«Рифейские горы»

Турлякова Александра Николаевна Рифейские горы

Праздник начался с самого раннего утра, с восхода солнца. Царь Ти́рон, вождь крупнейшего племени в степях побережья, выдавал свою единственную дочь замуж. Она была самой младшей из его детей, она была любимицей. Особенно дорога Тиро-ну дочь была и потому, что сильно напоминала царю рано умершую царицу. Никто уже и не помнил, что двадцать лет назад ту женщину привезли царю из набега в подарок, что она из обычной рабыни-наложницы превратилась в красивую, ухожен-ную госпожу, чьё малейшее пожелание выполнялось мгновенно десятком служанок, таких же, как она когда-то.

Несмотря на значительную разницу в возрасте, пылкости чувств царственной пары могли бы позавидовать и молодые.

Илана подарила вождю двух детей: сына, взамен двум другим от прежней жены, погибшим в походах, и дочку. Девочка родилась на удивление здоровенькой, хотя мать её к тому времени уже выкашливала из груди по кусочкам собственные лёгкие. Царица отдала ей не только своё здоровье, но и красоту.

Красота дочери сделала Тирона ещё более известным во всей округе, и вот сейчас дело подошло к свадьбе.

Жениха выбирал сам царь. Для этого всё прошлое лето совершались деловые по-ездки в Рифейские горы далеко на север. Он был чужаком, из племени горцев-марагов, но торговля с этими горцами давала большую прибыль. Они и сейчас при-везли вместе с царевичем пять повозок, груженых различными подарками, среди которых особую ценность представляло высококачественное оружие из незнакомого степным народам металла, и золото. А уж в выплавке золотых украшений марагам равных не было.

Тирон проявил небывалую щедрость, но событие того стоило. Кололи десятки овец, резали телят. Мясо варили, пекли, жарили на прутьях. Рыбу никто даже есть не хотел при таком количестве дармового мяса. Рабы с ног валились от усталости, а свадебный пир грозил перерасти во всеобщее пятидневное застолье. Простой народ пил местный хмельной взвар на меду, а гости и почётное окружение вождя — дорогое густо-вишнёвое вино из-за моря.

Жених и невеста — центр всеобщего внимания и причина окружающей суеты — увидели друг друга только в этот день. Их посадили рядышком, поздравляли, слави-ли и нахваливали. Особенно отмечали красоту Ириды. Ей посвящали песни и танцы, дарили подарки и совершали в её честь жертвоприношения. На этом фоне подарок жениха-марага показался лишь приятной мелочью.

Тонкая, изящно выполненная пластинка с непонятным витиеватым узором из золо-та с серебряными шариками зерни на золотой цепочке. Айвар (так звали жениха) сделал подарок своими руками, но отметила этот факт только Ирида. Она сразу же надела цепочку, но спрятала её под платьем, и сейчас с удовольствием ощущала кожей горячую тяжесть золотой пластинки.

Подарок самой невесты был попроще. Серебряный локтевой браслет с несложным узором из трав, он когда-то принадлежал самой Илане. Правда, Айвару он пришёлся только на запястье, и это заметно расстроило девушку.

К вечеру Ирида сильно устала, улыбалась в ответ на поздравления слабой безуча-стной улыбкой и отводила взгляд, встречаясь с глазами наречённого супруга. Тому, наоборот, всё происходящее вокруг и сама обстановка степного селения казались необычными, новыми. Ему предстояло остаться жить здесь, это было главным усло-вием царя Тирона. Поэтому новые люди, новая жизнь, новое положение в незнако-мом месте не вызывали пока ничего, кроме любопытства. Тоска по родине с её хо-лодными камнями и пещерами, с охотой на диких коз на узких горных тропах была ещё впереди. А пока предстояло дождаться ночи, пережить то, что положено всем молодожёнам, и только после получить полное право называться зятем степного царя.

* * *

Высокие носы кораблей с шипением врезались в мокрый песок. Селение было видно даже отсюда. Горели костры, и в темноте их часто заслоняли маленькие фи-гурки людей.

Кэйдар с палубы наблюдал за спуском лошадей, за подготовкой воинов. Людей немного, главное преимущество во внезапности атаки. Варвары точно празднуют что-то, это хорошо, это нам на руку.

— Вроде, праздник у них, да? — Лидас остановился за спиной, смотрел поверх плеча Кэйдара. В его шелестящем шёпоте улавливались тревожные нотки. "Волнуется перед боем…"- с усмешкой догадался Кэйдар. Самому ему не было страшно. Наобо-рот! Он давно уже не испытывал того азартного восторга, какой появляется при смертельной опасности или в бою с сильным противником. Ладонь правой руки нетерпеливо зудела в предчувствии знакомой тяжести меча. Скорей бы! Добыча будет доброй. Виэлы — степные кочевники — всегда жили богато. Ни один купец не возвращался от них с пустыми руками, а золотые украшения виэлов вообще цени-лись в Каракасе дороже своего веса в три раза.

— Огня не зажигать! — слышно было, как приказывает Лидас, пропуская воинов по сходням. Коням обмотали тряпками ноги, закутали морды. Решено было подойти шагом как можно ближе, затем разделиться на два отряда и атаковать одновременно с обеих сторон, окружая по флангам.

* * *

Ириду по традиции ввели в шатёр первой. Две рабыни проворно сняли с неё все нагрудные украшения, распустили волосы, помогли освободиться от широкого пояса и тяжёлого, расшитого золотой нитью праздничного платья. Отпустив девушек вя-лым взмахом кисти, молодая царевна без сил упала на разложенное ложе, головой в мягкие подушки, набитые волчьей шерстью. Закрыла глаза.

Ничего не хотелось, даже есть, а ведь за весь день молодым не давали ничего, только поили слабо разведённым вином, от которого сейчас кружилась голова, и немного подташнивало. Двигаться лень, а ведь ОН может прийти в любую минуту. Дикарь, он даже языка почти не знает. Над ним весь день подшучивали и даже на-смехались, он в ответ лишь улыбался. Ничего он не знает. И про обряд срезания аскхи тоже, наверное, не знает. И где его отец нашёл такого?

"Мараги!" — Ирида улыбнулась, вспомнив название незнакомого ей горного племе-ни. Ну вот, теперь стала женой одного из них. Вообще-то он довольно симпатичный, этот Айвар. Улыбается по-доброму, и глаза красивые. И воин, должно быть, тоже неплохой. Отец бы слабака не выбрал…

Опущенный полог дрогнул под чьей-то рукой, Ирида рывком выпрямилась, встре-тившись с мужем глазами. Тот заметно смутился, улыбнулся опять своей знакомой улыбкой. Знал ли он сам, что у него от этой улыбки на правой щеке появляется очень милая, но лукавая ямочка?

Да, таких мужчин женщины любят. У него, наверное, дома подружка осталась. Плачет с горя…

Тут Ирида сама опомнилась, на ней ведь ничего, кроме тончайшей рубашки до пола, да и та плотно стянута по подолу в местах двух боковых разрезов специальны-ми ритуальными пряжками аскхи. Такие пряжки девства могли носить лишь неза-мужние девушки, в первую ночь после брачного обряда они срезались мужем и передавались родителям как подтверждение непорочности их дочери.

Айвар завозился в полумраке, принялся стягивать высокие узкие сапоги. Светиль-ник в его руке дрожал, и тени качались по углам.

— Его можно поставить на пол, — посоветовала с улыбкой Ирида.

— Вообще-то, да. — Мараг сконфузился, отставляя светильник, попытался объяснить:- Здесь везде ковры и шкуры, боюсь опрокинуть…

— А у вас что, не так? — Ирида смотрела на него снизу, тяжёлые густые волосы оття-гивали голову назад, делая её вид немного надменным. Это настораживало Айвара, он чувствовал себя скованным в присутствии этой красивой ясноглазой девушки с внимательным, не по возрасту проницательным взглядом. И сейчас в её ответной реплике сквозила насмешка или даже издёвка. Зачем она так?

— Нет, у нас по-другому, — ответил несколько резче, чем следовало бы. — Наши дома из камня, они не боятся пожаров…

— Зато в них холодно зимой, да? Мне отец рассказывал… В морозы вы и овец своих там прячете…

— Это только в сильные морозы… — Он будто оправдаться пытался, а потом замол-чал. Обиделся, наверно. Светильник стоял на полу, и в темноте лицо марага еле угадывалось. Несмотря на летний загар, делающий его почти неотличимым от любо-го степного кочевника, сейчас оно казалось бледным. Тёмно-русые длинные до плеч волосы, а от правого виска вниз очень тонкая косичка с вплетённым нефритовым шариком. Странно это как-то. Такого Ирида раньше не видела. Но дикарь на то он и дикарь, чтоб отличаться от нормальных людей. Странный и во многом непонятный. И его придётся полюбить, если этого хочет отец. Любить, терпеть до смерти, воз-можно, родить ему детей. Но сначала надо пережить эту ночь. При мысли о близости с мужчиной (чужим! незнакомым!) по коже побежали мурашки, как будто сейчас не вторая половина лета, самая жара.

А мараг, судя по движениям, неторопливо продолжал раздеваться: развязал широ-кий с бронзовыми бляхами и тяжёлой пряжкой пояс, скинул свободный с вышивкой кафтан, подаренный днём на празднестве. Под кафтаном забелела длинная простая по покрою рубашка с глубоким вырезом на горле.

Глянешь со стороны — и ничего в нём от царевича. Может, эти мараги не так и богаты, как хотят казаться. Хотя, отец же говорил: он всего лишь младший сын. Ему меньше привилегий. Он не наследник. Поэтому его и отпустили так легко в чужое племя.

Айвар шагнул вперёд, к ложу, даже не взглянул на жену. Она, кажется, ждёт реши-тельных действий, напора, настойчивости и силы. Но полное отсутствие всякого опыта в этом деле сейчас сказывалось как никогда. Можно попытаться объяснить ей, дать понять… И снова натолкнуться на этот насмешливый взгляд свысока, на эту полуулыбку?

— Знаешь, день сегодня выдался очень тяжёлым… — С трудом разлепил сухие губы. — Может, нам просто выспаться? Без всякого… Да и вообще… Хочется только есть и спать…

— Еду подадут утром… Так принято. — Ирида расчесывала волосы золотым гребнем и украдкой наблюдала за марагом. В каждом его движении и в словах плохо скры-ваемая неуверенность, почти мальчишеская беспомощность. Забавный. Даже тем, как неумело скрывает свои чувства… И он теперь твой муж, твой хозяин и господин.

— А если пойти попросить? Там охрана у входа…

— Попросить или распорядиться? — поправила Ирида, встретившись с Айваром гла-зами. И тот не обиделся, не замкнулся окончательно, а рассмеялся в ответ, сверкнув в полумраке белейшими зубами.

Этот смех снял напряжение. Нет! Он определённо симпатичный, хоть и чужой. С ним можно будет хорошо поладить.

— Ну, что, как тебе у нас? — Ирида перекинула за плечо волосы, сидела теперь перед мужем совсем открытая. Очертания её тела легко угадывались под тонкой тканью рубашки. Айвар стоял как раз напротив, видел её всю, молодую, с женски округлыми плечами, с плавным движением открытых загорелых рук и нежными узкими запясть-ями.

— Непривычно очень. Два дня ехали — и ничего. Пусто. Глазу зацепиться не за что.

Ирида и сама рассмеялась на этот раз, ещё хотела добавить что-то, но тут Айвар взмахнул рукой понятным любому народу жестом: "Тихо!" Вытянулся весь, замер, прислушиваясь.

— Что?.. Да сейчас же гулять будут до утра…

— Нет! Не то что-то… — Мараг настороженно вслушивался в шумы и крики на ули-це. — Я пойду, узнаю, что там такое. — Его чуткий слух уловил в звуках веселья и праздника что-то тревожное, даже будто лязг мечей. Надеть сапоги было делом одной минуты. Ирида и опомниться не успела, как осталась одна.

"Прекрасно! — подумала со злостью, собирая волосы на затылке в тяжёлый узел. — Кому расскажешь — припозоришься. Муж сбежал в брачную ночь, даже не извинив-шись… И пусть потом не оправдывается. Ещё чего! Дикарь! Бестолочь! Да как он смел вообще? С царской дочерью так! Как с какой-нибудь телятницей… С рабыней из прислуги…"

* * *

Вороной жеребец, послушный движению пальцев, легко перемахнул через изго-родь из жердей, закрутился на месте, ослеплённый светом костра. Варвары рассы-па́лись во все стороны, как кузнечики в траве при бешенной скачке. В азартной го-рячке боя, ничего не чувствуя, кроме слепого восторга и радости от осознания собст-венной неуязвимости и силы, Кэйдар сверху, с коня, рубил мечом справа и слева, не разбираясь, кто перед ним: мужчины, женщины, дети.

Варвары впали в панику. Неожиданное появление вооружённых всадников, окру-живших селение со всех сторон, лишило их воли к сопротивлению. Сейчас бесполез-но было поднимать руки, просить о пощаде. Это мало кого спасало. Уж слишком увлечены были атакой воины-аэлы, ослеплены видом и запахом крови, слабым сопротивлением.

Какой-то варвар в белой свободной рубахе даже без пояса смело бросился прямо коню наперерез. Удар его меча, нацеленный снизу в живот, Кэйдар принял на щит и аж охнул удивлённо: боль пронзила до самого плеча. Неплохо! Он, в отличие от многих, не был пьян и на ногах стоял твёрдо.

Прикрываясь щитом и этой же рукой ловко направляя жеребца, Кэйдар попробовал сбить виэла с ног грудью коня. Варвар ушёл в сторону, будто знал, что атаковать в лоб — бесполезное дело. Ну, давай, иди же! Кэйдар яростно скалил зубы и хрипло смеялся, противник медленно пятился, отступая к высокому колесу кибитки, прини-мая удары на меч. Неплохое у него железо, даже зазубрин не видно. Один этот тро-фей стоит всего боя.

Варвар уже ушел в глухую оборону, нападать больше не пробовал, устал, наверно. Ещё несколько ударов, — таких вот, с плеча, с высоты коня, — и не выдержит. Мечи скрестились со звоном. Кэйдар всем телом подался вперёд, давил вниз, видя лицо варвара так близко, что можно было в его зрачках различить отражение пламени от полыхающей в трёх шагах двухколёсной телеги с задранными в небо оглоблями.

— Упираешься! — выкрикнул Кэйдар весело и тут вдруг толкнул виэла ногой в грудь, пнул под поднятые в защите руки. Того отбросило назад, на колесо спиной, и Кэйдар рубанул противника мечом. Костяная рукоять провернулась во вспотевшей ладони, и удар по голове пришёлся плашмя. Но это был добрый удар. Им Кэйдар в бою с ног валил любого пешего, и добивать не надо.

Конь осторожно переступил через упавшего. Низко наклонившись, Кэйдар подоб-рал меч из разжатых пальцев поверженного противника. И правда, хороший металл. Но незнакомый до этого случая. В свете пламени он отсвечивал розовым, а по нему змеились тёмные извивы, как распущенные женские волосы. Такому мечу нужны достойные ножны и рукоять подороже. А главное — хороший хозяин.

* * *

Старая Хатха вползла в шатёр без разрешения, заголосила, подбираясь к ложу на коленях:

— Госпожа! Миленькая! Беда… Беда-то какая случилась…

— Что? Что такое ты там лопочешь?.. — Ирида была не в настроении её слушать. Её заботило исчезновение мужа. Для других же дел есть отец и старший брат.

— Напали… Напали на нас… — выдохнула служанка, уже не стесняясь слёз. — Эти, из-за моря… Мы же торговали с ними всегда, а тут… Режут всех, убивают… Как с ума посходили… Прятаться вам надо, госпожа…

— О, Мать-Владычица! — Ирида вскочила на ноги, метнулась к выходу, но рабыня повисла на подоле рубашки, взвыла истошно. — Куда? Куда же вы?..

Нетерпеливо и сердито притопнув, девушка отогнала от себя старуху, даже не глянув в её сторону. Откидывая полог, прикрикнула:

— Успокойся!

Селение пылало вовсю. Светло было, как днём. Горели кибитки, палатки, шатры. Метались люди и кони. Охранник у входа лежал с копьём к груди, а меч его оставал-ся в ножнах. Всё происходящее со сна казалось продолжением кошмара. Может, поэтому и страха до сих пор нет. И звуки боя тоже пока до сознания не доходили, хотя на слух-то улавливались. Рабыня тихонько причитала, сидя на ковре, прижима-ла к груди какие-то тряпки, раскачивалась вперёд-назад.

— Где царь? Ты видела его?

— Он там, — старуха мотнула головой, — с марагами этими… Пытаются отбиться…

— А этот… Айвар… Он с ними?

— Нет! Его я не видела…

— А отец? Он что-нибудь сказал про меня? Что мне-то делать? — Ирида принялась торопливо разворачивать свадебное платье, аккуратно сложенное у ложа в ногах.

— Вот! Вот это лучше возьмите, госпожа… — Рабыня проворно подобралась поближе, протянула скомканную грубую на ощупь ткань простого платья, такого, какие носи-ли все женщины в селении. Ирида недовольно поджала губы, но не возмутилась, сама поняла: так будет лучше. — И вот ещё, вот, накидку на голову — тоже.

"Хорошая получилась свадьба, — подумала Ирида с горечью, скалывая края накидки под горлом простенькой бронзовой застёжкой. — И к этому дню тебя готовили полго-да…" Усмехнулась с разочарованием, но всё ещё без страха, подхватила старуху под руку:

— Пойдём! * * *

У царского шатра, в самом центре селения, Кэйдар сошёлся с ещё одним. Виэл на этот раз попался уже пожилым. Борода вся в седых завитых колечках. Морщины по лицу, и грузная фигура. Лет шестьдесят ему, никак не меньше.

Но когда он пошёл навстречу с мечом, Кэйдару стало немного не по себе. Хорошо, помог второй меч в левой руке. Трофейный, он держал удар лучше любого щита, даже укреплённого стальными пластинами.

То, что перед ним царь, Кэйдар понял уже позднее, а поначалу будто и не заметил тяжёлой золотой гривны на шее варвара, его дорогой праздничной одежды. Он в первую очередь заинтересовал как хороший боец и достойный противник в поединке на мечах.

Вот оно, пьянящее чувство близкой смертельной опасности, когда успеваешь уйти от сверкающего жала в последнюю секунду. Так и хочется крикнуть, подбодрить: "Хороший выпад, царь!" Был бы ты лет на двадцать-тридцать моложе, мы бы потя-гались с тобой наравных, но сейчас финал ясен любому из тех, кто окружил откры-тую площадку.

Среди воинов нашлись многие, кто отложил мысли о трофеях на потом, и увлёкся поединком, мастерством своего военачальника. Кэйдару было приятно видеть среди них Лидаса, мужа своей сестры. Тоже смотрит.

Интересно, а за кого болеет он? Если, конечно же, отвечать начистоту…

Вот она! Вот она, долгожданная ошибка. Царь, закрываясь от одного меча, упустил из виду второй. Тут и щит не помог. Острое с разводами лезвие прошло под щитом. Кэйдар услышал знакомый хруст рёбер, долго смотрел в глаза варвара, а потом от-ступил на шаг, потянул горячий клинок на себя.

Всё! Победа! Полная наша победа!

Отвернулся. Какая-то женщина бросилась к оставленному на земле телу, Кэйдар не обратил на неё внимания. Воины — его воины! — приветствовали победителя, били в щиты тусклыми от крови мечами. Ради такого момента стоит жить, ради него стоит рисковать, отправляясь на кораблях в такую даль. И добыча, она тоже будет богатой.

— Мы не зря рисковали жизнями, ребята! — выкрикнул от избытка чувств, поднимая оба меча над головой. — Всё, что вы видите, теперь наше! Золото, оружие, скот, жен-щины, рабы — всё наше! Берите…

Последние его слова потонули в радостных воплях и лязге оружия, а затем поднял-ся плач женщин, крики победителей, стоны добиваемых виэлов. Во все эти тонкости Кэйдар обычно не вникал. Лидас занимался делёжкой добычи. Он руководил всем вплоть до погрузки кораблей.

Аэлы покинули этот щедрый берег только под утро. Селение было сожжено дотла. Скот, не вошедший в трюмы, заколот. Тела своих забрали с собой, завернув в пропи-танные специальными смолами полотнища. Убитых врагов оставили на растерзание шакалам, лисам и воронам. Варварам всё равно никогда не дождаться второго рож-дения. Их удел — шататься по миру бесплотными тенями.

— С такой загрузкой мы вряд ли сможем развить достаточную скорость. Ветер сла-бый, придётся идти на вёслах. И вот та дымка, — Манус, капитан корабля и начальник корабельной обслуги, указал рукой на лёгкую рябь над горизонтом, — мне совсем не нравится. Если будет шторм, я не ручаюсь за последствия…

— Воздадим щедрые подношения Отцу-Создателю и положимся на случай.

Капитан в ответ на эту безучастную реплику Кэйдара покачал головой недовольно, но не ему учить будущего Правителя. Понимая это, он молча пошёл раздавать рас-поряжения команде.

Корабли пока шли настолько близко друг от друга, что Лидас со своего легко пере-брался по перекинутым доскам сходней в гости к Кэйдару. Он явился с отчётом о проделанной работе.

— Пленных не так и много, как хотелось бы. Мужчин среди них так вообще десятка полтора всего. И это те, кто сам сдался… Они почти все с ранениями…

— Плохо, — отозвался Кэйдар, не отрывая глаз от темнеющей слева береговой линии.

Конечно, плохо, это Лидас и сам понимал. Скоро осень, уборка виноградников и пшеницы. Цены на рабов опять полезут вверх. И не всякий сможет позволить себе работника, если он будет стоить больше двухсот лиг.

— Зато у нас есть неплохие запасы золота и серебра. — Судя по тону голоса, Кэйдар улыбался, хоть и продолжал стоять к Лидасу спиной. — На эти деньги можно будет снарядить ещё один поход. Времени ещё больше месяца…

— Да, — Лидас опять как всегда согласился. — Я только хотел сказать, что приказал взять часть тех раненых виэлов, которых сразу решено было убить. Тех, кто полу-чше, кто наверняка выдержит всю дорогу и сумеет выздороветь без больших затрат на лечение.

— Обычно таких кормишь и поишь всю неделю, а за день до прибытия их всё равно приходится выбрасывать за борт.

— Нет. Я сам осматривал каждого.

— Ну, сам, так сам. — Кэйдар явно был не в настроении. Странно. С чего бы это? Ведь поход прошёл как нельзя лучше. Погибших немного, а корабли нагружены так, что ползут, как черепахи. Просто всем нам надо отдохнуть после боя, и тогда настроение появится.

Корабли весь день шли на вёслах, поэтому приходилось часто отдыхать. А ветра всё не было. Его сил хватало только на то, чтоб слабо натягивать небольшой флажок на самом верху мачты. А на ночь оба судна сцепили бортами, накрепко увязали верёвками и цепями, занялись готовкой ужина, кормлением всех людей и скотины.

* * *

Из всех вернувшихся чувств и ощущений первым была жуткая головная боль. Глазами не моргнуть. От боли этой, казалось, даже пол и всё, на что смотрели глаза, монотонно тошнотворно покачивались.

— О, очухался! — весёлый мужской голос над ухом дал понять, что рядом есть другие люди. Кто-то положил руку на горячий лоб, осторожненько, с ласковой материнской заботой. — Живучий ты, парень. — А потом кому-то третьему в сторону:- Я же говорил тебе, Шарак, что очухается, а ты всё: зря тащишь, зря тащишь… И ничего не зря. Сам посмотри!

Айвар с чужой помощью поднялся, сел, привалившись спиной к дощатой стенке. Кусая от боли губы, молча принялся медленно ощупывать разбитую больную голову.

Да, приложился хорошенько, однако. И где же так угораздило? Удар прошёл наис-кось. Чуть выше, над левой бровью рассекло кожу, глубокий порез шёл через лоб, истончаясь и теряясь в волосах, спутанных и ссохшихся от запёкшейся крови.

— Ну, что? Хорошо тебе наши друзья припечатали? На всю жизнь теперь отметина будет… — В голосе того, второго, Шарака, чувствовались злорадство и непонятная издёвка. — Хорошо, да, к нам в гости съездил? На жену посмотрел… В драчке поуча-ствовал…

— Заткнись ты! — прикрикнул на него первый, протягивая Айвару плошку с теплой, неприятно пахнувшей водой. — И так ему сейчас нехорошо… На, попей водички, на кормёжку ты уже всё равно не успел.

Айвар послушно принял воду, но выпить её не сумел: от одного её кислого засто-явшегося запаха к горлу подкатила тошнота, аж слюна стала вязкой и горькой.

— Ну, пей же!

— Да что ты с ним, как с ребёнком?! Он же дикарь!.. Он ни слова не понимает… Эй, мараг, ты хоть знаешь, где ты сейчас? Нас аэлы на продажу везут. Сначала у нас скотину покупали, теперь нас самих, как скотину… А этот дурак одноглазый тебя полдороги тащил. Не спросил даже, а может, ты не хочешь в рабство? Но ты же сам сначала шёл, сам, на своих двоих… Не помнишь, что ли?

Ничего Айвар не помнил. Смотрел на них обоих, все свои слабые силы тратя на то, чтоб держать поднятой несчастную больную голову. Последний вопрос вызвал му-чительное напряжение внимания, но память не возвращалась. Последнее, что помни-лось: как ехали с Ринусом на лошадях куда-то, и ещё сзади тоже были люди, свои: всегда спокойный сдержанный Мо́рат, и родственник его через жену молодчина Ржан, и братья-близнецы, Ту́мас и Ту́ман. Они сами попросились, вызвались в эскорт сопровождения. Они молодые, им хотелось поглядеть, как другие живут. А тут же рядом с ними старый Улах, правит первой повозкой. И многие, и многие ещё. Нас ведь восемнадцать человек было. А где теперь они все? Что с ними стало?

— И правда не помнишь ничего, да? — На Айвара смотрело лицо, жутко обезображен-ное рубленым ударом. Вместо глаза грязная повязка. Даже губы задеты мечом, и говорить сейчас, видимо, больно, но виэл улыбался, и в уголке другого, уцелевшего глаза собирались морщинки. — Плохо тогда дело, парень… А может, тебе, наоборот, повезло сильнее, чем любому из нас… О таком лучше не помнить… Они нас, как телят. Пьяных, сонных, весёлых… Врасплох… Разбили наголову… И вам, гостям, досталось… Вот тут, ещё, кстати… — Он подал Айвару серебряный браслет. Знако-мый. С узором из степных трав. — Успел припрятать, когда одежду сдёргивали. — Айвар смутно припоминал что-то, разглядывая браслет. Женское лицо, незнакомое раньше, на секунду всплыло в памяти. Чем-то связаны они, этот браслет и эта женщина. Кто она вообще?

— Ты спрячь его где-нибудь? — посоветовал одноглазый. — Может, пригодится… Вы-купа́ться придётся… Пути Творца неведомы. Ты молод, здоровье позволит… Ещё дождёшься…

— А с нашими остальными что стало?

— С другими марагами? — уточнил кочевник, а потом ответил с горечью в голосе, обводя широким взмахом руки внутренности темного трюма:- Здесь — все! И твоих среди них ни одного… Они все честно сражались, я видел! А вот что с Иридой на-шей стало, я не знаю. Женщин вообще отдельно гнали, и сейчас отдельно держат.

— Ладно! Хватит там! Ночь всё-таки… — на них прикрикнули, и виэл тут же умолк, низко опустив голову, ссутулив плечи. Вот такой стала теперь их нынешняя жизнь. И ответить на резкий выкрик опасно. Только Айвар из-за своей головной боли не до конца понимал, где он и куда попал. До тех пор, пока Шарак уже утром случайно в разговоре не обронил:

— Медленно корабли ползут… Даже качки не слышно. На месте ночь стояли, и днём стоим, что ли?

— И куда ж ты так торопишься? — съехидничал над ним кто-то. — Не к жене же под бочок? — Те, кто слышал, придавлено засмеялись. Лишь Айвар остался безучастным ко всему. Умывшись принесенной водой, сидел, обхватив руками колени, опустив на них подбородок, и молчал. Он вспоминал. Вспоминал и ничего не мог вспомнить в тот день. Ничего совершенно.

* * *

На третий день их морского путешествия всеобщее спокойствие и скука, начав-шиеся в ответ на безветрие, нарушила маленькая неприятность. Рано утром, когда расцепляли корабли, один из гребцов опустил весло в воду раньше времени, и при столкновении судов, как это часто бывало на море, весло упёрлось в борт второго корабля, но не сломалось, а, вырвавшись из рук, покорёжило непослушной ручкой рабу грудную клетку.

Манус появился среди гребцов, когда несчастный был ещё жив. Раб, прикованный к лавке за ногу, лежал, скорчившись на боку, обхватив себя за грудь руками. "Беспо-лезно лечить", — Капитан сердито нахмурился, глядя, как непутёвый работник, зады-хаясь, хватает ртом воздух, а на губах его пузырится кровь. Рёбра под загоревшей дочерна кожей ходили ходуном, хоть пересчитывай: худой, но жилистый. Хороший был гребец. Сейчас же придётся искать замену.

— Уберите! — коротко приказал корабельной обслуге и отвернулся с досадой. Напра-вился к трюму с захваченными варварами. Поторапливаться нужно, а то, вон, со второго уже Рузал сигналит, интересуется, почему отстаём. Потому и отстаём, что торопятся всякие не там, где надо.

Варваров подняли быстро, пинками да палками, выставили всех у стены. Манус долго рассматривал их при свете фонаря.

Один, с изрубленным лицом, криво улыбался. Интересно, и кто же его такого ку-пит? Если только кто-нибудь слепой, или крестьянин, они народ прижимистый: ищут работника получше и при этом подешевле.

А вот этот, вроде, ничего. Лёгкое движение подбородком — и варвара вытолкнули из ряда, под свет светильника. И этот тоже под меч подставился. Ну да ладно! Не в рожи ж им смотреть. А грести он должен не хуже прежнего.

Манус встряхнул раба, положив ему руки на плечи, — тот еле на ногах устоял. Слабоват как-то, а мышцы развиты неплохо, плечи широкие, грудная клетка доста-точно глубокая и хорошие лёгкие — значит, уставать будет меньше. А веслом махать научится — дело нехитрое.

— Этот подойдёт! — Манус пошёл к лестнице, морщась от зловонного запаха тесно скученных немытых тел. "Хуже скотины. Одно слово — варвары!"

Айвар зажмурился с непривычки, глядя на такое обилие солнца вокруг. Море сияло расплавленным серебром, светлым, почти прозрачным, казалось небо, и ветерок, слабенький, еле ощутимый кожей, касался лба и раны ласковыми пальцами.

— Шевелись! — Грубый толчок в спину заставил сделать несколько шагов вперёд, но, оказывается, спускаться надо было по лестничке, ведущей в низ корабля, к самым его бортам, здесь как раз и ждали нового гребца двое ребят с цепью и молотком в руках. Посмеиваясь и не очень больно толкая кулаками под рёбра, они стянули с него разорванную рубашку и штаны из тончайшей оленьей кожи. На нём после этого не осталось ничего, кроме набедренной повязки. А в какой восторг их привёл брас-лет! Делёжка добытого чуть не переросла в драку, но капитан и на этот раз появился вовремя:

— Эт-то что-о?! Мы отстаём, а тут?.. За работу, я сказал!

Айвару в секунду нацепили на ногу цепь, пинком указали место на пустующей лавке, а ручка злополучного весла сама легла в ладони.

Главное в этой работе было подладиться под ритм, а его задавал музыкант с дуд-кой, явно лишённый музыкального таланта. Однообразный визг поначалу раздражал, но потом, привыкнув, Айвар перестал его замечать. Высокие борта с надстройкой не давали увидеть море, его можно было только слышать, чувствовать, как оно сопро-тивляется упруго, выгибает весло, заставляет весь корабль дрожать, как загнанную в скачке лошадь. Море забирало силы. Через полчаса работы плечи с непривычки заныли, на ладонях вспухли волдыри мозолей, к обеду они полопались, выпуская солоноватую на вкус сукровицу.

Ничего отсюда, с лавки, не было видно, кроме спины впередисидящего гребца. Скрипело весло в специальном отверстии, с хрипом в горле дышал другой раб, за спиной, и над всеми этими звуками властвовал визг дудки. Иногда, когда она стиха-ла, различался свист хлыста и короткий вскрик того, кому доставался удар.

В этой однообразной безостановочной работе была одна положительная сторона: она не мешала думать. Голова работала постоянно, память прошлого постепенно возвращалась, и тут помогали разные мелочи. Так утром, когда Айвар не мог ещё по неопытности рассчитать глубину вдоха и соответственно замах весла и поэтому часто сбивался с единого ритма, надсмотрщик, страшно и грубо ругаясь, протянул его плетью через всю спину. Резкая боль удивила Айвара. Он двигал лопатками, каждый раз, как отклонялся назад, чувствовал боль в том месте, где ударом рассекло кожу, и понимал одно: его ещё никто в этой жизни не бил так больно, особенно хлыстом. Даже отец никогда не поступал так…

При мысли об отце, перед глазами возникло очень родное лицо: чёрная, коротко стриженая борода и чуть тронутые сединой усы, выпуклые тёмно-серые глаза, гля-дящие на мир спокойно, оценивающе. Его любимцем был старший — Ангус. Они с ним оказалась очень похожи, и не только внешне. Айвар же унаследовал от отца одно: цвет глаз. Правда, мать отмечала, что они схожи ещё и подбородком, и губами. Может быть. Ей можно так говорить, ведь она знала отца ещё безбородым и моло-дым, когда он не обладал властью над своим племенем.

Усталость и боль в мышцах возвращали и другие воспоминания: небольшая кузни-ца в пещере у подгорного озера, тяжесть молота и звон наковальни. Сам Айвар не стремился к совершенствованию опыта и увеличению знаний, но как почти все мара-ги умел делать оружие. Он самостоятельно — от заготовки до орнамента на рукояти — сделал три меча. Ни один из них, правда, не сохранился, отец обменял их с соседями. После того, как стал ясен принцип ковки меча, когда в голове закрепились вся по-следовательность операций и нужные заклинания, интерес к этому делу поослаб. Зато появился новый, такой, где действительно можно придумать что-то новое: отливка и пайка золотых и серебряных украшений. Здесь Айвар даже брата обошёл, а меч всё ж таки его ковки в бой брал. Да, в изготовлении оружия Ангус был масте-ром, это отец передал ему своё искусство. Царь — не царь, если он не владеет какой-то тайной. Эта тайна теперь даст право Ангусу стать вождём рода.

Айвар не жалел об этом и не завидовал. Для этого он слишком сильно любил брата. Но и предложение покинуть горное селение навсегда принял как нельзя кстати.

* * *

Хлеб был даже хуже того, какой Айвар в лучшие времена брал для собаки, отправ-ляясь на охоту в горы. Чёрствый, с подгорелыми краями из пропахшего плесенью грубо перемолотого зерна, но Айвар давно уже перестал замечать это. Полученную пайку аккуратно, чтоб ни крошки не уронить, ломал в ладонях, и каждый кусочек запивал водой из глиняной миски с обкрошенными краями. Обед, а за ним короткая передышка. Отдыхать гребцам давали, их по-своему берегли. Вот и хлеба даже не жалеют, а вечером должны дать ещё и по куску отваренной рыбы. А воды не мешало бы и побольше. Одна миска — мало, на такой-то жаре и при такой работе.

Собирая последние крошки губами с поднесённых к лицу ладоней, Айвар поднял глаза вверх — по доскам, мимо склонившихся почтительно надсмотрщиков шёл ка-кой-то человек, за ним — свитой военные и этот, главный на корабле. С ним они и переговаривались, короткими репликами, неслышимыми отсюда. Айвар, не отрыва-ясь, смотрел на шедшего первым. Высокий, а снизу он вообще казался огромным, молодой, но постарше Айвара, спокойные уверенные движения, без лишней жести-куляции, осанка и поднятый подбородок давали сразу понять: это человек, несущий на себе власть с рождения, но совсем не обременённый её тяжестью.

Чёрные, коротко стриженные волосы, небольшие прядки на лоб непослушные, чуть вьющиеся. Тёмные, чётко выведенные брови и спокойные глаза. Такие же тёмные, внимательные, но было в них что-то настораживающее, что-то опасное в лёгком прищуре, как у хищника.

Он подошёл очень близко, остановился всего в нескольких шагах, говорил что-то капитану, указывая рукой. Длинный плащ с золотой пряжкой заколки бил в глаза медовой искрой, дорогая ткань мягкими складками скользила при каждом движении. Айвар смотрел, смотрел на этого человека, не моргая, просто глаз не в силах был отвести. Нет, это была не привычка свободнорождённого смотреть в глаза равному себе, не выбитая до конца плёткой за последние два дня. Айвар чувствовал в себе что-то другое. То, что против рассудка и понимания заставляло смотреть своему хозяину в лицо, а уж то, что это хозяин, хозяин всех их, собранных на корабле, Ай-вар не сомневался. Он мог в любую минуту повернуть голову чуть левее, просто перевести взгляд — и они бы встретились глазами! Риск этот могла оправдать только та ненависть, которая медленной, сокрушающей все другие чувства волной накаты-вала изнутри.

"Это он!! Это всё он! Это всё лишь по его вине!.."- губы шептали беззвучно, а в глазах всплывала картинка недавнего прошлого, одна из тех, что не поддавались напряжению мысли, всё никак не хотели вспоминаться: раздираемый удилами рот коня, отсветы пламени в выкаченном глазе жеребца — и этот человек с мечом, насту-пающий с неотвратимостью смерти.

Это всё по вине этого чужеземца! Это он привёл свои корабли к нам! Это он со своими воинами напал на празднующих виэлов… Он теперь с победой возвращается домой, весь в дорогих одеждах, в золоте… А я… Я прикован цепью, как собака!.. Ну, улыбайся, улыбайся же!.. Ты, даже не замечающий нас… Посмотрим ещё, что бу-дет… Не думай, что тот поединок завершён, не расслабляйся раньше времени…

Пальцы стиснулись, будто они уже были на горле ненавистного врага, впились в весло так, что плотное его деревянное тело подалось под ногтями. Живи пока, жи-ви… Теперь раб определяет, сколько дней, а может, и часов тебе осталось.

С того, прошлого раза, у весла, внешне оставшегося целым, появилась трещина, и пальцы сами наткнулись на еле заметную линию. Тонкая длинная щепка отошла, но отломиться ей Айвар не позволил. Ещё рано! Потом её некуда будет спрятать, а чужак этот ещё появится. Не сегодня, так завтра. Непременно появится. И тогда берегись! Ты узнаешь, что и дерево может быть опасным оружием.

* * *

— Это никуда не годится! — Лидас выпрямился, брезгливо отводя руки, которые с мольбой и бесслёзными рыданиями пытался поймать варвар. Да, пустяковое ранение оказалось куда серьёзней. Наконечник стрелы засел в мякоти бедра, как раз над коленом. Жаль, Лил — корабельный врач — слишком поздно заметил, что раб хромает на ногу, а теперь… Теперь необходима операция, чистка раны, а она уже, вон, как воспалилась. Вырезать, обрабатывать — и ждать, как пойдёт выздоровление. Это точно четыре-пять дней. Кормить, поить, тратить продукты и время на товар, кото-рый вряд ли окупится. Да и раб-то сам не представляет особой ценности, немолодой и не очень сильный, а тут ещё и ранение…

— Господин… Господин… Я, что угодно, делать буду… Всё, что прикажете… — Варвар смотрел на Лидаса снизу вверх, подбираясь боком поближе к украшенным золотой пряжкой сандалиям, подволакивая повреждённую ногу с разорванной до колена штаниной шаровар. Он говорил что-то, торопливо, молитвенно, прижимая к грязной заросшей щеке схваченную руку, смешивая слова двух языков. Откуда он знает аэлийский?

Лидас молчал, с трудом сохраняя безучастность во взгляде и во всём лице. Великий Создатель, как же это трудно! Этот варвар по возрасту тебе в отцы годится, а воз-никшая ситуация заставляла его униженно вымаливать жизнь для себя у того, кто моложе его в два раза. Неприятно. Собаку, и ту жалко было б за борт выбрасывать, а тут человек, пускай и варвар.

— А может, попробовать? — предложил несмело Лил, будто чувствуя внутреннее колебание Лидаса. — Я бы мог взяться… Если позволите…

— Что тут? — Кэйдар появился совсем некстати. Одного его взгляда хватило, чтоб оценить обстановку. — Это из тех, кого ты отбирал сам, да?

Лидас в ответ лишь губы поджал, одним рывком освободил руку, убрал за спину. Кэйдар деловито и спокойно осмотрел рану, толчком ноги отодвинув варвара от себя. — Такого уже лечить бесполезно! Зря только время терять…

Варвар по тону его голоса догадался, кто здесь решает все судьбы, и опять загово-рил, но уже не глядя на Лидаса, для него теперь существовал один лишь Кэйдар с его спокойным деловым взглядом, с надменно замкнутым лицом:

— Господин… Хозяин… Не надо… Прошу вас, милости прошу… Я перевяжу поту-же — и она пройдёт. Она сама пройдёт! Только не надо… Не надо меня…

— Знаешь наш язык? — Кэйдар усмехнулся, но с заметным интересом. Варвар затряс головой, заулыбался, пытаясь встать на колени, подползти поближе.

— Мы торговали с вами раньше… Я даже был один раз в вашем каменном селении, господин… Двадцать лет назад…

— Хватит с тебя и одного раза!

— О! — раб выдохнул с отчаянием, теряя последнюю надежду, выкрикнул вдруг то, что, по его мнению, могло заинтересовать этих людей:

— Я сказать вам могу, господин! Тут дочь царя вместе с другими женщинами… Я видел её… Видел! Она в простой одежде — сразу и не скажешь… Но это Ирида на-ша… Я её, как вас, видел… Честное слово!.. Я покажу её вам, господин!.. А без меня вы её не узнаете… Не узнаете, да! А другие не скажут…

— А ты скажешь? — Кэйдар прищурился с недоверием, с усмешкой.

— Скажу! — Варвар часто-часто закивал головой, хватая Кэйдара за низ плаща, при-жимая его к лицу, к губам, но за руку, — как Лидаса — взять не решался.

— Пускай покажет! — разрешил Кэйдар, отворачиваясь, встретился с Лидасом глаза-ми. Тот спросил неожиданно:

— Зачем она тебе? Выкуп всё равно платить некому?

— Ты думаешь, дочь царя будет лучше смотреться прачкой в какой-нибудь ночлеж-ке? Прислуги из царевен у меня ещё не было… А ты бы не хотел сделать Айне такой подарок? Как думаешь, она бы оценила?

Лидас не нашёлся, что сказать. Кэйдар не скрывал своей насмешки. Ещё бы! Кому, как не ему, знать нрав своей сестрёнки! А Кэйдар рассмеялся весело, всем видом давая понять: это была просто шутка. Крикнул вдруг кому-то из слуг:

— Пускай её приведут ко мне! — а потом уже тише:- Я скоро управлюсь… Не хочешь, кстати, помочь мне с обходом?

Лидас повёл плечом, без особой радости выслушал предложение.

— Я вообще-то уже к себе возвращался… Рузал зачем-то хотел меня видеть.

— Ну, иди, раз так…

* * *

Всё своё недовольство судьбой, всё своё возмущение и отчаяние, весь свой про-тест, всю месть свою он вложил в одно чувство, чувство ненависти, той, которая требует немедленного выхода, иначе она сама начинает выжигать изнутри. Эта нена-висть предназначалась одному человеку, и вот он! — он появился снова. Свита его отстала, только голоса были слышны, и по суетливости матросов можно было по-нять, что капитан их где-то рядом.

Кэйдар улыбался довольно, испытывая радостное чувство приятного ожидания. Как бывает, когда пообещают дорогой подарок, но только-только намекнут о нём.

"Интересно, она хоть симпатичная? Была бы симпатичная, я б уже её точно заметил. А если не заметил, не обратил внимания, вывод напрашивается сам собой…"

Сигнальный флажок на самом верху мачты продолжал висеть вниз вот уже пятый день. На вёслах только третья часть пути пройдена, а при попутном ветре уже к четвёртому дню проходили как раз половину. Плохо! Потому и Манус беспокоится, и Рузал встревожен. Надо узнать у Лидаса, хватит ли корма для лошадей, для овец, за водой же так и так придётся подходить к берегу, возвращаться к устью Вайды…

Блуждающий взгляд Кэйдара скользил по влажным от пота спинам гребцов. Сви-стела дудка, надсмотрщик подгонял самого ленивого хлыстом. Скучная картина. И ещё это солнце. Жара немилосердная, как обычно в августе.

Ах, кстати, Манус же хотел показать мне… Там, в трюмах…

Крутанулся на месте, стремительно меняя направление, — доски под ногами засто-нали жалобно. "Ждёт, наверное…"

Резкое движение заметил боковым зрением, и всё равно не успел ничего сообра-зить: кто-то толкнулся в ноги, грубо, неожиданно. Теряя равновесие, Кэйдар почув-ствовал резкую боль в правом боку, там, где сходились завязки панциря, и не сдер-жал короткого сдавленного вскрика. Растерялся окончательно и даже пропустил один удар в лицо. Перед глазами всё поплыло, только выкрики ещё можно было различить, вопль надсмотрщика, и резкий свист плётки, рассекающей воздух. Кэйдар при этом звуке зажмурился, будто удар хлыста мог предназначаться ему.

— …Да держите же, держите его крепче!

Кто-то помогал Кэйдару подняться, почтительно и осторожно придерживая под руку. Сбежались все, кто был поблизости: надсмотрщики, матросы, прислуга, и Манус был тут же, и врач Лил. Тот сразу же спросил встревоженно:

— С вами всё нормально, господин?

Кэйдар не ответил, он уже смотрел в другую сторону. Два дюжих молодца из над-смотрщиков держали одного из гребцов за грубо вывернутые назад руки, и один из них, негромко ругаясь, наддавал рабу кулаком под рёбра.

— Кто такой? — Кэйдар поморщился, еле справляясь с болью, подошёл ближе. Раба рывком выпрямили, цепкая рука надсмотрщика, впившаяся в длинные волосы, с силой запрокинула голову.

— Ты?! — Кэйдар невольно удивился. Ещё бы! Никто до этого случая не уходил от его удара. Правда, и сейчас промашки не было. След — вот он, след от удара мечом, уже даже успел порядком затянуться.

Раб повёл головой, дёрнулся в попытке освободиться, и при этом продолжал смот-реть Кэйдару прямо в глаза, без страха, как на равного себе, которого он имел право ненавидеть.

"Жалкое животное! Да какое он право имеет вообще?! Даже прикасаться ко мне… Даже смотреть в мою сторону…"

Кэйдар не удержался, ударил в это запрокинутое лицо, сдирая о зубы кожу на костяшках пальцев и даже не чувствуя этой боли.

Раб! Тупое животное! Варвар! К сыну Воплощённого Отца-Создателя! Руку на него поднял? Смерти свободнорождённому пожелал?!

— Он из пленных, господин, — Манус вмешался. — Это я приказал взять его гребцом. Вместо умершего…

— Я знаю! Я знаю, кто это.

Кэйдар отвернулся. Одного удара хватило ему, чтоб вернуть себе прежнее спокой-ствие и ясность мыслей. А сейчас же нужно наказать раба-преступника, не личного врага-противника, уцелевшего в поединке, а раба, поднявшего руку на свободнорож-дённого, на своего господина.

— Бичуйте его! И если будет ещё жив, оставьте на солнце, другим в назидание!

И пошёл за Манусом, спрашивая на ходу:

— Откуда он мог взять оружие?

— Это не оружие, господин. — Капитан протянул тонкую, очень острую щепку с белым свежим сколом. Самый острый край её на добрых три пальца был вымазан в уже припёкшейся крови:- Вам не мешало бы показаться Лилу…

— Это пустяк! Царапина — не больше! — А Кэйдар уже отвернулся, не слушал капита-на. С раба к тому моменту сняли цепь, подволокли к перекладине, на которой обыч-но свежевали овец для кухни, каждое запястье отдельно притянули верёвкой так высоко, что варвар еле касался босыми ногами дощатого настила палубы. Первым же ударом его бросило вперёд, но раб устоял, удержался, только голову запрокинул вверх, хватая ртом воздух.

Кэйдар удивился вдруг самому себе, что с интересом смотрит на экзекуцию, но весь интерес сводился к одному: закричит — не закричит. Все кричат, рано или позд-но. Бич серьёзней любого хлыста. Им только бить надо умеючи, чтоб надольше хватило.

Он шёл с Манусом дальше, к трюмам, где держали пленных, и всё ещё продолжал прислушиваться в ожидании крика, вопля, мольбы о пощаде. Но ничего этого не было, только бичи свистели: один — другой, один — другой.

А потом Кэйдар отвлёкся, забыл про это.

* * *

Бок под панцирем ныл нестерпимо, и эта боль раздражала, отвлекала от дела. И всё же Кэйдар сделал всё до конца. Обошёл корабль, проверяя, как размещены в трюмах пленные. Мужчин и женщин держали отдельно. Женщины в свободных грубых платьях, безучастные и равнодушные ко всему. Не на что смотреть. Хотя есть среди них и довольно молодые… Нечесаные, спутанные волосы, вороватые движения, взгляды исподлобья. Варварская кровь. Все они больше похожи на животных, чем на людей. "И она такая же, должно быть…" Кстати, её ведь уже привели, наверное.

Кэйдар заторопился к себе, в свой шатёр, под его спасительную прохладу. День и вправду обещает быть жарким до ночи, хотя и осень скоро. Ещё до обеда далеко, а уже такая духота.

Предусмотрительный Шира оставил на столе кувшин с разбавленным вином и блюдо с апельсинами, их сок хорошо утоляет любую жажду. Кэйдар прошёл к столу, неслышно ступая по мягкому ковру. Царевна уже была здесь, сидела на полу, неда-леко от входа, как и положено всем слугам. Склонившаяся голова, опущенные плечи, сложенные на коленях загорелые руки, открытые до локтей.

Кэйдар рассматривал её, стоя боком, пока разводил себе попить: налил бокал из кувшина, выдавил туда же сок одного апельсина и, только отпив несколько глотков, повернулся к ней лицом. Ещё с минуту разглядывал её оценивающе, с интересом. Распущенные, очень светлые волосы закрывали ей лицо, но Кэйдар чувствовал ко-жей её взгляд, настороженный и любопытствующий одновременно. "Отец Вседер-житель! — воскликнул Кэйдар про себя с невольной улыбкой. — Уж не я ли должен тебя сейчас ТАК разглядывать!"

— Ты и есть Ирида, дочь вождя? — он усмехнулся, пытаясь за резким голосом и бес-церемонным вопросом скрыть своё удивление.

— Убитого вами вождя, — поправила она его, и в её голосе зазвенела ответная усмеш-ка, злая, горькая усмешка, даже не усмешка — упрёк. Медленно подняла голову, глядя прямо в глаза. Она — рабыня?! Кэйдар не одёрнул её, только бровью повёл, как будто говорил про себя: "Интересно-интересно!"

А рабыня хороша. Чтоб понять это, хватило одного взгляда, но это был взгляд опытного любовника. Красивая даже. Конечно, красота эта не та, не привычная глазу: светлые волосы, смуглая от загара кожа, глаза не тёмные, — незнакомые! — ярко-синие, и высокие идеальной формы брови. И молодая, лет восемнадцать ей, не больше…

— Мне сказали, ты была единственной дочерью…

— Да, если б мой отец был жив… Или хотя бы Илан… Меня бы здесь точно не было! — девушка перебила его, — его, будущего Наследника! — повела головой, ото-двигая тяжёлые пряди, падающие со лба на глаза. — Они б не пожалели денег… За любую, названную вами цену… — голос её сорвался, потерял звучание, и рабыня отвернулась, отвела взгляд.

— А Илан… Это твой муж, да?

— Это мой брат!

— О, не знал. Если б и он остался жив, я бы и его принял подобающим образом…

Кэйдар рассмеялся над своими же словами, сквозь смех чувствуя, что нательный паттий присох к ране, и каждое движение вызывает неприятное ощущение. Боль напомнила об усталости. Захотелось скинуть с себя всё и в первую очередь этот тяжёлый панцирь, принять ванну, сделать массаж, хоть как-то расслабиться. А дев-чонка эта немного не кстати…

Отставив бокал, Кэйдар принялся сам развязывать ремешки панциря. Проклятый варвар! Как он смел руку поднять? Да ещё так точно, щепка прошла как раз между латами. Несерьёзно, но болезненно. Боль эта раздражала, а раздражение требовало выхода, и он заговорил сквозь плотно стиснутые зубы:

— Ты, я вижу, не до конца понимаешь своё нынешнее положение. Ты теперь не царевна. И твоего народа больше нет. Что стало с твоим братом, я не знаю, а, вот, отца твоего я убил сам в честном поединке. Вот этими вот руками! И поэтому всё, что тебе когда-то принадлежало или могло принадлежать, теперь моё. Даже жизнь твоя — это моя собственность. Понимаешь?

Конечно, она понимала, в лице сменилась мгновенно, вскочила на ноги, плавно качнувшись назад, вскинув руки, бесстрашно шагнула ему навстречу, сверкая глаза-ми:

— Конечно, я же не мужчина, я не могу…

— Вот именно, ты женщина! — Кэйдар перебил её, встречая ярость и гнев виэлийки спокойной улыбкой. — И ты даже не представляешь, как тебе повезло, ты теперь моя женщина. А с ними я обычно не разговариваю. У меня для них другой язык… — Он схватил рабыню за руки чуть ниже локтей, рывком притянул к себе. Но девчонка быстро сообразила, Кэйдар успел коснуться губами лишь её щеки, нежной, чуть прохладной кожи. От этого прикосновения, от волос, пахнувших разогретым солн-цем и степными травами, появилось настоящее желание, а не только попытка пока-зать свою власть.

Она сопротивлялась молча, смотрела с ненавистью, со злостью, и почти освободи-ла одну руку, и так больше и не дала поцеловать себя. Простая, шуточная возня, которую иногда так любил Кэйдар, на этот раз увлекла его по-настоящему. Невоз-можность легко взять то, что принадлежало ему на правах победителя и господина, заставила быть более грубым, чем он позволял себе обычно.

Два шага в поисках опоры, и вот она, стена, дощатая надпалубная надстройка, завешанная расшитым гобеленом. Прижатая спиной, притиснутая рабыня впервые застонала, хрипло, с болью. В последней отчаянной попытке освободиться вырвала одну руку, чуть не вцепилась, как кошка, ногтями в лицо. Кэйдар перехватил эту руку, больно стискивая оба запястья в своих пальцах. Прижал обе её руки к стене, высоко поднимая над головой. Ответом ему был не стон боли, а что-то на виэлий-ском, похожее на ругательство.

Она не давалась для поцелуя до тех пор, пока он не поймал её за волосы, а потом уже за подбородок. Неопытные сухие губы, казалось, тоже пахли солнцем и полы-нью. Горячая, дикая, с ненавидящим взглядом, она не давала остановиться.

Рука с лица, вниз по горлу, переместилась ниже, до ворота длинного свободного платья из грубой ткани. Громкий треск, но под платьем оказалось ещё что-то, ещё какая-то рубашка из тончайшего дорогого полотна. "Спрятаться хотела среди про-стых!" Ещё один рывок от ворота и вниз. Панцирь и пояс с кинжалом мешали, не давали ощутить всю теплоту открытого, не защищённого одеждой тела.

Не обращая внимания на отчаянное сопротивление, коленом раздвинул её ноги, подсунул руку под колено, рывком поднял её всю вверх по стене, повыше. При пер-вом же толчке поймал её взгляд, улыбнулся в ответ на отвращение, боль, ненависть.

Они так и смотрели друг другу в глаза: Кэйдар — победно, каждым своим движени-ем доказывая, утверждая с таким трудом завоёванное право и власть; рабыня — с чуть откинутой назад головы — с ненавистью, с презрением, с отвращением. Он отпустил её руки, безвольно упавшие вниз, вдоль тела, всё равно она больше не сопротивля-лась, даже последний поцелуй приняла покорно, не отстраняясь. Может, поэтому Кэйдар и не сразу почувствовал опасность, перехватил её руку с кинжалом в послед-нюю секунду. Сталь панциря приняла весь удар, направленный в печень, и этот звон вернул в действительность.

Ярость в ответ на коварство была сильной, но короткой. Пощёчина и вывернутые пальцы поставили всё по местам.

— Дрянь! Думаешь, ты первая сегодня?..

Закрыв лицо руками, виэлийка медленно сползла по стенке на пол, затряслась в беззвучных рыданиях.

Дурочка. Глупая девчонка. Сама во всём виновата. Не надо было дёргаться…

Кэйдар дрожащими руками плеснул вина в бокал, выпил залпом, одним глотком. Нет, это было какое-то помутнение рассудка. Не иначе…

Он всегда был заботлив со своими рабынями. Шесть официальных наложниц, десятки случайных единичных связей. Конечно, частенько приходилось быть на-стойчивым, особенно когда в первый раз, но сейчас…

Ничего, будет, зато, знать своё место, своё настоящее предназначение, свою глав-ную обязанность: плодить потомство для мужчины-господина.

— Шира! — крикнул раба-слугу, краем глаза видя, как вздрогнула рабыня всем телом в испуге, завозилась, стыдливо запахивая платье на груди. В его сторону не смотрела намеренно, пыталась игнорировать. Уже поздно, милая.

Виэлийка оказалась вообще без всякого опыта, но не это привлекло Кэйдара, и даже не красота лица, нет. Красивых рабынь у него и дома полным полно, и рабыню-девственницу всегда можно купить — дело не в этом. Но ни одна из женщин, с кото-рыми приходилось иметь до этого случая дело, не сопротивлялась так отчаянно, так яростно, до самого конца. Это привносило в привычный набор чувств, сопровож-дающих любую близость, что-то новое, что-то необычное, какую-то острую пикант-ность, опасность даже, стоит только кинжал тот вспомнить.

Интересно, а если именно она родит тебе сына? Каким он будет от такой матери? Кэйдар мечтательно прикрыл глаза. Мысль о наследнике, достойном своего отца, давно уже приобрела навязчивую идею. Да, он будет сильным, смелым, отважным, способным идти до конца, как его мать!

Кэйдар аж рассмеялся, вскидывая голову, и только боль отрезвила его.

Он продолжал мечтательно улыбаться, а Шира суетился вокруг, помогая снимать панцирь.

— Он сегодня спас меня дважды. А я не хотел ещё надевать его… Спасибо, Шира, ты надоумил!

Старый слуга обрадовано оскалился, показывая дырку вместо одного переднего зуба, заморгал блёклыми, выцветшими глазами.

Присохшую ткань паттия Кэйдар отодрал сам, изогнувшись, смотрел через плечо, но никак не мог ничего увидеть, лишь боль чувствовал, и как кровь из потревожен-ной раны, вытекая, защекотала кожу. "Надо будет всё-таки сказать Лилу. Пусть уж посмотрит…"

* * *

Перейдя по переброшенной доске, Лидас медленно огляделся. Всё, как обычно, ничто не изменилось. Собственно, а каких перемен ты ждал? Покушение на сына верховного Правителя, неудавшееся покушение, — это ещё не значит, что тебя долж-ны были встретить стенаниями и плачем.

И всё-таки кое-какая перемена была по сравнению с утром: в нависающем полу-мраке угасшего дня силуэт человека, привязанного за поднятые вверх руки, казался чёрным. Не в силах побороть любопытство, Лидас медленно приблизился. Интерес-но, за что его ТАК?

Иссечённое, избитое тело держалось только за истёртые верёвками запястья. Живо-го места нет. Лидас ещё не встречался с таким жестоким обращением по отношению к рабу. Раб — это собственность, за которую плачены немалые деньги. Раб — это всё-таки человек, многое ему можно объяснить при помощи языка, при помощи слова. А тут же…

Не удержался, приподнял за подбородок тяжёлую свесившуюся голову, заглянул в лицо. Искусанные до крови, растрескавшиеся губы, в уголке, несмотря на вечер, ещё ползала маленькая муха. Лидас согнал её скорее неосознанно, чем в мыслях о заботе. Совсем ещё молодой, по-юношески симпатичный.

— Живой он ещё, господин Лидас? — Надсмотрщик, разносивший воду гребцам, повернулся к Лидасу.

— Живой. — Слабое биение крови под пальцами еле улавливалось, и при звуке голоса очень тихо, почти незаметно, дрогнули ресницы, длинные, тени от них лежали в углублениях глазниц.

— Живучий, однако, собака. — Надсмотрщик остановился рядом. — Ни звука, пока секли… Ми́ский, так тот вообще рассвирепел… Ты у меня, говорит, плакать бу-дешь… Я тебя, говорит, кричать заставлю… Бесполезно! И ведь весь день без воды, на солнце… Упрямый, гадёныш…

— За что его?

— Так это ж он на господина нашего, на будущего Наследника…

— Он? — протянул Лидас удивлённо.

— Да. Сегодня утром… Накинулся. Ещё бы чуть-чуть, цепь была б чуть подлин-нее… Да ещё заметили вовремя… И я рядом был, господин… Вот нам и приказали. Господин Кэйдар приказал: бичевать и оставить, пока не сомлеет. Думал, одного дня ему хватит… Ан, нет! Живучий!.. Ну, уже всё равно не очухается… Мы ему хорошо всыпали… Я своё дело знаю!

— Молодец! — отходя, Лидас потрепал надсмотрщика по плечу. — Молодец!

Пока шёл к шатру Кэйдара, всё думал, так задумался, что ничего не видел вокруг, натолкнулся даже на одного из матросов. Тот отскочил, извиняясь, но Лидас на него и внимания не обратил.

Кэйдар прав: посягнувший на жизнь свободнорождённого должен быть казнён. Прав, как всегда, и, как всегда, жесток не в меру. Хватило бы одного удара мечом или кинжалом. Нет! Его потому и боятся все, знают, на что он способен.

Хотя, один всё же не испугался. Раб, — а не испугался! Руку поднял на возможного Наследника. За такое казнь, без всякого сомнения… И всё-таки… Что-то тут не так. Что-то тут неправильное… Смелые должны жить, а не трусы! А если этот смелый — раб, что тогда? Ой, как это сложно всё! Как сложно! За одну минуту не решить…

— Ты! — Кэйдар глянул через плечо. — В такое время?

— А что? Солнце вот только село… — Лидас остановился у порога, скрестив на груди руки, смотрел на Кэйдара. Тот, раздетый по пояс, с поднятыми над головой руками, улыбался довольной беспечной улыбкой.

— Видишь! — Дёрнул подбородком в сторону Лила, который, наклонившись, целеб-ной мазью обрабатывал рану на правом боку. — Из боя вышел, из поединка с самим царём — ни царапинки! А тут же! На собственном корабле, среди своих людей, собст-венный раб… И, знаешь, чем? Щепкой от весла! Вот уж никогда бы не подумал… Сам виноват, конечно… Расслабился, слишком поздно заметил… Да ты проходи, садись… Поужинаем вместе… Я, так, сегодня даже не обедал, есть хочу, как кресть-янин. А ты? Ты, как? Что-то серьёзный такой? Случилось что?

— Случилось! — Лидас вздохнул. Он смотрел на Кэйдара без зависти. Тот был моложе его всего на два года. Сложение просто идеальное, ни капли лишнего жира. Мускулы под кожей перекатываются при каждом движении, как у горного барса. Такой же стройный, гибкий, и такие же сильные движения. Кэйдар — хороший воин, это все знают. И всё равно Лидас не завидовал его славе. Он слишком хорошо знал, на что способен сам. А мечта сойтись с Кэйдаром в поединке — просто, померяться силами: кто — кого! — оставалась пока мечтой.

— Завтра с утра придётся отправлять лодку искать воду. Кони без воды совсем оста-лись, и другая скотина. На утро только и есть…

— А с кормом как? Сена-то хватит?

— Не знаю. Если так и будем на вёслах идти, то вряд ли. И так уже порядком уреза-ли. Ячмень — две меры в день, сено — полтюка на голову.

— Овец надо резать! Съедать их, пока они нас не съели…

— Режем! Но не рабам же мясо давать…

— Ну, это ясное дело! — Кэйдар рассмеялся. — Ты мне, главное, воинов моих корми получше, а рабов потом пусть хозяева откармливают. А насчёт воды это хорошо, что предупредил. С утра и отправим на разведку…

Это ещё полдня потеряем, пока заправимся. А может, и больше…

Лил закончил перевязку, отошёл в сторону. Кэйдар сам справился с застёжками лёгкого паттия, хоть и видно было, что каждое движение причиняет ему боль. Он продолжал довольно улыбаться, таким Лидас его уже давным-давно не видел. С тех пор, пожалуй, как Правитель дал "добро" на организацию этого похода.

— Ну, остаёшься на ужин? Я, вон, даже Лила пригласил. Вы ведь согласны, правда же? — Врач, собирая все свои инструменты и бинты, укладывая баночки с мазями, немного растерянно и испуганно улыбнулся. Улыбка на его узком костистом лице вообще была редкой гостьей.

— Нет! Я ещё одно дело не уладил. — Лидас поднялся с широкого удобного кресла, явно намереваясь уходить.

— И какое же? Разве мы не всё обсудили?

— Кэйдар, отдай его мне! — потребовал резко, с вызовом, как никогда ещё не обра-щался к брату жены.

— Кого? — тот удивлённо вскинул брови, не понял, о ком речь.

— Раба того. Гребца…

— Он что, ещё живой? — Кэйдар поморщился с разочарованием. Лидас кивнул в от-вет. — Зачем тебе? Я приказал его казнить. Он убить меня хотел… Таких щадить нель-зя ни в коем случае. И вообще… Какой в этом смысл? Да и не отменяю я свои приказы обычно…

— Я хочу его… Для себя лично…

— О! — Кэйдар рассмеялся. — Если б ты взял себе одну из женщин, я б ещё понял… Но этот варвар?

— Нет! Ты неправильно понял. Ну, вообще-то, я же имею право взять себе что-нибудь из общей добычи, — Лидас говорил, глядя Кэйдару в глаза, будто со стороны себя слыша, и сам поражался своему упрямству. Никогда с ним такого не было. Это и Кэйдар почувствовал. Может, поэтому и уступил так легко, не допытываясь боль-ше.

— Да забирай, конечно! Я видел — это падаль уже. Еда для мух! Всё равно подохнет. Если уже не подох…

— Ну, тогда ладно, пойду я, — Лидас заторопился. — Лил, зайдёте ещё ко мне сегодня перед сном, хорошо?

Врач кивнул, а Кэйдар недовольно скривился. "Меня и раба этого — одному врачу лечить?! Ну, это уже слишком!" Но вслух ничего не сказал, промолчал.

* * *

Если б Хатха осталась живой, она бы пожалела. А так… Ни с кем другим Ирида не решилась поделиться своим горем. Да и сами они всё прекрасно понимали.

Выплакалась украдкой, плакала до тех пор, пока не устала. А тело всё ещё помнило его грубые сильные руки, и следы от них появились на запястьях, и болели губы, которые он целовал силой.

Грубое животное! Разве такого можно назвать человеком? В конце концов, перед ним не скотница, а дочь царя, как он сам сказал "царевна".

Хотя какое это теперь имеет значение? Рабыня ты! Такая же, как и все другие. Вон, как Тина со своей годовалой дочкой. Баюкает её, бережёт, свой хлеб ей в воде разма-чивает, а на рынке продадут по разным хозяевам, и не увидит больше свою Лидну. И Симса… Её трёхмесячного ребёнка ещё на берегу бросили с одним объяснением: "Всё равно не доживёт!" Всё равно им, что она уже пятый день в себя прийти не может. Не ест, ни с кем не разговаривает, не чувствует ничего.

Что им всем твоё горе? Ещё неизвестно, как судьба у каждой сложится.

Может, он ещё и отвяжется, этот аэл? Он уже получил всё, что хотел. Чего с меня взять ещё?

Нет, аэл не отвязался. Утром от него пришёл слуга, проводил под понимающие взгляды других женщин. "Ещё хоть пальцем прикоснется, руки на себя наложу! Чем жить так, лучше вообще никак!" Шла и думала, даже по сторонам не глядя. Остано-вилась у порога, поплотнее прихватив разорванное до самого низа платье: подол его расходился при каждом шаге, и ноги оказывались непростительно открытыми.

Аэл ещё только завтракал, сидел за столом к ней лицом, и при появлении Ириды медленно поднял голову, улыбнулся с таким доброжелательным видом, что невоз-можно было внутренне не вздрогнуть. Нет, человек он симпатичный, красивый даже, но опасный, какой-то до жестокого опасный. Так и ждёшь от него подвоха, неприят-ностей. Не всё решает красота лица, и этот аэл — прямое тому подтверждение.

— Мне сказали, что в тот день справляли твою свадьбу. Что же твой муж? Ты не знаешь, что с ним стало?

— Он погиб. Как и все другие… — Ирида смотрела на него, смотрела прямо в глаза, и его насмешка, постоянная насмешка раздражала, невольно вынуждала быть резкой, не такой, как до́лжно в её положении.

— Как видно, до брачной ночи дело не дошло, — усмехнулся. — Не показалась ты мне похожей на замужнюю женщину. Отсутствие опыта…

— Какое вам дело? Я не хочу об этом… — Ирида выдержала его холодный оцени-вающий взгляд, полный хорошо скрываемой злости. Аэл повёл бровью: "Вот ты, значит, как!", — допил вино в бокале. Каждое движение спокойное, а всё равно ждёшь: вот встанет сейчас — да как ударит. И будет прав! Вспомни, как сама частенько сер-дилась на Хатху за её нерасторопность, била по рукам молоденькую Улу, когда та, расчесывая волосы, была не аккуратна. Теперь их обеих нет, а сама ты во власти этого вот человека. Захочет — прикажет высечь, может сам ударить по лицу, как вчера… Ну и пускай! Он ждёт покорности, привычного послушания? Для этого нужно родиться рабыней, а я дочь царя, не абы кто! Попробуй сейчас заставить меня вести себя, как тебе этого хочется!

— Для варварского народа ты неплохо знаешь наш язык, — заметил он, срезая ножом кожуру с яблока. Ирида смотрела, не отрываясь, на эту скручивающуюся змейку и понимала лишь одно: хочется есть. И больше ничего! Чего ему надо? Зачем мучает? Пусть сразу говорит!

— Моя кормилица была из аэлов.

— Ну, что ж, по крайней мере, не придётся тратить на это время, — Аэл с ухмылкой повёл плечами. Он продолжал сидеть, а Ирида стояла в трёх шагах от него. Аромат отваренного с пряными травами мяса дразнил, приковывал взгляд, большого труда стоило не смотреть постоянно на это блюдо.

Да, с нашей едой не сравнить, только хлеб и вода. Да и хлеб-то какой! У отца и слуги лучше ели.

— Пока, до прибытия, ты будешь жить здесь, со мной, — их взгляды снова встрети-лись, и на этот раз не выдержала Ирида. Возмущению её не было предела. Да как он может? Как он смеет вообще? Такое — предлагать?! Нет, не предлагать — приказы-вать! Распорядился, — наложницей своей, проституткой… — Тебе подберут нормаль-ную одежду. Примешь ванну… Я уже отдал соответствующие распоряжения…

— Мне ничего не надо. Да и не хочу я вовсе…

— Я не спрашиваю, чего ты́ хочешь. Я приказал, значит, так и будет. — Он стреми-тельно поднялся, и Ирида невольно отшатнулась. Ударит? Видела его глаза очень близко, незнакомые, тёмные, почти чёрные, с опасной чужой глубиной. Это холод-ные глаза человека, который и вправду способен ударить женщину. Это глаза чело-века, убившего твоего отца, твоего брата и мужа, того, кто сломал твою жизнь одним ударом. — Тех, кто меня не слушается, я наказываю хлыстом. Ты хочешь, чтоб тебя высекли? Мне только слово стоит сказать. Могу отдать тебя матросам или своим воинам. Ты этого хочешь?

Ирида опустила голову, чувствуя, как краснеет её лицо от возмущения, от постоян-ного унижения, какому подвергает её этот человек. Каждым своим словом он насме-хается, унижает, лишает воли.

— Мне хотелось бы остаться со своими… — Слабый протест, глупый в её положении.

— Ты хотела сказать, с моими рабами? В трюме? Среди грязи и вони, с дрянной пищей и плохим обхождением? Любая женщина моей Империи мечтает о твоей судьбе. Стать матерью Наследнику! — Ирида аж поперхнулась при этих словах, взгля-нула на него с немым ужасом.

— Я не…

— Я подарю тебе всё, что захочешь, взамен за сына… Даже свободу. Хочешь быть свободной?

— У меня всё равно нет больше дома. Мне некуда возвращаться. Кому я буду нужна после…

— О-о! — он рассмеялся, чуть откинув голову, показывая белые ровные зубы. И этот смех разозлил Ириду. Тебе смешно, значит? Весело? Убили всех, кого не смогли взять с собой, на корабли. Младенцев, стариков, раненых. Сожгли всё до последней жердинки… А теперь смеёшься?! Ты же сам, наверняка, распоряжался своими вои-нами. Будь же ты проклят! Сам — и дети твои. Да, и дети!

— Я лучше мыть полы буду. Стирать самую грязную одежду, чем ещё хоть раз… — заговорила громко, с возмущением, вздёрнув подбородок. Он схватил её за руку, рывком притянул к себе:

— И это вот этими-то ручками? — Опять издевательская усмешка.

Ирида попыталась освободиться, придерживая разорванное платье одной только рукой.

— Пусти!

Это неожиданное обращение на "ты" удивило аэла. Он оттолкнул её, отшвырнул на ложе.

— А вот так говорить со мной я бы не советовал.

Ирида упала спиной на мягкое покрывало, но подняться не успела. Два стреми-тельных шага, и он придавил её за руки к кровати, наклонился, заглядывая в глаза, улыбаясь уголками губ.

— Видишь, я сегодня без кинжала…

— Не надо… Пожалуйста… — сам язык против воли просил о милости. Аж голос упал до шёпота.

— Не бойся, тебе понравится. Я буду сегодня особенно нежен. — Подался вперёд коснуться губами — Ирида сморщилась от отвращения, отвернулась, зажмуриваясь. Но аэл вдруг выпрямился, убирая руки, с торопливой нежностью провёл пальцами по щеке. — Ну? Что там?

Этот вопрос предназначался кому-то третьему. Закрываясь руками, Ирида припод-нялась, отодвинулась в сторону, подальше от аэла.

— Господин Кэйдар, там лодка подошла. Вы же хотели, чтоб вас предупредили, как только они вернутся… — Слуга сам понимал, что появился не вовремя, стоял, низко опустив голову и плечи, виноватый лишь в том, что, выполняя приказ, отвлёк хозяи-на от его личного дела.

— Он бы мог сделать всё и сам, — чуть слышно проворчал аэл, поправляя пояс, при-глаживая волосы. Вышел из шатра, в сторону Ириды даже не взглянув.

"Святая Мать-Создательница! Не оставила в милости своей…"

* * *

— У нас ещё один из тяжелораненых помер, — сообщил Лил, переводя усталые глаза на Лидаса. — И двум другим операция нужна. Один я в таких условиях не справ-люсь… Ещё дня три плыть — не иначе, а им столько не продержаться.

— У вас же был помощник, или ученик. Я помню, — Лидас, стиснув подлокотники кресла, чуть подался вперёд, заглядывая собеседнику в глаза.

— Он погиб, — ответил Лил и, отпивая из бокала, опустил взгляд. — Толковый был парень. Но полез, куда не следует… Придётся подыскивать нового ученика…

Лидас покачал головой с пониманием. Невезучий человек, этот Лил. За пять лет их знакомства он постоянно получает от Создателя одни лишь неприятности. Сейчас, вот, лишился ученика, второго уже за эти пять лет. В прошлый поход его ранили самого. Чудом жив остался! Это что! Рассказывают, десять лет назад, когда по Им-перии катился мор, он лишился жены и троих детей, вымолил у Творца последнего младшего сына, дав обет при этом: помогать всякому бесплатно, даже рабу.

Сын его, правда, вот уже два года как погиб в походе против вайдаров, а Лил всё равно верен своей клятве.

— А как, кстати, тот варвар? — впервые за два дня вспомнил про гребца и не удержал-ся с вопросом.

— Живой пока. Держится. И откуда столько силы берёт? — Лил покачал головой. Было в этом движении невольное уважение. — А что? Организм молодой, возможно, выносливость от рождения. Среди варваров такое бывает. — Потянулся долить вина в бокал. — Первое время бредил сильно… Да язык какой-то незнакомый, не виэлий-ский… А теперь молчит, вообще ни слова. Онемел, как будто… Смотрит в потолок, без всякой мысли… Такое бывает иногда после тяжёлого ранения или сильного испуга. Лечить бесполезно, пока само не пройдёт. Есть не ест ничего, пьёт, только когда сам дам… странный немного… И, кажется мне, с головой у него немного того… — Лил не сдержал короткого смешка, поводя указательным и средним пальца-ми у левого виска. — Тихий сдвиг. Но оно и понятно, после бичевания обычно не выживают… А зачем он тебе, собственно? — Посмотрел на Лидаса в упор, тот даже смутился немного.

— Да никуда, вообще-то. Просто жалко стало — и всё! Смелый он… А может, тело-хранителем его своим сделаю… У меня был такой раньше, в детстве. Верный, как собака.

— А этот, думаешь, таким же будет?

— А куда он денется? Я же его спас…

Лил опять рассмеялся, покачал головой, будто сказать хотел: "Ну-ну, посмотрим ещё!.."

* * *

Когда стемнело окончательно, ясно стало всем: это последняя ночь в море. Отсюда, с борта корабля, можно было разглядеть яркую точку: каракасский маяк. Он помогал мореходам на пути к дому, он обещал скорую встречу с родными и близкими. Радо-вались все аэлы: и моряки, и простые воины, и даже Кэйдар был рад, хотя никто его особо-то и не ждал. На Лидаса так вообще смотреть нельзя было без улыбки. Он нетерпеливо прохаживался вдоль борта, почти не отрываясь, смотрел на белую не-мигающую звёздочку у самого горизонта.

Там была его Айна. Насмешливая, острая на язычок красавица. Горячая в прояв-лении всех своих чувств: от страсти любовной до ненависти. С такой не соскучишь-ся. А к некоторым её шуткам вообще привыкнуть невозможно. Но она стоит потра-ченных сил, издёрганных нервов и проглоченных всухую невыплаканных слёз.

Интересно, а сама она хоть немного скучает?

— Эй, Лидас! — окрикнул Кэйдар, отвлекая от глубоких сокровенных мыслей. — Ты приготовил своей жёнушке подарок? Или, вон, этот будет твоим подарком? — Он дёрнул головой, указывая куда-то в сторону, и Лидас перевёл взгляд. Своего раба-гребца узнал сразу, хоть тот и кутался в старый плащ Лила, стоял в стороне от всех, в тени шатра, даже свет от светильника рассеивался в полуметре от его жалкой, осу-нувшейся и болезненной фигуры.

Лидас поморщился недовольно, сразу не сообразил, как ответить Кэйдару, но про себя почему-то подумал: "Только сегодня утром поднялся — и уже здесь!"

— Ты ещё не передумал? — Кэйдар подошёл ближе.

— Не понял, ты о чём? — Радостное настроение моментально куда-то делось. И поче-му он так любит задавать издевательские вопросы?

— Сейчас ещё есть возможность избавиться от этого… — Кэйдар небрежно дёрнул плечом. — Выбросить за борт — не доберётся! Да он и плавать-то, наверно, не умеет! — Рассмеялся весело. Да, и он рад возвращению домой.

— Да я вообще-то о таком не думал, — Лидас улыбнулся против силы. Постоянные насмешки Кэйдара вынуждали быть всегда серьёзным, и всё равно, меткого, но силь-ного ответа не находилось. Лишь после, через время, начинаешь, как обычно, пони-мать, что и как надо было сказать. — Наоборот. Он на поправку идёт. Какое тут то-пить? Пускай уж… — замолчал, сам чувствуя, что слова его, как оправдания нашко-дившего мальчишки.

— И зачем тебе это, а? — Кэйдар чуть сощурил глаза, склонил голову набок. Весь вид его теперь располагал к честности и доверию — прямая противоположность себе прежнему минуту назад. — Неужели жалко стало? Пожалел — варвара? Раба? Он сво-боднорождённого жизни лишить хотел…

Лидас ответил не сразу, задумался, оказалось, прошлое вспоминал:

— У вас не принято так, я знаю. А у нас, у иданов, на восьмой год со дня рождения делают подарок: хорошего воина из пленных врагов…

— Разве хороший воин может попасть в плен? — Кэйдар перебил, изумлённо вскиды-вая брови. В этом вопросе звучало лишь удивление — не насмешка, поэтому Лидас не замолчал, продолжил дальше:- У меня был Ви́лат. Варвар из горных вилатов. Сейчас этого племени уже нет, всех их выбили вайдары. Но тогда… Он хорошим охотником был. Мы с ним вместе столько троп прошли…

— И твой отец не боялся отпускать тебя с рабом? А если б он?..

— Нет! Ты что?! — Лидас оживился. Вообще-то он всегда был сдержан в проявлении эмоций, но в эту минуту изменился до неузнаваемости. — Он же меня тогда, — пом-нишь, я про кабана рассказывал? — на руках через перевал тащил…

Нет, он, Вилат, преданным был… Почти, как друг… Ты не знал его просто… А по следу как шёл! А стрелял из лука!.. Он ведь и молодой совсем был тогда… Моложе меня сейчас…

— А почему был? Теперь-то он где?

Лидас поджал губы, глаза тёмные, ничего в них, кроме тоски, и свет фонаря в зрач-ках дробится на осколки. Опять серьёзный стал, сжатый, ни одной мысли на лице не прочитаешь.

— Казнили его за попытку к бегству… Отец приказал…

— Ну вот, — Кэйдар изумлённо выдохнул. — Я всегда говорил: рабы, как волки, как ни прикармливай, как ни заботься, а при случае всё равно сбежать попробует.

Лидас на эти слова никак не отозвался, смотрел куда-то левее, но не на маяк, смот-рел так, будто ничего перед собой не видел, таким напряжённо-серьёзным был его взгляд.

— Так ты думаешь этого тоже приручить? — Кэйдар повёл плечом, будто указать хотел на варвара. — Так это ж не волк, собака это беззубая… Ему уже охоту бунтовать отбили. По моему приказу… — Кэйдар рассмеялся.

— Нет, он уже ручной, — Лидас не воспринял его слова как шутку, говорил серьёзным тоном. — Я его кормил два раза — и он меня уже слушается. И кличку свою хорошо знает…

— Да? И как же ты его назвал?

— Виэл. Как обычно, по названию племени…

— А если сбежать попробует, тоже казнишь?

— А куда ему бежать? И зачем? Он же ничего не помнит. Даже разговаривать разу-чился…

— Да? Так такой раб и вправду, как собака. Ходить следом, выполнять приказы, есть, когда дадут, и, главное, не трепаться с другими без меры, — Кэйдар опять рас-смеялся. — Да, хорошую ты приобрёл себе игрушку…

* * *

Айна считала себя женщиной умной и здравомыслящей. В любовь, например, она не верила вовсе. Пять лет супружеской жизни давали ей на это право. Конечно, в шестнадцать, и даже в первую половину семнадцатого, — как раз до замужества — как и все молодые девушки, принцесса жила тайной надеждой, что ей-то в семейной жизни повезёт больше, чем другим женщинам Империи. Одно только право рожде-ния чего стоило. А красота, которой щедро одарила при рождении мать? А воспита-ние? Все эти козыри были на её стороне в борьбе за лучшую жизнь. А что́ она полу-чила в итоге? Варвара-мужа в ходе очередной деловой связи Отца-Воплощённого. Император легко поставил ставку в лице единственной законной дочери, чтоб только получить в качестве доминиона маленькую горную страну иданов.

Правитель варваров настолько обрадовался миру, что предложил в виде залога дружбы со своей стороны… младшего сына, лишённого права на власть по рожде-нию. Этот факт оскорбил Айну особенно сильно. От них откупились! Откупились какие-то варвары, которых наши воины попросту втоптали бы в землю. Откупились самой низкой ценой — младшим из царевичей! Но это ещё что! Теперь этот Лидас не мог сделать того, что в принципе могло бы компенсировать сложившееся унизитель-ное положение, он не мог сделать ей сына, Наследника трона, будущего Правителя Империи!

Пять лет — впустую! Терпеть его слепую любовь, доходящую до умопомрачения. И даром — просто даром! — терять лучшие годы своей молодой жизни.

Кэйдар, он не спешит жениться, и Отец не так уж и настаивает со свадьбой: может подвернуться выгодная для Империи партия. Ещё одна! И, тем не менее, это не мешает брату думать о власти, о праве наследования. Завёл себе кучу девок. Шесть, кажется. Одна ведь померла при родах в прошлом году. И дочка у него уже, года четыре ей, кажется. А сына и ему Создатель не даёт, как ни старается. Не ему, значит, у власти стоять. А кому тогда? Лидасу? Этому недотёпе, да ещё и варвару к тому же? Он сможет получить право правления в одном лишь случае: если у него появится Наследник, при этом раньше, чем у Кэйдара. Кто из них? Тут только Твор-цу решать. Только Он знает наперёд, что ждёт каждого. Даже сам Воплощённый — Его земная оболочка — не видит будущего, Он может только предугадывать события, пользуясь своей властью.

Айна лениво перекатилась со спины на живот, глянула в золотое, идеально отполи-рованное зеркало, улыбнулась сама себе, кокетливо повела глазами. Красавица! Жалко, мамы нет, она бы гордилась… Интересно, почему Виры нет так долго? Неу-жели так трудно принести горячую воду с кухни?

— Госпожа! Госпожа! — девушка появилась тут же, стоило о ней лишь подумать, прошла к ложу, придерживая тряпкой кувшин с кипятком. — Новость, знаете, какая?! Корабли прибыли…

— Вернулись! — Айна приподнялась, села на ложе, сама удивилась взволнованности своего голоса. За кого ей волноваться? За Лидаса? Не настолько глубоко он сидит в сердце. Привычка — это не любовь.

За Кэйдара? Про брата все говорят, он хороший воин, слишком хороший, чтоб погибнуть от руки варвара. Да, всё так! А всё равно в сердце потеплело радостно. Вернулись, наконец-то!

— Ну и как? Все живы? Что хоть рассказывают? Почему так долго?

— Живы, госпожа, живы! — Вира тоже радовалась. Ещё бы! Её Су́дас тоже участвовал в этом походе. Наверняка, вернулся с подарками. Может быть, даже хватит выкупить свою болтушку. Ну, вот, придётся присматривать себе новую прислугу. — Говорят, добыча богатая, и потери совсем небольшие… А что долго, так ветра попутного не было. Пока жертвы Творцу не совершили.

— А?.. — Айна спросить не успела, служанка ответила сама:

— Видела, и его тоже видела. Серьёзный такой. Ай-ай! — всплеснула руками. — Пошёл сейчас докладывать к Самому… — подняла глаза к потолку всё объясняющим жес-том. — И, знаете, госпожа! С ним ещё какой-то… Постоянно следом, за спиной… Как телохранитель будто… Страшный! — Айна при этом слове повела бровью: "Что за очередная причуда?", — но смолчала. — Глазищи — во! — огромные, как из стекла. А сам худющий! Болезный! И одежда на нём варварская… Я испугалась даже, честное слово! Натолкнулась на него в коридоре, с кувшином-то, а он смотрит, как слепой… Странный, госпожа, честное слово!..

— Ну, а Кэйдар?

— А его я не видела, — Вира рассказывала, а сама купала в горячей воде щипцы для завивки. Пар поднимался клубами, скрывая её лицо, и Айна смотрела, озабоченно покусывая нижнюю губу: пойти встречать мужа или остаться здесь, всё равно сам придёт. Не хотелось опять надевать сандалии, опять одеваться. На мужской полови-не Дома могут быть чужие мужчины, значит, надо собираться основательно, соби-рать волосы, подкалывать накидку. Нет! Сам придёт, если соскучился…

— Даида сказала, он ещё одну девушку себе привёз. Красивая, молодая на вид со-всем. Но я её не видела… Из свежей добычи…

Айна недовольно поморщилась. Чего ещё от братца ожидать? Развёл на нашей половине целый курятник. Сплетни так и гуляют среди слуг. Кто с кем подрался, кого прогулок, кого сладкого лишили — тоска!

Айна пересела в кресло, вытянула ноги на пододвинутую рабыней подставку. Бу-дет праздник, раз такое дело, опять гости, ви́на — рекой, шум во Дворце. Пойти при-дётся, раз уж Лидас там будет на почётных ролях. Опять играть роль счастливой семейной женщины? Как же это всё надоело, Творец тому свидетель!

Айна устало закрыла глаза, откинув голову на подложенную к спинке кресла бар-хатную подушечку. Вира осторожно расчёсывала тяжёлые длинные волосы, стекаю-щие чёрной волной до самого пола. Айна решила устроить себе завивку, несмотря на вечернее время. За ночь локоны немного разовьются, утром будут зато выглядеть естественно, а к приходу Дарианы их останется уложить в причёску.

Вира отделяла прядки, ловко накручивая их на щипцы, держала подолгу каждый раз, пока не остынет, а сама всё говорила, говорила радостным возбуждённым голо-сом:

— Столько украшений всяких драгоценных… Уйма! Много в этот раз. Одной тор-говлей столько не заработать. Да! Судас так мне и сказал: такую кучу ещё ни один купец не привозил… А господин Лидас пообещал: каждый воин получит долю от общей добычи. А раненым и погибшим вдвойне… Он справедливый, правда, госпо-жа… Хороший человек, ваш муж…

— Не болтай! Лучше делай всё аккуратно! — Айна не сдержалась, прикрикнула на девушку, но не сердито, а лишь с раздражением.

— Ах, госпожа, я совсем… — Вира тут же замолчала, и фразы не договорила — Лидас ворвался в комнату без предупреждения. Ещё с дороги: короткий паттий с широким поясом для меча, длинный плащ с йодистым запахом моря, пыльные тяжёлые санда-лии. Одно слово — варвар! Разве в таком виде предстают перед любимой женой? Ворвался в спальню, как захватчик.

— Я не смог раньше… — опустившись на пол у ног, схватил лежавшую на колене руку, прижал к губам, к щеке, опять к губам, принялся целовать пальцы и саму ла-донь, запястье — внутреннюю его сторону, и выше, выше — вверх, к локтю. — О… Какой запах… Божественно! Как же я скучал без тебя, Айна…

Айна спокойно относилась к этим приступам слепого мужнего обожания. Во-первых, потому, что привыкла; во-вторых, потому, что сама не испытывала к нему ответных чувств такой силы.

— Скучал… — повторила с непонятным выражением на лице: то ли скучающим, то ли равнодушным, и в одном этом слове не то вопрос, не то констатация факта.

— Скучал! А ты, разве нет? — Лидас смотрел ей в лицо своими горячими пронзитель-ными глазами, смотрел, не отрываясь, ждал ответа.

— Скучал по женщине! — Айна освободила руку. Он достаточно красив, порой же вообще милый и всегда нежный, слово боится резкое сказать, чтоб не обидеть нена-роком. Ну, почему нельзя заставить себя любить его? Приказать сердцу — и всё! Потому, что нет её, любви. Выдумали её певцы и поэты… Вот и приходится терпеть и мучиться… Хотя иногда и его пылкость заражает… Страстность по ночам, в мину-ты близости… Когда он настойчив, почти груб, властен, как настоящий мужчина-победитель. Но так редко, так редко это бывает…

— Нет! Только по тебе! Только по тебе, Айна… — Лидас рывком выпрямился, застав-ляя подняться и её, обнял крепко, прижал к себе, к своей несвежей одежде. — Ты же сама знаешь, у меня нет и не может быть никого, кроме тебя… — коснулся сухими губами нежной кожи у самого уха, шепнул вместе с поцелуем:- Люблю… люблю… только тебя…

— И что даже ни одну из девок захваченных не пощупал? — Айна отстранилась, недо-верчиво сощурив глаза: длинные ресницы бросали тени, ещё больше углубляя зрач-ки.

— О! — Лидас рассмеялся. Айна включилась в игру. Она всегда начинала с претензий, окрашенных в ревнивый тон. Если вести себя правильно, можно добиться многого, а иногда стоит не то слово сказать — и месяц к себе не подпустит. Разговаривать пере-станет. Никак тогда прощения не вымолить, пока сама не смилуется. — Они все такие страшные. Особенно если с тобой сравнивать. Вся моя любовь — только для тебя, ты это сама знаешь…

— Так уж прямо и страшные все? — Айна нахмурила брови — дурной знак! — А как же Кэйдар? Я знаю…

— Да, он взял для себя одну. Она дочь их царя. Но я не знаю, я ни разу её не видел…

— Ах, не видел! — Айна сняла со своей талии руки мужа, опять села в кресло. — Вира! Вода, наверное, совсем остыла?

— Я могу сходить за новой, — рабыня со стороны наблюдала за очередной размолвкой своей хозяйки и её мужа. Вообще-то обычно Айна в таких случаях отсылала её из комнаты, но сейчас было не до неё. Да Вира и сама чувствовала себя здесь лишней, потому, не дожидаясь приказа, тихонько с кувшином в руках вышла за дверь.

— Ты что, Айна? Ты даже не спросишь, как мы сходили?

— Нормально, я знаю. Уже наслышана, — Айна даже не глядела в его сторону, отвер-нулась и закрыла глаза.

— А что было со мной, ты знаешь?

— А что с тобой могло быть? — тут Айна смерила Лидаса быстрым взглядом с головы до ног, но уже не стала отворачиваться. — Жив и здоров!

— Подо мной убили коня. Моего Витуса! Лучшего жеребца во всех конюшнях этого города.

В меня самого стреляли из лука. Стрела, представляешь, вот так — у самого виска прошла!.. Если б варвар сам не был ранен, он бы, точно, не промахнулся…

— Чуть вдовой меня не сделал этот твой варвар-лучник! — Айна рассмеялась хрипло, с насмешкой. — Да, тут есть, чему радоваться…

— А с Кэйдаром что было, хочешь, расскажу? Сам он, я знаю, никому про это не скажет.

Айна заинтересовалась, чуть подалась вперёд, уже не сводя глаз с лица Лидаса.

— Ну?..

— На него варвар уже на корабле покушался. Чуть-чуть бы — и всё!

— И это всё?

— Он чуть щепкой от весла его не убил. Бок хорошо ему порвал. И латы не спасли.

— Представляю! — Айна рассмеялась, весело, но всё с той же насмешкой, запрокинув голову и сжав пальцами подлокотники. — Могучий воин Кэйдар чуть не погиб от деревяшки!

— Если б ты ещё видела того варвара! — Лидас тоже улыбался. Такой радостной Айну он видел нечасто. — А хочешь, покажу?

— Кого? Он что, не казнил его? Кэйдар — и оставил жить? Вот это уже точно но-вость!

— Виэл! — Лидас громко позвал кого-то, и на пороге почти тут же возник незнакомый Айне человек. Вернее, варвар. Один взгляд на него кинула, а в памяти слова Виры встали: "Худющий… Болезный… Страшный! И глазищи…" Да, это про него гово-рила служанка.

А с виду ничего особенного. Молодая угловатая фигура, но это всё от худобы излишней. И совсем не страшный. Глаза, вот, только странные, отсутствующие или бессмысленные.

— Это он? — Айна скривила губы. — Не скажешь…

— Он перенёс бичевание по приказу Кэйдара. А потом я его себе забрал… Он рань-ше-то, верно, лучше был… Болел только после сильно… До сих пор плохо ест… — Лидас взмахом руки отослал раба вон. А Айна задумалась, сделалась неожиданно серьёзной, а потом вдруг спросила:

— Зачем он тебе?

Лидас в ответ плечами пожал, но тут Айна сказала то, что испугало его по-настоящему:

— Думаешь, ему смелости ещё на одну попытку хватит?

— Да ты что?! Айна, как можно?! — Айна рассмеялась, но как-то натянуто. — Я пожа-лел его просто… А теперь он телохранителем моим будет.

— Да, с такого юнца телохранитель хороший должен получиться. Но удар и он при-нять на себя сможет в случае чего. От стрелы заслонит… — напомнила с тонкой иро-нией.

— Не надо, Айна, пожалуйста! — Лидас страдальчески поморщился. — Хочешь, я тебе кое-что подарю. Специально для тебя приберёг. — Он протянул золотую пластинку с непонятным рисунком. Айна долго рассматривала украшение, поворачивала на ла-дони то туда, то сюда, поджала губы и нахмурилась: ни дать, ни взять, специалистка по виэлийским украшениям.

— Цепочка такая тоненькая, как паутинка, — отметила вслух, поднимая пластинку до уровня глаз. — А узор непонятный. Совсем не разобрать, что за линии. Видно сразу: виэлийская работа.

— Да! — Лидас наблюдал за ней с довольной улыбкой. Угодил! Айна обожает подоб-ные безделушки, особо ценит виэлийские.

— А кто раньше её носил, знаешь?

— Какая-нибудь из виэлиек, наверное. Я не сам её снимал, просто выбрал из общей кучи…

— А что-нибудь ещё там было? Чтоб такой же работы по качеству? — Айна перебро-сила на плечо не завитые до конца волосы, принялась застёгивать цепочку. Склонён-ная на бок голова, глаза, глядящие вниз, сосредоточенный вид — какой она была красивой в эту минуту! Лидас залюбовался, не ответил сразу.

— Там были другие, такие же хорошие украшения? — Айна переспросила, чуть повы-сив голос.

— Были. Много всякого. Я не обращал внимания особенно. Мечи там точно хоро-шие были — это помню. А у Кэйдара свой личный, трофейный, взятый в бою… Эти же ещё неизвестно, кому достанутся при делёжке.

Айна хмыкнула. Как все женщины, она не понимала мужской страсти к хорошему оружию.

— Что мечи? Ты думал иногда, почему какие-то варвары могут делать такую тонкую работу, где-то берут столько золота и серебра, а мы же, мы, — Творцом одаренные люди, любимые Им, — только слепо копируем их изделия? Почему так?

— Я тоже часто про это думаю. Ведь раньше, лет двадцать-тридцать назад, когда мы уже торговали с виэлами, у них не было столько золота. Единичные случаи — не в счёт. Потом они начали обмениваться ими с нами. А нам этого стало мало! Мы унич-тожили всё племя, взяли много — не спорю! Но, а потом, потом кто нам даст это всё? Да, я был против этого похода с самого начала. Это глупо, так же глупо, как резать корову, которая каждый день даёт молоко, только для того, чтоб один раз наесться мяса до отвала. Глупо…

— Ну, кто-то из мастеров всё равно должен был остаться. Из тех, кто сможет пере-дать своё ремесло…

— Мужчин вообще взяли очень мало. Вряд ли из них хоть кто-то в жизни держал в руках слиток золота… Простые пастухи и кочевники.

— А этот твой? Ты спрашивал? У него, вроде бы, тонкие пальцы. Он мог бы, мне кажется…

— Ай! — Лидас взмахнул рукой то ли в отчаянии, то ли в беспомощности. — Какое там? Он всё забыл после бичевания. Я пытался разговаривать с ним. И Лил спрашивал — бесполезно! Как животное…

— И зачем тебе тогда такой телохранитель? — Айна продолжала рассматривать пла-стинку, придерживая её на ладони.

— Он смелый. И упрямый. Он привязался ко мне…

— Скажи просто: стало жалко мальчика, — Айна рассмеялась, роняя голову на спинку кресла, глядя на Лидаса смеющимися глазами. Пластинка на её груди тоже побле-скивала в свете светильников. — Ах, какие мы сентиментальные! Варвара пожалел? Этот варвар посягал на жизнь моего брата, а ты пожалел его, да? — Она уже открыто смеялась, просто проверяла его реакцию, а потом, вдруг резко оборвав саму себя, устало сказала:- Всё! Хватит про этих виэлов, к демонам их! Я спать хочу… Где там Вира? Когда она принесёт воду?

— Зачем тебе? Иди, лучше, ко мне… — Лидас попытался взять её за руку, но Айна отмахнулась.

— Не надо!.. Я ничего не хочу… Иди, лучше, прими ванну. Он тебя пахнет морем. Ты пыльный. Иди!

Тон её голоса был таким, что Лидас не решился настаивать, молча вышел из спаль-ни. А Айна ещё долго сидела потом одна, думая о чём-то своём, поглаживая поду-шечками пальцев подаренную мужем пластинку.

* * *

Первые несколько дней своего возвращения в этот мир он ничего не мог вспом-нить. Все чувства, все воспоминания заслоняла собой непрекращающаяся боль. Но постепенно боль отступила, стала слабеть, и он почувствовал рядом с собой присут-ствие других людей. Их было двое: один — сдержанный, спокойный, с внимательным изучающим взглядом, он пытался поить какими-то горькими пахучими отварами, от которых начинало тошнить, но ещё больше хотелось спать; другой, который моложе, появился позднее, постоянно всё спрашивал о чём-то на непонятном языке, недо-вольно хмурился и кормил насильно размоченным в вине белым хлебом.

Он звал его очень знакомым словом: виэл. Оно значило что-то, но что́ именно, вспомнить никак не получалось. Память вообще отказывалась помогать, отказыва-лась принципиально, так, что всё вокруг: дома, природа, люди — вся обстановка казались совершенно чужими. Только один человек не смотрел на него враждебно — его хозяин, тот, который кормил вином и хлебом, тот, который звал его этим непо-нятным именем.

Отплатить же ему за доброту и заботу никак не получалось. Зато он позволял со-провождать себя всюду и даже отдавал короткие команды. Взмахом руки или голо-сом. Их приятно было выполнять, ведь это казалось единственной возможностью отплатить добром за добро.

Дни шли неразрывной чередой, и он уже сам к себе привык обращаться по слову "Виэл". Но звучание этого имени рождало в памяти приятный зуд близкого узнава-ния, когда кажется: стоит лишь чуть-чуть напрячь мозги — и всё вспомнится само собой.

И что-то вспоминалось. Неожиданно, резко. Кем-то брошенное слово, созвучное с другими из прошлого, вытаскивало наружу целые картинки, и тогда Виэл аж оста-навливался, как громом поражённый, замирал, заново прокручивая в памяти всплы-вающие воспоминания, мысленно укладывая их в единую мозаику своего прошлого. Но сколько в ней оставалось белых пятен, огромных белых пятен, которые ничто пока не могло заполнить.

Среди людей этого чужого и враждебного мира один выделялся особенно. Лицо его казалось знакомым, но не этим он был интересен. Его взгляд, его надменное холёное лицо аристократа, его неприязненно изогнутые губы вызывали непонятную, необычную по своей силе реакцию. Виэл ненавидел его глухой, хорошо скрываемой ненавистью, и не мог понять её причины. Тот человек не давал повода. Он презирал, а чаще не замечал, просто скользил скучающим взглядом по нему или смотрел сквозь, будто совсем не видел, и всё равно встречи с ним — нечастые встречи в ог-ромном лабиринте Дворца — заставляли внутренне подбираться, сжиматься, как для броска, даже пальцы стискивались в кулаки, будто ждали удара.

Главным препятствием на пути сближения с чужим миром, оказался язык. Его Виэл совсем не понимал. Ощущение от этого возникало такое, будто всё вокруг — кошмарный сон, который всё никак не кончается.

Только внимание к каждому слову, терпение и хорошая память были на его сторо-не. Оставаясь в одиночестве или шёпотом, про себя, он проговаривал чужие слова чужого народа. И радовался, когда собственные познания в незнакомом языке уже через месяц стали давать ощутимые результаты. Реплики окружающих теперь не казались набором пустых звуков, что-то улавливалось в них: слова, короткие фразы, личные имена. Иногда он даже сам пытался ответить или спросить, но на него смот-рели с удивлением и насмешкой. Так, если б заговорить пыталась лошадь или собака.

* * *

Айна жила скучной жизнью. Это Лидас постоянно был чем-нибудь занят. Сам Правитель чаще поручал дела ему, чем родному сыну. Кэйдар оказался не из тех, кто может добросовестно, как своё, делать чужое дело.

А ещё это строительство поместья в предгорье, оно занимало много времени. И требовало денег. Всю весну, всё лето Лидас только и думал о закупке строевого леса, о подвозе камня, о найме мастеров-строителей. Один лишь военный поход отвлёк его от этих дел.

Не то что бы Айна скучала по мужу, но, когда он был рядом, можно было хоть как-то развлечься. Закатить скандал, например. Или наоборот, прикинуться ласковым котёнком и получить в подарок какую-нибудь милую безделушку.

Приход Дарианы многое менял в однообразном течении жизни.

Она была дальней родственницей самому Воплощённому, поэтому и имела право появляться во Дворце в любое время. С Айной же их связывали приятельские, почти дружеские отношения.

Дариана оказалась прекрасной собеседницей, о многом рассказывала шутя, полу-серьёзно. Она знала все столичные сплетни и новости и выливала их в первые же минуты своего прихода, а потом начиналось самое интересное: обсуждение этих сплетен. Плохо же приходилось тому, кто попадал Дариане на язык.

Айна слушала её, рассеянно улыбаясь, сидя в своём любимом кресле. Смотрела собеседнице прямо в глаза.

Дариану не назовёшь красавицей. Сухие острые скулы, большой рот, тяжеловатый подбородок. Но она умело скрывала эти недостатки, отвлекая внимание мужчин на выразительные, очень красивые глаза, на высокий лоб. Она первой среди женщин своего круга начала открывать лоб, собирая все волосы в причёску, украшать завивку виэлийской цепочкой с каплевидной подвеской так, что та как раз опускалась на лоб.

Первое её появление в таком виде почти три года назад поразило всех своей не-обычностью и дерзостью одновременно. Сейчас этим уже никого не удивишь: веяние переняли все женщины. И те, кто имел вкус, и те, кто просто безжалостно и слепо повторялся.

— …Я говорила ей сразу, ещё с самого начала: связи с людьми своего круга опаснее холеры, — Дариана полулежала на ложе, упираясь локтем в подушку у изголовья, крутила в другой руке веер из белоснежных перьев стирингской цапли. — Эта Малиана вообще недалёкая, как мне кажется. Замужняя женщина, ребёнок есть… И так по-глупому всё испортила. Стыд на весь мир! От такого позора за всю жизнь не отмыть-ся…

— Ну, Сти́рос — видный мужчина, — осторожно возразила Айна. — Я видела его однаж-ды. Красивый лицом. Манеры обходительные. Как воин хорошо показал себя в про-шлом году. Он бы и сейчас участвовал, если б не ранение. Да, Лидас говорил…

— Ну, конечно! Прибавь сюда и состояние в триста тысяч лиг, и две конных упряж-ки тысяч за десять каждая, и поместье с виноградниками… — Дариана резко засмея-лась, со щелчком складывая веер. — И как любовник, я точно знаю, он тоже неплох, — помолчала многозначительно, чувствуя на себе удивлённо-вопрошающий взгляд подруги. — Ему можно себе многое позволить, он человек неженатый, но Малиана…

То, что муж старше тебя на двадцать три года, ещё не повод в открытую наставлять ему рога. Хотелось приключения, сделай это на стороне. С кем угодно! Даже лучше, если он окажется простолюдином. Такие знают цену деньгам и за плату на что угод-но согласны. А проще всего прикупить парочку телохранителей покрасивее лицом и телом помоложе…

— О, Дариана! Как можно?! Что ты говоришь вообще? — Айна возмутилась так ис-кренне, будто столкнулась с подобным впервые. Дариана понимающе покачала головой, пряча улыбку за раскрытым веером, но лукавые, с холодноватой искрой глаза выдавали её чувства. "Глупенькая, наивная девочка, а ещё принцесса. Да с такими возможностями, как у тебя, с таким лицом и такой фигурой, можно вертеть десятками мужчин, а не одним единственным, да ещё и мужем к тому же. Как это несовременно!"

Сама Дариана знала, о чём говорит. Имея немощного, вечно больного мужа, спо-собного лишь на ежевечерний поцелуй перед сном, она могла о многом рассказать: о коротких свиданиях в ночлежках и на постоялых дворах, о связях с моряками и солдатами, о коротком трёхдневном романе с тем же Стиросом. Но личный опыт и наблюдения заставляли придерживаться одного золотого правила: то, что знают двое, — знают все! А вот посоветовать — почему бы и нет! Совет знающего человека дорогого стоит.

— Будешь жить, как ты живёшь, с тоски завоешь. Роди ребёнка, а лучше всего — небольшую интрижку заведи. У мужа под носом! Столько эмоций. Какие впечатле-ния! Поверь мне… — Дариана перевела взгляд с Айны на раба у входа, будто заметила его только сейчас. — Не болтлив?

— Он немой вообще!

— И ты ещё ни разу не воспользовалась таким случаем? — Дариана вскочила, громко смеясь. — Что может быть лучше?! Он же не проболтается, даже под пыткой! О, какая же ты всё-таки…

— Этот варвар — телохранитель Лидаса. Они почти всегда вместе…

— Почти, но не всегда, как видишь! — Дариана указала веером на раба, тот дёрнул головой, будто испугался, и аэлийка рассмеялась.

— Его вызвали к Воплощённому. Он всегда ходит туда один… Да и вообще, не собираюсь я ничего заводить. Хватит об этом! — Айна всердцах откинула носком сандалии подушечку с подставки. — Не хочу!

Дариана не ответила, вообще никак не отозвалась, и Айна закрутилась в кресле, силясь увидеть подругу. Та стояла напротив Виэла, рассматривала его сосредоточен-но и внимательно, изучала так, будто покупала на рынке. Веер в её руках то склады-вался, то раскрывался с громким щелчком.

— А я б хотела! — сказала, наконец, после нескольких минут полного молчания. — Поверь мне, в этом мальчике сильная порода. И кровь, наверняка, горячая… — Дариа-на осторожно коснулась его щеки у самого уголка губ, подушечками пальцев обвели их контур. Варвар медленно отвёл голову, глядя с немым животным ужасом поверх гостьи. Он бы давно уже сбежал отсюда, но боялся идти против господской воли, а разрешения уйти ему никто не давал.

— Что ты говоришь вообще?! Как можно? Даже прикасаться к нему… Он же варвар! И больной к тому же…

— Немота — это не болезнь, это подарок…

— Он на голову больной, понимаешь! Ничего не соображает… Помешательство у него, понятно! — Айна отвела подругу в сторону. — Ну, его! Он только Лидаса слушает-ся. Ну, и меня ещё иногда…

— Этого раба ко мне бы в дом. Я б с ним нашла общий язык, уж поверь мне, — Дариа-на улыбнулась, опускаясь на ложе. Она глаз с варвара не сводила: увлеклась не на шутку.

Виэл и вправду в последнее время стал не в пример себе прежнему. Даида, по словам Виры, взялась за него по-настоящему: сама следит, чтоб съедал всё до по-следней крошки, а первые дни так вообще чуть ли не силой молоком отпаивала. Ей всё одно — развлечение. А варвар телом набрался, вид приобрёл. Здоровее выглядит.

Хотя, если честно, Айна обращала внимания на него не больше, чем на подставку со светильниками. Привыкла к нему за этот месяц, да и не воспринимала никак по-другому, кроме как раба и варвара.

И что в нём Дариана разглядела?

Подумаешь, на лицо симпатичный. Видела бы она его раньше…

— У него глаза, посмотри! Прямо насквозь прожигает. Такой взгляд! У меня сердце горит… — Дариана принялась с силой обмахиваться веером. — У тебя, Айна, такой камень под ногами. Алмаз необработанный…

— Перестань! — выкрикнула Айна, поднесла руки к лицу, будто хотела закрыться ими от всех, а потом вдруг, стремительно обернувшись, крикнула Виэлу с ненавистью:- Пошёл! Пошёл вон отсюда! — Упала в кресло так, точно ноги её держать перестали.

— Ну, ладно! Что ты? Я пошутила… — Дариана пересела к ней поближе, стала наго-нять на подругу воздух своим веером. — Вот уж не думала, что ты такая правильная… Тебе надо почаще выбираться в город… По гостям… Ты с ума сойдёшь рядом со своим Лидасом. Он варвар, ему ещё простительно. Да и вообще! Откуда ты знаешь, что он не завёл себе какую-нибудь красотку на стороне?

— Не завёл! — Айна смотрела на неё исподлобья, прикусив нижнюю губу: всё ещё обижается. — Пусть только попробует…

— Ой, какая! Погоди… Купит себе девчонку, будь уверена. Они все такие… Пять лет брака — ещё не гарантия. Скорее, наоборот…

Дариана знала, на какой струне играть: на ревности, на собственнических привыч-ках принцессы. Подкинь ей эту тему, а дальше только смотри, как дело завернётся. А оно завернётся, это Дариана нюхом своим обострённым чувствовала.

— Давай сходим куда-нибудь! — предложила неожиданно даже для себя самой, ведь знала, дочь Правителя очень редко покидает Дворец: на дни Солнцестояния только, на новогоднее жертвоприношение, на молитву в главный храм.

— Нет! Лидас может в любую минуту вернуться…

— Он что, тебе указ?

— Я знать хочу, зачем его вызывали… — Айна сидела, опустив голову, широкими кольцами завитые волосы, поднятые десятками золотых шпилек, лежали у неё на плечах, спускались на грудь и на спину. И взгляд её тоже смотрел в пол, мимо Да-рианы. Лицо злое, поджатые губы, влажные глаза за сеткой ресниц. Нет, она не рас-плакалась, сумела сдержать внутри и гнев, и обиду, но настроение нескромные шутки и намёки испортили окончательно.

"Как она могла говорить такое?! Даже подумать? Я никогда её ни в чём не упрека-ла. Твоя жизнь — это твоя жизнь! Но зачем мне навязывать свои понятия? Я нико-гда… никогда… — Айна тяжело, судорожно вздохнула, аж до боли в лёгких. — Надо сказать Лидасу, чтоб он убрал этого варвара со двора… Хоть куда, но с глаз подаль-ше…"

— Ну, хоть в саду прогуляемся? Сегодня такой тёплый день. И лужи подсохли. Пойдём!

Айна сдалась настойчивым уговорам Дарианы, об одном, правда, думая: "В по-следний раз! В последний раз!.." Перед уходом набросила на плечи тёплую накидку, оставив голову в нарушение всех принятых правил открытой.

* * *

Аэлы знают: Творец всего сущего — огонь. Он даёт жизнь, и он может забрать её у любого. Но земной огонь — это лишь слабое Его подобие. Солнце, льющее щедро свет и тепло, — голова Творца! Да, голова лишь от Него и осталась, когда Он создал землю и мир людей так, как задумал. Из подошв и пальцев Его ног появились все, кто копается в земле, все, кто ест землю: черви и насекомые, травы и водоросли. И ещё рабы. Все другие варвары, не аэлы. Из ног Солнцеликого выросли деревья, а из коленей — горы. Он велик, Он отдал миру всё, даже свои кости, которые стали кам-нями. Вода в море и в реках, в ручьях и озёрах — кровь Его. Она остыла и преврати-лась в воду. Дыхание груди Его — воздух, которым дышит любая тварь, все живые существа.

Из горла Творца, из места, где у всех прячется душа, появились аэлы. Все они с частицей солнечной души, все носят искру Его божественной силы.

А сердце своё, горячее, вечно живое сердце, вложил Создатель в центр Земли, и бьётся оно там и истекает кровью, и тогда дрожат горы, рушатся стены и крыши, а звери и птицы кричат в ужасе. В Иданских горах ещё есть такие, которые хранят в себе живую кровь Солнцеликого, но даже деды отцов наших не видели, как она вытекает наружу.

Никто не может сравниться с Творцом ни силой, ни мудростью. Он раскрошил и рассыпал глаза свои по ночному небу, чтоб видеть дела и мысли каждого, но и днём не уберечься от пустых, но немеркнущих глазниц Его.

Да, велик Он, потому даже имени своего не оставил, только дела Его явились сви-детельством величия и силы.

Посылает Он аэлам Себя и в человеческом обличии и имя Ему "Воплощённый" или просто "Правитель". Рассказывают, что первый воплотившийся Правитель до совершеннолетия не знал, что рождён он от Творца, но однажды все вокруг стали свидетелями чуда: живым, но холодным пламенем загорелись руки и лицо его. Горе-ла кожа, но целыми оставались волосы на голове и одежда. Огонь чудной потух сам по себе, а Правитель после этого в видениях во время беспамятства узрел самого Солнцеликого и получил власть над другими людьми. Да, голову Творца видит вся-кий, но не всякому дано увидеть Его в первозданном облике, таким, каким Он сам создал Себя.

От этого Воплощённого пошёл род Правителей Империи. Власть перешла к сыну после того, как Диедалас (первый Воплощённый) явил своё последнее чудо. Во вре-мя жертвоприношения в храме Солнцеликого Правитель был забран Творцом, Он попросту сгорел почти мгновенно, так, что от него только пепел остался и нетрону-тые огнём царственные одежды. Как свидетели чуда, они до сих пор хранятся в этом же храме, и каждый год в памятный день приносится жертва Создателю: на жертвен-нике сжигается живое сердце человека: пленного варвара, лучше, если царя или царевича.

Диедалас, говорят, был обезображен огнём, носил следы его на лице до смерти. Даже ослеп на один глаз, но потомки Его от лучших женщин Империи рождались великими, достойными почитания. Лидас об этом мог судить только по последнему из рода Воплощённых, по нынешнему Правителю, по Таласию.

Таласий давно уже принимал своего зятя в неофициальной обстановке, в домашней одежде, без царственного венца и посоха.

Слуга-секретарь, из свободных, подавал Правителю документы на ознакомление и печать. Долгое дело. Воплощённый читал не спеша. Не потому, конечно, что Его ожидал Лидас у порога, просто привычка была такая: делать всё до конца. Дочитав, сложил отполированные, выбеленные дощечки, исписанные аккуратным почерком, связал кожаными ремешками, а на узел щедрой рукой налил воск с толстенной све-чи, приложил печатку перстня прямо в быстро твердеющую лужицу, подождал, подавая секретарю, заметил:

— Валаману! Пусть зачитает на площади в ближайшие три дня! Я составил новый указ о повышении налогов, — пояснил чуть небрежно, когда они с Лидасом остались одни. У Лидаса в ответ только чуть брови дрогнули с немым вопросом: "Зачем?" — Народ, конечно, будет недоволен, но что поделаешь… Деньги в казну нужны, день-ги. А тут… — Таласий закашлялся, повернулся к Лидасу спиной. Проклятый кашель, он прицепился ещё два года назад, после поездки в горы к иданам, когда Таласий при переправе через горную речку, окунулся в ледяную воду с головой. Переболел быст-ро, на ногах жар перенёс, а кашель остался. Да, во́ды у Надаи коварные. Как говорят сами иданы, надайская вода вытягивает из человека силу. Правитель это на себе почувствовал.

Вместе с кашлем пришла слабость, неприятная потливость по ночам, горячий румянец болезненный, и худоба. А потом на платке стала появляться кровь. Это особенно испугало Правителя. Нездоровый вид привёл к уединённости. Не дело — подчинённым видеть господина своего в минуты слабости. Таласий очень редко покидал покои, неделями не видел солнца, не принимал врачей. Был уверен, что, если будет угодно Творцу, болезнь пройдёт сама, ведь такие случаи бывали с други-ми людьми, а Он — человек не простой.

Он допускал к Себе лишь Лидаса, Кэйдар же и сам не изъявлял желания видеть Правителя и отца слишком часто, а с Айной они никогда и не были особо близки.

Но одиноким себя Таласий чувствовал редко, не до этого было. О положении дел в стране доносили специальные люди. Правитель сочинял указы и распоряжения пря-мо в спальне, здесь же принимал гостей (особо доверенных), отсюда отдавал прика-зы. Да и Лидас оказался хорошим помощником. Из варваров, из чужаков, но умел сделать дело так, что сразу видно: лучшего и самому не достичь. Старательный, терпеливый, сдержанный. Как раз этих черт и не хватает родному сыну, а ведь ему, скорее всего, придётся передавать власть и жизни граждан.

Как всегда, при мысли о будущем, Таласий не сдержал тяжёлого вздоха. В груди, в лёгких, после приступа кашля, всё ещё болело.

— Да, вся добыча была пересчитана, взвешена и переведена в деньги. Скотину сбы-ли сразу, рабов — тоже. Это покрыло все расходы… Я доволен… — Таласий улыбнул-ся, глядя на Лидаса, а у Самого а глазах неустроенность какая-то, что-то Его гложет. — Я приказал, перед продажей опросить виэлов, проверить их способности к ремеслу. Ковкой металла из них никто не занимается. Выделка кож, пошив одежды, лепка посуды из глины — что угодно, но только не кузнечное дело! А ювелирные украше-ния? Кто это всё делает?

Валаман, мой ближайший советник, знаешь, что заметил? Оружие трофейное — двух типов. Одни клинки из прекраснейшей стали, такую даже мы не варим. А дру-гие — лом! Их согнуть можно руками. И разная техника ковки, разные способы укра-шения… Это сделано не в одном племени, разными мастерами… — Таласий разложил на столе перед Лидасом несколько мечей. — Вот они! Все трофейные… Их взяли с собой, особо не разбираясь…

Лидас смотрел на оружие, чуть нахмурившись, с интересом. И правда, как раньше-то не замечал? Не обращал внимания? Вот один, видно сразу: работа первоклассная. Знакомые линии по стали, змеящийся узор, завораживающий взгляд, притягивающий своей необычностью. А сам меч небольшой, лезвие узкое, перекладина в виде соко-ла, раскинувшего в полёте крылья, а голова его с удлинённой шеей и есть рукоять. В глазу птицы хищно подмаргивал при свете свечи красный камешек-вставка.

— Это меч их царя, — Правитель взял оружие в руки. — Кэйдар привёз мне в подарок, — взвесил его, проверяя, как сбалансированы рукоять и лезвие меча. Резко взмахнул им в воздухе, со свистом, со знакомым пением освобождённой из ножен стали. — Немно-го легковат, но для ближнего боя — лучшее оружие. Его мастер делал!

А вот этот же! — Таласий взял в другую руку ещё один меч, покрутил перед собой оба меча, сравнивая их друг с другом. — Лучше любых слов! — Второй меч, с толстым широким лезвием, грубо заточенным, с зазубринами и заворотами, не шёл ни в какое сравнение. Тяжёлая ручка, обмотанная кожаным шнурком, уменьшающим скольже-ние ладони во время боя, но без излишеств: одно удобство. Кто-то любил и этот меч, заботился о нём, натачивал мягким камешком и натирал смоченной в масле шкуркой. Кому-то и он спасал жизнь до последнего боя, а теперь тут вот, бесполезная железка, лишённая в глазах окружающих всякой ценности.

— Что бы это значило? — вопрос вырвался у Лидаса невольно, но Таласий не заметил этого грубого нарушения принятых правил почтительности, Он был занят другой проблемой, более важной.

— Вот это — делали сами виэлы, а вот этот — это руками мастера сработано. Их таких десятка полтора всего взяли. Но цена каждому… — Таласий прищёлкнул языком, довольно улыбнувшись. — Хорошая вещь! Их делает какой-то другой народ, незнако-мый нам. Но с ним торговали виэлы. Я так думаю! Только так это объяснить можно…

— Что за народ? — Лидас опешил.

— А вот это тебе и надо будет выяснить, — Правитель смотрел на Лидаса в упор. Глаза очень тёмные, спокойные, умные глаза. Только они свидетелями прежнего Таласия и остались. — Это эти, незнакомые нам, куют такие мечи и делают украше-ния… Нужно узнать точно, что это за народ, кто такие, где обитают. На наших картах самыми северными племенами помечены виэлы. А дальше?

Нам всё про них знать надо, понимаешь, — Таласий, проходя, потрепал Лидаса по плечу, будто подбадривал или сказать этим хотел: "Ничего-ничего. Трудно в начале. Зато потом…"- Если многочисленны и могучи, будем с ними торговать, а можно захватить, сделать своей колонией. Если мы так долго ничего о них не знали, значит, их мало, или живут они далеко от нас… Всё про них знать надо. Всё-всё! И чем быстрее, тем лучше…

— Но как? — Лидас расстроился. Он чего угодно ожидал от встречи с Воплощённым, но поручения подобного рода казались какими-то унизительными, несерьёзными. Искать народ, о котором абсолютно ничего не известно? Земли мира огромны, мало ли, где они живут, эти мастера?.. Есть географы, составители карт, есть придворные путешественники, охотники до острых ощущений. Это можно и им поручить. Но при чём тут я?

— Нужно опять начать с виэлов, ещё раз допросить. Кто-то всё равно про них знает.

— Они же все распроданы, господин, — Лидас вовремя спохватился, отвёл глаза. Нельзя встречаться с Воплощённым глазами — это начало бунта, это попытка опроте-стовать Его власть. Это грех непокорства, он карается смертью. Кэйдару прямого взгляда достаточно, чтоб отправить раба на порку. Он с этим строг.

— Узнай адреса. Поговори с каждым. Узнай о них как можно больше. Я знаю, ты сможешь, — Лидас вздохнул удручённо при этих словах. — А потом мне доложишь. Я хочу быть в курсе каждого твоего шага. В нашем распоряжении вся зима и весна, а летом отправим воинов, если дело до боёв дойдёт.

— Слушаюсь, Великий, — приложив раскрытую ладонь к сердцу (знак почтения и почитания), Лидас низко поклонился и, пятясь, вышел из спальни Правителя.

"Ну вот, ищи теперь ракушку на дне моря!" — Мысль о новом народе, способном ковать прекрасные мечи, показалась довольно интересной, но тот факт, что для этого придётся мотаться по городу, по всем невольничьим рынкам, а потом ещё по адресам покупателей, отбивала всякое желание жить. Опять допрашивать варваров, говорить с рабами, опускаться до их уровня, как это всё унизительно и скучно.

Почему бы не поручить это дело Кэйдару? Пусть бы уж сделал хоть что-нибудь для всех, а не только для себя. Тем более, Правитель был бы рад этой сыновней заинте-ресованности.

Лидас остановился перед входом в спальню Айны, натолкнувшись взглядом на Виэла. "Вот он, один из них! И как его прикажете допрашивать? Нет, он понимает команды и выполняет их хорошо, так, будто речь нашу усвоил. Но дальше этого не идёт… И что прикажешь с ним делать? Может, Лила попросить, пускай посмотрит. Он же разбирается во всяких болезнях. Вдруг и немота ему под силу… С головой-то тут уже лечить бесполезно. Если Творец лишил разума, то это навсегда…"

— Ну, что смотришь? — спросил, хоть и не ждал ответа, привык уже, что раб молчит, и варвар улыбнулся, улавливая интонацию голоса своего господина. — Ушла эта, да? — Видеть Дариану Лидас не хотел. Не потому, что несколько робел и терялся в её при-сутствии, не потому, что краснел, как мальчишка, при её фривольных шутках и на-мёках, не потому, что видел в ней порочное легкодоступное существо. Эта женщина всем не нравилась ему. И ещё она плохо влияла на Айну. После каждого её визита, Айна становилась какой-то чужой, отдалившейся, резкой в ответ на любую реплику. И тогда Лидас её совсем не мог понять, и боялся этого.

____________________

Следующие две недели Лидас только тем и занимался, что встречался с хозяевами работорговых рядов, опрашивал их, а потом выезжал по адресам покупателей. Дело, показавшееся поначалу бессмысленным и глупым, увлекло его, заинтересовало.

Почти все распроданные виэлы-мужчины оказались не в городе. Кто вообще попал в каменоломни, а там искать бесполезно. Других приобрели в поместья на земельные работы, двоих — на виноградники, один — стал гребцом на судне. На каком, Лидасу так толком и не смогли сказать. Одного из немногих, кто остался в городе в качестве носильщика, запороли до смерти за непослушание, за отказ носить паланкин со своим господином.

Такие неудачи в самом начале всего дела только придали Лидасу решимости и упорства. Тут он уже решил принципиально идти до конца. У него появился свой, личный интерес.

Ладанат, крупнейший в Каракасе держатель торговых рядов, про которого ходили слухи, что он промышляет разбоем на море, письменно попросил Лидаса прибыть в его лавку. Он был в курсе дела и, видимо, нашёл что-то интересное.

Лидас выехал немедленно, взяв по обыкновению и телохранителя с собой.

Несмотря на ветер, на дождь минувшей ночью, народу на улицах было много. Полдень. Это объясняло всё. Конь мог идти только шагом, расталкивая мордой про-хожих. Как корабль, разрезающий носом встречную волну. Зато Виэл, державшийся справа, не отставал ни на шаг. Да, будь Лидас чуть повнимательнее, он бы заподоз-рил что-то не то в спокойствии своего раба, в его умении не теряться в людском потоке, в умении легко ориентироваться в столичном городе. Но Лидас думал о другом, мало смотрел по сторонам и вообще про Виэла он вспоминал чаще тогда, когда тот отсутствовал, но это бывало так редко.

Ладанат поклонился зятю Воплощённого, прикрывая сердце раскрытой ладонью. Лидас уже привык к этой почтительности окружающих, хотя иногда его коробило. Вот как сейчас, когда ему кланялся человек, старше его в два раза.

— Господин Лидас, зная ваш интерес к виэлам, я приобрёл кое-что, способное вас заинтересовать.

Возрастная, а, возможно, и болезненная полнота мешала торговцу поклониться настолько, насколько он сам хотел показать свою почтительность. Лидас поморщил-ся с досадой. Он торопился и готов был обойтись без церемоний.

— Пойдёмте, я покажу вам…

Ладанат провёл их в полутёмный барак, в который обычно в дни торгов держали рабов, пригнанных на продажу. Сейчас барак был пуст. Лидас огляделся.

— Ну, и?

Со света он в темноте не сразу заметил человека у стены, но, когда тот зашевелился после пинка торговца, с интересом подошёл поближе. Варвар не мог подняться и встретить, как подобает любому рабу: стоя. Нога его оказалась перебинтованной прямо поверх штанины. Несколько планок скрепляли перелом в голени, делая ногу неподвижной, как бревно.

— Кто он такой?

Лидас рассматривал чужое лицо. Спутанная борода, всклокоченные длинные воло-сы, влажно поблескивающие зубы полоской, и свет от распахнутых дверей отражал-ся в глазах. Не очень молод, да ещё и перелом. Такого если и купят, то лишь после выздоровления. А держать, видимо, придётся до зимы. Не стоит коза молока.

— Из последних привезённых, господин Лидас, — Ладанат опять толкнул варвара носком сандалии. — Перекупил здесь у одного. Специально для вас, господин. Вы же говорили, что интересуетесь, — Лидас кивнул головой несколько раз: да-да, мол, ещё как интересуюсь. — Что хотите, можете с ним делать. Проку всё равно никакого.

Лидас опустился перед варваром на корточки, чтоб быть с ним лицом к лицу, спро-сил:

— Ты из виэлов? Тех, что на берегах Лиры жили, да?

— Лира, Лира… — Раб только одно слово и понял из всего вопроса, соглашаясь, заки-вал головой часто и резко, понёс что-то торопливо и сбивчиво на виэлийском, потя-нулся, пытаясь пересесть поудобнее, и боль в сломанной кости остановила поток этих словоизлияний.

— Что он говорит? Он что, не знает по-нашему? — Лидас обернулся к Ладанату: у порога с несвойственным ему ранее любопытством стоял телохранитель, тоже смот-рел на варвара, и смотрел с таким интересом, что Лидас снова вернулся к объекту своих расспросов. Но и раб уже не обращал на Лидаса никакого внимания, поверх его плеча всем взглядом устремился Виэлу навстречу. Это был немой разговор од-ними взглядами.

Первым не выдержал Ладанат. Несмотря на грузность тела, подскочил проворно, пнул своего варвара под рёбра, раз и ещё один, заговорил, заругался на ломаном виэлийском. Раб закрылся руками, но не оправдывался, молча переносил вспышку хозяйской ярости.

— Как две собаки, снюхались моментом! — Ладанат, тяжело дыша, отошёл, разглажи-вая ладонью разметавшиеся волосы на лысеющем темечке. — Этот, — взгляд на Виэла, — у вас тоже из виэлов?

— Тоже! — Лидас коротко приказал телохранителю:- Выйди отсюда! — а потом попро-сил Ладаната:- Спросите его: у кого они брали себе оружие? Кто привозил им укра-шения? Кто эти люди? Откуда? Далеко ли живут? И видел ли он их сам?

Ладанат перевёл все эти вопросы, медленно подбирая нужные слова. Варвар по-молчал, прикрыв глаза, будто вспоминая что-то, а потом довольно правильно на аэлийском ответил:

— Нет! Не знаю! Нет! — Это были единственные слова, которые он знал.

— А если честно? — Лидас чуть подался вперёд, но варвар снова повторил:

— Не знаю! Не знаю!

— Врёт он всё, господин Лидас! Как все рабы… Хотите, я его заставлю? Он всё расскажет. Всё, что надо, расскажет…

— Не надо! — Лидас выпрямился, отвернулся. — Не надо!

Вышел из барака на улицу, на свет, остановился, дыша всей грудью. Виэл стоял чуть в стороне, медленно гладил коня по морде, а у самого губы двигаются, будто шепчет что-то про себя. Почувствовав на себе взгляд, вскинул голову, и их взгляды встретились, но всего на миг — раб вовремя спохватился, отвёл глаза. Уже научен общением с Кэйдаром.

— Помнишь его, да? — Лидас спросил так неожиданно, что варвар растерялся. Да! Он, точно, понимает наш язык. Значит, ещё немного, и говорить начнёт. — Уж он-то тебя точно помнит! — Виэл намеренно уклонялся, и Лидас вздёрнул его голову за подборо-док, заглянул в глаза. — Ну?

Ну, конечно, он помнил Виртана, одного из лучших воинов в окружении Тирона. Даже помнил момент свадебного пира, когда Виртан с чашей неразбавленного вина пел хвалебную песню молодожёнам, сочинённую им самим.

В последнее время он вспомнил многое: своё прошлое, своё детство, своих родите-лей и брата. Именно с них и начала возвращаться память. Она раскручивалась по-лотном, как ярко расшитый ковёр. Айвар вспомнил своё имя, и сейчас ему большого труда стоило откликаться на кличку, оскорбляющую уже тем, что виэлом-то он как раз и не являлся.

Но главное, он вспомнил Ириду. Зная точно, что те чувства, которые он испытывал по отношению к ней, не являются любовью, Айвар всё равно принялся искать её среди женщин, обошёл все рынки, ходил даже по адресам покупателей. Неплохое знание языка выручало его, а Лидас, временами отпуская своего телохранителя, позволял тем самым заниматься поисками без страха быть наказанным за отлучки.

И Айвар, закутавшись в плащ, накинув капюшон, отправлялся в город. Он нёс ответственность за Ириду, как муж её, как мужчина привязавший к себе женщину знаком Матери: пластинкой с узором, сделанной своими руками.

Айвар был уверен, что обошёл всех, а тут Лидасу удалось найти ещё одного виэла, самого Виртана.

Интересно, и для чего Лидасу нужны виэлы? Зачем он их ищет?

Айвар осторожно освободился, отвёл глаза и отвернулся. Лидас не ударил, не спросил больше ничего, но то резкое движение, с каким он вырвал повод из рук Айвара, говорило о еле сдерживаемом раздражении.

* * *

Лидас упражнялся с мечом во внутреннем дворике Дворца. Открытая площадка с небольшим бассейном в центре колодцем уходила вверх на все три этажа. Крытые галереи окружали его, спускаясь лестницами с этажа на этаж. Здесь встречались женская и мужская половины Дворца. Здесь часто собирались девушки Кэйдара. Они, как яркие птички, рассаживались на солнышке, развлекали друг друга щебе-таньем, занимались со скуки рукоделием. Но сегодня их не было. За что-то, видно, наказала Альвита.

Но не за возможность покрасоваться перед молодыми рабынями выбирал эту пло-щадку Лидас. Просто это было единственное открытое место в дворцовом комплек-се, отсыпанное мелким песком с морского побережья. Ах, как здорово он скрипит под ногой при каждом шаге! Он глушит эти шаги, и хоть три часа проведи на песке, ноги не устают, не гудят кости.

Так, сначала разминка рук, начиная с самых кистей, выпады и блоки, атака и защи-та. Тело слушалось, мышцы аж звенели, каждая косточка пела. Давно уже Лидас не был так доволен собой, своим молодым и сильным телом, таким послушным, таким гармонично развитым.

Одно плохо: нет достойного противника, нет пары. Только поединок с человеком может доставить настоящее удовольствие.

И Кэйдар с утра не появляется, так бы можно было предложить ему. Померяться силами. Он хороший воин. Это известно каждому. Хочется сойтись с ним, хотя бы раз, хотя бы ради тренировки. Да, сейчас бы Лидас смог, он чувствовал себя способ-ным на поединок с кем угодно.

— Эй, Виэл! — Телохранитель стоял чуть в стороне, убрав за спину руки. При окрике подался вперёд, всем видом выражая готовность к исполнению приказа. — Давай-ка, попробуем вместе!

Он не колебался ни секунды, привык выполнять команды незамедлительно, под-хватил один из тренировочных мечей (без лезвия, без заточки), шагнул навстречу.

Лидас атаковал первым, даже не дав варвару настроиться на бой. Это была их первая встреча, вот так, с мечом в руках, пусть даже и с тупым, ученическим мечом. До этого случая Лидас как-то не задумывался о том, чтоб проверить Виэла на выуч-ку, но всё равно упрямо называл его своим телохранителем. Этот факт его поначалу даже забавлял, а потом он просто привык к рабу.

Виэл легко парировал удар, ушёл в сторону, перемещаясь с удивительной лёгко-стью. "Неплохо для начала!" — похвалил мысленно Лидас, повторяя тот же приём, но уже пытаясь зайти с другого бока. Ещё один блок, — а за ним тут же выпад! Да так грамотно, так легко, так красиво, что Лидас не удержался от смеха, сам принимая меч раба на меч. А ведь чуть не пропустил!

С этим мальчиком расслабляться опасно. Он как-то необычно атакует, уходит, кажется, в оборону, отступает на шаг, а потом вдруг раз! — и в движении колющим ударом под меч. И угадать-то по движениям трудно, когда эта оборона перейдёт в нападение.

Лидас увлёкся, ему интересно было наблюдать за перемещениями противника, интересно атаковать самому и самому блокировать удары.

А как оживился варвар! Не узнать прямо. Глаза сияют, живые разумные глаза! И откуда что взялось?

— Отец Создатель! Лидас! Ты до чего дошёл? — Кэйдар появился из-за спины, при-нялся смеяться. — Ты раба себе в пару поставил?! Творец Свидетель! Такое я впервые в жизни вижу…

Лидас смутился, опустил меч, переводя дыхание. Несмотря на прохладу осени, на лбу выступила испарина. Неплохо погонял этот мальчишка.

— А ты сам попробуй! Для варвара он очень даже… — Лидас неожиданно легко на-шёлся с ответом, и тёмные брови Кэйдара удивлённо дрогнули.

— Так уж прямо! Да и нашёл, что предлагать. И если уж драться, так хоть мечами настоящими. Что толку, зря махать?

— Есть и настоящие. Вон — выбирай! — На тряпке у бассейна лежало аккуратно раз-ложенное оружие. На любой вкус!

Кэйдар копался долго, выбирал себе по руке, и со смехом произнёс:

— Если я его покалечу, — не пеняй! Сам виноват! Пускай берёт тоже настоящий…

Виэл сделал странный выбор, взял один из трофейных мечей. Очень лёгкий и коро-тенький, немногим больше хорошего кинжала. Что он сможет им против аэлийского длинного меча, которым Кэйдар владел просто виртуозно?

Видя такое дело, Лидас нахмурился. Понял, зря затронул самолюбие царственного родственника, останешься теперь без телохранителя. А ведь только партнёра по тренировкам себе нашёл.

Кэйдару уже доводилось сходиться с этим варваром в настоящем бою, поэтому за исход встречи он не боялся. Ещё чего! Какой-то сопляк, варвар может на что-то там рассчитывать? Это же просто смешно!

И Кэйдар смеялся варвару в лицо, двигаясь с небрежным превосходством воина, знающего себе цену. Как если б ему приходилось драться с ребёнком.

"Да я зарою его носом в песок! Положу себе под ноги и даже не замечу. Наглец! Избаловал тебя зятёк, избаловал. Помнишь, как корчился под бичами? Если б я по-рол тебя сам, ты бы уже давно подох, ещё тогда… Паршивец!"

Кэйдар провёл серию простейших обманных движений с последним ударом под левую руку. Он сам когда-то начинал с этого же. Просто, очень просто, поэтому и не придал особого значения, когда раб разгадал его замысел, и последний, заключи-тельный выпад разрубил лишь воздух.

Лидас понимал и так, чем всё закончится. Кэйдар не из тех, кто склонен щадить более слабого противника. Он зарубит походя, чтоб ни у кого другого мысли не возникло повторить подобное. Зарубит или покалечит. За каждым движением сле-дил, ожидая последнего удара. Вот он! Вот! Но раб уходил, будто чувствовал за долю секунды, куда пойдёт острие меча. А двигался он просто поразительно. Пла-стично, легко! Стройный, по-кошачьи гибкий, в этом он не уступал Кэйдару, а мо-жет, даже и превосходил его. Да и был он всё-таки моложе и легче телом.

Удары на меч принимал очень редко, чаще попросту уходил, перемещаясь по пло-щадке скользящими шагами. Он будто пытался запутать Кэйдара, не дать ему опере-жать себя в движениях и атаках.

И тут вдруг неожиданно сам сделал шаг навстречу, захватил левой рукой запястье руки Кэйдара, сжимающей меч, крутанулся, выламывая руку в локте, а меч его, этот смешной, несерьезный меч, острием пошёл из-за спины в левый бок, в желудок.

— Виэл!!! Не сметь!

Лидас крикнул раньше, чем успел сообразить, и раб, увлечённый, светящийся азартом и радостью, нехотя опустил руку с мечом. Кэйдар и сам не понял, как такое случилось. Этот бросок на меч поразил его особенно. С таким он встретился впер-вые. Видно, поэтому почти полминуты молчал, озадаченно моргая, а раб глядел на него, глядел в лицо смело, с довольной улыбкой победителя. Его и правду было, за что похвалить. Но не похвалу он получил, отнюдь.

— Скотина! Я сколько раз говорил… — Кэйдар ударил его в лицо без замаха, но с такой силой, что варвар попятился, потеряв равновесие, закрыл лицо рукой, свобод-ной от меча.

— Кэйдар! Ты что?! — Лидас заслонил раба собой.

— Я предупреждал: не сметь смотреть на меня!

— Иди! Гуляй… — Лидас толкнул варвара в плечо, а потом опять повернулся к Кэй-дару. — В конце концов, это не твой раб… Зачем же так сразу?

— Если б он был моим, я б его своим руками убил! — Кэйдар сплюнул в песок с таким уничтожающим презрением, на какое только он сам и был способен.

— Если б это был настоящий бой, ты бы погиб уже, — напомнил Лидас.

— В настоящем бою я́ пометил твоего раба! Я!!! Он по случайности живым остался, ясно тебе!

Поражение в поединке разъярило Кэйдара. Он бы сейчас мог придавить Виэла голыми руками. Хорошо, что тот убрался, послушался приказа.

Кэйдар ненавидел быть в проигрыше. С детства он привык быть первым. Первым во всём! А тут! Какой-то щенок, раб, варвар посмел совершить невозможное.

Это случайность! Случайность! Нелепое недоразумение — и ничего больше!!!

— Его высечь за это нужно! На конюшню — и всыпать хорошо.

"Но ведь всё было честно! — чуть не кричал Лидас, провожая Кэйдара глазами. — Зачем же сразу на конюшню? Это же не единственный способ решать все пробле-мы…" ____________________

Единственным местом, где Айвар мог позволить себе внутренне расслабиться, была кухня. Сюда он и примчался. Рухнул на стул в углу у стола. Горячий дым, чад, жар, различные запахи, мельтешение прислуги, занятой приготовлением обеда, — он ничего этого не замечал, не видел попросту.

Над всем этим миром властвовала Даида, её голос слышался то там, то тут:

— …Быстрее мясо!.. Тома, ты когда нарежешь мясо?.. А зелень? В подливку поло-жить зелень!.. А рыбу отделить от костей!.. Фин, ты опять стоишь без дела! Я же сказала, неси дрова!.. — Голос всё ближе, ближе. — Виэл, мальчик, случилось что-то? — Её мягкая рука коснулась волос на затылке. — Ну, что такое?

Попыталась поднять его голову, увидеть глаза, Айвар рывком освободился, мыкнул недовольно сквозь стиснутые зубы.

— Ну, не вредничай, — голос ласковый, с материнской заботливостью.

Непонятно, почему она привязалась к этому варвару? С другими строгая, послаб-лений никому не допускающая, а с ним неожиданно менялась.

— Что случилось? — Даида легко преодолела его сопротивление, придерживая обеими руками, нежно, но сильно, заставила-таки посмотреть себе в лицо. Догадалась сразу, что к чему, только кровь увидела. — Он опять, да? Молодой царевич? — Виэл вздохнул, и так без слов всё было ясно. Да и Даида умела угадывать его мысли и не раздража-лась при его ответном молчании. — Сейчас. Подожди чуть-чуть…

Вернулась с мокрым полотенцем, принялась осторожно стирать с губ, с подбородка запекающуюся кровь.

— Да, не повезло тебе, парень! Лучше хозяйничать на кухне, чем при господине…

Айвар понимал её слова, она сама не была из аэлов, их язык выучила уже взрослой, и поэтому говорила медленно, чётко, выговаривая все слова, все звуки. Когда-то именно её живая речь помогала Айвару знакомиться с новым языком.

Смотрел в её лицо: спокойные тёмно-серые глаза, сосредоточенно хмурящиеся брови, поджатые губы, голова, повязанная цветастой косынкой, вьющаяся уже седая прядка, освободившаяся и теперь лёгкой паутинкой взлетающая при каждом выдохе. Она, уже немолодая и, несмотря на занимаемую должность, стройная женщина. Даида в своё время лишилась малолетнего сына, теперь Виэл казался ей похожим на него повзрослевшего. Но этим она поделилась только с ним самим, зная, что тот никогда никому не сможет рассказать о её прошлом. Для других рабов она остава-лась строгой, сдержанной, но справедливой. Её уважали даже господа, а это многое значит.

"Конечно, к чему ты ещё мог придраться? Ведь я же победил тебя! Ещё бы не-много, совсем чуть-чуть… Зачем он крикнул? Проклятый Кэйдар!..

Я всё равно убью тебя! Тогда не получилось, сейчас не получилось… Но ничего! В другой раз обязательно получится. Я ещё дождусь. Я умею ждать… Ты напьёшься своей крови за всю нашу кровь… Тебе нравится превращать меня в животное, по-смотрим ещё, что будет с тобой. Справедливость Богини идёт медленным шагом, но всё равно достигает цели…

А если просто сбежать отсюда? Вот так же, выйти в город — и не вернуться? — Рука ещё помнила тяжесть меча, знакомую тяжесть, вселяющую уверенность в собствен-ные силы, и от этого рождалась какая-то непривычная самому себе бесшабашность, рискованность. — Да! Только сначала надо узнать, что стало с Иридой. Кэйдар должен знать. Как говорили женщины, он вызывал её к себе, пока плыли… Сволочь! Гад! Подлец! Позволить такое по отношению к женщине?! И как ещё Богиня-Мать не наказала его за это!.. Ирида может быть здесь, во Дворце, если, конечно, она ещё жива. Она не из тех женщин, кто покорно подчиняется обстоятельствам…"

— Ну, не надо! Ты когда такой сердитый, на себя совсем не похож, — Даида провела ладонью по щеке с нежной материнской лаской. — Кэйдар — очень строгий, и взрыв-ной. Ему бывает слова достаточно, чтоб разозлиться. Помню, маленьким ещё, а уже с характером. Приказы на порку хладнокровно отдавал. А поначалу плакал, когда при нём секли. Так его наш Отец Воплощённый приказывал силой держать, а чуть под-рос — самому хлыст в руки давали. Хозяин должен быть жесток, только тогда его все слушаются.

Айвар дёрнулся подняться, уйти, он не хотел слушать про Кэйдара. Одно имя его заставляло кулаки сжиматься. "Ну, ничего, мне бы только меч себе добыть…"

— Не ходи никуда! Попадёшь ему на глаза — ещё хуже будет.

Айвар откинулся назад, спиной к стене, осторожно тронул пальцами разбитые губы. Больно. И как ещё зубы не выбил? Тяжёлый кулак… И всё равно проиграл! Как ни задавался…

Тут сошлись не только два бойца, но и две различные техники боя. Мараги всегда воевали в горах, на узких горных тропинках. Мастерским для них являлся быстрый, колющий удар, неожиданный для противника и очень меткий. Короткий меч как раз позволял сходиться лицом к лицу. И тогда спасало не умение блокировать выпад, а способность легко уходить, избегать возможного укола. Для такого боя узкий и лёгкий меч подходил как нельзя лучше.

Аэлы же пользовались длинными тяжёлыми мечами, которые выдерживали удар такого же меча и не ломались при встрече с кромкой щита, оббитой железом. Аэлы больше рубили, чем кололи, потому и жала их мечей чаще были закруглёнными или вовсе тупыми. Чтоб побеждать аэла в бою, нужно иметь сильные руки, способные выдержать удар и ответить встречным.

Каждая техника имела свои преимущества и свои недостатки. Но многое зависело и от мастерства. А что-то и от умения оценить противника по достоинству, особенно, когда встречаешься с ним в честном бою.

_____________________

Айна спускалась по лестнице со второго этажа, когда увидела, как сошлись Кэйдар и варвар. Она никогда особо не интересовалась войной и всем, что с ней было связа-но. Знала, как и все, что равных во владении мечом Кэйдару нет. Но исход этого поединка даже её удивил. Кэйдар проиграл! Неожиданно, непонятно, как, но пропус-тил меч. А варвар не зря взят Лидасом в телохранители. Даже Кэйдару сумел дать достойный отпор. А по виду не скажешь. Незаметный, тихий, безголосый. Ни на что, кажется, не годный. Раб и варвар. Но двигался красиво, как в танце. Каждое движе-ние, каждый шаг выверены. Глазу смотреть приятно.

Видела, что было после, как взъярился Кэйдар, как раб бросился вон, как Лидас принялся его защищать. Но это уже неинтересно, главное, что Кэйдар проиграл. Рабу проиграл! Здорово!

Такие отношения между родными людьми кому-нибудь показались бы странными, но Айна никогда особо не любила Кэйдара той сестринской любовью, и Кэйдар отвечал ей тем же. Они росли порознь, и матери их тоже были разными, только отец общий. Айну раздражала заносчивость брата, его высокомерие, его самоуверенность. Он считал себя будущим Наследником. Для этого ему нужен был лишь сын, продол-жатель рода Великих. В его положении, что может быть проще? А Айну восприни-мал не больше, чем случайное недоразумение. Но в истории страны уже был случай, когда власть перешла не к сыну, а к мужу дочери. Прецедент создан, значит, не стоит Лидаса, ну и её саму, конечно же, сбрасывать со счетов в борьбе за власть.

Проблему, правда, можно было бы решить проще: при помощи яда. Такой способ, наверное, выбрала бы Дариана, но Айне он претил…

Творец Сам выберет себе того, кто больше достоин власти.

Но Кэйдар получил по носу! И от кого? От раба! Такое забудешь не скоро…

Айна рассмеялась, но вовремя прикрыла рот рукой. Тише! Не стоит показывать им, что ты всё видела. Кто знает? Может быть, когда-нибудь это пригодится?

* * *

В её животе зреет его семя! Его ребёнок! Продолжатель этой ненавистной породы! Мать-Создательница! Зачем?!

Ирида поняла это неожиданно, догадалась, почувствовала как-то сама. Нет! Она ни к кому не пойдёт, никому ничего не скажет.

Если узнает эта вредная Альвита, эта сухая полынная палка, всё будет испорчено. А это отродье надо как-то вытравить! Удить прямо в себе! Но как? Как?

Подлец! Он добился своего! Добился!

Ирида плакала от ненависти, от злости, от бессилия. Её держали в отдельной ком-натке, маленькой, полутёмной. Всего одно небольшое окно под потолком пропуска-ло свежий воздух и свет, но свет рассеивался ещё в потолочном полумраке, даже не встречаясь со светом светильников.

Было ещё одно окно, широкое, с подоконником, но плетёные ставни его намертво закрепили до следующего лета. Ирида пыталась однажды открыть его, исцарапала пальцы, сломала два ногтя — бесполезно. А она готова была выброситься в него, прыгнуть с подоконника прямо в сад.

Всё зря! И себя убить, — себя!

Но Альвита будто понимала что-то, или догадывалась. Новенькой наложнице гос-подина не давали ничего острого, отобрали все шпильки, узенький фруктовый ножи-чек, все пояса, все шнурки. А если выпускали на редкие прогулки, то в сопровож-дении двух девушек покрепче.

Его нужно убить незаметно и сразу, чтоб наверняка. Если отказаться есть, Альвита заподозрит неладное. Она и так уже в прошлый раз как-то странно смотрела, будто приглядывалась. Неужели чувствует?

О, только б не докладывала своему Кэйдару раньше времени! Подожди хоть не-сколько дней, ради всего святого! А я придумаю что-нибудь! Обязательно приду-маю…

Раньше он приходил довольно часто, первые дни регулярно, как муж. Ирида пом-нила каждое его посещение. Нет, то, что он брал, не давалось ему даром. И всё равно — всё равно! — добивался. А как, скажите, можно справиться с мужчиной, чьи руки сильные и твёрдые, а сам он выше на целую голову? А главное, им двигал один интерес: удовлетворение своей животной страсти. И он ни перед чем не останавли-вался, и получал своё. А когда уходил, Ирида плакала от бессильной ярости, от оби-ды и унижения, от нанесённого оскорбления. А потом во время прогулок прятала синяки под браслетами, прикрывала лицо лёгкой накидкой, а девушки вокруг пожи-мали с насмешкой плечами. Они не понимают ничего! Для них быть наложницей господина — мечта всей жизни. Ириду же угнетало эта беспечная мотыльковая жизнь. Единственное, что ей оставалось, — воспоминания о прошлом. Свои поездки в степь на любимой бело-рыжей кобылке, танцы и песни у костра по вечерам, а ещё она любила вышивать золотой нитью и бисером. Хатха, старая Хатха, научила этому рукоделию и хвалила свою ученицу.

О, Мать Хранительница, где теперь это всё?! И почему я не умерла вместе с ними?! Лишиться всего, что было дорого с рождения. Потерять всех родных и близких. Остаться жить — и жить вот так! Рабыней, проституткой при мужчине, чьи прикосно-вения вызывают невольную дрожь отвращения и ужас!

Мамочка родненькая, ты рано умерла, чтоб не видеть, что станет с твоей дочкой…

Вся жизнь вокруг казалась ненавистной. Раздражали люди, и дом этот — и вообще всё, что окружало! А ещё теперь этот ребёнок. А ведь он говорил тогда: сын даст полную свободу. Сын! Даже представить невозможно ребёнка от этого чудовища. К тому же Кэйдар получит, что желает, а чтоб навредить ему, чтоб хоть как-то отом-стить за всё, Ирида готова была умереть сама, но, главное, убить его змеиное семя.

Но как это сделать? Как?!

* * *

Адамас вёл себя именно так, как может вести себя мужчина, уверенный в своей неотразимости. Красивый лицом, тёмно-русый и быстроглазый, он очень сильно напоминал кого-то из знакомых. Много и громко смеялся, часто шутил и пил не в меру.

И зачем только Кэйдар привёл его на ужин?

Они начинали с ним вместе когда-то. Первый поход незабываем, он спаевает на всю жизнь.

Но потом Адамас ушёл в торговлю, наследовав огромное состояние отца, занялся перепродажей скота и рабов. И не спешил жениться.

Айну раздражал его внимательный взгляд, прощупывающий, заглядывающий, казалось, под одежду. Неприятно! Айна чувствовала, что нравится ему, да и гость не скрывал этого. Их ложа у низкого стола стояли рядом, но полулежали они не плечом к плечу, одно это и спасало Айну от тесного знакомства. Чувствовала кожей его взгляд и понимала: каждая брошенная им реплика — это попытка удивить, заинтере-совать её, способ привлечь к себе. Часто в его разговоре с Кэйдаром улавливались цифры, огромные суммы, но богатство Айну не интересовало.

Как же он самоуверен и нагл, если, не стесняясь, предлагает связь дочери Правите-ля. Да ещё тогда, когда законный муж в двух метрах за одним столом.

Почему Лидас терпит всё это? Неужели не видит? Этот мужлан чуть ли не щупает мои колени, а ты спокойно улыбаешься! Отец-Создатель! Ну и муж же мне достался!

Уйти нельзя было, пока не подали фрукты, сласти, свежую выпечку. Надо терпеть!

— А что ты приобрёл для себя в этом походе? — Торговец вытеснил в Адамасе воен-ного. Он сожалел не о впечатлениях и риске, а о прибыли, прошедшей мимо носа. — Есть что-нибудь, чем ты можешь похвастаться перед лучшим другом?

— О! — Кэйдар рассмеялся. По смеху, по блеску глаз Айна поняла сразу: брат выпил лишнего, что с ним очень редко бывало. — У меня есть такое, что ты по достоинству оценишь. Ты-то в этом толк знаешь… — Он подозвал одного из слуг, шепнул ему что-то. — Сейчас, я покажу тебе свою добычу…

Наконец-то подали фрукты, маленькие булочки со сладкой начинкой, залитые мёдом орешки, и воду для рук. Айна вытирала пальцы тончайшим полотенцем, когда в комнату привели рабыню.

— Ближе! — Кэйдар указал взмахом кисти на середину зала, как раз в проход между столами, установленными в виде двух ножек с перекладиной.

Девушка явно не знала, куда её ведут, была с непокрытой головой, с открытыми руками и, что самое странное, без пояса и босиком. Но на лицо хорошенькая, прямо миленькая, и волосы очень длинные, светлые, густые, с золотистыми искрами при свете светильников.

Интересно, зачем она Кэйдару здесь?

— Вот она, моя главная добыча! Дочка царя! — Адамас, оценивая рабыню, при этом упоминании, высоко дёрнул бровью. — Ну, как тебе?

"Так это она и есть, царевна виэлийская! Новая наложница брата, — Айна вгляделась чуть пристальнее. — Так это про неё тогда Лидас говорил. — Да, лицом красивая! — отме-тила уже сдержаннее, чувствуя в сердце неприятный укольчик ревности. — И среди варваров бывают красивые женщины". — Немного успокоилась только тогда, когда увидела на руке рабыни чуть ниже локтя желтоватое пятно старого синяка, портив-шее весь вид.

Виэлийку смутило такое пристальное внимание мужчин, но глядела она не затрав-ленно, с достоинством. Айна не спешила уходить, ей стало интересно, чем всё кон-чится.

— Лицом, конечно, хороша, — ответил Адамас. — Но когда я покупаю раба на рынке, мне его показывают полностью.

— Думаешь, под одеждой могут быть увечья? — Кэйдар усмехнулся. — Зачем мне увеч-ная рабыня?

— Нет, это просто привычка. Товар надо видеть со всех сторон… — Адамас улыбался, непонятно чему радуясь, он тоже был уже пьян и не до конца понимал, что говорит.

— Разденься!

Короткий приказ прозвучал, как удар хлыстом, даже Айна вздрогнула. А рабыня аж качнулась, вскинула голову, вздохнула с шумом. Краска стыда и возмущения залила бледные щёки, и глаза, увлажнившись, засверкали сильнее. Она в эту минуту была сама прелесть. Но раздеваться перед тремя мужчинами? Нет! Даже веря в соб-ственную красоту, Айна никогда бы не решилась.

— Ну?! Ты не понимаешь приказа? Я сказал, снять одежду! — Кэйдар чуть припод-нялся. Тон голоса жёсткий, он так разговаривал обычно перед тем, как ударить. Этого голоса все рабы боялись до дрожи.

Рабыня и Кэйдар долго смотрели друг другу в глаза. Никого для них больше в этой комнате не существовало. Тут навстречу хозяйской властности Кэйдара встала сила другой природы, сила отчаянная и потому бесстрашная.

И тут рабыня, не дожидаясь разрешения, не выполнив приказа, бегом метнулась из комнаты.

— Хочешь, я куплю её у тебя! — опомнился первым Адамас. — Любую цену называй!..

Кэйдар молча поднялся, ступал твёрдо, контролируя силой воли игру вина в крови, вышел вслед за сбежавшей девчонкой.

"Зря он вообще это затеял. Женщина везде женщина", — Айна встретилась с Лида-сом глазами, но тот, судя по всему, думал о чём-то отвлечённом и не принял её мол-чаливого предложения покинуть стол. Ну что ж, оставайся…

* * *

Подлец! Гад! Сволочная порода!

Ириду затрясло только сейчас, в своей комнате. От ненависти, от отчаяния, от постоянного унижения. Как он смел вообще, приказывать такое?! Лучше б сразу убил ещё тогда, на корабле! Подонок!

Но сейчас убьёт! Точно убьёт! И пускай! Пусть что хочет, то и делает, а издеваться над собой не позволю!

Он ворвался в комнату быстрым стремительным шагом. "Ну и всё!" — Ирида в ужа-се зажмурилась.

— Дрянь! Да как ты смеешь? — от первой пощёчины она даже не попыталась укло-ниться, закрыться руками, но потом отвернулась, Кэйдар не дал ей улизнуть, схватил за руку, стиснул так, что пальцы косточки почувствовали, хрупкие, слабые косточки. Притянул к себе, другой рукой — грубо, за подбородок, вздёрнул голову, зашептал, яростно выплёвывая каждое слово сквозь стиснутые зубы:

— Ты до сих пор ещё не усвоила своего положения, да? Ты не знаешь, что хозяина надо слушаться? Не знаешь, да?

— Мне больно… — Она попыталась освободиться.

— Ах, больно! Посмотрим, каково тебе сейчас будет…

Бросил на ложе, обе руки придавив вскинутыми над головой, рванул лёгкую ткань платья от ворота на себя. Девчонка извивалась под ним, пыталась освободить руки, но Кэйдар только одним способом мог утолить своё бешенство, своё унижение перед гостем за её непослушание.

— Дрянь! Дрянь! — Вино ударило ему в голову, да он уже и не пытался контролиро-вать себя. Ударил по лицу ладонью — раз, другой! — рабыня тут же сникла, — раздви-нул коленом ноги, навалился сверху. Так! Только так ты и можешь подчиняться хозяину.

Первая волна ярости откатила, да и девчонка не сопротивлялась больше, приняла его легче, чем обычно. Он осторожно поцеловал её в губы, собирая кровь, высту-пившую в уголке. Хотелось нежности, ответной нежности, но эта рабыня не была на неё способна совершенно. И сейчас лежала, закрыв глаза, запрокинув голову, без-вольная, слабая, будто неживая. И губы необычно податливые, не стиснутые, как всегда при попытке поцеловать.

Вкус крови, запах крови, острый, пряный, до невозможного знакомый, перехваты-вающий горло.

Он подсунул руку ей под спину: обнять, прижать к себе теснее, ближе, — что-то мокрое, липкое под пальцами. Кровь! Отец Всемилостивый!

Тут же выпрямился.

— Врача! Врача сюда!

* * *

Лидас предпочёл остаться с гостем. Ну и пускай!

Айна хотела сейчас одного: спать. Устало опустилась на ложе, огляделась.

Дурной день. Бесконечный какой-то. И всё равно, вот он, вечер. Спать хочется, сил нет. И Виру ещё отпустила, самой придётся раздеваться. Или разбудить другую рабыню? Ах, даже вставать лень…

Краем глаза заметила раба-телохранителя у входа. Лидас перед ужином оставил его здесь, вот он и ждёт другого приказа.

Кстати, надо поговорить с Лидасом, чтоб его отсюда. Я же хотела…

Шнурок на сандалии затянулся узлом, а наклоняться и распутывать не хотелось.

— Эй! Помоги! Не видишь, что ли?..

Раб подошёл, опустился на колени, осторожно принял вытянутую ногу. Айна по-ставила ему сандалию прямо на грудь, на белый паттий, сколотый, как у всех рабов, только на одном плече.

Варвар распутывал узелок очень аккуратно, и Айна следила за его пальцами с сонным любопытством, и не подгоняла его.

Он снял сандалию, и Айна протянула вторую ногу. Где Лидас? Пускай посмотрит, на что ещё годится его телохранитель.

Варвар глянул снизу на неё, и Айне показалось, что он улыбается. А глаза тёмные и быстрые. Он отвёл их сразу же — выучка Кэйдара. И тут же её осенило: так вот на кого похож Адамас! На этого варвара. Такие же глаза, внимательные, глядящие куда-то внутрь, в самую душу. Он и лицом похож. Похож? Айна подняла его голову за подбородок, заглянула в лицо: похож. Ну, что ж, теперь у тебя есть свой личный Адамас.

При этой мысли не удержалась от смеха. Да Адамас бы от бешенства лопнул, если б узнал такое. Что есть раб, похожий на него, у женщины, которая не приняла его притязаний.

Пальцы у варвара нежные. Он бережно массировал кожу, то место, где надавил шнурок.

Интересно, я нравлюсь ему? Лидасу он предан, как собака. А мне?

Айна встречала искру обожания в глазах многих мужчин, но взгляд этого варвара казался непроницаемым.

Сильные плечи, открытая спина, загорелая кожа. По ней через всю спину тонкие белые шрамы — следы от бича. Что-то есть в нём от дикого вольнолюбивого зверя, которого порка превратила в домашнюю скотину.

Но как он хорошо держался против Кэйдара!

— Всё! Иди в коридор! Я буду ложиться.

Раб вышел из комнаты, и Айна, уже лёжа в постели, ещё долго почему-то вспоми-нала его руки, нежные и сильные одновременно.

* * *

— Ну, что?

Лил поморщился, ответил не сразу:

— Выкидыш. Вы знали, господин, что она беременна?

— Нет. Никто не знал. Даже Альвита…

— Ну, что ж… Не думаю, что сама она не знала. Часто женщины чувствуют… На-верное, попыталась скрыть.

— Но зачем? — Кэйдар вскочил. — Я узнаю! Она объяснит… Как она смела вообще? Моего сына…

— Ну, зачем так сразу? — Лил негромко рассмеялся. — В два месяца ещё невозможно определить, кто будет: мальчик или девочка… Не беспокойтесь так сильно, госпо-дин. Девушка она молодая, крепкая, родит вам другого. Только одна просьба: бере-гите её. Хотя бы первое время надо воздержаться от близости…

— Да если б я знал! — порывисто перебил Лила Кэйдар. — Если б она хоть слово сказа-ла…

— Да, женщин иногда понять сложно, — согласился Лил, укладывая свои вещи, по-молчав, добавил:- Ей сейчас необходим покой, сон, отдых. Когда сможет вставать, прогулки на воздухе… И без… — Взглянул на Кэйдара исподлобья. — Хотя бы месяца два. Пускай отдохнёт, наберётся сил…

А как другие девушки? Где Альвита? Никто пока не спешит порадовать вас ребё-ночком?

— Не знаю! Этим Альвита занимается. Лучше спрашивать её.

Кэйдар чувствовал в голосе, видел во взгляде Лила невысказанный упрёк. За что? Чем он недоволен? Что может не нравиться в будущем Правителе какому-то просто-му лекарю?

Если так, я прикажу подыскать другого врача… Скажите ещё, девчонку пожалел! Варварская кровь! Она сама виновата. Во всём виновата сама. Я бы даже не прикос-нулся к ней, если б знал… Нечего было молчать… Я ещё Альвите скажу… Как она не заметила? Моего ребёнка! Моего сына!..

* * *

— Доброе утро, госпожа! — Лил улыбнулся, чуть склонился с достоинством и почти-тельностью одновременно. — А Лидас?..

— Лидас сейчас у Отца-Воплощённого, — ответила Айна. Она полулежала на ложе и от нечего делать царапала золотой шпилькой кожу на своей левой раскрытой ладо-ни. — А вы здесь как? Да так рано? Случилось что-то, да?

— Да у Кэйдара там… С одной рабыней… — отозвался Лил неохотно.

— Опять выкидыш? Или роды? — Айна не удержалась от несмешливой усмешки. Она была в курсе всех попыток брата завести наследника. О, эта тема её очень даже инте-ресовала, только она тщательно скрывала свой интерес.

— Да, выкидыш. И тяжело так, с осложнениями, с большой кровопотерей… — Айна при этих словах поморщилась недовольно: "К чему такие подробности?" — Хорошо, быстро вызвали, а так бы и девушку можно было потерять… А она совсем ещё моло-денькая… Из новеньких, кажется… — Лил сокрушённо покачал головой. — Ну, ладно, пойду я тогда, — повернулся уходить и тут только заметил варвара у входа. — Виэл! Живой ещё?

— А что с ним сделается? — усмехнулась Айна.

— Совсем красавцем стал! Вон, как похорошел. Не узнать, прямо. — Вопрос Айне:- Говорить-то ещё не начал?

— А что, должен был? Лидас сказал, он немой…

— А, эта немота временная. Я думаю, она должна пройти. Выздоровеет — и загово-рит! Может, даже и вспомнит… С людьми такое бывает иногда… При травмах.

— С людьми? — Хмыкнула с насмешкой Айна.

— А что, он не человек, что ли? — Лил улыбнулся.

— Он — варвар! Виэл!

— Виэлы, аэлы, иданы, вайдары… Какая разница? Поверьте мне, госпожа, я слиш-ком многих резал и скажу точно: все мы внутри одинаковые… И кровь у всех одного цвета…

— Какие слова! Слышал бы вас сейчас Кэйдар…

— Да, Кэйдар… Кэйдар — это… — Лил не договорил, вовремя спохватился, понял, что и так слишком разговорился. — Ладно, скажите мужу, что я был, передавайте ему поклон…

Выходя, он коснулся плеча телохранителя, будто и с ним попрощался.

"Человек! Тоже человек!" — Айна смотрела на Виэла со странным желанием при-драться к нему хоть за что-нибудь, чтоб накричать на него можно было и выгнать с чистым сердцем. Хотя его и так можно выгнать. Но дело-то не в этом. Просто вымес-тить надо на ком-то своё раздражение. А настроение плохое с самого утра. Как его себе поднять? И Лидас ещё где-то запропастился! Что он там? Что ему у Отца нуж-но? Зачастил, почти каждый день к Нему ходит. Что у них за секреты там?

— Иди ты отсюда! Иди! — Махнула на Виэла рукой, падая головой на бархатную подушку.

* * *

Они столкнулись перед дверью, и Кэйдар, удивлённо вздёрнув бровь, спросил с ухмылкой:

— Ты не дверью ли ошибся?

Лидас растерялся немного. Он вообще не хотел посвящать Кэйдара в своё дело раньше времени, хотел сделать всё в тайне, — не получилось.

— Мне поговорить с ней нужно. Позволишь?

— Поговорить? О чём? Разве что-то общего было между вами? — Кэйдар не спешил отступать, так и стоял, закрывая двери спиною. Как так? Кто-то ещё посмел посягать на его собственность?! Какой-то другой мужчина претендует на его право?! Интере-суется его женщиной?!

— Мне только поговорить. Мне кое-что про виэлов узнать нужно. А она царевна как раз… Она должна знать… — Лицо Кэйдара при всех уговорах сохраняло одно выра-жение, упрямое твёрдое лицо собственника. Тогда Лидас использовал последнее средство. — Я выполняю приказ Воплощённого. Без Его разрешения я даже тебе ска-зать ничего не могу.

— К моей рабыне ходить — это приказ Воплощённого?

— Не к рабыне, а к дочери виэлийского царя!

Кэйдар отступил неохотно, добавил:

— Лил сказал, не дёргать её по пустякам…

— Это не пустяк, поверь мне.

Лидас шагнул в полумрак комнаты, огляделся одним быстрым взглядом: "Да, небогато!" Прошёл к ложу. Два светильника в виде глубоких чаш на бронзовых подставках у изголовья. Живое пламя задрожало, когда Лидас осторожно присел на край ложа. Виэлийка лежала с закрытыми глазами и дышала ровно, наверное, уже спала. Лицо очень бледное, несмотря на загар. Открытый лоб, темные брови чёткой линией, будто проведённые карандашом из прессованного угля, высокие скулы. Красивое лицо, даже сейчас, даже с распухшими губами. "Кэйдар! Как ты можешь?! Разве такого обращения достойна эта красота?"

Правая рука лежала поверх одеяла, тонкое запястье украшал всего один, да и тот серебряный браслет. Загар на этой коже сейчас показался Лидасу неожиданно краси-вым, особенно оттого, что внутренняя часть руки была чуть светлее и от этого неж-нее, женственнее, что ли. А у Айны по аристократической моде на коже ни следа загара, она боится солнца.

Лидас не сумел справиться со своим странным, незнакомым ему желанием — кос-нулся этой руки. Осторожно коснулся, только чтоб ощутить эту кожу подушечками пальцев.

Виэлийка отдёрнула руку рывком, чуть приподнялась, глядя огромными испуган-ными глазами. Увидев перед собой Лидаса, удивилась, но сказать ничего не успела, тот заговорил первым:

— Не бойся! Я только поговорить хочу… Можно?

Она не ответила, опять опустила голову на подушку, но продолжала смотреть на Лидаса, настороженно, с непониманием.

— Мне рассказывали, что твой жених был из чужого народа. Это так?

Виэлийка моргнула и кивнула одновременно, а потом произнесла чуть слышно, почти шёпотом:

— Мараг… Он был из марагов…

— Что это за народ? Ты хорошо знаешь их? Кто они? — Лидас нетерпеливо подался вперёд. Он хотел слышать каждое слово. Впервые за всё время он оказался так бли-зок к разгадке. И почему сразу не сообразил? Не вспомнил про эту царевну? Гадал и метался, пока Кэйдару не взбрело вызвать её на вчерашний ужин.

— Они с гор… спускались к нам по течению Вайды… Мастера и ремесленники…

— А жених твой? Он что-нибудь рассказывал? Как их можно найти? Как выйти на контакт?

— Они сами предложили торговать… Покупали лошадей, зерно, ткани, мёд, кожи… Ваше вино… Айвар должен был скрепить отношения…

— Твой жених? — угадал Лидас, и виэлийка, соглашаясь, кивнула, помолчала немно-го, отдыхая, Лидас не торопил, не спрашивал ничего.

— Они привозили оружие и украшения… Их вы особенно любите. У нас их мало кто мог себе позволить…

— А как найти их, этих марагов?

— Они приезжали летом… Зимой и осенью опасно: снег на перевалах, а весной река непослушная…

— Так что же, раньше следующего года они не появятся в ваших местах?

— Да…

— И что, никто не знает к ним дороги? О, Святой Создатель! И почему мы были такими дураками? — Лидас вскочил на ноги, рабыня смотрела на него с непонятной улыбкой, то ли радостной, то ли грустной. Вряд ли она понимала значимость своих же слов, просто отвечала на вопросы — и всё!

Лидас в смятенных чувствах покинул комнату. Круг! Замкнутый круг! И некого винить. Сами во всём виноваты. Ни одного марага из гостей, прибывших на свадьбу, не уцелело… Что от них осталось? Их славное оружие! Безделушки для женщин. Обрывочные воспоминания, не имеющие никакой ценности.

Он пошёл по коридору, ничего не видя перед собой, и чуть не натолкнулся на Виру, рабыню Айны. Та отпрянула, прижалась к стене, провожая господина глазами, покачала головой.

* * *

— Что Лидас? Где можно пропадать так долго? — Раз в третий уже повторила Айна. Вира, прочёсывая волосы гребнем с длинными зубами, наклонилась, добираясь до самых кончиков, произнесла сдавленным голосом:

— Я видела его, госпожа, когда шла к вам…

— Так он не на встрече с Отцом?

— Он выходил из комнаты той рабыни… — Служанка выпрямилась, а голос всё равно чуть слышимым остался.

— Какой?! Ты что говоришь? — Айна резко обернулась, чтоб видеть лицо девушки, её глаза. Та снимала с зубцов гребня вычесанные волосы, на хозяйку не смотрела. — Ну-ка, повтори!

— Госпожа, честное слово, я видела, как господин Лидас выходил от виэлийки… В таких чувствах… Ничего перед собой не видел… Чуть с ног меня не сбил…

— От виэлийки?! От этой?! Она же… — Айна аж задохнулась от гнева.

— Да, госпожа. Она сейчас в таком состоянии… Врач сказал, не оставлять без при-смотра…

— Да при чём тут это? — Айна оттолкнула от себя вытянутую руку с гребнем. — Она же наложница господина Кэйдара!

— Я не знаю, госпожа! Честное слово! Я говорю только то, что видела… Я видела, как он выходил от неё…

— Прекрасно! — Айна вскочила, набросила накидку на голову: прикрыть распущен-ные волосы. — Я поговорю с ним! Пусть всё сам объясняет!.. Куда он пошёл?

— Я не знаю, госпожа! Честное слово… Он по коридору шёл… На второй этаж, кажется…

"Ах, Отец-Создатель! — Вира тяжело вздохнула. — И зачем только сказала?"

* * *

— Они все страшные, да? Так ты тогда сказал? Ну, повтори ещё раз! — Айна была в ярости. Уже третий день пошёл, а она не подпускала к себе, швыряла прямо в лицо все подарки, обедала и ужинала отдельно, в своей комнате, и всё равно при редких встречах начинала с одних слов.

— Айна, милая…

— Не смей! Не смей даже говорить так! — Она оттолкнула его протянутые руки. — Не смей ко мне прикасаться! Иди лучше к ней, к этой… Она сможет ублажить тебя. А я… А ко мне… — Задохнулась, закашлялась, прикрыв рот тыльной стороной ладони, отвернулась.

— Я же сказал тебе ещё сразу: я выполнял приказ. Мне надо было лишь спросить её кое о чём… — Лидас пребывал в отчаянии. За эти последние дни ему от всех достава-лось. Правитель, когда узнал, выместил на нём всё раздражение, отругал, как по-следнего мальчишку. Тут ещё стройка приостановлена после того, как прошли дожди в горах, и, пока дорога размыта, нужно успеть закупить продукты.

Но больше всего его изматывала размолвка с Айной. Он рассказал ей всю правду. Всё, с самого начала, — она не поверила! Посмеялась только.

Отец-Создатель! Посоветуй, что делать, чтоб она простила! Чтоб опять воцарился покой в этом доме.

— Иди к ней, иди! Вы с братцем вдвоём пользуетесь этой девкой… Какое бесстыд-ство! А я́ буду помирать, ты тоже прибежишь к моей постели? Тоже будешь плакать? Какой обман! Какая подлость!..

Айна выбежала из комнаты, чуть не столкнувшись с Кэйдаром в дверях.

— Что, прелести супружеской жизни? — усмехнулся с пониманием, но в голосе, в словах — насмешка, близкая к издёвке. — Как хорошо, что мне это не грозит.

Лидас промолчал, стоял, обхватив себя руками за плечи, опустив голову. Вьющие-ся чёрные волосы, которые он всегда зачёсывал назад мокрым гребнем, теперь в беспорядке падали на лоб. Бедняга. И всё из-за женщины.

— Если б она не была моей сестрой, я бы просто посоветовал её выпороть. Но с Айной это не поможет.

— А что поможет?

— Женщина загорается, когда её перестают замечать. Тогда она сама делает шаг навстречу… Я же тебе давно говорил: не пробуй мириться. Не надо этого делать. Не надо так унижаться из-за женщины! Мужчина должен сам брать всё, что хочет. Сила — вот, чем мы владеем!

Короче, купи себе девчонку! Хорошенькую, молоденькую, чистенькую. Я даже могу помочь с выбором… Забудь про жену на время, и она сама — первой! — бросится к твоим ногам.

— Айна?

— А что, она не женщина, что ли? Они же все одинаковые, поверь мне! — Кэйдар рассмеялся, падая в кресло. — Слишком многих из них я видел…

— Она не рабыня…

— Подумаешь! Никакой разницы! Ты — муж, значит, ты — её господин. "Жена во всём повинуется мужу!" — так гласит закон.

Да, кстати! Я сейчас от Отца. Он рассказал мне про этих марагов. Жаль, поторопи-лись мы немного. Всех — под мечи! Да, я даже помню некоторых. Другая одежда, другое оружие, другая техника боя… Они дольше всех держали оборону. Помнишь? Мы подожгли их телеги зажигательными стрелами и тогда только смогли перестре-лять… Одного из них я приказал оставить… А он оказался виэлом и самим царём к тому же… Если б он тогда сдался, пошёл бы на жертву в нашем храме…

— Меня тогда не было с вами, но мне рассказывали. Я только сам поединок с царём и успел застать…

— А твой варвар? Ведь у него тоже был один из тех мечей… Он, случаем, не мараг?

— Не знаю. Он всё равно ничего не помнит. И не говорит…

— Ты просто не умеешь спрашивать, — Кэйдар оживился, даже чуть привстал. — Хо-чешь, я его заставлю? Сам допрошу? У меня он заговорит, поверь…

— Не надо!.. Лил сказал когда ещё: бесполезно!

— Да тебе просто жалко его! Не бойся — я не до смерти. Разговорю только…

— Не надо! Я же сказал: бесполезно спрашивать!

— Ну, смотри. Собственно, я только предложил… — Кэйдару не понравился тон голо-са зятя. Это незнакомое упрямство в наклоне головы, в блеске глаз. Что-то часто в последнее время Лидас стал вести себя не так, как-то непривычно. Что это? Неужели ссоры с сестрёнкой на него так действуют? Так они и раньше постоянно ругались. Что-то не то тут, что-то не то…

— А я бы смог. Разреши только…

* * *

— Где Адамас? — чуть не крикнула Айна, влетая в свою спальню. Он же намекал в тот раз… Что-то про приглашение в гости… Нужно отправить к нему кого-нибудь с письмом, договориться о встрече.

Айна могла думать эти три дня лишь об одном: о мести! Мести сильной и страш-ной, способной сравниться с изменой мужа. Больше всего её возмущал не сам факт измены как таковой, а то, что Лидас ей предпочёл какую-то рабыню-виэлийку! Да, она довольно красива. И лицо, и фигура, и волосы длинные. Но этот загар?! Как это ужасно всё! Если б ей оказалась хотя бы женщина нашего круга… Но рабыня!!

Потому ты и пялился на неё тогда, за ужином. И как я сразу не поняла?

А теперь понёс всякую ерунду про приказ Отца. Нашёл, на что ссылаться.

Ну, ничего! Ты у меня ещё пожалеешь!

Айна оглянулась: позвать Виру, чтоб принесла принадлежности для письма. Вар-вар стоял изваянием у двери. Опять его Лидас здесь оставил.

— Подойди!

Сама присела на край ложа. Раб уже привычными руками взялся расшнуровывать сандалию.

Вот он, способ отомстить! Ты с рабыней, а если я — с рабом… Что ты сделаешь, когда узнаешь?

И тогда я тоже скажу: "Не надо кричать, милый… Ты не так всё понял…"

Она наклонилась, подалась вперёд всем телом, положив обе руки ему на плечи. Виэл вскинул голову с таким удивлением в глазах, что Айна улыбнулась, но пригла-шающей кокетливой улыбкой, понятной любому мужчине.

— Ну, скажи, твоя госпожа нравится тебе? Хочешь её поцеловать?

Айна коснулась его губ своими — он странно вздрогнул, будто ожёгся. И длинные волосы, падающие на лоб и на плечи, качнулись. Но сам он не сделал движения навстречу, отказался от откровенного приглашения красивой женщины: отвёл взгляд, опустил голову, будто не было этого лёгкого поцелуя, опять вернулся к шну-ровке.

— Тупое животное! — Айна оттолкнула его от себя ударом ноги в грудь. — Вон!

"О! Отец-Создатель! Что это было вообще? — Тыльной стороной ладони потёрла губы, стирая с них прикосновение чужого незнакомого мужчины. Впервые Айна прикасалась к кому-то ещё, кроме Лидаса. Это чудовищно, это глупо!

Взглянула на свои руки. Они ещё помнили его гладкую загорелую кожу, напря-жённость мышц под ней, их упругую силу. Какой ужас! Потёрла ладони о постель-ное покрывало: стереть! Избавиться! Вытравить даже из памяти! Тут вдруг вспомнив нежное прикосновение его сухих губ, сжатых, не готовых для поцелуя, опять повто-рила про себя:- Какой ужас! А если б ты вовремя не опомнилась? Не оттолкнула его? Что было бы теперь? Ах! Это же не ты, — это ОН отказался!!! Он — раб и варвар! Он — отказался от тебя! Отказался?! Да как он смел?! Как он смел вообще?!"

Вскочила — вторая сандалия ещё на ноге, шнурок волочится следом — к двери в два прыжка, выглянула в коридор. Ушёл! Ушёл! Он должен был ждать при входе! Вот гадёныш!

Лидас, ты должен непременно убрать его отсюда. Непременно!

Вернулась в комнату, на ходу касаясь пальцами губ. Он не ответил на твой поце-луй. Он отказался от тебя. Не выполнил приказа, так это называется.

Я накажу тебя! Сама накажу…

* * *

Айвар постоянно чувствовал на себе её взгляд. Она перестала, как раньше, в мину-ты раздражения отсылать его из комнаты, была не против его присутствия в зале во время ужина или обеда.

Никто не заметил этой странной перемены в поведении хозяйки, ведь она косну-лась такой мелочи в сравнении с жизнью свободнорождённых: одного из рабов, одного из слуг, каких только во Дворце Правителя несколько сотен.

Смотрела, чуть склонив голову, из-под ресниц, с лёгкой полуулыбкой. Расслаблен-ная поза, ленивые движения, но внимательный, добирающийся до самого сердца взгляд.

Аристократка, она ничем не занималась. Целыми днями. Примерка новых платьев, украшений к ним, придумывание сложных причёсок. Частые ванны и после каждой — массаж. Иногда — прогулка по саду в сопровождении рабыни, ещё реже — выход в город, в храм или в гости.

Жизнь госпожи проходила на его глазах, и Лидас, как нарочно, чаще стал оставлять своего телохранителя дома, когда сам отлучался по многочисленным делам и забо-там.

"Чего она хочет, когда смотрит вот так, не отрываясь, подолгу?!" Так и кажется, сделает сейчас что-то или, как в прошлый раз, прикоснётся к губам своими, властно положив руки на плечи. А потом отшвырнёт ногой? Нет уж! Лучше выполнять те приказы, которые отдаёт Лидас, и знать чётко, что ему нужно, чем вот так: делать и не знать, что́ за этим последует.

Женщины. Айвар почти ничего о них не знал. Положение жреца при храме Богини-Матери у себя, в родном селении, лишало всяких возможностей сблизиться с жен-ской породой. Жречество требовало девства до 25 лет. Некоторые женщины посвя-щали всю жизнь служению Матери, но это были те, кто пережил гибель наречённого жениха.

Айвару ещё пять лет оставалось, когда отец потребовал расторжения принятого обета: он нашёл невесту для сына. Такое грубое вмешательство в храмовые законы разозлило мать. Она, главная жрица, а её даже не спросили!

Айвар помнил долго её слова, брошенные всердцах:

— Это принесёт большие несчастья нашему дому и дому невесты… Богиня посыла-ет дурные знаки… Ты, царь, вспомнишь ещё мои слова, да поздно будет…

Да, теперь уже поздно. Мать, как всегда, оказалась права во всём. Много крови пролилось, никакой свадьбы не было, и сам жених-неудачник стал рабом при этой богатой своевольнице.

Ничего! Нужно ещё немного потерпеть. Кэйдар должен уехать куда-нибудь, хотя бы дня на два, тогда можно проверить ту часть Дворца, где он держит своих женщин. Если Ирида здесь, её нельзя оставлять. Хотя, захочет ли она пойти с тобой? А своего дома у неё больше нет. Ей много хуже, чем тебе, ей некуда вернуться, её некому ждать. У неё есть только ты!

Лишь эта мысль держала Айвара здесь, в этом огромном городе, в этом Дворце на положении покорного бессловесного невольника.

А тут ещё молодая госпожа. Лучше бы она продолжала не замечать, как раньше. Её странный интерес, скрываемый от окружающих, пугал Айвара.

Чего она хочет? А ведь всё начиналось со шнуровки сандалий. А кончится чем? Как Кэйдар, отправит на конюшню, на порку? Только найдёт, за что!

Она — красивая женщина, очень красивая. Чёрные волосы, очень тёмные глаза (такие же, как у Кэйдара) и очень белая, очень чистая кожа, нежная, как молоко. К ней прикасаться приятно. При виде этой красоты душа немеет в благоговении, а от взгляда её в животе делается пусто до звона.

Трудно не попасть под её очарование, ещё труднее ему сопротивляться. А она, как будто специально, заставляет быть рядом, выполнять приказы, подобные этому властному: "Развяжи!"

* * *

За ужином Айна была благосклонна к мужу, всем видом своим показывала, что простила. Ещё утром приняла от него золотое ожерелье с тёмно-красными, как сок граната, камнями.

Скорее всего, он придёт сюда, в спальню, чтоб закрепить перемирие или хотя бы убедиться в том, что не ошибся. Поэтому Айна ждала Лидаса, даже с некоторым предвкушением ждала, чего давно уже с ней не бывало.

Раб, послушный приказу, распустил шнуровку, аккуратно снял сандалию с ноги, поставил на пол. Айна поменяла ноги, выше, чем обычно, приподняв подол паттия, открыв полукруглую чашечку колена. Варвар будто не заметил этого немого при-глашения, продолжал развязывать узел. Айна накрыла его руку своей, передвинула выше, двигаясь по внешней стороне бедра. Спросила тихим шелестящим шёпотом:

— Ну? Ты хочешь, да?..

Виэл глядел на неё снизу вверх: зрачки расширенные, — на весь глаз! — и в них страх и изумление. Потянул руку на себя, осторожно, чтоб не показаться грубым, но Айна сдавила чуть сильнее, вдавливая его пальцы в собственное тело.

— Ну, скажи: я тебе нравлюсь? Ты ведь хочешь меня! Ну?.. Хочешь? — голос стано-вился громче с каждым сказанным словом, ещё немного — и она бы закричала прямо в лицо ему.

Раб рывком выдернул руку, чуть не теряя равновесие, но удержался, опустил голо-ву, скрывая и взгляд, и лицо, и руки — вниз, вдоль тела.

— Развязывай!

Он послушался повторного повторения приказа, стянул сандалию под насмешли-вый резкий смех госпожи.

Лидас застал их в эту минуту.

— Айна, ты что там?

— Использую твоего раба по назначению. Вряд ли он ещё на что-то годен. — А сама незаметным движением поправила подол.

Лидас рассмеялся, проходя вперёд.

— А у меня ещё есть кое-что для тебя, — подал ей золотой браслет. — Красивый, прав-да?

— Правда! — Айна надела украшение на запястье, крутанула, рассматривая узор: два плетёных жгута и между ними — переплетение трав, маленькие бабочки и птички, кузнечики и цветы. — Откуда?..

— Это работа тех, марагов… Я рассказывал тебе, помнишь? — Поймал её руку, при-жал к губам порывистым страстным движением. Только по одному этому движению Айна поняла: Лидас пьян, вгляделась в лицо — и довольно сильно.

Он целовал внутреннюю сторону руки, там, где была особенно нежная кожа, а другая рука ласкала открытую шею. Айна со вздохом прикрыла глаза, задышала неглубоко и часто. Пускай, пьян, пускай. Она уже знала, что Лидас так поступает из страха быть отвергнутым. А сейчас его не хотелось прогонять почему-то.

— Моя горячая… Моя… сладкая, моя милая Айна… Прости меня… Прости, я не думал совсем…

Айна не дала ему договорить, поцеловала прямо в губы — сама! — быстрым лас-кающим поцелуем.

Лидас толкнул её спиной вперёд на высокую подушку у изголовья, сам придвинул-ся ближе. Чувствуя его руки, вес его тела на себе, Айна закрыла глаза, откидываясь головой на подушку.

Лидас в последнюю минуту вспомнил про телохранителя, но Айна опередила его странной просьбой:

— Пусть останется. Я хочу, чтоб он остался…

Айвар стоял как раз напротив, с места не мог сдвинуться, — после этих слов! — и госпожа глаз с его лица не сводила, смотрела с нескрываемой мстительностью во взгляде, с улыбкой на полуоткрытых влажных губах.

Она мстила за непокорство! За то, что не видела обожания в его глазах! За то, что он отказывается от того, что предлагают ему с такой настойчивостью!

Или она показывает тебе, как надо вести себя с ней? Потому что знает, что сам ты ещё ни разу не был близок с женщиной.

Да! Она просто играет с тобой! Забавляется твоей неопытностью, твоей неиску-шённостью, твоей растерянностью и смущением.

Но зачем мстить именно так? Зачем?

Айна видела, что он отводит глаза, старательно смотрит мимо них, видела, как он покраснел от стыда и смущения. Ей хотелось смеяться. Он видел её в минуты близо-сти с другим мужчиной, и под этим взглядом каждое её движение, каждый поцелуй становились более страстными, более сильными. Она делилась своей страстью не только с мужем, своим взглядом она точно приглашала этого неопытного мальчика поиграть с собой. Пусть видит, чего он лишает себя.

Никогда ей ещё не доводилось так играть с мужчиной, с молодым, красивым, с неопытным мужчиной. Нравилось чувствовать себя властной, красивой, способной на то, чего раньше в себе даже предположить не могла.

Да, именно об этом говорила Дариана! Вот она, власть женщины! Вот она, её сила! Стоит только увидеть этот страстный блеск в глазах варвара. Он хочет тебя, он тоже тебя хочет, так же, как и другие, как все, кого ты знаешь. Вот, пусть и мучается те-перь от неутолённого желания, негодный мальчишка…

Лидас касался губами шеи, возле самого уха, шептал что-то нежное и приятное на слух. Айна его почти не слушала. Только один мужчина занимал сейчас её мысли и чувства, этот варвар, которого так приятно было изумлять своей откровенностью, своим бесстыдством.

Прикрыла глаза, подставляя губы для поцелуя, а когда глянула снова, телохраните-ля уже не было. Сбежал! Приказ нарушил!

Айна рассмеялась. Добилась, добилась своего! Довела до последней капли.

— Иди… Иди ко мне… — прижала голову Лидаса к груди, запуская пальцы в волосы на затылке.

* * *

Она уже начала ходить по комнате, дня три как поднялась, по сообщению Альвиты, и теперь при виде Кэйдара попятилась, настороженно глядя исподлобья. В руке простой костяной гребень, волосы переброшены на правое плечо мягкой золотой волной почти до середины бедра.

Кэйдар долго молчал, разглядывая рабыню. Этого пристального внимательного взгляда боялись все слуги в доме, начинали глупо нервничать, вспоминая все свои грешки и проступки. Эта же виэлийка оставалась спокойной внешне, прикрываясь волосами, смотрела сквозь них без страха быть наказанной.

— Почему ты не сказала никому? — спросил прямо в лоб, как говорится, но даже этот вопрос её не смутил.

— А зачем?

— Это был мой ребёнок! Ты не имела права молчать… — он пошёл к ней, но Ирида отступила, отпятилась спиной к стене.

— Пока он во мне, он только мой. Кто, кроме меня, может решать, жить ему или нет? — в каждом слове, в каждой нотке голоса вызов, и даже во взгляде.

— Думаешь, я разозлюсь и отправлю тебя на кухню или отдам в прачки? — усмехнул-ся, довольный собственной догадливостью.

— Мне всё равно, что со мной будет! — вскинула голову, будто ростом хотела стать повыше. Он поймал её за подбородок, держал крепко, не освободиться.

— Неужели?

Рука его, другая, от низа живота и вверх по груди поднялась до открытой шеи, легла на затылок, сильно запрокидывая голову, так, что даже рот приоткрылся. Впил-ся в губы так, будто душу хотел выпить этим поцелуем. Девчонка забилась, ударила руками в грудь, корябая через ткань паттия зубами гребня.

— Ну?.. Неужели… всё равно?..

В глазах её плескались ужас, отвращение и беспомощность.

— Не бойся! Я не трону тебя, пока не трону. — Улыбнулся, отпуская. Рабыня отступи-ла вдоль стены до самого столика, но так не было ничего, чем можно было бы защи-титься, только плоская миска с фруктами, вода в высокой кружке без ручки.

— Стина, — он назвал имя одной из наложниц, — со дня на день должна родить. По всем приметам это будет мальчик. Тогда, может быть, я вообще тебя больше не трону… Если, конечно, не соскучусь именно по тебе.

— От меня вы ничего не дождётесь! Я лучше с лестницы брошусь, чем… — не дого-ворила, опустила голову.

— Чем что? — смотрел на неё с улыбкой, будто лепет ребёнка слушал.

— Чем змеёныша вынашивать! Да ни за что на свете! — она глазами сверкнула гневно, с ненавистью.

— Так вот как ты, значит, к господину своему относишься, — Кэйдар головой пока-чал. — Этот змеёныш — твой шанс получить свободу, плата за волю.

— Мне не нужна воля за такую плату! — выкрикнула ему в лицо Ирида с тем отчаян-ным бесстрашием, с каким отказалась тогда за ужином снять с себя одежду.

Кэйдар рассмеялся, удивлённо вздёргивая правую бровь. Отчаянная девчонка, смелая до глупого. Не боится говорить прямо в глаза всё, что думает.

— Тебя в следующий раз будут держать под постоянным присмотром. Я обязательно распоряжусь… Ты его первая увидишь, когда он родится, а потом я посмотрю: смо-жешь ли ты его убить… Вы, женщины, глупые, как все самки, за детёныша готовы под стрелы лезть. Так что не надо говорить того, чего сама не знаешь.

— Это я-то не знаю? — в порыве возмущения Ирида сама шагнула ему навстречу. — Я уже чувствовала его в себе! Да, вам, мужчинам, никогда не понять этого. Но смерть его не на мне, она на вашей совести!

— Ах ты, дрянь! — Кэйдар занёс раскрытую ладонь, но виэлийка смотрела на него смело, даже не моргнув.

— Ну! Ударь!

— Я говорил уже: не смей "тыкать"! — он схватил её за плечи, двумя шагами перенёс и бросил на ложе. Ирида и сообразить ничего не успела, а он уже рывком сорвал пряжки, скрепляющие платье на плечах. Одну руку придавил локтем, вторую завёл за голову, переплетая пальцы со своими. Держал крепко, не вырваться, и целовал, целовал лицо, шею, плечи сильными жадными поцелуями.

— Думаешь, если врач запретил, я уйду просто так? Позволю тебе безнаказанно говорить со мной наравных? — Чуть приподнялся на руках, уменьшая тяжесть тела, заглянул в запрокинутое лицо. Виэлийка попыталась отвернуться, он снова поймал её за подбородок, провёл большим пальцем по плотно стиснутым губам. Она дёрну-лась со стоном, пытаясь столкнуть его, второй стон Кэйдар принял в себя вместе с поцелуем.

Отец Солнцеликий! Как же он соскучился по ней за время болезни. Соскучился по этому непокорству, по этой ярости в глазах. Когда расслабляться опасно с начала и до конца, иначе ногти могут впиться в щеку, а колено угодить в пах. Когда силой и напором приходится брать то, что другие рабыни предлагают с радостью. Насколько острей при этом ощущения, насколько приятней после. До опьянения при мысли о собственной победе, о победе над опасным в своём коварстве и непредсказуемости противником в лице этой красивой светловолосой виэлийки.

Она не заплакала, как обычно бывало, после того, как он отпустил её. Отползла в сторону, на него не глядя, пряча за стеной волос открытое его взглядам тело.

— Ты красивая…

Ирида не ответила, только всхлипнула со вздохом. Кэйдар поймал её за локоть, рывком притянул к себе, обнимая другой рукой за плечи.

— Не надо меня трогать!

— Я мне нравится тебя трогать!

Он прижимал её спиной к груди, заставляя положить голову на плечо, держал обеими руками: одна рука на животе, другая — через грудь на плече. Ирида боялась дышать, боялась пошевелиться. Что с ним? Обычно он уходил почти сразу…

— Ты могла стать женой варвара, но теперь ты моя… Женщина будущего Правите-ля… Мать будущего Правителя…

— Не надо! — Она попыталась скинуть с себя его руки, толкнулась прочь, но освобо-диться не смогла: он, как обручем, сдавил, зашептал на ухо:

— Не дёргайся. Я отпущу тебя тогда, когда сам захочу, понятно?

Ирида будто не слышала его, повторила попытку. Кэйдар держал её крепко и одной рукой, второй — запрокинул голову, нашёл губы, поцеловал неожиданно для неё самой и поэтому, наверное, почти нежно.

Она сидела, подтянув к груди левую ногу, нога Кэйдара также была притянута.

— Видишь, у нас один цвет кожи, не по аристократической моде. Ты, потому что рождена под солнцем, а я — аристократ лишь до половины.

Ирида вздрогнула, когда его ладонь легла ей на колено, двинулась вверх, лаская кожу, нежно, но сильно, когда понимаешь: чуть дёрнись, — и ласка превратится в боль.

— Не надо. Прошу вас…

Он легко опрокинул её на спину, вдавливая в мягкое одеяло, зашептал:

— Если ты не будешь отбиваться, я покажу, что это может быть очень приятно…

* * *

Последний осенний месяц подошёл к концу. С Аскальского моря подули сильные ветры. С началом ветров можно ждать зиму. С такой погодой выход в море прекра-тился почти полностью, приостановилась и торговля с соседями.

Эти два зимних месяца надо просто пережить, зная, что после стихнет ветер, и начнутся проливные дожди. Дожди тоже идут почти месяц, с редкими передышками, но почти без остановки.

В это время на улицу без дела лучше не выходить. Стоит простудиться, и проболе-ешь до лета, а можно и вовсе не подняться.

Скучное, тяжёлое время!

Но именно в этот месяц справляется самый весёлый праздник, неделя Ночных Бдений.

Айна любила дни Бдений с самого раннего детства. Это жрецам в храме приходит-ся туго, это им не спать всю последнюю неделю ноября и сторожить священный огонь. А другие люди Столицы должны не давать им спать. А что может разогнать сон, как не громкая музыка, пляски переодетых до неузнаваемости господ и просто-людинов, хороводы, шествия и песни?

В эти дни позволялось делать всё, ведь миром правила жена Солнцеликого, богиня ночи и смерти. Если недостаточно развеселишь её, она в следующем году пошлёт за твоей душой своих демонов. Лучше веселиться и петь, а то кто его знает?

Спать было некогда, может, только днём, часа три-четыре, а ночью во Дворце собирались толпы гостей.

Айна на каждый день готовила себе новый костюм, а сегодня решила примерить наряд крестьянки. Свободное платье из грубой льняной ткани серой нити, перевязан-ное по талии расшитым пояском. Боковые швы на такой одежде не сшивались, бога-тые женщины надевали под низ паттий женского покроя, длиною ниже колена. Про-стые крестьянки и рабыни ходили так.

Даже пряжки к своему костюму Айна выбрала попроще, из бронзы, а ещё она оставила непокрытой голову и распустила волосы. Так появляться на люди могли лишь незамужние девушки, но кто мог упрекнуть дочь Правителя?

Она чувствовала на себе взгляды мужчин, она купалась в них, она могла выбирать любого. Даже Дариана поняла: сегодня ей с подругой не равняться. Адамас ходил следом, как пришитый. В одежде простого воина, в панцире и с мечом, он тоже казался очень красивым.

А Лидас? Этот сухарь появлялся все дни в своей обычной одежде, без всякого костюма. Айна видела, он смотрит на неё со своего места, и ей хотелось дразнить, заставлять ревновать и мучиться. Поэтому она вышла в танец с колокольчиками — Адамас встал к ней в пару, поэтому она позволила ему обнимать себя чуть крепче, чем это нужно партнёру по танцу, поэтому она смеялась в ответ на шутки гостя и принимала его ухаживания легко, без страха выставить себя в дурном свете.

Лидас проглотил это молча, но не его равнодушие взбесило Айну. Отнюдь! Он обнимался с рабыней-танцовщицей. Она — эта полуголая девка! — сидела у него на коленях, говорила ему что-то, смеялась в ответ на его слова — и целовала! Целовала прямо в губы! Её мужа, её мужчину! И он знал, что она ЭТО видит. Знал — и позво-лял подобное себе и ей!

А потом он будет клясться, что любит только её одну, что нет для него других женщин?! Как он может врать ей, этот варвар? Как он смеет вообще вести себя с ней так?

Я простила его тогда за виэлийку, а он?! Ну, только подойди теперь! Только по-пробуй!..

Мести требовала разъярённая душа. Где Адамас? Куда он подевался?

Ах, и он подцепил себе какую-то пастушку! О, да это же Мидала, дочь верховного жреца, девушка незамужняя и очень богатая.

Ну, что же, продолжай поиск подходящей невесты, это твоё право…

_______________________

Айвар еле успел отпрянуть от распахнувшейся с грохотом двери. Госпожа, запы-хавшаяся, разъярённая, ворвалась в комнату, упала спиной на ложе. Лежала, тяжело, с хрипом дыша, говорила что-то негромко сквозь зубы, ударяя стиснутым кулачком в мякоть подушки.

Вдруг рывком приподнялась на локтях, прямо глядя на него, приказала:

— Иди ко мне!

Айвар опустился перед ложем на колени и только тут увидел, что госпожа боси-ком. Вживаясь в образ простолюдинки, она даже сандалии решила не надевать.

Выпрямился, стараясь не глядеть на неё, сердце и так уже колотилось в груди, как молот о наковальню, но слова её всё равно услышал:

— Ну, целуй! Я же вижу, что хочешь…

И тут, схватив за запястья обеих рук, рванула на себя. Он упал на локти, в послед-ний миг опёрся коленом о край ложа.

— Трусишь, да? А если я прикажу, послушаешься?

Дёрнула поясок его паттия, другой рукой за шею притягивая к себе.

— Глупый мальчик… Глупый неопытный мальчик… Милый…

Он очень долго сдерживался, все эти месяцы терпел её явно издевательские шутки с игрой в заигрывание, но теперь понял, что не выдержит, не справится с собой, слишком уж далеко всё зашло. Он даже перестал бояться конфуза, возможного при первой в жизни близости с женщиной. Все мысли, все страхи, всю неуверенность затопили слепое возбуждение и злость. "Ты думаешь, я и дальше буду играть? А если у этой игры сменятся правила?"

Рванул поясок на себя, а потом пряжки, одну за другой, отбросил эту половину платья в сторону.

"О нет!.."- Айна неожиданно испугалась. Нет, совсем не так она хотела. Нет! Не его власти над собой. Ей самой хотелось править им. Самой!

— Нет! Что ты делаешь?! Не надо!.. Убери руки!.. — она толкнула его ладонью в грудь — он поймал эту руку; попыталась сомкнуть ноги — мешало его колено. — Не смей, я сказала…

Он держал её за одну руку, а другой ласкал тело: ногу от колена и выше, выше, живот, грудь, шею — сильно, порывисто, со страстью. Но не целовал, он не умел целоваться, это Айна уже давно поняла.

"Лидас! Лидас может войти сюда в любую минуту…"- мысль родилась и тут же пропала. Она не могла больше ни о чём думать, только чувствовать, чувствовать его тело каждой клеточкой своего. Ощущать жар его дыхания на щеке и на шее, мяг-кость волос под пальцами, упругую силу молодого тела, слышать его стон и дрожь при последнем толчке.

Всемогущий Отец! Почему никогда этого не было с Лидасом?! Ни разу! За все пять лет! Это сладкая месть. Более сладкой мести она не испытывала.

— Прости… — поправился. — Простите, госпожа. — Передвинулся, отпуская, подал оде-жду прикрыться.

— Ты?!.. — она села на ложе, смотрела, не замечая его вытянутой руки, комкавшей ворох платья. — Да Лидас… Лидас разорвёт тебя, как только узнает…

— Вам и самой хотелось этого… — смотрел в глаза, у самого зрачки всё ещё на весь глаз после перенесённого возбуждения. — Но я возьму на себя всю вину. Даже под пыткой… Обещаю вам! Он не узнает ничего…

— Дурак! Ты знаешь наш язык! Ты умеешь разговаривать… Он всё ещё верит…

— Я плохо знаю… Я сам учил… На улице, среди прохожих…

— Отец Создатель! Ты обманывал нас всех! Ты и меня обманывал… С самого нача-ла…

— Нет, не с самого… — он отвёл глаза.

— А Лил говорил. Когда ещё говорил… Ему никто не верил… А он всё знает. И про тебя знал…

Ладно! — вернула голосу привычную властность. — Пойди найди Виру, я хочу при-нять ванну… Пусть она сама сюда придёт сначала…

— Хорошо, госпожа…

— Ну-ка, подожди! Это что у тебя? — Айна заметила у него на груди слева странную наколку. Рисунок очень знакомый, где-то видела совсем недавно.

— Два духа мира в борьбе и единстве начал, — объяснил, смешивая слова двух язы-ков, и виновато улыбнулся, видя её непонимание.

Оделся он в минуту, на ходу завязал пояс.

— Виэл! — окликнула Айна, и варвар обернулся. — Кому хоть слово скажешь, умрёшь на городской стене…

Кивнул понимающе и вышел.

Айна пребывала в состоянии крайней задумчивости. Молчала, пока принимала ванну, не отвечала на вопросы Виры, пока сушила и расчесывала волосы, и в кровати долго ещё не могла уснуть. Но сквозь сон слышала, как приходил Лидас, как он потоптался у ложа, виновато и тяжело вздыхая. "Вздыхай, вздыхай! Твой раб наста-вил тебе рога, и ты никогда этого не узнаешь. Хотя, посмотрим ещё, как всё будет дальше". * * *

Он не раз видел людей, за запястья рук подвешенных на вбитые в стену крючья. Со слов окружающих знал: так казнят рабов, посягнувших на собственность господина, укравших деньги, совершивших попытку побега или вступивших в запретную связь со свободнорождённой женщиной. Страшная мучительная смерть, унизительная ещё и тем, что выставлена она была напоказ.

Лучше умереть в бою, чем вот так, под камнями мальчишек, на глазах зевак.

И всё равно еле сдержался, еле справился с собой при виде хозяйки. А она была прекрасна.

Освежённая после сна, с лёгким румянцем на скулах, чёрные волосы собраны под коронкой из белейшего жемчуга. В ушах такие же серьги и на груди ожерелье. А сама в темно-синем платье с расшитыми по ткани белыми лилиями.

Сдержанная, серьёзная, строгая, Айвара она даже не замечала. Кто он для неё? Мелочь! Пустяковый эпизод в богатой на подобные приключения жизни.

Но когда вышел Лидас, стало неприятно чисто по-мужски. За собственную под-лость. За неблагодарность. Он спас от смерти, он выхаживал, он взял с собой, а тут?

Страшно и неприятно представить, что было бы, войди Лидас в спальню жены в ту минуту. Болтался б ты сейчас на стене под дождём, а вороны бы ждали, когда осла-беешь настолько, что и сил не будет даже голову повернуть.

— Ты вчера ушла очень рано, — первым упрекнул Лидас.

— Да? И ты заметил? — Айна изумлённо повела бровью. Держалась она просто вели-колепно.

— Конечно, заметил. Я сразу же…

— Да ты глаз от своей девки оторвать не мог! — Айна перебила его, пошла в атаку. — Думаешь, я ничего не видела и не знаю?

— Она сама подсела ко мне. Сказала, что господин Кэйдар приказал…

— Какая мне разница?! Ты с ней зажимался — не Кэйдар! На глазах у всех! На глазах у Дарианы! Что обо мне подумают? Что обо мне скажут?

— О, Айна! — с мукой воскликнул Лидас, хватаясь за голову. — Прошу тебя, не начинай всё сначала! Ведь мы же…

— А кто из нас начал первым? Кто? Уж не ты ли сам? Вечно тебя тянет на всяких шлюх. То сначала эта, Кэйдарова девчонка, то теперь танцовщица. Она грудь свою выставила на показ перед всеми мужчинами, вертела задом под свой бубен. И всё специально для тебя! — Рассмеялась, издеваясь, садистски мучая собственного мужа.

