«Игрушки 2»

Рыбаков Артём Олегович Игрушки 2

Вступление

«Господи, ну и пекло!» — думал я, вытирая ручейки пота, стекающие по лицу из-под раскалённого солнцем стального шлема. «Каково же ребятам-то? Я, по крайней мере, киркой не машу, и землю в носилках не таскаю…»

Встав с чурбака, на который присел отдохнуть, я повесил автомат на плечо и пошёл к миниатюрной палатке из двух немецких накидок, которую мы соорудили на обочине шоссе.

— … kamerad! — крикнул с проехавшего в этот момент мимо меня грузовика, долговязый и конопатый обер-гефрайтер.

Я знаками показал, что не расслышал, он рассмеялся и помахал мне рукой.

… Вот уже четвёртый день мы ударно ремонтируем отрезок шоссе между Валярянами и Гацуком. Почти полтора десятка крупных воронок, о мелких ямах я и не говорю, засыпаны землёй и утрамбованы, кучи обломков и мусора сброшены в кюветы! И всё это сделали две дюжины человек! Мы с Тотеном, к сожалению, выключены из этой феерии добровольного труда, наша задача — с важным видом прохаживаться вокруг и покрикивать, ну, и иногда вступать в переговоры с представителями местных властей. За сегодня Алик уже три раза объяснял важным проверяющим в невысоких чинах кто мы и что здесь делаем. Где-то я понимаю всех этих гауптманов и обер-лейтенантов — хвост им накрутили, а зачем и почему — не объяснили. Правда, в расспросах они особо не усердствуют — пятнистые куртки, и характерные руны на наших петлицах к особым расспросам не располагают. В отличие от них мы знаем: послезавтра, если Судьба будет к нам благосклонна, по этой дороге проедет он!

Глава 1

………..

С бомбами мы разобрались достаточно быстро, командир взял пробы из каждой и сказал, что в четырёх находится чистый тротил, а две снаряжены амматолом, выплавлять который — себе дороже.

— Так их что, выкинуть что ли? — спросил вертевшийся поблизости Алик.

— Я те выкину, олигарх проклятый! — шутливо замахнулся на него Казачина. — Это же готовые фугасы, только стабилизаторы снять.

— Отставить хиханьки! Вы, технологи мои дорогие, скажите, как взрывчатку плавить будем, смолокурни под рукой нет, а «сотка» — это вам не снаряд трёхдюймовый, — прервал нас Фермер.

— Ну, пока по самолёту лазали, я датчики температуры масла открутил… — скромно признался Казачина, — Так что температуру выдержать — теперь не проблема. А вот с нагревом придётся помучаться…

— Нам сколько градусов нужно? Больше восьмидесяти, но меньше ста, так ведь? Самое простое, на мой взгляд, найти деревенскую баню — и всё.

— Ну, ты и… как вы там говорите? Креативщик, вот! — порадовался моей смекалке Саша, и добавил: — Заодно и помоемся, кстати! Вы, калеки хромоногие, берите инструмент и снимайте стабилизаторы с этих двух «чушек», ну и барахло своё соберите.

И Саня ушёл в штаб, как я понимаю, помогать Бродяге, готовить сообщение для Центра.

К некоторому моему удивлению, все сборы заняли у нас не больше часа, видимо у всех членов нашего небольшого отряда уже выработалась привычка к скоростной передислокации.

И на общем построении в десять вечера, когда Фермер объявлял о ближайших задачах, на лицах многих бойцов было заметно нетерпение. «Дескать, почему завтра, почему не прямо сейчас?».

Конечно же, Саша, как опытный командир, заметил этот настрой, поэтому и внёс некоторые коррективы в наши планы:

— Выдвигаемся в шесть утра двумя группами. Контрольное время встречи — семнадцать ноль-ноль, место — в лесу восточнее Лукашей. Всем всё понятно? Тогда разойдись! Зель… Дымов и Трошин — ко мне.

ْЧто там командир говорил нашим героям мне было, конечно, интересно, но хорошо выспаться перед дальней дорогой — важнее. Поэтому я спокойно отправился к «своей» машине, где и улёгся спать, тем более что в караул мне надо было только в два. «Надо будет Саня намекнуть, что по ночам и окруженцы должны дежурить, а не только «люди из будущего», а то мы так долго не протянем…» — засыпая, подумал я.

***

На маршруте наша колонна двигалась в ставшем уже привычным за последнюю пару недель порядке: впереди на мотоцикле ехали Тотен и Дед Никто, за ними двигался мой «крупп», прозванный нашими окруженцами «тачанкой» (кроме несуразной внешности, этому способствовало то, что на него мы ставили обычно сразу два пулемёта), затем командирская «эмка», и замыкал колонну «опель», ведомый Иваном.

Первые несколько километров мы проехали без каких бы то ни было приключений, и довольно быстро добрались до шоссе и двинулись по нему на восток. Несмотря на ранний час, поток немцев был довольно плотным, но к нам, слава богу, никто не цеплялся.

Вскоре мы соскочили на дорогу, ведущую на юг, и буквально через километр напоролись на засаду — какие-то отмороженные окруженцы пару раз жахнули по колонне из винтовок. Нет, это — безусловно, отрадно, что «весь советский народ, единой стеной…», но, честное слово, было бы обидно получить пулю от своих. Но, то ли мы выглядели достаточно грозно, то ли на большее у них задора не хватило, больше они на нас не покушались.

Дальнейший путь к точке рандеву прошёл так гладко, что практически всю дорогу мы с Трошиным провели в светской беседе…

— Антон, вот объясни мне, с чего, если в распоряжении наших органов имеются такие хваткие и ловкие парни, как вы, мы войну эту просрали?

— Ты, говори, да не заговаривайся, товарищ бывший майор, — поддел я его. — Войну мы, ещё даже не начали проигрывать. Как учит нас история…

— Ой, вот только не надо… — скривился Слава.

— А что не надо? Наполеон, тоже, если мне память не изменяет, хорошо поначалу попёр. И что? Здесь неподалёку чуть коньки не двинул.

— Что? — не понял моего эвфемизма Трошин.

— Переправу через Березину помнишь? Был хороший шанс императора всей Европы к ногтю прижать, вот что!

— Ну, ты на историю-то не кивай, у нас ситуация другая.

— Чем это она другая? Кое-кто пустоголовый подготовку войск через одно место вёл, да и вообще…

— Что вообще? И кто у нас пустоголовый?

— Да в кого не ткни, от уровня корпуса и выше. Вот, ты дивизионом командовал, так? И что, доволен был, как у тебя солдатики с техникой обращались…

— У меня — хорошо стреляли, скажу честно, не хвастаясь. И, вот что… Как тебя с такими словечками в наркомате вашем вообще держали?

— С какими словечками?

— Ну, к примеру, «солдатики», прям не старлей гэбэшный, а штаб-ротмистр какой-нибудь…

— А от меня никто речи на митингах произносить не требовал, бошки сносить — это да, а уж кому и что говорить, то начальство решало.

— Знаешь, Антон, мне иногда кажется, что вы с Марса прилетели!

От такого заявления я даже опешил. Хорошо ещё, что тащились мы со скоростью, по моим понятиям, мизерной, а то бы от удивления я куда-нибудь не туда зарулил! Отдышавшись, я спросил:

— С чего так?

— Чины у вас высокие, да и бойцы вы великолепные, но иногда мне кажется, что вы вообще ни кого не боитесь — ни бога, ни чёрта, ни даже генерального комиссара госбезопасности! — довольно едко пошутил Трошин. — Независимость в вас иногда, прям-таки, вызывающая проскальзывает.

— Ну, ты скажешь тоже… Про первых двух персонажей не скажу — в религии я не силён, а товарищ Берия далеко, и до нас ему дела нет, пока ошибок не наделаем. Да и нельзя в напряжении всё время быть — нервы полопаются. Как там, «нам песня строить и жить помогает…» — довольно фальшиво пропел я.

— Так-то оно так, но уж очень заметно временами…

Чтобы соскочить со скользкой темы я поинтересовался:

— Слава, вот, ты мужик видный, майором, опять же, был, а что женой не обзавёлся?

Трошин ненадолго задумался…

— Да, если по-честному, то не успел как-то… А может, и не встретил свою, как в старых романах писали, вторую половину… — и, в свою очередь, попробовал «соскочить».

— Я всё спросить тебя, Антон, хотел, а сколько тебе лет?

— Тридцать шесть, — машинально ответил я.

— Ни за что бы столько не дал! — изумился он.

— Да у нас больше «четвертака» не дают, прокурор не позволяет… — отшутился я.

— Нет, правда, я думал, тебе тридцать едва исполнилось, очень ты молодо выглядишь для возраста своего… — и добавил, — и для звания.

— Методики есть, восточные, тайные, ну а кроме этого, я никогда не читаю перед обедом газет! — процитировал я литературного персонажа.

Но Вячеслав, похоже, Булгакова не читал, потому что посмотрел на меня недоумевающее:

— А газеты тут при чём?

— А чтобы не расстраиваться…

Вот за такими вот разговорами мы и добрались до назначенного места встречи.

***

Взгляд со стороны. Бродяга.

«Всё надо сделать быстро!» — так сказал Саня, провожая нас. Да я и сам это понимаю, служба пеленгации у немцев поставлена будь здоров. Минут через несколько они будут уже в курсе, что работает «чужая» станция. А через десять — определят примерный квадрат. Плохо то, что передавать надо много, а на ключе я давненько не работал — не нужно это было в последнее время как-то. Так что играть будем по нотам и с подстраховкой.

На место прибыли часиков в шесть утра, в расчете на то, что фрицы спросонья не такими расторопными будут. Для сеанса мы, вместе с командиром, выбрали место километрах в двадцати к северу от нашей нынешней базы — места не очень населённые, но дорожная сеть густая (бывшая польская приграничная зона, как никак). Так, что в случае неприятностей нам есть куда сматываться.

Уже на месте мы с Люком подыскали приличных размеров сарай, а может овин (не силён я в сельском хозяйстве) где и развернули рацию. Правда, перед этим полчаса лазили по округе, оставляя «подарки» для незваных гостей. А то, что они явятся — это к бабке не ходи.

Наконец я, отправив Люка в дозор, уселся за рацию и начал передачу. Хорошо ещё, что заранее записал часть сообщений «морзянкой», а то бы точно до вечера провозился с непривычки. И ведь, когда под рукой нет привычных электронных «приблуд» элементарные, казалось бы, вещи стали сложными. Нехитрое устройство, с которым передача сообщения азбукой Морзе ничем не отличается от обычного интернет-чата, вместе с ноутбуком осталось в базовом лагере в багажнике моей машины, так что пыхти, давай, Сергеич. Набивай мозоли на пальцах. Надо будет покумекать, как приспособить «наладонник» для этих целей…

Да и Антон тоже хорош — материал копил, копил, а мне теперь отдувайся.

… В общем, на передачу всей заготовленной информации у меня ушло четыре часа тридцать семь минут и сорок две секунды — непростительно много! Но жалеть будем потом, а сейчас ноги в руки!

Свернув рацию и засунув её, благо размеры позволяли, в обычный немецкий ранец, я активизировал «подарки» в доме и крикнул Сане, чтоб он заводил таратайку.

— Поздно уже! Вон смотри! — и он указал мне рукой в сторону дороги.

Гости… Пяток мотоциклов и два грузовика. Ну, с грузовиками проблем особых нет, оторвемся, если очень припрет. А вот мотоциклы — плохо. Скорость у них всяко будет повыше, чем у нас, да еще и пяток пулеметов в спину. Порежут нас на мелкий винегрет, и не мяукнем.

— Что делать будем? — скидывая с плеча снайперку, поинтересовался Люк. — Ногом попрем?

— Не вариант… Если у них собаки есть — точняк крышка. Так что, твоя основная цель — немецкие четвероногие друзья. Таратайка где?

— Вон там, в кустах стоит. А что?

— Пускай там и дальше стоит. Бугорок справа видишь?

— Вижу.

— Твоя позиция там и будет. В первую голову режешь собак, если они есть. Потом — офицеры. Свистну один раз — отходишь к таратайке, заводишь и ждешь меня. Два свистка — двигай ко мне. Уходим в сторону, откуда немцы прибыли.

— Чем свистеть-то будешь? В два пальца?

— Фермер свистком поделился. Как чувствовал! Вот что значит боевой опыт! Это я, старый злодей, всю дорогу с такими же, как сам и бодался, а он солдат, у него чутье на такие переделки. До взрыва не стреляй, да и потом обожди, пусть немцы первыми начнут.

— А начнут?

— Не сомневайся. Начнут, как по нотам.

Отправив Люка на позицию, я перебежками вышел во фланг возможному направлению развертывания немцев и замаскировался. Подъехав ближе, грузовики остановились и из них посыпались солдаты. Мотоциклы разделились. Два остались возле грузовиков, еще два разъехались метров на сто в обе стороны и взяли строение под перекрестный огонь. Еще один остался в тылу, перед грузовиками, и заглушил мотор.

Немцы выстроились в цепь и по команде офицера двинулись вперед. «Где у них собаки? Ага, вот она, на правом фланге. Одна? Похоже… Негусто, значит, у них с этим делом. Так, идут они хорошо, метров через двадцать как раз и «подарок» будет. Подождем…» — думал я, скидывая с плеча автомат и расстегивая клапана на кобурах. Дождик собирается — вообще красота! Вон немцы в накидки укутались, промокнуть боятся?

Бух! «Подарок» сработал чуть раньше, видимо, я неверно рассчитал расстояние. Цепь мгновенно залегла. Со своего места я заметил, что троих или четверых всё-таки зацепило. Огня немцы не открыли, молодцы, опытные ребятки. Выдержка есть, это хорошо. Как это там говорилось? «Служи по уставу — завоюешь честь и славу?». Ну, вот и посмотрим, как у них с уставной дисциплиной. С дисциплиной у немцев оказалось все в порядке, со знанием уставов тоже. По команде офицера из цепи приподнялось несколько человек — саперы. Точно, вон они щупы свинчивают. Прощупывая впереди себя землю, они осторожно двинулись вперед.

Ближайший ко мне сапер находился всего метрах в двадцати. Старается парень, вон, аж губу закусил. По сторонам почти и не смотрит, тычет щупом в землю. Ну-ну, с таким же успехом он мог с собой сразу домовину тащить. Против Казаковой растяжки щуп — слабое утешение. Не знают тут еще такого метода минирования. С точки зрения местных надо быть полным параноиком, чтобы обратить внимание на небольшую корягу. А ведь мы не зря наши «монки» из снарядных гильз корой обклеили. Да и зелёную леску толщиной в три десятых миллиметра в траве заметить — дело дохлое. На твое счастье, парень, нету их больше на твоём пути. Одна всего и была. Хотя, это еще как посмотреть, кому из нас больше повезло. Мне, почему-то кажется, что тут выиграл не ты… Вот большой куст на секунду скрыл сапера от своих… Р-раз! И пиленый штык от трехлинейки черной молнией («Не напрасно мы их в масле сварили, ох не напрасно!» — мелькнула в голове мысль.) вылетел из моей руки. Сапер ничком ткнулся в землю. И через секунду-другую он уже снова двинулся вперед, усердно работая щупом. Вернее, это так показалось немцам. Подобрать щуп и винтовку и засунуть труп под куст — дел на пару секунд, а накидки у меня и у немцев одинаковые. Трава густая, ног моих они не видят. Так что не заметят, что сапер в ботинках, а не в сапогах. Еще пяток метров и можно начинать. Так, пора уже…

Бух! Это уже в середине строя. Еще один «подарочек». Бросив на землю щуп, я вскинул трофейную винтовку и высадил всю обойму в овин. После чего и рухнул на землю с невнятными воплями. Шедшая сзади цепь поддержала меня дружным огнем. Так что, встречный выстрел Люковской снайперки прошел на этом фоне почти незамеченным. С моего места собаки я не видел, но не сомневался, что она свое уже отбегала. Тем временем, цепь перебежками продвигалась вперед, и вскоре уже поравнялась со мной. Чуть приподнявшись, я метнул влево гранату и снова уткнулся головой в землю. Бух! Новая порция криков и команд. Надо же! Жив еще офицер! Или он там не один такой голосистый? Топот ног! Уткнувшись головой в кусты, я громко застонал. Что увидят подбегающие немцы? Раненого сапера, вон и щуп рядышком воткнут. Форму не видно — накидка мешает, ноги в кустах, на голове каска. Точно, повелительный возглас и ко мне затопали две пары ног. Будут перевязывать на месте или в тыл поволокут? Последнее вероятнее всего — всё-таки вокруг открытая местность, зачем им под пули подставляться… Точно, подхватили под руки и потащили. Быстро тащат, огня боятся. Правильно ребятки, тащите меня отсюда подальше. Там еще где-то один «подарок» остался, пора бы уже и ему… Бух! Мы все дружно рухнули на землю. Весьма неловко, так что один из «носильщиков» при этом напоролся на нож. Второй было дернулся. Пришлось заехать ему локтем в кадык. Орать он после этого не мог, а через секунду-другую тоже … успокоился. Приподнявшись над землей, я дважды свистнул. От бугорка, где залег Люк, метнулась фигурка. Ага! Тем временем немцы, прикрывая друг друга огнем, добрались-таки до сарая. Метнув в приоткрытую дверь гранату, дождались разрыва и бросились внутрь. Я поспешно пригнулся. Хренак! Земля дрогнула! Взрывная волна пронеслась над головой, обсыпав меня ветками. Что-то я переборщил со взрывчаткой, ее и так у нас не очень много. Можно было бы и съэкономить. Приподнявшись, я снова свистнул пару раз. Топот ног и Люк, переводя дыхание, свалился рядом со мной.

— Ты как?

— Порядок. Собаку заземлил. Офицера и унтера одного, сильно горластого — тоже. Куда двигаем?

— Обожди, сейчас немцы своих раненых потащат к машинам. Мы одного из этих подхватим и тоже, вместе с немцами, за пулеметы пройдем. А там уже и до нашей таратайки недалече.

— Так может быть лучше еще один грузовик прихватизируем? Таратайку, может, немцы и не найдут, а нам грузовик очень даже к месту будет.

— А не нахлобучит нас Фермер за самоуправство? Хотя… Мысль вообще-то верная. Нужен нам грузовик. Хабара-то дофига и больше, на машины уже и не влазит весь. Добро! Работаем грузовик.

Подхватив под руки одного из «носильщиков» мы поволокли его к грузовикам. Люк нахлобучил его каску и выглядел заправским гансом. Проходя мимо мотоцикла, он даже что-то крикнул немцам, показав рукой на кусты. Я мгновенно покрылся холодным потом и свободная рука потянулась к пистолету. Однако немцы среагировали правильно, пулеметчик лишь кивнул головой.

— Что ты ему сказал-то?

— Чтобы смотрел на те кусты внимательнее.

— Так и ты у нас немецкий знаешь? Что ж молчал-то?

— Только пару расхожих фраз. На реконструкции пришлось с одним знатоком пообщаться, когда клип снимали. Там и выучил.

— Ты хоть на будущее предупреждай, а то я уж собрался и их валить до кучи.

Подойдя к грузовику, Люк стукнул рукой по борту. Из кювета выскочил водитель с карабином в руках и бросился открывать задний борт. Поднявшись в кузов, он протянул руки, подхватывая нашу ношу. Подав тело немца в кузов, Люк запрыгнул туда же. К машине уже подбегало еще человек шесть, тащивших раненных. Обойдя машину, я залез в кабину и сел за руль. Взведенный автомат положил на колени. Слышно было, как в кузове топочут водитель вместе с Люком, принимая раненых. Так, похоже, что все. Немцы побежали назад. Всех принесли? Сдается мне, что так. Я стукнул рукой по кабине. В кузове сдавленно пискнули. Через несколько секунд Люк ввалился в кабину.

— Ну как?

— «Сделал» водилу. Давай разворачивайся, пока другие не набежали.

Вырулив на дорогу, мы отъехали метров на триста и скрылись за поворотом. Ещё километра через два мы свернули с дороги в лес. В темпе выгрузив раненых немцев, и отарив их так, что, как минимум, полчаса «сладкого» сна на лоне природы им было обеспечено, мы рванули на трофейном грузовике домой.

***

Москва, ул. Дзержинского. 19 июля 1941.

Высокий, с красивым, мужественным лицом капитан госбезопасности постучал в дверь кабинета:

— Разрешите, товарищ старший майор?

— Входите Борис Михайлович. Что у вас?

— Пришла шифровка от «Странников», — и он протянул пачку листов молодому генералу, вышедшему к нему на встречу из-за стола.

— Эк они… Настрочили…

— Да. Передача длилась больше четырёх с половиной часов.

— Угум… — генерал внимательно просматривал листы шифрограммы. — Так, вот эти данные проверить немедленно! — и он протянул лист капитану.

Тот прочитал заголовок и ответил:

— Уже дано задание авиации, но, товарищ комиссар, сами понимаете, этот район немцы прикрывают с воздуха весьма серьёзно, наши могут и не прорваться.

— Агентура?

— Запросы будут переданы во время ближайших сеансов связи.

— Так, это что? «Рекомендации»… Так… Немедленно проверить и передать в войска Западного… да на все фронты!

— Сделаем!

— Что-нибудь по этим «Странникам» ещё раскопали?

— Да, но…

— Что мнётесь как гимназистка?

— Товарищ старший майор, помните, сообщение агента, что в конце беседы фигуранты приветы передавали…

— Да, что-то такое помню. Кому передавали, выяснили?

— Так точно. Полковнику Старинову и…

— Ну?!

— И вам, Павел Анатольевич…

****

Начальнику штаба 3-й Танковой группы полковнику фон Хюнерсдорфу.

Срочно. Секретно.

Согласно докладам штабов 7-й, 12-й и 20-ой танковых дивизий, противник применяет новую тактику для борьбы с нашими танковыми подразделениями.

В последнее время участились случаи нападения на танковые подразделения, маневрирующие в нашем ближнем тылу. Небольшие (5-20 человек) подразделения противника обстреливают наши танки из ручного оружия, используя бронебойные и зажигательные пули. В силу того, что из-за сложностей со снабжением, большинство танков перевозит на броне топливо в канистрах, подобные атаки наносят нашим войскам большой урон. При повреждении канистр танк, как правило, загорается и, после пожара, требует капитального заводского ремонта.

За последние 2 дня, танковые подразделения упомянутых дивизий потеряли от подобных атак 14 танков и 3 бронемашины. Из них 6 танков и 2 бронемашины восстановлению не подлежат.

27 июля 1941 года

Начальник оперативного отдела 3-й Танковой группы оберст-лейтенант Карл Вагнер.

***

«Генерал-оберсту Гудериану

Срочно.

Секретно.

Докладываю, что в течение последних пяти дней войска противника активизировали борьбу с нашими подвижными соединениями, причём отмечены случаи нападения в оперативном тылу танковых дивизий при переброске войск и техники по рокадным дорогам. Командиры подразделений отмечают изменившуюся тактику противника. Небольшие группы просачиваются в наш тыл и обстреливают колонны на марше, применяя зажигательные пули, из-за чего отмечены случаи возгорания топлива, перевозимого на бронетехнике в канистрах. Как правило, при возгорании топлива загорается и сама боевая машина. Отмечается также то, что, нападающие не принимают прямого боя и сразу после обстрела скрываются в лесах. В некоторых подразделениях для противодействия подобным нападениям вынуждены применять тактику сопровождения танковых колонн спешенной пехотой, что значительно снижает маневренные возможности подразделений.

Всего, в результате подобной активности противника, в 3-й, 4-й, 10-й и 17-ой танковых дивизиях потеряно 33 единицы бронетехники, из них 25 — безвозвратно.

2 августа 1941 года

Начальник штаба 2-ой танковой группы

Оберст-лейтенант фон Либенштайн»

Глава 2

……

…Километров через пять мы свернули с шоссе на местную дорогу, и через пару километров въехали в большой лесной массив, располагавшийся между двумя шоссе. Дорога была пустой, поэтому, не мудрствуя, мы нашли подходящий съезд и углубились на пару сотен метров в чащу. По команде Фермера я заглушил двигатель и вылез из машины.

— Так, Несвидов — тенты натяните! Тотен и Юрин — на вас охранение! — начал командовать Саша. — Арт, Казачина, Зельц — ко мне!

— Ну что Слава, иди, подмогни сержанту, — бросил я через плечо Трошину.

— А может я, лучше…

— Что лучше, то командир придумает! — осадил я его. — А пока помоги Несвидову.

Когда я подошёл, Фермер уже развернул на капоте «эмки» карту:

— Значит так, мальчики-зайчики, вы сейчас пробежитесь по окрестностям, и посмотрите, что вокруг и как? — сказал он, обращаясь к Ивану и Алексею. — Нам вообще-то вот в этот квадрат надо, — и он показал на карте точку, расположенную в том же массиве, но километрах в трёх к югу, — но, как мне кажется, в Старом Селе немцы квартируют, а нам пока светиться не след. Так что основная задача для вас — проверить, сможем ли мы по лесу вот здесь проехать. Через сколько выйти сможете? — спросил он Казачину.

— Минут через десять будем готовы! — молодцевато ответил Ваня.

— Выполняйте!

Как только ребята ускакали к грузовику, Саша повернулся ко мне:

— Что скажешь, Бухгалтер в разведку гож?

— Ну, мужик он, вроде, надёжный, но вот выправка его может нас подвести…Тут кто-нибудь с менее военным видом нужен.

— Ага, а с кем готов по хуторам пробежаться?

— Кудряшова могу взять, вид у него охломонистый — за вояку не примут. Правда, насчёт «пробежаться» — это ты погорячился, командир. Если только «торопливо прохромать»

— Это Дед Никто?

— Ага.

— Сойдёт.

— А что искать?

— Обстановку вокруг посмотри. Ну, и баньку… Вот, видишь, — и он показал карандашом на карте, — вдоль всего этого леса хутора раскиданы, так что есть, где развернуться.

— А вдруг они немцами обжиты?

— Не думаю. Если внимательно на карту посмотришь — это единственный крупный лес в округе, а вокруг села сплошняком идут. Нечего здесь немцам делать. Мы с Аликом пару дней назад посидели над трофейной картой — мы сейчас километрах в десяти-двадцати к востоку от внешнего кольца тех фрицев, что окруженцев в Налибокской пуще держат. Место, конечно, не самое спокойное, но и наглости такой они могут не ожидать. Кстати, похоже, что те, кого вы у самолёта встретили, как раз из пущи этой прорвались. На бане можешь не заморачиваться, но обстановку я знать должен. Так что — ноги в руки, и вперёд.

— Яволь, герр коммандер! — я вытянулся по стойке смирно, и уже было, совсем собрался уходить, как мне в голову пришла одна идея. — Саш, а зачем нам в гражданку переодеваться? Давай мы с Бухгалтером так в немецком и пойдём! А то, сам прикинь, два мужика, причём один из них — хромой, шарятся по лесу в нескольких километрах от кольца окружения — да нас запалят вмиг. А так получится, что мы вроде в патруле…

— Да, пожалуй, ты прав. Но двое для патруля жидковато будет. Возьмёшь кроме Трошина, ещё пару человек.

— А машины кто охранять будет?

— Не переживай, справимся.

Позвав, кроме Славы, ещё Кудряшова, Юрина и двоих окруженцев, вытащенных мною в своё время из сарая — боксёра Чернова и Сомова, я приказал им переодеться в немецкую форму и построиться через десять минут около «опеля».

Сделав знак Трошину взять с собой пулемёт, я проверил своё оружие и заменил батарею в рации на свежую. В полдвенадцатого бойцы построились у грузовика и я, встав напротив, начал доводить до них боевую задачу:

— Сейчас мы пойдём в разведывательное патрулирование. Главное — идти незаметно! Наблюдаем издалека, ни в кого не стреляем, ничего не взрываем. — Тут я обратил внимание на странную конструкцию, надетую на сержанта Юрина, больше всего это было похоже на корявую разгрузку, слепленную на коленке из немецких ремней и подсумков. — Николай! А это что на тебе?

— Разгрузочный жилет, товарищ старший лейтенант! — бодро ответил он. — Как у вас! Мне сержант Несвидов пошил.

— Ну и как, удобно? — слегка опешив, только и спросил я.

— Не знаю, товарищ старший лейтенант. Я первый раз её надел.

— У кого ещё такое… произведение искусства есть? — почему-то мне подумалось, что Юрин должен быть не одинок в своей тяге к прогрессу.

Ещё трое подняли руки.

— Ну, так надевайте, надо же проверить, чего там старшина наш скомстралил? Даю пять минут на переодевание. Бегом, арш! Остальным отдыхать.

Пока мужики меняли сбруи, я метнулся к командиру.

— Что стряслось? — поинтересовался у меня Саша.

— Да ничего страшного, просто бойцы наши себе разгрузок понаделали.

— Каких разгрузок? — не понял сначала он.

— Ну, как у нас.

— И как, получилось?

— Отправил сейчас переодеваться, в патруле проверим.

— А откуда они их взяли?

— Несвидов пошил.

— Интересненько… Ну вы идите, а я с ним беседу проведу. Надо же рекомендации опытного пользователя дать. И барахольщика нашего надо привлечь, — добавил Фермер, имея в виду Тотена — нашего главного специалиста и коллекционера тактического снаряжения. — Да, как только выйдете на опушку, свяжись со мной.

— Хорошо.

***

За полчаса, двигаясь параллельно дороге, мы дошли до опушки. Я залез на высокую сосну и в бинокль осмотрел окрестности. На севере, километрах в двух-трёх проходило крупное шоссе, по которому ехали утром. Меньше чем в полукилометре от нас я увидел деревню, точнее, крупный хутор, а в полутора километрах по правую руку от него — ещё один. То тут, то там в полях виднелись разнообразные хозяйственные постройки. Да уж, местность, для диверсантов самая неподходящая. На дороге, проходящей несколько южнее, я заметил столб пыли, поднимавшийся за какой-то машиной. Я поменял, кратность, чтобы получше рассмотреть. Открытая легковушка. А это у нас что? Офицер на заднем сиденье — высокая тулья фуражки, погон с витым серебряным шнуром, звание, правда, на таком расстоянии рассмотреть не удалось. На передних сиденьях — водила и какой-то нижний чин в фуражке. «Чего это они без охраны? Совсем обнаглели!» — подумал я, включая рацию.

— Фермер, Арт в канале.

— На связи, Арт. Что у вас?

— Тут людно. И тут объект подходящий нарисовался.

— Какой?

В этот момент машина свернула с дороги и въехала в деревню.

— Шишка средней величины, то ли комбат, то ли комроты. И всего два «оловянных» в охране.

— Далеко от вас? — мгновенно прорубил фишку командир.

— Километра полтора, на фазенде.

— Что за фазенда? Бундеса там есть?

— Если и есть, то отсюда не видно. Ну что, даешь добро на захват?

— Поближе подойдите. Рассмотрите что там и как. Если кроме объектов никого рядом нет, то добро даю. Постарайтесь взять чисто. Как понял?

— Понял тебя хорошо. Овер.

Спустившись с дерева, я объяснил бойцам задачу, и мы аккуратно двинулись через поле к хутору. От куста к кусту, от канавы к канаве, километр в час — нормальная скорость. Судя потому, насколько обильно поле было «заминировано» крупны рогатым скотом на одном из хуторов должны были держать весьма крупное стадо.

Спрятавшись в амбаре, (а может и овине? Ну, не разбираюсь я в таких тонкостях!) стоявшем в паре сотен метров от хутора мы принялись наблюдать…

«Ага, машина стоит у дома, и водила ковыряется под капотом… Значит, офицер сюда надолго заглянул», — подумал я, глядя в бинокль. Больше немцев на хуторе я не заметил и со спокойной совестью вызвал по рации командира.

— Фермер в канале, — откликнулся он. — Что нового?

— Мы рядом с фазендой, «болванов» трое. Или, по крайней мере, другие прячутся.

— Тихо сработать получится?

— Попробуем.

— Вы не пробуйте, а делайте! Как вообще там обстановка?

— Сельская идиллия — тишина и только мухи жужжат. На тропинке, правда, оживлённо.

— На какой?

— Да на той, что мы поутру топтали.

— Понял. Маякни, как работать начнёте!

— Конечно. Отбой.

Спустившись с чердака, я собрал бойцов для инструктажа:

— Бухгалтер и Чернов, вы идёте со мною в дом — будем офицера вязать. Ты Николай, — это уже Юрину, — вместе с Сомовым страхуете нас на улице и упаковываете водилу.

— Товарищ старший лейтенант, — обратился ко мне Трошин, — а подойдём мы к ним как?

— Мы втроём скрытненько сейчас выдвинемся к дому — заодно и разведаем, после чего дадим отмашку Юрину и Сомову. Они пойдут открыто и зайдут со стороны ворот.

— А немцы не переполошатся? — спросил Юрин.

— А форма на вас какая? Так что не дрейфь, пехота, прорвёмся! Кстати, пока мы ползти будем, вы по окрестностям посматривайте, а то, не ровён час, ещё немцы объявятся… — и с этими словами я протянул ему свой бинокль.

— Хм, лёгкий какой! — изумился Коля и попробовал прочитать надпись, — «Никоп»? А это немецкий, что ли?

— Сержант, — я перешёл на официальный тон, — это сейчас так важно, где сделан бинокль?

— Нет, конечно, товарищ старший лейтенант! Извините!

Я хотел уже, было попросить бойцов попрыгать, но вовремя вспомнил, что снаряжение у них не подогнано, и просто спросил:

— Все готовы?

И увидев утвердительные кивки сделал приглашающий жест в сторону двери сарая:

— Тогда пошли.

***

Только мы добрались до сараев, окружавших хутор, как на улице послышались громкие голоса.

— А я говорю, толку не будет из всей этой затеи! — говорила одна женщина.

— Да ладно тебе, Дарья! Может и не хуже старой власти будет. Жить-то надо!

Судя по всему, вышли спорщицы как раз из того дома, около которого был припаркован немецкий автомобиль.

«Это что же, он местное население там принимает?» — мелькнула у меня догадка. Тронув за плечо Вячеслава, я знаками показал, чтобы он прошёл вперёд и выяснил обстановку с другой стороны… Слава кивнул и двинулся вперёд. В этот момент на дворе громко хлопнула дверь и раздался мужской голос:

— К пяти вечера, бабы! Чтоб как штык!

— Да поняли мы, поняли… — донеслось издалека.

Снова хлопнула дверь, и на дворе всё стихло, только водитель-немец негромко позвякивал какими-то железками. Трошин помахал рукой, привлекая моё внимание, а затем жестами показал, что двое гражданских движутся в направлении от нас. Причём гражданские — лица женского пола. Остроумный жест с помощью которого Слава донёс до меня эту информацию вызвал у Чернова смешок, но я немедленно пресёк раздолбайство, ткнув его пальцем в рёбра и показав кулак.

Жестами же я дал команду бойцам перелезть через забор.

Незамеченными мы проскочили к дому и двинулись вдоль глухой стены. Я выглянул из-за угла. Водила как раз полез под машину, сжимая в руке гаечный ключ. «Хороший, ты механик, наверное!» — подумал я, а сам дотронулся до плеча Чернова, после чего ткнул пальцем в сторону немца и сделал движение, как будто бил кого-то крюком в челюсть. Василий понятливо кивнул, и, пригнувшись так, чтобы не отсвечивать в окнах, метнулся вперёд. Я же вытащил из нарукавных ножен метательную «иглу», сделанную из штыка, и приготовился страховать его.

С водителем Чернов обошёлся без затей — выволок того за ноги из-под машины и парой мощных крюков вырубил болезного. Судя по звукам, долетевшим до меня, второй раз можно было и не бить — челюсть у немца наверняка теперь сломана.

Мы с Трошиным проскользнули к крыльцу. Я жестом попросил Славу подсадить меня и осторожно заглянул в окно. В большой светлой горнице находились трое: давешний офицер сидел за столом вместе с немецким унтером и что-то втирал стоящему перед ним понурому мужичку лет пятидесяти. Судя по тому, как шевелились губы у сидящих за столом, унтер был тут за переводчика.

Жестами я распределил бойцов по позициям, дал отмашку Юрину и, встав слева от входной двери, вежливо постучал. Спустя десяток секунд за дверью послышались шаги, и недовольный мужской голос сказал:

— Марьяшка, я же сказал в пять!

Дверь распахнулась. На пороге стоял мужик, которого я видел в комнате. Заблокировав его правую руку своей левой, я резко пробил в солнечное сплетение, после чего рывком сдернул его с крыльца прямо в надёжные объятия Чернова. Сам же, вскинув автомат, вломился в комнату.

Картина «Не ждали!» — офицер читает какую-то бумагу, а вот унтер в изумлении уставился на меня. Два шага, и приклад ППД сносит унтера с лавки. Изящный пируэт — и внушительный дырчатый кожух моего ствола замирает в двадцати сантиметрах от лица офицера.

— Halt! — вкрадчиво говорю я.

Немец покладисто тянет руки в гору. Ого, на погонах звезд нет, один витой шнур— майор. А вот какие войска я понять не могу, в цветах я не силён.

— Name? Titel?

— Ich habe Intendanturrat Wolfgang Zoeyr.

«Интендантуррат? Что за зверь?» — задумался я, но быстро сообразил, что это, должно быть, интендант в чине майора. Ребята как раз втащили в комнату вырубленного на крыльце мужика.

— Боксёр, — обратился я к Чернову, — свяжи унтера и приведи его в чувство. Будем с господином майором беседовать. А ты, Слава, мужичка пока спеленай.

— Уже, Арт.

При звуках русской речи интендант встрепенулся. Интересно, это его так наша форма запутала? Он что же, думал, его родная германская полиция арестовывать пришла? Хотя, мысль про русских диверсантов я бы, на его месте тоже не сообразил.

— Stehen auf! — и я сопроводил приказ движением автомата.

Немец встал из-за стола, и я быстро вытащил из кобуры на его поясе пистолет. «Хм, «Вальтер ПП», — определил я модель, — офицер явно не строевик — ствол в самый раз для интенданта».

— Gehen Sie auf die Wand! — я рукой показал, к какой именно стене немец должен пройти.

— Wer sind Sie? Und was willst du? — подал голос пленный.

— Halt den Mund! Hände hinter den Kopf! — порекомендовал я ему.

Когда он выполнил-таки мои приказания, я достал из кармана кусок шнура и быстро связал ему руки, после чего вышел в сени и связался с командиром.

— Арт вызывает Фермера!

— Фермер в канале.

— Взяли.

— Кто?

— Интендант об одной звезде и двух просветах, с ним унтер-переводчик и водила.

— Что они там делали?

— Пока не знаю, может, с Тотеном подъедете, и здесь допросим?

— Нет, уходите оттуда.

— Колёса брать?

— Какие?

— «Опель» легковой.

— Бери, пригодится.

Вдруг за дверью я снова услышал женские голоса:

— Пан солдат, у меня вопрос к старосте есть. Пропустите?

«Какой ещё солдат?» — вначале не понял я, но потом сообразил, что местные обращаются к Юрину или к кому-то ещё из его группы. «Не дай бог, они по-русски отвечать начнут! Блин, там же водила валяется!» — подумал я, быстро открывая дверь на улицу.

Две крестьянки, одна лет тридцати пяти — сорока, другая помоложе, стояли около машины и жестами пытались объяснить Юрину, что им очень надо пройти в дом. На лице сержанта явственно отразилось смятение чувств: с одной стороны он понимал, что в дом их пускать не следует, с другой — он не понимал, как объяснить, что проход воспрещён, и при этом не раскрыть себя. Надо было срочно спасать боевого товарища!

— Verboten! Nicht ходить! Abend приходит! — подняв руку в запрещающем жесте и коверкая русские слова, я пошёл навстречу колхозницам.

— Пан офицер, так коровы уже готовы… — начала старшая.

— Nicht verstehen… — ответил я и добавил, — Стоят тут! — после чего поднялся на крыльцо и вошёл в дом.

Интенданта ребята уже усадили на пол, предварительно завязав ему рот полотенцем, унтер был упакован аналогичным образом, а вот староста так и валялся на полу около печки.

— Так, Боксёр, приведи-ка господина старосту в чувство.

Чернов кивнул и, зачерпнув ковш воды из ведра, стоявшего у двери, окатил мужика. Тот дернулся и заворочался, приходя в себя.

— Ну что, человек божий, обшитый кожей, ответишь на пару вопросиков? — спросил я, усаживаясь на табурет напротив старосты.

— Кхе, тьфу… — невразумительно ответил он.

— Что-то неконструктивный диалог у нас получается… — констатировал я и спросил, — Может по рёбрам добавить? Для повышения коммуникабельности…

— Нет, что вы хотите… господин офицер? — судя по всему, мужик решил подстраховаться, приняв во внимание, то, что мы были одеты в немецкую форму.

— А может мы не господа вовсе, а наоборот — самые, что ни на есть, товарищи?

— А мне поровну, что господа, что товарищи. Всё одно — власть, — похоже, что мои «шибко вумные» слова произвели на мужика впечатление.

— А расскажи нам, о чём вы с майором тут сговаривались, а?

— Дак это… он за снабжение войск отвечает… Приехал насчёт заготовки мяса там, ещё чего…

— И много у вас мяса?

— Дак стадо же у нас здеся совхозное. Тут на хуторе и в Головках, почитай больше ста голов.

— Вот как? — я изобразил на лице заинтересованность. — И о чём сговорились?

— Ну, он собрался машину свою за теринаром послать, ихним, немецким.

— А бабы чего пришли?

— Какие бабы? — не понял он.

— Там, на дворе. Молодка и ещё одна — постарше. Тебя требуют. Если ты, конечно, староста?

— От дуры! Я же их на ферму послал, приготовить всё… — и он в сердцах сплюнул на пол.

Внезапно он поднял на меня глаза и спросил:

— Так вы, господин-товарищ, откуда будете?

— Ты действительно хочешь это знать? — с некоторой угрозой в голосе спросил я. — А такую пословицу: «Меньше знаешь — крепче спишь», знаешь?

Староста кивнул. Внезапно мне расхотелось ломать комедию, изображая из себя не пойми кого:

— Эй, дядя, ты до войны кем был-то?

— Скотником здесь, на ферме работал.

— А чего это тебя немцы старостой назначили?

— Так из раскулаченных я, гражданин начальник, — определил для себя мой статус староста.

— А что это ты меня так величаешь?

— А то я человека из органов не видал? Так что говорите, гражданин начальник, что вам от меня надо… — с какой-то усталой обречённостью сказал мужик.

— Мне? От тебя? — на несколько мгновений я задумался, но затем решение пришло, — Тебя, как звать-величать, староста?

— Семён Акимович.

— Вот что Семён Акимович, у тебя родственники или знакомцы хорошие в округе имеются?

— Да.

— А у баб твоих?

— А как же…

— Тогда слушай приказ. За сегодня и завтра отгони весь скот, какой сможешь по дворам к своякам и знакомцам. А что сразу раздать не получится — в лесу спрячь.

От услышанного Акимыч даже рот открыл. Потом, сглотнув, спросил:

— Это как же, гражданин начальник? Раздать-то?

— А вот так! Тебе немец этот что сказал? — я кивнул в сторону сидевшего на полу интенданта. — Что вы должны содержать скот в порядке и выполнять план по сдаче мяса и молока военной администрации? — вспомнил я прочитанные в своё время книги.

— Да, так и сказал… — удивлённо подтвердил мою догадку староста.

— А людям раздавать запретил, так?

— Точно так.

— Значит, вы скот должны кормить сами, лечить, а мясо сдавать… Ну и какой вам в этом смысл? Траты одни. А к зиме, когда жрать нечего станет, что делать будете? Подумай об этом, Акимыч. Ты человек, я гляжу, поживший, что к чему сам сообразить можешь…

— А если спросят где скот? Что тогда делать-то мне? — похоже, предложенная мной идея старосте понравилась, и он начал продумывать способы её реализации.

— Так бумаги и потеряться могут… Где они хранятся?

— Дак в правлении совхоза, в Старом.

— На вашем месте я бы так не переживал по этому поводу. Всегда можете сказать, что большевики скот увели.

— А когда наши вернутся, ведь спросят, где стадо совхозное?

Мне стало даже радостно, оттого, что этот, по нынешним временам, «враг советской власти» сказал «когда наши вернутся», а не «если Советы вернутся». Я даже подмигнул ему:

— Ну, поговорку «Война всё спишет!» ты, Семён Акимович, слышал, наверное. Но чтобы у тебя совесть спокойна была, мы тебе расписку напишем.

И я достал из нагрудного кармана сложенный чистый бланк Заславльского райотдела милиции, один из нескольких, что я таскал с собой на всякий случай. Цапнув со стола авторучку майора, вполне себе приличный, кстати, агрегат — «Монблан» с золотым пером, я собрался, было написать расписку, но остановился.

— Семён Акимович, а фамилия ваша какая?

— Соломин моя фамилия.

— Спасибо, — ответил я и быстро написал несколько строк, после чего протянул листок старосте. Тот прочитал и, хитро прищурившись, спросил:

— А почему тут написано «сорок пять голов», — он покосился на расписку, — товарищ сержант милиции Дымов?

— А так правдивее… — честно ответил я, — Кто же поверит, что мы стадо в сто голов по немецким тылам гнали?

— Ага… А с немцем вы, что делать будете, граж… товарищ сержант?

— Не переживай, Акимыч, тут не оставим и за овином не бросим. Но и ты, уж сам понимаешь, ничего не видел, ничего не слышал. В смысле: «Да, был. Да, стадо осмотрел. Да, все пять бурёнок. Потом уехал. А куда и зачем — это мне, сирому не ведомо…» Смекаешь?

— Как не смекать… — и Акимыч криво усмехнулся, — Себя под молотки подводить не будем, и бабам всё объясню…

— Кстати, о бабах, — вспомнил я, — они там тебя во дворе дожидаются. Так что, давай, выйди к народу, расчисти нам пространство.

Он поднялся и направился к двери, а я, сделав Трошину знак следовать за ним, занялся бумагами майора. Секунд через двадцать я понял, что моего знания немецкого тут не хватит, и просто засунул их в пижонистый кожаный портфель, стоявший на лавке.

— Так, сержант, — обратился я к Чернову, — унтера дотащишь до машины? Или в чувство приведём — пусть своими ножками топает?

Юрий окинул взглядом бездыханную тушку переводчика и сделал жест, что, мол, не беспокойся командир, донесу.

Через открытую дверь со двора доносились голоса старосты и женщин, но слова я не разбирал, да и Бухгалтер, если что, подал бы сигнал. Через минуту или около того староста и Трошин вернулись в комнату.

— Сделали всё в лучшем виде, — весело доложил староста, а Трошин за его спиной в подтверждение кивнул. — Вопрос у меня к вам есть, товарищ сержант милиции… — и он несколько замялся.

— Спрашивайте, товарищ Соломин, не стесняйтесь, — подбодрил я Акимыча.

— Я тут, это, подумал… Может, вам продукты какие нужны, или, там ещё чего?

— От помощи не откажемся, Степан Акимович. Нам любая подмога в радость, — не стал жеманничать я.

— Так это… Мы мигом… Всё за раз сделаем! — засуетился староста. — Вы бойца вашего со мной только пошлите, а то мне не донести одному.

— Бухгалтер, скажи Юрину, чтоб со старостой сходил… Да не один, пусть Сомова с собой захватит.

Когда Чернов, неся в охапку спелёнатого унтера, вышел из дома вслед за старостой, я подошёл к пленному интенданту:

— Stehen auf! — продолжил я эксплуатацию своего небогатого словарного запаса.

Немец неуклюже встал, яростно сверкая глазами, из-под полотенца, закрывавшего рот доносилось гневное мычание.

«Узнать чего он хочет или нет?» — подумал я, но, по здравому размышлению рот пленному развязывать не стал.

— Komm! — и я показал стволом автомата направление движения.

Фриц что-то промычал, явно не собираясь выполнять приказание, так что пришлось придать ему ускорение, слегка пнув по голени чуть выше обреза щёгольских сапог. Скривившись от боли, он понуро двинулся к выходу.

— Бухгалтер, прими клиента! — крикнул я Трошину, торопливо собирая со стола бумаги немцев.

Через минуту я уже был на улице, где мне предстояло решить классическую задачу про переправу волка, козла и капусты, поскольку все присутствующие в машину явно не помещались.

— Так, я сяду за руль, унтера положите сзади на пол, майор с Бухгалтером на заднее сиденье.

— А водителя куда денем? — спросил Дед Никто.

— В багажник.

— То есть? — глаза у Кудряшова стали по полтиннику.

— То и есть! Засунь его в багажник, только руки свяжи.

Однако к чести Дениса, приказ обсуждать он не стал и, немного повозившись с замком, засунул до сих пор пребывающего в бессознательном состоянии водителя в багажник.

Через несколько минут вернулись и бойцы, ходившие за провизией. Три внушительных мешка — да, староста не поскупился! Хотя как знать, три мешка за несколько десятков коров — может, мы и продешевили…

— Так, товарищи, — обратился я к бойцам, — мы с Бухгалтером выдвигаемся на машине, а вы — аккуратно пешочком. Ясно?

— Так точно, — ответил за всех Юрин.

— Товарищ сержант, а с зерном, что нам делать? — внезапно спросил староста.

— С каким зерном? — не понял я.

— Так тут, в Головках амбары совхозные стоят… — пояснил Акимыч.

— Ну, так раздайте населению…

— Не можно, немцы там полицейских в охрану поставили.

— И что, ты предлагаешь нам амбары штурмом взять?

— Ну да! Вона вас сколько, а их там трое от силы…

«Вот ведь ушлый дядька, настоящий хозяйственный крестьянин!» — восхитился я про себя Акимычем.

— Товарищ командир, ну что вам стоит… — продолжал канючить староста.

— Значит так, слушай меня внимательно, Степан Акимыч. Мы помозгуем как вам и в этом деле помочь, но ничего не обещаю. А ты с коровами вопрос пока реши. Да и с транспортом… А то, как зерно вывозить будете, это же вам не коровы — само не пойдёт. А вечерком мы с тобой свяжемся. Понял?

— Понял. А вы основательный мущщина, товарищ сержант, обо всём сообразили!

Тут я вспомнил об одной вещи:

— Кстати, Акимыч, а МТС[1] в округе есть где-нибудь?

— Есть, как не быть. Аккурат в Новом Дворе станция.

— Это где?

— А ежели по большаку, что через Старое Село ехать вдоль по речке, так в Новый Двор и приедете. Станция там и на наш совхоз и на Михайловский роботала.

— Спасибо. Ну, так до вечера тогда?

— До свиданьица, товарищ сержант! — прочувствовано попрощался со мной староста.

***

…Когда Антон сообщил по рации о наличии в окрестностях ценного языка, первой мыслью Александра было желание дать приказ не высовываться и вернуться на базу. Опасение что ребята могут напортачить и при этом «спалить» место дислокации было так сильно, что Фермер еле сдержался.

«Блин, что я так и буду нянькой?! — одёрнул он себя. — Ну, везёт Тохе на приключения, значит — надо это использовать. Иной раз разведгруппы неделями по тылам вражеским ползают в поисках такого «вкусного» языка, а тут, раз — и на матрас!». И Саша просто спросил:

— Тихо сработать получится?

— Попробуем, — было ему ответом.

— Вы не пробуйте, а делайте! Как вообще там обстановка?

Дав разрешение на операцию, Фермер успокоился и сел, что называется, «ждать у моря погоды». Но, поскольку пассивное безделье было не свойственно его натуре, он уже через несколько минут позвал к себе Тотена и Несвидова, дабы разобраться, чего же там сержант понапридумывал в плане снаряжения.

— Ну, Емельян, рассказывай, как ты докатился до жизни такой? — начал командир.

— Товарищ майор госбезопасности, так хотелось же как лучше, — с виноватым видом ответил сержант, — У вас, вон какие удобные раз… «разгрузки»! Так чего же ребятам не попробовать?

— А что в тайне? Посоветовались бы с более опытными…

— Так чего из-за мелочи вас от важных проблем отвлекать?

— Эх сержант, не мелочи это… Или вы нам не доверяете? — огорошил Саша вопросом Несвидова.

— Не! Что вы, товарищ майор! Как это «не доверяете»? — ошеломлённо спросил старый служака. — Это… Я ж понимаю, что вон, сколько на вас свалилось: и задания командования выполнять, и нас диверсионной науке учить, и о снабжении заботиться!

— Ну ладно, проехали… Давай, доставай свой шедЁвр.

— Ага. Вот, — и Емельян протянул Фермеру самопальную «разгрузку», предназначенную, как определил Александр по внешнему виду подсумков, для автоматчика с МП-38.

Повертев её в руках и несколько раз открыв и закрыв подсумки, он отдал изделие Тотену:

— На, прикинь на себя, а то на мой рост подгонять долго.

Алик быстро скинул с себя «фирму» и надел «самопал». Повертелся, попробовал достать магазин из подсумка…

— Не, фигня, командир. Подсумки должны горизонтально быть, или, в крайнем случае, под углом, а иначе магазин быстро хрен достанешь.

— Понял, Емельян? Ты бы раньше посоветовался, глядишь, и перешивать сейчас не пришлось.

Несвидов сокрушённо почесал затылок.

— Так точно, товарищ майор.

— Ну, а для человека с винтовкой есть чего?

— А как же! — и сержант достал из объёмистого вещмешка ещё одно изделие.

Александр окинул взглядом топорщащуюся подсумками «сбрую»:

— И сколько патронов в неё умещается?

— Мы считали — на сто восемьдесят! — с гордостью сказал Емельян.

— Ну и на фига столько? Ты подумай — это сколько же затвор дёргать надо? Вот эти верхние снимите, и подумай насчёт подсумков для гранат — это важнее, чем лишние патроны… Короче, — и Александр обратился уже к Тотену, — давай вместе с сержантом займись всем этим самостроком, пока время есть.

— Слушаюсь! — козырнул Алик.

Как раз в этот момент из динамика рации раздалось:

— Арт вызывает Фермера!

Александр взмахом руки отпустил подчинённых и ответил:

— Фермер в канале.

***

Когда мы выехали с хутора на просёлок я, пребывая в отличном расположении духа, стал напевать себе под нос какую-то песенку. А что мне было не петь-то? «Языков» взяли, немцам бяку сделали, машину надыбали да ещё и съестными припасами разжились — как там Карабас Барабас говорил: «Это просто праздник какой-то!» Правда, я не обратил бы на это никакого внимания, если бы Трошин, ехавший вместе с пленными сзади, громко не спросил меня:

— Антон, а что это ты поёшь?

— Извини, что оскорбил твой музыкальный слух своим скрипучим голосом! — отшутился я.

— Нет, моему слуху после гаубиц ничего не страшно, а вот офицер что-то нервничает.

Я задумался и воспроизвёл уже в полный голос, то что напевал:

Komm nur komm, umarm die Wölfin Du wirst nicht gefressen warden Denn sie leidet keinen Hunger In den Dörfern, bei den Herden Komm nur komm, greif nach der Schlange längst ist all ihr Gift versiegt Auf dem Bauch ist sie gekrochen Und der Staub hat sie besiegt Böses Erwachen[2]

«Чёрт, любовь к немецкому «металлу» меня как-нибудь под монастырь подведёт!» — только и подумал я, обернувшись и увидев испуганные глаза немецкого интенданта. Правда, игру в гляделки практически тут же пришлось прекратить, так как машина влетела колесом в рытвину, да так, что руль чуть не вырвало у меня из рук.

— Хорошо, петь не буду! — бросил я через плечо, — Хотя, может, у него абсолютный музыкальный слух, вот и нервничает, когда я фальшивлю.

Спустя некоторое время, когда мы уже въехали в лес и, свернув в чащу, остановились, Слава вылез из машины и сказал:

— А я и не знал, что ты так хорошо немецкий знаешь. Вон, даже песни поёшь…

— Чтобы песни петь — язык не обязательно знать. Ритм, слова… Я даже не всегда понимаю, о чём пою.

— Как это так? — удивился Трошин.

— Элементарно! То есть о чём пою, примерно представляю, но чтобы художественно на бумаге изложить, да чтоб на стихи похоже получилось — тут, брат, талант нужон.

— А, — понимающе протянул он.

— Ладно, хорош лясы точить, сейчас наших предупрежу, а ты давай «пешеходов» иди встречай.

Разделившись, мы двинулись каждый в свою сторону: я поехал к базе, а Слава скрылся в лесу.

Когда я был метрах в ста от предполагаемого местонахождения базы, из кустов донеслось:

— Стой! Двадцать восемь.

Я притормозил, хотя и так тащился с поистине черепашьей скоростью и ответил

— Двенадцать.

— Проезжайте, товарищ старший лейтенант, — ответили мне из кустов и добавили уже вдогон, — Поздравляем с «языком»!

Командир вышел из-за грузовика, как только я заглушил мотор. Подошел и, не дав мне даже начать рапорт, радостно приобнял за плечи:

— Молодец, Тоха! На ловца и зверь бежит!

— Сань, а мы ещё и продуктов привезли…

— Это тоже хорошо… Пойдём, что ли твоего интенданта поспрошаем?

— Вы с Аликом идите, я то вам зачем? А пока вы там майора будете плющить, я его переводчика попытаю. Время заодно съэкономим.

— Неплохая мысль, только вот список вопросов давай, согласуем, — одобрил мою идею командир. — Ещё какие-нибудь идеи есть, чтоб потом не отвлекаться?

— Ага, я с местным старостой скорешился. Договорились, что он совхозное стадо с ферм угонит и людям раздаст.

— Хм, наш пострел везде поспел? — с непонятным выражением на лице пробормотал Саня. — Ещё что-нибудь?

— А староста предложил налёт на элеватор сделать — его только пара полицаев сторожит.

— Ну, и на кой нам это? Только светится зазря!

— Так нам то опасности практически никакой — всё одно сегодня вечером отсюда ноги сделаем.

— А польза какая?

— Много от этого пользы. Сам посуди: немцев без зерна оставим — это раз, народу от голода пухнуть не дадим — это два, пару полицаев к ногтю — это три…

— Стой, стой, стой… Развоевался тут, понимаешь. Вот мужиков дождёмся и тогда решим. Иди, пока продукты Емельяну сдай.

Поскольку мешки с продуктами мы разместили на переднем сиденье машины, то вытащить унтера-переводчика, не выполнив приказ командира, было сложновато. К моей удаче мимо проходил лейтенант Скороспелый с охапкой сушняка.

— Товарищ лейтенант, — окликнул я его, — Вы не на кухню, часом?

— Да, туда.

— Будьте добры, приведите сюда сержанта Несвидова.

Через пару минут лейтенант вернулся вместе с Емельяном.

— Товарищ сержант, принимайте продукты! — весело поприветствовал я нашего старшину.

— И что там, товарищ старший лейтенант? — невзирая на всё больше входящие в обиход «боевые прозвища», Несвидов строго придерживался в общении с нами устава.

— Не знаю, времени заглядывать не было…

Емельян укоризненно покачал головой:

— Товарищ лейтенант, помогите донести, пожалуйста! — попросил он контуженого танкиста.

— Отставить! — вмешался я, — Вы, лейтенант, лучше пока пленных посторожите, а я сержанту помогу, а то, насколько я помню, вам ещё напрягаться вредно… — и с этими словами я подхватил один из мешков.

Когда мы дошли до кухни, Емельян развязал тесёмку и вывалил содержимое первого мешка на расстеленный брезент.

Неплохо, однако! Староста расщедрился на пару кусков окорока или бекона, завёрнутых в промасленную бумагу и испускающих одуряющий аромат, несколько кругов домашней колбасы и здоровенный, граммов на восемьсот, кусок сливочного масла. Наш старшина даже присвистнул, увидев это богатство.

— Это вы знатно поторговали, товарищ старший лейтенант! На что сменяли? — теперь в его голосе сквозило нешуточное уважение.

— На стадо в полсотни голов…

— А где ж вы стадо-то добыли?

Вдаваться в подробности продуктово-финансовой махинации мне сейчас не хотелось, поэтому я ответил просто:

— Извини, Емельян, времени сейчас совершенно нет. Вечерком расскажу, лады? — и пошёл к машине, в которой томились мои языки.

***

19 июля 1941 года. Москва. Улица Дзержинского.

— Вы действительно в этом уверены, Борис Михайлович?

— Да, Павел Анатольевич.

— Присаживайтесь, поговорим, — и старший майор указал рукой на один из стульев.

