас. План. Ни. Хрена. Не. Годится. Сэр.

— Вы в этом уверены, господин бригадный генерал в отставке? — недобрым тоном поинтересовался Бьюсак.

— Абсолютно, сэр. Если вы желаете — я могу отойти в сторону. Но своего мнения я не изменю, и ответственность за операцию ляжет полностью на вас.

Бьюсак, поразмыслив, был вынужден согласиться. Все-таки он был неплохим офицером, просто у него еще с лагеря подготовки были замашки штурмовика, а не диверсанта. С такими замашками хорошо поднимать взвод в атаку под пулеметным огнем где-нибудь в районе Кван Три[27] — но не действовать за линией фронта. В Пакистане он уже получил щелчок по носу, этого было более чем достаточно.

— Что вы предлагаете, генерал? — более спокойным и миролюбивым тоном спросил он

— Изменить план операции, точнее первую его часть. Доставка воздухом никуда не годится, это не Сонг Тай. Там осиное гнездо в чистом виде, как только вертолеты появляются над объектом — они и десант будут подвергаться продолжительному и сильному огневому воздействию. Здесь неприменимы ни иракский, ни афганский опыт — ни там, ни там, у противника не было ПЗРК в массовом количестве, а здесь они есть. Поэтому, я бы предложил вот что — группы проникают в Россию нелегально, под видом коммерсантов или кого-либо еще… там такой бардак, что это пройдет без вопросов. По сигналу, они скрытно сосредотачиваются у цели и наносят удар, тихо и быстро. Никаких ковбойских и кавалерийских штучек, никаких труб, трубящих атаку. Тихо, быстро и смертоносно. После чего группы, вместе с заложниками отступают на заранее обозначенные позиции. Россия хороша тем, что там много свободного пространства. И вот тут-то вступает в действие авиация — отвлекающий удар, уничтожение средств ПЗРК, после чего эвакуаторы прибывают на вертолетах в указанный район и эвакуируют спасателей с заложниками. Это будет игра по принципу "пришел-ушел", никаких барражирующих над городом вертолетов, как в Могадишо. На весь третий этап операции у нас уйдет не больше часа, как только русские вызовут кавалерию — мы смоемся.

— Господа? — вопросительно произнес Бьюсак

— Разрешите? — поднял руку как в школе польский полковник, прибывший с генералом Барзой

— Прошу — чисто по-польски ответил Бьюсак, налегая на "о", он знал несколько ходовых слов и выражений по-польски, потому что поляки тренировались на базах SEAL.

— Пан генерал в чем-то прав, мой опыт тоже говорит о большей желательности скрытного проникновения к объекту, нежели о штурмовых действиях. Остается один вопрос, паны генералы — кто будет осуществлять этот план. Потребуются люди со знанием русского языка. Я так понимаю, паны, что предыдущая штурмовая группа была укомплектована исключительно из потребностей быстрой воздушной атаки. Часть людей сможем предоставить мы… — полковник сознательно поднял этот вопрос сам и обозначил пределы, чтобы не просили больше — ну, скажем взвод, возможно чуть больше. Но больше людей — у нас нет.

Так получилось, что все взгляды уперлись в генерала в отставке Бастера Меллона. Получилось как всегда — инициатива поимела своего инициатора. Раз ЦРУ подняло этот вопрос, пусть ЦРУ и разгребает все это.

— Я так полагаю, на флоте остались специальные команды, предназначенные для действий против России — сказал генерал

— Увы, джентльмены — с тщательно скрываемой злорадностью сказал Бьюсак — в течение второй половины девяностых и всех нулевых мы не считали Россию соперником, и как только приходила пора урезать расходы, резали, прежде всего, за счет сил, предназначенных для противодействия России. Я могу найти нескольких парней на флоте, способных сойти за русского — но это все.

Генерал Меллон прикинул. Силы в ЦРУ были — в отличие от армии ЦРУ никогда не забывало, что есть Россия. Тот лагерь… раньше он был в Турции, теперь перенесен на территорию Ирака. Есть еще один лагерь… в северном Афганистане. Там можно найти до тысячи специалистов, которые ненавидят Россию всей душой, всем сердцем и пойдут на любую операцию против нее. Эти лагеря были тренировочными, именно там тренировались спецподразделения SAD[28] и некоторые подразделения армии США, в частности — бойцы десятой горной дивизии. Отрабатывалась так называемая "техника боевого роения" — то есть действия мелкими партизанскими отрядами на территории противника. Но это были и тренировочные лагеря для самих инструкторов… из них ЦРУ готовило волков, способных разжечь новый адский костер на всем северном Кавказе.

Возможно, время пришло.

— Господа, я должен получить разрешение директора Национальной разведки для того, чтобы задействовать имеющиеся у нас силы. Это слишком серьезная операция.

— Мы все это понимаем, господин генерал — Бьюсак сумел скрыть улыбку, он наказал этого заносчивого армейского ублюдка, переложив большую часть ответственности на него — но об операции доложено в Белом доме. И там высказали большую заинтересованность в ее успешной реализации.

06 июня 2014 года Ирак, Киркук Центр города

Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк его!

Трудно даже сосчитать, сколько немыслимых зверств осенялось этими словами…

Сегодня была пятница, джума, выходной день — а значит Махмуд, разнорабочий на приисках, араб и уроженец Сулеймании пошел в мечеть совершить пятничный намаз, отдать долг Аллаху. Точно так же поступили и многие другие жители Киркука — Киркук благодаря близости Курдистана и наличию нефтяных промыслов был одним из немногих городов в современном Ираке, которые можно было бы назвать многонациональным и многоконфессиональным. Именно поэтому — город стал очередной целью для удара по и так хрупкому как стекло гражданскому миру в Ираке.

Махмуд родился в Сулеймании потому, что Саддам Хуссейн, проводя политику арабизации этих земель — переселил на итсконно принадлежащие курдам земли немало арабов, бесплатно раздавая им землю, которая была намного более плодородна, чем на юге. Переселился в Сулейманию и отец с матерью Махмуда, причем у матери Махмуда Аллах уже сотворил во чреве, и поэтому Махмуд родился уже в Сулеймании.

Потом — Махмуду было лет пять — Саддам проиграл Умм-аль-маарик и союзники решили запретить Саддаму расправляться с курдами, проводить политику насильственной арабизации иракского Курдистана. Была установлена зона, запретная для полетов и Саддам уже не мог посылать против курдов самолеты и вертолеты. Сами курды, окрепнув, создав боевые организации — пешмергу и получив помощь в Иране и Турции, у которых были свои виды на эту землю — стали возвращаться на свою землю, находя там переселенцев-арабов. Естественно, курды не собирались сносить обиду, и напряжение между арабами и курдами то и дело взрывалось кровавыми драками, а то и перестрелками. На полицию рассчитывать было нечего.

Сколько Махмуд помнил — они всегда дрались. Пацаны делились на две группы — арабов и курдов и они всегда дрались. Ни разу не было случая, чтобы курд помог арабу или араб помог курду — они по-настоящему ненавидели друг другу.

То, что произошло в городе Салах ад-Дин, было настолько ужасно, что не укладывалось в голове. Двадцать с лишним тонн какого — то вещества, сильно похожего на напалм — бензин с загустителем и алюминиевой пудрой — взорвался прямо в центре города. Говорили многое… но говорили те, кто этого не видел, потому что те кто видел в живых не остался. Кто-то говорил, что огненный шар, взвившийся над городом, был высотой метров в пятьдесят, кто-то говорил про сто — как бы то ни было, чудовищный шар этот при горении выпил весь кислород, и получилось, что в городе как будто взорвали сверхмощную бомбу объемного взрыва. Все люди, которые были рядом со взрывом — моментально испепелились, а кто был дальше — тоже умерли, потому что огонь забрал весь кислород из легких и нечем было дышать. После взрыва — поднялся ужасающий ветер, он дул в направлении эпицентра и был так силен, что людей, где просто сшибало с ног, а где подхватывало и бросало в пламя, где они превращались в пепел. Огонь смогли потушить только через несколько часов — потому что он горел так, что бессильна была даже вода. Потушили нефтяники, прибывшие к месту взрыва — они специализировались на тушении горящих нефтяных скважин и знали свое дело. Они же сказали, что к бензину было подмешано еще что-то, что-то, что не дает тушить пожар.

Количество погибших было неизвестно до сих пор. Ясно было только одно — их тысячи. Многих невозможно было сосчитать по одной простой причине — они сгорели дотла, и от них ничего не осталось, кроме пепла.

Естественно, курды должны были отомстить. Они не могли не отомстить — хотя бы потому, что иначе перестали бы быть курдами.

Итак, сегодня была Джума, и Махмуд пришел в мечеть. Имам был на месте, и он пришел вовремя, поэтому он расстелил свою саджаду[29] и вознес мольбу Аллаху. Рядом с ними были такие же, как он люди, мусульмане-сунниты, они молили Аллаха о прощении грехов, о ниспослании добра — ракат за ракатом, они становились единым целым, и те, кто молился в мечети, и те, кому не хватило места, и кто молился во дворе. Здесь каждый был братом… и, наверное, даже больше чем братом…

Потом, прочитав последний ракат, правоверные начали вставать сворачивать коврики, тихо переговариваясь друг с другом, и Махмуд раздумывал, идти ему сегодня в мадафу, где безбожно дерут за чай — или все-таки зайти в газахури[30] и там за эти деньги не только выпить чая, но и поесть. Вот только не суждено было Махмуду посетить ни мадафу, ни газахури — потому что на улице застрочил автомат, и звякнуло, рассыпаясь от пуль, стекло.

— Курдистан на ямман! — старый четырехдверный пикап остановился напротив мечети как раз тогда, когда мусульмане выходили из нее после пятничного намаза — и три автомата почти в упор ударили по толпе…

Кто-то бросился на землю, кто-то не успел…

Расстреляв магазины, машина с курдами рванулась вперед, уходя по улице в сторону базара… там, в случае чего можно было выскочить и затеряться в толпе — но курдам уйти было не суждено. Какой-то герой резко перегородил машине убийц дорогу своей машиной, с жестяным грохотом машины столкнулись. Из пикапа выскочили курды, перезаряжая на ходу автоматы. Впереди был базар — а там еще со времен Хуссейна больше половины торговцев именно курды….

— Стреляют! — резко закричал кто-то в мечети. Если в другой стране все бы бросились наутек, то в этой стране слишком много стреляли последние тридцать лет — правоверные бросились на выход из мечети, на улицу, туда, где стреляют…

Махмуд побежал со всеми…

На выходе на улицу, во дворе — кровь. Крови столько, что в некоторых местах она стоит лужами — но в основном это мазки — на асфальте, на заборе — брызги крови, как будто сумасшедший художник хлестанул наугад кистью. Людской водоворот, белое и красное — оттаскивают убитых, помогают раненым — и одновременно едва не затаптывают их.

— Убивай! Вон они!

История человечества полна такими криками — с них начинаются революции и кровавые мятежи. Вон они! Убивай! Неважно, кто они и почему это сделали — заумные политологи и психологи, пишущие доклады о национальном примирении пусть идут ко всем чертям. Вот кровь, вот убитые соплеменники — а вон и их убийцы с автоматами, пытаются уйти. И какая разница, что за несколько дней до этого твои соплеменники заживо сожгли на порядок больше их соплеменников. Вон они! Ату их, держи! Не уйдут! Убивай!

Убивай…

Разъяренная толпа увлекла за собой Махмуда и через пару секунд — он сам уже мчался по улице, выкрикивая ругательства. Курды бросились наутек, один пацан обернулся, нажал на спуск — но автомат заклинило, а в следующую секунду какой-то выскочивший сбоку пацан подставил ему подножку и он грохнулся на асфальт со всей дури. Поднимаясь, он заорал от ужаса — толпа накатывалась на него, орущая, злобная, подняться он не успевал — так и сгинул, разорванный на части и растоптанный.

Двое других курдов проскочили на рынок. Загремели выстрелы.

— Бей!

Толпа разъяренных суннитов ворвалась на рынок, Махмуд осознал себя тогда, когда у него в руке была какая-то палка, и он ей кого-то бил, а рядом кто-то кого-то топтал ногами. Где-то раздавались выстрелы, где-то выли сирены — но это все было не больше, чем тушить горящую скважину с нефтью пожарной машиной.

Человек, которого Махмуд бил палкой — уже не шевелился, основной людской вал прокатился дальше, сейчас на рынке грабили, убивали, жгли, насиловали, насилие волнами распространялось по городу. Торговали в основном с контейнеров — не выдержали даже они, какие-то были снесены, где-то уже копошились мародеры.

Махмуд посмотрел на руку — она болела, на палку — палка была в крови, бросил палку и пошел к выходу. Голова тоже болела.

Навстречу ему попался какой-то человек, у него было что-то с головой — волосы покрыты запекшейся коркой крови, совершенно безумный взгляд и счастливая улыбка. Этот человек перехватил Махмуда, потащил его за руку к контейнеру, уже разграбленному.

— Не ходи туда, брат, там полиция. Будут стрелять.

На улице уже в самом деле стреляли, и стреляла не только полиция.

— Полиция?

— Надо где-то взять оружие… — человек потряс головой, потом достал из кармана кусок лепешки и протянул его Махмуду

— На, брат, поешь.

Махмуд вспомнил, что он, кажется, и в самом деле собирался после пятничного намаза пойти и поесть. Он взял лепешку, посмотрел на нее — на ноздреватой поверхности хлеба отчетливо были видны бурые пятна. Кровь…

Махмуд шагнул в сторону — и его вырвало…

Российская Федерация, Дагестан Махачкала, Ленина 7 УФСБ по республике Дагестан 22 июня 2015 года

Если занавесить шторами окна, раскачивать вагон и объявлять остановки

— можно уже никуда и не ехать.

Размышления о силе и слабости власти

Автор

Генерал-лейтенант госбезопасности Илья Петрович Проносов в нынешние, не особо спокойные времена имел одно, но стратегическое преимущество — он был русским. Он не только был русским, но и имел чистую биографию, а также орден Мужества, который из скромности никогда не одевал. Генерал Проносов был кадровым сотрудником ФСБ, специалистом по Северному Кавказу. Обе чеченские он отбарабанил на переднем крае, одну начинал капитаном, на вторую приехал майором, закончил подполковником. В ФСБ он числился на хорошем счету — боевой генерал, с ранением и боевыми наградами, умеет хорошо докладывать, строить работу — но в то же время и понимает. Понимает — это значит, понимает, как наладить сбор денег с территории, на которой он работает и как, кому, в какие высокие кабинеты этот денежный поток направить. Кроме того — он никогда не подставлял и не подсиживал начальство, по крайней мере, никогда не был замечен в этом. Такие работники ценятся на вес золота, вот почему в двенадцатом году генерал — майор (тогда еще) Проносов был назначен начальником УФСБ по Махачкале и республике Дагестан, на должность, ценящуюся поболее иного высокого кабинета в Москве. В Москве чиновники что делают? Жрут да штаны протирают. А тут, на земле, кого-то потолковее надо, чтобы и дело знал, и… не дело — знал не хуже. Его потому и держали тут, хотя он точно уже перевод в Москву заработал — приди кто другой, он или работу завалит, или то, что после работы положено делать (деньги собирать), или и то и другое разом. Толковый человек, он и есть толковый человек, он должен на земле работать, к делу быть приставлен, а поощрить можно и материально. Не зря говорят — г…о всегда наверх всплывает — великая сермяжная правда заключена в этих словах.

Генерал-лейтенант Проносов четко чувствовал "потребность момента" и всегда ей соответствовал. У него не было ни Мерседеса, ни Бентли — на работу он ездил на относительно скромном Шевроле Субурбан с мощным бронированием от Centigon. Всемирно известная фирма, "иракская" модель, хорошо защищенная от подрывов, обстрелов и прочей напасти — и в то же время машина скромная и дельная. Вот если бы он как предыдущий глава УФСБ купил бы (а то и в подарок принял) — бронированный шестисотый Мерседес — тут же и вопросы бы посыпались, что да как да на какие деньги. А тут — и машина к делу, и комфорт — не хуже, чем у лимузина, и закуплена вполне официально — провели тендер и купили за государственный счет. В Дагестане было распространено мнение, что бронированные внедорожники покупать нельзя, только седаны, потому что внедорожники при взрыве мощного фугаса переворачиваются, они большие и центр тяжести у них высоко. Но генерал ездил именно на внедорожнике, а против фугасов у него было свое средство — его сопровождала группа охраны, впереди шел тяжело бронированный Тигр с пулеметом, сзади — еще лучше защищенный новенький "Волк", устойчивый к подрыву и тоже с пулеметом. Генерал-лейтенант, рано, как и его супруга имели (в России, естественно, про оффшоры речь не идет) средних размеров коттедж в Махачкале, на Пржевальского, там, где садовые участки и четырехкомнатную квартиру в Москве в новом доме, но никаких излишеств. Была у них и машина — BMW X3, одна на двоих, на ней ездила супруга в Москве, потому что ей на чем-то надо было ездить, а сам генерал передвигался исключительно на служебном транспорте. Сын генерала жил тоже в Москве и работал в Газпроме, дочь жила в Санкт-Петербурге, удачно вышла замуж за преуспевающего адвоката и отношений с семьей не поддерживала. В общем и целом, семья генерал-лейтенанта Проносова на первый взгляд была состоятельной — но не более того, никаких излишеств, не то, как раньше чиновники наглели в открытую. Например, на руке генерал-лейтенанта Проносова был не Патек Филипп и не Радо, эти две марки швейцарских часов чиновники сильно уважали — а скромные золотые часы, подарок от Президента в связи с пятидесятилетием. Пятидесятилетие Проносов отметил в прошлом году, и отметил тоже скромно, в доме отдыха ФСБ в Крыму, никаких ванн из шампанского и голых баб. Все чинно и с достоинством.

Были за генерал-лейтенантом Проносовым и видимые грешки. Например, он устроил свою любовницу — двадцати четырех лет от роду — в собственное ведомство с погонами прапорщика, да еще выбил ей доплату, за службу в условиях повышенного риска. Но это, как говорится, дело житейское, это в КГБ за подобные фокусы могли выкинуть в двадцать четыре часа с волчьим билетом, да что там за любовницу — просто за развод могли выкинуть. А тут… ну а что делать мужику, у него может седина в бороду бес в ребро, а супруга наотрез отказывается в грязную и опасную Махачкалу ехать. Телку эту проверили, когда на работу в ФСБ зачисляли — студентка, русская, родственники не сидели, связей с бандподпольем никаких быть не может — просто глупая телка, спешащая устроиться в жизни, пока не поздно, пока грудь стоит, а не висит. И генерал… если за это выгонять, в ФСБ никого не останется, а кому работать?

Сейчас был понедельник, и генерал Проносов собрал всех на утреннюю недельную оперативку — всех начальников отделов и управлений. Оперативка эта шла обычно около часа, чуть больше, чуть меньше, на ней кратко заслушивались итоги работы за предыдущую неделю, раздавались задания на следующую, зачитывались объявления для старшего офицерского состава. Генерал Проносов был хамом, но в меру, обычно устраивал разносы публично только тогда, когда подчиненные отчебучат что-то уж совсем из ряда вон выходящее…

Сейчас совещание началось как обычно, сначала полковник Мухаев доложил общее состояние по показателям деятельности, за которые отвечала ФСБ за прошлую неделю. Крупных, резонансных террористических актов не было, кроме того — московское начальство еще помнило обезвреженную на рынке в Дербенте бомбу. Ее подложил один из "связников" из банды, полностью находящейся под контролем управления, потом сообщил, успели обезвредить, нагнали телевизионщиков, после этого пару месяцев помнят и не долбают, если за эти пару месяцев, конечно, не произойдет чего то экстраординарного. Тихо будет еще месяц, чуть больше — а потом надо будет еще, что-нибудь придумать. Схрон что-ли какой найти…

Пока Мухаев докладывал — мысли генерала крутились вокруг двух вещей, схрона, который если закладывать, то делать это надо не в спешке, а уже сейчас и Кристины. Кристине вчера он подарил дорогое ожерелье из золота, которое он принял от одного из глав администраций районов в знак уважения, и ночью Кристина расплатилась за ожерелье сполна. А кому еще дарить? Не супруге же, безуспешно талию ищущей…

Тем не менее — генерал не был бы разведчиком, если и в таком расслабленном состоянии не уловил бы, что количество преступлений, связанных с наркотиками[31] за неделю подскочило на одиннадцать процентов. Это был повод.

— Что у нас с наркотиками? — грозно сказал Проносов, кивком головы показывая Мухаеву, что можно садиться. Кто отвечает за этот участок? Зинченко, вы? В чем дело?

Усатый, низенький хохол сноровисто поднялся с места.

— Товарищ генерал, по данным агентуры с Азербайджана прошла крупная партия героина, не меньше трехсот килограммов. Это сразу дало статистический всплеск.

— Чего дало? — недобро перебил генерал.

— Ну… рост изъятий наркотиков и преступлений, связанных с наркотиками.

— Дало… Я смотрю, по башке вам дать надо! Не работаете ни хрена! Бахмачев, почему не перекрыта граница?

Полковник Бахмачев, отвечающий за охрану государственной границы с Азербайджаном поднялся, бросив откровенно ненавидящий взгляд на Зинченко. Подставляет, ублюдок, падло хохляцкое.

— Товарищ генерал, за последнюю неделю попыток прорыва границы не было, задержано шесть нарушителей, но ни у одного из них наркотики не изымались.

— Бахмачев, я что, идиот, по-твоему?! — начал заводиться ни с того ни с сего генерал — ты думаешь, нарки напролом на твои пулеметы попрут? Прошли какой-то тропой, вот и все. Агентурную работу надо вести, в приграничной полосе! Всему вас учить надо!

Агентурную работу в приграничной полосе. Вот ублюдок, несет ахинею, и ведь с таким начальственным видом, б…ь. Попробовал бы он поработать в приграничной полосе, там у тех, кто ходит через границу — одни родственники в селах, здесь же позапрошлый век, горы, родственник родственника никогда не выдаст. И, тем не менее — начальство будет как всегда с умным видом "оказывать практическую помощь" тире — по мозгам ездить. Вот ведь б…

— Товарищ генерал — граница перекрыта, контролируется беспилотниками. У меня нет никаких данных относительно того, что через границу прошла крупная партия наркотиков.

На самом деле, партия наркотиков и в самом деле прошла через границу, только не через ту, которую прикрывал Бахмачев. Партия наркотиков прошла через административную границу Дагестана и Чечни, а до этого ее привезли на гражданском самолете, летавшем в Дубаи. В Дубаи же героин привезли из Пешавара. В Чечне был именно тот мир, который хуже всякой войны, Чечня демонстративно подчинялась федеральному центру — а на деле же это было мирное и спокойное феодальное княжество, одной ногой стоящее в семнадцатом веке, а другой — в двадцать первом. Собственно говоря — таким был весь Кавказ, просто в Чечне это было выражено куда как лучше. Федеральные деньги, деньги от диаспоры и деньги от наркоторговли преобразили республику — Грозный поражал блеском стекла новых деловых районов, роскошными дворцами и мечетями, гладкими как стекло дорогами. Вот только общество так и не шагнуло дальше семнадцатого века, и если советская власть буквально за шкирку втаскивало все эти народы на один уровень с русскими — то новую, демократическую власть даже в чем-то устраивало, что под боком есть этакое ново-феодальное княжество и неспокойный Кавказ. Было где "осваивать" деньги, а намеки здесь понимали с полуслова. Всё всех устраивало.

— Это говорит не в вашу пользу, Бахмачев — сказал генерал — не ведете агентурной работы, не работаете с осведомителями. А вы не улыбайтесь, Зинченко, нечему тут улыбаться! За борьбу с наркоторговлей в республике отвечаете вы! И за такой рост показателей спрашивать будем именно с вас, нечего вину на других перекладывать! К следующему совещанию… нет, к четвергу в это же время жду обоих с планом мероприятий!

— Есть.

— Есть…

— Дальше. Что у нас по устранению недостатков, выявленных в ходе учений!? Емшаев, вы отвечаете?

— Так точно.

— И докладывайте. Пять минут у вас.

Остаток совещания прошел относительно спокойно, влетело только еще Мугуеву, что было непонятно — Мугуев был у генерала на хорошем счету, говорили даже, что он заносит. После совещания, в душе ругаясь на всех известных языках (а в Дагестане было больше тридцати диалектов плюс русский, плюс языки соседних республик), полковники, подполковники и майоры потянулись из кабинета и дальше тащить нелегкую лямку службы.

Генерал тоже вышел в приемную… хотел сходить к Кристине, выбил ей отдельный кабинет, вроде как работает с секретной документацией, хотя с кабинетами всегда была напряженка, постоянно работали какие-то московские группы, их надо было размещать, а здание не резиновое. Как только генерал вышел в приемную — подчиненные потянулись на выход, чтобы не попасть под новую раздачу — а к генералу подлетел адъютант.

— Товарищ генерал!

Генерал, уже настроившийся на десять минут приятного времяпрепровождения, недовольно поморщился

— Что там опять?

— Спецсообщение. Срочное товарищ генерал.

— Спецсообщение всегда бывает срочным. Что?

— Товарищ генерал, блокирован амер Рафиев с группой боевиков.

Все мысли о приятном времяпрепровождении мгновенно вылетели из головы генерала.

— Где?

— В районе пятого жилгородка, товарищ генерал.

— Кем?

— Нашими. Оперативниками Бадаева.

— Ментам сообщили? По открытой связи прошло?

Несмотря на то, что милиция уже давно была переименована в полицию (кстати, кое что в ней и в самом деле изменилось, только не от этого) — по привычке полицейских так и продолжали называть ментами.

— Никак нет, товарищ генерал, в соответствии с вашей директивой. Закрытый канал, спецсвязь. Бадаев действует тихо.

— Выгоняй спецназ. Немедленно. Пользоваться только закрытым каналом связи. Упустите — порву. Машину мне!

Пятый жилгородок находился на самой окраине дагестанской столицы, с одной стороны был парк, с другой — кладбище и канал. Место было скверное и со скверной репутацией — с одной стороны был парк, а с другой — коттеджи и дальше лесной массив. Мог последовать как прорыв боевиков в направлении кладбища — так и деблокирующий удар со стороны кладбища сторонников амера Дагестана Башира Рафиева.

Башир Рафиев кстати не был дагестанцем — он был салафитом из Башкирии, неспокойного, глухо волнующегося региона. Вступил сначала в Хизб ут Тахрир, потом связался с Аль-Каидой. Последователь чистого ислама. Совершил хадж, на родине не вернулся, осел в Дагестане. Ему здесь проще было действовать, поскольку он был не местный, и у него не было родственников — ведь у тех, кто работает в милиции и ФСБ тоже есть родственники, которые могут объявить кровную месть. А у Рафиева мстить было некому, только ему самому — да попробуй, найди. Отряды Рафиева действовали не только в Дагестане — но и в соседней Чечне, которую плотно держал Кадыров и примкнувшие к нему кланы и тейпы. На него счету было как минимум восемь милиционеров и трое сотрудников ФСБ. Готовил он покушение и на самого генерала Проносова, только оно было пресечено в самом начале. С этим не шутят, это тебе не бомбу на Дербентском рынке обезвреживать.

Субурбан генерала Проносова тормознул около БТР, укрывшегося за домом, рядом стоял большой, бронированный, с черного цвета кузовом КамАЗ — оперативный штаб, его вся Махачкала знала, как "черный ворон". Впереди шла вялая перестрелка — били одиночными, пристреливаясь видимо. Еще дальше по улице была видна стоящая на спущенных шинах, исклеванная пулями Лада Приора — скорее всего оперативная машина ФСБ, но рядом с ней никого не было, пострадавших вынесли из-под огня. Генерал вышел из Субурбана, личные охранники, держа наизготовку автоматы окружили его. Генерал в одно мгновение оценил, насколько слабо пока оцепление.

Почти в этот же самый момент, следом за Субурбаном остановился черный Хаммер Н-1, возглавлявший колонну из трех тяжелобронированных трехосных "Тайфунов" — спецмашин, устойчивых к взрыву, совсем недавно получили, до этого на бронированных Уралах ездили — матерились. Спецназ ФСБ, оперативная группа АТЦ, антитеррористического центра, его возглавлял Мугуев, Аслан Мугуев, этнический вайнах, воевавший в первую чеченскую против федералов, а во вторую — за федералов, и за это приговоренный исламской шурой к смерти. Мугуев отличался особой, совершено нетипичной для Кавказа методичной и хладнокровной жестокостью. Среди боевиков он был известен как "Эсэс".

— Усилить оцепление — приказал генерал своим прикрепленным — я буду в центре.

Не дожидаясь, пока подойдет Мугуев, генерал пошел в мобильный антитеррористический центр.

Мобильный антитеррористический центр был скопирован у американцев и представлял собой бронированный кузов, посаженный на длинное внедорожное шасси КамАЗа, которое использовалось нефтяниками, кабина КамАЗа тоже была заменена на полностью бронированную от РИАТ. В машине были два монитора, позволяющие принимать информацию даже со спутника, два места операторов и даже небольшой зал для совещаний. Несмотря на внешне не такие большие размеры — десять человек эта машина вполне могла принять.

Сейчас в машине было только пятеро — двое операторов, оба аварцы и трое сотрудников специального отдела ФСБ, занимающегося борьбой с терроризмом. Возглавлял группу подполковник Мирза Бадаев, невысокий, плотный, в черном берете, залихватски сбитом на сторону, чтобы скрыть разорванное осколками ухо. Бадаев был родственником президента Дагестана, правда дальним — но это ничего не значило, родственник он и есть родственник. Работу он делал добросовестно, потому что у власти был его клан, клан представителем которого был и он сам — значит, эту власть надо было оберегать. Он был настолько добросовестным, что если бы ему прекратили платить жалование, он все равно бы служил.

— Что произошло? — не теряя времени на приветствия, спросил генерал

Мирза Бадаев почесал изувеченное ухо прямо через ткань берета.

— Поступила информация относительно эмира, достоверность мы определили как невысокую. Обычный сигнал, по телефону, анонимный. Я отправил группу проверить, это в районе коттеджей, тут рядом. Группу обстреляли, потом пошли на прорыв в город в двух машинах. Хорошо, что рядом тут оказалась еще одна группа, их сумели отжать от города. Потом эти шакалы захватили заложников, моих людей они обстреляли, предотвратить это было невозможно.

— Потери?

Мирза скривился

— Из моих трое. Один молодой совсем… лично принимал. Одного почти неживого отправили в больницу, Аллах даст — выживет.

— А из этих?

— Двое во дворе валяются. Остальные — не знаем, наверное, тоже раненые есть. Две бабы там с ними, этого шакала с гаремом прихватили… шайтан.

За спинами тяжело хлопнула бронированная дверь, все повернулись — в помещение штаба вошел Аслан Мугуев, вайнах с волосами цвета вороненой стали и такими же глазами. Глаза скрывали серо-стального цвета "полицейские" очки, он был в полном боевом — Стечкин под левую руку (Мугуев был левшой) и ПП-2010[32] в кобуре на груди как у американских пилотов морской пехоты. Аслан Мугуев не любил много болтать, говорили, что его осколком резануло по горлу в Грозном, то ли в первую войну, то ли во вторую и теперь ему больно говорить. Он так и остался у двери машины, и генерал Проносов видел свое лицо, отражающееся в каплевидных стеклах очков.

— Эвакуацию провели?

— Нет, не успели.

— То есть? — разозлился генерал

— С нижних этажей все вышли… С верхних выбежали самостоятельно, но проверять мы не проверяли. А по инструкции надо бы.

Генерал посмотрел на часы

— Что он говорит? С ним вышли на связь?

— Ничего толкового. Говорит — бабам дайте выйти, после чего делайте, что хотите.

Полиция могла появиться в любую минуту.

— Прикажете вести переговоры?

— Никаких переговоров. Приказываю начать штурм. Немедленно….

Аслан Мугуев утвердительно кивнул головой, повернулся и вышел.

Штурм, который проводили дагестанские спецназовцы совсем не походил на действия… к примеру Hostage Rescue Team FBI или Special Air Service. Более того — если бы кто-то из командного состава в этих специальных антитеррористических группах решил провести такой штурм — его немедленно отстранили бы от должности и как минимум выгнали бы из группы с волчьим билетом. Но это там… а Дагестан есть Дагестан.

Первым делом, по осажденному зданию открыли огонь снайперы — из обычных СВД и тяжелых В-2010[33] — не про целям, а просто, на подавление. При этом — пули В-2010 запросто пробивали хлипкие стены хрущобы. Под прикрытием снайперского огня три Тайфуна подобрались ближе, образовав своего рода передвижную баррикаду. Из одной из машин, головной вышли два бойца и открыли огонь из реактивных огнеметов РПО Шмель — из машин им подавали огнеметы, а они из них стреляли. Сделав восемь выстрелов — стены после этого были черными, из всех окон вырывалось пламя — спецназовцы Мугуева прекратили огонь и остались на месте, а вот второй и третий Тайфуны, из которых люди не выходили — ускорились и подкатили прямо к подъезду. Из них выбежали две группы тяжелых[34] и моментально скрылись в подъезде. Снайперы тоже прекратили огонь, а через несколько минут, один из спецназовцев выбил прикладом остатки стекла в подъезде между четвертым и пятым и помахал белым платком.

Контртеррористическая операция в районе пятого жилгородка завершилась.

Полковник национальной гвардии Чернов Владимир Александрович, потомственный казак Терского казачьего войска прибыл в Пятый жилгородок когда уже все завершилось…

Сухой и жилистый полковник, наголо еще со времен второй чеченской бреющий голову, вышел из бронированного Волка, который полагался ему по должности (неспокойно было), огляделся по сторонам. Кислый дым, плывущий из переулка, подсказывал ему, что все уже закончилось. И закончилось — до его прибытия.

К полковнику подскочил низенький аварец- полицейский из оцепления — докладывать. Чернова уважали все, в том числе и не русские.

— Потом… — отмахнулся полковник — потом доложишь. Хотя скажи… тебя как сюда вызвали? Ты как здесь оказался.

— Так мы тут рядом дежурили, товарищ полковник. Услышали выстрелы, поехали сюда. Тут нам сказали — раз приехал — вставай в оцепление.

— То есть не вызывали?

— Нет…

Полковник тяжело вздохнул.

— А что делать то, товарищ полковник.

— Что делать… Стой, раз приехал. Потом рапорт напишешь.

— Есть…

Полковник пошел вперед, дыша смесью дыма, гари, выхлопных газов, цветов и жуткого запаха паленого мяса…

Трупы уже вытащили… если это можно было назвать трупами… их вытащили из обгорелого подъезда пятиэтажки и затушили пламя на верхнем этаже. Все это раскладывали на сноровисто расстеленном брезенте подручные генерала Проносова, рядом выкладывали подозрительно целые автоматы — а сам генерал Проносов с героическим видом стоял чуть в стороне и давал интервью очаровательной даме лет тридцати, на которой была накидка с логотипом первого канала. Даму эта звали Надежда, она была выпускницей факультета журналистики МГУ и, несмотря на молодость, была известной журналисткой, даже кажется, какие то премии получала. По Дагестану она ездила спокойно и без опаски, брала интервью и у чиновников, и у предпринимателей, что в Дагестане часто было одно и тоже и у военных, и у эфэсбешников — у всех. Никто ее не трогал, и она была вхожа в любой кабинет по очень простой причине — переспала со всеми. Нормальной сделкой для нее был "секс за интервью", и если еще десять лет назад многие бы побрезговали — то теперь никто не брезговал ничем. Такие времена были.

Увидев Чернова, Проносов запнулся на полуслове — он, кажется, рассказывал, как его служба за год ликвидировала уже второго дагестанского амера и ликвидирует и третьего, и четвертого — как только их выберут. В общем, как бывший президент пообещал — мочить в сортире однозначно. Интервью он закончил — но как увидел Чернова, так и косился на него глазом, как коситься лошадь, почуявшая волка.

Чернов тем временем подошел к расстеленному брезентовому полотнищу — никто не посмел его остановить — посмотрел на обгорелые головешки, которые когда-то были людьми. Опытным взглядом заметил — среди обгорелых трупов две женщины, один подросток, от двенадцати до шестнадцати. Подростки тут тоже воевали — брали в руки оружие и воевали, они были даже страшнее, чем взрослые боевики, страшны безоглядным фанатизмом, подростковой жестокостью и готовность умирать за то, во что верили. Нет ничего страшнее, чем подросток с оружием. Казаки — а в Махачкале теперь тоже были и казаки, и Союз Ветеранов — не раз и не два сталкивались с такими вот подростками. Каждое такое столкновение — заканчивалось кровью.

Конец интервью Проносов скомкал, Надежда нервно оглянулась, увидела Чернова — и тоже помрачнела. Сунуться к нему она даже не пыталась — одного раза хватило. Чернов просто обошел стол, повернул ее к себе спиной, но не положил грудью на стол, а смачно приложил всей пятерней по заднице, а потом выгнал из кабинета. Были все-таки и те, кто брезговал.

— Что тебе здесь нужно? — недобро спросил Проносов, Чернов был его злейшим врагом, со своей нацгвардией и казачеством он вечно стоял у него на пути.

— Хочу поздравить тебя с очередной победой — спокойно ответил Чернов

— Когда я поздравлю тебя с твоей? — с ядом в голосе спросил генерал

Чернов проигнорировал явный выпад в свою сторону

— Ты ничего не хотел у них спросить?

— А что у них спрашивать? Это ты любишь спрашивать.

— Ты прав. Настанет время, когда я спрошу у тебя.

Двое мужиков с несколькими годами разницы в возрасте стояли друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза, и даже подчиненные генерала Проносова замолчали, глядя на все это, на незримую дуэль двух мужчин.

Первым не выдержал генерал, он отвернулся, хотел позвать Бадаева и что-то ему поручить, но не для того, чтобы он это сделал — а для того, чтобы просто почувствовать рядом с собой какого-то своего человека, не быть одиноким. Он отвернулся, ища глазами Бадаева, голос которого он только что слышал рядом, взгляд генерала скользнул по людям, по разворошенному двору, и вдруг…

Боже!

Человек в штатском, с приколотой карточкой пропуска стоял у бронетранспортера и не отрываясь смотрел на него. Он знал этого человека, хотя предпочел бы забыть, не знать… столкнуть это безумие в самые дальние тайники памяти, запереть их на сто замков, чтобы больше никогда и никак они не посещали его. Но это был именно он, человек из Грозного, постаревший, но все же он, стоявший и смотревший на него — он стоял, смотрел, и в глазах его тлело пламя.

Какое-то время он держал его взгляд, а потом повернулся и скрылся за бронетранспортером.

Что делать?!

Можно было бы кликнуть Бадаева или Мугуева и приказать схватить этого человека, сказать, что это террорист или координатор, или связник террористов, что угодно сказать, только бы они его схватили. Потом пытками заставить его заговорить… господи, какими пытками, этот человек будет молчать, его надо просто убить. Убить и все… и наплевать, что за ним придут другие и третьи… наплевать, что он продался, и дьявол явился за товаром.

Время платить по счетам…

Но самое главное — здесь был Чернов. Проклятый Чернов, он все сразу поймет… узнает. Рано или поздно… кто-то из них уничтожит другого.

Иногда генерала посещала мысль, что Чернов знает.

— Товарищ генерал…

Голос пробился в мозг через нарастающий шум в ушах — как при аварийной посадке…

— Потом… — отмахнулся генерал

Украдкой глянул на Чернова — и с ужасом заметил, что тот неотрывно смотрит туда же, куда смотрел он сам, Проносов, в сторону астматически пыхтящего старым движком бронетранспортера.

Остаток дня у генерала получился скомканным. Сначала доложил ситуацию заместителю директора ФСБ, курирующему вопросы борьбы с терроризмом, получил от него похвалу, означавшую, что еще какое-то время его трогать не будут. Еще вчера он бы обрадовался — а сейчас ему было не до этого. Потом поговорил по телефону с представителем президента по региону, тот был в отпуске, в Швейцарии. Потом наскоро, не вчитываясь, подписал документы, которые ему подсунул адъютант — в числе их было такое, что волосы дыбом, проблема всех руководителей — порой подписывают документы, не читая. Зашла Кристина — у генерала и впрямь был "бес в ребро", иногда не по разу в день они работали с секретными документами, а сейчас генералу было не до нее, и он грубо отправил ее из кабинета. Потом — достал из тайника в диване — в сейфе держать не рисковал — бутылочку настоящего дагестанского коньяка, не отравы, а того, что для себя и для друзей гонят. Хлебнул прямо из горлышка — не помогло. Не отпустило…

И ничего удивительного не было в том, что когда они сворачивали на освещенную, заасфальтированную улицу коттеджного поселка, где был и коттедж генерала — генерал, ехавший в Субурбане увидел, как когда машина начала поворачивать во двор, в припаркованном на противоположной стороне улицы салоне черного Мерседеса что-то вспыхнуло.

— Внимание! Опасность, машина слева! — это заметили и охранники

— Отставить — сказал генерал — стойте.

Несмотря на приказ генерала Субурбан все же въехал во двор, замыкающая кортеж машина осталась на улице, блокируя подход к дому. Ворота закрылись, вооруженные автоматами бойцы службы физзащиты ФСБ окружили кортеж.

Генерал вышел из машины.

— Я прогуляюсь. Никому за мной не ходить.

— Но товарищ генерал… — начал старший смены.

— Кто генерал, вы или я? — расчетливо психанул генерал — это не по вашему уровню допуска! Гости из Москвы пожаловали! Стоять здесь, а то пожалеете, что на свет белый родились, вашу мать! Исполнять приказ!

Решительным шагом генерал пересек двор, вышел на улицу через калитку, сильно хлопнув дверью.

Капитан ФСБ, отвечавший за охрану генерала, до крови закусил губу. Дело было гнилое, и случись что — отвечать ему.

— Барсов!

— Я

— Бери винтовку. Лезь на крышу.

— Есть.

— Тищенко.

— Я

— У тебя к пулемету есть ночник?

— Так точно.

— Ставь и лезь следом. Подстрахуешь. Остальным готовность!

Мерседес — новенький, только в прошлом году пошедший в серию шестисотый — стоял на обочине, не включая фар, свет от уличных фонарей переливался на причудливо изогнутых гранях кузова, играя. Навстречу генералу распахнулась дверь. Передняя пассажирская.

Генерал решительно сел в машину, дверь захлопнулась за ним на электродоводчике, стоило только тронуть, увесисто и солидно, даже звук тут был солидный, значительный.

В машине был только один человек. На первый взгляд. Генерал, не стесняясь, обернулся, сунулся, проверил, нет ли кого на заднем сидении или между сидениями. Человек, сидевший за рулем каркающе расхохотался.

— Там никого нет.

— Проверить не помешает… — ответил генерал

— Зачем? Ты же наш друг. А друзей не надо убивать. Их надо беречь.

— Что тебе нужно, Гоги? — спросил генерал — ты хочешь еще раз испытать свою судьбу? Ты мертв — к чему ты вернулся сюда.

Человек снова засмеялся — он был таким же жизнерадостным и тогда… в Сухуми, когда они взяли его. И в Грозном он тоже веселился…

— На твоем месте я бы задал другой вопрос, друг.

— Какой же?

— Если жив я — то не может ли так получиться, что жив амер. А это важно… очень важно для тебя, дорогой…

Нет большей глупости, чем оголтелый национализм, когда свои — всегда друзья, а чужие — всегда враги. Национализм нужен — но другой, не такой. Свои оборотни — в разы страшнее самых страшных из чужих.

Дальняя ретроспектива Бывшая Грузинская СССР, пограничная зона Конец 1993 года Старший лейтенант Проносов

Горят дома, за залпом залп, Неугомонно бьют из пулеметов. Пуль рикошет и свист гранат, А с неба бьют нас самолеты. Вот в центр въехал БТР, Прицельно бьют из ДШК. Отдал команду командир — Здесь в полный рост идет война. Молчит гранатомет — окончен весь заряд, Лишь цинков ящики пустые здесь лежат. Отдан приказ "Отход!", отходят все назад. Не падать духом, к нам Шамиль ведет отряд! И вновь был принят бой, район наш был отбит, И много техники горящей здесь стоит. И мертвые тела то там, то здесь. Вдруг миномета свист — успели все присесть. Бьют минометы в ряд — ни встать, ни побежать. Начался артобстрел — нам надо отступать. Пехота резко бьет, и бьет-то невпопад. Тут поступила весть — Шамиль ведет отряд! И первый залп был дан, снаряды рвут тела, Замолк их миномет и батарея вся. Нам сделать бы рывок и здание занять. Тут поступила весть — Шамиль ведет отряд! Атака вновь отбита, но тут вдруг в бой вступил Танк восьмидесятый — готовят все тротил. Позиции заняты, все напряженно ждут, И кто-то вдруг воскликнул: "Враги к нам в тыл идут!" Подбито много танков, нам надо отступать, Ведь с двух сторон врага нам трудно удержать. Обмотанный тротилом последний был заряд, Тут поступила весть — Шамиль ведет отряд! И город был оставлен, и многие села. И многим показалось — проиграна война. Но весть тут поступила — Буденновск кем-то взят. Войну начать в Россию Шамиль повел отряд! Ему Аллах поможет, он натиск держит тот, Кто никогда бы в жизни сдержать его не смог! Пройдя сквозь всю Россию, вернется он назад. Аллах Велик — Шамиль домой ведет отряд! Тимур Муцураев Шамиль ведет отряд

Шамиль ведет отряд…

Давняя, почти забытая уже война, начавшая в одном из малых осколков Советского союза… сейчас уже и не помнит почти никто, из-за чего и ради чего она началась. Это была война, спровоцированная отъявленными негодяями, пришедшими к власти в Грузии — правозащитником и пассивным гомосексуалистом Звиадом Гамсахурдиа, и вором в законе Джабой Иоселиани. Откровенно говоря — профессор консерватории, ухитрившийся в тюрьме стать композитором, Иоселиани как человек был намного чище Гамсахурдиа, несмотря на двадцать семь лет тюремного стажа и не такую громкую фамилию, как у сына известного грузинского писателя (скорее всего, ворочающегося в могиле от того, что творит его сын). И Гамсахурдиа и Иоселиани делали ставку на крайний грузинский национализм с фашистским привкусом — а поскольку в правоохранительных органах мало кто был в восторге от того, что вынужден был подчиняться вору в законе — Иоселиани создал свои вооруженные формирования, состоящие только из уголовников и боевиков, и живущие в основном по уголовным законам. Это были печально знаменитые Мхедриони, всадники, они отличались тем, что носили темные очки, надевали пиджак на тонкий свитер и все как один имели ножи — чисто воровское оружие, которое ими применялось, когда нельзя было применять оружие огнестрельное. Мхедриони считались государственными служащими, их формирования входили в состав грузинского МЧС. Эти уголовники, родом в основном из центральной Грузии ринулись на побережье — в Аджарию, которую плотно держал клан Абашидзе, в Абхазию и в южную Осетию. Если первые две цели для набегов были легко объяснимы — курорт, богатые люди, есть что пограбить — но набег на Осетию был вызван только тем, что осетины никогда не признавали себя частью Грузии и считали себя русскими. Осетины, древний и гордый народ, народ воинов когда-то истребленный почти поголовно татаро-монголами, в свое время добровольно присоединились к России отдельно от Грузии, и жили всегда тоже единым народом и отдельно от грузин. Осетины были христианами и большим почетом для них было служить в армии — были роды, где в армии служили все мужчины рода, от первого до последнего. А раскололась Осетия на две части только при большевиках — их политика присоединения в чисто национальным республикам русских земель ради их завоевания была и есть глубоко преступна и уже принесла немало крови… а сколько еще принесет. Набеги Мхедриони, при том, что грузинская милиция их не только не пресекала, но и открыто поддерживала — заставили абхазов и осетин взяться за оружие.

Эта война была в чем-то очень типична для бывших республик СССР, осколков некогда великой и единой страны. Все как по сценарию — основное государство, откуда ушла советская (теперь русская) армия, оставив немало оружия, которое толком никто не умеет применять. И окраина, часто другой национальности, другого вероисповедания и менталитета. Нагорный Карабах в Азербайджане, Приднестровье в Молдавии, Абхазия и Южная Осетия в Грузии. Во всех этих случаях национальное сопротивление начиналось с нуля, при минимуме оружия и отсутствии бронетехники — но оружие добывалось в бою, бронетехника тоже добывалась в бою, ремонтировалась. Война большого с малым характеризовалась тем, что те, кто шли воевать за большое — не знали, за что они воюют и не хотели за это воевать, их просто гнали на убой. А вот те, кто воевал за малое — те однозначно знали, за что они воюют и знали что будет, если они проиграют. Вот почему на всей территории бывшего СССР единственная война большого с малым, которая закончилась в пользу большого — это война России в Чечне (притом первая была проиграна по тому же сценарию) и гражданская война в Украине — но там победой и не пахло, победоносные войска НАТО, объединившие страну все глубже засасывала кровавая трясина непрекращающейся войны.

Но эта война — война Грузии и Абхазии была уникальна двумя моментами. Первый — на стороне абхазов в боях участвовали боевики Конфедерации Горских народов Кавказа — протогосударственного объединения, которое в любой момент могло стать государственным — прояви Россия слабость. Второй — в войне участвовали не только чеченцы, но русские, русские советники и офицеры. Причем чеченцы почти всегда подчинялись русским командирам — хотя и действовали всегда отдельными, сплоченными отрядами, а не в составе других частей. Потом, кстати, Дудаев устроит своим полевым командирам выволочку, за то, что подчинялись русским — но дело было не в этом. А дело было в том, что именно тогда завязались узелки, развязать которые потом стоило о-о-о-очень большой крови.

Все это началось давно… очень давно. Многие из тех, кто потом погибли, тогда еще были живы, и крови тогда такой еще не было. Генерал Дудаев спокойно сидел в бывшем здании Чечено-Ингушского обкома партии, который он назвал президентским дворцом, и до этого в Москве не было никому никакого дела. Наоборот — по отзывам знающих людей, в то время независимую ЧРИ[35] рассматривали как весьма важный инструмент российской политики на Кавказе. Дело было в том, что в Конфедерации горских народов Кавказа "контрольный пакет" если так позволено будет выразиться — держали русские, главным среди них был бывший генерал Советской армии Джохар Дудаев. А Кавказ — это ведь не только Россия, это и Грузия и Азербайджан с его запасами нефти, а если посмотреть через Каспий — то и вся Средняя Азия. КГНК готовила боевиков, причем инструкторы, которые их готовили — были откровенно русские, в окружении генерала Дудаева мелькали подозрительно русские лица. По слухам возглавлял "российское посольство" при "независимой Ичкерии" некий подполковник ГРУ, один из самых молодых подполковников ГРУ в истории этой организации, который пережил в итоге и Дудаева и Ельцина и многих других и умер в одночасье, пообедав в ресторане в одном городе в центре России. КГНК была очень удобной организацией, а независимая Ичкерия — очень удобной площадкой для проецирования российского влияния как на территорию бывшего СССР, так и глобально — на Ближний и Средний Восток. Вы знаете, например, что в Иордании живет большая диаспора черкесов, и черкесы по традиции охраняют короля. Нет? А на самом деле это так и Карачаево-Черкесия тоже входит в КГЧН. Да и чеченские общины в разных странах мира стали подозрительно разрастаться и консолидироваться… и самое главное — что бы они не надумали совершить — Россия могла спокойно от этого откреститься. Видите, люди добрые, что делается — это же бандиты, они сами говорят что независимые. Вмешаться? Вмешаемся… когда нужно будет.

Любой инструмент такого вот геополитического влияния, любой управляемый конфликт подобен топору. Умеючи — можно построить дом, да без единого гвоздя. Не умеючи — можно остаться без пальца (как в свое время остался автор сих строк) а то и без кисти руки.

Вот в один прекрасный день генерал Дудаев созвал в своем дворце чеченских добрых молодцев и сказал, что принял он решение помочь братскому абхазскому народу отстоять независимость в войне с жестокой и коварной Грузией. Как говорится — на душе моей тоска — не ввести ли куда войска. С какой стати христианская Абхазия вдруг стала братской мусульманской Ичкерии — генерал Дудаев не пояснил, да никто и не спрашивал — потому что поднялся такой гвалт, что помогай Аллах. В это время ситуация была не самой радостной — абхазы были вынуждены оставить Сухуми и отходили к русской границе, удерживаясь за горные перевалы и базируясь на базы отдыха, которые здесь были построены в благословенные советские времена. Но чеченских абреков это не волновало — намечалось серьезное дело, тем более что Дудаев сказал, что за него заплатят и хорошо заплатят, а так же можно будет взять трофеи. Несмотря на то, что по всей республике были разграблены склады с вооружением — оружия на всех не хватало, многие были вооружены дедовскими ружьями, потому что тот, кто захватывал мобилизационные склады — не раздавал оружие, а продавал его на базаре. А денег не было, потому что никто не работал и зарплату больше не платили. Тут же возникала перспектива, и поэтому один командир кричал, что они возьмут Сухум за месяц, а другой кричал, что за неделю, а третий кричал — что его люди уже в Сухуме и спрашивают, что им делать дальше…

Пошли большой колонной, на границе Чечни и Ингушетии, которая теперь была не с Чечней, потому что ингуши тоже горцы — их ждала русская милицейская машина, чтобы сопроводить колонну. Пропускали их через тот же самый таможенный пост, через который в страну гнали американский спирт, пропустили без досмотра, несмотря на то, что их было хорошо за тысячу человек и многие были с оружием (у кого не было — рассчитывали взять его в бою). На той стороне — их встречала белая Нива с полковников ФСБ, у которого в мешках были доллары (как потом оказалось — фальшивые, но хорошие). Басаев и несколько других людей, которые возглавляли отряды — выстроились в очередь у Нивы, и полковник выдал им аванс, а потом сказал, чтобы они ехали за ним. Когда Басаев стоял у машины в очереди за деньгами он обратил внимание на парнишку за рулем полковничьей Нивы, ему показалось, что он чем-то похож на нохчу, и у него была бородка, как у правоверного. Глаза серые и пустые, не такие как обычно у русских. У Басаева была хорошая память, и он запомнил парнишку — но говорить с ним не говорил, потому что пришла его очередь получать деньги.

Потом они воевали… с подходом чеченцев характер войны резко изменился. И абхазы, и грузины были не ахти какими вояками, да и воевали они на земле, которую каждый считал своей и понимали, что им здесь еще жить. А чеченцы воевали на чужой земле, им надо было не уронить себя перед другими — поэтому никто труса не праздновал. К тому же — с приходом чеченцев русские начали поставлять сюда оружие, большую часть которого забирали себе чеченцы. Оружие привозил тот самый полковник, но ему часто было некогда — и выдавал его чеченцам тот самый молчаливый парнишка — водитель, выдавал, как положено, с пересчетом и под роспись в ведомости выдачи. Россия давала оружие — а чеченцы воевали, и не прошло и полугода с тех пор, как они пришли на эту землю — как они отбили у грузин обратно Сухум, и всю Абхазию и даже часть территории Грузии прихватили вдобавок. Могли бы и на Тбилиси пойти — да верхние люди приказали остановиться, хватит…

Одним из лучших, в этих боях показал себя отряд кавалера медали "За защиту Белого Дома", бывшего студента Института нефти и газа имени Губкина Шамиля Басаева, который по итогам этой войны стал подполковником Конфедерации горских народов Ичкерии…

Дальняя ретроспектива Чеченская республика Ичкерия Грозный, Старопромысловское шоссе 22 января 1995 года Полковник КГНК Шамиль Басаев

Город мой ты в огне В мертвой страшной тишине Этих дней не позабыть Шепчем мы — будем мстить! Тимур Муцураев

Лампочка, горевшая в схроне и питавшаяся от дырчика — дизель-генератора, работавшего на последнем издыхании — светила неровно и тускло. С потолка при каждом ударе сыпался песок. Работала артиллерия.

Накрывшись бушлатом, полковник Басаев лежал на спальнике, положенном прямо на пол. Все утро его мутило — последствия контузии сказывались до сих пор. Сейчас полковник спал, нервно всхрапывая и дергаясь при каждом ударе — но не просыпаясь.

В углу на нарах отдыхали бойцы — из почти пяти сотен тех, кто начинал эту войну вместе с полковником Басаевым, в живых на сегодняшний день оставалось сто двадцать шесть. Уже было понятно, что Грозный будет взят, русские не отступят — и немногие мобильные группы чеченцев, еще остававшиеся в этом городе, в основном орудовали на коммуникациях и совершали диверсии — особенно в этом преуспели хохлы, которые могли выдавать себя за русских. Генерала Дудаева и всех специалистов его штаба, в частности начальника штаба Аслана Масхадова в городе уже не было — они отступили на Бамут, где были какие-то старые ракетные шахты, где можно было держать оборону. Басаев остался в городе, потому что ему было уже все равно — выживет он или умрет. Его могли убить свои же — за то, что погубил самый боеспособный отряд…

Когда раздался нарастающий вой ракет — Ваха, его соплеменник и телохранитель, сбил его с ног и успел закрыть собой до того, как первые ракеты русского Града перепахали квадрат, в котором держало оборону бандформирование Басаева. Его ватник, изорванный, пропитанный кровью — Шамиль Басаев носил до сих пор.

Чтобы помнить…

Вход в выкопанный русскими рабами схрон находился под гаражом, который сейчас был пуст. Хозяин дважды в день спускал боевикам, отсиживающимся здесь уже третьи сутки, воды и немного поесть. Все это делалось по часам, утром и вечером — и условный стук в крышку, закрывающую вход в схрон сейчас, в час дня — насторожил чеченцев. Все мгновенно насторожились — даже те, кто спал проснулись. Аслан — рябой от того, что нагноились мелкие ранки на лице, которые он получил, когда недалеко рванула граната подствольника — с безумным блеском в глазах достал из гранаты Ф1 чеку, остальные кто доставал пистолет, кто снимал с предохранителя автомат.

Ваха, держа наготове АКС-74У, подошел к люку.

— Хьо ву?[36] — спросил он

— Тахана де дикду[37] — приглушенно донеслось условное слово, обозначающее, что все нормально…

Ваха отодвинул рычаг, открывающий вход в схрон. На него смотрел дед Султан, одинокий старик, который вряд ли заинтересует русских при проверке.

— Зачем ты пришел?

— К Малике заскочили какие-то…

— Русисты?

— Нет… Говорят — спецназ.

— Спецназ?!!!

— Наш спецназ, нохчиллы[38]. У них пленные. А сами они — непонятно кто.

К люку подошел Басаев.

— Что там?

— Амер, в соседний дом заскочили какие-то, с пленными. Говорят, что наша спецгруппа. Может, это шариатский полк?

— Нет, не шариатский полк — сказал дед Султан — они говорят, что наши, но почти не знают языка. Похожи на русистов, но говорят странно, как пьяные.

— Сколько их там?

— Шесть человек. И пленные.

— Надо разобраться — решил Басаев — Ваха — идешь со мной и Адама тоже возьми. Остальным — готовность.

В конце концов — он полковник армии Ичкерии и звание это с него не сняли. Пока.

К Малике прошли через потайной ход в заборе, в частном секторе такие ходы сделали давно, еще до войны, потому что по улицам передвигаться было опасно — убьют русисты. У крыльца — хорошего, кирпичного, у русистов домов таких нет, какое здесь крыльцо у каждого есть — курили двое, увидев Басаева, они вскинули автоматы.

— Стой! Стой…

Басаев увидел, что это кто угодно — только не русисты. Он разбирался в людях и видел, что это не контрактники, форма совсем не та и оружие не такое. И усы у обоих — по армейским уставам военнослужащий должен быть опрятен, то есть чисто выбрит. Есть контрактники, которые носят бороду — но не усы, тем более не такие. И кроссовки на ногах вместо штатной обуви.

— Я полковник армии республики Ичкерия

Ваха тоже целился в неизвестных — готовясь стрелять.

— Кто вы такие?

— Василь. Куринный полка имени Степана Бандеры. А это Олесь — показал он на второго

— Какой полк, у вас на батальон не набралось!?

— У нас полк!

Басаев решил не продолжать — понятно, что это не русисты. Самые настоящие бандеровцы, они приезжали в Ичкерию, чтобы закупить по дешевке оружие и тренироваться, благо тут было можно. С местными были проблемы… хохлы жрали сало и поэтому считались нечистыми, с ними никто не здоровался за руку. Местных они тоже не любили, была даже пара перестрелок. К тому же — они скупали оружие, а то и бесплатно умудрялись получить, а оружие нужно было самим.

— Что вы здесь делаете?

— Мы сделали акцию. Хорошую. За нами — москалики погнались, мы оторвались — и сюда.

— Оторвались?

— Да сто пудов. Москальские собаки тупые…

Басаев бы так не сказал.

— Что за пленные с вами?

— Да так… грохнули тут одних. Кого и к себе взяли.

— Покажи!

Сначала хохол не хотел показывать… понятно, рассчитывает на рынок рабов пригнать и продать. Но тут были чеченцы, а их на этой земле все равно больше, и с этим худым, бородатым, с лихорадочно блестящими (обширялся?) глазами полковником — связывать не хотелось. Тем более что с ним были два телохранителя.

— Пойдем…

В доме было натоплено, душно, на полу — грязь. Еще четверо хохлов, сама Малика — муж ушел с группой Масхадова, бывший капитан Советской армии. Черноглазый чечененок развлекался тем, что пинал связанных пленных, насколько у него хватало сил. Джигит растет, вырастет — тоже автомат в руки возьмет и нож, чтобы русистам головы резать.

— А ну-ка… — Ваха дал чечененку леща и тот отскочил, оскалился…

— Посвети.

Один из телохранителей стал переворачивать пленных на спину, второй — светил им в лицо фонарем. Басаев внимательно смотрел…

— Стой! Вот этот!

Где то он его видел… Где то он его точно видел…

— Посвети!

Серые глаза… Бородка.

Перевал… Пограничная зона. Белая Нива и Дед Мороз в русской военной форме, раздающий подарки — обандероленные пачки долларов из мешка.

ФСБ!

— Как тебя звать русский? — спросил Басаев — ты ведь помнишь меня?! Помнишь перевал?

Ответить русист не успел — в комнату заскочил бачонок

— Бегите! Бэтээр! Русисты идут!

Басаев осмотрелся. Бежать сейчас — глупость, настигнут. Кто бежит — того догонят.

— Быстро. Берите рабов и за мной.

Русисты ушли. Это были солдаты… они просто хотели есть и того, что дала им Малика, было вполне достаточно, чтобы они ничего не обыскивали и ушли. Еще десять лет назад бывшая великой держава теперь не могла даже накормить досыта тех, кто проливал за нее свою кровь, кто шел в ад грозненских улиц и умирал — но не отступал.

Когда русисты ушли — Басаев распорядился принести видеокамеру и фотоаппарат. Выгнал из подвала всех лишних, меньше знаешь — дольше живешь. Сказал несколько слов своим людям. Русисту, которого узнал Басаев, дали ПМ с полным магазином, Адам встал сзади, прицелившись в русиста из Стечкина.

— Хочешь жить, русский? — недобро улыбаясь, спросил Шамиль Басаев — тогда убей. Они все равно — не жильцы. Мы не сможем взять их с собой, да они и не нужны.

— Э! — возмутился хохол — такого базара не было. Мы так не договаривались, это наши пленные. А ну…

Договорить хохол не успел — Ваха скосил его и еще одного хохла, который был в подвале очередью из трофейного Вала.

— Иди, кончи остальных — распорядился Басаев

Хохлы были не нужны — более того, они были опасны. Любой из них может попасть в руки федералов и рассказать по доброй воле или под пытками о том, что произошло здесь, в грозненском подвале. И тогда всплывет вопрос и о нападении на спецмашины, принадлежащие ФСБ, и про русского, которого завербовали чеченцы. А Басаеву он был нужен этот русский, чтобы он был живым и сидел на таком крючке, с которого уже не соскочить. Потому что русский этот — был выходом на самый верх, Басаев это понял еще с Абхазии. Дудаев имел дело с хозяевами этого русского — а он будет иметь дело с ним. Не всегда, чтобы решить какой-то вопрос — нужно говорить с хозяевами, иногда и последний лай[39] бывает полезен.