— Айна, не надо преувеличивать. Ведь ты сама вчера…

— Что-о?! — Айна взвилась, возмущённая, негодующая, пылающая гневом справедли-вого мщения. Айвар не мог этого выдержать. Сейчас ему было жаль Лидаса. Если бы не страх за собственную жизнь, он бы вмешался, он бы рассказал всё. — У тебя моло-дая и красивая жена. Ты должен быть доволен, если она нравится другим мужчинам. А ты решил, что смеешь упрекать меня в чём-то!

Сейчас ей невозможно было что-то объяснять или доказывать. Она слушала только себя, это Лидас знал по опыту, поэтому он и не стал ничего делать, он просто вышел из комнаты.

Слуги накрывали стол к обеду, сновали из кухни в обеденный зал. Стол будет большим, значит, опять придут гости. Айна заняла не то место, где она располага-лась всегда, выбрала такое положение, чтоб видеть Виэла у входа в зал. Он стоял в своей обычной позе: поднятая голова, расправленные плечи, руки за спиной в замок — весь открытый её взгляду. Белая безрукавная рубашка-паттий длиной до колена, одна пряжка бронзовая на левом плече, скалывающая половинки одежды. Молодой, загорелый, красивый. Красивый лицом, несмотря на то, что варвар по рождению. Глаза тёмные, сине-серые, спокойные и внимательные, глядящие в какую-то точку над головой Айны. Он редко фокусировал взгляд на ком-то, но видел и слышал всё. Он не улыбался, хотя Айна запомнила его улыбку вчера, от неё на щеке появлялась нежная, как у ребёнка, ямочка. Но необычнее всего была его причёска. В мире, где все мужчины носили короткие стрижки, он ходил с волосами до плеч. Тёмно-русые, мягкие на ощупь, они, падая на лоб, закрывали недавний шрам над левой бровью, наискось пересекавший лоб. Справа от виска вниз тянулась вдоль щеки тоненькая косичка с вплетённым в неё шариком нефрита. Всё это придавало какую-то особую необычность его облику, нездешнюю, варварскую красоту, которую первой сумела увидеть Дариана.

Айна не могла отделаться от воспоминаний, от ощущений, вызванных прошедшей ночью. Сколько в нём страстности, сколько скрытой звериной силы. Он, кажется, в эти минуты забывает, кто перед ним, он полностью отдаётся чувствам. И заражает этим её саму, заражает настолько, что про всё в мире забываешь, забываешь про мужа, про стыд и совесть, про страх разоблачения, про то, что отдаёшься невольни-ку.

Она была уверена поначалу: то, что было, — было единственный раз. Для мести этого достаточно.

И всё же… Глядя на варвара, не могла отделаться от острого желания прикоснуться к нему, ощутить теплоту его кожи под пальцами, прикоснуться к губам, неопытным и сухим.

Айна еле до конца обеда досидела. Два чувства боролись в ней: желание видеть его, видеть постоянно, ощущать его присутствие рядом, близко, всего в нескольких шагах; и страх от невозможности совладать с собственными чувствами и отсюда — желание отослать его прочь, подальше с глаз.

И вообще, он должен быть наказан за своё поведение. Мало ли, что взбредёт в голову разъярённой ревнующей женщине, а он воспользовался этим. Какое он имел на это право? Никакого!

"Но единственный раз! Всего лишь один, последний раз!" — обещала себе же, ук-радкой в коридоре прильнув к груди варвара, заставляя его наклонить голову, и целовала эти упрямо поджатые губы.

Он отстранялся, чуждался её. Был совсем не таким, как вчера ночью. Испугался, видимо, обещанной казни. Глупый! Лидас ничего не узнает. Сама никогда сказать не смогу, а он не догадается: слишком уж наивен.

Всю следующую неделю Айна держалась одной мыслью: "Ты — порядочная жен-щина! Ты должна хотя бы выглядеть порядочной и честной женщиной". А для Да-рианы и подобных ей один раз — не в счёт. Они коллекционируют мужчин. И ты всегда осуждала таких женщин. Нет, нельзя опускаться до их уровня. Надо уважать себя и мужа. К тому же Лидас очень даже неплохой человек, если быть откровенной. И, главное, — он тебя любит. Любит до безумия. Он многое может простить, а ты ревнуешь его по всякому поводу. Но как он воспримет измену? Измену с рабом-телохранителем?

Месть теряет свой вкус, если она не бьёт по тому, кому предназначалась. Но Лидас все эти дни вёл себя на редкость примерно: не пытался спорить, ничего не доказы-вал, не оправдывался. Даже повода не давал подходящего, когда признание могло само сорваться с языка. А потом вообще уехал на несколько дней из города. Ему доложили: мастеров на стройке поместья закидали камнями рабы, выполнявшие грубую работу. Дело требовало немедленного вмешательства, и Лидас уехал очень рано, несмотря на ливень и даже Виэла не взял с собой: торопился.

Первый день Айна выдержала, с трудом, но стерпела, справилась с собой только потому, что раб днём ни разу не попался ей на глаза. К вечеру второго дня приказала вызвать, и Виэл явился сразу же, в том виде, в каком его нашли: в мокром тяжёлом плаще, замёрзший настолько, что даже губы закоченели.

— Ты был на улице? — спросила тем тоном, который сразу же устанавливал соответ-ствующую дистанцию. Варвар склонил голову, кивком отвечая на поставленный вопрос.

— Ты безъязыкий? — обернулась, насмешливо скривив губы. Ей нравилось играть с ним роль властной хозяйки и за внешним ответным подчинением и покорностью чувствовать, что стоит приказать, — он сделает всё… Всё!

— Да, госпожа!

Как приятно звучит его голос, аж холодок по спине от сладкого предвкушения. Ах! Не смей об этом даже думать!

— В такую погоду?! Ты вымок и замёрз… А если заболеешь? Иди погрейся! — указа-ла кивком головы на жаровню с углями. Виэл, выполняя приказ, медленно подошёл, протянул навстречу теплу раскрытые ладони. — Что ты обычно делаешь в городе?

— Сейчас просто знакомлюсь с вашим миром, госпожа, — отвечал вежливо, спокойно, без подобострастия, немного медленно, будто вспоминая нужные слова.

— Зачем? — Айна видела его профиль, чёткую линию носа и губ. Как же сильно хоте-лось прикоснуться к ним! Чтоб вкус ощутить, напиться их нежности… Длинные ресницы делали его лицо юношески нежным.

— Затем, чтоб уйти из этого города, — чуть повернул голову и глянул на неё, прямо, смело, будто вызов бросал своим признанием. Мокрые волосы прилипли ко лбу и щекам, капельки воды на коже — удержаться было невозможно. Айна и не удержа-лась: руками скользнула под мокрый плащ, прижалась к нему сама, заглядывая в лицо.

— Сбежать от меня хочешь? От своей хозяйки? — он не ответил, и не попытался об-нять. Стоял прямо, чуть вскинув голову, будто отстраняясь. — А ты знаешь, что даже за мысли о побеге полагается смерть? Я ведь Лидасу могу сказать…

— Да, лучше сказать, так будет честнее… — Айна легко угадала, на что он намекает, но не оттолкнула его от себя, как сделала бы это раньше, наоборот, сдавив пальцами локти, притянула к себе ещё ближе, зашептала, глядя в глаза:

— Честнее, говоришь! Честность тут не при чём. Эта честность тебе боком выйдет. Тебя казнят, — не меня! Мне одно грозит — развод! Но для меня это не наказание. Ты не знаешь, что это такое — терпеть рядом с собой человека, которого не любишь…

А Лидас всё равно узнает. Рано или поздно, но узнает. Я могу сказать ему, если хочешь. Хочешь? И тебя казнят! Распнут на стене! Хочешь такой смерти? — Варвар промолчал, только в линии его губ появилась незаметная раньше жёсткость.

— И бежать отсюда — это тоже глупость! По морю не уйдёшь до весны. Пойдёшь в горы к вилатам, они выдадут тебя нашему Правителю. Ты же не знаешь наших мест. Тебе никуда от нас не уйти. В Империи рождённых Солнцем живут лучшие люди. Другие только подчиняются им.

— Да, я видел, как их подчиняют, — усмехнулся с горечью. — Брошенные на берегу младенцы, изнасилованные женщины…

— Ты смеешь упрекать меня, раб? — Айна отступила, убирая руки. — Разве кто-то давал тебе на это право?

— Я жду приказаний, госпожа. Если их нет, я пойду переодеваться. — Таким тоном с ней ещё никто не разговаривал. "Да как он смеет?! Кто ему позволял так вести се-бя?" — ладонь выбросила даже неожиданно для себя самой. От второй пощёчины варвар уклонился, спросил:

— Это всё? Я могу идти?

Вышел, не дожидаясь её разрешения.

"Грубое животное! Варварская кровь! Таким голосом со мной… Да я высечь тебя прикажу! И посмотрим ещё, как ты после этого заговоришь… Варвар! — сидела на краю ложа, зажав руки в коленях, слёзы возмущения и гнева превратились в слёзы обиды и одиночества. — Лидас! Где мой Лидас? Ты один меня любишь. Только ты готов на всё ради меня…"

* * *

— Их кормили хлебом из гнилой муки. Плесень даже на рыбе, — Лидас надломил белую хлебную лепёшку, долго смотрел на пористый излом будто мог плесень уви-деть на хлебе, подаваемом к столу Императора.

— В такую погоду неудивительно, — Кэйдар хмыкнул, чуть взмахнул рукой, подавая слуге знак: долить вина в бокал. — Но если работы нет, то и кормёжка не обязательна в обычном виде. Они же не работают во время дождя?

— Нет. Строительство приостановлено, но Миид сказал: выгоняли на отсыпку насы-пи, наращивали дамбу. Это тоже работа, нелёгкая работа.

— Надо устроить показательную порку. Или казнить каждого пятого, — посоветовал Кэйдар. — Ты распорядился насчёт беглых?

— Пятеро до сих пор не найдены.

— Куда они денутся в горах в такую погоду? Без еды, без оружия, без проводников.

— Их ищут. Охрана уже навела порядок. Я сам всё лично проверял перед отъездом, — при этих словах Кэйдар усмехнулся. Для него авторитет зятя мало значил, и своего отношения он не скрывал. Лидас поджал губы, нахмурился, но вслух ничего не ска-зал, отвернулся, беря с блюда маленькую булочку, политую сладким сиропом.

Айна сидела чуть в стороне и внимательно, с непонятным интересом разглядывала мужа. Черноволосый и белокожий, как и она, этим он очень напоминал потомствен-ного аристократа. Тёмно-карие глаза, открытый лоб, на него падала одна только прядь и, подсыхая, дерзко вилась. О, Лидас постоянно воевал со своими кудрями. Он носил волосы чуть длиннее принятого у аэлов стандарта моды и, сколько Айна его знала, постоянно мучился с ними, пытался разгладить, уложить в причёску. Но влаж-ный гребень помогал мало, равно как и подслащенная вода.

Он старше Кэйдара на два года, а её — на все четыре, но так не скажешь. Лицо молодое, высокие скулы и всегда гладко выбритый подбородок. Лидас следит за собой, настоящий чистюля. Вот и сейчас, сразу же с дороги приказал приготовить себе ванну и только после вышел к ужину.

Он очень редко улыбается, это Айна поняла лишь в эту минуту. А ещё он мало рассказывает о своём прошлом, о своей жизни. Он замкнутый какой-то, чужой тебе. Чем он живёт вообще? Чем занимается?

Строит поместье. Официально для Властителя, по-настоящему же хочет перебрать-ся туда сам, подальше от города, поближе к горам. Он не верит в то, что власть мо-жет перейти к нему, не стремится к власти. Даже жить собирается отдельно, своёй семьёй.

Для Правителя Лидас очень мягок характером. За все пять лет он ни разу не приказал высечь кого-нибудь из слуг, никого не ударил сам. Кэйдар знает эту его слабость и постоянно бьёт в одну точку. Со стороны они приятели, родня, но Айна, как всякая женщина, за внешними репликами и ответными улыбками чувствовала постоянное противостояние двух соперников, двух мужчин, обладающих немалой властью. Вот только Лидас постоянно уступал, чаще молчал или делал вид, что из-дёвка не достигла цели, осталась попросту незамеченной, непонятой.

— …Это дело нельзя так оставлять. Лучшему скульптору Столицы проломили голо-ву. Взбунтовались против существующих порядков. Раб не имеет никакого права на это. Он не смеет поднимать руку на свободнорождённого. Не смеет выступать про-тив воли хозяина, даже если тот вообще перестанет его кормить.

Есть единый закон, заведённый раз и навсегда, и если он не выполняется, нужно срочно принимать меры.

Кэйдар говорил громко, с раздражением в голосе, но его возмущение адресовыва-лось не нарушителям закона, а Лидасу. Он здесь, он в городе тогда, когда в горах до сих пор бродит шайка беглых рабов! Как можно быть таким мягкотелым?

— Когда ты поедешь ещё раз?

Лидас в ответ плечами пожал, ответил не сразу:

— Мне обещали доложить обстановку…

— Когда беглых поймают, ты, как хозяин, должен быть на месте, — Кэйдар довольно бесцеремонно перебил его. — Кто будет следить за выполнением казни?

— Я не собирался никого казнить.

— Это как? Встретим их гирляндами из цветов как победителей?

Лидас поморщился: ирония здесь вообще казалась ему неуместной.

— На рабов в эту зиму выросла цена. Хорошего работника купить сложно…

— Хорошего работника всегда купить сложно! Лучший работник тот, кто получает от тебя жалование каждую неделю…

— Ну, ладно. Если ты настаиваешь, я поеду ещё раз, — неожиданно согласился Ли-дас. — Хоть завтра.

Поедешь со мной?.. Хотя нет, я возьму с собой Виэла. — у Айны при этих словах сердце невольно сжалось, как иногда бывает при плохом предчувствии, но внешне она никак не выказала своего беспокойства.

* * *

Они напали неожиданно. Лидас даже растеряться не успел, хорошо хоть вовремя пригнулся к шее коня, и стрела, летевшая в грудь, попала в ключицу возле самой шеи, туда, где даже лёгкая кольчуга не прикрывала.

Айвар еле успел подхватить своего хозяина, не дал ему упасть с коня, и, когда выпрямился, один из беглых уже шёл на него с мечом. Рваная одежда, несмотря на начало зимы, спутанные волосы, неопрятная борода. Он выглядел старше Айвара раза в два, но двигался легко, и меч его казался продолжением руки. Как удобно и свободно он лежал в длинной жилистой руке, покрытой знакомыми полосами — следами от бича.

Раб оскалился, по-волчьи вздёргивая подбородок, сверкнул ненавидящим взглядом из-под свисающих мокрыми сосульками волос, предупредил, надвигаясь ещё ближе:

— Я полгода жил одной мечтой: намотать на кулак кишки свободнорождённого…

Айвар, перешагивая через Лидаса, на ходу выдернул меч из его ножен. Чуть подвигал ладонью туда-сюда, разминая кисть и примериваясь к новому, незнакомому оружию. Длинный, как все аэлийские мечи, с тяжёлой крестовиной рукояти, но сба-лансирован просто прекрасно, сужающееся лезвие, как у кинжала. Нет, это не аэлий-ский меч: без всяких украшений, но с вытравленным заклинанием на незнакомом языке прямо через всё тело меча в два ряда, вдоль канавки, разделяющей лезвие.

Беглый раб и вправду оказался противником с опытом. Его, видимо, потому и пустили первым, чтоб наверняка. Но всё равно ход глупый. Лучник одной стрелой мог бы решить судьбу ещё не начавшегося поединка. А сейчас, когда они скрестили мечи, заходили по тесному пяточку среди камней придорожной осыпи, можно было и в своего угодить ненароком.

Тяжёлый мокрый плащ мешал, и Айвар, расстёгивая застёжку, чуть не пропустил удар. Подставил меч ребром — не плоскостью, и на лезвии появилась щербинка. А если трещина? Ещё один такой удар, и меч может рассыпаться. Плохая ковка!

Мечи опять скрестились. Да, если б этот раб последние полгода жил не мечтами, а питался так, сколько требует его рослое длиннорукое тело, он бы не попятился, теряя равновесие, и поединок продлился бы дольше, и финал его мог быть совсем другим. А так…

Кинжальное острие меча с хрустом прошло сквозь рёбра, и Айвар чуть отступил, придерживая умирающего за плечо. Этот удар и эта смерть достойны тебя. Жаль, что нам не биться плечом к плечу.

…А где другие? Ведь Лидас про пятерых говорил?

Взгляд по сторонам вправо-влево. Пригнулся, уклоняясь от выброшенного из-за камня копья — там! Ещё один! — бросился вперёд. Поздно! Двое на жеребце Лидаса были уже далеко. Конь короткими прыжками поднимался вверх по склону. Камни катились из-под копыт. Ну и чёрт с вами! Догонять беглого — не моя работа!

Вернулся к Лидасу, повернул, проверяя пульс. Живой, хоть и без сознания до сих пор. Но так оно и к лучшему.

Стрела застряла в мякоти у основания шеи. Если б чуть ниже, под ключицу, защи-щать и спасать было б некого.

Так, стрелу нужно сломать у наконечника, но она плохо поддавалась: дерево сырое, торопливо обструганное, и сама стрела даже без оперения. Наконечник остался в ране, но это не дало хлынуть крови во всю силу. Айвар прикрыл пульсирующую кровью рану куском чистой ткани от собственной одежды, зашептал заговор, оста-навливающий кровь:

— От солнечных ран, от нечистых рук, от силы людской и божественной… От скверны, от заразы, от боли и страдания прими Владычица ценный дар. Кровь на-поила, кровь поглотила, кровь землю Твою насытила… Оставь и мне, сыну Твоему, Лидасу-царевичу, каплю для жизни, для души, для движения… — губы повторяли заученные ещё в детстве слова, и глаза не мигая смотрели, как алое пятно располза-ется по белой ткани, и пальцы чувствовали жаркое биение. Но вот кровь стала посте-пенно сдаваться, слабеть под напором сильных слов. Для перевязки Айвар и плаща своего не пожалел, это было единственное, что принадлежало лично ему, — старый плащ Лила.

А теперь срочно, срочно назад. Поднялся, подзывая свою кобылу, испуганно пере-таптывающуюся в отдалении.

* * *

— Какая поразительная беспечность! Подумать только! — Голос Кэйдара звенел от негодования, от возмущения, от гнева. — И кого взял с собой для охраны? Вот этого?! — Выбросил руку в сторону варвара, тот аж голову вздёрнул — тяжёлые сырые волосы взметнулись, всё лицо стало видно, и во взгляде — невысказанный протест, он-то Кэйдара и раздражал особенно сильно.

— Позволь, я накажу его. Единственный раз представилась возможность доказать, что служишь господину не зря, и что? Он только и сумел перевязать и привезти домой, обратно. А где тот, кто посягал на господина? Где преступник?

— Ты… зря… так… — Лидасу в эту минуту вообще было очень трудно говорить: Лил осматривал рану, погружая в неё тонкую серебряную палочку.

— Ничего, я уже послал туда людей. Они прочешут все окрестности. Я сам лично разберусь, кто это мог быть… А этого… Этого нужно выпороть!

— Виэла… нужно наградить… — Лидас лежал с закрытыми глазами, голова повёрнута на бок. Говорит невнятно, через прикушенную губу, а у самого лицо белое, белое до зелени. Вцепился намертво руками в скомканное, сбитое одеяло, не оторвать сведён-ные судорогой пальцы. Но боль терпит. Коротко взвыл лишь сквозь зубы, когда врач потянул стрелу щипчиками на себя.

— Вот она! Вот! Хвала Создателю! — этот радостный возглас Лила не дал заговорить Кэйдару, видимо, поэтому он вернулся к старой теме лишь спустя минуту.

— А всё оттого, что ты слишком мягок нравом и потому беспечен. Если это были те беглые, то откуда взялось оружие? Лук, стрелы? Если ты знал, что они бродят в горах, почему не взял охрану?

С тобой постоянно так. И сейчас, вместо того, чтобы наказать, ты требуешь для варвара награды… Да моя бы воля…

Лидас промолчал, лежал, тяжело дыша, ожидая, когда Лил управится с повязкой.

— Крови совсем мало, даже удивительно для такого ранения… Но рана может вос-палиться. Я буду часто приходить, проверять и чистить, если надо будет, — преду-преждаю сразу. — Лидас слабо двинул головой, давая понять, что слышит слова Лила. То, о чём он говорит, будет только потом, а сейчас же нет ни сил бороться со слабо-стью и с болью, ни желания выслушивать упрёки шурина.

— Разговор лучше было бы отложить на время, — осторожно вмешался Лил. — В другой раз поговорите. А сейчас поспать нужно… Это лучшее лекарство.

А я ближе к вечеру зайду ещё раз. Проверю, как там…

Он не договорил, в комнату влетела Айна, заговорила прямо с порога, быстро, взволнованно:

— Отец-Создатель! Почему мне не сказали сразу? Лидас, как ты мог так? Такая неосторожность!..

Айвар не стал дожидаться разрешения, ушёл сам. Нужно умыться, переодеться во что-нибудь сухое и чистое. А они пускай там сами разбираются.

* * *

Уже поздним вечером Айна приказала явиться Виэлу, а сама ждала его в той спаль-не, где спала одна во время размолвок с мужем.

Варвар остановился в шаге от края ложа на том месте, куда указала она вздёрнутым подбородком. Долго разглядывала, чуть прищурив один глаз, без улыбки и как будто с тревогой.

— Ты сам не ранен? — спросила, наконец.

— Нет, госпожа.

— Ты был весь в крови…

— Это была не моя кровь.

Айна кивнула головой, выслушав ответ, и вдруг вскочила легко, одним прыжком, очутилась прямо перед ним, торопливо провела ладонями по плечам, по груди, спро-сила, заглядывая в лицо:

— Это правда? Ты не врёшь мне?

Прикосновения её рук действовали возбуждающе, аж спина похолодела, и руки сами потянулись обнять, прижать к себе эту красивую, ухоженную женщину. Но в голове стучал приказ: "Нельзя! Нельзя так! Не смей!" Сама Айна будто чувствовала эту борьбу и всем поведением своим пыталась разбудить в нём один инстинкт, не подвластный контролю разума: ласкала пальцами открытые плечи и, притянув к себе, целовала прямо в губы, шептала между поцелуями:

— Ну, давай же… Ведь хочешь сам… Хочешь, да?

Конечно, он хотел. После всего, что случилось днём, после поединка и смерти, нужна была разрядка, сильная встряска, которая помогла бы снять напряжение и уменьшить агрессивность.

"Ну и пускай! Пускай! Тем быстрее это закончится…"- уронил её на ложе и сам — следом, следом!

Айна чувствовала: сердится, и от этого так сдержан в проявлении чувств, почти груб. Ловила его сжатые немые губы, пыталась целовать, но не получала в ответ ничего, даже слова.

И всё равно, каждый из них получил то, что хотел, от этой близости.

Айна полулежала, упираясь локтем в подушку у изголовья, натянула одеяло по самые плечи: в комнате было прохладно. Виэл, укрытый лишь до половины, лежал на животе, вытянув одну руку во всю длину и положив голову на плечо, ладонь другой руки — под подбородком.

Айна смотрела ему в лицо, разглядывала спокойно и внимательно, нисколько не стесняясь своего интереса, и он, чувствуя этот взгляд, не пытался скрыться за стеной волос. Наоборот. Айна впервые видела его лицо полностью открытым: высокий лоб с одной продольной морщинкой; свежий шрам от брови и наискось, через лоб; а глаза (она обожала их!), задумчивые до отрешённости и предельно усталые.

Айна сегодня чуть не лишилась мужа, но по-настоящему испугалась потери при мысли, что на его месте мог быть этот варвар. Почему он так глубоко засел в сердце? Почему чем больше стараешься забыть его и всё, что было, тем сильнее привязыва-ешься к нему? Ведь позволяешь ему то, что не позволяла никому и никогда.

Это Лидас раньше умирал от желания всего лишь прикоснуться к тебе, а теперь ты хочешь ощутить пальцами мягкость этих тёмно-русых волос и боишься быть не понятой, боишься запрета даже на такую малость.

Что случилось с тобой, принцесса?

Что стало с тобой, дочь Солнцеликого?

Ты привязалась к варвару? Ты полюбила раба?

Нет! Нет! Эта слепая животная страсть не может называться любовью…

Но почему же тогда с Лидасом не так? А ведь про отношения с мужем ты знаешь точно, что это не любовь… Отец-Создатель! К чему эта насмешка над судьбой? Зачем это испытание, которое я не в силах выдержать? Я по глупости предложила ему своё тело, а теперь с радостью и сама отдаю душу, хотя и вижу, что он не соби-рается её брать.

— Я сегодня убил человека… — признался он тем голосом, когда не ждут ответной реплики, не ждут понимания или сочувствия, а лишь выслушивают молча.

— Ты защищал своего господина, — заметила Айна, не догадываясь, что своими сло-вами разрушает хрупкий мостик искренности и доверия, не частый среди любовни-ков.

— Я защищал себя, прежде всего! — возразил резко, с вызовом, и глянул на неё так же, но Айна не увидела этого взгляда, она смотрела на свои пальцы, перебирающие волосы, распущенные, как всегда, перед сном.

— Но это же был не первый, убитый тобой… — наконец подняла глаза и улыбнулась, но не дождалась улыбки в ответ, лишь слова и усмешку, горькую усмешку:

— Да, это был третий… Что с того?

— Ты — хороший воин. Разве ты мог проиграть?

— Если б я никогда не проигрывал, я не был бы здесь.

— Я видела твой поединок с Кэйдаром. Ты был великолепен. Даже Кэйдар понял это…

Виэл ничего не сказал, уронил голову со вздохом, закрыл глаза.

Айна, продолжая улыбаться, водила указательным пальцем по его вытянутой руке, по тонким ниточкам вен, голубеющим сквозь загорелую кожу кисти, обвела тёмные полосы на запястье — впечатавшиеся намертво следы от верёвки, заскользила выше и выше по узенькому белеющему шраму — по одному из множества — до тех пор, пока тот не ушёл на внутреннюю сторону руки.

— Было больно?

Он зябко дрогнул плечами, ответил честно:

— Я не помню.

— А здесь? — положила ладонь на плечо, повела по спине вдоль позвоночника. Шра-мы от бичей, от двух бичей, они останутся на коже до самой смерти.

— Тоже не помню. Это всё было в один день…

Он перевернулся на спину, будто стеснялся её прикосновений, а, может, не хотел вспоминать.

— О, если б только я была рядом тогда… — невольно вырвалось у Айны. Она сама замолчала, понимая, что нельзя ей вот так выказывать свои чувства. Продолжая начатую игру, погладила пальцами шрам на лбу.

— А этот?

— Это от меча Кэйдара… — Айна удивлённо дрогнула бровью. Уж она-то знала: Кэй-дар никогда не промахивается и не рубит дважды. — После него очень долго болела голова, — Виэл виновато улыбнулся, — улыбнулся всё-таки! В его речи часто встреча-лись слова, незнакомые Айне совершенно, только по смыслу можно было догадать-ся. И это не язык виэлов, виэлийский Айна часто слышала и знала, как он звучит.

— Тебе повезло. А Кэйдару, верно, неприятно вспоминать свой промах всякий раз, когда он тебя видит, — Айна рассмеялась.

— Свой мне вспоминать куда неприятнее, — такая горечь была в этих словах, что Айна осеклась. Она не сразу догадалась, о чём подумал в эту минуту Виэл. Чем она могла отвлечь его от ненужных мыслей? Только поцелуем! Неожиданным для него настолько, что он даже отстраниться не успел.

— Ну, ты можешь так? Можешь? — Айна рассмеялась, видя его растерянность. Он всё ещё оставался неопытным мальчиком, с которым ей нравилось делиться секретами взаимного удовольствия.

* * *

— Я совсем ничего не видел. Так и не понял, что случилось. Помню только, как толкнуло что-то под горло, и сразу же дышать стало больно, — в задумчивости Лидас потрогал повязку, улыбнулся устало, поднимая глаза на Кэйдара. Тот стоял посреди комнаты, уперев руки в широкий кожаный пояс. — Только что с дороги, даже не переоделся: мокрый плащ на плечах, паттий дорожного покроя — длиною до середи-ны голени, высоко поднимающаяся шнуровка сандалий, а, главное, — меч в ножнах у пояса. — Как с коня начал падать, тоже помню. Голова закружилась — и всё.

— Он дрался с одним из них. Заколол твоим мечом. А двое других сбежали. Даже стрелы бросили, так торопились. Стрелы — дрянь, всё наспех сделано. Наконечники из сколов камня…

Но их, судя по следам, было всего трое. А где тогда другие два? Их же пятеро сбежало?

— Пятеро.

— И без оружия?

— Ну, так мне сказали. Миид, по крайней мере…

— Меч мог быть трофейным. Остальное — копьё, лук, стрелы — всё самодельное. Твоего коня взяли, кстати… Этот даже о добре твоём не позаботился…

— Виэл спас меня, какие после этого порицания могут быть?

— А какие могут быть награды за то, что он обязан был сделать? И вообще, он при-касался к твоему оружию, осквернил его… Раб-телохранитель — что может быть глупее?

— Зачем ты так сразу? Я понимаю, после всего он тебе неприятен, но он спас меня, и от этого никуда не денешься.

— Вот только не надо думать, что я боюсь повторной попытки покушения! — Кэйдар недобро прищурился. — Да, признаю́сь, его присутствие меня раздражает. Я никогда этого и не скрывал. Но бояться? Кого? Сопляка этого? Это даже не противник в бою, это — недоразумение одно. И учти, если он даже попытается что-то сделать, обещаю, я не буду спрашивать твоего разрешения, — накажу сам! Накажу так, как сочту нуж-ным.

Кэйдар вышел, а Лидасу ничего не оставалось, как только проводить его взглядом. Тон голоса и само предупреждение ему не понравились, но не всегда стоит понимать слова Кэйдара буквально. Это рабы пускай его боятся, а мне-то зачем?

* * *

Айна приподнялась, придавив локтем его руку, ладонью другой руки убрала воло-сы с его лба и, глядя в глаза, спросила с улыбкой:

— Ну, когда же ты целоваться научишься?

Он рассмеялся (смех негромкий, ласковый, такой редкий для него), потянулся ей навстречу, задирая подбородок. Айна будто не видела этого встречного движения, рассматривала его лицо, чуть отстранившись, поглаживая пальцами нежную кожу у него на виске. Сказала неожиданно с незнакомой грустью:

— Ты очень красивый… — убрала руки, села, отворачивая лицо:- Почему я не встре-тила тебя раньше, ещё до свадьбы?

— Не надо об этом… Какой смысл? — Виэл повернулся на бок, подпирая голову ру-кой, смотрел на Айну серьёзным изучающим взглядом.

Уже вторую неделю они почти каждую ночь встречались в этой спальне. Варвар никогда не приходил сам, только по приказу, но сопротивляться её настойчивым ласкам перестал, принимал их с радостью и даже отвечал на них, неумело, неопытно, но искренне и с такой силой чувств. Лидас мог разоблачить их в любую минуту, просто соскучиться и зайти среди ночи проведать жену. Айну это мало пугало. На-оборот! Близость опасности обостряла все чувства.

Именно про это и говорила Дариана когда-то. Но если для подруги измена была всего лишь развлечением, рискованной и опасной игрой, то Айна чувствовала ост-рую потребность в близости с одним лишь человеком. Ей не нужен был муж, ей не нужны были другие мужчины, — только он, этот варвар, неискушённый в любви и поэтому предельно искренний в своих чувствах.

Айна влюбилась! Сейчас она и перед самой собой признавалась в этом. Можно тысячу раз укорять судьбу и Создателя — что это меняло? У этой скоротечной любви, у этой хрупкой любовной связи не было будущего и не могло быть (и это они оба понимали), но Айна продолжала надеяться на что-то, каждое утро молилась варвар-ской богине любви с нежным именем Милис, отправляя в храм ей в подарок лучшие свои украшения. А с наступлением ночи с замирающим от страха и сладкого пред-вкушения сердцем бросалась варвару в объятья и вырывала у судьбы крошечные мгновения счастья.

Мысли о любимом мужчине не шли из головы. Как всякой влюблённой женщине, ей всё хотелось знать о нём. Айна ловила каждое слово в разговоре Лидаса и Кэйда-ра. А скольких усилий ей стоило сдерживаться и молчать, когда брат плохо отзывал-ся о нём, так и хотелось крикнуть: "Сам ты дурак! Ведь ты же ничего о нём не зна-ешь! Даже о том, что он слова твои понимает, не знаешь… Что он говорить может на аэлийском не хуже тебя… А в поединке он — варвар! — чуть не заколол тебя, всемо-гущего Наследника…"

— Поэтому ты не рассказываешь мне о себе? — Айна резко сменила тему. После дол-гого молчания, после долгих размышлений спросила о том, что интересовало её необычайно. Никогда за все годы прожитой жизни она не интересовалась прошлым своих рабов. Свободнорождённые очень редко хотят знать, кем были их слуги рань-ше, где и как они жили, каким было их настоящее имя. Варвар и раб создан служить господину. Он только тогда и начинает жить с пользой, когда служит, поэтому и должен выполнять все прихоти хозяина с радостью. Но тут было другое. Виэл инте-ресовал Айну как свободный, как равный себе по занимаемому положению. И кличка его перестала её устраивать.

— Как твоё настоящее имя?

— Айвар, сын Дианора, — он ответил сразу, хоть и с нескрываемым удивлением на лице.

— А это откуда? — Айна положила руку ему на грудь, накрыла ладонью наколку из странного переплетения замкнутых линий. — Хотя подожди! Я вспомнила!.. У меня есть кое-что… — она отвернулась к столику у ложа, принялась копаться в куче укра-шений, снятых при подготовке ко сну, на тонкой золотой цепочке подняла пластин-ку. Айвар вздрогнул всем телом, приподнялся на локтях, не отрываясь глядя на ук-рашение.

— Подарок Лидаса, — ответила Айна на немой вопрос. — Это мараги сделали. Слышал когда-нибудь про таких? Этот народ ищет Лидас… Он поэтому и виэлов среди рабов искал. Зна л бы он, что ты можешь говорить… Он до сих пор считает, что ты немой и не помнишь ничего… — Айна негромко рассмеялась довольным смехом, но без зло-радства.

— Её я сам сделал…

— Сам?! — Айна легко расслышала его тихий, невнятный голос, перевела глаза с пластинки на лицо Айвара, опять переспросила. — Ты — сам? — Покачала головой. — Ты не то говоришь, совсем не то… Ты — виэл, а это мастера из другого племени, они сами себя называют марагами… И у тебя, видишь, такой же узор… Помнишь, ты как-то называл, что это такое. Помнишь?

— Два духа мира в борьбе и единстве начал… — странно и необычно звучала эта фраза на аэлийском, и глубокий смысл её сохранялся лишь частично. Назвать Мать-Прародительницу неглубоким по смыслу сочетанием "дух мира"? Но другого слова Айвар подобрать не сумел, сказывалось слабое знание языка. Он хорошо мог изъяс-няться на просторечной форме аэлийского, употребляемой в живом общении, но говорить о высоких материях? Простит ли Богиня-Мать такое святотатство? Но Айне можно объяснить, она должна понять серьёзность этих слов, она неглупая женщина.

— Я не виэл, я из марагов. И знак Матери я сделал сам. Это был свадебный пода-рок…

— Так ты и был тот жених, что ли? — Айна рассмеялась звенящим насмешливым смехом, и Айвар отшатнулся, отползая от неё как можно дальше. Страдающим изло-мом сведённые брови, сверкнувшие глаза, плотно сжатые губы, играющие немой яростью мышцы сквозь загар кожи на скулах, — он был в бешенстве, оскорблён этим смехом, этой насмешкой до глубины души.

Повернулся, чтоб уйти, и даже потянулся за брошенной на полу одеждой.

— Прости!.. Извини… Ну, не надо… — слова вырвались сами собой, и только через несколько секунд до Айны дошёл их смысл: она просила прощения у раба, у варва-ра!! Отец-Создатель! Она — дочь Верховного Правителя!!!

— Ну, ты видишь теперь, что́ ты делаешь?! Ты сам хоть понимаешь, что́ ты со мной делаешь?! — крикнула Айна чуть не срывающимся на плач голосом, схватила Айвара за руку, прижала к лицу, к губам, целуя пальцы, мешая ему одеваться. — Не уходи… Я ведь не приказываю, я прошу… Прошу — слышишь!

— Не надо так… — он смотрел исподлобья, но, не хмурясь и не сердясь, а лишь с грустью. — Приказы в моём положении выполнять проще, и легче… Они меньше обязывают…

— Хорошо! — Айна, придавая себе строгий вид, свела брови над переносицей, но в голосе всё равно прежней властности не звучало. — Я буду приказывать тогда. И пер-вый мой приказ, чтоб ты остался. Я тебя пока никуда не отпускала… — Протянула Айвару руку с навитой на пальцы золотой цепочкой. — Целуй! Это второй приказ! — Айвар чуть помедлил, глядя на покачивающуюся пластинку, принял протянутую руку, вдыхая аромат чистой надушенной кожи.

— Лидас рассказывал мне, что она напали на виэлов во время свадьбы, — заговорила Айна уже серьёзным тоном. — Женили виэлийскую царевну и царевича-марага. Ты — он и есть, да? — Айвар кивнул. — А Лидас сказал, что все они погибли. Не все, выходит, если ты остался…

Тебе повезло, что Лидас пока не знает. И никто, кроме меня, не знает. Сам Прави-тель хотел бы знать, что это за народ.

— Торговать или воевать?

— Я не знаю. Вашего народа нет на наших картах. Если б не виэлы, мы бы и дальше не знали… Лидасу нужен проводник в Рифейских горах, чтоб он вывел к вашим… А что потом будет — война или торговля — я не знаю. Никто, наверное, не знает…

Айвар задумался, полулежал, опустив голову, длинные волосы, свешиваясь, закры-вали лицо. Для него всё услышанное было новостью. Ещё бы! Аэлы, как видно, народ сильный. Хорошо обученные воины, огромный город, очень богатый, хорошо защищённый. А мы? Племя невеликое. Дома из простого камня. С нас немного возь-мёшь. Да, мы добываем золото. Все мужчины заняты разработкой золотой жилы. Золото и оружие — единственное, чем мы могли бы откупиться… Они уничтожат нас! Так же, как и виэлов. Только весной отец сможет узнать, что соседей больше нет. Не с кем теперь торговать.

Опять придётся налаживать связи с вайдарами, а они хотят много и сразу. Искать новые племена виэлов. Или идти через горы, как шёл отец когда-то? Искать тот народ?

Как сложно всё! Как трудно! Надо пробираться домой, обратно к своим. Предупре-дить, объяснить всё. Пускай уже отец решает…

Айна толкнула в грудь, опрокинула на спину, спросила с лукавой улыбкой:

— Так ты царевич, да? Не простой, а царского рода? Расскажи мне про себя, Айвар, сын Дианора!

Он замотал головой, будто пытаясь отмахнуться от настойчивых вопросов, но глаза Айны горели любопытством, и любопытство это мог утолить лишь он своим расска-зом. К тому же и у него самого накопилось очень много вопросов, и все они требова-ли ответа. Как получилось, например, что подарок для Ириды принадлежит другой женщине? А что стало с ней самой? Погибла? Или продана?

— Почему ты носишь на себе этот знак? — Айна коснулась губами татуировки, легла на неё щекой, прислушиваясь к ровным ударам сердца. Почему этот миг нельзя превратить в вечность? Какую цену потребовал бы Творец за исполнение такого желания? Бессмертную душу? С радостью! С улыбкой! С великой радостью!

— Я жрец Матери. Им отмечены все служители… — он ласково поглаживал Айну по голове, погружая пальцы в нежную мягкость волос. Айна очень редко ловила в его движениях проявления ответного чувства, поэтому сейчас аж глаза закрыла, рассла-билась, наслаждаясь этой лаской. Слова Айвара, смешиваясь со словами незнакомого языка (наверняка, марагского), текли приятным для слуха потоком. — Обычно Матери посвящают свои жизни только женщины, бывают, конечно, и исключения, в случае со мной, хотя бы. Моя мать — главная жрица в нашем храме, она молилась о рожде-нии дочери: хотела с рождения посвятить её служению — это самая большая жертва, какую может предложить женщина Матери-Создательнице. Но родился я…

Отступать от обещанного Богине нельзя — это хуже всего. Поэтому до 25 лет мне нужно было сохранять все наложенные обеты, участвовать в службах, хранить зна-ния о Её имени. Но с меня, как с мужчины, меньше требовалось, мне позволяли встречаться с отцом и братом, я мог ходить на охоту, работать в кузнице, прикасать-ся к оружию, — усмехнулся. — Только после этого надо было проходить очистительные обряды. Богиня-Мать против насильственной смерти, но и Она берёт в качестве дара свежую кровь, только кровь эта должна быть отдана добровольно и самостоятельно. Такая жертва способна вдохнуть жизнь в камень и вернуть душу в мёртвое тело. В крови сила человека, в крови его память и воля. Богиня-Мать поделилась с каждым живым существом этого мира каплей Своей священной крови, поэтому мы все явля-емся Её детьми…

— Нет, ты неправильно говоришь, — возмутилась Айна, приподнявшись на руке, она произнесла с улыбкой, будто объясняла давно известный факт маленькому ребёнку:- Творец всего сущего — Огонь. Он оставил нам Солнце в память о Себе, Его сила породила нас всех, и солнце поддерживает наши хрупкие жизни.

Солнцеликий Сам создал для Себя женщину, собрав все тени мира из мест, куда не доходит солнечный свет. Богиня Нэйт подчиняется мужу, только одну неделю один раз в год она получает власть над миром.

Айвар выслушал её довольно спокойно, долго молчал, обдумывая услышанное, заговорил всё-таки, хотя Айна уже успела подумать: опять обиделся.

— Бесконечное число лет назад, когда вместо мира был хаос, когда ещё не было земли и неба, звёзд, луны и солнца, когда ещё не было света и тени, а была лишь перворождённая тьма, тогда из самого сердца бездны родилась первая дождевая капля; ей некуда было упасть, ведь земли ещё не было. Она висела в центре тьмы так долго, пока из неё не родился наш мир. Но прежде из капли появились Она и Он. У них нет имён. Разные народы называют их по-разному. Они появились одновремен-но, родились в одно и то же мгновение, поэтому наш мир и всё, что в нём существу-ет, имеет пару. Если есть ночь, значит, есть день. Если была тьма, значит, должен был появиться свет.

Она и Он, Он и Она не могут друг без друга, и всё равно они стремятся отделиться, оторваться и существовать самостоятельно. Это же видно, — Айвар заставил Айну раскрыть ладонь, на которой лежала пластинка, — вот Она — Мать, Создательница и Творительница. А вот Он — Дух и Сила, влекущая любого мужчину на поиск новых знаний…

Айна ещё раз глянула на сплетение ломаных линий, хотя и знала их наизусть, а профили — мужской и женский — увидела только сейчас. И смеха радостного не смог-ла сдержать. И как раньше не замечала? Вот же они, вот!

Нежный сладостный изгиб губ, круглящийся подбородок, неглубокая ямочка пере-носицы — женский; резче выступающая линия бровей над переносицей, прямой нос, строго поджатые губы — по этим приметам легко угадывался и мужской.

— Это очень древний знак, знак двух сил, но мы называем его знаком Матери. Он священный, в нём все силы мира скрыты… Даже любовь. Если подарить талисман с этим знаком, сделанный своими руками, женщине, она будет любить до самой смер-ти…

— О! — Айна рассмеялась, поглаживая пальцами узор линий на его груди. — Это ты мой талисман. Мой самый счастливый подарок…

Он накрыл её руку своей, смотрел с грустной улыбкой.

— Нам нельзя так, госпожа. Это очень рискованно. Да и Лидас к тому же… — умолк на миг, подыскивая нужное слово:- Мне стыдно перед ним! Это предательство. За спиной ведь…

Айна нахмурилась недовольно. Эта тема ей всегда была неприятна. К тому же проскользнувшее слово "госпожа" намекало на определённую дистанцию, которой даже постель не была помехой.

— Я никогда его не любила! — отрезала резко, стискивая пальцы в кулак, отбрасывая от себя его руку. — И ты это знаешь! Я тебе с самого начала это говорю… Да, он хо-роший человек. Смелый и добрый. С мягким сердцем, с очень мягким сердцем, — тебе про это рассказывать. Но я не люблю его! Никогда не любила. Никогда, слы-шишь! Я увидела его только в день свадьбы. Тут о любви и речи быть не могло, — перевела глаза на Айвара, прожигающие, чёрные страстные глаза. — Поэтому мне нечего стыдиться! Мне не о чем жалеть! Пускай знает. И чем быстрее, тем лучше…

— А как же?.. — вопрос сорвался у Айвара с губ сам собой и остался недосказанным до конца.

— Что с тобой будет, да? — Айна угадала правильно. — Не бойся! Я сама буду говорить с ним! Лидас сделает так, как я скажу.

— Ни один мужчина не потерпит рядом…

— Он даст тебе вольную! Собственноручно подпишет… — Айна рассмеялась недоб-рым резким смехом. Этот смех пугал Айвара, было в нём что-то отталкивающее, намекающее на родство с Кэйдаром. Это тому впору так смеяться, но не Айне: она слишком красива…

— Мне будет лучше уйти отсюда самому… — предложил довольно несмело.

— Сбежать хочешь? В свои горы, к марагам? — Айна глядела исподлобья. Поджатые губы, напряжённые скулы, чуть прищуренные глаза. Трудно представить, что всего минуту назад она ластилась, как кошка. — Меня хочешь бросить?

— Уйдём вместе? — Айвар сам удивился такому неожиданно простому решению проблемы, аж вперёд подался с улыбкой, с надеждой в глазах.

Айна рассмеялась. Громко, насмешливо, с презрением. Опять этот смех. Айвар поморщился, будто все зубы разом заныли.

— Ты не царевич — ты раб! Ты забыл это, да?! К тому же тебе никогда не вернуться к своим. Тебя поймают и казнят!

— Да! И к тому же я — младший из сыновей царя, мне никогда не править родом, — добавил вдруг Айвар жёстким голосом. — Вы разрешаете мне идти, госпожа?

Не дожидаясь её ответа, поднялся, принялся одеваться: спокойные уверенные движения, без намёка на дрожь или торопливость.

Щёлкнул пряжкой, скрепляя паттий на плече, затянул на талии узкий тканый пояс, расправил полы одежды, не прошитой по боковому шву, так, чтобы ткань перекры-валась в два слоя и не расходилась при ходьбе. А сандалии взял в руки, чтоб идти бесшумно. Склонил голову в поклоне, застыл в ожидании приказа. Но и Айна не двинулась, сидела на ложе в окружении длинных спутанных волос, и молчала.

Не дождавшись разрешения, Виэл вышел. Айна проводила взглядом его прямую спину, гордо разведённые плечи. "Ты всё равно будешь здесь. Здесь, на моей крова-ти! На моей груди. В моих руках. Ты никуда от меня не денешься. Ты давно уже мой…" А уязвлённая гордость требовала наказания. Боли, страдания, мучений. Чтоб понял, чтобы осознал. Чтоб усвоил раз и навсегда, с кем имеет дело.

"Ведь я же не какая-нибудь там пастушка из твоего племени, я — дочь Правителя Империи!"

А сердце ныло. Негромко. Куда ему равняться с гордыней, наполнявшей сердце принцессы с рождения! Но боль сердечная всё ж таки вызвала запоздалую мысль: "Нельзя было так".

Ведь каждую ночь почти вот так и получается. Обида! Обида постоянная. И не будет ей конца. Никогда! Пока кто-то из вас не уступит, не усмирит свою гордость.

* * *

При виде Альвиты, Кэйдар внутренне напрягся. Какие новости она принесла?

Он ещё помнил последний приход смотрительницы, её известие о смерти Стины (черноволосой полногрудой красавицы с лёгким улыбчивым характером), о смерти новорожденного младенца, его первого сына.

Три месяца уже прошло, зима вовсю, с ветрами и снегом, а горечь, негодование и обида до сих пор не улеглись. Стоит только вспомнить личико того младенчика. Он даже суток не прожил, вслед за матерью помер, но Кэйдар успел-таки подержать его на руках, поносить по комнате, запомнить его всего, даже крошечные пальчики на руках.

— Что-нибудь случилось? — спросил, не дожидаясь, пока женщина попросит о разре-шении говорить в присутствии возможного Наследника.

— Вы распорядились присматривать за новенькой, господин, за рабыней-виэлийкой. — заговорила Альвита, завершив почтительный поклон с касанием руками губ, сложенных перед грудью.

— Да. И что?

— Мне думается, она снова беременна…

— Да? Это правда? А врач проверял?

— Это, господин, пока лишь мои собственные наблюдения. А для врача ещё рано.

Как вы и приказали, господин, я смотрела за неё лично. Двухмесячная задержка может означать начало беременности… Если это так, то вам, господин, было бы лучше вернуть свой интерес другим девушкам. А эту на время можно подержать отдельно от всех…

— Два месяца? — Кэйдар нахмурился.

— Да, господин, — Альвита опять склонилась. — Возможно, чуть меньше… Я уже от-правила слуг с дарами в храм Отца-Создателя. Жрецы проведут гадания, исходя из сроков зачатия.

Ещё один ребёнок, ещё одна беременность, ещё один шанс. Кэйдар вздохнул. Он уже, кажется, начал уставать от всего этого. Но Ирида? Она красавица. Упрямая, с характером, опасная даже. Ты же с самого начала хотел ребёнка именно от неё. Пус-кай тогда.

— Кто будет, ещё не определить, да?

— Я не уверена до конца, но, как кажется мне, это будет мальчик. Все приметы к тому, господин, — Альвита подняла голову, но смотрела мимо, не в глаза. Вообще, они никогда не совершала подобных ошибок. Ещё бы! Альвита с ранней молодости жила при Дворце. Начинала с наложницы Отца, правда, с любимой наложницы. Она могла бы стать матерью Наследнику, а, может быть, даже и женою, но оказалась бездетной. Отец ценил её всегда, даже несмотря на неспособность иметь детей, ценил за красоту, за ум, за характер. За внешней почтительностью смотрительницы угадывалось чувство собственного достоинства. Это перед Кэйдаром она такая, но он много раз видел Альвиту в минуты, когда она при исполнении своих обязанностей. Все девушки слушаются её беспрекословно.

В компании молодых женщин, где каждая имеет право рассчитывать на ласку господина и ревниво принимает успехи других, за порядком уследить сложно. Ссо-ры, даже драки, вспышки опасной мстительности — всё это не редкость. За ними трудно уследить. Поэтому и приходится забеременевших рабынь держать отдельно, чтоб не было попыток покушения.

А в прошлом году что было, когда вайдарка Лима, страстно влюбившаяся в своего господина, столкнула во время прогулки Айгу с лестницы второго этажа. Отомстила за то, что новенькая наложница заняла её место, а в итоге сама лишилась всего, те-перь работает прачкой, если жива ещё, конечно.

Вот и Ириду приходится держать отдельно. Виэлийскую принцессу, с её царствен-ной гордостью во взгляде и поднятом подбородке, все девушки невзлюбили сразу. И его пристальный интерес к ней, он тоже тому причиной. Хотя виэлийка и сама не пыталась даже подружиться ни с одной из них.

Про всё это Кэйдар узнал со слов Альвиты. И если раньше он мало интересовался жизнью и проблемами своих наложниц, то теперь, после появления виэлийской царевны, многое будто заново для себя открыл.

Кэйдар, погружённый в собственные мысли, смотрел Альвите в лицо: красивая, без единого седого волоска, а ведь ей уже давно за сорок. Она получила свободу сразу после того, как Отец наследовал всю власть, но предпочла остаться здесь, при Дворе, смотрительницей на женской половине Дома. А ещё Кэйдару докладывали, что Отец всё ещё продолжает вызывать её, хотя мог бы позволить себе молодых девчонок в любом количестве.

— Она сама не сделает какой-нибудь глупости? Она угрожала мне как-то, что бро-сится с лестницы, — Кэйдар наклонил голову к левому плечу, чуть прищурил один глаз.

— Виэлийка не останется без присмотра, обещаю вам, господин, — Альвита поджала губы, приподнимая подбородок. Её слову можно верить, это Кэйдар знал по опыту. — А прогулки будут в сопровождении служанок. Она не сумеет, даже если будет очень хотеть.

— Ладно, — Кэйдар улыбнулся. Всё же сообщение обрадовало его. Нужно помолиться Отцу-Солнцеликому, послать подарки. Это обязательно должен быть мальчик. На-следник. — Держите меня в курсе всех дел.

— Хорошо, господин! — Альвита склонилась в поклоне, попятилась к двери, но не успела выйти, как в комнату вошёл Лидас.

— Ты не занят? — Кэйдар плечами пожал: "Это как сказать". Можно ли считать дело-вые письма из Аскальской провинции, переданные Отцом для прочтения, важным делом?

— А что, что-то срочное? — Перевёл взгляд от исписанных дощечек на Лидаса. Тот заметно похудел после ранения, и хоть две недели уже прошло, всё ещё оставался болезненно бледным, осунувшимся, и от этого казался старше своих лет.

— С Айной случилось что-то, да? В последнее время я её совсем не вижу. Она боле-ет, да? Поэтому не приходит ко мне. Я видел Виру, она ничего дельного не сказала. Она скрывает что-то!

— Что за чушь! — Кэйдар рассмеялся. — С чего ты взял вообще? Айна здорова и пре-красно себя чувствует. Я видел её сегодня, она пошла в храм.

— В город? На улицу? — Лидас удивился. — Храм Отца есть здесь, семейный алтарь.

— Отцу не дарят женские украшения, — Кэйдар усмехнулся, покусывая кончик кисти.

— Она ни разу за все две недели не навестила меня. Избегает, что ли? Почему? За что? Я ведь ничего не сделал! За что она обижается?

— Да брось ты, какие тут обиды! — Кэйдар опять рассмеялся. — Твоя жена — сумасброд-ка, избалованная и дерзкая. Я тебе сотню раз говорил, Лидас: обращай на неё по-меньше внимания. И накажи, когда вернётся: нечего жене без разрешения мужа на улицу выходить. Да ещё с одной всего рабыней. Где такое видано?

— Я уже не знаю, что мне делать, как себя вести, чтоб не раздражать её лишний раз! — воскликнул Лидас. Кэйдар аж бровью дёрнул. Зятя редко когда увидишь в минуту эмоционального всплеска. Видно, дело и вправду серьёзное, если он так сильно переживает из-за невнимательности Айны. Да и она тоже. Хороша! Такое отношение к мужу просто немыслимо. Лидас в праве по закону развода потребовать. А развод — это позор на все земли. Дочь Верховного Правителя нарушает закон, чего тогда требовать от подданных?

— Хочешь, я поговорю с ней? Как брат, как будущий Правитель. Могу даже нака-зать…

— Как?

— Ну-у, не знаю, — Кэйдар пожал плечами. — Ну не хлыстом, конечно же! Можно ужина лишить, не выпускать из комнаты. Рассказать Отцу можно… Да мало ли как!

А ты лучше купи для себя пару девочек и забудь про жену на время. Отвлечёшься, расслабишься. Я тебе предлагал уже… Можно опытную, с такой проще. Можно помоложе, интереснее самому будет…

— Я одну женщину люблю! — во взгляде Лидаса упрямая искорка сверкнула.

— При чём тут любовь вообще? Тут никакой любви нет и быть не может. Ты же не считаешь за бой учебную тренировку. Разные женщины добавляют опыта, развлека-ют, помогают отдохнуть, расслабиться. Тебе нужно расслабиться после всего… Ты выжил чудом. Отца благодари, что живым остался. Я бы на твоём месте пир устроил, гостей бы назвал, человек сто. Развлекался бы, как только можно. Танцовщицы и рабыни, на любой вкус, при малейшем желании, — Кэйдар мечтательно глаза прикрыл, прищёлкнул языком. — Ты — хозяин себе и хозяин жене своей. Нечего выпрашивать у неё то, что ты можешь взять сам, то, что принадлежит по закону тебе, как мужу.

И вообще, поехали прямо сейчас! — Кэйдар бросил кисть на стол, небрежно прикрыл баночку с тушью, поднялся.

— Куда поехали? — Лидас с места не двинулся, продолжал стоять посреди комнаты.

— Куда-куда… На рынок! Я помогу тебе выбрать и себе присмотрю заодно.

— Но я не… — Лидас растерялся, машинально потёр свежий шрам на шее. — Я бы не хотел вот так, сразу…

— Пошли! — напору Кэйдара сопротивляться было бесполезно, и Лидас сдался, о чём жалел впоследствии не раз.

* * *

Зима — не лучшее время для торговцев невольниками. Крупных войн нет совсем, корабли тоже не выходят в море. Некоторые пиратствующие капитаны, рискуя ко-мандой и кораблём, совершали на береговые посёлки, получали за свой риск немало прибыли за каждого пленного. А ещё рабов поставляли разбойничьи шайки, ору-дующие в горах и на дорогах. Часты были случаи, когда аристократы отправлялись на поиск пропавших родственников и друзей на городской рынок.

И всё равно, хоть число рабов и пополнялось разными способами, их постоянно не хватало. А выбор? Какой зимой может быть выбор?

Кэйдар часа три водил Лидаса за собой по разным лавкам. Со многими торговцами был знаком лично, и те, зная его вкус, спешили предложить всё самое лучшее. Толь-ко это лучшее не устраивало покупателя. Кэйдару вообще сложно угодить, он и на этот раз остался без покупки. Лидас же покорно таскался следом за ним по всему городу, не решаясь на открытый протест. Идея с покупкой наложницы лично для себя казалась ему теперь глупой и несерьёзной.

Он устал от бесконечного ряда женских лиц: красивых, симпатичных, миловидных и некрасивых совсем; молодых и почти детских, испуганных, любопытствующих и, чаще, равнодушных. Всех девушек Кэйдар осматривал и расспрашивал сам, если какая-нибудь устраивала его представлениям, предлагал уже Лидасу.

— Вот эта, вот, обрати внимание, — Кэйдар указал рукояткой сложенного хлыста на высокую черноволосую рабыню. Та, чувствуя на себе взгляды молодых мужчин, расправила плечи. Паттий, застёгнутый всего на одну пряжку, оставлял открытой грудь, но девушку это, кажется, нисколько не смущало. — По-моему, она даже похожа на Айну.

— Лишена скромности… — заметил Лидас, отворачиваясь. Он скучал и выглядел усталым в отличие от Кэйдара. Тот, наоборот, будто любимым делом занялся, шутил и смеялся, понимая, что этим ещё больше ставит своего зятя в неловкое положение.

— Зато скучать тебе не даст, это точно! — рассмеялся. — Впрочем, решать-то тебе…

— Она с островов Тиморы, господин, — вмешался хозяин лавки, седобородый и всегда спокойный Минанор. — Там дикари почти не носят одежды. Мне рассказывали, вся их одежда — повязки из листьев и гирлянды из цветов, и то по праздникам…

— У такой, наверно, и кровь горячая, — улыбнулся Кэйдар. — Такая же, как и взгляд.

— Купи́те, жалеть не будете, господин. — Минанор не хотел отпускать гостей без покупки, но лицо Лидаса не выражало особой радости, сразу видно: товар не нравит-ся. Значит, нужно предложить что-нибудь, отвечающее запросам этого привереды:- У меня ещё есть кое-что, может, посмотрите.

— Нет, мы, пожалуй, пойдём. — Лидас перешагнул через порог без всякого сожале-ния.

— А для вас, господин Кэйдар?

— Я приду попозже.

Кэйдар так ничего для себя и не выбрал, но Лидасу присмотрел то, что должно было соответствовать его вкусу.

Совсем молоденькая девушка из племени лагадов. Ростом невысокая, но гармо-нично сложенная, с тонкими запястьями и лодыжками. Пепельные волосы, выгорев-шие на солнце, естественно вьющиеся крупными кольцами, собранные на голове широкой лентой. В ярко-синих глазах испуг и удивление, а лицо с нежными краси-выми чертами, очень юное лицо.

Красивая, как куколка, она и Кэйдару понравилась, но при первом же приказе дрожащими руками распустила пояс и отстегнула пряжки — воплощённая покорность и послушание. Кэйдара такие женщины мало интересовали, но Лидасу после Айны именно такая и нужна. Она и не похожа на неё внешне, что тоже хорошо.

Айвар сопровождал их во время поездки по городу, правда, поначалу не понимая её конечную цель. Оставался у коновязи с лошадьми, ждал хозяина, стоя под мелким моросящим дождём. Когда они вышли, — трое, с незнакомой, очень стройной и моло-денькой девушкой, — Айвар только бровью повёл: "Вот оно что. Господин Кэйдар завёл себе ещё одну рабыню-наложницу. Хотя нет! Судя по смущённому лицу хо-зяина и по взгляду, это его приобретение. Интересно, а как воспримет такой ход Айна?"

— Паршивая погода, — Кэйдар поднял капюшон, перестегнул застёжку плаща повыше к горлу, принял протянутый рабом повод. В сторону Айвара даже не взглянул: как всякий раб, он не стоил хозяйского взгляда.

Лидас поддержал замечание кивком головы, приказал телохранителю, указав на девушку коротким взмахом кисти:

— Возьми её к себе.

Айвар глянул чуть пристальнее, не скрывая сочувствия во взгляде и понимающей улыбки.

Руки, открытые по самые плечи, тонкие, со следами летнего загара; мелкие дожде-вые капли в волосах; хрупкая, как у ребёнка, шея с незащищённым горлом; завитки волос на затылке и надо лбом, а в глазах — испуг и наивная недоверчивость. Чувствуя его дружелюбие, слабо улыбнулась в ответ одними уголками губ, заметно подалась навстречу. Айвар легко подхватил девушку, усаживая на спину лошади прямо перед собой, прижимая к себе одной рукой и одновременно придерживая. Рабыня ахнула испуганно, аж дышать перестала при прикосновении сильных мужских рук, боялась двинуться.

— Замёрзла совсем… — шепнул ей Айвар на ухо, закрывая полами собственного плаща. — Меня не надо бояться, я не обижу. — Тронул кобылу слабым движением по-водьев, догоняя хозяина.

* * *

— Что с отчётом? Ты написал? — Кэйдар отвёл взгляд, опустил голову. Глаза у Отца пронзительные, умные, врать Ему бессмысленно. Это Кэйдар с детства усвоил.

— Я только ознакомился, — Упрямо поджал губы. Нет ничего хуже — оправдываться, пускай даже перед тобой сам Правитель, Воплощённый, но для тебя Он ещё и просто отец.

— Ознакомился, — Таласий кивнул довольно. — Присядь! — Снял ноги со стульчика-подставки. Кэйдар опустился на предложенное Правителем место, в душе понимая, что большего он пока не заслужил. — Если ознакомился, то должен был понять, на что́ намекает Афтий.

— Господин… — Кэйдар начал и тут же осёкся. Сидел на подставке боком к Отцу, свесив руки между колен, склонив плечи и голову, будто провинился в чём-то. В детстве подобные ситуации бывали, но Кэйдар никогда не просил прощения, как ни дави на него, как ни наказывай. Про это Таласий всегда помнил, общаясь со своим сыном.

Упрямой линией губ и подбородком он вылитая Варна. Подумать только! Простая кочевница, вайдарка, свободолюбивая и смелая, как дикая кошка, но сколько в ней было упрямства и гордости. Всё ещё вспоминается до горького стеснения в груди.

Кэйдар характером в неё, так же нетерпелив и вспыльчив, упрям и опасен в минуты раздражения. Терпеливость и здравомыслие ему не присущи. Без этих качеств пра-вить Империей будет сложно. Он даже к мнению Лидаса не прислушивается, вот что плохо. И почему характеры их обоих — сына и зятя — не воплотились в одном челове-ке?

— Тебе нужно жениться! Семейная жизнь сделает тебя мудрее…

— О, господин… — Кэйдар шумно выдохнул, поднял глаза на Отца. — В моих планах такой мысли не было и нет. Женитьба не для меня…

— Это почему же? — Таласий улыбнулся. Подобные разговоры с сыном всегда вызы-вали у Него лишь улыбку. — Тебе уже 24. Если хочешь править, ты должен иметь семью и Наследника…

— У меня будет Наследник, господин. — Кэйдар повёл подбородком, упрямец, но взглянуть в лицо не посмел.

— От одной из твоих девушек. — Таласий стиснул пальцами подлокотники кресла. — От наложниц у меня было в твои годы пять сыновей, включая тебя самого. Где они все? Ты был вторым, а остался единственным.

Что такое один мальчик? Правитель должен иметь выбор. Мой отец выбирал На-следника из семерых, я же лишён такой возможности. У меня есть только ты. Ну, и Лидас ещё…

— Он не из нашей семьи! — Кэйдар всем телом дёрнулся. Сразу видно, последняя реплика задела его за живое.

— Теперь уже из нашей. — Таласий удивлённо повёл бровью, видя такую реакцию. Иданский царевич и чужак на троне — эта мысль вызывает у тебя целую бурю про-теста, сын. Значит, ты уже успел подумать и о такой перспективе. — Он уже твой родственник, он муж твоей сестры. К тому же не простолюдин, а царевич…

— Через женщину власть не наследуется. "Дочь не наследует отца. Сын рабыни не является рабом, если отец его свободнорождённый". Я знаю законы, Отец.

— Наша семья уже нарушала этот закон однажды. Ты должен был помнить…

— Тогда был мор. Торговцы подобрали моряков с зачумлённого корабля… Я помню историю своей семьи, Отец…

Таласий никак не отозвался на эти слова, и резкости тона будто не заметил, сидел в молчании почти минуту, и всё ж таки сказал:

— Тот, у кого первым родится Наследник, получит право наследовать за мной. Я и раньше говорил так и решения своего менять не собираюсь.

— Это Ваше право, господин, — Кэйдар согласился легко, хотя обычно чуть ли не зубами скрипел с досады. — Я могу идти?

— Мы ещё не договорили. — Таласий подкрепил свои слова осторожным прикосно-вением к плечу Кэйдара, будто подчеркнуть хотел интимность предстоящего разго-вора.

— Твои шансы на получение верховной власти возрастут, если ты женишься, — Тала-сий не дал Кэйдару и слова вставить, остановил его взмахом руки. — Если б ты читал внимательно письма аскальского наместника, то понял бы всё сам.

Земли аскалов — наша провинция. Афтий добровольно принял мою власть, но с тех пор двадцать лет прошло. Он начал мечтать о независимости. И на это он вправе рассчитывать, распоряжаясь такими щедрыми землями. Когда-то я позволил ему иметь собственную армию, торговые корабли, распоряжаться казной и даже собирать налоги. Он сам отправлял мне часть денег с сопроводительными письмами. Тон этих писем последние два года меня настораживает. И, знаешь, я прав. Человек из окру-жения Афтия доложил о том же: Афтий настроен довольно решительно. Даже на войну готов пойти.

Вот он удивится, если мы предложим ему новые отношения: родственные. У Аф-тия три дочери. Младшая ещё не замужем. Она только-только совершеннолетия достигла, насколько мне известно. Довольно милая девочка.

Кэйдар, как ты сам на это смотришь?

— Отец, я не хотел бы так. Брак — не способ…

— Ещё какой способ! — Таласий перебил Кэйдара довольно небрежно. — Твоя сестра — живой пример. Новые территории впридачу к зятю — разве это плохо? Твоя же же-нитьба может войну предотвратить. А война нам сейчас не нужна. Это будут не мелкие стычки с варварами на границах Империи. Здесь вся наша армия выступит. Думаешь, я тебе позволю? Тешить свои холостяцкие пристрастия дальше или обой-тись без военных действий? Тут даже не тебе решать.

— Господин… Отец… Владыка милосердный! — не дожидаясь разрешения, Кэйдар порывисто выпрямился. — Я всегда говорил Вам, что не собираюсь заводить семью. Я не позволю какой-то одной женщине распоряжаться мною. Чтоб она закатывала мне сцены?! Да никогда и на за что! Да лучше я… — сам себя оборвал на полуслове.

— Что? — Таласий улыбнулся. — Ты, кажется, вспомнил, что жизнь детей принадлежит отцу? За непослушание ребёнок может быть наказан, казнён или даже продан в раб-ство. Думаешь, я не найду способа заставить тебя поступать так, как нужно? Заметь, нужно не мне лично, но целому государству, за которое ты в ответе, как будущий Правитель.

— Может, не я, может быть, Лидас…

Таласий рассмеялся, но заставил себя сдержаться, зная, что за смехом обычно приходит приступ кашля.

— Я знаю, Кэйдар, ты слишком честолюбив для того, чтоб позволить идану управ-лять собой. Ты сделаешь всё, чтоб оставить Лидаса в стороне. Даже женишься на той, какую я тебе укажу.

Кэйдар стоял, стиснув кулаки, поджав губы, на Отца не смотрел: лицо и взгляд могли выдать все чувства, а этого Кэйдар не мог себе позволить.

Отец знает, как будет лучше для всех, и ещё Он очень редко ошибается. Но Он не имел права говорить со мной таким тоном. А угрожать? Мне угрожать?

Да, я знаю, Ты — Воплощённый, но Ты ещё и человек. Неужели я не вижу, что сейчас Ты болен, и болен серьёзно. Ты умрёшь, возможно, очень скоро, но перед этим ослабеешь и окажешься в моей власти. Я стану Правителем ещё при Твоей жизни, и тогда Ты можешь о многом пожалеть. Хотя, нет! Я просто перестану Тебе повиноваться. Я буду делать то, что сочту нужным для себя — и это будет лучшая месть.

— Женитьба не лишит тебя тех удовольствий, к которым ты привык, просто нало-жит некоторые обязательства, приучит к ответственности в словах и в делах, — Тала-сий несколько смягчил тон голоса, чувствуя, что настраивает Кэйдара против себя. — К тому же свадьба не завтра, ты ещё успеешь сам всё понять и взвесить. У тебя будет время до весны, возможно, до лета. Главное сейчас — обрадовать Афтия. Не думаю, что ему хватит смелости отказать в помолвке. А ты, как жених, пойди присмотри будущей супруге подарок поприличнее, подбери стихотворение или песню, женщи-ны это любят.

— Хорошо, господин.

Кэйдар покинул спальню Отца в таком состоянии, когда любая мелочь — слово, взгляд — могли вызвать приступ дикой ярости. А тут, как нарочно, первым, кто по-пался на глаза, оказался раб Лидаса.

Время к ужину, а он собрался куда-то! И наверняка без ведома хозяина. Распустил ты, Лидас, свой хозяйство. Твои слуги на ночь глядя бродят по каким-то своим де-лам, когда спать уже должны или хозяина охранять, как этот.

Варвар поздно увидел Кэйдара, но отступить успел, уступая дорогу, а взгляда не отвёл, не сообразил или растерялся.

Кэйдар ударил его костяшками полусогнутых пальцев прямо по губам. Он всегда отвечал так слугам на неосторожное слово, на любопытствующий взгляд, — походя, но болезненно. Варвар покорно принял удар, даже не попытался защититься, может, поэтому Кэйдар прошёл дальше, хотя и держал уже вторую руку сжатой в кулак.

* * *

Кэйдар пригласил на ужин Адамаса и потому торопился сейчас, торопился, как мог и всё равно опоздал. Пока переоделся, причесался, надушился, даже телохранитель Лидаса был уже здесь, стоял, как ни в чём не бывало у входа, с руками, сцепленными за спиной в замок.

Лидас развлекал гостя, по короткой, брошенной Адамасом реплике, Кэйдар понял: обсуждают цены на зерно. Странно. Неужели Лидас и в торговле что-то смыслит?

Кэйдару подали воду для рук и расшитое шёлковой нитью полотенце, а Лидас и Адамас уже пили лёгкое розовое вино.

Ужин начался с запечённых в золе яиц, с холодных закусок, с обжаренных в масле грибов, редкого деликатеса в такое время года. Когда подали фаршированную рыбу с белым свежеиспечённым хлебом, появилась Айна. В платье из тончайшего полупро-зрачного полотна нежно-розового оттенка с вышивкой из золотых и красных нитей. На запястьях золотые браслеты, и в причёске из мелкозавитых колечками волос, собранных золотыми шпильками, небольшая коронка с красным камнем.

Обычный ужин, все свои. Зачем такая сногсшибательная роскошь? Кого она хочет удивить? Чьё внимание хочет привлечь? Уж не Адамаса ли? Он в прошлый раз в своё последнее посещение намекал как мог. Неужели добился своего? Ах, сестрёнка! Лидасу впору запирать тебя под замок на женской половине.

И что за народ, эти женщины! Сначала обольщают, потом отбиваются. Но те, за-мужней, зачем это нужно? Ведь муж рядом, хоть бы его постыдилась.

И после всего этого ещё жениться?! Чтоб она потом тоже держала тебя за дурочка? Да никогда такого не позволю! Дальше своей комнаты не пущу. В простом платье, как рабыня, ходить будет. Без всяких украшений. Даже серебра носить не позволю. Чтоб стыдно было перед гостями показаться. Нечего! Создана для мужа, значит, только мужа и радуй.

Кэйдар с ухмылкой наблюдал за Айной. Ею в эти минуты все мужчины любова-лись. Красивая, молодая, она всю будто светилась изнутри. А какие долгие взгляды отправлялись в сторону Адамаса! Если б он не был гостем за этим столом, дело могло бы закончиться крупной ссорой. Тяжелее всего пришлось Лидасу. Он стара-тельно продолжал играть роль радушного хозяина, хотя и поджимал и кусал губы, краснел с досады, и, в конце концов, напился.

Ужин, казалось, тянулся бесконечно, но Айвар стоял на своём месте, не шелох-нувшись. Жаль, что попался Кэйдару на глаза, ещё и зуботычину получил. Очеред-ную и неизвестно, за что. Но это как раз в Кэйдаровой манере. Раньше не замечал, теперь же взглядом аж буравит. Знал бы он ещё, что эти чувства взаимны…

Последние три дня удавалось улизнуть незамеченным в город. Лидас после того случая на дороге стал позволять некоторые вольности, подарил, например, новый плащ, часто отпускает надолго, ещё перед ужином и до самого утра. Такая свобода давала возможность безнаказанно уходить из Дворца, знакомиться с жизнью аэлов, как говорится, изнутри. Айвар уже ориентировался на улицах Столицы не хуже любого горожанина. Всё здесь казалось удивительным, необычным, новым. Широ-кие, вымощенные камнем улицы, высокие, пяти- шестиэтажные дома, тоже из камня. Храмы, храмы, множество храмов, множество богов. А их народ поклонялся только Матери. Она одна и спасала, и направляла, и берегла. Здесь же к религиозной вере подходили по-другому. Только женских божеств любви и материнства Айвар насчи-тал не меньше трёх.

А какие у аэлов были рынки! Здесь всё купить можно, не покидая городских стен. Десятки торговых рядов, сотни торговцев. Можно день ходить, присматриваться и торговаться. Конечно, поздним вечером, когда Айвар мог позволить себе выход в город, торговля уже почти полностью прекращалась, но в редкие дни удавалось пройтись по рядам в самый разгар торгов.

Айвара больше всего интересовало два вида товаров, — оружие и ювелирные укра-шения — в них он сам неплохо разбирался и мог оценить по достоинству. Покупку он себе не смог бы позволить: не было денег, но примериваться, смотреть и приценяться никто не запрещал. Выбор, конечно, огромный, на любого покупателя, на любой вкус и кошелёк. И всё равно Айвар пришёл к одному важному для себя и своего народа заключению: они, мараги, со своими мечами и кинжалами, со своими золо-тыми и серебряными украшениями, изготовление которых не всякий кузнец считал занятием, достойным себя, — могли бы довольно легко выйти на аэлийский рынок. У них был бы покупатель, из тех, кто ценит качество и изящество.

А раз так, если возможны торговые отношения, то, будь Правитель аэлов мудрым человеком, можно было бы не воевать, а сосуществовать, принося друг другу взаим-ную выгоду. Может, так оно и будет. Сейчас одно ясно: встреча марагов с аэлами неизбежна. Это вопрос времени. Они не оставят наш народ в покое.

Покинуть город оказалось сложнее, чем Айвар предполагал поначалу.

В ворота охрана выпускала беспрепятственно только свободных граждан, рабы же выходили по специальному пропуску, который выдавать мог лишь сам хозяин, на пропуске ставилась печать кольцом с печаткой и вырезанным именем. Пропуск не требовался тогда лишь, когда невольник сопровождал своего господина.

А Лидас в последнее время никуда не выезжает, значит, нужно искать другой путь. Иметь бы нужные инструменты, Айвару ничего бы не стоило сделать поддельную печатку, тем более он уже однажды видел письма, запечатанные Лидасом печатью из воска.

Ах, если бы господа знали, о чём думают их слуги! Айвар, сохраняя бесстрастное выражение лица, о многом успел передумать. Стоял, не шелохнувшись, не прислу-шиваясь к словам господ, но чувствуя на себе взгляд Айны. Всем казалось, что она смотрит на Адамаса, но Айвар, стоя у порога как раз за спиной гостя, видел, что взгляд госпожи направлен чуть выше, на него.

О, как опасно бросаться такими взорами! Никакой осторожности. Никакой скрыт-ности. Нельзя так.

И вообще хватит идти у неё на поводу. Она привыкла получать всё, что захочет, по первому же приказу. Она — царская дочь, и этим всё сказано. Ты же в этом доме никто. Такой хозяин, как Кэйдар, глазом не моргнув, без всякого сожаления казнить прикажет, как только правду узнает. А Лидас? Лидас голыми руками придушит. И будет прав!

Понимая это, Айвар покинул зал сразу же, как только слуги вывели Лидаса.

Ночь уже! Теперь из Дворца не выпустят. Плохо! Госпожа, наверняка, пошлёт кого-нибудь с приказом найти и доставить. Вчера, вот, тоже искала, как говорила Даида. И позавчера.

Вира нашла Айвара на кухне.

— Госпожа хочет тебя видеть. — Этих слов вообще-то можно было и не говорить, и так всё ясно.

Айна сидела на краю ложа, вытянув ноги. Не дожидаясь приказа, Айвар принялся расшнуровывать сандалии. Она давно уже не требовала исполнения этой прихоти, но Айвар всем видом старался дать понять одно: дальше он заходить не намерен.

Они поднялись одновременно, и Айна спросила с неожиданной сдержанностью в голосе, глядя в лицо снизу вверх:

— Ты избегаешь меня? Три прошедших дня Вира искала тебя по всему Дворцу… Опять в городе, да? — Голос спокойный, даже ровный, но во взгляде настойчивость, а в лице — напряжённость, будто мысль одна держит: Не дай Бог, чувства свои выка-зать.

— Вы сами знаете, госпожа… — Айвар не договорил, чувствуя её пальцы на своих руках. Ласкающее движение вверх по плечам, прикосновение подушечек пальцев к подбородку, к губам. В сладком предвкушении задрожали плечи. Нельзя! Нельзя ведь…

— Ну, попробуй только уйти… — Айна рассмеялась довольно, притягивая его к себе навстречу для поцелуя. — Хочешь… Сам хочешь… Ну, скажи, что не можешь без меня! — ответом ей был стон, долгий, мучительный, и Айна снова рассмеялась. — Ты никуда от меня не уйдёшь. Никуда… Пока я так хочу…

Он ловил губами её улыбку, отвечал на поцелуи порывисто, торопливо. Ещё раз! Ещё одни, последний раз! Он ведь ничего не изменит…

— Подожди! — Айна чуть-чуть отстранилась, вскидывая вверх руки, — звякнули брас-леты на гибких запястьях, — потянула шпильки, распуская волосы. Они упали пыш-ным каскадом почти до колен, и от них пахну́ло нежнейшим ароматом. — Я нравлюсь тебе? Ну, скажи, нравлюсь? — Айна смотрела прямо в глаза, она не ждала слов в ответ, она их уже знала. — А за ужином сегодня? Я понравилась тебе? — Он ответил осторож-ным поцелуем в приоткрытые губы, запустил пальцы в волосы на затылке, запроки-дывая голову сильным властным движением.

— Сделай… сделай мне хорошо. — Айна, смеясь, качнулась назад, теряя равновесие, увлекая и его за собой.

Самый сильный — самый нежный — самый любимый! Страстный, настойчивый, почти грубый. И весь — весь-весь! — мой! Мой! Мой до самой слабой, самой крошеч-ной улыбки.

Он был нежен и порывист одновременно, ласков и настойчив. Все эти чувства совмещались в нём с тем волнующим сочетанием, которого так не хватало в Лидасе. Несмотря на слабый опыт, учился он легко и быстро, и сейчас уже не казался наив-ным неумехой.

И всё равно настоящего искреннего чувства не было в нём. Айна это сердцем чув-ствовала. Обидно осознавать, что тобой только лишь пользуются, но и приятно при мысли о том, что красота твоего тела и лица могут подчинять себе мужское тело. А сердце как-нибудь и привяжется. Главное здесь — держать к себе поближе. Ведь с Лидасом это когда-то получилось.

Виэл отстранился, снова стал чужим, хотя и лежали они под одним одеялом, но в молчании чувствовалась дистанция. А хотелось пусть не признания, хотя бы нежного слова, одобрительной улыбки, ласкающего взгляда.

Айна придвинулась ближе, опустила голову ему на плечо, нащупала расслаблен-ные пальцы, лежавшие на груди поверх одеяла.

— Мне лучше уйти… — Айвар осторожно высвободил руку, приподнялся.

— Нет. Я хочу, чтоб ты остался. Со мной… — Айна приобняла его за шею, придавила весом своего тела, коснувшись губ лёгким поцелуем, прошептала. — Ты всегда ухо-дишь… Сразу… Не уходи сейчас… Останься, я хочу…

— Сюда зайти могут… Кто-нибудь…

— Здесь до утра никого не будет. К тому же Вира всегда рядом.

— Она знает? — Айвар только в эту секунду осознал: история эта развивается на гла-зах служанки, можно сказать, с самого начала. А если она хоть словом обмолвится? Рабы на кухне о чём только ни болтают! Частенько господа новости узнают позднее челяди.

— Вира не болтлива. К тому же я готовлю ей вольную. Скоро её вообще здесь не будет.

При мысли о том, что кому-то из рабов повезло дождаться свободы, на душе стало и радостно и грустно. Да, повезло, но повезло другому.

— У неё свадьба через месяц, я думаю, вольная будет хорошим свадебным подар-ком… А это что? — Айна провела пальцами по его губам. — У тебя здесь кровь, вот тут, в уголочке. Запёкшаяся уже… Ты что? Откуда это? Прикусил, что ли?

— Это господин Кэйдар. Сегодня перед ужином. — Айвар поморщился. Он не хотел говорить про это. Напоминать о зависимости своего положения.

— За что? — Айна, приподнявшись на локтях, смотрела прямо в лицо, обеспокоенно нахмурив брови.

— Я не знаю. Мы просто пересеклись в коридоре…

— Бедненький мальчик. Мой бедненький мальчик. — Айна касалась губами щеки, щекотала кожу длинными ресницами при каждом прикосновении. — Тебе больно было, да? Почему ты раньше не сказал? Я бы осторожнее была…

— Не надо! Не надо меня жалеть! — он не решился оттолкнуть Айну от себя, только придержал за плечи на расстоянии полусогнутых рук. — Я сам виноват во всём, что со мной происходит.

Слова были сказаны таким твёрдым, сильным голосом, что Айна, притихнув, опус-тила голову Айвару на грудь, замолчала.

Он не отталкивал, позволял слушать биение собственного сердца — лучшее, о чём только мечтать влюблённая женщина. Дышал ровно, лёжа на спине, и, глядя в полу-тёмный потолок, думал о чём-то.

— Айвар, — Айна позвала осторожно, с удовольствием называя имя, ласкающее слух. — Я нравлюсь тебе? Нравлюсь, скажи? Почему ты ничего не говоришь мне? Почему молчишь всё время?

— Отвык. — Он хмыкнул с усмешкой, с горькой усмешкой, но ласковым движением убрал прядь волос с лица Айны. В этом жесте, сдержанном на проявление чувства, всё-таки читался ответ на поставленный вопрос.

— Ты, что, так и собираешься оставаться немым для всех остальных? Отсталым дурачком? — Айна подняла голову, изумлённо изогнув тёмные, с красивым изломом брови. — Тебя это не унижает? Кэйдар считает тебя тупой скотиной…

— Мне всё равно, кем он меня считает! — ответил Айвар, но сам нахмурился недо-вольно, затвердел скулами и губами. — Пусть что хочет, то и говорит. Но так будет проще. Меньше вопросов, меньше спрос…

— Он взбесится, если узнает правду. — Предупредила Айна, укладываясь головой Айвару на плечо.

— Он не узнает! Не успеет.

Опять про побег. Он только об этом и думает. Ну, и мечтай наздоровье! Мне уже надоело тебя переубеждать. Если не сглупишь, сам поймёшь, что это бесполезно.

Айне большого труда стоило промолчать, сдержаться, но ещё больше хотелось хотя бы эту ночь не испортить взаимными обидами и ссорой. Пусть верит, если ему так легче. Когда влюбится, сам поймёт. Пускай, не влюбится, привяжется хотя бы…

_______________

Чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд, Айна тут же открыла глаза, просну-лась неожиданно. Лидас сидел полубоком на краю ложа, в ногах, смотрел серьёзно, без тени улыбки, чуть склонив голову к левому плечу.

— С добрым утром, — поприветствовал первым, но лицо и взгляд остались прежними, ни чёрточки не смягчилось.

— Ты… что здесь… — Айна всеми силами старалась выглядеть спокойной, думала лишь об одном: не выдать себя ничем не выдать. Украдкой глянула по сторонам: ни следа присутствия другого мужчины в спальне, даже одеяло с левой стороны ложа расправлено и выглядит нетронутым. Успокоилась немного, но сердце продолжало бешенно колотиться. Такого ужаса Айна ещё ни разу в жизни не испытывала. Когда он ушёл? Почему я ничего не слышала?

— Вообще-то я у своей жены, и вопрос, что я́ тут делаю, неуместен, — Лидас чуть качнулся вперёд, будто придвинуться хотел поближе, но просто потёр пальцами шрам на горле.

"Да он же пьян! До сих пор не протрезвел, — отметила Айна с облегчением. — Потому и храбрый такой. Заговорил таким тоном…"

— Ты ещё пьян. Пойди проспись, — Айна чуть повысила голос, до той ноты, после которой Лидас обычно повиновался беспрекословно.

— Давно он ушёл? — Лидас будто и не услышал её. Не готов он был подчиняться.

— Ты что? Ты о ком вообще? — Айну больше последнее разозлило, чем какие-то подозрения. Она сидела на ложе, придерживая одеяло одной рукой у груди, прядки волос падали на открытые плечи, чёрные на белой коже, они змеились, чуть завива-ясь.

— Я знаю. Мне уже сказали. Он только после второй стражи ушёл.

— Ты про Адамаса, что ли? — догадалась Айна, рассмеялась с внутренним облегчени-ем. — Что за чушь?! Как ты мог вообще заподозрить такое?! Ты, видно, выпил лишне-го…

— Ну да! Думаешь, я забыл, как вы в первый раз переглядывались? Думаешь, я не видел, как ты на него вчера за ужином смотрела? Я всё видел!

— Ах ты, Отец-Создатель! — ревность Лидаса веселила Айну ещё больше тем, что направлена она была совсем не на того. Но не меньше её удивлял и тон, каким гово-рил с ней тихоня Лидас. И откуда что взялось? — Примеряла собака волчью шкуру…

Иди-ка ты лучше отсюда. Ведь сам же потом прощения просить будешь.

— Мужа из спальни гонишь? — Лидас пересел поближе, взглянул исподлобья. Нет, он был не настолько пьян, каким показался поначалу. Но сердит, раздражён и обидчив, что бывало с ним частенько с тяжёлого похмелья. Наверняка, и голова болит зверски.

Сам виноват! Нечего пить было. Силой же никто не наливал.

— Иди поспи, потом приходи, поговорим. Тогда и претензии выскажешь. А сей-час… — Айна выбросила руку, пытаясь оттолкнуть Лидаса от себя толчком в грудь, но тот поймал её за запястье, потянул на себя, прижавшись к щеке губами, зашептал:- Чужому можно, да? Пользуешься тем, что он гость, и я не могу наказать его…

— Пусти! — Айна вырвала руку довольно легко, откачнулась назад, натягивая сполз-шее одеяло.

— О, раньше ты меня не стеснялась, — заметил Лидас с усмешкой.

— Иди отсюда! Хочешь, я слуг позову? Тебя силой уведут, — Айна сохраняла при-вычную властность в голосе, но сама немного запаниковала. Лидас впервые вёл себя вот так, настойчиво, почти агрессивно. Неужто всё дело в ревности?

— Я ведь знаю, чего ты хочешь. Я знаю, что тебе нравится. Тебе сила нравится. Нравится, когда больно, когда подчиняют. Так ведь? — Лидас рывком дёрнул одеяло на себя. Айна взбрыкнула с испуганным визгом, пытаясь оттолкнуть мужа ногой, но промахнулась и упала на спину…

— Ну, будешь звать на помощь? — Лидас приподнялся на локтях, чуть-чуть уменьшая тяжесть тела.

— Варвар. Дикарь бешенный, — Айна обиженно поджала исцелованные до боли гу-бы. — Для таких дел ночи созданы.

— Ничего. Я и ночью приду, — Лидас перекатился на спину, поправляя на себе пат-тий. — Ты же скучала по мужу, правда?

— Да иди ты к демонам, — Айна отвернулась, натягивая на себя одеяло, устало при-крыла глаза, даже не стала упираться, когда Лидас, приобняв её за плечи, оставил на губах короткий благодарный поцелуй.

* * *

Ирида заподозрила что-то неладное позднее, чем в первый раз, поняла, что забере-менела снова не по собственным ощущениям, а по тому новому к себе отношению со стороны Альвиты и её прислужниц.

После выздоровления прогулки разрешили вместе с остальными девушками, сей-час же из комнаты выпускали только рано-рано утром или поздно вечером, так, чтоб никому лишний раз не попадаться на глаза.

Альвита знала, как наказывать своих подопечных за строптивость, Ириду она нака-зывала полным одиночеством. Даже господин Кэйдар перестал приходить в её ком-нату, хотя его-то ей меньше всего хотелось видеть.

Приступы слепого отчаяния и бессилия перемежались состоянием полной апатии и равнодушия. Разве можно что-то сделать, когда за каждым шагом следят? Осматри-вают одежду, проверяют комнату, даже есть приходится в присутствии двух служа-нок. Ножа не припрятать: они, забирая посуду, всё пересчитывают, а потом доклады-вают Альвите.

О, Альвита! Её Ирида особенно ненавидела. Про неё говорили, она вольноотпу-щенная, из наложниц самого Правителя, но предпочла остаться здесь, управительни-цей на женской половине Дворца, домой, получив свободу, она вернуться не захоте-ла.

Глядя на эту женщину, Ирида невольно задавалась вопросом: "А куда пойдёшь ты, когда получишь свободу?" Кэйдар обещал отпустить, если родится мальчик. Даже если он когда-то родится, то куда идти? Дома же нет! Никого больше нет! Ни отца, ни брата, ни мужа. Ни одного виэла из твоего племени не осталось. Ни одного род-ного лица в этом мире. Для чего тогда жить? Для кого? Для Кэйдарова змеёныша? Ну, уж нет! Я задушу его своими же руками, если он всё же родится, а потом убью и себя.

Брошусь с лестницы! Есть откажусь! Удавлюсь! Хоть как, но он не получит своего.

Думая о своём положении в этом доме, о своём будущем, Ирида невольно начинала плакать. Слёзы отчаяния и злости страшнее слёз горя, они не приносят облегчения и успокоения, они лишь на время помогают забыться сном, не дающим покоя.

Ирида молилась Матери-Создательнице, просила у Неё невиданного: смерти для ещё не рождённого ребёнка и для себя.

Нет худшей доли: дожить до минуты, когда смерть кажется избавлением от мук жизни.

Но даже Богиня-Мать не слушала её, отказывала в исполнении единственной просьбы.

Ирида продолжала жить. Похудела, подурнела, по мнению служанок и самой Аль-виты, но жила.

Несколько попыток самоубийства удалось пресечь в первый месяц весны.

Сначала виэлийка чуть не прыгнула со второго этажа галереи, но её успели остано-вить, и Альвита после этого запретила всякие прогулки для неё. Полутёмная комнат-ка с заколоченным окном стала для неё как тюрьма для преступника.

Вторая попытка убить себя была более удачной. Ирида разорвала одно из своих платьев на полосы, тайком сплела верёвку и повесилась на потолочном крючке, куда в другие времена вешали на цепях чаши с живым огнём для тепла и света. Но рабы-ня-надзирательница вовремя подняла тревогу. Виэлийку спасли, и даже на беремен-ности это никак не отразилось.

Альвита отдала следующий приказ: сменной одежды рабыне не давать ни под каким предлогом. Одно лишь платье без пояса и нательной нижней рубашки разре-шалось носить ей. А постельное тоже на день уносили, оставляли тюфяк и подушку.

В другой раз Ирида расцарапала себе вены на руках застёжкой от платья, но и тогда служанки оказались рядом.

Альвита запретила ей пользоваться пряжками, углы платья на плечах Ирида стала связывать узлом, но желания сделать по-своему не умерила.

Никогда ещё Альвите не было так сложно на своей должности. Конечно, не будь Кэйдар так заинтересован этой девчонкой, можно было бы наказать её как-то по-строже. Но и не забывать одного: наложница господина не должна получать увечий, её нельзя отправить на порку, как любую другую рабыню. Хотя именно такой приказ Альвите хотелось отдать всё чаще. Но поможет ли плётка тогда, когда даже боль от раздираемых иглами застёжек рук не останавливает?

Вредная своевольная виэлийка! Не даром царская дочка. Потому и нравится Кэй-дару. За своё упрямство, за свой дерзкий характер, за несвойственное другим рабы-ням непокорство и своеволие.

Главное, несмотря на все попытки убить себя, ребёнок с неменьшим упрямством продолжал жить внутри её живота и рос в соответствии со всеми сроками.

* * *

Вира получила на свадьбу от своей госпожи ценные подарки: по два серебряных и золотых браслета, застёжки к свадебному платью и дорогущее ожерелье с жемчужи-нами. Оно особенно хорошо смотрелось на смуглой коже тёмно-русой девушки.

Её же Судас был рад главному подарку: вольной.

Приятно, когда можешь доставить кому-то радость. Вира же в день свадьбы выгля-дела не просто радостной, она была счастлива и этим счастьем даже Айну заразила.

Но после праздника опять наступили будни. Айна заскучала без своей верной служанки. Лидас купил другую рабыню, сделал подарок, но в таком деликатном деле, как приобретение прислуги, он вообще не разбирался. Новая девушка, Утта, утверждала, что она виэлийка, из приморского посёлка, и была она захвачена мор-скими пиратами. Как аэлийку её должно было бы выкупить на свободу государство, ведь по закону, аэл не может быть рабом, но никто из родственников не обратился с жалобой о пропаже, и свидетелей не нашлось.

Утта упорно верила, что рано или поздно она получит свободу и вернётся в своё рыбацкое селение, и эта вера делала её заносчивой и грубой. Она позволяла себе то, что выводило Айну из себя: примеряла украшения и одежду, грубила в ответ на приказы, ворчала и жаловалась, постоянно опаздывала, а потом ещё и пререкалась в ответ на упрёки.

Айна приказала купить себе другую служанку, постарше, но и эта не отличалась расторопностью, и однажды из-за своей невнимательности и вечной сонливости обожгла госпожу щипцами при завивке волос, чем привела Айну в ярость. Тут и Лидасу досталось, и самой служанке.

Впервые за прошедшие полгода Айна впала в депрессию. Дожди, ветер и сырой снег не действовали на неё так угнетающе, как апрельское солнце, тепло и цветение остролистника. А тут ещё и Лидас стал пропадать днями и даже неделями на стройке поместья. Всё бы ничего, но он и Айвара забирал с собой.

Айна скучала. Единственное, чем она себя занимала, был поиск подходящей слу-жанки, а потом — страшные ссоры с ними, и подбор новой кандидатуры.

Всех их привозил с рынка Лидас, но очередная и самая длительная размолвка с мужем вызывала у Айны отвращение ко всему, что он делал.

Айна даже прогулки по саду прекратила, потому что пряный запах остролистника вызывал у неё тошноту и головокружение.

Единственной отрады, способной поднять настроение, не было рядом. А он, глядя, как она мучается и страдает, обязательно бы пожалел, выслушал бы, развеял тоску и скуку. Но Лидас, этот Лидас всё делает назло, даже рабынь покупает одну вредней другой. Неужели всё в этом доме нужно делать своими руками?

* * *

Отец за зиму ещё больше похудел и осунулся, даже приход весны не улучшил Его состояния. Болезнь не хотела проходить сама собой, и лечением Воплощённого занялись лучшие врачи. Кэйдару же пришлось взять на себя бо́льшую часть прави-тельственной документации и деловой переписки. С бумажными делами лучше всего справился бы Лидас, но он, так не кстати, уехал из города.

И вот теперь Кэйдару каждое утро доставляли в рабочий кабинет кипы исписан-ных дощечек с письмами, отчётами, приказами, постановлениями и распоряжениями. Многие из них надиктовывал Правитель, но указ без письменной формы и прави-тельственной печати не имел нужной силы и надлежащего влияния.

Какая тоска, прямо-таки смертельная тоска!

Кэйдар потёр лицо ладонями, убирая со лба спадающие вниз пряди волос, — "Будь оно всё проклято!" — откинулся в кресле, давая усталой спине расслабиться.

Лидас — счастливчик! Может заниматься тем, что ему нравится.

Сейчас бы на коня — и загород! Чтоб на полном скаку по дороге, мимо остролист-ника. Да, он уже цветёт, а ты ещё ни разу не был на охоте. Не даром говорят: за иглы остролистника зацепилось лето. Через неделю зацветёт каштан, вишня, зазеленеют виноградники. Что может быть лучше весны?!

А ты теряешь такие дни и киснешь в четырёх стенах. Неужели в этом и заключают-ся все прелести жизни властелина и Правителя? Ну, уж нет! Всех разгоню к демо-нам!..

Он рассмеялся, запрокидывая голову. Да, к демонам этих писарей и секретарей. Всю эту бюрократию!

В дверь кто-то постучал, предупредительно и одновременно торопливо.

— Я занят!

Но дверь уже открылась. При виде Альвиты Кэйдар вздохнул, нахмурился недо-вольно, не скрывая вопроса, легко читающегося на его лице: "Ну, что ещё там?.."

— Господин, она отказывается есть…

— Я же уже сказал: кормите силой! Даже разрешил связывать…

— Мы так и кормим, — Альвита поджала губы. Она уже сама порядком устала от частых визитов к господину Кэйдару, от его вечного раздражения и недовольства, устала от выходок строптивой наложницы. Но любое нововведение и тем более ужесточающее правило должны приниматься лишь с ведома хозяина и господина. — Её держут, её связывают, но после она сама вызывает у себя рвоту. Я же не могу держать её связанной постоянно. В её положении это вредно.

Кэйдар задумался. Уж если всегда сдержанная Альвита позволяет себе такой тон, то дело приняло серьёзный оборот.

— И что я должен сделать? — Кэйдар усмехнулся, потирая пальцы и разглядывая аккуратно подрезанные ногти.

— Я не знаю, господин, — прямота Кэйдара озадачила Альвиту сильнее, чем встреч-ный взгляд, брошенный исподлобья. — Может, хотя бы поговорить с ней, пообещать что-нибудь…

— Я уже однажды обещал ей свободу. Та сама видишь, какой ответ последовал.

— Но, господин! Я вообще в отчаянном положении. Я впервые столкнулась с таким непонятным упорством, с таким упрямством… Это нездоровое желание убить себя, прямо-таки маниакальное…

Кэйдар опустил голову, задумался, и тут спросил вдруг:

— Сколько ей ещё ходить?

— Она только на пятом месяце, если верить моим расчётам. Как раз половина срока.

— Ладно, — Кэйдар поднялся. — Пойдём.

___________________

Он остановился у порога, быстрым взглядом окинув комнату. Застал за завтраком.

Виэлийка сидела в глубоком кресле с высокой спинкой. Руки за запястья и до са-мых локтей обмотаны широкими полосами мягкой ткани и накрепко привязаны к подлокотникам. Запрокинутая голова, так, чтоб тяжело было держать челюсти плот-но стиснутыми. Одна из служанок придерживала виэлийку ладонями за голову, не давая отворачиваться от каждой протягиваемой ложки с жидкой кашей.

Так он выглядит — завтрак насильно.

Кэйдар чуть глазами повёл — обе рабыни без единого звука моментально покинули комнату. Подошёл к креслу. Виэлийка сидела, низко опустив голову. Длинные воло-сы собраны в косу, но выбившиеся пряди отросшей ещё больше чёлки почти полно-стью скрывают лицо.

Кэйдар видел, как при его приближении ещё сильнее напряглись её руки в попытке освободиться. Побелевшие от напряжения пальцы стиснулись в кулаки.

— Ну, и как я должен всё это понимать? — Первым спросил Кэйдар. Он стоял, скре-стив на груди руки. Во всей позе — властность, сила, воля. Он не терпел неповинове-ния. Что для него какая-то виэлийская девчонка, будь она хоть трижды царского рода?

— А что? Вам что-то не нравится? — Ирида выпрямилась, глядя на него с яростной усмешкой, у самой на губах свежая кровь, видимо, получила от служанки.

Кэйдар не видел виэлийку с тех самых пор, как его известили о её беременности, был, правда, в курсе всех дел. Ему даже докладывали, что его любимица сильно подурнела, что суицидальные попытки не прошли даром, да и беременность развива-ется тяжело. Да, похудела, аж скулы обострились, и губы припухшие, искусанные и бледные. Но глаза всё те же: ярко-синие, огромные, насквозь прожигающие, и в них — нескрываемая, живо осязаемая ненависть.

Впервые Кэйдара кто-то так сильно ненавидел: до дрожи, до бешенства, когда один только вид вызывает легко читающееся желание — вцепиться в горло и грызть, грызть.

— Не нравится. Мне многое не нравится. — Кэйдар двумя пальцами поймал её за подбородок, ладонью другой руки стёр с губ кровь. Девчонка извернулась, чуть не схватила за пальцы зубами, прошипела всё с той же ненавистью:

— Не смейте… прикасаться…

Кэйдар успел отдёрнуть руку, замахнулся для ответной пощёчины, но ударить не решился почему-то.

Виэлийка своей яростью, своим безумным блеском в глазах напоминала дикую степную кошку, пойманную в капкан: рвётся из пут, задыхается, шипит и кусается, с ненавистью глядя на протянутую руку. Интересно укрощать такого зверя. И чувство опасности не покидало Кэйдара. А главное — удовлетворение при мысли о том, что сумел-таки овладеть ей и даже ждёшь от неё ребёнка.

— Ты ведь мне мстишь, мне лично, при чём тут тогда этот ребёнок? — Кэйдар схватил её за плечи, встряхнул, выкрикнул в лицо. — ОН — тут при чём?!

Виэлийка вспыхнула, по бледным щекам красные пятна пошли, смотрела, глаз не отводя, даже не моргая.

— Плохо, да? Плохо, после того, когда все вокруг каждому желанию потакают? — она усмехнулась, чуть прищурив глаза, а усмешка злорадная, мстительная.

— Дрянь! — Кэйдар оттолкнул виэлийку, больно отшвырнул на спинку кресла, сам выпрямился, стоял, тяжело дыша, стиснув кулаки до боли в суставах, приказывал себе мысленно: "Спокойно! Спокойно! Держи себя в руках!"

— Он мой, я ведь так когда-то говорила. Мой, пока он во мне. Попробуйте — возьми-те! Даром отдам! Но не вам, господин Кэйдар. — Ирида улыбалась, вызывающе вздёр-нув подбородок.

— Он всё равно родится, как бы ты ни противилась. Убить его я тебе не позволю. Что хочешь, делай, не позволю. Это не тебе решать.

— Ну, это мы ещё посмотрим. — Ирида сидела, упрямо нагнув голову, выставив высо-кий светлый лоб, дышала так, что волосы прядочками в разные стороны развева-лись. — Не получится сейчас, получится позже, когда родится… Жить я всё равно ему не дам… Такого одного в этом мире хватит…

Кэйдар рассмеялся, аж чуть назад качнулся на пятках, сел вдруг рядом с креслом на низенький стульчик-подставку.

— Так ты считаешь меня таким страшным злодеем? Прямо-таки злобный демон в человеческом обличии. — Чуть подался вперёд, заглядывая рабыне в лицо.

— А разве нет? — Ирида отпрянула, отклонилась настолько, насколько позволяли узлы на руках, лицом скривилась, как от отвращения. — Мне даже вид ваш противен…

Кэйдар рассмеялся снова, накрыл ладонью её сжатую в кулак руку.

— Разве я недостаточно симпатичен для тебя? Не настолько молод? Разве я плохой воин? Разве тебе ни разу не было со мной приятно?

— Нет!!! — выкрикнула прямо в лицо, дёрнулась в бесполезной попытке стряхнуть с себя его руку. — Каждый миг, вместе проведённый, проклинаю…

— Почему? — Кэйдар искренне удивился, смотрел, улыбаясь, изогнув левую бровь. — Конечно! Я же убил твоего отца, брата, жениха, вернее, мужа. Я сделал тебя своей рабыней. За это впору возненавидеть. Но я сохранил тебе жизнь. Я мог бы приказать утопить тебя ещё после того раза, с кинжалом. Я позволил тебе жить, в отличие от большинства других женщин твоего селения. А ведь никто тогда не знал, что ты дочь царя. Ты могла бы жить лучше любой другой на этой половине Дворца, то, что с тобой сейчас происходит, полностью твоя вина. Я не терплю упрямых, тем более, если упрямством отличается мой раб.

— Мне не нужна такая жизнь, — голос Ириды стал спокойнее, и дыхание — будто чуть ровнее. — Любой человек имеет право умереть тогда, когда сам этого хочет…

— Твоя жизнь мне принадлежит, только мне и решать, когда ты умрёшь, — Кэйдар скривил в усмешке тонкие губы, сидел, свесив руки меж колен. — Тем более, ты но-сишь в себе моего ребёнка…

— Он — мой! — она снова голос повысила. — Только мой, и ничей больше…

— Дети — собственность отца, таков наш закон. Другой закон гласит: ребёнок раба принадлежит господину. Разве у вас, у виэлов, не те же законы? — виэлийка не ответи-ла, промолчала, будто не расслышала, но брови нахмурила и губы поджала.

— Но я обещал тебе однажды: если родится мальчик, ты получишь свободу. Сразу же уйдёшь, когда сможешь или захочешь. Я не буду препятствовать. Помнишь? Я всегда держу слово.

— Я уже тогда вам ответила, мне не нужна свобода такой ценой. Я не позволю, чтоб от меня родился такой… такой… — Ирида не договорила, смолкла, не зная, какое слово подобрать, — гадёныш. — Нашлась-таки, что сказать.

Кэйдар невольно вздрогнул. Это слово его как хлыстом ожгло.

— Прекрасно! Другая вы́носит наследника для меня с превеликой радостью. Ты не единственная, ты это знаешь.

— Тогда, может быть, меня наконец-то отпустят? Перестанут унижать? — Ирида рванулась обеими руками, смотрела мимо Кэйдара. Тот тоже поднялся, как будто уходить.

— И ты думаешь, я позволю тебе жить у меня бездельницей? Разрешу жить в своё удовольствие? Публичный дом — лучшее наказание для строптивых и вредных ра-бынь. Там у тебя таких, как я, будет десяток за ночь. Заодно и от живота помогут избавиться…

"Подлец! Подлец, гад и сволочь!" — Ирида смерила его таким взглядом, что большо-го труда не составило прочитать её мысли. Но Кэйдар в ответ лишь рассмеялся, к подобным взорам он уже привык за свою жизнь.

— Тебе решать! Ты же хотела этого: решать за себя сама!

Ирида опустила голову, молчала долго, а потом произнесла чуть слышно:

— Развяжите меня.

В этих словах слышалось согласие, и покорность. Кэйдар потянул кинжал из ножен на поясе. Какие-то двадцать минут назад он им же письма вскрывал, ломал печати, сейчас же легко перере́зал ленты, намертво притягивающие руки виэлийки к подло-котникам кресла.

— Мне не нужны глупые выходки, но нужен здоровый наследник. — Протянул рабыне чашку с остывшей кашей. Прежде чем принять из его рук свой завтрак, Ирида бро-сила на Кэйдара долгий протестующий взгляд.

— Ну?

Опустила глаза, со вздохом взяла чашку в одну руку, ложку — в другую, зачерпнула разваренное на молоке просо. Кэйдар отвернулся к столу, скрывая довольную улыб-ку. Главное, — знать, на что́ надавить, и любой, будь он хоть каким упрямцем, сделает так, как захочешь. Порка — хорошее средство, но и она не со всеми и не всегда помо-гает.

А кормит её Альвита не особо, — перевёл глаза на стол. Конечно, свежие фрукты сохранить до весны большая проблема, но ведь даже изюма нет, нет компота из сушёных ягод и фруктов — основного питья простых крестьян. Одна лишь каша и вода, чуть подкрашенная вином.

Надо будет сказать, чтоб разнообразили стол. Наследник должен родиться здоро-вым и крепким…

Он стоял к наложнице спиной, задумался над своими мыслями и даже не услышал ни движения, ни шороха одежды — вообще ни звука! Но почувствовал зато прикос-новение к ножнам у пояса — обернулся стремительно.

Виэлийка уже была на ногах, стояла за спинкой кресла. Кэйдар изумлённо бровями дрогнул, повёл подбородком, невольно улыбаясь:

— Ты что?..

— Не подходите! — девчонка отступила ещё на шаг, так, чтоб кресло оставалось меж-ду ними, смотрела настороженно, следила каждое движение своего господина.

— Что за глупости? Что за выходки опять? Ведь ты пообещала…

— Я ничего никому не обещала! А уж вам-то — тем более! — она осторожно пятилась спиной к стене — не к двери, и это немного успокоило Кэйдара. Куда она денется отсюда? Главное — не дать ей в коридор выскочить. А то вдруг опять попытается с лестницы сигануть.

— Я не буду тебя наказывать, если ты вернёшься на место. — Кэйдар выбросил руку пальцами в сторону кресла, туда, где на подлокотнике одиноко примостилась полная чашка. "Паразитка! Она и ложки не съела… Обманщица! Ну, подожди!" — шагнул к виэлийке, обходя кресло.

— Я сказала, не подходите! — выкрикнула Ирида голосом, готовым сорваться на истеричный вопль. Упёрлась спиной в стену между углом и заколоченным окном. Только в эту минуту Кэйдар заметил в руке рабыни свой кинжал. "Нет! Быть такого не может! Чтобы дважды на одну и ту же уловку…" Вскинул руку — точно! Ножны пустые. Вот ведь дрянь и обманщица!

— Ну и что ты собираешься с ним делать? Это не детская игрушка…

— Не надо! Я знаю, что́ это такое. — Кинжал она держала, как все женщины: острием на себя. Ни опыта, ни умения — ничего! Одно лишь желание запугать.

— Отдай его! Просто брось мне под ноги! — коротко и властно приказал Кэйдар. — И я не буду тебя наказывать. Забуду — обещаю! Ты же всё равно сбежать не сможешь. И мне ничего сделать не сможешь. Так что давай без глупостей.

Она стояла так, что Кэйдар мог видеть её всю с головы до ног. Босая, в простом платье из грубой некрашеной ткани, без пояса, без всяких украшений, а на плечах даже не бронза застёжек, — простые узлы. Открытые руки, выступающие ключицы. Похудела сильно, озлобилась, но красивой быть не перестала. Наоборот! Этот про-тест и упорство делали её ещё более притягательной. Притягательной, несмотря на заметно округлившийся живот, выступающий вперёд.

— Отдай мне кинжал! Обещаю: тебя никто больше не обидит. Ты получишь нор-мальную одежду. Будешь гулять, когда и сколько захочешь. Будешь есть, что хо-чешь. Только отдай! — Кэйдар сделал ещё один шаг, уверенный, что виэлийка сама бросится ему навстречу, внутренне приготовился к броску с кинжалом: чуть выста-вил правую руку, закрываясь локтем левой. Неопытный, но отчаявшийся человек иногда способен на неожиданности.

Виэлийка никак не отозвалась на его слова, только вздохнула глубоко, будто ре-шимости набираясь, выбросила вдруг повыше руку с кинжалом.

— Нет!!! Нет!! Не надо!.. — Кэйдар догадался моментально, ЧТО́ сейчас будет, прыг-нул вперёд. Но не успел. Кинжал вошёл в живот. Правда, не очень глубоко: Кэйдар перехватил руку, рывком дёрнул рукоятку на себя. Закричал так громко, как никогда ещё не кричал. — Врача!!! Врача сюда!

Отец-Создатель! Зачем?! Вот ведь дурочка!

Подхватил обмякшее, бесчувственное тело, бережно и осторожно задавив ладонью и тканью скомканного платья пульсирующую кровью рану, уложил виэлийку на пол, зашептал в отчаянии:

— Зачем? Зачем же так-то?..

Альвита появилась на пороге стояла, ухватившись ослабевшими пальцами за двер-ной косяк.

— Мать-Кормилица! Это что ж такое, господин? Опять, что ли?

— Врача, Альвита!! Врача немедленно! — крикнул ей Кэйдар.

* * *

Лил аккуратно вытирал руки очень мягким полотенцем, хорошо впитывающим воду.

Кэйдар стоял чуть в стороне, ждал спокойно, пока врач начнёт говорить первым. Ждал, хотя внутренне издёргался весь. Мучился, метался, пока шла операция, но сейчас старался сохранить на лице спокойное выражение господского хладнокровия.

— Она оказалась не так глубока, как мне подумалось вначале. Я всё хорошо обрабо-тал, аккуратно зашил, но шрам останется. Извините, но лучше уже не получится…

— А как ребёнок? — перебил Лила Кэйдар.

— Вам повезло, господин. Ребёнок жив и здоров, — Лил улыбнулся, — уже толкается.

— Толкается? — Кэйдар опешил. — Как это?

— У вас столько детей было и есть, господин, вам, что, ни разу не доводилось по-держать ладонь на животе будущей матери? — Лил усмехнулся мягко, но это не поме-шало Кэйдару уловить упрёк в его словах.

— Мне приносили их уже после родов. — Ответил Кэйдар, недовольно прикусывая нижнюю губу, похолодел взглядом.

— Она — очень слабенькая девушка. Так похудела за эти пять месяцев. Уж не знаю, как роды перенесёт. Если, конечно, после всего этого не случится выкидыш. Сейчас только время покажет… А упрямства ей не занимать, должна выкарабкаться. Тща-тельнейший уход, хороший сон, сытная еда и никакого беспокойства. Пусть спит как можно больше.

Кэйдар молчал, но видно было, слушает внимательно каждое слово. Лил добавил, уже перед самым уходом:

— Вам и вправду повезло, господин. Вам и вашему ребёнку… Если бы удар был нанесён чуть пониже и обеими руками… Но она такая слабая, одни кости…

Я буду приходить на осмотр почаще, раза два в день. И сегодня зайду, ближе к вечеру. Сейчас она спит, и это к лучшему. Проснётся — всё забудет. Успокоится. — Опять улыбнулся.

* * *

— Она буквально с час, как пришла в себя. — Сообщила Альвита, ответив на привет-ствие Лила коротким кивком головы, только длинные серьги — дорогие, из золота, с зелёным камнем, — качнулись, преломляя солнечный лучик. — Отказывается есть, никого не хочет видеть. Плачет. Даже пыталась сорвать повязку: пришлось привя-зать за руки к кровати…

— А как самочувствие? Жар так и держится? Схватки не наблюдались? — Лил в ответ на сообщение недовольно поморщился, сказанное управительницей его не обрадова-ло. Он прошёл вперёд, шагнул за дверь, предупредительно раскрытую перед ним одной из рабынь-служанок.

Хорошо. Сделали, как распорядился. Альвита позволила раскрыть окно, но остави-ла решётку. Переплетение металлических листьев и стеблей не мешало, правда, слышать шелест садовых деревьев и кустов. И свет проникал в комнату свободно. По гладко отполированному полу скользили зайчики, дробились при малейшем ветерке в кронах деревьев.

И ложе перенесли в другой угол, поставили так, чтоб легко виделся сад из окна, стоит лишь глаза открыть.

Виэлийка лежала, не отрываясь глядя в окно, казалось, и не заметила прихода Лила, но он видел: глазами в его сторону повела, хотя голова, чуть склонившаяся к левому плечу, осталась неподвижной.

— Со дня на день зацветут вишни, абрикосы и персики. А яблони цветущие ты ви-дела? Наверняка, нет. — Лил улыбнулся, осторожно усаживаясь на край ложа. — Обидно смотреть на такое из окна…

— Что вам нужно? — Ирида резко перевела на него взгляд. — Что вам всем от меня нужно? — Дёрнулась, пытаясь сесть, но помешали верёвки на запястьях. Упала голо-вой в подушку.

— Тише! Тебе нельзя напрягать брюшные мышцы, — Лил положил прохладную мяг-кую ладонь на лоб, проверяя температуру, — Ирида протестующее мотнула головой, но глаз не открыла. — Жар не спадает. Я принёс самые лучшие снадобья…

— Зачем вы это делаете? Неужели не ясно, я не хочу жить?!.. Зачем вы заставляете меня жить? Вы постоянно мешаете мне! — она выкрикнула все свои упрёки Лилу в лицо и опять отвернулась, всем видом показывая, что не хочет никого не видеть, ни слышать.

— Я — врач, я должен помогать людям. — Заговорил Лил, оправившись от смущения.

— Мне не нужна ваша помощь! Даже так скажу: ваша помощь мне меньше всего нужна. — Щёки Ириды горели нездоровым румянцем, слабый голос, поднимавшийся чуть выше шёпота, всё же звенел от гнева, и глаза сверкали яростью.

— А ему? — Лил с осторожной улыбкой положил чуткие пальцы на её живот, прикры-тый одеялом. Ирида со стоном втянула воздух сквозь разжатые зубы.

— Это его ублюдок… Он готов на всё ради него. Ему обидно будет, если он его лишится… — ответила не сразу и смотрела мимо Лила. Жгучей ненавистью горели её глаза, и дрожал голос.

— И ради этого ты готова умереть? — Лил удивлённо вскинул брови, улыбнулся с ласковой насмешкой. — Ради мести — убить себя?!

— Не себя, а гадёныша его! Семя ненавистное! — Ирида чуть приподнялась, настоль-ко, насколько верёвки позволили, глядя Лилу в глаза, зашептала торопливо. — Дайте мне умереть! Прошу вас! Ради всего человеческого!.. Именем Матери-Создательницы прошу… Он ведь не отпустит меня! Никогда не отпустит. Он привык получать всё по первому требованию… Вы понимаете, о чём я говорю? Даже если это будет не мальчик, он не успокоится, не оставит меня в покое… Почему вы все потакаете ему? Неужели вы не видите, что́ это за человек?!.. Да! Я ненавижу вашего Наследника. И ненавидела с самого начала. Он убил моего отца и брата… Из-за него я всего лишилась. Всего, что было… Вы понимаете, что это такое, — остаться совер-шенно одной?.. — Ирида задохнулась, замолчала. Возмущение, отчаяние, протест душили её, но откашляться во всю глубину лёгких не давала резкая боль.

— Ты уже не будешь одной, — заговорил Лил, ласково и понимающе улыбаясь. — У тебя будет ребёнок…

— Его отродье! — с отчаянным вздохом отозвалась Ирида, стискивая в кулаки попав-шее под пальцы одеяло.

— Но это же ещё и твой ребёнок, не только его. — Осторожно поправил Лил. Паци-ентка его нуждалась не только в медицинской помощи, но и в понимающем, внима-тельном и чутком собеседнике, в живом общении. Разве кому-то в этом Дворце она была интересна как человек со своими мыслями и чувствами, со своими пережива-ниями, со своими воспоминаниями, со своим горем? И пускай наложницы господина имеют лучшие условия, чем другие девушки на женской половине, это не значит, что такое положение устраивает их всех. Не устраивает же оно эту виэлийскую царевну. И протест её вполне понятен и естественен. Но в силах ли простой врач, пусть даже и лекарь Правителя, изменить что-то в её жизни, в её судьбе?

— Тебе тяжелее остальных, ты — царская дочь, тебе от роду была уготована другая жизнь. Но пути Создателя неисповедимы. Откуда нам, людям, знать, что будет с нами завтра? Но упрекать Творца — большой грех, нужно просто пытаться жить так, как этого требуют условия. Искать какой-то новый смысл, новую цель своего суще-ствования…

— Какая глупость! — не выдержала Ирида, хотя слушала Лила с закрытыми глазами, откинувшись головой на подушку. — Все ваши увещевания — сплошная чушь! — Тут вдруг опомнившись, зная, что перед ней человек, по крайней мере, старше её в три раза, извинилась:- Простите, пожалуйста, за резкость…

— Это не может быть глупостью, — продолжил Лил всё тем же спокойным, ровным голосом, глядя на Ириду, — потому, что эта вера помогает мне самому, помогает жить тогда, когда нет никакого желания жить дальше. Каждый вечер возвращаться в пус-той дом, сидеть за ужином в полном одиночестве. Жертвовать храму все заработан-ные деньги.

В свои сорок восемь мне уже поздно заводить семью. Да и кому нужен лекарь с причудами?

Да, я не коплю деньги, у меня нет рабов, только вольнонаёмные слуги. Да, в мой дом может любой прийти за помощью, и днём, и ночью, любой, даже невольник…

Но у меня нет главного, ради чего работают и копят деньги все другие.

Лил усмехнулся, озабоченно потирая пальцами гладко выбритый подбородок. Вряд ли виэлийка слушала своего врача и собеседника, но, главное, не перебивала, поэто-му Лил и продолжил:

— Десять лет назад моряки с островов в Аскальском море привезли в наш город незнакомую никому болезнь. Мы назвали её чёрной лихорадкой… Невиданный случай. Начиналось всё ночью: и озноб, и жар, и слабость, а на утро уже появлялись по всему телу чёрные пятна, похожие на трупные. А потом — смерть. Ровно на третий день… Помогали обтирания с винным уксусом, обильное питьё, настойки на тра-вах… Многих мне удалось спасти, но моя семья… Меня не было рядом, когда забо-лела моя старшая, а за ней — близнецы, Астис и Миранит. Детей хуже всего оказа-лось лечить. Безнадёжное дело… Мать теней тогда в то лето много слуг получила… Я смог только Уласа отмолить, своего младшего… — Лил глубоко вздохнул, расправ-ляя поникшие плечи, но эта бодрость не казалась искренней. — Да, дети — это здо́рово! Видеть, как твой ребёнок первый раз улыбается, говорит первое слово, делает пер-вый шаг… Зовёт отцом и любит в ответ на любовь.

Он растёт на твоих глазах, и ты вместе с ним заново учишься видеть окружающий тебя мир. Это как ещё раз вернуться в детство. С каждым их рождением и взрослени-ем возвращаться в своё детство…

Это здорово — иметь ребёнка! Только женщине дано такое право: рожать детей. Пусть ей не всегда удаётся самой выбирать, кто будет их отцом, но воспитывать ей никто не может помешать…

Ты только готовишься стать матерью. Тебе только предстоит это пережить, но, клянусь, ты никогда об этом не пожалеешь…

И не обязательно, что твой ребёнок станет повторением отца. Ты сама можешь помочь ему стать другим человеком. Но для этого нужно быть рядом с ним. Направ-лять каждый его шаг, исправлять чужие и свои ошибки…

Ты понимаешь, о чём я? — Лил с улыбкой посмотрел на Ириду и тут вдруг принялся развязывать верёвку на её правом запястье. — Собственный разум крепче любого узла, пойми это. Кэйдар и вправду не отступится до тех пор, пока не получит своего. Но ты-то, моя милая, получишь много больше, чем он. Ему нужен только наследник, только право занять место Правителя, у тебя же будет жизнь, свобода и собственный ребёнок. Ты не будешь одна в этом мире. Больше уже не будешь. Одно лишь осозна-ние этого сделает жизнь лучше. Появится какая-то цель…

— Вы тоже живёте для одного своего сына… — Ирида хмыкнула понимающе, поднося руки к лицу, разглядывая следы верёвок на запястьях.

— Он погиб. В одной из стычек с кочевниками… Уже два года как…

— Ради чего вы тогда живёте? — Ирида впервые с открытым интересом посмотрела на Лила. В глазах сердитая недоверчивость, на губах — усмешка.

— Ради таких, как ты! Ради тех, кто нуждается в моей помощи, пусть даже не осоз-навая этого…

Ирида рассмеялась в ответ, но тут же схватилась руками за живот, откинула голову на подушку, чуть ли не до крови кусая губы, заглушая ещё в груди стон боли.

— Я знаю, ты — умная девушка. Ты сама всё хорошо понимаешь. И можешь быть послушной. Тебя никто не будет больше связывать, никто не будет кормить и поить насильно. Ты получишь почти полную свободу. Но для начала тебе нужно подняться на ноги. Ведь так? — Лил старался быть отвлекающее, расслабляюще весёлым, но после всего, что он рассказал о себе самом, эта весёлость раздражала Ириду. Не надо вести себя с ней, как с маленькой девочкой, как с недалёкой варваркой.

И вообще, Ирида уже привыкла быть одна, она очень устала, и живот разболелся так некстати. Состояние её было таким, когда готов согласиться на всё и вся, лишь бы только оставили в покое.

Она закрыла глаза, сделала вид, что засыпает, но сама внимательно прислушива-лась к каждому шороху. Вот Лил опять коснулся лба, потрогал руку, считая пульс, поправил одеяло, прикутывая плечи, поднимаясь, сказал:

— Я зайду ещё, сегодня вечером… Мы можем поговорить ещё, если хочешь.

Поговорить? О чём? Разве кто-то в состоянии понять, что она пережила в свои восемнадцать лет? Разве можно словами выразить всю ту бездну отчаяния и бесси-лия, разъедающую душу изнутри?

Не ненависть к другим, а жалость к самой себе вытеснила вдруг все другие чувства. Никому никогда ничего плохого не желала, жила, как все, за что же такое?! Одна на весь мир осталась! Даже пожаловаться некому…

Первая слеза покатилась вниз, оставляя на щеке горячую дорожку, но поднимать руку, чтобы стереть, не было ни сил, ни желания.

Пускай! Пускай все видят, как плачет виэлийская царевна, — нет! — последняя ви-элийка из рода Тирона. Это впервые настоящие женские слёзы, слёзы слабости и жалости к себе самой.

* * *

— Вы хотели видеть меня, госпожа? — Альвита почтительно склонилась.

— Хотела, — Айна взглянула на управительницу долгим взглядом, не скрывая раздра-жения ни в голосе, ни в сведённых над переносицей бровях. — Да, хотела… Ведь ты же у нас занимаешься всей прислугой на женской половине Дома?

— Да, госпожа. Но эти обязанности…

— Мне нужна новая служанка! — Айна не дослушала её, перебила на полуслове. Аль-вита только чуть бровью повела. Все девушки говорят, госпожа в последнее время сердита не в меру, да и сегодняшний день — не исключение. Конечно, очередная размолвка с господином Лидасом — это все знают.

— В мои обязанности не входит покупка новых рабынь. — Альвита держалась ровно, с достоинством, но и без заносчивости. Она как никто другой знала, как вести себя с каждым из господ. Кэйдар бы, вот, например, даже взгляда на себя прямого не по-зволил. Лидас, так тот, вообще и приказы отдаёт таким тоном, будто об одолжении просит.

А госпожа Айна особого подхода требует. У неё всё от настроения зависит. Бывает так, что из-за пустяка какого-нибудь раскричится, а в другой раз может ни с того ни с сего подарок сделать, как браслет однажды золотой подарила.

Но сегодня по всем признакам для неё не лучший день. К обеду не вышла, потре-бовала еду к себе в комнату, но, видно, ни к чему даже не притронулась. Хотя, нет, яблоко одно надрезано, счищена шкурка до половины.

— Госпожа, может быть, мне позвать Лила? — Предложила вдруг Альвита, резко меняя тему.

— Врач? Зачем мне врач? — Айна резко закрыла веер, хрустнув планками, приподня-лась и села на ложе, исподлобья глядя на Альвиту. — Что я ему скажу? Что мне всё это, — быстрый взгляд на поднос у прикроватного столика, — ненавистно? Что меня от запаха любимых духов тошнит? Что голова, вот, непонятно от чего кружится? — по-тёрла пальцами переносицу и лоб. — А тут ещё Лидас этот… — Подняла глаза на Альви-ту. — Я сама могу подобрать себе подходящую девушку. Такую, какая мне самой понравится…

— Вам отобрать тех, кто помоложе и поприятнее лицом?

— Лучше собери всех, кто есть…

— И из прачечной — тоже? — Альвита не сдержала улыбки. Айна кивнула в ответ, а потом добавила:

— И из прачечной, и из купальни, и из кухни — всех по возможности.

— И когда же? — Альвита стойко выдержала такой приказ, — не приказ! — причуду, очередную хозяйскую причуду, подумала про себя: "Их не меньше сотни наберётся. Куда ж их всех? Да ещё от работы отрывать? Нечего! Старух и девчонок сопливых тащить — нет смысла. На каких сама укажу, из таких и выбирать придётся. Ещё че-го!"

— Лучше прямо сейчас. Да, немедленно! — Айна снова легла, вытянулась на ложе, закинув руки за голову. Про Альвиту уже и забыла.

_______________________

Их всех собрали на первом этаже, во внутреннем дворике женской половины Дома. Айна даже опешила немного, столько народу вместе ей уже давно не приходилось видеть. И ведь каждая из этих женщин делает свою, незаметную на первый взгляд работу. Чтоб в каждой комнате и в лабиринте коридоров было чисто. Чтоб к обеду было подано огромное разнообразие блюд. Это только крестьянину достаточно куска хлеба и кислого молока.

— Это все? — Спросила Айна, откидывая со лба полупрозрачную ткань накидки.

— Да, госпожа, — Альвита солгала без всякого страха: точно знала, никто её слова проверять не возьмётся. — Правда, я не стала трогать наложниц господина Кэйдара. А остальные все тут…

На песчаной площадке, позолоченной послеполуденным солнцем, в молчаливом ожидании толпился не один десяток пёстроодетых женщин. Да что там! Здесь их не меньше полусотни. Попробуй-ка выбери ту, что будет впору: послушной, сообрази-тельной, старательной и, конечно же, не болтливой. Вира, например, о многом знала, многое видела, о бо́льшем догадывалась, но молчала, сама понимала, и предупреж-дать не нужно.

Айна скользила по лицам быстрым и не очень внимательным взглядом. "А сколько же их таких на рынке? Сотни? Но там-то есть продавец, он покажет и расскажет, на любой запрос, на всякий вкус, по первому же требованию…

Интересно, хоть половина из них понимает, кто здесь перед ними? Моют, стирают, готовят, убирают, топят печи, но сами в большинстве своём даже хозяйки в глаза не видели".

Все они казались похожими друг на друга при мимолётном знакомстве. От обилия лиц аж в глазах зарябило.

Хотя… Если присмотреться, есть довольно симпатичненькие, молодые, должно быть, миленькие кокетки, привычные к мужским заигрываниям.

Айна держалась как строгая хозяйка. Сдвинутые брови, сжатые в линию губы, поднятый подбородок — за строгостью пытается скрыть невольную растерянность. Альвита незаметно улыбнулась. То, что казалось простым на словах, на деле может оказаться непосильной задачей.

Айна недовольно поморщилась. Обострившееся в последние два месяца обоняние ловило незнакомые, во многом неприятные запахи: резкий, едкий — щёлока; удушли-вый, чадный — кухонного дыма. Улавливался и знакомый с прогулок по саду запах сырой земли, перепревшего навоза, травяного сока.

Среди по-крестьянски простых загорелых лиц — любопытствующих, равнодушных и просто апатичных ко всему — взгляд выхватил одно.

Невысокая очень молодая девушка стояла у самого края, никем не заслонённая. Стройная, но без подростковой угловатости.

Проследив заинтересованный взгляд своей хозяйки, Альвита негромко шепнула:

— Это та… Господина Лидаса…

— Да?! — Айна оживилась, брови удивлённо вскинула. — Эта девочка? — И пошла, по-шла, никого вокруг не замечая больше.

Так это и есть та, которой Лидас пытался жену свою заменить? Интересно-интересно! Нет, она очень даже симпатичная и, наверняка, без всякого опыта. Вот ты кого, значит, вместо меня себе завёл, девчонку-неумеху. Она ж ещё ребёнок!

Рабыня под пристальным изучающим взглядом смутилась, отвела глаза, склонила голову, повязанную красной косынкой. Пепельные завитки волос падали на плечи, на лоб, закрывая лицо.

Это твоя соперница, это любовница твоего Лидаса, говорила Айна сама себе. Тебе же всегда хотелось знать, как будет выглядеть та "другая". Ты же угрожала постоян-но, что ни с кем его делить не собираешься. Глаза выцарапать, голыми руками зада-вить…

А тут же! Вот она — эта "другая"! И ничего! Ничего, кроме любопытства её вид не вызывает.

Как же быстро стал неинтересен тебе муж, и ревность ко всем его женщинам куда-то подевалась.

— Хотите наказать? — спросила Альвита. Стояла она за спиной, как вторая тень. Го-лос её звучал шелестящим шёпотом у самого уха. — Вообще-то он уже довольно давно не вызывал её… Она с мая у меня в прачечной. Не сидеть же без дела…

— А Лидас?

— Он пока ни разу с тех пор про неё не спрашивал. И другой себе тоже не покупал. Уж я бы знала…

— Ладно. — Айна отвернулась, будто уходить, но тут вдруг остановилась, прижимая тыльную сторону кисти к губам. Нездоровая бледность её лица не понравилась Аль-вите:

— Вам нехорошо, госпожа? — Подходя ближе, махнула рукой, распуская прислугу.

— Голова что-то закружилась. И подкатило. Опять тошнит… Я ведь не ем уже ниче-го почти, — объяснила Айна, покорно принимая помощь управительницы. Они мед-ленно шли по коридору, и Альвита придерживала свою хозяйку под локоть, приоб-няв другой рукой. — Наверное, и вправду придётся вызвать Лила…

Альвита рассмеялась в ответ.

— Врач вам сейчас вряд ли поможет.

— В смысле? — Айна выпрямила плечи, взглянула с удивлением и недоверием одно-временно. — О чём ты?

Альвита убрала руки, отступила на шаг, оглядывая госпожу с ног до головы, про-изнесла, продолжая улыбаться:

— Я всегда говорила, у беременных даже осанка меняется. И это в первые месяцы уже видно…

— Что?! — Айна в ужасе отшатнулась, глянула с изумлением на Альвиту. — О какой беременности речь может идти?

— А что? Вы — замужняя женщина. Это естественно… Куда неестественнее, пять лет со дня свадьбы вместе прожить и забеременеть только сейчас…

Альвита ободряющим движением пожала Айне руку, но госпожа выкрикнула вдруг с непонятной злостью:

— Это неправда! Ты ошибаешься! Ты сама не знаешь…

И быстрым торопливым шагом бросилась по коридору. Альвита только плечами пожала в ответ. Она за годы своей службы ко многому привыкла и была свидетель-ницей стольких реакций на одно для всех известие: от восторженной радости с виз-гом и подпрыгиванием чуть ли не до потолка до полного равнодушия, а то и нена-висти к самой себе и собственному растущему животу, как это случилось с виэлий-ской царевной.

Но всё проходит, все успокаиваются. И виэлийка после бесед с Лилом перестала сцены закатывать, послушная стала, не узнать совсем. И госпожа Айна успокоится. Ещё радоваться будет.

Это ж надо, новость какая!

Айна сидела на краю ложа, уронив на колени слабые руки, опустив голову. На Альвиту даже не взглянула, но заговорила первая:

— Скажи, что это просто ошибка! Что тебе показалось…

— Моя должность мне не позволяет ошибаться… — Альвита не стала подходить близ-ко, почувствовала сразу: доверительной беседы с госпожой не получится. Значит, нужно прямо выяснять все детали. — Задержка месяца два уже, да?

— Третий, — Айна кивнула, а потом торопливо добавила. — Но у меня однажды уже было так — и ничего. Ничего не было!

— Такое бывает. Но сейчас все приметы на лицо…

— Какие приметы? Если б что-то было, я бы сама почувствовала. — Айна вскинула голову — в глазах стояли слёзы, но не радости, отнюдь, скорее, испуга.

— Тошнота, головокружение, слабость, лень, отсутствие аппетита — это сразу видно. Я же беременную женщину по внешнему виду могу отличить. По походке, по цвету лица — по всем повадкам. И сейчас не ошибаюсь. — Голос Альвиты стал сильным, с властными нотками, приобрёл то, такое знакомое звучание, с каким более опытный человек разговаривает с зелёной молодёжью.

— Как ты можешь так, сама ведь… сама же ни разу не рожавшая! И говоришь, что знаешь всё!.. — крикнула ей в лицо Айна.

— Знаю-знаю, — вид Альвиты выражал собой полную невозмутимость и спокойствие. Со своей бездетностью она смирилась ещё в юности, не гоже и сейчас душу травить. Эта девчонка сама не понимает, что говорит. Когда успокоится, поймёт, что ни к кому другому ни за помощью, ни за советом, кроме меня, ей не обратиться. — Вам, госпожа, сейчас беречь себя нужно. Первая беременность всегда тяжело переносит-ся… Прогулки на свежем воздухе. Под надёжным присмотром… Рабыню рядом постарше, поопытнее…

— Я хочу себе ту! — перебила управительницу Айна.

— Наложницу господина Лидаса? — наивный уточняющий вопрос, но сколько в нём скрытой издёвки, сарказма. Айна зубы стиснула, пытаясь сдержаться. Как же она раздражает, эта старая кочерыжка! И что в ней Отцу нравится? Она же злая! Разве злой человек может быть красивым?

— Да!!! — выкрикнула так громко, будто громким голосом можно было остановить все дальнейшие отговорки.

— Она же сама ещё ребёнок… Не знает, что можно, что нельзя в вашем положе-нии… Мало ли, что случиться может. Срок немалый…

— Я сказала, что хочу себе эту рабыню! — Айна сурово нахмурилась, метнула в Аль-виту взгляд, мгновенно заставивший вспомнить Кэйдара.

— Ну-у, вообще-то она старательная. И тихоня. На неё ни разу не жаловались… — Альвита уступила, но лишь после минутного раздумья. — Да и господин Лидас к ней так и не привязался… Всего раза три её к нему водили…

— Всё, я устала, оставь меня! — Выкрикнула Айна, без сил падая лицом в подушку.

— Слушаюсь, госпожа! — Альвита с поклоном удалилась, скрывая едкую улыбку.

* * *

Ты — беременная женщина! Ты — станешь матерью!

Айна с ужасом примеряла к себе эти слова, как некоторые новое платье: приста-вить на секунду и, глянув в зеркало, со смехом отбросить. Но ей сейчас было не до смеха. Плакать хотелось, а не смеяться. Нет, дело, конечно, не в самом ребёнке. Ребёнка-то ты как раз и хотела всегда. Особенно, если это окажется мальчик. Про-блема была в другом.

Как узнать точно, кто его отец?

Мужа ты не подпускаешь к себе уже давно, с того самого раза ещё в марте. А Ай-вар? Он тоже был с тобой в ту ночь последний раз. И по времени всё совпадает. В марте, вернее, с марта пошла задержка.

О, Отец Всемогущий, кто же его отец?

Они же оба были у тебя почти одновременно. Один ночью, другой утром. Ты даже ванну принять не успела. Если бы Лидас был чуть-чуть повнимательнее, он бы мог почувствовать неладное ещё тогда. Запах чужого мужчины…

Творец Вседержитель, как же ты была неосторожна!

Лидас мягок нравом, но, кто знает, как бы он повёл себя, узнав правду. Он к Айва-ру всегда хорошо относился, но после такого… Какой мужчина стерпит?

Бедняга Айвар, он ведь по самому краю ходил все эти месяцы!

А если ребёнок родится похожим на него? Тут уже никак не скроешь. Вся правда откроется.

Нет! Ведь он же раньше был, только потом Лидас. Значит, это, наверняка, ребёнок Лидаса. А если нет? Ведь ты же ничего про это не знаешь! Ничего!

А кого спросить? Кого в этом доме спросишь? Альвиту, что ли? Она со смеху помрёт. Да, тогда уж точно Айвару не жить…

Что же делать? Что же теперь делать? Как со всем этим разобраться? Своими сила-ми точно уж не справиться.

А если вытравить?

Если все проблемы в ребёнке, то выкидыш решит эти проблемы. А после забыть про Айвара!

Но ты же всегда хотела этого ребёнка! Впервые за пять лет выпала такая возмож-ность, возможность стать матерью. Столько лет замужем, и Лидас не сумел сделать тебе ребёнка, значит, он не его. Айвар — отец! Зная это, разве можно его после всего забыть? Такого красивого, такого нежного, такого страстного!

Нет уж! Пускай пока всё по-старому остаётся. Девять месяцев — срок немалый. Мало ли, что может случиться… Хотя, уже не девять, уже шесть с половиной.

А Лидасу лучше пока ничего не говорить. Как хорошо, что его в городе нет. Жаль только, что и Айвара он с собой тоже забрал. Интересно, а как бы он отреагировал, узнав такое?

Айна мечтательно улыбнулась, вспоминая своего варвара, поняла по сладкому томлению в груди, что скучает. Но этот Лидас! Опять Лидас… И зачем было тогда так спешить с этой дурацкой свадьбой? Многое бы теперь могло пойти по-другому…

Айна повернулась на другой бок, услышав, как кто-то робко толкнулся в дверь.

— Добрый вечер, госпожа. Вы позволите? — Новенькая служанка стояла у порога, спрятав за спину руки и низко опустив голову.

— Проходи, — Айна отметила про себя, что девушку переодели в новое платье, в женский паттий из простой ткани неброской расцветки. Даже в том, что с девчонки сняли её нелепую косынку, улавливалось влияние Альвиты. — Ближе, — указав рукой на пол прямо перед собой, Айна, приподнявшись на локте, смотрела на рабыню с лёг-кой улыбкой, явно не соответствующей её настроению. — Вот сюда, я хочу рассмот-реть тебя поближе.

Девушка опустилась на коврик, постеленный на пол у ложа, сидела на пятках, спрятав руки в коленях. Светло-пепельные волосы, видно, что довольно длинные, собранные при помощи шпилек на затылке, свободно вились, будто порывались высвободиться из узла сложной причёски.

— Как твоё имя?

— Стифоя. — Голос тихий, как шелест ветра в траве, но с приятным звучанием.

— Мне сказали, кто ты, но наказывать тебя я не намерена. — Какая она хрупкая, ещё совсем ребёнок. И как зажата! Чего она боится? И тут вдруг догадалась:- Он обижал тебя? Был груб с тобой, да?

— О нет, госпожа! Совсем нет! — она вскинула голову таким порывистым движением, всем телом вперёд подалась. Открытые плечи нежно круглились, а в проступающих сквозь кожу ключицах скрывалась притягательная хрупкость.

А Лидас далеко не тот наивный простофиля, каким хочет казаться. Умеет выби-рать. Если б он так же постарался при покупке служанки…

Хотя, теперь у меня будет лучшая служанка из всех, какие были, не считая, конеч-но, Виры.

— Извините, госпожа… — девушка сама испугалась собственной смелости, вся сжа-лась, вбирая голову в плечи, склонилась так низко, что Айна увидела на её спине, на лопатках несколько уже позеленевших синяков.

— Кто-то ведь бил тебя, я вижу…

— Это всё Ладисса. Там, в прачечной… — Стифоя отвечала неохотно и смотрела в сторону. — Ей всё время казалось, что я очень медленно работаю… А когда Инта переложила щёлока в чан, и ткань полезла… Прямо в пальцах у меня разлезаться начала… Она так раскричалась. Сказала, что я непутёвая дура и не умею ничего делать… А потом толкала меня вот так, — девушка подняла руку и, сжимая пальцы, показала, — за шею… В чан с кипятком…

— Бедненькая, — посочувствовала искренне Айна, хотя в голосе рабыни не было жалобы, только ответ на заданный вопрос. — Ну, здесь уж тебя никто не обидит. Ты же будешь послушной девочкой? — Стифоя на этот вопрос никак не отозвалась, лишь голову опустила ещё ниже. — А сейчас возьми вон там, — Айна глянула на столик, — баночку с кремом. Вон она стоит. С розовой перламутровой крышечкой. Смажь себе руки. У тебя же не кожа — сплошные язвы.

— Спасибо, госпожа, — девушка почти бесшумно перебралась ближе к столику.

— А потом спустишься на кухню, скажешь, что ужинать я сегодня выйду, пусть накрывают и на меня, — продолжила Айна, опуская голову на подушку, но лежала так, чтоб видеть и лёжа свою служанку. — И ещё, спроси там, приехал ли господин Лидас.

— Хорошо, госпожа. — Стифоя вышла, а Айна, проводив её взглядом, закрыла глаза. "Интересно, удивится ли Лидас, когда увидит её здесь возле меня. Кинется искать новую девчонку для себя или нет?"

* * *

Новость о беременности сестры неприятно удивила Кэйдара. Выслушал он её, правда, довольно спокойно. Отец сообщил это радостное для всех известие, а при Отце Кэйдар не любил открыто выказывать свои эмоции, слишком хорошо и так они чувствовали и понимали друг друга.

Интересно, почему Отец взялся за такое дело, доводить до его сведения состояние семейных дел Айны? Сама же она никому не сказала. И до сих пор молчит, делает вид, будто ничего не произошло. Конечно, уж она-то лучше всех понимает, что меня эта новость не обрадует.

А разве она может обрадовать?

Только забрезжила хоть какая-то надежда, только появился ощутимый шанс дож-даться наследника, как тут появляется новая проблема. Конечно, это ещё не пробле-ма. Ребёнок может и не родиться, уж кому, как не Кэйдару, про это знать. А может родиться не мальчик. И такая возможность не исключается.

Но сестрёнка молодец! Или здесь лучше сказать спасибо Лидасу?

Пять лет прожили — ни намёка! И когда все и ждать-то перестали особо, здрав-ствуйте!

Ну, тут мы ещё посмотрим, чья возьмёт.

Во-первых, мой и родиться должен раньше. Хотя, никто не гарантировал, что это будет мальчик.

Во-вторых, окончательное решение принимать Отцу. Ему решать, если оба маль-чика родятся.

Интересно, как Он будет выходить из такого положения? Кому передаст власть: сыну или зятю? Вернее, дочери. Тут уж ясно сразу, кто приказы отдавать будет.

Вот Лидас-то, наверно, окрылится при этой новости. Он, наивный, ещё не знает ничего, у себя в поместье третью неделю пропадает. А тут такое происходит! Такие перемены намечаются.

Продолжая игру Айны, Кэйдар сделал вид, что он не в курсе всех дел. А сам с улыбкой следил за развитием событий. Скорые перемены в своём доме он чувство-вал кожей, но сам пока решил ни во что не вмешиваться.

* * *

Дариана за весь июнь впервые навестила свою подругу, да и то, явилась только после приглашения с её стороны.

В течение всей зимы и весны они не общались, даже не переписывались. Наверное, сказывалось то недовольство Айны после их последней встречи. Сейчас же, когда потребовался совет более старшей и более опытной подруги, Айна готова была за-быть о многом.

— Всё затворничаешь? — первой спросила Дариана, застав Айну в комнате.

— Ну, почему так сразу? — та улыбнулась в ответ. — Вчера я была в храме Отца-Создателя. Принесла жертву вечному огню…

— И даже загадала желание? — Дариана усмехнулась с беззлобным ехидством.

— Да, загадала. — Сидя в кресле, Айна наблюдала за перемещениями Дарианы по комнате: одно окно, другое, полированное бронзовое зеркало в резной золочёной оправе. Остановилась же гостья возле прикроватного столика с косметикой и укра-шениями. Медленно покачивая рукой раскрытый веер, другой рукой копалась в раскрытой шкатулке, рассматривая наиболее интересные вещички на раскрытой ладони.

— Дарил он тебе хоть что новенькое? — спросила, наконец, скосив на Айну глаза, подведённые угольным карандашиком.

— Кто? Лидас? — не поняла сразу Айна, так как задумалась над чем-то своим. — Дарил, конечно же. Браслеты там есть. Один с красными камнями. А другой — совсем недав-но — с зелёными… Но этот мне не понравился. Очень широкий. Никакого изящества. Наша работа, из местной мастерской…

— А сам-то он где, Лидас твой? — Дариана примерила перстень и, отнеся руку как можно дальше от лица, разглядывала то справа, то слева, прикидывала, как сидит, как смотрится. — Я знаю: я ему не нравлюсь. Твой муженёк не из тех, кто умеет улы-баться, стиснув зубы.

— Он уехал. Опять на стройке. Уже почти месяц как.

— Скучаешь? А тот красавчик-телохранитель тоже с ним? — Дариана повернулась к Айне лицом, покрутила рукой с браслетом на запястье: красные камни мигнули хищными зрачками.

— Ты зачем про него спрашиваешь? — Айна, подозревая что-то, нахмурила брови. Но Дариана рассмеялась в ответ, добавила:

— Да так. Вспомнился почему-то. Хорошенький… И ты так его и не обольстила? Таким случаем — и не воспользовалась?

— Дариана, я ведь не за этим тебя пригласила, — Айна не ответила на вопрос, доволь-но резко дав понять, что обсуждать эту тему не намерена. — У меня же ребёнок будет, ты знаешь?

— Да? — Дариана с улыбкой изумления взглянула на подругу. — И какой срок?

— Почти три месяца.

— О! Поздравляю! Хотя… Ты же говорила как-то, что Лидас не сумеет, что он за пять лет супружества…

— Мне кажется, это не его ребёнок, — перебила её Айна.

— А чей же? — Дариана изумилась. Не то слово! Посмотрела на Айну такими глазами, будто видела её впервые в жизни. — Ты завела себе другого мужчину? Айна, — ты?!.. И кто он? Наверняка, какой-нибудь аристократ, достойный твоего положения? Не Адамас ли, приятель Кэйдара? Он частенько сюда наведуется…

— Дариана!.. — со страданием воскликнула Айна, останавливая поток вопросов. — Я не знаю, кто отец… — последние слова произнесла чуть слышно, опустив глаза, будто признаваясь в страшном грехе.

Дариана рассмеялась в ответ, громко, со злой радостью, совершенно Айне не по-нятной.

— Я всегда говорила, мужья могут себе позволять спать с кем угодно, но не уверены в главном: а своего ли ребёнка они воспитывают?

— Это не смешно, вообще-то… — В голосе Айны появилась обида, которую она не намеревалась скрывать

— Ты спала с ними обоими одновременно? — Дариана присела на край ложа, смотрела серьёзно и прямо. Айна невольно смутилась, отвела взгляд, но ответила честно:- Да… Так получилось… Один был ночью, другой — сразу же утром. И я теперь не знаю…

— И ты этим обеспокоена? — Дариана улыбнулась. — Я бы на твоём месте даже не думала. Если ты спала со своим мужем хотя бы раз за эти три месяца, то чего тогда бояться? Ему не в чем тебя заподозрить.

— А как же?..

— Чего ты боишься? Что ребёнок может родиться непохожим на Лидаса? Какая глупость! Я знаю двух женщин — известные лица в наших кругах, поэтому обойдёмся без имён, — они растят сыновей от других мужчин. И хоть бы кто хоть что-нибудь подумал. Оба — будущие наследники громадного состояния.

Поверь мне, муж будет видеть то, что будет нужно тебе. И верить в то, что ты скажешь. А Лидас твой… Его обмануть даже дурочка сможет…

— Он не такой глупый, каким может показаться. — Слова Дарианы, её мнение оскор-били Айну. Одно дело, думать так самой, другое — слушать подобное от других жен-щин.

— В любом случае ты всегда можешь его вытравить. Я знаю одну жрицу из храма Страстного Желания… Там могут прерывать беременность на любом сроке… Если всё делать по правилам, то это почти не опасно. Не верь тому, что болтают… Я знаю сама…

— Но я хочу этого ребёнка! — воскликнула Айна, ломая в отчаянии пальцы.

— Тогда в чём дело? Рожай — и всё! — Дариана полулежала на ложе, упираясь локтем в мякоть одеяла, покачивала вытянутой ногой, обутой в лёгкую сандалию. Золотая пряжка поблескивала на солнце.

— Не знаю. А если вдруг…

— Что — вдруг?! Чего тебе бояться? О твоей связи кто-нибудь в этом доме знает?

— Нет. Была служанка, но я дала ей вольную.

— Ну и всё. Какие тогда могут быть проблемы? Главное сейчас — повода не давать. Никаких встреч, никаких связей. А то кто его знает, — Дариана усмехнулась, а потом задумалась. После долгого молчания заговорила:- Мне в подобной ситуации было куда хуже. Я, дура, думала — это любовь. Да и этот… Обещал принять меня после развода. Представляешь, какая жертва со стороны потомственного аристократа! Но потом послушался папочку. И ничего! Сейчас женат, законные детишки. Поместье на побережье. Свой корабль в порту.

— Присито́р? — догадалась Айна.

— Он самый, — Дариана опять усмехнулась. В прищуре её глаз таилась только злость — ни боли, ни страдания. — Мне самой пришлось решать все проблемы. А мой муже-нёк… Мы даже в одной спальне не спали больше года. От одного поцелуя в губы не забеременеешь…

А он уже шевелиться начал… На пятом месяце… И живот уже было видно… И ничего! Вытравила! Проболела, правда, долго… Но мой Атталас и не понял ничего. И до сих пор не знает…

— Ты никогда не говорила… — прошептала Айна с ужасом. А Дариана всегда каза-лась ей беззаботной беспечной сластолюбкой. Вот откуда её злость к мужчинам. Она обожает влюблять их в себя, мучить, а потом бросать без всякого сожаления.

Отданная по воле отца замуж за вдовца, старинного друга семьи, Дариана жила одной лишь мечтой: дождаться похорон мужа. Все эти годы её грела мысль о наслед-стве. Но престарелый Атталас не спешил умирать. Постоянно жаловался на здоровье, кашлял и кряхтел, но продолжал жить. Он очень боялся быть отравленным. Всю его еду перед подачей на стол проверяли слуги.

Айна всё это знала, поэтому не спешила осуждать подругу за ту жизнь, которую она ведёт. Но о сказанном сейчас слышала впервые.

— А чем гордиться? — недобрая усмешка не сходила с губ Дарианы. — Тем более, тогда мы с тобой и не общались совсем, — вздохнула, разглядывая рисунок на веере. — Зато теперь мне бояться нечего. Врач сказал, детей у меня больше не будет… После того раза…

Поэтому, рожай, милочка, мой тебе совет. Твоему Лидасу нужен ребёнок. А нам нужен Наследник.

— Кэйдар всё равно не позволит, — заметила Айна как-то отстранённо, будто эта тема волновала её меньше всего. — Он намеревается править сам. Он для этого на всё пой-дёт… К тому же он тоже ждёт наследника… Его наложница уже на седьмом месяце.

— Ну, это ещё ничего не значит, — рассмеялась Дариана. — Только Создателю решать, кто из вас будет править. У любого из вас может родиться девочка. И тогда…

— А если это будут мальчишки, решать придётся Воплощённому.

— Да. И ты уже знаешь, кому Он готов отдать предпочтение? — Дариана, напротив, всем видом своим выражала предельную заинтересованность. Ей приятно было думать о том, что она запросто может болтать вот так с будущей Правительницей, а уж в том, кто будет отдавать указы, ей сомневаться не приходилось.

— Отец всё ещё болеет. Он может заторопиться с решением. Но Кэйдару, как сыну, есть, на что рассчитывать. Зять Воплощённого — и Правитель, это будет последнее дело.

— Ну, с таким подходом тебе и думать не стоит о венце Солнцеликого. Какая-то одна наложница может тебе всё испортить. Неужели ты ничего не можешь сделать? Ты — хозяйка на этой половине Дома. Такая малость — толкнуть локтем на лестнице. Или вовремя подставить ногу…

— Дариана! Что ты предлагаешь?! Как можно? — Айна прикрыла глаза раскрытой ладонью, как будто видеть не могла недобрую улыбку на лице подруги. — Я не смогу пойти на такое… Да Создатель и так наказывает его и без моей помощи. Он и этого ребёнка не дождётся. Вот увидишь!

— Ну, знаешь… — Дариана с сожалением покачала головой. — В расчете на вмешатель-ство Создателя можно самое лучшее время упустить. А родится — и что тогда? Жа-леть всю жизнь будешь, что такую возможность упустила.

— Не буду, — Айна упрямо поджала губы, сидела, чуть наклонив голову, переубеж-дать её в эту минуту — только силы зря тратить.

— Ну, как знаешь, — Дариана отгородилась веером, а потом вообще отвернулась к окну.

* * *

— Айна, милая… — Лидас на секунду задержался у входа, но ей хватило одного взгляда, чтоб видеть мужа с головы до ног. Лицом всё тот же, ничто в душе не дрог-нуло, а ведь так старательно все последующие за известием дни развивала в себе любовь к отсутствующему супругу. И вот он приехал — и ничего! Как ни заставляла себя, как ни убеждала, ни уговаривала не лежит к нему сердце. Поэтому, наоборот, всё в нём раздражает, а не радует.

Эта его одежда пыльная, посеревший плащ, потускневшие застёжки на сандалиях. Торопился, видно, очень спешил, если в таком виде перед женой является. И это при своей кошачьей страсти к чистоплотности.

— Я сразу же выехал, как только узнал, — Лидас порывистым движением упал перед ней на колени, руку её, лежавшую в складках платья, принял так осторожно, будто чего хрупкого касался, прижался к кисти щекой, замер. Даже это слепое обожание раздражало Айну. Если б он так не любил, не мучился сам, было бы проще, легче изменять ему. Но сейчас ни о какой измене и речи быть не может. На время бере-менности лучше вообще забыть о мужчинах: о муже, о…

Айна медленно подняла голову — и не сдержала радостной улыбки. Виэл для всех и её Айвар стоял у входа. Привычная поза: прямая спина, убранные назад руки, чуть вздёрнутый подбородок. Их взгляды встретились. Айна чуть подалась вперёд пле-чами, губы разомкнулись сами — она жаждала приветственного поцелуя. Он него — не от мужа!

Айвар отвёл взгляд, перевёл глаза на Лидаса, на его покорно склонившуюся фигу-ру, — этот немой ответ был яснее ясного.

Да, ты прав как всегда. Нужно помнить о муже, о законном супруге. Хватит играть. Всему есть предел, и даже этим чувствам.

— Кэйдар передал мне вместе с Миидом, — Лидас поднял на неё свои светящиеся восторженной радостью глаза. — Я так рад, ты даже представить себе не можешь… Какой сейчас месяц?

— Четвёртый.

— Уже?

— Если ты будешь отсутствовать по месяцу и больше, то и более важные события пропустишь. — Айна чуть подалась назад, откинулась на спинку кресла, смотрела на Лидаса, склонив голову на бок. Во взгляде, в улыбке — усмешка, а сама чувствовала на себе взгляд Айвара и не могла отделаться от странной скованности. Отчего так? Ведь он же никогда раньше не мешал своим присутствием.

— Разве могут быть более важные события? — Лидас со смехом выпрямился. Отец-Создатель, как он слеп! Он ничего не видит, ничего не замечает. Наивен, как ребё-нок. — У меня будет ребёнок! Мой ребёнок! Я даже думать о таком боялся, понима-ешь! Молился, жертвы посылал в храм Отца. Об одном лишь просил, о нашем ребён-ке…

— Это может быть девочка. — Радость Лидаса не трогала её. Айна, не отрываясь, смотрела на Айвара, по выражению его лица понимала: суть происходящего начина-ет доходить до него лишь в эту минуту. И как сразу же ожило его лицо! А глаза! Он заговорит сейчас! Вмешается! И выдаст себя с головой!

— Это не обязательно будет наследник. Если родится девочка… Ты будешь так же рад рождению дочери? — Чуть повысила тон голоса, лишь бы только отвлечь его, заставить молчать, взывая про себя с мольбой: "Молчи! Ради всего святого, молчи! Это уже не твоё дело…"

— О! Да какая разница?! — воскликнул Лидас. Его было не узнать. Он прямо светился изнутри. И вся его сдержанность и сухость куда-то делись. — У нас будет семья, по-нимаешь, Айна, настоящая семья! Мы переберёмся в свой дом. Там уже стены обли-цовывают, выкладывают плиткой пол, расписывают фрески. Осталось так мало! И мы будем жить только для себя. Видела бы ты эти горы! Такая красота! Такая тиши-на! Это божественное место. Посадим на склоне виноградники, терассами пустим сад. Это будет лучшее в мире поместье…

— Ты — идан, ты жить не можешь без своих гор. А меня ты спросил? Сначала это должно было быть загородное поместье на время летней жары. Сейчас ты собира-ешься запереть меня в нём на всю жизнь. Жить в одиночестве?

— Почему в одиночестве? — Лидас удивлённо вскинул брови. — С тобой буду я. А наш ребёнок?

— Ты можешь наследовать Отца, ты подумал об этом? — Айна смерила Лидаса таким убийственным взглядом, что тот невольно осёкся, сник, задумался и не сразу нашёл-ся с ответом:

— Кэйдар наследует титул — это любому ясно. Он — сын Воплощённого, я же всего лишь зять. К тому же я никогда и не собирался… — в смущении потёр лоб тыльной стороной ладони, улыбнулся растерянно. — Я никогда не думал об этом… Действи-тельно, не думал…

— Вот видишь! Вот и весь твой переезд. Пока Отец не решит, кто из вас будет на-следовать за Ним, Каракас ты не покинешь, ясно тебе?! — Айна сидела в кресле, поло-жив вытянутые ноги на стульчик-подставку. Платье плотно облегало стройные бёд-ра, сквозь лёгкую ткань угадывался нежный рисунок голеней и лодыжек. Фигура всё так же соблазнительна, и не скажешь, глядя на неё. Только в талии появилась незна-комая, но очень женственная мягкость, округлость. Красивая женщина, она и бере-менная оставалась по-прежнему красивой. Лидас невольно залюбовался ей, стоял, улыбаясь, обо всём на свете забыв.

Его отвлёк скрип двери. На пороге с подносиком в руках стояла рабыня-служанка. Лидас узнал её и не сдержал удивлённого возгласа:

— А она-то что здесь делает?

— А что? Ты чем-то недоволен? — Айна предвкушала момент, поэтому с предельным хладнокровием подозвала рабыню к себе коротким взмахом руки. — Это теперь моя новая служанка. Познакомься, её зовут Стифоя…

— Я знаю! — Лидас бросил на девушку короткий взгляд. Та стояла, опустив голову, тени от длинных ресниц, рассеиваясь, падали на побледневшие щёки. Она не скры-вала своей растерянности при встрече с господином, даже взглянуть в его сторону не смела, только губы кусала от волнения. Свежеотжатый сок в высоком бокале пока-чивался, выдавая дрожь в пальцах, сжимающих серебро подноса. — Я знаю, кто это! Но как это понимать? Очередная выходка?

— Ну почему так сразу? — Айна рассмеялась. Ей приятно было видеть недовольство Лидаса, его смущение. — Она мне нравится. Она прекрасно справляется со своими обязанностями, послушна, не ленива. И на лицо приятная. — Айна сняла бокал с под-носа, отпила несколько глотков, глядя на Лидаса поверх тонко выкованного из золо-та края. — Ты наложниц для себя лучше выбираешь, чем служанок для жены…

— Её Кэйдар выбирал, — возразил Лидас, сам понимая, что этот факт для Айны не имеет никакого значения.

— Ну что ж. Попроси его выбрать тебе новую рабыню для постельных нужд. Она тебе в ближайшие пять месяцев, точно, понадобится. Рисковать ради твоего ублаже-ния я не собираюсь. Мне нужен здоровый ребёнок…

— Ты могла бы поручить управляющему покупку служанки для себя. Так все дела-ют. Минан учёл бы все твои пожелания…

— Ничего. Я уже и сама нашла то, что мне нужно. Так что иди, покупай себе новую девку! — Айна с грохотом поставила бокал на поднос, смотрела, глаз не отводя от лица Лидаса, а тот промолчал, сдержался, видно было только, как мускулы на скулах под загорелой кожей двигаются.

Свидетелями этой семейной сцены были ещё два человека, но Айна с детства была приучена не стесняться своих слуг. Стифоя, понимая, что своим появлением оконча-тельно испортила с таким трудом восстанавливаемые отношения, попятилась к две-ри, чуть не натолкнувшись при этом на Айвара. Тот поддержал девушку за плечи, а она, глянув на него через плечо, беспомощно улыбнулась в ответ. Они узнали друг друга, хоть и увиделись со дня покупки в первый раз.

Стифоя не успела выйти, первым комнату покинул Лидас, вышел, больше ни слова не сказав. Айвар вынужден был отправиться за ним следом.

* * *

Посыльный прибыл поздним вечером, и письмо нашло Лидаса за столом.

— Что там? — Скорее из вежливости, чем из любопытства поинтересовался Кэйдар.

— Мне нужно срочно ехать… — начал Лидас, глядя куда-то в пустоту остановившим-ся взглядом.

— Куда это? — Кэйдар, чувствуя что-то неладное, отставил бокал с вином.

— Мой отец умер… — Лидас с сухим щелчком сложил деревянные планки письма.

— Тиман? Он не выглядел таким уж старым.

— Подробности здесь не сообщаются, — Лидас со вздохом потёр лицо ладонями. — Как чувствовал тогда, что мы не встретимся с ним больше в этой жизни…

Поднялся, с шумом отодвигая стул с высокой спинкой.

— Что, прямо сейчас? — Кэйдар удивлённо поднял брови.

— Нужно сначала Айну предупредить. Представляю, что сейчас будет. Она до сих пор на меня злится за прошлое отсутствие…

— Иди собирайся лучше. Я сам с ней поговорю, — неожиданно предложил Кэйдар и даже сам удивился собственной участливости. Лидас в ответ медленно кивнул голо-вой, он всё ещё продолжал что-то важное для себя обдумывать.

— Сколько людей возьмёшь себе в сопровождение?

— Хотел только с телохранителем выехать.

— Да ты что?! Ты — зять Правителя! Что про тебя скажут? Человек двадцать надо — никак не меньше. А если что в дороге случится? Как в тот раз. С одного твоего что толку?

— Он не сможет сейчас со мной поехать. Я отпустил его на эту ночь в город, — не-ожиданно вспомнил Лидас и, досадуя, дёрнул головой.

— Что?! Ты позволяешь ему такое? Раб шляется по нашему городу, занимается неизвестно чем, и ты так спокойно говоришь об этом. Ты что ему позволяешь? — Кэйдар сначала изумился, затем начал злиться. Ещё бы! С такой беспечностью он столкнулся впервые в жизни.

— Он всегда возвращается. Что в этом такого?

— Нет, Лидас, ты, точно, когда-нибудь пожалеешь о своём мягкосердечии. Помяни моё слово, — предупредил Кэйдар и тут же сам сменил тему. — Может, тебе лучше утра дождаться? Выедешь с рассветом. Зато успеешь собраться.

— Дорога и без того долгая. В пять дней не уложиться. Без меня погребальный обряд провести не смогут. По нашим законам все сыновья должны попрощаться с отцом, иначе душа его не успокоится. И потом мне надо будет выдержать все поминальные сроки…

— Так это насколько получится? Месяц?

— Может быть, даже два.

— Айна и вправду взбесится, когда узнает, — усмехнулся Кэйдар.

— Не знаю. Я не заметил, чтоб она сильно уж соскучилась. Все её нападки скорее по привычке… Ладно! — Лидас решительно направился к двери. — Нужно отдать приказ на сборы…

* * *

Лидас уехал.

Этой новостью встретила Даида Айвара, стоило ему утром появиться на кухне. Уехал неожиданно, потому что вызвали на похороны отца, правителя иданских зе-мель. Уехал и вернётся нескоро.

Со стороны можно было подумать, что отсутствие хозяина обрадовало Айвара, ведь на это время он получил относительную свободу действий. Никто не приказы-вает, сопровождать некого — занимайся, чем хочешь.

Но Айвар расстроился, и на это было несколько причин. Во-первых, он лишился в лице Лидаса своего покровителя и защитника. Кто знает, как поведёт себя Кэйдар. Он же так смотрит всегда. Раньше — с презрением и больше — с равнодушием, но после того тренировочного поединка всё чаще в его взгляде Айвар видел плохо сдерживаемую искорку ярости.

Кэйдар всё ещё помнит о своём поражении. Он будто выжидает, ждёт очередной глупости, чтоб наказать за всё, что было в прошлом. За то, что посмел наравных противостоять во владении мечом, за то, что покушался когда-то на жизнь и выжил после экзекуции.

Всё это Айвар понимал, и понимание это помогало выбирать правильный для такого случая путь: не попадаться на глаза, напоминая о себе, и быть предельно осторожным.

У Кэйдара и без того масса дел, чтобы ещё отвлекаться на какого-то невольника.

Другая же причина казалась более важной.

Айвар хотел поехать с Лидасом. Не потому, конечно, что иданы жили в горах, а он скучал по жизни горцев, а потому, что в пути легко можно было сбежать. Ему бы только вырваться за стены ненавистного города, увидеть скалы воочию — и всё! Удержи его тогда! А в горах, в родной с рождения стихии, им его не поймать, не выследить.

Но кто бы заранее знал, как всё обернётся.

Когда покидал Дворец Правителя вчера вечером, разве мог предположить такое? А свобода была так близка, так возможна. Да и Лидас хотел взять с собой своего тело-хранителя. Он не скрывал во время сборов, что недоволен отсутствием Виэла. И хотя сам отпустил его, пока седлали коней, пока собирали в дорогу еду и торопливые подарки, поминутно справлялся, не вернулся ли, не появился ли его верный телохра-нитель.

Да, такой шанс может больше не повториться, такого случая всю жизнь можно ждать и не дождаться. Но раз не получилось, значит, такова воля Матери. Она знает лучший путь для каждого из своих детей. А расстраиваться сейчас нет смысла, это не поможет. Раз остался, значит, нужно решать те дела, которые требуют решения. И первым из этих дел была не поставленная точка в отношениях с госпожой, с Айной.

Новость о её беременности неприятно удивила. То, что было между ними все зим-ние месяцы и даже в марте, указывало на то, что это может быть твой ребёнок. По срокам совпадало, но не это главное. Лучше спросить саму Айну, узнать, что наме-рена она делать в таком случае, но Айна стала избегать его. Завтракать не выходит совсем — уходит в эти часы в храм на молитву. Обедает раньше принятого времени и потому в полном одиночестве, без мужа, без брата. А ужинает отдельно, у себя в комнате.

И в комнату к себе запретила пускать, потребовала поставить двух охранников у входа.

На прогулки в сад выходит в сопровождении трёх рабынь. И куда бы ни направи-лась, таскает за собой ту молоденькую девчонку.

Почему она так ведёт себя? Чего она боится? Ведь раньше же ничего не боялась, а сколько говорила о своих чувствах, о страсти своей, хотя и ставила этим в тупик.

Почему такая перемена? Что произошло? Ясно и так: всему виной будущий ребё-нок. Но если он мой, я имею право хотя бы знать об этом! Почему она одна решает всё? Я же не Лидас, я не хочу слепо подчиняться тебе и твоим желаниям.

Хорошо! Ты не хочешь говорить со мной, ты не хочешь меня видеть, я сделаю так, что тебе придётся это сделать. Я найду тебя сам, пробьюсь через все преграды — и будь что будет!

* * *

Лил оказался прав. Перемены по отношению к себе Ирида почувствовала сразу же, как только послушно принялась выполнять всё то, что от неё хотели.

Больших усилий ей стоило отказаться от мысли о самоубийстве. Ребёнок должен родиться, так они все хотят, пускай тогда живёт. А он напоминал о себе всё чаще, почти постоянно толкался в животе. После того, как Лил перестал приходить, он, ещё не рождённый ребёнок Кэйдара, стал её единственным собеседником. Она мыс-ленно общалась с ним, и он, казалось, понимал её.

За время, пока Ирида болела, живот ещё больше увеличился, причинял неудобство во сне. И сандалии тяжело стало надевать самой.

И всё равно она отказалась от рабыни-служанки! Мучилась, быстро уставала, но отказалась от помощи, и от круглосуточного присмотра. А ещё ей была неприятна сама мысль о том, что заботятся о ней только ради её живота, ради ребёнка, да и то, только потому, что это ребёнок Кэйдара.

Её скрытность и необщительность мешали ей сблизиться с другими девушками. Ирида даже на прогулки предпочитала отправляться одна. А в саду она заблудиться не боялась. Разве можно заблудиться здесь, среди высаженных в строгом порядке деревьев, среди отсыпанных белым и розовым песком дорожек?

А гулять ей Альвита не запрещала. Наоборот, приветствовала всячески. Она по опыту знала, прогулки на свежем воздухе полезны будущей матери на всех месяцах беременности.

Сад протянулся вдоль высокой стены, отделяющей Дворец от остальной части города. Удаляясь всё дальше, Ирида однажды совсем случайно наткнулась на не-большую калитку, которую охранял всего один воин. Сюда входили и выходили рабы из дворовой обслуги. Кто-то шёл на рынок, кто-то уже возвращался с покупка-ми. Кого-то отпускали даже по своим делам. Охранник и не вникал особо в объясне-ния, в его обязанности входило только открывать и закрывать засов, при этом он частенько покидал свой пост, отправляясь в сторону кухни. А там уж он бывало, и по часу пропадал.

Ирида почти неделю следила за этим местом, подолгу простаивала прямо среди деревьев и кустов. Но на побег решилась только после очередного врачебного ос-мотра и после слов Лила, брошенных с радостной улыбкой: "Ну, вот, ещё недельки две походишь, моя милая, и к середине августа ребёночка будем ждать…"

Так быстро! Так неожиданно!

Она первые месяцы беременности измучилась вся, каждый день проживала через силу, после ранения же время понеслось вскачь, уже июль заканчивался. Новость о приближении родов её испугала. Нужно бежать сейчас, пока ребёнок не держит тебя, как колодка на ноге. С животом, конечно, тоже далеко не уйдёшь, но попробовать стоит. За две недели мало ли, что может случиться. А здесь же, когда он родится, ты потеряешь над ним всякую власть. А отдавать этого ребёнка Кэйдару на воспитание, чтоб из него вырос второй такой же, Ирида не хотела вовсе.

— А гулять можно? — Спросила Лила при осмотре.

— Можно. Но не долго. И чтоб рядом был кто-нибудь. На всякий случай. Роды могут начаться раньше…

Альвита тоже разрешила прогулки по саду, но только после обеда и один раз в день, и ещё приставила рабыню, пожилую, вечно спокойную вайдарку Дамалу.

Ирида согласилась со всем, чего хотела управительница. Пускай! Пусть приказы-вает, что хочет, ещё посмотрим, чьё слово будет последним.

* * *

Пропажи хватились только вечером, перед самым ужином. И что тут тогда нача-лось!

Альвита отхлестала по щекам старую Дамалу, накричала на неё страшными слова-ми, но узнала совсем немного. Да, всё время находилась рядом, ни на шаг не отста-вала, но потом виэлийка попросила узнать, что будет на ужин и когда будут пода-вать. Поэтому и ушла, оставила одну, но виэлийка осталась у абрикосового дерева, решила собрать фруктов к столу. Да, виновата в том, что вернулась не сразу, что задержалась на кухне, помогала чистить рыбу, но ведь Даиде никогда не хватает рук. Как ей откажешь?

— Какая тут рыба может быть?! Какая Даида?! — кричала Альвита. — Тебя поставили присматривать за наложницей господина, какие после этого могут оправдания быть?

Обозвала "старой тупой дурой", но не Дамала оказалась последней, кто видел виэлийку. Когда стали всё тщательно проверять и всех опрашивать, охранник при-знался, что выпускал служанку за калитку. А что в этом такого? Она назвалась рабы-ней госпожи Айны, по её поручению отправилась на рынок прикупить шитых золо-том кружев для нового платья. С ней и корзиночка была небольшая.

А то, что беременная, так что в этом необычного? Сколько их всяких туда-сюда за день шастает, и молодых и старых, и с животом и без.

Альвита и этому дураку отвесила крепкую затрещину. Но что толку? Худшее было впереди — нужно ещё как-то Кэйдару новость сообщить. Что-то будет, когда он узна-ет.

________________________

Кэйдар выслушал сообщение довольно спокойно, и первым его вопросом был такой:

— Какой у неё срок?

— На последнем осмотре Лил сказал, что недели две осталось ходить. А это пять дней назад было, — прикинула в уме Альвита. — Значит, дней десять, не больше.

— Такая куча охраны, толпы слуг — и от вас сбежала женщина на сносях, — Кэйдар сидел за столом, смотрел на разложенные перед ним документы государственной важности, но перед этим известием все другие дела отступили на второй план. — Как вообще такое возможно? — Наконец поднял глаза на Альвиту, пронзил испепеляющим взглядом с трудом сдерживаемой ярости. В таком состоянии он вообще страшен, это Альвита по опыту знала, и всё-таки набралась смелости, заговорила:

— Она обманула нас всех, господин. Отец-Солнцеликий всему свидетель!.. Лил приходил к ней по несколько раз на дню. Они всё говорили о чём-то, я не знаю, о чём. Но после этого её как подменили. Воплощённое послушание и покорность! Ни слова поперёк от неё не слышала, такая умница стала. Чудить перестала. Наоборот! Так заботилась о себе, о ребёнке. Чаще спросит лишний раз, а можно ли в её поло-жении то или это…

— И что, такая перемена тебя лично ни разу не встревожила? Подвох не ощущался? — Кэйдар недоверчиво ухмыльнулся, смерив Альвиту взглядом.

— Так она после того раза, с кинжалом, вроде, как немного со странностями стала. Раньше-то, как зыркнет из-под ресниц, аж холодом по спине… Так и ждёшь от неё чего похуже. А тут вообще перестала других замечать. Всё больше сама по себе. Сидит в стороне от всех, разговаривает сама с собой, или поёт чуть слышно… По саду много гуляла. Встанет, так, возле дерева…

— Но сбежать ей ума хватило! — резко перебил Альвиту Кэйдар.

— Я и говорю вам, господин, она обманула нас всех, — Альвита чуть осмелела, тонко чувствуя состояние своего собеседника. Да, Кэйдар стерпел, не взъярился, но глубо-ко задумался. Значит, сумеет что-то сделать, что-то придумает.

— Ей с таким животом далеко не уйти, господин, она, точно, где-то рядом. В не-скольких кварталах, — заговорила снова, торопливо, будто оправдываясь. — Нужно перекрыть все улицы и тщательно проверить…

— Это я и сам знаю! Как ловить беглых, меня учить не надо, — глянул на неё Кэйдар со злой насмешкой. — А вот как такое могло случиться, я так и не понял. Кто-то в этом доме явно не справляется со своими обязанностями… И после этого считает себя в праве указывать мне, что делать.

— Простите, господин, я не хотела. Я совсем не то сказать хотела… — Альвита скло-нилась в поклоне так низко, как и в свои двадцать никому не кланялась.

— Конечно! — Кэйдар поднялся, отбрасывая сломанную кисточку для письма, глянул мельком на испачканные в туши пальцы.

"Вот ведь дрянь! Обманула! Конечно, обманула. Таких дураков не велик труд обмануть. Но мы ещё посмотрим, куда ты в незнакомом городе пойдёшь. Я ещё и награду за тебя объявлю. Куда ты тогда после этого денешься?"

* * *

Дня не прошло, как новость разлетелась по всему Дворцу. Сбежала наложница господина Кэйдара — не простая рабыня! Это был дерзкий и не совсем умный ход. Всякий знает: в самом городе не спрятаться. За укрывательство беглого по закону полагается смертная казнь. Но и за стены Каракаса тоже не выйти. Поэтому все понимали: поимка беглянки — это дело времени. День, может быть, два — не больше. Но пошёл уже третий день, а известий никаких не поступало. Рабыня как в воду канула. А вместе с ней и ребёнок Кэйдара.

Айна не то что бы злорадствовала, но испытала некоторое удовольствие. Ради того, чтобы видеть, как бесится Кэйдар, она даже на ужин вышла к общему столу. И в первую же очередь спросила:

— Ну, что? Нашли твою рабыню?

Кэйдар в ответ смерил сестру долгим и очень красноречивым взглядом, задал встречный вопрос:

— С чего это вдруг такая участливость? Уж не в беременности ли твоей всё дело, сестричка?

— А что, ты сам полагаешь, что ЭТО возможно? — Айна улыбалась ему в лицо с ласковой издёвкой, сидела, упираясь подбородком в выставленные руки, а локтями — в край стола. На тонких запястьях — золотые браслеты, на пальцах — кольца. Приоде-лась. Мужа нет дома, перед кем красуешься? И Адамаса я и не собирался сегодня приглашать.

Женщина, одним словом. Все они такие, стервы. Обманщицы себялюбивые. Ни на какие чувства не способные, кроме расчёта и выгоды.

— Как бы то ни было, Отцу решать. — Кэйдар наблюдал за ней исподлобья, с трудом сдерживал в себе желание со всей силы треснуть кулаком по столу. Проклятое пле-мя! Все они дочери Нэйт, тьмы, печали и горя. Одни проблемы от этих женщин. Одна здесь нервы мотает, другая — шляется неизвестно где… Выпорю, как только в руки попадётся, и будь оно всё проклято!.. Тоже мне, царская дочка! Привыкла к безнаказанности…

— Если, имея сына, Отец до сих пор колеблется в принятии окончательного реше-ния, то это что-то да значит. Чем-то ты Его не устраиваешь… — она, как все женщины, инстинктивно нащупала самую больную точку и колола в неё своими шпильками, не переставая. — Эгоистичный избалованный мальчик, лишившийся любимой игрушки…

— Ты забываешься… — Кэйдар вперёд подался, стиснутыми кулаками придавливая вышивку на скатерти.

— А что ты мне сделаешь? — Айна резко поднялась. — Ну? — Видела, что Кэйдар на грани срыва, но азартное чувство опасности не давало покинуть стол молча. — Попро-буешь ударить? Лишишь сладкого? Посадишь под арест? Я не одна из твоих девок… Меня ты слушаться не заставишь.

— Дрянь! — Кэйдар выпрямился так неожиданно и отбросил с грохотом стул, что Айна невольно отшатнулась, но потом вдруг рассмеялась, зло, с вызовом, и пошла вон из зала.

Упала без сил в кресло, и Стифоя засуетилась вокруг, вкладывая в дрожащую руку бокал с ароматной водой.

Мне — ещё указывать!!.. Угрожать!! Ну, подожди! Ещё посмотрим, кто у жертвен-ника на Новый год стоять будет…

Услышала скрип двери: "Ну, кто там ещё? Не прощения же он просить тащится…"

Айвар стоял, глядя на неё чуть исподлобья. Во всей позе и во взгляде — решитель-ность, твёрдость, неуступчивость. Сразу видно: настроен серьёзно.

— Стифоя, выйди! — Рабыня послушно покинула комнату. — Как ты прошёл? Я запре-тила охране пускать…

— Мы договорились! — Он подошёл к ней так близко, будто обнять хотел, как после долгой разлуки. Айне пришлось откинуться на спинку кресла, чтоб увеличить дис-танцию между ними.

— Вы избегаете меня, госпожа… — понял своё место, но от объяснений отказываться не спешил.

— Каких ещё объяснений ты хочешь? — Айна была сама неприступность. Но каких усилий ей это стоило! — Хочешь знать, зачем эти люди у входа? Хочешь знать, почему я не кидаюсь тебе на шею? Потому что хватит! Поигрались — и хватит! И ничего больше я объяснять не собираюсь. Забудь про всё, ясно тебе!

— А раньше…

— Не было ничего раньше! — Выкрикнула ему в лицо, а он растерялся, моргнул, вски-дывая голову.

— совсем ничего не было? — Айвар улыбнулся. Эта разительная перемена в поведе-нии, в чувствах хозяйки и любовницы его удивляла. Он не находил ей причины. Ясно, что всему виной этот будущий ребёнок. А она, наверняка, напугана. Не ждала таких последствий. Поэтому и пытается исправить ситуацию, выровнять положение. И если ведёт себя так, значит, боится разоблачения, боится того, что кто-то узнает, кто настоящий отец её ребёнка.

— А что ты хочешь услышать? — выкрикнула Айна, теряя терпение. — Да, мне хорошо было с тобой. При всей твоей неопытности… Да, ты мне нравился. И сейчас нра-вишься… Даже больше того: я люблю тебя. Люблю, слышишь! Ты это знать хотел?! Так я и раньше не скрывала…

Примолкла, переводя дыхание, пытаясь успокоиться. На Айвара не смотрела, сиде-ла, опустив голову, потирая пальцами виски.

— Я никого так не любила, — заговорила снова, но уже тихо, вполголоса. — Даже Лида-са…

Это не любовь — это ослепление, это болезнь… Я смотреть на тебя не могу без дрожи. Хочу обладать тобой… Прижать вот так, — сомкнутыми руками коснулась груди, — к самому сердцу — и никому, никогда… Ты не понимаешь этого, ты сам не знаешь, что это значит…

…Но видеть тебя рядом, постоянно видеть — и не сметь заговорить, не сметь смот-реть на тебя? Это же мука! Мука, а не любовь…

А тут же ещё рядом Лидас…

— Он уехал, — напомнил Айвар.

— Он вернётся. И всё будет по-старому. А я не хочу больше так мучиться. Поэтому уйди отсюда, и это не просьба, это приказ.

— А я не хочу! Не хочу, чтоб всё закончилось вот так, — тут уж пришла очередь Ай-вару говорить, — Это всё и вправду игру напоминает. Захотелось — подозвала к себе, расхотелось, наскучил — вон отправила… А я не хочу, чтобы так. Чтобы без всяких объяснений… Зачем тогда вообще было говорить о каких-то чувствах, если потом…

— Какие тут уже чувства?! Я не за себя одну уже решаю. Мне о ребёнке своём в первую очередь думать надо. А ради него я от всего отказаться готова, даже от тебя, — при этих словах Айна поднялась, стояла напротив Айвара, глядя ему прямо в глаза. — Чем ты недоволен, я не понимаю? Ты, как всякий мужчина, получил свою долю удовольствия. Мне тоже будет, что вспомнить… А сейчас иди отсюда! Иди или я охрану позову.

— Но ведь это же и мой ребёнок тоже…

— Нет!!! — выкрикнула в лицо с такой силой страсти, что Айвар вынужден был не-вольно отступить на шаг.

— Да! Я знаю это. Я помню, как Лидас Кэйдару рассказывал… У него не может быть детей. Ему так врач сказал… После ранения на охоте… Он ещё мальчишкой был тогда…

— Это его ребёнок! Его! — Айна кричала о том, во что сама хотела верить, во что заставила себя верить.

— Мой! — чем громче кричала она, тем спокойнее и увереннее был его голос. Для Айны это было особенно невыносимо. И она не удержалась, ударила по лицу, но Айвар даже не попытался уклониться, повторил ещё раз, и ещё:- Ну, мой! Мой же!

— Нет!!! Нет! Нет…

Её лицо мучительно исказилось, она чуть не рыдала от отчаяния. А он не хотел молчать, хоть и не позволил избивать себя: поймал обе руки за запястья, притянул к груди, зашептал с неменьшим возбуждением:

— Я знаю, что он мой… Вы потому и прогоняете меня, что и сами это же знаете. Ведь так же? Так! И я не уйду отсюда, пока вы не подтвердите, не скажете, что я прав…

— Отпусти! Не прикасайся! — Айна дёрнулась в отчаянной попытке освободиться. — Убери руки! Как ты смеешь вообще?..

— Это что здесь такое происходит?! — Они разом посмотрели в сторону Кэйдара, и Айвар тут же отступил, тяжело дыша всей грудью. — Он приставал к тебе, да? — Айна не ответила, стояла, закрыв лицо ладонями, отвернувшись от всех. Она даже не гля-нула, не отняла рук, когда выводили Виэла, только плечи её вздрагивали, как при плаче.

— Может, ты мне всё-таки скажешь, что это было? — а Кэйдар уходить не спешил, так и стоял посреди комнаты.

— Ничего не было! — Айна выпрямилась, расправила плечи, взглянула на брата ог-ромными, влажно блеснувшими глазами. — И вообще что ты здесь делаешь? Здесь, в моей спальне?

— У одного из твоих охранников вывихнуто плечо, другой до сих пор на полу кор-чится, — и я должен был пройти мимо? А тут ещё такие вопли, в коридоре слышно, — Кэйдар ухмыльнулся. — Скажи ещё, что я появился не вовремя? Я спас тебя от варвара и насильника. Я видел, как он хватал тебя за руки… Не переживай, он будет наказан в соответствии с совершённым преступлением. Хотя ты можешь сама решить, как казнить его. Если смерть на городской стене кажется тебе слишком мягкой…

— Не надо никакой казни! Ничего этого не надо, — Айна опять отвернулась. — И не приставал он ко мне вовсе…

— Но я же видел!

— Ты не так всё понял. Вернее, неправильно понял.

— Хочешь сказать, он не держал тебя за руки? — удивился Кэйдар. — Но я же видел! И вообще, как раб посмел к тебе прикоснуться? Только за это он должен быть нака-зан… Как он смел войти к тебе в спальню? Такую наглость надо сразу же пресекать. Говорил же я Лидасу: он слишком с ним мягок. Вот они, последствия этой мягкости!

Но раз уж Лидаса нет, я сам буду наказывать его невольника, — Кэйдар повернулся уходить, и Айна не удержалась, крикнула ему в спину:

— Кэйдар, не надо! Прошу тебя, не убивай его!

— Что? — он обернулся к Айне лицом, но та, понимая, что этими словами выдала себя с головой, стояла, зажав рот пальцами обеих ладоней. — Что ты просишь? Я не по-нял… Объяснишь ты мне всё наконец?

— Оставь его до приезда Лидаса. Пусть он сам с ним разбирается. — Она пыталась вернуть своему голосу утерянную властность, но сама понимала, как неискренне он звучит.

— Сама знаешь, каков твой Лидас. Слабак и рохля. К тому же я предупреждал его однажды, если что-то случится, я сам накажу его телохранителя. Сейчас сам момент того требует… — Кэйдар довольно улыбнулся.

— Ты не за меня радеешь, ты ищешь повод для мести. Мстишь ему за то, что он лучше тебя владеет мечом. За то, что он посягнул на твою жизнь однажды и жив после этого остался. — Айна впервые высказала Кэйдару то, о чём думала раньше, знала, что этим вызовет ярость в ответ, но и удержаться не смогла.

— Что за чушь?! — и куда подевались все его выдержка и сдержанность, которые он старательно воспитывал в себе с недавних пор? — Как ты можешь вообще говорить такую чепуху? Мстить — рабу?! Такое даже спьяну не придумать!

— А разве не так? — Айна смотрела на брата, вызывающе вскинув голову, выдвинув подбородок. — Я сама видела! Видела, как ты взбесился тогда…

— Да если б я только захотел!.. Я уступил оба раза, пожалел…

— О! Мой брат говорит о жалости! — Айна рассмеялась громко, аж на носках качну-лась. — Разве ты способен на жалость? Неужели знаешь, что это такое?

— Слушай, я не понимаю, чего ты хочешь? — прямо спросил Кэйдар после долгого изучающего взгляда. — Тебе, что, просто нравится лишний раз выводить меня из себя?

— Отпусти его! — выдохнула Айна, даже не смутившись под его взглядом. Она в эту минуту обо всём забыла — о страхе разоблачения, о собственной вине, о совести, о чести потомственной аристократки, — об одном лишь думать могла, о спасении доро-гого для себя мужчины.

— Ну-ка, ну-ка! — Кэйдар руку вскинул, будто хотел всех к молчанию призвать, будто не было их здесь в комнате всего двое. — Мне кажется, я кое-что начинаю понимать. — Он хорошо знал женщин — или, по крайней мере, сам был в этом уверен, — и сейчас — только сейчас! — многие странности в поведении сестры стали доходить до него, стала ясна общая их причина

— Ты спала с ним?! Ты!!!!!..

У него самого аж дух захватило от смелости этой догадки.

Отец Небесный, свято имя Твоё, светел лик Твой!

Что же в этом мире происходит, если дочь самого Воплощённого посмела спутать-ся с рабом? Но ещё больше Кэйдара поразил тот факт, что она-то, она и не пытается отпереться, не возмущается, не доказывает обратного. А чего тут, собственно, дока-зывать, когда и так всё ясно, всё понятно?

Эти долгие влекущие взгляды с томной поволокой, бросаемые за ужином всегда в одну сторону. Эти дорогие наряды из тончайшей полупрозрачной ткани. Эти уни-занные золотом и бесценными камнями руки. Эти глупые ссоры с Лидасом по пово-ду и без повода. Всё к одному!

А я-то, наивный, думал, что Адамас стал её жертвой, что это ему предназначены все давно известные уловки флиртующей женщины.

— И ты, — ты! — как шлюха, сама легла под него!!! Отец Милосердный!! — Кэйдар громко выдохнул со стоном. Как он был оскорблён, унижен! Его сестра! Дочь Пра-вителя — опустилась до связи с невольником.

Нет! В ЭТО нельзя поверить! ЭТОГО не может быть!

— Скажи честно, он принудил тебя?! Он заставил тебя силой! Ты не могла сама… Ведь не могла же!.. — он и кричал, и уговаривал одновременно.

А Айна не отводила глаз, смотрела смело, без всякого стыда, смотрела спокойно на беснующегося брата. Ему будто комната враз стала тесна! Он задыхался, хватал ртом воздух, вскидывал руку то ко лбу, то к губам. Он то смеялся, то чуть не плакал…

Он никогда ещё, ни разу в жизни не был так унижен и возмущён одновременно.

— Ты сама хотела ЭТОГО?! — Айна только моргнула в ответ, и Кэйдар чуть не взвыл от бешенства. — Чего вам, женщинам, не хватает? Чего вам нужно вечно? Вот тебе, чего не хватало? Ты плохо жила? Ты — замужняя женщина?!!

— Я люблю его…

— … - Кэйдар расхохотался, но не от радости, отнюдь!

— Поверь, мне есть, с чем сравнивать, — Айна наконец-то пошла в атаку, бросилась на защиту своего выстраданного, рождённого в муках чувства. — Меня выдали замуж за человека, которого я в первый раз увидела на свадьбе. О какой любви тут может идти речь?

— Да, конечно, другое дело — раб! — Кэйдар коротко хохотнул. — Безмозглое животное. Безгласное…

— Врёшь! Ты не знаешь… — выкрикнула Айна, но Кэйдар сам перебил её:

— И не надо, прошу, сваливать всё на свою несчастную судьбу. Все женщины так выходят замуж…

— Да, я наследуют всё дети наложниц, дети любовников…

— Ты не о себе ли говоришь, а? — в его голосе, во взгляде, в улыбке была издёвка. Знал бы он сам, как близок к истине в эту минуту.

— Замолчи! Хватит! — Айна зажмурилась, закрыла лицо ладонями, но Кэйдар схватил её за руки, отдёргивая вниз, закричал, яростно сверкая глазами:

— Не смей разыгрывать из себя невинную жертву! Не смей, слышишь! Ты сама виновата. Ну и этот варвар, конечно же. Но с ним у меня один разговор, не думай. А вот, тебя, сестрёнка… Тебя надо наказывать по закону.

— Я сама расскажу всё Лидасу, — Айна решительно поджала губы. Ей удалось спра-виться с минутной слабостью, и сейчас она готова была идти до конца, сделать то, о чём недавно даже подумать боялась. — Думаешь, мне не хватит на это сил? Пусть знает! Да, я люблю другого человека. — Как же легко, оказывается, произносить эти слова, когда сам признаёшь наполняющий их смысл. Их даже приятно произносить. Какая же в них невиданная сила! Сила, способная рушить любые преграды. — Этого будет достаточно для развода. Я и на суде так скажу!

— И ты думаешь, я позволю тебе позорить нашу семью? — Кэйдар брезгливо оттолк-нул её от себя. — Твой Отец — сам Воплощённый, ты ещё не забыла? Какой пример для подданных. Что скажут правители подвластных нам земель? Невиданный доселе позор…

— Ну, конечно, что ещё может волновать нашего Кэйдара! — Айна повела плечами, дёрнула подбородком, но не рассмеялась, только взглянула на него хмуро, сведя брови к переносице.

— Если б ты, сестрёнка, хоть маленько знала наши законы, ты б не так громко кри-чала о своих чувствах. Тебя не развод ждёт при измене мужу, а смертная казнь, смерть через забивание камнями. Как думаешь, найдётся среди твоих подружек хоть одна, способная кинуть в тебя камень? Хоть одна целомудренная женщина…

Только при этих словах Айна отвела взгляд и опустила голову. Действительно, она впервые слышала о таком. Она же не была простолюдинкой! Всю жизнь свою про-жила во Дворце. Да и развод сам по себе для всего аэлийского общества — явление редкое. Требовать его мог только мужчина, лишь ему давалось это право.

— Есть, конечно, другой способ решения проблемы, — продолжил Кэйдар, посчитав, что и так дал достаточно времени на обдумывание. — Ты заявляешь об изнасиловании — и раб умирает на стене.

— Нет! — Айна аж отпрянула, взглянув на Кэйдара с непонятным ему возмущением. — Я дождусь Лидаса, пусть он решает.

— Конечно, он решит, — ухмыльнулся тот, явно издеваясь. — Надеешься, что он пожа-леет? Зря надеешься! У них, у иданов, знаешь, как насильников казнят? С них кожу заживо снимают. Думаю, для такого случая Лидас найдёт человека с нужными навы-ками. Или выпишет палача со своей родины…

Айна качнулась, мгновенно ослабев, сдавила руками заметно выступающий живот, с лица сменилась разом до мертвенной бледности, прошептала едва слышно одними губами:

— Он не посмеет…

— Посмеет! Ещё как посмеет! — Кэйдар не подумал прийти ей на помощь, да Айна и не приняла бы её от него. — Ведь он-то тебя любит.

Кэйдар издевался над ней и над её словами, над её положением, но Айна сейчас была не в том состоянии, чтоб отвечать ему тем же.

— Да, возможно, тебя он простит, если покаешься, но варвара этого, — Он покачал головой с сомнением, покусывая губы. Ну, прям сама участливость! — Ты ведь хо-чешь, чтоб и он живеньким остался? И рядышком, под бочком?

— Сволочь ты, Кэйдар! — Кэйдар в ответ лишь рассмеялся. — Ты — урод, ни на какие чувства не способный. Ты можешь только больно всем делать… Завёл себе толпу девок, чтоб они ублажали твою персону, твоё тело. А ведь сам не любишь ни одну из них, и не любил никогда. И они тебя не любят. Боятся, ненавидят или терпят в наде-жде на будущие привилегии, если повезёт, и ты получишь себе наследника. Но ни одна из них тебе искреннего чувства не дарила. Ты же, наверняка, и не знаешь, что это такое, когда женщина по любви тебе отдаётся…

— Это не твоё дело! — В глазах Кэйдара сверкнули злые искорки. В такую минуту он мог и ударить. Но на Айну никто и никогда ещё не поднимал руки, поэтому она не испугалась, продолжала дальше:

— Ты же жалок и несчастен. Тебя Создатель в чувствах обделил. Даже варвару этому больше повезло, он знает, что это такое, когда любят… А ты же… Ты…

— Замолчи! Хватит этой чуши! — Кэйдар резко взмахнул рукой. — Не обо мне речь вообще, понятно тебе! Это ты завела себе немого урода для ублажения…

— Он не урод! — встряла Айна.

— Замолчи! Не перебивая меня, женщина! Теперь я буду говорить!

Ты тешила своё вожделение с этой безъязыкой тварью, утоляла своё любопытство, позорила свою семью, подло обманывала мужа, а теперь прикрываешься какими-то чувствами. Любовь! Ах ты, какая важность! Я так тебе скажу: существует долг и ответственность, а остальное… Остальное — бред и ерунда!

Я… я просто не могу себе представить, чтобы ты, — смерил Айну взглядом с головы до ног, — и эта скотина! Как можно вообще?! Как те жрицы безотказные из храма Желания. Как шлюха портовая, — Айна только смаргивала каждый раз, проглатывая обвинения молча, и смотрела в сторону, демонстративно отказываясь его слушать. — Раб пользовал тебя!! А ты?! Что ты получила при этом? — выбросил руку, пальцем указывая на её живот. — Вот этого вот ублюдка?!

— Полегче, братик! — Айна рывком перевела на Кэйдара глаза, оскалилась, как дикая кошка, готовая броситься в атаку. — Это мой ребёнок, во-первых, и кто его отец — тебя меньше всего касается.

— Касается, ещё как касается! Это касается всех аэлов. А ублюдка на троне я тер-петь не намерен.

— А ты сам — кто? Разве твоя мать не была рабыней? Ты сам — ублюдок! — Кэйдар дёрнулся, будто его хлыстом огрели, шагнул на Айну с занесённой рукой. Но сдер-жался, неимоверным усилием воли сдержался.

А Айна продолжала, отступив на шаг, живот только руками закрыла, оберегая самое дорогое для себя:

— Варна — мать твоя, кочевница и варварка. Вайдарка дикая. Что она умела? Скакать верхом на лошади! Стрелять из лука! Несдержанная и бешенная… Она родила себе подобного. Тебя, аэла-полукровку.

— Если отец — свободнорождённый, то и его ребёнок получает те же права. Про мать в законах не сказано ни слова. Ты сама про это знаешь. Поэтому не стоит об этом. Если отец — раб, от него родится только раб. Слышишь, сестрёнка? Ты вынашиваешь раба. И если он всё-таки родится, я, пожалуй, оставлю его слугой при обеденном столе. Подавать тарелки и подливать вино…

— Ты к нему и пальцем не прикоснёшься! Это мой ребёнок! Мой — и ничей больше!

— Отец-Свидетель, знакомая песня! — Кэйдар усмехнулся, глядя на Айну исподло-бья. — Интересно, А Лидасу ты что скажешь? Он же его, как щенка, сразу же приду-шит, помяни моё слово.

— Что Лидас? — Айна плечом дёрнула небрежно. Она уже устала стоять, да и ноги в последние дни стали отекать к вечеру. Села на край ложа, сложив руки на коленях. Посидела немного в полном молчании под прямым взглядом брата. — Пускай знает всю правду. Пусть все знают! Я не боюсь. Мне уже нечего терять.

Всё её возмущение, весь гнев, вся сила перешли в тупое отчаяние. Когда уже труд-но и не хочется смотреть вперёд. Когда смерть начинает казаться решением всех проблем. Кэйдар будто ждал этого момента, предложить свой ход развития событий он мог лишь в эту минуту, когда Айне уже будет всё равно.

— А если Лидас ничего не узнает? Если никто ничего не узнает? — Айна подняла на него глаза, взглянула удивлённо и настороженно. — Кроме нас, конечно же. Кто-нибудь ещё знает про эту связь?

Айна отрицательно двинула подбородком вправо-влево.

— Разве твоё молчание не будет решением твоей проблемы? Разве этим ты не сбе-режёшь честное имя своей семьи?

— Что ты хочешь от меня? Молчания? — Айна никак не могла понять, к чему он кло-нит, но Кэйдар уже повёл свою игру.

— Если Лидас и наш Отец ничего не узнают, я не трону твоего ребёнка, обещаю, — он легко, без всякого усилия дал это обещание, так как был уверен, что его собственный ребёнок утерян не безвозвратно. Виэлийку поймают рано или поздно, даже волно-ваться не стоит. Ты наследуешь власть. Какая тогда будет разница, что там родится у твоей сестры? И от кого? Пускай радуется и нянчит своего выкормыша.

— А он? Ты отпустишь его? — Айна с надеждой чуть вперёд подалась, даже улыбну-лась, хоть и слабенько.

— Ну, ты даёшь! — Кэйдар подбородком повёл, усмехнулся. — Хватка у тебя, сестрёнка. Хочется всё — и сразу. Нет уж, милая, что-нибудь одно выбирай.

— Что для тебя жизнь одного невольника? Да и Лидас спросит по возвращении, что стало с его телохранителем?

— Ты за это не волнуйся, найду, что сказать.

— Отпусти его, слышишь! — Айна смотрела на него снизу глазами, полными мольбы. — Кэйдар, ну, пожалуйста! Ведь ты же можешь. — Отец Всемогущий! Твоя сестра тебя просит! Просит впервые в жизни. Она, привыкшая только приказывать! Неужели и вправду привязалась? Если готова смотреть вот так, с ожиданием, с надеждой. Если готова ждать от тебя всего одно слово. Невиданное дело!

Её этим рабом можно так связать, что она больше и слова тебе поперёк не скажет. А можно, и вправду, просто пожалеть. Что́ бы она при этом ни говорила.

— Я ведь только жизни ему прошу, Кэйдар. И тогда никто от меня ничего не узнает. Никогда, слышишь! — Она так резко вперёд подалась, будто упасть хотела к его ногам. Кэйдар аж отступил на шаг.

— Жизнь обещаю! — сдался, чуть не выкрикнул, останавливая её. — Жизнь, не больше!

— Его стоит только отпустить, он сам уйдёт к своим. Ты его никогда больше не увидишь…

— Я говорил о жизни, но не о свободе, — напомнил Кэйдар. — Я просто продам его. Продам другому хозяину. И ты-то его точно не увидишь…

— Кому? — Айна смотрела на него во все глаза, будто боялась пропустить имя, не-брежно брошенное Кэйдаром.

— А хотя бы Титанату. Слышала о таком? — Кэйдар улыбнулся, издеваясь.

Кто не знает Титаната? Родился аристократом, а занимается торговлей невольни-ками. Но не только за это его осуждали, а, скорее, за нескрываемую тягу к хоро-шеньким мальчикам. Если кто-то другой и увлекался такой формой любви, то хотя бы не выставлял этого на показ. Титанат же…

— Какой же ты подлец всё-таки! — Айна кулаки стиснула, скрипнув зубами от нена-висти, от злости. А Кэйдар захохотал в ответ, понял, что ударил в больное место.

— Не нервничай так, не надо. Тебе опасно так переживать. — И это после всего, что случилось?! После стольких криков, проглоченных всухую слёз корчить из себя заботливого брата?

— Подонок! Ты же не посмеешь! — Айна поднялась, шагнула к Кэйдару. Неужели ударить думала?

— Да с радостью! — он засмеялся, отступая, и продолжил смеяться, даже уходя из комнаты.

Айна бросилась следом, но через не запертую плотно дверь услышала распоряже-ния, отдаваемые братом: "Не выпускать ни под каким предлогом!"

Да, если приказывает Кэйдар, нет смысла просить и уговаривать, не выпустят всё равно.

Айна вернулась, рухнула на ложе без сил, и только в эту минуту расплакалась. От тоски, от отчаяния, от безысходности.

* * *

Кэйдар шёл по коридору, даже не подумав ни разу о конечной цели своего пути. Быстрый шаг, в отмашке рукой — резкость.

Как она смела вообще?! Она — и этот варвар?! И ведь совершенно не чувствует за собой никакой вины. Совершенно! Главное — свои личные желания и причуды!

А как же семья? Такой позор на весь род. Не только на род, на всю Империю. Все жители наших земель берут пример со своего Правителя. Он должен быть идеалом.

О каком примере можно говорить теперь, когда сама дочь Воплощённого беремен-на от раба? Нагуляла ублюдка, как последняя проститутка. И ещё готова кричать об этом на каждом перекрёстке. Пусть все знают!

А об Отце ты подумала? Ведь Ему на суде на тебя смотреть и тебя слушать. Ему выносить тебе приговор. Ему в Его состоянии выслушивать твои оправдания, твои признания, все эти грязные подробности. А весь город будет смаковать. Одно дело — предаваться пороку самому, другое, — когда до этого опускается член семьи Отца-Воплощённого.

А если сохранять тебе жизнь, это значит, пересматривать законы, данные нам Создателем. А на это нельзя идти: законы неизменны — это знают все! Пожалеть одну преступницу, пусть даже она родная дочка Отца-Воплощённого, — значит, в итоге, поломать все устои нашего общества. Как пойти на это?

А что скажут соседи? Тот же Афтий. Он же только повод ищет, чтоб заявить о своей независимости. Он на свадьбу-то согласился, скрипя зубами. А тут такой слу-чай! Откажет! Дочку свою отдавать в опозоренную семью? Откажет без всякого страха быть наказанным.

Я вынужден был пойти на такой шаг, согласился связать себя брачными обязатель-ствами, только чтоб сохранить в составе Империи богатейшую провинцию. А она же, эта дура, одним своим признанием сломает всё.

А что будет, если хотя бы одна из подвластных нам земель выйдет из-под нашего покровительства, из-под нашего контроля? Империя рухнет в итоге! И опять всему виной один человек, твоя сестра, будь она неладна.

Прав был иданский царь Тиман, когда привёз своего Лидаса на свадьбу и при зна-комстве бросил одну предостерегающую фразу: "Женская красота — страшная вещь! Она ломает стены, связывает мужчине руки, а Богов толкает на вмешательство в людские судьбы. От неё страдают все!"

Он предупреждал сына, но без толку. Видел бы он сейчас Лидаса. Безвольный слабак! Она верёвки из него вьёт! А всё потому, что держит в постоянном голоде. Конечно! Ей-то что? Завела себе под рукой любовничка, да такого, который и про-болтаться никому не проболтается. И ведь самому тоже придётся молчать, демон её забери, эту сестричку! Но слишком многое зависит от этого молчания, слишком многое.

А ведь как держалась всегда! Конечно, она — законная дочь Правителя, а мать — не наложница, аскальская принцесса. Что из того, что Отец прожил с ней всего три года? Ямала простудилась и умерла от воспаления лёгких, будучи беременной вторым ребёнком. Айну, считай, с рождения опекала толпа нянек, вколотивших в её хорошенькую головку мысль о собственном величии. При редких встречах со своим старшим братом, которого она сегодня посмела назвать "ублюдком", Айна уже десятилетней девчонкой корчила презрительную и надменную гримаску, не то, что словом, взглядом не удостоит.

Дорогие наряды, золотые украшения, драгоценные камни — её украшали, как стату-этку, баловали все, кому не лень. Она и вела себя соответственно.

А тут, смотри-ка ты! Спуталась с рабом, с варваром. Ради него унижаться готова, просить брата-ублюдка.

Кэйдар не смог удержать горькой усмешки. От наказания Судьбы не убежишь. Вот и тебе теперь, сестрёнка, придётся о многом пожалеть. О своей надменности хотя бы в обращении со мной. Теперь ты целиком в моей власти. Стоит слово сказать — на фоне перемен в привычном укладе нашей Империи казнь дочери Правителя будет главной новостью недолго. Но решусь ли я на это слово?

Слишком многое стоит за моим молчанием. Поэтому…

Поэтому я сделаю всё, чтоб сберечь свою семью, её честное имя, чтоб сберечь свою землю, свой народ, свои Творцом данные законы.

Сломаю всякого, кто мне помешать посмеет!

Он и вправду поначалу готов был ломать его в буквальном смысле слова. Но пока шёл, остыл, заставил себя обрести утраченную сдержанность. Подавил в себе жела-ние ворваться и бить, бить ногами, руками — забить до смерти. Напротив! Остано-вился у порога, вглядываясь в полумрак темницы. Охранник держал в поднятой руке масляный светильник. Пламя небольшое, но свет доходил даже до дальней стены пыточной камеры. В углах копилась чернота, камень влажно поблёскивал.

Только увидеть — больше ничего! Увидеть после всего, что узнал. Понимал, что удержаться в таком состоянии будет очень сложно. Но сдержался. Стоял, молча разглядывал.

Варвара приковали за запястья к пыточному столбу, высоко, за вздёрнутые руки, так, что раб еле ногами до пола доставал. Низко опущенная голова, свешивающиеся волосы закрывали лицо.

Кэйдар видел его всего и будто впервые видел. Конечно, в ипостаси сестринского любовника только сейчас.