В свою очередь сев в кресло, он продолжил:

— А на чём основывается ваша уверенность?

— Понимаете, Павел Анатольевич, когда вы мне поручили заняться этим делом, то первое, над чем я стал думать это то, зачем они передавали кому-то привет?

— И?

— Единственное непротиворечивое решение — это была замена пароля…

— Допустим… — и старший майор внимательно посмотрел на собеседника, — но, на основании каких фактов вы сделали выводы о моей и Старинова причастности?

— Вот смотрите, Павел Анатольевич, — и капитан, спросив взглядом разрешение, придвинул к себе лист бумаги и карандаш. — Первое — они очень чётко и грамотно вышли на нашего резидента. Второе, как показал резидент, человек, кстати, чья надёжность не вызывает сомнения, фигуранты — русские по национальности и обладают большим опытом оперативной работы, а также весьма серьёзными боевыми навыками.

— Ну, это могут быть люди и из белой контрразведки или разведки… — неопределённо хмыкнул хозяин кабинета.

— Вряд ли. Кроме возраста, напомню, что личный состав группы, по крайней мере, большинство — люди молодые, до тридцати, ещё в словесных портретах резидент указал на некоторые особенности… — он открыл свою папку и, достав лист бумаги, прочитал:

«Во время разговора младший по возрасту, «майор Таривердиев» в нервном волнении выстукивал пальцами на столе какую-то мелодию, в которой я впоследствии узнал марш Будённого.», — и капитан торжествующе посмотрел на Судоплатова.

***

Подхватив пленного унтера, я совсем уже было собрался удалиться «под сень струй», но вспомнил про запертого в машине немецкого водилу. «Хорошо, что летёху не отпустил…» — подумал я, и открыл багажник легковушки. Н-да, судя по тому, как внутренняя обшивка была перепачкана кровью, путешествие для пленного комфортным не было. «Ну, уж извини, дороги у нас тут такие!» — и с этой мыслью я выволок мычащего что-то на своём языке немца на свет божий.

— Лейтенант, назначаю вас ответственным за этого пленного. Умойте, руки на время развяжите, чтоб не отсохли… — похоже, вид живого человека забытого в багажнике машины произвёл на Скороспелого сильное впечатление, поскольку на мои слова он не реагировал.

— Лейтенант!!! — пришлось мне рявкнуть.

— А! Да! Слушаюсь товарищ старший лейтенант госбезопасности… Что?

Пришлось повторить инструкции. Но, уходя, танкист нет-нет, да и оборачивался и смотрел на багажник машины, как бы сопоставляя в уме размеры багажника и тащившегося перед ним человека.

Я же потрепал по щеке давно очухавшегося унтер-офицера:

— Ну, пойдём, болезный, поговорим… — и придал ему ускорение, потянув за ухо вверх.

— Ньет, вы неимеет права! Это есть насилие над военнопленный! — внезапно заголосил он.

— Это против общечеловеческих ценностей? — мрачно спросил я, потрясённый говорливостью пленного, — Или не нравится, что унтерменш руки распускает?

— Ja! Да! Чекистский выродок, ты должен выражайт уважение к мой статус…

Бац! Короткий прямой в грудину выбил из говоруна дыхание. Наступив ему сапогом на руку, я сунул ствол ППД прямо в нос и прошипел:

— А знаешь что, падла? Что-то мне совершенно не хочется с тобой говорить… Ну совсем не хочется… — какая-то темная и душная волна затопила меня. Я чувствовал, как то ли от гнева, то ли от прилива адреналина полыхают мои щёки. Я почувствовал, что хочу убить эту тварь! Причём не выстрелить, а удавить своими собственными руками!

Прорычав:

— Ну, лови! — я отбросил в сторону автомат и, уцепившись за лацканы кителя, вздернул фрица на ноги.

— Права тебе?

Три быстрых прямых в голову.

— Красный крест?

Серия по рёбрам.

Придерживая гада «за манишку» заношу правую руку, собираясь пробить от души.

— Старший лейтенант! Отставить!!! — ревёт кто-то за моей спиной.

Поворачиваю голову. Саня. Делаю успокаивающий жест, что, мол, только разик стукну.

— Отставить! Тоха, ты что?!

В голове проясняется. Я отталкиваю от себя унтера, который мешком валится на траву.

«Боже, вот стыдоба-то!» — думаю я, глядя на командира.

Однако внешне Саша, в отличие от остальных («Ого, сколько народу на визги немца набежало! Тут и Несвидов и Скороспелый, да и ребята из моей группы уже вернулись»), совершенно спокоен.

— Иди сюда, товарищ старший лейтенант. И оружие подбери… Ибо не фиг!

Я выполняю приказ и встаю перед командиром по стойке «смирно». «Вот мне сейчас прилетит, так прилетит!» — думаю.

Но, вопреки моим ожиданиям, Саня как будто не обращает на меня никакого внимания:

— Сержант, — это Юрину, — поднимите этого… — и он показывает рукой на тушку унтера. — Умойте и к доктору отволоките, — кивок в сторону Дока.

Я стою, как оплеванный. Командир обводит взглядом собравшихся, цыкает зубом:

— А вы что собрались? Концерт увидели? Или кино кто обещал показать? Работы нету? Так я найду… — И внезапно рявкает: — Разойдись!

Народ так и брызнул в стороны — похоже, что даже те, у кого особых дел не было и не предвиделось, предпочли исчезнуть с командирских глаз.

— Пойдём, Антон, поговорим…

Я понуро поплёлся за Сашей. Подойдя, к навесу, закрытому по периметру немецкими плащ-палатками, он отодвинул загородку и сделал приглашающий жест рукой. Я молча влез внутрь. «Хм, а уютнененько командир устроился…» — ни с того ни с сего подумал я, оглядев окружающую обстановку. Перед командирским тентом, натянутым на высоких, метра два, шестах, была организована своеобразная «веранда», огороженная со всех сторон плащ-палатками. Внутри стояло сиденье, снятое с «круппа», и импровизированный столик из дощатого щита и пары чурбаков. У одной стены на коленях стоял интендант, привязанный к тонкому деревцу, а напротив него сидел на полотняной табуретке Тотен. Когда мы вошли, Алик что-то записывал на листе бумаги. Подняв голову, он спросил:

— Что там у вас за хай?

— Да вот, дружок твой разбушевался что-то, — ответил командир. — Антон, ты на пеночку присаживайся, в ногах, говорят, правды нет. И руки, кстати, вытри… — и он протянул мне вытащенный из кармана кусок белого полотна.

Я посмотрел на свои руки — вся тыльная сторона правой кисти была перемазана уже начавшей подсыхать кровью, да и на левой руке тоже пара пятен имелась.

— Спасибо, — ответил я и начал оттирать кровь.

— Кого это ты так отделал? — поинтересовался Алик.

— Переводчика пленного… — буркнул я себе под нос.

Командир уселся в кресло, вытянул свои длинные ноги и уставился мне в переносицу. Неуютное, знаете ли, ощущение, когда тебе переносицу взглядом сверлят!

— Сань, я честное слово, не знаю, с чего я так сорвался… — начал, было, я, но командир прервал:

— А я — знаю! До тебя только сейчас дошло, что вокруг не игрушки! Ненависть попёрла… Вот ты и излил её, как тебе удобнее. Думаю, Док, на твоём месте скальпелем бы махать начал… О, хорошо, что вспомнил! Алик, сбегай, Серёгу позови. Пусть придёт, как освободится. И набор «Чик-чик» пусть захватит.

Когда Тотен ушёл, Саша продолжил:

— Я не за то осуждаю, что тебе планку снесло, а за то, что при всех ты себе волю дал. Ты же командир, пример для многих из ребят. Что он тебе такого-то сказал, а?

— Про права военнопленных заверещал и Женевской конвенцией стращал. Ну, и презрением, как «недочеловека» окатил, куда же без этого…

— Понятно… — задумчиво сказал Саша, — А сейчас что на душе?

— Стыдно мне…

— Это хорошо, что стыдно… Может, впредь волю своим чувствам давать не будешь, ты теперь — лицо «морально ответственное». Держи зверя, Тоха! — с жаром добавил он.

— Я постараюсь, командир.

— Э нет, брат, надо не стараться, а держать… Иначе, как тебе доверять-то? И ещё… Вечером перед сном — сто граммов крепкого в обязалово. Понял?

— Так у меня же печень, забыл?

— Ну, тогда… эти медитации твои, а то нервы сгорят к чертям собачьим.

В этот момент послышались голоса приближающихся Серёги и Алика.

— А набор вы по назначению использовать будете, или так — попугать? — спросил я, уходя от больной темы.

«Набор «Чик-чик»» — такое прозвище дали в команде походному хирургическому набору, что Док возил с собой. Правда, из-за специфики своих будней, ну, и по приколу, Серёга напихал туда довольно много чисто стоматологических инструментов, коими пугал иногда людей несведущих. Помню, на одной из игр он долго стращал «пленного», потрясая мундштуком для проведения искусственного дыхания «рот-в-рот» и сопровождая свои пляски следующим текстом: «Это — Г-образная анальная трубка для введения в прямую кишку кипятка или горячего чая, как минимум с пятнадцатью кусочками сахара!»

— Там видно будет, — ушёл от прямого ответа Саша, — Ты сегодня ни в каких допросах участия принимать не будешь. Хватит! Иди, Ваню смени. Считай это тебе наряд в караул за невыдержанность.

— Есть! Разрешите выполнять? — я встал.

— Разрешаю. Идите, товарищ старший лейтенант!

-

-

***

Было уже около трёх пополудни, когда я, проверяя секрет у дороги, услышал в наушнике:

— Бродяга — «Котам», приём!

— Арт в канале, — радостно ответил я.

— Здесь Бродяга, идём по нитке от того места, где раки зимуют, проехали путь к свободе.

Я понял, что ничего не понял. Буркнув:

— Подожди, с БэБэ свяжусь, — и стал вызывать командира.

Надо сказать, что на нашем внутреннем жаргоне «БэБэ» — это сокращение от «Биг Босс», то есть командир.

— Фермер, ответь Арту! Фермер, ответь Арту! — и так раз двадцать.

«Дозваниваться» до Саши пришлось минут пять, не меньше. Наконец он ответил:

— В канале! Что стряслось?

— Старый на связь вышел, но я ничего не понял. Они сейчас в зоне досягаемости.

И я услышал вопрос Фермера, обращённый к Бродяге:

— Вы где?

Бродяга повторил свою белиберду.

— Обожди, в бумажках посмотрю…

После минутного молчания в наушнике раздалось:

— Твою мать! Вы что раньше на связь выйти не могли? Вы поворот проехали!

— Извини. Тут, вообще-то, кругом немцы, так что по рации особенно не поболтаешь…

— Черт с этим! Вы давно Свободу проехали?

— Да с километр уже… — протянул Бродяга.

— Значит так… Километра через четыре, сразу после леска будет поворот на пять часов по основной сетке. Тропинка узкая, будьте внимательны, не пропустите… Ещё пара шагов по ней и пересечётесь с другой. По этой один шаг направо. В кустах вас встретят. Как понял?

— Понял хорошо. На подлёте свистну. Отбой.

После этого содержательного разговора я поднял двух бойцов, лежавших в секрете, и мы выдвинулись поближе к дороге. Выбрав позицию метрах в двадцати, мы залегли.

Примерно через полчаса Бродяга вышел на связь и сообщил, что он въехал в лес. По моим прикидкам их мотоцикл должен был поравняться с нами минут через десять-пятнадцать. Контрольное время уже давно вышло, когда я увидел ползущий по дороге грузовик. В лёгкой панике я нажал тангенту и спросил:

— Бродяга, здесь Арт! Бундеса на грузовике мимо вас не проезжали? И где вы, черт возьми?

— Спокойно Тоха. Это мы. Сейчас остановимся, — и со смешком добавил бессмертную фразу из старого фильма. — Махнулись не глядя!

Блин! Сашины заходы меня когда-нибудь до инфаркта доведут! Если немцы, раньше не угрохают, конечно… Ну что, скажите, пожалуйста, мешало ему сообщить, что они не на трёх колесах теперь, а на четырёх, а? А то ведь могли и гранату под колёса получить!

Примерно в таком духе я и высказался, когда грузовик съехал в лес, и из кабины вылезли довольные собой и жизнью мужики.

— Тсс! — приложил палец к своим губам Люк. — Ну что ты собачишься? Забыли, чесслово, забыли.

А Шура, не обращая на моё ворчание никакого внимания, уже давал ЦеУ бойцам:

— Так, вон те ветки… Да, да, еловые, взяли и бегом к дороге — следы, где мы съехали в лес, разметите. Да не халтурьте — метров на двадцать в ту сторону, откуда мы приехали, пройдитесь, — и повернулся ко мне. — Ну что ты, Тоха? Не рад нас видеть?

— Рад, — буркнул я, — оттого в два раза обиднее было бы засандалить вам гранату в машину…

— Ну, прости нас грешных… — и Шура состроил на лице жалостливую мину.

— Ладно, проехали. Как сеанс? Чего так долго? Что за колёса? — высыпал я на них порцию вопросов.

— Неплохо, но можно было и лучше… — неопределённо ответил Бродяга, а Люк саркастически хмыкнул.

— Четыре часа колупались, ну… нас и зажали. Пришлось уходить с шумом и песнями, а заодно и транспортом разжились.

— А что фрицы?

— Точно не считали, но с десяток поцарапали основательно, а четверых — так даже до крови. Ладно, давай архаровцев своих зови, а то они дорогу аж до Минска подметут. По дороге к базе подробнее расскажу.

— Я не могу. Я — в карауле. Так что вы двигайте, а мы ещё посторожим.

«Начальнику сектора IV Е5 штурмбаннфюреру СС и криминальдиректору Вальтеру Кубицки.

Срочно. Секретно.

За истёкшие четверо суток в зоне ответственности моей команды активности, которую можно отнести к группе «Медведь», отмечено не было.

Из нескольких эпизодов диверсионной и прочей подрывной деятельности противника, имевших место в последние дни, хочу отметить следующие:

1. Диверсия и нападение на патруль севернее Радошковичей.

2. Зафиксированную радиостанцию противника юго-западнее д. Гойжево.

3. Взрыв склада нефтепродуктов южнее Ракова.

Наибольший интерес с точки зрения поисков группы «Медведь» представляет фиксация и попытка захвата действующей радиостанции противника. При попытке захвата имело место боевое столкновение с силами противника. Рацию и радиста захватить не удалось.

Примерно в 6 часов 12 минут утра контрольный пункт пеленгации и контроля эфира Абверштелле 311 зафиксировал выход в эфир новой радиостанции противника с неизвестными позывными. На определение примерных координат ушло около 20 минут, что соответствует нормативам. После чего сотрудники Абвера сообщили по телефону в нашу айнзацкоманду и в отдел гехеймефельдполицай 9-ой армии. Одновременно с этим были задействованы передвижные пеленгаторы для уточнения координат.

Поскольку первоначальные координаты радиостанции находились в зоне нахождения окружённых частей русских, то дежурный сотрудник ГФП не отреагировал своевременно — первая команда на захват радиостанции была отдана около 8 часов утра.

Наша служба отреагировала своевременно, но, в силу того, что большинство сотрудников и приданных подразделений в настоящее время находятся в поиске на местности, то на согласование вопроса о предоставлении армейским командованием необходимого наряда сил и средств ушло около получаса.

Учитывая то обстоятельство, что в результате недавних диверсий, все дороги ведущие из Минска в нужном направлении запружены нашими войсками и колоннами снабжения, а у мостов и переправ стоят многокилометровые заторы, наша группа столкнулась с большими трудностями при выдвижении в район действия. Поэтому в 8.42 минуты я связался с нашим подразделением в Радошковичах (ближайшим крупным н/п. в районе выхода радиостанции в эфир) и отдал приказ на захват радиостанции шарфюреру Зоммелю, посоветовав при этом задействовать также и сотрудников ГФП. К этому времени пункты пеленгации сообщили уточнённые координаты радиостанции, которая всё ещё продолжала передачу.

Шарфюрер Зоммель во главе приданого стрелкового взвода выехал в указанный район из Радошковичей в 9 часов 07 минут. Также в этот район убыла и оперативная группа ГФП в составе 12 человек возглавляемая фельдполицайсекретарём Фильшем.

Из-за упоминавшихся выше проблем с движением и удалённости района от Радошковичей группы прибыли на место в 10.17.

Прибыв на место, обе группы приступили к прочёсыванию лесного массива и осмотру расположенных на местности хозяйственных построек. Буквально через несколько минут группы попали в засаду, организованную силами, как минимум взвода. Причём противник произвёл предварительное минирование местности. Поскольку и шарфюрер Зоммель и фельдполицайсекретарь Фильш во время нападения погибли, то я основываюсь на рапорте заместителя Фильша фельдполицайассистанта Буша. (Копия рапорта прилагается.)

Он оценивает засаду как «очень хорошо организованную», а минирование местности — «виртуозным». Так при взрыве фугаса, оставленного в одной из хозяйственных построек противником, погибли 3 военнослужащих и были ранены 2 военнослужащих и один сотрудник ГФП.

Во время боестолкновения часть сил противник направил на захват автотранспортных средств оперативных групп. Несмотря на то, что эта попытка была отбита с большими потерями для противника, русским удалось захватить один из грузовиков, предназначенный для транспортировки раненых и скрыться на нём. Как свидетельствуют все очевидцы, грузовик скрылся в глубине лесного массива, являющегося частью так называемой Налибокской пущи, где сейчас в окружении находятся около 20 дивизий противника. В силу этого преследовать похитителей не представлялось возможным, тем более что наши сотрудники и так находились под сильным огневым воздействием противника.

На основании вышеизложенных фактов могу предположить, что зафиксированная рация имеет отношение к окружённой группировке войск русских. И, была использована для организации прорыва кольца окружения. В пользу этой версии также говорят следующие факты:

1. Группа «Медведь» до этого не использовала радиосвязь

2. Район выхода в эфир находится в зоне возможного действия окружённых частей противника, а предположение, что группа, выполняющая специальное задание, подвергнет себя риску попасть под зачистку при ликвидации «котла», весьма спорно.

3. Низкая квалификация радиста. Согласно анализу, проведённому специалистами СД и Абвера, радист не очень уверенно работает на ключе, что указывает на его неопытность. (Заключение экспертов и записи передачи прилагаются.)

4. Длительность передачи. 4 часа 37 минут 42 секунды — зафиксированное время передачи. Для профессионалов это недопустимо много.

О других эпизодах.

Диверсия на мосту и нападение на патрульную группу 70-го охранного полка севернее Радошковичей по почерку совершенно не похожи на действия группы «Медведь». Из рапорта командира патрульной группы фельдфебеля Мойзера (копия прилагается) очевидно, что диверсия совершена, скорее всего, военнослужащими РККА, прорывающимися из окружения. Недостаточность вооружения, как и примитивность средств совершения диверсии ясно указывают на это.

Взрыв на полевом складе горюче-смазочных материалов можно объяснить множеством причин, начиная от халатности персонала и заканчивая диверсионными «закладками» русских. К тому же, из-за продолжающегося до сих пор пожара следственные действия на складе не проводились.

Основным же пунктом не позволяющим приписать вышеприведённые эпизоды к действиям одной РДГ противника является то, что все три эпизода произошли с крайне небольшим разрывом по времени, но на значительном удалении друг от друга.

1. Взрыв и пожар на складе ГСМ — 0.20 19-го июля в 5 километрах западнее Ракова.

2. Работа радиостанции и засада на группу захвата — 6.00–11.00 того же дня в 20 километрах западнее Радошковичей.

3. Диверсия на мосту — примерно 20.00 19-го июля в 4 километрах севернее Радошковичей.

То есть, между крайними точками — более 50 километров и очень маловероятно, что это расстояние можно преодолеть за 20 часов, скрытно перемещаясь в зоне дислокации наших войск, подготавливая и совершая при этом диверсии.

20.07.1941 г.

Начальник оперативной группы YYY оберштурмфюрер СС Бойке.

Глава 3

19.07.1941. Москва, улица Дзержинского, дом 2.

— Борис Михайлович, безусловно ваша версия заслуживает пристального внимания, но до тех пор пока мы не получим подтверждение из других источников — это только разговоры. Кстати, когда следующий сеанс связи со «Странниками»?

— Послезавтра вечером.

— Они запрашивали места расположения военных складов уровня выше дивизионного, как считаете, стоит им передавать такую информацию?

— Отчего же нет? Даже если это, паче нашего чаяния, немцы, то вреда всё одно — никакого. А если всё же наши, то может весьма интересное дело выгореть…

— Значит, к послезавтрему соберите данные и передайте. Ещё один вопрос, — и старший майор зашелестел листами. — Вот: «Согласно штатным расписаниям одна немецкая дивизия равна 1,5–1,75 дивизии РККА.» Что это значит? Отправьте запрос.

— Слушаюсь, товарищ старший майор.

— Можете идти.

Сменившись с поста, я торопливо, всухомятку, отобедал. Как сокрушённо сказал Несвидов, подавая мне несколько бутербродов с салом и колбасой:

— Товарищ майор огонь разводить не велел, а на примусах ваших, — имея в виду туристические газовые горелки, имевшиеся у нас в количестве четырёх штук, — такую ораву накормить — хлопотно.

Употребив вкуснейшие натурпродукты, и запив их холодным чаем, я направился к «штабу», разузнать про планы командования. Уже метров с пяти я услышал, как командиры о чём-то спорят, поэтому я издалека спросил:

— Товарищ майор, к вам можно?

— Да. Заходи.

На давешней «веранде» собралась практически вся верхушка группы: Саша, Фермер, Люк и Тотен. Никого из пленных я не увидел, и поэтому сразу же спросил:

— А майор с прочими где? Неужто в расход пустили?

Командир досадливо махнул рукой в сторону Алика:

— Нет ещё. Вон, кореш твой против, предлагает для махинаций всяких его использовать. Хорошо, что ты пришёл — сейчас нам про старосту твоего подробно расскажешь. Что там с колхозником этим про зерно придумали?

Я повторил предложение Акимыча.

— Ну, что скажете? — спросил Фермер собравшихся.

Люк пожал плечами, дескать: «мне всё равно», а вот Бродяга потёр заросшую щёку и разразился речью:

— А что? Можно интересную комбинацию провернуть… Только полицаев мы трогать не будем. Пустим поиски по ложному следу, да и мозги местным немцам серьёзно припудрим.

— Это как? — поинтересовался командир.

— А так. Через пару часов приедем на машинах трофейных, а старосту попросим подводы подогнать, и изымем по расписке зерно.

— Да на хрена нам это зерно сдалось? — раздражённо спросил Шура-Раз.

— Сань, тут не в зерне дело… Вот, прикинь — в районе пропал довольно крупный чин, что немцы делать будут? Правильно — лес прочёсывать. А оно нам надо? А так смотри: днём коровам хвосты крутил, вечером зерно выгребал, так что тут он, рядом. Может, где на хуторе загулял с селянками? При любом раскладе фору нам в сутки выцыганим. Да и бумажками старосту этого прикроем.

— Хмм, а бумажки кто писать-то будет, ты что ли?

— Тотен. — и повернувшись к Алику, Бродяга спросил, — Сможешь на смеси немецкого с тарабарским русским на бланке ксиву состряпать?

— Именно что состряпать… На большее, боюсь, меня не хватит, — ответил тот.

— Извините, что сокрушаю ваши мечты, — прервал я их, — но для начала надо убедиться, что у старосты есть на чём товар вывозить, а то ему же ещё коров надо куда-то деть. То, что я предложил с зерном, пока — не более чем смутная идея. Может, я и поторопился.

— Вот, уже более разумный подход, — одобрил меня Фермер, — А то прилетел, глаза горят… Вперёд, вперёд… А тут всё взвесить надо.

— Ага, а пленный что сказал?

— Если ты про майора, то — много всякого. И бумаги у него интересные в портфеле нашлись.

— Это набор так помог?

— И набор тоже… Знаешь, сколько немцев с нами соседствуют?

— Откуда, командир?

— Взвод в Старом Селе…

— А может мы их того…? — перебил я командира

— Ты дослушай вначале, торопыга! — разозлился Саша, — И пехотная дивизия в десяти километрах, а это значит, что немцы здесь практически в каждой деревне стоят! А ты — «того», «того»…

— Точно, мы, когда к вам ехали — видели, — подтвердил слова командира Люк.

— А что здесь дивизии делать-то? — опешил я.

— Как что? Окружение держат, ну и зачистками занимаются.

Услышанное меня весьма огорчило, но я всё равно задал давно волновавший меня вопрос:

— А интендант тоже из этой дивизии?

— Нет, он начальник какого-то там отдела в службе снабжения девятой армии, — вместо командира ответил мне Тотен. — Короче, шляется по округе и думает, чем бы зольдатиков накормить.

— То есть он не местный? И, соответственно, его нескоро хватятся?

— Вроде того…

Полученная информация требовала времени на усвоение, и я закурил, усевшись по-турецки в углу.

— О, Сань, гляди, очередное коварство замысливает! — подначил меня Люк, обращаясь непонятно к кому, поскольку в штабе присутствовали все три Саши, если считать и его самого.

Я буркнул что-то типа «отстаньте» и, не обращая внимание на смешки соратников, продолжил свои размышления. «Так, а ведь Бродяга прав… Нам не шуметь надо, а немцев путать и пугать до потери пульса. Чтобы у них сложилось ощущение полной нелогичности того, что мы делаем. Вот одинокий взвод стоит в стороне от торных дорог, но его никто и пальцем не тронул, а вот штаб дивизии — весь защищенный такой, но в нём одни мёртвые… И тишинаааа»

Я поделился своей идей с товарищами.

После нескольких секунд обдумывания Люк хмыкнул: «Ну вот, я же говорил!» — и показал мне большой палец, Бродяга одобрительно покачал головой, а вот командир глубоко задумался.

Пару минут, что ребята, перешучиваясь, обсуждали мою идею, Саша молчал, потом сплюнул на землю:

— А ну, ша! — скомандовал он негромко. — Идея правильная, но подготовки требует. Ты уже поел? — спросил он меня и, после утвердительного кивка продолжил, — Тогда вместе с Бухгалтером — на мотоцикл и в деревню. Выясните у старосты, готов он к акции сегодня, или лучше на завтра перенесём. Ты, — командир мотнул головой в сторону Люка, — берешь пару бойцов порезвее и к Старому селу — посмотрите, как соседи наши гансоватые живут. Ну а мы с тобой, — это уже Бродяге, — планированием займёмся. Всем всё понятно? Тогда разбежались.

Уходя на поиски Трошина, я услышал, как Саня просит Тотена привести пленного майора.

***

«Похоже, это уже стало традицией, — думал я, когда мы со Славой неспешно ехали на мотоцикле к хутору, — Саня явно меня с Трошиным «спаривает». Хотя партнёр из Славы не самый плохой: сообразительный, въедливый, да и опыта ему не занимать. Мне есть чему поучиться, тем более что я в реалиях местных ни в зуб ногой».

Мы уже выехали из леса, когда впереди на дороге я увидел нескольких коров.

— Что за чёрт? — ругнулся за моей спиной Трошин и, держась за рукоять, встал, на подножке, — Антон, я ни одного человека не вижу.

— Наверное, погонщик звук мотора услышал и спрятался, — сообразил я. — Круто им Акимыч хвосты накрутил, вон, как прокола опасаются.

— Акимыч — это староста местный, да?

— Так точно.

Пока мы соображали, что к чему, расстояние до коров сократилось до какой-то сотни метров. Я собрался, было, объехать мини-стадо, но заметил, что обочины в этом месте, как назло отсутствуют, а придорожные канавы глубоки. Остановив мотоцикл, я в полголоса спросил напарника:

— Слав, что делать будем?

Тот молча соскочил с «железного коня» и с решительным видом направился к животным.

— Sprechen Sie Deutsch! — крикнул я ему в спину, подумав о том, что если он начнёт гонять бурёнок родными матюками, то вся наша конспирация пойдёт псу под хвост.

Слава же отмахнувшись от меня, как от докучливой мухи, сунул в рот пальцы и свистнул.

«Ёшкин кот!» — хоть нас и разделяло больше десяти метров, мощь его свиста впечатляла!

Коровы были, как видно, того же мнения, так как они рванули с места в галоп и вскоре только клубы пыли оседали на том месте, где несколько мгновений назад толклись шесть бурёнок.

«Силён!» — только и подумал я. Нет, свистеть, конечно, я умел, но вот так: сильно и резко, переходя в сверлящий мозг ультразвук — нет. И только я собрался сказать герою о произведённом на меня впечатлении, как взгляд мой случайно зацепился за валяющийся на левой обочине картуз. Я слез с мотоцикла и рукой показал Трошину на находку.

Слава мгновенно развернулся в сторону предполагаемой угрозы, вскидывая к груди автомат.

— Reg dich nicht auf![3] — успокоил я его по-немецки.

Возможно, он не понял слов, но понял смысл, поскольку несколько расслабился, хоть автомат и не опустил. Я же, продолжая игры в конспирацию, громко рявкнул:

— Halt! Zuruck![4]

И, словно по моей команде в высокой траве что-то зашуршало. Ухмыльнувшись и подмигнув Трошину, я, намеренно коверкая язык, крикнул:

— Стоят! Стреляйт!

В траве кто-то ойкнул, и метрах в тридцати от нас поднялась невысокая фигура.

«Мальчишка, что ли стадо гнал?» — подумал я и скомандовал:

— Komm her! Суда! — сопроводив команду недвусмысленным жестом.

Тут слышу, Слава мне шепчет:

— Антон, кажись девка…

Пригляделся, и верно — хоть на погонщике и надета хламида какая-то, но абрис фигуры уж больно характерный…

— И что? — говорю, — Отпустим что ли? Так легенда посыплется… Давай, хоть до деревни отконвоируем.

Через минуту «кавказская пленница» выбралась на дорогу. «А ничего так!» — отметил я про себя. Даже заношенный донельзя пиджак, несуразные штаны и перепачканное пылью лицо не могли скрыть недетской привлекательности «пастушка». Слава стоял с идиотской улыбкой, рассматривая это диво-дивное.

— Idiot! Setzen Sie sich auf das Motorrad![5] — вывел я его из состояния прострации и поманил нашего «пленника», — Komm her! Суда.

А ведь страшно девчонке, волосы, очевидно до этого спрятанные под картузом, растрепались и теперь непослушными прядями обрамляли красивое, с очень правильными чертами лицо. Прямой, почти греческий нос (почти — это потому, что на мой вкус, у античных богинь носы великоваты), плотно сжатые губы — красотка, ну что тут скажешь!

— Setzen Sie sich auf dem Beiwagen! — и я рукой показал на коляску. — Schnell![6]

То ли девушка понимала немецкий, а может, мои жесты были достаточно красноречивы, но мою команду она выполнила правильно и, понурившись, направилась к коляске.

— Bitte! — и Слава протянул ей потерянный картуз.

«Вот что галантность с людями творит! Даже по-немецки заговорил», — подумал я, садясь в седло.

***

Всю дорогу до села нам с Вячеславом пришлось молчать, причём, если Трошин беззастенчиво пялился на девушку, я себе такого позволить не мог — дорога была та ещё. Поэтому, въезжая на двор к Акимычу я испытал нешуточное облегчение.

На звук мотора на крыльцо вышел хозяин и «повелитель окрестных земель». Судя по его несколько заморенному виду, побегать ему пришлось изрядно. Но для себя старался, не для дяди. В начале, не разобравшись, он скорчил скорбную мину, явно готовясь вешать немцам на уши «лапшу домашнего приготовления», но, узнав меня, посветлел лицом и с радостной улыбкой поспешил навстречу.

Опасаясь, подобно Штирлицу, провала, я приложил палец к губам, предлагая старосте потерпеть с разговорами до того момента, как мы останемся одни. Однако, как известно, умного учить — только портить…

— Доброго вам вечера, господа офицеры! — лучезарно улыбаясь, начал староста, — Племяшку мою встретили? Ой, спасибо, что до дому подвезли!

Судя по лицу «племяшки», подобное поведение Акимыча ей было не по нраву.

— Nicht verstehen! — подыграл я старосте. — Wer ist sie? — и я, соскочив с мотоцикла, показал рукой на «пленницу».

— Я ж и говорю — племяшка моя. Аусвайс в доме. Папирен в доме. Комм, комм, — и он сделал приглашающий жест в сторону хаты, не преминув при этом заговорщицки подмигнуть мне.

— Buchhalter bleib hier! — приказал я Трошину, а сам направился вслед за старостой.

Войдя в дом, я уж было собрался начать разговор, но заметил в комнате одну из тех женщин, что видел тут утром.

— Вы Таньку-то не стесняйтесь, товарищ сержант… — пришёл мне на выручку Акимыч, — Она знает… — и добавил, обращаясь уже к женщине, — Давай, ещё две тарелки на стол, и на двор сходи, Маринку-дуру в сарай отведи, чтоб всё как взаправду было.

— А что ж в сарай, Акимыч? — всплеснула руками Татьяна.

— А шоб наука дуре была… Комсомолия безмозглая! Ни украсть, ни убежать… Да и поговорить нам по-мущщински надо.

Тарелки появились на столе словно по волшебству, а уже секунд через десять, не больше, за Татьяной захлопнулась входная дверь.

— Вы присаживайтесь, товарищ сержант, повечеряем.

Я не заставил себя долго упрашивать.

— А? — и я вопросительно посмотрел на дверь.

— За Татьяну не бойтесь — кремень-баба! Да и интерес у неё личный.

— Какой же? — спросил я, подвигая к себе тарелку с салом, и сделал знак вошедшему в этот момент Трошину, чтобы тот присоединялся к трапезе.

— Дак у неё муж-то большой чин в Красной Армии. Комиссар дивизии цельной! Так что, прячу я её. Да вот, вишь, дочка подвела её. Одно слово — городская.

— Понятно… — сказал я с набитым ртом. — Семён Акимыч, а ты сам, похоже, не здешний. Откуда будешь?

— По говору узнали? Ну да, ну да… Я ещё поутру понял, что вы человек серьёзный…

— Ты давай, дифирамбы мне не пой, а отвечай, — прервал я старосту.

— Из-под Звенигорода я… — ответил он. — Как в тридцать шестом освободился с поселения, так, сами понимаете…

Ну да, поражение в правах… Понятно, что в родные места ему возврата не было.

— А что в Сибири-то не остался?

— Климат не понравился… — нехотя буркнул Акимыч и постарался перевести разговор на другую тему, — Вы по делу ко мне приехали или так, на огонёк заглянули?

— Ох, и хитёр ты, господин с т а р о с т а… — я голосом выделил последнее слово, — По делу, конечно. Как там бурёнки поживают?

— Хорошо поживают, кабы не безрукие некоторые.

Надо сказать, что меня весьма заинтересовала манера Акимыча без запинки произносить «вумные» слова и при этом уснащать свою речь всякими «кабы» и «дык». Непрост Соломин, ох не прост!

— А что безрукие? — внезапно спросил сосредоточенно жевавший до этого момента Трошин.

Семён Акимыч внимательно посмотрел на Славу, будто оценивая, имеет ли смысл отвечать непойми кому, и, видимо, удовлетворившись увиденным, сказал:

— Ну, три десятка мы уже пристроили. В ночи ещё за десятком издаля придут. А этих Маринка должна была в Богиновку отвести, да вот не справилась, косорукая.

Судя по выражению лица, Слава был в корне не согласен с такой оценкой нашей пленницы.

— Вы как её споймали? — между тем продолжал староста.

— Да она, как мотоцикл услышала, стадо бросила и в поле спряталась, да кепку на дороге обронила, — развёрнуто объяснил я.

— Тьфу ты ну-ты… комсомолия…

— Ладно, не о том сейчас речь, Акимыч, — перебил я старосту. — Я про зерно буду речь вести.

— Про зерно? Я весь во внимании.

— Налёт мы устраивать не будем… — медленно и, как мне казалось, веско, сказал я. Лицо старосты оставалось спокойным, только уголок рта дрогнул.

— Мы с вами поступим тоньше и хитрее… — брови моего визави вопросительно поднялись. — Я не думаю, что у вас достаточно транспорта для вывоза всего зерна, поэтому мы напишем вам накладные от лица немецкого командования. Как вам идея?

Семён Акимыч кашлянул… Затем хмыкнул. Почесал в задумчивости нос. И, наконец, ответил:

— Хитро придумано, товарищ сержант. А вот позвольте спросить, мне самому с полицейскими общаться придётся? — речь его с каждой новой фразой становилась всё культурней и культурней.

— Ну, прикрытие мы вам обеспечим. И, скажем так, силовую поддержку — тоже.

— Однако вы тонко играете… — и он замялся, пытаясь вспомнить, как меня зовут.

«Ну да, я же ему утром не представился!» — сообразил я и подсказал:

— Алексей Игнатьевич…

— Ну да, Алексей Игнатьевич, а на документы ваши я могу взглянуть?

Тут внезапно его перебил Трошин:

— Отец, мне кажется, ты не совсем понимаешь, зачем мы к тебе пришли? Ты не на базаре и не батраков нанимаешь!

Акимыч пристально посмотрел Бухгалтеру в глаза:

— Всё я понимаю… Но это я здесь останусь шеей и головой рисковать, а вы — фьють и нету! Так что гарантии мне нужны.

Ситуация складывалась патовая, можно было, конечно, сгонять за Дымовским удостоверением, но это — потеря темпа, да и идти на поводу у старосты не хотелось. Надо было брать быка за рога.

— Семён Акимович, у вас в гимназии по истории, какая оценка была?

— С чего это вы взяли…

— Давайте не будем друг другу голову морочить! — перебил я его. — Вы всё правильно обрисовали и поняли. Мы можем сейчас просто встать, и, громко разговаривая по-русски просто уехать. Так? И кому в таком случае будет солоно? Я думаю, что не нам… Однако, если вы не обратили внимание, мы предпочли с вами договориться, а не давить сразу докУментами, — я нарочно исковеркал слово, — и стволами. Так что давайте сотрудничать… А ваше прошлое мне, по правде говоря, совершенно не интересно…

Староста тяжело вздохнул, посмотрел на свои руки, затем на меня. Вздохнул ещё раз.

— Я согласен. Банкуйте.

«Хм, сдаётся мне, что кроме гимназии у него за плечами ещё и военное училище»… — не совсем к месту подумал я.

— Вы пока, Семён Акимович, с транспортом определитесь, ну и со скотом партию доиграйте. Ведь, прежде чем к абриколям[7] переходить, клапштос освоить неплохо бы. Так? — решил проверить я свои догадки. Если память мне не изменяет, царские офицеры бильярд любили и понимали.

В ответ на мою тираду Акимыч неожиданно улыбнулся и сказал:

— А интересно с вами было бы сыграть, т о в а р и щ сержант!

— После победы сыграем!

Староста кивнул и спросил:

— Так когда вас снова ждать?

— День-два, — ответил я, как мы договаривались с командиром и Бродягой.

Перед нашим отъездом на хутор верхушка отряда посовещалась в узком кругу и решила немного подождать с «острыми» акциями, тем более что у нас имелось ещё несколько дел в округе, причём дел — требовавших тишины и покоя.

— Ну и хорошо, у нас времени больше на подготовку будет… — и совершенно неожиданно добавил, — А Маринку с собой не заберёте?

У Трошина даже челюсть от удивления отпала, да и я, признаться, немного опешил:

— То есть?

— А то и есть — возьмите её в отряд. А то пропадёт девка тут. Понимаешь, сержант, — спина у неё не гнётся, непривычна она спину гнуть и кланяться. Как есть пропадёт…

— Ну… Акимыч, мы же — боевая группа… Нам женщина — только помеха…

Соломин пристально посмотрел мне в глаза:

— Алексей… Игнатьевич, вот ответь мне старому, ты по званию кто?

— Как кто? Сержант НКВД, — ответил я в соответствии с легендой.

— Сержант — это же вроде унтера по-старому, верно?

— Да.

— А вот непохож ты на унтера — образованный больно.

— Если на армейские звания переводить — это старший лейтенант, ну а на «старые деньги» — штабс…

— Да хоть прапорщик! Всё одно — офицер… командир то есть… Забери Маринку!

— Да куда я её дену-то?!

— Да ты не сомневайся, она и санитаркой может быть и стрелять умеет. Сам посуди — дочь офицера!

— Какого офицера? — не понял я.

— Она же Татьяны дочь, и отец у неё, соответственно, полковник, то есть полковой комиссар Евграшин. Сам подумай, что немцы с ней сделают, если прознают?

— Ну, прям-таки…

— Ты что, думаешь, я не знаю? — перебил меня Соломин. — Да нам на второй день они приказ зачитывали. Собрали всех в Старом у правления и так и сказали, чтобы комиссаров и комиссарских прихвостней выдавали, ну и жидов — тоже.

Тут в разговор, сверкая взором, вступил Трошин:

— Ан… Алексей, давай возьмём! Верно же староста говорит!

— Боец Трошин… — начал я, но, поняв, что на официозе тут не «съедешь», поменял тональность, — Слава, сам понимать должен — не я тут решаю. Была бы моя воля — женский комсомольский батальон сформировал бы… И тебя командиром поставил! — напоследок подколол я разошедшегося Бухгалтера.

Слава замолчал, но продолжил сверлить меня взглядом.

— А вы, Семён Акимович, не волнуйтесь, я командованию передам свои соображения. Ну а вы пока к акции готовьтесь, — и я полез из-за стола.

«От Советского Информбюро

Вечернее сообщение 20 июля

В течение 20 июля продолжались напряжённые бои на ПСКОВСКОМ, ПОЛОЦКО-НЕВЕЛЬСКОМ, СМОЛЕНСКОМ И НОВОГРАД-ВОЛЫНСКОМ направлениях. Каких-либо существенных изменений в положении войск на фронте не произошло.

В тылу немецких войск развернулись успешные действия партизан. Партизанские отряды наносят противнику серьезные потери.

Несмотря на неблагоприятные условия погоды, наша авиация продолжала действовать по уничтожению мотомехчастей противника и его авиации. По неполным данным, в течение первой половины дня 20 июля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 25 самолётов противника.

В Балтийском море наша авиация потопила один миноносец противника.»

Глава 4.

Мой доклад у командования восторга не вызвал, Шура-Раз так и сказал:

— На фига пыжился староста этот, если не готов ни хрена?

И, несмотря на мои возражения, что это — задел на будущее, наработка контактов и прочая подготовительная работа, сказал, чтобы я в ближайшие пару суток своими прожектами его не беспокоил. Мол, итак дел много.

После командирской отповеди вопрос о приёме в отряд Марины я, ясное дело, даже не поднимал. О чем и сказал Трошину, поджидавшему меня у «нашего» грузовика.

— Как же так, Антон? Ведь комсомолку-то взяли?

— Что, так девчонка понравилась? — подколол я боевого товарища, и очень удивился, когда услышал в ответ:

— Да, сильно!

— Вот это да, Слава! Влюбился что ли?

— Антон, ну как ты не понимаешь!? — с жаром ответил Трошин, — Ведь староста этот, Акимыч, он прав был — пропадёт девчонка! Она такая красивая… И гордая! Ты видел? Такая — ни за что спину перед немцами гнуть не станет! И прятаться не будет!

— Тщ-тщ, — постарался успокоить я его, — Да, девчонка — замечательная и всё такое… Но сам посуди, в лес её тащить смысл имеет? Мы тут что, на пикнике? Или на рыбалку выехали? Командир прав! Вот станешь командиром сам — бери к себе в отряд кого хочешь!

Трошин надулся и, не говоря ни слова, пошёл восвояси. Я же направился в сторону «медпункта».

***

Медпункт соорудили по образу и подобию «штаба», разница была в только чуть более низком потолке — поскольку Серёга, в отличие от двухметрового командира, росту среднего, да и большинство манипуляций с ранбольными предпочитает производить сидя, а не стоя.

Уже метров с десяти я услышал Дока, вещавшего что-то хорошо поставленным лекциями голосом. Подойдя ближе, я разобрал слова:

— … таким образом, первая и главная задача при оказании первой доврачебной помощи — остановить кровотечение и постараться провести профилактику шокового состояния. Если есть возможность, прежде чем эвакуировать пострадавшего постарайтесь определить характер ранения…

«Интересно, кого это он там учит с такой серьёзностью? Неужто Лидочку охмуряет?» — подумал я и вежливо «постучался»:

— Товарищ военврач, разрешите поприсутствовать на лекции? — и отодвинул полог в проходе.

«Ба! Вот это да!» — к моему удивлению, на занятиях присутствовала не только Лидочка, но и Юрин с Несвидовым и пара бойцов. Серёга скорчил недовольную мину:

— Товарищ старший лейтенант, обождите пока я закончу… И вообще — я сегодня только по записи принимаю.

— А где у вас регистратура находится? Или можно в порядке живой очереди?

Сергей подмигнул, сохраняя при этом недовольное выражение лица, и ответил:

— Через четверть часа зайдите, за товарищем будете, — и показал рукой на Несвидова. Тот всполошился, не понимая, а при чём тут он.

— Что вы, что вы, товарищ военврач, я не настаиваю, — шутливо извинился я и поторопился покинуть медпункт — всё-таки люди делом занимаются, а я просто заглянул к Серёже поболтать.

У Казачины меня тоже ждал облом — Ваня колдовал над какими-то микроскопическими, но явно опасными, приблудами, поскольку, когда я заглянул к нему под тент, он говорил ассистировавшему ему Кудряшову:

— Вот, Денис, смотри, если эта пластинка сдвинется — глазам моим писец придёт.

Дед Никто кивнул в ответ с очень серьёзным видом, и ещё крепче сжал фонарик, которым освещал складной столик.

Я тихонечко закрыл полог и отправился восвояси. «Вот, что за чёрт! Даже поговорить не с кем!» — подумал я, вспомнив, что Алик сейчас трудится переводчиком на очередном туре допросного марафона. Можно, конечно, было отправиться на боковую, но на часах ещё не было и девяти вечера, да и не устал я пока. Осознание собственной временной ненужности так меня огорчило, что я даже слегка испугался. Но, покопавшись немного в себе, я решил, что это, всё-таки, последствия утреннего нервного срыва. Видно действительно нервишки за последнюю неделю порядком поистрепались. «Решено, сегодня — у меня выходной!» — постановил я, и, достав из рюкзака плоскую бутылку с коньяком, «залёг на матрас», то есть удобно устроился под тентом натянутым у «круппа». Пригубив пару раз армянского, я вытянулся на спальном мешке и закурил. В голову лезли всякие невесёлые мысли вроде того, что «везение наше скоро кончится, и вот тогда…» Или о том, что наши булавочные уколы, по большому счёту, ничего не изменят… И прочая разная депрессивная хрень… Чтобы отвлечься от скорбных дум, я глубоко затянулся, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь хорошее.

«Вот я вернулся после ночной смены домой, а сынишка встречает меня стоя в своей кроватке… Улыбается, машет руками… Что-то лепечет… Вот мы с командой отмечаем Новый год в ирландском пабе… Ребята все весёлые, смеются, что-то кричат… Я потянулся поручкаться с только что пришедшим товарищем и зацепил рукой свечку… Ой, больно-то как!»

Открыв глаза, я затряс обожженной рукой — оказалось, что я задремал и сигарета, дотлев, обожгла мне пальцы. Такой сон обломался! Чертыхнувшись, я вылез из-под навеса.

— Антон, ты чего там ругаешься? — откуда-то сверху раздался голос Трошина.

— Да вот — нет мне в жизни счастья! Даже поспать в холодке не получается… — объяснил я ему.

Слава свесился с машины, на которой сидел:

— Это у тебя счастья нету? А мне что тогда говорить? Вы только послушайте про этого «несчастного»: командир госбезопасности, весь обласканный власть предержащими, красавец и умница…

— Э, ты чего распелся? Я тебе всё равно не дам! — грубой шуткой оборвал я дифирамбы в свой адрес.

— Чего не дашь? — не понял Трошин.

— А ничего не дам! Хотя… Могу в ухо дать от всей души… Хочешь?

Славка опасливо спрятался за бортом, и оттуда донеслось его издевательское бормотание:

— Дерётся как бог, но всё время не по делу…

— Или ты прекратишь, или я тебе гранату кину! Не трепи мне нервы, я — психический!

Правда, что удивительно, от беззлобного подтрунивания Славы на душе существенно полегчало.

— А ты чего там расселся? — спросил я его. — Поспал бы?

— А я про девушку ту, Марину, всё думаю. Как думаешь, может мне Александра Викторовича за неё попросить?

— Слав, а ты не влюбился часом?

Даже в полумраке вечернего леса было видно, как потемнели его щёки. Он отвернулся.

— Слав, ты чего? Или я прав?

— Да не знаю я, честное слово! Сам не могу понять, что со мной происходит!?

— Ну, если по симптомам судить, то только одно — то самое бредис влюблёнис. Не веришь? Можешь сам у военврача спросить — он тебе то же самое скажет.

Но поболтать о любви нам не удалось — запыхавшийся Кудряшов позвал меня к командиру.

***

В штабе меня встретили оба Саши: Бродяга молча протянул кружку с ароматным чаем, а Фермер пару секунд разглядывал меня, затем сказал:

— Всё, Тоха, кончились игрушки… Начинаем работать как взрослые!

— А что, мы детством всю эту неделю страдали? — спросил я.

— Так точно, детством. Никакого планирования… Так — беспорядочные, хоть и болезненные, укусы. Мы с Шурой тут помозговали, — кивок в сторону Бродяги, — и накидали программку…

— А от меня что требуется? Ну, кроме чёткого выполнения программы?

— Инициатива и консультации исторические! Вообще-то, мы с товарищем чекистом считаем, что уже пора создавать отряд нормальный. Как базу и прикрытие… Как считаешь, майор наш командование потянет?

— Тебя военная сторона интересует или человеческая?

— Про военную я и сам знаю, человеческая, конечно. Ты же с ним почти всё время трёшься…

— Потянет. Он — чуткий, да и опыта ему не занимать, тем более что за последние пару недель он инициативности и нешаблонности от нас нахватался по самое не балуйся…

— Ну и прекрасно, а то нам уже давно, помнишь, как в рекламе говорили? «Пора выйти из тени!» — и Шура весело подмигнул мне.

— А с планом познакомите?

— А как же! Только давай сначала на хутор смотаемся… Хочется нам на старосту твоего поближе посмотреть. А уж по результатам и план дошлифуем. А сейчас… Давай, поднимай Бухгалтера, Кудряшова и Юрина. И подготовьте интендантский тарантас.

— Слушаюсь, товарищ майор!

***

Третий раз за сутки подъезжая к хутору, я терзал себя размышлениями о том, что же там такое «недетское» придумали наши командиры: «Вроде воюем мы, по меркам сорок первого года, неплохо. Связь с нашими наладили. Немцам, как можем, пакостим. Чего ещё-то?»

Остановив мотоцикл перед воротами Акимыча, я требовательно бибикнул. Как по мановению волшебной палочки створки распахнулись, и сам хозяин вышел нам навстречу. Зарулив на двор, я выключил движок и, отправив Славу с Кудряшовым сторожить подходы к хутору, с удовольствием стал наблюдать за встречей «высокого начальства».

Первым с водительского места выбрался Бродяга, обряженный в форму немецкого унтер-офицера. Обойдя машину, он предупредительно открыл дверь пассажира и отступил на пару шагов в сторону. Наш командир был великолепен! Встав во весь свой немаленький рост, он вышел… нет, тут это слово не подходит! Он в ы д в и н у л с я из машины! Правда, с учётом того, что немец подходящих габаритов нам пока не попался, Шура был одет в простой мотоциклетный плащ, с прицепленными к нему майорскими погонами, но выправка кадрового военного вкупе с внушительными габаритами создавали необходимый образ высокого армейского начальства. Даже то, что из-под плаща выглядывали камуфляжные штаны, и высокие шнурованные бутсы вместо сапог нисколько не смущало командира. Небрежно козырнув старосте, Саша сделал приглашающий жест в сторону дома.

Слегка обалдевший Семён Акимович вздрогнул и бросился к дому, стараясь опередить важного гостя. Следом за ними пошёл и Бродяга.

Я же, нажав на тангенту, проверил связь с выносным постом:

— Арт вызывает Бухгалтера.

Спустя несколько секунд (ну ещё бы, как пользоваться «Алинкой» Славе объяснили дай бог полчаса назад) послышался ответ:

— Бухгалтер в канале. Всё в норме.

Успокоенный, я пошёл в дом.

Первое, что я заметил, было то, с каким подчёркнутым вниманием Акимыч слушал нашего командира. Только что по стойке смирно не стоял!

— Вы, товарищ Соломин, хорошенько всё обдумайте. Я вас не тороплю. Пяти минут хватит? — вещал Шура.

— Так точно, гос… товарищ майор! — и Акимыч действительно вытянулся по стойке «смирно»

— «Вольно», товарищ… — и Саша вопросительно посмотрел на старосту.

— Поручик Изюмского гусарского генерала Дорохова полка! — с некоторым вызовом отрапортовал Акимыч.

— Ну а я, — и Фермер на секунду задумался, — полковник Куропаткин, это — если по армейской табели считать. Командир партизанского соединения. Вы присаживайтесь… поручик. Разговор, долгим будет.

— Это что же, советская власть по стопам Дениса Васильевича решила пойти? — спросил староста, присаживаясь на лавку.

— И что в этом плохого? Война-то Отечественная… — ответил за командира Бродяга.

— А вы, стал быть комиссар?

— Это для вас пока не важно, — ушёл Шура-Два от прямого ответа, — Вы меня не стесняйтесь, говорите смело.

— Стал быть не комиссар — чекист… Или гэпэу?

— Вы, Степан Акимович, лучше бы не моей ведомственной принадлежностью интересовались, а о деле думали, а то три минуты уже прошли… — осадил Бродяга старого (хотя это как посмотреть!) вояку.

— А чего время-то тянуть? Согласен я!

— Вот так, прямо и согласны? — переспросил Фермер. — Даже если мы вас попросим немецкую комендатуру заминировать?

— А что же… И на это согласен! — рубанул староста. — Ежели уж вы, краснопёрые, полковника Давыдова вспомнили, да войну Отечественной назвали, стало быть — дело швах. А про тех скудоумных, что думают про то, дескать, германец свободу нам дать пришёл — мы тут с вами говорить не будем. Уж я германцев и в четырнадцатом и в восемнадцатом повидал, будьте покойны! Так что не за вас воевать буду, да не за политику какую. За Россию!

— Ну, вы, господин поручик и развоевались, право слово… — развёл руками командир. — А насчёт минирования я пошутил. И помоложе найдутся.

— А вы насчёт возраста не начинайте гос… товарищ полковник! Чекист ваш, — в третьем лице упомянул Акимыч Бродягу, — не сильно моложе меня, раба Божьего будет, а по лесам как молодой скачет. Знать не от хорошей жизни… Так что и я сгожусь…

Тут я заметил, что так и стою у входной двери, увлечённый разговором.

— Вы нам на в а ш е м месте нужнее! — отрезал командир. — С транспортом вопрос решили?

Акимыч, (хотя, правильнее было бы сказать, поручик Соломин, так изменился за несколько минут староста!) замялся. Потом прочистил горло:

— Гхм, только три подводы готовы. Больше не успели, товарищ полковник.

— Это сколько на них зерна влезет? Тонна? Больше?

— Пудов по сорок на каждую, — ответил староста

— Это почти две тонны, товарищ командир, — быстро сосчитал я в уме.

— Ну, ещё тонну в грузовик… А сколько в зернохранилище всего?

— Точно не скажу, но центнеров шестьдесят-семьдесят должно быть, если не растащили.

— Ну и не будем жадничать. Вам сколько времени нужно, чтобы транспорт подготовить?

— Так ведь ночь уже на дворе… — начал было Соломин.

— Стало быть, до утра отложим? Так?

— Полчаса, товарищ полковник! Через полчаса всё будет готово!

Внезапно в наушнике у меня зашипели помехи, и искажённый голос Трошина произнёс:

— … ас гости.

— Внимание! К нам, похоже, немцы едут! — громко прервал я говоривших, и тут же Трошину:

— Бухгалтер, Арт в канале! Подробности давай! И тангенту вначале нажимай, а потом говори!

После небольшой паузы в наушнике раздалось:

— Здесь Трошин. На южной дороге — две или три машины. Двигаются в нашем направлении. Как понял? Приём.

— Понял тебя хорошо. Точно к нам?

— Едут от леса, пока непонятно, свернут на хутор или нет…

— Понял тебя. Наблюдай.

Я быстро пересказал полученное сообщение командирам.

— Чёрт! Как не во время! — выругался Фермер. — Сколько там народу может быть?

— Может, пять человек, а может — и взвод, — немедленно ответил я.

— Да, как только узнать — сколько их там? Капитан, — обратился командир к Бродяге, — «глушак» у тебя с собой?

Тот кивнул. Командир же на пару секунд задумался.

— Командир, а, может, тишком уйдём? — спросил я.

— А как он, — кивок в сторону старосты, — будет объяснять, откуда у него на дворе интендантская машина взялась?

— Тоха, спроси — сколько до противника?

Я выполнил приказание и запросил Трошина.

— Семьсот, может шестьсот метров, — ответил Слава.

— Степан Акимович, нам потребуется ваша помощь.

— Слушаюсь, господин полковник!

— Как только мы уедем, будьте готовы рассказывать противнику, что это утренний интендант уехал. Куда да зачем — это вам неведомо. Ясно?

— Антон, — обратился Саня ко мне, — ты с ребятами прикрываешь наш отход. Но не высовывайтесь. Нам важнее сейчас скрытность, чем пара перерезанных глоток! — и, повернувшись к Бродяге, приказал. — Пошли капитан! Ты на мотоцикле, я — на машине.

Уже в дверях Бродяга, всё это время что-то негромко говоривший Соломину, достал из нагрудного кармана какой-то сложенный вчетверо листок бумаги и протянул его старосте.

На улице командир сразу сел в легковушку, а Бродяга оседлал мотоцикл. Пара секунд — и они практически синхронно запустили движки и выехали со двора. Я же связался с Трошиным:

— Бухгалтер, Арт в канале! Бугры отчалили, мы — прикрываем. Сиди спокойно и не высовывайся! Да, а где ты сейчас находишься?

— Арт, здесь Бухгалтер. Не понял тебя. Я — у второго большого сарая к югу от дома.

«Да, Славу надо ещё подучить, как шифровать переговоры по радио…» — и с этой мыслью я перелез через забор.

***

Ночные гости подъехали к дому старосты только минут через пятнадцать, когда командиры наши уже почти доехали до леса, а я уже встретился с Трошиным и Кудряшовым и мы втроём уютно расположились вокруг объекта. Время уже было к полуночи, так что заметить нас, лежавших в высокой траве в тени хозяйственных построек метрах в двадцати-тридцати от забора, без прибора ночного видения было проблематично. Немцы прибыли на двух трёхтонных грузовиках, но во двор заезжать не стали, остановившись на единственной короткой улице хутора. Несколько человек вылезли из машин и требовательно постучали в ворота Акимыча. За те несколько минут, что отделяли наш уход от прибытия немцев, хитрый староста не только запер ворота, но и успел вернуться в дом. Что-то ворча себе под нос, он подошёл к воротам и громко спросил:

— Кто там?

Негромкий ответ на немецком я не разобрал. Затем у ворот на несколько десятков секунд зажёгся фонарик — очевидно, немцы проверяли у Акимыча документы. Затем послышался шум открываемых створок.

«Ага, на постой определились!» — догадался я. Из-за темноты определить точное количество приехавших было сложно, но, судя по голосам и шуму, было их около десятка.

Возня на подворье продолжалась около четверти часа, наконец, выставив двух часовых и отправив старосту в погреб за едой, немцы несколько угомонились. Из открытого окна избы доносились голоса, бряканье кухонной утвари и посуды. Изредка — раскаты смеха.

Акимыч возился с замком на двери одного из сараев метрах в пятнадцати от того места, где я лежал. Вдруг, сквозь приглушённые матюки и ворчание я разобрал, что староста обращается ко мне:

— Сержант, а сержант… Ты здесь? Семеро их… Семеро… Я в сараюшке спать лягу. Прогнали, ироды! Мать их за ногу и об забор!

— Тссс, Акимыч, здесь мы… — тихо, так, чтобы не слышали часовые, успокоил я его. Ты в этом сарае спать будешь? Если да, то потерпи немного — через несколько минут поговорим! — и я пополз в темноту.