Ваха полез наверх по ступенькам

— Адам, иди, подстрахуй его — распорядился Басаев

— Но ведь в подвале никого не останется!

— Останусь я!

Адам посмотрел на русиста, на пистолет в его руке. Басаев достал из кобуры Стечкин и Адам пошел наверх — потому что знал: прояви неповиновение — и этот Стечкин выстрелит в него.

— Ну, русист? Видишь, как много я сделал для тебя добра? Отплати мне тем же!

Русист посмотрел на Басаева. Потом на тех, кто был связан и лежал перед ним. Это были водители и еще три опера… просто ФСБшные опера, наспех собранные со всей России и командированные сюда.

И русист начал стрелять…

Дорога на Аргун, блок-пост День спустя

— Э, гляньте, тащ капитан!

Капитан, услышавший крик, смачно зевнул и полез из десанта БМП разбираться. Это был блокпост на одной из ключевых дорог Чечни, раньше тут был пост ГАИ, так называемый "стакан", потом тут проходили войска и конечно же сдуру пальнули по этому блокпосту… а может, тут гранатометчик сидел, хотя надо быть форменным идиотом, чтобы сесть здесь в засаду с гранатометом… путей отхода нет никаких, считай голое поле. Потом пришли они… многомудрое командование ткнуло карандашом в карту и распорядилось поставить здесь блок-пост. БТР, БМП, пара десятков солдат — вот и все. Первым делом они разгребли развалины и сделали что-то вроде капониров, куда загнали машины. Что БТР что БМП — если попадет заряд гранатомета, они как факел вспыхивают — а тут хоть какая-то защита. Потом отрыли окопчики, заминировали подходы. Опасность представляли коровники — мрачные, пустые глазницы, до них было метров четыреста — для СВД аккурат дистанция. Полазали там, заминировали все что можно. Заодно — нашли в одном месте кучу старых, полусгнивших мешков, их разорвали и сделали что-то вроде маскировочных сетей — как раз против снайперов. Выставили АГС, оборудовали посты. Питались с проходящих конвоев, их просто поставили сюда и забыли, слава Богу, в России народ быстро организуется и помогает друг другу. Пару коробок со сгущом, пару коробок с тушняком — жалко ли? Вот так тут и стояли, последние солдаты Империи, тех что смогли собрать и бросить сюда, фактически — на убой.

— Что там, Свиридов? Опять собака?

— Да не… мужик бежит.

— Чего?!

Капитан принял бинокль, посмотрел — со стороны лесополосы, которая была чуть ли не в километре от них — бежал мужик, на нем была военная форма и в руках не было оружия — но это ничего не значило, у дудаевцев была такая же военная форма, а пару гранат в карман можно запросто положить. Тогда про пояса шахидов еще не знали — но подпускать этого мужика к блоку не собирались, тем более что он бежал прямо на минное поле, спотыкался — но снова поднимался и бежал.

— Чо вытаращились! Внимание, цель, одиночная! Снайперам — готовность! Огонь по команде!

Капитан трахнул прикладом автомата по броне бронетранспортера

— Э, Бурак! Задох что ли там?!

— Никак нет, тащ капитан! — донеслось из люка

— Щас твою коробочку как есть из граников спалят! Ты уже в раю, а задница все еще дымится! Одиночная цель на три часа, дистанция пятьсот, сокращается! Огонь по моей команде!

— Есть!

Башенка бронетранспортера пришла в движение, спарка пулеметов — ПКТ и могучий крупнокалиберный КПВТ уставились раструбами в сторону лесополосы.

— Стецко…

— Я, тащ капитан

— Ну-ка, дай предупредительный. Не зацепи только…

— Есть.

Гулко бухнула СВД, под ногами подозрительного мужика встал фонтан земли, мужик пробежал еще пару шагов и встал.

— Что за мудак…

А в следующую секунду — откуда-то из леса ударила пулеметная очередь, хорошо ударила, с километра дистанции первой же очередью пост накрыло и все посыпались с брони, и кто-то застонал, раненый.

— Лес! Они в лесу!

— Крупнокалиберный пулемет, огонь!

Бурак догадался и без команды — оглушительно бабахнул КПВТ, потом еще раз. Экипаж машины боевой — боевой машины пехоты — бросив котелки, пригибаясь, бросился к машине. На дороге, метрах в ста от них резко ушла в сторону БРДМ, ведущая колонну, ее пулеметная башенка повернулась, выискивая цели…

— Чурило! — закричал капитан, перекрикивая бас КПВТ — проходы помнишь?!

— Так точно!

— Близнюк, Чурило — за мной! Пулеметам — огонь на прикрытие!

Пригибаясь, с автоматами наизготовку они ссыпались в грязную, вонючую придорожную канаву — туалета не было, ходили сюда и накопилось уже столько, что если бы какой-то дух попробовал по ней подобраться к блоку — его бы в плен никто брать не согласился. Над головой свистели пули, били и по коровнику и по перелеску, ответного огня не было.

— Веди!

Чурило, их штатный сапер, встал первым, повел группу по одному ему известному маршруту, отмеченному условными знаками, а частично — просто находящийся в голове у сапера. Чуть в сторону — попадешь на картошку[40], а то и на поминалку — и поминай, как звали.

— Прошли!

Пригибаясь, они добежали до мужика. Он лежал как раз недалеко от коровника, Близнюк плюхнулся прямо в грязь, направив автомат в сторону коровника, готовый прикрыть их огнем, капитан и Чурило подбежали к человеку — тот тяжело дышал, на губах — кровь.

— Куда тебя! Куда тебя!

Человек не отвечал — шок

Капитан ширнул его промедолом, потом начал осматривать. Нашел дыру в спине — зацепил все-таки пулеметчик — как смог замотал ее.

— Давай плащ палатку! Понесли его!

Колонна дошла до них, до блокпоста и остановилась, БТР и БРДМ прикрыли пост, направив пулеметы в сторону перелеска. Несколько рук приняли плащ-палатку с раненым — еле дошли. Чудовищная чеченская зимняя грязь — она по консистенции как пластилин и отскребать ее получается только что ножом — километр по такому полю и на сапогах налипает несколько килограммов такой грязи.

— Пропустите! Я врач, пропустите!

Люди расступились, врач присел у раненого, наскоро осмотрел его.

— Промедол давали?

— Давали, один тюбик вколол

— Давайте его в машину!

— Довезем?

— Довезем… В рубашке родился мужик, чуть в сторону — либо легкое, либо почка, либо позвоночник. А так — еще на свадьбе его попляшем. Давайте — взяли и понесли. Осторожнее!

Через несколько дней капитана вызвали в Ханкалу. Заместитель командующего группировкой, тогда еще не такой знаменитый генерал Шаманов приколол на грудь капитана поразительно быстро (не без вмешательства больших людей из Москвы, из ФСБ) орден "Мужество" за спасение жизни совершившего побег из чеченского плена капитана госбезопасности Ильи Петровича Проносова. Сам Илья Петрович в это время уже летел в военный госпиталь в Москву на медицинском самолете. Поправляться.

Внедрение состоялось…

Дагестан, Кизляр 06 июня 1995 года

Привычный для русских городов желто-синий УАЗ — канарейка, мигая установленной на крыше мигалкой, подкатился к складам на окраине города, когда то тут была продуктовая база, с которой питали город, а рядом был консервный завод, который после развала СССР развалили и разграбили, а оборудование, которое купили за валюту — растащили. Сейчас тут были голые, пустые корпуса, от них шел ход через дыру в заборе на базу. Саму базу держали чеченцы, чеченская мафия, тут теперь хранили не только продукты, но и китайский шмурдяк. Все привыкли к чеченцам, никто не обращал на них внимания — а если бы даже и заметил кто людей в темных, пустых корпусах — никто ничего не сказал бы. Дагестанцы поддерживали борьбу свободолюбивого чеченского народа против русских поработителей, намереваясь к ней присоединиться.

Боевики прибывали на базу в течение месяца, по одному, по два, с пустыми руками, с чистыми документами. Местная диаспора закупила для них немного оружия — хотя основное оружие для акции должно было быть представлено теми, кто эту акцию заказывал. К сему моменту собралось почти сорок человек, в основном мужчины, но среди них было и несколько женщин. Чеченки, прибалтийки. Даже одна русская — ее звали Анка-пулеметчица, прославилась она еще в Грозном в новогоднюю ночь. Она была не снайпершей, а, как и реальный исторический прототип, пулеметчицей, к тому же нимфоманкой. Днем трясется за пулеметом, выкашивая русскую солдатню, ночью подрабатывает своим телом… а кому и так даст. Амеры ей брезговали… как плевательница… общественная — а молодые боевики, у многих из которых до сих пор не было ни одной женщины — чуть ли не в очередь выстраивались. Сам полковник Басаев, которого на это дело бросили не за особые заслуги — а чтобы кровью смыл позор Грозного, гибель отряда — приехал только три дня назад. Походно-полевой женой у него была Инга, снайперша, она не промышляла проституцией — но потрахаться любила и ложилась с теми, кто был брутален и силен, любила, чтобы ей дали по морде, изнасиловали, здесь она острые ощущения получала в полном объеме. За ней было больше тридцати русских солдат и офицеров.

УАЗу — милицейскому — открыли ворота, в том, что милицейский УАЗ сопровождал колонну КамАЗов, не было ничего странного — русисты ментам платили мало, но давали автомат и право стрелять из него. И власть. Дурак тот, кто не заработает на этом. Вот и зарабатывали… на дорогах сильно грабили, если просто послать колонну и товаром — не факт, что она приедет туда куда нужно, далеко не факт. Вот, местные предприниматели скидывались, заказывали милицейское сопровождение. Правда, обычно формировал колонну, машин в десять, а тут — всего пять КамАЗов. Видимо, груз такой ценный или хозяин такой глупый, не хочет с другими договариваться. Его, впрочем, дело.

Машины остановились в самом дальнем конце базы, там, где был забор и за заборами чернели корпуса цехов. К машинам подходили чеченцы в грязных халатах грузчиков — за постой хозяевам платили тем, что работали бесплатно грузчиками, да и просто — нельзя всем сидеть там, на территории цеха — окружат и убьют, тут хоть какое-то пространство для маневра.

Из каморки вышел человек, среднего роста, бородатый, крепкий, тоже в халате, но чистом, с журналом в руках — кладовщик. Навстречу ему из УАЗа шагнул человек, на котором милицейская форма (так и не смогли подобрать нормально) чуть не трескалась по швам, за ним был еще один, с короткоствольным автоматом.

— Ас салам алейкум, Шамиль — сказал переодетый в чужую форму толстяк

— Ва алейкум ас-Салам, дорогой Петр Павлович — сказал Шамиль, открывая руки для объятья — говорят, ты генералом стал в Москве.

— А ты язык отрежь, кто много говорит.

— Горцем стал, Петр Павлович. Настоящим горцем.

Двое обнялись под настороженными взглядами боевиков. Ни одного из них это объятье ни к чему не обязывало — они в следующую секунду могут начать убивать друг друга. Петр Павлович, когда воевали в Абхазии, был полковником, именно он раздавал фальшивые доллары на пограничном переходе. За Абхазию ему присвоили генерала, но дело было не в этом. За ним стояли люди, которые и контролировали процессы, происходящие в Чечне. Это они решали — когда, сколько и чьей крови должно пролиться, это перед ними Дудаев каждый день отчитывался по спутниковой связи. Если бы Дудаев отказался отчитываться — его бы тут же убили. В войну были вложены такие деньги, что предательство не прощалось.

— Вот машины. Там форма, оружие. И деньги… сколько договорились.

— Доллары?

— Доллары. Настоящие.

— Документы?

Генерал протянул руку за спину и в нее порученец вложил толстый запечатанный пакет.

— Этого пока хватит. Остальное получите в Москве, как прибудете. Из оружия там все, что нужно: автоматы и пулеметы, много гранат и взрывчатки. Мы не знаем, что вам понадобится, поэтому положили с запасом.

— Баркалла

— Хьанал хуьлда. Теперь о задании.

Генерал достал еще один пакет, уже из-за полы своего пиджака. Такое он не мог доверить даже самому верному человеку.

— Прочитай при мне. И верни.

Басаев вскрыл пакет, начал читать, перелистывая прошитые страницы.

— Понял? — сказал генерал, когда Басаев перестал читать — сделай все это, и ты станешь героем чеченского народа. Никто не посмеет обвинить тебя в предательстве.

— Мне нужны гарантии — мрачно сказал Басаев

Генерал уставился на него.

— Какие гарантии? Ты разве не подчиняешься Джохару, разве он не сказал тебе, что нужно сделать?!

— Я уже один раз потерял свой отряд. Если я потеряю еще раз — никто мне этого не простит. Это ты можешь посылать на смерть призывников, и тебе за это ничего не будет. У нас не так, мне объявят кровную месть и убьют.

— И чего же ты хочешь?

— Дай мне документы. Если меня убьют — то эти документы найдут при мне.

Мысленно генерал посмеялся наивности чеченца — то-то те, кто будет обыскивать его труп, найдут документы и побегут с ними на телевидение. Но с другой стороны — если произойдет какая-то накладка, если эти документы попадут в руки его врагов — система сдаст его, не задумываясь. Он знал правила. Твоя победа — наша победа, твое поражение — твои проблемы. Его сдадут не задумываясь, скажут, что он по своей инициативе все это сделал, продался боевикам и помогал им за деньги, сделают из него монстра и свалят на него все — собственное предательство, собственное взяточничество, собственную тупость и глупость. Его в живых уже не будет, опровергнуть никто не сможет. А его семья, его дети навеки останутся детьми предателя.

— Ты просишь невозможного.

— Тогда дай мне своего человека, которого ты привел с собой. Пусть он проведет нас на место и выведет оттуда. Это и будет твоя гарантия.

Генерал быстро прикинул — в этом случае свалить можно будет уже на него, на Илью. Он будет — не последним звеном в цепочке и у него будет шанс выйти сухим из воды.

— Забирай.

— Вот хорошо, дорогой. И машину нам оставь, а то если ментовская машина впереди поедет — всяко лучше будет.

— А я как?

— А тебе дадим сейчас машину. У нас есть.

— Угнанная?

— А какая же… скажешь — по оперативной необходимости, ха-ха…

— Что же вы за люди…

Шамиль, переодевшись, сидел в машине рядом с Ильей. На переднем сидении сидел Адам, переодевшийся в милицейскую форму и с автоматом.

— Клянусь Аллахом, я не понимаю, как вы живете…

— Так и живем! — огрызнулся Илья

— Нет… Вы не живете. Твой собственный амер разменял тебя по полтинникам, даже не задумываясь. Послал тебя на смерть. У тебя есть семья, русский?

— Есть. Жена. Дочка… маленькая.

— А он послал тебя на верную смерть.

— Еще неизвестно.

— Все уже известно…

Адам, с переднего сидения обернулся к ним, наставительно поднял палец.

— Русист хуже собаки! Так и норовит укусить, своих, чужих — не важно.

— А ну, выйди! — резко и зло сказал Шамиль

Адам обиделся — чеченца вообще очень легко обидеть, оскорбить, они с трудом подчиняются и до смерти помнят обиду — вышел, хлопнув дверцей.

— Теперь рассказывай — сказал Шамиль — для чего мы должны будем прибыть в Москву? Кто там будет? Кого мы должны будем убить?

— Много кого…

— А конкретно? Кого конкретно? Мы с тобой в одной лодке, русский, тебя предали сейчас, меня — немногим раньше. Кого?

Илья это и так понимал. Они все… преданные, брошенные умирать непонятно ради чего. Они думают, что на разных сторонах баррикад, а на деле же — на одной.

— Кое-каких больших людей.

— Кого?

— Русских. И американцев. Это большие люди. Богатые.

— Американцы? При чем тут американцы? Должен быть кто-то еще кроме американцев, так? Кто еще должен быть, русский?!

Илья сказал.

— Его надо будет убить?

— Да… Его надо будет убить. В Москве помогут… скажут, где и когда он будет. Вот почему нужны снайперы.

— А остальные?

— Тоже… Надо убить всех. Должен быть террор. Они будут в каком-то одном месте… я не знаю в каком. И их всех надо будет убить.

Шамиль Басаев какое-то время сидел на заднем сидении ментовского УАЗа как оглушенный, не в силах поверить в то, что услышал. Его вера уже рухнула, когда под бомбами погибла родня… слишком дешево продал Чечню Дудаев. А сейчас — он понял, что Дудаев продал лично его самого. И всех кто с ним.

— Сиди здесь.

Он вышел из машины.

— Адам. Собирай всех старших!

— … Вот так!

Басаев осмотрел набившихся в каптерку кладовщика боевиков и закончил.

— После того, как мы все это сделаем — нас убьют. Всех убьют, после такого в живых не оставляют. Дудаев продал всех нас русским. Я не собираюсь идти в Москву как баран на бойню.

— Шамиль, но мы должны подчиняться приказам штаба армии Ичкерии! — сказал Адам — мы же солдаты!

Шамиль Басаев оскалился

— Это мы то солдаты?! Мы смертники, штрафбат! Нас бросают на убой!

— Это ради Ичкерии!

— Ты что, совсем осёл, Адам?! Это не ради Ичкерии, это ради Русни! Русисты хотят нашими руками сделать у себя государственный переворот! Алкаш из больницы не вылезает, второго уберем мы — дальше кто?! А Дудаев сделает все, что русисты скажут, он как был их генералом, так им и остался! После того, как мы сделаем все, что сказал генерал, и что нам приказали сделать русисты — никто не останется в живых! Как ты думаешь, для чего нам приказали сделать такое?

— Какая разница, зачем убивать русистов…

— Большая! Ты знаешь, кто придет вместо этих свиней?! Может он прикажет сбросить на Чечню атомную бомбу?! Или возьмет как в сорок четвертом и выселит весь народ?! Ты этого хочешь?

— Русисты не сделают это…

— Отвечаешь?

Под пристальным взглядом Басаева Адам опустил глаза, пробурчал примирительно

— Тогда надо уходить в Ичкерию. Там погибают наши братья!

— Так тебя туда и пустили! Люди генерала убьют тебя на дороге! Если мы не выполним приказ генерала — нас всех убьют!

— Что же тогда делать, Шамиль?

— Делать… — Шамиль по-волчьи оскалился — а ну-ка, Ваха, приведи ко мне русиста.

Осклабившись, Ваха отправился исполнять приказание

— Что ты будешь делать, Шамиль? — спросил темный, кривоногий, переминающийся на месте Темир.

— Сейчас увидите. А ты, Темир, иди к нашим хозяевам и спроси, нельзя ли где достать оружия. Нужны крупнокалиберные пулеметы… хотя бы два, гранатометы. Мы можем заплатить деньгами… настоящими долларами. И надо собрать всех наших, кто здесь лечится… кто готов воевать во славу Аллаха. Нас мало… надо человек сто.

— Хорошо амир.

Привели русиста — Ваха его конвоировал, тыкая в спину автоматным стволом

— Скажи, русский — обратился к нему Басаев — ты где-то здесь служил? Знаешь какие-нибудь города в окрестностях? Только не здесь… в Ростове, Краснодаре… в этих краях.

— Я каждое лето отдыхал здесь у бабушки. В Буденновске.

— Это хорошо… Сможешь провести нас туда? А пока мы едем — ты расскажешь все что знаешь. О генерале. И о том, что он делает. Понял?

Потом, когда начали исследовать состав бандформирования, напавшего на Буденновск — поразились тому, что собственно людей Басаева было десятка два, даже меньше и были снайперы. Остальные — по десятку, по два десятка — из самых разных банформирований, от самых разных полевых командиров, в том числе враждующих друг с другом. Они никогда не отдали бы людей в объединенный отряд, тем более — под командованием Басаева, который свой абхазский отряд угробил в Грозном. Объяснений этому так и не было дано.

Утро 14 июня 1995 года Буденновск

— Шайтан…

Милиционер, стоящий около патрульной машины на самой окраине Буденновска повелительно махнул жезлом, делая знак остановиться.

— Спокойно… — процедил сквозь зубы Шамиль по-русски — русский, иди, поговори с ними. Если что…

В душной тесноте милицейской канарейки выразительно щелкнул автоматный предохранитель.

Илья Проносов вылез из машины — он был в той же самой милицейской форме, у него было и милицейское удостоверение, и удостоверение сотрудника ФСБ. Ощущая спиной нацеленный на него автомат, он пошел к машине.

— Здорово, старшой… — свойски поздоровался он

Старший лейтенант подозрительно смотрел на него

— Вы откуда, капитан?

— Да с Дагестана, Махачкалинское ГУВД. Приказали колонну конвоировать.

Старшему лейтенанту не понравилось то, что он услышал — неизвестный в милицейской форме явно не владел милицейским слэнгом. Управление или управа — но никак не ГУВД, ни один милиционер в неофициальной обстановке не будет ломать язык, выговаривая это слово.

— Куда следуете?

— В вертолетную часть. Правильно идем?

— Правильно. Но обычно едут другой дорогой, не через город.

— Ну, раз уж свернули. Пропусти, будь другом…

В конце концов — свой есть свой…

— Сейчас поедем.

Едва сдерживая страх, Проносов вернулся в машину, ему под ребра ткнули автоматным стволом.

— Ну?

— Сейчас, поедем. Будет конвой.

— Телефон.

Басаеву передали сотовый телефон, в эти времена он был еще редкостью — размером с полкирпича, с выдвигающейся антенной, солидный.

— Бери. Номер… — Басаев продиктовал номер — как начнется, выскакивай и вали. Будешь тут — если что. Понял?

И, не дожидаясь ответа русиста, приказал.

— Адам, Мага! Ментов валите в первую очередь, наглухо. В живых не оставлять!

Впереди милицейская машина, мигнув мигалками, но, не включая сирены, тронулась с места.

— Поехали!

Вечер 14 июня 1995 года Подмосковье Спецобъект, ранее принадлежал Управлению делами ЦК КПСС

Когда профессионалы перестают понимать, в чем цель игры

Они начинают играть в игру ради самой игры.

Наблюдение автора

Захват больницы в Буденновске был неожиданностью, но в тоже время — ожидаемой неожиданностью. Хорошо, что не произошло чего-то неизмеримо худшего, такого, как захват или подрыв атомной электростанции. Потому что если играть с огнем — то рано или поздно ты подожжешь свой дом.

Сверхдержава рухнула, и никто еще не понял, не осознал толком, что осталось вместо нее, что мы строим… разбираем руины или на самом деле что-то строим? Каким будет наш новый дом, для кого и для чего мы его строим? Просто чтобы не было холодно? Или мы хотим построить такой дом, чтобы с верхнего этажа смотреть на звезды? И сколько места будет в этом доме — всем ли хватит?

Сверхдержава рухнула — но люди остались. Те, кто еще несколько лет назад играл совсем в другие игры, для кого пешками были главы государств, а полем игр — целые страны. Советский союз прямо или косвенно контролировать треть мира, свергал одну власть и ставил вместо нее другую, кому помогал, кому воевал. Люди, которые это делали — давно были циниками и прагматиками, уже с годов тридцатых никто даже теоретически не верил в возможность построения коммунизма во всем мире, постепенно игра превратилась в нечто самодостаточное, игру ради самой игры. Если в Испании в конце тридцатых, например, советские военспецы действительно воевали ради возможности того, что еще одна страна, причем страна сильная, территориально великолепно расположенная, имеющая многовековые контакты со всеми странами Латинской Америки станет коммунистической — то ради чего воевали в Афганистане? В Йемене? В Сальвадоре? Ради коммунизма? А вы советских военных советников спросите — хорошо, если услышите в ответ не что-нибудь нецензурное.

И вот сейчас, оказавшись вместо великой державы в кровоточащем ее обрубке, эти люди продолжали игру — они уже не мыслили жизни без игры. Только теперь полем незримой схватки стала собственная Родина…

Человек, чье лицо было известно любому россиянину, кто смотрит телевизор — устало оторвался от экрана установленного в комнате отдыха Sony с большим экраном. На экране показывали бойцов спецназа, под прикрытием бронетранспортера продвигающихся по улице небольшого ставропольского городка, который когда-то носил название Святой Крест.

— Ну? — спросил он стоящего перед ним навытяжку генерала

— Он требует журналистов. Иностранных журналистов… — обреченно сказал генерал — он вышел из-под контроля.

— Долбоебы — тяжело и страшно сказал человек — только в карман грести, водку жрать и баб трахать умеете.

Генерал молча стоял навытяжку

— У него есть семья?

— Никак нет. Масхадов подобрал тех, у кого все погибли, мы же сами просили отряд смертников. Их человек сорок, не больше.

— Такой же долбоеб… Что же у нас за армия такая…

— Мы можем поискать рычаги…

— Хватит. Доискались уже. Пока искать будете — башка с плеч полетит. Что еще он хочет?

— Вывод войск из Чечни. Немедленно.

— Пробовали говорить?

— Пробовали. Наших людей он расстрелял. Ублюдок.

— Это вы ублюдки. Сучье племя…

Генерал молчал

В дверь комнаты отдыха, скромно отделанной карельской березой постучали. Даже не постучали, поскреблись.

— Кто там?! — заорал хозяин кабинета

В дверь просунулся старший группы охраны, у него в руке был аппарат транковой связи.

— Срочно…

— Откуда?

Старший прикрепленный показал глазами наверх.

— Думай, что Деду будем докладывать. И что делать с этим.

— У него нет ничего — сказал генерал — только слова. Все документы, планы — я сжег.

— Если он заговорит… — сказал хозяин кабинета, недобро усмехнувшись — я за твою задницу гроша не дам. У Деда — не дураки работают, один рыжий чего стоит. Ты нас всех в дерьмо окунул — ты и думай, как разгребать…

Человек, известный всей России по экрану телевизора ехал в Кремль, на срочное совещание Совета безопасности. Он сидел на заднем сидении бронированного Мерседеса, сзади и спереди ехали такие же машины. Всего — кортеж этого человека насчитывал семь машин.

Плавно поползло вниз стекло, человек раздраженно взглянул на старшего прикрепленного, который был в курсе всего — работал давно уже не на государство, а на своего закрепленного[41]. Хотя… все так перепуталось, что даже прикрепленный, который был в курсе многих очень многих дел — не понимал, когда его закрепленный действует в своих интересах, а когда — в интересах государства. Вот сейчас — интересно, в чьих интересах сейчас он будет разговаривать с Ингушетией?

— Срочно, по спутнику. Оттуда.

Откуда — было понятно и без слов.

— Переключай.

Стекло, отделяющее в Мерседесе задние сидения от передних, снова поползло вверх, отсекая шефа от водительского отсека с les miserables. До Кремля оставалось ехать не более пары километров, им дали зеленую волну.

— Олег Евгеньевич, это…

— Салам, Джохар… — перебил его человек в Мерседесе — как нехорошо ты поступил. Очень нехорошо поступил.

В голосе не было угрозы — но оба собеседника знали, что к чему. На этом уровне не угрожают, на этом уровне приводят приговоры в исполнение. Дудаев, когда соглашался участвовать в игре, сменить генеральскую форму распадающейся, оплеванной, оболганной армии на кресло президента небольшого, никем не признанного, воинственного государства, способного действовать вне рамок международного правового поля — причем как против России, так и в интересах России — это хорошо понимал и осознавал. Прекрасно понимал он и то, для чего понадобилась война — для того, чтобы дестабилизировать обстановку в стране и прийти к власти. Вот только посланные им люди — вышли из-под контроля в последний момент. И отвечать за это должен был он — это тебе не перед народом предвыборные обещанья исполнять.

— Олег Евгеньевич, Аллахом клянусь — сидя в Ингушетии в одной из вилл рядом с новой столицей Магасом закричал в трубку бывший советский генерал — Аллахом клянусь, это не я ему приказал так сделать! Я ему приказал делать то, что скажут твои люди, чтобы смыть позор кровью!

— Аллахом ты перед своими клянись. Я в Аллаха не верю. Ты должен отдать приказ.

— Олег Евгеньевич, он неуправляем! Он расстрелял человека, которого я к нему послал! Он не слушает приказов!

— Тогда молись, Джохар… — сказал человек в Мерседесе — молись, чтобы он молчал. Потому что если он заговорит — ты знаешь, что со всеми с нами будет. И с тобой, Джохар — это случится в первую очередь. Молись…

Вечер 16 июня 1995 года Буденновск

— Товарищ генерал, принятыми мерами удалось установить, что в больнице находятся примерно сто пятьдесят боевиков и до пятисот заложников, из них как минимум двести — лежачие. Противник подготовил здание к обороне: у него как минимум два крупнокалиберных пулемета, не менее двадцати снайперов. Весь нижний этаж заминирован, как штатными МВС[42], так и самодельными. Там есть баллоны с кислородом, к ним прикреплены гранаты и заряды ВВ. У противника есть гранатометы, обычные и подствольные. За больницей, примерно в семи сотнях метров протекает речка, там заросли камыша. Мы предполагаем, что при штурме план отхода будет такой: подрыв всего, что есть и прорыв к реке, прикрываясь камышами. Не исключен и силовой прорыв при поддержке находящихся в городе сообщников террористов. Оперативный штаб полагает, что при лобовом штурме объекта погибнет до семидесяти процентов заложников и до пятидесяти процентов бойцов штурмовой группы.

— Весь оперативный штаб так полагает?

Генерал недобро смотрел на своих подчиненных.

Никто не осмелился сказать ни да, ни нет — вот потому что у нас и армия сейчас такая. Все боятся — своих, даже больше, чем чужих. В армии не защищают Родину — в армии делают карьеру.

— Что с милицией?

— РОВД практически не существует, по нему нанесли удар из гранатометов. Потери — до пятидесяти процентов личного состава, люди деморализованы.

— Вертолетчики?

— Проводят облеты города в дневное время, заправлены и находятся в готовности-один четыре крокодила и два мишки с группами спецназа — на случай попытки прорыва оцепления или подхода к городу еще одной банды на деблокирование банды Басаева. Но проблема в том, что если и произойдет попытка силового деблокирования — она будет ночью. Вертолеты ночью действовать не могут.

— Черт знает что такое?! — раздраженно сказал генерал — есть вообще какие-то предложения? Или здесь одни интеллектуальные импотенты собрались?

— Взять снайперов… — заговорил сидящий по правую руку от генерала полковник внутренних войск, говорил он равнодушным тоном, будто советуясь сам с собой.

— Что?! Говорите громче!

— Взять снайперов, товарищ генерал — ваших, моих. Прибыла Альфа, там тоже немало снайперов. Поставить вокруг больницы кольцо, пусть ничтожат.

— Тогда они начнут расстреливать заложников.

— Уже расстреливают! Кстати — кого именно они расстреляли?! Кто-то из наших проникал туда? Кого они расстреляли?

— Сведений нет, товарищ генерал — наконец сказал кто-то

— Черт знает что…

В кабинет, превращенный в оперативный штаб, сунулся адъютант

— Товарищ генерал-лейтенант, Москва.

Генерал встал со своего места — толстый, осанистый — недобрым взглядом осмотрел всех собравшихся и вышел.

Все молчали… а что тут говорить…

Ночь на 17 июня 1995 года Буденновск, больница

— Мы нехорошо сделали, Шамиль — мрачно сказал Адам — Арсанкаевы узнают и будут мстить. У них сильный род, много мужчин.

— Арсанкаевы… — Басаев пнул расстрелянный и уже воняющий труп — это бараны. Они идут за пастухом, куда бы он их не вел. Им наплевать, куда он их ведет — на бойню или на поле. А сам Арсанкаев — национал-предатель и агент ФСБ!

— Но он пришел…

В душной и страшной темноте подвала отчетливо щелкнул предохранитель Стечкина

— Вахид Арсанкаев — национал-предатель и агент ФСБ, который пришел к нам и предложил сдаться. Его послали не Дудаев, а русисты, которые давно завербовали его. Именно из-за таких шакалов как Арсанкаев, шакалов проникших в ряды воинов Аллаха, мы оставили Город и теперь бегаем по горам как дикие звери. Арсанкаев предал Ичкерию, предал свой народ в пользу Русни, ты меня понял?

Ответить Адам не успел — сверху, на втором этаже больницы, басисто застучал ДШК, горохом сыпанули автоматы.

— Штурм! Русисты идут!

— Готовь тут все к подрыву! Пусть этого расстрелянного шакала русских засыплет здесь! — Басаев побежал наверх

— Аллах Акбар!

Дауд, поставив на широкий подоконник заложницу-медсестру заставил ее расставить пошире ноги, поставил между ее ног пулемет и вел огонь по перебегающим от укрытия к укрытию русистам, толстым от надетой на них брони и с тяжелыми шлемами. Он стрелял и видел, что попадает. Только вот русисты не падали — они бежали дальше.

— Аллах!!! Сучка, тебе нравится?! Смотри, как я…

Договорить Дауд не успел — пуля, пущенная снайпером Альфы с четырехсот с лишним метров, ударила Дауда в грудь, пролетев как раз между ног заложницы. Обливаясь кровью — бронежилет пулю не задержал — Дауд полетел на пол, на него упал пулемет, а на пулемет и Дауда — потерявшая создание заложница.

— Стойте тут, сучки! Стойте, пока вас не убьют! Мрази… Это ваши мужики! Они вас трахали, а теперь хотят вас убить. Они стреляют в вас. Кричите, чтобы они перестали стрелять! Кричите, ну!

Инга, снайпер армии Республики Ичкерии, получившая орден Честь нации за убийства русских солдат в Грозном чувствовала, что вот-вот выйдет из-под контроля. В таком состоянии, в каком была она — стрелять было нельзя, но тут было совсем близко. Свою позицию она оборудовала в кабинете, привязала к карнизу за руки врачиху и беременную русскую суку, сама обустроила позицию между ними, на врачебном столе. Какая это была охота! В Грозном они развлекались тем, что подстреливали солдата, а потом выбивали тех, кто пытался прийти ему на помощь. У них в отряде была Маша, латышка, но с русским именем, ее изнасиловали русские варвары, когда Латвия была еще под пятой русистов и она не могла иметь детей. Поэтому она всегда, когда была такая возможность — била в пах. Машу — они часто работали вместе, даже помогали друг другу расслабиться (а с кем еще? Амеров, которые знали, как вести себя с женщиной было мало, а эти… в своей жизни только коз и трахали) — убили русисты-снайперы в районе библиотеки, бои там шли три дня и она сама там едва не погибла, когда подошел спецназ ГРУ. С Машей они и впрямь были родственными душами, Маша после того, что с ней случилось, стала лесбиянкой, а Инга была бисексуалкой, спала с женщинами, когда не было подходящих мужиков. От Шамиля хотя бы не пахло так, как от этих… в конце концов, она не такая подстилка, как Анка-Пулеметчица, она себя ценит и перед каждым не расстелится. Хотя сейчас… если бы была возможность, она бы отдалась любому… даже тому прыщавому уроду, который ее глазами по все дыры уже…

Инга хихикнула — и снова прильнула к прицелу. Главное — не торопиться и русист сам придет под пулю.

В пятистах метрах от этого проклятого врачебного кабинета, на крыше лежал, истекая потом, майор Сычев из специального подразделения снайперов, приписанного сейчас к пятьдесят восьмой армии и спешно переброшенного сюда. Он искал цель… очередную, неторопливо и несуетно. То, что происходило вокруг — жара, мухи, пули… его ничуть не беспокоило.

Майор Сычев, ныне — снайпер-инструктор, тогда еще был снайпером второй категории — начинал в Афганистане. Но и со своей второй категорией он выцелил одного ублюдка и снял его первым же выстрелом с девятисот метров. Потом были Таджикистан и Чечня… и тут он уже учил пацанов, призывных, б…ь, пацанов — как им воевать с опытными профессионалами-снайперами, которых в Грозный на кровь слетелись десятки.

Особенно страшно было в районе библиотеки. Пехота топталась там трое суток, пока не появились спецназ ГРУ и снайперы. Снайперская дуэль длилась шестнадцать часов, погибли четверо русских снайперов, а сколько погибло снайперов чеченских — никто не считал. Тогда-то они одними из первых в разрушенном здании библиотеки нашли мертвую снайпершу, молодую и светловолосую. У нее было спокойное лицо спящего человека — это, несмотря на изорванное осколками гранаты тело — и снайперская винтовка, на прикладе которой насчитали двадцать две зарубки. В карманах — американские доллары.

И вот теперь эти снайперы пришли сюда. Мы пришли на их землю… а теперь духи уже на нашей земле.

Когда же кончится то… С семьдесят девятого не вылезаем из войны…

На винтовке майора Сычева стоял старый как дерьмо мамонта, крепкий и простой как молоток прицел ПСО-1, он к нему привык и новомодных ему было не надо. Спокойно и глубоко дыша — если посмотреть на это со стороны, оказалось бы, что майор дышит в три раза медленнее, чем обычный человек — майор пытался рассмотреть, что происходит.

Сначала он подумал, что снайпер поставил к окну два матраца и оборудовал позицию, чтобы стрелять из-за них. Потом понял — нет, это не матрацы. Щит — живой.

Две женщины. В белых халатах… одна кажется беременная. Привязаны… сверху за что-то.

Он примерно прикинул, каково расстояние между этими женщинами — коридор для его пули. Сантиметров тридцать… даже двадцать, не больше. Так… где снайпер. Он должен видеть, во что стреляет.

В прицеле белой точкой мелькнули белые волосы снайперши — и он нажал на спуск.

— Вот ты где… Иди сюда милый, иди сюда дорогой…

Один из офицеров Альфы, которые уже подобрались к самим окнам остановился, повернулся… похоже, чтобы помочь кому то — и открыл бок. Она уже поняла — на штурмующих броня, которой не страшны даже пули СВД. Решения есть — горло, ноги, потом по упавшему в пах — феерический болевой шок и вероятность смерти больше пятидесяти процентов даже при своевременной медицинской помощи. Можно — в подмышечную впадину, в ключицу, там бронежилет уже не защищает тело. Именно сюда она и прицелилась. Но выстрелить не успела — прилетевшая издалека пуля стеганула врачиху по боку, оставив на халате рваную полосу, и ударила Ингу в голову. Врачиха истошно закричала, видя, как по халату стекает что-то красное… липкое.

Потом, одна из спасшихся из проклятой больницы заложниц вспоминала — там еще девушка была, прибалтийка. Снайперша. Песни русские пела. Когда автобусы подали — она со всеми прощалась, плакала, говорила, какие вы хорошие, как уезжать от вас не хочется…

А там, в больнице, на полу — в каждой выемке кровь.

— Ты слышишь меня! Ты слышишь меня, генерал!? Не думай, что все уйдет со мной! Я достану тебя и из-под земли!

Генерал беспомощно взглянул на чиновника, который внимательно слушал, оперев тяжелую, седую голову на сложенные под подбородком руки.

— Спроси его, что происходит? Почему он нарушил приказ?

— Почему ты нарушил приказ, Шамиль? Ты нарушил приказ Джохара, ты подставил серьезных людей. Как ты узнал вообще этот номер?

— А это неважно! — взвизгнул на другом конце провода террорист — я найду тебя, где бы ты ни был! Ты думал моими руками прийти к власти в Русне, а потом меня убить! Не выйдет!

Очереди раздавались уже на первом этаже — Альфа рвалась к лестницам. Оба пулеметных расчета на тяжелых пулеметах были подавлены, Басаев не решался отдать приказ на подрыв больницы, потому что сам умирать не собирался — ни за Русню, ни за Ичкерию, ни за Аллаха, ни за что бы то ни было другое. Он твердо намеревался жить до тех пор, пока это возможно.

— Спроси его, что он хочет? — устало спросил чиновник

— Что ты хочешь, Шамиль, что тебе нужно?

— Мне нужно, чтобы вы остановили своих собак! Я знаю, что те, кого я взял в больнице для вас не стоят и плевка! Но и вам не уйти! Есть люди, которых я высадил по дороге! Как только я умру — они заговорят, ты понял!? Мне не нужны те ублюдки, каких ты подсунул мне как иностранных журналистов.

— Спроси, какие наши гарантии? — потребовал чиновник

— Какие наши гарантии, Шамиль? Если мы остановим штурм — какие гарантии, что ты будешь молчать?

— Гарантии!? Гарантии — это жизнь, моя и моих людей! Я еще хочу жить! Я ничего никому не скажу до тех пор, пока не почувствую, что вы хотите меня убить! Но если вы убьете меня — сами и дня не проживете. Остановите штурм, иначе я за себя не ручаюсь!!!

Генерал снова посмотрел на чиновника. Тот устало прикрыв глаза и кивнул.

— Жди, Шамиль. Мы остановим штурм.

— Времени мало, генерал! У тебя!

Связь отключилась. Генерал, стараясь не смотреть на чиновника, вышел в соседнюю комнату, начал звонить в министерство обороны — Паша был в невменяемом состоянии, на ногах не стоял, но генерал знал, кто реально отдает приказы.

Отдав необходимые приказы, генерал вернулся в комнату, примыкающую к кабинету, расположенному в одном из зданий на Старой Площади, бывшем здании ЦК КПСС. Чиновник по-прежнему сидел в той же позе…

— Дурь все это… — вдруг сказал он — нечего восстанавливать Советский Союз. Он правильно развалился. Он не мог не развалиться…

— Почему, Василий Дмитриевич — осторожно спросил генерал

— Он развалился потому, что так больше жить было нельзя. И до этого — так жить было нельзя. Партия превратилась в скопище ублюдков, которые умели только руководить и ни за что не отвечали. Армия превратилась в сборище ублюдков, которые только полководили, но тоже ни за что не отвечали. Мало Сталин расстреливал, мало…

Чиновник прервался, он по-прежнему не открывал глаза

— В чем не откажешь Деду, так это в умении подбирать команду. За одного Рыжего на нашей стороне я бы отдал всех вас. И он там не один такой. Воровать — воровать, парламент расстреливать — парламент расстреливать, приватизировать — приватизировать. Знаешь, что самое главное в жизни? Чтобы дело делалось! А какое дело — это уже второе. Прикажи тому же Рыжему Днепрогэс строить — он пяток настроит. А вы…

— Прикажете готовить нулевку для этого?

— Хватит. Доготовились уже. Он знает слишком много.

— Да ничего он не знает…

— Как он узнал номер телефона в этом кабинете?! — взорвался яростью чиновник — как он это узнал?! Ты ему сказал?!

— Да что вы, Василий Дмитриевич… — обмер от ужаса генерал

— Тогда откуда?! Он что, на телефонной станции узнал?! Этот номер стоит в комнате отдыха, его вообще нет ни в одном справочнике, и АТС этой тоже нет ни в одном списке! Как он смог дозвониться сюда!?

Генерал не знал что ответить

— Свяжись с Дудаевым. Басаева пусть уберет он, пока Басаев не убрал его самого. Мы выпустим его в Чечню, и пусть разбираются между собой — чиновник поднялся с кресла — я в Кремль. У тебя есть два часа. Если и это не будет сделано — пеняй на себя!

Зима 1996 года Абхазия

Несмотря на то, что Россия поддержала эту маленькую республику в ее стремлении к независимости и государственности — Абхазия, по сути, никогда с того времени не была частью России и не стремилась в нее войти. Все делалось по-воровски, по-крысьи. Американцы, если они кого то поддерживают — поддерживают открыто, вся их политика нагла и открыта, они говорят, что они хотят и делают это. Мы же — не только не можем так, не можем открыто заявлять о своих интересах (не по причине слабости, по причине политической трусости и идеологической импотенции) — но, и бросаем своих союзников на произвол судьбы всякий раз, как только в них пропадает нужда. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти, может быть, поэтому у России никогда не было верных союзников, существующие же союзники при необходимости перекупаются нашими геополитическими противниками "на раз", причем даже не за деньги — за красивые слова и обещания.

Шамиль Басаев, несмотря на то что "вся Чеченская республика находилась под контролем Российской армии" переправился в Абхазию, где его ждали совершенно свободно. Первоначально — через горы в Дагестан, потом — в Грузию, потом — в Абхазию. Он проделал длинный путь, пересек три границы — из них одну административную, одну государственную, одну квазигосударственную. Нигде и никто его не попытался остановить… он просто ехал, куда ему нужно и все. При нем было всего три человека из личной охраны и, выезжая в дальний путь, он больше опасался своих, чеченцев, нежели русских или грузин. Он знал, что Джохар Дудаев отдал приказ его убить — но умирать так просто не собирался…

В Абхазии его, героя той самой войны и вовсе ждали — с распростертыми объятьями.

Абхазия с тех пор не изменилась… почти. Красивейший некогда город черноморского побережья — Сухуми — сейчас наполовину в руинах, на улицах с автоматами, конечно, не ходят, не грабят, минимальный порядок наведен — но до мирной жизни тут очень и очень далеко. Промышленности нет никакой, есть примитивное сельское хозяйство и ремесла, производство примитивных предметов домашнего обихода и починка бытовой техники. Свет — один два раза в сутки по паре часов. Туристы… вы что, смеетесь?

Разруха…

В Абхазии Басаева мог запросто принять президент Ардзинба — но Басаев вовсе не желал с ним встретиться. Он приехал сюда не для пустопорожней болтовни — а для серьезных переговоров.

Люди, с которыми он должен был встретиться, ждали его в одном из пансионатов в окрестностях Сухуми, в котором до сих пор виднелись дыры от снарядов — грузины устроили тут наблюдательный пост и огневую точку, Шамиль отлично помнил, как их выбивали отсюда с БМП и безоткатными орудиями. Прибывших было много, не меньше тридцати человек, причем это были не бандиты. Охрана, хоть и пыталась выглядеть по-бандитски — одинаковое оружие и армейская выучка выдавали в них опытное, обстрелянное армейское подразделение.

Басаева встретили на последнем этаже пансионата, там, где в стене была пробита снарядом дыра — но сейчас около нее лежал снайпер, контролируя подходы со стороны гор. Гости же расположились на веранде, на неизвестно откуда взявшихся легких пластиковых стульях, таких же, какие бывают в кафе и закусочных. Их было четверо — мулла, неспешно перебиравший четки, двое бородатых боевиков, один военный с аккуратно подстриженными усиками и без бороды. Все были загорелыми… понятно, оттуда они. Прибыли они, кстати, через Грузию, пришедший к власти в Грузии могильщик СССР Эдуард Шеварднадзе ненавидел Россию и делал все, чтобы ее уничтожить.

— Ас салам алейкум — сказал Шамиль и смутился. Он родился и вырос в Советском союзе и не знал, как приветствовать людей, прибывших издалека

Военный улыбнулся, мулла заговорил на красивом и непонятном языке

— Ат-тахийату ли-Лляхи, ва-с-саля-вату ва-т-тайибату, ас-саляму 'аляй-кя, аййу-ха-н-набиййу, ва рахмату-Ллахи ва баракяту-ху, ас-саляму 'аляй-на ва 'аля 'ибади-Лляхи-с-сали-хина. Ашхаду алля иляха илля-Ллаху ва ашхаду анна Мухам-мадан 'абду-ху ва расулю-ху[43] — сказал мулла — нет нужды стесняться того, что ты не можешь приветствовать нас так, как должно приветствовать братьев, идущих по пути Джихада. Твои дела говорят больше твоих слов, и про тебя Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, сказал: в твоем доме сам Аллах![44] Нет твоей вины в том, что ты жил в государстве безбожников и не знал Слова Аллаха, ведь спасутся те, кто уверовали, а тем, кто вышел на пути Аллаха — рай.

Шамиль вспомнил, что так же, как этот человек, на красивом и непонятном языке говорили старики на годекане[45], не понимая при этом ни слова из того, что они говорили. У некоторых из них были секретные книги на этом языке, которые не отняли и не сожгли большевики — они знали, как читается та или иная буква, но не понимали ее смысл. Некоторые, наиболее религиозные, заставляли детей и внуков выучивать тексты из этих книг наизусть — опять-таки, не понимая смысла. Шамиля учить древние тексты никто не заставлял.

Поэтому он сделал то, что умел — приложил руку к сердцу и сказал "Баркалла", что по-чеченски означало "спасибо".

— Воистину народ Ичкерии принял тяжкую кару за то, что принял власть тагута и подчинился ей, ведь Аллах над каждой вещью мощен! — заговорил мулла — но те, кто уверовали в Аллаха Единого — те спасутся. Неверные убивают вас, но от этого вы становитесь сильнее, ведь сказано: и воистину, наше войско всегда одерживает победу![46]

— Наш народ разобщен — мрачно сказал Басаев — а кто-то и готов снова преклониться перед русистами и признать власть их. В Городе сидят те, кто продался русистам!

Мулла понимающе кивнул

— Все это потому, что в вас мало веры! Только вера в Аллаха способна сплотить вас! Не осуждай братьев своих, ведь они не веруют и поэтому творят зло. Помоги им встать на путь истинной веры — и люди Ичкерии признают тебя амером. Тебя, а не того генерала, который летал над Афганистаном, сея ужас и смерть, убивая правоверных, сражающихся на пути Аллаха!

Несмотря на распространенное заблуждение — генерал Дудаев никогда не был особо религиозным человеком, и не использовал религию в качестве инструмента. Его контакты были сугубо деловыми — он налаживал связи в Москве, в Турции, в Грузии, в Эстонии на Ближнем Востоке — но это были чисто деловых вопросов: отмывание денег, контрабанда оружия и наркотиков. Исламское движение "Аль-Каида аль-Сульбах", обосновавшаяся в Пакистане и Афганистане присылали к генералу своих представителей — но уехали они только с туманными обещаниями и более ни с чем. Тем не менее — Аль-Каида усиленно искала контакты в этом регионе, чтобы в будущем дестабилизировать и занять весь Кавказ и всю Среднюю Азию.

— Генерал Дудаев продался русским! — сказал Басаев то, ради чего он собственно сюда и приехал — он марионетка русистов

Мулла снова понимающе кивнул

— Этого следовало ожидать. Разве не сказал Аллах об этом: О, вы, которые уверовали! Не берите себе близких друзей, кроме вас самих. Они не преминут вам вредить, они хотели бы того, чтобы вы попали бы в беду. Обнаружилась ненависть из их уст, а то, что скрывают их груди больше. Мы разъяснили вам знамения, если вы разумны![47] Тот, кто служил тагуту, а не Аллаху, и на этом пути убивал правоверных — тот не может быть амером, тот так и останется тагутом. Ичкерией до сих пор руководит тагут, вот почему Аллах не дает вам победы! Только когда во главе Ичкерии встанет человек, готовый воевать ради Аллаха, а не ради асабии — только тогда Аллах смилостивится над вами, а все те, кто умышляет против вас и воюет против вас — будут повергнуты.

— Но как я смогу встать над генералом?! — взмолился Басаев

— Ты уже встал над ним! — сказал мулла — потому что ты воюешь на пути Аллаха и просишь помощи у братьев по Джихаду — следовательно, ты нам брат. Он же правит как тагут и поэтому Аллах повергнет его. Люди, которые приехали со мной — останутся с тобой и помогут тебе на пути Джихада. Верь им — и они приведут тебя к победе!

— Вы должны правильно понимать некоторые вещи… — перехватил нить разговора военный — вас мало и поэтому вы сможете выжить только как часть единого целого, единого целого по масштабам равного или большего России. Та конфигурация мира, которая сложилась сейчас — она глубоко несправедлива, христиане занимают плодородные земли, мусульманам остаются голые скалы. В моей стране уже сто миллионов человек, в соседней — не менее десяти-пятнадцати. Средняя Азия — это миллионов сорок, даже пятьдесят. К двадцать восьмому — тридцатому году[48] это будет единое государство, обладающее ядерным оружием и никто, даже Россия не посмеет напасть на такое государство. Кавказ — миллионов двадцать человек, родственных нам по вере, духу и убеждениям, через пятнадцать лет вас будет еще больше. В новое государство сможете войти и вы, если пожелаете — но билет оплачивается не деньгами. Он оплачивается кровью….

Так Шамиль Басаев стал агентом пакистанской разведки. И игра на чеченском поле, где до этого работали турки, британцы и русские — значительно усложнилась…

Март 1996 года Горная Чечня

Три автомобиля — все три Мицубиси — Паджеро, самые популярные внедорожники в те веселые времена остановились на обочине раскисшей от грязи весенней чеченской дороги. Несколько человек — все русские, бойцы спецгруппы ФСБ, находившиеся в секретной спецкомандировке — разбежались в разные стороны, залегли, обеспечивая периметр.

Из головной машине выбрался худой, довольно высокий, за последний год сильно поседевший, с серым от усталости лицом человек с неаккуратно подстриженными усами, в котором лишь очень проницательный человек мог узнать беглого президента Ичкерии генерала Джохара Дудаева. На генерале была старая, давно не стиранная камуфляжка, длинный черный кожаный плащ (женский, другого не нашли) и папаха вместо привычной пилотки.

Глупо думать, что военный человек, генерал авиации, командир дивизии и одновременно комендант целого советского военного гарнизона станет радикальным исламистом и по собственному уму разрушит вверенную ему республику. Над этим посмеется любой, кто знает, что такое комендант военного гарнизона. Это и швец, и жнец и на дуде игрец, его отличие от… ну, скажем, главы горсовета в том, что в военном гарнизоне должно быть намного больше порядка, и ответственности за то, что там происходит — тоже намного больше. А в остальном — все то же самое. Трубы, топливо, ремонт котельной, там забор повалился, тут дедовщина, там какой-то придурок к бабам в соседний колхоз ушел, там ремонтировать дома офицерского состава надо, а нечем. И представить, что человек, нормально отвечавший за гарнизон, по собственной воле доведет республику до такого состояния, а потом еще воевать начнет?

Как говорится — не смешно.

Генерала вовлекли в политику обстоятельства. Завербовала его дама, которая была депутатом от того округа, где располагалась бомбардировочная дивизия генерала Дудаева, дама эта была антисоветчицей и входила в Межрегиональную депутатскую группу. Дудаев получил от этих людей указание начать прощупывать почву на Кавказе. Все это было ни чем иным — как вербовкой, имевшей далеко идущие цели. Дело было в том, что хозяева этой дамы и некоторых других "депутатов — межрегионалов" не были уверены в том, что сработает основной план распада Советского союза. И тогда должен был вступить в действие второй вариант — сейчас бы его назвали "югославский", хотя тогда такого термина не могло быть, при разработке этого плана в Югославии не лилась кровь. Некоторые люди должны были к 191 — 1992 году разжечь в Средней Азии и на Кавказе пламя национализма, помочь им в этом должны были иностранные разведки и исламистские боевики, которые после ухода СССР из Афганистана стали никому не нужными. СССР, который благодаря действиям воров и матерых врагов народа, пробравшихся на самый верх власти, был уже дестабилизирован и прежде всего экономически — должен был получить Афганистан в квадрате на собственной территории, с которым справиться уже не было бы сил. И развалиться — только с большой кровью и не только по границам союзных республик. Разрушиться должна была и сама Россия.

Как ни странно — Россию спас Ельцин. Этот человек, которого потом будут клеймить как предателя — на самом деле спас Россию. Первым делом — он отстранил от власти Горбачева и его клику и сорвал подписание Союзного договора — среди окружения Горбачева было слишком много предателей, чтобы оставлять их у власти. Затем — в Беловежской пуще был подписан… нет, не договор об уничтожении Союза, Советский Союз уже был политическим трупом, спасать было нечего. Это было просто свидетельство о смерти — и от основной территории Союза, России была отделена огромная, подготовленная к взрыву мина под названием Средняя Азия. Затем — прозвучала знаменитая фраза "берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить". На самом деле — это было не ошибкой, это был гениальный политический ход человека, нутром чувствующего опасность. Ельцин не был умен, и пить он пил — но вот это его нутряное чутье не раз спасало его самого и всю страну. Тем самым он обезвреживал бомбу, заложенную под саму Россию — нет смысла воевать за какие-то права, если эти права дают тебе по доброй воле, верно? Государства как такового не было[49], его нужно было строить, и времени строить не было, но самое главное — нельзя было никому дать понять, что государства, по сути, нет — иначе бы моментально начался бы его распад. Ельцин сдавал позиции — но выигрывал время, время необходимое для построения нового на обломках старого. И он его выиграл — Россия не прекратила свое существование, и распад СССР прошел без особой крови[50].

К концу девяносто первого года внедренный в Ичкерию подрывными силами генерал Джохар Дудаев понял, что его просто кинули. Анархичная, криминализированная республика, где суверенен всяк, имеющий автомат Калашникова. Его власть признавали очень немногие — бандитским лидерам просто нужна была какая-то легитимность, поэтому его не убивали и терпели. Дудаев был из очень слабого тейпа, в переводе его тейп назывался "платящие дань". Ходили слухи, что одного из прапрадедов Дудаева купили на базаре за корову и привезли в Ичкерию как раба и оттуда идет род Президента — от рабов. Все мало-мальски серьезные источники денег были поделены между бандитскими кланами. План, который был предназначен для Ичкерии — никто и не собирался выполнять.

Потом на него вышли немного другие люди — в девяносто втором, в конце девяносто второго. Это были люди, которые хотели восстановить Советский Союз, начав с государственного переворота и свержения действующей в России власти. Потом должен был начаться крестовый поход за "единством", который мог закончиться в тех условиях либо гражданской войной, либо оккупацией НАТО, либо и тем и другим разом. В России в то время не было армии[51], поход за единством не мог закончиться ничем иным кроме поражения и дать международному сообществу (читай — США) повод для нападения на Россию как агрессора, ее оккупации и расчленения. Дать отпор — как бы некоторые ура-патриоты этого бы не хотели — Россия не смогла бы, хотя бы потому, что страна, в случае победы просоветских сил раскололась бы надвое. И то, что желающих восстановления СССР было намного больше — ничего не решило бы. Среди тех, кто устроил этот заговор с целью восстановления СССР, большинство составляли дураки, а меньшинство — иностранные агенты, желающие уничтожить Россию.

Война с Ичкерией, которую даже не осмелились назвать войной — началась очень точно по времени — близились президентские выборы. На этих выборах, по расчетам, Ельцин победить никак не мог. Рассматривались два основных варианта. Либо Ельцин и его команда, поддавшись пропаганде заговорщиков, вводит чрезвычайное положение и теряет международную легитимность — это давало для Запада возможность ввести против России жесткий режим санкций. Либо на выборах, пользуясь недовольством народа от просранной военной кампании, к власти приходит другой человек, к которому заговорщики могут легко подобрать нужный ключ. После чего — начинает реализовываться основной план.

Ближе к выборам становилось ясно — Ельцин все же идет на выборы, причем идет с твердым намерением их выиграть. Технически сделать это было сложно, но можно — в страну были приглашены иностранные политтехнологи, в России их деятельность могла иметь успех, потому что население все же было наивным, отнюдь не пресыщенным шумными избирательными кампаниями как в США. Команде Президента удалось найти деньги — и на выборы и на выполнение кое-каких социальных обещаний. Никто не предусмотрел фактор Газпрома в раскладах — только благодаря работе этой кампании Россия не обанкротилась в девяностые, Газпром был и белой и серой и черной кассой российского правительства, только его финансовыми поступлениями хоть как-то сводился бюджет. Просчитав ситуацию заново, американские аналитики дали прогноз, что Борис Ельцин имеет сорокапроцентную возможность выиграть выборы — немного, не половина даже — но это было уже неприемлемо. Тогда был активизирован запасной план — группа чеченских боевиков должна была проникнуть в Москву и совершить ряд террористических актов, уничтожив членов "либеральной" команды Президента и оставив его наедине с силовиками — заговорщиками, которые давно подзуживали его ввести чрезвычайное положение. Дудаев подобрал команду смертников, включил в нее опытных снайперов — наемниц, способных действовать в городах и поставил во главе ее Шамиля Басаева, который должен был кровью искупить вину за гибель отряда в Грозном. Кроме того — Басаев еще в Абхазии действовал рука об руку с членами команды заговорщиков, он знал их, а они — его. Но волчья хитрость и предусмотрительность Басаева сломали всю подготовленную операцию — Басаев не пошел в Москву, он захватил город Буденновск и вынудил русистов вести с ними переговоры. Эзоповым языком (мы хотели дойти до Москвы и там пострелять, но нам не хватило денег на взятки) он дал понять заказчикам, что может заговорить — и тогда случится страшное. Русистам ничего не оставалось, как выпустить Басаева и остатки его людей — и в итоге в чеченском сопротивлении появился новый лидер. Лидер, выдвинувшийся на войне. Лидер, доказавший всем, что может на равных разговаривать с огромной Россией и заставлять ее выполнять свои требования. Лидер, происходящий родом из гораздо более сильного тейпа, чем Президент. Лидер, прогремевший на весь мир — и Дудаеву уже донесли, что в окружении Басаева, к которому ездили и отчитывались полевые командиры, не к президенту, не к начальнику штаба, а к нему, к Басаеву — появились люди из Пакистана, Афганистана, Саудовской Аравии. Дудаеву все стало ясно — но отдать прямой приказ о ликвидации Басаева он так и не решался — одному Аллаху ведомо, сколько людей в его штабе тайно поддерживают Басаева, а тот может только и ждет такого приказа, чтобы низложить Президента.

Так Дудаев понял, что российские силовики ничем не смогут ему помочь. Придется выкручиваться самому.

Выкручиваться он решил просто — нужно сменить сторону, горцы всегда на стороне сильного, они любят и уважают силу. Люди Дудаева в Москве вышли на одного из членов либеральной команды Президента — не занимающего никаких ответственных постов, но лично вхожего. И довели до его сведения, что президент Дудаев готов сменить сторону в обмен на амнистию, и даже готов называть тех, кто работал с ним на протяжении этого времени, назвать всех заговорщиков, которые известны президенту Ичкерии. Либералов это заинтересовывало, потому что либералами они были только в некоторых сферах жизни, таких как экономика. В вопросах безопасности они были жесткими консерваторами, тот же Рыжий имел личную спецслужбу, которая не была подотчетна никому и выполняла роль чего то вроде опричнины. В народе она была известна как "Белая стрела", хотя на деле называлась по-другому. Если назвать ему фамилии заговорщиков, желающих восстановить СССР — то через год ни одного не останется в живых. Кто — в аварию попадет, кто — от сердца скончается, кого тупо в подъезде пристрелят, благо великая криминальная революция идет. Нужны были только фамилии — и первые из них должен был назвать сегодня Дудаев в телефонном разговоре.

Водитель передал ему чемоданчик спутниковой связи, Дудаев открыл его — и тут к нему подошла Алла. Они познакомились давно — но он по-прежнему любил ее и испытывал чувство вины от того, что она вынуждена жить так, как живет сейчас. Ничего… сегодня все должно закончиться.

Они посмотрели друг другу в глаза — понимали друг друга уже без слов, как супруги, прожившие много лет вместе. Джохар показал рукой на дорогу

— Иди, погуляй…

Алла пошла к кустам на противоположной стороне дороги. Было раннее утро, туман, клочковатый, липкий как мокрая вата лип к машинам, к кустам, к нему самому. Он вспомнил номер, который нигде не записывал, включил аппарат, убедился в том, что он работает, спутник над ним все нормально и начал набирать номер. На пятой цифре чемоданчик взорвался, и Джохара отбросило взрывом от аппарата. Алла Дудаева, которую отбросило взрывом в придорожную канаву, выбралась из грязи, спотыкаясь, бросилась к мужу, крича во весь голос, подбежала — но тот был уже мертв.

Было слишком поздно…

Через два дня после этого автомобиль генерал-лейтенанта ФСБ Заможного на ровной дороге потерял управляемость и сорвался с моста — генерал ехал к себе на дачу, трупы вырезали из искореженной машины автогеном. Он был уже не нужен, более того — он был опасен, потому что слишком много знал и заговорщики обрубали концы. Часть его функций в аппарате ФСБ были переданы капитану госбезопасности Илье Проносову.