Варвар медленно поднял голову, дёрнулся привычным движением, откидывая волосы, мешающие видеть. Глянул с вызовом, смело. Без страха! С интересом. Ну да, он не мог не слышать, как отпирали засов, не мог не почувствовать на себе взгляда. Наверняка, меня-то ты среди ночи здесь видеть не рассчитывал, до утра собрался прохлаждаться.

Их взгляды пересеклись, но раб не отвёл глаз — не забылся! — не отвёл намеренно, и тогда Кэйдар не выдержал. Подошёл стремительно, ещё в движении поднимая руку для удара.

Кулак вошёл в ничем не защищённый живот, только мышцы пресса напряглись, пытаясь создать хоть какую-то преграду. Варвар с хрипом дёрнулся — звякнули друг о друга оковы на запястьях. Кэйдар ударил ещё раз, но уже чуть выше, в солнечное сплетение. После этого удара раб отходил уже дольше. Задыхаясь, хватая ртом воз-дух, вскинул голову, инстинктивно пытаясь помочь лёгким начать дышать, и Кэйдар ударил его другой рукой в лицо. Схватив жёсткими пальцами за подбородок, резким движением вздёрнул вверх, произнёс:

— Я мог бы убить тебя прямо сейчас, с превеликой радостью, но я обещал ей. Сын Правителя держит слово! Даже если перед ним такая мразь…

Варвар дёрнул головой, но Кэйдар держал крепко, тот смог ответить на реплику лишь взглядом, ненавидящим и презрительным одновременно. Казалось, он рассме-ётся сейчас прямо в лицо, но Кэйдар опередил его ударом наотмашь.

Она говорила о какой-то там мести, сведении личных счётов. Видела бы она эту тварь сейчас! Кому здесь мстить? Голыми руками можно задавить, как гниду. Что она могла найти в нём? Даже в сравнении с Лидасом…

Отступил, мгновенно потеряв всякий интерес. Что приятного — бить неспособного к сопротивлению? Прикасаться к тому, что ничего, кроме омерзения, не вызывает?

— Ликсос придёт только утром, господин, — заговорил надзиратель, пропуская Кэй-дара.

— Не надо палача, — Кэйдар в его сторону даже не глянул. — Я отдам распоряжение управляющему. Завтра утром.

И она унижалась ради такого? И она спала с ним?

Отец Всемогущий! Что ждёт Империю?!

* * *

Аэлы или "светом созданные", если дословно, поклонялись огню, Творцу и пожи-рателю всего Сущего, а ещё они чтили Солнце. Даже город их, Каракас, повторял в своей планировке солнце: в центре огромная площадь с главным храмом Отца-Создателя, храмом вечного чудотворного огня, от которого разбегались во все сто-роны улицы-лучи. Дворец же Правителя, высокий, в три этажа, красивый, из белого искрящегося на солнце камня, находился на возвышении и за высокой стеной, отде-ляющей его от всего города. Он был виден из любой точки и выполнял функцию цитадели, главного оплота и крепости в случае обороны.

Ирида почти год прожила во Дворце, а в городе оказалась впервые. Даже тогда в тот день, когда их только привезли, она очень мало смотрела по сторонам, ничего не запомнила и не успела разглядеть. Единственным воспоминанием о Каракасе оста-лось подавляющее впечатление о высоких каменных стенах. Трёхэтажные и даже пятиэтажные дома, вымощенные кусками камня улицы и много, очень много людей. Постоянный, непрекращающийся гул.

Для неё, рождённой в степи, среди шестиколёсных кибиток, войлочных шатров и звериных шкур, всё это казалось необычным, непонятным и удивительным. Глаза, привыкшие обозревать простор степи по горизонтали, теперь устремлялись вслед за кладкой камня вверх, казалось, до самого неба.

Как их не давит этот камень? Как они не задыхаются в этой тесноте?

Ирида подчинялась одному правилу: уйти как можно дальше от Дворца, от Кэйда-ра, и шла вниз, вниз и дальше. Шла, подгоняемая страхом. Время-то уже приближа-лось к вечеру, значит, скоро ужин. Её, конечно, хватятся ещё до ужина. Бросятся на поиски. Надо спешить! Надо.

Ноги несли её сами. Хотя цель — сбежать! — уже была достигнута. А что дальше делать? Куда теперь?

Казалось, все на неё оглядываются, провожают глазами, удивлённо пожимая плечами. Куда так можно спешить с таким большим животом, на последних сроках? Со дня на день роды начнутся, сидела бы дома, готовилась. Нет уж! Сорвалась. Чуть ли не бегом бежит.

Нет! Никому она здесь не нужна. Никому нет дела до одинокой молодой женщины со сбившейся на плечи головной накидкой. Никто её не догонял, никто не кричал вслед, не требовал остановиться, никто не спешил наказывать за самое страшное, что только может сделать невольник: за побег.

Беглая! Беглая! Беглая!

Кровь стучала в виски. От страха, от напряжения, от усталости разболелся живот. Боль накатывала волнами в такт шагам иногда чуть сильнее, иногда — слабее. Ирида давно уже сбавила шаг, шла медленно, придерживая живот обеими руками, но боль не унималась. Наоборот, сделалась тянущей и резкой, где-то в самом низу живота. Эта боль заставляла вспомнить ту, как при выкидыше, когда он набросился на неё, как насильник, грубый, жестокий. Он мстил тогда, не зная, что этим избавляет от ненавистного плода. А сейчас другой ребёнок внутри неё тоже мог умереть. Потому что она не бережёт себя, потому что она ведёт себя не так, как до́лжно вести себя женщине на сносях.

Но о ребёнке Ирида думала сейчас в последнюю очередь. Он стал для неё лишь обузой, оковами на ногах. Куда с ним теперь, с этим животом? Но не было бы его, ты бы не решилась на этот побег, просто не осмелилась бы!

Поэтому нужно идти. Иначе какой смысл?

Она и шла, один раз остановилась передохнуть, умыться у маленького фонтанчика в стене. Женщины, набиравшие воду в кувшины, посторонились, понимающе пока-чивая головами. Ирида услышала реплику, брошенную вполголоса:

— И куда в таком положении, на ночь глядя?

Никак не отозвалась, ни словом, ни взглядом, пошла дальше, задавив в себе щемя-щее душу чувство невольной зависти. Все они несут воду домой, готовить ужин, кормить семью. У всех есть свой дом, есть близкие… Ей же некуда идти, она не нужна никому в этом мире. Хотя… Есть место, где её сейчас ищут, где всем нужен её ребёнок, но не она сама. Да и ей туда возвращаться совсем не хотелось. Никогда! Ни за что на свете!

А ночь приближалась. С по-летнему долгими сумерками, со спасительной прохла-дой. И людей навстречу попадалось всё меньше.

Ирида не боялась заблудиться, она же и сама не знала, куда именно ей больше всего нужно. Поэтому шла, иногда, повинуясь смутному порыву, сворачивала то вправо, то влево во встречные переулки. Дома, выходившие наружу высокими глу-хими стенами, теперь стали заметно ниже, а улицы у́же. Это была окраина, но Ирида про это не знала.

Боль не проходила, не хотела отпускать. После её приступов, становившихся всё сильнее, всё чаще, оставалась такая слабость, что ноги прямо подкашивались. Хоте-лось лишь одного: сесть где-нибудь, просто передохнуть, вытянуть натруженные ноги, отвыкшие от такой долгой ходьбы. Но никто из людей не предлагал зайти в гости, и дома их казались такими же неприветливыми.

Она не соображала уже, что делает, когда увидела в полумраке какой-то дом с каменными ступенями, высокими и широкими. Ирида поднялась по ним, присела на самую верхнюю, привалилась спиной к одной из четырёх колонн, придерживающих темнеющую над головой крышу. Чувствуя, что зябнет, подтянула колени повыше, обхватила их руками, насколько могла; живот, огромный и твёрдый, не давал даже этого сделать, сжаться сильнее.

Вот бы исчезнуть сейчас навсегда из этого мира, просто пропасть — и всё! Чтоб не было ни боли этой проклятой, ни страха наказания при поимке, ни усталости.

Слёзы текли по щекам сами, горячие и совсем не приносящие облегчения. Какой раз за этот год она просит Богиню о смерти? Тридцатый — никак не меньше! Всё бесполезно. Что может быть легче — просто умереть?! Даже этого права тебе никто не давал. А ведь это так легко, так хорошо — умереть, и ничего — совсем ничего! — не чувствовать больше.

"И ты тоже во всём виноват! — Ирида сдавила живот локтями, будто это могло уменьшить боль, — Это т тебя всё… Ты тоже можешь только больно делать… Так же, как и он… Ненавистная порода! Ты помирать там собрался? Так давай быстрее! Или я сама тебя придавлю. Да, мне ещё хватит на это сил. Не думай… Я сумею…"

— Кто здесь?

Чувствуя, что кто-то коснулся плеча, Ирида нехотя открыла глаза, в зрачки ударил свет светильника. Зажмурилась, пряча лицо.

— Ты что здесь делаешь, милая?

Голос будто старческий, женский, удивлённый и, вроде бы, не сердитый.

— Не гоните, прошу вас… Я отдохну сейчас немножко. Можно?

— А что такое? Ну-ка, посмотри-ка на меня? — тёплая сухая ладонь коснулась подбо-родка. — Ай, ты, бедненькая! — Продолжая высвечивать гостью светильником, восклик-нула вдруг. — Матушка Создательница! Да ведь ты же рожать собралась! Да как же так? Ты что ж это, красавица? Одна совсем!.. Где муж твой? Где провожатый?

Старушка приняла её за женщину с достатком. Ей хватило для этого серебряных застёжек на плечах, золотого браслета на запястье. Пусть так, пусть! Лишь бы не прогоняла.

— Тебе нельзя здесь оставаться. Не рожать же тебе прямо на улице. Да и камень скоро остывать начнёт — замёрзнешь, — переложив светильник в другую руку, женщи-на помогла гостье подняться, осторожно повела внутрь. — Пойдём-пойдём…

Ирида покорно шла с ней, зажимая руками живот. От боли ноги подкашивались. Весь мир окружающий на этой боли замкнулся. Голова не соображала, глаза ничего не видели. Хотелось лишь одного: лечь, на бок, подтянув ноги к животу, и выть тихонечко, закусив губу, сквозь стиснутые зубы.

— Ничего, милая, из храма Матери тебя никто не прогонит… Помогут даже, чем смогут… — старушка вела её по какому-то тёмному коридору, закончившемуся комна-той с очагом. У тлеющих углей сидел старик, ему-то женщина и крикнула с непонят-ной радостью:- Вот, старый, гостью тебе веду! Чтоб не скучал…

— Больная, какая, что ли? — старик с кряхтением передвинулся в своём кресле, пыта-ясь разглядеть их получше, потянулся за палкой. — Поздновато уже для гостей.

— А ты давай, давай сюда… — женщина уложила Ириду на ложе, укрыла ветхим одеялом, повернулась к очагу. — Огонь разводи, дров туда, да побольше… Сейчас столько воды горячей понадобится…

Ничего, не бойся… — опять вернулась к Ириде, положила ладонь на лоб, убирая назад растрепавшиеся волосы. — Сама рожала, другим помогала… И тебе помогу. А ты-то у нас первородочка, да? Что-то худовата ты для будущей мамы… Чем кормить собираешься? Ох, и молодая совсем… Ну-ну, поплачь, если больно… Поплачь, оно полегче, когда со слезами…

Отошла к очагу, загрохотала посудой, устанавливая над огнём котёл с водой. Ири-да лежала с закрытыми глазами, отдыхая, наслаждаясь неожиданной короткой пере-дышкой, до ушей долетали обрывки фраз, старики о чём-то говорили между собой, Ирида поняла: о ней говорят, чуть ли не спорят.

Старик ко всему отнёсся с опаской, с осторожностью. Настаивал на том, что гос-тью нужно расспросить, вызнать адрес и вызвать родственников. Он боялся возмож-ных осложнений, новых проблем. А жена, эта старая женщина, отругала его, хотела было прогнать, но куда на ночь глядя да ещё с больными распухшими ногами?

— Чего ещё от тебя, мужика, ждать? Испугался? А когда спите, под бочок себе та-щите, — не страшно? Нам потом вот так мучиться! Рожать их, слезами и кровью об-ливаясь, а они гибнут потом! Где твои сыновья, старый, где твои Ю́мас, Ла́сса, Ту́тал? Где они все? Нету их! И где похоронены, — не знаешь!

— Ну, вот, опять старая песня, — старик вздыхал и охал. Он и не рад был, что вообще вмешался. — Всё равно, Мирна, сообщить родне нужно… Мало ли…

О том, что супруг прав, Мирна начала подумывать только к утру. Роды шли труд-но, гостья оказалась настолько слабой и уставшей, что сил разродиться ей не хвата-ло. Даже кричать не могла в полную силу лёгких. Плакала лишь и всё чаще впадала в беспамятство. Затянувшиеся роды могли кончиться смертью ребёнка, и тогда нужна была срочная операция. А как вызывать врача, когда даже не знаешь имени пациент-ки? Не знаешь, сможет ли она заплатить, а своих-то денег нет ни монетки в доме.

Ребёнок родился к обеду. Родился сам, неожиданно крупненький для такой слабо-сильной матери. Ирида, как сквозь вату, услышала его сильный пронзительный крик и только одно подумала: "Всё! Теперь уже всё!.."

Младенец заливался воплем, ей казалось, требовательным и обиженным, и по этим ноткам крика поняла, почувствовала: мальчик! Мальчишка!

Пока Мирна мыла его и пеленала, лежала без сил, хватая воздух искусанными обескровленными губами, не делая никакой попытки подняться, чтоб увидеть, не требуя показать. Будто забыла про него! Будто не ради него перенесла столько стра-даний, столько боли.

Мирна протянула младенца сама, поднесла как можно ближе, осторожно держала обеими руками.

— А мальчишечка-то, вон, какой хорошенький, — улыбнулась с радостным облегче-нием всеми морщинами на счастливом лице. — Живучий! — Святая Мать! Знала бы она, насколько. После стольких попыток неудавшихся не имел он права умереть сейчас, при родах. — Такой красавчик у мамы… Ох, мужа-то порадовала… Ну, давай-давай, держи своё сокровище.

Ирида поднялась на руках, не отрываясь глядя на новорожденного, смотрела, на-хмурясь, настороженно, с опаской и с любопытством.

Кого она думала увидеть? Второго Кэйдара? Его подобие? Конечно, после всего, что ей пришлось пережить по его вине… А что увидела? Маленькое, прямо-таки крошечное хнычущее существо. Распахнутый кричащий ротик, закрытые глаза, маленькое личико. И что в нём красивого? Хотя самой-то ей младенцев так близко видеть ещё не доводилось. Но раз уж Мирна говорит, что красивый, значит, так оно и есть.

И ты ненавидела этого малыша с самого его зачатия, ненавидела со всей силой, на какую только способна была. Ненавидела его самого и его отца. Но отец этот теперь далеко, в другом мире, от него только этот ребёнок и остался. Маленький, совершен-но беспомощный, ни на что, кроме крика, не способный. Вот он, момент, когда ты можешь убить его. Убить, не прилагая никаких усилий. Просто отказаться от него! Не ухаживать за ним, не кормить. И он умрёт. Ты же этого и хотела.

— Ну, не бойся! — Мирна поняла заминку по-своему. — Так вот, обеими руками держи. А головку придерживай ладонью. — Переложила тёплый двигающийся свёрток в дрожащие руки, добавила:- Он голодный, видать. Кормить его надо. Видишь, как губки складывает, кушать хочет…

Младенчик в её руках сразу же перестал кричать, замолчал, глядя на свою мать глазами, подёрнутыми голубой дымкой. Слышала где-то раньше, что дети новорож-денные слепые, но этот смотрел на неё с интересом, и даже будто бровки нахмурив.

Мирна рассмеялась:

— И он с мамой своей знакомится.

Слабо завёрнутый в кусок от старого хозяйского платья, он довольно легко освобо-дил руки и одной ладошкой, притянутой к самому личику, закрыл себе рот.

Мать Создательница! Ведь он же живой! Не подобие Кэйдара и даже не ты сама! Он — сам по себе! Он уже живёт, двигается, смотрит, изучает собственную мать, которая для него сейчас всё, — весь этот мир! — и помощь, и защита. Кто у него есть, кроме тебя? Никого! Так же, как и у тебя самой.

Нет, Кэйдар! Зря ты думал, что я отдам его тебе. Никогда! Особенно теперь. Он мой! Это мой ребёнок. Мой и ничей больше. Попробуй теперь забрать, только по-пробуй…

* * *

Магнасий, неторопливо прохаживаясь вдоль рядов, присматривался, приценялся, но распустить шнуровку своего кошелька не спешил. Какой толк перекупать товар у своих же, у работорговцев? Цену загнут такую, что потом не продашь никому. Да, в нашем деле торопиться нельзя. Поспешишь — пожалеешь! Всегда можно дождаться торговцев оптовым товаром. Таких сразу видно, ещё издалека: обманчиво заинтере-сованный взгляд, но торопливая походка. Так раба себе не выбирают главарь банды или пиратствующий капитан. Какой с такого торговец? Хотя именно они чаще всего и предлагают любопытные экземпляры. Порабощение свободнорождённых аэлов — опасное дело, преступное, за него полагается смертная казнь. Но на рынке раб — это раб! Попробуй докажи, что ты свободнорождённый. Для этого нужно не меньше трёх свидетелей или подтверждающий документ, например, запись в родовой книге. Но риск того стоит. На рабов цена всегда высокая, они даже летом в цене. Сейчас сбить её может только победоносная война, захватнический поход. Но времена уже не те. Правитель с соседями дружит, а на побережье для Него все либо друзья, либо родственники.

Ух, ты! Только подумал. Сам Минан здесь, сам управляющий из Дворца. Вот у кого всегда в кошельке звенит. Богатый покупатель, не свои же деньги выкладывать приходится.

— Моё почтение, — С достоинством поклонился первым: такие знакомства лучше беречь и поддерживать. Минан сдержанно и важно двинул подбородком в ответ. Спокоен, как всегда, но в глубине глаз скрытое недовольство или возмущение. — Покупаешь?

— Продаю! — Минан повёл глазами чуть в сторону. Рядом с ним Магнасий молодого парня увидел. Высокий, стройный, развит прекрасно. Одного взгляда достаточно: не меньше двухсот лиг потянет при торгах и это — начальная цена.

— Ну-ка! Позволишь? — Чуть ближе шагнул, разглядывая с нескрываемым интересом. Хорош невольник! За такого деньги выложишь не скупясь. Да и варвар к тому же. Никакая родня с криками не явится требовать назад. Одно насторожило: вся спина и плечи у раба — в шрамах. От бича, как видно. Непокорный, значит. Такого не всякий хозяин купит. И смотрит-то как: исподлобья, со злым прищуром. И на губах, на подбородке кровь засохшая. Вздёрнул голову, отстраняясь, когда Магнасий принялся мышцы ощупывать: не дряблые ли.

— Стоять! Стой спокойно, собака! — прикрикнул Минан, а Магнасий произнес с улыбкой:

— Что ж он у тебя не в цепях? А сбежать попробует? Тебе за ним не угнаться, — сме-рил Минана взглядом. Тот со своим животом, невысоким ростом и короткими нога-ми смотрелся комично с верёвочной петлёй в руке.

— Да куда он денется со связанными руками? Мне стоит только крикнуть…

Минан с обидой воспринял слова, адресованные его неуклюжести, шагнул мимо, накручивая верёвку на кулак. Но Магнасий придержал управляющего за плечо:

— Сколько просишь за варвара?

— Мне приказано было: в каменоломни. Ну, в крайнем случае, на рудник.

— За сколько?

— Не дороже пятидесяти! — отрезал Минан с неуступчивой миной на обрюзгшем лице.

— Даром же!

— Это не моя блажь! Так было приказано господином. А Кэйдар с меня спросит…

— За раба спросит? Вот ещё! Я двести могу дать. Сразу, не торгуясь. Ты можешь доложить, как приказано, кто узнает? Разница, сам понимаешь, куда пойдёт, — Магна-сий подмигнул заговорщицки, смотрел, улыбаясь. — Мы и купчую отпишем на нуж-ную сумму.

Минан задумался, свёл брови. Он колебался.

— Сделаешь воином для праздничной жертвы?

— Конечно! — Магнасий ухмыльнулся. — Зачем такому пыль под землёй глотать? Сам знаешь, там больше трёх месяцев не живут. А дороже пятидесяти тебе и вправду не заплатят. Это против моих двухсот, а? — Поднял руку, встряхивая кошелёк на запяст-ном шнурке. — Здесь чистого золота как раз на сотню. Остальное после оформления купчей?

— Ты хитёр, однако! — вздохнул Минан. — Сейчас двести выложишь, а потом после первого боя он две тысячи потянет. Перепродашь с выгодой…

— Конечно! — рассмеялся Магнасий. — Кто, как может, так на хлеб себе и зарабатыва-ет. И ты у нас человек небедный. Скажи честно, любишь на жертвенный бой посмот-реть? Кто из нас не любит?! Ставочку сделать, всякое такое… — Снова подмигнул, продолжая ухмыляться. — А кто-то ж должен этих ребят отбирать, тренировать? Это дело тоже денег стоит. И времени. Содержать, кормить, воспитывать… Чтоб зритель не скучал…

— Ну, запел! — Минан уже устал стоять на жаре. Взмок прям-таки. А от камня жар так и пышет. Одно дело, покупать рабов по приказу. Там тебе сам торговец отберёт лучшего, только заикнись. Но продавать? Боже упаси! Как мог господин Кэйдар приказать такое? Всех слуг провинившихся всегда на работы в поместье ссылали, а этого же… Тащить самому на продажу. Я же управляющий, не какой-то там торгаш.

— Соглашайся! В накладе не останешься! — Магнасий отступать не собирался. Он уже предвкушал выгодную сделку. Но этот Минан не спешил с решением, будто боялся чего-то. — Да не узнает никто! Что такое раб? Кому их всех упомнить? А этот, может, до первого боя и не доживёт. И такое бывает. У меня с ними строго, без по-блажек.

— А двести пятьдесят, если? — выдохнул Минан с надеждой.

— Двести двадцать! Не больше! — Магнасий предложил свою цену, и глазом не морг-нув.

— Ну, двести тридцать хотя бы! Сам посмотри! — Минан резко дёрнул верёвку на себя. Варвар, исподлобья следивший за ними обоими, дёрнулся всем телом, хватая воздух ртом, но петля на шее затянулась крепче некуда. — За такого — и двести пятьде-сят не дать?! Стыдись!

— Ладно! Двести тридцать лиг — моя последняя цена. — Магнасий протянул раскры-тую ладонь в символическом жесте всех торговцев: торг идёт честно. Минан, согла-шаясь, выставил свою руку. Они ударили по рукам. Всё! Довольны остались обе стороны.

* * *

После всего пережитого, после криков и слёз, после страха за судьбу Айвара и их совместного ребёнка, Айна проболела неделю. Лежала с жуткими головными боля-ми, с жаром в новой комнате. В другую спальню перенести её распорядился Кэйдар. Нет, эта комната была ничем не хуже прежней. Может, только чуть поменьше. А мебель — любимое кресло, ложе, громадное во весь рост зеркало и даже столик со всеми женскими безделушками — переехали следом за хозяйкой.

В чём тут дело, Айна догадалась не сразу, только когда уже выздоравливала и уму её вернулась прежняя ясность. Он же решил наблюдать за тобой круглосуточно! Эта комната соединена с другой, в которой постоянно дежурили специально обученные служанки. Они даже ночью не покидали своего поста. Только тяжёлая штора из плотной ткани отделяла госпожу от остального мира. Теперь не закроешься, не уеди-нишься: все голоса слышны, каждый шаг, каждое движение.

Он что, думает, я заведу себе нового любовника? Какая глупость! Хотя, нет! Нет же! Это он подготовился к моим родам. Чтоб держать весь процесс под контролем.

Надо будет расспросить этих девчонок, осторожно, исподволь, вызнать, что им приказали.

Ухаживала за Айной Стифоя. Верная, милая малышка, она кормила с ложки, помо-гала одеться, привести в порядок волосы. Передавала все домашние новости.

От неё Айна узнала, что беглая наложница Кэйдара не поймана до сих пор. Сейчас, после всего случившегося, эта новость её порадовала. Ещё бы! Такой удар по всем планам брата, по всем его мечтам о предстоящей власти. Пусть бесится теперь!

А Виэла он приказал управляющему продать в каменоломни. На верную смерть! Чтоб не смогла больше вернуть его, чтоб никогда больше не увидела своего ясногла-зого. Айна плакала, а потом утешалась лишь одним: ну, по крайней мере, слово своё он сдержал, не тронул, не убил собственноручно, не пролил его кровь в стенах этого дома. Хоть этим не вызвал её проклятия на свою голову.

Айна скучала по Айвару, тосковала и мучилась. Простить себе не могла последней ссоры. Сама же во всём виновата. Одного понять не могла: как жить без него собира-лась? Прогоняла зачем? Чтоб мучиться вот так же?!

Как глупо, глупо всё получилось! И не исправить теперь.

Конечно, попытаться стоит. "Увижусь с Минаном! Сразу, как только встану. Не отпущу, пока имя покупателя не скажет. Выкуплю — и дам вольную! Пускай уходит в свои горы. Ведь сам-то он никогда не полюбит…"

Айна же впервые за все эти дни по-настоящему поняла, что такое — любить! Безот-ветно, без взаимности, более того, без всякой возможности увидеться с предметом своего обожания. Как больно — не видеть его, не знать, что с ним делается. Чувство-вала, сердцем понимала, что страсть её с самого начала не имела будущего. Хорошо ещё, что теперь у тебя будет его ребёнок. Его! Твоего милого, твоего Айвара.

Айна могла теперь жить лишь воспоминаниями о прошлом и мечтами о будущем ребёнке. Он будет похож на него! Такой же красивый, с пронзительным сильным взглядом, с такой же милой ямочкой на щёчке, так же будет улыбаться, с понимани-ем, с бесконечным терпением. Мой маленький мальчик!

В том, что это будет мальчик, Айна не сомневалась. Конечно же, мальчик! Мой сын. Он будет счастливее своего настоящего отца. Я дам ему всё. Бесконечную сво-боду. Всю волю, какую он только сможет получить по праву своего рождения. Чтоб он умел не только улыбаться, чтоб он не разучился смеяться, чтоб он любил жизнь, чтоб он не знал горя и страдания. Чтоб никто никогда не смел поднять на него руку. Никто и никогда. Да, он будет счастливее своего отца!..

* * *

Роды дались ей дорогой ценой. Ирида пролежала десять дней, не вставая. Конечно, мальчик требовал постоянного ухода, но Мирна запретила ей подниматься, взяла на себя почти все заботы о ребёнке. Купала, стирала, помогала советом, учила кормить и пеленать; разрезала на пелёнки все свои старые платья. Появление незнакомой женщины, а затем и её ребёнка в своём доме она приняла как нечто, само собой разумеющееся. И причиной этому явилось то, что Ирида в день своего бегства, пови-нуясь неосознанному порыву, оказалась на ступенях храма Матери Сострадающей.

Когда-то этот храм построили в память о погибших воинах в войне с иданами. Многие жёны и матери лишились в те годы своих мужчин и даже не имели возмож-ности посетить их могилы. Иданские горы не отдают свою добычу, такая поговорка появилась тогда у аэлов.

Но память человеческая коротка. Воплощённый сдружился с иданским царём, и даже дочка Правителя замужем за иданом. И храм Матери пустует теперь. Он и раньше не имел жреца: молиться Матери люди ходят без посредника, а жертвенник принимает любое приношение, главное здесь — искренность чувства. Сама же Мирна объясняла всё куда проще:

— Люди жестоки теперь, не то, что раньше. Кто способен сейчас на сострадание к другому? На себя-то жалости не хватает… Лучше помолиться Отцу-Солнцеликому. Он любит кровавые жертвы, но и одаривает соответственно. Он исполняет заветные желания, если накормить жертвенное пламя щедрым подношением.

Когда-то при храме Матери служительницей состояла дочь Мирны и старика Тута-ла, она переселила родителей к себе после пожара в городе, после того, как от их дома осталось одно лишь пепелище. Но вместе в этой комнате семья прожила всего три года. Сигна — вдова с двумя детьми — вышла замуж вторично и перебралась к мужу, а старики остались здесь.

Мирна, несмотря на преклонный возраст, с обязанностями служительницы храма справлялась неплохо. Поддерживала его в чистоте, следила за жертвенником, вовре-мя убирала редкие подношения. И даже в крошечном садике в хозяйственной части храма за деревьями и цветами ухаживала сама.

С Тутала как с работника помощи было мало. Он маялся ногами и с палкой-то еле-еле передвигался. Но в солнечные дни он выбирался на улицу, на ступени храма, где его иногда одаривала мелкой монетой сердобольные прохожие.

Старики жили очень бедно, руководствуясь принципом: Мать своих детей в мило-сти не оставит. Ирида видела, что своим появлением, своей затянувшейся болезнью и тратами на ребёнка создаёт им немалые трудности. Но помочь им смогла только тем, что отдала Мирне все свои украшения. Все! Даже пряжки серебряные с платья заменила на бронзовые. Рассталась с ними без сожаления, даже с радостью, ведь они были ещё одним напоминанием о прежней жизни, все они принадлежали Кэйдару, а его-то ей как раз и хотелось забыть побыстрее.

Понимая, что вырученных денег на долго не хватит, Ирида утешалась тем, что хотя бы её малыш пока может жить на молоке, тем самым экономя такие маленькие сред-ства. Но Мирна не отчаивалась. Она не знала другой жизни. Она знала, как и на чём сэкономить лишнюю монетку, умела из минимума овощей приготовить вкусный обед и только об одном сокрушалась, что посадила такой маленький огородик. Сей-час же, в августе, засевать его заново не было смысла.

На все трудности с оптимизмом заявляла:

— Мать наперёд знает, что будет лучше для нас. Она не зря направила тебя в свой храм. Неужели же сейчас Она позволит нам голодать? Не бойся и не переживай. Сначала тебе нужно встать на ноги и — главное! — заботиться о сыне…

* * *

— Это так, госпожа. Я знаю, — Бира, одна из девушек, приставленных наблюдать за Айной, выпрямилась, стирая пот со лба тыльной стороной ладони, в другой руке она держала просяной веник, смоченный водой. — Это Альвита перевела вас сюда. И насчёт нас она тоже распорядилась. Сказала, что господин Кэйдар очень волнуется за вашего ребёнка. Поэтому боится пропустить начало родов…

"Да, уж он-то волнуется, — усмехнулась Айна. Она полулежала на ложе, на подло-женной под спину высокой большой подушке, наблюдала за служанкой. — Знаю я, чего он боится. Сейчас, лишившись своего сына, братец всё сделает, чтоб не позво-лить моему наследовать власть. Не думаю, что он прикажет умертвить новорожден-ного. До этого он не опустится. Да он и обещал к тому же. Но забрать его у меня, пока сама буду не в состоянии защитить, уберечь? Забрать, а потом объявить, что он умер при родах! Подлец! Ну, уж ребёнка от него я тебе не отдам. Не получишь! Тогда продержал взаперти, воспользовался моей болезнью… Ну, подожди, вот Лидас приедет. Он не позволит тебе держать меня под замком. Я тебе не наложница, я — дочь Воплощённого! Ты кто в сравнении со мной?.. Ты — полуварвар, отродье вай-дарки…"

От гневных раздражённых мыслей её отвлекло появление Стифои. Рабыня несла с собой большую охапку бледно-жёлтых роз.

— Альвита сказала, господин Кэйдар запретил вам гулять сегодня. С утра прохладно и очень большая роса была, как бы не простыли, — она виновато повела бровями, слабо, понимающе улыбнулась, проходя вперёд по влажному, свежевымытому полу.

— Думаешь, эти цветы смогут заменить мне прогулку? — хмыкнула недовольно Айна. Она крутила в пальцах прямо так, не снимая с шеи, золотую пластинку на цепочке. — К тому же ты знаешь, я не люблю жёлтый цвет. Моя кожа выглядит при этом, как у старухи… — Подняла глаза на девушку. Рабыня стояла к ней боком, отрывала со стеб-лей лишние листья, ставила по одному в высокую вазу из расписанной узорами глины.

— Другие цветы уже не цветут, госпожа, — просто ответила Стифоя. Голос задумчи-вый, отстранённый, будто она думала о чём-то своём в эту минуту.

— Ну-ка, повернись ко мне! — неожиданно приказала Айна таким резким тоном, что он и самой ей не понравился. Она никогда не говорила так со своей служанкой. Сти-фоя и без приказов чутко улавливала все её желания, выполняла малейшие прихоти.

И сейчас обернулась к ней резко, с непонятным страхом на лице, будто застали её в момент кражи. Опустила вниз руки, загораживаясь от взгляда. Айна чуть двинула пальцами в мгновенно угаданном приказе, и девушка расцепила кисти рук, убрала их за спину.

Стифоя, как и все женщины, носила длинный до пола паттий, но подпоясывала его под грудью, а не на талии. Айна никогда не спрашивала, почему, думала, так принято у её народа. Отсутствие пояса на привычном месте стало понятным только сейчас. Почему не заметила раньше? Не разглядела?

— Ты же беременная!

— Госпожа, простите!!! Простите, прошу вас! Ради всего святого!.. — Стифоя рухнула на колени так, будто в пропасть шагнула: решительно, без всяких раздумий.

— Ближе! — Айна указала рукой на коврик перед ложем, но рабыня медлила, смотрела уже не со страхом, — с ужасом! — но сдвинуться с места не могла себя заставить. Айна поймала её за открытую руку, дёрнула на себя с такой силой, что девушка поехала по полу. Она не пыталась вырваться, просто разрыдалась, закрываясь другой рукой, зашептала с мольбой:

— Простите, госпожа… Я не сказала сразу, я знаю, что виновата… Но его не надо, прошу вас… Я всё… всё сама объясню…

Айна заставила её чуть приподняться, положила ладонь на упруго выпирающий живот. Почувствовала вдруг, что под платьем он затянут широким кожаным поясом. Таким корсетом, надеваемым прямо на тело, некоторые женщины-аристократки скрывают недостатки фигуры. Зачем же ей понадобилось прятать от тебя эту бере-менность? Понятно теперь, почему так поздно всё раскрылось. Скрывала такой большой живот?!

Айна убрала руки, глядя на девушку с нескрываемым осуждением. А та уже плака-ла навзрыд, закрываясь от гневного взгляда дрожащими руками.

— Он не знает, госпожа… Я не сказала никому… Даида только знает. А она молчать обещала… Я как чувствовала, что вам не понравится… Вы когда меня взяли — все удивлялись… А сейчас после этого… Вы прогоните меня! После такого — прогони-те… Они не простят, не забудут, что вы меня тогда выбрали… А в прачечной…

— Продлить удовольствие думала? — перебила её Айна. — Я бы всё равно рано или поздно заметила. А рожать как собиралась? Тоже украдкой?

— Простите, госпожа! — Она даже головы поднять не смела, сидела на полу, сжав-шись, закрывшись руками. — Я виновата, одна во всём виновата. Я не сказала вам сразу… Вы бы не взяли меня тогда…

— Так ты уже тогда знала? Ещё в июне? — Айна хмыкнула, пытаясь в уме сопоставить срок беременности, а потом всё же спросила:- Ты на каком месяце?

— Ч-четвёртом… — Рабыня наконец-то подняла на неё заплаканные глаза, потяну-лась, пытаясь поймать Айну за руку в молитвенном жесте. — Прошу вас, госпожа… Только не приказывайте вытравливать его. Я любую работу делать буду… Всё, что прикажете… Куда отправите…

— Отец кто?

— Господин… — Стифоя сидела, упираясь лбом в край ложа, и голос её, приглушён-ный одеялом, прозвучал едва слышно.

— Лидас, что ли? — Айна изумлённо дрогнула бровями. — Господин Лидас? — Плечи рабыни дрожали, она продолжала плакать, всем телом вздрагивая. — Ну-ка! — Айна положила ей ладонь на голову, заставила выпрямиться. — Ты в этом точно уверена? — Стифоя кивнула несколько раз, добавила:

— Ваш муж, госпожа.

— Так ты потому боялась, что я накажу тебя? — Айна рассмеялась с невольным об-легчением. Смысл всего сказанного доходил до неё медленно. — Глупая девочка! — Провела ладонью по щеке служанки, сначала по правой, затем — по левой, стирая слёзы. — Наказания моего испугалась? Разве я взяла бы тебя к себе, если б ревновала к Лидасу? Как ты могла подумать такое? — И тут вдруг опять переспросила, сомнева-ясь:- Так это точно его ребёнок?

— Господин был единственным моим мужчиной… Первым и единственным. — На скулах рабыни появился румянец смущения, но во взгляде и в лёгкой слабой улыбке — затаённая нежность.

— Он не обижал тебя? — спросила Айна, хотя по выражению её лица поняла: память о первой близости вызывает у девушки приятные чувства.

— О, что вы, госпожа?! Нет, конечно же. Он был так нежен, так осторожен… так… — в смущении отвела взгляд, прижимая пальцы к губам.

— Почему же тогда с весны он перестал вызывать тебя к себе? Когда ты последний раз была с ним?

— В конце апреля. Вы тогда были в ссоре… Он был очень расстроен. Сильно пере-живал. Был резок со мной… Простите, госпожа, — опустила голову. — Я подумала, что я во всём виновата… Что я делаю что-то не так… Что не нравлюсь ему… Я только через несколько дней узнала, что вы просто поссорились в тот день. Что вы… — сама замолчала, не договорив. — Простите, госпожа… — вздохнула со всхлипом. — Я и тогда расплакалась, как дурочка… Господин из-за этого, наверно, не захотел меня больше видеть… А потом он уезжал всё.

— А ты знаешь, что у господина Лидаса не может быть детей? — спросила вдруг Ай-на. Стифоя вскинула на неё огромные, наполненные слезами глаза, не сразу нашлась, что сказать в ответ.

— Я не вру вам, госпожа… У меня не было никого больше. Он — единственный… — Стифоя перевела вдруг глаза с лица Айны на её живот, шепнула, немея от ужаса:- А как же вы, госпожа?

— Молчи! — пальцы Айны коснулись губ девушки. — Это не твоё дело!

Стифоя покорно опустила вниз голову. Айна по опыту знала: не проболтается. Не решится попросту.

— Помнишь те два страшных шрама у него, внизу живота? — Стифоя неуверенно кивнула, не поднимая головы. — Он был ранен на охоте, ещё подростком. Давно.

— Но это его ребёнок, госпожа. Клянусь вам! — голос рабыни зазвенел с незнакомой ранее силой. Уверенность в собственных словах придала ей сил даже на то, чтобы оспаривать слова собственной хозяйки. Она и взгляд Айны выдержала смело, не дрогнув.

— Я знаю, тебе можно верить. Значит, это он был не прав, — Айна улыбнулась. — Он обрадуется. Я первая поговорю с ним, когда он вернётся. А ты береги себя. Тебе нельзя напрягаться. Тебе самой теперь нужен уход и пригляд. Хорошо. Я прикажу Альвите подобрать себе другую рабыню.

— А как же я? Что мне делать? — Стифоя растерялась. Она за эти месяцы очень при-вязалась к своей хозяйке. А сейчас их отношения могут быть разрушены. А она-то этого и боялась больше всего. Что её теперь ждёт в новой роли?

— Для начала сходи умойся, — ответила Айна, продолжая улыбаться. — И сними этот дурацкий пояс. Ребёнок должен быть здоровым.

— Хорошо, госпожа. Я немедленно! — Стифоя вскочила на ноги прытко, как девчон-ка. И не скажешь, что беременна. Выбежала из комнаты, только занавеска колыхну-лась. Будто и не было её вовсе, лишь лёгкий сквозняк прогулялся по углам.

"Чей же ты ребёнок?! Чей?" — крикнула про себя Айна, положив ладонь на живот. Плод толкнулся, будто отвечая. Он всегда толкался с силой и обычно немного вверх, ближе к рёбрам. Альвита говорит: так толкаться может только мальчик. Ей виднее. Айна и сама хотела мальчика. Думала о нём уже, как о мальчишке. Даже представить себе не могла, что это может быть девочка. Нет, не потому, что рождение наследника почти наверняка гарантировало передачу власти. Об этом Айна думала в самую последнюю очередь. Это раньше хотелось таким образом отомстить брату, да и верховная власть над всей Империей казалась заманчивой целью. А почему бы и нет? Но сейчас, после знакомства и сближения с Айваром, хотелось просто иметь ребёнка от него. Отдать всю свою любовь его сыну и наверняка дождаться взаимного чувства. Любить его в его ребёнке. Зная, что он всегда будет рядом, что его никто забрать не посмеет.

А если это будет ребёнок Лидаса, твоего мужа? Готова ли ты любить его с той же силой? Конечно. Лидас — не Айвар, и никогда им не будет. Лидас всегда рядом, навязчив со своим чувством до назойливости. Он влюбился в тебя сразу же, с первых же дней знакомства. Женился с такой радостью. Думал, глупый, этой любви хватит на двоих.

Айна раньше издевалась над ним и его чувством, знала, что он не посмеет и слова грубого ей сказать. А Создатель, вернее, Его супруга, Нэйт-Ночекрылая, наказала тебя всеми страданиями безответной любви.

Вспомни своего Айвара! Ведь он часто смотрел на тебя таким же равнодушно-спокойным взглядом, как и ты когда-то на Лидаса. Ты и правда вела себя как гуля-щая, порочная женщина, обольщала мужчину всеми немыслимыми способами. Ты же сама вешалась ему на шею! Предлагала себя, и когда он брал, радовалась, доволь-ная.

Да, с сердечным чувством нельзя играть, даже если оно принадлежит другому. Богиня не прощает такого. Это противоестественно!

Поэтому страдай теперь. Без своего любимого. Без любимого мужчины рядом. С другим, к которому сейчас испытываешь лишь сочувствие и понимание, вместо недавней насмешки и желания унизить.

Ты даже тем наказана, что не знаешь истинного отца своего ребёнка. Так и жить тебе сейчас: один мужчина рядом, как муж, другой — в сердце, прикипевший на-смерть.

* * *

У́рсал пятнадцать лет — лучших лет! — своей жизни отдал Правителю и службе в Его Армии. Он участвовал в тех войнах, о которых другие аэлы узнавали лишь пона-слышке. Он воевал с иданами, с вайдарами, ходил в поход против лагадов. Там, в стирингских болотах, Урсал получил своё увечье. Стрела, пущенная варваром, заде-ла сухожилие на левой руке, и рука после этого осталась полусогнутой в локте, поте-ряв свою былую гибкость. Мало того, она начала сохнуть. Тяжёлый армейский щит в такой руке уже не удержать. Поэтому Урсал, получив почетное среди аэлов звание "ветеран", вынужден был уйти на пенсию.

Выбор в его положении был невелик: пожизненная, пусть и небольшая пенсия или кусок земли на захваченных территориях. Крестьянствовать Урсал не умел, он в своей жизни владел лишь одним искусством, но зато владел им в совершенстве.

Умение убивать и сохранять себя в форме, несмотря на увечье, позволило ему в свои тридцать пять три года проработать наёмником у одного потомственного ари-стократа, потерять всякий интерес к охране его тела и перейти на более близкую его натуре работу. Урсал нанялся наставником к Магнасию. Готовить рабов для жерт-венных боёв — это всё равно, что новобранцев обучать. Интересно, часто забавно, так как начинать приходилось с самых азов.

А как они всегда боятся, смотрят с благоговейным ужасом, когда видят в руке профессионала меч, свободно порхающий, как пушинка.

— У вас всего два месяца, чтоб научиться оберегать собственную шкуру. И делать это по-мужски, при помощи меча, а не пастушеской палки. — Урсал беспечно хохот-нул, довольный собственной шуткой. Амит и Нилиан, надсмотрщики, стоявшие ближе всех к наставнику, тоже поддержали его смех.

— Кто-нибудь из вас держал до этого меч в руках? Настоящий! Боевой, а не учеб-ный! — Урсал прошёл немного вперёд, так, чтоб видеть их всех. Магнасий всегда покупает чётное число рабов, чтоб они могли работать в спарке. Их и сейчас было четырнадцать. Все примерно одного роста, молодые, загорелые. Варвары, привезён-ные из разных мест. Вон, тот, крайний, уж больно на лагада похож. Тоже нестрижен-ный, с патлами до плеч. Как баба. Лагады, те всего два раза в году космы свои стригут, приносят жертву своему озёрному богу, просят о мужестве и силе. Если б это ещё могло помочь…

Урсал по понятной причине испытывал к лагадам неприязнь, и этот раб не понра-вился ему сразу. Всё в нём раздражало. Эта нелепая причёска, вернее, её отсутствие. Это спокойное любопытство во взгляде, не страх и даже не та здоровая опаска, какая есть у всякого, попавшего в незнакомую обстановку. А бичом его прежний хозяин хорошо отходил за что-то. Своеволен, значит. А своевольных надо сразу на место ставить.

— Я хочу, чтоб вы запомнили раз и навсегда: трусливого зритель не любит. Желание выжить в бою вас не спасёт. Поэтому нужно бросаться вперёд, на врага. Такая сме-лость награждается всегда. Овациями граждан или быстрой смертью — кому как, но тоже неплохо.

Урсал держал в руке свой меч и, легко перемещаясь по отсыпанной жёлтым песком площадке, сделал короткий красивый выпад в невидимого противника. Все, кто стоял на залитой солнцем тренировочной площадке, зябко поёжились. Надсмотрщи-ки, — потому что слишком хорошо знали, на что способен Урсал в бою; все другие просто не хотели бы оказаться на месте этого противника.

А Урсал рассмеялся, довольный произведённым эффектом. Для всех этих варваров он сейчас недосягаем в своём мастерстве. Кто они? Крестьяне да пастухи! Возможно охотники. Как этот. Тоже, наверно, не против послать стрелу исподтишка. А на честный поединок не способен. Потому, что труслив, как все варвары.

— Эй, дайте этому меч! — Урсал дёрнул подбородком. — Что толку зря болтать, когда в бою всё видно куда лучше.

Сам тоже взял тупой ученический меч, деревянный и потому непривычно лёгкий. Варвара рывком выдернули вперёд, перед всеми, Нилиан швырнул ему меч небреж-но, как палку, плашмя. Варвар поймал его левой рукой, перебросил в правую, приме-рился, чуть покачивая в кисти, разминая запястье.

— Так и будешь стоять бараном? — крикнул Урсал. — Нападай! Пошёл на меня, ну!

Но шагнул раб только тогда, когда Амит замахнулся на него виноградной палкой.

Урсал ждал неуклюжих движений, нелепых замахов, грубой и глупой атаки — всего того, что веселит профессионала в новичке. Но по первому шагу противника, чуть скользящему с пружинистой силой, готовой бросить тело вперёд, понял, что варвар этот не так прост и имеет кой-какой боевой опыт. Наверное, был взят в плен в корот-кой стычке на границе.

Урсал прощупывая противника, сделал выпад первым. Рубящий удар в плечо с обманным движением. Деревянные мечи скрестились с глухим стуком.

Ну, что ж, реакция у него неплохая, успел закрыться, хоть и выставил меч на ребро. При таком ударе меч в бою и лопнуть может, пора бы и понимать самому.

Варвар опять отступил, первым оттолкнул от себя его меч, ушёл куда-то вбок. Понимает, гадёныш, где слабое место, уходит под левую руку. Ну, ничего, я тебя и тут поймаю.

Урсал смотрел ему в лицо. Молод. Лет двадцать ему. Скалит белые зубы радостно. Видно сразу: доволен, что появилась возможность взять в руки меч, показать, на что способен.

Ты, может, и молод, в этом твоё преимущество, но я-то опытнее, я старше.

Раб уже сам атаковал. Странным колющим ударом. Такой не отбить. От него лишь отступлением спасаются. Или закрываются щитом.

Урсал отступил на шаг назад и ещё на шаг — влево. Заученным на всю жизнь дви-жением выбросил вперёд и вверх левую руку, будто принимал удар на щит. Повреж-дённый локоть заныл застарелой болью. Ты сделал мне больно, сопляк. Впервые, за все годы моего наставничества кто-то посмел сделать мне больно. Ты пожалеешь об этом!

Всё! Урсал бросил играть, пошёл на раба с таким напором и силой, что тот, закры-ваясь мечом, отступил на шаг, потом ещё на один, чуть не прижимаясь спиной к другим невольникам, наблюдавшим за исходом поединка.

Один из них и выставил осторожно ногу, делая подножку, когда варвар двинулся влево. Раб споткнулся, потерял равновесие, упал на одно колено, зарываясь пальцами в нагретый солнцем песок, как раз в ту долю секунды, когда Урсал, проведя серию обманных движений, последним рубящим ударом подался противнику навстречу. А варвар сейчас внизу был беззащитен перед этим ударом, но и Урсал открылся весь. Раб и ткнул его мечом в живот, ловя на встречном движении.

Хорошо, меч не боевой, хотя укол получился чувствительным. А раб, довольный победой, вскинул вверх обе руки под восторженные вопли и свист своих товарищей. Урсал и ударил его в живот со всей силы, да ещё и дважды помноженной на ярость. Ударил мечом плашмя. Варвар рухнул тут же, так и выпрямиться не успел, скорчил-ся на песке, закрываясь руками, хватая горячий воздух сухими губами, сдирая кожу на щеке о наждак песка.

Все вокруг заткнулись разом, смотрели в немом изумлении. В этой тишине голос Урсала прозвучал с отрезвляющим спокойствием:

— А вот и первый урок для всех, включая самонадеянных мальчиков. Нет ничего хуже недооценивать противника. Тем более выпускать его из виду… Даже если он и ранен смертельно.

Возможно, этот последний удар не очень честен, особенно в поединке среди рав-ных. Стой против него аэл свободнорождённый, Урсал даже и подумать бы о таком не решился. Но этот сопливый варвар должен был быть наказан, наказан на глазах у всех других.

А Магнасий, оказывается, тоже следил за исходом поединка. Сидел под натянутым тентом у себя на балкончике. Он любил понаблюдать за тренировками сверху, иной раз специально приказывал выставить в пару двоих, близких друг другу по силам.

Сейчас же упрекнул при встрече вместо приветствия:

— Ты не отбил ему нутро? А рёбра смотрели? Целые?

— Что с варваром сделается? — Урсал недовольно дёрнул плечом. Будто нет других дел, кроме этого?

— Осторожнее будь в другой раз. Я только за него одного больше двухсот лиг отдал.

Урсал нахмурился. Он не любил, когда его в чём-то упрекали.

* * *

Чувствуя свободу, вороной жеребец тут же перешёл на рысь. Несколько раз поры-вался в галоп, но чуткие пальцы с силой укорачивали повод.

Куда спешить? Кэйдар во время своих прогулок никогда не торопился. Он отдыхал вот так, на воле, когда можно мчаться на коне в любом направлении. Сначала по дороге, прочь от города, вдоль побережья, в сторону Иданских гор. Пока поля крестьян не останутся за спиной. Если преодолеть подъём и остановиться у осве-щённой солнцем рощи древнейшего бога Мала, то можно увидеть море. Здесь оно совсем не такое, как в бухте, у столицы. Оно почти всегда спокойное, подёрнутое голубоватой дымкой воздушной перспективы, и бесконечно свободное. Оно манит, обещая новое, незнакомое, новые впечатления. Что-то, подобное последнему походу против виэлов.

Риск собственной жизнью, поединки и сам бой, неизменная победа, и даже новая женщина из пленных — всё теперь, спустя год, вспоминалось, как яркий захватываю-щий сон.

Возможно, Отец ещё выздоровеет, займётся государственными делами Сам и от-пустит тогда в новый поход. Искать этих загадочных марагов, например.

Было раннее утро, росистое и свежее, такое, каким оно и бывает в последних чис-лах августа. Прохладное и очень тихое. Даже птиц не слышно, только шелест ветра в листьях деревьев, растущих вдоль дороги. Ни одного прохожего. Только-только светает. Солнце взойдёт скоро, опять будет жара, она лишь ночью и спадает. Такая погода простоит весь сентябрь. Её сменят дожди, и снова начнётся зима. Всё в при-роде повторяется по одному заведённому Создателем кругу. Людям не дано это изменить, им бы с проблемами в своей короткой жизни управиться.

Ну, вот, всё опять к одному и тому же возвращается. Все мысли об одном. Найдут её! Всё равно найдут. Куда она, беглая, денется? Из Каракаса её никто не выпустит.

Это понятно. Разумом. Но хочется побыстрее.

Она же не просто сбежала, она украла моего ребёнка. Родила сейчас, наверное, неизвестно где. Бродяжничает или нищенствует. С моим сыном! А если он помер при такой жизни? И она вмести с ним? Вот и думай теперь, ломай голову.

Нет ничего хуже неизвестности!

Всердцах ударил коня со всей силы хлыстом. Вперёд! Вперёд! Аж в ушах засви-стело. Плащ, тянуло назад так, что золотая пряжка вреза́лась в горло. Стыли зубы, ветром холодило затылок и лоб.

Жеребец мчался по дороге, поднимая пыль. Пора возвращаться. Хватит гулять. Хватит!

Кэйдар резко потянул правой рукой повод. Конь заартачился, присел на задние ноги, выгнул блестящую шею дугой. Мало ему, не нагулялся. Ну, гони тогда! Гони!

— Хэй! — крикнул, ослабляя поводья.

Дорога назад всегда кажется короче. Но Кэйдар и её решил сократить: погнал коня по полю. Просо уже убрали, всё до последней метёлки. Пустая земля с толстыми пеньками стерни заглушала удары копыт. Поле только издали казалось гладким, ровным, на самом деле — сплошные рытвины. Конечно, его же пололи, окучивали.

Хоп! Кэйдар и понять ничего не успел, только почувствовал, что падает, падает вместе с конём. Жеребец испуганно заржал, на полном скаку попав ногой в сурочью нору, полетел через голову, теряя всадника.

Кэйдар открыл глаза, приподнялся на руках, огляделся. Голова болела невыносимо, не моргнуть, и перед глазами всё плыло.

Позор! Какой позор! С коня падал последний раз ещё мальчишкой. Но хорошо ещё, хоть жив остался. Так ведь можно и шею сломать.

Понял, что без сознания пролежал довольно долго, когда увидел на востоке, на фоне тёмных городских стен, таких далёких и таких родных, золотистую полоску облаков, розовеющих снизу. Солнце всходит! Вот это да! Обещал же Отцу, быть у Него с утра пораньше, ещё до завтрака. Он будет ждать тебя со всеми документами на отчёт.

Дёрнулся, рывком перекатываясь на колени, и осел с невольным стоном. Больно!

Перелом или вывих?!

Ещё этого не хватало. Объясняй теперь, что на коне не удержался.

Причмокнул губами, подзывая жеребца, позвал:

— Ну, Белолобый, давай сюда. Иди, мой хороший…

Улавливая в голосе хозяина ласку, жеребец жалобно заржал, шагнул к протянутой руке, хромая на правую переднюю ногу. Главное, что наступает. Значит, добраться можно. Шагом, тихонечко, но не самому ковылять.

Поймал повод, гриву, подтянулся на руках, вставая на одну ногу.

— Ничего, сейчас поедем. — успокаивал скорее себя, чем обращался к коню. Навалил-ся грудью жеребцу на спину, оттолкнулся от земли здоровой ногой. Всё тело заныло, все ушибы, и в глазах помутнело. Теперь бы ещё удержаться как-то, ещё на один раз, вот так же садиться верхом, сил уже не хватит.

Конь, при каждом шаге, хромая, вздёргивал голову, звякая бронзой удил, шёл в сторону Каракаса сам, Кэйдар даже за поводья не держался.

* * *

— Вывих, возможно даже и разрыв связок, — ответил Лил на немой вопрос Кэйдара. — Боюсь, хромота останется на всю жизнь. Если будете выполнять все мой рекоменда-ции, она, может быть, станет почти незаметной. Сейчас, главное, не ходить, не на-ступать на повреждённую ногу, до тех пор, пока я не разрешу. Потом с палочкой. И только после всего этого…

— Я — с палочкой?! — Кэйдар со смехом откинулся на жесткий валик подушки, болез-ненно поморщился: каждое движение отдавалось в висках тянущей болью, от кото-рой аж в глазах темнело.

— Что поделаешь? Здоровье важнее. Поймите, господин, Если дать ей полную на-грузку, останется не только хромота, но и боли. К вечеру знать не будете, куда де-ваться, — с неизменным спокойствием и в голосе, и в каждом движении Лил продол-жал перевязывать лодыжку, попутно ведя объяснение. Стягивал тугой повязкой накрепко, и тут спросил, подняв глаза на Кэйдара:- А с головой как? Болит?

— Это ерунда всё! — Кэйдар небрежно отмахнулся.

— Не думаю. Если есть сотрясение мозга, то вам и вправду необходим покой и от-дых.

— Я и раньше-то не уставал особо, — усмехнулся Кэйдар. — Сами понимаете. У меня нет никаких обязанностей. Чем хочешь, тем и занимайся. Так, только, помочь Отцу кое в чём…

Лил улыбнулся с пониманием, кивнул, соглашаясь. Завязав тугой, крепкий узел, поинтересовался:

— Ну, что нашли ту девушку-виэлийку?

В вопросе не было праздного любопытства, может, поэтому Кэйдар не огрызнулся в ответ, хоть эта тема уже порядком и раздражала его.

— Нет, — поправился, — ещё нет. Её видели в восточной части города. Несколько сви-детелей назвали очень точные приметы. Но это было давно… А сейчас никто ниче-го… Даже обещанная награда за поимку увеличена мною лично в три раза. И не помогает, — усмехнулся с горечью, встретившись с Лилом глазами. — А может, она утопилась? Я скорее в это поверю, чем в то, что ей просто кто-то помогает.

— Да-а! — протянул Лил задумчиво. — Такая скорее в воду, чем назад вернуться…

— Какая? — Кэйдар чуть глаза сузил, взглянул с подозрением.

— Гордая, — ответ Лила оказался неожиданно простым. — Слишком гордая, даже так скажу: характерная… Чтоб смириться со своим положением в этом доме. Простая наложница…

— Не простая! — перебил Лила Кэйдар, поднимаясь на вытянутых руках. — Она — моя женщина! Она — мать будущего наследника!

— И при всём при этом всего лишь рабыня, — мягко улыбнулся Лил, глядя на Кэйдара чуть исподлобья. — Каково это, быть рабыней, родившись царевной?

— Ага, царевной в крошечном степном племени, — Кэйдар громко хмыкнул, чуть откидывая голову назад. — Знаете, как я думаю, Лил? Родившийся быть рабом станет им рано или поздно!

— А знаете, как я думаю, господин Кэйдар? Раб — это тот же свободнорождённый, только ему не повезло однажды. Он так же чувствует боль, обиду, так же не выносит унижения, может любить и ненавидеть…

Вы же, наверняка, знаете: всё, что она делала, — все её попытки самоубийства — всего лишь месть, месть лично вам, господин. Лишить вас самого дорогого: ребёнка. Она и нужна-то вам лишь только как его мать, не более того. Какая женщина согла-сится на такую роль? Да и вообще, кто стерпит, когда его просто используют?

— Я сломал её гордость! Она сдалась после того ранения кинжалом. Вы сами знаете, вы же ходили к ней. Лечили, беседовали о чём-то.

— Женщину не ломают, её любят, — поправил Кэйдара Лил, тепло и ласково улыба-ясь. — Когда любишь, разве захочется делать любимому человеку больно?

— О чём вы, Лил? В своих чувствах к ней я не признавался. Ирида — красивая жен-щина, не спорю. Она нравится мне, но она всего лишь рабыня, не жена мне.

— Мать Ириды тоже была рабыней-наложницей, а стала царицей. Вы знали об этом? Сама Ирида никогда вам этого не говорила? Видите, царя виэлов это не остановило.

— Не пойму, зачем вообще говорить об этом? — Кэйдар недовольно поморщился. — К чему этот разговор? Эта виэлийка — всего лишь одна из многих. Одна из шести дру-гих наложниц. Я никогда не относился к ней по-другому.

— Она — единственная, кого не устраивала жизнь здесь, её участь, её положение. И она сбежала. Скрылась в неизвестном направлении. Пропала так, что её никто найти не может. Несмотря на объявленную награду. Несмотря на то, что за укрывательство беглого положена смерть.

Она добилась своего, — Лил с улыбкой выпрямился, расправил примятое одеяло. — Лишила вас наследника и при этом сохранила себе жизнь. Она стала мудрее… Такая женщина достойна большего…

"Большего? Что может быть больше, чем принадлежать мне, быть моей рабыней? — Кэйдар с невольной обидой поджал губы, оставшись в одиночестве, задумался над недавним разговором. — Ну, да, конечно, покривил душой. Выделял её из остальных. С самого начал выделял. Ходил к ней чаще всего. Даже вспоминал её чаще других, когда хотелось женщину. Но такая своевольная кому хочешь в душу западёт. Вон и Адамасу тогда тоже понравилась. С первого взгляда. Предложил за неё неплохие деньги".

Но чтобы любить?!

И вообще, что значит — любить?

В одном Айна всё-таки была права, он не знает, что это значит. Даже родительской любви на себе не испытывал ни разу. Матери не помнил абсолютно. Отец, Тот нико-гда не выказывал своих родительских чувств. Он — только Правитель для тебя. И в ответ ты тоже не торопился изливать Ему свои сыновьи чувства. Уважение перед сильным человеком, умным и дальновидным государём, и страх, но это с детства. Да, и ещё однажды возненавидел Его до бешенства, до такой страсти, какая не может долго кипеть в душе, не получая выхода. В таком состоянии люди обычно либо делают непростительную глупость типа покушения, либо смиряются под давлением доводов. Кэйдар смирился. А что он мог тогда сделать, в шестнадцать-то лет? Хотя причина-то какая была. До сих пор, как вспомнишь, зубы сами собой стискиваются до боли в скулах.

Её звали Лика. Золотые искрящиеся волосы, длинные, густые, стеной ниже пояса. Она, вайдарка, носила их распущенными, только перевязывала красной широкой лентой через лоб, чтоб не мешали при работе на кухне. Ходила в коротком паттие, на мужской манер, немногим ниже колена. А когда приказывали переодеться, не свер-кать голыми ногами, стреляла из-под ресниц тёмными дерзкими глазами.

Никто другой не видел в ней этой дикой, вольной красоты. Одну лишь непристой-ность. А ведь она казалась ему, взрослеющему юноше, необыкновенной красавицей. Стройная, с золотистым загаром на открытых гибких руках. О, в этих руках была неженская сила. Кэйдар видел однажды, как эта дикарка ловко кинула нож в смеш-ливого Тира. Раб-истопник издевался над ней, когда та чистила рыбу. Нож воткнулся в дверь у самого лица не потому, что она промахнулась, просто и этого хватило Тиру, чтоб отбить охоту осмеивать странный наряд рабыни.

Она всем казалась легкодоступной, всем взрослым мужчинам, знающим, что это такое — открытая женская ножка с нежно круглящимся коленом. Стоит только руку протянуть…

А он же даже в мыслях такого представить не мог. Для него эта девочка была всем. Ей только любоваться можно было, да и то со стороны.

Со всеми другими Лика держалась строго, не позволяла никаких вольностей, и, лишь встречаясь с ним глазами, теплела взглядом.

Кэйдар днями пропадал на кухне, даже тренировки и конные прогулки забросил. Он от одного присутствия рядом с ней млел от счастья.

Все взрослые вокруг видели и понимали, что́ происходит между этими двумя взрослеющими детьми, впервые столкнувшимися с нежным непорочным чувством юношеской влюблённости. Но дальше этой влюблённости дело не пошло…

Кэйдар в то утро примчался на кухню очень рано, ещё до завтрака. Конечно, они же договорились пойти вместе смотреть на корабли при разгрузке. Даида встретила его взглядом, пригвоздившим к полу, ответила на немой вопрос:

— Её продали. Отец распорядился лично.

А он, глупый, спросил:

— Когда успели? — Не "Как он мог?", не "Почему?", будто это сейчас решало всё.

Да, они попрощались поздно вечером, попрощались как обычно, ведь пережить в разлуке предстояло всего одну ночь.

Отец с утра председательствовал в суде, Кэйдар ворвался прямо в зал с таким кри-ком, почти с мольбой. Но Отец остался невозмутим, приказал охране вывести посто-роннего вон. И только вечером объяснил причину своего решения.

— Ты — сын Воплощённого, возможный Наследник, поэтому должен соответствую-ще оценивать все свои действия и поступки. Думать о любви, — Он первым дал назва-ние всем переживаемым к служанке чувствам, — тебе ещё рано. А хочешь набраться опыта, Я куплю тебе женщину постарше, женщину, способную обучить всему, что необходимо.

Святый Боже, если б он был помладше, он бы расплакался, как позволял себе паца-ном у кормилицы на груди. Сейчас же Кэйдар мог только ненавидеть и страдать от невозможности хоть что-то исправить.

Он до самой зимы мотался по невольничьим рынкам. Искал её. Днями напролёт. Забывая о еде и отдыхе. Возвращался только на ночь, валился без сил на ложе, спал без снов. Она даже не снилась, будто её вычеркнули разом из его жизни.

Только время притупило боль, уменьшило силу отчаяния, помогло преодолеть ненависть к Отцу. Она и сейчас, правда, вспыхивает иногда яркими вспышками, но Кэйдар научился усмирять её.

Да, эта виэлийка напомнила ему ту девочку, и не только внешним сходством, но и всей своей своевольной непримиримостью, вольнолюбием, внутренней свободой и непокорством.

Правда, чувства были уже совсем не те. Времени-то немало прошло, восемь лет. Кэйдар уже научился вести себя с понравившимися женщинами соответственно. Даже силой брать, напором, настойчивостью. Смирять властно, по-мужски, а не по-мальчишески.

Но чувствовал и сам: не хватает чего-то таким отношениям, как если б ел пресный хлеб: с удовольствием, но без насыщения.

Зато одно понял раз и навсегда: никогда не буду вмешиваться в судьбу собствен-ных детей. Пускай живут так, как хотят сами. Взрослому всегда со стороны кажется, что это вмешательство необходимо, что оно поможет преодолеть бо́льшую глупость, — неправда. Каждый в этой жизни заслуживает того, чтобы набираться личного опы-та, пускай даже ценой ошибок.

* * *

За месяц своей пока ещё короткой жизни он заметно подрос. Ирида назвала сына в честь отца, собственного отца, Тироном. Конечно, в этом факте был свой определён-ный знак, который сама Ирида увидела не сразу. Ребёнок носил имя деда, который погиб от руки того, кому Ирида была обязана рождением этого ребёнка. Да, Кэйдар убил тогда, в поединке, своего будущего родственника по сыну, своего тестя возможного, потому что ничего между ними общего не было и быть не должно. Чтоб называться друг другу тестем и зятем, надо для начала пройти свадебный обряд, а этого не будет никогда. Никогда!

Ирида даже представить не могла подобного. Что Кэйдар для неё? По его вине пришлось пережить столько боли, унижения, страданий. Его хотелось забыть как можно скорее. Забыть и никогда больше не видеть.

Но это было невозможно. Хотя бы потому, что рядом был его ребёнок. А он с каждым днём всё больше походил на него. Чертами лица, цветом глаз, требователь-ностью крика. Даже сейчас вот, при кормлении, пил молоко с силой, с ненасытно-стью, почти не отдыхая.

Мирна нарадоваться не могла, глядя, как он ест. Проходя мимо с ворохом грязного белья, приостановилась, залюбовавшись, похвалила:

— Хороший мальчик растёт. Мужа порадуешь.

— У меня нет мужа, — Ирида подняла на неё глаза, будто боялась не увидеть ответной реакции. — Мы не были женаты… Он хотел забрать его у меня, сразу же после рожде-ния. Я потому и ушла.

Мирна покачала головой с осуждением. Сказала:

— Неправильно молодёжь живёт. Не по-человечески… сначала свадьбу справляют, потом детей делают…

— Нет, не надо мне такого мужа!

— А что, старый, лысый, безобразный? — скороговоркой на одном выдохе спросила Мирна, ставя корзину на пол.

— Нет, не старый и не безобразный вовсе, — Ирида улыбнулась невольно. Вспомнила своего обидчика и повторила то, к чему пришла сама давно, ещё на корабле посреди моря. — Не всё решает красота лица…

— А что, бил, да? — догадалась Мирна. — Руки распускал? — Ирида не ответила, отвела глаза. — Это плохо, когда грубость себе позволяет. Ведь и не пожалуешься никому. Кто муж для жены? Господин, владыка. Как второй отец.

Когда любит, не позволит себе грубости, это точно.

Им же всем нравится вот так нас держать, — Мирна подняла руку, сжала жилистые пальцы в кулак. — Подчинять себе. Властвовать. Такими их Создатель сделал. А нам, женщинам, что остаётся? Любить их такими, какие есть.

Главное здесь, чтоб уважал! А это дорогого стоит. Мой-то, — Мирна двинула подбо-родком в неизвестном направлении, имея в виду Тутала, — ни разу и пальцем не тро-нул. Уважал. А когда первенца ему, — всё! На руках носить готов был. Дети для них — святое!

И твой изменится, когда сына увидит.

— Не изменится! — Ирида хорошо себе представляла, что такое Кэйдар, потому была так уверена. Он её не простит за этот побег. Сейчас только в руки в нему попади, обо всём забудет. О том, что перед ним всего лишь слабая женщина, не способная дать отпор.

Ирида не верила в какие-то там перемены в характере Кэйдара, слишком уж свежи ещё были в памяти воспоминания прошлого. Да и не собиралась она назад возвра-щаться. Ещё чего! Конечно, он наверняка ищет, из храма не выйдешь. Но поищет и успокоится. Нужно привыкать жить самостоятельно

— Без мужа сложно жить, — Мирна будто мысли её угадала, произнесла со вздохом. — Вдовам пенсия положена. Маленькая, но на хлеб хватает. А ты даже не вдова и не мужняя женщина. Сложно так будет… Тебе, милая, лучше с нами оставаться, здесь хоть крыша над головой. Огородик есть и сад. С голоду не помрём. Для меня ты после всего дороже дочери родной… — перебила саму себя. — А родня какая в городе есть у тебя?

— Нет, — Ирида головой покачала, пересела, укладывая Тирона но бочок, как нужно сразу после кормления. — Нет у меня никого, ни в городе, ни… — Не договорила, при-молкла, закусив губу.

— Ничего! — Мирна ласково потрепала Ириду по голове, убирая пальцами волосы, падающие на склонённое лицо. — Вместе проживём! — рассмеялась очень тихо, подхва-тывая корзину с грязной одеждой. — Он спать сейчас будет, а мы стирать пойдём, правда?

Ирида улыбнулась в ответ, вставая.

* * *

Этот сухорукий чёрт взъелся на него с самого начала. Не ясно, почему. Сам Айвар повода не давал. Ничем из остальных не выделялся. А тот поединок? Но ведь сам же выдернул, похвастаться хотел своим мастерством. Но и отомстил соответствующе. Чего тогда ему ещё надо? Нет же, придирается ко всему. Не так и не там стоишь, неправильно двигаешься, не так выносишь и держишь руку. И чуть что — бьёт своей палкой прямо по рукам, знает, где больнее всего.

Ладно бы, новичка обучал, тогда можно было бы понять. Но знает же, видел в поединке. Так нет!

Всё с самого начала. Упражнения на ловкость, обучение кистевому вращению при помощи простой палки. Бег вместе со всеми на развитие легких. Да что там! Объяс-няют вплоть до того, куда и как бить, чтоб повредить жизненно важные органы. Это же каждый ребёнок знает!

Ничего, скоро спарки начнутся. С кем ты тогда ставить будешь?

А остальные зато зауважали после того поединка. Смотрят с опаской, кое-кто даже заискивает. Держатся на расстоянии. Но друзей среди нас и быть не может ни в коем случае. Как сказал кто-то, объясняя тем, кто не знает, что такое ритуальный бой:

— Праздники у них в ноябре, неделя Ночных Бдений. Вот тогда выставят нас пара-ми, друг против друга. И рубись до смерти кто кого. Конечно, таких лавочек, как наша с десяток в округе, но гарантии нет, что по жеребьёвке со своим приятелем не выйдешь. И никуда не денешься: либо — ты, либо — тебя. Нам подыхать, а для них — жертва, наша кровь кормит тени предков, чтоб они снова могли для жизни возро-диться. Поэтому, чем больше крови, тем лучше для всех, кроме нас…

Айвар уже слышал о подобном. Виэлы совершали сходные жертвы: пленных вои-нов из соседних племён раз в году приносили в жертву богу войны. Но их просто закалывали кинжалом на склоне самого высокого кургана. Здесь же даже жертво-приношение превращено в зрелище. Убийство себе подобных, пусть даже и в по-единке, может быть интересно только тем, кто ни разу не воевал, не убивал сам.

И всё равно Айвар не жалел о том, что попал сюда, в эту школу подготовки. Это лучше смерти от руки Кэйдара. Тем более, школа расположена за стенами города, отсюда бежать легче. Вопрос только в том, ка́к бежать. Тут каждый за соседом при-сматривает. Хозяин всех предупредил, ещё в первый день: сбежит один, казнят ос-тавшихся. Поэтому или всем, или — никому.

Да и за день накрутишься так, что руки-ноги не двигаются, лишь бы до койки добраться. Плохо, пока жил во Дворце, меч, посчитай, несколько раз лишь в руки брал. Хорошо ещё, что совсем не разучился. Отцу да брату спасибо, если б не их выучка, загибался бы в каменоломне. Нет, подох бы ещё там, в селении виэлов. Хотя тогда лишь просто повезло. Что не был пьян, как все почти в ту ночь, что Кэйдар промахнулся, оглушил только. И выжил после бичевания, вовремя попался на глаза Лидасу.

Это всё Мать Благодетельница! Хранит своего жреца, предавшего Её, отступивше-го, все законы нарушившего, но до сих пор служителя. Она и направляет судьбу, с теми людьми сталкивает, которые, не осознавая того, влияют на узорную нить твоей жизни, не позволяют ей оборваться.

Значит, и сейчас будем биться! Назло этому Урсалу. Он не сломает, сил ему на это не хватит после всего, что уже было пережито.

Айвар верил, что вернётся домой. Пускай они там спустя год считают его погиб-шим. Отец, наверняка, уже всё знает. Мстить могучим аэлам он вряд ли решится. А вот мама будет ждать. Ей Богиня знак подаст.

Айвар часто думал о побеге. Все возможности прикидывал, исподволь изучал школу, её быт и устройство. Всё здесь продумано до мелочей, даже то предупрежде-ние хозяйское говорит о многом.

Сама по себе школа небольшая, таких, как он сам, здесь ещё тринадцать. Над-смотрщиков, из тех, кто следит за порядком, и того больше. Есть ещё и такие, как Урсал, те, кто владеет оружием, те, кто учит и охраняет одновременно. И все они живут тут же, за высокой стеной, отгораживающей школу от загородного поместья Магнасия. Когда-то хозяин вложил в это предприятие немалые деньги, потратился, организовывая здесь всё с нуля, а теперь, по словам других рабов, получает с каждо-го из них ощутимую прибыль. Хорошо обученный жертвенный воин накануне праздника уходит, бывает, и за две тысячи лиг.

Айвар помнил, за сколько оценили его при покупке, следовательно, Магнасий за каких-то два месяца десятикратно увеличивал свою плату за каждого. Да, кто-то торгует, кто-то воюет, кому-то и этим делом заниматься не грешно, раз оно приносит такую прибыль.

А убежать отсюда оказалось сложнее, чем подумалось вначале. Весь день на гла-зах. Какое тут? С утра тренировки. Поднимают рано, ещё до кормёжки надо успеть размяться, повторить все разученные приёмы. Урсал за этим строго следит, не по-зволяет ни выходных, ни праздников, даже когда дождь с утра идёт.

После лёгкого завтрака опять тренировки, бег, гимнастические упражнения на развитие ловкости. Только после обеда позволена трёхчасовая передышка и даже сон. Потом опять в оставшиеся до ужина часы выдают деревянные мечи, чтоб повто-рить всё, что разучил за день. А после ужина толпой гоняют купаться в бассейн, здесь же, в стенах школы. И только потом — спать. На ночь закрывают всех отдельно по маленьким каморкам, запирают снаружи на засов.

И так каждый день, всё по одному распорядку. К вечеру выматываешься так, что ни о чём и думать не хочется. Первые дни с непривычки всё тело болело, все мыш-цы. Сейчас уже нет, втянулся, привык.

Говорить друг с другом надсмотрщики не запрещали, не позволяли одного: без-дельничать, стоять без дела. И за едой требовали полного молчания. Хотя это-то правило нарушалось чаще всего.

Вот и сейчас за обедом ровный глухой стук деревянных ложек о миски иногда прерывался шелестящим шёпотом и короткими фразами в полный голос. Когда нужно, они могли в нескольких словах передавать важную информацию.

— Сегодня приведут женщин…

Вот уж точно событие! Народ за длинным столом загудел обрадованно, кто-то даже ложкой своей отбарабанил знакомый всем мотивчик: "Имел я крошку из тавер-ны…"

В прошлый раз Айвару не повезло, он вывихнул себе руку в плече. Лекарь кость вправил, но посоветовал воздержаться, оставив, впрочем, окончательное решение за главным наставником школы, за Урсалом. Конечно же, тот не стал упускать такой возможности. Но Айвар не особо расстроился. Когда приводили женщин, их распус-кали по камерам раньше обычного. Удалось выспаться на славу. Правда, две сле-дующих недели другие рабы посмеивались над ним и его невезучестью.

Сейчас же всеобщее веселье вызывало у него невольную понимающую улыбку. Что ему женщины? Первой и единственно его женщиной была Айна, родная дочь Самого Воплощённого. Кому расскажешь такое? Да и кто поверит?

Разве стоит даже лучшая из этих женщин её мизинца? Как можно сравнивать про-стую рабыню из поместья хозяина с самой Айной? Хотя ему ли говорить с его-то опытом? Смешно.

На обед давали одно и то же. Всегда. Просо на коровьем молоке. Айвар выбрал остатки каши в одну ложку, отодвинул пустую миску, поднял голову, встречаясь глазами с Шарши. Вайдар следил за ним исподлобья, с непонятной улыбкой, смотрел с вызовом. Айвар не отвёл взгляда, напротив, чуть опустил подбородок, расслабил плечи, устраиваясь поудобнее. Это был спор: кто — кого?

Шарши отвёл глаза первым, ухмыльнулся, вставая.

Они шли к своей казарме на послеобеденный отдых, когда лагад Сти́мас спросил Айвара:

— Видел, как Шарши на тебя пялится? Прямо глаз не сводит…

— Видел. Такое не видеть невозможно. — Айвар усмехнулся.

— Он от тебя пакости ответной ждёт.

— В смысле? — Айвар аж шаг сбавил, позволяя следующему за ним Матти толкнуть себя в плечо.

— Не знаешь, что ли? — Стимас показал в усмешке белые зубы, сощурил голубовато-серые глаза, обычно добродушные и беззлобные. — Это ж он тебе тогда ножку подста-вил…

— Зачем? — Айвар спросил и сам поморщился, чувствуя, как по-детски глупо звучит его вопрос.

— Сам и спроси. Думал, наверно, что сухорукий тебя квакнет. А теперь ждёт, когда ты мстить начнёшь. Про тебя все говорят: с Виэлом шутки плохи. Тебя тогда неспро-ста сухорукий выбрал. Из всех нас одного тебя почему-то…

— А самого Урсала спросить не пробовали, почему? — Айвар рассмеялся. Вот уж глупость где! Да Урсал и сам уже забыл, почему именно меня тогда из кучи осталь-ных выдернул. Наугад приказал!

А они, дурни, меня уже чуть ли не за легендарного Са́краса держут. Нашли себе героя. Для этого и вправду надо быть самим сыном бога твердыни и гор Моха.

Не буду спорить, Урсал мечом прекрасно владеет, несмотря на то, что калечный, знает своё дело. Но он человек, не бог. Не надо и самому быть богом, чтобы продер-жаться против него в том трёхминутном поединке.

— Зря смеёшься, — Стимас ускорил шаг, нагоняя остальных. — Шарши против тебя на первой же спарке выйдет. Он всем про это говорит. Не скрываясь.

— Ну и пускай! — Айвар тоже перешёл на торопливый шаг. Один из надсмотрщиков уже шёл к ним, прокручивая в ловких пальцах палку из виноградной лозы. Тонкая и очень гибкая, такая синяков почти не оставляет, но следы от ударов потом долго болят.

— Ну, смотри, я предупредил. — Стимас обогнал Айвара, закрываясь рукой от зане-сённой над головой палки, скользнул в распахнутую дверь. Айвар последовал за ним, на ходу обдумывая услышанное.

* * *

О травме Кэйдара Айна узнала сразу, в то же утро. Нет, она, конечно же, не броси-лась к нему с расспросами и соболезнованием. Ещё чего!

Он отлёживался в своей комнате, почти не вставал, как рассказывали служанки-уборщицы. Мается от безделья, злится на окружающих и даже на самого себя. Ску-чает от одиночества.

В том, что власть брата в доме несколько поослабла, Айна сразу же на себе почув-ствовала. Он не запрещал ей покидать комнату. Вернее, не то, что бы не запрещал, он и раньше-то не обладал такой властью, но прекратил настойчиво советовать, что ей и как делать.

И Айна не смогла не воспользоваться таким случаем. Она вышла к ужину в глав-ный зал, хотя давно уже, с месяц, считай, ела в своей спальне. Уж очень велик был соблазн показать всем, а Кэйдару особенно, что никто не вправе ограничивать её свободу. А Кэйдар об этом узнает, ему обязательно доложат. Сам-то он со своей ногой вряд ли выйдет.

Но Кэйдар был тут. Уже сидел за столом. В полном одиночестве. Всего один слуга за спиной, из тех, кто подливает вино в бокал.

Айна растерялась невольно при виде брата. Его-то она видеть после всего, что стало с Айваром, не могла без нервной дрожи и яростного блеска в глазах.

Вернуться к себе?

Он поднял глаза, боковым взглядом улавливая движение, выпрямился, откидываясь на спинку высокого стула.

Поздно!

Айна прошла вперёд, села напротив. Внешнее спокойствие давалось с трудом, но пускай не думает, что мне страшно, что я избегаю его.

— На свои шесть месяцев ты выглядишь неплохо, сестрёнка, — Кэйдар улыбнулся. Воплощённая галантность. Если бы ещё не знать его получше. Айну аж передёрнуло.

— Спасибо, — отправила ему ответную улыбку, такую же вежливо-холодную, с про-зрачным налётом издёвки. — Как вижу, мой срок ты знаешь точнее Альвиты. Конечно, в этих делах у нас такой опыт…

Кэйдар перебил её коротким смешком.

— Судьба моей единственной сестры волнует меня не меньше собственной. Я всё сделаю, чтоб не позволить тебе совершить ещё одну ошибку.

— Охотно верю. Ты готов дорого заплатить, чтоб не дать ему родиться, — ответила на реплику Кэйдара Айна, сама даже не глядела в его сторону, следила за тем, как слуга наполняет тарелку дымящейся запечённой на углях рыбой. Аромат, нежнейший аромат дорогих пряностей призван был вызывать аппетит, но его-то как раз и не было. А всему виной этот Кэйдар, будь он не ладен. — Приставил этих девок ко мне. Не проще было бы воспользоваться ядом. Думаю, Альвита могла бы посоветовать тебе снадобье понадёжней.

— Ну, зачем же? — Кэйдар улыбнулся снова, смотрел на неё, вытирая с пальцев лип-кий рыбий сок смоченной салфеткой. Раб в эту минуту успел заменить перед ним тарелку с костями на чистую. Кэйдар лишь бровью чуть повёл в ответ на движение, невольно раздражающее его. — Моя сестрёнка хочет побыть мамочкой. Почувство-вать, так сказать, на собственной шкуре все прелести материнства. Пройти через роды… Пожалуйста! Я ведь обещал, что позволю ему жить…

— Ты не посмеешь его тронуть! — Айна зубы стиснула так, что скулы заныли. — Только пальцем прикоснись…

— И что? — Кэйдар перебил её, смотрел, насмешливо изогнув брови. — Что ты мне сделаешь?

— Я расскажу всё Отцу!

— Не расскажешь, — тон голоса выдавал уверенность Кэйдара. Он и вправду верил, что она будет молчать. — Побоишься. К тому же я сдержал своё слово, теперь твоя очередь. А ты обещала молчать.

— А ты обещал не трогать моего ребёнка! Ты обещал сохранить жизнь и…

— Я не убил его, ты знаешь.

— Да, конечно. Минан рассказал. Три месяца жизни на каменоломнях — это отсро-ченная смерть. Не более того. Оттуда не возвращаются…

— А ты чего хотела? Чтоб я дал этой твари вольную? Поблагодарил за труды? Соз-датель свидетель, он, верно, очень старался… Лидасу не чета. — Кэйдар пытался со-хранять спокойствие. Собственный несдержанный и взрывной характер он считал главным своим недостатком. И всё равно сам чувствовал, что в голосе его появляют-ся неприятные почти ненавидящие нотки. Раб не стоит твоей ненависти, это же глупо — ненавидеть варвара и невольника. Конечно, жаль, что не получилось наказать его так, как хотелось, и всё же он не стоит того, чтоб занимать им свои мысли.

— Замолчи! — Айна смерила его яростным и одновременно презрительным взглядом. — Ты — бесчувственное животное! Как ты смеешь вообще рассуждать здесь о чём-то? Ты даже не знаешь, что значит любить! О чём с тобой говорить вообще?

Она с такой силой швырнула салфетку на стол, что Кэйдар подумал: уйдёт сейчас. Но Айна осталась, пытаясь успокоиться, взяла кубок со свежеотжатым яблочным соком, разбавленным ледяной водой. Рука её заметно дрожала, и на запястье чуть покачивался тонкий серебряный браслет. Странно. А где все другие её украшения? Где всё её золото? Она же не мыслит себя без всех этих затейливых безделушек. Одна только пластинка золотая на тонкой цепочке на груди поверх паттия из белой простой ткани. К чему этот белый цвет погребальный? Кого она хоронит? Или это всё траур по своему варвару?

Вопрос-издёвка чуть не сорвался с языка, но Кэйдар сдержался почему-то. Может, пожалел?

Какое-то время они ели молча. Айна старательно не замечала брата, но и не спеши-ла. А Кэйдар наблюдал за ней, изучал её, будто впервые увидел в ней что-то такое, чего никогда раньше не замечал. Она всегда казалась ему вздорной, недалёкой, пус-той, как все женщины. Откуда в ней это непонятное упрямство? Любая другая на её месте раскаивалась бы в совершённом преступлении, молила бы о милости, глаз поднять не смела, а эта же ещё и обвиняет в ответ, бросается на каждое слово, как разъярённая кошка. Отцовская кровь в ней играет, это точно. Такую надо держать под контролем, она в запале может наговорить всякого. Поэтому придётся мне тебя, милая, в кулак брать. А самое дорогое сейчас у тебя — твой ребёночек. От одной удавки на твоём нежном горлышке я тебя сам лично избавил, можешь спасибо мне сказать… Но позволить ему жить после всего? Уж нет, увольте!

Айна будто не замечала его пристального взгляда, или просто делала вид. Подняла глаза, осматривая расставленные перед ней блюда. При виде широкого плоского блюда со вскрытыми раковинами моллюска поморщилась недовольно, бледнея ещё больше, оттолкнула тарелку от себя подальше, насколько длина руки позволила. Приказала слуге:

— Унесите это… эту… гадость!

Что это за номер? Кэйдар не сразу понял, что к чему.

— Твой ублюдок не выносит деликатесную пищу? — спросил-уточнил, глядя на сест-ру с насмешливой улыбкой. — Может, тебе лучше подать перловку с говяжьим жи-ром? Или просяной каши на молоке? Подсоленный чёрный хлеб с куском овечьего сыра? Простоквашу с пресной лепёшкой?

Он изощрялся в своём издевательстве, продолжая заботливо улыбаться.

— Лучше замолчи, сделай милость! — неожиданно спокойно приказала ему Айна. Взглянула на него из-под ресниц не томным, известным Кэйдару взглядом, а холод-но-злым, надменно-спокойным. — Ты ведь не знаешь ничего, живёшь в неведении… Одно запомни раз и навсегда: власти ты не увидишь. Как бы тебе ни хотелось, а не увидишь…

— Думаешь пропихнуть к главному жертвеннику своего ублюдка?

— Дело даже не в моём ребёнке, — Айна чуть примолкла, как раз на ту долю секунды, какой ей хватило, чтоб набрать в лёгкие воздуха для следующей фразы. — У Лидаса будет ребёнок, знаешь? Ребёнок от наложницы. От той девочки, которую ты сам выбирал ему этой зимой. Помнишь?

— Нагуляла! — Кэйдар откинулся на спинку стула, упираясь ладонями вытянутых рук в край стола.

— Ага, так же, как и я. Не слишком ли однозначно ты судишь обо всех женщинах?

— Другие мне пока не встречались. — Отрезал Кэйдар, нервно потирая лоб. Новость его порядком удивила.

— Даже та, твоя виэлийка? Может, и к ней похаживал кто-нибудь третий? Мой Лидас, например? — Айна чуть подалась Кэйдару навстречу, сидела, сложив руки перед грудью, улыбалась, но не добро, с ответной издёвкой.

— У Ириды — мой ребёнок! Не смей сравнивать моего сына со своим ублюдком! — Кэйдар чуть повысил голос, пальцы сами стиснулись в кулаки, будто готовясь к драке. Только где он, враг? Не сестра же родная, нет! Её другим способом осаживать надо.

— В отличие от твоего муженька, детишек я делать умею, — Кэйдар ухмыльнулся. — Он у тебя, точно знаю, дефективный. Просто так, от скуки, про такое не болтают.

Вы же пять лет вместе даром прожили, а тут, надо же, Лидаса на детей прорвало. Сначала — ты, теперь ещё и та лагадка. Не надо меня за дурака держать. Думаешь, я при таком известии сразу же твоего щенка тебе оставлю. Мол, любуйтесь, на Лида-сово отродье. Не надо! Ублюдка в Наследниках я терпеть не намерен.

Поэтому молись своей Нэйт, чтоб я вернул виэлийку обратно, а вместе с ней и сына своего, кстати. Найдётся, пожалуйста, рожай, если так хочешь. Мне потом плевать на вас всех будет. А пока же… Молись, сестричка!

Кэйдар поднялся, тяжело опираясь о спинку соседнего стула. Первым направился вон из обеденного зала, даже десерта не дождался.

Айна, в задумчивости покусывая указательный палец на сгибе сустава, провожала его взглядом.

Вид хромающего брата был просто ужасен. Он же никогда не болел, ни на что не жаловался. А тут тянул больную ногу, нелепо и жалко изогнув свои всегда вольно развёрнутые широкие плечи. Его впору было пожалеть, как бывает до обидного жалко вольнолюбивого волка, угодившего в капкан. Да, он жалок, но не беспомощен, отнюдь. Такая беда не отучит его показывать зубы, угрожать всем, кто смеет посяг-нуть на его свободу, на его собственность.

* * *

Если Лилу что-то и не понравилось при осмотре, он не подал виду, сдержался, вздохнул лишь с осуждением и, перетягивая повязку заново, констатировал:

— Останется хромота, господин. Я ничего не сумею уже исправить. Вы поднимае-тесь с ложа? — спросил прямо, а взгляд неодобрительный, недовольный.

— И не только, — Кэйдар небрежно пожал плечами. — Не думаю, что если буду валять-ся весь день напролёт, то это как-то ускорит выздоровление.

— А где ваша палочка? — Лил крутанулся, оглядываясь.

— Мне ни к чему палка! — Кэйдар вздёрнул подбородок. Лил, разглядывая его лицо, покачал головой всё с тем же осуждением.

— Вы не бережёте себя, Наследник. Что я могу в таком случае сделать? — Лил под-нялся. — Это плохо! Это очень плохо!

Кэйдар проследил за Лилом глазами, оставшись в одиночестве, вернулся к пре-рванному занятию: к заточке своего меча.

За личным оружием он всегда сам следил, не доверял его другим, особенно слугам. Прикосновение раба оскверняет оружие, а за таким же мечом ухаживать — одно удовольствие.

Трофейный. Взят в последнем походе. Когда-то он принадлежал тому варвару, телохранителю Лидаса. Марагский меч. Сталь необычной ковки, и в узоре линий тоже какая-то таинственность. Ковал какой-то незнакомый мастер и ковал не так уж и давно. На рукоятке узор сдержанно-красивый, из переплетения стеблей и листьев, чем-то похожих на вьюнок. Вьётся, вьётся, разветвляясь на перекрестии двумя ли-стьями, а в центе — синий камешек, напоминающий лазурит. Украшение для людей с маленьким достатком, но Кэйдар решил оставить меч, как есть, только ножны зака-зал другие, под стать самому оружию, без неуместной роскоши и изыска. Для меча не это главное.

Ах, как хорошо он лежит в ладони. Такой не провернётся даже без кожаной пере-тяжки. Был бы он тогда в руке, не выжить его прежнему хозяину. А сейчас варвар глотает мраморную пыль, загибается под хлыстом надсмотрщика, а меч его — вот он, тут.

Негромко и довольно смеясь, Кэйдар вскинул руку, взмахнул мечом над головой — воздух завизжал знакомо, сладко, аж сердце сжалось. Непривычно лёгкий, неожи-данно короткий, но сталь, какая хорошая сталь. От такого рука не устанет, хоть весь день им махать придётся. Но коротковат, врага в бою нужно будет подпускать бли-же, чем обычно.

Как он тогда? Сам пошёл на меч, сокращая спасительное в поединке расстояние. Удивил таким выпадом, потому и получил преимущество. Да, необычно для боя на мечах всё это. И особенно такой вот удар: Кэйдар резко выбросил руку вперёд, будто протыкая острым сверкающим лезвием невидимого противника. Для колющего удара меч этот подходит превосходно. Заужающееся к краю лезвие, острый, а не закруглённый кончик, канавка по всему телу, но не до самой рукояти, — для оттока крови и ещё большего уменьшения веса. И заточку держит превосходно.

Да, Велианас непременно должен увидеть этот меч. Вот удивится-то. Он, наверное, не знаком с техникой колющего удара.

Положив меч плашмя на согнутую в колене ногу, Кэйдар незаметно для самого себя задумался, память возвращала воспоминания детства.

Да, мне ведь и десяти лет не было, когда Велианас провёл со мной свою первую тренировку. Он не из знатного рода оказался, твой учитель. Отец его обучал рабов для жертвенного боя и с собственным сыном был так же строг, строг до жёсткости, если даже не до жестокости. Но зато Велианас из простого легковооружённого воина дослужился до военного советника при Правителе, приобрёл такую известность, что пригласить его обучать возможного Наследника было не зазорно.

Немногословный, сдержанный на похвалу и не допускающий никаких поблажек, он даже к сыну Воплощённого обращался просто по имени. А ещё он мог позволить себе бить его, мальчишку по рукам, когда тот неправильно держал оружие, когда пропускал удары или готов был заплакать от усталости.

Возмущение и протест, недовольство и обида по мере взросления переросли в бесконечное уважение и признательность. Кэйдар уважал своего учителя. Эти их отношения во многом восполняли недостаток отцовского внимания. Велианасу в отличие от Отца о многом можно было сказать, он выслушает, он поймёт, не посме-ётся в ответ.

Почему же он тогда не заходит? Не навестит?

Я здесь подыхаю от скуки, — того нельзя и этого — тоже, — а никто не заходит. Ада-мас уехал из города. И Лидаса нет, он бы зашёл хотя бы поздороваться. А Айна, она не навестит, она радости своей не скрывает. Не может не злорадствовать после всего, что между нами случилось.

Раньше, в такие вот минуты, когда накатывала скука, Кэйдар обычно вызывал к себе женщину, какую-нибудь из наложниц, он не делал между ними особой разницы: все они у него одинаково красивы и молоды, всех их он выбирал сам по своему вку-су. Но сейчас даже женской ласки не хотелось почему-то. Не было никакого же-лания.

Кэйдар вернулся к мечу, принялся аккуратно, осторожными гладящими движения-ми острить и без того острый режущий край. Камешек мякенький, мелкозернистый, хотя этой ковке не грозит быть сточенной точильным камнем. На ребре даже зазуб-ринки не осталось после того боя, хотя варвар принял тогда на меч такой сильный удар.

Оружие — это лицо воина, по нему можно судить о хозяине меча. Этот меч нашёл себе хозяина. Кэйдар довольно хмыкнул и тут же скривился от боли. Порезался! Порезался при заточке собственного меча. "Что, сумел-таки попробовать мою кровь на вкус?" — мысленно обратился к клинку, как к живому. Осмотрел порез довольно равнодушно. Неглубокий, и то ладно. Плохо, что на большом пальце, будет мешать, пока заживёт.

Чёрт! Что с тобой происходит, брат? О чём ты думаешь постоянно? Чем занята твоя голова?

Женщинами, ответил сам себе честно. А если ещё честнее, то только одной. Ею и её ребёнком.

Ведь я же знаю, что ты до сих пор в городе. Чувствую, что ты совсем близко, рядом где-то, живая и здоровая. Зачем тебе убивать себя сейчас, если ты и вправду просто лишь мстила мне? Да, меня нет рядом с тобой, но не думай, что ты избавилась от меня навсегда, не радуйся. Я найду, найду обязательно. И тогда ты ещё просить меня будешь, чтоб я сохранил тебе жизнь. И, возможно, я буду милосердным. Возможно…

* * *

— У вас, госпожа, такая нежная кожа. Белая-белая и нежная. — Стифоя сидела на ложе вместе с ногами, совсем близко к Айне, делала ей массаж рук, втирая в кисти крем с ароматом розовых лепестков.

— Да уж, — Айна усмехнулась. — Эти руки никогда не знали щёлока, а также горячей воды, не стыли на морозе и не держали ничего, тяжелее ложки.

— Ах, госпожа, о чём вы? — Стифоя рассмеялась, особо старательно втирая крем в основания ногтей. — Вы рождены прекраснейшей из женщин. А ваше положение? О таком любая мечтает…

— И ты — тоже? — настойчивый прямой взгляд Айны несколько смутил Стифою. Она примолкла, а Айна из-под ресниц долго глядела на неё, а потом спросила вдруг:- Расскажи мне о себе? Я ничего не знаю о тебе, кроме того, что ты из племени лага-дов. Сколько лет тебе?

— Шестое лето второго круга, — ответила Стифоя, прикинув что-то в уме. — Вы счи-таете десятками, по-вашему — восемнадцатый.

— Молодая совсем для будущей матери, — заметила Айна. "Хотя, тебе самой и того меньше было в день свадьбы."- Ты хорошо знаешь наш язык и обычаи, наверное, родилась здесь?

— Нет, госпожа, — Стифоя покачала головой, сидела, спрятав руки в коленях, опустив взгляд. — Просто совсем маленькой попала сюда. Мне всего десять лет тогда было, когда… когда на наш дом напали ваши воины.

Мы жили в стороне, на небольшом островке среди Стирингских болот, — она подня-ла голову, глядя куда-то поверх Айны, воспоминания уносили её в детство, и печать лучшего времени отражалась на её вмиг просветлевшем лице, а на губах даже улыб-ка появилась. — Там такие красивые места. И камыши, знаете, высокие такие, — вскину-ла руку высоко над головой, — высокие с густыми метёлками. Да, я помню ещё, как плести из них циновки… Мы с мамой отминали стебли в горячей воде с золой, и они получались такие мягкие, гибкие. Этими циновками застилали пол, завешивали вход, а если каждый стебель плотно обмотать цветными нитками, а потом скрепить, полу-чалось так красиво, что и на стену можно…

Стифоя помолчала, будто долго и мучительно вспоминала что-то неприятное, то, от чего невозможно избавиться.

— Отец со старшим братом ушли на озеро гарпунить рыбу, а мамы вообще не было дома, она пошла к своей сестре помогать печь хлеб. Я осталась с младшим братом, ему только-только первый круг минул. Это двенадцать лет по-вашему. Но он выгля-дел старше своих лет и из лука стрелял не хуже взрослого.

Когда на дворе появились вооружённые люди, Астис попытался защитить меня. Отстреливался из окна… А дверь мы с ним закрыли изнутри на засов… Вряд ли они знали, что оборону держит всего лишь один мальчик. Даже после того, как встречная стрела попала ему в горло, они долго не решались приблизиться к дому.

Их главный, высокий такой, злой человек с золотой пряжкой на плаще, — я до сих пор помню его лицо, — был в таком бешенстве, когда увидел Астиса. Он меня чуть тут же не прибил. Мне бы одного его удара хватило… Не знаю, и зачем они взяли меня с собой? Таскали по болотам, возили в одной лодке. Зачем им была нужна зарёванная девчонка, маленькая, ни слова не понимающая по-аэлийски?..

Меня продали потом перекупщику, а тот — другому. Я тогда мало понимала, только люди вокруг менялись, то одни лица, то другие…

— Да-а, бедненькая, досталось тебе. — Айна задумалась над словами своей служанки. Странное дело, до знакомства с Айваром и подумать не могла, что у каждого из рабов есть своя прошлая жизнь, что когда-то он был свободным человеком. Вира столько лет служила верой и правдой, а ведь ты так и не узнала, из какого она наро-да, кто были её родители, что стало с её семьёй. Почему так? Что меняет тебя? Что заставило видеть в невольнике человека, способного страдать, любить, мучиться? Человека, имеющего право на прошлое, на свои личные воспоминания?

— Я к одной женщине потом попала, — продолжила Стифоя. — Добрая пожилая госпо-жа Ассинтала. Она учила меня аэлийскому, учила читать и писать. Мы учили с ней стихи…

И вдруг произнесла едва слышно, одними губами, так и не поднимая головы:

Над нами расплескалось крыльями небо,

В просторах его заблудились звёзды.

Ты и я — никто из нас рядом не был,

Но я дышу для тебя, а для меня — ты…

Айна узнала отрывок из стихотворения известного среди аэлийской знати поэта Авгаила. Часто строками его стихов начинали любовные послания аристократы, в письменной форме объясняющиеся в любви накануне свадьбы. Он был моден, попу-лярен даже, как всякий придворный поэт. Его во Дворец приглашали на все праздне-ства. Сама Айна знала Авгаила лично, хоть и не воспринимала его творения серьёз-но. Сейчас же знакомые, захватанные всеми строки показались неожиданно понят-ными, близкими её изболевшемуся тоскующему сердцу.

— Ты веришь в любовь? — Айна вопрошающе изогнула левую бровь. Стифоя смути-лась, но ответила с пылкой страстностью, напомнившей о Лидасе:

— Конечно же, госпожа!

— Ты любишь? — Айна наклонилась, заглядывая рабыне в лицо. — У тебя есть кто-то, да? Скажи, кто он? Я не буду смеяться.

— Нет, не надо, госпожа. Я понимаю, это глупо. И сам разговор… — Стифоя отстра-нилась, отодвинулась и как-то замкнулась сразу же. Упрямая малышка. Айна уже знала, сейчас от неё уже ни слова не добьёшься. А с виду такая беззащитная, такая беспомощная.

"Но я дышу для тебя, а для меня ты…"- Айна в задумчивости повторила про себя строчку из стихотворения. "Нет, ты не дышишь для меня. Тебя лишили возможности дышать. Тебя забрали у меня. Подло. Жестоко. А сейчас ещё и ребёнка твоего взду-мали отобрать… Ни за что! Ни за что на свете! Я буду бороться, вопреки всем за-мыслам Кэйдара".

Да, голова её была занята одними мыслями, вслух же Айна заговорила о другом:

— Ты умеешь читать и писать, ты владеешь грамотой, это всё очень необычно. Ты же ведь рабыня, а варвары глупы от природы. А ещё ты женщина, а грамотная жен-щина — это уже что-то.

Почему ты молчала? Не сказала никому? Разве тебя отправили бы в прачечную? Отец-Создатель, почему ты такая?

Стифоя в ответ лишь плечами пожала. Что она могла ответить?

— А хочешь, я тебя в нашу библиотеку прикажу перевести? — Айна взяла руки де-вушки в свои, сдавила пальцами запястья. В этом прикосновении, в этой порывисто-сти было лишь одно: желание помочь, исправить чью-то, а может, и собственную вину. — Там тихо, там хорошо. Тебе не придётся работать физически. Читай, перепи-сывай, что укажут, разбирай письма и документы. Туда редко кто заглядывает — тишина и покой. Хочешь такой жизни? Ассантал будет, знаешь, как рад! Ему давно нужен был помощник…

— Нет, не надо, госпожа. Можно, я с вами? Мне лучше всего с вами, — Стифоя замо-тала головой, зажмурилась, закусила губу. Вот-вот — и расплачется.

— Хорошо. Скажи тогда, кого ты любишь? Он тоже раб, да? Хочешь, я дам вам обоим свободу? Помогу со свадьбой? — Айна не унималась. Не зная почему, но ей так хотелось сделать хоть что-нибудь приятное своей служанке. Хоть кому-то из своих рабов помочь, пока есть возможность. Чтоб не корить себя потом за собственное равнодушие.

— Он не захочет… Что вы, госпожа?! Он даже не смотрит в мою сторону. И вообще я не смогу быть с ним, а он — со мной. Тут никто не поможет. Никто, даже боги! — Стифоя посмотрела на Айну с такой твёрдостью во взгляде (эта же твёрдость и ещё спокойствие звучали и в голосе), что Айна не решилась дальше пытать свою служан-ку.

Ладно, не хочешь говорить сейчас, поговорим потом, когда представится более удобный случай.

— Бедняжка, — Айна ласково коснулась ладонью её щеки. И почему эта миленькая лагадка вызывает непреодолимое желание заботиться о ней? Невольно начинаешь жалеть о том, что не имела младшей сестрёнки. — Это всё неразделённая любовь. Поверь, я знаю, что это такое. Сердце ноет, а избавиться от этой боли невозможно… Но он хоть рядом, твой-то? Ты можешь его видеть? Ну, хотя бы изредка?

Стифоя отвела взгляд, согласно двинув подбородком.

— Да, милая, тебе легче.

* * *

Шарши был смуглым, как все варвары или аэлы-простолюдины, и был черноволо-сым, как все вайдары, которых Айвар знал лично. Он был молод, гибок, строен и красив, красив той вольной красотой степного кочевника, не знакомого ни с какими болезнями сроду.

Неудивительно, что Урсал выставил их друг против друга. Многими не только ему хотелось проследить за ходом и за исходом поединка. Конечно, будь мечи настоя-щими, а рядом кто-то, сделавший ставку на второго поединщика, азарт был бы не меньше, чем на арене.

Терраса трёхэтажного поместья возвышалась над тренировочной площадкой, и Магнасий по обыкновению вышел понаблюдать за процессом. Ещё утром его преду-предили, что Урсал начинает сводить рабов парами между собой. Такую возмож-ность узнать качество и вид товара в деле Магнасий не мог упустить ни за что на свете.

— Вот этих двоих видите, господин? — Урсал указал хлыстом на крайнюю слева пару, Магнасий кивнул в ответ. — Встреча обещает быть интересной. Я давно уже решил свести их вместе. У обоих есть некоторые навыки. Стоит проследить…

Магнасий переколол застёжку плаща, ослабляя захват бархатной ткани вокруг горла. Да, день для середины сентября выдался неожиданно тёплым, даже жарким. Солнце, вон, как слепит.

Чуть подался вперёд, положив руку на перила. Урсал так и остался стоять за спи-ной.

Оба они смотрели вниз, со второго этажа дома. А пары на площадке, казалось, только-только начали разминку. Их подгоняли надсмотрщики, криками и палками.

Неуверенные и от этого будто ленивые движения, осторожное обращение с оружи-ем, можно подумать, боятся, что дерево ладно выструганных мечей не выдержит ударов. Страх новичков чувствовался во всём, даже в том, как редко над площадкой разносился глухой стук скрещивающихся мечей.

А эти двое, на которых указал Урсал, заметно отличались от остальных. Видно было сразу: они не играют друг с другом. Здесь всё серьёзно. А на это уже глядеть куда интереснее.

Магнасий сам покупал рабов, он и этих помнил хорошо. Вон тот чернявый, вайдар, стоил потраченных нервов. Конечно, чуть гребцом не загремел к Лагадасу на ко-рабль. Пришлось две лишних сотни накинуть, чтоб перекупить парня.

Но второй, виэл, фигура не менее интересная. От него сам Воплощённый избав-лялся. Сам Минан на рынок вёл, а это что-то да значит. Не угодил, видать, чем-то во Дворце. Зато мне так в самый раз.

Шарши держал Айвара на расстоянии, не давал приблизиться ближе, чем на длину вытянутой руки, сжимающей меч. Парировал удары и снова, отступал, парировал легко, со смехом, будто старался всем своим поведением вывести противника из себя. И Айвар не выдержал, крикнул:

— Демоново племя! Хватит бегать! Ты же сам хотел биться со мной…

— Конечно, хотел! — Шарши рассмеялся. — Все только и говорят, какой Виэл отваж-ный. Ещё бы, вышел против самого сухорукого…

— Я не вышел, он меня вызвал, — Айвар шумно выдохнул, подставив меч под рубя-щий удар. Силён, ничего не скажешь, и плечо, выбитое из сустава, сразу дало о себе знать. — И если б не твоя подлость, ещё неизвестно, чем бы всё закончилось.

— Да! — Шарши отпрянул, выгибаясь гибкой дугой, еле-еле укола в живот избежал, но сразу же стал серьёзнее, и в насмешливо прищуренных чёрных глазах смешливая искорка тут же пропала. А ещё в ответ на слова Айвара он не принялся оправдывать-ся: кто стерпит, когда тебя в лицо называют подлым? Он честно и просто ответил:- А мне посмотреть хотелось, убьёт он тебя или нет…

— И не ожидал, да, что он жить оставит? — Айвар пошёл на вайдара в атаку, заставляя пятиться. — Ну, держись теперь!

— Деревянным мечом заколешь? — Шарши отступал так стремительно, что Ка́ран, раб из соседней пары поединщиков, вынужден был толкнуть его в спину рукой. И Шар-ши вправду чуть на меч Айвара не наткнулся, вскинул обе руки, защищаясь скорее инстинктивно. Айвар опустил руку с мечом, отступил на шаг, ответил, недовольно хмуря брови:

— Заколол бы, будь меч настоящим. А если б ещё в настоящем бою…

— В настоящем бою я б тебя не подпустил к себе так близко, — перебил его Шарши, показывая в злой улыбке белые ровные зубы. — Первой же стрелой снял бы… И твоё умение мечом махать не помогло бы…

— Я бы отбил, не думай!

— Мою бы не отбил, точно! — Шарши вмиг стал серьёзным, чувствовал, видимо, всю серьёзность Айвара. И в последних словах их обоих не было ни шутки, не преувели-чения.

— Ну, раз уж ты такой меткий, что здесь тогда делаешь? Стрелы кончились? — А вот от издёвки Айвар не мог удержаться. А Шарши опять так же честно ответил:

— Тетива лопнула. А так видел бы ты меня тут… Я их только троих уложил… Су-мел бы больше, до смерти б запинали, а так — шкуру только попортили. Ну, — Повёл плечом небрежно, — пару рёбер, конечно, сломали… Зуб выбили…

— Мало били, раз тут оказался, — Айвар усмехнулся. Они оба заметно подустали, но поединок на словах продолжался, и острые реплики били не хуже мечей.

— Тебя, вижу, тоже пожалели. Тебя б ко мне под бич, — Шарши прищёлкнул языком, и в ответ на почти ненавидящий взгляд Айвара подмигнул левым глазом. — Я бичом не хуже лука владею…

— Да, надеюсь, лучше, чем мечом…

— Конечно, лучше! — Шарши согласился. — Я не вождь, мне кинжала хватало…

Шарши и тут был честен. Меча, он, простой кочевник, мог и не держать в руках ни разу. Для вайдаров мечи — огромная ценность. Сами они железа не куют, оно у них сплошь покупное. При виде хорошего оружия чумеют просто.

Айвар помнил случай, произошедший с отцом. Ещё до торговли с виэлами он пытался наладить отношения с одним вайдарским племенем. И что же? При виде десятка мечей их вождь о всех дружеских заверениях забыл. Еле ушли они тогда из их племени. Половины воинов отец в тот раз лишился. Как самому-то повезло?

Вайдары — народ дикий. Не понимают будто, что каждый год получать оружие будут. Нет же, им всего и сразу хочется.

Да что там говорить!

Им небо однажды кусок железа подарило, так они про это чудо уже двести лет песни поют. Конечно, такой подарок от богов.

Но для того, кто на мечах не рубился ни разу, Шарши очень неплох. Вся его выуч-ка здесь получена, на глазах Урсала. Такая смелость дорогого стоит. Но наказать его всё равно придётся. Чтоб не задирался.

Айвар перебросил меч в другую руку. Левая ещё не устала, ей всегда меньше всего достаётся. Разминая кисть, крутанул длинный, по-аэлийски, меч перед собой, созда-вая непреодолимую преграду. На такое глядя, поверишь, что и стрелу ему отбить — не просто так болтать-хвалиться.

Меч лёгкий, хоть и длинный, деревяшка, рука совсем не устаёт. Пока работал ле-вой, всё встряхивал правую руку, торопился кровь разогнать, снять усталость, уменьшить боль в плече.

Шарши с его опытом такую круговую защиту не одолеть, он и сам это понимал. Поэтому, тоже отдыхая, стоял в двух шагах, опустив руку с мечом. Он и сообразить не успел, не успел собраться, когда Айвар легко из обороны перешёл в атаку.

Меч, только что продолжавший вращение, пошёл прямо в живот. Айвару осталось только шаг навстречу сделать, и удар получился как по неживой мишени, как в дет-стве, на тренировке под присмотром брата.

Шарши осел с болезненным вздохом, выронил меч, зажимая место удара обеими руками. Ну, вот, синяк и ушиб ребер ты заработал. Впредь будешь внимательнее.

— Всё равно в настоящем бою ты бы от меня не ушёл… — Поднял на Айвара глаза, глядя с холодной яростью. Он бы бросился сейчас в драку на кулаках, меряться силою привычным для себя способом, но меч в руках Айвара и его готовность к броску заставили сдержаться. Шарши по-другому ударил, ударил так, как мог:- Ты ведь не виэл, виэлов я хорошо знаю… Какого чёрта ты под них косишь? Думаешь, никто не догадается?

— Ничего я не думаю! — огрызнулся Айвар в ответ.

— Вот уж точно! — Шарши, пересиливая себя, рассмеялся с издёвкой, обидно, будто знал уже, что Айвар не сумеет ударить его, беззащитного.

— Они что там? — Магнасий недовольно нахмурил брови. — Только языками чесать! Если это лучшая пара, что же тогда с остальных возьмёшь?

— Сам не пойму, что такое, — Урсал в бешенстве кулаки стиснул. Упрёки выслуши-вать — что может быть хуже? — Я накажу их обоих, господин. Выпороть немедленно… Обоих!

— Не калечить только! — Магнасий поднялся, проходя мимо, на Урсала даже не взгля-нул. ____________________

Ничто так не сводит и не примиряет людей как общая неприятность. Их даже после наказания оставили вместе, в одной камере. Здесь держали тех, кто провинился, и их двоих Урсал приказал оставить в этой камере на три дня на хлебе и воде, а также в следующий раз не допускать к ним женщин. Эта новость больше всего расстроила Шарши, он долго ворчал себе под нос, взглядывал иногда на Айвара недовольным обвиняющим взглядом. Айвар же, напротив, виновным во всём считал вайдара.

Не умеешь драться, так хотя бы не трепись языком. А то сошлись, как друзья-товарищи после пятилетней разлуки. Со стороны смешно посмотреть. У любого бы терпение лопнуло, что уж тут про Урсала говорить. А ведь ещё и сам хозяин погля-деть на них вышел.

Шарши осторожно подвигал иссечёнными лопатками, болезненно поморщился, втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Искоса взглянул на Айвара:

— Везучий, — протянул с невольной завистью. — Хорошо отключаться, когда чуть-чуть придавят. А мне теперь отдуваться за двоих.

Шарши действительно больше досталось. Айвар уже на десятом ударе потерял сознание. Сам не знал, почему с ним такое происходит. И тогда на корабле, при бичевании, это не позволило умереть от боли ещё во время экзекуции. Да и палачу какой интерес пороть бесчувственное тело?

— Это всё потому, что ты во всём виноват, — Айвар сидел на полу, напротив, в другом углу, исподлобья смотрел на вайдара. Он-то в отличие от Шарши мог позволить себе прислониться спиной к шершавой дощатой стене. — Потому тебе и досталось боль-ше… Не видел, можно подумать, что они на нас сверху смотрят. Атаковать надо было, а не трепаться. Не бойся, я б тебя убивать не стал…

— Что?! — Шарши дёрнулся всем телом, как от удара, и спутанные грязные волосы, падающие на глаза, гривкой взметнулись. — Так это я, оказывается, во всём виноват?!

— Конечно, — Айвар сквозь боль улыбался, наблюдая за реакцией вайдара. — Меня предупреждали, что ты желаешь биться со мной… А как ты пялился постоянно? Думал, я тебе тоже подножку подставлю? Дурак! Дался ты мне… Выдалась возмож-ность — руби, не жалея. А ты… ты меча-то в руках не держал до этого. А пугаешь! То же мне, вояка…

— Да ты… ты сопляк против меня! — Шарши взвился. Он даже о боли забыл, ещё два слова — и в драку кинется. — Я своего первого аэла в двенадцать лет убил, а ты… Мечом только махать без всякой пользы. Что такое твой меч против лука?

— Лук — оружие для трусов! Ты стрелой достанешь любого… Никакого мастерства! У нас любой мальчишка барана со скалы снимет. А вот в бою — глаза а глаза, на узкой тропочке, когда камни и справа, и слева, места так мало, что для удара не замахнуться. И ты тут со своими стрелами… Своих только снимать…

— Это с луком-то мастерства не надо?! — Шарши был так возмущён, что не смог на месте усидеть, даже боль перестала быть помехой, — вскочил на ноги, легко выпря-мился, как упругий лук, пустивший стрелу в цель. — А с трёхсот шагов между пласти-нами панциря слабо попасть?

— Зачем мне это? Лук — не моё оружие, — Айвар плечами пожал. — Я и в детстве-то с него никогда не стрелял…

— Вот именно! Потому и болтаешь, — это признание Шарши немного успокоило, но и забыть услышанное он никак не мог. — Барана?.. В барана слепому только не по-пасть… Вот удивил.

И вообще, где это — "у нас"? Что не у виэлов — это точно! Ты не виэл, не кочевник. И не идан. Ну и не ви́лат, этих-то сейчас уже не встретишь. Ты как-то странно для виэла на аэлийском говоришь, не то произношение.

— Я с гор, — ответил Айвар, недовольно нахмурясь. Шарши догадался так легко, так быстро, а ведь все другие не замечали. И хоть и не было в этом ничего страшного, но привычка скрывать существование своего народа действовала и на этот раз. Это Лидас о нас всё выспрашивал, он выполнял приказ Воплощённого, но теперь все они далеко, в прошлой жизни. — С тех гор, что на севере, вверх по течению Вайды…

— Мы называем эти горы Рифейскими. У нас говорят, что за их непроходимой сте-ной живёт могучий народ бессмертных. Прекрасных, равных богам по силе и по мудрости…

— Глупости! — перебил Шарши Айвар. — В этих горах живём только мы, мараги… Ну, есть ещё другие племена, они меньше нашего и пытаются воевать с нами, а чаще — торгуют. И они не могут сравниться с богами… Глупости у вас говорят.

— Это старая песня. Я слышал её от своего деда… У нас не сочиняют, у нас воспе-вают героев, а не придумывают их.

— Но и мы не бессмертные! — Айвар тоже поднялся, смотреть на Шарши снизу было тяжело: затекала шея. — Мы — хозяева в наших горах, мы добываем за год золота боль-ше, чем ты можешь увидеть за всю свою жизнь. Мы делаем лучшее оружие в этом мире. Но мы не бессмертные, и мы не равны богам.

— Да, я вижу, — Шарши усмехнулся, смерив Айвара быстрым взглядом с головы до ног. — Я вижу, ты ничем меня не лучше. Какой же ты бессмертный? — рассмеялся, отворачиваясь, будто теряя к Айвару всякий интерес.

— Мараги… Мараги… — Шарши повторил несколько раз незнакомое ему слово. — Никогда о таких не слышал.

— Мы пытались торговать с одним вайдарским племенем. Лет десять назад. Или чуть больше…

— Знаешь, сколько наших стойбищ на равнине? Вайда всех поит и всех любит оди-наково…

— Да, вас много. Да и мы предпочитали торговать с виэлами. Отец в пяти племенах был желанным гостем…

— Так ты — сын вождя? Царевич? — Шарши повторил свой изучающе-оценивающий взгляд, удивлённо присвистнул. Тонкая ниточка солнечного луча, проникающего через щель в дощатой двери, падала ему на лицо, заставляла блестеть тёмные огром-ные зрачки. Он даже после порки оставался прежним: вольно-красивым, способным удивляться, несмотря на боль.

— Если ваше племя так богато, ты мог бы дождаться выкупа. Аэлы любят золото.

— Никто из моих не знает, что я здесь, — возразил Айвар. — Я вернусь сам!

— Да?! — Шарши расхохотался, вскинул голову, и тут же сморщился от боли. — Дума-ешь получить из рук Воплощённого меч вольноотпущенника? Ты можешь попробо-вать. Может, и повезёт, лет через пять, если раньше не убьют.

Айвар вопрошающе бровями повёл, он не понимал, о чём это Шарши.

— Так ты не знаешь?! Не знаешь?!

Если тебя будет любить зритель, если ты пройдёшь через десяток боёв, если ты будешь лучшим из жертвенных воинов, то можешь получить свободу, сохранив собственную жизнь. Аэлы обожают смелых воинов.

Только не думай, что такое здесь сплошь и рядом. Из кожи придётся вылезти.

— Вылезу, если надо будет. Не бойся, — по тону голоса чувствовалось, что Айвар настроен решительно.

— Думаешь, ты один такой умник? — Шарши усмехнулся. — А может, это легенда просто, для таких, как ты? Чтоб на меч потом лезли? Хотя, нет. Я знаю, такие случаи уже были. Здорово, конечно, — получить свободу от самого Правителя. Выкупиться за счёт государственной казны. И никто тебе не указ. А какая слава, а? Все в лицо знать будут! — Шарши вздохнул мечтательно, сел на земляной пол прямо там, где стоял. — Да-а, — протянул грустно. — Сказка!

А Айвар задумался. Ведь это же шанс! Ух, ты! Ощущение скорой, близкой свободы вселяло уверенность в собственную неуязвимость. Стать лучшим воином? Убивать, чтоб получить вольную? Не трусить в бою? Не быть слабаком? Всего этого может хватить для того, чтоб получить вольную. Значит, надо вылезти из кожи! Надо!

* * *

Отточенный клинок убран в ножны, банка с мелкого помола кирпичной крошкой унесена из комнаты. Вытирая вымазанные маслом и кирпичной пылью пальцы о тряпку, Кэйдар исподлобья следил за служанкой, подтирающей за ним пол.

Молодая ладненькая брюнеточка. Фигурка как раз в его вкусе: стройная до изящ-ного. Невысокая ростом. Открытые до плеч руки с летним золотисто-нежным зага-ром. Красивая шея.

Он наблюдал за всеми её движениями, чувствуя, как в животе копится знакомый жар возбуждения, медленно перетекающий вниз, теснящий, требующий выхода.

Как давно же у тебя не было женщины!

Схватил девчонку за мокрую руку, рванул на себя. Девушка коротко вскрикнула, удивлённо скорее, чем с испугом. Упала на ложе навзничь. Глядя ей в лицо, не давая подняться, Кэйдар наклонился низко-низко, заглядывая в глубину зрачков, спросил, улыбаясь:

— Зовут-то тебя как, красавица?

— Синта, господин, — девушка, улыбаясь, провела левой свободной рукой себе по лицу, убирая выбившуюся прядку, попавшую в глаза.

— Я не видел тебя раньше, Синта, — заметил Кэйдар, а сам подумал про себя: "По-нравиться хочет ещё больше. А сама от радости так и светится. Конечно, господин внимание обратил…"

— А я вас тоже не видела, — нагловато-вольное что-то было в этой реплике и в том, как девушка подалась ему навстречу для поцелуя, подставляя чуть приоткрытые губы, а ладонь её уже скользнула вверх по руке, от запястья и до плеча, и пальцы зарылись в волосы на затылке.

Нет! Не так должно быть всё это! Нет!

Кэйдар оттолкнул её от себя, отвернулся, сидя на ложе и потирая тыльной сторо-ной ладони лоб, приказал глухим сдавленным голосом:

— Иди отсюда. Я один хочу побыть.

Рабыня выскользнула из комнаты бесшумно, будто и не было её вовсе, а Кэйдар, оставшись в одиночестве, задумался.

Не то с ним что-то происходит. Совсем не то.

Это же пустячное дело — девчонку под себя подмять. Бывало такое и раньше, когда не хотелось дожидаться никакой из наложниц или лень было идти к ним самому. Или когда незнакомая рабыня привлекала чем-то.

А эта же была совсем не против.

Вот именно — не против. И не просто отдающаяся покорно, признавая силу и власть, нет! Сама, способная взять инициативу в свои руки. Не любил Кэйдар таких женщин. Не любил до отвращения. С тех самых пор, как Отец купил ему первую женщину, первую в его жизни.

Кэйдар со вздохом закрыл глаза, пряча лицо в ладонях, напрягся, отгоняя неприят-ные воспоминания. Спросил себя, как чужого: "А какая тогда тебе нужна? Какую подать изволите?"

Думал над вопросом недолго. Память сама подсказывала ответ: перед глазами встало лицо виэлийской царевны. Такое, какой она бывала с ним чаще всего. Плотно сжатые губы, сведённые к переносице брови с суровой складочкой, потемневшие от нескрываемой ненависти глаза. Видел ли ты хотя бы раз её улыбку? Видимо, нет. Ни разу. Иначе бы она запомнилась другой.

Кэйдар скучал по ней, по этой женщине. Не только ребёнок был всему причиной. Скучал, конечно же. Она ведь не такая, как другие, совсем другая. Даже поцелуй у неё приходится брать с боем.

Она не скрывала своего отношения к тебе, ненавидела открыто, поэтому и дерзила при всяком удобном случае. Упрямая и смелая, до отчаянного. И господина своего в тебе так и не признала…

За что и поплатится!

Я заставлю её просить о милосердии. Даже Айна-гордячка готова была броситься тебе в ноги, что тут про виэлийку говорить!

Ладно, надо ещё раз вызвать Дириссия. Пускай отдаст своим приказ: проверять каждую женщину с маленьким ребёнком, встреченную на улице. Городскую охрану нужно выставить всюду, пускай патрулируют с утра до ночи.

Обо всём другом забыв, Кэйдар резко выпрямился — повреждённая связка отозва-лась острой болью. Будто раскалённой иглой пронзило через всё тело. Аж в глазах потемнело. Задавив в себе болезненный вздох, сделал-таки шаг, опираясь, перенося весь вес на больную ногу. Отец Всемогущий, это же пытка! Надеюсь, потом будет полегче. Ведь Лил же обещал, что боль уменьшится со временем. Но и дожидаться, пока это время придёт, — нет уж, так можно и состариться, не вставая с ложа.

* * *

А́тса — великий охотник и самый младший сын Создателя — спустил с поводка своих первых собак, и в мире людей повеяло осенью. Запах скорой зимы принесли с собой быстроногие ветры. Пока ещё они дули только по ночам, даря свежесть и прохладу. Запах моря, запах водорослей, запах солёной воды казался таким осве-жающим и новым после летней жары. Это зимой душа будет молить о солнце и тепле, а сейчас, осенью, ночные ветры — предвестники холодов — сообщали о скорых переменах.

Лидас вернулся в первых числах октября, вернулся спустя два с половиной месяца, вернулся рано утром, и в том виде, в каком был, явился к Айне.

Она встретила его милостивой улыбкой, даже протянула руку с расслабленными бессильными пальцами. Целуя эти пальцы, прижимая ладонь к губам, Лидас не мог отделаться от странного чувства, ему казалось, что Айна — его Айна! — стала какой-то чужой, не знакомой ему. Смотрел на неё во все глаза, смотрел-смотрел, спрашивал себя мысленно: "Что не так? Что же в ней не так?"

И дело даже не в беременности, хотя она довольно сильно повлияла на её фигуру. Этот большущий живот уже невозможно не заметить. Да и стоит ли скрывать? Неу-жели скорое материнство так повлияло на неё? Сделало какой-то незнакомой, почти чужой?

За довольно приветливой улыбкой и спокойным взглядом — нескрываемое равно-душие. Но не равнодушия он ждал после столь долгой разлуки. Готов был за два с половиной месяца выслушать всё, всё, что накопилось у неё на душе за эти месяцы. Готов был признать свою вину и не оправдываться, ведь лучшим оправданием в его положении был подарок — золотое тончайшей ковки ожерелье и серьги с аквамари-ном.

Но примет ли она этот подарок, будет ли ему рада, даже если сейчас вот, не в при-мер себе прежней, без единого украшения? Даже пряжки на плечах, и те из низко-пробного дешёвого серебра без вставок.

А что значит этот белый паттий? Она-то по кому соблюдает траурный обряд? Мо-жет, случилось что, пока меня не было?

— Тебя долго не было, — первой заговорила всё-таки Айна, но в голосе не было и намёка на упрёк. Вообще в нём ничего не было. Эта фраза родилась лишь потому, что Айна тяготилась молчанием, тяготилась его присутствием, а о чём говорить с ним, не знала.

— Да, долго, — отозвался Лидас. Он всё ещё стоял перед ней, сидящей в кресле, как проситель. Торопился увидеть, так торопился, что даже переодеваться не пошёл, а ведь попал ночью под дождик, и сейчас мокрая одежда холодила тело, была непри-ятна, а в голове то и дело пробегала одна нехорошая мысль: "Не простудиться бы… Надо было о горячей ванне распорядиться". — Похороны — это всегда долго. Да и дела всякие накопились, я же не был там шесть лет. И теперь уже вряд ли попаду…

— А что, твой брат не будет рад видеть тебя снова? — Айна усмехнулась, нервно постукивая пальцами по подлокотнику кресла. Нет, не этим совсем занята была её голова, но и заговорить первой она не решалась почему-то.

— Гирану сейчас не до меня ещё долго будет. — Непонятная тревога и Лидасу переда-лась, он сам начал нервничать. Потому, что не знал, о чём хочет говорить с ним Айна, чувствовал только: неприятное что-то предстоит. Или уже произошло в его отсутствие.

Отец всемогущий! Лучше бы она кричала, ругала, швырнула в него эту свою по-душку, которую прижимает сейчас к груди, как собственного ребёнка. Ну, что же ты так смотришь?! Ни радости, ни злости — одно равнодушие! Спокойное равнодушие, без тени любопытства.

Как её расшевелить? Как её заставить увидеть меня, своего мужа? Меня не было рядом больше двух месяцев, а ты точно забыла меня! Насовсем и навсегда!

— Как наш ребёнок? Седьмой месяц идёт, так ведь? — спросил, зная, что тема буду-щего материнства всегда вызывала у жены бурную реакцию. — Тебе в декабре рожать, я помню…

— Похвально. — Айна в ответ чуть-чуть бровями повела. Подумалось: не скажет больше ничего, не двинется, — нет, продолжила, глядя Лидасу прямо в глаза:- Больше пяти лет мы с тобой вместе прожили, ты с самого начала знал, как важна для меня эта тема. Я на многое глаза закрывала, многое терпела, на многое пошла, чтоб только ребёнка родить. Всё равно, кого. Я хотела всегда быть матерью, как хотят этого все женщины…

— Разве ты… — Лидас осёкся, не договорил, смутился под строгим взглядом Айны, подкреплённым нетерпеливым взмахом руки: "Тихо! Не перебивай!"

— Ты видел мои страдания? Видел, что я со своей стороны принимаю все меры? — Она чуть вперёд подалась, хотя выпирающий живот и мешал ей, вцепилась пальцами в резкое дерево подлокотников. — Видел?

— Айна, о чём ты… вообще? — Лидас возмущённо развёл плечи, вытянул шею. Удив-лённо раскрытые глаза, влажные волосы, прилипшие ко лбу, — он был растерян и удивлён и поэтому, видимо, выглядел беспомощным.

— Ты знал, что это бесполезно?! С самого начала знал, что ничего этого не будет. Ещё до свадьбы знал, что бездетен. И промолчал! Промолчал!! По твоей вине я должна была умереть бесплодной… Ты обманывал меня, ты умолчал перед Отцом… Он, если б знал, нашёл бы мне другого мужа… На что ты надеялся? На вмешательст-во Создателя? На мою измену?

Я посвятила свою жизнь, свои лучшие годы мужчине, не имеющему никакого права зваться мужчиной… Бездетному, бесплодному, не годному ни на что…

— Неправда! — Лидас был изумлён вдвойне резкой переменой во всём облике Айны и ещё тем, что услышал. Ему как будто в лицо плюнули. Но изумление это было не из тех, когда немеет язык, перехватывает горло, а тело слабеет разом. Нет! Он крикнул ей в лицо всего одно слово, но зато так громко, так резко, с такой силой, что теперь уж Айна поражённо вскинула брови. А Лидас снова повторил, но уже тихо, почти шёпотом:- Неправда…

— А что тогда правда? — Айна быстро нашлась, что ответить. — Ты же сам Кэйдару говорил. Про несчастный случай на охоте… Он заявил, что во мне не твой ребёнок. Что я спала с другим… Ты тоже думаешь, что это так, да? Скажи мне честно!

Куда делось её равнодушие? Пламя негасимое было в её взгляде. И румянец на бледных щеках добавлял её облику невиданную страстность и силу. Вот оно, её истинное лицо, которое она скрывала под маской равнодушия и скуки. Лишь в мо-менты близости, да и то не каждый раз, она бывала такой вот, способной на безрас-судство, на порывы и поступки, чьи последствия потом могли повлиять на всю её дальнейшую жизнь.

— Да. — Лидас отвёл взгляд, опустил голову, будто признавался в чём-то постыдном. — Я думал поначалу, что он от Адамаса… Тем более, и повод был… И по срокам всё сходилось. — Айна громко хмыкнула при этих словах, с презрением, с негодованием, но Лидас не дал ей рта раскрыть, дальше продолжал:- Тогда мне всё равно было, я не меньше твоего хочу иметь ребёнка. Да и Адамас… он же нравился тебе… Значит, и ребёнок должен был быть желанным.

— И ты ломался тут передо мной! — Айна выбросила руку, пальцем указывая на за-стеленный ковром пол. — Разыгрывал перед всеми будущего папочку! Счастливого отца! И скажи ещё, что это не подло, не бесчестно!

— Айна, подожди, я ещё не всё сказал, — Лидас голос повысил. И откуда в нём эта властность, это умение командовать — не просить? И тон этот? И громкий голос? — Да, я проговорился однажды Кэйдару. Но тогда я и сам был уверен, что у меня не может быть детей… Но твоя беременность… — Лидас плечами пожал. — Поначалу я думал, что он от Адамаса. Но ты же не признавалась. Ты так мне и не сказала ничего… Тут и засомневаться недолго.

А теперь я точно знаю, что он мой. Я проверялся там… — Мотнул головой. — Я был у лекаря, у прекрасного врача… Он сказал, что я здоров.

— Уж, не у того ли, который лечил тебя после того ранения? — Айна презрительно скривила губы.

— Нет. Тот был шарлатаном. Конечно, он спас меня тогда. После удара кабаньих клыков это не всякому под силу. Но если б ты видела, с помощью каких средств. Пара отточенных ножей, штопальная игла и обычные нитки. И всякие травы ещё. Поразительно, что я не помер в той горной деревушке. Две недели в беспамятстве провалялся, а потом месяц, пока смог подняться.

До детей ли мне тогда было, в четырнадцать лет? Живым бы хоть остаться… — Лидас усмехнулся с горечью. Он впервые делился с Айной своим прошлым, самым неприятным его моментом, но не ждал от неё насмешки или сарказма, верил, что она поймёт и пожалеет о словах, бросаемых в ярости.

— А ещё я видел свою дочку, — у Айны от изумления аж рот приоткрылся. Уж об этом она точно впервые слышала. А Лидас смотрел на неё с нескрываемой гордо-стью, с довольной улыбкой. Продолжил, отвечая на все её не высказанные вслух вопросы:- От женщины, которая была у меня ещё до тебя…

А девочка хорошенькая, красавица растёт. Ей только седьмой год пошёл. Я её до этого ни разу не видел, и она "отцом" называет другого мужчину…

В голосе Лидаса звучала тёплая грусть, если только так можно было назвать это чувство, и Айне стало вдруг обидно, что не её ребёнку предназначена такая неж-ность. Будет ли он так любить её сына, если сомневался в своём отцовстве? Не будет ли это чувство в будущем преградой? Полюбит ли он его после рождения?

— Ты никогда не говорил ничего о себе! — упрекнула, недовольно хмуря брови.

— О дочери я и сам лишь в этот раз узнал, — Лидас продолжал улыбаться, глядя на Айну. Да, в ней что-то изменилось за эти месяцы, появилось что-то неуловимое, строгость какая-то и как будто степенность. Наверное, беременность тому виной. И всё равно это она, прежняя Айна, его Айна, его жена, его красавица.

— А о том, что у тебя будет… — Айна не договорила, перевела глаза, недовольно поджимая губы. Лидас обернулся — слуга на пороге спальни возник неожиданно, стоял, низко опустив голову, не смея заговорить первым.

— Ну? — Айна чуть повысила голос.

— Отец Воплощённый желает видеть господина Лидаса.

— А я думала, сразу с дороги ты только меня захочешь видеть, — Айна снова посмот-рела на Лидаса. Сидела, положив раскрытые ладони на живот, так, что локти про-должали упираться в подлокотники. Подушка с узорчатой вышивкой сползла на пол, лежала у ног.

— Я и не говорил никому о своём приезде. Меня Альвита только видела, ещё внизу, да так… слуги с женской половины дома. — Лидас сам заметно растерялся. Идти к Солнцеликому он сейчас пока не хотел, устал потому что, да и чувствовал себя не настолько, чтоб заниматься политическими делами прямо с дороги.

— Ну, значит, доложили уже. — Айна дёрнула подбородком, указывая рабу на дверь. — Передай, что господин придёт, как только сможет.

— Его хотят видеть немедленно, — слуга и глаз-то поднять не смел, а возражать самой госпоже решился. Айна даже бровь вздёрнула удивлённо, будто спрашивая: "Это что такое?"

— Ладно, Айна, потом поговорим, хорошо? — Лидас прекрасно знал характер своей жены, поэтому сразу согласился, чтоб не дать ей выйти из себя. — Я приду, как только освобожусь. Я быстро.

Айна и слова сказать не успела, как осталась одна.

* * *

Прошедшее лето не прибавило Ему здоровья. Но зато теперь Воплощённый пере-стал скрывать от подданных свою болезнь, будто признал Сам, что она неизлечима и стесняться здесь нечего.

Он снова председательствовал в суде, принимал с жалобами и прошениями, со-ставлял все указы, получал и разбирал донесения из подвластных Ему земель.

Он и сейчас принял Лидаса в своём рабочем кабинете, сидя за столом над чьим-то письмом. Лидас не удивился, знал: Правитель встаёт очень рано, успевает до завтра-ка переделать много дел, ведь Ему ещё потом до полудня в суде управлять.

Поднял на зятя тёмные внимательные глаза, спросил без всякого приветствия, не дав и Лидасу рта раскрыть для приветственных слов:

— Твой брат Гиран принял верховное жречество?

— Да, господин. Он наследовал как старший рода…

— Он говорил тебе, он собирается соблюдать наш договор?

— Он намеревается занять Каннскую долину. Это единственное, что я знаю точно, господин Воплощённый, — Лидас отвечал на вопросы, глаз не поднимая, взглядывал на Правителя лишь украдкой. Голос Воплощённого выдавал эмоции хозяина лучше, чем выражение лица.

— В этих местах мы уже семь лет пасём свои стада. Он, что, не понимает, что это будет равносильно захвату? Я ведь могу и воинов своих в Криттас отправить.

— Мне показалось, господин, Гиран не против войны.

Таласий недовольно закусил нижнюю губу, кожа на обострившихся скулах натяну-лась ещё больше.

— Я не так молод, чтоб решать войной всякое недоразумение с соседом. Тебе надо было договориться с ним, предупредить, что я буду недоволен…

— Я пробовал, господин Воплощённый. — Лидас вспомнил лицо Гирана, его непре-клонный взгляд, поджатые губы. Он был старше Лидаса на семь лет, война с аэлами прошла на его глазах. Детское впечатление сохранилось на всю жизнь. Тут дело даже не в обиде. Причина всему — то унижение, какое испытал их народ, вынужденный пойти на уступки, одной из которых были лучшие пастбища иданов. Лишившись Каннской долины, они, прославленные коневоды, закупали теперь коней у аэлов.

Да, Гиран, получив власть, попытается вернуть отнятое когда-то, даже если риско-вать придётся столь многим.

— Твой отец был умнее, — Таласий усмехнулся с пониманием, — но он и старше был… Ладно, ты поедешь к нему ещё раз, с дипломатической миссией. Тебя же он примет, не обидит. Вы братья.

— Господин, Гиран не желает меня больше видеть! Он назвал меня отступником, чуть ли не предателем собственного народа! — воскликнул Лидас с большим, чем следовало пылом. Таласий улыбнулся, понимая: нет ничего хуже, когда родич, тем более, родной брат, обвиняет в отступничестве. Да, когда-то Лидас вынужден был уступить Тиману, а теперь ещё и Гиран бросается обвинениями. Любому впору обидеться.

Жаль, конечно, что так получается. Родственные связи должны были, по сути, явиться гарантией мира. Но только не для Гирана. Он хочет воевать. Значит, придёт-ся воевать. И лучше бы выступить первыми, не дать Гирану подготовиться. Он будет ждать моей ответной реакции, но не так быстро. Думает, я отложу до весны. Нет уж! Пусть лучше мои воины зимуют у тебя в Криттасе. И попробуй кормить их недоста-точно хорошо…

Жаль только, нет свободных воинов, хотя бы с тысячу. Придётся ослаблять грани-цу с вайдарами, а варвары к зиме как раз откочёвывают к Иданским горам, все стя-нутся к нашим землям. Как только слабину почувствуют.

Тут ещё и аскалы забеспокоились в последнее время… Неужели и вправду придёт-ся уступить идану? Отдать лучшие угодья? Показать свою слабость?

Таласий поднял на Лидаса недовольный взгляд, упрекнул:

— Ты мог бы выказать гораздо больше настойчивости. На тебя столько полномочий возложено… Мог бы заставить, припугнуть для начала…

— Осмелюсь напомнить: я был на похоронах отца, а не в деловой командировке, — Лидас отвёл глаза не сразу, и Таласий удивлённо бровями дёрнул. Что-то незнакомое появилось на миг в Лидасе, в этом его протесте. Таласий даже опешил немного. Так бывает иногда: протягиваешь руку, чтоб погладить свою любимую собаку, а она вдруг скалит на тебя зубы. И пускай потом радуется и ластится, на душе всё равно остаётся неприятный холодок. Подобной реплики Таласий ждал бы от собственного сына (Кэйдар иногда бывает дерзок без всякой меры), но чтоб от тихони Лидаса?

Если дело так и дальше пойдёт, твой зять примерит венец верховного жреца.

— Ладно, я ещё подумаю, как нам быть. Но поехать к нему так и так придётся. Неза-висимо от того, как я решу. — Таласий прикрыл глаза. Проклятая болезнь! От неё устаёшь мгновенно, от любого движения сразу же озноб по коже.

— Иди отдыхай!

Лидас вышел из комнаты, привычным поклоном попрощавшись с тестем.

Собака примеряет волчьи зубы — плохо это или хорошо, Таласий не мог пока по-нять. Но таким Лидас нравился ему больше. Когда теперь уже покойный Тиман заговорил о возможности породниться и тем самым скрепить дружественный союз, Таласий обрадовался. Понимал, конечно, что Айна достойна большего, что ей в пару скорее бы подошёл аскальский царевич. Но в те годы аскалы ещё не помышляли о независимости, а народ иданов и так предостаточно попортил нам крови. Война оказалась жестокой, добычи почти не принесла. Иданы не моют золото, не добывают драгоценные камни. Их горы могут дать лишь отличный строевой лес, а горные пастбища — прекрасных лошадей для конницы.

И всё равно Таласий понимал: с таким соседом, как Тиман, лучше дружить, чем ссориться. Последнее заставило покорно проглотить оскорбление, нанесённое семье в лице жениха, присланного с маленькой свитой и скромными подарками. Понятно стало сразу, что Тиман переиграл соседа, стоило в первый раз увидеть Лидаса.

Зять не рос наследником, он и на царевича-то мало походил. Не имел он той властности, уверенности в каждом своём слове, в каждом действии, какие отличают будущего Правителя. Немногословный, сдержанный в чувствах, он и для проница-тельного взгляда Таласия остался незнакомым, будто не являлся его родственником вот уже почти шесть лет.

Он всегда был вторым в паре с Айной, слишком мягкий, слишком добрый для Правителя, но если он наследует власть, то будет лишь плясать под её дудку, делать то, что захочется ей. Что станет с Империей, если править будет женщина? Не про-сто женщина, а твоя дочь, непутёвая Айна. Она же ни на что дельное не способна, никак себя не показала, хотя сам-то ты и не знаешь, кто она, твоя дочка, на что она способна? Какой она будет, получив в руки ничем не ограниченную власть?

Отец Всемогущий, что будет с Империей? Кому она достанется? Лидасу с Айной или Кэйдару?

Ни одна из кандидатур не соответствует твоим представлениям о мудром сильном Правителе.

Что тогда будет?

Одно и ясно только: самому тебе этого не узнать и не увидеть. Да, слабое, однако, утешение…

* * *

При виде Лидаса Кэйдар удивился и обрадовался, подался навстречу, протягивая раскрытую ладонь для приветственного рукопожатия.

— Я думал, ты до обеда не появишься. Мне сказали, вы попали под дождь, что ехали всю ночь без передышки… А ты тут, смотрю, разгуливаешь…

— Я был у Воплощённого, — возразил Лидас, недовольно нахмурив брови.

— Опять чем-то не угодил? — Кэйдар рассмеялся с пониманием. — Да ты садись, — про-тянул соседний стул из-за стола, — Расскажи хоть, как там свои. Что там, на родине?

— А что там может быть? Всё по-старому. — Лидас не стал садиться. Не до завтрака ему сейчас. Переодеться хотя б для начала. Выпить чего-нибудь, чтоб согреться. И спать хотелось смертельно. Даже разговор с Таласием не встряхнул, хоть и взбодрил немного.

Кэйдар неспеша тянул из тяжёлого кубка слабо разведённое вино — первое, что подают на стол, чтоб к подаче остальных блюд аппетит появился. Вокруг суетились слуги, готовили зал к завтраку.

— Оставайся со мной, — предложил Кэйдар, силясь хоть как-то удержать Лидаса. Странно, ведь соскучился по нему за эти месяцы и даже сам от себя такого не ожи-дал. Есть в полном одиночестве, оказывается, так скучно, так неинтересно.

— Я ещё не всех проведал с дороги. Раз уж не получается уйти незаметно, навещу ещё одного напоследок, — усмехнулся Лидас, глядя на Кэйдара сверху.

— Это кого же? Айну, что ли?

— Её я уже видел. Сразу же к ней и сходил. А вот Виэл мне почему-то на глаза ни разу не попадался. На кухне, наверно, снова…

— Я продал его.

— Не понял! Как так — продал? — Лидас растерялся настолько, что не выдержал-таки, сел на предложенный стул. Раб-виночерпий тут же подставил и ему бокал с вином, пододвинул плоскую тарелку с сыром — Лидас даже не глянул, будто и не заметил вовсе.

— Продал — и всё! Как продают всякую негодную скотину. Отправил на каменолом-ни… — За внешней небрежностью голоса и позы Кэйдар старательно скрывал напря-жение. Ситуация и вправду грозила перерасти в ссору. Слишком уж Лидас ценил своего невольника.

— Он не был скотиной. — Лидас не повышал тона, но от этого голос его ещё больше казался неприязненно суровым, осуждающим. — Ты знаешь, он спас мне жизнь. Я хотел дать ему свободу — я часто там об этом думал — и нанять его за плату, как сво-боднорождённого.

— Он уходил ночами в город без моего на то разрешения. И вообще он был дерзок со мной всегда. Я просто избавился от дерзкого раба, что в этом такого? Хочешь, купи себе другого.

— Я жизнью ему обязан! — Лидас смотрел на Кэйдара исподлобья, и тот не выдержал-таки, отвёл взгляд.

— Возможно, я был не прав, я понимаю…

— Ты сам подарил мне его жизнь, ты не имел права им распоряжаться.

— Ну ладно тебе! — Кэйдар рассмеялся, смехом пытаясь разрядить обстановку. — Вот заладил. Мало, что ли, других рабов? Хочешь, я тебе другого подарю? Свирепого вайдара в косматой шкуре? Ничем не хуже будет…

— Не надо! Твоих подарков мне больше не надо… — Лидас поднялся.

— А что, я тебе тогда плохую наложницу выбрал? — крикнул ему в спину Кэйдар. — Она уже с пузом от тебя! Скажи ещё, что не рад…

Лидас не обернулся, исчез за колоннами, а Кэйдар сердито выругался:

— Дурак неблагодарный!.. Знал бы ты правду, сам бы с этой твари шкуру снял… Ишь ты, свободу подарить… А что ещё впридачу?

* * *

Стифоя, сидя на ложе прямо с ногами, читала вслух самую известную поэму о любви, историю двух разлучённых возлюбленных, Делиаса и Аристы. Он, сын бога-того аристократа, влюбляется в наложницу собственного отца. Девушка готова отве-тить взаимностью, и влюблённые под покровом ночи встречаются в саду. За бли-зость с другим мужчиной рабыню ждёт смерть, юноша же и права не имеет смотреть в её сторону, и всё равно симпатии читателя принадлежат героям.

Раньше Айна читала эту поэму с улыбкой и недоверием, немного даже с завистью, сейчас же — с пониманием. Да и Стифоя читала на аэлийском просто отлично, краси-вым прочувствованным голосом, с выражением, со всеми интонационными перехо-дами:

— …Твой нежный образ затмит сияние луны. Любимая, ты свет очей моих. В их глубину я погружаюсь снова и умираю, мукою томим…

Айна сидела в кресле у окна, рабыня-служанка расчесывала ей волосы. Да, в этой истории всё понятно, а как отнеслись бы к ней читатели, случись всё наоборот? Если б богатая свободнорождённая женщина полюбила невольника? Это была б уже не развлекательная история, а судебное дело! Конечно, это же не просто порочно и безнравственно, это преступно! Спать с рабом, любить раба!

Неисключено, конечно, что подобные связи в аристократических кругах бытуют, но одно дело — тайная связь, другое — писать о ней книги…

А Стифоя явно в кого-то влюблена. Вон, как щёчки раскраснелись. А девушка как раз читала самую пикантную сцену: после получасового взаимного объяснения в любви, герои наконец-то слились в страстном поцелуе. В эту-то минуту в спальню и ворвался Лидас. Остановился посреди комнаты, тяжело и шумно дыша, его плечи и грудь под тканью дорожного паттия ходили ходуном.

— За тобой что, стая демонов гналась? — усмехнулась Айна. Увидеть мужа так скоро после утреннего разговора она совсем не ожидала.

Лидас посмотрел на неё, нахмурив брови, перевёл взгляд на рабыню на ложе. Сти-фоя вся сжалась, будто в испуге, стиснула в пальцах сложенные дощечки книги, узкие, как планки веера. Но живота спрятать не смогла, несмотря на все невольные движения.

— Так это правда?!

Из всех в комнате Лидас смотрел только на свою недавнюю наложницу, смотрел таким взглядом, что та опустила голову, зажмурилась, покраснела ещё сильнее, вот-вот — и расплачется от страха.

— Лидас, что такое? Разве так себя ведёт будущий отец? В таком случае мужчина обычно раскошеливается на подарок получше, а ты… Ты же до обморока её дове-дёшь!..

Айна поднялась, загораживая собой служанку. Лидас посмотрел на жену, спросил уже спокойнее:

— Почему мне раньше не сказали? Ещё до отъезда? Какой месяц сейчас вообще?

— Сам посчитай! — Айна легонько толкнула его в плечо, и Лидас покорно вышел вон. — Ну, ты чего, милая? — сама вернулась к Стифое, приобняла её за плечи, прижала головой к груди, поглаживая ладонью мягкие, как у ребёнка волосы. — Ты что это совсем? — Подняла глаза, встретилась со взглядом другой рабыни, продолжавшей стоять у кресла с гребнем в руке. Чуть повела бровями, и девушка направилась к двери. Айна крикнула вслед:- Воды принеси!

— Ну, что ты совсем, Стифоя… — Айна улыбнулась, заставляя рабыню показать заплаканное лицо. Вытирая слёзы с её щёк, попрекнула с улыбкой:- Разве так ты должна себя вести, в твоём-то положении?

— Он так посмотрел… так посмотрел… Он прикажет убить его… У него будет ваш ребёнок, госпожа… — девушка всхлипывала, вздрагивая всем телом. — Такой добрый всегда, такой ласковый был, а тут… — опять разрыдалась, закрывая лицо руками. — Зачем ему ребёнок от такой дурочки, как я?.. Он продаст меня… Я не нравлюсь ему… И не нравилась никогда…

— Что за чушь?! Что ты болтаешь?

— Вы не знаете, госпожа… Меня ему господин Кэйдар выбирал… А господин Ли-дас только вас любит… Я никогда ему не нравилась… — Стифоя чуть отодвинулась, отстранилась от Айны, будто вспомнила сразу, что перед ней не только хозяйка, но и соперница. А после этих слов даже такая добрая госпожа не выдержит, ударит, или отругает… А может, и прогонит насовсем?

— Так ты его любишь, да?! — догадалась неожиданно Айна. Схватив рабыню за пле-чи, заставила смотреть прямо в глаза, переспросила:- Ты в него влюбилась, в своего господина?

Стифоя виновато опустила голову, прошептала:

— Это всё глупости, госпожа… — потянула носом воздух со всхлипом, как бывает сразу после слёз, — я сама ведь понимаю всё… Он бы и не вспомнил обо мне никогда, если б вы не поссорились в тот раз. Он только отомстить вам хотел… со мной… Он вас только любил и любит… Вас и вашего ребёнка… А мой… А моего… — Стифоя снова расплакалась, но слёз уже не стеснялась, и они потекли по лицу, по щекам, до самого подбородка. Глаз поднять на Айну не смела, понимала, что быть не может этой сцены вообще. На что ей рассчитывать, простой рабыне? Какая из неё соперни-ца госпоже? Понимала это сама, потому и молчала в ответ на все расспросы, не мог-ла признаться в своих чувствах.

— Господин такой добрый… такой ласковый… такой красивый… Очень добрый… Все так говорят… Все слуги… Он никого никогда не обижал…

— Если ж он такой добрый, ты его тогда почему боишься? — спросила Айна с неволь-ной усмешкой. Нет, не хотелось ей смеяться над чувствами своей рабыни. Каждый равен перед Нэйт в своих чувствах — это она уже давно усвоила. Нельзя заставить кого-то любить, а кого-то ненавидеть. Ни себя не заставишь, ни другого.

— Господин будет смеяться, если узнает, — ответила чуть слышно Стифоя. — Кто я для него? Всего лишь рабыня…

— Ты — мать его ребёнка! — поправила Айна. — Заметишь ещё, как меняются мужчины при таком известии. И он на тебя обратит внимание, помяни мои слова…

— Что вы говорите, госпожа? — удивилась Стифоя. — Господин Лидас — ваш муж! Я ничего не прошу, подумать не смею… Мне одного лишь взгляда достаточно… Лишь бы рядом быть… Хотя бы изредка видеть…

— Ты потому и в библиотеку идти не захотела? — под прямым взглядом Айны Стифоя ещё ниже опустила голову, не ответила, но ответ и так был яснее ясного.

— Ему Кэйдар про тебя сказал. Больше некому. И наверное, ещё наплёл что-то, какую-нибудь ерунду. Он потому и примчался такой… Такой, будто его специально кто обманывать собирался…

Айна приняла бокал из рук рабыни, поблагодарила улыбкой. Выпила почти поло-вину сама, протянула оставшуюся воду Стифое.

— На, попей и успокойся! Никто тебя продавать не собирается… И ребёнку твоему ничто не угрожает.

А с Лидасом я сама поговорю, узнаю, что он намеревается с тобой делать. А сейчас давай, читай дальше! Узнаем мы, что там с ними будет, или нет?

Стифоя послушно развернула дрожащими руками свёрнутые планки поэмы. На каждой дощечке — строчка. Глаза смотрели на буквы, аккуратно прописанные чёрной тушью, и ничего не видели. Всё плыло: мешали не выплаканные до конца слёзы. И голоса не было. Сплошное мучение, одним словом, а не чтение.

— Я не могу, госпожа. — Опустила книгу на колени, подняла глаза на Айну. — Извини-те, но я не могу сейчас читать… А про это — особенно…

— Да? — Айна рассмеялась, чуть отклонилась от спинки кресла, тем самым помогая рабыне собрать вместе с остальными и те волосы, которые попали между спиной и креслом. — Ну, что ж, почитаешь в другой раз…

* * *

Велианас долго разглядывал меч, медленно крутил его на расстоянии полусо-гнутых в локтях рук, изучал придирчиво взглядом опытного в своём деле человека. Кэйдар следил за ним с лёгкой улыбкой ожидания: ждал оценки.

— Лёгкий, — Велианас отозвался коротко, но весомо и с уважением. Сжав удобную рукоять, с силой, стремительной и неотвратимой, опустил руку вниз — рассечённый воздух жалобно зазвенел под смертельным ударом. — Сплав хороший. И сбалансиро-ван превосходно… Я уже видел подобное оружие… Не оружие — игрушка, забава для ребёнка…

— Я видел этот меч в деле, — Кэйдар редко когда возражал своему учителю и настав-нику, но сейчас не удержался. — В бою с самим марагом.

— Да? — Велианас бровью повёл, продолжая рассматривать трофей. — Откуда у нас марагам взяться? Это ж те, да? То племя? Я слышал о них от Отца… Я думал, они не появляются у нас, на наших землях.

— Здесь, во Дворце, был один раб, он, судя по всему, и был марагом, — Кэйдар не хотел вдаваться в подробности, сам не хотел вспоминать того варвара, а приходи-лось. — У них эти мечи хорошо для ближнего боя, а удар… удар такой! — Он резко выбросил вперёд правую руку, сжатую в кулак, как ножом пырнул невидимого про-тивника.

Велианас повторил за ним этот удар, но уже с мечом, и негромко, с пониманием, рассмеялся.

— Да, против такого удара надо разрабатывать новую форму защиты… Или исполь-зовать щит.

— Хороший воин и через щит достанет… Молниеносная атака… Даже понять не успеваешь, а меч уже в печени, — Кэйдар усмехнулся, вспоминая свой конфуз. Непри-ятно, конечно, но признал со временем, что варвар в тот раз атаковал блестяще, красиво. — Понимаете, он тогда как-то совсем неправильно себя вёл для боя… Не видел я ещё подобного…

Кэйдар, до этого сидевший на краю ложа, при этих словах поднялся, принял меч из рук Велианаса и отработанным движением повторил ту атаку.

— Видите, учитель, не уходить от противника, а идти на него… Это же как раз то, от чего мы отказываемся с первых же тренировок.

Захватив руку Велианаса, Кэйдар ещё раз повторил тот же приём, даже хромающий шаг не лишил атакующее движение своеобразной опасной красоты.

— Я его на всю жизнь запомнил, — Кэйдар улыбнулся, снова опускаясь на бархатное покрывало, застилающее постель. — Как подумаю иногда, что чуть от руки раба… Даже испугаться не успел поначалу, а потом…

— Ты сильно хромаешь, — перебил его Велианас, сокрушённо покачав головой. — Когда Лил рассказывал, я не думал, что всё так серьёзно. И болит до сих пор, да?

— Да, — Кэйдар отвёл взгляд, недовольно поджимая губы. Он ненавидел быть сла-бым, ещё больше, — показывать свою слабость другим. Велианас, конечно, не другой, в его взгляде насмешки никогда не увидишь, и злорадства.

— И что, уже на всю жизнь? — Велианас смотрел на него только с сочувствием, а ведь знал же, что ученик его и жалости к себе не потерпит. Жалость редко когда бывает искренней. Но эти двое слишком уж были привязаны друг к другу, слишком много значили друг для друга, чтоб и сейчас не суметь понять возникшей ситуации. И Велианас, как старший в паре, первым пошёл по правильному пути: сделал вид, что не было ничего, что не заметил — и всё. Поэтому просто сменил тему, возвращая меч себе:

— Для колющего удара он, конечно, приспособлен куда лучше нашего. И всё равно, свой бы я вряд ли променял, — рассмеялся, хоть и мало, что его в этой жизни весели-ло. — Своя тяжесть привычней как-то!

— Их нужно заставить ковать наше оружие, но из своего железа, — сказал Кэйдар, потирая больную ногу: лодыжка ныла непрекращающейся тянущей болью. Голос его при этом получился резким, сердитым даже. — Ничего! Мы найдём их, этих прокля-тых марагов! Куда они от нас денутся?! Рано или поздно, а всё равно найдём. Если они торговали с племенами виэлов, значит, ещё раз объявятся.

— А тот варвар? — напомнил Велианас. Подобрав длинный торжественный паттий из дорогой ткани с золотой нитью по самому краю, он сел в кресло, а меч положил себе на колени.

— Его нет больше.

— Жаль, — Велианас дрогнул тёмной бровью, поджал тонкие губы недовольно. — Хо-тел бы я посмотреть, на что ещё он способен.

Кэйдар бросил в его сторону быстрый взгляд, будто проверял, не шутит ли. Нет, Велианас не шутил. Он вообще очень редко позволял себе такую роскошь: шутить, быть несерьёзным.

— Он был моложе меня. Вряд ли он умел что-то дельное.

— Тут важен не возраст даже. — Велианас в задумчивости покачал головой. Простое, чуть скуластое лицо, ранние морщины, спокойные глаза со знакомым цепким при-щуром — он больше походил на варвара, этот аэл-простолюдин. Такие разбавляют кровь потомственных вырождающихся семей, потому что в них сильна наследствен-ность, велико естественное природное начало. Да, Велианас не был похож на аристо-крата даже в своей дорогой парадной одежде. Его стихия — война, его одежда — сол-датская форма: короткий паттий чуть выше колена, панцирь на груди и шлем, ре-мешком натирающий подбородок.

— Если это племя настолько изолировано от нас, там и техника боя и приёмы могут быть отличными от наших. Оно ведь так и есть в сущности. Взять даже этот колю-щий удар… А их мечи? Варвары, можно сказать, дикари, а оружие — лучше нашего. Как такое возможно? Пусть короче, пусть легче, но знать такие сплавы, такую ковку железа, чтоб оно могло выдержать удар, чтоб оно было таким гибким при этом?! — Велианас сжал одной рукой рукоять меча, а пальцами другой — стиснул острый кон-чик, напряг мышцы, проверяя оружие на излом, — меч выгнулся гибкой дугой с уси-лием, но довольно легко, казалось, будь у Велианаса сил побольше, он бы и в кольцо его сумел сомкнуть, соединить рукоять и острие.

— Создатель поделился с ними своими знаниями. Простому человеку такого умения не достичь. Этот народ — любимец Творца. Этот, а не наш! — Велианас бросил меч на кровать рядом с Кэйдаром. — Я видел мечи старой ковки, когда-то и мы шли этим же путём. Но для нас в бою первое оружие — копьё, поэтому и врага легче достать длин-ным клинком.

Когда-то мне тоже показывали несколько приёмов, где есть колющий удар, но это скорее в порядке исключения. Эти-то, наверно, и сами рубят тоже, как и мы. Невоз-можно всю технику боя строить только на одном: или рубить, или колоть. Воин, совмещающий оба удара, будет непобедим. А если ещё в его руках будет меч, такой же длинный, как наш, и марагский по ковке, то это вообще будет нечто особенное. Армия из таких воинов будет непобедимой.

— Ну, что ж, по крайней мере, нам теперь будет, чему поучиться, — усмехнулся Кэй-дар, заботливо протирая меч тряпкой перед тем, как убрать его в ножны. — А марагов я достану! Вот лето настанет, пойдём на побережье, к виэлам. Кто-нибудь всё равно да знает…

— Я пойду с тобой, если доживу до лета, — Велианас не любил планировать слишком далеко, но сейчас не удержался. — Знаешь, что Отец отправляет меня к иданам в Крит-тас? Руководить гарнизоном из двух тысяч воинов.

— Зачем их там столько? Иданский царь давно с нами дружит. И Лидас идан, — Кэй-дар удивился. Эта новость и вправду стала для него новостью.

— Отец не говорил тебе? — Велианас подбородком повёл, будто говорил: "Вот это да!" — Он, что, не готовит тебя в Наследники?

— В смысле?

— Наш Правитель очень болен. Серьёзней, чем я думал. В этот Новый год Он ещё сумеет провести жертвенный обряд, но до следующего года Ему не дожить… Конеч-но, на всё воля Создателя…

— Он ещё не решил окончательно, кто будет наследовать, — Кэйдар глянул на своего учителя исподлобья, хоть и не хотел выказывать своего недовольства.

— Он сомневается между тобой и… — Велианас сделал паузу, дожидаясь, что Кэйдар сам назовёт имя.

— И Лидасом.

— Между сыном и зятем, — Велианас в задумчивости потёр подбородок. — Я видел этого Лидаса раза два, кажется. Он же варвар? Идан? — Кэйдар в ответ кивнул. — Я недостаточно хорошо его знаю, но мне показалось, он не из тех, кто сумеет править Империей.

— Отцу виднее! — Кэйдар смотрел прямо, всем своим видом давая понять, что эта тема ему неприятна. — Я приму любое Его решение.

— Безусловно! — Велианас улыбнулся. — Мы все примем это решение, — многозначи-тельно заметил Велианас, Кэйдар кивнул головой, соглашаясь с ним, но кивок полу-чился каким-то рассеянным, возможный Наследник думал о чём-то своём, важном для него.

— По вине брата этого Лидаса я буду зимовать в Иданских горах, — Велианас круто поменял тему. — Не попаду на празднование Ночных бдений… Не посмотрю на жерт-венные бои… Иногда, знаешь, там неплохие приёмы можно подсмотреть… — он пы-тался отвлечь Кэйдара своим голосом, заинтересовать его и подбрасывал темы, одну интереснее другой. Знал, что его воспитанник не сможет промолчать, когда речь зашла о ритуальных поединках. Кэйдар всегда был их страстным поклонником, с детства ходил, не пропустил ни одного дня.

Но не вид крови и смерти притягивал Кэйдара, сам Велианас и приучил его видеть в поединках своеобразную красоту, находить что-то новое, подмечать и учиться. Воин хорош тогда, когда он продолжает совершенствовать своё мастерство во вла-дении оружием. Меч же, кроме этого, требует постоянных тренировок.

— Интересно, Антирп и на этот раз останется лучшим и получит право дожить до следующего года? А может, он и вольную получит?

— Я напишу вам в письме после праздников, — ответил Кэйдар, вытягивая больную ногу и чуть откидываясь назад. Болит, догадался Велианас, но спросил о другом:

— Ты, вижу, все тренировки забросил?

— Да как тут сможешь? — Кэйдар сердито сверкнул глазами. — С июня вот так…

— Если был разрыв связок, болеть постоянно будет, — осторожно заметил Велианас, отмечая, как при этих словах ещё больше затвердело лицо Кэйдара. Обидчив, и, как в детстве, готов взорваться, если хоть кто-то заподозрит его в слабости. Тяжёлый характер, трудный…

Это упрямство, страстность, умение быть самим собой в любых обстоятельствах — вот, что привлекало в нём Велианаса. Учеников у него было много за годы жизни. Немало аристократов обращалось к нему с предложением обучить их сыновей осно-вам военного дела, преподать хоть несколько уроков. Не всех, с кем Велианасу при-ходилось работать, он помнил в лицо или по именам, с сыном же Воплощённого поддерживал отношения до сих пор. Он понравился ему сразу же, ещё мальчишкой, при первой же встрече, когда не расплакался, получив мечом по пальцам, а, перехва-тив оружие в другую руку, с горящими от ненависти глазами бросился в драку. И в своей безрассудной отваге, компенсирующей отсутствие всякого опыта, сумел легко ранить Велианаса. Шрам с наружной стороны запястья всегда напоминал о том слу-чае, вызывая гордую улыбку.

Но часто был резок, груб с подчинёнными и лёгок на расправу. Это в нём Велианас тоже видел. Поэтому и понимал медлительность Воплощённого в выборе Наследни-ка. Кто его знает, что лучше: иданский царевич или этот, родной сын Правителя?

Рукой Отца Воплощённого движет сам Творец, поэтому будем надеяться на луч-шее…

* * *

— Знаешь, сколько жил здесь, постоянно мечтал об одном. Что Отец отпустит нас, и я вернусь домой. Там лучше, чем здесь! — Лидас покачал головой сокрушённо, опус-тил глаза, глядя на свою же руку, покачивающую бокал с вином. Второй уже бокал! Ещё немного — и напьётся. Вон, уже на откровенность потянуло. — Понимал, конечно, что всё это только мечта, может, поэтому и поместье это строить начал, — посмотрел на Айну. Та лениво без всякого аппетита, крутила за кисточку запечённую в медовом сиропе грушу. — Понимаешь, хотелось жить отдельно, подальше от всех этих разгово-ров о наследовании, о власти, о государственных делах… Жить своей семьёй… С тобой и нашими детьми…

И всё равно! — поморщился болезненно, видя, что Айна не слушает его. Опять, как всегда, не хочет слушать. Вечно её голова занята чем-то другим, какими-то своими делами и мыслями. До него же ей и дела нет! — Пока строительство шло, думал о наших горах. Даже дом хотелось сделать таким точь-в-точь, как тот, в котором рос… А сейчас… Когда побывал там… До меня там и дела никому нет. Мать умерла пять лет назад, меня никто даже не известил, не вызвал. А брат, он сразу дал понять, что видеть меня дольше положенного по трауру времени не намерен.

"Зачем он всё это мне рассказывает!" — подумала с тоской Айна, оттолкнув от себя тарелку, принялась вытирать сладкие, склеивающиеся пальцы увлажнённой салфет-кой.

— Что ты собираешься с ней делать? — спросила о том, что волновало её гораздо сильнее.

— С кем? — Лидас не понял, о ком речь, слишком уж не вязался этот вопрос с тем, о чём он говорил сам.

— Со своей наложницей! С кем же ещё?

Лидас плечом дёрнул, ответил не сразу, будто задумался над этим только сейчас:

— Я хотел дать ей вольную независимо от того, кто родится: мальчик или девочка. Можно, и раньше, не дожидаясь родов. Но вдруг она тогда уйти захочет?

— Не захочет!

— Ты так уверена? — Лидас бровью дёрнул, категоричность тона его несколько уди-вила. — Ты так хорошо знаешь, на что она способна?

— Вот именно, знаю! Не уверена, а знаю, — Айна тщательно вытирала каждый паль-чик, даже глаз на Лидаса не подняла. — Она никогда не уйдёт из Дворца, и на это есть две причины. Во-первых, Стифоя была совсем малышкой, когда попала в наш город. Вряд ли она представляет свою жизнь по-другому. Она, наверно, и дороги-то в свою семью не найдёт? А во-вторых? — подняла глаза на Лидаса. — Она тебя не бросит, по-тому что любит.

— Любит? — Лидас растерянно улыбнулся.

— А что, это невозможно? — Айна говорила, а сама впервые разглядывала мужа так, как могла бы смотреть на него другая женщина, смотрела её глазами: ведь симпатич-ный же мужчина! Из тех, кто следит за своей внешностью, из тех, кто не допустит неряшливой щетины на щеках, грязной одежды, неуложенной причёски. Молодой, лицом красивый. Что ей, молоденькой дурочке, ещё надо?

— Могу представить, это случается в господских домах довольно часто. Молодой симпатичный хозяин… К тому же первый мужчина в её жизни…

— И что мне теперь, по-твоему, делать? — Лидас потерянно смотрел на Айну, потирая пальцами шрам на шее. Растерялся, прямо как мальчишка.

— Не вести себя, как вчера! — Айна бросила смятую салфетку на стол. — Ворвался, как дикарь. Всех напугал… А она чуть от страха не померла… Думает, ты продашь её… Что не примешь этого ребёнка…

— Какая глупость! — Лидас рассмеялся.

— Когда люди влюбляются, они часто делают глупости, — Айна тяжело поднялась, отталкиваясь руками от подлокотников, глянула на Лидаса сверху. — Поговори с ней, успокой. Ты же хочешь, чтоб твой ребёнок родился здоровым.

— А ты? Ты сама ничего не собираешься с ней делать? Позволишь ей быть рядом? — Лидас уже глядел не с удивлением, с изумлением скорее.

— А что я, по-твоему, должна с ней делать? — Айна посмотрела на него с непонима-нием.

— Но ты же… ты совсем не ревнуешь? А ведь раньше? Я думал…

— Ревновать к рабыне? — Айна скривила губы. — К тому же это она тебя любит, а не ты… Да и вообще…

Она не договорила, но Лидас и сам понял вдруг: всё, не будет больше тех изматы-вающих, пугающих вспышек ревности; не будет больше крика и слёз, швыряния подушек и даримых украшений. Ничего этого больше не будет, никогда. Потому, что Айна перестала даже играть в любовь, перестала разыгрывать из себя женщину, для которой ты хоть что-то значишь. И ведь тогда, когда момент для ревности по-настоящему представился, она осталась к тебе равнодушной. Впрочем, как и все-гда…

Айна ушла, так и не сказав ему больше ни слова. Но Лидас будто и не заметил её ухода, сидел, не шевелясь, ни на что не глядя, в предельной задумчивости. Да, ему было теперь над чем подумать, было, что взвесить и переоценить.

* * *

Харита сидела на самом краю узкой кровати, сидела к нему спиной, заплетала волосы в косу, перебросив их себе на грудь. Айвар, приподнявшись на локте, наблю-дал за ней с усталой улыбкой. С удовольствием смотрел, как двигаются локти, ло-патки под бархатистой, нежного загара кожей. После всего хотелось одного: спать, но сначала он решил дождаться ухода девушки.

— Ты странный какой-то, Виэл… — первой заговорила Харита, поворачиваясь к нему лицом. Айвар в ответ только бровью дрогнул, будто хотел спросить: "В смысле?", но передумал.

— Я у тебя уже третий раз, а ничего про тебя не знаю, — Она, не стесняясь собствен-ной наготы, закалывала шпильками косу на затылке. В её откровенности было жела-ние покрасоваться молодым гибким телом, соблазняющая попытка подразнить, но не вульгарность и не отсутствие скромности. — Ты ни разу не назвал своё настоящее имя, только кличка эта из купчей. Если ты виэл, почему тогда у тебя не виэлийский ак-цент?

Айвар в ответ плечами повёл, улыбнулся, заговорить не успел, Харита приблизи-лась к нему, запустила тонкие пальцы в длинные волосы, потянула, заставляя его запрокинуть голову беззащитным движением, открывающим горло. Айвар дёрнулся с коротким смешком в попытке освободиться и поцеловать девушку в губы, но та, уклонившись, спросила серьёзно:

— Не нравится, когда подчиняют?

Он повёл подбородком, чуть прикрывая глаза, на губах всё та же улыбка.

— А сам? — оттолкнула его, заставляя упасть головой на подушку. — В тебе есть что-то дикарское, сила какая-то, притягивающая женщин… Ты знаешь об этом? Раньше тебе об этом говорили? Нет?.. Твоя первая женщина…

— Нет! — он неожиданно вспомнил Айну, так явно, с такой силой, что ощутил вдруг тоску по той, прежней жизни, по тем встречам украдкой, по её страстным торопли-вым признаниям, почти сразу же сменяющимся циничной насмешкой. Вспомнил всё это и повторил:- Нет, никогда…

— А я? Я тебе нравлюсь? — Харита склонилась над ним так низко, будто сама захоте-ла поцеловать его, но только в глаза посмотрела требовательно, настойчиво. — Я могу сказать, в следующий раз к тебе придёт другая…

А сама ласково поглаживала подушечками пальцев нежную кожу у него на виске, спускаясь всё ниже, к скуле.

Айвар не удержался, схватил рабыню за открытые плечи, притянул к себе, но губ коснулся осторожно, как бывало, Айна целовала его в надежде увидеть ответную улыбку.

— Какой ласковый, — Харита тоже улыбнулась в ответ, — мой дикий непобедимый воин. Меня к другому не отправят, не бойся, я столько всякого с кухни надзирателям перетаскала… Меня отводят к тому, кого я сама выберу… Я и тебя в первый же день приметила… Знаю, что первый месяц у тебя плечо болело, что лекарь запретил… Знаю, что Магнасий тебя Аридису за полторы тысячи предлагал… Он тебя смотреть на следующей неделе приедет…

— Кому? — Айвар недовольно нахмурился. На ближайший месяц он не планировал никаких перемен в своей жизни. До самых праздников настроился жить так, как жил уже три прошедших месяца.

— Это устроитель главных представлений, для столичных жителей, для самого Правителя, — ответила Харита. — Так принято: перед празднествами он объезжает все школы в округе, скупает лучших воинов. Другие пойдут в города провинции… Воз-можно, на тебя придёт посмотреть сам Воплощённый… Говорят, такой варвар после родится благородным аэлом. Ты хотел бы в следующей жизни быть аэлом? — Харита со смехом поцеловала его в губы. Айвар никак не отозвался на поцелуй, буркнул только недовольно:

— Я пока не собираюсь думать о новой жизни… Надо сначала эту дожить!

— Ах, упрямый! — Харита ладонью отодвинула ему волосы назад, открывая склонив-шееся лицо. — Хочешь прославиться, как Антирп? Стать любимцем зрителей? Хо-чешь, чтоб они подарили тебе право жить до следующего года?

— Я просто хочу жить! — Айвар поднял на неё глаза. — Хочу быть свободным!.. Разве ты сама этого не хочешь?

Харита задумалась, опустила голову, закусила губу. Ответила с упрёком:

— Ты родился свободным, ты знаешь, что это такое. А я не знаю другой жизни, — сверкнула глазами обиженно. — Я родилась в этом поместье. Знаешь, кто мой отец? Сам господин Магнасий! И что из того? Стоило родиться дочерью благородного аэла, чтоб теперь ублажать таких вот, — смерила Айвара уничтожающим взглядом. — И каждый год они все новые! Ты у меня, знаешь, какой?

— Не надо! — Айвар выкрикнул, но Харита всё равно докончила:

— Пятый! Пятый, понял!

Оттолкнула его от себя, сбросила руку с плеча: обиделась!

— Ну, прости! — Айвар поймал девушку за запястье, не дал ей встать. — Я ведь не знал!.. Я совсем не хотел тебя обидеть! Честное слово, не хотел…

— Конечно, кто я для тебя? — Харита вздохнула, глаз не поднимая. — Ты станешь лю-бимцем толпы… Они любят хороших воинов… Встречи с тобой будут добиваться десятки хорошеньких молоденьких аристократочек… Готовые выложить немалые деньги за одну только встречу с тобой. Они будут с удовольствием вдыхать запах твоего пота, твоей и чужой крови… Чтоб узнать вкус твоего страха и страха убитого тобой соперника… Им интересна чужая смерть, потому что самим им всем никогда не пережить подобного…

— Харита, что ты говоришь? Как можно вообще? — Айвар перебил её, громко вы-крикнул прямо в лицо, схватив за плечи, заставляя посмотреть на себя. — Откуда ты можешь знать это всё? Откуда ты знаешь, что со мной будет?

— Будет! — она оттолкнула его от себя, раскрытой ладонью в грудь толкнула. — Ты упрямый, ты своего добьёшься… И господин тебя хвалит… Я же уже сказала: ты можешь попасть в Каракас. А о том, как живут выбранные для Нэйт воины, мне рассказывали другие женщины, те, кто постарше. Не думай, я не вру, я говорю то, что точно знаю!.. Про всех этих ряженых богачек… с извращёнными наклонностя-ми… — она говорила с обидой, через чуть выпяченную нижнюю губу. Но в этой обиде улавливалась ещё и ревность. Поэтому Айвар не мог не рассмеяться. Притянув де-вушку к себе за плечи, спросил со смехом, целуя в губы:

— Ревнуешь?

— Ну, вот ещё! — толкнула его локтем в бок, но Айвар всё рано не убрал руки. — Рев-новать? Тебя через месяц здесь уже не будет, зачем мне ревновать?

— Но ведь я же нравлюсь тебе! — Айвар улыбнулся, удивлённо подняв брови.

— Нравишься! Если б не нравился, меня бы здесь не было, — Харита потянула на себя скомканное платье, брошенное в ногах ложа. — А теперь всё! Мне идти пора…

Айвар не удерживал её, только смотрел на сборы с улыбкой.

— Ты будешь в другой раз?

Харита смерила его долгим взглядом, ни слова не сказав, вышла.

* * *

Во всём их быте чувствовался отпечаток крайней бедности, такой, когда лишь тонкая грань отделяет от нищеты.

Несмотря на определённые привилегии, положенные по рождению, Ирида многое умела. Могла подоить корову, кобылу и козу, знала, как створожить молоко и сва-рить сыр, умела жать серпом траву и ячмень, вышивала золотой нитью и бисером. Но все эти знания не имели никакой ценности здесь, в городе аэлов, в храме Матери Сострадающей. Конечно, она многому научилась за три месяца: варить похлёбку из бобов и капусты, мыть посуду и поддерживать порядок в доме, стирать горы грязных пелёнок от малыша и другую одежду.

А сколько сил и внимания требовал маленький Тирон! Ему только-только три месяца исполнилось, он подрос заметно, уже научился улыбаться и даже сидеть с поддержкой. Да, Мирна не зря его хвалила: Тирон опережал своих сверстников. Он уже мог взять в руки игрушку, хоть и не с первой попытки. А игрушки — двух дере-вянных лошадок и собаку — ему вырезал Тутал.

Усаживая сына среди набитых сеном подушек, так, чтоб одна из них обязательно поддерживала его под спинку, Ирида могла теперь больше времени посвятить до-машним делам. Мирна, несмотря на возраст, подрабатывала подёнкой. Уходила рано утром по соседям и часто возвращались лишь к ночи. Стирала в прачечных, помогала на кухне, бывало, что приносила с собой ворохи грязной одежды, и тогда они вдвоём всю ночь топили очаг, грели воду, отмачивали чужое бельё в корыте, и тёрли-тёрли, покуда хватало сил. Всё это давало маленький, но надёжный заработок.

Теперь весь присмотр за храмом и жертвенником лёг на плечи Ириды. Она сама каждые три дня вымывала мыльной водой главный зал и ступени храма, по утрам заправляла светильники маслом, обметала жертвенник веничком из макушки полы-ни, растения священного, любимого Матерью-Создательницей.

А ещё в свободные минутки Ирида усаживалась за прялку. Договорившись с одним ткачом из соседней лавочки, она брала в долг сырую овечью шерсть, стирала её, вычесывала сор мелкой гребёнкой и только затем пряла. Нить получалась очень тонкая, из такой выходило бы дорогое полотно, но за неделю Ириде удавалось на-прясть всего четыре мотка, а за них её давали всего две лиги. А одной лиги едва хватало на день, ведь нужно было купить не только продукты, но и дрова. Без них еды не сварить, не нагреть воды для стирки, не обогреть комнату.

Дни, похожие один на другой, проходили в постоянных заботах, в тяжёлой работе, но ни разу Ирида не пожалела о том, что променяла жизнь во Дворце, среди налож-ниц Кэйдара, на эту, в храме Матери.

Она же и вправду не была больше одна. У неё был Тирон, её маленький сын, без которого Ирида себя уже не мыслила. Она привязалась к нему настолько, насколько может привязаться мать к своему ребёнку. Думала о нём постоянно, где бы ни была, что бы ни делала. С ужасом вспоминала себя прежнюю, своё отвращение к нему, своё страстное желание убить его своими же руками.

А ведь он всё больше напоминал Кэйдара, как будто сама Судьба говорила ей: "Тебе никуда от этого человека не деться. Как ни хотелось бы его забыть, выкинуть из памяти прошлого. Он всегда будет рядом, хотя бы в лице своего сына…"

Похож был до удивления сильно. Тем, как улыбается, как хмурит бровки, когда недоволен, как пристально может смотреть. И даже криком своим, требовательным и сильным, Тирон был вылитый Кэйдар.

А что будет, когда он подрастёт ещё немного?

Ирида со страхом думала о будущем. Искать её Кэйдар так и не перестал. Во время своих нечастых вылазок в город она из обрывков разговоров, из объявлений на сте-нах знала о награде за себя. Немного удивлялась упорству возможного Наследника, когда тот официально увеличил сумму ещё на десять тысяч лиг из своих личных средств. Пятнадцать тысяч лиг — деньги большие, два десятка рабов можно купить, но на то он и Наследник из семьи Отца Воплощённого, чтоб иметь возможность выложить такую награду за беглую рабыню.

Приятно, конечно, что он оценил её так высоко, и в то же время Ирида знала, что в первую очередь Кэйдар озабочен судьбой своего сына, а не ею. Что она для него? Одна из многих — не более того!

Хорошо, что Мирна не задавала больше вопросов. Ирида не смогла бы ей лгать. Но понимала при этом, что ставит добрых стариков в очень неприятное положение. За укрывательство беглого невольника по законам аэлов полагается смерть, если правда раскроется, неприятностей им всем не миновать.

Все знакомые, кто захаживал в храм или просто в гости, считали Ириду племянни-цей Мирны, поэтому не приставали с расспросами.

И всё равно Ирида старалась как можно реже выходить на улицу, все нужные покупки и поход к ткачу в лавку она делала один раз в неделю, не чаще. Повязывала голову накидкой, как все аэльские женщины, держалась со спокойной сдержанно-стью, и говорила на аэлийском совсем без акцента. Сейчас бы её и отец родной не узнал. Она стала как все женщины-горожанки, — не отличить! А Лутан-лавочник, даже пытался выказывать ей знаки внимания. Ирида отшучивалась с улыбкой, а сама с ужасом думала о возможном и скором разоблачении.

Мать-Создательница давала ей отсрочку, берегла, позволяя ходить по самому краю, но что ещё будет, не мог знать никто.

* * *

Кэйдар опять пропадал где-то в городе, и письма, переданные ему для изучения Отцом Воплощённым, без дела лежали на столе. Тоненькие деревянные планочки, скреплённые одна под другой сплетёнными шёлковыми с золотой нитями, были скручены свитками и перевязаны нитью с печатями, неповреждёнными печатями. Лидас перебрал их все: ни одно из писем Сам Правитель ещё не читал. Или болен настолько сильно, или не имеет достаточно времени.

Кэйдару поручено теперь обрабатывать переписку, а он и это дело забросил. Пло-хо!

Лидас со вздохом взял в руки первое попавшееся письмо, судя по печати, от ас-кальского наместника. Воплощённый хочет породниться с ним, об этом Лидас слы-шал ещё летом. Интересно, и как самому Кэйдару нравится эта идея? Вряд ли он сможет противиться Отцу. Придётся, видно, забыть о своих заявлениях.

Лидас обернулся на звук открываемой двери и встретился глазами с рабыней.

Стифоя!

— Ой, простите, господин! — опустила голову, отступила на шаг. — Я просто хотела… — В её руках Лидас увидел лейку и сам, заметно смутившись, заговорил:

— Проходи! Проходи, не бойся!.. Я только хотел видеть господина Кэйдара…

Рабыня прошла вперёд, к окну, принялась поливать декоративную розу в высоком глиняном горшке. Сам Кэйдар к цветам в своём кабинете был равнодушен, убери — и не заметит, но цветок создавал определённый уют, а сейчас, поздней осенью, его зелень радовала глаз.

— Я бы не советовал тебе таскать тяжести, — упрекнул Лидас, наблюдая за движе-ниями служанки. Смущение, с которым он тщетно пытался справиться, сделало голос недовольным и даже сердитым. — Неужели больше некому, кроме тебя, полить цветы?

— Я сама предложила помочь… — Стифоя повернулась к нему, стояла, склонив голо-ву и виновато опустив руки. — Простите, господин… — Лидас болезненно поморщился. — Мне и так ничего не разрешают делать… И гулять в саду запретили… — "Почему?" — Лидас вслух не спросил, лишь бровью дёрнул, а рабыня уже ответила: — Госпожа боится, как бы не простыла…

— Она не обижает тебя? — поинтересовался Лидас осторожно после секундного мол-чания.

— Госпожа? — Стифоя удивлённо улыбнулась, на щеках её появились знакомые ямоч-ки. Хрупкая, как у ребёнка, неопытная красота, — вот какое ощущение всегда остава-лось у Лидаса после близости с этой девочкой. Оно и сейчас появилось, при одном только взгляде на неё. Когда боишься грубое слово сказать, неосторожное движение сделать, чтоб не разрушить этого ощущения… И ведь грубость с ней допустил одна-жды, пришёл к ней после ссоры с Айной, сорвался именно на ней, так, что самому потом стыдно стало и нехорошо. Понял, что обидел, долго не мог того взгляда за-быть, когда она смотрела на тебя с ужасом, как на грубого насильника.

Она же не Айна. Это та любит силу, напор, властность. И при этом сама не прочь подчинять. А здесь надо быть осторожным, как если бы с бабочкой, опустившейся на пальцы.

— Госпожа, она добрая, — Стифоя смотрела на него с нескрываемым обожанием, такого взгляда от Айны Лидас не встречал ни разу. Аж волной тепла окатило будто. Свято имя твоё, Создатель!

— Добрая, — повторил Лидас с невольной усмешкой, в задумчивости потёр щеку. Вспомнил слова, брошенные женой: "Она… тебя любит."

До этого Лидас только сам любил, мучительно, потому что без взаимности, отчаянно и глухо, с одной лишь надеждой, что чувства этого на их двоих с Айной хватит. Не хватило… Любить или не любить заставить себя невозможно. А уж что тогда говорить о других, если с собой справиться не можешь?

— У тебя когда срок? — спросил, резко меняя тему. Стифоя покраснела от смущения, но ответила:

— В конце января, господин.

— Так ты уже знала ещё до моего отъезда?! — Лидас ещё раз смерил девушку взгля-дом. Свободное платье с тоненьким пояском, кружевная шаль на плечах, скреплён-ная на груди бронзовой застёжкой. За всей этой одеждой живот почти не виден, но в фигуре и в движениях уже появилась свойственная всем будущим матерям мягкость, осторожность.

Стифоя не ответила, виновато опустила голову.

— Почему не сказала никому? Мне не сказала?

— Я думала, госпожа… Думала, госпожа будет очень недовольна, — набравшись смелости, она всё же взглянула ему в лицо — глаза их встретились на короткий миг — и Стифоя снова отвела взгляд.

— Она же добрая, — невольно вырвалось у Лидаса.

— Да, господин, но я же не знала тогда…

Лидас рассмеялся в ответ, а сам подумал с горечью без всякой радости: "Конечно, кто из нас знал тогда, что вся её любовь, вся её ревность — это лишь игра, бездарная игра в чувства? Никто из нас не знал: ни я, ни ты, ни сама Айна…"

— Я решил дать тебе вольную, независимо от того, кто родится. Но ребенок, во всяком случае, останется здесь.

— Вы примете его господин?! — Стифоя взглянула на Лидаса с изумлением.

— Конечно же! — Лидас улыбнулся. "Ей идёт куда больше, когда она улыбается. Как мало же надо иногда, чтоб доставить другому радость…"- И тебя отсюда гнать никто не собирается. Захочешь остаться во Дворце, — пожалуйста.

— Спасибо вам, господин! — глаза Стифои чуть не светились от счастья. О большем она и думать не смела. Быть рядом с любимым мужчиной, быть матерью его ребёнка, иметь возможность видеть его хоть каждый день… Сейчас-то, от того, что он обра-тил на ней внимание, говорил с ней, аж ноги подкашивались, как от мгновенной слабости. Стояла, глаз поднять не смея, но исподволь любуясь им, каждым его дви-жением.

Лидас чувствовал этот её взгляд на себе, поэтому и некоторая скованность была ему понятна, хотя и не совсем. Не думал сам никогда, что присутствие рабыни может вызывать такое смущение. Когда лишь большим усилием воли приходится застав-лять себя быть беззаботным, спокойным, как обычно.

— Альвита уже осматривала тебя? Кого ты сама ждёшь? — Лидас старался не отхо-дить от темы, связывающей их двоих, — их общего ребёнка, чтоб не выказывать излишней заинтересованности. А сам понимал, что совсем не знает эту Стифою. Кто она? Откуда? По купчей она лагадка. Лагады соседствуют с иданами, часто их даже путают между собой, хотя между ними почти никакого сходства, кроме одного: оба народа живут в Иданских горах. Если ехать к иданам, лагадов никак не минуешь, они занимают земли у подножия гор, вокруг болотистых берегов Стирингского озера. Вода, камыши, сотни крошечных островков — для земледелия бесполезная земля. Потому аэлы смирились с такими соседями. Народ лагадов немногочисленный, живёт охотой и рыболовством, никогда не пытался воевать с потомками Солнцели-кого. Исправно платит все налоги сушёной и копчёной рыбой, вяленым мясом и живой птицей, даже перья стирингских цапель для столичных модниц сдают, как положено, не требуя платы — всё в счёт налогов. С неуплатой у аэлов строго, могут и детьми забрать недоимки.

Может, и эта Стифоя из таких, вот, кого взяли в счёт налогов. Айна же что-то гово-рила…"…Она попала в наш город совсем малышкой…", так, кажется.

Интересно, а кто был её прежним хозяином?

— Я не знаю, господин, — Стифоя отвлекла Лидаса от его сумбурно несущихся мыс-лей, — госпожа управительница говорит, что по форме живота и по другим признакам наверняка будет мальчик. — На щеках её горел румянец смущения. Столь пристальное внимание к собственной персоне её пугало. Да ещё этот прямой взгляд господина, его знакомая до дрожи лёгкая улыбка в уголках губ. В этой улыбке ни капли на-смешки, одно лишь понимание. Будто и ему самому не раз приходилось попадать в неловкое положение, когда кажется, что все вокруг видят твою неуклюжесть, твою скованность и начнут смеяться над тобой с минуты на минуту.

— А сама кого больше хочешь? Девочку или мальчика? — Лидас повторил вопрос.

— Я ещё и не думала совсем, господин, — Стифоя повела плечами, а потом искренне призналась:- Вам же, наверное. Лучше будет, если мальчик родится… А мне лучше, как вам…

Лидас рассмеялся. Её честность показалась ему забавной. Стифоя тоже улыбну-лась, добавила:

— От нас, людей, мало, что зависит. Как Создатель решит, тот и родится…

— И вправду! — Лидас опять рассмеялся. Он чувствовал, что смех добавляет ему свободы, какой-то ребячьей раскованности и лёгкости. И Стифоя, будто, тоже по-немногу освободилась от напряжения. Чаще стала поднимать на Лидаса глаза, смот-реть смелее, без страха и внутренней скованности.

Эта естественность шла ей куда больше. Глядя на неё, Лидас не мог отделаться от одной мысли: "Как женщину ты узнал её раньше, чем как собеседницу. А ведь всё должно быть наоборот! Сначала знакомство, общение, а постель — это последнее. А тут же — всё кувырком! А если так, то что тебя смущает? Что в этой девчонке такого, что заставляет дрожать голос и пальцы? Вон, письмо даже пришлось положить на место, и прочитать не удалось…" В её искренности, в её нескрываемом обожании, в этой неопытности в проявлении чувства есть что-то приятное, какое-то незнакомое удовольствие. Приятно осознавать, что тебя любят, что ради тебя другой человек на всё пойдёт.

Эге, это же как раз то, что владело Айной, когда она швыряла в тебя подарки и обзывала страшными словами в нелепых обвинениях. Чувство полной, абсолютной власти над другим! Опасное чувство! Есть в нем что-то неприятное, как пятно от сажи. Как вымазался и не заметишь даже, а потом попробуй ототрись…

Ну и чувства ответного здесь тоже быть не может! Она же рабыня, пускай даже она и будет матерью твоего ребёнка. Но ты уже женат, у тебя есть Айна, и она просто посмеётся в ответ на такое нелепое предложение. Сменить дочь Воплощённого на рабыню-лагадку?! Нелепо и глупо! Но и жить рядом с женщиной, которая к тебе равнодушна, а Айна этого уже не скрывает — тоже не мёд.

Но судьба твоя, видно, такова, что быть тебе всегда рядом со своей женой, терпеть её, любить и заботиться о ней. К тому же и ребёнок скоро родится, а это многое меняет.

Это значит, что тебе, девочка, придётся забыть о своих чувствах, смириться со своим положением наложницы. Но, главное, не рабыни, уж это-то я могу тебе обе-щать.

Молчание затянулось, и Стифоя не выдержала первой. Удалилась из комнаты с почтительным поклоном, и Лидас, проводив её глазами, подумал: "Тебе тоже пора идти отсюда."

С Кэйдаром они столкнулись у самого порога, Лидас даже отступил на шаг, взгля-нув на Кэйдара:

— Что… что случилось? У тебя такой вид, будто за тобой демоны гнались…

— Демоны?.. — переспросил Кэйдар хрипло. Глаза огромные, чёрные, с лихорадоч-ным блеском. — Я её сейчас видел…

— Кого? — Лидас понял не сразу. Все проблемы и суета, связанные с поимкой беглой рабыни, прошли как-то мимо него. Айна пыталась ввести его в курс дела, что-то рассказывала, Лидас мало что понял, да и не стремился понять. В дела Кэйдара он не вмешивался принципиально. Особенно с недавних пор, после того случая с продажей телохранителя. Обида осталась и недовольство. Как он смел распоряжаться чужой собственностью?.. И ведь даже не извинился… Не объяснил своего поведения!..

— Виэлийку! Кого же ещё?! — Кэйдар, хромая сильнее обычного, быстрым шагом прошёл через всю комнату, без сил рухнул в кресло, стискивая пальцами подлокот-ники. — Я видел её, понимаешь! Прямо на улице!.. Шла как ни в чём не бывало… По своим делам!.. Пятнадцать тысяч за её поимку назначено, а она спокойно разгуливает себе по городу…

— Смелая женщина, — заметил Лидас, с уважением и удивлением дрогнув бровями. Он видел виэлийскую царевну всего несколько раз и лишь однажды говорил с ней. Слабое на вид, болезненное существо, ещё почти ребёнок. Умудрилась обмануть саму Альвиту, дворцовую охрану и сбежать. Такая смелость достойна уважения.

— Это не смелость, это глупость! — Кэйдар возмущённо сверкнул глазами. — И само-уверенность!.. Но ничего! Я с самого начало говорил, что никуда она из Каракаса не денется. Кто её выпустит?

Нет, ну надо же! — он ударил кулаком по подлокотнику со всей силы. — Её столько месяцев искали — без толку! А тут… Я видел её, как тебя сейчас! — Вытянул руку во всю длину, пристально глядя себе на разжатые пальцы, будто всё ещё видел перед собой лицо виэлийки.

— Почему же тогда она не здесь? — Лидас не удержался от укола, но Кэйдар этого не заметил будто, продолжил торопливо, сбиваясь:

— Я был верхом… А она шла по другой стороне… Понять не могу… А если б я просто не глянул в её сторону:.. Не обратил бы внимания?.. А потом… потом этот болван со своей повозкой… Он загородил её… И ни вправо, ни влево!.. Сам знаешь — днём на улице не развернуться, а сейчас накануне Бдений — и вообще…

Ну, ничего! Искать я теперь не брошу! После такого… Пусть хоть где прячется — всё равно найду. Найду и верну обратно!

Неужели эта виэлийка столько значит для него?

Задумчиво и потому серьёзно глядел Лидас на Кэйдара. Смотрел и будто не узнавал его. Ты ли это, Кэйдар, насмешливый и небрежный со всеми, кто тебя окру-жает? Трудно поверить, что какая-то женщина — рабыня тем более — смогла лишить тебя покоя. Вспомни себя! Это ты с лёгкостью менял наложниц, в походах первым выбирал себе наиболее красивых женщин, а потом, получив своё, отдавал их на продажу. Сколько их было у тебя, таких, как эта виэлийка Ирида? Десятки! И сейчас ты озаботился одной из них. Дела государственной важности заброшены, Отец Во-площённый недоволен, а ты мечешься по городу с утра до ночи — и всё ради беглой рабыни! Что она тебе? Или всё дело в ребёнке?

Эта виэлийка вынашивала тебе сына, поэтому ты и ищешь её. Он тебе нужен, твой ребёнок, будущий возможный Наследник Империи.

— Она была одна, без ребёнка?

— Одна, — Кэйдар это слово выдохнул, резко вздёргивая подбородок. Смотрел на Лидаса и будто не видел, смотрел с незнакомой улыбкой на губах, а глаза — как в дымке. Он всё ещё был там, на улице. Заново переживал момент встречи.

— Отец Воплощённый хочет видеть тебя сегодня, сразу же после обеда, — Лидас наконец-то сообщил то, ради чего переступил порог этой комнаты. Теперь и идти можно. Кэйдар сейчас так выглядит, будто оказался свидетелем чуда. Даже забавно это как-то… С ним говорить бесполезно, только кивком и отделался.

* * *

Из всех, взятых с собой денег, после основных покупок ещё осталось три мелких медных монеты. И пол-лиги не удалось сэкономить. А может, что-то забыла купить? Так, три свежих рыбины ("из утреннего улова, госпожа… Берите на суп, не пожалее-те"), небольшой мешочек проса, чистое, отборное, грех такое не купить, да и торгов-ка, знакомая, давняя приятельница Мирны, сверх меры ещё сыпанула полчашки… А мука ещё есть. На пресные лепёшки, как обычно, хватит на завтрашний день, а там Мирна обещала попросить в долг в соседней лавке.

Ирида шла по улице торопливым шагом, тяжёлая корзина оттягивала руку. При-вычно не глядя по сторонам, пересчитывала в уме все сделанные покупки и тут спохватилась, вспомнила: "А Тирону молока?!.. Ах, ты, Мать Хранительница! — при-сказка, перенятая от Мирны, сорвалась с языка сама собой. — Бутылочку свежего козьего молока, так, чтоб ещё разбавить можно было… А не купишь, опять будет плакать ночью, останется голодным… Ему же давно уже не хватает своего… И яб-локо! Ты же сама хотела ещё купить ему яблоко… Тёртое, с ложечки, он любит, когда так…"

Ирида остановилась так неожиданно, что шедший следом мужчина-прохожий толкнул её плечом, не извинился, проворчал лишь под нос недовольно:

— Дорогу уступай… Не одна на улице!..

Конечно, не одна! Людей вокруг — потоком! И в одну, и в другую сторону. Как всегда перед обедом на всех улицах, ведущих к рыночной площади. А по самой дороге тянулись повозки с дровами, с сеном, с мешками. Крики, мычание, голоса — к шуму города и городской суете Ирида уже привыкла, не замечала его почти. Так же, как и прохожих вокруг.

Разворачиваясь на месте, скользнула взглядом по лицам. Уличка неширокая — не центр Каракаса. На другой стороне, как раз напротив, над всей этой суетой возвыша-лась фигура всадника. Спокойный конь шел неспешным шагом. Ирида встретилась с глазами наездника и с невольным ужасом попятилась, натыкаясь спиной ещё на кого-то. Извинилась, скорее машинально, потому что глаз отвести так и не смогла.

Кэйдар!!! Мать-Владычица!!! Это же он! И он тоже узнал её!

Они смотрели друг на друга вечность, а может, и дольше, не в силах сдвинуться с места. Все звуки куда-то исчезли, всё отошло на второй план, только эти двое стояли, глядя друг другу в лицо.

— Эй-эй! Прогоняй вперёд! Чего встали?!

Свист хлыста и удар, пришедшийся на широкую бычью спину, вернул Ириду в реальный мир.

Бежать! Бежать! Он же на коне, он тебя непременно догонит. Хоть у самого края света. Он никогда не оставит тебя в покое.

Ирида побежала, лавируя среди людей. Ей казалось, что она прямо слышит стук копыт за спиной, его голос, его окрик.

Он звал её по имени. Он и вправду кричал ей что-то. Нет! Ты не сможешь меня остановить. Ты не сумеешь поймать меня! Я никогда — НИКОГДА!!! — не позволю тебе отобрать у меня моего ребёнка! Моего Тирона! Никогда и ни за что на свете!

_____________________

Нет работы — нет и денег! Мирна вернулась домой раньше обычного. Тутал при-сматривал за малышом, не очень умело, впрочем, как и все мужчины, но старатель-но. Уже успел сменить под ним пелёнку и пытался развлечь самодельной погремуш-кой, костяным полым шариком с горошинами внутри. Тирон хныкал и куксился, глядя на игрушку без всякого интереса.

— Он с утра голодный, а дома ничего, кроме воды… — пояснил Тутал, глядя на жену снизу. Мирна подхватила младенца на руки, успокаивая, принялась носить туда-сюда, вокруг очага, мимо стола, к ложу и обратно.

— Сейчас, сейчас придёт мама… — вопрос Туталу:- Ирида давно ушла?

Старик в ответ плечами пожал, потянулся за своей палкой, прислонённой к краю ложа:

— Пошла на рынок, как обычно, пошла… И нету вот до сих пор… Пацан-то есть хочет… А есть нечего… Муки там было немного, я смотрел… Есть яблоки сушёные для компота… К ним бы мёду хоть купить, что ли?..

— Мёду?! Опомнись! — Мирна гладила шершавой сухой ладонью мальчика по голов-ке, прижимала его к себе другой рукой. — Вон, дров лучше добавь. Стены и пол, ледя-ные… Ещё простудить ребёнка нам не хватало…

— Это же последние на сегодня… Сидонас только завтра принесёт новую вязанку, — Тутал несмело попытался возразить, при этом ломая всё ещё сильными руками сухую ветку яблони. Бросая дрова на разворошенные угли, добавил:- Пока огонь горит, варить бы чего-нибудь поставить… обед уже подавать пора, а у нас… у нас ещё не варено…

— Ай, разворчался! — прикрикнула Мирна, она была не сердита, скорее, встревожена. Передав ребёнка Туталу, сказала:- Сейчас поставлю пока воду… Придёт наша Ири-да, куда она денется… — Говорила, наливая ковшиком воду в котёл, подвешенный над огнём на крюк, в голосе её звучала бодрость, и движения всё те же, быстрые, но без суеты, верить невольно начинаешь, глядя на неё, что дело будет сделано вовремя, и обед подан, и ребёнок накормлен.

Вода в котле уже закипала, пар поднимался к потолку, когда вернулась наконец-то Ирида. Ворвалась в комнату почти бегом, только платье шелестело при каждом шаге.

— Ты где… — Мирна не договорила, обернувшись, глядя на брошенную на пол кор-зину с покупками — рыбьи хвосты торчали из развернувшихся капустных листьев. Поняла: что-то случилось, подняла глаза на Ириду. Та, белая, как отбеленное под солнцем и дождём полотно, порывистым движением вырвав сына из рук Тутала, прижала ребёнка к себе, сильно-сильно, так, будто кто-то хотел отобрать его. Тирон, узнавший мать, испуганно притих, ни ручкой, ни ножкой не двинул, смотрел, удив-лённо округлив глаза и раскрыв рот. О плаче забыл, будто понимал, что крик его сейчас неуместен.

— Не отдам… Не отдам никому… Своего мальчика, своего маленького мальчика…

Ирида целовала его нежные пухленькие щёчки, чёрные волосы на макушке, шепта-ла, как заклинание, после каждого поцелуя, пока не расплакалась сама.

"Он не догнал тебя! Он и не сумеет тебя догнать!.. Мать Создательница не позво-лит… Спрячет в своём храме от его жадных глаз… Убережёт… Ему никогда нас здесь не найти… Никогда!"

Плакала беззвучно, сама своих слёз не замечая, не замечая стариков, глядящих на неё с изумлённым любопытством.

Успокоилась неожиданно, хотя сердце продолжало бешенно колотиться, и пальцы дрожали, но голос прозвучал неожиданно ровно:

— Я забыла купить молока…

— Я схожу! — предложила Мирна, бросая на стол ложку. — Деньги остались?..

Мирна ушла почти тут же. Тутал предложил взять Тирона к себе, а Ирида приня-лась быстро чистить рыбу. Скребла ножом радужную чешую с такой злостью и отчаянием, что зубы сами собой стискивались. "Не отдам! Забери попробуй! Только попробуй!" Острие ножа вонзилось в рыбий живот, будто Кэйдар был перед ней, кричащий, рвущийся к ней прямо через бычью упряжку, такой, каким она видела его в последнюю секунду.

* * *

Кэйдар остановился у порога, невольно принял позу Лидасова телохранителя: расправленные плечи, руки, убранные за спину, и пальцы, сцепленные в замок. Вот только смотреть открыто и прямо не своего отца и Правителя он не мог себе позво-лить. Даже он не имел на это права!

Таласий сидел в кресле, неподвижный, как статуя, на сына даже не взглянул, не поприветствовал. Два шарика из зеленоватого стекла со стуком перекатывались в пальцах правой руки, левая рука безвольно лежала на широком подлокотнике.

Сколько времени это продолжалось? Кэйдар, внутренне готовый на всё, пока шёл по коридорам через все заслоны дворцовой охраны, даже на открытый протест ре-шившийся, такого вот приёма не ожидал вовсе. Можно было подумать, что Отец не заметил его появления, но приветственные слова прозвучали достаточно громко. Он игнорирует намеренно, вынуждает против всякой воли чувствовать себя виноватым. Да, Он умеет наказать даже своим молчанием. Знает, как унизить особенно сильно.

Спина от внутреннего напряжения всей позы стала болеть, и нога тоже заныла. Теряя терпение и всё больше раздражаясь, Кэйдар передёрнул плечами, при этом не стремясь скрыть своё неосторожное движение.

— Ну, — Отец наконец-то перевёл на него глаза, — ты нашёл её?

— Нет ещё, господин! — собственный хриплый голос Кэйдару не понравился. Будто он всё ещё тот шестнадцатилетний мальчишка, отважившийся бунтовать открыто. "Быстро же Вы, Отец, узнаёте все дворцовые новости…"

— Ты думаешь так же вернуть её обратно, как и ту вайдарку? — странно, хоть и есте-ственно, что они вспомнили один и тот же случай из прошлого.

— Я верну её, господин! Хотя бы потому, что она беглая…

— Конечно, такое желание соблюсти закон весьма похвально, но только ли поэто-му? — Таласий усмехнулся, и эта усмешка на его высохшем, постаревшем до неузна-ваемости лице показалась зловещей, а не издевательской.

— Она украла моего ребёнка…

— Хм! — Отец хмыкнул. — У тебя столько женщин, любая из них может родить тебе сына… Стоит ли зацикливаться на одной, дерзкой и строптивой?

— Я хочу иметь сына только от этой виэлийки, и я найду её, где бы она ни была, — Кэйдар упрямо наклонил голову, так, что волосы, зачесанные назад, упали на лоб.

Таласий никогда не позволял себе потакать упрямству сына, этому глупому упрям-ству вайдарской крови, этой дерзкой наследственности Варны, матери Кэйдара. Когда он был мальчишкой, хватало окрика или пощёчины, но сейчас необходимы были другие средства.

— Негоже тебе, будущему Правителю, привязываться к одной женщине, тем более, рабыне. Лучше выбрось это из головы и не трать понапрасну время. Оставь это дело городской охране, она занимается выслеживанием беглых…

— Если они найдут её раньше меня… — Кэйдар не договорил, Таласий взмахом руки заставил его закрыть рот.

— Я не давал тебе права! Когда я спрошу, ответишь! — Отец подкрепил свои слова сухим щелчком камней. — На праздновании Бдений состоится твоя помолвка, — объя-вил Он, выдержав достаточно долгую паузу. Кэйдар еле сдержался, задавил в себе возглас крайнего недовольства, только шумно, со свистом, выдохнул сквозь сжатые плотно зубы.

— Тебе пора думать о свадебной церемонии, о свадебных подарках, о своей невесте, в конце концов, а не о беглой рабыне.

— Как я могу о ней думать, господин, если я даже в глаза её не видел? — буркнул себе под нос Кэйдар. Сейчас это был уже не бунт — обыкновенное недовольство пятна-дцатилетнего мальчишки, поэтому Таласий не обратил на эту реплику сына никакого внимания, продолжил дальше:- Сам Афтий вряд ли приедет, найдёт отговорку по-серьёзнее, он не из тех, кто умеет улыбаться со стиснутыми зубами. Ну да ладно, нам же будет проще! Главное, что он согласился ради мира подложить под тебя свою девчонку. А после этого глупо думать, что своим отсутствием он может нанести нам оскорбление.

Я официально объявлю тебя Наследником сразу же после помолвки, я решил сде-лать так…

— А как же?..

— Ты наследуешь власть! — Таласий сжал оба шарика в кулаке. — Ты! Но только после свадьбы!

Скрывая возмущение, Кэйдар снова опустил голову. Какая тут, к демонам, свадь-ба? Он думать ни о чём не мог, кроме боли в ноге. Хотелось одного — сесть, дать отдых разорванным связкам. И забыть обо всём, хотя бы на время. Пусть Отец дела-ет, что хочет, только бы в мои дела не вмешивался. Я всё равно её найду! Это вопрос нескольких дней…

— Хорошо, господин Воплощённый, — согласился, хотя внутри всё естество бунтова-ло. — Я могу идти?

— Иди!

Таласий, несмотря на согласие Кэйдара, остался недоволен разговором. Упрямство сына раздражало его, но куда больше злило его своеволие. "Избалован с рождения. Он и сейчас не отступится, так и будет таскаться по городу, как простой горожанин, без всякой охраны, без сопровождения… Искать свою девку!..

Какая глупая, какая ненормальная привязчивость!" — Таласий чуть не выругался вслух, да вовремя вспомнил себя молодого. Ты ведь тоже так и не смог забыть свою Варну. Она хоть оставила после себя сына, этого вредного упрямца… Сначала была Варна, теперь Альвита. Последняя будет с тобой до конца. Её верность переживёт тебя…

Вздохнул при мысли о смерти. Её-то близкое присутствие и заставляло торопиться со свадьбой. Негоже играть свадьбу зимой, но Афтий долго тянул с ответом, летом не получилось, не получилось и осенью…

Лучшие свадьбы бывают ранней осенью, но, видимо, придётся создавать новую традицию…

* * *

— Я уж и не думал, что ты почтишь вниманием моё скромное заведение, — Магнасий рассмеялся, радости своей он перед гостем не скрывал. Ещё бы! Такого, как Аридис, плохо встретишь, считай, весь год прожит зря.

Он — устроитель празднеств, от его решения зависит всё. Может купить, а может и не купить специально обученного раба для будущего представления. Таких, как Магнасий, в предместьях Каракаса ещё трое. Есть, из кого выбирать.

— Неужели я забуду своего Магнасия? — Аридис довольно сухо отозвался на привет-ствие хозяина, но позволил приобнять себя за плечи, твёрдым рукопожатием сдавил протянутую ладонь. Они с самого начала знакомства, несмотря на внешнюю несерь-ёзность Магнасия, были честны друг с другом. Магнасий, предлагая товар, не скры-вал его качества, а Аридис, зная это, никогда не скупился с оплатой. Ему что? Деньги из казны Правителя!

— Не тебе ли я обязан своим Антирпом?

— О! — Магнасий снова рассмеялся. — Скорее не мне, а моему Урсалу! Он готовит моих воинов, ему стоит сказать спасибо.

— А второго Антирпа он к этим играм не подготовил? — Аридис улыбнулся в ответ. Лицо его, сухое, костистое, с болезненной желтушной желтизной, говорило о въед-ливости, осторожности, расчетливости. Аридис и был таким. Его не проведёшь, не обманешь. Он, как охотничья собака, чует, кто перед ним. Он и на Антирпе — никому не известном дикаре с Тиморских островов — сделал себе такую популярность, что вот уже как три года подряд остаётся главным устроителем праздничного пред-ставления. А раньше Правитель каждый год назначал для этого новое лицо из жрече-ской коллегии.

А какая интрига с этим Антирпом!

Каждый зритель уже спешит на игры не ради утоления скуки, а чтоб видеть, най-дётся ли воин, способный одолеть непобедимого великана. Ставки измеряются тыся-чами. Уже сейчас ходят слухи, что в этом году Отец Воплощённый одарит Антирпа свободой. Вполне справедливо: три года победитель — получай из рук Правителя браслет вольноотпущенника и меч впридачу. А меч здесь — больше символ, так как только свободный человек может носить оружие.

— Я покажу тебе всех, кто может представлять хоть какой-то интерес, — Магнасий вёл гостя за собой. С Аридисом прибыла и своя охрана, несколько вооружённых воинов, слуги, а рабы-носильщики, прикованные тонкими цепочками к роскошным носилкам, остались у витой решётки в поместье.

День был сырым и ветреным — обычная погода для первых чисел ноября. Магнасий чувствовал себя неплохо под тёплым шерстяным плащом, а вот Аридис мёрз, всё кутался в тонкий лёгкий плащик из дорогой тонкотканой шерсти и зябко поводил плечами. Не думал, видимо, что сразу поведут на двор смотреть товар.

Урсал уже распорядился — рабов выгнали на улицу перед бараком, построили в ряд. Вот им-то сейчас по-настоящему было холодно. Одёжка — так себе. Как купили ещё летом, в том всё время и ходили. Лишних денег на рабов своих Магнасий не тратил, знал: Урсал им мёрзнуть не даст.

— Что-то маловато их у тебя нынче, — заметил недовольно Аридис, оглядывая строй.

— В этот год не воевали, из кого выбирать? Пастухи одни…

— Так уж и не из кого? — Аридис прищурился. — Вон тот, — двинул подбородком в сторону Шарши, — вайдар, да?

— Вайдар-вайдар! — Магнасий подошёл ближе. — И вайдары тут есть, и виэл даже, и тимор один…

— Этот — виэл? — Аридис определил безошибочно, перевёл глаза на Айвара. Он, третий с краю, глядел на хозяина и гостя исподлобья, сквозь длинные волосы чёлки, отросшей почти до подбородка.

— Этот! — Магнасий чуть пальцами двинул — раба вытолкнули из строя. — Очень не-плох, кстати, хоть и молод. Да и ко мне попал всего как три месяца… Но Урсал о нём неплохо отзывается.

Аридис обошёл варвара вокруг, медленно осматривая с головы до ног. Рук из-под плаща не доставал, чтоб прощупать мышцы, но несколько раз локтем дёрнул, поры-ваясь, и всякий раз передумывая. Протянул задумчиво:

— То, что молод, это хорошо… Чтобы быть популярным, нужно не только уметь махать мечом, но и нравиться женщинам… А этот… этот достаточно симпатичен, — Аридис всё-таки выбросил правую руку. Жёсткие пальцы, вцепившиеся в подборо-док невольника, заставили того резко вскинуть голову. Волосы взметнулись, откры-вая лицо. Движение и шаг назад — и рука Аридиса упала вниз.

— Своевольный мальчик! — Аридис недовольно поморщился, но во взгляде его уже появилось не только холодное деловое любопытство, а настоящий интерес. — Ты потому так порол его?

— Я купил его таким! После бичевания… — Магнасий рассмеялся, при этом чуть губы не кусая с досады. "Проклятый варвар! Я многое спускал тебе… Но если сейчас тебя не купят, ты пожалеешь, что вообще на свет родился…"- И знаешь, кто был его хозяином? Никогда не догадаешься! Его продавал сам Минан! Управляющий…

— Неужто?! — Аридис перебил Магнасия удивлённым возгласом, всем телом круто повернулся к варвару, ещё раз окинул взглядом. — Интересно-интересно!.. А испытать позволишь?

— Пожалуйста! — Магнасий широко рукой повёл. — Любого проверяй!

— Да? Ты же знаешь, плохой товар я брать не буду. Сокола по полёту отличают, поэтому и испытывать будем по всем правилам: в поединке с настоящим оружием.

— Урсала позвать? — как ни в чём не бывало предложил Магнасий. Знал, что Аридис — тот ещё шутник, может и не такое выкинуть. Но и заплатит соответственно. Пус-кай, значит, и делает, что хочет, главное, чтоб без покупки не ушёл.

— Ну, зачем же? — Аридис улыбнулся. — У меня свой есть… — Позвал, чуть повысив голос:- Селавий!

От резких порывов ветра они укрылись под стенкой лёгкого дощатого навеса, на открытой круглой площадке, отсыпанной речным песком, остались рабы, слуги, охрана. Все они расступились полукольцом, давая обзор, лишь двое остались стоять в центре друг против друга. Аридис похвастался, плотнее стягивая пальцами края плаща:

— Мой личный телохранитель. Из вольнорождённых… По мнению знающих людей, на сегодняшний день в десятке лучших поединщиков столицы… Всеми видами оружия владеет. Лук, меч, кинжал, секира, — тут же пояснил:- это боевой топор… Копьём бьёт без промаха… Десять лиг в день мне его служба обходится… Но, ду-маю, моя шкура того стоит! Да и престиж… — Аридис рассмеялся, а Магнасий губы поджал. "Ведь на верную смерть послал парня! А покалечит его этот Селавий? Товар не продан, денег не потребуешь… Аридис не из тех, кто торопится свой кошелёк развязывать…"

— Да ты не переживая так за своего варвара! — Аридис угадал мысли Магнасия. — Я посмотрю только, как он двигается, на что способен. А покалечит или убьёт его Селавий, так я тебе оплачу расходы… Он во сколько тебе при покупке обошёлся?

— Двести тридцать монет я за него выложил! — хрипло отозвался Магнасий. Он глаз с площадки не мог отвести, с двух фигур, двигающихся с красотой и изяществом ритуального танца.

— Он вправду так хорош? — Аридис недоверчиво вскинул редкие светлые брови. — За такие-то деньги?

— Я верю Урсалу, а он зря не болтает, — Магнасий чуть отвлёкся, перевёл взгляд на собеседника — краем глаза и заметил, как молнией сверкнуло наточенное лезвие меча в руках варвара. А Аридис, присвистнув удивлённо, шепнул, вытягивая подбородок:

— Ух, ты! Твой-то уже атакует!..

Скрещенные мечи звонко лязгнули, Селавий довольно легко парировал рубящий удар, сам перешёл в атаку.

— Вот, вот смотри сейчас! — Аридис через ткань обоих плащей сдавил Магнасию локоть. — Этот приём он сам придумал… Его меч будет сейчас в животе твоего ви-эла! — Магнасий и разглядеть-то толком ничего не успел, только звон мечей услышал. Варвар, предупреждая колющий удар — смертельный удар в живот! — легко ушёл в бок, отбил оружие противника мечом, повёрнутым плашмя. — Я беру его! Любую цену называй! — Крикнул Аридис обрадованно.

* * *

Гостей к обеду сегодня не ждали, поэтому прислуга накрыла стол в меньшей и не такой парадной зале, как та, где вокруг низкого столика стояли широкие удобные ложа. Айна и Кэйдар уже сидели за столом, Лидас, подходя, лишь отрывок фразы и услышал:

— А тебе… со своим… бояться нечего… — Кэйдар говорил громко, а вот ответная реплика Айны прозвучала беззвучно.

— Я найду её, всё равно найду! — заметив Лидаса, Кэйдар чуть сбавил тон, откинулся на спинку стула, вытянутыми руками упираясь в край стола. Айна сидела, на брата не глядя, глаза, опущенные вниз, наклоненная голова, а пальцы нервно дёргали це-почку на груди, с пластинкой украшения.

Айна редко выходила к общему столу, она вообще почти не появлялась. Бывало, проходили дни, когда Лидас не виделся с ней ни разу. Ни разу! С утра и до ночи! Как мужа его не в чем было упрекнуть, но всё больше Лидасу казалось, что Айна сама избегает его. Она отдалилась ещё больше, чем это было когда-то. Стала какой-то чужой, незнакомой, непонятной, постоянно задумчивой. Перестала шутить и смеять-ся. Даже во взгляде её появилась какая-то незнакомая ранее сосредоточенная серьёз-ность. Вот и сейчас Айна встретила Лидаса всё тем же взглядом, отстранённо-спокойным, равнодушным. Даже не улыбнулась, как бывало, при встрече.

Лидас склонился поцеловать жену, но Айна даже щеки не подставила. Губы косну-лись мягких волос над виском, как раз рядом с тканью лёгкой накидки.

— Добрый день, ну, как ты? — вопрос вырвался сам собой. Лидасу большого труда стоило справиться со смущением.

— Как всегда, — Айна недовольно плечом дёрнула, продолжая смотреть мимо Лидаса.

— Стифоя сказала, ты выйдешь сегодня к обеду. Я принёс тебе подарок. Я давно тебе ничего не дарил… — Лидас положил перед Айной прямо на стол, отодвинув тарелку и салфетку, небольшую резную шкатулку из иданского чёрного дуба. Она одна стоила не меньше тысячи. Но Айна даже глаз не подняла, выдохнула почти беззвучно:

— Спасибо…

— Ты даже не откроешь?! Не посмотришь?! — Лидас удивлённо и разочарованно вскинул брови.

— Я же сказала, спасибо, Лидас! — голос Айны стал выше, а пальцы стиснули цепочку у самого горла так, что суставы побелели. — Я передам его в храм для жертвы…

— В храм?!! — Лидас возмущённо сверкнул глазами. — Этому ожерелью цены нет! Ты только взгляни! — рванул крышку шкатулки. — Это виэлийская работа! Еле нашёл! Ты же любишь такие… виэлийские…

— Не виэлийские, марагские, — перебила его, поправляя, Айна.

— Какая разница?!

— Не дари мне ничего больше! — Айна подняла глаза на Лидаса, глядя ему в самые зрачки, медленно и твёрдо добавила:- Я больше не ношу никаких украшений. Ника-ких, слышишь! Все твои подарки… Всё, что ты дарил… Мне ничего не надо!

— А это как же? — Лидас растерянно моргнул, опустил взгляд ниже, на руку Айны, стиснувшую золотую пластинку с чеканкой узора.

— Это не ты… Это не твоё… Это Айвар… — Айна не договорила, ахнула испуганно, кулаком, стиснувшим пластинку, закрыла рот. А глаза, глядящие на Лидаса снизу, стали просто огромными, заблестели влажно, как в предчувствии слёз.

— Какой Айвар? — Лидас непонимающе нахмурился. — Ты о ком, Айна? Это я дарил тебе… Сразу же после виэлийского похода за Аскальское море… Ещё в прошлом году… Это же она, та самая пластинка с узором, — Лидас протянул раскрытую ла-донь. — Покажи, покажи её ещё раз…

— Нет!!! — Айна резко дёрнула рукой, разрывая тонкую цепочку, кулак стиснутый к груди прижала. — Это — моё!

— Отдай ему! — Кэйдар вмешался, и Айна, глянув на брата, нехотя подчинилась.

— Я сам дарил её тебе, эту безделушку. Хорошо помню. А узор странный, я видел его где-то… Где? — Лидас опять вернул украшение Айне, думал, вспоминая, всего секунду, воскликнул обрадованно:- У Виэла! У него на груди была такая же наколка. Странно, правда?

Кэйдар поморщился, опять этот варвар. Столько времени прошло, а его присутст-вие до сих пор откликается. И Айна ещё та… Давно пора успокоиться и забыть. Тоже мне, любовь, муки сердечные… Хмыкнул насмешливо. Айна и Лидас разом посмот-рели на него.

— Ухмыляешься? — Айна зло сузила глаза, разъярилась мгновенно. — Ухмыляйся, братик, ухмыляйся! У тебя в руках мараг был — не простой воин, царевич! — ты его своими же руками и загубил! Так тебе и надо! И ты — тоже… — перевела глаза на опешившего Лидаса. — Ты никогда ничего не узнаешь! Упустил ты свой шанс единст-венный…

— Ты про что вообще, Айна? — Кэйдар нервно рассмеялся, одним взмахом руки ото-слал всех рабов с дымящимися тарелками вон из зала.

— А ты так и не понял? — Айна тяжело поднялась, одна ладонь — на выпирающем животе, туго натянувшем ткань платья, другая — на спинке стула. — Почти год у вас под носом ходил марагский царевич, а ты, Лидас, искал хотя бы одного марага в Каракасе и в соседних поместьях… А твой телохранитель… Твой Виэл…

— Он был немым, — слабо возразил Лидас.

— Да?! А от кого бы тогда я всё это узнала? Он сам мне рассказывал… Про себя, про свой народ… Ты же сам, Лидас, частенько оставлял его в нашей спальне… Вы все считали его тупой скотиной, — взгляд на Кэйдара, — а хоть кто-нибудь из вас пытался заговорить с ним?

— С рабом? — Кэйдар небрежно хмыкнул. — С рабами не разговаривают, им отдают приказы и следят за их выполнением.

Айна на эти слова никак не отозвалась, смерила Кэйдара долгим взглядом и вышла.

— Лил говорил вообще-то, что это должно было случиться, — первым заговорил Ли-дас, когда они остались с Кэйдаром одни. — Немота — это последствие шока…

— Хватит, Лидас! — Кэйдар скривился, как от зубной боли. — Какой смысл сейчас глину месить? Этого раба, наверно, уже черви доедают… Что толку тогда?

— Не надо было продавать, — упрекнул Лидас и, выдержав яростный взгляд Кэйдара, добавил:- Он принадлежал мне! Это был мой телохранитель…

— Ты сам виноват! — Кэйдар сам пошёл в атаку. — Если б ты позволил мне допросить его… Просто разрешил бы! Мы бы давно уже знали всю правду…

— Конечно, я теперь ещё и виноват, — Лидас не спешил отступать, смотрел на Кэйда-ра смело, будто верил сам в собственную правоту. А ведь бывало, растеряется так, слова в ответ на насмешку не услышишь. А тут такая нападка…

— С самого начала было ясно, что он не был виэлом. Ты сам говорил про его меч, марагский, кстати… Если б ты просто не вмешивался в чужие дела… Не распоря-жался чужой собственностью, как своей, без спроса…

— Я тебя должен был спрашивать? — Кэйдар коротко и зло хохотнул. — Если б этот раб принадлежал мне, я б его быстро научил говорить. А ты же? Ты… как баба! Ничего не можешь сам…

— Что?!! — Один шаг — и Лидас оказался перед Кэйдаром. Так решительно надвинул-ся, будто хотел ударить. Даже кулаки стиснул. Его остановило одно: взгляд Кэйдара, глядящий спокойно, без всякого страха, но и не приглашающий, а всё же удивлён-ный. Да, он не ожидал подобного от своего зятя. Никогда не думал, что тот может выйти из себя настолько, чтоб кинуться в драку. И с кем? С братом жены! С буду-щим Наследником! Ведь опасался же всегда, будто заведомо зная, что слабее.

— Меня упрекаешь? — Кэйдар с ухмылкой отвёл-таки глаза. — А жену свою спросить не хочешь, что общего у неё с твоим телохранителем? Какие такие общие темы для разговора?

И вообще! Она же знала, что ты выведываешь всё про этот народ, почему тогда не сказала? Почему скрыла?

Лидас отступил, немного отодвинулся, стоял посреди залы, дыша всей грудью, так, что плечи при каждом вдохе поднимались. Пытался успокоиться! Ждал молча, пока дыхание не стало ровным, и только после этого вышел вон.

"Ну, всё, сестрёнка! Будь ты неладна!.. Ты и твой язык болтливый!.. Вот и объяс-няй ему теперь всё сама… Как хочешь, так и выкручивайся… И почему я один дол-жен думать о честном имени нашей семьи?.. И варвар этот проклятый!.. Три месяца его уже здесь нет, а всё отдаётся… Это ж надо, какая сволочь!.. А ведь я всегда, с самого начала, был уверен, что он не так прост, как это могло казаться… То Айна в него "влюбляется", — фыркнул, не сумев сдержать насмешки, — то теперь он же ещё и марагский царевич… О, дак он же и есть тогда тот жених! Муж моей Ириды!.. — при мысли об этом Кэйдар аж моргнул несколько раз изумлённо. — Надо же! Больше года жили, считай, бок о бок во Дворце, а она до сих пор уверена, что он погиб в ту ночь, в ночь их свадьбы…"- Кэйдар встретился с рабом глазами, и тот, опустив голову, спросил несмело:

— Прикажете подавать обед?

— Да, выносите!.. Но, кажется, на этот раз я буду за столом один…

* * *

Лидас остановился у неё за спиной, стоял молча, глядел, как Айна раздражённо передвигает баночки на туалетном столике. Подняла глаза, встретилась с мутным отражением мужа в бронзовом зеркале, спросила или — скорее! — приказала:

— Ну, сказать что-то хочешь? Говори — и уходи! Я никого не хочу видеть…

— Ты знала! Знала, что он — мараг! — выдохнул Лидас. Он был возмущён и удивлён одновременно, даже голос его дрожал от возмущения. Айна — напротив! — казалась спокойной. Но только казалась, движения-то как раз и выдавали её раздражение и нервозность.

— И что из того? Не всё ли равно? Я много о чём говорю со своей прислугой. С рабами… И твой телохранитель…

— Он был немым! — перебил Айну Лидас, порывисто вцепившись пальцами в спинку кресла.

— Был! Ты же сам говорил однажды, что это со временем пройдёт. И Лил говорил…

— Да нет же! — выкрикнул Лидас. Таким сердитым он не был ещё ни разу. Всё его возмущение рвалось наружу, искало выхода, а Айна всеми силами пыталась сделать вид, будто не видит этого, будто не понимает ничего. — Почему ты молчала?! Ты же знала, как это важно для меня!.. И вообще, это твоё отношение ко мне, к моим делам и заботам, ко всему, что связано со мной… Раньше ты хоть делала вид, что я что-то значу для тебя, а сейчас… сейчас… Это твоё равнодушие… Почему? Что я сделал не так? В чём я виноват опять? В чём?!..

Голос его сорвался, потерял звучание, Лидас смолк, хватая воздух губами. Айне даже показалось, что она слышит в его голосе скрытые слёзы. Попросила испуганно:

— Не надо, Лидас!.. Не надо, прошу тебя… — Его страдания, его отчаяние были близ-ки и понятны ей сейчас, после всего пережитого.

— Лидас, я не хочу, чтоб ты страдал и мучился по моей вине, — заговорила не сразу, будто долго собиралась с силами, и говорила тоже медленно, мысленно взвешивая каждое слово. Обидеть Лидаса ещё больше ей не хотелось. Но и всю правду о связи с телохранителем она открыть тоже не могла. Не потому даже, что обещала брату, больше её заботила судьба ребёнка. А если Лидас будет знать о своём сомнительном отцовстве, то как это отразится в дальнейшем? После родов? — Вспомни нашу свадь-бу. Ни ты, ни я… Разве мы видели друг друга до свадьбы? Этого хотели наши роди-тели, и нам пришлось подчиниться… Я знаю, многие так и женятся, по воле родите-лей, знакомятся только при помолвке… И живут до старости, детей рожают…

Я тоже думала, что так же буду жить. Мне в какой-то мере даже повезло: мой муж молод, симпатичен и царевич по рождению, — Лидас подался вперёд, хватая воздух ртом, — сказать что-то хотел, вмешаться. Айна остановила его взмахом руки, про-должила, всё также глядя в лицо отражённому в зеркале Лидасу:- Будучи замужней женщиной, я не верила в любовь. Все эти поэтические штучки, помнишь? Они не вызывали у меня ничего, кроме смеха. И ты — тоже! Приятно, конечно, что у тебя, как и у всех, есть муж. Не просто мужчина рядом, а тот, который готов ради тебя на любую глупость. Только прикажи! Не скрою, мне нравилось испытывать тебя… Мучить, делать больно!.. Теперь я понимаю, что не имею на это никакого права. Ни малейшего, понимаешь! — Запрокинула голову, чуть крутанулась, пытаясь увидеть Лидаса, увидеть его лицо, его глаза, прочитать в них скрытый ответ на сказанные слова. — Я не имею права играть с твоими чувствами… Я не имею права сама играть в любовь. Придумывать какие-то там чувства, видеть ревность там, где её нет, и счи-тать это заменой любви.

Почти шесть лет мы с тобой вместе, у нас через полтора месяца ребёнок родится, но я не могу сказать тебе тех слов, которые связывают мужа и жену. Я не могу заста-вить себя полюбить тебя, несмотря на то, что из большинства знакомых мне мужчин ты, Лидас, больше их всех достоин быть любимым. Зачем мне обманывать тебя?

И вообще, наша свадьба — это одна большая ошибка. Все эти долгие пять лет я мучила тебя, а ты своей привязанностью был на моих руках крепче верёвки.

Не пора ли нам освободиться друг от друга? Нет, я не требую развода, не прошу тебя о нём. Можно оставить всё, как есть, — внешне! — но дать друг другу свободу.

Как видишь, я не ревную тебя к своей служанке. А ведь она любит тебя, в отличие от меня, искренне и всем сердцем. Я не ревную тебя, не требую от тебя ничего. Ни-чего! Единственное, молю, Лидас, не требуй и ты от меня больше, чем я могу дать сама.

— В смысле? — руки Лидаса лежали на спинке кресла так близко, что касались щёк Айны, и она кожей чувствовала, как дрожат его пальцы. Они никогда ещё не говори-ли друг с другом так серьёзно, может, поэтому Лидас и казался таким растерянным. Сказанное Айной удивило его, взволновало и озадачило.

— Лидас, мне есть теперь, с чем сравнивать, и та привычка, которая связывает меня с тобой, — это так мало для семьи, для крепкой семьи. Ты же не хочешь, чтоб со временем я возненавидела тебя. Чтоб я желала твоей смерти…

— Это твоя Дариана так задурила тебе голову? — Лидас сдерживался из последних сил, понимал одно: нельзя повышать голос на беременную женщину, тем более, если эта женщина — твоя жена.

— Нет, Лидас! При чём тут Дариана вообще?

— Но она приходила к тебе, пока я был в отъезде! Даже несколько раз приходила. Да, мне Кэйдар говорил… Это она болтает тебе всякое! Дурно влияет на тебя своими россказнями, своим личным примером…

— Нет, не в Дариане дело. Просто выслушай меня и пойми. Неправильно то, как мы с тобой живём. Неужели ты и сам этого не чувствуешь? Этот наш с тобой брак… Наши отношения…

— Мы пять лет вместе прожили, и именно тогда, когда до рождения нашего ребёнка остаётся всего ничего, ты заявляешь, что всё это было ошибкой! — Лидас обошёл кресло, одним рывком — вместе с Айной — повернул его к себе, так, чтоб видеть лицо жены. — Ты просто скажи мне: что я сделал не так? В чём я виноват перед тобой? Ты же знаешь: я полюбил тебя сразу, любил все эти годы и продолжаю любить сейчас. Где бы я ни был, все мои мысли о тебе. И даже эта девочка… эта Стифоя… У меня и мысли такой не было: заменить ею тебя… Разве я мало давал тебе? Я жизнь свою отдам, не задумываясь, если ты только слово скажешь…

— Не надо, Лидас! Не говори так, прошу тебя! — выкрикнула испуганно Айна. — Я ведь не про тебя говорю, я вижу, что ты такой же, как прежде. А я… А мне… Я и сама хочу любить… Или хотя бы не обманывать тебя в своих чувствах. Поэтому ещё раз повторить готова, Лидас: я не люблю тебя…

Если б я могла себя заставить, приказать себе… Но это не в наших силах.

Лидас с растерянным вздохом тяжело опустился на край ложа, запустил пальцы в волосы, остервенело взъерошил их.

— Если ты выходила замуж без любви, раньше тебя это не тревожило. А тут вдруг неожиданно…

— Просто я стала старше, — Айна смотрела на смятенного Лидаса с пониманием, с сочувствием.

— А мне кажется, я понял, — Лидас вздёрнул подбородок. — Ты просто завела себе другого… У тебя любовник есть… Этот Айвар!..

— Лидас, хватит ерунду выдумывать! — руки Айны стиснутыми кулаками лежали на подлокотниках. — То ты мне Адамаса в любовники прочил, то сейчас что-то там вы-думываешь. Не надо искать причину там, где её нет. Ты просто одно пойми: не при-нуждай меня делать то, чего я не хочу и не могу. Не заставляй меня… Не жди от меня ответного чувства… Не обижайся, когда я не могу благодарностью отвечать на твои подарки, на знаки внимания… Я не хочу тебе врать… Не хочу тебя обманывать.

Конечно, как муж ты имеешь право требовать от меня всего, что обязана выпол-нять твоя жена. Вот видишь, как это сделал Кэйдар в то время, пока тебя не было. Он перевёл меня в эту комнату, и теперь я нахожусь под постоянным присмотром. Я выйти не могу незаметно. А всё потому, что он, как брат, озабочен моей целомуд-ренностью. Пока тебя не было, он боялся моей измены… И, как видишь, я подчини-лась. Он старший надо мной после тебя. И ты тоже можешь держать меня взаперти… Ты, как глава нашей семьи, имеешь право на всё.

— Ты думаешь, я могу поднять на тебя руку?

— Не знаю, — Айна плечами пожала, — ты был так рассержен… Этот твой телохрани-тель… Да, мы говорили несколько раз… Давно уже… Оказывается, эту пластинку он делал сам, — Айна подняла руку повыше, украшение, до этого зажатое в кулаке, зака-чалось на порванной цепочке. — Этот варвар — тот, кого ты искал так долго. Не только мараг, но и кузнец-ювелир, царевич… Мог сделать оружие и любое украшение… Я видела у него наколку на груди, такую же точь-в-точь, как здесь… Два духа мира в единстве и борьбе, так, кажется… Вот и спросила…

— Почему ты не сказала раньше?

Айна повела плечами, ответила неохотно:

— Тогда мне казалось забавным, что ты столько времени и сил тратишь на поиски того, что находится у тебя под носом… А потом? Потом, после того, как Кэйдар продал его, это стало уже неважно.

— Для тебя это было всего лишь забавой?! — Лидас резко поднялся. — Отцу нужны были сведения об этом народе. Я выполнял приказ Воплощённого… Это была не моя блажь!

— Извини, я не думала, что это так важно, — Айна устало прикрыла глаза. Врать, оказывается, так тяжело. Но пусть это будет последняя ложь. Главное, чтоб теперь Лидас поверил, поверил и успокоился. А он, кажется, верит. Ещё бы! Так самозаб-венно и слаженно Айна ещё не врала ни разу в жизни. Никому и никогда! Жаль, что врать приходится Лидасу, он не заслужил подобного. Но и правду он знать не дол-жен ни в коем случае. Никогда! — Лидас, ты можешь зайти ко мне попозже? — попроси-ла, потирая виски пальцами. — Мне нехорошо что-то… Я хочу лечь… И позови, пожа-луйста, Стифою.

Лидас удивился: его выпроваживали, а он так и не понял чётко, о чём тут говорила Айна, какой такой любви ей не хватает. К чему эти упрёки? Он не всё ещё выяснил, но Айна и вправду выглядела неважно.

— Ладно, — согласился неохотно, мрачно и недовольно хмуря брови, и вышел вон из комнаты.

* * *

— Ну, наконец-то, застала дома, — Сигна прошла по чисто выметенному земляному полу. — Добрый день, мама! — торопливо ткнулась сухими губами Мирне в щеку. — Как отец?

— Как всегда. Жалуется на ноги, но при этом умудряется уползать в лавку к Фати-ду… Играют в кости… Хвала Матери, что пока не на деньги… — ответила Мирна, равнодушно, но с внутренней, тщательно скрываемой радостью глядя, как дочь выкладывает на стол принесённые с собой гостинцы: порядочный кусок солёной и чуть подкопченной свинины, свежевыпотрошенного цыплёнка, вилок капусты, большой, за три раза им не съесть, свежие сдобные булочки собственноручной вы-печки, ещё какая-то крупа в полотняном мешочке.

— Я тут захватила кое-чего, — пояснила Сигна. — Булки совсем свежие, вчера вечером выпекала, с яблоками и с абрикосами, ты такие любишь.

— А Баттасий твой сердиться не будет? Так много принесла…

— Его дома нет. Уехал. К празднику должен вернуться, — Сигна не смотрела на мать, стояла к ней спиной, но Мирна и сама поняла: эта тема гостье неприятна. Выругалась мысленно: "Старая дура! Зачем было спрашивать? Если пришла, значит, мужа дома быть не может. Сама же знаешь, как он относится к этим визитам…"

— С обедом что? — Сигна подняла крышку, заглянула в котёл, висящий над очагом.

— Ничего! — перехватив сидящего на коленях Тирона через грудь одной рукой, Мир-на встала с ложа, тоже подошла к очагу. Разворашивая металлическим прутом по-дёрнутые пеплом угли, Сигна подняла глаза на ребёнка:

— Ишь, ты, подрос-то как! Сколько ему уже?

— В последних числах октября три месяца было, четвёртый идёт, — со сдержанной гордостью ответила Мирна, перехватывая малыша поудобнее. Тот со спокойным любопытством без всякого страха, нахмурив брови, смотрел на незнакомую женщи-ну, прямо глаз не мог отвести, и глаза такие же, серьёзные и спокойные. И стиснутые кулачки прижаты к груди.

— Хм, — Сигна хмыкнула, — странный ребёнок. Он хоть когда-нибудь плачет?

— Вот когда он убедится, что ты не его мама, может и разреветься, — Мирна не стала дожидаться этого, отошла в глубь комнаты.

— А эта, кстати, где, постоялица-то ваша? Как её там, Ирида, вроде? — Сигна спроси-ла, будто между делом, но небрежности и неприятия скрыть не смогла.

— Понесла пряжу, а потом ещё на рынок, — Мирна поджала губы. Знала, что дочка против присутствия Ириды в этом доме, знала, что в неприятии этом больше ревно-сти, чем опаски, но ничего не могла поделать. Сигна, и без того нечасто появляю-щаяся в храме Матери, в последние месяцы стала захаживать ещё реже.

— И она не боится открыто ходить по улицам? — Сигна пробормотала себе под нос, будто вслух размышляя, но при этом неожиданно громко, так, чтоб мать услышала и спросила. И Мирна спросила:

— Ты о чём это?

— А тебе не кажется подозрительной эта женщина? Ты до сих пор не знаешь, кто она такая? Где её семья? Где отец её ребёнка, в конце концов?

— Я не спрашиваю у Ириды больше, чем она сама хочет мне сказать. Её прошлая жизнь меня волнует меньше всего.

— А зря! Ты бы много чего интересного могла узнать. А так?

— Мать Всесильная привела её не в мой дом, а в свой, — я сама здесь гостья! — поэтому и решать Ей самой, когда Ирида уйдёт отсюда. Но я сделаю всё, чтоб это произошло как можно позже…

— Почему? Тебе больше нравится жить вот так? Возиться с чужим ребёнком! Сти-рать его пелёнки! Нянчиться самой!

— А давно ли ты отпускала ко мне своих детей? Хотя бы старшую, Виту? Она бы и сама уже могла найти сюда дорогу. А младшую я уже полгода не видела… Да и Шиват твой с нянькой сейчас остался, да?

— Сама знаешь, Баттасий будет злиться, — Сигна обиженно поджала губы. — Я про-молчу, нянька обязательно доложит. Он не хочет, чтобы соседи знали, что мы бедня-ки… А ещё эта свекровка… Она постоянно настраивает Баттасия против меня. Ко-нечно, её сыночек единственный предпочёл взять в жёны безродную вдову с двумя детьми… Они уверены, что ты будешь плохо влиять на детей. Мне-то самой не вся-кий раз удаётся вырваться…

— Ну, вот, поэтому Богиня и послала мне ещё одну дочку и ещё одного внука! — Мирна примиряющее рассмеялась, подкидывая Тирона в руках. Тот, выронив на пол игрушечную собаку, заскучал, скривился, вот-вот — и заплачет, но Мирна не дала ему этого сделать. Укачивая мальчика, прошлась по комнате туда-сюда, успокаивая, сказала:- Не плачь, мой сладенький, скоро мама придёт. Придёт и накормит нашего мальчика…

Сигна смерила мать возмущённым взглядом, досыпая в кипящий мясной бульон перловку, ворчливо заметила:

— Дочку тебе послала Богиня! Внука Она тебе послала!.. Как бы не так… Беглая она, эта твоя Ирида. Рабыня она беглая!..

— Что ты болтаешь, Сигна?! Опомнись! — Мирна аж остановилась. Ребёнок, начав-ший засыпать, тут же открыл глаза.

— Нет, мама! — Сигна стояла над очагом, руки, упёртые в бока, и деревянная ложка на длинной ручке зажата в пальцах. — Я с самого начала знала, тут что-то нечисто. И что же?! Ты же не читаешь объявлений на стенах! А их как раз для таких, как ты, пишут… Эта девка сбежала из Дворца! Она — рабыня самого господина Кэйдара! Рабыня нашего возможного Правителя. Его собственность!

— Не кричи так, — неожиданно спокойным голосом попросила Мирна, перекладывая Тирона на другую руку, — ты пугаешь ребёнка…

— А ты спроси лучше, чей он? Кто его отец? От кого она нагуляла этого ублюдка? От такого же раба? Из хозяйской прислуги…

— В храм Матери пришла женщина, нуждающаяся в помощи, что я должна была, по-твоему, сделать?! Прогнать её? Позволить ей помереть тут же, на ступенях? И я не прогоню её сейчас, и тебе этого сделать тоже не позволю, кем бы Ирида ни была.

— За неё большую награду обещают, пятнадцать тысяч. Но наказание за укрыва-тельство беглого раба куда страшнее. Хочешь, чтоб тебя и отца казнили? Такой позор на нашу семью! Публично, при всём народе!..

— Этой беглой может быть другая женщина, не обязательно Ирида. Зачем сразу думать о плохом? — Мирна смерила дочку сердитым взглядом, отвернулась, заходила по комнате, укачивая ребёнка. — Почему ты всегда думаешь только о плохом?

— А ты позови сюда кого-нибудь из охраны, пускай проверят. И если она не беглая, я больше ни слова не скажу, — Сигна глянула на дверь, вернее, на полог, закрываю-щий дверной проём, хотела ещё что-то добавить, да осеклась, увидев Ириду. Та вряд ли что-то поняла из последних слов, но накалённость атмосферы почувствовала, и радостная улыбка с её лица сползла сама собой. Ирида интуитивно поняла, что яви-лась причиной ссоры между родными людьми, поэтому не стала, как обычно, рассказывать о том, как сходила, молча приняла мальчика из рук Мирны и, отвер-нувшись от всех, сидя в своём углу, стала кормить сына.

— Как с пряжей? — первой спросила Мирна, пытаясь хоть как-то загладить нелов-кость. Ирида в ответ повела плечами, ответила неохотно:

— Он надбавил за все мотки на пол лиги…

— И только-то? Ты же эту неделю почти спать не ложилась… Это же грабёж!.. Средь бела дня!

— А кому пожалуешься? Шерсть его, не устраивает цена — не бери, другая возьмёт…

— Но ведь так же тоже нельзя!

— Нельзя, — согласилась Ирида равнодушно, глядя куда-то в сторону, в одну точку. — Зато там ещё на дрова хватит, — повела в сторону корзины подбородком. — Надо будет сказать Сидонасу, чтоб занёс. У нас теперь будет, чем заплатить…

Они все трое замолчали, только слышно было, как Тирон смокчет, и как потрески-вают, остывая, камни очага.

— Ладно, я пойду позову отца обедать, — Сигна неожиданно почувствовала себя чужой в материнском доме, заторопилась, на ходу поправляя сползшую на плечи головную накидку. Мирна проводила дочку глазами, а Ирида так и не глянула боль-ше в их сторону.

* * *

Отец и Его окружение ждали делегацию из Аскальской провинции, для Кэйдара же прибытие невесты явилось настоящей неожиданностью. Несмотря на холодный сырой день, на мелкий дождик, торжественная процессия прошла через весь Каракас до Дворца Правителя под радостные крики горожан.

Кэйдар меньше всего думал о предстоящей свадьбе, все его мысли занимало лишь одно: поиск сбежавшей рабыни. Он и в этот день не изменил себе. С утра отправился на её поиски, ещё до завтрака вышел, вышел, как на неизменную утреннюю прогул-ку. Понимал, что Отец узнает, будет недоволен. Ну и пусть! Достаточно того, что и так подчинился, пошёл на эту свадьбу, и двух воинов-телохранителей из вольнона-ёмных тоже можно считать уступкой.

Он еле на торжественную встречу успел, примчался в последний момент, переоде-вался на бегу, сам, Шира со своей извечной медлительностью только мешался под ногами. Занял положенное место с правой стороны от Отца. А какого труда стоило выдержать Его испепеляющий взгляд, обещающий взбучку. Ну и пусть!

Огляделся украдкой, краем уха прислушиваясь к волной катящемуся по улице грому труб, грохоту барабанов, приветственным "Ава-ат!" ("славься!") радостной толпы аэлов. Что им? Для них помолвка возможного Наследника — ещё один повод попраздновать, тем более, близится неделя Ночных Бдений.

Все самые известные лица Империи собрались здесь: главный жрец, жреческая и судейская коллегии, отцы древнейших аристократических семей, их жёны и дети, в руках у всех вечнозелёные ветви кипарисов, гирлянды бледных осенних цветов, целые корзины цветочных лепестков, чашки с пшеничным зерном.

Как на свадьбу! Но это же не свадьба! И даже не обряд помолвки…

И Отец здесь, в этой толпе! Он уже не скрывает своей болезни. И этим даёт понять, что окончательное решение принято. Объявить Наследника Он готов в любую мину-ту. Возможно, это и произойдёт на следующей неделе, во время помолвки.

Знакомство с будущей женой предвкушал с любопытством, как всякий мужчина на его месте и всё равно проворонил её появление. Глянул, рывком перебрасывая взгляд, облизнув разом пересохшие губы.

Четвёрка белейших лошадей, управляемая возничим, остановила открытую колес-ницу как раз напротив них. Какой-то человек, незнакомый Кэйдару, соступил с по-возки первым на сырую скользкую брусчатку, и первая кипарисовая ветка упала гостю под ногу, под подошву плетёной с золотой нитью сандалии. А Кэйдар смотрел выше, на девушку, на неё одну, и ничего больше не видел. Вот она оперлась на про-тянутую руку, шагнула на чужую ей аэлийскую землю — и восторженный крик встре-тил этот шаг. Кипарисовые иглы, лепестки цветов, пшеничное зерно и выкрики "Славься!" отмечали её путь по той земле, над которой сама она вскоре станет вла-дычицей.

А она тоже скользила взглядом по лицам, выискивала своего суженого и, наконец, встретившись с Кэйдаром глазами, в смущении отвела взгляд, отгородилась длин-ными ресницами. Роскошный паттий женского покроя необычной расцветки от нежно-голубого сверху с плавным переходом до глубоко-синего по низу, а в боковых разрезах при каждом шаге выгладывала белая-белая ткань девственной нательной рубашки. Золотые пряжки на плечах, пряжка на поясе, золотой венец на голове, оставляющий открытым высокий лоб, височные бляхи, скреплённые тончайшими цепочками с колокольчиками, спускались вниз до самой груди по обеим сторонам от лица. А лицо само показалось Кэйдару в эту минуту божественно прекрасным. Белая кожа потомственной аристократки, тёмные с высоко поднимающимися внешними уголками брови делали всё выражение лица немного удивлённым. А глаза, несмотря на юность черт, смотрели открыто, чуть высокомерно, с осознанием внутреннего достоинства. Да, это была дочь Правителя, привыкшая к подобной шумихе вокруг своей персоны.

Аскал, помогавший девушке подняться вверх по ступеням, и заговорил первым с торжественным поклоном:

— Владыка, великий и милосердный, Афтий и его дочь от лица своего доверенного представителя приветствуют Вас!

Отец лишь устало моргнул в ответ на приветствие. Церемония утомила Его. Как хорошо, что официальная её часть подошла к концу.

— Прошу вас к моему очагу, к моему столу, к моему хлебу! — Таласий отозвался старинными словами, известными каждому народу этого побережья. Это не просто слова, это клятва хозяина, впускающего гостя в свой дом; теперь переступивший порог его жилища получал все права члена семьи и уйти из дома мог лишь по своему желанию, а его враг становился врагом хозяина.

* * *

Обряд помолвки прошёл за несколько дней до начала Бдений, и там же, в главном храме, у Священного жертвенного пламени Отец объявил имя Наследника. Кэйдар долго ждал этого дня, а событие это ничего не добавило, кроме новых забот.

Саму свадьбу решено было справить весной. Негоже это, торопить со свадебной церемонией. От помолвки не меньше шести месяцев должно пройти, таков закон, таковы традиции. Полгода — это до мая! Большой срок.

Но Кэйдар был не из тех мужчин, кто умеет и готов ждать. Ждать то, что он и так получит через полгода по праву супруга и господина над данной ему законным об-рядом женщиной. В первый же вечер после помолвки он явился в комнату своей невесты. Прошёл быстрым стремительным шагом по мягкому ковру, остановился только возле ложа, Хадисса с недоумевающей и удивлённой улыбкой поднялась ему навстречу. Сейчас, без венца, без золотых украшений, в простой домашней одежде, она уже не казалась такой божественно-неприступной. Может, поэтому Кэйдар, несколько оробевший при первой их встрече, сейчас повёл себя довольно нагло. Наклонившись вперёд так, что пришлось упереться коленом в край ложа, он загово-рил, глядя Аскальской принцессе прямо в глаза:

— А я пришёл знакомиться поближе…

— Разве мы уже не знакомы? — Хадисса отодвинулась назад, упёрлась спиной в по-душку, длинные тёмно-русые волосы, обрамляя открытое лицо, лежали на плечах, на одеяле. Острые колени притянутых к груди ног угадывались под тонкой тканью одеяла.

Ей легко можно было овладеть сейчас, этой аскальской девчонкой, не откладывая на полгода. Чем лучше она всех твоих рабынь-наложниц?

— Вам лучше было бы уйти… — Хадисса подтянула край одеяла повыше, пытаясь загородиться им от пристального откровенно-разглядывающего взгляда.

— А что тебя тревожит, моя милая? — Кэйдар с незнакомым блеском в глазах, со странной улыбкой казался сейчас опасней любого дикого зверя. А ещё в его дыхании улавливался запах вина. Конечно, сама Хадисса сразу же после ужина ушла к себе, за столом остались одни мужчины. И теперь после всего он пожаловал сюда! Да как он смеет вообще вести себя с ней так?!

— Вы — жених, но ещё не муж!.. Свадьбы ещё не было…

— А разве это что-то меняет? Что могут изменить эти полгода? Я буду твоим мужем, так какая тогда разница? Сейчас или потом, после свадьбы?.. Иди сюда! — он схватил девушку за плечи, рывком дёрнул на себя. Хадисса испуганно вскрикнула, запоздало пожалев о том, что отпустила свою служанку спать со всеми другими рабынями.

Кэйдар действительно был пьян, но не настолько, чтоб лишиться силы, хотя хватка его пальцев заметно поослабла. Хадисса, отбиваясь с отчаянием любой женщины на её месте, не позволила ему уронить себя на спину.

— Уйдите отсюда, Кэйдар, прошу вас по-хорошему! Вы ведь пожалеете потом, когда протрезвеете. Я точно знаю, что пожалеете… — умоляла Хадисса, всё больше и боль-ше наползая спиной на подушку, всё сильнее прижимаясь к спинке ложа.

Девчонка оказалась неожиданно сильной, Кэйдар и сам не понял, как это случи-лось, но Хадисса почти столкнула его с себя, так, что он мог удерживать свою невес-ту только за одну руку, за левое запястье. Правой рукой принцесса продолжала тя-нуть одеяло на себя. Кэйдар поймал её и за эту руку, за самое запястье, но тут же отдёрнул, выругавшись сквозь зубы.

Через ладонь проходила глубокая царапина, кровь заполняла её прямо на глазах. Стирая кровь, Кэйдар провёл рукой по ткани паттия у себя на груди. Подумаешь, беда: поцарапался о браслет! Но Хадисса злорадно рассмеялась, выкрикнула, подни-мая повыше руку с проклятым браслетом:

— На этой игле яд!! Вы умрёте через день, если не примете меры…

Кэйдар выпрямился, сидя на скомканном ложе прямо с ногами, спросил с хмурым недоверием:

— Блефуешь, да?

— Проверьте! Пожалуйста! — Хадисса выбросила руку с браслетом, пытаясь ещё раз оцарапать Кэйдара, ударить в открытое плечо, но Кэйдар отпрянул, хоть и не верил до конца, что всё сказанное — правда.

— Ты же врёшь мне, да? — он смотрел на девушку серьёзными глазами. Всё! Разом забыл, зачем пришёл. И протрезвел мгновенно.

— А вы проверьте, господин Кэйдар! — Хадисса явно издевалась над ним. — Если сразу же не промыть винным уксусом, то потом уже ничто не поможет. Умрёте в мучени-ях, в страшных корчах, с такой жаждой, какую ничем не утолить…

— Дрянь! — Кэйдар чуть передвинулся, спуская ноги на пол. — Я ведь всё равно своё возьму!.. Не сегодня, так завтра!.. Куда ты от меня денешься?

— Конечно, но только при первой брачной ночи! — глаза у девчонки сверкали, и на скулах появился нежный румянец, но в своём злорадстве, в своём коварстве она уже не казалась Кэйдару красавицей. — Я ношу этот браслет постоянно! Каждый день смазываю его ядом. И я знаю, как с ним обращаться… А вы же, господин жених, рискуете не дожить до своей свадьбы…

— Я накажу тебя, не думай! Такая подлость…

— А набрасываться на беззащитную девушку — не подлость?! — перебила Кэйдара Хадисса. — Вести себя вот так, по-варварски, — не подлость?! Подлый насильник! Не даром отец говорил мне, что вы все…

Кэйдар не дослушал её — почти бегом, сильно хромая, выскочил вон из спальни принцессы. Бешенство и ярость переполняли его. Требовали выхода… Отец Всемо-гущий!.. Такой стыд! Такой позор! И от кого — от женщины! Этот запрещённый приёмчик ей дорого обойдётся… Ну, подожди, моя хорошая! Я тебе ещё припомню! Чтоб меня! Меня — своего будущего мужа!!! Своего будущего господина!

Этот случай надолго отбил у Кэйдара охоту до женской ласки, а сама Хадисса на следующий день за завтраком и вида не подала, улыбалась учтиво и скромно, опус-тив глаза.

* * *

Праздник! Начался праздник! Праздник Ночных Бдений! Миром правила Нэйт-ночекрылая, а люди подчинялись Ей. На эту неделю забыты законы, по которым живут дети Солнцеликого. Всё и все меняются местами. Свободнорождённые и рабы, аристократы и простолюдины, взрослые и дети, отцы семейств и их непутёвые отпрыски. В эти дни — вернее, ночи! — господин запросто может сидеть со своим рабом за одним пиршественным столом, уважаемая всеми целомудренная мать семьи плясать в одном хороводе с публичной девкой. Много удивительного и даже чудес-ного можно увидеть в то время, когда демоны Нэйт получают власть над миром. Переодевания и маскарады, пиры в каждом доме, куда может зайти любой человек с улицы, пляски и хороводы прямо на улицах, обжорство и пьянки, свальный грех и ещё многое-многое другое из тех преступлений, за которые в иные дни можно и головой поплатиться.

Айна не участвовала в празднестве. Где ей плясать в её-то положении? Месяц, считай, до родов остался. Сил хватило подняться поздним вечером на дворцовую террасу. Отсюда, с высокой открытой площадки, весь Каракас светился праздничны-ми огнями. Там праздновали, там веселились. Вся жизнь сосредоточилась там, на улицах города. Почти все аэлы сейчас с факельным шествием идут к главному храму в центре городской площади.

Первая ночь Бдений на то и первая, что требует по традиции присутствия всех верующих тогда, когда чудотворное священное пламя умирает и на глазах всех при молитве Отца Воплощённого оживает снова маленьким слабым язычком. Он, как младенец, требует от жрецов заботы и внимания. Это потом, в последний день Бде-ний, жертвенный огонь легко сожрёт свою жертву: горячее человеческое сердце. Сожрёт без остатка, без пепла — год будет удачным, без бед и несчастий.

А каждый факел или светильник в руке свидетеля чуда понесёт в своём пламени очищающую силу святого Божественного огня. От него зажгутся очаги каждого из домов не только в самом Каракасе, но и по всей округе.

Айна всего раз участвовала в факельном шествии, упросила Отца, ещё до свадьбы шестнадцатилетней девчонкой видела, а запомнила на всю жизнь.

Вот и сейчас в этом году, она никуда не попала. Но, если честно, не жалела об этом. Желания веселиться не било никакого. Сердце и душу заполняла печаль. Пе-чаль и грусть. От воспоминаний о прошлогодних Бдениях не удавалось отделаться. Вспоминался Айвар, её милый сердцу варвар-мараг. Ведь год, считай, минул с той самой ночи, когда были близки в первый раз… Целый год прошёл. Тяжёлый и труд-ный для тебя… Лучший год в твоей жизни! За него не жалко и жизнь свою отдать…

А как первые месяцы неслись! Стремительно! Ты не дни считала — жаркие ночи! Время мерила ими, встречами этими тайными, украдкой, за спиной у мужа. Слепая страсть и страх разоблачения, они подогревали друг друга, смешались в одно целое, и от этого ощущения становились ещё острее. О том, что ходила по краю, по самой кромочке, позднее только поняла. А поначалу ничего не замечала, никого не видела! Никого, кроме своего милого!

Какое же это счастье, когда он рядом, когда его можно видеть в любую минуту. А сейчас? Что сейчас? Ничего тебе не осталось, кроме воспоминаний, кроме этой гру-сти саднящей.

Сердце аж заколотилось, заныло в груди, и ребёнок в животе отозвался тревожно коротким сильным толчком, будто спрашивая: "Ты чего там, мама?"

Да, маленький, мы одни остались с тобой. В неласковый мир предстоит тебе ро-диться, в недоброе время… Что хорошего ждёт ребёнка, если мать его и сама не знает, кто его отец. Как примет тебя Лидас?.. Ну, хоть Кэйдар, глядишь, оставит нас в покое после решения Правителя…

Айна со вздохом положила раскрытую ладонь на выпирающий живот, вторая рука легла на холодный мрамор перил. Ледяной ветер с моря, колючий, оставляющий на губах привкус соли, давно уже стянул накидку с головы. Айна чувствовала, что зябнет, что замерзают открытые руки и плечи, что холод пробирает до костей. Но уходить не спешила. Решила дождаться, когда торжественная процессия двинется назад. Потому что загадала: если повернут налево от рыночных рядов, то всё устроится в жизни у неё и её ребёнка, а если направо… Да, направо!.. Цепочка огней, как гигантская змея, извиваясь и дрожа, огибала главный храм Каракаса, устремляясь в правую часть города. Ветер, возвращаясь, приносил с собой крики, грохот бараба-нов и визг дудок, нестройное хоровое пение пока ещё трезвых голосов.

Это знак, должно быть, приготовиться к худшему. Хотя… Какие перемены могут теперь ждать тебя после всего пережитого? Что нового может случиться с тобой? Ничего! Ты так и умрёшь в этих мраморных стенах, лишённая права покидать Дво-рец Правителя.

* * *

Хадисса отказалась идти на представление, чуть поджав губы, ответила, скрывая в улыбке насмешку:

— И что интересного в этом развлечении? Подумаешь, событие! У нас уже давно проводят ритуальные бои по всем крупным праздникам…

С ней в одном лишь можно было согласиться: ей, женщине, не за чем глядеть на ритуальные бои. Что она в них понимает?

Отец Воплощённый тоже не будет присутствовать. Об этом Кэйдар узнал уже перед самым уходом. И Лидас. А Велианаса так даже в городе нет.

Ну и пусть! Буду один! Что в этом такого?

… Аридис давно уже объявил о начале представления, но в ложе будущего Прави-теля появился только сейчас. И с одной лишь целью: напомнить о себе, заработать ещё одну похвалу в свой адрес. Знал, что господин Кэйдар всегда любил смотреть ритуальные бои, уж он-то знает в этом толк, сумеет оценить.

Но господин Кэйдар оказался занят, говорил с начальником городской охраны. Вернее, больше-то Дириссий говорил, склонив в почтительном поклоне рано посе-девшую голову, а Наследник, глядя куда-то в сторону, но никак не на арену, нервно барабанил пальцами по подлокотнику роскошного кресла.

Аридис различил отрывок разговора, вовсе не предназначенного для кого-то третьего:

— …Приметы совпадают точно!..

— …

— Да-да, господин, одна… Одна, без ребёнка… Говорили, она часто там появляет-ся… Хорошо, господин Наследник, воин у входа будет дежурить постоянно…

А на арене уже вовсю разыгрывалось главное действо. Ах, как им гордился сам Аридис! Он так хотел угодить им будущему Правителю. Но этот Дириссий, будь он неладен, только отвлекает от зрелища своими разговорами пустыми. Неужели нельзя отложить дела хотя бы на время?

— Что это? — Кэйдар наконец-то перевёл глаза на арену, непонимающе нахмурился. "Много, много интересного пропустил!" — сделал свой вывод Аридис и, приблизив-шись к сидящему в кресле Наследнику, принялся объяснять суть происходящего, правда, получалось это у него непоследовательно и сбивчиво:

— Господин Кэйдар, перед вами настоящая битва!.. Это представление посвящено именно вам!.. На удалось полностью воспроизвести ваш победный бой с племенем виэлов… Вон они, справа, все в виэлийской одежде… И оружие тоже виэлийское, обратите внимание!.. Всё очень точно!..

— А вон тот, это же Антирп! — Кэйдар, начиная кое-что понимать, смотрел уже на арену с нескрываемым интересом.

— Да-да, господин Наследник! Мы осмелились на вашу роль поставить именно Антирпа… Вот от, как раз впереди… подаёт пример доблести своим воинам… Они все, как вы можете видеть, в доспехах наших воинов… Всё максимально точно!.. А вы — прошу прощения, Антирп! — в алом плаще и в панцире с чеканкой из золота и серебра.

…Вы пропустили самое начало, господин Кэйдар, их тут почти пять десятков, и они все сходились стеной друг против друга… Конечно, мне хотелось сначала ис-пользовать лошадей… Верховые воины против пеших — это всегда так зрелищно… Но тогда сам бой завершился бы слишком быстро.

Кэйдар почти не слушал объяснения устроителя, он, не отрываясь, смотрел на арену. Ложа Правителя располагалась в первом зрительном ряду, но чуть выше, поэтому каждого воина можно было видеть, охватить одним взглядом всю панораму разыгранного боя.

Конечно, всё это — только лишь слабая попытка воспроизвести тот захват виэлий-ского селения. Но Аридис, будем справедливы, постарался, и народу с обеих сторон много, при этом каждый знает своё место. А горящие варварские кибитки, выстроен-ные полукольцом, чего стоят! Кто не видел настоящего боя, поверит, что так оно и было.

Всё похоже, очень похоже. И костюмы особенно хорошо дополняют нужный эф-фект реальности. Как в настоящем бою, и люди гибли, вот только кровь их на тёмно-розовом песке арены казалась совсем незаметной и от этого своим видом не так пугала жадных до впечатлений мирных граждан.

Среди воинов на арене взгляд уже привычно выхватил знакомую фигуру Антирпа. Этот варвар — единственный из всех других, кто уже третий год выходит на тёмно-розовый песок арены. Он хорошо мечом владеет, на него и смотреть приятно. Он сейчас выделяется из всех остальных: высоченный рост (Антирп на голову выше других), широченные плечи, крупный, но не тяжеловесный. Длинный аэлийский меч в его руке, как игрушка. Хороший воин, одним словом, несмотря на то, что варвар. Он достоин свободы, а ещё этого требуют традиции. Глядя на арену, Кэйдар всё больше убеждался в том, что подарит Антирпу вольную. Как будущий Правитель и нынешний Наследник он имел на это все полномочия.

Жаль, Велианаса нет в городе. Ему бы стоило посмотреть на это зрелище. Его Антирп просто великолепен.

____________________

Меч для предстоящего боя Айвар выбрал сам и трижды уже возблагодарил Мать Хранительницу за свой выбор. Этот меч ковал отец, Айвар узнал его по вязи букв, отчеканенных на лезвии. Всего два слова на незнакомом языке, но Айвар знал, что они значат. Это начало молитвы, посвящённой Матери: "Именем Твоим…" На этом языке справлялись все службы в храме Матери, и мать, главная жрица, обучила этому языку и своего младшего сына, храмового служителя. Вытравливая эти буквы на клинке, отец вряд ли знал их значение, он сам говорил однажды: "Это знак, всего лишь знак, приносящий удачу владельцу…"

Как же она нужна была сейчас Айвару, эта удача! Своего первого, такого же варва-ра, как и он сам, но только одетого в форму солдата аэлийской армии, Айвар опрокинул первым же ударом, просто рубанул мечом в коротком замахе. Он проры-вался вперёд, через всех, кто сам бросался на него. Шарши, он искал в этом хаосе Шарши.

Вайдар, с которым они и не дружили-то особо, но этот варвар был единственным здесь, на арене, кого он знал. Где же он? Где?

Среди пылающих обломков, бывших некогда кибитками, погибших и тяжелоране-ных на глаза попадалось всё больше. А живыми по большей части оставались те, кого защищали аэлийские доспехи, щиты и острые копья. Виэлийское снаряжение против такого — сущая мелочь. Деревянный щит прямоугольной формы, зауженный книзу, тяжёлый меч из дрянной стали грубой ковки. Ни шлема, ни панциря — один кафтан, перетянутый широким поясом с бронзовыми бляхами и пряжкой. Любимое оружие любого степного народа — это лук и стрелы, но распорядитель запретил им пользоваться, ведь тогда бы не было той зрелищности. Шарши, бедняга Шарши, как он расстроился тогда при этом известии. Он и сам понимал: ему с его опытом в на-стоящем бою не тягаться.

А "виэлов" оставалось всё меньше. Они по задумке распорядителя и в соответст-вии с реальными событиями прошлогодней давности должны были быть убиты все. Но жить-то хочется любому! Поэтому "виэлы" медленно из разрозненных одиночек, спасающих самостоятельно свои жизни, стали превращаться в одну группу, в единый коллектив. Они сбились в центре, у последней уцелевшей кибитки, инстинктивно доверяясь друг другу. Шарши среди них не было. Значит, погиб! Значит, уже позд-но!.. Жаль парня. Но сожалеть о его участи ещё рано, ведь неизвестно, какая судьба предназначена самому. А погибать так просто, без боя, Айвар не собирался. А тех вокруг, кто бился плечом к плечу, — Айвар даже имён их не знал — оставалось всего пятеро. Потом уже трое.

Среди "аэлов" особенно выделялся один, не только своим ростом и крупной фигу-рой, не только украшенной серебром и золотом блестящей на солнце кирасой и алым плащом, но и уверенностью, силой. Тем, что другие подчинялись ему.

Антирп! Это был он! Он даже жертву из последних выживших себе выбрал сам. Знаком дал понять своим: не трогать, не мешать. Я сам!

Айвар, последний из "виэлов", для всех, кто следил за ритуальным боем, оставался единственной преградой перед ударом победного гонга, извещающего о конце пред-ставления.

Для Антирпа — это секундное дело, один удар, тем более, что и противник не пред-ставлял из себя ничего особенного. Хотя для тех, кто сам владел мечом, видно было, что варвар этот не так прост, и не собирается умирать так легко.

Первый же удар — сильный, оглушающий, со всей высоты громадного роста — Айвар принял на кромку щита. Нет, зазубрина на мече не появилась, но Антирп удивлённо вздёрнул брови, а толпа вокруг взревела негодующе и возмущённо. Их любимец показал себя слабаком!

И Антирп разозлился! Рывком сорвал плащ, мешающий свободно двигаться, пере-бросил меч из левой руки в правую и шагнул на Айвара. Тот, отступая назад, только сглотнул всухую. Такого великана он ещё ни разу не видел.

Очень смуглый, почти до коричневого, с чёрными выпуклыми глазами, с широ-кими скулами и крупным, чуть приплюснутым носом. Коротко стриженный, как все аэлы, и всё равно дикарь, дикарь с Тиморских островов.

Кто-то из воинов бросил ему своё копьё. Зрители на рядах ждали поединка, не хотели быстрой смерти, неделя кровавых развлечений для них только-только нача-лась. Но Антирп мог позволить себе игнорировать мнение зрителя, его уже слишком любили, чтоб сразу же разочароваться.

Копьё выбросил с такой силой, что Айвар, загородившийся щитом, еле на ногах устоял. Качнулся, толкнувшись спиной на колесо кибитки. Острие копья пробило дерево, обтянутое в два слоя бычьей кожей, насквозь, застряло намертво — не вы-рвать. Айвар, не раздумывая, отшвырнул от себя щит, и неожиданно для всех сам бросился в атаку.

Антирп не ожидал такой прыти. Опыт, громадный опыт спас его от тяжёлого ране-ния в живот. Он успел отпрыгнуть, избежать удара, заслонился клинком. Мечи — аэлийский и марагский — скрестились, но их лязг в ревё толпы никто не услышал. А Айвар, отступая, готовясь для новой атаки, впервые, наверно, пожалел о том, что его меч так короток. Да и противник, несмотря на такой высокий рост и большое тело, двигался превосходно. Да, есть над чем подумать, если уже не поздно думать…

А жить-то как хочется! И день как назло, выдался неожиданный для поздней осени: тёплый, тихий, солнечный. Но чтобы жить, надо сначала этого вот великана одолеть. А он опасен, он и вправду очень силён. И он хочет твоей смерти…

Они снова сошлись. Без щита Айвар чувствовал себя уже не так уверенно, больше уворачивался и отступал. Сам атаковал редко, всё ждал момента, когда Антирп сде-лает ошибку и откроется для удара. Но Антирп был не из тех, кого можно поймать на ошибке, для этого он был слишком хорош.

Тяжёлые рубящие удары. Он словно в землю пытался вколотить. Смеялся смело, нагло, прямо в лицо, видя ошибки Айвара: когда тот, пятясь спиной, споткнулся о руку убитого; когда слишком поздно подставил меч, и его лезвие почти у самого тупо зауживающегося кончика всё же разрезало ткань кафтана и задело плечо. Пус-тяковое ранение, но оно забирало силы. Рукав затяжелел от впитавшейся в ткань крови. Она может запечься сама собой, если руке дать покой, но где там?

Народ кричал, вопил, улюлюкал, негодующие свистки и крик: "Убей! Убей его!" толкали Антирпа вперёд. Ему нужна была эта победа. Он заявлен в программе вы-ступления и на завтрашний день. А тут какой-то не знакомый никому варвар-виэл портил все впечатления от грандиозного представления.

___________________

Кэйдар отвлёкся ненадолго, отвёл глаза, выслушивая одно из объяснений Аридиса, и, когда снова перевёл взгляд, то возмутился громко, во весь голос:

— Чего он тянет? Да ни один из них ему в подмётки не годится…

— Да, что-то наш Антирп осторожничает, — согласился Аридис. — Прикажете поторо-пить?

Кэйдар на вопрос не ответил, следил, как эти двое обмениваются ударами. Антирп заметно вымотался, нет уже в его движениях той чёткости и совершенства. Ну, где же твой последний удар?! Не обижай своего будущего владыку, не расстраивай Велианаса…

Ну, же!.. Ну, же! Вот, да! Наконец-то!

Тимор, красивый в форме аэлийского воина, сумел-таки загонять своего врага, прижал всё к той же кибитке. Ещё чуть-чуть — и вскинет победно руки!

Давай, покажи этому вертлявому сопляку, убей его!

Было что-то знакомое в движениях виэла, даже в том, как он выбрасывал руку с мечом… Он неплохо владеет коротким марагским мечом, улавливается что-то новое и одновременно знакомое в этих колющих выбросах. Вот этому вот удару в бок с одновременным уходом вправо можно будет потренироваться на досуге… Если б ещё Антирп не заслонял его собой всё время.

Толпа будто обезумела. Народ давно уже не видел ничего подобного. Сам Антирп — непобедимый тимор! — в трудном поединке доказывал всем своё право на вольную. Можно только догадываться, какие сейчас ставки, там, на рядах, какие кипят стра-сти.

Здесь, у самой кибитки, Айвар чувствовал себя загнанным в угол. Нет ничего хуже этого ощущения отчаянной безнадёжности. Сам понимал: на этот раз противник попался явно не по силам. После всех его ударов, которые приходилось брать на меч, руки, казалось, готовы были отняться, гудели до самых плеч. Дрожали от усталости пальцы.

Айвар неплохо владел и левой рукой, часто перебрасывал меч, это его и спасало.

Ныло плечо, задетое мечом, влажные от пота волосы, спутанные и грязные, лезли в глаза, мешали видеть, а ведь ещё перед боем — Мать свидетельница, это было веч-ность назад! — он сам перевязал их по лбу обрывком тесёмки.

Всё было против него!

И этот проклятый тимор!

Он не подпускал к себе близко, не давал ударить в ответ, опасался колющего удара. Ещё бы! Если б не этот его панцирь, Айвар давно бы уже праздновал победу… И отдыхал!.. Да, просто рухнул бы без сил всё равно где, и чтоб никто — никто на свете! — не трогал до завтрашнего дня. До тех пор, пока ощущение всей серьёзности про-изошедшего не изгладится в памяти; до тех пор, пока не уляжется возбуждение, и тогда сам бой вспоминаться будет, как один из эпизодов прошлого. Яркий, опасный, смертельно опасный момент, но уже оставшийся позади.

Айвар хорошо видел свежие зазубрины и вмятины, оставленные на панцире его мечом. Как мало, оказывается, не хватило до победы.

А Антирп тоже устал. Он и сам по себе тяжелее, а тут ещё и доспехи: панцирь, поножи, наручи из толстенной кожи с железными бляхами, защищающие руки от запястья до локтя, стянутые с внутренней стороны предплечья толстыми шнурами.

Ну, вот, ещё одна атака! Умереть, наверное, и то проще!.. Айвар вовремя перебро-сил меч в правую руку, но Антирп завершил удар обманным движением, будто по-нял, что мечи снова найдут друг друга, а не живое, наполненное кровью тело. Как близко они очутились в это мгновение! В зрачки друг другу смотрели, не отрываясь: Айвар — снизу вверх, с ненавистью, плотно, до боли в скулах, стиснув зубы; и Ан-тирп — с усмешкой усталого превосходства, оскаля по-волчьи крупные белые зубы.

— Надоел ты мне… — сказал вдруг негромко ровным голосом, как старому приятелю, продолжая давить мечом на меч. Одной рукой — против Айваровых двух, еле сдер-живающих натиск. — Надоел!..

Другая рука — левая — вдруг всеми своими бляхами с отмашкой пришлась Айвару по лицу. Удар оказался таким мощным, что тот, чуть не теряя сознание, отлетел в сторону, упал на песок навзничь, перекатился на бок.

Кровь из разбитых губ, из носа потекла по лицу. Айвар ничего этого не чувствовал, не замечал. Одно его пугало — он не мог подняться. Сил на то, чтобы встать, не было совсем.

Медленно — очень медленно! — под рёв переполненных рядов приподнялся, опира-ясь на левую руку. Так же медленно поднял голову. Антирп уже стоял над ним, близко, заслоняя собой равнодушно желтеющее ноябрьское солнце. Добить против-ника, оглушённого, не способного к сопротивлению, он не гнушался. Задержался только на то, чтоб окинуть взглядом зрительские ряды, окружающие арену непре-одолимой непреступной преградой, ключом к которой была смерть себе подобного.

Белые платки! В руках у большинства были белые платки. Все хотели смерти! Кое-где в верхних рядах, там, где располагался народ победнее и попроще, мелькала красная ткань.

Решающее мнение принадлежало Правителю. Кэйдар с удовольствием ждал этой минуты. Приятно, когда все, вся эта тысячная толпа, ещё минуту назад исходившаяся неистовыми воплями, в безмолвии, в полной тишине, ждёт твоего окончательного решения.

Кэйдар чуть дёрнул подбородком, стоявший слева за его спиной раб бросил на перила вышитый золотой нитью платок. Белый! Как накидка с головы вдовы…

А сам чуть подался вперёд, нахмурил брови, он впервые за всё время поединка увидел виэла так близко, лежащего сейчас на земле лицом к ложе Правителя.

Отброшенные назад волосы — длинные, до плеч, открытый лоб, вздёрнутый вверх подбородок, подставляющий под последний удар слабое горло.

Отец Создатель!!! Ведь это же телохранитель Лидаса!! Его Виэл!!!

Нет!!! Нет!! Не может быть!

Кэйдар, скорее, готов был поверить в обман зрения, в ошибку, в чудо, но только не в то, что видели его глаза.

Медленно, как в кошмарном сне, рука Антирпа подняла меч вверх, относя его чуть в сторону.

Айвар, не моргая, смотрел на тимора, видел его всего с ног до головы, видел его глаза и улыбку, видел блестящую кромку остро отточенного меча, видел, что Ан-тирп, стоявший к нему чуть боком, сейчас полностью открыт, а главное — наконец-то он стоит так близко, что и короткий марагский меч сумеет достать его.

Именно тяжесть этого меча, всё ещё сжимаемого за рукоять замертвевшими паль-цами, вернула к действительности, заставила двигаться, бороться до конца.

Он рывком перекатился на колени, подставляя под опускающееся лезвие левую руку, так, чтоб удар, направленный по шее, пришёлся по руке плашмя, а сам вскинул меч вверх. Лезвие, развёрнутое горизонтально, вошло в тело Антирпа снизу, под панцирь, под тупым углом и почти по самую рукоять.

Никто вокруг не понял, что случилось. Не понял и Антирп. Он, даже умирая, не мог поверить в произошедшее. Лицо его побелело от боли, от ужаса, а из тёмных зрачков на Айвара смотрело безграничное изумление.

— Н-не… не… т…

Он рухнул на спину, назад, во весь свой рост, и это падение сопровождало все-общее оглушающее молчание. В полной тишине медленно, без чьей-либо помощи, поднялся на ноги Айвар. Сделал шаг, другой, в сторону выхода, качаясь, будто пья-ный на свадьбе.

— Он убил его… — прошептал Кэйдар одними губами. — Убил Антирпа…

Это осознали и остальные зрители. Крик поднялся громче прежнего. В нём было всё: изумление, негодование, возмущение и протест, радость и ликование.

На глазах всех аэлов родился новый герой, новый любимец толпы. Нэйт таким представлением будет особенно довольна.

* * *

— Я купил его перед самыми праздниками. — Аридис держался почтительно, но не подобострастно. Рядом с ним, под его взглядом, Кэйдар чувствовал и сам, что недос-таточно прожил, чтобы называться Правителем. Для Наследника-то и то лет не хва-тает. Отец в своё время в 35 встал в первый раз у жертвенника, но это не значит, что мне не хватит ни сил, ни ума править Империей. — Выкупил на свои личные деньги, господин Наследник, — Аридис чуть поклонился, продолжая всё также стоять перед сидящим в кресле Кэйдаром. — Здесь, в пригородных поместьях, есть такие, кто гото-вит жертвенных воинов для предстоящих боёв. Для них это главный способ сущест-вования… Некий Магнасий предложил мне этого варвара…

— За сколько?

— Четыре с половиной тысячи, господин Наследник. — Аридис на этот раз только чуть голову склонил.

— Не дороговато ли? — Кэйдар недовольно поморщился.

"Большинство этих рабов выходит на арену всего один раз. Не глупо ли, платить четыре с лишним тысячи за такое мимолётное развлечение?"

— Деньги на покупку рабов выделяются казной. Но этого я покупал на свои. Как боец, он был неплох, за него можно было заплатить не скупясь и больше.

Поверьте мне, господин, в этом я кое-что смыслю… Да и за Антирпа я в своё время почти шесть тысяч выложил… Сейчас же, после этой победы, он и все десять будет стоить… На него поглядеть все пойдут…

— А если я куплю его у вас? — предложил неожиданно Кэйдар.

Аридис задумался. Отказать Наследнику прямо он не решался, а согласие тоже его не устраивало.

— На завтрашний день мне некого будет выставить, господин. Воинов много, но не на всякого зритель пойдёт… Если бы хоть Антирп остался жив… Но никто из нас не ожидал такого финала!.. В первый же день я лишился того, на кого вот уже три года люди идут посмотреть специально. Сейчас же они пойдут на того, кто сумел с ним справиться… Если я ещё и его лишусь… Праздник без интриги — не праздник!..

— Сколько вы хотите за него, Аридис? Просто назовите цену! — Такие мелочи раз-дражали Кэйдара. Он хотел видеть варвара, всё остальное, что мешало этой встрече, казалось мелким и несущественным. — Вы сказали, десять тысяч? Я заплачу вам уже сегодня!

— Вы хотите забрать его прямо сейчас? — Аридис правильно мыслил, с такими, долж-но быть, легко сотрудничать. — Оформление купчей я могу взять на себя…

— Да, так будет лучше, — Кэйдар согласился. — Впишите сами любую сумму, я заплачу сразу же… А сейчас, Аридис, устройте так, чтоб я мог поговорить с этим варваром. Прямо сейчас!

— Хорошо господин Наследник, я распоряжусь. — Аридис с поклоном удалился.

Кэйдар чувствовал не просто раздражение, скорее, злость. Неприятно быть обма-нутым. А ведь Минан тогда пришёл отдавать деньги, семьдесят пять лиг всего при-нёс. Покупателем в документах числился Ридомас, крупнейший собственник, мра-морных каменоломен владелец.

Семьдесят пять лиг, значит… Мраморные каменоломни…

Проклятье! Ну, я поговорю ещё с тобой!.. Ты мне сам скажешь, сколько ты себе в карман положил… Своего будущего Правителя обмануть пытался!.. Ну, подожди, Минан, подожди!.. Отец, конечно, не позволит менять управляющего. Да и с обязан-ностями своими ты всегда справлялся… Но оставить такой обман безнаказанным?.. И это после такого доверия!

Кэйдар не мог сидеть спокойно, раздражение, гнев, возмущение переполняли его. А ещё он заметно нервничал. Предстоящая встреча с марагским царевичем волнова-ла его больше всего. Тайна незнакомого народа близка к своему раскрытию, близка как никогда.

"Ну теперь-то тебе не выкрутиться. Это точно!"

Кэйдар вскочил, заходил по комнате, по личному кабинету Аридиса. "Ничего! И ты мне, варвар, тоже заплатишь за свой обман… Немым он прикидывался, тоже мне… Я ведь с самого начала чувствовал, что ты, Виэл, — та ещё штучка!.. Ты ещё пожалеешь, что живой остался. Что не подох от руки Антирпа…"

* * *

После всего шума, после всех криков и оваций, Айвар сейчас выглядел забытым всеми. Представление первого праздничного дня подошло к концу, арену готовили на завтра. Айвар стоял в стороне, привалившись плечом к разрушенной кибитке. Повозки через хозяйственные ворота свозили с арены тела погибших. Сновала об-слуга, рабы и надсмотрщики, вооружённая охрана.

Раненых складывали отдельно прямо на земле у стены. Распорядитель вызвал врача, только после его осмотра будет решено, кого лечить, а кого — заколоть кинжа-лами.

Айвар устал настолько, что и сам был не прочь лечь рядом с остальными. Ничего не хотелось совершенно, даже радоваться тому, что жив. Жажда, вот, мучила неми-лосердно, это да. Пить хотелось, сохли губы и рот, может, потому, что всё никак не удавалось отдышаться и воздух приходилось хватать широко открытым ртом.

А ещё невыносимо болела левая рука. Меч Антирпа пришёлся на неё хоть и после всего, ударил плашмя, но зато с такой силой, что, видимо, перебило кости предпле-чья.

Ощупывая руку прямо через рукав, Айвар и сам почувствовал, как сильно распухла она на месте перелома, и лёгкое похрустывание костей тоже слышалось.

Плохо дело, что перелом. Одно лишь хорошо: боль, острая, неотступная боль не давала потерять сознание, состояние усталого отупения благодаря этой боли не сменялось беспамятством, боль заставляла сохранять хоть какую-то бодрость и яс-ность в голове. А перед глазами всё равно всё плыло и качалось.

И всё же Айвар подошёл к тем, кому сейчас было много хуже, скользнул по лицам почти равнодушным взглядом. Но Шарши узнал. Крайний справа. С ранением в грудь.

— Шарши!.. — позвал, тяжело опускаясь рядом на колени. — Эй, парень…

Лезвие меча вошло между рёбер, колющая рана, опасная, но лёгкое не было задето, потому что удар пришёлся больше в бок. Явно, метили в печень…

Кровь большим пятном расползлась по ткани кафтана, подтекала под спину и всё ещё продолжала выступать. Айвар закрыл рану ладонью правой руки, зашептал что-то.

Никому до них не было никакого дела. Каждый знал свои обязанности, для них это было не впервой.

Чья-то тень упала вайдару на лицо как раз в тот момент, когда Шарши начал при-ходить в себя. Айвара оторвали бесцеремонно, заставили подняться на ноги. Встре-тившись с глазами Аридиса, он заговорил:

— Он будет жить, господин… Не убивайте его… Вон, посмотрите, даже кровь боль-ше не идёт…

— Ко мне в кабинет проводите! — приказал охране Аридис. К Айвару, как к чужой собственности, он уже потерял интерес, отвернулся.

* * *

Варвар стоял посреди комнаты, позволяя разглядывать себя со всех сторон. И Кэйдар со спокойным сдержанным любопытством смотрел на него, никуда не спеша, хоть спросить о самом важном прямо-таки подмывало. Но… Всему своё время!

Нелепое жалкое зрелище! Сейчас бы и Лидас не узнал своего телохранителя. В грязной окровавленной варварской одежде, устало ссутулившийся, прижимающий к груди явно повреждённую в бою руку. Чуть живой после всего пережитого. Но глаза из-под грязных свисающих на лицо волос смотрели исподлобья, недобро и как на равного себе, без всякого страха.

Кэйдар еле сдержал себя, так ему хотелось ударить его, этого варвара. Неприятие до открытой ненависти искало выхода. И вместе с тем здравая мысль останавливала: перед тобой всего лишь раб, безмозглое тупое животное. Как можно ненавидеть собаку, которая тебе служит? Лошадь, которая, тебя возит? Корову, которая даёт молоко? Это по меньшей мере глупо, а для тебя, будущего владыки, в особенности.

— Ну, что, не ожидал? — первым спросил Кэйдар, а про себя подумал почему-то: а если он и дальше продолжит разыгрывать перед тобой немого? Но варвар хмыкнул громко, разлепил сухие в запёкшейся крови губы:

— Могу представить, кто из нас не ожидал больше…

Наглец! Пальцы сами стискивались в кулаки, Кэйдар еле сдерживался. Его выво-дил из себя ровный почти без акцента голос раба, его насмешливая ухмылка, его взгляд исподлобья. Как он смеет вообще смотреть на меня? Как на равного! Он — варвар и раб, да будь он хоть трижды марагом и царевичем?!

— Да, конечно! — Кэйдар принуждённо рассмеялся, стараясь быть небрежным. От-вернулся, отошёл до самого окна, будто расстояние между ним и марагом могло унять раздражение. — Да, я удивлён! Я приказал отправить тебя на каменоломни… Но это не твоя забота! Не в тебе вовсе дело, что ты оказался здесь. Но это хорошо, хорошо для меня, что ты всё ещё жив, — Кэйдар ловко развернулся на пятках к варва-ру лицом, продолжил, чуть повышая голос:- Зато меня другое в тебе не удивляет нисколько! Это твоё знание языка и способность говорить! Уж это точно для меня не новость… А ещё я знаю, что ты не виэл… Ты — марагский царевич!

— И что это меняет? Мой хозяин…

— Теперь я твой хозяин! — оборвал раба Кэйдар. — С этого вот самого момента…

— И что я должен… — Варвар дерзко вздёрнул подбородок, смеривая своего нового господина взглядом. Уж этого Кэйдар не стерпел. Как он смеет, этот подлец, при-сматриваться ко мне с таким видом, будто это он нанимается ко мне в компаньоны?! Ударил варвара с левой руки, а потому неожиданно, так, что тот на ногах не удер-жался, грохнулся на пол тяжело, без всякой ловкости, будто и не он сам совсем не-давно сумел одолеть великолепного Антирпа.

Поднялся не сразу, будто ещё ждал удара, пинка под рёбра, и потому закрывал собой сломанную руку. Выпрямился, стирая тыльной стороной ладони кровь с раз-битых губ, взглянул уже настороженно.

— Запомни главное на будущее, раб! — заговорил опять Кэйдар, морщась не от боли, а от презрения, он растирал костяшки пальцев. — Я не Лидас! Твои выходки я терпеть не намерен. Я не собираюсь закрывать глаза на все твои подлые делишки. У меня с дерзкими рабами один язык — язык плётки! И его понимают все! И мараги тоже! И немые! И безъязыкие!

И если хочешь, чтоб твой хозяин был доволен, ты ответишь на все мои вопросы.

— Я ни на чьи вопросы отвечать не собираюсь, а уж тем более на ваши, господин, — отозвался варвар с насмешкой, с издёвкой даже. Кэйдару всего двух ударов хватило, чтоб стереть с лица невольника это издевательскую улыбочку: один — в лицо, а вто-рой пришёлся как раз в солнечное сплетение.

Нахмурившись недовольно, посмотрел на сбитые суставы пальцев, перевёл глаза на раба, корчившегося на полу, на ворсистом ковре со сложным узором из цветов. Приказал охране, застывшей у порога:

— Наденьте на него цепи и ко мне во Дворец — немедленно!

* * *

Минан на праздничный ужин по случаю Бдений явился в одежде жреца-предсказателя. Паттий из дорогущей тёмно-красной ткани, тяжёлые золотые брасле-ты на запястьях. Венок из живых оранжерейных роз на седых в крупные локоны волосах. Весь этот вид добавлял управляющему степенной солидности. В том, что Кэйдар не пригласил его занять второе свободное кресло у стола, сразу же почувст-вовалась опасность.

— Вы хотели видеть меня, господин Наследник.

Кэйдар сидел к столу чуть боком, рассматривая какой-то документ.

— Да, Минан, — согласился, но даже глаз не поднял. — Да. У меня к вам вопрос, — за вежливым тоном и за этим обращением "вы" скрывалась такая холодность, что Минан насторожился ещё больше. Он привык иметь дело с господином, и как управ-ляющий столь громадным хозяйством был безупречен. Хорошая память, предельная скрупулёзность и аккуратность во всём тому причиной. Отец Воплощённый высоко ценит своего слугу, на каждый праздник отправляет щедрые подарки. А вот Наслед-ник — непредсказуем. Есть в нём что-то от взбалмошного мальчишки, что-то сумасбродное, непонятное. — Почти четыре месяца назад я давал вам одно поручение. Помните? — продолжал дальше Кэйдар. — Продать на рынке негодного раба…

— Да, господин Наследник, я хорошо помню, — Минан одышливо дышал ртом, не потому, что волновался, просто он не привык стоять подолгу. — Купчую я отдавал вам, а деньги с продажи вы оставили мне в награду за труды…

— Да, вот он, этот документ. И здесь написано, что раб был продан Ридомасу на мраморные каменоломни за семьдесят пять лиг, — подтвердил Кэйдар слова управ-ляющего цитатой из документа купли-продажи. — Но вы-то, Минан, обманули меня, ведь так?

Минан моргнул несколько раз растерянно под выжидательным взглядом Кэйдара, на правду решился не сразу — после мучительной внутренней борьбы.

— Да, господин, — торопливо провёл языком по пересохшим губам. — Эту операцию можно назвать обманом, господин Кэйдар, но и ваш приказ был выполнен, если иметь в виду его конечную цель…

Вы ведь так и сказали мне тогда: сбыть с таким условием, чтоб он наверняка погиб в ближайшие несколько месяцев. Добавили ещё, что рудник или каменоломни по-дойдут для этого лучше всего… А разве воин для ритуального жертвоприношения проживает дольше?

Кэйдар чего угодно ожидал: признания вины и раскаяния, упорства, но Минан пошёл ещё дальше. Он оправдался так, что полностью снял с себя всю вину и ответ-ственность. Умён, ничего не скажешь! Хитёр и изворотлив!

Кэйдар не сумел сдержать удивлённого смеха, двинул подбородком, будто сказать хотел: "Ну, даёт!" С невольным уважением заметил:

— Вам, Минан, надо в суде защитником работать! — указав рукой на кресло, предло-жил:- Проходите, присаживайтесь! Что прям так, у порога? Как чужой?

Минан приглашение принял с радостью, сел, блаженно вытягивая ноги в сандалиях с золотыми колокольчиками на завязках.

— Вы знали, что я буду недоволен, — Кэйдар заметно подобрел взглядом, даже улыб-ка на губах появилась. И не поверишь, что всего минуту назад он чуть ли не молнии метал в обманщика. — Поэтому скрыли имя покупателя и настоящую цену.

— Господин Кэйдар, я почти тридцать лет служу Дому нашего Правителя и знаю, что приказы должны выполняться неукоснительно. Но в этот раз меня уговорили. Каюсь. Но этот Магнасий… Он гончару горшки продаст и в выгоде останется.

— Сколько он предложил вам?

— Двести тридцать, господин. Не ахти какие деньги, конечно…

"Неплохой расклад. Через три месяца за того же раба запросить уже четыре с поло-виной, — подумал с усмешкой Кэйдар. — Да, Минан!.. Пройдоха обвёл вокруг пальца такого же пройдоху… Сейчас ещё и Аридис заломит цену… Могу только догады-ваться…" Вслух же сказал другое:

— Я выкупил этого раба обратно. Завтра на него принесут купчую. И вы уплатите нужную сумму из своих личных средств, — лицо Минана напряглось: вот оно, наказа-ние господина! А ведь подумал уже, буря миновала.

— Хорошо, господин Кэйдар! — управляющий покорно принял распоряжение, с внут-ренней радостью прикидывая, что ещё легко отделался.

* * *

Гости разошлись только под утро, перед самым восходом солнца. Огромный зал, куда совсем недавно легко вместилось без малого сотня людей, теперь казался не-ожиданно пустым. Следы недавнего веселья выделись во всём: смятые цветы, об-рывки гирлянд, брошенные бубны, дудки и барабаны, сдвинутые в беспорядке сту-лья, стянутые скатерти, накидки, плащи, косынки, ещё какая-то одежда. Все, кому она принадлежала, разбрелись по домам отсыпаться. Вечером эти же люди придут уже в других новых костюмах. И всё повторится опять.

Кэйдар смотрел на запустение со скучающим видом. Выпито было слишком мало для того, чтоб хотелось спать. Тем более, впереди ещё столько дел, одно из которых — самое важное! — это допрос марага.

Лидас подсел к нему сам, хотя в последние месяцы они вообще очень мало обща-лись между собой. Сам Лидас сторонился Кэйдара, будто всё ещё держал на него обиду. Спросил тоже первым:

— Мне сказали, Антирп погиб вчера…

— Погиб… — Кэйдар поднял на зятя глаза. — Да, я хотел дать ему вольную… И Велиа-нас расстроится…

— Какой-то никому не известный варвар-виэл сумел побороть его. Поединок был, говорят все, что надо…

— Да, — Кэйдар снова согласно кивнул головой. Лидас острым ножом — прямо носи-ком — царапал скатерть с задумчивым отрешённым видом. Вокруг бесшумно сновали слуги, убирали со столов посуду и остатки угощенья.

— Его выкупил кто-то за большие деньги. Кто-то, кто запретил Аридису называть своё имя. Но мне кое-кто шепнул по секрету, что это был ты, — Кэйдар в ответ на эти слова удивлено вздёрнул брови, улыбнулся всего одной стороной губ. — Зачем тебе этот варвар? Многие недовольны… Праздник испорчен…

Кэйдар откинулся на спинку стула, посмотрел на Лидаса, чуть прищурив левый глаз, улыбаясь так, будто ему одному принадлежала какая-то большая тайна.

— Этот варвар — твой телохранитель! — он сам себя поправил:- Твой бывший тело-хранитель, вернее. Теперь он принадлежит мне. И я заставлю его рассказать всё о своём народе.

— Виэл принадлежал мне! — Лидас выпрямился, расправил плечи. — Только мне!

— Я думаю, пора придумать ему другую кличку, — Кэйдар усмехнулся. Протест и возмущение Лидаса его никак не тронули.

— Как ты можешь так? — Лидас вскочил. Блеск в глазах, порывистость и резкость движений — лишнего перебрал ночью. — И вообще! Ты же говорил, что продал его в каменоломни…

— Ну, значит, ошибался, — Кэйдар плечом дёрнул небрежно. — Какая разница? Теперь у нас есть мараг… Ты же полгода искал хотя бы одного марага… У нас будет путь в их земли. У нас будет всё, чем владеет этот народ. Не про это ли ты сам пел мне в прошлом году?

— Это была идея твоего Отца — не моя! Я только выполнял Его приказ!

— Ну, конечно! А воплощать эту идею мы будем с тобой вместе.

— Ты собираешься его пытать? — Лидас болезненно поморщился. Сама мысль вызы-вала у него чувство неприятия.

Кэйдар плечами дёрнул всё так же небрежно.

— Пытка — это крайняя мера! Ведь он же нужен нам живой… Нам нужен проводник! Живой, способный указать дорогу в Рифейских горах…

— Виэл откажется! Это же предательство…

— Тем хуже для него самого! — Кэйдар тоже поднялся.

— Привести захватчиком в свои земли?! Ты сам бы смог? — Лидас глазами сверкнул возмущённо.

— При чём тут я вообще? — Кэйдар рассердился не на шутку. — Я не раб! И я не вар-вар!..

— Зато я варвар! — Лидас тоже голос повысил. — И что это меняет?.. Думаешь, меня меньше заботит судьба моего народа?

— Твой народ — это аэлы! Ты сам выбрал такую судьбу! О нашем будущем ты и будешь заботиться. А для нас нужны эти мараги. Их золото и оружие… Это богатый народ. И их богатство будет принадлежать нам!

Мы можем просто обложить их налогами, брать поборы золотом и железом… Я хочу для этого лично встретиться с их царём… У меня есть его сын! Это сделает марагов сговорчивее…

Кэйдар говорил и сам чувствовал, что постепенно успокаивается, возвращает голо-су уверенность, силу, а доводам — здравомыслие и простоту.

И Лидас смирился, опустил голову, казалось, слова больше не скажет, но он попро-сил:

— Ты позволишь мне поговорить с ним?

— Думаешь, уговорить? — Кэйдар хмыкнул. Лидас не ответил, неопределённым дви-жением передёрнул плечами. — А мы сейчас вместе сходим! Пошли! — Кэйдар пошёл первым, и Лидасу ничего не оставалось, как двинуться следом.

* * *

Айвар скинул кафтан, остался в одной свободной нательной рубахе. Большого труда стоило всего одной рукой ослабить и снять с себя пояс. Помогая себе зубами, оторвал кусок ткани от кафтана, перевязал очень тугой повязкой сломанную руку, повесил её через пояс на шею.

Так было легче, даже боль чуть-чуть поутихла, позволила ночью поспать. Спал Айвар, сидя на полу в углу камеры на слежалой соломе. Устал так, что и сам не заметил, как уснул, откинув голову, упираясь в сырой камень затылком.

Никаких мыслей о будущем не было. Он, наверное, даже и испугаться-то не успел. Что там Кэйдар говорил? Да к демонам его, этого хозяина! Что он там хотел? Чего ему надо?

Пришли они вдвоём, Кэйдар и Лидас. Новый хозяин держался впереди, воин из охраны остановился чуть в стороне, высоко поднял светильник. Язычок пламени совсем маленький, а глаза заболели. Айвар поморщился, прикрыл глаза ладонью. Ещё один охранник рывком поднял его на ноги, за что Айвар был ему внутренне благодарен, самому ему сил подняться точно бы не хватило.

— Ну, ты подумал? — спросил Кэйдар. — Я дал тебе ночь на обдумывание…

— Ответить на ваши вопросы? Да, господин, я помню… — Айвар кивнул, отвёл глаза. Никого он сейчас не хотел видеть, ни на какие вопросы тоже отвечать не хотел. Вот если б дали попить…

— Ты — мараг, сын вождя, вот я и хочу познакомиться с твоим папашей. Ты укажешь нам путь в свои земли… Расскажешь всё, что я хочу знать о твоём народе. Понятно, раб? — Варвар сейчас совсем не был похож на себя вчерашнего. Куда оно делось, его упрямство? Его наглость?

— Это очень далеко отсюда. Тем более, в горах…

— Ничего! Ведь ты же нам поможешь…

— Нет! — Айвар поднял глаза, перевёл их на Лидаса и снова повторил, уже твёрдо:- Нет!

Кэйдар ударил, не раздумывая. Прямо в лицо. Айвара отбросило спиной назад, потеряв равновесие, он съехал вниз по стене на пол. Кэйдар сделал ещё один шаг, схватил варвара за рубашку на груди, вздёрнул вверх, отвешивая другой рукой тяжё-лые пощёчины.

— Кэйдар, не надо! Хватит! — Лидас не выдержал, вмешался, и Кэйдар почему-то подчинился ему. Отошёл, бросив небрежно:

— Это ему для начала! Чтобы знал…

Лидас опустился перед Айваром на корточки, долго разглядывал своего бывшего телохранителя. Он не очень-то изменился, может, только стал чуть свободнее в дви-жениях, и в словах. Да, и раньше он смотрел на своего хозяина с доверием, с предан-ностью, открыто. А сейчас в этом взгляде исподлобья, в этой настороженности было что-то враждебное, не знакомое раньше. И это его умение говорить, знание языка… С этим будет свыкнуться труднее всего. Многие свои мысли доверял ему Лидас, говорил с ним о том, что никому не говорил никогда. Ни Айне, ни Кэйдару, ни отцу с братом. Никому в этой жизни!

— Тебя же Айвар зовут, да? — Мараг никак не ответил на вопрос, стирая кровь с раз-битых губ, смотрел на Лидаса поверх руки со злостью, не имеющей выхода. — Как бы тяжело тебе сейчас ни приходилось, я всё-таки рад, что ты жив. Не думал, что мы встретимся с тобой, тем более, при таких обстоятельствах. Я не хочу, чтоб тебе было плохо… Перекупить я тебя не могу, хотя хотел бы… Даже свободу бы тебе пода-рил… Не успел, уж извини…

Тебе лучше рассказать всё… Всё, чего требует от тебя твой новый хозяин. И тогда с тобой ничего не случится. Я обещаю, Айвар, — Лидас понизил голос до еле слыши-мого шёпота. — Я не позволю ему увечить тебя, но и ты должен быть сговорчивее…

— Лидас! Хватит! Хватит уговаривать эту сволочь!.. Он не понимает твоего языка! Теперь с ним будут говорить с плетью в руках… Сегодня я вызову сюда Ликсоса… Пусть уже он говорит с ним…

Лидас выпрямился со вздохом, отошёл, добавил уже на ходу:

— Ещё не поздно передумать. Передумать никогда не поздно…

Айвар смотрел на него снизу, спрашивая сам себя: "Айна рассказала ему всё или нет? Она одна знала, что ты из марагов… Что твоя немота прошла давным давно… Вёл бы Лидас себя так, если б знал всю правду? Да он бы первым взялся за тебя, размазал бы тебя о стену… Значит, она смолчала… Айна здесь, где-то рядом… И она смолчала!.."

Они ушли все, Айвар только взглядом их проводил. Без сил упал на спину, закрыл глаза.

Дорога домой… Стоило захотеть и лёгким усилием воли он мысленно возвращался по ней к дому. Казалось, он каждый камень, каждый кустик помнил в лицо. А может, так оно и было?

Он же и жил только благодаря этой мечте! Пережить тот миг, когда стоишь у края Вороньей грядки. От неё и чуть левее, а потом вниз-вниз. И гора-великан отступает в сторону, а за ней, в небольшой низинке, полого спускающейся в долину реки — селе-ние как на ладони! Каждый дом пересчитать можно. Дым от очагов поднимается столбами в небо. Слышно, как лают собаки, как звякает колокольчик на шее барана. И, кажется, идти остаётся совсем чуть-чуть! Но это не так. Надо ещё знать тропинку вниз, по ней одной можно лишь легко спуститься в посёлок. О, Айвар бы прошёл по ней с закрытыми глазами!..

Возвращение домой… Сколько он молил об этом Мать Благодетельницу! Сколько всего пережил за этот год, чтоб только вернуться! Даже с местью Кэйдару смирился, зная, что это лишит надежды на возвращение. Убьёшь удачно — казнят по закону на городской стене; не получится снова, как в тот раз, — Кэйдар сам жить не оставит, убьет — рука не дрогнет! Нет, не этого хотел Айвар…

А они там, наверно, и думать о тебе забыли. Считают погибшим. Отец, точно, ещё больше поседел, как узнал всё. А он всё говорил, прощаясь:

— Честь нашего рода в глазах чужих не роняй! Будь смелым и мудрым! Боги любят тех, кто живёт для блага своей семьи. Твоя семья — на новом месте, среди чужих людей… Пусть они недолго будут тебе чужими!

А матери будет труднее всего, если ты погибнешь. Она и раньше-то из двух сыно-вей выделяла тебя больше всего. Может, потому, что они чаще бывали вместе, встре-чались в храме на обрядах. Она сама и посвящала тебя в жреческий сан…

Да, вернуться можно… Стоит только слово сказать. Но что станет с твоими близ-кими? Со всеми, кого ты знал с рождения! Не просто знал по именам, черты характе-ра и привычки сумел бы назвать… Что будет с ними со всеми, когда в селение при-дут аэлы и Кэйдар? Они же просто повторят судьбу виэлийского племени! Вырежут всех, способных к сопротивлению. Будут насиловать наших женщин. Убивать де-тей… Стариков побросают на съедение волкам или на голодную смерть…

Нет! Никогда! Каким надо быть подлецом, чтоб на такое решиться? Их смерти будут на твоей совести… Да не стоит твоя одна жизнь их всех! Не стоит, как ни прикидывай!

Значит, придётся молчать! Надо молчать! Терпеть и молчать…

* * *

Ликсос — палач потомственный, в третьем поколении. При слове "палач" обычно представляется человек здоровый, крепкий, очень сильный, с тяжёлыми кулаками, чтоб один вид его вызывал у любого ужас. Но Ликсос не был таким. Возможно, ростом он и достал бы своего отца, но ещё ребёнком переболел какой-то болезнью и после этого на спине его стал расти горб. Некогда прямая спина уродливо согнулась, искривились плечи, укоротилась шея. Зато пальцы его, тонкие сильные пальцы писца или музыканта, обладали той нужной чуткостью, какой зачастую не хватало и Райва-ну, его отцу.

Ликсос — профессионал в своём деле, за это и ценил его Кэйдар. Часто он пользо-вался помощью двух подручных, двух крепких сильных парней, очень послушных, но недалёких умом, а иной раз и сам брал в руки хлыст. Он мог обработать любого упрямца так, что тот, оставаясь в сознании и при ясных мозгах, выкладывал всё, что требуется, и даже больше.

— Ты можешь делать с ним всё, что хочешь. Разрешаю! Но при одном условии: сохранить ему жизнь, способность двигаться и говорить… И смотри, чтоб не свих-нулся ненароком, — Кэйдар усмехнулся, вспомнив что-то. — А то с ним уже было что-то не то, после бичевания… Смотри, чтоб это не повторилось!..

— Хорошо, господин. — Ликсос стоял, чуть склонив голову набок. Ранние морщины прорезывали его когда-то гладкий белый лоб. Смотрел по-птичьи, чуть сбоку, тёмно-карим внимательным глазом.

— И скажи ему так, — добавил Кэйдар, после довольно долгого обдумывания каких-то своих мыслей. — Скажи, что одного моего имени будет достаточно, чтобы всё прекра-тилось. Тогда я приду, и мы всё обсудим…

— Хорошо, господин, — снова повторил Ликсос, но на этот раз с поклоном, явно собираясь уходить.

— Ты будешь сообщать мне, как идут дела. Как двигается допрос… — добавил Кэйдар напоследок, и палач ответил всё той же односложной репликой:

— Хорошо, господин!

* * *

Аэлы справляли свои Ночные Бдения, а у Ириды этот праздник не вызывал ничего, кроме недоуменного удивления. Виэлы её племени, конечно, одинаково почитали Отца и Мать, как две единые не отделимые друг от друга создающие силы, у каждого из этих божеств тоже были свои особые праздничные дни, которые справлялись не менее пышно, но всё равно… Куда им, степнякам, до той аэлийской роскоши и весе-лья?

Ирида предпочитала оставаться дома, одна с сынишкой. Мирна звала её с собой несколько раз, хотя бы на факельное шествие до храма Вечноживого Живородящего-ся огня. Нет, Ирида отказалась. Не только чужие лица и чужой праздник пугали её. Была на то другая, более важная причина. Ирида слишком хорошо помнила ту встре-чу с Кэйдаром прямо на улице. До ужаса боялась возможного повторения. Нет, луч-ше всего в надёжных стенах храма.

А Мирна дома почти не появлялась. И откуда силы брались? По случаю праздника она уходила навестить всех своих знакомых и родственников. Даже дочку с внуками решилась проведать. Но и про Ириду помнила всегда. Поэтому от угощений не отка-зывалась, несла домой такое, чего они месяцами не могли себе позволить: медовые пряники, посыпанные кунжутным семенем, сдобные булки, свежеиспечённые пироги с различными начинками, свежие яблоки, сушёный чернослив без костей.

Ирида смотрела на эту заботливость с улыбкой, даже отругала Мирну однажды, а в душе всё же было приятно. Матери она не знала, с рождения её окружали няньки, служанки из рабынь. А ей не хватало общения наравных, когда рядом есть более взрослая, более мудрая женщина, не столько мать, сколько подруга. Её забота прият-ней вдвойне.

Тутал тоже, ковыляя и ворча, уходил к соседу-лавочнику. Там у них была своя чисто мужская компания, свои разговоры с выпивкой и игрой в кости.

Ирида оставалась в доме за хозяйку. Убиралась в храме, топила очаг, нянчила Тирона. А с ним одним скучать не приходилось. Он требовал постоянного присмотра и заботы. Ирида уже и не мыслила своей жизни без мальчика, без его хорошенького тёмноглазого личика, без его радостного смеха. Она и слёзы его и проявления чисто кэйдаровского характера принимала с радостью, как одно из подтверждений само-стоятельности его натуры.

Смысл своего нынешнего существования Ирида видела в нём. Тяготы жизни и полунищенское прозябание казались ей такой мелочью, когда она с каждым днём открывала в ребёнке что-то новое для себя, когда он сам приобретал какие-то новые навыки, увеличивал свои знания о мире и о себе.

Тирон сидел в окружении подушек в изголовье кровати, серьёзно нахмурив тёмные брови, изучал новую, сделанную Туталом игрушку. Она наскучит ему быстро, но нужно следить, чтоб малыш не кинул её на пол.

Родился он светловолосым, в мать, но сейчас Ирида замечала, что сын её всё боль-ше делается похожим на Кэйдара, даже волосы, отрастая, становились темнее. Каким он будет, её Тирон? Не повторит ли он своего отца?

Ирида о многом успевала передумать за работой. Пальцы тянули тоненькую нить из выстиранной шерсти, вращалось веретено прялки, а голова, постепенно высвобо-ждаясь от каждодневных мелких забот, возвращала все мысли к одному: что ждёт её саму и её ребёнка? Какое будущее?

Первые месяцы Ирида ещё пробовала уйти из Каракаса, рискуя заблудиться, про-биралась к восточным воротам города, наблюдала за тем, как входят и выходят лю-ди, как проверяют всех рабов, как требуют с них специальные пропуска. Охрана зоркая, не пройдёшь незамеченным. Здесь, на воротах, чаще всего и отлавливали беглых. Надежды покинуть город не было никакой, и мечтать об этом глупо. Её, с ребёнком на руках, будут проверять в первую очередь, ведь разыскивали как раз женщину с младенцем.

Один выход оставался: жить так, как живёшь сейчас, держаться за стариков, за их заботу и защиту, и жить надеждой, что в будущем будет лучше, чем в настоящем. Иногда в голове возникали трусливые предательские мысли: "А если вернуться?" Вернуться во Дворец на всё готовое?! Вернуться к Кэйдару?!

Ирида аж сжималась вся от внутренней дрожи. Он накажет за побег, накажет жес-токо. Как угрожал тогда на корабле? Мог утопить ещё тогда… Ох, лучше б утопил. Но Тирон?.. Тогда бы не было и его! Такого хорошенького, миленького мальчика…

Ирида любовалась им, часто отвлекаясь от прялки, смотрела на сына с ласковой гордостью, а в голове ворочалась другая мысль: "Если б не Кэйдар, его бы тоже не было…" Нет! Был бы другой мужчина. Какой-нибудь другой, как твой жених, твой муж Айвар… Но его нет, есть такие, как Кэйдар. И даже хуже! Он жесток, вёл себя с тобой не лучшим образом… Но Мирна рассказывала такие страсти… Про публичные дома, про судьбу храмовых проституток… Ведь ты могла попасть и туда…

Что бы тогда с тобой было? Там женщины долго не живут… и детей рожать им никто никогда не позволит… Их вытравливают ядами на первых сроках беременно-сти… Как это ужасно всё! Как ужасно!..

Ирида с благодарностью обращалась к Матери, понимая, что ей в какой-то мере и правда повезло.

Да, удивительна человеческая память, она многое хранит, но со временем сглажи-вает даже боль от неприятных впечатлений жизни, от страданий, причиняемых дру-гими людьми. Так к человеку приходит мудрость…

* * *

Ликсос не явился с новостями ни на второй день, ни на третий. Кэйдар не выдер-жал, не смог побороть в себе нетерпеливого зуда, на четвёртый день с начала допро-сов пришёл в камеру пыток сам.

Палач был там, при виде Наследника, здесь, в подземной тюрьме, среди рабов и преступников, не очень-то удивился. Поприветствовал поклоном, движением подбо-родка отправил погулять своих подручных, но мыть руки в высокой бадье не пере-стал. Заговорил первым, угадав вопрос Кэйдара:

— Знаю, господин, вы ждали меня, ждали хоть каких-то новостей о нашем подопеч-ном, но, к сожалению, мне нечего сказать, — покачал головой сокрушённо, виновато опустил плечи.

— Совсем нечего?! — Кэйдар изумился. — Ты слишком мягок с ним, наверно! Я же говорил тебе… — Крутанулся на пятках, осёкся на полуслове при виде варвара. Нет, Ликсос не потерял квалификации, одного взгляда хватило, чтоб это понять.

Кэйдар приблизился к столбу. Вздёрнутые вверх руки, свешивающаяся на грудь голова, спутанные сырые волосы закрывали лицо.

Ликсос тоже подошёл к пыточному столбу, пояснил, вытирая тряпкой руки:

— Сначала я использовал простую плётку, да, видно, после бича для него это сущая мелочь… Держится он молодцом, но, скажу сразу, он разговорится… ещё немного — и скажет всё…

— Немного — это сколько? — Кэйдар недовольно нахмурился. Совсем не это он хотел бы слышать.

— Господин, я боюсь спешить. Сегодня пробовал прижигать его калёным железом, так после каждого раза приходилось отливать ледяной водой. Вот здесь вот, видите, — Ликсос подушечками пальцев коснулся руки варвара, провёл сверху вниз от запястья до локтя, — здесь у него сломана одна из костей. Вон, как распухла!.. И сместилась уже… — сдавил руку чуть сильнее, до неприятного хруста. — Он сам себе больнее дела-ет, когда дёргается…

Знаете, господин, я встречал людей: его чуть прижмёшь — он сразу отключается… Врождённая непереносимость ко всякой боли… Вот этот мараг из таких вот… А с ними больше мороки. — Ликсос снова покачал головой.

Кэйдар отошёл. Он был воином, многих убил за свою жизнь, но не переносил запах свежей крови. Кровью пахнет железо, талая снеговая вода. Есть что-то неприятное у этого вкуса, у этого запаха. Когда вдыхаешь его, аж в груди всё сжимается, перехва-тывает дыхание спазмами.

Скорей, скорей отсюда!

Вышел быстрым шагом, даже не обернувшись. Ликсос проводил господина взглядом, недоуменно повёл подбородком, снова повернулся к варвару. Где там те разгильдяи? Пора приводить этого упрямца в чувство и продолжать дальше. Пока жаровня совсем не остыла…

* * *

Начало Нового года аэлы встретили как обычно. В последний день Бдений была принесена жертва: сын одного из вайдарских вождей. Но Вечноживой огонь не при-нял его сердце, оно только обуглилось. Нечего было развеять по ветру с просьбами о чистых ветрах, сытых тучах, щедрой земле и горячем солнце. Не было и трёх щепо-тей пепла!

Дурной знак! Такого ещё не бывало!

Что он предвещал? Одному Отцу известно!..

Народ, что попроще, этой новостью был озабочен недолго: каждодневные суетные заботы отодвинули удручающую новость на второй план.

Сообщили и Правителю. Он воспринял знак свыше как предупреждение о своей скорой смерти, принялся с бо́льшим усердием привлекать Наследника к государст-венным делам и обязанностям.

Кэйдар не бунтовал открыто, выслушивал приказы Отца и все Его упрёки покорно, а, выйдя, брался за то, что считал более важным. Следил за ведением допроса. Всё чаще покидал Дворец в пеших прогулках по городу. Искал свою беглую рабыню.

Вся жизнь окружающая его раздражала. Всё в ней было не так, как хотелось бы. Варвар-мараг продолжает упорствовать, глупо надеясь предотвратить то, что всё равно произойдёт рано или поздно. Кэйдар жил предстоящим походом в Рифейские горы. Уже начал отбирать воинов, отправил письмо Велианасу с предложением принять командование на себя. Договаривался насчёт закупки провизии и корма для лошадей. Он планировал выйти в море сразу же, как только ветер, дующий в нужном направлении, наберёт силу и устойчивость. Время поджимало, оставалось немногим больше месяца. Как только ветер установится, начнётся весна, а в мае свадьба…

О предстоящей женитьбе Кэйдар мало думал. Да, и с невестой своей он почти не встречался. Эта аскальская девчонка оказалась ещё та штучка. Жила в своё удоволь-ствие, позволяя себе такое, чего не могла допустить не только принцесса, но и жен-щина.

Надев паттий мужского кроя, тёплый шерстяной плащ с капюшоном, верхом на гнедом жеребце Хадисса почти каждое утро уезжала из Каракаса. Всего один слуга сопровождал её, и ещё две громадных лохматых собаки.

Страсть к охоте на мелкую дичь, невиданное, нехарактерное для женщины поведе-ние особенно поражали Кэйдара. И слугу-ловчего, и собак Хадисса привезла с собой. Привезла она и свой лук, небольшой, специально для женской руки, но достаточно мощный. Объезжая каждый раз заснеженные поля и пригородные земли, принцесса всегда возвращалась с добычей. Кэйдар однажды столкнулся с ней у конюшни.

Сытый жеребец, красиво выгибая шею, приплясывал на месте, звенели удила и бубенчики на сбруе, с суетливым возбуждением крутились псы, дышали шумно, вывалив языки. Раб держал в высоко поднятой руке двух зайцев-беляков, связанных за задние лапки кожаным ремешком.

Кэйдар заметил всё это краем глаза, сам же смотрел на невесту. Стянутый ветром капюшон, выбившиеся из причёски волосы, прилипшие ко лбу, к щекам, сияющие восторгом глаза, белые до голубизны зубки в радостной улыбке. Кэйдар видел её всю с ног до головы. Не мог не видеть её рук, властно натягивающих повод, этой уверен-ной посадки. Не мог не видеть, что слишком короткий для женщины паттий с ещё более короткой нательной рубашкой задрался, открывая округлые колени, голени и лодыжки, высоко перетянутые ремнями сандалий.

Подумал тогда с раздражением: так и ехала через весь город по улицам! Невеста будущего Правителя заголяется, как вайдарка!

Правильней было бы, наверно, предложить свою компанию на следующий выезд и тем самым сделать первую попытку подружиться, хоть как-то сблизиться, но Кэйдар был не из тех мужчин, кто может закрыть глаза на такое публичное оскорбление. Его невеста вела себя ужасно! Он так и сказал ей, потребовал прекратить. Но Хадисса отрезала:

— Вы мне ещё не муж! Не смейте указывать!..

Она всем видом своим, своим поведением, поступками подчёркивала независи-мость. Смотрела с насмешкой, потому что помнила его унижение в тот вечер. И Кэйдара это злило ещё больше. И самое худшее, что злость эта не имела выхода, она только копилась, всё больше перерождаясь в глухую ярость. Какая тут свадьба мо-жет быть при таких-то отношениях?!

Она по отношению к Кэйдару позволяла себе непозволимое. Он и за меньшее нака-зывал, но то были рабыни, простые невольницы, а эта… Её на хлеб и воду не поса-дишь, публичным домом не припугнёшь. Своевольная, как и виэлийка Ирида.

Ах, Ирида! Кэйдар вспоминал её всё больше, всё чаще. Скучал по ней. Замечал за собой, что мысли о других женщинах вытесняются мыслями о ней. Блуждая по горо-ду, пытался угадать, чем она может быть занята в это время, где она находится, где и у кого прячется от него.

Восточную часть Каракаса, ту, где они столкнулись на улице, прочесал вдоль и поперёк на несколько раз. Каждый дом и его хозяев знал в лицо. И бесполезно! Судьба упорно не сводила их вместе, хотя Кэйдар интуитивно чувствовал: виэлийка где-то рядом, совсем близко от него. Вглядывался в лица встречных женщин и не находил ту, одну единственную, которая, как заноза в сердце, засела намертво — не вырвать, не забыть!

Он потому и приказ Отца принял довольно спокойно, когда всех его наложниц перевели на работы по дому. Жених по традиции от помолвки до свадьбы должен воздерживаться от близости с женщинами, должен беречь силы для брачной ночи. Полгода — срок немалый! Дозволялось посещать лишь храмовых жриц, прислужниц Нэйт, опытных, специально обученных тонкостям телесных удовольствий.

Кэйдар и раньше-то к ним не ходил. Не потому, что ему претила мысль о плате за то, что он мог получить даром. Ему, просто, не нравились легкодоступные женщины, а жрицы Нэйт безотказны.

Он и в этот день вернулся только в самому обеду. Устал, проголодался, переоде-ваться не стал, лишь плащ, мокрый насквозь и тяжёлый, сбросил. Когда вышел к столу, Лидас уже был там. Один на весь зал.

— Что, опять один? — спросил Кэйдар вместо приветствия.

— Теперь уже не один, как видишь! — Лидас плечами повёл с улыбкой. — Я знал, что ты придёшь, на тебя тоже накрыли…

— Спасибо, — поблагодарил Кэйдар, отодвигая стул. С задумчивым отвлечённым видом смотрел, как слуга недрогнувшей рукой наполняет кубок вином и свежей ледяной водой в привычном соотношении: половина на половину.

Между ними установились странные отношения. Вежливость до приторности. Со стороны посмотришь, друзья навеки. Но Кэйдар чувствовал: Лидас обиду не забыл и вряд ли забудет. Просто другое более важное и общее дело отодвинуло личные чув-ства на второй план.

— Я хотел показать тебе кое-что… — Лидас смотрел на Кэйдара чуть исподлобья, но без враждебности. Это был его привычный взгляд, изучающий, прощупывающий собеседника. — Я три дня в нашей библиотеке просидел, но не зря. Нашёл одну очень интересную карту… Вот, смотри! — через стол протянул Кэйдару свёрнутый свиток пергамента. Тонкая отбеленная кожа, бархатисто-тёплая, легла в ладонь. Кэйдар развернул свиток, держа его за края обеими руками, глянул — и тут же принялся расталкивать локтями посуду в сторону, расчищать место. — Интересно, правда? — Лидас сидел, локтями поднятых рук упираясь в край стола. Скрещенные пальцы прятали от Кэйдара невольную улыбку превосходства. — Эту карту ещё двадцать лет назад зарисовал Кариатий… Со слов пленного вайдара… Он и назвал эти горы Ри-фейскими… Это вайдарское название… "Риф" в их языке — это скала с острым пи-ком… А ещё рифами вайдары — их северные племена — называли могучих людей, потомков бога Солнца…

Кэйдар глаз от карты отвести не мог.

Вот он, родной Каракас, в устье Надаи. Вот Аскальское море, широкое, но легко втиснувшееся в размеры пергаментного куска. Вайда, в своём устье распадаясь на четыре рукава, поднималась вверх точно на север, рассекая Рифейские горы. Вот в этих-то горах и живут мараги. Сюда мы и отправимся!

— Сильные, могучие люди, равные богам мудростью…

— Это мараги-то? — Кэйдар презрительно поморщился. — Похож твой телохранитель на бога? Вайдары — глупые дикари! Они любого назовут мудрым, кто хоть чуть-чуть умнее их… А здесь, смотри-ка! — Кэйдар сам себя перебил, нахмурился, разглядывая рисунок, выполненный цветной тушью. — Вот здесь, где Вайда делает поворот, не-большая долинка обозначена… Может, здесь они и живут? Не в самих же горах? Не на голых скалах…

— Меня больше другое впечатлило, — отозвался Лидас. — Пороги на реке. Смогут ли корабли наши пройти по ним?

— А как мараги сами спускаются?

— Твоя Ирида говорила, они появлялись у них только летом и ранней осенью. Зимой перевалы завалены снегом, а весной — Вайда непослушна… Да, она, наверняка, раз-ливается, заливает все эти пороги, когда снег начинает таять… Мы можем попробо-вать в это время… Подняться вверх по течению на вёслах… — Лидас подбородком повёл, выказывая сомнение. — Это будет очень трудно… Да и подходящая ли ширина у самой реки? Лоцмана у нас не будет…

— Мы не будем ждать весны! — Кэйдар поднял глаза на зятя. — И лета ждать — тоже! Вот ещё! Как только ветер подует с берега, — отправимся!

— В феврале?! — Лидас удивлённо округлил глаза. — Это самоубийство!

— Пойдём, как всегда, на двух кораблях. Выберем самые лёгкие, хороших капи-танов… Минимум провизии… Только воины и лошади. Пройдём налегке… Прой-дём, сколько сможем, а потом — на лошадей… И вдоль берега…

— А Виэл?.. — Лидас спросил и поправил сам себя:- А проводник наш? Он уже готов нас вести? Ты спрашивал его, мы сможем так пройти, как ты хочешь?

— Ничего я не спрашивал! — Кэйдар опустил голову, выпустил одну сторону свитка, и пергамент свернулся в трубочку сам. — Я не был у него уже дней пять… И Ликсоса не видел…

— Он уже изувечил его, наверно! — обеспокоился Лидас. — Потому и не показывается.

— Нет! Ликсос своё дело знает, не бойся! Что с твоим варваром сделается? Живу-чий, как собака…

— Надо попробовать ещё раз поговорить с ним. — Лидас, нервничая, потёр пальцами шрам на шее. — Пообещать жизнь, свободу, наконец!.. Мы же торговать с ними соби-раемся, а не выреза́ть всё это племя…

— Какая тут разница: воевать или торговать? — Всякое упоминание о варваре-мараге вызывало у Кэйдара раздражение. Он и не скрывал этого никогда. И не только не-удавшееся покушение тому причина. Слишком уж многое закрутилось вокруг про-стого раба. Не много ли чести для невольника? — Он будет упираться, чтоб мне навре-дить… Только поэтому… Раб может мстить лишь по-мелкому, исподтишка, ударить в спину… Никакого благородства!

— Он — хороший воин! Всегда бился честно… Ты сам это знаешь… — Лидас не сдер-жался, попытался защитить своего бывшего телохранителя, хотя и знал: Кэйдар в своём отношении к нему однозначен.

— Да, и ещё напомни мне про Антирпа, — усмехнулся Кэйдар пренебрежительно. — Антирп в том выступлении играл меня… Хочешь сказать, мне теперь нужно опа-саться за свою жизнь?! Я не верю во все эти предзнаменования! Богам всё равно, кто победит на арене! Что со мной будет, я не знаю, и никто из нас не знает, а вот то, что варвара этого я могу, если захочу, голыми руками придушить — это точно! Он цели-ком в моей власти! И дарить ему вольную я не намерен!

Не думай, я его заставлю!.. Всё равно заставлю!.. На костях у меня поползёт в свои горы…

Кэйдар рывком поддёрнул на себя тарелку со свежеиспечённым хлебом, двумя руками разломил верхний кусок. Откусил от одного, во второй, оставшийся, аж пальцы впились, продавливая хрусткую корочку, сминая нежную мякоть.

Лидас отвёл глаза, задумался. "Кэйдар, когда злится, просто невыносим. А выйти из себя может на ровном месте, без всякой видимой причины. Характер — хуже неку-да! Я и не думал даже просить у тебя за Виэла. Конечно, жаль парня… Такой судьбы и врагу не пожелаешь. Но и калечить его нельзя! Он — единственное, что у нас есть. Не будет его — и марагов нам самим никогда не найти. Уж я-то знаю лучше всякого, что такое горы".

А Кэйдар продолжал молчать, в сторону Лидаса даже не смотрел, разбирал руками обжаренную с пряностями рыбу, складывая аккуратной горочкой острые кости на край тарелки. За этой неторопливостью плохо скрываемое раздражение. Лидас это видел. А ведь ему, должно быть, и вправду была очень неприятна та победа Виэла на арене. Разыгрывая постановочные бои, прошедшие или предполагаемые, люди тем самым могут узнать, как к их делам относится Создатель. Антирп, играя роль На-следника, своей смертью навлёк на него несчастья. Да, деталь неприятная, особенно накануне такого важного мероприятия, как поход за море, в Рифейские горы. Даже странно, что это вырвалось у Кэйдара лишь сейчас, столько дней спустя. А попробуй предложи ему отложить всё до следующего года, только заикнись — вообще врагом на всю жизнь останешься. Нет ничего хуже для Кэйдара — прослыть слабаком или трусом в глазах окружающих, особенно если это будет собственный зять.

— А Отец как ко всему этому относится? — Лидас осторожно сменил тему, молчали-вое раздражение Кэйдара и натянутость за столом портили всё удовольствие от вкус-ного обеда.

— Он ещё ничего не знает! — Кэйдар сердито плечом дёрнул. — Идея с марагами Ему принадлежит, думаю, Он не будет против нашего похода…

— А свадьба? — вопрос у Лидаса сорвался с языка сам собой. Ведь знал же, как болез-ненна для Кэйдара эта тема.

— Свадьба будет только в мае! Мы успеем во всяком случае… Если, конечно… — Кэйдар не договорил, но Лидас и сам понял, о чём тот подумал, докончил фразу мысленно: "Если, конечно, меня не убьют…"

Лицо у Кэйдара в эту минуту было таким отстранённо-закаменелым и взгляд оста-новившимся, что Лидас поспорил бы с кем угодно, что свою смерть Кэйдар готов принять как избавление, как меньшую из двух зол.

— А она-то опять на охоте… Дождик с утра, а она всё равно…

— А знаю! — отрезал Кэйдар таким тоном, что у Лидаса пропало всякое желание ещё хоть о чём-то спрашивать. Но Кэйдар продолжил сам, после недолгого раздумчивого молчания:- Пусть делает, что хочет… Пока! Мне всё равно! — Тут он лукавил, конеч-но. Как всякий мужчина, не мог он равнодушно принимать своеволие и независи-мость женщины, тем более, своей невесты. — Но после свадьбы… — Кэйдар усмехнул-ся. — После свадьбы я буду решать, что ей можно, а что — нельзя! Она не у себя дома! Это там ей позволяли всякое…

Он всем видом своим пытался изобразить предельную небрежность. Но Лидас-то чувствовал, что это не так. Обида, раздражение, злость, мстительность смешивались друг с другом в опасную смесь, взрывоопасную. Да, это будет ещё та парочка! По-хуже их двоих с Айной.

— А Ириду свою искать так и не бросил?

— Нет! С чего бы это?

— Отец же, вроде, запретил… я слышал…

Кэйдар хмыкнул, подбородком дёрнул, будто сказать хотел: "Ну, вот ещё?!"

— Уверен, что найдёшь? — Лидас улыбнулся с сомнением. — Город большой…

— Найду! — Кэйдар упрямо склонил голову, выставляя высокий лоб. Подсохшие волосы, небрежно зачёсанные назад, рассыпаясь на пряди, падали вниз, на лоб. — Когда-нибудь всё равно найду… Чувствую, она рядом где-то… Близко! Найду!.. Я на Новый год загадывал, чтоб найти… В храм Создателя пожертвовал тысячу лиг.

— И что жрецы? Пообещали, что исполнится? — Лидас смотрел, как Кэйдар ест ябло-ко, отрезая от него тонкие ломтики, задумался над чем-то так, что и вопроса не ус-лышал. Лидас не стал переспрашивать, посоветовал только:- Я бы на твоём месте ещё зашёл в храм Матери, или хотя бы к Нэйт. Богиня-женщина иногда может по-мочь там, где и Создателю не суметь. Поверь мне…

Кэйдар рассмеялся:

— Вот уж не думал, что когда-то буду твои советы выслушивать!

— В таких делах лучше все способы испробовать, — Лидас держал в руке кубок с разбавленным вином, покачивал его, делая изредка небольшие глотки, а сам продол-жал смотреть на Кэйдара. Раньше, когда право наследовать Империю решало рожде-ние ребёнка, эта заинтересованность Кэйдара в поиске беглой рабыни хоть как-то объяснялась. Но сейчас? После того, как Отец Воплощённый сделал его Наследни-ком, это не так уже важно.

Она для него всего лишь одна из десятка наложниц… Или нет? В который раз мысленно задавал себе этот вопрос Лидас и не мог на него ответить. Смотрел на Кэйдара, склонив голову к левому плечу, изучал, пытаясь понять его.

Если б эту его настойчивость и упорство да пустить в доброе дело, он бы много сделал хорошего за эти неполные пять месяцев, считая с побега виэлийки. Почти каждый день, как трудовую повинность выполняет, разыскивая беглую рабыню. Надеется ещё раз встретить её на улице. Думает, судьба повторит с ним эту шутку ещё раз. Вряд ли! Эта девчонка очень осторожна, она хитрая… И умная.

А Кэйдар привязался к ней — не иначе! Он и сам ещё этого не понимает, не осозна-ёт, но мысли о ней головы не покидают. Даже допрос Виэла и поход в Рифейские горы не отодвинули их на второй план.

Но он никогда не признается себе в этом! А если я скажу, раскричится ещё громче, и тогда прости-прощай совместная подготовка к походу. Он может вообще отказать-ся от моего участия!

— Да-да, пожертвуй храму Матери что-нибудь. Необязательно много… Попроси о помощи… — повторил Лидас, допив вино. Кэйдар не ответил, крутил в пальцах нож для фруктов, продолжая обдумывать какие-то свои личные дела. А потом, будто спохватившись, сказал не к месту:

— Я оставлю пока эту карту себе. Хорошо?

— Да, пожалуйста! — Лидас встал из-за стола первым. — Если Ликсос добьётся чего-нибудь, сообщай и мне. Я хочу быть в курсе всех дел…

Кэйдар кивнул в ответ рассеянно, на Лидаса и глаз не поднял, остался в одиночест-ве сидеть за столом.

* * *

Ликсос стоял к Кэйдару спиной, даже на скрип дверных петель не обернулся: не расслышал.

— Осторожней, Арат! Не убей… — крикнул своему помощнику. Кэйдар не сразу понял, что происходит, прошёл ближе. Ликсос стоял, скрестив на груди руки, смот-рел, как его подручный охаживает марага. Тяжеленный кулак вминался в незащи-щённый живот. В тишине только глухие удары было слышно. И ещё Арат чуть слышно ругался сквозь зубы.

— Упирается? — спросил Кэйдар.

— Хуже, господин, — ответил Ликсос. — Убить себя хотел, — протянул на раскрытой ладони кусок черепка от глиняной миски. — Есть стал отказываться, так хоть воду решил ему на ночь оставлять. Пока пить будет, будет жить… Так он, гад, разбил и острым краем себе руку изрезал… Хорошо, я вернулся, от паттия застёжку где-то здесь обронил… А так бы обескровил себя до утра…

После очередного удара варвар на ногах не удержался, остался лежать на полу, скорчившись, зажимая сломанную руку. Арат не остановился, пинал в живот, в грудь, в лицо, особо не разбираясь.

— Хватит! — выкрикнул Ликсос. — Верни его на место!.. — а к Кэйдару, повернувшись, пояснил:- Я его обычно на ночь отдохнуть отпускал, да и днём бывало — тоже!.. Пусть отлежится немного, думал… А то ослабеет слишком быстро… А он-то, вон, что удумал… — покачал головой сокрушённо, встряхнув коротко стриженными чёр-ными волосами. — Теперь хватит его баловать… Себе дороже…

Кэйдар не добавил ничего на эти вполне разумные слова, разделяя мнение Ликсоса целиком и полностью. Стоял и смотрел, как Арат, выполняя приказ, привязывает марага обратно к пыточному столбу. Железные кольца оков скреплялись болтами накрепко, плотно охватывая сбитые в кровь запястья.

Варвар, несмотря на побои, находился в сознании, но не сопротивлялся, застонал лишь сквозь стиснутые зубы, когда Арат вздёрнул повыше перебитую руку. Ей и сейчас досталось. Грубые порезы от осколка чашки пересекали руку от запястья и до локтя в нескольких местах. Ещё сочились кровью, оставляя подсохшие дорожки, спускающиеся вниз до самого плеча.

Чувствуя на себе взгляды, варвар медленно поднял голову, глазами — чёрными, громадными в полумраке — с глазами Кэйдара встретился. Этот взгляд, излучающий ничем не прикрытую ненависть, заставил невольно вспомнить тот случай на корабле, то покушение нелепое, неудавшееся. Глаз не отвёл даже тогда, когда Кэйдар руку занёс для удара, только напрягся всем телом, яростно зубы стиснул, до ломоты в скулах.

Пощёчина пришлась по правой щеке, худой и грязной. У марага откинуло голову назад, затылок глухо о бревно ударился. Удар сильный получился, у Кэйдара у само-го аж в ушах зазвенело.

Крепкими пальцами поймал марага за подбородок, побеждая внутреннее сопротив-ление, заставил повернуть голову к себе:

— Ну, смотри же, гадёныш! Смотри!.. Что ж ты теперь отворачиваешься? Боишься меня, мразь? Боишься!..

Варвар всем телом свои худым измученным рванулся, будто надеялся от цепей освободиться, по-волчьи клацнул зубами, укусить пытаясь. Кэйдар рывком запроки-нул рабу голову, так, что позвонки в шее хрустнули, зашептал, глядя в расширенные от боли зрачки:

— И это всё, что ты можешь?.. Ты же не царевич, ты — тварь безмозглая и безъязы-кая!.. Ты грязи под моими ногами не стоишь… слабак и мальчишка… Щенок слюня-вый!.. Невесту свою помнишь? Ириду золотоволосую? Дочку Тирона?.. Она ведь в ту ночь мне досталась… Мне!! Я был у неё первым — не ты!.. — Варвар при этих словах снова дёрнулся, пытаясь столкнуть руку Кэйдара, сжимающую горло, — бесполезно! Сглотнул только слюну со вкусом собственной крови, так, что плечи передёрнулись.

Кэйдар сам отпустил марага, таким движением, что тот опять затылком ударился. Отступил. А варвар вдруг сам спросил, выкрикнул хрипло посаженным голосом:

— Что ты с ней сделал?! Где она?!.. Куда ты… — не договорил — Кэйдар впечатал кулак ему в живот, сбивая дыхание.

— Я позволял тебе "тыкать"? Позволял? — Кэйдар разъярился, ещё раз ударил, и ещё. А потом напоследок — и в лицо. Взглянул на руку, на сбитую на костяшке кожу, слизнул выступившую кровь, поморщился недовольно. Варвар рядом дышал тяжело, с хрипом, выступившие рёбра ходуном ходили под иссечённой кожей. Наколка марагская на груди варвара привлекала взгляд своеобразной дикарской красотой туго переплетённых линий. И сразу же вспомнилась Айна. Что общего у них могло быть? Как она — она! твоя сестра по отцу — могла спутаться с этой тварью?! Как она могла?!

— Ты подыхать собрался, да? Подыхать?! А у меня ты разрешения спросил? — Варвар уже не пытался вырваться, когда Кэйдар схватил его за волосы, запрокидывая тяжело склонившуюся голову. — Я не для того на тебя столько денег потратил, чтоб ты сейчас сдох… Ты жить будешь до тех пор, пока я хочу, чтоб ты жил… И сдохнешь, когда я захочу… Понятно?! — Ненависть и отвращение в глазах марага рождали двоякое чувство. Кроме злости, Кэйдар чувствовал ещё и удивление. На него давно уже ни-кто не смотрел так: без страха, без подобострастия, с искренностью сумасшедшего. Такое он спускал только одному лишь человеку, вернее, одной. Виэлийке Ириде!

А раб будто мысли его прочитал, спросил, с трудом выталкивая слова через разби-тые в кровь распухшие губы:

— Где она…

— Жена раба — тоже рабыня, помнишь?.. Такая горячая, такая молодая, и без всякого опыта… Я сделал то, чего ты, сопляк, не смог… — Кэйдар улыбался, глядя варвару в глаза. Видел, что каждое произносимое слово будто гвозди раскалённые в него вко-лачивало. Видел, как мараг всем лицом своим закаменел, и добавил:- Твоя жена или невеста — тебе тут лучше знать! — стала моей шлюхой…

— А твоя сестра — моей… — мараг улыбнулся тоже.

Кэйдар молотил его обеими руками, пока не устал. Ликсос не вмешивался, попро-сту не решился. Он мало что расслышал. Беспокоился, конечно, за жизнь раба, гос-подин в своей безграничной ярости мог и до смерти забить, но и встревать под руку побоялся. Знал по опыту: Кэйдар в гневе страшен. Зачем его ярость на себе испыты-вать? Прибьёт — так это сам, своими же руками, тут винить некого.

А Кэйдар неожиданно из камеры ушёл. Ушёл, даже слова не сказав, не отдав ни одного распоряжения. Просто развернулся и вышел…

* * *

Он здесь, во Дворце! И он — живой!!!

Эта новость была для Айны всем! Ещё бы! Ведь она же считала своего Айвара погибшим, оплакивала его душу в мире теней и представить не могла, что он жив.

А они молчали все эти дни. Ни Лидас, ни Кэйдар словом не обмолвились. А Айна всё равно узнала всё. Рабы на кухне о многом болтали, сюда же и охрана приходила на кормёжку, и сам Ликсос-палач со своими подручными.

Айна действовала с предельной осторожностью, расспросила девушек-рабынь как бы между делом, и к вечеру знала о ритуальном поединке на арене, о допросах и пытках — обо всём!

Еле-еле ночи дождалась, места себе не находила. Дотерпелась, пока все в Доме не уснули, и отправилась на разведку. Лицо спрятала под накидкой, как будто её кто-то из окружения мог в ней не узнать, но как-то оно так поспокойнее казалось. Взяла с собой лишь кувшин с водой, тот, что ей на случай жажды оставляли в спальне.

Крадучись прошла малознакомым маршрутом, мимо постов круглосуточной охраны. Те, узнавая госпожу, без лишних вопросов, молча разводили копья, пропус-кали вперёд.

Надзиратель подземной тюрьмы обомлел при виде Айны, и всё равно слабо попы-тался загородить собой дорогу. Отступил под безмолвным взглядом, и браслет се-ребряный с руки госпожи принял с жадностью, как плату за молчание. Сам проводил до нужной двери, открыл засов, пообещал посторожить и предупредить в случае чего. Даже одолжил свой светильник.

Шагнула за дверь и обомлела на миг. Айвар! Айвар мой бедный!

Узнала его сразу, а всё равно подбиралась к нему медленно, осторожно, будто даже на таком расстоянии своими резкими движениями могла причинить ему дополни-тельную боль.

— Айвар… — позвала шёпотом, немея от пережитого ужаса. — Что же они сделали с тобой?!.. Что сделали?..

Она видела его всего, раздетого до пояса, в этих нелепых варварских штанах. Вы-вернутые в локтях руки с железными обручами на запястьях, вздёрнутые высоко над головой.

— Айвар… мальчик мой… — позвала ещё раз, но без всякого ответа. — Айвар…

Слёзы текли сами, слёзы боли, слёзы сострадания, слёзы отчаяния и бессилия. Каждый след от плети, каждый ушиб, каждый ожог на теле любимого мужчины видела и боль от них чувствовала на себе, но не знала, как помочь, как уменьшить её.

— Милый… Милый мой мальчик… — Обеими ладонями очень осторожно подняла склонённую голову, заглянула в лицо, обезображенное жестокими побоями. Сейчас, без сознания, он больше похож был на мёртвого, никак не отзывался на её прикосно-вения, на её голос. А эти следы от побоев! Даже на лице! Разве можно ещё жить продолжать после всего этого?

Ласково, но не как любовница, — скорее, как мать, поцеловала в разбитые бесчувст-венные губы, позвала:

— Айвар, ты слышишь?.. Слышишь меня?.. Это я, твоя Айна… Я больше не оставлю тебя… Не отдам ему… Я никому тебя не отдам, слышишь… Я не позволю никому делать тебе больно… Пусть только кто тронет тебя… — говорила, звала, тормошила, целовала каждый оставленный на теле любимого отпечаток от удара, поцелуями своими силясь вобрать в себя боль, уменьшить страдание. И плакала, плакала, не стесняясь этих слёз, не пытаясь задавить их в себе.

— Айвар, прости меня!.. Прости, слышишь!.. Это я одна виновата во всём… Я рас-сказала им про тебя… Я накричала на тебя тогда… Я злилась на тебя… Прости, прошу тебя!.. Ты же сможешь простить меня, свою Айну… Я знаю, что сможешь!.. — она шептала со страстью просьбы и признания — всё то, чего раньше никогда ему вслух не говорила, не могла сказать по глупой своей высокомерности. — Я люблю тебя, Айвар… Люблю, слышишь!.. Я не могу без тебя… Жить не могу…

Щекой своей прижималась к его щеке, испачканной, с пятнами засохшей крови, запавшей, колючей от редкой по-мальчишески щетины. Целовала грязные сваляв-шиеся волосы. Нежными пальцами прикасалась к поседевшим вискам, гадая с ужа-сом, что́ ему довелось пережить, чтоб начать седеть так рано.

— Я не оставлю тебя тут… Не брошу одного… — Обнимала его обеими руками, а огромный живот не давал прижаться плотнее, мешал, и ребёнок внутри ворочался беспокойно, толкаясь изнутри, будто и ему тоже было больно.

Наверное, мольбы, поцелуи и слёзы сделали своё дело, Айна почувствовала в низу живота, глубоко внутри, резкую боль, приступом накатившую. Она готова была и не такую боль стерпеть, лишь бы Айвару её стало чуть-чуть полегче. Поэтому она не обращала на неё внимания, терпела, когда боль повторилась снова и снова. Понима-ла, что заслужила эту боль, а он — нет! Он ни в чём и ни перед кем не виноват! За что они все так мучают его? Эти пытки! Эти побои! За что?!

Это всё Кэйдар! Он ненавидел его с самого начала. С того самого раза, когда Айвар попытался убить его. Но я больше не дам тебе его мучить! Не позволю!

Айна попыталась развинтить болты, освободить руки Айвара, и так разбитые желе-зом до крови. Но в пальцах потомственной аристократки не было достаточной для такого дела силы, да и дотянуться не хватало роста. Плача и молясь сквозь зубы, Айна повторяла и повторяла попытку, до тех пор, пока не оступилась и не упала на пол, к ногам Айвара. Внутри от толчка оборвалось что-то, и боль стала почти не-стерпимой. Она выдавливала всё новые и новые слёзы, и Айна плакала, плакала, сама не замечая того. Слёзы текли вниз по щекам сами собой, сжигали глаза, но Айна не вытирала их, только моргала чаще.

Как ей хотелось умереть сейчас! Вот так, просто умереть, прижавшись щекой к штанине, обхватив руками колени любимого мужчины.

— Почему… почему я не могу ничего… ничего сделать для тебя?.. — шептала в от-чаянии. — Ничего хорошего для тебя… Одну только боль и неприятности…

Айвар!.. Айвар, ну, очнись же! Давай!.. Давай, открой глаза!.. Скажи, что ты не злишься на меня… Что ты скучал по мне… Ну же, давай!..

Поднялась еле-еле, кусая губы, чтоб только не закричать от боли. Смочила край накидки в воде, принесённой с собой, принялась смывать грязь и пятна крови с лица Айвара, с рук, с груди. А он оставался неподвижен, будто умер уже, но в губах ещё сохранялась теплота и мягкость.

— Моей любви хватит, чтобы уберечь тебя… Хватит на нас обоих… Только живи, прошу тебя! Покажи мне, что ты ещё жив!.. Что ты слышишь меня… Ну, же, милый мой мальчик!.. — Айна просила, умоляла, уговаривала, целуя эти губы. Кто бы мог подумать, раньше ведь он не умел целоваться! Не понимал прелести этого почти невинного удовольствия, отворачивался, избегая её ласк. А сейчас, сейчас его можно целовать беспрепятственно. А Айна не рада этому совершенно! Напротив! Она бы жизнь свою с радостью отдала, если б он попытался отстраниться. Просто глаза бы хоть открыл! Тщетно! Бесполезно! Всё зря!

Опоздала! Слишком поздно пришла! Тебе не увидеть его живым никогда! Именно так боги покарали тебя за то, что ты не верила в любовь.

— Нет!!! Нет!! Нет!.. — Айна со злостью принялась дёргать цепи, удерживающие её Айвара у пыточного столба. Кровь из порезов на его левой руке потекла вниз, и это испугало Айну ещё больше. Отрывая полоски ткани от края накидки при помощи зубов, зашептала со страхом:- Сейчас… Я знаю, что нужно делать…

Перевязала порезы тугой, хоть и не очень умелой повязкой, смогла остановить кровь. Но эти проклятые цепи! Их невозможно снять своими силами.

Вспомнила о надзирателе за дверью: "Да, он сможет помочь! Он сумеет помочь нам!.." На полушаге оступилась, споткнулась о кувшин, упала и ударилась головой так, что в глазах потемнело. Сколько пролежала так, потеряв сознание от боли, и сама не поняла, а когда глаза открыла, то, лёжа щекой на грязном каменном полу, увидела, что из опрокинутого кувшина растеклась огромная лужа. Вода подтекала под неё, под ноги, под живот, и она была горячая, обжигающая, как кипяток. И боль внизу живота исторгла долгий стон из горла.

Глядя на лужу, корчась от боли, Айна только в эту минуту связала эту боль с ре-бёнком, со своей беременностью, со скорыми родами.

— Не-е-е-е-т!!! — закричала во весь голос, пытаясь приподняться на руках, пытаясь ползти. Но крика — собственного голоса! — и сама не услышала. — Нет… — Заколотилась в рыданиях, в рыданиях, уже лишённых слёз. Но этот плач был лишь продолжением творящегося кошмара, спасти от которого было некому.

* * *

Шира принёс эту новость от кухонной прислуги, подавая воду для умывания, заме-тил:

— Такой переполох поднялся, господин… Такая новость хорошая… Госпожа Аль-вита уже и за врачом послала…

Что ж, у Айна начались роды. Когда-то это должно было случиться, думал Кэйдар, стирая с лица воду полотенцем с вышитыми васильками. Надо, пожалуй, справиться, как дела, посмотреть, что Лидас. Он-то, верно, места себе не находит.

Но Лидас узнал даже позже Кэйдара. Бледный до нездорового, с разлохмаченной головой и остановившимся взглядом неподвижных глаз, он оказался перед спальней жены позже Кэйдара. Сразу же толкнулся в двери, но Альвита, появившаяся на поро-ге, загородила собой дверной проём:

— Нельзя, господин!.. Лил уже там, и повитуха — тоже… Там есть все, кто нужен… Вам там делать пока нечего…

— Мне только узнать…

— Ещё рано, господин… Мне пока нечем вас обрадовать… Подождите, я сообщу вам сразу же…

Лидас не отступил, смотрел на управительницу огромными глазами, и их глубина не была наполнена радостью, переживанием, тревогой. В этом взгляде скрывалось что-то другое, что-то тревожное, что заставило Кэйдара вмешаться:

— Пойдём, отойдём лучше. Здесь и вправду справятся без нас… — взял зятя под руку, бережно и крепко, повёл за собой по коридору, мимо толпящейся прислуги. Довёл Лидаса до обеденного зала, сам налил вина в бокал, неразбавленного, чтоб быстрее помогло успокоиться, подавая, потрепал по плечу, попытался пошутить:- Ты так выглядишь, будто что-то сверхважное случилось… Все женщины рожают… Другого способа ещё никто не придумал…

— Айна… Она этой ночью… Я не знаю даже, что думать… — Лидас вздохнул судо-рожно, посмотрел на кубок в своей руке так, будто понятия не имел, что с ним де-лать.

— Да не волнуйся ты так за Айну! — Кэйдар рассмеялся. — Родит она его спокойно!.. Она куда крепче, чем ты о ней думаешь…

— Ты не знаешь, да? — Лидас перевёл на него глаза, смотрел, не моргая, будто в душу заглядывая.

— Чего я не знаю? — Кэйдар ответил вопросом на вопрос, а сам почувствовал вдруг обострённым чутьём военного: что-то неприятное случилось этой ночью.

— Её надзиратель нашёл… Внизу… В тюрьме подземной… В камере у нашего марага… — Лидас говорил едва слышно, так, будто слова эти ему с трудом давались. — Она была у него этой ночью!.. Зачем, Кэйдар?.. Зачем?..

— А сама она сказала что-нибудь? Как она сама объясняет своё поведение? — Кэйдар ожидал от сестры подобной глупости, опрометчивости даже, но чтоб такого?! Чем она думала? Это ж надо быть такой дурой!

— У неё роды начались прямо там… В этой грязи… Прямо у ног этого…

— Ты спрашивал её, что она там делала? — перебил Лидаса Кэйдар. — Ты говорил с ней…

— Она пыталась отпустить его… Перевязала ему руки… Она ходила к нему… — Лидас зажмурился, зубы стиснул так, кто кожа на скулах красными пятнами пошла. Продолжал шептать невнятно:- Пошла одна… Тайно ночью пошла… К нему, пони-маешь?!.. Пошла к Виэлу…

— А ты не понимаешь до сих пор? — спокойствие Кэйдара, его ровный голос, полное отсутствие всякого удивления заставили Лидаса снова открыть глаза.

— Ты о чём?

— Они спали друг с другом! Этот раб — и Айна!

Лидас долго — почти минуту! — смотрел на Кэйдара в упор, будто ждал, что тот рассмеётся и назовёт всё сказанное грубой шуткой. Но Кэйдар повторил всё тем же ровным голосом:

— Твоя жена изменяла тебе с твоим же телохранителем! С твоим рабом…

И Лидас не попытался опровергнуть, не бросился доказывать и переубеждать, подтверждая тем самым собственную глупую наивность. И это заставило Кэйдара признать, что зять его не так глуп, как иногда может казаться.

— И ты — знал?!!!

— Я потому и продал его тогда…

— И молчал?!! Молчал все эти месяцы…

— Айна сама должна была сказать тебе правду — не я! Я тут не при чём! Я сам узнал случайно… И я исправил ситуацию, как мог!..

— Просто убрал его! Убрал из Дворца… — Лидас коротко хохотнул, в блеске его глаз было что-то безумное, что-то, что толкает людей на безрассудные поступки. — Убрал с её глаз подальше!!!

— А что, по-твоему, я должен был делать?! — Тут уже Кэйдар не выдержал. Меньше всего он ожидал, что выставят виноватым его.

Лидас смолчал, на этот вопрос не ответил, спросил уже о другом:

— А ребёнок?

— Ну, извините! — Кэйдар руки вскинул, будто признавая своё поражение. — Это уже ваши дела! Разбирайтесь сами!

Лидас опять промолчал, так и стоял с кубком в руке, забыв о нём совершенно. Взгляд отсутствующий, лишённый всякой мысли.

— Я с самого начала тебе говорил, — начал тогда Кэйдар, — этот раб… Зря ты при-близил его к себе… Пожалел, да? Пожалел в своё время?! Таскал за собой везде и всюду!.. Потакал ему!.. Свободу дать хотел!.. Ведь хотел же?.. Ну, скажи?!..

Лидас сдался под настойчивым взглядом Кэйдара, опустил голову, задумался, выпил всё вино в бокале разом, не чувствуя при этом его вкуса.

— Я поговорю с ним! Хотя бы с ним для начала…

— Поговорить?! — Кэйдар скривил губы с отвращением. — И что ты хочешь услышать? Признание? Подробности? С этой тварью не разговаривать нужно!.. Какие разговоры тут могут быть?!.. Одна, вон, тоже вела разговоры… И что? И чем всё закончилось? Позором на всю Империю!!

— Да, конечно, я могу потребовать казни, — Лидас поднял глаза на Кэйдара. — Тогда поход в горы нам придётся отменить… Этот мараг… Попадётся ли нам ещё хоть один когда-нибудь?

Кэйдар неуверенно плечами пожал. Действительно, Лидасу сейчас даже посочувст-вовать впору. Вот он, предатель и преступник, а наказать не знаешь, как. Чёртов варвар! Даже теперь он, гад, будет жить. И это после всего-то?!

— Когда мы разведаем маршрут, можешь делать с ним, что угодно. Я предоставлю тебе такую радость. Всё, что хочешь!..

Лидас никак не отреагировал на это обещание, обдумывал что-то другое, а потом вдруг спросил:

— А может, он принудил Айну? Заставлял её силой?.. Почему тогда она молчала?

— Она сама тебе ответит!

— Я знал, я чувствовал, что у неё есть кто-то. Она в последний год была сама не своя, и вела себя странно… Думал, это Адамас… Кто угодно, думал!.. Но чтобы Виэл?! Я доверял ему…

— Все рабы — народ трусливый и подлый! О каком доверии тут вообще может идти речь?

— А как же Айна? Уж она-то… — Бедняга Лидас, он был в полном отчаянии.

— Ты вправе требовать развода. На законном основании… Она моя сестра, конечно, но и так это дело оставлять тоже нельзя.

— Я всё узнаю сначала. Поговорю с ней… Добьюсь правды! А потом… потом… — не договорил, так и пошёл с кубком, но, спохватившись, вернулся, оставил его на столе.

Шёл по коридору, сам не зная, куда. Шёл, покуда ноги несли, вниз по лестницам, и опять по коридору. До тех пор, пока перед дверью в камеру не остановился. Ликсос был уже там, несмотря на столь ранний час, отдавал помощникам нужные распоря-жения. А те притащили два ведра воды, деловито сновали по камере, заслоняя собой варвара. Первое ведро вылили марагу прямо на голову, так сам Ликсос приказал. Не помогло!

— Второе давай! И ещё несите!..

— Не, хозяин, не кумекает… Может, сдох уже? — Тот, что ростом чуть повыше, звон-ко хлестал раба по лицу, пытался привести в чувство.

А Лидас оглядывался по сторонам, не очень-то вникая в то, что происходит. Сырые холодные стены из камня, грязный истоптанный пол, лужи воды, тёмная крошечная камера. И она была здесь?! Она — твоя милая, твоя прелестная Айна! — была здесь!!! Здесь, среди этой грязи и вони… Здесь, в камере пыток. Можно ли поверить в такое? При том, какой Лидас знал свою жену, он никогда бы в это не поверил. Она — и здесь?!! Добровольно? По собственной воле? В это невозможно поверить. Невоз-можно!

Лидас головой тряхнул, лоб потёр ладонью. Трудно было поверить в то, что оче-видно, ведь видел же высоко прикованные руки марага, видел белую повязку на одной из них, это Айна перевязывала его.

Лидас глухо, со стоном, выдохнул сквозь стиснутые зубы. Это правда! Кэйдар прав! Они и вправду были любовниками! Она изменяла тебе с этим рабом, с твоим Виэлом! Она делала ЭТО по собственной воле! Потому и пришла сюда! Она спала с ним, с твоим рабом! Изменяла тебе за твоей же спиной. Обманывала тебя!!!

И этот! Лидас резко голову вскинул, взглянул на марага. Кулаки сами собой стис-нулись. Перед ним был уже не простой раб — соперник! Потому что твоя жена пред-почла его, этого мальчишку!

Но почему?! Что в нём есть такого, чего нет во мне?!

Что не устраивало её? Чего ей не хватало?

Она — такая гордая, такая неприступная?! Она — и этот мараг?!

Чем он лучше меня?

Лидас смотрел на Виэла теперь уже без всякого сочувствия, с одним лишь интере-сом, мучительным интересом, с невыносимым протестом и возмущением. Одно знать хотел: чем он увлёк её, прекрасную гордую Айну? Почему ради него она гото-ва пойти даже на такое унижение? Ради него она добровольно идёт сюда, в тюрьму, в камеру! А я? А мне? Я остаюсь в стороне! Мне никогда не добиться и половины её заботливости, направленной на этого вот раба! Почему? Почему так?

Резким толчком пальцев под подбородок Ликсос вскинул голову Виэла, она опять безжизненно упала вниз, на грудь. Мокрые волосы висели длинными сосульками, с них на иссечённую грудь стекала вода.

— Обморок, господин, — объяснил Ликсос. — Опять у него обморок… Обычно я с ним осторожен… Слежу, чтоб сознание не терял… Знаете, господин, у каждого есть порог боли… Ну, это я так называю тот момент, когда человек перестаёт чувствовать боль… Попросту перестаёт соображать. Тогда и сердце может не выдержать, и умом можно тронуться. И всем по-разному терпение даётся. Кто-то быстро сдаётся, кто-то — нет. Тут и от комплекции мало что зависит, и от возраста. Вот этот парнишка… Ничего особенного, вроде… А упрямый… И терпит недолго. Чуть увлекись, и всё! В глазах муть! Хоть ножом пили — бесполезно! Или сознание теряет… А это тоже плохо. Ждать приходится… А он вообще подолгу может вот так вот…

Видите, господин, ещё вчера вечером его господин, наследник наш, допросить пытался. Не сдержался, дал волю кулакам. И до сих пор расшевелить не получает-ся… Ночь целую проболтался — и ничего! Когда ещё очнётся? — Ликсос вздохнул, повторил:- Да, парнишка упрямый. Его ломать неспеша надо… А говорить начнёт, вы, господин, не переживайте… Все ломаются рано или поздно. А этого я вам бе-режно подготовлю… Как сказано было, сделаю, чтоб потом ещё и проводником смог быть.

Лидас отвернулся, кусая губы, приказ Ликсоса догнал его уже у двери:

— Осторожно лей! Не всю сразу… и так наступить уже некуда… Да на лицо же прямо! Вот так!..

______________________

Они столкнулись с Лилом в коридоре перед дверью в спальню Айны. Лил выглядел уставшим и очень довольным, в ответ на приветствие — рассеянный кивок головой — заговорил первым:

— Могу поздравить вас, господин Лидас! Самым первым… — Лидас, будто не пони-мая, о чём речь, удивлённо бровями повёл. — У вас сын!

— Уже?

— Да! — Лил негромко рассмеялся. — Роды первые, а прошли быстро… Да что там? Когда я появился, уже и воды отошли… А ребёночек слабенький родился… Но с госпожой Айной дело ещё хуже обстоит… Но, я думаю, всё обойдётся… Отдых и сон ей сейчас на пользу… А вы, я слышал, к концу месяца только ждали…

— Да. — Лидас не выказывал бурной радости, но Лила это не удивило, он знал, что мужчины не сразу осознают себя отцами, а Лидас, тот вообще сдержан в чувствах.

— Да, роды раньше начались, больше, чем на две недели. Но вы не волнуйтесь, на ребёнке это не должно никак отразиться… Такое бывает, если мать переволнуется, поднимет что-нибудь тяжёлое… Да мало ли? — Лил опять рассмеялся. — Главное, всё уже позади!

— А увидеть её можно?

— Она уже спит, господин. Я бы не советовал. Если только попозже, после обеда…

"Если мать переволнуется… — повторил про себя Лидас, провожая врача глазами. — Конечно! Она у нас волновалась!.. За любовника своего… За этого… марага!.. Так разволновалась, что чуть в пыточной камере не родила… Среди той грязи…"

Решительно толкнул дверь плечом. Стифоя, сидевшая на краю ложа, удивлённо вскинула на него глаза. Лидас под её испуганно-встревоженным взглядом невольно опешил, первый же вопрос застрял где-то в горле, и голос потерял звучание.

— Что, госпожа уже спит? — шёпот, всего лишь шелестящий несмелый шёпот сорвал-ся с его губ. А ведь не так совсем он хотел войти сюда, к этой обманщице!

Стифоя не успела ответить, Айна, чуть приподнявшись на одной руке, заговорила:

— Стифоя, милая, оставь нас пока. Мы поговорим…

Рабыня покинула спальню, прошла мимо Лидаса осторожной походкой. Тоже будущая мама. Даже глаз на Лидаса не подняла.

Айна опустила голову на подушку, в ожидании чуть прикрыла глаза, позволяя Лидасу первому начать трудный для них обоих разговор. Но тот не спешил, вид Айны, её измученный бесконечно усталый взгляд, бледное похудевшее лицо в об-рамлении распущенных волос поразили его. Он готов был кричать, требовать объяс-нений и оправданий, но, глядя на Айну, растерялся. Глазами скользил по её лицу, — как же он обожал её! Любой! Даже такой, измученной, слабой, лишённой сил, — пока не остановился на крошечном личике новорожденного. Ребёнок, уставший не мень-ше матери, спал возле неё, туго спелёнутый в маленький свёрток.

Видя взгляд Лидаса, Айна неосознанно потянулась рукой к младенцу, подалась загородить его собой: уберечь, защитить, не позволить обидеть.

— И ты собираешься сама ухаживать за ним?

— А почему нет? — Брови Айны дрогнули, будто она улыбнуться хотела улыбкой, преисполненной нежности и ласки. — Почему я должна отдавать его кому-то из при-слуги? Это же мой…

— Потому, Айна, что я знаю всё! Хуже того, это теперь все знают! Что ты с этим… с этим рабом… Что ты изменяла мне с невольником, — Лидас заговорил, чувствуя, как с каждым словом его голосу возвращается сила и напор обличителя. Он был прав, и Айна не могла, как когда-то раньше, просто рассмеяться ему в лицо, унизить его своей насмешкой.

— Ты пришёл сюда, чтоб услышать моё признание? — Айна говорила тихим голосом, смотрела на мужа снизу, но без мольбы. Она не просила прощения! Она не спешила раскаиваться в страшном преступлении. — Да, Лидас! Я спала с ним! И не раз, и не два… Ты это хотел услышать? Более того, я сама хотела этого! Я — первая…

— Хватит, Айна! — Лидас не выдержал, мучительно скривился. — Как ты можешь во-обще?..

— Я просто говорю тебе правду! Всю правду! Как на самом деле было… Ты же этого и хотел… Кто, как не я, знает, что мне нравится этот мальчик? Да, Лидас, я люблю его!.. Люблю, слышишь?! — Айна выкрикнула последние слова в полный го-лос, ребёнок захныкал, сначала слабо, потом всё громче. Он требовал внимания матери, и Айна была рядом, готовая ответить на каждое его желание: подхватила на руки ещё неумело, но бережно, прижала к груди, зашептала чуть слышно что-то ласковое, забыв о Лидасе. Тот смотрел на всё это с возмущением, опять-таки чувст-вуя себя лишним.

— Айна, как ты можешь?! — крикнул так, что Айна невольно вздрогнула, и притих-ший младенец снова закричал.

— Тише! Ты можешь тише? — Айна попросила таким тоном, что Лидас ещё больше разозлился.

— Я вправе требовать твоей казни, а ты приказываешь мне быть потише?! По-моему, ты не понимаешь, что твоя измена — это не очередная твоя забава, это преступление. Неужели тебе даже не стыдно? Нисколько не стыдно?!

— А чего я должна стыдиться? — Айна удивлённо плечами повела, говорила она не-громко, но глядела мужу прямо в лицо. — Своей любви?! Почему мне должно быть стыдно за мою любовь? Я люблю Айвара! Люблю его! Уж теперь-то я точно знаю, что это значит… Разве мы распоряжаемся своим сердцем? Разве мы можем знать, почему мы кого-то любим, а кого-то — нет? Разве мне не было бы легче просто быть рядом с тобой? — Айна отвела глаза, добавила уже тише:- И легче, и проще… Но я не могу, Лидас! Не могу, ты же сам знаешь, как это бывает… Когда понимаешь умом, а сердце разуму не подчиняется…

— Не пытайся оправдаться! — Тон своего голоса Лидас продолжал сохранять серди-тым, но во взгляде тёмных глаз стала появляться растерянность. Криков и обвинений ожидал он, а не просьбы понять себя. Айна не прощения просила, а всего лишь по-нимания.

Головой покачала протестующе, продолжила:

— Разве я не видела ни разу, как ты сам пытался перебороть свою слепую страсть. Даже Стифою себе купил… Думал, как Кэйдар, управлять своим сердцем… Чтоб им управлять, надо убить в себе любовь… Заставь себя — забудь меня, и тебе сразу ста-нет проще жить…

— Что ты говоришь? — Лидас за голову схватился. — Я — твой муж, твой господин перед богами и людьми! И ты должна сохранять мне верность, уважать своего мужа и воспитывать его детей… А ты… Ты спишь с моим рабом! И даже не стыдишься этого… Ты предала меня, Айна… А это подло…

— Если б я только когда-то обещала тебе хоть что-нибудь. Если б я хотя бы любила тебя, Лидас! — Айна держала ребёнка в высоко поднятых руках, лицом прижалась к нему. — Почти шесть лет мы с тобой вместе, но я не люблю тебя, Лидас… Я никогда этого от тебя не скрывала… Пойми ты это! — выкрикнула, с усилием смаргивая с ресниц слёзы. — Я не люблю тебя…

— Зато я тебя люблю… — прошептал Лидас. В этих словах был упрёк, обвинение даже, под его взглядом Айна сжалась, низко опустила голову, длинные волосы, спа-дая, закрыли её лицо, но Лидас всё равно расслышал:

— Прости меня…

Он глубоко вздохнул, аж плечи приподнялись, пытался успокоить себя, заставить чувства подчиниться разуму. Как много он хотел сказать сейчас, ещё больше хотел услышать. Все оправдания, все объяснения. Она должна сказать, что не устраивало её. Что заставило искать на стороне какие-то удовольствия, глупо именуемые любо-вью? Она же понимать должна была, что совершает преступление? Не маленькая…

— Прости меня, Лидас, — повторила Айна уже чуть громче, подняла на мужа потем-невшие глаза, наполнившиеся взявшейся откуда-то решительностью. — Я должна была сказать всё сама… Ещё раньше… Кэйдар хотел, чтоб я молчала… Но дело не только в этом… Ты бы потребовал тогда казни Айвара…

— А сейчас, думаешь, я откажусь от казни? — перебил её Лидас. — То, что он мараг, не освобождает его от ответственности за преступление…

— Да он же ни при чём, Лидас! — хрипло выкрикнула Айна мужу в лицо. — Я сама… Я первая… Хотела сначала отомстить тебе, Лидас… Помучить! Я сама ему себя пред-ложила… А потом…

— Замолчи!!! — Лидас на пятках качнулся, вскинул стиснутые кулаки. В глазах его плескалась ярость, ярость обманутого любимой женщиной мужчины. — Не смей гово-рить такое, слышишь!.. Не смей… — слова с трудом выталкивались через плотно сжатые зубы, и в том, что они звучали чуть слышно, угадывалась такая еле сдержи-ваемая ненависть, что Айна впервые в жизни испугалась собственного мужа. Сейчас он мог даже ударить в ответ на любое неосторожно сказанное слово. Взгляд его, и тот невозможно было выдержать — Айна сжалась, опустила голову, крепко-крепко прижала к себе сына. Он один давал ей силы держаться, несмотря на только что пережитые роды. Он — слабее тебя, его некому защитить, значит, ты одна должна оберегать своего ребёнка.

— Я любил тебя, Айна… Любил до слепоты… до обожания… Я готов был даже Адамаса тебе простить… Потому, что знал, как ты хочешь иметь ребёнка… Но ты?!

Ты повела себя ещё хуже, чем эта твоя подружка, эта твоя шлюха Дариана… Она, если спит, то хотя бы не делает это в открытую… А ты… ты готова кричать об этом на каждом перекрёстке… О себе и своём любовнике… Это мерзко, Айна, мерзко…

И этот твой ребёнок, — Лидас наконец-то взглянул на новорожденного, поморщился, хмуря брови. — Готова спать даже с рабом, лишь бы стать матерью…

— Лидас, он твой! Это твой сын… Неужели не видишь?! — плача совсем беззвучно, Айна на вытянутых руках подала ребёнка мужу. Но Лидас отпрянул, на два шага отступил, выкрикнул:

— Не обманывай меня больше! Хватит!.. Любому ясно, чей он…

— Это твой сын, Лидас… Твой! — Айна очень сильно устала, а тут ещё и обвинения Лидаса, которым нечего было противопоставить. Но говорила громко, с уверен-ностью, её слова трудно было не услышать.

— Сначала ты спишь с моим же рабом… Здесь — в этой спальне, на этой же крова-ти… А теперь ещё и подсунуть мне хочешь этого… этого… — Лидас задохнулся, даже договорить не смог, горло его перехватывали сухие беззвучные рыдания. И в глазах мужа Айна видела уже не ненависть, а одно лишь презрение, разочарование, непо-нимание, протест. И боль. Всё разом! Всё, кроме любви.

Нет, он не слышал её, не мог и не хотел слушать, бесполезно сейчас хоть что-то доказывать, что-то говорить, объяснять или даже просить прощения. Айне хватало сил лишь на слёзы, они сами текли вниз по щекам, да она и не пыталась скрыть их.

Лидас отвернулся в крайнем смятении, нервно потирая подбородок, кусая костяш-ки пальцев. Заговорил не сразу, и очень тихо, шёпотом:

— Ты должна избавиться от него!.. Может, только тогда… я смогу… смогу простить тебя… со временем…

— Нет!!! — зато Айна так крикнула, что и Лидас, и младенец одновременно вздрогну-ли. Лидас голову вскинул, нетвёрдо качнувшись на пятках, а несчастный ребёнок залился диким воплем. Этот крик слушать было особенно невыносимо. — Лидас, это мой ребёнок! И я никому его не отдам! Никогда! Ни за что! И только попробуй за-брать его… Пусть только хоть кто-нибудь попробует подойти… Это мой сын!.. А твоё прощение мне ни к чему, понял! Можешь хоть к Отцу идти, хоть к Кэйдару… Пожалуйста! Требовать развода?! Казни?! Да за ради Создателя!.. Даже если меня камнями забьют, я никому его не отдам. Пускай!.. Или ты сам меня убьёшь?! Ну же, давай!!.. Меня и его — тоже!! Нас обоих!!! Меня — и сына своего!!

И откуда у неё силы брались на этот крик, на эту истерику, на это глупое сопротив-ление? Она тряслась в рыданиях, прижимая к себе свёрток с ребёнком, плотно обхва-тив его обеими руками. Так и придушить недолго…

Лидас отступился, предложил:

— Отдохни пока. Тебе нужно поспать… А потом мы поговорим… Когда ты будешь в состоянии меня слушать…

— Я ничего не скажу тебе больше! Я всё тебе уже сказала! Можешь прямо сейчас отправляться в суд. Иди жалуйся… Называй меня, как хочешь… Мне всё равно! Да, я, может быть, и ложилась добровольно под этого марага, но этот ребёнок — твой… И думаешь, от этого я буду меньше любить его? Нет! Нет, понятно тебе!.. Даже если он будет твоей копией, я буду любить его… буду, Лидас, понятно тебе?!! А ты мо-жешь…

Лидас не дослушал её, тут уж никакого терпения не хватит, чтоб всё это выслу-шать, вышел из спальни, грохнув со всей силы дверью.

____________________

Ничего не видя вокруг, никого не замечая, Лидас без сил рухнул на первый же стул. Сгорбился, как старик, локти упёрлись в колени, ладони тесно сдавили виски. Зажмурился, зубы стиснул. Так боль обычно терпят. Но против боли в сердце это не помогало.

Как она могла?! Как она вообще пошла на ТАКОЕ?!! Она — дочь Воплощённого?! Она — твоя жена! Твоя Айна!.. Как она могла?!

И дело даже не в том, что раб оказался её любовником, всё дело в обмане, в ничем не прикрытой наглой лжи. Как она была уверена в моей слепоте! Целый год — даже больше! — спала с другим за моей спиной, особо не прячась, почти не таясь. Выряжа-лась в эти яркие тряпки, горы золота на руках. Открыто флиртовала с ним. А я? Я вёл себя как последний дурак… Я доверял ей! Я доверял своему телохранителю… А они смеялись надо мной. Держали меня за дурачка, за простофилю.

Разве такое можно простить? Разве можно забыть это унижение?

Она ведь даже не стыдится смотреть мне в глаза. И ещё суёт мне этого ублюдка. Любому же ясно, кто его отец. Любому! Последний раб в этом доме смеётся над тобой… А ты? Неужели ты и это собираешься терпеть дальше? Никогда на свете!

Развод и суд!!! Только так! Пусть сам Отец судит эту развратницу!

Айна! Как я любил тебя! Как любил!.. Если б ты только знала… Но ты просто посмеялась надо мной и моими чувствами… Раб тебе дороже меня… Ты предала меня! Мою любовь, моё доверие!.. Разве можно забыть такое?!

От обиды, от жалости к самому себе хотелось расплакаться, но слёз не было, глаза оставались предательски сухими, только голова разболелась.

Как жить теперь? Для кого и ради кого? Ты же хотел после рождения ребёнка перебраться в новое поместье… А как же сейчас? Сможешь ли терпеть рядом эту женщину? Айна, как ты могла? Ты лишила меня всего! Смысла моего существова-ния… Ради тебя, ради одной твоей улыбки я готов был муки ада терпеть. А сейчас? Сейчас, наоборот, жизнь без тебя станет для меня адом. Но стоит ли страдать, стоит ли мучиться? Ради кого? Ради чего?

Кто-то осторожно положил ладонь ему на низко склонившуюся голову. Осторож-ное, очень ласковое прикосновение. В нём и забота, и понимание, и сочувствие.

Стифоя!

Лидас выпрямился порывисто, встретился с девушкой глазами. Откуда она здесь, в обеденном зале?

Она, наверно, уже тоже знает всё?

Но во взгляде лагадки не было насмешки, ничего такого, одна лишь бесконечная нежность и нескрываемая любовь. Просто она впервые не таила от него своих чувств, наоборот, делилась ими с ним, неосознанно пыталась помочь, взять часть боли и страдания на себя.

— Милая моя… Милая…

Лидас со стоном притянул Стифою к себе, обхватил обеими руками, прижался щекой к животу. Ребёнок внутри с силой толкнулся, и Лидас почувствовав этот толчок, не сумел сдержать улыбки, слабой, но обнадёживающей.

— Сти-фо-я… — он пел её имя, одновременно жалуясь и требуя её заботы. Как он сейчас нуждался в этом. В простом понимании. Без громких слов, без признаний и лживого сочувствия.

И его Стифоя будто понимала, она молчала, смотрела на него сверху даже без улыбки, только в изломе бровей было что-то ласковое, и в прикосновении пальцев, перебирающих на затылке взлохмаченные волосы.

* * *

— …Да? И какие меры ты принял? Ты — будущий Император?! Что ты сделал? — Таласий остановился напротив Кэйдара. Высох Он, как полынный куст. Вот только в росте нисколько не убавился, всё также смотрит чуть сверху. Вся сила Его жиз-ненная в глаза перебралась, оттого и взгляд такой прожигающий, пронизывающий, обвиняющий. Любой под таким взглядом себя неуютно почувствует.

— А разве я что-то могу здесь сделать? — Кэйдар не чувствовал за собой никакой вины, потому и нападки Отца не так сильно трогали его. — Что здесь можно сделать?

— Но ты хотя бы сам видел её? Говорил с ней?

— После Лидаса с ней припадок случился, господин…

— Какой ещё припадок? — Таласий свёл брови к переносице, и все морщины на его лице задвигались.

— Лил сказал, это была истерика… Ну и на нервной почве… У неё жар начался, беспамятство… Я не видел её, господин Воплощённый, надо лучше врача спро-сить… Лил, наверное, ещё здесь…

— А ублюдка этого хотя бы у неё забрали? — Таласий отвернулся, недовольный сбив-чивыми объяснениями Наследника.

— Лил посоветовал, пока оставить… Если придёт в себя, а его не будет рядом, — это убьёт её окончательно… — Кэйдар отвечал неохотно, сам понимал, что совсем не это хотел бы слышать от него Отец.

— Прекрасно! — Таласий снова заходил по комнате. — Его надо было отобрать у неё сразу же… Сразу после родов… Чем там Альвита думала? Неужели никто не может это сделать сам, без моего приказа?.. И этот раб? Что ты собираешься с ним делать?

— Отец, это единственный мараг, которого нам удалось найти. — Кэйдар украдкой наблюдал за Правителем. Голова оставалась неподвижной, чуть склонённой вниз, но глаза двигались вслед за Отцом.

— Но вы уже знаете маршрут? Он нарисовал вам карту?

— Ещё нет, господин…

— Прекрасно! Прекрасно! — Таласий вскинул сухие жилистые кулаки — широкие рукава съехали вниз до локтей, открывая худые, как у скелета, руки. Но он ещё жил, двигался, этот живой скелет, отдавал приказы, умудрялся держать под контролем громадное государство и быть в курсе всех семейных проблем. — Ещё нет… — пере-дразнил с раздражением. — Неужели так трудно заставить?! Привлечь Ликсоса с его молодцами…

— Господин, Ликсос и так сам допрашивает… — осторожно напомнил Кэйдар, пока Таласий откашливался, стоя посреди комнаты. — Я давно не был у него, но Ликсос заставит, это дело времени… Несколько дней — не больше…

— Я помню этого раба… — Таласий тяжело и шумно дышал, руками сдавливая не-мощную грудь. — Я видел его один раз… Телохранитель Лидаса?.. Ничего примеча-тельного… Таких тысячи вокруг… Это с ним она, твоя сестра?.. — Император повер-нулся к Кэйдару. — И он же ещё мараг при этом? Не слишком ли много для одного? — Таласий усмехнулся. — Тем более, для раба и варвара…

— Он будет наказан, обещаю вам, Отец! — заверил Кэйдар с излишней поспешностью, сразу стало ясно: эта тема ему очень неприятна. — Как только буду знать дорогу в марагские земли, я убью его своими же руками. Если Лидас не сделает это раньше…

— Так почему же ты не убил его ещё тогда? — Таласий Кэйдара взглядом смерил, в глазах, в улыбке лёгкое презрение. Оно-то и было Кэйдару особенно ненавистно. — Тогда, когда он спал с твоей сестрой? Ты же узнал об этом раньше всех, ведь так?

Кэйдар не смотрел Отцу в лицо, но сейчас склонил голову ещё ниже.

— Я обещал ей…

— Ты, как будущий Правитель, должен был принять меры, а не давать глупых, пус-тых обещаний. В стенах твоего дома творилось преступление. Связь, порочащая вольнорождённую женщину… И ты не знал об этом?! Ты ничего не видел?!

— Нет… — Кэйдар шумно выдохнул. — Я, конечно, замечал кое-что, но…

— Замечал кое-что? — Таласий зло рассмеялся. — А всё потому, что ты — Наследник! — делал совсем не то, что до́лжно в твоём положении. Ты избегаешь заседаний в суде, ты не контролируешь государственную переписку, ты всем, чем угодно занят, кроме главного! Ты даже не заметил, что твоя сестра путается с рабом…

— Я принял меры! — раздражённо выкрикнул Кэйдар.

— Молчи!

— Если бы она не приволоклась к нему…

— А где ты был сам, когда она отправилась в тюрьму к своему рабу? Где? — Если поначалу они говорили относительно спокойно, то сейчас разговор перешёл на высо-кие тона. Таласий первым не выдержал. В Его Доме происходили страшные вещи. А родной сын и будущий Правитель окончательно выходит из-под контроля. Да ещё дерзит в ответ, когда его пытаешься образумить. — Ты знал, что они любовники! Знал — и всё равно притащил этого марага сюда! Под одну крышу!.. На что ты рассчиты-вал? Естественно было предположить, что она пойдёт навестить его… Это любому дураку ясно!.. Кроме тебя…

— А что я должен был?.. — Кэйдар терпел недолго, обвинения Отца, несправедливые по его мнению, вызывали одно лишь раздражение. Он готов был даже забыть, что перед ним Император, а не просто родной отец. — Я перевёл её в другую комнату, под постоянный надзор. Она вышла тайно, ночью… Никто даже не заметил…

— Ты должен был держать раба в городской тюрьме! — грубо оборвал Кэйдара Тала-сий. — или хотя бы отправить его на конюшню… А так?.. Это не мера!

— Я не думал, Отец…

— Он не думал! — Таласий руками всплеснул. — После того, как она сама переспала с невольником, тебя вообще ничто не должно удивлять… Ты — ты один! — виноват в том, что про эту связь знает весь Дворец. Последний раб-истопник обсасывает эту новость. Им всем глотки не заткнуть… И Лидас теперь, наверняка, потребует разво-да… Это будет позор на все земли. А ты даже не решился отобрать у Айны её уб-людка… Вот уж точно говорят: отец спотыкается — сын хромым рождается!

— С Лидасом можно попробовать договориться… Прислугу припугнуть поркой. Всякого, кто только рот раскроет… Поркой или казнью, — осторожно предложил Кэйдар. Таласий в ответ на его слова смерил сына таким взглядом, что тот снова опустил голову.

— Года не пройдёт, ты уже будешь править всей Империей, а твои способы решения проблемы выглядят по-детски наивно. Может, пока не поздно, стоит пересмотреть обряд наследования?

— Поставить у власти Лидаса? — Кэйдар скривил тонкие губы в сардонической ус-мешке. — И эту… вместе с её ублюдком?..

— Да, я вынужден выбирать меньшую из бед. — Таласий в задумчивости заходил по спальне, придерживая сжатыми в кулак пальцами длинный до пола паттий, вторая рука у губ, готовая заглушить рвущийся из лёгких кашель. — В такое время… В такое время… — повторил несколько раз, сокрушённо покачивая головой. — Сейчас мне по-мирать никак нельзя… Ещё хотя бы год жизни… Хотя бы год…

Как он спокойно принимал свою смерть! Разве так можно? Бороться нужно! Всеми силами… Не сдаваться так легко… Кэйдар, глядя на Отца, решил про себя: я никогда бы не позволил какой-то болезни лишить меня желания жить. Никогда! Лучшая смерть — это смерть в бою! Смерть, достойная мужчины… Но жить вот так? Зная, что конец неизбежен! Видеть, как тело твоё высыхает на глазах! А руки теряют силу! Нет! Ни за что на свете. Лучше убить себя самому, чем жить вот так… Получая каждый последующий день, как подарок… Или, скорее, — подачку свыше. Нет! Нет и нет!

— Ты слышишь меня, Кэйдар?! — Таласий повысил голос, отвлекая от размышлений. Кэйдар даже вздрогнул, вздёрнул подбородок так, что глазами глаза Отца поймал. — Повтори, что я сказал только что!

— Что?.. — Кэйдар склонил голову, неохотно признался:- Я думал о своём, простите, Отец…

— Я сказал, чтобы ты отправил Айну и Лидаса в его поместье. И чем быстрее, тем лучше. Им надо пожить отдельно. Хотя бы с год. Останутся один на один — и сойдут-ся снова… Такое для них не в первый раз…

— Лидас хотел со мной поехать… — осторожно напомнил Кэйдар, глянув на Отца.

— Куда? Искать марагов?

— Да, Отец. За море… В Рифейские горы…

— Но вы же едете не сейчас! — Таласий недовольно свёл брови к переносице. — А через год — не раньше!

— Через месяц… — поправил Кэйдар. — Может, через два… Я уже присмотрел два корабля полегче… Капитанов толковых… Сильные гребцы… Опытная команда… И Велианас хотел плыть с нами… Я думал, он писал Вам… Он сказал, с Вами догово-рится сам…

— Этой зимой ты никуда не поедешь! — Таласий боялся повышать голос, боялся нового приступа кашля, не хотел при сыне выглядеть слабым, больным, беспомощ-ным, поэтому говорил очень тихим ровным голосом, но от этого он больше казался зловещим. — Я не отпускаю тебя… У тебя свадьба в мае…

— Я успею вернуться, Отец… — Кэйдар был удивлён реакцией Воплощённого. Обыч-но Он в курсе всех домашних дел. Неужели Ему ничего не докладывали?

— Ты можешь погибнуть! Всякое может случиться в дороге… Мне тоже немного осталось… На кого ты думаешь оставить Империю?

— Отец, мы едем ненадолго! В феврале или в марте… Как только ветер установит-ся… В апреле я уже буду дома… Я успею к этой свадьбе!

— Конечно же, ты успеешь! Потому что я запрещаю тебе покидать стены Каракаса! — Нет, Таласий не сдержался, раскричался-таки. — Думаешь, этот поход спасёт тебя от женитьбы? И не думай! Хадисса будет твоей женой!.. А то ехать он собрался за моря, счастья поискать… Я запрещаю тебе самому принимать решения в таких важных делах! Пока я правлю этой страной, пока я — твой отец и твой Император! Поэтому я приказываю тебе отложить поход до следующего года. Понятно тебе?

— Я думал, большая добыча для нашей казны сейчас нужнее всего. И тогда что нам аскалы?..

— Тебе не кажется, что ты слишком много стал думать? Мои советы тебе уже ни к чему?! Ты и мои запреты не принимаешь всерьёз! Думаешь, если вырос, то я не найду на тебя управу? Пока я жив, я твой отец и господин! Хочешь, чтобы я прика-зал тебя высечь? Ведь так ты наказываешь своих рабов?

Кэйдар голову вскинул, встретил взгляд Отца ярой ненавистью, вытолкнул через плотно сжатые зубы:

— Вы не посмеете…

Таласий в ответ зло рассмеялся.

— Ты не умеешь себя вести! Ты не воспитан и не сдержан… Что подумают окру-жающие про отца, воспитавшего такого сына?.. Сыновнее послушание — вот начало воспитания в любой семье! И если ребёнок вредничает, — его наказывают!..

— Я уже не ребёнок! — Кэйдар яростно сверкнул глазами.

— Да, с порки надо было начинать пораньше, — неожиданно легко согласился Тала-сий. — Ещё с детства… Но начать никогда не поздно, так ведь? — Опять рассмеялся, видя, как сын Его чуть не дрожит от ярости. Скулы его покрылись злым румянцем, губы сжались в тонкую линию, а глаза глядели на Отца открыто, будто он и забыл совершенно, кто перед ним.

— Я всё равно поеду! И поеду в этом году!.. Тогда, когда сам решу… Это моё дело!.. И Вы не сможете помешать мне, даже если попытаетесь… Я молод, и я здоров — я наследую после Вас, Отец… Вам придётся это признать! А я же буду делать то, что считаю нужным… А теперь позвольте мне идти, Отец? — Он опустил голову так низ-ко, что подбородок лёг на грудь, постоял довольно долго, всё ждал от Отца ответных слов, но не дождался и вышел из комнаты.

Ликование за собственную смелость и обида за ущемлённую гордость, смешав-шись, переполняли его сердце. Он не шёл — летел по коридору. Думал ли он в ту минуту, что видел своего отца живым в последний раз? Нет! Конечно же, нет!

* * *

Шаги своего палача он бы узнал из тысячи, он и на этот раз не ошибся. "Ведь он же был уже сегодня утром! Зачем — опять?!! Неужели самому ещё не надоело сюда таскаться? Сколько можно уже мучить?"

Ликсос был не один, Арат шёл следом, отставая не больше, чем на шаг.

— Ну, что, уже соскучился? — Ликсос усмехнулся, встретив настороженно-напря- жённый взгляд марага. Приказал помощнику:- Освободи ему одну руку! Правую!

Айвар похолодел, заметив, что Ликсос принёс собой небольшие плоские щипчики. Они были очень похожи на те, каким пользуются кузнецы, но намного меньше.

Что ещё он задумал? Нет! Только не руки!!! Только не пальцы!!! Не надо их ло-мать, ради всего святого!.. Что я потом смогу с таким руками? Куда я буду годен?!

Мараг сопротивлялся с отчаянным упорством. Откуда только силы брались? И это после того, как утром Ликсос довёл его до бесчувствия прижиганиями раскалённым железом. По тому, как он пытался высвободить правую руку, перехваченную в запя-стье Аратом, Ликсос понял, что угадал, нашёл наконец-то слабое место у этого уп-рямого мальчишки. Он же мастер, из тех, кто делает золотые украшения, так про него Лидас сказал однажды. Да ещё и воин хороший, в этом-то все на празднике убедились. Для такого что может быть ценней всего? Конечно же, крепкая хватка! Чуткие пальцы, без слабости и дрожи!

— Ну, давай же! Вот так… — Ликсос долго боролся, пытаясь разжать пальцы, стисну-тые в кулак. — Не надо упрямиться… Ты же знаешь, только хуже будет…

Первым поддался мизинец, его-то сустав и хрустнул под давлением тисков.

— Не-е-е-ет!!! — мараг взвыл во весь голос, хрипло, с надрывом, почти с плачем. — Нет!.. Не надо!.. Не надо, прошу вас!.. А-ах!!! — Он обмяк всем телом, разом ослабел, но остался в сознании, смотрел прямо перед собой остекленевшими от невыплакан-ных слёз глазами.

…А отец всегда говорил, когда оценивал его чеканку на клинке или тончайшие нити из шариков серебра, припаянные в местах прожилок на золотых листьях: "С такими руками, сынок, можно только родиться! Это чуткость врождённая…" Знал бы он… Видел бы только, что сейчас вытворяют с его сыном!..

Хватка пальцев ослабла, и щипчики легко сдавили сустав у самого ногтя. Раз! Рука в месте повреждения принялась сразу же распухать. Мараг с воплем дёрнулся, и сустав на следующем — безымянном — пальце не сломался, лишь вывихнулся с оглу-шительным хрустом. Но кто сказал, что эта боль была менее сильной?

Он запрокинул голову, дышал хрипло, хватал воздух ртом, лицо серое от грязи и боли, а сам колотился крупной дрожью, как загнанная лошадь. Несмотря на разницу в росте, Ликсос всё-таки поймал его взгляд, предложил:

— Я больше не трону тебя, если ты будешь помогать своему господину… Тебе стоит только имя его сказать… Одно лишь имя… Ну!

Варвар отвёл глаза так, будто и не понял, что это с ним только что разговаривали. И Ликсос стал действовать грубее: поймал уже не сустав — саму косточку на одном из пальцев, сдавливая кусачки, резко дёрнул чуть в сторону — тонкая кость раздроби-лась в месте перелома.

— Не надо!!!.. Хватит!.. Я скажу… скажу ему всё… — Варвар еле на ногах держался, если бы не столб, не кованое кольцо на левой руке, давно бы рухнул на пол. Слёз он уже не пытался сдержать, они после пережитой боли, после криков сами катились по щекам, оставляя промытые дорожки. — Там над Оленьим уступом… С солнечной стороны… Нужно спускаться по этой тропе… всё время вниз… вниз… и держаться сломанной сосны напротив… — Это были бессвязные объяснения, не имеющие особой ценности, но, главное, что мараг начал говорить, начал рассказывать.

— Арат! — Ликсос крикнул. — Зови господина Кэйдара! Немедленно!

…Ну, вот, видишь, как хорошо быть послушным понятливым мальчиком, — Он придерживал марага за плечи, не давая упасть на колени, говорил с ним, не давая отключиться. — Сейчас всё расскажешь, что надо, и тебя никто больше не тронет, — Заботливыми пальцами стёр с подбородка раба кровь, вытекшую из прокушенной губы. Мараг уже не колотился, дрожал мелкой знобкой дрожью, горячий был, как при лихорадке; шептал что-то на незнакомом языке, повторяя одни и те же слова, как будто молитву, а потом вообще стих, потерял сознание.

* * *

— Он сломался, господин! Всё! Теперь он точно скажет всё, что вам нужно… Отве-тит на все вопросы. — Ликсос, довольно улыбаясь, шёл по коридору подземного казе-мата своей лёгкой и одновременно чуть пришаркивающей походкой. Ко всем его уродствам добавлялась ещё и хромота на левую ногу. Вот её-то он и подволакивал, шаркая подошвой сандалии по стёсанному камню пола. — Конечно, я немного попор-тил ему руки… Это самый, пожалуй, сильный вред из причинённого мной… Рубцы, прижигания, уколы иглой и булавками, порезы и ушибы — это всё заживёт до похо-да… А то, что он не сможет держать в руках меч или кузнечные инструменты, так это в вашей поездке мало помешает…

Кэйдар даже не старался вникнуть в объяснения палача, но по тону его голоса чувствовал: Ликсос своей работой доволен. Сумел-таки заставить. И приказа не нарушил: мараг сможет провести их в горах, даже после всех пережитых пыток.

— Я посылал своего подручного за вами, господин. Ещё до обеда… Вы были у От-ца… Вас не удалось и после найти сразу, — продолжал Ликсос. Он всё время держался чуть впереди, несмотря на хромоту, на невысокий рост. Но перед дверью в камеру посторонился, пропустил Наследника вперёд.

Варвар сидел на полу в дальнем углу: руки, прижатые к груди, низко опущенная голова, ноги, согнутые в коленях. Он при их появлении даже головы не поднял.

Кэйдар подошёл ближе, заговорил первым:

— Мне передали, ты готов сотрудничать! Ты просил позвать меня… Ну, я слушаю!

Мараг медленно, как бы нехотя, поднял голову, снизу посмотрел на Кэйдара:

— Я расскажу вам, как пройти…

— Конечно! Куда б ты делся? — Кэйдар довольно рассмеялся, хотя взгляд варвара показался ему странным, было в нём что-то отсутствующее, нездоровая пустота безумия. — И не только расскажешь, но и покажешь. Правда же? — Протянул марагу свёрнутый свиток карты. Тот протянул правую руку — изуродованные пальцы рас-пухли и не слушались. И всё равно, помогая себе локтем левой руки, придавленным к колену, сумел развернуть гибкий пергамент.

Картинка! Раскрашенная красками картинка! Айвар всмотрелся чуть внимательнее. Карта! Он видел море и землю, горы и голубые вены речек. Ничего подобного ему ещё не доводилось видеть. Это же надо! Столько земли, целое море, высокие горы и реки поместились на небольшом куске выделанной кожи!

— Ну, покажи мне место, где твой дом!

— Горы!.. Вайда приведёт вас туда… Вверх по течению… Вверх… всё время на север… Там снега даже летом, там ветры холодные, там нет места живым… — он неожиданно перешёл на незнакомый язык, напевно повторяя слова и строчки, будто песню пел или читал молитву. — В мире мёртвых, в холодном мире, нет солнца, оно никогда не опустится в эти земли… Все птицы летят из этих земель… И Вайда уно-сит свою кровь оттуда… Все бегут с земель северных… Никто из живых не прихо-дит на север… только мёртвый сам находит туда дорогу…

— Что ты несёшь, раб? — не выдержал Кэйдар, толкнул варвара ногой под рёбра, выхватил карту. — Хватит притворяться!

— Каждый сам находит дорогу туда… Каждый сам… — он повторял одни и те же слова, но речь его стала невнятной, язык заплетался, как у пьяного. — В мир мёртвых нет проводников… каждый сам ищет туда дорогу… Найди её сам… найди…

— Это бред, господин! Всего лишь бред! — вмешался Ликсос, встряхивая марага за плечи. — О, да он горит — не прикоснуться!.. У него лихорадка… Нужно лекаря по-звать, господин, пусть посмотрит…

— Не надо никого звать! — Кэйдар отвернулся, недовольно кусая губы. Только шёл сюда зря! Обрадовался раньше времени…

— Говорил я Арату… Сколько раз говорил… Воду лить только на голову… А сейчас он простудился, конечно. Чего ещё было ждать? — Ликсос выпрямился. — Я всё-таки позову лекаря, господин Наследник. А то как помрёт? — Ликсос суетился, ясно дело, почему: виноватым себя чувствовал. Не доследил, не досмотрел за помощниками! Если раб помрёт от лихорадки — господин Кэйдар с него спросит, для него этот вар-вар — весьма ценная вещь.

— Кто из врачей возьмётся раба лечить? — риторическим вопросом отозвался Кэйдар, переступая порог камеры.

…Ну, вот! А казалось, что в жизни наконец-то везти начало. С Отцом поговорил удачно. От Велианаса письмо получил. Сейчас и мараг этот проклятый должен был объяснить дорогу по карте… Так нет же! Вечно с этим гадёнышем всё не так! Он — мастер кровь портить! Другого такого не найти, это точно!

И теперь? Сколько дней он ещё проваляется? Сколько проболеет? А если не выжи-вет? Ведь дохлый стал совсем… Не узнать… Одни кости остались. Да-а, а день так удачно начинался, хоть и казался испорченным Айной в самом начале.

Кэйдар был сейчас не против просто пройтись шагом по улице, неспеша обдумать свои мысли и планы. А день, из удачного ставший неудачным, постепенно подбирал-ся к вечеру. Солнце сползло уже почти к самым стенам Каракаса, светило по-зимнему тускло, без радости, без тепла.

Кэйдар шёл один и выглядел со стороны как простой горожанин. Лицо скрыто капюшоном, под шерстяным плащом спрятана дорогая одежда. Наследник Империи шёл пешком, а следом за ним — буквально в нескольких шагах — ехали верхом его телохранители, оба — вольнорождённые наёмники. Один из них вёл за собой коня господина.

Он любил пройтись по своему городу, с радостным чувством смотрел вокруг. Скоро этот город, да и вся Империя, и каждый аэл будут принадлежать ему. Уже сейчас в особенном положении Наследника он не должен ступать на ту землю, по которой ходят ноги простых людей. Его должна возить освящённая жрецами и очи-щенная живым Огнём золотая колесница. Отца Воплощённого возит такая же, от ступеней Дворца и до храма. Он не сходит на землю, осквернённую простыми смертными, Он уже не принадлежит этому миру.

Нет, Кэйдар не мог пойти на такое, и потому нарушал традиции. Чувство единения с простыми горожанами, возможность быть таким же, как они, оказались сильнее установленных веками правил. Сейчас, пока он ещё Наследник, не Правитель, на его причуду и Отец, и Жрецы смотрели сквозь пальцы. Но что будет потом?

Город! Город! Как он любил свой город! Эти высокие стены из камня, только ветки фруктовых деревьев могли заглянуть за эти стены. А люди же, люди прячут за этими стенами свои проблемы и радости, горе и печали. Любой бы из этих людей на улице, наверное, отдал всё, что имеет, чтоб очутиться на твоём месте, стать Наследником Империи. Богатство, почёт, безграничная власть, огромные возможности, близость к Отцу Воплощённому. И в то же время масса своих забот, неприятностей, проблем.

Хвала Отцу Создателю и Имени Его, кажется, сейчас всё налаживается понемногу. Главное — поход состоится! Отец не сможет запретить, и помешать. Он уже потерял свою силу и власть надо мной, над будущим Правителем. Не Лидаса же Ему ставить Наследником Империи?!

…И варвар всё расскажет со дня на день! Всё к тому и идёт… Если рот раскрыл, уже не замолчит…

Одного лишь тебе не хватает, чтоб почувствовать удачу за своей спиной, — найти виэлийку! Её и ребёнка своего! Да, это было бы здорово!

Что там Лидас советовал в своё время? Попросить об этом Богиню? Женщины ближе к женским божествам, они и общаются чаще. Если так, то стоит ли отклады-вать? Вот он, храм! Храм Матери Сострадающей. Кто тут поможет, как не Она?

Кэйдар дал знак своим телохранителям подождать, а сам поднялся по сбитым каменным ступеням мимо трёх шершавых колонн. Зал для молений показался не-ожиданно маленьким. Конечно, он ещё ни разу в жизни не посещал подобных хра-мов, всё только в главном бывал, у Вечноживого Огня.

Стены глухие и тоже из камня, лишь наверху, под сводом, узкие вырезы для света. Он и сейчас попадал сюда, высветляя потемневшую отсыревшую штукатурку на стенах, а по ней — фреска, изображающая торжественную процессию разновозраст-ных женщин с приношениями.

Статуя Матери стояла как раз напротив входа, глаза Богини видели каждого, кто входил к Ней. Скрытая в нише фигура, а по сторонам — два негасимых светильника. Кэйдар, ступая совсем неслышно по мозаичному полу, прошёл прямо к жертвеннику, устроенному в виде чаши у ног Матери. Ещё на ходу снял с пальцев все кольца и браслеты. Невелик подарок, но больше ничего с собой нет…

Поднял голову, глядя на Богиню, мысленно обратился к ней с просьбой: "Ты — Мать, Ты любишь всех детей Своих… Ты лучше нас знаешь, чего нам не хватает… Ты можешь всё… Заставь её, молю… Мне бы только так же встретить её на улице — и, клянусь, я уже не отпущу её от себя никуда!.. Не позволю ей сбежать!.."

Статуя Богини была невысока ростом, не выше обычной женщины, может, поэтому она не подавляла прихожан своим обликом. Может, поэтому и обращение к Ней выходило почти наравных. Не было того благоговейного ужаса, того ощущения подавленности и мелочности посылаемых просьб.

Напротив! Она казалась обыкновенной. Спокойное лицо уже немолодой, но ещё красивой женщины. Открытый лоб, брови со страдающим трагическим изломом, будто Она заплачет сейчас, но губы ласковой заботливой улыбкой тронуты едва-едва. Одна рука поднята к самому лицу и придерживает край тканного покрывала, а другая — прижата к груди в почти молитвенном жесте.

Кэйдар опустил голову, отвёл взгляд — глаза Матери, инкрустированные драгоцен-ными камнями, в свете светильников казались живыми. Они в душу смотрели с пониманием и с любовью, с непонятным укором.

Отвернулся уходить с внутренним облегчением, точно груз с себя вместе с укра-шениями пожертвованными скинул, но тут, чуть в стороне, где пол опускался на две ступени ниже, образуя со стеной и жертвенником небольшой закрытый от сквозняка угол, увидел странную картину. То, что в храме не ожидаешь увидеть совершенно. На расстеленном прямо на полу толстом одеяле сидел ребёнок. Крошечный ещё совсем. Высокая подушка подпирала ему спинку, не давая сдвинуться с места, под-держивала ещё слабый позвоночник. Малыш с увлечением грыз собственные паль-цы, сжатые в кулачки, глядел на незнакомого человека без всякого страха, только с настороженным любопытством в огромных тёмных глазах. Хорошенькое личико, чёрные, слегка кудрявящиеся волосы на макушке.

— Эй, ты чей такой, а? — Кэйдар осторожно приблизился, опустился перед ребёнком на корточки; двигался очень медленно и аккуратно, чтоб не испугать, даже говорил шёпотом. — Ты почему один? Где твоя мама?

Вообще-то Кэйдар всегда был равнодушен к чужим детям, но этот крошечный человечек своим серьёзным деловым спокойствием вызвал бы улыбку у любого. Миленький, ничего не скажешь. Интересно, сколько ему? Полгода или больше? Твой где-то сейчас вот так же, а может быть, и похуже. У этого малыша есть мать, он ухожен, тепло одет, игрушки есть.

Подобрал деревянную собаку, протянул ребёнку, осторожненько тыльной стороной полусогнутых пальцев провёл мальчику по щеке. Какая нежная, прямо бархатная кожа! Малыш заулыбался в ответ, забавно поморщился.

Отец Всемогущий! Где сейчас мой сын?! Что с ним? Жив ли вообще? Почему он где-то, а не со мной? Почему так? Он был бы ничем не хуже этого мальчика. Навер-няка, такой же хорошенький, такой же милый, как и этот малыш. Где он?! Где?!

___________________

…Ирида с самого утра занималась домашними делами. Растопила очаг, нагрела котёл воды, замочила вещи, принесённые Мирной для стирки. А потом занялась готовкой ужина. Для мучной похлёбки с бараниной и луком намолола муки на руч-ном круге. Зерно покупать дешевле, хоть и приходится потом тратить и время, и силы на его помол. И всё равно получается не очень мелко.

Надо поторапливаться, вода на огне уже кипит, скоро Тутал и Мирна придут, а в храме ещё не прибрано, и ужин не готов. Что-то Тирон как-то странно притих, ни звука, ни плача. Подожди чуточку, мой сладенький, мама всё бросит в котёл и при-дёт убираться. И тогда мы снова будем вместе. Мама про тебя не забыла, просто маме некогда. Пока огонь горит, вода кипит, нужно заварить муку, нарезать барани-ну и лук.

Острый нож стучал по доске тук-тук, измельчая мясо. Быстро двигаясь между столом и очагом, Ирида постоянно прислушивалась к звукам из храма. И тут вдруг Тирон недовольно захныкал.

— Тирон, маленький мой, мама идёт… Мама не забыла своего мальчика!..

Бросилась по узкому коридору, соединяющему жилую комнату и храмовый зал. Про нож в руке забыла.

Кэйдар узнал её сразу, ещё по голосу. Они вдвоём с ребёнком на этот голос пода-лись, повернули головы. Малыш ручки протянул, залепетал что-то радостное, забыл про своё недовольство незнакомым дядей, отбирающим у него любимую игрушку, которую так приятно всегда тянуть в рот. И подумаешь, что она только что на полу валялась!

— Не трогай его!!!

— Ирида!!! — Кэйдар рассмеялся с облегчением, но от мальчика не отодвинулся. — Отец Всемогущий!.. Мать небесная!.. Нет! Я всякое видел, но чтобы так сразу… желания сразу…

— Отойди от него!!! — Ирида смело шагнула вперёд, готовая заслонить ребёнка со-бой. — Не смей к нему прикасаться!..

Её испуг, её состояние как-то и ребёнку передались, он расплакался тут же.

— Он — мой, да?! Это — мой сын?! — а Кэйдар был изумлён неожиданной встречей настолько, что никак не мог понять, почему Ирида так напугана… И вообще зачем ей нож?! — Эй-эй, слушай, не надо глупостей! — дёрнулся выпрямиться, разогнать кровь в затёкших ногах. А тут ещё так не кстати заныла когда-то вывихнутая лодыжка. — Я ничего ему не сделаю… Это же мой сын… Ирида, да он же просто сама прелесть!.. Лучшего я ещё не видел…

— Не прикасайся к нему! Не смей, слышишь?! — Ирида выставила нож лезвием впе-рёд, шагнула ещё ближе. Быстрым, молниеносным движением подхватила ребёнка одной рукой, отскочила назад на безопасное расстояние. Кэйдар и сообразить ничего не успел, даже не двинулся.

— Ты чего?! Эй, тебе лучше нож убрать или…

— Не двигайся!!! — Ирида страшно сверкала глазами, а в них ни слезинки — одна решимость. Зато мальчик, спиной прижатый к её груди всего одной рукой, заливался истошным, почти истеричным криком.

— Ирида, не надо!.. Что ты делаешь?! Отпусти его…

— Отойди!!! Отойди, не приближайся!!! Не подходи, я сказала!! — сама Ирида мед-ленно пятилась, увеличивая расстояние между собой и Кэйдаром. Нож в её руке особенно пугал. Кэйдар знал уже, что эта девчонка виэлийская на безрассудства способна, она и себя может ударить, и — что самое страшное! — на ребёнка руку мо-жет поднять… — Шаг ещё сделаешь — ещё хоть один шаг! — я убью его! — Ирида при-жала лезвие ножа к горлу надрывающегося плачущего Тирона. — Только двинуться попробуй — и я его убью!!!

— Ирида!.. — Кэйдар на месте застыл, закаменел, только руки с раскрытыми ладонями выставлены. — Прошу тебя!.. Ирида, не надо!.. Не надо, пожалуйста… Ирида, он же и твой ребёнок… Неужели ты посмеешь?.. — голос его стих до шёпота, в глазах стоял ужас. Он боялся хоть слово сказать, хоть движение неосторожное сделать, провоци-рующее мать на убийство собственного ребёнка.

— Зачем ты пришёл?! — крикнула Ирида во весь голос, так, что из-за пронзительного плача мальчика Кэйдар мог слышать её вопрос. — Что тебе нужно от нас?!.. Я не нуж-далась в твоей помощи… Я прекрасно справлялась без тебя… Меня не надо было искать, слышишь, ты?! — рассмеялась недобрым резким смехом, как бывало, когда видела Кэйдара в минуты бессильной ярости, когда она в прошлом выводила его из себя до того, что он готов был ударить, но почему-то сдерживался, заставлял себя опустить руку.

— Я говорила тебе, что не отдам его!.. Я лучше сама его убью, понятно тебе! Не думай, мне сил на это хватит…

— Он ведь и твой тоже, Ирида… — Кэйдар слабо возразил ей в ответ. Смотрел с ужа-сом немигающими глазами на ребёнка, в его искажённое плачем и криком личико. — Ты пугаешь его, Ирида… Отпусти… Отпусти его, прошу тебя… Ему же страшно!.. Неужели не видишь?!.. Я не буду тебя наказывать за побег, обещаю!.. Но убери нож… пожалуйста… — сделал вдруг шаг, протягивая руки к ребёнку, всего один шаг. — Маленький мой… Мама играет так…

— Я сказала тебе — не приближайся!!! — Ирида оступилась, пятясь спиной, качнулась всем телом, и нож в её руке дёрнулся — ребёнок завопил на целую ноту выше. На его горле, как раз под нижней челюстью, показалась тоненькая полосочка выступившей крови.

— Отец Создатель!.. Что ты делаешь, Ирида?!! — простонал Кэйдар, мгновенно осла-бев от ужаса за сына.

— Ты думал, я так легко отдам его тебе?! — отступая медленно и ни разу не оглядыва-ясь, Ирида всё же не ошиблась, оказалась точно у выхода. — Ну, попробуй, забери его! Только двинься — и он умрёт!.. Ты этого хочешь?!..

Кэйдар чуть не плакал от отчаяния. Страх за ребёнка сковал его, не давал действо-вать решительно и смело. Сам бы он легко мог броситься против ножа. Ему не впер-вой!.. Но ребёнок?.. Она ведь может сделать это… Только чтоб лишить самого доро-гого… ударить в самое слабое место…

— Ну же, попробуй возьми! — Ирида рассмеялась со злорадством, и тут вдруг броси-лась вон, прямо на улицу.

— Куда ты?.. Ирида?!.. — Кэйдар в два прыжка очутился у входных колонн, поддер-живающих свод. Сумел различить сдавленный женский вскрик, перекрывший плач ребёнка. Понял, что телохранители перехватили виэлийку на улице. Но сам не смог и шага больше сделать, медленно, без сил, сполз по колонне на пол, спрятал лицо в ладонях, не замечая, как дрожат пальцы после всего пережитого.

* * *

Он плакал, почти не переставая, до поздней ночи. Пока не устал. Всё это время Кэйдар носил его на руках, боялся доверить другим. Разговаривал со своим сыном, укачивал его, вся нежность, вся любовь, не имевшая выхода в течение пяти месяцев, вылилась сейчас в один страстный монолог. Конечно, ребёнок не понимал этих слов, не понимал, что чужой человек рядом с ним — его отец.

А Кэйдар полюбил его с первого же момента, как только увидел. Полюбил до обожания! Он целовал это милое нежное личико, эти крошечные пальчики, судо-рожно сжатые в кулачки. А малыш плакал в ответ. Конечно, так испугаться! Такое и не всякому взрослому пережить.

— Господин, — Альвита остановилась у порога, — до вашего окончательного распоря-жения я приказала запереть её в одной из камер подземного каземата.

— А кормилицу нашли? И няньку? — Кэйдар укачивал ребёнка, стоя посреди комна-ты. Подумать только, он всегда был равнодушен к детям, даже к своим. Вряд ли он больше, чем два раза взял на руки хоть одну свою дочку. А тут? Он из рук не выпус-кал этого кричащего без остановки мальчишку. Да, он же сын, ребёнок этой виэлий-ки, к нему и отношение другое. Альвита недовольно губы поджала, ответила:

— В такое время кормилицу не найти. Если только с утра… Я отправляла по не-скольким знакомым, но те женщины уже не кормят грудью… Можно поискать среди рабынь… — покачала головой сокрушённо.

— Моего сына будет кормить рабыня?! — возмутился Кэйдар. Ребёнок в эту минуту затих, будто чувствовал, что сейчас важное в его жизни событие.

— Господин, вольнорождённую женщину невозможно найти поздним вечером…

— Ладно! Найдите хоть кого-нибудь! Всё равно, кого! В нашем доме есть кормящие женщины?

— Обычно я отсылаю таких в поместье… Почти сразу же после родов, — ответила Альвита. — Я могу послать туда, если прикажете…

— Его нужно кормить сейчас! Неужели не видно, что он голоден?! — Кэйдар не вы-держал, раскричался, и ребёнок на его руках расплакался снова.

— Господин, Даида, наша кухарка, сказала, что в таком возрасте ребёнку можно давать не только молоко… Она сварила ему кашу из протёртого проса…

— Ну, пусть несёт тогда… — Кэйдар отвернулся, снова заходил по комнате, щекой прижимаясь к горячей щёчке устало хнычущего ребёнка.

Даида появилась почти сразу, будто ждала разрешения за дверью, и Кэйдар пере-дал ей мальчика.

— Ой, господин, да у него же жар! — потрогала лоб, убирая назад влажные кудряшки. — Какой хорошенький ребёночек… Давно он плачет, господин? — подняла глаза на Кэйдара.

— С самого начала… — он смотрел с тревогой на то, как Даида управляется с ребён-ком, быстро, но без лишней суеты. Сняла с него тёплую рубашечку, вязаные шерстя-ные носки. — Его надо было раздеть сразу, здесь душно, — говорила спокойно, по-деловому, и поэтому, наверно, не оскорбительно. — Он очень напуган… Скучает по матери… Да и обстановка вокруг чужая… Ничего… Прикажите, чтоб приготовили ему попить: кипячёной воды и ложку вина на кружку… Ему сейчас надо поспать…

Кэйдар послушно отправился выполнять распоряжение. Вот, что делают дети с людьми! Даже такой всемогущий господин, забыв о своём положении, сам идёт, повинуясь приказу рабыни-кухарки.

Малыш, несмотря на голод, есть отказался. Даиде удалось впихнуть ему лишь пару ложечек пшённой каши, а вот воды он попил с большей охотой. После ужина, как бы отвечая на женскую заботу, уснул, но беспокойным сном. Просыпался на каждый шорох, судорожно вздрагивал всем телом, как бывает после сильного продолжитель-ного плача. Кэйдар сторожил его сон, сам даже не прилёг, так и сидел рядом, на краю ложа, держал ребёнка за руку, осторожно сжимая хрупкие пальчики. Глаз не мог отвести, не мог поверить в то, что перед ним его сын, его мальчик.

…Теперь тебя никто не заберёт! Я буду с тобой рядом. Всегда! Каждый день твоей жизни хочу видеть вместе с тобой… Ты будешь расти, ты будешь узнавать мир вокруг, и я всё сделаю, чтоб ты не нуждался ни в чём. У тебя отныне будет всё! Всё, что захочешь!.. Я научу тебя всему, что знаю и могу сам!.. Ты будешь владеть мечом и копьём… Ты будешь лучшим воином во всех землях Империи… А когда ты под-растёшь, мы будем вместе ездить на охоту… В Иданских горах водятся такие ве-при…

О, ты будешь смелым, отважным охотником! Мой сын будет лучшим во всём!

Он не заметил, как задремал… Проснулся неожиданно, уже под утро, от ощуще-ния, что держит кусок раскалённого угля — а сам держал в руке ручку сына. У ребён-ка начался такой жар, что он впал в забытье, дышал с хрипом открытым ртом, хватая воздух сухими растрескавшимися губами.

О, что тут началось тогда!!!

Вызвали Лила, поднялась прислуга. Весь дом знал, что у ребёнка Кэйдара началась лихорадка. Сам же Кэйдар, как неприкаянная душа, слонялся туда-сюда, не зная, чем занять себя, чтоб отвлечься, и в конце концов очутился перед дверью в камеру, где заперли Ириду.

А почему бы и нет? Почему бы и не поговорить с ней сейчас? Ведь, что греха та-ить, и по ней скучал тоже!

Остановился сразу же, будто и шаг вперёд было сделать выше его сил. Вгляделся в полумрак, дверь за спиной осталась открытой настежь, и свет от стенного светильни-ка тускло освещал камеру. Навстречу пахну́ло сыростью и холодом.

Они долго и в полном молчании смотрели друг на друга. Ирида не отводила взгля-да, не опускала головы, открыто, с вызовом, смотрела прямо в глаза.

— Ну и?.. — вопрос вырвался сам. — Будешь бить меня, да?.. Пожалуйста! Ну!.. — шагну-ла вперёд. — Можешь хоть сейчас меня убить, хоть казнить, как беглую, на городской стене, но сразу скажу: если б можно было всё заново пережить, я ещё раз сбежала бы!.. Понятно тебе?!.. Сбежала бы вместе с моим мальчиком… Чтоб ты не думал, что все люди даром… — задохнулась, закашлялась. Отдышавшись, спросила вдруг:- Где мой сын?! Где мой ребёнок?!

Кэйдар не ответил, продолжал молча разглядывать её. Отец Всемогущий! Как она ещё не замёрзла до смерти? Холодно тут, аж челюсти сводит, а Альвита ей ничего не дала, даже плаща. Открытые руки по самые плечи, один паттий на ней без нательной рубашки. Как выскочила из храма, в том и ходит до сих пор.

— Зачем ты пришёл сюда?! — его молчание нервировало и пугало Ириду даже боль-ше, чем обвинения или угрозы. — Глумиться?! Или думаешь, я в ноги тебе брошусь? Прощения просить?! — рассмеялась, зло сверкнув глазами. — Никогда на свете ты от меня прощения не услышишь! И ребёнка моего… Думаешь, добился своего, если забрал у меня моего сына?.. Он не сможет без меня… Он тебя не знает… Он не лю-бит тебя!..

— Может, ты всё же перестанешь "тыкать"? — Кэйдар отозвался с усталым недоволь-ством.

Ирида громко рассмеялась в ответ.

— Я так скучала по вашим упрёкам, господин! Мне эти пять месяцев как раз их и не хватало…

— Я столько раз ходил мимо того храма… Если б я только знал… — Кэйдар чуть-чуть голос повысил, раздражение этой дерзкой виэлийки стало заражать и его. Но ругать-ся не было никакого настроения.

— Нас не надо было искать! Ни меня, ни моего ребёнка!.. Можно подумать, за это время ни одна другая женщина не родила сына своему обожаемому господину? — она ходила по краю, она совершенно забыла об осторожности, она зря испытывала его терпение. В любой другой момент он бы принял меры, или наказал бы её за дерзость, но сейчас в другой комнате, всего-то лишь на два этажа выше, метался в жару его ребёнок. Может, и поэтому Кэйдар вёл себя сейчас вот так, с удивительным даже себе самому спокойствием.

— Ты можешь делать со мной, что угодно, — я же беглая! Но оставь в покое моего Тирона!.. Он — мой! Это мой мальчик… Нам никто больше не нужен… Ты не имел никакого права разлучать нас…

— А не ты ли сама хотела убить его?! Все эти твои глупые попытки самоубийства!.. Эти сцены с отказом есть!.. Ты и сегодня чуть не убила его своими же руками. Ты!.. Ты — мать!!!.. И чуть ножом этим дурацким… А сейчас разыгрываешь тут передо мной несчастную… — Кэйдар взорвался, не сдержался-таки. — Да тебе же в руки его давать опасно!.. Ты сама не понимаешь, что делаешь… Лишь бы мне отомстить — и больше ничего!..

— Неправда… — Ирида подошла к Кэйдару на расстояние одного шага, всё своё воз-мущение и протест выплеснула всего в одном слове, подкреплённом отчаянным взглядом. В глазах её слёзы стояли невыплаканные, свет светильника отражался в них, и от этого глаза казались ещё больше, ещё выразительнее, и играли, как драго-ценные камни. — Там… с ножом случайно получилось… Я никогда бы… никогда бы не смогла… Нет! — отвернулась, закрывая лицо ладонями.

— Ты не раз хотела убить его, пока вынашивала. От этого никуда не денешься. Это так же точно, как и то, что ты — беглая рабыня! Ты не просто сбежала от своего хо-зяина, ты кражу его собственности совершила!.. Рабыня украла свободнорождённо-го! За такое и правда смерть полагается… И хозяину решать, каким способом… — при этих словах Ирида посмотрела на Кэйдара, и он увидел, что она плачет, беззвуч-но, без всхлипываний. Так плачут только от бессилия, от отчаяния. — И те люди, кото-рые тебя прятали, тоже должны быть казнены публично…

— Нет… — Ирида глядела на него с ужасом, стояла, обхватив себя руками за плечи. — Они не знали… Я не говорила никому из них… Мирна не могла знать… Она даже объявлений не читала… Она не умеет читать…

— Они знали! — упрямо настаивал на своём Кэйдар. — старуха точно знала, я говорил с ней… Я её видел сегодня вечером…

— Ты не посмеешь, — поправила себя сама неохотно и потому не сразу:- Вы не по-смеете…

— Хм-м, — Кэйдар хмыкнул, насмешливо повёл бровями. — Это почему же? Смерть этих стариков будет на твоей совести. Хорошая благодарность в ответ на помощь…

— Я бы умерла с голоду, если б не они… Без Мирны я бы не пережила роды… Мой Тирон умер бы ещё тогда… Их благодарить нужно, а не наказывать… — говорила едва слышно, сквозь слёзы, они текли у неё по щекам сами собой.

— Конечно, я уже про всё знаю… Эта старая Мирна — так ты её назвала? — пыталась объяснить мне… — помолчал немного. — Я отпустил их… — теперь уже во взгляде ви-элийки появилось изумление, не страх, и не отчаяние, — одно лишь изумление. — Ду-маешь, пяти тысяч лиг им хватит, чтоб отблагодарить за помощь?

А что мне делать с тобой? — опять усмехнулся, встретив взгляд Ириды. — Я обещал тебе свободу, помнишь? — она не отводила глаз, так и смотрела прямо, чуть исподло-бья. Волосы из растрепавшейся косы длинными прядями падали ей на лоб. А она за эти пять месяцев сильно изменилась. Она же худющая была, одни кости и глаза. А сейчас? Сейчас на себя не похожа. И лицо, и фигура стали заметно полнее, как-то женственнее. Такой Кэйдар её ещё не знал. Поэтому виэлийка казалась ему чужой, незнакомой. Поэтому к ней хотелось прикоснуться, почувствовать, ощутить мягкость этого незнакомого тела. Он бы, наверное, в другой ситуации не удержался, попробо-вал на вкус эти мягкие, красивого изгиба губы. Но он пришёл в подземную тюрьму не за этим. Просто хотел видеть, просто соскучился…

А характер у этой девчонки остался прежним. Всё такой же, с глупыми до безрас-судного выходками. Только она посмела встретить тебя вот так, криком, упрёками, возмущением, обращением на "ты", как к равному себе. Такое поведение тебя раз-дражало всегда, но временами ты скучал даже по этому.

— Я не брошу своего ребёнка! — крикнула возмущённо Ирида. — Ни за что! Никогда! Мне не нужна свобода ценой моего ребёнка…

— А кто сказал про вольную? — Кэйдар рассмеялся. — Ты беглая! А это многое меня-ет… Все мои прежние обещания теряют силу… Я больше ничего не собираюсь тебе обещать!

— Тогда чего вы от меня хотите?.. Зачем пришли сюда? — Ирида незаметно для себя перешла на "вы", но потом поправилась:- Если хотел наказать — пожалуйста!.. Но ребёнка своего я увижу, наконец, или нет?! Где мой Тирон? Куда ты его дел? Что с ним стало?

— Ты его не увидишь больше! Это будет лучшим наказанием для тебя… Я сохраню тебе жизнь, но его ты больше не увидишь… — Кэйдар отвернулся, шагнул за порог, и охранник захлопнул за ним дверь. Ирида следом бросилась с воплем, кулаками и всем телом ударилась в дверь.

Неужели он посмеет так мучить её?! Лучше бы ударил!.. Что хочет, сделал бы в наказание, но вот так?!.. Это подло! Это жестоко! Это жестокость нечеловеческая…

В слезах ломая руки, она без сил опустилась на пол, плакала навзрыд, доверяя своё горе полной темноте и одиночеству…

— Отнеси ей тёплый плащ, горячего вина с травами, чего-нибудь поесть, — Кэйдар на ходу отдавал распоряжения тюремному служителю. — Смотри, чтоб она ни в коем случае не заболела…

* * *

Она отвергала всем своим поведением все проявления заботы по отношению к себе, не отвергала даже, а не замечала. Плащ, несмотря на холод и сырость, вызы-вающие дрожь во всём теле, так и остался лежать свёрнутым у порога. Не тронула она и вино и мягкие сдобные лепёшки. Зачем ей всё это? Для чего? Поддержать силы? Сберечь здоровье? А кому они нужны, её силы и её здоровье? Кому, если рядом нет её Тирона?! Её не просто лишили ребёнка, её лишили смысла существова-ния… Зачем она нужна ей, эта жизнь, если ей больше никогда не увидеть свою кро-виночку? Своего маленького родненького мальчика?

Кэйдар отобрал его! Разлучил их! Навсегда разлучил… Он ведь так и сказал тогда.

Ирида плакала поначалу, металась по своей камере-клетке, билась в дверь, но потом устала, поняла, что никто её не слышит и не услышит больше, и впала в зна-комое ей состояние полной отрешённости и апатии. Внешний мир, замкнувшийся для неё на ребёнке, перестал существовать. Она лишилась главного, что давало ей силы жить, что наполняло смыслом её заботы и тревоги.

Если раньше она отказывалась есть потому, что смертью своей и своего ребёнка хотела отомстить Кэйдару, то теперь смерть казалась ей естественным финалом жизни, лишённой смысла.

Откуда ей было знать, что её ребёнок, её Тирон не забыл свою мать? Его еле-еле спасли, еле выходили. Лил три ночи провёл рядом с его кроваткой, почти не отходил, отпаивал мощными лекарствами. Но похудевший, ослабевший ребёнок упрямо отка-зывался принимать кормилицу и няньку. Он почти ничего не ел, много и часто пла-кал и очень плохо спал. Подпускал он к себе только Даиду и Кэйдара. Кухарке един-ственной удавалось хоть немного кормить мальчика, а вот Кэйдара он почему-то принял сразу, на его руках он только и засыпал, начинал плакать без него и успокаи-вался лишь при звучании его голоса. Может быть, он чувствовал кровное родство? Кто его знает? Кэйдар же, видя всё это, тешился глупой мыслью, что сможет заме-нить мать ребёнку, что своей заботой заставит сына забыть её.

Наивный, он и сам думал о ней постоянно, всё время спрашивал, как она там, не просит ли явиться своего господина, не готова ли вымаливать прощение. Разозлился, когда узнал, что Ирида снова отказалась есть, что она не двигается с места и даже не отвечает на вопросы надзирателя.

О, этот извечный конфликт двух сильных личностей! Кэйдар, сам человек с харак-тером, независимый и очень сильный, не осознавая того, стремился и женщину ря-дом с собой видеть под стать себе, сильную, умную, с характером. Но, как всякий мужчина, он не мог терпеть независимость и гордость в женщине, которой обладает, ему хотелось почти инстинктивно подавить эту волю, эту независимость и гордость. Возможен ли компромисс в таких случаях? Вряд ли! Но этого понять они оба не могли… И пока выясняли, кто слабее, страдал их ребёнок. Он ещё не мог говорить, не мог рассказать, как ему не хватает матери, он мог лишь протестовать против той жизни, которая его окружала, протестовать своим поведением, своим равнодушием, своим плачем.

Это долго могло продолжаться, ведь Кэйдар был ещё тот упрямец, но Лил, мудрый, спокойный Лил, при осмотре мальчика сказал то, что запало в душу надолго:

— Тут, господин, никакие лекарства не помогут… Я не смогу заставить его есть силой, не смогу заставить полюбить кормилицу как родную мать… Таких лекарств в природе нет, их никому не придумать… Тут одно лекарство ему поможет — его ма-ма!.. Пока не поздно, пока ему хватает и сил, и здоровья…

— Я обещал ей, что она его больше не увидит, — возразил Кэйдар, поглаживая сидя-щего на ложе малыша по спинке. Ребёнок даже не улыбался в ответ на ласковое прикосновение, с безразличием смотрел на разложенные перед ним игрушки, даже приход Лила встретил равнодушно, хотя за время болезни подружился с ним.

— Видите, господин, это всё от слабости. Он очень плохо питается, не развивается совсем… В таком возрасте для ребёнка каждый день важен… Что дороже вам: соб-ственный сын или желание побольнее ударить его мать? — Лил говорил негромко, он не обвинял, не упрекал, не подчёркивал превосходство своего личного жизненного опыта, говорил ровным мягким голосом, так, как он обычно разговаривал с больны-ми или с детьми. — Она виновата, конечно, этого я не отрицаю, она должна быть нака-зана… Но ведь тут ещё и ребёнок страдает… А он-то в чём виноват? Ему нужна мать… Нужна её забота, её присутствие, её молоко… Без них он не будет нормально расти, нормально развиваться… Правда же, маленький? — Лил улыбнулся, осторожно потрепав мягкие волосы, спадающие мальчику на лоб. Тот слабо улыбнулся в ответ, устало потёр кулачком глаза, зевнул. — Ну, вот, он уже хочет спать… Укладывайте его, господин… — поднялся на ноги уходить. — Я сегодня снова ночую здесь, если что-то понадобится вдруг, зовите… — вышел, Кэйдар проводил его задумчивым, отрешён-ным взглядом, погружённым куда-то вовнутрь.

Кроме маленького ребёнка Кэйдара, Лил присматривал ещё и за Айной. Она уже выздоравливала и не требовала больших забот. Но был ещё один человек, нуждаю-щийся в помощи, правда, о его существовании Лил узнал случайно, от тюремной охраны, не в меру болтавшей за обедом. Судя по их разговорам, этот больной не мог попросить о помощи, поэтому-то Лил и отправился в подземную тюрьму сам, по своей личной инициативе.

— …он третий день уже в беспамятстве… Горячий и бредит… И дрожит, как лист… Я постоянно проверяю, не помер ли… — надзиратель шёл впереди, при каждом шаге позвякивая связкой ключей у пояса, держал высоко в руке масляный светильник. Тени, качаясь, плыли по высокому каменному коридору, колеблющееся пламя вы-светляло двери по обеим сторонам. Здесь держали провинившихся рабов, пойманных беглых, наиболее опасных преступников. Лил спустился сюда впервые, но всё равно особого желания оглядеться не испытывал. Сырые холодные стены из плотно подог-нанных друг к другу каменных блоков давили на плечи. А провожатый продолжал спокойно:- Господин Наследник запретил пускать к нему… И Ликсос тоже не захо-дит, говорит, что пока мараг не очухается, ему с ним делать нечего… Да-а, — протянул озабоченно, остановившись перед нужной дверью, — это раньше его все хотели ви-деть… Ликсос, тот по три раза на день приходил…

Лил узнал Виэла сразу же, хотя в жизни лечил и выхаживал многих. Он очень много сил потратил, много времени, чтобы вы́ходить этого парня, после такого не забудешь. Но сейчас? То, что сделали с ним сейчас, ни в какое сравнение не идёт с тем бичеванием на корабле. И как он ещё жив до сих пор?

Лежал на полу, скорчившись, будто замерзая, спрятав под себя руки, уткнувшись в кулаки лицом. Спина иссечена так, что не прикоснуться, но, кроме хлыста, тут ещё и следы от ожогов, и разрывы крючком, и просто порезы.

Не опоздал ли с помощью, подумал тревожно Лил, осторожно переворачивая ма-рагского царевича. Короткий стон сквозь стиснутые зубы был ответом на движение. Горячий и вправду, не притронуться. Жар, беспамятство, бред — по всем приметам лихорадка.

— Воды горячей неси! — приказал надзирателю, даже головы не поднимая. — И вина на пряностях попроси у Даиды… Она даст, если скажешь, для кого…

А сам быстрым опытным взглядом осматривал Виэла, осторожно прощупывая кости, изуродованные пальцы осмотрел особенно пристально. Ликсос ломал ему пальцы! Как можно? Так уродовать?! Не зря про него говорят, он ненавидит всех, кого Создатель наделил телесным совершенством. Калеча других, он себя человеком чувствует.

— Эх, бедняга… — пожалел Лил варвара, осматривая сместившуюся в месте перелома локтевую кость. — Не везёт тебе совсем…

Конечно, часто появляясь на кухне, Лил был в курсе того, что Наследник выкупил настоящего марагского царевича, что того допрашивают, хотят плыть на поиски марагских земель. Но то, что этот царевич — Виэл, телохранитель Лидаса, Лил только сейчас и узнал. Парень этот и правду оказался не так прост, как считали многие. Лил в нём не ошибся… Хотя сейчас его больше другое волновало: как перенесёт Виэл все эти пытки? Выживет ли? Не сойдёт ли с ума? Он — крепкий и выносливый парень, он должен справиться, но помочь ему всё равно необходимо.

И Лил взялся за привычное ему дело. Промывал и обрабатывал целебной мазью раны на теле Виэла, выправил сломанную руку, перевязал её тугой повязкой. Прово-зился до поздней ночи, аж сам устал. Сделал всё, что мог. А Виэл за это время так в себя и не пришёл, так и не удалось его горячим вином отпоить…

— Плохо здесь, сыро и холодно… — заметил Лил, укутывая больного своим плащом. Надзиратель, соглашаясь, покивал головой, сказал:

— Да-а, место не из лучших, уж поверьте мне. Кто сюда по доброй воле хочет? — а потом резко меняя тему разговора:- Вы за этого раба не волнуйтесь, я присматривать за ним буду… И вина дам, когда очухается…

— Я всё равно потом ещё зайду, — Лил поднялся, убирая под мышку коробку с лекар-ствами. — Посмотрю, как дальше дело пойдёт…

— Да, досталось этому марагу, ничего не скажешь, — надзиратель сокрушённо повёл подбородком. — Сам Ликсос пытал… Но теперь-то уж всё… Он, — качнул седой вскло-коченной головой в сторону марага, лежавшего на полу в углу камеры, — обещал помочь с картой, сказал, что укажет дорогу.

Лил на эти слова ничего не добавил, молча перешагнул порог.

* * *

Она дала ему странное имя. Варварское. Оно ничего не значит на языке древних, следовательно, не имеет никакой силы. А имя будущего Наследника должно быть звучным, должно ковать характер.

Вот взять, например, имя Кэйдар, "одарённый отвагой". Хорошее имя, оно подхо-дит воину как нельзя лучше. А Таласий? "Возносимый высоко"! Это имя Правителя, сразу видно. А что такое Тирон? Ничего! В нём есть что-то от птичьего свиста, это не имя героя.

— Я буду звать тебя Тавиний, "дарующий надежду", — Кэйдар прижал ребёнка к себе, и тот, устало и сонно нахмурив личико, положил голову отцу на плечо. — Так звали моего деда, он сорок лет правил Империей. Это был Воплощённый необыкновенной силы… Его всё ещё воспоминают… Да, Он мог управлять живым огнём… Взглядом зажигать вещи и тушить пламя в очаге… — рассказывал, укачивая мальчика на руках, прижимал его к себе, поддерживая одной рукой, ладонь другой — лежала у Тирона на спине.

Малыш весь день вредничал, ничего не хотел есть, попил молока лишь немного, почти всё время плакал, будто у него что-то болело. К ночи немного притих, но заснуть так и не заснул. Да ещё и гореть начал снова.

Кэйдар уже несколько раз посылал за врачом, но днём Лил уходил в город, как сказали, за новыми лекарствами, а потом вообще куда-то запропастился. Вроде, здесь, во Дворце, но где, куда направился — никто не знает!

Кэйдар тревожился, ребёнок не выглядел здоровым, наоборот: казалось, состояние его с каждым часом делается всё хуже. Но и как помочь, тоже не знал. Что у него болит? От самого ответа не добьёшься, мал ещё слишком.

Носил сына по комнате, укачивал, разговаривал с ним, боялся доверить кому бы то ни было: ни прислуге, ни няньке, ни кормилице. Баюкал сам, а в памяти слова из вчерашнего разговора с Лилом вставали: "…Ему нужна мать… Нужна её забота… Её присутствие…" Виэлийка Ирида то есть. Эта упрямица! Пятый день она одна запер-та, ни ребёнка своего не видит, ни света солнечного. А всё равно упорствует, отказы-вается признать свою вину, не молит о пощаде, не раскаивается в своей дерзости… Терпение твоё испытывает!

Вспоминая виэлийку, каждое утро и каждый вечер выслушивая сообщения о ней, он упрямо поджимал губы, лицом каменел, сердился: "Ну, чего тебе ещё сделать, чтоб ты смирилась? Признала мою власть над собой? Как заставить тебя просить меня?.. Как умолять заставить?.."

Она-то упрямится, а ребёнок страдает. Мой ребёнок страдает! Похудел, вон, как, слабенький стал совсем, болезный. Ни о ком, кроме себя, она не хочет думать. Что ей собственный сын? Она же столько раз его убить хотела! Ещё не родившегося, ещё плодом в своём же чреве… Мыслимое ли дело?!

Даида принесла тёплой, чуть подслащенной воды, приняла Тирона — точнее, Тави-ния! — на руки, стала поить из серебряной чашечки с низкими краями, заметила меж-ду делом:

— Горяченький он что-то снова… Не простыл ли?

— Нет, его уже второй день из комнаты не выносим, — Кэйдар, нахмурив брови, сле-дил за кухаркой, за тем, как она укачивает мальчика, посаженного на колени, легки-ми движениями вверх-вниз. — Он хочет спать, но не засыпает почему-то…

— Да, вам бы, господин, и самому не мешало бы прилечь поспать, — Даида подняла на Кэйдара озабоченный взгляд синих глаз; в них он никогда не встречал страха, а сейчас они смотрели с сочувствием, с пониманием, с заботой, но без страха перед строгим хозяином.

— Лил не появился? — Кэйдар на её слова внимания не обратил, о себе он сейчас меньше всего думал.

— Я видела его последний раз ещё днём. Он с обеда на кухне не показывался. Но Ирсавий-привратник не видел, чтоб он покидал Дворец. Он где-то тут, в Доме. Мо-жет объявиться в любое время…

— Но он-то нужен сейчас! — Кэйдар перевёл глаза на ребёнка, и тот вытянул ему ручки навстречу, но не улыбнулся, как обычно в такую минуту, хмурил болезненно маленькое личико. — Вот что с ним? Что?.. — оборвал себя сам. — Ладно! Я сам поищу его, раз другие не могут… — вышел стремительным шагом, а Даида, проводив его глазами, только вздохнула.

…Он никак не представлял, как можно искать Лила среди бесконечных коридоров Царского Дома, среди сотен людей, да ещё и поздним вечером, почти ночью. В вы-деленной ему комнатке, недалеко от кухни, на первом этаже, Лила не оказалось, а где он может быть в такое время, Кэйдар не имел понятия. Лил из тех, кто может среди ночи потащиться спасать раба, сломавшего руку, или рабыню-роженицу. Он сейчас, может где угодно оказаться, попробуй-ка его найди!

Кэйдар не нашёл Лила и у Айны, а ведь он часто проведывал её и маленького уб-людка. А больше искать было негде. Понимая это, Кэйдар всё равно не мог успоко-иться, не мог признать свою неудачу. Он шёл по коридорам, по лестницам, по беско-нечным переходам с упорством человека поставившего перед собой цель. Разве мог он быть спокойным, когда ребёнок его нуждался в помощи врача? Поэтому он готов был искать этого врача столько, насколько хватит сил. Он шёл до тех пор, пока не очутился перед первой же камерой в подземной тюрьме. Надзирателя не было рядом, но эта дверь запиралась только на засов. Кэйдар открыл её, перешагнул порог. Тем-нота и сырость дышали в лицо, как из нежилого угла, и Кэйдар позвал тревожно:

— Ирида?

Она не ответила, никак не отозвалась, ни словом, ни движением. Будто и не было её тут, будто она умерла уже, а его продолжают обманывать лживыми заверениями, что всё в порядке.

А может? Нет! Нет, он не ошибся дверью, и плащ — вот он, аккуратно сложен на полу порога.

— Ирида! — снова позвал, уже требовательно и нетерпеливо — и всё так же без ответа. Глаза очень долго привыкали к темноте, он ничего не видел совершенно, шагнул вперёд наугад, выставив руки…Она не ест ничего и не пьёт… Не отвечает на во-просы… Она очень сильно ослабела и не понимает, когда с ней пытаются разговари-вать… Да-да, поэтому она и молчит! Даже твоё появление не заставило её проявить желание жить дальше.

Она сидела на полу, в самом дальнем углу, подтянув ноги к груди и обхватив их руками. Голова, опущенная вниз, пряталась лицом в коленях.

— Ирида!.. — позвал уже удивлённо и с испугом. — Ирида, ты что? — опустился рядом, схватил за плечи, — какая она холодная, точно неживая! — рванул на себя. — Что с тобой?! Ты что?!

Голова виэлийки тяжело запрокинулась, открылась шея и лицо: закрытые глаза под длинными ресницами, чуть разомкнутые сухие губы, и полоска белых зубов.

— Ирида, милая…

Кэйдар прижал её к груди, пытаясь согреть теплом своего тела, он не на шутку испугался: "Опоздал?! Неужели опоздал?!" Встряхнул осторожно, но с силой, позвал ещё и ещё, а сам глаз не мог отвести с этого лица. В тусклом свете коридорного светильника, попадающем в камеру через дверной проём, оно казалось мертвенно белым, мёртвым даже. И ещё: она никак не отзывалась на звук его голоса!

— Ирида, умереть надумала?! Ты же знаешь, я не позволю… Ты будешь столько жить, сколько я хочу… Тебе не удастся от меня снова сбежать… Даже смерть тебе не поможет…

Он подхватил виэлийку на руки, — какая же она лёгкая! — крепко прижав к себе, пошёл из камеры. __________________

— Господин… — надзиратель появился на пороге неожиданно. — Господин, там вас… вас все спрашивали…

— Лучше помоги мне! Подержать надо! — Лил перебил раба без всяких церемоний, даже будто и не расслышал его слова. — Подойди сюда!..

Лил сменил все свои старые повязки, все раны обработал заново более сильным средством. Ради него он даже домой к себе днём сходил, не пожалел ни сил, ни вре-мени.

А Виэлу заметно лучше стало. Ночь он переметался, перебредил, а сейчас, придя в сознание и всё равно мало что понимая, не подпускал к себе врача из страха перед новой болью. Уговорами и просьбами, приказами и упрёками Лилу удалось сделать перевязки, но руки его подопечный упрямо прижимал к груди, старался спрятать пальцы под мышками. И смотрел исподлобья, как затравленный волк. Так и каза-лось, что сейчас зубами вцепится.

— Его нужно взять за плечи сзади, очень крепко обнять, чтоб и двинуться не мог. Да-да, вот так! Нечего ему в угол прятаться!.. — сам Лил, отдавая распоряжения, всем весом своим придавил марагскому царевичу колени, так, что тот оказался, как в капкане. Поймал Виэла за руку, осторожно и крепко. При виде ножа, которым Лил принялся надрезать повязку, мараг судорожно забился в глупой попытке освободить-ся, а потом обмяк, обессилел и просто закрыл глаза.

— Тихо, парень! Чего ты? Никто тебя мучить не собирается… Отмучился ты уже своё — хватит! — тюремный смотритель держал крепко, мёртвой хваткой, а со стороны казался худым — одни жилы! — Он, господин, этой-то ночью ой как метался, бредил всё, звал кого-то, и госпожу нашу тоже звал… Думал, и не доживёт до утра… демо-нам достанется… Так бился, так рвался, всё подняться норовил, да всё на эту, вот, руку опирается…

— Я и вижу, кость опять сместилась, — заметил недовольно Лил. — Держишь хорошо? — не дожидаясь ответа на вопрос, одним рывком выровнял кости. Виэл коротко взвыл сквозь зубы, попытался оттолкнуть Лила, но надзиратель, повисший на плечах, не дал даже сдвинуться. — Терпи! Терпи… Или хочешь калекой на всю жизнь остаться?

— Да он же всё равно ничего сейчас не понимает, — сказал с усмешкой надзиратель, глядя, как Лил приматывает к руке марага деревянную планку влажной тряпкой.

— Всё он понимает! Он ещё шороху наделает, этот мараг… Такого легко не сло-мать…

— А это зачем? — невольный помощник Лила с удивлением смотрел на белые мель-ные капли, выдавливающиеся при перевязке.

— Это горный мел… — ответил Лил, перекрывая влажный бинт сухой тряпкой. — Или гипс… Моя придумка! Ему только высохнуть надо дать, и тогда он твёрдый будет, как камень… Кости не сдвинуться…

— А снимать потом как же?

— А это, точно, потом! — Лил рассмеялся с усталым облегчением. — Ножом можно или ножницами… Не бойся, это не на всю жизнь…

С пальцами на правой руке было посложней. В прошлый раз Лил торопился, повяз-ку наложил наспех. Сейчас же он не спешил, работал аккуратно.

Мизинец пострадал особенно сильно, сустав вообще оказался раздавленным, его уже не вылечить. Он заживёт, конечно, но не будет нормально сгибаться, так и оста-нется полусогнутым. У безымянного пальца очень сильно распух первый сустав. Осторожно прощупав опухоль, Лил с громким хрустом и судорожным воем Виэла вправил кости на место. Здесь всё будет нормально, боль и опухоль пройдут, и не вспомнишь потом.

Средний палец Ликсос при пытке вообще пропустил, а вот указательный был сло-ман в двух местах. Это плохо, хорошо лишь одно, что кости не раздроблены, их можно попробовать залечить.

Лил наложил гипсовую повязку на всю кисть, плотно прибинтовав все пальцы друг к другу. Теперь надо подождать несколько недель, потом видно будет. Как только убедить Виэла, чтоб он не пытался снять всё повязки раньше срока?

— Ну, вот и всё на этот раз… — Лил ободряюще потрепал своего пациента по плечу. Тот, ещё сильнее ослабев от перенесённой боли, смотрел на него без всякого выра-жения. Сейчас он особенно сильно напоминал себя, пережившего бичевание: безраз-личие ко всему, равнодушие, апатия, тоска во взгляде, смертельная тоска. В про-шлый раз он долго, очень долго выходил из этого состояния, и всё-таки вспомнил своё настоящее имя, свою прежнюю жизнь, перестал быть немым. К лучшему для себя или к худшему — не нам, людям, судить.

Интересно, что на этот раз вынудит его вернуть ясность мысли? А может, она и не вернётся после всего этого?..

— Да, господин, для него сейчас все на одно лицо… — заметил тюремный смотритель, глядя, как Лил укутывает притихшего Виэла своим плащом. — Как бы не свихнулся совсем…

— Не свихнётся! — Лил выпрямился. — Ему, главное, теперь не мешать… Пусть спит как можно больше… Он проспит всю ночь и завтрашний день, я дал ему сонных капель… Поэтому можно сюда и не заглядывать пока…

— Ладно, господин. Я ближе к утру зайду, гляну, мало ли что…

Лил уже собирался уходить, но тут, будто вспомнив о чём-то спросил, круто меняя тему:

— Кто там мог меня спрашивать, на ночь глядя?

— Так наш господин всё искал вас… Господин Наследник… Ещё днём за вами посылали по всему Дому… Я думал, вы знаете…

__________________

Даида удивлённо брови вскинула, встретив Кэйдара с его ношей. Поднялась с края ложа, уступая место. Тавиний на её руках уже успел задремать, поэтому Даида, приложив указательный палец к губам, знакомым жестом предупредила: тише; сама пояснила шёпотом:

— Только-только уснул… А то всё вредничал, плакал даже…

Кэйдар пронёс Ириду через комнату, уложил на ложе, прощупал пульс на запястье.

— Это она, господин, его мать? — Даида с любопытством смотрела через его плечо. — С ней серьёзное что-то, да?

— Я не знаю! — Кэйдар, нервничая, потёр лоб. — Она не ела и не пила ничего уже как пять дней… А Лил так и не появился?

— Не было никого, господин…. Никого, после вашего ухода… — Даида смотрела, как Кэйдар беспокойно и с не свойственной ему заботой тормошит бесчувственную рабыню, пытается расшевелить её, — всё без толку; укрыл свободным краем покры-вала с ложа.

— Что делать?! Что вообще делают в подобных случаях? — поднял глаза на кухарку.

Даида в ответ плечами пожала.

— Ну, если она и вправду так долго не ела, то это может быть от голода… Попро-буйте напоить её чем-нибудь… Горячего молока с мёдом… Компот с пряными тра-вами тоже подойдёт…

— Напоить… Напоить… — Кэйдар повторял одно слово, как заклинание, себе под нос, метнулся к столу, где горой толпились чашечки, мисочки, кружечки с едой и питьём для Тавиния — всё почти не тронутое и давно остывшее. Тёплым осталось молоко в большом кувшине, простое козье молоко, разбавленное кипятком. Кэйдар отлил из кувшина в небольшую чашку с низкими краями, усевшись на край ложа, стал сам осторожно поить виэлийку. Та всё ещё находилась в бессознательном состоянии, но Кэйдар, разжав ей зубы, сумел-таки влить немного молока. Захлебнувшись, Ирида хрипло закашлялась, закрутила головой, судорожными пальцами вцепилась Кэйдару в руку, отталкивая от себя чашку с молоком.

— Пей! Пей, кому сказано!..

Она вряд ли понимала, кто перед ней, но голос узнала сразу — отпрянула, от-толкнулась от Кэйдара, как от заразы, сбрасывая с себя покрывало. Глянула вокруг мутным непрояснённым взглядом, Даиду и ребёнка не заметила вовсе, думала, что до сих пор находится в тюремной камере.

— Может быть, мне попробовать, господин? — осторожно предложила свою помощь Даида.

— Ничего, теперь она и сама сможет, — Кэйдар поднялся, пошёл за новой порцией молока, а Ирида настороженными глазами провожала своего хозяина, каждое его движение ловила. Кэйдар ещё добавил что-то, но слова заглушил плач проснувшего-ся ребёнка.

— Тирон!!! Тирон, маленький!.. — Ирида чуть с ложа не бросилась. Кэйдар перехва-тил в последний момент, удержал за плечи, сам удивляясь, какая в ней и откуда непонятная для истощенной женщины сила.

Даида шагнула ближе к протянутым рукам молодой матери, подавая ей ребёнка.

— Не надо! Не давай ей! — крикнул Кэйдар, хватая Ириду за руки, заслоняя собой Даиду и мальчика. — Она же искалечит его!.. Или снова убить попытается…

— Ну что вы, господин? — Даида рассмеялась. — Неужели вы сами не видите? — подала ребёнка прямо через Кэйдара, нарушая его приказ, его волю. И Кэйдар сдался, отсту-пил, смотрел со стороны на Ириду, на своего сына в её руках, понимая, что даже его сил теперь не хватит, чтоб опять разлучить мать и ребёнка. Но Тавинию ничто не угрожало, напротив, он и плакать перестал, смеялся, прижимаясь личиком к грязно-му, пропахшему камерой паттию Ириды, ладошками гладил лицо матери, а Ирида шептала приглушённо:

— Тирон, мальчик мой… Мой маленький мальчик… Мама больше никогда не оста-вит тебя… Мама любит своего маленького мальчика…

В эту-то минуту и объявился Лил. Вошёл без всякого предупреждения, так как вся прислуга дворцовая уже спала давно, и вопрос с его губ с его губ не успел сорваться при виде представшей перед ним сцены.

Кэйдар первым опомнился, схватив Лила за плечо, отвёл в сторону, начал:

— Где?.. Где можно было пропадать целый день?.. Я посылал рабов!.. Я сам искал… Тут вообще такое… — дыхание его сорвалось, и Кэйдар замолчал. Лил ответил тут же, воспользовавшись моментом:

— Я был у больного… пленный мараг… Ему нужна была помощь… После всех тех пыток… Изувеченные пальцы, сломанная рука… Всё тело в побоях…

— Не надо мне всё это рассказывать! — Кэйдар рассердился мгновенно. — Я слушать это не хочу! Не собираюсь!.. Моему сыну, моей женщине нужен врач, а вы в это время… Этого марага!..

— Создатель для всякой живой твари отец… — голос Лила звучал, как всегда мягко, успокаивающе, с отеческой заботливостью, с предельным терпением. Его трудно вывести из себя или разозлить, и Кэйдар это знал. Может, поэтому он и умерил пыл, даже голос понизил:

— А если б за это время мой ребёнок умер? Кого мне винить тогда?

— О! — Лил рассмеялся с усталым добродушием. — Да разве этот малыш похож на больного? — он приблизился к ложу, Ирида, баюкая на руках Тирона, взглянула на него с настороженностью и опаской. — Ну, покажи мне его!.. Да не бойся же, я не заберу… Что с ним было? — перевёл глаза на Даиду, потом на Кэйдара.

— Он не спал днём, не ел ничего весь день, всё время плачет… У него жар… — ответила за обоих Даида, глядя, как ловко Лил управляется с ребёнком. — Он попил немного молока и поспал сейчас совсем чуть-чуть…

— Ну-ка, маленький, — Лил сел на край ложа, усаживая Тирона себе на колени, сдавив щёки двумя пальцами, заставил раскрыть рот. — Поздравляю вас, господин Кэйдар! И тебя, красавица! — рассмеялся с облегчением, передавая Ириде расхныкавшегося сынишку. — У нас зуб! Первый зуб появился — вот и всё!

А вот тобой, моя милая, я куда больше озабочен, — придвинулся к Ириде, та отстра-нилась, подтягивая колени к груди, прижала Тирона к себе, будто пытаясь отгоро-диться ребёнком от врача. А Тирон лепетал что-то на своём языке радостным звон-ким голоском. Сейчас его было не узнать. И вся сонливость куда только делась?

Лил осторожно подушечками пальцев коснулся щеки Ириды, словно удостоверить-ся хотел, что перед ним живая женщина. Конечно, после стольких дней голодовки и полной изоляции от мира, можно чего угодно ожидать. Ирида выглядела усталой до изнеможения, предельно ослабевшей, но во всяком случае не близкой к смерти. Лил смерил ей пульс, понаблюдал за тем, как виэлийка играет с ребёнком, спросил у Кэйдара:

— Вы давно её выпустили, господин?

— Только что!

— А кормить не пытались?

— Я дал ей немного молока… Совсем чуть-чуть…

Несколько раз кивнув головой с довольным видом, Лил поднялся.

— Сейчас ей нужно дать выспаться. Утром молочной каши с мёдом… Тёртых оре-хов с молоком… Пускай они будут пока вместе… — а Даиде сказал другое:- Приго-товьте ей утром ванну, но не очень горячую… Думаю, назад, в подземелье, она уже не вернётся.

* * *

Глядя в крошечное личико своего сына, Айна всё больше с каждым днём видела его сходство с Лидасом. Маленький, на две недели не доношенный, родившийся раньше срока, никто особо не верил, что он будет жить. Он и при родах-то закричал не сразу. Лилу пришлось сильно ущипнуть его за щёчку: бурое пятнышко синяка различается до сих пор.

Сами роды Айна перенесла тяжело, даже сейчас, спустя неделю, с постели почти не вставала. Но от кормилицы отказалась решительно, несмотря на все уговоры Альви-ты, кормила грудью сама, что для аристократки являлось делом неслыханным. Они и спали вместе на одном ложе. Айна боялась доверить своего мальчика чужим рукам, ночами подолгу не могла заснуть, всё прислушивалась к звукам за дверью, оберегала покой сына и ждала людей Кэйдара.

Так этого братец не оставит, он просто дал ей время расслабиться, потерять осто-рожность, а потом, улучив момент, выкрадет ребёнка, объявит его умершим. Да, он на всякое способен, лишь бы ударить побольнее, заставить мучиться. Связь с Айва-ром он никогда не простит и никогда не забудет. Хотя то же самое можно и про Лидаса сказать. Он с того раза больше и не заходит, забыл будто вовсе, но Айна и сама не хотела бы видеть его лицо, сведённое судорогой разочарования и боли.

Его предала женщина, которую он любил до беспамятства. Может, оно и к лучше-му, что отрезвление всё-таки пришло, пусть и таким способом.

Конечно, Айна интересовалась мужем, его отношение к ребёнку заботило её осо-бенно сильно. Лидас не считает мальчика своим, принципиально отказывается в это верить, хотя Стифоя — единственная нить, ещё связывающая между собой супругов, — пыталась и не раз объяснить всё Лидасу. А может, так оно и лучше будет? Зато в покое оставил, не требует больше никаким объяснений, не навязывается со своей любовью.

Он теперь на Стифою переключился. Завалил её подарками, украшениями из золо-та, серебра и камней, дорогой одеждой, готовит ей вольную. Совсем перепугал дев-чонку своим вниманием. Ей это непривычно: своя комната, слуги, горы дорогих вещей. На любое из подаренных украшений можно купить десяток рабынь, если не больше. Любая бы на её месте уже нос задрала, а эта малышка ко всему относится с мудрым спокойствием и терпением. Ей только любимый мужчина и нужен, а не его подарки. Хоть и довольна, конечно же, всё тащит показать, а вот разговоры общие с Лидасом пересказывает неохотно, смущается, много пытается утаить.

Вот и сегодня с утра принесла показать очередной подарок: ожерелье из белого золота. Красивое, марагской работы. В виде цветов с широкими изогнутыми лепест-ками, сердцевинки набраны зернью из маленьких шариков жёлтого золота. Айна узнала в цветах дикие ромашки, долго держала в руках ожерелье, привычно ощущая прохладную тяжесть золота.

Зависти на сердце не было ни капельки. Ни зависти, ни сожаления. Одна лишь грусть. "Чьи руки делали тебя? О чём думал мастер, припаивая эти шарики ровными рядами? Может быть, мечтал подарить его своей невесте? Преподнести как дар от себя?.. Как он выглядел, этот мастер? Может, он и не так молод, чтоб делать подарок для будущей жены? А может быть, руки Айвара, твоего Айвара, касались этого золо-та? Обтачивали отливку? Прорезали в лепестках жилки? Может быть, он и горбился над этой побрякушкой не один вечер, чтобы какая-нибудь аэлийская модница сунула её в свой ларец к другим таким же, только потому, что появляться на людях дважды в одном и том же ожерелье — дурной тон?"

— Красивое! — Айна бросила украшение на покрывало резким движением, будто отталкивала от себя вместе с грустными мыслями. Проклятые мысли! Они постоянно возвращают тебя к одному и тому же. Он наверняка уже мёртв, раз попал к Ликсосу, в его противные паучьи лапы. Мерзкий горбун. Айна видела палача всего раз в жиз-ни, на долю секунды они встретились глазами, столкнувшись во внутреннем дворе Дворца, но Айне хватило и этого. Три ночи её мучили кошмары, кровавые пытки и ужасы. Слухи об этом человеке ходили один страшней другого.

Кэйдар знал, кого привлечь. Специально, чтоб помучить её. И его. Помучить его перед смертью…

Стифоя не заметила этого резкого движения, не видела она и лица своей хозяйки, шила маленькую распашоночку своему будущему ребёнку. Ответила только, не поднимая головы, со вздохом:

— Что мне делать только с ними, госпожа? Непривычна я ко всяким украшениям… Да и носить их некуда, так и лежат…

— Пусть лежат, — Айна улыбнулась, хотя на сердце не было радости. — Лидас любит делать подарки, значит, пусть дарит… А вольную он тебе скоро оформит? — сменила тему разговора. По закону ребёнок, рождённый от матери-рабыни, может претен-довать на наследство отца, на его расположение, на его собственность. Если же Сти-фоя станет вольноотпущенной до родов, её ребёночек будет всего лишь незаконно-рожденным, то есть ублюдком. И его жизнь и судьба зависеть будут от воли отца: он может и отказаться от такого ребёнка, а может принять своё чадо и уравнять в пра-вах. От воли матери здесь ничто не зависит.

Что предпримет Лидас? Как он поступит? Будет ждать родов, а потом принимать решение? Или документом о праве на волю усложнит свой выбор?

Как всякая мать Айна много и подолгу думала о судьбе и своего сына. Что будет с ним, когда Стифоя родит своего? Лидас не замечает его, считает чужим, может и дальше так относиться к нему, если Стифоя родит ещё одного мальчишку. Но если родится девочка, твой сын, твой Римас наследует немалые деньги, скопленные Лида-сом, и то роскошное поместье в горах.

Допустит ли Лидас такое? Его же не переубедить, что это его ребёнок!

Да, не даром есть такая шутка: хочешь избавиться от боли в спине, заведи семью, про все свои болячки точно забудешь!

Это хорошо ещё, что Кэйдар наконец-то нашёл свою виэлийку, нашёл с ребёнком вместе. Есть теперь у будущего Правителя законный Наследник. А то бы совсем замучил. Он бы уж точно не позволил жить твоему Римасу, сам бы своими руками придавил. Или подослал бы кого-нибудь. Ту же Альвиту…

А сейчас он занят, про него такое рассказывают — поверить трудно. Сам нянчится, из рук своё чадушко боится выпустить. Вот смеху-то где! Да, смех смехом, а ведь после родов и не заглядывал к тебе ещё ни разу. И как он такой момент пропустил? Вот где возможность поглумиться да поунижать. На весь Дворец сестричка опозори-лась! Связь свою с рабом в тайне не сохранила! Это как такое стерпеть?!

Мысли в голове бежали неспешным чередом, молотились, как просо в крупорушке, одна шелуха и оставалась. А Айна, медленно покачиваясь, кормила грудью своего мальчика. Он пил очень мало, быстро наедался, но и есть начинал просить скоро, плакал от голода. Даже ночью Айна кормила его по два, а то и по три раза. Какой уж тут сон?

Стифоя, чуть-чуть понаблюдав за ней с ласковой завистью будущей матери, снова вернулась к шитью. Они обе долго молчали, не тяготясь присутствием друг друга. Напротив, они лучшими подругами стали, что было непонятно окружающим и осо-бенно Лидасу. Он-то лучше всех знал характер жены, не раз был свидетелем и жерт-вой её ревнивых выпадов и нападок. Думал, что в конце концов Айна отправит от себя свою рабыню подальше, хоть так отомстит ему за всё: за связь, за привязан-ность, за будущего ребёнка. Но Айна будто забыла Лидаса, у неё появилась другая забота: ребёнок. А Стифою она любила как младшую сестрёнку, поэтому искренне радовалась её счастью, её любви. Лидас не стал для них причиной разлада, наверное, потому, что Айна не могла забыть другого мужчину, не могла избавиться от глухой тоски одиночества, оставляющей на её красивом лице печать непроходящей печали.

Укачивая Римаса, Айна незаметно задремала, как все матери, чутко реагируя на каждое движение ребёнка, но ничего не слыша вокруг. Вскинулась от громкого возмущённого окрика:

— Айна, и ты кормишь его сама?!!

Отец Солнцеликий! Это был Кэйдар. Айна всем телом вздрогнула от этого громко-го голоса, и ребёнок испугался, расплакался.

— Что ты здесь делаешь? — Айна поднялась, свободной рукой схватывая паттий на груди, смутилась под прямым взглядом Кэйдара.

— Почему ты не отдашь его дворовой прислуге? Ты, что, так и собираешься держать его при себе?.. Этот позор!.. Это пятно грязное… — Кэйдар будто не расслышал во-проса, с сердитым возмущением начал высказывать ей всё, что не сказал в первые дни. — Как только Лидас терпит такое безобразие? Как Отец позволяет тебе творить это?.. Спать с рабом под носом у мужа, а потом ещё плодить от него ублюдков! Посмотри на себя! Ты ли это, Айна?! Как те уличные девки! Спят со всеми подряд, рожают, сами не зная, от кого… Ну, подожди, сестрёнка! Когда я получу власть, — полную власть! — ты будешь первая, за чьё воспитание я возьмусь сразу же!..

— Зачем ты пришёл? Что тебе нужно? — Айна слушала Кэйдара бесстрастно, глядя ему в лицо, только губы поджала сурово, по-взрослому. Она сейчас и вправду не была похожа на себя прежнюю. Он беззаботной изнеженной девочки с томной пово-локой во взгляде и следа не осталось. В глазах появилась решительность до жестоко-сти, и сила. Такие женщины подхватывают мечи и копья из рук убитых мужей, бьются до конца, до смерти, а не падают в ноги, умоляя о милости, о пощаде. Кэйдар видел таких среди диких вайдаров, знал силу их слепого отчаяния, может, поэтому и не упрекнул больше, ответил глухим голосом, так и не излившим всю досаду и недо-вольство:

— Где Лидас? Мы же условились идти сегодня в порт?

— Вон, у неё спроси! О Лидасе никто больше, чем Стифоя тебе не скажет… — Айна подбородком указала на рабыню. Та изумлённо глядела на Кэйдара, со страхом и с удивлением одновременно, глядела, широко раскрыв глаза, опустив руки с шитьём на колени.

— Где он? Ты знаешь?

— Господин Лидас встречается с капитаном корабля, кажется, с Манусом, — ответила, отведя, наконец, взгляд.

— Мы же хотели идти вместе! — Кэйдар нашёл новую жертву для своего раздраже-ния, но Стифоя не могла оборвать его так, как это сделала Айна, поэтому Айна и вмешалась, не смогла стерпеть:

— Перестань кричать. Хватит. Ты пугаешь ребёнка…

— Отец-Создатель! — Кэйдар зло рассмеялся. — Велика ли важность?! Твой ублюдок…

— Господин Лидас решил не тревожить вас, господин Наследник, — неожиданно для них обоих заговорила Стифоя. Ей невыносимо было слышать эти унижения и на-смешки, эти обвинения и угрозы. Госпожа никогда не позволяла такого никому из окружающих. По крайней мере, на глазах своей прислуги. Почему же сейчас она не прогонит своего брата из спальни? Да, он Наследник, но никто из мужчин, пусть даже брат и Наследник Империи, не смеет вламываться в спальню женщины. Только её муж имеет на это право, данное ему законом и Творцом.

— Все знают, что этой ночью был болен ваш ребёнок, господин. И господин Лидас это знал, поэтому решил, что сделает всё сам… — Стифоя говорила, чувствуя на себе изумлённый взгляд своей хозяйки. — Он думал, вы сможете отдохнуть, господин Наследник…

— А сам он мог меня предупредить? — Кэйдар справился со своим раздражением с большим трудом, ни о чём больше не спросив, вышел. Айна и Стифоя, проводив его глазами, переглянулись; лагадка, плечами пожав, опустила голову, а Айна принялась укачивать расплакавшегося Римаса. Он плакал, не переставая, с момента появления Кэйдара, долго не мог успокоиться и после его ухода.

— Тише, маленький мой… Мама никому тебя в обиду не даст, не бойся…

Даже внешнее сходство с Лидасом, прямо указывающее на его отцовство, мнения окружающих не меняло. С этим Римасу придётся жить, если, конечно, ему позволят жить. Бедный, бедный мальчик! Без вины виноватый! И всё за грехи своей матери, за её преступную любовь… И всё равно Айна не каялась ни в чём, что сделала, ни о чём не жалела, любила сына Лидаса с той же силой, с какой бы любила ребенка Айвара. А больше ни о чём не думала, ничего у Богини не просила.

* * *

Кэйдар и правда этой ночью почти не спал. Сначала всё с Тавинием возился, какой тут сон? Потом, когда объявился Лил, когда всё прояснилось более-менее, соседство виэлийки в одной комнате тоже мало способствовало отдыху. Девчонка эта уснула мгновенно, свернувшись клубочком и обхватив одной рукой мирно засопевшего Тавиния. Кэйдар же долго наблюдал за ними обоими, сидя в глубоком кресле. Видел, как чутко вздрагивает ресницами Ирида в ответ на каждое его движение. Боится его, но продолжает спать. Чудна́я она, эта виэлийка. Уставшее лицо, в грязных потёках, какие бывают после слёз, тени в глазницах, придающие лицу особую взрослость, и мягкие, чуть припухлые губы. Знакомое и одновременно чужое лицо. Но Кэйдар скучал без него, скучал по этой женщине и по её непредсказуемому нраву. Спраши-вал себя сам: что в ней такого, чего нет в других? Что в ней притягивает, не даёт забыть? Ведь злился же на неё, действительно готов был на всю жизнь в холодной сырой камере оставить. А сейчас вот сидишь и не решаешься лечь рядом, потому что знаешь, что она этого не потерпит, сбежит, скорее, на пол, в самый дальний угол, чем позволит тебе прикоснуться к себе.

Да, так оно и было ещё тогда давно, на корабле. Когда пять дней и ночей бок о бок жили в одном шатре, и ни разу она не спала на ложе рядом с тобой. На ковре, в углу, с руками под головой — лучше так, чем с ним рядом.

А Кэйдар постоянно чувствовал на себе её настороженный взгляд, даже сквозь сон улавливал его сковывающую силу. Она напоминала собой дикое пугливое животное, волею судьбы оказавшееся с человеком в одной клетке, и её хотелось приручить, было интересно сделать своей, послушной, ласковой, домашней. Поэтому Кэйдар все те пять ночей не позволял себе ничего, пальцем к ней не прикоснулся, да и занят был очень корабельными делами, и днём-то бывало пропадал подолгу.

Но приручить виэлийку своими силами не удалось, даже после, уже во Дворце, она чуралась своего господина, каждый его приход, каждую близость переносила, как пытку, со слезами, с проклятиями, с протестом. Потому и осталась какой-то чужой, с ней не получалось просто поговорить, на все вопросы она чаще отвечала молчанием или очередной нападкой с угрозами о смерти и проклятиями. И это тогда, когда любая рабыня чуть ли не таяла воском в его руках. Они все встречали его взглядами обожания и немого поклонения. Для них он был будущим Правителем, шансом получить привилегии, способом приобрести ценные подарки или свободу. И только для виэлийской принцессы он неизменно оставался грубым насильником, жестоким господином.

Всему виной та, первая их близость. Кэйдар часто мысленно корил себя за ту по-спешность, даже грубость, но сделанного не исправишь, прожитого не воротишь. Видно, придётся терпеть её дикий нрав, её страх и вечную настороженность.

Вот так, думая о многом и глядя на свою женщину и своего ребёнка, Кэйдар, почти не шевелясь, просидел до третьей стражи, подремал немного лишь перед самым рассветом, благо, солнце в декабре всходит поздно. Пошёл до Лидаса невыспавший-ся, разбитый и злой. На улицу сейчас, утром, идти не хотелось. Там с полуночи шёл сырой снег вперемешку с дождём, выл ветер с моря, и от этого ещё сильнее хотелось спать.

Идти себя прямо-таки заставил, а оказалось, что Лидас ушёл один. Решительность и настрой сменились разочарованием и обидой. Да ещё и раздражением на сестру. Хорошо ещё, что сказал ей не всё, что давно хотелось, тогда бы точно настроение себе на весь день испортил.

Пока сходил на конюшню, отменил распоряжение насчёт поездки, пока позавтра-кал — в полном одиночестве за огромным столом, день значительно продвинулся к полудню. Пришёл к себе, а Ирида уже на ногах.

Чистый паттий с тёплой шалью на плечах, сырые волосы длинными прядями — её было не узнать. Тут же подхватила Тавиния на руки, будто боялась за него. И опять настороженный взгляд с опаской.

— Как он? — Кэйдар спросил первым, не ожидая от неё ни приветственных слов, ни поклона; сел в кресло у стола с документами.

— Нормально. Как всегда…

— А как поел?

— Как всегда…

— Думаешь, я знаю: как всегда?! — Кэйдара разозлили эти односложные ответы, хотя он всё утро настраивал себя быть терпеливым и спокойным, не раздражаться попус-ту. Но нет же! У этой Ириды просто талант. — Не по твоей ли вине я был лишён этого права, видеть своего ребёнка, знать, как он растёт, как он питается? Ты украла у меня почти пять месяцев его жизни! Ты виновата в том, что мой сын родился и рос среди нищеты, не имея нормальных игрушек, нормальной одежды, нормального обхожде-ния, приличествующего его положению!.. И даже сейчас, когда я спрашиваю, как он, ты отделываешься двумя словами. — Кэйдар порывисто выпрямился, так, что Ирида отпрянула испуганно, отступила, прижимая мальчика к себе ещё сильней. Тот личи-ком вжался в мягкий козий пух, из которого была соткана шаль.

— Не надо кричать, он боится… — Ирида глянула на Кэйдара, как на врага: исподло-бья и без всякого желания понять его слова.

— Меня он не боится! И никогда не боялся. Я не угрожал ему ножом, не пытался убить…

На эти слова Ирида не нашлась, что ответить, только отвернулась, поджав губы, отошла к противоположной стене.

— Возможно, мой Тирон и не имел дорогих пелёнок из тончайшего полотна, воз-можно, его приходилось кормить из простой глиняной чашки простой деревянной ложкой. Признаю, что не всегда он был накормлен сразу же, как только заплакал, но его там любили по-настоящему, как ребёнка, как моего ребёнка, а не как возможного Наследника, как право на получение верховной власти. Думаете, я не знаю, что он нужен был вам лишь для того, чтоб получить право наследования, что ваш отец…

— А вот это тебя не касается, милая моя! — Кэйдар перебил Ириду, неприятно удив-лённый тем, что в словах рабыни есть немалая доля правды. Да, так оно и было. Но поначалу. А потом… Потом Отец изменил своё решение, безоговорочно передал власть наследования родному сыну, а не зятю.

— Неправда! Я давно мечтал о сыне! А ты!.. Ты украла его у меня!..

— Пожалуйста! Можете казнить меня как преступницу. Но я хоть не увижу, как мой сын превратится в подобие своего отца. В грубого, в жестокого, в ненавистного всем…

— Замолчи! Не смей! — Кэйдар решительно надвинулся на неё, яростно сверкая гла-зами, стиснув кулаки. Вот-вот — и ударит! Их взгляды встретились, но не Ирида, а Кэйдар первым отвёл глаза, посмотрел на мальчика с незнакомой лаской во взгляде, в изгибе губ. Ирида аж опешила, моргнула несколько раз удивлённо.

— Он выглядит лучше, чем все дни до этого… — заметил Кэйдар, меняя тему.

— Он мало спал этой ночью, — Ирида переложила Тирона на другую руку. Тот тол-кался ножками ей в живот, тянулся к Кэйдару, радостно улыбался ему в ответ влаж-ными губами. Он любил Кэйдара, с недовольством отметила про себя Ирида. Совсем не этого она ждала. Как может её ребёнок любить этого человека? Да, он отец, но не более того. Ни на что другое пусть не рассчитывает.

— Дай мне! — Ирида долго колебалась в ответ на этот приказ, стояла полубоком, закрывая ребёнка собой, будто надеялась, что Кэйдар передумает и уберёт свои руки, опустит их. Кэйдар повторил, не повышая голоса:- Дай!

— Он — мой! Это мой сын! — отступила на шаг, прижалась спиной к стене, встретила взгляд Кэйдара своим протестующим возмущённым взглядом.

— Думаешь, если я выпустил тебя, то и дальше позволю своевольничать? До моего прощения ты ещё нескоро дослужишься… — он вырвал ребёнка из её рук: Ирида сама ослабила хватку, как только почувствовала, что они могут причинить боль Тирону своими перетягиваниями.

Смотрела с тревогой и с испугом, но малыш легко пошёл к Кэйдару на руки, даже не понял, что чуть не стал предметом раздора. Обиженно закусив губы, упрекнула:

— Ему никто не нужен, кроме меня… Мой Тирон ни в чьей любви больше не нуж-дается…

— Я не для этого допустил тебя к нему! Чтоб ты вцепилась в него мёртвой хваткой? Нет уж! Я и без тебя смогу воспитать своего сына достойным венца Воплощённого.

— Да, точной копией своего папочки! — Ирида зло сверкнула глазами, отбросила мокрые волосы, лежавшие на груди, за спину, решительно вздёрнула подбородок. — Грубым надменным уродом! Подлым и неблагодарным…

Кэйдар, придерживая сына раскрытой ладонью за спинку, круто развернулся на одном месте:

— Это меня ты считаешь подлым?

— А разве нет? Как вы напали на нас в ту ночь? Разве не подло? В темноте! Во вре-мя праздника! Подкрались и окружили селение… Это ли не подлость?! А мой отец? Он торговал с вами. Мы никогда не трогали ваших купцов… Наше племя всегда отпускало ваших торговцев с товарами, с подарками… Провожали через степь до кораблей, до самого побережья… — Её голос перехватили спазмы, ещё немного, и она бы расплакалась, с неожиданной остротой и ясностью вспомнив события про-шлогодней августовской ночи. Зажмурилась, закрыла рот тыльной стороной ладони; невыплаканные слёзы жгли глаза, только моргни — и потекут по щекам.

— Что ты можешь знать о войне? Ты — женщина! — будешь учить меня, как воевать?! Твоё дело — вот! — Кэйдар поднял Тирона на вытянутых руках. — Рожай детей и не болтай лишнего! Понятно тебе?

— Чтоб потом и он убивал своих друзей с неменьшей подлостью и злобой? — голос Ириды на этот раз прозвучал едва слышно, но всё с тем же отчаянием. — Может, и вправду было бы лучше не родиться?

— Это не тебе решать! Для этого у тебя есть господин — Я! — Кэйдар отвернулся, сел на край ложа, усадил Тирона к себе на колени. — Ты можешь быть нянькой при нём, или кормилицей, слушаться меня и ухаживать за моим сыном. А можешь отправ-ляться на кухню! Выбирай! Во всяком случае я не намерен выслушивать упрёки рабыни… Говорить ты будешь тогда, когда я разрешу, — и только!

Ирида торопливо стёрла ладонью слёзы со щёк, оттолкнулась от стены, преодолев болезненную слабость в теле, сказала, не сумев сдержаться, хоть уже заранее знала реакцию на слова:

— Шантажировать мать ребёнком — разве это не подло?

Он не ударил её, хотя, наверное, сразу же пожалел об этом, помешал ребёнок, сонно прильнувший к его широкой груди. Но глянул зато таким понятным взглядом, что Ирида осеклась, поджала губы.

— Дважды я никогда не предлагаю… А на кухне прислуге всегда будут рады…

Ирида опустилась на пол прямо там, где стояла, — привычка всех кочевников, за-стилающих полы коврами и шкурами. Задумалась, зябко обхватив себя за плечи, впиваясь пальцами в пух шали.

Он как всегда требовал многое — всё, что она имела. Ребёнок — или хоть какая-то относительная свобода и воля говорить и думать, что хочешь? Разве можно тут коле-баться? Какая мать будет здесь долго думать?

Ирида вскинула голову, встретив прямой взгляд Кэйдара, — и отвела глаза. Подчи-нилась! Признала его волю! Его власть над собой!

Кэйдар усмехнулся довольно, но она не увидела его усмешку, зато услышала — и до боли закусила нижнюю губу.

Унижение! Опять он унижает тебя! Опять упивается своей властью над тобой!

Ну и пускай! Зато твой Тирон будет рядом. Ты сможешь видеть его, сможешь сама кормить его и воспитывать. Может быть, тогда он не вырастет таким же, как его отец?

* * *

Что за день сегодня? С самого утра какую рабыню ни увидишь, каждая пытается показать характер… Сперва эта лагадка Лидасова! Эта Стифоя! Сущая пигалица. Девчонка ещё совсем… А в речи вольнорождённых встревает, рабыня неразумная…

А всё потому, что Лидас вечно распускает своих рабов, позволяет им слишком многое, не наказывает за проступки. Вон, стоит только его телохранителя вспомнить. Вот они, последствия беспечной мягкости!

Думает, раз стала наложницей, так и позволять себе можно всякое? То, что ты скоро родишь ему ребёнка, ещё совсем ничего не значит.

Да, недаром говорят: каков господин, таков и его невольник. Ленивый и дерзкий раб служит беспечному и мягкому сердцем хозяину. Хороший же хозяин, умный и предусмотрительный, никогда не позволит своему рабу лишнего. Даже слова, даже взгляда дерзкого…

Вон, как виэлийка моя! Слова теперь дерзкого мне сказать не посмеет. Сразу при-смирела. Послушная, тихая, покорная… Стоило припугнуть разлукой с сыном…

Я всегда говорил: ради своих детей женщины на всё готовы! И Ирида не исключе-ние. Хоть и угрожала сначала, что убьёт его, как только он родится. Глупые речи остаются речами, не более того.

* * *

Айна ещё по звуку шагов, по удару двери угадала, что идёт Лидас. Впервые после родов пожаловал. Интересно, и что ему на этот раз надо? Они встретились глазами. Лидас смотрел серьёзным, немного отстранённым взглядом, в котором легко угады-валось принуждённое равнодушие. Айна видела, каких трудов ему стоит не замечать её осунувшееся лицо, болезненно похудевшую фигуру, маленький свёрток с малы-шом, заботливо укрытый одеялом.

— Ты одна? — спросил первым, так и оставаясь стоять у порога, будто в спальне чу-жой жены очутился и боится выглядеть бестактным.

Айна сидела на ложе, подобрав ноги, упираясь вытянутой рукой в подушку, внизу, как раз под рукой, сонно сопел младенец. Усмехнулась, даже не изменив позы.

— А кого ты рассчитывал здесь увидеть? Очередного любовника?

— Мне сказали, что Стифоя у тебя, — Лидас будто и не заметил насмешки.

— Она ушла к себе. Буквально только что… Она устаёт, когда подолгу на ногах… У неё срок в конце января… шесть недель осталось ходить… — Айна говорила коротки-ми отрывистыми фразами, говорила неохотно и без всякого дружелюбия. И сама себе удивлялась: зачем она ему всё это рассказывает? Будто напрашивается на прощение! Будто ждёт, что и он будет так же многословен.

— Я пригласил сегодня гостей на ужин, — объявил неожиданно Лидас. — Будут Манус и Рузал с жёнами, Кэйдар со своей Хадиссой, Адамас…

— И? — Айна склонила голову к левому плечу, скривила губы, уже догадываясь, чего от неё хочет Лидас.

— Я хочу, чтоб ты присутствовала тоже!

Айна качнулась назад, вскидывая голову, зло глазами сверкнула:

— Ты пришёл издеваться надо мной? Думаешь, мне сейчас как раз до веселья? Что я так жажду развлечений, после всего, что вы сделали?

— А что мы сделали? Ты о чём вообще? — Лидас искренне удивился.

— Не успели руки от крови после пыток отмыть и сразу же уселись праздновать!

— Ах, вот ты о чём! — Лидас коротко рассмеялся, но под взглядом Айны, осуждаю-щим, почти ненавидящим, смутился. — Это просто дружеский ужин, ничего особенно-го…

— Я никуда не пойду! Ты сам знаешь, почему! — Айна отвернулась. — Не хочу иметь ничего общего с вами со всеми…

— Пытать твоего марага — это не моя идея. Хотя, после того, что он сделал, среди иданов с него бы шкуру сняли… Ещё скажи спасибо, что он жив до сих пор… Он ещё поведёт нас в гости к своим сородичам… Укажет дорогу…

— А после? После вы отпустите его? — Айна глянула на Лидаса с нескрываемой на-деждой, с робким ожиданием. Лидас даже смутился, позавидовал невольно: "Она действительно любит его!.. Он всё ещё дорог ей… А обо мне она никогда так не беспокоилась. Никогда! Почему?"

— Этот мараг — теперь не моя собственность! И вообще сейчас разговор не о нём. Ты должна пойти со мной сегодня… Все знают, что у нас родился ребёнок, все считают нашу семью благополучной… Я хочу, чтоб твои и мои друзья так и дальше думали. Это будет проще для нас обоих. Для всех нас! Вряд ли кто-то пожалеет тебя, когда узнает правду. Даже твоя Дариана…

— Да, а над тобой-то точно посмеются! — Айна хмыкнула презрительно, легко, мяг-ким толчком, соскочила на пол. Она и после родов осталась всё такой же стройной, подвижной, гибкой. Всё такой же красивой, как и прежде. И острой на язык. Встала посреди спальни, уперев руки в боки, взглянула на Лидаса исподлобья.

— Ты позволишь мне увидеться с ним? Хотя бы ещё раз…

— Я сказал, он не моя собственность! Я ничего не могу обещать… — Лидас выдержал её взгляд, с улыбкой любопытства разглядывая свою жену. Бесстыдница! Она даже не стыдится того, что сделала. Будто не осознаёт своей вины!

— Отец Создатель! Ты хоть что-нибудь можешь сделать без оглядки на Кэйдара? — Айна презрительно рассмеялась, нервно всплеснула руками. Римас недовольно за-кряхтел спросонок, проснулся, разбуженный громким голосом и смехом матери. Айна бросилась к сыну, заговорила с ним ласково:- О, да ты мокрый у меня! — приня-лась разворачивать сырую пелёнку, про Лидаса будто забыла. Перепеленала младен-ца быстрыми ловкими руками, укачивая его и нашёптывая что-то ласковое, поверну-лась к Лидасу, удивлённо повела бровями, точно ожидала, что он за это время тихо уберётся из комнаты.

— Опять играть роль счастливой супруги? Улыбаться гостям и Кэйдару? Ты же знаешь, как мне не нравится всё это!

— Я думаю не только о себе! Твоё присутствие на ужине сегодня — прекрасная воз-можность избежать сплетен и пересудов. Зачем давать народу повод для обсуждения наших внутрисемейных дел? — Эта его излюбленная манера — давить на доводы рас-судка — всегда раздражала Айну особенно сильно.

— Конечно, лучше сделать вид, что никаких проблем не существует! Глядишь, мы и сами перестанем их замечать…

— Наша семья рушится только по твоей вине, — заметил Лидас недовольно.

— А где ты видел семью? — выкрикнула со злой усмешкой Айна. — Мы с тобой — се-мья? Упаси меня Создатель от такой семьи!

— Раньше тебя всё устраивало…

— Раньше мне не с чем было сравнивать! — отрезала категорично Айна. — Сам видишь: тебя тянет на других женщин, меня — на других мужчин! Мы чужие друг другу!.. Ты даже ребёнка своего признать не хочешь, что уж тут говорить…

— Это не мой ребёнок, и ты сама это знаешь!

— Твой! — Айна голос повысила. — Я прекрасно помню ту ночь, вернее, раннее утро, когда это случилось. Ты был пьян тогда, ты не помнишь ничего…

— Да, а варвар твой по ночам тебе сказки рассказывал?! Хватит! — Лидас тоже разо-злился. — Хватит обо всём этом. Это глупые разговоры! Просто скажи мне: ты идёшь?!

— А я могу отказаться?

— Нет! — раздражение придало и голосу, и лицу Лидаса определённой жёсткости, не характерной для него. — Не можешь! — Айна удивлённо взглянула на мужа: он даже таким может быть?! — Поэтому собирайся, за тобой пришлют!

Лидас вышел, а Айна подумала недовольно: "Какие мы сердитые! Какие мы гроз-ные! Дулась мышка на кота… Опять, наверно, у Адамаса деньги в долг брать собрал-ся… Думаешь, распустит слюни — процент меньше сделает?.. Жди! Такие, как Ада-мас, своего не упустят!"

* * *

Даида и на этот раз постаралась. Все блюда и торжественно накрытый стол своей изысканной роскошью поразили таких искушённых гостей, как Хадисса и Адамас.

Цыплята, запечённые с дольками апельсинов, древесные грибы в желейном соусе, телятина со жгучими травами и ещё много того, чему и названия нет. Одних только блюд из рыбы, несмотря на середину декабря, было не меньше десятка.

А слуги ещё несли и несли. Уносили то, что уже было испробовано, и на освобо-дившееся место ставили новое. Стол на низеньких ножках, укрытый до пола белей-шей скатертью с узорами из золотых нитей ломился от угощений. Гости и радушные хозяева расположились вокруг на удобных трапезных ложах. Ложе Айны с мягкой подушкой для локтя стояло так, что можно было видеть всех присутствующих, даже не приподнимаясь. Она разглядывала гостей исподволь, без аппетита ломая тонкими пальцами ломтик обжаренного хлеба. Видела каждого: и Адамаса напротив себя, и Кэйдара со своей невестой у самого края стола. Их ложа как у будущих супругов уже рядом расположены, они почти головами касаются. Но не смотрите, что они так близки, по-настоящему эта парочка, как кошка с собакой. Айна видела, как зло кривит губы Кэйдар, высказывая невесте очередную претензию, а Хадисса только краем глаза в его сторону глядит с улыбкой высокомерного презрения. Интересно, и чем он на этот раз недоволен? Роскошным паттием из полупрозрачной почти неве-сомой ткани? Таким тонким, что просвечивается нательная девичья рубашка. А может, Кэйдар против всех её золотых украшений? Его всегда выводило из себя, когда женщина красуется перед другими мужчинами. Но что уж тут лукавить, ас-кальской принцессе есть, что показать! Красивая лицом и фигурой, молодая, в своём платье и в таких украшениях, она смотрится лучше всех женщин за этим столом.

Вон, как жена Мануса с недовольством косит в её сторону глазом. Да, когда-то и Вивиана считалась в кругах аристократических первой красавицей, но после родов располнела сильно, мало где сейчас показывается. Супруга Рузала же, его Каттия, замухрышкой среди таких женщин кажется. Она же из простолюдинок, в жизни на подобных вечерах не бывала, всему удивляется.

Да и сама Айна к ужину вышла в простом белом паттие, без золотых и даже сереб-ряных украшений, будто всё ещё была в трауре. Видела, как это не понравилось Лидасу, как он сердито и обиженно поджал губы, но виду не подала. Пусть обижает-ся! Прислушалась к разговору Лидаса и Адамаса:

— …Цена на зерно уже сейчас поднялась на пол лиги за меру, а к весне что будет?

Подумать страшно! Государственные запасы ситуацию вряд ли исправят… — Адамас, как всегда, вёл беседу, говорил громче других в трапезном зале; намазывая печёночный паштет на ломтик хлеба, заметил:- Многие надеются на ваш поход за море. Золото, много золота и дешёвые рабы могут поправить положение на рынке… Удешевление рабочей силы, золотые монеты в обороте — это непременно скажется…

— А что, все уже знают о походе? — Кэйдар с раздражением комкал салфетку, спро-сил громким резким голосом, так, что все разом замолкли.

— Ну, конечно же! — Адамас натянуто рассмеялся, чувствуя на себе взгляды окру-жающих. — Все знают… Это уже давно не новость… Все ждут лишь одного: оконча-тельной даты отправки…

— Но, как я понимаю, мы ради этого здесь и собрались, — Манус своей репликой попытался снять возникшее напряжение.

— Болтовня и сплетни! — выругался Кэйдар. — Шага нельзя сделать, чтоб город не обсудил…

— Но ты же, дорогой, не в пустыне живёшь! — Хадисса глянула на него с насмешкой, а Кэйдар ответил испепеляющим, почти ненавидящим взглядом. Этот взгляд ни от кого в зале не скрылся, может, поэтому какое-то время все подавленно молчали.

Плохо, очень плохо, если будущий Правитель будет несчастен в браке, если Его жена не вызывает у Него ничего, кроме раздражения, недовольства, ненависти. Что же тогда будет с народом, если им будет править Воплощённый, лишённый лада в семье? Благодать Отца снизойдёт ли на аэлов в таком случае?

Айна глядела на брата с затаённой улыбкой насмешки. Уж для неё-то не были новостью отношения Кэйдара и Хадисы. Прислуга ей все последние домашние ново-сти докладывала сразу.

Пускай! Пускай покажет себя теперь как муж и хозяин! Хадисса тебе не рабыня, она вольнорождённая, она принцесса, и не какая-нибудь там виэлийская царевна, а дочь аскальского правителя. Аскалы, они народ дерзкий, они привыкли вольно жить, никому не подчиняясь. Для них власть нашего Воплощённого — ярмо на шее! Не может быть никакого мира между аскалами и аэлами, как не было его изначально с древних времён, так и сейчас не будет. Тут и свадьба никакая не поможет…

А ужин между тем продолжался: появлялись новые блюда, рабы, бесшумно пере-двигаясь по залу, вносили и выносили посуду и кувшины с вином.

Айна, утомлённая скукой, медленным взглядом обвела сотрапезников, встретилась глазами с Адамасом, задержалась на его холёном красивом лице. Да, он чуть заметно располнел, но сходства не утратил. Похож на Айвара и лицом, и взглядом, и даже в улыбке есть немало похожего. Но нет главного: искренности. У Адамаса таких, как я, десятки, он мной-то интересуется только потому, что принцесс в списке его жертв ещё не было. Смотрит оценивающе, чуть прищурив левый глаз, с ухмылкой. Только моргни, подай знак, — и поведёт свою любимую игру. Его и Лидасово соседство не остановит. И что ему может ещё нравиться во мне? Я сама знаю, что выгляжу сейчас не лучшим образом, после родов, после всего пережитого. Неужели он не видит, что мне теперь не мужчин? Видеть не хочу никого из вашей породы. Кроме одного, да и того, точно, до смерти замучили.

Айна покинула стол первой, только-только десерт подали, объяснила тем, что волнуется за сына. Вышла под насмешливо-недоумевающие взгляды других жен-щин, провожаемая возмущённым взглядом Лидаса. Лишь Кэйдар не заметил её ухо-да, был занят своими мыслями. Его больше заботило присутствие Хадиссы. В каждом её движении, в каждом жесте, слове, взгляде он видел одно: желание уни-зить, ударить побольнее. Она насмехалась над ним, эта девчонка, цеплялась к каж-дому слову, презрительно поджимала губы, глядела в глаза, как на равного себе.

Разве мог Кэйдар стерпеть такое? Конечно же, нет! Он еле-еле до конца ужина досидел, а после ухода гостей, накинулся:

— Что ты позволяешь себе вообще?

Хадисса, нисколько не уставшая от долгого ужина, изумлённо брови вздёрнула, смерила Кэйдара взглядом. Они одни в зале остались, если прислугу, конечно, не брать в расчет, можно было теперь наконец-то говорить, не смущаясь.

— А чем ты, собственно, не доволен?

— Во-первых, не "ты", а "вы"! — перебил её Кэйдар. — Я — будущий Правитель Импе-рии, а не твой мальчишка-ездовой! Не смей мне "тыкать", тем более, в присутствии других…

— Конечно, мой будущий муж и господин! — Хадисса глазами сверкнула, явно изде-ваясь. — Ваше малейшее пожелание будет исполнено немедленно, как и все другие. Чем ещё вы так расстроены?

— Многим, моя милая, многим! — Они стояли друг против друга, и Хадисса в эту минуту казалась кошкой, загнанной в угол, она не боялась своего более сильного врага, смотрела бесстрашно, вскинув подбородок и сжав кулаки, не скрывала пре-зрения и насмешки ни во взгляде, ни в голосе, ни в ответных репликах. В такие мгновения Кэйдар готов был вспомнить свою виэлийку. Та тоже когда-то позволяла себе подобные выходки, но он справился с ней, превратил в покорную, послушную его воле рабыню.

Да, с ней тоже было трудно, особенно поначалу, но ведь справился, связал по ру-кам привязанностью к сыну, нашёл слабую сторону. С этой же принцессой будет посложнее. Но и на неё найдётся управа, дай срок.

— Вырядилась, как кукла, в золото и жемчуг! Выставляешься напоказ перед чужими мужчинами! Полуголая!.. Руки открытые, голова не покрыта… А потом ещё спраши-ваешь, чем я не доволен?!

— В этом доме для всех я пока что гостья, не более того…

— Ты — моя невеста! — Кэйдару большого труда стоило не кричать в полный голос, но раздражение, копившееся весь вечер, требовало выхода; ви́на, испробованные за ужином, бурлили в крови. — После помолвки…

— От помолвки до свадьбы ещё полгода, всякое может случиться, — перебила Кэйда-ра Хадисса, она уже тоже начала терять терпение, стояла, стискивая пальцами узор-чатую вышивку на боковых разрезах паттия. Тяжёлая золотая нить, сминаясь, чуть слышно похрустывала. — Вы можете стать моим мужем, а можете и не стать… Это как богам угодно будет!.. И вообще! — решительно выпрямилась, расправила плечи, как птица, готовая взмахнуть крыльями. — Я живу своей жизнью, сама по себе, а вы… Вы тоже можете жить, как хотите, Кэйдар… Я не предъявляю вам претензий, хотя могла бы…

— Да?! — Кэйдар изумлённо сморгнул, такого оборота он уж никак не ожидал. — Это какие такие претензии?.. — не договорил, Хадисса перебила:

— А такие! Думаете, я не знаю ничего, господин наречённый жених? Что вы в своей спальне девку прячете?!

— Я никого не прячу… — Кэйдар слушал сам себя и злился за то, что улавливал в своём голосе оправдывающиеся нотки, будто его и вправду во лжи уличили. — У меня не было никаких женщин со дня помолвки… Я соблюдаю правила!

— Не надо мне врать! Я всё знаю! Про виэлийку вашу…

— Не знаешь! Да, она была моей наложницей, она стала матерью моему сыну, но сейчас она всего лишь нянька и кормилица…

— Не надо мне это говорить, не надо! Мне вовсе не интересно знать, чем вы зани-маетесь на досуге… Я вам только одно хочу сказать: оставьте меня в покое! Никаких притязаний, слышите?!

— Приятно слышать подобное от будущей жены, — заметил Кэйдар, немного помол-чав. — А если меня не устраивают такие отношения?

— Привыкайте, господин Наследник! — отрезала Хадисса и шагнула мимо Кэйдара, но тот поймал её за руку, одним рывком заставил развернуться лицом в себе.

— Думаешь, мы и свадебную ночь проведём в разных спальнях? Нет уж! Ты мне ещё детей нарожаешь… Потомков от аскалов на нашем троне ещё не сидело…

Хадисса не была той хрупкой неженкой, какой казалась многим со стороны, натре-нированные стрельбой из лука руки и необычная для аристократки ловкость позво-лили ей выкрутиться, избежав поцелуя в губы. Отпрянула, шумно дыша всей грудью, щёки румянцем раскраснелись, но глаза сверкнули яростно:

— Я предупреждала тебя, аэл, не прикасайся ко мне до свадьбы! — крикнула Кэйдару в лицо, отступая спиной к двери. — Думаешь, я не знаю, как ты был против этой про-клятой свадьбы? Так вот знай теперь и ты: я тоже тебя ненавижу! Ещё сильнее, чем ты меня!

Я всех вас, аэлов, ненавижу, жадных, ненасытных, завистливых! Так и смотрите на нас, как бы ещё в свои лапы загрести, где бы ещё чего оттяпать! И я для тебя ничего не значу, кусок лакомый — не больше! Залог для гарантии будущего мира!

А я не хочу так, понял! У меня у самой был жених наречённый, до свадьбы всего месяц не успели, и меня сюда отправили!.. Да мне бы век тебя не видеть! Ни тебя, ни всех вас!..

— Это ты со слов папочки своего поёшь? — спросил Кэйдар, зло щуря тёмные глаза; он медленно наступал на Хадису с одной лишь мыслью: заставить её замолчать. Немедленно! Как она смеет вообще говорить такое?

Но принцесса, хоть и выкрикивала обвинения, переглатывая слёзы, застилающие глаза, отходила от него всё дальше, увеличивая дистанцию.

— Я Создателя каждую ночь молю, чтоб ты сгинул в своих горах, чтоб ты не вер-нулся из своего похода! Я домой тогда сразу уеду и Отцу Создателю спасибо ска-жу!.. Уезжай, слышишь! Уезжай побыстрее за море! — махнула рукой несколько раз, как будто прочь Кэйдара от себя прогоняя, не сдержав слёз, расплакалась под конец, выскочила из зала, закрыв лицо ладонями.

Кэйдар следом не бросился, стоял посреди трапезной, как громом поражённый. Такого он не ожидал. Его смерти просили у Отца, и не абы кто, а будущая жена, та, которая заботиться должна о здоровье своего супруга. А она? Как же так? Что я сделал ей такого плохого? Я и сам не хотел этой свадьбы! Да она же дрянь просто! Негодница! Вторая Айна в этом доме объявилась. Смерти, смерти моей, значит, просит. Да я ещё и пальцем тебя не тронул, подумаешь там, пощупать пытался пару раз. Сама хороша! Ядом этим своим!.. И дразнит постоянно. Так одевается, что в глазах круг, а трогать не смей, не положено, видишь ли, до свадьбы. Выдерга бесстыжая! Да куда ты денешься от меня? Жених у неё, видишь ли, был! Да что мне твои женихи?!.. И у Ириды был жених. Где он теперь? Знамо дело, где!.. А за про-клятия свои ты у меня ещё прощения попросишь, не будь я будущим Воплощённым. И за ненависть за свою, и за молитвы эти дурацкие… Да!

Кэйдар вышел из трапезного зала решительным шагом, не замечая, как испуганны-ми зайцами мечется из-под его ног кухонная прислуга, чуть не роняя с подносов посуду.

* * *

Она попрекала меня моей виэлийкой. Как она могла вообще? Когда между нами даже не было ничего. Я знаю законы не хуже! Не надо обвинять меня в том, чего я не делал…

Кэйдар испытывал к своей невесте странные чувства. Противоречивые, с трудом объяснимые, даже самому себе малопонятные. Он ненавидел её и жаждал одновре-менно. Временами ему многих сил стоило перебороть в себе желание ударить эту женщину. Как сейчас, когда она кричала ему в лицо свои страшные слова, когда чуть ли не проклинала в открытую. Хотелось схватить за плечи и трясти, трясти до тех пор, пока она не перестанет кричать, пока она не перестанет смотреть с презрением и с насмешкой. Пусть лучше боится, чем презирает…

А бывали минуты, когда её хотелось ласкать, как котёнка. Ласкать её молодое стройное тело, целовать, целовать нежную кожу и губы. Заставить таять в руках, нежиться, доставлять удовольствие не только себе, но и ей.

Что-то удерживало Кэйдара всякий раз, когда жар внутри тела становился почти непереносимым. Не страх перед возможным отпором, не страх перед отравлением тем ядом от браслета, нет. Он помнил её насмешку, её презрение в глазах, собствен-ное ощущение унижения в тот вечер… Её смех в спину… Это он не мог забыть никак. Это стояло между ними обоими большей преградой, чем национальная непри-язнь.

И не было никакой силы, способной хоть как-то поправить ситуацию. Они так и оставались врагами, непримиримыми врагами, не способными на понимание, на сочувствие, на компромисс…

Кэйдар толкнул раскрытой ладонью дверь в собственную комнату, внутренне приготовился к встрече с виэлийкой, к её испуганно-настороженному взгляду. Оста-новился посреди комнаты, совмещающей в себе и кабинет, и спальню одновременно: покрывало ложа, расправленное настолько, что ни единой складочки; ни чашки, ни кружки на столе среди сдвинутых в сторону свитков, ни одной детской вещицы не попалось на глаза — ничего, что бы указывало на присутствие женщины и маленького ребёнка в этих стенах.

Оглядываясь кругом, Кэйдар не сразу вспомнил: ведь сам же распорядился ещё днём, чтоб подыскали подходящую комнату для Ириды и Тавиния. Где-нибудь по-близости от собственной, на этом же этаже. "Значит, она уже перебралась к себе и сына твоего забрала с собой. Всё, каждую его игрушку, каждую тарелочку со стола — ничего не осталось! Как будто не было его в твоей жизни. Будто это сон был…"

Тут вдруг заметил белую шаль на спинке кресла. Очень тоненькая, пушистая, мяг-кая на ощупь. Вспомнил: это она была сегодня у Ириды на плечах. Днём, когда захо-дил сюда в последний раз. Забыла, видимо…

Почему тогда прислуга не позаботилась?

От шали пахло нежным ароматом, цветочным, душистым. Ароматом чистой ухо-женной женщины. Да, так от Ириды пахло после ванны… От влажных волос, от самого тела… Отец Всемогущий! Так и скажи, что просто хочешь её видеть!.. Ага, после ссоры с одной гадюкой идти искать другую? Знаешь сам, тебе она не обраду-ется, это точно!

И всё равно пошёл, прихватив с собой шали, комком прижатую к груди.

__________________

Вошёл неслышно, будто крадучись. И Ирида не сразу его заметила, стояла спиной; длинные волосы, светлые, пушистые, золотились при свете светильника, стекая волной вниз почти до середины бедра. Красавица! Кэйдар разглядывал её, когда Ирида, почувствовав на себе взгляд, обернулась, и они встретились глазами.

— Вы… — она выдохнула с испугом, даже вздрогнула, и малыш у неё на руках, уро-нивший голову матери на плечо, тут же проснулся. Ирида отвернулась, поглаживая Тирона по спинке, зашептала ласково:- Спи, маленький, спи, мой хороший…

— Что, и ты не рада меня видеть? — Кэйдар устало сел на ложе, огляделся, пряча усмешку. Комнатка, конечно, небольшая, но тёплая и аж с двумя окнами. Два све-тильник напольных в три чаши по углам справа и слева от ложа. Детская кроватка возле небольшого столика, плетёный коврик на полу с неброской вышивкой. Альви-та и сейчас поскромничала: ни одного гобелена на стенах, но для няньки, по её мне-нию, и этого достаточно.

— Вы же сами знаете, господин, моя бы воля…

— Да, знаю! Твоя бы воля, всё закончилось бы ещё год назад. Я бы загибался с кин-жалом в печени, а ты… а тебя бы утопили в море, — Кэйдар бросил скомканную шаль на подушку. Ирида только бровью дёрнула: узнала свою шаль. Прижала губы, не нашлась сразу, что сказать в ответ, упрекнула, после недолгого молчания:

— Говорите потише, он и так плохо днём спал… И сейчас ещё заснуть не может…

— Да, конечно! Теперь можно показывать всем, а мне — в особенности — свою лю-бовь и преданность. А раньше? По рукам приходилось связывать, да? Удавку с шеи снимать!.. — Кэйдар если и сбавил голос, то совсем чуть-чуть, Ирида смотрела на него сверху с несказанным возмущением и протестом. Пьян — поняла ещё раньше, при первом же взгляде. А она всегда опасалась его пьяного. Поэтому и сейчас сдержа-лась, перенесла нападку спокойно, только ушла подальше, в глубь комнаты, приня-лась укладывать Тирона в кроватку. Думала про себя, закусив губу: "Говори, что хочешь, пожалуйста! От меня ты ни слова не услышишь! Ничего я тебе объяснять не собираюсь, всё равно не поймёшь… И вообще, зачем ты пришёл сюда? Опять кри-чать на меня? Иди к своей невесте!.. Пускай она тебя слушает… Сделай хоть раз в жизни доброе дело: оставь меня и моего сына в покое!.."

Вслух спросила лишь одно:

— Зачем вы пришли? Уже поздно…

— Неужели кто-то запретит мне видеть моего сына, когда я захочу? — Кэйдар выпря-мился одним стремительным движением, и Ирида в страхе отшатнулась. За спиной только угол, и мимо не прошмыгнуть. Он опять прижал тебя к стене: ни сбежать, ни спрятаться. Одно лишь остаётся: бороться! При этой мысли пальцы сами собой сжались. А кровь колотилась в висках повторяющимся заклинанием: "Он не посме-ет… Он не посмеет…"

— Вам лучше было бы уйти… — предложила обмирающим до шёпота голосом.

— А что? — он сделал всего один шаг, наполовину сократив разделяющее их расстоя-ние; разглядывал изучающим взглядом немигающих тёмных глаз. Ирида хорошо знала этот взгляд, взгляд мужчины, возжелавшего стоявшую перед ним женщину. — Неужели ты за всё время ни разу не вспоминала меня?

— Нет! — Ей хотелось кричать, но Ирида постоянно помнила о мальчике, спящем буквально в метре от неё. Повторила с выдохом. — Нет… — и тут же добавила, поправ-ляясь:- В кошмарах…

— Даже вот как? — Кэйдар удивлённо подбородком повёл, рассмеялся беззвучно. Они теперь оба перешли на шёпот, изъяснялись как любовники, затаившиеся от всего мира в укромном уголке. — Неужели я настолько страшный? — он был выше ростом и стоял так близко, что её мягкие волосы на макушке щекотали ему подбородок. Кэй-дар вдыхал знакомый аромат, такой же, как и от шали, одним им уже наслаждался, хотя и чувствовал: мало, ему этого ой как мало. Пять месяцев он её не видел, не знал даже, где она и с кем, постоянно думал о ней, а когда нашёл, то уже сам лишился возможности быть с той, которая ему нравится. Закон встал между ними обоими. Но разве это нормально? Когда какие-то дурацкие правила запрещают спать с желанной женщиной!

— И ты все эти месяцы была одна? Без мужчины? У тебя не было никого, кроме меня? Никто даже не пытался приласкать такую красавицу? — осторожно, одними пальцами, он отвёл лёгкие волосы назад, открывая её лицо, коснулся кожи на скуле, бархатистой, тёплой, очень нежной.

— Уйдите, прошу вас! — Ирида пихнула Кэйдара руками в грудь, попыталась оттолк-нуть его от себя, но тот поймал её за локти, притянул к себе ещё ближе, зашептал, глядя в глаза:

— Ты моя только, слышишь! Я любого убью, кто хоть прикоснётся к тебе… Ирида, ты никуда больше не сбежишь… Я не отпущу тебя, понятно?.. Никуда от себя не отпущу… Мне никаких других не надо, слышишь?! Никого больше!.. Одну лишь тебя, Ирида, понимаешь ты, наконец?! — он говорил и говорил, и каждое его слово звучало всё громче и громче. И всё равно он не успел сказать главного — его слова заглушил плач Тирона.

— Пустите! — в глазах Ириды стояли слёзы, но расплакаться она не смогла; чувствуя, как ослабла хватка Кэйдара, освободилась лёгким движением, бросилась к кроватке, подхватила на руки ребёнка, отвернулась, заходила с ним по комнате. В сторону Кэйдара не глядела, не знала, что́ он там делает, но выдохнула с облегчением, когда услышала, как он вышел. Так и не сказал ничего больше.

Пламя в чашах качнулось, и испуг на сердце долго таял, а больше ничего не оста-лось, что бы говорило о его визите.

* * *

После этого раза он долго не появлялся, десять дней его Ирида в глаза не видела. Долгий срок, ничего не скажешь. Но она не переживала, напротив: занималась сы-ном, тайно надеясь, что Кэйдар наконец-то оставил их в покое.

Бывали, конечно, моменты, когда Ирида вспоминала своего хозяина, все те слова, которые он бросал ей в лицо, вспоминала и испуганно поёживалась. Пьяный, чего с него возьмёшь…

Кэйдар объявился неожиданно, так, как он всегда это делал: незаметно и как раз тогда, когда его совсем не ждёшь.

Ирида только Тирона покормила, паттий остался застёгнутым всего на одну пряж-ку. Сидела на краю ложа, пела свою любимую детскую песенку, пела, едва слышно, укачивая мальчика.

— Зачем ты поёшь ему на виэлийском?

Ирида на ноги вскочила — Кэйдар, стоявший у порога, прошёл и сел как раз на то место, где она только что сидела.

— Он будет править моим народом, он — аэл!

— Тирон и мой сын, значит, виэл наполовину, — возразила осторожно Ирида. Она глядела на Кэйдара, в его спокойное, чуть нахмуренное лицо, и гадала: чего он хочет на этот раз? Чего от него ждать?

— Думаешь, всю жизнь с ним рядом будешь? — усмехнулся. Он, как всегда, был уве-рен в своих словах, как и во всём, что он делал. Такие неисправимы. Думают, что весь мир создан для их удобства. — Как только Тавиний достаточно подрастёт, я пере-дам его Велианасу на воспитание. Он будет лучшим воином, достойным венца Пра-вителя…

— Тавиний? — Ирида вопросительно приподняла брови. — Мой сын — Тирон, я сама назвала его так…

— Это варварское имя! — Кэйдар вытянул болезненно занывшую в лодыжке ногу. Боль возвращалась временами, про это Лил предупреждал; а с болью вернулось и раздражение. А ведь, пока шёл, твердил, как приказ: сохраняй спокойствие. В само-обладании твоя сила. Однако не выходит, не получается. — Ты давала имя не абы кому, а будущему Правителю. В таких делах полезно быть избирательным…

— Я назвала его так в честь своего отца. Тирон будет таким же: сильным, отважным, любимым всеми мужем… — Ирида приподняла мальчика на вытянутых руках, тот засмеялся, засучил ножками в тёплых носочках. — Его уважали все соседи… Он не был трусом… — сморгнув вставшие в глазах слёзы, Ирида отвернулась, переложила Тирона поудобнее. Кэйдар, наблюдая за ними обоими снизу, громко усмехнулся.

— Его больше нет, твоего отца… К чему тогда говорить о нём?

— Да, нет не только его, нет многих…

— А может, не стоит начинать всё сначала? — Кэйдар недовольно нахмурил брови. — Я уже столько раз слышал о себе, что я плохой, что я убил твоих близких, что я подло воспользовался твоей слабостью!.. Хватит об этом! Я пришёл проведать сына, а не ругаться!.. — а потом неожиданно, без всякого перехода:- Дай мне его!

Ирида обернулась к нему, взглянула на требовательно вытянутые руки Кэйдара. Он несколько раз двинул пальцами, повторяя свой приказ. — Дай!

Она подчинилась неохотно, смотрела с тревогой на мальчика в его руках: не испу-гается ли чего? Не сделает ли Кэйдар ему больно? Хотя знала, что Тирон охотно идёт к нему на руки, что Кэйдар, как это ни удивительно, умеет обращаться с маленьким ребёнком.

— Ему сколько сейчас?

— Пять будет в последние дни месяца, — Ирида стояла босыми ногами на коврике, обхватив себя руками за плечи, будто мёрзла, не замечала даже, что застёжка на её платье расстёгнута, что левое плечо открыто совсем и видна верхняя часть груди.

— О! — Кэйдар негромко рассмеялся. — Сильным будет! — Тирон стиснул указательный палец на его руке крепко-крепко, со всей силы. — Смотри, как схватился! — Кэйдар со смехом вскинул голову, хотел поделиться своей радостью хоть с кем-нибудь, но, встретившись с холодно-враждебным взглядом Ириды, осёкся, добавил уже другим тоном:- Застегни паттий!

А сам отвёл глаза, осторожно целуя Тирона в волосы на макушке…

Она, что, нарочно испытывает твоё терпение? Проверяет силу твоей выдержки? Она видит, как трудно тебе сдерживать внутри растущий жар желания. Видит это и понимает, потому и мучает.

…Нежная белая кожа, на ней теперь ни следа от того прошлогоднего загара. А как приятно к ней прикасаться!.. И эта ложбинка! Покатая округлость плеч, по-женственному хрупких. Все женщины умеют пользоваться своей слабостью чуть ли не с рождения, знают, как убийственно она действует на мужчин. А Ирида, напротив, всегда пытается быть сильнее, в этом её отличие от других, каких ему доводилось знать.

— Я хочу, чтоб ты знала, я никогда не отпущу тебя! Ты всегда будешь со мной ря-дом. Хочешь ты этого или не хочешь. Даже когда Тавиний подрастёт, даже после моей свадьбы…

— Я с самого начала про это знала. Ещё тогда, на корабле… — Ирида опять поверну-лась к Кэйдару лицом, румянец стыда и неловкости на её скулах ещё не успел сойти; глянула с усмешкой. — Тогда и вы знайте, господин! Я — нянька и кормилица, но не наложница! Вы сами так хотели… Поэтому оставьте свои попытки!.. Даже смотреть на меня так!.. Даже прикасаться…

— Да? — Кэйдар искренне удивился. Меньше всего он ожидал услышать от неё угро-зы. В её-то положении это не опасно, скорее, смешно. — И что тогда?

— Тогда? — Ирида растерялась, его спокойная уверенность в ответ на её слова показа-лись самой неожиданной реакцией. — Тогда я убью себя! Вы знаете…

— А как же?.. — она оба перевели глаза на мальчика в руках Кэйдара. Тирон в эту минуту увлечённо пытался дотянуться губами до застёжки паттия на плече отца.

— Его всё равно отберут у меня, — ответила Ирида, помолчав немного, будто разду-мывая над своим будущим. — Я так и так останусь одна…

— Хм! — Кэйдар насмешливо хмыкнул. — Положение легко исправить… родив ему братика… — и сделал такое движение, будто хотел одновременно и подняться, и об-нять Ириду за плечи.

— Нет!!! — она отпрянула в ужасе, отступила на несколько шагов, а Кэйдар рассмеял-ся, замолчав неожиданно, принялся успокаивать Тирона, напуганного криком мате-ри. Поднял на неё глаза:

— Что ты так уж прямо? Все дети только так на свете появляются…

Разве у нас с тобой плохой сын? — пригладил ладонью взлохмаченную голову ре-бёнка. — Он мог бы быть ещё лучше, если б ты любила его с самого момента зачатия.

— А если б ещё раньше? — Ирида зло сузила глаза. — Если б я просто любила его па-почку? Хоть чуть-чуть?.. Хоть капельку?..

— Я делал всё, что делает любой мужчина, чтоб привязать к себе понравившуюся женщину. Вспомни! Я каждый раз приносил тебе подарок… Серьги с рубинами ты топтала ногами… Прямо на моих глазах… Ты не надевала ни одного браслета из тех, что я дарил… Любой бы на моём месте приказал тебя выпороть! — Кэйдар тоже повы-сил голос, разозлился. — Эти твои дурацкие игры в молчанку!.. Они кого угодно бы вывели…

— Мне не нужны были никакие подарки! Я и сейчас готова повторить… Смешно: лишить всего — семьи, соплеменников, свобода, а потом дарить в уплату золотые побрякушки?! Это глупо!.. А пользоваться мной как шлюхой?! Не интересуясь ни моим желанием, ни моими симпатиями?! Какая женщина захочет такой жизни? Да никакая на свете!..

— Всем другим моим хватало, а ты у нас, что, особенная, да?!

Они кричали друг на друга так, что и Тирон расплакался.

— Скажи ещё, что и ты ждёшь не дождёшься, чтоб я сгинул в нашем походе?

Ирида осеклась на полуслове, об этом она, честно признаться, как-то и не думала вовсе. Немного помолчав, просто ответила:

— Судьба не минует никого из нас… Бывает так, что и последние становятся пер-выми, а первые… — оборвала сама себя, не договорив. — Дайте его мне, здесь душно, он, наверняка, хочет пить…

Кэйдар смотрел со своего места, как Ирида поит ребёнка из небольшой серебряной мисочки. Строгая, отчуждённо-чужая. Он видел её в профиль: поджатые губы, на-хмуренные брови. Красивая, даже когда злится, так и хочется поцеловать. Прямо в эти сжатые в одну линию губы. Но она не растает даже после поцелуя, это ты давно уже знаешь, так и останется чужой, враждебной, с холодно-ледяным ненавидящим взглядом.

Да, он пытался подружиться с ней, особенно поначалу. Пытался хоть как-то сгла-дить неприятное впечатление от их первой близости. Столько сил потратил, чтоб не повторить свою прежнюю ошибку: старался быть нежным, ласковым, добрым. Но ничего не получалось. Эта Ирида — та ещё упрямица! Она никогда не изменит своего отношения к тебе. Будет всё так же ненавидеть, и бояться.

— Человек не может жить одним прошлым. Почти полтора года прошло — достаточ-ный срок, как я думаю, для того, чтоб понять, что твоя прежняя жизнь никогда уже не вернётся, — заговорил Кэйдар, в задумчивости растирая пальцы. Она опять не будет слушать, отгородится высокомерным молчанием. Но Ирида ответила:

— А мне не к чему и не к кому возвращаться! У меня нет никого больше, кроме сына…

— Да, я своими руками убил твоего отца, подло и вероломно захватил твоё селение и так далее! — перебил Ириду Кэйдар. — Давно известная песня!

У нас был честный поединок! Если б он остался жив, погиб бы я… Твой отец умер как воин. Если б он не погиб тогда, его бы принесли в жертву… Его сердце сгорело бы на жертвеннике в очищающем пламени…

Как думаешь, — перевёл глаза на Ириду, — какую из смертей предпочёл бы твой отец?

— Это не оправдание! — Ирида фыркнула возмущённо, передёрнула плечами.

— Конечно! — Кэйдар поднялся, но не ушёл, остановился посреди комнаты, стоял, положив руки на пояс. — Я виноват во всём, что с тобой происходит. И всегда буду виноват!.. Так проще — винить одного человека!

— А кто, как не вы, господин, виновны во всём? — Ирида смотрела на него снизу, сидя на невысоком стульчике, крепко держала мальчика обеими руками. — Зачем вы искали меня? Не надо было нас искать, слышите?.. Так у меня была своя жизнь, свои друзья и знакомые, свои дела и заботы, а здесь… Здесь вся моя жизнь подчинена вам, только вам. По вашему приказу я стала нянькой и кормилицей собственного ребёнка… Он перестал быть моим, он теперь возможный Наследник — и только! Даже имя вы меняете ему по своему усмотрению…

Я лишена всего… О всякой малости мне приходится просить у Альвиты… Масло для светильника, ещё одна бутылочка для молока… Свежая пелёнка для Тирона… Да мало ли? Я погулять не могу с ним выйти, чтоб за мной не следили, не сопровож-дали!.. Не указывали, куда мне идти…

— Это были мои распоряжения. Думаешь, я так рад был слышать, что ты сбежала из Дворца из-под носа у слуг и охраны? Хочешь, чтоб я позволил тебе попробовать снова?

— А если я дам слово? — предложила осторожно Ирида после почти минутного мол-чания. — Если я поклянусь, что не сбегу отсюда?

— Я привык верить только тем обещаниям, которые даю сам!

— Из этого города всё равно не уйти, так какая тогда разница? — Ирида пожала пле-чами, отвернулась, глядя на почерневшие угля жаровни. Да, она просила невозмож-ного. И у кого? У самого Кэйдара! Он никогда не пойдёт на уступки. Он не способен на это!..

— Хорошо! Я поговорю с Альвитой… — но он согласился! Правда, не сразу, после мучительной внутренней борьбы, почти не отразившейся на его лице с высокомерно поднятым подбородком. — Я разрешаю тебе гулять с ребёнком, но так, чтобы он не простыл…

— Конечно! — Ирида поцеловала сжатый кулачок Тирона, пряча довольную улыбку. Это была победа! Маленькая победа над чёрствым сердцем господином! Подождите, господин Кэйдар, вы ещё узнаете, каково это: уступить женщине!

— Это всё? — он спросил таким тоном, будто уже пожалел о том, что согласился. — Больше ничего?

— Мне хотелось бы проведать Мирну и Тутала…

— Кого? — Кэйдар глянул на неё с таким выражением на лице, как если бы не рас-слышал или просто не понял, о ком речь.

— Тех стариков из храма… Я не видела их уже больше двух недель…

— Что?!! — Кэйдар глаза раскрыл изумлённо.

— Я вернусь! Обязательно вернусь! Обещаю! Вы знаете уже, где меня искать…

Он думал ещё дольше. Он не умел давать пустых обещаний. Смотрел на Ириду, видел её глаза, озарённые надеждой. У неё лицо в эту минуту потеряло свою отчуж-дённо-каменную твёрдость. Будто маски лишилось. Стало ещё красивее. Кэйдар ни разу не видел её такой. Ни разу, с тех пор, как они узнали друг друга.

— Ладно, — согласился неохотно, продолжая смотреть на Ириду немигающим взгля-дом. Она смутилась под этим взглядом, украдкой глянула на пряжки своего паттия, сперва на левую, затем — на правую: не расстегнулись ли. Чего он так смотрит? — Но не сегодня и не завтра. Когда хоть немного потеплеет на улице…

— Конечно же! — Ирида чуть не пела. Мать Благодетельница, она никогда не была так довольно визитом Кэйдара. Закружилась по комнате, радостно смеясь и целуя своего Тирона в щёки, в глаза, в лоб, в подбородок, как только они остались одни. — Мы пойдём с тобой в сад, слышишь? Завтра же мама покажет тебе то, чего ты ещё не видел ни разу… Настоящие деревья! Они пока без листьев, но тоже красивые… А Кипарисы, они зелёные даже зимой…

За пять месяцев жизни за стенами Дворца Ирида научилась тому, на что в другом случае потратила бы годы. Она знала, как ласковой улыбкой и умоляющим взглядом можно заставить на оставшуюся монетку купить рыбину подороже или получить лишнюю чашку муки. Как, отвечая шутками на заигрывания торговца шерстью, выпросить лишний день отсрочки. И пользуясь своим опытом, она добилась от Кэй-дара большего, чем ожидала сама, чем он и сам от себя ожидал…

Тут было, чему порадоваться, это точно!

* * *

Стифоя не могла ошибиться! Она не имела права так ошибаться!.. Как та, кто тоже любит и любим, она не даст страдать другой. Айна молилась Нэйт и особенно Ми-лис, эта богиня всегда хранит влюблённых.

"Сегодня днём, после завтрака, — так сказала Стифоя, — они будут обсуждать подроб-ности предстоящей экспедиции". А самое главное — будет присутствовать Айвар. Он тоже будет с ними!

Айна беззвучно стонала от бессилия сквозь плотно стиснутые зубы, прижимая спящего Римаса к груди, медленным шагом беспечно прогуливающейся мамочки ходила по коридорам первого этажа. Боялась упустить из виду лестницу вниз, в подземную тюрьму. Отсюда он должен будет появиться. Только когда? Почему они так долго? Время завтракать уже давно прошло. Это же не парадный обед!

Здесь в такое время прислуга появлялась редко, только из прачечной — третья дверь отсюда вдоль по коридору — доносились негромкие голоса женщин. Когда какая-нибудь из рабынь выходила в окружении пара и с корзиной сырого белья на плече, Айна отступала в тень, где коридор заканчивался тупиком. Здесь даже светильника не было, холодный воздух поднимался по лестнице, морозил колени и открытые по локоть руки. Это хорошо ещё, что, уходя, закутала Римаса в шерстяное одеяльце, а то бы он тут вообще продрог.

Ребёнок тихо посапывал во сне, подрагивал длинными ресницами. Айна часто смотрела ему в лицо, задавая один и тот же вопрос: "Что будет с тобой, мальчик мой? Что будет с нами обоими?!" Это сейчас они все заняты своей поездкой, а по-том, когда вернутся, Лидас, а Кэйдар — тем более — вспомнят о нас. И что тогда? Хватит ли мне сил защитить нас? И как отнесётся ко всему Отец? Могу ли я рассчи-тывать на Его покровительство? Нам же так мало с тобой надо, малыш, правда же? Лишь бы не обижали, не разлучали, позволили жить в самом глухом, в самом заху-далом поместье… Пускай они тут власть верховную делят, как хотят, нам с тобой всё равно…

Задумалась и не заметила сразу, как ОН появился в окружении двух воинов из внутренней охраны. Бросилась по коридору с криком:

— Стойте! Подождите!.. Да стойте же, вам говорят!..

Никого не видела больше, не замечала удивлённые лица конвойных, оголённые клинки мечей, как если бы сопровождали опасного преступника. Смотрела лишь на Айвара, на него одного. А он медленно повернулся на её крик всем телом — оборван-ный, грязный, измождённый до невозможности — он, её Айвар.

— Нам поговорить, недолго… Отойдите! — приказала охране запыхавшимся голосом; в их сторону даже не глянула, боялась глаза отвести от милого лица, будто мог он растаять вместе с клубами мыльного пара.

— Айвар, родненький мой… — зашептала торопливо, сама чуть не плача, прижавшись к его груди, к плечу головой. — Какой ты худенький стал совсем… — Щекой потёрлась о ворот разорванной до самого низа рубахи.

— Вы здесь, госпожа?! — Он смотрел изумлённо, но с искренней радостью, а ведь раньше всегда был сдержан с ней в своих чувствах. — Простите, я не узнал вас сразу, — говорил едва слышно глухим посаженным голосом, смотрел в лицо, не отводя взгля-да, в котором — мёртвое море тупой безысходности. Как у смертельно раненного животного. Такой взгляд однажды — всего однажды! — Айна видела у своего Отца, когда Он думал, что находится один в Зале.

— Айвар… Живой… Живой, мой мальчик… — повторяла Айна, чувствуя, как по лицу катятся горячие бессильные слёзы.

— Не надо, госпожа… Не надо, прошу вас… — Айвар осторожно коснулся её щеки рукой, обмотанной грязной тряпкой с полуразвязавшимися длинными завязками узла. Охранники отреагировали на это движение мгновенно: отдёрнули марага назад, прочь, подальше от Айны.

— Отпустите его! — крикнула та яростно. — Уберите от него свои лапы!..

От этого крика проснулся Римас, недовольно расхныкался своим слабеньким голо-ском, и Айвар опустил взгляд вниз: с лица Айны на свёрток в её руках. Улыбнулся сухими растрескавшимися губами, попросил, почти умоляя:

— Посмотреть можно?..

Айна шагнула ближе, откинула уголок одеяла — Римас, вдохнув холодный сырой воздух, тут же примолк озадаченно, смешно хмуря тёмные бровки.

— Хорошенький… — поднял глаза на Айну. — Мальчик, да?

— Римас, — Айна торопливо кивнула головой. — Ты ведь не знаешь ничего и ничего не помнишь… Он слабенький родился… немного раньше срока… Я тогда…

— Он на меня похож… — В ответ на это замечание Айна растерянно примолкла. Ещё раз пристально вгляделась Айвару в лицо. Отец Небесный! Она и сама в эту минуту была готова поверить в его слова. А как же тогда сходство с Лидасом? Это он — отец! Он — законный муж!.. Как ни трудно это признать…

— Они знают про нас… Берегись, Айвар!.. И Лидас, и Кэйдар — оба знают всё… — сменила тему сама. — Прости меня, Айвар… Я одна виновата во всём… Прости…

— Не надо, госпожа… — Он подчинился охраннику, подтолкнувшему его в плечо. Проходя мимо, сколько мог, глядел ей в глаза, слабо-слабо улыбаясь. Айна шагнула следом — догнать, защитить, не дать обидеть — и почему-то остановилась, сделав всего несколько шагов. Поняла вдруг со всей остротой, что не может она ничего сделать, не сможет исправить. Единственное, что ещё можно было сделать, это по-просить прощения за всё, — но и его она уже попросила.

— Я буду молиться за тебя, всем богам молиться… — пообещала, хоть и не мог Айвар её услышать отсюда, а Айна провожала его сутуло понурую фигуру до тех пор, пока они не повернули за угол. Только после этого и расплакалась по-настоящему…

___________________

Кэйдар, Лидас и ещё какой-то третий, немолодой и глядящий исподлобья с внима-тельным любопытством — под откровенно-враждебными взглядами их троих Айвар чувствовал себя голым. Знакомое ощущение. Как на невольничьем рынке. Но стыда и смущения за собственный вид он не испытывал. Да, сто лет не мытый, не бритый, и одежонка — одно название… Сам чувствовал исходящий от себя запах грязи, крови, пыток и боли — тюремный запах. И всё равно смотрел прямо, на Кэйдара, сидящего за столом как раз напротив.

Перерисованная на больший кусок пергамента карта лежала, разложенная перед ними. Айвар вспомнил, правда, очень смутно, что раньше уже видел её… Да, её, только маленькую, пихали ему под нос… Сам Кэйдар и показывал… И что-то кричал сверху, чего-то требовал показать.

— Ну, — Кэйдар понял, куда он смотрит, — замечания есть?

— Я поднимался и выше, — ответил Айвар, сквозь пряди грязных слипшихся волос глядя на него, а потом — на карту. — Здесь даже нет этого перевала…

— Вот ты нас туда и проводишь! — Айвар перевёл взгляд на Лидаса, встретился с ним глазами и опустил голову. Его взгляд он чувствовал особенно остро. Перед ним единственным он был виноват, и он был единственный, кто относился к нему по-человечески. После всего можно лишь гадать, какую из смертей приготовил ему Лидас.

— Для начала я хотел бы знать, что будет со мной… После… После всего… — Айвар снова посмотрел на Кэйдара. Он вообще старался видеть только их лица и не заме-чать не убранные со стола остатки завтрака. Блюдо с цыплятами, запечёнными с сыром, осталось почти не тронутым. Мать Милосердная! А ты сам уже какую неде-лю на сухих корках перебиваешься! Конечно! Спасибо скажи, что жив ещё остался. Но это не надолго…

— И ты, гад, ещё условия собрался ставить! — Кэйдар раздражённо передвинулся на стуле, стиснутые кулаки положил перед собой на стол. — Тебе мало? Ликсос ждёт не дождётся… Можно и продолжить…

— С тобой ничего не случится, пока ты будешь нашим проводником, — третий, не знакомый Айвару, заговорил неожиданно; голос негромкий, но Кэйдар примолк, не высказал до конца свою угрозу. — Сначала нужно до места добраться, потом уже решать, что с тобой будет… Ты сам понимаешь, ты — гарантия того, что твои соро-дичи пойдут с нами на деловой контакт.

— Заложник, что ли? — Айвар усмехнулся. Он не настолько хорошо знал язык аэлов, тем более, такие слова, как "гарантия", "деловой контакт", но общую суть уловил правильно. — Мой отец не пойдёт ни на какую сделку!

— Тем хуже для тебя, для него и для всего племени! — заметил Кэйдар. — Но эти дела тебя лично не касаются! Тебя не для этого сюда привели…

— Мы сможем подняться вверх по реке на вёслах? — своим неожиданным вопросом Лидас наконец-то перешёл к делу. — Какая ширина у Вайды, ты можешь сказать?

— В самом широком из устьев, господин, ширина такая, что и стреле не долететь… И через все земли вайдаров она совсем мало сужается, — одному ему Айвар готов был давать полные ответы, и это они заметили все и сразу. — И глубина там хорошая… А вот пологих спусков к воде совсем мало, берега всё больше подмытые… Коня нама-ешься, пока напоишь… — улыбнулся Айвар неожиданно для себя самого, это довери-тельное многословие и его в себе удивляло.

— А пороги?

— В мае-июне порогов можно не бояться… Может, только клыки Моха полностью ещё не уйдут под воду, но это место выше всех, у Сияющей гряды… Там и корабли ваши уже пройти не смогут… Там узко… — Айвар поднял руку, пытаясь показать, насколько близко сходятся берега Вайды, левая, сломанная рука так и осталась ви-сеть вдоль тела плетью.

— В мае-июне?.. — Кэйдар небрежно фыркнул. — В феврале-марте!

Айвар на него глаза перевёл, глянул удивлённо, но когда понял, что к чему, заявил с неожиданной категоричностью:

— В феврале?! В феврале в Рифейских горах делать нечего! Я не поведу вас в фев-рале!.. Можете меня сразу убить, так даже лучше будет… В горах — зимой?! Нет! Мы даже Сияющую не перейдём — все там сгинем…

— Кто тебя спрашивает, умник? — вспылил Кэйдар. Его всё в этом мараге раздражало: голос, взгляд, бесстрашие, уверенность. — Твоё дело — дорогу показывать! И ты нас туда отведёшь, понятно?!

— Нет! — Айвар отступил на шаг — всего на один шаг, будто развернуться хотел и уйти, но охранники за спиной не позволили: водворили на место так, что мараг еле на ногах удержался; хмуро взглянул на господ за столом, повторил уже не так уве-ренно:- Нет… Поймите, господин, — Снова взгляд на Лидаса, — в феврале там снега по пояс, холодно, метели… Вы не сможете пройти…

— А как вы тогда сами так живёте? — спросил с презрительной усмешкой Кэйдар.

— Мы живём не на голых скалах, а в долине…

— И далеко от реки ваша долина? — Лидас спрашивал о существенном, глядя на Ай-вара с хорошо скрываемой враждебностью.

— Три перехода, — коротко отозвался Айвар. Долго говорить ему было трудно от слабости во всём теле. — Быстрее не получается… Кони должны отдохнуть…

— Ну, вот! — перебил его Кэйдар. — Я же говорил, кони смогут пройти! Верхом мы будем двигаться быстрее… И пойдём, как всегда: на двух кораблях, воины, прови-зия, корм для лошадей…

— Обычно мы шли летом, — Айвар скривил обезображенные побоями губы. — Когда нет снега… Там, конечно, есть несколько троп, но они зимой завалены — не пройти.

— Февраль — это уже не зима! — заметил Кэйдар, подтягивая карту к себе поближе. Спросил, меняя тему:- Сколько мужчин в твоём племени? Тех, кто умеет держать оружие в руках?

— Сотни две, может быть, даже меньше. Но незаметно к нам не подойти… Только одна тропа ведёт, а на ней всегда есть люди, они успеют подать сигнал…

Так Айвар и отвечал на их вопросы. На какие-то более охотно, на большинство — коротко и двусмысленно. Обсуждение планов похода продолжилось и после его ухода.

— Конечно, правильней было бы дождаться лета, — заговорил первым Лидас, когда в обеденном зале остались лишь они трое. — Против двух сотен воинов нам надо будет выставить силу не меньшую… Мы не сможем доставить двести человек всего на двух кораблях…

— Он врёт! Запутывает нас специально! — Кэйдар в своём мнении был однозначен. — Двести воинов? Да откуда им взяться там в горах? Если они и вправду так многочис-ленны, почему никто о них почти ничего не знает?

Велианас сидел, не вмешиваясь в разговор, в задумчивости потирал подбородок, встретившись с Кэйдаром взглядом, спросил:

— И это он? Этот заморыш победил Антирпа?

Кэйдар плечами пожал, добавил небрежно:

— Всё вышло случайно. Он просто поймал его на меч, когда никто не ждал…

— Невероятно! — Велианас сокрушённо покачал головой. — Он — ребёнок в сравнении с Антирпом… Мальчик…

— Ага, мальчик! — Кэйдар хохотнул, но, встретив глаза Лидаса, осёкся и замолчал. Заговорил спустя минуту уже о другом:

— Если учесть, что этот мараг выложил нам не всё, а на остальное ещё и соврал порядком, можно сказать: наш первоначальный план меняется мало. Сотни хорошо обученных воинов будет достаточно. Против варваров с их короткими мечами…

— Нам надо исходить из того, что бой — это крайнее средство! — Лидас, видно, был не в настроении, выглядел угрюмым и несговорчивым. — Сначала нужно наладить кон-такт с их царём. У нас его сын… Поэтому они пойдут на уступки… А если за нами будет ещё и сила… Хватит ли нам сотни?

Но с другой стороны, чем меньше людей, тем быстрее мы сможем двигаться…

— Три перехода — это три дня, как я понимаю. Пускай это летом! Сейчас в два раза дольше — неделя! За неделю мы глубоко заберёмся… — Кэйдар не мог усидеть на месте, предвкушение предстоящего интересного приключения толкало его изнутри. Он прямо-таки лучился радость. — Посмотрим своими глазами, что это за мараги… Что это за могучие люди, равные богам мудростью?

— Нужно одно не забывать: спешка губит и лучшие начинания, — Велианас наконец-то заговорил о деле. — Допустим, марагский царевич не сказал нам всей правды, но, как я думаю, лучше надеяться на худшее, чем разочаровываться потом…

Подбор хороших воинов я возьму на себя… И ещё: это может быть просто развед-ка… Открытое противостояние не обязательно… Мы разузнаем местность, допол-ним карту… Будем торговать!

— Платить за то, что может просто принадлежать нам?! — Кэйдара настолько удивили слова Велианаса, что, не выдержав, он поднялся, заходил по залу. — Разве с виэлами плохо получилось? Золото, оружие, рабы, и совсем мало погибших с нашей стороны!

— Нам просто повезло, они справляли свадьбу… — неожиданно заметил Лидас, в задумчивости потирая шрам на горле.

— Мы сможем и сейчас! У нас есть этот мараг! — Кэйдар рукой указал в ту сторону, куда увели Айвара. — Я заставлю его идти хоть в Преисподнюю!.. Мы доберёмся до них, понятно?! Или я пойду туда один! Один!!!

Проводив Кэйдара глазами, Велианас и Лидас переглянулись.

— Он просто одержим идеей этого похода… Ни о чём другом и думать не хочет… — Лидас сидел, скрестив на груди руки. То, как вёл себя Наследник в последнее время, его уже не удивляло.

— Это судьба ведёт его туда… — Велианас вздохнул. — И какая она у него, нам знать не дано…

* * *

Ирида, увидев его, даже не удивилась. Он и так три дня не появлялся, он и сейчас пришёл без предупреждения. Сидел на краю ложа, крутил в руках игрушку Тирона, деревянную собачку, вырезанную Туталом. Поднял глаза с отстранённой улыбкой человека, погружённого в свои мысли. Ирида спокойно выдержала его взгляд. Ко-нечно, ведь с ней была самая лучшая её защита — её ребёнок. В заботе о нём Ирида могла бы стерпеть что угодно, любые упрёки.

— Добрый день, господин, — поздоровалась первой, проходя вперёд. Подумала: "Ты ждёшь, что я испугаюсь? А вот и нет! Мы, может быть, тебя и не ждали, это точно, но бояться не собираемся… И настроение наше хорошее нам никто не испортит!"

— Гуляли? — в ответ на неожиданное приветствие Кэйдар рассеянно кивнул, спросил не сразу, будто долго подыскивал тему для общения. Смотрел, как ловко управляется с ребёнком Ирида. Вот она положила сына на ложе, принялась разворачивать тёплое одеяльце из овечьей шерсти. Освободившимися руками малыш начал ловить мать за пальцы, но Ирида не вступила в игру, отошла в другой угол комнаты, снимая на ходу тяжёлый плащ. Закоченевшие пальцы плохо слушались. Расстёгивая язычок застёж-ки, Ирида глаз не сводила с мальчика, боялась, как бы не упал на пол: Тирон любил, играя, толкаться пяточками, мог и столкнуть себя к краю. С таким только отвлекись, где ловить потом будешь?

Отвернулась, развешивая плащ на специальных крючках перед жаровней, а когда перевела глаза на сына, не сдержалась — ревниво нахмурила брови и поджала губы.

Кэйдар играл с мальчиком. Дразнил его, осторожно касаясь указательным пальцем пухлых щёчек. Тирон, улыбаясь, крутил головой, пытался поймать его губами. И смеялся временами, громко, заливисто. Так, что и ласкового шёпота Кэйдара было не разобрать. Ирида видела только, как двигаются его губы, как он улыбается малышу незнакомой ласковой улыбкой.

Мать Создательница, он любит этого ребёнка! Он действительно его любит! Неу-жели он дорог ему не только как возможный Наследник? Как право получить выс-шую власть? Значит, глупо надеяться, что когда-нибудь он отпустит тебя вместе с сыном! А ты, наивная, жила надеждой, что, может быть, после свадьбы, после рож-дения Наследника от законной жены, он забудет этого ребёнка, оставит его тебе и — кто знает? — свободу подарит вам обоим… Нет! Не будет этого никогда! И надеяться нечего…

Понимая всю безнадёжность своего положения, всю определённость своего буду-щего существования в полном одиночестве, Ирида чуть не расплакалась от отчаяния. Больно прикусила костяшки пальцев на правой руке, отрезвила себя этой болью и очередной надеждой: "А вдруг?.. Богиня поможет… Не оставит одну, без сына…" Сдержалась усилием воли, взгляд Кэйдара встретила уже почти спокойно, и его вопрос:

— Он не мёрзнет во время этих прогулок?

— Я всегда его тепло одеваю. И гуляем мы обычно совсем не долго…

— У него холодные щёки. Настывшие прямо… — даже это замечание, почти упрёк, Ирида выдержала спокойно, ответила с достоинством:

— Сегодня довольно свежий ветер с моря… Но он бы не успел замёрзнуть всё рав-но…

— Да, ветер… — как-то странно отозвался Кэйдар, глядя куда-то в сторону, мимо Ириды. — Ещё месяц — и он поменяет своё направление… Тогда сразу же потеплеет… А январь — не время для детских прогулок!

— Тирон любит гулять! Он и ест после всегда с аппетитом… Лучше спит днём…

— Надо бы Лила спросить, не вредны ли для ребёнка эти прогулки…

— Я и так знаю, что нет!

Кэйдар ответил ей удивлённым, немного насмешливым взглядом, смерил Ириду с головы до ног, так, что она даже смутилась, опустила голову, но продолжала смот-реть исподлобья смело, бросая вызов.

Да, её послушность и сговорчивость были напускными, оказались очередной улов-кой. Зато в таком поведении виэлийки Кэйдар чувствовал больше искренности, мог хотя бы знать, на что рассчитывать в следующий раз. Не то, что тогда, в своё послед-нее посещение… Когда уступил её просьбам. Ведь сам разрешил ей гулять с Тавини-ем!.. А всё потому, что растерялся, не ожидал от неё такого… Никогда не думал, что она способна просить, и не абы кого, а своего хозяина. Того, кого могла лишь нена-видеть и бояться.

— Он не простынет! Я всегда выхожу с ним только днём, и в хорошую погоду… И одеяло всегда тёплое, и одежда… носки шерстяные и шапочка, — Ирида заговорила первая, нарушая затянувшееся напряжённое молчание. Говорила и всё больше зли-лась на саму себя за этот оправдывающийся и потому виноватый тон. За что, в чём ей оправдываться? Разве она, мать, желает зла своему ребёнку?! Да лучшей няньки ему не найти ни за какие деньги!

— Всё равно, я скажу Лилу, чтоб он осмотрел его, — Кэйдар перевёл глаза на сына, дал понять: инцидент исчерпан.

— Как хотите, господин. — Ирида повела плечами, освобождаясь от неожиданной закаменелости во всём теле. Это он всё виноват со своей привычкой смотреть не моргая. Будто хочет насквозь проглядеть… Или думает, что его обманывают? Больно нужно!

"Конечно! А как иначе? — Кэйдар усмехнулся, поглаживая подушечками пальцев рубашечку, в которую был одет ребёнок. — У нас с тобой будет только так, как я хочу. И никак иначе! Ты сама об этом знаешь лучше меня… И отпускать я тебя никуда не собираюсь. По крайней мере, пока… Никому другому!.. Никогда не позволю!.." Он будто мысли её прочитал, настолько сильно они совпали у обоих. Но вслух не сказал ничего, продолжил играть с мальчиком, хоть и смотрел украдкой, краем глаза на Ириду.

— Его пора кормить, — нерешительно напомнила Ирида, — по времени как раз…

— Пожалуйста! Разве я мешаю? — Кэйдар чуть отодвинулся от Тирона.

— Я… я не могу при вас…

— Это почему вдруг? — Кэйдар искренне удивился. — Стесняешься? Меня?! — негромко хмыкнул. — Я видел тебя без одежды, ты видела меня — чего нам стесняться? В конце концов я его отец!.. — взглянул на Тирона и опять перевёл глаза на Ириду.

— Нет! Не в этом дело… — От прямоты его слов Ирида почувствовала, что краснеет.

— О, понимаю! — Кэйдар рассмеялся, чуть откидываясь назад. — Думаешь, я не могу сдержаться? Наброшусь на тебя, как дикарь? Как насильник?

— А разве раньше?..

— Я уже получил от тебя то, что мне было нужно! — перебил Ириду Кэйдар. — Вот, видишь! — раскрытую ладонь положил Тирону на грудь, и тот рассмеялся, толкаясь согнутыми в коленях ножками. — Мне нужен был сын! И ты стала его матерью… Я не виноват, что по-другому дети не делаются… Не виноват, что ты всегда вела себя, как глупая девчонка… Когда ты кусалась исподтишка, царапалась, убить пыталась… Кто выдержит такое спокойно? — Пожал плечами, продолжая улыбаться.

— А хотела ли я? Моё мнение хоть раз спросили? — Ирида, яростно сверкая глазами, бросилась в атаку. Мать Всемогущая! И это после всего, что он сделал, он считает тебя одну виноватой во всём?! Это ты сама, оказывается, причина своей боли и слёз?! Только потому, что не ложилась под него с радостью всякий раз, когда он заявлялся к тебе?!! Потому что не хотела быть его наложницей, его подстилкой?! Не хотела быть мамочкой его драгоценного сокровища?!

— У рабов не бывает мнения! Они созданы служить своему хозяину! Выполнять его желания… Его прихоти! — Кэйдар тоже повысил голос. Его радостно-умиротворённое настроение моментально испортилось. — Тебе жизнь сохранили, чтоб ты могла слу-жить господину, — МНЕ!

— Я не рабыня, я — дочь царя! А это не одно и то же!.. И если кого-то не устраивает моё поведение, так это его проблемы!

— Да нет! Это были твои проблемы. Твои синяки… Я бы никогда тебя не тронул, если б ты не вела себя так дерзко… Даже сейчас ты позволяешь себе то, за что дру-гая давно была бы наказана…

— Ну вот и идите к другой! — Ирида отвернулась, подхватывая расхныкавшегося Тирона на руки. Ловко увернулась, не дав Кэйдару поймать себя за край шали. — Мы прекрасно живём и без ваших посещений, господин, — Скривилась с презрительной насмешкой при последнем слове. — И даже не скучаем нисколько!.. А вот у вас есть невеста!.. Идите к ней!..

— Слушай, девочка, не зарывайся! — Кэйдар порывисто выпрямился, шага вдогонку не успел сделать, а Ирида была уже у него за спиной, встала так, чтоб их разделяло ложе. — Это уже не смешно и даже не забавно! Думаешь, я бесконечно позволю тебе делать глупости? Я ведь и наказать могу, ты знаешь!

— Прикажете меня выпороть? Или сделаете это сами? — Безнаказанность и отвага бесенятами плясали в её глазах, играли в насмешливой улыбке. Она сейчас ничего и никого не боялась. Даже его, своего хозяина. Лёгкая, быстрая, готовая броситься в противоположную сторону при любом движении Кэйдара, она чуть ли не смеялась ему в лицо. И это бесстрашие делало её ещё красивее.

— Дурочка, ты сама не понимаешь, что делаешь, — отозвался Кэйдар. — Глупо играть с тем, кто сильнее тебя заведомо. С тем, от кого зависит твоя жизнь… Глупо испыты-вать моё терпение… Потому что оно не бесконечно, ты знаешь…

— Да, а ещё я знаю, что такие, как вы, господин Наследник, виноватыми считаете тех лишь, кто слабее, — со злым смешком ответила Ирида. — Я одна, по-вашему, вино-вата в том, что из дочери царя превратилась в рабыню! В строптивую и дерзкую, и потому плохую рабыню!.. Не способную ублажить похоть своего разборчивого гос-подина… Виновата в том, что давала отпор грубому насильнику…

— Это я-то — грубый насильник? — перебил нетерпеливо Кэйдар. — Да спроси любую из моих женщин! Ни одну из них я не обижал! Никогда! Ни разу! А с тобой… А тебя… — Кэйдар не договорил, задумался. — С тобой с самого начала всё пошло не так, глупо пошло… — Он растерянно потёр лоб, сгребая пальцами волосы, упавшие вниз. Постояв немного, сел на край ложа, к Ириде спиной. — Да, возможно, я и был груб в тот, первый, раз… Я сейчас уже не очень хорошо всё помню… Знаю, что ты очень понравилась мне, сразу, при первом же взгляде, и опять дерзила не в меру… Даже убить пыталась моим же кинжалом…

Да, я, наверное, не должен был торопиться, не спешить с той, первой твоей близо-стью… Дать тебе время привыкнуть к новому положению, ко мне, в конце концов… Но ты знаешь, позднее, я столько раз пытался загладить эту неловкость. Ты — единст-венная, перед кем я хотел оправдаться в своих поступках… Никакая другая женщина не видела от меня столько внимания и заботы. Никакая другая не была так важна для меня… А ты?.. Ты чуть ли не плевала мне в лицо!..

Он впервые говорил с ней так искренне, впервые давал ей понять, как много она значит для него. Говорил и сам понимал, что не ждёт от неё ни понимания, ни про-щения. Какое тут прощение может быть? Почему она должна его прощать? Он и так слишком много сделал и делает до сих пор, чтоб не ждать прощения и понимания. И от кого? От девчонки варварской крови! От своей рабыни и наложницы!.. И всё равно говорил ей эти слова, ждал её ответной реакции, хоть Ирида и продолжала молчать, слушала, не перебивая.

— Ты показалась мне не такой, как все до этого. Смелой, сильной, способной дать мне лучшего из сыновей. И не только поэтому. Ты была похожа на ту, которую я, кажется, любил… Похожа внешне и нравом… Я искал тебя не только из-за сына, теперь я это точно знаю. Мне тебя — тебя! — не хватало… — подумав, добавил чуть слышно:- И сейчас не хватает… Да, я скучаю по тем минутам, когда мы были вме-сте… Когда ты была доступна мне… для поцелуя, для прикосновения… Но… не бойся! Я тебя не трону и пальцем! Мне нельзя! — усмехнулся с горечью. — Да, теперь я жених… И я не больной! Я не собираюсь бросаться на тебя. Хватит этого! Хватит…

Ирида продолжала молчать, и Кэйдар обернулся: она сидела с другой стороны кровати, сидела чуть боком, поджав ноги. Кормила Тавиния, а сама смотрела куда-то в сторону. Из немигающих глаз по щекам катились слёзы, оставляя влажные дорож-ки. Почему она плачет? Кэйдар отвернулся, непонимающе хмуря брови. Что это за слёзы? Он не мог ответить на этот вопрос, а ведь считал себя знатоком женских душ.

Вот так они и сидели ещё долго. Два врага, повернувшиеся друг к другу беззащит-ными спинами.

* * *

— Наш картограф перерисовал её с учётом новых сведений, — заметил Лидас, протя-гивая пергаментную трубку, перевязанную шнурком. Кэйдар, работавший над каки-ми-то документами, с готовностью отложил кисть, взялся за карту. Долго рассматри-вал её, упираясь локтями в крышку стола. Спросил:

— Как я понимаю, долина расположена приблизительно?

— Да. Там много чего указано только с его слов. Те же пороги взять. Или перева-лы… Всё это придётся исправлять по ходу. Виманий — картограф, — уточнил Лидас, — уже просится с нами. Говорит, всю жизнь мечтал искать новые земли…

— Ну, значит, возьмём, если просится, — легко согласился Кэйдар ещё на одного попутчика, чем удивил Лидаса несказанно. Он-то ждал отказа, сам уже настроился на уговоры, подобрал доводы и объяснения, а Кэйдар просто, без всяких раздумий, увеличил их отряд ещё на одного. Виманий сам не понимает, о чём просит, это не загородная прогулка, он растрясёт там все свои кости. Но это его решение.

— Ладно. Тогда я скажу ему, пусть собирается.

— А сам-то ты уже собрался? — спросил с улыбкой Кэйдар, осторожно скручивая пергамент. Лидас в ответ плечами пожал.

— А что мне там собирать? Да и рано пока укладываться… Январь только начался.

— А я, вот, решил не откладывать кое-какие свои дела, — Кэйдар взглянул на свиток документа, разложенного перед ним для просушки туши. — Составил прошение об усыновлении. Хочу, чтоб всё было по правилам.

— Суд такие дела за три дня решает. Осмотрят ребёнка, спросят мать, выслушают свидетеля. У тебя есть свидетель? Ты же того, своего, вводишь в семью, да? Сына виэлийской царевны?

— Да, других у меня нет, — Кэйдар поморщился почему-то, как от зубной боли. — Он может наследовать за мной, поэтому всё должно быть по закону. Я только хочу, чтоб Отец председательствовал в этот день в Суде. Хочу, чтоб Он сам рассматривал моё прошение. — Лидас при этих словах удивлённо приподнял брови, не понял, почему это вдруг, и Кэйдар неохотно пояснил:- Он всегда с сомнением относился к тому, что у меня может родиться сын. Считал, что лишь после свадьбы, от законной жены… Хочу, чтоб Он убедился… — Кэйдар упрямо нахмурился, опустил голову. Они оба помолчали немного, и Кэйдар продолжил ту же тему:- Ему в последнее время стано-вится только хуже. Он не появляется в Суде, не занимается государственными дела-ми. Вот, видишь! — Мотнул головой на стопку запечатанных писем, сложенных на столе. — Теперь это всё мои обязанности. А Отец? Он даже из своего кабинета не выходит… Меня тоже не захотел принять. — При этих словах Кэйдар надолго заду-мался. Вспомнил, при каких обстоятельствах они виделись в последний раз. Конеч-но, Отец отказал в аудиенции, чтоб только наказать за тот случай. Даёт время осоз-нать свою вину, раскаяться в содеянном. Это как раз в манере Отца. Он всегда най-дёт способ наказать, сумеет поставить на место. По-другому они, отец и сын, нико-гда и не общались.

— А ты, кстати, что делать собираешься? — Кэйдар сменил тему так круто, что Лидас растерялся, переспросил:

— В смысле?

— Ну, с Айной хотя бы, — Кэйдар пожал плечами. — С этим её ребёнком…

— Разводиться буду, — с неохотой отозвался Лидас. — Потом, когда вернёмся. Это ведь тоже надо будет обращаться в Суд… А сейчас пока не хочу, не до этого.

— Ну, в общем-то, да, — Кэйдар, соглашаясь, кивнул. Он, если честно, не ждал от Лидаса такой твёрдости, не в его это характере поднимать шум вокруг своих семей-ных проблем, плодить сплетни и слухи. Да и к Айне он сильно привязался за годы совместной жизни. Не верилось, что Лидас так просто от неё откажется. А с другой стороны? Какой мужчина стерпит такое предательство, такое унижение? Узнать, что твоя женщина путается с рабом, с варваром?! Такого и врагу не пожелаешь!.. При-душил бы! Отец свидетель, голыми бы руками придушил! Обоих!

Тут уж Лидасу посочувствовать впору. Знает, а ничего сделать не может. Варвара — не тронь! Хотя бы до поры до времени. И Айне ничего не может сделать, потому как любит. Ох, любовь-любовь! Глупая морока… Она только слабыми людей делает, связывает не хуже верёвки…

— А с ребёнком её что будет? — спросил не просто так, а ради интереса, давно ждал, что с ублюдком этим Лидас делать собирается. Почему не приберёт до сих пор?

— Не знаю. Оставлю, наверное… — Лидас в задумчивости крутил в пальцах малень-кий ножичек для разрезания печатей на письмах; на Кэйдара даже не глядел. — Она одна останется — с тоски помрёт… Видел бы ты её сейчас…

— И ты позволишь ему жить?! — воскликнул Кэйдар с изумлением. — Ты сохранишь жизнь этой дряни? Лидас, неужели ты не понимаешь?! Он же твоим теперь числится по закону! Ребёнок от законной жены, не от наложницы! Это мне нужно подтвер-ждать, что мой Тавиний — мой сын по крови!.. А ты?.. А у тебя всё просто! Дети, рождённые в браке, наследуют отца!.. Ты же все сроки упустил!.. Месяц уже прошёл, когда ты мог оспорить… мог отказаться от него. А сейчас он имеет все права граж-данина, и имя, наверное, уже тоже…

— Имя? — Лидас растерянно моргнул. — Айна сама дала ему имя… Римас, кажется… Это наше имя, иданское… Так моего деда звали…

— Римас-Римас! — передразнил его Кэйдар. — Дурень ты, Лидас, вот ты кто! Растить марагского ублюдка собираешься? Удружила тебе твоя Айна…

— Он очень слабый родился, может, ещё и помрёт…

— Может, помрёт, а может, и нет! — усмехнулся Кэйдар громко. — Зачем ждать? Раз уж ты его отец по закону, ты над ним полную власть имеешь. Долго ли младенца извес-ти? Простой народ, когда прокормить не может, что делает? В мешок — и в море! Или в храм… Матери Милосердной! Вдруг кто подберёт? А не возьмут, жрецы похоро-нят…

— Нет! — Лидас болезненно скривился. — А как же Айна? Тебе самому её, разве, не жалко?

Кэйдар подумал немного, раздумчиво кусая губы.

— Она молодая, другого родит. Может быть, даже от тебя? Как ты сам?

— Нет! — Лидас решительно сверкнул глазами. — Сам ведь знаешь, что нет! Мы с ней чужие совсем друг другу стали… Хотя, и были чужие… — Лидас не договорил, опус-тил голову. — А она этого… своего… любит… И у меня — Стифоя!.. Мне больше никого не надо…

— Стифоя? — хмыкнул небрежно Кэйдар. — Это лагадка твоя? Она всего лишь рабыня.

— Я оформил ей вольную! — возразил Лидас, глядя Кэйдару в глаза. — У нас ребёнок скоро будет, в конце месяца…

— Ну, что ж, поздравляю! — Кэйдар руками развёл. — Успеешь увидеть до отъезда…

— Успею! — согласился Лидас, убирая нож на стол, на то место, откуда он был взят, добавил:- Ладно, пойду я… Карту можешь себе пока оставить…

* * *

Лил, ласково улыбаясь, приподнял ребёнка, прикидывая его вес на глазок.

— Ух, ты, малыш! Подрос, потяжелел… Сколько ему сейчас? — взглянул на Ириду.

— Пять в конце декабря исполнилось. Он у меня немного раньше срока родился… Недели на две, это точно…

— Тоже переволновалась? — Лил смотрел внимательными спокойными глазами, дер-жал Тирона ловко, умеючи, можно было не бояться, что уронит. Ирида доверяла этому человеку, он, почти как отец, не поможет, так совет дельный даст или посо-чувствует, что иногда важнее всего.

— Испугалась больше. — Та июльская ночь вспомнилась неожиданно, и тот ужас и отчаяние. Город, полный людей, а попросить помощи и защиты не у кого. Все друг другу чужие! Это не в родном селении… Там все всё знают о своих соседях, потому что это не просто соседи, а родственники. — Он в ночь моего побега на этот свет по-просился… — Ирида слабо улыбнулась, потрепав Тирона по кудрявым волосам на затылке. — Умереть легче, чем пережить такое ещё раз…

— Ну, что ты прямо так! — Лил рассмеялся. — Все женщины зарекаются рожать, а через год, глядишь, ещё одного ребёночка уже носят…

— Нет уж! — Ирида решительно головой помотала из стороны в сторону, а Лил рас-смеялся.

— А мальчик здоровенький у тебя. Хорошенький. И растёт хорошо. Ты ещё кор-мишь сама?

— Да. — Ирида невольно смутилась, но Лил говорил о таких вещах просто, как врач. — В обед только сама, а на завтрак и ужин прикармливаю… Ему уже не хватает… И ночью, если просит, тоже сама…

— Ну, значит, сильный вырастет. Болеть не будет. Это хорошо! — похвалил Лил. — А спит как?

— Ночью хорошо. А днём, когда как. После прогулок на улице — быстро засыпает.

— Ну, свежий воздух ещё никому не повредил. — Лил с улыбкой передал Тирона матери, спросил:- А у тебя у самой-то, моя милая, как дела?

Ирида плечами пожала, отвечая:

— Как обычно, вроде. Какие у меня могут быть дела?

— Не жалеешь?.. — не договорив, Лил поправил воротник на рубашечке Тирона.

— Нет! — твёрдо взглянула Ирида Лилу в глаза.

— А он похож на него сильно, — заметил Лил, помолчав немного, приглядываясь к мальчику. — И любит его Кэйдар… Он никого так не любил… У него была девочка, дочка… Ей сейчас лет пять должно быть уже. Он её сразу после рождения всего один раз на руках подержал, а потом вместе с матерью в своё загородное поместье отпра-вил…

"Лучше б это он меня туда отправил! — подумала с тоской Ирида. — Нам его любовь вовсе ни к чему! Не надо нам его заботы и его внимания…"

— А обряд усыновления он уже провёл? — В ответ на этот вопрос Ирида, непони-мающе хмуря брови, взглянула на Лила. — В течение месяца после рождения ребёнка отец должен подтвердить своё отцовство. Это всё в Суде делают… Ну, это если родители не в браке, или мать — не свободнорождённая… Тебя не вызывали в Суд?

— Нет…

— Странно. Чего это он тянет? Тем более, если ехать собирается… — Лил задумался. — Слышала, да, что в поход на марагов наш Наследник собирается?

— На марагов? — Ирида удивлённо дрогнула бровями. Нет, ничего она не слышала. Ни с кем она в этом Дворце не общалась настолько, чтоб обсуждать жизнь и дела своего господина. Так, с Даидой на кухне двумя-тремя фразами перебросится, или с прислугой во время уборки в комнате. Хотя, сам Кэйдар про какие-то горы заикался, но она не прислушивалась к его словам. Он вечно какими-то тайнами своими лич-ными занят. А мы разгадывать их не собираемся. Больно нужно нам знать, чем он занимается, лишь бы нам не мешал.

— Да. Он и проводника уже нашёл, марагского царевича, — продолжал Лил, будто и не замечая растерянности на лице Ириды. — Он телохранителем был у Лидаса. Может быть, ты и видела его хоть раз. Интересный такой парнишка… Его ещё долго все немым считали… А я с самого начала говорил, что это пройдёт, что это всё после бичевания, да после удара по голове…

— Царевич марагский? — переспросила Ирида, медленно, очень медленно начиная что-то понимать.

— Да. Он поведёт воинов Кэйдара в своё селение. Проводником у них будет…

— Айвар, да?! — Ирида, поражённая невероятностью собственной догадки, поднялась на ноги, заходила по комнате туда-сюда, попутно укачивая Тирона. — Так он живой тогда остался?

— Айвар! Да, его так зовут, кажется, — согласился Лил, провожая Ириду глазами. — Шрам на лбу, волосы до плеч, косичка с шариком из камня… Я видел его две недели назад…

— Где? — Ирида резко остановилась, как раз напротив Лила.

— Ты знаешь его? Видела раньше? — И тут Лила самого осенило, наконец-то он и сам всё вспомнил и понял. — Ты — невеста его была, ведь так? Вас ведь женили в ту ночь! И как я раньше-то не вспомнил?!

Он тоже поднялся, разволновался и сам, принялся оправдываться. А Ирида смотре-ла на него строгими, немигающими глазами:

— И как я мог забыть про вас? Он бы тоже, наверное, был бы рад знать, что ты жи-ва… Вы же — жених и невеста!.. Вы хорошо должны друг друга знать… А я и не думал как-то… Даже в голову ни разу не приходило… Это ж надо!.. А он с самого начала здесь во Дворце жил, при господине Лидасе телохранителем… И ты не виде-ла его ни разу?! Ирида, милая моя! Это ж надо!.. Такое совпадение!.. И вы не знали друг о друге…

— Где он сейчас? — спросила Ирида глухим, еле различимым голосом. Смотрела решительно. Ясно сразу: не отговоришь, всё равно пойдёт проведывать.

— В дворцовой тюрьме. Под землёй. Надзиратель проводит, если скажешь, что от меня… Но я бы не советовал… Он сейчас… — Лил не договорил, сам себя оборвал на полуслове. — И господин Кэйдар будет сердиться, если узнает… Ему такое не понра-вится…

* * *

Ирида всё равно пошла. Не в этот день, правда, в следующий. Вечером, когда при-слуги в коридорах меньше всего.

В тёплую шаль закуталась, спрятала лицо и открытые до плеч руки. Дрожала от нетерпения и от холода, от нервного беспокойства.

Кто он ей, этот мараг Айвар? Муж несостоявшийся! Знакомы-то всего один день, а волновалась при мысли о скорой встрече. Почему? С чего бы это вдруг? Зачем он ей сейчас?

Да, он единственный, кто тебя связывает с прежней жизнью. Он помнит тебя той, молодой, наивной, беспечной девчонкой. Да и сам он, наверняка, уже не тот застен-чивый мальчик с милой ямочкой на правой щеке. Он ведь чужой тебе, этот мараг Айвар! Что ты скажешь ему при встрече? Что стала рабыней человека, убившего твоих отца и брата? Что родила ему сына? Что он был твоим первым мужчиной, а та брачная ночь не принесла вам двоим ничего, кроме несчастья и боли? Только сва-дебный обряд — больше ничего! — связывает вас. Так к чему тогда всё это?

Ирида не искала ответов на вопросы, просто знала одно: она должна его увидеть! Он должен знать, что она рядом, они оба должны это знать. Освободить друг друга от той брачной клятвы, данной перед богами и близкими людьми.

Но он? Как же он решился вести в свои земли Кэйдара и его людей? И это после того, чему он сам был свидетелем? Неужели не боится за своих соплеменников? Чем Кэйдар прельстил его? Деньгами? Свободой? Жизнью? Чего ему пообещали? Всё равно не должен он соглашаться на это. Стать предателем? Погубить своих родных ради спасения своей собственной жизни? Нет! Что-то тут не так! Не может быть такого. Айвар не из таких! Хотя?.. Что ты знаешь о нём? Ничего!

Охрана пропустила её без лишних вопросов, тюремный надзиратель — худой сон-ный и седой, с седой щетиной на впалых щеках — остановил деловым вопросом:

— Ты, красавица, верно, от госпожи от нашей?

— Я от Лила, от лекаря… Навестить марага…

И он повёл её дальше сам, больше ни о чём не спрашивая, сообщил только:

— А он уже ничего… И руки подживают…

Широко распахнул тяжёлую дверь, пропустил гостью вперёд, передавая ей из рук в руки масляный светильничек.

Первый шаг Ирида сделала не сразу — задохнулась от запаха, вернее, от вони, уда-рившей в лицо. Грязь, сырость, холод. И воспоминания о тех днях на корабле, смрадная вонь трюмов, набитых людьми. Но мысли о том, чтобы повернуть назад, даже не возникло.

Они очень долго в полном молчании глядели друг на друга. Пламя светильника плясало в расширенных зрачках царевича. Несчастный. Сейчас его было трудно узнать. Какие страдания, какие испытания пережил он за эти полтора года? Поху-девший до изнеможения, со следами жестоких побоев на теле и на лице, грязный и оборванный.

Они пытали его, неожиданно поняла Ирида. Бедняга. Поэтому он согласился. По-сле пыток и побоев…

— Я искал тебя… — признался Айвар; он глаз не мог отвести, смотрел с изумлением Ириде в лицо. Вся её фигура тонула в полумраке, крошечное пламя светильника не могло с ним справиться, и от этого появление виэлийской царевны здесь, в грязной камере, казалось бредом.

— Я всё время была здесь… рядом… — Ириду немного удивила неподдельная радость на лице марага, изуродованном следами побоев. Позеленевшие пятна синяков на скулах и на подбородке, опухшие губы, рассечённые ударом бровь и нижняя губа. И он улыбался! Улыбался ей разбитыми губами. Он по-настоящему обрадовался ей.

Айвар сидел на полу, привалившись спиной к сырой и холодной стене, кисти рук прятал под мышками. Перекатился на колени, попытался подняться, опёрся о пол левой рукой. И тут же со стоном откинулся назад, чуть не падая на спину. Ирида подхватила марага под локоть правой руки, помогла выпрямиться.

Его смутила эта беспомощность, собственная слабость, он даже забыл, о чём спро-сить её хотел. Ирида сама заговорила:

— Мне говорили, ты погиб… Тебя не видели среди пленных… Тогда многие погиб-ли… Я думала, что совсем одна осталась… А теперь? Что будет с тобой, Айвар? Что тебе Кэйдар говорит?

— Кэйдар? — Айвар задумался, нахмурил брови, рукой, обмотанной грязной тряпкой, убрал со лба давно не мытые волосы, попадающие в глаза. Соображал он туго, будто не до конца расслышал вопрос. Или плохо понимал аэлийский язык. А потом спро-сил сам, и радость на его лице сменилась тревогой:- Да, Кэйдар… Он обижал тебя, да?.. Он сам сказал, что в ту ночь… Прости, Ирида!.. Я должен был быть рядом тогда… быть до конца… Обломать ему лапы… Прости, я один виноват… Я — муж…

— Муж? — Ирида с горечью рассмеялась. Странный блеск в глазах марага, бессвяз-ность речи и даже мимика его лица встревожили её. В своём ли уме этот мальчик? О какой уже ответственности за неё может идти речь? Это в его-то положении! Еле-еле на ногах держится, как ещё жив остался? А всё туда же!..

— Я отомщу этому гаду!.. За всех отомщу!.. — продолжал Айвар, решительно сдвинув брови к переносице. — За всех ваших… За твоего отца, Ирида… Он собственной крови напьётся досыта… У него будет время вспомнить всех, кого он лишил жизни… Он ещё молить меня будет… Вспомнит твои слёзы… Сволочь!.. Я убью его, Ирида!.. Обещаю тебе, он пожалеет, что на свет родился…

— У меня ребёнок от него… — одной лишь фразой Ирида остановила этот поток почти безумных угроз. Айвар изумлённо моргнул несколько раз, разомкнул губы, не зная, что сказать в ответ, аж качнулся на неустойчивых ногах, будто ослабел от такой неожиданной новости. — Да, он отец моего сына. Но это ещё ничего не значит. А вот твои слова, Айвар, — это бред сумасшедшего! Ни в чём ты не виноват! И ничем пере-до мной не обязан! И эта свадьба — тоже!.. Мы с тобой ничем друг другу не обязаны, понимаешь? — Улыбнулась с сочувствием. — Ну, какая из меня жена? Я ведь теперь его наложница… А у нас с тобой даже брачной ночи не было… И ты? Что ты теперь можешь? Какие угрозы в твоём положении могут быть, Айвар? Спустить на землю! — Ирида смерила его взглядом, не смогла скрыть насмешки. — Ты на себя посмотри! Ты чуть жив… Это он тебя, скорее, собственной кровью напоит, а не ты его!.. Мы с тобой оба в его власти. И глупо мечтать о мести…

— Нет, ты же не знаешь ничего…

— Знаю, Айвар, знаю! Я знаю, что ты будешь ему проводником в Рифейских горах! Что поведёшь аэлов к своим… Ну, что ж, это твоё решение, тебе пока есть, куда возвращаться… Хотя бы дома побываешь. — Ирида отступила назад. Влажный блеск в глазах марага испугал её, но Айвар, закрыв лицо тыльной стороной ладони, прошеп-тал со стоном:

— Не смей так говорить… Даже думать так не смей… Ты же не знаешь ничего со-вершенно…

— Ладно! — Ирида отвернулась. — Я приду к тебе как-нибудь ещё… А сейчас уже поздно…

Он не остановил её, тихо сполз по стене на пол, плечи его вздрагивали, как от рыданий. Но Ирида ничего этого не видела, она, выходя, даже не обернулась.

____________________

Бедный, несчастный мальчик. Наверняка, он тронулся умом после всех этих пыток. Бедняга! Как он может ещё надеяться на что-то после всего? Откуда в нём столько сил? Такое упорство?

Ирида пожалела уже, что сбежала. Сбежала трусливо, малодушно. Не таким дол-жен был быть этот разговор. Без насмешек, без недоверия…

Он же одинок в этих стенах! Ему даже хуже, чем тебе, намного хуже. У тебя хотя бы есть ребёнок, и ты не сидишь в темноте и в грязи, в постоянном холоде…

Да, надо будет отнести ему тёплую одежду, напоить горячим молоком с мёдом — у него простуженный хриплый голос… Попросить прощения за этот разговор…

Ирида торопилась к себе, она не любила надолго оставлять Тирона. Хорошо, что Даида появилась так кстати: принесла малышу кашу и тёплого молока. Согласилась присмотреть за маленьким, но всё равно не стоит лишний раз испытывать терпение этой уважаемой женщины.

— Маленький, мама здесь уже… — заговорила ещё с порога, заставляя голос звучать бодро. И осеклась, встретившись с глазами Кэйдара. Он сидел на ложе, а Тирон сидел на его коленях, откинув голову чуть-чуть назад, отцу на грудь. Мирная карти-на, залюбоваться можно.

— А?.. А Даида?.. — растерялась Ирида. Она, наивная, думала, Кэйдар ничего не узна-ет, а тут? Попробуй теперь объясни, где была.

— Я держу при своём сыне няньку для того, чтоб за ним ухаживала кухарка? — В его вопросе была пока только насмешка, но Ирида уже довольно хорошо знала Кэйдара, чтоб почувствовать за этой насмешкой угрозу. Угрозу для себя и своего маломаль-ского благополучия. — Может, ты объяснишь мне, что к чему?

— Я отлучилась совсем на чуть-чуть. У меня тоже могут быть свои дела, — заговорила Ирида. Каким жалким лепетом ей самой казались эти оправдания! — Тем более, Даида была совсем не против…

— Какие у тебя могут быть дела? Вот, — Кивок на Тирона, — твоё главное и единствен-ное дело! Для этого ты здесь!

— Я понимаю, что не должна была… Но с ним ведь ничего не случилось… Меня не было всего несколько минут…

— Какие такие дела ты делаешь за моей спиной? — Кэйдар угрожающе повысил го-лос. — Завела себе какого-нибудь кочегара с кухни? Я всегда знал, что все твои заве-рения — пустой звук! Такая никогда одна не останется… Я видел, как на тебя другие мужчины смотрят! Я говорил, что любого убью, кто к тебе хоть пальцем прикоснёт-ся… Ты — моя! Ясно тебе?

Эти нелепые нападки могли бы быть смешными, если б не были сказаны таким обвиняющим и угрожающим тоном. Ирида настолько растерялась, что почти минуту широкооткрытыми глазами глядела на Кэйдара. Он поднялся сразу же при её появ-лении, держал Тирона одной рукой через грудь, прижатым спиной к себе. Малыш радостно крутил головой, тянулся руками к матери. Но Ирида не смотрела на него, взгляд её был направлен Кэйдару в лицо. Да, его разозлило её отсутствие, не то сло-во. Но эти глупые обвинения? Как он может вообще так? И ещё этот собственни-ческий тон!

Ирида не чувствовала за собой никакой вины, и, как всякий несправедливо обви-нённый, готова была дерзить в ответ. И не только! Это возмущение Кэйдара, эти подозрения, этот тон собственника рождали одно лишь желание: позлить ещё силь-нее, ударить больнее.

— Да, я была у мужчины! А что в этом такого? — Ирида высоко подняла голову, будто неосознанно хотела стать выше ростом. — Разве мне кто-то запрещал? Я — нянька вашему сыну, но не ваша жена, господин, чтоб хранить вам верность…

— Что?!! — Он надвинулся на неё так стремительно, с такой яростной искрой в глазах, подумалось даже: ударит, но Ирида не отступила, смотрела открыто, с вызовом, без всякого страха. — Да как ты смеешь, ты, дрянь такая?!

Нет, он не ударил, сдержался, но смотрел такими глазами, что Ирида пожалела о своих словах, заговорила:

— Я видела Айвара, своего мужа…

— Кого? — Кэйдар не сразу понял, о ком речь.

— Марагского царевича… Его пытали…

— Зачем ты туда ходила? — Кэйдар отступил, заходил по комнате, переложив Тирона поудобнее. — Разве я разрешал тебе? Разве…

— Я всё время думала, что он погиб, — перебила Кэйдара Ирида, тот аж остановился посреди комнаты, перевёл на неё глаза. — Два дня только, как узнала… А он искал меня… Бедный мальчик… И ещё эти пытки…

— Хватит! — Кэйдар не выдержал, крикнул:- Не смей ходить к нему! Я запрещаю! Не смей говорить о нём! Даже думать не смей!..

— Он мой муж… — возразила Ирида невинным голосом, будто не видела, как Кэйдара всего передёргивает при этом слове.

— Замолчи! Даже произносить это слово тебе запрещаю!.. Я — твой первый и един-ственный мужчина! Я — твой господин!

Ирида проглотила молча все свои возражения, сдержалась, из-под ресниц смотре-ла, как Кэйдар ходит по комнате, пытаясь справиться с раздражением. Тирон, не-смотря на поздний час, не выглядел сонным.

— Я слишком много позволяю тебе. Слишком много свободы. Раньше ты была послушнее, не грубила, не перебивала, не обманывала…

— А разве я обманываю? — удивилась Ирида. — Я сразу сказала, что была у Айвара… Он нуждается в помощи… — не договорила под уничтожающим взглядом Кэйдара.

— Вот скажи мне, чего в этом гадёныше такого, что все женщины сами бросаются ему на шею?

— Я не бросаюсь! — Ирида возмутилась со всей искренностью. — Я знакома с ним всего один день. Мы на свадьбе только увиделись…

— И сразу же побежала, как только узнала, что он здесь! — усмехнулся Кэйдар.

— Да, побежала, — Ирида не отвела взгляда, встретившись с Кэйдаром глазами. — Потому, что думала, что он погиб в ту ночь…

— Как иногда мне хочется посадить тебя просто под замок, — признался неожиданно Кэйдар, смерив Ириду взглядом. — Чтоб не было этих своевольных похождений…

— Да, а ещё лучше — к Айвару по соседству… — заметила Ирида с усмешкой. Они так близко остановились друг к другу, что Тирон дотянулся пальцами до лица Ириды, засмеялся, когда мать поймала его губами. — Его пора уже укладывать спать… — Она сама сменила тему, видя, как потемнели от ярости глаза Кэйдара.

— Ты уже сидела по соседству с этой мразью, помнишь? — Но Кэйдар зато не спешил на перемирие. — Хочешь, я могу повторить? Мне только слово сказать — и ты снова там окажешься… Холодная камера, сырые липкие стены? Там не будет всего этого, — Он широко повёл свободной рукой. — Не будет ложа и тёплых одеял, не будет све-тильника и горячей жаровни. И еды сытной тоже не будет… Не будет ничего!

— У меня и раньше было немного… Там, в храме Матери… Не надо думать, что голод и холод — самое страшное для меня…

— Да? — Кэйдар усмехнулся, но не насмешливо, скорее, зло. — Но сына своего ты точ-но не увидишь! Будешь одна, ясно тебе, дерзкая?!

Ирида отвела взгляд, закусив губы:

— Опять вы угрожаете… Только угрозами и добиваетесь своего…

— И заметь, всегда добиваюсь! Всегда! — Кэйдар ухмыльнулся. Ирида, не зная, что ещё сказать в ответ на эту самодовольную ухмылку, нашла другой способ наказать Кэйдара: вырвала Тирона у него из рук со словами:

— Дайте его мне! Неужели не видно, что ребёнок хочет спать?

Он неожиданности Кэйдар легко отдал ей мальчика, несколько минут ревнивым взглядом провожал Ириду и сына, пока она, укачивая ребёнка, медленно ходила по комнате. Лагадская циновка шелестела под её ногами при каждом шаге.

Он не сказал ей больше ничего, но исходящее от него недовольство и возмущение Ирида чувствовала кожей. Взгляд его прямо-таки сверлил. А когда ушёл, подумала с облегчением: "Ещё легко отделалась!"

* * *

Ирида сидела на ложе, поджав под себя ноги, тёплые тапочки лежали на полу рядом с кроватью. Сегодня принесли лишнюю жаровню: Кэйдар распорядился из опасения за здоровье сына. Из-за духоты Тирон спал сейчас беспокойно, видел ка-кие-то тревожные сны, даже вскрикивал спросонок. Ирида на каждое его движение поднимала голову, хмурила брови озабоченно, но, успокоившись, снова возвраща-лась к работе.

Она шила рубашку. Для Айвара. Виэлийского кроя. С разрезами на горле и по бокам, с тесёмочными завязками на рукавах. Ирида шила весь вчерашний день и даже ночью при свете светильника. Сейчас осталось последнее, не менее важное дело: вышивка. Она не только украсит, но и убережёт от злых демонов, от злых взглядов.

Несколько дней Ирида терпела, не навещала марага, боялась, что узнает Кэйдар. А потом попросила совета у Даиды. А та неожиданно легко согласилась помочь ей. Сама сходила в прачечную поискать среди хранящихся вещей подходящую одежду для марагского царевича. Кое-что удалось подобрать, а рубашку Ирида предложила сшить сама.

Они с кухаркой действовали за спиной своего господина, и Даида оказалась смелее, наказания она не боялась. Поэтому стала дважды в день отправлять в тюрьму парно-го молока и свежевыпеченного белого хлеба. Более того, распорядилась утащить туда чан горячей воды и щелока, самолично отмыла с царевича всю грязь и кровь. Похвасталась даже Ириде при встрече, что её Виэл — так странно она продолжала звать марага — теперь приобрёл человеческий облик.

Проворно работая иглой, Ирида улыбалась своим мыслям. Кто был ей этот незна-комый молодой мужчина? Муж по обряду! Но сердцем чувствовала к нему лишь сестринскую заботу. Любовь к брату ей довелось испытать в этой жизни, она знала, что это такое. Но любовь к мужу? К мужчине, который обладает тобой как своей женщиной, своей женой? Нет, такого она так и не узнала. Не Кэйдара же ей любить, в конце концов?

А он, как всегда, появился неожиданно, стоило только вспомнить — лёгок на ногу! Спросил ещё с порога, шёпотом:

— Спит, да?

Ирида в ответ кивнула, опустила руки испуганно, комкая мягкую дорогую шерсть, попыталась спрятать рубашку за спиной, но Кэйдар снова спросил, подходя ближе:

— Ты что делаешь? Шьёшь? Ему шьёшь, да? Покажи!

— Нет, это не для Тирона! Это так, просто…

Он ловко перехватил её руку, потянул на себя:

— Ну, покажи! Я не буду ругаться…

Ирида толкнулась — красный и чёрный колобки раскатились с её колен.

Он и точно смотрел с любопытством, улыбался даже, а в глазах — лукавый огонёк. Он был настроен поиграть, зато Ирида, зная о последствиях, отталкивалась упорно, изо всех сил.

— Ты ещё и шить умеешь, да? — Негромко рассмеялся Кэйдар, удивлённо поводя подбородком. — Вот уж не подумал бы…

— Почему? — Отодвинувшись к самому изголовью, Ирида прижимала рубашку к груди обеими руками.

— Ну ты же у нас царевна! — Кэйдар стоял над ней с руками у пояса. — Вон, Айна, моя сестра…

— Иглу в руке держать — это разве трудно? — Ирида рассмеялась глухо, прикрывая рот рукой. Вспомнила свою вышивку. Хатха-нянька её этому учила. Вот такое, точ-но, не каждая умеет. А если бы ещё золотой нитью, драгоценным камнем, речным жемчугом или бляшками? — Вот это — это посложнее будет! — сама развернула перед ним свою работу. Ну, смотри теперь! И будь что будет!

— Хм! — Кэйдар оценивающе рассмотрел рубашку, задержал взгляд на вышивке. Витиеватое переплетение чёрных и красных линий в виде степных трав само проси-лось в глаза. — Это кому?

— Марагу, — просто ответила Ирида, глядя на Кэйдара снизу. Глаз с его лица не сво-дила, добавив:- Айвару…

Кэйдар бешенно глаза сузил, качнулся с пяток на носки. Сдержался, усилием воли сдержался.

— Ты любишь его?

— Я никого не люблю! — отрезала Ирида, торопливо скамкивая рубашку.

— Совсем никого? — Кэйдар яростно сверкнул чёрными глазами. Глубокие зрачки буквально сверлили.

— Вон, его только… — Ирида подбородком дёрнула в сторону кроватки. — А больше мне никто не нужен…

— Никто? — Кэйдар задумался. — А отец его?

— И отец его — тоже! Вы же сами понимаете, господин… Зачем вообще про это говорить? — Ирида отвела глаза, понимая всё больше с каждым сказанным словом, что теперь ей не будет ни пощады, ни прощения. Он не выдержит — точно ударит! И всё равно продолжала говорить:- И Айвара я не люблю как мужа. Тут вы неправильно всё поняли… как я могу его любить, если мы едва знакомы?

— Зачем тогда?..

— Тот, кто помогает слабому, выпрямляет линию своей судьбы, — ответила Ирида. — Он нуждается сейчас хоть в чьей-то помощи… что сделаешь, если, кроме меня, может быть, ему некому помочь?..

— Я же запретил тебе навещать этого гада, помнишь?

— Я не пойду сама, попрошу Даиду передать…

— Ну, конечно, я то, что я… — Кэйдар не высказал до конца свой упрёк, его перебили — расплакался Тирон.

Ирида вскочила, подбежала к кроватке, подхватила ребёнка на руки, прижала к себе.

— Ну, ты чего, маленький? Видишь, мама рядом… Не надо ничего бояться… — Ука-чивая, перевела глаза на Кэйдара. Он стоял посреди комнаты, руки — всё так же на поясе, голова опущена. Задумался над чем-то. Может, придумывает тебе наказание пострашней?

А сам нарядный, в дорогой праздничной одежде. Паттий мужской, длинный, до щиколоток, из тончайшей отбеленной пряжи. Тканный пояс, широкий, подчёркивал узкую талию, а на плечах — накидка тёмного пурпура. Им можно было залюбоваться сейчас, господином Наследником, но Ирида смотрела на него в первую очередь с опаской, а потом уже с интересом.

— Жаль, что он нужен мне живой, этот мараг, — произнёс чуть слышно, угрожающе, а потом, уже громче, подняв глаза на Ириду:- Этот варвар нравится тебе, да? Только честно!

Ирида плечами повела, повторила:

— Мы едва знакомы…

— Что из того? Мне бы ты никогда ничего не стала шить! — Кэйдар рукой указал на ложе, где на смятом покрывале лежали колобки ниток и шитьё.

— Я родила вам сына, этого мало? — выкрикнула возмущённо Ирида. Проклятый собственник! Чего ещё ему не хватает? Он имеет всё, чего может только желать простолюдин. Он, что, и меня намерен держать возле себя до смерти? Да его жена своими руками изведёт нас обоих, меня и Тирона…

— Ты всего лишь выполнила мой приказ!

При этих словах Ирида аж задохнулась от возмущения.

— Дети рождаются не по приказу, а по воле богов, — возразила мгновенно ослабев-шим голосом. — И дети, и любовь — это дар! Его ещё заслужить нужно. Никто не в праве приказать кому-то любить или не любить. Никакой могущественный госпо-дин… — Голос её сник до шёпота.

Кэйдар насмешливо фыркнул в ответ на её слова.

— Видел я эту любовь! — Презрительно изогнул губы, вспомнив вдруг свою сестру. — Всё одно — глупость! Люди делают дурные поступки, а потом объясняют всё какой-то там любовью. Смешно!

Ирида в ответ плечами пожала, спорить она сейчас не хотела. И всё равно сказала:

— Есть же любовь родительская… Да и дети любят своих родителей…

— От тебя ли такое слышать? — усмехнулся Кэйдар. — После всего…

Всё те же старые упрёки. Ничего другого он придумать не может. Ждёт, что я начну кричать, оправдываться, а он потом накажет за дерзость.

— Да, признаю́, я ненавидела его раньше. И вы знаете, почему. Но теперь знаю: Тирон — больше мой сын, чем ваш, господин. Пять месяцев почти мы вместе были, нам никто не нужен был… Он и сейчас меня больше любит…

— Что? Что за чушь? — Кэйдар не разозлился — рассмеялся. — Какая глупость! Ты сама хоть понимаешь, что болтаешь? Украла у меня моего сына! Вытравить его столько раз пыталась! А теперь ещё я такой-этакий!.. Отлично, нечего сказать!.. Да не было бы его, твоего Тирона, если б не я!..

— Был бы от законного мужа, от Айвара! — Небрежно пожала плечами Ирида. — При любом отце — это мой ребёнок…

— А вот тут ты со своим варваром не угадала! — Кэйдар смерил Ириду раздражённым взглядом. — Думаешь, я жить его оставлю? Специально для тебя! Он в своих горах останется… Волкам на радость! А я вернусь, я с тобой рядом буду. Зря надеешься…

— А как же жена ваша? Она не потерпит…

— А кто её спрашивать собрался? — Кэйдар рассмеялся. — "Жена да во всём подчиня-ется мужу!" — процитировал строку из свода законов, по которому жили все аэлы.

— А я слышала… Говорят, что вы…

— Кто что говорит? Имена? — Кэйдар решительно повернулся к ней всем телом. — Болтунов и сплетников я накажу сам! Лично!

Ирида не ответила, закусив губу, опустила голову, отвернулась, возвращая в кро-ватку сонно засопевшего Тирона.

— Всех всё равно молчать не заставишь, — возразила шёпотом, подняв глаза на Кэй-дара. — И уж тем более, думать… Откуда вы, например, можете знать, что я думаю, глядя на вас… Даже сейчас вот…

— Да какая мне разница?!.. — воскликнул Кэйдар и тут же примолк, не договорил — Ирида приложила указательный палец к губам, призывая молчать, и он неожиданно подчинился.

— Он весь день всё как-то беспокоился, засыпал плохо, и сейчас, как видите… — объяснила Ирида. Голос её едва-едва шелестел, на лице была печать трогательной материнской заботы, и совсем не было страха перед господином, будто она чувство-вала, что не может он её ничего сделать, даже за эту проклятую рубашку не знает, как наказать.

— Я принёс ему тут… — Кэйдар тоже перешёл на шёпот, говорил неохотно, будто долго набирался решительности или боялся быть непонятым. — У него среди игрушек нет ни одной погремушки, — и протянул одну, принесённую с собой, вытащил её из складок паттия, из-за пояса на спине. Протянул осторожно, чтоб не зазвенели бойкие горошины.

Ирида с большим трудом подавила в себе вздох изумления. Никогда ещё она не видела такого выражения на лице своего господина: ласковая заботливость и опасе-ние, что его неправильно поймут. Пряча понимающую улыбку в уголках губ, Ирида так же осторожно приняла в обе руки игрушку.

Обычная погремушка: три стебелька разной длины на одной палочке, а на каждом расписанный простенькими зигзагами и точками полый шар засушенного на солнце земляного ореха. Орешки, оставленные внутри, высыхали тоже, а потом, перека-тываясь, стучали о тонкие стенки.

Это была обыкновенная вайдарская погремушка. Такая была и у Ириды в детстве, такими многие дети играют, и виэлийские, и вайдарские, и дети аэлов, оказываются, тоже.

— Это ещё моя… — неохотно пояснил Кэйдар, уже жалея о своём поступке. — Осталась от матери… Нашёл её сегодня утром у себя среди вещей…

Он отвернулся, отошёл к двери, спиной чувствуя взгляд Ириды. Ждал её насмешки, её презрения, но не дождался и вышел.

Ирида достаточно хорошо знала этого самолюбивого человека с трудным характе-ром и тяжёлым взглядом, господина Кэйдара. Но сейчас, глядя на немую погремуш-ку в своих руках, с огромным трудом осознавала для себя, что и он, этот ненавист-ный ей опасный человек тоже когда-то был ребёнком. Таким же маленьким мальчи-ком, как и её Тирон сейчас. У него тоже была мать, которая тоже любила его, тоже заботилась о нём, жила ради него.

Вайдарка Варна!

Ирида очень мало знала про всё это, слышала, что она умерла очень рано, а сын её, аэл-полукровка, вряд ли рос с рождения как будущий Наследник.

И всё равно они, отец и сын, Кэйдар и Тирон, во многом схожи судьбами. Понимая это, Ирида всё равно верила, что сумеет вырастить Тирона другим: не таким высоко-мерным к людям, как его отец, с добрым сердцем, способным на любовь и сострада-ние. А для этого ей нужно быть рядом, самой воспитывать его и не позволять другим баловать возможного Наследника. Вопрос в другом: как долго ей позволят быть с ним рядом? Хватит ли ей этого времени?

* * *

Стифоя дохаживала последние дни. Врач из опасения за ребёнка и здоровье его матери запретил ей много чего, даже ходить по лестницам на второй этаж Дома. Разрешил немногое: сон, лёгкие прогулки, чтение книг, как можно меньше трево-житься и волноваться, побольше отдыхать. И вот теперь Стифоя после обеденного сна, так и не успев встать с ложа, встречала своего господина.

Лидас в очередной раз был недоволен сборами. Закупка сена и зерна для лошадей, провианта для людей были на его совести. Выданных денег хватало только на ржа-ную муку. Надо было снова просить Кэйдара, он заправляет всем, или же тратить свои личные сбережения.

Стифоя очень мало во всём этом понимала, из страха показаться глупой, не задава-ла уточняющих вопросов, приподнявшись на руках, следила за Лидасом со скрытым обожанием. Ей приятно было от того, что он нёс ей свои проблемы и заботы, делился ими с ней, как с женой, даже ждал её совета и помощи, хотя бы моральной. Она каждое его движение, жест, взгляд ловила и таяла от удовольствия.

Сообщила немного невпопад:

— А у меня сегодня была госпожа Айна… Вместе с маленьким…

Лидас закусил губу, нахмурился. Временами Стифоя казалась ему настолько наив-ной, что даже сердиться на неё не получалось.

— Он хорошенький такой, и улыбается уже… Госпожа говорит, он с рождения начал улыбаться. Значит, счастливый будет, да?

— Почему ты называешь её госпожой? Она не госпожа тебе больше! Стифоя, ты — свободная женщина! Мы поженимся сразу же, как я вернусь, понятно тебе?

— Да?! — Она больше испугалась, чем обрадовалась, прикрыла рот тыльной стороной ладони, моргнула несколько раз с усилием, чтобы не расплакаться, невнятно возра-зила:- А как же госпожа? Нет… Нет, не надо так, прошу вас…

— Стифоя, милая… — Лидас подсел к ней на край ложа, отнял от лица руку, прижал к губам, целуя. — Сейчас речь вообще не о ней… С Айной у нас ничего общего, ты же сама это знаешь… Нас ничто не держит, кроме обряда…

— А Римас? — напомнила Стифоя. — Он так похож на вас, господин…

— Это не мой ребёнок! — резче, чем следовало бы, перебил её Лидас. — Неужели тебе никто ничего не рассказывал?

— Это неправда всё, господин! Ей многие завидовали… Это всё неправда!..

— Правда! Правда, Стифоя! Но хватит об этом, это не твои заботы… Мы разведёмся с ней, когда я вернусь… А пока я отправлю её в своё поместье… Подальше от спле-тен…

— Нет, не надо, прошу вас, господин Лидас! — Умоляюще глядя ему в глаза, Стифоя сжала Лидасу руку, подалась вперёд всем телом, чуть не плача. — Я не хочу здесь без неё, и без вас… Я не смогу здесь одна… Прошу вас, господин…

— Ты что, хорошая моя? — Лидас рассмеялся, но как-то встревоженно, прижал лагад-ку к себе, к груди, поглаживая вьющиеся волосы, добавил:- Мы быстро вернёмся, через месяц, может быть, даже раньше… Тебе некогда будет скучать…

— Не отсылайте госпожу, пожалуйста! — продолжала просить Стифоя, из последних сил сдерживая слёзы.

— Ладно, я посмотрю ещё, — неохотно согласился Лидас. — Если она опять не сделает никакой глупости… — Стифоя вопрошающе взглянула на него, и Лидас пояснил:- Она постоянно пытается встретиться со своим… Они даже виделись один раз в коридо-ре… Я стал держать её под постоянным присмотром… Она и к тебе приходила со служанкой? — Стифоя кивнула в ответ, виновато опуская голову, вспомнила неожи-данно тот раз, когда Айна расспрашивала её про Лидаса, про ту встречу за обедом… Как приревновала её, глупая, к господину, а всё дело вот в чём… Она не с Лидасом встречи искала, с марагом. Бедняжечка!

Она действительно любит его, бывшего телохранителя господина Лидаса, и ей некому помочь. В любви своей госпожа Айна несчастнее тебя. Твой-то любимый рядом, и ты скоро подаришь ему ребёнка. Могла ли ты мечтать о таком счастье? Даже мужчина твой любимый теперь тебе одной принадлежит…

Понимая истинную цену своему счастью, Стифоя каждый день молила богов за свою госпожу, просила и плакала, но сама ничем не могла ей помочь.

* * *

Он сам верил в то, что приходит к ней только ради сына. Навестить, проведать, справиться о здоровье. Но почему же тогда никогда не уходил от неё сразу? Искал повод, чтобы остаться подольше? Для самого себя — не для неё!

Мог подолгу в полном молчании наблюдать за ней, за её лицом, за каждым её движением. Приходил всё равно, несмотря на то, что почти каждая их встреча кон-чалась если не ссорой, то разговором на повышенных тонах.

Она так и не стала покорной тебе, эта виэлийская царевна. Она продолжает спорить с тобой, всё так же смотрит с вызовом и одновременно с опаской, признавая в тебе самого опасного своего врага.

А Кэйдар меньше всего на свете хотел бы быть ей врагом. Строгим господином, отцом первого и единственного пока ребёнка, любовником, — но только не врагом.

Их отношения с самого начала были неправильными. Она, его законная добыча, его трофей, не захотела признать его власть над собой, его силу. Но то, что случи-лось с ней, — судьба большинства женщин. И все они рано или поздно смиряются со своим положением. Таков удел всего их рода. Как Нэйт, богиня ночи и смерти, усту-пает Солнцеликому на рассвете каждого из дней, так женщины подчиняются потом-кам Бога.

Есть несколько способов заставить дерзкого раба быть покорным. Кому-то хватает простой угрозы или предупреждения, а другой становится смирным только после хлыста или плётки. Но как заставить быть покорной дорогую тебе женщину? И как быть, если именно такой, своевольной, дерзкой, гордой и независимой, она и привле-кает к себе? Она потому и не похожа на других твоих женщин, что, не боясь наказа-ния, смело выдерживает твой взгляд, позволяет себе говорить с тобой почти нарав-ных.

Почему она позволяет себе такое?

Потому что чувствует свою безнаказанность! Потому что знает, что ты не нака-жешь её! Почему?! Отчего?!

Потому, что ты слишком слаб! Ты сам виноват в том, что твоя рабыня дерзка и своевольна. Будущий Правитель не имеет права быть слабым. А ты недостаточно строг с ней… Смотришь на неё, как мальчишка, открыв рот…

Конечно, она красива. Но красивых женщин у тебя было предостаточно… Да, дело на в красивом лице, не в стройной фигуре… Хотя и это тоже много значит. Главное — это характер! И независимость!

Все другие женщины обожали тебя, скорее даже, не самого тебя, а то, что ты — будущий Правитель, Наследник Империи, и обладаешь безграничными возможно-стями. Все они ловили каждое твоё слово, угадывали малейшее желание, стремились угодить во всём. Мог ли ты подумать, что какая-то из них может быть недовольна тобой лично и твоими действиями? Конечно, нет! Поэтому тебя удивил тот вопрос виэлийки, когда она крикнула прямо в лицо:

— А хотела ли я?! Моё мнение хоть раз спросили?

Да, она не такая, эта виэлийская царевна. Не такая, как все те, что были у тебя раньше. И для неё ты не будущий Правитель, не просто господин, — обыкновенный мужчина, грубо посягнувший на ей независимость, её волю, её невинность. Поэтому она ненавидит тебя, поэтому ты останешься для неё лишь врагом — и никем больше. И единственное, что можно тут сделать, — отправить подальше с глаз. В поместье загородное или в дворовую прислугу…

Но ведь ты же сам, спустя день или два, отправишься искать её. Так же, как искал её на улицах Каракаса; так же, как спускался за ней в холодную камеру подземной тюрьмы, а потом отпаивал — сам! — тёплым молоком.

Признайся, она слишком много значит для тебя, эта виэлийка Ирида, она дорога тебе не только как мать твоего единственного пока сына. Ты даже забыть её не смог за те неполные четыре месяца, пока она пряталась от тебя за стенами храма.

Какая-то огромная сила ворочается внутри тебя, управляет тобой, твоими чувства-ми, твоими мыслями. И сила эта настолько велика, что ты не можешь с ней спра-виться, она ослабляет тебя, лишает силы и воли, подавляет твою свободу, твою неза-висимость. Ты не можешь уже подчинять свои поступки и действия разуму, борешь-ся с этим, но — не можешь. И сила эта, поглощающая тебя, имеет короткое имя — "СТРАСТЬ".

Да-да, вот так, с большой буквы! Потому, что она, эта сила, как паразит, живёт в тебе, опутав сердце и мозг своим гибким телом, травит твою душу, лишает сил, ломает волю.

И предмет этой страсти рядом, он близок настолько, насколько это может быть возможно. Но запреты, свадебные запреты держут тебя, как цепи, и оттого желание ещё острее, до боли, до режущей боли в мышцах.

Отец Небесный, дай сил пережить эту пагубу! Дай сил справиться с этой слабостью и не навлечь на свою голову проклятия отступника, нарушившего клятву жениха и будущего мужа.

* * *

Вряд ли те, кто знал Даиду и её строгий нрав, могли поверить, что она способна на такую заботу. Эту заботу Ирида, глядя на Айвара, видела во всём.

Каких же трудов стоило бедной женщине превратить то жалкое существо в при-личного человека! Он же теперь сам на себя стал похож.

Длинные тёмно-русые волосы по обеим сторонам похудевшего лица, в них заметна седина: несколько седых прядок падало и на лоб, а виски совсем белые. Бедный мальчик, он пережил такое, чего и на три жизни будет с лихвой. Мягкая рубашка со знакомой, родной вышивкой скрывает под собой следы бича и пыток, но седину при молодом, почти юном лице не скрыть, она как постоянное напоминание.

Ирида смотрела на своего несостоявшегося мужа со смутным ощущением горечи и сожаления. Понимала всё больше, что могла бы полюбить этого человека, в нём есть та глубинная сила, которая помогла ему пережить и боль, и одиночество. Женщины любят сильных, по-настоящему сильных мужчин.

— А я ждал тебя… все эти дни… — он заговорил первым, смотрел ей в лицо с искрен-ней радостью. Он заметно окреп, на ногах стоял твёрже, держался уверенней, только в охрипшем голосе осталась всё та же слабость.

На руке свежая повязка, каждая ссадина на теле промыта и обработана целебной мазью, на плечах тёплый плащ с капюшоном, отороченный колючим мехом. На ногах высокие узкие сапоги из оленьей кожи. Сейчас мараг сильно напоминал себя прежнего, того, каким запомнила его Ирида в их брачную ночь. Но тот странный блеск в глазах остался, несмотря на все старания кухарки. Что-то безумное, опасное во взгляде, какая-то нервная болезненная притягательность в истончённом лице.

Он по-прежнему красив, этот марагский царевич, хоть в нём и не осталось той юношески свежей застенчивости. Это был уже не мальчик — мужчина. Сильный, твёрдый, повзрослевший. И видя это, Ирида снова почувствовала укол сожаления. Они могли бы быть вместе, но боги развели их настолько далеко, что вряд ли они останутся хотя бы друзьями.

— Я не могу появляться здесь слишком часто, Кэйдар и так уже всё знает… — отозва-лась не сразу Ирида, перекладывая плошку масляного светильника в другую руку. — Просто решила узнать, как ты…

Айвар в ответ плечами повёл, будто сам не мог для себя определить, как он. Жив, относительно здоров… Чего ещё можно хотеть в его-то положении? И так есть всё, что можно, спасибо Даиде и её заботам.

— Я слышала, ты поведёшь их к своим… В горы… Ты не боишься, что с твоими родными будет то же самое?

Мараг задумался, молчал довольно долго, будто и вправду думал с трудом. Отве-тил неохотно:

— Они не смогут туда попасть…

— Но ведь ты же сам поведёшь их!

— Волчья пасть… — начал Айвар, и Ирида перебила его:

— Вот именно! Кэйдар убьёт тебя или бросит в горах одного! Он сам сказал мне… А ты поверил ему? Поверил тому, что он сохранит тебе жизнь?

— Нет, ты же не знаешь, Ирида… — Он громко усмехнулся, подходя ближе всего на один шаг. — Из них тоже никто не вернётся обратно… Никто, слышишь?

Ирида непонимающе нахмурила брови, даже переспросить не успела, Айвар про-должил сам:

— Я заманю их туда, откуда никто не найдёт обратной дороги… — Рассмеялся глухим хриплым смехом. — В Волчью пасть! Их всех там накроет лавиной… Это опасное ущелье… Оттуда есть всего одна дорога, но зимой её никому не найти… Они все останутся там…

— А… А как же ты сам? — Ирида смерила его взглядом. — Что будет с тобой, ты поду-мал?

— Мне особо не из чего выбирать. — Айвар рассмеялся с горечью. — Я умру с радо-стью, если Кэйдар пойдёт за мной следом… Если всех их проглотит Волчья пасть…

В его смехе было что-то безумное, нескрываемая радость и предчувствие мести. Что-то зловещее и сильное, особая власть человека, выбранного богами вершить судьбы других.

Этот смех ещё долго эхом отзывался в ушах Ириды. Оглушённая, она шла по кори-дору, ничего не видя перед собой.

Он заманит их… Он убьёт их всех… Один?! Ему, как проводнику, будут доверять до последнего. Он готов погибнуть вместе с ними, но отомстить Кэйдару. Как же сильно Айвар ненавидит его, раз готов пойти даже на это. Это не ненависть бессиль-ного, это не ненависть беззубого, загнанного в угол зверя, нет! Мараг убьёт его! Убьёт того, кого и ты ненавидишь тоже. Он обещал отомстить — и он отомстит!

Впору бы радоваться! Ты же сама об этом мечтала: отомстить Кэйдару! Ты сама пыталась его убить…

Вроде бы всё правильно, всё справедливо… И всё равно в душе и на сердце есть какое-то беспокойство, какое-то неприятие.

Вместе с Кэйдаром погибнут и другие. Многие. Тот же Лидас… И никто из них не знает, что судьба их уже кем-то предрешена. И кем? Марагом Айваром! Кэйдар его не выносит. Он и представить не может, что жизнь его теперь зависит от варвара…

А как ей быть сейчас? Должна ли она предупредить их? Хотя бы намекнуть? Промолчать — значит, взять на свою совесть сотню смертей. А если сказать? Кэйдар убьёт Айвара! Его смерть будет на тебе. Сможешь ли ты жить, зная об этом? Нет!

Но как же тогда быть? Что делать? И зачем он только сказал тебе? Лучше бы ниче-го не знать, чем вот так мучиться теперь…

В смятенных чувствах Ирида возвращалась к себе, всё больше склоняясь к тому, что не стоило ей навещать марага. Он-то для себя уже всё решил, а ей теперь гадать и мучиться, как быть. Что так, что эдак — всё одно! Если б Кэйдар ехал в свои про-клятые горы один, всё было бы куда проще. Что ж, пусть будет всё так, как угодно Богине. А я буду молчать!

Толкнула дверь обеими руками, выпустив края шали, сжимаемые пальцами у гор-ла. Как хорошо, что час поздний, никто не видел, и Тирон уже спит. Днём он плохо спал, сейчас его ничем не разбудишь.

Кэйдар встретил её таким взглядом, что Ирида остановилась там, где стояла, на пороге. Он смотрел на неё сверху, чуть опустив подбородок, яростно сверкая огром-ными в полумраке глазами.

— Я… я… — Ирида судорожно сглотнула. — Вы здесь… Уже ночь…

— Вот именно — ночь! — он говорил глухим низким голосом, выталкивая каждое слово через плотно стиснутые зубы так, будто сплёвывал. — И не смей врать мне…

— Я?! — Ирида уже успела оправиться от испуга и удивления. — С чего бы это вдруг? Не имею такой привычки…

Шагнула мимо, стараясь даже не глядеть в сторону Кэйдара, всем видом своим выражая предельную занятость.

— Дрянь… бесстыжая… — Кэйдар поймал её за локоть, рванул на себя с такой силой, что Ирида сама упала ему в руки. Рванулась с неподдельным испугом. Он давно уже не прикасался к ней, не был так по-настоящему груб.

— Прошу вас… Мне больно… — выдохнула со стоном, пряча вторую руку за спину, но Кэйдар всё равно поймал её за запястье, притянул к себе.

— Неужели? Я смотрю, тебе давно уже не было больно… Ты преспокойно наруша-ешь мои приказы… Крутишь шашни за моей спиной с тем гадом… Ты забыла, кто я? Забыла, да? — Кэйдар встряхнул Ириду с такой силой, что ноги её оторвались от пола. Какую-то секунду она была на его руках вся, чувствуя особенно остро его силу, его власть над собой — и собственную беспомощность, беззащитность даже. Что она могла сделать? Хоть криком кричи — бесполезно! Ещё больше рассвирепеет.

— Прошу вас… Пустите… Не надо так… — прошептала, зажмурившись, судорожно дыша сквозь разжатые зубы.

— А как надо?! Ну?! — Он прижал её к себе так плотно, что колено его оказалось между её ног, она сейчас буквально лежала на его груди. — Я предупреждал тебя однажды: не смей смотреть на кого-то ещё, кроме меня… Я убью вас обоих… Хо-чешь, чтобы я убил этого варвара? Прямо на твоих глазах… Ты этого хочешь?..

— Вы не посмеете… Ваш поход… — даже в таком положении она умудрялась возра-жать ему, не то слово — спорить.

— Какая осведомлённость! — Он хохотнул коротко, зло. — Какая заинтересованность!.. Зря надеешься! Твой марагский ублюдок сдохнет на глазах его папочки-царя… Я специально устрою им такую встречу… А ты… А с тобой у меня будет другой раз-говор… — Он легко швырнул Ириду на ложе, шагнул следом, расслабляя пряжку тонкого пояса.

Отец Создатель! Как же давно он хотел этого! Просто мечтал!.. Даже во сне видел эту девчонку… Её сильное и одновременно мягкое тело. Её глаза, огромные, влаж-ные от нескрываемого желания… Обладать ею… Сделать покорной, послушной, смиренной…

Ирида юрко ускользнула из-под его рук, перекатилась на край ложа, вскочила на ноги с другой стороны. Лишь шаль на смятой постели осталась и ямочки от локтей.

— Ну! — выкрикнула, зло сверкнув глазами, дразня влажной белизной зубов, оскален-ных в злорадной яростной улыбке. Стояла, стиснув кулаки, глядя исподлобья через растрепавшиеся волосы. — Ну, давайте! Только попробуйте ещё хоть раз! И я убью себя… Я не останусь жить… Я так сразу решила…

В руке она держала длинную булавку с медной головкой, такими обычно женщины простолюдинки собирали волосы на затылке и одновременно закрепляли на голове накидку.

— Думаешь, это так легко — убить себя? — Кэйдар усмехнулся, дыша возбуждённо, всей грудью.

— Я не думаю — я знаю! Но не бойтесь, мне хватит сил, и времени хватит…

— Дурочка! — Он натянуто рассмеялся, но с места не сдвинулся. — Наивная дурочка… Да если б я только захотел… Захотел по-настоящему…

— Идите к своей невесте! А я вам не шлюха!.. Не смейте ко мне прикасаться… Ясно вам?!

Кэйдар молча вышел, грохнув дверью со всей силы, так, что пламя в светильнике качнулось, распластываясь, и Тирон спросонок захныкал хрипло, сдавленно. Но Ирида не бросилась к нему, — рыдая, опустилась на пол, пряча лицо в ладонях. Про-шептала одними губами:

— Да чтоб ты сгинул там… среди снегов… Чтоб волки подавились твоими костя-ми… Будь ты проклят на веки вечные!.. Ты и все те, кто послушно следует за то-бой…

* * *

Будь проклято всё их длиннокосое племя! И эта туда же! Угрожать! Мне — угро-жать?! Зря надеешься, что это тебе поможет… Я не уеду, не попрощавшись с тобой должным образом… Ты долго будешь меня помнить.

А я — тебя! Да, вкус твоих губ, нежность кожи, её восхитительную бархатисто-тёплую нежность. Эти гибкие сильные руки, они ещё будут ласкать меня в ответ на мои прикосновения. Ты ещё будешь мне улыбаться, о каждом поцелуе будешь про-сить, будешь умолять…

И тогда я все твои выходки тебе припомню! Каждую! Каждое твоё слово! Все твои угрозы…

Отец Всемогущий! После такого и умереть не жалко. Даже поход этот кажется забавным приключением

Да, я заставлю тебя покориться. Ты ещё будешь таять в моих руках… Ты ещё узна-ешь, что это такое, настоящая мужская ласка.

А сейчас?.. Сейчас у меня есть ещё одно дело…

___________________

…Айвар не понял ничего. Он уже успел обдумать последний приход Ириды. Успел пожалеть, что не сдержался, раскрыл ей свои планы.

А вдруг расскажет? Не удержится?.. Ведь он же всё-таки отец её сына… Может быть, она даже любит его… Женское сердце — неизведанная тропа! Извилистая до-рожка! Куда приведёт — неведомо…

Задремал, сидя на соломенном тюфяке, закутавшись в тёплый плащ. Проснулся даже не от грохота дверного засова — от удара в лицо. Неожиданного, сильного, оглушившего разом.

Кэйдар!!!

Он взбешенным зверем ворвался в камеру, набросился на марага с такой яростью, когда не считают удары, когда бьют, не разбираясь, куда, лишь бы ударить поболь-нее. Бил обеими руками — и правой, и левой. В лицо, в живот, под рёбра, в солнечное сплетение, и снова в лицо.

— Сволочь… Сволочь… Гад… — шептал после каждого удара, вымещая на против-нике всю свою ярость, всё возмущение.

А мараг растерялся поначалу, пропустил несколько тяжёлых кулаков. Потом попы-тался даже блокировать, хотя так и не успел подняться на ноги. Подставил сдуру левую руку — и взвыл, зажимая место перелома правой, повалился вперёд и удачно так попал лицом в подставленное колено.

— Это — что?! — заорал Кэйдар, сдёргивая с плеч скорчившегося на полу варвара отороченный мехом плащ. Швырнул его, скомканный, в лицо тюремному смотрите-лю. — А это — что?! — Пнул тюфяк носком сандалии.

— А это?! — Сбил другим ударом плошку с молоком и положенную сверху краюху белого пшеничного хлеба. Молочная лужица растеклась по грязному полу.

Глядя на неё с онемелым ужасом, смотритель промямлил:

— Это Даида, господин… Это она с кухни… Она говорила, это объедки… остатки со стола…

— А я разрешал?!! Я разрешал сюда хоть кого-нибудь пускать? — Кэйдар надвинулся на раба угрожающе. — Плетей захотел?

— Нет, господин… Прошу вас… Такое не повторится больше, обещаю…

Кэйдар не стал его слушать, вышел тем же быстрым стремительным шагом, на варвара даже не глянул…

* * *

Демоны двухъязыкие! Она всё-таки рассказала ему всё. Всё! Ну что ж. Это было её право. Значит, у тебя нет теперь никакой надежды. И всего два пути: либо он убьёт тебя сейчас, либо в дороге, забьёт до смерти, во время очередного приступа подозри-тельности. И, конечно же, будет предельно осторожен. Предупреждённый — вдвойне вооружён! Теперь его не обманешь…

Хрипло дыша, чувствуя боль в каждом из рёбер, Айвар с досадой сплюнул себе под ноги сгусток запёкшейся крови. Осторожно облизал разбитые губы. Провёл языком по зубам. Ну, вот, один передний уже шатается. Спасибо, что совсем ещё не выбил…

Кровь из носа перестала течь, всего одна крупная тяжёлая капля сорвалась — и как раз на рубашку, прямо на узор из красных маков. Жалко!

Все твои попытки общаться с женщинами тебе только боком выходят. То эта свадьба, то с госпожой, теперь ещё вот… Это всё Богиня-Мать! Наказывает жреца-отступника. Карает за нарушенный обет…

— Ну, что, живой? — Надзиратель, сочувственно улыбаясь щербатым ртом, придви-нул светильник почти к самому лицу Айвара, сам хотел рассмотреть, как отделал господин своего раба.

— Живой… — Айвар рукой от света отгородился, поморщился. Глаза на свет уже болели, отвыкли уже глаза. Так зарезало, что и голова закружилась. — Убери… свет убери… Больно…

— Тут, вот, госпожа тебе передавала… — Тюремный служитель протянул глубокую чашу с тёмным и густым, как кровь, вином, а в другой руке — завёрнутый в тонкую чесночную лепёшку кусок варёного холодного мяса.

— Госпожа? — Айвар вперёд подался всем телом, принимая подношение в раскрытые ладони. — Она сама приходила?

— Да нет! Ты что? Нет, конечно! Рабыня была с кухни… По её распоряжению…

Вино Айвар выпил сразу. Ну его! Вон, оставил молока на завтрак — и что вышло! А хлеб — Божий дар! — ногами истоптал. Найдёшь ли его теперь?..

Лепёшку и мясо долго держал нетронутыми, придвинув к самому лицу, вдыхал тёплый чесночный запах хлеба и пряный — мяса. Уже и надзиратель вышел, задвинул засов с той стороны, а Айвар всё ещё сидел, не двигаясь.

Она помнит тебя… Она тебя не забыла… Выходит, ошибался!..

Айвар вспоминал её лицо и понимал с необычайной остротой, что скучает по Айне, что очень хочет увидеть её, особенно зная, что она где-то рядом. Это была пытка, очередная пытка, не менее мучительная, чем все те, до этого.

Но если б она могла, она бы пришла. Значит, не может, значит, не пускают. Она же говорила тогда, что Лидас знает всё. Знает!

Почему же тогда сам ещё не был здесь ни разу? Не угостил парой зуботычин? Ждёт другого, более удобного случая? Или готовит кару пострашней?

Смотрел-то в тот раз такими глазами. Лучше б в преисподнюю провалиться, чем терпеть на себе этот взгляд. И ненависть, и презрение — всё разом! И поделом! Я предал его самым подлым образом. Уж лучше б казнили тогда, чем жить с этим… Хотя подожди, Кэйдар тебе поможет… Ещё один-два таких визита — и ты превра-тишься в безмозглого дурачка, если вообще жив останешься…

Скорей бы уж в горы! Там, глядишь, полегче будет…

* * *

Январь подошёл к концу, вместе с ним кончилась и зима. Значительно удлинился день, солнце светило ярче, стала прогреваться земля, и с берега в сторону моря поду-ли тёплые сильные ветры. Это значило многое для тех, кто занимался ловлей рыбы, для тех, кто собирался в дорогу.

В эти дни Стифоя и родила свою Ламию, дочку, доченьку, тёмноглазую кудрявую малышку. Лидас обрадовался ей необычайно, ходил счастливый и довольный, хотя сама Стифоя опасалась реакции прямо противоположной, она знала, как Лидас меч-тал о сыне, о своём сыне, законном наследнике рода.

А ещё был окончательно решён день отправки. Все ждали его, кто-то с радостью, кто-то с нетерпением, кто-то в предчувствии скорых перемен. Ждали, но растеря-лись. У каждого нашлись неотложные, важные дела, которые надо было успеть до-делать.

Лидас вечером, накануне отплытия, отправился навестить обеих своих женщин. Обнял и поцеловал Стифою, подержал на руках малышку. К Айне же шёл без особой радости. Да и она встретила своего мужа отнюдь не радостной улыбкой.

— Ещё не спишь? — Лидас не стал проходить слишком далеко. Комната, их общая спальня когда-то, стала ему чужой, здесь он чувствовал себя неуютно.

— Нет, как видишь, — Айна небрежно плечом дёрнула. Она стояла у кроватки сына, поправляла одеяльце, подняв глаза, спросила:- Едете завтра?

— Да, рано утром. Вот… зашёл попрощаться… — Лидас держался скованно. Поду-мать только, какой огромной стала пропасть между ними, пропасть отчуждения. Они чужие друг другу настолько, что не знают, о чём говорить. Даже сейчас, в такую минуту. А вдруг эта встреча — последняя? А если я не вернусь?

Лидас при мысли об этом губы поджал, закусил нижнюю чуть ли не до крови.

Она даже сейчас смотрит на тебя с таким осуждением, с такой враждебностью, будто это ты предатель и преступник. Почему так? Почему?

— Когда я вернусь, мы обсудим процедуру развода. А я решу, что делать с… — не договорил, остановив глаза на детской кроватке, и повторил, немного помолчав:- После того, как я вернусь…

Повёл плечом и повернул голову так, будто собрался уходить. Отец Всемогущий! Какие вы стали чужие! А раньше? Ты помнишь? К её ногам готов был броситься при малейшем взгляде. А сейчас она смотрит на тебя с безразличием, и это тебя даже не трогает никак. Ни за сердце, ни за душу!

— А он… он вернётся? — Вопрос вырвался у Айны сам собой — и Лидас обернулся на голос. Увидел её лицо, оживлённое надеждой, знакомый блеск в глазах — она вся на какой-то миг стала той, какой ты знал её, знал и любил, и при виде такой реакции внутри шевельнулась приглушённая, задавленная другими заботами и огромной силой воли сила — ревность.

Как она смеет так вести себя? На твоих глазах! Она ничего не стыдится, ничего и никого, даже своего законного, данного богами мужа… И какая необыкновенная уверенность во всём, что она делает… Откуда она берёт эти силы? Чтоб жить, идти против всех, чего-то ещё требовать, на что-то надеяться?..

— Я могу верить, что мы с ним ещё увидимся? — снова спросила Айна, подходя бли-же к Лидасу. Его молчание и особенно взгляд говорили лучше любых слов.

— Верь… — Лидас отвёл глаза со странной, не знакомой ей усмешкой, когда двигает-ся только левая сторона губ.

— Лидас, как ты можешь так? — Айна не удержалась от возмущения.

— А ты?! Как можешь ты интересоваться судьбой своего любовника у меня? У меня — своего законного мужа?! — Лидас не закричал, усилием воли сдержался. Но разо-злился так, что румянец на скулах появился, и смотрел не сердито — зло. Чуть при-щуренные глаза глядели с осуждением. И Айна не выдержала, отвела взгляд, опусти-ла голову, глядя на переплетённые пальцы прижатых к груди рук.

— Если б ты только хоть немного понимал меня… — начала осторожно Айна, но Лидас перебил её:

— Я пытался, Солнцеликий тому свидетель! Но эта связь… Нет! Такой подлости нет оправдания… Я ещё не знаю, что будет с тобой… С тобой и с этим ребёнком… Буду решать, когда вернусь… Одно могу сказать точно: варвара своего ты не увидишь больше!

— Но Лидас!.. — она выдохнула эти слова со стоном. — Я слышала, Кэйдар пообещал ему жизнь…

— Это ложь! Я не оставлю его жить… Я сам убью его, если раньше этого Кэйдар не сделает…

— Но Лидас… — Айна повторила свои же слова, но теперь с мольбой, со страхом. — Ведь Айвар спас тебя однажды… Ты помнишь? От тех беглых…

— Он всего лишь выполнял свою работу! — Лидас, чувствуя, что повторяет слова Кэйдара, сказанные им когда-то, нетерпеливо переступил на месте, повёл подбород-ком. Сама тема разговора раздражала его. Не за этим он шёл! — И вообще, хватит об этом говорить! — Повернулся уходить, но Айна поймала его за руку, сжала пальцы в обеих ладонях, заговорила быстро, торопливо, боясь, что не успеет сказать, что он не станет слушать:

— Лидас, пойми, это я одна во всём виновата! Я одна! Я ревновала… Я хотела отом-стить тебе… Этот мальчик виноват лишь в том, что он попался мне тогда на глаза… Я сама ему себя предложила, понимаешь ты это?! А сейчас… Сейчас я люблю его! Я жить не смогу без него… И если ты будешь виноват в его смерти…

— Опомнись, Айна! — Лидас вырвал свою руку, изумлённо сверкнул глазами. — Что ты говоришь? Ты сама хоть понимаешь, что́ ты говоришь?

— Лидас, прошу тебя… — Айна плакала беззвучно, смотрела на него ослепшими от слёз глазами и даже не моргала, прижимала ладонь тыльной стороной к губам, шеп-тала невнятно, с мольбой:- Меня одну наказывай… Как хочешь! Я виновата… Но он не при чём… Он столько раз рассказать тебе хотел… признаться во всём…

— Хватит! — Лидас отступил. — Будет суд — там всё расскажешь, а я не судья тебе…

— Но ведь ты же тоже любил… Ты знаешь, что это такое… Лидас, пожалуйста! — Айна снова попыталась поймать его за руку, слепо вытянула к нему руки с дрожа-щими пальцами. Такой слабой, такой отчаявшейся, умоляющей Лидас Айну ещё ни разу не видел. Куда подевалась её холодная отстранённая враждебность? Неужели она может быть и такой, твоя неприступная высокомерная красавица?! Она букваль-но измучена своим страданием… Она никогда не любила тебя так, даже в половину такой силы не любила.

— Лидас, молю, во имя того чувства, во имя твоей прежней любви… Именем Мате-ри заклинаю… — Айна не решалась приблизиться к нему, со стороны смотрела на Лидаса, а тот, ни слова больше не сказав, вышел из спальни.

* * *

Кэйдар сидел на краю ложа, исподлобья следил за ней.

Молчит. Ни слова не сказала. Обиделась. После того раза.

Усмехнулся, чуть поводя глазами.

Ирида и вправду не смотрела в его сторону, всеми силами старалась не замечать. И зачем он пришёл? Зачем он вообще сюда приходит? Ничего с твоим сыном не слу-чится, можешь не волноваться. У него лучшая в мире нянька…

— Мы уезжаем завтра утром…

Ирида никак на эти слова не отреагировала, будто не расслышала. Ходила по ком-нате, укачивая мальчика.

— Я составил кое-какие документы… На усыновление… И ещё там кое-что… Их передадут на рассмотрение… — всё равно продолжил Кэйдар, выпрямляя сгорбленную спину, поднял голову, прямо взглянул на виэлийку. — Тебя вызовут в суд в ближайшие несколько дней… Ничего сложного, формальная процедура. Надеюсь, ты поймешь, что нужно будет сказать, когда тебя спросят…

Ирида продолжала заниматься своим делом: уложила Тирона в кроватку, разверну-ла тоненькое одеяльце, в которое тот только что был завёрнут. Влажное пятно озада-чило её немного, куда сильнее, чем слова господина и, тем более, его присутствие. Продолжая всё также не замечать его, прошла к жаровне, принялась развешивать на крючках, вбитых в стену, сырое одеяло.

— Ты слышала, что я сказал? — Кэйдар сидел как раз напротив, видел, как напряглась её спина. Опасается тебя, подумал с усмешкой и с непонятной горечью. Совсем не такой реакции он ждал. Не этого равнодушия и безразличия. Ждал ругани, угроз, криков, но только не этой слепоты. Оскорбительной, возмущающей.

А ведь шёл сюда с таким настроем. Помириться думал напоследок. Чтоб хоть рас-ставаться не врагами. Нет, только не врагами! А она? Просто дар какой-то особен-ный — выводить из себя.

— Я знаю, что не вернусь…

И тут уж Ирида не выдержала — обернулась в ответ на эти слова так стремительно, а во взгляде — страх и удивление. "Узнал?!! Как он узнал?! Догадался? Или марага признаться заставил?.. Ведь я же никому… Ни слова! Ни намёка! Откуда он знает?"

Он понял её страх по-своему: "Всё-таки ты важен ей! Вон как побледнела… Одно дело — слова, другое — на деле… Если так испугалась за тебя, значит, привязалась… А сама-то постоянно играла с тобой, дразнила, держала на расстоянии… И сейчас держит… Ну, подожди! Подожди, моя хорошая!.." Выпрямился во весь свой рост, глаз с её лица не сводя.

Он ел её жадным взглядом изголодавшегося зверя. Не мог без сладкой дрожи смот-реть на её губы, на этот женски округлый подбородок с упрямой ямочкой. Хотел целовать её всю: эту ямочку, эти нежные губы, заставить их быть податливыми, ласковыми, отвечающими на его поцелуи. Целовать эти мягкие волосы, каждую прядку, вдыхать их аромат, наслаждаться им. И глаза! Как хочется, чтоб и она смот-рела на тебя со страстью, с обожанием, но не настороженно и с опаской.

О, это пытка! Сладкая пытка, от которой нет избавления, нет освобождения даже в руках опытных храмовых жриц. Ты пробовал, видит Бог, заменить её другими — бесполезно. В них ты ищешь её черты, её, только её!

И почему тебе кажется, что ты видишь её в последний раз? Это странное чувство, уверенность даже! Откуда оно? Неужели и вправду предсказания сбудутся, и ты погибнешь в горах? Не вернёшься домой? Если так, то ты должен хотя бы это дело довести сейчас до конца. Чтоб было потом, что вспомнить перед смертью…

Конечно, ты не увидишь её больше, даже если вернёшься с победой. Сам знаешь, почему… Она не останется здесь ни за что на свете. Поэтому действуй сейчас… Сейчас!

— Вы… Вы знаете?.. — Она потерялась под этим его взглядом. А он не понял, о чём она спросила, и не стал уточнять, не стал терять зря время.

Приблизился к ней стремительно, положив обе руки на плечи, зашептал, глядя сверху в самые зрачки:

— Я так хотел этого… Мечтал прямо… Ты не представляешь…

А она растерялась, подалась назад, наткнувшись спиной на стену, и испугалась, моргнула несколько раз, губы сами собой разомкнулись для крика, но он не позволил ей закричать — поцеловал осторожно, будто на вкус пробуя.

Ирида толкнулась, попыталась отвернуть лицо, чувствуя его торопливые жадные губы везде: на волосах, на лбу, на веках, на щеках, на губах и на подбородке. Он не целовал — он пил её крошечными глотками, даже чуть толкаясь подбородком. И шептал, как в бреду:

— Милая… милая моя… Обожаю… Обожаю тебя, Ирида… Моя… моя красивая… моя сладкая… моя любимая… И-ри-да… — тянул её имя, наслаждаясь каждым звуком его звучания.

— Не надо… Не надо… — А она испугалась всего этого, этой неожиданной, не знако-мой ей нежности. Упёрлась раскрытыми ладонями ему в грудь, отталкивая со всех сил, уворачиваясь от его поцелуев. А он поймал её за руки, так, что пальцы перепле-лись, развёл в стороны, прижал к стенке по обеим сторонам от её бёдер.

— Не надо… прошу вас… — она просила, уклоняясь от его ласк, втягивая голову в плечи, растрепавшиеся волосы закрывали лицо.

Кэйдар не просто держал её за руки, он ласкал её пальцы пальцами, доставая боль-шими пальцами до особенно нежной кожи на запястьях. Он боялся напугать её своим напором, своей силой, сдерживался с трудом, слабея от неутолённого желания с каждым поцелуем.

Какая она хрупкая и сильная одновременно. Кажется, в руках уместится вся, но бывало так, что одним лишь взглядом бьёт больнее кулака. Откуда в ней такая сила?

— Ирида… Любимая моя Ирида… Я не сделаю тебе больно, обещаю… Ты только скажи, если не понравится…

Их взгляды встретились — и его поразили стоящие в её глазах слёзы. Почему? По-чему она плачет? Боится, что ли? Его — боится?! Не ведь я же не собираюсь брать тебя силой! Я не хочу насиловать тебя! Только не это!

И сам растерялся, опустил руки, чуть отстраняясь.

— Но почему?.. Почему, Ирида?

Она не ответила, от стены мимо него, мимо ложа пошла к двери, всем телом ожи-дая, что он не даст — схватит за руку, не позволит уйти так просто.

— Почему? — Это был не возглас — стон. — Я ведь люблю тебя… Люблю, понимаешь?..

Остановилась, как наткнувшись на что-то, медленно повернулась к нему лицом — огромные зрачки, на щеках румянец, губы дрожат, и руки, стиснутые вместе, прижа-ты к щеке. Напуганная, растерянная, изумлённая.

— Не уходи… — попросил, взмолился. — Пожалуйста…

Сам с места не сдвинулся, боясь спугнуть неосторожным движением, так и смотрел через плечо, чуть повернувшись на расставленных ногах. Стоял, стиснув кулаки до боли в суставах. — Ирида…

Вышла, так и не обернувшись больше, дверь оставила приоткрытой.

— Почему?!! — чуть не крикнул ей вдогонку Кэйдар. — Я же действительно люблю тебя… Тебя одну…

Догонять не бросился, о чём жалел позднее очень сильно. Медленно опустился на край ложа, запустил пальцы в коротко остриженные волосы, локти уперев в колени. Задумался.

Почему она так поступает с тобой? Нет, ты никто ей! Даже ребёнку общему вас никогда не связать! Никогда!..

* * *

День отплытия оказался не из лучших. Небо затянули низкие серые тучи, моросил мелкий секущий дождичек. А с берега дул резкий холодный ветер.

Час был ранний, и погода ещё та, но провожать их всё равно пришли многие. В основном родня. Жёны с детьми, родители, самые лучшие друзья. Они выкрикивали имена своих, махали руками, посылали напутствия, бросали в воду ветки всегда зелёного кипариса.

Сходни убрали давно, но тронулись только после того, как пожертвовали с каждого из кораблей по две чёрные курицы. Все птицы утонули сразу — жертва принята Атэ благосклонно, значит, путь по морю будет гладким.

Кэйдар стоял на носу корабля, на капитанской площадке, возвышающейся над всеми. Смотрел на сгрудившихся у борта воинов и команду, даже рабы-гребцы, сейчас сидящие без дела, тянули шеи, заглядывали через бортовые доски надстрой-ки, махали кому-то руками со смехом. Всем им было весело.

Странное дело, сам Кэйдар, ждавший этого дня с нетерпением, смотрел на всё равнодушно. Скорей бы уже выйти в открытое море. Берег отступал медленно, при-стань со всеми этим шумным народом отдалялась не так быстро, как ему хотелось. А вот на высокие стены города в серой утренней дымке смотреть было куда приятнее. Очень долго различался Дворец Правителя, родные белые стены. Он смотрел на них, не моргая, снова со странным ощущением, что видит их в последний раз. На всё воля Отца Небесного! Но ведь жертва принята морским владыкой благосклонно, моря бояться нечего, а на земле ещё посмотрим, что будет.

Голова сейчас была занята другими мыслями. А из памяти никак не шли глаза виэлийки, наполненные слезами.

Ты так хотел её, умирал от желания, но при виде этих слёз отступился. Почему? Что с тобой? Разве раньше тебя останавливали её слёзы? Хотя… Раньше она обычно плакала только после… От бессилия, от обиды, от возмущения, от злости даже. А сейчас? Неужели я напугал её своим напором? Отец тому Свидетель, я меньше всего хотел видеть страх в её глазах, и уж тем более слёзы.

Жаль, конечно, что всё получилось именно так. Впервые в жизни ты был с ней предельно осторожен, ни слова, ни взгляда себе не позволил несдержанного, и всё равно что-то получается не так. А ты ещё считал себя опытным любовником…

А может быть, это она не такая, как все? Ты же всегда говорил, что эта виэлийка не способна на ответную нежность, что она не способна любить…

Да-а, теперь глупо думать о ней, она потеряна для тебя навсегда. Ты сам сделал ей подарок напоследок. Пусть радуется! Уж ей-то будет, чему удивиться…

И Кэйдар тепло рассмеялся своим же мыслям, представив лицо Ириды в тот мо-мент, когда ей сообщат о его решении.

И ты не увидишь её больше! Ты потому и сделал ей такой роскошный подарок, потому что знал, что времени пожалеть о своём решении у тебя уже не будет. Сама судьба правит тобой, отсылая эти корабли и этих людей в неизведанные земли. Воз-можно, там ты и сложишь свою голову — пускай! Значит, так тому и быть!

А она? Вспомнит ли она о тебе хотя бы раз? Хотя бы раз добрым словом помянёт, получая вольную?

* * *

За всю ночь Ирида ни разу глаз не сомкнула. Какой тут сон? Она к себе в комнату боялась вернуться. А вдруг он ещё там? Опять набросится…

Сама очень долго не могла успокоиться. И плакала, и смеялась. Поверить не могла, что такое с ней случилось. Сердце выпрыгивало из груди, и дрожали пальцы.

Она часто ловила на себе его долгие взгляды, знакомые ей, знала, что они значат. Да он никогда не делал тайны из своих притязаний на этот счёт. Но раньше тебе удавалось держать его на расстоянии. Взять хотя бы тот вечер, когда ты угрожала ему булавкой. Но сейчас… Сейчас он застал тебя врасплох.

А может, дело не только в этом? Всё ли так просто, как тебе самой это кажется? Разве до этого он признавался тебе в любви? Разве не это признание и напугало тебя? Разве не этой его нежности ты и испугалась? Конечно, куда привычнее, куда проще, когда он швыряет тебя на койку, особо не интересуясь, чем ты там можешь быть недовольна.

Но сейчас? Заново переживая всё, Ирида лица своего касалась осторожно, поду-шечками пальцев. Так же осторожно и он целовал тебя, будто разрешения спраши-вал. Это он-то — и разрешения?! Что это с ним было вообще? Знал, что погибнет, — и поэтому? Странный он какой-то, этот Кэйдар… Был бы здесь, так прям в глаза и спросила бы, что с ним такое было. Чего он выпил не того?

А теперь поздно об этом думать! Поздно в своих и его чувствах разбираться. Они уплыли уже все… И никто из них не вернётся… Радуйся! Ты же хотела ему смер-ти… Хотела! Но после вчерашнего, после его слов, после той муки в его глазах, есть, над чем задуматься.

Хотя… Поздно уже думать, поздно!

От мучительных размышлений её отвлекло появление рабыни-служанки:

— Господин Воплощённый желает тебя видеть. Немедленно!

Странно. Какое дело может быть у самого Воплощённого к простой рабыне? И насколько важно оно, это дело? Он же никогда в глаза тебя не видел. А ты — Его, правителя аэлов.

Ирида удивилась, но ни слова вслух не сказала, отправилась следом за девушкой.

____________________

Три дня у Него горлом шла кровь. Никогда Ему ещё не было так худо. Боль, сла-бость, непрекращающийся кашель. Уменьшить его могло только горячее вино с пряными травами. Им одним господин Таласий и спасался. Ничего другого не ел — не было аппетита. И желания продолжать эту затянувшуюся агонию.

Все эти дни никого не допускал к себе, никого из слуг, одну лишь Альвиту. Даже Кэйдара не пожелал видеть, отказал ему в последней аудиенции. Наказал за своево-лие, за вредность. Чувствовал, что поездка эта несвоевременна и не принесёт ничего хорошего. Был против того, чтобы ехать этой весной, и сразу объяснил Кэйдару, почему. Одной из причин, самой важной, как думал Сам Таласий, было Его предчув-ствие скорой смерти. Он понимал, что жизни Его осталось каких-то несколько не-дель, возможно, месяц. А они? Когда они вернутся? Успеет ли Кэйдар хотя бы на похороны? И если не успеет, то кто наденет на себя венец Правителя? Кто?

И Лидас тоже уехал. А Кэйдар оставил после себя не законную жену, а лишь невес-ту. Да и ещё этот сын от рабыни-наложницы. Маленький ребёнок, ему и года нет и нет никакого подтверждения документального, что он принадлежит роду Великих.

Да, время для поездки выбрано неудачное. Ничего ещё не ясно, что будет с Импе-рией, а Кэйдар схватился за эту авантюру с такой поспешностью, так и кажется со стороны, что он от свадьбы бежит. Хотя, Кэйдар во всём так несдержан, выдержки Лидаса ему не хватало всегда. Что-то ещё будет? Хорошо, что хоть Велианас поехал с ними, совет старшего, более опытного, более мудрого воина никогда не будет лишним.

Нехорошие предчувствия не отпускали господина Таласия всё утро, а потом Ему принесли переданные Кэйдаром письма — тоненькие деревянные планочки через специальные отверстия скреплённые шнурками одна под другой.

Все письма были запечатаны фамильной печаткой Кэйдара: благословенное солн-це, посылающее на землю свои лучи, два из которых заканчивались ладонями, сжи-мающими меч и хлебные колосья. Это родовой знак всех Правителей, знакомый любому аэлу.

Разрезая шнурки серебряным ножичком, Таласий неспешно вскрыл и просмотрел все письма. Два были адресованы государственному казначею. Ещё одно с целым списком указаний на ближайшие два месяца направлялось в загородное поместье Кэйдара. Ещё несколько писем было сугубо личных, Таласий лишь пробежал их глазами. Знакомый почерк Кэйдара, буквы аккуратно выписаны тонкой кисточкой на гладко отполированных планках.

Господин Таласий вспомнил вдруг, как долго бились каллиграфы с Его сыном, чтоб добиться такого идеального начертания каждой буквы. Кэйдар не из тех, кто способен просидеть три часа с кисточкой в руке, выписывая каждый завиток, каждый крючочек. Но научился. Теперь и читать, и смотреть приятно.

Много же он писем написал перед своим отъездом. Многое предусмотрел, со мно-гими простился. Откуда в нём это? Эта старательная предусмотрительность. Он, что, тоже чувствовал что-то? Был уверен, что не вернётся? Помчался искать собственную смерть, только бы не быть женатым?! Глупый мальчишка! Своевольный и глупый!..

В раздражении разорвал прямо пальцами шнурок на следующем письме. Развернул со стуком узкие дощечки. Прошение об усыновлении, направленное в судебную Коллегию. Ну, вот он и собрался наконец-то. Лучше поздно, чем никогда.

А ведь ты ещё ни разу не видел своего внука. И мать его — тоже. А Кэйдар привя-зался к ней сильно, про это ты знаешь, знаешь и про то, что он оставил её при себе, одну из всех своих девушек, нарушая этим твоё распоряжение, знаешь про их общего ребёнка.

Следующее письмо тоже было направлено в суд, Кэйдар хотел дать ей свободу, подарить вольную. Это может кое-что значить. Вспомни, кому до этого Твой сын дарил свободу? Никому и никогда!

— Альвита! — крикнул управительницу. Приказал:- Рабыня! Наложница Кэйдара. Я хочу её видеть! Вместе с ребёнком… Сейчас же! Немедленно!

___________________________

Разглядывал её прямо, со спокойным любопытством, понимая, что сейчас только и заинтересовался по-настоящему любимой женщиной Кэйдара. Сколько слышал о ней от Альвиты. О дерзости её, о своеволии, о побеге. Знал о непокорном характере этой девчонки, о привязанности Кэйдара к ней тоже знал, но не видел в этом ничего пло-хого. До тех пор, пока не встал вопрос о женитьбе, о рождении законного Наследни-ка рода Великих.

А она красива, эта виэлийка, красива по-настоящему и лицом, и телом. И не ска-жешь, что она уже рожавшая женщина, что сама кормит ребёнка. Стройная, подтяну-тая, достаточно высокая ростом. Такие женщины могут только улучшить кровь рода. Такой была и мать Кэйдара, Варна. Молодая, красивая, вольнолюбивая, характерная. Они и лицами чем-то схожи. Не зря она так Кэйдару полюбилась, она на мать его похожа сильно.

А помнится, раньше ты сам выбирал женщин для своего сына, сначала более стар-ших, более опытных, сам решал, какая будет учить его правилам любовных игр. Но сын твой уже вырос, ему не нужна ничья помощь в таких делах. И он знает толк. Умеет выбрать такую, что и тебе бы пришлась по нраву, при всех твоих запросах.

А в этой рабыне чувствуется характер, в ней угадывается царская кровь. Вон, как она держит голову, как вольно и независимо расправлены её плечи. И при этом она знает, КТО перед ней. Поэтому, как все умные женщины, скромна и покорна.

Чувствуя на себе величественно-спокойный взгляд Правителя всей Империи, Ири-да стояла посреди комнаты, опустив голову, держала Тирона обеими руками, при-жимала к груди. Он очень рано проснулся, поэтому сейчас, даже в незнакомой об-становке, среди чужих лиц, был сонно-ленив и тих. Кусая собственные пальцы, стиснутые в кулачок, лежал головой у матери на плече и зевал через раз.

Ладонь левой руки Ирида положила ему на затылок, одними пальцами успокаи-вающе ласкала мягкие завитки волос на головке своего ребёнка. Какого труда ей стоило сдерживать внутреннюю тревогу! Но вопросы всё равно не шли из головы.

Зачем Отец Воплощённый хочет видеть меня? И не одну — вместе с сыном? Что Он задумал? Отобрать моего мальчика? Сделать то, чего Кэйдар не успел? Забрать моё сокровище?! Моего ребёнка?! Моего Тирона?! Не отдам! Ни за что на свете! Лучше убейте! Только так!..

Она впервые увидела Отца Воплощённого. Не каждый аэл мог этим похвастать… А уж видеть Правителя в неофициальной обстановке — тем более. Он как Правитель разочаровал её при первом взгляде. Ирида ожидала встречи с могущественным вели-каном, почти богом, ведь так и относились к Нему все, кого она знала. Воплощение божества — Он сиянием своего величия должен был ослепить её — никак не меньше. Но это оказался человек, простой человек, к тому же и больной тяжёлой неизлечи-мой болезнью.

Иссохшее лицо с выпирающими костями скул и подбородка. Глубоко запавшие в глубь глазниц глаза, очень тёмные, выразительные глаза умного волевого человека и господина. Исхудавшая до костлявости скелета фигура буквально тонула в расшитых золотом одеждах, которые, струясь сверкающим потоком, спускались до пола, за-крывая и подлокотники, и ножки кресла. Ноги, удобно лежавшие на подставочке, тоже были скрыты под дорогой тканью до самых носочков мягких тапочек из овечь-ей шерсти.

Именно эти тапочки, от которых Ирида не могла отвести глаз, особенно изумили её: "Он — человек! Обыкновенный человек! Такой же, как и все вокруг! Рождённый женщиной, а не посланный на землю Богами. Он тоже болеет, мёрзнет, страдает и радуется… Да, Боги вознесли его над другими людьми, как когда-то и твоего отца, но он всё равно не стал от этого равен Им своей божественностью. Он так же смер-тен, как и все люди!"

А ещё, он — отец Кэйдара! Такое родство должно говорить о многом. Пусть не о внешнем сходстве, потому как сейчас истощённый болезнью до предела Отец боль-ше напоминал собой мумию, чем живого человека. Но уж характерами они должны быть схожи. Иначе бы господин всей Империи не пожелал тебя видеть. Он, как и сын его, потребует от тебя то, что ты вряд ли сумеешь сделать. Наверняка он отберёт у тебя твоего ребёнка, ведь он сын почтенного господина, будущего Наследника в первую очередь, а потом уже твой.

— Ты и есть Ирида, дочь вождя из племени виэлов? — первым спросил господин Таласий. Говорил Он негромко, почти шёпотом, но, несмотря на общую слабость, смотрел с доброй неоскорбляющей насмешкой. Ирида так же тихо ответила:

— Да, господин…

— Рабыня и наложница господина Кэйдара, моего сына? — С этим вопросом Ирида согласилась не так охотно. Видя это, почувствовав даже ту небольшую заминку, предварившую ответ виэлийки, господин Таласий понимающе улыбнулся. Он был доволен тем, что угадал и мысли, и чувства этой самолюбивой красавицы варварской крови. — И ты можешь засвидетельствовать, что ребёнок на твоих руках — его сын? Что ты родила его от господина Кэйдара, нашего Наследника?

— Да, господин. — Ирида ответила уже чуть громче, как будто даже с возмущением; подняв глаза на Императора, хотела добавить что-то ещё, но тот остановил её корот-ким взмахом длинных тонких пальцев.

— Ты можешь поклясться перед Святейшим собранием судей, что ни один мужчина, будь то раб или вольнорождённый, не возлёг с тобой на одно ложе за все девять месяцев твоей беременности? Что ты и раньше этого срока не отдавалась другому мужчине, кроме своего господина?

Ирида покраснела от смущения и от злости. Меньше всего она ожидала, что её будут спрашивать именно об этом. Спала ли она хоть с кем-то ещё, кроме Кэйдара? Мать Создательница! Да ей его одного на всю жизнь хватило! Не надо ей других! И даром не надо!

— О, господин, я не… — не договорила: Отец Воплощённый снова остановил её взма-хом руки.

— Твой сын будет введён в мою семью, получит новое имя и будет зваться отныне Тавиний. Такова воля господина Кэйдара! — Господин Таласий взял с колен одно из писем и с таким выражением на лице, будто выполнил важное дело, бросил свёрну-тые трубочкой планки на письменный столик. — Тебя вызовут в суд, где ты ответишь на эти и подобные им вопросы, а теперь можешь идти… Ты свободна!

— А что будет со мной, господин? — Ирида с мольбой подалась Правителю аэлов навстречу, взглянула Ему прямо в глаза и не отвела взгляда. Господин Таласий хмыкнул изумлённо, открыл было рот ответить, одёрнуть дерзкую рабыню — и за-кашлялся, глухим и надрывным кашлем. Закрылся рукавом, расшитым золотыми и серебряными нитями, другой рукой в немом жесте указал рабыне на дверь. Но Ирида не двинулась, стояла, решительно поджав губы, ждала, пока утихнет кашель.

Ребёнок на её руках проснулся, выпрямился, закрутился, оглядываясь по сторонам, увидев господина Таласия, испуганно скривился — вот-вот заплачет. Но Ирида не позволила, прижала мальчика лицом к груди, заговорила:

— Я не уйду, пока не узнаю, что будет со мной…

— Твой ребёнок, рабыня… будет иметь все права… вольнорождённого… Тебе ма-ло… мало этого? — Господин Воплощённый всеми своими слабыми силами пытался справиться с кашлем, сумел-таки задавить его в себе, в глубине продырявленных болезнью лёгких. Выпрямился, расправив широкие когда-то плечи, повторил чуть громче:- Твой сын рождён от вольнорождённого и получит все права, такова воля его отца… Тебе он тоже хочет подарить свободу, женщина… Суд объявит тебе его ре-шение, не я…

Свободу? Кэйдар напоследок решил сделать тебе роскошный подарок… Он гово-рил вчера про какие-то документы… Что-то про суд… Он составил для тебя воль-ную… Но сам не сказал ничего… Вот это на него уже похоже…

"Он подарил тебе свободу! В последний вечер перед отъездом он думал о тебе… Он хотел сделать тебе подарок, поэтому смолчал… Но почему?! С чего бы это вдруг? Ведь знал же, отлично знал моё отношение к нему… Знал, что я здесь не останусь ни в коем случае… Должен был понимать, что видит меня в последний раз… И всё равно пошёл на это?" — Ирида не знала ответа на этот вопрос, никак не могла найти объяснения действиям Кэйдара, но в ушах вдруг снова зазвучал его хриплый от невысказанной страсти голос: "Я ведь люблю тебя… Люблю, понимаешь?" Как странно было слышать от него это слово, эти признания, как неожиданно пугающей была его нежность. Почему же раньше он был другим? Почему только в этот вечер, накануне отъезда, он был так настойчив?

Потому что был уверен, что вы не увидитесь больше! Но не потому, что Айвар-мараг загубит их всех в Рифейских горах. А потому, что ты, получив свободу, уй-дёшь из Дворца навсегда. И он знал про это!

— Я внесу поправку в решение Наследника: его сын… останется здесь… он не при-надлежит тебе… Но тебя, женщина, никто… никто держать не будет…

Отец Воплощённый говорил очень тихо и очень медленно, а Ирида, слушая Его, не могла глаз отвести от пятен крови на рукаве Его одеяния. Он кашляет кровью. Это же чахотка! От неё умерла твоя мать. Ты не можешь этого помнить, тебе рассказыва-ли…

— Ещё до возвращения… моего сына… ты покинешь… этот дом… И этот город навсегда… — речь Отца часто прерывалась, Он с хрипом дышал, и всё равно смысл сказанных слов дошёл до Ириды.

— Но мой ребёнок?! — воскликнула она изумлённо. — Я не уйду без него… — Ирида подалась Правителю навстречу так стремительно, будто хотела пасть перед Ним на колени.

— Своих решений я не меняю! — Он сказал это таким твёрдым решительным голосом, что кашель проснулся снова. Ирида с ужасом смотрела на кровь, размазанную по подбородку Воплощённого. Повторила, снова глядя Правителю в глаза:

— Господин… Я никуда не уйду без своего Тирона! Он же мой ребёнок… Я не смогу без него, а он без меня… Он же мой, понимаете? Мой! — Ирида готова была расплакаться от отчаяния. Она не ошиблась! Они действительно хотят отобрать у неё её Тирона. Разлучить навсегда! — Прошу Вас, Великий!.. Не прогоняйте меня!.. Мне не нужна тогда эта вольная… Я здесь хочу остаться…

— Хочешь?!! Ты — хочешь?!! — Господин Таласий аж привстал, стиснув пальцами подлокотники кресла. — Да кто ты такая?! Кто?!

— Я — МАТЬ! — Ирида выдержала взгляд, наполненный такой яростью и негодовани-ем, только ещё сильнее прижала расплакавшегося Тирона к груди.

— Прочь!!! — закричал Отец Воплощённый, поднявшись во весь рост, снова указал ей рукой на дверь. С Его колен на пол посыпались свёрнутые планки писем. Ирида мельком глянула на них, а потом опять на Отца, а Тот уже зашёлся в новом приступе кашля, громкого, раздирающего грудь. Упал в кресло, окончательно обессилев, сполз вниз, закрывая рот одной рукой, а другой пытаясь дотянуться до одного из писем на полу. Он чуть Сам не упал, но Ирида, подбежав, придержала Его за плечо.

— Иди… иди… отсюда… — Он отнял руку от губ, и по подбородку Его из уголка губ побежала тоненькая струйка крови.

— Запрокиньте голову! Назад! На спинку кресла… — приказала Ирида, разом забыв о том, кто перед ней. Пыталась помочь, но тут и Тирон кричал под руку от испуга.

Не заметила, как в комнате появилась Альвита, грубо оттолкнув её от кресла, при-казала зло, сквозь зубы:

— Пошла вон!

— Надо голову повыше… Чтоб не захлебнуться… И лёд на грудь… — Ирида отступи-ла, переложив мальчика поудобнее. — Госпожа, при этой болезни на свежий воздух нужно… А здесь душно… Комната не проветривается…

Встревоженно смотрела, как Альвита обихаживает господина всей Империи, рас-тирает запястья и виски, торопливо, но с несвойственной ей заботливостью. Сама не решалась больше вмешиваться, видела через склонившуюся управительницу лишь сухую жёлтую кисть Воплощённого, свесившуюся с подлокотника кресла. Тупо смотрела на перстень с печаткой на безымянном пальце, повторила:

— Лёд на грудь… Или ледяной воды… маленькими глоточками… Это остановит кровь…

Хотела ещё что-то посоветовать, ведь много знала об этой болезни, всегда её боя-лась, с детства, но примолкла, встретив ненавидящий взгляд Альвиты, брошенный через плечо.

— Пошла вон отсюда, дрянь!

— Как скажете… — Попятилась с неохотой, понимая с неожиданной остротой: всё! Это всё! Ты своими руками, можно сказать, лишила Империю Правителя. Отобрала последние дни Его жизни… Он не оправится уже, это ясно любому. Это всё!

Понимая всю мелочность своих проблем перед делами государственной важности, не сумела сдержаться, расплакалась ещё в дверях, и продолжала плакать, идя по коридору. А воины из внутренней охраны, провожали её изумлёнными взглядами, пропуская вперёд через разведённые копья.

Они ещё ничего не знали. И никто в Империи ничего не знал. Никто, кроме неё…

* * *

Третий день попутный ветер гнал вперёд оба корабля. Никаких препятствий не было на пути к поставленной цели. Все радовались такому благоволению со стороны богов.

Воины пока бездельничали, оставались без работы и гребцы, и их надсмотрщики. Всем им по причине безделья решено было сократить дневную норму хлеба, и эту новость многие приняли с недовольством и роптанием. Но порядок навели быстро, при помощи всё тех же надсмотрщиков.

Осматривая посечённые спины самых рьяных возмутителей, Лил впервые за все эти дни вспомнил про марагского царевича. И тут же отправился навестить.

— Вы?! Зачем вы тоже с ними? — Он встретил его изумлённым и возмущённым воз-гласом.

— А почему бы и нет? — Лил рассмеялся добродушно. — У меня нет семьи, по мне некому скучать и печалиться… Какой смысл тогда отказываться?

— Но ведь… — мараг не договорил, опустил голову, а Лил стоял с ним рядом, огляды-вался и не заметил этой заминки.

Место для проводника выбрали не лучшее. Самый дальний, самый сырой угол в трюме на корме. Лил почувствовал сразу, что зябнет, а ведь он в тёплом плаще. Как выдерживает всё это этот несчастный мальчик? На нём лишь рубашка. Ни плаща, ни куртки тёплой, ни кафтана…

Его ещё и на цепи держут, вон, на правой руке, на запястье, кольцо с цепью. Зачем? Куда он сбежит отсюда? Только в море вниз головой.

— Как тебя кормят? — Вместо ответа варвар плечами пожал и беззвучно рассмеялся. — А как твои руки? Покажи!

Лил внимательно и без спешки осмотрел его, прощупал кость на левой руке, надав-ливая в месте перелома, поинтересовался:

— Больно?

— Было больно, когда подставил руку под удар… Несколько дней болело… Теперь, вроде, ничего…

— Господин Кэйдар бил тебя? — Айвар кивнул с неохотой. — А в последнее время?

— Нет! Я один все дни… Вы первый, господин… А так только еду и воду приносят раз в день, и всё.

Говорил он свободно, на хорошем аэлийском, чётко, без лишних слов, отвечал на вопросы. И держался без униженности, как равный. Симпатичный парнишка, хоть и не повезло ему. Молодец. После пыток хорошо оправился, соображает неплохо, голова ясная. А ведь, если честно, ты побаивался, что парень этот сойдёт с ума или снова дара речи лишится.

— У тебя хорошее произношение. Учил кто или сам всё?

— Сам. Слушал, как другие говорят… Даида ещё в начале помогала, — отвечал, глядя, как Лил снимает с его правой руки грязную тряпку повязки.

— Хм. Хорошая память, значит, у тебя. И способности к языкам, — похвалил Лил. Впервые за всё время этот варвар был здоров настолько, что с ним можно было пого-ворить. Сначала страдал немотой, потом — отходил от пыток. — Ну-ка, сожми мою руку! Со всей силы! — приказал неожиданно Лил. Поморщившись от боли, рассмеял-ся. — Молодец! Болит где-нибудь? Сустав или кость? — Айвар отрицательно покачал головой, а потом всё же пожаловался:

— Мизинец, видите, не разгибается… Я пробовал держать его прямо, не получа-ется… Он и в кулаке не хочет держаться со всеми плотно…

— У тебя кость была раздроблена, чего ты хочешь? — Лил ободряюще похлопал Ай-вара по плечу. — Могло быть и хуже. Не тебе рассказывать, каков Ликсос в деле… — Мараг лицом побелел, поджал губы, ему неприятно было вспоминать о пытках, о своём унижении, о пережитой боли. Оно и понятно. А кому понравится?

— Хотя, — Айвар пожал плечами. — Мне вряд ли ещё доведётся взять меч в руки… Кэйдар убьёт меня! Я это знаю…

— А я слышал, он обещал отпустить тебя после всего.

— Нет! Вы же сами знаете, что нет! — Айвар не выглядел отчаявшимся или лишив-шимся всякой надежды, как выглядел бы любой в его положении. Откуда в нём это мужество, эта сила? Что помогает ему держаться, когда весь мир против него? Вот сейчас он знает, что погибнет, знает, что ведёт врага в свои родные земли, и всё равно внешне спокоен, сдержан в чувствах. Почему? Откуда такая уверенность?

Лил мог только гадать, всей правды он не знал и даже не догадывался. А мараг снова повторил уже перед самым его уходом:

— Зачем вы поехали с нами? Вам лучше было бы остаться… Так действительно было бы лучше…

* * *

Корабли достигли устья Вайды к полудню четвёртого дня. Вот уж где для гребцов началась настоящая работа. Зарываясь носами в бурлящую воду, поднимая брызги и клочья пены, оба судна, тяжело осевшие до третьей бортовой доски, с трудом пре-одолели встречное течение.

— Если течение не ослабнет, трудно нам придётся, — перекрикивая свист ветра, заме-тил Манус. Кэйдар, необыкновенно задумчивый и отстранённый от всех дел в по-следние дни, и на этот раз только кивнул. Многие вышли на палубу, и воины, и сво-бодные от работы матросы. Все придвинулись поближе к бортам.

Ни один аэлийский корабль ещё не буравил носом воды Вайды. Бывали случаи, когда нехватка пресной воды заставляла приближаться к устью Великой реки, как называли её вайдары, но суда бросали якорь, а за водой отправлялись лодки с матро-сами.

Незнакомые пустынные берега встречали их. Пожухлая трава поднималась из-под снега. Вправо смотри и влево — везде одно и то же.

— Степи вайдарские… — заметил Манус.

— Вайдары не переходят на правый берег Вайды, это земли виэлов, — осторожно поправил капитана Лидас. — Они на зиму откочёвывают отсюда вверх, подальше от побережья… Бегут от ветра с моря.

— Берега очень близко, — наконец в разговор вступил и Кэйдар. Он стоял ближе всех к носу корабля, крутил головой то вправо, то влево, видел оба берега, и русло реки казалось ему подозрительно узким. — На пузо не сядем?

— Здесь Вайда глубокая, господин Наследник. Я приказал матроса с глубиномером приставить. Вон он! — Манус рукой указал на самый нос корабля. Там какой-то чело-век, спущенный за борт и привязанный к форштевню верёвками, наматывал на ло-коть тонкий тросик со свинцовым грузилом. — Идём мы осторожно, мели бояться нечего.

Берега поднимались высокие, подмытые, отвесные, к таким не пристанешь. Какими они будут там, выше по течению? Найдётся ли подходящее место для разгрузки?

— Сегодня на якорь придётся становиться раньше обычного, — заранее предупредил Манус и, встретив удивлённый взгляд господина Кэйдара, пояснил:- Гребцам надо отдых дать. Завтра весь день идти на вёслах… И кормёжку можно тоже улучшить…

Капитан ещё что-то говорил, пояснял как будто для всех, но Кэйдар понимал: эти слова прежде всего ему адресованы. Манус точно оправдывается за свою медлитель-ность. Его можно понять, он бережёт своё добро.

А Кэйдар не хотел задерживаться! Его бы воля, он бы выдавил из этих бездельни-ков всё, на что они способны. Они бы вмиг его доставили куда надо, через все три порога догребли. Он не хотел зря терять время, он рвался вперёд, вверх, вверх по реке. На берега, на степь вокруг смотрел с тоской, со скукой. Чувствовал: самое главное, самое интересное — впереди, в горах. А когда они ещё на горизонте появят-ся, эти горы? Быстрей бы уж!

* * *

Вайдары напали неожиданно, во время обеда, появились внезапно, будто из-под земли. С гиканьем, с криком накатились волной к самой воде по сположившемуся берегу. Осыпали стрелами без прицельного боя, для начала пока беря на испуг. Ряды гребцов поредели заметно. Те из них, кто уцелел, тут же попрятались под лавки. Оба корабля встали на месте, разбросав по сторонам опустившиеся вниз вёсла, превра-тившись в отличные мишени.

После выхода в главное русло, река стала широкой и замедлила течение. Её левый берег, вайдарский берег, из крутой, почти отвесной стены превратился в пологий песчаный спуск. Вода, схватившаяся льдом у самой земли, тяжело толкалась, подни-мая небольшие волны, и оба корабля, догнав друг друга, сталкивались бортами, сближаясь и снова расходясь.

Некованые лошади варваров ступали на лёд, и он трещал, обламывался под их копытами. Проваливаясь в ледяную воду по самое брюхо, высоко задирая обросшие длинной шерстью морды, кони ржали, заглушая крики людей. Вайдары опасались соваться в воду, они даже сидели верхом как-то по-особенному, высоко поднимая ноги, будто боялись замочить свои расшитые бисером шаровары.

Дикая орда! Ничего человеческого! Эти дурацкие лохматые куртки из волчьих шкур. Нелепые шапки с длинными ушами, у кого-то свободно болтающиеся на вет-ру, у кого-то связанные узлом на затылке.

Закрываясь щитом, Кэйдар поверх оббитой железом кромки смотрел на варваров. Разглядывал их с одним лишь интересом, совсем без страха. Он никогда прежде не видел вайдаров вот такими вот, в бою, на свободе. Одного только пленного сына вождя, предназначенного Вечному огню в жертву, ему довелось увидеть, но тот показался лишённым своей природной свирепости и отваги. Он уже тогда был боль-ше похож на мертвеца, чем на живого человека.

Хотя можно ли их считать людьми в полном смысле этого слова? Это дикари, животные, хотя и похожи внешне на людей. Отец-Создатель с каким-то умыслом сотворил и варваров, и светлых аэлов необыкновенно схожими друг с другом внеш-не. Вон, посмотреть если, сразу видно, что этим варварам с людьми не сравниться, они больше на голодных волков похожи.

Лица варваров, загорелые до бурого цвета, задубленные на степном ветру, зарос-шие неопрятными бородами, оскаленные лица диких животных. Кэйдар изучал их с любопытством и с презрением. Не мог отделаться от мысли, что и сам он наполовину вайдар. Его мать выросла среди таких. И не только! Она родилась от такого вот дикаря, от одного из этих, может быть.

Вайдары сами понимали, что с одними луками верхом на лошадях им не справить-ся с такой крупной добычей. Но жадность мешала признать свою слабость и отсту-питься. Стрелы летели из пустеющих колчанов, лёгкие тростниковые стрелы, какими обычно вайдары осыпают своих врагов при встречной атаке. Но сейчас мало кто осмеливался даже подходить к бортам, и стрелы терялись впустую.

Воины аэлы собрались на палубе, закрываясь щитами сверху, помогали подбирать раненых матросов — всех, кто пострадал при первом залпе. Некоторые, кто посмелее, стояли у бортов, криками и мечами подманивали врага поближе. А расстояние вели-ко, короткое копьё не добросить, длинное — жалко терять, а луками сами аэлы почти не пользовались. В этот поход Кэйдар не стал брать лучников вовсе, и вот сейчас всё больше жалел о своём решении. Были б лучники, они бы давно уже разогнали всю эту визжащую свору.

И почему они не нападают сами? Кэйдар готов был раскроить пару голов своим знаменитым ударом. Прямо так, перегнувшись через борт. Первому же, кто сунется.

Отсюда видел, как Манус вместе с надсмотрщиками расталкивают гребцов, спус-тившись на нижний ярус. Мелькали беззвучно плётки, сыпались пинки и удары. Но бесполезно! Стоило отвернуться — и вся эта трусливая сволочь сползала на пол сно-ва. Проклятые ублюдки! Неужели не ясно, что сейчас главное — двигаться, плыть?! И тогда вайдары отстанут. Кончатся же у них хоть когда-нибудь эти их чёртовы стре-лы!

А второй корабль начал двигаться. С громким плеском ударили по воде вёсла, сперва разрозненно, не в такт, а потом — всё ровнее, всё лучше. Это Велианас, вот умница! Не зря ночевать этой ночью там остался. Выставил всех воинов своих к бортам, щитами приказал закрыть и себя, и гребцов. Под такой защитой стрелы не страшны… А мы? А что же мы тянем?

Кэйдар крикнуть не успел, из-за спины раздался голос Лидаса:

— Бортам быстрее!.. Щиты повыше! Закрывай щитами!.. Щитами закрывай!..

Корабль крупной дрожью дёрнулся, будто конь стреноженный, сейчас-сейчас наладится движение.

А вайдары, видя, что добыча уходит, с громким воем толкнулись в воду. Кони некоторых поплыли, вытягивая головы, загребая ногами.

Ну же! Кто из вас смелый, давай сюда! Померяемся силами в честном поединке один на один!.. Ага, страшно! Это вам не стрелами своими…

Кэйдар рассмеялся злорадно и вдруг, отбросив щит, с одним лишь мечом в руке вскочил на край борта, закричал дерзко, весело:

— Ну, кто на меня?! Давай!!! Кто крови моей хочет, ну?! — Качнулся вперёд всем телом, будто спрыгнуть вниз хотел, в воду, вплавь добраться до варваров.

Один из них, на бело-рыжей лошади, выхватив длинный нож из-за пояса, погрёб за кораблём в угон. Длинные гребки, сильные плечи, даже лошадь его пегая отстала, повернула к берегу.

— Ну, давай же, ну! — с вызовом смеялся Кэйдар, он и свиста стрел над своим ухом не слышал, видел только этого вайдара, принявшего вызов. Не заметил, что одна из стрел, уже на излёте, ударилась в грудь, в панцирь, со звоном, почувствовал только, как потерял равновесие, не удержался, повалился назад, в чьи-то руки. Лидас поймал его сзади за пояс, удержал, не давая подняться снова.

— Что ж ты делаешь, Наследник?! Зачем под стрелы-то зря соваться?..

Кэйдар обернулся, пронзительным взглядом ожёг зятя: зачем он вмешивается? Как он смеет вообще? Мне — Наследнику! — советовать, что делать?!

Но Лидас выдержал его взгляд, не убрал руки́, так и стоял, закрывая щитом На-следника. Несколько стрел одна за другой ударились в оббитое железом дерево с такой силой, что они оба качнулись. Мимо них очень близко прошёл второй корабль, Велианас, приблизившись к борту, не кричал ничего, нет, лишь кулаком погрозил Кэйдару.

А вайдары ещё долго преследовали их вдоль берега, стреляли из луков, насмешли-выми криками вызвали на бой. Кэйдар больше к борту не подходил, ни с кем до самого ужина не разговаривал, ушёл к себе, в свой шатёр. Только за столом от само-го Лила узнал точное число погибших и раненых.

Девять воинов погибло, кроме того, двое померли позже, от ран. Ещё десятерым пришлось оказывать помощь, вырезать наконечники, накладывать повязки. Кое-кто из них не поедет с остальными в горы, это ясно уже сейчас. Да, эти вайдары, будь они неладны, взяли неплохую дань человеческими жизнями. А ведь мы ещё и гор-то в глаза не видели…

Когда подали десерт и лёгкие вина, а мужчины принялись топить шариками из хлебного мякиша "кораблик" в блюде воды, Кэйдар незаметно вышел на палубу. Ему не хотелось веселиться, ему хотелось одиночества.

Холодный ветер студил разгорячённое вином тело, но он пока не чувствовал холо-да, только удовольствие и приятную лёгкость от всего, что было выпито. Сигнальные фонари на носу и на корме обоих судов решено было не зажигать, чтоб не привле-кать внимание степных жителей. Лишь на мачте, у капитанского шатра, оставили небольшой светильник. В кружке света то исчезал, то появлялся дежурный матрос, под его ногами скрипели доски пагубного настила.

Ночь тёмная, холодная по-зимнему и сырая, как после дождя. Звёзды тусклые и какие-то чужие. Глядя на них, Кэйдар ни о чём конкретно не думал, стоял, облоко-тившись о борт, спиной к воде, слушал, как Вайда толкает дерзкое дерево судна, посягнувшего на воспетые вайдарами воды. Хорошо. Тихо. Покойно. Как в детстве, когда некуда спешить, а весь мир вокруг кажется простым и понятным. Ко всем этим чувствам добавлялось что-то незнакомое, какая-то печаль, что ли. Когда грустишь без причины, и даже эта грусть кажется приятной для сердца.

Велианас подошёл неслышно, стал рядом, руки с переплетёнными пальцами упи-рались в край борта, а сам он не смотрел на своего воспитанника, просто молчал. Они оба довольно долго молчали. Между ними стоял тот эпизод, и Кэйдар ждал, когда Велианас начнёт выговаривать ему свои упрёки.

— А ведь они так и держатся рядом с нами, — заговорил наконец Велианас.

— Кто? — Кэйдар не понял, о чём он.

— Да вон, видишь огни в степи? Далеко отсюда… Это вайдары! Нас стерегут… Они же, как волки, если добыча им не по зубам, идти будут следом, кусать и грызть, и ждать, пока не ослабеет… Надо посмотреть по карте, когда первый порог. Или про-водника нашего спросить… Если придётся обходить по берегу, жди нового нападе-ния…

— Если так, то на своих конях мы их разметаем по степи легко. В настоящем бою какой с вайдара воин? Одно слово: дикари! — Кэйдар небрежно плечами пожал. Он верил в свои силы, в возможности своих воинов.

— Дикари-то дикари, а кровь они нам сегодня изрядно попортили, — усмехнулся Велианас. — Сам-то ты как? Не ранен?

— Да ну! — Кэйдар коротко рассмеялся. — Небольшая вмятина на панцире да синяк — ерунда!

— Глупая беспечность! Признай сам: когда ты что-то делаешь, не всегда думаешь.

— О, учитель, опять вы, как всегда… — Кэйдар поморщился.

— Ты уже не тот мальчик, которого мне доводилось обучать приёмам атаки и защи-ты. Ты наследуешь Отца. Ты — Наследник, Кэйдар! Всегда помни об этом.

— И вы про это! — Кэйдар выпрямился так порывисто, будто решился уйти.

— Постой, я ещё не всё сказал! Я хочу, чтоб ты знал: если ты отправился в этот поход поискать Нэйт, смерть несущую, то умрёшь только тогда, когда я рядом лягу. Я не вернусь без тебя…

— Отец специально отправил вас присматривать за мной, да?

— Это была моя идея! Я сам хотел поехать с тобой. Твой отец ни при чём. Помни, Кэйдар, ты — Наследник! Твоя жизнь не принадлежит тебе одному…

— Опять! Опять одно и то же! — Кэйдар зло и коротко хохотнул. — Я не хочу об этом говорить. Не хочу — и всё!

Он пошёл прочь, пошёл к себе походкой человека, выпившего лишнюю чашу вина. Велианас плечами пожал, провожая Кэйдара глазами до тех пор, пока тот полностью не растворился в ночном сумраке. Беспечность Кэйдара тревожила его и пугала, но как заставить этого упрямца быть осмотрительнее? Как?

* * *

Впервые с начала похода он оказался на палубе. Солнечный свет резал глаза с непривычки. Вокруг толпились какие-то люди, много, очень много людей. Айвар только некоторых узнавал в лицо. Одним из них был Виманий-картограф. Составляя свою карту северных земель, он не погнушался несколько раз спуститься в Дворцо-вую тюрьму к марагскому царевичу за консультацией. Он и сейчас, завидев Айвара, подался ему навстречу, на ходу разворачивая знакомый свиток.

Тёмные глаза с близоруким прищуром, одутловатое лицо уже немолодого челове-ка, плохо подготовленного ко всяким путешествиям. Зачем он отправился в этот поход? И он, и Лил. Зачем они поехали? Ладно, Лила ещё можно как-то понять, он уже бывал в подобных походах, он врач и видел и смерть, и кровь, и страшные раны. Но понимал ли этот человек, куда он поехал, во что он ввязался?

— По этой вот карте наши корабли ещё сегодня утром должны были достичь перво-го порога. Мы и глубину реки измеряем постоянно — никаких камней на пути нет и не было. Ровное дно, — Манус, капитан корабля, заговорил первым. Смотрел на Айва-ра чуть сверху, положив обе руки на массивную пряжку пояса. Золотисто-карие глаза, спокойный взгляд, как на равного себе, молодое лицо. Симпатичный человек, он мог бы в любой другой ситуации стать тебе другом. Но мешало прошлое. И осо-бенно эти дружеские отношения с Кэйдаром. Поэтому этот аэл вызывал лишь опаску — ничего больше!

Айвар молча принял карту из рук картографа, но сам не смог развернуть её — меша-ла верёвка, стягивающая оба запястья. Виманий помог ему, удерживая тёплый на ощупь пергамент за один край.

Нет, здесь многое казалось непонятным, да ещё какие-то поправки чёрной тушью прямо по цветному полю степей и моря.

— Я здесь вносил кое-какие исправления… — с суетливой торопливостью принялся пояснять Виманий. — Я переделаю её заново, сегодня же вечером и переделаю… Но там, в принципе, можно разобраться! Вот здесь вот я подправил русло Вайды… А здесь вообще не песчаный откос, а обрывистый берег из камня, — Он водил указатель-ным пальцем по карте, глядя то на рисунок, то варвару в лицо: понимает тот или нет. — А вот он, порог! Ты сам говорил, что там начинаются скалы и камни, а на дру-гом берегу — как раз напротив! — одинокая сосна без макушки… Ведь так? Ну, где она? Где скалы? Где порог?

Айвар не ответил ему, прошёл вперёд, к борту, и матросы, и воины, окружающие их, расступились. Виманий и Манус пошли следом.

Мутная ледяная вода билась о доски, стонала под ударами тяжёлых вёсел. Она высоко поднялась, берега порядком затоплены. С такой водой ни второго, ни уж тем более первого порога можно не бояться.

А карта неточная, очень неточная. Тот поворот, за которым появится Обезглавлен-ная сосна, ещё впереди. Вон, если стоять лицом точно на север, можно уже разгля-деть полоску скал, скрывающихся за серой дымкой.

Он смотрел вперёд, по ходу корабля, видел знакомые места, по которым ехал лишь однажды. Тогда у них был опытный проводник, Тесий, друг отца, но цепкая память сохранила всё. Ещё бы! Дорога домой дорога́ любому, хоть сам ты и не думал, что тебе доведётся идти по ней. И не просто идти самому — вести врагов в свои земли! А это просто ужасно!

А если броситься за борт? Прыгнуть головой вниз? Вода холодная, с кусками льда, да и плавать ты не умеешь.

Айвар, забыв обо всём, толкнулся вперёд, подался всем телом, опираясь связанны-ми руками о край. Но Манус оказался быстрее — поймал за ворот рубахи, с такой силой дёрнул на себя и назад, что Айвар полетел на дощатый пол, ударился спиной о чьи-то ноги.

— Кто посмел выпустить моего невольника?!

При звуках этого голоса Айвар чуть не застонал сквозь стиснутые зубы. Всё! Всем твоим планам конец! А может, нет? Мать Благодетельница! Мне хватит одного уда-ра… Я даже не буду защищаться.

Приподнялся на руках — встать! Если умирать, — только стоя! Встретил пинок под рёбра без стона и снова упал ничком.

— Поднимите его! Ну!

Глаза Кэйдара светились яростью. Меньше всего он ожидал увидеть здесь, на па-лубе, среди дня, своего раба-марага.

— Кто выпустил его? Зачем?

Виманий взял на себя всю ответственность, выступил вперёд, невольно пытаясь заслонить собой Айвара, прикрываясь развёрнутой картой, как щитом.

— Господин Наследник, это всё я! Это была целиком моя идея… Карта выполнена настолько неточно… Даже место нашего положения было не определить… Посмот-рите сами, господин Наследник…

Айвар не смотрел на них, встретившись со взглядом Лидаса, холодно-отчуждённым враждебным взглядом, но не мог отвести глаз.

Он уважал его, слепо подчинялся ему когда-то, почти любил, как часто домашние животные любят своих хозяев. Конечно, потом с прозрением пришло и отрезвление. Но уважение-то осталось. И благодарность за спасенную жизнь, за человеческое обращение, за оказанное доверие. Тебе бы, дураку, всю жизнь свою молиться на этого человека, своего господина, а ты… Ты спал с его женой, с его любимой жен-щиной! Вот, как ты отплатил ему за добро!

И Богиня-Мать наказала тебя! Лишила всего! Лишила единственного, что у тебя было, — доброго справедливого хозяина! А дала взамен Кэйдара. Поэтому терпи теперь, ты сам во всём виноват. Даже в этой ответной ненависти во взгляде Лидаса.

Айвар опустил голову, первым отвёл глаза и вовремя. Кэйдар уже повторил дваж-ды свой вопрос:

— Ты показал господину Виманию место, где мы находимся?

— Нет, — ответил, а сам сжался внутренне, приготовился к удару.

— Уведите его на место, — приказал Кэйдар двум воинам, державшим Айвара за локти, — и цепь с него не снимать ни под каким предлогом!

Повернулся к Виманию и к Манусу.

— Мне кажется, все видели, что могло бы быть, не будь вы, капитан, чуть-чуть порасторопнее! Кто бы из вас двоих прыгнул следом?

Манус под взглядом Наследника только губы поджал. Его не столько тон и издёвка задели, сколько это обращение на "вы".

— А вам он всё сказал, что вы хотели? — Теперь уже Кэйдар смотрел лишь на Вима-ния. Тот замялся растерянно, вроде бы, но ответил без всякого страха:

— Нет, господин Наследник, мы не успели!

— Если так хочется пообщаться — пожалуйста! Он на своём прежнем месте. И будет там до тех пор, пока я этого хочу. Пока я сам лично не прикажу снять со своего раба цепи. Понятно?

Виманий не ответил, опустил голову со вздохом, принялся неторопливо сворачи-вать свиток.

* * *

— Мне сказали, ты сбежать хотел.

Айвар поднял глаза на Лила, усмехнулся с горечью.

— Сбежать?

— Да, многие видели, как ты чуть за борт не сиганул… Манус в последний момент успел… И Кэйдар, он опять избил тебя… Зачем ты намеренно злишь его?

— Ничего он меня не избивал! Какая чушь! — возмутился Айвар, теперь только пони-мая, почему Лил так тщательно осматривает его. — Пнул один раз — и всё!..

— Часто и пинка достаточно, чтоб сломать рёбра. Да и вообще! Ты не хуже любого на этом корабле знаешь характер нашего Наследника. Неповиновения он не терпит. Зачем тогда было пробовать? В твоём положении лучше всего не испытывать судьбу. Раз уж взялся быть проводником, придётся вести, сколько сможешь… А зря риско-вать своей головой — глупо… Ты же сам понимаешь, что…

— Я не умею плавать, господин… — осторожно перебил Лила Айвар, и тот аж отшат-нулся, изумлённо расширив зрачки.

— Ты хотел убить себя?! Не сбежать, а убить…

— Да, господин! — Изумление Лила вызвало на губах Айвара невольную улыбку. — Кто решится на такое предательство? Кто-то, но не я!

— Но ведь ты же… — Лил так и стоял с поднятыми руками, он только что прощупы-вал рёбра марага, но при этих словах забыл обо всём.

— Да, я согласился! — Айвар плечами пожал, принялся поправлять рубашку, понимая, что осмотр окончен. — А кто бы не согласился, когда ему ломают пальцы? — Снова горькая усмешка. — Но моё согласие — это полдела. Глупо быть беспечным, отправля-ясь в Рифейские горы. Кто ещё их видел, кроме меня? Никто! Вы даже вернуться не сможете, если со мной что-то случится… А со мной случится какая-нибудь неприят-ность, господин Лил, обещаю вам! Я скорее в пропасть брошусь или к Кэйдару под горячую руку нарочно…

Вы же сами видите… Вон, даже карты нормальной нет. А в горах, на тех тропах, среди камней, будет ещё труднее. Тем более в это время года, среди зимы…

Вам не надо было ехать с нами, господин, — ещё раз повторил Айвар в заключение.

— А ты не боишься, что Кэйдар узнает?

— Что я хочу заманить вас в горы? — Айвар, перевязывая талию вместо пояса обрыв-ком верёвки, поднял глаза на Лила. Но тот продолжил смотреть на его руки, на ши-рокие железные кольца на запястьях варвара, соединённые цепью. — Пожалуйста! Можете рассказать ему про все мои планы. Хотя, какие там планы? — Усмехнулся. — Один мой план: не дать погибнуть своему народу!

Вы же сами понимаете, вы видели, что стало с теми виэлами… То же самое будет со всеми моими… С отцом, с матерью, с братом!.. Мне нельзя, понимаете?! Нельзя!

— Зачем ты мне это говоришь? — Голос Лила звучал глухо, отстранённо, по-чужому. — Я должен теперь предупредить Кэйдара и Лидаса…

— Вы всегда хорошо относились ко мне, господин, я не могу врать вам. Я не хочу быть виновным в вашей смерти. Вы ещё можете остановить это всё… Всё это безу-мие! Вам стоит предупредить их — и всё! Вернуться можно и с середины пути! Сей-час ещё не поздно вернуться, господин Лил… И тогда никто не погибнет… — Айвар вперёд подался, громко лязгнув цепями, пытаясь поймать взгляд Лила. — Вам поверят, господин, к вашим словам прислушаются…

— А что будет с тобой? Если Кэйдар узнает… ты умрёшь, Айвар… Он сам убьёт тебя!

— О! — Айвар рассмеялся с непонятной злостью. — Он так и так не отпустит меня… Мне всё равно не жить…

— Почему же сейчас ты передумал? Готов пожертвовать собой ради меня… Ради других…

— Важнее всего — не допустить вас в наши горы! Какая разница, как это произойдёт? Сами вы вернётесь или сгинете в снегах?

Лил какое-то время молчал, стоял, опустив голову, зябко кутаясь в тёплый плащ. Айвар не чувствовал холода, он ждал, что скажет врач. Как он решит, так и будет. Он — мудрый человек, многое повидал, как он решит, зная всю правду, так и будет пра-вильно. Айвар готов был принять любое его решение.

— Я скажу ему. И Лидасу — тоже… Да и Велианас тоже должен знать… Но я не знаю, что́ они решат… И что́ будет с тобой…

— Позвольте заботу о себе оставить мне! — Айвар глазами сверкнул возмущённо, решительно поджал губы. — Я уже достаточно вырос, чтобы отвечать за себя и свои решения!..

Лил смотрел на марага с удивлением. Как взросло выглядит сейчас этот мальчик. Может, худоба и щетина тому причиной? Сколько ему? Лет двадцать? Или немногим больше? Но мужества в нём на троих хватит. Он выдержал в свои двадцать столько, сколько не всякому взрослому под силу. Плен, бичевание, рабство, многодневные пытки. А сейчас он знает, что погибнет. И всё равно отлично держится. Без паники, без отчаяния, без слёз! По его лицу и не заметишь, какого, возможно, отчаяния и боли преисполнено его сердце.

Теперь понятно, почему так сильно привязалась к нему Айна. Все женщины любят сильных. И даже не в возрасте тут дело.

Да, такие сильные сердцем и волей люди редко когда рождаются. Из него мог бы быть великий Правитель, таких людей Боги щедро одаривают удачей, и их, и их народ.

— Если после всего Кэйдар прикажет убить тебя, я буду виноват в твоей смерти…

— Ну тогда я заведу вас туда, откуда вы никогда не сможете выбраться! Я сделаю это! — Айвар отвернулся, давая этим понять, что разговор окончен, и Лил поспешно засобирался.

— Я пришлю тебе свой запасной плащ… Здесь холодно… — Мараг даже не повернул-ся к Лилу, а может, он уже пожалел, что предупредил его?

Уходя, на лестнице Лил чуть не столкнулся с Лидасом:

— Вы — здесь? — протянул тот с некоторым разочарованием, перекрывшим тревогу на лице и в голосе. — Вас все потеряли…

— Да? А что такое?

— Рузал ранен. Стрелой в грудь… Это всё вайдары снова… Они, оказывается, ждали нас возле скал… Русло настолько сузилось, что они снова достают нас…

— Он на своём корабле? — Лил спрашивал, а сам шёл и думал совсем о другом.

— Да, мы бросили якорь, закрепили сходни, до утра остаёмся здесь…

Они оба поднялись по лестнице, вышли. Айвар долго прислушивался к их голосам, даже сумел различить несколько реплик. Слышал, как громыхнул тяжёлый засов на двери. Потом только бросился к лестнице, насколько цепь позволила. Прислушался. Они оба ушли. Оба! Вряд ли Лидас захочет тебя видеть после всего-то. Понимал это сам, а всё равно хотел бы сейчас увидеть этого человека. Попросить у него проще-ния, попытаться объяснить всё, пока есть время. О том, что будет потом, Айвар старался не думать.

* * *

— Стрела почти насквозь прошла, прострелено лёгкое… Я не знаю, господин На-следник, выживет он или нет. Очень тяжёлое ранение…

Кэйдар слушал Лила, стоя чуть боком, в крайней задумчивости покусывая ноготь большого пальца.

— Он должен выжить! Должен, Лил! Мы пошли без помощников, кто будет управ-лять кораблём? Справится ли Манус один?

— Я делаю всё, что могу, господин. Теперь только время покажет…

— А что с другими?

— Ещё один умер… Он ещё из тех, из первых… Наконечник застрял у самого серд-ца… Я не решился вытаскивать…

— И сколько у нас в общей сложности?

— Пятнадцать с сегодняшними тремя, — ответил Лил. Он каждого из них по имени знал, в лицо помнил. — И тяжелораненых ещё шестеро… Их вообще трогать нельзя… И Рузал тоже…

Кэйдар вздохнул сокрушённо. Да, новости совсем безрадостные. Проклятые вайда-ры! Волчье отродье!.. Мы гор ещё в глаза не видели, а траурный саван готовь для пятнадцати!.. И ведь это лучшие воины Империи! Их сам Велианас отбирал… Среди них нет новичков, все имеют опыт, боевой опыт…

— На всё воля Отца-Создателя… — осторожно заметил Лил, глядя на Кэйдара чуть исподлобья. — Тут и среди гребцов потери немалые… Манус распорядился двоих особенно тяжёлых задушить…

— Какие гребцы, к демонам?! — перебил его Кэйдар раздражённо. — Это рабы всего лишь! Любого из них на рынке купишь… А мы воинов теряем! Лучших воинов, Лил! Понимаете вы это? Любой десятерых стоит… А мы теряем их так глупо, так бестол-ково… А-а-хх! — Кэйдар оттолкнул стул, закрытый вместе с подлокотниками и спин-кой шкурой бурого медведя, заходил по шатру, нервно потирая лоб. — Лучшие!.. Вес-сий, Атавий, Мессений, Раймат? Это же лучшие! В последнем походе против виэлов каждый — каждый! — отличился!.. Любой, кого ни назови…

— Мы не торговать едем, господин Наследник… Мы едем воевать… Это каждый из нас понимает. Ну, может, кроме Вимания, — произнёс Лил чуть слышно, но Кэйдар таким стремительным движением повернулся к нему, что длинный плащ за его спи-ной взметнулся и опал до пола.

— Вы о чём вообще? — Глазами сверкнул, недоумевая.

— Дальше только хуже будет, господин Наследник… Эти горы… Места незнако-мые… Путь неблизкий…

— У нас есть проводник! Этот варвар…

— Он не доведёт нас до цели… — говоря эти слова, Лил понизил свой голос до шёпо-та. Боялся ответной реакции Кэйдара и всё равно сказал то, что полдня носил в себе, не зная, как сказать, как преподнести эту новость, чтоб не вызвать на свою голову ответный гнев, а главное — не подвести марагского царевича под тяжёлый кулак Наследника.

Какое-то время он в немом изумлении смотрел на Лила, широко раскрыв огром-ные, чёрные в полумраке шатра глаза, пронзительные, прожигающие.

— Что?.. Что ты сказал?! — Сглотнул всухую, почти судорожно. — Что это значит во-обще?

— Айвар сам мне так сказал, вот, сегодня днём… Он предлагает вернуться, иначе погибнут все… — Лил заговорил, заторопился, хоть и понимал, что от его слов зависит судьба марага. — Он не доведёт нас до земель своего племени. Он не допустит нас в свои горы, он так и сказал… Заманит подальше — и бросит!

— Да я убью его, убью этого гадёныша… — прошептал Кэйдар с ненавистью.

— Для него это тоже будет выход! — крикнул Лил, неосознанно двинувшись Кэйдару навстречу, будто хотел перехватить его, не дать броситься вон из шатра; даже руку Наследника, стиснувшую рукоять меча, поймал, схватив за запястье. — Прошу вас, господин Наследник!.. — Умоляюще заглянул в глаза, но, тут же опомнившись, отвёл взгляд, руку убрал, отстранился, повторил:- Прошу вас… Не надо больше крови… Мы действительно можем вернуться, господин… Это будет разумней всего… Это будет правильнее…

— Лекарь советует, что делать, — Кэйдар со злой усмешкой отвернулся, снова заходил по мягкому ковру неслышной лёгкой походкой опытного воина.

Гнетущее тягостное молчание повисло в воздухе.

— Лучше будет предупредить и Велианаса, и Лидаса, — с предельной осторожностью предложил Лил и тут же сжался внутренне в предчувствии ответной реакции На-следника.

Кэйдар хмыкнул небрежно, подумал: "Да, конечно! Только Лидасу с его мнитель-ностью, с его излишней осторожностью знать об этом. И вообще! Почему я должен менять свои планы только потому, что какой-то там раб затевает подленькое дель-це?! Вот ведь тварь! Да я размажу его! В порошок сотру!.. На ремни порежу… Он, видите ли, не допустит нас в свои горы… — Рассмеялся со злостью. — Да кто его спра-шивает?"

— Значит, эта тварь вернуться предлагает? — спросил уже вслух, взглянув на Лила. Тот стоял, скорбно прижав обе руки к груди, низко опустив голову.

— Идею возвращения можно обсудить, господин… Лидас и Велианас должны знать…

— Должны?! Зачем? — Кэйдар смерил Лила пренебрежительным взглядом. Вот уж не думал никогда, что придётся держать военный совет с врачом. — Со свои рабом я разберусь сам, зачем их сюда ввязывать?

— О, господин… — Лил всем телом подался навстречу.

— Боитесь за этого гада? — Кэйдар угадал его мысли, понял невысказанную вслух просьбу. — Правильно боитесь. За такую болтовню никто ему спасибо не скажет. И за меньшие провинности казнят. Но этого я пока убивать не буду. Рано! А вот наказать накажу… Сам! Лично! А вам бы, Лил, поменьше слушать этого варвара! Он выду-мывает всякое, лишь бы дело не делать. Думает, ему поверят, испугаются, назад повернут… Среди аэлов нет трусов!

— Не думаю, что он врал мне, господин Наследник, — Лил проглотил упрёк молча, заговорил не сразу, чтоб не походило со стороны, что он осмеливается перебивать будущего Правителя. — Этот мараг на ложь не способен…

Кэйдар рассмеялся в ответ на эти слова, яростно сверкнул глазами.

— Что за чушь! Этот гад немым прикидывался почти год… С сестрой моей… За спиной у Лидаса… — Оборвал себя на полуслове, добавил, холодея и взглядом, и голосом:- Не надо его защищать! И выгораживать тоже не надо…

— Господин Наследник, лишних смертей действительно можно избежать, если…

— Замолчите! — перебил Лила Кэйдар. — Ваше дело, лекарь, — Рузала лечить! Идите к нему!

Лил со вздохом отвернулся, пошёл к выходу, и тут Кэйдар окликнул аэла:

— Лил! — тот обернулся рывком с затаённой надеждой на лице. — Никому ни слова, понятно?

Лил кивнул, а потом, опомнившись, добавил:

— Ваша воля, господин Наследник!

— Чтоб ни Лидасу, ни кому бы то ни было! И не бойтесь — с рабом я поговорю. Так поговорю, что он быстро свои мыслишки подлые забудет. — Лил снова кивнул, покор-но склонив голову. — И позовите мне Аксетия!

Начальник личной охраны Наследника выполнил приказ мгновенно. Кэйдар глазом не успел моргнуть, а мараг был уже здесь, в его шатре.

Стоял, стиснув пальцами цепочку, соединяющую запястья. Опущенная голова, длинные волосы ниже подбородка, поникшие плечи.

Кэйдар встретил его, сидя в кресле, встретил молчанием. Продолжая молчать, смотрел на варвара, видел, как убийственно действует на невольника это молчание. Как он нервничает всё больше, перебирая кольца цепи, поводит плечами, и гадает, ломает свои убогие мозги в надежде понять, что́ же хочет от него господин.

— Ну-у, — протянул Кэйдар насмешливо. — Что же ты молчишь, раб? Вот он, я! Готов выслушать все твои угрозы, все твои предупреждения… Говори, я разрешаю! Ну же!

— Из вашей затеи ничего не выйдет… — хотел добавить "господин", но проглотил это слово, только паузу сделал намеренно длинную. — Я обещал показать вам дорогу взамен за свободу и за жизнь… Так мы договорились, — Кэйдар аж кашлянул, не в силах справиться с изумлением, но варвар будто не понял ничего, продолжал даль-ше:- Но я передумал! Я попросту не могу этого сделать…

— Это почему же? — Кэйдар держался, всеми силами держался, хотел выслушать марага до конца, и всё равно не утерпел, спросил-таки.

— Из-за Лила… Из-за Вимания. Я не хочу быть виновным в их гибели, — Айвар под-нял голову, резким движением вправо-влево разбрасывая волосы, так, чтоб можно было видеть собеседника, встретил прямой взгляд Кэйдара и пояснил:- С самого начала я решил загубить вас всех в снегах… Чтоб вы не нашли назад дороги… И я бы сделал это! Никто бы из вас не понял ничего… Но сейчас я просто отказываюсь быть вашим проводником. А без меня вы сами не найдёте дороги… — Немного помол-чав, добавил, как вывод сделал:- Поэтому вам лучше вернуться! Так будет лучше для всех…

— Как удобно ты всё рассчитал! А чего ты хочешь для себя? — Кэйдар наклонился вперёд, его руки, лежавшие на подлокотниках, согнулись в локтях так, что вся его фигура стала напоминать фигуру снежного барса, подобравшуюся для прыжка.

— Вы в праве сами решать, что со мной будет…

— Ну надо же! — Кэйдар громко фыркнул. — Хоть что-то ты оставил лично для меня…

И тут Кэйдар выпрямился так стремительно и с такой силой, что мараг невольно отшатнулся.

— Ты всё решил за меня, за моих людей, за весь мой народ, раб. Не слишком ли много ты берёшь на себя?

— Я просто честен с вами…

— Нет, просто по твоей шкуре давно не гуляла плётка! Или бич! — перебил варвара Кэйдар.

Они стояли друг против друга и были одного роста, Кэйдар только сейчас это заметил. Но мараг был не так атлетичен в сравнении со своим господином, был у́же в плечах, хоть и не намного, был тоньше костью. А ещё в последние два месяца он не видел ничего, кроме хлеба и воды, и пережил то, что Кэйдару даже в кошмарах не снилось.

— Вам будет проще убить меня сразу, но марагских земель вы не увидите…

Мараг смотрел ему в глаза, продолжая начатый поединок взглядов, и не ждал в эту минуту удара. И Кэйдар ударил прямо под рёбра, ударил без замаха, снизу и чуть вверх, со всей силы, какая скопилась в пальцах, стиснутых в кулак. И тут же подста-вил колено, поймал лицо ненавистного невольника.

Варвар упал вперёд, на колени, руками закрылся, но Кэйдар поймал его за цепь, дёрнул на себя и крикнул, одновременно пиная марага в живот:

— Думаешь, я не сумею тебя заставить?! Что я не справлюсь сам, без Урсала?

Даже не пытаясь подняться, с жутким воем сквозь стиснутые зубы мараг толкнулся Кэйдару под ноги, попытался свалить его, но не рассчитал силы. Кэйдар отшвырнул варвара от себя с такой силой, что тот отлетел до стены, ударился спиной о мягкий войлок толстенного гобелена, упал ничком на пол. Но не затих, он всё ещё пытался подняться. И пока Кэйдар подходил к нему, медленно, с неотвратимостью смерти, с улыбкой на губах, успел подняться на колени и на руки, но выпрямиться во весь рост Кэйдар ему уже не дал: пнул в живот, снова отбрасывая к дощатой стенке. И ещё раз! И ещё!

Походная сандалия с толстой подошвой, подбитой железными гвоздями, легко вминалась во что-то мягкое, выколачивая с каждым ударом хриплый выдох из груди марага.

— Я заставлю тебя, гад… Заставлю… Заставлю… — шептал Кэйдар сквозь зубы при каждом ударе.

Отошёл тогда лишь, когда варвар полностью затих, даже руками перестал закры-ваться. Крикнул, тяжело дыша всей грудью:

— Аксетий! — И когда тот появился, приказал:- Отлейте его холодной водой, мы ещё не договорили…

Его притащили спустя полчаса. Мараг ослабел настолько, что сам не мог стоять на ногах, его поддерживали под руки два воина из охраны.

— Ты хочешь умереть? — спросил Кэйдар, глядя в запрокинутое лицо. — Ну, попроси меня о смерти!

Варвар дёрнулся — освободиться, но сам Аксетий держал его за мокрые волосы. Вода, смешиваясь с кровью из рассечённого виска, стекала вниз до подбородка, капала на мокрую рубашку, прилипшую к груди. Как раз на маки, когда-то вышитые руками Ириды.

Кэйдар так неожиданно, так остро вспомнил её, всю до последней чёрточки, и почему-то устыдился того, что чуть не ударил сейчас этого раба. Нет, это совсем не то, что было полчаса назад, сейчас он даже не сумеет дать сдачи. Даже не сможет попробовать… Какой тогда в этом смысл?

— Отпустите его! — приказал, отступая на шаг, отворачиваясь, уже жалея о своей слабости. — Оставьте нас!

Стоял спиной довольно долго, ждал глухого удара, когда эта груда костей рухнет наконец на пол. Не дождавшись, повернулся.

Мараг стоял почти прямо, чуть покачивался, но стоял. От него, от его одежды на дорогой ковёр уже успела натечь порядочная лужа воды, оставившая после себя тёмное пятно.

— Твоя жизнь, твоё будущее, да и не только твоё, — находятся в твоих руках, раб, — заговорил Кэйдар тихим, ровным голосом. — Ты можешь сделать так, как хочет твой господин, — и получить жизнь, свободу, — да что там! — полную независимость. У тебя попросту нет иного пути. Тебе не из чего выбирать. Потому что второго пути — смерти! — для тебя нет. Я не дам тебе умереть. До тех пор, пока ты принадлежишь мне, ты будешь жить. И ты отведёшь меня в эти проклятые горы! Отведёшь, даже если тебе придётся ползти на коленях…

— Лучше убей меня сразу! Прямо сейчас! Ну! — Мараг голову вскинул, расправил плечи. Откуда только силы взялись?

— Не смей мне "тыкать"! — крикнул Кэйдар, подкрепляя свой приказ пощёчиной. Варвар после неё еле на ногах устоял, взглянул исподлобья, с ненавистью.

— Ты хочешь вернуться? — спросил его Кэйдар с усмешкой. — Мы можем вернуться!

— Возвращайтесь… — согласился мараг с неохотой, чувствуя подвох в словах своего хозяина-аэла.

— Ты Айну помнишь, раб? Госпожу Айну? Красивую, черноокую? Она ведь была добра с тобой… Даже слишком добра… А ублюдка вашего общего помнишь? Мне говорили, ты видел их обоих…

Если мы вернёмся сейчас, они двое умрут. Щенка твоего придушат, а Айну каз-нят… На твоих глазах, раб…

— Она ваша сестра… — возразил с таким видом, будто это могло что-то значить.

— Да, и ещё она любит тебя! — перебил марага Кэйдар, чуть повышая голос. — Наше возвращение убьёт её… Ты будешь виноват в их смерти!..

— Вы не посмеете! — Варвар сам не очень-то верил в свои слова. — Пытаетесь напу-гать…

Кэйдар рассмеялся, чуть откидывая голову.

— В этом мире ты ни одного не встретишь, кто сказал бы тебе: Наследник Кэйдар нарушил слово!

— Вы тоже обещали мне жизнь и свободу… — начал варвар, но Кэйдар снова перебил его:

— Я обещал, что отпущу тебя! Да! Сам я тебя не трону. Но, боюсь, есть ещё человек, который не прочь свернуть тебе шею…

— Господин Лидас…

— Да, твой бывший господин Лидас! Добрый Лидас!

Кэйдар опять рассмеялся, заходил по шатру туда-сюда, заложив руки за спину.

Варвар задумался, испугался. Это многое значило. Кэйдар, глядя на него, был доволен собой. Ещё бы! Такого поворота он и сам не ожидал. Стоило надавить на это раньше, ещё дома, ещё во Дворце, когда и Айна, и её выкормыш были под рукой. Тогда бы, возможно, и помощь палача Урсала не понадобилась.

А он, этот варвар, тоже привязан к ней, подумал Кэйдар, глядя на марага, в его лицо, искажённое мучительным раздумьем. Подумать только, эти животные тоже способны на высокие чувства. Этим они близки светлым аэлам. "Хотя, почему бы и нет? — усмехнулся Кэйдар, вспомнив свою Ириду. — Если ненависть понимать, как высокое чувство, то уж ей-то она кормила тебя сполна. А как она любит твоего сына? До безумия, до умопомрачения!.. Оставит ли она его, получив вольную? Может и не оставить. Ну, приедешь — узнаешь! Сейчас что толку гадать?"

— Долго думаешь! — Перевёл глаза на марага. Тот стоял, закусив нижнюю губу, раз-битую и уже начавшую припухать; тоненькая струйка крови стекала из неё вниз на подбородок, но варвар не замечал этого. Перевёл глаза на Кэйдара, спросил хриплым посаженным голосом:

— Стоит ли этот поход той добычи, которую вы рассчитываете получить?

— А это не твоего ума дело, понял!

Раб голову опустил, признавая свою вину. Опять замолк надолго. И, когда Кэйдар уже начал терять терпение, заговорил чуть слышно:

— Вы головы теряете при виде этого жёлтого песка, а мы находим его под своими ногами в пещерах, где прячутся горные духи… Вы считаете его даром своего Сол-нечного бога, нам же он нравится потому, что он красив и из него получаются краси-вые вещи… Он красив, но бесполезен, этот тяжёлый песок… Другое дело, металл, из которого мы делаем лучшие свои мечи. Он не всякому даётся в руки, он требует большого труда, прежде чем станет звенящей песней смерти в тесной темнице но-жен. Вы любите наше оружие! Вы готовы платить за него золотом. Ради него вы идёте в Рифейские горы!..

Я мог бы научить любого из ваших кузнецов делать такое же оружие! Это сложно, но я смог бы сделать это! Моих знаний хватит… Но вы, аэлы, хотите иметь всё и сразу! Вы жаждете всё золото мира, и эта жадность ненасытна! Ради него вы готовы отправиться на край Мира! Ради него вы готовы залить кровью землю… Своей и нашей кровью…

Скажи мне, будущий Правитель, когда же вы утолите свою жажду? — Айвар снова поднял глаза на Кэйдара. Зрачки его серых глаз горели холодной яростью.

— Лучше ты скажи мне: мы возвращаемся назад — или идём вперёд? — Кэйдар смот-рел на марага таким взглядом, что тот опустил глаза, ответил неохотно и не сразу:

— Мы идём вперёд…

— Хорошо, — Кэйдар довольно улыбнулся. — Возможно, всё сложится так, что я сохра-ню жизнь твоей семье, твоим близким…

Варвар при этих словах так зубы стиснул, что на скулах желваки заиграли. Но промолчал, устало опустил голову, даже плечи поникли.

Кэйдар смерил невольника взглядом, видел, что тот уже совсем продрог в мокрой насквозь одежде, до дрожи, до озноба, когда и зубы лязгают, и дрожит нижняя че-люсть. Но отпускать не спешил.

— И ещё! Если ты сбежишь от меня в горах или выкинешь какую-нибудь глупость, моё обещание насчёт Айны останется в силе. Ты приведёшь меня в земли своего племени! Только так!

Мараг лишь взглянул на господина своего коротким — сквозь сосульки мокрых волос — взглядом, ещё ниже опустил голову. Уставился на собственные руки, стис-нувшие звенья цепи с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Сегодня же я отправлю к тебе Вимания, он сделает подробную карту всего наше-го маршрута. И если ты будешь врать и изворачиваться — берегись! Бич тебя ждёт…

— Если будет карта, зачем нужен я? — Варвар скривил непослушные губы в усмешке.

— На всякий случай! — грубо оборвал его Кэйдар. — Глупо зависеть от такой нена-дёжной вещи, как жизнь невольника…

Придавленный весомостью таких доводов, раб заткнулся. Да и Кэйдар, получив все гарантии, потерял к нему интерес. Снова позвал начальника стражи, приказал:

— Этого — на место! И распорядись там, чтоб мне прислали жаровню — нет! — лучше две… — Поёжился, зябко поводя плечами. — Здесь холодина, как на улице… Зуб на зуб не попадает…

* * *

Вайда настолько сузила своё русло, что корабли могли теперь идти только строго друг за другом. Да и продвигались они медленно, так как часто надо было перебра-сывать сходни с одного судна на другое. По ним Манус переходил на другой ко-рабль. Ему приходилось управляться за двоих, следить за парусами, за работой мат-росов, отдавать необходимые приказы и распоряжения.

Рузал все эти дни находился между жизнью и смертью, даже Лил не знал, близок он к выздоровлению или, напротив, ему делается хуже. Он и так не отходил от капи-тана ни на шаг. Другим раненым посвящал совсем мало времени, осматривал, делал перевязки. Он буквально с ног валился от усталости, жалея, что так и не завёл себе нового помощника.

А тут ещё новая проблема. Голая степь сменилась скалами. По обоим берегам поднялся камень. Горы! Рифейские горы! Впервые их видели глаза аэлов.

А Вайда ещё больше сузилась, корабли еле-еле проходили вперёд, а скалы, каза-лось, нависали над самыми головами, стояли отвесно, так, что корабли не могли пристать к берегу.

Как выходить? Как выгружаться? Вот, она неприятность!

Виманий забеспокоился раньше других. Он единственный неплохо изучил мар-шрут по карте, выполненной со слов марага. С этой картой он почти не расставался, всё что-то подправлял, подгонял, дорисовывал. Он и сейчас заметил, что действи-тельность и карта не стыкуются. Нужно было искать новое место для причаливания.

Обсуждение возникшей проблемы привело к единому решению: подниматься вверх по реке до тех пор, пока будет возможность, пока не будет найдено подходя-щее место, или пока Вайда не обмелеет настолько, что суда заскоблят днищем по дну реки.

Правда, это привело к тому, что они все больше отклонялись от тропы, известной марагу. Маршрут, проложенный по карте, оставался за спиной, впереди начинались никому не известные земли.

* * *

Снег шёл с самого утра. Плотная стена крупных снежинок делала скалы неразли-чимыми буквально в трёх шагах.

На этот же день назначили и выгрузку. Подходящее место было найдено спустя три дня. Довольно широкая каменистая площадка, полого уходящая в воду. К ней смог-ли одновременно подойти оба судна. И теперь по спущенным сходням сводили вниз лошадей, застоявшихся в стойлах, выносили приготовленные для дальнейшего похо-да вещи, продукты и корм для коней — в больших тюках душистое сено из горных трав и клевера.

Кэйдар следил за выгрузкой со стороны, не вмешиваясь, не отдавая дополни-тельных приказов: со всем отлично справлялся Лидас. А Велианас тоже всё время был рядом, от своих ребят не отходил, проверял чуть ли не каждого, кто как одет, как собран. Узнав Вимания среди толпящихся на палубе матросов, Кэйдар крикнул:

— Виманий! Собираетесь и дальше ехать с нами?

Картограф неуклюже пробрался к Кэйдару поближе, ответил, на ходу продолжая завязывать под горлом завязки походного плаща:

— Я, господин Наследник, все свои вещи уже собрал. Вы обещали, что я буду с вами до конца…

— Карта у нас есть. Не так ли? — Кэйдар задержал взгляд на свёрнутом свитке, спря-танном у Вимания под локтем. — Можно не трястись по горам в ваши-то годы… Или варвар опять что-то там напутал? Я ведь предупреждал его…

— Нет, господин, тут дело в другом, — Виманий подошёл ещё ближе, развернул вытя-нутую из-под мышки карту. — Вот, смотрите…

Они вдвоём склонились над цветным рисунком. Схематически изображённые горы, какие-то значки, надписи, между ними вилась извилистая красная ниточка.

— Это путь, по которому мараги через горы спускаются к реке, но мы сейчас не сможем начать продвижение именно отсюда. Мы теперь вот здесь, — Виманий водил пальцем по пергаменту, говорил, а сам боялся, что Наследник снова не дослушает объяснения до конца. Так это было три дня назад, когда и Кэйдар, и Лидас, и Велиа-нас обсуждали проблему поиска нового места для высадки. Сам Виманий на совет не попал, его попросту не позвали. Почему? Да потому, что никто серьёзно к этому не относился. Никто, кроме Вимания. Какие там неприятности с маршрутом могут быть, если есть мараг-проводник и карта, подробная, детальная карта всего пути, сделанная со слов марага профессиональным картографом.

— Мы поднялись вверх по реке, господин Наследник, мы теперь вот здесь, — Виманий снова ткнул пальцем в одну точку. — Видите, сюда нам мешают выйти горы… Вот эта вот горная цепь…

— И что, мараг не сможет найти проход через эти горы? — Кэйдар недоверчиво скри-вил губы.

— Я не спрашивал его, господин Наследник, — Виманий опустил голову, принялся сворачивать пергамент. — Вам лучше будет взять меня с собой, господин… Никто лучше меня не сможет читать по карте… К тому же, мне очень хочется увидеть эти горы самому… Я не буду жаловаться, господин Наследник…

Кэйдар с утра был в хорошем настроении, его можно уговорить, и Виманий чувст-вовал это. Но не уговаривал больше и не просил — просто стоял перед ним и молча ждал его решения.

— Ладно! Одним меньше — одним больше!

Кэйдар отвернулся решительно, будто сам боялся передумать. И тут увидел Лила. Тот стоял в стороне от всех, в стороне от суеты и спешки. Стоял перед марагом, говорил ему что-то, а сам в это время поправлял на нём капюшон плаща. Эта забот-ливость, почти отеческая и уж во всяком случае дружеская, разозлила Кэйдара. Что он позволяет себе, этот врач? Дружба с невольником — что может быть глупее?

У ног Лила стояла его коробка с лекарствами и бинтами. Он уже тоже собрался в дорогу. Но Кэйдар, даже не поздоровавшись с ним, коротко заметил, окликнув его:

— Лил, вы остаётесь здесь! Вы не едете с нами…

— Здесь?! — Лил растерянно моргнул. — Но почему, господин?

— Рузал всё ещё очень плох, он должен поправиться до нашего возвращения. Вам лучше будет остаться при нём… Да и других тяжелораненых нельзя оставлять без врачебной помощи.

— Но как же вы? Моя помощь может потребоваться и вам, — ещё по тому, как реши-тельно были поджаты губы Кэйдара, Лил понял: спорить бесполезно. Наследник своего решения не изменит. И не так уж важно, какие для этого он подберёт доводы.

— Любой из нас сумеет наложить повязку, мы все воины, но без капитана в откры-том море мы не справимся…

— Но ведь это только ваше решение…

— Да, моё! — перебил Лила Кэйдар. — Не думаю, что найдётся кто-то, кто назовёт его ошибочным.

Лил задумался, стоя перед Кэйдаром, он глядел куда-то в сторону. Тяжёлый плащ закрывал его всего с ног до головы. Да, Лил уже тоже собрался по-походному. Как же не хотел он сейчас подчиняться приказу Наследника. Не хотел отпускать их всех. Не хотел оставаться на корабле, в обществе одного лишь Мануса, его матросов и гребцов. Конечно, скучать будет некогда, одна забота о Рузале чего стоит.

— В походе против виэлов вы тоже ждали нас на корабле, — напомнил Кэйдар. — При-дётся подождать и сейчас. Всего лишь месяц, так мы договорились с Манусом. Он будет ждать нас ровно месяц. Дольше опасно, река начнёт спадать, корабли не смо-гут выйти…

— Там, с вами, мои знания пригодятся сильнее, — сказал с удручённым вздохом Лил. — Но такова ваша воля, господин Наследник.

— Вашу смирную лошадку я дам марагу. Думаю, это вас не расстроит. — Кэйдар улыбнулся довольной улыбкой. Лил кивнул рассеянно, бросил короткий взгляд на Наследника, неожиданно попросил:

— Он слаб ещё, господин, после всего… Простужен и хрипы в лёгких… Он может не перенести этот поход… Прошу вас, господин Наследник, не надо больше побо-ев… Второго такого раза он может не выдержать, господин…

— О, Лил… — Кэйдар рассмеялся без особого веселья, прикрыл глаза.

— Этот мараг хоть и варвар, но он не глупый… С ним можно просто поговорить… Без кулаков и плётки…

— Хватит, Лил, хватит о нём! — Кэйдар рукой закрылся, тыльной стороной ладони, снова рассмеялся. — Вам лучше думать о другом, о Рузале, например… А моего раба оставьте мне…

Мы уезжаем сейчас, и, кто знает, можем и не увидеться больше… Этот мараг — не тема для последнего разговора.

— Да, конечно, господин Наследник, я понимаю. — Лил улыбнулся слабой и какой-то виноватой улыбкой. Какой он уже старый, этот человек, с горечью подумал Кэйдар. Это хорошо, что ему придётся остаться. Почему же тогда ты уступил Виманию? Проявил мягкость, несвойственную тебе уступчивость? А сейчас уже не изменишь своего решения, ты не привык идти против своих слов. Значит, пусть едет! Если так хочет… Но Лил останется во всяком случае!

Кэйдар отвернулся, пошёл по палубе к сходням. Лил догнал его, коснулся плеча, заставляя обернуться, и попросил вдруг, глядя прямо в глаза:

— Будьте осторожны, господин Наследник… Прошу вас за всех, кто едет с вами… Будьте осторожны…

— Конечно, Лил, конечно же! — Кэйдар улыбнулся, ободряющим и прощальным движением коснулся плеча Лила. — Мне пора идти… Меня уже ждут.

Они отъехали сразу же, не стали ждать, и так, пока управились, от дня только по-ловина осталась.

Кони, отвыкшие от простора, бойко ступали вперёд. Снег хрустел под копытами, ложился на головы, на плечи, на спины. Из-за этого снега корабли и река пропали почти сразу, растворились в снежном тумане.

Колонна из пятидесяти с лишним человек растянулась далеко вперёд. Кэйдар по-началу держался в середине, рядом с Велианасом, но, так же сгорая от нетерпения, как и его вороной тонконогий Сервус, помчался в начало колонны.

— Лидас! Мы здесь! Понимаешь, здесь?! — Подлетел с радостным криком, осадил жеребца так сильно, что тот присел на задние ноги, чуть не наступая на собственный хвост. — Вот они, эти горы! И мы здесь, среди них!..

Лидас совсем не разделял этой радости, был серьёзен и как будто чем-то озабочен.

— Что опять не так? — Кэйдар подъехал ближе, хмуря брови недовольно. Лидас не ответил, подбородком указал вперёд. Кэйдар перевёл глаза: Виманий и варвар были оба довольно далеко впереди, обсуждали что-то над развёрнутой картой.

— Выбирают дорогу, — пояснил Лидас.

— Ладно, это понятно, — Кэйдар кивнул нетерпеливо. — Но почему ты позволяешь ему так свободно ездить туда-сюда? Он у тебя там, а ты — тут! Рядом никого — один Ви-маний… А если он попробует сбежать? Ты же ничего не успеешь сделать… Лидас, ты, как всегда, такой беспечный!

— А куда он денется? — Лидас не понял, отчего вдруг так разозлился Кэйдар. Он не видел в этом ничего плохого. Мараг держался почтительно, был послушен, и, по всей видимости, не собирался никуда бежать. Да и куда здесь бежать? Справа горы, высо-кие, но слева ещё выше, их вершины совсем не различить, все в низких снеговых тучах спрятаны. Стеной стоят, оставляя довольно узкий коридор, наполненный сне-гом настолько, что низкорослая лошадка марага тонула в нём почти до колен. Куда он сбежит по такому снегу? Его догонят в минуту!

— Когда он дёрнет, оставив нас одних, будет поздно принимать меры, — Кэйдар про-должал высказывать свои претензии, видя, что Лидас не воспринимает серьёзно его слова. — У него хоть руки связаны?

— Да. Ты же сам сказал держать его так.

Виманий развернул своего серого в яблоках мерина, подъехал к ним обоим.

— Мы будем пока двигаться вперёд, господин Наследник, мараг говорит, у этих скал есть проход…

— Эй, а ты давай, двигай сюда! Пошевеливайся! — крикнул Кэйдар, и варвар послуш-но затрусил назад. Остановил кобылу в метре от своего господина. Ни словом, ни поклоном не поприветствовал.

Кэйдар взглядом его смерил, раздражённым и возмущённым одновременно.

— Разгуливаешь, где хочется, без всяких забот! — Вырвал поводья из рук марага, кинул их Лидасу с приказом:- Привяжи к своему! И чтоб он всегда был рядом! На твоих глазах!

Виманий и Лидас переглянулись, проводив Кэйдара глазами. Айвар же понимающе усмехнулся, ни никто из них не заметил этой усмешки.

* * *

Для ночлега выбрали небольшую ложбинку между скал, с виду показавшуюся менее заснеженной.

Айвар сидел на корточках, привалившись спиной к камню, в плащ закутался как можно плотнее, набросил на голову капюшон. Со своего места смотрел, как аэлы готовятся к ночи: разводили костры, вырубали редкий кустарник и небольшие коря-вые деревца, расчищали снег, связывали между собой лошадей, укрывали их попо-нами, развязывали тюки с сеном и с едой. Со смехом, с шутками, без суеты и спеш-ки. Все знали друг друга, работали слаженно.

Глядя на них, Айвар всё острее чувствовал своё одиночество. С ним никто не раз-говаривал, к нему никто не подходил. Вообще-то, он и сам не напрашивался в ком-панию. Это были враги, и по-другому он не мог к ним относиться. Их он и собирался бросить в горах с самого начала. Сейчас, когда Лил остался на корабле, можно было рискнуть. Но Кэйдар теперь осторожничал, глаз буквально не сводил. Держался весь день поблизости. Стоит только вспомнить тот случай с поводьями.

Руки, в течение всего дня связанные в запястьях верёвкой, устали и болели невы-носимо. Неужели Кэйдар и дальше собирается держать тебя так? И есть хотелось сильно. Обычно Айвар получал, пока плыли, свой хлеб и воду один раз, в полдень, но в этот день за всей суетой и сборами о нём забыли. Когда хотелось пить, он не-сколько раз на ходу пожевал снега, но от этого ещё сильнее свело желудок.

А аэлы варили кашу с бараниной, пекли хлебные коржи в низких больших сково-родах, поставленных прямо на угли. Запах хлеба с пряностями и аромат варёной солонины стлался по низине, Айвар чуть слюной не захлебнулся. Смотрел, пока аэлы ели, сидя вокруг костров к нему спиной. Про него самого так и не вспомнили.

Замерзая и страдая от голода, он всё равно как-то умудрился задремать, так и за-снул, прижав связанные руки к груди и низко опустив голову.

Проснулся от осторожного прикосновения к плечу, вскинул голову — Виманий.

— Ты говорил о тропе через эти горы, я хотел бы отметить её местонахождение на своей карте, — Он развернул пергаментный свиток, близко поднёс к лицу Айвара и, продолжая держать его обеими руками, пояснил:- Здесь всё сплошь незнакомые места, видишь? Я даже не могу как следует прорисовать их… А мне, понимаешь, хочется всё сделать как надо, как есть, до конца. Так, чтоб эта карта была полной. Господин Кэйдар говорит, ты знаешь тут всё, ты обязан помочь мне…

— О-о-о! — Айвар со вздохом уткнулся лицом в раскрытые ладони, сквозь пальцы посмотрел на рисунок. Как она надоела ему уже, эта карта. Эти постоянные вопросы и выспрашивания. Он и так уже рассказал больше, чем мог себе позволить. Конечно, есть некоторые очень важные детали, без которых аэлам никогда не попасть в мараг-ские земли. Он никогда бы не рассказал им всей правды, даже Виманию.

Но сейчас картограф требовал от него того, чего и сам Айвар не знал. За этой гор-ной грядой мараги и сами никогда не появлялись. Здесь вечные снега и вечный хо-лод. Богиня-Мать при всей своей доброте никогда не посещает эти земли. Это земля мёртвых… И они не должны были тревожить эти горы. Даже думать об этом грех!

А как же отец? Твой отец Дианор! Он же бывал где-то в этих местах… Ещё до свадьбы на твоей матери. Ей-то он и привёз откуда-то отсюда.

Почему же они всегда так мало говорили об этом? Про своё знакомство, про про-шлое матери, про путешествия отца за границу зримого мира.

— Ты не хочешь помогать мне? — Виманий по-своему понял эту заминку. — Господин Кэйдар приказывал тебе не чинить мне никаких препятствий.

— Я хотел бы вам помочь, господин, честно, хотел бы, — Айвар смотрел на аэла по-верх кромки пергамента. — Но я сам никогда не был здесь! Эти места, — Попытался подняться, но не смог, помешала общая слабость во всём теле, — они незнакомы мне так же, как и вам, — договорил уже шёпотом, задавливая болезненный кашель стисну-тым кулаком.

— Тебя кормили? — неожиданно сменил тему Виманий, мараг в ответ плечами повёл так, будто вздохнул во всю глубину лёгких. — Подожди, я сейчас!..

Вернулся через полчаса с чашкой уже холодной каши, собрал из остатков по всем котлам. Принёс и большую кружку горячего травяного чая. Стоял чуть в стороне, сверху глядя, как варвар ест, поставив миску себе на колени. Связанными руками неудобно было держать ложку, и Виманий пообещал:

— Я поговорю с твоим господином, может, он разрешит тебе некоторую свободу…

Айвар усмехнулся, выгребая деревянной ложкой остатки каши. Долго отогревал ладони о горячую кружку, голодными глазами смотрел на хлебный корж в складке плаща. Но не стал его есть, пользуясь тем, что Виманий отвернулся, украдкой спря-тал хлеб за пазуху.

Бежать! Бежать отсюда!

Мысль о побеге не отпускала Айвара ни на минуту. Единственное, что нужно для этого, подходящий момент. Снег, по всей видимости, на несколько дней зарядил, он скроет все следы. Да и Кэйдар, он врал, он не тронет Айну и ребёнка — тоже. Да, он брал тебя на испуг, не иначе. Когда тогда бежать?

Сегодня! Этой же ночью! Тогда, когда этого даже Кэйдар ждать не будет. Неожи-данность — только она на твоей стороне! Она будет работать на тебя.

— Я поговорю с тобой завтра, — сказал Виманий, собирая посуду, — утром. А сейчас отдыхай, спи… Можешь перебраться поближе к кострам, там теплее…

— Спасибо, господин, я лучше останусь здесь.

__________________

Кэйдар, Лидас и Велианас засиделись у своего костра допоздна. Праздновали нача-ло похода вином. Специально взятый с собой в дорогу раб-кулинар приготовил им хороший ужин. А на свежем воздухе, после трудного и долгого пути, да ещё и с вином всё выглядело просто отлично.

Велианас засобирался первым, а господин Наследник вызвался проводить его.

— Вам надо было остаться с нами… — раз в десятый за ужин повторил Кэйдар. — Ноче-вать в шатре куда как теплее, чем под открытым небом. Тем более, и снег никак не унимается…

— Мне привычнее со своими, господин Наследник, — ответил Велианас. — Мне приго-товили хорошее место… Шерстяные одеяла, плащ на кольях — это от снега, — пояснил с улыбкой. — А под боком — горячие угли… Я лучше чувствую себя, когда мои ребята спят рядом…

— Так вы выставили на ночь дозорные посты или всё-таки послушались меня? — спросил Кэйдар. Он остановился у огромного валуна, прямо в его тени, ловил огром-ные снежинки в открытую ладонь. Он улыбался чему-то своему, даже не заметил, что собеседник его промолчал, не ответил на вопрос.

— Знаете, я никогда раньше не видел таких снежинок, — заговорил вдруг Наследник. — Они просто огромные! И разные все! Она ни одна не похожа на другую… Совсем как люди…

— Они слишком быстро тают, — заметил Велианас. — Как их можно разглядеть?

— Да. Но когда они попадают на одежду… — Кэйдар не договорил, Велианас перебил его коротким приказом и вскинутой вверх рукой:

— Тихо! Кто-то ходит по лагерю…

— Да мало ли, кто может ходить? — Кэйдар рассмеялся. — Столько чаю выпили…

— Нет, мои знают, что я не люблю гуляния во время сна, любой из них лучше до утра потерпит… — Велианас всматривался в снежную пелену недолго, крикнул вдруг:- Стой! Эй, ты! Стой, где стоишь! — стремительно бросился вперёд. Кэйдару ничего не оставалось, как двинуться следом.

Подоспел он вовремя, Велианас действительно перехватил кого-то. Сбитый с ног человек ворочался в снегу, оскальзываясь на камнях горного склона. Велианас не давал ему подняться, всякий раз сбивая с ног подножкой или аккуратным пинком в локоть. Плащ весь в снегу и капюшон не помешали Кэйдару узнать марага.

— Ах ты, гадёныш!

Ударом ноги заставил варвара перевернуться на спину. Упавший с головы капю-шон открыл длинные тёмно-русые волосы, пылающие ненавистью глаза на худом лице. Раб приподнялся на руках, пальцами зарываясь в рыхлый снег. Смотрел на них двоих смело, с вызовом, вздёрнув подбородок и поджав губы.

— Гадёныш подлый! — сквозь зубы выругался Кэйдар, заметив обрывки верёвки на запястьях невольника. — Сбежать хотел, да?

Рукой зашарил, ища ножны с мечом, забыл, что сам снял его перед ужином. Он был сейчас в такой ярости, что убил бы раба не раздумывая. Не найдя меча, просто пнул марага в лицо. Тот упал на спину, неловко закрываясь руками, перекатился на живот, снова попытался встать, но Кэйдар опять пнул его, на этот раз уже в живот.

— Господин Наследник, хотите, я приставлю к нему людей? — предложил неожидан-но Велианас. Ему скучно было смотреть на это избиение. — Они будут присматривать за ним по очереди по ночам…

Кэйдар не ответил. Он стоял, стиснув кулаки и зубы до хруста. Смотрел на марага сверху. А тот лежал, скорчившись на снегу, зайдясь в приступе мучительного кашля, и на снег попадали капли крови из разбитых губ.

— И это он победил в поединке Антирпа? — снова повторил свой вопрос Велианас. А Кэйдар больше ничего не сказал, приказал только:

— Не дайте больше сбежать ему! — А сам развернулся и ушёл.

* * *

На следующее утро к Лидасу, ехавшему во главе колонны, марага привёл за собой один из воинов Велианаса. Связывая поводья, передал распоряжение Кэйдара:

— Господин Наследник велел сказать вам, чтоб вы присматривали за этим… — Та́рус — Лидас узнал его в лицо — толкнул марага локтем в бок. Тот болезненно по-морщился, но в седле удержался легко, глядел угрюмо, исподлобья, с нескрываемой враждебностью.

Лидас узнал уже, что варвар этой ночью пытался сбежать. Пытался, но неудачно. А ведь вчера весь день был так послушен, держался смирно — и не подумаешь.

— А может, лучше было бы отправить его назад? — спросил Лидас. — Там есть, кому присмотреть.

— Да сейчас все сюда подтянутся, господин, — ответил Тарус. — И господин Наслед-ник, и Виманий, и господин Велианас…

Лидас удивлённо бровями повёл, проводив Таруса глазами, перевёл взгляд на марага. Тот не отвёл глаз, смотрел на своего прежнего хозяина с усмешкой на разби-тых припухших губах.

— Ты чему ухмыляешься?

— Вы не пройдёте через эти горы! Вот и всё! — мараг подбородок вскинул, глазами сверкнул дерзко.

— Уж не ты ли нам помешать собрался?

— А хотя бы и я!

— Где ты раньше был, дурак? — Лидас порывисто вперёд подался, будто ударить хотел невольника, даже рукояткой хлыста замахнулся. Но мараг смотрел прямо, смело, даже не моргнул, не попытался уклониться.

— Ну, же! Давайте, господин! От вас я по-настоящему заслужил…

Кобыла варвара, напуганная резким движением Лидаса, попятилась, натягивая повод. Айвар придержал её, стиснув бока коленями, качнулся, ловя равновесие. Руки ему связали за спиной, но это не мешало марагу уверенно держаться в седле.

— Я люблю её, господин! — сказал он неожиданно, глядя Лидасу прямо в глаза, чуть исподлобья и без страха. — Я знаю, что вы убьёте меня, и я вас понимаю… Но я люб-лю Айну, и она меня любит…

— Заткнись! — Лидас перебил его, выдохнув вместе с облачком пара сквозь чуть разжатые зубы всего одно слово.

— Я просто хочу, чтоб вы знали… Я виноват… Не должен был так — именно так! — отвечать вам на вашу доброту… — Айвар торопился, впервые за всё время они оста-лись с Лидасом одни, впервые он мог хотя бы попытаться объяснить всё своему недавнему хозяину и невольному сопернику. — Я и сам сначала не думал, что это будет так серьёзно… Но теперь?.. Правда, нам не увидеться с ней больше…

Сокрушение, с которым были сказаны эти слова, особенно разозлило Лидаса.

— Я приказал тебе заткнуться! — крикнул, толкнув марага в грудь раскрытой ладо-нью. Айвар не удержался на это раз, упал в снег, лошади под ноги. Поднялся на колени, взглянул на Лидаса снизу.

— Я люблю вашу жену… — повторил, упрямо сузив глаза. — Люблю, понимаете?!

— Мальчишка! — прикрикнул Лидас, глядя сверху, с высоты коня на марага, стоявше-го перед ним коленями в снегу. — С тебя бы кожу заживо сняли, если б ты не нужен был нам как проводник. И сейчас я не собираюсь отпускать тебя… И мне всё равно, любит тебя Айна или нет!.. И любишь ли ты её… Мне всё равно! — повторил с нажи-мом, наклоняясь вперёд. — И хватит об этом, понятно тебе! Ты виноват — и будешь наказан! Остальное меня не интересует…

— Я не хочу оправдываться, господин, и не хочу, чтоб вы так думали… Моя вина…

— Заткнись! — Лидас снова перебил марага. — Если ты ещё хоть слово скажешь, я прикажу тебя выпороть…

— Мне просто хотелось, чтоб вы знали… — начал Айвар уже не так уверенно, но Лидас перебил его и на этот раз:

— А я ничего не хочу знать! Ни про Айну, ни про тебя… Делай своё дело — и не болтай! — Лидас хотел ещё что-то сказать, хватанул губами морозный воздух, но сдержался — Кэйдар через глубокий снег подъехал к ним.

— Что, воспитываешь? — смотрел весело, даже во взгляде угадывалась улыбка. — Это-му полезно будет.

Мараг под его насмешливо- небрежным взглядом поднялся на ноги, передёрнул плечами, будто встряхнуться хотел. В сторону Лидаса больше не глядел.

Ну что ж, это и следовало ожидать. За такое предательство, за такую подлость ты только смерти заслуживаешь. Спасибо скажи, что он тебя не побил, толкнул один раз — и всё. А друзья среди аэлов тебе не нужны. И Лидас, пусть уж лучше ненавидит, так тебе самому легче их бросать будет.

Да, бежать Айвар пока не передумал. Даже первая попытка неудачная не останови-ла. Одно решил для себя: в другой раз осмотрительнее будешь.

— Помогите ему кто-нибудь… — приказал Лидас, недовольно хмуря брови.

— Не надо! — Кэйдар взмахом руки остановил одного из воинов. — Пусть пройдётся. Дурить меньше будет.

Так они и поехали дальше: все верхом, а Айвар шагом шёл, за своей лошадью. Снег высокий, почти до колен, рыхлый, размолоченный копытами. Каждый шаг давался с трудом. Лошади выдохлись ещё до обеда, хватали снег, роняли из пастей клочья желтоватой пены, от сырых крупов валил пар.

Айвар тоже устал, но успевал за всеми. Шёл, низко опустив голову, дыша откры-тым ртом. Простуженные лёгкие горели, обожжённые холодным воздухом. И кашель мучил его почти безостановочно. Капюшон съехал на плечи, и снег падал прямо на голову, таял на волосах, холодной водой стекал на лицо.

Остановку на ночь он ждал, пожалуй, больше всех, буквально рухнул там, где стоял. Полулежал, хватая хлопья снега ртом. Хотелось пить так, что даже горло пересохло и губы растрескались.

Действительно, Кэйдар прав, после такого тяжёлого перехода мысли о побеге даже не возникало. Что ещё завтра будет?

Ужин ему принёс сам Велианас: кружку талой снеговой воды и кусок пряного хлеба. Разрезал ножом верёвку, стягивающую запястья, — Айвар застонал глухо, сквозь зубы, когда в затёкшие по самые плечи руки стала возвращаться чувствитель-ность.

— Больно? — спросил Велианас без всякого участия, с одним лишь интересом. Варвар не отозвался ни словом, ни взглядом, стоял на коленях, уронив руки вдоль тела. — Растирай их, ну же!

Сам схватил марага за руку, немногим выше запястья, краем своего плаща принял-ся растирать распухшие кисти и места, где верёвка вреза́лась в тело.

— Не надо! — хрипло крикнул тот, пытаясь вырваться. — Не надо, я сам могу…

Толкнулся так, что Велианас не удержал его, выпустил, и мараг спиной упал в снег, с такой ненавистью глянул на Велианаса, что тот выпрямился, отступил на шаг на-зад, приказал:

— Пошевеливайся! Ешь и пей побыстрее, на ночь я свяжу тебя снова…

Ел он осторожно и, несмотря на приказ, неспеша. Отдыхал от верёвок, от долгого и тяжёлого пути. Держал хлеб и кружку в слабых непослушных руках, когда подносил к губам по очереди то хлеб, то воду, видно было, как дрожат его пальцы.

Измотанный на вид, усталый до изнеможения, но вырывался с неожиданной силой, удивившей Велианаса. Не так он прост, этот мараг, это точно. Не зря Кэйдар так строг с ним.

— Ну, что, сегодня нашему марагу не до побегов? — Кэйдар подошёл к ним сам, лёгок на помине. Варвар бросил в его сторону взгляд, полный ненависти. — Сбежать не попробует?

— Нет, господин, — Велианас усмехнулся. — Он теперь будет под присмотром моих людей. Я самых лучших к нему приставлю. Хотя бы того же Аксетия. Он человек надёжный… И днём и ночью будет на пригляде…

— Это хорошая мысль, — согласился Кэйдар.

— Только вот постоянно связанным держать его я бы не советовал, — произнёс Ве-лианас, переводя глаза с невольника на Кэйдара. — Он чуть без рук не остался… На таком морозе это немудрено…

— А глупость не выкинет?

— Ночью связывать, а днём, господин Наследник, куда он денется? Да и воины мои всегда рядом будут.

— Ладно, — согласился Кэйдар с неохотой. — Делайте, как считаете нужным. Главное, чтоб не сбежал.

— От меня не сбежит! — Велианас рассмеялся, снова перевёл глаза на марага. Тот уже управился с кормёжкой, смотрел на них двоих по очереди через сырые волосы, па-дающие на лицо, держал в руках пригоршню снега и ел его, не в силах утолить жаж-ду. Было в нём в эту минуту что-то звериное, во взгляде, в настороженно подобрав-шейся фигуре, во враждебности по отношению ко всем, кто его окружал. Что-то опасное в нём было, несмотря на молодость, это Велианас вынужден был признать.

* * *

Удобная для продвижения ложбина меж двумя горными цепями на третий день сошла на нет. Со стороны это выглядело так, будто один ряд гор постепенно врос в другой.

Решено было идти по склону, по самому пологому склону. Вперёд пошёл варвар. Он выбирал дорогу, шёл шагом, тащил свою гнедую кобылку за поводья и по цепоч-ке их следов, проложенной через затвердевший наст, местами сметённый до голого камня, двигались остальные: пятёрка воинов охраны, приставленная к марагу; затем Виманий, ежечасно сверяющий путь со своей картой; Кэйдар, Велианас и Лидас держались друг друга, только Велианас временами возвращался назад, проверял, как держутся последние, подгонял отстающих.

Прокладываемая марагом тропа всё больше, всё круче забирала вверх. Отвесная стена холодного камня по левую руку, а справа — крутой склон, постепенно перехо-дящий в бездонную пропасть. В ту сторону даже смотреть было жутко. Пугались лошади, в постоянном нервном напряжении находились люди. И поднявшийся ветер, резкий, порывистый, вместе со снегом, грозил перейти в метель. Такую погоду лучше было бы переждать под крышей, в тепле, у очага. А тут даже места подходя-щего для ночёвки всё никак не получалось выбрать.

Кэйдар давно уже шёл пешком, вёл своего утомлённого долгой дорогой Сервуса. Жеребец косил глазом в сторону отвесного края, храпел и отфыркивался, испачкав тягучей слюной всю правую руку, сжимающую поводья у самой морды коня.

Сколько ещё? Как долго? Ведь полдня на ногах! Кэйдар устал, замёрз и проголо-дался. Конечно, от передних не отставал, вон, и спину Лидаса видно. Он тоже пеш-ком идёт, а темп неплохой держит. Откуда в нём такая выносливость? Хотя, он с детства, — да что там! — с рождения в горах жил, ему невпервой вверх-вниз скакать.

А Виманий отстал, давно ещё, среди последних уже тянется. Ему тяжелее всех, он даже старше Велианаса. Хотя Велианас воин, он всю жизнь в походах провёл, их даже сравнивать нельзя. Виманий дальше дворцовой библиотеки и не выбирался никуда. Решил, вот, на старости лет попутешествовать. Боком ему выйдет это реше-ние.

А Велианас как отправился назад проверить, что там да как, так ещё и не возвра-щался. Пропал где-то в хвосте.

Кэйдар ускорил шаг как мог, решил догнать Лидаса: нужно обсудить с ним про-блему поиска места для ночёвки. Пора уже, скоро стемнеет настолько, что и двигать-ся будет нельзя.

Снег пошёл сильнее, а вот ветер, вроде, стих немного. Это хорошо, ветер хуже мороза, он студит больше. От него даже тёплый плащ плохо спасает.

Велианас нагнал Кэйдара, продвигаясь через снег и встречный ветер верхом. Он не побоялся погнать своего гривастого мощного Ариса по такой сложной дороге, когда на расстоянии вытянутой руки ни зги не видно. Послушный конь повиновался сво-ему хозяину безоговорочно, чутко ловил малейшее движение поводьев. Остановился перед Кэйдаром, украдкой норовя ухватить зубами Сервуса за плечо.

— Балуй у меня! — Велианас прикрикнул на своего любимца, и жеребец притих, чув-ствуя настроение хозяина.

— Когда ночевать будем? — спросил Кэйдар, щурясь от ветра, порывами бьющего прямо в лицо.

— Сейчас узнаю у первых, господин Наследник, — ответил Велианас. Сам он был озабочен чем-то другим.

— Как там? — Кэйдар головой мотнул в ту сторону, откуда приехал Велианас.

— Да что там, господин? Ничего хорошего! — отмахнулся тот всердцах. — Мы трёх лошадей за раз потеряли… Посуда для стола твоего… все вина. Два тюка сена — да много ещё чего! И повар тот — тоже…

— А он-то как? — Кэйдар недовольно и удивлённо нахмурился. — И вообще, что там у вас произошло? Как такое вообще случилось? Как смотрели?..

— Камень покатился, одна из лошадей напугалась, поехала, и две другие следом… Они же связаны между собой…

— А Дарда как? С ним-то что?..

— Попытался задержать, да куда там?! Хорошо ещё, успели перерезать поводья…

— Это называется — хорошо? — Кэйдар не сдержал горького смешка. Да, без потерь не обойдёшься, судя по всему. Жалко Дарду, оленину в грибном соусе он готовил про-сто великолепную.

— Это ещё не всё, господин, — продолжил Велианас, оставив без ответа возмущённый и горький возглас Кэйдара. — Конь Скеспия сломал ногу… Поскользнулся на кам-нях… Я приказал заколоть его… Конечно, здесь твоё решение должно было быть окончательным… Но я взял на себя смелость…

— Отец Всемогущий! — воскликнул Кэйдар. — О чём вы, Велианас?! Если меня будут всякий раз дёргать из-за такой ерунды, далеко мы, точно, не уедем. Зачем в дороге конь со сломанной ногой? Тем более, у нас есть неплохая лошадка из неверховых… Мы же уже скормили одну поклажу сена. Пусть Скеспий берёт эту лошадь…

— Именно так я ему и сказал, господин.

— Ну и всё тогда! И никаких проблем. Дарду только жалко, вот это точно, — Кэйдар с сокрушённым вздохом потёр колючую от щетины щеку.

— Господин, твой шатёр тоже пропал… Его везли на одной из тех лошадей… Но есть много одеял…

— О, Велианас, только не про это! — перебил его Кэйдар. — У меня уже ноги отвалива-ются. Сколько можно?

— Сейчас узнаем, что там.

Они тронулись догонять передних, и, когда нагнали, Лидас уже отдал приказ гото-виться к ночёвке.

Здесь, среди голых скал, совсем не попадались ни деревья, ни кустарник. Эту ночь им пришлось провести без огня, без горячей пищи и воды. Выручили запасы вяленой рыбы и остатки хлеба, выпеченного днём раньше.

После такого перехода все рухнули спать, грелись друг от друга. Велианас не стал и дозорных выставлять. Отдыхали все: и люди, и лошади. А снег ночью пошёл ещё сильнее, завалило всех к утру чуть ли не с головой. Просыпались медленно и очень поздно.

Велианас проснулся самым первым, поднялся, стряхивая с плаща снег. А варвар уже тоже не спал, стоял, напряжённо глядя куда-то в одну сторону. Велианас вгля-делся тоже: следы! Цепочка следов по свежему снегу тянулась в сторону их лагеря.

Кто гулял ночью? Кому приспичило?

Велианас подошёл ближе, а мараг, видя его интерес, отвернулся с напускным без-различием. Зря старается, видно же сразу, что это чужие следы.

Снег, несмотря на то, что свежий, под напором ветра и мороза, взялся довольно твёрдым настом, кто-то чужой ходил по нему, не проваливаясь. Следы не от санда-лий, от мягких кожаных сапог без каблука. Таких, в каких ходил варвар-мараг.

— Твои, да?

Мараг плечами неопределённо повёл, не ответил.

А аэлы вокруг уже поднимались, отдыхали мало, поэтому шуток и смеха почти не было. Не было того прежнего боевого настроя. Усталость всему виной и отсутствие горячей пищи.

Проголодавшиеся лошади били копытами снег, просили сена. Но было не до них. Все заинтересовались следами. Рассматривали, изучали.

Аксетий и ещё несколько воинов прошли по следам сначала в одну сторону, потом — в другую. Вернувшись, рассказали следующее.

Кто-то чужой наведывался ночью в лагерь. Судя по всему, наткнулся случайно во время охоты. О том, что это действительно был охотник, говорили отпечатки и перья куропаток в том месте, где чужак оставлял свою добычу, налегке подкрадываясь к лагерю.

Охотник был один, поэтому убрался тихо, не привлекая к себе внимания. Следы его, поначалу чёткие, ниже по склону, ушли через каменистый гребень, за которым начинался редкий лесок, прикрытый скалами от ветра с севера и с востока.

Здесь, видимо, и водилась дичь, на которую охотился чужак. Там было найдено полузанесённое снегом костровище. Обследовав его, Аксетий заявил, что охотник собирался спешно, ещё по темноте, наоставлял много следов и рассыпал трут.

— Это мараг — не иначе. Нам проще будет идти по его следам, — предложил Кэйдар, выслушав Аксетия.

— Следы — дело ненадёжное, — возразил Велианас. — А если снегом заметёт, что тогда делать будем?

— Зато так быстрее насколько! Пока мы переход через эти скалы найдём… Нам же туда, на ту сторону надо, — Кэйдар рукой махнул в сторону самой высокой горы, подёрнутой снежной дымкой. — Ведь так, Виманий?

Виманий закивал головой, принялся суетливо раздёргивать шнурок кожаного ме-шочка, в который прятал свою карту.

— Боюсь только, что так мы ещё дальше уйдём от известной нам тропы, — заметил с неохотой.

Кэйдар коротко рассмеялся, смерил Вимания взглядом:

— Мы и сейчас идём наугад! Разве не так?

— Мараг знает, как идти, и он проведёт нас, — Лидас не выдержал, тоже вмешался.

— По следам во всяком случае будет быстрее! — не унимался Кэйдар. Ещё бы! Они наткнулись на первого из марагов, значит, остальные где-то близко, совсем близко. Значит, скоро главная цель всего похода будет достигнута. Осторожнее теперь надо быть, раз уж эти варвары здесь спокойно шастают. Вот этого охотника взять: он подкрался ночью, видел их, убить любого мог безнаказанно. Были бы дозорные, этого бы никогда не случилось. А теперь он предупредит остальных, а вот это уже действительно плохо.

— Нам лучше следовать карте. Так будет правильнее, — Велианас громко высказал своё мнение, сразу давая понять: его он менять не собирается.

— Да, следы пропадут, и что дальше делать будем? Мы идём по карте! — согласился с ним Лидас.

— Мы пока не идём по карте, господин, — напомнил Виманий. — Мы вышли выше по течению Вайды… Сейчас, чтобы попасть на проложенный маршрут, нам надо перей-ти через эти самые горы…

— По следу мы можем найти другой, более удобный путь, — Кэйдар не спешил со-глашаться со всеми, его упорство многих заставило задуматься. Пока они обсуждали, как быть дальше, воины собирались в дорогу: седлали лошадей, увязывали в тюки одеяла, наспех завтракали.

— Хорошо, какой приказ отдавать? Куда идём? — спросил Лидас, по очереди глядя то на Кэйдара, то на Велианаса, то на Вимания.

— Назад! — неожиданно громким сильным голосом ответил за всех мараг. Он стоял чуть в стороне, на него и внимания никто не обращал, а он, оказывается, слышал всё до последнего слова и даже посмел вмешаться.

Кэйдар яростно взвыл сквозь стиснутые зубы, выбросил руку молниеносным дви-жением, но варвар всё равно успел уклониться. Удар пришёлся вскользь по скуле, и уже не кулаком — костяшками пальцев.

Потеряв равновесие, мараг упал в снег, но тут же поднялся, глядя на них всех вме-сте, крикнул:

— Нам всем будет лучше вернуться! Вы не знаете!.. Никто из вас не знает… Это не мои… Это не мараги! Мы никогда не спускаемся на эту сторону Пограничных гор!

— Заткнись! — Кэйдар угрожающе надвинулся, будто пнуть хотел стоявшего на коле-нях варвара, но Велианас помешал, придержал Наследника, положив ему ладонь на плечо. Он заинтересовался словами марага. Было в них и во всём облике варвара что-то, схожее с паникой или со страхом.

— Он обманывает нас! — Кэйдар яростно глазами сверкнул, но сдержался, чувствуя вес ладони своего учителя. — Пытается напугать. Думаешь, мы назад повернём? Зря надеешься!

— Мы не ходим так далеко от своих мест. И земля эта не наша… — варвар отважно продолжал гнуть своё. — И следы эти — это чужие следы…

— Ты же говорил, что через эти горы есть проход, что ты сумеешь показать его нам! — удивился Виманий. Подавшись вперёд, он своим возмущённым возгласом не дал и Кэйдару рта раскрыть.

— Есть! Эта тропа есть по-настоящему. Мой отец…

— Всё! Хватит! — оборвал Кэйдар марага на полуслове. — Мы зря только время теря-ем… Ехать пора, а не трепаться! Всё!

— А завтрак как же? — Виманий растерялся.

— Ну, тогда быстро! — Кэйдар отвернулся, пошёл к воинам, сидящим полукольцом среди собранных вещей. Они все уже ели, не дожидаясь приказа. В центре горел небольшой совсем костерок из добытых Аксетием и его ребятами дров.

Живой огонь — это хорошо, отлично даже. Он один мог настроение поднять любо-му и видом своим, и теплом.

Мараг проводил Кэйдара взглядом, полным осуждения и враждебности, зачерпнул обеими руками полные ладони снега, приложил его к лицу. В том месте, где фамиль-ная печатка Наследника рассекла кожу, скула отозвалась острой болью, а потом — онемением от быстрого охлаждения.

Бросив себе под ноги испачканный кровью снег, варвар чуть слышно буркнул себе под нос:

— Дурак!

Его никто не услышал, его опять перестали замечать, только Велианас, с интересом продолжавший наблюдать за варваром даже во время завтрака, бросил ему кусок хлеба от своей пайки.

* * *

Все три последующих дня прошли одинаково: дорога — короткий привал — и снова дорога.

Лошади, получавшие ячменя и сена меньше положенной нормы, начали худеть, уставали очень быстро, часто останавливались или отказывались идти вперёд.

Они снова шли в гору, петляли среди камней то вправо, то влево, временами даже казалось, что и назад, настолько сильно терялось среди голых, одинаковых на вид скал чувство ориентации в пространстве.

За эти дни они потеряли ещё несколько лошадей. Одна из них устала настолько, что на следующее утро попросту не смогла подняться. Ей судорогой свело коленные суставы на передних ногах, и Велианас, видя эти мучения, распорядился заколоть несчастную скотину.

Дозорных он выставлял каждую ночь, но уморившиеся за день воины были нев-нимательны, их постоянно приходилось ходить и расталкивать. Они трое проверяли их по очереди. Какой уж тут отдых?

— Ещё денёк-другой, и мы начнём спуск. Мы сейчас уже почти на самой вершине, — обнадёжил всех за завтраком Виманий. Он и сам приободрился, он видел какие-то свои, известные ему приметы и ориентиры, часто отходил в сторону, сверяясь с картой, поэтому и спохватились не сразу, что его что-то долго нигде не видно.

Вместо того, чтобы отправляться дальше, все, кто мог, пошли искать картографа. Оказалось, что никто не видел, в какую сторону он ушёл, и по следам было не по-нять: вокруг лагеря исходили порядком.

Нашли Вимания уже ближе к обеду, да и то случайно заметили. Он на снегу внизу по склону был издалека заметен. Лежал ничком, выбросив вперёд левую руку.

— Сорвался, видимо, — предположил один из воинов, Росмас, стоя у самого края, там, где в снегу чётко отпечатались следы сандалий Вимания.

— Нужно поднять его сюда. Похоронить или взять с собой. А может, он ещё и жи-вой? — Лидас смотрел вниз и с замирающим сердцем сглатывал, пытаясь справиться с головокружением. Он никогда не боялся гор, не боялся высоты, но за годы жизни среди аэлов отвык. Хотя Иданские горы не такие, они более пологие, они почти все покрыты лесами, а высокогорные луга с прекраснейшей травой чего стоят! Эти же горы — Рифейские — одни скалы, голый камень, ущелья, пропасти-ловушки. Это чужая враждебная земля. Всё время кажется, что за тобой наблюдают чьи-то злые глаза, что опасность скрывается за каждым камнем, за каждым поворотом. Неприят-ное, гнетущее впечатление. От него, как у собаки, загривок постоянно вздыбленный. Даже ночью, во сне, это ощущение не проходит. Поэтому не спится, всё время хо-чется сходить проверить дозорных: на местах ли, не заснули часом?

Интересно, что и Велианас так же насторожен, и Наследник. Ни один из них не признаётся в своих страхах, но ведь они уже несколько раз среди ночи натыкались друг на друга, всякие отговорки придумывают, как будто не видно: каждый ходил проверять посты, каждый опасается чего-то. Чего?

Двое самых бойких вызвались сами спуститься вниз по склону, помочь Виманию. Лидас смотрел, как Тэстий и Виамас, помогая друг другу, спускаются почти по от-весному заснеженному склону, обвязавшись по поясу верёвками для подстраховки. Сверху им помогали другие, травили верёвку и давали советы.

— Ну, что там? — крикнул Лидас, когда Виамас, спустившийся первым, склонился над Виманием. — Живой?

Виамас известным каждому жестом показал: мёртв! Рукой сдавил своё горло и склонил голову.

— Ну, вот, не хватало ещё! — Лидас отвернулся, запахивая плотнее плащ, расстро-енно и недовольно закусил губу. Отошёл чуть в сторону, пропуская остальных, са-мому ему глядеть на то, как будут поднимать картографа, не хотелось.

Интересно, костёр ещё горит? Хотелось одного: согреться. Ноги в тёплых толстых носках, в высоких до колен гетрах, отсырели и мёрзли. Хорошо бы скинуть это всё, обсушиться или надеть сухое. Отправляться в дорогу с мокрыми ногами нельзя.

— И что теперь, вся надежда на одного только марага? — недовольно нахмурил тём-ные брови Кэйдар, выслушав неприятную для всех новость.

— Разбился, да? — спросил Велианас, и Лидас кивнул в ответ, добавил:

— Вроде бы, да. Сейчас его поднимут, узнаем точно…

— Это всё от невнимательности! От беспечности — и только! Никогда не смотрел под ноги! — выругался Кэйдар всердцах, а сам подумал: "Это ты виноват! Ты один! Его нельзя было брать с собой. Остался бы с Лилом, живой бы был. А так?.."

Нет, Виманий не разбился. Это все поняли, когда посмотрели поближе. Его убили. Убили стрелой из лука, мощного, дальнобойного лука. Стрела через грудь прошла, навылет, стрела, пущенная в спину. Обломилась, когда Виманий катился вниз по склону. Наконечник и передняя часть древка пропали где-то в снегу, а вот вторая половина, та, что с оперением, намертво застряла в теле.

— Кто… — только и спросил Кэйдар, облизывая пересохшие обветренные губы.

— Мараги, не иначе, — ответил Лидас на не высказанный до конца вопрос. — Больше некому…

— Вот ещё, под телом нашли, — Виамас протянул пергаментный свиток, пропитав-шийся кровью своего хозяина. Лидас взял его, развернул без интереса, лишь бы руки занять. Свежая кровь залила весь рисунок так сильно, что даже линии гор, выписан-ные чёрной тушью, и те не просматривались, а проложенной красной дорожки, по которой они должны были идти до марагов, вообще было не разглядеть.

— Вода ещё есть? — Лидас поднял глаза на Аксетия, и тот кивнул. — Попробуйте смыть кровь! — протянул пергамент, держа его всё так же развёрнутым. — Осторожно только, чтобы карту саму не испортить!

Велианас с усилием выдернул обломок стрелы, накрыл Вимания плащом с голо-вой, распорядился:

— Заверните в одеяло, обвяжите верёвкой! Мы похороним его здесь. Везти с собой нет смысла. Подыщите подходящее место, наберите камней побольше и потяжелей.

Воины, столпившиеся вокруг мёртвого картографа, необычно подавленные этой смертью, разбрелись выполнять приказ.

Все они пренебрежительно относились к этому человеку, считали чудачеством его желание ехать вместе со всеми, смеялись даже открыто над его неуклюжестью, сла-бостью, над его неопытностью в делах, связанных с бытом военных походов.

Любую другую смерть воины-аэлы восприняли бы куда как спокойнее, им не впервой терять товарищей, но этот старик-неумеха, он должен был погибать. Его смерть меньше всего укладывалась в голове любого из живых.

Кэйдар выхватил стрелу из рук Велианаса, ничего не объясняя, решительным ша-гом направился куда-то.

— Он убьёт его! — догадался Лидас и бросился следом.

Успел он вовремя. Мараг ничего не знал и не понял, что так разъярило Кэйдара, перевёл глаза с его лица на окровавленный обломок стрелы, брошенный перед ним так, что древко наклонно вошло в снег почти по самое оперение.

— Что это? — спросил удивлённо, вскидывая голову, и Кэйдар ударил ногой во встречном движении. Метил сандалией в лицо, в зубы, но не угадал с расстоянием, поймал подбородок — и варвара отбросило назад на спину всей силой яростного удара.

Оглушённый, он всё равно попытался подняться, но не успел — Кэйдар навалился сверху, всем весом своего тела, коленом упёрся, поймал марага за шиворот, вдавил лицом в снег, продолжая молотить правой рукой.

— Не знаешь?!.. Не знаешь, да?!.. А как в спину стрелять, знаешь?! Знаешь, гад?

Мараг как-то умудрился вывернуться, оттолкнул Кэйдара от себя с такой силой, что тот и сам чуть не упал, крикнул:

— Что я опять сделал не так?! Что?! — хрипло закашлялся, сплюнул кровь в снег, продолжил уже тише:- Я ничего не сделал… Ни в кого я не стрелял… Мать Свиде-тельница…

— Да, ты у нас не стрелял… Ты вообще у нас самый лучший на свете! — Кэйдар яро-стно слова выплёвывал сквозь стиснутые зубы. — Это все твои дружки-приятели! Если они рядом, пусть покажутся… Ну! Помаши им, дай знак! Или они и дальше будут убивать нас подло, в спину? Подлые твари! Подлые ничтожные твари!

Он ударил марага кулаком в лицо, сбил с ног одним ударом, принялся пинать с та-кой силой, что тот не мог подняться, скорчился, пряча лицо с связанных верёвкой руках.

— Кэйдар, ты убьёшь его! — Лидас, всё это время стоявший в стороне, не вмеши-вающийся в эту разборку, всё-таки не удержался, вступился за марага. Но совсем не потому, что пожалел своего бывшего телохранителя, нет. Его другое заботило: ма-раг, после гибели Вимания, после того, как была испорчена карта, единственный знал тропу.

— Убить?! — Кэйдар рассмеялся громко, зло. — Думаешь, эту тварь так легко убить? Ошибаешься! — он поймал варвара за волосы, рывком запрокинул голову, глянул в разбитое в кровь лицо. — Видишь! Он живучий, этот ублюдок.

Отшвырнул марага от себя небрежным движением, переступил через него, на ходу стирая с пальцев кровь о паттий на груди. Распорядился:

— Пусть он сам похоронит Вимания! Это будет меньшее из того, что он заслужил.

Виманий?!! Виманий погиб?! Это его смерть так разъярила Кэйдара.

Айвар сглотнул стон боли вместе с подкатившим к горлу комком тошноты, под-нялся на руках, хватая раскрытым ртом морозный воздух. При каждом вдохе ныли рёбра и вообще все внутренности.

Сколько можно терпеть такое? Почему он просто не убьёт тебя? Ты и так стара-ешься не сопротивляться, может, поэтому только Кэйдар и сдерживается в послед-ний момент? Его легко вывести из себя и этим можно воспользоваться…

Боль от побоев и слабость во всём теле не помешали уяснить суть происходящего. Виманий погиб! Его убили, убил кто-то этого добродушного безобидного старика. Его застрелили из лука!

Айвар глазами пошарил кругом, заметил обломок стрелы, втоптанный в снег, по-добрал украдкой, чтоб Лидас не заметил, спрятал под плащом, затолкнув за пояс.

— Шевелись! — прикрикнул нетерпеливо Лидас. — Ты не слышал, что тебе хозяин ска-зал?

— Слышал! — огрызнулся Айвар, смакивая рыхло слепленным снежком кровь с раз-битых губ и с подбородка.

Твоё чувство опасности не подвело тебя и на этот раз. Ты ведь всем им говорил с самого начала, что лучше вернуться назад. Это чужая земля. Здесь живут чужие враждебные люди. Какое-то незнакомое племя. Это они убили Вимания! Но почему-то не тронули никого из нас. Но что будет дальше? Что?

Место для Вимания нашли не самое подходящее, конечно, но от Айвара здесь ни-чего не зависело. Закладывая камнями тело картографа, он всё думал, думал, думал. Даже сбитые в кровь пальцы так не беспокоили его, как собственные мысли. Поду-мать только, за Пограничной цепью гор, в мире вечных снегов и вечного холода, живут люди. Мы, мараги, всегда жили с ними пососедству. Мы ничего не знали о них. Кто они? Как они сами называют себя? Чем занимаются и как устроена их жизнь?

Мы никогда не искали пути на эту сторону гор, ведь это запретные земли. Лишь твой отец в свои восемнадцать не поверил рассказам о том, что мир имеет предел. Он нашёл тропу через Пограничные горы, он три года, три полных зимы, пропадал где-то, и вернулся, вернулся тогда, когда все уже считали его погибшим. И вернулся не один, он привёз с собой свою жену и твою мать.

О, об этом слагали песни! Вспомни сам: Дианор Отважное сердце спустился вслед за солнцем в мир мёртвых, похитил оттуда прекраснейшую из дев, жрицу Матери-Владычицы, и вернулся, обретя божественную мудрость и огромные знания. Так пели о нём и поют до сих пор! Ты, Айвар, — сын великого человека! Тебе стыдно быть рабом. Ты позоришь своего отца-героя! Но ты ведь всего лишь младший его сын, в тебе нет той отваги, той силы, той мудрости, которые вели Дианора Могучего на его трудном пути. Поэтому принимай судьбу свою со смирением, ты, жрец-отступник…

Айвар закатил на верх каменной груды последний из камней. Стоя над могилой, прочитал про себя успокоительную молитву. Всё! Он сделал всё, что мог, для этого человека, не самого худшего из тех, что остались жить. Но повезло ли им? Это во-прос без ответа.

А аэлы, потерявшие с похоронами почти весь день, решили остаться на этом же месте ещё на одну ночь. Расставили надёжные дозоры, боясь повторного нападения.

Про Айвара в суете своей на время забыли, а он и рад был этому безмерно.

Устал и вымотался настолько, что задремал, где сидел, завернувшись в плащ, опустив на голову капюшон. Уже проваливался в сон, но вспомнил вдруг ещё об одном деле. Вытащил обломок стрелы из-за пояса, держа его обеими руками, при-нялся внимательно изучать, отодвинув от лица на расстояние полусогнутых рук.

Да, это стрела от очень мощного лука, длинная, хорошо оперённая, довольно тол-стая и, должно быть, тяжёлая. Каким был её наконечник? Кто был тот лучник-силач? Это только половина стрелы, её обломок, а какой должна быть вся её длина? Три локтя? Такой стрелой лошадь убьёшь наповал с одного выстрела. Что уж тут о чело-веке говорить?

Задумался, отвлёкся, вздрогнул всем телом в испуге, когда Велианас неожиданно спросил:

— Твои стреляли, да?

Велианас, незаметно — это по снегу-то?! — приблизившийся к нему, принёс собой ужин: кружку горячего травяного чая, хлеб и кусок вяленой рыбины. Наверняка, опять отделил от своего пайка.

Айвар смутился под его прямым разглядывающим взглядом: каждая ссадина на лице заныла вдруг ещё сильнее.

— Нет, это чужая стрела… — ответил невнятно, еле ворочая разбитыми губами, но аэл, видимо, понял и не стал переспрашивать. — Наши охотники делают оперение для своих стрел из белых гусиных перьев… Чтобы они были заметны издалека, когда охотишься среди гор… Это летом, а зимой — из чёрного пера тетерева…

А это оперение из маховых перьев болотной цапли — серое с чёрными крапина-ми… Эти птицы у нас священны, они стерегут ржавые болота…

Айвар говорил всё чётче, речь его звучала всё громче, ровнее с каждым словом, говорил и сам удивлялся: зачем он рассказывает всё это этому человеку? Аэлу и хорошему другу Кэйдара, если есть они у него, эти друзья?

— Ну и чья тогда эта стрела? — Велианас говорил ровным деловым тоном, он совето-вался с ним, как с равным себе, и этот тон удивил Айвара. С ним никто давно уже так не говорил, может, Лил только, да ещё Виманий. Но один далеко, а другой теперь ещё дальше.

— Я не знаю, господин! — признался честно, и Велианас, протягивающий ему кружку и хлеб, чуть задержался, будто думал ещё: а заслужил ли мараг свой кусок хлеба?

— Я, честное слово, не знаю, кто эти люди! — снова повторил Айвар, но уже громче и с такой мольбой в голосе, за которую он сам себя готов был возненавидеть.

Мать Свидетельница, ты выпрашиваешь кусок у своего врага! Ты готов унижаться ради еды! Но ведь это всё, что ты можешь получить за весь день! Чувствуешь сам, как болит желудок при одной только мысли о горячем? А от аромата хлеба в глазах темнеет. Это же пытка! Настоящая пытка!

— Вам надо быть осторожнее… Этой смертью они предупреждали всех… Если мы не уйдём, будут ещё смерти. Много смертей…

— Ты не знаешь, кто они, но зато знаешь, чего они хотят! — Велианас усмехнулся.

— Это поймёт любой, ведь это их земля, — Айвар в ответ плечами пожал, улыбнулся невольно, принимая кружку из рук Велианаса.

Несмотря на сильный голод, ел он осторожно, без спешки, старался растянуть удо-вольствие, даже пристальный взгляд задумавшегося над чем-то своим Велианаса не очень мешал ему.

— Весь этот поход был одной большой ошибкой с самого начала, — высказал Айвар вслух одну из своих смелых мыслей, у Велианаса аж брови удивлённо дрогнули и губы, вот-вот — и перебьёт, одёрнет. Но Айвар всё равно продолжал:- Да что там? Ещё когда готовились, я говорил, что зимой здесь делать нечего, снег будет лежать до конца марта, и река плохая… Это из-за реки мы вышли не в том месте, мы подня-лись слишком высоко, и теперь здесь вот, по эту сторону гор…

Нам уходить отсюда нужно, господин! — поднял глаза на Велианаса. — Может, тогда они нас не тронут? Не знаю… — покачал головой с сомнением. — Они следят за нами уже несколько дней, на следующий день после того, как мы наткнулись на того охотника… Они всё про нас знают, и это их горы, их земля…

Айвар вдруг подался Велианасу навстречу порывистым движением, будто под-няться на ноги хотел, заговорил с ещё большим жаром:

— Скажите Кэйдару, что нам уходить надо! Он послушает вас! Скажите ему! Мы на чужой земле, мы ничего здесь не знаем!.. Ещё немного — и окончательно заблудим-ся…

— Виманий говорил, ещё день-другой — и мы начнём спуск. Мы просто уйдём от-сюда — и всё!

— О, господин, — Айвар рассмеялся беззвучно. — Виманий не знал всей правды… Кар-та, нарисованная с моих же слов, и горы, в которых сам он впервые в жизни оказал-ся…

— Так ты обманывал его, да? И нас всех — тоже? — Велианас раздражённо глазами сверкнул. Казалось, ещё слово — и ударит, не сдержится. — Мы уже заблудились, да?

— Нет, — Айвар голову опустил, будто признаваясь в чём-то плохом. — Но мы прошли выше того места, где проходит тропа через перевал. Нам надо возвращаться назад, спускаться немного вниз…

— Кэйдар убьёт тебя, когда узнает…

— Понятное дело, — Айвар усмехнулся с горечью. — В моём положении это будет на-градой…

А парнишка этот хитрить способен, подумал Велианас с удивлением, забирая у марага пустую кружку. Ошибочно думать, что все варвары простодушны и бесхит-ростны. Что в наивности своей они говорят, что думают, и думают то, что говорят.

А если б он промолчал сейчас, что было бы со всеми нами? Куда бы ещё мы за-брели вверх по этой горе? Бедный наивный Виманий. Вот, кто действительно по-страдал от уловок этого мальчишки.

А Кэйдару и вправду надо рассказать всё, все мы — и Лидас, и другие — должны знать правду. Про путь обратный, про чужих людей в этих горах. Всё-всё!

* * *

Кэйдар слушал его, не перебивая, от начала и до конца. Сидел, упираясь локтями в колени, сдавив ладонями виски. Лидас тоже стоял рядом, слышал всё до последнего слова.

— Я не доверял этому марагу с самого начала… Он обманывал нас… И сейчас об-манывает! — Кэйдар поднял глаза на Велианаса. — Как можно ему верить?

— Мне показалось, что на этот раз он был честен со мной, — возразил Велианас.

— Честность?! — Кэйдар глухо рассмеялся. — У нас же говорят: не верь бродячему фо-куснику, конокраду и рабу! Это всё мараги! Просто он выгораживает своих… Нам нужно вызвать их на столкновение, тогда и остальные будут посговорчивее.

— Наследник, что бы мы ни решили, нам надо поторапливаться, — заговорил Лидас, и они оба перевели на него глаза. — У нас слишком мало осталось сена, и вяленая рыба почти кончилась… Ещё несколько дней, и наши лошади останутся без корма.

— Да, Лидас, мы поторопимся, — Кэйдар поднялся, пошёл к воинам, отдавая на ходу приказы:- Все вещи свои ещё раз пересмотреть — не брать с собой ничего лишнего! Избавиться от самых слабых и порожних лошадей! Быстрее-быстрее! Мы отправля-емся прямо сейчас!

И они снова двинулись, но теперь уже в обратную сторону. Варвар вёл их, идя са-мым первым в окружении четырёх воинов, приставленных к нему Велианасом.

День, с утра солнечный, ясный, чистый, к обеду заметно испортился. Снова пошёл частый снег. Закрутил ветер, он бил мощными порывами прямо в лицо, будто столк-нуть пытался с узкой тропы, с широкого карниза прямо в пропасть. Именно тогда варвар попросил передать всем: надвигается метель, нужно покрепче связать всех лошадей между собой и самим обвязаться верёвками.

Но ветер к тому времени немного стих, поэтому и слова марага показались запо-здалыми, никто к ним серьёзно не отнёсся. Ни один из его конвоиров не отправился пешком в конец цепочки, передавая каждому совет варвара: было попросту лень терять и силы, и время, как-то реагировать на болтовню этого сопляка.

А погода испортилась ещё сильнее и так резко, что стало уже не до предупрежде-ний. Теперь они просто потеряли всякий смысл.

Снег валил огромными хлопьями, настолько частыми, что люди в метре друг друга не видели: натыкались, сталкивались; лошади сбивались с шага, наступали на ноги, ломали принятую дистанцию в пять локтей длины.

Ветер, поначалу притихший, задул с огромной силой, ударял, выл, свирепствовал. Это была метель, настоящая метель.

Под напором ветра, несущего с собой тяжёлый снег, ноги почти не держали, какое там идти вперёд? На это сил уже не оставалось никаких.

Что-то страшное творилось вокруг. Где земля, где небо, было не понять. Снег за-стилал собой всё, слепил глаза, падал на ресницы, на волосы, таял на одежде, на спинах лошадей. Они не шли — они барахтались на месте в глубоком снегу, цепля-лись друг за друга, сбиваясь в кучу.

Так прошла вторая половина дня, а к ночи все попадали там, где стояли, побросали и лошадей, и поклажу. Снег завалил всех с головами, даже лошади не двигались с места, а самые уставшие из них вслед за людьми ложились в снег.

С такой погодой невозможно бороться, её можно только переждать, если на то хватит сил и здоровья.

А на утро всё стихло, ветра не было совсем, и снег лишь изредка срывался отдель-ными снежинками. Одно только небо ещё хранило молочную густую белизну, а вершины гор спрятались за завесой низких снеговых туч.

Те, кто пережил ночь и непогодь, поднялись первыми, принялись откапывать и расталкивать остальных. По глубокому рыхлому снегу перебирались медленно, тратя остатки сил и время.

Все, кто выжил после этой страшной ночи, собрались на широкой каменной пло-щадке. Пересчитав выживших, Лидас за голову схватился, а Кэйдар, тот вообще взбесился. Тринадцать человек, тринадцать лучших воинов-аэлов!

Кто отстал и попросту сгинул в снегах, кто сорвался с тропы в пропасть, кто-то замёрз до смерти. И лошадей они лишились почти половины, а с ними и запасов еды. Это был провал, это была катастрофа. И это понимали все. Все понимали, единст-венное, что им остаётся в нынешнем состоянии, — это возвращаться назад, к кораб-лям. А значит, варвар был прав, прав во всём с самого начала: им нельзя было ехать именно сейчас, в это время года, и вообще весь поход выглядел неудачной глупой авантюрой, исход которой был предсказан марагом ещё во время её подготовки.

И этот факт особенно злил Кэйдара. Сама мысль о том, что мараг прав, и то, что, несмотря ни на что, он остался жив и возвращается назад со всеми.

Многие погибли, глупо, бесславно, не в бою от меча, а в снегу во время метели; многие из лучших, а этот варвар жив до сих пор. Держится себе молодцом и даже лошадку свою сберёг, не бросил по дороге, не сгубил.

— Заберите у него лошадь! — распорядился, когда сборы в дорогу уже подходили к концу. — Пусть на своих двоих пройдётся… У нас есть такие, кому лошадь будет нужнее, чем этому…

Да, он только так мог наказать марага, не ясно, за какую точно провинность, но на душе спокойней как-то стало сразу, когда видел с высоты своего Сервуса, как тащит-ся пешком мараг, проваливаясь в снег выше колен.

Все измотались вконец: и люди, и лошади. Эта метель и глубокий снег лишили по-следних сил. От отчаяния и возмущённого ропота спасало одно: мысль о том, что этот путь — путь домой. Они возвращались обратно по известной тропе, и поэтому путь, тяжёлый, трудный путь пугал не так сильно.

Приказ на ночёвку все восприняли с радостью. Из последних сухих дров разожгли костры, готовили ужин из запасов ржаной муки, поделили остатки рыбы и копчёной баранины. Те, кому не хватило, напивались до сытости горячим чаем.

Спать улеглись рано, Велианас только дозорных выставил и определил сменных.

Айвар на ужин не получил ничего, ни крошки. Но устал он сильнее, чем проголо-дался, поэтому, не требуя ничего, улёгся спать, завернувшись с головой в плащ. Рядом звенели удилами голодные лошади, добирали выданное им сено. Буквально в двух шагах перетаптывался воин-аэл, Скеспий, из тех, кто постоянно сопровождал Айвара по приказу Велианаса.

Уснул быстро, не просто уснул — провалился, как будто в обморок. И спал без сно-видений, скорчившись, подтянув колени, прижав к груди связанные в запястьях руки. Проспал, как самому показалось, совсем немного, но, когда открыл глаза, свет ударил в зрачки — утро! Уже рассвело. Скоро солнце взойдёт. Ещё один день. Ещё один день…

Поднялся осторожно на колени, сталкивая руками капюшон с головы. Огляделся. Перетаптывались лошади, до боли в зубах громко хрустели снегом. А Скеспий — или его сменщик? — не выдержал всё-таки, уснул, привалившись к камню, сидел, низко-низко опустив голову на грудь.

Все спят ещё, и соглядатай твой, он тоже спит. Это же шанс! Настоящий шанс, по-дарок Матери-Благодетельницы.

Айвар принялся раздёргивать узел зубами, торопился, как мог, исподлобья бросая настороженный взгляд в сторону спящего аэла. Нет, тот не двигался, не просыпался. Да он и не дышал!

Распутав верёвку, освободив закоченевшие непослушные руки, Айвар осторожно приблизился к аэлу, уже понимая, что тот мёртв, а удостовериться, выяснить, что к чему, всё равно хотелось.

— Эй… — позвал шёпотом, встряхивая за плечо. Через одежду пальцы холодом ожг-ло, холодом закоченевшего трупа.

Голова с низко опущенным на лицо капюшоном завалилась назад, и Айвар оша-рашенно отшатнулся. "Ему перерезали горло! Просто перерезали горло!.. Тихо, без единого звука… И никто ничего не слышал… Даже ты! А ведь ты спал в двух шагах от него… Почему же тебя никто не тронул?! Они не могли не заметить!.. О, Мать-Создательница! — Айвар головой закрутил, заозирался, будто те, кого он боялся уви-деть, могли быть рядом. — Где они? Где эти люди?"

Тяжёлое тело, потеряв равновесие, стало валиться на него, и Айвар отступил, под-ставляя руки, но не рассчитал собственные силы, сам упал в снег, больно ударив-шись коленом о выступ камня, на который чужие руки заботливо усадили убитого человека.

— Что ты делаешь там?!

О, нет! Только не это! Только не сейчас!

Айвар узнал Кэйдара по голосу ещё до того, как тот отшвырнул его в сторону пин-ком под рёбра.

— Симас?!! Отец Всемогущий! Ты убил его!!! Убил…

От яростного взгляда Кэйдара ничто не ускользнуло, но понял он всё по-своему.

— Сбежать хотел опять, сволочь?!

Айвар увернулся от второго пинка, успел откатиться в сторону, крикнул:

— Я не трогал его, клянусь! Его убили… Ночью… Зарезали ножом…

Кэйдар не слышал ничего, ярость и ненависть, лютая ненависть туманили ему моз-ги. Он голыми руками готов был убить ненавистного ему марага, виновника всех их бед.

Навалился сверху, коленом придавливая правую руку, вцепился в горло мёртвой хваткой, давил со всей силы, а сам смотрел в лицо, в глаза, шептал яростно, сквозь стиснутые зубы:

— Сдохнешь, гад… Сдохнешь…

Айвар отбивался, как мог, пытался столкнуть его с себя, левой рукой силился ото-рвать от своего горла хотя бы одну руку. А перед глазами уже чёрные круги плясали, свет застило, и воздуха, воздуха не хватало в груди даже для одного последнего вдоха.

— Кэйдар?! Отпусти его! Отпусти, тебе сказано! — Велианас вмешался в последнюю минуту, еле-еле оторвал Кэйдара от его чуть живой жертвы, оттолкнул Наследника в сторону, в снег.

— Он… убил… убил Симаса… Видишь? — Кэйдар приподнялся на руках, хрипло дыша, так, что плечи высоко поднимались при каждом вдохе; головой мотнул в сторону мёртвого аэлийского воина.

— Я… не убивал… не убивал его… — Айвар оправдывался сипло, почти беззвучно, кашляя после каждого слова, тоже смотрел на Велианаса, но без страха, с надеждой, а сам держался рукой за горло.

— Заткнись, тварь! — Кэйдар бросил в его сторону уничтожающий испепеляющий взгляд. — Я не давал тебе права говорить…

— Я не убивал! — Айвар повторил уже чуть громче, при этом странно качнувшись вперёд, будто броситься хотел на своего хозяина, да только сдержался в последний момент, передумал почему-то.

— Заткни пасть, я сказал! — Кэйдар ловко перекатился на колени, поднимая рыхлый снег своим движением, легко поднялся на ноги, шагнул к марагу, занося стиснутый кулак для удара.

— Кэйдар, прекрати! Сначала разобраться во всём нужно… — Велианас заступил до-рогу своему ученику, приобнял его за плечи, удерживая на месте. — Успеешь ещё. Куда он денется?

Кэйдар попытался вырваться, стряхнуть с себя руки Велианаса, сцепившиеся в за-мок, но, при виде появившегося перед ними Лидаса, сдержался. Все они почувство-вали, что Лидас несёт какую-то плохую новость.

— У нас шестеро погибших… Вместе с Симасом… Этой ночью убили всех наших дозорных… Всех до единого… Я только что обошёл все посты…

Велианас руки опустил, спросил удивлённо:

— Эти чужие, да?.. Они, что, всё время шли за нами?

— Зачем?! — возмущённо крикнул Кэйдар. — Мы же уходим из этих гор! Зачем тогда было убивать наших людей?

— Это было последнее предупреждение! — сказал Айвар, и они все трое посмотрели на него: кто с возмущением, кто с интересом. — Нам нужно спешить… уходить немед-ленно! И тогда, возможно…

— Зачем вы слушаете его? — перебил марага Кэйдар. — Он завёл нас сюда нарочно, поближе к своим… Чтоб они теперь подло ночью вырезали нас по-одному!

— Это не мараги! Это другой народ! Я же столько раз говорил… — Айвар тяжело поднялся, краем плаща стирая с лица растаявший снег. — Меня никто не хочет слу-шать. Совершенно!

— Клянусь, я убью его сейчас! — Кэйдар выдернул из ножен кинжал, перехватил его для броска, но варвар не попытался уклониться, напротив — встал ещё ровнее, рас-правил плечи, развёл в стороны руки, глядя Кэйдару в глаза, хрипло, с вызовом, крикнул:

— Ну же, давай! Убей меня, ну! Убей! Я даже убегать не буду! Не буду прятаться…

Но Кэйдар не успел ударить — Велианас перехватил его руку с кинжалом, закричал прямо в лицо:

— Хватит! Перестань дурака валять…

А Лидас пинком по ногам сбил марага в снег, приказал коротко:

— Заткнись!

Айвар рассмеялся, сбивая капюшон, упавший на глаза, рассмеялся громко, жутко, весело, смехом безумца, выкрикнул:

— Мы всё равно здесь все умрём! Все до последнего!.. Араны нас не отпустят… Из нас никто домой не вернётся! Никто, слышите!.. Все мы в этих горах останемся…

— Лидас, заткни его, ради Отца Солнцеликого! — не выдержал Кэйдар, но мараг уже сам умолк, закашлялся, сотрясаясь всем своим худым костлявым телом, ослабев окончательно, упал спиной в снег, запрокидывая голову.

— Пойдём, Наследник, — Велианас перевёл глаза с марага на Кэйдара, тот стоял, яро-стно стискивая зубы, так, что желваки играли на скулах. — Собираться пора… И своих похоронить… Пойдём.

* * *

Весь день Велианас присматривался к марагу. Ехал чуть позади, всех и всё заме-чал, всё контролируя, на ходу переговариваясь то с Лидасом, то с Кэйдаром, то под-бадривая своих ребят, а сам краем глаза следил за варваром.

Хитрая скотинка, этот мараг. С виду дохлый совсем, в чём душа только держится? А чуть сильнее придавишь — взбрыкивать начинает. И вынослив, как вайдар. Ведь ни вчера вечером, ни сегодня утром ему ни куска хлеба не дали. У самого руки не дош-ли, а никто другой о нём и не подумал даже. Любой бы на его месте давно бы уже свалился без сил, или загнулся бы ещё в ту метель, а этот — нет! Тащится самым первым, по нетоптаному снегу, и ещё силы остаются с Кэйдаром огрызаться.

Не забывай, на руках этого сопляка смерть Антирпа. Твой любимец, мощный вели-кан, умница-тимор, погиб в поединке с этим никому не известным марагом.

А ещё он не всё рассказывает тебе. Сегодня назвал каких-то аранов, а до этого клялся, что не знает ничего, что никогда не бывал в этих землях. Обманщик и лгун!

Сболтнул по глупости, по горячности своей, и решил, что никто ничего не заме-тил. Заметил! Ещё как заметил!

Я поговорю ещё с тобой сегодня вечером. И попробуй начни изворачиваться. Тебе это не поможет, именем Солнцеликого клянусь, на изнанку тебя, мараг, выверну, а всю правду ты мне расскажешь. Всё-всё про этих аранов! Всё, что сам знаешь!

А ребятам твоим этот варвар тоже не по нраву. Волками на него глядят. Оно и по-нятно. Все шли сюда за добычей, за славой, искали противника, равного себе по силам, а что в итоге? Приходится хоронить своих друзей, боевых товарищей среди камней, в чужой земле. А враг где? Где добыча? Нет их! Нету ничего!

Из всех марагов, кого нам довелось повидать, лишь этот вот дерзкий мальчишка. Немудрено, что все его тихо ненавидят. Он — чужак, он — варвар, кто откажется от возможности отомстить ему за всё: за смерть друзей, за холод и лишения, за тяжести трудного пути, за голод и постоянную усталость? Раб жив до сих пор потому лишь, что знает тропу, что он один может вывести всех обратно к Вайде, к кораблям, к Манусу и к Рузалу, к теплу и уюту корабельных трюмов, к сытной пище и веселяще-му вину.

Понимая это, Велианас не вмешивался, видя, как кто-нибудь из воинов награждает марага тяжёлой затрещиной или оплеухой. Мараг для них — единственная отдушина, единственная возможность излить раздражение, досаду, злость. Пускай, лишь бы не ворчали, получая свои крошечные пайки и чёрствый хлеб вместо мяса.

Вот и в этот раз Велианас просто смотрел, как воины, приставленные к марагу для постоянного присмотра затеяли с ним свою игру. Варвар споткнулся, ловя равнове-сие, наступил Аксетию на ногу, а тот с грубым окриком оттолкнул марага от себя — и прямо Сигавию в руки, а Сигавий, наградив невольника подзатыльником, перебро-сил марага третьему, Тэстию, а тот уже переправил своего подопечного другому. Так вчетвером, вместе с Варрием, они со смехом, с грубыми шутками и с тумаками пере-пихивали варвара между собой из рук в руки.

А другие вокруг готовились к ночёвке, добывали дрова для костров, вырубая по склону последний кустарник. Раздавая приказы и поручения, Велианас на какое-то время отвлёкся, а когда повернул своего Ариса, увидел, что мараг лежит на снегу жалкой грудой скомканных тряпок. Уморился, бедняжечка.

Велианас, теряя интерес к происходящему, отвернулся, принялся искать взглядом среди суетящихся людей ладную фигуру Лидаса, но тут краем глаза заметил движе-ние. Владыка небесный! Что за чудо?

Мараг и на этот раз обманул всех, украдкой, пока его переталкивали по кругу, вы-тянул у одного из воинов меч и теперь, молниеносным движением разрезав на руках верёвку, стоял на ногах, угрожая всем четверым оружием. А этого никто из них от него не ожидал.

— Ну, и что ты дальше будешь с ним делать? — Аксетий — вот тебе и начальник лич-ной охраны Наследника! — стоял с пустыми ножнами напротив марага. А тот отпя-тился назад, спиной к скале, глядел на воинов хмуро, не пропуская ни одного их движения.

Толкнув сандалиями обросшие бока Ариса, Велианас подъехал ближе. Ему вдруг интересно стало, как Аксетий будет забирать у варвара свой меч, и что мараг собира-ется делать один против всех.

— Я же тебе, гадёныш, шею сломаю! Отдай по-хорошему, и я тебя не трону! — Аксе-тий шагнул к марагу, а тот крикнул, отчаянно сверкая глазами:

— Не подходи! Я убью тебя, безоружного!..

— Да неужто? — Аксетий с одним лишь кинжалом в руке бросился вперёд стреми-тельным броском: выпад вправо, влево, обманное движение с подсечкой. Но мараг предугадал его атаку, легко увернулся, ушёл в сторону, одновременно встречая аэла выброшенным во встречном движении клинком.

Только опыт, огромный боевой опыт спас Аксетия от смертельной раны в живот. А воины вокруг, привлечённые новой забавой, азартно засвистели, закричали, за-улюлюкали. Никто не ждал такой реакции, такого мастерства от марага. А Велианас удивлённо бровью дёрнул: неплохо, весьма неплохо.

Взглядом по головам скользнул, заметил и Лидаса, и Кэйдара. Да, сюда, на крики, все подтянулись. Азарту боевому все подвержены, несмотря на усталость, несмотря на трудный день.

Аксетий выхватил из рук одного из воинов короткое копьё с длинным узким нако-нечником, перекинул в руке для более удобного броска. Но Велианас вмешался:

— Аксетий, не сметь! Он — наш проводник! Допустил глупость — исправляй сам!..

Тогда кто-то из приятелей Аксетия бросил ему свой меч. И они снова сошлись. Под подбадривающие крики и весёлые подначки мараг первым кинулся вперёд. Он смерти искал, даже руку с мечом опустил вниз, вдоль тела, но Аксетий не ударил его, не рубанул, увернувшись, попытался огреть мечом, повёрнутым плашмя. Мараг довольно ловко уклонился, подставил меч под удар. Клинки звонко лязгнули. Сам же удар был настолько сильным, что варвар, измотанный и изголодавшийся до предела, не удержался, упал на одно колено. Аксетий пнул его под подбородок носком санда-лии, опрокинул на спину и, не давая подняться, наступил на руку, прямо на пальцы, стискивающие рукоять меча.

— Ну, что, тварь? Ты хотел сдохнуть? — Закруглённый кончик меча упирался марагу в горло, как раз туда, где были связаны узлом завязки плаща. Варвар дёрнулся всем телом навстречу, но Аксетий со злым смешком отвёл меч и выпрямился. Но ногу не убрал, огляделся, невольно радуясь своей хоть и маленькой, но победе.

— Свяжи его! — приказал Кэйдар Аксетию, когда остальные начали понемногу рас-ходиться. — Отвечаешь головой, если сбежит!

…Айвар сидел в снегу, привалившись спиной к ледяному камню, исподлобья с бессильной ненавистью наблюдал за аэлами. Аксетий отошёл к костру погреться и поесть. Его же оставили одного, голодного уже второй день и избитого до полусмер-ти.

Да, Аксетий не спустил ему своего унижения, избил уже связанным так, что те-перь и пошевелиться было больно. Каждая косточка болела, даже дышать нельзя было без боли.

Сглатывая кровь из разбитых губ, заполняющую рот, Айвар встретил Велианаса злым взглядом. Отвернулся демонстративно, стараясь не замечать аэла, ещё ниже опустил голову.

— Живой?

Не ответил, даже не взглянул, но заметно напряг плечи, когда Велианас вытащил из ножен свой нож. Нет, Велианас не собирался его убивать, только потянулся пере-резать верёвку, стягивающую запястья. Схватил за плечо повернуть к себе спиной, но мараг задёргался, взбрыкнул, отталкиваясь.

— Тихо! Тихо, я сказал! — Велианас поймал варвара за плащ, отбросил тяжёлую сы-рую ткань, нащупал верёвку. — Не дёргайся, я только освобожу тебе руки…

Мараг упал в снег, не сдержав болезненного стона. А Велианас отступил на шаг, бросил невольнику кусок чёрствой вчерашней лепёшки из серой муки, из пресного теста. На такой хлеб они все уже перешли с недавних пор. Бросил прямо в снег. А мараг даже не глянул, пренебрежительно подбородком дёрнул.

— Мне ничего от вас не надо…

— Ешь!

Варвар поднялся, сел на согнутую в колене ногу, хлеб так и не подобрал.

— Ешь! — снова повторил свой приказ Велианас. — Думаешь, я позволю загнуться тебе с голоду? Будешь упираться, заставлю силой… — при этих словах мараг громко хмык-нул. — С таким тобой я ещё справлюсь! И нечего ухмыляться, понял!

— Зачем? — он поднял на Велианаса глаза, сквозь спутанные затвердевшие на холоде сосульки волос пронзительным взглядом глянул. — Мы можем и до утра-то не до-жить… Ни вы, ни я — ни один из нас всех! Для хозяев этих земель мы все враги…

— Для аранов? — уточнил Велианас. Мараг отозвался не сразу, просто нехотя кив-нул. — Что это за народ? Ты знаешь, как они называют себя… Что ещё ты про них знаешь?

— Ничего! — Айвар глазами сверкнул. — Зато я знаю, что они убивают всех чужаков, приходящих в эти земли. Они и за нами следят… Следят постоянно, и днём, и но-чью… Возможно, какой-то из них держит вас сейчас на прицеле…

При этих словах Велианас зябко плечами передёрнул, обернулся. А мараг рассме-ялся хриплым сорванным смехом.

— Нам нельзя было останавливаться на эту ночёвку… Это ошибка, и она будет до-рого вам стоить… Они не отпустят вас… Мой совет, господин, поставьте надёжные посты, двойные посты… А лучше вообще не ложиться… Хотя, думаю, эти люди вряд ли нападут на вас среди ночи… Иначе они расправились бы с нами ещё про-шлой ночью…

Я бы посоветовал вам, остерегайтесь досады… Завтра мы спустимся пониже, там будет больше места, удобного для атаки…

— Ты хорошо знаешь этих аранов… Ты заодно с ними?

— Нет! Я никогда не бывал в этих местах… Но моя мать отсюда… — неожиданно даже для себя самого признался Айвар. — Правда, мне это не поможет… Так же, как и вам всем…

Весь этот поход был ошибкой с самого начала… Я предлагал Кэйдару вернуться, он не послушал меня… Ваши смерти, все ваши смерти будут на его совести… Он — самонадеянный до глупого, самоуверенный и…

— Ты забываешься, раб! — перебил Айвара Велианас. — Господин Кэйдар — твой хозя-ин…

— Это не мешает ему быть дураком! Его глупость довела вас до вот такого вот… — он широко повёл рукой, глядя в сторону костров. — Его желаниям — глупым желани-ям! — потакают все! Вы, мудрый человек, неужели вы сами не видите всей глупости этой безумной затеи?.. Это на вашей карте наши земли лежат так близко, по-настоящему же… На марагские земли ни один аэл так и не попал… Я добился того, чего хотел… Я, — а не ваш Наследник, господин Велианас!

— Ты слишком много болтаешь, в твоём положении это опасно…

— В моём положении всё опасно! Говорить, советовать, смотреть не туда и не на тех… — Айвар усмехнулся с горечью. — В моём положении даже смерть кажется рос-кошным подарком…

— Ты — раб! Это объясняет всё… Чего ещё ты хочешь? Выполняй приказы, и это избавит тебя от многих проблем…

— Я не буду есть ваш хлеб… Не буду — и всё! — Айвар поднял голову, глянул на Ве-лианаса снизу. А тот ответил ледяным недобрым взглядом, спросил:

— Ты из тех дураков, кто лучше понимает кулак или плётку? А я думал, ты умнее…

— Хотите ударить? Пожалуйста! — Айвар хохотнул коротким злым смешком. — Об меня сейчас кулаки только ленивый не разминает… Зачем тогда развязывать было? Связанного проще… Вон, как ваш Аксетий… — головой мотнул в направлении кост-ров, попытался подняться, но с первого раза не смог, осел со стоном.

— Ерунду болтаешь, — заметил Велианас, с видимым усилием сохраняя терпеливое выражение на ещё больше постаревшем за последние дни лице.

— Вы — аэл, я — раб, мараг, варвар! Вот и держитесь соответственно. Не надо меня подкармливать! Не надо меня защищать! И вопросы эти свои дурацкие… Ничего этого не надо!

— Я лишь хочу, чтоб ты не сдох с голоду… — Велианас раздражённо нахмурил тём-ные брови. У этого марага просто талант — выводить из себя окружающих! Немудре-но, что Кэйдар так суров с ним.

— Спасибо, господин! — варвар скривил распухшие губы в издевательской усмешке. — Но лучше б вы не вмешивались сегодня… У меня был шанс умереть с мечом в ру-ках… в поединке…

— Свой шанс умереть с мечом в руках ты давно уже потерял. Ещё когда рабом стал, вояка… — Велианас резко подался вперёд, будто схватить хотел за грудки, встряхнуть хорошенько дерзкого мальчишку. Но сдержался. Не из тех он был, кто бьёт слабей-шего, ведь на марага сейчас без слёз смотреть нельзя. А всё скалится, пытается пока-зывать зубы. Упрямый и гордый, с характером, несмотря на то, что раб и варвар.

— Вы же не знаете ничего! В плен не только добровольно сдаются… — а Айвара больше всего оскорбило насмешливое презрение во взгляде Велианаса. Много он подобных взглядов видел за прошедший год, но от этого человека почему-то обиднее всего стало.

— Без воли Создателя и комар крылом не двинет! Кому суждено быть рабом, тот станет им рано или поздно. Так у нас говорят! Или ты, мараг, не веришь в судьбу? — Велианас с коротким смешком смерил Айвара взглядом с головы до ног: слабак, еле на ногах держится, но зато злого упрямства в нём — на двоих с лихвой.

— А у нас теперь с вами, господин, судьба одна на всех, общая! И вас, и Кэйдара вашего, Наследника, и всех остальных… И меня вместе с вами всеми… Никто раз-бираться не будет, кто где… Где благородный аэл, а где — ничтожный варвар? Земля, она всех принимает: и рабов, и вольнорождённых…

Несмотря на молодость, говорил этот мараг мудрые правильные слова. И смотрел уже без злости на обезображенном побоями лице — с одной лишь усталостью, огром-ной настолько, когда помочь может одна лишь смерть.

Сам мараг не выглядел напуганным, хотя предупреждал о возможной засаде. Не-заметно было, что он боится смерти. Что помогает ему держаться, когда вокруг всё сплошь враждебные лица? Когда чуть ли не каждый норовит сунуть кулак в зубы? Ещё и от предложенного хлеба отказывается! Откуда он берёт свои силы?

— На жреца-прорицателя ты совсем не похож. Вот доживём до завтрашнего вечера, посмотрим. А сейчас подбери хлеб! Ешь, а я принесу тебе чего-нибудь горячего.

Не дожидаясь ни протеста, ни возмущения ответного, Велианас отвернулся, реши-тельным шагом пошёл к костру. А Айвар провожал глазами его широкоплечую под-тянутую фигуру. Чёрный плащ из отсыревшей шерсти раздувался широким крылом, едва не волочился следом по снегу.

Такого человека невольно зауважаешь. В нём скрытая сила. Если б он не просто ушёл после своих слов, а остался дожидаться выполнения приказа, Айвар предпочёл бы умереть, чем взять еду из рук аэла, но Велианас повёл себя, как настоящий ди-пломат: мудро, с пониманием. И поэтому Айвар без долгой внутренней борьбы по-добрал облепленный снегом кусок хлебного пайка, бережно поднеся к лицу, вдохнул сладкий сытный запах, и не сумел сдержать глухого болезненного стона.

Как же он хотел есть! Просто умирал от голода! И желудок заныл с требователь-ной резкой болью. Сладкая пытка! Это пытка!

* * *

А утром их всех подняли рано, ещё до восхода солнца. Сам Велианас расталкивал спящих, раздавал приказы, руководил сборами. Он заметно нервничал, торопился, поминутно оглядываясь и подгоняя остальных.

Та неспешность, с какой умывался и брился Кэйдар, сводила его с ума. Хорошо, хоть Лидас обошёлся без своего каждодневного туалета. Его, чистюлю, вообще было бы не дождаться.

Все предчувствовали скорое окончание похода, не могли сдержать радости на ли-цах и довольных улыбок. Один лишь варвар смотрел хмуро, сдвинув брови и поджав насколько можно разбитые губы.

Велианас подошёл к нему перед самым отъездом, проверить, как стянуты узлы ве-рёвки.

— Перевяжи! — приказал Аксетию. — Не надо так туго… — а Айвара же спросил, загля-нув в самые зрачки:- Ну, что, предсказатель, не боишься?

Держался с напускной весёлостью, с улыбкой, и сейчас думал подшутить над ма-рагом, но тот не понял шутки. Сказал не к месту:

— Сегодня кровь прольётся, господин… много крови… Са́крас — небесный лучник — выпустил свои стрелы…

Велианас непонимающе бровью дрогнул, а варвар головой мотнул ему за спину.

Солнце всходило. Его не было ещё видно за скалами, но лучи — длинные, тонкие, горячие — протянулись через разрывы в низких тучах, алым окрасили горный склон, и все заснеженные макушки скал, заслоняющих своими телами полнеба.

— Это всего лишь солнце… Создатель с нами! — Мараг не стал спорить, плечами лишь пожал.

Они тронулись в путь, кто верхом ехал, кто пешком шёл, но последних было больше.

Аксетий, сволочной тип, всё-таки сделал по-своему. Понимая, что Велианасу сей-час не до них, верёвку затянул ещё туже, чем было. И руки связал за спиной, а не спереди, хотя обычно в дорогу никогда так не делал.

И руки устали очень быстро, затекли почти сразу, онемели по самые плечи. Да и идти так по снегу, через камни, намного было сложнее.

Айвар измотался так, что и по сторонам не смотрел, просто не было сил держать голову. Шёл, не прислушиваясь к голосам вокруг. Ничего не соображал, ни о чём не думал. Одно в голове держал: куда ногу поставить, чтоб не упасть, думал о каждом последующем шаге, как о последнем в своей жизни.

Когда споткнулся-таки, рухнул боком в снег, подумал в первый момент: "Всё! Это всё!", только потом различил ухом знакомый тонкий свист над головой. Стрела прошла у самого плеча, вошла в снег почти по самое оперение. Айвар глазами про-следил — серые с чёрными крапинами перья.

Араны! Это же араны!

Он не удивился-то особо и испугаться не успел, сам не сразу понял: лучник, спря-тавшийся за камнями, метил тебе в грудь, и только падение, нелепое падение спасло от смерти.

А вот двум другим аэлам из твоего сопровождения меньше повезло: они беззвучно осели в снег. У одного стрела оказалась точнёхонько в сердце, насквозь прошла, плащ прорвав. У другого — пробила горло.

— Назад!!! Щиты поднять! — громкий голос Велианаса пронёсся над головами. И пе-редние из колонны, и отставшие подались к центру, пытаясь образовать тесный круг из поднятых щитов и копий.

Ничего этого Айвар не видел, лёжа в снегу. Сам не успел подняться, почувствовал, что кто-то тянет его по снегу, спиной вперёд.

Вспомнили! Не забыли!

Бросили под ноги, внутрь образовавшегося кольца, и Айвар тут же на колени пе-рекатился. Откуда только прыть такая взялась, и силы?

— Плотнее щиты! Плотнее! — крикнул Кэйдар, его самого Айвар не слышал, лишь голос, звонкий, перекрывающий все другие звуки. — Копья не опускать! Держите копья!..

Первых несколько залпов лучников они выдержали без больших потерь. Сильнее всего пострадали лошади.

А потом атаковали конники. Из-за камней выкатила целая волна. Засада! Мараг был прав, это была настоящая засада. Такая сила мощная тихо ждала их появления.

Кони мчались галопом, всё больше набирая скорость. Невысокие гривастые широ-когрудые лошадки. На узкой тропе их можно было разместить всего по три, вот так они и ударили. Как копьё! Мощным ударом, буквально втоптав копытами передних воинов в снег и камень, а потом рассыпались, а в образовавшуюся брешь прола-мывались новые и новые.

Велианас смотрел на них с изумлением. Он ничего подобного в своей жизни не видел. Воины в доспехах, не литых, как у аэлов, соединяющихся кожаными ремеш-ками по бокам, нет, эти доспехи состояли из пластин, чешуйчатых, как у рыбы. И лошади, даже лошади были скрыты под бронёй до самых колен.

В таких доспехах конный воин казался недосягаемым и для меча, и для копья. Что уж тут о стрелах говорить!

Доспехи одного из передних выделялись роскошью отделки, золотыми бляхами на сбруе. Наверняка, не простой воин. К нему Велианас попытался пробиться, протал-киваясь вперёд. Мощный Арис хрипел, круто изгибая шею, расталкивал грудью своих и чужих. Вот он уже, тот аран в белом плаще! Ещё немного — и мечи скрестят-ся.

Велианас видел со стороны, как легко его будущий соперник выбрасывает руку с длинным мечом, рубит и колет сверху вниз. Молодое лицо, открытая голова, даже без шлема, длинные ниже плеч светло-русые волосы.

Нет, это были не мараги! Они были правы, решив, что это какой-то незнакомый народ. У них длинные мечи, тяжёлые, не марагские…

Велианас уже предчувствовал схватку с сильным противником, равным себе по мастерству, но на него бросился другой аран, лишившийся-таки своего закованного в панцирь коня. Нет! Не ты мне нужен! Ищи себе пешего из наших… Грудью Ариса столкнул воина с дороги и тут забыл о нём.

И зря! Это пренебрежение стоило Велианасу жизни. Именно этот аран ударил его мечом под левую руку, высоко поднявшую щит. Просто пырнул со всей силы снизу вверх между завязками панциря, с громким хрустом ломая рёбра.

Велианас даже со смертельной раной в груди ещё сумел парировать атакующий выпад молодого варвара. Сквозь багрово-чёрную пелену, застившую свет, последнее, о чём подумал, было: "Кэйдар? Он-то как? Ах, ты, старый дурак!.. Погнался за сла-вой, а того, ради чего ехал, не сделал, попросту забыл. Бросил его! Бросил своего мальчишку непутёвого… Как он теперь будет?.. Что с ним-то будет?.."

А Кэйдар в горячке боя увлёкся, выпустил из виду Велианаса, а от Лидаса лишь голос слышал: приказы воинам сплотиться, держать выше щиты и копья. Они и так уже все собрались вокруг него, под его командование. А Кэйдар, один из немногих, кто ещё был на коне, ввязался в самую гущу боя.

О, об этом он мечтал! Ждал этой минуты! Возможности скрестить свой меч с ору-жием врага в честном открытом бою. Он сам бросал своего Сервуса туда, где варва-ры напирали сильнее всего. Звенящая смерть пела в его руке. Разящая, беспощадная сила, скрытая в каждом ударе.

Как же он ненавидел этих чужаков! За всё! За смерть Вимания! За гибель каждого из его воинов! За все те трудности и лишения, какие им пришлось перенести. За неудачный поход, за бесславное возвращение. За всё!

А ещё он впервые чувствовал, что бьётся не ради славы, не ради богатой добычи, не ради желания испытать сладостное чувство риска, — нет! — он впервые боролся за свою жизнь.

Уже с первых минут столкновения Кэйдар опытным глазом оценил их шансы на победу, сразу понял, что перевес и в людях, и в тактике не на их стороне. А значит, им суждено погибнуть тут, среди голых скал, в непроходимых снежных сугробах, но погибнуть в бою, с оружием в руках, погибнуть так, чтоб ещё долго вспоминали варвары этот день с дрожью, со страхом.

Чувствуя одно лишь упоение, пьянея от опасности, от запахи и вида крови, он не мог видеть, как лучник-аран выпустил в него стрелу, направленную прямо в грудь, чуть правее бокового края щита. Это была дальнобойная стрела, она пробила бы и панцирь, и тело насквозь. Но в эту минуту другой варвар подрубил жеребцу Кэйдара передние ноги. С пронзительным ржанием Сервус вскинулся на дыбы, и стрела, предназначенная его хозяину, вошла коню в шею.

— Кэйдар!!! Отец Небесный!

Лидас видел, как опрокинулся под Наследником его вороной красавец. Видел, как они оба рухнули в мешанину пеших воинов, и своих, и вражеских. И аэлы, и араны сцепились между собой над телом Кэйдара. Одни пытались отбить у врага тело На-следника, другие — надеялись помешать.

— Кэйдар!!! Кэйдар…

Лидас с криком бросился в ту сторону. Он про всё на свете забыл.

Наследник пал! Империя лишилась Наследника на его глазах, а он не был рядом, не заслонил его собой от предательского удара, не принял этот удар на себя.

А Велианас?! Где он был в это время?! Они же вместе держались сначала!

Его нет! Его уже нет среди конных аэлов! Даже Арис его, и тот не попался на глаза при беглом осмотре поля боя.

Лидас отвлёкся, про всё забыл, и тот аран, с которым они только что рубились на мечах, ударил его коротким колющим ударом, ниже панциря. Метил в живот, но Лидас в последний момент успел закрыться щитом, зато пропустил удар другого арана. Невиданное оружие — тяжёлый шар с шипами на короткой цепи — опустилось ему на щит. И железный умбон в самом его центре буквально проломило. Это был добрый удар — Лидас невольно вскрикнул от боли, а левая рука плетью повисла вдоль тела. Тяжёлый щит, лопнувший по середине, заскользил вниз по руке, кожа-ные ремни уже не могли удержать его.

Кэйдара больше нет! Нет больше Велианаса! И воины твои, они тоже почти все полегли в этом бою. Да и сам ты остался один против двоих врагов, беспомощный, с перебитой рукой.

— Ну, давай! Кто из вас первый?

Бросился вперёд, управляя кобылой без помощи рук, лишь коленями. Но с ним не стали драться. Его решили оставить вживых. Оба арана, похожие друг на друга, как родные братья, светловолосые, широкоплечие, мощные, действовали слаженно про-тив одного противника.

Тот, что с мечом, отвлёк на себя обманным выпадом, а второй — попросту сшиб Лидаса с лошади своим шипастым шаром.

Удар принял на себя нагрудный панцирь. И рёбра вместе с грудиной. Лидас пока-тился по залитому кровью снегу, спиной наткнулся на тушу мёртвой лошади. Под-няться сам не смог, смотрел на представителей чужого народа снизу уже без всякой ненависти, с безразличием даже. Лишь хватал воздух сухими растрескавшимися губами, но никак не мог сглотнуть, протолкнуть его в повреждённую ударом грудь.

Лица у обоих молодые, гладко выбритые, светлая кожа, тёмно-серые глаза. Эти араны были такими же людьми, ничего в них не было особенного. Просто сейчас они победили — и всё!

А Кэйдару повезло. Он хотя бы не будет свидетелем их позора. Никто не будет разглядывать его вот так, с насмешливым интересом, с любопытством, лишённым всякой опаски. Такими глазами диковинных животных изучают, когда зверь посажен в клетку или на цепь с ошейником.

Уж лучше б убили, честное слово!

Лидас глаза закрыл с невольным стоном. Ничего он больше не хотел, только смер-ти и покоя.

А бой постепенно подходил к концу. Последние аэлы гибли под стрелами или копьями. Раненых добивали, в плен не брали вовсе.

Айвар, брошенный всеми в окружении мёртвых тел, осторожно подполз к одному из убитых аэлов. Он так и не знал их всех по именам, не знал и этого. Хотя не в лицо ему он собирался смотреть, хотел перерезать верёвку на запястьях. Меч в сжатой руке погибшего лежал очень неудобно. Айвар никак не мог приловчиться. А тут вдруг услышал скрежет снега под чьими-то шагами и окрик, громкий, властный окрик на чужом языке:

— Ха́от! (Стой! Не двигайся!)

Увидели! Заметили-таки! Какой смысл прятаться уже или притворяться?

Обернулся, перекатываясь на спину. Они встретились с араном глазами. Молодой мужчина в забрызганной кровью одежде, в длинным кинжалом в руке. Он добивал раненых, понял Айвар, понял, что это ждёт и его самого: по-своему милосердный удар кинжалом в печень или в горло.

А аран глянул сперва в лицо, окинул быстрым взглядом фигуру, потом только спросил, непонимающе хмуря брови:

— Аран?! Сут — аран? (Аран?! Ты — аран?)

Подошёл, помог подняться, цепко схватив за локоть, снова глянул в лицо — и сморщился пренебрежительно:

— Ми-аран! Сут — ми-аран…

Оттолкнул от себя таким движением, будто к змее или к трупу прикоснулся.

Айвар, потеряв равновесие, упал в снег. Он был настолько изумлён тем, что пони-мал смысл каждого слова, понимает незнакомый язык, даже не успел испугаться.

Он знал язык аранов! Знал, потому что учился ему с детских лет от матери, от дру-гих храмовых женщин. Язык жертвенника и молитв, на нём творились службы в храме Матери-Создательницы. Это был родной язык твоей родной матери, она при-несла его с собой из этих земель, она называла его "священной речью перворождён-ных". Поэтому храмовые прислужницы тоже учили его, заучивали молитвы на нём, особые песни и благодарственные заклятья…

А аран, заметив верёвку на руках Айвара, не стал убивать его, потащил за собой.

Оступаясь в истоптанном снегу, спотыкаясь о тела и оружие, они вдвоём прошли через место сражения к самому краю обрыва. Тут снег слепил своей чистотой, здесь расположились победители. Сюда они сносили тела своих погибших, здесь осматри-вали и перевязывали раненых.

Несмотря на слабость, Айвар смотрел во все глаза. Он до этого не видел ни одного арана. Они, земляки и родичи его матери, рождали в нём двоякое чувство: интерес, огромный интерес, и одновременно опасение за свою жизнь.

Все одинаково высокие ростом, с длинными ниже плеч светлыми волосами. Тако-му сходству между собой при первом взгляде нельзя было не удивляться. Ничего подобного Айва в своей жизни не видел. Он смотрел и не мог сдержать осторожной изумлённой улыбки.

Эта улыбка сама собой сошла с лица, стоило Айвару встретиться глазами с Лида-сом. Тот был жив, здоров, по крайней мере, на первый взгляд, сидел прямо в снегу, привалившись спиной к камню, поддерживал под локоть левую руку. Глаза недобро понимающе сузил, узнав Айвара. А потом отвёл взгляд, с безразличием отвернулся.

— Вата́ас сут? (Кто ты?)

Айвар перевёл глаза на голос. Молодой аран верхом на коне остановился перед ним. Одного взгляда хватило понять, что перед ним не простой человек, а кто-то из знати, тот, кто руководил нападением.

Нагрудные пластины доспехов с золотой насечкой, золотая фигурная застёжка, скрепляющая края белого плаща под горлом. Золотой обруч на голове, не позволяю-щий длинным — ниже плеч — волосам лезть в глаза, мешать во время боя.

А лицом молодой, не старше тебя самого. Открытый смелый взгляд, ещё по-мальчишески мягкая линия щёк, но уже по-взрослому затвердевшие скулы и подбо-родок. Симпатичный аран, хоть и старается выглядеть суровым. Наверняка, сын вождя.

— Проводник… Всего лишь проводник, — ответил Айвар на своём, марагском языке, так как не знал, как на языке аранов звучит это слово.

— Мараг? — конник несказанно удивился, а другие араны, слышавшие ответные сло-ва Айвара, возбуждённо заговорили все разом. Кто-то даже потянул мечи из ножен. Сам Айвар не шелохнулся, только кивнул. Прислушался к фразам, невольно улавли-вая отдельные слова…

Все они были против марага. Предлагали убить прямо сейчас, но не забирать с со-бой ни в коем случае.

— Авот! (Тихо!) — крикнул царевич, поднимая раскрытую ладонь, и все тут же за-молчали. — Ю самат а ви! (Он пойдёт с нами!)

Конечно, Айвар не ожидал, что его отпустят, но и эти слова он тоже рад был слы-шать. По крайней мере, этот молодой аран пока не настроен тебя убивать. И если он действительно их предводитель, тебя никто не тронет.

Верёвку с него наконец-то сняли, но, продолжая не доверять и опасаться, приста-вили для охраны одного из своих. Пусть! К постоянному присутствию охранников Айвар уже привык.

Растирая запястья и плечи, тяжело опустился немного в стороне от всех, украдкой следил за тем, как победители наводят порядок на поле боя.

Каждого из своих погибших они собирались забрать с собой, заворачивали тела в специальные полотнища, вкладывая в руки, сложенные на животе, меч или луч со стрелами. Тут же рядом осматривали раненых.

Мёртвых аэлов сбрасывали в глубокую расселину, туда же стаскивали и лошадей.

Каждый знал свои обязанности, будто не в первый раз аранам приходилось зани-маться подобным делом.

Оживились все только тогда, когда среди тел был найден живой Кэйдар. При падении с коня он очень сильно ударился головой, без сознания пролежал всё это время, придавленный конём и другими погибшими.

Араны помнили, как отлично дрался он во время боя, заколоть сразу же не реши-лись, притащили его к своему предводителю.

А как обрадовался и одновременно испугался Лидас!

Кэйдар жив! Слава Создателю и Светлому Имени Его!

Со всех своих жалких сил бросился к нему. И они оба оказались перед аранским вожаком.

— Вы не имеете права убивать его!.. Это Наследник… Наш Наследник… Мой гос-подин…

Кэйдар сам на ногах не стоял от слабости, держался левой рукой за бок, а за пра-вую его крепко схватил воин-аран. С виду он и не понимал до конца всей серьёзно-сти происходящего, смотрел помутившимся взглядом прямо перед собой. Лидас попытался закрыть Кэйдара собой, с отвагой приговорённого к смерти взглянул арану в глаза, снова повторил:

— Это наш Наследник!.. Он — благородный человек! Он — господин… Его нельзя убивать… Я не позволю, слышите? Сначала меня… меня вам придётся убить… Но не раньше…

Они не понимали его слов, но ситуация и так была ясна без переводчика.

— Он хочет, чтоб ему сохранили жизнь. Наверняка, они друзья, — заговорил другой аран, придерживающий коня молодого воина за поводья у самых губ. Немолодой, с красиво подстриженной тёмно-русой бородой, с повадками старого, мудрого волка, он советовал осторожно, не настойчиво, предлагал, а не приказывал. — Они — все чужаки, не араны… Нам нельзя брать их с собой… Дайрил, твой отец…

— Напротив! — царевич упрямо наклонил голову, сверкая золотым обручем в воло-сах. — Отцу будет интересно их увидеть… С такими, как эти, — подбородком указал на Лидаса и Кэйдара, — мы ещё ни разу не сталкивались… Посмотри сам, эти волосы… А глаза? Их, верно, в день Творения лепили из земли… Ничтожные из людского семе-ни! Да и убить их мы всегда успеем…

Они переговаривались между собой, но понять их мог только Айвар, да и то, он не настолько хорошо знал разговорный аранский.

Их всех троих решено было оставить вместе, не ясно, правда, на каком положении, так как связывать их не стали, перед дорогой даже дали каждому хлеба и ячменного пива — для поддержания сил.

Кэйдар был настолько плох, что от всего отказался, его и так тошнило и рвало. Он держался за свою больную голову, а большего в его состоянии было не дождаться. Хорошо ещё, что хоть шёл он сам, на своих двоих.

Лидаса встревожил его вид, его безразличие ко всему. Он даже про Велианаса не спросил, не поинтересовался судьбой остальных. И марага возле себя совсем не замечал. Они так и держались вместе, шли в конце, среди повозок, на которых везли раненых и мёртвых.

Мараг шёл на шаг впереди, не пытался заговорить ни с кем из них двоих. Наобо-рот, заметно сторонился, подчёркивая свою непричастность к аэлийской крови.

Но их и на ночь разместили вместе. Да, эти чужаки не видели между ними никакой разницы. Откуда им было знать, что перед ними представители трёх народов, наро-дов аэлов, иданов и марагов? И по положению своему они никогда не стояли рядом: аристократы — и раб, бывший телохранитель.

Будь Кэйдар здоров, он бы возмутился, это точно. Он не стерпел бы подобного к себе отношения. Чтоб его кормили одним хлебом вместе с рабом-марагом? Укры-ваться с ним одной кошмой? Пить воду из одной бутыли? Ни за что! Уж это-то Ли-дас знал наверняка.

Но Лидас и сам не привередничал, для всего этого он слишком устал, — да что там! — выдохся до предела всех своих возможностей. А тут ещё и рука разболелась к ночи. Возбуждение и шок после боя и поражения понемногу улеглись, и боль, которую полдня почти не замечал, теперь не давала уснуть. Не зная, как быть, как поудобнее пристроить сломанную руку, Лидас проворочался всю ночь. А рядом Кэйдар лежал, на спине с закрытыми глазами, не шевелясь, как мёртвый. Ни словом не упрекнул, не прикрикнул.

Зато мараг, видя такое дело, перебрался отдельно, завернулся в один лишь плащ, сычом просидел до утра, почти не двигаясь. А под утро вообще куда-то улизнул, даже охрана его отсутствия не хватилась.

Вернулся так же незаметно, и прямиком к Лидасу. Опустился перед ним на кор-точки, заговорил:

— Вам перевязку нужно сделать… Осмотреть кости, может быть, выправлять при-дётся… И вот, — вытащил из-под плаща узенькие дощечки, — мне лекарь их одолжил…

Лидас, сидевший поверх скомканной кошмы с подогнутой под себя левой ногой, поднял глаза на марага. Долго смотрел, кусая нижнюю губу, не хотел он принимать помощь от него, но боль оказалась сильнее гордости.

— Ты знаешь сам, что говоришь? — спросил недоверчиво, протягивая-таки руку, за-вёрнутую в кусок окровавленной тряпки.

— Мне уже приходилось лечить людей, господин, — ответил Айвар, осторожно раз-матывая повязку.

Обе кости были сломана, и локтевая, и лучевая. Это плохо. И заживать будет дольше, и с руки всё это время не будет никакого толку. Кроме того, одна из костей сместилась, а это уже хуже.

— Надо кость выравнивать, — предупредил, взглянув на Лидаса исподлобья. — Больно будет…

Но Лидас не отозвался, будто не расслышал, и Айвар не стал повторять. Осто-рожно прощупывая руку подушечками пальцев, сместился вниз, крепко ухватился за запястье — и неожиданно рванул на себя.

— О-о-ох-х!!! — взвыл Лидас, попытался ногой ударить Айвара в грудь, оттолкнуть от себя, но тот довольно ловко увернулся. — Что ж ты делаешь?!.. Демоново племя! — выругался вполголоса, — вокруг народ ещё спал — прижал руку к грязному паттию, а Айвар попросил, снова пододвигаясь поближе:

— Осторожнее с ней… А то снова сдвинутся…

Но Лидас больше не смотрел в его сторону, сидел, низко опустив взлохмаченную голову. Вьющиеся чёрные волосы, обычно чистые и зачесанные гребнем, сейчас неопрятно падали на лоб, на глаза, мешали видеть лицо.

— Если не привязать планки, кости срастутся криво, — снова заговорил Айвар, раз-рывая кусок принесённой с собой чистой тряпки на ровные узкие полоски в виде бинта. — С такой рукой потом никуда…

Вспомнил вдруг, как сам мучился со своим переломом, как долго и плохо сра-сталась кость. Она и сейчас ноет. О, как она ныла перед той метелью! Хоть кричи. И это на всю жизнь уже, наверное. До смерти на всякую непогодь будет кость болеть. И пальцы на правой руке — тоже…

Лидас молча приступ боли переждал, медленно поднял голову и решительно про-тянул вперёд руку с приказом: вяжи!

Сам белее снега вокруг, вспотел аж от боли, и глаза — чёрные, выразительные — блеснули влажно в предрассветном полумраке. Лицом похудел за эту ночь сильнее, чем за три дня предыдущих, и щёки запали, щетина на них с ещё большей чернотой проступила.

Айвар прилаживал к руке своего бывшего хозяина гладко тёсаные планки. Смеш-но вспомнить, как просил их у лекаря-арана. Объяснять пришлось чуть ли не на пальцах. Как плохо, оказывается, ты знаешь их язык. Одно дело, молитвы и гимны торжественные… Хотя, когда они говорят слова медленно, чётко проговаривая бук-вы, их понимать легче.

— Ты знаешь, что с нами будет?

Айвар удивлённо глаза на Лидаса поднял. Вот уж точно, не думал, что тот с ним заговорит. Айвар и сам ближе ранее установленной дистанции соваться не собирал-ся. Перевязку-то эту затеял лишь потому, что видеть не мог, как мучается идан, сам уснуть не может и другим не даёт.

Плечами пожал неуверенно, заговорил, осторожно подбирая слова, вспоминая всё, что слышал от аранов днём:

— Сначала к себе отведут… Там царь их будет решать… Я одно хорошо знаю: ара-ны никогда не берут в плен мужчин… Особенно с этой стороны гор…

— Почему, ты знаешь?

Айвар плечами пожал, покачал головой. Он и сам не знал: почему. Откуда ему знать? Они, вон, и отца твоего тоже когда-то оставили.

— Почему они меня сразу не убили? Ладно, господин Кэйдар, он случайно живой остался…

— Потому что вы — сайга́р!

— Кто? — Лидас улыбнулся невольно, он впервые слышал это слово.

— Если дословно, "идущий впереди", — завязывая узел, Айвар очень туго стянул по-вязку. Лидас поморщился болезненно, но не упрекнул, а мараг продолжал, связывая концы оставшегося бинта узлом:- А если проще, то "вождь", "царь", "лидер". Как угодно можете называть, господин…

— Я — вождь?! — Лидас рассмеялся беззвучно, но тут же скривился, схватившись правой рукой за ушибленные рёбра. — Ты что-то не то говоришь, мараг…

— Аранам виднее, — Айвар плечом дёрнул. — Сам я боя не видел… Но раз уж вы сай-гар, значит, вам и отвечать перед их царём. Вы ведь вторглись в их земли… Искали добычи и славы… Возможно, вас принесут в жертву во искупление…

— Что ты болтаешь? — Лидас перебил его, повышая голос.

— А что? Аэлы каждый Новый год закалывают на жертвеннике пленного воина… У нас тоже жертвуют в такой день барана. У всех свои законы! Откуда мне знать, что с вами будет? Я сам здесь впервые в жизни…

Поднявшись, бросил связанную повязку Лидасу:

— Проденьте в неё руку, подвесьте на шею. Так будет легче… Отекать не будет хо-тя бы…

Сказал в полный голос и этим звуком разбудил Кэйдара. С глухим стоном, выдав-ленным сквозь плотно стиснутые зубы, он сдавил руками виски, повернулся на бок, подтягивая колени к груди. Затих.

— Вам не мешало бы осмотреть его… — произнёс Айвар с подчёркнутым безразли-чием. — Он вчера ещё за бок держался… Да и голова… — отвернулся, ответную реплику Лидаса услышал, уже стоя спиной:

— Ты не поможешь ему?

— Нет!

Мараг ушёл куда-то опять, а Лидас одной рукой потянул шерстяную кошму, укры-вая одновременно и себя, и Кэйдара.

Будить его не стал, пожалел, решил оставить осмотр на утро. Даже если он дейст-вительно ранен, самому одной рукой его всё равно не перевязать.

А Кэйдар, судя по всему, порядком стряхнул себе голову. Ударился о камень при падении с коня, затылок разбил до крови, она, запёкшись, склеила волосы, испачкала плащ и паттий. Весь вчерашний день, пока шли, Лидас заставлял Кэйдара держать на месте удара снег, и теперь холод не дал образоваться большой опухоли.

— Как ты? Так и болит? — спросил, но Кэйдар в ответ только медленно моргнул. Он сидел на одеяле, подтянув колени к груди, упираясь в них локтями, руками поддер-живая больную голову.

— Пить-есть не хочешь? — Опять отрицательный ответ — тяжёлое движение головой вправо-влево. Лидас, глядя на Кэйдара, недовольно губы поджал. Эта его апатич-ность ко всему ему совсем не нравилась. Да, порядком он мозги себе стряхнул. Оп-равится ли ещё после такого? Беспомощный, как ребёнок. Никого и ничего перед собой не видит, всё время смотрит в одну точку. И есть не ест, и пить тоже перестал. Вчера пару раз попил воды совсем немного — вытошнило. Почти не разговаривает, потому что больно, отвечает лишь на вопросы, и то не на все.

— Не будешь есть, ослабеешь… — Кэйдар в ответ на это замечание плечом дёрнул: отстань, мол. — А больше нигде не болит? Левый бок не болит?

Эти вопросы он вообще не расслышал, или сделал вид. Может, и вправду его пока не трогать лишний раз? Когда полегчает, тогда уж…

Так Лидас и решил.

* * *

Чудно смотреть, как он его опекает. Как брата родного. Так и слышишь постоянно: Наследник то, Наследник это…

То хлебушка ему, то водички. Сам-то еле на ногах держится, а ещё и этого, как мамочка…

А Кэйдар, как видно, порядочно приложился. У него по всем признакам сотрясе-ние мозга. Тошнота, рвота, зрачки на весь глаз — тому подтверждение.

И зачем его такого араны жить оставили? Лидасу в компанию?

Да, это чудо какое-то: твои хозяева наравне с тобой теперь, если не хуже. Тоже на положении пленных и рабов. И неизвестно, что ещё дальше будет. Может, вообще убьют — и всё! Наследник Империи сгинет в Рифейских горах! Столько аэлийских воинов какие-то никому не известные араны погубили. Наследника взяли в плен, и зятя его. Гонят их пешком через снега, как скотину. Кто бы мог подумать?

Чуть отставая от них двоих на этот раз, Айвар видел их просто отлично. И не мог не злорадствовать. От этого собственные страдания и усталость заметно ослабевали, даже силы какие-то брались из непонятных запасов.

Сам ведь шёл и не знал, что ждёт впереди, но при виде этих двух, всё другое как-то меркло, тускнело, что ли.

Поравнялся с повозкой, в которой спокойный мохнатый тяжеловоз вёз особенно тяжёлых раненых. Узнав знакомого лекаря-арана, кивнул ему, поздоровался с ним на аранском:

— Лёгкой тропы и удачной охоты господину!

Аран, совсем уже пожилой мужчина, почти старик, сощурил тёмно-серые глаза в приветливой улыбке, чуть подвинулся, рукой махнул, предлагая сесть рядом. Айвар отказался, головой покачал. Те, кто едут сейчас в этой повозке, со смертью в друзьях, а у него ни одного защитного амулета.

Заметил, что на одного раненого в тележке меньше стало. Тот, что с раной в живо-те, видно, отмучился, помер ночью. Да и этот, вот, с повязкой через всю грудь, судя по всему, тоже не доедет до дома.

Каждый камень, каждая ямочка на его лице гримасой боли отзывается, вчера он ещё в сознании был, а сейчас лежит с закрытыми глазами, а у самого — кровавая пена на губах.

Зачем его везут такого? Может, проще было бы дать ему умереть? Видно же сразу, что не жилец…

Айвар многое видел, многое замечал. Следил за дорогой.

Они уже третий день шли по совершенно незнакомым местам, всё дальше уходили на север. Горы поднимались всё выше, а тропа, по которой они продвигались, стано-вилась всё у́же, всё опаснее.

Но араны хорошо знали, куда нужно идти. А им оставалось только подчиняться, идти вместе со всеми, возможно, навстречу собственной смерти.

Для Айвара мало что изменилось. Он так же шёл пешком, стараясь не отставать, отдыхал, когда все останавливались на ночлег или на короткую передышку, только сейчас его никто не бил. Араны никого из них троих пока не трогали. Лишь один раз царевич вызывал к себе Лидаса, пытался допросить, но ничего не получилось: араны не знали языка аэлов, не знали иданского наречия.

С Кэйдаром же вообще было бесполезно говорить, он ни на чьи вопросы не отве-чал, никого не замечал и держался как сумасшедший.

Лишь к концу пятого дня их медленно бредущая колонна, преодолев перевал, спустилась в долину.

Удивительное место, прямо-таки поразительное! Айвар аж остановился, заворо-жённый увиденным.

Горы, постепенно снижаясь, оставались за спиной, а впереди расстилалась долина, поросшая лесом и заснеженными полосами полей. Зелёные верхушки елей переме-жались голыми ветками лиственных деревьев.

Увидеть такое после холодного камня, после скал, пиками поднимающихся до не-ба, увидеть вот так — неожиданно — здорово!

Это земли аранов. Как же далеко от нас они живут, как высоко они забрались! До-лина, — окружённая скалами со всех сторон, которые ни за что на свете не пересечь, не зная тропы, — лучшего места для жизни не найти.

Здесь есть, где сеять хлеб, где пасти лошадей и овец, есть много свободной земли. Да, нам повезло намного меньше. Чтоб овец-то прокормить, угоняешь их от селения за три дня пути вверх по склону. А зерно для хлеба проще и дешевле менять у ви-элов. Да, аранам есть, за что благодарить Богиню.

Они спускались вниз по тропе, и Айвар смотрел, смотрел во все глаза. Он родился в горах, рос среди камня и скал, но даже он обрадовался деревьям, зелёным иголкам сосен и елей, заснеженным полям, вспаханным ещё с осени. По другим полям, остав-ленным под пастбище, бродили овцы и телята. Снег местами уже сошёл, освободил пожухлую прошлогоднюю траву. По-весеннему пахло землёй и дымом от сырых дров.

Своих мужчин, вернувшихся с победой, араны встречали при въезде в посёлок. Слёзы радости и горя, приветственные крики, смех — всё слилось в общий гул. Суета и суматоха возвращения домой, она каждому в этой жизни знакома. Но они трое совсем не разделяли этой радости. Напротив. Встречая настороженные, любопытст-вующие, а чаще враждебные взгляды, они невольно держались друг друга. Даже Кэйдар, при своей травме, чувствовал опасность, смотрел по сторонам встревоженно, исподлобья, готовый дать отпор любому.

Воины с короткими копьями в руках обступили их со всех сторон, не из опасения, скорее, для защиты. Те из хозяев, чьи близкие пострадали в стычке, не могли не думать о мести.

Но их не трогали. Пока. Разглядывали, переговариваясь между собой, и отходили. Одни лишь мальчишки, собравшиеся вокруг, позволяли себе то, что было запрещено взрослым, они кидали в пленных камнями и снежками, осыпали грубыми насмешка-ми. Кое-какие реплики Айвару даже удалось разобрать:

— Это не мужчины!.. У этих двух — голые ноги… Они — бабы!.. Смотрите, они но-сят юбки…

Они смеялись, показывая на них пальцами, и этот смех унижал и бил больнее ле-дяного снежка, попавшего Лидасу как раз по сломанной руке.

— Демоново семя! Что им надо от нас? Скажи им, пусть заткнутся! Ты же знаешь их язык! — крикнул Лидас, уклоняясь от камня, брошенного прямо в лицо.

— Не-ет! — ответил со смехом Айвар. — Пускай! Что я могу сделать?.. Они смеются над тем, как вы одеты… Паттий и сандалии… Это с непривычки действительно забавно…

Внешний вид самого Айвара мало отличался от того, как одевались араны. Длин-ная рубаха до середины бедра, узкие штаны, высокие сапоги из кожи. В такой одеж-де ходить по горам через снег удобнее всего. Но аэлы штанов не носили, считали их варварской одеждой. И даже в этот поход все они оделись, как обычно: короткий шерстяной паттий на тело, а поверх — дорожный, длинный, почти до щиколоток, но с боковыми разрезами выше колена.

— Тупые варвары… Жалкие выродки, — неожиданно заговорил Кэйдар, выцеживая слова сквозь стиснутые зубы. Осмысленность этих слов поразила Лидаса настолько, что он ничего не успел сделать, когда Кэйдар попытался поймать самого настырного из ребячьей своры за шиворот.

— Я покажу тебе, гадёныш языкастый, как смеяться надо мной… Я поучу тебя поч-тительности…

Только руку занёс для шлепка, не обращая внимания на тычки и пинки других мальчишек, но ударить не успел: аран из оцепления, ругаясь на своём тарабарском наречии, ткнул Кэйдара в грудь древком копья.

Удар получился таким сильным, что Кэйдар назад отлетел, упал на спину. Рванул-ся подняться, приподнялся на руках — и снова упал. Острие копья нацелилось ему в горло, один короткий выпад — и всё!

— Ещё дёрнешься — и сдохнешь!

Эта угроза не требовала перевода, её и так все поняли. А аран отвернулся, закри-чал на мальчишек, замахнулся копьём, разогнал их по домам, благо давно пора было ужинать.

Пленных до утра заперли в сарае для овец, приставили к двери охрану.

— Нам нельзя так просто сдаваться! Неужели мы так и будем просто ждать, пока нас не принесут в жертву, как баранов? — Лидас сразу же принялся прощупывать стены, беспокойно передвигался в темноте, натыкаясь на какой-то хлам и ругаясь сквозь зубы.

Айвар, завернувшись в свой плащ, опустился на ворох сена. Глаза постепенно привыкли к полумраку, можно было и оглядеться.

Их закрыли на ночь закрыли в старом овечьем загоне. Земляной пол, стены из камней, а под потолком небольшие оконца. Крыша, крытая дёрном. Овец здесь уже давно не держали, даже запах навоза успел выветриться; у стен лежали бороны и плуги, и ещё на добрых две трети сарай был заполнен сеном, душистым мягким сеном. Отличное место! Для сна и отдыха. А чего им ещё желать в их положении? Им до утра лишь дожить. Вон, и о кормёжке никто не позаботился.

— Бесполезно! Здесь всюду камень! Камень, камень — и больше ничего! — Лидас в отчаянии крутанулся на месте, окидывая сарай взглядом.

— Нас не бросят здесь одних… — заговорил вдруг Кэйдар так тихо, почти шёпотом, что они оба его еле расслышали. — Нужно просто подождать немного…

Нас обязательно найдут… Пусть даже по следам… Велианас никогда не допустит такого… Чтоб какие-то варвары… Я — Наследник всё-таки…

— Мать Благодетельница! — выдохнул Айвар с изумлённым смешком, но Кэйдар будто не слышал его, продолжал всё так же тихим голосом:

— Велианас найдёт нас… Не отобьёт, так выкупит… Нам нужно просто подождать — и нас спасут…

— Да нет больше твоего Велианаса! — крикнул Айвар. — Никого больше нет! Все по-гибли!.. Одни мы остались…

— Заткнись, раб! — Кэйдар вдруг голос повысил, знакомо так, что Айвар сразу понял: его хозяин ещё сохраняет остатки рассудка, если понимает, кто перед ним.

— Неужели? — рассмеялся в ответ со злой радостью. — Ударишь меня, да? — поднялся на ноги одним стремительным движением, шагнул Кэйдару навстречу. — Да ты сам теперь — раб!!! Военная добыча! Что захотят, то с тобой и сделают!

— Ты — ничтожный! — Кэйдар тоже бросился вперёд, и они чуть не сцепились. По-мешал Лидас. Встал между ними, оттолкнул Айвара, здоровой рукой в грудь ударил так, что тот, не удержавшись, упал на сено. Крикнул:

— Хватит! Хватит орать! Я не хочу это слушать! — повернулся к Кэйдару, спросил обеспокоенно, резко сбавив тон:- Ты ничего не помнишь, да? Ту засаду? Не пом-нишь, как сам в плен попал?

Кэйдар головой покачал, осторожно, из стороны в сторону, мучительно вспоминая события пятидневной давности.

— Здорово его припечатало! — рассмеялся Айвар, глядя на них снизу. — Вот это, точно, был удар!.. Все мозги из ушей…

— Заткнись! — резко оборвал его на полуслове Лидас, и Айвар неожиданно для само-го себя замолчал.

— Не помнишь, да? — Лидас внимательно смотрел Кэйдару в лицо, стоял очень близ-ко, даже лицо его в полумраке мог разглядеть, бледную маску с огромными чёрными глазами, с пустым, мучительно-опустошённым взглядом. — Ну, а что последнее пом-нишь? Что вспоминается сразу?

— Аксетий — и этот, вот… — Кэйдар двинул подбородком в сторону Айвара. — Кто дал ему оружие?.. Кто позволил без моего разрешения?..

— О-о! — выдохнул Лидас, отворачиваясь. — Это было накануне вечером… В послед-ний наш вечер…

— Здо́рово! — отозвался Айвар, но уже почему-то без издёвки, серьёзно и с удивле-нием. — Со мной почти так же было… Потом ничего, прошло… И у него пройдёт… Если жить останется…

Лидас глаза на него перевёл:

— Нас убьют, ты точно знаешь? А если выкуп предложить? Золотом, например? Можно же попробовать договориться…

— Договаривайтесь! — Айвар плечами пожал небрежно. — Пожалуйста! Уж я-то, точ-но, не буду против…

— Зачем ты спрашиваешь его? Зачем ты вообще с ним разговариваешь? — негромкий голос Кэйдара не скрывал удивления. — Мы попали в плен, но это не значит, что этот раб перестал быть моим рабом…

— Нас всех вместе завтра убьют. Араны не делают между нами никакой разницы, — Айвар усмехнулся, подтягивая пласт сена себе под голову. — Я хочу провести свою последнюю ночь без всей этой бредятины…

— Паршивец! — разозлился Кэйдар. — Окрылился, да? Обрадовался? Я сумею спра-виться с тобой и один, сопляк! Все твои кости переломаю, гад!

Шагнул к Айвару, но в темноте споткнулся о ногу Лидаса, не удержался, упал впе-рёд на одно колено. Головная боль всколыхнулась, выдавливая из горла невольный стон.

— О, Кэйдар, извини! — Лидас бросился помогать, но тот оттолкнул его, выкрикнул с ненавистью:

— Отстань! Не трогай меня! Трус и слабак…

Перед этим обвинением Лидас аж отпрянул, отступил.

— Конечно! Я, как всегда, один во всём виноват…

Никто ему ничего не сказал в добавление к этим словам. В молчании они разбре-лись по разным углам. Так и провели ночь до утра.

* * *

Лидаса увели самым первым, он не знал, куда, зачем, и вернётся ли он обратно. Но держался сдержанно, даже без страха, ожидание смерти притупило все другие чувст-ва. Одна усталость лишь осталась.

С него сдёрнули плащ, вытолкнули вперёд, к двум горящим кострам. Меж ко-страми стояло массивное кресло с высокой спинкой, застеленное шкурами снежного барса. В кресле в окружении аранов-мужчин восседал их вождь, их правитель.

Немолодой лицом, бородатый, с тёмно-серыми внимательными глазами, они с ца-ревичем Дайрилом очень сильно походили друг на друга.

Светло-русые слегка седеющие волосы, чуть завиваясь, лежали на плечах. Две тонкие косички начинались чуть выше висков, уходили назад, скреплённые на за-тылке зажимом из золота.

На коленях царя лежал длинный меч в ножнах, а руки спокойно охватывали укра-шенные золотом ножны.

— Кто вы? Из какого народа? И чего искали в наших землях? Добычи или славы?

Лидас не понял ни слова, хоть и выслушал с почтительным вниманием.

— Я не понимаю тебя, царь, — ответил, чуть заметным кивком склоняя голову. По-вторил свои слова на всех языках, какие знал или понимал хоть немного: на идан-ском, на лагадском, на вилатском и даже на вайдарском, но знал его хуже всего.

— Тебе знакома речь степных пастухов? — царь аранов заговорил на вайдарском, но чувствовалось, что и сам он не настолько хорошо знает речь вайдаров. — Но сам ты не из их породы. Кто ты?

— Лидас, сын Тиммана, правителя иданских земель, зять Воплощённого Отца-Создателя, Правителя аэлийской Империи, величайшей в этом мире, — отвечал с та-ким достоинством, что никто вокруг не рассмеялся, а царь аранов повёл бровями удивлённо.

— Ты держишься достойно, зять аэлийского Правителя… Как далеко отсюда твои земли?

— У меня была карта… Её отобрали при обыске. Она была испорчена, поэтому её, скорее всего, уничтожили… Мы пришли сюда из-за моря… Мы впервые в этих горах…

— Чего же вы искали здесь? Богатства? Собственной смерти? — царь усмехнулся, и его смешок поддержали многие из воинов.

— Мы искали марагские земли, царь! — Лидас губы поджал, сдержался, хотя обидные слова так и просились с языка. Подумал: "Хорошо, что первым он захотел видеть тебя, а не Кэйдара. Тот бы, точно, не удержался, наговорил такого…"

— Вы заблудились! — царь оборвал мысли Лидаса довольно резко. — Вы шли совсем не в ту сторону, хотя среди вас был мараг…

— Да, он был нашим проводником! — Лидас согласился с араном так поспешно, что со стороны кому угодно могло показаться, что он перебил его.

— Зачем ты врёшь мне, Лидас, сын Тиммана? За ложь одна плата — горячая кровь! — царь чуть вперёд подался, руками стиснув подлокотники, пальцами утопая в мягкой пятнистой шерсти.

— Это не ложь, это правда! — Лидас выдержал раздражённый взгляд серо-стальных глаз, колючих, недовольных. — Мы искали земли марагов…

— Вы пересекли границу каменного предела, вы должны быть убиты! Вы сохрани-ли бы свои жизни в том случае, если б пришли сюда с добром… Но вы шли с оружи-ем… Вы не повернули назад, получив наше предупреждение… Вы хотели войны и крови, вы их получили…

— Мы заплатили за свою ошибку дорогую цену, но того, кто остался жив, ты мог бы и отпустить, царь… Нас всего трое… — осторожно предложил Лидас, покорно проглотив угрозу и гнев аранского царя.

— Двое! — поправил тот небрежно. — Третий — мараг, он не ваших кровей, и, как мне сказали, находился среди вас на положении пленника.

— Не пленника — раба! Он — собственность того, кто со мной. Его раб, невольник…

— Мараги — одно из немногих племён, живущих за каменным поясом, знакомое нам. Коварные, опасные люди. Их появление предупреждает беды и несчастья… Он будет убит!

— А что будет с нами, царь? — Лидасу не нравилась эта категоричность арана, это спокойное заявление о смерти.

— На ваших руках кровь наших людей. Вы будете убиты на церемонии похорон… В ходе ритуального очищающего поединка…

— Мы, двое, — мы не простые воины, царь! За любого из нас заплатят золотом. Лю-бую цену называй!

— Боги рассудят, будет ли из вас кто-то жить или нет! Звонкий меч — лучший су-дья! — аран медленно глаза прикрыл, давая понять, что решение принято. — Всякий, явившийся из-за каменного предела, — враг нашего мира. Созревшее семя злого племени демонов! Мох долговолосый стережёт наши границы, но иногда и Он про-пускает сюда тех, кем движет Судьба.

Такой будет жить, если победит в поединке! Победит лучшего из наших воинов! — И с этими словами царь аранов головой дёрнул, указывая на собственного сына, стоявшего у него за спиной по правую руку. — Вот, его хотя бы!

— Я готов биться, царь, хоть сейчас! — Лидас смерил царевича Дайрила оцениваю-щим взглядом снова перевёл глаза не его отца. — Но мой друг, тот, кто со мной…

— Он — твой друг? — переспросил царь недоверчиво. — Не родич тебе, не родствен-ник…

— Он — мой господин! Он — будущий Правитель! — с гордостью заявил Лидас, не зная, как это звучит на вайдарском, добавил на аэлийском:- Воплощение Отца Солн-целикого! Наследник Империи рождённых солнцем!..

— Сын царя? — переспросил аран с недоумением.

— Да, можно сказать и так, — Лидас согласно кивнул, склоняя темноволосую голову. — Он — Наследник… Будущий Правитель…

— Почему же не он вёл своих воинов в бой? Какой же он правитель, если не был впереди? — усмехнулся царь, поглаживая согнутым пальцем русые усы.

— Кэйдар отлично бился — это многие из твоих воинов могли бы подтвердить. Только их нет уже в мире живых… — Лидас плечи расправил, будто это он о своих боевых успехах сейчас говорил. Но таков он и был, он чаще замечал заслуги окру-жающих, чем свои собственные.

— Кэйдар? Ты так назвал имя своего господина, ми-аран? — Царь заметно рассердил-ся, ему неприятно было слышать о гибели своих воинов. А они в этой короткой, в принципе, стычке с чужаками потеряли своих немало. Кто бы мог подумать, что эти голоногие в длинных почти до земли рубахах будут так отчаянно рубиться? И сей-час, вот, один из них, оставленный жить лишь из любопытства, не просил о сохране-нии жизни, как о милости, нет! Напротив! С такой гордостью говорил о себе и своём народе, будто не сам сейчас в плену.

— Да, царь!

— Ну, вот! Раз уж он такой хороший воин, твой господин и будущий правитель, он сумеет и сам выступить в ритуальном поединке. Победит — вам всем троим сохранят жизнь, проиграет — и ты вместе с марагом умрёшь тут же!

— Наследник должен быть принят вами на положении уважаемого заложника, пленника, но никак не жертвы! Рисковать его жизнью…

— Где твоя земля, ми-аран? — Грозно нахмурил густые брови царь аранов, перебил Лидаса. — Здесь я принимаю решения! И я сказал своё слово!

— Наследник ранен… В последнем бою он сильно стряхнул себе голову… Он еле двигается, царь… — Лидас позволял неслыханную, невиданную дерзость — он осме-лился возражать самому царю Даймару, царю древнейшего племени на Земле, сотво-рённого Матерью, племени "перворождённых", как сами называли себя араны.

Не понимая, о чём говорят между собой царь и пленный, не зная вайдарского, но отлично разбираясь в ситуации, воины вокруг священных костров неодобрительно загудели. Кто затопал ногами, кто засвистел, кто принялся стучать копьём по щиту.

Царь Даймар поднял руку раскрытой ладонью повыше, так, чтоб видели все, и этот жест подействовал как приказ угомониться. В повисшей тишине, нарушаемой лишь дыханием нескольких десятков вооружённых людей и треском пламени, голос Лидаса прозвучал громче обычного:

— Это будет нечестный поединок, царь!

— Тогда за твоего Наследника выйдет его раб!

Лидас изумлённо сглотнул, не сразу нашёлся, что сказать, но всё же ответил:

— У нас так не принято… Чтобы раб за своего господина?.. Позволь мне… Я буду более достойным противником твоему сыну, царь…

— Дайрил-сын, ты сломаешь себе руку, чтоб биться с этим ми-араном наравных? — со смехом спросил царь Даймар своего сына. Спросил громко и на родном, аранском языке, так, что все вокруг, приняв его слова за шутку, оглушительно расхохотались.

Один Лидас не понял ничего. Растерянно переводил глаза с одного лица на другое, понимал одно: эти длинноволосые варвары, похожие друг на друга, как братья, сме-ются над ним. Но что он сказал или сделал такого смешного, Лидас никак не мог понять.

— Этот смех мне расценивать, как ответ на моё предложение? — спросил Лидас, ко-гда все вокруг затихли. — Я настолько плохой воин, царь? — Подбородок вскинул, за-росший пятидневной щетиной. Глазами тёмными, невиданными среди аранов, сверкнул негодующе. А рукой повёл так, будто меч свой искал у пояса.

— Я сказал своё слово, ми-аран! — Царь Даймар поднялся во весь свой рост и оказал-ся даже немного выше Лидаса, плечи свои могучие расправил. — Сегодня вечером на тайтане определится твоя судьба и судьба твоего господина. Можешь передать мара-гу: пусть готовится!.. Уведите его! — приказал уже на аранском своим воинам. — На-кормите их там, узнайте, может, ещё чего надо…

…Они двое встретили Лидаса настороженным молчанием. Каждый смотрел из своего угла.

Лидас тоже опустился на сено. Этот разговор с царём вытянул из него все силы. И ещё эта боль в сломанных костях, будь она проклята! Ни ночью от неё не уснуть, ни днём покоя нет. Ни лечь, ни двинуться, шага не сделать без боли. Каждое движение в руке отдаётся.

А она ещё и опухла, даже запястье и пальцы распухли. Теперь, вон, кольцо с изум-рудом — подарок Айны в день свадьбы — не снять, как ни старайся.

— Что тебе сказали? — первым спросил Кэйдар, говорил неохотно, хмурясь лицом. Обиделся после вчерашнего. Решил почему-то, что та подножка была подставлена нарочно, лишь бы варвара своего уберечь от наказания. Нужен он мне, этот мараг?

— Сегодня вечером будет какой-то тайтан… Я не знаю, что это такое… И на нём поединок…

— Поединок? Что за поединок? — Кэйдар немного оживился. — Кто с кем?

— Один из нас и один из них. Как это называется, на победителя? — Лидас болезнен-но хмурился и всё равно отвечал, не так полно, правда, как хотел бы это слышать Кэйдар. — Проиграем — казнят…

— Проиграем? — Кэйдар громко хмыкнул. — Я никогда ещё никому не проигрывал! Чего ты боишься?

— Биться будешь не ты — мараг!.. Так царь их решил…

— Что?! — Кэйдар вскочил на ноги, от резкого движения боль, немного улёгшаяся за ночь, снова проснулась, ударила в затылок, обручем сдавила виски. — Эта сволочь?..

— Да. Если его убьют, нас убьют тоже. Если он выйдет победителем, нам сохранят жизнь, — сказал Лидас, и они вместе с Кэйдаром посмотрели в одну сторону, на мара-га. Тот с любопытством прислушивался к их разговору, но не смел встревать.

— Что за бред?! — возмутился Кэйдар, старался резко не двигать головой, но она бо-лела даже тогда, когда он говорил в полный голос. — Как он смел вообще такое ска-зать? Я, что, буду прятаться за спину этого вот щенка?! — Руку выбросил в сторону Айвара, и тот громко хмыкнул, но промолчал.

— Он не совсем беспомощен. Мечом владеет неплохо, ты сам про это знаешь… — на-чал Лидас, пытался объяснить, хоть и представлял ответную реакцию Кэйдара на свои слова. — А тебе самому куда? Со своей головой… Он из нас самый здоровый…

Но Кэйдар не взорвался сразу. Какое-то время в немом изумлении смотрел на Ли-даса сверху широкораскрытыми глазами. Выдохнул наконец:

— Прекрасно сказано!.. Повтори-ка ещё раз: неплохо владеет мечом! Мне это осо-бенно понравилось… Готов ещё слушать и слушать… Неплохо владеет мечом… Ха! — хохотнул, потирая лоб. — Ты понимаешь, что это не ритуальный бой на празднике Ночных Бдений? Здесь ставка — не деньги, а жизни наши с тобой! Ты готов подох-нуть потому лишь, что эта тварь неплохо владеет мечом?

— О, Кэйдар, хватит! — взмолился Лидас, зябко поводя плечами. — Не я принимал это решение…

— Конечно, не ты! Но ты поспособствовал… Своим нытьём, своими жалобами. Скажи честно: ты был против того, чтобы на бой вышел я?

— Ты ранен, твоя голова…

— Замолчи! Не смей даже думать о том, что ты можешь решать за меня! Сохраняй своё место! Ты не Наследник, и никогда им не будешь!

— Я хотел сам… — слабо возразил Лидас, но Кэйдар снова перебил его, грубо, резко, властно:

— Да ты на себя посмотри! Любой же видит, что ты из себя представляешь. Чего ты будешь стоить в поединке со своей сломанной рукой? Ни щита взять, ни меч пере-бросить… Посмотри на себя! — Кэйдар смерил Лидаса пренебрежительным взглядом и отвернулся, подошёл к двери, заколотил в неё кулаком.

— Откройте! Откройте, демоново вы племя! Я хочу говорить с вашим царём!.. Я сам буду говорить с ним…

— Если они так хотят, я готов выйти, — заговорил Айвар, поднимаясь. — Что в этом такого? Конечно, я не могу обещать победу уже сейчас… Я и противника не знаю…

Кэйдар за грохотом в дверь не расслышал его слова, обернулся, недоумённо хмуря брови: "Что он там болтает, этот мараг? Кто вообще дал ему право рот раскрывать?" А Айвар, встретив его взгляд, повторил:

— Я буду биться! Хотя бы ради себя…

— Кто вообще спрашивает твоё мнение, раб? — Кэйдар повернулся к нему всем те-лом, всё ещё держа поднятой сжатую в кулак руку. — Вернись на своё место и сиди там! Я не собираюсь…

Кэйдар не договорил — дверь с грохотом распахнулась, и в сарай буквально ворва-лись воины из охраны. Первый же удар пришёлся Кэйдару в живот, его аж отбросило к стене. Он настолько не ожидал ничего подобного, что даже не успел руками за-крыться. Съехал вниз по стене на пол, получая одновременно пинки под рёбра. За-тих.

— Ну, кто тут ещё чего просил? — Аран смотрел поочерёдно то на Айвара, то на Ли-даса. Другие воины в это время внесли плетёную корзину, накрытую белым поло-тенцем. Уже уходя, один из них швырнул Лидасу чуть ли не в лицо его скомканный плащ, оставленный на улице при встрече с царём.

— Нас здесь отлично принимают. Почёт и уважение, — усмехнулся с горечью Айвар, прислушиваясь к тому, как закрывают на засов двери.

Лидас ничего не сказал, перебрался к Кэйдару, принялся проверять, как он.

Араны принесли им поесть: варёного мяса, мягкого сыра, хлебных лепёшек из дрожжевого теста, в небольшом кожаном мешке с пробкой было пиво, а в глиняной бутыли — ледяная вода.

Но поели они мало. Кэйдар боялся тошноты, больше пил, он даже во время еды держался обособленно. То, что варвар поднял на него руку, в прямом смысле слова разъярило его. Он долго не мог успокоиться, даже этот овечий сарай был тесен ему в его ярости, не имеющей выхода. Но и в двери стучать он больше не решился.

Айвар тоже почти ничего не ел: перед поединком не хотелось нагружаться. Да и голова должна сохранять ясность. Аппетита-то и не было, если честно, но и не есть было нельзя. На голодный желудок быстро ослабеешь, а это ещё хуже.

Лидас провозился с едой дольше всех. Ему трудно было управляться с одной ру-кой. Ни хлеба отломить, ни сыра. Кэйдар не предложил ему свою помощь, а сам Лидас стеснялся попросить.

Айвар со своей пайкой ел отдельно, подальше от господ аэлов. Кэйдар никогда бы и не позволил ни себе, ни ему, тем более, есть с общего куска.

Так они дождались вечера, и время это показалось им всем растянувшимся до бес-конечности. А когда стемнело настолько, что они перестали различать лица друг друга, за ними пришли.

Айвар всё это время мысленно Матери молился, помощи просил и защиты. Он со-всем не был уверен в своей победе и в своих силах. Сколько месяцев меча в руках не держал, та минутная стычка с Аксетием — не в счёт. Последний его настоящий по-единок был на арене, с Антирпом, во время Празднеств.

А после много чего успело произойти: сломанная рука, искалеченные пальцы, многодневные пытки, жизнь впроголодь. Как это скажется сейчас? Явно не в твою пользу. Конечно, эти пять дней, пока шли с аранами в их земли, тебя никто не бил, не гнал из последних сил, да и кормили сравнительно неплохо. У тебя было время не-много отдышаться, поднабраться сил. Но не для этого же!

Наверняка против тебя выпустят лучшего из воинов, лучшего из аранов. Да, это последний вечер в твоей жизни. Всё понятно, ты так и думал с самого начала: араны проведут какой-то обряд, связанный с похоронами, они придумают, как убить нас так, чтоб всё это выглядело торжественно, но почему оно названо "тайтан"? Если дословно, "шкура белого зверя". Что бы это могло значить?

Что это значит, Айвар понял позднее, когда их привели. Расчищенная от снега и тщательно утоптанная поляна недалеко от посёлка, окружённая со всех сторон дуба-ми. Огромные костры горели тоже по кругу. На нескольких из них в котлах варилось мясо для поминального ужина, в стороне от живых лежали тела убитых в походе воинов, приготовленные для захоронения.

Участники похорон — взрослые мужчины, от пятнадцатилетних подростков, уже прошедших инициацию, до глубоких стариков — располагались на поляне среди костров. Почётное место отведено было царю аранов, и он был уже тут, когда приве-ли пленных.

Их встречали криками и свистом, пока проводили до положенного места, Айвар, не отрываясь, смотрел в центр площадки, на расстеленную шкуру свежезабитого быка. Его мясо варилось на огне, им поминали умерших, а шкура, белая, чистая шкура без единого пятнышка чёрной шерсти и крови, лежала на земле кверху шер-стью. Её уже порядком прихватило на мороженной-то земле.

И это было место для предстоящего поединка. Айвар понял это и судорожно сглотнул.

А их, судя по всему, привели не к самому началу совета племени. Все давно были в сборе, а жрецы уже служили какую-то свою службу: с дымящимися факелами обходили шкуру вокруг, отделяя это место для священного действия.

Момент, когда царь поднялся и заговорил, Айвар глупо пропустил, глядел всё за-ворожённо на шкуру быка, но когда все вокруг смолкли, перевёл взгляд туда, где стояло кресло.

Царь аранов, высокий, статный сильный мужчина, говорил громким голосом на своём языке, как оказалось, объявлял для всех правила будущёго боя. А сын его, царевич Дайрил, участник жертвенного поединка, стоял рядом по правую руку, облачённый в доспехи воина. Лёгкий панцирь из металлических пластин, щит до середины колена, меч и два коротких копья — он был готов к встрече и вышел в пол-ном вооружении, взяв всё, что берёт с собой в бой всякий аран.

Царь говорил, а Айвар, плохо слушал его, выхватывал какие-то обрывки выверен-ных веками правил:

— Шкура священного зверя — это место для двоих! Третьему не вступать!

— Только кровь может нарушить границу священной шкуры зверя! До этих пор ни-кому на неё не вступать!

— Живым и способным продолжать бой считается тот, кто обеими ногами стоит на шкуре;

— Тот, кто и второй ногой сойдёт со шкуры — будет убит;

— Тот, кто будет ранен настолько, что кровь его попадёт на священную шкуру, — считается мёртвым;

— Если таковыми будут оба воина, жизнь сохраняется обоим;

— Оружие для боя выбирают по обоюдному согласию или же то, какое имеется;

Царь, глядя на Лидаса, перевёл всё слово в слово на вайдарский, дождался, пока тот пересказал правила Айвару и Кэйдару, и лишь после этого крикнул короткий приказ, означающий начало поединка:

— Сайот!

Из разложенного на двух плащах оружия Айвар ещё раньше приметил марагский меч, видимо, добытый аранами а уэлов в последнем бою. К нему выбрал довольно лёгкий щит. Видя это, царевич тут же отбросил копья. На шкуру они наступили одновременно.

Их разделяло каких-то три коротких шага, можно было достать друг друга одним ударом. И царевич попробовал первым, закрывшись щитом, сделал короткий колю-щий выпад. Араны встретили его атаку радостным подбадривающим криком. Но Айвар отбил меч, отступив назад и в сторону, щитом закрываясь от второго удара. Аран оскалился довольно, показывая белые ровные зубы, длинные волосы его, свет-лые, золотящиеся в свете костров, ни этот раз были перетянуты широким кожаным ремешком.

Владел мечом царевич просто отлично, и силён был, несмотря на молодость. ата-ковал безостановочно. Лидас следил за поединком с того места, где их вместе с Кэйдаром оставили. Каждое движение видел, каждый выпад, и не мог не удивляться мастерству марага.

Он вышел на этот бой, вооружившись с предельной лёгкостью: коротким мечом и деревянным щитом, лишь укреплённым стальными полосами. Это позволяло ему легче двигаться, уходить от атакующих ударов более сильного, более здорового противника. Одно плохо: он почти не нападал сам, лишь раз провёл красивую контр-атаку, но острие меча попало в латы, пластины, гибко скреплённые между собой, звонко ответили, но даже не прогнулись.

— Он опять отступает, ты видишь?.. — шепнул Кэйдар, он невольно увлёкся боем, хотя меньше всего хотел бы "болеть" за марага. Но сейчас именно от марага зависе-ли жизни их обоих, и эта мысль ещё больше подогревала азарт Наследника. — Ещё один удар — и он окажется на земле… Тогда его просто убьют копьём или из лука застрелят… И нас следом за ним…

Лидас не ответил, просто не успел — сетования Кэйдара потеряли смысл, потому что мараг не позволил выдавить себя с площадки. Низко пригнувшись, быстрым перемещением ушёл царевичу за спину, но ударить не получилось. Аран, прыткий и вёрткий, как кошка, развернулся буквально в прыжке, принял рубящий удар на кли-нок, и поединок продолжился с новой силой.

— Он измотает марага, это ясно любому! — крикнул Кэйдар уже во весь голос, пото-му что вокруг стояли такие крики и свист, что болели и голова, и уши. — Ты посмотри на них!.. У раба одни жилы…

— Худые бьются до конца, — заметил Лидас, подаваясь немного вперёд, вытягивая шею, боялся пропустить очередную атаку. Аран из конвоя древком копья толкнул его в грудь, возвращая на место, задел сломанную руку — и Лидас чуть не взвыл. От боли всё перед глазами почернело. И в этот момент народ вокруг точно взорвался такими воплями, ясно стало сразу: всё, аран победил! Можно готовиться к смерти.

Но когда зловещая пелена спала с глаз, увидел такую картину: аран сбил марага с ног хитрой подсечкой, тот упал на одно колено, и рука, сжимающая меч, упёрлась в землю, поднятым остался один лишь щит, но он не был преградой для такого опыт-ного поединщика, как царевич Дайрил.

Он к последнему удару приготовился, отнёс руку с мечом немного назад, чтоб пробить грудь марага насквозь, а левую руку со щитом опустил уже вниз довольно беспечно. И мараг сделал то, чего от него не ожидал никто, даже царевич: выпрямил-ся стремительно и легко, будто не выглядел мгновение назад измотанным до преде-ла; ударил одновременно обеими руками снизу вверх — краем щита в грудь, отталки-вая арана назад, а острием меча пытаясь поймать незащищённый панцирем живот. Но не рассчитал немного — и клинок скользнул с лязгом по панцирю через всю грудь, снизу вверх, теряя силу удара, самым кончиком вошёл царевичу в руку, в плечо, чуть правее подмышки.

Аран отпрянул, стараясь избежать опасного сближения, в последнюю секунду ударил марага ногой под колено.

Они опять разошлись до того предела, какой давала им бычья шкура. Мараг еле стоял, нога норовила подкоситься, не выдерживая веса тела. Дышал тяжело, всей грудью, широко открыв рот. Исподлобья следил за противником, ждал его атаки.

А арана возмутило это нелепое глупое ранение. Все видели, как рукав его белой льняной рубахи всё сильнее окрашивается кровью. Пострадала правая рука, рука, в которой находится меч, а значит, кровь сама собой не запечётся. Стоит хоть одной её капле попасть на землю на священную шкуру — и всё! Это будет позорный проиг-рыш! Врагу стоит лишь немного подождать — и победа сама ляжет ему в руки.

Понимая, что ему остаётся каких-то несколько минут до поражения, Дайрил с яро-стным воем бросился вперёд. Соплеменники вокруг исходились криком, отец и царь смотрел сейчас на него, а мараг — ненавистный мараг! — стоял так близко, что можно было видеть капли пота у него на лбу. Он же устал! Он тоже уже устал! Он сейчас просто ждёт, когда ты признаешь своё поражение.

Они яростно бросились друг на друга, так стремительно, что не все видели, когда и как мараг пропустил удар. Зато потом в нависшей тишине каждый смотрел, как, задавив пальцами рану в груди, он медленно отпятился на два шага, запнувшись ногой о ногу, упал на колени, роняя щит. Наклонился вперёд, но, пытаясь удержать-ся, выбросил вперёд правую руку, измазанными в крови пальцами зарываясь в белую тёплую на ощупь шерсть.

Но он не упал до тех пор, пока царевич Дайрил мог стоять на ногах. Он оставил свой короткий меч у арана у левом бедре. Клинок прошёл через ногу насквозь, не-много под наклоном, и кровь аж стекала по лезвию на шкуру.

— Помогите ему! Он истечёт кровью!..

Араны вокруг закричали, засуетились, бросились к своему царевичу.

Кэйдар, не зная языка, понял эти крики по-своему, расталкивая копья, скрещенные прямо перед ними в виде оградительного заслона, закричал:

— Они ранены были оба! Одновременно! Это нарушение ваших правил!.. Это подло добивать его сейчас… Они оба должны теперь жить…

Его сбили с ног, придавили к земле, не давая подняться, принялись скручивать за спиной руки, но Кэйдар продолжал кричать и вырываться, смотреть мог только вперёд, туда, где варвары заслонили собой марага.

Ну, конечно, они добили его! Сразу же! А потом убьют и нас. Как проигравших…

Он бился в руках аранов до тех пор, пока один из них не огрел его кулаком по за-тылку. Всё другое, что было вокруг, и даже голоса на чужом языке, поглотила спаси-тельная чернота.

* * *

Айвар временами приходил в себя, но очень не надолго. И каждое возвращение сознания было настолько кратким, что предыдущее вспоминалось, как сон, как бред, — не более того. После каждого раза в памяти сохранялись лишь ощущения, и отра-жения негромких голосов усиленные эхом.

Он часто в моменты просветлений вспоминал одно из таких ощущений: чувство лёгкости собственного тела, его невесомость и полную расслабленность. Так, должно быть, чувствует себя ребёнок в чреве матери. Тепло, влажно и очень хорошо.

Возможно, это душа твоя собиралась покинуть тело. Тогда получается, что ты был мёртв. Или ты и сейчас мёртв?

Айвар открыл глаза, но перед ним была лишь чернота. Камень был над ним, ка-мень. Да, тебя похоронили, помнишь, как у тебя дома умерших и погибших относили в пещеры, укладывали в специальные ниши в скалах. Вот и ты сейчас здесь, где тихо, покойно, хорошо.

Но я же не мёртвый! Я — живой!!!

Рывком поднялся на руках — позвать! окликнуть! чтоб вернулись, забрали отсюда — и упал на спину со стоном. Больно! Эта боль в груди, она дышать не даёт. Откуда эта боль? Откуда она?

Глаза закрыл, зажмурился, но картинки недавнего прошлого мелькали, заслоняя одна другую: огни костров, белая бычья шкура, люди, много людей вокруг, и лицо молодого длинноволосого парня. Имя его само всплыло из памяти: Дайрил! Царевич Дайрил…

По глазам ударил яркий свет, и Айвар поморщился, отворачиваясь. Ещё раньше успел в почти полной темноте при свете крошечного светильника увидеть фигуру сгорбленного человека, седую, совершенно белую бороду и блестящие, отражающие в себе огонь зрачки. Знакомое лицо. Да, это был тот старик-лекарь, у которого он просил планки для перевязки.

— Тихо. Лежи, не двигайся. Тебе нельзя вставать…

Аранские слова, плавные, тягучие от обилия гласных, но Айвар понимал их смысл. Сам спросил:

— Где я? — Голос беззвучно шелестел, и сам себя не услышал, но лекарь отозвался:

— Ты в безопасности. Здесь тебе помогут… Помнишь бой? — Айвар чуть-чуть под-бородком повёл: да. — Ранение своё? — Ещё один кивок. — Меч между рёбер прошёл, тебе повезло, мараг… Но зато в лёгком дырка — это уже плохо…

Аран говорил и с удивлением видел, что чужак понимает его язык. И вообще он странный очень, так и хочется расспросить его, узнать, почему он носит на груди знак Матери. Откуда священное сочетание сил известно ми-аранам? Это ещё Айнур — главный жрец — ничего не знает. Он бы заставил говорить этого марага, не считаясь с его нынешним состоянием.

— Сколько? — спросил Айвар, скашивая глаза на арана.

— Пятый день уже как кончается, — Тот поправил одеяло, стараясь не глядеть на на-колку на груди ми-арана. — Поспи. Сон лечит лучше любого лекарства…

Айвар послушно глаза закрыл, дышал осторожно, тянул воздух через сжатые зубы, и повязка, тугая, как обруч, сдавливала грудь при каждом вдохе.

Ты жив, и это главное.

Перед глазами проносились эпизоды из ритуального поединка, самые опасные атаки царевича, и это нелепое ранение. Ведь сам допустил непростительную глу-пость, подпустил его слишком близко, а когда была возможность ударить, просто уходя под меч, подвела правая рука. Это всё эти проклятые переломы пальцев!

Знал ли хоть кто-то, кто смотрел на тебя со стороны во время боя, какого труда стоила тебе эта лёгкость атак и простота блокировок? Каждый раз, когда меч ловил щит или клинок, удар болью отзывался в руке, особенно, в раздробленном когда-то мизинце. Он почти не сгибается, от этого в хватке нет прежней силы. Так и кажется, что сейчас пальцы сами собой разожмутся — и ты просто позорно выронишь свой меч на землю.

Араны почему-то решили сохранить тебе жизнь, несмотря на ранение в этом по-единке, даже взялись лечить.

Интересно, а как Лидас с Кэйдаром? Что стало с ними?

Не удержался, спросил, хотя старик уже успел отойти:

— А те… двое… что со мной были…

Пламя светильника плясало где-то справа, высвечивая стены просторной пещеры, она в темноте казалась просто огромной. Аран возился у очага, разжигал огонь, поднял на Айвара бледное в полумраке лицо, сам спросил неожиданно:

— Знаешь наш язык? Откуда? Мы не позволяем ми-аранам… Любой ми-аран, по-павший сюда, либо умирает, либо становится рабом, он навсегда остаётся здесь…

Ты сам впервые в наших землях, мараг, откуда тогда?..

— Их убили? — переспросил уже в голос Айвар, оставив вопросы арана без ответа.

— Нет! — резко ответил старик, снова отворачиваясь, уже вполголоса добавил:- По-ка… Наш царь оставил их для себя. Весной в хозяйстве много работы…

Айвар усмехнулся невольно, представив лицо Кэйдара в ту минуту, когда царь аранов объявил ему о своём решении. Кэйдара — и рабом?! Для него это хуже смерти. Он лучше умрёт, чем признает над собой чью-то власть. Лидас, он из другого теста, он может смириться, но только не Кэйдар.

Рассуждая сам с собой, Айвар и предположить не мог, насколько он оказался прав. Действительно, Кэйдар взбунтовался сразу, высказал царю Даймару прямо в лицо все свои претензии и недовольство, кричал на аэлийском, не задумываясь над тем, понимают его или нет:

— Да как ты смеешь вообще?!! Ты знаешь, кто я?! Я — Наследник!!! Я — будущий Правитель Империи рождённых солнцем! Я буду Воплощением Отца, понятно тебе?! А ты? Кто ты вообще в сравнении со мной?! Ты — варвар! Варвар и дикарь! И плевал я на тебя и на твой народ! И на все твои приказы — тоже!

Его пытались заткнуть, чтоб объяснить его новое положение, но в конце концов избили. Правда, уже после двух ударов в лицо Кэйдар отключился, не мог слышать, как двое других аранов, тех, что держали за руки, отпинали его уже бесчувственного, а потом утащили отлёживаться в тот же овечий загон.

* * *

Лидас принёс с собой кувшин холодной воды и большую лепёшку серого пресного хлеба. Не надеясь застать Кэйдара в сознании, осторожно подсел рядом. Но тот встретил его взглядом, ещё мутным, ещё мало что понимающим.

— Ну, как ты? — Кэйдар не ответил, уронил на руки тяжёлую голову. — Пить не хо-чешь? — Не дожидаясь ответа, Лидас принялся наливать воду в глиняную миску, неуклюже справляясь при этом всего одной рукой. Приподнявшись на руках, Кэйдар передвинулся немного в сторону, упираясь плечом и боком с стенку, сел. Принимая воду из протянутой руки Лидаса, смерил его взглядом.

— Ты, как варвар, вырядился…

— Да, Даймар приказал выдать нам с тобой эту одежду, — Лидас в тёплой рубашке и войлочной куртке с длинными рукавами, в штанах и невысоких сапогах, перетяну-тых узкими ремешками до колена, сам был неотличим от варвара. — Так теплее, когда весь день на улице приходится…

— А что, ты уже пашешь на этого паршивого царька? — Кэйдар усмехнулся с презре-нием, чашку держал обеими руками, пил маленькими глотками, глядя на Лидаса поверх глиняного края.

Презрение в голосе Кэйдара и во взгляде действовало на Лидаса угнетающе. Но, кроме обиды, было ещё и возмущение. Конечно, он ждёт и от тебя того же, что пока-зывал вчера перед царём аранов вчера ночью. Но такое поведение обычно не проща-ется. Эти варвары просто убьют вас обоих.

— Да, я пас сегодня его коров, — довольно резко сказал Лидас. — Следил за тем, чтоб не потоптали озимые… А всё потому, что если мы не будем работать, нас не будут кормить. А если ты, Кэйдар, не будешь работать, нас убьют. У меня сломана рука, с меня никакого толку… Меня даром кормить целый месяц никто не будет.

— Хочешь сказать, я теперь должен работать за нас двоих? Нести ответственность за тебя? — Кэйдар отбросил пустую миску, и она закатилась куда-то среди сена. — А ты не думаешь, что нам обоим лучше умереть, чем жить вот так? Я — Наследник! — буду пасти скотину у этого варвара?! Загнусь здесь, в этой глуши? Буду жить ради куска хлеба? Но я не хочу так жить, понятно тебе! Не хочу! Я лучше умру свободным, умру аэлом, чем жить вот так! — Кэйдар рукой указал на Лидаса, на его варварский наряд.

— Но у нас есть шанс, — осторожно заговорил Лидас, он сидел на куче сена, поддер-живая под локоть сломанную руку. — Мы ещё можем вернуться… Вернуться обратно, к своим. Кэйдар, мы ещё можем вернуться!.. Почему ты думаешь, что мы останемся здесь навсегда?

— Глупые наивные надежды! — хмыкнул Кэйдар зло. — У нас с тобой был шанс уме-реть свободными, умереть в бою, с оружием в руках, вместе со всеми. А теперь что толку мечтать? Куда ты собрался? Ты посмотри на себя! Со своей болячкой…

— Мы пойдём не сразу. Дождёмся, пока срастётся кость. Получше подготовимся… Это серьёзное дело!

Кэйдар не ответил, снова сел, задумался над словами Лидаса, а тот продолжал та-ким тоном, будто ребёнка уговаривал:

— Нам надо потерпеть хотя бы с месяц. За это время снег сойдёт, я буду в норме… Подкопим припасов, разведаем места… Мы сможем уйти, это не так сложно, как кажется. Конечно, свои корабли мы уже вряд ли застанем. Но мало ли? Нам отсюда главное уйти, от этих аранов…

Кэйдар молчал, сидел, нахмурив брови, моргал медленно, будто и вправду внима-тельно слушал зятя, но когда заговорил, стало ясно, что это не так:

— Лидас, нас осталось всего двое… Всего двое, понимаешь! А сколько выехало? — Бросил короткий взгляд на Лидаса и снова отвёл глаза. — Нас было больше полусотни воинов. Лучших воинов Империи! Все, как на подбор. У меня каждый до сих пор перед глазами стоит…

И они погибли все! Все! Даже Велианас! Велианас — один из лучших поединщиков Столицы! Хоть кто-нибудь мог представить, что он погибнет от руки варвара? Он и сам не хотел бы себе такой смерти…

— Кто может знать, какая судьба его ждёт? — возразил Лидас, слова Кэйдара наводи-ли на него тоску. Не хотелось вспоминать события недавнего прошлого, всё произо-шедшее лучше считать кошмарным сном, а то и свихнуться недолго. — Мы и сами не знаем, что ещё будет с нами…

— А мараг этот проклятый знал! — Кэйдар мгновенно в лице сменился, апатия и за-думчивая отрешённость пропали, уступили место ярости. — Он предупреждал всех! Говорил мне, говорил Велианасу, даже Лилу…

Всё могло бы пойти по-другому, если бы я принял его слова на веру. Откуда раб мог заранее знать, как всё будет, а мне, будущему Своему Воплощению, Создатель не подал никакого знака?! Почему так? Что я сделал не так с самого начал? Что?

Кэйдар был в отчаянии, таким Лидас его ещё ни разу не видел, смотрел на него, открыв изумлённо рот.

— Я собирал вас, я повёл вас за собой — значит, все эти смерти по моей вине! Я ви-новат в смерти Велианаса, я один, и никто больше! Понимаешь ты это?! Я — твой будущий господин и Правитель — должен был быть осторожнее, внимательнее, муд-рее! О-о! Почему меня не убили, Лидас? Почему я́ живу, а не Велианас?!

— Ты должен вернуться! Тебя ждёт Империя, — ответил Лидас, но не сразу, изумле-ние не давало ему собраться с мыслями. Бедняга Кэйдар, ему ещё теперь этого не хватало. Решил во всём себя обвинять. Но ведь мы же все в какой-то мере виноваты. Хотя бы даже в том, что позволили свершиться этой авантюре. Не подготовились к ней как следует. Спешили, как на пожар, оправдываясь свадьбой Кэйдара, намечен-ной на май. Да, все виноваты, не один только Кэйдар. Но сейчас какой в этом смысл? Что это меняет? Надо жить, а не отчаиваться. Бороться, пока есть силы. И не просить смерти для себя — это проще всего!

— Империя… — Кэйдар хмыкнул с горечью. — Я теперь раб у арана, у варвара, а не Наследник. Рождённый быть рабом станет им рано или поздно…

— О, Кэйдар, хватит! — Лидас зажмурился. — Такое случается нередко. И вольнорож-дённые попадают в плен. На войне бывает всякое, зачем же сразу отчаиваться?

Сейчас нам надо думать о том, как выжить здесь, среди этих людей, думать о том, как вернуться обратно, а не упрекать Создателя за свою судьбу.

Кэйдар промолчал, всё в том же молчании смотрел, как Лидас ломает на половину хлебную лепёшку, удерживая её одной рукой и прижимая к груди подбородком.

Они оба жевали хлеб без аппетита, по очереди запивая его водой из чашки.

— Завтра нам надо будет вывезти солому с поля, — заговорил наконец Лидас, Кэйдар поднял на него глаза, в которых не было ничего, даже любопытства, — одна тоска. — Нам дадут телегу и лошадь… Тебе придётся одному… Сам понимаешь… — Лидас чуть двинул локтем повреждённой руки. — Держал когда-нибудь до этого вилы в руках?..

Кэйдар не ответил, будто не расслышал, и тогда Лидас добавил в заключение:

— Не сделаем — нам не дадут есть. Он так и сказал мне: не будет работы — не будет еды…

— Подавился бы он таким хлебом! — бросил зло Кэйдар. — Это не хлеб — одни отруби! Как для собаки…

Лидас в ответ плечами пожал. Кто, кроме него самого, мог знать, какого труда стоил ему этот хлеб? Весь день на ногах, на ветру, на холоде, бродить по заснежен-ному полю, когда каждый шаг болью отзывается в сломанной руке.

Хорошо хоть, воды из колодца можно брать сколько хочешь, никто не запрещает.

— А живёт он богато, действительно по-царски, — заметил вслух, лишь бы не мол-чать. — Усадьба большая, рабов много, скотины. Заблудиться можно с непривычки…

Нам с тобой надо к другим перебираться, поближе к огню… Здесь ночью холод-но, — Лидас говорил, а сам вспоминал, как растерялся при свете дня, когда людей увидел, и усадьбу царя Даймара. Дома высокие, постройки всякие, какие из камня, какие из дерева, крытые дёрном и даже соломой.

Лидасу самому пришлось сегодня вечером загонять в коровник скотину, поэтому он уже немного ориентировался во дворе, но Кэйдар не спешил вживаться в новую жизнь, продолжал держаться особняком от всех: от рабов и от господ, и ещё он упорно продолжал носить аэлийскую одежду.

За оставшиеся дни до начала марта они много всякой работы успели переделать: таскали воду в поилку для овец и коров из колодца, чистили загоны, вывозили на поле навоз и золу и много ещё, много всякого. Им, чужакам, поручали самую гряз-ную, самую тяжёлую работу, и почти вся она приходилась на Кэйдара. Он терпел, но Лидас чувствовал, чего ему это стоит, и боялся, что после очередной насмешки или приказа терпение его иссякнет. Он, конечно, старался всё время быть рядом, чтоб сдержать, предупредить возможный взрыв, но успевал не всегда. Часто лишь незна-ние языка спасало от неприятностей, когда дерзкие ответы Кэйдара никто не мог понять, а он не понимал смысла встречных насмешек.

Дайвис, средний сын царя Даймара, собрался в этот день на охоту, заходил на кух-ню за хлебом для лошади и собаки, убирая в ножны нож, столкнулся с Кэйдаром при входе. Тот нёс охапку дров и не отступил в сторону, пропуская господина.

Дайвис толкнул его плечом, прикрикнул:

— Ты, головёшка! Смотри, куда прёшь, дурак!

Кэйдар уже немного понимал язык аранов, сам знал кое-какие слова, быстро на-шёл, что сказать:

— Сам дурак! И нечего тут ножом своим махать… Напугал.

— Болтаешь много, голоногий! — Дайвис был старше своего брата Дайрила и, не-смотря на это, был очень похож на него: те же длинные светлые волосы, те же тёмно-серые глаза, но в лице уже не осталось той юношеской мягкости. Напротив, Дайвис отличался взрывным характером, не терпящим неповиновения. Раб, огрызающийся в ответ на упрёк господина, должен быть наказан, и Дайвис не стал ждать. Толкнул аэла с такой силой, что тот еле на ногах устоял и дрова рассыпал.

Два других воина из дружины, ждавшие царевича возле осёдланных лошадей, дружно расхохотались.

— Поставь его на место, Дайвис! Этот голоногий слишком наглый для раба… Это он царевич у ми-аранов, да? Тогда понятно…

Они перебивали друг друга, смеялись, и Дайвис отвлёкся, глянул в их сторону. А Кэйдар ударил его в эту минуту, точно в челюсть.

— О-па! Вот это удар! — засмеялся один из дружинников, придержал царевича за плечи, не давая упасть.

— Ну, держись, урод! Без зубов ты у меня точно останешься! — Дайвис бросился на Кэйдара так стремительно, что тот еле увернулся от кулака, пытающегося поймать его скулу. Но зато пропустил удар с левой руки. После него в ушах зазвенело, а перед глазами всколыхнулась багровая волна.

— Хороший ответ, Дайвис! Прямо отличный!

Короткая потасовка закончилась, едва начавшись, они только ударами обменя-лись. А потом вмешался один из аранов — подставил Кэйдару подножку, и тот упал назад, прямо на спину. Быстро перекатился, но подняться не успел. Дайвис пнул его сапогом под рёбра. Попал точнёхонько в кинжальную рану в левом боку, уже начав-шую понемногу затягиваться. Кэйдар не сдержал болезненного стона, громкого, неожиданного для всех.

— Больно? — Дайвис удивился, добавляя ещё. — Тебе больно, баба голоногая? Ну-ка, ребята, помогите, я ему всыплю горячих за всё хорошее! — Он выхватил хлыст из-за пояса, смотрел, как два других арана подхватили Кэйдара под руки, поставили на ноги. Затрещала ткань паттия, открывая белую нательную рубашку. Когда разорвали и её, кто-то из аранов заметил:

— Кожа-то какая белая, и правда, как у женщины…

Вот только шрамы на ней — один от меча, другой от стрелы — были шрамами на теле мужчины и воина.

Кэйдар забился в их руках после первого же удара, закричал с ненавистью:

— Уроды! Уроды паршивые! Сволочи…

Вырывался с такой силой, с таким отчаянием, что и двое с ним еле справлялись. Но его не отпустили до тех пор, пока сам Дайвис не сказал, опуская уставшую руку:

— Ладно, хватит с него…

Ми-аран не кричал, не просил о милости, ещё раньше потерял сознание, рухнул ничком, как только его отпустили. А Дайвис перешагнул через него, убирая размяк-ший от крови хлыст за пояс, сказал:

— Поехали, ребята!

Лидас только вечером про всё это узнал, когда пригнал вместе с другим рабом, Товием, коров с поля, удивился, что Кэйдар, как обычно, не вышел помочь ни с водой, ни с сеном.

Нашёл его в их углу, в той части дома, где жили несемейные рабы из молодёжи, из стариков. Сел на свою лежанку, уже привычным движением поддержав сломанную руку. Кэйдар лежал на животе, уронив взлохмаченную голову на руки. Разорванный до пояса паттий, открытая спина, а по ней — багровые рубцы — следы от плётки. Да, когда на кухне сказали, что его побили, никто не сказал, что это была плётка. Для Кэйдара это худшее из унижений. Бедняга, что он опять сделал не так?

С другими рабами он высокомерен до заносчивости, даже не ест за одним столом. Ни с кем не общается, не пытается подружиться. И с аранами сохраняет те же отно-шения. Скрипя зубами, выполняет приказы. Надолго ли хватит его терпения? Не сбежит, так нарвётся на крупные неприятности. Не Даймар его убить прикажет, так кто-нибудь из царской дружины убьёт.

Лидас сам родился царевичем, но младшим, после Гирана, не наследником. По-этому его никогда особо не выделяли, не баловали вниманием, даже родной отец, царь иданов, Тиман. Он, конечно, по-своему любил младшего сына, но никогда не прощал ошибок или слабостей. Хорошо ещё, что хоть друзей не выбирал ему сам, и позволял общаться с прислугой.

Бывало, Лидас неделями пропадал в какой-нибудь отдалённой горной деревушке, отправлялся на охоту официально для всех, а сам вместе с Вилатом пробовал на вкус жизнь простолюдинов. Среди горных пастухов он учился объезжать вольнорождён-ных жеребцов, ходить по следам диких коз и скрадывать снежного барса, стрелять из лука и обороняться обычной пастушьей палкой. Да, он узнал многое из того, чему при дворе царя и цены не знали, и ещё, он научился видеть в бедняках и невольниках таких же людей, с их заботами и проблемами, с маленькими радостями и печалями.

Да, ему было проще, теперь он запросто сходился с прислугой, не гнушался ника-кой работы и последнего из скотников.

Поднявшись, Лидас одной рукой натянул на Кэйдара плащ, скрывая от глаз не-щадно иссечённую спину.

Холодновато тут что-то, эта холостяцкая комната самая дальняя от кухни, всё теп-ло достаётся семейным, у них дети.

Кэйдар поднял голову, узнав Лидаса, громко хмыкнул.

— Пришёл посочувствовать?

— Кто это был? Кому ты опять попался на глаза? — Лидас оставил без внимания его злую иронию.

— Какая разница? — крикнул с раздражением Кэйдар и тут же поморщился от боли. — Думаешь, мне так уж важно было знать, кто это был? Эти варвары, как вороны, на одно лицо…

Лидас рассмеялся. Он и сам давно заметил, как схожи между собой араны. Им с Кэйдаром, черноволосым и тёмноглазым, даже клички дали: головёшки. Обидное слово, в нём и ненависть, и презрение, и желание унизить.

— Тебя убить могут, ты понимаешь это, Кэйдар? — спросил шёпотом, наклоняясь к Кэйдару поближе, через проход, разделяющий их лежанки. — Любой из них, походя…

— А я смотреть спокойно буду, да? — Кэйдар громко фыркнул, поводя подбородком. — Я не безруким родился, ты знаешь…

— Тебя будут бить, ты будешь постоянно слабым и больным. Вспомни марага. Ты потому забирал у него лошадь, чтоб ему сбежать сил не хватало…

— О-о! — Кэйдар дёрнул головой, отворачиваясь, с понятным жестом: "Только не про это!"

— Тебе надо беречь силы для нашего побега, — заговорил Лидас ещё тише, будто кто-то мог подслушать их разговор на аэлийском языке. — Вот потеплеет немного, снег сойдёт…

— Я раньше уйду… Я не выдержу здесь… Ты пойдёшь со мной?

— Ты что?! — Лидас аж выпрямился, спросил в полный голос:- Нас ведь по снегу сра-зу поймают…

— Ну и пусть! — Кэйдар глазами сверкнул решительно. — Смерти испугался? Я так просто в руки им не дамся, учти… Да лучше сдохнуть, чем жить вот так! — Взглядом повёл по закопченным бревенчатым стенам. В полутёмных углах под тёплым жаром одного светильника плясали тени от пыльной паутины.

— Я не хочу сдохнуть, я вернуться хочу… — возразил Лидас упрямо поджимая губы. — У меня дочка…

Он не договорил, смутился, опустил голову, сидел, ждал ответной насмешки Кэй-дара. Но тот почему-то промолчал, и Лидас, подняв глаза, понял, почему.

В проходе между койками, застеленными шкурами, топтался ребёнок, забрёл сюда из комнаты семейных. Лидас узнал в нём сына Торвина, раба-конюха из царской конюшни.

Мальчишка всю зиму болел, только-только на ноги начал подниматься, ему уже почти два года, а на вид не скажешь. Но смышлёный не по возрасту. Он и сейчас, привлечённый их голосами, прошлёпал босиком по земляному холодному полу, стоял, держась обеими руками за край койки. Глаза огромные, изумлённые, даже рот открыл, так ему интересно.

Лидас поднялся, подхватил мальчика одной правой рукой, заговорил с ним на аранском довольно бегло.

А Кэйдар опустил подбородок на стиснутый кулак, задумался, краем уха слышал ещё голос Лидаса из соседней комнаты:

— Дарима, твой Таргат у нас объявился!.. Пол ледяной, смотри, простудится ещё…

А твой Тавиний сейчас так далеко, в другом мире остался. Как он там, твой маль-чик? Твой самый лучший на свете мальчик… Подрос уже, наверно, тебя не узнает при встрече… Интересно, кто сейчас за ним присматривает? Ирида-то, наверняка, со своей вольной из Каракаса подальше подалась…

А она была ему лучшей нянькой… родная мать… Кто бы мог подумать? Это после того, как она его ненавидела… Нет, она не уйдёт без него. Ты же и сам так думал. И всё равно почему-то составил документ. Что это было? Прощальный подарок? По-следняя попытка загладить свою вину за прежнюю грубость? А может, ты просто хотел проверить её саму? Уйдёт — или останется? Что сильнее в ней, любовь к ребён-ку или желание быть подальше от тебя?

Мы не всегда даже сами себе можем объяснить свои некоторые поступки. Навер-няка, и этот был одним из таких.

А Лидас хорошо тут обжился, всех по именам знает, среди рабов, как рыба в воде, и не скажешь, что царевичем рос.

Откуда в нём это?

И на аранском не хуже любого арана.

Кэйдар думал о Лидасе без зависти, наоборот, иногда его терпение и покорность раздражали, злили даже, а иногда к зятю просыпалось незнакомое чувство уважения. За эту его дипломатичность, за умение с любым наладить контакт, за знание всех тонкостей крестьянской жизни.

Одно ясно точно: тебе здесь одному, без Лидаса, никогда бы не выжить. Вдвоём легче, вдвоём веселее как-то, что ни говори.

С попутчиком дорога короче вполовину, так, кажется, говорят.

Значит, придётся терпеть, пока у твоего попутчика рука не срастётся.

* * *

Из всех богов, известных людям, араны почитали богиню-Мать, и этим они были близки марагам. Создательница мира и всего живого в нём, Она породила первых людей, прекрасных, могучих, сильных и мудрых, "перворождённых", то есть аранов. Их Она и посетила, благословив долину и её жителей своим присутствием.

Помня об этом, араны берегли свою кровь в чистоте, и поэтому, несмотря на то, что были древнейшими на Земле из людей, самыми первыми, они сохраняли свой облик таким, каким создала его Богиня: все они были светловолосыми и сероглазы-ми, с правильными, даже красивыми чертами лица.

Древнейшие из людей гордились своим божественным происхождением, все дру-гие народы, для них "ми-араны", могли быть только их рабами.

Богиня-Мать, приняв облик прекраснейшей из женщин, ещё до появления аранов, совершила другое чудо: она породила первого мужчину в этом мире, она сама роди-ла сына, бога Моха, могучего из мужей, покровителя всех мужчин, творца Солнца.

Араны почитали Его наравне с Девой-Матерью, так же, как и Он, носили длинные волосы, и помнили данный Богом-Сыном зарок: не выходить за каменные пределы мира. Стена гор, протянувшихся на юге, стала границей мира, известного аранам, хотя это не мешало им ходить в северные и даже восточные земли. С тамошними племенами они и воевали, и торговали. Поэтому про аранов знали вайдары, назы-вающие их величайшими из людей.

О том, что за стеной гор, тщательно охраняемой Мохом, тоже могут жить люди, араны даже не задумывались. До тех пор, пока именно с той стороны к ним не спус-тился человек. Такой же, как и они сами. Внешне он не отличался от перворождён-ных, был так же высок ростом и красив лицом, был светловолосым и сероглазым, был молод и смел, как юный сын Моха, солнечный проводник и лучник Сакрас.

Он и назвался именем, созвучным именам всех мужчин царского рода, — Дайанор.

Его появление многие посчитали чудом ещё и потому, что необычный чужак-пришелец победил в ритуальном поединке одного из царевичей и нынешнего царя Даймара.

Айвар внимательно слушал своего лекаря, боялся пропустить хоть слово из не-спешного рассказа арана. Тот осторожно прощупывал рёбра и саму рану, надавил чуть сильнее там, где держалось воспаление, и, перебивая свой рассказ, спросил:

— Больно тут?

Айвар не ответил, просто кивнул, болезненно поморщившись. Пальцы впились в мягкую волчью шкуру, укрывающую его до пояса.

Старик аккуратно тряпицей собрал выступившую нечистую кровь, принялся при-лаживать новую повязку.

— Дальше… что было с ним дальше? — чуть слышимым шёпотом выдохнул Айвар, чувствуя каждое прикосновение арана.

— Дальше? — старик усмехнулся, скосив глаза, глянул на наколку на груди своего подопечного. — Мы узнавали его всё больше, а он всё больше узнавал наш язык. Как необычный гость, он имел полную свободу, со многими общался. С кузнецами осо-бенно, с ювелирами, с мастерами-оружейниками… Я сам лично знал его, этого Дай-анора. Он три года прожил среди нас… И он не был посланником Моха, он был вором…

При этом слове Айвар брови свёл, а старик-аран подумал, что причинил ему боль неосторожным движением.

— И тут болит тоже? — спросил встревоженно, но руку не отдёрнул. — Что поделаешь? Рана глубокая, нечистая рана, горячая… Благодари Владычицу, что жив остался… И проболеешь ещё долго…

Айвар головой мотнул нетерпеливо, требуя продолжения, спросил:

— Человек этот… Что он украл у вас?

— Любопытный ты, парень, — улыбнулся аран, но не дружелюбной показалась эта улыбка. — Про земляка своего всё знать хочется? Этот ми-аран по наивности своей сам всё про себя рассказал… Не был он посланником бога. Обычный мараг. Да, мараг! Он сам так называл себя… Небольшое племя в горах, по другую сторону перевала…

Этот Дайанор вовремя сбежал. Так же неожиданно, как и появился. Его бы при-несли в жертву Моху, как было решено среди жрецов. Но марага предупредили…

Дочка Айнура, жрица из храма Матери… И он украл её у отца. Без всякой свадь-бы, без всякой договорённости. Увёл ночью с собой. Как вор!

Ми-аран — и перворождённая! Всё равно, что связь с рабом. Какой отец стерпит такое? Унижение на всю семью, на весь род. Ми-аран и жрица!..

Богиня нас за такое святотатство наказала жестоко. Два года подряд хлеб не ро-дился. Весна холодная, осенью — ранние заморозки и снег. А зимой такие морозы — носа не высунуть…

Мараги — это проклятый народ! Мох посылал нам того марага как предупрежде-ние. Его убить надо было сразу, тогда не было бы ничего…

Аран помолчал, сосредоточенно хмурясь, стягивал узел повязки, натолкнувшись на взгляд Айвара, неожиданно спросил:

— А тот-то мараг Дайанор, верно, сумел назад в своё племя вернуться? От него ты язык наш знаешь? И знак этот, знак Матери…

— Мы почитаем Богиню, как и вы. Этот знак нам издревле известен, — ответил Ай-вар, выдерживая холодновато-спокойный взгляд старого арана. — В храме Матери среди жриц… И эта женщина-жрица, Айвин… Она жива до сих пор… Живёт среди нас… Она не рабыня, она главная жрица в нашем храме… — Он не мог говорить в полный голос, ему и дышать-то было больно, но всё равно сказанное изумило арана.

— Айвин? Так ты назвал её имя? — Айвар даже не кивнул в ответ на этот вопрос, продолжал смотреть старому арану в лицо. — Красавица Айвин! Гордость семьи… Несчастная. Жить вдали от своих, от семьи, от близких среди варваров. Проклятое племя! Создания демона! Вы лишили нас нашей благости! Нашей удачи!.. Покрови-тельства Богини…

Старик обвинял Айвара открыто, бросал жгучие слова прямо в лицо, не ждал ни объяснений, ни оправдания. Обвинял в преступлении двадцатипятилетней давности, в котором сам он не был виновен.

— Подлые обманщики и воры! Вы несёте на себе печать несчастья! Проклятия Айнура на все ваши головы!.. Несчастный отец… Он ещё узнает всё… Его дочка… Его Айвин… Она прозябает в мире проклятых… Она страдает среди чужаков.

Айвар устало глаза прикрыл, слушал причитания старика. Не ожидал он такой бурной реакции на всё сказанное.

Этот аран проклинает тебя только за то, что ты соплеменник тому Дайанору. Знал бы он ещё, кем тот тебе приходится: Айвар слушал историю своего отца, историю похищения собственной матери, рассказанную глазами очевидца.

Действительно ли это было похищение, а может, твоя мать сама пошла на это? Она не выглядела несчастной, живя среди марагов. Да и отца твоего она любила. Вспомни сам, они не ссорились никогда, конечно, со своими жреческими обязанно-стями мать часто большую часть дня проводила в храме. Но отец, несмотря на своё положение, никогда не заводил других женщин, он для этого слишком уважал свои чувства и чувства матери.

Правда, было в их отношениях что-то, какая-то своя тайна, дающая матери опре-делённую власть. Да и отец всегда ценил её мнение. Всего один, единственный раз он не прислушался к её словам, когда потребовал нарушить жреческие обеты, от-правляя своего младшего сына женихом в далёкое виэлийское селение. Теперь у него достаточно времени, чтоб пожалеть о своём решении. Хоть и запоздалым покажется ему это сожаление.

Что же будет с тобой, если араны узнают, что ты родной сын того Дайанора? Что ты сын похищенной жрицы? Что будет важнее для них: кровное родство по матери или ненависть к отцу-марагу?

Зачем тогда им выхаживать тебя, если всё равно убивать? Нет! Ты нужен им жи-вой! Но для чего? Для какой такой цели?

— Что будет со мной? — спросил неожиданно, снова переведя глаза на старика-арана. Тот губы поджал, нахмурился, и тени от глубоких морщин на лице стали ещё резче, ещё чернее.

— Это не мне решать. Но просветлённый Айнур интересуется тобой, мараг…

Этот ответ не давал никаких объяснений, напротив, он говорил о неопределённо-сти положения, но Айвар больше ничего не спросил, задумался над рассказом стари-ка, почувствовав вдруг острую до боли тоску по родным, по матери и по отцу, по старшему брату.

Воспоминания разбередили застарелую рану, которая отзывалась теперь глухой болью. Как они там все? Живы ли, здоровы? Свидитесь ли вы ещё в этим мире?

Родные лица, родные, любимые лица! Есть ли кто-то ещё среди живых, кто так же дорог для тебя? Да, есть! Айна! О, эта аэлийская принцесса занимает в твоём сердце большое место. И ты тоже не можешь забыть всё то, что было связано с ней. То общее прошлое, которое вызывает на губах печальную тихую улыбку.

Что дороже для тебя: дом или любимая женщина? Как труден этот выбор! Как сложен этот вопрос! На него сможет ответить только время.

* * *

Кэйдар поневоле вынужден был примерить варварскую одежду: штаны, сапоги, рубашку, тёплую суконную куртку. Лишь плащ оставил свой, хотя золотую пряжку с янтарной вставкой — дорогущую! — у него отобрали, её заменила простенькая костя-ная застёжка.

Как сильно он теперь был похож на варвара, на идана или даже на вайдара. Как всё-таки одежда меняет человека. Глядя на Кэйдара, Лидас не мог не удивляться. Хотя, если честно, облик Наследника, несмотря на нынешнее положение, он про-должает сохранять. Горделивая осанка, широко разведённые плечи, надменность взгляда, устремлённого выше голов окружающих.

Стройный, гордый, вольный, он стоял на плоской верхушке прибрежного камня, смотрел на реку. Туда, где стеной поднимался густой тёмный лес. Он и думать не думал о том, чтоб помочь Лидасу со скотиной. Даже не глянул в его сторону. Но Лидас и не ждал от него помощи, сам согнал коров к воде по пологому склону, по-догнал коротким свистом отставших тёлок.

Снег с полей уже сошёл, земля днём раскисала, но ночами ещё морозец прихваты-вал. Река, мутная, с сильным течением, с пенными бурунчиками, шумела непрерыв-ным баюкающим гулом.

Впервые за все дни им двоим доверили стадо, обычно Лидас пас вместе с Товием, немолодым уже, но ещё расторопным рабом-вайдаром, из тех племён, что жили высоко на севере, у самого предела Рифейских гор. Кэйдара же оставляли при кухне, на домашней работе. Тут царь Даймар действовал верно: держал их порознь, чтоб не было неповиновения или даже побега. Но теперь, спустя месяц, им стали доверять как-то больше, допускали определённую свободу и самостоятельность.

— А ведь эта речка, наверняка, впадает в Вайду! — крикнул Кэйдар, через плечо бро-сая взгляд на Лидаса.

— Да, вполне возможно, — Лидас повёл плечом. — Мелкие реки питают большие, так же говорят.

Заинтересовавшись, Лидас как-то по-новому глянул по сторонам. Справа, вниз по течению, поднимались заснеженные скалы, река делила их своим руслом на две отвесные крутые стены. Что-то жуткое было в этом холодном мёртвом камне. Но за ним, за этой непроходимой, непреодолимой на взгляд стеной были родные места.

— Если идти точно по течению, не заблудишься…

Интересно, на что он намекает?

Лидас зябко поёжился: ледяной, с гор, ветер, пробираясь под плащ, студил спину. А Кэйдар смело подставлял открытое лицо его порывам, хватал открытым ртом, чуть скаля белые зубы. Чёрные отросшие волосы отброшены со лба назад, и плащ за спиной полощется.

— Пойдёшь со мной? — предложил неожиданно, так неожиданно, что Лидас даже растерялся.

— Когда? — спросил, откашлявшись.

— Когда? — Кэйдар бровями дёрнул нетерпеливо. — Сейчас, конечно же!

— Прямо сейчас?! — Лидас моргнул изумлённо, рассмеялся над предложением Кэй-дара, как над неуместной шуткой.

— А что, боишься? — Кэйдар смерил его взглядом, брошенным свысока, громко хмыкнул.

— Да нет… — протянул Лидас, но как-то нерешительно, перевёл глаза на коров, сто-явших почти по колено в холодной снеговой воде. Годовалый бычок чесал кудрявую голову о нависающий камень, острым рогом толкая в бок самую маленькую из тё-лок. — Эй, балуешь! — прикрикнул, поднял глаза на Кэйдара. — Неожиданно как-то…

— Вот именно, неожиданно! — Кэйдар глазами сверкнул азартно, спрыгнул вниз. — Нас только вечером хватятся, а ночью как искать? Раньше завтрашнего дня не собе-рутся… А мы к тому времени далеко будем…

Лидас не разделял радости Кэйдара, чувствовал какой-то подвох, спросить всё хо-тел: "А сами-то как? Далеко ли уйдёшь ночью среди скал да дороги не зная?" Но спросил про другое:

— А есть что будем?

— У нас же есть! — Кэйдар ладонью похлопал по груди, он здесь за пазухой припря-тал добрый кус хлеба, выданный им утром на весь день. — Для начала хватит…

— Для начала… — Лидас головой покачал.

— О! — Кэйдар разозлился мгновенно. — Ты как старик прямо! Придумаем что-нибудь! Пошли! Пошли немедленно! Ну!

Как старик? Лидас губы поджал с обидой. Что он этим сказать хотел? Что я боюсь дороги? Что я рисковать не умею? Ну, подожди!

— Ладно! Только этих выгоню наверх, хорошо?

Кэйдар нетерпеливо застонал, крикнул:

— Зачем?! За его добро печёшься? Пошли!

И они пошли. Лидас решительно вздохнул, поудобнее перехватывая пастушью палку в руке, её он решил взять с собой — всё какая-то защита и помощь при сломан-ной руке. А Кэйдар быстрым шагом шёл впереди, на несколько шагов опережая, почти бежал, поминутно оглядываясь.

— Быстрее же! Ну, быстрее!

_______________________

Белолобую однорогую корову ещё вчера решено было оставить дома, на поздних сроках стельности, она могла начать телиться прямо в поле. Но эти ми-араны угнали всех. Спохватились только к обеду, скотница Марла накричала на Товия, отправила его за Косматой. Тот долго где-то пропадал, вернулся один, трусцой пробежал мимо рабыни в распахнутые ворота, в ответ на её немой вопрос рукой махнул: отстань, мол, не до тебя.

Действительно, в оставшиеся полдня стало уже не до скотины, появилась другая забота. Ми-араны сбежали — эта новость по всей усадьбе со скоростью ветра разнес-лась. Все другие рабы обсуждали это событие с таким жаром, будто кто-то из них был к этому причастен. Ещё бы! Обсуждали самих чужаков, меру их вины и наказа-ния. Знали, как строг с беглыми царь Даймар. Пришли к одному мнению, проводив нескольких дружинников и обоих царевичей за ворота: тому из ми-аран, кто здоро-вый, точно не жить! Он царевича Дайвиса одним своим видом раздражает.

Рабы двинулись вниз по реке. Места для них незнакомые, берег — сплошные кам-ни… Судя по следам, далеко уйти они не могли. Дайвис, как старший, как главный среди дружинников, всё вычислил правильно, тронул коня сразу к переправе, к бро-ду, по которому все в посёлке ходили на тот берег, в лес. И не ошибся.

Окружённые верховыми воинами варвары не метались, в глупой попытке улизнуть или прорваться, стояли спиной друг к другу, и острые лезвия копий — все восемь! — были нацелены им в грудь.

— Скучной получилась охота! — усмехнулся Дайвис. — Проще, чем гонять по полю зайцев.

Араны вокруг рассмеялись. Кэйдар еле сдержался.

Чего они ждут? Страха и раскаяния? Пусть уж лучше сразу убьют, чем так глу-миться. Зачем унижать перед смертью?

А Лидас держался молодцом, хотя уж он-то наверняка ждал именно такого конца. Не было даже упрёка во взгляде тёмно-карих глаз. Он готов был биться, если дело до этого дойдёт, или умереть без слёз и мольбы.

— Вернём обратно или убить прям здесь? — спросил Дайрил, медленно переведя гла-за на брата. Ровный голос, в нём не было даже той злой радости, какая угадывалась в голосе Дайвиса. Он только-только оправился после тяжёлого ранения, нанесённого марагом в том ритуальном поединке. Кэйдар даже удивился немного, узнав его среди остальных. Быстро оклемался, ничего не скажешь. Но на лице ещё сохранялась бо-лезненная бледность, и усталая осунутость во всей фигуре. Видимо, здорово его растрясло во время скачки.

Из всех он самый слабый, с ним справиться будет проще всего. Буланый жеребец под ним не стоял на месте, приплясывал, громко грыз удила, с лязгом встряхивал головой. Когда он повернулся боком, Кэйдар бросился. Стремительно. Так внезапно, что никто ничего не успел сделать.

Ударился в коня со всей силы, всем весом тела, вцепился в Дайрила, и они вместе покатились по земле. Вокруг кони заржали, и крики над головой:

— Держите его! Держите же хоть кто-нибудь!..

Кричал Дайвис, бросившийся младшему брату на выручку, но ничего этого Кэйдар сейчас не видел, не мог он видеть и того, как грудью коня сбили с ног и Лидаса. Всё смешалось, на крошечном пяточке толпились и люди, и лошади.

Кэйдар пальцами впился арану в горло, давил со всех сил, об одном лишь думая: "Убить! Придушить хотя бы одного… Хоть одного успеть перед смертью…"

Тяжёлый кулак Дайвиса опустился ему на затылок, и на мгновение Кэйдар созна-ния лишился, разжал пальцы, обмякшего, его под руки оттянули назад. Дайвис упал на колени, придерживая брата за плечи, заглядывая в лицо, крикнул:

— Живой?! Посмотри на меня, ну?!

Стирая кровь со сбитой о землю скулы, Даймар замотал головой, длинные волосы, рассыпавшись, мешали видеть испуганные глаза.

— Урод безмозглый! — Дайвис бросился на ми-арана, вымещая на нём в каждом уда-ре ярость и страх за младшего брата.

— Не надо! Ради Создателя! — закричал Лидас, пытаясь подняться. Видел со своего места, как бьют Кэйдара, бьют смертным боем, когда не смотришь даже, куда прихо-дится удар. — Что же вы делаете? — простонал с отчаянием, поднялся-таки, но ему и шага сделать не дали: конный аран сбил Лидаса ударом ноги в спину, приказал:

— Лежать, собака!

Лидас снова упал, но теперь на левый бок, как раз на сломанную руку. Кости, уже порядком поджившие, с оглушительным хрустом сместились снова. Чёрное пламя полыхнуло перед глазами, и Лидас рухнул ничком, теряя сознание от боли.

* * *

Кэйдар лежал на животе, уткнувшись лицом в связанные в запястьях руки, ещё приходя в себя, почувствовал, как ему на голову тонкой струёй льют ледяную воду. Холодно, холодно до озноба, мокро и больно — это было всё, что он ощутил сразу, ещё не успев открыть глаза. Со стоном передёрнул плечами, повёл подбородком, пытался сказать, чтоб перестали лить на него эту проклятую воду. Но язык во рту не ворочался, и распухшие, разбитые в кровь губы занемели, не двигались.

Били. Да, тебя ведь били!

Вспомнил неожиданно всё, и расхотелось жить и дышать. Что ещё они от тебя хо-тят? Чего им ещё надо?

Неимоверным усилием воли приподнялся, опираясь о землю обеими руками, стоя на коленях, медленно поднял голову — и встретился глазами со своим хозяином и господином, с царём Даймаром.

Аран стоял на нижней ступеньке крыльца. Пальцы обеих рук за поясом, большие пальцы отставлены в стороны. На губах усмешка, и во взгляде.

— Твой друг говорил, что ты — сын вашего царя, мог бы править сам… Но для этого ты слишком глуп. Слишком… Этот побег… Неужели ты сам думал, что у тебя полу-чится? — Короткий смешок, разозливший Кэйдара сильнее, чем спокойный ровный голос. Он понял не больше половины, он всё ещё плохо знал язык, и всё равно отве-тил:- За попытку побега положена казнь, к чему тогда эта болтовня?

Говорил негромко, подбирая слова из тех, какие знал, и эта неспешность добавля-ла им значимости, а всему облику Кэйдара, несмотря ни на что, уверенность и силу.

— Торопишься умереть? — усмехнулся царь.

— Если б я мог выбирать, я бы предпочёл вернуться домой. К себе. Я — Наследник, не раб! Я с самого начала это говорил. Свободнорождённый…

— Раб! Мой раб! — перебил Кэйдара царь. — И ми-аран к тому же. Мне решать, что́ с тобой будет. Мне — твоему хозяину! И отпускать я тебя не собираюсь. И убивать пока тоже не хочу. Пока…

— Значит, я буду снова пробовать! Ещё и ещё! — Кэйдар глазами сверкнул яростно. — Я не раб! Я — воин! — Попытался подняться, выпрямиться в полный рост, но один из воинов дружины, стоявший за спиной, положил обе руки на плечи, придавил к земле. Кэйдар вывернуться попытался, яростно ругаясь сквозь зубы, — гады! Сволочи, что они себе позволяют? — и не рассчитал собственные силы, упал на бок с невольным стоном: рёбра и все внутренности отозвались дикой болью.

Мгновенно разъярившийся дружинник носком сапога несколько раз наподдал под рёбра. Сквозь затхлую пелену тошнотной мути Кэйдар расслышал голос царя:

— Хватит, Сактавий! Мы ещё не договорили… Помоги ему!..

Кэйдар позволил себя поднять, стоя на коленях, с хрипом дышал, втягивая воздух через разжатые зубы. Рёбра болели при каждом вдохе. Паршиво! Наверняка, есть переломы или трещины. Как это больно всё. И ещё это унижение. Чего он хочет, аран этот проклятый? Публичного извинения? Что я буду извиняться и раскаиваться? Не дождёшься!

Но как больно всё-таки. Разве кто-то когда-то смел поднимать на тебя руку? Да никогда! Может, только от Отца схлопатывал пощёчину, от Велианаса подзатыль-ник, когда вредничал, но это не в счёт, это ещё в детстве. Ты уже и забыл, каково это, когда больно. И ещё от мокрой одежды заледенело всё тело. Зуб на зуб не попадал. Знобко передёрнув плечами, Кэйдар вспомнил вдруг марага. Давно, вечность назад, тот разговор на корабле, его, продрогшего, лязгающего зубами.

Ты был тогда господином, вершителем чужих судеб, кто ты сейчас? Жалкое ни-чтожество — вот ты кто! Как и тот мараг, в твоих руках. Что захотят, то и сделают.

Но я не собираюсь терпеть и унижаться! Я не мараг! Уж пусть лучше сразу убьют, чем терпеть такое.

— Я хочу, чтоб ты, царевич ми-аранов, знал: отсюда невозможно сбежать! — сказал Даймар, и Кэйдар медленно перевёл на него глаза. — Ты никогда не найдёшь дорогу назад. И пробовать не стоит… А будешь пробовать — будешь наказан. Упрямый раб становится послушным под хлыстом…

— Лучше убей! — перебил арана Кэйдар. — Потому что я тоже тебе скажу: я не пере-стану пробовать, царь. Не перестану! Я вернусь или умру! Если хочешь остановить — убей прямо сейчас! Потому что я…

Кулак дружинника с глухим стуком грохнул по спине как раз между лопаток, и Кэйдар не договорил, скривился от боли. А царь Даймар рассмеялся.

— Зачем я тебе? — хриплым голосом крикнул Кэйдар и снова попытался подняться. — За меня могли бы заплатить золотом… Много денег… Сколько скажешь…

Даймар снова рассмеялся, качнулся с пяток на носки, поскрипывая кожей сапог. Другие воины из дружины, те, кто стоял вокруг, поддержали его смех. Лишь на лице младшего из царевичей, Дайрила, сохранялось выражение угрюмого внимания.

— Сын царя — мой раб! Это выглядит забавно! У меня никогда не было среди рабов царевича. Такого удовольствия ни за какие деньги не купить. А ещё ты дерзок и нагл… Я хочу сделать из тебя отличного работника! Послушного, толкового…

Кэйдар не мог спокойно вынести такое, — презрение в глазах царя и смех окру-жающих — молча, без угроз и предупреждения, бросился на Даймара. Об одном толь-ко Создателя просил в эту минуту: "Пусть убьют! Пусть просто убьют — и всё!"

Царь Даймар, казалось, совсем не ожидал этого броска, но так только казалось. Пальцы, мгновенно стиснувшиеся в кулак, поймали Кэйдара ещё в воздухе. Удар пришёлся прямо в лицо, и тот рухнул тут же, у ног своего господина. Ещё пытался подняться, когда Даймар отдал приказ:

— На конюшню — и выпороть хорошенько! Чтоб желание бегать сразу пропало…

* * *

К старику Айгамату редко когда приходили люди из посёлка. Немногие обраща-лись к нему как к лекарю, и Айвар не знал, почему, ведь лечил-то тот действительно неплохо, был аккуратен и заботлив.

Со своего места Айвар мог видеть, как аран осматривает очередного пациента. Молодой воин, он показался неожиданно знакомым. Может быть, потому, что раза два до этого он появлялся в пещере старика. Наблюдая за ними обоими, Айвар не-ожиданно вспомнил, где видел молодого арана. Это же тот воин, из раненых. Коло-тая рана острием копья в правую сторону груди. Ты тогда ещё сомневался, думал, что не успеют спасти. Спасли. Айгамат вы́ходил.

Вон, и шрам свежий совсем, старик прощупывал его осторожно кончиками паль-цев, проверял, как срослись рёбра, чуть надавливая на кости, спросил:

— Купаешься сколько раз в день?

— Трижды, как вы и велели, — ответил молодой аран, чуть улыбаясь: прикосновения лекаря вызывали щекотку, а от неё, несмотря на близость очага, по спине, по рукам пробегали мурашки.

— Хорошо, молодец, — Айгамат покивал довольно, — лёгкие у тебя уже хорошо под-жили, чувствую, что здоровы, а вот рёбрышко нижнее, в нём шершавость улавлива-ется… Когда двигаешься, больно?

— Дрова колол этой рукой вчера, болело малость. — Улыбчивое лицо арана, молодое безбородое лицо, очень слабо напоминало ту сведённую судорогой боли маску. Удивительно ещё, как Айвар узнал его, вспомнил.

— Матери скажи, чтоб приготовила тебе холодец из куриных или бараньих костей. Так, чтоб несколько дней покормить… — Айгамат протёр сам шрам и кожу вокруг смоченной в ведёрке тряпочкой, особым закрепляющим знаком перечеркнул место недавней страшной раны, разрешил одеваться, а сам отвернулся к очагу, отжал из тряпки воду прямо в огонь.

Аран-посетитель быстро натянул через голову рубаху, затянулся широким с золо-тыми бляшками поясом, надел куртку и плащ.

— Купаться можно уже раз в день, — сказал Айгамат на прощанье, — лучше всего, пе-ред сном. К новой луне ещё раз приходи.

Араны общались только между собой, Айвара будто и не было с ними в одной пе-щере, его не замечали. Ми-аран, он не стоил внимания перворождённых. Хотя, быва-ло, после ухода посетителей, Айгамат сам рассказывал кое-что, пояснял, предугады-вая возможные вопросы. Он и сейчас, проводив гостя, вернувшись, произнёс с при-вычным ворчанием, обращаясь уже к Айвару:

— Видишь, что значит, быть араном. А ты сам сколько ещё болеть собираешься?

— Я здоров давно! — возмутился Айвар, пренебрежение в голосе арана задело его за живое. Эти вечные упрёки, сколько можно терпеть? Хватит! Надоело! Постоянно сравнивает со своими, будто я виноват, что родился марагом.

— Здоров! — старик громко фыркнул, разгребая горячие угли железным прутом, при-казал строго:- Иди сюда! Покажи свою болячку… И тебя посмотрю заодно.

Айвар нехотя поднялся, придерживая штаны обеими руками, босиком прошлёпал по холодному земляному полу, остановился на мягкой медвежьей шкуре.

— Здоров он… Ишь ты! — Айгамат дёргал подбородком с усмешкой, повязку на ране ми-арана он не снимал уже довольно давно, всё как-то руки не доходили, да и были заботы поважнее. Скручивал полотняный бинт трубочкой, бережно расправляя паль-цами каждую складочку, заставил марага поднять руки над головой, а сам не спешил, решил про себя: "Пускай потерпит! Чтоб не огрызался в другой раз…"

— Смотрю, бичом-то тебя в своё время хорошо охаживали, — заметил, взглядом ука-зав на шрамы на плечах и даже на груди. — И спина вся расписана… Вредничал, не-бось? — Айвар в ответ плечами пожал, промолчал. — После бича обычно не выживают. Тебе повезло, парень. — Оторвав присохший к краям раны бинт, Айгамат изумлённо округлил глаза, понял сразу: мараг не только везучий, но и живучий, кроме всего прочего.

Рана, — колотая рана от меча, на вид небольшая, но с повреждением правого лёгко-го, — сейчас выглядела почти полностью зажившей. Затянувшийся шрам длиною по ширине клинка. Ни крови, ни воспаления.

— Хм… — Айгамат глазам своим не верил, пальцами коснулся шрама, будто убе-диться хотел в увиденном. — Неплохо выглядит, — Поправился:- неплохо для ми-арана… Наружные ткани уже здоровы… — Не договорил, раскрытой ладонью накрыл шрам, закрыв глаза, сосредоточился.

— Что вы делаете? — удивился Айвар, опуская руки. Старик недовольно бровями по-вёл, заставляя замолчать. И Айвар подчинился.

— Рана в лёгком ещё не зарубцевалась, — сообщил Айгамат, отнимая руку, — но кости и мышцы межрёберные уже совсем здоровы. — И тут рассмеялся, не в силах скрыть удивление. — Но почему?! Такое естественно для нас, но ты не аран…

— Моя мать — из аранов. Жрица Айвин… — Айвар поднял глаза и встретился взгля-дом с серыми глазами Айгамата.

— Затянулось прямо-таки отлично, — Айгамат отвёл глаза первым, снова принялся изучать место ранения. Говорил и двигался так, будто слова Айвара не расслышал, пробормотал себе под нос:- Я ведь и купал тебя только в первые дни… Да и потом, промывал обычно, или просто повязку смачивал… Но всё равно, ми-аран…

Ведёрко с тёмной, густой, как масло, водой стояло от них довольно далеко, старик подтянул его к себе поближе за полуоторванную ручку, принялся купать в воде тряпочку. Айвар смотрел на старика сверху, прислушиваясь к его тихому ворчанию:

— От луны только четверть была тогда, когда Сактамат в прошлый раз приходил… У него уже не было крови, рана с корочкой была… А тебя я даже не смотрел в тот день… И после не смотрел… Это ж выходит, две недели я тебе повязку не менял… Да, где-то так.

— На мне всё с детства быстро заживает, — сообщил Айвар, скосив глаза, он глядел с любопытством на то, как Айгамат стирает влажной тряпкой пятна засохшей крови вокруг затянувшейся колотой раны. — А вот у Ангуса, у моего старшего брата, такого нет… У него, как у всех. Дня три надо, пока порез затянется…

— Тихо, болтун, отвлекаешь! — не сердито прикрикнул на Айвара аран. — Чёрная вода — Матери подарок! С ней грех беспечным быть… Об излечении надо думать, о поль-зе своей для рода людского… И Богиню благодарить.

Айвар губы сжал в тонкую линию, встал прямо, глядя поверх головы старика. Тя-жёлые капли целебной воды стекали вниз по груди, щекотали кожу, вызывая неволь-ный озноб. Ни о чём другом думать не хотелось, лишь об одном: утереться.

— Воде этой все раны, все болячки, все скверны подвластны. Она любую хворь из-лечит. Так излечит, что и шрамов на теле не остаётся…

А ты-то, смотрю, много боли видел. И хлыст и бич тебя секли, и огонь жёг, и меч жалил. За грехи отца, за ошибки матери кто платит? Дети! Кровь родная. Плоть единая. Страдания детей — трижды и ещё три раза боль для родителя.

— Не при чём тут мои родители! — Не выдержал Айвар, отталкивая руки старика, возмущённо глазами сверкнул. — Я сам виноват во всём! Я — и никто больше! Вы ведь не знаете ничего, как вы можете говорить такое?

— Сердцем горяч ты, мальчик! Где терпение твоё? — Айгамат головой покачал, опус-тился перед ведёрком с водой на корточки. Чёрная, непрозрачная вода скрыла его правую руку выше запястья, будто ножом обрезала.

Чудная вода! Неужели бывает такая?

Айвар ничего подобного сроду не видел, смотрел, как аран промывает тряпку, как моет руки до самых локтей, и желание ругаться сразу же пропало.

— Это не вода, это масло, — вырвалось у него невольно, — чёрное масло…

— Это не простая вода, это — подарок Матери. Подарок для нас, перворождённых, — Айгамат усмехнулся, выпрямляясь. — Ты бы помер уже, если б я в первые дни не купал тебя в этой воде. Ты не помнишь сам, ты тогда в беспамятстве был…

Но Айвар помнил. Кое-какие ощущения, которые помнило тело, а не мозг: чувство общей лёгкости, расслабленность, умиротворение.

— Правда, вода священного озера доступна лишь перворождённым. Мне пришлось отвозить тебя туда тайно, чтоб никто другой больше знать не мог.

— Отвозить? — Айвар поморщился.

— Да. На повозке с мулом. Сколько можно, а потом на руках… Мне внучка моя по-могала. Она одна знает, что я купал тебя, — Айгамат улыбнулся, выставляя обе руки раскрытыми ладонями так, чтоб показать, как он держал в воде тело Айвара. — В этой воде вес совсем не чувствуешь. Она приятная, тёплая, ласковая, как во́ды в чреве матери…

Да, так ему и казалось тогда. Эта лёгкость в теле, она долго в памяти хранилась. И голоса ещё. Голос самого старика и женский, молодой, с тёплыми звучащими нотка-ми голос. Значит, всё это не было сном, как тебе думалось поначалу.

Вместе с воспоминаниями опять нахлынули те, давно пережитые ощущения. при-ятные и лёгкие, но голос арана отвлёк, вернул к действительности:

— Ты про мать свою, кстати, не болтай никому. Айнур страшным проклятием про-клял отца твоего, Дайанора. Он и тебя убить потребует…

— Но меня-то за что? — удивился Айвар.

Старик ответил не сразу, он переливал лечебную воду в глиняную бутыль с высо-ким узким горлышком.

— Нет более страшного позора для отца, чем дочери лишиться, без выкупа, без свадьбы. Украли, как рабыню! Это ж позор на всю семью.

Айнур, главный жрец в храме Моха, фигура почётная и уважаемая, такого он ни-когда не забудет. Он мстить будет всему роду твоему, мстить за кражу.

— Моя семья далеко отсюда, как тут мстить?

— Зато ты близко! — Айгамат глянул на Айвара поверх плеча, сцедив последние кап-ли, отставил в сторону опустевшее ведёрко.

— Меня поэтому и жить оставили, да? — с горькой усмешкой спросил Айвар. — Этот Айнур меня за отца моего убивать будет. Зачем тогда лечить было?

— Я не знаю, что с тобой делать хотят. Жрец Айнур хоть и брат мне, — При этих сло-вах Айвар удивлённо бровями дрогнул, — но его мысли даже мне не ясны. Мне прика-зали тебя лечить и кормить, я лечу. А что дальше с тобой будет, не знаю.

Айгамат вышел на улицу, ещё шире отдёрнув войлок, закрывающий вход в пеще-ру. Айвар, проводив старика-арана взглядом, поднял с пола пустое ведро. Приклё-панная проушина для ручки оторвалась с одной стороны. Сама-то жесть неплохая, а вот клёпки дрянноватые, уже перетереться успели.

Был бы подходящий инструмент под рукой, здесь работы на пять минут. Кусочек железа от гвоздя для клёпок и молоток обычного веса.

Айгамат вернулся с охапкой дров, и Айвар встретил его неожиданным вопросом:

— Здесь где-нибудь поблизости кузня есть?

* * *

Мехи с упругим хрипом гнали воздух в горн. С каждым выдохом раскалённый уголь чуть потрескивал, отдавая свой жар. Мальчишка-помощник, парнишка лет четырнадцати, тянул ручку на себя обеими руками, водил лопатками под мокрой от пота рубашкой. Приказ кузнеца принял как передышку:

— Эй, сгоняй-ка, узнай точно, на скольких лошадей ковать?

Сам мастер выделывал подковы. В небольшие, заранее просверленные в трёх мес-тах отверстия вбивал раскалённые шипы. Специальные, чуть заострённые книзу. Они, мараги, такими подковами ковали своих лошадей для езды по скалам, для большей устойчивости.

Айвар сидел на чурке возле чана с водой, рядом у ног — сломанное ведро, молча наблюдал за работой кузнеца. Аран, довольно молодой, лет тридцати или чуть боль-ше, крупнотелый, но высокий ростом и потому казавшийся необычайно сильным, легко перемещался на крошечном пяточке между горном и наковальней. Управлялся один без помощника: в одной руке клещи, в другой — небольшой молот на короткой ручке.

Движения спорые, но без лишней суеты, чётко выверен каждый удар. Под лосня-щейся от пота кожей мышцы, твёрдые, как камни, перекатываются. Аран работал голым по пояс, только повязал передник кожаный.

Готовая подкова с шипением опустилась в воду. Держа поделку клещами, аран пе-ревёл глаза на Айвара, глянул сверху, спросил с усталой улыбкой, впервые за всё время интерес выказал:

— На починку что принёс или просто посмотреть?

Айвар без слов, без объяснений протолкнул носком сапога ведро поближе.

Аран бросил подкову в общую кучу, утираясь локтем, коротко рассмеялся.

— У меня ещё, вон, — Подбородком двинул в сторону горна, — на три подковы заго-товки калятся, когда сделаю, посмотрю.

— В четыре руки быстрее управимся, — неожиданно даже для себя самого предложил Айвар.

— А сумеешь, справишься? — Аран чуть правый глаз сощурил, смерил Айвара взгля-дом. Ми-арана из последних пленных он сразу узнал. Его бы любой узнал, кто тот поединок видел. Неплохой бой, достойный "бычьей шкуры", занимательное зрели-ще, оно тогда всех впечатлило. Один тот обмен ударами чего стоил. Царевич Дайрил, говорят, всю жизнь теперь хромать будет, а этот ми-аран ничего, вроде, даже помо-гать напрашивается. Ну, что ж, пусть помогает. Посмотрим, на что он ещё годится. — Вон, инструмент на стене! — согласился, а сам отвернулся к горну, принялся копаться в углях, вылавливая заготовленные подковы.

Работа не казалась Айвару сложной, он только куртку скинул, закатал до локтя ру-кава. Через минуту они с араном уже в два молота стучали на наковальне, каждый со своей стороны.

Удар молотком, ещё один — и размягчившееся железо расплющилось. Повернув подкову боком, Айвар точным ударом выровнял шип. Несложно, да и руки, руки помнили, а ведь столько времени уже прошло, почти два года с тех пор, как послед-ний раз работал в кузнице.

Ковка подков, гвоздей, наконечников для стрел, всякой другой мелочи — с этого ты начинал мальчишкой, а сначала помогал отцу и брату. Кузня была для тебя вторым местом после дома, хотя много времени отнимало ещё и служение в храме Матери.

Они бойко стучали в два молотка. Аран посматривал на Айвара, тот чувствовал на себе его взгляд. Каждый со своей заготовкой управился одновременно, и пока Айвар ворочал в остывающих углях последнюю подкову, аран взялся проверять его работу. Покрутил в загрубелых пальцах ещё горячую подкову, похвалил, видя, что придрать-ся не к чему:

— Неплохо. Неплохо для ми-арана…

Айвар усмехнулся, убирая тыльной стороной ладони сырые от пота волосы, ме-шающие видеть. Любимые слова Айгамата. Тот постоянно сравнивает и постоянно удивляется, когда убеждается в том, что не всё дано одним лишь перворождённым.

— Это просто! Мальчишечья работа…

— А ты, смотрю, и кузнечному ремеслу обучен. Не только мечом махать…

Айвар плечом повёл, не ответил никак на эти слова. Пока доводил до ума послед-нюю подкову, кузнец стоял посреди кузни, смотрел, произнёс, пропуская Айвара к чану с водой:

— Удары так аккуратно кладёшь… Как ювелир прямо.

Айвар рассмеялся.

— Подкова не кольцо, её не сломаешь, — согласился с хозяином кузницы, а потом по-яснил:- Болит ещё, когда ударяешь. — Повёл правой рукой — затянувшаяся рана ото-звалась внутренней болью.

— Понятно, — аран улыбнулся, небольшая русая борода казалась тёмной от угольной пыли и копоти, а зубы блеснули приветливой белизной.

Айвар взялся за ремонт ведёрной ручки. Обратной заострённой стороной молотка выбил перетеревшиеся заклёпки, прилаживал новые, когда в дверном проёме, засло-няя свет закатного солнца, появился мальчик лет десяти. Не успел заговорить, как кузнец сам спросил:

— Где мой Астасий? Я его как к дяде Дайвису послал, так он и пропал…

— На сегодня всё сказали, отец. Все за столы уже садятся. Мама за тобой послала…

— Ладно, передавай: буду сейчас.

Мальчишка с места сорвался, бегом помчался.

— Сорванец, — ласково ругнулся аран. Видно было по лицу и по голосу, что сыном он гордится. — Ты сам-то не торопишься? Тебя Айгамат не потеряет? — Сняв фартук, он умывался потеплевшей водой из чана, плескал на грудь и на спину, смывая пот и грязь. Айвар головой покачал задумчиво, сам глаз не поднял, крутил ведро, прове-ряя, ладно ли держится ручка.

— Ты, парень, смотрю, не из болтливых, — заметил аран, вытираясь захватанным по-лотенцем. — или язык наш плохо знаешь? Как зовут-то тебя, мараг?

— Айвар, сын Дианора, — Айвар наконец-то поднял глаза на кузнеца. Тот в полотня-ной рубашке с расшитым затейливой вышивкой воротом уже не казался таким уж большим, каким выглядел при первом впечатлении.

— А я — Дайгас-мар, — представился кузнец с достоинством. — Давай, — Бровью повёл в сторону чана, — и ужинать со мной пойдёшь. Я тебя сегодня приглашаю. Гостем моим будешь.

Отфыркиваясь с удовольствием, Айвар плескал в лицо водой с обеих ладоней, тщательно мыл руки и думал: "Дайгас-мар — это, значит, из рода Дайев, сын Дайма-ра. А Даймар — это царь, как помнится, царь всех аранов. Ты же, дурень, полдня с царевичем провёл, работал с ним за наковальней и понятия не имел, кто перед тобой. А сейчас сын царя тебя за один стол с собой зовёт, не гнушается. Это ж честь, вели-кая честь! Грех от такого отказываться."

Дом у царя Даймара со стороны показался прямо-таки огромным. Высокий, из толстенных брёвен, с фундаментом из камня, с крытой дёрном крышей. Он не был похож на те небольшие дома из камня и глины, какие строили себе мараги, не распо-лагавшие достаточным количеством строевой древесины.

Дом имел две входных двери, и посередине был разделён глухой перегородкой. В одной половине, как оказалось, обитали дружинники, в другой — сам царь и вся его большая семья, собиравшаяся вместе только за столом.

У Даймара было три взрослых сына от первой жены, ещё два сына близнеца-подростка и четверо дочек от наложниц и рабынь. Невестки, зятья, внуки — Айвар прямо растерялся при виде такого числа народа. Сам он за месяц жизни с Айгаматом успел отвыкнуть от шума голосов, от незнакомых лиц. Сидел на скамье в углу, там, куда указал ему Дайгас, с настороженным любопытством озирался, чувствуя, что и его рассматривают тоже.

Огромный зал, дощатый пол, в центре длинная очажная яма, обложенная выбелен-ным камнем. В такой очаг запросто можно было бы уложить бревно в три человече-ских роста.

Столы стояли полукругом, так же, как и в трапезном зале у аэлов. С одной сторо-ны рассаживались дружинники со своим сайгаром, с царевичем Дайвисом, с другой — семья Даймара; сам же царь и самые уважаемые из приглашённых к столу гостей располагались в центре, за самым высоким столом.

Айвар со своего места почти всех мог видеть, узнал несколько знакомых лиц: ца-ревича Дайрила и того арана, что сопровождал его в походе, это был родной брат царя, Дайнур, но Айвар не знал ни имени его, ни того, кем тот приходится царю.

А рабыни под присмотром хозяйки — рано постаревшей, но ещё статной женщины — разносили по столам дымящиеся аппетитным паром миски. Каждый из сидевших по скамьям получил одинаковую порцию горячего мясного бульона, приправленного луком и душистыми кореньями, а ещё в бульоне, наваристом и необычайно вкусном, попадались кусочки теста, так называемые клёцки.

К жидкой еде подали на досках большими кусками отваренное мясо, на широких плоских тарелках — варёную целиком рыбу, а в маленьких чашках — вымоченную клюкву и чернику.

Раньше всех насытились женщины и молодёжь, за порядком опустевшим столом остались только мужчины, из тех, кто ещё не спешил укладываться спать.

Айвар тоже был непротив уйти, но кузнец и царевич Дайгас продолжал сидеть, лишая возможности убраться незамеченным. Он чувствовал себя чужим среди этих людей. А араны пили ячменное пиво, вели чисто мужские разговоры. Пропуская эти ничего не значащие для него реплики мимо ушей, Айвар медленным взглядом ещё раз осмотрелся.

Шкуры снежных барсов, медведей и волков по стенам, выделанные так искусно, что сохранены были объёмные головы и лапы. Инкрустированные прозрачными камнями глаза, и белые, смертельной остроты зубы. На вбитых гвоздях — оружие: мечи, щиты, секиры. Всё боевое, в отличном состоянии, и принадлежит кому-то.

Сам же Айвар вынужден каждый раз просить нож у Айгамата, чтоб хотя бы по-бриться. Да, он чувствует своё место здесь, среди этих людей, поэтому не может отделаться от настороженности, от скованности. Поэтому ему так не терпится поки-нуть этот стол, этот дом, этих людей.

Царь аранов за весь вечер ни разу не глянул в его сторону. Он занят. У него какие-то свои дела с гостем. Гость за столом Даймара сразу, ещё при первом взгляде пока-завшийся чем-то знакомым, вызывал непонятное чувство опасности. Хотя нет в его облике ничего такого, что могло бы угрожать тебе.

Немолодой мужчина, уже, должно быть, на шестом десятке, но не грузный: — на-против! — узкие плечи, быстрые движения, лицо с тонкими чертами, высокий лоб, совершенно седые волосы, зачесанные назад, и в них золотой обруч с драгоценным камнем. От обруча вдоль висков до самой нижней челюсти золотые подвески.

Не знакомый Айвару аран говорил о чём-то с царём, сидел, придерживая пальцами тяжёлую глиняную кружку с пивом. Красный камень в перстне поблёскивал при свете факелов, привлекая к себе внимание. Айвар, завороженный его блеском, еле справился с наваждением, моргнул несколько раз с усилием, отвёл взгляд — и тут встретился с глазами незнакомца. Какое-то время они смотрели друг на друга, не мигая; аран — с усмешкой, внимательно, чуть сузив тёмно-серые глаза; Айвар — с настороженным любопытством и с опаской. Он и глаза отвёл первым, и аж выдохнул с облегчением.

Мать Милосердная, у этого человека сила змеи, он зачаровывает своим взглядом. А ещё он смотрел так, будто узнал, но Айвар-то точно помнил, что ни разу не видел этого арана. Странное дело, а в первую минуту он ведь показался знакомым.

— Эй, Дайгас, ты завёл себе дружка из ми-аранов? — Молодой аран, задиристо улы-баясь, задал свой вопрос так громко, что его расслышали все, кто был в зале. — Я всегда говорил: тебе сподручнее ворочать молотом, чем острым мечом. Ты и друзей себе выбираешь не среди воинов и мужчин, а всё из рабов и сопливых мальчишек.

Дайгас даже рта не успел открыть, не сразу нашёлся, что сказать царевичу Дайви-су в ответ, чтоб перевести всё в шутку. Айвар ответил сам, причём на весьма при-личном аранском:

— Труд кузнеца — дело не зазорное! А если кто-то считает меня недостаточно взрослым, пусть спросит царевича Дайрила, — Айвар бросил взгляд в сторону младше-го из сыновей. Видел, как тот покраснел от возмущения, а аран-задира вскочил, хватая нож со стола.

— Сядь, Дайвис! — приказал вдруг царь неожиданно для всех, и молодой воин под-чинился с явной неохотой. — Если твой брат сажает за одни стол с собой этого ми-арана, значит, на то есть причина. Уважай решение старшего по крови.

Айвар, не дожидаясь продолжения, покинул стол тут же, поклонившись всем си-дящим, поблагодарил по-арански:

— Лёгкой тропы и удачной охоты хозяину дома! — Вышел вон, всё так же держа рас-крытую ладонь на груди: благодарил от чистого сердца.

Дайгас догнал его уже на улице, Айвар слышал торопливые шаги за спиной, но не обернулся. Кузнец поравнялся с ним, и до самых ворот они дошли бок о бок в пол-ном молчании, только ручка от ведра в руке Айвара тоненько поскрипывала при каждом шаге.

— Завтра с утра будем ковать лошадей. Приходи, — предложил Дайгас. Они стояли ждали, пока дозорный из дружинников открывал засов на калитке. — Сам понимаешь, толковых людей не хватает вечно.

Айвар плечами повёл непонятным движением: то ли придёт обязательно, то ли ещё подумает. Ответил:

— Как сын царя, ты мог бы просто приказать…

Дайгас рассмеялся, чуть качнулся вперёд, хотя и не выглядел захмелевшим от вы-питого пива.

— Мой брат Дайвис из тех, кого демоны раздоров любят тянуть за язык, но ты-то придёшь ко мне, не к нему… Тут охота в горах намечается. Ниже по склонам уже трава пошла, бараны спускаются пастись на наши пастбища. Добыча знатная будет. Вот перекуём лошадок…

— Ладно, — Айвар согласился. Ему не хотелось портить отношения с этим человеком в первый же день знакомства. Да и работать в кузнице с ним понравилось.

— Ну, приходи тогда. Как сможешь, так и приходи.

Айвар пошёл по узкой тропинке, издалека слыша, как лязгает железо засова.

* * *

— Ты вчера поздно пришёл, — заметил Айгамат. Упрекнул как бы между прочим, а ведь весь вчерашний вечер места себе не находил, думал уже, что с ми-араном его подопечным что-то нехорошее случилось. Он же впервые за всё время отправился куда-то и сразу так далеко, аж в посёлок.

Айвар ни словом, ни взглядом не дал понять, что слышал. Сидел, глядя в неболь-шое бронзовое зеркальце. Брился. Терпеливо скоблил ножом щеку. Тоже мне. Опять, видать, куда-то собрался. И ведь не скажет, упрямый, как мул.

Айгамат со вздохом отвернулся, принялся разглядывать починенное ведро. Хоро-шо сделано, аккуратно.

— У царя был, да? Как я и говорил. В его кузне…

— Да, — ответил односложно, поворачиваясь к свету другой стороной лица.

— И сколько за починку запросили?

— Нисколько. Я сам сделал.

Айгамат удивлённо бровью повёл, хотел ещё что-то спросить, хоть и чувствовал, что ми-аран всячески пытается от него отделаться.

— Ты зря за бритьё берёшься. Тебе пора бы уже бороду отпускать…

— Это почему вдруг? — Айвар наконец-то взглянул на старика, но взглянул с недове-рием или в ожидании подвоха.

— У твоей женщины уже есть ребёнок. Считай, семья. Такой мужчина носит боро-ду, а не голые щёки…

— С чего вы взяли вообще? — Мараг повернулся к Айгамату уже всем телом, глядел настойчиво, требуя объяснений. — У меня нет жены! И семьи тоже нет.

— Твоя женщина уже нянчит сына. Домой тебя ждёт… Верная, сильная женщина… Очень красивая… Очень! — Айгамат с улыбкой головой покачал. А ми-аран под напо-ром этих слов подавленно примолк, задумался, сидел, поглаживая пальцами под-бородок, будто проверял ещё, гладко ли выбрит.

— Откуда вы знаете? — Глаза на Айгамата поднял решительным движением, и воло-сы, лежавшие на плечах, качнулись. Аран, со стороны посмотреть, вылитый аран!

— Я много чего о тебе знаю, — Теперь уже пришла очередь Айгамата испытывать терпение своего подопечного. — Я ведь тебя лечил… Видел твои мысли, твоё про-шлое… Ты болел, а мне хотелось знать о тебе побольше. О тебе, о твоей матери…

— Ну и как? Довольны увиденным? — Айвар разозлился. Ещё бы! А кто б не разо-злился, если бы чужой человек вызнал все сокровенные мысли, все воспоминания?

Айгамат головой покачал от плеча к плечу, пожевал губами в явном смущении.

— Ты и сам обладаешь даром. Умеешь закрываться… Наверное, это всё от матери передалось… Я совсем немного видел… из недавнего… Женщину твою любимую видел, мальчика маленького ещё совсем… У него будет интересная судьба… Но с тобой ему не сравниться…

— Вы не имели права, — чуть слышно произнёс Айвар, исподлобья взглянув на ста-рика. Сидел, уронив руки на колени. — Это любопытство ничем не может быть оправ-дано. Ничем, слышите!

— Я никогда не использую эти знания во вред. И не вмешиваюсь в судьбу человека. Но могу иногда помочь советом, — Айгамат выдержал взгляд марага, возмущённый осуждающий взгляд. — Я — врач, и я лечу не только тело. Иной раз и слово лечит.

— Я не нуждаюсь ни в чьих советах, знаете ли! — Айвар поднялся. — Мне хватает сво-ей головы.

— Я бы посоветовал тебе держаться подальше от царской усадьбы. Там бывают те, кто настроен против тебя. Зачем тебе лишний раз попадаться им на глаза?

Айвар глухо рассмеялся, стоя к арану спиной. Эти опасения со стороны Айгамата казались ему смешными. Это после всего? Заботится о тебе, как родной дедушка.

— Да, я даже видел одного вчера, за ужином, — Айвар усмехнулся, вспомнив неожи-данно лицо того незнакомого человека. — Седой старик с ледяным взглядом. Золотой обруч с подвесками. И он был без бороды, кстати…

— Это Айнур! — изумлённо выдохнул Айгамат. — Жрец и посредник Моха на этой земле. Он несколько раз справлялся о твоём здоровье, пока ты болел.

При упоминании об этом Айвар удивлённо бровью повёл. Он-то привык считать, что никому из местных до него и дела нет. А оказывается, тот старик интересовался.

— Плохо, что он видел тебя здоровым. Он обязательно захочет увидеться с тобой, — озабоченно нахмурившись, продолжал Айгамат. — Боюсь, ничего хорошего ты не увидешь от этой встречи.

— Да, я помню, вы говорили уже: страшное проклятие, кража дочери и всё такое. — Айвар усмехнулся, хотя при первом взгляде тот старик действительно показался опасным. Но сейчас, при свете дня, далеко от того принизывающего сковывающего взгляда все опасения казались несерьёзными.

— Зря ты так, — Эта напускная беззаботность не рассердила Айгамата: что с них возьмёшь, с молодых? Они никогда не могут, точнее, не умеют трезво оценить соб-ственные силы и величину грозящей им опасности. Но это с возрастом проходит, как болезнь, зачем тогда злиться? — Айнур неспроста интересовался тобой, как идёт вы-здоровление. А после, когда ты уже вовсю разгуливаешь по посёлку, он обязательно захочет поговорить с тобой лично. И каким ещё боком выйдет тебе этот разговор?

— Я расскажу ему всю правду. Про мать, про отца. Это не было кражей. Я уверен: она ушла добровольно. За что тогда ненавидеть меня? В чём я виноват вообще?

— Ты плохо знаешь людей, мараг, если ещё спрашиваешь, — Айгамат смерил Айвара взглядом. — А если он ещё узнает, что ты родной сын Дайанора… Плохо тебе придёт-ся.

— Меня уже столькие пытались убить, а сколько раз угрожали! — Айвар негромко рассмеялся, взял со стула куртку, принялся надевать её.

— Куда это ты? — Айгамат и сам знал, куда, но всё равно попытался удержать, обра-зумить. — Я же сказал тебе…

— Царевич Дайгас звал меня ковать лошадей! И я пойду, понятно вам! — Айвар за-пахнул полы куртки одна на другую, поясом затянулся через талию. Двигался с поспешностью и чувствовал, как после вчерашней работы в кузнице знакомо ноют натруженные мышцы, гудят косточки, и рана, ещё не полностью зажившая, напоми-нает о себе.

Как же давно он не работал уже в своё удовольствие! Помахать молотом, с радо-стью глядя, как поддаётся под ударами раскалённое железо. Видеть, как из бесфор-менного куска появляется нужная, да ещё к тому же красивая вещь, — это же здорово! Какие тут уговоры и увещевания могут подействовать? Да хоть тысячу доводов приведи — не поможет!

Айвар и минуты не колебался, ушёл, знакомой тропинкой от пещеры, от реки и от скал пробрался в селение аранов. Двойные ворота — вход в усадьбу царя Даймара — были почему-то распахнуты настежь. Ещё издали Айвар увидел, как в ворота выле-тели конные дружинники. Поднимая пыль и обгоняя бегуших следом собак, промча-лись через посёлок в сторону гор. Айвар успел посторониться, чуть не к стене одного из домов прижался спиной, пропуская конных воинов.

Лица, сосредоточенные чужие лица, промелькнули, лишь одного из них Айвар уз-нал: того вчерашнего задиру, брата Дайгаса-кузнеца и тоже царевича Дайвиса.

Проводив удаляющихся всадников, подумал с разочарованием: "Поехали на охоту. А ты, значит, опоздал. Ни Дайгасу не помог, ни видел, как собирались… Хоть назад теперь иди."

И всё равно почему-то не повернул, решил с Дайгасом поздороваться, объяснить, что не забыл, что просто прособирался, чтоб не думал чего обидного. Успел проско-чить во вторую ещё распахнутую створку мимо дозорного, проходя вперёд, оглядел-ся.

Хоть и был здесь уже вчера, а всё равно усадьба царя впечатляла. За высоким час-токолом, за тяжёлыми воротами и деревянными вышками с местами для лучников, она сойти могла бы за крепость. Здесь и оборону можно держать, и при нападении всегда сумеешь укрыться. Здесь есть всё: свой колодец, амбары для зерна и кладовые для припасов, конюшня на несколько десятков лошадей, коровник, овчарня и сено-вал. Да, этот двор измором взять трудно.

— Эй, Айвар! — крикнул Дайгас, стоявший в тени кузни. — Заблудился что ли? Встал посреди двора. Сюда проходи…

Айвар подошёл, поздоровался, а больше ничего не успел добавить, царевич-кузнец перебил его со смехом:

— А я уж думал, ты не придёшь. Обидешься после вчерашнего.

— На глупые насмешки глупо обижаться, — отозвался Айвар, продолжая беглым взглядом осматриваться. Из колодца, что рядом с кузней, рабы таскали большими вёдрами воду, наполняли опустевшую поилку у коновязи. — Опоздал я, да? — Повёл головой в сторону ворот. — Видел, как уехали… Чуть не затоптали… А ты что, царе-вич, с ними не отправился? Вместе с братом…

— Не-е, — Дайгас, щуря глаза от солнца с добродушной усмешкой, двинул бородой вправо-влево. — Я такую охоту, охоту на человека, не понимаю. Вот Дайвиса, того хлебом не корми, дай беглого погонять. Он это дело любит.

— Сбежал кто-то, да? — Айвар тут же подобрался при таком известии. Неожиданно вспомнил, что и сам он среди аранов на положении военнопленного, считай, раба. Понял, что и сам мог бы оказаться на месте того несчастного беглеца, решившегося на большой риск ради свободы. Вспомнил, как жил и среди аэлов, как мучился мыс-лями о побеге. Мечтал о воле и всё равно осторожничал, так и не решился на откры-тый протест.

А этот не знакомый тебе человек решился. Сбежал, бросив тёплый очаг, сытную еду, относительное благополучие ради эфемерной свободы. За ним сейчас вся эта свора гонится, с собаками, с оружием, верхом на лошадях. Какой же отвагой обла-дать нужно, чтоб так рисковать? Нет, это, наверно, не по мне.

Айвар поёжился невольно как в ознобе, а Дайгас уже отвечал на его вопрос:

— Сбежал. Сегодня ночью. Как-то мимо дозорных прошмыгнул и прямиком в горы. Вот только утром его и хватились.

Да ты должен его знать, он же вместе с тобой к нам попал, черноволосый такой, смуглый лицом…

Айвар подбородком повёл, поджимая губы, с таким видом, будто сказать хотел: "Да-да, припоминаю, вроде." А сам думал: кто из них двоих — Лидас или Кэйдар? Наверняка, Кэйдар. Лидас, он слишком осторожный, чтоб рисковать так глупо, он не решится бежать, тем более один. А вот Кэйдар, тот смог бы. Он и не на такое спосо-бен. Что ему какие-то араны? Он же у нас Наследник, не просто так.

— Так что сегодня работы не будет. Все почти уехали. — Дайгас плечами пожал. Он, судя по всему, и сам потерял всякий настрой на работу, развязав тесёмки фартука, понёс его в кузню.

А Айвар подумал: ну что ж, назад, так назад. Что поделаешь?

Отвернулся уходить и встретился с Лидасом глазами. Тот остановился передох-нуть, поставив полное ведро на землю. Узнав Айвара, стал рассматривать его с инте-ресом, склонив голову к левому плечу.

— Неплохо выглядишь, — заметил, громко хмыкнув. — А мы думали, ты того… после поединка… А ты, смотрю, не похож на калечного. Он же меч в тебя загнал, считай, на пол-ладони.

— Да, а как ваша рука, господин? — Насмешку Лидаса Айвар будто и не заметил, зато от его взгляда не укрылась грязная повязка, поддерживающая идану левую руку.

Как, он всё ещё мается с переломом? Ведь уже почти полтора месяца прошло. Кости должны были срастись за это время.

— До сих пор кости не срослись?

Лидас растерялся немного. Он-то видел, как запросто мараг разговаривал с самим Дайгасом, видел, как вольно он держится и ходит, куда захочет. Ожидал унижения и насмешки от своего недавнего невольника. Но ничего этого не было, одно лишь любопытство, обычный интерес. Поэтому и ответил честно:

— Упал, как раз на камень. Снова трещина по перелому. Да, ничего, это ерунда…

— А Кэйдар? Он не взял вас с собой…

— Я сам не захотел пробовать ещё раз. Одному ему будет проще… проще и легче в дороге. — Лидас подхватил ведро, потащил его в сторону коровника. В его каждоднев-ные обязанности входило два раза, утром и вечером, поить коров и тёлок. Айвар пошёл следом, спрашивая на ходу:

— Вы верите, что он сможет найти дорогу назад?

— Кэйдар верит, — Лидас плечами повёл, жестом добавляя к собственным словам: "Это его право!"

— За ним снарядили погоню. С собаками. Его найдут. Может быть, даже убьют…

— Для него это будет лучше, — бросил поверх плеча Лидас, чуть взглядывая себе за спину, туда, где стоял мараг. Они ждали, пока напьётся самая старая из коров, а та, как нарочно, тянула ледяную воду медленно, цедила через стёртые зубы, ленивыми движениями отгоняя нетерпеливую молодь, лезущую без очереди. — Он стянул с кухни нож, подкопил хлеба и сухарей. В прошлый раз мы бежали налегке. — Лидас усмехнулся с горечью, вспоминая тот неудавшийся побег. Да, Кэйдару в тот раз досталось, он неделю отлёживался, ещё неделю готовился к новому побегу. Он будет пробовать снова и снова, пока не сбежит, или не погибнет. Он никогда не смирится с участью невольника у каких-то там варваров, пусть хоть трижды они сами называют себя "перворождёнными". Помоги ему, Создатель! Это единственный шанс для нас обоих. Если Кэйдар не сможет, вместе уж точно не получится.

— В горах ещё снег лежит, его найдут по следам. Тем более с собаками. Глупо на что-то надеяться…

Лидаса вдруг неожиданно разозлила эта участливость марага, его спокойный ров-ный голос. Он говорил так, будто поимка Кэйдара для него дело решённое.

— А какое тебе до нас дело? Ты среди этих аранов отлично устроился. Чего тебе дёргаться? Живи себе в удовольствие — никаких забот! Поят, кормят, одевают! Тебе не привыкать… В зубы-то, небось, никто кулак не тычет?

Проходя мимо с пустым ведром, Лидас толкнул Айвара плечом, и тот промолчал, слова Лидаса принял спокойно, но губы поджал, провожая идана глазами.

* * *

Ушёл он ещё ночью. Двинулся по знакомой тропе в сторону реки, но не стал мо-чить ноги, повернул ещё раньше, пересёк поле, вспаханное с осени, рыхлая земля с сочными хрупкими ростками озимых затягивала ноги по щиколотки. За полем нача-лась небольшая берёзовая рощица, а вот что будет дальше, Кэйдар не знал, он вооб-ще плохо представлял себе эти места. Решил для себя одно: главное — двигаться вперёд, подальше от посёлка, как можно дальше от усадьбы царя. От его ненавистно-го сыночка Дайвиса. Надеялся: пока ночь, убраться подальше, желательно, в горы. Шёл в темноте, считай, на ощупь. Почувствовав под ногами протоптанную тропин-ку, решил идти по ней. И шёл до тех пор, пока тропа не увела его к скалам.

Светало, когда Кэйдар, поднявшись вверх по склону, огляделся кругом. Глянул и залюбовался невольно.

Селение аранов осталось далеко внизу, в предрассветных сумерках смутно про-глядывали крытые соломой крыши. Лента реки, плоская, подёрнутая туманной дым-кой, еле различалась, её заслоняли фиолетово-чёрные ели. А над всем этим возвыша-лись горы, их острые силуэты казались в полумраке плоскими, лишёнными объёма. Высокие, до самого неба, близкие, нависающие над чашей обжитой людьми долины. Поневоле поверишь, что весь мир сосредоточен в этой долине, а за горами жизни нет и нет других людей, нет других племён. Но они есть! Там осталась вся жизнь, кото-рую с рождения знал и любил Кэйдар. Там осталось всё, что было дорого ему. А здесь каждый день, им прожитый, — настоящая пытка. От всего воротит: от людей этих, от их придирок и насмешек, от побоев и унижения.

Где это видано, что бы он, любивший жизнь и все те радости, которые она давала, просил Создателя о смерти? Сам искал смерти для себя?

Это всё варвары эти проклятые виноваты! Они и сама жизнь, которой они живут.

Всё! Всё, пора идти. Хватит любоваться.

Привычным движением проверив рукоятку ножа за поясом, Кэйдар перестегнул посвободнее застёжку плаща. Двинулся дальше.

Тропинка вела вперёд за собой. Бросать её не хотелось, уж больно удобной она ка-залась. Интересно, и куда она приведёт?

Кэйдар шёл быстрым шагом, торопился как мог. Споткнулся о корень, чуть не па-дая, неловко наступил на левую ногу. Разорванные в прошлом году связки снова разболелись. Этого ещё не хватало!

Сразу же вспомнились слова Лила: "Хромота и боль на всю жизнь останутся." О, да! Это точно! На всю жизнь! Особенно если жизни тебе отмеряно всего двадцать восемь.

На этот раз Кэйдар настроился по-серьёзному. Либо выбраться, либо погибнуть. Сейчас он шёл не с голыми руками. У него был нож. Достаточно длинный и острый, чтоб им можно было убить кого угодно. Не арана, так себя.

А что? Неплохая мысль, кстати! Кэйдар аж рассмеялся, смехом своим спугнул с дерева сойку. Птица со встревоженным стрекотом сорвалась прочь, Кэйдар даже не глянул в ту сторону.

Да, убить себя — это тоже выход. Вспомни сам, виэлийка Ирида именно так пыта-лась избавиться от тебя и твоего внимания. Ну, раз уж даже ей хватило на это реши-мости, то и ты справишься. Один точный удар в живот, со всей силы. Или броситься? Да, так должно быть проще. Пырнуть себя самому — это ещё надо постараться, так, чтоб наверняка, хотя так и так ещё промучаешься сколько, пока умрёшь.

Поросший корявыми дубками склон постепенно начал снижаться, и тропинка бе-жала вниз. Всё больше попадались камни, а деревья становились всё тоньше и ниже. Лес сходил на нет. Редели деревья, и сквозь них проглядывала зазеленевшая лугови-на.

Это же те места, куда они с Лидасом гоняли хозяйских коров. Только добираться приходилось по-другому, поэтому и места казались чужими, незнакомыми.

Луг на юге оканчивался пустошью, там почти сплошь камень, и крошечная рав-нинка, постепенно возвышаясь, переходит в настоящие скалы. А это как раз то, что тебе нужно.

Нога болела всё сильнее, хромота мешала, и сама боль. А ведь надо поторапли-ваться. Скоро солнце взойдёт. Хозяйки по дворам подоят своих коров, и народ пого-нит скотину на выгон. А тебе нельзя попадаться на глаза. Нельзя!

Вот они, старые болячки, когда сказываются.

Времени было уже к полудню, солнце палило нещадно, несмотря на середину ап-реля. Ровная земля и сравнительно лёгкая дорога давно остались позади. Кэйдар пробирался через скалы.

Склоны двух высоких гор, с заснеженными вершинами, вминались друг в друга, образуя узкую ложбину, стиснутую с обеих сторон. Кэйдар устал уже порядком, но всё равно упорно продолжал идти вперёд, даже ни разу не остановился, не присел отдохнуть. Ковылял на подгибающихся от усталости ногах, чувствуя, что та резаная кинжальная рана в левом боку снова начала кровоточить. Проклятье! Вот уж точно говорят: если неприятности, то все разом.

Она же постоянно тебя донимает. Полтора месяца прошло, всё никак зажить не может. Воспаляется и болит. Потом начнёт, вроде, затягиваться — и снова. Стоит повернуться неловко или как тогда, когда Дайвис пинал прямо по ней. Специально метил, гад, будто точно знал.

А раньше, помнишь? На тебе всё в момент заживало. Вайдарская стрела, пущенная в спину, чуть не насквозь прошла, и ведь ничего! Выкарабкался. Уже через месяц на охоту начал выезжать. Вот Лил всё удивлялся.

А теперь? Эта жалкая царапина, и та покоя не даёт. И боли головные постоянно. Иной раз смотришь, смотришь, а всё вокруг вдруг — раз! — и в черноту проваливает-ся. Как если бы ослеп разом. Моргаешь-моргаешь, трёшь кулаками — бесполезно. Пока само не пройдёт. И, главное, бывает неожиданно или если наклонишься резко. А ещё когда зуботычину от кого-нибудь пропустишь.

Прыгая с камня вниз, Кэйдар неловко наступил на левую ногу — болью через всё тело пронзило так сильно, что с коротким вскриком, потеряв равновесие, он упал на спину.

Какое-то время просто лежал, радуясь этой передышке, слушал, как оглушительно бухает в висках кровь, и сердце в груди заходится. Лежал, закрыв глаза, не решаясь пошевелиться, боялся: нет ли перелома.

От скалы справа падала тень, и солнце не грело, и камень холодил сквозь одежду. Пора идти, хватит валяться. Рано ещё отдыхать.

Со стоном перекатился на левый бок, приподнялся на локте, другой рукой прямо через ткань рубашки прощупал старую рану. Сыро. Сукровица и кровь пропитали насквозь.

Глянул на испачканные пальцы, загрубевшие, с мозолями, как у крестьянина, но подумал о другом: "Хорошо бы перевязать. Тогда бы, глядишь, давно уже зажила. Но самому никак. А Лидаса просить?.. Нет! Ему своих забот хватает… Да и свои болячки к тому же я сам лечу обычно…"

Тяжело поднялся на ноги, встряхнул головой, зажмуриваясь: знакомая чернота на-катила снова. И тут услышал. Лай. Собачий лай. Не лай даже, а жуткий протяжный вой, знакомый вой.

Кэйдар за свою жизнь достаточно побывал на охоте, чтоб понять, что значит этот вой. Так собаки обычно воют, когда идут по следу, когда чувствуют запах зверя.

Но сейчас зверь — это ты! Ты сам. Это тебя выслеживают собаками, вернее, уже выследили.

Закаменев от ужаса от одной этой мысли, Кэйдар какое-то время просто стоял, слушал этот смертный жуткий вой. А потом сорвался, побежал вдоль по склону.

Бежал вперёд, не разбирая дороги. И откуда только силы взялись? Камни катились из-под ног, мелкие острые камешки больно кололи подошвы через тонкие подмётки сапог, не предназначенных для ходьбы по горам.

Кэйдар на месте падения обронил небольшой полотняный мешочек с припасами: десяток сухарей, два куска свежей вчерашней лепёшки, несколько полосок вяленого мяса, пара луковиц — всё, что удалось припрятать незаметно от чужих глаз. Обронил и даже не потрудился собрать. Некогда было, да и какой смысл? Поймают — и всё это будет уже ни к чему.

Бежал, не глядя по сторонам, не зная дороги, просто, лишь бы не догнали. сорвал-ся и скатился в небольшой ручей с ледяной водой от тающего горного ледника.

Вода текла вниз, извивалась меж камней. Хватая воду горстью прямо на ходу, за-хлёбываясь и икая, Кэйдар пошёл по воде вниз, вслед за течением.

Вода доходила до колен, холодила до онемения, но ему, и так вымокшему до нит-ки, напуганному погоней, было сейчас не до этого. Он об одном лишь подумал: это должно сбить со следа. Он слышал от кого-то, кажется, от Велианаса, что это вер-ный, испытанный способ запутать преследователей. Да, так даже животные делают, когда за ними гонятся во время охоты.

Вой, перемежающийся азартным лаем, становился всё громче, давил на плечи, бил по голове. Хотелось одного: избавиться от него. Хоть как, хоть каким способом.

Казалось, собаки уже рядом, близко, совсем близко. Кэйдар нож из-за пояса вы-хватил, стиснул в кулаке костяную рукоятку мёртвой хваткой. Биться, он будет биться! Ещё посмотрим: кто — кого! Ну, давайте мне этих шавок! Хоть одну да успею прикончить перед смертью.

Ручей стал мельче и уже, сделал крутой поворот и, срываясь с каменистого склона небольшим водопадиком, попадал в крошечное озерцо. А вокруг озера за многие годы образовалась настоящая лужайка. Длинный узкий карниз, нагретый солнцем, уже успел зарасти сочной молодой травой. Небольшая стайка горных коз, напуган-ных появлением человека, сорвалась со стремительностью ветра. Козы легко подня-лись вверх по склону, только камешки катились из-под копыт. Знатная дичь! Но Кэйдар на них даже не взглянул, последние метры до ровного места преодолел почти ползком и рухнул ничком, где стоял.

Всё! Это — точно — всё! Пусть рвут, пусть хоть заживо съедают — провались всё пропадом!

Собаки исходились лаем, они чувствовали свежий, совсем свежий след. А Кэйдар лежал, слушая этот лай, ждал и одновременно отдыхал, копил силы для последнего в своей жизни боя.

Когда на него набросились сразу три громадных лохматых псины, принялись с упоённым визгом рвать плащ и другую одежду в клочья, добираясь до тела, Кэйдар лишь вжался в землю, сжался, как мог, зажмурился, зарываясь лицом в локоть левой руки. Правую, сжимающую нож, спрятал под собой, накрыл своим телом. Молился Создателю, просил одного: чтоб не перевернули на спину. Пускай что хотят делают, рвут, гложут до костей, но только не переворачивают.

Он мог бы пырнуть ножом одну из собак, но не стал, побоялся, что нож застрянет в теле, и для хозяина этих ненасытных псин дало так и не дойдёт. Да и про нож тогда тоже узнают, сумеют предупредить удар.

Когда на теле, казалось, не осталось и живого места, а вся одежда была разорвана чуть ли не в клочья, Кэйдар сквозь лай, визг и возню вокруг себя сумел различить призывный свист.

Вот оно, вот и люди!

Собаки, послушные приказу, отбежали в сторону. Араны с Дайвисом во главе поднялись верхом с другой стороны по узенькой, неприметной тропочке.

Дайвис ещё издали заметил беглого ми-арана, его скорчившуюся в измятой, ис-топтанной траве фигуру. Сволочной тип. Полдня с ним потеряли, а ведь ещё назад возвращаться. А ребята из псовых, те, кто шёл пешком вместе с собаками, ещё не вышли. И их придётся здесь ждать.

Да, хорошо всё-таки, что отца послушал, сам-то без собак хотел поначалу ехать. Думал, как в прошлый раз получится. Так нет, на этот раз ми-аран довольно далеко успел уйти, заставил поплутать по скалам, аж кони все в пене.

— Он живой хоть там, а? — Один из ребят подъехал ближе, остановился рядом с Дай-висом. — А то, может, его наши собачки уже придушили? — Рассмеялся над своими же словами.

— Надо проверить, — сказал Дайвис, а сам пристально смотрел на ми-арана, ждал всё: двинется — не двинется.

Двинулся! Руку левую вытянул вперёд, будто подтянуться хотел или встать. Жи-вой, гад!

Дайвис спрыгнул с коня, подошёл, склонился. Странное дело: он не толкнул его ногой, как сделал бы это в любом другом подобном случае, он перевернул ми-арана, схватив его за плечо рукой.

— Эй, ты!.. Так и будешь тут…

А ми-аран, минуту назад похожий на мёртвого, вдруг выбросил руку в молниенос-ном ударе. Нож шёл в грудь, защищённую лишь войлоком куртки, и это был бы смертельный удар, удар со всей силы, какая ещё осталась в искусанном, измочален-ном теле ми-арана.

Дайвис уклонился скорее инстинктивно, опыт воина, а не готовность к удару спас его от смерти. Отпрянув назад, успел закрыться левой рукой, и лезвие с ледяным хрустом вошло в плечо немного выше локтя.

— Ах ты, тварь!

Выпрямляясь, зажимая рану пальцами, Дайвис ударил аэла в лицо ногой под под-бородок. Оглушённый, тот упал навзничь, затряс головой, остановившимся, как у слепого, взглядом, снизу глянул на царевича. Второй раз ударить не успел: Дайвис ногой наступил на руку, сжимающую нож, вдавил пальцы в землю всем весом своего тела, подняв глаза на дружинников, закричал что было мочи:

— Верёвку дайте!

Прежде, чем скрутить беглого раба, Дайвис отпинал его ногами. Зажав рану рукой, бил прямо так, не давая подняться. Вымещал злость и усталость, весь свой страх, в котором стыдился признаться даже себе самому. И только после позволил осмотреть руку и сделать перевязку.

В обратный путь тронулись уже к вечеру, когда подтянулись остальные. От-дохнувшие лошади, успевшие даже неплохо попастись и напиться, сразу взяли ход-кой рысью. Все торопились домой, и люди, и животные. Но ми-аран тормозил всех, он не мог идти так быстро, как хотелось бы. Дайвис понимал, что лучше было бы везти беглого за спиной у кого-нибудь из своих, и всё равно приказал оставить как есть:

— Пусть идёт сам! Он побегать хотел, вот пусть и бежит…

И аэла потащили следом за собой на аркане, набросив верёвочную петлю прямо на шею.

* * *

Лидас весь день места себе не находил. Переживал за Кэйдара. И боялся самого страшного, боялся, что Дайвис убьёт его, если сумеет догнать. И, скорее всего, суме-ет. Они выехали целым отрядом, с огромной сворой собак. И все против одного, против Кэйдара. Помоги ему, Создатель! Если уж смерти, то хотя бы быстрой, без мучений.

Они вернулись вечером, на закате. Лидас видел это возвращение. Он только успе-вал таскать воду в поилку. Уставшие потемневшие от пота лошади тяжело поводили боками, жадно тянулись к воде. Туда же лезли и собаки, шумно хлебали и дышали, вывалив мокрые языки.

Устали все, это сразу видно. Пришлось побегать, с тайным злорадством подумал Лидас, еле управляясь у колодца одной рукой. Вытягивал ведро цепью, ставил на сруб, и оттуда в подставленное ведро уже сливал воду. Лил широкой струёй, а сам поверх плеча высматривал Кэйдара. Где он? Неужели убили, сволочи? Или он сумел-таки сбежать?

А дружинники вокруг неспешно расседлывали лошадей, обтирали их потные спи-ны клоками сена и ветошью, прогуливали по двору туда-сюда, прежде, чем заводить в конюшню. Среди всего этого мельтешения людей и животных спокойствием своей позы отличался лишь царевич Дайвис. Поддерживая левую руку под локоть так бережно, будто и у него она была сломана, молодой аран говорил о чём-то со своим отцом. Видимо, рассказывал подробности, делился впечатлениями. А потом они оба посмотрели вдруг в одну сторону. Лидас тоже перевёл глаза и, при виде такого жут-кого зрелища, обо всём на свете забыл.

Кэйдар! Бедняга. И как ты жив ещё после всего, что с тобой сделали?

Его каким привезли, так и бросили у стенки сарая, даже верёвку на горле, затя-нувшуюся удавкой, никто снять не удосужился.

Одежда изорвана буквально в клочья, понятно: сразу собак на него напустили, по-том уже сами били, как могли.

Сволочи вы, сволочи! Если бы кто-нибудь из вас хоть немного понимал, кто перед вами! Ведь не простого же человека собаками травите — Наследника величайшей Империи, будущего Воплощённого.

Лидас смотрел, глаз отвести не мог, пока не почувствовал холод и сырость: загля-делся, и вода из колодезного ведра плеснулась мимо, прямо на ноги, сапоги облила и штаны. Лужа, растекаясь в пыли, подтекла под сапоги.

— Ну-ка, пусти! Дай напиться! — Аран-дружинник, крепкий, сильный, с бородой на пол-лица, оттолкнул Лидаса в сторону, как котёнка: не мешай, мол, под ногами. — Воду только зря проливаешь, ворона!..

Лидас отступил, продолжая смотреть на Кэйдара. Его одного он сейчас лишь видел. Смотрел и никак не мог понять: живой он или нет? Может, и не перенёс об-ратной дороги. Но Кэйдар был жив. Мало того, он был в сознании. И откуда силы ещё брались? Чтобы жить после всего, что пришлось испытать. После всех побоев и пинков, после всех насмешек и глумления, какие слышал на обратном пути в посё-лок, пока тащили его на верёвке, как дикого зверя, связав за спиной руки.

Полулежал, прижавшись спиной к тёплым брёвнам, исподлобья следил за Дайви-сом и за Даймаром.

Он ненавидел их обоих сильнее всего, сильнее всех других аранов, вместе взятых. Папаша и сынок — сволочная семейка! Гады ненавистные! Один другого стоит.

Ведь объяснял же им сколько раз, что не простой я человек, что за меня заплатят любые деньги, золотом и камнями драгоценными. Нет же! И дело даже не во врож-дённой варварской тупости, нет, всему причиной одно желание — желание унизить, поиздеваться над тем, кто рождён был править и повелевать. Сына царя приятно видеть своим рабом, знаете ли! Видеть, как он убирает навоз за твоими коровами, колет дрова и чистит золу в печках. Приятно осознавать свою власть, свою безгра-ничную власть и презрение к родовой мести, которая в таких случаях обычно тоже должна заставлять задуматься.

О, как Кэйдар ненавидел их, этих двоих! До скрежета зубовного!

Жалко, убить не получилось. Промашка вышла. Это был твой последний шанс хоть как-то отомстить им, а теперь после всего тебя жить не оставят.

Ну и подавитесь! Да! Не нужна мне такая жизнь! Не жизнь — подачка господская! А мне не нужны ничьи подачки, тем более, ваши, господа перворождённые.

Ненависть, жгучая ненависть переполняла сердце Кэйдара. Эта ненависть прида-вала ему сил. Эта ненависть бросала в жар его самого, он прямо ощущал, как горячая волна непонятного жара прокатывает по его телу, и пальцы занемевших до бесчувст-вия рук начало колоть и жечь, как если б держал ладони над очагом.

А потом, потом случилось невероятное. То, чему никто позднее не мог дать ра-зумного объяснения. То, во что немногие поверили, а те, кто присутствовал, не сразу поняли, что к чему.

Айрид, один из аранов, стоявший к Кэйдару ближе всех, вдруг закричал страшным голосом. По рукавам его куртки и вверх, до плечей, побежали язычки пламени. На-стоящего огня! Живой человек вдруг загорелся сам собой непонятно как и почему! Он пытался сбить пламя прямо ладонями, пятился с криком.

— Воды! Дайте воды! — закричали вокруг.

Лидас видел всё это, изумлённо открыв рот, смотрел на Кэйдара. Видел его лицо со следами от побоев, видел его огромные глаза, наполненные жгучей ненавистью. Какая огромная сила, сила отчаяния, была в этом взгляде! Удивительная сила!

Хотя ему-то чего было удивляться? Он трижды на Новый год бывал свидетелем ритуального чуда в Каракасском главном храме. Когда на глазах многих сотен, а может, и тысяч людей Воплощённый силой своей молитвы возжигал Чистый огонь на жертвеннике. Священное очищающее исцеляющее пламя — вот он, чудесный дар, свидетельство Божией благодати.

А Кэйдар, он — сын своего отца, будущий Воплощённый! Он просто позволил про-изойти тому, что вырвалось из него под действием ненависти и отчаяния.

Ведро воды, которое держал за ручку, у него вырвали, выплеснули со всего маху на Айрида. Пар повалил, но полностью огонь не погас. Все видели, что сырая одежда продолжает гореть. Не так сильно, с шипением и треском.

Царевич Дайвис первым понял, кто во всём виноват, подскочил к Кэйдару, пнул прямо в лицо. От удара голова его запрокинулась, с глухим стуком затылок ударился о стену, и Кэйдар без чувств завалился на бок.

Лидас бросился к нему, проталкиваясь вперёд через аранов, столпившихся вокруг Айрида. Тот с ужасом смотрел на волдыри на своих ладонях, силился что-то сказать, но только открывал и закрывал рот беззвучно.

— Это всё вот этот демон! Это всё он! Он зажигает взглядом! — Дайвис отшвырнул сидящего на земле Лидаса, пнул Кэйдара в живот, крикнул:- Его надо убить — и всё!

— Хватит с него хорошей порки! — вмешался Даймар.

— Ладно! — Дайвис глянул кругом. — Отлейте его водой и вон туда! — Рукой указал в сторону коновязи. — Я займусь им сам, после ужина…

— Он и так чуть жив, — Лидас попытался защитить Кэйдара, поднялся, заслоняя его, лежавшего, собой.

— Пошёл вон отсюда, раб! — Дайвис толкнул Лидаса раскрытой ладонью в грудь. — или тоже получишь… Без очереди!

Рассмеялся, отворачиваясь.

— Пойдёмте есть, ребята! Сегодня у нас был долгий день…

* * *

Айвар увидел его издали, от самых ворот, и прямиком направился к коновязи.

Высоко над головой в столб был вбит железный крюк, через который сейчас про-дели цепь с кандалами. Кэйдара привязали за высоко вздёрнутые руки, нещадно отходили ремённой плетью. Это, конечно, не бич, но от этого не легче. Вся спина, грудь и живот были иссечены до кровавых рубцов, да ещё повсюду, и особенно на левой руке, встречались следы от собачьих зубов.

Айвар долго стоял перед своим недавним господином, не мог видеть его лица, тот был без сознания, голова низко свешивалась, и взлохмаченные волосы висели неоп-рятными прядями, закрывая лицо. Смотрел внимательно, глаз не отводя и не моргая, ждал, когда же утолённое чувство мести и злорадство победят неожиданное для него самого чувство сожаления и понимания. Не дождался. Сколько ни стоял, ни смотрел, сколько ни вспоминал собственные страдания, не дождался почему-то. Может быть, потому, что не видел сейчас лица Кэйдара, поэтому и не укладывалось как-то в голо-ве, что это же он перед тобой, он, этот гад ненавистный. Тот, кто столько боли тебе причинил, столько страданий, и не только тебе одному. Ириду вспомни! Она всех близких своих лишилась по вине вот этого вот…

Правда, он же ещё и стал отцом её сына. Но это к делу не относится.

Сколько раз он бил тебя сам! А вспомни ту порку на корабле! А пытки те по его приказу? Ты жив-то до сих пор лишь по случайности. Не помер тогда после бичева-ния… После того, как тебе ломали пальцы.

Ты же смерти этому гаду желал! Местью жил одной лишь. А сейчас Богиня и без тебя его наказывает и наказывает жестоко. Он сполна получает за всё, что раньше совершил. Никто здесь и считаться не хочет с его исключительными правами, дан-ными ему по рождению.

И с тобой почти то же самое случилось. Никто из аэлов не знал, что ты сын царя, никто, кроме Айны. А так, кто его знает, что ещё с тобой было бы?

Хотя, нет! Как царевич и мараг ты перенёс свою порцию побоев и пыток. Сейчас настала очередь Кэйдара страдать и мучиться.

Вот и смотри теперь на его страдания и муки.

Ну, же! Смотри и радуйся! Радуйся!

Айвар медленно закрыл глаза, опустил голову.

Нет! Надо быть дураком и больным на голову, чтобы радоваться при виде такой боли. Плохо, когда рядом с тобой живое страдает, а ты остаёшься равнодушным. Ещё хуже, когда радуешься этому. Не по-человечески это всё как-то.

Айвар руку поднял, раскрытой ладонью, буквально подушечками пальцев касаясь, провёл по спине аэла сверху вниз, от шеи, с багровым следом от петли до верёвочно-го пояса на штанах. Сверху и вниз! Сверху и вниз! А сам шептал беззвучно, одними губами:

— Боль, собака злая, смерти посланница, отпусти клыки, убери когти… Тело от му-чений и боли избавь… Отпусти и помилуй.

Накрыл ладонью порез на левом боку, довольно глубокий, с припёкшейся кровью. Задумался, вспоминая заговор, останавливающий кровь.

— Ты тоже умеешь снимать боль прикосновением?

Айвар узнал Дайгаса по голосу, повернулся, в смущении закусывая нижнюю губу. Аран подошёл, встал рядом.

— Это он сбежал, да? — Айвар головой мотнул себе за спину. — Жестоко его…

— Чудно, что отец приказал живым его оставить, — Дайгас усмехнулся. — Он же Дай-виса ранил… чуть не убил. За такое смерть полагается. И за побег…

— Зачем тогда оставил?

— Так отец решил. Приказал высечь и оставить на виду у всех. Чтоб другим непо-вадно было.

Они оба помолчали немного, и Дайгас спросил:

— Он друг твой, да? — Айвар аж задохнулся, поднял глаза на арана. — Вы вместе шли. Вместе попали в нам… Ты бился за них двоих на том поединке.

Айвар промолчал, не зная, что сказать в ответ на эти слова. Дайгас не может знать всей правды, попросту не может знать, но и посвящать его во все подробности долго, да и не нужно собственно.

— Друг… — повторил Айвар с непонятным выражением, подбородком повёл.

— Я могу поговорить с отцом, чтоб его убрали отсюда. Раз уж он твой друг. Хо-чешь? — Дайгас предложил по доброте душевной, и, не дожидаясь ответа, направился к дому искать царя. А Айвар тут остался, исподлобья глянув на Кэйдара, повторил:

— Друг… — И усмехнулся, скривив губы.

* * *

Апрельский день выдался необычайно жарким, прямо по-летнему. Дружинники, из тех, кто упражнялся с оружием, давно поскидывали тёплые куртки, поснимали рубахи. Голые спины, блестящие от пота, ловили первый весенний загар.

Настоящие мечи, довольно длинные, почти как у аэлов, обмотаны были тряпками, ударялись при столкновении глухо, как деревянные. Проходя по двору, Айвар залю-бовался невольно. Здорово! Здесь и мастерство, и красота. Поединок на мечах — это всегда захватывающее зрелище.

Айвар стоял в стороне, так, чтоб не мешать никому, смотрел с восторженной радо-стью, подмечал и ошибки, и удачные приёмы, ловкие подсечки и атакующие выпа-ды. Тот воин не воин, кто пройдёт мимо такого. А память в прошлое возвращала, вспоминались те дни, когда сам был жертвенным воином в школе у Магнасия. Эти тренировки каждый день, изматывающие до изнеможения. Урсала сейчас не было здесь, но зато такой же мощной фигурой над всеми возвышался царь Даймар. Стоял на верхней ступеньке крыльца, смотрел на воинов своих сверху, иногда хвалил кого-то, а кое-кому и замечания делал. Он всё видел, всё замечал.

Продвигаясь взглядом от одной пары к другой, Айвар и до него добрался, заметил, что царь в его сторону смотрит с пристальным вниманием и уже довольно долго. Взгляды их встретились, Айвар глаз не успел отвести: Даймар руку от пояса отнял, подманил движением пальцев. Глазами и подбородком указал перед собой. И ведь не сделаешь вид, что не заметил.

— Как твоё имя, ми-аран? — спросил аран первым, смерив Айвара спокойным, чуть насмешливым взглядом.

— Айвар, сын Дианора, — ответил с достоинством, но без вызова. Не знал, чего хочет от него царь, но ни страха, ни беспокойства не выказал — еле-еле сдержался.

— Необычное имя для ми-арана, — заметил Даймар. "Почему?" — чуть не задал встречный вопрос Айвар, но вовремя сдержался. А царь снова оглядел его с головы до ног ещё более внимательным взглядом. — Я как ни спрошу Айгамата Бесчастного, ты всё болен и болен, а тут, гляжу, в моём доме в моём дворе, даже за один стол, как гость желанный, угодил. Хитрый ты, малый! — Даймар усмехнулся, пряча усмешку за длинными, с проседью усами. — Даром, что мараг.

— Ваш сын, господин, царевич Дайгас, позвал меня с собой, — отозвался Айвар, сам чувствуя, как громко, почти дерзко, звучит его голос. Его задел этот тон и усмешка, с какой произнёс аран последнее слово. Будто, назвав марагом, оскорбить хотел.

— Знаю! Я всё знаю! — Даймар тоже чуть голос повысил, указывая собеседнику его место. — И про то, что ты работал с ним в кузне. И про то, что за дружка своего у Дайгаса просил… Просил жизнь сохранить тому ворогу беглому!

Айвар растерялся даже. Ведь он же не просил, не просил за Кэйдара. Его просто поняли не так.

— Этот ми-аран был господином твоим, я и это знаю. Ты потому, мараг, и вышел за него на ритуальный поединок. Но теперь ты мой раб и будешь подчиняться мне, мне — и только!

"Дождался! Предупреждал тебя старик! Так ты же нет, самый умный. Всё привык по-своему делать!"

— Айгамат тебя достаточно и кормил, и поил, и выхаживал. Хватит старого объе-дать! Пора и поработать. Будешь с этого дня у меня на хозяйстве, при кузнице. Что Дайгас прикажет, то и делать будешь. Понятно, раб?

Айвар не ответил, только моргнул под натиском этих слов и хозяйского тона, не терпящего неповиновения.

— В поединке ты заработал себе и дружкам своим жизнь, но не свободу. Попро-буешь сбежать — сам видел, что будет.

— Я — воин, царь, — не раб! — возразить попытался Айвар. — Я доказал это в том по-единке…

— Взятый в плен — всегда раб, будь он хоть трижды царевич! — Ясно было, на кого намекает тут царь Даймар. — Рабу не место за господским столом, и это тоже запомни! Я ещё и Дайгасу скажу, чтоб он не позволял с тобой лишнего…

Айвар взгляд отвёл, слова Даймара, его приказ наповал буквально сразили. Не ожидал он такого. Теперь в одном дворе, под одной крышей жить придётся и с Кэй-даром, и с Лидасом. А как хорошо поначалу устроился. Без всяких забот.

Надо будет сходить Айгамата предупредить, чтоб не ждал больше, да плащ свой забрать. Всё! Начинается у тебя теперь новая жизнь, интереснее прежней.

Айвар губу закусил, задумался, а царь Даймар, потеряв к нему интерес, крикнул:

— Дайрил, ты что так осторожничаешь, прямо? Где твой удар, ну?! Да выше же бе-ри, выше!

* * *

Так, главное, ничего не забыть. Странное дело, прожил с Айгаматом всего ниче-го, а сколько всякого уже накопилось, всяких разных мелочей. Тёплый плащ с брон-зовой красивой застёжкой — подарок Лила. Айвар сунул его скомканным в мешок, туда же положил узкими ремнями нарезанную кожу. Начал шить перевязь для меча, даже успел сделать к ней пряжку, придётся доводить до ума уже в другом месте. А может, и не придётся, кто знает? ещё не забыть иглу и моток суровых ниток. Их щедрой рукой подарил старик аран, не очень-то понимающий, зачем нужна перевязь для меча, если меча нет.

Сам Айгамат сидел на невысокой скамеечке у очага, со стороны наблюдал за сбо-рами с непонятной тревогой на лице. Спросил, наконец:

— Ты уходишь?

— Да, — бросил через плечо Айвар. Он уже почти минуту присматривался к ножу. Удобная ручка, острое лезвие, заточку держит очень хорошо. Нет, не стал брать — это уже будет кражей. — Царь распорядился… Теперь я буду жить у него… работать в кузнице…

— Но ты ещё не настолько здоров! — Айгамат руками всплеснул. — А если рана откро-ется? Ты собственной кровью захлебнёшься…

Айвар повернулся к арану лицом, затягивал завязки мешка, не глядя, а сам смотрел на старика.

— Я отлично себя чувствую. Спасибо вам за помощь.

— Да подожди ты! Прям бежать уже собрался, — Айгамат подошёл к нему, нетерпе-ливый жест руками подкрепил коротким:- Покажи, как там у тебя!

Айвар взгляд отвёл, поджимая губы. Ну, ведь здоров же! Сколько ещё можно?

Мешок бросил под ноги, принялся вытягивать из-за пояса низ рубахи.

Аран прощупал свежий жуткий шрам подушечками пальцев, снова, как тогда, на-крыл место ранения ладонью, второй рукой держал за запястье, будто боялся, что Айвар сбежать попробует. Прошептал, глядя в пол, прислушиваясь:

— Сердце ровно бьётся. И впрямь, как у здорового. А вот в лёгком… — Головой по-качал сокрушённо, поднимая строгие серые глаза на Айвара. — С такой раной ни простывать, ни мёрзнуть нельзя. Ноги намочить хватит — и кровью кашлять начнёшь.

Айвар фыркнул нетерпеливо. Не привык он к такой заботе. С детства почти не бо-лел, и сейчас чувствовал себя отлично. Не понимал этой тревоги арана и не разделял её совсем.

— Беречься тебе надо, вот что! — Айгамат будто и не заметил его возмущения, руки опустив, посмотрел на Айвара всё с той же тревогой. — Лёгкие слабые совсем… А ты молотом махать? Сажей дышать? Жаром угольным? Нет! — Головой покачал. — Нельзя тебе, слышишь. Будь ты сыном моим, запретил бы!

— На мой век хватит! — Айвар пошутить попытался, но старик смотрел серьёзно, с укором даже.

— Предупреждал я тебя? Предупреждал! Нечего было по людям шастать. Жил бы со мной тихо, лечился… Так нет же! Царю на глаза попался. Ещё и Айнур с тебя спросит… Ох, парень-парень! — Айгамат снова головой покачал. — Никогда вы никого не слушаете. Всё сами! Сами по себе…

— Какая разница? — Айвар не выдержал, возмутился. — Он бы всё равно про меня не забыл. Что толку прятаться тогда? Да я и не собирался… — не договорил, понимая, что последние слова вырвались против воли, отвёл глаза.

— Не собирался оставаться здесь на всю жизнь? Так, да? — Айгамат рассмеялся хри-плым старческим смехом. — Ты попробуешь сбежать, я знаю. При том, что это невоз-можно. Тому, кто не знает троп через перевал, никогда не найти дороги.

— Ничего, я попробую! — Айвар подхватил мешок с пола, перекинул через плечо с явным намерением уходить.

— Так же, как один из твоих друзей?

Айвар нахмурился недовольно. Странное дело: этот старик, со стороны посмот-реть, редко где бывает, но в курсе всех последних новостей.

— Они не друзья мне вовсе! Я был проводником у них всего лишь.

— Конечно же. Всё это — не моё дело. Но зачем так торопиться? Я думал, ты оста-нешься со мной на обед.

— Я и так достаточно долго прожил с вами. Объедал вас, как сказал царь, — Айвар усмехнулся, пятернёй сгребая волосы, попадающие в глаза. — Мне лучше идти…

— Тогда подожди… Подожди, я сейчас, — Аран засуетился, стянул с полки бутыль, в которую когда-то не так давно сливал целебную чёрную воду, принялся наливать её в небольшие мехи. — Ты возьмёшь её с собой, будешь лечиться, будешь продолжать лечиться… Будешь пить каждый день утром и вечером… Как я давал тебе по пол-кружки. Хорошо? Ты обещаешь? Будешь беречься?

— Зачем вы это делаете? — спросил Айвар, с удивлением глядя на старика. — Лечили меня… Выхаживали зачем? Ми-арана и марага, к тому же… Вы ведь ненавидите марагов! А мой отец… Дайанор, так вы его называли, да? Это он украл вашу жрицу!

— Мне приказали лечить тебя, ми-аран, пока ты не встанешь на ноги или не ум-рёшь… Царь приказал… Я просто выполнял приказ, — Айгамат отвечал неохотно, плотно закупорив мехи, связывал порванный ремешок узловатыми, но чуткими пальцами. — Я много своих сил потратил на то, чтоб ты жил, много времени… Друго-му этого не объяснить. Но сейчас я не хотел бы, чтоб мой труд, мои старания были напрасными…

У меня не было сына, лишь дочка, но, помогая другим, я верю, что живу не зря. Ты поймёшь, когда станешь старше, что это такое…

Айвар долго смотрел Айгамату в лицо, смотрел, не моргая, и тут вдруг спросил, неожиданно и совсем о другом:

— Царь Даймар назвал вас Бессчастным. Почему?

Старый аран беззвучно рассмеялся, пытаясь за этим смехом скрыть смущение.

— Несчастный, лишённый благословения, неудачливый, теперь ещё и бессчаст-ный… Как меня только ни называют за глаза. Ко мне и за помощью не многие при-ходят… В крайнем случае только. Или по бедности своей…

Ты ничего не знаешь, да и знать не стоит. Зачем тебе знать обо мне?

— А зачем тогда вы интересовались моим прошлым? Любопытство! Одно лишь любопытство!

Айгамат снова рассмеялся.

— Я мог бы помочь тебе советом, но ты-то чем можешь мне помочь? Ничем! Я уже прожил свою жизнь, её поздно менять. Все эти неприятности — это моя судьба! Да, я не стал главным жрецом, любимая женщина предпочла мне родного брата, а трое моих сыновей умерли ещё во младенчестве… Все считают, что я приношу неудачу другим, делюсь ею с теми, кто рядом… И ты тоже, наверное, так думаешь? Но мне всё равно, что думают другие! Всё равно, что ты обо мне думаешь!

Он говорил громко, со злостью, с гневом, сверкая потемневшими глазами из-под седых бровей. Говорил таким тоном, будто обвинял в чём-то Айвара. И Айвар расте-рялся, даже отступил на шаг. Таким старика он ещё не видел. А Айгамат вдруг по-бледнел разом, качнулся на ослабевших ногах, теряя равновесие, а свободной рукой схватился за сердце.

— Что с вами? — Айвар подхватил старика под локоть, придержал с неожиданной для них обоих заботой.

— Это… это пройдёт… сейчас… пройдёт… — Айгамат дышал с хрипом, хватая воз-дух открытым ртом, без сил опустился на скамеечку.

— Вам самому нужна помощь, — улыбнулся Айвар, видя, что аран потихонечку при-ходит в себя. — Вы сами-то пьёте эту свою воду?

— Она не поможет мне. Это сердце. Это ещё одна моя неудача… неудача с самого моего рождения. Слабое сердце, — Айгамат отклонился назад, спиной к холодной каменной стене пещеры. — Из-за него я не могу таскать ничего тяжёлого, работать за плугом… Наколоть дров для очага и то не за один раз… Одышка, слабость, испари-на… Я не стал воином, из меня получился плохой хозяин… Люди правы: я несчаст-лив. Но жалеть себя я не собираюсь, и тебе не позволю.

— Больное сердце, а вы живёте один, — Айвар глядел на арана сверху с изумлением. Как долго они прожили вместе, но только сейчас Айгамат показал своё истинное лицо, свою судьбу раскрыл перед чужаком.

— Моя внучка навещает меня каждый день. Моя Айгата, она помогает мне во всём… Помогала лечить тебя… — Аран улыбнулся ласковой добродушной улыбкой. — И ты… ты тоже, если хочешь, можешь приходить ко мне в любое время… если не боишься…

— Неудачливости? — Айвар усмехнулся. — Таким я б и сам с кем угодно поделился!

Аран рассмеялся в ответ на эти слова, но ещё с опаской, держась правой рукой за левую сторону груди. протянув наполненные водой мехи, сказал:

— Возьми, не забудь. Тебе надо лечиться… Твоя лучшая судьба ещё ждёт тебя, ты вспомнишь меня, когда это случится. А сейчас иди. Иди! И приходи, когда нужна будет помощь. Я всегда буду рад тебе и твоим друзьям…

* * *

Высокий вороной жеребец испуганно косил глазом, нервно всхрапывал, оглядыва-ясь назад. Дайгас ковал ему заднюю ногу, ту, что с белым носочком, зажав коленями, тюкал молотком, прибивая подкову к копыту толстыми гвоздями с головкой без шляпки.

Астасий, помощник и ученик, помогал ему, то подавая гвозди, то принимая моло-ток. Последним подал специальный нож, подрезать копыто.

Айвар держал коня за ремень уздечки, проходивший через лоб, другой рукой гла-дил по лоснящейся гибкой шее. Шептал почти беззвучно, успокаивая:

— Хороший мальчик… Красивый мальчик… Не бойся, тут нечего бояться… Это не страшно и даже не больно…

Жеребец и правду был красив. Чёрный почти весь, белой была лишь правая задняя нога и небольшая звездочка на лбу. Изящная голова с тонко вырезанными ноздрями, волнистая грива и очень коротко подрезанная чёлка. Плавного изгиба спина и длин-ный почти до земли хвост. Аккуратные копыта и лёгкая поступь.

Дайгас выпрямился, расправил затекшие плечи.

— Хорош, красавец! — рассмеялся. — Ещё одну подкову приладим — и всё! — Потрепал коня по гладкому крупу. — Будешь Дайрила по таким тропам возить, каких в жизни не видывал.

— Хороший конь, — поддержал арана Айвар, — статный.

— Да, отец в прошлом году купил его у северных вайдаров. Обменял на отличный меч моей работы.

— Вы торгуете с вайдарами? А я думал, вы никуда не выходите отсюда, из этой до-лины.

— На севере горы сходят на нет. Там мы проходим спокойно. И вайдары, степные пастухи, они сами называют себя так, любят наше оружие, наше золото, наше желе-зо. Мы покупаем у них лошадей и рабов, зерно, мёд, кожи… С некоторыми племе-нами даже воюем… Они боятся нас, потомков Моха… — Дайгас говорил, а сам в это время очищал от засохшей грязи стрелку копыта.

— А с этой стороны гор? Почему другие племена в этих горах ничего не знают о вас? — спросил Айвар, сверху глядя на арана. Мальчишка-помощник стоял рядом, не прислушиваясь к их разговору, он скучал.

— Мы знаем тропы, но никогда не пересекаем пределы зримого мира. Каменная стена охраняет нас. И все пути стережёт великий Мох. Иногда лишь Он пропускает в наш мир таких, как вы, чужаков, но все они несут на себе печать несчастья… поэто-му всех их обычно жертвуют Моху. Я лично до вас помню всего одного, кого оста-вили жить после ритуального поединка.

— Марага Дайанора? — усмехнулся Айвар.

— Да, его. Это Айгамат рассказывал тебе о нём, о твоём родиче? — Дайгас взглянул на Айвара снизу, узкий ремешок, перехватывающий волосы, не давал попадать им в глаза и мешать при работе. — Да, он лучше многих знал этого Дайанора, он тоже вы-хаживал его после ранения… Это всё было почти тридцать лет назад, я тогда совсем ещё мальчишкой был… Только-только кузнечному ремеслу обучаться начал… Но как сейчас помню этого марага за наковальней. Вот уж кто толк имел в этих делах! Он, помню, меч тогда выковал… Его Сактанур, кузнец наш, учил, как сталь закаливать, а он, оказывается, и сам много чего знал… Меч его, как чудо, многие смотреть приходили… красивый, помню, с травлёным узором… из тёмных линий по светлому фону… Да, красивый! — Дайгас выпрямился со вздохом. — Его царю нашему этот мараг в виде подарка преподнёс… Он до сих пор у отца… служит… — Аран перевёл глаза на своего помощника, приказал:- Ну, что стоишь, рот разинув? Тащи подкову-то!

Мальчишка в кузницу бегом сорвался, вернулся быстро, с щипцами, а в них — под-кова раскалённая.

Жеребчик неладное почуял, рванулся из рук. Хорошо, что за поводья крепко был к коновязи привязан. Айвар удержал коня обеими руками, голову пониже пригнул, чтоб глаза закрыть, прошептал:

— Тише, дурень… Это уже последняя…

Дайгас, ловко перехватив подкову в свои руки, сам приложил её к копыту. Да, в этом деле сноровка нужна. Чтоб не передержать, не подпалить живого мяса.

Астасий коню ногу придержал, обмотанную ремнём по путовому суставу, жеребец только задрожал всем телом, вдыхая едкий дым с запахом жжёного рога.

— Всё, отпускай! — Дайгас бросил подкову в ведро с водой, а помощник снял ремень с ноги, позволяя жеребцу привычно встать на все четыре копыта. Не надолго, правда. Но дальше уже было проще: остывшую подкову вставили в проплавленную лунку, прибили гвоздями. Конь стоял теперь на подкованных ногах и даже будто ещё выше ростом стал. Переступил на месте с тихим храпом, оставляя от подков круглые лунки в утоптанной земле.

— Красавец! — Дайгас коня по шее потрепал, перевёл глаза на Айвара. — А ты, парень, похож чем-то на того Дайанора. Или вы, мараги, все похожи друг на друга? — Рассме-ялся, но не обидно, и тут же добавил:- Тот мараг, считай, год с нами прожил. Дума-ли, навсегда останется… А он уходить собрался. Отец, когда узнал, приказал на цепь его посадить… Такого мастера жалко было отпускать. Так его жрица наша отпусти-ла, жрица Айвин… И сама с ним ушла. Вот так!

Айвар слышал всё это впервые, даже Айгамат, и тот ни разу не говорил таких под-робностей.

— А Айгамат сказал, что Дайанор украл её…

— Украл или сама ушла — кто теперь про это знает? — Дайгас распутывал узел на по-воде, отталкивая голову жеребца локтем. — А ты-то, верно, знаешь их обоих? Поэтому спрашиваешь? Значит они смогли пройти тогда через наши горы…

— Да, — Айвар плечом дёрнул, — этот Дайанор наш царь теперь, а Айвин — его жена и главная жрица… Они неплохо друг с другом ладят… у них два сына.

Дайгас подбородком двинул, будто сказать хотел: "Ну-ну!", но не сказал, протя-нул повод Айвару:

— Отведи-ка нашего красавца в конюшню. Да скажи там, чтоб его напоить не забы-ли.

Незанятое стойло нашлось лишь в самом конце. У царя аранов много хороших лошадей, а здесь ведь ещё не все: жерёбых кобыл и молодняк перегнали на горные пастбища на всё лето.

За последними стойлами оставалось место, куда свалили не съеденное за зиму се-но, им ещё подкармливали лошадей, когда не хватало травы.

Привязывая коня за железный крюк рядом с кормушкой, Айвар расслышал знако-мый голос и не сразу понял, чей. Какие-то невнятные обрывки фраз:

— Ну, ты чего?.. Лежи спокойно… спокойно… Вот так! Да, лежи, не надо вста-вать…

Айвар осторожно подкрался, ступая бесшумно по дощатому полу, заглянул: Лидас сидел к нему спиной. На сене была устроена лежанка, и на ней, укрытый плащом, лежал Кэйдар. Вот уж кого Айвар не сразу узнал. Краше в гроб кладут.

Он бредил, не приходя в сознание, пытался подняться, и Лидас удерживал его за плечо здоровой рукой, успокаивал и уговаривал одновременно.

— Ему надо жар сбивать, и тогда бредить перестанет, — посоветовал Айвар. Он не ожидал увидеть здесь этих двоих. Последние пять дней даже как-то и не вспоминал. А тут надо же… И советы уже раздавать начал.

— Я не знаю, как это делается! — Лидас был просто в отчаянии, даже слёзы слыша-лись в голосе. — Отец Создатель! Что делать?! Он уже шестой день вот так… бредит и всё время без сознания…

Айвар подошёл ближе, опустился на одно колено, взял руку Кэйдара, еле оторвал, так судорожно впились пальцы в ткань плаща. Слушал пульс, чуть склонив голову к левому плечу, взгляд Лидаса, полный надежды, чувствовал на себе.

— Горячий… — Айвар рассматривал след от верёвки на запястье аэла, порез воспа-лился, даже кожа вокруг покраснела. — Это лихорадка. Немудрено, после всех тех побоев… — Поднялся на ноги, а за ним и Лидас.

— И что теперь делать? Ты сам знаешь, что делать?

Айвар задумался, стоял, глядя мимо Лидаса. Помогать? У тебя просили помощи. И кто? Сам Лидас. Он бы никогда не попросил, если б не был так беспомощен, если б не был в таком отчаянии.

— У меня есть кое-что… Надо будет протирать… Это снимет жар, и должно снять воспаление… И поить, хотя бы понемногу… — Вспомнил про ту целебную воду, дан-ную Айгаматом. Сам её так и не пил, не считал нужным. Чего ей тогда зря лежать? Пусть уж…

— …не надо, Ирида… прошу тебя… ты же убьёшь его… моего сына…

Они разом посмотрели на Кэйдара, и Лидас только губы поджал. А Айвар ещё больше укрепился в своём решении.

* * *

В этот день с утра Дайгас отправился на болота выжигать железо. Взял с собой лишь мальчишку-помощника и ещё одного раба. А Айвара решил оставить дома и даже объяснил, почему:

— Еду на неделю, не меньше… Надо здесь, при кузне, быть кому-то толковому… Мало ли? Подковать или что отремонтировать… Ты и сам сможешь.

И Айвар не стал спорить, хотя поехать тоже очень хотелось. На места в округе по-смотреть, поглядеть, где араны добывают такое хорошее железо.

От безделья осмотрел весь рабочий инвентарь, где что подчистил, что подправил. Перекопал сваленную в углу кучу ржавого лома, всё то добро, какое всегда собира-ется при кузнице, какое обычно жалко выбросить. Нашёл три неплохих куска и по-думал: "А почему бы и нет?"

Тот, что получше, закопал в раскалённом древесном угле на целую ночь. Это был секрет отца, он советовал бывало: "Главное, не в чём закаливать… Всё дело в вы-держке. А уголь железу лучший друг… Тут только передерживать нельзя, а то слиш-ком хрупким потом будет… "

На два же других куска весь следующий день убил: накаливал и отбивал на нако-вальне до нужной формы и длины. В итоге получились длинные тонкие пруты. Но основная работа была ещё впереди. И времени на неё потребуется куда больше неде-ли.

Никто его в течение дня ни трогал, ни работой другой не нагружал. Как будто всё равно было всем, чего это он там тюкает? Лишь иногда вечно любопытные дети из семей дворовой прислуги заглядывали, но они вряд ли что могли понять, их Айвар не боялся. Хотя, честно сказать, вздрагивал всякий раз, когда свет в дверном проёме заслоняла чья-нибудь фигура.

А пруты получились хорошие: длинные, упругие, но не легко гнущиеся. Пока они окончательно остывали, сам Айвар отдыхал, стоял, упираясь прямыми руками в наковальню. Исподлобья смотрел в распахнутую настежь дверь — солнце уже сади-лось. Вечер! Ещё один вечер.

Натруженные плечи ныли, и спина, хотелось пить, дрожали от усталости пальцы. А в груди, глубоко внутри, опять проснулась боль, даже привкус крови чувствовался. Это было как раз то, о чём предупреждал Айгамат. Наверное, сейчас не мешало бы вспомнить о той целебной воде, но её нет, она теперь вся у Лидаса. Глупо идти и требовать обратно. На это Айвар никогда бы не решился. Если только сходить к старику и попросить воды ещё раз? Он вряд ли откажет в помощи.

Айвар вспоминал пещеру Айгамата: каменный пол, ледяные стены, небольшой очаг. Он давал очень мало и тепла, и света, поэтому полог на входе был почти весь день откинут. Полки по стенам, всюду всякие баночки с лекарственными снадобья-ми, мешочки с засушенными травами. Спокойная размеренная жизнь старого чело-века, для которого самой большой новостью был приход больного за советом или за помощью.

И всё же Айвар не жалел о том, что перебрался жить сюда, в усадьбу Даймара. Здесь было интереснее, здесь была кузня. Здесь жизнь сама казалась наполненной хоть какого-то смысла и дела. Поэтому он так легко подчинился приказу царя, по-этому за любую работу брался с радостью. А ещё здесь он сможет сделать себе ору-жие, меч для себя. Он уже начал готовить для него железо и сталь. А свой личный меч — это уже кое-что, это право и возможность доказать всем, что ты воин, а не раб. Он добавит и сил, и решимости для побега. Да, для побега!

Что уж тут греха таить, ведь ты же не собираешься оставаться здесь на всю жизнь. Твой отец смог когда-то уйти отсюда — значит, и ты сможешь. Негоже отправляться в дорогу, не имея оружия для защиты. Сама Богиня направила тебя в кузницу, чтоб ты мог позаботиться об этом. Значит, не будем терять зря время, его не так и много у тебя.

* * *

Дайгас вернулся на десятый день, в кузнице появился уже после обеда. Пока рас-прягали лошадь, пока стаскивали свежие, пористые, как дрожжевой хлеб, крицы, Айвар еле успел убрать за собой всё, что могло навести на подозрение. Само лезвие меча выхватил из чана с водой ещё горячим, продолжая шептать наговор для по-следней закалки, завернул клинок в кусок тряпки, спрятал под кучей старого хлама, под самый низ подсунул. Так, стоящим на коленях перед старым и гнутым железом, его и застал Дайгас.

— Бросай это дело, парень, здесь уже такое старьё, для самого последнего случая… Вон, — Головой мотнул с довольным смехом в сторону улицы, — мы столько нового железа привезли, для чего хошь, бери! А тут, — Пнул ногой какую-то железяку, — тут добро для чёрных дней… когда за новым невмоготу будет ехать…

Айвар поднялся, стряхивая с колен угольную пыль, скрывая растерянность на ли-це. Но Дайгас и так ничего не заподозрил, прошёл мимо к наковальне. Там оставался ещё лежать маленький молоточек, им только что вот Айвар острие меча своего отби-вал, вытягивал до остроты круглящийся кончик клинка. Дайгас перебросил молоток из руки в руку с предвкушением, ему не терпелось заняться любимым делом.

— Ну, рассказывай, чем занимался? — Повернулся к Айвару лицом. — Вон, вижу, и гвоздей нарубил с запасом… — Подбородком указал на деревянный короб, полный свежих, аккуратно заострённых гвоздей.

— Да-а, тут крыльцо на кухне ремонтировали, гвозди понадобились… — нехотя по-яснил Айвар. — Да так ещё кой-чего по мелочи… У топора, вон там, он на полке, обух лопнул… заваривать надо, а одному несподручно… Пришлось пока так оставить… За ним завтра обещались прийти… — говорил, а сам незаметно локтем задвигал по-дальше в угол тиски, с помощью которых ещё пять дней назад скручивал по второму разу сваренные между собой полосы железа и стали. Сразу на место не убрал, а потом не до того было.

Дайгас ничего не заметил, покопался в горне, с радостью вдыхая горячий жар.

— Ничего, мы топор этот с тобой завтра сделаем, прямо с утра возьмёмся… Ты приходи пораньше, ага?

Конечно! Айвар не стал спорить. Конечно же, он придёт. Но до этого надо будет побывать в кузнице ещё раз, лучше всего, ночью. Меч нельзя оставлять. Дайгас или мальчишка его, Астасий, могут наткнуться на него случайно. Сразу вопросы всякие начнутся, расспросы. А то ещё и на цепь тоже посадят, с этих аранов станется.

Остановившись в тени кузницы, Айвар огляделся. Все последние дни, пока выко-вывал меч, и света солнечного почти не видел, отдохнуть, спину выпрямить, разо-гнуть некогда было.

Но клинок, кажется, получился. Если честно, это лучший из тех, какие тебе само-му доводилось делать. Конечно, его ещё оттачивать и оттачивать. Придётся камеш-ком. Да, задержись Дайгас немного, так молоточком оттянуть лезвие — дело недол-гое. И перекладину ты хотел в виде крыльев болотной цапли выковать, и рукоять ещё не готова, и навершие. Только тогда меч можно считать готовым.

Он будет довольно простым, без вставок и даже без протравки, в этих условиях обойдёмся одной лишь насечкой из продольных и поперечных линий, чтоб обозна-чить перья на крыльях.

Айвар аж глаза прикрыл, задумался, он уже видел свою поделку целиком, такой, какой она только будет, если все задумки воплотятся. Отцу бы точно понравилось. А сталь и железо у аранов очень хорошие, мечу из такого металла износу не будет. Да и наговоры все, какие необходимы, сделаны, всё, как надо, как отец учил. Этот меч не для продажи, для себя выкован — одно слово!

С началом мая Айвар перебрался на сеновал, остатки прошлогоднего сена пахли так же душисто, как и свежее, да и комары пока особо не донимали. После трудного дня хотелось одного: отдыхать, дать отдых натруженным плечам и рукам. Тут даже сломанные пальцы на правой руке, и те начали ныть, полночи прокрутишься, пока уснёшь, пока придумаешь, как поудобнее положить эту несчастную руку.

Растянулся на кошме, сунув под голову мешок со своим добром вместо подушки, укрылся плащом и уснул мгновенно.

Но поспать не получилось. Его разбудили чувствительным пинком в бок и корот-ким приказом: "Вставай!"

— Куда? — Айвар спросонок не понял, подумал сразу: "Всё! Твой меч Дайгас нашёл-таки! Конец тебе…". Но перед ним были не вооружённые дружинники, а один из рабов, вайдар Вишит. Он держал над головой тусклый светильничек, а вокруг уже ночь была, тьма кромешная, ни лучика в щелистые стенки не просачивалось. Вот так прилёг отдохнуть!

— Куда-куда… Хозяин хочет тебя видеть, — ворчливо отозвался Вишит. Айвара до-жидаться не стал, пошёл на улицу, унося с собой и свет.

Айвар только бровью повёл: "Какое такое дело может быть у тебя с царём? У тебя к нему, точно, никакого!"

В доме, в той его половине, где обитали сами хозяева, Айвар был всего один раз, поэтому сейчас шёл за вайдаром-провожатым, вошёл в указанную дверь, открыв-шуюся совершенно беззвучно, ждал темноты, такой же, как и на улице и во всём сонном доме, а встретил весёлое пламя очага, стол, с не убранной после ужина посу-дой. Видно, ели за столом всего два человека, засиделись допоздна, и тут кто-то из них захотел видеть марага. Интересно, и с какой целью?

Айвар глазами повёл вправо-влево, оглядываясь. Прямо напротив на лавке, засте-ленной шкурой медведя, сидел Айнур, жрец бога Моха. Он был сейчас одет не так торжественно, как тогда за ужином, но золотой обруч с камнем, правда, без подве-сок, всё равно оставался на голове.

Царь Даймар стоял возле стола, допивал пиво из кружки, при появлении Айвара, повернулся к нему лицом, смерил взглядом. Но заговорил первым всё-таки не он, а гость его, уважаемый всеми жрец:

— Назови своё имя, мараг!

Айвар даже растерялся немного. Царь ведь знает его имя, зачем ещё раз спраши-вать? Да ещё и голосом таким грозным. Как будто в преступлении уличили. Взгля-нул на царя, еле-еле оторвав глаза от перстня, поблескивающего на пальце Айнура, но и по лицу Даймара было не понять, чего они оба хотят от него среди ночи. Решил-ся, поджав губы и поднимая подбородок, снова перевёл глаза на жреца, ответил:

— Я — Айвар, сын Дианора!

Он не видел, как улыбнулся в усы царь довольной улыбкой, победно взглядывая на Айнура. А тот вдруг вскочил, крикнул на Айвара:

— Кто посмел дать тебе такое имя, ми-аран?! Тебе — отродье демонова семени?! Ты не смеешь носить это имя, ты не принадлежишь роду Айев!

— Моя мать, наречённая Айвин, дала мне это имя. — Айвар спокойно выдержал яро-стный взгляд Айнура, вспышку его гнева, такую неожиданную для его величествен-но-спокойного облика.

— Айвин? — совсем уже другим голосом переспросил аран, смеривая Айвара долгим внимательным взглядом, будто не рассматривал его до этого с таким же вниманием. — Так ты назвал свою мать, ми-аран?

— Да, почтенный, — Айвар подкрепил свой ответ коротким кивком.

— Это от неё ты так хорошо знаешь язык перворождённых? От этой женщины… — Айвар снова кивнул и только теперь отвёл взгляд. — И ты знаешь, кто она такая? Она говорила тебе, да? — Айнур смотрел строго, даже с нескрываемой враждебностью, спрашивал, а сам никак не мог отойти от темы, наиболее остро волнующей его.

"Ваша дочь, кто же ещё!" — чуть не ответил Айвар, да вовремя язык прикусил. Ти-ше! Пока не надо об этом. Ещё не ясно, как ко всему этому относится этот человек. Обрадует его обретение внука или ещё больше разозлит?

— Нет, господин, моя мать никогда не рассказывала о себе. Я даже не знал, что… — не договорил — Айнур остановил его коротким властным взмахом кисти. Красный камень при движении опасно сверкнул, отражая гранями свет от очага.

— Мох Стерегущий неспроста позволил тебе попасть в эти благословенные земли… Ты заплатишь за предательство и обман, совершённые твоим родичем… Ты — сын Дианора, так ты сказал? Того марагского вора и предателя? Все считали этого демо-на своим другом… Он ел со мной за одним столом… Он был частым гостем в моём доме… И он ответил подлым предательством на моё гостеприимство! Он предал и обманул нас всех! Хотя знал, что из этих земель нет обратной дороги! Он поклялся перед всеми нами, что не вынесет ничего о нас и нашем мире за пределы Каменных стен — и он, твой отец, обманул нас! А теперь передо мной стоит его сын! Сын пре-дателя и клятвопреступника! Его плоть и кровь! Поверь, эта кровь сгодится для очистительного обряда! Твоя жизнь будет достойной платой за тот обман и преда-тельство, причинённые нам и мне лично!

Чуть дрожащий острый палец воткнулся Айвару в грудь, и тот изумлённо сглот-нул, с трудом выдерживая взгляд арана-жреца, полный ненависти.

Вот так да! Неплохой приём оказал тебе обретённый дедушка. Убить он тебя готов голыми руками.

— Ты умрёшь, отродье проклятого рода, и отец твой ослепнет от старости, но нико-гда тебя не увидит. Он сполна ответит за всё, что сотворил с моей семьёй…

— Вы не знаете, господин! — Возмущение и удивление заставили Айвара голос повы-сить. — Мой отец никогда… никогда, понимаете! Я оказался в ваших землях случай-но!.. Мы заблудились!.. Да, заблудились! Никто не собирался воевать с вами…

— Лживое отродье демона, ты и в попутчики выбирал себе таких же, — чёрных демо-нов смерти! Я знаю, мне говорили! Один из них способен сжигать взглядом… А ты?.. На что способен ты сам? Может, и ты принёс нам сюда несчастья и беды? Так знай, кровь способна смыть любые проклятья…

— Айнур, мой дорогой гость, — мягко вмешался царь Даймар, — в мести своей ты про-сто страшен. Не стоит пока спешить. Куда он денется от нас, наш мараг? Да и у меня на него немного другие планы… Давай, присядь, поговорим, как достойные люди, — Даймар снова усадил своего гостя за стол, налил ему полную кружку густого пенно-го пива, подлил и себе, а когда и сам сел за стол, спросил, подняв глаза на Айвара:- Так ты был провожатым для тех двоих, да, мараг? Ты вёл в свои земли чужих тебе воинов? Зачем?

— А зачем люди воюют друг с другом? — усмехнулся Айвар, глядя на обоих аранов исподлобья, сквозь тёмно-русые волосы, падающие на лицо. — Ради добычи!

— Ты вёл их воевать со своей семьёй?! — Царь изумился, глянул на Айвара другими глазами. — Предатель!

— От собаки волку не родиться! — согласился с царём Айнур. — Что взять с сына, если отец его — предатель и вор?!

— Меня заставили! — возмутился Айвар, но голос его потонул в ответных репликах царя Даймара и его гостя.

— Подумать только, он вёл врага в родное селение! Немыслимо! Позор семье, вос-питавшей такого сына! Эти мараги — предатель на предателе… — араны говорили между собой, и Айвар, задыхаясь от возмущения и протеста, переводил глаза с одно-го на другого. Как они могут говорить такое? Они же не знают всей правды! Ещё и отца всячески поносят! Кто им позволяет так отзываться о нём? Кто или что? Он не предатель и не обманщик и никогда им не был! Его уважают все люди родного пле-мени — и мужчины, и женщины. Вожди других племён, все, с какими он торговал, отзываются о нём уважительно, никто из них никогда не назовёт его трусом, обман-щиком или предателем. Это Айвар точно знал, он несколько раз ездил с отцом в небольшие торговые поездки, поглядеть, как живут степняки-вайдары. И везде их принимали хорошо, уважительно и с почтением.

А эти же? Чего они хотели? Посадили человека на цепь, как собаку, и ждали, что он смирится?! А то, что мать моя ушла с ним, — это не воровство и не предательство. Она сама выбрала свою судьбу! Она бросила свой дом и свою семью ради любимого мужчины. Можно ли винить кого-то из них двоих за это? Конечно же, нет!

— Ты не смеешь зваться Айваром, мараг, — снова обратился к нему жрец Айнур, — это позор для всего рода, позор на всю мою семью. Ты не смеешь, понятно тебе, ми-аран! Ты — раб, рабу хватит и клички!

— Это имя мне дала моя мать, и я не собираюсь от него отказываться! — Айвар смот-рел решительно, не скрывая враждебности по отношению к арану, и взгляд его, пронизывающий ледяной взгляд, выдержал, не дрогнув.

Взгляд Айнура наполнила ненависть, он шумно задышал через разжатые зубы, он готов был прямо сейчас казни для дерзкого потребовать, но царь опередил гостя, отдал другой приказ:

— Иди, мараг, спать! Хватит тут…

Айвар вышел, а Айнур перевёл на Даймара возмущённый яростный взгляд.

— Он — твоя добыча, царь, но я вправе потребовать жертву для Моха. Любого, на кого укажет моя рука! И ты не пойдёшь против воли Просветлённого…

— Опомнись, этот мальчик — твой внук! Я это сразу понял, когда он имя своего отца назвал. И мать у него Айвин… Твоя дочка… Неужели ты сумеешь собственноручно убить своего внука, свою родную кровь? — Даймар знал, как сильно страдал Айнур, лишившись любимой дочери. Это все араны видели. Но царь их видел глубже и понимал больше: не столько предательство и побег марага Дайанора вызывали у него ненависть и жажду мщения, не столько кража дочери-жрицы, сколько понимание того, что она сама — по доброй воле! — пошла на это. Все знали, Айвин помогла бе-жать чужаку, а потом и сама последовала за ним, тайно, среди ночи, покинула род-ной дом. Все видели, как часто бывал у Айнура гостем чужак-мараг, но все, и он — тоже! — проглядели истинную причину этих визитов. Да, собственная невниматель-ность Айнура и личная обида были сильнее всех других чувств, но с годами они привели к такой сильной ненависти, которая заставляла ненавидеть всех марагов лишь за то, что они мараги.

— Он в первую очередь сын того подлого ми-арана! — отозвался Айнур, возмущённо сверкнув глазами из-под седых хмурящихся бровей. — Я забыть не могу, как он улы-бался мне тогда… задавал эти свои дурацкие вопросы, просился на богослужения в храм…

Ему нужна была лишь моя Айвин! Он зачаровал её, мою красавицу… Он заставил её забыть родного отца… После всего она уже не может зваться моёй дочерью… Она ослушалась приказа, единого для всех!.. Она помогала предателю! Их отродье не может зваться моим внуком… Я проклял их… проклял их обоих! И требую смерти для этого марага!

— У меня к тебе другое предложение, Просветлённый, — заговорил царь, в крайней задумчивости выслушав своего позднего гостя, — твоя месть может подождать ещё немного… Ты можешь пока не требовать смерти этого ми-арана, но в ответ на это я могу пообещать тебе ещё раз свидеться с дочерью и с самим Дианором…

— Как это? — Не понял сразу Айнур. — Ты хочешь, царь…

— Вот именно, мудрый! — рассмеялся Даймар, шумно отхлебнув пива из кружки. — Ми-аран отведёт нас в свои земли. Какая ему разница? Если ему нужно было золото, я смогу заплатить… или вернуть свободу, — усмехнулся, неожиданно вспомнив расте-рянное лицо марага в ту минуту, когда он признавался в своём преступлении против близких. — Мы накажем их всех! — При этих словах тёмно-серые глаза Айнура доволь-но засветились. — Они, можно сказать, наши соседи, но как отнесётся Великий Мох к тому, что нам придётся нарушить пределы зримого мира? Ведь мы никогда не пере-секали эти горы…

— Ничего, — успокоил хозяина Айнур, — мы дождёмся благоприятного знака. Бог бу-дет с нами! И Мать… Это Её жрицу похитили тогда… Я буду молиться, царь!

— Я приведу этого Дианора в цепях. А Айвин… С ней ты будешь говорить сам… Будешь сам решать её судьбу! — Такая перспектива обрадовала Айнура, он в пред-вкушении заходил по комнате, заложив руки за спину. Царь наблюдал за гостем с довольной улыбкой.

Идея использовать марага как проводника возникла у него довольно давно, после допроса пленного ми-арана со странным именем Лидас. Конечно, об этих марагах почти ничего неизвестно, тот Дианор в своё время был не очень-то разговорчив. Но ничего, у нас есть его сын, он всё нам расскажет, и сможет провести через горы.

Они обсуждали план предстоящего похода сперва осторожно, решили пока не спешить с его выносом на совет племени. А Айвар ничего этого не знал и не мог знать, хоть и почувствовал опасность. Что-то нехорошее затевалось. Понимая это, он уже не смог уснуть. Какое там? На обратном пути зашёл в кузницу, наощупь нашёл свой меч, взял с собой ещё и оселок, вернулся и принялся точить лезвие. Без спешки, но с такой решимостью, от которой зубы стискиваются до боли в скулах.

* * *

Лидас и сам не заметил, как начал пользоваться своей левой рукой. Царевич Дай-рил, вернувшийся с верховой прогулки, бросил ему повод с коротким приказом:

— Поводи, пока не остынет… Потом оботрёшь, поставишь в стойло… Смотри, во-ды сразу не давай!

Лидас снял седло, про себя продолжая удивляться такому простому до гениально-сти изобретению, как стремена. Какая удобная вещь! Даже посадка у всадника меня-ется, когда нога упирается в стремя. Удобнее ездить, проще управляться должно быть и копьём, и мечом в бою. Почему же ни аэлы, ни иданы, ни коневоды-вайдары не додумались до такой простой с виду вещи?

Думая об этом в который уже раз, переложил лёгкое седло на левую руку, и, когда уже вешал его на место, тогда только сообразил, что сломанная рука послушна и не болит при резких движениях и поворотах кисти в запястье.

Надо же! Ведь всего два раза приложил к месту перелома на ночь тряпку, смочен-ную той водой, которую принёс мараг, и такой результат. И Кэйдару эта вода помог-ла сильно. Он, можно сказать, лишь благодаря ей и выжил. Подниматься уже начал, есть самостоятельно и пить. Следы от всех побоев хорошо на нём поджили.

Жаль, что воды этой уже не осталось, вся разошлась.

Если только ещё раз марагу сказать? Пусть принесёт ещё, ведь для господина сво-его, для Наследника.

Лидас обтирал клоком сена потные бока рыжей смирной кобылки, а Кэйдар, зябко кутаясь в плащ, наблюдал за ним с безразличием глубоко задумавшегося человека.

— Видишь? — Лидас негромко, но довольно рассмеялся, поднимая повыше левую ру-ку, сжимающую повод. — Срослась косточка!

Кэйдар ничего не сказал в ответ, только бровью повёл.

— Наш хозяин сказал, что на лето нас с тобой отправят в горы, вместе со стадом, — сообщил Лидас, надеясь хотя бы этой новостью расшевелить Кэйдара. — Пасти коров — это не худшая работёнка, правда? И от господских глаз подальше, и присмотру меньше… Там, глядишь, попроще будет…

— Хозяин… — Кэйдар громко хмыкнул, исподлобья глядя на Лидаса. Его радости он совсем не разделял. — Это варвара того ты называешь хозяином? Этого царька над всеми этими дикарями…

— Я бы не назвал их дикарями, — не согласился Лидас. — Конечно, живут они не в пример аэлам, но и нам есть, чему у них поучиться. Посмотри сам: у них хорошее оружие, конская упряжь. А какие они строят дома! Нет, это не вайдары, их даже сравнивать нельзя…

— Вот ты и собрался прожить здесь всю жизнь! — перебил Лидаса Кэйдар, нервно убирая со лба отросшие чёрные волосы пальцами правой руки. — Пасти их скотину? Чистить сараи? Убирать за их лошадьми? Тебя устраивает такая жизнь, да? Ты ро-дился быть рабом? Рабом у варвара?

— Родиться рабом или свободным — это воля Создателя. А вот стать им или не стать — это другое дело, — спокойным тоном возразил Лидас. — Твоё положение ничем не лучше моего. Мы оба с тобой… — не договорил, оборвав сам себя на полуслове. — Оба сейчас в одинаковых условиях… Военная добыча — так ты сам называл пленных? Вот и мы с тобой — военная добыча… А если называть вещи своими именами, то просто рабы!

— Неправда! — не выдержал Кэйдар, выкрикнул хриплым болезненным голосом. — Как ты можешь… как смеешь говорить такое?! О себе! Обо мне! Быть рабом — это… это… — он не смог договорить, не выдержал спокойного взгляда Лидаса — развернулся и ушёл обратно в конюшню.

Лидас, не спеша, напоил лошадь, отвёл её на место, когда привязывал повод, краем глаза глянул на Кэйдара. Тот сидел на сене, подтянув колени к груди, упираясь в них локтями, пальцы обеих рук зарылись в волнистые волосы на самом затылке.

Обиделся? Или задумался над чем-то?

Лидас подошёл к нему неслышно, сел рядом. Какое-то время они оба молчали, а потом Кэйдар заговорил, глухо, едва слышно, не поднимая головы:

— Вся жизнь раба — это служение господину. Он для этого и создан Отцом… Раб не является человеком, это низкое, подлое существо, он лишь внешне похож на свобод-норождённого… Но сущность его иная! — Наконец поднял голову, переведя на Лидаса глаза, наполненные непониманием и протестом. — Иная, понимаешь! Раб и животное — это равнозначно!.. Но почему тогда я не чувствую в себе ничего такого?!.. Я остаюсь прежним! Я не родился быть рабом — это я точно знаю! И я не собираюсь… не соби-раюсь, понятно тебе!.. Как все эти… — плечом дёрнул — и плащ, наброшенный на плечи, начал сползать, открывая поджившие рубцы на белой коже.

— Тебя поймают и на этот раз убьют, — осторожно возразил Лидас.

— Тогда я лучше со скал брошусь! Убью себя сам! Своими руками! — выкрикнул Кэйдар, яростно сверкнув глазами. — Но я не животное, чтоб меня собаками травить… Я не позволю устраивать на меня охоту!.. И я не раб — я сын Воплощённого! Они не смеют… — не договорил, закашлялся простужено, уткнувшись лицом в плечо.

Они снова помолчали. Кэйдар, обдумывая сказанные им же самим слова, почувст-вовал вдруг странное ощущение, он понял, что подобное и даже с той же возмущён-ной, отчаянной интонацией он уже слышал от кого-то, в той, другой жизни.

От Ириды! От твоей гордой виэлийской красавицы. Она тоже пугала тебя само-убийством, сколько раз пробовала сама убить себя. И ты никак не мог понять этого, считал глупостью. Злился, пытался наказывать. А сейчас сам заговорил о том же, о смерти как о возможности избежать унижения и позора, связанных с положением невольника при строгом господине.

Понял всё, всю абсурдность своего положения, и не сумел сдержать горького без-радостного смеха. Вот как Создатель подшутил над тобой! Он заставил тебя повто-рить судьбу рабыни. Ты подарил ей свободу перед отъездом, а сам стал рабом у варвара, который воспринимает твоё высокое происхождение как забаву, как весё-лую шутку. Но тебе и самому льстило иметь своей наложницей виэлийскую царевну. Перевоспитывать её, ломать её гордость, заставлять быть покорной и подчиняться малейшей прихоти.

Вспомни, как царь аранов требовал, чтоб именно ты подавал ему коня, придержи-вал стремя, принимал поводья. Он-то видел, как это злит тебя, а сам любил посмат-ривать сверху с улыбкой превосходства и с презрением во взгляде.

Лидас глядел с изумлением, он-то никак не мог понять причины этого смеха, да Кэйдар и не собирался ему ничего объяснять.

— Мы уже пробовали бежать отсюда. Вместе пробовали… И ты один… Царь ска-зал: нас убьют, если мы попробуем снова… — Лидас видел его отчаяние, даже какую-то безнадёжность во взгляде, решил хоть как-то образумить Кэйдара, отговорить от очередного безумного шага. — Конечно, оставаться здесь навсегда мне бы и самому не хотелось… Но чтобы бежать, надо тщательно подготовиться, разведать все пути, подкопить еды… Не срываться прямо сразу, как мы с тобой тогда… — усмехнулся с горечью, потирая шрам на шее.

Кэйдар не дал ему продолжить, заговорил сам:

— Нас все там считают мёртвыми… корабли вернутся без нас… Они уже верну-лись!.. С такой новостью… Как это всё Отец переживёт?

— У тебя свадьба должна была быть, помнишь? В первых числах мая… — поддержал его Лидас со вздохом. — Этот срок уже давно прошёл…

— О, Хадисса больше всех будет рада! — Кэйдар хохотнул, зло сузив глаза. — Она Творца молила, чтоб мы здесь сгинули. Смерти моей просила… Не зря, как видишь.

Лидас удивлённо бровью повёл, он про это впервые слышал. Знал, конечно, что Наследник со своей невестой не ладит, но чтоб до такого? Прямо до ненависти.

— И Айна, верно, тоже довольна, — продолжал с тихой злостью Кэйдар, глядя в ка-кую-то точку прямо перед собой. — Развода не будет… А ублюдок её твоим законным наследником останется… Да, она, наверно, тоже Создателю молилась, чтоб мы про-пали тут все безвозвратно… И тебя, и меня разом — и никаких проблем!

— Её варвар тоже тут, с нами… — напомнил Лидас, и Кэйдар в упор посмотрел на не-го, резко перебросив взгляд тёмных пронзительных глаз. — Не думаю, чтоб она хоте-ла…

— Этот мараг аранам в друзья заделался! Расправил крылышки! Смотри, его ещё отпустят отсюда! Проводят с почётом до самого дома, как героя… Они же все заод-но…

— Нет, ты не знаешь! — Лидас передвинулся, сел на подогнутую ногу, поворачиваясь к Кэйдару лицом. — Он теперь тоже здесь, в этой усадьбе. В кузнице помощником… Я его сколько раз там видел… Это он за тебя хозяина попросил… И воду ту он при-нёс…

— Ну, конечно! Сплошное благородство! — хмыкнул с презрением Кэйдар, но сам задумался. — Так он, значит, здесь тоже? На царя работает… Почему он его жить оставил? Выхаживать приказал? Он же сына его чуть не убил?

Лидас плечами пожал, он не знал ответа на эти вопросы, а, если честно, он ими даже не задавался как-то.

— Он тоже раб, как и мы с тобой… — заговорил, но Кэйдар перебил его с возмуще-нием:

— Тоже??? Тоже?! Не смей так говорить!! Про меня? Про меня — не смей! Я не раб! Никогда им не был и не буду! — Он на ноги поднялся не очень легко, как сам бы хо-тел, взглянул на Лидаса сверху и снова повторил:- Я — не раб!

— Сейчас ты служишь тому, кто захватил нас в плен, значит, ты — невольник. И я — тоже невольник. Мы подчиняемся чужим приказам, приказам своего господина, хотел бы ты этого или нет, — терпеливо объяснил Лидас, выдержав взгляд Кэйдара, стараясь подбирать слова и тон голоса таким, чтоб не разозлить Кэйдара ещё боль-ше. — В жизни бывает такое, когда и хороший воин попадает в плен… становится рабом не по рождению… Таким труднее всего… Привыкать к новому положению…

— Я не просто воин! Неужели ты не понимаешь?! Я наследую Императора аэлов! Мой отец — Воплощение Солнцеликого! Я сам рождён для этого!.. Я всегда знал это! Всегда, понимаешь! Я сам должен приказывать, а не подчиняться какому-то варва-ру… Этим аранам, будь они все прокляты!.. — Кэйдар отвернулся, шумно дыша через разжатые зубы. Как же он был возмущён такой несправедливостью судьбы! Как негодовал!

— Да, ты их тут порядком удивил, когда взглядом запалил одного, — заметил Лидас с коротким довольным смешком. — Я и сам-то… Видел, вроде, подобное на Новый год, а всё равно… Ты, как Солнцеликий прямо, раз! — и пламя живое! Еле потушили… Здорово получилось, вот уж никогда бы не подумал… — он говорил с таким востор-гом, почти с гордостью, но встретив недоумённо-нахмуренный взгляд Кэйдара, замолк на полуслове:- Ты что, Кэйдар?

Тот губы плотно сжал, задумался, отводя глаза, признался неохотно:

— Я не помню…

— Совсем ничего?! — Лидас изумлённо брови вскинул, тоже поднялся на ноги.

— Ну-у, побег ещё помню… Дайвиса… Как он нож отнимал… Как назад добира-лись…

— И всё?! — Лидас оглядел Кэйдара с головы до ног внимательным взглядом, плеча-ми пожал. — Вообще-то тебя били тогда, и не мудрено… Дайвис, тот прямо в лицо пинал… И хлыстом тоже всё он…

Кэйдару невыносимо было слышать всё это, он отвернулся, стал к Лидасу спиной. От резкого движения в глазах колыхнулась знакомая чернота. Кэйдар головой трях-нул вправо-влево, заморгал с усилием, хотя давно уже знал: ничто из всего этого не помогает. Чернота проходит сама тогда лишь, когда проходит.

Отец Создатель, как же он хотел домой! Просто домой! В обожаемый с детства Каракас, во Дворец, в свою родную комнату. Просто очнуться в своей кровати, и никуда не спешить. Никуда на свете! Просто жить, наслаждаясь каждым прожитым днём. Заниматься воспитанием сына, быть рядом со своей любимой женщиной. А больше ему ничего не нужно, оказывается, для счастья! Вот как всё просто! Ирида, Тавиний и ты сам — и всё!

— Я хочу домой… — прошептал с невольным стоном Кэйдар, ладонями стискивая виски, повторил чуть громче:- Я просто хочу домой… Чтоб ничего этого не было… Никакого похода… Чтоб Велианас и все другие были живы… Почему всё получи-лось именно так?..

Лидас не знал, что ответить на эти слова, лишь плечами пожал со вздохом.

* * *

Айвар стоял, опустив голову, длинные волосы, спускаясь до подбородка, закрыва-ли лицо. Жрец Айнур, прохаживаясь перед ним с задумчивым видом, отвернулся, и Айвар, пользуясь этим, коротко повёл головой, чтоб волосы не мешали видеть.

— Твоя мать, мараг… Расскажи мне о ней! — приказал неожиданно Айнур, глянув на Айвара через плечо.

— Царица Айвин, — уточнил Айвар с осторожной улыбкой. Он ещё раньше понял, та встреча с араном не будет единственной, и не ошибся. Всё-таки отеческие чувства пересилили гнев и жажду мести. — Её уважают и любят… За мудрость и доброту. Думаю, она унаследовала лучшие качества…

— Царица? Ты сказал, царица? — Аран взглянул на Айвара с интересом и удивлени-ем. — Так этот Дианор сделал её своей женой?! Не наложницей, не рабыней…

— Царица и главная жрица в храме Матери, почтенный, — Айвар снова улыбнулся, встретив взгляд жреца. — Я говорил вам, что она никогда не рассказывала о своём прошлом… Я ничего не знал о вас… О вашем народе… О её семье… У неё не было никого, кроме нас. Мой брат и я… Отец и ещё храм…

Да, к ней приходят многие. За помощью, за советом… Богиня говорит её устами, господин… Ей может открываться будущее… Она и тогда предсказала тоже… — Айвар сам себя оборвал на полуслове, вспомнил день своего отъезда, как они проща-лись навсегда. Помнил её тонкие загорелые пальцы, стиснувшие повод чуть пониже его рук, помнил взгляд тёмно-серых глаз, полный непонятной тревоги и безысходно-сти. Не мог понять, дурень, её немого отчаяния, радовался переменам и новым впе-чатлениям, а ведь она, наверняка, знала, ЧТО́ его ждёт. Кровь, плен, боль и униже-ния — она всё это видела, но подчинилась решению отца, уступила ему почему-то.

— Ты тоже был жрецом, не так ли? — Айнур отвлёк своим вопросом от тяжёлых вос-поминаний. Айвар перевёл на него глаза, вопросительно нахмурил брови, будто не расслышал вопроса. И тогда аран уточнил:- Мне сказали, ты носишь на груди знак Единства… Значит, и ты отмечен благодатью Богини…

— Да, господин, — соглашаясь, Айвар низко голову склонил, подбородок аж груди коснулся. — Но что значит, благодать Богини, не понимаю вас, почтенный?

— Всё ты понимаешь, мараг, отлично понимаешь! — Айнур почти вплотную прибли-зился к Айвару, смотрел чуть исподлобья, сощурив глаза, так, что морщинки стали длиннее и глубже. Но лицо его от этого не стало казаться добрее. Напротив, у этого арана было такое лицо и такой взгляд, когда понимаешь сразу: с ним лучше дружить, чем ссориться. — Ты с рождения получил от Богини то, чем обладают многие из нас, то, чего нет у других, у ми-аранов. Умеешь снимать боль наложением рук, останав-ливать кровь, возможно, даже видеть мысли других, их прошлое и будущее… То, что даровано лишь жрецам Великих… — он говорил, медленным взглядом смеривая Айва-ра с головы до ног. — Отличное здоровье и способность быстро заживлять на себе раны… Ты и после ритуального поединка быстро на ноги поднялся… Твоё лёгкое, как оно? Сильно болит?

Айвар воздух захватил губами, моргнул, а Айнур рассмеялся, видя его растерян-ность.

— Даже не прикасаясь к тебе, ещё при первом взгляде, я понял сразу: ты способный. Это всё от неё, от Айвин. Почему она сделала тебя жрецом Матери? Мужчины обычно не посвящают себя Богине… Неужели она не знала об этом?

— Вы не знаете всего! — Айвар с трудом выдержал пронизывающий взгляд родного деда, выдохнул сквозь разжатые зубы с облегчением, когда аран отвернулся, с раз-думчивым видом прошёлся по комнате царского дома. — Эта жертва…

— Она знала, что совершила величайший грех отступничества, жизнью своего ре-бёнка хотела искупить вину перед Богиней… — Айнур остановился напротив Айвара, снова смерил его взглядом. — Ты стал жрецом вместо своей умершей сестры. Так, да?

— Откуда… Откуда вы про всё это?.. — Айвар от изумления на какое-то время дара речи лишился. Откашлялся, отводя глаза, а Айнур, насмешливо кривя губы, доба-вил:- У неё была двойня, но выжил только ты. Ты и принял на себя все положенные обеты… Так всё было на самом деле, да?

Тебя удивляет, откуда я всё это знаю? О тебе и о твоей семье? Есть разные спосо-бы узнать о тех, кто связан с тобой общей кровью… Не мне тебе рассказывать, жрец Матери. Правда, всё видеть не может никто. Даже я…

Поэтому я хочу знать о ней ещё и с твоих слов. Как она жила все эти годы, моя красавица? Какими делами и заботами?.. Ты же любимый сын у неё, ты много знать о ней должен…

— Она мало говорила о себе… Царица и главная жрица, ей некогда скучать… Мно-го забот в храме и дома…

— Думаю, она будет рада меня видеть! — многозначительно заметил Айнур и, встре-тив недоумевающий взгляд Айвара, произнёс:- Всё возвращается на свои места, и ты, думаю, не против вернуться в родные земли.

— О чём вы, господин? — Айвар не понял смысла сказанных араном слов, но пред-чувствие близкой догадки вселяло неприятную тревогу и ощущение опасности. И во взгляде Айнура было что-то нехорошее, и в довольной улыбке.

— Царь не сказал тебе ничего, мараг? — Теперь уже удивился Айнур, подбородком с аккуратной, совершенно седой бородой повёл в короткой усмешке. — Бедняга, ты совсем ещё ничего не знаешь… А ведь у нашего царя на тебя такие планы…

Ты проведёшь нас через горы, так же, как вёл тех ми-аранов! Покажешь дорогу в свои земли…

— Я?!!! — Айвар аж качнулся с носков на пятки, глаза раскрыл в таком изумлении, что Айнур рассмеялся невольно.

— Тебя потому и жить оставили, мараг! Хотя, думаю, не мне говорить тебе о пред-стоящем походе. Твой господин, царь Даймар, сам всё скажет тебе со дня на день. А я же не буду спешить…

— Вы можете передать ему сразу: я никого никуда не поведу! Не собирался вести и не собираюсь! — Айвар сказал чётко, громко, голосом, затвердевшим до ломоты в скулах.

— Это не моё дело, ми-аран, и не мой разговор! Царь — твой хозяин, и он умеет за-ставить своего раба делать то, что ему нужно, — Айнур был не доволен собой за эту свою поспешность. А ведь думал, что Даймар уже объявил марагу о своём решении. Выходит, нет, ещё нет. Теперь наверняка разгневается. Понимая свою ошибку, Ай-нур попытался сменить тему разговора:- Твоя мать сама учила тебя нашему языку? И ты никогда не спрашивал, откуда он? Ни разу не поинтересовался?

— Я никого никуда не поведу! Слышите, вы?! — выкрикнул Айвар, подаваясь вперёд всем телом, голову вскинул, встречаясь с колючими глазами арана, снова повторил:- Я не поведу никого из вас в свои земли! Я не предатель и никогда им не был…

— Зачем врать? Уж мне-то — зачем? — Айнур громко хмыкнул, смотрел с презрени-ем. — Я лично знал твоего отца, могу представить, чего ждать от тебя. Да и уговари-вать тебя я не собираюсь, это не моя забота. А вот, что касается Айвин и твоего отца, это заботит меня куда сильнее… Я ещё посмотрю ему в глаза, а ей… а её…

— Как вы можете? — перебил арана Айвар возмущённым окриком — тот аж бровями повёл с изумлением. — Как можно так ненавидеть своих близких? Свою дочь хотя бы! Она сама выбрала свою жизнь, каждый имеет на это право… Право выбора… Здесь даже боги позволяют человеку выбирать…

— Мальчик, тебе сколько лет? Посмотри на себя! Тебе ли учить меня, сопляк? — не выдержал Айнур, рукой повёл, будто ударить хотел по лицу, но сдержался почему-то, и сам не понял, почему.

А Айвар не отвёл взгляда, только чуть глаза прикрыл и повёл подбородком, и, гля-дя жрецу в самые зрачки, произнёс:

— Вы не можете заставить меня вести вас. Не сможете, понятно вам! Не сумеете…

— А те ми-араны заставили, — усмехнулся Айнур, глядя на Айвара исподлобья своим тяжёлым взглядом. — И не так важно, какими посулами. Подкуп или пытки? Не думай, царь сумеет тебя заставить, ты не рад будешь, что жив остался после того поедин-ка… Твой отец мне за всё заплатит… За предательство, за каждый день моего оди-ночества… У меня нет внуков по его вине… Единственная дочка состарилась вдали от меня… Двадцать пять лет я не знал, как она жила… Но Мох Справедливый при-вёл тебя ко мне, тебя, отродье Дайанора, и я все силы положу на то, чтоб ты привёл меня к нему. Я плюну ему в лицо, сердце вырву своими же руками… Заставлю по-жалеть о содеянном…

— Они любили друг друга… и до сих пор любят, — Ненависть родного деда букваль-но заставляла каменеть, подавляла своей силой, своей мощью, и всё равно Айвар совершил последнюю попытку возразить. — У отца даже наложниц не было… не было детей от других женщин… И у вас есть внуки, господин Айнур, даже два… Я и мой брат… Если б вы знали его, вы бы им, точно, гордились…

— Не смей! Не смей даже рот раскрывать без моего на то разрешения, жалкий! Не смей даже говорить такое… — Айнур чуть не накинулся на него с кулаками, Айвар даже отступил на шаг, попятился спиной к двери. — Не смей называть себя моим внуком! Я отрёкся от Айвин-отступницы ещё тогда… У меня больше нет дочери!

— Только потому, что она помогла тому, кого любила? Освободила от цепей и по-могла вернуться к своим, домой? — Айвар не сумел сдержать улыбку, и это оконча-тельно доконало Айнура.

— Во-о-он!!!! Вон отсюда, паршивец!

Он затрясся от ярости, в лице сменился, брови на переносице сошлись, а по щекам пошли пунцовые пятна. Руку вскинул, пальцем указывая на дверь, и снова повторил, выплюнув одно слово сквозь судорожно стиснутые зубы:

— Вон!

Айвар вышел, не сказав больше ни слова, но оправдываться он и не собирался. Он чувствовал, что прав, поэтому ушёл всё с той же улыбкой. Хотя самому-то было совсем не до смеха. Наоборот! Проблем у него только прибавилось.

* * *

Начало июня они встречали на новом месте. Их действительно, как и собирались, отправили в горы, на всё лето, вместе с молодняком, с телятами зимнего и весеннего отёла, со стельными первотёлками — со всей той скотиной, которая не требовала большого присмотра и ежедневной дойки утром и вечером.

Горные луга уже не в первый раз принимали стада, всё здесь было ещё с прошлого года: загоны для скотины и крытые соломой навесы, небольшой домик из камней и глины для пастухов с крышей, поросшей мхом.

Ничего не имея своего, они обжились быстро, застелили нары принесёнными с со-бой тюфяками, и Лидас развёл костёр в неглубокой очажной яме, обложенной по-черневшими камнями.

— Неплохо тут, правда? — Лидас был доволен новым местом. Тихо, спокойно, без хо-зяйского присмотра, до ближайшей такой же пастушьей лачуги два дня добираться вверх в горы по узкой тропе. — Сами себе хозяева… Царь сказал, нам будут отправ-лять раз в пять дней человека с едой, заодно проверять, как мы тут… Кэйдар никак не отозвался на эти слова, сидел на своей лежанке, свесив руки меж колен, медлен-ным тоскливым взглядом осматривал стены домика, весь скудный скарб, оставлен-ный прошлогодними жильцами.

Полка у стены, на ней какие-то глиняные плошки и чашки — посуда так называе-мая. Деревянный жбан, закрытый крышкой, наверное, под воду. Ещё одна коробка в углу, в неё Лидас сложил принесённые на три ближайших дня продукты: сыр в хол-щовой тряпке, в небольшом мешке мука, отдельно завёрнутые лепёшки из пресного теста на ячменной муке. Дощатый столик подпирал маленькое окно, занавешенное тряпкой. Лидас выложил на стал главное их богатство: коробку соли (это на всё лето) и нож в простых деревянных ножнах.

Кособокая дверь, распахнутая настежь, позволяла солнечному свету и теплу попа-дать внутрь. Огонь, неохотно взявшийся за отсыревшие дрова, при свете дня казался невидимым, только нагретый воздух, поднимаясь вверх, дрожал, разгоняя сырость и запах необжитого жилья.

— Ладно, пойду, посмотрю, что там в загонах, — Лидас поднялся. — Заодно поглядеть надо, есть ли здесь где поблизости вода… Не хочешь со мной?

Нет, Кэйдар не хотел, бросил лишь в его сторону угрюмый взгляд исподлобья, подпёр кулаками склонившуюся голову.

Лидас не стал уговаривать, с понимающим вздохом отвернулся, пошёл на улицу.

Ко всему, что с ними происходило, он относился со стоическим спокойствием и терпением. Опыт прошлых походов в горы, жизнь среди пастухов и иданских кре-стьян помогали ему и сейчас. Он пас телят, убирал в загонах, натаскивал в поилки воду из ручья среди скал, готовил есть себе и Кэйдару — всё делал сам, а к вечеру буквально валился с ног от усталости, падал на своё место и тут же засыпал.

Несколько раз поначалу, ещё в первые дни, просил Кэйдара помочь сделать то или это, но тот смотрел безучастно, с безразличием и апатией, попросту смысла не видел во всей этой суете, и Лидас оставил его в покое. Пускай хотя бы ходит следом, по-стоянно на глазах, глядишь, не выкинет больше никаких глупостей.

Пасти без лошади и даже без собаки было довольно трудно. Немного поразмыслив и вспомнив, как это делали у него на родине, Лидас из кольев и лозы соорудил пере-носные ограды. Огораживал ими, вбивая заострённые колья в землю, части луга, выпуская стадо лишь на отведённый участок. Так телята могли пастись на постоянно свежей траве, а сама пастьба отнимала намного меньше времени и сил.

Им нечасто удавалось пообщаться, и это при том, что других людей они не видели по пять дней кряду. Кэйдар предпочитал одиночество, подолгу пропадал на своём любимом месте. Это был огромный плоско придавленный камень почти у самого края, отвесно обрывающегося в бездну. Кэйдар просиживал здесь часами, обхватив колени руками и глядя прямо перед собой, либо лежал, растянувшись, на нагретой солнцем поверхности.

Лидас часто находил Кэйдара именно здесь, когда выходил позвать ужинать или обедать. Бывало, и сам присаживался рядом и, свесив ноги, любовался горами во-круг, кое-где поросшими лесом. В такие минуты он отдыхал телом и душой. Он будто домой попадал на миг, в родные Иданские горы. И тогда тоска Кэйдара была ему особенно понятна.

* * *

Кэйдар лежал на животе, положив подбородок на сложенные прямо перед собой руки, медленно и сонно моргая, смотрел на неровную линию скал, заслоняющих собой полнеба. Послеполуденное солнце пекло так, что спина через тонкую ткань рубашки уже горела, и волосы на затылке, чёрные, сильно отросшие, почти такие же длинные, как у всех варваров вокруг, тоже нагрелись.

Шевелиться было лень. Им с Лидасом с утра обоим пришлось повозиться: перено-сить ограду загона на новое место, перегонять стадо. Кэйдар помогал пока мог по-нимать, что и как нужно делать. Но потом, когда Лидас принялся подправлять колья и саму ограду, ушёл сюда, погреться на солнце, отдохнуть, побыть в одиночестве.

Но Лидас нашёл его и здесь, прилёг рядом, растянувшись во весь рост на спине, сказал, глядя в опрокинувшееся бездонной чашей небо:

— Устал, аж ноги гудят… А ты как сам-то?

Кэйдар отозвался с неохотой:

— Нормально.

— Сейчас Арват приходил, принёс свежего хлеба и чуть-чуть муки. Говорит, боль-ше носить не будет, чтоб мы сами ходили… У него, видишь ли, здоровье не то, чтоб по горам вверх-вниз бегать… — Кэйдар в ответ на это предупреждение лишь бровью дёрнул. Эти проблемы его вообще не волновали. Ему было скучно до тоски, даже присутствие Лидаса раздражало. — А ещё он сказал, что араны готовятся в поход… Куют коней, собирают воинов, подбирают оружие…

— Опять на вайдаров? — спросил Кэйдар без всякого интереса. — Они только с ними и воюют…

— Нет, на марагов.

Кэйдар перевёл на Лидаса глаза, а потом и сам повернулся на бок. Лидас лежал, заложив руки за голову, продолжал смотреть вверх, хоть и чувствовал взгляд Кэйда-ра, наполненный жгучим интересом и нетерпением. Сказал:

— Мараг будет их проводником. Наш мараг… — Медленно перевёл глаза на Кэйда-ра. — Понимаешь теперь, почему его жить оставили?

— Вот крысёныш! — выругался сквозь зубы Кэйдар. — А нас заманил к этим варварам поближе… Когда они выйдут, Арват сказал?

— Я не спросил, он торопился, чтоб успеть до темна.

Они помолчали немного, но думали о разном, это Лидас понял сразу, стоило Кэй-дару заговорить снова.

— Наверняка, все царские дружинники поедут тоже. И Дайвис… Воинов в посёлке почти не останется. Нельзя упускать такую возможность. Это будет такой шанс!

— Ещё раз бежать? — Лидас поморщился, как от зубной боли, прикрыл глаза.

— Конечно! — Кэйдара аж разозлила реакция Лидаса. — А ты сам чего хочешь? Жить здесь до старости? Нет уж! Я точно знаю, я родился не для этого! Я не останусь тут! Я буду пробовать снова и снова! А ты?.. Ты можешь оставаться, если хочешь!

Кэйдар Лидаса презрительным взглядом окинул, поднялся и спрыгнул с камня на землю, будто собрался уходить прямо сейчас. Но тут вдруг со сдавленным вскриком, почти стоном, схватился за голову, качнулся на ослабевших ногах, ловя равновесие, шагнул к самому краю обрыва.

— Эй, Кэйдар, ты чего?! — Лидас следом бросился, чуть ли не в прыжке успел схва-тить его за плечи, на себя рванул с криком:- Стой! Кому говорят!

Они оба упали на землю, Лидас, не давая Кэйдару подняться, спросил:

— Ты что делаешь? Прыгать, что ли, собрался? Да пойду я с тобой, пойду! Куда ты, туда и я… Вместе пробовать будем, только глупостей не надо больше, ясно тебе! — Он говорил, умолял почти, глядя на Кэйдара сверху, придавливал его руками, навалив-шись всем весом. Кэйдар лежал на спине, не пытался столкнуть его с себя, тыльной стороной руки закрывал глаза, точно солнечный свет слепил его.

— Мои глаза… Отец Небесный!.. Мои глаза… — Медленно отнял руку от лица, и Ли-даса поразили стоящие в его глазах слёзы. Это от них, наверное, прямой взгляд Кэй-дара казался остекленевшим.

— Ты что, Кэйдар?.. Кэйдар, ну же! Что с тобой? — Лидас отодвинулся, помогая ему подняться и сесть. А Кэйдар осторожно поворачивал голову, смотрел вокруг, через плечо Лидаса глянул на скалы по другую сторону пропасти.

Там на голых камнях, на склоне отвесного обрыва поднималась вверх корявая до невозможности сосёнка. Упорное деревце, цепляющееся за жизнь голыми корнями, но оно и нравилось Кэйдару этим своим упорством. А сейчас… Сейчас он не мог разглядеть его на фоне тёмно-коричневых скал. Он вообще перестал различать камни по ту сторону пропасти. Все они сливались в один чёрный фон. Глаза видели лишь хорошо освещённые предметы и то, что находилось достаточно близко.

— Я слепну… Боже мой, я слепну…

Кэйдар закрыл лицо обеими руками, отвернулся от Лидаса, спиной к его изумлён-ному вопрошающему взгляду.

— Да ты что?! Какая слепота может быть? С чего бы это вдруг?..

Кэйдар никак не отозвался на эти слова, его плечи вздрагивали, как от рыданий, и это особенно испугало Лидаса. Он понял тогда лишь — это не шутка, это правда всё! Кэйдар действительно теряет зрение.

Это всё от той чёрной пелены, на которую он пожаловался лишь однажды. Это всё из-за неё! Но что тогда делать теперь? Чем-нибудь можно помочь? Или уже поздно?

— Почему?! За что мне всё это?! Что я сделал такого? — Кэйдар резко обернулся к Лидасу, крикнул с таким отчаянием, с такой болью, что его пожалеть было впору. — За что Солнцеликий лишает меня Своего света?! За что?!

— Может, ещё можно что-то сделать? Как-то помочь? — предложил Лидас, сочувст-вующим взглядом встречая страдающий взгляд Кэйдара. — Может, эта слепота как-то лечится?

— Как?!! Ты сам подумай, кто меня лечить возьмётся? Здесь? Здесь — среди этих?.. Кому тут есть дело до нас? Никому!..

— Ну меня ты хотя бы видишь пока? — Лидас удержал Кэйдара за плечи, не давал ему снова повернуться к себе спиной.

— А что толку? Ну, вижу…

Лидас пристально смотрел Кэйдару в глаза, будто мог вот так, просто, увидеть, разглядеть причину начавшейся слепоты. Нет, он ничего не видел! Да и ничего в глазах его родственника не изменилось, они такие же, как и прежде: глубокие, чёр-ные, с очень тёмной радужкой, почти сливающейся со зрачком. Они были такими же, как у Айны, красивыми, пронизывающими до самого сердца. Этого взгляда все рабы боялись до дрожи, мало, кто мог его выдержать, взгляд будущего Правителя Импе-рии.

— Когда против света, то вижу… А дальше… Дальше — всё, одна чернота… Всё сливается…

— Это пройдёт! — попытался обнадёжить Лидас. — У тебя же уже так бывало, да? Ты сам рассказывал…

— А сейчас не проходит! — перебил его Кэйдар, отталкиваясь. Опять отвернулся, ли-цом к скалам сел, обхватив колени руками.

Они молчали довольно долго. Лидас рядом сидел, голову ломал, не зная, как по-мочь, чем обнадёжить. А Кэйдар вдруг спросил глухим, еле различимым голосом:

— Как я теперь назад вернусь? Если я совсем ослепну… Что тогда?

— Я с тобой буду, я же сказал. Я помогу! А это… это пройдёт всё!.. Я ещё варвара спрошу… Может, он знает, как помочь?.. Может, та вода его поможет…

— Варвара?! Марага?! — Кэйдар на ноги вскочил одним стремительным прыжком. — Его — просить?!! Не смей, ясно тебе! Я запрещаю!.. Про меня ему рассказывать…

Лидас растерялся, моргнул раз-другой, но ни одного слова, слова, способного убе-дить Кэйдара, в голове не успело оформиться, — а Кэйдар отошёл, он хотел сейчас один побыть. Сел, привалившись спиной к камню, подтянув к груди одну ногу, по-ложив на колено руку с безвольно повисшей расслабленной кистью. Голова склони-лась так низко, что волосы лицо почти до подбородка закрыли. Бедняга, он сейчас был в таком состоянии, что готов был расплакаться. И Лидас не осудил бы его за эту слабость. Никогда на свете!

Такого и врагу не пожелаешь. А тут, все неприятности на одного. Этот плен по-зорный, столько смертей на совести, и теперь ещё и слепота эта.

Нет! Не может быть такого, чтобы всё разом! Это же никому не под силу пере-жить, даже Кэйдару с его упрямым сильным нравом. В такую минуту проще головой вниз в пропасть шагнуть, чем дальше жить.

Бедный, бедный Кэйдар!

А может, это ещё пройдёт? Не может быть, чтоб не прошло…

* * *

Но слепота не прошла. Кэйдар не мог различать удалённые предметы, слеп с каж-дым днём все сильнее. А Лидас смотрел на него и мучился от невозможности хоть как-то помочь. Он и так старался не оставлять его одного надолго, боялся, что в своём отчаянии Кэйдар и на самоубийство может пойти.

В последнее время он ещё больше замкнулся, избегал общения, молчал в ответ на вопросы, казалось, потерял желание жить. Вообще! Его невозможно было ничем расшевелить. Ни расспросами о прошлом, ни словами, полными бессильной на-дежды на чудо, ни тяжёлой работой.

В этот день с раннего утра они латали пролом в переносной ограде, сделанный ещё вчера вечером. Телята разбежались по всему лугу, их долго пришлось собирать и сгонять по загонам. Нашли всех, как думали поначалу, но когда пересчитали, оказа-лось, не хватает одной тёлки, глубокостельной, медлительной, вроде бы не способ-ной уйти далеко.

Управившись, Лидас начал таскать в поилки воду, он всегда нанашивал её днём, чтоб ледяная вода успела нагреться до вечера на солнце. А Кэйдар, взяв с собой небольшой топорик, отправился к северному склону подрубить дров для очага. Обе-щал вернуться к обеду, но где-то пропал.

Лидас уже доваривал просяную похлёбку, когда к нему заявились гости.

Дайвис и его дружинники, все верхом, но без оружия. "Наверно, на охоту, — поду-мал Лидас без особой радости, — завернуть решили с проверкой…"

Охотничьи собаки тянули любопытные морды к котелку на огне, а араны по-хозяйски обшаривали пастушью лачужку. Другие в это время поили лошадей из коровьей поилки.

Лидас глядел на всё это чуть исподлобья, чувствуя себя здесь лишним, хотя по су-ти всё наоборот должно было быть.

— А вы, смотрю, неплохо здесь устроились! — Царевич Дайвис остановил коня перед Лидасом, смотрел на него сверху, поигрывая хлыстом, петлёй ремённой надетом на запястье. — Почему один? Где тот, дружок твой, а?

— За дровами пошёл, вон, для костра, — Лидас головой мотнул в ту сторону. Возму-щённо губы поджал и нахмурился. Вот сволочи! Кто-то из аранов уже снял котелок с огня, ещё кто-то нашёл в домике припрятанный хлеб. Они хлебали горячее разварен-ное просо торопливо, обжигаясь, заедая зачерствевшим хлебом.

— А может, он того? — Дайвис рассмеялся, чуть подался вперёд, сложив руки на луке седла. Пристальным взглядом тёмно-серых глаз оглядел Лидаса так, будто подвох искал. — Сбежал уже давно, а ты его покрываешь?

— Он здесь! — Лидас скрыл глубоко внутри всё своё возмущение происходящим, вот только голос прозвучал резче, громче, чем следовало бы в его положении.

— Осмелел, Ворона! Дерзить вздумал? — Дайвис выпрямился, выбросил ногу из стремени, зауженным носком сапога толкнул Лидаса в грудь. Удар получился на-столько сильным, что тот на ногах не удержался, упал на спину, приподнявшись на руках, крикнул со злостью:

— Да тут он, тут! Я же вам сказал! Мы оба тут пасём… Он придёт сейчас…

— Ты смотри, ми-аран, у меня с такими, как ты, разговор короткий…

Дайвис ещё говорил что-то, надвинув коня на Лидаса так близко, что тот тряс го-ловой, сгоняя гнус, чуть ли не у самого лица. Громко звенели удила и золотые бляш-ки, украшающие сбрую, удалось расслышать лишь отрывок фразы:

— …Козы дикие в этих местах появляются?

— Там… вверх по тропе… Видел нескольких… Но уже давно… — невнятно ответил Лидас, думать он мог лишь о Кэйдаре в эту минуту: "Только б не появился сейчас… Задержись ещё хоть на чуть-чуть… Этот злыдень на тебе точно сорвётся…"

Араны снялись так же неожиданно, как и появились. Свистом заманивая за собой собак, сорвались с места.

Кэйдар тогда и вывернул из-за загона. Его со всех сторон окружили, кто-то уже на ходу хлестнул плетью через всю спину, сбивая с ног. Лошади пронеслись через него, упавшего, поднимая тучи пыли.

— Кэйдар! — Лидас бросился к нему с криком, испугался за него, но тот приподнялся сам. Усевшись на подогнутую ногу, спросил с неожиданным смехом:

— Что, не скучаешь? Весело у тебя тут…

— Какое там! — Лидас отмахнулся с улыбкой облегчения. — А ты где пропадал?

Кэйдар опять угрюмо насупился, ответил не сразу:

— Нашёл я пропажу нашу… Видишь? — Руки с закатанными выше локтя рукавами поднял повыше, они, да и рубашка на груди испачканы были кровью и слизью. — Телиться удумала… Там на краю лесочка и была… Сама б не растелилась, точно… Телёнок большой и шёл ногами задними…

Всё это время с ней и провозился… И дров не наколол… И топор где-то там бро-сил… Бык у нас с тобой… Красивый такой, вот увидишь ещё!..

Кэйдар рассмеялся с усталым облегчением, сразу стал похож на себя прежнего. Он за одну эту минуту больше слов скачал, чем, бывало, за день. Поднялся на ноги, сбивая пыль с одежды, огляделся так, будто сейчас только до него дошло, что здесь другие люди побывали.

— Что им надо было? Это ж Дайвис был, да? — Брови возмущённо к переносице свёл, перевёл глаза на изумлённо глядящего Лидаса.

— Да-а… Они охотились здесь поблизости, — ответил тот не сразу. — Всю еду нашу сожрали… И хлеб, должно быть, тоже весь…

Кэйдару сейчас не до еды было, его впервые за всё время так увлекла забота о хо-зяйстве. Помогая молодой корове во время отёла, он и думать забыл о том, что это собственность царя Даймара. Ему не терпелось поделиться своей радостью, он толь-ко умыться сходил, воды попил, позвал Лидаса с собой:

— Пойдём! Их же теперь как-то домой вести надо… Дойдёт ли телёнок на своих-то ногах? Далековато отсюда…

Лидаса, конечно, другие проблемы больше волновали, он не знал, чем им обедать и ужинать весь сегодняшний день. Успокоил себя, приняв такое решение: "Ладно, сначала посмотрим, что там у Кэйдара, а потом уж… Если что, придётся в посёлок спускаться… Так и так, ты марага видеть хотел. Разом всё и сделаешь…"

* * *

Лидас никогда до этого не видел кузнеца за работой. Он и в кузнице оказался впервые в жизни. Долго стоял у входа, оглядываясь украдкой, вдыхая горячий жар раскалённого угля и копоти.

Мараг был занят, помогал арану, царевичу Дайгасу. Вместе они перековывали рыхлую ещё заготовку, сбивая её в продолговатый брус. Завтра из него будут выко-ваны наконечники для стрел.

Да, подготовка к походу особенной тяжестью легла на плечи кузнеца-оружейника. Проверка пластинчатых доспехов и кольчуг, ремонт и заточка мечей, перетяжка щитов и много другой работы — вся царская оружейка, где хранилось вооружение дружинников, была под присмотром кузнеца Дайгаса. А за всем уследить невозмож-но, хоть оружие никогда не лежит без дела.

Оба молотка тюкали по очереди: маленький звонкими ударами указывал место, а тяжёлый послушно и правильно опускался вниз, формуя из сырого железа гладкий брусок. Из жёлтого он постепенно стал вишнёво-красным, и тогда Дайгас крикнул, подхватывая его клещами:

— Всё! На сегодня хватит…

Айвар руки опустил, устало дыша всей грудью, вытер пот со лба кожаной рукави-цей, глянул из-под руки на гостя со сдержанным удивлением. Меньше всего он ожи-дал увидеть Лидаса, тем более, здесь и в такое время. На дворе уже поздний вечер, а ему ещё идти в горы, он ведь пасёт господских коров где-то в тех местах.

Интересно, и какое у него дело к тебе, чтоб так поздно здесь шляться? А может, на починку что принёс? Или просто любопытствует? Заглянул на огонёк, как говорит-ся?

Лидас чувствовал на себе взгляд марага, сам в отличие от Айвара, рассматривал его открыто, даже с интересом.

За месяцы жизни среди аранов мараг удивительным образом преобразился. Куда только подевалась его худоба? Ещё бы! Так молотом махать сила нужна немалая, а для этого и питаться надо соответствующе.

Лидас смотрел, как его бывший телохранитель убирает на место инструменты, как снимает с себя кожаный передник. Был он без рубашки, гладкая, блестящая от пота кожа со следами угольной пыли и сажи, а под ней гладкие мышцы, придающие пре-красный рельеф гибкой подвижной фигуре.

Он молод и довольно красив, этот мараг. Он — любовник твоей жены, помни об этом. Но, как воин, он тоже показал себя неплохо. Взять хотя бы тот ритуальный поединок. Если б не мараг, тебя и Кэйдара давно бы уже убили.

А ранение тогда и он получил серьёзное. Вон, какой страшный шрам справа на груди — след колотого удара мечом. Как жив-то ещё остался, не ясно…

Мараг мылся в чане с водой, плескал пригоршней себе на плечи и на спину. Вода смывала грязь и пот, на посветлевшей коже стали видны тоненькие ниточки шрамов от бича, и ещё чуть продолговатые ямочки — шрамы от пыточной плётки со свинцо-выми шариками в каждом из пяти хвостов-ремней.

— Вы меня ждёте или… — мараг спросил первым, глянул на Лидаса снизу, стоял, упираясь обеими руками о край чана. Волосы не мешали видеть глаза, — узкий реме-шок повязан был через лоб — и во взгляде не было ни насмешки, ни удивления, один лишь вежливый интерес.

— Тебя, — коротко ответил Лидас, перекладывая мешок с припасами из одной руки в другую.

— Хорошо, сейчас я, — Варвар вытерся куском какой-то тряпки, снял с гвоздя свою рубашку и войлочную куртку, что-то крикнул хозяину-кузнецу на прощание на отличном аранском и только после всего этого шагнул за порог.

Лидас особо не думал, с чего он начнёт этот разговор, да и сам факт общения с ма-рагом его не очень-то радовал, поэтому сейчас довольно долго молчал, глядел, как варвар натягивает через голову рубашку, как неспешно он задёргивает тесёмки на горле и на рукавах. Рубашка та ещё, в которой он был на корабле и в их походе через горы, с затейливой вышивкой из красных и чёрных ниток, но выстиранная и акку-ратно заштопанная в тех местах, где её прорвал меч царевича Дайрила.

— Это правда, что ты поведёшь аранов в свои земли? — неожиданно даже для себя самого спросил Лидас, а сам подумал тут же: "А зачем Арвату врать было?"

— Так хочет царь Даймар, — просто ответил мараг, чуть пожимая плечами. — Он и мой господин тоже…

— А ты, как всегда, послушен, да? — Лидас не сдержал насмешки ни во взгляде, ни в голосе.

— Разные люди по-разному добиваются послушания, — заметил Айвар, и сломанные во время пыток пальцы отозвались знакомой болью. — Кто-то привлекает для этого палача, кто-то уговаривает сам…

Лидас губы поджал, понимая, кому именно был адресован этот намёк.

— Кэйдар мог убить тебя столько раз… Тем более, было, за что… Даже, вон, из-за Айны…

Айвар хмыкнул громко, поводя удивлённо изогнутыми бровями.

— Из-за Айны я бы, скорее, с вами говорил, чем с Кэйдаром. С мужем, а не с бра-том… Но, как понимаю, наш разговор сейчас не про Айну… И не про Кэйдара…

— Да, это точно! — Лидас головой кивнул, невольно соглашаясь. — У меня к тебе дру-гое дело. Ты мне как-то давал целебную воду… Так вот, мне нужно ещё!

Айвар смерил Лидаса внимательным взглядом.

— Что, опять нашего господина Кэйдара побили?

— А это не твоего ума дело! — резче, чем следовало бы, перебил марага Лидас. И тот никак на это не ответил, молчал довольно долго, уже и лицо его в полумраке почти перестало различаться.

— У меня больше нет этой воды, — наконец ответил неохотно, глядя на Лидаса ис-подлобья. — Мне самому её давали… Один аран… лекарь…

— Ты мог бы взять у него ещё! — Лидас нетерпеливо голос повысил. Странное дело, обычно сдержанный до сухости, сейчас он сам себя не узнавал. Может, слепота Кэйдара тому причиной? Или дерзкое поведение марага?

Он же смотрит на тебя, как на равного себе! И эти отношения с Айной, это его предательство… Он же даже виноватым себя не чувствует!

— Ради Кэйдара я ни к кому не пойду просить! Ничто и никогда! — Твёрдый голос марага металлом зазвенел, не скрытым за вежливостью упрямством. Лидас помол-чал, стоял, покусывая губы. Почувствовал неожиданно, что понимает марага. Эта ненависть, это нежелание помочь своему пусть и жестокому с ним господину — всё вполне объяснимо.

— Если б ты его видел сейчас… — начал Лидас, а Айвар перебил его злым возмущен-ным возгласом:- Я достаточно на него нагляделся! Хватит с меня… Я даже рад, что не вижу его здесь, в этом дворе… Что он не попадается мне на глаза…. Я ничем не обязан ни ему, ни вам… Мы теперь все каждый по себе… Как хотите, так и живите! И я буду жить сам по себе…

Айвар отступил назад на два шага, он уходить повернулся, и тогда Лидас выкрик-нул ему в спину:

— Думаешь, я пришёл бы к тебе, мараг, если б всё не было так серьёзно?! Ждал бы я тебя, если б мог сделать всё сам? Тебя — после всего, что ты сделал?! Ты предал меня! Ты предал всех нас!.. Всех, кто погиб!.. И сейчас, как ни в чём не бывало пове-дёшь аранов в свои земли!.. Для тебя и вправду ничто не изменилось!.. Тебе никто не суёт кулак в зубы за каждое громко сказанное слово… Тебя не пинают походя, как собаку… Тебе не приходится выпрашивать каждый кусок хлеба, а потом смотреть, как его жрут другие или — того хуже! — скармливают собаке!.. Да, ты неплохо устро-ился! Ты поменял плохого хозяина на хорошего… Эти араны все тебе друзья-приятели!.. А мне, может быть, не к кому идти, кроме тебя!.. Мне некого просить!.. Мне просто приходится смотреть, как слепнет единственный близкий мне человек… Смотреть и ждать, пока он не станет беспомощней ребёнка!..

Лидас давно уже не говорил так много и с таким жаром, он даже устал от этого, примолк лишь на секунду, чтоб переглотнуть, дать отдых пересохшему горлу — и продолжить! Да, он не всё ещё сказал этому упрямому мальчишке! Он главного ему не сказал, не сказал про Айну, про своё разочарование, про боль от предательства, от обманутого доверия…

— Слепнет?.. Как это? — Айвар не дал Лидасу заговорить, смотрел на него с изумле-нием, поражённый и этой новостью, и эмоциями Лидаса. — Он что, слепнет? Теряет зрение?

— Да… — Лидас выдохнул это короткое слово вместе с воздухом, а потом пояснил неохотно и потому коротко:- Да, он теряет зрение…

— Но почему? — Айвар слышал о таком впервые в жизни, а ведь ему, как жрецу Ма-тери, доводилось видеть многие ранения и травмы, видеть, как их лечат, помогать женщинам-жрицам. — Он же ещё совсем не старый!..

— Это не дальнозоркость и не то, как бывает, когда люди не видят то, что далеко… Это просто слепота! Ну, как в сумерках, что ли! Или ночью… Я не знаю точно, как это… У него и раньше бывало так, но приступами… Оно проходило потом… само…

Лидас рассказывал, говорил сбивчиво, торопливо, будто разрешение получил го-ворить, а до этого целый год молчал — никак не меньше! А Айвар слушал его, не перебивая, не переспрашивая, но думал немного о другом: "Слепота! Как это страш-но, должно быть, ослепнуть в твои-то годы… Не видеть ничего и никого вокруг… Стать и вправду беспомощней ребёнка… А как же жить тогда? Как жить?.. Просить, как те нищие на улицах Каракаса, монетку у прохожих?! Быть молодым, с руками и ногами, с головой, — но калекой?! Это же ужас!!! Настоящий ужас!.. Не дай Созда-тельница Милосердная дожить до такого!.."

Слова Лидаса в ушах громом звенели: "Это просто слепота!.. Как в сумерках… или ночью…", а Айвар стоял, зажмурившись, до боли зубы стиснув, и эта чернота вокруг помогала острее почувствовать, каково это: ничего не видеть вокруг себя. И сумерки приближающейся ночи, они тоже висели вокруг, давили на плечи, пугали своей чернотой.

— Хорошо, я попробую! — перебил Лидаса Айвар и решительным движением пере-бросил куртку через плечо, будто собрался идти прямо сейчас. — Я спрошу Айгамата, он должен знать, как это лечится, и что это такое вообще…

— Прямо сейчас, что ли, пойдёшь? — Лидас губы скривил в удивлённой улыбке.

— Да! А чего тянуть?

Айвар шагнул в сторону ворот уверенным быстрым шагом, и Лидасу ничего не ос-тавалось, как пойти следом.

* * *

Лидас вернулся, когда уже светало, принялся выкладывать из мешка свежеиспе-чённый хлеб:

— Есть будешь? — обернулся к Лидасу. Тот сидел на своей лежанке, опустив взлох-маченную со сна голову. Смотрел в сторону и вниз — узнаваемый наклон всех слепых, когда приходится полагаться на слух. — Смотри, какая красота! Свежий-свежий! Марика при мне допекала…

Поднял в обеих руках золотисто-румяный диск хлебной мягкой лепёшки. Смазан-ная топлёным сливочным маслом, натёртая чесноком и солью, она пахла так, что голова кружилась.

Лидас не удержался, отломил себе кусок прямо руками, запивая остывшим ки-прейным чаем прямо из котелка, сообщил как бы между прочим:

— Я видел марага. Он отведёт нас с тобой к тому лекарю… Я договорился на сего-дняшний вечер.

— Что ты сказал? — Кэйдар наконец перевёл на Лидаса глаза, высоко подбородок поднял.

— Я видел нашего марага… — начал снова Лидас, не уловив угрозы в вопросе.

— Ты сказал?! Ему?!! — Кэйдар выпрямился таким стремительным движением, что Лидас невольно отшатнулся. — Сказал ему про меня?! Да как ты смел?! Как ты смел вообще?! Я же говорил тебе… Я же тебе сразу сказал, чтоб ты не болтал… Чтоб ты не смел говорить ему, этому… этому…

Кэйдар не договорил, отвернулся, стоял, стиснув кулаки и зубы до боли в скулах.

— Я не пойду никуда! С этим гадом — не пойду!

— Ну и дурак тогда! — Кэйдар в ответ на эти слова Лидаса порывисто развернулся на месте, взглядом ожёг яростным. Но Лидас выдержал этот взгляд, усилием воли, но выдержал, опять повторил:- Дурак! Это для твоего же блага. А вдруг этот лекарь сможет помочь тебе? Кому ты хуже сделаешь? Себе! Только себе! Сам подумай! Тебя никто не заставляет дружиться с марагом, он лишь покажет нам, как лекаря найти — и всё. А он отдельно живёт, где-то среди скал, у реки, даже не в самом по-сёлке.

— Всё равно ты не должен был… Особенно без моего ведома. Я должен был знать!

— Конечно! — Лидас улыбнулся с внутренним облегчением: "Убедил! Убедил уп-рямца!", протянув и Кэйдару кусок хлеба, добавил:- На, пожуй! Весь день, считай, на голодном пайке…

Кэйдар взял хлеб не сразу, он всё ещё был возмущён и обижен, но голод всё же пересилил. Дальше они продолжили есть в полном молчании, запивая по очереди из одного котелка свой ранний завтрак холодным чаем.

* * *

Он встречал их на улице, опрятно одетый старик с седой головой и аккуратной бо-родкой, с приветливым открытым лицом. Поздоровался со всеми тремя, безошибоч-ным взглядом определил, кому требуется помощь, спросил Кэйдара с улыбкой:

— Ты бреешь подбородок, а ведь у тебя уже есть сын?

Кэйдар брови нахмурил, за недовольством скрывая растерянность. А аран рассме-ялся, поднимая полог, закрывающий вход в пещеру.

— Проходите, пожалуйста!

Пропустил вперёд и Кэйдара, и Лидаса, Айвар как-то замешкался, и Айгамат, встретившись с ним глазами, спросил:

— А ты как? Сам-то? Что-то не захаживаешь?

— Времени нет, — ответил Айвар коротко.

— Всё так же, в кузнице, да? — Айвар кивнул, отводя взгляд, и тут же добавил:- Я пойду, пока не хватились. А они назад дорогу и сами найдут…

Айгамат указал Лидасу на свободную лавку у стены, Кэйдара же усадил на невы-сокую скамеечку недалеко от очага.

— Мне сказали, ты глазами слаб, — сказал, остановившись как раз напротив.

— Да, это всё слепота какая-то непонятная… А сначала приступы были… Так ведь, Кэйдар, да? — Лидас заговорил со своего места, он и волновался, и тревожился, и торопился — не мог на месте усидеть спокойно. Но аран руку поднял раскрытой ладонью с понятным приказом: "Тихо!", и Лидас тут же примолк, прикусил губу.

— Какие такие приступы? — Старик сухими сильными пальцами осторожно взял Кэйдара за подбородок, заставил голову поднять, заглянул в глаза, в самую глубину зрачков. Заметил:- Цвета глаза твои, ми-аран, удивительного… Не дневное небо в них отражается, не вечернее, ночь в них глухая, беззвёздная…

Слышал я, ты взглядом своим огонь рождать способен, негасимый, жаркий огонь… Ты из рода Великих, не так ли?

— Мой отец — Правитель огромной Империи! Я наследую за ним! — заявил Кэйдар с гордостью, она даже Лидаса удивила невольно. "Значит, верит он в своё возвраще-ние! Верит, несмотря на безнадёжность положения…"

А старик-аран головой покивал, пожевал губами, в слабой его понимающей улыб-ке увиделось Лидасу скрытое сомнение. "Он, что, не верит? Не верит, что перед ним Наследник?! Особа важная? Да что там — будущее Воплощение Солнцеликого!.. Или он знает, что мы не вернёмся обратно? Да откуда ему знать? Откуда?"

— Далеко отсюда твои земли, ми-аран, и дорога до них очень трудная, — Айгамат отошёл, принялся палкой ворошить угли в очаге. — Царь наш не отпустит ни тебя, ни друга твоего, а здесь вам тоже жизни нет и не будет… Дальше этого лета я не вижу вас в нашей долине, благословенной Матерью и Сыном Её… Вы покинете наши земли, и довольно скоро…

Говоря эти слова на неспешном аранском, чуть растягивая их, будто нараспев, Ай-гамат лучиной зажёг небольшой масляный светильник. Поднёс трепещущий язычок пламени к глазам Кэйдара. Подержал немного сначала у самого лица, затем — ото-двигая то вправо, то влево, а потом вообще убрал Кэйдару за спину. Сообщил с задумчивым видом:

— Глаза твои ещё реагируют на свет, значит, ты различаешь то, что светлое и хоро-шо освещено. И зрачки твои тоже прозрачные, молодые зрачки… О каких приступах говорил твой друг?

Кэйдар объяснил буквально в нескольких словах. Говорил неохотно, подбирая те немногие слова на аранском, какие ему были известны. Ко всему этому лечению да и к самому старику он относился с недоверием, смотрел настороженно, исподлобья, нахмурив брови.

Айгамат выслушал его с неподдельным вниманием, переспросил только, явно за-интересовавшись:

— Чернота появлялась после движений резких и всё? Не сама по себе?

— Ну-у, ещё, когда били… в лицо… или по затылку… — с ещё большей неохотой признался Кэйдар.

Как же больно ему было говорить о себе такое. Он даже покраснел от возмущения, и загар на скулах не помог, не скрыл от глаз.

Аран ничего больше не спросил, но приказал:

— Глаза закрой! Дыши ровно и глубоко, как во сне. — А сам повёл себя довольно странно: одну ладонь положил Кэйдару на лоб, другую — правую — на затылок, и сам глаза закрыл, подняв голову так, будто в чёрный от сажи потолок всматривается.

Тишина повисла полная, лишь камни в очаге, остывая, чуть потрескивали, и угли.

Лидас, глядя на всё это со стороны, дышать боялся и шевелиться, смотрел во все глаза, втягивая воздух беззвучно сквозь разжатые зубы.

Наконец Айгамат опустил руки, отступил с усталым выдохом.

— У тебя не так давно было сотрясение мозга, головные боли сильные и тошнота. Было так?

Кэйдар кивнул, ещё ниже опуская голову, а потом добавил:

— Я упал вместе с конём во время боя… Головой о камень сильно ударился… Не могу до сих пор вспомнить… что после было…

— Да, а потом тебя ещё били? Как ты сказал… Твоя слепота, ми-аран, от всех этих побоев! — сказал, как заключение сделал Айгамат.

— И что? — вырвалось у Кэйдара против воли. — Всё, да?

Аран плечами пожал, избегая его прямого пытающего взгляда.

— Да такого же не бывает! — выкрикнул Лидас с таким отчаянием, будто это его судьба сейчас решалась. — Я сам сколько раз мальчишкой с лошади падал — и ничего! Синяки одни и шишки! Да и многие падают, чего уж там?.. Но чтобы слепнуть от этого?!! Нет! Такого быть не может! Вы просто не хотите нам помогать!.. Потому, что мы чужие!.. И заплатить нам тоже нечем…

Аран-старик смотрел на Лидаса, удивлённо приподняв седые брови и чуть улыба-ясь, а рука его лежала на плече Кэйдара ободряющим прикосновением.

— Синяки, говоришь? — усмехнулся, но не обидно Айгамат. — Вот именно, синяки! — Положил ладонь Кэйдару на затылок, потрепал чёрные мягко вьющиеся волосы, как сына родного приласкал, — Кэйдар аж растерялся, моргнул, глядя на Лидаса. — В этой голове сейчас такой же синяк и есть. Или опухоль. А может, и то, и другое. Такое лечится трудно и очень медленно. И я не могу обещать, что зрение вернётся.

— Но ведь попробовать вы можете?! — Кэйдар глаза на арана поднял. — Я не могу сле-пой, поймите меня!.. Кому я буду нужен слепой?! А обратно как… — не договорил, понял, что лишнее сказал, сам себя оборвал на полуслове и опустил взгляд в земля-ной пол.

— У людей по-разному судьбы складываются. Кому-то боги дают больше, а кому-то меньше. Глаза одного видят будущее людей и прошлое, их болезни и их печали, а другой может не различать и того, что у него под носом, — Айгамат заговорил после долгого раздумчивого молчания. Стоял посреди своей пещеры, среди стеллажей и полок, заставленных, загромождённых какими-то нужными ему вещами. Это был его мир, и здесь он был хозяином. Одно его слово решало иной раз судьбу посетителя и гостя, могло вселить надежду, а могло и последней лишить. Но, что главное, он всегда был честен со всеми, со всеми вежлив и старался помочь любому.

— Если ты будешь приходить ко мне каждый день, в любое время, когда тебе будет удобно, я попробую полечить тебя. Но скорого выздоровления не жди! Я и сам не знаю, справлюсь ли ещё. Ты слишком поздно обратился ко мне — время упущено.

А сейчас пусть друг твой выйдет — я начну лечение!

Лидас вышел на улицу, не дожидаясь повторения приказа. Внутренне он даже рад был этому. Этот старик, он будто до нутра своим взглядом пробирается. Как-то про опухоль эту в голове Кэйдара узнал. Как он мог её видеть или почувствовать? Но, видимо, знает, что говорит. Он — лекарь, ему виднее. К тому же аран…

Лидас на камень сел, только сейчас заметил, что марага нет нигде поблизости. Ушёл, значит. А ведь узнать у него хотел побольше про этого странного арана.

* * *

Лишь на десятый день Кэйдар заметил кое-какие улучшения, и это отразилось на всём его облике. Он стал веселее, общительнее, проще, что ли. Особенно со стороны видна была эта перемена. В простой варварской одежде, в прямой рубахе и узких штанах, в невысоких кожаных сапожках, он ничем не отличался от варвара-вайдара, смуглого, черноволосого, поджарого, как степной волк.

Лидас смотрел на него и сам не мог понять: откуда это всё? Откуда в Кэйдаре эти перемены? Где его так знакомая всем лениво-разнеженная сытость и небрежность барса? Этот взгляд с надменным холодом в зрачках, глядящий выше голов окру-жающих? Что влияет на него так? Что его меняет?

Может быть, каждодневные обязанности? Пастушечья работа, которую надо было выполнять и в жару, и в дождь? Поить, кормить, чистить, варить еду для себя и под-держивать порядок в доме и во дворе.

А может, общение со старым араном с длинным именем Айгамат так влияло на Кэйдара?

После визитов к нему он часто и подолгу был задумчив, иногда выдавал такие не-ожиданные мысли или задавал странные вопросы, изумляющие Лидаса своей неожи-данностью. Например, такие: "Почему Создатель Сотворил благородных аэлов по-добными всем другим варварам? Ведь они схожи не только внешне, они имеют ра-зум, какую-то свою мудрость. Не животную — человеческую мудрость!"

Или вот ещё: "Судьба любого человека предопределена свыше или нет? Может ли он изменить что-то в своей жизни? И вправе ли он вмешиваться в жизнь другого? Не раба — свободного, равного себе!"

Особенно его тревожило собственное положение среди аранов. Кэйдар искал в се-бе перемены, намекающие на то, что он действительно стал невольником. Пытался понять разницу между теми, кто родился быть рабом, и теми, кто стал им случайно, по воле судеб. При этом самого себя он относил к последним и верил, что это не на всю жизнь.

Однажды они сидели вечером у костра. Кэйдар ворошил палкой угли и вдруг заго-ворил:

— Знаешь, всё как-то думаю в последнее время, что будет с нами, когда мы вернём-ся. — Лидас в ответ только громко хмыкнул, он не очень-то верил в это, как во что-то, способное свершиться в скором будущем, а Кэйдар продолжил, говоря тихим задум-чивым голосом:- Представь, нас все будут считать погибшими. Отец, твои Айна и Стифоя, и моя Хадисса… Она не хотела этой свадьбы, и сейчас я её понимаю… Я и сам не хотел! — усмехнулся с горечью. — А мой сын, он, наверно, уже ходить начал… Ты видел его, Лидас? Хорошенький мальчишка, правда?.. И на меня похож…

— Отец его, наверное, Назначил Наследником… Его, твоего сына, — заметил вдруг Лидас. — Больше-то некого. Не Айниного же ублюдка, правда? — Поднял глаза на Кэйдара с усмешкой, уже знал, что тот с ним согласится, но Кэйдар ответил, немного помолчав:

— Вся эта власть… И Империя эта вся… Она без нас с тобой стояла и дальше сто-ит… Не всё ли равно, кто ей править должен по закону?.. Тут, вот, живёшь и кажет-ся: послал бы к демонам всю эту власть! На что она? Это такая тоска — указы сочи-нять, письма писать и разбирать… Ещё и суд этот… Ни вникать, ни понимать не хочется!.. Советник порекомендовал! Советник приказ составил… Хочешь — прини-май! Не хочешь — не надо! Вот и вся воля! Нет, это скучно, — Увлёкшись, Кэйдар проговорился:- Я — лучше б с Иридой, но без венца, чем с Хадиссой этой… со злюч-кой…

— Ты же говорил, что вольную ей дал, этой виэлийке! — воскликнул Лидас изумлён-но. Всех этих слов от Кэйдара он в жизни представить не мог. Чтоб он о власти Во-площённого — и так говорил?!

Нет, с Кэйдаром определённо что-то не то творится!

— Да, написал прошение… перед самым отъездом, — согласился Кэйдар, стирая с ру-ки пятно сажи. — Чтоб ей, как вольнонаёмной няньке, жалование назначили, если захочет остаться… И обращение соответствующее. Но Отец никогда не Позволит нам пожениться, так и так…

— А она сама захочет? Ты её спросил? — перебил Лидас Кэйдара, продолжающего рассуждать с беспечностью ребёнка.

— А согласия невесты по закону не спрашивают! Всё отец решает или старший мужчина в семье…

— Так ты сам и лишил её семьи! — снова перебил Лидас, вставая. Сверху он во все глаза смотрел на Кэйдара, будто видел его впервые.

Что он говорит?! Что он болтает вообще?! Что-то не то с ним, точно, творится! Может, его аран тот не так лечит? Он же все мозги ему задурил!

— Я люблю её, понятно! — громким и чётким голосом со знакомой тысячу лет инто-нацией заявил Кэйдар, упрямо наклоняя загоревший лоб. — Я ей так и скажу, когда вернёмся. Я не могу без неё! Она мне каждую ночь снится… И Тавиний тоже…

— Не о ней речь сейчас и не о мальчишке твоём! Ты будешь Воплощением Солнце-ликого! На тебе такая ответственность, а ты о виэлийке думаешь. О свадьбе о какой-то там… Тебе о том, как возвращаться будем, думать надо… Вот зрение полностью вернётся… Нам надо будет пробовать бежать… Нам нельзя оставаться здесь ещё и на зиму…

— Надо же, что я слышу, — Кэйдар громко рассмеялся с непонятной злостью. — А я думал, ты здесь жить собрался… Найдёшь себе какую-нибудь светлокосую араноч-ку, наделаешь ей детишек…

— Араны не женятся на чужих! Они берегут свою кровь… — напомнил Лидас резче, чем следовало бы. — Почти как и вы, аэлы… Я же знаю, как ко мне в твоём доме отно-сились. И кому эта свадьба с Айной нужна была. Один расчет — ничего больше!

— Как ты заговорил! — Кэйдар глаза сузил с тихой яростью, тоже поднялся, и теперь они с Лидасом стояли так, что между ними обоими горел очаг, полный раскалённых углей. — С претензиями! С обидой! Только я тут не при чём. И я не виноват, что ты жену свою не удержал… Что она с этим…

— А это тут вообще при чём? — крикнул Лидас.

— Да ты на себя посмотри! Ты же обиженный на весь мир… Я тебе тут тоже что-то не то сделал…

— Это я-то — обиженный?! — поразился Лидас. — Мне вообще-то и обижаться неко-гда… Каждый день с этой скотиной проклятой… И чем тебя накормить, голову ломаешь… Мы вот и без молока ещё остались… Увели нашу коровку, и телёнка её — тоже… Сегодня днём, пока ты у Айгамата был…

Лидас незаметно принял примирительный тон, заговорил о делах, общих им дво-им. Кэйдар понял его правильно, проглотил резкие слова, готовые сорваться с языка, подумал: "И чего это ты на него чуть не вызверился? Он же единственный здесь, кому можно доверять… Считай, друг твой. Нет, не стоит с Лидасом отношения портить. Хотя он и сам хорош! Ему слово, а он — десять! А раньше такой смирный, такой тихий был, слова резкого в ответ не услышишь… И чего это с ним сделалось? А может, мы просто устали друг от друга? Когда каждое слово, каждый взгляд раз-дражают… А что тут сделаешь? Я и так по полдня его не вижу, пока к лекарю схо-дишь, пока обратно… И всё равно! Терпеливее быть надо, вот что!"

— Что-то телята какие-то беспокойные, — отвлёк Лидас от мрачных мыслей своей репликой. И Кэйдар невольно прислушался. И точно: костёр они разожгли на улице, тут от загонов совсем близко, и слышно было, как тревожно двигается по утоптанной земле их многоногое хозяйство: стучат копыта, трещат доски забора, мычат придав-ленные телята, те, что из самых маленьких.

— Я видел два дня назад следы волчьи у ручья, может, они ещё ближе подобра-лись? — Лидас начал поджигать ветку потолще, делать факел, и в этот момент земля под ногами задрожала. Качнулась с глухим отдалённым стоном.

Они устояли на ногах, а вот лачужка их пастушья с оглушительным скрежетом разъехалась так, что крыша накренилась.

— Что это было? — Кэйдар перевёл огромные глаза на Лидаса, но и тот смотрел с не-меньшим изумлением. Плечами пожал, поднимая повыше горящую ветку.

— Создатель Гневается… — ответил не сразу. — Там, где горы, такое, говорят, бывает.

Телята мычали, казалось, все разом, и всё случившееся сейчас только что, среди ночи, выглядело как кошмар из сна.

— Надо посмотреть, не сломали ли они загон, — сказал Кэйдар, тоже делая себе фа-кел. Пошёл первым, ступая осторожно по земле, оказавшейся вдруг такой ненадёж-ной.

* * *

Весть о ночном землетрясении оказалась событием для всех. Конечно, его почув-ствовал каждый. И те, кто спал уже, и те, кто бодрствовал. А утром царю Даймару понесли последние новости: крыша курятника обвалилась, задавило столько кур, что сейчас вся прислуга из женщин теребит и потрошит то, что ещё можно пустить на еду; из колодца на соседнем дворе за ночь ушла вся вода.

Пастухи с горных пастбищ принесли вести похуже: тридцать семь овец бросились вниз с обрыва, проломив перед этим ограждения в кошаре. Другие рассказывали, что за день до этого видели на покосных угодьях целое стадо белых туров, а это уже чудо — никак не меньше! Тут одного-то для ритуального боя выслеживали весь день.

Жрец Айнур появился в доме Даймара ещё до завтрака, сообщил прямо с порога:

— Это знак, царь! Мох подал нам знак! Он открыл для нас проход в каменной сте-не… Он будет с нами в этом походе… Сопроводит нас в пути!

Царь аранов завтракал позже всех, поэтому за огромным столом сидел один; жес-том указал на лавку подле себя, предложил:

— Уважить мой дом и мой хлеб не желаешь, почтенный гость?

Айнур принял приглашение к столу со сдержанной благосклонной улыбкой, дер-жался соответственно сану, хотя минуту назад буквально ворвался в дверь. Будто гнались за ним.

Долго с задумчивым видом мешал деревянной ложкой в глубокой миске с кури-ным бульоном, точно пересчитывал куски мыса, заговорил неожиданно, переведя на Даймара внимательные глаза:

— На последнем военном совете ты предложил идею похода на марагов, царь. Ты уже знаешь, какая тропа отведёт нас в те земли?

— Сам мараг поведёт нас… — ответил царь неохотно, шумно втягивая навар с подне-сённой к губам ложки.

— Он согласился? — Айнур не просто переспросил, удивился, будто не этого он ждал от сына предателя и врага.

— Он согласился, — повторил за ним Даймар с усмешкой. — Айгамат рассказывал, что на теле марага сплошь следы от многих пыток: от бича и от плётки, от калёного железа и от живого огня… Да, я просто сказал: либо он ведёт нас, либо мои люди покажут ему, что мы умеем пытать не хуже… Он согласился сразу! — заключил царь после короткой паузы.

— Что возьмёшь с труса? — заметил Айнур, после чего какое-то время они ели в пол-ном молчании.

— Моя дружина пойдёт вся, — снова заговорил царь Даймар, отодвигая пустую чаш-ку. — Их племя невелико, мы справимся своими силами. Я поведу их сам, возьму с собой Дайвиса… И ещё Дайсил — мой младший — очень просится. Ему этой зимой будет четырнадцать, пора уже привлекать…

— Достаточно ли мы знаем про этих марагов, царь? — осторожно поинтересовался Айнур, отставив опустевшую посуду подальше, он сложил перед собой руки. Когда-то тонкие пальцы жреца, не знакомые с грубым трудом, теперь заметно распухли на косточках, покрылись морщинами.

Этими руками Айнур резал жертвенных туров — с одного точного удара распла-стывал толстенную кожу на шее, мог почти без боли удалить наконечник стрелы, он и лечил этими руками, снимал боль одним прикосновением. А ещё Даймар видел однажды, как Айнур этими своими хрупкими на вид пальцами чуть не задушил пленного вайдарского царевича. Упрямца, дерзкого не по летам, тогда еле спасли.

Известно, у мужчин из рода Айев таланты, свойственные всем аранам, всегда про-являлись особенно сильно, из них получаются лучшие жрецы и лучшие лекари.

— В этих горах они единственные наши соседи. Да, мараги живут по другую сторо-ну Заповедных гор, и мы никогда не появлялись в тех пределах. Зато они уже дваж-ды посещают нашу долину… Сначала тот Дайанор, теперь его сын привёл к нам совершенно незнакомых людей. И это не вайдары, нет, сами они называют себя аэлами… И их царевич дерзок был не в меру, и глуп…

— Мараги знаются с этими аэлами? — поинтересовался Айнур, встретившись с царём глазами. — Кого он приведёт к нам в следующий раз? И сколько будет воинов? — Пока-чал головой, сам отвечая на свои же вопросы:- От марагов и их соседства одно лишь зло! Нам нужно расправиться с ними! Этого хочет и Мох Всемогущий! Он дал нам знак, и мы не будем ждать.

— Не будем! — согласился Даймар. Он сидел, локтями упираясь в крой стола, держал в обеих руках кружку с пенным пивом, отпивал из неё понемногу маленькими глот-ками. — Мараги — прекрасные кузнецы и оружейники, вспомни того Дайанора, у них будет, что взять. И золото! И оружие! И рабов…

— Да, но это не вайдары-пастухи, которые рады отдавать нам последнее, лишь бы сохранить свои жалкие жизни, — возразил царю Айнур-жрец. К своей кружке с пивом он так и не притронулся, слишком был увлечён разговором и предстоящим походом. — Так что помни, царь, ты обещал мне однажды…

— Жизнь Дайанора и Айвин? — понимающе изогнул губы в усмешке царь Даймар. — Я приведу его тебе в цепях! И не только его… Твой храм получит столько золота и серебра, жертвенному плоту и за раз не принять. Это будет щедрый дар, обещаю, почтенный… Мох будет доволен!

— Чтобы всё прошло удачно, вашу дорогу не мешало бы окропить кровью жертвы, — продолжил Айнур, чуть-чуть помолчав. Обещание царя было бальзамом для его исстрадавшегося сердца. — Лучше всего, если это будет кровь человека… Кровь того, кто сам не так давно шёл этой же тропой…

— Эти два ми-арана, почтенный? Ты говоришь о них, не так ли? — Айнур в ответ на уточняющий вопрос Даймара часто-часто закивал головой, добавил:

— Да, царь! Они пришли к нам из чужого мира, закрытого для нас вечными снега-ми, им лучше умереть… Мох примет их кровь с большей охотой…

Даймар призадумался над этими словами. Всё-таки Айнур добивается своего. Как всегда, в принципе. Он с самого начала настаивал на умерщвлении пленных и всё же дождался благосклонной минуты. Когда даже Мох готов принять их жизни в дар. А от этого уже не отговориться, не сослаться на нехватку рабочих рук в хозяйстве.

Ну, ладно! Будет война — будет и добыча! Будут и новые рабы.

Если только Мох устами своего жреца не потребует смерти для всех пленных ма-рагов.

* * *

Он согласился быть их проводником. Ещё бы! Царь припугнул, что тоже не по-гнушается пытками ради такого дела. Сразу сказал, что готов пойти на всё!.. И Айвар согласился. Сначала согласился, а потом испугался: не слишком ли поспешным и потому подозрительным выглядело со стороны его согласие? Не заметил ли царь скрытого подвоха и опасности для своих воинов и для себя?

Нет, царь ничего не заметил! Он был в ту минуту очень доволен собой. Он не уви-дел затаённой усмешки во взгляде марага, не разглядел скрытой в уголках губ улыб-ки. И не простодушие были тому виной, а самодовольство. И ещё пренебрежитель-ное отношение к своему невольнику. Ми-аран и раб — разве мог он додуматься до коварного, опасного плана?

А Айвар решил для себя всё сразу. Ещё с самого начала. Решил и успокоился. Не делал глупостей, просто жил и работал. Махал тяжеленным молотом в кузнице, и в тайне от Дайгаса доделывал свой меч. Только-только успел.

О походе узнал, считай, самым последним. Его и на военный совет, как чужака и невольника, не допустили. Решали всё сами, без свидетеля и непосредственного участника всего похода.

Сам Даймар снова вызвал Айвара к себе, ещё среди дня, обсказал вкратце, что бу-дет и как, сообщил буднично, как бы между делом:

— Завтра утром мы выезжаем… Сразу же после жертвоприношения.

— Да, господин… — Айвар коротко кивнул, ещё ниже опуская голову. Косичка с нефритовым шариком повисла отвесно, доставая длиной до середины груди.

— И это всё, что ты можешь сказать? — Аран удивлённо бровями повёл, и все про-дольные морщины на его высоком лбу сдвинулись с места. — Ты даже ничего не хо-чешь сделать для своих близких, пока я добр и готов выслушать?

— Я мог бы попросить сохранить им жизнь, моим отцу, брату и матери, но, боюсь, это не будет в ваших силах, господин. Когда вы сойдётесь в открытом бою… — не договорил — занесённая для удара ладонь — широкая и тяжёлая — остановила на полу-слове. Но царь не ударил, только приказал:

— Иди собирайся в дорогу! И без глупостей там!

Нет, Айвар не собирался их никуда вести, как хотел в своё время сделать это с аэлами, он поступит ещё проще: он уйдёт, вернее, сбежит, этой же ночью. Ещё до рассвета, ещё до жертвоприношения.

Зная это, Айвар снова вернулся в кузницу, он затеял напоследок отливку серебря-ного колечка для жены Дайгаса. Уже подготовил форму и расплавил в специальной ложке серебро, когда от царя пришёл слуга с приказом. Пришлось бросить все дела, отправиться следом.

Дайгас, затачивающий мотыгу, обернулся ему навстречу, ничего не спросил, не поинтересовался, сам всё понимал. При виде марага, спокойно вернувшегося к от-ливке, озадаченно хмыкнул.

Да, парень этот не только молчалив, но и скрытен. Завтра поведёт врага в родное селение, а на лице — ничего! Ни страха, ни озабоченности, ни тоски.

— Отец сказал, что в жертву решено принести твоих друзей? — спросил Дайгас, на-блюдая за лицом марага. Тот не сразу перевёл на него глаза, сказал:

— Они не друзья мне вовсе! — А потом, чуть помолчав, добавил уже не так громко:- Мне Гурий-конюх сказал… Я видел его только что на кухне…

Дайгас на это подбородком повёл, будто сказать хотел: "Понятно!", но вслух ни-чего не сказал, и ещё меньше понял. В одном ещё больше убедился: мараг этот — тот ещё молчун. Так чужой и остался.

* * *

Этот Айгамат настолько удивительный человек. Вот именно — человек! Общаясь с ним, забываешь, что он варвар. Он очень много знает, этот старик, много такого, чего учёные люди, учившие тебя в детстве, не знали и знать не могли. Он умеет лечить руками, снимать любую боль, он видит прошлое в жизни людей, но не ис-пользует эти знания во вред.

На сегодняшнем осмотре он сказал странную фразу:

— Я хотел бы видеть тебя и завтра, и послезавтра тоже. Твоё лечение ещё не окон-чено… Хотя опухоль уменьшилась очень сильно, можно жить и так… вместе с ней… Если беречься, быть осторожным, не ударяться головой, и чтоб никто другой не бил больше…

Говоря эти слова Айгамат осторожно, подушечками пальцев, ощупывал голову Кэйдара, особенно затылок и виски.

— Я приду ещё завтра, если надо! — Кэйдар чуть отстранился, взглянул на арана сни-зу. А тот плечами пожал, улыбнулся мягкой улыбкой.

— Нет, ты не придёшь… — Голос тихий, ровный, уверенный и спокойный. Кэйдар знал уже: когда Айгамат говорит таким голосом, с ним спорить бесполезно.

— Береги себя, царевич. Твои глаза видят хуже, но сердце — дальше. Слушай своё прозревшее сердце, — напутствовал Кэйдара Айгамат, проводив его до тропинки. — Марагу Айвару скажи, чтоб и он берёг себя, не студил лёгкие… — Коснулся плеча пальцами, слегка подталкивая. — Иди! Тебе нельзя задерживаться… Хотя тебя ждать будут так и так…

Кэйдар всю дорогу голову ломал над этими словами. Почему Айгамат вёл себя так, будто они виделись в последний раз? Почему? И кто ещё может ждать меня, кроме Лидаса?

А Лидас действительно был не один. Ещё издали, пробираясь в сумерках угасшего дня по склону каменистой осыпи, Кэйдар сумел разглядеть костёр и в свете его пла-мени — ещё чью-то фигуру. Марага узнал не сразу, сначала голос его услышал:

— …Это касается вас обоих… И вас, или тебя — как хотите! — и Кэйдара…

— И кто тут обо мне без меня речи ведёт? — Мараг при звуках его голова аж вздрог-нул и обернулся. Заговорить не успел, только рот раскрыл, а Кэйдар не дал, начал первый, сходу:- Ты что тут делаешь вообще? Что тебе надо? Тебя никто не пригла-шал! И видеть тебя здесь — тоже… Иди отсюда! — приказал и руку выбросил в движе-нии, определяющем направление, куда следует идти марагу.

— Кэйдар, подожди! — вмешался Лидас. — Он сказать нам что-то хочет. Нам обоим. Пускай скажет сначала! — С этими словами и Лидас, и Кэйдар посмотрели на Айвара с принуждённым вниманием.

— Араны выезжают завтра утром! После жертвоприношения… — начал Айвар, глядя то на Лидаса, то на Кэйдара.

— Ну и что? — но тот перебил его, не дал договорить. — Ты ждёшь от нас напутствен-ного слова? — Смерил марага злым насмешливым взглядом, хотел ещё сказать что-то, но тут заговорил Лидас:- Ты поведёшь их в свои земли. Мы уже знаем про это… А что тут такого? Это не наше дело и нас не касается. Нам всё равно, что они тебе пообещали…

— Да не собираюсь я их никуда вести! — не выдержал Айвар, крикнул так, что Лидас осёкся, моргнул растерянно. — С самого начала не собирался! Я что, дурак, что ли? И вас — тоже… Смешно было надеяться, что я проведу кого-то из вас до своих.

— Вот ведь гад! Настоящий гад… — прошептал Кэйдар чуть слышно. Айвар бросил в его сторону быстрый взгляд, спросил, снова переводя глаза на Лидаса:

— А разве кто-то из вас пошёл бы на такое предательство? Да одна моя жизнь не стоит племени! Это любому ясно… Я хотел заманить вас в ущелье… Там одного крика хватит, чтоб лавина пошла… Вы бы не вернулись… И не дошли…

— А ты… Сам… — вырвалось у Лидаса.

— И я вместе с вами! — ответил Айвар с таким спокойным видом, будто не о своей смерти говорил. — Но дело не во мне вообще, я ухожу сейчас, а вас завтра утром по-жертвуют Моху… Прямо на рассвете…

— Кому? Ты что болтаешь, раб? — Кэйдар поморщился, как от зубной боли. — Какая жертва?

— Когда я уходил, они решали, кто поедет за вами. Они могут появиться здесь в любую минуту… А вы тянете… Если жить хотите, уходите отсюда немедленно! Я столько времени потерял, чтобы вас предупредить, а вы… — Айвар плащ на груди поправил, накинул на голову капюшон, подхватил за лямку дорожный мешок.

— Это правда, да? Про жертву… — переспросил Лидас, хотя по лицу марага видел: тот не шутит. Да и не шутят таким вещами обычно.

— Да. Таких, как вы, сначала закалывают кинжалом, а потом топят на плоту в свя-щенном озере… В озере с чёрной водой… А кровь собирают отдельно…

— Кэйдар! Кэйдар, собираемся! Быстро! Уходим немедленно! — Лидас бросился к покосившейся лачуге, исчез в темноте, только слышно было, как он чем-то грохочет там, собирая самое необходимое на ощупь.

Айвар скользнул отстранённым взглядом по лицу Кэйдара, забросив мешок на плечо, посоветовал на прощание:

— Идите сначала на восход солнца, пока не встретите на пути речку. Это приток Вайды… По нему, двигаясь на север, выберетесь к самой реке… Если будете делать, как я сказал, не заблудитесь.

— Подожди-ка! — Кэйдар руку вытянул, будто хотел марага за плечо поймать, удер-жать на месте. — Ты что, не идёшь с нами?!

— У меня своя дорога. Я иду один.

— А мы как же? Мы одни, что ли, пойдём? Одни — через эти горы?! — Лидас принёс к костру целую охапку каких-то вещей, бросил на землю.

— Я шёл сюда предупредить вас, а не звать себе в попутчики. Я справлюсь и один! — твёрдо заявил Айвар, глядя, как Лидас в спешке упихивает в мешок скомканное одеяло.

— Мы пойдём вместе! Только вместе, и больше ничего другого я слушать не хочу! — Лидас, затягивая шнурок, поднял на Айвара глаза, наполненные решимостью до предела. — Ты выведешь нас к реке! Ты завёл нас сюда — ты и выведешь обратно! Будь добр исправить свою ошибку!..

— Я не пойду с вами! Особенно с… — Айвар не договорил, встретившись с Кэйдаром глазами. А тот громко хмыкнул с презрением, будто варвар перед ним страх свой выказал, а не нежелание идти всем вместе.

— Мы или вместе идём сейчас — или я остаюсь! — заявил вдруг Лидас, бросая мешок себе под ноги. — Одни мы в этих горах точно пропадём… Или нас поймают… Тогда уж проще на жертвеннике…

И если ты уйдёшь сейчас, я сам лично покажу аранам, в какую сторону, но один ты не пойдёшь, понятно тебе! Или с нами — или никак!

Такое заявление Лидаса поразило Айвара своей силой. Он не ожидал от Лидаса ничего подобного. От Кэйдара ещё — да, но не от Лидаса. Это с его-то характером?

— Да пусть он идёт ко всем демонам ада! — сказал вдруг Кэйдар, снимая своей не-ожиданной репликой возникшее напряжение. — Заставлять ещё? Больно нужно! Сами обойдёмся! Ты, Лидас, тоже в горах рос… Сориентируешься… А ты, — Вызывающе выдвинул подбородок в сторону марага, — шуруй давай, ну! Иди-иди! Если ты сва-лишь, никто и нас не тронет… Какая тут уж, к демонам, жертва?

— Нет, Кэйдар! Ты не понимаешь… — не согласился с ним Лидас. — Нам нужен про-водник, только тогда мы…

— Такой проводник нам не нужен! — перебил Лидаса Кэйдар на полуслове. — Преда-тель и врун… А ещё обещал…

— Да, под пытками… — Айвар глядел на них обоих исподлобья, из-под низко надви-нутого капюшона.

— Заткнись! Кто позволял тебе со мной пререкаться? — Кэйдар яростно глазами сверкнул, порывисто надвинулся на Айвара. Тот усилием воли сдержался, не сдви-нулся с места. Выдержал взгляд Кэйдара, а потом ответил:

— А кто смеет мне запрещать? Ты, что ли? — Пренебрежительным взглядом Кэйдара окинул. — Здесь ты никто! Раб — не больше! Пастух…

Кэйдар попытался ударить его, — кулаком в лицо! — но Айвар легко увернулся, ушёл в сторону.

— Скоро здесь появятся араны, хватит выяснять отношения! — выкрикнул всердцах Лидас. — Всё! Мы уходим, и немедленно…

Айвар глазами повёл, поворачиваясь на месте — цепочка огоньков перемещалась внизу на тропе. Они видны были издалека.

— Это араны! И они идут сюда! — Лидас тоже заметил огни факелов, бросился к ко-стру за мешками. — Пошли, Кэйдар! Да быстрее же, быстрее!

Они все трое, забыв обо всём другом, побежали по тропе вверх, наталкиваясь в темноте друг на друга и ругаясь сквозь зубы.

* * *

Дождь начался под утро. Айвар знал, что он будет, знал ещё днём, когда заныли пальцы на руке. Болели сломанные когда-то кости и вывихнутые суставы, эта боль ни разу ещё не обманывала. Она и на этот раз не подвела.

Тучи затянули небо ещё с вечера, всю ночь висели плотным одеялом — ни одной звёздочки не разглядеть. И ливень ударил с такой силой, что, казалось, струи воды сбивают с ног.

Они в момент промокли насквозь, и земля раскисла под ногами. Идти по мокрым камням в ра сползающихся от сырости сапогах было опасно, можно сорваться вниз со склона.

А дождь продолжал лить, почти не переставая, то затихал ненадолго, то сёк с прежней силой по головам, по спинам, по лицам.

Пришлось искать хоть какое-то убежище, прятаться от воды, льющейся с неба.

Их укрыла небольшая ниша среди скал, но места оказалось так мало, что сидеть они могли лишь прижавшись друг к другу. Струи били наклонными пиками, и Лидас занавесил выход своим одеялом, подоткнув его края в расселины и закрепив низ камнями.

От сырой одежды всех их начало тихонько трясти. Кэйдар, сидевший от Лидаса по левую руку, прошептал с тоской:

— Нужен костёр… живое пламя… Мы простынем…

— Здесь мало места, — отозвался Лидас, придерживая рукой мелко дрожащий подбо-родок.

— Надо хотя бы одежду снять… Отжать воду… — заговорил Айвар, развязывая зако-ченевшими пальцами завязки плаща.

"Ну уж нет! — Кэйдар упрямо поджал губы, отводя взгляд от лица марага. — Ещё я голым не сидел с тобой в одной компании…" А вслух добавил с усмешкой:

— Ты будешь неплохо смотреться со стороны, если нас поймают…

— Нас не поймают! — А варвар уже выкручивал свою рубашку, загорелые плечи дви-гались при каждом движении. Он не выглядел сейчас тем заморенным мальчишкой, каким всегда казался Кэйдару. В этих мускулах была сила мужчины. Да и глаза смотрели дерзко, прямо, как на равного себе. — Дождь смоет наши следы… Они не найдут нас даже с собаками…

Кэйдар хмыкнул громко, невольно признавая правоту слов марага. Хоть на что-то дельное сгодится этот дождь.

А Лидас принялся копаться в своём мешке, он искал хоть чего-нибудь поесть, помнил, что прятал две лепёшки на самое дно. Там они и нашлись. От воды сильно раскисли, но, когда с вечера во рту ни крошки, и это неплохо.

Хлебом лишь с Кэйдаром поделился, в сторону марага даже не взглянул. А тот, снова натянув на себя рубашку и отжатые штаны, сидел босой, обхватив руками колени, втянув голову в плечи.

— И долго нам тут…? — Кэйдару неприятно было и это соседство, и теснота, и сырая одежда, но больше всего его злило бездействие. Сколько ещё будет лить этот дождь? Сколько им прятаться тут среди камней? От посёлка аранов ушли недалеко, если они отправятся на поиски, найти беглецов будет нетрудно. Как можно расслабляться, когда араны так близко? К демонам этот дождь, можно идти и так! Главное — не останавливаться.

— Правильней будет дождаться, пока утихнет. — Мараг укрылся сырым плащом, а под голову подложил свой тощий мешок. Он явно намеревался подремать, пока сама обстановка располагала ко сну.

— Дрыхнуть некогда! — возмутился Кэйдар, прямо через Лидаса попытался сдёрнуть плащ с марага, но Лидас перехватил его руку, вмешался:- Нам всем лучше сейчас поспать. Мы всю ночь и всё утро на ногах… Отдых не помешает.

— Да, а нас потом сонненькими, тёпленькими и сцапают! Сходили прогулялись, на-зывается! Когда нас возьмут и будут резать, как баранов, кто будет виноват? Вот этот вот гад! — Кэйдар подбородком дёрнул в сторону Айвара, тот смотрел на него с сон-ным усталым равнодушием. — И нечего на меня пялиться, понял! Тебе-то ничего не сделают, ты им нужен… Ты же у нас проводник!.. Чего тебе бояться? Ну, побьют! Подумаешь, новость! Тебе без зуботычины и жизнь кажется пресной… Ты у нас привычный… А мне… А для нас с Лидасом…

— Всё равно ваши корабли давно уже вернулись обратно. Куда вам торопиться? — Айвар плечами пожал с улыбкой, полной злой радости.

— А это не твоё дело, раб! Сказано тебе, провести нас к реке, и ты проведёшь! — Кэйдар приподнялся, опираясь на руку, смотрел на Айвара сверху и приказывал таким тоном, что спорить с ним никто не решился. Только Лидас попросил:

— Ладно, Кэйдар, не надо, хватит. Он отведёт нас куда надо. Никуда он не денется.

Айвар долгий взгляд бросил на Лидаса, хотел возразить, сказать хоть что-нибудь, чтоб не были они оба так уверены в его неспособности идти против. Но промолчал почему-то.

В полном молчании, слушая лишь шум дождя, они просидели недолго. Уснули не-заметно, скорчившись и дрожа от сырости.

Лидас первым проснулся, от боли. Оказывается, отлежал руку. Растирая мышцы, сонно огляделся — и чуть на месте не подпрыгнул.

Марага не было! Он тихонько собрался и улизнул! Ничего себе!

— Кэйдар! Кэйдар, вставай! — закричал Лидас, сдёргивая одеяло. В глаза солнечный свет ударил, и с неба больше не лило. Погода просто отличная! Мараг выбрал удач-ный момент. Как далеко он уже ушёл?

Кэйдар тихонько сопел, лежа головой на левом плече Лидаса, заворочался сонно, медленно, нехотя просыпаясь. Но когда понял, что к чему, когда увидел, что они остались одни, закричал, вскакивая на ноги:

— Где мараг?! Где он?! Ты что, отпустил его?

— Нет, я сам только что проснулся, — Лидас поднялся немного неуклюже: ноги за-текли от долгого сна в одной позе. — Он ушёл раньше…

— Он бросил нас, да?! Бросил! Сбежал подло, бросив нас одних! Сволочной гад, он снова нас предал… — Кэйдар не мог сдержать отчаяния, стоя среди камней на узень-кой тропинке, топтался на одном месте, то глядя по сторонам, то на Лидаса, то поти-рая лоб, то запуская пальцы в волосы на макушке. — Что нам делать теперь? Мы не знаем, куда идти! Не знаем, где мы и что делать дальше! Я впервые здесь в этих местах… И ты… Нас поймают теперь, понимаешь, Лидас!

— Мы уйдём отсюда! Прямо сейчас! — Лидас бросился назад собирать вещи и почти сразу же вернулся к Кэйдару, таща за лямку мешок. — Смотри, он оставил здесь свои вещи. Он где-то рядом! Он не бросил нас… Он не ушёл на совсем…

— Ну да, конечно! Утешающая новость! — Кэйдар рассмеялся нервным коротким смешком, в котором, несмотря ни на что, слышалось облегчение. — Пусть он только попробует появиться — получит, точно, обещаю! Как он смел уйти неизвестно куда без моего разрешения?

Мараг появился неожиданно, вышел из-за камней, он нёс какой-то свёрток, береж-но прижимая его к груди, подойдя ближе, просто сказал, как ни в чём не бывало:

— Вы уже встали? Я думал, успею обернуться…

— Где ты был, демоново ты отродье?! — Кэйдар тут же на него набросился, так над-винулся, будто грудью хотел сбить марага с ног. — Разве кто-то тебя отпускал? Я — твой хозяин, и я никуда тебя не отпускал! — Перевёл глаза на Лидаса с приказом:- Дай мне верёвку! Теперь я буду держать своего раба только связанным и на верёвке, к себе поближе!

— Я не твой раб, аэл! — Айвар встретил изумлённый взгляд Кэйдара, глядя чуть ис-подлобья, упрямо наклонив голову. — Я не хуже тебя знаю законы аэлов. Раб не может быть хозяином раба! Он может владеть деньгами, может купить себе дом и даже землю, но не невольника.

— Это я, по-твоему, — раб?! Меня ты посмел назвать рабом?! — Коротким ударом, без всякого замаха Кэйдар ткнул кулаком марагу под рёбра. Тот отлетел назад, упал на спину, на камни еле приметной тропинки; свёрток выпал у него из рук, кусок тряпки, даже ничем не перевязанный, развернулся, и из него на землю разлетелись хлеб, вяленная на солнце рыба, луковицы, порядочный кусок овечьего сыра.

Кэйдар растерялся при виде всего этого богатства, переведя глаза на Айвара, спро-сил, строго хмурясь:

— Где ты взял всё это? Ходил в посёлок?

— Отсюда слишком далеко, — вмешался вдруг Лидас, — так быстро не успеть… Но тут недалеко другие пастухи пасут овец… Где-то по этому склону… Не знаю, правда, точно, где…

— Ты у них был, да? — Кэйдар посмотрел на марага, тот стирал пальцами кровь из прокушенной нижней губы, ответил неохотно, не глядя на Кэйдара:

— Да, у них…

— И всё им рассказал, болван!

— Нет. Они ничего ещё не знают… В посёлок спускаются редко. Они ничего не за-подозрили… Там, за теми скалами, начинается болотистая низина… Где араны берут себе железо… Они думали, я вместе с Дайгасом…

Кэйдар помолчал немного, сверху глядя, как Лидас собирает еду обратно в тряпку, как бережно рукавом он стирает прилипший мусор и грязь. Спросил:

— Лидас, у нас есть верёвка?

Тот головой мотнул с неопределённым движением, зато Айвар ответил за него:

— Связывать я себя не позволю! И искать ничего не пробуйте… — Он быстро на ноги поднялся, стоял напротив Кэйдара, но теперь уже на значительном расстоянии. — Я и правда мог уйти… Мог, но вернулся… Я могу провести вас к реке, к месту высадки или к любому другому месту — мне не трудно, но только в том случае, что меня никто не будет бить, — последние слова Айвар почти выкрикнул Кэйдару в лицо, теряя остатки сдержанного терпения. — Я уйду тут же, один! Брошу вас…

— Запугиваешь? — Кэйдар ухмыльнулся.

— Предупреждаю! — Айвар слизнул с губ запекающуюся кровь, снова повторил:- Я могу провести вас, но это моё добровольное решение, не надо меня заставлять и приказывать не надо. Я не раб раба и бить себя не позволю!

Кэйдар удивлённо подбородком повёл, усмехнулся.

— Слышал, Лидас? Наш марагский щенок пытается показывать зубы. Вот это да! Да ты мальчишка в сравнении со мной! Сопляк! И вольную я тебе не давал! И не смей мне "тыкать", в конце концов, не смей!

— Да? — Айвар Кэйдара взглядом смерил. — А в чём разница? Покажи! У нас один хо-зяин — аран, одна судьба, и ловить нас будут вместе…

— Да как ты смеешь даже думать так?! Ты — мараг, варвар, это всё равно, что жи-вотное, — Кэйдар подался так, будто в драку готов был кинуться, но тут поднялся Лидас. Оказавшись между ними, заговорил примиряющее:

— Я тоже варвар, не в этом суть. А для аранов так мы все варвары… И среди аэлов бывают иной раз такие подонки… Давайте, лучше, поедим, пока хлеб свежий. И идти надо…

Лидас опять был прав, хотя эта его спокойная рассудительность вызывала сначала раздражение, а потом лишь заставляла задуматься.

— Ладно, — Кэйдар нехотя согласился, хоть и продолжал яростным взглядом жечь марага поверх плеча Лидаса, — но поесть можно и на ходу, так быстрее будет…

— Мы через болото пойдём! — заявил неожиданно Айвар, и они оба перевели на него глаза, наполненные изумлением. — По тропе идти опасно, — начал он тут же объяснять, — нас будут выслеживать на этой тропе, она же одна здесь. А если по болотам, они даже и не подумают, что мы так пройти попробуем… Так и короче будет…

— Ты же не был там ни разу! Не был же, да? — чуть ли не в один голос спросили Ли-дас и Кэйдар.

— Не был. Но знаю, что такое болото. А в этом всего в одном месте топи, мы их обойдём — и всё.

— Как у тебя всё просто, как легко! — зло хохотнул Кэйдар. — Раз — и никаких про-блем! Подумаешь, топи! Тебе невпервой народ водить! Тех загубил, этих…

Айвар с глухим, сквозь стиснутые зубы, стоном прикрыл глаза и отвернулся.

— Я никого не заставляю. Если хотите — идите сами! Я не напрашиваюсь… одному мне даже легче будет…

— А вот и не угадал ты! — перебил марага Лидас, впихивая ему в руки собранный в тряпку хлеб и другую еду. — На, бери, сам понесёшь! И нечего от нас отделываться. Обещал быть проводником — веди теперь!

Айвар фыркнул, норовисто вздёргивая подбородок, но свёрток принял бережно.

— Ну, раз так, пора нам. На одном месте подолгу задерживаться опасно…

Они мигом собрали все свои пожитки, тронулись в дорогу без слова пререканий. Со стороны посмотреть: друзья или хотя бы боевые товарищи. На самом же деле им до дружбы было так же далеко, как и до родного дома.

* * *

Айвар соврал им, даже сам не понял, почему. Он был уже в этих местах, был на болотах. Один раз всего, правда, да и то в самом начале, там, где ещё не было столь-ко воды и под ногами не чавкало.

Дайгас брал его с собой, когда в очередной раз ездил за железом, и то потому лишь, что мальчишка, его помощник, пробил себе ногу, наступив на ржавый гвоздь.

Они пробыли здесь тогда совсем недолго, помешали дожди, зарядившие на целую неделю. Ни поработать нормально не получилось, ни места посмотреть. Сыро, хо-лодно, грязно. Что успели выжечь в первые два дня, пока погода стояла, с тем и вернулись.

Когда отсиживались в шалаше, Дайгас рассказывал про эти болота интересные и жуткие истории. Говорил, что когда-то очень давно на месте болот было большое озеро, неглубокое, но чистое и с песчаным дном. Однажды, правда, в нём утонул маленький ребёнок, и мать, сильно горюя, прокляла это озеро. Нет ничего сильнее проклятия несчастной матери, оно погубило добрых духов и привлекло в эти земли неистребимое зло.

С тех пор воды озера покрылись тиной, берега поросли тростником, а вокруг поя-вились непроходимые болота. В них опасно ходить одному, блуждающие огоньки могут заманить в самые топи, а злые силы будут водить кругами до тех пор, пока не обессилеешь и не сгинешь с концами.

Верно чувствуя нужное направление, Айвар не заблудился и на этот раз. Тропинку им пришлось оставить ещё раньше, она всё время шла вверх, туда, где были самые дальние пастбища. Там Айвар успел побывать днём, там его приняли как старого знакомого. Про одно только спросили: "Почему один? Неужели царевич Дайгас отпустил тебя через болота одного? И сам один там остался? Или взял ещё кого с собой в помощь?"

Айвар нашёл, что сказать, благо, за плечами огромный опыт в придумывании правдоподобных историй. Простодушные рабы из пленных вайдаров поверили ему сразу, ничего не заподозрили, даже припасами своими поделились и свежим хлебом, дали с расчетом на царевича-кузнеца, которого в посёлке любили и уважали все: и араны, и их рабы.

К болотам Айвар вывел своих попутчиков уже к вечеру. Здесь, среди чахлых де-ревьев и редкого кустарника, под прикрытием небольшой низинки решено было устроиться на ночь.

Развели неприметный костерок, это Лидас при всей поспешности сборов захватил и кремень, и кресало, и даже трут в кожаном мешочке.

Айвар огню обрадовался. За этот день он порядком намёрзся, и одежду сырую пришлось сушить на себе. Сидел у костра близко-близко, тянул ладони, а согреться никак не мог. Сейчас бы плащ набросить или закутаться в одеяло, но всё сырое на-сквозь, всё развешал на ветках для просушки.

От болота тянуло сыростью и холодом. Жутковатые стоны, вздохи, поскрипыва-ния заставляли повторять про себя охранное заклинание.

Да, завтра предстоит тяжёлый день, идти через болота — это не шутка. В самом на-чале ещё можно будет ориентироваться по засечкам, оставленным на деревьях таки-ми, как царевич Дайгас.

Зачерпнув тёмной воды, отдающей тиной, Айвар подвесил котелок над огнём. Ог-ляделся.

Темно, сумрачно, неуютно в чужом лесу, да ещё и в таком месте. А тут ещё и эти двое запропастились где-то. Лидас, вроде, за дровами пошёл. А Кэйдар? Тот даже словом не удостоил, у него свои дела, он их никому не доверяет.

Им бы сказать не мешало, чтоб далеко не шастали: места опасные, глухие, но и здесь люди бывают довольно часто. Те, кто железо из болотной земли выжигают, живут тут неделями. Заприметят чужаков, сообщат царю, лишние проблемы появят-ся.

Ох, и навязались же эти благородные аэлы на твою голову. Так вцепились — не от-вертеться.

Только из чувства вины перед Лидасом уступил Айвар. Не мог никак забыть сво-его предательства. Изменой заплатил за доверие и заботу. А ведь жизнью спасённой когда-то был обязан идану.

Вода в котелке закипала, и Айвар покрошил в неё поджаристый сухарь, это для вкуса, для сытности. Хотя, даже таким испытанным способом не перебить болотную вонь.

Пока возился у огня, вроде бы и согрелся. Холод перебрался куда-то внутрь, в глу-бину лёгких, там скопилась ледяная пустота, а от неё начался кашель. Глухо кашляя в сжатый кулак, неожиданно вдруг вспомнил слова Айгамата-лекаря: "Тебе ни про-стывать, ни мёрзнуть нельзя… Лёгкие слабые совсем…"

Вспомнил и тут же отмахнулся от них, сгоняя комара со щеки. Глупости это всё! Сколько раз на охоте под дождь попадал — не счесть! И зимой под лёд проваливался — и ничего! Никогда на здоровье не жаловался. И тут — какой-то кашель? Ерунда!

Но сам всё равно снял плащ, растянутый на ветках, прикрывающий огонь со сто-роны болота, накинул на плечи нагретую, исходящуюся паром ткань, довольно глаза прикрыл.

Тишина убаюкивала, тепло от костра приятно лица касалось, как пальцы любимой женщины. Как руки Айны, ласкающие каждым своим прикосновением.

Он соскучился по ней до боли, до тоски. Вспоминал всё чаще, особенно после то-го, как чётко продумал себе план побега. Многое, правда, пошло не так, а самое главное в том, что они не смогут ни встретиться, ни увидеться. Айвар возвращался к себе домой, в свою семью. Он так решил с самого начала.

Кто он для неё? Варвар — не более того. Она — принцесса, красивая, как богиня, она привыкла к роскоши с рождения. Вас даже рядом представить сложно.

Может, она уже и забыла тебя? Столько всего произойти успело. Столько времени прошло.

И Лидас… Он вернётся, если всё сложится удачно. Он любит её и, возможно даже, что и простит. И всё будет, как и прежде, как и было до твоего появления в Каракасе.

А как же ребёнок? Он же твой! Твой сын! Твой, но с иданским именем…

Да, надо было Айгамата спросить. Ему многое открыто, он бы, наверно, смог ска-зать, кто отец этому мальчику. Твой ли он или всё-таки Лидаса, законного мужа?

Мысли вскачь бежали, мысли, наполненные той далёкой-предалёкой жизнью, они не хотели отпускать Айвара. Он и сам себе удивлялся, он про родной дом, про свою семью меньше думал. Вот так да! Прикипел сердцем к аэлийской жизни. Вспоминал всё в подробностях и понимал, что не может отказаться от этого раз и навсегда. Но и жить на положении невольника Кэйдара — это тоже его не устраивало. Нет! Если он и вернётся когда, то только лишь как царевич, как гость, как почётный гость и посол от племени марагов.

Ага, и сразу же Кэйдару в лапы! Он всю душу из тебя вытрясет. Всё-всё припом-нит. Каждого из своих погибших воинов. Он же тебя одного виноватым считает. Уверен, ты нарочно заманил их к аранам на истребление. И попробуй докажи, что это не так. Бесполезное дело!

Думал, а сам краем уха уловил шаги по сырой земле, осторожные, крадущиеся.

Кэйдар или Лидас? А может, оба? Легки на помине.

Глаза открыл и встретил ночных гостей изумлённым вздохом. Даже с места, со старой коряги, не поднялся, так и остался сидеть, прихватив края плаща у горла обеими руками…

Лидас понял, что мараг не один, ещё раньше, чем разглядел в сумерках фигуры двух молодых аранских ребят. Голоса услышал на чужом языке и смысл слов, знако-мых и не очень.

Они знали друг друга, это Лидас тоже сразу понял, и это удержало его. Интересно стало почему-то понаблюдать за ними со стороны, было а мараге в эту минуту что-то новое, что-то незнакомое Лидасу. Какая-то свобода и простота.

— Кто там? — шёпотом спросил бесшумно остановившийся за спиной Кэйдар. — С кем он там?

Лидас осторожно приклонил пушистую ветку молодой елочки, ответил тоже шё-потом:

— Какие-то араны… Двое. Молодые оба. Но, вроде, не охотники… Хот-я…

— Откуда они здесь? — Кэйдар нервничал, глядя поверх плеча Лидаса, попробовал подойти ближе. — Он проболтается сейчас!..

— Тише! — Лидас недовольно глазами повёл в сторону Кэйдара, тот тоже держал на одной руке охапку корявых сухих веток, тоже ходил по лесу не зря.

— Кто они такие и что им надо? Откуда здесь люди вообще? — А Кэйдар не унимал-ся, даже чуть голос повысил. Он не мог видеть, как один из аранов, стоявший спи-ной, обернулся на звук, вглядываясь в полумрак. И тут Лидас различил среди других реплик вопрос, который заставил всем телом вперёд податься, обратиться в слух, забыв обо всём другом:

— Ты один здесь?

Лидас хорошо видел лицо марага в эту секунду: что он скажет? Это отличная воз-можность избавиться от навязавшихся попутчиков. Ему даже просто намекнуть хватит. А сам он успеет сбежать, для него и болота не помеха.

— Я только эту ночь здесь один, — заговорил Айвар с искренним, располагающим к себе простодушием и жалобой, — господин мой Дайгас на свежину попал. — Он подбо-родком повёл в сторону гор, там, где обитались знакомые пастухи и царские стада овец. — Барашка там на углях жарят… Пива припасли по такому случаю… Да и какая работа сегодня, столько воды вылилось? Костёр, и тот вон… Еле-еле…

— А что ж тебя не позвали? — Гости честно посочувствовали марагу, свежая барани-на и пиво — звучит заманчиво для кого угодно.

— Там и своих хватает, — уклончиво отозвался Айвар, пожимая плечами.

— Ну, тогда, может, с нами? — один из аранов приподнял повыше верёвочную петлю, в которой покачивались тушки двух селезней, прихваченные за изумрудные шеи. — Отец не будет против, — добавил другой аран, поддерживая предложение брата.

— Не-е, спасибо, — Айвар рассмеялся, головой покачал туда-сюда. — У меня есть еда с собой. Вон, — Небрежно толкнул носком сапога ближайший мешок, как оказалось, с вещами Кэйдара, но никто этого не понял, кроме Лидаса.

— А один тут ночевать не боишься?

— Не-а, — Айвар снова рассмеялся. — Мне не впервой одному. А завтра утром и Дай-гас подъедет. Мы договорились, что я тут его ждать буду…

Они ещё перекинулись несколькими такими же короткими фразами, а потом араны ушли в ту же сторону, откуда появились.

Дождавшись, пока стихнут их шаги по ночному сырому лесу, Лидас вышел к ко-стру. Ветки, что нёс с собой, сложил без лишнего шума чуть в стороне от костра. Кэйдар не был так аккуратен, бросил валежник прямо там, где стоял, сразу же пере-шёл к главному:

— Кто они такие? Это же араны, да? Что им надо было? Они сказали, что тут дела-ют среди ночи, на болотах?

— У них отец кузнец, из поселковых… Они тут с ним вместе, уже почти неделю. Выжигают железо… — ответил Айвар с неохотой. Смотрел он мимо Кэйдара поскуч-невшим взглядом, снова серьёзный, угрюмый, деловой.

— Ты знаешь их, да? — это спросил уже Лидас.

— Кто их не знает, сыновей Саттнура? Близнецы, они всюду вместе, — усмехнулся Айвар. Не стал он рассказывать, как приходили они оба в царскую кузню на него посмотреть, познакомиться с новым кузнецом.

Айвар тогда серп правил какой-то поселянке, заточку наложил со встречным на-клоном, чтоб как можно дольше остроту держал. А так, оказывается, здесь никто ещё не делал. Вот и потянулись некоторые, кто из любопытных.

— Они не проболтаются? — Кэйдара раздражало спокойствие марага, он так и остался сидеть при их появлении, в плащ закутался, как важный господин, поглядывает кругом.

— Они не знают ничего. А с утра пораньше мы уйдём отсюда. А можно прямо сей-час, если хотите… — Айвар не договорил, закашлялся, стараясь унять кашель, лицом уткнулся в плащ на плече.

— Конечно, так только глухой не услышит, — возмутился Кэйдар. — Любой подходи…

— Мы останемся до утра здесь! — решил за всех Лидас, перебивая Кэйдара. — Надо по-есть хоть чего-нибудь, обсушиться, поспать хоть немного… — Он принялся выклады-вать на расстеленную тряпку все их съестные припасы, заметил как бы между про-чим:- А про баранину и пиво ты неплохо придумал, — Глянул исподлобья на Айвара, а тот ответил с негромкой усмешкой:

— Почему придумал? Когда я был, там и пиво было, и мясо жарили. С собой звали.

— А ты что же?

— Я торопился! — Айвар отвернулся, взялся искать в своём мешке чашку, чтоб на-лить себе попить горячего из котелка. Надеялся хотя бы этим унять кашель, так возмутивший Кэйдара.

Возможно, он и прав. Ребята-араны и правда могли услышать твой кашель. Ночью в лесу звуки далеко разносятся. А может, и огонь заметили? Ты же сам снял плащ с той стороны, а он как раз прикрывал.

Айвар ел хлеб, запивая его горячим чаем, пахнувшим одновременно и тиной, и поджаристым сухариком. За общий стол, как говорится, его не позвали, хорошо хоть не забыли, выделили неплохой кусок от лепёшки. Может, потому, что Лидас зани-мался делёжкой? Кэйдар бы, точно, не снизошёл до такого. От него одни лишь зубо-тычины видел всё время. Он и сейчас, вон, как глазом косится. Встретится взглядом — губы поджимает, и подбородок повыше. Господин, одним словом. Куда нам до вас?

Когда укладывались спать, Кэйдар распорядился:

— За костром присматривай! И спать не смей! Если кто появится, знать дашь. — О том, что обычно в подобных случаях люди караулят по очереди, даже не подумал.

Айвар порядком вымотался за день, но уснуть всё равно не мог, всё мёрз, не мог никак согреться, да и кашель мешал. Так и промаялся до утра. Спать не спал, мучил-ся, ещё и голова разболелась, кроме всего прочего.

От хлеба он отказался — Лидас в ответ лишь плечом пожал, как хочешь, одним словом, но аппетита не было, пить только хотелось. Айвар снова сварил себе чаю, но вместо сухаря бросил пару горстей зелёной ещё совсем клюквы. Пил один, потому как Кэйдар кипятил для себя и Лидаса воду в своей посуде, отдельно.

Так же, держась особняком друг от друга, они собрались, залили костёр, тронулись в путь.

Айвар шёл первым. Он все меры предосторожности принял: зная, что на болоте любое железо привлекает к себе злых духов, свернул плащ пряжкой внутрь и спрятал его в мешок, снял с себя и пояс. Ещё раньше, пока укладывались, вырезал каждому по длинной толстой палке, предупредил:

— Из рук не выпускать. Если провалишься в трясину, поможет…

Засечки на стволах поредевших корявых деревьев намечали условные тропы, которые по-другому среди воды, поднимающейся до колена, проложить было невоз-можно. Все они уже потемнели, разглядывая их или даже нащупывая пальцами, Айвар медленно продвигался вперёд.

По негласному уговору каждый кузнец, отправляясь на болота за железом, шёл на своё, строго отведённое место. Там его ждал шалаш или небольшая лачужка из пере-плетенных веток, запас сухих дров, муки, соли и других съестных припасов. Среди выжегщиков не принято было везти оставшуюся еду обратно, её оставляли для сле-дующего раза. А мало ли? Погода может испортиться или охотник какой набредёт. Дайгас оставлял свою засечку в виде косого креста, Айвар её и искал, по ней и ори-ентировался. Хорошо будет, если к полудню окажемся на его делянке, там можно будет пополнить запасы еды, может быть, даже переночевать. Было бы неплохо.

Но от того места пойдут настоящие топи, незнакомые тебе совершенно. Дайгас го-ворил, там опасно, утонуть можно запросто, засосёт в трясину, и ахнуть не успеешь. Чтоб лезть туда, надо слишком сильно ненавидеть жизнь и всё, что с ней связано хорошего.

А земля здесь щедрая на железо, при выжиге получается приличный выход, шла-ков немного. Вон, даже вода с ржавой рыжей плёнкой, маслянисто поблёскивающей на солнце.

Головная боль не унималась, и усталость пришла раньше обычного. Хотелось од-ного: отдохнуть и попить.

Айвар сбавил шаг, и Лидас стал чуть ли не на пятки ему наступать. Но не ворчал, не поторапливал, берёг силы. Они вообще между собой не разговаривали, даже Ли-дас и Кэйдар. Тоже, видимо, устали.

К месту, где хозяйничал Дайгас-кузнец, они вышли уже после обеда. Выбрались на сравнительно сухую землю и попадали кто где. Айвар никак не мог отдышаться, лежал сначала ничком, закрыв глаза, а голову положив на мешок, потом перевернул-ся на спину, приподнявшись на локтях.

Лидас, стоя на коленях, ломал в руках ближайшую ветку от поваленного дерева, он уже начал подбирать дрова для костра. Неплохо. Откуда в нём столько сил?

— Надо развести огонь… обсушиться… Поесть чего-нибудь, — объяснил, встретив-шись с Айваром глазами. Тот плечами повёл в ответ, он согласен был.

— Здесь можно и на ночь остаться, — озвучил своё согласие Айвар. — Это место хоро-шее… Дальше будет ещё труднее… Идти лучше со свежими силами…

— Ты сам говорил, нам нельзя подолгу задерживаться на одном месте! — возразил Кэйдар, он сидел, подтянув к груди колени, сгребал ладонями с сырых штанин лип-кую тину и гнилую траву. Исподлобья взглянув на Айвара, добавил:- Если ещё те твои дружки-араны расскажут про нас…

— Не расскажут. А если и расскажут, мы далеко уже будем отсюда… Им нас будет не догнать, — рассеянно глядя по сторонам и потирая лоб, — головная боль так и не унялась — Айвар попытался подняться. Но сил не хватило. Он снова осел, отдышав-шись, попробовал ещё раз, но уже опираясь на палку. Отдыхая, медленно открыл глаза — и встретился с изумлённо-насмешливым взглядом Кэйдара.

— Хорош проводник! Ещё чуть-чуть — и ты сдохнешь! Завёл нас в эти топи…

— Я просто устал, понятно! — перебил его Айвар неожиданно сильным голосом. — Не-чего за меня так бояться…

— Это я-то боюсь?! — Кэйдар рассмеялся, презрительно, насмешливо. — Не много ли ты о себе думаешь, мараг? Ты лишь потому ведёшь нас, что неплохо знаешь эти места. Я не доверял тебе с самого начала и сейчас не собираюсь. И не рассчитывай на мою мягкость… На какие-то там поблажки… Надеешься, я разрешу тебе задер-жаться здесь подольше? Нет уж! Сейчас мы отдохнём немного, поедим — и пойдём дальше! Нечего расслабляться!..

— Я не самоубийца, чтоб лазить по болоту ночью! — Айвар выпрямился, но палку из рук не выпустил, не доверял он своим слабым ногам. — Те, кто хочет, могут идти хоть сейчас. Мешать не буду! И спорить — тоже…

Отвернулся и пошёл к шалашу. Но успел сделать всего несколько шагов, рухнул лицом вперёд глухо, как стрелой подстреленный. И затих.

— Чего это он? — Кэйдар с Лидасом переглянулись. — Не помер ли часом? — Лидас по-шёл проверять, выпрямившись, крикнул:- Уморился вконец наш мараг! И жар у него… Горячий…

— Отлично! Прекрасно! Чего тут ещё скажешь? — Кэйдар всердцах плюнул себе под ноги. — Жди теперь, пока он оклемается…

Айвар пришёл в себя уже в сумерках, лёжа с закрытыми глазами, прислушиваясь к собственным ощущениям, понял: "Ты же просто уснул! Послал всё и всех — и попро-сту уснул. Конечно, всему виной усталость, прямо-таки нечеловеческая, а ещё бес-сонная ночь, голод, и этот проклятый кашель, и головная боль, они измотали тебя".

Но как хорошо всё-таки, лежать бы так, укрытым плащом до подбородка, с меш-ком под головой, и никуда, никуда на свете не спешить.

Блаженно и расслабленно улыбаясь, Айвар лежал с закрытыми глазами, сквозь сонную дрёму различил далёкий голос. Говорил Кэйдар:

— Насколько может затянуться эта его простуда? Сколько дней мы тут потеряем?.. Мы все попали под дождь, все промокли, а заболел только он один. Этот мараг… Глупо было доверяться ему. Глупо было брать его с собой. Он завёл нас сюда, а теперь — вот…

— Не ворчи, — отозвался Лидас, его голос еле различался. — С марагом у нас есть хоть какой-то шанс. Одни бы мы не смогли уйти так далеко.

Ничего, он отлежится за эту ночь, и мы пойдём дальше. Я тепло укрыл его, нагрею ещё, вот, горячего чая на травах…

— Ну, ты прям как мамочка, — усмехнулся Кэйдар. — Такая забота! Не опекал бы с са-мого начала этого проклятого марага, ничего бы не было. А ты что же? Пожалел, бедненького, к себе приблизил… Сейчас ещё и назад его с собой приведёшь… В Каракас…

— Кэйдар, как ты можешь?! — возмутился Лидас. — Как ты можешь говорить такое?

— А что? Проще отпустить его, да? Пускай идёт к себе, в свои марагские земли? Единственный наш мараг… Отпустить и забыть про всё, что было. Про наш поход…

— Да, я бы отпустил его, — неохотно и не сразу заговорил Лидас. — Отпустил бы, если б он был моим рабом… Но он же твой, тебе решать, что с ним делать.

— Отпустил? — громко хмыкнул Кэйдар. — А, помнится, ты убить его готов был… По-сле того, как узнал про Айну… Быстро же ты забываешь про всё. А что? Подумаешь там, твоя жена и этот… — Он не сразу подобрал подходящее слово, добавил:- маль-чишка… Ребёночка он ей состряпать сумел…

— Перестань!

— А что? — Кэйдар рассмеялся. — Давай, приведи его обратно — Айна ой как обрадует-ся! Спасибо скажет…

— Прекрати, Кэйдар! — снова повторил Лидас. — Зачем вообще про это говорить, если мы всё ещё здесь, а они все — там? Мы можем не вернуться. Одна дорога через Ас-кальское море чего стоит. С нами не будет ни Мануса, ни Рузала, придётся идти вокруг, через вайдарские степи. Это и долго, и опасно. А ты уже делишь шкуру с неубитого медведя.

Айвар с усталым любопытством прислушивался к негромкому сильному голосу Лидаса. Не мог не согласиться с его доводами. Даже улыбнулся сам себе довольно: так ему, правильно, чтоб лишнего не болтал.

— И ещё, ты же знаешь, что мы с Айной будем разводиться. Я же говорил тебе уже, — Айвар при этих словах поднялся на руках, сел, с изумлением глядя на Лидаса. Они тоже оба разом посмотрели на него, и Кэйдар первым спросил:

— Ты чего?

Айвар даже не взглянул в его сторону, не отрывая глаз, смотрел на Лидаса, вслух спросить не решался: "Так это правда?! Это всё — правда?!"

— Ты чего так оживился? — Кэйдар резко на ноги поднялся, и только поэтому Айвар перевёл на него глаза, ждал удара, пинка, окрика, ответил так, будто это его заявле-ние объясняло всё:

— Это из-за меня. Из-за меня ведь всё, да? Она клялась, что любит, а я не верил по-началу… Она ждать обещала…

— Ты что́ несёшь, мараг?! Как ты смеешь даже думать такое?!! — перебил Айвара Кэйдар, переступив через очаг, полный красных углей, он навис над марагом угро-жающе, глядя сверху, добавил:- Моя сестра однажды сделала глупость, и я жить тебя оставил по её же просьбе, но если ты ещё хоть раз её имя назовёшь или даже подума-ешь — я убью тебя, раб! Убью тут же!

— Кэйдар… — позвал чуть слышно Лидас.

— Что — "Кэйдар"?! Что?! — Он обернулся к нему стремительно, всем телом на од-ном месте одним движением развернулся. — Ты снова промолчишь, да? Снова стер-пишь? С этой своей трусливой робкостью! Он же вот он перед тобой! — Указательным пальцем ткнул в сторону Айвара, растерянно моргнувшего в ответ. — Ты сам говорил мне, что готов придушить этого гада голыми руками, что убьёшь его, что ни за что на свете не оставишь жить… А теперь он заявляет такое… А ты просто молчишь!

— Из двух мужчин пусть женщина сама выбирает, такой у нас закон! — сказал вдруг Айвар, будто гнев и ярость Кэйдара не испугали его.

— Заткнись! Я не давал тебе права вмешиваться в наш разговор! И вообще тебя это не касается!.. — Кэйдар из последних сил сдержался, чтоб не ударить марага, взглядом его яростным обжигал, но пока не трогал.

— Я люблю её! И она меня любит! — крикнул Айвар Кэйдару в лицо, будто это могло что-то значить.

— Заткнись, раб! — снова повторил Кэйдар, голосом, потерявшим звучание.

— Я не раб, я — царевич! — Айвар всем телом подался, запрокинув голову, вскинув подбородок, глазами сверкал лихорадочно, а у самого болезненный румянец на ску-лах, испарина на лбу. Может, он бредил, поэтому был так смел? Смотрел на Кэйдара без всякого страха — с вызовом, с отвагой безумца. — Я не последний в нашем роду! Такая связь не хуже связи с иданами… Для Тирона виэлийского мой брак с Иридой…

А вот тут уж Кэйдар не сдержался: тяжёлая хлёсткая пощёчина — даже не удар! — опрокинула марага на спину. Не давая ему ни подняться, ни закрыться руками успел ещё пнуть в живот один или два раза. Больше не успел, вмешался Лидас, крикнул страшно, отрезвляюще:

— Кэйдар, хватит!!!

И Кэйдар отступил, обернулся на Лидаса. Тот стоял так, что их разделял жар оча-га. Встретив взгляд Кэйдара, ещё раз повторил, но уже шёпотом:

— Хватит, Кэйдар…

— Всё, что угодно, но только не её… Не её имя… — так же шёпотом отозвался в от-вет Кэйдар.

Мараг, корчившийся на земле у его ног, тоже расслышал эти слова, расхохотался со злой радостью, одновременно хрипло кашляя и размазывая по лицу кровь из раз-битых губ.

Кусая губы чуть ли не до крови, Кэйдар всё же совладал со своей яростью, только дёрнул несколько раз левым плечом, будто хотел ещё раз пнуть марага и каждый раз его останавливало что-то.

— Хватит, Кэйдар, — в третий раз повторил Лидас, перевёл глаза на Айвара и ещё раз сказал:- Хватит. Я ничего не хочу слышать про Айну. Ни от кого из вас двоих. Это моя жена, это моя семья, я сам буду решать, что мне делать: разводиться или оста-вить всё, как было.

Говорил он всё также шёпотом, с нажимом на каждом слове, будто хотел им обо-им внушить одну истину, будто хотел заставить их понять раз и навсегда: эта тема касается лишь его одного.

— Я буду разводиться. Я так решил и менять своё решение не собираюсь.

Он говорил это всё им обоим, одновременно смотрел то на одного, то на другого, ясно было, что он не делает между ними никакого различия, по крайней мере, в том, что касается его жены и проблем его семьи. Чувствуя это, Кэйдар и Айвар перегля-нулись, Кэйдар — с удивлением, высоко подняв брови, а Айвар плечами пожал, сти-рая указательным пальцем кровь с разбитых губ.

Нет, не хватит! Он впервые услышал о том, что Лидас и Айна скоро могут стать друг другу чужими людьми. Развод, так это называют аэлы. Подобное случается у всех народов. Значит, Айна всё-таки пошла до конца. Ради тебя она пошла даже на это. А всё когда-то начиналось как игра, да она и сама воспринимала своё увлечение тобой как забаву, как что-то, не имеющее никакого продолжения. А теперь, когда Лидас так решительно настроен на развод, а Айна обречена на одиночество, ты ещё думаешь: вернуться тебе домой или вернуться к аэлам.

— Это из-за меня… из-за меня, да?

Лидас губы скривил, долгим взглядом прищуренных глаз смерил Айвара. В этом взгляде было всё: и презрение, и насмешка, и даже интерес, но только ненависти не было. Ни капли!

— Завтра утром мы выходим, и если ты уже здоров, теперь твоя очередь присматри-вать за костром, — Лидас оставил вопрос марага без ответа, отвернулся, принялся вытягивать из мешка одеяло для себя. Повернувшись к Кэйдару, спросил:- Ты тоже будешь ложиться?

Всё, Айвара он перестал замечать. Принципиально. Даже не смотрел в его сто-рону. Хотя сам наварил специально для него полный котелок травяного чая, оставил на разложенном плаще кусок чёрствого хлеба и порядочный пласт вяленого мяса.

"Ну и пускай! Я не набиваюсь никому из вас в друзья. Больно надо!.. Мне сейчас главное домой вернуться. Одному или с вами — дорога одна!"

Утоляя зверский голод третьей чашкой пахучего кипятка, Айвар засиделся до но-чи. Здесь, в болотной глуши, вдали от селения и от всех людей, бояться было некого. И ночь выдалась тихая, тёплая, комары лишь звенели над ухом, и что-то или кто-то тяжело ворочался в топях. Не чувствуя опасности, Айвар завернулся в плащ, подсте-лил одеяло, тоже улёгся спать.

Они поднялись рано, ещё до восхода солнца, наскоро поели то, что удалось оты-скать среди запасов царевича Дайгаса. Остальное — сухари, крупу, соль, вяленую баранину — захватили с собой, понимая при этом, что поступают с хозяином не слишком четно.

Шли друг за другом, первым Айвар, потом Кэйдар, Лидас замыкал их маленькую недружную компанию. Вода, нечистая, воняющая тиной, покрытая нежным ковром ряски и болотной травкой с крошечными листочками, острыми и жёсткими, как лезвие ножа, поднималась до середины бедра. Дна будто не было. Ноги вязли тут же, стоило хоть немного сбавить темп. С чавканьем и хлюпаньем пробираясь мимо чах-лого кустарника, мимо высоких редких кочек с осокой и шелестящими макушками камыша, они, казалось, не шли — барахтались на одном месте.

"А правильно ли мы идём? А может, стоило попробовать иной путь? И вообще ко-гда это всё кончится?!" — готов был крикнуть Кэйдар. Он видел перед собой только спину марага, видел, как уверенно тот держится, будто действительно знает тропу. Прежде, чем сделать шаг, прощупывает дно палкой, шагает широко и совсем не оглядывается. И темп взял такой, что не поспеть за ним, как ни старайся.

Можно было, конечно, крикнуть, сказать, чтоб подождал, да и отдохнуть хоть чуть-чуть не мешало бы, но от усталости голос пропал, и во рту пересохло. Дышишь и то с хрипом, как загнанный. А ещё не хотелось показывать свою слабость.

Ту длинную палку, которую ещё вчера вырезал для него мараг, Кэйдар выбросил, подобрал покороче и полегче. Решил: хватит и такой. Зачем лишнюю тяжесть тас-кать? И так мешок этот треклятый надоел. Лямка всего одна и очень узкая, всё плечо отдавила. Перекладываешь по-другому, вообще сползать начинает.

Интересно, а Лидас как там? Не отстал далеко? Слышно, следом тащится, тоже всё молчком — силы бережёт.

Кэйдар головой мотнул — глянуть назад, проверить, как там за спиной Лидас — и потерял равновесие, сильно качнулся в сторону. Чтоб не упасть, шагнул вправо — и тут же ухнул в воду по самую грудь. Всего шаг сделал с проложенной марагом тро-пы — и на тебе!

Поначалу не испугался, — чего там? — это же как в море во время купания. Вода так же грудь сдавила, и ноги не чувствовали никакой опоры. Но эта вода не выталкивала вверх, не держала у самой поверхности, она медленно, но ощутимо поднималась вверх, она затягивала в свою вонючую тягучую глубину.

И только тогда Кэйдару стало страшно.

Глянул по сторонам туда-сюда. Лидас был всего в трёх шагах, изумлённо уставил-ся на него, барахтающегося в трясине, глаза раскрыл и рот. И шаг боится сделать, чтоб помочь, протянуть руку или палку. А мараг, тот так и не понял ещё ничего, стоял к ним обоим спиной, прощупывая место для следующего шага.

— Лидас — палку! Дай мне свою палку! — закричал Кэйдар во весь голос. Паника вы-давила из горла жуткий крик, не крик — вопль о помощи.

— Сейчас-сейчас, не бойся… — Лидас попробовал очень осторожно придвинуться поближе. Вся болотная зыбкая жижа под ногами стала казаться ему предательски топкой. Он боялся даже шаг сделать по тропе, где уже прошли и мараг, и Кэйдар. Палку протянул вперёд, держа обеими руками за один край, и сам тоже наклонился.

— Да ближе же! Ближе надо!.. — Кэйдар руку правую вытянул, как только мог, но даже пальцами не сумел дотянуться, и рванулся всем телом, толкнулся навстречу. Ухватиться не получилось, мокрые пальцы соскользнули с осклизлого дерева. — Да подойди же ты ближе! Ближе, ну!..

Вторую попытку толкнуться навстречу протянутой палке он не успел повторить, мараг закричал, бросаясь к ним со всей прытью, на какую можно быть способным на узенькой, как лезвие меча, тропе, да ещё и в воде выше колена.

— Не двигайся!!! Не шевелись вообще!

Кэйдар руки раскинул в стороны, стараясь держать их повыше, задрал подбородок, глядя на них обоих снизу. Видел огромные растерянно-ошалевшие глаза Лидаса. В них был не страх — ужас, и этот ужас пугал Кэйдара ещё больше.

А вода уже подобралась до самого верха груди, до подмышек. Она была тёплая, противно-тёплая, и густая, как прокисшее молоко. Тёплая сверху, нагретая солнцем, но ноги, стиснутые густой грязью, как тисками, ощутимо холодило. Это был смерт-ный жуткий адский холод, от которого невольно начинаешь чувствовать собствен-ную беспомощность.

— Я не хочу здесь подохнуть… Не могу… — беззвучно, одними губами выговорил, встретившись с глазами марага. Тот тоже испугался, наверно, никак не меньше Ли-даса, но не стоял столбом, как он, в тупом оцепенении. Скинув лямки мешка одним движением ещё на ходу, шагнул с тропы, толкнув Лидаса плечом. Кинул свою палку плашмя с коротким приказом:

— Подтяни её к груди! Да, так! А локти расставь пошире!.. И не дёргайся, просто обопрись… Чтобы всем весом на её длину… Так, да, так…

Он приказывал, что и как делать, подбадривая словами, а, главное, сильным уве-ренным голосом, а сам, прощупывая перед собой каждый клочок зыбкого дна, про-бирался Кэйдару навстречу. Тропа, знакомая, довольно надёжная, уже проверенная им, была рядом, не хотела отпускать. А до топи оставалось не больше шага.

Он протянул Кэйдару руку, и тот, снова проваливаясь почти по плечи, поймал его дрожащие от страха или от нервного напряжения пальцы. Потянул на себя не сразу, не рывком, а осторожно, приказывая, скорее, себе, чем Кэйдару:

— Медленно… Вот так, да… Только не спешить…

Палку, которая не дала уйти в глубину, Кэйдар так и не выпустил. Уже стоя на тропе, навалился на неё, дыша хрипло, со всхлипыванием. А ноги мелко дрожали, не хотели держать тело.

— Тот, кого отпустила болотная Дыга, говорят, доживёт до глубокой старости, — ска-зал Айвар, ободряюще похлопав Кэйдара по плечу.

— Кто?.. — спросил вдруг тот, глянув на марага из-под мокрых слипшихся прядей во-лос, падающих на глаза.

— Болотная хранительница, — ответил Айвар, не глядя на Кэйдара. — Все, кто тонут, становятся её вечными слугами. Она не отпускает тех, кто не соблюдает правила…

— Какие ещё правила?.. — Кэйдар выпрямился, и это движение добавило голосу тре-бовательности. Он чуть не погиб только что, а теперь как ни в чём не бывало спра-шивал о какой-то ерунде. Кто бы мог подумать, что такое может быть?

— Без слеги нельзя ходить по болоту, это главное правило. Я сделал каждому из вас… Достаточно длинную и из живого дерева…

— Тихо! — крикнул вдруг Лидас, до этого молча стоявший чуть впереди. Они оба глянули в его сторону, но не успели ничего спросить. А потом и так всё стало ясно.

Лай. Протяжный собачий лай, переходящий на вой. Они все трое расслышали его со всей отчётливостью и переглянулись.

Погоня. Это была погоня без всякого сомнения.

— Их нельзя было отпускать… Тех сыновей кузнеца, — сказал вдруг Лидас. Встретив ошеломлённый взгляд Айвара, добавил:- Да, они, наверняка, рассказали, что видели нас вчера ночью…

— Они видели только меня. Одного!

— Какая теперь разница?! Они уже идут по нашему следу! Ещё немного — и будут здесь…

— Не будут! — уверенно заявил Айвар с такой твёрдостью во взгляде и в голосе, буд-то точно знал. — Они доберутся до стоянки Дайгаса и всё, дальше побоятся соваться. Возможно, они и будут ждать нас на выходе, но мы пока и сами не знаем, где объя-вимся… — говоря это, Айвар тем временем расправил лямки на своём заплечном мешке, продел в них руки и, протянув Кэйдару правую руку забрать обратно свою палку, добавил:- Нам нельзя терять время, иначе ночевать придётся прямо в воде…

Этого никто не хотел, да и лай за спиной подгонял не хуже бича, заставлял торо-питься ещё больше.

Вынужденная передышка, казалось бы, должна была прибавить сил, но Кэйдар, напротив, устал и вымотался ещё сильнее. Плёлся еле-еле с пустыми руками. Он и мешок свой потерял, пока барахтался почти по плечи в воде, но заметил потерю не сразу. Зато, когда заметил, аж остановился, не зная, как быть теперь.

Там же все твои вещи, всё, что было ещё твоего. Твой плащ и одеяло, небольшой нож с односторонней заточкой. Не охотничий, конечно, больше на кухонный похож, но ты сам наточил его до остроты бритвы. Он без ножен, поэтому и пришлось его спрятать в мешок, да ещё и потерять боялся по дороге. Убрал получше, ничего не скажешь.

А ещё ты нёс с собой приличный запас проса. Тяжеловатый мешочек. Его бы на-долго хватило… А что теперь? Лидас, точно, не простит. Разворчится…

Что же делать-то теперь? Назад идти?

Глянул себе за спину и содрогнулся от невольного ужаса. Назад?! Опять в ту тря-сину? Попробуй-ка найди тут что-нибудь? Да ты и место то сам не сыщешь.

— Лидас!.. — позвал чуть слышно, откашлявшись, снова повторил, но уже громче:- Лидас! Подожди… — Они оба обернулись на голос, и Кэйдар сообщил, глядя Лидасу в лицо, но краем глаза ещё и марага видел, чувствовал кожей взгляд его нахмуренных тёмно-серых глаз:- Нам надо вернуться. Я утопил свой мешок… Там… на том месте.

— Утопил? — переспросил Лидас, глядя на Кэйдара так, будто всё сказанное про-звучало как шутка.

— Да, утопил! — повторил за Лидасом Кэйдар, раздражаясь от его отстранённого взгляда и голоса. — Свой плащ, одеяло…

— Я отдам тебе своё! — неожиданно вмешался Айвар. — Возвращаться из-за одеяла?.. Мы только время зря потеряем…

Кэйдар тоже не хотел идти назад, может, поэтому не сказал ничего марагу в ответ, а Лидас плечами лишь пожал, как хотите, мол, дело ваше. Да, судя по всему, он порядком устал, если не стал спорить, даже про запас проса не напомнил.

Они снова двинулись дальше. Вперёд и вперёд. Каждый шаг давался как послед-ний, на исходе всех сил.

На сухое место выбрались лишь к вечеру, выползали из воды буквально ползком, и рухнули кто где, дыша с хрипом, как загнанные собаки.

Шевелиться сил не было. Ни капельки. Даже комаров согнать и то рука не подни-малась.

Солнце уже не просвечивало сквозь кроны редких корявых, каких-то больных на вид деревьев.

— Всё… Больше я ни шагу… — Кэйдар на другой бок перекатился, замерзая в мокрой одежде.

— Это всё, да? — Лидас глянул на марага вопросительно, ждал утвердительного отве-та, Айвар ответил не сразу, приподнявшись, сел, прислонился спиной к замшелому стволу кривой берёзки.

— Завтра выйдем. Немного уже осталось… — говорил, а сам подтягивал к себе по-ближе сухую берёзовую ветку. — Костёр надо соорудить. К ночи совсем холодно станет… От воды…

— Завтра… — фыркнул Кэйдар. — Откуда ты можешь знать дорогу? Ты бывал здесь? Нет! А ведёшь нас неизвестно куда… Ты хоть сам знаешь, куда? Конечно, тебе не-впервой водить народ наугад… — рассмеялся хрипло и тут же закашлялся.

Айвар взгляд в его сторону бросил, казалось, промолчит, проглотит упрёк, как все-гда, но он ответил:

— Я с детства не терялся в горах. И в вашем городе никогда не плутал. Кто-то рож-дается быть царём, кто-то умеет лечить руками, а кто-то может и в незнакомом месте найти нужную дорогу.

К тому же Айгамат один раз показывал мне карту… Я знаю, куда идти! И сейчас мы вышли всего лишь на остров, араны называют его Островом мёртвой сосны. Если ты пойдёшь точно на запад, ты её увидишь…

— Я уже разрешал тебе "тыкать"? — возмутился Кэйдар. Ничего другого, как при-драться, он не придумал.

— Я спас тебя сегодня. Будь это взаимно, после такого люди обычно нарекаются братьями, — Айвар плечами пожал с усмешкой, но глядя больше на Кэйдара, он про-должал отбирать сухие ветки для костра, ломал их, складывая вместе. — Я не буду ждать от тебя ответной услуги, мне ни к чему твоя жизнь, Наследник…

— Как щедро! Я знаю, какую ты плату предпочитаешь обычно… Женщину своего господина… Я убью тебя раньше, чем ты приблизишься к ней, к моей…

Это напоминание больнее всего ударило Лидаса, он при всём своём желании не участвовать в этой перебранке, всё-таки не сдержался.

— Хватит вам в конце концов! Поберегите силы! Чем задирать друг друга, проще устроить честный бой…

— Ага, как у аранов! — ухмыльнулся Кэйдар, ладонью счищая со штанин и с раскис-ших сапог куски грязи и тины. — Сначала дружненько добудем белую шкуру, а по-том… Можно обойтись без всех этих условностей, просто всыпать горячих этому зарвавшемуся мальчишке…

— Сейчас ты без своих помощников, а один на один ещё неизвестно, кто из нас двоих выйдет победителем, — Айвар держал в руке длинную толстую палку, крутанул её, разминая кисть, так, что воздух засвистел. Он будто предупреждал: только по-дойди, только попробуй.

А Кэйдар рассмеялся. Он так и остался сидеть на земле, он не принимал вызов ма-рага, слишком ничтожным противником тот ему казался. Мальчишка-сопляк, чего с него взять? Ни себе славы, как победителю, ни тому позора, так и так ясно, что им двоим не тягаться: очень уж не равны силёнки.

— Хочешь честный бой? — Кэйдар принуждённо зевнул, ленивым взглядом смеривая Айвара. — Знай своё место! Ты — раб, болтливый дерзкий мальчишка! Я мог бы от-шлёпать тебя, да лень, — И он дёрнулся, будто захотел подняться.

Молниеносным движением мараг выхватил из своего мешка какой-то свёрток, от-бросил тряпку в сторону, со знакомым звоном выдернул из простых деревянных ножен меч. Настоящий меч, острый, звонкий. Клинок, описав полукруг, успел ещё поймать луч закатного солнца, сверкнул холодно, угрожающе.

— Ух ты! — выдохнул Кэйдар, удивлённо поводя бровями. Не ожидал он такого. На-стоящий меч, отличной работы — и здесь, в руках марага. Лидас, тот тоже сморгнул несколько раз, будто не мог глазам своим поверить. Здорово!

— Молодец ты, однако, парень, — заметил Кэйдар с невольным уважением, — а ещё нам выговаривал, когда мы там харчами разжились, — Головой мотнул туда, откуда они пришли. — Нехорошо, мол, чужое подчиста выгребать… А сам-то у кузнеца сво-его хорошую игрушку прихватил…

— Он — мой! Я сам его выковал! Сам! — крикнул Айвар, делая шаг-выпад Кэйдару навстречу.

— Так уж и сам? — Тот с сомнением скривил губы. — Это тебе не гвозди ковать… Не подковы гнуть…

— Украл у Дайгаса, чего уж там? — подхватил за Кэйдаром Лидас.

— Да пошли вы оба! — всердцах выругался Айвар, отвернулся, скрылся за деревьями.

— Его надо отобрать у него, — сказал Лидас, когда они с Кэйдаром остались одни. — Доброму мечу и хозяина по плечу.

Кэйдар плечами пожал:

— Можно и отобрать. От греха подальше… И ведь прятал же всю дорогу, гадё-ныш… Разжился аранским мечом, и молчит. Мы же теперь не с пустыми руками. Нам и облаву есть с чем встречать теперь…

— Мы сейчас в таком положении, что нам лучше не искать встречи с аранами, — про-изнёс Лидас, немного помолчав. — Конечно, имея оружие… Но он у нас только один. Да и мараг, он не отдаст его так просто. Ты же сам видел: мечом он владеет не хуже любого из нас двоих, — При этих словах Кэйдар фыркнул нетерпеливо, дёрнул голо-вой, будто возразить хотел в ответ на эти слова, но Лидас не дал — остановил корот-ким взмахом руки, продолжил:- Не надо, Кэйдар, ради Создателя! Ты сам знаешь, ты видел тот ритуальный поединок. Мы оба жить только потому и остались. А Антирп?

Этот мараг родился царевичем, он воином был, от его опыта и его выучки голыми руками не закроешься. Он не простой пастух, в конце концов…

— Не пойму я, к чему ты клонишь? — Кэйдар глаза подозрительно сузил. — В дружки его к себе записать собрался? Ну, это дело твоё, а я так не договаривался. То, что мы вместе сейчас, ещё ничего не значит. Ничего! И эта помощь его…

— Если б он не успел, где б ты был сейчас? — перебил Лидас Кэйдара довольно гру-бо. И тот промолчал, задумался. — Вот видишь. Нам надо держаться вместе. Помогать друг другу, если придётся. Только так мы сможем выбраться. Только так…

Своё дело он знает, нам не к чему придраться, зачем тогда лишний раз перебранку устраивать? Не тот момент. Ни времени, ни сил.

Кэйдар ничего не сказал, промолчал, лишь губы сжал, плотно, в узкую полоску. Дышал всей грудью так, что плечи приподымались. Нервничал, злился, и возмущён был сильно, но сдержался. Усилием воли.

А Лидас попытался тему сменить:

— Ничего. Вот сейчас костёр запалим, обогреемся, обсушимся, каши наварим, — спо-хватившись, поправился:- А можно похлёбку сварить. У меня есть ржаная мука и ещё мясо вяленое…

Он отвернулся, взялся за работу, брошенную марагом, но Кэйдар не кинулся на помощь, так и остался сидеть, нахмурив брови и опустив глаза.

Собирая среди редкого подлеска подходящие для костра ветки валежника, Лидас наткнулся на марага. Тот сидел на поваленной, прогнившей берёзе, специальным точильным камешком правил лезвие меча. Появление Лидаса будто не заметил, даже глаз не поднял.

— Так и собираешься один, как сыч, здесь сидеть? Еда уже сварилась…

Айвар медленно перевёл на Лидаса глаза, глянул так, точно не расслышал: внима-тельно, чуть нахмурясь.

— Если нам всё-таки придётся драться, я убью его. Я это точно знаю! Так ему и пе-редай! — Тон этих слов заставил Лидаса удивлённо повести бровями. Такая властность и ещё это обращение на "ты". А ведь когда-то, не так давно даже, он не позволял себе такого. А теперь, вот, считает, что вправе. Почему это вдруг? Общее положение уравняло, что ли?

— Я не хочу ему смерти, — продолжал мараг. Говорил он короткими отрывистыми фразами, чётко, решительно. Ни дать, ни взять: царевич. — Если б хотел, убил бы давно. Раньше, честно, хотел… — усмехнулся, вспоминая что-то своё, — мечтал даже. Но он её брат… Его кровь на руках мне не нужна…

Её?! Он говорит так, будто имеет на Айну какое-то право. Наглец! Какая самона-деянность!

— Кэйдар в пятёрке лучших поединщиков столицы. Хотел бы я посмотреть, как он распнёт тебя, мараг. Но убить тебя я ему не позволю! Я хочу вернуться домой, и ты единственный знаешь дорогу назад. Я не позволю вам поубивать друг друга! Только не это…

— А потом? Когда мы выйдем к реке? — Айвар стремительным движением поднялся на ноги. Держал в одной руке ножны, в другой — меч.

— Кэйдар — твой господин! Он будет решать, не я.

Айвар рассмеялся в ответ с нескрываемым презрением.

— Я мог бы уйти прямо сейчас. Мне хватит того, что со мной, чтобы выжить. И что будет с вами двумя? — Окинул Лидаса взглядом. — Это ВЫ в моей власти! И моё терпе-ние не бесконечно…

— Если б ты думал только о себе одном, ты бы не пришёл тогда к нам ночью. Зачем было предупреждать нас? — Лидас не испугался меча в руке марага, напротив, даже сделал шаг ему навстречу.

Айвар хотел что-то крикнуть в ответ, но лишь губу закусил, отвёл глаза. Задумал-ся. Не мог он и сам ответить на этот вопрос. Почему он предупредил их в ту ночь? Время же потерял драгоценное, да ещё и от их компании так и не смог отвязаться.

— Я не знаю, — признался честно, отворачиваясь. А Лидас рассмеялся, будто именно этого ответа и ждал.

— Ты намереваешься вернуться к своим, оно и понятно. Думаю, вряд ли Кэйдару удастся удержать тебя одному, — Непонимающе хмуря тёмные брови, мараг снова повернулся к Лидасу, он не понял, куда тот клонит. — Да, я не буду против, если всё так и будет. Хотя, если честно, я сам хотел убить тебя… И не раз.

После всего, что ты сделал, права на жизнь нет никакого. После такого предатель-ства…

— А ты, иданский царевич, смог бы привести врагов в родное племя? — запальчиво перебил Лидаса Айвар.

— Я не про это говорю, — Лидас ответил ему холодно-спокойным взглядом. — Про Айну…

— Я люблю её! — громко заявляя это, Айвар даже подбородок вскинул, выдержал взгляд Лидаса без дрожи. — А она… Айна с самого начала, говорила, что…

— Ты меня́ предал! — теперь уже Лидас перебил его, голос повысил, начиная понем-ногу выходить из себя. — Моё доверие. Мои чувства к ней…

И Айвар отвёл глаза, опустил голову. Чего уж тут? Ведь с самого начала чувство-вал себя виноватым. Сам всё понимал. Не должен был — и всё! Никакого морального права не имел.

— Меня бы распяли… на стене… А с Айной…

— Нет! По законам иданов с тебя бы кожу сняли! — крикнул-таки Лидас, заново пе-реживая давно утихшую боль. Примирился, как казалось самому, с обидой, с чувст-вом оскорблённой, оплеванной даже гордости уважающего себя мужчины. Но сей-час чувства эти вырвались на свободу. Хотел же спросить: "Почему? За что?", и вот она, — возможность. Возможность поговорить по душам. — Узнай я раньше — хоть на месяц! Хоть на два! — ты бы, точно, остался без шкуры! А теперь?.. — усмехнулся Лидас с горечью, добавил в заключение:- Мне лучше будет, если ты больше не поя-вишься в Каракасе. Чем дальше от Айны, тем лучше для всех…

— И для Айны тоже? — Айвар сквозь пряди тёмно-русых волос глянул на Лидаса, хо-лодной усмешки в этом вопросе не получилось — лишь тревога.

— Ей проще будет считать тебя мёртвым!

Поджав губы и затвердев лицом, глядя мимо Лидаса, Айвар заученным на всю жизнь движением втолкнул меч в ножны.

Если б он попросил или хотя бы посоветовал, как товарищ товарищу, дак нет же! Всё выглядело как приказ. Будто он до сих пор считает тебя своим рабом. Будто он сам не понимает, что нельзя в таких делах подчиняться одним лишь приказам.

Неужели даже слепая страсть, безответная жгучая страсть, так ничему не научила этого человека? Зачем он хочет оставить несчастной ту женщину, которую любил когда-то? Если это месть, то месть страшная, бесчеловечная.

Думая обо всём этом, Айвар привязывал к поясу точильный камень: зажав меч под мышкой, продевал шнурок в специальное отверстие и сам себе поражался. Мысли в голове, смятенные, возмущённые мысли, на сердце — протест, а пальцы даже не дрожат. Успокоился мгновенно, решимостью заполненный до предела: "Вернусь! Вернусь обязательно! Всем вам назло!"

Айна, милая, ты обещала молиться…

— Иногда я даже жалею, что ты не помер тогда… после бичевания… Что я не про-шёл мимо…

Айвар глаза на Лидаса перевёл, в усмешке скривил губы, произнёс чуть слышно:

— Я тоже жалел об этом… Раньше… — Перехватив меч, пошёл через кустарник к ко-стру, в сторону Лидаса даже не глянул.

* * *

Они второй день уже шли через горы. И лес, и болото остались далеко позади, где-то за спиной, теперь их окружал один лишь камень. Камень, камень, камень — ни травиночки, ни кустика. Идти приходилось всё время вверх, ориентиром для них была заснеженная вершина, высоченная, заслоняющая собой полнеба.

Последние запасы муки и хлеба они прикончили в тот же день, когда прошли бо-лота, после не ели уже ничего, лишь воду пили. Но много ли её унесёшь с собой в маленьких кожаных фляжках?

За эти два дня они не наткнулись ни на один ручей, ни на одно дерево. Один лишь камень окружал их со всех сторон, каменная крошка и мелкая пыль поднималась из под ног, и небо, без единого облачка, наткнувшееся на острые пики скал, казалось застывшим.

А может, они сбились с пути? Может, идут не в ту сторону, не туда, куда им надо? И сколько ещё продлится эта му́ка? Почему всё больше кажется, что ничто вокруг не меняется? Будто на месте стоишь, а горы всё те же, серые, растрескавшиеся, мёртвые горы. Даже воздуха, и того постоянно не хватает. Дышишь ртом во всю глубину лёгких, и всё равно задыхаешься. Аж голова кругом идёт, а перед глазами чёрный туман.

Кэйдар уже подумывать начал, что это опять к нему слепота возвращается, испу-гался не на шутку, но тут и Лидас пожаловался на головокружение, на чёрные споло-хи в глазах. Один лишь мараг, спокойный, как столетний старик, на всё имел своё объяснение.

— Это от того, что мало воздуха, — ответил он во время очередной короткой пере-дышки. — В горах всегда так, чем выше, тем труднее дышать. Может и обморок слу-читься… Так что лучше присматривать друг за другом, мало ли что…

Сам мараг всё время держался чуть впереди, но знал ли он так точно дорогу, по которой вёл их? Вряд ли. Кэйдар в этом всё больше убеждался.

Сколько можно? Мы в своё время точно так же слепо доверились ему, и что из всего этого вышло? Погибли все, вот что! Заманил в ловушку, погубил столько вои-нов отличных, и Велианаса, и сейчас тоже ведёт неизвестно куда.

Вон, уже и солнца из-за гор не видно, ещё чуть-чуть — и ночь начнётся, а мы всё идём и идём. Ни еды, ни воды — опять ничего! И хоть бы знать, до какой поры тер-петь всё это безобразие.

Кэйдар злился, лишь эта злость и помогала ему идти вперёд. И Лидас не отставал, хоть и держался на шаг позади, но сохранял эту дистанцию неизменной.

— Эй, мы так и будет идти всю ночь? — крикнул Кэйдар, глядя марагу в спину. После того раза варвар свой меч прятать не стал, нёс его, необычно как-то, по-хитрому укрепив не на поясе, а за спиной, так, что рукоятка поднималась чуть наискось над левым плечом.

Мараг остановился, держась одной рукой за каменный выступ, обернулся, ждал их двоих молча. Он тоже устал, смотрел уже не так браво, как в первый день, и всё равно шёл первым, выбирая удобную тропу среди скал и нагромождений камня.

— Можно пройти ещё немного, пока не стемнеет, а можно поискать место для но-чёвки, — заговорил Айвар, когда и Лидас, и Кэйдар остановились, тяжело и хрипло дыша. — Можно разделиться и осмотреть места вокруг. Может быть удастся найти воду или дрова для костра…

— Пожалуйста! Те, кто ещё не нагулялся, могут идти искать что угодно. Я остаюсь тут! — Кэйдар одним движением плеча скинул мешок, сел на камень, принялся отвя-зывать от пояса фляжку, он приберёг для себя несколько глотков воды, последней. Что будет завтра, он думать не хотел.

Айвар перевёл глаза на Лидаса, ждал, что скажет он в ответ на предложение. Ли-дас глядел хмуро, исподлобья, чёрная щетина на щеках и худоба добавляли ему лет, делали выражение лица не только осунувшимся, но и сердитым.

— Лидас, не надо никуда ходить! — вмешался Кэйдар. — Это зряшная потеря сил и времени. Шею только ломать… А ты, — он в упор посмотрел на Айвара, — так и скажи, что завёл нас к демону в пасть. Проводник, — усмехнулся презрительно. — Видел я тебя в деле… Велианас по твоей милости… Все ребята мои… Завёл, паршивец.

Айвар губы сжал так, что они побелели, глянул на Кэйдара таким взглядом, будто ударить его хотел — прям так, без предупреждения, прямым в челюсть. Лидас не-вольно подался вперёд — собой закрыть от этого страшного удара. И тут мараг заго-ворил:

— Не надо… Вот только в этом меня обвинять не надо, Наследник… — Голос глухо звучал, с неприятной хрипотой, это был злой голос, наполненный еле сдерживаемой яростью. — Я был честен с тобой, я предупреждал тебя ещё на корабле… Ты не стал меня слушать. Я и Лила просил предупредить… Это на тебе все их смерти, царевич. На тебе одном! А меня обвинять не надо. Не надо, понятно тебе!

Никто из них двоих не успел ему ничего сказать — мараг развернулся и бесшумно скрылся за скалами. Кэйдар так и продолжал сидеть с фляжкой в руке, встретившись с Лидасом глазами, растерянно моргнул.

— Это правда? Он предупреждал, что ведёт нас всех в ловушку? — спросил, не удер-жался-таки Лидас.

Кэйдар не ответил — отвёл взгляд и опустил голову. Ему нечего было сказать. Впервые в жизни нечем было оправдаться.

— Велианас… он тоже знал, да? Я один только, да? Мне опять ничего никто…

— Нет! — крикнул Кэйдар, остервенело дёргая пальцами свободной руки верёвочный шнурок, стягивающий ворот рубахи. — Я один знал! Я — один! — Немного помолчав, добавил:- И Лил ещё… Но я запретил ему говорить… Я думал, это блеф… думал, мараг, хочет запугать нас… Я заставил его… думал, что заставил…

— Мы все должны были знать, — глухим шёпотом перебил Кэйдара Лидас. — Мы вме-сте должны были принимать решение…

— Я знаю! Да, я знаю! — снова крикнул Кэйдар, вскакивая на ноги. — Я не должен был… Да, не должен был… Тогда… — не договорил, медленно опустился на камень, помолчав, сказал:- Мне жить с этим… Одному теперь…

Хотел ещё добавить: "смотреть в глаза родным и близким тех, кто не вернулся…", но сам понял, что эти слова ничего не значат теперь, и промолчал.

Так, в полном молчании, они просидели до ночи. Никто из них со своего места не сдвинулся. Лидас сидел прямо на земле, спиной привалившись к огромному камню. Локти обеих рук упирались в притянутые к груди колени, голова низко-низко опу-щена, и пальцы переплетены на затылке.

Лучше б он кричал, лучше б он возмущался, это его молчание угнетало Кэйдара. Ведь даже оправдаться нечем! Да и какое тут может быть оправдание? Собственной глупости нет оправдания.

Да, это была ошибка! Весь поход — одна большая ошибка! Я и сам это понял, со временем, не сразу. Такое дело не делается с наскока. Нужно было лучше и тщатель-нее готовиться, хотя бы не спешить… Но кто же знал? Мы всегда возвращались с победой, с большой добычей. Из всех походов… Обидно было приехать ни с чем. Вернуться с полдороги, так и не видев этих марагов в глаза…

…Отец Небесный, подумать только, ничего этого могло просто не быть! Не про-изойти! Не случиться вовсе! Ни смертей этих бесполезных, ни плена позорного. Ни даже встречи со всеми этими аранами. Мы могли вернуться домой все, живые и здоровые. Все! Если бы кое-кто думал сначала головой, а не заботой о своём само-любии.

Я же говорил ему с самого начала! И потом сколько раз, уже на корабле… Когда мы пробирались наугад. Когда в карте оказалось столько несоответствий… Так нет же, нет! Он не захотел возвращаться с пустыми руками, он всем хотел доказать, что это просто — ходить с набегом в неизвестные земли… А теперь что? Ничего! Ни-че-го!

И сумеем ли мы ещё вернуться, чтоб рассказать, как было всё на самом деле?

После тех слов, сказанных марагом напоследок, Лидас ничему бы не удивился, но мараг вернулся. Ещё издали они оба услышали его знакомый глухой кашель. Головы подняли разом. Переглянулись.

Он подошёл ближе, сразу же почувствовал напряжённость атмосферы. Понял, по-ка его не было, что-то успело между ними произойти, но и спрашивать ничего не стал, сообщил:

— Недалеко отсюда ключ есть… Вода свежая… Сосны… Можно костёр разжечь…

Место и вправду оказалось хорошее: крошечный ручеёк меж камней, десяток со-сёнок, разновозрастных и кривых, но это были первые деревья, встреченные ими за два прошедших дня.

Лидас боялся показаться смешным, но сумрак опустившейся ночи скрыл его ласковое благодарное движение, с каким он прикоснулся к шершавой тёплой коре. Живое. Выросло, считай, на голых камнях. Как оно попало сюда, крошечное семеч-ко, давшее жизнь этому дереву и всем другим здесь, в такой глуши? Может, мы — первые люди, увиденные этими соснами? Появится здесь ещё хоть кто-то после нас?

Тоска и боль на душе навевали странные мысли, устало глядя из-под прикрытых век, Лидас наблюдал за тем, как споро управляется с костром мараг. Живые деревья он тоже не тронул, собрал горкой сухие шишки, обсыпавшуюся хвою, чиркал креса-лом, стоя коленями на земле. Трут из мякоти гриба-трутовика взялся лишь после третьего удара, потянулся сладкий дымок. Отлично! Просто отлично!

Айвар подкармливал крошечные язычки огня сухими смолистыми веточками, опе-кал пламя, заботливо прикрывая ладонями от ночного ветерка. Костерок разгорался всё сильнее, можно и воду нести, греть чай.

Голову вскинул подняться и встретился с Кэйдаром глазами. Тот уже держал пол-ный котелок, протянул молча. Айвар тоже ничего не сказал, хоть и удивился немно-го. Надо же. Может, всему причиной усталость и голод? Все хотят побыстрее попить горяченького, хоть так успокоить изголодавшиеся желудки.

Сам он приберёг к такому случаю последний сухарь, зажаренный до коричневого, вкусный-вкусный. Аромат от него показался таким сильным, что аж в животе заур-чало. Айвар мог бы съесть его один, никто не знал про эту его заначку, но он сделал по-другому: завернув сухарь в кусок тряпки, раскрошил его куском камня, высыпал в кипяток всё до последней крошки. Мешал ложкой и чувствовал на себе оба взгляда.

При том же полном молчании они все трое медленно тянули пахнущий хлебом ки-пяток. Каждый пил из своей чашки, но черпали из общего котелка. Оставшуюся на дне гущу с разбухшими крошками Лидас разделил поровну, со вздохом сказал:

— А какой вкусный хлеб пекла Марика… Лучшего в жизни не пробовал… А бульон с куриными потрохами?

— Так уж часто тебя и кормили курицей! — усмехнулся Кэйдар, грея ладони о глиня-ную чашку. То, что Лидас наконец-то заговорил, указывало на многое. Простил или просто смирился? Не зная ответа, он всё же поддержал своего родственника. — Араны нас не слишком баловали… Хотя, конечно, хлеб она и вправду пекла отменный… Несмотря на то, что сама из вайдаров…

— А Даида пекла лучшие в мире оладьи, — заметил вдруг Айвар. Они оба посмотрели на него так, будто до сих пор считали его немым. Кэйдар рот уже открыл, хотел съязвить по поводу, но не успел — Лидас помешал.

— Она так умеет запекать цыплят на вертеле и в тесте тоже… Вот это да, это стоит попробовать! — добавил он с мечтательной улыбкой, ставя свою пустую чашку на согнутую в колене ногу. — А рыба в пряном соусе? Да-а, — протянул со вздохом.

— Рыба?! — Кэйдар фыркнул. — То ли дело заливное с языками… Или булочки с абри-косами…

Они все снова помолчали. Что ещё они могли? Только вспоминать и мучиться от голода.

— Это всё, конечно, да, — произнёс Кэйдар в заключение, — но мне бы сейчас и хлеба с молоком хватило… Горячего, только что из печки… А молоко из ледника. Чтоб аж зубы ломило…

Мысли о еде — мысли приятные, но не тогда, когда есть нечего. А эти воспоми-нания лишь аппетит растравливают. Чтоб хоть немного успокоиться, Айвар пошёл собирать ветки для костра. Обломал сухие нижние сучки с двух деревьев, когда вернулся, и аэл, и идан уже спать улеглись, завернулись с головами кто в плащ, кто в одеяло. Айвар тоже спать хотел, тоже устал сильно, но перед сном ещё принёс коте-лок воды. Вроде бы и напился до одури, но после двух дней всего на одной фляжке, пить может захотеться и среди ночи.

Всё, вот теперь точно всё.

Как-то однажды аранский жрец Айнур говорил о разных способах узнать о жизни родных и близких. Айвар знал только один — сон. Сон может показать любого, как далеко бы тот ни находился. Но сны надо ещё уметь понимать правильно.

В этом сне Айвар видел Айну, его поразило её озабоченное серьёзное лицо. И ещё этот золотой венец на голове. Она никогда не носила такого.

А ещё ему приснилась мама. Она ждала, она звала. Наверное, чувствовала, что сын её рядом, близок к дому, как никогда ещё до этого.

Айвар аж проснулся, не сразу понял, что плакал во сне, но щека и мешок под голо-вой были мокрые, и глаза. Мать Милосердная! Как же это так? Расплакался, как мальчишка.

Глянул туда-сюда — нет, они ещё спят, никто не проснулся, хотя ты и звал её гром-ко, ты поэтому сам и проснулся, от своего же голоса.

А после уснуть так и не получилось, а потом и светать начало.

Кэйдар проснулся последним. Прекраснейший в мире запах — запах жарящегося мяса — разбудил его.

Мараг и Лидас пекли на прутьях тонкими пластиками нарезанное мясо.

Откуда? Что за чудо?

Подставляя лопаточкой раскрытую ладонь, Лидас поднёс Кэйдару один из кусков:

— Я немного подсолил его, — сообщил с радостным смехом, — попробуй, как вкусно.

— Откуда это? — Первый кусочек Кэйдар откусил осторожно, но не потому, что бо-ялся обжечься, нет, просто никуда не хотелось спешить. Предстоящее удовольствие, если бы была такая возможность, хотелось растянуть до бесконечности. Есть, насла-ждаясь запахом и вкусом, и никуда не спешить.

— Мараг с утра пораньше выследил диких коз, — вполголоса рассказал Лидас, стоя перед Кэйдаром на корточках. — Да разве ж их поймаешь? Был бы лук да стрелы…

Лидас говорил, а Кэйдар глядел на него исподлобья, будто подвох какой чувство-вал. — А потом ещё и на горного барса наткнулся… Но тому-то больше нашего повез-ло… Короче, пришлось добычей поделиться…

Кэйдар не понял ничего, перевёл взгляд на марага, сидящего к ним боком, снова посмотрел на Лидаса.

— В смысле? Так эту козу задавил барс? Мы едим придавленную кошкой дохляти-ну?

Даже Лидас при этом слове поморщился, немудрено, что и мараг не выдержал:

— Это не дохлятина! Он задавил её на моих глазах! Это свежайшее мясо… Я выре-зал лучший кусок… Ещё раньше барса…

— Наверно, он твоего меча испугался, не иначе? — усмехнулся Кэйдар, продолжая глядеть марагу прямо в глаза. — Так и подпустил бы он тебя к своей добыче… Чего уж тут болтать?

— Барс никогда не трогает человека, у нас это каждый знает, — Айвар не отвёл взгля-да, тоже смотрел Кэйдару в глаза. И взгляд его, и весь вид были открытый вызов. — Он лучше добудет себе другую козу, чем ссориться с человеком из-за добычи…

— Ссориться? — Кэйдар ухмыльнулся. — Ты говоришь о животном, — о звере! — как о человеке. Это смешно… Это глупо!

— Некоторые люди бывают тупее зверей, а звери — благодарней человека… — Мараг Кэйдара смерил взглядом, не добавил больше ни слова, но намёк и так был понят.

— Ты болтлив стал не в меру, варвар! — Кэйдар на ноги вскочил. — Гораздо спокойнее было, когда ты разыгрывал из себя немого дурочка…

— Кэйдар, перестань! — вмешался Лидас. — Чего ты опять к нему цепляешься? Что бы он ни сделал! Что бы ни сказал! Надоело уже… Хватит в конце концов!

— Хватит… Перестань… — передразнил Кэйдар, скорчив презрительную гримасу. — Тебя, вот, точно слушать надоело. Завёл себе дружка… Одна компания! Ты и этот вот… — Он дёрнул подбородком в сторону Айвара.

— Я не "этот"! — перебил Кэйдара Айвар, и тот перевёл на него взгляд, наполненный удивлением. — Хватит на меня орать! Я не напрашивался вам в попутчики, чтоб те-перь терпеть всё это… Это вы за мной увязались. Поэтому… Поэтому нечего тут…

Он хотел ещё что-то добавить, сверля Кэйдара яростным взглядом, но тут котелок с мясным бульоном закипел так, что выплеснулось на угли. Айвар снова отвернулся к костру, взялся за ложку. Мешая, добавил, бросая слова через плечо:

— Я мог бросить вас ещё в первую же ночь… И так было бы проще. Не надо посто-янно вынуждать меня жалеть об этом…

— Не я тебя уговаривал идти с нами, — начал Кэйдар, и Лидас перебил его:

— Ну, вот, пока голодные были, были тихие, смирные, а сейчас снова началось… Снова пошли крайнего искать. Да, это я один во всём виноват! Это была моя идея — выбираться всем вместе… И что теперь? Побьёте меня дружно? — он говорил, глядя по очереди то на одного, то на другого. — Где б мы были сейчас, если б выбирались поодиночке? Неужели хотя бы раз в жизни нельзя примириться и немного потерпеть друг друга? Я ничего не прошу, не требую, я просто хочу вернуться домой… Вер-нуться живым и здоровым…

— Все хотят, — буркнул себе под нос Кэйдар, отбрасывая далеко в сторону прутик, на котором Лидас приносил ему мясо, — и я хочу не меньше твоего…

— Значит, не будем ругаться из-за ерунды. Поедим, возьмём воды с собой побольше и пойдём дальше, — Лидас всеми силами старался, чтоб голос его звучал бодро. Меньше всего ему хотелось сейчас разнимать драку. — Ты знаешь, куда нам дальше? — Перевёл глаза на Айвара. Тот ответил не сразу, будто думал ещё о чём-то своём.

— Я видел сегодня утром старое дерево… Про него мне ещё отец рассказывал… Если идти от него точно на восток, реки не минуешь. Так можно будет даже сокра-тить заметно…

— Это совсем близко отсюда, да?

— До реки — дня два, точно, — Айвар, отвечая на уточняющий вопрос Лидаса, снял котелок с огня: мясо, нарезанное маленькими кусочками, уже сварилось. — Но в одном месте там вдоль ущелья идти придётся… По узкому карнизу…

— А дерево это старое, оно здесь где-то рядом?

— Я был возле него, пока вы ещё спали… — Айвар отвечал, не глядя на Лидаса, он пил понемногу мясной бульон. Сам не рискнул после стольких дней голода есть жареное на углях мясо, лишь чуть-чуть попробовал. А эти двое, если ещё немного подождут, будут варить для себя сами. — Мы будем там ещё до обеда.

— Отлично! — Лидас принялся складывать одеяло, сворачивать плащ, найдя в мешке свою миску, сказал:- Да, но для начала не мешало бы поесть…

Кэйдар, с руками на поясе, сверху смотрел на них двоих, презрительно изогнув гу-бы. Отличное дело — примиряться с марагом! Как можно даже подумать такое? Как вообще можно так слепо доверяться ему после всего, что он сделал? Куда на этот раз он сможет нас завести? Представить страшно!

Но ничего другого в их положении не оставалось: либо идти с марагом, либо сги-нуть среди скал.

К старому дереву, о котором говорил Айвар, они вышли и вправду ещё до полуд-ня. Камень, камень, куда ни глянь, и тут у самого края пропасти, обрывающейся в мрачную бездну, сохранилось одинокое дерево. Высоченное, толстенное — руками и двоим не обхватить — и мёртвое. Закостеневший ствол, лишившийся коры за столько лет, узловатыми, корявыми пальцами торчащие в стороны ветки без единой хвои-ночки, без единого листочка. Его породу было не определить, настолько уже оно лишилось своих характерных черт.

И всё равно корни, точно сведённые судорогой, в камень вцепились намертво. Мёртвое дерево не спешило падать, оно продолжало стоять у самого края.

— Сколько ему лет? — спросил Кэйдар, стирая пот со лба тыльной стороной ладони. Айвар в ответ плечами пожал. Он не знал, не мог знать, да и никто из живущих на Земле не мог этого знать.

Ещё Дианор, проходивший когда-то этой же тропой, описывал мёртвое дерево так же, как оно выглядит и сейчас. За прошедшие двадцать пять лет оно не изменилось.

Твой отец никогда не рассказывал про аранов, не делился тяготами своего пути через эти горы, а ведь шёл, считай, с молоденькой девушкой вместо напарника, зато однажды рассказал про это вот мёртвое дерево. И его оно удивило.

Айвар смотрел внимательно и всё равно не сразу заметил на одном из сучков длинную ленту выцветшей тесёмки, завязанную мёртвым узлом. Цвета знакомые — красный, белый, чёрный — и узор. Такой же лентой перевязывал свои седые волосы жрец Айнур, пропуская цветастую тесёмку через весь лоб.

Что она значит, эта лента? Принадлежность к жреческому сану? Или указывает на то, что хозяин её из рода Айев?

Мама! Мамочка! Это — напоминание от тебя! Ты хочешь, чтобы я поторопился. Ты ждёшь меня… А я уже рядом, я совсем близко…

— Идёмте! — Айвар первым шагнул на узкий карниз, хотя пропасть по левую руку — глубокая, дно её терялось в туманной зыби, — заставляла сердце сжиматься от страха.

— Нам лучше бы связаться верёвкой, — предложил Лидас и, не дожидаясь их согла-сия, скинул мешок, дёрнул узел завязки.

Они обвязались одной верёвкой так, чтоб между ними ещё оставался запас опре-делённой длины. Первым шёл мараг, Кэйдар еле поспевал за ним, так тот торопился. Верёвка, связывающая их между собой, постоянно была натянутой как струна. Лидас шёл замыкающим. Он, напротив, осторожничал. Он, хоть и вырос в горах, но высоты боялся с детства. Шагал осторожно, как когда-то по болоту, стараясь не глядеть в пустоту, зияющую слева от него.

Карниз, узенький, как лента в волосах крестьянки, вёл их постоянно вверх и вверх, он казался бесконечным.

Идти приходилось чуть боком, выбирая место для каждого шага. Кэйдар смотрел себе под ноги и чуть вперёд, краем глаза замечая спину марага. Лучше видеть его, чем ту пропасть слева от себя. Какой ужас! Она, наверное, глубиной до самого ада. Умрёшь от страха, скорее, пока долетишь. Не дай Бог сорваться…

А марагу этому опять хоть бы что, шагает себе и шагает. Вон, как разогнался. Буд-то селение его вот-вот — за первым же поворотом.

Они не сбавили шаг, даже когда стемнело.

— Мы что, так и будем идти всю ночь? — крикнул Кэйдар, но варвар будто его не слышал. Белеющее пятно рубашки еле-еле уже различалось. Сумерки настолько сгустились, что Кэйдар с трудом мог разглядеть идущего впереди марага.

Карниз заметно расширился, он упорно вёл за собой, Айвар чувствовал кожей, как близок он к дому, к знакомым местам. Про эту самую тропу через перевал и расска-зывал ему однажды отец. От высохшего дерева чуть правее и всё вверх и вверх.

Он так торопился, что и понял не сразу, что произошло. И даже испугаться не ус-пел. Просто под ногами стало вдруг как-то пусто — и всё!

Верёвка, связывающая Кэйдара с марагом, так сильно дёрнулась, что на ногах удержаться не удалось. Кэйдар и сам чуть не полетел вперёд, но извернулся, упал на спину. Верёвка тянулась вперёд, сдавила живот так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

С хрипом хватая воздух разжатыми зубами, схватившись за верёвку обеими рука-ми, Кэйдар медленно сползал к краю, туда, куда уже успел свалиться варвар.

— Лидас… Лидас… мы падаем… — закричал, ещё больше слабея от мысли о том, что сейчас случится.

Его медленно утягивало вниз. Каждое брыкание марага, пытающегося вцепиться пальцами за обрушившуюся кромку, резью отдавалось в сорванных ладонях.

— Тихо ты там!.. Не дёргайся ты, ради Создателя…

Лидас подоспел вовремя, но места было слишком мало, их сил хватало лишь на то, чтоб удерживать Айвара, повисшего на верёвке на краю бездны.

— У меня где-то в мешке был нож… — прошептал Лидас одними губами Кэйдару на ухо. Он всего лишь предложил один из способов решить проблему. Самый лёгкий способ.

— Мы вытащим его… вытащим! — О том, что верёвку можно просто перерезать, Кэйдар почему-то даже не подумал. А может, это и правда выход? Избавиться от марага? А как же дорога домой? Нет, самим им не найти обратной тропы!

— Не-е-ет… — выдохнул Кэйдар, зажмуриваясь до боли в зубах. Подтягивая верёвку на себя, чувствуя сильные руки Лидаса, удерживающие его за локти, он понял вдруг: справлюсь. А тут ещё и ноги в сапогах, истончившихся от многодневной ходьбы по камням, упёрлись в небольшой каменный выступ у самого края обрыва.

Судорожно дыша всей грудью, пользуясь возникшей передышкой, Кэйдар крик-нул, пытаясь в сумерках хоть что-то прямо перед собой разглядеть:

— Эй, ты живой ещё там?

— Да… Дышать больно… — отозвался Айвар сдавленным мёртвым голосом. Он дер-жался только за верёвку и ещё одной рукой, буквально кончиками пальцев, за крае-шек, боялся дышать и шевелиться. О стольком успел передумать за эту минуту. И в голове одна лишь мысль осталась: "А если они избавятся от тебя?.. Просто перере-жут верёвку… Ведь до реки тут осталось — только на гору подняться… А там вниз, вниз и вниз… О, мамочка…"

Кэйдар осторожненько потянул верёвку на себя. Очень, очень медленно, будто проверяя её или себя на прочность. Тонкая, плетёная из волокон конопли с добавле-нием конского волоса, она отсырела в ладонях от крови и от пота, чуть-чуть про-скальзывала.

— Тяжёлый, зараза… — хриплым коротким смешком он подбодрил себя, радуясь. Что побеждает, что справляется и с тяжестью, и с болью, и с собственным страхом.

Эти пять локтей верёвки прошли через его окровавленные ладони так медленно, но вот Кэйдар сумел различить, как мараг обеими руками зацепился за выступающие шершавые бока камней. И сразу же и ладоням, и напряжённым плечам стало легче.

Подавшись вперёд, через согнутые в коленях ноги, Кэйдар поймал обе руки Айва-ра за запястья. Крепко схватил, мёртвой хваткой. Первым, что бросилось ему в глаза, оказалась рукоятка меча. Обмотанная простым кожаным ремешком, с тускло побле-скивающим овальным навершием, она была так близко — руку протяни. Меч — от-личный боевой меч, то, что позволяло марагу все эти дни чувствовать свою незави-симость. И вот он, шанс заполучить этот меч без боя и даже без драки. Варвар, он ничего не сможет сделать, он сейчас беспомощней младенца.

Нет, это глупо, брать оружие вот так, нечестно как-то. Если захочу, я возьму его, возьму тогда, когда мараг будет в состоянии биться за него как воин. Или он сам мне его отдаст, признавая мою власть над собой.

И всё-таки? К чему все эти сложности? Просто протяни руку — и вот он, твой. Эта тяжесть в руке, а вместе с ней — и сила, и власть.

"Нет! Нет!" — Кэйдар подбородком повёл, отгоняя эту мысль, и тут встретился с марагом глазами. Огромные на белом помертвевшем лице, они видели эту внутрен-нюю борьбу Кэйдара, видели его сомнение. Поэтому, кроме страха близкой смерти, в них была ещё и уверенность в том, что должно сейчас случиться.

Но варвар ошибся, Кэйдар, довольный своим великодушием, со смехом дёрнул марага на себя. Причину этого смеха поняли только они оба, Лидас, тот лишь бровя-ми изумлённо повёл: ну, надо же, какая радость! Мараг живой остался. Есть, чему Кэйдару порадоваться.

Помогая себе всем телом при последнем рывке, Кэйдар так сильно подался назад, что не удержался, упал на спину и со всей силы ударился затылком.

От неожиданной боли перед глазами алые круги заплясали. Вот ведь демон! Пре-дупреждал же аран-лекарь: голову береги, голову свою непутёвую.

С шипением схватился за затылок. Шишка тебе, точно, порядочная обеспечена. А мараг лежал рядом в опасной близости от края, приподнявшись на одной руке, низко опустив голову, хрипло кашлял сорванным нутряным кашлем.

— Ты кашляешь, как чахоточный, — сказал неожиданно Лидас. Он много раз видел больного Императора, он знал, что говорит. Айвар только бросил в его сторону взгляд исподлобья, ему показалось, что это была неудачная шутка.

— Это из-за верёвки, — дёрнул ободранными непослушными пальцами узел. Верёвка, обвязанная им вокруг пояса довольно свободно, под весом тела поднялась вверх, передавила и грудь, и рёбра так сильно, что при каждом выдохе в горле ощущался вкус свежей крови. Плохо. Может быть, даже повредились рёбра. Сейчас-то не по-нять, всё тело болит, не двинуться.

Но главное — жив! Живой остался, хвала Матери Всемогущей! И Кэйдару спасибо. Что сумел удержать, сам не полетел следом. Свалились бы оба, Лидас один уже не сумел бы помочь, сил бы попросту не хватило.

Айвар с усталым облегчением ощупывал руки, плечи, грудь, поверить не мог, что жив до сих пор, а ведь мог бы лежать сейчас на дне ущелья грудой мяса и костей. Снова повторил про себя: "Спасибо Кэйдару!", а смысл этих слов до него дошёл не сразу, а когда дошёл, Айвара чуть на месте не подбросило.

Что?!! Как это так? Да как ты можешь?! Врага своего благодарить?! Жизнью своей ему обязанным быть?! Нет! Нет! Только не это! Ни за что на свете!

— А ведь мы с тобой теперь вроде как квиты, — усмехнулся Кэйдар, всё ещё потирая ушибленный затылок. Встретив смятенный, растерянный взгляд Айвара, добавил:- Помнишь, ты сам говорил, после такого обычно нарекаются братьями…

— Нет!!! — выкрикнул Айвар с таким жаром, будто Кэйдар нечто страшное ему пред-лагал, и тот рассмеялся негромко.

— Что делать-то теперь будем? — заговорил тут Лидас, отвлекая их обоих на себя своим вопросом. — Ночь ведь… И вперёд нельзя…

— Утра будем ждать, — сказал, как вывод сделал Кэйдар, немного помолчав. — Какой толк назад идти? А утром решим, что делать…

Не дожидаясь их окончательного решения, он поудобнее передвинулся, спиной к тёплому камню прижался, сорванные, стёртые верёвкой руки положил на колени ладонями вверх. Пить после всего хотелось сил нет как, но такими руками ни к чему не прикоснуться. Боль такая, будто на ладонях голое мясо осталось. И немудрено. На одних руках марага держал. Он тебе теперь жизнью своей обязан спасённой. Это ж надо, из-за варвара и раба чуть сам не навернулся. И кто бы раньше сказал такое?

…До утра они так тут и просидели. К рассвету их всех сном сморило, и то, что ря-дом пропасть и места мало, перестали замечать.

Айвар лежал скорчившись, уткнувшись лицом в кулаки, спиной прижимался к стене, нависающей над ними. Камень за ночь остыл, и спину даже через плащ ощу-тимо захолодило. Он проснулся раньше всех и тут же раскашлялся. Чувство было такое, будто кто сапогами под рёбра отпинал. Каждая косточка болела, ни продых-нуть. Где уж тут кашлять?

Светало, и всё вокруг казалось одинаково серым. Камень, камень и небо. Когда всё это кончится? Когда?

В том месте, где была рана от меча, болело сильнее всего. Не открылась бы она, эта старая болячка.

Откашлявшись в прижатый к губам кулак, Айвар медленно отнял руку от лица, тут только заметил бурые пятна запёкшейся крови на рукавах рубашки, в тех местах, где Кэйдар хватался, когда помогал наверх выбираться. Весь пережитый страх, улёгший-ся, подзабытый за ночь, снова вернулся. И по спине, по позвоночнику таким ознобом продрало, что зубы лязгнули.

А вон он, и твой спаситель. Спит себе, как ни в чём не бывало.

Айвар с интересом глянул на Кэйдара, впервые не просто с неприятием, со враж-дебностью, а с интересом. Ведь чего угодно ждал от него в ту минуту, но не помощи.

А что б ты сделал сам, случись с тобой такое? Рисковал бы собой, спасая того, с кем всегда был на ножах? А может, всё дело в другом? Им проводник нужен, вот и всё объяснение. Они же не знают, что до реки осталось так мало, что тут уже не собьёшься, не заблудишься.

— А здесь ведь перепрыгнуть можно, — заговорил неожиданно Лидас. Он находился к обрушившемуся краю ближе всех, при свете утра прикинул расстояние, стоя в полный рост у самой кромочки.

Карниз, как видно, обвалился давно, превратившись в опасную ловушку. В темно-те они могли свалиться все трое. Хорошо, что верёвкой обвязались.

Айвар тоже поднялся, подошёл поближе. Пустота и глубина снова вернули пере-житые однажды чувства и отчаяния, и ужаса.

— Ну и глубина тут, — заметил Лидас, делая ещё один маленький шажок. Страх пе-ред высотой, жуткий до головокружительной слабости, не отступил и даже не уменьшился. Но, кроме как прыгать, другого способа всё равно нет. Да, прыгать, но не первым. И обязательно с верёвкой.

Другого способа они и не смогли придумать. Не назад же идти?

Сначала перебросили на ту сторону вещи, а потом по очереди перебрались сами. Айвар вызвался первым, разбежавшись, перепрыгнул довольно легко, закрепил верёвку, обвязав её о камень. Так, помогая друг другу, они справились с возникшей проблемой быстрее, чем ожидали сами, и не теряя времени на завтрак, снова пошли вперёд.

К вечеру этого же дня они поднялись наверх, на самый гребень гор, идущий точно с севера на юг.

Высоченная гора, все эти дни служившая им ориентиром, всё ещё смотрела на них сверху, на её вершину никому из смертных на дано подняться. Они же сумели пре-одолеть лишь две трети этого гиганта, достигли сположившегося плеча, определён-ной точки, от которой теперь движение начиналось вниз и вниз.

Заснеженные скалы, густо-розовые на закате, занимали собой весь окружающий мир. Куда ни глянь: вперёд, назад, в любую из сторон — всюду глаза встречали лишь камень. Камень и снег. Холодный ветер дул в лица, студил зубы, пробирал до костей, но на душе всё равно было радостно. Дошли! Почти что дошли!

— Вон, она, река! — Айвар рукой указал далеко вперёд, туда, где горы подавались в стороны, постепенно снижаясь, и между ними змеилась голубеющая в розовато-серой дымке узенькая ленточка. — Главный приток Вайды.

— Это ж сколько ещё до неё? — поморщился Лидас.

— Дня четыре, может, и больше, — ответил Айвар, поправляя лямку мешка, спол-зающую с плеча.

— Ещё четыре дня? — Кэйдар разочарованно присвистнул. — А жрать что будем? Го-ленища от сапог?

Всё то мясо, какой удалось добыть марагу, они порезали на тоненькие пластики, подвялили на солнце, и Лидас понемногу выдавал каждому из них, одинаково для всех, один раз в день. Хочешь, сжуй сразу, хочешь, растяни до ночи — больше его всё равно не станет.

С водой вот, правда, обстояло полегче. Часто на пути прямо среди камней встре-чались небольшие снежные островки. Подтаявший от тепла снег взялся ледяной коркой, которую разломать можно было лишь с помощью ножа. Чтоб растопить лёд, нужен был огонь, а костёр развести они не могли тоже, не было дров. И деревья им больше на пути не попадались.

Запасливый Лидас взял с собой сухих шишек и мелко наломанных веточек, но всё это сожгли за одну ночь, только-только хватило натопить один котелок воды. Её они разделили поровну, выпили в течение следующего дня.

Да, эти четыре полных дня и ещё половина пятого показались им самыми долгими в жизни. Река встретила их мерным рокотом, ледяной чистой водой и сильным тече-нием. Им повезло немного ниже по течению наткнуться на корявую валежину, больше чем до половины занесённую мелкой галькой, и здесь решено было устроить привал с ночлегом.

Лидас занялся костром, долго мучился с твёрдой, как кость, древесиной и всё же разжёг огонь. Кэйдар принёс воды, примостил котелок среди камней. А мараг всё это время пытался поймать рыбу. Он носил с собой в мешке небольшой запас гвоздей и моток тонкой крепкой нити.

Лидас и Кэйдар смеялись над ним и не верили, что на голый гвоздь, загнутый крючком, можно хоть что-то поймать, но притихли, когда Айвар принёс к костру довольно крупную рыбину.

— Что это за рыба? — спросил с интересом Лидас, глядя, как ловко мараг управляется с добычей. Айвар в ответ плечами пожал, протыкая потрошёную тушку толстой веткой, одной из тех, что Лидас заготовил для костра.

— Я знаю одно, эта рыба не любит холодную воду, но на нерест обычно поднима-ется вверх по реке.

— Ты лучше смотри, чтоб она в костёр не свалилась, — ворчливо заметил Кэйдар. Интерес Лидаса он не понимал. Какая разница, что за рыба, лишь бы поесть быстрее.

— Не свалится! — Айвар был доволен всем: и своей удачливостью рыбацкой, и тем, что наконец-то выбрались они к реке. И живы остались. Сейчас ещё поесть-попить горячего — и чего ещё хотеть для полного счастья?

Им-то на ту сторону лучше будет здесь перебираться. Вода, конечно, холоднючая, но ниже по течению река ещё шире станет, шире и глубже. Да и идти им дальше теперь вдвоём. Всё, не по пути нам дальше.

Решающий последний разговор Айвар отложил до вечера. Такие дела лучше обсу-ждать на сытый желудок. Долго не знал, с чего начать, хоть и точно знал одно: от своего он ни по чём не отступится. Даже если драться придётся. Сколько можно провожатым быть? Хватит уже. Всё! Домой пора, а дом твой в другую сторону, от реки на север, и вверх.

— Вам завтра лучше будет с утра пораньше выходить. Пока переберётесь…

Потягивая подстывший кипяток из своей кружки, Кэйдар на Айвара глаза поднял, бровями повёл с немым вопросом.

— А ты, что же, всё, да? — заговорил Лидас, подкладывая в огонь очередную ветку.

— Да. Мне от реки в другую сторону. А вам через степи, к своим…

Айвар примолк, ждал ответного протеста или возмущения, а встретил молчание.

Лидас сквозь падающие на глаза волосы бросил взгляд на Кэйдара, ждал, что тот скажет, хозяин ведь как никак, ему решать, его последнее слово. Но и Кэйдар молчал почему-то. Сидел, опустив голову, держал кружку обеими руками близко-близко у лица, у самых губ. И молчал.

— Я могу сказать "нет". это тебя удержит? — заговорил очень тихо, раздумчиво, буд-то думал вслух. — Я могу сказать "да", но сам не хочу этого. Ни за что на свете я не могу отпустить единственного своего марага… Ты же так и не довёл нас до своих земель…

— Это невозможно! Ты сам это знаешь… — перебил Кэйдара Айвар, распрямляя пле-чи. — Я никогда… никогда не смогу, ясно тебе!..

Кэйдар громко хмыкнул в ответ, неспеша отпил из кружки.

— Я вернусь ни с чем. Я вернусь без марага…

— Ты вообще мог не вернуться! — встрял тут Лидас. — Мы и сейчас с тобой не под стенами Каракаса. Вайдары, эти пастухи, они не пропустят нас так просто. Нас, идана и аэла…

— Лидас! — повысил голос Кэйдар, бросая горячий взгляд в его сторону.

— Да! Да, я всегда тебя слушал, всегда молчал, а теперь ты меня послушай, — Лидас выпрямился во весь рост, глядел на Кэйдара сверху. — Ты всегда пытался схватить кусок не по силам. Ты не привык оставаться с пустыми руками. Из-за этой твоей привычки столькие погибли… Может, пора остановиться и подумать? Ты же не с пустыми руками возвращаешься, ты живой — и это главное!.. Мы оба живы!.. Вос-славь Создателя и возвращайся домой, а про марагов забудь. Забудь, будто их и не было вовсе…

— Ну почему же? — удивлённо улыбнулся Айвар. — Мы могли бы торговать с вами, как когда-то с виэлами. Торговать, но не воевать…

И Кэйдар, и Лидас удивлённо перевели глаза на него, и Айвар снова повторил:

— Мы могли бы торговать. Я как царевич могу выступить с предложением торго-вых отношений, — А потом, задумавшись, помрачнев взглядом, добавил:- Но нужны гарантии… Нет, сейчас не то место и не то положение, чтоб оговаривать подобное…

Они все трое помолчали, и Айвар заявил решительно, ставя точку:

— Я ухожу завтра утром! Ухожу к своим, что бы вы ни решили. По вашей воле или против — всё одно. Я привёл вас к реке, так и было обещано. А дальше у меня своя тропа! Нам не по пути! — Он поднялся и пошёл к воде, слышно было, как скрипит под его сапогами покатая галька.

— Он уйдёт… Сбежит… — глухо, со стоном выдохнул Кэйдар, роняя пустую кружку себе под ноги, до боли стискивая кулаки. Ободранные и уже поджившие ладони напомнили о том переходе. Ведь спас его, спас этого марагского паршивца, а сейчас он просто бросит нас и преспокойно отправится к себе домой.

— Ну и пускай! Пусть уходит!.. Значит, так хочет Солнцеликий… Или ты хочешь тащить его за собой на верёвке? Что толку? Он не из таких, ты и сам это знаешь… Даже под пытками ты не смог его заставить… И не заставишь! Пусть он уходит! Пусть уходит хоть ко всем демонам ада!

Кэйдар исподлобья снизу посмотрел на Лидаса, точно ждал, когда тот замолчит, а потом произнёс с усмешкой:

— Я знаю, почему ты так говоришь. Это из-за Айны. Думаешь, что она… А сам не сможешь… Не сможешь ей запретить…

— Не будь дураком! — зло перебил Лидас, а сам отвернулся, отводя глаза.

Кэйдар знал, что прав, и доказывать ничего не надо, повторил всё с тем же тупым отчаянием:

— Он сбежит от нас… Единственный наш мараг! Отец спросит с меня… Что я ска-жу? Что?! Что отпустил его сам, да?

— О, Кэйдар! — Лидас шумно выдохнул. — Ты стольких воинов лишился… Велиана-са… Вот, за что Он с тебя спросит… И вообще! Он будет рад тому, что ты вернёшь-ся… До марагов ли тут?..

— Да, ты, как всегда, всё знаешь наперёд, а я… а мне… — Кэйдар не договорил, оборвал сам себя, а потом, помолчав, добавил:- Я виноват во всём, что случилось, я одни… За всё один ответ… Как хорошо было бы, чтоб ничего этого не было нико-гда… Просто жить, как раньше…

— Как раньше уже не будет, — осторожно возразил Лидас. — Мы другие теперь совсем, оба, и ты, и я… Не будет теперь, как раньше…

Кэйдар со стоном уронил лицо в раскрытые ладони. К демонам все эти мысли! Всё равно за всё один ответ. Какая разница теперь?

— Я устал… я просто хочу спать, — прошептал, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ну и спи! Утром на свежую голову решения принимать легче, — сказал Лидас, на-брасывая Кэйдару на плечи своё одеяло. — Спи!

Они так ни к чему и не пришли, а утром, в последнее их общее утро, их отвлекли общие одинаковые заботы: завтрак и сборы в дорогу.

Кэйдар со стороны смотрел на марага, как он укладывает свои пожитки в мешок, как перепроверяет ещё на раз завязки перевязи, и понимал: что-то тут не то. Не так должно быть всё. Не так!

Не должен ты быть так спокоен в эту минуту. Ты не имеешь права быть таким спокойным. Не имеешь права отпускать его так просто. Время-то уходит, и потом ты ничего не сможешь сделать, не сможешь ничего исправить.

Почему ты молчишь?! Смотришь и молчишь?! Даже не пытаешься остановить его? Не попробуешь запретить ему? Почему так?

А ведь раньше, раньше ты бы даже не сомневался в том, что можешь делать что-то не так. Ты бы силой кулаков заставил этого дерзкого мальчишку подчиниться твоей воле. Почему же сейчас ты ничего не делаешь? Почему ты так спокоен?

Это что-то не то! Явно, что-то не то.

А может, Лидас прав, прав, как всегда?

"Мы другие теперь оба… Как раньше уже никогда не будет…"

Протест и удивление оставались глубоко внутри, внешне же Кэйдар сам поражал-ся своему спокойствию.

Он так и не сказал ничего, так ничего и не сделал, и почему-то чувствовал, что со-всем скоро он и жалеть об этом перестанет.

Долго прощаться не было никакого смысла. Они остановились друг против друга, готовые двинуться каждый в свою сторону, и понимали, что нужно сделать что-то напоследок или хотя бы сказать. Вот только что? Они вместе через столько всего прошли, после чего можно быть лишь друзьями, лучшими в мире друзьями. И всё равно каждый чувствовал что-то не то, скованность какую-то, какое-то неудобство друг перед другом. Будто не успели они сделать что-то важное, что-то нужное, а времени, чтоб понять, уже не остаётся.

— По своей стороне идите всё время вниз по течению, — заговорил-заторопился вдруг Айвар, будто боялся не сказать самого главного. — Всё время вниз… Река про-кормит вас… У первого же вайдара потребуйте встречи с Рыжим Вашивом… Он вождь всех племён в северных степях… Скажете ему, что вы друзья Дианора Счаст-ливого… Он пропустит вас и даст лошадей… проводит до границы.

И вот ещё! — Айвар движением плеча сбросил мешок, расслабил пряжку, удержи-вающую перевязь с ножнами, протянул свой меч Кэйдару обеими руками, объяснил, глядя прямо в глаза:- Покажешь его их вождю… Он узнает нашу ковку…

Приняв меч, Кэйдар вытянул его из ножен примерно до трети, узнав знакомые тёмные извивы по более светлому металлу, спросил с усмешкой:

— Просто даришь его мне?

— Вам он будет нужнее, — Айвар подхватил мешок с земли, отступил на шаг. — Как залог…

— А этот Дианор — твой отец? — не удержался Лидас, и Айвар, переведя на него гла-за, кивнул несколько раз, продолжая медленно пятиться.

Они перешли реку по острым скользким камням, пока боролись с течением, аж ус-тали. В последний раз, прощаясь, Кэйдар глянул себе за спину: мараг Айвар всё ещё провожал их глазами, стоял на том берегу неподвижно, как каменный. Кэйдар сумел ещё разглядеть поднятую раскрытой ладонью руку. Марагский царевич прощался с ними, он простоит так до тех пор, пока они не скроются за камнями.

Кэйдар это знал, пока Лидас вытряхивал из сапога попавший внутрь камешек, сто-ял и не отрываясь глядел тоже.

Знакомая чернота, как если б слепота начала возвращаться снова, заполнила глаза, Кэйдар потянулся по привычке потереть, чтоб прошло, чтоб не мешало видеть слив-шуюся со скалами фигуру, но сдержался: а вдруг со стороны это будет выглядеть так, точно ты расплакался?

Да и рука была занята, в ней всё ещё лежал марагский меч.

— Ладно, пойдём! — Кэйдар поправил лямку мешка, отвернулся.

* * *

Каждый день для неё начинался с одного и того же: Валаман, бывший советником ещё при Императоре, и секретарь из вольнонаёмных ожидали госпожу в кабинете с целой кипой важных документов, указов, писем и распоряжений.

Обсуждение тех или иных вопросов часто затягивалось до обеда, Великая Мать старалась вникнуть во всё, внимательно выслушивая объяснения советника, бывало, что и спорила с ним, и, случалось, отстаивала своё мнение.

За всеми этими заботами госпожа не всегда успевала позавтракать, но о прогулке с сыном не забывала никогда. Она обожала своего сероглазого хорошенького Римаса, с младенчества принявшего на себя титул Воплощённого. Выполняя роль регента при собственном ребёнке, Айна не забывала и о том, что в первую очередь она всё-таки ему мать.

Не доверяя няньке, перед выходом на улицу ещё раз осматривала, тепло ли одет малыш, не забыли ли надеть ему носочки и ещё одну рубашечку. Сама лично завора-чивала мальчика в тёплое одеяло, сама несла на руках и не отдавала прислуге даже тогда, когда начинали ныть плечи.

Неожиданная новость дошла до неё во время очередной прогулки по саду.

Вернулись! Кэйдар и Лидас вернулись.

Госпожа Айна испугалась, это было её первое чувство.

Только Кэйдар и Лидас?! Только они одни!

Рабыня-служанка, принёсшая весть, не смогла добавить ничего вразумительного, она сама почти ничего не знала.

Относительно спокойная и размеренная жизнь, к которой уже успела привыкнуть Айна за прошедшие семь с половиной месяцев, снова грозила переменами.

Что-то будет теперь, что-то будет.

Ещё сильнее прижимая Римаса к груди, Айна заспешила во Дворец.

Где они оба? Что они расскажут? Какие вести принесли с собой? Почему их не было так долго, и корабли вернулись пустые, не дождались их? И Айвар… Что ста-лось с ним?

Лидас был в обеденном зале и был не один. Конечно же! Его Стифоя примчалась сразу же, как только узнала. Плакала навзрыд на груди своего любимого.

Своего официального мужа Айна узнала не сразу. Смеривая взглядом, встретилась с ним глазами и не смогла себя заставить даже улыбнуться в ответ. Он не успел ещё переодеться, одет, как варвар, зарос до неузнаваемости и одичал.

— А…? — Айна откашлялась, перекладывая сына на другую руку, всё ещё продолжа-ла глядеть Лидасу в глаза. — А… остальные… что же?

— Мы одни. Нас всего двое вернулось, — Лидас не хотел вдаваться в подробности, не было на это ни сил, ни желания. Стоял, обхватив плачущую Стифою за плечи, ласко-во гладил её по кудрявой голове шершавой в мозолях ладонью.

"А Айвар?! Как же Айвар?! — чуть не крикнула Айна, умоляющим и возмущённым взглядом съедая Лидаса. По глазам его поняла, что всё. Нет смысла спрашивать и выпытывать подробности. Нет его больше! Они убили его всё-таки… А ты так моли-лась, так молилась за него! И всё зря! Всё — зря!!!

Она не расплакалась. Только губы до боли закусила, опустила голову и прикрыла глаза, целуя своего сына в холодную щёчку.

Она поплачет потом, когда останется одна, одна в своей комнате, одна на своём широком ложе.

А Стифоя, дурёха, дождалась своего. Ну хоть она дождалась…

Римас захныкал недовольно, ему было жарко в своих тёплых одёжках. Всё, погу-ляли сегодня.

Айна отвернулась, приказала одной из рабынь:

— Ванну готовьте господину! Да погорячее…

Ни разу за все месяцы так не давил на неё венец Матери. А хотелось такой мало-сти — просто поплакать на руках любимого мужчины.

Она больше не сказала ничего и ничего не спросила, молча вышла из зала, свобод-ной рукой раздёргивая застёжку тёплого бархатного плаща.

Кэйдар не остался с Лидасом, предпочёл уйти к себе. Каждая ступенька, каждый поворот коридора он помнил, как думал, наизусть, но сейчас еле добрался. Валаман нашёл его здесь, начал тут же с порога, подбираясь с почтительным поклоном:

— Господин Наследник… Такая радость, господин… Мы уж и не чаяли… Столько времени прошло… А ваш Отец, Он почти сразу же после вашего отъезда… на сле-дующий же день… Нам ничего не оставалось… Ваша сестра, она оказалась единст-венной родственницей… и её ребёнок… Вы понимаете сами, господин… А сейчас, а теперь… теперь…

Кэйдар рукой повёл, падая в своё любимое кресло.

А здесь, в твоей комнате, ничего не изменилось, всё на месте, как и прежде. Толь-ко самое необходимое: кресло, стол, узкое ложе под шерстяным тонким покрывалом, а у окна — всё та же роза. Она никак не может зацвести, наверное, не хватает солнца.

Кэйдар медленно осматривался, чуть склонив голову налево. Он полностью ослеп на левый глаз, да и правый видел очень плохо, лишь при хорошем освещении. Как раз хватало, чтоб не натыкаться на окружающих людей и на предметы.

Никто ведь не думал, что ты вернёшься, почему тогда сохранили всё в том же ви-де? Почему Айна не распорядилась освободить комнату?

Вон, даже за чистотой всё это время следили.

Кэйдар загрубелой ладонью провёл по столу: ни пылиночки. Взял в руки кисть для письма, покрутил рассеянно. Пальцы, как деревянные, ничего не чувствуют.

И кисть эта, и баночка для туши, они с того самого раза тебя ждут. Помнишь, как давно это было. В прошлой ещё жизни. Ты писал прошение в суд на имя Отца. На-счёт вольной…

А Валаман продолжал говорить, глядя на Кэйдара сверху, прижав стиснутые кула-ки к груди, всё так же почтительно склонив голову:

— …после этого землетрясения, сами понимаете, столько всего, столько забот нава-лилось. И соседи наши туда же. Иданы разорвали с нами все соглашения… А весь наш гарнизон, пятьсот воинов, за одну ночь, представляете, вырезали и даже тела для погребения не выдали.

И аскалы… Афтий затребовал возврата своей дочери… ещё срок помолвки не ус-пел пройти… Отказались платить все налоги, вышли из повиновения…

Госпожа Мать не захотела воевать с ними, можете себе представить? Мы всем Со-ветом не смогли Её убедить… Правда, налоги за эти полгода Афтий нам отправил… но пришлось пригрозить жизнью принцессы Хадиссы.

Казна нуждается в деньгах как никогда, господин! Такие трудные времена наста-ли. И неурожай обещается… Столько земель затопило, лучшие угодья… А весной всё дожди и дожди шли…

Быть может, сейчас всё наладится. Ваше возвращение… Господин Наследник… Вы можете ещё восстановить свои права, если пройдёте обряд повторного рожде-ния… А потом ещё вхождение в семью… Но ваш титул… За вашим отцом наследо-вал законный ребёнок, и этот обряд не имеет обратного действия… Если только… Вы сами понимаете, господин, детское здоровье такое ненадёжное… А до совершен-нолетия ещё четырнадцать лет… Всякое может случиться…

Вкрадчивый голос, горячее дыхание над ухом и этот тон заговорщика — Кэйдар расслышал и понял не всё, сказанное советником, но последние слова прозвучали куда как понятно.

Ребёнок наследовал… Ребёнок Айны. Её мальчишка!

А как же мой?! Где мой сын? Неужели она забрала с собой и его?! Кто позволил? Кто ей позволил? Ведь я же писал прошение на усыновление… Я писал! Я помню!

— Мой сын… Где он? — Кэйдар глянул на советника таким взглядом, что тот отпря-нул. Кто сказал, что ослепшие глаза лишились своей силы?

— Ваш… кто, господин? — переспросил, сглатывая после каждого слова.

— Найти! Найти немедленно! — закричал Кэйдар, вскакивая, и Валаман выбежал из кабинета со всей прытью, на какую может быть способно тело человека в шестидеся-тилетнем возрасте.

Это всё Айна! Она не смела так мстить мне.

Кэйдар ходил по комнате, схватившись руками за голову, каждый раз при разворо-те больно ударяясь коленом о ручку кресла и даже не чувствуя эту боль.

Это Айна позволила ей уйти… Уйти вместе с моим мальчиком… Чтоб никто не узнал ничего про по-настоящему законного Наследника…

…Ирида узнала о возвращении, пожалуй, самой последней во Дворце. Она с утра работала в прачечной, замачивала в щелочной горячей воде одежду для стирки, а рядом на полу, на ворохе сухих ещё простыней сидел её Тирон. Он играл с вайдар-ской погремушкой, ему и дела не было до суеты вокруг себя, не слышал он и не видел других женщин, снующих туда-сюда, громко разговаривающих между собой.

Рабыня-служанка принесла с собой и новость, и приказ: "Господин Кэйдар хочет видеть".

Вытирая распаренные скользкие руки о собственный подол, Ирида не сразу поня-ла смысл сказанного. Значит, вернулись. Живые, значит, а все уж и ждать давно перестали.

Кэйдар ждал, стоя посреди комнаты, голову поднял на звук закрывающейся двери, и Ирида опустила взгляд, встретившись со своим господином глазами.

А его совсем не узнать, и дело даже не в варварской вайдарской одежде. Куда она делась, эта холёная надменность? Подбородок с многодневной щетиной не задирает-ся, как обычно, вверх, и лицо очень сильно похудело, аж кости на скулах выступили. Волосы отросли почти до плеч, длинные, спутанные, грязные.

Весь он обликом своим был полная противоположность себе прежнему. Ничего в нём от аристократа, если говорить честно. Лишь упрямо поджатые губы и взгляд, направленный как будто сквозь, напоминали о прошлом.

— Мне сказали, вы хотели меня видеть, — заговорила первой Ирида, не сразу опра-вившись от удивления. Совсем не таким думала она встретить своего господина. Не выглядит он и победителем.

— Я составил вольную на твоё имя, — начал Кэйдар, хрипло откашлявшись, добавил:- Думал, ты ушла… Что тебя нет здесь…

— Куда ж я денусь? — Ирида усмехнулась, продолжая изучать Кэйдара. Такой оди-чавший, такой обросший, такой изголодавшийся он казался ей более знакомым. Его почему-то совсем не хотелось бояться. Осмелев, Ирида даже сделала один шаг от порога, опустила Тирона на пол, хоть и продолжила держать за обе ладошки крепко, чтоб не вырвался, не залез куда не следует.

— Да и не было никакой вольной, господин. До суда она так и не дошла… Её гос-пожа Альвита у меня на глазах сломала… Сразу же, как отец ваш… — Ирида не дого-ворила, замолчала, видя, что Кэйдар, не отрываясь, смотрит на озирающегося кругом мальчика. Подался навстречу всем телом, даже руки чуть вытянул вперёд, но не решается.

А Тирон насторожился при виде незнакомого человека, прижался спиной к ногам матери, глядел исподлобья, плотно сжав губы. Личико серьёзное, взгляд вниматель-ный, но не напуганный.

— Он уже ходит? — удивился Кэйдар. Он чувствовал странную скованность в при-сутствии этой женщины, как-то странно терялся под её спокойным взглядом. Пони-мал, что должен был вести себя как-то иначе, говорить не о всей этой ерунде с воль-ной, он же столько раз в уме рисовал эту встречу, столько раз думал об этой минуте. И не шёл дальше того, что просто обнимет её — нет, их обоих! — и не отпустит никуда на свете. Никуда и на за что!

— Ещё в июне пошёл…

Кэйдар осторожно на корточки опустился перед ребёнком, неловко как-то задев локтем кресло, ловя равновесие, коленом упёрся в пол.

— Большой стал, правда? — Снизу глянул на Ириду с незнакомой улыбкой, точно хо-тел, чтоб разделили его радость. — Подрос-то как!

Тирон никогда не любил повышенного внимания к себе, но сейчас лишь помор-щился как от щекотки, когда Кэйдар пальцами коснулся его щеки.

— Вас не обижали здесь? — Кэйдар снова поднял глаза на Ириду. — Альвита та же или моя сестра?

— Госпоже Айне своих дел хватает, — просто ответила Ирида, чуть поводя плечами. — А госпожа Альвита, она сейчас редко когда от себя выходит. После того, как Отец… — не договорила, закусила губы, вспоминая неожиданно всю ярость управительницы, обрушившуюся на плечи после смерти Воплощённого. Вот тогда да, тогда было трудно. А сейчас, когда столько времени прошло…

Кэйдар снова поднялся, рукой нащупав кресло, сел осторожно, точно боялся про-махнуться. Странно как-то выглядели все его движения со стороны.

— Мы не смогли раньше… — произнёс, локтями упираясь в колени, пряча лицо в ла-донях. — И так почти всё пешком и пешком… Вайдары проводили нас до постов на границе с иданскими землями, а там никто не поверил, что мы… что перед ними Наследник… Нас гнали в цепях, как пленных, до самого Каракаса… Относились, как к вайдарам…

Кэйдар знал, что никому и никогда больше про это не расскажет, что многое из пережитого он попросту не сможет рассказать, и забыть тоже никогда не сможет.

— Вас многие ждать перестали. Полгода уж прошло, как корабли вернулись… Кто хочешь, смирится…

— И ты? — Кэйдар отнял руки от лица, глянул пристально немигающими глазами, но почему-то не точно Ириде в лицо, а чуть в сторону.

— Что — я? — переспросила Ирида, удерживая поскучневшего Тирона за плечи.

— Ты — ждала?

Ирида не ответила, опустила глаза, принялась поправлять одежду на ребёнке. А малыш на за что не хотел стоять спокойно. Он увидел на столе золотую баночку с остатками высохшей туши, тянулся к ней, недовольно покряхтывая.

Кэйдар не дождался ответа, заговорил сам, мучительно-медленно подбирая нуж-ные слова:

— А я так хотел вернуться… Уверен был, что ты будешь где-то здесь… Может, не в самом Дворце… Что ты не уйдёшь из-за Тавиния…

— Тирона… — поправила Ирида, удерживая сына на месте ласково, но крепко.

— Ну, Тирона, пускай, какая разница? — неожиданно легко согласился Кэйдар, под-нимаясь на ноги, шагнул Ириде навстречу, а она не подалась назад, не отступила, встретила лишь удивлённым взглядом.

— Я скучал по тебе, Ирида… Скучал, понимаешь!.. По твоему лицу… по тебе са-мой… Во сне столько раз вас обоих видел… Не думал, что ещё увидеть смогу вот так, — Взглядом окинул, снова заглянув в лицо, повторил:- Я скучал по тебе… Так хотел увидеть… Ирида, помнишь, ты сбежала тогда?..

Она отвела глаза. Почему-то трудно было видеть эти его неподвижные глаза. Уже и отвыкла от его такого пристального взгляда. Забыла, какие они у него пронзитель-ные, огромные… Хотя, такие же глаза и у твоего сына… Но сейчас они ещё больше кажутся из-за худобы. И ещё этот застарелый синяк под левым глазом.

— У вас седина на висках, — сказала неожиданно, и Кэйдар отшатнулся, голову отки-нул, как от удара в подбородок. Заходил по комнате, пальцами зарывшись в отрос-шие волосы.

— Ты не знаешь ничего, Ирида… Совсем ничего не знаешь… И никто ничего не знает… — В кресло сел, как рухнул, будто разом ноги ослабели. — Из нас никто не должен был вернуться… Нас всех… Всех, понимаешь!.. — Глянул на Ириду снизу и снова отвёл взгляд. — Все должны были погибнуть… Мы все!

Он хотел ещё что-то добавить, но промолчал, задумался, будто вспоминал что-то, что-то из пережитого.

Ирида не знала, что сказать, тоже молчала, глядя на Кэйдара.

Ждала ли она? Увы! Она, пожалуй, единственная из всех женщин этого дома всё знала с самого начала, поэтому не ждала никого. Мараг Айвар поделился с ней свои-ми планами. Видимо, он сделал то, что хотел, раз уж вернуться смогли лишь двое. Или всё-таки что-то пошло не так? Кэйдар-то вернулся…

Проще, наверное, расспросить его самого, чем вот так гадать. Но не хотелось при-знаваться в том, что промолчала когда-то, стольких людей подвела, пусть даже и аэлов… И Айвар, он тоже не спасся. Его жалко. И ещё госпожу Айну, нашу общую госпожу, она так и не дождалась.

А о ней, о любви её преступной столько сплетен среди прислуги ходило. Что ещё сейчас начнётся после возвращения господина Лидаса?

А у тебя самой, как видно, всё будет по-прежнему. Твой господин вернулся и опять будет следить за каждым твоим шагом. Сам возьмётся за воспитание…

Только я не наложница больше, я простая прачка, и меня ждёт работа, её за меня никто не сделает.

— Господин, мне нужно идти… — напомнила, подхватывая Тирона на руки.

— Постой! — Кэйдар руки вытянул, как слепой, наощупь попытался поймать её ло-коть. — Куда ты пойдёшь?

— Госпожа Альвита будет сердиться… — начала Ирида, глядя Кэйдару прямо в глаза. Он так близко остановился от неё, что можно было зрачки различить в тёмно-карей радужке глаз. Почему не требует, как раньше, смотреть в пол?

— Не будет. Теперь никто не посмеет тебя тронуть, — твёрдо, со знакомой уверенно-стью заявил Кэйдар. — Я ещё и про вольную напомню… Чтоб не смели поперёк моего решения… Ты ведь не уйдёшь от меня, правда? — спросил неожиданно, заглядывая Ириде в лицо с незнакомой несмелой улыбкой. — Ты не оставишь меня… особенно сейчас?..

— Сейчас? — переспросила Ирида растерянно. Она ничего не понимала. Притисну-тый Тирон напомнил о себе коротким вскриком, но расплакаться не успел — Кэйдар вдруг перехватил его, прижал к себе, к своей грязной рубахе, поцеловал осторожно в кудрявую макушку.

— Маленький ты мой… Какой ты ещё маленький.

Мальчик испугался объятий чужого ему человека, тем более, мужчины, скривился — вот-вот и расплачется, но Ирида вмешалась:

— Тише, Тирон, это папа… Это твой папа, — а потом, уже более твёрдым голосом, Кэйдару:- Он ещё ничего не понимает! Вы напугаете его…

Кэйдар рассмеялся в ответ почти счастливым смехом, медленно покачиваясь с но-ги на ногу с сыном на руках, воскликнул:

— Я никогда вас больше не оставлю! Ни за что на свете! Самых-самых… моих…

Что он говорит? Как он может говорить такое?

Ирида рванулась стремительно — отобрать своего маленького. Кто тут ещё претен-дует на её мальчика? Кэйдар подхватил и её второй свободной рукой, обнял за та-лию, крутанулся вместе с ней так, что у Ириды ноги от пола оторвались.

Его радостный смех продолжал звучать в ушах, но Ирида сумела-таки вырваться, отступила, забирая с собой и Тирона. Кэйдар один посреди комнаты остался, расте-рянно глядя на Ириду, спросил:

— Ты не рада мне, да? Ты была бы больше рада, если б меня убили…

— Не надо так говорить, — Ирида чувствовала, как тяжело даётся ей каждое слово. Она и сама не знает, чему она была бы больше рада. Но встреча с тем, кого привык считать мёртвым, любого выбьет из колеи. Тут впору бегством спасаться. Ага, как тогда, в ту ночь перед их отъездом…

— Почему, Ирида? — Он шагнул ей навстречу, и Ирида попятилась. — Я не хочу вое-вать с тобой. Упаси Бог, меньше всего на свете я хочу быть твоим врагом… Я ведь люблю тебя… — закончил почти шёпотом.

— Не надо, господин, — Это признание удивило Ириду своей неожиданностью, те-перь уже она без сил опустилась в кресло. Ребёнок в руках поддерживал её, не давал сердцу выскочить из груди.

Что ей делать с этой его любовью? Зачем он говорит ей это? Он же сам никогда не верил ни в какие чувства, а сейчас признаётся… И кому? Рабыне! Той, которая нена-видеть его должна всей душой… Которая столько раз у Матери смерти его проси-ла… Даже тогда промолчала, а ведь знала, одна — знала.

— Не надо… — снова повторила, но уже громче, хотела добавить ещё какие-то слова, более сильные, более убедительные, но голос от заполняющих изнутри слёз сорвал-ся. Выжженное мёртвое сердце не могло выносить эту боль и эти слёзы, но плакать в голос Ирида разучилась навсегда. Просто зажмурилась, лицом вжимаясь Тирону в волосы, целуя его и плача одновременно.

Не сразу почувствовала, что Кэйдар на пол сел рядом с ней, прижимаясь к её но-гам, руку её, лежавшую на коленях, принял в обе свои, сбитые на запястьях цепями до крови. Целовал с невысказанной страстью стёртые, пахнущие щёлоком и мылом пальцы и шептал одними губами:

— Ирида… Любимая моя… Ну, что же ты?.. Не надо, Ирида… Прошу тебя, не на-до… Я же рядом, видишь, рядом навсегда…

Ей непривычными и пугающими казались и слова эти, и поцелуи, и ласка в его го-лосе, но и высвободить руку Ирида почему-то так и не решилась.

ЭПИЛОГ

…В год второй от начала правления Римаса I Воплощения Создателя и Подателя всех благ наша в лице Пресветлой Матери Его прибыли с предложением о торговле и дружескими заверениями послы из Рифейских гор от народа неведомого и далёкого. Посольство возглавлял царевич марагов (так назвали себя сами гости) и имя ему Айвар, сын Дианора Счастливого.

А также в третий месяц года сего корабли под командованием капитана Нессия принесли новости о том, что острова Тиморской гряды целиком ушли под воду. Что сталось с жителями сих островов, не ведомо до сих пор. Предположительно погру-жение земель Тиморы и вызвало большую волну, затопившую близлежащие земли и нижние улицы великого града наша… (далее рукопись обрывается)

13. 03. 2004 — 15. 05. 2007.

Гулик — Благовещенск — Гулик.

Оглавление

Турлякова Александра Николаевна . Рифейские горы

Реклама на сайте