Удалившись от дома метров на сто, я связался по рации с командиром и обрисовал ситуацию. Возможность разжиться парой грузовиков и пощипать немцев раззадорила Фермера, и после недолгих размышлений он велел нам ждать подмогу, а пока более подробно разведать обстановку.

***

Через сорок минут к нам подтянулся сам командир в сопровождении Люка и Тотена. Посовещавшись пару минут и предупредив по рации Трошина, мы поползли к дому.

Часового у машин снял лично командир — так сказать, мастер-класс. Несмотря на его внушительные габариты, никто даже не заметил, как Саша подобрался к фрицу. Чуть слышное шуршание — и вот Фермер уже выходит из-за грузовика, демонстративно отряхивая ладони.

Люк «исполнил» часового на крыльце. Дождавшись, когда скучающий солдат остановился у угла дома, Саня напрыгнул на него и, зажав ладонью рот, вогнал нож под подбородок.

Пока мы ждали подмогу, я ухитрился переговорить с Акимычем и узнал, что двери в доме хорошо смазаны, а вот половицы, особенно в комнате, скрипят.

«Штурмовая» тройка собралась у крыльца. Фермер подаёт команду, легонько хлопнув меня по плечу. Распахиваю дверь, и Люк с командиром проскальзывают внутрь. Теперь уже Люк открывает дверь, а мы с командиром входим в комнату.

В лунном свете вижу двух немцев, спящих на полу в полутора метрах от двери. Ещё двое расположились на лавках, а один — занял кровать хозяина дома. Явно командир.

Фермер жестами показал, чтобы я занялся лежащими на полу, а Люк — парой на лавках.

Как только половица скрипнула под ногами метнувшегося мимо меня Люка, я подскочил к спящим и от души «пробил пенальти» их головами. Со стороны Люка донеслись приглушённые хрипы и весьма неприятные булькающие звуки. Развернувшись, я увидел как командир стаскивает с кровати немца и глушит его своим немаленьким кулаком.

Всё, дело сделано!

Я вышел на крыльцо:

— Парни, хорош прятаться! Давайте сюда! Да, и Семёна Акимовича позовите!

Окинув взглядом окрестности, я собрался вернуться в дом, но тут открылась дверь и выглянувший Фермер спросил:

— Тох, а почему ты их всего лишь вырубил, а не уделал вчистую?

От неожиданности вопроса я даже растерялся.

— Ну, зато форма кровью не испачкалась… — брякнул я первую пришедшую в голову отмазку.

— Угу, а в следующий раз что, поцелуями взасос их душить будешь? Давай, «чистодел», заходи.

В доме всё было вполне пристойно: трое пленных аккуратно лежали в одном углу, а убитые — в другом.

— Давай, раздевай их по-быстрому, — приказал мне Фермер.

— Зачем? — удивился я.

— Точно! Это же у «т в о и х» шкурка непопорчена… Их и раздевай!

Пока я, матерясь про себя, ворочал немаленьких фрицев, стаскивая с них форму, в дом пришёл староста.

— Ну что, поручик, вот и транспорт теперь есть, — поприветствовал его наш командир, — к утру грузчики… в штатском подтянутся, тогда и поедем за хлебом.

Соломин шутку, по вполне понятным причинам, не понял, но успех нашей маленькой операции оценил, и даже решил нас подбодрить:

— А, товарищ командир, может, ребятам того… за успех?

— Ни-ни, мы — на работе не пьём! — ухмыляясь, ответил ему Фермер. — Вот все дела сделаем, тогда — конечно…

Акимыч понимающе кивнул:

— Да я так… А, может быть, поесть?

— Семён Акимович, помилосердствуйте, — а я и не знал, что командир так выражаться может! — давайте вначале дело доделаем!

— Ну, дело, так дело…

***

В шестом часу утра прибыли остальные наши бойцы. По замыслу командира мы должны были приехать к амбару всемером, припахать полицаев на погрузку, и, нагрузив свежезахваченные грузовики зерном, отбыть в направлении машинно-тракторной станции, где и спрятать похищенное в укромном месте.

Пленных, как и трупы, на «круппе» увёз Бродяга, сказав, что он придумал интересную комбинацию, а участвовавшие в «ночном разбое» расселись в грузовики и пригнанный Казачиной «опель»-кабриолет.

Соломин поехал с нами. Во-первых, полицаи его знали, да и по протоколу передача подотчётного имущества должна была проходить по всем правилам. Так что Акимыч уселся на переднем сиденье кабриолета рядом с Тотеном, а Фермер так и изображал важную персону, вольготно разместившись в одиночку сзади.

По взмаху руки командира наша маленькая колонна тронулась в путь.

Ехать было всего ничего, и уже через четверть часа мы добрались до места. Мы уже подъехали к воротам зернохранилища, когда из какой-то будки нарисовался заспанный субъект, обряженный в потёртый серый пиджак, коричневые шерстяные брюки и давно нечищеные сапоги. Судя по лицу, его вчерашний отход ко сну не обошелся без четвертинки первача, а то и без поллитры. Однако на плече его висел короткий мосинский карабин, а ремень оттягивали магазинные подсумки.

Судорожно потирая лицо, охранник силился понять, что это за столпотворение с утра пораньше.

Ясность внёс Акимыч, споро выскочивший из машины:

— Васька, ирод! Опять вчера нажрались?! Что ж вы меня перед большими людьми позорите? Урою! — и повернувшись к Фермеру, продолжил, — Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие! Мигом в чувство их приведу!

Тотен старательно залопотал по-немецки, изображая из себя переводчика.

— Gut! Sehr gut! — старательно произнёс Шура.

— Карашо! Но надо быстро! — вольно перевёл Тотен.

— Где Антип? Дрыхнет? — продолжил «прессовать» полицая староста.

Тот, мающийся похмельем, явно был ошарашен всей этой кутерьмой. Мы, уже вылезшие из машин, откровенно потешались над недотёпой.

— А грузить зерно кто будет? Или, может мне господина майора попросить? Дескать, извиняйте, господин майор, сторожа в зюзю нажратые, так что, пожалте, сами мешки таскать?!

Васька что-то блеял сокрушённое, но разобрать детали из-за дружного гогота ребят было сложно. Акимыч дал сторожу подзатыльник и приказал отпереть ворота.

На шум из-за амбара показался второй сторож. Судя по его виду, он только что проснулся, причём спал он в более комфортных условиях, поскольку был весь облеплен соломой. «В ригу залез, что ли?» — подумал я.

Однако ситуацию он просёк весьма быстро, и, даже, попытался продемонстрировать выправку, валко промаршировав в направлении высокого начальства. Люк с Тотеном снова зашлись от хохота. И даже командир слегка улыбнулся, до того потешно выглядели потуги Антипа. С грацией пьяного и давно сломанного робота-андроида он поприветствовал Фермера, вскинув руку к козырьку плисового картуза, после чего скосился на старосту:

— Семён Акимович, позволь доложить? — и, получив разрешение в виде кивка, продолжил: — А чего нам надрываться-то? Вона, палонныя погрузят.

— Какие такие пленные? — судя по выражению лица, Акимыч слышал об этом в первый раз.

— Так вчера мудровские троих комиссарских злавилы. В Старое вяли, да у нас пакинули. Усё роуна, да нас господа немцы должнцы прыехаць.

Староста повернулся к Фермеру, и, увидев, что тот кивнул, ответил:

— Ну, давай вяди своих пленных.

***

Минут через десять Антип действительно привёл троих красноармейцев — седого мужика лет сорока и двух парней лет двадцати пяти с измождёнными, осунувшимися лицами.

…Пока один полицай возился со здоровенным, действительно «амбарным» замком, а другой — ходил за подневольными грузчиками, мы успели провести экспресс-совещание.

Я сразу спросил Сашу, действительно ли он собирается «припахать» пленных, на что получил ответ, что, дескать, если совсем доходяги, то припряжёт полицаев. А так — легенда, мать её, обязывает…

Внимательно оглядев пленников, Фермер наклонился к Тотену, и что-то прошептал ему на ухо.

— Господин майор говорит, что вас хорошо покормят, но вы должны хорошо работайт! А вы, — и Тотен уставился на полицаев, — за свою провинность будете им помогайть! Это есть приказ!

Три доходяги и два похмельных хмыря — это, доложу вам, не лучшая бригада для погрузки пяти тонн зерна. Поэтому нам тоже пришлось впрячься. Причём основная нагрузка легла на меня и Люка, так как Тотен, щеголявший фельдфебельскими погонами, изображал из себя большого начальника, а наши «окруженцы» были сосланы в охранение. А то, не ровён час, уронив на ногу мешок, скажут «твою мать!» вместо «Scheiße!», и вся конспирация к чёрту полетит.

Фермер с Трошиным обеспечивали дальнее охранение.

В общем, проваландались мы почти до обеда, к концу пленные еле ноги волочили, так что даже не обрадовались обильному обеду, привезённому нам старостой. Глядя на то, как измождённые бойцы с трудом шевелят руками, макая белый хлеб в молоко, Акимыч только головой покачал и обратился ко мне:

— Герр унтер, а разгружать вы их тоже заставите?

Идея показалась мне здравой, ведь так появлялась возможность практически легально умыкнуть наших из рук настоящих немцев. Я изобразил на лице непонимание и позвал Тотена:

— Toten, komm zu mir!

Перекинувшись с Аликом парой фраз на тарабарско-немецком, мы разыграли мизансцену «разговор через переводчика», после чего Акимыч подошёл к пленным:

— Вы передохните, мужики, мальца. А потом с господами поедете — там поработаете…

— Что-то ты добры сёння, дядько Семён! — откомментировал это один из полицаев, отдыхавших в сторонке, я не разобрал который из двух.

— Кому дядька, а кому господин бургомистр! — отрезал Акимыч. — А еду отработать надобно…

Наскоро перекусив, мы засобирались в дорогу. Тотен скомандовал пленным залезать в первый грузовик, а я отошёл в сторонку и, связавшись по рации с командиром, доложил, что мы готовы к движению.

— Как в лес въедете, метрах в двухстах будет прогалина слева по ходу движения. Там встанете и остальных подождёте. Как понял меня?

— Понял тебя хорошо. Минут через десять выдвигаемся.

— Понял. Отбой.

Когда я подошёл к своему грузовику меня перехватил один из полицаев, Василь:

— Пан официр цыгареткой не разодолжите? — и пояснил свою просьбу интернациональным жестом.

— Zigaretenn? Ja? — переспросил я и достал из кармана пачку сигарет “Juno”. Полицай радостно закивал головой:

— Да, да, пан официр.

Я щелчком выбил из пачки сигарету и протянул ему.

— Vorwärts, Tony! Vorwärts! — а это Тотен высунулся из кабины второго грузовика и подгоняет меня. Махнув ему рукой, я забрался в кабину и запустил мотор.

***

Стоило нам остановиться в условленном месте, как спустя буквально пару минут к нам подъехали командир вместе со Славой.

— Так, Тоха, — обратился Саша ко мне, — давай быстро ножками к лагерю — там «ублюдка» вести некому.

— А этот кто поведёт?

— Вячеслав, справится — тут дорога нормальная, а там по лесу надо ехать и быстро. И рацию достань и включи.

— Есть. Разрешите выполнять, тащ майор?

— Действуй.

До стоянки я добежал минут за пятнадцать. Встретивший меня Бродяга, не тратя времени, на лишние разговоры махнул рукой в сторону «круппа». Тут я обратил внимание, что у грузовика, захваченного двумя Сашами после радиосеанса никого нет, и двигатель его не работает.

— Шур, а этот что, бросим?

Бродяга кивнул и сделал неопределённый жест, мол, «сам видишь, бросаем, хоть и обидно до слёз».

Спустя ещё полчаса мы присоединились к остальным.

«Начальнику штаба 9-ой Армии генерал-майору Холидту

От начальника 18-ой команды ГФП гауптмана фон Зальцбурга

Срочно. Секретно

Расследование, проведённое по заявке Оберквартермайстера оберста Лонзеева в связи с исчезновением чиновника Службы продовольственного снабжения Армии интендантуррата Зоера показало, что 19-го и 20 го числа сего месяца были последними днями, когда его кто-либо видел. В эти дни он занимался сбором и инвентаризацией запасов продовольствия в районе юго-восточнее города Ракова, что подтверждено документами, обнаруженными у бургомистров некоторых населённых пунктов. Его автомобиль также был неоднократно замечен постами полевой жандармерии и полевых частей в указанном районе. Так 20-го июля он был замечен солдатами подразделения, дислоцированного в Старом Селе. По словам свидетелей, машина майора сопровождала колонну грузовиков.

Этим же числом датированы и расписки, полученные несколькими местными бургомистрами. Согласно этим записям, Зоер изъял у местного населения свыше 5 тонн зерна, несколько сот килограммов мясных и молочных продуктов и 45 голов крупного рогатого скота, однако на склады армии, в мясницкие взводы и на полевые пекарни эти продукты так и не поступили.

Точное местонахождение интендантуррата или его останков в настоящий момент установить не удалось.

Поскольку одновременно с исчезновением интендантуррата Зоера зафиксирована пропажа зондерфюрера Клотце, состоявшего при Зоере переводчиком и унтер-офицера Баума (водитель интендантуррата), а также шести военнослужащих из 174го взвода снабжения, то, вероятно, он был захвачен в плен или убит остатками разбитых частей Советов.

25.07.1941

Гауптман фон Зальцбург»

Глава 5

На место мы прибыли около трёх часов дня и сразу нам пришлось развить бурную деятельность, благо, что немцев ни на МТС, ни в соседних деревнях и хуторах не было. Очевидно, скорость, с которой они выбили наши войска из Белоруссии, сыграла против педантичного немецкого характера. Ничем другим объяснить то, что немцы пока не прибрали к рукам такой лакомый кусочек, каким оказалась эта машинно-тракторная станция, нельзя. Открытая, по словам Соломина, в тридцать восьмом она была оборудована по последнему слову советской техники. Мы даже ацетиленовую сварку нашли! А вот с транспортом нам повезло не очень — во дворе были только раздолбанный ЗиС-5 и колёсный трактор без колёс. Но уж чего-чего, а автотранспорта у нас итак хватает!

Правда, заняться производственной деятельностью сразу не получилось. Сначала пришлось провести операции прикрытия.

— Так, Несвидов, немцев давай вон в тот сарай! — скомандовал Фермер.

— Слушаюсь, товарищ майор!

— Товарищ старший лейтенант, идите сюда, — позвал меня командир. — Как думаешь, наши выдержат разгрузочный марафон?

— Боюсь, не выдержат, замотаны сильно.

— Ну ладно, давай их пока под замок посадим.

— А где зерно разгружать будем? — поинтересовался я. — Здесь что ли?

— Нет, — и командир достал карту. — Вот смотри, здесь в овраге староста нам нычку приготовил, — и он показал точку километрах в полутора к югу от МТС.

— Кого можно с собой взять?

— Всех, кроме Дока, старого чекиста и Тотена.

— Ладно, я тогда новеньких припашу.

***

Минут через тридцать мы были уже на месте. «Нычка» представляла из себя ответвление оврага с дном, на котором лежали доски, поверх которых был расстелен брезент. «Разгружать — не загружать!» — это старое присловье грузчиков подтвердилось и на этот раз. Поставив машины на краю оврага, мы принялись сбрасывать мешки с зерном вниз. Нам сильно повезло, что зерно уже было расфасовано в мешки, хотя, как мне кажется, если бы оно было россыпью, Фермер просто бы не стал проводить операцию.

Сто двадцать мешков на восемь человек — управились мы за каких-нибудь полчаса. Ещё десять минут на маскировку, двадцать минут на обратную дорогу — и вот мы уже подъезжаем к нашей новой базе.

У ворот нас встретил сам командир.

— Молодцы, быстро управились! Трошин! Караулы на тебе! А ты, Тоха, давай за мной, — скомандовал он вполголоса, увлекая к зданию конторы МТС.

«Да уж! Не в пример комфортнее у нас теперь штаб!» — подумал я, входя в кирпичный двухэтажный дом.

Пройдя через пару дверей, мы оказались в большой комнате, где, судя по многочисленным столам, раньше располагалась управление этой станции. В дальнем углу Бродяга о чём-то разговаривал со старшим из советских пленных.

— Товарищ капитан, — громко позвал его Шура-Раз, — пора в дорогу!

Бродяга махнул рукой, дескать, ещё пару минут.

Командир расположился за одним из столов и показал мне на стул рядом с собой. Когда я сел, Саша облокотился на стол и спросил:

— Ну, готов ударно потрудиться на благо родины?

— А что, есть сомнения? — вопросом на вопрос ответил я.

— Ну, может, устал за сегодня… Или неохота?

— Саш, ты чего?

— Потом объясню… Короче, давай, прикинь, как в здешних условиях взрывчатку из бомб достать, а я пока кое-какие чертежи нарисую. Кровь из носу, нам через день отсюда сваливать надо, а то место больно стрёмное, и то, что немцы сюда ещё не добрались — чистая везуха.

— Сделаем, командир! А Саню куда посылаешь?

— Не Саню, а Сань… Надо тень на плетень навести, чтобы у гансов ум за разум зашёл. Позже задумку расскажу, а пока, взрывчатка — вот твоё главное задание.

Во дворе я встретил Скороспелого, того самого контуженого и бдительного лейтенанта-танкиста, который понуро брёл с вёдром воды. Судя по его виду, вечный наряд по кухне его нисколько не радовал.

— О, товарищ лейтенант, как голова ваша?

Он остановился так резко, что даже воду расплескал. Потом поставил ведро на землю и буквально бросился на меня:

— Товарищ старший лейтенант госбезопасности, ну почему вы мне все не доверяете? — с излишней, на мой циничный взгляд, горячностью начал он. — Как вы не понимаете, что мне перед бойцами стыдно?! Я же командир, а дальше кухни не посылают! Неужели это всё, на что я годен? — казалось, что он сейчас расплачется от обиды.

Хотя, я его где-то даже понимал…

— Спокойнее, товарищ Скороспелый… Есть у меня для вас дело, — постарался я успокоить танкиста. — Как раз по вашей, технической части.

Он замер, внимательно слушая меня.

— Значит так, вы сейчас пойдёте к сержанту Несвидову и скажете, что от работ по кухне я вас освободил. Хватит с него и Лидочки. А потом возьмёте троих бойцов и организуете разгрузку бомб с грузовика. Где, я вам скажу через пятнадцать минут, — и, оставив обалдевшего летёху стоять посреди двора, я направился к приземистому производственному корпусу.

Вдруг у забора я заметил некую металлическую конструкцию, показавшуюся мне смутно знакомой.

«Ну, точно, это он — котёл для битума! — последний раз я видел это устройство лет десять назад, когда мои знакомые строили дачу. — Надо прикинуть, вдруг и для выплавки тола подойдёт» — подумал я, устремляясь к металлическому ящику на больших колёсах и с топочной дверцей внизу корпуса. Достав из кармана моток шнура, я начал обмерять битумоварку.

Отсутствие рулетки огорчало, поскольку нельзя было просто записать цифры на бумажку, и просто сравнить результаты измерений, но я справился. Пришлось использовать несколько шнурков, на которых я узелками отмечал размеры бомб и котла. Можно было, конечно, мерить пальцами или ладонями, но верёвочками, на мой взгляд быстрее и проще. «Сотки» очень удачно помещались в котёл, и ещё место для достаточного количества воды оставалось. Теперь — только придумать, как аккуратно подвешивать бомбу в котле и забрать у Казачины температурные датчики, что он скрутил с бомбардировщика.

Ну, системой подвеса я Скороспелого озадачу, тем более что на технической станции должен был быть какой-нибудь механизм для снятия двигателей с машин. Настроение моё существенно улучшилось и я, весь такой радостный, пошёл в штаб доложить о решении очередной задачи. Тут взгляд мой упал на стоявший в углу двора ЗиС: — «А вот и дрова для печки! — подумал я, глядя на раскуроченный кузов. — Если расколоть доски, то получатся очень удобные чурочки».

Из одного из зданий как раз вышел лейтенант в сопровождении двух бойцов, Чернова и Зотова. Я замахал рукой, подзывая их к себе.

— Лейтенант, что-то маловато людей вы с собой взяли… — начал я, когда они подошли, — Меньше, чем вчетвером, там делать нечего, бомбы-то по центнеру весом.

Танкист смутился:

— Я тоже помочь могу…

— Можете, — перебил я его, — но головой, а не руками… Точнее — рукой. Возьмите ещё Кудряшова и Юрина, если только они не в карауле. И поищите в мастерской кран.

— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант!

— Ну а вы, бойцы, пока товарищ лейтенант за подмогой будет ходить, раскурочьте кузов того грузовика. На дрова. Топоры и лом я на пожарном щите за углом видел.

В дверях штаба меня чуть не затоптали Бродяга с Люком. На мой вопрос о том, что за спешка, они ничего внятного не ответили, только руками замахали, «мол, не до тебя сейчас».

Ну и не надо, я — не обидчивый.

Войдя к командиру, я доложил, что, по моим прикидкам, тол можно будет начать выплавлять примерно через час. Саша кивнул, а затем спросил:

— С пленными пообщаться не желаешь?

— С какими?

— С нашими, советскими.

— Зачем?

— Народу не хватает. Через час, считай, все наши при деле будут, на посты некого посылать…

— То есть?

— Смотри. Оба Шуры и «дед Никто» сейчас на операцию едут. Тотен по-прежнему над документами сидит… Ты, я, Ваня и, как минимум, пара бойцов взрывчаткой заниматься будут…

— Я танкиста ещё припахал…

— Хорошо! Но всё равно мало. Немцев кто-то сторожить должен, бытовухой заниматься… А мы здесь — как пупырь на голой… заднице. Так что охрана по-любому нужна! Давай, там комнатка маленькая есть — иди, сейчас тебе первого приведут…

— А Шура с одним уже переговорил, вроде?

— Так ещё двое осталось — работы на час!

— Ага, тогда дай мне минут двадцать, я пойду танкиста проконтролирую и вернусь.

— Действуй!

Взгляд со стороны. Бродяга.

Это хорошо, что Саня с самодеятельностью и штурмовщиной решил закончить! Импровизация хороша, когда планом качественным подкреплена.

И поэтому, собираясь совершить «маленькое коварство» был я спокоен. Основной проблемой сейчас было то, что трупы убитых ночью фрицев уже начинали попахивать — ещё пара часов и завоняют на летней жаре. Поэтому спешить нам надо.

О, а вот и помощь — боксёр наш с ещё одним бойцом примериваются, как половчее курочить полуразобранную «трёхтонку».

— Чернов!

— Да, товарищ капитан.

— Три доски нам оторвите!

— Минутку, тащ капитан…

Матерные возгласы, хруст дерева и на землю летят подходящие доски.

Тьфу, а пылищи-то подняли!

— Сань, помоги!

Приладив доски к кузову одного из «зерновых» грузовиков мы загнали мотоцикл внутрь.

Затем, снова припахав пару человек из, как я понял, Тохиной команды, занялись погрузкой мертвых и живых немцев в грузовики. С мертвыми проблем не было, сложили рядком в кузове, рогожей прикрыли — и всё в ажуре. А вот с живыми пришлось повозиться. Перевязали их заново, кляпы обновили и посадили за принайтованый мотоцикл. А с ними Кудряшова — охранять.

Потом мы с Люком загрузили «подарки» и выехали со двора.

Блин, теперь, не дай бог, нас обстреляют!

Головную машину вёл Люк, я же пристроился ему в хвост, и мы, сделав небольшой крюк и переправившись бродом через реку, неспешно покатили прямо на запад.

Просёлки были пустынны, только, где-то через полчаса, мы обогнали крестьянскую телегу, да ещё минут через двадцать после этого уже нас обогнал одинокий немец на мотоцикле.

Но мы особо и не прятались, ещё на базе проложили маршрут таким образом, чтобы проехать как минимум через десяток хуторов и деревенек. Расчет наш с Фермером был на то, что вряд ли в этих мелких деревушках есть немецкие гарнизоны или комендатуры, а вот то, что наши машины видело немало народу — это точно.

В одной из рощиц останавливаемся и быстро, но аккуратно прикапываем под кустами тела тех гансов, которых Тоха вчера пожалел. Он там слюнтяйничал, а Люку работы сегодня прибавилось! Надо будет с ним беседу провести, в дополнение к командирскому пистону.

Наконец, спустя почти два часа мы прибыли к цели нашего путешествия — роще возле деревни с сочным названием Мятежи. Ну, мятеж не мятеж, а шухер мы устроим!

— Саня, давай! — говорю в рацию.

Люк резко, так, что задние колёса его грузовика заносит, тормозит. Я также вдавливаю до упора педаль тормоза.

А дальше — в темпе за дело: наперво по доскам сгрузили наше трёхколёсное транспортное средство на обочину, тут уж мастерство Сашки в обращении с мотоциклом пригодилось.

А потом занялись собственно главным делом.

Люк и дед Никто, морщась от запаха, красиво рассаживали трупы в кабинах, я возился со всякими весьма небезопасными штуковинами.

По полной канистре между тентом и кабиной. Готово!

Теперь прикрутить к каждой по немецкой «толкушке». Готово!

Теперь привязать к каждой гранате отрезок дэша и соединить их с толовыми шашками, положенными на бензобак каждого из грузовиков.

Ага, теперь полоснуть ножом по брезенту, так, чтобы при взрыве гранаты горящее топливо плеснуло в кузов. А теперь — рассыпать из мешка зерно по полу.

Прыжком соскакиваю на обочину — нечего лишние следы на пыльной дороге оставлять!

Денис уже сварганил, как и было оговорено, метёлку на длинной палке и теперь, стоя на обочине, разметает наши следы.

Саня отъезжает на мотоцикле назад по дороге на сотню метров, Денис продолжает свою пыльную работу

Ох, не зря говорят, что хуже нет — ждать и догонять! Шанс на то, что кто-то поедет по этой, богом забытой, дороге мал, но меня слегка «потряхивает». Старею, наверное.

Ребята возвращаются.

Отходим в кусты. Ну! С богом!

Люк расстреливает полмагазина ППД по кабинам, а дед Никто, перебегая с места на место, с упоением попеременно передёргивает затворы двух «мосинских» карабинов. Одна обойма, вторая, третья.

— Хорош! — гаркаю им и, дождавшись, когда они залегли, дергаю две бечёвки, что всё это время я держал в руках. Теперь можно и мне залечь…

Гулко бахают взрывы, и грузовики скрываются в огненно-дымных клубах. Всё по науке!

— Ходу, мужики! Ходу! — и мы «хромым галопом» бежим по кустам в сторону мотоцикла.

Первая часть Марлезонского балета закончилась.

***

— Ну, где мои пациенты? — спросил я командира, вернувшись в штаб.

— Расслабься, я передумал! С ними Слава сейчас занимается — ему полезней будет.

— Вот так вот? Чувствую, подсидит он меня… — сделав «лицо трагического дебила», констатировал я.

— Ага, сам понимаешь — аппаратные игры, — шутливо, в тон мне, ответил Александр. — Как там с технической оснасткой дела обстоят?

— Всё в порядке, через полчаса можно начинать первую плавку.

— И сколько она по времени займёт?

Я почесал в задумчивости затылок:

— Ну… С точностью до минуты я не скажу… Где-то часа полтора, не меньше. Правда, можно ускорить немного.

— Говори.

— Я прикинул, если не дожидаться полного расплавления тротила, а сливать уже «потёкший», то можно несколько ускорить процесс.

— Понятно. Но вот ещё одна проблемка нарисовалась — тара.

— В смысле?

— Я Несвидова напряг провести инвентаризацию, так вот, ящиков, куда можно отлить тротил, у нас почти нет, можно, конечно, сколотить их из досок, но, сам понимаешь — лишний геморрой. Хотя, вот, от письменных столов можно взять…

Я на несколько секунд задумался…

— Саш, нет никакой проблемы! Нужен только кусок брезента и длинные гвозди…

— Объясни.

— Это называется «мягкая форма». Можно взять не гвозди, а тонкие прутки. Смотри: берём доску, кладём на неё брезент, вбиваем квадратом четыре гвоздя… — и я с помощью взятого с конторского стола листа бумаги объяснил, что и как надо делать.

— Хитро и просто одновременно. А главное — можно произвольно размеры менять. Так и сделаем для первой бомбы, чтобы запас чистой взрывчатки был. Иди плавкой займись, а я пока с железками буду возиться.

… Хорошо, когда у диверсанта есть производственная база! Бойцы не тягали бомбы на руках, а воспользовались подкатными тележками. Да и выплавлять тротил в специальной печке проще, чем в лесу на костре.

Уже через четверть часа вода в котле закипела, а ещё через десять минут температурный датчик показал, что тротил в бомбе прогрелся до 80 градусов. Выждав ещё пять минут, я скомандовал:

— Поднимай!

Несколько поворотов рукояти лебёдки и бомба, подвешенная на цепях, показалась из бака.

Док и Казачина аккуратно подводят её к тому месту, где на полу лежат приготовленные мной формы.

— Давайте! Наклоняйте! — и тротил тонкой струйкой потёк в форму.

— Хорош! — и ребята возвращают бомбу в вертикальное положение.

— Следующая!

Через пять минут бомба возвращается в котёл.

В дальнем углу мастерской тоже кипит работа — два бойца под руководством командира сворачивают из найденной на станции жести кумулятивные конусы, рубят зубилом какие-то полосы металла. А сам Саша, дав руководящие указания, берёт в руки кувалду и начинает обрабатывать какую-то невидимую мной железку. Да так, что от звона и грохота мы с трудом слышим друг друга.

Спустя некоторое время, Дока и Казачину сменили бывшие окруженцы, Пётр Сомов и Василий Зотов. Примерно через час, когда командир перестал стучать по железу, меня сменил Док. Через час мы снова поменялись. Всего же до девяти вечера мы успели обработать целых три бомбы.

…Выйдя на улицу, я с удивлением увидел, что у нас гости. У штаба стояла телега, запряженная некрупной гнедой, а на телеге сидела Марина.

«Интересные дела! Это она сама приехала, или к нам господин бургомистр пожаловал?» — подумал я, направляясь к бочке в углу двора.

Умывшись, я пошёл в штаб, всё тело ломило с непривычки и очень хотелось прилечь где-нибудь в тихом уголке. Хотя, если прикинуть, что сегодня я только тем и занимался, что таскал мешки с зерном, а вместо послеобеденного отдыха тягал взрывоопасное железо, то в моём состоянии не было ничего странного. Даже есть не хотелось — так я вымотался.

Акимыч действительно заглянул на огонёк!

— Ну, и проверить, как мы спрятали зерно… — как шепотом объяснил мне Трошин.

На лице боевого товарища блуждала мечтательная улыбка. «Ага, любовь всей жизни снова увидел!» — пошутил я (естественно не вслух!).

Кроме всего прочего Соломин привёз всяких деревенских вкусностей, включая варёную картошку и даже большую миску драчены, чем несколько уязвил нашего завхоза. Хорошо, что командир сразу сказал Несвидову, а то мог некоторый «неудобняк» выйти — Емельян бы приготовил ужин, а тут — домашние разносолы!

Большинство из присутствующих уже поели и я, взяв миску с едой, отправился в один из углов комнаты, где была расстелена моя пенка. Проходя мимо старосты, я поинтересовался:

— Семён Акимыч, а что это племянница ваша во дворе в одиночестве сидит?

Акимыч смутился и пробормотал что-то вроде того, что негоже девке тереться там, где взрослые дяди свои дела решают, но потом встал со стула и сходил за Мариной. Глядя на расплывшегося в блаженной улыбке Славу Трошина, я решил, что война, конечно, войной, но не стоит стоять на пути у высоких чувств.

Я уже доедал свой паёк, когда в комнату вошёл Тотен, несший в руках… гитару! Он подошёл к командиру и что-то негромко сказал ему. Саша встал и, извинившись перед Соломиным, вышел из комнаты. Алик же цапнул со стола кусок копчёного мяса и оглядел присутствующих, после чего пошёл в мой угол.

— Ну, как трудовая вахта? — спросил он, сев рядом со мной на пенку.

— Ударным трудом встречают трудящиеся праздник Великого Октября! Центнер тротила — как с куста!

— Впечатляет! А я, гляди, чего в одной из комнат нашёл! — и он показал мне инструмент.

— Ага… здорово… — вяло порадовался я. — А куда Саню дернул?

— Ребята вернулись: Старый, Люк и этот… дед Никто. Грузовичок пригнали…

— Что, ещё один?

— Нет, тот, что мы в лесу оставили. Может, сыграешь? — и он покосился на гитару.

— Неа, — протянул я, — не охота. Алик, я подремлю мальца, ладно? Что-то умаялся.

Друг мой кивнул и спросил:

— Может, тебе ещё чаю принести?

— Давай.

Но чая я так и не дождался…

… Разбудил меня негромкий разговор.

— … это ты здорово придумал — передачу на мобилу записать

— А то!

Я открыл глаза. В метре от меня сидели командир и Бродяга. Комната была освещена скудным светом керосиновой лампы, стоявшей на столе. Вокруг вповалку спали и мои однокомандники и местные.

— Что? Долго я спал? — спросил я, потягиваясь

— О, проснулся, труженик невидимого фронта… — добродушно поприветствовал меня Фермер. — Не беспокойся — ничего важного ты не пропустил. Да, кстати, в караул ты сегодня не пойдёшь.

— Плавить дальше будем?

— Да, часа через три-четыре, пусть ребята пока отдохнут.

— То есть у нас сейчас «личное время»?

— Да.

— Тогда схожу морду умою

— Иди…

Солнце уже село, но западная сторона неба ещё светлела. В этом призрачном свете я разглядел силуэты двух людей, сидевших на телеге в углу двора. Я уже совсем было собрался окликнуть их, когда понял кто это. «Выходит, Акимыч оставил-таки «племяшку» с нами. Интересно, а как он Фермера уговорил?». Однако побеспокоить парочку я не решился и тихо прошёл к бочке.

… Когда я вернулся в дом, большинство спавших уже проснулись. Командир взмахом руки подозвал меня:

— Значит так, мы с Шурой пойдём с шифровкой разбираться, до часу ночи — для всех присутствующих — личное время. Ты — дежурный, так что рацию не забудь включить.

Я бросил взгляд на часы — 22.43. «Угу, значит, пару часиков можно подремать вполглаза…»

Я прошёл в «свой» угол и прилёг на «пенку». Но, по непонятной для меня причине, сон не шёл. Мышцы ломило, конечно, но голова была свежей. Я задумчиво взял принесённую Аликом гитару. Инструмент был ручной работы, особенно впечатлили меня жильные струны, в наше время — вещь диковинная и доступная только серьёзным профессионалам, да и то, если они эстеты. Что меня удивило, гитара была шестиструнной, а не обычной для этого времени семистрункой. Я нежно провёл по струнам, проверяя строй.

— Может, сыграешь чего-нибудь? — раздалось справа.

Я повернул голову. Алик выбрался из-под спальника и теперь тёр глаза.

— Разбудил? — спросил я.

— Нет. Сам проснулся. Сыграй, а? Сто лет, кажется, музыку не слушал… — добавил он.

— Нет, мужиков разбудим, — ответил я.

— А и правда, сыграйте, товарищ старший лейтенант, — раздался голос из противоположного угла комнаты. Я повернулся и увидел, что это наш «завхоз». Никогда бы не подумал, что Несвидов такой поклонник музыки! — Всё одно, ребятам скоро вставать, а с песней — оно веселей.

Я пробежался пальцами по струнам. Гитара звучала очень хорошо, сочно. Для разминки я сыграл ещё несколько арпеджио. Затем, размяв пальцы, выдал Баховскую сарабанду,[8] (она же — сюита для флейты До-минор в девичестве) в переложении Сеговии. Когда я закончил, в комнате воцарилась тишина, хотя я видел, что проснулись уже все. Надо сказать, что в подростковом возрасте я сильно увлекался гитарой и, даже ходил в музыкальную студию, но потом, поняв, что великим гитаристом мне не стать, оставил серьезные занятия, только иногда разучивая пьесы, что называется, для себя.

Алик несколько раз беззвучно свёл ладони, изображая бурные аплодисменты, а Несвидов покачав головой, сказал:

— Здорово! Ловко вы, товарищ старший лейтенант! А ещё можно?

Следующим было «Адажио» Альбинони. Теперь мне тихонько хлопали все. На эти странные звуки из дальней комнаты выглянул командир. По выражению его лица, скрывавшегося в полумраке, я не мог понять, нравится ему этот импровизированный концерт, но Саша разрешил мои сомнения, махнув рукой, мол, продолжай.

И я продолжил — выдал немного блюзовых вариаций, внимательно следя за реакцией зрителей. Несмотря на непривычность мелодий, народу нравилось. Примерно в середине композиции во входную дверь проскользнули Трошин и Марина. Постояв немного у двери, они затем устроились на подоконнике.

Доиграв блюз, я сделал паузу. Входная дверь опять открылась — на пороге появился Казачина. Он обвёл всех присутствующих взглядом и, широко улыбнувшись, спросил:

— Надеюсь, концерт ещё не закончился? А то я обижусь…

Ну, как ему было отказать? И я выдал Венгерский танец номер 5 Брамса, правда, в конце отошёл от классического стиля, добавив немного народных интонаций. Ваня показал мне большой палец и сел в «первом ряду».

А потом, сам не знаю почему, я взял несколько аккордов, и, вопреки своему обыкновению (голос у меня не очень, к тому же пением я никогда не занимался), не запел, а, скорее, начал ритмично читать:

Светит незнакомая звезда, Снова мы оторваны от дома. Снова между нами города, Взлетные огни аэродромов Здесь у нас туманы и дожди, Здесь у нас холодные рассветы, Здесь на неизведанном пути, Ждут замысловатые сюжеты Надежда — мой компас земной, А удача — награда за смелость. А песни… довольно одной, Чтоб только о доме в ней пелось.

Я покосился на Алика — он сидел, подперев рукой щёку и, судя по отсутствующему выражению на лице, был далеко. Где-то там… Дома… И неунывающему Казачине тоже взгрустнулось — сидит, уткнув взгляд в пол.

«Да, зря я, наверное, этот концерт затеял? Вот песню допою — и баста!»

Ты поверь, что здесь издалека Многое теряется из виду Тают грозовые облака Кажутся нелепыми обиды Надо только выучиться ждать Надо быть спокойным и упрямым Чтоб порой от жизни получать Радости скупые телеграммы

К остальным слушателям присоединились и наши командиры. Бродяга тихо стоит, глядя в окно и повернувшись ко всем спиной. Не вежливо, но пусть его… А вот Фермер молча показал мне большой палец.

И забыть по-прежнему нельзя Все, что мы когда-то не допели Милые усталые глаза Синие московские метели Снова между нами города Жизнь нас разлучает, как и прежде В небе незнакомая звезда Светит, словно памятник надежде

С последним аккордом из-за одного из столов высунулся Зельц, которого я, почитай сегодня и не видел, и, восторженно улыбаясь, спросил:

— Это что, песня осназовцев, товарищ старший лейтенант?

За спиной у него хрюкнул в кулак Шура-Раз. Надо полагать — пытался сдержать смех, хотя с этой точки зрения мы в своём времени эту песню точно не воспринимали.

— Можно сказать и так… — попытался выкрутиться я.

— А я вот помню, к нам в Ленинград в тридцать шестом году один испанец приезжал, — продолжил свою наивную атаку Дымов. — Так же здорово играл, как вы!

«Интересно, что это за испанец?» — напряг я извилины, а в слух спросил:

— А как этого человека звали?

— Андре… Андреас Сегония…

— Сеговия? — «Ну, точно! Он же в Союз до войны несколько раз приезжал!» — вспомнил я биографию величайшего исполнителя и теоретика гитары.

— Точно, он! Сеговия! Меня мама на концерт водила! — восторженно воскликнул Дымов.

Тут настал мой черёд заржать в голос. Лестно, конечно, когда тебя сравнивают с Сеговией, но боюсь, он сыграет лучше меня, даже если ему оставить по одному пальцу на каждой руке!

— Посмеялись, и, будя! — вступил в разговор командир.

— Товарищ майор, ещё одну песню! Да! Пожалуйста! — нестройный, но дружный хор слушателей меня немало удивил.

— Ну, что Антон? Давай, раз народ жаждет! Только не очень грустную…

Я оглядел собравшихся, хулигански присвистнул, размашисто «врезал» по струнам, и начал новую песню:

Я вышел ростом и лицом — Спасибо матери с отцом, С людьми в ладу — не понукал, не помыкал, Спины не гнул — прямым ходил, Я в ус не дул, и жил как жил, И голове своей руками помогал…

Некоторые слушатели даже начали притоптывать в такт. Но вот начался второй куплет:

Но был донос и был навет — Кругом пятьсот и наших нет, Был кабинет с табличкой: "Время уважай", Там прямо без соли едят, Там штемпель ставят наугад, Кладут в конверт — и посылают за Можай.

На лицах появилось недоумённоё выражение, особенно приятно было смотреть на Славу Трошина!

Потом — зачет, потом — домой С тремя годами за спиной, Висят года на мне — ни бросить, ни продать. Но на начальника попал, Который бойко вербовал, И за Урал машины стал перегонять.

Пришлось немного скостить срок, чтобы уложится во временные рамки, но, думаю, Владимир Семёнович на меня бы не обиделся.

Дорога, а в дороге — МАЗ, Который по уши увяз, В кабине — тьма, напарник третий час молчит, Хоть бы кричал, аж зло берет Назад пятьсот, пятьсот вперед, А он — зубами "Танец с саблями" стучит!

«Чёрт! Какой, к едрене фене, МАЗ? И завода такого ещё нет! Да и Хачатурян, свой балет только через год напишет!» — но отступать уже поздно, и в следующих строфах я заменил МАЗ ЗиСом.

…Конец простой: пришел тягач, И там был трос, и там был врач, И ЗиС попал, куда положено ему, И он пришел — трясется весь… А там — опять далекий рейс, Я зла не помню — я опять с собой его возьму…

На несколько мгновений в комнате воцарилась гулкая тишина, а потом народ взорвался аплодисментами. Несвидов даже в два пальца свистнул от избытка чувств. Но что меня удивило больше всего, так это то, что мои сокомандники из будущего выражали восторг наравне с «местными», слышавшими эту песню в первый раз. Ну, это явно не мои вокальные данные их впечатлили. Дело в песне — это точно…

— Всё! Концерт закончен! — скомандовал Саша. — Десять минут — покурить и оправиться. А затем — за работу!

А когда я, направляясь в мастерскую, проходил мимо него, негромко сказал мне в спину:

— А гитару ты береги! Она нам не меньше автоматов пригодится…

Вспоминает гвардии полковник Трошин В.С.

… Только мы перебрались на ту МТС и обустроились, как вызвал меня Александр Викторович, командир наш тогдашний.

Пришёл я к нему в штаб, что в конторе станционной организовали, а он мне сразу:

— Присаживайся, Вячеслав… — и на стул напротив себя рукой показал.

— Есть у нас для тебя задание. Важное…

Я обрадовался, как ребёнок, честное слово… Товарищ майор — он командир был — дай боже всякому такого командира. Бойцы группы за ним, как за каменной стеной были. И подбодрит, ну и отругает. Очень за с в о и х переживал, но без телячьих нежностей. Поэтому всем видом своим я постарался показать, что весь во внимании.

— Решили мы, Вячеслав, ещё один отряд организовать. С тобою во главе.

Я чуть на стуле не подпрыгнул! Но сдержался, и спрашиваю:

— Как же так? А вы, товарищ майор госбезопасности что, нами командовать не будете больше?

— Буду, куда я денусь-то? — отвечает. — Но и нынешнее положение меня не устраивает. Того и гляди, в табор цыганский превратимся, и по ярмаркам кочевать начнём… — и усмехнулся невесело. — А нам дело делать надо!

— Ну, а если не справлюсь? Вас подведу? — отвечаю.

— Так вопрос никто и не ставит… Нет теперь для тебя такого слова «не справлюсь»! Да и не посылает тебя никто прямо сейчас в бой. Но сам посуди — люди приходят, и будут приходить, а в группы мы их принять не можем. Сам понимаешь, да и Антон тебе должен был объяснить. Так что будете нашей базой, ну, и подмогой…

Я приободрился, конечно, после таких слов, а сам спрашиваю:

— А кого в отряд мой отдать планируете?

— Этого пока не скажу… А первых с в о и х бойцов ты сейчас себе сам подберёшь. Давай, с теми тремя пленными, что мы у амбара освободили, побеседуй и реши, что с ними делать. В отряд принять и воспитывать, или отпустить на все четыре стороны.

— Товарищ майор госбезопасности, — взмолился я, — я же не обучен этим премудростям… Может, товарищ капитан…

— Не может! — как ножом отрезал командир, — у него другие дела имеются. Но первую беседу вы с ним вместе проведёте. Заодно и поучишься. И потом, ты же не пацан желторотый, дивизионом командовал. О… старший командир… В людях разбираться должен… А если нет — то грош тебе, как командиру цена. И будем другого кого искать.

Хоть и мандражировал я, а делать нечего — приказ есть приказ. И доверие мужиков из группы оправдать очень хотелось.

Глава 6

Утро после ночной «стахановской вахты» было немного томным. Полночи «моя» бригада выплавляла остатки тротила и выколупывала аммотол из авиабомб, а «бригада командира» продолжала возню со всякими железяками, причём в ход пошла даже ацетиленовая горелка. Как я понял, Фермер сделал некоторое количество противоднищевых кумулятивных мин вроде ПТМ-3,[9] использовав в качестве кумулятивного жёлоба стальной уголок. За ночь все упахались по самое не могу! А на утро был запланирован ещё и переезд на новое место.

Меня Саша разбудил в половине девятого и приказал быть готовым к погрузочно-разгрузочным работам не позднее, чем через полчаса.

— Я Акимыча отправил покататься по окрестностям, так что, через час он вернётся, и тогда уж отправимся, — пояснил он, когда мы вышли на улицу и оба направились к умывальнику.

— А вы с Бродягой уже и место выбрали?

— Да, но не для нас… — загадочно ответил командир.

Заинтригованный, я продолжил свои расспросы, не забывая при этом заниматься личной гигиеной:

— Не понял… Я, то ли спросонья не понимаю, то ли паров каких вчера надышался…

— А общего инструктажа подождать не хочешь?

— Неа, не хочу…

— Нахал ты, Тоха, — добродушно сказал Саша и, вдруг, вылил мне на голову ковш холодной воды, который незаметно наполнил из стоявшей рядом бочки!

— Уахха! Тьфу, чёрт!

На некоторое время моя речевая функция была нарушена, и командир продолжил:

— Ладно, сделаю снисхождение… Поскольку ты мокрый и… жалкий какой-то! — и он рассмеялся.

Да уж, нашёл время шутить! Хорошо, что сейчас лето.

— Ну, пошутили, и хватит… Передислоцироваться будет базовый отряд, а не группа. А то барахла у нас уже столько — мама не горюй! И народу неподготовленного — больше половины. Так что… Помнишь, как в том мультике? «А мы уйдём на север!»

Я кивнул в ответ.

— Так вот, новый отряд будет базироваться в Налибокской пуще, а мы пока пошустрим в округе.

— А кто с нами останется? Я имею в виду — из окруженцев?

— Пока — Кудряшов, Чернов и Юрин. Заодно и поднатаскаем.

— А Слава, в смысле — Трошин?

— Он командиром нового отряда будет. И, пока место они не оборудуют для базы, на «выходы» он ходить не будет.

— То есть, ты хочешь сказать, что сейчас мы всем кагалом попрёмся на… сорок километров на север, а потом часть народа будет возвращаться назад?

— Нет, в лес поедет одна часть, а другая останется в этом районе, и будет заниматься делом…

— А если в дороге на немцев напорются?

— Часть команды пойдёт в сопровождение. Ты, Тотен, Люк и я. Шура и Док — останутся здесь… То есть не на станции, но неподалёку. Так что давай, собирай манатки!

В результате диспозиция у нас получилась такая — ребята, погрузив в «блиц» большую часть взрывчатки и приготовленных сюрпризов отправились на юг, где и должны были дожидаться нашего возвращения в условленном месте, а мы двинулись на север, в сторону Ракова.

***

Первыми должны были ехать Люк на мотоцикле, и Тотен на кабриолете, выступавшие в роли нашей разведки. Следом, отстав от них метров на триста, выдвигалась основная группа на «ублюдке» и том грузовике, что захватили Бродяга с Люком после первого радиосеанса. Когда погрузка закончилась, я поинтересовался у командира, как мы собираемся перевозить пленного немецкого майора. Саша поморщился:

— Никак. Кончился майор…

Тут к нам подбежал Юрин, и сообщил, что на дороге показалась подвода старосты. Я в очередной раз подивился точному расчёту нашего командира.

— Готовность — пять минут! — громко скомандовал Фермер.

Бойцы бросились занимать места в машинах, кто-то завёл мотор одного из грузовиков, Док в голос звал сержанта Несвидова — в общем обычная предотъездная суета… В одном из углов двора, у, теперь уже, варварски раскуроченного ЗиСа я заметил понурых Славу и Марину.

«И когда они теперь снова встретятся? Да и пересекутся ли их пути снова вообще?» — грустно подумал я.

— Товарищ капитан, можно вас! — позвал Бродягу командир.

— Ну что, с богом? — спросил, подойдя тот.

— Погоди. Ты когда интендантские машины отгонял, всё, как договаривались, сделал?

— Обижаешь, начальник! — скорчил жалостливую мину Бродяга. — И повязочку где надо повесил, и вещдоков по кустам сыпанул. Они там с каждым новым слоем себе мозги вывернут. Это — если в первый слой не поверят.

— Это хорошо. И, у меня к тебе одна только просьба осталась — не лезь в каждую бочку затычкой, ладно?

— Да. Постараюсь.

Они обнялись, потом Бродяга хлопнул меня по плечу и зашагал к своей машине.

***

Как сообщил нам Акимыч, немцев в Старом Селе прибавилось — на постой встала целая рота, так что мы очень вовремя покидали наше пристанище, поскольку теперь появления противника можно было ждать в любое время. Чтобы не дразнить гусей, Фермер в последнюю минуту решил изменить маршрут.

Саша кликнул Люка и Трошина и вчетвером мы склонились над картой, которую командир развернул на капоте кабриолета:

— Так, Саня, ты с капитаном вот в этом районе ездил, так? — и, увидев, что Люк кивнул, Фермер продолжил, — Как там, гансов много?

— Не особо… Похоже, пока тыловые подразделения не успели подтянуться… На дорогах мало кого встречали.

— Значит, двинемся вот так, — и палец командира медленно заскользил по карте, намечая новый маршрут.

Люк и я наносили его на свои карты.

— Товарищ майор, — внезапно сказал Трошин, — а не обойти ли нам Раков с запада? Вот здесь — через Выгоничи… — и он показал на карте.

— Какие твои резоны?

«Хм, а чего это Саня с ним советуется, да ещё так подробно?» — до этого ничего такого я не замечал.

— Во-первых, вот здесь — и палец Славы снова упёрся в карту, — бывшая погранзона, где населённых пунктов значительно меньше, чем в других местах. А если таковые и имеются, то они… Как бы это сказать? Во! Хозяйственно не развиты, и немцев пока мало интересуют. Так?

— Резонно, — согласился с этим доводом командир. — Ещё?

— Во-вторых, — уверенно продолжил Слава, — вот эти дороги, — его палец снова заскользил по карте, — проходят через лесные массивы, и значит, спрятаться нам там будет легче.

— А вот это спорно… — возразил Фермер.

«Да что тут у них, командно-штабные учения что ли? Ничего не понимаю!»

— Отчего же? С одной стороны, да, действительно, наша колонна заметнее, чем в непрерывном потоке войск, но, с другой — внешняя маскировка у нас на уровне, а вот документов немецких у нас нет, да и языка многие просто не знают, — продолжил свои объяснения Слава.

— Молодец, всё правильно обрисовал! — похвалил его Люк.

«Так это они его проверяют! — дошло до меня, — Экзамен на, так сказать, тактическую зрелость и диверсионное мышление!»

— Ну, значит так и «сыграем», — подвёл итог Фермер. — Через две минуты — по коням! А я пойду, последний обход сделаю… — и с этими словами он направился к зданию мастерских. За ним пошёл и Трошин, что-то горячо объясняя на ходу. Что именно, я не расслышал, но, судя по жестикуляции и выражению лиц, речь велась, скорее всего, о судьбе Марины.

***

В дороге особых происшествий не было, так, пару раз встречали одиночные немецкие машины. Через пять с небольшим часов мы, наконец, добрались до шоссе, подходившего к Ракову с запада. Судя по карте, мы находились сейчас на восточном краю Налибокской пущи, и, наверное, в силу близости этого огромного лесного массива, движение по дороге было вялым. За те полчаса, что мы, замаскировав транспорт в зарослях, наблюдали за трассой в бинокли, по ней прошло хорошо, если десяток машин. Да и то, это были две небольшие колонны. И ещё один момент, на который обратил внимание Люк — за тридцать минут по дороге не проехало ни одной крестьянской подводы, и не прошёл никто из местных жителей! Более чем странно, особенно если учесть, что пока мы выдвигались в этот район, местные жители нам попадались весьма часто.

— Так, Саня и Тоха… Возьмите по паре ребят и пробегитесь по окрестностям. В конце концов, запас времени у нас есть. Ты, Антон, работаешь в районе моста — других вариантов перебраться через Ислочь у нас практически нет. А ты, Саня, аккуратно работаешь вдоль шоссе и проверяешь вот эти три деревушки, — и командир показал районы на карте.

***

В разведку я взял Юрина и Кудряшова. Конечно, с большим удовольствием я бы взял с собой Славу, но его новый статус не позволял мне сделать это.

До моста мы дошли за полчаса.

«Ого! Похоже, у нас проблемы!» — подумал я, разглядывая в бинокль мост.

Несмотря на то, что место было глухое — даже деревушки у переправы не было, мост охраняли весьма серьёзно. Через оптику я засёк никак не меньше взвода, да ещё и пару миномётов срисовал. К тому же, сразу за шоссе у моста начинался густой лес, и о том, сколько там народу может прятаться, приходилось только догадываться. И подобраться поближе было невозможно — нас и мост разделяла река с её высокими и обрывистыми берегами, а брод располагался всего в сотне метров от немецкого поста.

Выйдя на связь, я обрисовал Фермеру ситуацию.

— Хреново дело… Так… Полежите там ещё часок… И, прикинь, что они сторожат? Туда, оттуда или просто место? Понял?

— Понял тебя. Но придётся поближе подобраться — от нас до моста метров триста.

— Хорошо. Действуй. Отбой.

Я достал из кармана карту.

— Так, Кудряшов, слушай приказ! Ты остаёшься здесь и наблюдаешь за мостом и дорогой. Вот тебе бумага и карандаш — будешь фиксировать в с ё, — я голосом выделил это слово, — что увидишь. На бинокль. Если на дороге никого не будет, постарайся зарисовать расположение постов охраны. Задание ясно?

— Так точно.

— И не бойся, мы скоро вернёмся. Тут ещё один мост в трёх километрах западнее есть.

Я снова вызвал Фермера и сообщил ему о своём решении, но командир приказал мне оставаться на месте, поскольку, по его мнению, проще было перенаправить к тому мосту группу Люка. Что и было сделано, благо и командир и обе группы «сидели» на одной частоте.

Пришлось мне отменить свой приказ и самому заняться рисованием.

… Минут через двадцать, когда все видимые позиции противника уже были зарисованы и составлена схема постов охраны, на дороге показалась небольшая колонна. Три мотоцикла и четыре крытых грузовика медленно ползли к мосту со сторону Ракова.

«Кого это черти несут?» — спросил я сам себя и поднёс к глазам бинокль. Особенно меня интересовало, как «гости» будут взаимодействовать с охраной.

— Люк вызывает Фермера! — внезапно раздалось в наушнике.

— Фермер на связи!

— Командир, осмотрели три деревни. Одна, та, что к нам поближе — Пережиры называется, забита немцами. Мы туда не лазали, но в оптику всё внимательно рассмотрели. Около роты там тусуется, самое малое — два взвода. А вот две другие деревни вообще пустые. Ни одного человека! Мы в эту, как её… — Саня, видимо, разглядывал карту, — Ляскувку зашли тишком, так там даже собак нет. И пара домов сожжена. Как понял?

— Понял тебе хорошо. Как мост увидите — выйди на связь! Хотя, чует моё сердце, и он тоже под охраной.

Пока шли все эти разговоры, «моя» колонна доползла до моста. Мотоциклы остановились перед небольшой будочкой, а из кабины головного грузовика вылез какой-то тип в фуражке. Я поднёс к глазам бинокль.

«Что за чёрт?!» — на мужике был камуфляж! Быстро поменяв увеличение на восьмикратное, я стал пристально вглядываться в происходящее.

Вот он подходит к посту и, в ответ на козыряние часового вскидывает руку в нацистском салюте. Потом протягивает караульному какие-то бумаги. Тот быстро просматривает их и вытягивается по стойке «смирно», а «камуфляжный» с важным видом уходит к машине. Минута — и колонна въезжает на мост. Что интересно, два мотоцикла так и остались у него. Возможно — они просто сопровождали грузовики до места.

«Итак, что мы имеем? «Камок», если мне память не изменяет, у немцев в начале войны носили только эсэсовцы. Они же, кстати, почти никогда не использовали традиционное воинское приветствие, заменяя его партийным… То есть, только что в охраняемую зону проехало, если судить по размеру грузовиков, не меньше двух взводов эсэсманов. Херовенько, особенно если вспомнить сообщение Люка о пустых деревнях. А не рано? Вроде партизан в округе ещё нет, если только нас не учитывать».

Я нажал тангенту:

— Фермер, ответь Арту!

— В канале.

— Командир, здесь эсэсовцы, проехали на четырёх грузовиках. Машины тентованые — точно сосчитать не удалось, но никак не меньше полсотни.

— Как определил?

— Грузовики трёхосные, скорее всего — пятитонки. Прикинь, сколько в каждую солдат влезет.

— Так, ждём доклада от Сани.

— Понял. Отбой!

Пока мы лежали, глядя на реку и пустую дорогу, я вспомнил забавную историю, приключившуюся с неделю назад.

…Это случилось ещё до того, как мы нашли бомбардировщик. Как-то утром, когда я хромал по направлению к ручью, меня окликнул Тотен.

— Тох, постой! Дело есть. На миллион рублей!

— Ну?

Алик захромал рядом:

— Бритву одолжи. А то скоро на моджахеда буду похож, — буркнул мой друг. — Я в зеркало сегодня глянул — чуть от страха не обоссался.

И действительно — лицо нашего жгучего брюнета украшала неопрятная клочковатая бородка.

— А ты что, с собой не взял?

— Да я никогда не беру. У меня до пяти дней щетина нормально выглядит, да и плохо у меня борода растёт.

— Я вижу…

— Ну а мы всего на три дня ехали… Кто же знал, что оно так выйдет… — и голос Алика дрогнул.

Я задумался.

— Понимаешь, у меня только один станок остался… Я, считай, с «батарейной поляны» немецкой опаской бреюсь. А станок берегу на всякий случай. Ну, там если быстро побриться надо будет…

— «Опаской»? А откуда умеешь?

— Отец научил в своё время. Да и ножом я тоже бриться умею — сам знаешь.

— Точно, я даже потом дома попробовал. Тем шведским ножом, что у тебя тогда купил.

— «Мурой»?

— Ага. Только она, вроде, «Мора»… — сказал Тотен с некоторым сомнением.

— Это написано так, а читается, как «у».

— А… Но бритва складная, как её держать?

Я вытащил из набедренного кармана бритвенный прибор, взятый среди трофеев ещё на мосту у Боублей, и достал из него золингеновскую «опаску».

— Вот так держи! — сказал я, открыв бритву.

— Ага, понятно… А попробовать сейчас можно будет?

— Конечно, пока я умываться буду — брейся себе на здоровье

— … есте, моста нет! — оторвал меня от воспоминаний голос Люка, раздавшийся в наушнике.

— Люк, не понял тебя! — откликнулся Фермер.

— Повторяю. Мы на месте — в ста метрах от точки. Моста нет — разрушен. Подходы заминированы.

«Ни хрена себе! Куда же это мы вляпались? Похоже, что немцы заблокировали этот район…»

— Про мины с чего решил? — спросил командир.