Российская Федерация, Дагестан Город Хасав-юрт, железный рынок 22 июня 2015 года Полковник Национальной Гвардии Владимир Александрович Чернов

Полковник Владимир Александрович Чернов вышел из дома, который снимал в пригороде в семнадцать — тридцать — но было еще светло, потому как было лето. Он был одет не в форму, а так, как одевается здесь обычный "мирняк" средней руки, пытающийся выглядеть "круто". Черная кожаная куртка, черные джинсы Diesel, все — Турция, а не Китай. Полицейские очки на нос и черная футболка с надписью "Аллах Акбар!" на арабском. У полковника было два пистолета — Стечкин в кобуре подмышкой и Макаров в кармане, оба взведены и сняты с предохранителя, что делать было ни в коем случае нельзя.

Полковник незаметно выглянул на улицу, заметил стоящую в начале улицы белую Газель. Проносов следил за ним постоянно, искал — на чем взять.

Чернов маханул через соседский забор, прижался к земле, прислуживаясь. У соседей была собака, но сейчас она еще была на привязи. Волком метнулся он к забору, там была калитка — сделана специально, для тех, кто скрывается. В калитку он проскользнул на соседний участок, заросший и неухоженный.

Этот участок принадлежал людям, у которых сын стал ваххабитом. Сына убили в горах год и несколько месяцев назад, после чего семья, в которой не осталось ни одного живого мужчины, снялась и уехала отсюда. Этот дом тоже теперь принадлежал Чернову, он купил его на свое полковничье жалование, благо сейчас платили реально много — он за все время службы не мог припомнить, когда личному составу так много платили — а дома здесь стоили недорого. Этот дом он купил на имя некоей бабушки ста четырех лет, заплатив взятку в Регистрационной палате Дагестана[52]. Так делали здесь многие, запреты государства оборачивались лишь новой волной коррупции, потому что такой в России был народ. Например, когда ФСБ запретило нормально продавать СИМ-карты для мобильных телефонов, ввело недельную проверку личности, потому что боевики любят говорить меж собой с телефонов, а не с раций и мобильный телефон чаще всего используется как часть инициирующего механизма фугаса — моментально возник бизнес по регистрации и продаже СИМ-карт на стариков, и на любом базаре только свистни и заплати пару тысяч — тебе продадут карту, зарегистрированную хоть на Владимира Владимировича. Зарегистрировав дом на подставное лицо, полковник нарушил закон — но сделал он это не ради личной выгоды, а про служебной необходимости.

Полковник подкрался к гаражу, оглядываясь как волк, проверил все "контрольки", которые оставил — чисто. Тем не менее — он и дверь гаража открыл не за ручку, а за веревку, привязанную к ней, и машину внимательно осмотрел, перед тем как в нее сесть. Минировать машины здесь были большие мастера, способов было великое множество, начиная от гранаты в стеклянном стакане и заканчивая взрывчаткой, интегрированной в структуру кузова и упакованной так, что не учует никакая собака — именно так в прошлом году взорвали дом правительства.

Автомобиль полковник тоже купил с рук и подержанный, документы оформил на подставное лицо. Это был Ваз-2112, одна из самых популярных здесь моделей, с зачерненными по кругу окнами и заниженной задней подвеской, так что машина как бы волочилась задом по асфальту. Полковник не стал клеить вызывающее "Аллах Акбар!" на лобовое стекло, зато в салоне висели дорогие деревянные четки, и небольшой медальон на цепочке, на котором была изображена обвитая колючей проволокой рука со сжатыми пальцами и вытянутым указательным, еще там была арабская вязь. Это означало "Нет Бога кроме Аллаха!" и было одним из символов ваххабитов. Наличие подобного медальона в машине могло кончиться очень худо.

Выведя машину на улицу, полковник внимательно огляделся, затем запер дверь гаража. Никого не было…

Следующие полчаса он крутился по городу Махачкале, чтобы стряхнуть возможный хвост, если таковой все же есть. Проехал по проспекту Али-Гаджи Акушинского, свернул на Магомеда Гаджиева, потом на Дахадаева. Хвоста не было, поэтому полковник дворами выбрался на Орджоникидзе, идущую параллельно побережью и железнодорожной ветке и поехал из города.

В город Хасавюрт, сильно разросшийся за последние двадцать лет и превратившийся из просто областного центра в один из центров региональной политики, он въехал примерно в двадцать ноль-ноль, по пути отметив, что наладить нормальное несение службы на КП так пока и не удается. Явно ваххабитскую машину остановили только один раз, и все это закончилось пятью сотнями рублей — хоть бы больше брали, себя не уважают, право слово. Проблема, за решение которой отвечал и он, в том числе, не решалась никак — даже когда на посты поставили русских, а не дагестанцев, ничего не изменилось. Дагестанцы своих пропускали просто так, чужих — за деньги, а могли и вовсе не пропустить — а русские пропускали всех, и за одну и ту же сумму. Когда на посты поставили русских — дагестанские менты начали жаловаться, что они обваливают цены…

Город Хасавюрт — так получилось — находился на самой границе с Ичкерией, в девяностые годы мятежной, в нулевые — тайно воюющей, а в десятые — претендующей на объединение всего региона под своим крылом. Лет двадцать назад, когда Ичкерия получила независимость, но при этом никто же желал работать — в Хасавюрте возник крупнейший рынок региона, где можно было купить все что угодно, и знаменитый "Круг". Круг — это было место, где меняли и выкупали похищенных, место на самой административной границы. Там был русский блок-пост с бронетранспортерами и солдатам платили за прикрытие этим самым бронетранспортером, место считалось очень козырным. В назначенное время со стороны Чечни и со стороны Дагестана подъезжали кавалькады джипов, разбегались и залегали снайперы, обеспечивающие обмен — у кого не было, мог нанять русских, потом на обе стороны шли заложники, служащие гарантом честности обмена, только потом "большие люди", встречались в центре этого круга и начинали обговаривать условия обмена или выкупа. Однажды на круг "тереть базар" приехал большой человек, русский вор в законе, сиживавший еще в Белом Лебеде[53], понтов — немерянно. Терку с чехами он выдержал ровно десять минут, психанул, теряя лицо, а сев в машину — начал звонить "корефанам" и отдавать приказы "чтобы всех чехов на кичманах опетушили сегодня же". С большим трудом вора удалось урезонить, а об обмене все-таки договорились местные, более привычные к таким теркам переговорщики.

Потом, когда Чечню "замирили" — Хасавюрт все же не потерял свое привлекательности как торговый центр. В Чечне правил клан Кадыровых, и никому нельзя было ничего делать, не договорившись с Кадыровым, и не заплатив им, а кто рисковал — мог стать жертвой нападения ваххабитов, которые по слухам все еще шастали по лесам. В итоге цены в Ичкерии были довольно высокими, и если кто хотел купить что-то подешевле — тот садился в машину и ехал на хасавюртовский базар, потому что в Дагестане было тридцать два языка и диалекта, и такую республику подмять под себя одному клану было просто невозможно.

С Махачкалинского шоссе полковник на круговом движении повернул на Дылымское шоссе, места около рынка, чтобы припарковать не было, он об этом знал — поэтому припарковался напротив мечети, благо место было. Запер машину, включил противоугонку, хотя если захотят угнать — угонят, здесь на автомобильных рынках в открытую висят объявления "любые документы на машину за один день". Противоугонка была нужна, прежде всего, для того, чтобы ваххабиты не прицепили к машине взрывное устройство.

Путь полковника лежал на Железный рынок, там помимо всего прочего были автомобильные ряды и торговали машинами, третья часть — угнанные. Рынок был бедным, намного беднее, чем такой же на Ставрополье, не говоря уж о Грозном, потому что в Дагестане население делится на очень богатое и очень бедное. То, что вокруг любого крупного дагестанского города целые ожерелья вилл — это факт, но не всем же везет устроиться милиционером, депутатом или бизнесменом, кстати, последняя категория среди перечисленных была самой забитой и не уважаемой, здесь уважали не тех, кто зарабатывает, а тех, кто берет силой. Остальные же… кто на пенсию жил, кто на поденных работах, а кто и фугасы подкладывал. Был и такой источник заработка.

Нужную машину полковник нашел в ряду, где торговали запасными частями и предметами для "колхозного тюнинга" автомобилей Ваз. Это был Валдай, большой, новенький ГАЗовский грузовик с длинной тентованной платформой, на лобовом стекле у него была рекламная надпись на русском, чеченском и аварском, а торговал молодой, чисто выбритый и крепкий чеченец с жесткими, волчьими глазами. Цены у него были высокими, поэтому и покупателей было не слишком то много.

Полковник для вида посмотрел товар других продавцов, где поторговался, а где даже приобрел "вонючку", ароматизатор для салона, только потом подошел к чеченцу. Тот не поприветствовал полковника, хотя по законам гор младший всегда должен приветствовать старшего.

— Ас салам Алейкум — поздоровался полковник Чернов

— Ва алейкум ас Салам, уважаемый — ответил чеченец — желаете посмотреть товар?

— Желаю. У меня прогорел глушитель.

— Какой?

— На двадцать один — двенадцать.

— Такой есть.

— Но мне надо хороший глушитель.

— Есть и хороший. Прошу.

Полковник, а затем и сам чеченец залезли под тент кузова, делать так здесь было крайне рискованно, потому что тот, кто залез в кузов, тем более, если это русский — очень даже запросто мог из него не вылезти, и никто бы ничего не сказал, потому что русские — это бараны, пища для волков. Но полковник знал что делает, и чеченец знал кто такой полковник, так что можно было быть спокойным. Тем более что в кармане у Чернова лежал взведенный Макаров, из которого первый выстрел он делал за ноль целых шесть десятых секунды.

Полковник проверил рукой крепость сложенной стопки кованых дисков для различных моделей Ваз, потом осторожно примостился на них пятой точкой. Молодой чеченец уселся напротив, его глаза горели ненавистью.

— Дядя Арзо передает тебе салам, казак — сказал чеченец

— Передай дяде Арзо салам от казака — спокойно отреагировал на эти слова Чернов — а дядя Арзо не простил тебя передать что-либо кроме салама?

Чеченец порылся в кармане, протянул полковнику небольшой USB-носитель, замаскированный под брелок для ключей. Полковник достал связку ключей, отцепил от него точно такой же и протянул чеченцу.

— Передай дяде Арзо рахмат[54]

Чеченец ничего не ответил, в его глазах плескались злоба и ненависть. Впрочем, казаку было на это плевать. Чеченец был всего лишь передаточным звеном, причем таким, которое не предаст никогда. За это можно было быть спокойным.

Российская Федерация, Чечня Грозный, проспект Владимира Путина Ночь на 23 июня 2015 года Бывший майор КГБ СССР, бригадный генерал армии Чеченской республики Ичкерия Салман Магомедович Рзаев

Молодой чеченец, который торговал на дагестанском рынке, доторговал ровно до девяти и после ухода казачьего офицера даже успел что-то продать. Потом, пересчитав выручку и спрятав ее в сумку-пидорку, завел машину и в числе последних выехал с рынка.

Примерно через час он проехал Гудермес по объездной дороге, а примерно через два с половиной часа — въехал в Грозный по проспекту Владимира Путина. Этот проспект был назван так с далеко идущим умыслом, русские дали деньги и на восстановление этого проспекта и на восстановление домов вокруг него, и на восстановление много чего другого. Говорили, что Грозный разрушен настолько, что отстраивать его заново уже нет смысла, надо взорвать то, что осталось и отстраивать новую столицу в чистом поле. Что ж, если посмотреть на столицу Ичкерии сейчас — будет ясна вся непроходимая глупость этих слов. С роскошью Грозного могли сравниться только два города на постсоветском пространстве — казахстанская Астана, отстроенная из провинциального центра столица довольно сильного государства, регионального лидера Средней Азии и… пожалуй еще Баку. Ну… Сочи, конечно, как же без Сочи то. Но все равно Грозный был роскошнее, и все это благодаря заслугам великого сына чеченского народа Ахмада-Хаджи Кадырова, сделавшего в свое время правильный выбор, и его сына, правящего сейчас республикой. Без них — одному Аллаху ведомо, что было бы сейчас с республикой, с Грозным и с чеченцами.

Грозный строился и сейчас, и строился такими темпами, которым бы могла позавидовать и Москва. Все дело в том, что Рамзан не давал воровать. Верней давал — но все, что ты украл, должно было остаться в республике и послужить ее развитию. Если ты, к примеру, украл денег, поделился ими с кем надо, а на то, что осталось, выстроил трехэтажный каменный дом — тебе никто ничего не сделает. Если ты украл деньги и перевел их на счет в швейцарском банке — то за это ты запросто можешь оказаться в зиндане, откуда не выйдешь, пока не отдашь не только то, что ты украл, но и то, что нужно Рамзану — а Рамзан чаще всего забирал все имущество, какое было. Если кого-то не устраивало то, что происходит — тому лучше было уехать из республики и сидеть там молча, потому что могли достать и в Москве и не только в Москве.

Первым делом, чеченец, которого звали Иса заехал в один из домов, которые принадлежали его тейпу в окрестностях Грозного — краснокирпичная трехэтажная махина, со стенами ах в четыре кирпича и пятиметровой высоты забором. Там он оставил Валдай и забрал свою машину — Мерседес-Бенц, который не угнал, а, как и положено купил в Москве и пригнал сюда. Машину эту ему подарил отец, к которому он ехал сейчас — Салман Магомедович Рзаев, заместитель директора филиала компании Роснефть — Грознефть и начальник чеченской внешней разведки последние двадцать два года.

Чеченская внешняя разведка, как атрибут, безусловно, необходимый любому независимому государству, была создана по секретному указу президента Ичкерии Дудаева в тысяча девятьсот девяносто третьем году. Вся информация о ней хранилась в пакете с кодовым названием "Лассо", который сейчас находился у Рамзана — только тот, кто владел этим пакетом мог активизировать структуры чеченской внешней разведки и получать от нее информацию. На данный момент, чеченская внешняя разведка имела пять основных резидентур — в Стамбуле, Москве, Бейруте, Абу-Даби и Берлине, а также агентурные точки в некоторых других местах, в том числе в Кабуле, Багдаде, Джабуль-Сарае[55] Пешаваре, Карачи. В целом, чеченская разведка по эффективности — с поправкой на масштабы, конечно — не уступала МОССАДу и была уж куда поэффективнее зажравшегося, бестолкового, разложившегося СВР[56], которое засылает агентов в Америку, тратит на обустройство миллионы долларов, потом через этих агентов начинают отмываться деньги от коррупции, потом этих агентов вышибают из страны. Ноль результата и максимум вони — вот как сейчас работала русская разведка. Чеченская разведка работала не в пример эффективнее и тише, добиваясь выдающихся результатов. Все это было делом рук одного человека.

Салман Магомедович Рзаев, у которого дед работал против фашистской Германии, а отец был партийным деятелем — был потомственным разведчиком, потому что вырос на руках деда. Он окончил не профильное учебное заведение, где готовят разведчиков — а Восточный факультет Ленинградского университета, где давали, наверное, лучшее в Союзе базовое образование по Востоку. Еще с царских времен в Ленинграде остались лучшие востоковеды в Союзе, и они научили Салмана быть на Востоке не туристом, а своим, человеком, который может раствориться на арабской улице и никто никогда не заподозрит его в том, что он не араб. Начинал Салман в одном из самых страшных мест на земле — в Бейруте восемьдесят третьего, сразу после тяжелых боев и израильской осады. Город был полуразрушен, здесь "играли" КГБ, ЦРУ, МОССАД, палестинская разведка, сирийская разведка, польская разведка. Тот, кто плохо играл в эти игры, умирал здесь в самом прямом смысле этого слова — с бейрутского резидента ЦРУ сняли кожу с живого и прислали посылкой в американское посольство, штаб-квартиру морских пехотинцев США взорвали, и в один день погибло почти триста человек. После года работы на технических должностях Салман был переведен в оперативный состав резидентуры, за год он выучил иврит, и вообще при желании он мог сойти за израильтянина, а при желании — за араба. Тогда то ему дали неофициальную кличку, причем дали ее не свои, а палестинцы из семнадцатого отряда[57], с которыми он действовал в самом Бейруте и в долине Бекаа.

Вторым местом, где он работал, был Багдад… лукавый, опасный город, Саддам не доверял русским и тайно играл против них, чуть зазевался — и получил нож в брюхо, а потом найдут в Тигре и скажут, что это сделали грабители. Но он выжил и там, после чего был выслан по предложению саддамовской контрразведки как человек опасный и совершенно обнаглевший. Вероятно, Саддам потом сильно пожалел об этом — его самого в то время усиленно обхаживало ЦРУ, и некий человек, потом добравшийся до министерского поста в правительстве Буша-младшего, прямым текстом дал Саддаму добро на вторжение в Кувейт. Когда же ловушка захлопнулась — было поздно, а между тем резидентура советской госбезопасности, против которой Саддам приказал предпринять жесткие меры с целью снижения ее разведывательной активности[58] — могла бы переиграть ЦРУ, и тогда история всего Ближнего Востока пошла бы по совсем другой колее.

Да что там сейчас гадать…

Когда погиб генерал Дудаев — бригадный генерал Рзаев скрылся из страны вместе с пакетом, который он успел раздобыть, и несколько лет не показывался в стране. О его деятельности в качестве начальника разведки Ичкерии знали очень немногие, найти его было почти невозможно — а в том, что происходило в "Независимой Ичкерии" генерал Рзаев участвовать не хотел. Он мог подчиняться советскому генералу Дудаеву, возглавившему Ичкерию — но он не мог и не хотел подчиняться тем, кто ворует людей как кур, и дырявит нефтепроводы… он просто потерял бы уважение к самому себе, если бы подчинился таким людям. "Всплыл" на поверхность он только в конце третьего года, явившись лично к Ахмаду Хаджи, и после долгого разговора Ахмад Хаджи вызвал своего сына и сказал, что теперь бригадный генерал Рзаев подчиняется напрямую ему и никому больше. Генерал Рзаев меньше чем за месяц заново активизировал сеть и принялся плести новую — в Москве, Тбилиси, Киеве, Лондоне. Вскоре после этого Ахмад-Хаджи Кадыров был убит боевиками… кому то очень сильно не понравилось то, что сеть снова активизирована и работает, они отлично понимали, что это не бестолковая русская разведка, это смерть всем им. Такая, к примеру — какую принял всемирно известный эмир Хаттаб, вскрывший письмо, отправленное от одного из шейхов и в тот же день скончавшийся от отравления. Ахмада-Хаджи убили, потому что думали, что пакет Лассо у него в надежном месте и таким образом можно все это остановить… но это остановить было уже невозможно.

За все время второго периода — так генерал Рзаев называл свою работу в обновленной Ичкерии — у него был только один провал, но это был такой провал, после которого — хоть стреляйся. В провале он в общем то и не был виноват… русские все это устроили за огромные деньги — но все равно, он считал себя виноватым, потому что так научил его дед. Если отвечаешь — отвечай за все, от и до — сталинская закалка, дед до смерти держал на комоде фотографию генераллисимуса. После того, как назначенный к ликвидации человек ушел и нашел себе больших покровителей — они обменялись ударами, но ни один из них не был смертельным. Генерал Рзаев заслал в окружение этого человека своих агентов — и подозревал, что тайных сторонников имеет и этот человек среди его людей. Сейчас, с информацией, полученной с севера Афганистана, начинался новый этап игры, в котором он намеревался если и не уничтожить своего соперника физически (его он презирал, но отдавал должности его храбрости и увертливости), то нанести ему тяжелый удар и навсегда дискредитировать его в глазах его хозяев. После чего, возможно, они уберут его сами.

А если нет — игра продолжится. Время еще есть.

Иса на своем Мерседесе промчался по ночному городу, по трассе, гладкость асфальта и великолепная подвеска Мерседеса делали поездку подобной полету на ковре-самолете, тем более что Мерседесы здесь не останавливали, надо быть сумасшедшим, чтобы остановить в ночном Грозном черный Мерседес S-класса, тем более с "блатными" номерами. Свернул к зданию Грознефть — в тринадцатом энергетики переехали в новый офис, вместе с некоторыми другими службами, построили вскладчину — двадцать этажей, стекло и бетон, трехуровневая подземная стоянка, контроль доступа и вооруженные патрули на входе. С тех пор, как частным предприятиям разрешили создавать "службы безопасности" и вооружать их боевым оружием — в Грознефть создали целый батальон для охраны нефтепроводов, офисов, высшего руководства компании: автоматы АК-200, снайперские винтовки AW и Barrett-107, пулеметы Печенег и КОРД, приборы ночного видения, термооптика, американское и французское снаряжение, бронированные машины, израильские беспилотные летательные аппараты "для дистанционного контроля нефтепроводов". Собственная база на окраине Грозного — несколько домов для отработки городских боев, подземный комплекс, стрельбище "триста шестьдесят градусов", чуть подальше — стрельбище с "сертифицированной милей", в Европе такое только одно, во Франции, в России — в Челябинске и под Грозным и больше нигде на европейском континенте нет. По сути, отец Исы создал, экипировал, обучил никем кроме него и Рамзана не контролируемый батальон спецназа, готовый к выполнению задач в любой точке земного шара — в Москве, Вашингтоне, Багдаде, Абу-Даби — где угодно. Двое спецназовцев сейчас патрулировали территорию вокруг офиса, на машину Исы они не обратили никакого внимания — на каждой машине, принадлежащей компании и ее высшим руководителям есть потайная метка, что-то вроде маячка, она обменивается данными с интегрированной охранной системой здания, если что не так — будет тревога.

Отец сидел в своем кабинете на последнем этаже, что-то писал хорошо поставленным почерком, справа налево, по-арабски. Увидев входящего сына, он моментально перестал писать, сложил лист, и убрал его в сейф под рукой, он отпирался не от кода, не от крюча — а от перстня, который был на руке отца. Этот сейф он использовал, когда работал в течение дня — а как заканчивал работать — брал оттуда все бумаги и переносил их в большой сейф, который, наверное, и танковой пушкой не пробьешь. Отец не доверял никому, даже родному сыну.

— Салам, отце — сказал Иса по-чеченски

— Говори по-русски — ответил генерал Рзаев — по-чеченски ты и так хорошо говоришь. Ты сделал то, что я тебя просил?

— Да, отец — Иса положил на стол носитель информации, USB-карту, которую он получил от казака.

— Что ты скажешь про казака?

Иса набычился

— Он не нохча.

Генерал Рзаев улыбнулся

— Правильно. И что еще?

— Он не нохча и ненавидит нас, нохчей. И я его ненавижу.

— И это правильно.

Иса тряхнул головой.

— Отец, но зачем ты ему помогаешь против нохчей?! Ведь наши враги, какими бы они не были — они нохчи! А это — русист!

Генерал Рзаев продолжал улыбаться, но в глазах его был холод

— Ты так ничего и не понял, Иса, вероятно я сделал ошибку, когда разрешил тебе учиться в медресе. И я сделал ошибку, разрешив тебе работать с подпольем. Мне нужен человек, которому я могу доверять, но я вижу, что нынешнее окружение плохо влияет на тебя. Ты начинаешь верить в тот бред, который они говорят. Тебе надо пожить в Москве, Вашингтоне, Берлине — чтобы кое-что начать понимать. Враг — это враг, кем бы он ни был, нохчей ли, русистом или кем-либо еще. Шамиль — это враг, и все амиры — Ичкерии, Кавказа, Грозного — это враги и их надо убить. Когда нохча начнет убивать нохчей — это будет плохо. Но если их убьют русисты, тем более казаки — это будет хорошо. Так у тебя не останется врагов, а русистов будут ненавидеть еще больше за то, что они убили нохчей.

— А как же интересы нации, отец?! Ведь Шамиль борется за независимость Ичкерии, и ваххабиты хотят независимости Ичкерии!

— Шамиль не борется за независимость Ичкерии. За независимость Ичкерии борется Рамзан и борюсь я! Что сделал Шамиль, когда Ичкерия стала независимой?! Он начал воровать людей, отрезать им головы, а потом взял деньги за то, чтобы напасть на Русню! Он взял деньги у наших врагов!

— Но Шамиль…

— Шамиль и такие как он привели на нашу, ичкерийскую землю весь сброд, какой только можно найти на Востоке! Бандиты, убийцы, воры! В их отрядах кого только не было! Мы, ичкерийцы — сыновья волков, в нас волчья кровь! И наши мужчины подчинялись неграм, которые прыгали голыми у пальм в то время, как мы жили в великой стране! Давай-ка я тебе объясню кое-что. Когда ты видишь талибов — кого ты видишь? Уж не воинов за веру ли?

— Но это же так!

Генерал перестал улыбаться, он смотрел холодно и непреклонно

— Талибы — это проект американской и пакистанской разведки, сейчас они находятся под контролем разведки китайской. Аль-Каида — это проект саудовской разведки, Мукхабарат аль-Амма. Ты смотришь на рабов — а надо смотреть на то, кто хозяева… Если ты хочешь примкнуть к ним и стать одним из рабов — дело твое, но тогда ты не ичкериец, не мужчина и не сын мне! Любой ичкериец — хозяин, а не раб, сын волков не может быть рабом! В тебе есть русская кровь, кровь рабов, вероятно — в этом дело…

Иса покаянно наклонил голову

— Я думал, что ты понимаешь и без слов, по тому, что ты видишь, и что ты знаешь — но ты не понимаешь. Ичкерия никогда не сможет победить Русню в открытом бою. Но если даже и победит — ничем хорошим это не закончится. Один раз это было — и закончилось тем, что чеченец пролил кровь другого чеченца. Шамиль подносит хвосты американцам, пусть он придет сюда — а русисты пусть его ждут. Пусть русисты воюют с Шамилем, с американцами — а мы подождем, мы умеем ждать. Настанет время — и вся Русня будет принадлежать Ичкерии! — отчеканил отец — но это будет только тогда, когда ичкерийцы станут хозяевами! Если же мы станем рабами — неважно, арабов, негров, китайцев — мы никогда не дождемся независимости.

— И столица будет в Грозном? — несмело спросил Иса

В глазах генерала промелькнуло разочарование

— Столица никогда не будет в Грозном. Столица будет в Москве. Вот потому-то я и говорю, что тебе нельзя жить в Грозном, ты разочаровал меня. Поезжай домой и жди. Завтра я скажу тебе, что ты должен делать дальше.

Когда сын, тихий, пристыженный, вышел из кабинета — генерал какое-то время молча сидел и смотрел ему вслед. Его сын — увы, Аллах не послал ему второго, только три дочери, которые не продолжат род — был его надеждой, его опорой на будущее. Никто не знал о том, что генерал был болен, врачи дали ему полгода — но это было три года назад, а он все жил. Когда Аллах все таки заберет его к себе — Иса останется, и дело его продолжится… но только бы успеть. Только бы успеть. Генерал Рзаев видел, что Иса еще не стал тем, кем он хотел бы его видеть, хладнокровным циником, размышляющим о нефтяной сделке во время совершения намаза. Но рано или поздно он станет таким… надо успеть. Нельзя не успеть.

Злейшим врагом генерала был Шамиль, именно его он не успел убить. Русисты вывезли его из страны, потому что знали, что его убьют — а Шамиль был нужен живым, по определенным договоренностям с Востоком его следовало оставить в живых, внезапная гибель Хаттаба и так подпортила отношения и нарушила многие тайные уговоры. Русские придумали совершенно идиотскую историю с груженым доверху взрывчаткой УРАЛом, от взрыва которого ничего не осталось, даже для опознания на клеточном уровне по ДНК… право же, смешно. Шамиль проследовал в Грузию, был вывезен оттуда американским самолетом, обосновался сначала в Турции, потом на севере Афганистана, его с тех пор контролировали американцы. Генерал мог устроить его смерть, у него были длинные, очень длинные руки… но что с того, что ему с его смерти… только моральное удовлетворение. А нужно было большее.

Генерал Рзаев был уже старым, и очень мудрым человеком. Когда он был молод — он видел силу и слабость отдельных людей. Когда он стал старше — он научился видеть силу и слабость целых государств. Русня была слабой, и русисты были в большинстве своем слабыми… были и сильные, но меньшинство роли не играет. Когда русист говорить про кавказцев "они варвары", это значит — "я их боюсь и ничего не могу с ними сделать". Когда американец говорит то же самое про афганцев — он имеет в виду то же самое. Одряхлевшие, слабые даже в своей силе гиганты ничего не могли сделать с народами, в жилах которых текла волчья кровь. Вот почему, когда ему стало известно, что люди Шамиля, а может так статься что и сам Шамиль придут в Русню, чтобы помочь американцам — подумав, он решил сообщить об этом полковнику Чернову, с которым он поддерживал связь и о котором точно знал, что он входит в Союз ветеранов. Чернов думал, что это он завербовал Рзаева — хотя было ровно наоборот, Рзаев сообщал ему только то, что было ему необходимо, и только про тех, кто был его врагом и врагом новой Ичкерии. Он видел и знал американцев, это были гордые и заносчивые люди, преисполненные осознанием собственной миссии, отчего они считали возможным вторгаться в чужие земли. Но это был колосс на глиняных ногах, и свою смерть он должен был найти в Русне. Когда началось на Украине — генерал Рзаев обрадовался, он даже подумал, что на самом дел все начнется, его люди даже взорвали машину у здания польского министерства обороны, чтобы все подумали на русских. Но не удалось… а сейчас должно получиться. Если Америка будет унижена, она не сможет остаться в стороне. Но и у Русни есть сила, а вот Америка ослаблена и ослаблена изрядно. И только Ичкерия, стоящая в стороне от этого — будет в выигрыше.

Если победят американцы — Ичкерия будет независимой. Они выйдут с предложением подчинить себе весь Кавказ и создать проамериканское государство на Кавказе…и сделают это, потому что они готовы к этому. Это будет государство, выходящее одновременно на Каспий и на Черное море, государство, объединяющее в себе не только Кавказ, но и плодороднейшие земли юга России. А потом… еще посмотрим, каким проамериканским будет это государство. Но и протурецким, или просаудовским — оно точно не будет. Ичкерийцы хозяева — и рабами они не будут. Никогда и ни у кого…

Но может получиться так, что победит Русня. Очень может так получиться, потому что Америка измотана и ослаблена. Что ж, тогда можно будет действовать по обстоятельствам. Если Русня будет слаба — можно будет создать независимую Ичкерию на весь Кавказ, и Русня не сможет ничего с этим сделать. А если Русня после схватки с Америкой будет очень слаба — генерал предполагал, что это будет именно так — значит, столица Ичкерии будет перенесена в Москву. Потому что власть в такие минуты лежит в грязи и тот, кто может и хочет ее поднять — тот и будет властвовать. Сильный народ, народ-воин, народ — волк. Подготовленная тайно армия — один его батальон охраны чего стоит! А Грозный… Ведь когда Иосиф Виссарионович Сталин пришел к власти — он не стал переносить столицу огромной страны в Тбилиси, не так ли? Потому что понимал.

И вот когда все это произойдет — тогда то весь мир узнает хватку людей — волков.

Экран монитора, перед которым сидел генерал погас, вместо строк текста на нем появились две строки, мечущиеся в темной клетке экрана, меняющие цвет как хамелеоны — и не находящие себе выхода. Это были строки из одной чеченской поэмы, которую генерал очень любил, они напоминали ему о том, что он должен был помнить…

Деха хилац турпалхочун вахар.

Амма иза адамийн дегнашкахь вехар ву.

Недолго длится жизнь героя.

Но он останется жить в сердцах людей.

Да, именно так…

Генерал Салман Рзаев, генерал пока не существующей армии пока не существующей страны какое-то время смотрел на экран, потом встал, выключил компьютер, изъял бумаги из малого сейфа и переложил их в большой — порядок прежде всего. Потом позвонил вниз, на пульт охраны — что он спускается и чтобы были готовы.

В это же время, полковник Чернов, сидя перед монитором ноутбука расшифровал информацию, которая была передана ему генералом Рзаевым. Сначала он перекачал ее на жесткий диск, потом убрал один USB-носитель и ставил другой — в нем был шифровальный ключ на 4096 бит, который по стойкости не уступал ключам, используемым лучшими банками в системах дистанционного банковского обслуживания. Торопливо пролистав документы, он удивленно присвистнул. Шамиль! Говорили, что он жив — но сейчас перед ним были доказательства, такие, которые заставляли поверить, не то что какая-то кустарно записанная кассета. Впрочем — так это или нет — в Москве разберутся, его дело это передать. Не в ФСБ, конечно… есть другие люди, которые за Россию не на словах, а на делах… конкретных, и жестких делах. Прочитав то, что задумал Шамиль — полковник покачал головой: совсем обнаглели. Да… это точно надо передать в Москву.

Поставив ноутбук в режим стирания информации — информация не просто стиралась, на ее место записывалась другая, потом стиралась и она, потом снова записывалась, и так не меньше пятидесяти циклов… в общем длительный процесс… полковник прицепил носитель на цепочку, которую всегда носил на шее, позвонил дежурному в штаб, чтобы выслали машину и БТР сопровождения. Тому, кто обладал подобной информацией по ночной Махачкале передвигаться без бронетранспортера явно не стоило.

Дальняя ретроспектива Осень 1991 года Нагорный Карабах, южнее г. Шуша

Солнце — огромное, не по-осеннему жаркое, всевидящее, вставало над истерзанной войной землей, новый день не обещал покоя. Люди, соседи, те, кто жил бок о бок друг с другом еще несколько месяцев назад, восстали, чтобы с остервенением резать и убивать друг друга, разрушать свои бесхитростные жилища, построенные еще делами и отцами, утверждая свои мнимые права на этой древней земле. Нескольких месяцев хватило, чтобы забыть, как их отцы и деды жили здесь бок о бок, и никто даже не думал выяснять, чья эта земли и кому она принадлежит по праву. Сейчас же — словно морок напал на людей, и все новые и новые жертвы окропляли своей кровью свинцовые ступени новоявленного бесовского храма.

Как родилась эта злоба в душах людей? Удивительно — но потом, когда конфликт был временно приостановлен, никто не мог вспомнить его начала — осознание беды заменялось бесконечным списком взаимных обвинений. Пока, на тот день, обвинения могли предъявлять армяне — трагедия Баку и Сумгаита никем не была ни забыта, ни прощена. Ходжалы, город, позволивший армянам сравнять кровавый счет — еще был обычным, пусть и прифронтовым городом.

На тот момент война еще была партизанской — у армян, тем более армян Нагорного Карабаха почти не было ни бронетехники, ни артиллерии, ни авиации — было только оружие, были люди, взявшиеся за него, и было дикое желание отомстить и согнать азербайджанцев с этой земли, уничтожить здесь само воспоминание о них. Азербайджан же, получивший при развале Советского союза значительное количество самых разнообразных вооружений активно использовал его — вот только те, кто воевал, они уступали армянам. Нет, не в подготовке — подготовки не было ни у тех, ни у других за редким исключением. Они уступали по силе ненависти, по фанатизму, по желанию умереть ради того, чтобы другие могли жить на этой земле, говорить на армянском языке и чтобы никогда с армянским народом больше не случилось то, что случилось с ним в прошлом. Великие трагедии изменяют не людей — они изменяют жизнь и само естество целых народов. Армян изменила и сломала трагедия геноцида шестнадцатого года — ни один армянин из оставшихся в живых уже не мог быть таким как прежде. Из нации крестьян и ювелиров, армяне превратились в нацию бойцов, каждый из которых готов был пожертвовать своей жизнь ради того, чтобы убить хотя бы одного — но ненавистного врага. Вся суть перерождения отчетливо проявилась хотя бы в таком эпизоде — в семидесятых, в Лос Анджелесе один армянин, богатый и влиятельный, пригласил нескольких турков и в их числе почетного консула Турции в этом городе полюбоваться на собрание редких картин из его частной коллекции. Когда же те пришли по приглашению — армянин накинулся на них с ножом. Это был пожилой и уважаемый человек, миллионер, владелец бизнеса — но он безжалостно отринул все, чего достиг ради того, чтобы перед смертью бросить и свою маленькую монетку в копилку вековой мести[59]. Народ, в котором такой — каждый победить невозможно. Его можно только уничтожить.

Как и в большинстве гражданских и партизанских войн, война в Карабахе первого периода характеризовалась тем, что крупные города — Агджекенд, Агдаре, Аскеран, Ходжавенд, Гидрут — находились под контролем спешно создаваемой азербайджанской армии и отрядами азербайджанских ополченцев. Оставшаяся же территория Карабаха была ничьей землей, большей частью не находящейся ни под чьим контролем, а какая-то ее часть находилась под контролем армян. Ближе к границе с Арменией это были уже не партизанские отряды, это были вполне боеспособные армейские, а порой и террористические отряды. Сила армян была в том, что в отличие от Азербайджана у Армении существовала сильная и влиятельная армянская диаспора, обосновавшаяся во всех странах мира и постоянно посылающая в воюющую страну деньги, оружие и добровольцев. В отличие от азербайджанцев у армян был опыт международного терроризма — АСАЛА, Армянская секретная армия освобождения, созданная из ближневосточных армян в Бейруте и пролившая немало крови. Эти обстоятельства уравнивали чаши весов, на которых была судьба региона — а возможно и повестка дня всего постсоветского Закавказья.

Гагик Бабаян, боец одного из добровольческих отрядов армии Нагорного Карабаха лежал в лощине, откуда еще не ушел осенний, промозглый туман. У него были два ножа, автомат АКМ и три магазина к нему — больше не было, и еще три гранаты. Еще у него был бинокль и рация Алинко — его оружие, с которым он воевал во вражеском тылу уже семь дней, сегодня был восьмой. За это время он мог умереть как минимум дважды — позавчера, когда веселые армянские пушкари едва не положили пристрелочный снаряд ему на голову и вчера, когда азербайджанская пехота устроило прочесывание местности. Впрочем, пехота — это слишком громкое название для спешно набранных на улицах маленьких азербайджанских городков пацанов, экипированных с мобскладов и брошенных умирать на непонятной войне. Их никто ничему не учил — учила война, и те, кто выживал в первых боях, становились солдатами, кто погибал… туда им и дорога. Ими почти никто не командовал — в лучшем случае командирами становились бывшие милиционеры, в худшем — отслужившие когда-то в советской армии сержанты — лейтенанты запаса. Почти весь офицерский корпус расквартированных в Азербайджане частей был русским, и мало кто остался служить после того, как его переподчинили новообразованному министерству обороны Азербайджана. Мобилизованные пацаны стреляли на каждый шорох — но прочесывали местность неаккуратно, стараясь — если на них не смотрит командир — обойти те места, где действительно мог скрываться армянский наводчик. Потому что знал, что если он там и в самом деле будет — тот, кто его обнаружит, умрет первым, а потом возможно умрет еще кто-то. И они, умиравшие под разрывами мин армянских минометов и немногих имеющихся гаубиц, боялись умереть здесь, потому что артиллерийский обстрел — это своего рода рулетка, никто не знает что произойдет. Кто-то погибнет. Кто-то будет ранен и отправится в госпиталь и уже никогда не вернется сюда, на эту маленькую и грязную войну. А кто-то выживет, и будет воевать дальше, пока его жизнь не прервет пуля или осколок, или пока наверху о чем-то не договорятся. Странно — но даже тогда в девяносто первом, когда азербайджанцы обладали подавляющим превосходством над армянами — никто из них не думал о том, что они победят. Они знали, что если они вытеснят армян из одного района — они уйдут в другой, а возможно и в саму Армению — но потом они опять придут на эту землю и опять будет война. Она никогда не прекратится, пока жив последний армянин, считающий эту землю своей — а своей эту землю считали все. И поэтому, двое азербайджанских пацанов миновали лежку армянского пацана всего в нескольких шагах и ушли дальше. А Гагик перевел дух и вынул палец из кольца гранаты, которую он постоянно держал при себе. Он не собирался сдаваться в плен азербайджанским собакам — иначе как о собаках он о них не думал — и молил Господа только об одном, чтобы забрать с собой как можно больше этих. Чтобы погибнуть — не зря.

Гагик понимал, что он не дожил бы до сегодняшнего дня, если бы не Або. Або[60], бывший зеленый берет из Форт-Брэгга, набиравший людей в диверсионные части чем-то выделил из строя этого угрюмого и молчаливого паренька с пылающими ненавистью глазами. Ему нужны были именно такие — молодые, фанатичные, готовые вгрызаться зубами в науку, которую он им преподавал — потому что времени учить нормально, так как учат американских зеленых беретов не было, фронт требовал людей, и он мог дать только самые основы. Но с Гагиком он занимался отдельно, иногда до глубокой ночи. Передвижение и маскировка в глубоком тылу, снайперское искусство, указание целей для артиллерии и авиации. И Гагик был способным учеником.

Сон уходил нехотя — трудно было возвращаться из сладкой темноты небытия в безжалостный свет утра. Несмотря на то, что солнце уже встало — в лощинах еще клубился сизыми комками туман и на пожухлой траве крупными каплями выпала роса. Там, где он устроился на ночевку, замаскировавшись как мог — было сыро и холодно.

Проснувшись, Гагик затрясся от холода, но большей частью — от голода. Он совершил ошибку — вышел в рейд, взяв сухпая всего на три дня, а сегодня был уже седьмой. Сухпай, даже растянутый — кончился вчера и есть было нечего. Вчера он едва подкрепил свои силы, набредя на виноградную лозу — в этом году, словно в насмешку над людьми и над творимым ими безумии был богатый урожай винограда, здесь не успел вырубить виноградники лысый пророк перестройки и старинные каменные подвалы были полны бочками, некоторые из которых закладывались еще в царские времена. Коньячный спирт, один из главных источников дохода Карабаха приходился к делу: самые старые, ценные коньячные спирты принимали внутрь, менее ценные, десяти-пятнадцати лет выдержки и младше использовали при наркозах, заправляли им машины.[61] У Гагика было две фляги, одна с водой ее к счастью здесь не так сложно добыть, родников много, вторая же — с коньячным спиртом чуть ли не пятидесятилетней выдержки — если судить по надписям на бочке, из которой он ее наполнял. Чтобы немного согреться и забыть про голод, Гагик открыл вторую флягу, смочил губы в драгоценной, цвета мореного дерева влаге, пропустил немного внутрь. Коньячный спирт обжег небо, блаженной волной провалился внутрь.

Все, хватит. На голодный желудок — и глотка хватит, чтобы окосеть.

Проблему с голодом тоже можно было решить. Ели кошек, собак, домашнюю скотину, где она еще осталась — а кое-кто по слухам — ел и мясо людей. Вчера Гагик наткнулся на труп собаки, напополам перерезанный осколком, а человеческие трупы попадались тут постоянно, в том числе свежие. Но он никак не смог пересилить себя и предпочел остаться голодным. Про себя он решил, что если сегодня не удастся чем-то поживиться — то он еще раз сходит на лозу, даже рискуя жизнью — в тех местах были азербайджанские снайперы. Собак он есть не будет, он не азербайджанская собака, жрущая падаль.

Рация была на последнем издыхании. Чтобы поберечь заряд батареек — Гагик держал ее выключенной и включал только тогда, когда надо было дать наводку своим. Но все равно сегодня — последний день завтра он просто не сможет работать и надо будет возвращаться к своим. Корректировщик огня без рации — не корректировщик.

С этой мыслью Гагик осторожно пополз вперед…

Интересно, что сегодня будут делать азерботы? Позавчера им крепко досталось, трупами загрузили целую машину. Рискнуть сегодня — или нет? Если рискнут — то выйдут из Шуши, две-три БМП и грузовики. Интересно, сколько осталось снарядов там, куда он передает координаты? Должно было уже немного — Армения испытывала нужду практически во всех видах военного имущества. Может быть — он напрасно рискует сейчас жизнью и по его координатам никто не нанесет удар? Как бы то ни было — надо было двигаться. Гагик определил по компасу, где находятся ближайшие армянские отряды — и пополз в ту сторону. Пока он собирался провести там разведку, а ночью — перейти, верней переползти условную линию, отделяющую своих от чужих. Постоянного фронта не было, были лишь опорные пункты, очаги сопротивления — и проникнуть на свою сторону проблем не составляло.

Арцах[62] здесь, как на всей своей площади был гористым, поросшим кустарником, лесом. Когда-то давно здесь было нечто вроде горных курортов, куда приезжали поправлять здоровье, здесь же пасли скот и собирали виноград на вино. Сейчас эта земля была пустой и вымершей, села — разграбленными и сожженными, стада — угнанными или пущенными под нож. Ничего не осталось на этой земле.

Примерно к одиннадцати часам по местному времени, Гагик выполз в небольшую долину. Замер, чтобы оглядеться, понять, нет ли опасности. Внизу, ниже по склону, парой сотен метров ниже точки где был армянский разведчик, стояли несколько прилепившихся к горному склону домишек. Пустые прогалы окон — ни единого целого стекла — немо кричали о разразившейся здесь беде.

Гагик поднес к глазам бинокль, принялся рассматривать селение. Оно казалось вымершим — хотя рядом проходила дорога. Одна из натоптанных, временных дорог, использовавшихся в Карабахе для снабжения городов — постоянные дороги были хорошо пристреляны и заминированы, сил снимать мины рискуя попасть под обстрел у азерботов не было. В этой деревеньке мог быть пост, могли быть местные жители любой национальности — а могло и никого не быть. И чем дальше Гагик рассматривал эти руины — тем больше он убеждался, что никого там нет, и селение покинуто местными жителями. Но там могло быт что-то из еды — а есть хотелось.

Можно было рискнуть.

Гагик пополз по склону, извиваясь как змея, автомат он привычно тащил, зацепив за ремень чтобы в случае чего — подтянуть и стрелять. Он намечал ориентиры, на которые полз — вон там камень, вон там от камня — углубление, которое можно при необходимости использовать в качестве стрелковой позиции, вон там…

Стена… Выбеленная, неровная стена сложенного из местного камня бесхитростного крестьянского дома, оставленного хозяевами когда началась война. Стена, к которой можно прислониться, и которая остановит пулю.

Шаг за шагом, осторожно ступая по земле, чувствуя спиной каждую неровность кладки, Гагик продвигался вперед. Автомат был не на предохранителе, навел — и стреляй.

Первый дом. Чистый, вытоптанный земляной пол, искореженные головешки того, что когда то было мебелью. Ничего.

Второй дом. Побогаче — с нормальным полом, и не тронутый пожаром. Нет осколков — скорее всего, стекла не выбили, а выстеклили и увезли на продажу. Из-за обстрелов стекло дорогое и в большом дефиците. Тоже ничего.

Третий — опять земляной пол. Каким-то идиотским сюром — горшок с цветком на окне, цветок цветет, какой-то большой и яркий цветок. Есть печь — не сложенная из камня, а сваренная грубо, дешевая буржуйка, такие научились варить последнее время, когда не стало Советского Союза, а вместе с ним не стало и тепла в домах. Интересно, почему не увезли буржуйку…

За четвертым домом Гагик обнаружил огородик — маленький, заросший травой, но все же огородик. Это его и спасло, жадно выкапывая, дергая за зеленые хвосты перезревшую морковь, он услышал человеческую речь, и упал на землю как зверь, заравнивая рукой истроганную им грядку. Потом отполз чуть подальше — и замер.

— Чисто, господин капитан!

— Ты что орешь, дубина!?

Говорили по-русски. И на той и на другой стороне русский знали все, это по-прежнему был язык межнационального общения. На русском говорил весь комсостав, как с русской, так и с азербайджанской стороны, потому что за редким исключением учился он в одних училищах и служил он в одной и той же армии. На русском говорили и наемники, которых что с той, что с другой стороны было немало.

Разведчик появился совершенно неожиданно — здоровый, в непривычной расцветки турецком камуфляже, с автоматом. Его ошибкой было то, что он смотрел на склон холма, поросший мелким лесом, а надо было — под ноги. Гагик замер, помня только одно — человеческий глаз заточен на движение, человек замечает движение — а вот неподвижно лежащего может и не заметить.

Шурша высокой, подсохшей травой, к первому вышел еще один

— Шо уставился?

— Да думаю… Надо бы лесок этот заминировать, ловушек поставить. Мы тут — как в тире.

— Сам же и нарвешься.

— И пошмонать надо тут все…

На удачу Гагика — оба разведчика прислушались — а потом синхронно нырнули в дома. Только через минуту — и он услышал надрывный вой автомобильного мотора, прерываемый на мгновение переключением передач. Сюда шли машины — не одна машина, а целая колонна. Одиночкой ездить было опасно, а вот на колонну напасть малыми силами вряд ли посмеют.

Пока колонна — два раздрызганных, забитых вперемешку людьми и тюками с грузом автобусов ПАЗ, один старенький КамАЗ, возглавлявший колонну УАЗ со снятым верхом и самодельной пулеметной турелью, но без пулемета на ней, замыкающий УАЗ без пулемета и без турели приближались к разбитому селу — Гагик успел спрятаться поосновательнее. Теперь его уже непросто было найти — а сам он все видел, если смотреть осторожно.

Один из боевиков, или разведчиков, или не пойми, кто вышел на дорогу, повелительно махнул рукой. Колонна остановилась. Гагик отчетливо видел, что на боевике — такая же форма, как носит ОПОН, отряд полиции особого назначения, который возглавлял порядочный бандит по имени Искандер Гамидов. Наверняка это и был ОПОНовец — но что он тут делал, было непонятно, это была, по сути, ничейная земля, ОПОН сюда не рисковал соваться. Как следует воевали только азербайджанские беженцы — они воевали за родную землю, да некоторые наемники. Остальные — воевали спустя рукава, прятались по тылам, мародерствовали. В мародерке отличался тот же ОПОН.

Дальнейшее — шокировало даже ко многому привычного Гагика. Сначала ОПОНовец и боец из охранения колонны — видимо начальник — о чем то ругались, ОПОНовец тряс какими то документами, боец из охранения, по виду походивший на бойца из отрядов самообороны — размахивал руками, ругался. Потом вдруг ОПОНовец достал из кармана пистолет и совершенно буднично выстрелил в пах азербайджанскому самооборонщику, а потом стал стрелять по тем, кто находится в УАЗе, ошеломленные, они не смогли ответить и так и погибли один за другим. По остальным машинам стали стрелять из автоматов и пулеметов другие ОПОНовцы, шансов не было никаких, людей хладнокровно истребляли.

После двух минут стрельбы все закончилось. Один из автобусов вяло горел, остальные просто были изрешечены. Не пострадал КамАЗ, по нему били прицельно, только по кабине, не задевая двигатель. Один ОПОНовец стал тушить автобус, хлопая по пламени каким-то ватником и громко матерясь по-азербайджански, остальные начали вытаскивать из автобусов людей, раскладывать их на дороге и обыскивать. Некоторых, перед тем как обыскивать — добивали ножами.

Беженцы… Беженцы, которых вывозил отряд самообороны, понятно, что покидая обжитые места люди брали с собой все самое ценное, что можно унести на себе, а учитывая азербайджанские традиции — ценным обычно было золото. Двое ОПОНовцев занимались зубными коронками — один, зажав голову приглянувшегося им мертвеца между сапогами изо всех сил бил в лицо затыльником приклада, второй выгребал изо рта золотые коронки и совал их в пакет. Руки у всех ОПОНовцев были в крови, они весело и злобно матерились, переходя от трупа к трупу.

Гагик закусил губу, соленая влага полилась в рот — только бы не закричать, только бы не… Бандитов было человек двадцать, одному ему с ними не справиться, и артиллерию тоже не навести. Только смотреть… и запоминать до конца жизни.

Один из ОПОНовцев собирал оружие и сносил его в кабину КамАЗа, второй залез в нее на место водителя, спихнув труп — и машина взревела двигателем, приветствуя новых хозяев. Покончив с трупами, несколько ОПОНовцев стали вытаскивать из багажного отделения автобусов сумки и потрошить их, ища, чем бы поживиться. Все сносили в КамАЗ и один из УАЗов.

Потом один из ОПОНовцев повинуясь команде другого, странно повел себя. Сначала он достал пачку сигарет из кармана. Каждую из них он обламывал, где-то наполовину, где-то на две трети, прикуривал, выкуривал немного — и аккуратно клал за землю в разных местах. Потом он взял какой-то пакет и начал еще что-то разбрасывать. Потом опять взялся за сигареты, и так он подошел вплотную к тому месту, где прятался Гагик Бабаян. Опасаясь быть замеченным, он опустил голову и замер, как парализованный. Послышались еще чьи то тяжелые шаги, потом луськ, напоминающий оплеуху или хороший подзатыльник.

— Ты что делаешь, сын осла? Я тебе что сказал делать?

— Но мюдюрь Гуссейн, я делаю в точности так, как вы мне приказали!

Голос был знаком Гагику! До боли знаком, только он не мог понять, откуда, где он его слышал, а поднять голову и посмотреть он не смел.

— Вот идиот! Когда ты бросаешь сигарету, ты что делаешь?

…

— Ты ее тушишь, сын осла! Ты делаешь ногой вот так! О Аллах, за что ты мне послал таких идиотов!

— Но мюдюрь Гуссейн, если я буду топтать сигареты ногами, как же все узнают, что они армянские?

— Это не твоего ума дело сын осла, кому надо — тот увидит. А вот если они будут лежать вот так — то все увидят, что они просто кем-то положены. Ты газету где бросил?

— Вот там. Но мюдюрь Гуссейн, а как же патроны?

— А кто узнает, что они азербайджанские, у нас одинаковое оружие!? Никто ничего не узнает, если такой тупой осел как ты не откроет свою пасть! А если откроет — то клянусь Аллахом, я вскипячу на костре казан с маслом и вылью его в болтливые рты, чтобы они больше никогда не могли открыться! Иди к машине идиот, и покажи заодним, где ты бросил газету! О, Аллах…

Шаги начали удаляться…

Возня у расстрелянной колонны продолжалась еще недолго, потом одновременно взревели моторы КамАЗа и УАЗа. Бандиты взяли все что могли и уезжали с добычей.

И тут Гагик вспомнил. Вспомнил все. Осознание было столь ярким, что он схватился за автомат, готовый умереть, но убить, остановить этого… — но было уже поздно.

— Эй, армян!

Это был Али. Али Мухаджиев. Тот самый Али — Муха из Сумгаита, ублюдок, который ударил заточкой в спину трудовика Пал Палыча и чуть не зарезал его! Это был Али… из Сумгаита… в котором тогда…

Встав из-за укрытия в полный рост, ничего и никого не боясь, шатаясь как пьяный, Гагик Бабаян подошел к расстрелянной колонне, к выложенным в ряд убитым и ограбленным людям, к УАЗу, в котором была открыта дверца, и на землю капля за каплей, весомыми, безмерно весомыми каплями капала багровая человеческая кровь.

Гагик Бабаян стоял так, какое то время. Стоял и смотрел. Потом бросился бежать к лесу. Тоже — как тогда…

Во всем конечно обвинили армян.

Ретроспектива /продолжение/ Февраль 1990 года Кабул, Демократическая республика Афганистан

Вернувшись — моджахеды так и не поняли, что произошло, считалось, что он погиб во время очередного боя — Алим получил Орден Звезды первой степени, который остался лежать в сейфе ХАД, и смертный приговор от исламской шуры Афганистана, вынесенный полгода спустя. В Афганистане трудно было что-то утаить.

Шурави уходили. Разворачивался процесс примирения, который Алим и многие другие его сослуживцы не понимали и не принимали. Они знали, что есть много солдат, которые избегают стрелять по моджахедам, специально целятся мимо, потому что они соотечественники и единоверцы — и осуждали их. Какие же это соотечественники? Они ушли на ту сторону границы — их дело, вольному — воля. Но зачем они обратно идут сюда? Если им не нравится жить в Афганистане — пусть живут там и дадут афганцам, живущим в стране жить так, как они хотят. Почему они говорят, что хотят свободы — но на самом деле посягают на свободу других людей?

И как можно считать соотечественниками и единоверцами тех, у кого на руках кровь твоих товарищей?

И Алим, и многие из его товарищей и даже некоторые шурави, с которыми Алим поддерживал связь, считали, что никакого примирения быть не может. И надо, даже если шурави уйдут — стоять насмерть, защищая свою страну и свой народ. Алим был уверен, что они выстоят.

Надо сказать, что Алима в отличие от многих его товарищей не поразила болезнь размежевания, коснувшаяся многих в партии. Он был всего лишь нищим пацаном из придорожного кишлака, которого новая власть вылечила, выучила и научила воевать. За это он был ей благодарен, точно так же как он был благодарен спасшим его жизнь шурави. Он не понимал сути дискуссий, которые бывало, что вели и его товарищи в казармах, он не понимал разницы между Парчам и Хальк и вообще мало кто понимал[63]. Зато он воевал и воевал честно — в операции Магистраль, ставшей лебединой песней боевого содружества афганцев и шурави — они не только провели в заблокированный душманами город все, что хотели провезти — но и едва не разгромили всю группировку моджахедов в этом районе. Не случилось этого только благодаря политике национального примирения и предательству Кабула[64].

Но Алим ничего этого не видел. С тяжелым ранением он был доставлен в госпиталь. Во время операции в базовом районе моджахедов Срана он грудью закрыл командира своего полка от пули и сам был тяжело ранен. За это ему не только вручили еще один орден Звезды — командир полка перед строем обнял его и назвал своим братом.

Только потому он и узнал о жутком плане, зародившемся в самой верхушке армии. Плане, как сохранить жизнь, сдав страну врагу.

План этот родился в самой верхушке афганской армии, впервые за долгие годы оставшейся без присмотра и контроля "старшего брата". В халькистской[65] верхушке армии — в восемьдесят седьмом — восемьдесят девятых годах из тюрьмы Пули-Чархи выпустили немало халькистов, сторонников Амина, оказавшихся там после смерти своего вождя в кровавое рождество семьдесят девятого. Часть просто отсидели свои сроки, часть выпустили в рамках программы национального примирения. При этом, президент страны Наджибулла, ярый парчамист политику национального примирения проводил половинчатую — халькистов выпустили из тюрем но не допустили к реальной политике, отстранили от нее и кармалистов. Это была опасная практика: то время, когда все прогрессивные силы в стране должны были забыть прежние разногласия перед лицом общей угрозы — страна все более раскалывалась[66]. Виноваты в этом были все — и те, кто сейчас вел огонь из пулеметов по зданию министерства обороны, и те, кто его защищал.

Во главе заговора встал генерал Шах Наваз Танай. Уникальный в Афганистане человек, халькист, который никогда не скрывал что он халькист, и даже при правлении Кармаля он последовательно, шаг за шагом поднимался по ступеням военной иерархии. Выходец из сельской местности, из нищей семьи, пуштун, десантник, окончил с отличием Харби Похантун[67], участвовал в мятеже армии против Дауда. Танай отличался какой-то безумной, запредельной, нечеловеческой храбростью: во время Гератского мятежа, первого, в котором на афганской земле пролилась советская кровь он, будучи майором и командуя отрядом в двести пятьдесят человек при одном танке ворвался в городок взбунтовавшейся дивизии (!!!) насчитывавшей одиннадцать тысяч человек, захватил городок и подавил мятеж. В начале восьмидесятых он, халькист, при власти парчамистов стал командующим центральным корпусом армии Афганистана, в зону ответственности которого входил, в том числе и Кабул. И вновь в операциях, самостоятельных и совместных с советской армией, он проявлял особую храбрость и мужество, а подчиненные ему войска были в числе немногих, с которыми рады были воевать рука об руку шурави.

Но потом он предал. И неважно почему, потому что испугался, потому что решил, что раз шурави уходят надо делать ставку на моджахедов, главное — он предал. И не было ему за это прощения…

Тогда, он полковник пришел к нему в госпиталь, когда его выписывали. Несмотря на тяжелое ранение — была угроза потерять легкое — Алим поправился быстро, поставили на ноги русские врачи, которые еще работали здесь, в Кабуле после вывода войск. Вопреки общепринятому мнению, после пятнадцатого февраля восемьдесят девятого[68]в Кабуле и окрестностях осталось немало русских, в том числе открыто помогающих афганской армии. На вооружение поступали новые образцы оружия: противотанковый огнемет Шмель, сотня которых помогла отстоять Джелалабад, ракеты типа Скад. Эти ракеты на огромных четырехосных транспортерах МАЗ возили по всему Кабулу, чтобы вселить немного уверенности в его жителей, которые уже привыкли к повседневным обстрелам и многие имели вариант, куда уходить, когда моджахеды войдут в Кабул.

Но государство держалось! На двадцатое февраля восемьдесят девятого года были отпечатаны пригласительные билеты во дворец Арк, где должно было быть отпраздновано взятие моджахедами столицы. Правительство страны в те дни переселилось на аэродром Кабула, сразу после того, как с афганской земли вышел последний бронетранспортер, и прошел по знаменитому мосту не менее знаменитый командарм Борис Громов, моджахеды предприняли во всех провинциях, где они присутствовали общее наступление, не слишком хорошо подготовленное — но все же. Лишь афганские военные во главе с Танаем, в свою очередь послушавшиеся остававшихся в стране советских военных советников, организовали оборону и отразили натиск в первые, самые опасные дни, нанесли душманам поражение и не дали продвинуться вперед. Это отрезвило и правительство и душманов — первые поняли, что можно воевать и самим, без присутствия СССР, а вторые поняли, что не все так просто, и их здесь никто не ждет.

За прошедшее со времени вывода русских времени душманам удалось не так много. Прежде всего — наметился раскол в их стане, Раббани и поддержавшая его часть полевых командиров в Афганистане, включая небезызвестного Масуда, предъявили серьезные претензии лидеру самой крупной, Исламской партии Афганистана Гульбеддину Хекматьяру. Претензии эти копились всю войну, но сейчас, как только русские ушли, Раббани счет нужным их предъявить. Хекматьяр естественно обвинил во многом Раббани, и дело, по слухам, дошло до боестолкновений в Пакистане, подавленных силами пакистанской армии. Сама пакистанская армия тоже чувствовала себя совсем неуютно: глава государства Мухаммед Зия Уль-Хак, начальник ИСИ генерал Ахтар Абдул Рахман Хан, начальник штаба бронетанковых войск погибли в загадочной авиационной катастрофе самолета С130, на котором они возвращались с танкового полигона, вместе с ними погибли несколько американцев, в том числе и посол. Официальной версии катастрофы — отказ двигателей никто не верил ни в народе, ни в армии, а с гибелью генерала Ахтара ушли в небытие горы компромата, которые он собирал по заданию президента на всех военных от полковника и выше. Где теперь этот компромат, как и против кого он может быть использован — о том ведал один Аллах. Начальником ИСИ стал генерал Хамид Гуль, бывший начальник пакистанской военной разведки, злейший враг генерала Ахтара, который, придя к власти в ИСИ начал кадровые чистки. Вполне возможно, что некоторые высокопоставленные военные послали начальника военной разведки в ИСИ для того, чтобы он все же нашел компромат, из-за которого многие не могли спать спокойно по ночам.

В восемьдесят девятом, во время летней кампании полным провалом закончилась попытка взять штурмом Джелалабад — столицу приграничной с Пакистаном провинции Нангархар, ключевой город на трасе Пешавар — Кабул и один из крупнейших городов страны. При отражении штурма были впервые массированно применены огнеметы РПО-А Шмель, которых моджахеды не имели, это привело к тяжелейшим потерям и моральному надлому моджахедов, участвовавших в штурме. Новое оружие было ужасно — в эпицентре взрыва человек сгорал до пепла и даже нечего было предать земле по положенному обряду.

Летняя компания восемьдесят девятого отчетливо показала, что Пакистан, а за ними с США[69]плюнули на все договоренности, которые были достигнуты в Швейцарии, в Женеве между советскими и американскими дипломатами о прекращении помощи с обеих сторон. Пакистан не только продолжал оказывать помощь — впервые за всю кампанию в восемьдесят девятом в Хосте и Джелалабаде в бой пошли целые подразделения пакистанской армии, в форме и с бронетехникой. До этого, что бы не происходило — Пакистан не осмеливался пойти на такое, понимая, что за этим может последовать удар советской армии по самому Пакистану, который пакистанская армия, до этого просравшая две индийские войны не смогла бы отразить. Теперь, когда советских войск не было, и когда новая попытка помочь Афганистану вызвала бы в мире взрыв недовольства — Пакистан вмешался в конфликт уже в открытую. Добиться, несмотря на приложенные усилия, удалось немного — был взят, наконец, Хост, который не имел уже никакого стратегического значения, и была попытка взять Джелалабад, окончившаяся поражением. Афганская армия, несмотря на все негативные процессы все же оставалась боеспособной, на стороне власти остались лишь те, кому терять было нечего, и кто намеревался стоять насмерть. Шел массовый набор женщин в отряды самообороны — женщины, позоря афганских мужчин брались за оружие, они знали за что они сражаются — за то чтобы не быть бессловесной скотиной в парандже. Кампания восемьдесят девятого года могла бы очень многое изменить — в том числе и историю всего мира — если бы не грызня, не прекращавшаяся даже под грохот орудий в партии НДПА, ставшей партией Ватан, Отечество.

Алим ничего этого не знал. Он надел принесенную с утра форму, новенькую, хрустящую — старая была вся изорвана и испачкана кровью, сделал несколько шагов по палате, отмечая, что дышать по-прежнему тяжело — как в палату с шумом открылась дверь, и ввалился полковник Саид Джан. Тот самый, которого он спас. Был он в штатском и встречал его, как встречают своих больных шурави — с сумкой, в которой что-то позвякивало.

— Алим, дорогой брат! Тебя приехал встретить, домой отвезти. Ни к чему больному на автобусе ездить. Это тебе. Пошли, дорогой, пошли. Будем кушать, будем отмечать.

Афганцы вообще много привычек переняли у шурави.

Вместе они спустились вниз, к Волге полковника — у него она была даже не служебная, а своя. Когда шурави уходили — немало всего оставили. Вот по рукам и разошлось. Шофера на сей раз с полковником не было, он усадил в машину Алима, сел за руль сам — и Волга вынырнула с больничного сквера, ловко влилась в суматошное кабульское движение.

Кабул изменился. Когда были шурави — было много машин, даже такси были — потому что было много бензина, его привозили сюда шурави. Сейчас бензин вздорожал неимоверно, у кого из частников были машины, те поставили их на прикол, не желая и дальше разорять свои тощие кошельки. Бензин выдавали по брони, и по спецталонам на заправках, оттого сразу начались спекуляции. Многие пересели на ослов, кто-то ходил пешком. На улицах стояла бронетехника, в открытую, солдаты из групп защиты революции с автоматами. До ухода шурави такого не было, Кабул считался тылом. Среди солдат из групп защиты революции было много женщин — и Алим вспомнил то, что вспоминать не хотел. Совсем не хотел.

— Куда мы едем, рафик полковник? — спросил он, чтобы справиться с воспоминаниями

— Как куда? Праздновать едем. К тебе домой.

— У меня нет дома, рафик полковник.

И в самом деле, у Алима в этом городе дома не было. Может, и выделили бы жилье — но не успели. Зачем жилье в Кабуле тому, кто за линией фронта?

— У меня нет дома, рафик полковник — повторил Алим

— Ты ошибаешься — сказал полковник, Волга свернула к тому, что в Кабуле называлось городок советников — у тебя он есть.

Алиму впервые выделили квартиру. Впервые за все время, пока он жил на земле — у него была отдельная квартира. Это было дико для Афганистана — отдельная квартира в городе, да еще в столице. Жильем здесь обзаводились по-простому — как только кто-то сговаривался о свадьбе — так молодым к свадьбе строили дом, причем строили всем кишлаком, строили из подручных материалов — где-то это была глина и камыш, где-то камень. Потом, по мере необходимости, молодые достраивали дом, благо дома были одноэтажными, никаких проблем с их расширением не было, были бы руки. А вот в городах, в столице жилье стоило очень дорого, его могли себе позволить только правительственные чиновники, военные да купцы, дукандоры, которые покупали двухэтажные дома, чтобы на первом этаже торговать, на втором жить. Строились, конечно, самостроем даже в Кабуле — но это были больше норы для зверья, нежели нормальные дома.

А тут — просто так, взяли и дали квартиру. Самую настоящую, в четырехэтажном панельном доме, с туалетом, водой из-под крана, и газом. Со стеклами. Дали просто так, ничего не требуя.

Как же можно не воевать за такое государство…

От автора

Да, и впрямь… Как же можно не воевать за такое государство.

Сейчас в Афганистане идет война, война жестокая, тяжелая, кровавая. Нельзя не признать того, что американцам удалось резко, в разы снизить количество потерь в этой войне, частично за счет современных технологий, частично просто за счет заботы об армии и учета ее потребностей, частично за счет того, что у миротворческого контингента меньше сил, и, как следствие — меньше целей для боевиков. Во многом — за счет того, что сейчас боевикам никто не помогает так открыто и оголтело, как американцы помогали душманам в восьмидесятые — посмотрел бы я на потери американцев, если бы талибы били по блок-постам Шмелями, а по вертолетам — Стрелами. Но все это не отменяет одного просто факта — война и не думает прекращаться, обстановка со временем не улучшается, а ухудшается. Появились поселения — особенно в приграничье, где террористами, содействующими или сочувствующими экстремизму являются абсолютно все их жители, с первого человека до последнего, начиная от только начавших говорить детей и заканчивая глубокими стариками. Точка невозврата уже пройдена, террор воспроизводит сам себя, в Палестине непрекращающаяся война длится шестьдесят лет, здесь мы рискуем нарваться на то же самое, только в еще больших масштабах.

Это новый тип войны — непрекращающаяся война, война, которая может прекратиться лишь социальной катастрофой одной из воюющих сторон, катастрофой такого масштаба, что держать фронт не будет никакой возможности. На сегодняшний день в этой войне просматривается только одна медленно проигрывающая сторона — международное сообщество, НАТО. Эта война не только не окупает себя — она превратилась в черную дыру такого масштаба, что под угрозой сегодня — весь цивилизованный мир во главе с США, взваливший на себя непосильную ношу.

Если обнаружил, что закопался — перестань копать.

Правило примитивное, но действенное. Еще одно правило — зри в корень. Запад никак не может понять, что проигрывает он потому, что в Афганистане (да и в других местах, где он проигрывает) нет, и Запал не может предложить никакого позитивного проекта. Придя в Афганистан Советский союз предложил коммунизм, мечту об обществе всеобщего равенства и справедливости, и тем самым он завоевал симпатии значительной части афганского общества. Значительной настолько, что даже после вывода сил ограниченного контингента из Афганистана режим Наджибуллы ожесточенно сопротивлялся, причем сопротивлялся не только против талибов, но и против регулярных сил пакистанской армии три года. Сейчас, Запад не может предложить Афганистану ничего, все что он там имеет — это зыбкую поддержку некоего правящего класса, намертво связанного с торговлей наркотиками. Общество же, простые афганцы — часть относится к Западу и к миротворческому контингенту потребительски, поддерживает его за то, что он дает какую-никакую занятость и платит им деньги, часть просто устала от войны и хочет, чтобы все оставили их в покое, а часть поддерживает Талибан. Талибан предлагает общество всеобщего равенства и справедливости, но равенства в вере, и справедливости основанной на шариате. Поэтому они и побеждают — люди, поддерживающие их, воюют не за деньги. В то время как спешно верстаемая афганская армия воюет исключительно за деньги, а где взять столько денег, чтобы содержать способную сражаться с Талибаном армию, если нет никакой экономики — никто не знает.

Тот, кто думает, что это не касается России — сильно ошибается. Касается и еще как. Средняя Азия превратилась в потенциальный Афганистан вся целиком, за исключением разве что Казахстана. Картина везде одна и та же — нищая, аграрная страна, огромное количество детей, которые в ближайшее время войдут в трудоспособный возраст, а работы нет, нет никакой национальной промышленности, зато есть власть, ничего не делающая, только паразитирующая. Вдобавок — кое-как прочерченные границы, отсутствие воды, развитая структура наркомафии, опыт гражданской войны в Таджикистане, где вырезали людей целыми селениями, активность проповедников, пропагандирующих агрессивный ислам. Это — классическая картина пороховой бочки, failed state. Если еще и американцы уйдут их Афганистана — то рванет почти с гарантией, захватив Афганистан, талибы попытаются пробить границу и выйти в Среднюю Азию. За всем этим стоит Пакистан, это его интересы — и на выходе мы получим крайне агрессивное мегагосударство, за которым стоит миллиардный Китай, с населением большим чем в России и ядерным оружием. Граница с Казахстаном у нас почти никак не прикрыта, несколько дней пути — и ваххабитская орда прорвется в Татарстан и Башкортостан. Нормально?

Автор не является поклонником коммунизма, более того он является антикоммунистом. Но тут он вынужден признать — что, наверное, какой-то вариант коммунизма был бы для этого региона выходом из тупика. Или это — или исламский фашизм

Быстро собрали на стол — собирать было особо нечего, полковник Саид Джан все привез, мясо, лепешки, зелень. На столе была русская водка — в отличие от кишмишовки, русской водкой в бутылке с бело-красной или бело-зеленой этикеткой нельзя было отравиться, только надо было посмотреть на крышку, не вскрывали ли. Было несколько человек, из них уровня Алима, младших офицеров было только двое, один без ноги по половину голени — наступил на мину. Алим не понял тогда, что это смотрины.

Разлили по первой, как это обычно делали шурави, потом вцепились зубами в остывшее мясо. Мясо было с застывшим жиром, но эти люди ели и что похуже. Ели так: лепешка, на нее мясо, зелень, все это обмакивается в подливу. Водка или чай — по желанию.

В какой-то момент разговор зашел о политике, постепенно обостряясь. Один из офицеров взял сторону Наджибуллы, доктора Наджиба, как он называл себя последнее время, второй — начал говорить о Танае, о злоупотреблениях ХАД, об аресте крупной группы офицеров и пытках. Сразу вспомнили Алим Джана, начальника управления связи Минобороны Афганистана, которого запытали чуть ли не до смерти. Сразу же начался обычный для таких случаев спор — одна сторона настаивала, что все это — и аресты и пытки, потому что парчамисты расправляются с халькистами, другая все же утверждала, что все эти генералы — заговорщики и изменники. Сторонников второй версии оказалось меньше чем первой — в армии традиционно были сильны халькисты, потому что еще Хафизулла Амин занимался партийной работой в армии. А делать это он, надо признать умел, у Амина получалось все, за что он брался. Ха и сам Шах Наваз Танай был халькистом и старался окружить себя преданными офицерами. Так, разговор застольный постепенно перешел в разговор антиправительственный.

Алиму это не нравилось, более того он считал это подлостью. Человек, играющий в разведке, ходивший на ту сторону и больше года действовавший под прикрытием, под легендой, в каком то смысле он был очень чистым и наивным человеком. Для него было неизмеримой дикостью, что партийные руководители, Политбюро ЦК НДПА вместо того, чтобы защищать революцию — грызутся как дикие звери. Об этом все знали, на Востоке все всё знают, да и руководители — Наджибулла, Лаек, Нур — сколачивая вокруг себя сторонников не стеснялись в приемах и выражениях, на радость тем, кто наблюдал за этим с той стороны границы. Наступление на Джелалабад обернулось провалом, взятие Хоста ничего не дало, с позором сняли с должности руководителя ИСИ генерала Хамида Гуля, только заступившего на нее — но партийцы, руководители, амиры — сами делали все, чтобы ослабить страну и отдать ее в руки врагам. Врагам — Алим в этом не сомневался, для него они были не соотечественниками — были врагами.

В какой-то момент, Алим, чуть захмелевший — встал и вышел на балкон, теперь уже его квартиры. Солнце садилось в горы, освещая афганскую столицу кроваво-красным светом… Алим впервые видел столицу его родины с четвертого этажа, да и еще с высокого места. Он видел, как та изменилась — на месте бараков и лачуг выросли новые дома, остались кварталы вилл… но все равно, зло ли принесли его стране и его народу шурави? Почему другие этого не видят… что принесут этому городу те, кто хотят сюда вступить под черным флагом? Неужели никто не видит того простого факта, что они не могут предложить исстрадавшемуся афганскому народу ничего кроме шариата — но разве шариат накормит? Русские возвели вместо пекарен целый комбинат по выпечке хлеба, возвели домостроительный комбинат…

На балкон еще кто-то вышел…

Саид Джан. Он сплюнул прямо на улицу, потом достал пачку сигарет.

— Будешь?

— Нет…

— А я закурю.

Полковник прикурил от зажигалки, сделанной умельцами из гильзы, выпустил в невесомый вечерний кабульский воздух клуб дыма

— Скоро начнут обстреливать.

Алим не ответил

— Как думаешь, кто виноват в том, что происходит? — спросил полковник

— Мы и виноваты, рафик Саид.

— Мы… о нет, бача, если виноваты мы — не виноват никто. Это удобная формулировка, чтобы уйти от ответственности.

Алим снова смолчал — ему был неприятен этот разговор.

— Армия должна взять власть — твердо сказал Саид Джан

Алим вздрогнул, повернулся к нему.

— Что вы имеете в виду, рафик дагероль?

— То и имею. Город обстреливают, перед нами — враг. Слишком много стало предателей, наши партийные деятели, вместо того, чтобы вести нас — грызутся как пауки в банке. Они боятся армию, тех, кто может всех спасти. Надо наводить порядок.

Полковник помолчал, словно подбирая слова

— Как ты думаешь, когда все пошло не так?

— Не знаю, рафик дагероль, я молод.

— Я вижу. А вот я… уже стал, хоть и молод годами. Видишь?

Полковник закатал рукав гимнастерки, показал молодому парню, который его спас, чудовищный шрам на локте.

— Как ты думаешь, где я его получил?

— В бою, где же еще.

— Верно, в бою. Но не с теми, с кем ты думаешь. Я получил его в бою с шурави, в декабре семьдесят девятого. Меня тогда прислали от полка в Кабул, и я удостоился чести быть принятым самим учителем, рафиком Амином. Ты помнишь про этого человека, Алим?

Алим помнил — на курсах по ликвидации безграмотности говорили о нем. Говорили как о кровавом диктаторе, залившем Кабул кровью, допустившем чудовищные злоупотребления, казнившим немало верных партийцев.

— Я знаю, о чем ты думаешь, рафик. Парчмисты, когда пришли к власти на штыках шурави — они оболгали учителя. А ведь учитель принимал меня в партию, и я лучше знаю, о чем говорю. Этот позер и алкоголик прийдя к власти не собирался ничего делать, он был сыном генерала и считал, что работать не нужно. Никто не пришел воевать за него, когда надо было воевать[70] — и учителя убили шурави. Но я уже простил за это шурави… они сами не знали что творили, проклятый Кармаль напел им в уши. Когда я последний раз я видел учителя — он был рад, как никогда, говорил что шурави вошли и всем будет легче — он ведь не знал тогда, что шурави пришли чтобы убить его, и Кармаль пришел с ними. Говорят, что в Хальке произошел раскол на два лагеря, а Парчам един… но как же он един, посмотри что происходит. Ведь каждый из парчамистов — кто сын генерала, кто сенатора, кто племенного вождя, и для каждого из них невозможно подчиниться другому, даже если дело идет об угрозе революции. Потом был обед, учителю стало плохо… и офицер, командовавший охраной, приказал мне оставаться во дворце, потому что был день пандшанба, четверг и многие офицеры ушли домой, офицеров не хватало. Потом начался бой… мы думали, что это пришли сторонники Тараки, но потом кто-то крикнул, что это шурави идут на штурм. Мы сражались… стреляли в шурави, а они стреляли в нас, а ты знаешь, как умеют воевать шурави. Меня ранило несколько раз, и я потерял сознание… а шурави отвезли меня в госпиталь, откуда я сбежал в свой полк, и никогда не говорил о том, что произошло. Но я точно знаю — кто виноват в том, что происходит, и что мы сделали не так. Учитель наводил порядок, а мы убили его и вместо него поставили негодяя и алкоголика Кармаля. Вот тогда то мы и предали свою революцию…

Полковник помолчал, обдумывая то, что он собирается сказать.

— Есть люди, готовые искупить предательство. Среди нас нет раскола. Мы все — воевали за революцию, и не отдадим ее просто так, в руки словоблудов. Ты готов присоединиться к нам и спасти революцию?

Алиму не нравилось то, что он слышал. Потом, многим позже он пожалеет об этом. Нет, не о том, что он сделает сейчас — о том, что он сделает потом, хотя на тот момент это и будет казаться ему именно тем, что должен сделать офицер и коммунист для спасения революции и Родины. Даже будучи бригадиром пакистанской армии, старшим оперативным офицером межведомственной разведывательной службы Пакистана Алим Шариф в глубине души все равно оставался сыном этой дикой и неприветливой земли. Афганцем.

— Я готов на все, чтобы спасти нашу революцию, рафик дагероль

Полковник улыбнулся

— Я в тебе и не сомневался. Ты мужественный солдат, и не раз доказал это. Таким как ты — место в рядах воинов, а не негодяев и словоблудов. Будь готов. Когда потребуется — я вызову тебя.

30 июня 2014 года Ирак, пригород Багдада Пятьдесят второй сектор безопасности

Время собирать земли — и время разбрасывать. Когда то давно — его пра-прадеды не смогли удержать земли, по праву принадлежащие Великой Османской Империи. Теперь — его время. Время собирать…

Капитан Абдалла Гуль, одетый в свою обычную форму, проверился — не едет ли кто за ним, потом свернул в сторону складов. Это была окраина города, бывший логистический центр армии США, теперь здесь были склады частных военных компаний, в которых много чего хранилось (поговаривают — и наркотики тоже). Вот только в одном из складов — были не только товары, были живые люди.

Охранялся склад довольно прилично — два бронированных Хаммера, пулеметы на каждом, пятеро статик-гардов. Капитан Гуль на американский манер хлопнул ладонью по ладони старшего поста и проехал дальше. А что проверять — DOD Badge, основной документ, удостоверяющий личность частного военного контрактора висел, где и положено, на левой стороне груди, а больше и проверять нечего. В этой стране были чужие и были свои, и если ты был свой — то ты был в самом деле свой, тебя не проверяли и не обыскивали. Рано или поздно за потерю бдительности предстояло расплатиться…

Капитан Гуль свернул налево, покатился по накатанной и засыпанной прикатанным катком щебнем дороге. По левую сторону от него были склады — серые, одинаковые, с устройствами контроля доступа, охраной у некоторых складов, которой платили в этой долбанной стране меньше всех — хорошо если пару сотен в день. По правую сторону стояли бесконечные ряды техники, Хаммеры с тяжелым бронированием и кустарно бронированные, MRAPы самых первых серий, высокие, неуклюжие. Только тут этой техники было около тысячи единиц, процентов тридцать годились только в металлолом, зато остальные семьдесят — могли еще послужить. Дело было в том, что вся эта техника была очень тяжелой, и в то же время плохо подходила для каких бы то ни было ТВД кроме ближневосточного. Везти ее назад, в штаты было слишком дорого, покупателей здесь почему-то не находилось — вот и стояла эта техника живым памятником безумной гражданской войне, бушующей в этой стране уже четырнадцать лет. Может быть — когда и пригодится, а может и нет.

Все это богатство охранялось системой контроля периметра и четырьмя статик-гардами… индийцами, кажется. Просто безумие — тысячу единиц бронированной боевой техники охраняется четырьмя людьми. Ничего — им эта техника еще очень пригодится, когда они придут сюда.

Свернул около нужного склада — дорогу он хорошо знал. Такой же склад, как и все остальные, и три последующих — тоже точно такие же. Все четыре арендованы одной из частных военных компаний, той же самой, на которую работает Гуль. Реальный хозяин — Серые волки. Номинальный — зарегистрированная в оффшоре компания с темным происхождением, следы которой ведут в Израиль.

Капитан Гуль поднес свой бейдж к пропускному устройству, лазерный сканер считал штрих-код и замок, закрывающий калитку в больших дверях, приглашающе щелкнул. Капитан шагнул в душную тесноту склада, еще более жуткую после уличной жары — и увидел, как по его комбинезону бежит красный зайчик лазерного прицела.

— Турция превыше всего! — сказал он в пустоту

Из-за штабеля — там хранилось оружие, боеприпасы, взрывчатка и много чего другого — показались два человека, один держал в руках автомат Мини-Узи последней модификации, с глушителем и лазерным прицелом, второй — винтовку Galil ACE со всеми возможными дополнительными приспособлениями, включая подствольный гранатомет. Израиль здесь ненавидели по-прежнему, может быть даже сильнее чем при Саддаме — и на случай если что-то пойдет не так, группа была вооружена только израильским оружием. Тем более что оно — одно из лучших в мире.

— Где полковник?

— Полковник там, брат. Ты никого не привел?

— За кого ты меня принимаешь?

Все они были братья. Серые волки… волк волку всегда брат. Стая из ста двадцати волков — большая стая, такой стае под силу забрать и медведя, и быка и много кого еще. Тем более если волки — не чувствуют страха.

Полковник Фарук Сезер, командир сводного спецотряда, заброшенного в Ирак с целью реализации планов Серых волков по воссозданию новой Османской Империи лежал на импровизированной кушетке, состоящей из пары ящиков и брошенного на них спальника и спал. Верней — это казалось, что он спал, никто не мог точно сказать, спит полковник или нет, даже если глаза его закрыты. Долгие переходы в горах Западной Турции в составе малых разведывательно-поисковых групп в поисках стоянок и пещер с курдскими бандитами и террористами, когда ночевать приходится на голой земле и если заснуть, то можно уже не проснуться — приучили его спать именно так — и по-другому он никогда не спал. Вот и сейчас, не видя кто к нему подошел, но поняв, что подошедший принял стойку "смирно" (негромкий щелчок каблуков об пол сказал ему об этом), он не открывая глаз сказал

— Десять минут…

Ровно через десять минут, полковник подошел к импровизированному столу, за которым уже сидел капитан Гуль, просматривая данные в портативном компьютере — нетбуке, который принес с собой. Сел, с наслаждением выпил чашку горячего, жирного мясного бульона, который преподнес ему один из младших волков.

— Ты нашел данные? — спросил

— Так точно, Фарук-курт.

Капитан подвинул компьютер своему командиру, принялся объяснять.

— Это — схема первого сектора безопасности, у нас она уже была — но у нас она базировалась на разведданных, а это — официальная, из данных специального отдела полиции, охраняющего этот сектор. Вот это — интересующий нас сектор. Вот реперная точка — отель аль-Рашид, там полно иностранных журналистов. Вот это — здание парламента Ирака, а вот это, соседнее — штаб-квартира иракского правительства.

— Они совсем идиоты, если помещают все эти учреждения в одно место… — проворчал полковник Сезер

— Здесь проблемы со строительством, а старые здания по своему назначению не хотели использовать по политическим причинам. Как бы то ни было — это для нас даже лучше. Как видите — сами здания защищены плохо: с двух сторон улицы со значительным движением, с третьей — автомобильная стоянка, всегда переполненная. Иракцы отгородили целых два района города — первый и второй сектора и считают, что внешней стены хватит для охраны.

— Где посольство США? — спросил Сезер

— Здесь.

— Довольно близко…

— Несколько сотен метров, это не так уж и близко. Американцы не смогут вмешаться, если все сделаем тихо.

— Хотелось бы надеяться… А это что?

— Это и есть отель Рашид. Из-за него не бывает мест ни на одной стоянке в окрестностях.

— Понятно. Схема внутренних постов?

— Она здесь, Фарук-ага.

Полковник какое-то время просматривал трехмерную схему здания, запоминая расположение постов охраны. Как все-таки удобно стало… раньше делали из фанеры и пластилина модель каждого этажа, потом тренировались на натурных макетах, специально для этого выстроенных. Сейчас — все проще простого, трехмерная схема, по которой можно совершить виртуальную прогулку. Какое-то время полковник этим и занимался, потом сказал в пустоту

— Общий сбор.

На общий сбор потребовалось чуть больше пяти минут — группы были размещены во всех четырех ангарах, и чтобы собраться — требовалось время. Если бы кто-то и увидел то, как по складской территории ходят посторонние — вряд ли бы кто-то придал этому значение, потому что на посторонних была военная форма частных контракторов и те же самые DOD бейджи, удостоверяющие их право находиться здесь. Самый страшный удар по системе может нанести тот, кто находится внутри этой системы.

— Брат Гуль принес нам чертежи и планы помещений, где собираются парламент и правительство Ирака — полковник называл вещи своими именами, потому что им волкам, стыдиться было нечего и придумывать эвфемизмы того, что предстояло сделать тоже — расположение и численность постов охраны тоже имеется. Наша главная задача — в первые же минуты штурма захватить караульный пост, где находится резерв охраны и тяжелое оружие, включая гранатометы. Вторая по значимости цель — центральный диспетчерский пост. В нужное время наши люди позаботятся о том, чтобы сигнал тревоги прошел со значительным искажением. Времени мало. Приказываю до конца дня изучить последние планы, отработать со своими людьми движение поминутно — каждый должен знать, где в какую минуту он должен находиться, в какую группу он входит и какова его конечная цель. Резерва не будет, нам противостоит противник, превосходящий нас по численности в два с половиной раза. Но вы — потомки янычар, взявших Константинополь и подчинивших себе половину Европы. Слабости я не потерплю!

Убедившись, что его слова дошли до всех, полковник продолжил.

— Али, доложи по твоей части.

— Фарук-ага, с моей стороны дело сделано. Со стороны складов никакой сигнализации нет, это просто решетчатый забор. Мы проделали с нашей стороны три прохода, замаскировали их. В нужный момент, мы проникнем на территорию и заберем какую нужно технику.

— Техника проверена?

— Фарук-ага, мы не могли запускать двигатели техники, это сразу стало бы заметно — но внешний осмотр мы провели, удалось заглянуть и под капоты. Все подготовлено к продаже, поэтому техника исправна, по крайней мере, должна быть исправна. Мы приготовили аккумуляторы, на всякий случай — аккумуляторы должны разрядиться за время стоянки, и еще мы приготовили несколько бочек бензина и дизельного топлива. Это чтобы заправить машины. Если какую-то не удастся завести — не беда, мы просто возьмем соседнюю.

— Вооружение?

— Пулеметы сняты и увезены, никто не оставит просто так технику с вооружением — но у нас есть и пулеметы и боезапас к ним и даже автоматические гранатометы. Можем показать, Фарук-ага.

— Да, покажите…

За то время, пока он командовал людьми, Фарук-ага кое-что уяснил. Если есть возможность что-то проверить лично — надо проверять лично. Нет предела человеческой глупости и безответственности…

Они прошли к сложенным стопкой ящикам, полковник ткнул палкой в один из них — не верхний. Ящик достали, вскрыли. Все нормально — в нем лежало тяжелое тело пулемета Браунинга, который нес службу уже целый век. Пулемет был изготовлен не в Америке, а в Европе, фирмой Fabrique National и был в заводской смазке. Новый.

— Заранее разберите, уберите консервационную смазку, проверьте все детали и смажьте, как следует.

— Так точно.

Полковник вернулся на свое место. Туда, где был свет.

— Теперь относительно плана самой операции…

01 июля 2014 года Ирак, пригород Багдада Пятьдесят второй сектор безопасности

Охраняли склад (точнее стоянку) с техникой не иракцы — у нового иракского правительства хватило ума не допустить до охраны пары тысяч готовых боевых машин своих соотечественников… сейчас не времена Саддама и любой иракец сейчас прежде всего шиит, суннит или курд — а такое количество боевых машин, попавшее не в те руки может спровоцировать новый виток гражданской войны, так и не погашенной до конца, зловеще тлеющей и пробивающейся то в одном, то в другом регионе большой страны кровавыми терактами и вспышками межэтнического и межрелигиозного насилия. Склад охраняли наемники из Dyn Corp, забубенной и берущей недорого американской охранной фирме, чей офис сейчас находился в Сараево, потому что в Сараево нет американских адвокатов и американского Министерства Юстиции, которое в период с 11 по 12 годы серьезно долбало многочисленные американские военные компании по разным обвинениям. По национальности, люди охранявшие склад были болгарами, иракское правительство поставило условие, чтобы охрану таких объектов осуществляли христиане по вероисповеданию. Болгары вообще были довольно популярны на рынке наемнических услуг — брали недорого, были христианами, и поэтому на Ближнем Востоке им доверяли больше чем, скажем, албанцам, бывшим бойцам UCK. Конкурировали с ними только сербы из Сербской Краины и украинцы… но тут стояли именно болгары. Верней, двое стояли, а остальные дрыхли — было жарко. Порядка не было никакого.

Полицейский бело-синий пикап с пулеметом в кузове и пулеметчиком за пулеметом свернул к складу, запрыгал на ухабах. Болгары оживились.

— Э, Василь, смотри!

Василь поправил автомат.

— И чо им надо? Божик, э, Божик!

Божик был у них старшим — но сейчас не бдил, а спал. Положенные объезды территории каждый час не делались.

— Чо там?

— Полиция. Местная!

Полицейский пикап затормозил прямо у КП

— Где старший? — спросил полицейский на плохом английском. Английский в Ираке был вторым по значимости языком

— Сейчас придет.

Из Хаммера, зевая, вылез Божик, поправляя автомат. Полицейский пикап, по его мнению, не представлял никакой опасности.

Из машины вылез среднего роста сержант в аккуратной полицейской форме. Уже это должно было насторожить болгар — на иракских полицейских форма обычно мятая и грязная. Увы — не насторожило.

— Что произошло?

— Сержант Фахим — представился полицейский, козырнув — мы получили информацию о том, что угонщик, угнавший в Багдаде машину, поехал в эту сторону.

— Здесь не было никаких угонщиков и никакой угнанной машины. Здесь есть только мы и мы ничего не видели.

— Мы можем осмотреть склад?

Божик не знал, что делать в таком случае — по инструкции он должен был никого не пускать — но это были полицейские, и они всего лишь ищут угнанную машину…

— У вас есть какое-нибудь разрешение?

Полицейский улыбнулся

— Есть…

Прежде чем Божик что-то сообразил — полицейский выстрелил ему прямо в лицо из чего-то, напоминающего пистолет — но явно не пистолет — и Божик с воем отшатнулся. Полицейский повернулся — и выстрелил из этой странной штуки еще раз и еще…

Водитель полицейского пикапа размахнулся и бросил к двум, стоящим рядом Хаммерам большой черный цилиндр, который упал на землю и зашипел, извергая из своих недр особый газ, бесцветный, но по действию похожий на перцовый экстракт, только еще сильнее.

Пулеметчик направил ствол ПК на Хаммеры. Если кто-то успеет сориентироваться — он покойник. Если нет — лишних трупов им не надо, в конце концов, эти придурки всего лишь отрабатывают зарплату и их не обязательно убивать.

Из кузова полицейского пикапа выскочили двое, в противогазах и с короткоствольными автоматами Калашникова — они ехали лежа на полу, а пулеметчик стоял у них на спинах. Они бросились к Хаммерам, где уже открылась дверь и из машины, надсадно кашляя, полез болгарин.

Полицейский — он бросил русский УДАР, устройство дозированного аэрозольного распыления, продающееся в России по паспорту и стреляющее перцовым экстрактом — и водитель полицейского пикапа — вязали Божика и остальных незадачливых охранников.

На все про все у группы захвата ушло чуть больше минуты. Не было сделано ни одного выстрела кроме выстрелов перцовым экстрактом.

— Чисто!

— Чисто!

— Курдистан на ямман![71] — громко крикнул старший, и все повязанные, лежащие на земле, кашляющие болгары услышали то, что и должны были услышать.

Болгар положили в пикап, связанных, одного на другого. Забрали оба Хаммера — они то точно были исправны, заправлены, а то, что на каждом из них в башне был всего лишь ПК — не беда. В умелых руках и ПК многое значит.

Примерно через пятьдесят минут в сторону Багдада выдвинулась колонна — полицейский пикап, за ним, один за другим два Хаммера с подлинными пропусками и чипами для электронных валидаторов, стоящих на некоторых постах, за ними в разном порядке — пять тяжелых MRAP типа Mastiff, замыкал колонну южноафриканский бронетранспортер RG-31, произведенный по лицензии в Иордании, его взяли только потому, что он был исправен и на него хорошо встал крупнокалиберный пулемет. В машинах были люди, одетые как частные охранники или как иракские военные, у всех были соответствующие документы. У многих — даже подлинные.

Турецкая разведка умела работать и ничего не оставляла "на авось".

Первый пост, прикрывающий город — двадцать седьмой сектор безопасности, район Гарьят Хасан Ад'Байи, так называемые Норд Гейт, северные ворота Багдада, начало Арбаасх Таммуз, бывшего проспекта Четырнадцатого июля — миновали с музыкой и едва ли не с сиренами, никто ничего не проверял, прошли по зеленому коридору. На Арбаасх Таммуз — как всегда полно машин, по левую руку — Центральный вокзал Багдада.

В Багдаде — много машин, выделяются конвои, состоящие из старого Мерседеса или БМВ родом из девяностых и бронированного американского джипа или пикапа на хвосте. То тут, то там — завывание сирен, их ставит здесь всяк кому не лень, и у кого есть хоть малейшая власть или деньги, чтобы откупиться от полиции. Часть американских блокпостов времен оккупации демонтировали — но вместо этого иракская полиция наставила новых. Новое строительство — и одновременно черные провалы окон, обгорелые стены — здесь недавно взорвалась машина или смертник. Город выглядел богатым — об этом можно было судить хотя бы по числу новеньких дорогих машин — но мирным он не выглядел. Здесь по-прежнему пролегала линия фронта.

Ничего. Скоро — все здесь изменится, осталось немного…

Зеленая зона… Зеленая зона — это первый и второй сектора безопасности, район Карх. Там раньше был дворец Саддама, в котором он проводил большую часть времени, район с одной стороны защищен Тигром — река здесь делает крутой изгиб — а с другой стороны его защищает бетонная стена, которую не прошибешь из гранатомета, и которая находится под наблюдением двадцать четыре часа в сутки. Этакий мини-вариант Берлинской стены на иракской земле. У самой реки, в районе Тахри находится новое здание посольства США в Ираке — большое, приземистое, в основном построенное под землей, с отдельной стеной, охраняемое спецназом морской пехоты США. Чуть дальше от реки — здания правительства Ирака и парламента Ирака, причем оба эти здания находятся друг рядом с другом, можно камнем докинуть. Раньше в этих зданиях находились какие-то структуры партии БААС, ныне запрещенной. Еще чуть дальше — здание отеля Рашид, там останавливаются прибывающие в страну журналисты и сотрудники различных международных организаций — если есть деньги заплатить за номер, он там очень дорогой…

Колонна сворачивает с проспекта Четырнадцатого июля (бывшего, ныне Имам Али Стрит), пробирается запруженными второстепенными улицами к направлении зеленой зоны. Пулеметчики за пулеметами, зловещая надпись "Держать дистанцию пятьдесят метров. Стреляю!" отпугивает всех, кто мог бы поинтересоваться, куда и зачем идет колонна. Видеозапись, где сотрудники британской Эринис под рок-н-ролл отстреливали людей на дороге — хорошо все помнили.

Вот и стена. Второй сектор безопасности. Чек-пойнт Индия, двенадцатифутовая бетонная стена, пулеметные вышки, надолбы и пулеметные вышки с крупнокалиберными пулеметами. Каски, пустынный камуфляж, автоматы М4 — все как в американские времена. Только это — не американцы.

Они долго ждали этого момента. Ждали, действовали исподволь, исподтишка, внедряя в систему охраны своих людей, людей, которым не наплевать на то, что будет дальше с Ираком, которые хотели бы гордо ходить по своей земле, а не унижаться перед оккупантами. Встречайте — Боз Курт, Серые Волки, они уже есть и здесь.

Они уже везде.

Офицер в подаренном американцами камуфляже, с подаренной американцами винтовкой подходит к головной машине, опускается стекло, рука из салона подает ему документы, тот внимательно изучает их — хотя "бумаги" пусты, в них ничего не написано, это просто белые листы бумаги. Все дело в том, что за дежурными на чек-пойнтах ведется постоянное видеонаблюдение, не столько для профилактики предательства, сколько для профилактики коррупции. А своих надо прикрывать…

— Империя превыше всего — негромко говорит офицер, отдавая документы

Да, Империя превыше всего. Слишком долго здесь не было империи…

Машины трогаются с места, проползают в ворота, одна за другой. Первый этап завершен, боевая группа турецких специальных сил входит в закрытую зону. Дальнейшее — будет проще и неважно, кто погибнет, потому что они погибнут — за великое дело.

Здания иракского парламента и иракского правительства находятся совсем рядом со стеной, это облегчает задачу. Бронемашина с крупнокалиберным пулеметом останавливается на перекрестке, чтобы контролировать обе дороги, по которым может подойти помощь, остальные проезжают дальше. Колонна делится на две части — квартал, где находятся основные иракские правительственные здания — берется в кольцо.

В одном из тяжелых MRAP — "предстартовая" суета, тяжело, солидно позвякивает сталь, лязгают автоматные затворы. Все это похоже на подготовку рыцарей к бою — только вместо стали шлемы ныне делают из титана и с забралом из бронестекла, а бронежилет выдержит удар не только копья — но и пули калибра 7,62*39 в упор. Все остальное — по сути то же самое, рыцари готовятся к бою, и выхода у них два — победить или умереть.

Капитан Абдалла Гуль в последний раз провел рукой по снаряжению, проверяя все ли на месте. Новенький Галиль под русский патрон с американским подствольным гранатометом, пистолет Глок-18, гранаты и двенадцать заряженных рожков в разгрузочном жилете. Надпись "Полиция" желтыми буквами спереди и сзади, чтобы сбить противника с толку. Такая же — у всех.

— Готовность! Проверка связи.

Привычные доклады о готовности — американская система связи позволяет отдавать команды, имея обе свободные руки — микрофон закреплен прямо на горле. Очень удобная штука.

Готов. Готов. Готов…

— Девятый.

— Первый — знакомый голос Орхана Эрима, он тоже здесь, он не мог пропустить такого дела. В отличие от всех — у него не автомат, а настоящая русская снайперская СВД семьдесят второго года выпуска, но в хорошем состоянии, с бронебойными пулями, пробивающая рельс. К ней — глушитель и очень качественный германский оптический прицел. Настоящее оружие для настоящего мужчины, незаменимое тогда, когда нужно стрелять много и точно. Такая винтовка — излюбленное оружие турецких горных стрелков.

— Ты помнишь свою задачу? Вперед не лезь и не геройствуй. Держи улицу.

— Так точно.

— Мы все — готовы умереть за Турцию. Но сегодня — не нужно умирать за Турцию, сегодня мы убьем за Турцию. Это — тоже турецкая земля, истерзанная самозванцами, обесчещенная оккупантами, она ждет нас, османов, воинов и правителей. Не проявляйте жалости ни к кому, кого встретите в здании, все они враги и продались оккупантам. Смерть — вот то, что они заслужили, и люди проклянут их, а нас — восславят в веках! Турция — смотрит на нас, смелых аскеров бросивших вызов дьяволам из-за океана! Турция!

— Турция!!!

— Турция!

— Турция!!!

— Вперед!

Дежурившие на периметре здания парламента полицейские сначала не поняли, просто произошло. Сначала напротив их поста остановилась тяжелая американская бронемашина, которую они привыкли видеть на улицах, и в которой никогда не видели опасности. А потом распахнулся кормовой люк — и на землю, один за другим стали спрыгивать люди в какой-то странной, похожей на американскую форме, обвешанные оружием, в тяжелых бронежилетах и шлемах. Эти люди бежали по направлению к зданию парламента, и на бронежилетах было написано ярко-желтым — полиция, по-английски и по-арабски. Американские военные обучили крупный специальный отряд полиции Багдада численность в полк, вооружили их по нормативам американского спецназа и назвали все это BSRT Bagdad Special Reaction Team. Капитан службы государственной охраны, который охранял здание, подумал, что поступило сообщение о заминировании здания или проходят какие-то учения. Он шагнул из защищенной стальными листами и бетонными блоками дежурки, собираясь спросить у командира этих людей, какого черта они делают и почему не предупредили охрану здания. Но тут он услышал длинную автоматную очередь где-то совсем рядом, в стороне отеля Рашид и отвлекся — а когда снова посмотрел на полицейских, они были совсем рядом. И тот, который бежал первым — уже направлял на него ствол пистолета с глушителем и длинным магазином. Капитан вскинул свой АКМ, падая на колено, как его учили американцы — но полицейский оказался проворнее.

Ирак, Багдад Район Тахри, посольство США Второй сектор безопасности

Багдад…

Большая песочница. Зона войны.

Майк Миллер, бывший боец шестого спецотряда боевых пловцов, известного как DEWGRU, а ныне — начальник сектора борьбы с терроризмом иракской резидентуры ЦРУ сидел на втором, подземном этаже нового посольского здания, схватившись за голову. Голова болела и воздух, чистейший, охлажденный до двадцати четырех градусов по Цельсию (оборудование было французским, поэтому именно по Цельсию), совершенно непохожий на тот запыленный, загазованный ад, который был снаружи — не излечивал его. Голова продолжала болеть, кровь пульсировала в висках, казалось, что скоро она брызнет из носа, из глаз — как это бывает при подрыве. Сам Майк Миллер имел две контузии от подрывов, одну тяжелую — но дело было не в этом.

Если ты не выигрываешь — ты проигрываешь. Эту истину вбивал им в голову командир их спецотряда капитан Рик Вуллард, который сменил широко известного Дика Марсинко, который еще во Вьетнаме наделал дел[72]. Ты должен выиграть для того, чтобы не проиграть. Вся игра заключается в следующем: ты выигрываешь, а они проигрывают, никаких компромиссов и взаимоприемлемых решений. Только так.

А сейчас он видел — Америка проигрывает.

Они пришли сюда для того, чтобы установить демократию — но демократии не было и в помине. Страна расползалась по швам, люди ненавидели друг друга просто потому, что один шиит, а другой суннит, один араб, а другой — нет. Их ненависть была достаточным основанием для того, чтобы взять в руки автомат или подложить бомбу на дороге, развитие экономики это не приостановило, наоборот, появилась новая линия разлома — те, кто встроился в новую, цивилизованную жизнь и те, кто принципиально отрицал ее, кто готов был подорвать нефтепровод просто для того, чтобы было хуже. Будь это Европа — можно было бы устроить нечто вроде цивилизованного развода, как чехи разделились со словаками. Либо даже нецивилизованного — ведь Югославия хоть и распалась с большой кровью, но на нее месте возникли несколько дееспособных, цивилизованных государств, многие из которых вошли в Евросоюз и даже Сербия, агрессор — сбросила Милошевича и тоже подала заявку на вступление в Еврозону. Но здесь… нет, джентльмены, здесь так не пройдет. Здесь такой развод будет означать не только большую, очень большую кровь — но и войну.

Перед его глазами плыли — как на экране — лица. Лица амиров, лидеров боевиков, богачей, подозреваемых в поддержке терроризма. Он понимал, что здесь не на кого опереться, что даже богатый человек, сделавший состояние на поставках чего-либо американцам, имеющий долю в каких-либо скважинах — он сам зачастую выделяет деньги на поддержку боевиков, хотя знает, что после прихода боевиков здесь воцарится кровавый хаос. Но он делает это, потому что в первую очередь он шиит или там суннит, а потом уже — все остальное. Их не переделать… они пытаются уже больше десяти лет, но все равно шииты остаются шиитами, сунниты — суннитами.

Господи, ведь всем же понятно, что здесь творится. С одной стороны Иран — он поддерживает шиитское сопротивление, но его интересы распространены на весь Ирак. С другой стороны Сирия, туда сбежали большинство функционеров бывшего режима, сами они сунниты и Саддам был тоже суннитом — эти хотят сделать Ирак суннитским или, по крайней мере, захватить его центральную часть, обязательно с запасами нефти. С севера нависает Турция, они воюют с курдами и заявляют о готовности провести операцию против Курдистана — но это только предлог, их интересует нефть. Нефть, нефть — и ничего кроме нефти. Когда-то — это было всего лишь одно поколение назад — само присутствие здесь американских войск удерживало бы соседей от любых агрессивных действий. Америку боялись. Америку уважали. На американцев смотрели так, как смотрели в свое время на англичан, строителей империи — и уважением и страхом. Как могло получиться, что они сделали не так, что на них теперь смотрят как на цели, а на саму Америку — как на издыхающего льва, к которому надо подскочить, рвануть зубами теплое, парное мясо, пустить кровь — и ждать, пока лев окончательно ослабеет от кровопотери, чтобы разорвать его, еще живого, бывшего царя зверей. Со всех сторон они видели — злобные, пустые глаза, кривые ухмылки и характерный жест — многие пацаны проводили пальцем по горлу, показывая, что их ждет, и пускались наутек. О каком страхе вообще можно говорить, если их не боятся даже дети?

— Что же делать, что?!

Миллер не заметил, что он сказал это вслух, даже не сказал, а простонал, обреченно и страшно. Он понял это только тогда, когда увидел, что перед ним стоит один из служащих его отдела, Карл Шрадер.

— Что, простите, сэр? — недоуменно спросил он

— Ничего. Ничего… Что у тебя?

— Сэр, только что поступило сообщение, какое то странное. От нашего человека в Рашиде. Он передал, что в районе здания правительства идет интенсивная перестрелка, слышны взрывы и… кажется, стреляют из крупнокалиберного пулемета. Я подумал, что это может быть чем-то очень серьезным, сэр.

Миллер прикинул — сидеть здесь бессмысленно, ему надо проехаться, чтобы избавиться от этих страшных, страшных своей обреченностью мыслей, лезущих в голову.

— Поехали, посмотрим. Собирай всех свободных людей в гараже…

Американцев набралось девять человек, это было много — но это было и мало, тем более что только пятеро из них служили в армии. Конечно это круто, когда ты прибываешь на место службы и тебе вручают карабин М4 и бронежилет. Но это круто до первой перестрелки, потом становится не круто — а страшно. Неподготовленный к реальному боестолкновению человек, даже имеющий, к примеру, опыт службы в полиции — не более чем мишень, а его автомат представляет опасность для него самого не меньшую, чем для его врагов.

— Господа, в районе правительственного квартала слышна интенсивная стрельба, мы должны выехать и разобраться в том, что происходит. Держаться вместе. И смотрите куда стреляете! — провел инструктаж Миллер — всем все ясно? Тогда — по машинам.

Два белых бронированных Субурбана с широкими подножками — полицейская версия, раньше использовалась SWAT — поднявшись по крутому подземному пандусу, выехали прямо к воротам посольства, которое охраняли морские пехотинцы. Оттуда — они вырулили на Хайфа Стрит, распугивая водителей воем сирен и кряканьем спецсигналов и направились на северо-восток, улица тут шла параллельно берегу Тигра, была полностью восстановлена и позволяла достичь цели в максимально короткие сроки.

Стрельбу они услышали еще у моста Синак — негромкую, но вполне отчетливую и непрекращающуюся, это не было похоже на охоту за смертником или задержание преступника — это был настоящий и очень интенсивный бой. Сквозь недовольное гудение клаксонов застрявших в пробке водителей, Миллер различил частые одиночные выстрелы. Значит, там работал и снайпер, как минимум один.

— Сворачивай! Слышишь, сворачивай! — Миллер посмотрел на часы, время к третьему намазу, как только все встанут на намаз страна замирает — сворачивай налево!

Субурбан взревел сиреной, даже попытался спихнуть в сторону преграждающую ему путь машину, но эта машина уперлась в другую машину и они застряли окончательно. Вокруг них начали собираться водители, они потрясали кулаками и изрыгали проклятья в адрес американцев, которые когда-то пришли сюда чтобы дать им свободу. По кузову глухо хрястнул камень.

Страна камней…

Миллер открыл дверь и, не глядя, несколько раз выстрелил в воздух из своей Беретты. Кто-то бросился наутек — но он понимал, что это временная передышка, те, кто убежал — вернутся и может быть, с автоматом.

— Быстро! Надо продвигаться пешком! Собраться у первой машины! Бегом, бегом!

Миллер выскочил первым из машины, пробежал назад, открыл заднюю дверь. В каждой машине была "закладка" — оружие в багажнике на случай, если все пойдет предельно хреново. Сейчас у него было чувство, что оружие им пригодится.

— Шрадер! Ко мне, немедленно!

Подбежал Шрадер, краснолицый, белобрысый.

— Ты из армии?!

— Да, сэр!

— Знаком? — Миллер показал на лежащий в багажнике пулемет со сложенными сошками и прикладом. Это был польский UKM, тот же самый пулемет Калашникова, только с прикладом как у М4 и с передней рукояткой для удержания при стрельбе. ЦРУ закупало эти пулеметы не под патрон НАТО — а под старый русский патрон от винтовки Мосина, старейший из всех, что находятся на вооружении, и вооружало им группы, которые действовали в Афганистане и на Ближнем Востоке. Русские патроны там до сих пор были более распространены, чем патроны НАТО.

— Ну, сэр, я не пулеметчик, но нас учили использовать М249.

— Бери! И патроны. Кажется, там серьезная заваруха.

Сам Миллер открыл лежащий у другого борта кофр и извлек оттуда винтовку М107 — у частных контракторов винтовка М107 была в каждом патруле, ее использовали чаще, чем любую другую снайперскую. Перекинув огромную, тяжелую винтовку на ремне за спину, Миллер разорвал армейскую упаковку патронов и начал спешно набивать ими магазин.

— Сэр, смотрите! — крикнул Шрадер, показывая вверх, когда он набил уже три магазина и заканчивал с четвертым.

Миллер посмотрел вверх — и не смог сразу поверить своим глазам.

Со стороны правительственного квартала летел вертолет, это был UH-6 °Cикорского, новейший вертолет иракской армии, который только начал в нее поступать. Вертолет шел, снижаясь, за ним тянулся шлейф черного дыма, было видно, что хвостовой ротор работает на последнем издыхании. Он пролетел почти над ними, оглушив ревом турбины, а потом — он уже перевалил Тигр и находился где-то над армянской церковью — он вдруг замер на секунду в воздухе, будто раздумывая — и тяжело рухнул вниз и с места его падения в небо повалил густой, черный, клубистый дым.

— Пресвятой господь….

— Аллах Акбар! — заорал кто-то из водителей совсем рядом — Аллаху Акбар!

— Субхана Ллаху! Аллаху Акбар!

Все больше и больше людей покидали машины, чтобы посмотреть на горящий вертолет, на символ американского могущества, что догорал на той стороне реки чадным костром. И все больше и больше людей подхватывали эти крики, они кричали Аллах Акбар, потому что это был вызов ненавистным оккупационным властям, клич свободы. Так и начинаются революции…

— Миллер всем! Закрыть машины и уходим отсюда! Пробиваемся на запад! Пошли, пошли!

Иначе — их тут просто разорвут…

Ирак, Багдад Здание парламента

Расстреляв полицейских на входе — никто еще не понимал, что происходит, на всех автоматах стояли глушители — группа Серых волков прорвалась к главному входу в парламент. Там уже не было никакого чек-пойнта, не было пулеметов — когда они были уже на ступенях, иракский полицейский с автоматом выскочил им навстречу и рухнул под градом пуль.

Саданув по двери — ее не успели блокировать — серые волки ворвались в здание, в вестибюль. Там был единственный полицейский, он тупо таращился на них, не понимая, что происходит. Еще там было несколько частных охранников, они поняли, что происходит первыми и попытались воспользоваться оружием. Но их уже держали на прицеле.

— Огонь!

Серые волки открыли огонь сразу из нескольких автоматов, превращая пространство перед собой в настоящий ад, в котором невозможно было выжить. Люди метались перед ними, в поисках укрытия и падали под градом пуль, один из охранников успел выстрелить из обреза ружья — но Серый волк устоял на ногах от удара дроби, а ответный огонь опрокинул неверного наземь, на мраморный пол, по которому уже текла кровь…

Контракторы

Джим Лефтвич был простым американским парнем, родом из Айдахо, одного из центральных американских штатов. Родился он в городке, в котором было всего две улицы и около четырех тысяч жителей — но его жители были настоящими патриотами Америки и очень любили то место, где они живут и ту страну, в которой они живут. Ничто не могло поколебать этой наивной, но очень искренней любви: за Демократическую партию здесь почти никто не голосовал.

Отец Джима был фермером, довольно успешным, потому что он выращивал кукурузу и продавал ее на биотопливо. Джим мог остаться на ферме и помогать отцу, тем более что дел на ферме всегда хватало — но вместо этого он пошел на призывной пункт и завербовался в морскую пехоту США — ему очень хотелось быть морским пехотинцем. После года службы на территории Джибути — кэмп Лемоньер, единственная американская военная база на африканском континенте — его перебросили в Афганистан в провинцию Пактия. Это было страшное, по-настоящему страшное место. Рядом "дырявая" пакистанская граница — а на той стороне поселения, где сторонниками Талибана являются все жители до последнего и лагеря подготовки. Среди полицейских и солдат афганской армии талибам симпатизирует каждый пятый. Горы, покрытые лесами, быстрые ручьи и горные тропы, которые нужно патрулировать и на которых смерть поджидает на каждом шагу — им приходилось идти в foot patrol, потому что лишь десять процентов дорог в этой провинции были пригодны для прохождения американской бронетехники. Джим пробыл в Афганистане целый год, за это время заслужил Бронзовую звезду, Пурпурное сердце, был ранен и контужен, заслужил благодарность от командования. Когда он вернулся домой — мать не узнала его, а отец был в шоке. Война уже была в его крови, он постоянно находился там, на этой войне. Он падал на землю, когда прогоревший глушитель какого-нибудь старого пикапа издавал резкий хлопок, он кричал по ночам, а некоторые ночи не мог спать вообще, он вел машину, машинально бросая ее с одной полосы на другую, чтобы не стать легкой добычей для ракетчика с РПГ. Он отравился войной и не мог больше жить в реальном мире, он подал рапорт на досрочное возвращение в Афганистан и пробыл там еще год, получив еще одну контузию — а потом, поняв, что не сможет вернуться домой, завербовался в частную охранную компанию и отправился в Ирак.

Последний месяц он охранял здесь какого-то министра, какого именно он так и не запомнил, потому что ему не было до этого дела. Всего лишь еще один араб в цветастом платке — шемахе, низенький, полноватый, с черными глазами навыкате и липкими, нечистыми руками. Араб этот был вдобавок и половым извращенцем — он содержал гарем из маленьких мальчиков, и иногда это вызывало у Джима желание засунуть в рот министра гранату и выдернуть чеку. Сегодня он был старшим смены — то есть он отвечал и за клиента и за восемь телохранителей (считая его самого), которые охраняли его. Утром они сели: министр в свой новенький бронированный Мерседес — видимо, должность позволяла воровать столько, что хватало не на старый, а на новый — а они сели в машину сопровождения. Это был выпускаемый серийно пикап Форд Ф550 с дизелем Камминс, кабиной "Кинг Кэб" с двумя рядами, съемной "капсулой" сваренной из листов брони и с турелью для пулемета ПКМ, специальными шинами с вставками и полностью бронированным капотом и кабиной. Девять с половиной тонн, броня держит очередь из АКМ в упор — черт знает скольким воинам "иракского фронта" такие вот машины спасли жизнь при подрывах и нападениях. Сегодня министр выступал в парламенте (процедуры демократии здесь соблюдались истово, иракцы были большие любители поговорить), потом он должен был до конца рабочего дня переместиться в здание правительства рядом, а потом он скажет, куда надо ехать. Пройдет день — и все охранники получат по семь-восемь сотен долларов, а Джим — полторы штуки, потому что он старший смены. Рискуя жизнью, он за два месяца зарабатывал столько, сколько отец зарабатывал за год тяжелого труда. И это его устраивало — возврата в мирную жизнь он уже не видел.

Итак, они пробились к Парламенту (восточнее его была главная стоянка такси зеленой зоны Багдада, машин от этого было много), Мерседеса поставили под навес и прикрыли лежащими тут кевларовыми покрышками — если неподалеку произойдет взрыв, Мерседес не повредит осколками. Сами же они стояли на стоянке для les miserables, где было полно Субурбанов, Тойот Ланд Круизер и таких вот пикапов и где собрались несколько десятков "псов войны", солдат удачи, чтобы потрепаться за жизнь, пока заняты клиенты.

Солдаты удачи делились по кучкам в зависимости от национальностей — в Ирак приезжали зарабатывать деньги со всего мира. Отдельно кучковались славяне — было очень много сербов из Сербии и Сербской Краины[73], болгар, были и русские, их язык был схож, и они могли понимать друг друга без переводчиков. Отдельно кучковались англоязычные — американцы, британцы (многие из которых прошли САС) и южноафриканцы, которых тут тоже было полно — они говорили по-английски и никого больше в свою компанию не принимали. Все остальные — либо сидели по машинам, либо сбивались в мелкие группки по три — четыре человека, пытались объясниться на плохом английском, потому что английский был международным языком наемников.

Когда Джим подошел к "своим", стоящим у бронированной Тойоты с эмблемами "Эринис" — британский контрактор, которого все знали по кличке "Сахиб", бывший оперативник САС, отличившийся в Боснии и самом начале в Ираке — рассказывал очередную историю, в которой непонятно чего было больше — то ли правды, то ли лжи…

— Так вот… И заходим мы в эту долбанную хибару — а там, скажу я вам, хибары получше чем здесь. Заходим вчетвером, потому что в тех краях надо было держать ушки на макушке. А там какой-то ублюдок кричит — я муслим, я муслим, не стреляйте!

— И вы стали стрелять?

— Конечно, нет, какого черта. Тогда мы стреляли в сербов.

— И дострелялись.

— Дай доскажу. В этот раз — это в пятом году было — нам поступила информация о том, что в нашем секторе какой-то ублюдок организовал лабораторию по производству фугасов из неразорвавшихся снарядов. Причем этот ублюдок — говорит не на арабском языке, по крайней мере, наш информатор ни черта не понимал, что он говорит.

— Они тут все тупые…

— Ты будешь слушать или трындеть?! — разозлился британец

— Все, молчу, молчу — примирительно сказал южноафриканец из бывшего спецбатальона Буффало.

— Так вот. Потом нам удалось установить, что эти ублюдки обосновались в гараже в районе Аль-Джабайла. Кто-нибудь был в Басре?

— Я был… — сказал американец, относительно которого было известно, что он входил в состав сто двадцать первого спецотряда, охотившегося за верхушкой иракского сопротивления — это рядом с железнодорожным вокзалом, чуть ниже его, на самом берегу реки. На том берегу реки — зеленка, куда лучше не соваться. Там сыро, чертовски много растительности и предельно хреново.

— Соображаешь — уважительно сказал британец

— Так что там насчет этого ублюдка?

— Так вот. Там было полно соглядатаев, все пацаны, которые шлялись по улицам — помогали им. Поэтому, приняли решение высаживаться ночью, с реки, с надувных лодок.

— С реки… — протянул недоверчиво то же американец — там очень хреновый берег, в некоторых местах можно по горло провалиться.

— Это ты, здоровая техасская орясина провалишься. А мы умеем делать дела. Так вот — подошли мы на двух лодках, два патруля и два на прикрытии, потому что больше и смысла не было. Продвигаемся вперед, там комаров полно, сущее болото, идем по метру в час, в любом месте может быть растяжка. Потом — увидели одного ублюдка, он на крыше сидел с АК — отправили его к Аллаху, у нашего снайпера бесшумная винтовка была. Потом атаковали, вышибли дверь, бросили светошумовую, входим…

Британец выдержал паузу

— И что… — спросил тот же американец

— А там — две тачки разобранные, в одну уже пару десятков килограммов тротила зарядили. И этот ублюдок орет — я муслим, я муслим!

— Ха-ха-ха…

— Вот б… Я муслим! И чо?

— Чо-чо… Нам нужен был человек, который мог бы рассказать о том, что происходит в окрестностях. Притащили, одели колпак на голову[74], этот аллашник все как на духу выложил. Девятнадцать человек сдал.

— А потом?

— Потом — потом… Отправили его в плавание по реке Шатт Аль-Араб. Без спасательного жилета, мать его…

Рассказчик не упомянул только одного. Обо всем об этом узнали журналисты. Те, кто это сделал — один был осужден на десять лет трибуналом, еще трое — изгнаны из армии с позором с лишением звания и наград. Вот так и воевали.

— Ерунда все это — авторитетно заявил американец

— С чего?

— Да с того…

Он не успел договорить — вдруг ощутимо насторожился, щелкнул затвором Калашникова, который здесь был у многих вместо М4.

Видя это — подобрались и остальные.

— Что…

— Не нравится мне это…

Но было уже поздно — совсем рядом захлопало, короткие хлопки как в ладоши только громче, с дороги уже летели гранаты автоматического гранатомета, и первая разорвалась, упал на крышу одного из внедорожников и убив сразу троих. Осколки разлетелись как раз на уровне голов.

Джим Лефтвич не помнил, как он оказался на земле — он пришел в себя и понял, что он лежит, а рядом лежит еще кто-то, и еще у него болит голова. Очень сильно болит…

И вокруг все взрывается. Взрывы следовали один за другим, без какого-либо промежутка, летели осколки, что-то уже горело. Даже в Пактии не было такого.

В следующее мгновение, его схватили за ногу и поволокли под машину.

Под машиной был американец — тот самый, из сто двадцать первого отряда. Он первый понял, что что-то неладно и первый начал действовать.

— Цел? — проорал он как контуженный

Джим утвердительно кивнул головой. Кажется, и в самом деле цел.

— Они переоделись как мы! — проорал американец — они прикинулись нами!

— Что?!

— Они в полицейской форме и на армейских машинах! Совсем тупой?!

— Нет… — тупо ответил Лефтвич

— Ты откуда?

— Морская пехота! Из Пактики!

— Кто стоял там рядом?!

— Мы работали вместе со сто первой дивизией! Иногда с третьим батальоном сто восемьдесят седьмого горнострелкового полка! Оперативная группа Раккасан, командующий полковник Вьет Луонг![75]

Его вынужденный напарник из сто двадцать первого отряда кивнул, признавая его за своего.

— Сколько их?!

— Я видел шестерых! Полицейская форма и спецоружие!

— Где!?

— Слева!

Лефтвич обернулся — лучше бы не оборачивался. В паре дюймов от его головы лежал Сахиб, голова его была изуродована взрывом, и что-то сочилось из выбитой осколком глазницы.

— Я собираюсь ударить им в тыл! Прикроешь мою задницу!

— Понял!

— Тогда выбираемся и пошли!

Серые волки

— Прорываемся к лестницам! Группе блокирования занять оборону на этаже!

Ноги скользили по мрамору, залитому кровь, которой становилось с каждой минутой все больше и больше — капитан едва не падал, когда, перепрыгивая через лежащие в вестибюле трупы, бежал к главной лестнице. На лестнице уже шел бой.

— Прорываемся! Пошли!

И первым шагнул под пули — одна из них едва не сшибла с ног, но бронежилет выдержал. И он — выдержал…

Иракские полицейские пытались зацепиться за какой-то этаж, наладить сопротивление — но выучка турецких спецназовцев, шлемы и тяжелые бронежилеты позволяли им прорываться вперед, не обращая внимания за сопротивление. За основу была принята советская тактика штурмовых действий, которая применялась в Берлине в сорок пятом и потом благополучно была забыта. Штурмовые тройки, основа тройки — пулеметчик, который ведет непрерывный огонь из своего пулемета, удерживая противника огнем на месте. Секция маневра — два автоматчика, у которых помимо автоматов есть солидный запас гранат. Они либо поддерживают пулеметчика огнем, либо под прикрытием его огня занимают тактически выгодную позицию и уничтожают противника автоматным огнем. Таким образом, турки непрерывно продвигались вперед, уничтожая противника, не давая ему построить где-либо баррикаду или просто создать более-менее плотную оборону.

Парламент

Заседание иракского парламента в этот день шло ни шатко, ни валко. Особенного ничего не было — обсуждали меры по поддержке иракского сельского хозяйства. В свое время при Саддаме Хуссейне было немало сделано для развития земледелия, в Советском Союзе и потом России приобретались тракторы и комбайны. Потом это все было заброшено, а при американцах частично разгромлено — но сейчас продовольствия в мире откровенно не хватало, и каждая страна, бедна она была нефтью или богата — должна была заботиться о себе сама.