— С этой стороны плакаты стоят, а подходы к мосту и броду все в ямках. Я метров с пятидесяти разглядывал в оптику — усики «лягушек» засёк.

Фермер сочно выматерился. Я его понимал — мы сами загнали себя в ловушку.

— Так, Саня, оставь бойцов наблюдать, а сам сюда вали. Ты, Тоха — тоже. Через сорок минут жду обоих у машин.

Проинструктировав бойцов, я взял ноги в руки и был у машин уже через четверть часа, а вот Саню пришлось ждать не сорок минут, а все девяносто.

… Глядя на серое, какое-то осунувшееся лицо товарища мы молча слушали его рассказ:

— Блядь, я перед уходом решил эту деревеньку проверить… Как её? Козаки… Пустая она, так я получше хотел разобраться. В общем, все они там… Все… Я, как ближе подошёл, так запах учуял… Только не сразу понял, откуда он мне знаком… Два дома и сарай большой… Всё вокруг утоптано… Барахло какое-то валяется… — казалось, что слова с огромным трудом проходят через Санино горло, что он прилагает огромные усилия, чтобы заставить себя говорить. И тут я понял, что суровый Люк, побывавший в своё время «за речкой», да и в девяностые не на печи лежавший, с трудом сдерживает слёзы!

Я сидел, не понимая, о чём он говорит. «Кто такие эти «все»? И чего это он так расчувствовался?»

— Я… — Люк мотнул головой, словно отгонял докучливую муху, — я… человек шестьдесят там… Из них детей… двадцать… Я не считал… Не смог… Я запаха не выдержал… — и он шмыгнул носом.

От внезапного понимания того, о чём рассказывал Саша, по моей спине будто жидкий азот потёк! Холодная волна прошла вдоль позвоночника, голова стала лёгкой, а грудь сдавил металлический обруч. Лицо и плечи свело судорогой… «Нет, как так? Что? Какие каратели? Партизан же ещё нет!» — словно рой безумных пчёл вился у меня в голове.

Да, я видел фильмы про войну и читал книги, но всё это было где-то там далеко. Осознание же того, что вот здесь, рядом, в какой-то паре километров от меня лежат обугленные тела десятков людей, убитых просто так, оттого, что лень было возиться с переселением, заставляло кулаки сжиматься до хруста в суставах.

— Саш, отпусти, я их ночью…

— Нет, — перебил меня командир, — нам язык нужен. Я сам пойду. Сколько, говоришь, у моста?

— Около трёх десятков насчитали.

— И эсэсовцев около роты… — задумчиво произнёс Саша. Потом подумал несколько секунд и продолжил: — Вы двое и Ваня сейчас собирайтесь, пойдём мины снимать. На этом пятачке нас выщемить — как два пальца об асфальт… А ночью я с «молодыми» погулять схожу.

Лицо его было бесстрастно, но я с командиром уже восемь лет, потому и заметил, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, внутри у него кипят те же ярость и ненависть, что переполняли сейчас меня.

— Товарищ майор, можно, я с вами пойду? — подал голос Трошин.

— Нет, нельзя. Останешься за старшего. Шомпола приготовьте.

— Командир, надо Алика с собой взять, вдруг поймаем кого… — сказал Люк. — Там на месте и расспросим, — да, не позавидую я тому немцу, которого Люк «поймает», а, тем более расспрашивать начнёт!

… На все сборы мы потратили минут десять, не больше. Про уничтоженную деревню решили пока никому не говорить, чтобы не нагнетать обстановку.

До оставленных в дозоре бойцов мы дошли сравнительно быстро, благо идти было недалеко. Я посмотрел на часы. 18.33 — это значит, что у нас есть почти три часа, до того момента, когда стемнеет так, что работать с минами будет невозможно.

— Тоха, ты — со мной, а Ваня — с Шурой, — распорядился командир. — Тотен, ты с бойцами в дозоре.

Мы все, кроме окруженцев и Фермера, были одеты в немецкую форму, так что маскировка была обеспечена.

— Какие здесь мины? — спросил командир у Люка.

— «Тридцать пятые». «Лягушки».[10]

— Блин, только на картинках видел. Кто-нибудь с ними сталкивался?

— Я. На «копе». Инструкции по разминированию читал. Но не разряжал ни разу. Мы их сразу подрывали, — ответил Люк.

— Мне бы на взрыватель посмотреть… — сказал Казачина. — А там разберусь…

Люк почесал затылок, пытаясь вспомнить, потом его лицо посветлело:

— Так, если три усика торчат — это нажимной, Зет 35, а если струна в стороны — это ЗетЗет 35.

— Бечёвка на обрыв или на вытяжку? — спросил Фермер.

— На вытяжку. Могла и «тёрка»[11] на ранних стоять. Потом стали аналог нашего МУВа[12] ставить.

— «Тёрка» — это хорошо! Водичкой полить можно, да и бечёвку перерезать проще, чем струну, — обрадовался Казачина.

— Замедление на вышибной — секунды четыре, — добавил Люк.

— Ну, поползли! — скомандовал Фермер.

… Несколько раз нам во время наших игр приходилось проводить «разминирование». То есть всё было по-серьёзному: минное поле, которое надо было пройти для зачёта, невидимые, невесомые ниточки натяжных «взрывателей», хитроумно установленные под дёрном замыкатели, холодный пот, сбегающий вдоль позвоночника. Только здесь в случае ошибки в нас полетят не пластмассовые шарики, выброшенные петардой, а стальные шайбы, и заряд их метнёт раз в сто более мощный.

Все разы, что нам попадались «мины», я был вторым номером у командира: инструмент подать, флажком «мину» пометить, вытащить «раненого», если сценарием это предусмотрено. Подрывались мы два раза и, несмотря на игрушечность процесса, ничего хорошего об этих случаях я вспомнить не могу…

Первое движение шомполом параллельно земле, затем вверх. Бечёвки нет.

Теперь Саша аккуратно втыкает щуп в землю под острым углом. Ещё раз. Ещё. И ещё… И ещё. Звяканье. Есть мина!

Он аккуратно раздвигает траву, из которой торчат тройные усики нажимного взрывателя, и ложится рядом с миной. Моя задача теперь — в случае срабатывания вышибного заряда мины упасть сверху на Сашу, закрывая его своим телом. В качестве призрачной страховки у меня на спине висит рюкзак с вложенным в него небольшим металлическим листом. Ещё обнадёживает тот факт, что готовые осколки должны разлететься параллельно земле. Правда все понимают, что в случае подрыва мгновенно всполошатся немецкие посты на обоих берегах реки, и тогда нас будут искать…

— Булавку!

Я вкладываю в его ладонь обычную английскую булавку. Саша аккуратно вставляет её во взрыватель.

Внимательно осмотрев мину ещё раз, Саша, после секундной задержки начинает по миллиметру выкручивать взрыватель. Я обратился в слух, ведь чем раньше я услышу хлопок сработавшего детонатора, тем больше у меня будет времени, чтобы среагировать.

«Пять секунд… семь… двенадцать», — непонятно зачем я считаю про себя.

Есть! Взрыватель в руке у Фермера. Он передаёт его мне. Я заворачиваю его в лоскут ткани и прячу в висящую на боку коробку от немецкого противогаза.

Саша продвигается вперёд на метр. Я же аккуратно ножом выкапываю мину.

Ползём дальше…

Следующая мина была тоже с нажимным взрывателем.

Затем была хитрая — с «тройником». Командир вначале перекусил кусачками две растяжки, а затем вывернул переходник из мины…

… За два часа наша пара сняла семь мин.

Начальнику Спецкоманды 772 гауптштурмфюреру Вернеру

Срочно. Секретно

30-го июля сего года возглавляемая мной группа была вызвана на место происшествия в посёлке Новый Двор.

При попытке введения в эксплуатацию станции технического обслуживания автотранспорта произошёл взрыв мин, заложенных противником при отступлении. В результате было убито 17 и ранено 12 человек личного состава 172-ой отдельной ремонтной роты.

Как установил эксперт-взрывотехник Крипо Коль, противником была подготовлена группа фугасов, приводившаяся в действие механизмом, срабатывавшим при попытке использовать оборудование станции, причём срабатывали мины не только внутри помещения станции, но и во дворе. Поражающее действие фугасов было усилено за счёт использования большого количества металлических фрагментов (шрапнельные пули, металлические обломки, метизы) помещённых в контейнеры, присоединённые к зарядам взрывчатки. При взрыве также произошло возгорание легковоспламенимых жидкостей (бензина, моторного масла, красок), хранившихся в помещении станции.

Криминальассистантом Колем также обнаружены остатки невзорвавшегося тринитротолуола на полу и стенах ремонтного помещения. Часть фугасов была снаряжена артиллерийским порохом.

К сожалению, из-за гибели большинства свидетелей не представляется возможным установить, что именно послужило причиной инициации взрывной сети.

Как уже упоминалось выше, часть фугасов направленного осколочного действия (4 штуки) была установлена во дворе таким образом, что при подрыве их зоны поражения перекрывались. 2 фугаса были изготовлены из гильз артиллерийских снарядов калибра 7,6-см, имеющих наибольшее распространение у противника и снаряжены свинцовыми пулями, 2 других — были изготовлены из дерева и снаряжены металлическими обломками, гравием и гайками.

Время минирования установить не удалось, но, очевидно оно было проведено ещё до отступления Советов. Как показал опрос военнослужащих 86-ой учебной роты, расквартированной в селе Старое Село в 6 километрах к северо-западу от места происшествия, в течение нескольких дней на станции базировалось какое-то небольшое подразделение сухопутных войск с большим количеством автотранспорта (свидетели неоднократно фиксировали проезды грузовых и легковых автомашин), вероятно — транспортная автоколонна или часть снабжения. В пользу этой версии говорит тот факт, что по сообщению бургомистра одной из деревень, в данной местности проводились заготовки продуктов подразделением 174-го взвода снабжения под командованием интендантуррата Зоера. (Копии документов, подтверждающих реквизицию продуктов, прилагаются.) Запрос на установление принадлежности подразделения направлен в местную комендатуру и в штаб 2-ой Армии.

Возможно, при обнаружении военнослужащих этого подразделения у следователей появится возможность определить, каким оборудованием станции они пользовались, и, соответственно, прояснить картину происшествия.

Расследование осложняется тем, что 28-го июля в данной местности был сильный дождь, отчего многие следы утрачены.

30.07.1941

Унтерштурмфюрер СС Липпих.

***

Начальнику 9 группы Тайной полевой полиции гауптману Броеру.

Рапорт.

Сообщаю вам, что сегодня, 1-го августа 1941 года в 13:15, моторизированным патрулём под моим началом на дороге в лесном массиве около деревни Метежи обнаружены две грузовые автомашины «опель»-«блитц», приписанные к 174-ому взводу снабжения. В кабинах и кузове обнаружены тела 6 военнослужащих данного подразделения. (Имена и принадлежность установлены по личным жетонам. Тела сильно обгорели и, судя по косвенным признакам, военнослужащие были убиты как минимум за неделю до обнаружения. В следствие этого, опознание тел будет сопряжено с большими трудностями.)

При осмотре места события выяснилось, что транспортные средства подверглись обстрелу из ручного оружия, а, затем, были подорваны ручными гранатами.

Гильзы, обнаруженные на месте преступления, принадлежат образцам ручного оружия, состоящим на вооружении Красной Армии. При первичном осмотре места происшествия удалось установить, что нападавших было как минимум пятеро.

При осмотре установлено, что для подрыва автомашин были использованы штатные гранаты Германских вооружённых сил образца 24-го года. (Найдены фрагменты деревянных рукояток и фарфоровые шарики-наконечники.)

В 100 метрах от места нападения старшим стрелком Мютценбергером была обнаружена нарукавная повязка сотрудника вспомогательной местной полиции, висевшая на ветке дерева. Месторасположение и состояние повязки позволяют предположить, что она зацепилась за сухую ветку при быстром перемещении.

В кузове обоих грузовиков обнаружены обгоревшие остатки зёрен пшеницы.

Начальник мотопатруля полевой жандармерии

Фельдфебель Хартман 1.09.41. г.

Глава 7

Москва, ул. Дзержинского. 21 июля 1941.

— Павел Анатольевич, разрешите?

— Да, конечно, Борис Михайлович. Судя по вашему лицу, появилась какая-то информация по «Странникам».

— Да. Состоялся ещё один радиосеанс и, к тому же, пришли ответы от «Клёста» и «Сотника».

— Начнём с сеанса, — и Судоплатов показал капитану на стул рядом с собой.

Маклярский сел и положил на стол папку:

— Сеанс прошёл штатно: «Странники» ответили на вызов, приняли радиограмму и подтвердили приём. Но, Павел Анатольевич, есть проблема…

— Какая?

— Шифр им давали резервный, достаточно простой. В расчёте на радиоигру. Есть большая вероятность, что немцы его расколют.

— Мне кажется, что это пока не проблема, Борис Михайлович… Мы всё равно пока не определились с этой группой. Что там с подтверждениями?

— «Клёст» подтверждает, что на магистральных дорогах севернее и северо-восточнее Минска в период с десятого по пятнадцатое июля произошло несколько диверсий. В результате возникла огромная «пробка». Противник попытался перебросить войска по рокадным дорогам, но и они сейчас запружены войсками. В окрестностях города усилены меры безопасности. В частности, — капитан достал из папки лист бумаги и прочитал, — «…В радиусе 50 километров удвоены все посты на дорожных сооружениях, сокращены интервалы между патрулями на дорогах.

По сведениям от агентуры, часть войсковых подразделений привлечена к охране коммуникаций. Так, из подслушанного агентом разговора двух немецких солдат стало известно, что из 114-го и 118-го пехотных полков, следовавших через Минск в направлении Борисов-Орша, изъято по одной пехотной роте, привлечённых к охране объектов в городе.»

— Интересная информация. То есть, получается, что группа в пятнадцать человек не только замедлила передислокацию нескольких дивизий на несколько дней, но и несколько ослабила прибывающие на фронт части, так? Надо будет наркому привести как пример эффективной работы… Сколько там, в немецком полку этих рот?

— Если стрелковых, то — двенадцать, — ответил капитан.

— Угу… Продолжайте, Борис Михайлович…

— Теперь перейдём к «Сотнику». Это — наш маршрутник. Он сегодня подтвердил информацию об усилении охраны объектов тыла в район Минска.

— Лётчики?

— Пока без результата.

***

В лесу уже стемнело, когда мы, тяжело нагруженные снятыми минами, вернулись на стоянку.

Наскоро перекусив всухомятку, так как огонь разводить Фермер перед уходом запретил, а осторожный Несвидов даже газовую горелку зажечь не решился, мы собрались на совещание.

В этот раз состав участников был расширен — кроме постоянных участников — членов команды присутствовали Трошин с Дымовым.

— Значит так, мужики, — начал командир, — чувствую, в этих краях какая-то чехарда нехорошая вертится. И эсэсовцы злобствуют не по погоде.

Я сразу не понял, но потом до меня дошло, что Саша имеет в виду, что партизан ещё вроде нет, а деревни уже вырезают. Поэтому я потянул вверх руку, собираясь выступить. Саша кивнул.

— Так, приказ «О комиссарах» уже в войска дойти должен был, да и директива Гиммлера «О неполноценных расах». А приказ «О применении военной подсудности в районе Барбаросса» вообще в мае вышел.

— Ты давай, остальным поясни, — перевёл на меня стрелки Саша, — а то некоторые товарищи, я вижу, ни сном, ни духом.

— Если коротко, то приказ «о комиссарах» обязует всех немецких военнослужащих рассматривать политработников и представителей НКВД как военных преступников и уничтожать, если они попадают в плен, директива Гиммлера — вообще нечто! Я даже кусок наизусть заучил: «… Если население с национальной точки зрения враждебно, а в расовом и человеческом настроении неполноценно или даже, как это бывает в местах среди болот, состоит из осевших там преступников, которые, в о з м о ж н о, — это слово я выделил голосом, — поддерживают партизан, то все они подлежат расстрелу.»

Трошин даже присвистнул тихонько, а у Зельца от возмущения рот раскрылся.

— Ну, а третий приказ начальника ОКВ Кейтеля, говорит о том, что враждебные действия г р а ж д а н с к и х лиц против вермахта не подлежат рассмотрению никаким судом и наказание одно — расстрел. Вот и крестьяне эти, — я кивнул в сторону леса, — убираться из деревни не хотели, мешали операции по отлову окруженцев, то есть совершали действия враждебные… — у меня внезапно сдавило горло, потому, что пока я объяснял всё это ребятам, меня самого, что называется, «пробило».

— Вот так, товарищи, — закончил за меня Фермер. — То есть, с кем имеем дело вам понятно.

— Да они же не люди! — воскликнул Зельц.

— Люди, люди… Ты же документы трофейные видел. Все как у людей — фотокарточки, письма… — одёрнул его Трошин. — А вот убивать я… мы их будем, как собак бешеных!

— Чтобы убивать и самим не пропасть, надо с умом подходить, а не кипеть «яростью благородной»! — но никто из местных каламбура Фермера не понял.

— Командир, а ты обратил внимание, как мины они поставили? — вступил в разговор Люк.

— Ну? От деревни к реке. И что?

— То, что они от «т о й» стороны оборону держать собрались, а мы на этой…

— Молодец! Тогда, от второго блокпоста к деревне связь телефонная должна идти! И, те, кто внутри периметра, через этот мост ни за что не поедут… — на лету схватил идею Фермер.

— Товарищ майор, — учитывая присутствие «чужих», Тотен обратился к командиру официально, — вы что, хотите бесшумно взвод немцев положить? — в голосе Алика сквозило некоторое сомнение.

— Зачем «бесшумно»? Класть будем шумно и весело, но с умом. Сейчас перерыв на полчаса. Нет, на час. Потом снова думать будем. Антон, подойди.

Когда все, кроме меня и Люка разошлись, Саша подошёл ко мне вплотную, и, пристально посмотрев на меня, спросил:

— Ты приказы эти на самом деле помнишь, или из головы выдумал, для моральной стимуляции?

— Всё — правда. Сам в своё время охренел, когда читал, вот и запомнил.

— Угу… Ты как? Сильно замотан?

— Ну, отдохнуть бы не мешало. А что?

— Ну что ты как еврей, вопросом на вопрос, а?

— Так что нужно? — спорить и балагурить отчего-то расхотелось.

— В разведку вас рано с утра пошлю. Двумя группами. Старшими пойдёте вы, — и он поочерёдно посмотрел в глаза мне и Люку. — Ты, Антон, вместе с Зельцем будете работать в «гражданке», а Саня с остальными будут вас страховать из леса.

— А Зельц нам зачем? — удивился я.

— А он у нас единственный представитель власти. С документами, это подтверждающими. Теперь смотрите сюда, — и Фермер развернул карту. — Вот, видите, деревни практически сплошняком идут вдоль реки. Если бы я был на месте… этих, — и лицо его перекосила брезгливая гримаса, — то вначале я бы обеспечил внешний периметр, а уж потом начал зачищать зону безопасности. Глубоко в лес они соваться не будут — силы не те. А внешний периметр они делать уже начали.

— Так ты всё-таки решил в лес прорываться? — спросил Люк.

— Да, с нашим обозом на главную цель выходить — чистой воды идиотизм, — отрезал командир.

— Ну, а кошмарить гадов нам можно? — задал ещё один вопрос наш разведчик.

— Это можно, но так, чтобы ни одна падла вас не засекла.

— Типа: шёл солдат, упал, друзья перевернули, а в голове дырка? — уточнил Люк.

— Именно так! Всё. Теперь вам — спать. Подъём в полпятого.

Глава 8

«Если так пойдёт дальше, — думал я, пробираясь вслед за Люком через густой подлесок, — то придётся, как тому медведю, отсыпаться зимой!»

Шесть часов в сутки — это максимум, который мне удавалось поспать за последнюю неделю. Добавим сюда постоянные физические нагрузки, нервотрёпку и ранение — так что ничего удивительного, что вчера вечером мне пришлось снова укоротить брючный ремень. Если перед поездкой я весил ровно восемьдесят кило, то сейчас — хорошо, если семьдесят. В пору было значок нацепить: «Хочешь похудеть — спроси меня, как!»

Но, несмотря на все «тяготы и лишения» настроение у меня было приподнятым. Очень уж хотелось перестать прятаться и подложить эсэсманам вооот такееенную свинью…

… К реке мы вышли метрах в восьмистах выше разрушенного моста по течению. Поле и небольшой лесок на той стороне скрывал густой утренний туман. Пройдя под берегом, мы вышли к мосту. Тут выяснилось, что, очень кстати для нас, немцы мост на самом деле не разрушили, а, понадеявшись на мины, только своротили настил, так что, на ту сторону нам удалось перебраться, даже не намокнув.

Первым на противоположный берег перешёл я и, спрятавшись под кустом, внимательно вслушался (туман был плотный, так что на оптику надежды в такой ситуации было мало). Ничего. Только тихо плескалась, обтекая сваи моста, река. Я три раза нажал тангенту.

Спустя пять минут, показавшихся мне вечностью, сзади послышались осторожные шаги и, затем, глухой удар подошв о землю. «Первый прошёл», — подумал я, проводив взглядом силуэт, метнувшийся к кустам на другой стороне дороги.

На разведку мы вышли впятером: Люк, Зельц, Кудряшов, Чернов и ваш покорный слуга.

Люк перешёл реку последним.

Согласно плану, разработанному Фермером, нам необходимо было пройти почти пятнадцать километров на северо-запад, к крупной деревне Доры. По мнению командира, немцы должны были организовать там временную базу. Так что нам следовало поторопиться…

… Было уже четверть одиннадцатого, когда мы остановились на опушке небольшого лесочка километрах в трёх от нужной деревни. Люк, как старший группы, направил бойцов понаблюдать за Дорами и дорогой, связывавшей село с соседним, Слободой.

— Ну что, давайте, переодевайтесь, — скомандовал он.

Я достал из рюкзака небольшой свёрток с гражданской одеждой, которой нас снабдил Акимыч. Пара минут, и я стал выглядеть, как заправский полицай! Потрепанный серый пиджак, мешковатые шерстяные штаны, кепка, на ногах — поношенные, но крепкие яловые сапоги. Дымов провозился чуть дольше, но теперь и он щеголял в похожем наряде.

— Сань, мне кажется, что лучше начать с соседней деревни, а вы пока понаблюдаете за этими.

— Ты Есьмановцы имеешь в виду? — спросил Люк, разглядывая карту.

— Да, вот эту — за лесом. Шансов нарваться на ЭсЭс меньше, а обстановку в округе выясним.

— Согласен. Рацию возьмёшь?

— Да, но в деревню без неё пойду. Спрячу где-нибудь за околицей.

— Стволы?

— «Вальтер». Он маленький.

— Ну, — он тяжело вздохнул, — присядем на дорожку…

— Да мы и так, вроде, на земле сидим…

— Это присловье такое.

Несколько мгновений мы посидели молча, затем Люк встал. Вслед за ним поднялись и мы с Алексеем.

****

Как всегда, провожая ребят на задание, Александр нервничал сильнее, чем, если бы ему предстояло ползать по тылам врага. Два десятка лет войн, пусть и маленьких, но настоящих — это тот опыт, который не заменишь никакими знаниями… И, если за Люка Фермер был спокоен, то из-за Антона, а, тем более, за ставшего за последние пару недель своим Дымова сердце нет-нет, да и прихватывало…

«Тьфу ты, так седым до «полтинника» стану! — подумал Александр. — Надо чем-нибудь себя занять… таким… эдаким…»

… Общий подъём объявили в семь — через два часа после ухода разведчиков. Почти всё это время Александр провозился с немецкими минами, пытаясь разобраться в их устройстве. Накрывшись тентом, чтобы не выдать себя бликом фонаря, Фермер включил светодиодную лампу, достал инструменты и приступил к работе.

В очередной раз, столкнувшись с плодами «сумрачных тевтонских инженеров», он подивился тому, как можно простые вещи сделать сложно. «Да, два взрывателя — лучше, чем один, но три-то куда?! — думал он, разглядывая «тройник», вывернутый из немецкой мины. — Да к тому же — нажимной. А вот чека на вытяжном — получше, чем у МУВа. Универсальнее…»

Он аккуратно взял в руки мину: «Так, эта гайка прижимает крышку, а вот эти три винта её и фиксируют…»

Минута, и крышка снята. После непродолжительной возни Саша вытащил из внутренних каналов детонаторы. «Три детонатора на обычную противопехотку?! Неудивительно, что они войну проиграли! На одну мину три взрывателя и три детонатора! Ну, я думаю, что и с одним детонатором работать будет как надо…» — и он положил два «лишних» детонатора в небольшую коробку, выложенную изнутри тряпкой.

До момента, когда все встали, Александр обработал подобным образом пять мин.

***

К деревне мы с Зельцем подходили осторожно, прокравшись через заросли кустарника, густо росшего вдоль берега небольшой речки, что протекала метрах почти рядом с околицей, к небольшому леску, что виднелся с северной стороны. В одном месте берег был истоптан копытами и повсюду валялись коровьи лепёшки, но ни одной свежей я не заметил. Минут двадцать мы рассматривали в бинокль внешне безжизненную большую, домов в пятьдесят, деревню. Наконец я решился:

— Люк, Арт в канале. Что у тебя? — спросил я в рацию.

— Я ничего странного не вижу, — с того момента как мы пошли в деревне, Саша внимательнейшим образом наблюдал за окрестностями в оптический прицел своей винтовки.

— Тогда мы пошли!

— Ни пуха…

— К чёрту!

Я разгрёб песок под приметной корягой и, завернув в полиэтиленовый пакет рацию, зажигалку из будущего и гелевую авторучку, сунул свёрток в получившуюся нишу.

— Ты, что-нибудь оставлять будешь? — спросил я, покосившись в сторону Дымова.

Он отрицательно мотнул головой.

— Тогда пошли! — и я присыпал тайник песком.

… Деревня встретила нас странной, какой-то неживой тишиной. Нет, звуки, конечно, присутствовали: скрипел, поворачиваясь по ветру, на крыше одного из домов железный флюгер, где-то изредка стучали ставни, раскачиваемые порывами ветра… Но не раздавалось людских голосов, не мычали коровы и не лаяли собаки, то есть не было всех тех звуков, что составляют постоянный шумовой фон, к которому за две прошедшие недели я успел привыкнуть. Ощущение какой-то неправильности не покидало меня. И, одновременно с этим, в глубине души поселился страх. Больше всего в этот момент я страшился того, что найду что-нибудь похожее на то, что вчера обнаружил в такой же пустой деревне Люк.

Зельц толкнул калитку и вошёл во двор одного из домов, третьего или четвёртого с краю. Никого. Оглядев двор, он направился к крыльцу. Пришлось последовать за ним. Чтобы придать себе уверенности, я вытащил «вальтер», который спрятал сзади за поясом.

Через пару минут в дверь выглянул Дымов:

— Никого. Судя по всему, уходили в спешке. Даже продукты какие-то остались.

Сам не зная почему, я спросил:

— А дети в семье были?

— Нет. А причём здесь это?

Я, наконец, сформулировал ответ, и, больше для себя, нежели, отвечая Алексею, сказал:

— Люди обычно первым делом о детях заботятся… По вещам можно понять, что случилось…

Лёша понимающе кивнул, и мы направились к следующему дому.

Пока Дымов осматривал жилище внутри, я решил немного осмотреться на подворье.

Ближайшая небольшая постройка, оказавшаяся курятником, была пуста. Я уж было направился к большому сараю, стоявшему в глубине двора, но, сделав несколько шагов, осознал какую-то неправильность. В траве вдоль забора змеился телефонный провод…

Я проследил за ним взглядом и заметил, что он исчезает на чердаке соседнего с этим дома. Нет, проложили его аккуратно — с первого взгляда не заметишь, но, очевидно, ветер сдул его с крыши, да и я специально всматривался, так что заметил раскачивающийся на вису отрезок.

«Приплыли!» — было первой мыслью. На несколько мгновений я впал в ступор, так как первым позывом было метнуться куда-нибудь в укрытие, вторым — выручать Дымова, а третьим было осознание того, что уйти просто так нам не дадут.

Но первый порыв прошёл, и я начал думать более позитивно, благо кое-какие домашние заготовки у нас были.

Ленивой, даже можно сказать нарочито ленивой, походкой я направился к дому. Медленно поднялся на крыльцо и зашёл внутрь.

— О, Антон, смотри, здесь тоже детей не было, — начал Зельц.

— Тихо, не шебуршись! — прервал я его. — В деревне — немцы. Я наблюдательный пункт с телефоном засёк. Думаю, минут через десять-пятнадцать нас брать будут.

Лёша остолбенел на мгновение, затем рванулся к выходу. Я еле успел поймать его за локоть:

— Поздняк метаться — к лесу нам просто так уйти не дадут. Я думаю — там засада! — отрывисто бросил я ему. — Спрячь своё удостоверение где-нибудь здесь в доме… — и я, нагнувшись, вытащил из-за голенища сапога свёрток с заготовленой «липой».

Так получилось, что аусвайсы полицаев, убитых нами в той деревне, где мы забрали Лидию, были без фотографий, и Бродяга во время пребывания на МТС немного поработал над ними, так что сейчас у меня был документ на имя Захара Стополова, 1908 года рождения, сотрудника местной Вспомогательной полиции. Был сей документ выдан комендатурой Логойска две недели назад.

А Дымов стал Лександром Пройтой, восемнадцатого года рождения, и тоже — сотрудником Вспомогательной полиции.

— Так. Лёша, повязку пока не доставай, и… — я на секунду задумался, оглядывая комнату, — как документы спрячешь, ходики со стены сними, — и я показал на настенные часы с боем.

— Ээ… — Дымов на некоторое время потерял дар речи.

— Ну, должно же быть какое-то оправдание, почему мы оказались так далеко от родных мест. Так, хоть, сразу в расход не пустят… А там выкрутимся. Ну, чего застыл?! — прикрикнул я на него.

— Есть! — Алексей, похоже, пришёл в себя.

— И говор свой интеллигентный изврати как-нибудь, я тебя прошу, — добавил я.

… Когда мы вышли из дома, нагруженные двумя мешками с небогатым скарбом, нас уже поджидали. Стоило мне сделать несколько шагов, как из-за забора раздалась команда:

— Halt! Hende hoch!

Я послушно выронил мешок и потянул руки вверх. Скосив глаза я увидел двух солдат, держащих нас на прицеле.

— Nicht schießen… — как можно жалостливее попросил я. — Wir sind von der Hilfspolizei! — добавил я, безбожно коверкая немецкие слова.

Вдалеке послышался шум мотора. «А вот и начальство гадское приехало!» — подумал я и покосился на Дымова.

— Nicht umdrehenf! — раздалось из-за забора, и мне пришлось замереть.

Наконец, в клубах пыли показался «кубельваген», а за ним — грузовик, всё тот же вездесущий «Блиц». «Недоджип» остановился и с переднего места выбрался немец. «Ого, вот это горилла!» — в этом эсэсовце было под два метра росту и сильно больше центнера — весу.

Вулезший вслед за ним офицер казался подростком, хотя на все сто соответствовал «арийскому стандарту» — атлетичный блондин, выше меня сантиметров на пять-семь. Оба были одеты в камуфлированные мелкими пятнышками парки. В открытом вороте офицера я увидел петлицу с тремя «кубиками». «Унтерштурмфюрер — по-армейски лейтенант», — вспомнил я.

Однако первыми в ворота вошли два выбравшихся из грузовика автоматчика и немедленно взяли нас с Зельцем на прицел, причём встали ребятишки весьма грамотно — так, чтобы фрицы за забором не попали на директриссу.

— Wer seid Ihr? — лениво спросил «зазаборных» старший эсэсовец, остановившись метрах в трёх от нас.

— Sie behaupten, dass Sie aus der Hilfspolizei sind, — ответил тот, что скомандовал мне поднять руки.

— Es ist interessant, — протянул офицер, и сделал жест какому-то гражданскому, стоявшему у него за спиной. — Können Sie sich ausweisen?

— Документы у вас есть? Кто вы? Шпионы? Комиссары? — голос переводчика был резким и неприятным.

— Да… то есть нет, господин начальник. — я постарался сыграть смятение. — Туточки они — в кармане, — и я пальцем показал на нагрудный карман пиджака.

Эсэсовец выслушал перевод, брезгливо скривился и скомандовал:

— Brunner prüfe sie mal durch![13]

Из-за его спины вышел ещё один эсэсовец, с одним «кубиком» и полоской в петлице, одетый в обычную серую форму, и приблизился к нам с Дымовым. Первым делом он вытащил из моего кармана аусвайс и, сделав несколько шагов, отдал его офицеру. Затем он повторил ту же операцию с Зельцем. Я думал, что после предъявления документов немцы расслабятся, но автоматчики продолжали держать нас на прицеле, да и «зазоборные» — тоже. А, с учётом того, что из грузовика вылезло никак не меньше десятка вражеских солдат — рыпаться было рановато.

Унтерштурмфюрер развернул наши бумаги и стал придирчиво их рассматривать, затем что-то негромко спросил у переводчика:

— Как вы оказалис в этом районе? — перевёл он вопрос.

— Так это… — я изобразил смущение, — Тут нам сказалы деревенек пустых много. Ну, мы и решылы вещичек каких-нито собрать… — и я кивнул на наши мешки.

Переводчик разразился длинной фразой по-немецки, я же прислушивался, стараясь уловить знакомые слова. «Так, «Marodeurs» — это и без перевода понятно.

По знаку офицера тот же самый немец, что забрал наши документы, подошёл к моему мешку и, распустив завязки, стал копаться в нём. «Ну-ну, исследуй, много ты там найдёшь», — подумал я, но виду не подал, продолжая стоять с дебильно-грустным выражением на лице.

Главный эсэсман снова что-то негромко сказал переводчику:

— Что вы делай так далеко от ваш город?

— Так, мы это… Нас на пожар… Да, приказ был — пожар тушить, — удачно вспомнил я про взорванный командиром склад горючего. — А потом нас это… Ну, тех, которые в лесу прячутся послали ловить… Ну, мы с Лександром и надумали в деревню каку заглянуть… Еды там или вещичек посмотреть…

После того как эсэсовец выслушал перевод, он повернулся к громиле и что-то быстро ему сказал. Пара слов мне сильно не понравилось — если мой слух меня не подвёл, Deserteure — это «дезертир», а «Raubmörder» — было похоже одновременно и на «robber»,[14] и на «murder».[15]

Здоровенный немец осмотрел меня с ног до головы и что-то быстро ответил офицеру. Из всей фразы я разобрал только «rasiert»[16] и «wohlgenährt Schweinen»,[17] да и то, понял я их потому, что первое слово я запомнил, когда я учил Тотена бриться «опаской», а прилагательное «откормленный» попалось мне в своё время в какой-то немецкой песне, и по непонятной причине так и засело в памяти. Дело начинало попахивать керосином, поэтому, собрав все свои языковые навыки в кулак, я сказал:

— Herr Untersturmführer, Ich habe einige wichtige Informationen![18] — причём, скорее всего, благодаря группе «Рамштайн», вместо классического немецкого «ихь» я произнёс южногерманское «ишь».

Оба офицера удивлённо посмотрели на меня, а переводчик от неожиданности даже рот приоткрыл. «Наверное, с хорошим произношением сказал», — совершенно не к месту подумал я и продолжил, — Informationen ist geheim und dringend![19]

Громила и командир переглянулись, затем унтерштурмфюрер спросил:

— Wer sind Sie?

— Кто вы? — машинально перевёл толмач.

— Diese Information ist nicht für alle.[20]

Гориллоподобный немец пару секунд сверлил меня крайне неприятным взглядом, а затем, покосившись на унтера, что так и стоял с моим мешком в руках, скомандовал:

— Durchsucht ihm![21]

Я послушно поднял руки ещё выше. Немец тщательно обхлопал меня, затем достал из одного бокового кармана пиджака скомканную повязку полицая, а из другого — пачку понтовых «офицерских» сигарет «Memphis» и коробок немецких спичек. Показал находки главному. Тот махнул рукой, брось сюда, мол. Шарфюрер завернул курительные принадлежности в повязку и кинул своему командиру. Поймав свёрток, унтерштурмфюрер внимательно осмотрел и повязку и её содержимое, затем достал из пачки одну сигарету, понюхал её, после чего передал мои вещи «горилле». Шарфюрер тем временем обыскал Дымова, правда, у того сигарет в карманах не было, а была тоненькая пачка советских денег, перочинный ножик и маленькая иконка, которую, по моей просьбе Лёха сунул в карман ещё в доме, сняв с полочки в «красном» углу. Дымовское барахло унтер не бросил, а просто отнёс начальству.

Эсэсовский лейтенант что-то негромко сказал ему, после чего шарфюрер махнул рукой солдатам, стоявшим позади офицеров:

— Poltzen, Humrov! Durchsucht das Haus![22]

Два солдата сорвались с места и, пробежав рысцой несколько метров, скрылись в доме.

Те пять минут, что они там возились, во дворе стояла тишина. Я напряжённо прикидывал возможные варианты:

«Так, вариант самый плохой — мы этим фрицам по барабану, так что они нас сейчас просто прислонят к стенке, и всё… Тогда единственное, что остаётся — постараться подороже продать свою жизнь.

Вариант второй: мы их заинтересовали, но не сильно, тогда они просто погрузят нас в машину, чтобы разобраться позже. Тут основная надежда на Люка и ребят. Могут попробовать освободить нас.

Ну и третий вариант — мы такие интересные и загадочные, что допрашивать нас будут прямо тут, в доме. Для того и солдат внутрь послали. Ну, на ограниченном пространстве мои шансы на победу в рукопашной сильно возрастают, особенно с учётом маленьких сюрпризов, что я в доме оставил. Хотя, «горилла» эта… Как бы его половчее уделать?»

— Herr Untersturmführer, im Haus wurde nichts verdächtiges gefunden![23] — прервал мои раздумья голос солдата, высунувшегося из двери дома.

— Geht in's Haus! — скомандовал нам главный эсэсовец.

Поднимаясь по ступенькам на крыльцо, я заметил, как громила забрал у одного из солдат автомат и пошёл вслед за нами. «Ура, клюнули!» — возликовал я. Теперь требовалось реализовать ещё одну мою задумку…

Когда мы впятером вошли в комнату, где всё ещё оставался один из солдат, я повернулся к унтерштурмфюреру и, покосившись на Дымова, попросил:

— Ich möchte Sie, dass er nicht anwesend war das Gespräch, bitte.[24] — опять вместо «ихь» у меня получилось шипящее «ишь». Ну что за напасть!

Эсэсовец на мгновение задумался, а затем скомандовал обоим солдатам:

— Ihr beide postiert euch in dem Vorzimmer. Und nehmt ihm mit.[25] — и показал рукой на Зельца.

Когда солдат подтолкнул Алексея к выходу, тот вздрогнул и удивлённо посмотрел на мен. «Ну же, Лёха, договаривались ведь, что я играю первую скрипку! Что ты телишься?» — однако никакого знака я подать не мог, поскольку оба эсэсмана пристально следили за мной.

Наконец, до Зельца дошло, что пауза несколько подзатянулась, и он понуро вышел в сени.

— Was wollen Sie mitteilen? Und Wer sind Sie? Bitte keine Geschichten über die Hilfspolizei erzählen![26]

— Ich bin aus Abwehcommando 1B.[27] - пришлось пустить в ход домашнюю заготовку, удачно вспомнив название подразделения немецкой разведки, имевшее радиопозывной «Сатурн».

— Wer ist Ihr Befelinhaber?[28]

— Wally Erste, — мой ответ, последовал незамедлительно.

Может показаться странным, почему я так распинался перед лейтенантом, но задумка моя была в том, что офицер из СД, а немец был именно оттуда, о чём говорил ромбик с соответствующими литерами на его рукаве, обязан ориентироваться в структуре «соседей».

— Sie sind aber kein Deutscher, — внезапно сказал унтерштурмфюрер.[29]

— Ja, Ich bin Volksdeutscher. Ich brauche einen Dolmetscher[30]

Офицер кивнул и сказал, обращаясь к «горилле»:

— Guenther, ruf der Byslov bitte.

Гигант-шарфюрер вышел из комнаты, но в дверном проёме немедленно показался один из солдат с винтовкой наготове.

«Ага, похоже, ты, мужик, клюнул!» — злорадно подумал я и попытался немного раздвинуть границы дозволенного:

— Darf ich setzen?[31]

— Ja, setzen Sie sich hin.[32] — и он, показав мне рукой на стул, обошёл стол вокруг и встал на противоположной стороне.

«Молодец, умный ганс!» — теперь мне, чтобы добраться до эсэсовца пришлось бы перелезать через стол или обходить его, так что у него появлялся запас по времени.

Я сел, незаметно сдвинув стул поближе к столу, и спросил:

— Haben Sie eine Landkarte?[33]

— Ja, — ответил мой собеседник, но в планшет не полез, очевидно, ожидая прихода переводчика.

Ждать пришлось недолго — через пару минут звероподобный унтер вернулся в сопровождении господина Быслова (если я всё правильно понял). Пока они входили и занимали свои места, я исхитрился придвинуться к столу еще сантиметров на пять.

— Nun, Sie behaupten, ein Mitarbeiter der Abwehr zu sein?[34] — спросил унтерштурмфюрер.

— Ja, — ответил я, даже раньше того, как переводчик перевёл вопрос. — Ich bin ein Abwehragent.

— Gut. Warum haben Sie die Polizeiausweis?[35] - и этот вопрос я понял без переводчика, и ответил на него насколько можно быстро (мне требовалось убедить оппонентов, что немецкий я знаю лучше, чем на самом деле!)

— Ich habe der Ausweis als Deckung gekriegt, das ist wohl besser wie sowjetische Pass.[36]

— Was sind Ihr Einsatzgebiet und Ihre Befehle?[37]

И снова я ответил быстрее, чем среагировал переводчик:

— Ich kann auf die Karte zeigen..[38]

Вот теперь эсэсовец полез в планшет за картой, а я смог незаметно дотянуться до своей заначки — «иглы» из штыка, которую я прикрепил снизу к столешнице.

Унтерштурмфюрер расстелил карту на столе и сделал приглашающий жест. Громила Гюнтер, видимо страхуясь от возможных неприятностей, сместился ближе ко мне, причём свой автомат он перевесил за спину. Ход более чем правильный, поскольку таким образом, он убирал оружие из зоны моего доступа, а представить, что такой задохлик как я, может голыми руками справиться с ним, его паранойя не позволяла.

«Ну вот, фигуры расставлены на доске — теперь можно играть! Один против троих — повеселимся, однако!» — с бесшабашной решимостью подумал я.

Теперь оставалось только придумать какой-нибудь трюк, способный повергнуть противника в замешательство. «Думай, думай!» — мысленно подгонял я себя.

— Also, zu welchen Zweck befinden Sie sich in diesem Gebiet??[39] — в голосе унтерштурмфюрера сквозило раздражение.

«Не отвлекайся, вспоминай! Ну, что это за часть может быть? Так, деревни уничтожают, с партизанами борются… Командиры — из СС, но командуют обычными солдатами, ведь у приехавших на грузовике немцев петлицы обычные пехотные… Неужто айнзацкоманда? Да, точно! Так, кто у нас в Белоруссии резвился? Хоть бы одну зацепку… В Минске с Гиммлером кто будет встречаться? Бах-Залевски и Небе… Небе командовал Айнзацгруппой «Б» А там какие были подразделения? Думай! Думай! Вроде «Б» была единственной Айнзацкомандой в составе которой сразу были зондеркоманды… Ну да! Седьмая, восьмая и девятая… Есть!»

Глубоко вздохнув я спросил:

— Herr Untersturmführer, und Sie aus der Siebten oder Achten Sonderkommando?[40] — сам не знаю почему, про «девятую» команду я не спросил.

— Wir sind von dem Siebten[41]… - машинально ответил эсэсовец и перевёл взгляд, как я понял, на громилу.

И в тот же момент я оттолкнулся ногами и начал падать назад вместе со стулом. Спинка стула опёрлась на ноги стоявшего у меня за спиной немца, и он машинально схватился за неё. Я, полулежа на стуле, быстро, но плавно выбросил правую руку, вогнав заточку в средостение «гориллы». Затем резко согнулся в поясе, так, что моё туловище приняло вертикальное положение, и, выдернув за верёвочный хвостик «иглу», метнул её в офицера.

«Не зря я всю прошедшую недели к этим «иголкам» привыкал!» — удовлетворённо подумал я, увидев что увесистая четырёхгранная металка почти полностью вошла в шею эсэсовца в паре сантиметров выше ворота форменной рубашки.

Я соскочил со стула на левую сторону, оказавшись между эсэсовцем-верзилой и замершим в ступоре переводчиком. Ребром левой ладони я рубанул по затылку скрючившегося громилы и напрыгнул на переводчика. Четыре быстрых удара в грудь — и я, придерживая господина Быслова «за манишку», аккуратно сажаю его на пол. После чего успеваю даже поймать за ремень верзилу Гюнтера до того, как он рухнул со стула.

Теперь надо разобраться с солдатами, что сторожат в сенях Дымова. Но, первым делом надо вооружиться. Я подобрал автомат Гюнтера, который оказался бергмановским МП-35, затем быстро обогнул стол и вытащил из кобыры всё ещё хрипевшего унтерштурмфюрера пистолет. «Ого, «Браунинг Хай Пауэр»! Серьёзная машина!» — покойный явно знал толк в короткостволе. Особенно приятным в нашей ситуации становился тринадцатизарядный магазин.

«Интересно, а что это сторожа до сих пор не прибежали? — внезапно пришла мне в голову мысль. — Неужели я так тихо сработал? Хотя, может быть они привычные к тому, что господа офицеры кого-нибудь при разговоре кулаками стимулируют. У покойного Гюнтера телосложениее более чем подходящее.»

Я медленно досчитал до десяти. Ничего.

«Как там их зовут? Полтцен, вроде… Ну, начнём, благословясь…» — и, обойдя стол, я встал слева от двери.

— Poltzen, komm hier! Schnelle! — гаркнул я.

Дверь распахнулась и влетевший в комнату солдат споткнулся об аккуратно подставленную мною ногу. Удар солидным деревянным прикладом автомата по затылку, и одним противником стало меньше!

За спиной раздались звуки какой-то непонятной возни. Разворачиваюсь… И на порог комнаты плашмя рушится ещё один немец. Несмотря на удивление я хладнокровно пинаю его в висок. «Мда, а был бы в каске — был бы цел».

— Лёш, это ты его подсёк?

— Да.

— Руки свободны?

— Да.

— Дверь входную запри… — адреналин схлынул, и на меня наваливается вялость.

Присаживаюсь на лавку у стены и плескаю в лицо несколько раз водой из деревянной кадки, стоящей тут же в углу. Хоть дух переведу, пока никто не видит. Насмерть бить людей руками — то ещё развлечение, а я на героя кинобоевика не тяну ни физически, ни, тем более, морально.

В сенях слышна негромкая возня.

— Зельц, ты чего там?

— Лавку поперёк прохода ставлю. Щеколда больно хлипкая.

— А, — протянул я, — ну ставь, ставь…

Спустя минуту Дымов вошёл в комнату, я как раз шарил рукой в кадушке с водой, пытаясь нащупать спрятанный там «вальтер».

— Лёш, вон того пузанчика свяжи, он живой должен быть. Как справишься — сюда возвращайся, дверь сторожить. А мне подумать надо.

Дымов быстро снял ремень с одного из вырубленных солдат и направился к переводчику.

Я же воспользовался паузой, чтобы хорошенько обмозговать ситуацию.

«Так, мы внутри, вооружены и свободны. Это всё — актив. Вокруг дома десяток солдат и ещё неизвестно, сколько прячутся по кустам и в пустых домах — это пассив… — принялся я, что называется, «подбивать бабки». — Люк рядом — это плюс, но связи с ним нет — это, естественно, минус. Вариантов у нас немного: прорываться с боем или, попробовав обмануть немцев, тишком смыться. Хотелось бы, конечно, и «языка» с собой захватить, но тут не до жиру, самим бы уцелеть».

Алексей как раз закончил с пленным и присел рядом со мной:

— Ну, что надумали, товарищ старший лейтенант?

— Пока ничего, осмотреться надо, — и я направился к окну.

Аккуратно выглянув из-за ситцевой занавесочки в цветочек, я оглядел двор. У ворот стояло четверо немцев и, судя по жестикуляции, вели «разговор за жизнь». Это могло означать как то, что они беспечны и ничего не опасаются, но также и то, что они надеются на сильные внешние посты. Знать бы ещё, что именно… «О, а машины они так никуда не убрали! — отметил я для себя, — и, вполне возможно, что это именно беспечность, могут считать, что раз двоих поймали, остальные сюда не придут. А ведь грузовик в центре села виден издалека, и выдаёт засаду. Ладно, возьму тайм-аут на размышления».

Я отошёл от окна и принялся обыскивать командира эсэсовцев: стащил с него камуфлированную куртку, снял мундир, и выгреб всё из карманов. Немного подумал и надел на себя и китель и куртку. Пришлось в пору. Дымов от двери молча наблюдал за моими манипуляциями.

— Что смотришь? Солдатам по башке ещё по разику дай, а то они с минуты на минуту очухаются. И документы с барахлом забери.

Тут я вспомнил детские годы, когда летом меня иногда отправляли к многочисленным бабушкам в деревню. Я прошёлся по комнате, внимательно разглядывая дощатый потолок. Одно место в дальнем углу показалось мне подозрительным. Принеся стул, я встал на него и, дотянувшись до потолка, сильно ударил по доскам. Одна из них вылетела из пазов, открыв проход на чердак. За несколько секунд я убрал остальные и, подтянувшись, оказался наверху.

Крыша была крыта дранкой, и я без особых проблем проделал в ней отверстие. Соседний дом, в котором располагались немецкие наблюдатели, был как на ладони.

«А вы явно расслабились, парни», — подумал я, заметив в чердачном окне силуэт. Когда мы, лёжа в кустах, наблюдали за деревней, подобной халатности со стороны противника я не заметил. Тут меня осенило! Свесившись в люк, я спросил:

— Зельц, нигде зеркала не видишь?

— Вон, на стенке висит, — последовал ответ.

— Сними и подай сюда. У солдат нашёл чего-нибудь интересного?

— Одна граната, но она непонятная какая-то, я таких никогда не видел.

— И её сюда давай, посмотрю, что это за загадка такая…

Ждать пришлось недолго, сначала в люке появилось небольшое, сантиметров двадцать на пятнадцать зеркало, а когда я забрал его, то Дымов протянул мне небольшой стальной цилиндр, опоясанный металлической лентой с кольцом предохранительной чеки на боку.

— Это М-34, ударного действия. Нечасто встречается, но неплохая, — успокоил я Алексея. — Пока я тут рекогносцировкой заниматься буду, ты бы переоделся что ли? С солдата мундир сними. И ещё… Бугая эсэсовского раздень, и вещи его в узел свяжи — пригодятся… — все эти распоряжения я давал больше для того, чтобы успокоить Дымова да и самого себя. Ну не поддаваться же паническим мыслям вроде «Мы попали!» или «Хрен мы отсюда выберемся!»?

… Взяв в руки зеркало, я подошёл к маленькому слуховому окошку, смотревшему в сторону того леса, где мы распрощались с Люком. Поймав луч солнца, я пустил солнечный зайчик. И ещё. И ещё… Две длинных вспышки… Длинная, короткая, длинная… Три коротких и длинная… Две коротких… короткая, две длинных…

М Ы Ж И В Ы! М Ы Ж И В Ы!

Спустя пару минут в поле я заметил две вспышки!

«Саня тут!» — внутренне возликовал я.

П О Й Д Ё М Н А П Р О Р Ы В П О Д Д Е Р Ж И! — для верности я повторил передачу три раза.

Снова две ответные вспышки.

Время, отпущенное нам, стремительно уходило, а внятного плана у меня всё ещё не было.

«Итак, что мы имеем? Три окна выходят на улицу, где сейчас тусуются человек десять немцев… Одно окошко выходит на другую сторону, во двор, там за забором начинается поле, на котором Люк замаскировался… К югу от нас дом с ЭнПэ, а за ним, метрах в ста, лес, в котором прячется неизвестно сколько немцев. Северное направление — вообще не вариант, там поле и дорога, а до ближайшего укрытия — километра полтора. Мда… Ситуация…»

— Зельц, сколько у нас патронов?

«Если патронов хватит, можно, конечно попробовать немцев перебить… Нет, это из области фантастики, нас двое, ну, с учётом Люка — трое, а их взвод!»

— Больше сотни винтовочных, один магазин к автомату, «вальтер» с двумя магазинами у этого здорового, и ещё одна граната. В сапоге у часового была.

— Угу. Понял. — «Прорыв — точно не вариант».

Я ещё раз обвёл взглядом комнату, подошёл к окну, выходившему во двор.

«А что если…» — прикинул я расстояние до забора и хозпостроек, выстроившихся в ряд вдоль него, потом бросился в «парадную» часть комнаты. Распахнул дверцы небольшой горки. «Нет, не то… Так, а это что за бутыль? Ура! Масло. Подсолнечное».

— Ты чего? — удивился моей порывистости Дымов.

— Придумал, как нам отсюда уйти! — весело ответил я, — Лампу сними!

— Зачем?

Я сделал пару глубоких вдохов и выдохов, успокаиваясь:

— Слушай сюда. Там, сзади есть окно, выходящее во двор. Ты вылезаешь наружу, я передаю тебе «языка», и ты медленно и печально ползёшь с ним к ближайшему сараю. Заползаешь между сараем и забором и ждёшь меня там. Понятно?

Глаза Зельца округлились:

— А вы, то есть ты? Я тебя не брошу!

— Со мной всё будет хорошо, не переживай. Должен же кто-то отступление прикрыть? Так что давай, лампу сними, и керосином пол полей! А потом ещё и маслом из этой бутыли… — тут в одном из ящиков, которые я осматривал во время разговора, заметил две толстенные свечи. — И свечу одну на пол искроши. Керосином вот здесь, у входа плесни. Ну, пойду тонкой работой заниматься!

«Гранаты у нас двух типов: с тёрочным и с ударным взрывателями. Для ловушки обе не подходят… Значит, будем импровизировать…»

Пока голова была занята раздумьями, руки делали свою работу, то есть аккуратно открывали окошко.

«Всё тихо!» — я осторожно выглянул наружу. Старая яблоня очень удачно закрывала заднюю сторону дома от глаз немцев, сидевших на НП, да и заросли крапивы вдоль забора внушали уважение, так что шансы на удачный побег уже не казались мне такими призрачными. Теперь главное — точный расчет по времени. Ну и наглость, конечно…

— Антон, товарищ старший лейтенант, а может ну его, этого немца? — сказал Дымов, когда я вернулся в «переднюю». — Нам бы самим выбраться.

— Это ты прав, пожалуй… Ну, тогда убей его, чтобы не мешался…

Алексей замер, ошарашенный таким предложением.

Если честно, то, невзирая на всё, виденное мной за прошедшие две недели, мысль о спокойном убийстве связанного человека по-прежнему претила моим моральным принципам. Одно дело в бою, или часового там снять, но вот перерезать горло связанному… Увольте!

Тут Дымов мотнул головой, словно человек, решившийся на прыжок в холодную воду, схватил со стола лежавший там немецкий штык и, с перекосившимся лицом бросился к немцу-переводчику, лежащему на полу. Я даже рта не успел открыть, как он всадил клинок в шею пленного! Потом он схватился за голову и сел рядом с убитым.

«Ну я и дурак! У него же сейчас истерика случиться может!»

Я метнулся к кадке с водой и, зачерпнув полный ковшик, подошёл к Лёше:

— На, воды выпей!

Тот вначале промычал что-то невнятное, но потом протянул руку и, схватив ковш, начал жадно пить.

— А я и не знал, что это так тяжело… — произнёс он, допив. — А ты ведь, когда мы только встретились, двоих сразу убил… Всё, я уже очухался!

Я не стал рассказывать Алексею про свои моральные терзания, вот выберемся, тогда в жилетки друг другу и поплачем.

— Лёш, всё будет в порядке. Бери «вальтер» и полезай в окошко, — и я протянул ему лежащий на столе пистолет громилы. — Только не стреляй ни в коем случае, по крайней мере, пока я не скажу. Ну, с богом!

Я помог ему спуститься из окна, передал свёрток с «честно наворованным» и дождался, пока он доползёт до зарослей крапивы.

… - Alarm! Alarm! — заорал я, что было мочи, и два раза выстрелил из маленького «вальтера», в лежавших на полу солдат. Затем бросил пистолет на стол и, подхватив автомат, тщательно прицелился, и дал две очереди по солдатам, стоявшим у ворот. Двое рухнули, а остальные залегли. Тут же входная дверь задрожала от мощного удара. Отложив автомат, я снял с предохранителя маузеровский карабин и выстрелил через дверь. Ответом мне был стон и выкрик «Scheiße!». «Минус три», — удовлетворённо подумал я и снова переключился на автомат.

Два солдата, видимо посчитав, что внимание обороняющихся отвлечено на дверь, побежали от ворот. Одного я снял из автомата, а вот второй проскочил в «мёртвую зону». Лежавшие у ворот немцы открыли частый огонь по окнам. Пришлось броситься на пол. В дверь снова сильно ударили. Я выпустил остаток магазина и отбросил бесполезный пистолет-пулемёт. За дверью уже выли на два голоса. «Порядок!»

Я цапнул со стола карабин и начал отползать вглубь комнаты. У входной двери раздался винтовочный выстрел. Пуля, пробив дверь, попала в горку с посудой, наполнив комнату стеклянным звоном. «Ну, ещё разочек!» — подбодрил я сам себя, привставая на колено.

Один из немцев, приободрённый мощной огневой поддержкой товарищей, встал, собираясь рвануть к дому. Я аккуратно посадил «его на мушку». Выстрел! Немец мешком валится, едва войдя в калитку. «А теперь фейерверк!» — я переместился так, чтобы от окон меня прикрывала печь, и, встав на колени, поджёг кусок бересты, который я пару минут назад взял из кучи растопки именно для этой цели. Дождавшись, когда береста разгорится, бросил её в «переднюю». Досчитав до пяти, выглянул из-за печки — всё в ажуре! Весело выбрасывая колечки копоти, горел керосин, шкворча и разбрасывая огненные капли, занялось масло. Медленно таяли кусочки свечи. «Скоро тут будет жарко!» — подумал я, и тут заметил забытый мной на столе маленький «вальтер». Внезапно мне стало очень жаль этот маленький, ладный пистолет, который и в моё время, пользовался немалой, несмотря на восьмидесятилетний возраст, популярностью. Я уж совсем собрался метнуться к столу, но тут немцы, видимо устав ждать, решили начать игру по-серьёзному!

На окна обрушился настоящий свинцовый ливень, а входную дверь прошила длинная, патронов в двадцать очередь. Рой пуль ударился в горку, добив остатки посуды, а от одной — расселась, звонко тренькнув, поллитровка, стоявшая на верху шкафа. Поток какой-то жидкости заструился по горке, и вся она внезапно окуталась рыжим пламенем! «А вот и керосин, что я не нашёл! — в комнате стало по-настоящему жарко. — Ходу!» — скомандовал я сам себе и рванул к окну.

… Выпрыгнув из окна, я прислушался к тому, как за углом немцы выламывают входную дверь, засунул «браунинг» за ремень, и, достав из-за голенища сапога немецкую «толкушку», в два движения свернул колпачок на конце рукояти. Дернув за шнурок, я отправил гранату в окно и «рыбкой» метнулся к зарослям крапивы. Через несколько секунд в доме рвануло, да так, что по крапиве прошелся поток мелкой стеклянной крошки.

— Scheiße! — услышал я возглас метрах в двадцати от себя, потом там же помянули чёрта, разнообразных свиней и перешли на совсем уж непонятный мне народный фольклор. «Вот и подмога из леса пожаловала! — смекнул я, ужом вворачиваясь поглубже в заросли крапивы. — А ведь выскочи я из дома на минуту позже — точно бы угодил к ним в лапы!»

Пожар, между тем, разгорелся не на шутку. Выбитые взрывом окна открыли путь дополнительному кислороду, и сейчас языки пламени вырывались из окна на метр, не меньше. Трещала, разгораясь, дранка на крыше. «Погостили, пора и честь знать», — пришла мне в голову мысль. Медленно-медленно, по паре сантиметров в минуту я пополз сторону того места, где должен был ждать меня Дымов.