Выступал депутат от шиитского большинства. Шиитов в Ираке и в самом деле было большинство — но представительство в парламенте было построено так хитро, что ни одна фракция не могла оказывать решающее влияние на ход политики, сама по себе, единолично — это было достигнуто с помощью квот на места в правительстве и процедуры обсуждения вопросов. В речи шиитского парламентария высказывалась необходимость помочь уже действующим зерноводческим хозяйствам, а потом уже создавать новые. Оно и понятно — в Ираке действующее орошаемое земледелие сосредоточено в основном на юге, соответственно деньги пойдут южанам — шиитам. Сунниты, живущие в основном в центральном Ираке и курды — были против.

Вялые дебаты были прерваны тем, что в зал вошел полицейский из специального бюро государственной охраны, в руках у него был автомат — по протоколу в зал нельзя было входить с оружием, и парламентарии, увидев это, сразу поняли, что произошло что-то неладное. Он подошел к спикеру, о чем-то переговорил — и спикер, не предупреждая, переключил микрофон с выступающего на себя.

— Господа депутаты, на здание совершено террористическое нападение, охрана ведет бой. Мы должны соблюдать спокойствие и ждать полиции.

— Что значит — совершено нападение?! — выкрикнул один из депутатов с места.

Еще один достал телефон и принялся набирать номер — по памяти. Он хотел предупредить братьев о том, что он находится в зале.

— Это значит, что мы должны дожидаться помощи полиции, вот и все!

В этот момент, некоторые депутаты с острым слухом заслышали стрельбу — шумоизоляция в зале была хорошая, но не настолько, чтобы заглушить звуки близкого огневого боя.

— Стреляют!

Крик этот прозвучал как хлопок кнута

— Соблюдайте спокойствие!

— Кто гарантирует нам безопасность!?

В этот момент хлопнула одна из дверей — и кто-то ввалился в зал, а за ним летели Були, буквально градом. Депутаты закричали, начали вскакивать с мест, а полицейский у трибуны присел, чтобы прикрыться толстой, добротно сработанной деревянной трибуной и наставил автомат на дверь. Но напали с другой стороны — пинком открылась дверь, и кто-то пустил длинную пулеметную очередь по залу, потом в зал полетела граната и дверь захлопнулась. Полицейский выпустил очередь, но запоздалую. Граната взорвалась — в людском месиве это было по-настоящему страшно, будто все взбурлило, словно лопнул огромный пузырь, а через миг там, где произошел взрыв — был только дым, кровь и лежащие люди. Полицейский открыл огонь — и тут погас свет, одновременно открылись две или три двери и рой обезумевших светляков влетел в зал.

Серые волки

Снайперы

Орхан Эрим был одним из нескольких снайперов, а которых была возложена задача удерживать противника на удалении от здания до того момента, когда дело не будет сделано. А снайперу для того, чтобы выполнять свои задачи — нужно занимать господствующую над местностью высоту, иначе это не снайпер — а обычный стрелок, причем не совсем удачливый.

Держась позади штурмовых групп, он прорвался на второй этаж, дальше сопротивление заметно ослабело — выше были уже службы, обеспечивающие работу парламента, охраны было совсем мало. Вместе с одной из штурмовых групп, капитан Эрим пробивался на последний этаж здания, откуда был ход на крышу. Именно с крыши он и собирался работать.

Пробившись на крышу, он обнаружил, что не все так просто. Он мог простреливать улицу Арбаасх Таммуз вплоть до стены, он мог простреливать улицу, ведущую к набережной, у него был неплохой сектор обстрела к стоянке — но у него не было возможности нормально простреливать парк Захра, откуда могло подойти полицейское подкрепление. Деревья мешали.

— Ты — сюда, ты — сюда. Ты — заминируй дверь и вставай туда! Быстро! Стрелять по всему, что движется!

Сам Эрим занял позицию "фронтом на северо-запад" чтобы простреливать бывший проспект Четырнадцатого июля — именно оттуда по его разумению могла подойти помощь.

Бросив чехол для винтовки на бетон, чтобы нормально разместить цевье, он едва успел прицелиться (про то, чтобы составить карточку огня не было и речи) — как увидел, что со стороны ворот приближается Хаммер с иракским флагом. За ним поспешает пикап с пулеметом в кузове (пулеметчика за пулеметом не было) и замыкают процессию две полицейские патрульные машины иракской дорожной полиции.

Гости пожаловали…

— Пулеметчик, ко мне!

Не дожидаясь пулеметчика, он примерно прикинул — расстояние около пятисот метров, стрельба сверху вниз, поправкой на ветер можно пренебречь. Машины движутся не так быстро, как полицейским хотелось бы — на проспекте Четырнадцатого июля машин много даже за стеной.

Огонь!

Первая пуля не смогла пробить бронированное стекло Хаммера — но вторая, попавшая почти в ту же самую точку, его пробила, и окно провалилось внутрь, на водителя. Хаммер вильнул влево, его попыталась объехать Тойота — но снайпер был начеку и послал третью пулю, уже в лобовое стекло Тойоты. Оно не было бронированным — только укрепленным от камней специальной пленкой. Пуля проткнула его как копье — паутину, оно не обвалилось внутрь салона, но изнутри на стекло брызнуло чем-то темным. Машина ударилась бортом о Хаммер, от удара ее резко развернуло, она пошла правее и врезалась в стоящий у обочины Мерседес.

Рядом пулеметчик плюхнул на бетон сошки своего грозного оружия — и пулемет заработал, неутомимо перерабатывая ленту, и выплевывая по восемьсот кусков стали в минуту.

Капитан Эрим ошалел от грохота над самым ухом, но все-же успел выстрелить — и полицейский, выскочивший из Хаммера с высоко поднятым в руке автоматом — растянулся на асфальте.

— Держи их!

Вскочив, капитан Эрим перебежал на соседнюю позицию. И вовремя! Две полицейские машины двигались от набережной, два пикапа и на сей раз, в каждом за пулеметом был пулеметчик.

Снизу заработал установленный на бронетранспортере крупнокалиберный пулемет, мгновенно искорежив первую машину, она остановилась и вспыхнула, пулемет проделывал в металле дыры величиной с кулак. Капитан прицелился — и двумя выстрелами сбил пулеметчика на второй машине, предоставив дальше их "хэвиганнеру" разбираться с полицейскими, он должен был искать наиболее опасные цели, которые не могут уничтожать другие и уничтожать их. Вот как это! Метрах в семисот появился человек, в полицейской форме, он ловко лавировал между остановившимися машинами и в руках у него было нечто, похожее на "Дракулу" — румынский вариант СВД, производившийся в Ираке под названием "аль-Кадиссия". Снайпер — это было очень опасно, снайперов нужно уничтожать в первую очередь. Капитан перехватил винтовку, так чтобы удерживать ее не за цевье, а за ремень, пристегнутый к цевью, причем кулак в этом случае служит подобием сошек. Спокойно… Снайпер как раз огибал машину, он бежал параллельно его позиции, а нужно, чтобы перпендикулярно, тогда меньше проблем с поправками…. ага, вот!

Выстрел — снайпер растянулся между машинами, на одной из них, с белым кузовом, остались красно-бурые следы брызнувшей крови.

— Воздух! Воздух!!!

Капитан Орхан Эрим никогда не попадал в ситуацию, когда его обстреливали с вертолета, когда они охотились в горах на курдских бандитов, вертолеты всегда были на их стороне. Но это был вертолет, самый настоящий Сикорский UH-60 и он приближался к ним со стороны парка Захри, а пулеметчик уже обстреливал их из бортового пулемета среднего калибра.

Один из турецких спецназовцев схватил снайпера, который сосредоточился на цели и не видел опасность за укрытие — на крыше были массивные блоки системы кондиционирования здания, за ними можно было спрятаться целиком, второй — бросил одну за другой две дымовые шашки. Но все равно — с вертолетом надо было что-то делать и быстро — вертолет их уничтожит за несколько минут. Без вариантов.

— Шукран, брат… — просипел капитан пересохшим горлом — надо его сбить. Он всех нас похоронит…

Но ситуация решилась куда быстрее — и совсем по-другому.

Экипаж вертолета заметил стоящий на перекрестке MRAP, ведущий огонь из крупнокалиберного пулемета вдоль улицы — но, ни экипаж, ни стрелки и подумать не могли, что это машина террористов, такими машинами всегда пользовались американцы. Поняли это они только тогда, когда было поздно — пулеметчик развернул свой пулемет и ударил по вертолету метров с двухсот, то есть почти в упор. Вертолетчик попытался ускориться — но было уже поздно, и машина пролетела сквозь поток огня, вспоровший ее брюхо.

— Ха… Он подбит! Братья подбили его!

Серые волки выскочили из укрытия, из-за дыма видно было плохо — но они все же увидели пролетающий всего метрах в пятидесяти от них вертолет и успели ударить по нему из двух автоматов и пулемета. Попали или нет… наверное, попали, но вертолет и так был тяжело поврежден, он снижался и от него шел дым. Вертолет прошел дальше, к Тигру.

— Прекратить огонь по вертолету! На позиции! На позиции!!!

Сотрудники ЦРУ

Бросив машины, сотрудники ЦРУ бросились по направлению к зданию парламента, пробираясь через толчею. Самое главное было — не останавливаться. Иначе — разорвут на части.

С набережной выскочили на улицу, ведущую к зданию правительства Ирака. Зеленая зона — тихое место, приличная, широкая дорога по две полосы в каждом направлении, забитая машинами. Высокие заборы, на некоторых из них — черной краской изображение либо полумесяца, либо автомата Калашникова, либо руки с вытянутым вверх указательным пальцем — Аллах един. Впереди — уже отчетливо слышная стрельба, перестук автоматов, отбойный молоток — М2, крупнокалиберный, какие-то взрывы.

Черт… Похоже, на серьезное нападение на правительственный квартал. Где же полиция?

Пробиваясь по улице, они увидели стоящий на перекрестке MRAP, пулеметчик, закрытый со всех сторон бронещитами долбил куда-то в сторону парка Захри…

— Черт, они оттуда пришли… — и сотрудники ЦРУ приняли МРАП с пулеметом за дружественные силы — двигаемся осторожнее.

Ныряя между машинами, они продвинулись вперед еще метров на пятьдесят и увидели первого полицейского. Тот сидел, укрывшись за какой-то гражданской машиной, непонятно было — ранен он или нет — но глаза его были совершенно безумными.

— Прикрывайте!

Агент Миллер подбежал к полицейскому, упал на колени, чтобы прикрыться той же самой машиной. Полицейский смотрел не на него, а куда-то вдаль, сквозь него.

— Эсмик э? Эсмик э? Титакалям инглизи?! Титакалям инглизи?! Халь тафхаму нани? Эйн хум? [76]

Полицейский продолжал тупо таращиться на него, и Миллер понял, что у него шок и пытаться его разговорить бесполезно.

Подбежал кто-то из его людей.

— Сэр, в здании правительства что-то горит! Сильно горит!

Черт…

Миллер вскочил на ноги — и в этот момент услышал звук, который ни с чем не спутаешь, звук пули, ударяющей в человеческое тело. Он и сам не понял, как оказался на земле, а рядом свалился его человек, черт возьми, американский гражданин и из горла его хлестала кровь, и сделать было уже ничего нельзя.

И тут полицейский, придя в себя, вдруг осмысленно посмотрел на американца, пытающегося как-то зажать рану, и сказал

— Иншалла[77]

Американцы

Американец из сто двадцать первого отряда рванул ручку, запирающую заднюю дверь здоровенного Субурбана, принадлежащего Дин Корп и сунулся внутрь. Вокруг стреляли, стреляли так, что невозможно было различить отдельных выстрелов, сплошной грохот — но автоматический гранатомет по ним уже не стрелял. Искореженные машины, трупы и тяжело раненые — вот что было вокруг.

— Держи!

Джим Лефтвич принял солидную, пошитую в Америке удобную сумку из какой-то прочной синтетической ткани. В сумке лежали пять проклятых всеми американскими солдатами ракет РПГ.

— Тебя как зовут?

— Джим Лефтвич. Сержант.

— А я Боб, первый лейтенант по званию — следом, Боб достал из машины болгарский РПГ-7 с оптическим прицелом — пошли, Джим. Надо делать дело.

Пригибаясь, чтобы не стать жертвой случайной пули, они пробрались к выходу со стоянки и спрятались за бетонным забором. Где-то рядом, отбойным молотком стучал крупнокалиберный.

— Делаем.

Джим кивнул, подал гранату.

Вставив гранату в гранатомет, Боб довольно резко пополз на коленях, не поднимаясь на ноги, чтобы его постоянно прикрывал забор. Затем — одним броском перебежал тротуар и укрылся за машиной. Следом за ним перебежал и Джим. Он укрылся за деревом.

— Смотри! Вон этот ублюдок!

Опасаясь — опасения были вполне понятны, крупнокалиберный не вырубался ни на минуту — Джим высунулся и увидел сразу две машины. Тяжелый американский трехосный MRAP, который выглядел брошенным, потому что он был закрыт, и возле него не было ни единого человека — а дальше стоял еще один MRAP, поменьше и уродливый на вид, с сильно защищенной башенкой ганнера — и оттуда какой-то ублюдок хлестал в сторону стены, почти не вырубаясь.

— Готов?

Джим открыл рот, чтобы ослабить воздействие ударной волны на уши

— Чисто[78]!

Рявкнул гранатомет, остро запахло сгоревшим порохом — и ракета, преодолев несколько десятков метров, ударила точно по башенке ганнера. Вспышка, дым — и крупнокалиберный пулемет замолк.

— Есть!

В следующее мгновение, сам Джим был уже вынужден спасаться — откуда-то сверху по ним ударил пулемет. Он подкатился под заборчик, который должен был спасти даже от пулеметных пуль — и увидел, что его напарник лежит между машинами и не двигается.

Черт…

У него было несколько сигнальных дымовых шашек, зеленых и красных — на случай, если придется подавать сигнал "я свой", обозначать зону высадки или что-то в этом роде. Он стал доставать и бросать их на тротуар одну за другой, потом пополз — он знал, что пулеметчик запомнил то место, где он находился и сейчас ждет, держа его на прицеле. И только проползя метров двадцать — он с низкого старта пересек тротуар и бросился под прикрытие стоящих у тротуара машин, опережая летящие за ним пули.

Боб был ранен и ранен серьезно — но он был жив, и Джиму удалось затащить его за машину. Первым делом он осмотрел его и убедился, что бронежилет сработал как надо, остановив часть направленных в него пуль — и, тем не менее, он получил три ранения. Причем рука… кажется, пуля задела кость.

— Сейчас, сейчас… парень. У вас в Техасе все такие здоровые?

— Я не из Техаса…

— А откуда ты?

— Я… из Калифорнии, парень.

— Черт, и какого хрена ты променял пляжи и девочек на это дерьмо.

— А сам не знаю…

— Сейчас будет больно, готов?

— Готов, черт…

Джим как мог — стабилизировал состояние своего напарника, по крайней мере, остановил кровотечение. Потом огляделся по сторонам — на их улице уже не стреляли, впереди что-то горело, а стрельба была… кажется, уже у отеля Рашид. Потом достал из кобуры Боба пистолет, сунул его ему в руку.

— Справишься один?! Я быстро.

— Какого… хрена. Мы и так сделали все, что могли.

— Ни хрена. Я хочу как следует уработать этих ублюдков за все, что они сделали…

— Идиот…

Боб пододвинул ему свой автомат — это был АКМ, два скрепленных капплерами магазина и установленный под стволом нелегальный гранатомет М203[79].

— Держи…

— Да куда…

— Держи — держи. Здесь бронебойные патроны. Любого ублюдка в бронежилете свалят.

Джим перезарядил гранатомет — из РПГ-7 он последний раз стрелял в Афганистане пару лет назад, оружие было грубым, примитивным — но чертовски эффективным, как и все русское оружие. АКМ он все таки взял, взамен оставил Бобу свою М4 — для раненого М4 подходит куда лучше, в экстремальной ситуации из этого карабина можно стрелять с одной руки. Пригибаясь, бросился вдоль ряда машин по направлению к перекрестку, удивляясь, почему в него не стреляет ни снайпер, ни пулеметчик.

У перекрестка, он занял позицию так, чтобы максимально обезопасить себя, положил рядом заряженный гранатомет — и только тогда осторожно выглянул. И увидел, как несколько человек — да какое несколько, человек двадцать, не меньше — пересекают улицу, они стреляли, но выстрелов было не слышно. С той стороны улицы, где все горело, им вяло отвечали полицейские.

Уходят, ублюдки…

Джим Лефтвич перещелкнул предохранитель Калашникова на автоматический огонь, снял с предохранителя гранатомет, убедившись, что в него заряжена граната. Ракета РПГ, затем граната и потом целый магазин из АК — на закуску. Вот и посмотрим, кто после этого останется на ногах.

В последнюю секунду один из этих — в черном, с бесшумными автоматами — увидел его, гранатометчика, целящегося из РПГ, выстрелил… и кажется, даже попал, но Джиму не было до этого никакого дела. Гранатомет увесисто бухнул и выпущенная им ракета понеслась к цели, в сторону ублюдков в черной форме. Он бросил РПГ, наклонился за автоматом… руки почему-то действовали медленно, медленнее, чем обычно — но он подхватил автомат, упер приклад в плечо и ударил из М203. Перехватил автомат… черт, почему так больно… чтобы выпустить в этих ублюдков все, что есть в рожке и кажется, даже успел нажать на спуск. А потом, его словно несколько раз ударило молотком, автомат затрясся в руках… но он уже этого не чувствовал.

ЦРУ, Миллер

Прячась за машиной, бывший "тюлень" раскладывал сошки здоровенной винтовки, которую он прихватил с собой из машины. Надо было что-то делать… он последний раз стрелял из этой винтовки три года назад, да и вообще опыт его общения с Барретт-82 ограничивался сотней выстрелов, не больше. Может быть, он зря взял с собой эту дуру… но раз она у него есть, надо что-то делать, делать с этим пулеметчиком, который засел где-то выше и сейчас поливает огнем улицу. Он достал патрон в патронник — пружина была крепкая, но он справился. В этот момент, пулеметчик прекратил огонь — и он рискнул высунуться из-за машины, чтобы посмотреть, что происходит.

Нижние этажи здания парламента было плохо видно из-за деревьев — но наверху было несколько разбитых окон, кто-то махал чем-то белым, похожим на рубашку, а наверху, там, где вертолетная площадка, кажется, кто-то там кинул дымовую шашку. И еще…

Гад…

Он заметил человека — вооруженного человека, он сразу это определил. По-видимому, это и был пулеметчик, он сменил ленту и сейчас был готов снова стрелять.

Пан или пропал!

Он уже понял, что это настоящая диверсионная группа, хорошо подготовленная, и пулеметчик не будет долго думать, перед тем как окатить его градом пуль и убить. Пара секунд, не больше, единственный выстрел, который у него есть из этой чертовски здоровой и тяжелой винтовки, один выстрел — ответной очередью пулеметчик не промахнется. Усугублялось все тем, что ему приходилось стрелять снизу вверх — а это всегда сложнее, чем сверху вниз и стрелять приходилось не по ростовой мишени, пулеметчик залег. Тем не менее — он взял прицел примерно на фигуру выше головы пулеметчика и выстрелил на опережение. И пуля пятидесятого калибра сделала свое дело — каким-то чудом выстрел пришелся точно в цель, и пулеметчика буквально отшвырнуло от края крыши.

Готово…

Серые волки, капитан Эрим

Два тона по рации, затем еще два. Общий сигнал — уходим немедленно.

— Уходим! — крикнул Эрим изо всех сил.

— Тарик! Ай, Тарик!

Эрим оглянулся и увидел страшную картину — пулеметчик, лидер тройки лежал на засыпанной щебнем крыше, пулемет валялся рядом, и еще у него не было головы. Совсем — не было. А к нему подскочил Акбаль, кажется его брат… или двоюродный брат, в Серых Волках ценилось родство, он пытался тащить своего брата к лестнице, ведущей в здание, и руки у него были все в крови.

— Тарик!

Эрим развернул брата, как следует, врезал ему по челюсти, так что зубы щелкнули

— Он мертв! Понимаешь, мертв! — проорал он в измазанное чужой кровью лицо брата — надо идти, сейчас! Помоги мне!

Вместе с еще одним оставшимся в живых волком — он был ранен, но вколол наркотик и мог двигаться — они втащили почти обезумевшего брата на лестницу, там Эрим еще раз отхлестал его по щекам, и брат смог идти сам. Попутно выяснилось, что ранен и брат — бетонная крошка, выбитая автоматной пулей, хлестнула его по лицу. Но все же они могли идти.

Они спускались вниз по главной лестнице, прикрывая друг друга. В темных коридорах и вестибюлях тяжелой, угарной пеленой висел пороховой дым, пахло кровью — так пахнет на бойне, густой, маслянистый, оседающий на языке запах крови. Они старались идти быстрее — но быстрее здесь было идти нельзя.

На втором этаже они услышали — точнее капитан Эрим услышал, он был опытным снайпером и знал, что означает этот звук — щелчок, похожий на хлопок пастушьего кнута, только намного громче — и сразу еще один. Капитан знал, что таких винтовок у них нет — и это значит, что им отсюда не выйти. Если он не сделает то, что должен.

— Веди его вниз — капитан освободился от руки брата, лежавшей на его плече, перекинул из-за спины винтовку, взял ее в руки — я вас догоню.

— Мы должны оставаться с тобой брат. Это наш приказ.

— Быстро вниз! — молодой турецкий снайпер оскалился как волк, сейчас он не был похож ни на самого себя, ни на модного певца Таркана и ни одна из русских пляжных подружек не узнала бы его сейчас — это приказ!

Не ожидая ответа, он быстро взбежал на этаж выше, пошел по коридору, держа в руках пистолет и прикидывая, кто бы это мог быть. Американец — это явно американец. Американцы опасались передавать иракцам винтовки калибра 0,50 дюйма, понимая, что они могут быть использованы против них же — и значит, это американец. Тот самый, который убил Тарика. Значит — надо заставить его расплатиться за все за это.

Он один — в здании полном мертвецов и не только. Но бывали случаи и похуже…

Выбрав наугад дверь, он изо всей силы саданул по ней ногой, чуть выше замка, дверь не поддалась, он пнул еще раз, потом еще — и дверь с треском ввалилась внутрь. Держа наготове пистолет, он быстро осмотрел кабинет — обычный чиновничий кабинет, богато обставленный, только на стене вышитый золотом молельный коврик, а на столе — пресс-папье в виде Каабы — святого камня, одного из чудес света. Иракские чиновники быстро становились этакими космополитами, но с арабским уклоном… ничего, когда начнется, они заставят их служить им.

Дайте только срок.

За окном раз за разом била винтовка, явно преграждая путь штурмовой группе, ей вторили несколько автоматов. Капитан Эрим осторожно выглянул в окно — здание могло быть под прицелом, окно тоже — но ничего не случилось и через несколько секунд он выглядел уже смелее.

Кажется, полицейским удалось "стабилизировать фронт" — фронтом для них теперь служили изрешеченные и подожженные машины, гражданские и полицейские, за которыми уцелевшие могли прятаться и вести огонь. Он видел вспышки, пульсирующее пламя на стволах автоматов — но ему это было неинтересно, Серым волкам не был страшен автоматный огонь. Он искал одного-единственного стрелка, американца, который выцеливал их с винтовки, предназначенной для борьбы с бронетехникой, и убивал их одного за другим. Вероятно… на его счету жизнь не одного волка… вот он!

На мгновение Серый Волк, снайпер, капитан турецкой армии Орхан Эрим замер, рассматривая цель и прикидывая поправку — а потом дожал спуск.

Полицейские

Когда американцам удалось подавить самую опасную огневую точку противника — крупнокалиберный пулемет, установленный в тяжелом MRAP — иракские полицейские и солдаты двинулись вперед, сначала осторожно, потом все быстрее. Они были трусливы и злы, трусливы, потому что никто не учил их быть храбрыми, а злы, потому что злость всегда сопровождает трусость. Под огнем крупнокалиберного пулемета они потеряли немало своих товарищей и сейчас определенно были настроены на то, чтобы поквитаться. Выйдя к перекрестку, они услышали выстрел из РПГ и увидели человека, в руках у которого был автомат. И открыли по нему огонь, им просто надо был кого-нибудь убить, чтобы хоть немного заглушить страх — и они забыли все наставления американских инструкторов, относительно того, что надо смотреть, куда стреляешь. Человек с автоматом упал, они бросились вперед — и попали под автоматный и пулеметный огонь, который вели Серые волки вдоль улицы. Кто-то упал, кому-то — удалось перебежать улицу и занять позицию примерно ту, которую занимал человек, которого они только что убили. Вдоль улицы все еще стреляли, причем стреляли так, что выстрелы были не слышны, но пули разили наповал. Рядом лежал человек, один из этих, кажется, убитый… но тут он пошевелился, и один из полицейских высадил в него весь рожок АКМ в упор. Чтобы наверняка…

ЦРУ, Миллер

— Удерживать их огнем! Не давайте им пересечь улицу!

Миллер кричал — и понимал, что половина из тех, кто хоть как-то пытается держать линию, его просто не поймут, потому что плохо владеют английским, а вторая половина — им дай Бог на своем месте удержаться, не побежать и остаться в живых. Американцы из его группы, каждый из которых прошел специальный, "повышенной реалистичности" курс городского боя в Аризоне, на стрельбище — стреляли из своих М4, стреляли уже очередями, потому что в бою все навыки "отсечки по три выстрела" были забыты, стреляли по суетящимся у здания парламента, перебегающим дорогу боевикам в черном — но боевики не падали. И вели убийственный ответный огонь — пули барабанили по кузовам машин подобно палочкам перкуссионного барабанщика на фестивале где-нибудь в Новом Орлеане.

Миллер прицелился по перебегающему боевику — он запомнил, за какой машиной он залег, он ждал его — и выстрелил. Боевик рухнул, но было непонятно — то ли попадание, то ли он понял, что находится на прицеле у снайпера.

Бронежилеты. Их и в самом деле не достать. Кто же это такие?! Муджики редко пользуются бронежилетами, потому что их нет, и потому что кто принял шахаду — тот без вариантов попадает в рай и нечего цепляться за жизнь, тем более в таком обосранном месте.

А эти, судя по всему, очень ценят свои жизни.

Сколько осталось? Два патрона или один? У него есть еще два магазина — но из боя он выключится секунд на десять.

А потом — сотрудника ЦРУ и бывшего боевого пловца шестой команды Майка Миллера словно молотком по голове ударило, и когда он пришел в себя — то понял, что лежит и рядом валяется винтовка. Он лежит, и у него болит голова, очень сильно болит голова. Так сильно болит, как никогда не болела.

Они проиграли…

Серые волки, капитан Эрим

Капитан "зафиксировал" попадание — прицел винтовки стоял на минимальном увеличении, и он увидел как снайпер, скрывающийся за пикапом, упал и выронил винтовку, он видел, что попал ему в голову. Дело было сделано, но это не все — он перевел прицел на человека, у которого был пулемет, выстрелил еще раз и пулемет замолчал. Потом он сделал еще три выстрела — и два из них были точными.

Пуля разбила стекло, проныла рядом — и капитан отпрянул от окна.

Все, хватит. Дело — сделано…

Капитан выбежал из кабинета и побежал догонять остальных — он знал, что ему оставили нескольких волков в прикрытие. Не могли не оставить…

Американский спецназ

— Пятьдесят секунд! Готовность к сбросу!

— Приготовились!

Вертолет — Черный ястреб последней модификации, базирующийся на Кэмп Баллад, — задирает нос, гася скорость. Парк Захра — зеленое, ухоженное место, но сейчас оно пусто, если не считать трупов…

— Сброс! Пошли, пошли!

Пулеметы готовы прикрыть высадку — но по ним никто не стреляет. Вниз летят толстые тросы, по ним, один за другим, вниз скользят люди в черном камуфляже и с оружием в руках. Специальный отряд антитеррористической безопасности, замаскированный под группу обеспечения безопасности авиабазы Баллад.

— Выброска завершена.

— Подтверждаю, выброска завершена, десант на земле.

— Внимание всем Ястребам, я Гражданин. Приказываю занять позиции для воздушного патрулирования, обезопасить зеленую зону! Использовать снайперов! Огонь по команде, как поняли. прием!

— Ястреб — один, вас понял, выдвигаюсь в зону ожидания.

— Ястреб — один, вас понял, выдвигаюсь в зону ожидания…

Спецназовцы осторожно, прикрывая друг друга, продвигаются к выходу из парка. Видно, что только что здесь был серьезный бой — следы от пуль, остановленное движение, на перекрестке — горящий бронетранспортер. Отсюда же видно здание правительства, там серьезный пожар. С вертолетной площадки на крыше здания парламента взлетает "Черный ястреб" с красным крестом — миссия "медэвак".

Навстречу что-то бежит, нервы напряжены до предела, спецназовцы вскидывают оружие.

— Не стреляйте! Не стреляйте! Я из посольства!

На человеке криво сидящий (это умудриться надо) бронежилет, рука наскоро перевязана, через повязку сочится кровь. Брюки от костюма грязные и изорванные.

— Кто вы, сэр?

— Я Марк Вирджил из посольства! Они туда ушли!

— Куда именно, сэр?

— Пойдемте, я покажу! Они прорвались к отелю аль-Рашид.

Вот черт…

— Вы хотите сказать, сэр, что они захватили заложников в отеле?

Только не это.

— Нет, сэр, они заняли здание, служебное здание и забаррикадировались там. Мы не решились входить в него.

Еще бы…

— Сколько пострадавших сэр?

— Много. Очень много. Они устроили бойню в здании правительства и парламента. Это курды, чертовы курды, мать их! Бешеные собаки!

— А сколько террористов?

— Не меньше сорока! Очень многим удалось прорваться, их никто не сумел остановить.

Граната летит в помещение — и сразу за ней захлопывается дверь

— Опасность!

Гулкий хлопок, дверь сделана из стали, но ее выгибает изнутри ударной волной.

— Пошли!

Удар в дверь — через секунду внутрь помещения врывается первый штурмовик, следом — еще один. У первого штурмовика особенное оружие — винтовка типа AR-10 закрепленная в кронштейне довольно большого щита, в который встроены мощные галогенные фонари. Они светят не равномерно — а вспышками, ослепляя врага. Вот только тут — слепить некого.

— Чисто!

Группа осторожно просачивается в коридор, в штурмовой группе восемь человек, все американцы из Кэмп Баллад из расположенной там группы специального назначения. Все они — помимо армейской подготовки — имеют за плечами курс специальной подготовки ФБР, проводимый на базе морской пехоты США в Куантико, Виргиния. Каждый из них знает, на что идет — но готов хладнокровно рискнуть своей жизнью ради поимки и уничтожения террористов, совершивших один из самых громких терактов этого столетия.

— Впереди чисто…

Коридор, освещения нет никакого, только от фонарей спецназа. На полу — кровь, следы волочения, упаковка от использованного перевязочного пакета. Нет даже дверей…интересно, куда он ведет.

Лестница…

— Внимание, лестница! Ведет вниз!

Здесь спецназовцы перестраиваются. Для того, чтобы пройти даже один пролет лестницы, желательно использовать троих, только в этом случае шансы уцелеть максимальны. Один человек, проходящий лестничный пролет — имеет неплохие шансы погибнуть.

— Волк один, доложите ситуацию, что там у вас, прием.

— Сэр, мы прошли к лестнице, она ведет куда-то вниз. В здании чисто, на полу — кровь и следы волочения. Сэр, вопрос — у нас есть план этого здания?

— Волк один, план сейчас ищут, он будет передан вам, как только будет возможность. Осторожнее там.

— Гражданин, вас понял.

Лестница ведет в подвал — мрачное, неиспользуемое помещение, там такой же коридор — но и с той и с другой стороны ответвления. Спецназовцы разбиваются на группы и начинают методично проверять помещение за помещением.

— Волк — один, это третья группа! Кажется, кое-что есть.

— Третья группа, не двигайтесь с места, я иду к вам.

Лучи фонарей высвечивают дыру в полу — такое ощущение, что ее проделал артиллерийский снаряд — но это не артиллерийский снаряд. Рядом — аккуратно выломанные куски бетона, бетонного пола. Кто-то очень потрудился, чтобы сделать все это без шума, потому что дыра — глубиной метра два, а дальше — темная преисподняя. Фонари пытаются высветить ее — и не могут.

— Гражданин, это Волк-один

— На приеме.

— Сэр, у нас есть кое-что. Кажется, нам нужен волоконно-оптический световод.

— Все, сэр. Дальше не хватит длины, это предел.

Человек в "цифровом" военном камуфляже "пустыня" со знаками различия полковника американской армии и заткнутым под погон черным беретом, обозначающим его принадлежность к американским специальным силам, мрачно смотрел на экран небольшого прибора, от которого шел длинный, тонкой шланг, исчезающий в провале.

— Катакомбы, сэр — сказал кто-то

— Да, катакомбы… — согласился полковник — Багдад стоит на чем-то, напоминающем швейцарский сыр, чертов параноик накопал столько бункеров и подземных ходов, что тут может укрыться целая армия. Мы даже первый уровень как следует не зачистили — а некоторые информаторы говорили нам, что их три.

Полковник передал экран обратно, техническому специалисту

— Заминировать здесь все, выставить датчики движения. Потом надо прислать саперов, чтобы они заделали эту паучью дыру.

— Сэр, мы можем… — осторожно сказал командир группы спецназа

— Ты ничего не можешь. Мы и так потеряли сегодня слишком много своих людей. Поднимай своих наверх, капитан. Они ушли.

Июнь 2014 года Норфолк, штат Виргиния Blackwater maritime solutions Пираты двадцать первого века

Пока группы, занимающие отработкой воздушного вторжения, делали свое дело — Шаетет — 13, тринадцатая флотилия ВМФ Израиля тоже не сидела без дела.

При последних просчетах ситуации было установлено, что Израиль, для нанесения полномасштабного удара должен будет сконцентрировать все свои ВВС, какие только есть, все самолеты — и даже так их силы будут на пределе. При расчете налетов на тот или иной объект обычно закладывает солидный резерв — на тот случай, когда часть самолетов ударной группы будет сбита или "сойдет с дистанции" по иным причинам. Здесь же — ни о каких сбитых самолетах вообще не могло идти речи, группировка находилась на пределе сил и каждый, буквально каждый самолет должен был долететь до цели и сбросить бомбовый груз на нее. Каждый — иначе ничего затевать не стоило, оставшиеся силы и средства непременно будет применены, причем даже не обязательно по Израилю — просто по соседям и по танкерам, которые проходят Заливом. Этого будет вполне достаточно — танкер, затонувший на фарватере способен вызвать мировой финансовый кризис ничуть не хуже, чем атомная бомбежка.

При просчете ситуации удалось понять только одно — существуют две основные группы целей. Первая и самая страшная — в Ормузском проливе, там не только предельно узкий фарватер, там куча островов, на которых есть гарнизоны и военные аэродромы, с которых могут подниматься самолеты для атак танкеров, идущих фарватером, промахнуться тут просто невозможно. Вторая — собственно говоря, то, из-за чего все и начиналось — атомный реактор в Бушере, уже действующий, в который по данным ЦРУ загружаются плутониевые блоки. Там же — остров Харк, на котором военный аэродром и возможно — позиции китайских копий ЗУР Кроталь, сам Бушер прикрывают четыре аэродрома и позиции ПВО, оснащенные русской техникой — ЗРК Тор. При прорыве ударной группы к реакторам начнется бой, Израиль не мог выделить значительные силы истребителей в сопровождение ударной группы, ракеты воздух-воздух было предложено подвешивать на истребители — бомбардировщики, но это выглядело как жест отчаяния. Все понимали, что перегруженные до предела ударным вооружением машины будут еще над Заливом встречены огнем С300, которые в этом месте простреливают весь залив, потом ими займутся более легкие комплексы ПВО, а навстречу им взлетят истребители ПВО, в том числе Миг-29 и переоборудованные, с новыми двигателями F14. Истребителям ПВО придется драться буквально над своими аэродромами, с минимумом вооружения — пушка и несколько ракет — да и сами по себе Миг-29 верткие и легкие, с перегруженными машинами ударной группы они расправятся без проблем. Чтобы этого не произошло — оперативным штабом было дано задание уничтожить все пять аэродромов в районе цели, не допустить взлета самолетов с них, а так же уничтожить стартовые позиции комплексов ПВО. Это требовало одновременного удара при весьма ограниченном ресурсе и командир Флотилии-13, который на время операции был выведен их оперативного подчинения штаба ВМФ и подчинялся командующему операцией, изучив ситуацию заявил, что ни о каких двух группах целей не может идти и речи. Только одна из двух — на остальное не хватит сил.

Возникла и еще одна проблема. Только сейчас, во время детальной проработки оперативного плана стали думать — а что потом. Что потом — даже если операция увенчается оглушительным успехом, и все ядерные объекты Ирана будут уничтожены?

У Ирана остается огромная армия и столь же огромный Корпус Стражей Исламской Революции, и там и там есть танковые, авиационные, ракетные части — это все равно, что две армии, причем в КСИР служат оголтелые фанатики, которые в свободное об службы время патрулируют города, подходят к целующимся парочкам и спрашивают, какие у них отношения[80]. Или лупят палками тех, кто по их мнению проявил недостаточное усердие в пятничном намазе. У Ирана остаются вооруженные ЗУ-23-2 и ракетными установками катера, способные делать семьдесят миль в час, подводные лодки и, что самое страшное — противокорабельные ракеты на автомобильном шасси. Все это могло обрушиться на танкеры, идущие по Заливу и потопить их. Да даже если и не потопить — одних ставок на фрахт, которые взлетят до небес, будет достаточно…

Просчитав операцию, Израиль обратился к США и заявил что существующих у Израиля сил для реализации операции недостаточно при любых раскладах.

Соединенные штаты Америки, страна обладающая сильнейшим флотом мира, содержащая двенадцать атомные авианосцев (воистину, даже в своей силе мы слабы) думала довольно долго, и в итоге было принято решение, которое обычным языком называется "ни два, ни полтора". Американцы подтвердили свое категорическое нежелание "светиться" в акции против Ирана, тем более выделять авианосец. Однако, помощь все же была предоставлена. В составе ВМФ США была сформирована совершенно секретная Task Force 190, в которую почти целиком вошли вторая, третья и шестая группа боевых пловцов US Navy SEAL, а так же некоторые части морской пехоты США — естественно из тех, которые на данный момент не были задействованы в текущих операциях. Эта комбинированная группа должна была обеспечить уничтожение второй группы целей — боевых частей и аэродромов, находящихся в районе Ормузского пролива и прибрежной полосы — до Бушера, ответственность за бушерскую группу целей возлагалась на израильтян.

Кроме того — американцы, которые были непревзойденными в мире мастерами скрывать свою активностью под вывесками коммерческих организаций — вышли на некоего Эрика Принса, бывшего военнослужащего SEAL и основателя компании Blackwater, которая в связи с судебными преследованиями была переименована в XE Security. Именно эта компания имела непревзойденные навыки в борьбе с террористами на море.

Просто удивительно, насколько американцы сильны — и слабы одновременно. Их энтузиазм и неукротимый предпринимательский дух позволяет постоянно изобретать совершенно великолепные способы обхождения различных препятствий — и в то же время с не меньшим упорством и изобретательностью другие американцы строят новые препятствия.

Взять ту же самую Blackwater и другие частные охранные структуры. Это ведь великолепный инструмент, если задуматься — отставные офицеры решают задачи, которые по тем или иным причинам не может решать государство. При этом — в подобных частных военных кампаниях отсутствует непробиваемая военная бюрократия, коррупция и расхищение военного бюджета, дикие откаты за принятие на вооружение совершенно негодной ни к чему техники. Там, где государству нужен Апач — частник обходится легким MD530, там где государству нужен MRAP, переброшенный по воздуху, за что заплачено три цены такой машины — частник обходится бронированным пикапом. Частник нанимает тех людей, которые нужны для выполнения боевой задачи, не мороча себе голову тем, американцы они или нет (причем их военная подготовка производится за счет другого государства), и самое главное — эти люди не связаны никакими Женевскими конвенциями. Пришла пора открыть глаза, господа! Перед нами — новый враг, к которому Женевские конвенции неприменимы. Представить себе то, что на каком то берегу живут пираты, они выходят в море и грабят суда, а против них выдумывают ультразвуковые пушки и отпугивают пожарными шлангами — просто невозможно. Представим себе, что это дело происходило бы… где-то в южных морях, годах этак в… тридцатых прошлого века. К берегу подошли бы несколько боевых кораблей Японского императорского флота — и через пару дней на пиратском берегу не осталось бы ничего кроме горящих деревень и виселиц с их жителями. И больше — не было бы никаких пиратов. Кстати, тем, кто сейчас борется с пиратами не мешало бы взглянуть в сборник "Скалы и мели"[81], он иногда еще встречается на кораблях — как положено поступать с пиратами.

На Востоке уважают насилие. На Востоке уважают тех, кто не задумываясь применяет насилие. Все те вопли правозащитников — чушь собачья. Если бы после того, как американский солдат расстрелял гражданских — выступил бы американский президент и сказал: да, мы одобряем это, американская армия убивает и будет дальше убивать гражданских, военных — всех, пока не прекратится сопротивление — на следующий день сопротивление бы прекратилось. Сразу. Потому что на Востоке привыкли уважать силу и покоряться силе, и никто не будет сопротивляться, если увидит что сопротивление бесполезно. Каждое выступление правозащитников по сути укрепляет террористов и идет им на руку.

Не так давно, одна дамочка из гражданских служащих Госдепартамента США назвала морских пехотинцев США экстремистами. О, да, морские пехотинцы США экстремисты. Возможно — поэтому Соединенные штаты Америки существуют и по сей день.

Так и с частными охранными конторами. Пока одни делают дело, другие — адвокаты, правозащитники — им всячески мешают. В США есть совершенно бесполезная категория людей — адвокаты. Они — как акулы, готовы защищать самого дьявола. Их бизнес заключается не в том, что к ним приходит человек и они его защищают, о нет — они сами ищут, где нарушены права, а потом встречаются с будущим подзащитным и убеждают его подать в суд, даже если он и не задумывался об этом. И подают — а какой дурак откажется от денег, верно? Универсализм американского правосудия в данном случае служит дурную службу — дела об убийствах американцами иракцев могут рассматриваться в американских судах, причем как гражданские дела — для получения огромных компенсаций. Американские адвокаты так затерроризировали исками тех, кто их защищает, что те вынуждены постоянно менять фирмы, от имени которых они работают — на старых гроздьями висят судебные разбирательства,

Эрик Принс, бывший военнослужащий спецназа ВМФ США, крепко сложенный, неприметный мужчина средних лет — прилетел в Норфолк, штат Виргиния гражданским самолетом на ближайший аэродром — чартером. "Общими" бортами он уже давно не летал, потому что стоило ему только войти на борт самолета — как часть пассажиров немедленно начинала выражать ему самую горячую симпатию, а вторая часть — готова была его убить на месте. Ни то ни другое ему не было нужно — поэтому он арендовал чартеры, непритязательные легкие самолеты, делающие рейсы между маленькими аэродромами и так летал. Он засветился и это было самое страшное для бывшего солдата морских специальных сил и для действующего бизнесмена, занимающегося проблемами обеспечения безопасности в кризисных регионах.

Засветился он после того, как в одиннадцатом году несколько конгрессменов устроили то, что потом назвали "большим стриптизом" — раскрыли на публику информацию, которую комитет по разведке Конгресса США получил в результате расследования действий частных военных кампаний в конфликтах последнего времени. Все это в современной Америке — стране глубоко циничной, и, что самое печальное — ханжеской — произвело эффект разорвавшейся бомбы. Черт, когда идет война — все же понимают, что это не детские забавы и на войне много сего происходит плохого и грязного. Что происходило во Вьетнаме — да там в десять раз больше было всякого дерьма, мальчишкам давали в руки винтовки и бросали в бой — а те кто выжил, учились ненавидеть и начинали коллекционировать скальпы своих врагов как индейские войны — потому что они были на индейской территории и воевали с индейцами[82]. Здесь, по крайней мере, были взрослые мужики, и он сам выгонял тех, кто не знал меру в кровавых забавах. Но крови было много, и лили ее в основном сами иракцы — он знал, например одного начальника полиции одной из провинций Ирака, он любил устраивать скачки на верблюдах, при этом к каждому верблюду на канате был привязан подозреваемый в терроризме. Он знал парней в Афганистане, которые торговали наркотой направо и налево. Собирали гаремы из маленьких мальчиков и трахали их — и при этом были опорой власти на местах, держали отряды самообороны от талибов и здоровались за руку с американскими генералами. Но все это дерьмо пропускали мимо ушей — в конце концов, это не американцы, это варвары. А американцы, грохнувшие в сомнительной ситуации пару афганцев или иракцев — это уже вселенские преступники, их надо посадить на кол, не меньше.

В принципе — нормального суда не получилось, пришедшие к власти республиканцы замяли это дело, посоветовали особо рьяным осадить назад. Но это — уголовного суда, гражданский суд остановить было невозможно. Каким то образом в США оказалась зарегистрирована "Ассоциация жертв войны в Ираке", а через полгода догадались и жертвы войны в Афганистане. Представляя интересы людей не умеющих толком не читать и не писать по каким-то сомнительным доверенностям, эти ассоциации, получая немалые пожертвования, и, как поговаривали, откупные от кое-кого из коллег — развернули настоящую травлю тех, кто занят делом не желает платить откупные в эту идиотскую ассоциацию. Эрик Принс был человеком упертым, и сказал, что он лучше потратит деньги на юридическую защиту своего дела, чем на откупы акулам — поэтому его преследовали особенно рьяно. Blackwater, простая в общем то изначально фирма — превратилась в целый конгломерат фирм, постоянно меняющих юрисдикцию, директоров, персонал, зарегистрированную в оффшорах — короче говоря, он делал все, чтобы не дать акулам вцепиться и откусить кусок. Производство броневиков было в одном месте, оружия в другом[83], вертолеты и самолеты — а в Блэкуотер были собственные военно-воздушные силы, сами по себе силы обеспечения безопасности — на четвертой. Обеспечение безопасности в кризисных регионах было самой быстрорастущей отраслью экономики США, он был одним из основателей — но вот насладиться успехом не мог. Дело в том, что для бизнесменов в США вершиной успеха является IPO, первое публичное размещение акций. Но дело в том, что для IPO фирму надо было собрать под единое управление, избавиться от всех схем защиты, сделать ее прозрачной и понятной для инвесторов — а этом значило сделать ее беззащитной для акул, которые плавают кругами в надежде отхватить кусочек.

На аэродроме, на которой его чартер совершил посадку, Принса ожидал черный Субурбан, приглядевшись — он с удивлением понял, что эта машины Дипломатической секретной службы, небольшой засекреченной спецслужбы, основной задачей которой было обеспечение безопасности посольств США и американских дипломатических работников в неспокойных регионах земного шара. Принс знал, что в последнее время эту службу, как наименее засвеченную привлекали к специальным операциям "не по своему профилю". Например — в багдадском офисе этой конторы служило семьдесят человек — многовато, если учесть, что посольство США в Багдаде охраняют еще и морские пехотинцы из спецотряда.

Короткая поездка завершилась у КП военной базы в Норфолке, там знакомую машину пропустили на место базирования атомных подводных лодок без проверки документов — наверное, в Субурбане есть какой-то маячок, подающий сигнал "я свой". Когда то давно шестую группу боевых пловцов возглавлял Ричард "Дик" Марчинко, начинавший еще во Вьетнаме, его задачей был поиск уязвимых мест в системе обороны баз ВМФ США, а также острые акции за пределами США. Эту базу он брал то ли два, то ли три раза — и с тех пор охрана базы так ничему и не научилась, раз пропускает машины без досмотра, даже знакомые. А Марчинко выгнали с флота, отдали под суд — теперь он выпускает военные игры как Том Клэнси.

Субурбан остановился около одного из зданий — как помнил Принс там производились инструктажи экипажей и сдавались зачеты по безопасности. Водитель — коротко стриженный, настороженный — не был расположен к общению, да и Принс, если честно — тоже. С двигателем, работающим на холостом ходу (вот, она, расточительность!) они простояли минут пятнадцать, прежде чем двери сего почтенного заведения открылись и на улицу вывалилась целая компания старших офицеров и офицеров среднего звена. Кое-кого Принс знал лично.

— Эрик… Ты ли это… — весьма правдоподобно сыграл приветствие коммандер ВМФ США Алан Тьюми, который, как Принсу было известно был представителем от флота в отделе по борьбе с терроризмом Оперативного департамента ЦРУ США, и в этом качестве снискал ненависть многих. Принс знал его по совместной службе и не доверял еще с тех времен — поэтому лишь сухо поздоровался…

Набились в машину как сельди — семь человек не шутка, хотя Субурбан как раз рассчитан на такие большие компании. Только когда машина вырулила не к штабному зданию, а к воротам базы — Принс позволил себе осведомиться

— Куда мы едем?

— Выпить — исчерпывающе ответил коммандер Тьюми — работа на сегодня закончена, на палубе полный порядок, сверкает как новенькая и самое время пропустить по стаканчику. Не так ли?

Тьюми очень любил к месту и не к месту употреблять специфический морской жаргон, возможно для того, чтобы самому не забыть, что он — моряк, а не парень в дешевом костюме из Лэнгли.

Для совместных возлияний выбрали первый же бар в Норфолке, где были отдельные кабинеты. Мало кто знал, что все эти бары находятся под контролем военно-морской разведки и постоянно проверяются на наличие подслушивающих устройств, равно как и служебные кабинеты. Все дело в том, что моряка на берегу невозможно оградить от выпивки, а выпив — моряк обычно начинает болтать. И в пьяной болтовне своей он готов выложить собеседнику все что угодно — даже коды запуска ракет, доведись ему знать их. Поэтому, военно-морская разведка и приглядывала за этими заведениями, полагая, что проще не допустить здесь шпионажа, чем потом расхлебывать проблемы.

Начали сразу круто — с виски. Многие — с неразбавленного. В основном здесь был скотч — шотландские виски, пахнущие торфяным дымком, потому что на торфяных печках просушивают зерно, которому потом суждено превратиться в отменный виски.

Принс пил нарочито мало. Чувствовал, что готовится какое-то дерьмо — и ему надо быть настороже.

Ходили слухи, что все эти частные охранные структуры — это всего лишь прикрытие для старших офицеров, которые таким вот образом пилят бюджетные деньги, конкретно Блэкуотер — вотчина флота и спецназа ВМФ. Для того, чтобы понять всю глупость подобных утверждений — надо было послужить на флоте, а потом — в Блэкуотер. Принс просто вербовал людей, прошедших обучение за счет государства, платил им хорошие деньги и заставлял их делать то, что нужно делать, и за что платят. Он на пушечный выстрел не подпускал старших офицеров флота к своему детищу, а если и подпускал — то под своим жестким контролем. Отлично понимал, что если пустить дело на самотек — будет еще один американский флот, затратный и занимающийся непонятно чем.

Больше всех как ни странно пил Тьюми. Или делал вид, что пил.

Началось после третьей, до этого треп шел исключительно об отвлеченных вещах — о сослуживцах, о бабах, о кораблях. О налогах — с ними в последнее время творилось не пойми что, многие говорили, что настало время для чаепития[84]. Потом, после третьей Тьюми не совсем трезвым голосом заявил

— Эй, Эрик, а ты бы не хотел вернуться?

Принс хотел ответить — и тут мельком уловил жесткий, абсолютно трезвый взгляд парня с капитанскими знаками различия — он этого парня никогда раньше не видел, и походка у него была явно не морская. Началось…

— Ты с ума сошел? — Принс тоже попытался прикинуться немного захмелевшим — эй, парни, да он с ума сошел!

— У нас есть льготы по налогам! — гордо заявил Тьюми

— У меня они тоже есть. Называются — Каймановы острова[85].

Когда утих хохот — Тьюми перешел в новое наступление

— Тогда помоги нам. Помоги старым сослуживцам.

— Принимаю оплату наличными и обеспеченными чеками, можно в евро — мрачно сказал Принс — еще золотом по курсу если есть. Кое-кто, я слышал, расплачивается именно так[86].

— Хорош, Эрик, он все понял — внезапно заявил тот самый парень с нашивками капитана — мистер Принс, давайте выложим карты на стол. Нам нужна помощь.

Тьюми мгновенно протрезвел — вот актер то.

— Представьтесь для начала.

— Де Сантис. ЦРУ — "капитан" положил на стол карточку, наподобие водительских прав — удостоверение я с собой не взял, но это внутренний пропуск ЦРУ. Устраивает?

— Нет.

ЦРУшник улыбнулся

— Почему?

— Потому что вы собираетесь меня поиметь. Я похож на парня, которого можно поиметь?

— Речь идет о контракте. Крупном. Очень крупном. Возможно — самом крупном из тех, которые у вас были. И речь идет о помощи Америке. Точнее — друзьям Америки.

— Речь идет о дерьме. Все начинается именно с этого — помощь друзьям Америки. Вы уверены, что завтра они не станут нашими врагами?

— Уверены, мистер Принс. Это не те люди, которые станут нашими врагами. Только не они.

— О чем идет речь?

— Перед этим, мистер Принс — на стол лег лист бумаги, формата А4 — мы бы просили вас подписать обязательство о неразглашении. Вы не находитесь на действительной военной службе, только поэтому мы просим Вас сделать это.

Эрик Принс, бывший военнослужащий спецназа ВМС США немного подумал, потом достал ручку, подмахнул текст.

— Благодарю — лист бумаги моментально исчез со стола — мне бы хотелось задать вам пару вопросов. Интересует фирма Blackwater Maritime Solutions. Точнее — ее опыт по борьбе с морским разбоем.

— Это все есть в проспектах и в промо-видео. Достаточно зайти на сайт.

— Заходили. Смотрели. Мы хотели бы узнать кое-что другое. Вы, равно как и другие фирмы, занимающиеся подобным бизнесом, обладаете немалым опытом контроля ограниченного водного пространства и проводки конвоев в условиях определенного уровня противодействия. Нас интересует — возможно ли обеспечить проводку крупнотоннажных судов в условиях более высокого уровня противодействия.

— Какого именно?

— Скоростные катера. Пулеметы, зенитные установки. Возможно — подводные лодки.

— Подводные лодки — у пиратов?

— Как крайний вариант. Мы не думаем, что конкретно вам придется столкнуться с этим. Но могут быть скоростные лодки с зарядами взрывчатки и смертниками на них.

Эрик Принс посмотрел прямо в глаза "капитану", который не постеснялся надеть чужую форму.

— Не лезьте туда.

— Туда — это куда?

— В Иран. Не надо играть в игры. Можно доиграться.

ЦРУшник откинулся на спинку стула

— Туше. Как догадались?

— Это несложно. Я имел дело со сто восемнадцатой эскадрильей[87] до того, как ее расформировали. И в курсе про теорию "москитных сил", какими оперируют в акватории Персидского залива иранские адмиралы. Там есть торпедные экранопланы, так?

— Мы не уверены. Но возможно — это так и есть, они переделали свой разведывательный экраноплан в торпедный, несущий одну торпеду. Вопрос не в том, как от всего этого избавиться — хотя мы не откажемся от Вашего профессионального мнения по данному вопросу. Вопрос в том, что делать потом.

Эрик Принс немного подумал

— Задача сложная — но решаемая. Нужно продумывать систему морской антитеррористической безопасности всего региона. Комплексно, иначе дело не пойдет. И следить — двадцать четыре часа в сутки, если мы, в конце концов, ввязываемся в это дело. Первый уровень защиты — это порты и терминалы с нефтью и, особенно со сжиженным газом. Если среди работников окажется хоть один сторонник Хезбаллы — рвануть может так, что и здесь слышно будет. Нужен будет двадцатичетырехчасовой контроль всего — подступов к объекту, морской поверхности и особенно — того, что творится под водой. В Иране есть подразделения боевых пловцов, в том числе смертников. Нужно будет закупить немало БПЛА, в том числе вооруженных. Контроль периметра — но не с помощью статик-гардов, а с помощью технических средств, контроля с беспилотника — и тревожная группа на самом объекте. Контроль на воде — тут нужны будут роботы, как беспилотные катера на поверхности, так и подводные средства разведки — под водой. Лучше всего это все попросить у Израиля, если наши средства использовать нельзя.

— Скорее всего, это израильские системы использовать нельзя. По понятным причинам.

— Тогда — нужны наши. Второй уровень контроля — это контроль самого водного пространства залива и судоходства в нем. Теми средствами, которые мы применяем против пиратов не обойтись. Нужно будет смертельное оружие — как минимум пулеметы М3 с блоками дистанционного управления и автоматические гранатометы для сброса в воду подрывных зарядов против боевых пловцов. Нужен будет конвой… у иранцев есть очень скоростные и хорошо вооруженные катера. Наша марка-пять против них не годится, у нее слишком мала скорость, нужны такие же катера, как у иранцев и со схожим вооружением. Я бы попытался построить серию катеров, вооруженных скорострельными пушками — это катера перехвата, нужно создать сеть перехвата катеров иранцев, отправляющихся на охоту, опираясь на БПЛА, дежурящие над Заливом и катера-охотники. Нужны и конвойные катера — им такая скорость не нужна, двадцать пять узлов хода будет более чем достаточно — но им нужна будет мощная броня и вооружение. Что-то типа плавающей БМП — броня должна защищать как минимум от русского 14,5, в качестве вооружения желательно поставить Голкипер[88], он лишним не будет. Кроме того — они же должны будут перехватывать противокорабельные ракеты. У Ирана они есть?

— Более чем достаточно — подтвердил ЦРУшник

— В таком случае — есть кое-что еще. Врага проще всего уничтожать в его гнезде. Потребуются рейды на территорию краснокожих. Уничтожение тех же пусковых противокорабельных ракет, мест стоянки катеров и самих катеров. Это должны быть либо вооруженные беспилотные летательные аппараты, либо рейды спецназа. Первые проще, они используются нами в Пакистане — но тут, как я понимаю, будет нечто другое. Это будет война одной державы против другой державы, верно? И беспилотники собьют.

ЦРУшник кивнул

— Вы задумали скверное дело, ребята — Принс был трезв как стеклышко, он выпил большой бокал почти неразбавленного виски, но что это такое для моряка, бокал виски. Да и разговор — заставлял трезветь.

— Обоснуйте последнее утверждение, пожалуйста.

— Да ради Бога. Вы намереваетесь вырвать клыки у тигра, но не убить его. А потом еще дергать за хвост. Это — очень опасно. У тигра кроме клыков есть лапы с когтями и сам он довольно тяжелый. Не думаю, что стоит злить тигра, если ты не намерен его быстро убить.

Принс наблюдал за реакцией своих собутыльников, и видел, что до тех, кто непосредственно служит или служил в горячих точках — дошло. А вот до тех, кто только надел чужую форму — нет. Это так и бывает — военные расхлебывают то, что затеяли гражданские.

— Вы готов взяться за это дело — спросил капитан

— За какое?

— Обеспечение антитеррористической безопасности западного побережья Залива. Полностью.

— Это дело — не для частной компании. Потребуется помощь флота.

— Все нормально — вмешался в разговор Тьюми — ВМФ откроет контракт, часть функций будет передана на откуп частных подрядчиков.

— Какая именно?

— Поставка оборудования. Тренировки. Охрана объектов, расположенных на побережье. Возможно — проводка конвоев.

— Возможно?

— Более чем вероятно. Если хватит сил.

Сил хватало — в Аденском заливе до определенного момента действовала целая частная эскадра. Потом там столпились корабли более чем десятка стран — лучше не стало.

— Мистер Принс… — снова начал ЦРУшник — позиция заказчика в этом деле такова, что он бы хотел отдать на частный подряд максимум функций. Вы должно быть готовы взять столько подрядов, сколько сможете исполнить. Участие даже одного моряка ВМФ США, находящегося на действит

ельной службе — крайне нежелательно. Ни во время… скажем так острой фазы конфликта, ни потом. Конечно, на первом этапе обойтись без помощи кадровых сил флота будет невозможно. Мы… сможем на какой-то период оказать содействие, используя ресурсы ВМФ — но чем короче этот период будет — тем лучше. Например — те катера, о которых шла речь — лучше всего будет, если они будут построены на частной верфи и по частному заказу. Все остальное снаряжение — тоже. Даже беспилотники Нортроп Грамман и Дженерал Атомикс сдаст в лизинг частной компании, так будет лучше. Мы уже применяем такое в Афганистане, точно так же будет и здесь. Скажу прямо — компании, которая возьмется за все это мы готовы оказать… финансовую помощь в объеме достаточном, для полного исполнения контрактных обязательств. Помощь эта конечно будет не безвозмездной — но… скажем так, условия ее предоставления будут такими, какие сейчас не сможет обеспечить ни один банк мира. Возможны даже договоренности о списании части долга по результатам работы. Сказав это

ЦРУшник победно хлопнул в ладоши, что еще раз выдавало его глупость. В его понимании руководитель частной охранной компании — недалекий и жадный тип, который не работает на государство потому, что государство не платит столько сколько платят частники. Здесь он сильно ошибался — любой офицер, бывший или действующий, задумывался о безопасности своих людей прежде, чем о количестве нулей на банковском чеке.

— Итак?

— Итак, нет.

Если бы Эрик Принс сейчас выкрикнул "Аллах Акбар!" — это и то не произвело бы такого оглушающего впечатления

— Почему, Эрик? — мягко спросил контр-адмирал Вусли, перед этим бросив недобрый взгляд на "капитана первого ранга"

— Вы сами это понимаете, сэр. Мне предлагают поучаствовать в некоей игре, при этом поучаствовать — это значит рискнуть десятками, а может и сотнями жизней американских парней, которые и так делают все, что могут для этой страны. При этом — здесь, за столом не сказано ни слова правды. Правда, джентльмены — это нечто прямое, ясное и открытое — а не недомолвки вкупе с намеками. Я прекрасно знаю, как делаются дела — все всё понимают, но никто никогда не произносит некоторые вещи вслух. Так вот — я хочу знать правду. Прямую, ясную и открытую. Кто затевает. Что затевает. Зачем затевает. Тогда я смогу определить место моих людей во всем в этом и риски, которым они подвергаются. После этого — я назову цену, или скажу что задуманное мне не по плечу. Только в такой последовательности, ни в какой другой.

— У нас нет времени

— Время всегда есть. На то, чтобы подумать, взвесить все за и против, провести положенную аналитическую работу и только потом принять решение — никакое потраченное время не будет лишним. Пока мой ответ "нет". Если кто-то из здесь присутствующих решится сказать мне правду — найти меня несложно.

С этими словами Эрик Принс, создатель одной из самых успешных компаний последних десятилетий, встал, положил на стол пять баксов за выпивку и пошел на выход. Офицеры проводили его мрачными взглядами.

— Зря мы с ним связались — сказал "капитан"

— Он совершенно прав! — веско сказал контр-адмирал — я предупреждал вас об этом. Никто не будет работать с закрытыми глазами. Слишком много было случаев кидалова и совершенно диких подстав за последнее время.

— Черт, вы знаете, как делаются дела, адмирал! — вспылил ЦРУшник

— Знаю. И меня от этого тошнит…

Тот же день Южная часть Тихого океана Атоллы

На этих атоллах — одно время творилась сама история. На этих атоллах — развевался флаг с восходящим солнцем, флаг Императорской Японии, державы, которая дерзнула прыгнуть выше головы, и хотя бы за это — заслуживала уважения. На этих атоллах — пацаны, которым иногда не было еще и двадцати — шли по грудь в воде навстречу трассирующим пулям японцев, отдавая свои жизни за то, что они считали правильным, за свободу и демократию в ее истинном смысле — а не том, какие эти слова имеют теперь. На этих атоллах — морские пчелы, строительные подразделения корпуса морской пехоты — строили аэродромы, с которых "летающие крепости" летали бомбить Японию. Потом эти атоллы, куски суши в безбрежном океане стали тем, чем они и должны были быть — просто кусками суши в безбрежном океане.

Осталась только память.