***

Командиру Айнзацгруппы Б группенфюреру СС и генерал-лейтенанту полиции Артуру Небе

От командира Зондеркоманды 7b штурмбаннфюрера СС Гюнтера Рауша.

Секретно.

Доношу до вашего сведения об инциденте, произошедшем в моей команде 22 июля сего года.

Одна из подкоманд под руководством унтерштурмфюрера СС Дайне выполняла задание по санации местности в районе севернее Ивенец. По показаниям членов группы засадой оставленной в одной из деревень были задержаны двое неизвестных мужчин. Одному из задержанных было около 30, а другому — 20–25 лет. (Словесные портреты прилагаются.) Как говорят свидетели, при проверке документов у них были обнаружены удостоверения сотрудников местной Вспомогательной полиции, а при проверке личных вещей — предметы, присвоенные этими лицами в пустующих домах деревни. Унтерштурмфюрер Дайне обратил внимание шарфюрера Зоблинки на военную выправку этих людей. В этот момент старший из задержанных обратился к нему по-немецки и сказал, что желает сообщить важные сведения. После этого оба задержанных были препровождены в дом сельского бургомистра для допроса. Дом перед этим был обыскан стрелками Полтценом и Умровым из 84-го отдельного охранного батальона, входившими в состав сил усиления. Один из свидетелей (шарфюрер Брюннер) указал также, что задержанный говорил с южно-германским акцентом, но при этом несколько неправильно строил предложения и допускал другие ошибки. (В настоящий момент шарфюрер находится в госпитале без сознания из-за тяжёлого ранения, так что более точными подробностями мы не располагаем.)

Вместе с задержанными в дом прошли унтерштурмфюрер СС Дайне, шарфюрер Зоблинка, переводчик зондерфюрер Быслов и уже упоминавшиеся выше рядовые Полтцен и Умров.

Примерно после 10 минут с начала допроса из дома донеслись призывы о помощи, после чего по сотрудникам зондеркоманды из окна был открыт огонь из автоматического оружия (убито 3 военнослужащих и ранено 2), что, скорее всего, означало, что преступникам удалось вступить в борьбу с допрашивавшими и каким-то образом завладеть оружием. Несколько раз сотрудники зондеркоманды предпринимали попытку ворваться внутрь дома, но преступники отбивали эти атаки. Подавив плотным ружейным огнём, с помощью прибывшего подкрепления, сопротивление бандитов, сотрудники зондеркоманды разрушили входную дверь, но бандиты предварительно полив пол и стены горючей жидкостью, подорвали гранатами себя и всех, присутствовавших в доме. Из-за начавшегося сильного пожара и отсутствия в деревне необходимых средств борьбы с огнём, вынести тела унтерштурмфюрера Дайне, шарфюрера Зоблинки, переводчика Быслова, рядовых Полтцена и Умрова, а также преступников не удалось.

Всего же в результате инцидента 1 офицер погиб, 2 унтер-офицера погибли и один тяжело ранен, 5 рядовых погибли, 2 ранены и один пропал без вести.

Прошу прислать группу экспертов КриПо, для проведения расследования происшествия.

23 июля 1941

Командир Зондеркоманды 7b штурмбаннфюрер СС Гюнтер Рауш.

Глава 9

Москва, улица Дзержинского, дом 2. 22.07.1941, 21:30

…. — уже две недели, как создана ваша Особая группа, товарищ Судоплатов, — голос говорившего звучал раздражённо, — и какими результатами вы можете похвастаться? Положение на фронтах очень тяжелое, сами знаете. Понимаю, что сил и средств у вас не столько, сколько хотелось бы, но результаты нужны уже сейчас.

— Товарищ Генеральный комиссар, мы делаем всё возможное…

— Ну, и какими резултатамы вы можэте похвастаться? — акцент в речи наркома стал явственнее.

Начальник Особой группы на секунду замолчал, но потом, видимо приняв какое-то важное решение, продолжил:

— Одной из наших групп в результате нескольких диверсий удалось существенно задержать переброску вражеских подкреплений на Западном направлении…

— Товарыщ Судоплатов, — голос Берии несколько смягчился, — будьте конкретнее. Все эти общие слова — «существенно», «сильно» — давайте оставим для председателей колхозов. Вы же военный человек.

— Данные пока уточняются, товарищ Генеральный комиссар, но, по предварительным сведениям, на неделю задержана переброска трёх-четырёх пехотных дивизий в район Смоленска, и севернее Минска из-за заторов практически остановлено движение колонн снабжения на восток… — нарком молча слушал. Ободренный, старший майор продолжил: — Также группой собраны и переданы в Центр весьма важные сведения оперативного и тактического характера.

— Ну вот, а вы говорите, что нет успехов! Сведения подтверждены?

— Идёт проверка, но часть уже подтверждена из других источников.

— Хорошо. Кто командир группы?

Судоплатов замялся.

— Смелее, что вы как красна дэвица мнётесь? — в голосе Берии снова проступило раздражение.

— Мы не знаем, товарищ Генеральный комиссар.

***

… Немец сам себя выдал. Запахом. То ли ветер в нашу сторону подул, а может, это у меня обоняние за последние пару недель улучшилось, но, когда мы с Дымовым осторожно пробирались через густой лес, обходя позиции немецкой засады, я внезапно учуял запах фекалий. Человеческих. Подняв согнутую в локте руку, подал Алексею сигнал. Он присел и принялся сторожко вертеть головой по сторонам. Я же начал медленно поворачивать голову из стороны в сторону, глубоко дыша через нос.

«Почудилось или нет? От деревни запах долететь не может — тут добрых полкилометра, да и до немцев метров двести, не меньше… Значит — это где-то рядом. Неужели кто-то сильно брезгливый так далеко по естественной надобности отошёл?» Охотничий инстинкт внезапно пересилил чувство самосохранения, да и наш удачный побег прибавил пару пунктов к моей самооценке.

… А ведь от горящего дома мы еле уползли, хорошо, что немцы, шедшие на подмогу со стороны поля, услышав взрыв и увидев разгорающийся пожар, решили, что спешить уже никуда не надо и сгрудились во дворе дома с НП. А ведь крапива, в которой мы прятались, от жара уже пожухла! Ещё немного — и мы бы лежали меж сухих стеблей и сморщившихся листьев, готовых вспыхнуть от прилетевшего с пожарища уголька, а то и просто от раскалённого воздуха. Но всё сложилось для нас удачно, и, после пяти минут «коленно-локтевого галопа», как я назвал про себя этот способ перемещения, мы уже были за три дома от исходной точки.

В изнеможении раскинувшись под густым кустом черной смородины, мы с Зельцем перевели дух.

— Ну, Антон, поздравляю! — несмотря на хриплое дыхание, Лёшка улыбался во все тридцать два зуба.

— С чем? — оптимизма товарища я не разделял.

— Ну… ведь немцев сколько накрошили! И живы!

— Будь они чуть менее лопушистыми — хрен бы мы вырвались! — экономя дыхание, сквозь зубы ответил я ему. — А засаду они очень грамотно поставили. Если бы я провод с л у ч а й н о не заметил, и мы бы подготовиться не успели — могли и головы сложить.

Улыбка сползла с лица Дымова:

— Ты хочешь сказать, что нам просто повезло?

— Ну, и умения выкручиваться из проблем я не отрицаю… — протянул я. — Ладно, потом поговорим… Документы твои при тебе? — кивок в ответ.

— Ты отдохнул? — ещё один кивок.

— Тогда — вперёд, а то Люк там извёлся, пожалуй…

… И лесную засаду мы засекли издалека. Потому что знали, где искать. Интересно, что первым пулемётный ствол, торчавший из-под корней кривой сосны засёк не я, а ползший вторым Дымов. Он, дотронулся до моего плеча и, молча, показал рукой в нужном направлении. Конечно, учитывая, что часть немцев ломанулась штурмовать дом и обеспечивать ближнее оцепление, в лесу их оставалось немного, но рисковать не стоило. И мы обошли место возможной засады по широкой дуге.

Все эти воспоминания всплыли в моей голове, пока я принюхивался, ловя не самый приятный на свете запах. Наконец, я засёк засранца в секторе между «девятью» и «десятью» и взмахом руки подозвал Зельца:

— Немец до ветру отошёл. От нас метрах в двадцати, — прошептал я, приблизив лицо к лицу товарища. — Вон там! — и я рукой показал направление.

Зельц встрепенулся и изобразил пантомиму о том, что, дескать, он готов взять на себя нелёгкое дело захвата врага. Я в том же стиле ответил, что и сам справлюсь.

…«Эк тебя, болезный, прихватило! — подумал я, разглядывая из кустов сидящего в «позе орла» эсэсмана. — Молочка сырого попил, что ли?». Судя по всему, этот ганс заседал тут минут двадцать, никак не меньше!

«Так, если я не потерял ориентировку — этот деятель сейчас сидит как раз между мной и засадой и, соответственно, у меня есть два варианта: налететь со спины, пока он занят своим «грязным делом», или устроить засаду на обратном пути». Выбрал я самый быстрый и простой вариант — морщась от долетающего смрада, подобрался, прячась за деревьями метра на три, а затем бросился вперёд, и аккуратно пробил ногой по голове немца. Ганс, как был со спущенными штанами, так и улетел вперёд на метр. Там и затих. Я быстро проверил пульс. «Жив, засранец!» — радостно подумал я и поманил рукой Зельца, страховавшего меня из кустов.

Связав оглушённого немца и натянув на него штаны, мы поволокли «языка» в чащу. Метров через триста, не меньше, присели отдохнуть.

— Лёша, сейчас я тебя оставлю. Поволочёшь этого красавца вон в ту сторону, а я пока за захоронкой своей сбегаю. Понял?

— Да.

— Только особо не усердствуй, лучше будет, если ты где-нибудь метрах в двадцати от опушки спрячешься. Это если, конечно ты этого бугая дотащишь.

… До спрятанной рации я добрался без, каких бы то ни было, проблем, вот только голову всю сломал, пытаясь вспомнить, каким частям принадлежит цвет петлиц у захваченного нами немца. «Ваффенфарбе у него жёлтый. Кто это? Блин, никогда во всей этой фанаберии милитаристической не разбирался! Эмблемы и номера — это ещё куда ни шло, но все эти «цвета бедра испуганной нимфы в косую клеточку»! Вернусь, зольдбух посмотрю», — размышляя в таком ключе, я добрался до памятной коряги и выкопал рацию. Уф, теперь и Люка можно успокоить:

— Арт вызывает Люка!

— Твою мать, Тоха! Живой!?

— Да, Саня, мы оба в порядке. И с прибытком. Ты где лежишь?

— На краю поля, с той же стороны, где и был.

— Что видишь?

— А ты сам где?

— На пляже в оборотке от тебя.

— Ну, так посмотри сам.

«Точно, до деревни тут всего ничего», — подумал я, осторожно выглядывая из-за берегового откоса.

Горел не только подожженный нами дом, но и стоявшие рядом сараи! Немцы, насколько я рассмотрел в бинокль, с огнём не боролись, а просто оттянулись подальше от пожара. Особой суеты я не заметил, так что на ближайшие полчаса-час о них можно забыть.

— Люк, мы вокруг к тебе выйдем — на опушке пулемётная точка. На пятьсот восточнее овраг есть — там и встретимся.

— Понял тебя. Отбой.

… Зельца я нашёл неподалёку от опушки — он не стал напрягаться и тащить немца, а как только тот очухался, поставил его на ноги и поволок на поводке. Меня Алексей заметил метров с пятидесяти и привлёк внимание тихим свистом.

— Как там товарищ лейтенант? — первым делом поинтересовался Дымов.

— Всё путём. Назначили точку встречи, так что пойдём.

Леша дернул немца за связанные впереди руки, побуждая встать. Тот зло сверкнул глазами и что-то промычал. Ну да, мы ведь ему рот забинтовали, точнее — сделали маску из его же собственного кителя. Носом дышать он мог, а вот через плотную ткань не особо и покричишь.

— Погоди, я зольдбух у него посмотрю, вдруг важная птица…

Немец замычал сильнее, а затем внезапно пнул Зельца в колено и бросился бежать! Пришлось броситься вдогонку. Метров через двадцать я настиг «быстроногого Ганса» и сбил подножкой. Эсэсовец кубарем покатился по земле, ломая своим телом мелкие кусты. Дав пленному пару подзатыльников, я схватил его за ухо и поволок обратно. Немец сучил ножками, брыкался, но послушно шёл за мной.

Дымов сидел на земле, растирая колено.

— Что, сильно попал?

— Сейчас узнаю, — и он попробовал встать.

Получилось.

— Пройдись! — попросил я его.

Алексей прихрамывал, но шагал довольно бодро.

— Ну и замечательно! — я посмотрел на немца и добавил по-немецки:- Aufstehn![42]

Фриц дернулся и попробовал встать, но с глухим мычанием повалился назад.

— Антон, похоже, у него с ногой что-то, — подсказал мне Дымов.

— Сам вижу, не слепой! — огрызнулся я и присев рядом с пленным, принялся ощупывать его нижние конечности.

Когда я покрутил его левой стопой, немец взвыл, и его выгнуло дугой:

— Чёрт, похоже, вывих! Как его теперь к нашим вести?

— Руки на плечи и понесём, — предложил Дымов.

— Ага, а он нас пинать будет. Сам видел, какой буйный!

Тут мне в голову пришла одна идея:

— Так, Зельц, посторожи его, а я пока в лес сбегаю.

— Зачем?

— Слегу выломаю, — и пояснил, увидев удивление на лице товарища: — Знаешь, как охотники кабанов таскают? Лапки связали, палку потолще продели, на плечи положили и вперёд!

В лесу я выбрал подходящее деревце и, немного попыхтев, срубил его немецким штыком. «А было бы кукри с собой — срубил бы одним ударом!» — подумал я, на ходу очищая деревце от веток.

Связав ноги немца одним из трофейных ремней, мы «нанизали» его на палку и, положив её на плечи, отправились в путь.

***

Немец оказался парнем нелёгким, весом почти под центнер, так что, когда мы свернули в чащу и двинулись вдоль оврага, пришлось останавливаться на отдых через каждые двести-триста шагов. В дополнение у него опять начались проблемы с кишечником, что, настроение нам совсем не подняло. Вот так — воняя и спотыкаясь, мы прошли уже метров четыреста вдоль оврага, как из кустов раздался окрик:

— Стой! Хенде хэх!

Я матерно выругался вслух. А вы бы как отреагировали на такой насыщенный неприятностями денёк? Из кустов в ответ на мою сложносочинённую тираду послышалось неразборчивое бормотание, в котором я улавливал лишь отдельные слова — «лается, как собака», «бдительность», «батальонный». Судя по лексике, это были наши, советские.

— Ты руки-то подыми! — раздалось уже значительно ближе.

— А этого что, бросить? Так ушибётся ведь…

— Но-но, разговорчики! — прикрикнул невидимка.

Я скосил глаза. Из кустов на меня смотрели три винтовочных ствола.

— Семёнов! Обыщи их! — раздалось из тех кустов, где до этого слышалось бормотание.

— Ну точно, Лёха, как в присказке — «из огня да в полымя»! — весело сказал я, обращаясь к Дымову.

— Я сказал, отставить разговорчики! — снова негромко прикрикнул на меня загадочный Семёнов, выходя из кустов.

Крепкий кряжистый мужик прошёл через довольно густой подлесок как нож сквозь масло, да так, что ни один сучок не треснул. Впрочем, учитывая, что на воротнике данного субъекта красовались зелёные петлицы с тремя треугольниками, ничего удивительного.

Закинув винтовку за спину, он вытащил у меня из кобуры «браунинг», затем избавил Дымова от «вальтера».

— Товарищ батальонный комиссар, они, похоже, от страха обделались, — сказал он, отойдя на пару метров, и взяв нас на прицел.

Из кустов вышел пожилой, лет пятидесяти, мужчина с двумя «шпалами» на чёрных петлицах и большими красными звёздами на рукавах.

— Кто такие? — грозно спросил он, разглядывая нас через толстые стёкла смешных круглых очков-«велосипедов».

— Партизаны мы, — сделав «лицо попроще», ответил я. — Вот, немца в плен взяли.

— Документы есть? — снова спросил комиссар, забирая у Семёнова наши стволы.

Повертел в руках, хмыкнул, затем свирепо уставился на меня:

— А пистолетики-то немецкие!

— Товарищ комиссар, можно мы пленного на землю положим? Тяжело. А документы у нас есть, вы не сомневайтесь.

— Кладите. Только без глупостей!

Как нарочно в наушнике, вставленном в моё левое ухо, раздался голос Люка:

— Тоха, я вас вижу. Что за хмыри?

Входя в лес, я надел тангенту на палец, пропустив провод через рукав, так что теперь смог устроить для Люка маленький радиоспектакль.

— Алексей, давай опустим этого кабанчика вонючего, а потом покажи товарищу комиссару докУменты… — я нарочно исковеркал слово «простонародным» ударением.

— Ага, понял, — услышал я в наушнике. — Сейчас я их обойду!

Я снял с плеча «вертел», на котором висел немец, и, опуская ношу на землю, подмигнул напарнику. Зельц всё понял правильно, и молча потянулся ко внутреннему карману.

— А ну не балуй! — послышался окрик пограничника.

— Сержант, да ты же сам нас обыскал! — «искренне» возмутился я, поводя плечами, чтобы проверить, не потерялась ли метательная «игла», висевшая у меня между лопаток. «Вернусь, надо будет Лиду поблагодарить, за то, что чехол сшила и рукоятку шнуром оплела, — ни с того ни с сего решил я для себя. — Букет нарву!»

— Давайте, что там у вас! — требовательно протянул руку комиссар.

— Вот, — и Дымов, сделав шажок немного в сторону, отдал своё удостоверение.

«Ох, не зря с тобой Бродяга занимался, не зря!». Алексей, помня, науку старого опера, после передачи документов не остался стоять на месте, а маленьким шажком сместился ещё больше в сторону, уйдя с линии обстрела засады.

— Так, «оперуполномоченный Заславльского горотдела милиции ГУ РКМ», — вслух прочитал комиссар. — А не далеко вы от своего города забрались?

«Он что, дурак или издевается?» — только и подумал я, услышав подобное заявление.

— А вы, товарищ батальонный комиссар, не далеко от места постоянной дислокации оказались? Или это вы так наступаете? — непроизвольно вырвалось у меня.

На круглом и скуластом лице политработника заходили желваки, и он сказал, нет, скорее, выплюнул:

— Ах ты, гадина! — и потянулся к кобуре нагана.

Зачем, я так и не понял, поскольку у грозного политбойца в руках итак было аж два пистолета — мой и Зельца. Пришлось уворачиваться от излишне нервного комиссара. Ну, не совсем уворачиваться, но пистолеты я у него отобрал, одновременно прикрывшись его телом от засады и направив руку с зажатым в ней «браунингом» на пограничника. Хорошо ещё, что пистолет я нёс в положении «cocked’n’locked»,[43] как говорят американцы, то есть с патроном в патроннике, взведённым курком и поставленным на предохранитель. И как только пистолет оказался в моей руке, предохранитель я немедленно выключил. Погранец, как человек опытный, с одного взгляда оценил мой «заход», и стоял, не дергаясь.

Комиссар, возможно и побрыкался бы, но в его подмышку упирался жёсткий и некомфортный ствол «тридцать восьмого» «вальтера». В боевых свойствах которого я был совершенно не уверен. Нет, «П-38» — машинка, безусловно, хорошая, и, даже, с самовзводом. Но вот в наличии патрона в стволе я был не уверен, и использовал пистолет как инструмент запугивания и «боевой акупунктуры», давя на одну очень болезненную точку, расположенную именно подмышкой.

«Совсем я сегодня задолбался! И чего я такой резкий?» — мысленно корил я себя, включая тангенту. Хорошо, что оборудование у меня было своё, что называется, притёртое. Так тангента, надетая на указательный палец правой руки, совершенно не мешала мне пользоваться стрелковым оружием, к тому же её можно было включить, просто прижав палец посильнее к рамке пистолета.

— Саша, танцуем! — воззвал я к прячущемуся в кустах Люку.

Через пару секунд поодаль захрустели ветки, а затем строгий Сашин голос спросил:

— Ну что, военные, будем глазки строить или руки поднимать?

Комиссар, с которым я продолжал обниматься, задёргался, и мне пришлось посильнее надавить стволом «вальтера» на болевую точку. Ветеран политических баталий охнул и притих.

— Лёша, забери у товарища «наган», — попросил я Дымова.

Пока милиционер выполнял мою команду, Люк, угрожая немецким «эмпешником», выгнал из кустов на прогалину трёх бойцов.

— Ну что, товарищ батальонный, может, поговорим без экзальтации? — спросил я.

— Ладно, — голосом хриплым от сдерживаемого гнева, ответил мой визави.

— А вы, товарищ сержант, — обратился я к пограничнику, — будьте так добры, ручки за головой в «замок» сцепите! А то знаю я вас, резких.

Погранец в ответ криво усмехнулся, мол, кто бы про резкость говорил, но приказ выполнил.

Я, продолжая держать обоих на мушке, отошёл на пару шагов и попросил:

— Сядьте на землю!

Не то чтобы была большая вероятность, что они на меня нападут, но порядок надо соблюдать. Когда приказание было выполнено (а что ещё им оставалось делать?), я сказал, обращаясь к комиссару:

— Наши документы вы видели, теперь хотелось бы увидеть ваши.

Этот пожилой, много повидавший мужчина поморщился, а потом потянулся к нагрудному карману. Я покачал головой:

— Товарищ сержант милиции, заберите у гражданина документы.

Алексей забрал удостоверение «политмайора», как я обозвал про себя батальонного комиссара и протянул мне:

— Белобородько Василий Иванович, одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого года рождения, — вслух прочитал я, — батальонный комиссар, 296-ой стрелковый полк, тринадцатая стрелковая дивизия.

Люк поднял руку, привлекая моё внимание.

— Да, слушаю вас, товарищ лейтенант, — после этих слов лица «пленных» смягчились.

— Товарищ старший лейтенант, — подыграл мне Саша, — а, может, потом поближе познакомимся с товарищами? Немцы слишком близко.

— Ну что, товарищ батальонный комиссар, готовы к нам в гости сходить? — задал я вопрос командиру окруженцев. — Тут недалеко — километров пятнадцать. И, не могли бы вы попросить ваших бойцов немного н а ш трофей понести? — и я кивнул на валяющегося на земле эсэсовца.

Белобородько встал и, машинально отряхнув брюки, требовательно протянул руку.

— Алексей, — обратился я к Дымову, — верни товарищу документы и оружие.

Получив назад своё имущество, комиссар поправил очки и, помолчав несколько секунд, спросил:

— А каких же это вы войск старший лейтенант… товарищ? — заминка перед последним словом была заметна, и весьма!

— Партизанских, — ответил я, протягивая Зельцу его «вальтер», а затем спросил в ответ: — Это весь ваш наличный состав?

Батальонный замялся, но его перебил сержант-пограничник:

— Нет, ещё три десятка человек, но они ослабли сильно, так что не стоит их так далеко таскать! — за что получил яростный взгляд от комиссара. — А вы, Василий Иванович, глазом на меня не сверкайте. Не видите, что ли, наши это люди? Я по ухваткам вижу…

Получив от меня благодарственный кивок, пограничник подхватил с земли свою винтовку и, обведя присутствующих повеселевшим взглядом, сказал:

— Сержант Нечаев к маршу готов!

***

Обратный путь занял у нашего небольшого отряда больше четырёх часов, и к памятному мосту мы вышли, когда солнце уже клонилось к западу. Это было нам на руку, поскольку переправляться через реку при свете дня было если и не самоубийством, то чем-то близким к этому.

Оставив наших спутников сторожить «языка», мы с Люком отошли в сторонку и, выйдя на связь, доложили командиру о результатах экспедиции.

— У нас всё более-менее тихо, — ответил Фермер. — Но реку форсировать раньше одиннадцати я вам запрещаю! Ждите сигнала от группы прикрытия. Как поняли?

Спорить с командиром в данной ситуации мы не собирались.

…Всю дорогу мы с окруженцами вели осторожные беседы, прощупывая друг друга. Нечаев оказался из Августовского погранотряда, а комиссар Белобородько был призван в тридцать девятом «на усиление» с должности второго секретаря одного из райкомов Московской области. Войну он встретил на границе в составе десятой армии, а последнюю неделю командовал сводным отрядом окруженцев, после того как предыдущий командир — подполковник-танкист, погиб, попав в засаду, устроенную немцами в одной из деревень.

Трое бойцов были из разных частей всё той же 10-ой армии.

Из рассказов окруженцев мы с Сашей выяснили, что примерно с неделю назад немцы начали активно зачищать окраины пущи, причем, судя по описаниям, применяя тактику «выжженной земли». Как сказал мне Нечаев:

— Мы уже дней пять, как к пустым деревням не подходим. Там или засада, или такое увидишь, что спать потом не получается! — при этом лицо этого весёлого и компанейского уроженца Забайкалья перекосила гримаса боли и ненависти.

Картина вырисовывалась, прямо скажу, ни разу не радостная.

— Ничего, недолго им резвиться осталось, — постарался я приободрить собеседника. — Мы как раз за тем на разведку и пошли, чтобы дислокацию противника выяснить.

— Я, конечно, извиняюсь, а вы по званию кто? А то, почитай, полдня уже вместе, а как обращаться я и не знаю.

— Старший лейтенант госбезопасности я, — будь вопрос сформулирован по-другому, я, может, и придумал какую-нибудь легенду. К тому же Нечаев был мне симпатичен, может быть потому, что много лет назад я и сам был старшим сержантом пограничных войск.

Нечаев попытался вскочить.

— Да сиди ты, чего заметался? — успокоил я его.

— А вы правду сказали, ну, про партизан?

— Да, чего мне врать-то?

— А у нас на заставе старшина один был, так он рассказывал, что базы партизанские ещё с Гражданской по всей Белоруссии были.

— Были, да сплыли. Вот, сам видишь, заново всё начинать приходится. Кстати, вопросец у меня к тебе есть.

— Спрашивайте, товарищ старший лейтенант!

— Ну, не кричи так. Ты сам-то как уцелел? Я слышал, что практически все погранцы так на рубеже и остались.

— Слово вы интересное сказали. «Погранцы» — я и не слышал, чтоб нас так называли. А насчёт выжил… Так нас, тех, кто с застав вырвался, конечно, сразу в тыл отвели, и отряды истребительные формировать начали. Наш при штабе третьей армии сформировали… Только, вот, штаб мы быстро потеряли.

— В смысле?

— Ну, нас то туда, то сюда кидали. Всё диверсантов и десантников немецких отлавливали, а штаб и убыл в неизвестном направлении. Бардак, одним словом…

— Н-да, невесело вам пришлось. Про нынешний отряд ваш расскажи, — попросил я его.

— Всего нас сорок семь человек. Двенадцать раненых, из них, боюсь, трое скоро… того… — сержант понизил голос: — Товарищ батальонный комиссар, командир хороший, заботливый, но вот плана у него никакого нет, что обидно. С едой — полный швах! Уже дня три, как на подножном корму. Патронов мало, вот многие оружие и побросали. Но всё равно, не то, что пару недель назад было…

— А что тогда?

— Многие хитрожопые прям так, с боекомплектом и выбрасывали. Когда по деревням расходились. Всё говорили: «вот наши наступать начнут, а мы тут как тут», — и он презрительно сплюнул. — Я даже парочку таких — к ногтю!

— И правильно сделал. Но ты не беспокойся, большинство сейчас по лагерям военнопленных сидят, а кто и в полицаи подался…

— А это что за птицы такие?

— Немецкая вспомогательная полиция из местных жителей.

— Вот суки! И что, их против нас бросят?

— Нет, они больше с «мирняком» воюют. И иногда одиночек отлавливают, мы несколько таких невезучих освободили. Ладно, ты посиди пока, отдохни, — и с этими словами я поднялся. Устраивать радиосеанс на глазах малознакомого человека, будь он хоть трижды пограничник, мне не хотелось, а идея, пришедшая мне в голову, стоила того, чтобы поделиться ею с командованием.

***

Через реку мы перебрались вскоре после полуночи, и наскоро поприветствовав встречавший нас дозор, споро поскакали к лагерю. За то время, что мы дожидались команды, все члены нашей небольшой группы ухитрились даже поспать по часу-полтора, а желудки своим голодным урчанием только придавали нам прыти.

Когда мы оказались в расположении, встречать нас вышел сам командир.

Я вышел вперёд и отрапортовал:

— Товарищ майор госбезопасности, группа с задания вернулась. Потерь не имеем. В ходе выполнения задания уничтожено пять военнослужащих противника, ещё пять — вероятно. Захвачен и доставлен один пленный! Встретили группу окруженцев! — и я показал рукой на "гостей".

Я с удовольствием смотрел на вытянувшуюся физиономию Белобородько. Ну ещё бы! Лагерь наш никак не походил на базу партизан-ополченцев. Аккуратно натянутые низкие тенты, много машин, секреты. Все в форме, пусть и странной. А командует всем этим полковник. Судя по выправке — кадровый.

Фермер же одобрительно похлопал меня по плечу и повернулся к нашим гостям:

— Майор госбезопасности Куропаткин. Александр Викторович.

Белобородько вытянулся по стойке «смирно» и, козырнув, представился в ответ:

— Батальонный комиссар Белобородько! Командир сводного отряда.

— Вольно, товарищ батальонный комиссар, — привычно ответил наш командир. — Вы с вашими бойцами пока подкрепитесь, а через полчаса мы с вами пообщаемся, хорошо? — и совершенно неожиданно для меня скомандовал: — Вячеслав Сергеевич! Товарищ майор! Пообщайтесь с товарищами.

Когда мы с Александром отошли, он приобнял меня за плечи:

— А ты, гадский папа, везунчик! Ну, давай, подзаправься, пока мы пленного разговорим. Но потом жду тебя на совещании. А Слава пока «союзников» в оборот возьмёт. Ты же с ними питаться будешь, вот и поможешь ему.

У тента, временно являвшегося столовой, меня радостно встретил наш зампотылу:

— С возвращением, товарищ старший лейтенант! Вот, горяченького поешьте!

— Спасибо, Емельян!

Как раз в этот момент боец, тот самый седой, которого мы освободили, когда зерно воровали, принёс котелки, от которых исходили одуряюще вкусные ароматы. Он поставил их на расстеленный брезент:

— Вот, кушайте.

Потом он поднял голову и его взгляд упал на лицо Белобородько:

— Товарищ комиссар! — голос его стал растроганно-хриплым. — Вы! Живы значит!

Комиссар вгляделся в лицо седого, потом привстал:

— Самойленко?! И ты выжил! — голос его странно сломался, и он повернулся к сидевшему с ним рядом Трошину: — Товарищ майор, это боец из нашего батальона, вы представляете?! Третья рота, так? — спросил он у бойца.

— Верно, третья.

— Это когда же мы в последний раз виделись?

— Пятого числа.

Мне подобные сцены были знакомы по многочисленным фильмам, виденным в детстве, и то, я почувствовал как комок подступил к горлу, а вот у большинства присутствующих, ещё не привыкших к войне, глаза подозрительно блестели. Чтобы не смущать никого, я молча взял свою миску, наполнил её едой и отошёл в сторонку. Вскоре ко мне присоединился Трошин.

— Не поверишь, Антон, — начал он, опускаясь рядом со мной на землю, — слёзы на глаза навернулись. И люди они друг другу почти чужие… А что же после этой войны со всеми нами будет, а?

— Не знаю, Слава. Жить будем, кого не убьют.

— Ну ведь не может так быть, чтобы всё по-старому осталось! Я сегодня целый день думал над тем, что Люк вчера в деревне увидел. А они, вообще, люди или кто?

— Ты про кого?

— Про немцев.

— Ты думаешь одна деревня такая? Мы мимо трёх деревень сегодня прошли — все пустые. А что зимой будет!

— Вот, я ещё чего спросить хотел… Ты вот какие-то приказы немецкие упоминал… Расскажи!

О гадостях говорить совершенно не хотелось и я попробовал увильнуть:

— Слав, дай поесть, а? Завтра расскажу. А сейчас иди — взаимодействие с будущими однополчанами налаживай.

Трошин задумался.

— Не хочешь говорить, так скажи прямо! Нечего меня как мальчишку отшивать! — судя по всему, он на меня обиделся не на шутку.

— Слав, не надо дуться на меня. Честно, сейчас нет ни малейшего желания об этом говорить. А завтра — хоть лекцию всему личному составу прочитаю. Трёхчасовую. «О звериной сущности германского национал-социализма». Договорились?

***

— И сколько, по твоим прикидкам, в такой зондеркоманде человек? — спросил Фермер, когда мы с Люком и Зельцев во всех подробностях рассказали о наших приключениях.

— Если подробно, то зондеркоманда — это часть айнзацгруппы. Такая группа «обслуживает» группу армий и насчитывает от шестисот до тысячи человек. Структура у этих подразделений весьма неоднородна и названия могут быть разными — айнзацкомманды или зондеркоманды. Им могут придаваться армейские и полицейские подразделения, — я не заметил, как сбился на лекторский тон. — Но не думаю, что здесь вся Айнзацгруппа собралась. А что пленный говорит?

— «Языка» вы ценного притащили, что и говорить. Он — связист, причём эсэсовский. Сказал, что их здесь около роты, как считаешь, похоже это на правду?

— Если одна зондеркоманда, то да.

— Угу. — Саша посмотрел на Трошина: — А ты, майор, что скажешь?

— С Белобородько я переговорил. И знаете, мне показалось, он только рад нашей встрече. Только, вот, как с документами быть?

— То есть? — Фермер сделал вид, что не понял.

— Командирского удостоверения-то у меня нет…

— А кого это волнует? После того как вы здесь развернётесь, Москва тебя хоть генералом признает! — успокоил командир Славу.

— Вы так считаете?

— Считают цыплят, причём осенью. Не дрейфь, майор, придумаем что-нибудь. Ты, главное, дело делай.

Я посчитал необходимым вмешаться:

— Александр Викторович, — несколько официально начал я, — а что ещё пленный сказал?

— Девять дней назад всю их группу в пожарном порядке перебросили из-под Барановичей сюда. Никакой связи не видишь?

— С нами?

— Да.

— Вполне может быть… А ты, Саша, как думаешь? — спросил я Люка.

— Вполне возможно, что это реакция на наши заславльские приключения.

Трошин, до того переводивший взгляд с одного говорившего на другого, спросил:

— А почему сюда? Мы же у Минска «веселились».

— Понимаешь, мы довольно много ложных следов оставляли. Поэтому, мне кажется, немцы и решили заблокировать два основных направления отхода. Из того района, где мы, как ты говоришь — «веселились», к крупным лесным массивам только два пути: на север, к Логойску, или на запад, в Налибокскую пущу. Ну, и профилактику никто не отменял.

— Какую профилактику?

— Ну не правонарушений же! В этом лесу неизвестно, сколько народу до сих пор бродит, вот немцы и решили «зону безопасности» расчистить. Заранее, пока время есть.

— Теперь понятно! — сказал Трошин и тут же задал следующий вопрос: — А вы, товарищ майор, уверены, что нам именно здесь есть смысл прорываться в лес?

— Так точно! Обстановку мы разведали, силы противника выяснили, что ещё нужно?

— То есть вы рассчитываете взводом уничтожить две роты?

— А ты не привык ещё? — вопросом на вопрос ответил командир. — Так привыкай! И учись… — по тому, как Саша скомкал окончание своей реплики, я понял, что он хотел добавить «пока я жив», но вовремя поймал себя за язык.

На импровизированном столе, как по мановению волшебной палочки, появилась карта, и командир начал подробно объяснить, что, по его мнению, мы должны сделать в ближайшие два дня.

***

— Начинаю работу! — раздался в моём наушнике голос Люка, и, спустя пару секунд, из-за леса донёсся одиночный винтовочный выстрел. Как и договаривались — ровно в десять.

Наша группа расположилась в небольшой роще в полукилометре юго-восточнее Слободы — большого села, в котором, по словам «языка», располагался штаб эсэсовцев.

Ещё один выстрел, и через пару секунд — ещё один. Я поднёс к глазам бинокль. «Задёргались, красивые»! — удовлетворённо отметил про себя, увидев суету в деревне.

Вот из-за забора одного из домов, захлёбываясь, застучал «МГ». Спустя несколько секунд снова негромко хлопнула винтовка, и пулемёт замолчал. «Так их, Саня!»

Наконец я увидел, то, что хотел, и дал отмашку выглядывавшему из зарослей Тотену.

… Нещадно пыля и подпрыгивая на ухабах разбитого просёлка, небольшая, два мотоцикла и грузовик, колонна ехала к лесу. Стоило мотоциклам въехать в тень деревьев, как, приподнявшись из канавы и, дернув шнур, я метнул гранату в кузов грузовика. Предостерегающие вопли немецких солдат слились с частой трескотнёй выстрелов. Взрыв!

Вскинув верный ППД и стоя на одном колене, я принялся методично, короткими очередями, расстреливать немцев.

Бухнул ещё один взрыв, и кабина грузовика скрылась в языках пламени.

Я сунул в рот свисток и дал команду — один короткий и один длинный свисток. Тут же придорожные кусты ожили! Прикрывая друг друга, короткими перебежками бойцы бросились к дороге. Изредка раздавались выстрелы — наши добивали немцев. Пару минут спустя за спиной раздался короткий свист — это значит, что дело сделано! Бросаю последний взгляд на деревню и дорогу — немцев нет. В принципе, был шанс, что нас может перехватить какая-нибудь из эсэсовских команд, стоявших в других деревнях, но полчаса назад наши мужики перерезали все телефонные кабели в округе.

— Сколько? — спрашиваю, подбежав к Тотену.

— Семнадцать, — радостно ответил Алик.

— Наших? — и увидев, что он отрицательно мотнул головой, командую: — По коням!

Бойцы торопливо сгружают трофеи в коляску одного из мотоциклов. Минута — и Чернов, газанув, уносится вместе с Тотеном на нём вдаль.

Всё сложилось более чем удачно. В принципе, у нас были готовы планы действий для любой ситуации. Но я попал гранатой в кузов, что сильно ускорило процесс, а трофейный транспорт сильно облегчил наш отход. Количество же немцев мы рассчитали верно, как и предполагали, их оказалось около двух отделений.

— Арт — Фермеру! Дискотека удалась! Сломали один стол и два табурета, семнадцать стаканов разбиты.

— Понял тебя. Танцуйте до трёх! — ответил командир кодовой фразой. Мы предварительно разбили район операции на квадраты, и теперь нам следовало прибыть на «точку три», расположенную примерно в четырёх километрах от нашего нынешнего местоположения. Я посмотрел на часы. С момента первого выстрела Люка прошло восемнадцать минут. Да, день будет длинным!

***

На «точку три» мы вышли к 11.40. До расчетного времени оставалось примерно полчаса, так что все с ходу принялись за работу. Бойцы, используя заранее приготовленные маскировочные накидки, готовили огневые позиции, а мы с сержантом Юриным, достав из рюкзаков фугасы, занялись минированием.

Корректировку в планы мы внесли практически сразу после уничтожения первой колонны. Захваченный мотоцикл позволил Алику прибыть в предназначенное для него место сильно раньше, чем мы планировали. Я представил себе, что в настоящий момент мой друг истошно кричит в трубку полевого телефона что-нибудь вроде: «Тревога! Тревога! Русские нас атакуют! Присылайте подкрепления!». Я надеюсь, что наш «маленький розыгрыш» получится. Кстати, телефон сегодня ночью наши товарищи позаимствовали в той самой деревне, где мы вчера попали в засаду! На «дело» ходил сам командир, и всё прошло без сучка, без задоринки. Так что к настоящему моменту потери противостоящего нам противника должны были достигнуть, как минимум пятидесяти человек!

«Так, теперь не отвлекаться!» — скомандовал я себе. Места для зарядов мы выбрали, теперь требовалось протянуть в траве леску, с помощью которой мы будем приводить в действие фугасы. На совещании было принято решение не тратить на выполнение этой, в общем-то, второстепенной задачи, настоящие взрыватели, поэтому сейчас осколочные фугасы должны были сработать от нехитрых устройств, недалеко ушедших от обычной хлопушки. А недостаток надёжности решили компенсировать количеством. Восемь наших «гильзофугасов» смотрели на дорогу. Теперь оставалось только ждать…

— Фермер вызывает Арта!

— В канале.

— Свадьба едет. Три брички, четыре лисапеда. Шесть десятков тараканов.

«Ого! Мы думали — манёвренная группа у них поменьше будет. Нужно переиграть расклад…»

— Когда? — спросил я командира.

— Четверть часа, и они — у вас!

— Понял. Отбой.

Отметив время (тринадцать ноль пять — не торопятся ребятки), повернулся к Юрину:

— Передай всем — оттянуться в кусты и не стрелять! Через десять минут, чтоб никого рядом с дорогой не было. Потом возвращайся на своё место.

Нападать ввосьмером на два взвода, даже после подрыва фугасов — есть развлечения и получше. Я ещё раз проверил маскировочную накидку — вроде, всё — как надо. И устроившись поудобнее, приготовился ждать. Через четыре минуты вернулся Юрин и тоже нырнул под свое укрытие, сделанное, как и моё, из мешковины, обшитой травой.

Потянулись долгие минуты ожидания. Как всегда в подобных ситуациях в голову лезли всякие посторонние мысли, вроде сожаления, что Лиде букет я, как собирался, не подарил. Или попытка вспомнить, кто командовал зондеркомандой 7 «Б» в нашем прошлом и изменилась ли как-нибудь обстановка на фронте в результате наших действий. А если изменилась, то, как сильно? Или о том, что репелленты наши работают гораздо лучше, чем там в будущем. Разок пшикнул — и комары несколько часов тебя не беспокоят…

Наконец вдалеке послышалось гудение моторов. Честное слово, я обрадовался немцам, как будто это ехали мои лучшие друзья!

— Николай? — позвал я сержанта.

— Готов! — негромко откликнулся он.

Вот головной дозор («Молодцы! Педанты вы мои, специально для вас один фугас вынесли далеко вперёд…»), проехал мимо оставленной нами метки. Первый грузовик в зоне поражения… Второй… А вот третьего я дожидаться не стал — не рассчитывали мы на три машины…

— Коля, давай! — резко тяну за палочки, привязанные к лескам… Где-то там, далеко, заскользили полоски тёрок, зажигая головки «охотничьих» спичек…

Бааам! Бааам! — по моим ощущениям, четыре фугаса сработали практически одновременно, послав над дорогой маленький шквал из свинца и стали!

С небольшой задержкой срабатывают и фугасы Юрина. Ещё полторы тысячи маленьких злых ос прожужжали над дорогой!

Осторожно поднимаю голову и сквозь свой маскировочный шарф-сетку наблюдаю за дорогой. «Так, мотоциклы — аллес капут! Только отползает один подранок в прорезиненном плаще. Первый грузовик похож на решето — ему и от антибайкерского фугаса прилетело. Если в кузове кто и уцелел, то лежит тихонько и не рыпается. Второму тоже досталось изрядно. А вот третий практически цел. Только в лобовом стекле с десяток пробоин. Ну и ладно! Зато три десятка немцев можно с чистой совестью списать!»

Несколько раз тихо щёлкаю языком, давая команду отползать.

***

Москва, Улица Держинского, дом 2. 24.07 1941, 03:17

— Павел Анатольевич, разрешите?

— Что-то срочное, Борис Михайлович? — Судоплатов потёр глаза.

— Да. Радиограмма от «Странников». Я — только что от шифровальщиков.

— Если не сложно, прочтите…

Маклярский откашлялся и начал читать:

— «Сегодня, 23 июля, группой, совместно с вновь организованным партизанским отрядом «Засека» под командованием тов. Трошина проведена операция по уничтожению спецкоманды СС «Зондеркоманда 7 «Б». Согласно захваченным документам, в планах вражеского подразделения было уничтожение мирных советских граждан для создания «зоны безопасности» в районе Ивенец — Слобода — Раков на юго-восточной окраине Налибокской пущи. В результате операции противник потерял 82 человека подтверждённо убитыми и около 40 — ранеными. Уничтожено 7 автомашин и 6 мотоциклов, 3 автомашины и 2 мотоцикла захвачены. В качестве трофеев взято большое количество вооружения: 6 пулемётов (из них 2 станковых), 40 винтовок, 6 пистолетов-пулемётов. Оружие передано для вооружения партизанского отряда. Также захвачена одна рация типа Torn.Fu.d2 и 6 полевых телефонных аппаратов.

Полностью сорвана операция гитлеровцев по уничтожению сов. граждан.

Отряд «Засека» под командованием майора Трошина (1907 г. р, б/п) и батальонного комиссара Белобородько (1889 г. р, член ВКП(б) с 1920 г.) насчитывает 62 человека личного состава.

Истомин»»

— Больше сотни эсэсовцев за один день? — старший майор госбезопасности выпрямился в кресле, — Как думаете, Борис Михайлович, не дезинформация?

— Проверить будет сложновато, уж больно далеко от резидентур. Если только на косвенных прокачать…

— Это всё понятно, ну, а если это правда? Эффективность очень хорошая, — хозяин кабинета на мгновение задумался, — Радиограмма подписана также, как и предыдущие?

— Да.

— Как бы выяснить, кто такой этот «Истомин»?

***

— Тоха, на, посмотри, — Тотен протягивал мне какой-то листок, отпечатанный на машинке.

— Что это? — лениво спросил я.

— Ви таки будете смеяться, — спародировал «одесский» акцент Алик, — но эта смешная бумажка — их отчёт о ваших таки приключениях!

— А по проще? Я что-то туго соображаю…

— Для тех, кто в танке — это отчёт эсэсманов о вашем пленении и последующем самоубийстве! — судя по его довольной ухмылке, глаза у меня стали квадратными.

— А ну-ка! — я выхватил у него листочек и, торопливо пробежав «шапку», аккуратно сложил и убрал во внутренний карман.

— Э, ты что? Отдай докУмент! — притворно возмутился Алик.

— У меня целее будет, — отрезал я.

Настроение у нас было преотличное, поскольку мы комфортно расположились в одном из домов пустой деревни. Во дворе топилась баня, а в соседнем доме готовилось угощение. Мы готовились к празднику! Во-первых, надо было отметить первую крупную победу, а во-вторых — создание нового подразделения Рабоче-Крестьянской Красной Армии!

Да-да, именно так на вчерашнем совете было решено, что Слава возглавит партизанский отряд, а мы продолжим выполнять свою задачу. Комиссар Белобородько был обеими руками за, особенно после того, как мы вломили эсэсовской зондеркоманде, а трофеи, захваченные при этом, еле поместились в грузовик. Практически всех «наших» окруженцев Фермер отправил под командование Трошина, оставив с нами только Зельца, Чернова, Юрина и, совершенно неожиданно попросившего об этом, Несвидова.

И вот мы с Тотеном и Люком валялись на пенках в ожидании бани. Мой, избалованный горячим водоснабжением, организм очень соскучился по правильным водным процедурам, да и попариться после хорошо сделанной работы — то, что доктор прописал.

В комнату вошёл Слава.

— О, товарищ самый главный воевода! — поприветствовал я его.

Отмахнувшись от меня, Трошин подошёл к столу:

— Да у вас тут пир горой! Сало, колбаса…

— Угощайся, чем бог послал!

Командир нового отряда не заставил себя долго упрашивать, а достал нож и сделал себе бутерброд.

— Мда, — разглядывая кулинарный шедевр, произнёс он, — сало толще, чем хлеб отрезал…

— Отрежь второй кусок хлеба — и не комплексуй, — подал голос Люк.

Трошин чуть не подавился от такой сентенции, но тут нас позвали в баню, так что объяснить Вячеславу, что же значит «не комплексуй» не получилось.

… Примерно через полчаса Фермер закончил инструктировать Белобородько и Трошина и присоединился к нам.

— Командир, тебя каким — берёзовым или дубовым? — задал я ему вопрос, подвинувшись на полке.

— Плоскопараллельно, — последовал ответ.

— Тогда по очереди. Сначала — берёза, потом дуб.

— Это ты хорошо придумал… Интеллигентно, — сказал Саша, потягиваясь и блаженно жмурясь.

… Минут сорок спустя (а что поделаешь, война!) мы, чистые и распаренные, вернулись в свою «казарму». Настроение было «солнечным», да и с чего ему быть другим-то?

Усевшись на лавки за накрытым столом, мы отдали должное стряпне нашей кухонной команды. Минут десять только стучали ложки, да за ушами трещало. Наконец все наелись, и настала время для разговора.

— Командир, не поделишься, чем партизан грузил? — спросил я.

— Не вопрос. Сказал, чтобы они здесь больше пары дней не засиживались, а передислоцировались на север.

— Думаешь, немцы скоро нагрянут? — спросил Люк.

— Обязательно! А ты бы на их месте не приехал?

— Я бы приехал, и не один, а с «вертушками» и артиллерией.

— О тож! «Вертушек», правда, у них нету, но артиллерию, я думаю, подтянут. Поэтому им и надо линять как можно быстрее. И радиста у них нет.

— А это причём тут? — удивился Тотен.

— А при том! Им связь нужна, а единственный канал, что им можно безболезненно отдать — тайник, через который мы с Неущенко связывались. Тем более что отряд этот я московским уже «сдал».

— И что сказал? — поинтересовался я.

— Правду. Ну, почти правду.

— И?

— Ответа пока не было, но и для нас успешный выход отряда на связь — большой плюс и подтверждение нашей надёжности. Ну, и свидетели эффективности наших методов.

— Резонно! — согласился Люк, а я просто кивнул.

Тут я решил, что такие хорошие посиделки без правильной выпивки — нонсенс, и, извинившись, вылез из-за стола. В моём бауле были заныканы бутылка армянского коньяка и бутылка восемнадцатилетнего скотча, любая — в самый раз для хорошего праздника.

Накинув камуфляжную куртку (больше, чтобы не отсвечивать светлой майкой, нежели для тепла) и нацепив кобуру с верным «браунингом» выскочил во двор. «Крупп» был припаркован на улице метрах в пятидесяти от нашего дома, и, чтобы не скрипеть воротами, я решил просто перелезть через забор. Едва я оказался на гребне, как снизу шепотом спросили:

— Двадцать два?

— Восемнадцать, — ответил я, мягко спрыгнув на землю.

— Проходите, товарищ старший лейтенант! — боец меня узнал, но пароль всё равно спросил. Молодец!

Я бодро зашагал вдоль улицы. На соседнем дворе шумели: кто-то колол дрова, тихонько скрежетала сталь на камне ручного точила, слышно было, как Несвидов распекает бойца за безалаберность в ответственном деле приготовления пищи…

«Прям, как на даче в пресловутые «подмосковные вечера»! — восхитился я. — Словно и войны никакой нет!»

Моё внимание привлёк негромкий разговор, доносившийся из-за палисадника.

— … ну, что ты пригорюнилась, а?

— тошно мне, Марина…

— Лидка, ну ты что, право слово, как в воду опущенная?

Я замер, прислушиваясь.

— Что делать-то, Мариночка? И старый он, а нравится мне очень! А вот расстаёмся! А он даже знать не будет! — послышался тихий всхлип.

— Старый? Да ты что! Какой же он старый?! Мне Слава сказал — они ровесники, и в звании одном!

— Тебее хорошоо, — снова всхлип, — У тебя всё яснооо!

Я смутился. Сам не ожидая того, стал свидетелем любовных терзаний «бойцыц» нашего отряда. «Видно, Лидочка на кого-то «запала» из наших, а теперь переживает… Не, пойду я пожалуй…» — и я тихонечко двинул прочь от палисадника.

«Интересно, а кому это девки кости моют?» — пытался сообразить я, копаясь в своих вещах.

Наконец, бутылка была найдена. Я вытряхнул её из картонного тубуса и засунул в карман штанов.

«Так, одного возраста со Славой, то есть Трошиным… Я, Док, Тотен… И, как там? «В одном звании?» Так майором у нас только командир числится… Хотя… Ёперный театр! — я чуть не подпрыгнул. — Это что же, комсомолочка обо мне убивается, что ли? Хорошо, что букет не подарил, а то бы совсем девчонку прибило!»

В лёгком обалдении я пошёл назад. «Вот это я влип! — вертелось в голове. — Хотя, если оценить спокойно — ничего страшного не случилось, так? Ну понравился молоденькой дурёхе герой-спаситель… Так ведь ничего у нас и не было! Чего нервы на кулак мотать?»

И успокоившись я открыл дверь в дом.

… Мы уже на половину уговорили бутылку «благородного самогона», как в дверь вежливо постучали.

— Заходи, открыто! — рявкнул Фермер.

— Гостей примете? — улыбаясь, спросил Трошин.

— А то!

— Заходи!

— Добро пожаловать! — по очереди сказали все сидевшие за столом.

Гостей к нам пришло немало! Первыми, с чугунками в руках, вошли барышни. Затем Емельян внёс противинь с кусками шкворчащей свинины. Потом вошли батальонный комиссар и сержант-пограничник.

— Это что такое? — грозно сдвинув брови, спросил командир. — Не на Пасху гуляем!

Я заметил, что Бедобородько открыл, было, рот, но тут же получил локтём под рёбра от Трошина, и замолчал. «Ну да, на чужой свадьбе невесту не лапай!» — усмехнулся я про себя.

Потом был пир горой и пляски до упаду. Про пляски я, конечно, приврал, но гитару мне Алик, всё-таки всучил. Пришлось играть.

Для создания «фестивального» настроения я сбацал «Цыганочку». Народ отреагировал примерно так же, как фанаты «Рамштайна» на «Du hast».

— А песню споёте? — внезапно спросил Белобородько.

«А он-то откуда знает? Хотя… Скорее всего, кто-то рассказал — Несвидов или девчонки, а может — и Слава»

— А вам какую, Василий Иванович, весёлую, грустную или умную? — комиссар задумался.

— А давайте весёлую! Праздник.

— Хорошо, только сами решайте — какая она…

Мелодия осталась той же — дробный перебор, зовущий в пляс… Я глубоко вздохнул:

В сон мне — желтые огни, И хриплю во сне я: — Повремени, повремени, — Утро мудренее! Но и утром всё не так, Нет того веселья: Или куришь натощак, Или пьешь с похмелья.

Вокалом, я, конечно, до Владимира Семёновича не дотягивал, но, за неимением горничной, как известно, и кухарка сойдёт.

В кабаках — зеленый штоф, Белые салфетки. Рай для нищих и шутов, Мне ж — как птице в клетке! В церкви смрад и полумрак, Дьяки курят ладан. Нет! И в церкви все не так, Все не так, как надо.

Я заметил, что комиссар, внимательно вслушиваясь в слова, прикрыл лицо рукой. «Занятно», — отметил я и, доиграв вариацию, продолжил:

Я — на гору впопыхах, Чтоб чего не вышло. А на горе стоит ольха, А под горою вишня. Хоть бы склон увить плющом, Мне б и то отрада, Хоть бы что-нибудь еще… Все не так, как надо! Я тогда по полю, вдоль реки. Света — тьма, нет бога! А в чистом поле васильки, Дальняя дорога. Вдоль дороги — лес густой С Бабами-Ягами, А в конце дороги той — Плаха с топорами. Где-то кони пляшут в такт, Нехотя и плавно. Вдоль дороги все не так, А в конце — подавно. И ни церковь, ни кабак — Ничего не свято! Нет, ребята, все не так, Все не так, ребята!

После того, как прозвучал последний аккорд, в комнате установилась полная тишина, такая, что было слышно, как поскрипывает калитка во дворе. Батальонный помял переносицу, и, резким движением поправив очки, спросил:

— Это вы сами написали, товарищ старший лейтенант?

Чужой славы мне было не нужно, и я скромно ответил:

— Нет, не я. А что, не понравилась?

— Понравилось… Только… Только необычно весьма… — протянул комиссар

— Ну, тогда… На злобу дня, так сказать, — и я запел песню, написанную моим другом в середине «бешеных девяностых»:

А шуба ли с дуба — с гранаты чека, Пусть снова в ударе не дрогнет рука, Пусть снова в крови искупается сталь — С дуба — по шубе, а с мира — печаль. Рассветом мы вышли, придём к вечеру, Мы с миром играем в смешную игру, Барбудо Эрнесто забрался на ель, А рядом ползёт команданте Фидель.

Резкие ритмичные аккорды рок-н-ролла подчёркивали хулиганские, разухабистые слова песни:

Ему невдомёк, что до фени вообще — На чьей стороне быть товарищу Че — Не просто наёмник тропою лесной — Художник по жизни и новый герой. Мой друг Пиночет как-то мне говорил — Там скучно живётся, где нет заводил, Им главное вовремя фишку просечь, Что будет потом — то отдельная речь. Неярко блестит под луной пулемёт, Из леса выходит карательный взвод, Так было везде и во все времена — Менялись лишь только одни имена.

Последний куплет вызвал явное оживление среди слушателей.

Менялись булыжники на топоры, Менялись вожди и законы игры, Менялись эпохи, менялись места, Стабильна была лишь одна крутота. «Эх!» — резким движеньем в казённик заряд — Скончается в муках подстреленный гад! Где раньше секира кольчугу драла — Там ныне взрывчатка и бензопила! Так радуйтесь те, кто познал крутизну! И радуйтесь люди, познавши войну! Сквозь смех автоматов и рёв батарей Идут капитаны кровавых морей! Он встанет, как раньше бывало не раз, Он выполнит невыполнимый приказ, И мощным дыханием мир ужаснёт В грохоте залпов его пулемёт.

Последние несколько куплетов мне пришлось менять на ходу, уж больно они не соответствовали времени и слушателям.

Когда я закончил петь, слушатели молчали, переваривая услышанное. Уж больно непривычно для них было наложение серьёзных слов на плясовую мелодию.

— Ну, потом ещё спою, — помог я им, откладывая гитару в сторону.

Все, кроме «гостей из будущего», как показалось мне, облегчённо вздохнули и вернулись к своим неспешным разговорам. По долетавшим до меня обрывкам фраз я понял, что некоторые обсуждают только что услышанные песни. Ко мне на лавку подсел свежеиспечённый командир партизанского отряда:

— Ну ты даёшь! — тихонечко сказал Слава, ткнув меня кулаком в бок. — Я думал, комиссара Кондратий хватит.

— Ну, извини, настроение такое, хулиганское было.

— А у меня подарок тебе есть, — улыбнулся Трошин.

— А чего не даришь?! — я изобразил возмущение.

— Минуточку… — и Слава выскочил в сени.

Вернулся он буквально через пару мгновений с каким-то длинным, метра полтора, свёртком.

— На, владей!

Я развернул толстую ткань. СВТ. Снайперская.

— Откуда?

— Бойцы у немцев две штуки нашли, вот я и решил тебе подарить.

— Слав, спасибо, конечно… Но мне она без надобности… А вот вам — пригодится…

— Да ты в прицел посмотри! А бой какой! А то ты всё с «дегтяревым» таскаешься…

— Так, сядь, — я показал рукой на лавку рядом с собой. — Мне и с автоматом хорошо. Я всё равно накоротке работаю, а вот вам эта винтовка поможет немцам сильно жизнь попортить, — продолжил я увещевать Трошина. — Тебе Александр Викторович про засады рассказывал?

— Ну?

— Не «нукай»! А про тактику «осиного роя» говорил?

— Нет.

— Пойдём, покурим, — я мотнул головой в сторону двери.

… Мы уселись на завалинку и закурили. Хлопнула дверь — и вслед за нами с крыльца спустился Белобородько:

— Не помешаю?

— Да нет, Василий Иванович, присаживайтесь. Вам тоже полезно послушать будет, — ответил я.

— Про музыку вас хотел спросить, Антон Олегович…

— Чуть позже, — перебил я его, — мы сейчас про войну разговариваем. А потом я с удовольствием поговорю с вами и про музыку и про поэзию… — Слава, услышав мой тон, только хмыкнул.

— А ты не регочи, товарищ майор! А сделай серьёзную рожу и внимай… или внемли, во!

Что такое осиный рой, представляешь?

— А то! Не осиный, конечно, но пчёл хорошо себе представляю…

— Смотри, у вас есть несколько вариантов. Первый — классическая засада с полным уничтожением противника, захватом трофеев и долгой стрельбой. Этот вариант хорош именно наличием трофеев, но, боюсь, вам пока доступны для таких нападений только одиночные машины и повозки. Вариант второй — минирование. Тебе про него Фермер, должен был подробно рассказать… — Вячеслав кивнул. — Ну, и третий — обстрелы.