Примерно в двадцать три — ноль-ноль поверхность воды примерно в трех сотнях метров от берега вдруг прорвалась уродливым черным пузырем. Этот пузырь не лопался, не исчезал — он смотрел на берег и все замечал, все видел, благо на его голове был надет прибор ночного видения, один из немногих, которые могут действовать после того, как побывали в воде.

Человек, зависший в толще воды у самой ее кромки, смотрел. И — запоминал.

На берегу никого не было — но это не значит, что нет никакой сигнализации и нет мин. Это было всего лишь учение, в реальности вряд ли кто-то будет выставлять сигнализации и мины по всему побережью, тем более при таком интенсивном судоходстве — но на учениях всегда закладывают максимально возможный уровень противодействия. У них были приборы, позволяющие определять любые опасности, которые могут грозить боевому пловцу в воде — ультразвуковые излучатели, маломощные подводные мины, детекторы движения, простые и примитивные, но действенные сети заграждения, в том числе малозаметные. Но основная опасность была не в воде — она была в полосе прибоя, и спецназовцу надо было понять — наблюдают ли за побережьем снайперы. Если да — то их просто всех перебьют на этом черном песке.

И снайперы были. По крайней мере один — он засек его по куску маскировочной сети, а потом, включив прибор на максимальное увеличение — смог рассмотреть и подробности. Это был не снайпер — это был пулеметчик в окопчике, вырытом на холме, господствующем над входом в бухту, холм порос тропическими деревьями, видно было плохо — но он увидел. Такой пулемет может простреливать весь пляж при высадке, устроить второй "день Д"[89] если пулеметчик не спит.

А он, черт бы побрал этого поца — не спит.

Легкая вибрация воды подсказала боевому пловцу — "опасность" — и он нырнул. Все что он хотел — он увидел.

Это был небольшой катер, очень скоростной типа Марка-пять, он может давать до пятидесяти миль в час, мощное вооружение — на нем может быть двадцатипятимиллиметровая пушка от БМП, целых четыре пулемета. Такие катера тайно базировались на Тайване по соглашению о взаимодействии — и боевой пловец знал, что они патрулируют акваторию — а им противостоят как американские боевые пловцы, так и тайваньские. Серьезные соперники и драться они — если придется — будут всерьез.

На глубине двадцать метров боевого пловца ждал катер — один из четырех. Этот катер был предназначен специально для передвижения под водой, использовал электрическую тягу и водометный двигатель, мог нести четверых человек и груз. Катера были сброшены с борта подводной лодки ВМФ Израиля примерно полчаса назад, сама лодка шла на предельно малом ходу примерно в двадцати милях от нужного острова, огибая ее. По условиям учений обнаружение подводной лодки приравнивалось к провалу.

Пятнадцать таких же ластоногих ждали его на глубине, на лодках.

Он жестами показал им опасность, ее характер и направление — как в этот момент над ними прошел катер. Вибрация очень хорошо передается по воде, и когда над тобой проходит поисковый катер — ощущения очень неприятные, как будто ты стоишь на путях спиной к движению поезда.

Выждав, пока катер удалится — боевые пловцы пошли дальше, не меняя направление движения. Смысла менять не было — понятно, что любая пригодная для высадки точка прикрыта такими же пулеметными расчетами, а может — и чем похуже.

Примерно в сотне метров от берега — носитель боевых пловцов начал всплывать. Вот он уже у самой поверхности. Вот…

Стараясь двигаться как можно осторожнее — они были по пояс в воде — боевые пловцы распаковали один из транспортных контейнеров и достали специальное ружье, изготовленное для таких случаев. Оно было пневматическим и двухсредным — то есть не боялось воды и могло применяться как раз в таких ситуациях, когда применение огнестрельного оружия невозможно. С него можно было стрелять прямо из воды. В крайнем случае — накачать его для применения можно было при помощи обычного кислородного баллона.

Один из боевых пловцов, специализировавшийся как раз на этом оружии и на ликвидации часовых — прицелился, опирая цевьем на обтекаемую рубку лодки. Щелкнул выстрел — с десяти шагов его уже было не слышно.

Часовой исчез из виду.

— Минус один.

Пловцы пошли дальше, броском преодолели пляж, распаковали контейнеры с оружием, вооружились. Потом отсигналили фонарем с красным светофильтром в море — можно, противника нет. Из моря — начали появляться новые фигуры — как богатыри из русских сказок, которые могли выходить прямо из моря.

Опасность первым заметил один из пловцов на берегу. Не заметил — услышал.

— Ложись!!!

Но было уже поздно — вертолет, из-за малошумного винта которого его было почти не слышно — американский вертолет морской авиации вынырнул из-за деревьев, прожекторы, совмещенные с крупнокалиберными бортовыми пулеметами безжалостно светили вниз.

— Добро пожаловать на остров, джентльмены! — громыхнуло с вертолета

Итоги

— Как мы видим, джентльмены, высадка на сушу с использованием подводных средств движения сопряжена с некоторыми… сложностями.

Контр-адмирал ВМФ США Билл Шоу просто таки светился злорадным удовольствием за оскандалившихся израильтян

Натан, командир группы Шаетет-13, которая пыталась высадиться на берег, с трудом сдерживался — но все же сдержался

— Сэр, надо учесть то, что противостоящие нам силы использовали самую современную технику противодействия, которая есть только у Соединенных штатов Америки. Да, я признаю, что ваши люди, сэр, хорошо подготовлены — но так ли хорошо подготовлены иранские противодиверсионные силы.

— Они хорошо подготовлены — с обычной меланхоличностью сказал Моше — на последнем параде у ублюдков были подводные пистолеты и автоматы, а так же сонары, которыми может пользоваться один человек. Все это они купили у китайцев, китайцы украли у русских эти разработки, пустили в серию и теперь продают всем, кому не лень. Мы считаем, что к подготовке иранских сил ПДСС приложила руку Украина — когда развалился СССР, у Украины остались одни из самых подготовленных в мире соединения боевых пловцов на Черном море и тренировочный комплекс. Ни то ни другое Украине не было нужно, но Украине нужны были деньги. Точнее даже не Украине нужны были деньги — украинским политикам нужны были деньги. Согласно данным АНБ и военно-морской разведки США, а так же нашим собственным данным — начиная с середины девяностых иранских боевых пловцов готовят русскоязычные европейцы, скорее всего это и есть украинцы, хотя среди них могут быть и русские. Особенно серьезно охраняется Бушер — он на самом побережье, по нашим данным там установлено постоянное дежурство под водой, несколько линий заграждений различного типа, мины, возможно что и дельфины. Есть у Ирана и устройство для борьбы с боевыми пловцами типа Водопад — тоже китайское, китайцы украли у русских. Я бы не рассчитывал на легкую прогулку джентльмены…

— Мы и не рассчитываем — сказал Натан

— На вашем месте, Натан… — контр-адмирал назвал командира боевых пловцов по имени, как это было принято в Израиле — я бы не ломился в стену, когда есть дверь. Шведы выпускают двухсредные катера, они способны двигаться в погруженном, полупогруженном и надводном состоянии, каждый из катеров несет по два, по четыре или по восемь человек. Вооружения на них нет никакого — но вооружение будет у вас. В надводном состоянии они развивают скорость до тридцати пяти миль в час, переходят из одного состояния в другое практически мгновенно. Таким образом, вы сможете незаметно приблизиться к заграждениям, пройти над ними, а потом действовать по обстановке, либо погружаться. Либо идти над водой. Мы уже испытывали эти катера и они нам понравились. Ублюдки на Капитолийском холме не выделяют денег… но добрый совет я вам дать могу.

— Спасибо… — оценил совет Натан

25 июня 2015 года Рок-Спрингс Техас, США Наведем мосты через реку Рио-Гранде…

Техас — это не совсем Соединенные штаты Америки, с этим вряд ли согласятся рядовые американцы — но с этим согласится любой техасец. Техас — это нечто большее.

Техас во все времена был пограничной зоной, la frontera es la frontera[90]. В соседней Мексике, с которой у Техаса была длиннющая сухопутная граница — спокойно никогда не было, то революция как в восемнадцатом[91], то криминал. В Техасе выращивали скот на мясо, а скот… в общем, его легко пустить на мясо и по ту сторону границы, предварительно его угнав. До сих пор техасские рейнджеры — а такое подразделение существует только в этом штате — разыскивают в числе прочего пропавший скот.

Но самое страшное началось тогда, когда одни и те же мексиканцы — стали составлять большинство, или по крайней мере значительную силу по обе стороны границы. И это были уже не те забитые мексиканские мигранты, которые по ночам переплывали реку Рио-Гранде, или задыхались в тесной раскаленной солнцем душегубке фургончика по тридцать человек в небольшой машине. Это были потомки эмигрантов первой волны, родившиеся и выросшие в США, они являлись полноправными ее гражданами, они видели унижение своих матерей и отцов и хотели за него отомстить, наконец часто уже до совершеннолетия они получали солидный криминальный опыт и практику. Некоторые впоследствии вернулись в Мексику, где возглавили крупные бандформирования, самым успешным и известным из всех стал Эдгар Вальдез Вильяреаль по кличке "Ла Барби", гражданин США, уроженец Техаса и командир бандформирований наркомафиозного картеля Синалоа, известных как М-13. Смертельный враг "Los Zetas", одной из основных наркомафиозных группировок, возглавляемой выходцами из федеральной полиции и мексиканского армейского спецназа, он буквально залил северные штаты кровью в жестокой междоусобной войне за контроль над путями транспортировки. Все дело было в том, что картель Синалоа находился ближе к Колумбии, основному производителю кокаина, и в значительной степени контролировал производство, а северные штаты были за Лос Зетас и Западным картелем, перекрывая таким образом Синалоа путь транспортировки на основные рынки сбыта товара. Нельзя сказать, что это было смертельным для обоих картелей — как Зетас и Западный картель находили себе товар в Колумбии и пути транспортировки в северные штаты — так и Синалоа находило пути транспортировки в США. Однако — такое расположение крупнейших преступных группировок страны при которой каждая перекрывала кислород другой не могло не сказываться на накале страстей во взаимоотношениях между ними.

Первоначально, проблемы в Мексике ограничивались только криминальным насилием, которое год от года приобретало все больший размах и отличалось поистине эпической жестокостью. В десятом году страна впервые перешагнула порог в десять тысяч погибших в вооруженных столкновениях в год, за год до этого президент страны Кальдерон ввел в некоторых городах военное положение, распустил полицию и ввел в эти города армейские части. Помочь это не помогло — только навредило. Армия, соприкоснувшись с полицейской работой начала стремительно разлагаться, даже быстрее чем полиция. Вот, к примеру ты произвел арест наркодилера, рисковал жизнью — и перед тобой сейчас лежит десять пакетов кокаина… ну, допустим по пять килограммов каждый. Сколько из них ты сдашь, чтобы потом их торжественно, в присутствии журналистов сожгли. Все десять? А потом ты поплатишься за это жизнью — каждый раз в начале месяца мафия публикует списки приговоренных к смерти — несговорчивых судей, военных, полицейских, политиков. Если ты не сотрудничаешь с мафией — в тебя могут всадить несколько десятков пуль из "козьего рога" — автомата АК-47, очень популярного в мафии, или одну пулю из винтовки пятидесятого калибра, которых к Мексике на душу населения на порядок больше чем в тех же США, Мексика превратилась для фирмы Barrett в один из основных рынков сбыта, потому что от пули пятидесятого калибра не спасает ни один бронежилет. А те же Зетас могут принести тебя в жертву смерти — повесят за ноги, выпустят кишки и отрежут голову, и точно так же они могут поступить с твоей семьей. Сдашь пять? Тогда ты получишь достаточно за оставшиеся пять, которые ты толкнешь на улице, чтобы купить себе новую машину… и еще чего. Можно связаться с теми, у кого ты изъял этот наркотик и позволить им подменить наркотик с чистым кокаином, на пакеты, внешне точно такие же, как изъятые — но там процентов на восемьдесят будет сахарная пудра. Тогда тебя поставят на жалование, в несколько раз большее, чем денежное довольствие и если тебя убьет кто-либо — за тебя будут мстить. Были и такие, кто не сдавал ни одного — такие типы, алчные и корыстные долго обычно не жили.

Но все это — повальная коррупция, реки белого порошка, перестрелки на улицах с использованием гранатометов и крупнокалиберных пулеметов — до определенного момента не имело никакой политической, и следующей за ней в связке террористической составляющей. Мексиканские наркодельцы не покушались на государство в целом, на государственные институты как своего государства, так и чужого. Да, они подтачивали его и подтачивали крепко — но все таки они жили в государстве.

Ситуация начала меняться году в двенадцатом. После мексиканского парламентского кризиса 2011 года были назначены досрочные выборы, одновременно президентские и парламентские. Потом эксперты и аналитики скажут, что нельзя было проделать это хуже — чем было проделано в Мексике в те годы. Политика в Мексике всегда была тесно связана с наркомафией и с наркоторговлей и даже расцвет Мексики как государства не только транзитирующего наркотики, но и финансирующего их производство начался в девяностые с правления некоего Карлоса Салинаса де Гортари, президента который умудрился в пять лет совершить убийство[92]. Способствовали этому два обстоятельства — политика США, которые в те годы занимались поиском и конфискацией активов колумбийских наркомафиозных картелей и политика де Гортари, который дал собственным транзитерам зеленый свет в вопросах переправки наркотиков США. В те годы наркотики переправляли не маленькими Цесснами — транзитеры вскладчину покупали Боинги (!!!), которые совершали посадки на мало кому известных аэродромах и даже на военных базах, которые в связи с окончанием холодной войны законсервировали немало, и эти Боинги окупали себя за один рейс. В начале двухтысячных мексиканские транзитеры накопили достаточно денег, чтобы финансировать обескровленное производство наркотиков в Колумбии — теперь они не покупали наркотики, они вкладывали деньги в производство наркотиков, чувствуете разницу? Теперь они не платили деньги за готовый и обработанный кокаин — теперь они выдавали деньги (посредством агентуры бывших колумбийских картелей) крестьянам выращивающим коку, чтобы в конце сезона они сдавали листья коки им. Тогда же в начале двухтысячных мексиканские картели начали вербовать людей из полиции и армии и организовывать крупные бандформирования: рынок был насыщен, свободных мест не оставалось и тем, кто хотел увеличить свое производство приходилось думать, как подвинуть со своего места соседа. Тогда же состоялись первые, еще робкие контакты с людьми Субкоманданте Маркоса — повстанческого командира выдвигающего именно политические требования. Но государство реагировало на повстанцев Маркоса намного жестче, чем на действия транзитеров — и наркомафиози временно оставили парий от политики в покое.

На выборах одиннадцатого года двух основным группировкам — "Лос Зетас" и картелю "Синалоа" впервые, несмотря на море пролитой крови друг друга, удалось договориться о поддержке единого кандидата в президенты и единой партии Мексики — социалистов. Как и в восьмом году американцы, чувствующие что они теряют весь континент — Бразилия, Боливия, Венесуэла, теперь под угрозой Мексика — сделали все возможное и невозможное чтобы не допустить социалистов к власти, не брезгуя никакими методами, в том числе и откровенными провокациями и подтасовками. Выборы, проходившие в обстановке непрекращающихся больших и малых скандалов были настолько грязными, что несмотря на сильнейшее давление часть наблюдателей из Европы отказались признать досрочные президентские и парламентские выборы демократическими, в результате чего Совет Европы оказался заблокированным этими отказниками и не смог принять единого мнения по поводу легитимности новой-старой власти Мексики. Это дало дополнительные козыри проигравшей социалистической партии, и сразу после выборов в Мехико, в крупнейшем мегаполисе мира на улицы вышли люди, требующие признать победителем Социалистическую партию Мексики. Почти сразу эти уличные протесты переросли в массовые беспорядки, ставшие известными как "пятидневная гражданская война", в ходе которой погибли более ста человек. Тогда же появились политики, открыто взявшие курс на развал страны.

Тогда же, в двенадцатом родилось движение взявшее курс на создание собственной страны — Атцлана или Republica del Norte. Мексика должна была поделиться с новой страной всеми северными и частью центральных штатов — большей частью территории страны, на оставшейся части территории сепаратисты предлагали организовать сразу две страны — собственно Мексиканскую республику и Республику индейцев Майя. Соединенным штатам Америки предлагалось поделиться с новорожденной Северной Республикой штатами Техас, Калифорния, Аризона, Нью-Мексико и некоторыми другими. Контуры нового государственного образования подозрительно напоминали сферу влияния бандформирования Los Zetas, как они ее видели и за которую они боролись. К этому времени группировка Los Zetas насчитывала уже больше ста пятидесяти тысяч активных боевиков[94] и число их продолжало расти: мексиканская государственность после позорных выборов 2011 года стремительно разрушалась, некоторые штаты возглавляли открытые сторонники социалистов, федеральный центр их практически не контролировал. Ситуация усугублялась еще и тем, что голосование за социалистов было в основном протестным, и охватывало северные штаты — там американские промышленники в восьмидесятые — девяностые построили немало огромных фабрик и заводов, производящих от прокладок до больших пикапов для американского рынка. Сейчас часть этих производств была закрыта в связи с непрекращающимся кризисом, часть инвесторов решили перевести производства обратно в США, поощряемые налоговыми льготами и протекционистской таможенной политикой, часть инвесторов просто испугались с каждым годом все обостряющейся политической и криминальной обстановки в стране. Уволенные массово выплеснулись на улицы, власти в это время пожинали плоды необдуманных заимствований на внешнем рынке в девяностые и нулевые: пришла пора расплачиваться по кредитам, а расплачиваться было нечем: промышленность стагнировала, налоги повышать на бедных было уже некуда, а на богатых — невозможно, потому что за пришедшую к власти партию голосовали как раз богатые и средний класс. Федеральное правительство, атакуемое со всех сторон, не могло, не хотело и не умело заниматься проблемами уволенных бедняков, а на каждую попытку организованного политического выступления после "пятидневной гражданской войны" реагировало особенно остро, и исключительно силовыми методами. Бедняки оставались в домах, копя злобу. Это были люди среднего и старше возраста, в условиях стремительно обесценивающегося песо они оставались без пенсионных накоплений, без перспектив в жизни, вообще безо всего. А Лос Зетас — это были их дети, которые не видели ни отца ни мать, потому что те работали на построенных американцами фабриках за гроши с утра до вечера и не могли заниматься воспитанием своих детей. Детей воспитали банды и картели, и если Синалоа после провала пятидневной войны пока никак не выступала против власти — то Лос Зетас моментально сориентировались в ситуации и выдвинули уже политические требования, поддерживаемые силой оружия. Политические требования эти попали на живительную почву: для многих мексиканцев река РиоГрандке была проклятым местом. Ее боялись, ненавидели — и в то же время тайно мечтали ее переплыть. Лозунг "Наведем мосты через реку Рио-Гранде" поддержало подавляющее большинство населения северных штатов, да и не только северных — а власти ничего не могли ему противопоставить, и не могли запретить, потому что он в сущности не был ни бунтовщическим ни революционным, все правильно понимали что имеет в виду — но не произносили этого вслух. Постепенно именно Los Zetas и поддерживаемые "эскадронами смерти" политики стали выразителем воли подавляющего большинства населения северных штатов Мексики и едва ли не большинства — всех других. Сама Los Zetas превратившись в политическую силу была обречена на то, чтобы трансформироваться из просто криминальной наркомафиозной организации — в организацию террористическую.

Небольшой, старый, ничем не примечательный фургон GMC неспешно катился по десятой дороге, которая вела от пограничного Хуареса в Сан Антонио и дальше — в Хьюстон и по побережью. В фургоне было несколько молодых людей — трое парней и девушка, все — молодые, темноволосые, смуглые, а девушку можно было даже назвать привлекательной. Они были неплохо одеты — как студенты на каникулах, они неплохо говорили по-английски, у них были нормальные документы — водительские права штатов Техас и Калифорния, и они не вызывали никаких подозрений. Они перешли границу в Хуаресе, арендовали этот фургончик, который представлял из себя небольшой мотор-хоум, мобильный дом для туристов. После этого наведавшись по известному адресу, они сменили документы и получили оружие — три румынских автомата Калашникова с дополнительными рукоятками на цевье и барабанными магазинами на семьдесят пять патронов от ручного пулемета. Осколочные гранаты им не дали, потому что ни один из них не служил в армии и обращаться с ними не умел — хватит и автоматного огня. Девушка взяла с собой компактный девятимиллиметровый пистолет Kahr — ей он был нужен для того, что они задумали. Четырех автоматов должно было хватить для того, что они намеревались сделать — с лихвой.

Привлекала внимание только девушка, путешествующая в компании трех парней — но в конце концов Америка свободная страна, и кто с кем спит — это его личное дело.

Каждый из них действительно был студентом, а двое из них даже учились в одном университете. Остальные знали друг друга только по именам и обязательно прибавляли к имени обращение "товарищ" — товарищ Родриго, товарищ Гонсало, товарищ Мигель и товарищ Мария. Они не были подготовлены ни кубинской ни тем более венесуэльской разведкой, как досужие журналисты начнут выдумывать потом, нет. Они были продуктом нынешней Мексики от начала и до конца — страны, где радикально-социалистические взгляды причудливо сплелись с взглядами националистическими, образовав некое подобие фашизма. Очень похожее на фашизм подобие, но от германского национал-социализма мексиканский фашизм отличала анархичность, крайнее левачество и стремление к некоей справедливости. Если бы нашелся человек, который поговорил бы с каждым из этих "товарищей" — он выяснил бы, что понятие "справедливость" у каждого свое…

Товарищ Родриго — руководитель боевой ячейки — считал справедливым некое перераспределение общественных богатств так, чтобы беднякам досталось больше, а богачам — меньше. Он был из породы типичных романтиков революционеров, которых всегда щедро рожала земля Латинской Америки, столь же щедро, сколь она рожала карателей и душителей свободы. Он чем-то был похож на Че Гевару — высокий, суховатый, с чуть удлиненным лицом и пышной гривой черных как смоль волос. Он считался идейным, даже посещал Кубу по турпутевке — потом это раскопают и поднимут истерику назвав его агентом кубинской разведки. На Кубе — наоборот его коммунистические убеждения пошатнулись, он не увидел чего-то привлекательного в дороге к коммунизму и со времени посещения Кубы начал склоняться ближе к национализму, жарко дискутируя со своими сокурсниками о вековом угнетении испанской нации и о "краденой земле" — так теперь почти все называли земли юга США. Он хорошо играл на гитаре, был мечтателем — но он был и практиком революции. Его ненависть окончательно закалилась в клинок, готовый разить врагов в те летние дни одиннадцатого года, когда он тащил своего товарища по простреливаемой насквозь улице — а вслед ему трещали несколько автоматов, свистели пули, и он чувствовал, как дергается тело его companiero, принимая в себя пулю за пулей и защищая от этих пуль его самого. Черт, они же ничего такого не хотели, у них не было оружия, и они даже не успели подойти к воротам, разделяющим рай и ад, отверженных и вознесенных на самые вершины власти политической и власти денежной. Мало того, что эти люди имели в каждой комнате по кондиционеру — они всерьез обсуждали вопрос о том, чтобы накрыть весь свой квартал прозрачным стеклянным куполом, чтобы не дышать тем же смогом, каким дышат простые горожане. И это в то время когда дети умирают на улице от голода! Когда останавливаются фабрики и сотни рабочих оказываются на улице, а эти твари накрывают свой маленький уютный буржуазный мирок стеклянным куполом. Он шел чтобы просто сказать им, какие они твари, он был политически сознательным и не собирался заниматься грабежом — но им не дали ничего сказать. Как только они пересекли нарисованную на гладком как стекло асфальте черту — двое охранников подняли свои автоматы и открыли огонь, а Лопес последним движением шагнул навстречу летящим градом пулям, прикрыл своей грудью его — и рухнул на него, погибнув почти мгновенно. Когда он вытащил его в какой-то проулок… компаньерос долго пришлось убеждать его, что его товарищ мертв, он даже ударил кого-то, крича что тот жив и надо срочно отправить его в больницу. Тогда же он, перемазавшись в крови Лопеса дал страшную клятву — что когда-нибудь они заплатят за все, и эти… и их хозяева по другую сторону Рио-Гранде.

Что же касается товарища Марии — то про нее особо нечего было сказать, кроме того, что она происходила из довольно состоятельной семьи, ее отец был адвокатом мафии — а она сбежала из дома, присоединилась к социалистам и стала любовницей товарища Родриго. В этом возрасте девушки еще не думают о будущем, о семье — их привлекает романтика, а в революционном подполье ее было больше чем достаточно. Было достаточно и грязи — как-то раз ей пришлось переспать с отвратительным жирным полицейским капитаном, только для того, чтобы он отпустил схваченного на улице Родриго и двух его соратников… но она успокаивала себя тем, что любила Родриго и сделала это ради любви к нему. Из-за любви она с готовностью согласилась и на прямое участие в предстоящей террористической акции — Родриго был против, но без женщины тут никак невозможно было обойтись.

Третий, товарищ Гонсало был самым младшим из всех — но тоже идейным. Он больше склонялся к национализму изначально — еще в детстве он участвовал в хулиганских группировках, читал книги про "нацию инков", про "краденые земли", которые продавались уже тогда. На революционные, социалистические позиции он начал склоняться после того, как в течение полугода на улице оказались и его отец и его мать, и теперь вместо нормальной работы оба они занимались тяжелым и унизительным поденным трудом. Социалисты давали ответы на эти вопросы — надо трудиться на себя, а не на американцев. Но все равно Гонсало оставался националистом и жаждал образования Атцлана.

Четвертый член террористической группы, товарищ Мигель был самым интересным из всех. Во-первых, ни один из других членов террористической группы не знал о нем ничего, кроме того что он из Сьюдад-Хуареса. А стоило бы поинтересоваться — потому что товарищ Мигель был самым старшим из всех — на пять лет старше того возраста, которого он назвал, и он был самым настоящим Зетас. Бывший полицейский офицер без единой татуировки, свидетельствующей о его связи с Зетас или другими структурами наркомафии, он переметнулся на сторону Зетас три года назад, а год с небольшим назад был направлен на внедрение в группировки социалистов крайне левого толка. Для Зетас и тех структур, которые за ними стояли социалисты-революционеры были полезными попутчиками, способными предоставить немало молодых людей, которые воюют не за деньги, а за идеалы. Нет, у Зетас было достаточно денег, дело не в этом. Просто они не были кровавыми маньяками, какими их представляли на новостных полосах, по крайней мере такими были не все. Новые государства создаются не на деньгах и на терроре — для новых государств нужна идеология, та самая идеология, за которую будут умирать. Этой идеологией не может быть облегчение сбыта наркотиков или отделение территории, контролируемой одной наркомафиозной группировкой от территории контролируемой другой наркомафиозной группировкой. В сущности выбор был невелик — только две идеологии. Либо исламизм — но эту религию заграбастали себе негры, злейшие враги латинос, что в зонах, что на воле все больше и больше встречалось негров, принявших ислам. Либо социализм с националистическим привкусом, типичный для Латинской Америки, привлекательный для романтиков и мачо, которых всегда тут было в избытке, особенно привлекательный во времена роста безработицы и непрекращающегося экономического кризиса. Сами же Лос Зетас и силы, стоящие за ними были типичными фашистами, и социалисты-революционеры были для них просто попутчиками, от которых после революции следовало избавиться. Вообще смычка коммунистов и фашистов не новая — она существовала что в Германии — линия Шлатегера, что в Италии — страпэзи, "фашисты первого часа". И там и там фашизм после своей победы жестоко расправился с коммунистами, потому как двум зверям не ужиться в одной берлоге, и крайне правым не построить единого государства с крайне левыми. Фашизм и национализм был для вооруженных накопивших несметные богатства от наркоторговли бандитов был куда привлекательнее, чем слюнявые мечты о равенстве. Тем более, что многие боевики и впрямь были нацистами. А мексиканские революционеры плохо знали историю.

Именно товарищ Мигель, а не товарищ Родриго был настоящим руководителем террористической группы, именно он организовал безумный этот вояж. Он же и подал идею этого теракта — зверские убийства в Мексике обезумевшим от крови офицером американской морской пехоты, больше двадцати погибших мексиканцев, полная несостоятельность полиции — он просто перешел границу в обратном направлении, вышел на пограничный пост и сдался. Последовавшая расправа над мстителями — их просто перебили жители маленького техасского городка, перебили до единого. Пущенный вовремя слух — что офицер Нолан содержится не в Форт Ливенуорт, военной тюрьме строгого режима — а на самом деле выпущен из нее и легализован под документами на другое имя. Демонстративное чествование шерифа техасского городка и его жителей, расстрелявших на улице мексиканцев — и демонстрация в Далласе под лозунгом — "Хороший мексиканец — мертвый мексиканец". Все это требовало отмщения — и как можно скорее, мексиканцы должны были показать всем — техасцам, полиции, американскому государству — что такого они не потерпят, и за пролитую кровь следует платить только кровью. В конце концов — разве не американцы столько лет пили кровь из мексиканцев, работавших на них за гроши — теперь пусть сами прольют немного своей крови.

Или много.

Товарищ Мигель намеревался единственным остаться в живых после этой акции. Он был полицейским, знал методы и порядок действий своих бывших коллег, потому как проходил годичную практику в США и именно в приграничье. Он знал явки, которые не знал никто из группы кроме него — имена и квартиры наркоторговцев, койотов перевозящих людей им грузы через границу… в любой момент вся эта плотная сеть наркораспространения могла превратиться в сеть террористическую.

Сейчас товарищ Гонсало сидел за рулем фургончика, идущего со строго разрешенной скоростью по прямой и гладкой стреле федеральной дороги, а товарищ Мигель сидел рядом и с раздражением вслушивался в то, что происходило за его спиной — скрип и так раздолбанного, с едва не вылезающими пружинами дивана и стоны с криками, больше похожие на крики диких зверей. Из всех троих ему было жаль только товарища Марию — она выглядела легкодоступной, но попытка подкатиться к ней после пары бокалов текилы не закончилась ничем, кроме оглушительной пощечины. Он вообще не мог понять — что такая женщина, привлекательная, образованная из хорошей семьи могла найти в бродячем философе — революционере. Иногда женщин сложно понять. Он то рискует жизнью, свободой — но он рискует ею за немалые деньги и немалые перспективы — сложно даже представить — кем они, основатели, станут в новом Атцлане. А этот… раздать всем поровну, ну что за бред. Ни кола ни двора ни гроша, одни штаны.

И от того, что эта женщина любила такого — да как любила, заслушаешься — товарищ Мигель, сидя под струей холодного воздуха из кондиционера копил в себе мутную, тупую злобу.

— Эй компаньеро! — крикнул он не оборачиваясь — хватит!

Звуки не прекратились

— Завидуешь? — спросил Родриго, не прекращая делать свое дело.

— Нет, компаньеро. Просто вон там стоит полицейский. И если он что-то заподозрит — то остановит нас.

— Тогда мы его грохнем!

Идиоты…

Бело черный дорожный крейсер полиции — вот и пойми зачем он тут стоял, американские копы редко когда стоят просто так на дороге — пронесся мимо, стал еще одной деталью горизонта и не более того. Не взвыли заполошно сирены, не замигала люстра огней. Никто и не думал, что в белом фургоне едет смерть.

Смерть…

Товарищ Мигель взглянул на часы, затем на экран навигатора, который он принес с собой из Мексики и намеревался забрать после акции, потому что он ему еще мог очень сильно пригодиться. Немного опережают график, совсем немного. Достаточно будет просто немного постоять на окраине и все будет нормально.

Дорога летела под колеса…

Из всех четверых только товарищ Мигель относился к США скорее с заинтересованностью, чем с равнодушием или тем более с ненавистью. В отличие от этих…революционеров он больше года провел в США, дежурил вместе с местными полисменами, прикрывал границу, участвовал в облавах на "койотов" и наркоторговцев. Его интересовала эта страна — исключительно в деловом, практическом плане. Он восхищался людьми, которые за несколько десятилетий из ничего создали единственную супердержаву на планете — и он презирал людей, которые на его глазах сдавали позицию за позицией, проматывая наследство отцов и дедов. Они были слабыми, эти люди, потому что они покупали нефть у своих врагов, и они покупали наркотики — у своих врагов, усиливая их год от года. Истерические выпады бывшей королевы красоты[95] не вызывали по ту сторону Рио-Гранде ничего кроме саркастического смеха и иронических тостов стаканами с текилой. Все новые и новые части, посылаемые в далекие страны, оголяли тыл, оголяли мягкое подбрюшье США, страна истекала кровью. Вместо армии воевали наемники, наемники занимались всем: от уборки армейских сортиров до управления беспилотными летательными аппаратами, убивающими лидеров Аль-Каиды. Наемники — это люди, которые продадутся любому, кто больше платит — а кто может заплатить больше чем наркомафия? И будут ли британцы, русские, гуркхи, южноафриканцы — воевать на территории США, когда придет беда?

И все же эта страна — жирный кусок. Если создать Атцлан… по территории он будет больше Канады и примерно равен США в том виде, в котором они останутся… нет, больше. У них будет нефть Техаса и Мексиканского залива, у них будут порты и прямой выход на Панамский канал, у них будет первоклассная оружейная промышленность, наконец, у них будет полный промышленный комплекс, состоящий из денег Сан-Франциско, Далласа и Лос-Анджелеса и промышленности севера Мексики, которая теперь будет в едином, общем государстве. Восточные и северные штаты всегда жили тем, что обирали юг… надо это прекращать…

Фургончик вкатился в город, покатился по Техас Пеко Трейл, основной улицы этого небольшого, всего в две тысячи населения городка. Не последней причиной, заставившей организаторов этого нападения выбрать именно Рок Спрингс стало то что несмотря на национальный состав — шестьдесят восемь процентов жителей города были латинос — шериф округа Эдвардс был белым. И латинос проголосовали за него: возможно, они просто устали от беспредела сородичей, возможно — по другим причинам. Но как бы то ни было — сегодня белые узнают, что такое гнев инков…

Фургон свернул на НортПрайс.

— Стоп!

Товарищ Гонсало повернул руль, вписывая фургончик аккурат между двумя пикапами, стоящими "елочкой" у дороги. Тонированные до черноты стекла мешали прохожим рассмотреть что происходило в салоне — да никто и не пытался это сделать. Был разгар рабочего дня и была жара — все попрятались от нее в барах и в кондиционированной прохладе офисов.

Сзади перестали возиться…

— Готовность!

Товарищ Родриго слез с товарища Марии, а та, охая и сладострастно вздыхая слезла с диванчика, на котором эти два товарища предавались плотским развлечениям. Под лежанкой дивана был ящик для вещей, запирающийся на замок. Товарищ Родриго отпер этот замок, что-то глухо лязгнуло. Два автомата и по четыре барабанных магазина — больше было не нужно — передали вперед. Товарищ Мигель надел шапочку, которая, если потянуть за край — раскатывается в маску, прикрывающую лицо. Еще у него был пистолет — Вальтер ППК с самодельным коротким глушителем, который он держал в кармане и никому не показывал. Следом передали два бронежилета Секонд Чанс, каждый из них был третьего класса и защищал от пистолетной пули до.44 magnum включительно и ружейной картечи. Они знали, что в департаменте есть несколько помповых ружей, две винтовки типа Ar-15, нарезная винтовка Ruger-77 с оптическим прицелом калибра 30–06 и пистолеты калибра 0,45 и 0.40. Помповые ружья заряжены не картечью, а мелкой дробью, потому что в районе немало змей, и полицейские боятся встречи с ними, а не с террористами. Бронежилет должен был защитить от всего кроме пуль Ar-15 со стальными сердечниками армейского образца и пуль 30–06. Товарищ Мигель знал, что винтовки Ar-15 и то что используется в качестве снайперской винтовки находится в пирамиде и выдается на руки только в экстренных случаях.

По крайней мере — все было именно так, когда он проходил здесь практику от мексиканской федеральной полиции.

Надев бронежилет, он проверил магазины, нажал на выступающий из горловины патрон каждого и убедился, что пружина не ослабла. От ослабленных пружин магазина в АК бывают почти все задержки, так это очень надежный автомат. Последним делом он надел очки похожие на те которыми пользуются при работе на металлорежущих станках, держащиеся не на дужках, а на эластичной ленте. Вставил в автомат магазин, передернул затвор. Готов.

— Товарищи… — начал Родриго

— Делай! — грубо оборвал его Мигель — не до речей

Родриго улыбнулся — и с размаху ударил девушку, которую он еще десять минут назад со всей страстью трахал на раздолбанном диванчике микроавтобуса по лицу. Та улыбнулась.

— Сильнее! Будь мужиком! Сделай меня!

От второго удара в уголке губ появилась кровь, от третьего, хорошего прямого боксерского удара в лицо начал затекать правый глаз.

Девушка взялась за блузку и резко потянула ее от себя, ткань с треском поползла в стороны. Затем она расстегнула пуговицу на джинсах и, приложив силу сорвала ее.

— Я пошла. Patria o muerte[97]!

Товарищ Мигель пустил секундомер.

— Время!

Все было рассчитано по секундам.

В управлении шерифа округа Эдвардс в это время жизнь почти что замерла, лишь депьюти Ханни — все смеялись над его фамилией, и он, добродушный здоровенный негр уже привык к этому, сидел, положив ноги на стол по-техасски и думал, как бы ему уболтать сидящую в десяти шагах от него секретаршу, новенькую Алисию пойти с ним сегодня куда-нибудь вечером. Он уже испробовал все — и цветы и билет на родео — без толку. А хотелось.

Алисию приняли на работу совсем недавно, и она была мексиканкой, только закончившей школу. Если бы товарищ Мигель знал о ее присутствии в здании департамента шерифа — возможно, он отказался бы от нападения именно на это управление — по политическим мотивам. Не стоило убивать мексиканку, потом это все пропаганда использует против них. А может быть — и не отказался бы. Удобная цель — небольшой городок, рядом граница, через него проходит федеральная дорога, позволяющая быстро смыться в случае чего. И департамент — удобная цель для нападения, шериф — бывший коп из Далласа, пожилой, честный. Выбирая цель нужно думать головой — иначе нарвешься, Фредериксбург это наглядно продемонстрировал. Вести бой с ветеранами Ирака и Афганистана товарищ Мигель не собирался — он просто хотел замочить нескольких копов — ублюдков.

Но вообще то из восьмерых депьюти в этот час в здании было шестеро, и сам шериф. Это тоже знал товарищ Мигель, потому что именно в это время все свободные депьюти собирались в здании, чтобы получить "накачку" от шерифа и список заданий на следующие дни. Почему-то это происходило здесь ровно в одиннадцать часов по западному поясному времени, не с самого утра как в других департаментах — а в это время. Возможно шериф, сам оттрубивший какое-то время копом давал своим нерадивым сотрудникам время с утра доделать несделанные дела, а кто дежурил в ночь — немного поспать и прийти в себя. Сейчас двое депьюти, ночью искавшие "нычку" одного койота, где могли быть наркотики как раз этим и занимались — спали. А вот депьюти Ханни очень даже не спал…

— Алисия! — чуть наклонившись вперед в своем качающемся и подозрительно скрипящем под ним кресле, позвал он

— Что?

— Тебе кто-нибудь говорил сегодня, что тебе очень идет эта блузка?

— О боже, Вик… — Алисия назвала депьюти по имени — когда-нибудь я привлеку тебя за сексуальное домогательство.

— Не будь злюкой.

— Из-за таких как ты девушкам приходится носить в сумочке газовый баллончик

Вообще то она тоже была совсем не против… Вик был ростом под потолок, а ей всегда нравились крупные мужчины. Однако, что будет, если она с этим… афроамериканцем пойдет… здесь же их ненавидят больше чем белых.

Хлопнула подпертая пружиной дверь, Алисия подняла глаза на холл и… обмерла.

— О, боже, мэм. Вам помочь?

Она проворно выскочила из-за своей стойки с телефонными аппаратами, подскочила к избитой девушке

— Нет… нет, не надо…

Депьюти Ханни тоже попытался помочь, как смог — но едва не заслужил коллекцию боевых шрамов — ногтями по лицу.

— Уйди от меня, грязная скотина! Не приближайся!

Реакция была хорошо знакома — реакция жертвы изнасилования. Теперь для нее все мужчины кажутся врагами, даже те, кто пытается помочь.

— Вик, уйди отсюда! Я справлюсь сама! Иди, позови шерифа!

Девушка начала истерически всхлипывать. Алисия отметила, что она не здешняя — никогда ее здесь не видела.

— Мэм, вот сюда. Присядьте. Может быть воды?

— Нет, спасибо… — девушка немного успокоилась.

— Мэм, вы пришли, чтобы сделать заявление? С вами что-то случилось?

— Эти твари… Эти твари…

Алисия была девушкой проницательной, в отличие от мужчин она прекрасно разбиралась в женских чувствах и эмоциях — женщина всегда могла понять другую женщину. Что-то в этом во всем было не то — какая-то фальшивая нота…

По коридору застучали каблуки — в холл спешил шериф

— Мэм, я вызову доктора Розена — решила Алисия.

— Нет, не уходите! Не уходите, прошу вас!

Бюстгальтер! В Мексике принято его носить, это испанский обычай — в то время как в США его давно уже никто не носит, кроме тех, кому надо придать своей груди хоть какую-то форму. Блузка была порвана, а бюстгальтер был цел!

— Мэм…

— Алисия, что там? — спросил шериф

Хлопнула входная дверь

— Patria o muerte!

Громыхнул выстрел — почти в упор.

В последний момент депьюти Ханни шагнул вперед, заслонив шерифа своим здоровенным телом и приняв в себя две длинные автоматные очереди боевиков — революционеров. Это дало шерифу — бывшему далласскому копу — две секунды, но и эти две секунды он израсходовал как надо. Выхватив пистолет, он успел дважды выстрелить — первая пуля попала товарищу Гонсало в бронежилет, а вот вторая — в рот, причинив смертельное ранение. Захлебываясь собственной кровью, товарищ Гонсало, их водитель упал на пол холла.

Больше шериф ничего сделать не успел — товарищ Мигель, единственный из всех кто откинул приклад и целился от плеча, сделал два точных выстрела — и шериф рухнул на пол, сверху на него навалился Вик Ханни, уже мертвый.

— Вперед!

Мария кричала как сумасшедшая — уже мертвая Алисия упала прямо на нее, и она обнаружила, что убить человека, пусть даже продавшегося копам, пусть даже во имя революционных идеалов — не так то просто. Верней убить то просто, нажал на курок и все — непросто то, что будет с тобою потом.

— Родриго!

Не слушая ее, Родриго последовал за Мигелем, они прорвались в зал, где сидели полицейские — оттуда вел коридор к кабинетам. Один из депьюти оказался столь глуп, что выскочил под автоматные очереди прямо из коридора, даже не целясь в них из пистолета, просто держа его в руках. Перед черным зевом коридора Мигель, шедший первым притормозил, просунул ствол автомата в дверной проем, нажал на спуск, и не отпускал, пока не высадил все, что было у него в магазине. Потом в коридор рванул товарищ Родриго, у которого магазин был почти полон — и нарвался на выстрел почти в упор.

Один из депьюти уже лежал в коридоре, истекая кровью — он неправильно выбрал позицию, и за это жестоко поплатился. Второй же сделал более удачный выбор — он затаился в первом кабинете слева, держа пистолет наготове — и когда автоматчик шагнул в коридор — он сделал шаг вперед и выстрелил в него дважды, почти в упор. Автоматчик начал падать, в коридоре было темно, и насколько серьезно он ранен понять было невозможно. Военный в этом случае обязательно добавил бы контрольный в голову — но депьюти не был военным, а контрольный выстрел в голову мог обернуться для полицейского уголовной ответственностью. Сделав шаг вперед, из-под защиты стен кабинета депьюти раскрылся — и второй автоматчик срезал его короткой очередью почти в упор.

Прорвавшись в коридор, Мигель пустил две короткие очереди по дверям — он помнил расположение дверей в коридоре и знал, за какой из них может скрываться опасность. Прижался к стене, держа на прицеле противоположную дверь. Как он и предполагал — эти поганые революционеры храбры только на словах, а как доходит до дела — приходится все делать самому. Что ж, придется — так придется.

В конце концов, он избрал самый простой путь — длинная очередь по двери, рывок вперед под ее прикрытием — и уже несколько коротких очередей. Двое депьюти — обоих он знал — пытались укрыться за перевернутым стволом, один из них выстрелил в Мигеля из пистолета и промахнулся, второй из дробовика — и попал. Однако, ни одна дробина бронежилет так и не пробила, хотя Мигелю показалось, что его боднул в грудь бык. А вот бронебойные китайские пули АК-47 прошили стол как картонную коробку.

В следующее мгновение его еще раз саданули сзади, снова в бронежилет — он обернулся и расстрелял остаток того, что было в магазине еще по одному депьюти. Вот это — было по-настоящему опасно! Если бы тот принял решение стрелять не в корпус, а в голову — Мигель был бы мертв.

Последнего из оставшихся в живых депьюти он подловил очень просто — толкнул дверь кабинета, где он прятался, захлопывая ее — и прошил захлопнутую дверь семьюдесятью пятью бронебойными патронами, стараясь чтобы было максимальное рассеивание, и чтобы пули покрыли всю площадь кабинета. Потом, сменив магазин, пошел и добил раненого.

Вот теперь все…

Товарищ Мигель вышел в коридор, бросил автомат — в нем еще оставались патроны, но он был ему уже не нужен. Достал из кармана пистолет, навернул на него глушитель.

— Мигель! — позвал его Родриго — пытающийся встать — помоги мне, я ранен! Мне руку раздробило!

Не оглядываясь, Мигель рванулся вперед, пробежал остаток коридора — там был поворот и задняя дверь. Перед ней он прислушался — не стоит ли там кто, если стоит то шансов мало. Приняв решение — он закатал шапочку обратно, чтобы было видно его лицо, спрятал руку с пистолетом за спиной — и шагнул в освещенный палящим техасским солнцем мир.

За дверью никого не было.

Он оказался на заднем дворе конторы департамента шерифа — там стояла какая-то небольшая японская машинка не первой свежести, старая гражданская машина шерифа — Шевроле-Каприс, которая была не на ходу, и к которой покойный шериф испытывал самые нежные чувства, отказываясь сдать железную клячу на свалку. Еще там был большой старый джип Форд Экспедишн в полицейской раскраске, его купили, когда еще бензин стоил доллар за галлон, а сейчас он стоил уже шесть с четвертью и продолжал расти, и ездить на такой машине было накладно. Болела грудь, сильно болела, хотя Мигель ранен не был — скорее всего, от запреградного действия[98] сломано ребро. Он подумал — не стоит ли взять этот Экспедишн, все-таки полицейская машина, проходимая. Но, подумав, он все же решил отказаться от этой мысли, слишком заметно с воздуха. Нужно было нечто другое, более проворное и быстрое — и он знал, где это взять.

Открыв калитку — она запиралась на простой засов изнутри, он оказался на улице, по-прежнему пряча пистолет, теперь уже за отворотом легкой куртки. Куртку он вывернул наизнанку — она была двусторонняя, изнутри светло-серая. Вот в этой куртке, легкой, но все же неуместной в жару, он и вышел на улицу, пошел прогулочным шагом. Несмотря на стрельбу, он заметил какого-то оживления, никто ничего особо не понял.

С Вест Остин он свернул на Норд Колледж, пошел более быстрым шагом. В этот момент где-то за спиной отчетливо прогремела длинная, автоматная очередь — как швейная машинка, ту-ту-ту… Он улыбнулся, ускорил шаг.

Нужный ему дом располагался на одной из тихих, разморенных жарой улиц — не богатый и не бедный, средненький. Жили здесь белые, из небогатых — отец семейства работал в какой-то компании по производству упаковки и ездил на работу за тридцать с лишним миль в одну сторону каждый день. Но по нынешним временам ценна была и такая работа.

Оглядевшись — до него не было никому никакого дела — товарищ Мигель вошел в калитку, направился к гаражу — там было то, что ему нужно. Мотоцикл. Старенький кроссовый мотоцикл на двести пятьдесят кубов, на котором хозяин дома обожал гонять по пустыне в выходные. Боковая дверь в гараж была заперта, но замок… баловство одно.

— Офицер Кабрера!

Мигель вздрогнул, медленно повернулся на голос. Это была его настоящая фамилия — сам он давно сделал документы на другую.

Невысокий белобрысый паренек лет девяти целился в него из игрушечного, с красной нашлепкой на стволе автомата.

— Вы арестованы!

Как его зовут… Помнил ведь…

— Что ты здесь делаешь, Джимми? — принужденно улыбаясь, спросил товарищ Мигель — ты почему не в лагере?

Вообще то, вопрос о целях пребывания на чужом земельном участке следовало бы задать ему самому. Но он был взрослым мужчиной, и к тому же полицейским — а вот Джимми был всего лишь девятилетним мальчишкой. Мальчишкой, которого научили уважать закон и уважать полицейских. А мистера Кабреру он знал как полицейского — их водили на экскурсию в департамент шерифа, и он видел его там.

— А у папы денег нет на лагерь, вот, дома сижу.

— Папа работает?

— Да, мистер Кабрера, работает. Он встает в шесть утра, чтобы ехать. А мама там же, на почте. А я дома сижу.

— Ну и хорошо, ох…

Полицейский скривился, сунул руку за отворот куртки. Ребра у него действительно болели — зверски.

— Офицер Кабрера, вам плохо?! — встревожился Джимми

"Полицейский" выстрелил.

Тело ребенка он спрятал просто — отломал сзади несколько планок и засунул под дом, приладив потом планки как смог. Дома здесь строили легкие — без фундамента, несколько легких свай и на них ладится коробка дома. Подумал — не стоит ли поджечь дом, но решил этого не делать, выиграть время сейчас важнее, чем замести следы. Потом прошелся, заровнял ногами следы крови на земле — из-за сухости и пыли они напоминали грязь. Сделал себе пометку в голове — надо будет сжечь не только всю одежду, но и обязательно обуви, и уничтожить мотоцикл — ноги его во время поездки будут стоять на подножках, и там останутся следы крови.

Пять минут ушло, чтобы открыт гараж, еще десять — чтобы выкатить мотоцикл. Он не стал заводить его здесь, чтобы не встревожились возможные соседи. Через полчаса проселочная дорога летела под колеса, столбом поднималась пыль, мотор кроссового мотоцикла весело трещал, унося товарища Мигеля от очередного совершенного им злодеяния.

В ужасе оттолкнув от себя застреленную девушку — полицейскую, ту самую которая отнеслась к ней с таким участием — Мария поднялась на ноги — и тут ее вырвало, прямо на пол, нехорошо вырвало, с желчью, с холодным потом. Ее шатало…

— Родриго, Мигель! — позвала она.

Никто не откликнулся. В участке были разбиты несколько стекол, остро пахло порохом и отвратительно, как ржавым железом — кровью.

Пошатываясь, она пошла туда, куда ушел Родриго и Мигель. Если бы там кто-то был в живых из депьюти — он мог бы запросто ее пристрелить, на ней не было бронежилета, и она не готова была еще раз стрелять и убивать человека. После довольно светлого зала коридор, где были кабинеты, показался ей темной преисподней, несколько секунд она стояла, моргая, чтобы глаза привыкли к такому освещению. Потом кто-то застонал у самых ног, она нагнулась — и с ужасом увидела Мигеля. Он лежал на боку, прислонившись к стене, и слабо двигался, пытаясь встать.

— Помоги… — прохрипел он

Она попыталась его поднять — но при первой же попытке он заорал так, что она в ужасе отшатнулась. Глаза ее уже привыкли к полумраку — и она с ужасом увидела, что права рука ее любимого Родриго раздроблена пулей. Первая пуля того депьюти ударила в бронежилет, просто чиркнула по нему и врезалась в стену. А вот вторая — попала в руку, раздробив кость.

— Матерь божья, что же делать.

Темными, мутными волнами на нее накатывало безумие.

— Мигель! — позвала она — Мигель, помоги!

— Мигель… сбежал…

Чего и следовало ожидать.

Каким-то чудом — откуда только силы взялись — ей удалось перевернуть его так, что он встал на четвереньки, а потом и поднять его на ноги. Родриго был неожиданно тяжелым… она положила его здоровую левую руку себе на плечо, и так, поддерживая его — повела к выходу. Правая рука ее любимого безжизненно висела и багрово-черная кровь капала с безвольно опущенных пальцев, оставляя на полу здания департамента шерифа кровавую дорожку.

Хлопнула дверь…

— Алисия…

Это был разносчик пиццы — какой-то пацан в фирменном халате. Молодой, прыщавый — школьник, подрабатывающий на каникулах — он ворвался в здание, держа перед собой большую коробку с пиццей, торопясь и почти не смотря по сторонам — потому что очень важно доставить пиццу горячей

— Кто будет…

Он хотел спросить: кто будет платить… и осекся на полуслове, потому что едва не запнулся за Алисию. Она лежала на полу в холле, мертвая, раскинув в стороны руки и смотря на этот мир мертвыми, стылыми глазами, а около ее головы расплывался чудовищный темно-красный ореол. Пахло дымом, кровью…

— Алисия…

Он поднял глаза — и увидел парочку… как он потом будет рассказывать одному пронырливому корреспонденту, заплатившему ему три тысячи долларов наличкой — это был… как Бонни и Клайд, честное слово. Девушка была привлекательной… в какой-то рваной блузке и джинсах, вся забрызганная кровью, в том числе лицо… как вампирша. И парень… длинные черные волосы, рука… кровь… и автомат, висящий на ремне на боку.

— Матерь божья!

Бросив на пол коробку с пиццей, паренек бросился со всех ног наутек. Хлопнула подтягиваемая пружиной дверь, так что чуть стекла не полетели.

— Пошли…

Мария потянула своего мужчину за собой.

Они вышли из здания полицейского участка — на улице уже были люди, увидев их они стали прятаться. Видимо, пацан поднял тревогу.

— Давай… осторожнее.

Она посадила Родриго в машину… заниматься раной было некогда, надо было отъехать отсюда. Осторожно сняла с плеча автомат.

— Эй, ты, стоять!

Она обернулась — и не глядя пустила длинную очередь из автомата по улице, неизвестно по кому, просто чтобы отстали. Ответных выстрелов не последовало. Она забралась на место водителя, бросила рядом автомат и завела мотор…

На окраине города она свернула в карман — выезд со скоростной трассы и остановилась. Родриго лежал, безвольно откинувшись на сидении.

Она пошарилась под сидением, нашла аптечку. Теоретически она знала, как всем этим пользоваться… теоретически.

— Помоги!

Родриго лежал, не открывая глаз.

— Да помоги же ты мне, козел! — истерично закричала она — мне что теперь одной все это расхлебывать!?

И хлестанула своего любовника по лицу.

Это помогло, Родриго открыл глаза.

— А… Это ты…

— Помоги мне… Как остановить кровь… я не знаю.

— Надо… жгут… выше раны… в аптечке…

Она взяла резиновую упругую змею, попыталась повернуть Родриго… тот застонал. Лицо его было белое как мел.

— С другой стороны… зайди.

Открыв дверцу, она обежала машину, открыла и дверцу со стороны пассажира. Кое-как начала прилаживать жгут.

— Тяни… сильнее… надо… чтобы кровь больше не шла…

Она тянула и тянула, и чем сильнее она тянула, тем бледнее становился Родриго.

— Матерь божия, я не могу больше!

— Нормально… затяни.

На жгуте был специальный замок, с третьего раза ей удалось его застегнуть как надо, чтобы он не расстегивался.

— Где Мигель. Где этот подонок?!

— Убежал… Он… полицейских в коридоре… убивал… меня ранили… почти сразу… я ничего сделать не мог.

— Черт бы тебя побрал! Я говорила, что это мразь! Я говорила!

По трассе, завывая сиренами, один за другим на предельной скорости пронеслись несколько черно-белых "Форд Интерсептор" — автомобилей-перехватчиков Техасской дорожной полиции.

Конечно же — шансов у новоиспеченных Бонни и Клайда не было никаких, тем более что на дворе не двадцатые годы и не тридцатые — девяносто с лишним лет с тех пор прошло. Для того, чтобы совершить такое и скрыться — надо было быть опытным террористом, прошедшим специальную подготовку и обладающему опорной сетью на территории — именно таким был Мигель, убийца, наркомафиози и террорист. Мария же ничего не придумала лучшего — как вести машину по той же десятой дороге, рассчитывая перед самой границей свернуть, бросить машину и попытаться переправиться на ту сторону Рио-Гранде. Конечно же, им не дали этого сделать. Там, где соединяются в одну дороги от Джанкшн-Сити и от Соноры к мексиканской границе, севернее Резервуар Амистад их уже ждали. Сначала поредел поток транспорта — она не обратила сначала на это внимания, так было даже удобнее ехать. А потом — он прекратился совсем, а впереди была сплошная стальная стена, перемигивающаяся сине-красными огнями, а в раскаленном воздухе завис полицейский вертолет, с которого снайпер полицейского спецназа целился по кабине белого микроавтобуса, в котором находились лица, подозреваемые в убийстве полицейских. Он довольно плохо видел цели — но по данным полиции гражданских в фургончике не было, только вооруженные автоматическим оружием преступники. И сейчас он, сидя в кабине Белл-406 парил над дорогой, рассматривая кабину микроавтобуса в оптический прицел Schmidt&Bender двенадцатикратного увеличения, и ждал. Если поступит команда — он положит палец на спусковой крючок, и выстрелит, а потом еще раз и две пули калибра.338 Federal которыми была заряжена его винтовка пробьют стекло и убьют или обезвредят убийц полицейских. И это будет правильно, потому что поступать надо так, как поступили во Фредериксбурге, кто бы что потом не говорил по телевизору и какие бы митинги после этого не собирались. Всем уже сообщили, что произошло — несколько боевиков ворвались в здание небольшого департамента шерифа одного из сельских округов и открыли шквальный огонь из автоматов. Это бешеные собаки, только бешеные собаки могут так поступать, и поэтому их надо просто убить здесь и сейчас, чтобы не тратить время судей и деньги налогоплательщиков на бесплатных адвокатов, суд и приведение приговора в исполнение. Но он был полицейским и был на стороне закона — а поэтому он не мог просто нажать на спуск и убить этих… по собственному усмотрению. Поэтому он просто сидел и ждал — то ли когда эти сдадутся, то ли когда поступит приказ стрелять, то ли когда в вертолете закончится топливо и он полетит дозаправляться, а его сменит его коллега на точно таком же вертолете.

— Родриго! Родриго, приди в себя!

— Что?

— Приехали.

Родриго с трудом принял вертикальное положение, затуманенными глазами посмотрел вперед, на перемигивающуюся огнями стальную стену, не пускающую их дальше.

— Да, приехали…

— И что будем делать?

Родриго помолчал.

— Я люблю тебя, Мария… Черт, это не просто секс, я и в самом деле тебя люблю…

На глаза навернулись слезы, они душили, не давая думать

— Я тоже тебя люблю… Я очень сильно тебя люблю…

— Я знаю. Зря мы это сделали…

Мария задумалась. Самое страшное — что после всего, что произошло, она не могла ответить — ЗАЧЕМ они все это сделали?

— У тебя есть виски?

— Текила…

— Давай.

Мария повернулась на сидении — в мобильном доме все сидения были поворачивающимися — и пролезла в салон. Там она нашла большую фляжку и вернулась.

— Зачем.

— Протри руки. И лицо. Живо!

Голос Родриго, пусть и слабый — приобрел знакомые повелительные нотки. Мария, израсходовав половину фляжки, сделала то, что он приказал.

— Теперь дай мне…

Родриго присосался к горлышку серебряной фляжки — это была фляжка отца, она украла ее из родительского дома и хотела продать, да не продала.

— Дай пистолет.

Мария достала из кармана тесных джинсов и протянула своему мужчине пистолет.

— Теперь послушай меня. Убивал я и Гонсало. И Мигель. Поняла? Ты не убивала, ты просто была с нами.

— Они не поверят…

— Плевать. Говори так.

— Что ты задумал?

Вместо ответа Родриго сунул ствол пистолета под подбородок и выстрелил.

— Выстрел! Это был выстрел!

— Не стрелять! — заорал кто-то, перекрывая крики остальных

В ста с лишним ярдах от остановившегося и не двигающегося с места фургончика среднего роста, крепкий, коренастый, чисто выбритый — но все равно неуловимо похожий на Чака Норриса человек повелительно махнул рукой.

— Не стрелять никому!

Потом он подошел к снайперу, нашедшему опору свой винтовке на капоте их старого, жрущего много топлива джипа и сейчас целящегося в микроавтобус из винтовки Barrett M107 армейского образца.

— Что скажешь, Рик? — негромко спросил он

— Кажется, один застрелился. Я вижу кровь на лобовом стекле.

— Второй?

— За рулем. Женщина.

— Уверен?

— Нет. Видно хреново.

— Прикроешь меня.

Человек в серой форме выпрямился в полный рост, достал из кобуры крупнокалиберный пистолет, сдвинул кожух, проверяя наличие патрона в стволе, положил пистолет обратно в кобуру. Затем снял серебряную техасскую звезду рейнджера, сжал на мгновение в кулаке — на счастье — и прикрепил обратно на грудь.

— Что вы собираетесь делать, мистер?

Рейнджер повернулся. Офицер дорожной полиции Техаса, заплывший жиром рыжий здоровяк, с вызовом смотрел на него.

— Я пойду туда — коротко сказал рейнджер.

— Эти парни убили нескольких копов. Я дам им две минуты, чтобы выйти из машины и сдаться — а потом намерен приказать стрелять.

Рейнджер недобро улыбнулся

— Только попробуй.

Ничего более не слушая, он легко перемахнул через сдвинутые капотом к капоту полицейские машины и неспешно, прогулочным шагом направился к белому фургону. Подойдя, он открыл дверь со стороны водителя, даже не достав пистолет, мельком оценил ситуацию. На переднем пассажирском сидении сидел привязанный ремнем безопасности к нему парень, он сунул ствол себе под подбородок и вынес себе мозги — если они у него были, весь потолок был забрызган красно-белыми сгустками. На водительском сидении сидела женщина, молодая, в рваной блузке, на вид безоружная. Он был опытным человеком, и чувствовал сейчас, что кроме их двоих в радиусе двадцати футов живых больше нет. Его выход к машине — один на один с убийцами и террористами был основан на громадном опыте и выработанном годами полицейском чутье.

— Мэм, я техасский рейнджер по имени Джо Винсент. Вы говорите по-английски?

Женщина не шевельнулась, ее кожа была страшного, воскового цвета. На какое-то мгновение много чего повидавшему рейнджеру показалось, что женщина мертва — но она все же дышала, и взгляд ее был устремлен куда-то вдаль.

— Мэм, в машине есть еще люди?

И снова нет ответа…

В конце концов, рейнджеру Винсенту стало понятно, что он от нее ничего не добьется. Она не была пристегнута ремнем безопасности — поэтому он взял ее правую руку, подтащил ее к левой и сковал их наручниками. Потом вытащил из машины за шкирку как котенка. Так ее и держа, правой рукой — он хорошо владел обеими руками и мог при необходимости выстрелить и с левой — он сунулся в машину, отметил лежащий между сидениями автомат Калашникова с барабанным магазином и пистолет, выпавший из руки застрелившегося. Он глянул дальше — и понял, что больше никого в машине нет.

— Мэм, вы арестованы по подозрению в убийстве. Вы имеете право хранить молчание, но если вы не воспользуетесь этим правом — то все вами сказанное может быть использовано против вас в суде. Вы имеете право на адвоката, если у вас нет средств его нанять — адвоката вам предоставят за счет штата Техас. Вы имеете право на один телефонный звонок, который вы сможете сделать, как только мы доберемся до телефона. Вам понятны ваши права?

Женщина снова ничего не ответила.

Вздохнув, рейнджер по имени Джо Винсент так и держа ее за шкирку, довел до полицейских машин, крикнул

— Эй, есть кто-нибудь, кто говорит по-испански!? Надо, чтобы кто-то прочитал ей Миранду на испанском!

Миранду по-испански, в английской транскрипции выдавали всем полицейским штата, отпечатанную на карточках — но Джо Винсент как назло свою потерял.