Представь, метрах в двухстах-трёхстах от дороги лежит снайпер с группой прикрытия. Выстрелил, и отошёл. Через два часа — уже в нескольких километрах от первой точки работает.

— А какой в этом смысл? — встрял Белобородько.

— Если снайпер — не лопух, то он попадёт. Лучше всего — в водилу или офицера. А у немцев — орднунг превыше всего. То есть они должны гада, этого, стрелючего, поймать. Соответственно остановка. И хорошо, если одной машины или повозки, а то — вся колонна стоять будет.

Если место позволят, снайпер не один, а два раза выстрелить сможет, но, в любом случае, потом — отход.

— А мне нравится! — воскликнул Трошин. — С двумя винтовками мы же две группы сможем на дело отправить! И за день, если и не перекрыть дорогу, то езду по ней замедлить очень существенно!

— Что-то похожее финны делали в тридцать девятом, — внезапно подал голос комиссар.

— Да, только они, в основном, против фронтовых частей действовали. А вы, Василий Иванович, хоть одну эту пресловутую «кукушку» живьём видели?

— Нет.

— Вот видите! А слухов сколько? Хотя у них мастера серьёзные были. По триста-четыреста подтверждённых… — заметив изменившийся взгляд комиссара, я осёкся.

— А вы…

— Откуда знаю? — продолжил я за него. — А анализом кто-то заниматься должен, так? И методы перенимать…

— Вы… извините, я не сообразил…

— Так, что-то мы отвлеклись. Слав, и запомни, что шаблонные действия — это плохо! Наработанные, подготовленные, но не шаблонные.

— Вы же покажете, так?

— Нет, — командир уже сообщил нам, что это — последний день, вместе с новым отрядом, и завтра нам предстоит рывок на юг. «Странно, а почему он Трошину это не сказал? Хотя, может, Слава его неправильно понял…»

— И, что, никто нас учить больше не будет? — несколько потерянно спросил командир партизан.

— Ну, главное — передовые методы мышления и кое-какую тактику мы вам передали. Остальному — придётся учиться на ходу. Кстати, про связь тебе товарищ майор объяснил?

— Да, будем радиста искать, ну и на того агента выйдем…

— Я, вот думаю, надо на партийное подполье выходить, — снова вмешался Белобородько.

— Я думаю — пока не надо.

— Как так? — изумился он.

— Вы же секретарём райкома были, верно?

— Да.

— А какого?

— Раменского района… Это в Подмосковье…

— Я знаю, где Раменское находится, — перебил я комиссара. — Ну, и что, как вы думаете, есть ли в Жуковском, Быково или Удельной хоть одна собака, что вас в лицо не знает?

— Нет, пожалуй, — ответил он после некоторого раздумья.

— И, соответственно все знают, кто вы и на какой платформе стоите, — употребил я древний словесный оборот.

— Да.

— И если среди этих «собак» найдётся одна «продажная самка собаки», — скаламбурил я, — то вы мгновенно окажетесь под угрозой. А вместе с вами — и вся сеть подполья.

— Но партийная совесть, да и направляющая роль…

— Василий Иванович, меня-то за Советскую власть не агитируйте, — я молитвенно сложил руки.

Комиссар, видимо вспомнив, какую организацию я представляю, замолчал.

— Вы же воевали, Василий Иванович?

— Да, в Гражданскую…

— И помните, наверное, что самая лучшая политучёба отсутствующих патронов не заменит. А уровень военной подготовки, а, тем более, диверсионной, большинства местных руководителей никакой критики не выдерживает! — тут я вспомнил подходящий пример. — В конце июня вам транспорт по мобилизации в дивизию быстро передали, а?

— Не успели, — загрустил комиссар, — На сельхозработах машины были…

— Потому, что для райкома война — дело далёкое, а урожай — вон он, тут. И план выполнять надо… Ладно, не будем о грустном. Пойдёмте, ещё вам песенок спою!

— Ах, да, Антон Олегович, я же у вас слова хотел попросить записать! — встрепенулся комиссар.

— Что, понравилось? Ну, так идёмте, ещё надиктую.

«Командиру 403-й охранной дивизии.

Срочно. Секретно.

4 экз.

Согласно донесениям командиров частей снабжения и подразделений, следующих маршем к фронту, в районе Ошмяны — Сморгонь — Молодечно, наши войска практически постоянно подвергаются обстрелу снайперов противника. Так в период с 1-го по 7-е августа зафиксировано 18 подобных случаев. Потери составили 12 человек убитыми и 20 ранеными. Серьёзно нарушается график движения войск к фронту. Данный район находится в вашей зоне ответственности. Срочно примите меры!

Старший оперативный офицер 9-ой Армии

Оберст Блаурок

11.08.41»

Глава 10

Выезд был назначен на десять утра. После коротких сборов мы заменили номера машин на новые, эсэсовские, благо, их у нас теперь было много, и собрались в одном из домов на «тайную утреню», как пошутил Тотен.

Кроме членов команды, присутствовало и командование партизанского отряда в лице Славы, Белобородько и сержанта-пограничника.

— Долгих речей говорить не буду, — успокоил всех Фермер. — Ты, майор, запомни главное на ближайшее время — не позднее двенадцатого числа ты должен перебазироваться из Налибок вот сюда, — и Саша ткнул пальцем в карту, расстеленную на столе. — А до этого — работай по-полной. С огоньком! Если радиста где-нибудь в лесу найдёте — счастье вам. Если же нет — то связь через «почтовый ящик».

— Я помню, — ответил Трошин.

— Хорошо, но напомнить надо. И учти — возможно, мы ещё о помощи попросим. А может, и не мы. Так что готовься.

— Конечно, о чём разговор!

— Вам, товарищ комиссар, — командир переключился на Белобородько, — придётся взять на себя и обязанности особиста. Я понимаю, что уже обсуждалось, но, к большому сожалению, наш главный опер не здесь и проконсультировать вас не может. Но, я думаю, что товарищ Нечаев, — кивок в сторону пограничника, — за годы службы приобрёл соответствующие навыки.

— Верно, научился кое-чему, — ответил старший сержант.

— Повторюсь, наверное, но старайтесь сильно не расти в размерах. Лучше три отряда по пятьдесят человек с одной базой, чем один в сто пятьдесят. И вам, товарищ комиссар, придётся это людям объяснять.

— Да, вы говорили, Александр Викторович.

— Говорил. Но я бы вам ещё посоветовал не напирать на партийную совесть, а постараться понять людей. Многие же без командования почти месяц по лесам шатались, считали, что их командиры бросили. Попадались нам уже такие… — командир немного лукавил, подобные окруженцы нам пока не попадались, и его последний пассаж базировался исключительно на послезнании. — Вроде той песенки, что товарищ старший лейтенант вчера пел… после того, как женщины ушли, — и командир с усмешкой кивнул в мою сторону.

— Это которая матерная была? — спросил пограничник, а комиссар поморщился.

Помню после исполнения сего шедевра половина слушателей выпала в прострацию, а оставшиеся торопливо записывали слова, так что в скором времени можно было ожидать триумфального шествия песенки «А подмога не пришла», по крайней мере, по белорусским лесам. Командир мне потом даже попенял за такое издевательство над неокрепшим сознанием предков. Но потом сменил гнев на милость, поняв, что отходняк от стресса — дело сложное.

А меня сейчас начали терзать мысли на тему, что будет со мной, если соответствующие органы решат найти «народного поэта». Да, самогон вчера, похоже, был несколько лишним…

… Через полчаса совещание закончилось, и настала пора расставаться. На десять членов группы на этот раз пришлось четыре машины и два мотоцикла, правда, один из мотоциклов ехал в кузове грузовика. В качестве головного дозора выступали Люк и Юрин, получивший, наконец, свой позывной. После вчерашней резни с эсэсовцами он получил прозвище «Крысолов», поскольку в верёвочные ловушки, устроенные им попалось аж три мотоциклиста!

Сержант Чернов тоже не отстал от коллеги, за успешную охоту на немецких часовых получив лично от командира позывной «Кулак». Как объяснил нам Саша: «за хорошо поставленный удар и хозяйственность в оприходовании трофеев».

Для большей безопасности Трошин ещё с раннего утра выслал заставы с задачей разведать маршрут, так что километров десять мы проехали, что называется, со свистом. Затем темп движения замедлился, но всё равно — меньше десяти верст в час мы не делали.

Ближе к полудню мы миновали Ивенец, и двинулись на юг. Мой «крупп» был последней машиной в колонне. За пассажиров со мной ехали Зельц с Кулаком. Поскольку в числе задач нашего экипажа значились охрана тыла и оказание огневой поддержки передовым машинам, оба бойца были вооружены пулемётами. Дымов периодически поправлял сползающую на ухабах с сиденья коробку с пулемётной лентой, а вот Чернову достался «МГ» с магазинным питанием и он, пользуясь затишьем, развлекал меня разговорами:

— … Товарищ старший лейтенант, а, вот, почему вы бокс не любите?

— С чего ты взял?

— Ну, иногда у вас проскальзывает во время занятий некоторое… пренебрежение, что ли…

— Это я не к боксу, это я к спорту, — я прикурил сигарету.

— А чем вам спорт не угодил?

— Да всё нормально. Но от своих дурных привычек ты ещё долго избавляться будешь, — я глубоко затянулся и выпустил облако дыма.

— Но я же, в отличие от вас, не курю! — возмутился Чернов.

— Я не про такие, Вадим, я про ринг, канаты и прочий спортивный антураж… Но, бить вас учат хорошо…

— А ринг-то вам, чем не угодил?!

— Гладкий он, — флегматично ответил я.

— Ну и что?

— А то, что техника перемещений ваша, для драки на природе не очень подходит… А защита «подставкой»? От руки — ещё ладно, а от палки или, не дай бог, — ножа?

— Да я противника раньше с ног собью! — горячился Чернов.

— И меня? — я даже повернулся к нему.

— Нет, вас — вряд ли… я вот, никак понять не могу — двигаетесь вы, вроде не очень быстро… По крайней мере, когда с нами «работаете», — он употребил «моё» словечко: — Как так?

— «Успевает тот, кто не торопится!» — ответил я пословицей. — Расчет и опыт, который не пропьёшь. Ты, сержант, не переживай — через годик ты тоже будешь противником о-го-го каким!

— Внимание, точка десять впереди! — раздался в моём наушнике голос командира.

Это значило, что мы подъезжали к очередному району, где, по нашим расчетам, могли находиться стационарные посты немцев. Знаком показав пассажирам приготовиться, я ответил в рацию:

— Арт принял. Мы готовы.

Однако, хоть этот посёлок (судя по карте — Рубежевичи) и был забит немцами, но проблем не возникло. Солдаты лениво провожали взглядами колонну, но номера машин, указывающие, что они принадлежат войскам СС и пятнистые куртки на пассажирах отбивали у них охоту к общению. Я слегка опасался, что именно эсэсовские причиндалы могут стать причиной провала, но вовремя сообразил, что вряд ли вести о разгроме зондеркоманды успели дойти сюда. А, даже если слухи и появились, большинство немцев не сопоставило уничтожение спецкоманды и появление эсэсовской колонны в полусотне километров. По темпу мы пока наших противников переигрывали.

Москва, Улица Держинского, дом 2. 26.07 1941, 21:12

— Павел Анатольевич, к тебе можно?

— Заходи, Наум Исаакович.

— Пришёл ответ от Цанавы.

— И что пишут?

— Много чего… Я зачитаю?

— Давай, — Судоплатов устало потёр переносицу.

— Вот, о группах и резидентурах, — и гость протянул ему несколько машинописных листков:

«26 июня с.г. было организовано 14 партизанских отрядов общей численностью 1162 человека, в их составе оперативных и руководящих работников НКГБ — 539 человек, работников НКВД и милиции — 623 человека, которые направлены в следующие районы:

Слуцкий район — партизанский отряд в составе 100 человек, начальник отряда — начальник УНКГБ по Минской области капитан госбезопасности тов. Василевский.

Лепельский район — в составе 101 человека, начальник отряда — начальник Лидского горотдела НКГБ ст. лейтенант госбезопасности тов. Сулима.

Дзержинский район — в составе 51 человека, начальник отряда — зам. нач. 1-го Управления НКГБ БССР ст. лейтенант госбезопасности тов. Старинов.

Осиповичский район — в составе 101 человека, начальник отряда-начальник КРО Барановичской области капитан погранвойск тов. Рубинов.

Червенский район — в составе 50 человек, начальник отряда — зам. нач. УНКГБ по Барановичской области капитан госбезопасности тов. Зайцев.

Березинский район — в составе 96 человек, начальник отряда — зам. нач. УНКГБ по Белостокской области лейтенант госбезопасности тов. Юрин.

Белыничский район — в составе 50 человек, начальник отряда — начальник отделения 3-го Управления НКГБ БССР мл. лейтенант госбезопасности тов. Ляхов.

Кричевский район — в составе 50 человек, начальник отряда — начальник следственной части УНКГБ по Минской области лейтенант госбезопасности тов. Симахин.

Могилевский район — в составе 101 человека, начальник отряда — начальник СПО УНКГБ по Могилевской области лейтенант госбезопасности тов. Прибыль.

Витебский район — в составе 53 человек, начальник отряда — зам. нач. 2-го Управления НКГБ БССР ст. лейтенант госбезопасности тов. Пасманик

Шкловский район — в составе 93 человек, начальник отряда — комендант НКГБ БССР ст. лейтенант госбезопасности тов. Коба.

Быховский район — в составе 103 человек, начальник отряда — лейтенант милиции тов. Кузменок.

Оршанский район — в составе 102 человек, начальник отряда — начальник ОУР Главного управления милиции БССР, капитан милиции тов. Кожемякин.

Бобруйский район — в составе 111 человек, начальник отряда — зам. начальника отдела 3-го Управления НКГБ БССР лейтенант госбезопасности тов. Морозкин.

Личный состав этих отрядов вооружен пистолетами ТТ, винтовками, гранатами и 2–3 пулеметами.

К каждому отряду по решению ЦК КП(б)Белоруссии прикреплено по одному ответственному партийному работнику.

Для укомплектования резидентур, создаваемых для негласной работы в тылу противника, в Витебскую, Могилевскую, Гомельскую и Полесскую области послано по 24 негласных работника 3-го отдела центрального аппарата и отделений УНКГБ западных областей Белоруссии.

Для ведения военной разведки на территории, занятой противником, при 1-м Управлении НКГБ БССР создана группа из числа наиболее смелых и развитых негласных работников 3-х отделов в количестве 23 человек, из которых 5 июля 1941 г. 16 человек выброшены (в районы Тимковичи-Несвиж-Барановичи — 2 человека и по одному разведчику — в пункты Дзержинск, Заславль, Старобин, Слуцк, Осиповичи, Минск, Борисов, Смолевичи, Логойск, Лепель, Ушачи, Дрисса, Березино и Бобруйск) с заданием установления скопления, рода войск, вооружения и продвижения противника, а также выяснения вводимого немцами режима на занятых территориях.»

— Молодцы, плотно работают, — после некоторого молчания сказал Судоплатов. — И какая, по твоему мнению, из групп подходит под описание «Странников»?

— Любая и никакая! — последовал ответ.

— Согласен! Составь Цанаве запрос для его резидентов, может ещё контакты были, а до нас в этом бардаке не дошло. Нарком сильно заинтересовался нашей группой

***

К пяти часам вечера мы уже укатили от района, где бились с эсэсовцами километров на девяносто к югу. Результат, особенно, учитывая состояние дорог, если и не выдающийся, то заслуживающий уважения. Некоторые отрезки пути вполне себе подходили под определение «как вспомню — так вздрогну»! Железную дорогу Барановичи — Минск наша колонна пересекла немного восточнее Столбцов, и теперь мы двигались на юго-восток, направляясь к Слуцку, где в условленном месте нас должен был дожидаться Бродяга с ребятами. Местность вокруг была весьма болотистая. Оно и понятно — междуречье Немана и Уссы. Немцы последние пару часов нам на пути не попадались, как, впрочем, и никто другой. Дорога, а, скорее — колея в песке, петлявшая в чащобе, была пустынна. И если бы не следы тележных колёс, то можно было подумать, что на дворе не двадцатый, а пятнадцатый век.

— Внимание! — голос Люка в наушнике оторвал меня от созерцания окрестностей. — Мост впереди разрушен!

И вслед за этим раздалась команда Фермера:

— Колонна стой! Всем смотреть! — в голосе командира сквозила нешуточная досада.

Множество речек, речушек и ручьёв, весьма ограничивали наш манёвр, а рассчитывать на то, что в крупных посёлках, где располагались основные в данной местности мосты, нет немцев — было, по меньшей мере, глупо.

— Люк, что там?

— Настил раскурочен.

— А опоры?

— Сейчас спущусь, посмотрю…

Я же решил воспользоваться остановкой для решения персональных проблем. Повесив на плечо ППД, я открыл дверь и вылез на обочину.

Лес в этом месте отступал от Немана метров на пару сотен метров, и дорога проходила по своеобразной насыпи — естественной или искусственной, было непонятно. Заболоченная низина, усеянная купами кустов, простиралась метров на шестьсот, не меньше.

Закончив свои дела, я собрался вернуться в машину, но периферийным зрением зацепился за какую-то несуразность. «Так, это что такое?» — пытался сообразить я, одновременно доставая из кармана сигарету. «Поворачиваем голову… Медленнее, медленнее…» — давал я самому себе команды. «Так, ещё… Вот!» — на песчаной проплешине метрах в пятидесяти от меня отчётливо вырисовывался сапог. Простой такой, кирзовый. Причём, судя по его положению, он был надет на чью-то ногу. «О! Опять дернулся!» — похоже, было, что владельцу сапога сильно досаждали комары.

— Внимание! Арт в канале. Контакт «на час». Дистанция — полсотни. Наблюдатель в кустах.

Ситуация складывалась аховая: рвануть вперёд мы не могли, мешал разрушенный мост, возвращаться назад через засаду — тоже вряд ли. Да и на насыпи мы для засевшего в лесу пулемётчика — как на ладони.

— Арт, здесь Тотен. Дай наводку! — раздалось после паузы.

— Да хоть на коньяк, — буркнул я себе под нос, а в рацию ответил: — Группа из трёх кустов, правее неё большая коряга. Сразу за ней песчаная проплешина.

— Вижу. Взял! — ответил Алик.

Медленно повернувшись к своей машине, я негромко спросил:

— Чернов, пулемёт готов?

— Так точно, — сквозь зубы ответил сержант, и аккуратно довернул ствол на кусты, где прятался противник.

— Только повыше бери, там, скорее всего наши, советские…

Чернов понятливо кивает. Ну не будут же полицаи в немецком тылу от колонны прятаться!

По спине заскользила холодная капля пота. «Все наши хоть как-то прикрыты машинами — один я торчу тут, как те тополя на Плющихе» — мелькнула мысль.

— Всем внимание! — раздался в ухе голос командира. — Приготовить дымы! Водителям — движение вперёд по команде! Пулемётчикам приготовиться!

— Зельц, дымгранаты готовь! — отрепетовал я приказ Фермера.

Лёша кивнул и вытащил из сумки две немецкие «дымовухи», ребята в грузовиках, скорее всего, будут кидать «картонки» — армейские дымовые гранаты, которыми нас щедро снабдили в своё время организаторы игры. «Вот и привет из будущего! — совершенно не к месту всплыло в голове, и вслед за этим, сразу: — Хорошо, что я движок не заглушил!»

Медленно-медленно, словно в нехорошем сне, я открываю водительскую дверь. «Господи, как хочется упасть плашмя на землю! Ой, как хочется!» Со спокойным видом опускаюсь на сиденье. «Ну что ты, Саня? Давай, командуй!»

— Работаем! — внезапно бьёт в ухо команда Фермера.

Я вздрагиваю и ору:

— Давай!

Вадим даёт длинную, патронов на двадцать, очередь по кустам, а Лёша, дернув за шнуры, одну за другой кидает «дымовухи». Я втыкаю передачу.

Из-под тента впередистоящего грузовика вырывается дульное пламя пулемета, и тоже летят дымовые шашки.

Машины медленно ползли вперёд, выбрасывая из-под колёс песок. Мне показалось, что я понял замысел Саши: продвинуться вперёд, уйдя с насыпи, а затем, пользуясь берегом как прикрытием, отогнать противника плотным огнём. Подтверждая мою догадку, в наушнике раздался голос Люка:

— Командир, есть брод!

Я увидел, что головная машина, а ею была командирская «эмка», съехала с дороги направо и двинулась под берег. Поворот головы — сзади всё уже скрылось в клубах дыма и пыли, лишь кое-где на опушке вспыхивают огоньки выстрелов.

— Зельц, работай по лесу! Длинными!

Вдруг Чернов вздрогнул и, посмотрев на меня, сказал:

— Антон… в меня попали! — и завалился на свой пулемёт.

«Твою мать! Что делать?» — ни остановить машину, ни приказать Дымову прекратить стрелять я не мог!

Закусив губу, я вывернул руль, и «крупп» сполз с насыпи, уходя из зоны обстрела.

— Лёха, бери Вадимов пулемёт и на откос! Да магазины не забудь!

Зельц оторвался от пулемёта и с удивлением посмотрел на меня. Потом перевёл взгляд на Чернова. Лицо его как-то по детски скривилось. Кадык дёрнулся, но милиционер пересилил себя и, обойдя машину, взял пулемёт друга.

Вадиму мы помочь ничем не могли. Причём с того самого момента, как в него попали. Я ясно видел аккуратное входное отверстие чуть ниже его левой лопатки. «Не стать тебе больше чемпионом Союза!» — эта идиотская мысль, казалось, вышибла какой-то клин, удерживавший мою психику. Мимо бежали люди, за спиной снова загрохотал пулемёт, я же сидел, вцепившись в руль руками, а в голове вертелось: «Не стать чемпионом Союза! Не стать…»

Начальнику оперативной группы YYY оберштурмфюрер CC Бойке

2 экземпляра.

Экземпляр 1.

Срочно.

Секретно.

Согласно вашему запросу нашим отделом проводилось отслеживание радиостанции с позывными PTW.

За прошедшую неделю зафиксированы 4 выхода этой радиостанции в эфир: 19-го, 21-го и 2 раза 24-го июля.

Первая передача началась 19.07 в 6 часов 12 минут и продолжалась 4 часа 37 минут и 42 секунды. Пеленгацией определено место выхода — лес юго-западнее д. Гойжево.

Вторая передача состоялась 21.07. в 23:08 минут и продолжалась 6 минут 12 секунд. Место выхода в эфир — район юго-восточнее Ракува (из-за кратковременности передачи точнее место определить не удалось.).

Третья передача началась в 18.00 24-го июля и продолжалась 15 минут и 7 секунд. Место выхода — район населённого пункта Слобода (SEE от города Воложин).

Четвёртая передача осуществлялась из того же места, что и предыдущая, началась в 21:00 и продолжалась 12 минут 12 секунд.

Анализ записей передач показал, что на рации работают как минимум 2 радиста. Характерные особенности почерка ясно указывают на то, что 1-я и 2-я передачи были проведены одним, а 3-я и 4-я — другим радистами.

Копии записей передач переданы в криптографическую службу для анализа и дешифровки.

Начальник поста контроля радиоэфира

Унтерштурмфюрер СС Мильс.

«Резидент «Вяз» сообщает, что по информации его связника местным партизанским отрядом «Народная Воля» 25 июля сего года при переправе через реку Неман у посёлка Николаевщина Столбцовского р-на совершено нападение на немецкую автоколонну. В составе колонны были 1 легковая, 3 грузовых автомашины и 1 мотоциклет с коляской. Умелыми действиями партизан колонна была рассеяна, но из-за вражеских подкреплений захватить трофеи не удалось. Потери противника 15 предположительно убитых и более 30 гитлеровцев ранено.»

Из докладной записки Управления НКГБ БССР.

***

— … И это — самое тяжёлое, — Александр палкой поворошил угли в костре и продолжил. — Всё можно прикинуть, просчетать, приготовиться… а тут — бац! И шальная пуля. Случайность, как и глупость предусмотреть невозможно. Я ж тебе рассказывал про того парня, который меня тогда чуть не завалил… На него пять стволов смотрели. Любой бы на его месте руки в гору потянул, а этот палить начал… Хорошо, я в бронике был.

Вот уже четверть часа командир и Люк вели со мной «душеспасительные» беседы. Рассказывали байки, шутили… Я кивал в ответ, даже улыбался… Но какое-то оцепенение, нет, это слово не подходит, скорее — пофигизм, не покидал меня.

Нет, на моих действиях это никак не сказалось — я стрелял, затем вёл машину, помогал разбивать лагерь, ел… Однако, фраза про чемпиона Союза так и вертелась у меня в голове, казалось, наматывая на себя все остальные мысли. Больше всего это было похоже на депрессивный психоз, как его описывают в учебниках по психиатрии.

Опытные старшие товарищи довольно быстро просекли фишку, и теперь каждый на свой лад пытались меня вывести из этого состояния.

— Саш, ты мужик опытный, всякое в жизни повидал… Ну что за непруха такая, а?

— Ты про невезение не заводи, не надо, — ответил командир.

— Ну вас же, спецуру, учили, как с такой кашей в голове бороться, правда?

— Хрена! Сами учились. Ты что же, думаешь, мы все там суперменами из матерей вылезали? Помню, парня нам прислали, снайпера. Он за речкой уже покувыркаться до звёздочки[44] успел. В общем — уважаемый человек. А на посиделках выяснилось, что он — девственник! Прикинь, у человека двенадцать подтверждённых, а он ещё с бабой ни разу не был. Он астрономией увлекался до армии, зрение — «сто на сто», вот его снайпером и сделали. А ты говоришь — психология!

Занятные истории из армейской жизни меня сейчас занимали мало, и я задал очередной животрепещущий вопрос:

— Саш, а ты как, уверен, что то, что мы сейчас делаем — нужно?

Фермер цыкнул зубом, а Люк поперхнулся чаем.

— Ну ты, блин, и скажешь! — только и сказал наш разведчик, откашлявшись.

Командир же задумался на пару секунд, очевидно решая, послать меня куда подальше или так оставить, но потом совершенно другим, серьёзным тоном ответил:

— Знаешь, я, когда уже командиром группы стал, поехал как-то на «курсы повышения квалификации». И там один шустрик лектору похожий вопрос задал. Типа твоего. А тот, пожилой мужик, посмотрел на него, и говорит: «Знаете, товарищ капитан, в сорок первом мы такими вопросами не задавались. Делали, что могли. И что не могли — тоже. Чтобы ваш отец мог когда-нибудь подкатить к вашей матери с предложением вас замастырить.» Шустрик аж пожух весь. А докладчик тот, кстати, потом интересную вещь сказал, что, дескать, из-за просчётов летом и осенью сорок первого пришлось разменивать людей на время. Так и сказал: «дивизию на день, корпус на три, а армию — на неделю». И, что наши, спецназа, грамотные действия должны коэффициент изменить. И, что группа на день — это куда как лучше, чем дивизия. А уж если диверсанты неделю в тылу у врага продержались, куролеся, то они окупили не только свою подготовку, но и жизнь своих праправнуков. А мы тут две недели воюем. Вот и прикинь, сколько и чего…

— Тох, ты вспомни, — вступил в разговор Люк, — что тебя больше всего на играх бесило? Мы же с тобой это сколько раз обсуждали — надо бежать на пулемёты, двадцать бегут, а шестьдесят лежат. И «гибнут» все: первые — потому что сил траншею взять не хватило, а вторые — потому, что надо было вместе с первыми бежать, поскольку перестреливаться с бункером, лежа в чистом поле, вариант заведомо дохлый.

— Спасибо ребята, но за Советскую власть меня агитировать не надо… Просто до слёз обидно. И прорвались мы, и в машины ни разу не попали, и в засаде свои сидели… Всё так по-дурацки!

— А смерть, она не дурацкой никогда не бывает, если только покойнику не девяносто лет, — успокоил меня командир. — К этому привыкнуть очень сложно, если вообще можно. На, глотни! — и он протянул мне свою фляжку. — А потом — спать! От караулов на сегодня я тебя освобождаю.

***

В этом кабинете, смутно знакомом мне по фотографиям, я чувствовал себя очень неуютно. В окно был виден кусок китайгородской стены с воротами, а за ними виднелись башни Кремля. «Если я правильно помню географию родного города, то я сейчас — на Лубянке!» Судя по всему — я тут давно. По ощущениям, меня сейчас, что называется, «пропесочивают». С чего я это взял, было непонятно, но тон сидевшего напротив меня человека был резок. Я поднял глаза: «Мать моя женщина!»

Луч солнца блеснул на стеклах пенсне, заставив меня невольно сжаться в ожидании выстрела снайпера.

— Ну, и что же мне прикажите с Вами делать, уважаемый «гость из будущего»? — и знаменитое пенсне ещё раз сверкнуло на солнце.

— Ага — ухмыльнулся хозяин кабинета — Лисов тоже на этот прикол попался. Аж под стол упал. А у Вас я смотрю, нервы покрепче. Это хорошо. Ну, так что же мне с Вами делать, поэт Вы наш, так сказать, песенник?

Я неуверенно пожал плечами. Мол, а я что, я ничего. Так вышло.

— И что Вы молчите?

— Да, что тут скажешь, товарищ Генеральный комиссар, оно как-то само получилось. Но я готов искупить свою вину английской кровью. Отправьте меня на фронт.

— Ага — заворчал Берия — Отправь Вас на фронт, а нам потом не с кем капитуляцию Англии подписывать будет. В Германии, вон, пришлось какого-то полковника в генеральский мундир наряжать. У них, видите ли, генералы кончились. Перестреляли их всех на хрен. Нет, фронта Вам не видать, товарищ старший лейтенант, как Жанне Фриске умения нормально петь. Хотя, — он причмокнул — Какая женщина! О-ох! Огонь! И чего она, дура, петь лезет? Пока рот не открыла, все нормально, а потом… Вот и вы тоже, нет, чтобы как все нормальные попаданцы Высоцкого петь. Поете черт-те что, и ладно бы один раз. А теперь ваши, с позволения сказать, творческие порывы, дали такие всходы, что уже даже Марк Бернес в «Двух бойцах» вместо «шаланд» Вашу «Подмогу» исполнил. Ну, куда это годится? Берите пример с Лисова. Песни правильные поет, и уже генерал. А Вы поете, черт знает что, поэтому в старлеях и ходите. А если еще что-нибудь сморозите, я вас до ефрейтора разжалую.

— Так нет такого звания, товарищ народный комиссар.

— Специально для Вас и введем. Чтобы стыдно было с одной «соплей» ходить.

Да, такой подлянки я от Берии не ожидал.

— Я все осознал, товарищ Берия.

— Ну, вот и славно. Теперь никакой антисоветчины. Пойте что ли Пугачеву хотя бы, если уж «душа песен просит». Или лучше этого, как его? Ну, лысый есть там у вас, еврей этот?

— Розенбаум!

— Да нет. Другой. Бизон, Клаксон … э-э-э… — он пытался поймать мысль, но та упорно ускользала.

— Кобзон!

— Точно, Кобзон! — обрадовался нарком — Вот его и пойте. Он хоть и еврей, но идеологически безвредный. Вот его и пойте.

Представить себя исполняющим песни из репертуара Кобзона ночью под гитару в компании друзей я не смог, и настроение испортилось ещё больше:

— А может все-таки лучше Розенбаума. Он тоже еврей. И тоже правильный.

Ага — усмехнулся ЛПБ — Особенно когда «Мурку» поет. Или вот эту — про Питерское ЧК и одесских урок… Нет уж, товарищ старший лейтенант. Партия сказала «Кобзон». Значит, Кобзон. И ничего кроме Кобзона. Понятно.

— Так точно, товарищ народный комиссар!

А внутренний голос отозвался эхом: «Мать… мать… мать…»

— … Антон, подъём! — вырвал меня из объятий сна (и из страшного кабинета!) голос командира. — Через полчаса выдвигаемся. Как сам?

Я помотал головой, прогоняя остатки сна:

— Берия приснился.

Фермер хмыкнул.

— Ругал за несвоевременные песни.

— Не расстрелял? Ну и ладно…

Глава 11

Взгляд со стороны. Бродяга.

Не скажу, чтобы длительное сидение на одном месте было бы для меня непривычным. Приходилось уже сиживать и не раз. Тут хотя бы тепло было, да и дождь не донимал. Так, покапало пару раз, и все.

Но вот Дока вынужденное безделье напрягало. Он у нас по натуре непоседа, человек деятельный, вот и вертелся постоянно, словно на ежика присел. Глядя на него, начали нервничать и бойцы.

Пришлось в экстренном порядке реализовывать старый принцип: «Чем бы солдат ни тешился — лишь бы не вешался». Начал я с того, что прочитал им краткий курс по «мелким пакостям». Как вводную часть к следующему — «Большим неприятностям»

После того, как в течение трех часов вся троица самозабвенно носилась по кустарнику, снося руками, ногами и подручными предметами окружающую флору, сил у них явно поубавилось.

— Фу-у-у… — Доктор отвалился на пригорок. — Вопрос к тебе есть.

— Спрашивай.

— Если то, что мы сейчас делаем — только вводная часть к «мелким» пакостям…

— Ну, да…

— Тогда какие же будут «пакости» крупные?

— Как тебе сказать, Чебурашка… Я думаю, со временем и до настоящих безобразий доберемся. Заодно и в весе убавите…

— Гуманист ты, Саня, чесслово!

— Это я-то? А Г-образная трубка — чье изобретение? Не напомнишь?

Док крякнул и смутился. Бойцы с интересом уставились на него.

— Вот, — злорадно ухмыльнувшись в усы, сказал я ему. — Заодно и товарищей просветишь…

— Может быть — после перекуса? А то, знаешь ли, такой аппетит разыгрался…

Подкрепились мы обстоятельно, благо трофейных консервов хватало да и домашние припасы ещё оставались. Над душой никто не стоял, спешить было некуда.

После отдыха, отправив одного бойца «пробежаться» по окрестностям, я продолжил нещадно гонять оставшихся. Сие увлекательное занятие было внезапно прервано патрульным:

— Товарищ капитан госбезопасности! Там в лесу — люди!

— В ружье!

И мы тут же заныкались в кустах.

— Сколько их было? — вглядываясь в лес, спросил я у бойца.

— Я пятерых заметил. Все в гражданской одежде, но в руках — оружие, винтовки. Идут смело, похоже, местность знакомая для них. Может, и еще кто и был, но я не заметил.

— Так… И кто же к нам пожаловал? — начал я размышлять вслух. — Вот что, вы тут с товарищем военврачом покараульте пока, а я фланг им обрежу и сбоку зайду. Это, если они сюда топают. А если мимо пройдут, так я за ними прогуляюсь. Посмотрю, кого к нам черти принесли…

Ставший уже знакомым за эти дни кустарник сомкнулся за моей спиной.

«Так, а это что тут у нас? Птички. А точнее — сойки. Трещат чуть впереди и правее. Видят людей? Очень даже может быть…» — мозг привычно начал анализировать обстановку. — Судя по птицам, идут они почти на нас. Зачем? Что они тут потеряли? Нет, свернули, уходят еще правее. А там что? Поляна там. И холмик посередине. Хороший такой, только пикник устраивать. С девочками… Ага, самое для него время».

Вот среди деревьев мелькнула фигура с винтовкой. Гость? Точно. Однако никуда он не идет, стоит, по сторонам смотрит. Часовой? Очень даже может быть…

Еще минут через двадцать я нашел и остальных. На том самом холмике. У меня на глазах они быстро, но без суеты протянули какую-то проволоку к ветвям одного из деревьев. Антенна! Вот тебе бабушка и Юрьев день! Сейчас они выйдут в эфир, а через несколько часов тут от немцев будет не протолкнуться. Прочешут лес — и нашим запасам кирдык! На фиг, на фиг — кричали пьяные гости! Обойдетесь вы, ребята, сегодня без связи. Кстати, понятно, какой черт их именно сюда потащил. Холмик наш, по карте судя, был тут не самой низкой точкой, да и расположен удачно, в глубине большого лесного массива.

Выбрав момент, я высунулся из кустов, и засветил пистолетным патроном одному из радистов. Целился в лоб, но туда, естественно, не попал. Зато по колену угодил. И то, божий дар, учитывая, что кидал я его метров с двадцати пяти. «Подбитый» вскрикнул и вся троица тут же растянулась на земле, взяв на прицел ближайшие кусты.

Кстати, наш часовой ведь пятерых видел? Трое тут, один в кустах, на посту. А еще один где? Где-то сидит, должно быть. Ладно, спешить нам особо некуда, подождем. Только бы они сдуру палить не начали…

Ага, лежат, ждут. Интересно — чего? Сигналы от часовых они, ясен пень, предусмотрели, а вот об обратном, скорее всего, даже и не думали. А напрасно… Ладно, вы тут полежите пока, а я в темпе по делам смотаюсь…

Часового я нашёл в том же месте, где его и оставил. И смотрел он в ту же сторону. Очередной пистолетный патрон упал в траву, прямо у его ног. Удивленный часовой, не снимая винтовки с плеча, наклонился за ним, поднял и повертел в руках.

— Интересно? — мой тихий шепот над ухом прозвучал для него как гром небесный. Плечи его напряглись…

— Т-с-с-с…

Острие ножа недвусмысленно пощекотало его горло. Почему-то людей сильнее всего пугает именно это. Хотя с точки зрения эффективности, лучше применять другой удар. Но, вот если надо напугать… тут вариантов практически нет, если только не в подмышку уколоть, но от боли пациент и крикнуть может.

— Сказал же, не шуми. Не надо. А то… Сам понимаешь… Ты кто такой будешь? Откель тебя черти принесли?

Часовой молчал.

«Упорный? Или это просто шок?» — выяснять было некогда.

— Что молчишь? Рот окрой, гляну, может ты язык со страху проглотил?

— А…

Больше он ничего сказать не успел. Подготовленный мною импровизированный кляп из обломка толстой ветки въехал ему в открытый рот. Проведя ножом по пиджаку, я срезал с него все пуговицы, после, завернув назад, блокировал часовому руки. Теперь подбив коленей — и я аккуратно укладываю «добычу» на землю. Винтовку — в сторону, и спеленать болезного… Перед тем, как вязать руки, стащил с него пиджак и бросил рядом. Посадил спиной к дереву, и притянул к стволу куском веревки. На глаза часовому я предусмотрительно не показывался.

Вернувшись к радистам, я с удовлетворением обнаружил их на прежнем месте.

«Ну и что делать теперь? Второго часового искать? А на какой хрен он мне сдался? Сюда придет? Вряд ли… В любом случае услышу я его раньше, ходить по лесу они не умеют».

— Эй, славяне? Загораете?

Стволы зашевелились, отыскивая цель. Ради бога, ребятки, из винтовки почти метровой толщины дерево, не прострелить.

— Чего молчите, парни?

— Кто вы?

— Лесник здешний. А вот вы кто?

— Какой еще на хрен, лесник? Ты нам зубы-то не заговаривай!

— А орать так зачем? На часовых своих рассчитываете? Так, напрасно это. Они у меня тут недалеко, в тенёчке отдыхают.

— Врешь ты, дядя, все.

— Ну, на, держи, полюбуйся.

Привстав на колено, я со всей дури запустил трофейной трехлинейкой в сторону радистов. Не долетев несколько метров, винтовка упала на землю.

— Подойди, посмотри. Небось, свое оружие знаете? Ты извини, родной, но вторую винтовку тащить лениво было… Старенький я… Да ты не боись, стрелять не буду. Зачем это мне, когда вы и так со всех сторон — как на тарелочке?

Один из лежащих поднялся и, быстро подхватив винтовку, вернулся назад. Прошла минута…

— Ну, так чего тебе надобно… лесник?

— А неохота мне, чтобы вы тут свою рацию развертывали. Понятно?

— Чего?

— Того самого. Короче, собирайте свои манатки, и валите отсюда подобру-поздорову. Часовых своих с собой забирайте. Я ясно выражаюсь?

— Ясно…

— А чтобы у вас мыслей каких нехороших в голове не завелось — сразу предупреждаю. Развернете рацию ближе десяти километров отсюда, можете с ней попрощаться сразу. Прострелю ее к чертовой матери! А другой у вас нет, не положено вам.

Наступило молчание, очевидно мои оппоненты усваивали информацию.

— Ты это, дядя, на себя не многовато берешь? — раздался, наконец, ответ. — Лес не твой, а мы сюда не по грибы пришли. Советская власть перед тобой!

— Мой это лес. А что до власти касаемо, так я еще посмотрю, кто перед кем по стойке «смирно» стоять будет. Усек, родной?

А в ответ — тишина!

— Короче. Если командование ваше с нами пообщаться захочет, завтра на это место приходите.

— Тебя как найдем?

— А куда ж вы тут денетесь? Вы еще только к поляне этой шли, так вас уже срисовать успели. Кто идет, куда идет, зачем…

— Ладно, — спустя пару минут ответил мне мой собеседник. — Чего сейчас-то делать будем?

— Иди сейчас второго часового забирай. Сюда вернетесь, за первым сходите. Потом, все вместе и шуруйте отсель. Только, душевно вас прошу — не дуркуйте. Неохота мне грех на душу брать, понятно? Тут на вас полдесятка стволов сейчас смотрит, так что вы уж, того, не нарывайтесь?

Через пару минут с пригорка спустился один из гражданских. Поправив на плече винтовку, он зашагал куда-то в сторону. Я тихонько последовал за ним. Пройдя метров пятьдесят, он кого-то окликнул.

«Ага, вот он — второй часовой!» — подобравшись поближе, я увидел их обоих. Ну и славно, будет вам от меня подарочек…

— Петрович! — прибежавший с поляны партизан был взволнован и насторожен. — Ты тут никого не видал?

— Кого? Тихо тут. Нету никого рядом.

— Блин! На пушку нас взяли, «лесник» этот! Бежим назад!

— Какой лесник? Куда бежим?

— По дороге разъясню… — но сделав десяток шагов, оба остановились как вкопанные. Было с чего… Прямо перед их лицами, на ветке покачивался пиджак первого часового.

— Еще глупые вопросы есть? Только за винтовки не хватайтесь, ни к чему это… — подал я голос из зарослей.

Часовой, однако, продолжал держать винтовку наизготовку.

«В кого ты стрелять собрался, милок? Не видишь же никого», — усмехнулся я про себя.

Посыльный торопливо снял пиджак с ветки и показал второму, после чего они с завидной резвостью ломанулись в уже известном мне направлении.

… Отыскав первого часового, партизаны пришли в состояние легкой охренелости. Лежа под кустом, я вслушивался в их разговор и мысленно ставил себе плюсики.

— … ты, чего Петров, совсем офонарел? Как это — не видел и не слышал ничего? Может, вздремнул на солнышке? — в голосе спрашивающего сквозила явная угроза.

— А вот и не слышал. Только мне нож в горло уперли так, что я, не то что крикнуть — дохнуть не мог! А потом по голове сзади… Вон, видишь, сколько кровищи натекло?

«Ну, с кровищей он, пожалуй, брешет. Сколько там было-то ее, той царапинки? Ну, вытекло пара чайных ложек, виноват, торопился, не доглядел. А он тут распинается! И по голове я его не бил… Однако, что-то они тут подзадержались? Может, шугануть их? Нет, вон в колонну построились, пошли. Опасливо идут, по сторонам смотрят. Давно бы так…»

…Услышав мой рассказ, Док разволновался как и положено «интеллигентному мальчику из хорошей семьи»:

— Понты твои нас до добра не доведут! Ты что, Рэмбо? Да, ты, хоть, понимаешь кого ты шуганул?

— Партизан, кого ж еще?

— Так надо было с ними встретиться, поговорить…

— Ну, так я и встретился, поговорил.

— Как их еще инфаркт не пробил после твоих разговоров?! — Серёга ощутимо завёлся

— Интересно, Док, а как ты себе этот разговор представляешь? Не забывай, у них сеанс связи, все посторонние при этом крайне нежелательны. Могли и положить нас, в пяток стволов-то… — остудил я его пыл контрвопросом.

— Ну, мы бы отбились… — неуверенно ответил Сергей.

— И что? Какой такой разговор у тебя с покойниками состоялся? Нет, заметь, я в твоих способностях не сомневаюсь, у тебя и мертвый бы заговорил…

— Да ну тебя к лешему! Мы же без связи остались!

— С кем? С Центром? Так она у нас есть. С подпольем? И с ними есть. А кто нам тут еще нужен? Чем про нас меньше постороннего народу знает — тем лучше. Да и представь себе, вот пообщались мы, пошли они назад…

— И что?

— И кто! Немцы. Навалились гурьбой, стали руки вязать… и куда бы мы потом весь этот арсенал поволокли бы? Ты так уверен в их стойкости на допросе? Так нет таких, кого при должной сноровке расколоть нельзя. У тебя бывалоче и на играх народ чуть не до мокрых штанишек пугался… — снова подколол я.

— Ну… они и сейчас могут сказать…

— Что их погнал из леса лесник. Как в том анекдоте. И что, побегут немцы лесника искать?

— А их командование?

— Если умный командир — сам придет. А дурак мне тут без надобности. Хотя, как они по лесу шли… не надо мне тут такого командира.

***

…Однако они пришли. Еще на подходе к полянке их засек наш часовой. Получив это сообщение, мы с Доком приступили к выполнению разработанного плана. При его обсуждении, он фыркал и называл меня авантюристом. Предрекал мне неминуемый крах моих прожектерских планов и позорный провал всей миссии. Убедил я его только отсутствием времени на выработку чего-либо более осмысленного.

На этот раз гостей было больше. На полянку вышли трое, еще пять человек расположились на подступах к ней. И еще десяток я обнаружил после пробежки по окрестностям. Эти сидели тихо и никак себя не обозначали. Вооружены они были крепко — помимо винтовок имелся «ручник» и два автомата. Сделали, значит выводы из неласкового приема. Ну, что ж, это даже неплохо. Однако же пора и честь знать, нехорошо заставлять людей ждать так долго.

Часовой гостей заметил меня издалека. Я намеренно не прятался, шел спокойно и оружия на виду не держал. Поэтому и он не проявлял в отношении меня явной агрессии. Только вышел из кустов и указал направление движения. Под внимательными взглядами гостей я поднялся на холмик.

— День добрый!

— Здравствуйте.

— С кем имею честь разговаривать?

— Командир партизанского отряда, лейтенант госбезопасности Зайцев. А кто вы такой?

— Могу ли я попросить ваших спутников отойти в сторону? Мне хотелось бы поговорить с вами наедине.

— Это не спутники! Комиссар отряда и мой заместитель.

— До свидания, товарищ лейтенант, — я повернулся спиной и стал спускаться вниз.

— Стоять!

Щелкнул металл.

Я, особо не торопясь, обернулся. Так и есть. Лейтенант держал в руках пистолет. Двое его спутников тоже вытащили свои пистолеты.

— И как прикажете это понимать?

— Вы арестованы! Сдайте оружие!

— У меня его нет. Здесь оно мне ни к чему.

— Смирнов! Обыщите этого… лесника.

Заместитель командира сунул свой «ТТ» в кобуру и, подойдя, охлопал меня по бокам.

— Нет у него ничего. Пустой.

— Давай его сюда!

— Вы хорошо подумали, лейтенант? — я рассматривал его с нарочитым интересом.

«А он не опер, в задержаниях участия не принимал. Стоят они неграмотно, если мне понадобится то, в принципе, всех можно начать валять прямо сейчас. А пистолет мне этот Смирнов сам в руки принёс, даже кобуру застегнуть поленился, балбес».

— Это вам, я бы рекомендовал хорошенько подумать!

— Если вы про тех, что в овраге сидят, то я не был бы столь уверен… — с показной иронией ответил я.

— Что? — он сбился с накатанной дорожки и слегка сбавил тон.

— Позади вас, лейтенант, есть пенек. Пошарьте под ним.

По знаку лейтенанта один из часовых подошел поближе, сунул туда руку и вытащил саперную лопатку.

Передал ее лейтенанту.

— И что это?

— А вы у себя под ногами копните, — посоветовал я, присаживаясь на землю. — Я подожду.

Контролировавший меня Смирнов дернулся, но никаких приказаний от командира не последовало. Ждать долго не пришлось, через минуту лопатка лязгнула по металлу.

— Что там у вас? — спросил лейтенант

— Не у вас, а у нас! Авиабомба. Сто килограммов. Вокруг поляны еще три лежат. И в овраге, там где ваши бойцы сидят, тоже парочка прикопана. Только поменьше, по «полтинничку», нам их далеко тащить было. А надо было все точки заминировать. Мы же не знали, где именно вы бойцов спрячете, вот и минировали все подряд. Вы копайте, копайте, только вытаскивать ее не пробуйте. А то мой зам не так вас понять может и нажмет ещё чего-нибудь с перепугу…

— Он что — тоже тут?

— Тут, тут… В бинокль смотрит.

— Так… Отставить копать. Михайлюк, вернитесь на пост. Что вы хотите?

— Я вам уже сказал.

— Товарищи, — обернулся он к спутникам. — Сами видите, какая обстановка. Отойдите в сторону.

Не зря мы ночью надрывались, таща на горбу пустой корпус от «сотки». Ведь, по сути, мы знали только одно — место, куда «гости» точно придут. То есть — этот холмик. Вот сюда мы и закатили бомбу, а потом битый час ползали по лесу, уничтожая улики.

— Только не очень далеко, а то вас могут неправильно понять. Рванут тогда меня с вами за компанию — и все…

— А могут? — поинтересовался лейтенант.

— А вы проверьте.

— Поверю вам на слово…

Я поднялся с земли и, взойдя на холмик, устроился на пеньке, под которым раньше лежала лопатка.

— Итак, товарищ лесник, я вас слушаю.

— Как я понимаю, вы — командир местного партизанского отряда. Оставлены здесь с задачей организации партизанского движения. Так?

— Так. А кто вы такой?

— Заместитель командира по оперативной части спецгруппы ГУГБ. Капитан госбезопасности. Оперативный псевдоним Бродяга.

— И вы можете предъявить мне документ, подтверждающий ваши полномочия?

— А вы?

— Извольте, — в руках лейтенанта образовалась «шелковка» с отпечатанным на ней текстом.

И что это тут?

«Лейтенант госбезопасности Зайцев… Является командиром партизанского отряда…»

Подпись, печать — все как положено.

— Достаточно. Такого документа, как у вас, я не имею.

— Почему?

— Потому что, характер полученного нами задания, прямо запрещает вступать в контакт с кем-либо из местного населения или представителей партизанского движения.

— Это почему же так?

— Приказ… — развел я руками. — Руководству виднее.

— И я должен вам верить?

— Ну, я же не говорю вам, что у меня нет вообще никаких документов. Во всяком случае, удостоверить свою личность я могу, — и я протянул ему свой «проездной» с вложенной в него карточкой-заместителем на АПС. Правда в руки ему их не отдал, показал из своих.

Если эти документы и вызвали какие-то подозрения, то виду он не подал.

— Странно. Служебное удостоверение у вас есть, а других документов нет. Да и звание не соответствует.

— Все правильно, лейтенант. Не соответствует. Не спорю. Просто з д е с ь я капитан.

— И что дальше?

— Это я у вас спросить должен. Как старший по званию.

— Я вам не подчинен, товарищ капитан. У меня свое руководство есть.

— Ну, это же не я к вам на базу ввалился? Это ваши радисты чуть не подставили по удар мою стоянку.

— Хорошо, с этим мы разобрались. Инцидент можно считать исчерпаным?

«По говору — москвич, и предложения грамотно строит. Как минимум десятилетку окончил», — в темпе прокачал я своего оппонента.

— Да. У меня к вам больше вопросов нет.

— А вот у меня — есть!

— Задавайте.

— Я не могу правильно выполнять полученную мной задачу, не зная каких еще сюрпризов я могу ожидать с вашей стороны!

— С моей? Никаких. Тут у нас склад взрывчатки, и мы не собираемся шуметь в этом районе. Да и вам не советуем.

— Спасибо. С шумом мы уж как-нибудь без вас разберемся. Опять же — на это руководство есть.

— Экий вы, лейтенант, упрямый! Хорошо. Доложите по команде, что вошли в контакт со спецгруппой «Рысь». Вот и посмотрим, что вам из Москвы ответят по этому поводу. Только, большая просьба к вам у меня будет.

— Слушаю.

— Можете упомянуть мой псевдоним, в крайнем случае назовете фамилию — Таривердиев. Но не более! Если вы сообщите, пусть даже и кодом, то, что прочли в моих документах… я даже предположить не берусь, что воспоследует. Да и ещё… на связь выходить ближе тридцати километров к югу от Слуцка не рекомендую, мы за последнюю неделю с десяток передвижных пеленгаторов засекли.

— Не надо меня пугать, товарищ капитан! Я не мальчик, а вы не учитель в школе! И, тем более не надо мне указывать что, как и где я должен делать! — лицо его раскраснелось, видимо до моего появления он считал себя большой шишкой.

— Док, ты слышал этого юношу? Что еще я должен ему сказать, чтобы он поверил и варежку закрыл?

— Слышал, — голос Дока звучал довольно отчётливо, не блеск конечно, но что взять с портативной рации, спрятанной за куском коры в пне? Она была установлена в режим голосовой активации, поэтому нажимать на тангенту мне не требовалось. — Клинический случай. Называется — «никому не верю».

— Командиру сообщи. Пусть ему через его командование торцевание проведут.

Лейтенант был ошарашен! Он явно не понимал происходящего!

— Э-э-э… кто это тут? Что еще за торцевание?

— Это мой заместитель. Он сейчас в полукилометре отсюда. А торцеванием называется процесс вразумления непонятливых товарищей, путем приложения кулака вот сюда, — я указал ему точку на лбу. — Еще вопросы есть?

— Нет… Вы действительно спецгруппа?

— Да. С особым заданием.

— Ну… так бы сразу и сказали, а то — бомбы, мины…

Так, кажется процесс пошел. Я поудобнее устроился на пеньке…

***

Из неотправленного письма одного немецкого солдата.

«Здравствуй, милая Генриетта.

Вот выдалась свободная минута, и я решил написать тебе пару строчек. Служба моя проходит спокойно и размеренно. Я очень по тебе скучаю, но, к сожалению, обещанного отпуска мне пока не дадут. Сейчас в нашем батальоне некоторый некомплект водителей, поэтому придется задержаться в этой дикой России еще на несколько недель. Наверное, до нашей полной победы над большевиками. И, хотя они сопротивляются все сильнее и сильнее, но ничто не сможет остановить немецкого солдата в его стремлении к победе. Так говорит наш командир, и мы ему верим.

Передай еще раз благодарность своему отцу. Если бы он мне не посоветовал пойти в НСКК[45] учится на водителя, то я, наверное, сейчас оказался бы на передовой. А там сейчас очень жарко, хотя русские отступают повсеместно, но раненный фельдфебель, которого я вчера подвозил до госпиталя, говорит, что большевики дерутся как черти. Такого он не видел ни в Польше, ни во Франции. Еще он ругал наши тыловые службы за то, что мы вовремя не подвозим боеприпасы. Если продовольствие солдаты могут добыть сами, реквизируя его у противника, точнее у населения, то снаряды и патроны им взять просто не откуда. Ругался так, как будто мы в этом виноваты. Думает, что только у них пули свистят над головами. У нас тоже не все всегда идет гладко. Например, на прошлой неделе русские диверсанты взорвали мост, и нам пришлось делать крюк почти в сорок километров. К тому же иногда из лесов стреляют какие-то бандиты. Говорят, что это остатки окруженных и разбитых частей противника, которые озверели от голода и теперь таким образом пытаются нам пакостить. Единственное что не понятно, почему этих одичавших русских, до сих пор не переловили. Каждый раз прочесывают лес вдоль дороги, и каждый раз впустую. А меж тем, машины попадают на мины, а эти проклятые большевики продолжают нам досаждать. Помнишь рыжего Курта с соседней улицы? Так вот, три дня назад его убили. Хорошо, что у меня было расстройство желудка, и я не поехал в тот проклятый рейс. Тогда мы потеряли шесть водителей и четырех офицеров. Теперь у нас на восемь машин осталось всего три нормальных водителя. Приходится делать рейсов больше обычного, и вот результат — вчера Ганс заснул за рулем и въехал в столб. Вывел из строя грузовик, а сам попал в лазарет.

Извини, меня вызывает наш фельдфебель. Допишу позже…

Генриетта, я поистине родился в рубашке. Вчера (у нас прошло уже два дня с того момента, как я начал это письмо) нашу колонну обстреляли русские. Из всей роты осталось едва с дюжину живых. Это был ад. Взрывы, свист пуль, вой минометных мин, крики раненных. Я едва не умер от ужаса. Хорошо хоть догадался сразу упасть и отползти в придорожный кювет. Машина моя сгорела, как впрочем, и вся техника, которая была в колонне. Это был ад, Генриетта. Извини, меня опять отвлекают.

Моя дорогая, я снова вернулся к тебе. Есть одна хорошая новость. Пока не покончат с этими неуловимыми недобитыми большевиками, никаких рейсов не будет. Так что у меня будет несколько дней нормальной жизни. Прости, моя радость, меня снова вызывает гауптман Крепс.

Представляешь, ему срочно надо доехать в штаб дивизии, а в роте я единственный оставшийся водитель. Придется ехать, как бы мне этого не хотелось. Допишу, как только освобожусь, а пока целую тебя, моя милая Генриетта.»

Сержант Игнатов сидел на этой сосне уже битых три часа и вел наблюдение за дорогой. За это время прошла большая армейская колонна, но стрелять он не рискнул. Товарищ майор четко сказал, что лишний раз не рисковать. Стрелять только наверняка, и только если есть гарантия не быть обнаруженным. Хотя, именно тут, практически под самым носом у немцев, где уже прочесали все вдоль и поперек и не один раз, немцы точно не ожидали снайперской засады.

На дороге показались два мотоцикла с коляской, а за ними пылил маленький легковой автомобиль и колесом на капоте.

— О — прошептал стрелок — А вот и наш клиент.

Эти слова он повторял каждый раз перед выстрелом, как заклинание. Перенял их неделю назад от одного командира, обучавшего его искусству снайперской засады.

Выстрел, и первая пуля летит в голову пассажира машины. Еще выстрел, готов шофер. А теперь можно и мотоциклистов добить, пока не уехали. Еще пяток патронов долой, и несколько врагов навсегда останутся в русской земле. В земле, на которую их не звали. На которую они пришли сами, и тут нашли свой бесславный конец.

Рядовой 382-го пехотного полка Вильгельм Штраубе так и не дописал письмо свой Генриетте. Это письмо вместе с личными вещами и половинкой медальона отправили родителям погибшего в далекую Германию.

Вспоминает гвардии полковник Трошин В.С.

Конечно, первое время после разделения нам было трудно. И бойцов надо было тренировать, и с фашистами воевать. Хорошо, что на север, за линию шоссе мы сразу ушли. А то позже это точно бы не получилось! Пять или шесть дней мы шалили на трассе, обстреливая колонны, но, потом немцы очухались и пустили по окрестностям патрули — одно-два отделения на машинах. Отряду целиком, конечно, это было не страшно, а вот для снайперов наших, которыми старший сержант Нечаев командовал, они были серьёзной проблемой. Вот и пришлось так исхитриться, чтобы и патрули эти прищучить. А одиннадцатого числа, как помню, устроили мы серьёзный шум на шоссе и рванули на северо-восток.

Какой шум спрашиваете? Подорвали три моста на шоссе и один — на железке, да ещё колонну на шоссе из пушек обстреляли. А что? Подтащили две дивизионки. В кустах замаскировали — и раз… разгромили колонну. Место там открытое было — дорогу километра на два видать. А мы полсотни шрапнелей. Вы бы видели, что на шоссе творилось! Мне потом за этот бой Красную Звезду дали. Ага. Наши разведчики выяснили, что больше трёх сотен фрицев мы там накрошили, и это без учёта тех, кто на мостах гикнулся. Ну и шоссе на неделю, если не больше заперли.

Как с командованием связались?

Если честно — то повезло нам. Мы же, пока по лесу шли, что твой снежный ком были. То один человек на нас набредёт, то двое, а когда — и отделение целое. К пятому, кажется, августа, нас уже сто тридцать человек было. Больше роты. А потом на танкистов наткнулись, а при них — рация. Да не какая-нибудь завалящая, а РСБ![46] И радист у них был! Так что воспользовались мы каналом, что нам товарищ Куропаткин оставил, и связались с Москвой!

***

Москва, Улица Дзержинского, дом 2. 04.08 1941, 16:07

— Итак, товарищи, что мы имеем на сегодняшний день по «Странникам»? — хозяин кабинета обвёл взглядом сидевших за столом командиров. — Начните вы, товарищ Маклярский.

— Как известно всем присутствующим, двадцать восьмого июля часть группы «Странники» вышла на личный контакт с представителями Слуцкой резидентуры НКВД Белоруссии. Товарищи немедленно связались с нами и начали оперативную разработку на месте. Как докладывает лейтенант госбезопасности Зайцев, — капитан взял в руки листок бумаги и прочитал: — «… несмотря на то, что никаких документов мне предъявлено не было, особенности поведения фигуранта «Старик» указывают на принадлежность последнего к органам разведки или контрразведки. Беседу фигурант вёл непринуждённо, демонстрируя знания специфики работы органов НКВД, включая центральный аппарат. Проанализировав его речь, могу с уверенностью сказать, что «Старик» — русский, но, возможно, некоторое время проживавший за границей…»

— Интересное наблюдение, — задумчиво произнёс Судоплатов. — Что ещё?

— В контактировавшей группе был ещё военврач. По сообщению Зайцева, он серьёзно помог подполью, оказав медицинскую помощь трём членам подпольной группы. Резидент считает, что военврач, — он заглянул в свои записи, — Кураев — еврей.

— А вот это — уже серьёзно… — сказал Эйтингон. — Я с трудом могу представить еврея, работающего на гестапо. А на чём резидент основывает своё утверждение?

Маклярский снова заглянул в бумаги:

— Зайцев прилагает записи бесед… Это, конечно, не стенограмма, но некоторые характерные словечки и обороты упомянуты.

Судоплатов кивнул:

— А по вашей линии, что, Наум Исаакович?

Заместитель Судоплатова откашлялся:

— Запрос в кадры пока ничего не дал. Фигурантов из отряда установили. Там всё чисто, если не считать того, что этот Трошин — был разжалован за дискредитацию в тридцать девятом. Комиссар отряда — бывший второй секретарь одного из подмосковных райкомов. Наш сотрудник туда съездил, побеседовал с товарищами. Все как один характеризуют Белобородько положительно.

— А подтверждения их донесениям?

— Тоже всё чисто. Конечно, передача позывных другой рации — это сам по себе ход нетривиальный, но если воспринимать его как попытку запутать следы, то решение это, именно в силу необычности, правильное…

— Это мы обсудим чуть позже… — перебил Эйтингона начальник отдела. — А пока, как я понимаю, по личностям основных фигурантов ничего не выяснили?

— Так точно.

— Хреново! — Судоплатов припечатал ладонью папку, лежавшую перед ним. — Нарком с меня не слезает — подай ему этих людей! — он перевёл дыхание и продолжил уже спокойнее: — У меня вот что в голове не укладывается, товарищи… Как по вашему мнению, группа профессионально работает?

— Да, — ответил Маклярский.

— Не подлежит сомнению, — согласился Этингон.

— Информацией о нашей организации они обладают?

Оба подчинённых кивнули в знак согласия.

— На связь с нами вышли, и поддерживают её. Информация от них подтверждается, действия — тоже. Но кто это, мы за месяц так и не выяснили. Мистика какая-то! Получается, что, если они не немцы и не работают на Германию, то конспирируются и от немцев, и от нас. Британцы? Американцы?

— Не похоже, Павел Анатольевич, почерк не тот, да и какой резон для закордонников всё это делать? Хотя меня смутил псевдоним командира группы.

— Да, я, когда его узнал, тоже занервничал. Но вы же хорошо знали Скоблина.[47] Да и я с ним встречался. Потому и отмёл этот вариант. Не стал бы «наш» Фермер этим заниматься. Он авантюрист был, а не диверсант. Да и вы Наум Исаакович судьбу генерала на месте выясняли.

— Да, вы правы. Если только кто-то весьма информированный о наших делах не решил сыграть в рокировку.

— Но если степень информированности такова, как нам кажется, зачем им было на меня выходить? Так что давайте будем думать вместе. Сегодня жду вас к десяти вечера с готовыми гипотезами — будем мозаику складывать.

***

Барановичи. Штаб группы армий «Центр». 05.08.1941. 17:24.

— То есть вы, господин оберст-лейтенант, считаете, что войсковая операция нецелесообразна? — в голосе маленького человека со знаками различия бригадефюрера сквозило раздражение.

— Да, господин генерал. Мы, понимаем, что потеря целого подразделения СС — это проблема, но действия красных бандитов на коммуникациях и так чрезмерно усложнили доставку подкреплений передовым частям, сражающимся под Смоленском. Так что сейчас каждый солдат на счету, — голос оперативного офицера четвёртой армии тоже был раздражённым. Ну ещё бы, этот эсэсовец потерял жалкую роту, и теперь устроил скандал, требуя от армейцев силы для проведения акций возмездия. А ведь ещё месяц назад при подсчёте потребного наряда сил и средств армия уже отказалась от прочёсывания этих проклятых лесов. — К тому же, если мне память не изменяет, охрану оперативных тылов взяла на себя СД.

— То есть вы мне отказываете? — с угрозой в голосе спросил эсэсовец.

— Я не отказываю, — ссориться с протеже самого Гиммлера оберст-лейтенанту не хотелось. — Я просто не имею возможности выделить необходимые силы. По нашим оценкам, для качественного прочёсывания этого массива необходимо, как минимум четыре полка, а лишней дивизии у меня не завалялось. Но, господин генерал, через неделю прибывают две охранные бригады, так что мы не отменяем операцию, а просто переносим. К тому же, насколько мне известно, Служба Безопасности уже планирует акции в районе Минска и, соответственно, собирает информацию. А это — залог успешного применения «большой дубинки».

Глава 12

Разбудил меня запах, точнее — вонь. Давно немытые тела, моча, «аромат» гниющего мяса! Странно, что я не проснулся раньше…

Я попробовал встать, но тело не слушалось. Такое ощущение, что я отлежал все конечности и спину с головой в придачу. «Что за чёрт?!» Стиснув зубы, я всё-таки приподнялся на локтях. Руки дрожали, но держали.

Вокруг царил полумрак, и только откуда-то сбоку пробивались лучи электрического света. И мёртвая тишина вокруг. Буквально ни звука!

Внезапно в губы мне ткнулся холодный металл.

«Что это?» — скосив глаза, я увидел чью-то руку, держащую мятую жестяную кружку.

«Где я? Что такое?»

Наконец в поле зрения появилось лицо доброхота. Сухощавый мужик с измождённым лицом, изуродованным длинным шрамом на левой щеке. Одет он был, насколько я смог разглядеть в полумраке, в грязную, кое-где порванную гимнастёрку без знаков различия. Губы моего визави шевелились, но слов я не слышал.

Прохладная вода плеснула через край кружки на мои губы. «Ох, хорошо-то как!» — пришла мысль. Я приоткрыл рот пошире, наслаждаясь живительной прохладой.

Напившись, я благодарно кивнул мужчине. Вода, казалось, придала мне силы, так что я смог приподняться.

«Так, судя по всему — сейчас ночь… Вон фонари какие-то светят… и лежу я… под каким-то навесом. Вокруг — люди. Много людей… Где же это я?»

Тут меня скрутило от режущей боли в животе. Застонав, я повалился назад. Мужчина смочил свою руку водой и обтёр мне лицо.

«Уф, вроде отпустило…» Я снова приподнялся на локтях. Спустя минуту или, может быть, больше мне удалось сесть. Мужчина опустился на корточки напротив меня и, судя по шевелящимся губам, снова что-то спросил. Я отрицательно мотнул головой. «Ёёёё!» — в голове будто граната взорвалась. Однако я не упал, а, скривив рожу, показал пальцем правой руки себе на ухо. Мужчина сокрушённо покачал головой и, встав, ушёл. Я осторожно повернул голову налево. «Ох, твою… За ногу!» — это всё, что родилось у меня в голове, когда я увидел, что метрах в десяти-пятнадцати навес заканчивается и там, в свете прожектора зловеще поблёскивают нитки колючей проволоки!

Глаза мои уже привыкли к полумраку, и я разглядел, что вокруг меня вповалку спят десятки, нет — сотни людей в военной форме. Человек же, принёсший мне воду склонился над кем-то, лежащим на земле метрах в пяти от меня.

— Эй, товарищ! — попробовал я позвать его, но из моего горла вырвалось какое-то невнятное клекотание.

Звуки эти, однако, привлекли его внимание, и он повернулся ко мне, правда, повёл себя довольно странно — замахал рукой, показывая, чтобы я снова лёг.

Я снова опустился на землю. «Что случилось? Что это за место? Почему я ничего не помню?» — роились у меня в голове заполошные мысли.

Не поднимаясь, я попробовал рассмотреть себя в слабых отсветах прожектора.

«Так, судя по рукавам — на мне гимнастёрка…» Я ощупал воротник. Ни петлиц, ни знаков различия не было. Аккуратно согнув ногу, я оглядел её. Сапог, равно как и ботинок на мне не было, а галифе были изорваны во многих местах.

«Ну что, проверка всех систем? Зовут меня Антон, фамилия — Окунев. Родился я в одна тысяча девятьсот семьдесят третьем… Мы поехали в Белоруссию на игру, а попали на войну… Тьфу! Какой-то идиотский рэп получается!» Минут за пятнадцать я вспомнил практически всё. Кроме главного — как я очутился в этом лагере. Правда, оценив своё физическое состояние, я понял, что, скорее всего, меня контузило. Или кто-то сильный, но недобрый отоварил меня пыльным мешком. Почему мешком? Потому, что голова целая. Ну не считать же за повреждения пару болезненных ссадин и десяток царапин. Сильно напрягал пропавший слух, но я оптимистично рассчитывал, что он восстановится, хотя первое время мне будет тяжко, конечно.

Потом пришла мысль, что если ребята живы, то одного они меня не бросят, а, учитывая, что за то время, пока мы эсэсовцев уничтожали, Бродяга скорешился с местным подпольем — шансы на моё освобождение резко возрастали.

Затем, в соответствии с народной мудростью, я решил поспать и разбираться с проблемами при свете дня.

***

Когда Александру доложили, что во время банальной разведки в деревне группа напоролась на засаду, первой мыслью было: «Ну вот, допрыгались!». Но вторая часть сообщения порадовала его ещё меньше. Зельц, захлёбываясь, верещал в наушнике что-то про то, что «товарищ старший лейтенант пропал», «немцы — везде» и прочую паническую мутотень. Пришлось рявкнуть, с обильным использованием «второго командного», после чего поток информации несколько упорядочился:

— Товарищ майор, Арт в деревню с одним из «партийных» пошёл. Без оружия и рации. А тут полицаи навалились. Мы на выручку пошли, а из леса мотопатруль — два грузовика с фрицами. А нас всего трое…

— Так, понятно. Что сейчас творится?

— В деревне стрельба началась. Наших, наверное, ловили. Потом несколько взрывов было…

— Несколько — это сколько?

— Три.

— Так и отвечай в следующий раз! — точное количество взрывов было, конечно, не важно, но воспитывать Зельца надо. Пусть парень мысли в порядок приведёт, а то, как в бессмертной кинокомедии: «Всё пропало шеф! Всё пропало!»

— Слушаюсь! — голос Дымова стал уверенней.

— И про код не забывай!

— Так точно! Гады сейчас в… кусты пошли. Цепью. Несколько минут назад погрузили тушки на колёса и спешно умчались.

— «Двухсотые» или «трёхсотые»?

— Я не очень разглядел, но и те и те были, вроде…

— Давай ориентир, мы скоро подтянемся. И наблюдение продолжай! Отбой.

— Понял. Отбой.

«Судя по наличию «тушек», Антона тепленьким взять не удалось… Что уже хорошо! А если обратить внимание на то, что немчура за прочёсывание принялась, то — совсем хорошо! Значит, Тохе удалось в лес ускакать. Будем его сами искать», — и, высунувшись из штабной палатки, Александр громко скомандовал:

— Отряд, в ружьё!

***

На этот раз побудку мне устроил один из соседей, запнувшийся о мои ноги. Открыв глаза, я с трудом (хотя и легче, чем это получалось ночью) сел. Народу под навесом существенно прибавилось, и большинство в настоящий момент куда-то торопилось. «Неужто завтрак?» Поднявшись на ноги, я заковылял вслед за всеми. Рядом два бойца несли на плечах третьего, ноги которого были замотаны грязным бинтом.

— Куда идём, товарищи? — спросил я их.

Один бросил на меня косой взгляд, но ничего не ответил, а вот губы второго зашевелились.

— Я ничего не слышу! — и я показал на своё ухо.

Троица затормозила, и ответивший мне медленно, так, чтобы я понял по губам, сказал:

— Поверка.

«Удачно, что меня разбудили, — пришла мысль, — Кто его знает, какие тут порядки? Может за невыход на построение сразу расстреливают?»

Солнце было ещё невысоко и тени от караульных вышек перекрывали центральную «площадь» лагеря.

«Так, что тут у нас?» — подумал я, оглядываясь.

Лагерь представлял собой неправильный четырёхугольник, размером, примерно, сто на двести метров, обнесённый высоким проволочным забором, метрах в пятнадцати от которого шёл другой — низкий. По углам и у единственных ворот стояли вышки. И на каждой, что характерно, — прожектор. «А между заборами часовые должны ходить, к бабке не ходи!» — догадался я. Кроме длинного навеса, под которым я провёл ночь, огромной деревянной бочки в одном из углов огороженного пространства и пары домиков, скорее даже, будок у ворот на территории лагеря ничего больше не было. И тут же, будто в подтверждение, из-за небольшой будки вышел немецкий солдат и пошёл вдоль колючки.

«Судя по количеству народа, — а на первый взгляд, на «площади» стояло около тысячи человек, — и отсутствию построек, это — не настоящий лагерь, а скорее, какой-нибудь сборный пункт или накопитель» — сообразил я.

Стоящие вокруг меня люди зашевелились, сбиваясь теснее. Вдруг, мне показалось, что я слышу какой-то звук. Многие же мои соседи морщась, начали затыкать руками уши.

Завертев головой, я заметил на одной из вышек, что стояла метрах в пятидесяти от меня, здоровенную сирену, рукоять которой увлечённо крутил щуплый немец с погонами унтер-офицера.

Спустя некоторое время немец прекратил свои телодвижения, и соседи перестали морщиться. Одна створка ворот открылась, и вся толпа качнулась по направлению к ним.

— Что? Что такое? — как мог громко, спросил я.

Стоящий рядом здоровяк в изодранной кожаной куртке развернул меня к себе лицом, и я прочитал по губам: «Не ори! Еду дают!».

Кивнув в ответ, я стал ждать.

Спустя пару минут немцы командами, а больше грозным видом двух пулемётов, размещённых сразу за воротами, навели относительный порядок, и пленные, вытянувшись в колонну, по одному стали подходить за пайкой. Когда стоявший передо мной здоровяк-танкист вышел вперёд, я увидел, чем нас угощают. В проеме ворот стояла двуколка (однако лошадей я нигде на заметил), в которой виднелась кучка каких-то корнеплодов. Мой сосед как раз дошагал до тележки и человек в нашей форме, но с белой повязкой на рукаве протянул ему два овоща. «Негусто, однако!» — думал я, выходя из строя.

Два склизких овоща, которые мне сунул Капо, оказались брюквой. Сырой и чуть подгнившей. Это я выяснил, вернувшись под навес. Да, дилемма: остаться голодным или мучатся животом, съев этот «завтрак»! Пока я, сидя по-турецки, размышлял об этом, окружающие меня люди торопливо поглощали «лакомство». Я же, по здравому размышлению решил, что смогу немного продержаться, что называется, на «подкожном жире» и собрался поделиться одной брюквиной с тем танкистом, а вторую отдать кому-нибудь из доходяг, что не смогли выйти на завтрак.

Бамс! — от сильного подзатыльника голова моя чуть не взорвалась! Я завалился на бок, а овощи покатились по земле. Пару мгновений перед глазами плясали звёздочки, но, что удивительно, я начал слышать!

— … ресторан! Сидит, мля, выбирает! — и кто-то пнул меня сапогом под рёбра.

«Вот тебе и равенство угнетённых!» — подумал я, переваливаясь на другой бок. Надо мной стояли двое молодых, до «четвертака», парней, одетых в относительно чистую советскую форму.

— Да ладно тебе, Колян, распинаться-то. Он же глухой, как пень… — интересно, что я ясно расслышал всё сказанное. Ох, не зря доктора говорят: «Голова — дело тёмное».

— Эй, чего к парню пристали! — раздался возмущённый голос у меня за спиной.

— А ты чего возникаешь? Комиссар чтоль? — в голосе мародёра послышалась угроза.

Да, обвинение для лета сорок первого более чем серьёзное. «А! Была, не была! Надо и тут авторитет зарабатывать!» Один из грабителей как раз нагнулся, чтобы подобрать «мою» еду, а внимание второго отвлёк неизвестный, вступившийся за меня. Оба этих обстоятельства, учитывая мое далеко не блестящее физическое состояние, сильно повлияли на принятое мной решение.

Я резко (как мне казалось) пнул стоявшего в коленный сустав, и, перекатившись, ударил другой ногой в голову присевшего. Все эти метания отозвались очередным взрывом головной боли! Первый вскрикнул, нога его подогнулась, и он упал на меня сверху, придавив к земле. Я бил практически под прямым углом в колено, обычно таким ударом довольно сильно повреждается сустав, и противник долго приходит в себя. Этот же сразу начал распускать руки, стараясь добраться до моего горла.

Второго гада я не видел, но, судя по тому, что бороться мне приходилось только с одним оппонентом, мой второй удар был удачнее.

Бороться «по-честному» с этим моральным уродом я не собирался, да и, чего уж там — не мог, и, дав его пальцам сомкнуться у меня на горле, ткнул большими пальцами ему под мышки. Враг разомкнул захват и я, весьма удачно схватив «за глаза», сдернул его с себя. Оказавшись сверху, я поменял захват и пару раз изо всех сил ударил головой противника о землю, после чего силы оставили меня, и я повалился между поверженными врагами.

— А ну, назад, падаль! — раздался тот же голос. — А ты, давай, вставай. Нечего разлеживаться!

Скосив глаза, я увидел того танкиста, что стоял рядом со мной во время раздачи. «На кого это он там кричал?» — с этой мыслью я встал на колени и осмотрелся.

От дальнего конца навеса к месту драки подходили три парня, и выражение их лиц не предвещало ничего хорошего. Танкист, конечно, мужик крупный, но как отреагирует на драку охрана? Может, какой-нибудь Ганс или Курт просто полоснёт по толпе из пулемёта, восстанавливая порядок? Или, им всё равно, главное, чтобы пленные на забор не лезли?

Танкист протянул мне руку, помогая подняться.

— Антон, — представился я.

— Михаил, — ответил он.

Перспектива драться против двоих, похоже, наших противников не обрадовала.

— Эй, танкист… — крикнул один из подошедших, — Зачем пацанов обидели? Совсем страх потеряли?

— Э нет… — угрожающе протянул Михаил, — Хватит, побаловались! — рядом с земли поднялось ещё пятеро бойцов. Похоже, я, сам того не подозревая, влез в какие-то местные разборки. Расклад был примерно понятен, одни — шакалили, действую по принципу «сдохни ты сегодня, а я — завтра», вторые же стояли на позициях социалистического коллективизма. С «шакалами» мне было точно не по пути, а вот коммунары могли пригодиться при организации побега. Вряд ли мужикам нравилось медленно подыхать за колючкой. Поэтому я выступил вперёд:

— Это я ваших уделал. Какие претензии? — я, чувствуя поддержку, что называется, «попёр буром». Было видно, что наши оппоненты заколебались. Громко хлопнув в ладоши, я быстро шагнул вперёд. Приёмчик из шпанистого отрочества сработал. Главный отшатнулся, и, запнувшись о чьи-то ноги чуть не упал.

— Забирайте этих! — я указал на лежащих, — и валите к себе! — моральная победа была полная.

После чего, не обращая ни малейшего внимания на противников, нагнулся и подобрал с земли брюкву.

***

Взгляд со стороны. Тотен.[48]

На новом месте появилось немного свободного времени, и это было не очень хорошо. Как только это самое время появлялось, в голове вновь начинали роиться мысли. О доме, о судьбе, о жизни. О смерти. Я вовсе не самурай, а потому мысли о смерти ни удовольствия не доставляют, ни смысла особого для меня не несут. Во всяком случае сейчас. А потому я решил в который раз уже перебрать снаряжение. В итоге получилось два комплекта (опять больше одного, ну почему так?!): один под автомат, но с ним все давно было ясно и понятно что, куда, зачем и почему. Второй под пулемет. И тут пришлось перевешивать все заново. С одной стороны это несколько успокаивало — привычные действия, спокойные и неторопливые. С другой, было вызвано насущной необходимостью. Реальная жизнь вносила свои коррективы и оставалось только самое необходимое. Все «ништяки», «возбуждончики» и прочие ненужные «приблуды» были оставлены в сумках с «ненужными» вещами, всем тем, что не нужно вытаскивать на свет божий до возвращения. Если оно все-таки произойдет.

На подгонку всей «тряхомудии» ушел примерно час. Затем, пулемет в руки и кросс километра полтора вокруг лагеря. Бег. В нем, как оказалось, все. И проверка снаряжения, и поддержание тонуса, и очищение мозгов. Не знаю, как чувствуют себя военные, как они борются со своими камуфлированными тараканами, но с каждым днем мы, гражданские, становились все более замкнутыми и хмурыми. Даже балагур Док шутил чернее, чем обычно. Или это я начал все в черном цвете воспринимать? Снова мысли. Вот поэтому и нельзя давать себе передышки. Пробежались. Отдышались. Лечь-встать, лечь-встать, лечь встать. Повторить. Вот теперь моя душенька довольна, ничего не болтается, ничего не мешается.

А теперь мантра «тренировать перезарядку»: рукоятку заряжания назад отвести, зафиксировать; крышку лентоприемника открыть; ленту вставить, продернуть; крышку закрыть. Разрядить-повторить. Повторить, повторить, повторить… И достигнешь ты очищения.

Конечно, расчет МГ-34 состоит из двух человек, но пришлось волей-неволей строить из себя спецуру и обслуживать пулемет полностью самостоятельно. Как говорится «назвался груздем, полезай в кузовок». Потому получил при раздаче слонов пулемет, двойной БК и распоряжение радоваться жизни в меру собственных способностей. Арт, естественно, тут же сострил: "Алик, ты же лет пять пулемет хотел! Получи!" Правда сразу же выяснилось, что, несмотря на количество пулеметов в нашем распоряжении, и массу немецких патронов, пулеметных лент категорически не хватает. И тут же появился повод для маленькой радости: случайно взял с собой ленту для «эмгача». Был куплена в свое время для шарометного варианта МГ-34, но поскольку проект не сложился, лента лет пять провалялась на полке без дела. И взял ведь ее, чтобы отдать за долю малую белорусскому товарищу, а вот теперь пригодится здесь.

Не успел я вдоволь наиграться с пулеметом, как народ в лагере забегал и засуетился. Арт не вернулся. Мать-мать-мать!

«Как же так? И снова в деревне! В лесу — никаких проблем, а как в деревню пойдёт — так, то плен, то ранение. Может, попросить Сашу его туда не пускать?» — мысли вертелись в голове как мошкара у лампочки летним вечером. Я сильнее стиснул рукоять пулемёта.

Когда командир построил нас и сказал, что Антон попал в беду, и надо идти его выручать, пришлось даже конкурс проводить, кто в лагере на хозяйстве останется. Мне повезло — за умение обращаться с «МГ» я вошёл в «группу спасения». И вот теперь моя задача — отсечь противника (если он, конечно, появится), от группы следопытов, что под руководством самого командира ползает сейчас по чащобе, выясняя судьбу нашего товарища. Перед этим, правда, обозлённые «старшаки» переловили всех полицаев в деревне. Всех пятерых. Потом, в темпе «выпотрошив» добычу, умчались в лес, оставив меня за главного.

Как я понял из признаний полицаев, наши сгорели из-за того подпольщика, что пошёл вместе с Антоном. Пленный, размазывая, по лицу слёзы так и сказал:

— Да мы ж ине заўважыли, як яны у веске зьявілісь. Васіль, ён убачіў шо хтости з бабами у крыніцы размауляе… Ну… Мы і дайшлі да іх….

Я Тоху давно знаю, и думаю, что не стал бы он на главной улице лясы точить, не выяснив есть противник в деревне. А уж описание боя, данное другим полицаем меня несказанно порадовало:

— Этот, который повыше, руки поднял и второму сказал, что б тот тоже сдавался. А тот — ни в какую! Ну мы на него, а первый гад… Ой! Не, не надо больше! Андрейку с хутора лягнул как-то хитро и через забор… Михась за ним. Хотел стрельнуть, значит. А тот не убежал, а за забором заховался… Ну и Михасю-то кадык долой да и винтарь забрал. А из него уже Ивана стрельнул. Ну и сбег, конечно. Такой-то прыткий. Да германы гранаты швырять начали. Всё без толку, ей богу… Мы потом опушку-то обшарили. Никого, ей богу… Будто нежить какая…

***

Сразу после стычки меня пригласили «на беседу». Человек пятнадцать разновозрастных военных сидели, образовав круг, и старательно делали вид, что наслаждаются вкусовыми качествами лагерного завтрака. Внутри «оцепления» расположилась группа из пяти человек, главой которой, по всей видимости, был раненый командир, лежавший на самодельных носилках. Как я догадался? Ну не верю я, что у рядового может быть такое властное лицо!

Когда Михаил подвёл меня к нему, тот показал рукой на землю рядом с собой.

— Кто таков? Из какой части? — спросил он, стоило мне только сесть.

— Антоном зовут. А откуда не помню. Контузия. Даже как сюда попал, не помню. И, это… Вот, подкрепитесь, товарищ командир, — я протянул ему брюкву.

— Тише ты! — пихнул меня танкист, а раненый пристально уставился мне в переносицу.

«Ну, в гляделки я играть могу хоть целый день!» — усмехнулся я про себя.

— За еду спасибо! — сказал командир, и, забрав у меня из руки овощ, первым отвёл взгляд.

— Товарищ? — я немного замялся, не зная, как назвать собеседника.

— Алексей, — подсказал мне собеседник.

— Товарищ Алексей, а какое сегодня число? И где мы находимся?

— Шестое сегодня. А это — пересыльно-фильтрационный лагерь. Где он точно находится, я не знаю, но по нашим, — он кивнул в сторону, — прикидкам — где-то западнее Слуцка.

— Наши, что на работы вчера ходили, говорят, что рядом — большое село. Трухановичи называется, — вступил в разговор Михаил.

— А что за работы? И «шестое» какого месяца? — «кося» под наивного задал я очередной вопрос.

— Дорогу ремонтировали… — начал отвечать мне танкист, но «глава подпольного комитета», как я для себя окрестил «товарища Алексея», перебил его:

— Давайте, товарищ Антон по порядку! Сначала вы на наши вопросы ответите, а уж там посмотрим.

Договор, на мой взгляд, выходил неравноправным, но делать нечего — они тут банкуют.

— Так как же я отвечу, если не помню ни черта?

— Но имя-то своё помните.

— Имя помню… А вот что было — не помню. Вы уж извините, товарищ Алексей.

Мой собеседник поморщился, и вяло махнул рукой, «иди», мол.

Присев в сторонке я решил немного поспать — сил набраться и вообще. Но стоило мне задремать, как Миша-танкист, растолкал меня:

— Э, хорош спать. Разговор есть.

— Ну?

— Не нукай, не запрягал! — отчего-то зло прошипел он. — Ты чего про работы расспрашивал? Бежать хочешь?

Пару секунд я помучался сомнениями, но потом ответил:

— Да. Мне здесь не нравится.

Михаил от такой формулировки обалдел настолько, что даже рот приоткрыл, правда, потом подобрал челюсть и спросил:

— А знаешь как?

— Нет, не знаю. Вы же мне ничего не рассказали.

— Смотри сюда, — и он начал чертить план щепкой на земле, — Возят в основном или на шоссе — воронки засыпать, или на железку — там бомбами насыпь разворотило… — он замолчал на мгновение. — И зря ты капитану ничего не рассказал.

Я изобразил лицом недоумение, мол, «отстаньте — не помню я».

Танкист покачал головой и продолжил:

— Охраны на железке немного, но место неудобное — с насыпи всё вокруг простреливается. На шоссе — попроще, но там войска постоянно мотаются, при побеге моментом охране на помощь придут.

— А сколько рабочий день длится?

— Я сам только по одному разу пока ездил, но мужики говорят, что часов восемь чистой работы. Немчура боится допоздна нас там оставлять.

— Ага. А до места как добираетесь? Пешком или на машинах?

— До шоссе — пешком. Оно тут рядом — километра три. А на железку в грузовиках возят. Километров двадцать в один конец. Правда, говорят, что скоро ещё один лагерь рядом со Слуцком сделают — тогда от нас возить уже не будут.

— А кто говорит?

— Да эти, — и танкист кивнул в сторону будки у ворот, где на земле сидели трое в советской форме с белыми повязками на рукавах.

— Хиви[49] что ли?

— А ты откуда знаешь? — схватил он меня за рукав.

— Я по-немецки малость понимаю, а часовой их минут пять назад окликал, — выкрутился я.

Видимо моё объяснение Михаила устроило, и рукав мой он отпустил:

— Что по-ихнему понимаешь — это хорошо. А что сам в помощники не попросился?

— А оно мне надо, врагам служить?

Некоторое время мой собеседник молча разглядывал меня:

— А ты непростой парень, Антон, — сформулировал он, в конце концов. — Идеи какие-нибудь появились?

— Идей у меня — масса, но с кондачка такие дела не делаются. Думать надо! А ты пока про людей подумай. И учти — всех взять не получится, поэтому выбирай надёжных и хватких.

***

«Следы, следы… — подумал Фермер, присаживаясь под деревом и наблюдая как Люк «роет носом землю». — А может, с другого конца заходить надо?»

— Тотен, ответь Фермеру.

— В канале.

— Что у вас?

— Тихо.

— Подойти сможешь?

— Вы где?

— От вас — семьсот. Азимут двести семнадцать.

— Через двадцать минут буду.

— Понял. Отбой.

Люк уже скрылся в зарослях, и Александр, встав, последовал за ним.

… минут через пятнадцать следы вывели их к небольшой речушке.

— Ну? — спросил Фермер.

— Амба, — ответил Люк. — Если он по реке пошёл, мы до морковкина заговенья его искать будем.

— Так может он назад возвращается?

— Не похоже. Судя по следам — его или контузило или слегка зацепило. Несколько раз на ровном месте падал, и следы как у пьяного петляют. На Тоху не похоже — он по лесу нормально ходит.

— Хреново… Пошли, Тотена встретить надо.

— Командир, я вот чего думаю… Может, «языка» возьмём?

— На хрена?

— Смотри, — Антон без документов, так? В форме советской, так? Контуженный…

— Думаешь, примут его? — подхватил мысль Фермер.

— Варианта явных я вижу три: первый — самый плохой. Его просто пристрелят немцы или полицаи. Второй — его «примут» и отправят на «фильтр». И третий — он где-нибудь в деревне заныкается.

— То есть в первом случае нам ловить нечего, в третьем — как фишка ляжет, а наша задача — отработать второй?

— Ага.

— Резонно. Значит так, я сейчас забираю Алика, а ты с ребятами давай к трассе — «языка ловить». Лучше всего — жандарма или какого-нибудь чина из полиции. До вечера управитесь?

Люк посмотрел на часы:

— Должны, по идее. А там — как получится.

***

В первый же день выяснилось, что обед, равно как и ужин, лагерным расписанием не предусмотрены. Я ещё раз с сомнением осмотрел оставшуюся у меня брюквину, прислушался к своему организму и всё-таки решил потерпеть. Уж больно непрезентабельный вид был у «лакомства». А может, это стресс притупил чувство голода. Я разыскал Михаила и всучил ему еду:

— На, тебе нужнее.

Игру чувств, отразившихся на его лице, я вряд ли опишу! Однако к чести танкиста, он не набросился на овощ, а аккуратно разделил его ложкой пополам и отдал одну половину сидевшему рядом с ним сухощавому мужчине лет сорока.

— На, доктор, подкрепись. Можно сказать, премия от благодарного пациента.

Мужчина взял еду и, посмотрев на меня, протянул руку:

— Степан. Приходько. Военврач второго ранга.

— Очень приятно! — и я крепко пожал протянутую руку. Ладонь у врача была самая, что ни на есть врачебная. С коротко подстриженными ногтями, сухой шелушащейся кожей, но сильная. — Это вы меня выхаживали вчера ночью?

— Да, — просто ответил Приходько, тщательно вытирая брюкву о подол гимнастёрки. — А слух, я гляжу, к вам вернулся. Как, голова не болит?

— Вроде нет… Хотя, я сегодня не напрягался, так что внутричерепное давление в норме было.

Военврач, как раз откусивший кусок, чуть не подавился:

— Кхм… Что вы сказали?

— Я, говорю — внутричерепное давление в норме весь день было. Так что голове, вроде, болеть не с чего. Только если ушиб мозга, да и то — слабый.

— Вы врач?!

— Нет, что вы! Просто книжки умные читал, вот и нахватался.

— Непохоже что-то… Вы так уверенно сказали. Я хотел попросить вас помочь мне, а то я с одной рукой не очень справляюсь.

— А что со второй?

— Сам не пойму. Слабость какая-то. Правая нормально, а левую выше пояса поднять не могу — боль адская.

— Повернитесь ко мне спиной — я посмотрю.

Приходько без какого-либо жеманства выполнил мою просьбу.

— Так, здесь болит? А здесь? — я ощупывал его плечо и спину. — Теперь попробуйте поднять руку.

Военврач заскрежетал зубами.

— Ага. Ничего особо страшного — сустав выбит и несколько мышц потянуто, — вынес я свой вердикт. Много лет занимаясь не самыми безопасными видами физкультуры, в травмах я понимал неплохо. — Пару секунд потерпеть сможете? Тогда приступим…

Резким рывком я поставил сустав на место. Степан глухо застонал, но крик всё-таки сдержал. Потом я занялся плечом и лопаткой.

— Ну вот и всё! К утру рукой сможете двигать относительно свободно, но рекомендую её пару дней поберечь… — сказал я десять минут спустя.

Приходько поднял руку к голове, опустил, повращал плечом…

— Да вы кудесник… Коллега…

— Ну, уж и кудесник… — усмехнулся я в ответ. — А вы кто по специализации будете… коллега?

— Невролог я. Из ВВС. Врач-истребитель, так сказать.

«Надо же, с каких времён шутка идёт!» — подумал я, вспомнив своего питерского друга, врача из ВВС, называвшего себя именно таким образом.

***

Взгляд со стороны. Тотен.

Пока Люк с носился по лесам за добычей, командир приказал всем отдыхать. А это значит, что ночью мы пойдём на дело!

Вытащил из рюкзака свои «зачётные», «коммандосовские» штаны. Ни у кого из ребят таких нет! Как сформулировал в своё время Фермер: «Двести евро за портки? Да что б я сдох!»

Перед тем как отправиться на боковую, решил привести в порядок снарягу, а то в последнюю неделю я — всё больше на сидячей работе. «Штанцы» эти я не надевал, считай, со времён боёв у Заславля, решив не трепать эксклюзив просто так.

«Упс! А штанишки-то велики стали! Сантиметров пять в поясе я потерял! Это сколько же кило? По самым скромным подсчётам — десять «жирограммов» как с куста — в пору значок цеплять: «Хочешь похудеть — езжай на войну!». Маринке бы я такой понравился…» — ни с того ни с сего, я вспомнил жену. И, как всегда, воспоминания о доме, о семье цепанули душу так, что хоть плачь. Пришлось скомандовать самому себе: «Отставить нюни, товарищ сержант госбезопасности!», — и мысленно надавать пощечин. Так, слегка разнюнившись, и лёг спать.

***

Люк вернулся около шести вечера, да не один, а с добычей. Решив не мудрствовать лукаво, наш десантник направился к ближайшему крупному селу, где и умыкнул полицейского фельдфебеля. Звание, на самом деле, у него было куда как заковыристое — Криминальассистентенанвэртер, но мы его называли фельдфебелем. После непродолжительного применения «методов, не совместимых с соцзаконностью», как пошутил Бродяга, немец «поплыл» и я только успевал переводить. Кроме необходимых нам сведений о немецких лагерях, пленный рассказал ещё много интересных вещей. Так, к примеру, наши игры с зондеркомандой не прошли незамеченными, и теперь перевозбудившиеся немцы в спешном порядке формируют группы для зачистки Налибокской пущи. Причём задействованы как все виды полиции, так и армейцы. По словам «фельдфебеля» целых три пехотных полка в экстренном порядке переквалифицировали в охранные и в спешно натаскивают «на зачистку». Один полк стоит в Барановичах, при штабе группы армий, второй — перебросили в Новогрудок, а третий, по готовности, отправится в Дзержинск. А, поскольку народу у них и так не хватает, то охрану крупных населённых пунктов возложили на проходящие части — где взвод «отщипнут», а где — и роту. Так что у нас были все резоны гордиться собой. Из документов, с которыми возился, я знал, что битва под Смоленском уже пошла не так, как в нашей истории — немцы явно потеряли темп, да и потери у них повыше, а тут ещё долгожданные подкрепления прибывают «потрёпанными».

***

К лагерю подошли, когда уже стемнело — мои «суперчасы» показывали семь минут двенадцатого. Выбрали направление отхода, договорились о чрезвычайной точке встречи, примерно в пятистах метрах вглубь леса возле большого пня. После чего я был оставлен с пулеметом в наблюдении, а мужики ушли на разведку «стариковской» тройкой: Фермер, Бродяга и Люк. Шуры номер два и три долго уговаривали командира остаться, но тот был непреклонен: пойду, мол, и все. Перед выходом Бродяга оставил мне свой матерый ПНВ и нормальный, полевой, бинокль.

Редкие облака практически не скрывали полной луны, что меня с одной стороны обрадовало — и без прибора ночного видения все было видно достаточно неплохо. С другой стороны это же обстоятельство огорчало — мужиков немцам тоже будет видно хорошо. Впрочем, они — профессионалы с огромным стажем и почти звериным чутьем, выработанным за годы службы. За них я был спокоен. Практически все мысли мои сейчас занимал Антон.

«Как он? Где? Тот ли это «фильтр»? Не ошибся ли «язык», указавший нам на этот лагерь?» — чехарда мыслей, однако, не отвлекала от наблюдения.

С моей позиции, расположенной метрах в ста, было прекрасно виден проволочный забор лагеря и небольшую низину за ним. Из-за хорошей подсветки я даже различал движения часовых на вышках, а вот пленные, спящие вповалку под длинным навесом да, и просто под открытым небом, видны были плохо. Пожалуй, разглядеть среди них нашего друга не смог и фэнтезийный эльф. Час или около того вокруг все было тихо. Вдруг послышались громкие голоса, смех, а затем несколько грубых окриков по-немецки. Прильнув к окулярам, я увидел картину, показавшуюся поначалу странной. Пятеро солдат под предводительством унтер-офицера (галун на погонах ярко блестел в лунном свете) вывели из лагеря в низину троих пленных и, дав им лопаты, заставили копать. Приглядевшись, я убедился, что Арта среди них нет. Казалось, это должно было меня успокоить, но развернувшаяся передо мной сценка настолько была похожа на виденные в детстве фильмы «про войну и злых фашистов», что заставила меня стиснуть зубы. Буквально через минуту до меня дошел смысл этих нехитрых приготовлений. Пока пленные копали, немцы перешучивались, смеялись и прикладывались к какой-то фляжке. Видимо, со спиртным, так как голоса их становились всё громче, язык грубее, а шутки похабнее.

Когда одному из солдат показалось, что русские слишком медленно копают, он подскочил к одному из пленных и ударил того прикладом по голове. Остальные немцы, изрядно уже захмелевшие, увидели в этом новую забаву и присоединились к товарищу. Унтер при этом спокойно наблюдал за происходящим, а двое русских продолжали копать.

Хорошенько избив красноармейца, солдаты снова сунули ему в руки лопату. Однако, тот, по вполне понятным причинам, стал работать еще медленнее. Тогда немцы выволокли его за волосы из ямы, и снова начали бить. По всей видимости, унтер-офицеру это зрелище надоело. Скомандовав солдатам прекратить, он приказал поставить красноармейца перед ним. Те рывком подняли пленного, а унтер вытащил пистолет и прострелил нашему правую ногу. Я вздрогнул, красноармеец закричал, солдаты заржали. Немец снова поднял пистолет и прострелил бедняге руку! Какую, я не видел… Ещё выстрел! Крик! Выстрел! Крик!

«Сука хренова! Сволочь! Что же ты делаешь, европеец долбаный?!»

Стиснув рукоятку пулемета, я вышел в эфир:

— Фермер, здесь Тотен, наблюдаю шесть целей. Они расстреливают красноармейцев. Прошу разрешения на открытие огня.

В ответ я услышал злобное шипение командира:

— Тотен, твою мать! Лежать тихо и не высовываться, даже если там их на кусочки резать начнут. Если откроешь огонь, я сам тебя закопаю! Как понял?!

— Принял. Понял. Отбой.

Оставалось молча лежать и смотреть на развитие этой драмы. Красноармеец уже даже не кричал, а только выл протяжно на одной ноте — его пинали ногами по только что простреленным конечностям… Во рту у меня появился солоноватый металлический привкус и я понял, что, сдерживая матюки, до крови прокусил губу. Через пару минут развлечение гитлеровцам наскучило, и они, взяв винтовки, забили несчастного прикладами. Мир, освещённый призрачным сиянием луны внезапно «поплыл» и, чтобы не упасть в обморок, я сунул в рот загубник «кэмела»[50] и принялся жадно пить.

Немцы приказали оставшимся бойцам докопать третью яму, свалить туда покойника и засыпать его землей. Потом расстреляли следующего. Последний закопал его могилу. Его столкнули в «свою» яму и тоже застрелили. Солдаты лениво закидали последнюю могилу землёй, собрали инструмент и ушли.

Примерно через час после развязки вернулись старшие. Командир поначалу, видимо, хотел высказать все, что думает по поводу порядка в эфире и четкого выполнения распоряжений, но, увидев меня, бледного, с дрожащими руками, решил отложить нравоучения. Он положил руку мне на плечо, и сказал:

— Терпи. Потом с суками поквитаемся.

***

Глава 13

«… Резко ухудшилось положение с топливом — наличные запасы составляют в танковых дивизиях — 1,2 штатной, в моторизованных — 1. Соответственно ведение манёвренных действий затруднено.

Опоздание с подходом частей 8-го АК (8-я и 28-я пд) также вынуждает меня вести фронтальное наступление на позиции Советов, в результате чего потери в танках в условиях ведения боёв в городской застройке превосходят всякие разумные пределы.

Противник оказывает сильное давление в районе Дорогобуж-Ярцево. По данным разведки, против фронта моей группы действует Армия Советов под командование генерала Рокоссовского.

Контрудар в направлении Ярцево-Соловьёво, начатый 28 июля силами 39 мк позволил остановить, но не отбросить большевиков. Переправы в районе Соловьево взять пока не удалось.

Командир 7-ой тд докладывает о нехватке артиллерийских снарядов.

Командующий 3 ТГ генерал-полковник Гот »

Генерал-фельдмаршал отложил в сторону листок с шифрограммой:

— А что у Гейнца?

— По последним данным его парни дерутся за Гомель. Но со снабжением у них тоже не очень, господин фельдмаршал, — ответил начальник штаба.

— И что вы можете на это мне ответить, господа? — вопрос был адресован двум армейским и одному эсэсовскому генералу.

— Господин фельдмаршал, — взял слово эсэсовец, — нами совместно, — кивок в сторону армейцев, — уже разработан план операции, которая покончит с обнаглевшими бандитами. Для меня скорейшее решение этой проблемы — дело чести! Уже две недели как назначен рейхскомиссар Вайсрутении, господин Кубе, и, должен сообщить вам, что примерно через неделю нас должен посетить сам рейхсфюрер!

***

«Что? Где?» — раздавшиеся неподалёку выстрелы выдернули меня из сна. Раздался ещё один выстрел, и вслед за ним — глухой вскрик раненого. Судя по звуку — стреляли из пистолета.

«Так это они наших расстреливают! — пришло осознание. — Надо поскорее отсюда ноги делать, а то не выдержу ещё — брошусь на охранников, исходя из принципа, что «лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас».

Вскоре крики прекратились, оборванные очередным выстрелом из пистолета. Затем — тишина. Я заметил, что лежавший рядом со мной военврач тоже проснулся:

— Я правильно понимаю, здесь по вечерам расстреливают?

— Нет, здесь не расстреливают. Это охрана развлекается, — тихо ответил он мне.

Нас прервал выстрел из винтовки, гулко прогремевший в ночной тишине.

— Ещё одного, твари… — глухо не проговорил, а простонал Семён.

— Терпи! Будет и на нашей улице праздник! — яростно прошипел я в ответ.

Ещё один выстрел. И тишина.

***

Утро началось для меня с воя сирены. Поднявшись на ноги, я с удивлением обнаружил, что чувствую себя если не хорошо, то, по крайней мере, удовлетворительно. Очевидно, это длительный сон оказал своё благотворное влияние.

Сходив к длинной канаве, служившей для отправления естественных надобностей, я присоединился к толпе, ожидающей выдачи пищи. Протолкавшись через хмурых, изнурённых людей я встал рядом с Михаилом и Семёном.

— Доброе утро!

Миша-танкист скривил в ответ физиономию, давая понять, что не считает это утро добрым, а интеллигентный военврач улыбнулся в ответ на моё приветствие.

После «завтрака», по совету бывалых, я решил ещё немного вздремнуть, но, совершенно неожиданно, снова завыла сирена.

«Что за фигня?» — я приподнялся, стараясь разглядеть, что же там случилось.

Несколько лет назад один старый сиделец, работавший у моих знакомых, поучал: «Вы мальчики, запомните — на киче любое отступление от распорядка — это плохо! Всё, что по расписанию — это норма, а вот любой кипешь не по плану — головняк!»

— Пойдём, может на работы набирают? — позвал меня танкист.

«На работу — это хорошо! Местность заодно разведаю».

Однако на главной «площади» лагеря нас встретили не «покупатели», а местные охранники во главе с фельдфебелем, как я понял ещё вчера — начальником этого узилища.

Рядом с «бугром» стоял невзрачный человечек средних лет в аккуратной гражданской одежде, а ещё — тот жлоб, с которым я подрался вчера. Мне показалось, что засвербел ушибленный много лет назад копчик…

Когда пленные угомонились, фельдфебель заговорил. Из-за того, что обращался он больше к «гражданскому», слышно его было плохо, но одну фразу я уловил — Kraft durch Freude![51]

«Сила через радость? А это-то тут причём? Они что, культмассовый досуг нам организовать решили?»

Тут «гражданский» открыл рот и громко (и откуда такая сила голоса в этом недомерке?), начал переводить:

— Мы, германцы очень не любим леность и безделие! И вас, счастливо освобождённых от пут жидобольшевизма, мы научим ценить не только работу, но и досуг! В Великом Рейхе уже давно действует принцип «Сила через Радость»! Поэтому, с сегодняшнего дня, все незанятые на работах, будут принимать участие в физкультурно-оздоровительной программе!

От услышанного я обалдел, мои соседи, если судить по лицам, — тоже. Переводчик, между тем продолжал:

— Для развития силы духа, выносливости и улучшения питания заключённых, с сегодняшнего дня мы начинаем спортивный турнир!

Толпа зашумела — все обсуждали странное заявление.

— Но, для повышения эффективности, мы совместим спорт и обучение! Турнир будет подобен соревнованиям Великого Рима! — ещё немного, и переводчик станет похож на какого-нибудь телезазывалу.

«Готов поспорить — гладиаторские бои будут!» — решил я про себя, но спорить, естественно, ни с кем не стал.

— Итак! — продолжал надрываться «гражданский», — первым соревнованием будут гонки колесниц!

Челюсть моя устремилась вниз, а кулаки самопроизвольно с хрустом сжались.

Фельдфебель между тем двинулся вдоль строя, показывая дубинкой то на одного, то на другого заключённого.

— Всем выбранным — выйти из строя! — заорал переводчик.

«Похоже, что кто-то из охраны учителем истории в школе работал, — возникла в голове не совсем уместная в данной ситуации мысль. — Или киношек исторических кто-то из них пересмотрел… Что там у нас известное было? «Бен Гур» или ещё какая фигня?»

Отобранных пленных под конвоем двух немцев и четырёх «добровольных помощников» повели к воротам. Бросив взгляд в ту сторону, я заметил, что у двери караулки появился трофейный «максим», и за его рукояти весьма уверенно держится рослый немец с нашивками ефрейтора.

«Да, особо не порыпаешься — не пулю словишь, так толпа затопчет», — подумал я, ожидая дальнейшего развития событий.

«Счастливчиков» вывели за ворота, и вскоре они скрылись из виду за поворотом дороги. Томительно тянулись минуты…

Когда кто-то, утомлённый долгим стоянием на солнцепёке попытался уйти с «площади» под навес, переводчик заорал:

— Не сметь! Это испытание силы духа и воли! Кто не слушаться, тот буден наказать! — от возмущения он явно путал окончания.

«Да уж, вот тебе и европейские свободы», — я стянул с себя гимнастёрку и повязал её на манер тюрбана. Тепловой удар — это последнее, чего я хотел.

… Спустя примерно час я заметил на дороге облако пыли. Ещё через пятнадцать минут к воротам приблизилась крестьянская телега… в которую были запряжены человек десять красноармейцев! На облучке восседал немецкий солдат, в руках у которого был длинный кнут, изредка опускавшийся на плечи «коней». У ворот он натянул поводья и, вскочив, заорал:

— Sieg! Sieg! Ein glatter Sieg![52]

«Лошадки» же, в полном изнеможении повалились в дорожную пыль. «Наездник» же начал что-то бурно рассказывать фельдфебелю и «гражданскому». По долетающим до меня обрывкам я понял, что конкурирующий экипаж вылетел с трассы, я, правда, не понял, почему именно. А вот то, что нашим бойцам, тянувшим его, придётся туго — понял. Потом «гражданский» махнул рукой и двое «добровольных помощников» окатили из вёдер лежащих без сил пленных. Мужики зашевелились и медленно, с трудом, начали подниматься на ноги. У двух, впрочем, сил даже на это не осталось и товарищам пришлось помогать им.

Ещё один взмах руки «гражданского» и оглушительно завыла сирена.

— А теперь! — заорал немец, после того как сирена замолчала. — Мы будем наградить победителей! Приветствуем! — и он замахал руками, приглашая «зрителей» аплодировать.

Всё происходящее напоминало фарс, исторгнутый разумом больного на всю голову авангардиста, и я ущипнул себя, надеясь, что проснусь.

По команде «распорядителя» один из капо принёс большой свёрток, накрытый куском брезента, и протянул его пленным, так и стоявшим возле телеги. Стоявший впереди, коренастый парень лет двадцати с ненавистью посмотрел на предателя и, протянув руку сдёрнул ткань. На импровизированном подносе, сделанном из обрезка горбыля лежали четыре банки консервов и четыре буханки хлеба. «Да, мля, неслыханная щедрость за пробежку в пару километров. Особенно учитывая, что в телегу «впрягли» восемь человек!» Рядом глухо выматерился Миша, да и Семён, похоже, заскрежетал зубами. Чтобы отвлечься от происходящего, я повернулся к воротам боком и стал разглядывать небо, недалёкий лес, поля вокруг лагеря. «Опа! А это что такое? — на опушке леса, метрах в трёхстах от лагеря сверкнула яркая точка. — Если это — не блик от оптики, то я — китайский лётчик! Неужели ребята нашли меня?!» — руки предательски задрожали и, чтобы скрыть эту дрожь и собраться, я стиснул подол гимнастёрки.

От ворот, меж тем, прогнали «загнанных коней» и нацистский массовик-затейник приготовился объявить об очередных издевательствах. Ну, я, по крайней мере, ничего другого от немцев уже не ожидал. А вот наличие снабжённого оптическим прибором наблюдателя в лесу внесло серьёзные коррективы в мои ближайшие планы. Конечно, я не мог знать, мои ли друзья там скрываются, как и их планы, но решение убраться с директрисы лагерных пулемётов показалось мне правильным. Аккуратно толкнув в бок Семёна, я прошептал:

— Давай за мной! И Михаила позови…

И мы целеустремлённо, хоть и медленно, двинулись сквозь толпу.

— Внимание! Всем внимание! — вновь заголосил «гражданский». — Теперь настал очеред не выносливых, а сильных и смелых!

Я остановился, пытаясь понять, какую ещё пакость придумали эти отморозки. «Погонщик» о чём-то негромко переговаривался с фельдфебелем, а стоявшие рядом два солдата весело гоготали.

— Вы все — солдаты, бойцы, как и мы! И мы, понимая всю вашу грусть, хотим предоставить вам возможность проявить себя!

«Что-то он заговаривается, похоже… О какой грусти он говорит, немчура проклятая?»

«Глашатай» же продолжал:

— Мы предлагаем вам встретиться в поединке с носителем настоящего тевтонского духа, гефрайтером Шлоссом! — в этот момент урод настолько стал похож на какого-нибудь Якубовича, что мне захотелось сплюнуть. — Победивший Шлосса в честном бою будет отпущен на свободу!

«Ну это уж вряд ли… Или… Или же правила поединка таковы, что выиграть практически невозможно…» — я решил, что точно не полезу драться — есть дела и поважнее.

— Выстоявший в бою, но проигравший, получит дополнительную еду!

Как это не странно, желающих, забывших про стоимость сыра в мышеловке, нашлось довольно много. Человек пять, в основном — рослые, крепкие ребята.

«Ну вы бы, хоть, правила узнали и на противника одним глазком взглянули!» — от досады я чуть не плюнул.

«Непобедимым героем вермахта» оказался тот самый гефрайтер, что сидел за «максимом». Уступив своё место другому немцу, Шлосс скрылся в караулке, откуда и вышел спустя пару минут. Под два метра ростом, с бычьей шеей и покатыми плечами, немец весил килограммов сто двадцать. Белая майка не скрывала весьма внушительных мышц. Голову бойца украшала каска, а в руках он держал солидную дубинку, усаженную гвоздями.

Первый из «наших» поединщиков уже вышел вперёд, но, оценив стать противника и, главное, его вооружённость, попытался повернуть назад. Я заметил, как фельдфебель взмахнул рукой. Грохнул винтовочный выстрел на одной из вышек и пленный боец рухнул на землю!

— Вы знаете, что так карают за трусость в любой армии мира! — возопил «глашатай».

Пленные же, осознав, наконец, что обратный билет в этой игре не предусмотрен, нерешительно затоптались на месте.

— Komm zu mir! — Шлосс ткнул пальцем в одного из бойцов.

Тот затравленно оглянулся на толпу, глубоко вздохнул… и с яростно-испуганным криком бросился на немца.

Гефрайтор легко уклонился от атаки и сильно врезал «нашему» дубинкой по ягодицам.

«Сильный удар в область таза… Да ещё гвозди…» — как я и предполагал, «наш» на ногах устоять не смог и, вскрикнув, кубарем покатился по земле. Через несколько мгновений он попытался встать, но осел назад — ноги его не держали. Шлосс приблизился к нему, поигрывая своей «булавой». Внимательно посмотрел… И обрушил сильнейший удар на голову поверженного противника!

«Тварь! — пронеслось в моей голове. — Ведь ясно же, что наш не боец! Добивать-то зачем?!»

— Und das ist alles was sie tun können?[53] — довольно улыбаясь, спросил мясник у начальника лагеря.

Ответ я не расслышал, поскольку моё внимание привлёк столб пыли на дороге. «Вторая «колесница» возвращается? Нет. Слишком быстро для телеги, запряженной людьми… Скорее всего — машина». Единственное, что я уловил, что говорили что-то про «недочеловеков».

«Тевтон-разрушитель» тем временем предложил напасть на него сразу троим. Пленные, получив численное превосходство, приободрились и начали окружать его. Я краем глаза следил за поединком и прикидывал, что делать дальше.

«Наши» бросились на немца, правда, вразнобой и не очень умело. Бойца, бросившегося в ему в ноги, Шлосс встретил ударом колена в лицо, и одновременно отмахнул дубинкой по лицу другому. Не сказать, что он продемонстрировал высокое мастерство, но большой опыт уличных боёв чувствовался. Явно парень был на хорошем счету в «штурмовых отрядах». Третий нападавший обхватил немца сзади за талию и попытался оторвать его от земли. Хитрый взмах дубинкой за спину — и гвозди впиваются пленному куда-то в район поясницы.

«Гвоздь в почке — это кирдык!» — констатировал я про себя.

Шлосс, между тем, добил бойца, которого перед этим ошеломил ударом колена, и замер в горделивой позе под приветственные клики немцев и «хиви».

Постояв немного, «варвар-гладиатор» разразился речью, наполненной презрением к «трусливым свинособакам», боящимся выйти на честный бой.

«Ага, честный. Держи карман шире! Хоть бы палку какую дали… — думал я, разглядывая ефрейтора. — Да и светиться мне, ну совершенно не с руки…»

Похоже, что больше желающих выходить на бой не было и немцы собрались на экспересс-совещание, которое вскоре прервалось выкриком часового с вышки.

Начальник охраны встрепенулся и зашагал к воротам, сделав своим подчинённым знак получше караулить нас.

В клубах жёлто-серой пыли ко входу в лагерь подъехала какая-то машина. Что за машина и кто в ней находился я не видел — мешали пыль и спины стоявших вокруг. Фельдфебель замер на проходе, прикрыв рот и нос носовым платком. Судя по его позе — к нам пожаловал кто-то важный…

Наконец мини-самум прекратился и из машины, оказавшейся «передком Круппа» (я разглядел характерную «морду») вылезли несколько человек и направились к начальнику лагеря. В этот момент Миша-танкист сместился в сторону и своей широкой спиной перекрыл мне весь обзор. Чертыхнувшись про себя, я ввинтился в толпу, стараясь пробраться вперёд.

«Мать моя, женщина!» — с трудом протиснувшись между людьми, я обомлел! Перед фельдфебелем, щеголяя новенькой эсэсовской формой, со скучающим выражением на чисто выбритом лице, стоял Тотен! Рядом с ним возвышался командир!

«Вот это номер!» — от радости сердце забилось сильнее, а губы сами собой расплылись в идиотской ухмылке. — Но неужели они просто заберут меня отсюда? — восторг сменился осознанием некоторой нелогичности ситуации. — Конечно, наглости и фантазии у мужиков хватит, но как насчёт расчёта?»

Тотен, меж тем, что-то сказал фельдфебелю, отчего тот вытянулся «во фрунт». До ворот было метров двадцать, и выражения лиц я видел плохо. Потом начальник лагерной охраны «отмёрз» и сделал приглашающий жест. Алик благосклонно кивнул и направился к воротам. Фермер же, выполнив классический поворот «кругом», пошёл к машине, за рулём которой я разглядел Бродягу, которого поначалу не узнал. По невероятной прихоти сознания в голове всплыла фраза из старой комедии: «Зачем Володька сбрил усы?»

…Когда мой друг вошёл на территорию, я разглядел у него в петлице знаки различия унтерштурмфюрера. Неудивительно, что «наш» фельдфебель-тыловик так тянется пред ним, несмотря на то, что лет на пятнадцать старше и начальник отдельного лагпункта. Несколько ранее по команде «старого служаки» один из «хиви» приволок из караулки лавку и поставил её в тени под небольшим навесом. Тотен, подойдя, брезгливо осмотрел её, стянул с руки перчатку и, смахнув с сиденья пыль, аккуратно сел.

Всё это время я пытался поймать взгляд Алика и, наконец, мне это удалось! Нас разделяло метров десять, не больше, и я ясно рассмотрел, что друг мне подмигнул.

Взгляд со стороны. Тотен.