22 марта 2014 года Мерфрисборо, Тенесси Завод компании Барретт Файрармс

История фирмы Барретт Файрармс, как и история ее основателя Ронни Барретта без преувеличения уникальна. Соединенные штаты Америки не слишком богаты оружейными конструкторами, большей частью американские фирмы десятилетиями занимаются производством и усовершенствованием давно известных образцов оружия. Например, пистолет Кольт-1911, самый популярный в США образец личного оружия производится без коренных изменений сто три года и при этом по-прежнему состоит на вооружении Морской пехоты США как оружие ограниченного стандарта. До сих пор производится Винчестер образца 1873 года в неизменном виде, самая популярная охотничья винтовка Ремингтон -700 была поставлена в производство в 1961 году. До сих пор основным крупнокалиберным пулеметом в США является М2 Браунинг, разработанный еще в Первую мировую войну — все попытки внедрить ХМ-25 наталкивались на стоимость изделия и отсутствие ассигнований в бюджете. Да и М16 со всеми модификациями — с Вьетнама, со средины шестидесятых. Все дело в том, что американцы консервативны, и чаще всего они покупают оружие "как у папы". Требования рынка делают сложным появление каких-либо принципиально новых систем вооружения, и если брать крупных, известных американских конструкторов оружия двадцатого века, чьи системы были признаны и приняты на вооружение американской армии — то на ум приходят только Джон Браунинг, создавший пистолет в том виде в каком он есть сейчас, Джон Томпсон, один из основателей нового класса ручного оружия — пистолетов пулеметов, Юджин Стоунер, плодовитый и талантливый конструктор, создавший символ американской армии М16 и… как ни странно Ронни Барретт. Своей работой он создал новый класс стрелкового оружия, бурно развившийся в последние три десятилетия — крупнокалиберные снайперские винтовки.

Крупнокалиберные винтовки существовали и до него, и даже более мощные, чем его первенец Барретт — 82, до появления базук и фаустпатронов, винтовки под очень мощный патрон были основным средством борьбы с танками противника, которое может транспортировать один пехотинец. Во время второй мировой в СССР легендарный советский снайпер Василий Зайцев приделал оптический прицел к ПТРС и пробовал из получившегося оружия стрелять по далеко, за километр и больше расположенным целям, став фактически первым снайпером, использовавшим крупнокалиберную снайперскую винтовку[99] для стрельбы по живым целям, а не по танкам. Получалось не очень, учитывая качество как самой винтовки, так и патронов военного времени — но попадания были. Тогда же, в СССР проводились государственные испытания ПТРС и ПТРД с разными оптическими прицелами — их пытались приспособить для стрельбы по амбразурам ДОТов противника. Испытания были признаны неудачными — но ПТР для таких целей использовали и без оптических прицелов. Эра ПТР кончилась после появления "Фаустпатрона" и американской "Базуки", а потом и противотанкового гранатомета всех времен и народов — русского РПГ-7.

Ронни Барретт задумался об оружии, которое мог бы переносить один пехотинец и которое стреляло бы патронами от М2 Браунинг. Во Вьетнаме американские взводы нередко воевали в отрыве от бронетехники, в отрыве от основных баз — а вес М2 не позволял его носить с собой. Нужно было оружие весом меньше раза в два — в пределах от десяти до пятнадцати килограммов, и с меньшей отдачей, потому что уменьшение веса при таком мощном патроне ни к чему хорошему не привело бы. Оружие так же должно было быть точным, потому что высокоточное оружие всегда лучше, чем работающее по площадям.

Сначала Ронни Барретт изобрел новую систему гашения отдачи — с подвижным стволом и амортизатором в прикладе. Как ни странно — он сам, того не зная, лишь повторил находку гениального советского конструктора Дегтярева, который представил на госиспытания сразу несколько вариантов противотанковых винтовок, и выбрали самый простой, потому что шла война. Потом Барретт предложил свою винтовку американскому министерству обороны — но оно никак не заинтересовалось новым типом оружия, оно просто не видело ему места в широкомасштабной войне, к которой тогда готовились. Война представлялась как танковое сражение на Фулда Гэп[100], когда дым от сотен горящих машин застилает небо — и кому тогда нужна винтовка калибра 12,7, способная только что поцарапать броню советского танка. Не заинтересовалась и морская пехота — у них уже была примитивная однозарядная винтовка М500 такого калибра, которую использовали для расстрела плавающих в воде мин. Короче говоря — так и кануло бы в лету это изобретение, но Ронни Барретт не сдался. Он взял в аренду несколько станков, зарегистрировал фирму и принялся за работу, предлагая свое оружие гражданским покупателям. Оружие было очень дорогим — по меркам американского гражданского рынка, где за сотню баксов можно найти вполне еще годную винтовку для охоты на оленей. Но сама по себе концепция — винтовка под патрон от пулемета Браунинга, которой можно достать мишень за тысячу с лишним метров или проломить кирпичную стену дома заинтересовала гражданских покупателей, и все восьмидесятые годы Барретт продержался со своим изобретением именно за счет них.

Девяностые принесли совершенно новый тип войн, к которым никто не готовился, никто не был готов. Советские танки не пошли на Фулда Гэп — вместо этого Германия объединилась, а Советский союз тихо и мирно скончался, распавшись на пятнадцать частей. Последним крупным боестолкновением классического типа, с танковыми атаками, с использованием всех родов войск стала война с Ираком, на который обрушилась вся мощь Америки и ее союзников. Уже следующее применение силы Америкой — в Сомали — показало, что старые рецепты не действуют в новой войне. Предстоящая война будет войной малых, мобильных и чрезвычайно хорошо подготовленных групп, перемещающихся на десятки и сотни километров, наносящих удары по ключевым целям в оперативном и даже стратегическим целям в тылу врага. Вырисовывалась еще одна концепция новой войны — укрепленные гарнизоны как островки спокойствия в море хаоса, насилия и безвластия, жестокая партизанская война днем и ночью, налеты на колонны, минометные обстрелы, подрывы. Все это требовало новых ответов — в частности новой винтовки, способной пробить стену дома, остановить используемое бандитами транспортное средство, уничтожить пулеметный или гранатометный расчет противника в укрытии. Обязательно, это должно было быть высокоточное оружие, потому как боевые действия теперь проходили в густонаселенных городских районах, цели были скрыты среди "мирных жителей" и промах мог обернуться судебным преследованием, чего раньше не бывало никогда. Ответом на новые вызовы стала винтовка Барретт М-82.

Ее использовали еще во время первой войны в Заливе — но как оружие ограниченного стандарта, даже не присваивая армейского номера. Сейчас же ее официально приняли на вооружение, с присвоением обозначения М107. К этому времени фирма Барретт уже предлагала целый спектр высокоточного снайперского оружия: М95 в компоновке буллпал и с ручной перезарядкой, М99 — вообще однозарядную. А после начала GWOT — Глобальной войны с терроризмом, снайперская винтовка калибра.50 в Афганистане, с его горами и огромными дистанциями для стрельбы стала и вовсе почти стандартом для американских снайперов.

Подобное оружие требовалось и в предстоящей операции в Иране — только с его помощью израильские спецкоманды могли надеяться выстоять в противостоянии с оснащенными большим количество техники противником, на стороне которого будут еще и заранее подготовленные укрепленные районы. Израильская армия использовала М82 в единичных количествах, а израильская промышленность такую винтовку и вовсе не выпускала. Вот почему при подготовке операции потребовалось навестить Ронни Баррета в самом его логове — на новой, оснащенной самым лучшим оборудованием фабрике, которую он построил на золотой дождь от армейских заказов в местечке Мемфисборо в штате Теннеси.

Человек, которого все звали как Изидор Вайсман — он и не скрывал того, что является евреем, хотя при рождении ему дали другое имя — прилетел в Мерфрисборо чартером из Чикаго, а туда в свою очередь он прибыл из Москвы. Изидор Вайсман был веселым толстяком лет пятидесяти, он говорил на пяти языках, не считая иврита и идиша, обожал рубашки с коротким рукавом и мешковатые штаны. В его карманах всегда были конфеты, которыми он при случае одаривал встречных детей. Официально, он владел в Израиле теплицами с фруктами, и поставлял их продукцию в европейские столицы в магазины экологического питания. Он жил довольно бурно, никогда не скрывался, не имел охраны, по крайней мере, охраны в виде мордоворотов в черных очках, жертвовал на богоугодные дела во всякие разные еврейские фонды и… был агентом МОССАД. Очень хорошим агентом. Принято считать, что агент МОССАДа будет выдавать себя за кого угодно, только не за еврея. Изидор Вайсман играл от обратного — он никогда не скрывал того, что он еврей и даже подчеркивал всей своей жизнью то, что он еврей. Поэтому то он работал уже двадцать с лишним лет и ни разу даже не был под подозрением.

Аэропорт Муни был небольшом, но уютным, как и все аэропорты в американской глубинке — располагался не на отшибе — а в черте города, близко к центру, что было необычно. Небольшой, обшитый пластиковым сайдингом домик авиавокзала с надписью "Добро пожаловать в Мерфрисборо", Цессны и Пайперы, на фоне которых Бомбардье на котором он прилетел, казался мастодонтом. Машину напрокат здесь не сдавали — но зато были так называемые шаттлы — принадлежащие аэропорту такси, которые везли прибывших пассажиров куда им надо, в роли шаттлов здесь выступали белые Линкольн Таун-кар и Хонда Одиссей. Поскольку он был человеком богатым — он заказал Линкольн и приказал водителю везти себя на завод. На какой завод — можно было и не уточнять. Экономический кризис пока не коснулся Мерфризборо именно благодаря производству Барретт Файрмармз, крупнейшего налогоплательщика и работодателя в этой округе. Пока останавливалась гражданская промышленность, пока закрывались автомобильные заводы, работа на которых еще восьмидесятые из-за сильных профсоюзов считалась счастливым лотерейным билетом — Ронни Барретт все нанимал и нанимал персонал, потому что молох войны требовал все новых и новых жертвоприношений и фирма, по сути небольшая, не справлялась с потоком заказов, сыпавшихся на нее отовсюду. Ронни Барреттт стал основателем и законотворцем нового сегмента рынка — и теперь пожинал плоды.

Они неспешно проехали через центр города — чистенький, аккуратный с желтой разметкой дороги, со светофорами и неспешным движением, с домами одинакового шоколадно-коричневого цвета — в одном из них находилась почта, где Ронни держал почтовый ящик, который и был юридическим адресом фирмы. Фирм располагалась не здесь — фирма располагалась на окраине города…

Забор из сетки-рабицы, корпуса из легковозводимых конструкций, большие и высокие, стоянка машин сбоку — ничего примечательного. Никаких вывесок, никаких внешних признаков охраны более серьезной, чем охрана склада, к примеру. Один большой восемнадцатиколесный трейлер разгружался около одного из складов, еще один — ждал своей очереди. Оно и понятно — в США не принято делать что-либо в одном месте от и до, производственные фабрики — это, по сути, один большой конвейер и склады. Барретт заказывал многие детали для своих винтовок у подрядчиков авиационной, и даже аэрокосмической отрасли. Оно и понятно — специальные сплавы, повышенная точность обработки, титан, алюминий…

— Приехали, сэр.

Изидор, известный в определенных кругах как "дядя Изя" неторопливо выбрался из машины, расплатился. Дал доллар на чай — как и все евреи, он был прижимист, другие дали бы пятерку. Не торопясь, направился к зданию, где находился офис, спросил у охранника на входе Дейва Корса, продуктового менеджера по линейке М107, которого знал лично.

Дейв спустился почти сразу — невысокий, даже шуплый чернявый, никогда не служивший в армии и при этом прекрасно стреляющий — гражданский стрелок. Увидев "дядю Изю" Дейв заулыбался — этот клиент был здесь уже не раз, и никогда не уходил без покупок…

— Как дела? — задал Дейв типичный американский вопрос

— Не дождетесь — был дан типичный еврейский ответ, который Дейв не понял, но на всякий случай вежливо улыбнулся

— Как работа? Двигается?

— Двигается… Работаем по новым вариантам…

— Большой дом[101] на реке Потомак?

Дейв принужденно извинился

— Извините, сэр — не могу говорить.

Дела у фирмы шли блестяще — но старый дядя Изя знал, что они могли идти еще лучше, немного лучше. Фирма проиграла крупный конкурс — Barrett MRAD уступил Remington MSR конкурс на новую снайперскую винтовку калибра 0.338 для сил специальных операций. Собственно говоря — в победе Ремингтона не стоило и сомневаться — винтовка была вполне на уровне, Ремингтон уже снабжал своими винтовками и армию и корпус морской пехоты, а старого поставщика просто так не меняют. Но Ремингтон был подразделением крупного инвестиционного фонда Cerberus, скупившего немало оружейных фирм и управлялся советом директоров — а вот этой фирмой управлял ее отец-основатель, и проигрыш в конкурсе был для него больше чем проигрышем — это было личное. Засев в офисе, он и его группа, вероятно, готовили что-то новенькое — намечался конкурс на новую снайперскую винтовку Корпуса морской пехоты США.

— Не можешь — так не можешь… — легко согласился дядя Изя

— Я намеревался пострелять сегодня? Составите компанию? — по-свойски предложил менеджер

— С удовольствием.

В этой фирме работали не просто мастера — в этой фирме работали люди, любившие то, что они делают.

Дальнейшее дяде Изе было хорошо известно. Они прошли по зданию цеха, в котором шла сборка винтовок — начинали здесь с одного цеха, сейчас было три здания, и в проекте было еще оно. Цех как цех — простые обшитые пластиком стены, сборочные столы — здесь работали без конвейера, аккуратные и вдумчивые движения персонала. Здесь не было новомодной системы "Тойота продакшн систем" с ее канбанами и андонами[102], здесь на столах подчас лежал в беспорядке инструмент и были лишние детали — но дело делалось. В основном собирали М107, стандартные снайперские винтовки армии и корпуса морской пехоты США, чудовища длиной больше метра, посылающи

е пулю пятидесятого калибра на два километра. Остальное попадалось вразнобой — ручной перезарядки М95, однозарядные, используемые спортсменами и даже охотниками М99. Все новое собирали в другом здании.

Дейв не долго думая, взял из стойки с готовым оружием первую попавшуюся винтовку, осмотрелся — и нашел коробку из-под нее. Упаковав винтовку в коробку, он положил ее на тележку и вместе с этой тележкой они выехали в другой корпус.

В другом корпусе Дейв выбрал еще одну, ранее никогда не виданную дядей Изей, да и вообще кем-либо за пределами фирмы винтовку — та же MRAD, но чуть больше размером и под патрон.416 Barrett, специальный патрон для стрельбы на дистанции от двух километров. Завершил отбор оружия для проверки качества и демонстрации клиенту REC-7 в новой модификации, короче, чем обычная, вписывающаяся в габариты М4А1, стандартного оружия американского солдата и с универсальным гранатометным модулем EGLM. Вместе с этим, они выехали на стоянку и загрузили все в старый корпоративный Форд Эксплорер.

— У вас будет пара часов? — с запозданием поинтересовался Дейв, заводя мотор

— Молодой человек, у меня будет вся моя жизнь, которая мне еще отмерена… — с чисто еврейским юмором ответил торговец.

Отстрелялись довольно быстро. Это было небольшое частное стрельбище, с которым был договор, которое держало запас патронов нужных калибров и на котором были дорожки до мили, — для стрельбы на большие дистанции приходилось ездить в Аризону. Но — ездили и стреляли, и только поэтому американское снайперское оружие было лучшим в мире. В Европе просто негде выпытать снайперскую винтовку с дальностью прицельного выстрела свыше одного километра, там нет таких стрельбищ. А русские и вовсе пользуются варварским способом для определения поведения пули на дальних дистанциях — просто отсыпают из патрона часть пороха[103]. При их-то бескрайних просторах — странно. Но — тем лучше для них.

Винтовки отстрелялись, как и ожидалось безукоризненно, для новой снайперской винтовки сверхдальнего действия миля была не расстоянием — на такой дистанции она положила пять из пяти в головную мишень, причем группа попаданий за исключением одного умещалась под спичечным коробком. Такие винтовки — "десятый калибр", как их окрестили, большей частью применялись на Востоке, в условиях войны гор и перевалов. Почти никогда хаджи, попавшие под обстрел, так и не могли определить местоположение снайперской пары, "работающей" по ним и предпринять какие-то ответные меры.

REC-7, снаряженную двадцатью шестью патронами калибра 6,8 Дейв протянул своему лучшему клиенту

— Попробуете, мистер Вайсман

— Вы подвергаете риску мои старые кости — запротестовал старик, но винтовку взял

Дядя Изя не любил оружие — хотя закупал его оптом и продавал в розницу и… тоже оптом, но уже другим людям. Там, где он родился — у евреев не было оружия, оружие было у тех, кто их убивал. Это были люди в форме, и власть этого государства… не то чтобы разрешала убивать евреев, но и не препятствовала этому. Когда-то давно в этих землях строили башню до неба… и Бог наказал ее строителей, смешав их и дав им разные языки. Но это было давно… а сейчас видимо Богу было не до того, чтобы кого-то наказывать за совершенное зло. Или что-то произошло в этом мире… что убийство евреев перестало быть злом. Просто иногда они приходили по пыльной, ухабистой дороге… они не всегда убивали. Но развлекались — от души.

Изидор Вайсман не хотел это вспоминать. И не хотел, чтобы где-то еще с евреями так обращались. Он взял автомат.

Автомат был тяжелым — но в то же время хорошо лежащим в руке. Тяжесть приходилась в основном на ствол, потому как к стволу был прикреплен еще и гранатометный модуль. Вместо механического прицела был коллиматор, типа "красная точка". Старый Вайсман встал несколько неуклюже, вспоминая, как он стоял так же, только было ему тогда одиннадцать лет, в руках был старенький пистолет-пулемет СТЭН, еще времен большой войны и это была не игра. Нет, сэр — это была совсем не игра.

— Готовы, сэр?

— Готов!

Дейв несколько удивился тону клиента — он считал его простым торговцем, только торгующим этим смертоносным железом, но не пускающим его в ход. Но, тем не менее — нажал на кнопку, давая мишень.

Поясная мишень выскочила, казалось из-под земли — и упала с металлическим звоном, сраженная точным выстрелом, точно такую же судьба постигла и вторую. Три быстрых выстрела — и завалилась группа. Еще два — и повалилась мишень, выглянувшая из-за препятствия. На поле не было спасения — одна за другой мишени падали от безукоризненно точных и быстрых выстрелов.

Мишени закончились.

— Сэр, не хотел бы я быть вашим врагом… — протянул немало удивленный Дейв

Пыльная, ухабистая, идущая из-за холма дорога. Родник — и оливковые деревья, как и в библейские времена, дающие пропитание изгнанным из рая. Старый русский джип с пробитыми пулями стеклами, съехавший с дороги и уткнувшийся носом в канаву. Белое, без единой кровинки лицо Михаэля, бездонные глаза, уставившиеся прямо в небо. Лежащий в пыли посреди дороги офицер Арабского легиона, отлетевший в сторону автомат, из которого он успел сделать только один выстрел — но точный. Очень точный…

— Бывает… Мне просто повезло…

Деловые переговоры проходили в придорожной закусочной, куда они завернули после стрельбища — взяли курятину и диетическую колу. Дядя Изя не любил офисов и вообще мест, специально предназначенных для переговоров — один Иешуа знает, кто там будет их писать, де и что там понатыкано. Гораздо лучше свернуть в первый попавшийся придорожный ресторанчик быстрого питания и там, под… ну, хотя бы жареную курятину по рецепту полковника Сандерса спокойно порешать все свои вопросы.

— Я слышал, что на Востоке неспокойно… — начал Дейв, обгладывая крылышко.

— На Востоке всегда неспокойно, молодой человек — поучительно ответил дядя Изя — поэтому и у вас и у меня есть работа. Думаю, вы рады, что не потеряли свою в кризис?

— Это точно… — с мрачным видом сказал менеджер — мало таких городов, где было бы столько радостных людей, как в нашем.

Дядя Изя покачал головой, ничего не говоря. Он был старым евреем, его все считали очень мудрым человеком, хотя его мудрость представляла из себя не более чем здравый смысл. Простой здравый смысл, которого так не хватает сейчас обезумевшему миру. Сын дяди Изи нашел себе супругу среди русских эмигранток, и он неожиданно для себя подружился с тестем, полюбил неторопливые разговоры под русскую водочку — правда, дядя Изя выпивал небольшой стаканчик, а тесть выпивал все остальное, что было в бутылке. Тесть много рассказывал о том, что творилось в СССР в его последние годы. Нельзя сказать, что дядя Изя питал какие-то теплые чувства к СССР, скорее наоборот — но истории эти его заинтересовали. Тесть был тоже умным человеком — в русских, в том числе и в русских евреях парадоксальным образом сочетались ум и лень, зачастую и алкоголизм, вообще русские могли завоевать весь мир, но почему-то этого не делали — и он много чего такого рассказал, отчего дядя Изя задумался. В Советском союзе — сказал тесть — в какой то момент стало выгодно не работать. Нет, не тунеядствовать — это слово, тунеядство, Изидор Вайсман тоже подцепил у своего тестя, это значило "злостно не работать" — а работать там, где ты не производишь никакого общественно полезного продукта. А если производишь — то по минимуму. Тесть был ученым, он много рассказывал про свой НИИ, научно-исследовательский институт. Огромная девятиэтажная коробка с пропускной системой — господи, зачем пропускная система, как же пройти клиентам? А никак! В этом НИИ работало больше двух тысяч человек, хотя хватило бы, по-хорошему — двухсот. Платили там не так много — но платили — и самое главное, находилось огромное количество людей, которых это устраивало, получать более чем скромную зарплату, на работе вязать, читать книги, заниматься интригами и грызней, подсиживать начальство, курить. В Советском союзе был дефицит — еще одно слово, непонятное нормальному еврею, если он видит что покупателей больше чем товара, он просто поднимет цену — и финские полусапожки могли на полдня вывести из рабочего ритма весь женский состав какого-либо отдела. Ведь эти сапожки надо всем померить, спросить цену, обсудить, кому-то и заказать такие же, потом обсудить счастливицу, которая может позволить себе такие полусапожки и облить ее за глаза грязью. На работе крутили служебные романы, сбегали с работы на временно свободные квартиры, остальные это знали, обсуждали, поливали грязью, завидовали. Для Изидора Вайсмана, человека не пробивавшегося, а прогрызавшегося наверх зубами описываемые сцены из жизни простого советского НИИ были неслыханной дикостью, он просто не мог понять, как можно годами ходить в одну и ту же коробку, видеть одни и те же лица, получать нищенскую зарплату и ничегошеньки не делать. В конечном итоге этих людей — особо ничего не делающих — стало так много, что государство просто не смогло дальше существовать, оно не смогло их дальше содержать, просто не было денег. С ужасом, Изодор Вайсман всматривался в современный мир и убеждался, что эта зараза вырвалась и пошла дальше, возможно более опасная, чем коммунизм.

В Соединенных штатах Америки верх взяла армия и спецслужбы, более даже спецслужбы, чем армия. После 9/11 все сошли с ума, но началось все раньше. Сначала начали выводить все производство — в Мексику, в Китай в Тайвань. Одновременно — стали принимать эмигрантов, обеспечивая им жизнь на пособие. Получилось так, что слишком много людей стали работать не для того, чтобы что-то произвести — а в сфере обслуживания. Сфера обслуживания — на самом деле она не производит полезного продукта, она обслуживает тех, кто его производит. И чем больше сфера обслуживания — тем больше должен был конечный продукт, тем ценнее он должен быть и тем дороже он должен стоить. Страна не может жить за счет потребления, рано или поздно за потребляемое все равно придется заплатить.

А 9/11 вывело безумие, корни которого скрываются намного глубже — на новый уровень. Теперь новым и очень ценным товаром стала безопасность. Что такое безопасность? Это когда ничего плохого не происходит. Но разве НИЧЕГО может быть товаром в принципе? Ничего — это не товар, это черная дыра, поглощающая средства. И, тем не менее — на рынке появился новый глобальный товар под названием "ничего" и не только американское, но и многие другие правительства захотели вложиться в это дело. Да, конечно, существует вооружение, снаряжение, транспортные средства, и производители их, как Ронни Барретт и вот этот, сидящий напротив менеджер по имени Дэйв — зарабатывают на этом. Но нужно помнить, что все это происходит ради одной глобальной цели, и цель эта называется "ничего", и ради этого тратятся просто немыслимые средства, ради этого Министерство безопасности Родины отгрохало огромный "координационный центр", размером с пять загородных торговых моллов Уоллмарт, поставленных один на другой. И там работают тысячи людей, и все чем они занимаются — это координируют усилия восемнадцати правоохранительных агентств США ради того, чтобы ничего не происходило. Одной из самых популярных профессий в США, на которую поступают по окончании колледжа — специалист по обеспечению безопасности, молодые люди идут на эту специальность и учатся делать так, чтобы ничего не происходило. Интересно, есть хоть один человек на свете, который видит, что король — голый, что впереди — черная дыра под названием "ничего" в которую может рухнуть весь привычный нам мир — или только Изодор Вайсман видит это?

— Вы о чем-то задумались, сэр?

Изидор Вайсман вздрогнул

— Что?

— Вы о чем-то задумались, сэр? Простите, если отвлек от важных мыслей.

— Нет… все в порядке. Я хотел сделать специальный заказ.

Менеджер смутился

— Что-то не так?

— Сэр, боюсь, наша фабрика загружена заказами. Если по обычным изделиям мы можем посмотреть… вам они нужны срочно?

— Сложно сказать. Не стоит тянуть, скажем так. Вы ведь можете подвинуть немного гражданские заказы.

— Сэр, вы готовы взять винтовку по гражданским спецификациям?

— В принципе да… я не думаю, что с этим будут серьезные проблемы. Она и отличается то самой малостью. Да, полагаю, гражданской спецификации будет достаточно.

— Сколько именно.

— Пятьдесят. Модификация А3, я правильно понимаю?

— Да, модификация А3. Прицел фирменный?

— Пожалуй. Я человек неприхотливый, мне вполне достаточно самого лучшего — процитировал дядя Изя одного из английских классиков. Менеджер рассмеялся

— Вероятно, вы правы, сэр. Как я понимаю, ФАК[104] оформлять не будем?

— Зачем он, на гражданские-то.

— Верно. И винтовки эти пойдут…

— В Европу.

— Очень хорошо. В Европу.

— Но все-таки, я бы настоятельно попросил изыскать средства и все же выполнить некоторые мои… специальные пожелания.

— Сэр, не могу ничего обещать, но… какие именно, о каких пожеланиях идет речь?

— Меня интересует прежде всего модификация А2. Крайне интересует.

Модификация А2 означает Барретт М82А2, очень малоизвестная модификация. Общеизвестна модификация А1, а после того, как на вооружение армии США была принята М107 — ее гражданская версия получила индекс А3, то есть один индекс был пропущен. Он приходился на принципиально новую винтовку компоновки булл-пап, сделанную по требованиям британского министерства обороны, которое искало простое и дешевое оружие для борьбы с зависшими вертолетами. На тендере винтовка провалилась, и идея была благополучно похоронена, но это ведь была великолепная идея! Винтовка, которая применяется как гранатомет, с плеча, накоротке, в отличие от гранатомета ее не нужно перезаряжать после каждого выстрела, десять патронов всегда с собой. Винтовка прекрасно подходит для борьбы с легкобронированными целями накоротке, для подавления стрелков в городе, прикрывающихся городскими стенами, для борьбы с зависшими и медленно летящими вертолетами, для беспокоящего обстрела чек-пойнтов, для применения с машин. Просто идеальное оружие для мелких диверсионных групп.

Вопрос только в том — куда это все пойдет, и что скажет правительство США, если винтовки появятся, к примеру, в Эй-стане.

— Сэр, боюсь в этом случае нам не обойтись без ФАКа.

— Вы сомневаетесь, что он будет?

— Нет, сэр, но нам нужен будет нормальный документ.

Здесь, на фирме знали, как делать дела. Значительную часть гражданской продукции поглощала Мексика, Барретт-82 имел любой уважающий себя бандит, они использовались для отстрела одетых в бронежилеты полицейских и военных. Но продать оружие откровенным бандюкам это одно — а продать его террористам это совсем другое.

— ФАК будет. Идеальный. Что с исполнением?

— Сэр, я должен увидеться с менеджером по производству и обсудить это. У нас, безусловно, остались спецификации, но проблемы могут возникнуть с оснасткой.

— Стопроцентная предоплата устроит?

В легальном оружейном бизнесе такое было редкостью.

— Пожалуй, сэр.

— Тогда я жду счет. И добрых вестей.

— Полагаю, мы договорились, сэр. Что-то еще?

— Версия двадцать пять. Американская армия отвергла ее — а мне бы она была как нельзя кстати…

Версия двадцать пять — или Барретт ХМ-25, буква Х в индексе означала, что оружие не было принято на вооружение армии США — была единственной в мире снайперской винтовкой, сделанной под патрон-снаряд калибра двадцать пять миллиметров, применяемый в новом оружии поддержки армии США — нечто среднее между пулеметом и гранатометом. Ни для кого не было особым секретом предназначение такого оружия — выстрел из него должен был выводить из строя советскую БМП-2, которых во всем мире было немало.

Выстрел из такого оружия гарантированно выводил из строя и любую другую боевую машину этого класса, в том числе Страйкер, тяжело бронированный Хаммер, AAV-7, гусеничную плавающую машину КМП США, любой из MRAP. Снаряд калибра двадцать пять миллиметров пробивал броню, не поддающуюся действию советского патрона 14,5 от пулемета КПВТ — перед второй иракской стойкость брони американских боевых машин легкого класса довели до этого уровня, и нововведение в Ираке себя оправдало. Если кто-то утверждает, что во время второй иракской не было серьезных боев — тот лжет, бои были.

— Версия двадцать пять… она отвергнута армией США.

— Но для меня найдется… пятьдесят единиц?

— Возможно. Но это будет дорого стоить.

Менеджер, хоть это была и не его работа, примерно прикидывал, куда пойдет заказанное оружие. Если до разговора о версии двадцать пять он что-то понимал — то после упоминания о ней понимать перестал вовсе. Дело в том, что для двадцать пятой версии снаряды производились только в США, и достать их было едва ли не сложнее, чем самую винтовку. Уровень заказа был понятен — готовится что-то на Востоке… какая-то разборка с одной из стран, не меньше. Крупная, очень крупная операция, но проводимая легкими силами, которым нужно будет максимально мощное вооружение из того, что они могут переносить на себе. Скорее всего, что-то вроде налета, с серьезным ожидаемым противодействием… вот почему им потребовались винтовки, стреляющие с плеча, ожидается большое количество легкой бронетехники. Бронебойный патрон 12,7, британский или американский, выводят из строя бронетранспортер класса БТР-80, снаряд калибра 25 выводит из строя БМП-2… интересно, что за страна? Неужели, Пакистан? Сирия? Может быть, Иран?

Или Кавказ?! В любом случае, это что-то такое, о чем правительство США не может не знать, и тайно — поддерживает.

— Молодой человек — наставительно поднял палец дядя Изя — нет ничего такого, чего нельзя было бы купить за деньги. Указанная сумма устроит?

Через стол перекочевала бумажка. Менеджер посмотрел… сумма была приличной, примерно такой, какую он и рассчитывал получить. Но тут… он на удачу перечеркнул одну цифру, написал вместо нее другую… рассчитывая на премию, которую он сможет получить в том маловероятном случае, если этот старый прожженный еврей согласится на новую сумму…

К его удивлению, дядя Изя посмотрел на новую сумму, вздохнул и… утвердительно кивнул головой. Сделка состоялась.

Ретроспектива /продолжение/ Март 1990 года Кабул, Демократическая республика Афганистан

А все таки план был хорош. Более того — план был просто замечателен!

Особенно — для капитана Алима Шарифа, ведь узнав о нем, он окончательно определился с решением.

План делился на две части, скорее даже не на две части, а на два плана, реализация второго, подготовленного в спешке, была вызвана желанием спасти себя, спасти свою шкуру от справедливого народного суда революции. Так тогда думал капитан Алим Шариф — и только ознакомившись с некоторыми секретными документами ИСИ, будучи уже бригадиром пакистанской разведки, понял, насколько он ошибался.

Первый план был намечен к реализации в декабре восемьдесят девятого года и опирался на плотную семь информаторов, осведомителей и прямых пособников, которых душманам удалось навербовать к настоящему времени. В этом же плане участвовал Шах Наваз Танай, халькист и пуштун, люто ненавидевший доктора Наджиба, Наджибуллу и его группу. Согласно этому плану по особому сигналу через Парачинарский выступ и провинцию Хост, к тому времени уже плотно контролируемую моджахедами в Кабул перебрасывались четыре особых полка муджахеддинов — смертников, получивших общее называние "аль-исра"[105]. Эти полки по сигналу должны были начать штурм города с четырех сторон. Офицеры и солдаты 77 ЗЕНАП, со своими зенитными орудиями, расположенными на высотах Хайрабад, Карга, Тапе-Мараджан и Шарара должны были начать обстрел города с целью подавить ключевые точки сопротивления. Одновременно, отряды верных Танаю офицеров, в том числе бойцы четыреста сорок четвертого полка коммандос, дислоцированного в крепости Бала-Хиссар в окрестностях Кабула должны были войти в город и взять штурмом или уничтожить несколько ключевых объектов города, в том числе и дворец Арк, где планировалось пленение или ликвидация Наджибуллы и его группы. После чего — намечались массовые расстрелы для окончательного захвата власти, у каждого из участвующих в мятеже командиров был список лиц, подлежащих ликвидации.

Совершенно непонятно было только одно — как потом делить власть в охваченном мятежом Кабуле, ведь в нем уже должны были находиться четыре полка муджахеддинов, пусть многие из них и полегли бы в боях — зато сразу активизировалось бы исламское подполье. А ведь Хост рядом, в ситуации растерянности средних командиров, от него до Кабула моторизованным бандам боевиков — день пути. А если предположить, что в деле будут участвовать пакистанцы — они могут перебросить вертолетами своих коммандос примерно за час.

План этот был раскрыт, начались аресты. Первым делом арестовали нескольких солдат и офицеров 77 ЗЕНАП, от него исходила главная опасность, потом начались аресты в других частях и соединениях, докатились они и до самого министерства обороны. Арестованы были ключевые фигуры заговорщиков — генерал Вали Шах и начальник связи министерства генерал Алим Джан, последний, контролируя связь, должен был сообщить командирам частей и соединений по всей стране, что власть сменилась, и назвать лиц, приказы которых теперь следовало исполнять. Пятнадцатого декабря восемьдесят седьмого по национальному телевидению выступили заместитель министра госбезопасности генерал Яр Мухаммад[106] и генеральный прокурор ДРА Саид Шариф. Они рассказали всей стране о "бунте генералов" и заявили о том, что арестовано на данный момент сто двадцать семь человек и все они будут преданы суду. Вскоре после этого выступления президент Наджибулла после заседания Совета министров задержал в своем кабинете министра обороны Таная и у них состоялся разговор на повышенных тонах, в ходе которого ни одна из сторон на компромисс не пошла. Покидая кабинет, Танай заявил — это заговор против меня и против всех халькистов.

Политика национального примирения — не то что с моджахедами, но и в собственной партии — трещала по швам.

Вернувшись в свое министерство, Танай решил продемонстрировать силу — он понимал, что разговаривать с президентом страны так нельзя и будут последствия. Запершись в своем министерстве, он вызвал к зданию верные ему войска с большим количеством бронетехники и предъявил президенту ультиматум. Принимать представителей президента он категорически отказался, говорить по телефону с самим президентом — тоже. Это был уже открытый мятеж, но перерасти ему уже в открытые боестолкновения не дало советское посольство. После обильных возлияний стороны пришли к соглашению и высокопоставленные генералы, проходящие по делу о мятеже были освобождены. Правда Алим Джан — полумертвым от пыток — ХАДовцы хотели узнать, кому именно он должен был передавать через коммутатор связи сообщения о выступлении против президента, ведь начальник связи не мог не знать точного списка командного состава, поддерживающего мятежников. Тем не менее — Танай счел это своей победой, и открыто заявил на совещании командного состава, что не даст разваливать армию. Это было заявлением "присоединяйтесь ко мне, за мной сила".

После этого, обе стороны начали наращивать силу. Танай, уже не советуясь ни с кем начал проводить перестановки в министерстве обороны, стараясь расставить на важные посты своих людей, халькистов и пуштунов, которых и так было немало. Президент Наджибулла начал готовиться к худшему — во время одного из заседаний Политбюро он открыто предупредил всех о том, что надо готовиться к военному мятежу и предпринимать меры для обеспечения безопасности своих семей. В столице президент располагал силами Республиканской гвардии, которая подчинялась лично ему, и которой командовал его родной брат, генерал Шапур Ахмадзай (точная должность — руководитель управления охраны ХАД), восемью партийными батальонами, так называемыми "группами защитников революции" и молодежными батальонами. Более того — он успел вызвать в столицу пятьдесят третью дивизию, состоящую из этнических узбеков, справедливо полагая, что узбеки и пуштуны ненавидят друг друга и узбеки никак не смогут договориться с пуштунами. Командовал дивизией генерал Абдул Рашид Достум…

— Значит, давайте еще раз, по порядку. На какое число намечено вооруженное выступление?

— Я не знаю точно. От первого до десятого марта. Будет подан сигнал к выступлению.

— Какой именно?

— Слово "Исра" по всем каналам связи.

— Что должно произойти по этому сигналу?

— Общее вооруженное выступление, я же говорю…

— Спокойнее, рафик, спокойнее… — офицер ХАД сверялся с какими то бумагами, на допрашиваемого почти не смотрел — откуда должно будет начаться выступление?

— С двух точек. Первая — министерство обороны, туда завезено огромное количество боеприпасов, некоторые кабинеты завалены оружием и боеприпасами до потолка, вызваны под разными предлогами офицеры, в чьей верности Танай не сомневается. Вторая точка — это Кабульский международный аэропорт, там сконцентрированы коммандос. Это — первый этап, дальше нас должны подержать танкисты.

— Какие именно танкисты?

— Я не знаю.

Офицер ХАД прикинул про себя, что узнать какие именно — труда не составит, вокруг Кабула не так то много подразделений с танками.

— Какую роль в этом должны играть лично вы?

— В министерстве обороны сконцентрированы офицеры, которым Танай доверяет, их несколько сотен человек. Сам Танай должен находиться в министерстве, он боится покинуть его даже на час, никуда не выезжает. По сигналу Исра мы должны сформировать несколько групп и выдвинуться в город. Группы по двадцать — тридцать человек, хорошо вооруженные. Мы должны будем выйти по адресам, где проживают высокопоставленные товарищи из Политбюро и ликвидировать их.

— А Президент?

— Его — в первую очередь, моя группа ориентирована на него.

— Где предполагается его ликвидировать?

— В Арке, он тоже боится выезжать на ночь.

— Как именно?

— Штурмом. Массированным применением новых гранатометов шурави — Шмель, нам будут приданы четыре бронетранспортера.

— Сколько человек входят в вашу группу?

— Пятьдесят.

— Вы считаете, что такими силами сможете взять дворец?

— Кроме нас будет еще рота коммандос. При реализации фактора внезапности — безусловно сможем.

— Что входит в задачу коммандос?

— Я точно не знаю, мне известна только моя задача и задача моей группы. Предполагаю — блокирование казарм Республиканской гвардии до тех пор, пока не подойдут танкисты.

Офицер ХАД посмотрел на "инициативника", потом продолжил писать

— Кто вовлек вас в деятельность антиправительственной организации?

— Полковник Саид Джан, центральный армейский корпус.

— Кто он по национальности?

— Пуштун.

— А вы?

— Тоже пуштун.

— Почему полковник Джан счел необходимым вовлечь в заговор именно вас?

Алим пожал плечами

— Он мне доверяет… кроме того, я спас ему жизнь.

— А почему вы решили прийти к нам и все рассказать?

— Потому что я коммунист.

Офицер ХАД долго рассматривал капитана Шарифа, видимо пытаясь найти в выражении его лица, во взгляде признаки неискренности

— Шурави знают о готовящемся мятеже?

Это и был тот вопрос, ответ на который ХАД до сих пор не знал, и ответ на него значил очень многое.

— Я не знаю точно…

— А если не точно?

— Полковник Джан говорил: на встрече со старшими офицерами Танай сказал — с шурави все согласовано. Шурави знают и одобряют намерения Таная, всем нужен порядок. И шурави он нужен не меньше, чем афганцам.

Офицер ХАД какое-то время напряженно размышлял. Потом достал из папки несколько чистых листов и положил перед Шарифом, рядом с ними положил небольшой огрызок карандаша.

— Вы правильно сделали, что пришли к нам и рассказали все, рафик Шариф, вы поступили как и должен был поступить коммунист и член партии. Если один коммунист видит, как другой коммунист встает на путь предательства революции — он не должен молчать, не должен думать, что это его не касается. Это касается всех нас, только вместе мы сможем отстоять нашу революцию. Вот вам бумага, я должен отлучиться чтобы доложить руководству. Пока меня нет — напишите список всех, кого вы знаете как заговорщиков, укажите места их службы. Если нужно будет — постучите в дверь и вам принесут поесть.

Офицер ХАД поднялся на второй этаж здания министерства, зашел в приемную заместителя начальника ХАД, генерала Яр Мухаммада, одного из наиболее ярых сторонников президента. Генерала Гуляма Фарука Якуби, начальника ХАД на месте не было — а генерал Мухаммад был и полученные от перебежчика данные должны были быть доложены немедленною Вооруженный мятеж мог начаться в любую минуту.

Генерал Яр Мухаммад принял офицера без очереди, ознакомился с протоколом опроса пришедшего в ХАД армейского капитана. Затем перечитал все это еще раз, нервно расхаживая по кабинету.

— Вы ему верите?

Офицер подумал, прежде чем ответить. Тут нужно было следить за словами.

— Оснований не верить ему у меня нет, рафик дагар генраль[107], а важность информации, которую сообщил нам этот капитан такова, что я решил передать ее немедленно и лично вам.

Генерал Мухаммад знал, в принципе все, о чем говорил этот капитан — не знал только точную дату. Офицер этот, который пришел к нему в кабинет — тоже понятно, почему пришел, он участвовал в допросах арестованных по декабрьскому делу офицеров. Если армия придет к власти — его расстреляют одним из первых.

— Установочные данные на этого капитана получены?

— Так точно, успели подготовить, хотя и не полные. Алим Шариф, капитан афганской народной армии, пуштун, родом из провинции Нангархар, отец убит душманами. Проходил подготовку в специальной школе, отзывы инструкторов хорошие, один из лучших учеников на курсе, идейно образован, предан партии и народу. В восемьдесят седьмом был заброшен в Пакистан, проник в банду Хекматьяра, успешно работал больше года. Награжден. Приговорен к смерти шурой[108], терять ему нечего.

— Кого из участников заговора он назвал кроме этого… Джана?

— Пока больше никого. Я дал ему бумагу, пишет.

Генерал Мухаммад прошелся по кабинету.

— Кому сообщено об этом перебежчике?

— Кроме вас никому.

— А как он вышел на нас? Просто пришел сюда?

— Никак нет. Через учебный центр.

Это радует… за зданием постоянно следят люди Таная

— Сколько человек видели его в здании?

— Только я и еще несколько…

Генерал нажал на кнопку, вызвал адьютанта.

— До тех пор, пока я не вернусь — майора Бега и тех, кого он назовет временно поместить под изоляцию, никаких звонков, никаких контактов пока я не вернусь. Возьмите свободный кабинет, отключите там телефон и выставьте пост. Где сидит этот?

— Четвертая.

— У четвертой допросной выставить усиленный караул. Если с тем, кто там находится, что-то произойдет — в тюрьму пойдете вы.

— Есть! — вытянулся адъютант

— Исполнять!

Вызвав служебную машину — черную Волгу — генерал Яр Мухаммад отправился во дворец Арк, машину сопровождали два открытых УАЗа, на одном из которых был пулемет. Теперь генералу контрразведки можно было ездить по Кабулу только с таким сопровождением.

Мелькали улицы, дуканы, хазарейцы со своими телегами, зелень, крики, плакаты с рекламой очередного индийского фильма, на который ходили смотреть всем Кабулом. На улицах — патрули, с автоматами, настороженные — группы защитников революции.

А есть ли чего еще защищать?

Дворец Арк тоже спешно укреплялся — боевые машины пехоты во дворе, бетонные блоки, спешно пополняемые запасы, усиление охраны, пулеметные точки на крыше. Пятьдесят офицеров и рота коммандос — не мало ли? Хотя… русские взяли Тадж-Бек ненамного меньшими силами. Кто знает — может, у Таная есть сторонники в охране дворца, просто об этом он никому не говорит. А может быть — задачей коммандос является блокировать дворец до тех пор, пока не подойдут танки.

Тяжелые времена настают, ох, тяжелые…

Во дворец его пропустили, проверил документы на входе, еще раз документы проверили на входе в само здание и третий раз — при входе на этаж президента, охраняемый автоматчиками, его родственниками.

В приемной почти никого не было, только адъютант, и кто-то по виду — из интеллигенции. Не знал, что тех, кого вызывает президент проводят через другую дверь прямо в кабинет.

— Кто там? — спросил Мухаммад, кивая на дверь.

— У доктора Наджибуллы сейчас на приеме генерал армии Якуби.

Удачно…

— Доложите обо мне, рафик. Президент должен выслушать меня немедленно, это дело государственной важности.

У президента действительно был генерал армии Якуби и больше никого не было. Президент, сильно постаревший за последнее время — когда он только избирался, он казался не старше тридцати — что-то читал, генерал Якуби молча сидел и ждал. Сейчас в этом кабинете находились три сотрудника спецслужб — потому как президент, хоть и имел диплом акушера-гинеколога, несколько лет руководил ХАД и его можно было считать разведчиком, потому что человек несколько лет возглавляющий спецслужбу не может им не стать.

— Рафик Яр… — вижу, ты принес мне дурные вести — проницательно сказал Президент

— Увы… саид Раис, это моя профессия, носить дурные вести. Только что к нам пришел честный офицер и коммунист, и рассказал о грандиозном заговоре, который готовит этот подонок Танай, теперь уже без Хекматьяра и его своры.

Генерал Мохаммад положил папку с первичными материалами на стол.

— И что ты думаешь насчет этого, рафик? — спросил президент, не прикасаясь к бумагам

— Возможны два варианта, саид Раис. Первый — Хекматьяр, после того, как провалился его план захвата власти, хочет расправиться со своими подельниками и предателями дела революции, но сделать это он хочет не своими руками, потому что руки коротки — а нашими. С этой целью он подослал провокаторов чтобы оклеветать товарищей по партии, и что самое главное — ослабить нашу армию, уже одержавшую победу в Джелалабаде. В пользу этого говорит то, что пришедший к нам капитан в восемьдесят седьмом году был в банде, в Пакистане — и именно у Хекматьяра. Он даже был награжден за мужество, после того как вернулся.

— Награжден?

— Орден Звезды первой степени, саид Раис. Приговорен шурой к смерти, хотя это могло быть сделано и для отвода глаз.

— Я помню этого человека — внезапно сказал Президент — мне он показался честным. У него кто-то умер?

— Да, отца убили моджахеды.

— Тем более. Пока что у нас нет оснований подозревать его в неискренности.

— Тогда второй вариант. Капитан Шариф сказал правду, и мы должны в связи с этим что-то предпринять. Я предлагаю превентивно арестовать всех, на кого укажет капитан Шариф, в том числе и Таная. Этим самым мы обезглавим мятеж.

Президент потянулся за папкой, без видимого интереса пролистал ее, положил обратно.

— Интересно… — сказал он

Генерал Мухаммад почувствовал, что есть что-то такое, о чем он не знает.

— А как ты относишься, рафик Яр, к словам капитана Шарифа о том что Танай собирал старших офицеров и хвастался, что с шурави все согласовано?

— Никак, саид Раис. Я был бы удивлен, если бы Танай не сказал этого. Он хочет, чтобы мятежники думали, что СССР поддержит и подлый план.

— То есть ты считаешь, что Танай — лжет.

— Исходя из данных, какие у меня есть — да.

Наджибулла взглянул на Якуби, кивнул — можно.

— Только сегодня, рафик — начальник ХАД постучал по папке, которую читал президент — мы получили данные от РАВ[109], которые подтвердили наши худшие опасения. Ты знаешь и мы знаем, что Танай этой осенью выезжал в СССР на лечение, несколько дней провел на озере Иссык-Куль в санатории. Там он с кем то встречался, но нам не удалось установить с кем именно. Теперь индусы передали нам информацию, позволяющую это точно установить. Командор Танай встречался на Иссык-Куле с делегацией, состоящей из старших офицеров советской армии, возглавлял ее заместитель начальника ГРУ, советской военной разведки. На этой встрече была достигнута договоренность о свержении революционного правительства в Афганистане и установления военной диктатуры в интересах Пакистана и США!

— Но зачем шурави сдают нас? — недоуменно спросил Мухаммад — мы же за них.

В ответ генерал Якуби назвал фамилии двоих из участников этой встречи с советской стороны.

— Вот зачем, рафик. Мы знаем, что оба этих генерала во время нахождения шурави в Афганистане были связаны с исламским подпольем и с наркоторговлей. Скорее всего, они были связаны не только с пакистанской разведкой, контролирующей наркотрафик и зарабатывающей на нем — но и с американской разведкой. Американцам нужно свалить нас любой ценой, и поэтому они сговорились с теми из шурави, которые за них. А индийская разведка предупреждает нас, потому что ей выгодно наличие на западных границах Пакистана сильного и враждебного Афганистана, пока Пакистан воюет с нами, он не воюет с Индией. Индийцев же скорее всего предупредили их кураторы из МОССАДа. МОСССАД не может напрямую выйти на нас — но он имеет хорошие разведвозможности в США, а Израилю совершенно не выгодно, если расплодившаяся в Пакистане зараза пойдет по всему миру, они понимают что после нас следующие на очереди они и им выгодно помочь нам. Так что, рафик, скорее всего Танай не врал, когда говорил про шурави.

Генерал Яр Мухаммад молчал

— Все так, рафик — сказал Президент — нельзя никому верить. Даже шурави. Мы — одни.

— Но как же тогда…

— Как? Надо сделать так, что в партии — прежде всего в партии все увидели истинное лицо гнусного перерожденца Таная, увидели, что он несет Афганистану, увидели кто у него друзья. Может быть он и одумается. А если нет… пусть тогда партия сделает свой выбор — я за кресло не держусь. Тот офицер еще у тебя?

— Так точно.

— Отпусти. Возьми подписку и отпусти. Пусть информирует нас дальше. Скорее всего — он не лжет.

Дальняя ретроспектива Февраль 1992 года Город Ходжалы

Этого не должно было случиться. Но это случилось.

Двадцатый век если что-то и показал, так только то, сколь малый след в душах людей оставили предыдущее девятнадцать веков. Ничего не изменилось, и крик "распни его" несется со всех сторон, усиленный громкоговорителями.

Когда то давно эти два народа жили в единой стране. Когда то давно эти два народа жили в мире — не раз и не два офицеры с той и с другой стороны ночью встречались на нейтральной территории, пили водку и плакали, вспоминая Баку или Ереван. Ведь от одного до другого — несколько часов пути на машине, и если хочешь повидать друга, можно просто сесть в машину и приехать. И тебя там встретят лепешкой и веселым смехом, а не автоматной очередью в лицо.

Потом эти народы — азербайджанцы и армяне перестали жить в мире. Можно обвинить в этом советником Горбачева академиков Аганбегяна и Ситаряна, можно обвинить в этом Гейдара Алиева. Но стоит ли обвинять, ведь произошло то что произошло и трагедия Сумгаита отлилась куда более страшной трагедией Ходжалы. Город просто казнили.

Ходжалы, город, расположенный в западной части Азербайджана с населением около 7000 человек, располагался в десяти километрах юго-восточнее от Ханкенди, на гряде Карабахских гор. Ходжалы находится на стратегически важной дороге Агдам-Шуша, вот почему обеим сторонам контроль над этим городом был принципиально важен. Здесь же имелся аэропорт, единственный в Карабахе. Город обороняли милиционные силы азербайджанцев и части национальной армии, кадровых частей бывшей Советской армии там не было.

Город Ходжалы с октября девяносто первого года находился в армянской блокаде. Тридцатого октября девяносто первого было прекращено автомобильное сообщение и единственным видом транспорта оставался лишь вертолет. Последний гражданский вертолет прилетел в Ходжалы двадцать восьмого января, а после того, как был сбит гражданский вертолет над городом Шуша, в котором находились сорок человек — было прекращено и воздушное сообщение. Со второго января в город не подавалось электричество. Город жил и держался только лишь благодаря мужеству населения и героизму его защитников.

Подготовка к наступлению была начата вечером двадцать пятого февраля, когда боевая техника триста шестьдесят шестого Степанакертского полка начала выходить на боевые позиции вокруг города. При этом было даже непонятно, кто отдал приказ триста шестьдесят шестому полку — потом было объявлено, что сам полк был расформирован, но военнослужащие армянской национальности отказались демобилизоваться, и захватили оружие целого полка. Сомнительно, если по данным российской стороны армян в полку было всего сто шесть человек. Армянские ополченцы понимали, что без поддержки кадровых частей армии город не взять. Штурм города начался с двухчасового артобстрела, который осуществлялся при помощи танков, БТР и градобойных установок Алазань, типичного средств огневой поддержки кавказских войн начала девяностых. Ходжалы был блокирован с трех сторон и, поэтому, люди пытались спастись в Аскеранском направлении, где, якобы, был открыт коридор. Но вскоре стало ясно, что это была ловушка. Около села Нахчеваник армянские формирования открыли огонь по безоружным людям. Именно в ложбине Аскеран — Нахчеваник многие из детей и женщин, пожилых мужчин, стремившихся пробиться через леса и горные перевалы, обмороженные и обессилевшие, стали жертвой беспрецедентной жесткости, проявленной со стороны армянских вооруженных формирований.

Цифры потерь среди гражданского населения разнятся. Кому-то удалось уйти из города до того, как началось все это, плюс в городе жили не только азербайджанцы, но и армяне и жители других национальностей и все они, особенно армяне покинули город до этого. Но факт остается фактом — семитысячный город к моменту его взятия полностью опустел. Живых там — уже не было…

Так получилось, что Гагик Бабаян в это не участвовал — но в Ходжалы был. Находясь в разведывательном поиске в новогодние дни, он простудился и простудился до воспаления легких, а еще — он обморозил себе и руки и ноги. Его эвакуировали в Степанакерт, в госпиталь. Едва поправившись, он украл свою одежду и без разрешения врачей сбежал из госпиталя. Без денег, без еды — он пошел на дорогу для того, чтобы поймать попутную машину и доехать до расположения армии. Там отправят куда надо.

Уже темнело, шел снег — точнее он то шел, то переставал идти, вся местность была устлана мокрой белой пеленой, а мокрый снег, как известно — в разы хуже сухого. Притопывая на месте, Гагик Бабаян уже пожалел, что сбежал из госпиталя и уже намеревался отправится обратно в лечебное учреждение — как вдруг заслышал надрывное, натужное бормотание двигателя и заметил свет фар, с трудом пробивающих сырую, мутную мглу. Решив в последний раз попытать счастья, он вышел к дороге — и ему улыбнулась удача, рядом остановился военный УАЗик-буханка без номеров, распространяя вокруг себя непередаваемый аромат коньячного спирта[110].

Резко хлопнула дверь. Гагик напружинился, готовый прыгнуть в темноту — он знал, что у азеров есть разведгруппы из русских и даже армян, и их можно встретить на любой дороге этой непризнанной, воюющей уже в открытую республики.

— Армян? — голос был гортанный, резкий, вроде свой

— Армян.

— Фамилия?

— Бабаян.

— Куда надо?

— В армию. Я из госпиталя…

Гагик уже понял, что это свои. Кто-то из офицеров. Разведчики азеров уже открыли бы по нему огонь.

— Садись… Вон туда.

В машине было четверо офицеров в звании до подполковника включительно и канистра, понятно с чем. Когда Гагик сел в машину — один из офицеров сзади, усатый, небритый, едущий на каких-то ящиках, уже прикладывался к этой канистре, кадык ходил ходуном на его заросшем черной, неопрятной щетиной горле. Гагик выглядел не лучше — но если бы знал, в машину не сел бы. Коньяком в машине пахло так, что хоть топор вешай, водитель тоже выглядел веселым, а карабахские дороги опасны, особенно ночью и в снег. Сам не заметишь, как слетишь и свернешь шею — а у этой кампании окончить свои дни где-нибудь в ущелье шансы были весьма велики…

— Будешь? — офицер простецки протянул ополовиненную канистру ему

Гагик не отказался, принял канистру, судя по весу уже ополовиненную (это десять литров на четверых, ни хрена себе!), хлебнул раз, потом еще раз — он замерз, и ему надо было согреться. Но напиваться тоже нельзя — если в дороге заглохнет мотор и все будут пьяными — утром будет пять трупов. Коньяк огненным шаром провалился в желудок, заслезились глаза. Потом Гагик отцепил пустую флягу, показал взглядом на нее офицеру.

— Можно?

Офицер махнул рукой

— Лей, батоно, лей… Тут добра этого…

Не договорив фразу, он вдруг захрапел.

— Вот ведь грузин, в ж… резин… — сказал еще один офицер, сидевший у двери, тот выглядел потрезвее, придерживал автомат — он как дырчик[111], на спирту работает.

— Не, грузин — в ж… дыра — со смешком послышалось с переднего сидения — что спереди вливается, сзади выливается

— Вай, Армен, я все слышу — сообщил неизвестно как здесь оказавшийся грузинский офицер, не открывая глаз и что самое удивительное — продолжая храпеть.

— Слышь, слышь. Вот приедем на место, там ты и не такое услышь. Там тебе Асланян таких вставит — мигом протрезвеешь!

Гагик в этот момент закончил наполнять фляжку. Процесс этот был муторный, надо было лить тонкой струйкой, и при этом каким-то образом умудряться попадать в неширокую горловину фляги и это в движущейся машине.

— А куда едем? — спросил Гагик, которому от двух больших глотков коньяка на голодный желудок захорошело едва ли не больше, чем офицерам, которые явно ехали от стола.

— Военный тайна хочет знать! — сообщил тот же самый грузин.

— Да какой военный тайна… — сказал один из офицеров, судя по всему более трезвый, чем другие — тайна тоже. Ты откуда, парень?

— Из разведгруппы — Гагик не стал уточнять.

— Дело хорошее. Гиви вон, танкист, хотя танкист из него как… А мы артиллеристы. Мы в Ходжалы едем.

— А что там?

— Давно в больничке кантуешься? — спросил офицер

— Да уж больше месяца.

— Э… брат, так ты ничего не знаешь. Ходжалы вчера взяли, сегодня зачистка идет. Нас туда вызвали, наверное, и твои там.

— Азэров там режут, да… — сообщил Гиви, свистя носом.

Никто особо внимания не обратил — пьяный он и есть пьяный.

Перед Ходжалами офицеры остановили машину. Долго блевали на обочину — перепились до такой степени, что один из офицеров, тот самый Гиви оставил в салоне АКС-74У. Он, оказывается, сидел на нем всю дорогу! Вот уж воистину — пьяному море по колено. Гагик мог срезать автоматной очередью всех четверых — но это явно были свои. И тем не менее — ему было неприятно смотреть на этих явно тыловых "танкистов" и "артиллеристов".

Город Ходжалы уже отгорел, хотя было видно, что совсем недавно здесь был жестокий бой. Разрушенные обстрелом дома щерились оскалом выбитых окон, перекопанная, перепаханная снарядами, раскисшая дорога скользила под ногами.

В местной школе, где был временный штаб армянских сил самообороны было шумно, весело, как всегда бывает после победы. Кто-то входил и выходил, шумели рации, подъезжали и отъезжали машины, на дверях стоял солдат в каске с азербайджанским флажком, с пулеметом ПК и еле стоящий на ногах. Документы он ни у кого не проверил…

Едва зайдя, в районе раздевалки, Гагик в калейдоскопе спешащих людей наткнулся на знакомое лицо.

— Товарищ капитан!

Капитан Мкртчян, который командовал группой, остановился, недоуменно посмотрел на худющего, косматого парня. Потом — его лицо осветила улыбка узнавания, он и сам был небрит уже который день.

— Бабаян?

— Так точно. Прибыл для дальнейшей службы.

— Тебя чо там, не кормили в госпитале? Пойдем ка…

Капитан завел Гагика в комнату, где когда то учились дети. Теперь — доска была сорвана и на ней, положенной в углу на пол лежал чей-то спальник, вся мебель частично вынесена, частично свалена в угол, на полу — нанесенный сотнями грязных ботинок толстый слой жирной, липкой грязи. На стене — со старенького портрета с ужасом смотрели на это Владимир Ильич Ленин, Карл Маркс и Фридрих Энгельс.

Капитан втянул воздух, потом протянул руку

— Давай.

Гагик, отстегнул флягу, протянул ее командиру. Тот взял, оценил на руке вес, приложился пару раз, солидно так. Вернул остатки Гагику.

— Живой?

— Нормально…

— Значит, группа сейчас в поле, но тебя добросят. Иди — спортзал там, вон туда идти. Поставят на довольствие, ствол выдадут. Скажи — от меня, там по тылу человек работает, в одной группе в институте учились. Спать хочешь?

— Да как…

— Тогда в бэтре поспишь. Сходи в столовку, пожри — и через час у главного входа. Там бэтр будет стоять, на нем доедем. И форму, форму смени, пусть Аслан новую выдаст, не жмотится.

— Есть…

Через час — Гагик Бабаян, сытый, в новенькой форме, с новеньким АК-74 (положение со снабжением медленно но верно улучшалось) — вышел к главному входу, где матерились по-русски, и где попыхивал острым, бензиновым дымом старый, семидесятый бэтр. Все полезли на броню, Гагик протиснулся в десант, там лежали какие-то мешки. Уснул, еще когда не успели толком тронуться.

Они приехали, когда все уже было кончено — опоздали. Темнота, куски поля, выхватываемые светом мощных, электрических фонарей и голоса в темноте. Свои, родные, армянские гортанные голоса…

А еще там пахло кровью. Гагик понял это, когда только вылез из бронетранспортера.

— Строиться! — крикнул кто-то

Гагик не услышал команды. Забросив за спину автомат, он сошел с дороги и пошел в поле. Споткнулся обо что-то, включил фонарь — труп. Повел дальше лучом — еще один и еще. Трупов было столько, что их невозможно было и сосчитать.

И тогда боец армянской разведгруппы Гагик Бабаян сел прямо в снег у трупа, об который он споткнулся и сказал

— Прости, отец…

И заплакал.

И плакал до тех пор, пока к нему не подошел капитан Мкртчян. Постоял немного рядом, а потом жестко, как кнутом хлестнул — спросил.

— А ты думал — как?

Ретроспектива /продолжение/ 06 марта 1990 года Кабул, Демократическая республика Афганистан Мятеж

Мятеж сторонников генерала Шах Наваза Таная начался примерно в один час тридцать минут по кабульскому времени. Но перед этим произошло несколько событий, о которых надо непременно сказать, чтобы лучше понимать сущность происходящего.

Второго марта 1990 года состоялась встреча президента Наджибуллы с Танаем и М.А. Ватанджаром, причем встреча эта происходила за обеденным столом во дворце Арк. Тон встречи задавал президент. То, о чем говорилось на этой встрече известно в основном по словам самого Наджибуллы, который после подавления мятежа рассказал о состоявшемся разговоре одиннадцатого марта на встрече со старейшинами провинции Пактия, а Ватанджар не только не опроверг президента, но и подтвердил, что на момент беседы Президент в подробностях знал о планах заговорщиков. По словам самого Наджибуллы, обращаясь к Танаю, он сказал: "Куда тебя приведет тот путь, на который ты встал? Во-первых, если ты выступишь, то никого в живых не останется, во-вторых, даже если ты победишь — как долго ты сможешь удерживать власть? Куда ты пойдешь? К Гульбеддину Хекматьяру/? Может быть, он и будет поддерживать тебя несколько дней, а потом уберет.". Танай, по словам президента, начал заверять его в отсутствии у него намерений поднимать мятеж, тогда Президент сказал ему: "Что тебе нужно? Мое кресло, моя должность? Давай, я соберу политбюро и пленум ЦК и скажу всем, что больше не могу оставаться на своей должности а вот этот товарищ заменит меня.". По словам президента, которые сейчас уже никак не проверить, Танай на эти слова сказал, что он ни в коем случае не намерен поднимать мятеж, и что им никогда не найти такого преданного делу революции, сильного и стойкого лидера, как Наджибулла. Тогда президент спросил: как же ты собираешься разрешать наши противоречия и для чего ты делаешь то, что ты делаешь, вносишь раскол в армию. Танай снова заверил президента в верности, и сказал: "Если я подниму мятеж, то уничтожу себя физически и буду опозорен в истории как второй Амин". В разговоре этом есть несколько моментов, которые заставляют сомневаться в искренности Наджибуллы, хотя бы упоминание Амина, несколько неуместное из уст халькиста, тем более в такой обстановке. Сомнения вызывает и сам факт того, что Танай, до этого почти не вылезавший из Минобороны и наотрез отказывавшийся встретиться с ним вдруг приезжает к нему в Арк поужинать. Но — иной информации нет, и мы вынуждены опираться на эту. Стоит сказать и о том, что кандидатура Таная, бывшего командира полка коммандос, потом командующего Центральным корпусом Афганистана, в зоне ответственности которого находился Кабул продавливалась и на пост командующего Центральным корпусом и на пост министра обороны исключительно советскими усилиями, несмотря на то что Танай был заведомым халькистом. Делалось это по двум причинам. Первая — Танай и в самом деле был человеком исключительной личной храбрости и подразделения коммандос были единственными, которые по уровню боевой подготовки и стойкости можно было сравнить со всеми советскими войсками. Вторая — ставя на Центральный корпус, от которого зависит столица, а потом и на должность министра халькиста, при том что халькистов в армии было большинство, советские расширяли свои возможности по влиянию на ситуацию в Афганистане и создавали своего рода систему сдержек и противовесов. Танай мог потребоваться, к примеру, если бы не удалось отстранить без крови Бабрака Кармаля, да и склоки во фракции Парчам всем изрядно поднадоели, ошибку с решением вопроса с Амином умные люди поняли еще в восемьдесят втором — восемьдесят третьем. Наджибулла, парчамист, ненавидел Таная, знал что его поставили именно советские, а потому не испытывал добрых чувств и к советским. Поэтому — рано или поздно он должен был попытаться убрать Таная и лиц его поддерживающих.

На пятое марта было объявлено начало процесса над декабрьскими заговорщиками, начало процесса было объявлено очень неожиданно. Пятого же марта Наджибулла внезапно отправил свою семью в Москву на лечение, самолетом. Возможно, Танай, который не мог не знать об отъезде семьи Наджибуллы, ведь в аэропорту дислоцировались коммандос — понял, что маски сброшены и отдал сигнал о начале мятежа.

С первых же минут мятежа стало понятно, что президент подготовился к отражению удара: ожесточенные бои вспыхнули и кабульского международного аэропорта и у министерства обороны: мятежникам не дали развернуться. В тридцати пяти километрах от Кабула в гарнизоне Пули-Чархи взбунтовались четвертая и пятнадцатая танковая бригады, они пошли на город но были остановлены на полпути вооруженными гранатометами курсантами Высшего военного училища, завязался ожесточенный бой. С северо-запада на Кабул двинулась восьмая пехотная дивизия, но и она была остановлена на полпути частями Республиканской гвардии и МВД. Взбунтовалась сороковая дивизия и пятьдесят второй полк связи, обеспечивающий военную и правительственную связь ДРА, Президент и его люди остались без связи, но действовали слаженно и грамотно, что лишний раз свидетельствует о том, что мятеж был ожидаем, а действия по его подавлению — заранее проработанными. У каждого из командиров верных президенту частей был пакет и от связи они не зависели…

Один из офицеров пригибаясь — с ума что ли сошел, коридор простреливается — пробежал по коридору. Около них остановился.

— Ты кто? — спросил он, ткнув пальцем в Шарифа

— Торан Алим Шариф, рафик дагерман.[112]

Подполковник огляделся, заметил у капитана Шарифа орденскую планку

— Ранен?

— Нет.

— За мной.

Внизу на первом этаже, собирались люди, тут же разбирали оружие, у многих были пулеметы, были и противотанковые гранатометы. Людей было человек сорок не меньше, все действовали сосредоточенно, молча — набивали магазины, ленты, кто-то надевал бронежилет.

— Иди. Бери оружие, быть готовым через пятнадцать минут.

Капитан Шариф подошел к распотрошенным ящикам, там ему нашелся старый пулемет РПК с несколькими барабанами, которые он начал снаряжать. От автомата он не отказался, перекинул за спину, мало ли…

Тот же самый офицер, который привел сюда его, появился минут через двадцать, выстрелил в потолок из пистолета.

— Внимание, товарищи!

Все повернулись на выстрел.

— Новая боевая задача. Вы знаете, что президент Наджибулла, покинув Арк, спрятался в бункере, приказал преданным ему войскам под командованием его братца и других предателей революции — уничтожить товарища Таная и всех, кому не безразлична судьба Афганистана. Коммутатор связи сильно поврежден, связи у нас нет. Находясь здесь, товарищ Танай не может оказать сопротивление. Мы сформировали специальную группу — это мы, вам будет придан бронетранспортер и несколько машин. Ваша боевая задача — любой ценой прорваться к аэродрому Баграм, там находятся верные товарищу Танаю летчики, которые нанесут удар по воякам президента, узбекам и хадовцам. Судьба революции, нашей революции зависит от вас, товарищи. Слава Саурской революции!

— Слава! — отозвались офицеры

— Слава товарищу Танаю!

— Слава!

Командор Танай — он предпочитал, чтобы его называли именно так, не по званию — появился внизу почти сразу, с небольшой группой лично преданных ему телохранителей, которых он знал еще по полку коммандос, и которые проходили подготовку у шурави. С ним были еще несколько старших офицеров, в том числе отлично знакомый любому афганцу герой Саура — Абдул Кадыр. Все они были в бронежилетах и с автоматами, с автоматом и в бронежилете был сам Танай, ничем внешне не отличавшийся от других. В руках у многих были туго увязанные документы. Ничего не говоря, они начали выходить во двор министерства.

У них был БТР-70, БРДМ-2, УАЗ, который сопровождал товарища Таная в поездках, кустарно бронированный и два Урала. Свою Волгу Танай благоразумно решил бросить здесь, не рисковать — понятно, какой приказ получили ХАДовцы. Никто из тех, кто сейчас шел на прорыв не задал вопроса, а что будет с теми, кто здесь остается — потому что при прорыве шансов погибнуть было едва ли не больше.

Капитан Шариф с удивлением увидел, что командор Танай не собирается ехать, прикрываясь броней БТР — он влез в кузов их машины, идущей в колонне третей.

Министерство обороны Афганистана располагалось во дворце Дар-уль-Амман, европейской архитектуры здании с садом и крышей, увенчанной двумя куполами, по какой-то странной иронии судьбы название этого дворца переводилось как "Обитель мира". Он стоял на самой окраине столице в районе Дар уль-Амман, дальше по улице был скрытый длинным, капитальным забором комплекс зданий советского посольства в Афганистане.

Наиболее разумным выходом в их ситуации было бы прорываться на восток, на Догадаб, возможно даже переправиться через реку или на запад, на Чаркалу, хотя там не было прямой дороги, но проходимость армейских машин позволяла. Танай приказал ломиться через центр Кабула, по направлению к советскому посольству, полагая что как раз у посольства то концентрация верных президенту сл будет минимальной — Наджибу невыгодно выворачивать корзину с грязным бельм на глазах у шурави, да и охрана шурави не позволит шляться вооруженным ХАДовцам в непосредственной близи от посольства.

По какому то сигналу министерство взорвалось шквалом отвлекающего огня и колонна тронулась, набирая на дороге максимально возможный ход.

ХАДовцы то ли не были готовы к прорыву, то ли имели какие то особые указания на этот случай — но прорыв они встретили довольно вяло. Идущий первым БРДМ бил из обоих пулеметов, из машин также стреляли, добивая то немногое, что осталось от парка. Бил и Шариф — в тех людей, которых считал своими и которым выдал тайну мятежа, потому что иначе было нельзя. Он видел, как пулеметная очередь повергла на землю не успевшего убраться в надежное укрытие ХАДовца, а следом, уже несколько очередей сбили с ног его товарища, попытавшегося помочь ему.

Прорвались — на скорости, не потеряв ни одной машины проскочили парк, пулеметной очередью БРДМ разворотил незащищенный УАЗ с пулеметом, сопровождаемые огнем вслед вырвались на улицу Дар-уль-Амман. Проехали мимо посольства, его ворота были закрыты, на улице ни машин ни людей, даже в будке никого нет — приготовились к обороне.

Пройдя Дар-уль-Амман, повернули не вправо — а влево, на Майванд, в самый центр. Ничего толком не было понятно, на улицах — техника, защитники революции, никто не знает что происходит и в кого надо стрелять. На машинах не было номеров, невозможно было понять, армейские они или гражданские. Вообще — в эти минуты многим в Кабуле было непонятно, что происходит и кого поддерживать. Знали только дукандоры — закрыли лавки, чтобы не пропал товар.

Внутриквартальными дорогами, они выехали на дорогу, ведущую к Баграму — на ней же стояло британское посольство. По дороге, несмотря на мятеж, шли машины, попадались даже машины с советскими номерными знаками — дорога жизни. По этой дороге из СССР в Афганистан, в Кабул доставлялась помощь — даже мука, точнее большая ее часть доставлялась в столицу из СССР. В Афганистане, в этой проклятой и забытой Аллахом стране давно мало кто сеял и пахал — люди воевали. Если даже госхозы и кооперативы на советских тракторах, сеялках, комбайнах убирали хлеб — зерно нужно было доставить до Кабула, а душманы всячески препятствовали этому. Хлеб приходил с севера, и если бы его поток остановился — столица бы умерла от голода.

На выезде из города их обстреляли. Огненное копье гранаты воткнулось в бронированный УАЗ — и он вспыхнул, нос БТР гнал его вперед, потому что останавливаться было нельзя, а внутри машины горели и умирали люди. Огнем двух КПВТ и остального оружия они смели милицейский пост, откуда выстрелили из гранатомета и поехали дальше. УАЗ столкнули с дороги…

Примерно в десять часов утра шестого марта Ш.Н. Танай, вместе с группой верных ему офицеров, с бывшим членом Политбюро Н.М. Момандом, бывшим главнокомандующим ВВС и ПВО Абдул Кадыром, который был причастен ко всем переворотам, начиная от свержения Захир-шаха и заканчивая последним[113] и несколькими другими старшими офицерами прибыл на авиабазу Баграм. Там он, собрав офицерский состав, объявил в короткой речи о том что настало время объявить беспощадную войну засевшим в Кабуле врагам революции и народа. После этого он сказал, что намерен свергнуть и расстрелять Наджибуллу, как человека лукавого, протягивающего руку мира, а на деле замышляющего кровопролитие. Несколько офицеров, в их числе командующий гарнизоном генерал-майор Санатулла, начальник политотдела подполковник Сарвар и ряд других офицеров открыто выступили против Таная, за что были схвачены, обезоружены и посажены под замок в подвале базы. Командование базой приняли на себя лично главнокомандующий ВВС и ПВО Кадыр, начальник штаба ВВС генерал-майор Хамза и командир полка генерал-майор Вахиб. Вместе, они спланировали нанесение бомбовых ударов по президентскому дворцу АРК, по зданию ЦК НДПА, по зданиям ХАД, МВД и Радио и телевидения Афганистана.

Первые бомбовые удары по Кабулу были нанесены силами восемнадцати истребителей — бомбардировщиков, примерно начиная с 13.00 шестого марта. Всего на город было сброшено тридцать четыре бомбы. Следует заметить, что большая часть летчиков саботировала приказ командующего, сбросив бомбы где попало, а часть из них не вернулась обратно в Баграм.

С самого утра шестого марта президент Афганистана Наджибулла с преданными ему людьми, в числе которых были министр по делам национальностей Сулейман Лаек, премьер министр Султан Али Кештманд, члены политбюро Н.А. Кавьяни и Ф.А. Маздак укрылись в бункере в центре города. Сторонники же переворота, в числе которых были бывшие члены политбюро С.М. Зерай и Г.Д. Пандшери прибыли в центр Кабула и, при полном попустительстве охраны заняли кабинет Наджибуллы в новом здании ЦК НДПА, готовясь принимать власть. Но власть им никто передавать не собирался.

Президент же, по воспоминаниям бывших с ним в бункере людей сохранял отменное спокойствие и в ответ на просьбы соратников дать приказ об отпоре путчистам ответил — подождем, дадим этим людям как следует проявить себя.

Увы, президент заигрался, и забыл, что шурави в стране больше нет, а душманы — в ста километрах от столицы. Играя в игры, убирая политических противников в партии, он сам того не замечая еще глубже вбивал в нее клин раскола, еще обильнее рассыпал ядовитые зерна недоверия и фракционной ненависти. Разведчик и провокатор, он забыл что на пороге враг, против которого нужно встать единым фронтом, простив даже тех, кто злоумышлял против тебя — потому что не время.

Через несколько лет придет расплата — в виде агентов пакистанской разведки, вместе с душманами ворвавшихся в здание миссии ООН и обрывка троса на фонаре, из которого душманы наскоро сделали петлю…

В пятнадцать часов радио и телевидение Кабула передало сообщение президента о попытке государственного переворота. Учитывая, что президент в это время находился в правительственном бункере, заявление явно было записано задолго до шестого числа. В нем президент обратился к военнослужащим сороковой дивизии и базы Баграм (уже знал!) с предложением задержать Таная и следующих с ним лиц, а ко всем мятежникам — сложить оружие до четырех часов утра седьмого марта, гарантируя им безопасность. В этом же обращении президент объявил о кадровых перестановках: М.А. Ватанджар освобождался от должности министра внутренних дел и назначался министром обороны, а министром внутренних дел назначался халькист Р.М. Пактин. С девятнадцати ноль-ноль текущего дня в Кабуле объявлялся комендантский час.

В середине дня седьмого числа, применив огнеметы Шмель сотрудники спецотрядов ХАД заняли здания Министерства обороны и Главного политического управления армии, прекратил сопротивление и пятьдесят второй полк связи, в результате чего связь снова перешла под контроль президента и его людей. Несмотря на взятие зданий министерства обороны, сопротивление в этом квартале оказывалось до ночи. Основные же бои развернулись против восьмой пехотной дивизии, четвертой и пятнадцатой танковых бригад.

Помимо этого, президент дал команду бомбить Баграм.

Ретроспектива /продолжение/ 08 марта 1990 года Баграм, Демократическая республика Афганистан Мятеж

Тем, кто еще сохранил остатки разума — все стало ясно уже седьмого числа. Кое-кто продолжал надеяться и доселе.

Не поднялись провинции. Сюр, безумие — когда в Кабуле полыхало пламя антиправительственного мятежа — в ста… даже меньше километрах от столицы, в провинции Нангархар шли бои с душманами. Может быть, расквартированные там воинские части и поддержали бы Таная, в конце концов он был своим, военным и пуштуном, ничем не запятнавшим себя и Кадыр был с ним, а Кадыру в армии верили многие, считая его истинным вождем революции, единственным кому удалось устоять при всех перипетиях афганской политики, в ненависти, в бессмысленной и безумной политической грызне. Но… как выступить, когда на позиции наседают муджахеддины, наемники, китайские добровольцы[114], пакистанские коммандос? Как оставить позиции, когда эти позиции тут же займут моджахеды и на твоих плечах докатятся до Кабула?

Президенту удалось договориться с племенами — Баграм был не в пуштунской зоне ответственности, рядом были банды Масуда, и если сам Масуд благоразумно воздержался оттого чтобы делать выбор и вставать на сторону грызущихся крыс — то некоторые другие племена, в основном узбекские — выбор сделали. Не последнюю роль в их выборе сыграло то, что на сторону Президента безоговорочно встал Достум — герой для всех узбеков.

Седьмого же на взлете разбились два истребителя — бомбардировщика, сбитые огнем племенных формирований, подступающих к аэродрому. Баграм непрерывно бомбили, президент направил сюда всю авиацию, которая у него была. Надо было что-то делать…

Ночью, как смогли, восстановили ВПП, перепаханную бомбами с президентских самолетов. Исправными оказались два самолета — Ан12 и Ан32. В оба загрузились сподвижники Таная, там же была часть секретных документов. Утром, как только занялся рассвет, оба самолета едва не потерпев катастрофу на изрытой бомбами ВПП все же взлетели, один из самолетов вел сам Абдул Кадыр, первоклассный, учившийся в Советском союзе летчик. Самолеты взяли курс на Пакистан.

В чем Танаю никак нельзя было отказать — так это в личной смелости, став министром он не утратил ее ни на йоту. Вместе с горсткой своих сторонников, он взялся удерживать аэродром до тех пор, пока не взлетят оба самолета. Для них самих под парами стояла восьмерка, Ми-8, единственный целый, работоспособный вертолет в Баграме. Они должны были уйти последними, с ними же были основные документы, в том числе планы организации обороны всех провинций Афганистана, планы действий в разных ситуациях, списки агентуры военной разведки.

Капитан Алим Шариф, уже раненый, но не сильно, стрелял из пулемета, добивая последний барабан, лежа на самом краю ВПП Баграма. Со стороны гор наступали племенные ополчения — те же моджахеды, которые замирились с правительством, чтобы получать деньги с обоих сторон — с той стороны границы за продолжение джихада, а с этой — чтобы они его не вели. Вся их активность сводилась к грабежам на дорогах — они жили рядом с дорогой на Кабул, спускались на нее и грабили караваны с помощью, идущей из СССР, а помощь эту потом продавали в кабульских дуканах — вот тот единственный джихад, какой они вели и какой были согласны вести. Но теперь, в этот раз они воевали всерьез, и не потому что их попросил президент и его люди. Во-первых — они были узбеки, а Танай и все кто с ним — были пуштунами, долгие годы пуштуны господствовали в Афганистане притесняя другие народности и в кой то веки раз представилась возможность отомстить за вековое унижение. Во-вторых — Танай был сильным человеком, все это знали опасались, что если он придет к власти может быть то же самое что и при Амине, тогда никто и не думал грабить на дорогах. В третьих — президент тайно посулил за Таная немалые деньги, а захватить кого то в плен и продать тому, кому этот человек нужен — было деянием, достойным воспевания в стихах и в песнях. Поэтому узбекские малиши — бородатые, в черных повязках на голове — в кой-то веки раз воевали как следует. От души.

Капитан, оглохший от стрельбы, почти непрерывно бил по мелькающим в пыли черным фигуркам, с той стороны били пулеметы, с гор стреляли из безоткаток — но стреляли плохо, потому что было далеко, узбеки не умели наводить, а ближе не давал подойти огонь последних защитников Баграма.

Последний самолет с ревом пронесся за спиной по полосе, со всех стороны вставали столбы разрывов, визжали пули — но даже сквозь грохот боя капитан услышал два резких свистка, один за другим. Сигнал к отходу…

Добив последние патроны в барабане, капитан вскочил, отстреливаясь из своего автомата побежал к искореженным ангарам, где раскручивал лопасти Ми-8. Министр обороны, стоя у бортового пулемета лично бил по наступающим узбекским малишам, сдерживая их до того пока последний из его людей, защитников Баграма не поднимется на борт готовящейся отлетать вертушки[115].

Черный столб разрыва встал совсем рядом, куски бетона и сталь хлестанула по телу Алима, отброшенный взрывной волной он упал на бетонку, багряня ее своей кровью, и подумал — все. Хотел достать пистолет, чтобы застрелиться, но именно рука приняла в себя большую часть осколков, рука и нога, и они были небоеспособны, он не мог пошевелить руками — но сознание не потерял, все видел. В том числе и то, как кто-то, подскочив, потащил его за собой, к вертолету…

Взлетели… По взлетке уже бежали бородачи, стреляя в последний взлетевший с Баграма борт на ходу, им отвечали из нескольких автоматов, в небо то тут то там поднимались черные столбы дыма — горела техника, разбомбленная по приказу президента. Но все равно — они вырвались, последние из защитников Баграма, впереди их ждала чужая страна и неизвестность — но позади была верная смерть, а неизвестность все же лучше верной смерти.

Конечно же, их ждали. Не могли не ждать. Они приземлились в Пешаваре, известной вотчине боевиков, недаром по имени этого города была названа вся группа партий, взявшая курс на непримиримую борьбу — Пешаварская семерка. Садились они на гражданском аэродроме, в военный сектор их никто бы не пустил. Посадочная площадка была окружена людьми из банд, подчиняющихся Хекматьяру, у них было несколько автомобилей с установленными на них ДШК. Ни о каком сопротивлении не следовало и думать.

Конечно же, узнали и капитана Алима Шарифа — ведь он был именно в этой банде. Его вынесли из вертолета на носилках, положили рядом с вертолетом — но несколько моджахедов узнали его, подбежали, сбросили с носилок, и начали злобно пинать, оглашая аэродром радостными криками. Капитан Шариф сразу потерял сознание, он и так был ранен и не мог оказать никакого сопротивления. Он не видел, как рядом приземлился большой СуперФрелон, и из него на бетонку посыпались вооруженные настоящими германскими автоматами, не пакистанскими лицензионными копиям — пакистанские коммандос из горнострелковых частей.

Хорошо подготовленные пакистанские коммандос окружили место посадки вертолета, направив оружие и на прибывших людей Таная и на людей Хекматьяра, а несколько коммандос бросились вперед и оттащили озверевших моджахедов от лежащего на бетонке тела. Щедро осыпая их ударами прикладов, они отогнали бандитов к остальным.

Командовал людьми на поле локальный полевой командир по имени Абдулло, из молодых — но он уже ходил на ту сторону, и даже был ранен при штурме Джелалабада. Абдулло был из новой поросли муджахеддинов — выросший в лагере и прошедший в содержащемся на деньги саудовского короля медресе школу ваххабизма. Если первые из беженцев, которые пришли в Пакистан не осмеливались сказать что-то даже пакистанскому солдату, не говоря уж об офицере — то эти не испытывали к ним никакого почтения. Вот и Абдулло, опознав среди коммандос офицера подошел к нему и начал гневно выговаривать, приводя в оправдание своих действий цитаты из Корана и требуя, чтобы этих безбожников отдали им, а он уж поступит с ними так как сочтет нужны. Офицер выслушал его проповедь и вскинул автомат.

Оглушительно грохнул выстрел, бородатый Абдулло упал на бетонку и засучил ногами. Коммандос пакистанской армии, посланные сюда генеральным штабом, угрожающе вскинули автоматы и направили их на душманов.

— Все, кто окажет сопротивление, будут расстреляны! — угрожающе проговорил один из коммандос, усатый и похожий на индуса.

— Назад! Отойти назад!

Душманы молча, ненавидяще смотря на пакистанских военных, попятились. Сейчас был не восемьдесят пятый, был девяностый — и отношения между афганцами и пакистанцами разладились вконец. Только что на их глазах пакистанский офицер расстрелял их командира, даже не за неповиновение в бою — просто за слова. Не приходилось сомневаться, что если кто-то еще проявит неповиновение — то тут же расстреляют и его.

За спинами коммандос, на полосу пешаварского аэропорта садился грузный С-130, на его борту были начальник генерального штаба пакистанской армии, генерал-полковник Аслам Бег и вновь назначенный директор ИСИ генерал Шамсур Рахман Калла. Беглый министр обороны Афганистана с секретными документами был слишком важной персоной, чтобы его встречали генералы ниже рангом. Вместе с этими генералами на борту С130 были несколько офицеров-планировщиков пакистанского генерального штаба и больше двадцати оперативных сотрудников ИСИ.

Во второй половине для в аэропорт Пешавара прибыл сам Гульбеддин Хекматьяр — он окажется единственным, кто потом пожмет руку бывшему коммунисту Танаю, все остальные откажутся. А у Хекматьяра, чтобы сделать это — будут серьезные причины.

Прибывших разместили первоначально в одном из залов ожидания, выгнав оттуда ждущих самолета людей и выставив усиленные караулы. Боялись того, что Наджибулла может отдать приказ нанести удар по Пешавару, по аэропорту — у него для этого были средства, советские ракетные комплексы Луна и Скад. Для предотвращения такого развития событий — вся авиация округа была поднята по тревоге, в воздух подняли самолеты — разведчики. К аэродрому для усиления режима безопасности выдвинулась танковая рота. Прямо в здании аэровокзала шла работа — часть генштабистов и разведчиков работала с привезенными документами, часть — проводила первичные опросы прибывших, тут же брали подписки о сотрудничестве. Морально сломленные, потерявшие родину люди поддавались легко.

В кабинете начальника аэропорта обосновался сам генерал Аслам Бег, после гибели значительной части пакистанского генералитета и президента страны в восемьдесят восьмом — самый влиятельный военный в Пакистане. Генерал Калла ушел вниз, беседовать с Танаем, а генерал Бег, сидя в кресле, которое занимал начальник аэропорта смотрел на стоящего перед ним Хекматьяра, которому он так и не предложил сесть. Смотрел внимательно и недобро.

— Мы надеемся, что ты и твои люди не повторят тех ошибок, которые были допущены в прошлом году — сказал генерал Бег

— Нам не оказали той помощи, которую обещали — мрачно сказал лидер Исламской партии Афганистана

— Какую помощь тебе еще было нужно? Тебя поддерживала и артиллерия и авиация, такого никогда не было. Мы дали тебе корректировщиков огня, опытных артиллерийских офицеров. Где результат, я не вижу его!

— Тогда было проще. Тогда мы не брали города — мы просто убивали коммунистов, партизанили, разбивали колонны на дороге.

— Если ты не справляешься, может быть во главе твоего воинства поставить того, кто прилетел сюда из твоей страны? Этот человек, я уверен, не будет оправдывать красивыми словами свою трусость и глупость!

Хекматьяр дернулся, как от пощечины

— Вы готовы променять тех, кто сражался во имя Аллаха десять долгих лет на кучку проклятых безбожников?

Генерал Бег рассмеялся

— Мне нет дела до твоего Аллаха, прибереги эти слова для площади, для своих людей. Эти безбожники многое знают, их научили шурави, и научили их хорошо. Они горят жаждой мести, желают вернуться в свою страну и поквитаться. Ты примешь их в свою армию, а к Танаю отнесешься как к своему брату и пожмешь ему руку и будешь подчиняться ему и моим офицерам. Когда они что-то будут говорить тебе — ты будешь говорить своим людям в точности то же самое, чтобы они делали это. Ты понял меня?

— Мои люди этого не поймут — злобно сказал Хекматьяр — они слишком долго воевали с шурави и вскормленными ими шакалами — безбожниками, чтобы сейчас подчиниться им. Они ведут Джихад, священную войну — а в Джихаде нет места силам зла!

— Помнится, ты говорил, что торгуешь героином, потому что тоже ведешь джихад против шурави и желаешь, чтобы они травились белой смертью во имя Аллаха. Будь последователен в своих словах, чтобы у меня не пропало доверие к тебе.

— Пулю в бою можно получить не только в спину!

— Ты так ничего и не понял. За своих людей ответишь ты лично. И не только ты лично — но и твоя семья. Мне нет дела до того, какие слова ты скажешь своим людям. Итак: если твои люди вздумают сводить счеты с нашими гостями, знай, что мы всех их расстреляем, а тебя и всю твою семью отдадим в руки Юнуса Халеса. Ты понял меня?

Хекматьяр молчал. Одно время Халес и он возглавляли единую партию — Исламскую партию Афганистана, но потом разошлись из-за противоречий. Нет, не из-за противоречий как толковать Коран, или как помочь своей многострадальной родине. Из-за противоречий, как делить поступающую гуманитарную помощь и доходы от наркоторговли. Потом люди Хекматьяра убили сына Халеса, и Халес на Коране поклялся жестоко отомстить, хотя это и не афишировал — шла война с шурави и было совсем не до личной мести. Трудно даже представить, что может сделать Халес с ним и с его семьей, если они по милости пакистанской разведки попадут к нему в руки.

— Я вас понял, Аслам-муаллим — Хекматьяр решил не обострять обстановку — и сделаю в точности то, что вы мне прикажете.

— Это хорошо. То, что произошло сегодня — это предупреждение всем вам. Если вы вздумаете выйти из повиновения нам — мы расстреляем вас как бешеных собак!

Капитан Алим Шариф вынырнул из бездны небытия в пакистанском военном госпитале в Равалпинди, три недели спустя. Пакистанские коммандос, повинуясь приказу своего начальника, отправили сюда всех раненых на вертолете, чтобы им оказали помощь. Капитан Шариф из всех был самым тяжелым — сказалось избиение, какое то время врачи думали, что он не выживет. Но — выжил, выкарабкался, втащил свою телегу жизни и на эту гору.

Когда капитан Шариф пришел в себя — он повернул голову. Рядом с ним сидел человек в форме полковника пакистанской армии и читал газету. Он еще какое-то время читал ее, а потом поднял глаза — и увидел, что раненый смотрит на него.

— Ты пришел в себя? — сказал полковник на пушту — это хорошо. Я долго ждал, пока ты придешь в себя.

Капитан Шариф понял, что про него знают все — не могут не знать. Оставалось только понять, что они от него хотят. Если душманы хотят его смерти — то эти, скорее всего, хотят, чтобы он предал революцию.

— Ты знаешь пушту, поэтому я говорю на твоем языке. Ты пуштун, но сражаешься за безбожников. Почему ты это делаешь?

Алим продолжал молчать.

— В твоей стране тебя приговорили к смерти. Хочешь, прочитать об этом?

Полковник повернул газету — это была афганская газета, Пейам.

— Как знаешь. Ты никому не нужен кроме нас. Признаться, я восхищен твоим мужеством. Даже жаль, что это мужество — никому сейчас не нужно. Если бы ты попал в руки людей Хекматьяра — они бы сделали из тебя тюльпан[116]. Или повесили бы. Но ты все равно пошел на нашу сторону.

Полковник помолчал

— Я никогда этого не понимал. Я долго работал против вашей страны и даже был несколько раз в Кабуле. Каждый раз, когда я встречался с агентами — они первым делом требовали денег. Денег, денег, еще больше денег. Один раз я приехал в Кабул под видом дукандора, и у меня было столько денег, что они не помещались в карманах, я взял с собой небольшой мешок. И все равно мне этих денег не хватило. Особенно хотели денег ваши чиновники и генералы — они очень хотели денег, но и те кто воюет за Аллаха — они тоже хотели денег. Скажи, почему ты пошел на смерть.

Алим улыбнулся с чувством превосходства

— Вам этого не понять.

— Ты напрасно так улыбаешься, ведь победил не ты, а я. Но я такой же офицер как и ты. Ты когда-нибудь задумывался — а что будет после того, как закончится эта война? Кому будет нужна твоя страна — да и моя тоже?

Алим не отвечал — но слушал. Внимательно слушал.

— Никому. Они не будут нужны никому в этом мире. О нас просто забудут. Ты никогда не задумывался о том, как то плохо — быть забытым и никому не нужным?

Алим продолжал слушать

— Между нами больше сходства, чем ты думаешь. Ты думаешь я — каждый день по пять раз встаю раком, чтобы поклониться Аллаху? Ошибаешься, у меня нет на это времени, хотя я знаю Коран от первого раката до последнего. Тебя научили шурави, меня научили англичане — но и тебя и меня учили тому же. Если чернь хочет Бога над собой — неважно, как он называется — пусть он будет, этот Бог, пусть чернь молится ему по пять раз на дню и думает, что если она погибнет в бою — то ее ждет семьдесят девственниц — это хорошо, ведь в жизни многие из них не познают и одной. Этих людей много, они фанатичны, даже слепо фанатичны и готовы умереть, ради той цели, которую им укажут поводыри. Но поводыри не должны верить, ибо вера предполагает слепоту, а куда зайдет стадо слепых, ведомое таким же слепым — думаю тебе не надо рассказывать.

Полковник сложил газету, поднялся

— Ты мне нужен. Мне нужен человек, который с детства привык видеть мир вокруг себя, а не молиться Аллаху. Мне нужен человек, которого учили шурави, потому что воевать придется в первую очередь против шурави, англизы и американцы слишком сильны еще, чтобы выступать. Но если ты не хочешь воевать против шурави потому что они учили тебя, я пойму это, у нас немало врагов, найдется враг и для тебя. Подумай над этим и встань на правильную сторону. А пока — поправляйся.

Примерно через месяц Алим вышел из больницы, полковник — он пока представлялся как полковник Фахим — заехал за ним на машине лично. Танай уже договорился с Хекматьяром и работал на него, пакистанские военные спешно прорабатывали варианты интеграции бежавших афганских офицеров в систему исламского сопротивления. Прорабатывались варианты боевых операций исходя из тех секретных документов по организации обороны, которые вывез Танай. По Афганистану ползли слухи, выпускались воззвания подписанные Танаем, с призывом переходить на его сторону, быстроногие ходоки с той стороны границы являлись к командирам корпусов и дивизий с личными посланиями от низложенного министра обороны. Но большая часть афганских офицеров интегрировалась не в существующие бандформирования, под патронажем генерального штаба Пакистана и межведомственной разведслужбы они составляли костяк новой армии, армии которой еще не было, армии, которая полностью находилась бы под контролем пакистанских спецслужб и была бы армией, а не буйной бандитской вольницей, которая всем порядком поднадоела. Это была первая в мире армия без народа и без государства, армия нового времени, армия эпохи непрекращающихся войн, когда легко выиграть войну, но почти невозможно выиграть мир. Эта армия сколачивалась из студентов медресе, содержащихся на деньги саудовского короля, где единственным преподаваемым учением был ваххабизм. Для удобства их так и называли "студенты", как и все студенты, они отличались черными, а не белыми чалмами. Студент в переводе с пушту — талиб, множественное число, общность студентов — Талибан.

Но было и еще кое-что. Талибы все же были пока локальной армией, нацеленной на локальную задачу — Афганистан (который они так целиком и не взяли). Но пакистанская межведомственная разведка за время противостояния с Советским союзом впервые вышла за пределы страны и региона, в ней появились специалисты, способные работать по всему Востоку и Африке, появились специалисты по международному шпионажу. Приехавшие на джихад добровольцы со многих стран мира должны были вернуться по своим странам — опаленные войной, искалеченные, кто-то телом и все — душой, забывшие свой язык и разговаривающие на пушту, изучившие в медресе ваххабизм и привыкшие к самому разнузданному насилию, оправдываемому лозунгами Корана. Это были готовые кадры для глобальной войны, войны нового поколения. Коммунизм сходил со сцены, но голодные и угнетенные оставались — а это отличное топливо для террора и войны, люди которым нечего терять кроме цепей своих.

Автомобиль, в котором ехал полковник и ехал Алим Шариф остановился около одной из роскошных вилл утопающего в зелени Исламабада, города-спутника Равалпинди и столицы страны. Дом охраняли десантники из сто одиннадцатой бригады.

Здесь, в этом доме жил очень влиятельный человек в Пакистане, оставшийся таким даже несмотря на его отставку — бывший директор ИСИ генерал Хамид Гуль, сын которого храбро воевал с шурави. Его отправили в отставку в восемьдесят девятом, после провала операции по захвату Джелалабада — но это было только предлогом, истинной же причиной была борьба в высших эшелонах власти Пакистана, которая не утихала с тех пор, как в авиакатастрофе (подстроенной) погиб президент страны генерал Мухаммед Зия уль-Хак, а вместе с ним погибли многие генералы и погиб генерал-полковник Ахтар Абдул Рахман Хан, начальник пакистанской межведомственной разведки ИСИ, собиравший по приказу доверявшему ему президенту компромат на всех остальных генералов. Когда этого компромата не стало — многие жаждущие власти генералы стали неуправляемыми, разгорелась грызня за власть. Поговаривали даже, что генерал Гуль ушел сам, опасаясь за свою жизнь.

Как бы то ни было — генерала Гуля в этот день в стране не было, генерал Гуль был где-то на Востоке. Но зато, в гостевом домике он дал приют человеку, отряд которого был почти полностью разгромлен шурави во время операции Магистраль, отряда Тор Лаглак, Черные Аисты. Этот спецназ моджахедов показал себя в том бою не с лучшей стороны — однако командир этого отряда был чрезвычайно важен сам по себе. Дело было в том, что он был не афганцем и не пакистанцем — он был родом из Саудовской Аравии. Более того — он был сыном одного из богатейших людей этой страны, был вхож в высшие круги саудовской аристократии, которая просто купалась в золоте. Именно поэтому дальновидный генерал Гуль дал пристанище этому человеку в своем доме, и именно с его рекомендательными письмами он улетел на Восток, лично договариваться о том, что они будут делать после того, как закончится джихад против Советов. За время джихада Пакистан превратился в большое змеиное гнездо — и змеи из него не желали быть проклятыми и забытыми. Генерал Гуль прекрасно понимал, чего хотят ближневосточные шейхи, имеющие огромные деньги, они не имели второй составной части могущества — власти! Они даже не могли как следует защитить себя — от выкормышей коммунистов типа Саддама Хусейна и Ясира Арафата их защищали американцы со своими авианосцами и экспедиционными силами. Генерал Гуль и другие пакистанские генералы, привыкшие решать все проблемы применением силы, отлично понимали, какое унижение испытывают ближневосточные шейхи, которые чтобы защитить себя и свои деньги, вынуждены принимать помощь от неверных. Они готовы были предложить им кое-что другое — то от чего в будущем содрогнется весь мир.

Проверив документы, десантники пропустили их в дом, машину пришлось оставить у входа. Полковник уверенно прошел к гостевому домику, видно что он здесь бывал уже не раз, открыл дверь. Здесь была всего одна, но очень богато обставленная комната, и в ней на ковре сидел, поджав под себя ноги высокий, худой человек с длинной бородой, благообразным лицом и большими, черными, блестящими как маслины глазами. На нем была длинная, белоснежная как снег на вершинах гор арабская галабия, поверх нее черная пуштунская теплая безрукавка. Этот человек читал богато избранный сборник хадисов[117], увидев вошедших, он встал.

— БисмиЛляхи валяджна, ва бисмиЛляхи хараджна ва аля Рабби-на таваккулна[118] — произнес полковник на арабском положенную при вхождении в дом фразу — ас салам алейкум, дорогой брат

— Ва алейкум ас салам — дорогой брат — ответил человек, читавший хадисы — я рад видеть тебя здесь в добром здравии и благорасположении духа. Скажи, кого ты привел с собой как спутника — друга или врага?

— Этот человек верой и правдой служил безбожникам, но покаялся, и принял его покаяние Аллах, и он желает служить великому делу с еще большим рвением!

— Субхана-Ллахи ва би-хамди-хи! Слава Аллаху и хвала ему, он наставляет на путь истинный, кого пожелает и как пожелает, и нет такого греха, какой он не мог бы простить. Как звать этого человека, присоединившегося к нам в нашем нелегком деле?

— Пока у него нет имени, ибо старое проклято и забыто, а новое Аллах ему еще не дал. Пока зови его "брат Бадал", этого будет довольно.

Человек перевел взгляд на Алима, Алим сразу понял, что это очень необычный человек. Его глаза излучали доброту, понимание и участие.

— Я рад видеть тебя, брат Бадал. Меня зовут Осама. Осама бен Ладен.

© CopyrightАфанасьев Александр(werewolf0001@rambler.ru)

Примечания

1

Ефрейтор, в американской армии рядовой первого класса

(обратно)

2

Дрон — одно из названий БПЛА

(обратно)

3

Восемьдесят тысяч человек, с тяжелой техникой, возможно и с вертолетами, с танками. Кроме того, у курдов богатый опыт террористической войны против Турции и Ирана, так что пешмерга опасна

(обратно)

4

Это было связано с тем, что шииты и сунниты люто ненавидели друг друга, а курды в данном случае были как бы над схваткой, и чтобы "ни вам ни нам" — ставили именно курдов

(обратно)

5

Радоваться нечему. Инфляция по доллару за 2014 год составила 14 %, для резервной валюты мира это убийственно

(обратно)

6

Тема это сложная и взрывоопасная. Рискну предположить, что курды — это автохтонное население этих мест, сохранившее зороастрийство после мусульманских набегов. В горах, где и живут курды — проще укрыться во время набега. А турки — то же население — только принявшее ислам и смешавшее свою кровь с арабской кровью захватчиков.

(обратно)

7

Сура 4, 69 аят

(обратно)

8

Полицейский спецназ. В Ираке он называется на американский манер.

(обратно)

9

Типичное обращение курдов друг к другу. Там все друг другу братья

(обратно)

10

Бетонные блоки, выложенные в шахматном порядке так, чтобы машина была вынуждена петлять мимо них на небольшой скорости.

(обратно)

11

Из лекций Шейха Абдуллаха Аззама под названием: "Завещание Шахида" и "Послание от Шейха Шахида Ученым".

(обратно)

12

Аль-Имран, 169-171

(обратно)

13

двадцать седьмого октября девяносто девятого года группа террористов во главе с Н. Унояном, вооруженная автоматическим оружием ворвалась в парламент, на первое после выборов заседание и расстреляла спикера парламента Карена Демирчана, председателя правительства Армении и еще нескольких высокопоставленных лиц. Причины этого террористического акта не установлены до сих пор.

(обратно)

14

Автор слышал эту историю из уст армян и считает ее правдивой

(обратно)

15

В армянских ВВС-ПВО на тот момент был только один истребитель — Миг-25. Они купили Миг-29 во время войны в Нагорном Карабахе, пилот решил пролететь, показать машину, пошел на низкой высоте — и его сбили.

(обратно)

16

Разъяренный ястреб

(обратно)

17

Штурмовой вертолет, созданный на базе… СН47 Боинг, того самого неуклюжего летающего вагона. Вооружение — шесть пулеметов калибра 12,7, две подвески для ракет Зуни и автоматический гранатомет калибра 40 миллиметров. В связи с высокой уязвимостью — в серию так и не пошел.

(обратно)

18

Посейдон — реальный самолет, второй из описанных — нет, но автор считает, что эксплуатация Посейдона и экономия бюджета одновременно с развитием высоких технологий заставят американцев принять на вооружение машину, подобную описанной.

(обратно)

19

Он и в самом деле это сказал. Воюя с талибами армия США, становится не сильнее, а слабее, поскольку все ее вооружение все больше затачивается на борьбу со слабым противником. Взять хотя бы assault breaches vehicle — саперная штурмовая машина, семьдесят две тонны, вооружение — один пулемет. Когда талибы их подбивают — их нечем эвакуировать и машины уничтожаются экипажами.

(обратно)

20

Утверждение спорное. Но основания спорить у американцев есть. В сорок первом году генерал ВВС США Карл Спраат предложил избрать приоритетными целями для бомбовых ударов заводы для производства искусственного топлива и некоторых критически важных деталей, таких как шарикоподшипники. Вероятно, это было одно из самых важных решений за всю историю той войны — моделирование показало, что если бы у немцев был хотя бы один подземный крупный завод по производству искусственного бензина — война могла затянуться до 1946 и даже до 1947 года. Надо помнить, что до начала серьезных бомбардировочных рейдов на Германию — война для немцев на восточном фронте складывалась не в пример удачнее, чем потом

(обратно)

21

У американцев и в самом деле нет войсковой ПВО, колонны на марше прикрыты очень плохо. Единственное что у них есть — ЗРАК Авенджер на шасси Хаммера. Восемь ракет "Стингер" и пулемет. Попытка создать мобильный ЗРК на шасси Страйкера ничем хорошим не закончилась, старый "Сержант Йорк" списан. Есть еще Вулканы на шасси М113 — но они шестидесятых годов выпуска и их мало. ADATS — это не совсем ЗРК и их мало. В понимании американцев лучшая система ПВО — это ВВС США.

(обратно)

22

В нашем мире пока это Boeing QTR, реально прорабатываемая машина. Году к четырнадцатому — если денег у американцев хватит — она должна пойти в серию. P.S. Советские аналоги Оспри были, они назывались Ми-30 и ничем не уступали американским. Но нашей власти они отчего то оказались не нужны.

(обратно)

23

В Техасе много немцев, названия немалого количества городов заканчиваются на "бург".

(обратно)

24

300 BLK, в описываемое время уже.300 Remington, принятый на ограниченное снабжение ВВС США. Прекрасно подходит для стрельбы с глушителем

(обратно)

25

Переводится как "Польша продолжает жить!", выкрик польских патриотов. Русские переводили это как "Еще Польша не сгнила" и добавляли "уже скоро".

(обратно)

26

Увы, это соответствует действительности

(обратно)

27

Это во Вьетнаме

(обратно)

28

CIA Special Activity Divisions

(обратно)

29

молитвенный коврик.

(обратно)

30

едальня (фарси), дешевое и грязное место, примерно как наша рюмочная или пельменная в советские времена, только еще грязнее и дешевле. В Киркуке это заведение называлось именно так, на фарси, потому что было много шиитов

(обратно)

31

ФСКН, Федеральную службу по контролю за наркотиками в 2011 году распустили, а кого и посадили, наркотики передали в ведение ФСБ. Поводом послужило то, что в московском управлении ФСКН полковник ФСКН умер на даче от передозировки, а при вскрытии сейфа сотрудниками прокуратуры (свои не успели вскрыть) обнаружили три килограмма героина. Об этом узнал президент и рубанул с плеча.

(обратно)

32

В настоящее время только разрабатывается. Оружие ближнего боя под патрон 5,45*25, аналог германского МР-7, выглядит как нечто среднее между МР-7, швейцарским МР-9 и нашим ПП-2000.

(обратно)

33

Еще одна винтовка, которая только разрабатывается. Сильно похожа по конструкции на Барретт — 82.

(обратно)

34

Тяжелые — специфический термин, бойцы в штурмовом снаряжении, включающем в себя бронежилет, держащий как минимум пулю АКМ со стальным сердечником, и титановую штурмовую каску с забралом.

(обратно)

35

Чеченская республика Ичкерия

(обратно)

36

Кто там?

(обратно)

37

сегодня хорошая погода

(обратно)

38

Нохчилла — в переводе означает место, где живут нохчи, чеченцы. Куда более логичное название Ичкерии

(обратно)

39

Раб (чеченск.)

(обратно)

40

Картошка — граната без чеки, прикопанная в земле так, что наступи — и рычаг освободится, граната взорвется. Поминалку — мина ПМН, малозаметная, наступил — и лишился ступни. Автору смешно, когда кто-то говорит о запрещении противопехотных мин: запретят — солдаты будут растяжки и картошки ставить, потому что на войне — не до договоров

(обратно)

41

Это сленг "девятки", девятого управления КГБ СССР. Прикрепленный — телохранитель, закрепленный — охраняемая персона.

(обратно)

42

Минно-взрывными средствами

(обратно)

43

Приветствия Аллаху, и молитвы и лучшие слова, мир тебе, о пророк, и милость Аллаха и благословения Его, мир нам и праведным рабам Аллаха. Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммад — Его раб и Его посланник. Это так называемый ташаххуд, приветствие Аллаху

(обратно)

44

Аиша, (да будет доволен ею Аллах), вдруг засмеялась и стала радоваться чему-то, пророк, (мир ему и благословение Аллаха), спросил ее: ''Чему ты так радуешься о Аиша?'' Она ответила: ''В моем доме сам пророк и посланник Аллаха''. И пророк, (мир ему и благословение Аллаха), произнес: ''В твоем доме пророк Аллаха, а в домах тех, кто вышел на пути Аллаха, сам Аллах''

(обратно)

45

Бревно в центре села, на нем сидят старики. По сути — центр власти села, от решения стариков годекана многое зависит.

(обратно)

46

Коран, 37:173

(обратно)

47

Коран 3:118

(обратно)

48

Имеется в виду 1428–1430 года хиджры, говорящий пользуется исламским календарем.

(обратно)

49

Больше всех от объявления суверенитета пострадала Россия. Дело в том, что в союзных республиках уже были какие-никакие, но устоявшиеся, а не слепленные на живую нитку системы управления. А вот в России они начали складываться только во время перестройки, сильной центральной элиты не было, но были сильные региональные элиты — и поэтому Россия в 91–92 годах могла распасться по субъектам. Запросто!

(обратно)

50

Считаете что я не прав? Тогда изучите историю распада Югославии. Гражданская война началась, как попытка спасти целое

(обратно)

51

Не было! От дивизий хорошо если сводный полк набирался — это что, армия?!

(обратно)

52

Организация, занимающаяся регистрацией прав на недвижимое имущество и сделок с ним.

(обратно)

53

Белый Лебедь — зона особого режима в Мордовии еще советских времен. В этой зоне сидели исключительно блатные высоких рангов и целое созвездие воров в законе. В отличие от других советских зон здесь даже не планировали производственную зону — ежу понятно, что идейный вор работать не будет.

(обратно)

54

(обратно)

55

в населенном пункте Джабуль Сарай находится штаб-квартира афганского разведывательного агентства RAMA, до событий 9/11 в этом селе держал ставку Ахмад Шах Масуд. Это же агентство на данный момент служит площадкой для координации действий ЦРУ США и ФСБ РФ против международного терроризма, потому что там находится русское представительство, американское представительство и индийское представительство. Работа идет скорее всего не столько против терроризма, сколько против Ирана, Пакистана и Китая.

(обратно)

56

Кстати сказать — ЦРУ ничуть не лучше. Все тот же вопиющий непрофессионализм.

(обратно)

57

семнадцатый отряд — спецназ палестинского сопротивления, готовился в Крыму по нормативам спецназа. Это была не боевая, а агентурно-боевая группа, агентуристы проходили подготовку в Москве, в университете им. Патриса Лумумбы

(обратно)

58

И тогда же Саддам, опасаясь просоветского мятежа генералов, опытных генералов, имевших восьмилетний опыт тяжелейшей войны с Ираном, приказал репрессировать их, многие были расстреляны после чудовищных пыток, и везло тем, кого расстреливали — у Саддама в запасе были казни и похуже. Все это сильно напоминает тридцать седьмой год в СССР… возможно, если бы Саддам не сделал бы то же что и Сталин — Буря в пустыне закончилась бы для американцев куда большей кровью, ведь командовали бы тогда иракцами опытные, боевые генералы, а не партийные выдвиженцы БААС.

(обратно)

59

автор описывает случай, имевший место в жизни.

(обратно)

60

это тоже реальный человек, хотя и с немного другим именем и псевдонимом. В этой войне он погиб.

(обратно)

61

И это тоже так. Сколько стоила эта война, если посчитать убытки от разоренного в краю виноделия — автор не берется подсчитать.

(обратно)

62

Армянское название Карабаха

(обратно)

63

И автор тоже не понимает. Трагедия Афганистана социалистического периода заключалась в том что там, как и на всем Востоке людей объединяет не преданность какой-то идее или партии. Людей всегда объединяет преданность конкретному человеку. Пока ты этого не понимаешь, ты не поймешь Восток. Если ты хочешь сделать что-то на Востоке — ищи человека, который тебе это сделает, не пытайся рассказывать сказки про демократию или развитой социализм. Этого не поймут.

(обратно)

64

Во время операции Магистраль советским и афганским войскам удалось не только зачистить дорогу на Хост — но и заблокировать крупную группировку душманов (более двух тысяч человек) в базовом районе Срана, отрезав банду от границы. В банде были несколько крупных бандглаварей — душманы планировали захватить Хост еще до вывода ОКСВ, посадить там исламское правительство и получить статус стороны на переговорах по выводу войск

(обратно)

65

Наверное, кто-то обвинит автора в симпатиях к халькистам и к аминистам. Это и в самом деле так. Автор глубоко убежден, что только Хафизулла Амин, умный и жестокий правитель, несмотря на всю его жестокость, мог реально удержать Афганистан под контролем без ввода советских войск. Он был очень похож на Саддама Хуссейна — и этим все сказано. И автор убежден, что кровавое рождество семьдесят девятого и стало тем детонатором, что в конечном итоге взорвал Советский союз.

(обратно)

66

Некий Владимир Кучеренко, пишущий под псевдо "Максим Калашников" утверждает, что Афганистан мог бы держаться и поныне, если бы режим Ельцина в 92-м не остановил поставки боеприпасов и топлива. Автору даже не смешно это слушать — грустно. Приход Масуда с Раббани, а потом и талибов стал итогом раскола и полной самодискредитации НДПА, ее клинической неспособности объединиться даже перед лицом смертельной опасности. Никакие поставки не смогли бы спасти режим пауков в банке

(обратно)

67

Высшее военное училище в Афганистане

(обратно)

68

дата вывода советских войск из ДРА

(обратно)

69

автор так и не может понять, зачем продолжалась американская помощь? Хотели добить? Показать что они сильнее? Ну, добили. Как теперь — хорошо

(обратно)

70

Исторический факт. В штурме дворца Тадж-Бек должно было участвовать до пятисот афганцев — сторонников Кармаля, вот почему для штурма выделялись с советской стороны относительно небольшие силы. Для них привезли оружие, но вместо пятисот человек явился… только один.

(обратно)

71

Курдистан или смерть! — клич курдских боевиков

(обратно)

72

Капитан Ричард (Дик) Марчинко действовал еще во Вьетнаме, вьетконговцы называли его "убийца с серым лицом" и назначили за него награду в пятьдесят тысяч пиастров. Его фотография появлялась на обложке одного из журналов Life в 1969 году, и он совершал рекламное турне по Штатам, поэтому он был более известен, чем любой другой офицер военно-морского спецназа

(обратно)

73

В Ираке очень много контракторов из Сербской Краины и Сербии, многие — бывшие беженцы из Косово. Вот закончится война, вернутся они домой — то-то весело будет хорватам, косоварам и прочим мусликам

(обратно)

74

Одна из распространенных пыток — человеку надевают полиэтиленовый пакет на голову и обвязываают вокруг шеи.

(обратно)

75

Имя и наименование частей подлинные

(обратно)

76

Как тебя зовут? Ты говоришь по-английски? Ты меня понимаешь? Где они?

(обратно)

77

Если так будет угодно Аллаху

(обратно)

78

При работе с РПГ эта команда подается помощником стрелка для того, чтобы стрелок был уверен, что у сопла гранатомета сзади нет ни людей, ни предметов, от которых может отразиться выхлоп.

(обратно)

79

Частные контракторы не имеют права владеть гранатометами. РПГ-7 они покупают нелегально на базарах, на это смотрят сквозь пальцы

(обратно)

80

Это и в самом деле имело место. Президент Ахмадинеджад в одном из телевизионных обращений сказал, что это совершенно недопустимая практика

(обратно)

81

Так назывался сборник законов о правосудии на море, который имел хождение на американском флоте до начала двадцатого века. Согласно этому сборнику — пиратство наказывалось смертной казнью через повешенье.

(обратно)

82

До Вьетнама враг в американской армии обозначался как redskin, краснокожий. Это обозначение порой применяется и сейчас

(обратно)

83

На тот момент Blackwater стала производителем оружия, в серии находились различные варианты M4 (они производятся и на момент написания книги), кастомизированные АКМ (так называемые Х-47), ПКМ, СВД и РПГ-7. Кто лучше знает про оружие для военных — чем сами военные?

(обратно)

84

Бостонское чаепитие — с него началась война за независимость, американские колонисты проникли на британские корабли и выбросили в море чай, который ввозился без пошлин и подрывал местную экономику

(обратно)

85

Там один из крупнейших мировых оффшоров

(обратно)

86

Так расплачивается Хавала — подпольная исламская финансовая система

(обратно)

87

Эскадрилья сто восемнадцать авиации ВМФ — в ее задачу входила борьба с торпедными катерами на акватории Персидского залива во время войны Ирака с Ираном — и та и другая стороны пыталась нападать на танкеры, дело дошло до того, что танкеры ходили конвоями под прикрытием судов ВМФ США как в войну. Эскадрилья была вооружена вертолетами OH-58 Kiowa Warrior с автоматическими гранатометами и Миниганами на турелях.

(обратно)

88

Система ПВО, построенная на тридцатимиллиметровой пушке от А10

(обратно)

89

день Д — под таким обозначением проходила высадка союзников в Нормандии в Вторую мировую войну.

(обратно)

90

Граница есть граница (исп.)

(обратно)

91

В Мексике произошла революция почти одновременно с нашей. Повстанцы захватили Мехико, погуляли по нему недельку и… покинули столицу. Один из предводителей мексиканской социалистической революции сказал тогда знаменитую фразу "это ранчо для нас великовато". Вот такие были времена и нравы

(обратно)

92

Автор не шутит. В пять лет Карлос Салинас де Гортари, и его брат, которому по-моему было тогда лет семь решили поиграться с отцовским ружьем, которое он хранил заряженным. Во время игры они расстреляли свою няню. Все журналы и газеты за этот день были потом изъяты из всех библиотек Мексики и об этом вспомнили только когда де Гортари уже стал президентом Мексики

(обратно)

93

Автор не шутит. В пять лет Карлос Салинас де Гортари, и его брат, которому по-моему было тогда лет семь решили поиграться с отцовским ружьем, которое он хранил заряженным. Во время игры они расстреляли свою няню. Все журналы и газеты за этот день были потом изъяты из всех библиотек Мексики и об этом вспомнили только когда де Гортари уже стал президентом Мексики

94

На 2014 год, сейчас меньше

(обратно)

95

По предположениям автора в 2012 году на президентских выборах в США победит Сара Пейлин, и это станет началом конца США в том виде, в каком мы его знаем.

(обратно)

96

На 2014 год, сейчас меньше

97

Отечество или смерть

(обратно)

98

Запреградное действие — когда пуля или дробь попадают в бронежилет, они хоть и не пробивают его, но бронепластина вдавливается в тело и сильно. В лучшем случае будет синяк, в худшем — ребра поломаются, а то и жизненно важный орган какой отшибет или разорвет. Под пули лучше не попадать.

(обратно)

99

прим автора — это правда.

(обратно)

100

Фулда Гэп — местность в Западной Германии, допускающая массированное применение танков.

(обратно)

101

Пентагон

(обратно)

102

канбан — система организации снабжения "точно в срок". Сейчас сильно извращена — поставщики просто создают склады в десяти минутах езды от сборочного цеха покупателя и даже не пытаются наладить свою логистику, просто создают запас вблизи. Андон — шнур, висящий у каждого рабочего места. Стоит дернуть андон — и конвейер остановится, это делается, когда рабочий увидел брак

(обратно)

103

Теперь поняли, почему мы отстаем в деле производства высокоточного оружия? Я сам как увидел такие "испытательные стрельбы" — был в шоке.

(обратно)

104

Сертификат конечного пользователя, важная часть оружейной торговли. Без него легально боевое оружие не приобрести

(обратно)

105

Жертвоприношение

(обратно)

106

Жив до сих пор. Сторонник президента Карзая, один из активных участников наркоторговли

(обратно)

107

товарищ генерал-лейтенант

(обратно)

108

исламским судом

(обратно)

109

РАВ — индийская разведка

(обратно)

110

В те времена коньячный спирт заправляли в машины, делали им анестезию, пили только самые лучшие спирты многолетней выдержки

(обратно)

111

дизель-генератор

(обратно)

112

Капитан Алим Шариф, товарищ подполковник (пушту)

(обратно)

113

Роль Абдул Кадыра в том, что происходило в Афганистане в семидесятые — восьмидесятые годы по мнению автора сильно приуменьшается. А между тем, именно этот человек, демонстративно отказывающийся примкнуть и к Хальку и к Парчаму, называющий себя "простым армейским коммунистом", внес едва ли не основной вклад в несколько последовательных переворотов и дестабилизацию обстановки в стране. Не зря Р.А. Ульяновский оценил апрельскую (саурскую) революцию не как коммунистическую, а как верхушечный военный переворот.

(обратно)

114

еще одна темная страница той войны. На стороне моджахедов воевали не только исламисты из разных стран — было и полно китайских "добровольцев"

(обратно)

115

по воспоминаниям участников этого боя все так и происходило

(обратно)

116

Особо зверская форма казни. С человека снимают кожу, начиная снизу и загибают ее вверх, а потом вешают за руки. Перед этим человека обдалбывают наркотиками — но когда их действие проходит, человек начинает чувствовать боль, повешенный в мешке из собственной кожи. И какую боль! А могут и солью посыпать.

(обратно)

117

Высказывания пророка Мохаммеда, признанные достоверными исламскими правоведами

(обратно)

118

С именем Аллаха мы вошли, с именем Аллаха вышли и на Господа нашего стали уповать (араб)

(обратно)

Комментарии

1

В настоящее время только разрабатывается. Оружие ближнего боя под патрон 5,45*25, аналог германского МР-7, выглядит как нечто среднее между МР-7, швейцарским МР-9 и нашим ПП-2000.

Оглавление

Период распада (Третья мировая война) Часть 4 Гнев Божий

Поздняя весна 2014 года Пустыня Негев, Израиль Центр подготовки

20июня 2014года Курдистан, Салах Ад-Дин

Ретроспектива Армения, Ереван Улица Лазо 11 мая 2000 года

США, штат Аризона US AFB Davis Mountain USAF Pararescue team — 563 Тренировочные полеты… 01 июня 2014 года

Тот же день Польша, южнее Варшавы Wojskowa Formacja Specjalna GROM Капитан Вацлав Рычковский

США, штат Северная Каролина Форт Брэгг Временный оперативный штаб 01 июня 2014 года

06 июня 2014 года Ирак, Киркук Центр города

Российская Федерация, Дагестан Махачкала, Ленина 7 УФСБ по республике Дагестан 22 июня 2015 года

Дальняя ретроспектива Бывшая Грузинская СССР, пограничная зона Конец 1993 года Старший лейтенант Проносов

Дальняя ретроспектива Чеченская республика Ичкерия Грозный, Старопромысловское шоссе 22 января 1995 года Полковник КГНК Шамиль Басаев

Дорога на Аргун, блок-пост День спустя

Дагестан, Кизляр 06 июня 1995 года

Утро 14 июня 1995 года Буденновск

Вечер 14 июня 1995 года Подмосковье Спецобъект, ранее принадлежал Управлению делами ЦК КПСС

Вечер 16 июня 1995 года Буденновск

Ночь на 17 июня 1995 года Буденновск, больница

Зима 1996 года Абхазия

Март 1996 года Горная Чечня

Российская Федерация, Дагестан Город Хасав-юрт, железный рынок 22 июня 2015 года Полковник Национальной Гвардии Владимир Александрович Чернов

Российская Федерация, Чечня Грозный, проспект Владимира Путина Ночь на 23 июня 2015 года Бывший майор КГБ СССР, бригадный генерал армии Чеченской республики Ичкерия Салман Магомедович Рзаев

Дальняя ретроспектива Осень 1991 года Нагорный Карабах, южнее г. Шуша

Ретроспектива /продолжение/ Февраль 1990 года Кабул, Демократическая республика Афганистан

30 июня 2014 года Ирак, пригород Багдада Пятьдесят второй сектор безопасности

01 июля 2014 года Ирак, пригород Багдада Пятьдесят второй сектор безопасности

Ирак, Багдад Район Тахри, посольство США Второй сектор безопасности

Июнь 2014 года Норфолк, штат Виргиния Blackwater maritime solutions Пираты двадцать первого века

Тот же день Южная часть Тихого океана Атоллы

25 июня 2015 года Рок-Спрингс Техас, США Наведем мосты через реку Рио-Гранде…

22 марта 2014 года Мерфрисборо, Тенесси Завод компании Барретт Файрармс

Ретроспектива /продолжение/ Март 1990 года Кабул, Демократическая республика Афганистан

Дальняя ретроспектива Февраль 1992 года Город Ходжалы

Ретроспектива /продолжение/ 06 марта 1990 года Кабул, Демократическая республика Афганистан Мятеж

Ретроспектива /продолжение/ 08 марта 1990 года Баграм, Демократическая республика Афганистан Мятеж

1 X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?