Здоровенный, с голубя размером, комар пытался укусить меня в шею! Я отбивался от него прикладом винтовки, но всё время промахивался… Наконец он с налёту ударил меня своими лапами в грудь, я покачнулся, взмахнул руками… и проснулся. Док тряс меня за плечо, а откуда-то неподалёку доносилось то заунывное гудение, так похожее на вой гигантского комара.

— Давай, вставай! — Серёга был непреклонен. — В лагере, похоже, побудка. Будем в четыре глаза Тоху высматривать.

Я бросил взгляд на часы. «Да уж — только четыре часа поспать удалось…» — и полез из спальника.

С нашей позиции мы видели только спины заключённых, выстроившихся в колонны и, сколько не всматривались, обнаружить Антона нам не удалось.

Правда, спустя минут десять в наушнике раздался взволнованный голос Люка:

— Парни, есть контакт! Здесь он!

Точной позиции Сани я не знал, но предполагал, что он спрятался где-то с противоположной стороны лагеря.

Теперь, когда цель обнаружена, осталось ждать недолго. В принципе, мы могли «бомбануть» лагерь ещё ночью, но Фермер, взвесив все «за» и «против», решил не рисковать понапрасну — тревога в этом районе нам была совершенно ни к чему.

Будто в подтверждение, снова ожила рация:

— Здесь Фермер. Мы со старым будем у вас через двадцать минут. Люк — на месте.

…Двести метров — именно таково было расстояние, отделявшее место, где мы сидели, от лагерного забора.

На совете было решено не штурмовать лагерь, а поступить хитрее — выцыганить Антона, переодевшись в немцев. Сам командир объяснил нам, что: «Конечно, завалить этих дятлов на вышках — проблема небольшая, но что мы будем делать, если кто-нибудь засадит из пулемёта по толпе? А с этими говностволами и одним глушаком шансы на это слишком велики!»

И сейчас мы тщательно прихорашивались, подгоняя эсэсовские шмотки, в больших количествах захваченные нами в Налибоках. Мне, как единственному, сносно говорящему по-немецки, выпала роль «фронтмена», а кому больше всех говорить, как не старшему по званию? Фермеру досталась роль звероподобного эсэсовского унтера, а Бродяге — пожилого водителя. Правда, для этого потребовалось привести его внешность в соответствие с немецкими уставами. После почти десятиминутной матерной перепалки командир все-таки убедил его в необходимости сбрить усы. Попутно объяснив, что именно из-за них опытный чекист и спалился в своё время у «почтового ящика». Немецкий офицер, возглавлявший группу полицаев, просто не мог проехать мимо такого вопиющего нарушения устава. И остановил подозрительного военнослужащего. Что вылилось, как вы помните, в большую перестрелку с кучей трупов.

Мы были уже почти готовы к выходу, когда до нас снова донеслись завывания сирены, а Люк доложил, что в лагере намечается какое-то массовое мероприятие.

— Мы наблюдать, а ты — в машине посиди, чтоб форму не мять! — тоном, не допускающим возражений, приказал мне командир, и вместе с Бродягой скрылся в подлеске.

С полчаса мы с Доком маялись в неизвестности, причём я раз пять повторил про себя и раз десять — вслух, свою «арию варяжского гостя». Так смешливый Док обозвал заготовленную мною речь. Наконец знакомый голос рявкнул:

— Люк, отставших берёте вы! Только тихо! Тотен — заводи!

Спустя три минуты из кустов выскочили оба Саши:

— Тотен — гарнитуру сними и на заднее сиденье марш. Док — туда же.

Моё место за рулём занял Бродяга, а командир, севший с ним рядом, рассказал нам, пока наша машина выезжала из леса, про «гонки колесниц», устроенные немцами.

Пока я соображал, не шутка ли это, Док емко и очень непечатно выразил своё отношение к происходящему.

— Я с тобой, Серёга, полностью согласен, но нам это сейчас на руку. На лицо — нарушение устава, и появление офицера, тем более — эсэсовского, их заступорит, — ответил Фермер.

— Мы с Сашей прикинули, — вступил в разговор Бродяга, — нам кровь из носу — на дистанцию ближнего боя надо подобраться. А на машине да в форме мы всяко ближе подойдём, чем по кустам красться будем.

— Док, ты с Ваней в страхующей группе останешься. Всё, что заметишь — немедленно нам передавайте. Ты — наблюдатель, Казачина на пульте управления фугасами.

— Так вы и дорогу минировать собрались? — удивился Док.

— А как же! Первое дело на случай всяких неожиданностей. Алик, — обратился он уже ко мне, — с тобой мы со «старым» пойдём, так что в темпе прикинь, что нам с ним говорить.

Я наморщил лоб.

— А ничего!

— Как так? — удивился Фермер.

— А сам прикинь. Субординация у них посерьёзней нашей, и, пока говорит старший по званию, вам — рот на замке держать надо. А там — не до разговоров уже будет. Максимум — матерись под нос: Sheisse или там Arschloch говори…

— Яволь, херр официр! — гаркнул командир.

— Вот-вот, с твоими навыками ты на этой фразе и спалишься, — акцент у Александра и вправду был чудовищный.

— Не понял?!

— Ну, не считая жуткого акцента, есть такой момент — эсэсовцы друг друга так в начале войны не называли. Либо по званию, либо — «камрад» говорили. Причём на «ты», — блеснул я своей эрудицией.

— Что, и генералам тоже? — изумился Саша.

— Ага. Как в анекдоте: «Товарищ генерал к тебе жена приехала…»

Все в машине жизнерадостно заржали, я же продолжил:

— Так что, либо правильно говори: «Jawohl! Untershturmfurher!», либо помалкивай в тряпочку и немцев по кадыкам, по кадыкам!

Саша улыбнулся, но тут же предостерегающе поднял руку, прислушиваясь к рации.

— Так, Люк с ребятами взял «гонщиков». Теперь у нас есть свежий «язык». Саня, — это он Бродяге, — тормози! Дальше пешком пробежимся. Док, Ваня тебя метрах в ста отсюда ждёт, на опушке. Разбежались!

… Пленные, рахитичного вида рядовой и прыщавый, с неприятным, наглым лицом, гефрайтор, оказались настолько ошеломлены попаданием в плен, что, по словам Люка, «сразу до жопы раскололись». И только недостаточное знание нашим разведчиком языка помешало допросить их ещё до нашего прихода.

Когда я спросил наглеца-гефрайтора о планах лагерного начальства на ближайшее будущее, то сначала не понял, о чем идёт речь. Нет, слово «Gladiator» я понял отлично, но суть ответа ускользала от меня. Хорошо, что «язык» пустился в пространные объяснения, что идея этих «Олимпийских игр» принадлежит начальнику сборного лагеря, обер-фельдфебелю Бергхофу, который раньше работал учителем истории в гимназии. Это дало мне время прийти в себя, и перевести ребятам несколько причёсанную версию происходящего. Но всё равно, судя по лицам друзей, немцев ничего хорошего в ближайшем будущем не ждало.

По знаку командира, Люк и Кудряшов вырубили обоих пленных, и Саша повернулся к освобождённым нашим бойцам, которые, вымотавшись в гонке и, вдобавок, ошеломлённые неожиданным освобождением, лежали в тени большого куста, непонимающе переводя взгляды с одного участника дискуссии на другого:

— Так, бойцы, для вас сейчас есть два варианта: первый — помочь нам, второй — полежать связанными в тенёчке часок-другой.

— Товарищ… командир, — видно было, что эсэсовская форма смущает говорившего, — а почему связанными?

— Во избежание! — веско ответил Фермер.

Бойцы решили не уточнять, а просто поднялись с земли:

— Мы готовы помочь, товарищ командир, — насколько мог бодро, отрапортовал тот же боец, что интересовался их дальнейшей судьбой. Судя по характерному произношению гласных, парень был нижегородцем.

— Как фамилия, боец? — поинтересовался Александр.

— Красноармеец Шенёв, товарищ командир.

— Будете за старшего. Придётся вам ещё разок «лошадьми» побыть, товарищи. Поступаете в распоряжение товарища лейтенанта, — и он показал рукой на Люка, как раз в этот момент прикручивавшего глушитель к маузеровской снайперке. — Дед Никто — с Люком, остальные — ко мне!

… Док подтвердил, показания «языка», сообщив, что в лагере началась «ещё какая-то мутота с хренотой».

Чтобы избежать мелкой дорожной пыли, клубами вылетавшей из-под колёс «круппа», мы все повязали на лица платки, отчего стали похожи на банду гангстеров из какого-нибудь боевика, посвящённого временам «сухого закона» в Штатах. Но, когда до ворот лагеря оставалось метров сто, Фермер приказал снять платки, а Бродяга сбросил скорость километров до десяти в час.

Когда мы доползли до ворот там нас уже встречали — слегка обрюзгший и не очень опрятный мужик со знаками различия обер-фельдфебеля стоял у распахнутых створок. Как только «ублюдок» остановился, Фермер стремительно выскочил и, открыв мою дверь замер по стойке смирно. Я вальяжно вылез и, остановившись в паре метров от фельдфебеля, вскинул руку в нацистском приветствии:

— Hail Hitler!

Толстячок, совсем уже было поднёсший руку к пилотке, вздрогнул и, замешкавшись, отсалютовал мне в ответ.

— Что у вас тут за фестиваль, фельдфебель? — «через губу» поинтересовался я и сплюнул набившуюся в рот пыль.

— Проводим культурно-спортивное мероприятие для заключённых, герр унтерштурмфюрер! — как ни в чём не бывало, ответил он.

— И это в то время когда Германии не хватает рабочих рук для восстановления этих проклятых русских дорог? — будем надеяться, что выговор у меня достаточно нейтральный.

— На сегодня нарядов на работы не прислали, герр унтерштурмфюрер, вот мы и решили развлечь этих скотов.

Я сделал шаг по направлению к воротам:

— Ну, ваши повозки мы встретили на дороге, а что у вас сейчас происходит?

— Гефрайтер Шлосс решил проверить звериную сущность большевиков… — вычурность речи бывшего учителя начала меня раздражать, мне всё труднее становилось понимать, что же он имеет в виду.

— И каковы успехи?

— Он победил четверых, остальные струсили. У русских не хватает духа принять вызов настоящего тевтона… А ведь мы пообещали победителю свободу.

«Ага, и пулю в затылок. А то бы Тоха показал этому Шлоссу, почём гробы в Полесье», — зло подумал я и, как бы невзначай расстегнул кобуру с «вальтером».

— Надеюсь, вы не против, герр унтерштурмфюрер, поприсутствовать в качестве почётного гостя? — голос фельдфебеля был радушен и заискивающ одновременно.

— Нет, конечно, я не против. Сейчас отдам необходимые распоряжения своим людям и присоединюсь к вам.

Фельдфебель ещё раз улыбнулся мне, вытер пухлые губы грязным носовым платком и со скоростью пулемёта начал отдавать приказания своим подчинённым.

Я же быстро пошёл к машине.

— Какие приказания, командир? — вполголоса спросил я Сашу, открыв дверь в машину и вытаскивая небольшую сумку.

— Мы насчитали двадцать немцев и пяток этих, с белыми повязками… Главная проблема — пулемёты, двоих Люк снимет по команде, этого, что за «максимом» — я сам сработаю. Бродяга — на тебе караулка и вертухаи у ворот. Тотен тебе в помощь. Как, сможешь?

— Я думаю — да, — уверенности в своём голосе я не ощутил, командир, впрочем, тоже.

— Ты не рефлексируй, а злость набирай, — прошипел он.

— А мы же хотели на работы пару десятков отобрать… — начал я, но Саша прервал:

— Хотели, да расхотели… Их вчистую уработать надо. А пленных мы как ложный след используем, понял? И надо бы Тохе знак какой подать, может, подыграет нам изнутри…

Такое сомнение в умственных способностях друга меня огорчило:

— Командир, ну не дурак же он! Меня увидит — и сообразит что к чему.

— Ну, дай-то бог…

***

Когда Тотен в сопровождении фельдфебеля занял «места в партере», примолкший было «глашатай», заорал:

— Итак, свиньи, ваша трусость разочаровала господина коменданта. Теперь мы изменим правила игры. Как говорят у вас в России — «кнут и пряник». Одного пряника вам, видимо, не достаточно! С этого момента участник боя будет назначаться. Отказ — расстрел на месте! Нам нужно ещё шесть человек!

Я не очень внимательно слушал, поскольку всё моё внимание было привлечено к Фермеру, который как раз в этот момент остановился в паре метров за спиной у пулемётчика, сидевшего на крыльце караулки. Причём на плече у Александра я заметил «мой» ППД.

А минутой раньше Бродяга окликнул двух «хиви» и, всучив им ведро, жестами отправил за водой.

«Надо полагать, что и Люк где-нибудь неподалёку… И Док с Казачиной…» — предчувствие скорого освобождения наполняло меня радостью. Я повернулся к Семёну, чтобы поделиться с ним своей радостью, но внезапно обнаружил, что ни его, ни Миши-танкиста рядом нет. Я закрутил головой и совершенно неожиданно для себя обнаружил их в числе «гладиаторов»!

«Твою тевтонскую мать! Что же делать? — пока мозг в ошеломлении высчитывал варианты, ноги сами вынесли меня вперёд. — В конце концов, без меня у ребят шансов против этого Шлосса практически нет. Слишком долго они на подножном корму, да и навыки тут требуются посерьёзнее, чем для дворовой драки!»

— Назад, Антон. Ты куда? — хором встретили меня новые знакомцы.

— Вот, решил не оставлять вас одних, — я улыбнулся им. — Миша, ремешок свой не одолжишь на пять минут?

Как это ни странно, но многие из пленных носили ремни, а ложки были практически у всех. Да и котелки с кружками тоже были не редкостью.

Семён попытался что-то спросить, но Михаил, видимо вспомнив, как я метелил лагерных мародёров, дернул военврача за рукав и начал расстегивать пояс.

«Так, теперь надо Алика предупредить, чтобы они моим «гэгом» воспользовались…»

И высунувшись из-за стоявшего впереди пленного я «засемафорил» Тотену.

— Внимание! Внимание! — вновь заголосил переводчик. — На этот раз с гефрайтером Шлоссом будут снова противостоять трое. Ты! Ты! И ты! — последним был как раз военврач.

Мне совершенно не хотелось, чтоб мозги Семёна разбрызгало по утоптанной земле, поэтому я оттер Приходько в сторону и громко спросил:

— А можно мне?

Шлосс и переводчик покосились на меня, перекинулись в полголоса несколькими словами и громила одобрительно кивнул.

В напарники мне достались двое незнакомых парней: один с неспоротыми петлицами артиллериста и правым ухом, замотанным грязной тряпкой, второй — близоруко щурившийся высокий «доходяга».

— Так, пацаны, слушайте сюда! — затараторил я с места в карьер. — Под ногами не путайтесь и слушайте меня, как рОдную маму! Как начнём, ты, — мой палец уперся в грудь артиллериста, — идёшь по широкой дуге направо, а ты — соответственно, налево. Ваша задача — внимание этого биндюжника отвлекать, пока я его не уделаю. Ясно?!

Согласный кивок. «Ну и отлично, хоть мешать не будут».

На самом деле тактику боя с этим немцем я продумал уже давно, сразу после первого поединка. Просто так, по привычке.

Соревноваться с немцем в силе или убойности я не собирался, и, когда «глашатай», проорав «Начинайте!», выскочил из круга, медленно пошёл навстречу Шлоссу.

Собратья по несчастью, как я заметил периферийным зрением, в точности выполнили мой наказ и начали обходить немца с двух сторон.

Как я и ожидал, громила время тянуть не стал, и быстро двинулся на перехват близорукого доходяги, решив сразу вывести из игры самого слабого. Когда, по моим прикидкам, до достижения дистанции эффективного удара немцу оставался один шаг, я метнулся вперёд и в длинном выпаде «щёлкнул» ремнём по бедру противника. Пояс у танкиста был не каким-то там брезентовым эрзацем, а настоящим кожаным, так что неприятные ощущения гаду обеспечены.

Фриц запнулся, разразился потоком грязных ругательств и, развернувшись, бросился на меня. Я кувыркнулся прямо из положения выпада, уходя с пути этого носорога, и, лежа на спине, ещё раз «приласкал» арийскую ляжку ремнём. Шлосс как раз перенёс на эту ногу вес всего тела, так что после обжигающего «горчичника» мышцы непроизвольно сократились и мой противник кубарем покатился по земле.

Первый раунд был за мной. Я поднялся на ноги. Над лагерной «площадью» воцарилась мёртвая тишина. Лица «наших» осветились надеждой, в то время как немцы пребывали в состоянии молчаливого ступора.

Шлосс тоже поднялся, однако, вопреки моим ожиданиям не бросился сразу на меня, а застыл на месте. Я заметил, что он потирает ушибленную ногу.

Я расправил плечи и, щурясь, посмотрел вверх. В пронзительно-голубом небе беззвучно скользили редкие облака, какая-то крупная птица, может, орел, а может и ястреб, расправив крылья, нарезала круги над лагерем. «Эх, хорошо как!» — с этой мыслью я отпрыгнул метра на полтора вправо, заставляя бросившегося на меня немца «провалиться» и, одновременно уходя из зоны досягаемости его булавы. Немцы из числа зрителей заулюлюкали. Я бросил быстрый взгляд на крыльцо караульного помещения. «О, порядок!» — судя по немного неестественной позе пулемётчика, сидевшего, привалившись к широкому плечу командира, мужики уже играли по полной.

Мой противник сделал очередной ход. Пара коротких шагов по направлению ко мне, а затем — рывок в сторону «артиллериста». Я понял, что не успеваю перехватить Шлосса! Но раненый парень сам оказался не лыком шит — он припустил бегом вокруг площадки, и шипастая дубинка с воем рассекла воздух сантиметрах в пятнадцати у него за спиной!

Я напряг память и выкрикнул, обращаясь к нашему противнику:

— Hey schweinehund![54]

Кто-то из немцев заржал, а Шлосс, похоже, разозлился по-настоящему. Мы сходились быстро, но осторожно. В тот момент, когда нас разделяло метра два, немец решил воспользоваться своим преимуществом и, хекнув, нанёс удар. Шипастая дубинка устремилась ко мне по широкой горизонтальной дуге…

Как говаривал один из моих наставников: «Чтобы поймать предмет, надо просто протянуть руку». И заставлял нас делать одно крайне занятное упражнение: вы встаёте лицом к стене в двух-трёх метрах от неё, а ваш партнёр начинает кидать в стену теннисные мячики. Ваша задача — поймать их после отскока. После трёх лет упражнений реакция улучшается настолько, что мне удавалось ловить мяч, когда он летел ещё К стене. А тут дубинка, траекторию которой можно определить по положению медленно движущегося плеча. Ха! И моя правая рука бросила в лицо немцу скатанный ремень, а левая перехватила палицу чуть ниже шипастой «головы». Сам же я развернулся к противнику правым боком. Освободившаяся правая подбивает локоть одноимённой руки противника вверх и тут же бьёт наотмашь в подмышку. Немца скрючивает, а дубинка оказывается у меня. Пируэт — и я стою за спиной у немца. «Хм, а это что за знакомые хлопки доносятся откуда-то из-за караулки?» — и, перехватив с проворотом дубинку, я пинаю Шлосса в почку.

Крик «Стоять!» переводчика сливается с пистолетным выстрелом у меня за спиной, а с одной из вышек, раскинув руки, рушится вниз головой часовой.

Взгляд со стороны. Тотен.[55]

Чтобы выглядеть уверенным и даже немного скучающим, пришлось мобилизовать все свои актерские навыки. Хорошо еще, что некоторый опыт публичных выступлений имеется, а если покраснею от волнения, так всегда на жару списать можно. Однако Сашина смена планов выбила меня из колеи. Идя к воротам, уверенности я не ощущал никакой. Да и откуда возьмется она, эта уверенность? Я же не зубр спецназа. Роль «живца» меня не радовала совершенно. Я посреди взвода немцев, можно сказать, совершенно один, и с задачей не только максимум народу положить, но и живым оттуда вернуться. Впрочем, очередность и приоритеты я для себя тут же поменял местами: заварить кашу, выбраться, а дальше уже старшие товарищи «доработают-дочистят».

Пришло осознание, что сегодняшняя переделка — это, по сути, экзамен на «профпригодность» и боевую зрелость. Либо я его сдаю, либо… Либо мне будет уже все равно. Радости подобные мысли мне не доставляли, равно как и необходимость «уработать», как сказал командир, фельдфебеля и ближайшее окружение. Пока что я не понимал смогу ли я вообще спустить курок, ведь разница все же была существенная: стрелять в бою по «целям» или накоротке — по людям. Я, правда, предполагал, что «старики» эту разницу уже давно для себя нивелировали, но легче мне от этого никак не становилось.

Продолжая терзания в стиле «тварь ли я дрожащая или право имею», я дошагал до своего места в партере — лавки весьма потрепанного вида, и еще более пыльной и грязной, чем наша машина, проехавшая бог знает сколько километров по проселку. Садиться на этот шедевр деревенского мебельного искусства желания не было никакого. Я уж хотел было сказать что-то фельдфебелю про чистоту и порядок, как взгляд мой упёрся во второго сопровождающего. Накатило на меня так, что я чуть не бросился на гада! Это был тот самый унтер, который расстреливал наших за забором. Узнал я, конечно, не лицо — темно тогда было, а очень характерное движение рукой. Какое-то дерганое, что ли… Именно этим жестом он звал бойца из свежевыкопанной могилы, а сейчас он приглашал меня присесть. Сердце бешено колотилось, но уже не от страха, как до этого, а от ненависти. Тебя, гада, я не то, что уработаю — убью голыми руками на хрен!. Что-то в голове щёлкнуло, и теперь мозг, забыв о рефлексиях и Достоевском, начал усиленно работать совершенно в другом ключе: «Будь вежлив и профессионален, но держи в голове план как убить всех вокруг». Уже без всяких разговоров, я смахнул пыль с лавки и уселся на краю, оставляя немцам место слева от себя. Теперь остается только вытащить пистолет и расстрелять обоих.

Усевшись и взглянув в сторону арены, я разглядел усиленно жестикулирующего человека, высунувшегося из-за спин других заключённых. Взгляд его ощущался почти физически, несмотря на разделявшие нас метры. Антон! Он отчаянно пытался мне что-то «сказать», но то ли от волнения, то ли оттого, что его постоянно загораживали спины других пленных, я разобрал лишь: «Я валю того здорового, а ты начинай шуметь». Ощущение близости друга, а также того, что он уже овладел ситуацией, здорово успокаивало. Он видит больше и соображает быстрее меня, значит, я могу действовать, а он легко подхватит и доведет до конца. Как показать ему, что я его увидел и понял (хотя бы частично)? Подмигнуть!

Заорал переводчик, исполнявший роль конферансье, а я все пытался сообразить, что и в каком порядке мне делать. У меня есть пистолет, из которого я ни разу не стрелял. Собирался всё, собирался…

Кобура — не привычный мне тактический «Сафариленд», из коего даже полупарализованный дилетант вытащит оружие меньше, чем за две секунды, а закрытая форменная. Хорошо еще, что пользоваться всеми приспособлениями немецкой униформы и амуниции меня экспресс-методом научил знатный реконструктор Люк. В общем, быстрое выхватывание в стиле ганфайтеров Дикого Запада или современных спецназовцев не катило. Зная это, я еще в машине дослал патрон в патронник и снял пистолет с предохранителя, а, входя на территорию лагеря, незаметно расстегнул кобуру. Конечно это — нарушение техники безопасности, но это должно сэкономить так необходимые мне мгновения.

Итак, сначала унтер, затем фельдфебель, сзади, слава Богу, никого — по башке мне резко не дадут. Солдаты вокруг импровизированной арены довольно расслаблены, на меня не смотрят. Подозреваю, боятся смотреть на офицера СС. «Ха-ха! — усмехнулся я себе. — Теперь мне точно не отвертеться от нацистского происхождения моего позывного, только нарукавной ленты правильной не хватает». Пулеметчики на вышках — цель Люка и командира, караулка за Бродягой, а вот с солдатами возле арены предстоит иметь дело мне. Но, без посторонней помощи мне с ними никак не справиться. Значит, попробуем натравить на них толпу, главное, чтобы меня заодно с ними не прихлопнули!

Пока я решал, кого первого и как, передо мной происходила игра в любимом стиле Арта: «Чем больше шкаф, тем громче падает». Все внимание «почтенной публики» было сосредоточено на схватке, на меня никто не смотрел. Зато я заметил, как исчез за караулкой Бродяга, а Фермер «задавил» пулемётчика на крыльце. Я уже осторожно приподнял клапан кобуры и немного вытащить пистолет. И тут Тоха бросил играть в кошки-мышки и поймал верзилу на противоходе. Пора! Резким движением выдергиваю пистолет и… Фельдфебель крайне неудачно вскочил со скамьи, заслонив унтера! Стреляю из-под левой руки ему в бок. «Вальтер» подбросило отдачей, чувствительно ударив меня по руке. «Чёрт, Клинт Иствуд недоделанный!» — обзываю сам себя и перевожу ствол на унтера. «А вот тебе, гад!» — я так и не понял выкрикнул я это вслух или просто подумал, но глаза у немца стали квадратными. Закусив губу, я прострелил ему сначала правое, а затем — левое, плечо. На все про все ушло секунд пять, а может и того меньше. А может, это время притормозило и тянется как резина. Внезапно рождается страх, что пулеметы с вышек сейчас сметут толпу и меня вместе с ней, но пулеметы молчат — Люк отработал на все сто, как всегда. Солдаты, охраняющие арену, поворачиваются в мою сторону, и я, присев, стреляю в ближайшего, крича, как резаный: «Ребята! Вали гадов!» Пленные удивленно смотрят на меня, а затем, поняв, что вот он шанс — кидаются на немцев, затаптывая мертвого унтера и раненого фельдфебеля, увлекая меня за собой. Слышатся редкие выстрелы. Вот промелькнул Фермер, короткой очередью из ППД снёсший последнего охранника с вышки… Крики немецкие, мат русский. И я ору истошно, срывая горло:

— Антооооон! Антооон!!!

Вдруг чья-то рука хватает меня за плечо и выдергивает меня из этой круговерти. Арт. Живой. И я. Тоже почему-то живой.

— Что стоишь, как блондинка на футбольном матче? — спрашивает Тоха, улыбаясь, и поигрывая невесть откуда взявшимся у него «парабеллумом». — Ты как, в норме? Тогда пошли — работы еще вагон.

А у меня слов уже нет. Кончились все.

***

Из толпы нарисовался командир. Хлопнув Тотена по плечу ещё раз, я строевым шагом пошёл навстречу Саше. Остановившись в метре, встал по стойке смирно, и уже было собрался рапортовать, когда он шагнул навстречу, сграбастал меня и принялся тискать, приговаривая:

— Вот ведь гадский папа, а! Вы только посмотрите на этого везучего говнюка!

— Я тоже очень рад вас видеть… — пробормотал я в ответ, лелея надежду, что Саня ничего мне не поломает.

Подошёл немного растрепанный и непривычно выбритый Бродяга:

— Живой! Ну и то — хлеб! Ганса ты чётко уделал, молодец! — и уже Фермеру: — Ну что, рвём когти?

— Нет, мля, загорать будем.

— Командир, нельзя людей, просто так бросить! — горячо возразил я.

— Поговори мне! Ишь, Мать Тереза, какая у нас выискалась…

— Саш, у меня есть идея… — не сдавался я.

— За минуту уложишься?

— Мужики, — начал я вполголоса, — если мы их сейчас оставим, то через пару дней половину переловят, и на наш след упадут, а так, мы их колонной отконвоируем куда-нибудь подальше. А человек двадцать, самых надёжных, при себе оставим… — я почти тараторил, стараясь уложиться в отведённое время.

— На хрена нам балласт? — перебил меня Фермер.

— Смотри, если мы закосим под эсэсманов, сопровождающих, пленных, то можем прямо на шоссе поработать… Типа ремонт дороги или ещё что…

Саша задумался, почесал нос…

— Резон есть. Сможешь, это стадо за пятнадцать минут сорганизовать — будет по-твоему. Нет — сам понимаешь…

— Разрешите выполнять, тащ майор?!

— Выполняй, — голос командира смягчился. — На, автомат свой забери…

— Михаил! Степан! — заорал я, что было мочи. — Ко мне давайте!

К этому времени толпа немного успокоилась, да и само освобождение произошло настолько быстро, что осознать случившееся успели немногие. Вдобавок немецкая форма моих боевых товарищей заставляла многих считать случившееся какой-то внутренней разборкой, а не налётом партизан-освободителей.

Знакомцы мои обнаружились на удивление быстро — примерно на третьем выкрике.

— И что всё это значит? Ты можешь объяснить? — взял быка за рога танкист.

— Затем и позвал, — в тон ответил я.

Семён же несколько секунд пристально разглядывал меня, а затем, совершенно неожиданно схватил мою правую руку, и принялся благодарить:

— Спасибо тебе! Спасибо! Нет, чёрт подери, как ты его, а? А это кто? Мы свободны, да?

— Стоп, стоп, стоп! Товарищ военврач, да прекрати уже! — я выдрал свою конечность из захвата. — Имей терпение!

Окрик подействовал.

— Антон, переодеться не хочешь? — раздался вкрадчивый голос Бродяги.

«Хм, наверное, старый лис какую-то игру в своём стиле задумал… — сообразил я и ответил: — Конечно, хочу!

— Там, в машине тючок лежит, а я пока товарищам разъясню, что да почему…

«Уф, хорошо, что Саша решил подыграть — хоть время обдумать что и, главное, как говорить пленным бойцам».

Мужики действительно захватили для меня «сменку», да не абы какую, а командирскую, с двумя «шпалами» в петлицах гимнастёрку и синие бриджи. (Вот только ума не приложу, где они штаны эти достали, ведь не было же их у нас?). Сапоги лежали под сиденьем.

Спрятавшись за машиной, я быстро стащил с себя изорванные солдатские портки (гимнастёрку я снял ещё перед боем) и начал одеваться. «Так, а это что? — на рукавах гимнастёрки я заметил малиновые овалы со стилизованными щитом и мечом. — Впечатляет!»

Правда, гораздо больше мой новый наряд впечатлил моих солагерников. Михаил с Семёном так и застыли с открытыми ртами, когда я вернулся.

— Вот, я же говорил… — как ни в чём ни бывало, продолжил свою речь Бродяга, — Ну сами посудите, не в этом же нам на разведку ходить?

— Ну, до чего договорились? — поинтересовался я него.

— Вот, товарищи мне не верили, видать эти тряпки, — он демонстративно потянул себя за воротник, — их смущали. Так что, товарищ старший лейтенант, вам теперь первую скрипку играть.

— Товарищи, — несколько официально начал я, — время сейчас не терпит, так что давайте сразу к делу…

***

Москва, Улица Дзержинского, дом 2, 1941 11 августа 1941. 12:07

— Павел Анатольевич, разрешите?

— Да, товарищ Маклярский, что у вас?

— Вернулся капитан Раков из Слуцка, в приёмной ждёт.

— Зовите.

Невысокого роста, с каким-то невзрачным, незапоминающимся лицом капитан вошёл в кабинет и, замер по стойке «смирно».

— Присаживайтесь, товарищ капитан, — хозяин кабинета указал на стул напротив себя. — Борис Михайлович, — это уже Маклярскому, — вы тоже присаживайтесь, вместе послушаем. Итак, товарищ Раков, каковы ваши впечатления?

— Лейтенант Зайцев в прошлом — начальник следственной части УНКГБ по Минской области. Опытный следователь и умеет вести допрос, хотя, на мой взгляд, несколько прямолинеен.

— И причем тут это?

— Зайцев утверждает, что его собеседник, несомненно — оперативник высокого уровня. С легкостью обходил все поставленные Зайцевым в разговоре ловушки. Ни разу не прокололся и не сообщил ничего, кроме того, что хотел рассказать изначально. Говорил спокойно, голос не повышает. Не спешит. Держался очень уверенно.

Мне Зайцев так и сказал: «Он будто знал, что за ним сила немалая стоит. Вот и вы к нам приехали, прямо как он говорил». Я постарался выяснить, товарищ Судоплатов, и оказалось, что этот «лесник» в разговоре сказал, что стоит Зайцеву только упомянуть при докладе в Москву название отряда и некоторые позывные, как в скором времени появится представитель из Центра.

Судоплатов усмехнулся:

— А ведь как в воду глядел, этот ваш «лесник»… Что ещё?

— Документы лейтенанта просмотрел как бы мельком, но внимательно, — продолжил рассказ Раков. — На должность и звание Зайцева никак не отреагировал. Более того, он продемонстрировал лейтенанту свое служебное удостоверение сотрудника ГУГБ.

— А вот с этого места подробнее, пожалуйста! — и начальник спецотдела бросил быстрый взгляд на Маклярского.

— Да. Вот данные, которые запомнил Зайцев, — капитан положил перед Судоплатовым лист бумаги.

— Посмотрим. — и Судоплатов придвинул лист к себе. — Майор? Управление НКГБ по Москве и Московской области? Фамилия, имя… так… Не помню такого, хотя звание серьёзное… А это что такое? Карточка-заместитель на получение оружия… Пистолет АПС и сто патронов? Что это за пистолет? Что это вообще за документ такой? Борис Михайлович! Вы проверили?

— Так точно! Лицо с такими данными на службе в НКВД не состоит, и ранее не состояло. Удостоверение за этим номером выдано старшему лейтенанту Еременко, Игорю Анатольевичу, оперуполномоченному УНГКБ в Комсомольске-на-Амуре. Пистолет указанной марки специалистам не известен.

— Час от часу не легче. Где этот Еременко и где фронт?

— Более того, Павел Анатольевич, стилистика документа не соответствует ни одному образцу служебного удостоверения, принятого в РККА и НКВД. Похоже, но не то.

— Этот ваш… Зайцев, ничего не перепутал?

— Нет, Павел Анатольевич, — Раков приподнялся со своего места. — Я проводил проверку его способностей к запоминанию различных текстов и рисунков. Он ни разу не ошибся.

— Даже так? Способный лейтенант… У вас все?

— Нет. Я беседовал с часовым, которого неизвестные обезоружили и связали во время первой встречи. Тут вообще много непонятного. Он уверяет, что ничего не видел и не слышал, когда ему вдруг приставили к горлу нож. Воткнули кляп, когда он открыл рот, чтобы закричать. После этого связали и раздели.

— В смысле — раздели?

— Сняли пиджак.

— Зачем?

— Его потом подбросили второму часовому.

— Для чего?

— В беседе с разводящим он сказал, что вокруг никого нет. Сразу же после этого, на ветке за их спиной, появился пиджак.

— И что, они никого не видели?

— Ни в первом, ни во втором случае. Слышали только голос, который им посоветовал забрать пиджак с собой.

— Зачем они это сделали, как думаете?

— Я считаю, что неизвестные таким образом дали понять, что полностью контролируют ситуацию.

— Да, серьёзная демонстрация… Продолжайте.

— Во время второй встречи, они оба присутствовали среди охраны Зайцева и уверяют, что голос неизвестного и голос этого… «лесника» — это голоса одного и того же человека. Также лейтенант отметил странную одежду «лесника». Явно военная форма, но непонятно — какой страны? Знаков различия нет, карманов много, как они сказали — даже слишком. Штаны и короткая куртка, ботинки высокие, на шнуровке. Вообще, по их свидетельствам, одежда непривычная, покрашена мелкими пятнышками, словно бы краской обрызгали. Зелёный нескольких оттенков, коричневый… Крой — мешковатый. Даже странно, вроде бы военный человек, а форма мешком висит. Но, как он к лесу назад пошел, так и стало ясно — почему.

— И почему же?

— А его на фоне леса плохо видно. Очертания фигуры словно бы смазанные. Если такой на землю ляжет, то и не разглядеть, даже и вблизи. Так что, понятно, отчего его бойцы не видели.

— Что-то похожее уже было, где-то я описание этой формы встречал… — Судоплатов сморщился, пытаясь вспомнить, потом заметил, что Маклярский делает ему знаки, что, дескать, он вспомнил, и сказал. — Продолжайте, капитан.

— Еще одна особенность. Мелочь, но если подумать… «В первую встречу «лесник» сказал бойцам: «Рация у вас одна, больше вам не положено». Откуда он мог знать такие подробности?

— А что, у нас есть группы с двумя или тремя рациями? А костюмы маскировочные и у нас есть… Вот только рисунок другой.

— Но у этой группы, как я понял, было как минимум две рации.

— Вы их сами видели?

— Нет.

— А бойцы отряда?

— Тоже нет.

— А может это телефон полевой был? Всё, свободны. Подождите пока в приемной.

Когда Раков вышел, старший майор спросил:

— Борис Михайлович, я так понимаю, вы про форму вспомнили?

— Так точно, форма эта упоминается Неущенко в первом сообщении.

— Верно.

— И ещё, Павел Анатольевич, если вы обратили внимание, то в рапорте Зайцева отражен факт минирования места встречи.

— Обратил. И что?

— Минирование было произведено стокилограммовыми авиабомбами.

— Да, я это заметил. Надо сказать, что довольно несуразный способ минирования, там корпус один килограммов полсотни весит, да и избыточный заряд получается…

— Но, помимо этого, «лесник» заявил, что ими были заминированы ещё несколько мест в лесу. Так вот, с точки зрения специалистов, и с учетом времени прошедшего между первой и второй встречами, для построения минно-взрывной сети таких масштабов и с такими боеприпасами потребуется не менее роты саперов. И не менее суток времени. Кроме того, необходимо учесть временные затраты на маскировку следов такой работы. А это еще не менее суток. А какая рота может быть в распоряжении у дивгруппы? Нет. Но мне кажется, что этот «лесник» лейтенанта просто на пушку взял. Они же бомбу не выкапывали, да и других не находили. Может, там котёл старый был закопан?

— Резонно… А как вам разговор «лесника» со своим заместителем, Павел Анатольевич?

— Занятный разговор, но занятнее другое — как они его осуществили?

— Именно! С помощью, каких технических средств он происходил? Специалисты еще могут представить себе микрофон таких размеров, способный передать голос хотя бы на какое-то расстояние но, как обеспечить его воспроизведение с такой высокой степенью разборчивости… Зайцев слышал даже дыхание говорившего! Специалисты в один голос заявляют, что это нереально. Маленький динамик со звуком такого качества? Мы так не можем.

— Мы? А кто может?

— Никто не может. Немцы точно не могут. Да и американцы с англичанами тоже. Для этого надо проложить проводную линию, поставить высококачественные усилители звука. Громкоговоритель нужен соответствующий. Ничего этого на поляне не было. «Лесник» говорил прямо в пространство и откуда-то был слышен голос отвечавшего.

— А там что — голое место?

— Да. Открытая вершина холма. Пенек от упавшего дерева. Динамик туда не спрятать, если только очень маленький. Но, тогда качество звука сильно упадет.

— Интересно… Заключение специалистов есть?

— Так точно, есть. Вот, пожалуйста, — капитан положил на стол солидной толщины папку.

— Ваши выводы, капитан? Думаете, это немцы с нами играют?

— Это «Странники», Павел Анатольевич. Это их склад. По описаниям «лесник» похож на оперативника из состава этой группы.

— Так, капитан, теперь я постараюсь резюмировать ваши слова. В составе группы «Странников» присутствуют опытные саперы, численностью до роты или же, это был блеф. В первом случае у этой группы есть солидный запас взрывчатых веществ. Так? Группа располагает неизвестными никому средствами связи и передачи звука. Пользуется неизвестными нам видами оружия и документами прикрытия ГУГБ. Я ничего не упустил?

— К тому же контакт с Зайцевым они не разорвали. После того как Раков уже убыл назад, они снова вышли на контакт.

— Интересно…

— Да, и передали большое количество немецких документов: восемнадцать офицерских удостоверений и девяносто две солдатские книжки, бумаги интендантской службы и портфель с бумагами специальной эсэсовской команды.

— Да, я помню радиограммы о столкновении с эсэсовцами… Но вот технические средства, да и маскировочный костюм неустановленного образца? Кроме передачи документов, что ещё было?

— Они научили бойцов Зайцева изготавливать простейший натяжной взрыватель из подручных средств, и попросили содействия в разведке нескольких объектов.

— А из чего взрыватель?

— Из спичек…

***

…Полчаса спустя длинная колонна военнопленных уже направлялась к шоссе Барановичи-Слуцк.

«13 августа 1941

Гончару

По сообщению «Занозы» в Вилейке отмечено появление подразделения СС особого назначения. Примерная численность — 100–120 человек. Штаб подразделения разместился в здании средней шк[олы]. Агент сообщает, что более подробную информацию получить оч[ень] сложно из-за сильного к[онт]разведывательного противодействия.

Маршрутниками отмечена концентрация специальных охранных подразделений в районе Вилейка-Молодечно и в Сморгони. Связываю это с действиями отряда тов. Трошина, контакт с которым мы наладили.

Отряд т. Трошина действует очень хорошо. Проведенная по вашей просьбе проверка показала, за две недели поток противника по шоссе Сморгонь — Молодечно сократился в 3 раза. По свежим данным т. Трошина, за неделю его отрядом повреждено и уничтожено более 50 единиц автотранспорта, однако основной задачей он по-прежнему считает уничтожение водителей автомашин, для чего использует специальных снайперов-стрелков.

Засадой, организованной отрядом т. Трошина 11 августа полностью уничтожена колонна противника из 34 грузовиков, 5 легковых машин и 17 мотоциклов. Наш наблюдатель-представитель наблюдал также уничтожение как минимум 200 гитлеровцев. Движение на шоссе из-за затора и подрыва мостов заблокировано примерно на 4–5 дней.

Отряд Трошина в настоящее время передислоцировался восточнее, в район Логойска, так что связь с ним поддерживать затруднительно. Для обеспечения связи и кр. работы в отряд делегирован ст. сержант госбезопасности Демичев. До передислокации он подтвердил факт уничтожения отрядом т. Трошина совместно с интересующей вас группой специального отряда СС в районе Ивенца.

Стас»

***

Минск, ул. Островского дом 7. 14 августа 1941 19.07

— Занят, Осси? — спросил заглянувший в комнату гауптшарфюрер.

— А Дитрих, заходи. Чего в клювике притащил?

— Ничего вкусного, занимаюсь тем побегом из фильтрационного лагеря.

— Это под Слуцком который?

— Верно. Ребятам из полевой повезло — на них набрёл один из беглецов, вот — протокол допроса прислали, — и он показал внушительную пачку листов, свёрнутую в трубку и торчащую из кармана.

— Есть что-нибудь интересное? — лениво (сказывалась сильная жара) спросил унтерштурмфюрер.

— Да я и сам ещё толком не смотрел, пробежал мельком. Этот русский говорил что-то про напавших на лагерь партизан.

— Не возражаешь, если я посмотрю? — и хозяин требовательно протянул руку.

— Тебе откажешь, пожалуй. — гость вытащил доклад и протянул его со словами, — Прошу принять, г о с п о д и н унтерштурмфюрер! — после чего отвесил шутовской поклон.

Но старшему по званию было не до подначек, он внимательно просматривал протокол допроса, быстро перелистывая страницы. Внезапно на столе зазвонил телефон.

— Унтерштурмфюрер Бойке слушает… — не прекращая чтения, ответил хозяин кабинета. — Что? Когда? — он вскочил со стула и глаза его округлились. — Да. Немедленно выезжаю! Дитрих, сбор всей команды! Чтобы через пять минут все были готовы, чёрт тебя раздери!

— Да что случилось-то, Освальд? — спросил тоже вскочивший со стула гауптшарфюрер.

— Нападение на колонну рейхсфюрера!!!

***

"Дорогая мама!

Извини, что долго не писал. Мы наступали слишком быстро, и полевая почта не успевала за нами. Представляешь, если бы ещё 2 месяца назад мне кто-нибудь рассказал, что можно проходить по 40 километров в сутки, наступая на бесчисленные орды противников, я бы рассмеялся ему в лицо! Но вот мы здесь, сейчас ведём бои под Смоленском. Это крупный город русских, как рассказал нам герр лейтенант, когда-то они разбили здесь самого Наполеона! Но будь спокойна, с нами этот трюк у них не пройдёт.

Жара стоит адская, вот уже две недели не было дождя. Больше всего нас донимают не русские пушки, а пыль. Она тут везде. После марша мы как безумные бежим к любой воде, умываемся даже из луж, но их так мало. Слава Богу, сейчас мы стоим недалеко от большой реки, так что иногда выпадает возможность хорошенько помыться.

Ты бы видела мама, какая здесь богатая страна! И как мало здесь живёт людей! Иногда соседние поселения разделяет 10, а то и 15 километров. Народ здесь живёт бедно, говорят, что всё у них общее, представляешь? Мне повезло, что я танкист — есть куда положить подарки для тебя, сестёр и отца. Отцу я пришлю часы, у меня их теперь четыре пары — есть из чего выбрать. Тебе и Эльзхен я приготовил платки. Очень красивые и тёплые. И ещё воротник из лисы, он очень подойдёт к твоему пальто.

… Думал, что отправлю письмо раньше, но почтовики опять отстали. Нас кидают то туда, то сюда, и они снова не поспевают за нами. Мы сейчас стоим на берегу большой русской реки Днепр. Большевиков мы почти разбили и теперь они прячутся от нас по лесам. На большее их смелости не хватает. Правда, пакостят они изрядно.

Из-за того, что отстаёт не только почта, но и те ребята, что подвозят нам горючее, приходится всё своё барахло возить с собой. И иногда бывает очень страшно, когда пуля русского пробивает канистру с бензином.

Помнишь Курта, который жил на нашей улице через три дома? Ему вчера не повезло — русская пуля пробила сразу 4 или 5 канистр, из их экипажа спасся только механик-водитель.

Но ты за меня не бойся! Всё будет хорошо!

Твой сын Эрих Трауб."

Это письмо было найдено на теле погибшего гефрайтера из 35-го танкового полка 4-ой танковой дивизии 24-го танкового корпуса 2-ой танковой группы бойцами танко-истребительного отряда Центрального фронта.

Москва. Улица Дзержинского, дом 2. 15.08.1941. 22.32.

— Итак, товарищи, начну с неприятного, — нарком, поблёскивая стёклами пенсне, обвёл взглядом собравшихся. — Хуже всего положение на Юго-Западном направлении, — под Уманью противнику окружить наши войска не удалось, но потери очень тяжёлые. Если бы не данные, полученные от ваших людей, товарищ Судоплатов, всё могло бы быть значительно хуже. Товарищ Сталин, кстати, распорядился представить всех причастных к наградам, так что поздравляю вас.

На центральном участке положение несколько стабилизировалось, — и после некоторой паузы он продолжил, — Опять же, благодаря информации от ваших, товарищ Судоплатов, групп. Танковая группа Гудериана действительно попыталась повернуть на юг, но благодаря своевременному предупреждению разведчиков, попала в ловушку. Бои там сейчас идут тяжелейшие, но наши части пока держатся. И держаться прочно. Гудериан как застрял у Бобруйска, так и не вылезает. Людей, раздобывших эту информацию, я считаю, надо наградить. Что скажете, товарищ Меркулов?

Заместитель наркома ответил:

— Так точно, товарищ Берия! Орден Красного Знамени — руководителю резидентуры или командиру группы будет в самый раз.

— Вы слышали, товарищ Судоплатов? Напишете представление. Теперь поговорим о более мелких проблемах.

Огромная дверь кабинета бесшумно приоткрылась.

— Да, что случилось товарищ Шария? — мгновенно отреагировал нарком.

— Лаврентий Павлович, тут человек из Особой группы, к товарищу Судоплатову… Говорит, что-то экстраординарное случилось…

— Давай его сюда, — немного раздражённо приказал нарком.

— Капитан госбезопасности Маклярский, — бодро отрапортовал вошедший, несмотря на раскрасневшееся лицо и струйки пота, убегавшие за воротник.

— Ну, что там у вас приключилось? — по-прежнему недовольно спросил Берия, и, заметив заминку, усмехнувшись, добавил — Не стесняйтесь, капитан, здесь все свои…

— Товарищ Генеральный комиссар, сообщение от нашей группы.

— Ну? 

— Группой «Странники» ликвидирован Генрих Гиммлер!

***

В последнее время в печати, на телевидении и в Инфосети идут бесконечные споры, чем может грозить человечеству беспрецедентный эксперимент, проводимый нашими учёными совместно с их европейскими коллегами в Институте волновой физики в Минске.

На вопросы нашего корреспондента любезно согласился ответить глава Института, академик, лауреат Нобелевской премии Михаил Викторович Соколов

— Здравствуйте, Михаил Викторович!

— Здравствуйте.

— Многих наших читателей волнует так называемая «проблема схлопывания». Что вы можете сказать нам по поводу обоснованности этих тревог?

— Не погружаясь в дебри «высокой физики», могу заверить, что наши эксперименты контролируемы и никакими катастрофическими последствиями не грозят. А кликушество некоторых, в основном американских, средств массовой информации — ни что иное, как попытка в очередной раз раздуть конфликт между странами с разным социальным строем. Вам же наверняка попадались пространные «исследования», противопоставляющие науку «свободного мира» и «тоталитарное мракобесие»?

— Да, и не раз.

— По моему мнению, подобные попытки — не более чем заказ определённых кругов.

— То есть вы, Михаил Викторович, совершенно отрицаете, какую бы то ни было, угрозу?

— Возможно, вы помните шумиху, поднятую в конце прошлого века «акулами пера» вокруг совместного проекта Института Ядерных исследований и ЦЕРНа?

— Ну, меня тогда ещё на свете не было, но материалы про коллайдер, я читал.

— И что? Были ли какие-нибудь катастрофы?

— Насколько я знаю — нет.

— Вот видите! А в нашем институте, который, скажу без преувеличения, стоит на самом переднем крае науки, к безопасности относятся ещё серьёзнее! Эксперименты будут проводиться с шагом в несколько месяцев, и ни один не будет начат до полной обработки данных, полученных в результате предыдущего.

— Михаил Викторович, вы можете ответить, что же такое время на самом деле? И возможны ли столь часто описываемые в фантастической литературе путешествия в прошлое или будущее?

— Боюсь, что огорчу вас… По имеющимся у нас данным — такие путешествия, хотя и теоретически возможны, но практически они пока неосуществимы. Да и в силу неизученности самого вопроса, я боюсь, что никто из моих коллег в ближайшие лет пятьдесят не возьмётся сказать что-либо определённое по этому вопросу.

— А как вы относитесь к «эффекту бабочки»?

— Сергей, мы же договаривались! Никаких околонаучных фантазий!

— Ну а всё же!

— Давайте я вам приведу пример, который не имеет никакого научного объяснения, но на основании которого вы можете хоть роман написать. Хотите?

— Конечно!

— Вы, наверное, знаете, как трепетно у нас в стране относятся к памяти о Великой Отечественной войне, и многие люди с интересом относятся к событиям того тяжелого, но и судьбоносного времени. Так вот, несколько лет назад, я, занимался, скажем, так, «раскопками». Пользуясь служебным положением… Нет, не пишите! Это — шутка! В общем, копался в биографии своего прадеда. Михаила Алексеевича Соколова. В настоящее время он известен как крупный учёный, физик-практик. Как один из «курчатовцев». Но в самом начале войны он попал в окружение, а затем — в немецкий лагерь.

По вашему лицу вижу, что вы не понимаете, в чём соль. Подождите немного.

Так вот, из лагеря ему помогли бежать сотрудники диверсионной группы НКВД. И я, копаясь в открытых теперь архивах, нашёл даже фамилию того, благодаря кому моему прадеду удалось избегнуть смерти.

— История, конечно поучительная…

— Дослушайте же до конца! Вы, вероятно, знаете Антона Владимировича Трошина? Да-да, того самого, кто заведует инженерно-техническим обеспечением наших экспериментов? Знаете? Отлично. Так вот, не так давно в разговоре выяснилось, что его прадед тоже в сорок первом был в окружении. И в его судьбе сыграли большую роль представители той же самой организации.

— Ну, насколько я помню, сотрудники спецслужб…

— Погодите, я ещё не сказал главного! Офицером, спасшим моего предка и прадеда Трошина, был один и тот же человек! Старший лейтенант госбезопасности Окунев! А вы говорите совпадения…

«Московский комсомолец, 19 июля 2034 года»

Конец второй части

Примечания

1

МТС — машинно-тракторная станция

(обратно)

2

Ну, давай, обними Волчицу

Ты не бойся — не съедят!

Они не голодны сейчас

Рядом с селеньями и стадами.

Ну, давай, схвати змею за хвост!

Ведь от старости её яд иссяк

И потому она униженно пресмыкается в пыли

Грубое возвращение в реальность.

SUBWAY TO SALLY

«Böses Erwachen»

(обратно)

3

Не волнуйся! (нем.)

(обратно)

4

Стоять! Назад! (нем.)

(обратно)

5

Идиот! Садитесь на мотоцикл!

(обратно)

6

Садитесь в коляску! Быстро! (нем.)

(обратно)

7

Абриколь — бильярдный термин, обозначающий удар, при котором биток (шар, по которому наносится удар кием) сначала ударяется о борт и лишь затем — в прицельный шар

клапштос, а, м. [нем. Klappstoss] (спец.).

В биллиардной игре особый удар кием, при котором первый шар, ударившись о другой, останавливается на месте Считается базовым ударом в бильярде.

(обратно)

8

02 Сюита для флейты e-moll, BWV 996 (избранное). Сарабанда и бурре(1947-49))

(обратно)

9

Мина противотанковая противоднищевая. Предназначена для выведения из строя гусеничной и колесной техники противника. Поражение машинам противника наносится за счет разрушения их ходовой части, пробивания днища кумулятивной струей при взрыве заряда мины, когда машина окажется над миной

(обратно)

10

Sprengmine 35 (S.Mi. 35) немецкая противопехотная осколочная выпрыгивающая кругового поражения

(обратно)

11

терочный воспламенитель

(обратно)

12

Минный взрыватель МУВ — взрыватель упрощённой конструкции использовавшийся в качестве взрывателя противопехотных, противотанковых, объектных мин РККА в течение Второй мировой войны, а также послуживший примером для многочисленных подражаний в вооруженных силах других стран.

(обратно)

13

Брюннер, проверь их! (нем.)

(обратно)

14

Грабитель (англ.)

(обратно)

15

Убийство (англ.)

(обратно)

16

«rasiert»* — бритый (немецкий)

(обратно)

17

wohlgenährt Schweinen* — упитанные (откормленные) свиньи.

(обратно)

18

Господин унтерштурмфюрер у меня есть важные сведения (нем.)

(обратно)

19

Сведения секретные и срочные(нем.)

(обратно)

20

Эта информация не для всех. (нем.)

(обратно)

21

Обыщи его! (нем.)

(обратно)

22

Полтцен, Умров! Осмотрите дом (нем.)

(обратно)

23

Господин унтерштурмфюрер, подозрительного в доме не обнаружено! (нем.)

(обратно)

24

Я хочу попросить вас, чтобы он при разговоре не присутствовал(нем.)

(обратно)

25

Вы двое — на пост в прихожую. И этого с собой заберите. (нем.)

(обратно)

26

Что вы хотели сообщить мне? И кто вы такой? Сказки про вспомогательную полицию рассказывать больше не надо! (нем.)

(обратно)

27

Я из Абвер команды 1Б. (нем.)

(обратно)

28

Кому подчиняется ваше подразделение? (нем.)

(обратно)

29

А вы не немец. (нем.)

(обратно)

30

Да, я — фольксдойч. Мне нужен переводчик. (нем.)

(обратно)

31

Вы позволите мне присесть? (нем.)

(обратно)

32

Присаживайтесь. (нем.)

(обратно)

33

У вас есть карта? (нем.)

(обратно)

34

Итак, вы утверждаете, что являетесь сотрудником Абвера? (нем.)

(обратно)

35

Хорошо. А почему у вас документы полицейского? (нем.)

(обратно)

36

Я получил их как прикрытие. Это лучше, чем Советские бумаги. (нем.)

(обратно)

37

Где ваша зона действий и какие у вас приказы? (нем.)

(обратно)

38

Я могу показать на карте(нем.)

(обратно)

39

Так с каким заданием вы оказались в этом районе? (нем.)

(обратно)

40

Господин унтерштурмфюрер, а вы из седьмой или восьмой Зондеркоманды? (нем.)

(обратно)

41

Мы из седьмой… (нем.)

(обратно)

42

Встать! (нем)

(обратно)

43

«Взведено и заперто.»

(обратно)

44

Имеется в виду орден Красной Звезды.

(обратно)

45

NSKK — (НСМК, НСКК), нем. Das Nationalsozialistische Kraftfahrkorps (NSKK) — полувоенная организация в составе НСДАП. Организация возникла в 1931 году как правопреемник существовавшего с 1930 года Национал-социалистического автомобильного корпуса СА («Motor-SA»). В 1934 году, после «Ночи длинных ножей», НСКК был выведен из состава СА и стал самостоятельным подразделением в составе НСДАП. В 1932 году численность НСКК составляла 10000 членов, в 1934 — 350000, а к 1939 году выросла до 500000 членов. В задачи НСКК входило: контроль за использование авто- и мототранспорта, развитие автомобилизма, пропаганда автомобильного туризма, организация спортивных соревнований, помощь полиции в патрулировании автобанов, распространение идей национал-социализма. В состав НСКК входили 23 спортивные мотошколы. С момента создания должность корпусного фюрера занимал Адольф Хюнляйн, а после его смерти в 1942 году — Эрвин Краус.

Система званий и обмундирование НСКК во многом совпадали с существовавшими в СА, отличаясь лишь в мелких деталя

(обратно)

46

Принята в производство в 1936 году под обозначением РСБ (радиостанция самолета-бомбардировщика). Использовалась в комплекте с восьмиламповым супергетеродинным радиоприёмником «УС».

Диапазон передатчика: 2,5-12 МГц

Режимы работ: телеграф с амплитудной манипуляцией, телефон с амплитудной модуляцией

Выходная антенная мощность: 50 Вт (лампа ГКЭ-100)

Максимальная дальность телефонной связи: 350 км

Максимальная дальность телеграфной связи: 1500 км

Использовалась для установки на борту самолетов-бомбардировщиков (например, Су-2) и для оснащения штабных радиоподразделений дивизионного и бригадного звена.

Радиостанция могла работать в дуплексном режиме, но в станциях, установленных на бомбардировщиках этот режим не использовался, поскольку самолетах устанавливалась только одну антенну.

(обратно)

47

Никола́й Влади́мирович Ско́блин (1894–1937 или 1938?) — русский военачальник, участник Первой мировой и гражданской войн. Начальник Корниловской дивизии. Генерал-майор Белой армии. В 1930, по другим данным в 1931 году был завербован своим бывшим однополчанином агентом ГПУ Ковальским и получил кличку «Фермер». Скоблин работал одновременно на несколько стран — СССР, Германия, США, Иран. Советский разведчик Л. Треппер в своих мемуарах писал, что Скоблин, по заданию НКВД подбросил в СД к Р. Гейдриху ложные материалы о том что маршал Тухачевский якобы готовит заговор против Сталина и Советской власти и хочет сделать военный переворот. Эта фальшивка вернулась к Сталину готовым компрометирующем материалом

(обратно)

48

Отрывок написан совместно с Алексеем Деминым.

(обратно)

49

Хи́ви (нем. Hilfswilliger — желающий помочь) — так называемые «добровольные помощники» вермахта, набиравшиеся (в том числе мобилизовавшиеся принудительно) из местного населения на оккупированных территориях СССР и военнопленных.

(обратно)

50

Жаргонное название гидрационной системы CamelBack

(обратно)

51

Национал-социалистическое объединение «Сила через радость» (нем. Kraft durch Freude, KДФ) — в нацистской Германии политическая организация, занимавшаяся вопросами организации и контроля досуга населения рейха в соответствии с идеологическими установками национал-социализма. Нацистская KДФ входила в состав Германского трудового фронта (ДАФ) и функционировала в период с 1933 по 1945 г., хотя с началом Второй мировой войны деятельность «Силы через радость» была практически остановлена.

(обратно)

52

Победа! Победа! Чистая победа (нем.)

(обратно)

53

И это всё, на что они способны? (нем)

(обратно)

54

Ты будешь драться или за цыплятами бегать?

Отрывок написан Алексеем Деминым

(обратно)

54

Отрывок написан Алексеем Деминым

(обратно)

Оглавление

Рыбаков Артём Олегович . Игрушки 2

  Вступление

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4.

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте