«Архангельск»

Алекс Кун Архангельск

Предисловие к первому изданию

Публикуемый архивный документ [1] является, с нашей точки зрения, одним из самых интересных и ярких источников по истории внутренней политики и экономики эпохи царствования Петра I. Документ [1] в совершенно новом свете преподносит исторические успехи России на переломе XVII и XVIII веков. Миф о ведущей роли иноземных ученых в беспрецедентном «русском чуде» если и не развеивается им окончательно, то заставляет пересматривать многие события, считавшиеся ранее непреложными. Единственным препятствием на пути кардинального пересмотра событий периода «русского чуда» может стать сомнительность находки документа [1]. Напомню, что документ [1] был найден при переносе бюста основателя Ижорского Императорского завода бригадой строителей. Общее, крайне скверное, состояние капсулы, хранящей документ [1], не навело рабочих на мысль о ценности содержимого, и капсула была выкинута в мусор. При транспортировке мусора на Санкт-Петербургский губернский утилизационный комбинат капсула получила еще большие повреждения. Только по счастливой случайности автоматика сортировки входящего потока мусора на комбинате направила капсулу на конвейер ручной сортировки как неопознанный элемент. Так как на конвейер ручной сортировки предметы попадают достаточно редко, капсула заинтересовала дежурную смену, благодаря чему документ [1] все же попал в руки ученых, правда, в еще более поврежденном виде из-за любопытства дежурной смены и их способа извлечения исторических реликвий.

После счастливого завершения сей практически детективной истории началось кропотливое восстановление и изучение документа [1]. Процесс этот еще не завершен до сих пор, а многие места пока считаются невосстановимыми при современном уровне техники. Однако, признавая значительную историческую ценность документа [1], попытки его полного восстановления будут продолжены. Кроме того, некоторые оговорки в изученном тексте документа [1] позволяют начать работы по поиску недостающих частей и приложений. В продолжении работ по расшифровке и поиску высказал заинтересованность Его Величество, всемилостивейше выделив на эти труды персональный гранд и еще раз подтвердив огромную историческую ценность новой информации по «русскому чуду».

Стоит заметить, что инсинуации наших зарубежных оппонентов, появившиеся в инфосети сразу после публикаций разобранных фрагментов документа [1], связаны не столько с оценками исторических реалий тех лет, сколько с финансами и престижем. Ведь документ [1] ставит под сомнение огромное количество патентов, оформленных в то время на имена заграничных ученых и инженеров, и убедительно доказывает плагиат. А ведь многие патенты действуют до сих пор, принося значительные если не дивиденды, то известность Фамилиям. Однако этот вопрос оставим иным компетентным структурам. Нас интересует сам документ [1] и историческая достоверность его содержимого.

Проведенная экспертиза не выявила нестыковок в описываемых документом [1] событиях того времени. Общие события и исторические личности коррелируются с архивами тех лет и перекрестными упоминаниями в сохранившейся в архиве переписке людей, ссылки на коих имеются в документе [1]. Проведенная нами реконструкция некоторых утерянных фрагментов основана на ссылках из иных архивных документов той эпохи. Реконструкция хотя и является исторически верной, но может быть несколько не полной, теряющей детали, но правдиво освещающей события.

Общая фантастичность самого документа [1] и стиль его написания, кардинально отличающийся от стиля путевых дневников тех лет, не может опровергнуть описываемые события, подтверждаемые иными архивами, но заставляет задуматься о личности автора, ранее считавшегося исторически незначительным.

Е. Б. ИВАНОВ, доктор исторических наук, профессор РИУ им. Канта

Предисловие издателя

В основе этой книги лежит инфосетевой текст, подготовленный профессором Ивановым. С первоначальным текстом вы можете ознакомиться по ссылкам на сайте профессора. В связи с несколько специфическим слогом первоисточника коллективом сотрудников нашего издательства была проведена работа по приведению текста к современному языку и системе мер и весов. А также по литературному приглаживанию первоисточника, который местами носит признаки сухой констатации фактов. Опираясь на реставрации профессора Иванова и общий стиль сохранившихся фрагментов первоисточника, были выстроены действия и диалоги, наиболее полно, по нашему мнению, отражающие дух первоисточника, хотя, возможно, и отступающие от его буквы. Также были перегруппированы некоторые разрозненные фрагменты для более полного отражения сути повествования и вставлены интерлюдии, не описанные в первоисточнике, но проясняющие происходящие события. Комментарии к некоторым спорным словам, встречающимся в тексте, носят личный взгляд коллектива сотрудников издательства и не претендуют на научную точность.

Настоящая книга не призвана повторить на пленке всем известный документ из инфосети. Мы старались восстановить не факты истории, а преподнести читателю новый взгляд на события исторического перелома, облаченный в форму художественного произведения.

Мы надеемся, что читатели вместе с нами поймут важность издания этой книги, так как профессор Иванов выполнил благородное дело очищения одного из наиболее заплеванных и важных моментов русской имперской истории конца XVII и начала XVIII века и создал захватывающий труд, который читается с нарастающим интересом.

Из дневника

Сегодня мне повелели вести дневник. Никогда в жизни его не вел, а тут повелели… Буду считать свой первый блин начавшимся. Что обычно пишут в дневниках? О чем помнят, о том и пишут, главное подробно и последовательно. Гуманитарии напишут красиво и связно – что прикажете писать мне, технарю до глубины души? Попытаюсь написать что-то, отличное от справочника, но результат не гарантирую.

Надеюсь, повеление писать с самого начала не подразумевало мои младенческие годы, хотя… тут под какое настроение попадешь, может ведь и опять в опалу отправить (тщательно зачеркнуто. – Прим. ред.). На всякий случай, родился в Ленинграде (город не опознан, но по дальнейшим ссылкам можно предположить, что речь идет о Петербурге. – Прим. ред.), рос, учился, на любимых уроках химии разрабатывал способы, как взорвать любой имеющийся ингредиент, желательно под ножкой стула учителя или, на худой конец, в замке двери класса перед контрольной. Потом еще учился, даже полетать в Лисьем Носу умудрился, потом в Черниговское летное училище поступил, далее был выкинут с третьего курса, как и все курсанты, так как стране пилоты оказались больше не нужны, ну а потом работал. Хорошей работы с неоконченным военным образованием, да еще в то время, найти было нельзя по определению, так что работа была для еды, для души стало увлечение парусами.

Пожалуй, начну отсюда углубляться. Парус – это не средство передвижения, на моторе и быстрее, и дешевле, это состояние души. Попробовав пройтись самостоятельно под парусом один раз, заболеваешь им надолго, если не навсегда. Он дает и эйфорию от тихо журчащей, рассекаемой форштевнем воды с медленно проплывающими мимо берегами. Обеспечивает адреналиновый взрыв, когда в снастях воет ветер и стены воды вырастают со всех сторон. Он может выразить всю гамму эмоций от наслаждения до ужаса, причем сразу, а то и в одно мгновение. На это подсаживаешься, как наркоман на иглу.

Мечтая об отпуске, представляешь, куда пойдешь на этот раз. Ладожское озеро и Онега были пройдены многократно, на обрывистых берегах пролива Кочерги втихушку оставлен автограф для будущих археологов. Самым внимательным образом изучены петроглифы Кольского полуострова и вынесено одобрение древнему охотнику, уже не одно столетие догоняющему кита на камне острова Канозера. Правда, за кем именно охотник гонится и что именно держит наперевес – вызвало массовую дискуссию, так как из видимых черточек понять можно было разное. Но адмирал (руководитель эскадры, в данном контексте предположительно руководитель лодочного похода. – Прим. ред.) сказал «охотник за китом», пусть будет так.

Вот, довспоминался! Опять хочу на Белое море. Чтоб парус хлопал и соленые брызги в лицо. И плевать на сухопутную мошку, которая на берегу способна сожрать бутерброд, пока его до рта доносишь. Плевать на вечный дождь и туман, в котором можно запросто потерять только что снятый мокрый носок. Зато выглянувшее рано или поздно солнце окрасит вершины Хибин в первородные багряные цвета и повесит над горизонтом несколько радуг одна в другой. Сразу хочется идти дальше, увидеть, что же там, в основании радуги.

Вот и шел за радугой и запахом тайги. Знакомые мечтают о солнечных пляжах и дачах – бог им судья. Хорошо, что мы все разные, иначе на Белом море было бы не протолкнуться от парусников – а так в самый раз.

Словом, Белое море, жди меня в июне! Рано, конечно, но хорошо, что вообще летом отпуск дали. Пока суд да дело, было время позаниматься матчастью. Кстати, совсем забыл за этой ностальгией представить верного спутника в радостях и печалях походов тех лет – надувной разборный парусный катамаран Катран. Полностью индивидуальная сборка по собственному проекту, каждую деталь которого делал собственноручно, помогая себе напильником и русским словом.

Когда Катран первый раз набрал ход, преодолев с моей помощью детские болезни любого нового проекта, я был кристально счастлив. Потом мы несколько лет привыкали друг к другу, мерились характерами. Я пытался командовать, а он тихонько делал мне пакости, позже, наоборот, командовать уже пытался он, я привередничал, себе во вред в основном. Но мы притерлись друг к другу, и тогда я отпуск уже не мыслил без Катрана. Вот, собственно, и вся предыстория.

Саму историю поведу, пожалуй, с июня месяца и архангельского берега Белого моря, куда наконец-то доехал в свой долгожданный отпуск. Многие подробности мне уже и не вспомнить за давностью лет. Хотя начал вот записывать, и из памяти так и полезли сценки той жизни. Попробую собрать из них единое повествование, времени у меня теперь много.

Первая походная ночевка, отвык за год от пенки и спальника – не заснуть. Тент палатки похлопывает от усиливающегося ветра. На пляже, уткнувшись острыми форштевнями в крупную гальку, дремлет Катран, сонно переваливая под ветром плохо закрепленный гик с борта на борт. Мне из палатки хорошо слышно, как звякают натягивающиеся снасти, и это тоже мешает уснуть. Решив бросить себя насиловать, выбираюсь наружу, подбираю забытый снаружи пендель, успевший набрать на себя росы, усаживаюсь на него. Белые ночи Белого моря вступают в свои права, читать еще нельзя, собрать лагерь можно вполне. Но лень. Закуриваю. Смотрю, как море начинает наползать на берег, поморы называют это – море вздохнуло. Очень похоже. Огромное живое существо то искристо ласковое, а то и зло ревущее, чаще просто свинцово нахмуренное – вздыхающее два раза в сутки. По выписке, заготовленной мной на этот месяц заблаговременно, пик прилива будет к раннему утру. Пожалуй, не буду ждать второго вздоха, прилягу на отливную грудь первому. Катамаран собран, вещи переупакованы в гермы, собрать лагерь смогу за два часа с ленцой и пивом. Бессонница, усугубленная белыми ночами, – нет смысла откладывать старт. Ветер вот только свежеет, но пока ничего страшного. Достаю вторую сигарету. Собирать лагерь по-прежнему лень, время не поджимает. Ладно, буду последовательным – кусты, котелок, катамаран.

Примус шумит как маленький реактивный двигатель. На этот раз выяснилось, что забыл дома ветрозащиту, ну да это мелочи. Помнится, москвичи, собрав катамараны в Кандалакше, выяснили, что забыли паруса на Иваньковском водохранилище (водоем не опознан. – Прим. ред.) в подмосковном парусном лагере «Крапива» – вот это был экстрим. Ветрозащита – мелочь, пенкой обойдусь.

Первый утренний кофе особо хорош. Возвращает к жизни. Но собирать лагерь лень по-прежнему. Наверное, пошел откат от вчерашней лихорадочной постановки лагеря и сборки катамарана. Буду считать это периодом адаптации, а не плохими предчувствиями. Но на всякий случай пойду под первой полкой рифов на гроте. Раз уж выхожу пораньше, то имею право спокойно «потрамваить» первый ходовой день маршрута.

Увязывать вещи на катамаран дело муторное – мыслями ты уже в море, но суровая действительность цепляет тебя за штаны и тащит назад к обыденности. Кстати, надо будет герму с кухней переложить в корму, как самую тяжелую: волна расходится, а всплытие носами на волну у катамаранов больное место – не любят они по волнам скакать, их стихия резать воду и выжимать ветер.

Все, буду считать, что вещи увязаны и катамаран к походу готов. Строгого маршрута как обычно нет – есть хотелки. Пойду от Архангельска на Кандалакшу через Соловецкие острова, куда же без них. Будет все плохо – сойду с маршрута в Кеми, а будет хорошо, пойду после Кандалакши в сторону Умбы. Поход не на один день, понятно, но за имеющиеся две недели мне таким маршрутом до горла Белого моря не дойти, так что можно просто расслабиться и получать удовольствие.

Прилив на пике, катамаран качает скромная прибойная волна, самое время поднимать паруса. Разворачиваю стаксель с закрутки, он хлопает, наполняясь ветром, и приветственно машет шкотовым углом. Привычно обтягиваю стаксель, вглядываясь в дно, ожидаю момента, когда глубина станет достаточна для опускания руля и шверта. Глубина нарастает стремительно: десяток секунд, и плавники моего Катрана выдвинуты полностью – катамаран становится управляемым и послушным, только несколько тяжеловато висит на руле (яхтенный термин, обозначающий разбалансировку паруса и киля, связанную с неполным или нештатным несением парусов. – Прим. ред.) – это не беда, сейчас присмотрюсь к ветру и буду ставить грот.

Ветер ровный северо-восток, с той стороны на горизонте легкая хмарь, берег плавно уходит за спину, волна с правой скулы немного неприятная, но предпосылок для аврала пока не видно. Доворачиваю носы на ветер и, уравновесив новый курс, закрепляю румпель петлей – сам бросаюсь к мачте поднимать грот.

Если кто спрашивает, почему не делать это на земле, в спокойной обстановке перед отправлением, могу только пожать плечами – на Онеге так и делаю, на Ладоге, бывает, тоже выхожу под полным комплектом. Вот Белое море наглых не любит и учит очень жестко – особенно крейсерские катамараны, которые, в отличие от яхты, будучи перевернутыми, обратно встать сами не могут. Однако и трусов с перестраховщиками Белое море терпит с трудом. Поэтому, выйдя в море, почувствуй его настроение. Получишь благословение от него – не мешкай, раскрывай свои крылья.

Как это почувствовать, не расскажет никто. Просто ты это можешь или нет. Некоторые могут достать языком кончик носа, мне такого не дано, зато чувствую море как большой и единый организм, чувствую его настроение и нескромно пользуюсь этим.

Грот ползет по ликпазу на мачту, фал позвякивает об алюминий при каждом рывке. Вот наверх уползает третий, самый верхний, ряд рифов, подъем продолжаем. Из длинной транспортной сумки, пристегнутой к палубе под гиком, выползает бесконечная змея сложенного змейкой грота, приходится придерживать его коленями, иначе свежий ветер мгновенно вытрясет грот наружу и заставит его хлопать как простыня на веревке. Нелегкое это дело, поднимать грот на ходу в одиночку при ветре и волне. Второй ряд рифов уполз наверх, и вот, наконец, первый ряд появился из сумки. Тебя-то мне, голубчик, и надо. Поднимать парус полностью, чувствую, будет наглостью, а брать второй ряд рифов – уже перестраховкой. Закрепляем грота-фал, закрепляем первый риф-шкот, обтягиваем первый риф-галс – болтающийся снизу неподнятый остаток грота скручиваем и подвязываем к гику. Катамаран несколько увалился под ветер, но грот еще не лег на ванты. Свободно хлопая, он пробует ветер на вкус, радуясь выходу из многомесячного заточения в транспортной сумке.

В одной руке грота-шкот, во второй – румпель, мне бы еще третью руку под стаксель-шкот, ну и заодно четвертую под брасы спинакера. Но пока мутация яхтенных моряков до этого не дошла, приходится зажимать стаксель-шкот коленями – управлять неудобно, но сбросить фал со стопоров в случае чего можно. Поза со стороны кажется не очень комфортной, это действительно так, но, когда катамаран ложится на курс и начинает резать волну, об этом как-то забывается. Вот и у меня начинается ходовая эйфория. Бакштаг правого галса, впереди чистое море, паруса, полные ветра…

Как давно я сегодняшний не испытывал это ощущение. Мне уже не вспомнить, что было тогда с собой из вещей, а вот ощущение катамарана пришло сразу. Вспоминается глубокая зарубка на мачте, чуть выше фаловых стопоров, от соскочившего зубила. Белый узор каната грота-шкота, с вплетенной в него красной нитью, проскальзывающий по ладони. Бурун у пера руля и пенный след на волнах…

* * *

Первый ходовой день, седьмой час вахты. Усталость уже берет свое. Погода продолжает портиться. С гребней волн летит пена и стелется длинными шлейфами. Зверь по имени море нахмурился и засвистел в снастях. Стаксель давно свернут, на гроте взята вторая полка рифов. Где-то на левом траверзе, судя по GPS (неизвестная аббревиатура, предположительно относящаяся к навигации. – Прим. ред.), примерно в тридцати километрах залив Унской губы. Похоже, пора туда прятаться. Доворачиваю на запад и начинаю ломиться сквозь волновую толчею почти на полном фордаке.

Как обычно для Белого моря, погода портится быстрее, чем ты от нее убегаешь. Рискую закрепить руль и броситься к мачте убирать грот. Сбрасываю фалы со стопоров и нещадно пихаю грот в сумку, благо большая часть уже свернута рулоном при предыдущих рифлениях. Грот бьется в руках как крупная рыба. Катамаран, оставшись без тяги, начинает разворачивать лагом к волне. Крайне паршиво. Ложусь на сопротивляющийся грот пузом, прижимая его к палубе, тянусь к стаксель-шкоту. Чуток выпускаю шкотовый угол стакселя из закрутки, искренне надеясь, что ветер распушить закрученный стаксель просто не успеет, но маленький платочек торчащего стакселя сыграет роль флюгера.

Главное, не встать к волне боком. Волна разошлась уже злая, с гребнями. Стаксель стабилизировал Катрана вполоборота к волне, но фал закрутки ползет в стопорах, намекая, что это ненадолго. Лихорадочно уминаю грот в сумку – ткань жалко, совсем еще свежий рип-стоп, но эти мысли на втором плане. Из бокового кармана сумки достаю фаловый угол триселя, дальше по отработанной схеме вздергиваю трисель на мачту пониже и начинаю разгонять катамаран, пока он не приходит в чувство, становясь управляемым. Проблема всех кораблей, что руля они слушаются только на скорости – стоит замедлиться, и рули станут бесполезны.

Последний финт – закручиваю, как можно плотнее, стаксель, в очередной раз кляня себя за леность и отсутствие штормового чехла для штага. Теперь снова можно побороться. Ход есть, значит, и управляемость есть. Мой брезентовый трисель порвать будет непросто даже разыгрывающейся непогоде.

На мне уже давно спасательная шлейка, пристегнутая к спас-концу. Поборемся, зверь по имени море?! Чувствую, ты не на нас злишься, просто мы с Катраном попали под чужую раздачу, нам от этого, конечно, не легче, но пакости лично мне ты делать не будешь – не вырастут неожиданно прямо по курсу скальные клыки, не догонит со спины аномальная волна-убийца. Ты изначально считаешь тех, кто ступил на твое тело, способными справиться с твоим крутым нравом и никаких поблажек никому не даешь – ни возраст, ни чин для тебя ничего не значат. Критерий только один: справился – можешь ходить дальше, не справился – больше не подходи, в случае если первый раз уйти удалось. Мы с катамараном пока справлялись.

Погода продолжала стремительно ухудшаться. Если раньше казалось, что мокро, то когда ударили заряды ледяного дождя, все предыдущее оказалось цветочками. Дождь теоретически лил с неба, но непрерывные струи воды, летящие практически параллельно поверхности моря, прорубающие в волнах целые просеки, – зрелище фантасмагорическое. Для полного сюра не хватает молний, ветвящихся по всему небу.

Накаркал. Молнии, оказывается, тоже есть – просто их не видно за этой водяной вакханалией и не слышно, когда они далеко. Зато очень даже слышно, когда бьют рядом. Складывалось такое впечатление, что молнии ко мне начали пристреливаться.

Вечная дилемма шторма – можно сбросить мачту, опасаясь молний, но катамаран потеряет ход и станет неуправляем надолго – рангоут на крейсерском катамаране только на берегу возможно обратно поставить. Второй вариант – оставить как есть и сосредоточиться на убегании от шторма в Унскую губу. Но вполне реально получить молнией в «громоотвод» топа. Все эти рассуждения о заземлении мачт на лодках как были, так и остаются от лукавого – когда в тебя попадает заряд в несколько гигавольт с током в канале десятки тысяч ампер, а вокруг тебя соленая вода – впору задумываться о метафизическом.

О чем, собственно, и задумывался, убрав на всякий случай части своей тушки максимально далеко от железных элементов конструкции. Молнии лупили практически непрерывно, эту бы энергию да в мирных целях. Оценив по самой скромной шкале выплеск энергии – все энергостанции мира вместе взятые стояли бы, нервно куря, в сторонке.

Статикой полнился весь воздух вокруг, огни святого Эльма должны были бы плясать по всей лодке, но шквальный ливень их расхолаживал. Хотя коронные разряды на топе мачты уже было видно даже за сплошной стеной дождя. Неприятно, но не опасно, если не вспоминать, что разряды ионизируют воздух над мачтой, привлекая к ней внимание Громовержца, тут уж как «не повезет». Оставалось продолжать бороться, успокаивая себя скромной фактической статистикой прямого попадания молнией в лодку.

И тут пополнил собой статистику. Свет и рев по ушам. Похоже, молния все же прошла стороной, зацепив меня краем канала. Руки трясет, зубы стучат – начинаю представлять, как чувствуют себя на электрическом стуле.

Черт с ним, с неуправляемым дрейфом – тянусь выдернуть стопор наветренной ванты, это гарантированно завалит мачту вперед с минимальными потерями. Но дотянуться не успеваю. Еще один рев и вспышка магния по глазам – по пробитому ионизированному каналу от первой молнии пришла ее подружка – катамаран, похоже, глубже зашел в область поражения.

Зрения не стало, точнее, оно стало огненно-черным на огненно-белом фоне, как будто смотришь на солнце. Угольным силуэтом прорисовывался весь катамаран, было видно даже тонкий трос пережженного штага, начавший свое падение на палубу и увлекающий за собой закрученный стаксель.

Мысли казались вялыми, время остановившимся. Успел поругать себя за проскочившую мысль, что бог любит троицу – когда пришла третья молния. Даже видел, как она накатывается – яркий шар и отходящие от него концентрические кольца. Успел подумать: «В яблочко!» – и мир выключили.

Но, как ни странно, не выключили ощущения. Подо мною так же швыряло палубу катамарана, в спину рубили плети дождя, пробивая штормовку практически навылет. Только теперь без звука и изображения. Румпель под рукой ощутимо дрожит, лишний раз подтверждая свою реальность. Похоже, мне предлагают задержаться на этом свете. Курс прежний, и зверя по имени море не интересует, может ли капитан управлять.

Ориентируюсь по курсу на угол удара дождевых струй в спину. В моей внутренней вселенной тишина и темнота, только хороводом бродят мысли – когда сменю курс на значительный угол, мачта, держащаяся только на двух вантах и напоре ветра, неминуемо упадет. Если мне, конечно, не привиделось, что молния пережгла штаг – проверять некогда. Время для принятия решения о курсе еще есть, не ощущаю рядом берега. Теперь только и остается, что верить своим ощущениям. Искренне надеюсь на возврат слуха и зрения.

Слух, похоже, медленно выходит из нокаута, уши болят немилосердно, наверняка и кровь идет, но главное – начинаю различать звуки, значит, и прибой должен услышать. Зрение прикидывалось хладным трупом. Ленивое оно у меня, работать не хочет. Тянусь за капитанским термосом – чая там уже почти нет, допиваю остатки одним глотком, высыпаю на ладонь заварку, термос подсовываю под ногу. Хоть и попал в аврал, лишаться имущества жалко: все, что не привязано к палубе во время шторма, можно считать потерянным.

Выдергиваю из-под непромоканца малую упаковку бинта, сбросив капюшон штормовки, обматываю разок голову по глазам. Теперь разложить заварку на глаза и докрутить поверх остатками бинта. Вроде минутное дело, но пока был с голой головой, успел не только промокнуть до трусов включительно, но и замерзнуть до костного мозга. Зато наверняка смыл кровь с ушей и лица, если она там была.

Упаковываюсь обратно, теперь надо сосредоточиться. Предположим, что ветер поменял направление незначительно – тогда мы на курсе сближения с Унской губой. Пройти Чертовы Рога и россыпи камней на входе в бухту, ориентируясь только на слух, практически нереально. Остаются два варианта: либо, услышав прибой, снимать повязку и надеяться на восстановление хоть какого-то зрения, либо выбрасываться на берег по слуху, скорее всего с разрушением катамарана.

С другой стороны, в штормовом шуме да еще с ослабленным слухом могу услышать прибой слишком поздно. Приятного мало. GPSка мне ничем не поможет, говорить она не умеет, а табло не вижу. Карты по той же причине проходят мимо под ручку с компасом. Нет на борту навигации, понятной на ощупь.

Остается только развитое воображение да полная кубышка памяти. Мысленно черчу курсы и предполагаемые сносы, вношу поправки на течение и волну. Прилив уже начался, он должен помочь и затянет меня в бухту, если сильно не ошибусь с поправками курса.

Перепроверяю свою мысленную схему и доворачиваю на семь градусов к северу. Не доверяя голым ощущениям, щелкаю ногтем по абрису компаса – у него по внешнему кольцу нанесены рисками градусы для взятия пеленгов. Подставляю ладонь струям дождя, отщелкиваю семь градусов и поворачиваю катамаран до возвращения прежнего ощущения струй на ладони. Шаманство какое-то. Если ветер зайдет, меня точно выбросит на камни.

Продолжаю очень внимательно слушать свое ощущение моря и прислушиваться к шумам. Странно только, что не пропищал сотовый об окончании очередного часа вахты: либо пищал в период глухоты, либо вся электроника накрылась медным тазом, точнее, высоковольтным разрядом. Через час будет ясно окончательно – примерно к этому сроку намечен подход к берегу. Время тянулось медленно. Шторм не стихал, но и не усиливался – он стал просто фоном к тяжелым мыслям и опасениям остаться без зрения. Я не фаталист по натуре, но на душе скребли кошки. Сомнения в курсе и принятом решении обойтись без неуправляемого дрейфа грызли душу.

Намеченный час все никак не мог закончиться, возможно, действительно электроника сдохла. По носу послышался звук прибоя. Скинув капюшон, лихорадочно прислушивался то одним ухом, то другим. Звук очень похож, и именно по носу. Слева не прослушивается, значит, вполне может быть северный берег Унской губы. Плавно доворачиваю градусов на тридцать к западу, тут уже не так важна точность, все решится в ближайшие минуты.

Начинаю лихорадочно сматывать повязку. Промаргиваюсь – и ничего не вижу. Подставляю лицо хлещущим ледяным струям, промаргиваюсь еще раз. Ощущение песка в глазах так и осталось, но появился мираж изображения. Боясь спугнуть чудо прозрения, вглядываюсь по сторонам. Картинка практически никакая, да и свету маловато, как мне кажется. Но болтающуюся под ударами ветра и дождя мачту вижу довольно уверенно. Штаг действительно оборван, значит, вся эта катавасия мне не почудилась.

Теперь основная задача – пытаться отклоняться южнее, если правильно помню карту губы. При этом очень желательно не уронить мачту. Подводные камни, смертельно опасные для яхты в такую погоду, для катамарана с его малой осадкой и убирающимися плавниками практически безвредны. Но торчащие из воды клыки для него более опасны, чем для яхты. Начинаю лавировать, отклоняясь от малейших проблесков пены впереди – лучше ошибиться, обойдя просто волны, чем пропустить клык. Пару раз под палубой характерно стукнул шверт, автоматически складываясь при наезде на препятствие и выпускаясь после него, значит, цепляю камни бухты – беру чуть западнее.

Ветер стихает. Похоже, меня начала прикрывать южная оконечность губы. Можно ненадолго бросить руль. Бегу к мачте и, подергав свисающие фалы, убеждаюсь в их относительной целости. Из бегучего такелажа перебило только топенант, ну и бог с ним, спинакер-фала в топовом блочке мне вполне достаточно – оттягиваю им мачту и креплю фал вместо штага. Привязываю как попало – времени нет, катамаран опять начинает рыскать.

Ветер, встретившись с сушей, начал выписывать коленца, да плюс еще нагонная волна, отражаясь от берегов бухты, создает толчею. Но все равно стало легче и спокойнее. Теперь осталось медленно и верно идти вдоль берега, чтобы разглядеть более-менее приличный пляж и сразу на него выбрасываться.

Сегодня нам с Катраном досталось сильнее, чем обычно. Но мы, похоже, и тут выкарабкались. Ветерок опять усиливается, значит, слишком далеко от берега отошел, подправляю курс и снова вглядываюсь в темно-серую пелену вокруг.

Остро к ветру на одном триселе ни один парусник идти не может – вот и подкрадываюсь к полосе прибоя по длинной пологой прямой, почти в галфвинд левого галса. Как только ветер существенно ослаб, прикрытый берегом, начинаю подумывать о постановке грота на третью полку рифов. Был бы матрос – наверняка бы рискнул и поставил. Но одному, в штормовую погоду, слишком уж чревато менять парусный гардероб.

Нет, пожалуй, на сегодня мой лимит везения выбран, да еще и с задолженностью. Ползу вдоль берега на триселе, шаг вперед – полшага назад. Волны стали круче – подхожу к мелководью, относительному, конечно, меня тут скроет не то что с головой, но и с верхушкой мачты.

Прибой слышу отчетливо – звук не резкий, а мягкий, раскатистый. Очень хорошо, значит, впереди не вертикальные стены, о которые волна разбивается разом, а довольно широкий пляж – неважно, галечный или песчаный, – на который волна идет постепенно. Зрение до сих пор никуда не годится, только и способно различать белую пену в серой окружающей хмари. Прибой приближается, пора готовиться к выброске. Пройти прибойную волну на одном маленьком платке триселя против ветра и без скорости – это из области фантастики. Будем применять старый способ барона Мюнхаузена, вытащившего себя за волосы, – главное, к берегу поближе прижаться, желательно на бросок кошки.

Волнение перерастает в откатно-накатное. Все, с этого места вперед уже хода не будет, пора начинать разбрасывать домашних любимцев. Оставляю руль – он уже не помощник, бегу на нос. Упаковки с кошкой на месте нет. То, что еще не окоченело от погоды, замерзает напрочь при виде наступающего северного животного – у меня еще есть становой якорь, но так далеко мне его не кинуть.

Бросаюсь на живот, заглядываю под мост. Слава моему ангелу-хранителю и вовремя бившим меня учителям, которые говорили: «Пристегнул упаковку к катамарану – теперь привяжи ее отдельной веревочкой, пусть на ней за бортом болтается, если вдруг что случится…»

Вытягиваю из воды упаковку с кошкой, выдергиваю разлапистую железку, буквально разрывая затяжную стропу, со всей дури швыряю якорь вперед и вверх – туда, где должен быть берег.

За улетевшей в хмарь кошкой змеится тонкий причальный конец, срываясь с уложенной кольцами в упаковке веревки. Плохо, расправить веревку не было времени, бросок получится не такой далекий, как хотелось бы.

Веревка замерла, осталось ее плавно тянуть, надеясь, что лапы зацепятся. Катамаран нехотя разворачивает носы к берегу, пляска на волнах усиливается. Мне, как опытному рыбаку, надо выходить очень крупного земноводного, в несколько сотен килограммов весом вместе со мной и вещами. Добыча взбрыкивает на каждой волне и вполне может сорваться – неизвестно, за что там кошка лапками зацепилась.

То отпуская веревку, то подтягивая, продвигаюсь к берегу буквально по сантиметру. Вхожу в прибойную зону. Теперь отчетливо вижу пену прибоя, берег действительно пологий. Волны становятся крутыми, с обрушающимися гребнями. Медлить нельзя. Налегаю на веревку, разгоняя катамаран и… кошку срывает. Да, удачу в долг мне явно больше не дают. Лихорадочно выбираю веревку, надеясь, что либо кошка за что-то зацепится, либо успею ее вытащить и еще раз забросить. Дно, похоже, песчаное – шансы стремительно утекают.

В прибойной волне все происходит очень быстро. За кормой вырастает очередной седой водяной исполин, подхватывает катамаран и выворачивает боком к волне – сопротивляться этому уже просто нечем, парус бесполезен, веревка не натянута. Перед опрокидыванием только и успеваю ухватиться за мост. Заваливает нас с Катраном очень жестко – резкий хлыстовой удар и обрушивающаяся вершина волны сверху. И еще один резкий удар, сбрасывающий меня с катамарана – мачта в дно уперлась. Холодная вода кругом, пена и чернота. Выныриваю. Время пошло на минуты. Несколько таких волн, и нас с катамараном размолотит в труху.

Дальше жизнь рванула на чистом адреналине. Подтягиваюсь по спас-концу к бьющемуся в агонии катамарану, перебирая руками, сдвигаюсь к носу, зажав под мышкой стрингер, выбираю так и не выпущенную из рук веревку. Держу кошку и в эту же руку укладываю кольцами плавающую вокруг меня веревку. Каждая проходящая волна накрывает с головой, озноб по всему телу. Сил вытащить себя в пропитанной водой одежде на баллон катамарана может просто не хватить. Экономлю энергию для одного-единственного рывка. Смотав большую часть веревки, кричу в небо:

– Помоги еще разик!!!

Дождавшись обрушения очередного гребня волны, притапливаю себя, преодолевая плавучесть спасика, потом, каждой клеточкой организма рванувшись вверх, выскакиваю на полкорпуса из воды. В верхней точке с нечленораздельным рыком, вложив все оставшиеся силы, вышвыриваю кошку вверх и в сторону берега. Кошка улетает вместе с кольцами веревки, а меня накрывает очередной гребень. Все, последний шанс. Тянуть катамаран с упершейся в дно мачтой, да еще с помощью кошки, зацепленной, судя по всему, за песчаный грунт, – дело абсолютно бесперспективное. Третьей попытки у меня точно нет.

Отцепляю от карабина шлейки спас-конец, связывающий меня с катамараном, и вщелкиваю в карабин веревку причального конца. Пару раз дернув, убеждаюсь, что конец надежно привязан к носовой балке катамарана. Хлопаю катамаран по баллону:

– Жди меня, Катранище, мы еще повоюем.

Выбираю слабину веревки – кошка держит. Отталкиваюсь от катамарана и, перебирая веревку, плыву к берегу. Буквально через полтора десятка метров веревка начинает уходить под воду, недалеко же мне удалось зашвырнуть кошку. Тянусь руками глубже, продолжая протягивать причальный конец сквозь карабины. Вокруг если не ад, то точно его преддверие. Волны бьют, накатываясь сзади: бьют в лицо, откатываясь от берега, бьют с боков, вообще непонятно откуда взявшись. Их высота кажется многометровой, хотя это наверняка обман зрения, да и с глазами не все хорошо. Дальше тянуть веревку уже нельзя, слишком большой стал угол ее отхода от дна, еще чуть-чуть – и выдерну кошку.

Замираю на месте, если можно так сказать о щепке в стиральной машине, принимаю вертикальную позу и вдруг касаюсь ногами дна. Мимолетное касание, потом поднимает очередная волна. Опускает еще раз, касания нет. Значит, еще глубоковато. О том, что это была вершина камня, а вокруг большая глубина, даже думать не хочется.

Рычу сквозь зубы от доставшейся мне зебры в виде судьбы. У нее вместо полосок, похоже, сплошная гнедая масть. Ну, может, с маленьким белым пятнышком на храпе[1].

Иду на крайние меры. Поджимаю под себя порядком окоченевшие ноги, выдергиваю из ножен на голени небольшой тонкий стропорез. Чиркаю им по пуговицам штормовки, расстегивать долго, да и руки плохо слушаются. Лезу ножом под плечевую перемычку спасика – дурак, надел бы спасик поверх штормовки, обошелся бы малой кровью. Режу обе плечевые перемычки, расстегиваю спасик и тащу его из-под штормовки. Вытягивается очень тяжело, но снять штормовку еще менее реально. Без спасика и в расхлестанной штормовке становится очень холодно, непроизвольная дрожь переходит в откровенную трясучку. Воткнуть нож обратно в ножны, да еще и хлястик застегнуть мне слабо. Втыкаю его в плотный бок спасика по самую рукоять, а спасик застегиваю вокруг веревки, буду жив – вытащу. Нырок в глубину теперь проходит совсем легко. Многокилограммовая, набравшая воды одежда, не уравновешиваемая больше спасиком, тянет на дно не хуже камня. Перебираю веревку, кошка где-то близко, только бы вдоха до нее хватило и чтоб глубина позволила еще раз вздохнуть, ибо в этой одежде мне уже не всплыть.

Сильное придонное течение от уходящей волновой воды отнимает последние силы. Воздух заканчивается, тянуть больше нет смысла, спиной ощущаю волнение на поверхности, значит, глубина небольшая. Перестаю тянуть веревку и, дав ей приличную слабину, резко отталкиваюсь ногами от дна. Еще один дельфиний прыжок выносит меня над водой, резкий выдох – и на вдохе накрывает волна, крутит, тянет назад и на дно. Наглотаться успел совсем чуток – сказочно повезло. Перебираю веревку как сомнамбула, скоро организм начнет отказывать. У самого дна ощутимо болтает, глубина совсем небольшая, и тут рука натыкается на кольцо цевья кошки.

Остались секунды, лихорадочно продергиваю веревку через карабин шлейки, давая максимальную слабину, какую успею. Выдергиваю кошку из дна, отталкиваюсь от него и делаю подобие высокого выпрыгивания, на большее сил уже нет. На выдохе швыряю кошку в берег, далеко она не улетела, но и берег совсем рядом, я его не вижу окончательно отказавшими глазами, зато слышу буквально в нескольких метрах. На вдохе захлебываюсь основательно, сдерживая кашель, выбираю веревку.

Пока барахтался, меня отнесло на несколько метров назад. Тяну свою последнюю веревку-соломинку. Волны начинают швырять и бить о дно, значит, уже берег. Встаю на ноги, пытаюсь тянуть и идти. Волны, не оценив наглости смертника, сбивают с ног, намереваясь уволочь назад.

Тяну, встаю, падаю, снова тащу причальный конец. В ушах звон, ничего не вижу, пошел общий отказ организма. Встаю в очередной раз, и волна поддает под колени, падаю, конечно, но в душе улыбаюсь – раз волна подсекает так низко, значит, прибойную зону прошел. Еще несколько шагов, падаю на четвереньки, волна подпихивает сзади. Встать уже немыслимо. Там, в волнах за спиной, погибает соратник, до конца выполнивший свой долг.

Встаю, делаю пару шагов. Веревка в руке тянет вниз, дошел до кошки… Если за ней нагнусь – упаду и не встану. Выпускаю из рук веревку, бреду дальше. Веревку слегка закусывает в карабине шлейки, на автомате начинаю ее продергивать, выдавая слабину.

Внезапно понимаю, что никакой воды вокруг нет, оглядеться не могу, во всем мире темнота и тишина, звук выключился следом за изображением. Падаю на колени и утыкаюсь лбом в мокрый и холодный песок. Все тело трясет крупная дрожь. Полное спокойствие. Понимаю, что пошли последние минуты жизни. Самое время отряхивать сюртук, чтобы предстать перед привратником чистилища в подобающем виде.

Или время для Ангела Исцелителя АИ-1. На ощупь лезу снизу под свитер, к нагрудному карману рубашки, с трудом вытаскиваю величайшую ценность походника, выцарапываемую всеми правдами, неправдами и подкупами из армейских складов – его последний шанс. Плохо слушающимися руками раскрываю плоскую пластиковую коробочку войсковой аптечки старой сборки, нащупываю шприц-тюбик из второй секции.

Роняю аптечку на землю, сдергиваю с иглы колпачок и всаживаю шприц-тюбик в ногу. Боли не чувствую – эта система, похоже, тоже отключилась. Выдавливаю адскую смесь, не отпуская сдавленного тюбика, выдергиваю иглу. Все как по учебнику, но применяю впервые.

Падаю на бок в позе эмбриона: обещали максимум десять минут – и буду как новенький зомби. Если не получится, то далее только сюртук отряхивать. Правда, где-то тут обитает народ, но ни один идиот ныне гулять по пляжу не выйдет. Остается себя успокаивать – после шторма скорее всего нас найдут… Что останется, разумеется.

Порадовало возвращение связных мыслей. Хороводы они не водили, скорее еле шевелились в каком-то киселе – но можно было начинать себя накручивать. Уж что-что, а накручивать себя умею, да и к Катрану испытываю действительно теплое чувство, так что сентенции типа «вставай, тряпка, друг в прибое погибает, не плыви по течению, тебе за две жизни еще побороться надо» находили в душе отклик.

Дрожь прошла, сил вроде не прибавилось, но попробовать шевелиться уже можно. Встаю на колени и начинаю сбрасывать штормовку. Хотел бы знать, как долго действует смесь и когда подойдет пик формы. Как-то не поинтересовался этими вопросами, ограничился знанием где что лежит, как применять и от чего помогает.

Освободившись от многотонной тяжести, давящей на плечи, нашариваю около себя брошенную аптечку. Вернуть ее на место не рискую, засовываю в карман штанов и делаю пару пробных шагов. Штормит и трясет, ноги ватные, но как будет дальше, неизвестно – время начинать спасательную операцию. Выбираю слабину веревки, идущей к катамарану, бреду вдоль побережья, чтоб тащить катамаран вбок, периодически пробуя тянуть. Оставшийся на пляже конец веревки натягивается, кошка мешает двигаться дальше. Идти за вцепившейся в песок кошкой нет сил – начинаю вытаскивать катамаран отсюда.

Тяну, упираясь ногами, тело швыряет из стороны в сторону, передавая через напряженную веревку буйство волн, ломающих катамаран. Главное, развернуть Катрана носами к берегу, вывернуть мачту из дна – дальше вытаскивать станет легче.

Постепенно веревка поддается, тащу, отступая назад от кромки берега, отталкиваясь ногами, руками пытаюсь компенсировать рывки. Рук и ног по-прежнему не чувствую, но главное, катамаран пошел.

Видимости никакой, дождь стеной и зрение на нуле, но судя по выбираемой веревке – все получается. Отошел уже слишком далеко от уреза воды, уперся спиной в береговой обрыв. Перебирая руками, двинулся обратно к воде, снова тяну – и еще раз к воде.

На четвертом заходе начало швырять сильнее, катамаран проходит береговой прибой. Сгоняю навалившуюся апатию: ответственный момент. Даже пытаюсь бежать, разгоняя кувыркающегося в прибое Катрана. Рывками причального конца меня сдергивает на землю, поднимаюсь, веревку на плечо, и как бурлак на Волге – тяну.

Стало получаться вытаскивать только импульсами, похоже, катамаран лег бортом на дно, и выбирать слабину получается, когда волна баллоны приподнимает. Подстраиваю усилия под волну, продвигаюсь, пока хоть как-то идет. Ноги взрывают песок пляжа. Все, больше никак. Возвращаюсь по тросу к катамарану – форштевни лежащего на боку Катрана далеко вылезли за линию волнового наката. Какие-то смутные силуэты получается разглядеть. Упираюсь лбом в переднюю балку моста и пытаюсь отдышаться.

– Ну, здравствуй, дружище.

Берусь за двойную веревку, заменяющую штаг, и иду к топу. Мачта лежит в зоне наката, по коленям опять зло бьет волна. Нагибаюсь за топом мачты и, не удержав равновесия, падаю, разбрызгивая вокруг воду и пену.

Мокрее уже некуда. Поднимаюсь на колени, прижимаю верхушку рангоута к груди и встаю, отрывая от земли свою нелегкую ношу. Теперь рывками к берегу. Если мне удастся дотянуть топ хотя бы до середины пляжа – можно ставить себе памятник. Дотащить на самом деле хорошо бы до обрыва в конце пляжа. Опять начинаю себя накручивать. Проворачивающийся бортом по пляжному песку катамаран страшно мешает, но продолжаю толкать рангоут – сгребаемый песок препятствие преодолимое.

До обрыва не донес, споткнулся о здоровенный валун – странно, как только его раньше не заметил. Но дальше середины пляжа дотащил точно, так что с меня полтора памятника. Поднять топ еще раз даже не пытаюсь: сколько осталось во мне наркоты, неизвестно, а еще как-то все это крепить надо. Прилив выше уже не поднимется, есть шанс, что катамаран не смоет. С другой стороны, чего страдать? Выше мне Катран все равно не вытащить.

Иду вдоль мачты по пляжу к катамарану, на автомате оцениваю повреждения – порвана ромбованта, мешанина из фалов, краспицу загнуло… В общем, сплошная Цусима. Нашариваю на мосту, вертикально стоящем передо мной, герму с бивачным снаряжением. Пробую распустить притягивающие стропы. Нет, пожалуй, это не с моими силами, координацией и исчерпанной удачливостью.

Бреду искать спасик, он должен быть где-то у передней балки. Натыкаюсь на оборванный штаг с разлохмаченным стакселем, выпутываю его из мешанины такелажа и кидаю на песок вдоль катамарана под защиту палубы. И зачем это было делать именно сейчас? Вот что значит привычка.

Спасик нахожу там, где и предполагал, выдергиваю из него нож, ползу обратно резать стропы. Волоку герму по песку к топу мачты, от воды подальше. Из нее вытаскиваю большой тент, ставить палатку мне не по силам. Тент стелю под лежащей наклонно мачтой и забрасываю его концы на мачту, чтоб свисали с обратных сторон. Снова бреду к катамарану, хотел срезать герму со шмотками, чертыхнулся, поняв, что нож бросил у тента, обратно уже не пошел. Похоже, завод у моей наркоты заканчивается, опять начинает знобить. Беру валяющуюся у носов веревку, которая сослужила сегодня великую службу, иду к тенту. Привязываю края тента к мачте с одной стороны, а с другой, той, что дальше от воды, тент привязываю к мачте, собрав гармошкой – получился конусный кулек, открытым входом в сторону моря, внутри должно быть сухо. То, что стекает по мачте, остановит намотанный перед тентом и свисающий конец веревки, ветер пока от берега, так что дождь не заливает.

Последним штрихом обматываю оставшуюся петлю веревки вокруг камня, это уже перестраховка, но пусть уж будет, раз везенье закончилось. Падаю на колени перед зевом кулька, получившегося из тента. Забрасываю внутрь пенку и спальник. Лишний раз благодарю учителей, настаивавших на паковке герм по принципу однородности использования: тенты, палатки, пенки и спальники – в одном месте, но переупакованные полиэтиленовыми пакетами, чтоб не мокли друг от друга. Еще наставники говорили заворачивать в спальник капитанскую фляжку, чтоб было, что принять перед сном – низко кланяюсь вам, други мои. Сдираю мокрую одежду и кидаю сверху на похудевшую герму.

Голышом вползаю в кулек и запихиваю себя в спальник. Спальник липнет к мокрому телу. Процесс идет медленно, со стуканьем головой о мачту, но до завершения добирается. Кручу в руках свой капитанский запас и думаю, как он наложится на уже принятую химию. Решаю, черт с ним, как могут, так пусть и мирятся, у меня шансов проснуться утром и так немного.

Заглатываю прекрасный коньяк как простую воду, очень приличную дозу. Противнейший вкус морской воды и слабости напиток перебил – за одно это спасибо. Застегиваю спальник и иду на встречу с Морфеем. Самому интересно, он меня отпустит или отконвоирует к привратнику врат.

* * *

Просыпаюсь от настойчивого дерганья за ноги. Лучше бы помер вчера… Тело болит, поташнивает, и вместо снов были кошмары – хорошо, что не запомнились. Мычу, что со мной все хорошо, только бы отстали, но тип попался приставучий, с на диво хорошим настроением. Он выдал мне в ответ фразу, заставившую откровенно задуматься. Общий смысл был понятен: какая-то из местных монастырских шишек зовет знакомиться, но вот стиль говора вгонял в ступор. С говором поморов в принципе знаком – говор достаточно специфический, с растягиванием фразы и усилением голоса к концу предложения. Но такого яркого носителя древнего слога еще не встречал. Если учесть сплошные старорусские словечки и построение фразы, для понимания которой надо выворачивать мозг, то проще вылезти и идти с ним к нормально говорящему образцу, чем пытаться вести диалог, напрягая мозги, и без того плохо работающие.

Ворочаюсь в спальнике, нащупывая замок молнии – опять спальник во сне перекрутил, похоже, ночка была беспокойной. Раскрыл спальник, посмотрел на лежащий рядом капитанский запас, решил, что это уже будет перебором, и начал выбираться. Сразу стало холодно, босые ноги на мокром песке, общая промозглость погоды. Хорошо, дождь кончился, и от ветра пляж прикрыт обрывистым берегом.

Вытаскиваю спальник, накидываю на плечи и кутаюсь в него. Оцениваю свое состояние как паршивое, но на движение без рывков и усилий в принципе способное. Радует возврат зрения, правда, все размыто и приходится щуриться – но гигантский прогресс от вчерашнего налицо. Осматриваю местного мужичка, как-то тут совсем бедно живут. Знаю, конечно, что на Кольском народ живет много хуже, чем в Питере, но раньше не видел, чтоб чуть ли не в войлочных половичках, подпоясанных веревкой, ходили. Повезло, что поморы народ молчаливый. Стоит мужичок, меня рассматривает, с расспросами не лезет, есть время собраться с силами и мыслями.

Иду к Катрану. Он, похоже, ночевал спокойно – все лежит, как лежало, даже на разбросанное имущество никто не позарился. Поморы гордятся, что у них издревле воровства не было и дома не закрывали. Как там было раньше, не в курсе, а вот сегодня синеватые поморяне тырят все, что вокруг палатки лежит, и сразу пропивают. Выходит, чуток везения ко мне возвращается – поморяне рядом не проходили.

Пытаюсь отстегнуть вещевую герму – спальник сползает. Мокрые, затянутые стропы, которыми гермы пристегнуты к Катрану, поддаются плохо. Приплясывая голышом у катамарана, отстегиваю наконец герму, бросаю ее висеть на страховочной веревке, кутаюсь обратно в спальник.

Присаживаюсь перед гермой, начинаю быстро одеваться. Интересное, кстати, наблюдение, почему голый мужик первым делом запрыгивает в трусы, а женщина обычно одевается с верхней части, оставляя трусы на потом. Утепляюсь до состояния удовлетворения от жизни и начинаю перерывать герму в поисках запасных кед, так как запасных сапог у меня нет.

Наконец обуваюсь и начинаю процесс приборки пляжа, нечего лишний раз вводить местных в искушение. Собираться как положено сил нет, посему покидал в гермы что мог, остальное закинул в кулек тента. Сходил вдоль пляжа за кошкой, подобрал там же мокрую кучу, которая раньше была штормовкой. Штормовку развесил на мачте, кошку зацепил за транец и повесил на нее свернутый в несколько колец остаток веревки.

Прошелся еще раз по пляжу, вроде ничего в глаза не бросилось. Оценил организм на предмет поесть. Есть хотелось, но одновременно ощутимо тошнило. Решил не рисковать. Мужичок, раньше неотрывно за мной наблюдавший, ковырял загнутый рог краспицы, надеюсь, это он не к цветмету приглядывается.

– Ну что, пойдем? – задаю вопрос помору.

Он замирает – такое ощущение, что переводит мысленно фразу с русского на китайский, – потом кивает и идет по пляжу, забирая существенно правее места моего крушения.

Дальше мы забираемся на обрывистый берег по еле заметной тропке, буксуя на осыпающемся склоне. Останавливаюсь обозреть окрестности, прикрытые ранее обрывистыми берегами. Красивейшие тут все же места, если бы не штормовая серость – была бы вообще открытка.

Впереди, достаточно далеко, небольшой поселок с церквушкой. Перед ним на пляже угадываются мелкие черточки лодок, а рядом с берегом, на рейде, стоит крупный одномачтовый баркас. Я несколько раз бывал на Кольском, и меня уже не удивляет разнообразие местных плавсредств – тут можно встретить и лодку-долбленку, и чуть ли не старинный поморский коч, а рядом с ними будет лежать современная моторка и на рейде стоять проржавевший до сквозных дыр малый траулер.

На этот раз увидел баркас с уклоном в старину – флаг им в руки, если делать нечего. Хотя если разрешат, полазаю по баркасу с удовольствием – у такого самостроя всегда можно встретить интересные технические решения.

Идем к поселку. Плотнее застегиваю куртку, наверху ветер значительно злее, хотя местные к нему, похоже, привыкли. Мой провожатый идет бодро, в свой половичок не кутается, с разговорами не лезет. Довольно бодро дошли до домиков. Поселок как поселок – домики старые, с низкими, нахлобученными крышами, венцы почерневшие от времени и непогоды. Маленькие окошки-бойницы под самой крышей – вот это уже необычно, я такие только у музейных экспонатов видел.

На дворах домов попадается деревянный хлам, не видно разбросанного железа и полуразобранных механизмов, как это обычно бывает. Вряд ли они прибрались к моему приходу. Начинаю опасаться, что попал в общину староверов – у них пунктик на стиле жизни, завещанном предками, а с ними общаться весьма не просто, тараканы у них в голове больше моего Катрана размером. Знакомого, ночевавшего в такой общине, чуть не женили – он, мол, девушку за руку подержал, урон девичьей чести нанес. Расслабленное настроение улетучивается, надо срочно ремонтироваться и отчаливать, желательно до темноты. Лучше на другом берегу залива лагерем встану и отремонтируюсь основательно.

Заходим в домишку, предварительно обстучав обувь на пороге, высоко задирая ноги через порог и согнувшись пополам в низком проеме. Темные узкие сени с висящей по стенам рухлядью и стоящей у двери лавкой, придерживающей пару деревянных бадеек с водой. Из сеней вступаем в горницу через такой же миниатюрный проем. Одна большая комната, стол, лавки, большая печка. Остальное убранство декорировано серыми простынями, служащими, наверное, перегородками.

За столом сидит поп, если судить по одежде. Мой провожатый крестится на иконы и кланяется попу. Ну, не то чтоб в ноги упал, скорее, изобразил поклон. Немая сцена: все смотрят на меня. Из-за простыни выходит местная хозяйка в толстой и длинной ночной рубашке, видимо, считающейся платьем.

Точно староверы – подозреваю, основательно попал. Надеюсь только, до торжественного сжигания некрещеного меня дело не дойдет. К вопросам веры и религии тут относятся очень трепетно.

– Мир дому вашему, благополучия и здоровья хозяевам, – начал представляться. – Зовут меня Александр, попал в шторм у ваших берегов и сильно поломался. С ремонтом способен справиться своими силами, но был бы благодарен за помощь в подъеме лодки и спуске на воду.

Поп смотрит на меня как-то более пристально, похоже, как и провожатый, переводит мысленно с русского на китайский. Потом выдает фразу на сленге проводника – выходит, напрасно надеялся, что проводник был уникальный. Теперь сам мысленно перевожу с китайского на русский, складывается примерно следующее.

– И тебе, ветряной гость, здоровья и жира. Откуда ж ты будешь, коль на иконы не крестишься?

Врать смысла не видел, все же старообрядцы не звери, относиться будут, конечно, хуже, но мне с ними не жить, а катамаран в крайнем случае подниму в одиночку.

– Еду от Питера, и уж простите, но не крещен, вот и не кланяюсь на иконы.

Поп впадает в ступор, можно подумать, что к нему рыбаки с траулеров не заходят водки попить. Хозяйка скрывается за перегородкой, надеюсь, не за ухватом пошла для отваживания нечистой силы в моем лице.

Поп с провожатым отмирают. Провожатый откланялся и вышел за дверь. Поп указывает мне на лавку, говорит на своем сленге явно медленнее, наверное, чтоб мне переводить было проще.

– Присаживайся, гость, пых переведи, да снедать за говором зачнем.

Переводить мне было довольно сложно, смысл многих слов угадывался только из контекста, правда, дело уже пошло веселее, мозг вывернулся, подстраиваясь под новые построения фраз, перевод был практически синхронный.

Радовало, что назвали гостем – теперь, если не наломать дров, вполне могут помочь. Сажусь на лавку, хозяйка выносит пару деревянных мисок с чем-то однородным, похожим на пюре, и ставит перед нами. Попик перекрестил стол, опять на меня покосился, но ничего не сказал. Вытащил откуда-то из-под стола ложку величиной с мой походный половник, да еще и из дерева вырезанную. Мне подумалось, по ассоциации, что хохломской росписи не хватает. Пощупав на всякий случай под столом, мало ли, вдруг там у них полка с шанцевым инструментом, откидываюсь на стену избушки и говорю:

– Прости, отец… – Попик был весьма пожилой. – Моя еда и посуда у лодки осталась.

Попик моментально отреагировал, повысив голос в сторону перегородки:

– Мать, гостю столовать нечем.

Хозяйка приносит мне еще один образец народного творчества, зачерпываю им чуть ли не треть миски, кошусь на попика. Тот держит ложку на весу, отъедая понемногу ее содержимое. Следую его примеру.

Жуть какая невкусная бурда – могу сказать только, что это нечто растительного происхождения на жиру. Ну да едали в походах и покруче, помнится, в горном походе наша поварешка макароны в холодной воде сварила, газ, блин, экономила, так вот эта каша гораздо вкуснее того клейстера. Отвешиваю комплименты в сторону перегородки, надеюсь, это воспримут как вежливость, а не как покушение на женскую честь. Еще больше надеюсь, что мою вежливость не истолкуют как просьбу добавки, живот крутит, и приходится глубоко дышать.

Попик неспешно рассказывает, что звать его отец Никодим, даже должность в обители назвал, но мне она ни о чем не говорила, кроме того, что тут есть обитель преподобных Ионы и Вассиана Пертоминских. Жду, когда начнет расспрашивать о том, что на Большой земле происходит.

Антенн на крышах домов не заметил, человеческое любопытство староверам не чуждо – дойдем и до расспросов. Ну вот, как и предполагал!

Начинаю подробно расписывать, что было интересненького за последнее время. Еще как следует начать не успел, вернулся мой провожатый, привел с собой еще одного попика, совсем старенького – оба отдали должное углу с иконой. Понятное дело, пришлось прерваться.

Батюшка Никодим привстал, изобразив поклон вошедшему, из чего можно заключить, что пожаловало начальство. Хозяйка из-за перегородки вышла, поклонилась глубже, пригласила гостя к столу, опять за перегородку убежала. Провожатого, кстати, никто никуда не приглашал, и он опять исчез за дверью, надеюсь, не за следующим гостем побежал.

Хозяйка вынесла еще одну миску, наверное, праздничную, с резным узором по краю. Поставила перед гостем, присела на лавку рядом с Никодимом. Гость так и не представился, стол перекрестил, но есть не торопится. Отец Никодим провел для новоприбывшего краткий обзор наших переговоров.

– Вот, ваше высокопреосвященство, прислал нам Отец наш иноземца некрещеного, морем поломанного. Говор ведет странно, зело интересно, – и, обращаясь уже ко мне: – Александр, зачни еще раз для архиепископа Афанасия.

На самом деле сказал не совсем так, но записывать привычные обороты мне будет гораздо удобнее. Повторить историю мне несложно, начал не торопясь. Для затравки – как вляпался в шторм и попал под молнии, потом плавно перешел к подготовке похода, от него уже перескочил на последние новости и события в мире, сжато поведав основные происшествия.

Сокращенно рассказывал по понятной причине – раз Афанасия назвали архиепископом, то он точно не из этой глуши, минимум из Соловецкого монастыря приехал, с проверкой, наверное. На Соловках мне бывать приходилось – там антенн торчит тьма, и тарелку спутниковую видел. Так что пускай Афанасий сам подробно своих подопечных просвещает.

Пока рассказывал о себе да о переходе, часто переспрашивали. Афанасий оживился, шторм обсуждали уже бурно, архиепископ, оказывается, попал под ту же раздачу, правда, он утверждает, что никаких молний не видел. Это неудивительно, так как он сам сказывал, как неистово молился всю непогоду – сидел наверняка в задраенной каюте. Пришел он на том самом баркасе, который отстаивается на рейде, тоже мне, любитель старины – моторок, кстати, на Соловках полно.

Тем не менее, когда упомянул кратко события в мире – слушали меня молча, но с явным интересом. Может, на Соловках электричество кончилось или там за событиями не следят, но, в конце концов, лектором не нанимался – отдал долг гостя, пора и за ремонт приниматься. Закруглился.

В наступившей тишине Афанасий посидел молча, глядя почему-то на икону, можно подумать, совета испрашивал. Потом положил обе руки на стол, к еде он так и не притронулся. Обратился ко мне:

– Зело, отрок, твой бай инороден и слова странные. Но не буду пока думу торопить. – Продолжил, обратившись к Никодиму: – Не пойти ли нам, Никодим, на море глянуть, гостя нашего проводим, на диковины посмотрим, твой Клим с заутрени всей обители о них только и бает.

Как известно, в армии пожелания начальства должны исполняться быстро и с прилежанием. Церковь в этом отношении от армии не очень отличается. Быстро собравшись, мы вышли под промозглый ветер. Уходя, рассыпался в благодарностях хозяйке, она покровительственно мне покивала. Вроде первый раунд обошелся без обид и угроз достоинству.

Шли медленно, периодически меня спрашивали о том о сем. Какая все же мелочовка им интересна. Ну какая разница, на чем приехал? На поезде, разумеется. Какая разница, на каком таком поезде? На 390-м, если так понятнее будет. Как-то начинают они мне напоминать недавно слезших с пальмы – такое в наше время, тем более в снегах Севера, редкость, а тут сразу два раритета. Еще и поселок старообрядческий этот, ни одной моторки на берегу. Странно все как-то.

На берегу нас ждал аншлаг, по местным меркам, разумеется. Мужиков пять ходило вокруг Катрана, в основном рассматривали, изредка что-то ощупывали. Пара пацанов слушали, о чем им вещал активно размахивавший руками третий пацан, который сидел, кстати, на мачте – сейчас буду уши драть за порчу судового имущества.

Увидев, как наша троица спускается на пляж, пацаны убежали спасать уши. Один мужичок пошел нам навстречу. Одежка у всех прямо для массовки фильма «Россия молодая», даже, пожалуй, естественнее выглядит. Нельзя же так основательно крышей ехать! Предки предками, а добротной, недорогой, современной одежды полно! Зачем эти перегибы?!

Мужичок нас встретил, раскланялись – будьте здравы, и вам не болеть. Потом Афанасий спрашивает у встречающего:

– Поведай, Антон, что так тебя в лодке гостя нашего удивило, ты помор опытный, с иностранцами не раз хаживал.

А этот «опытный» кормчий давай чуть ли не с пеной у рта вещать о железном каркасе и мачте… Кстати, не железном, а дюралюминиевом – это еще раз говорит о его «опытности». Но добил мужичок меня описанием кожаных мешков, надутых воздухом. Так моего Катрана еще не оскорбляли! Слушать дальше этот бред уже становилось неприятно, заигрались вы, мужички, в старину. Ну да мы с товарищем тут проездом.

Прервал поток ахинеи от кормчего, вежливо извинился, сказал, что надо лагерь разбивать, мало ли дождик снова, откланялся. Пока перетаскивал гермы на приглянувшееся мне место под обрывом, этот кормчий заливался как соловей перед двумя стариками, хорошо, что не слышу. Потом потянул их на экскурсию вокруг катамарана. Остальные мужики что-то степенно обсуждали в сторонке, только один подошел, спросил, не нужна ли помощь. Особой щепетильностью в походе стараюсь не страдать, поэтому мы с Прохором лихо перетаскали гермы и натянули тент. Представился он Прохором Никитичем, но на полном именовании не настаивал. Помощник он был средненький, с походным оборудованием совсем не знакомый, так что палатку пришлось ставить одному.

Затем побегал по пляжу, собирая разбросанное, сложил что под тент, что в палатку. Сняли с катамарана обвесы из надувных катков в брезентовых чехлах, положили у будущего костра. Вот кострище Прохор сложил – залюбуешься, еще и мужиков послал пройтись по пляжу за плавником. Выданную мужикам пилу и топор все осматривали с живым интересом – вот ведь действительно край непуганых поморов.

Пока искали дров, поставил на примус кан с водой под чаек. Пришли с экскурсии старички-поповички с мужиком, явно не заслуживающим звания кормщика. Но, какие ни есть, а гости – рассадил их на катки, обещал в скором времени чай и продолжил строгать бутерброды.

Выглядели мои гости тихими и задумчивыми, наверное, все силы на дебаты положили. Прохор освоился, сидит на катке и стругает лучины моим стропорезом. Кстати, в комплекте походной кухни обязательно должен быть свой нож, который только готовкой занимается. Если им начать деревяшки строгать и в сомнительных местах ковыряться – отравиться раз плюнуть, как ни отмывай. Ну да это лирика.

Вода закипела, бросил туда заварки, потушил огонь – топливо надо экономить – и оставил настаиваться. Гости за моим действом смотрят не отрываясь, начинаю чувствовать себя на сцене. Простите, гости дорогие, но кружек у меня только две. Наливаю варево по кружкам для старцев, им по возрасту положено быть первыми.

– Сколько вам сахару положить, батюшки? – обращаюсь к ним, держа в руках кубики сахара. Чего их так передергивает? Может, как-то по-другому положено обращаться? Уж простите меня, городскую чучундру.

– Не надо ничего класть, – говорит задумчиво Афанасий, но с места не поднимается. Ну, да мне несложно – отношу им кружки. Забрав у меня тару, батюшки, не сговариваясь, забрали у меня и по кубику сахара.

Как-то не идет у нас общение: все сидят как новички в чужой компании. Слегка разбавили повисшее молчание пришедшие мужики с дровами, пока пилили да строгали, разговоры худо-бедно заковыляли. Старцы допили чай и откланялись, мол, им надо высочайшему отчитываться – это они что, побегут по рации общаться с руководством, что ли? А с другой стороны, пусть развлекаются, как хотят.

С уходом церковного начальства мужики явно расслабились. Быстро запалили небольшой костерок, заминка вышла с их кресалом – слабые искры давало. Надо, кстати, попробовать себе нечто похожее выцыганить – незаменимая в походе штука. Потом выставил кан с чаем на любовно выложенную Прохором приступку у кострища, переложил бутерброды на крышку кана и положил рядом с чаем. Добавил туда начатую коробку с сахаром, уселся и понял, что проголодался. Организм переборол болячку или расходился за день.

– Ну, мужики, налетайте. – Хватаюсь за бутерброд побольше.

Прожевав чуток, черпаю кружкой чай, запиваю и ставлю ее для всеобщего потребления. Мужики присоединяются, в разговорах опять пауза. Потом Антон просит рассказать, как штормовал.

Моряки – это те же рыбаки. Рыба в их рассказах растет прямо на глазах. В процессе взаимных пересказов событий несколько улучшил свое мнение о кормчем, если мужик неграмотен технически и это ему не помешало быть хорошим мореходом – сие талант от бога. Попутно из рассказа Антона стало понятно, что шкипер у них на баркасе неопытный, но очень именитый – задавил авторитетом всю команду и попер дуром в шторм, да еще чуть судно не угробил. Так что Антон вытягивал баркас с камней у берега практически за уши – остро к ветру его яхта не ходила даже в девичестве, а их шкипер, Петр, загнал ее к подветренному берегу, вот Антону и пришлось отжимать яхту по миллиметру на глубокую воду. Петр в это время настаивал на подходе к берегу и давил авторитетом – действительно совсем зеленый шкипер.

– Антон, надо было посылать твоего шкипера в трюм, чтоб не мешался, коль ничего не понимает, – высказываю самую логичную в такой ситуации мысль.

– А ну-ка, гость дорогой, подскажи, отчего же шкипер с твоих слов так туг на ум? – раздался голос из-за спины, и под тент заходит молодой парень лет двадцати пяти, длинный, как мой приятель, только не такой накачанный.

Мужики встали, поклонились – наверняка это шкипер и есть, тогда неудивительно, что он их давил. Это у меня выработался иммунитет на здоровые «машины для убийства», без привычки таким перечить не хочется.

Тоже встаю, приглашаю к столу. Он на меня посмотрел также странно, как до этого святые отцы, но ничего не сказал, сел на мое место и без зазрения совести начал харчить отложенный для меня бутерброд. Махнул мужикам, мол, не отвлекайтесь – те начали рассаживаться.

Места особо уже не было, пошел за пенделем, пристегнул его на пояс и уселся поближе к костерку. Шкипер смотрит на меня с ожиданием, мужики – с каким-то затаенным страхом. Что ж, попробую быть вежливым, а то такие юнцы взрываются как порох, особенно когда их критикуют. Точно знаю, сам такой.

– Вы позволите называть вас Петром? – задаю вопрос для разминки.

Мужики на глазах начинают бледнеть, наверное, положено было добавлять шкипер, или великий шкипер, или что-то в этом роде. Начинающие мореманы с гонором на это сильно падки. Но шкипер, глядя в мои спокойные глаза, кивает.

– Любо, так тому и быть.

Мысленно почесал затылок – случай еще более запущенный, чем мне казалось. Продолжаю спокойным тоном:

– Меня звать Александром, путешествовал по Белому морю не один год. – Надеюсь, они понимают, что не постоянно этим занимался, а только во время отпусков, не хотелось бы потом осетра урезать. – До этого ходил и по Ладоге, и по Онеге. Не могу назвать себя морским волком, скорее волчонком, но основное правило поведения в шторм – это держаться подальше от подветренного берега. Об этом во всех книгах капитанов наставляют. Шкипер должен приложить все силы и средства для ухода от таких берегов. Если он умышленно идет на сближение с берегом во время шторма, да еще не имея средств отойти от него в случае опасности… Ведь так понимаю, ваша яхта против ветра ходить не может?.. Такой шкипер обрекает большинство своей команды на очень неприятную смерть, в том числе, возможно, и себя, а врученное ему судно – на гарантированную сильную поломку или полную гибель. Таких шкиперов хозяева судов обычно списывают на берег. Если же шкипер сам хозяин судна, – это добавил, подумав, что с таким гонором шкипер наверняка еще и владелец, – то после одного подобного плаванья команда списывается на берег сама и по всем кабакам пойдет гулять слух, на какой корабль наниматься не стоит. А моряки народ очень суеверный…

– Ничего в том береге страшного не было, подошли бы ближе да на якоря стали!

Ну надо же! Он еще и ершится.

– Нет, Петр, на якорях бы рядом с берегом не отстоялись. Ветер был из горла Белого моря, места ему хватало, волну он разгонял крупную. Перед берегом, где становится мельче, волны вообще звереют. Удар такой волны по яхте, стоящей на якорях, способен разбить ее обшивку, а несколько сот волн сделают это точно. Если хватит длины якорных канатов, можно было бы встать поглубже, там волна не так страшна, как у берега, но тут другая беда – якорный канат с большой глубины очень резко идет к поверхности и мешает якорям хорошо зацепиться…

Продолжаю вещать простейшие аксиомы мореплавателя, а сам думаю: какая сволочь этому неучу удостоверение рулевого продала! Ведь явно вижу, человек раз за разом «Америку» для себя открывает, значит, в учебники даже не заглядывал.

Мужики тоже слушают с интересом, но без огонька, как у их шкипера, то ли им это не интересно, то ли сложно, то ли знают все это. Закругляю лекцию об элементарной хорошей морской практике – можете посмотреть на мой пример: выбрасывался на берег в закрытой бухте, против ветра, на легком судне и то поломался да и жив остался чудом!

То, что сам дурак и мог на рейде бухты отстояться – шкиперу говорить не стал, чтоб не портить картины.

– Так что ж, Антон, выходит, спаситель ты наш, и зря я тебя с яхты прогнал? – обращается Петр к кормчему.

Тот понурил голову, как будто не его хвалят.

– Прости меня, отец наш всемилостивейший, за слова мои резкие, не успевал я яхту от камней отвести.

Похоже, тогда кормщик послал шкипера куда подальше. Похоже, только поэтому они и живы остались. Вот только сложные у них отношения, как-то не тянет их шкипер на отца, тем более всемилостивейшего, с таким-то гонором.

– Прощу, – великодушно соглашается их всемилостивейший. – И еще сотню алтын жалую.

– Благодарю, благодетель, вот бы еще крест святой в честь спасения по нашим традициям у взморья поставить.

– Раз по традициям, завтра же и сполним. Сам оправлю, а Афанасий пусть освящает!

Петр зачерпнул еще чаю – кружку он так никому и не отдал, единолично пользовался, хотя, кроме меня, это никого не напрягало.

– А пришел я, Александр, с тобой сам толковать, зело необычное Афанасий о тебе речет. На думы это странные наталкивает, вот и восхотел на все сам посмотреть да перемолвиться с глазу на глаз.

Мужики как-то разом заерзали.

– Дозволь, Петр Алексеич, мы по дрова пройдем, а то спалим запасы гостю.

Странные у шкипера отношения со своей командой, а это, судя по всему, и есть его команда. Не вся, разумеется, кто-то должен был и вахту на рейде стоять. И чего они про запасы-то? Сами же все принесли! Могли бы повод… да вообще могли без повода. Но со своим уставом в чужой монастырь лезть вроде не положено. Петр махнул им рукой, мол, двигайте. А сам меня рассматривает.

– Скажи еще, как сюда добрался да откуда отправился.

Тяжело вздыхаю, про себя, разумеется, и завожу шарманку по третьему разу. Только тут мне отделаться общими словами не дали – про шторм чуть ли не поминутно рассказывал. Петр интересовался всем, причем спрашивал, почему так поступал, а не иначе – ему явно было делать нечего! Когда в рассказе добрался до входа в бухту, прибежал еще один парень, нашего с Петром примерно возраста, причем именно прибежал. Теперь он стоял, тяжело дыша и явно собираясь что-то сказать. Петр махнул ему рукой и указал на катки:

– Сядь, Алексашка, помолчи и послушай, что твой тезка бает.

Начинать четвертый раз точно был не готов. Но обошлось, продолжил повествование, успевая не столько рассказывать, сколь на вопросы отвечать и разжевывать, почему именно так делал.

Пришлось даже признаваться, что лопухнулся несколько раз, начиная с основной ошибки – не отстоялся на рейде, продолжая моей опасной самоуверенностью – надо было при подходе отдать становой якорь сзади, и тогда был реальный шанс стабилизироваться или даже вытащить катамаран назад, если бы все складывалось неудачно. Любопытство Петра было неиссякаемо, такое ощущение, что он про нюансы морской практики вообще впервые слышит.

Хоть и неприятно собственные ошибки разбирать по косточкам, но аудитория была ненасытна, и потихоньку втянулся. Разобрав мою неудачную выброску на берег, перешли к аналогичным примерам, про которые читал раньше. От них перебрались к просто поучительным примерам, далее скатились на байки. Рассказывать все больше приходилось мне, Петр досконально терзал вопросами, а Александр только вставлял междометия типа «Да быть того не может» или «Экая нелепица». Петр зыркал на него, мол, не мешай просветительскому разговору.

Чай весь выдули, живот предложил поужинать – уже несколько часов мы тут байки травим. Так что начал готовить макароны по-флотски, на костре, разумеется, зачем топливо зря жечь, если дрова есть? Если еще вспомнить, что мужики обещали дров принести и за это время они их на неделю запасти могли, то о костре можно не волноваться.

Повесил кан с водой над огнем на треноге. Тренога, кстати, ажиотажа не вызвала, а то начинал опасаться, что народ тут совсем дикий. Разговоры перетекли в более вялую фазу – все уже подустали от дискуссий, просто сидим, смотрим в огонь да в кан заглядываем.

– А поведай мне, Александр, какому богу молитвы несешь?

Достали они меня своей религией! Теперь и Петр туда же.

– Некрещеный я, хотя уважаю православие. – Надо же было как-то корректно высказываться, для староверов это больное место.

– Османы тож нехристи, но молитву своему богу несут исправно!

Петр, наверное, решил, что раз некрещеный, значит, мусульманин или нечто подобное. Видимо, он и мысли не допускал, что можно быть самим по себе. И кто у него в школе историю преподавал, что он до сих пор турок османами называет? Хотя, может, и никто не преподавал, так и рос в общине. Странно, что мое отношение к религии народ основательно волнует, надо как-то помягче его отшить с этим, мне только еще одних свидетелей Иеговы не хватало.

– Понимаешь, Петр, в моей семье не придавали значения ритуалам, церкви, и священников рядом не было. Меня не крестили, и церковных порядков с праздниками не соблюдал…

Мысленно поправил себя, что куличи на Пасху очень даже соблюдал и блины на Масленицу не пропускал, хотя это вроде языческий праздник.

– Не молюсь Аллаху или Будде… – Перед глазами сразу всплыли наши слабоумные в желтых простынях и кроссовках, бродящие по полуметровому снегу и напевающие «харе раму». – Не возношу жертвы идолам. Мои родители учили меня тому же, что звучит в православном Писании. И про не убий, и про не укради… Но они учили меня не быть рабом никому, даже богу.

Вот тут, похоже, перегнул. Вон как оба вскинулись! Петр аж напрягся весь, а Александр высказал свое «о как!». Петр сдержался, услышав со стороны, как глупо звучат такие высказывания. Спросил, яростно сверкая глазами:

– Может, тебе в помазанники божии восхотелось?!

А сам распаляется. Зря все-таки эту тему затронул, теперь не знаю, как сказать человеку с черно-белым мышлением про зеленый цвет. В шутку, боюсь, уже перевести не получится, могут ведь и неправильно понять, если пошучу, что «не откажусь».

– Нет, Петр. Хочу быть просто человеком. За раба принимает решения хозяин, а помазанник решает за всех. Не хочу, чтоб за меня принимали решения, но и решать за всех мне не по силам. Всего-то и хочу, что принимать свои решения и самому нести за них ответ. Понимаю, что всегда будет человек, который решает за всех, и если его решения не сполнить, то наступят смутные времена. Ответственность такого человека огромна, его решения могут рушить и возрождать державы, но и ценой его ошибок будет море крови. Такому человеку обязательно нужны помощники, которые не рабски будут выполнять букву его решений, а исполнять их дух. Которые смогут спорить и доказывать свою правоту…

По мере того как я говорил, Петр ощутимо расслаблялся, потом стал слушать заинтересованно. А мне эта бодяга уже надоела. Не то чтоб врал в разговоре, где-то так я себе это и представляю. Но уж больно пафосно звучат подобные мысли, облаченные в слова. Но иначе, похоже, этих фанатиков будет не пробрать. Так что по-быстрому закруглился:

– …согласись, Петр, такие люди рабами быть не могут, помощниками – да. Слугами, в крайнем случае, но никак не рабами.

Надеясь закруглить на этом диспут, начинаю засыпать макароны в закипевшую воду. Вспомнил, что из-за этих нервов забыл воду посолить, сбегал за солью.

– Хорошо изрек…

Петр намеков о завершении беседы не понимает.

– Но это ты все о людишках. Не мыслишь же ты, что всеблагой наш создатель нуждается во всем этом?

Так и хотелось сказать: «Да, нуждается! Зачем ему нужна толпа рабов, которых он по своему образу и подобию лепил? Он что, тоже раб? Или он творец, который занимается самолюбованием, ждет постоянных восхвалений и лизания задницы? Как-то не вяжется такая мелкая душонка с образом творца всего сущего. Может, он все же хотел видеть вокруг себя помощников, творцов, пусть и с меньшими силами?»

Но если все это тут выскажу, меня явно прямо здесь закопают.

– Мне сие неведомо, – отвечаю, помешивая макароны. Надо же, один день с этими языковыми уникумами общаюсь, и уже из меня полезли словечки типа «зрю и вижу» или «азм есть»… – Зато ведаю, как одна весть, пройдя через несколько пересказов, становиться совершенно иной.

– И мне это ведомо. – Петр искренне не понимал, куда веду. – К чему ты о пересудах?

– К тому, что священники тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Они сами так говорят. – Высказываясь, раскопал кедом ямку в песке и стал сливать туда воду с макарон. – Они пересказывают и переписывают заветы создателя и слова, сказанные от его имени, уже больше полутора тысяч лет, да еще и переводят с одного языка не другой… – Начал открывать банку тушенки, по-моему, это действие заинтересовало гостей больше, чем тема беседы. – Не верю, что создатель хотел видеть рабов в своих творениях, созданных по его образу и подобию. Мыслю, что церковные тексты накопили ошибок от переписывания, пересказов и переводов, но эта вера только моя, и я никого не хочу в ней убеждать.

Петр как-то странно хмыкнул, похоже, даже развеселившись.

– Так, говоришь, еще один раскол к церкви нести не намерен?

– Не намерен! Немочно мне быть святым проповедником. – Пытаюсь пошутить, раскладывая часть макарон с тушенкой по двум тарелкам, больше у меня просто не было. – Готов буду покреститься в тот же день, как священнослужители сменят слова «раб божий» ну хотя бы на «слуга божий». Батюшки утверждают, что слово – это могучая сила. С этим не поспоришь. Но отчего же они так плохо выбирают слова? Ведь слуга и раб – это великая разница!

– Так тому и быть, – говорит Петр, принимая от меня миску макарон с ложкой. – С Афанасием переговорю, а то ж он удумает еще чего. А зарок твой услышал! Может, к нему еще поворотимся.

У меня даже макаронина поперек горла встала. Ну уж спасибо, обласкал. Надо выяснить у кормщика, может, их все же приложило о камни? Чего они все такие стукнутые?!

Дальше ели молча. Подустал от этих гостей – и то им не скажи, и это не так. Был бы катамаран на ходу, уже давно улепетывал бы в сторону Соловков. Даже шторм этот непрекращающийся, хоть и ослабевший слегка, меня теперь не остановит.

Петр отставил пустую тарелку, встал и потянулся. Александр, последнее время тихо сидевший, положил свою уже давно пустую тарелку рядом и вскочил за ним. Встал и я вслед за гостями, отодвинув котелок, в котором оставалось еще очень прилично макарон, – проводить гостей. Надеюсь, они совсем уходят, а не отлить пошли.

– Завтра приходи к освящению креста, еще поговорим, зело разговоры странные вышли… Пришлю за тобой матроса опосля заутрени.

И Петр с Александром ушли по-английски, то есть не попрощавшись. По пути все же отвлеклись на дело, в котором их раньше заподозрил.

Повторив маневр гостей с «делом», уселся обратно к костру и закурил. Мужики с дровами так и не появились, заниматься катамараном уже как-то настроения не было. Прибрался на стоянке и завалился спать, хоть и рано еще было. Но, в конце концов, у меня отпуск! Плюс еще числюсь больным на всю голову и потерпевшим крушение в нагрузку. Спать! Где мой капитанский запас?

* * *

Утро началось по сценарию, утвержденному для этого берега. Меня трясли за ноги, не додумавшись расстегнуть молнию, а прямо через палатку. Покричал, что иду, начал потягиваться и просыпаться. Сегодня выспался! Общее состояние оценивается как среднее. Выбираюсь в тамбур обуваться, ожидая увидеть своего вчерашнего проводника, но там мужичок из команды Петра, он вчера представлялся, но имени я не запоминал.

Дров, кстати, лежит целая куча, то-то мне под утро мерещился деревянный перестук. Мужик по-хозяйски греет на костре воду. Перебрасываемся с ним пожеланиями здравия, и убегаю на моцион.

Прибежал от моря мокрый и умытый, теперь сполоснуться пресной водой и буду готов к трудовой деятельности. Отдаю мужику распечатанную пачку чая, он ее с интересом изучает: им сюда что, чай в кульках из газеты привозят, что всякие картинки такой интерес вызывают?

Лишний раз радуюсь поморской сдержанности, мне политинформации и диспуты еще вчера надоели, я сюда отдыхать приехал. Ставлю на приступку поближе к огню кан со вчерашними макаронами, пускай жир разойдется. Закуриваю, усевшись у костра, зачерпываю чая, вспоминаю про сахар, приходится вставать и лезть под полог палатки.

Ну вот, наконец-то и первый глоток чая. Хорошо! Кругом шумит море и ветер, пляж заляпан выброшенным мусором и пеной, запахи выразительные. Просыпаюсь окончательно. Предлагаю мужику макарон, он не отказывается, говорит только, что поспешать надо. Точно! У нас же сегодня по плану закладка спасительного креста. В этом деле мне точно нужно поучаствовать, все же и меня спасло чудо.

Добиваем макароны, допиваем чай в кружках, посуду помою потом, каны закрываю плотнее – от любопытных собак, кидаю всю мелочовку под полог и застегиваю палатку. Мысленно хлопаю себя по лбу – надо же и от себя какое-то участие для креста! Лезу обратно и достаю из ремкомплекта паруса рулончик георгиевской ленты. Осталось окинуть стоянку взглядом, не валяется ли что забытое, и можно идти.

Идем вчерашней тропинкой, трава сегодня суше, обветрилась, кеды не промокнут. На пляже перед поселком копошится народ, видимо, там крест и будут ставить, хотя это вроде не по традициям. Возможно, кормчему постеснялись их объяснить.

Поморская традиция с крестами древняя и романтичная. Если прижало тебя море так, что спасся только чудом – поставь крест на возвышении, чтоб всем проплывающим было видно – на этом месте было явлено необычное. Проходящие мимо таких крестов отдавали дань чуду кто как умел. На особо опасных местах все холмы побережья могли быть уставлены крестами – поначалу думал, что там кладбища, пока мне не рассказали эту традицию.

Кстати, мистика мистикой, но из-за массы таких спасительных крестов и людей, молившихся на них, говорят, эти опасные места намолены не хуже храмов, и крушений в них стало значительно меньше. Хотя, подозреваю, просто навигационное оборудование стало шире применяться, и суда стали строить надежнее.

Дойдя до пляжа, застали только конец мероприятия. Трехметровый крест вкапывали недалеко от обрывистого берега. Белый крест на темно-коричневом фоне берега бросался в глаза. Вокруг креста стояли десятка полтора жителей поселка, плюс пяток старших ребятишек.

У креста возился Петр и несколько человек его команды, из которых я знал только кормчего. Кроме того, стояла там небольшая компашка наблюдателей, одетых побогаче, из которых узнал Афанасия с Александром.

Пройдя сквозь редко стоящих зрителей, подошел к кресту поближе, громко пожелал всем здравыми быть, удостоился кивком от занятого шкипера и молчаливым разглядыванием из компашки наблюдателей. Петр закончил утаптывать песок вокруг креста, отошел к наблюдателям. Наверное, это пассажиры с его яхты.

Просто так лезть к чужому спасительному кресту могло быть неприличным, такие нюансы традиции мне не рассказывали – пошел испрашивать разрешения у шкипера.

– Петр, дозволь… – Шевеление в рядах наблюдателей Петр пресек громовым «цыц!» и посмотрел на меня выжидающе. – …дозволь к твоему кресту и свою часть приложить, мы все же одним штормом поучены.

Петр кивнул «Дозволяю» и двинулся вместе со мной по берегу.

Подойдя к кресту, я даже занервничал. Мои руки сами вытащили рулон ленты и обвязали крест под самой крестовиной с большим бантом спереди. Ленты вышло слишком много, длинные концы полоскались на ветру. Завязал еще один бант и отступил на шаг назад.

– Любо, – раздался голос Петра из-за спины.

Получилось действительно красиво и торжественно – белый крест с черно-оранжевой лентой и резной надписью на поперечине. Надпись вроде на латинице, но мне совершенно непонятная.

– Петр, а что написано на кресте? – спрашиваю, обернувшись, у шкипера.

– Значит, голландского ты не разумишь? – задает он мне вопрос.

Киваю, пожимая плечами.

– Написано там: «Сей крест сделал шкипер Петр в лето Христово 1694».

* * *

Смотрю на крест. Свежая, только что струганная древесина, моя ленточка развевается, все это происходит здесь и сейчас. И совершенно нереальная цифра года. Не шутят так со спасительными крестами. В ушах зазвенело, живот сжался в комочек. Поверил разом, что это не шутка и кругом не старообрядцы. Но до чего же это хреново!

На мое плечо опустилась рука шкипера.

– Сегодня будем праздновать морское избавление, пошлю за тобой служивого.

Вот что-что, а праздновать совершенно не готов, мне бы лечь в спальник и застегнуться с головой! И чтоб проснуться от тарахтения трактора! Но просто так от приглашений отказываться нехорошо.

– Прости, шкипер, но есть еще один морской закон – можно начинать праздновать только после того, как полностью лодку в порядок приведешь. Твоя яхта цела, а моя побита. Позволь, сам тебя приглашу, как лодку отремонтирую.

– Хороший закон, такой следует чтить. Жду тебя, как починишься.

Широким шагом шкипер ушел к группке наблюдателей. Постояв еще, глядя на роковую цифру, вырезанную на кресте, я пошел в свой лагерь, подволакивая ноги. Штормило.

Интерлюдия

Берег Пертоминского монастыря

Застолье тянулось пятый час, и даже порывистый ветер не спасал от хмеля.

– Что, други! Вознесем хвалу чарами понове! Афанасий, ты чего это чару пустую поднимаешь?!

Петр носился вокруг пиршества, разгоряченный, в распахнутом кафтане. Пить за ним просто не успевали. Те, кто успевал, ныне уже лежали в песке, и шкипер, весело хохоча, пинал их ногами.

– Летами за тобой, Петр Алексеевич, не поспеваю…

Петр не дал договорить, рассмеявшись вновь, одним движением вылил в себя чарку, чтоб немедленно указать ею на архиепископа.

– Зато думами вперед всех должен быть!

Смех шкипера оборвался не менее резко, чем начался. Петр подсел к Афанасию, столкнув с лавки замешкавшегося с освобождением места подвыпившего боярина.

– Вот и сказывай мне, гость наш, что на лодье странной пришел – это провидение господне али искушение?! – Не давая ответить архиепископу, Петр продолжил, будто говоря с самим собой: – Может, услышал господь мои молитвы?! Может, и он желает видеть Русь богоизбранную, кораблями славными богатую? Ты видел лодью этого гостя?! – Петр вскочил, размахивая чаркой и задевая ей чьи-то головы. – А я видел! Неведома та лодья, как элефант персидский! А гость в ней ведает!!! Понимаешь!

Петр схватил Афанасия за плечи и даже тряхнул, выливая капельки вина, оставшегося на донышке чарки, на спину архиепископу. Афанасий только плечами повел, выражая несогласие.

– Нехристь он! Язычник. Христом богом тебя прошу, Петр Алексеевич, не привечай.

Петр оттолкнул архиепископа, правда, без злобы, так, неудовольствие выражая.

– Глянь вокруг, Афанасий! – Петр широким шагом отошел немного вдоль лавки, поднял за ворот одного из «догнавшихся» и громко крикнул: – Вот тебе католик ревностный. – Шкипер бросил обмякшее тело, в несколько шагов оказался перед архиепископом и указал на другой конец стола: – А там, быть может, раскольник, прости господи, чарку пьет. – Петр замолчал и вдруг продолжил спокойным голосом: – Ты помнишь, как в Архангел-городе с голландскими шкиперами баял? Они усмехались, когда про флот российский с ними речь заводил! Скалились в свои бороденки! – Петр вновь перешел на крик, размахивая руками: – Они мыслят, что без них мы никто! – На замахе внимание шкипера привлекла пустая чарка, зажатая в его руке и уже припорошенная песком. – Алексашка! Вина! Коли Афанасий молчит, спросим у Бахуса…

Продолжение дневника

Второй час сижу и смотрю в костер. Время теперь относительно. Придя в лагерь, бросился проверять всю свою электронику. Пытался найти спутники в небе или услышать голос в эфире. Малюсенькая соломинка надежды, что все это грандиозная мистификация, заставляла искать хоть малейший шанс опровергнуть вынесенный мне приговор.

Электроника оказалась мертва вся, даже электронный термометр из аптечки. Проверить наличие радиопереговоров и убедиться, что меня разыгрывают, просто нечем. Хоть эта малюсенькая щелка в приговоре, с голосами в эфире, осталась непроверенной, но чем дальше, тем меньше мне верилось в такую проработанную мистификацию.

Если это правда, то что дальше делать?! Мне некуда возвращаться, меня тут никто не знает и не ждет. Припасы на Катране закончатся за две недели, денег местных у меня нет, как нет и специальности. Жить в нахлобученных избенках, которые видел в поселке, меня не прельщает совершенно.

Если в моей России все делалось по блату, то в этой России без блата вообще ничего не шевельнется. Мой родной город еще даже не построен! Несмотря на то что школьные знания истории оставили в моей памяти большие белые пятна – помню, как мы недавно отмечали трехсотлетие Питера, выходит, по времени этого мира до закладки Петропавловской крепости еще девять лет. Кстати, можно попробовать набиться в окружение Петра Первого… Но кто же меня туда пустит? И как до Москвы добираться буду без денег, без подорожной, в сомнительной одежке?

Проще начать с малого, попросить шкипера похлопотать за меня. Пусть на первых порах мое хобби станет моей работой. Правда, водить доисторические лайбы меня никто не учил – но если уровень знаний тут повсеместно такой же низкий, как у шкипера, на этом фоне я буду смотреться откровенно хорошо. Надо только придумать, чем бы таким заинтересовать шкипера, а то он может не увидеть резона мне помогать.

Получается, вчерне план будет таким – заманить Петра на вечеринку и во время празднования счастливого спасения попробовать наметить дальнейшие перспективы сотрудничества. Как резервный план, идти в Архангельск и водить жалом в поисках работы на судне. Помнится, пока Питера не было, вся торговля шла через Архангельск.

А еще у меня куча шикарных карт Белого моря. Правда, не знаю, как за триста лет поменялась конфигурация берегов – но ведь в Унскую губу попал, как и ожидал, выходит, общие очертания совпадают.

После определения с дальнейшими планами слегка полегчало. До слез жалко родителей, для которых их младший сын пропал в море без вести. Но что я могу сделать? Мне отсюда до них не докричаться!

Если не знаю, как сюда попал, то какие можно строить планы на возвращение? Ходить по морю и ловить молнии? Как-то более реально получить мою жареную тушку вместо перемещения. По крайней мере, известные случаи попадания молний заканчивались именно так. Значит, не все с молниями однозначно.

Написать записку и закопать ее так, чтоб нашли к моменту моего исчезновения? Или написать записку самому себе? Ну, эти варианты уже более реальны, а главное, для их реализации у меня впереди вагон времени, тут можно не пороть горячку. Так что как ни крути, но главное на ближайшее время – устроиться на новом месте.

Под эти мысли перебирал снаряжение, подшивал порванные или порезанные стропы, пришил пуговицы на штормовку. В общем, обычный парковый день. Потом доел макароны, допил чай и перемыл посуду. Время было начинать основной ремонт.

Изучил обрыв штага, вроде сам трос цел. Сгорела серьга крепления вертлюга к мачте. Ну и сам топ мачты представлял жалкое зрелище.

В течение получаса снимаю с топа арматуру бегучего такелажа. Часть приварило насмерть, пришлось спиливать маленькой ручной ножовкой; была бы материалом мачты сталь, а не алюминий – провозился бы до вечера. А так пара часов работы пилкой, ручным коловоротом, напильником – и топ мачты принял вполне рабочий вид.

Верхняя кромка частично была оплавлена, частично испарилась, пришлось ее спиливать и соответственно пересверливать часть крепежных отверстий ниже. Мачта укоротилась примерно на десять сантиметров, надо было еще срезать, но тогда придется и парус перешивать, а это уже нереально сделать быстро.

Потом сидел у костра, перебирал снятую с топа арматуру. Все поменять было бы, конечно, лучше, да где же столько запчастей взять. Ремкомплект катамарана не резиновый. Меняю самые прогоревшие, из уцелевших частей и оставшейся арматуры собираю дикую смесь, но работать она должна. По крайней мере, основные узлы будут работать точно, а без остального можно и обойтись.

Собираю топ мачты. Распустив натяжитель штага, цепляю его к топу и натягиваю. Теперь начинаю разбирать фалы. Распутываю и растягиваю тросы по всему пляжу. Тросы синтетические, поэтому проверить их целостность надо обязательно – наверху было жарко.

Как это ни печально, но целых тросов не было и починить их сложно. Срастить-то можно, но получившееся утолщение не пройдет через блочки. Заменил грота-фал из запасов, вместо спинакер-фала поставил причальный конец – для кошки подойдет и сращенный трос.

Провозился с мелочами до позднего вечера, зато лодку привел в божеский вид. Оставалось только ее поднять.

Вечер выдался спокойный, видимо, все гуляли на вечеринке шкипера. Мне хватило времени и по мысу пройтись, и у костра посидеть, только погода все портила, в остальном вечер удался. Проверил свои запасы провизии на предмет организации праздника. Не густо, но для этого века должно получиться необычно. Завалился спать под шум наката.

* * *

Утро началось необычно – никто не тряс меня за ногу. Вылез из палатки и пробежался моционом по окрестностям. Та же серая хмарь, что и вчера, и тот же ветер, но появилось ощущение улучшения погоды. Посмотрим, если к вечеру появятся просветы, то завтра можно отправляться. Отъезд будет еще зависеть от того, как мы со шкипером договоримся. Сам шкипер появился ближе к обеду. Я уже не знал, куда себя деть от скуки. Пришел шкипер со своим старпомом Александром.

– Вижу, ты порядок навел образцовый. Готов ли отправиться? – спросил меня Петр после положенных здравиц.

– Лодка готова, а отправляться, думаю, лучше завтра.

– Отчего же завтра? Волна и ветер утихли, а дела не ждут, – подал голос старпом. Ну в принципе каков шкипер, таков у него и старпом.

– Александр, это в бухте у нас все утихает, а за мысом гуляет по-прежнему. Три дня ветер вдоль моря волну разгонял, даже если он прямо сейчас утихнет, еще полдня волна будет большая. На своей лодке еще могу попробовать выйти, а ваша яхта так остро к ветру ходить не может и сядет на камни в горле бухты.

Петр слушает внимательно, но не вмешивается.

– Так ты говоришь, твой плот лучше нашей яхты по морю может ходить? – возмущается Александр.

Ну и как объяснить этим питекантропам гидродинамику и принцип «длина бежит»?

– Моя лодка далеко не плот. Этот класс называют катамаран, а в среде знающих людей их еще называют «выжиматели ветра». Если такое название не говорит само за себя, то скажу, что на всем Белом море ныне нет лодки быстрее моей.

– Добро, – Петр хлопает себя рукой по ляжке, – коль ты так в это веришь, прямо щас и спытаем! Приглашай, Александр, гостей на борт лодьи своей, глянем, что это за выжиматель ветра.

Тут уже сложно отказываться. Да и задел меня Александр этим «плотом». Осматриваю погоду уже прицельно. Если в море не соваться, то можно попробовать по бухте туристов прокатить. Три здоровых лба на откренивании, можно рискнуть походить на второй полке рифов.

– Приглашаю, только одежда у вас неподходящая, от брызг будете мокрые с ног до головы.

– Не пряничные, – говорит Петр и идет к лодке, – что делать надо?

В три пары рук подняли катамаран и развернули носами к воде. Пришлось даже немного протащить его по пляжу к воде. Но разгруженный от вещей катамаран тащился легко. Потом сходили на стоянку за обвесами бортов, заодно накидал в костер дров, мысленно усмехаясь – они еще не знают, на что подписываются. Надо, чтобы к возвращению костер пылал пожарче.

На себя накинул непромоканец, и мы пошли обратно к Катрану. Пристегнуть обвес и проверить паруса было делом десяти минут, так что вскоре мы уже сталкивали Катрана в прибойный накат.

Ноги, конечно, намочили все, но это никого не остановило. Заскочив на борт, развернул стаксель и дал указание, куда рассаживаться пассажирам. Так как планировал пройти вдоль берега к яхте левым галсом, на левый борт всех и посадил. Попрыгав на прибойной волне, катамаран уверенно потянул от берега. Пока скорость не наросла, отошел в зону спокойной волны, встал в галфинд левого галса и начал поднимать грот до второй полки рифов. Технология у меня отлажена под одиночку, так что пассажиры только по сторонам оглядывались. Затянув грот, усаживаюсь за румпель и говорю:

– А теперь держитесь крепче.

Вытягиваю шкоты грота и стакселя. Паруса, хлопнув, встают в рабочее положение. Скрипнул рангоут, принимая на себя немалое давление от парусов. Баллон под задом ощутимо приподняло, чуток потравил грот, и мы начали разгон.

Как мы летели! Сказка. Понимаю буревестников, оседлывающих штормовой ветер. Свист в такелаже. Фонтаны пены из-под форштевней, летящие выше головы. Мы уже не кланяемся каждой волне, а серфируем по их вершинам. Пару километров до рейда яхты пролетаем за пять минут. На палубе яхты вся дежурная смена смотрит наше пришествие. Мои пассажиры даже рукой помахать не рискнули, вцепившись в обвеску.

Пролетев мимо яхты, плавно делаю оверштаг, умышленно зависая в левентике, перегоняю пассажиров на правый борт, заодно показываю им, как закрепить ноги в ремнях на палубе. Так что при обратном пролете мимо яхты мои пассажиры уже активно размахивали руками, а им в ответ махали и что-то кричали с корабля и берега. Еще через пять минут мы пролетели мою стоянку и пошли в сторону выхода из бухты.

– Петр, Александр, мы сейчас подойдем к выходу из бухты и глянем одним глазом на погоду в море. Держитесь крепче, но будьте готовы, как только крикну «Поворот», перебежать на другой борт и закрепиться там как можно крепче.

Оба кивнули, что услышали и поняли. Выскакиваем из-за мыса, ветер наваливается плотной стеной, рангоут снова скрипит. Сбрасываю грот почти до вант, все равно много! Лихорадочно закручиваю стаксель. Ветер продолжает усиливаться по мере нашего выхода из-за мыса. Волны стали огромными валами, по ним уже не удается серфировать. Рубим носами валы, они прокатываются по бокам от нас и частично захлестывают сверху. Это уже, конечно, не тот шторм, от которого спасался, но неподготовленному человеку может показаться концом света. Теперь, думаю, моим пассажирам впечатлений хватит.

– Поворот! – кричу, переложив предварительно перо руля.

Лихо и без особых замечаний перебегаем на другой борт. Катамаран уже начинает набирать скорость в обратном направлении. Идти труднее, волны подходят сзади, шанс брочинга достаточно высок. Но спасительный мыс рядом, так что заскакиваем за него, еще не успев как следует напугаться. Полет до стоянки был уже приятной прогулкой, с распущенным стакселем и залихватскими криками. Подойдя к стоянке, хотел было причаливать, но Петр помахал рукой, мол, вези к яхте. Ну, в принципе логично, у меня им переодеться будет не во что.

Короткий перелет до яхты, и я подвожу катамаран к ее борту. Борт низкий – встав у меня на палубе, можно опереться на фальшборт яхты. Мои пассажиры перепрыгивают без проблем. Обратно иду осторожнее, все же три мужика на борту или один – большая разница для откренивания. Иду под одним гротом, сбрасывая порывчики. Мне теперь выделываться не перед кем.

Причаливая к стоянке, вытравил с кормы становый якорь. Хоть прибой уже и не тот, но береженого Бог бережет. Чалиться было тяжело, но грот худо-бедно тянул остро к ветру, и мне все удалось. Правда, причалил не там, где хотел, а там, где получилось. Пришлось спрыгивать в воду, ведя катамаран вдоль берега, удерживая его от прибойных рывков и в свою очередь удерживаясь за него. Такая высадка настроение несколько испортила, но в принципе славно покатались.

Запарковав катамаран и убрав паруса, пошел переодеваться. Надо устраивать большую сушку, одежда сохнет очень плохо, а мне завтра-послезавтра выходить.

Так, в хозяйственных делах, время пролетело незаметно. Даже начал подумывать, а не ждет ли меня Петр на своей яхте, ожидая, что сам к ним приду. В это время они со старпомом и появились.

– Ну, угодил так угодил. – Довольный Петр кладет свои руки мне на плечи и ощутимо меня трясет. – Проси, чего хочешь!

Гм, попросить, что ли, должность шкипера на его яхте? А он пусть деловыми вопросами занимается. Ну да ладно, поговорим еще и об этом.

– Хочу, чтоб мою лодку обелили от звания плота, – улыбаюсь Петру.

Он раскатисто смеется, хлопает по плечу и идет к костру, куда я уже отнес снятые с катамарана обвесы.

– Алексашка теперь век не забудет, как такие лодьи плотами звать! Правда, Алексашка?

– Истинно так, мин херц! – это «мин херц» меня неприятно резануло, что-то копошилось, всплывая в памяти, но вот так сразу не вспоминалось.

– Так что же мы по таким прожектам лодьи не строим? – продолжил Александр, обращаясь к Петру.

– А вот у гостя нашего и выспросим. – Петр усаживается у костра и подкидывает в огонь толстое полешко. – Поведай нам, Александр, отчего же многоопытные заморские корабелы не строят таких кораблей?

Улыбаясь, заскочил за полог и вышел, неся приготовленный штоф коньяку. Каюсь, весьма початый.

– Видишь ли, Петр, катамаран – это как беговая лошадь. Быстрый и стремительный, пока на него много груза не положишь. А купцам всегда в первую очередь нужно грузу поболе, а уж потом скорость. Если делать катамаран большим, то он и места будет много занимать на стоянках, и обслуживать его будет много тяжелее обычного судна. Так что для каждого дела есть свой прожект, – улыбаюсь Петру, разливая по кружкам чуток коньяку.

– Так я о таких лодьях, как у тебя, даже не слыхал ранее, – говорит Александр, принюхиваясь к напитку. – Нешто совсем никто не делает?

Помятуя, как в старину поклонялись всему иноземному, решаю немного блеснуть эрудицией, да и набить себе цену перед разговором о работе не помешает.

– Понимаешь, Александр, заграничные уменья сильно преувеличены самими же иностранцами.

Петр слушает очень внимательно, даже коньяк не попробовал.

– Такие лодки, как у меня, за границей строить просто не умеют. – Тут слегка лукавил, так как точно не знал, умеют или нет, но это уже мелочи.

– Да и много чего они не умеют. Вот, например, взять поморский коч, он совершенствовался веками и хоть выглядит неказисто, а способ его сборки на гибких ветках вызывает улыбку, но он более надежен в северных морях, чем иностранный галиот.

Мои гости выглядят растерянно и смотрят на меня неверяще. Продолжаю, пока они не разразились шквалом возмущения.

– Коч способен сопротивляться большой волне, играя гибким корпусом, а у жесткого галиота волна будет корпус ломать. Вот мы выходили сегодня посмотреть на штормовую волну…

Мои гости хмыкнули и кивнули.

– Убедились, что яхте в такой волне будет очень тяжело. А яхта, как вижу, построена по иноземным чертежам.

– Голландским, – подал голос Петр.

– Вот! А поморы на кочах в такую погоду могут плавать безопасно, они не любят этого делать, предпочитая отсиживаться в бухтах, как и мы, но если надо, они идут в штормовое море и приходят к цели. – Оглядел недоверчивые лица слушателей. – Не прошу верить мне на слово, поговорите в деревне, поспрашивайте поморов из команды, они вам скажут то же самое. Кроме того, форма корпуса коча совершенствовалась веками и способна противостоять сдавливанию льдами. В случае, если коч затерли льдины, они просто выдавят его на поверхность без повреждений, а затертый льдами галиот будет разбит.

– Так ты хочешь сказать, что галиот хуже коча? – Шкипер задумчиво вертел содержимое своей кружки.

– Нет, Петр, это просто суда для разных дел. И каждое из них будет хорошо только на своем месте. Поморский коч – для промысла в северных морях и борьбе с непогодой, галиот – для теплых морей и перевозки больших грузов. А катамаран для коротких скоростных поездок без груза и желательно в хорошую погоду.

Улыбнулся, поднимая кружку, гости согласно хмыкнули, видимо, вспомнили свои промокшие тушки, и подняли кружки в ответ. Выпили. Ну кто же так коньяк, как воду, хлещет! Ну да ладно, доливаю им еще.

– Хорошо у тебя вино. – Петр тыльной стороной руки обтирает усы. – Но ты так и не сказал, где же строят твои лодьи.

– В России построена, сам ее строил, своими руками.

Это заявление, похоже, вгоняет моих гостей в ступор. Видимо, свалял дурака, теперь и не знаю, на какой город ссылаться. Но оказывается, Петра больше заинтересовало не место моего жительства, а то, что лодку сам строил.

– Так ты еще и корабельный мастер? И что еще умеешь?

Вот такой разговор мне нравится! От него можно плавно перейти к работе и зарплате. Доливаю гостям и себе еще чуток и начинаю себя расхваливать.

Самое сложное было переводить в понятия трехсотлетней давности мои знания и умения, многому просто не находилось места, но список все равно получался очень внушительный. Даже сам загордился, пока перечислял и расписывал подробно свою пушистость.

Петр встал с катка и начал расхаживать перед нами, даже кружку оставил у костра. Когда иссяк мой фонтан самовосхваления, пропущенный через фильтр эпохи, он еще долго вышагивал молча, потом остановился напротив меня, как-то грозно нависая и хмуря брови. Я даже встал с катков, чтоб сравняться с ним в росте.

– А не брешешь? – спросил он, рассматривая меня с прищуром.

– Не прошу верить мне на слово, – спокойно ему отвечаю. – Чтоб доказать все сказанное, мне требуется место, материалы и время, все остальное сделаю сам. Если задумка будет большая, надо еще помощников.

Петр долго смотрел на меня и, похоже, принял какое-то решение. Потом он отошел к катамарану, стал рассматривать его внимательно, трогая сборочные узлы и постукивая по элементам конструкции. Мне оставалось пожать плечами и сесть обратно, глядя вопросительно на Александра. Тот выглядел тоже недоверчиво-задумчивым.

– Правда не врешь? – спрашивает он меня со странными, просительными интонациями.

– Не вру. Был бы крещеный, перекрестился бы. – И поднял кружку в приветственном жесте.

Александр, помешкав чуток, поднял свою. Выпили. Посидели молча. Подошел Петр, уселся, взял свою кружку.

– Много побито было? – спрашивает он меня.

– Пришлось переделывать весь топ мачты, его молнией сожгло, но за день сделал.

– За день, работая по железу? – Петр недоверчиво качает головой.

Поднимаюсь и приношу ему свой ремнабор, куда сложил и прожженные детали, как истинный хомяк.

Петр перебрал детали, поковырял ногтем, потом заинтересовался инструментом. Инструмент у меня хороший, есть чем гордиться. И вроде бы клейм на инструменте, которые мне будет сложно объяснить, нет. Пока Петр рассматривает новые игрушки, у меня есть время, иду ставить воду под чай, а с едой можно обождать.

– Алексашка, – обращается шкипер к старпому, – поди-ка дров еще принеси.

Дров вагон, так что явно предстоит неприятный разговор.

– А теперь поведай, гость ветряной, кто ты и откуда.

И чего это Петр так пристально малую кувалдочку рассматривает? Уж не к моей ли душе примеряет?

– Шкипер, чистую правду сказал! Русский из Питера.

– Лжа! Хочу верить, что эта твоя «правда» не такая же, как все остальные твои посулы! – Петр опять начинает себя раскручивать. Далась же мне эта юная бочка с порохом. – Повидал я Россию-матушку! Мастеров искусных по железу да кораблю повидал! Нет таких мастеров на Руси, да и иноземных нет. И города такого нет на землях русских.

Петр смотрит на меня выжидающе, хорошо, что без угроз обходимся пока, а то ведь придется уходить в море в ночь, может, даже лагерь бросить. С другой стороны, раз старпома отослал, значит, чувствует в деле тайну, а раз тайной он делиться не намерен, можно и откровеннее говорить.

– Все, о чем сказывал, чистая правда, которую могу делом доказать! И слова о происхождении моем тоже правда, но в правду эту поверить трудно, так как мой родной город будет построен Петром Первым через девять лет в устье реки Невы.

– Так ты свей?

Петр не верит в прыжки во времени или даже не представляет такой концепции. Как его понимаю! Свей, наверное, по созвучию – швед. Хотя тут уже белые исторические пятна…

– И пошто ты так уверен, что я там город зачинать буду, да еще именно через девять лет?

Хотел было начать развернутый ответ, но тут мои шарики защелкнули за ролики – это какое-такое «Я»?! Шкипер что, совсем не понимает, о чем речь? Или это все же я такой тупой!

Оговорки последнего времени встают на места, в том числе и «мин херцы» припомнились, а старпом получается не старпом, а Меншиков! И что они все забыли под Архангельском в это время и именно в этой бухте? Это что, мне такой бонус или все же это из той истории, которая плохо отложилась в моей памяти?

Пауза затягивалась, активно прокручиваю в мозгах все, что помню про Петра Первого. Помню удручающе мало. Помню, что мотался он по стране и за границу на несколько лет ездил. Мог он приезжать в Архангельск? Ну мог, конечно, да еще и не один раз, а вот то, что меня с ним так пересекло, это уже из разряда предначертаний. Вот и хохми потом о высших силах…

– Прости, Петр, задумался, – пытаюсь объяснить паузу в разговоре.

– И что надумал?! – Опять он накручивать себя начинает, на вопрос ему, видите ли, не ответили. Хотя теперь более понятны его царские замашки.

– Я не свей. Родился и вырос в русском городе, который основал Петр Первый, но дело в том, что родился я в 1977 году от Рождества Христова, и, когда вчера увидел дату на твоем спасительном кресте «1694 год», мне стало плохо от понимания, что какая-то высшая сила перенесла меня на триста лет назад, и как вернуться обратно, не ведаю. Прямо сейчас мне стало понятно, что человек, которого принимал все это время за обычного шкипера, является государем российским, и теперь не знаю, как дальше говорить, в моем времени не обучали общению с государями.

– Как раньше говорил, так и говори. Дозволяю. – Петр бросил киянку в кофр ремнабора. – А вот истории твоей веры нет. Но и других объяснений знаниям твоим и кораблю работы диковинной не нахожу. Знаю верно, такое ныне измыслить никто не может, больно много необычного. Не мне судить о промысле Божием, оставим пока все как есть. Может, и верно, что так предначертано.

Петр опять вскочил и стал расхаживать у костра.

– Но коль ты из потомков будешь, то и знать должен дела прошедшие. Сказывай, как дела на Руси шли.

Нечто подобное и ожидал после своего ответа. Вряд ли это проверка, мне бы тоже было любопытно с потомком об истории поговорить. Вот только что сказать ему, не знаю, рассказывать-то особо нечего. Давно и мало изучал историю.

То, что мой рассказ может поменять цепь событий, особо не волновался – если меня прямо сейчас не пристрелят, эту историю буду сам менять всеми силами. Они у меня еще узнают, что такое технический прогресс и теплый унитаз. Хуже болоту моего времени уже не сделать, так что можно считать – любые изменения будут к лучшему.

Жаль только, что вместо заучивания исторических дат предпочитал в школе делать бомбочки и ракеты – так что описать события могу только в общих чертах.

– Из летописей, государь, знаю немного, учили меня на мастера, работающего с механизмами. У нас их технарями называют. Про время правления твоего могу рассказать только, что воевал с турками, ты их османами называешь, отвоевал Азов, потом замирился с турками и воевал шведов. Война с ними была долгая, не помню, сколько лет. Были и поражения, и победы, была большая победа под Полтавой, ее в мое время многие книги упоминают, после нее шведов уже только добивали. Кстати, из тех же книг помню, что Мазепа, уж не помню, кем он там был на Украине, гетманом, по-моему, перебежит к шведам. Это шведам не поможет, но вот казаков за измену ты казнишь очень много, и отношения с Украиной будут испорчены, а в мое время станут совсем отвратительными. Из дат помню только день рождения моего родного города – 16 мая 1703 года. В этот день будет заложена крепость в устье Невы, и потом город станет столицей России. Да, забыл еще, что до войны со шведами поедешь за границу обучаться у тамошних мастеров и заодно искать союзников против шведов. Союзников ты найдешь и большие деньги им отдавать будешь, а вот толку от них не будет. Да и вообще с союзниками России никогда не везло, так что верные друзья ей – только ее армия и флот. Вернувшись из-за границы, будешь заставлять Россию жить по иностранному образцу, бороды всем рубить и в заграничные одежды одевать. И кроме того, призовешь в Россию много иностранцев, чтоб служили и наукам обучали, и все это потом России боком выйдет… – Петр ходит у костра и как будто не слышит моего монолога. Ладно, продолжу. – Шведов ты уже добил, но вмешалась Англия в роли посредника, и со Швецией был заключен мир. Турки объявят войну, только не помню, до окончательного разгрома Швеции или после, и подловят твою армию где-то в поле, у них там будет огромная сила, и ты заключишь очень невыгодный мир, по которому отдашь Азов и все прилежащие территории. Но в целом земли России увеличатся. Потом будут мирные годы, ничего о них не помню. Потом ты будешь кого-то спасать из ледяной воды и заболеешь, после чего скончаешься, прости, не помню, в каком году, не оставив завещания и не назначив того, кто будет править следом. Твои приближенные на трон посадят Екатерину. Да, вспомнил про Екатерину, ты встретишься с ней, выбивая шведов с Невы, и со временем женишься, и вот ее и назначат после твоей смерти царицей. Дальше история очень сумбурная. Правители сменялись раз в несколько лет, всеми делами заправляли призванные тобой иностранцы. Начался развал страны и растаскивание денег по личным сундукам. Кстати, твой Алексашка Меншиков будет абсолютно предан тебе лично, но вот денег из казны он наворует немыслимое количество, на эти деньги можно будет еще одну Россию обустроить. Много чего потом было, но развал и растаскивание так до моего времени и сохранились. Так что я готов делать что угодно ныне, лишь бы прекратилось непомерное воровство и обман в будущем.

Могу собой гордиться, выдавил из памяти практически все знания по этому периоду и даже умудрился обойти революции и прочие потрясения, рассказывать о которых пришлось бы очень долго.

– А кто сядет на престол в будущем?

Надо же, Петр меня слушал внимательно и на тормозах мою скомканную историю России спускать не хочет. Ну и что ему сказать? Про демократию рассказывать точно не хочу, самому этот фарс с народными избранниками неприятен. Недаром же появилась поговорка: «Чтоб быть хозяином жизни, надо стать слугой народа».

– Династия Романовых закончилась в 1917 году. Последний царь династии Романовых был слишком слаб, хоть церковники и причислили его к лику святых. Он настолько неудачно правил страной, что были сплошные бунты и огромная Россия бездарно проиграла войну маленькой Японии. После Романова престол просто захватывали те, кто имел военные силы или деньги это сделать. А еще позже престол переходил в разные руки каждые четыре или пять, ну максимум восемь лет. Так что, государь, не все хорошо в будущем России. Как повелось с твоих времен преклоняться перед всем иностранным, так в будущем и делают.

– Страшна твоя летопись. – Петр уселся обратно к костру. – Не хочу в такую верить!

Выглядел он каким-то сдувшимся, на меня такая краткая выжимка истории тоже произвела очень гнетущее впечатление. Вот если отбросить техническое развитие и прочие наносы – всплывут те же опричники и наместники. Грамотность? Поморы тоже были поголовно грамотные, а вот послушать подростков моего времени, и в их поголовной грамотности усомнишься. Крепостное право? А как насчет современных способов закабаления долгами? Да и передвижение у нас очень даже ограничивают – мне, чтоб выйти в море, надо и с пограничниками решать вопрос, и с инспекциями. В той же Финляндии ничего такого и близко нет.

О сборе дани на дорогах и с предприятий всеми госучреждениями, которым не лень, даже не вспоминаю – это, понятное дело, поверх официальных налогов, которые тоже идут неизвестно на что. Вы видели бесплатное образование и медицину? Мне доводилось видеть только поборы с родителей в школах и требования денег в медкабинетах, в противном случае сделают бесплатно, но так, что к врачам лучше не ходить.

На что потрачены эти прошедшие триста лет? На новые способы шить сапоги или на способы из нефти сделать что-то съедобное? И все? Ну, вот напрягусь и устрою в теперешней России бетонные многоэтажки, смывной сортир с горячей водой и автомобиль под окнами – в чем будет разница? На что была потрачена такая прорва времени? Почему людские отношения так и не вышли за пределы мира феодалов и феодальчиков? И можно ли что-либо с этим сделать?

Очень похоже, что этот вопрос заинтересовал некие высшие силы. Только вот почему я? Сюда бы гуманитария грамотного, а не технаря! Сбросьте мне сюда десант специалистов! Могу даже список составить: химик, металлург, технолог, медик и историк будут в нем обязательно! Постукайте их там молниями, что ли!

Даже и не ведаю, к кому обратиться, ни одной молитвы не знаю. Очень захотелось курить.

Пауза затягивалась, Петр думал о своем. Достаю сигареты и закуриваю. Государь, посмотрев на меня, протянул за сигаретами руку. Отдаю ему пачку. Видимо, надпись на пачке «Петр I Золотая серия» с двуглавым орлом добивают его окончательно. Он закуривает, посмотрев, как это у меня выходит, и спрашивает, отдавая пачку:

– Все так и будет? – И в вопросе его какая-то обреченность.

– Нет, Петр, так не будет! – Сам верю в свои слова. – Ты теперь знаешь, как было, и способен все поменять!

– От судьбы не уйдешь.

От слов Петра веет фатализмом. Точно! Они же тут церковью так обучены, что Бог за них все решает. Вот теперь надо осторожнее, на почве веры ощущаю себя как на минном поле.

– От судьбы нет, но вот сделать судьбу иной вполне по силам человеческим! – Пока Петр не припечатал меня еще какой-нибудь аксиомой, лихорадочно продолжаю: – Вот узнал человек, что, сходя утром с крыльца, споткнется и напорется на нож. Поверит, что это правда, и оставит нож дома или вообще через окно вылезет. С ним и тогда может что-то скверное произойти, кирпич там на голову упадет или бык забодает, но это будет уже другая судьба, и человек изменил ее своими делами. Так и ты своими делами можешь изменить свою судьбу, не убежать от нее, а сделать ее другой. Взять тех же шведов и англичан. Ты не стал добивать шведов, опасаясь флота англичан, а теперь есть шанс построить флот сильнее английского, потому что мне ведомо, каким он должен быть. И с турками, то есть с османами, похоже. Ты знаешь, что османы поймают тебя огромной армией, и либо не пойдешь в те поля совсем, либо подготовишься перед походом основательно. И судьба этих сражений будет иной. Не говорю, что обязательно будет победа, но все станет по-иному. А может, в этой измененной судьбе ты не погибнешь от болезни, а доживешь до глубокой старости. Но главное! Есть у тебя возможность сделать Россию сильной державой, чтоб не оглядывались мы всю историю на то, как нам иностранцы жить велят. Может, это все изменит и в моем времени. К лучшему изменит, потому что хуже, чем было, сделать нельзя. Не бывает таких совпадений, что высшие силы, а только они способны человека через столетия назад перенести, наши пути просто так пересекли. Значит, и высшие силы хотят, чтобы ты судьбу свою, а с ней и судьбу всей России поменял!

Петр посидел еще, потом встал, постоял, глядя на меня, и сказал:

– Слова твои и радуют, и ранят. Не ведаю, как верно будет. Стану с Афанасием говорить, мыслить – так или иначе. Больно скручено все. Молиться буду, может, Господь путь укажет. Завтра договорим.

И Петр пошагал от лагеря к катамарану, как обычно, не прощаясь. Постоял, глядя на Катрана, крикнул:

– Алексашка, где ты там бродишь! – и пошел в сторону рейда.

Через пару минут на рысях прибежал Александр, без дров кстати, спросил:

– Как у государя настроение?

Он уже, видимо, включил меня в государево окружение, так как обращался как-то по-свойски, схватил кружку и допил коньяк.

– Сказал, много думать будет. – Не стану я пока ничего Александру рассказывать. – Только ушел, ты его еще догонишь.

Александр кивнул и так же на рысях сорвался по берегу вслед Петру.

Что-то не задалось у меня с празднованиями. Планы были совсем иные: посидеть как люди, поговорить о судах и способах их вождения, набиться на работу и выпить весь запас спиртного, сбрасывая накопившийся стресс.

В результате даже пол-литра не допили, а стресс теперь зашкаливает. Кстати, о недопитом – наливаю себе полную кружку остатков коньяка и начинаю его цедить. Сижу вот теперь и думаю, о чем там Петр с Господом посовещается? Может, надо сворачивать лихорадочно лагерь и сваливать, пока куча народу, возглавляемая священниками, не пришла сжигать демона в моем лице.

Потягиваю еще коньяк. Вот свинчу, и куда дальше? Особенно если на меня и мой приметный катамаран охоту объявят. Засветились мы ныне дальше некуда.

С сорок четвертой стороны, распинался тут, что мы хозяева своей судьбы – а сам сижу и тупо жду погромщиков. Нет, пора завязывать. Как говорят, на Бога надейся, а сам не плошай. Начну-ка лагерь сворачивать и катамаран упаковывать. Лучше уж одну ночь на рейде проведу, чем на мне показательное сжигание отработают. Дальше видно будет.

Лагерь собрал даже быстрее обычного – без особой спешки, но и не задерживаясь. Подтащил катамаран ближе к воде, закрепил все вещи по-штормовому, проверил, смогу ли столкнуть груженый катамаран в воду. И уселся на камнях бывшей стоянки, обдумывая, как быть дальше. Уйду на рейд, Петр может обидеться, и отношения сильно испортятся, не уйду сейчас, могу и не успеть уйти от берега, если решат, что я демон.

С другой стороны, могут ведь при плохом раскладе и на рейде взять, догнать не догонят, но сонным взять со шлюпок могут вполне. Так что ночь мне не спать по-любому, а раз так, стоит попытаться сохранить доверительные отношения и сделать вид, будто просто собрался, чтоб никого не задерживать, если Петр решит отчаливать.

Придется чинно и благородно сидеть на стоянке в ожидании решения, готовым в случае чего свинтить как можно скорее. Принятое решение несколько ослабило мандраж неизвестности. Подкинул дров в костер и принялся ждать утра, оглядывая внимательно темный берег на фоне светлого неба, надеясь все же разглядеть опасность раньше того, как она станет фатальной.

* * *

Ночь прошла спокойно, под шум прибоя спать хотелось зверски. Погода существенно улучшилась, день обещает быть хоть и ветреным, но солнечным. Волна постепенно стихала до крупной зыби, может, идти и не очень комфортно, но уже вполне реально. Вопрос только куда идти.

Теперь все зависит от решений Петра, а торопить его мне не кажется хорошей идеей, остается сидеть и ждать. Что и делаю. Залез на катамаран, вытащил из кухонной гермы один кан и пачку чая с сахаром. В случае чего придется ими пожертвовать, бросив на стоянке. Вскипятил себе чая, опять сижу и жду.

Только к середине дня на тропе появился человек. Один. Надеюсь, известия будут хорошими.

Узнаю в подходящем человеке петровского кормчего – одного его вряд ли пошлют меня арестовывать, значит, будет приглашение, а вот что они там со мной делать соберутся, кормчему конечно же не сказали.

– Здрав будь, кормщик Антон, – говорю, вставая навстречу, за руку тут вроде не принято здороваться. – Какие вести принес?

– И тебе поздорову, кормщик Александр. Прислал меня Петр Алексеич с наказом к тебе сворачивать бивуак и переходить на рейд к его яхте. Ждет он тебя.

– Садись, Антон, лагерь, как видишь, уже собрал, ныне есть у нас время посидеть, поговорить да чаю попить. Сказывай, что вчера было, как ныне государь тебе наказ передавал, все подробно сказывай. Важно для меня сие, каждая мелочь важна.

– Да зрю уж. Задал ты думку. Как вчера на лодье своей по волнам летал да государя привез, только о тебе все пересуды и были. Петр Алексеевич от тебя смурной возвернулся, говорят, всю ночь с высокопреосвященством споры вели. Поутру призвал меня государь и повелел за тобой идти. А сам злой, глаза красные, но говорил покойно, мыслю, не на тебя его злоба. Более и не ведаю.

– Ладно. Про свиту государеву что скажешь?

Антон явно замялся, в принципе понять его можно: приходит чужой человек, возможно подосланный, и начинает выспрашивать.

– Антон, да ты не тушуйся так, расскажи просто, кто есть кто.

Такая задачка показалась кормчему решаемой, и он выдал краткий перечень фамилий с еще более кратким описанием. В свите Петра оказались две архангельские шишки – архиепископ Афанасий и воевода архангельский Федор Апраксин. Несколько шишек московских, тут был и Меншиков, и князь Борис Голицын, и несколько фамилий, не вызвавших у меня никаких ассоциаций. Наверняка народу в свите было больше, но на маленькую яхту много не пихнуть, особенно если учесть, что и охрана какая-то быть должна.

То, что Петр бегает без оружия и охраны – не показатель, он вроде как на своей земле. Теперь прикинем, что этот консенсус мог насоветовать. Афанасий уже старый, так что он, скорее всего, за традиции – любые сдвиги ему неинтересны. Меншиков и Апраксин молодые и жадные, им еще воли дать не должны, их одуряющее казнокрадство далеко впереди, так что такие должны заинтересоваться чем-то свеженьким. Боярин Борис Голицын, будучи зрелым сорокалетним человеком, по логике не должен принимать скоропалительных решений, а будучи воспитателем Петра, наверняка привык потакать его причудам.

Сам Петр, надеюсь, двумя руками за флот нового типа должен уцепиться. Петр еще молод, кстати, видимо, поэтому его не узнал – ничего общего у него сегодняшнего с портретами более позднего времени. По молодости о шпионах он еще задумываться не должен, рассчитываю, он будет за меня – а это может перевесить все остальное. Пожалуй, можно рискнуть и поехать на встречу.

– Антон, благодарю тебя за столь подробный рассказ. Неудобно идти в гости, никого не зная. Отправлюсь прямо сейчас. Ты со мной пойдешь или ногами по берегу?

– Коли дозволишь, с тобой. И дозволь, ежели мочно, за кормилом постоять хоть чуть.

Такие пожелания от людей, умеющих ходить на яхтах, вполне понятны. Всегда интересно попробовать новый тип под рукой. Странно, что Петр не лез в кормщики, видимо, сильно напугало его штормование яхты.

– Дозволю, конечно, – улыбаюсь Антону, – только руль у меня очень легкий и чуткий, а ветер сильный, так что слушай внимательно, что тебе скажу.

Мы медленно шли к катамарану, я подробно инструктировал Антона, как отрабатывать волну и приводиться к ветру на порывах, заодно информировал об особенностях катамарана, акцентируя его внимание на том, что, если кильнемся, обратно уже не встанем. Антон, похоже, проникся – можно попробовать дать ему порулить.

Отошли без проблем, посадил Антона за румпель сразу, как на глубину вышли и были опущены плавники. Дошли до якоря по тросу, подняв его, развернули стаксель, продолжая отход от берега. Пока Антон держал курс, можно было не торопясь поднять грот на первую полку рифов. Ветерок ослаб, да и катамаран загружен по-походному, если крупных ошибок рулевой не допустит – все будет путем.

Развернулись в галфвинд левого галса и начали считать форштевнем волны до яхты. Шли бодро. Тот самый случай, когда у яхтсмена появляются четыре руки. Антон управлялся неплохо, такого годик натаскать, и будет приличный гонщик, а пока много лишнего мельтешения, да и волне каждой кланяться необязательно – надо выделять самые опасные.

До рейда добрались без происшествий, не так шустро, как с Петром, но минут за десять дошли. Могли бы и быстрее, просто перестраховывался на парусах, сбрасывая ветер. Пока сам за руль не сяду – выжимать скорость опасаюсь.

Причаливать к яхте посчитал рискованным, встал на якорь рядом с ней и собрался распаковывать свою мелкую надувнушку, которой пользовался крайне редко. Однако от яхты отвалил тузик с гребцами, и пришлось лихорадочно упаковывать надувнушку обратно.

Пока до нас добирался тузик, Антон расхваливал мою лодку. Благодушно ему поддакивал: точно-точно, и легкая на руле, и скорость невообразимая, ну прям идеал чистой воды.

– А как называется твоя лодка, Александр?

– Катраном зову, – и, заметив недоумение в глазах кормчего, поясняю, – есть такая акула в Черном море.

– Да, так и есть акула! Быстрая, ловкая да сильная. В самую точку с именем попал.

Мне осталось только со всем соглашаться.

– Антон, а твой корабль как зовется?

– Сие новоманерная яхта «Святой Петр» есть. Холмогорской постройки, по голландским чертежам, о том году на воду спущенная, аккурат к прошлогоднему приезду государя!

Покивал кормчему, принимая руками борт подошедшего тузика. Все-то у нас «к приезду» персон делается.

Запрыгнув на яхту с доставившего нас тузика, осматриваюсь. Несколько необычная для меня концепция постройки, с высокой кормовой надстройкой. Говорят, такие надстройки делали не столько для увеличения обитаемости, сколько для обеспечения движения яхты носом против шторма, мол, большая боковая площадь надстройки разворачивает яхту как флюгер носом к волне и ветру. Это так, но до чего же большим становится лобовое сопротивление! Хорошо, что от этой идеи постепенно отказались.

Яхта небольшая, метров шесть в ширину и пятнадцать – семнадцать метров в длину. Одна мачта с гафельным и прямым парусом и пара летучих стакселей на круто задранном вверх бушприте.

Висящие по бортам огромные щиты шверцев портили яхте весь вид, но без них она лавировать не могла. Небольшая палуба, кроме центральной надстройки, загромождена еще двенадцатью пушечками, которые тут стояли скорее для виду.

Кормовая надстройка прятала большую каюту, метров двадцать квадратных, где меня наверняка и ждут, ибо больше негде. Игнорирую множество народа на палубе яхты и стучу в дверь каюты.

Открывает здоровенный мужик, осматривает меня с прищуром. Судя по тому, что мне захотелось распахнуть куртку, продемонстрировать содержимое карманов и пройти контроль на металлодетекторе – профессия мужика не оставляла сомнений. Охранник молча посторонился. Захожу в небольшую, сильно прокуренную каюту с овальным столом посередине.

Невеликая площадь разделена еще перегородкой, за которой, видимо, спальня, так как в этой части койки отсутствуют. Во главе стола на стуле с высокой резной спинкой сидит Петр, вокруг стола гомонит его свита. Рассматривая их, пытаюсь сопоставить личностей с характеристиками, выданными кормчим. По стеночке стоят еще несколько человек, часть – точно охрана, а остальные, похоже, из класса подай-принеси. Если тут ежедневно на десятке квадратных метров по дюжине человек, то Петру можно посочувствовать. Государь отрывается от разговора и, указывая на меня мундштуком трубки, говорит:

– Бояре, сей знающий кормщик Александр, о коем ввечеру речь вели, обещал нам прожекты дерзкие и знание сокровенное. Мыслю ему службу дать мастера кораблей особых и мастерских при них новоманерных, коль он слово даст о следующем годе первые результаты показать и за то слово животом ответить. Любо ли слово мое, бояре?

Понятное дело, перечить царю по мелочи никто не стал, так что всем было любо. Кроме меня. Что тут за год сделать успею? Лето скоро кончится, базы никакой, инструментов и материалов нет – все это делать надо. А с другой стороны, откажи царю, и тут же припомнят непочтительность и прочее.

– А ты, Александр, что скажешь?

– Любо, государь, но без помощников мне суда да мастерские не поднять. Много мастеров умелых надобно и рабочего люда много. Тогда и корабли большие выйдут. Иначе только лодьи малые успею сделать.

– Так тому и быть, люда черносошенного, холмогорского да архангельского отпишу. На казну тебе, уж не обессудь, своего человечка поставлю. Михайло, подь сюды.

Петр поманил от стены крупного солдата, считаемого мной ранее телохранителем. Тот шагнул один шаг, больше было просто некуда, и вытянулся перед государем.

– Вот тебе верный и проверенный сержант-преображенец Михайло Иваныч Щепотев. Мыслью он быстр и делами резок, за год Соломбальскую верфь в Архангельске наладил и корабль построил. Будет твоей опорой в делах казенных, а остальные опоры сам ищи да Михайле на них указывай, он все выправит, – продолжил Петр, после чего повернулся к сержанту: – Михайло, твой приказ будет помочь Александру во всем. Но к тому году хочу видеть корабли диковинные и в службе полезные! Грамоты жалованные на вас сегодня же отпишу. Ступайте.

Выйдя на палубу из прокуренной каюты, глубоко вздохнул. На душе стало легче оттого, что выбор сделан – и мой, и государя, да и всей страны. То, что сроки нереальные, – отдельный разговор. Следом за мной вышел хмурый сержант. Подойдя к борту, мы с ним облокотились на планширь, рассматривая друг друга.

– Здрав будь, сержант Михайло. Быть нам теперь не один год вместе.

– И тебе поздорову, кормщик Александр, рассказывай, какой урок государь-батюшка на нас положил?

– Флот мы, Михайло, строить будем, который англицкий флот пересилит.

– То дело! Сподобился государь! А осилишь?

– Осилю, Михайло, с твоей подмогой. Ты приказ государя слышал? Вот тебе и надо найти место под верфи и собрать люда опытного, из которого будем растить корабелов. Более того скажу – железа надо очень много, и меди сотни пудов, и угля множество подвод, и зелий разных, пока не скажу точно каких, надо с рудознатцами разговаривать. Много люда работного и солдат для охраны. Дело, которое государь поручил, – зело тайное, ни полслова до иностранцев дойти не должно. И поверх дела еще солдат в обучение надобно, мы их новоманерному бою учить будем.

Много еще чего. Задумался основательно. Вот перечислил самую малость и ужаснулся. Учебник истории моего времени говорил о сиволапых, забитых крестьянах Руси, которым все перечисленное просто не по силам. У иностранцев все закупать?

– Михайло, ты купцов иноземных в Архангельске ведаешь? Купить у них все это можно?

Сержант удивился:

– Отчего же у них-то?! У них можно, да зело дорого. Нашей выделки товары-то чем тебе плохи?

Слова моего напарника слегка удивили. О чем он говорит? О сушеной рыбе и зубах нерп?

– Михайло, мнится мне, что нету у нас столько железа да меди выделанной. Вот и мыслю за границей закупить.

Сержант вскинулся, наливаясь дурной кровью. Даже усы у него встопорщились. Похоже, задел его за живое.

– Нету?! Лжа! Ты, мастер, не туда глядел! Это ж надо, нету! Да на Руси спокон веку железом да медью мастера славились! Еще при Иоанне Васильевиче тульско-каменские мастеровые по шесть сотен пушечных стволов в год для голландцев лили! Да к этому по десять тысяч пудов железа, ядер без счету да несколько тыщ бомб. И все это сюда везли, по веками проторенным дорогам. Окстись, мастер! Ты иноземцам заказ дашь, они тебе наше же железо и продадут!

Слушал сержанта как обухом по голове стукнутый. Учебник истории России в моей памяти стыдливо съеживался и пытался скрыться поглубже. Это что выходит?! У меня неверное представление о потенциале России этого времени? Как бы это уточнить?

– Скажи, Михайло, а только в Туле мастеровые есть?

– Да как такое возможно, мастер?! Кажный монастырь медь да железо льет. И мастера по железу да прочему при них. Вот на Соловки придем, сам все посмотри, да не тушуйся, все найдем, что государю потребно! Ты сказывай подробно, чего и сколько тебе надобно. Коль государь дело доверил, не след время терять.

Сержант смотрел на меня с ожиданием.

– Ну, коль так, записывай…

В процессе разговора возникли сложности с системами мер и весов, пуды и вершки для меня были экзотикой, систематически сбивался на метрическую систему – меня переставали понимать. С трудом переводя свои хотелки в пуды, футы и дюймы, набросал сержанту, что надо по минимуму и в первую очередь.

Внушал преображенцу, что нужно место под маленький заводик с водяной мельницей и местом под верфь – все это подальше от Архангельска, полного иностранцев. Сержант не кричал, что это невозможно, а бегло записывал угольным мелком на видавший виды свиток. У него на боку висела целая туба свитков, хотя на писца он был совершенно не похож. Потом Михайло обещал все обдумать до Архангельска. Не сомневаюсь, что ему надо не столько обдумать, сколько посоветоваться с Петром и Апраксиным, чтоб решить проблемы. Сомневаюсь, что сержант является такой большой шишкой в Поморье, хотя, с другой стороны, сержант гвардии государя – это и не пустое место.

Но мне понравился однозначный подход к вопросу. Не «попробую» или «попытаюсь», а «подумаю и решу». Мое мнение о сержанте поднималось как на дрожжах – такой точно обузой не будет. Надо бы еще такого же народа себе в помощники подыскать. И побольше.

За разговорами дело подошло к обеду. Из каюты вывалился Петр, за ним клубы дыма и следом на палубу потянулась свита. Государь объявил обед и отправление на Соловки после него. Передал сержанту туго скрученные свитки и остался общаться с толпой приближенных, ожидая, пока в каюте накроют к обеду.

Михайло просмотрел свитки и один протянул мне. Чтение этих старославянских фраз без пробелов вызывало еще большее напряжение, чем синхронный перевод разговоров. Но общий смысл был понятен, типа предъявитель сего, государев корабельный мастер Александр, имеет право делать что хочет. Если этот фрагмент дословно, то «держать мельницы и иные заводы, строить корабли, держать на кораблях пушки и порох, вывозить беспошлинно из-за моря все предметы, необходимые для судостроения, нанимать шкиперов и рабочих людей, не испрашивая на то согласия воевод… на то смотря иные всяких чинов люди в таком же усердии нам, Великому Государю, Нашему Царскому Величеству, служили и радение свое объявляли…». В общем, длинная и витиеватая бумага, кстати, без печати на веревочке, которую ожидал увидеть. Печать стояла вполне обычная, но величиной с кофейную тарелочку. И, судя по блестящим чернилам, все это боится воды, так что надо срочно прятать свиток в герму.

На обед ни меня, ни сержанта не пригласили, видимо, пока нос не дорос. У меня, по крайней мере. Так что пошел договариваться с кормчим о тузике до катамарана. Антон нашелся у кормила, где живо обсуждал с Прохором поход по кабакам в Архангельске. Оказывается, Петр дал Антону вместе с деньгами вольную и кафтан с шапкой со шкиперского плеча. Кафтан Антону был сильно велик, а вот по предъявлении царской шапки, по традиции, Антона должны в кабаках поить бесплатно. Если так и будет, боюсь, Антон сопьется в течение нескольких месяцев. На всякий случай забрасываю удочку на предмет поработать Антону у меня и еще корабелов привести. Но у кормщика перед глазами плескалось море водки, мне вежливо обещали подумать, однако, похоже, в ближайшее время он для работы потерян.

Тузик и сопровождающих организовали быстро, буквально через пять минут я ступил на борт Катрана и первым делом запрятал жалованную грамоту. После этого устроил перекус и заварил чая для термоса, надо будет серьезно о топливе подумать.

После перекуса лежал на палубе и просто расслаблялся. Обед на яхте затягивался. Наконец там забегали и заголосили, яхта отправлялась на Соловки.

* * *

Понаблюдав за расталкивающей толстой мордой волны яхтой, понял, отчего мои скорости вызывали такой восторг. Это средство передвижения делало от силы четыре узла, притом что мой Катран мог в этих условиях свободно дать десять. Идти за яхтой было скучно, особенно после того, как вышли из горла губы и повернули к Соловкам. От нечего делать начал нарезать круги вокруг яхты, чем привлек внимание всей команды и высочайших особ. Мое скоростное преимущество не вызывало уже никакого сомнения, и команда просто смотрела за моими выкрутасами. Круги нарезал большие, чтоб не очень часто с борта на борт перепрыгивать, и вдруг, когда пересекал курс яхты по носу, услышал характерные удары складывающегося шверта о камни.

Мне-то ничего, а вот у яхты осадка больше метра, она же на этих камнях и останется! Скручиваю оверштаг и становлюсь в левентик по курсу царского судна. Начинаю прыгать на палубе и махать руками, мол, «Поворачивай! Поворачивай!..». Мои ужимки привлекают внимание, но яхта идет прежним курсом. Они там что, думают, цирк решил перед ними устроить? Яхта уже близко, надрывая горло, кричу: «Камни! Поворачивай!» – и так несколько раз. Меня услышали или поняли, только когда до яхты оставались десятки метров. Судно завалилось чуть набок, входя в циркуляцию, а потом несколько раз ощутимо дернулось, цепляя камни вскользь, но опасную зону проскочило. Если дыр себе не набили, можно считать, что хорошо все кончилось. Лоции моего времени тут, похоже, не точны! Надо запомнить.

Догоняю яхту, иду с ней параллельно. На палубе суета, но без паники. К фальшборту подошел Петр, оторвавшись от кормила, и показал мне идти вперед. Ну что же, побуду лоцманской проводкой. До Соловков километров сто пятьдесят, при такой их скорости это добрых двадцать часов хода. Как-то мне не улыбался двадцатичасовой нон-стоп без сменного рулевого. Однако Петр пер в моем кильватере весь день, вечер и на ночь явно останавливаться не собирался. Точнее, он-то, может, и пошел спать, а мне тут приходится чудеса стойкости демонстрировать. Хорошо еще погода баловала. Прекрасная видимость, умеренный ветер и длинная зыбь. Только спать очень хочется.

Остановились глубокой ночью на рейде острова Жижгина, прикрывшись низким берегом от ветра. Глубины тут малюсенькие, так что без прикрытия острова волна была бы очень неприятная. Заякорившись, поднял рубку в стояночное положение и отрубился, даже не перекусив.

* * *

Утро началось опять традиционно. Когда тебя, спокойно спящего посередине моря в гордом одиночестве, начинают трясти за ногу – вторые мысли о здравости рассудка, первые обычно сплошь нецензурные. Разлепив глаза, вижу матроса яхты, мол, меня на завтрак приглашают.

Утро добрым не бывает. Сижу хмурый, нахохлившийся, в тузике, хочу спать, а не завтракать в такую рань. И вообще, я «сова» и мне холодно!

Поднявшись на борт, стучусь в уже знакомую дверь каюты. Амбал открывает другой, но не менее внушительный. Внутри за столом весь цвет яхты неторопливо, за разговорами, потребляет красиво оформленные вкусности. Ко мне подскакивает уже немолодой мужичонка, выполняющий роль лоцмана среди этих жующих рифов. Места за столом так мало, что надо полностью вытаскивать стул, забираться в получившуюся нишу, и тебе сзади пододвигают стул, так как руками шевелить уже сложно. Теперь понятно, откуда такой обычай пошел, стулья гостям пододвигать. При такой скученности без этой традиции точно не сядешь.

Собравшиеся были отвратительно бодры, хоть и заметно, что вечером отмечали счастливое спасение. Жор стоял бодрый, некоторые пользовались столовыми приборами, но большинство ело руками. Сразу заподозрил, обо что они вытирают руки, и расставил пошире локти, чтоб уберечь свою куртку.

Петр поднял кубок за «руку Господа», пославшую ему меня в трудную минуту и уберегшую государя от кораблекрушения. Все это было сказано красиво и витиевато, хотя по тексту получалось, что мы с Катраном в общем-то ни при чем – просто инструмент в руках Господа.

Да и ладно, не говорить же при таком скоплении народа, что инструмент самостоятельных решений принимать не может. Мне впихнули в руку большой кубок, явно медный, но с неплохой чеканкой, и замерли в ожидании ответного спича.

Поднимаюсь, ощущая себя пробкой, выходящей из горлышка бутылки, и как могу более красочно рассказываю, что без Петра не мыслю будущих великих свершений и оберегать государя считаю для себя обязательным. Что является чистой правдой – без Петра мои замыслы будут никому не нужны.

Пространственным восхвалением все остались довольны, вино в кубке оказалось вполне себе ничего. В ответ Петр благосклонно обещал мне награду в те же сто рублей, что и кормщику. Правда, на шапку, по которой в «наливайках» бесплатно поить будут, не расщедрился.

На обещания руководителя страны, как обычно, особого внимания не обратил, любят они обещать, а потом обоснованно доказывать, почему не получилось. Усевшись обратно не без помощи местного лоцмана, начал пробовать вкусности, до которых дотягивался. Тарелок для гостей не предусматривалось, с блюда ел только Петр, так что отщипывал понравившиеся кусочки руками. Зато такой подход позволял пригласить сколько угодно гостей, не задумываясь о количестве посуды. Ко мне больше никто не лез, было время проснуться и закусить.

Ничего интересного для себя за столом не услышал, говорили много, но о неизвестных мне людях и событиях. А завязывать разговор самому – не о чем. Сержанта за столом не было, так хоть с ним можно было переговорить. Наконец, дождавшись окончания этого тягостного для меня завтрака, поспешил на палубу.

У дверей каюты меня выхватил из толпы выходящих еще один мужичок из свиты Петра и вручил тряпочный мешочек весом килограмма три. На ощупь внутри монеты. Мне было настолько непривычно, когда обещания властителя выполняются столь молниеносно, что спросил, покачивая тяжелым мешочком:

– Что это?

– Талеры, как государь и сказывал. – Мужичок искренне удивился вопросу.

Спрашивать его, что за талеры и что на них купить можно, не стал. Кивнув казначею, отправился искать кормщика. Антону было опять не до меня, он готовился к отплытию, так что расспросы о стоимости денег пришлось оставить на потом и удовлетвориться выделенными мне сопровождающими с тузиком.

Отправились мы обычным порядком, катамаран впереди в качестве лоцмана, яхта в его кильватере на некотором отдалении. Погода была настолько хороша, что выглядывало солнце. Оставшиеся восемьдесят километров до Соловков прошли легко и без происшествий.

К позднему ужину швартовались в бухте Спасо-Преображенского монастыря. Дождавшись, пока государь сойдет на берег, отгремят всяческие восхваления и толпа встречающих утащит Петра со свитой в монастырь, я снялся со стоянки и выбросился на берег. Похоже, мы тут не на один день и стоять на рейде смысла нет.

Походил по пляжу – как приятно увидеть берег без битых бутылок и прочих наслоений от туристов, – выбрал место и поставил лагерь. Делать особо нечего, прогулялся вдоль воды, заодно и плавника насобирал. Вернувшись в лагерь, обнаружил уже разложенный костерок, перед которым на камнях сидело несколько членов экипажа яхты вместе с кормчим. Чуть поодаль сидели сержант с еще одним аналогичным амбалом.

Мои припасы никто не тронул. Все сидели, неторопливо переговариваясь, и ждали хозяина. Сбросив дрова в общую кучу и пожелав всем здоровья, обещаю вкусный ужин и лезу за самым большим каном. Мужики оживились, начали разводить огонь посильнее.

Поставили кипятить воду в первом кане, заодно сразу во втором – под чай. Мои запасы пресной воды надо будет срочно пополнять, но подумаю об этом утром. Пока вода закипала, подсел к сержанту, надо было с ним знакомиться основательнее. И мы повели разговоры ни о чем, присматриваясь друг к другу – все же одно дело общаться только по работе и совсем другое – быть хорошими приятелями.

Коснулись в разговоре темы стоимости рублей. Оказалось, что меня сделали очень богатым Буратино. На копейку можно было купить курицу или дюжину яиц, на полтину, то есть пятьдесят копеек, можно было сторговать корову или пуд железа. Если торговаться не умеешь, то корова с железом может встать в рубль. Ну а на рубль можно было купить аж двести шкурок белки, полтора пуда мяса с рыбой, около трех пудов муки или соли. Дорого стоила медь, около пяти рублей за пуд. А вот ручной труд ценился дешево. Плотник получал одну копейку в день на прокорм. Так что на свои премиальные я мог нанять работать тридцать человек на год. Специалисты, правда, ценились значительно дороже, в частности, меня, оказывается, записали в казенный ордер на зарплату корабельного мастера в размере тридцати рублей в месяц. А иностранные специалисты могли получать от десяти до ста рублей. Вот такой оказался финансовый расклад. Заодно выспросил общее финансовое состояние страны. Учебник истории опростоволосился окончательно. Такому на уроках не учили! Что же это за лапотная Россия, в которую по сорок тысяч семей в год из-за границы эмигрируют? В которой дают по пять рублей подъемных тем семьям, которые в засечные, то бишь пограничные, полосы переселяются? Где медицинские кордоны на границах имеются?

Мои планы претерпели очередное изменение. Потенциал в стране есть, значит, буду действовать с размахом, стягивая в Поморье лучших, а потом рассылая их по всей стране для создания новых «центров кристаллизации». Время собирать камни, время их разбрасывать. Теперь Россия мне виделась перенасыщенным солями раствором, что только и ждет мельчайшую крупинку, вокруг которой немедленно нарастет твердый камень. Главное, чтоб этот камень не утопил крупинку в жидкости. Улыбнулся всплывшей в памяти байке про лягушку, которая взбила лапками молоко в крынке до масла и выпрыгнула.

Закипевшая вода помешала продолжить столь мне интересный разговор о текущей финансовой и политической системе. Пришлось заниматься ужином и чаем. Традиционные макароны с тушенкой были поглощены под бурные одобрения. Ели из общего котла, жаль только котел у меня все же маленький, на такую ораву не рассчитанный. А дальше под чаек пошли всякие байки и слухи, которые слушал с интересом, надо как-то приживаться. Разошлись уже за полночь. Попрощавшись с мужиками, обратил внимание, что Михайло меня подзывает.

– Тебя на заутреню будет ждать отец Афанасий, велел быть обязательно. Утром за тобой зайду. Опосля заутрени походи по монастырской слободе, что за монастырем по берегу озера лежит. Много там люда искусного, пока государь здесь, может, и сманить кого получится, монахи перечить не посмеют.

– Благодарю, Михайло, за совет дельный, обязательно к мастеровым присмотрюсь. Жду тебя завтра.

Расставшись с сержантом, решил не заниматься уборкой, а завалиться спать. Заутрени, как помню из книжек, проводят чуть свет – опять выспаться не получится. Какой-то у меня отпуск напряженный выходит. С этой мыслью устроился спать.

* * *

И снова традиционный подъем. Дались им мои ноги! Какое, к демонам, утро, ночь на дворе! Опровергая мои мысли, ударили колокола монастыря. Придется вставать. Архиепископ явно собрался проверить меня на чертовщину, мало ли – в церковь войти не смогу или от ладана дымом сернистым исходить начну. Кстати, о сернистом дыме, надо озадачить сержанта еще и добычей кислот. Только вот ведь затык, как они тут кислоты называют? Без понятия. Попытался объяснять сержанту на пальцах, но он меня не понимал. Сошлись на том, что по приезде в Архангельск он отведет меня к знающим людям, и там решим вопрос. Любопытно, что он опять записал нечто в свои свитки, пунктуальный какой, и это радует.

Войдя на подворье, влились в собирающуюся толпу. Церковь выглядела внушительно, огромное каменное пятикупольное здание высотою метров сорок по центральному кресту.

Сержант крестился чуть ли не на каждом шагу, хотя на меня не косился, видимо, был проинструктирован заранее.

Подошли к группе священников, стоявших вместе с Петром на ступенях перед входом. Сержант поклонился, выразительно шевеля мне бровями, пришлось поклониться аналогично. На нас никто внимания не обратил, кроме архиепископа, выбравшегося из начинающей стекаться к дверям толпы и подошедшего к нам.

– Здрав будь, мастер Александр, и ты, Михайло, хочу эту заутреню с вами в соборе отстоять.

Поздоровались в ответ, еще раз обозначив персональные поклоны. Хорошо, что ручку целовать никто не предлагает. А то в виденных мной фильмах священники только тем и занимались, что тактильно помогали распространению инфекций, позволяя толпам страждущих лобызать свою конечность. Правда, не уверен, что это принято у православных – надо будет точнее узнать про местные реалии.

Зашли в собор, внутри не менее внушительный, чем снаружи. Обстановка не такая кричащая золотом, как в церквях моего времени, все более строго и от этого более торжественно, что ли. Мне понравилось. Люди стоят плотной группой, лица одухотворенные, крестятся, кланяются. Священник взывает раскатистым речитативом, но тут мой переводчик уже пасует. Священника и в свое время не всегда понять мог, что он там напевает, затаскивали меня на несколько богослужений. А если еще и текст старославянский, то можно просто расслабиться и слушать, как песню на японском.

Как только перешагнули порог собора, отец Афанасий периодически бросал на меня косые взгляды. Если он ждал моей дематериализации, то напрасно, а если подмечал глубину моего безбожия, то тут ничего не поделать, рано или поздно мои огрехи от незнания канонов все одно бы наружу поперли. Службу отстояли быстро, и по ее окончании Афанасий подвел меня к старичку, по-видимому, возглавляющему здешнюю братию.

– Вот, архимандрит Фирс, наша печаль. Мастер Александр не крещен и не верует, но в большом фаворе у государя нашего, Петра Алексеича.

– Во что же ты веруешь, Александр? – обратился ко мне архимандрит трескучим, недовольным голосом.

– В добро, в себя, в своих друзей, в любимую женщину, много во что верую, – тяжело вздохнув, отвечаю ему.

Похоже, рано или поздно меня или сожгут, или окрестят. Не могут они тут без этого. А тяжело вздыхал не напрасно, чувствовал, что без очередного теологического диспута тут не проскочить. Ну и получил по полной программе весь набор церковных обобщений, лишний раз убедившись, что догмы на то и догмы, чтоб и через триста лет их как гвозди в мозг заколачивали. Убил массу времени, никого ни в чем не убедив. И поспешил к Святому озеру на осмотр мастеровой слободы.

Мастерская оказалась не одна – их там было множество, раскиданных по берегу озера недалеко от стен монастыря. Вникать, где что и как делается, мне не один день потребно будет. Но неизвестно, когда Петр в обратный путь соберется. Поэтому, сориентировавшись на удары молота, пошел к кузнецам. Кузня была открытая, так что, усевшись на камешек, я прекрасно видел всю технологическую цепочку. Несмотря на простоту механизмов, мужиков в кузнице работало много, железные, пупырчатые крицы лежали под навесом поленницей, опираясь на плетенную из ветвей стенку ларя для угля. Покуривая сигарету, смотрел, как из огня рождались неплохие вещи. Вывод напрашивался сам собой. Огонь веры тут горит ярко, сырье есть, этой кухне недостает только технологий. Мысли убежали вперед.

От кузни ко мне подошел мужик, поздравкались, и он спросил, чего надобно. Вот тут-то меня и проняло окончательно. Да всего мне надобно! В этом ключе и высказался, мол, государево дело, мастеров надо и по металлу, и по дереву, и по рудам, и углежогов – в общем, всех надо и побольше. Мужик уселся рядом, посидели молча.

– Ну, теперя еще раз сказывай, какое дело и что потребно.

– Дело государево, флот новоманерный строить, да не простой, со многими хитростями. Верфь под него новую ладить, еще не знаю где, мельницу ставить, железо плавить и механизмы из того железа лить и ковать. Сложные механизмы, не чета подковам. Много работ по дереву и металлу. Много работ по составлению зелий – ну не знаю, как тут химиков называют, – каменщики для печей, кирпичи для горнов… Да все надо! Государь мне поручил сие дело возглавить. Что делать – знаю, но одному сие не по силам. Петр Алексеевич людей в помощь обещал много, а мастеров сказано было самому искать. Вот сижу и думаю, как мне тех мастеров найти. Времени у меня нет, не сегодня так завтра государь обратно в Архангельск пойдет, и мне с ним надобно.

– Доходила до нас весть о новой государевой верфи в Архангел-городе, и корабль там отстроили уж. О чем ты речешь?

– Будет еще одна верфь, тайная, и о том иноземцы знать не должны, имей в виду. Государь осерчает. На нее и надо мастеров. Да таких, которым дело государево поручить можно и без пригляда оставить. И не на один год дело. И дело будет необычным и непривычным, но сделать его надо хорошо. Через год государь результатов ждать будет.

– Тебе потребно на сходе говорить. Коль самому не выбрать, сход поможет. Но многие к тебе не пойдут, те, кто помоложе, да без зарока, пойти могут, а мне, да и многим нашим, ехать ужо не можно. Пойдем, провожу, раз дело срочное.

Несмотря на срочность, сход собирался несколько часов. Дело к обеду уже подошло, а я так и ходил кругами вокруг кузни. Наконец потянулся народ, и мы уселись во дворе – кто на чем нашел. Ждал, что выйдет главный и чего-нибудь скажет, но все сидели молча, видимо, ждали слова от меня. За то время, пока ходил тут кругами, уложил мысли упорядоченно, поэтому речь мужикам толкнул взвешенную и разложенную по полочкам, без того сумбура, который на меня накатил у кузни при виде примитивности, но активности труда. Мужики внимали молча. Вопросы задали только из области где жить и сколько буду платить. Ответил правду – дома и все необходимое надо будет строить, но в оплате не обижу и для этого вопроса у меня человек есть, который все точно скажет. Их дело посоветоваться и решить, кто хочет, а главное сможет – мы все остальное сделаем и с монастырем решим.

После этого мужики не торопясь начали обсуждение меж собой, мне осталось только покинуть их одних, пообещав вернуться за результатом к ужину. Отправился на берег искать сержанта. Не нашел и, решив до вечера не дергаться, направился к своему лагерю. «У меня вроде бы отпуск», – в очередной раз усмехнулся про себя.

Устроил хоздень, пополнил запас воды, проверил припасы, развесил отсыревшее на просушку, переложил гермы и прошелся по острову просто так, для удовольствия. К вечеру сержант нашелся сам, и мы пошли в слободу. История со сходом, к сожалению, повторилась. Ожидая сбора мастеров, мы плодотворно поговорили, наметили людей в Архангельске, которые могут помочь в нашем деле. Особенно подробно говорили о рудознатцах, мне уже стало понятно, что готовых решений в этом времени не найти. Мое знание химии было весьма средним для моего времени, но в этом времени мои знания являлись уникальными. Проблемы были в том, что местная терминология была не понятна мне, а мои названия элементов ничего не говорили местным. Вот и решил трогать все руками, нюхать и даже лизать при необходимости, но сопоставить разные названия. Для этого нужны образцы руд, нужны опытные люди.

Кроме того, обрисовал сержанту обязательность отправки экспедиций рудознатцев на поиски месторождений. Сержант обещал переговорить с государем и просил указать куда. Карта у нас отсутствовала, вот мы и рисовали Россию-матушку на заляпанном куске свитка угольным мелком. О месторождениях мне известно не больше, чем обычному жителю будущего времени. То есть ничего не знал точно. Вот знаю, что большие залежи всяких «вкусностей» на Урале, на Алтае, а где конкретно, да еще на карте крестиком пометить, это не ко мне. Невероятным напряжением мозга и логическими построениями указал на карте Магнитогорск – где-то там должна быть по логике магнитная руда, а мне без разницы какая, лишь бы железо. Продолжением мозгового штурма стала точка на карте в районе Екатеринбурга, там тоже вроде железа было полно. Про Алтай так ничего и не вспомнил. Припомнил, что от северного до северо-восточного берега Ладожского озера тоже были какие-то разработки, но точно ничего сказать не мог. Было что-то и в Карелии, и на Кольском, но тут уже совсем без конкретики. Свернули разговор, когда собравшиеся мужички уже начали нервно переминаться. Михайло встал, убирая свитки в тубу и окидывая собравшихся взглядом, спросил:

– Ну что, мужики, решили, кто государю в деле великом подмогу оказать в силах?

Выяснилось, что все собравшиеся они и есть. Семнадцать человек мастеров и подмастерьев – от плотника с кузнецом до горшечника. Улов был неплох. Оставив сержанта разбираться с первыми своими работниками, пошел искать Афанасия – надо же было как-то оформлять этот улов.

Провозились до вечера, а наутро был дан приказ на отход в Архангельск. Михайло обещал переговорить и с царем, и с воеводой Апраксиным, как только у них время будет, так что за переход решит набежавшие проблемы.

Работников царь дозволил на его яхте везти. Посидев с мужиками в моем лагере и переговорив, кто есть кто, велел им идти собираться к утренней отправке. Что интересно, женщин на всем острове не видел ни одной, похоже, их тут и нет – прощаться мужикам не с кем. Сам сел у костра черкать блокнот: попытался систематизировать мысли и понять, что еще надо. Опять не выспался, разбудили к заутрени и снова за ногу. Традиция, чтоб ее…

Наконец-то все погрузились и отчалили. Мне даже помогли лагерь собрать. Впереди почти три сотни километров до Архангельска.

Интерлюдия

Борт яхты «Святой Петр»

– Гаврила, ты што грустишь-то?! – Рядом на борт навалился пышущий довольством Никифор. – Али не рад делу новому? Чего назвался тогда?

Гаврила, провожавший глазами пропадающие в дымке острова, недовольно подвинулся вдоль борта, давая место своему родоку.

– Ты, Никишка, не блажи. Тут тебе не молотом махать, тут мерковать надоть. Слыхал небось, дело государево. А как не сполним его? Животом ведь ответим.

Никифор перестал благостно улыбаться, оглядел полную поморов палубу и беспечно махнул рукой.

– Эт ты брось, родич. Тута кажный мастер красен работой. Нету такого дела на Руси, чтоб не по руке оно было.

Гаврила развернулся, опершись спиной на планширь и оглядывая поморов на палубе.

– Так-то оно так. Да ты у энтого нового корабельного мастера лодью видел? Али думаешь, царь наш батюшка такого отрока над нами головой просто так поставил? Мыслю, нечто не хуже той лодьи с нас государь спросит, только большую, раз люда столько поднимает.

Никифор хлопнул своего старшого по груди широкой мозолистой ладонью:

– Ты, Гаврила, не о том мыслишь. Не о том. Видал его лодью. Даже на стоянке с энтим мастером перемолвился, да руками его чуду-юду потрогал. Отрок справный, указывал сразу, что нам сделать по силам, а что нет. Такой зря блажить не будет, коли сказал, что справим урок, знать справим, коль миром навалимся, да Господь поможет. – Поморы перекрестились. – Чего тогда печали зовешь?

Старший родич посмотрел на своего младшего снисходительно. В его взгляде читалось передающееся из века в век выражение «молодо-зелено». Гаврила выискал на палубе взглядом своего подмастерья, махнул ему рукой:

– Федька! Подь сюды.

Молодой хлопец подхватился с котомки, на которой сидел, и за три шага оказался перед своим мастером.

– Покажь дядьке, чего тебе мастер тот новый дал.

Федька с готовностью вытащил из-под рубахи, подпоясанной плетеным веревочным пояском, оплавленную диковину. Пузо рубахи топорщилось, перехваченное в талии, храня в себе нужные вещи: деревянную ложку, ладанку материнскую и сушеную рыбину.

– Вот, дядька Никифор. Тот мастер дал, баял, от его лодьи. Мы с ним ее грузили, он мне и струмент свой показывал. Дюже справный струмент…

Перебивая Федьку, Гаврила сунул под нос Никифору деталь.

– Вот! Глянь! Ты такое откуешь?!

Никифор провел пальцем по блестящей, фигурной, отполированной поверхности. Пожал плечами.

– А чего не отковать-то? Новые курки к немецким фузеям ковали, те тож не хуже были. Да те мечи, что для гишпанцев делали, еще и заковыристее в гарде случались.

Гаврила крякнул, удивляясь непробиваемому благодушию родича.

– Ты, Никифор, не равняй. Глянь на пазики. Тут одно в другое входило и к третьему присоединялось. Да и что ты про мечи-то? Представь, корабль из вот таких деталек. Скоко нам таковой делать? А нам токмо год отведен!

Никифор стал серьезен и посмотрел на своего старшого с некоторой грустью.

– То ясно, что государево дело не пуд соли перетопить. Но поведай мне, родич, чего ты тогда с нами-то? На Кижском погосте печи протоплены, нас всех большухи с козулями на блюде дожидаются, чего пошел-то?

Гаврила тяжело вздохнул. Глянул с непонятной тоской на диковинную ладью, пляшущую далеко впереди яхты.

– Страсть как хочу такую диковину мастерить обучиться. Да ты и сам того хочешь. Мы все тут за новым уроком идем. Новому мастеру и звать-то никого не надо было, те, кто в нашем деле понимает, лодью узрев, в ноги бы ему упали, дабы научил. Ты меня, Никифор, не слушай, мыслю просто, одним кораблем государев урок не минует. На изломе себя чую.

Никифор потрепал за плечо внимательно слушающего разговор Федьку:

– Ну а ты как мыслишь, отрок?

Федька выпятил грудь, тем самым четко обрисовав рыбу под рубашкой, и принял вид солидный и раздумчивый. Но не удержался и зачастил:

– Чего тут мыслить, дядька?! Сам глаголил, у хорошего мастера и чисто, и в исправности да под рукой все быть должно… – Федька заметно почесал зад, видимо вспоминая, как дядька убеждал его блюсти чистоту в мастерской, и продолжил: – …Тоды мастер тот, новый, справен. С государем, говорят, с одной плошки ел. С ухватками новыми знаком. Чего еще надоть-то?! Почитай, нас сам царь-батюшка к делу приставил. Чего тут мыслить-то?! Дело справить надобно – и все дела. А год оно или поболе, то не печаль. Говорят, тама и хаты складывать будут, и подъемные дадут.

Никифор многозначительно сказал Гавриле:

– Воооо! – и отправил Федьку обратно к котомке, отдав ему диковинную детальку.

– Все так, родич. Все так… – Гаврила опять отвернулся к борту, вглядываясь в море. – Да непокойно на душе как-то. Чую, не скоро увидим мы козули на блюде.

Продолжение дневника

Восемь дней перехода на открытом катамаране измотали изрядно, приходилось подстраиваться под медленную яхту. Наконец-то добрались до Архангельска. Никаких великих дел уже не хотелось. Хотелось спать и еще раз спать, обязательно в тепле и сухости. Перед последним переходом катамаран был разобран и сложен в транспортных упаковках в трюме яхты – лишние слухи мне были преждевременны.

Государь одобрил режим секретности и порадовал, что решил, где будет место тайных мастерских. По приезде Петр обещал познакомить с братьями Осипом и Федором Бажениными. У них в Вавчуге, в сорока верстах от Архангельска вверх по Двине, стоят и лесопилки, и кузни, и еще мануфактур изрядно, да и челобитную они подавали, хотят корабли строить. Вот пусть помогут государеву делу, а потом могут сами корабли на продажу ладить.

Но в Архангельске Петру стало не до меня. Можно сказать, приехали прямо с корабля на бал – началась большая пьянка. Бал на своем корабле устраивал английский капитан Джон Греймс. Мне это было безразлично, поскольку устраивался в гостевом доме при гостином дворе и не интересовался, какой бал и кто дает.

Однако, уже ближе к ночи, когда гости изрядно напились и настрелялись из пушек, мой заслуженный сон прервал грохот по двери. Сапогами по ней стучат, что ли. Пришлось вставать и выяснять, чего поздним гостям надобно. А потом, без проволочек, ехать на корабль к англичанину.

По дороге меня просветили, что царь хвалился, будто кормщики у него как чайки над волнами порхают, ни одно судно их не догонит. Англичанин соответственно радел за честь мундира и утверждал, мол, быстрее флота британского никто ходить не может. Вот и вышел спор, где мне пришлось стать крайним. Так что, представ перед государем, его вопросу уже не удивился.

– Так как, Александр, докажем англичану, что мы его быстрее?

– Да, государь, только вот какие будут условия спора? А то ведь он откажется соревноваться большим кораблем с маленькой лодочкой, скажет, будто это не по справедливости.

– Верно говоришь! Давай, Джон, условия спора оговорим. И залог за него.

Минут двадцать они приходили к общему консенсусу, мне оставалось только слушать. Решили в итоге сделать спор всеобщим, так как и другие гости рьяно в спор вступали и готовы были отстаивать свои флаги.

С маленькой лодочкой действительно не покатило. Решили, быть большой гонке от порта Архангельска вокруг Соловецких островов, на которые надо причалить и взять там знак, который отвезут монахам заблаговременно. Финиш обратно в порту Архангельска. Но так как дела обсуждались торговые, то решили, что в гонку будут допускаться любые суда, взявшие груз в тысячу пудов. О грузе спорили дольше всего. Торговцы пытались продавить в правила еще больший груз, но остановились на тысяче. После бурных споров сели писать соглашение на гонку, тут опять споры начались – по поводу стартового взноса. Схема простая: все вносят, а победитель забирает весь банк. Пришедших к финишу вторыми тут считали просто первыми среди проигравших и никаких бонусов не давали.

Подловив момент, когда Петр накричался и закурил, подошел к нему и попросил дозволить обратиться, выразительно поводив глазами по окружающим. Петр все понял, и мы вышли на палубу подышать свежим ветром.

– Государь, у нас нет корабля, который может выиграть этот спор.

– Вот тебе его и строить! И станет это тем знаком, что словам твоим можно верить.

– Не смогу, Петр, построить корабль за несколько дней. Даже если весь люд архангельский собрать.

– А и не надо! Они там наспорятся и сами предложат спор на то лето перенести. Но чтоб к тому лету корабль был! Царским словом заклад скрепляю! Выиграешь спор, поверю каждому твоему слову и воли дам во всех твоих начинаниях!

Про то, что будет в случае проигрыша, Петр упоминать не стал.

– Дозволь еще тогда предложить по самому спору.

– Излагай.

– Раз уж в спор вступают несколько иноземцев, да еще под разными флагами, объяви его открытым: русские вызывают любой корабль на состязание в скорости. Если такой вызов пройдет по европейским странам, тут в следующем году не протолкнуться от кораблей будет, а это торговлю сильно взбодрит, не пойдут же корабли пустыми и сюда, и обратно, обязательно что-нибудь на дорожку прихватят. А чтоб действительно много капитанов заинтересовались, объяви, что кроме залога назначаешь победителю какую-то сумму приза и победивший корабль может год торговать беспошлинно. Только освобождать от пошлин именно корабль-победитель, а то торговцы на соревнования выставят один корабль, а торговать станут на корабле побольше. Вот тогда разговоры о порте Архангельска пойдут по всему миру. А когда мы спор выиграем, наш престиж во всех дворах признают.

– Лепо придумал, нет, ну как лепо повернул! – Петр возбужденно ходил по палубе. – Так тому и быть! Составь опись, что надобно тебе будет, все исполню, казны не пожалею, но спор мне к тому году выиграй! – И Петр ушел вниз к спорщикам, а на мою долю осталось составлять опись, еще не зная, чего именно.

Сидя за столом перед чистыми бумагами, думал, что это будет за корабль. Яхта класса Дракон отпала из-за шестнадцати тонн обязательного груза. Делать грузовой катамаран считал бессмысленным. Когда перебирал в памяти корабли парусной эпохи, вдруг всплыла красивейшая картина – узкий корпус, летящий по волнам, окутанный облаками парусов.

Ну конечно! Чайные клиперы! Сразу вспомнилась деревянная модель «Катти Сарк», которую неделю собирал по вечерам. Хоть дело было и давно, но вспомнить примерно обводы и особенности вполне реально.

Сразу сел рисовать и черкать. Получилось неплохо: что не вспоминалось по габаритам, пытался вспомнить зрительной памятью, припоминая, как держал в руках детальку, и записывая ее примерные размеры.

Потом стал сводить все в единый эскиз. Перепортил много бумаги, но изобразил пропорции очень похоже. На отдельном листе свел все размеры, какие получились. Некоторые снимал прямо с эскиза и масштабировал. Потом сел и задумался.

Такое большое судно за год не построить. Надо что-то раза в два поменьше. Остановился на пяти с половиной метрах ширины и тридцати пяти метрах длины. Больше за год да без подготовки будет уже точно не осилить. Правда, при перерисовке длина подросла до сорока метров, но надеялся подтянуть этот проект.

Остаток ночи убил на деталировку, прикидку весов и материалов. Получился внушительный список. Одной меди на листы обшивки надо было не менее трехсот пудов, раскатанной в тонкие листы, что при ее цене тянуло аж на полторы тысячи рублей, сумма чудовищная по местным меркам. А хорошего леса и парусины список исчислял просто вагонами.

Гонец от Петра застал меня зарывшимся в эскизы и расчеты. Ну, нереально за одну ночь собрать корабль по одним воспоминаниям, да еще и обсчитать его. Только цари ждать не любят, собрал что есть и поехал к Петру.

Поехал, к счастью, в лодке, поскольку на лошадей смотрел искоса – не умею не то что ездить на них, но и слабо представляю, как на них сидеть. Дом Петра архангелогородцы поставили на Мосевом острове, который в мое время уже перестал быть островом, и добираться туда на лодке от гостевого дома, стоящего на берегу Двины, было самым удобным способом.

Петр встретил меня ласково, с воодушевлением рассказывал, какой фурор произвели его предложения по спору. О том, что кондиции на спор уже подписали и англичане, и голландцы, и немцы, да еще и не по одному кораблю. К следующему году чуть ли не сотню судов привести обещали. Затем спросил, надумал ли, что мне потребно.

– Вот, государь, сей корабль и выиграет твой спор. – И даю ему эскизы клипера.

Петр рассматривал, сначала не понимая, потом разобрался, сел за стол и стал перебирать рисунки, заглядывая то в один, то в другой.

– Красен! Хорош! Но не узнаю в нем ничего знакомого, что это?

– Это клипер, государь, они были лебединой песней парусных кораблей. Быстрее их грузовых парусников не существовало.

– Добро! Строй свой клипер. Что потребно для него?

– За одну ночь сделать полную опись, да еще и без подробных чертежей, не смог, но вот примерный список всего потребного… – Передаю Петру несколько листов.

– Изрядно! – говорит он, просматривая список. – Но все будет. Думай, как начинать работу. Завтра назначил братьям Бажениным, будем решать о верфи и мастерских на дело. Пошлю за тобой к обеду. Ступай. Да! И впредь описи свои приноси дьяку на перепись, твои читать неможно! Ступай, я над твоими рисунками еще подумаю.

Добравшись обратно до гостевого дома, завалился отсыпаться, на еду уже сил не было.

Вечером город гудел слухами о споре государевом. В едальне при гостевом доме, где неторопливо ужинал, все разговоры были только об этом. Развлечений тут немного, слухи и сплетни заменяли телевизор.

Как обычно, мужики спорили, у кого какие шансы. Слушал разговоры вполуха – нету ни у кого никаких шансов, если мы дело государево справим. А для этого надо было подумать, с кем еще следует встречаться и о чем говорить. Несколько мастеров, привезенных мной с Соловков, ужинали тут же, благо перед расставанием выдал на всех премию в пять рублей. Неслыханная по этим временам щедрость. Заметил, что в едальне постоянно кто-то из них дежурит, мало ли что мне понадобится. А на постой их сержант где-то в другом месте пристроил, даже не интересовался где. Не до того было. И самого сержанта с высадки не видел, кстати.

Пересаживаюсь к мужикам и делюсь планами: найти еще мастеров с рудознатцами, переговорить, да и всякие необычные зелья меня интересовали. Обозначил мужикам задачу – обойти знакомых и просто с народом знающим поговорить, а завтра хочу посмотреть на товары всякие и с учеными людьми встретиться, проводник знающий мне для этого надобен.

Мужики обещали к утру все справить, договорились после заутрени встретиться. После этого поднялся к себе и продолжил портить бумагу. На отдельных листах, кроме основного проекта, писал то, что вспоминалось из разных областей – будет у меня шпаргалкой на будущее. Сталь качественную тут выделывать, как понял, еще не умели – один чугун получался. Вот и вспоминал весь вечер о металлургии. Вспомнил, что есть домна – высокий столб, куда засыпают смесь угля с железной рудой и известкой, и это все пережигают. Чтоб плавилось до жидкого состояния, дуют снизу горячим воздухом. А в связи с производством железа из чугуна вспомнился кислородно-конверторный способ. Вот что это такое, не вспомнил, как ни напрягался. Предположил, что жидкий чугун пробулькивают кислородом и, выжигая углерод, получают из чугуна железо. Но это попробовать надо. И без кислорода обойтись, будет просто подогретый воздух. Подогретый, чтоб продуваемый воздух железо не остужал.

Вспомнилось еще слово «мартен», но тут все ассоциации были только с трудовым народом. Принципа из названия не вспомнил, ну и черт с ним, попробую обойтись пока домной и дутьем, потом вспомню.

Засиделся, конспектируя воспоминания, опять за полночь. Так что проспал не только заутреню, но и изрядно после. Мужики сами пришли меня будить. Потом за завтраком быстро накидали новостей, получили новые ЦУ и были посланы собирать народ и искать сержанта.

Мне до обеда надо было посетить нескольких человек, которых наметили мастера. И первым оказался старик-рудознатец, который сам уже не ходил в поиск, а наставлял молодых.

Старик жил в старом городе, в небольшом домишке с большой семьей. У старика в сарайчике нашлась богатейшая коллекция руд и минералов. Так как мне никогда раньше не приходилось видеть, как выглядят руды, завис у старика основательно. Перебирали по каждому кусочку, старик объяснял, что это и как используют, а мне приходилось ловить ассоциации и прикидывать, нужны они мне или нет.

Особо заинтересовали руды с серным запахом, помнится, на уроках химии нам показывали, как, прокаливая такую руду, получали серную кислоту. Там, правда, еще катализатор был, но и само железо вроде могло быть катализатором, а мне главное, чтоб хоть какая-то кислота появилась.

Об этой руде поговорили подробнее, и за небольшую премию старик обещал прислать своего ученика для конкретного разговора, мол, ученик его на этой руде специализируется. Перебирая камни дальше, понимаю, что могу опоздать уже на встречу к царю. Так что договариваемся встретиться еще вечером.

Собираясь уходить, обращаю внимание на красивый желто-серебристый кусочек, очень похожий на сплав серебра с чем-нибудь. Спрашиваю, неужели старик в сараюшке такой кусок серебра хранит. Старик смеется, говорит, что и меня этот кристалл обманул, а название у него «обманка».

Дает мне в руки, рассматриваю это серебро подробнее. Не серебро, по весу чувствуется, но что-то напоминает. Точно! Такие же разводы на поверхности, как на листе оцинкованного железа! Неужели это цинк? Спрашиваю, что из него выплавляют. Старик опять смеется, говорит – потому и обманка, что в печи сгорает и ничего не остается. Напрягаю мозги, за эти два дня им досталось по полной программе. Точно помню, что цинк плавится и при небольшой температуре, большей, чем у оловянного припоя, которым не раз паял, но меньшей, чем у меди, которую мы в муфельной печи выплавляли.

А что, если эту обманку в печи просто пережигали? Так, может, это все же цинк? Не чистый, конечно, а оксид какой-нибудь, но поколдовать с ним можно попробовать, уж больно перспективно было бы латунь вместо чистой меди использовать.

И кстати, раз он желтоватого цвета, то, может, и не оксид, а сульфид? Может, от него серой разживусь? Спрашиваю старика, где эта обманка водится. Оказывается, ее полно в отвалах после выработки медной руды по реке Мезени, что неподалеку от Архангельска.

Мотаю на ус, прошу отдать мне образец. Получаю еще несколько в придачу и еще выпрашиваю железную руду с признаками серы для экспериментов. Тяжело нагрузив и себя, и своего проводника, иду обратно – дожидаться Петрова гонца.

Пока ждал, раздал новые указания, нарисовал, какую хочу посуду из глины, и попросил сделать ее быстрее. О деньгах своим мастерам велел самим договариваться. И горн маленький нужен будет. Развил бурную деятельность. Пока в городе – надо собрать все сведения, какие можно, потом в глуши с этим может быть сложно.

* * *

Встреча у государя с братьями Бажениными состоялась после обеда. Точнее, братья обедали с царем, а меня позвали, когда уже в принципе обо всем договорились. Петр им обещал добро на постройку кораблей на будущей верфи и освободил от налогов на какой-то срок. Но мне это было не интересно. После аудиенции у царя мы уединились с Осипом, старшим из братьев, он в дуэте явно был технарь и к своим сорока годам, помноженным на природный ум, технарем был от Бога, мне это стало понятно буквально за полчаса беседы.

Мои идеи подхватывались и обрабатывались им на удивление добротно. Федор не стал с нами сидеть, он был больше по торговой и организационной части, вот и направился в дом Бажениных для отдачи распоряжений и подготовки отхода в Вавчугу.

Мы решили не задерживаться с началом строительства до окончания пребывания Петра в Архангельске, а направить большинство мастеров на место сразу. Кроме того, Федору государь выдал грамоту на приписание к новой верфи черносошенных работников, и Федор теперь будет собирать их по дороге от Архангельска до Холмогор.

Нам же с Осипом нужно было разработать план новой верфи под суда около сорока метров длиной, ста тридцати футов, по выражению Осипа. Кроме самой верфи надо было еще проработать заводики-сателлиты. И тут с Осипом мы расходились во мнениях, он предпочитал закупать готовое, а мне не улыбалось отдавать на сторону технологии, настаивал на местном производстве.

За бумагами засиделись до вечера. Понятно, что за один день ничего путного к месту не привяжешь, но время поджимало. Федор назначил отплытие через день. И к этому времени план должен быть готов хотя бы вчерне, так как нам с Осипом следовало остаться в Архангельске до отъезда Петра, а то мало ли что еще всплывет.

К ужину мы с Осипом решили разойтись и все обдумать, а продолжить завтра после заутрени в доме Бажениных. К старичку-рудознатцу я опоздал, так что перенесу визит к нему на завтра.

Добравшись до гостевого дома, выслушал отчеты своих мастеров: заказанную посуду обещали сделать послезавтра, и про горн они договорились, но за городом. Рассказал им о назначенном месте для верфи и мастерских, а также о скором отплытии в Вавчугу под руководством Федора.

Мужики остались довольны, Бажениных знали многие и отзывались о них положительно. Попросил мастеров помочь мне мыслями о размещении мастерских, и мы, поднявшись в мою комнату, просидели с бумагами за полночь. Мыслей было много, и ложились они на план местности, нарисованный Осипом, вполне неплохо. Но явно не хватало мощности двух водяных мельниц, которые были у братьев. Наконец, когда уже начались споры, какие печи лучше класть в жилых бараках, понял, что мужики мысли исчерпали, пора на сегодня заканчивать.

К заутрени опять проспал. Хорошая была на море традиция меня за ноги дергать. Добрался к дому Бажениных только благодаря проводнику. Осип встретил за столом, куда нас и пригласил. Так как со временем на еду у меня были постоянные проблемы, не стал отказываться.

За завтраком заниматься делами Осип отказался, не принято тут так было. Еда едой, дела делами. Пока едим, можно только о погоде да восхваления возносить. Кстати, Баженин предложил мне перебираться к ним в дом, на что согласился с удовольствием – времени на походы по городу у меня действительно не было.

После завтрака перешли в кабинет Осипа и трудились до вечера, пропустив обед. Вчерне планы строительства согласовали, о внутреннем устройстве решили думать на месте, но здания заложили с большим запасом, что вызывало у Осипа вполне понятное недовольство, ведь большую часть денег будут вкладывать именно они.

Пришлось пообещать Осипу хорошие барыши в скором времени с побочной продукции заводиков. Этот вопрос Баженина заинтересовал, и после ужина мы уже обсуждали, что и как будем производить на продажу и заодно мой интерес во всем этом. Про интерес сам Осип настоял. Прямо с вечера расписали план нового «кумпанства», куда мы входили втроем на равных долях, то есть мне дали тридцать три процента. Хитрюги.

Ночевать остался в доме Бажениных. И моих остающихся в городе помощников Осип обещал у себя разместить. Традиционно проспав заутреню, пошел в гостевой дом за вещами и для переговоров с мастерами. Сегодня было запланировано отплытие Федора. Мастера, оказывается, уже были на пристани и грузились на ладью. Со мной оставался один Потап, мастер-горшечник. Для него пока работ на верфи не было, и он вызвался ко мне проводником в Архангельске. Хотя мне кажется, в его покладистости больше виновата подавальщица в едальне, ну да мне его причины неважны.

Отправилась ладья как-то буднично, попрощались и отвалили. Федор вообще сидел где-то в трюме и изучал наши планы, заодно сверяя их с закупленными мелочами и крепежом, которыми ладья была изрядно нагружена. А мы с Потапом, зайдя за образцами руд и за готовой посудой, отправились к горну проводить эксперименты. В результате проб и снова проб все же решил, что обманка – это цинк, причем с серой, и серы в нем много. Удалось даже получить капельку серной кислоты и определиться, что железо может быть катализатором. Потап, всячески оглядев и понюхав результат наших трудов, сказал, что знает эту жидкость и что это купоросное масло, которое иногда встречается в товарах иноземцев. На мой вопрос о похожих едких жидкостях сказал, что есть еще крепкая водка, которую ткачи применяют, но ее тоже мало, и нет уверенности, что она это то, что мне надо.

С рудой было даже сложнее, чем с обманкой, но в результате технология стала более-менее понятна. Потап тоже понял, чего от него хотят, и обещал подумать над большими емкостями, холодильниками, трубами и прочем. Так что как получить серную кислоту и цинк в лабораторных условиях, я уже понял. Масштабировать бы до уровня производства теперь.

Как получить литое железо, представлял теоретически, тут надо домну строить, и она была заложена в проект мастерских при верфи. Осталось найти самую главную задумку – азотную кислоту и хлопок.

Для азотной кислоты, имея серную, подойдет любой нитрат, но вот в магазинах тут не надеялся найти мешки с удобрениями. Стоп! Удобрения – отложения в сортирах! Селитра. Ну конечно, надо просить у Петра селитры, и много. Хотя он не даст – это основа дымного пороха, значит, стратегический запас. Но пока ничего на замену не вспоминается, попробую поклянчить. Забегая вперед, скажу, что селитры в течение года навезли в Вавчугу десятки пудов. Надо было просто пустить слух по народу, что белые наросты из сортиров и компостных ям можно продать Бажениным за денюжку малую и проблем с поставками стратегического сырья у нас не стало.

С хлопком были проблемы. Не было его. Точнее, был, но в мизерных количествах, и рассчитывать на значительное увеличение было глупо. Следующим по содержанию целлюлозы веществом, которое знал, была бумага, так что избежать бумаговарения мне не удастся.

Хотя, с другой стороны, у меня рулоны сортирной бумаги не бесконечны, а обходиться лопухами мне не хотелось. Так что стимул для производства технической бумаги появился солидный, и к тому же есть отходы лесопилки братьев, а она у них очень производительная.

Июль прошел в лихорадочных работах. Были отправлены две экспедиции на реку Мезень: одна – на большой грузовой ладье, вторая исследовательская – на малом коче, в верховья Мезени. Там, по заверениям старичка-рудознатца, были большие залежи железных руд, что мне понравилось. Ладью ожидали к концу августа, а коч оставался зимовать в верховьях Мезени.

Была заключена масса договоренностей о поставках железа и меди. Железо везли в основном в виде криц, а медь слитками. Договаривались о поставках льна на канаты и паруса – на этом заводике настаивал уже Осип, и я, подумав, согласился. Заодно договорился о поставках льняного масла.

Проблема в том, что дуба на корпус кораблей нам никто не давал. Дефицит. Зато «прочего древу» разрешили вырубать по четыре тысячи стволов в год. И покупать столько, сколько посчитаем нужным. Но как гниет сосна в воде – знаю очень хорошо и, чтоб хоть как-то продлить жизнь корпусу, решил вываривать доски в растворе соли и в олифе.

С солью никаких проблем не было, тут ее добывали тоннами, а олифу нигде не видел, так что решил заменить ее льняным маслом. Договорился об отправке дальней экспедиции к Уралу, они должны будут идти за первыми двумя и помочь второй в верховьях Мезени если что. А потом идти к Уралу в обозначенные на схемах районы и искать, искать и еще раз искать. Для этой экспедиции выделялись лучшие специалисты, которых порекомендовал старичок-рудознатец. Затраты на экспедицию получались внушительные, и пришлось обращаться к Петру, правда, просьба была удовлетворена сразу.

Ну а что наш самодержец? В общем – днем с купцами да по кораблям, а вечером систематические попойки. Мой закаленный походным спиртом организм такого бы точно не выдержал, а он, ничуть не старше, как-то справлялся. Причем утром выглядел бодрым и трезвым.

Хотя шуточки у него были специфические. В конце июля то ли топили в Двине, то ли крестили там же лютеранина Адольфа, ставшего в православии Антоном. И это, безусловно, был повод для нового праздника. Меня эти гульбища, к счастью, не коснулись, и главное, до обеда с Петром можно было говорить по-деловому.

Нашелся сержант. Он, оказывается, занимался солдатами. Привел сотню новобранцев, молодых и рослых, он их по гренадерским меркам собирал. Формы им никто не давал, да и делать они почти ничего не умели, хотя сержант ими занимался. Кроме того, он привел корабельного мастера и подмастерьев, с которыми он строил первый корабль на Соломбальской верфи.

Мастера сразу взял в оборот и, показывая рисунки, уже превращающиеся в чертежи, рассказывал, что и как будем строить – просил подумать. Первой его задачей по приезде в Вавчугу стал отбор досок с лесопилок. Оговорили – отбирать доски в дюйм толщиной и без сучков. Сарай для сушки уже должны были поставить, это оговаривали в первоочередных работах.

Тем временем сержант, побегав несколько дней по городу, как-то разом решил мои не сросшиеся дела, после чего с новобранцами и корабельщиками уплыл в Вавчугу «для догляду», как он сказал. На строительстве верфей и мастерских уже работали более трех сотен мастеровых, и народ продолжал прибывать. По окончании строительства такая толпа будет, конечно, не нужна, но пока чем больше, тем лучше.

Раз в неделю обменивались с Федором письмами и отправляли ему новые детализированные планы построек и внутреннего устройства. В частности, Федор начал строительство пятнадцатиметровой домны и складов отвалов.

Меня уже знала половина Архангельска как царева мастера, падкого до диковинок – будь-то рассказы о необычном или найденные несуразицы. И если диковина пригодилась, мастер платит не скупясь. Эти рассказы, кстати, вывели на залежи угля в устье той же Мезени, так что туда срочно была направлена еще одна грузовая ладья.

Мои личные финансы таяли просто на глазах, и если бы не врученная зарплата, то мог бы стать банкротом. Просить денег у братьев на свои изыскания считал неудобным.

После первой же бани задумался о мыле, мыться золой было как-то непривычно. О мыле знаю только коронную фразу «Судью на мыло», из которой сделал логический вывод, что можно выварить мыло из жира. Надеюсь, мясо судьи не считалось, а из костей точно знал, что получается либо студень, либо клей, но никак не мыло.

Проверить было несложно, и у горна, который местные кузнецы уже считали моим из-за постоянного использования в экспериментах, закипела очередная работа. Потап стал прилежным лаборантом, а главное, не задавал дурацких вопросов типа «и что в итоге получится?». Так что мне не приходилось ронять свой авторитет, когда получалось не пойми что. Достаточно было сделать вид, будто так и задумывалось.

Особенно смешно получилось, когда пытался сделать лабораторный образец бумаги, вываривая стружку в большом чане и периодически подливая туда воды – вышла просто вареная стружка. Варить явно надо было при более высокой температуре и давлении, а это уже автоклав, которого нет и не будет, пока мастерские не заработают.

Заказывать архангельским кузнецам герметичный котел не хотел из соображений, что будет утечка технологии. Да и дорого они брали – и без того уже почти на мели. К сожалению, и с мылом ничего не получилось, точнее, получился вареный кусок жира. Вынужден и эту идею отложить до автоклавов.

В начале августа иностранцы начали разъезжаться. С одним из караванов из восьми английских и немецких судов Петр решил пройтись до горла Белого моря на всех имеющихся в наличии трех русских судах.

После отъезда государя город вздохнул, по-моему, с облегчением. Все же ежевечерняя пальба из пушек с фейерверками и лихие скачки по городу в течение месяца несколько надоедают. Вернулся Петр через две с половиной недели. За этот период мы вполне закончили все дела в Архангельске и договорились со всеми поставками, после чего просто сидели с Осипом на чемоданах и ждали. С другой стороны, у меня отпуск, и вполне нормально, что выспался и посидел несколько вечеров на Двине с удочкой. В итоге встречали мы царя отдохнувшие и с радостью, что ожидание заканчивается.

На этот раз Петр не стал затевать грандиозную пьянку. Отпустив большую часть свиты в Москву и отдав Апраксину распоряжения грузить два корабля товарами и отправлять за границу, государь засобирался в Вавчугу.

Сорок миль против течения Двины мы плыли два дня. Потом останавливались на день в Холмогорах, так как там сходил архиепископ Афанасий. Остановка царя в людном месте без молебнов и восхвалений обойтись не могла по определению, и у меня получился свободный день на изучение Холмогор.

Тут оказались отменные мастера по тонкой резьбе и росписям. Подробно говорить с мастерами было некогда, ждал отправления в любую минуту, но посмотреть на их работы стало интересно. От Холмогор до Вавчуги менее десяти миль, так что могу изучить Холмогоры позднее и основательнее.

Государев кортеж прибыл к месту будущей трудовой славы России после обеда. Деревенька Вавчуга мне понравилась – высокий холмистый берег, разделенный бурным ручьем нескольких саженей шириной, на котором и стоят обе водяные мельницы. На правом берегу пасторальный пейзаж, пятнами домиков лежит сама деревенька, и у ручья темнеет длинный корпус лесопилки. Перед лесопилкой большой причал, куда яхта Петра и отшвартовалась. Вот левый берег ручья виделся сплошным армагеддоном. Стройка в самом разгаре, с непролазной мешаниной из выкопанной земли и непонятных обломков. Несмотря на то что сам рисовал планы верфи и завода, увидеть это все «вживую» оказалось некоторым шоком.

Федор водил нас с Петром и Осипом по этим строительным хлябям и взахлеб рассказывал, что сделано, сколько чего потрачено и что еще сделать будет надо. Лично меня повествование не захватывало, как-то у Федора получалось очень по-бухгалтерски – приход, расход. Но ключевые моменты радовали.

Ангар готов, и сейчас его утепляют, то есть щели конопатят к зиме. Рядом с первым ангаром стена к стене подготовлено место под второй ангар. Плавильный и сушильные цеха подготовлены полностью, домна проходит прокаливание и просушку. В процессе постройки здания нескольких цехов до зимы должны закончить. Полностью готова жилая слобода при верфи, в бараках кладут печи.

Казармы для солдат, как и было указано в плане, построены на некотором отдалении от верфи, под холмом, в виде высокого здания с плоской крышей – хотя никто так и не понял, зачем именно так. Петр не стал замалчивать непонятное, а сразу спросил:

– Ну-ка, Александр, объясни, почему так задумано?

– Государь, думаю подготовить из сотни новобранцев морскую гвардию для тебя. Это будут моряки, специально обученные штурмом брать суда и укрепления противника с воды.

– Эка невидаль, мои орлы, преображенцы, и это могут делать! – перебивает меня Петр.

– Конечно, могут, государь, но эти подразделения постоянно к кораблям приписаны, а твоя гвардия тебе на суше нужна будет.

– Ну и что, посажу гвардию на корабли, когда понадобится, зачем мне солдат зря держать?

– А их не надо зря держать, они будут постоянно с кораблями море патрулировать и брать на абордаж суда, коль те для досмотра остановиться не захотят.

– Так бы и говорил, что абордажников готовишь, – успокоился Петр. Тут он был не совсем прав, задумка была шире, но пока об этом рано.

– Ну а зачем им дом такой странный заложил-то?

– Государь, присмотрись. Дом одним боком очень похож на борт большого корабля. Вот и будут они тренироваться брать судно на абордаж, половина залезает, половина на крыше отбивается, а потом меняются.

– Хитер, – улыбнулся Петр, – хорошая задумка, я у себя такую же укажу сделать. Уже на многие твои задумки взор обратил. Не думай, что старанья твоего не замечаю, и братья о тебе высоко мнят. Но воздам только по результату и со всей царской щедростью! Ты еще говорил, будто есть у тебя задумка, как обозвать таких абордажников.

– Есть, государь, назови их морской пехотой или кратко морпехами.

– Любо, так тому и быть.

Государь пошел к толпе новобранцев, образовавших стараньями сержанта некое подобие строя. Сержант подскочил к Петру с докладом, но тот отмахнулся и встал перед строем.

– Солдаты! Дарую вам сегодня имя будущего полка. С сего дня вы будете Двинской морской пехотой. Флаг и регалии вашего полка укажу сделать и пришлю вскоре. Надеюсь услышать о ваших деяниях на морях только хорошее. Не подведите меня, орлы!

– Не подведем, царь-батюшка! – гаркнул за весь строй сержант.

– Сегодня дозволяю всем праздновать, – закончил свое выступление Петр и пошел к нам.

Мне удалось перехватить государя по дороге, пока не началось…

– Дозволь, государь, форму для них самому выправить, есть у меня и тут задумки. А ты потом посмотришь и решишь, оставить или переделать. А флаг полка укажи на черном фоне исполнить, будет он бурю на море предвещать.

– Делай, о том году посмотрю. А флаг черный на пиратский похож получится.

– Так, государь, мы ведь абордажников готовить будем!

– Хорошо, велю черный, а над геральдикой еще подумаю. Непростые у тебя затеи, но мне пока нравится! – и, покровительственно хлопнув меня по плечу, Петр пошел к братьям и свите.

Буду считать, что официальная часть закончилась. Дальше будет пьянка, которая меня не интересовала. Не то чтоб был трезвенник, в хорошей компании и выпить хорошо можно. Но армия приучила быть «подальше от начальства и поближе к кухне». Видя взрывную натуру Петра и зная свой непростой характер, старался не лезть в его окружение. Вместо этого попытаюсь сделать то, что мне интересно.

Вот и сейчас пошел общаться с сержантом, рассказывая, что хочу от его подразделения в целом и от него лично в частности. От подразделения пока требовались сила и ловкость, поэтому назначил им ежедневный кросс на завтрак и штурм стены на обед с ужином. А сержанту попенял, что он увлекся своими солдатиками, а у нас дело государево. Заодно поговорили про организацию патрульной службы.

Следующим вопросом стало интендантство. Хоть и был уверен, что Федор все хорошо сделает, но параллельный контроль ни одному делу не вредил. Не параллельное командование, а именно контроль. Ненавязчивый, но заметный.

Потом дошел до корабельщиков, с ними осмотрели доски – особых претензий у меня не возникло, только велел начать внутри склада делать отдельный сушильный бокс с печью. В первоначальном плане как-то забыл это сделать. Вот бассейн для пропитки досок в плане был, но велел выкопать рядом еще один, также обложить его глиной и обжечь. Все же на месте все видно гораздо лучше, чем по эскизам – сразу всплывают недочеты. Пачками.

Поздним вечером походил вокруг домны. Она была в процессе пережога, а мне уже не терпелось начать. Больно уж грандиозные терзали задумки, голова от них пухла.

– Мастер, твоя хата готова, и добро туда уже занесли, – отвлекает меня звонкий голос со спины. Оборачиваюсь и обозреваю юных парня с девушкой. Парень пытался изобразить серьезность и важность, явно расстраиваясь от отсутствия окладистой бороды. Девица за его спиной стояла ладная, но явно не ведала, как себя вести, и общаться боялась, перебирая руками кончики повязанного на голове платка. Молодежь изображает поклон, киваю им с вопросом:

– Здравы будьте. Никак вас ко мне няньками приставили? – Улыбаюсь.

– Нас Федор Андреич поставил за домом твоим ходить. Меня Кузьмой звать, буду за домом да двором смотреть. Жену мою, Надежду, на стряпню да дела домашние определили.

– Что же, Кузьма да Надежда, зовите меня Александром или просто мастером. Показывайте, где ближайшие годы нам жить суждено.

Дом понравился. Большой, просторный, с печью по-белому. С небывало большими по местным меркам оконцами, затянутыми бычьим пузырем. Новоманерная постройка избы. На первом этаже гостиная комната и две небольшие комнатушки, в одной из которых жили супруги, а вторая задумывалась явно для меня.

Мне больше понравился просторный чердак, проходивший под высокой двускатной крышей через весь дом. Полы на чердаке были застелены досками, а крыша утеплена соломой, подбитой жердями. Только камина да балкона не хватало для полного счастья.

Рассказав Кузьме, что хочу поменять на чердаке, в том числе про камин и балкон, а также какую мебель и куда хочу поставить, как только сделают нечто похожее, попросил его поторопить мастеров и не самому все рубить, а мужиков кликнуть. Время нынче дорого.

После разговора вышел на правый берег мельничного ручья – присмотреться к поселку и лесопилке. К Бажениным напрашиваться не стал, они там разговоры с царем ведут под штоф-другой, лучше погуляю пока на свежем воздухе да на село погляжу. Вернулся к ужину, который мы с Кузьмой да Надеждой и приговорили под разговоры о том о сем. Они, правда, попытались кормить меня одного, ибо, видите ли, мне невместно с ними. Пришлось пояснить наши новые порядки. Даже распалился от упертости молодежи на традициях. Обещал немедля собрать вещи и дом покинуть, коли они за ум не возьмутся. В итоге сошлись на возведении меня в ранг старшего родича, и все расселись за стол.

Наутро царь отбывал в Москву. Провожали его всем миром и даже с искренними слезами на глазах. Все же в это время вера в царя была сродни вере в бога, а в бога тут верили истово и искренне. Глядя на этих людей, заново понимал смысл слов «за веру, царя и Отечество». Было даже как-то стыдно своего цинизма.

Перед отбытием Петр еще раз пожелал мне успеха и выдал на непредвиденные расходы двести пять талеров. Думаю, что скинул недоиспользованные остатки денег, не растраченные при поездке в Архангельск. Больно уж сумма была не круглая. Но тут могу ошибаться, опять же из-за своего циничного ехидства. В любом случае деньги были как нельзя кстати.

Братья ходили довольные, как слоны. Какие им там преференции посулил Петр, не спрашивал, но еще два дня деревня гуляла вместе со слободой. Под это дело собрал всех мастеров и устроил большую пьянку, как-то захотелось и мне расслабиться.

Большая гостиная в новом доме на поверку оказалась очень даже небольшой. Зато кулинарные старания Надежды были выше всяких похвал. Вот что значит для родича расстаралась – это вам не на барина готовить.

После такого застолья мастера зачастили ко мне домой на посиделки. Не имел ничего против, да и молодые были гостям только рады – их статус в деревне наверняка заметно поднялся. Частыми гостями у нас стали братья Баженины, хотя, конечно, основные вопросы решали не за едальным столом, а на колене, ибо про дела за едой тут не говорили. Мой кабинет на чердаке еще не был готов, над ним активно работали, и его явно сильно недоставало.

К середине августа домна дала первую плавку. Без сюрпризов и тут не обошлось – подвела печь для подогрева воздуха. Так что первый блин был у нас не жидкий, а сметанообразный, разливать его в заготовленные формы было нельзя, тем более продувать воздухом – плавку выковыряли, как смогли, и оставили на потом.

Каменщикам были продемонстрированы батоги за плохую кладку печи. Что делать, традиции тут такие, чуть что, сразу за палку хвататься. Причем батоги, то есть палка или прутья, считались тут легким наказанием – гораздо хуже было попасть «на кнут». Вот после кнута, бывает, и не выживали.

Но для меня все эти способы были несколько непривычны, начал внедрение новой системы наказаний и поощрений – лишил каменщиков половины зарплаты за два месяца, но обещал выплатить премию, если печь переделают быстро и качественно.

Пока перекладывали печь, занялся досками. Заготовлены они были с большим запасом, но сохли медленно. Велел начать протапливать сушильный бокс и заливать в бассейны соленую воду в один и масло – во второй. Объяснил работникам задумку с формированием штабеля досок на поддоне, разделенного прослойками из тонких планок, чтоб к доске был круговой доступ жидкостям. Рассказал, что переносить доски в сушилку и в бассейны надо не по одной, а всем штабелем, при помощи судовых блоков, закупленных в принципе для корабля, но пока использующихся в цехах.

Попробовали на одном штабеле отработать всю технологию, по пути внося в нее коррективы, вроде получилось – отдавленные пальцы не в счет. Разогревали доски, булькали их в соленую воду, давали постоять, вытаскивали на берег, давали стечь и подсохнуть, грели снова и булькали в масло. В принципе получилось, как и хотел – только процедуру придется делать много медленнее, чем мне думалось. Особенно долго надо давать стекать и просыхать после окунания в бассейны, а после масла так вообще пару недель сушить потребно. Отвратительно – начинаются непредвиденные задержки.

Радует только то, что не все доски нужны будут сразу. Будем считать, что лесозаготовительный цех я озадачил надолго, и они теперь будут медленно, но верно обеспечивать нас пропитанным и просоленным материалом.

Пока просыхала печь для домны, заниматься было особо нечем. Строительство шло своим чередом, люди работали не быстро, но как-то основательно, что ли. Посмотрев, как рубят дома и цеха, не удивляюсь больше, что эти домики до наших дней дожили и в музеи попали. Строят тут на века, по десять раз снимая и подрубая бревна, чтоб они лежали как влитые.

Мое безделье нарушило прибытие ладьи первой экспедиции. Судя по осадке, обманки они привезли несколько десятков тонн. Наши новые, одуряюще пахнущие сосной склады начали прием минерала. Кстати, что интересно, тарой для обманки явились большие ивовые корзины редкого плетения. В эту пору такая тара оказалась дешевле ящиков и мешков. По крайней мере, большинство завезенных на склады заказов упакованы были именно в корзины. В мешках и бочках затаривали только то, что в корзины никак не засыпать – в частности, день назад завезли бочки с льняным маслом и со дня на день ждали обоз с мешками муки.

Развил бурную деятельность, запуская в работу химический цех. Во главе процесса поставил Потапа, технология ему была уже знакома, только к большой посуде надо было приспособиться. Первую партию перерабатывали вместе, надо было подобрать скорость дутья для максимального выхода кислоты, да и улавливать ее было тяжело, пока в холодильнике не образовалась первая кислота – почти все в пары уходило. Вот потом дело пошло.

Решив, что дальше с этой рутиной справятся без меня, занялся экспериментами с белым порошком, остающимся в результате пережога обманки. По логике это должен быть оксид, значит, его можно восстановить углем. Попробовал намешать и прогреть в горне – все сгорело и улетучилось. Вторую партию грел с заткнутой пробкой с отводной трубкой, побулькивающей через воду. Вот тут удача улыбнулась – получил цинк, который, концентрируясь из паров, выпадал на дно колбы с водой.

Довольный результатом, потащил Потапа смотреть новую технологию и разрабатывать для нее поточную линию. Все же нам несколько десятков тонн руды переработать надо, да и довольные оплатой доставленного сырья артельщики уплыли за новой партией, обещали еще больше привезти. А на следующий год чуть ли не на двух ладьях будут обманку возить. Так что цинка у меня будет много, есть медь – пора задуматься о латуни.

Но для начала сделали немного цинка на пробу. Провели маленькую медную плавку, добавляя цинк в разных пропорциях разным медным отливкам, и отдали кузнецам образцы для проверки ковкости и прочности.

После этого пришлось делать еще пару плавок, уменьшая количество цинка в меди. Пришли к выводу, что хороший сплав получился на сорок процентов содержания цинка в меди, и остановились на нем.

Запустили второй раз домну. Вторая плавка удалась – металл жидкой струей стек в ковш, и началась проверка второй части теории. Засунув в жидкий металл толстостенную трубу из обожженной глины, начали активно продувать расплав горячим воздухом от той же воздуходувной печи.

Пламя поднялось чуть ли не с домну высотой. Продолжали качать, пока огонь не пригас, минут двадцать, наверное, качали, после чего разлили металл ковшами по давно заготовленным и прогретым формам будущих больших чанов. Остатки вылили по формам слитков для кузнецов. Металл получился прекрасный, только избыточно мягкий. В последующих плавках было решено часть металла сливать из домны в один ковш, часть – в другой. Один ковш продувать и потом оба ковша смешивать. Таким образом подбирать нужное соотношение углерода в железе.

С появлением литьевого железа и латуни моя жизнь снова стала кошмаром. Разрываясь, бегал между цехами. По моим чертежам отлили большие, пустотелые для экономии железа, валки для прокатки латуни. Валки получились шершавые, как апельсиновая корка. Отливки надо обтачивать.

Пока срочно организовывал токарный цех, велел сделать филеры и тянуть латунь на проволоку, делая из нее гвозди, так как железа в корпусе корабля, обшитом медью, быть не должно. Железо и медь в морской воде быстро коррозируют – раз планируем обшивать корпус латунью, значит, и крепеж должен быть аналогичным.

Первый сделанный нами токарный станок для крупногабарита напоминал огромного деревянного монстра с кожаными передаточными ремнями и не имел режущего инструмента, за неимением возможности инструмент изготовить. Вместо этого был поддон с песком – им и обтачивали. Времени это требовало много, но результаты давало. Так что к концу августа прокатали первый лист латуни. Железо на таком стане катать было нельзя, станок бы точно развалился, но с горячей латунью он справлялся.

Сумасшествие этих дней сказалось и на моих домашних. Желая, видимо, как-то мне помочь, Надежда не просто шикарно готовила и исполняла пожелания чуть ли не раньше, чем я о них задумывался, но и взяла моду приглашать к нам девушек со всех окружающих сел.

Пришлось проводить с ней беседу по поводу того, что жениться в ближайшие несколько лет мне государь запретил. Врал, конечно, у нас с Петром никаких разговоров на эту тему не было. Но ссылка на царя разом уняла матримониальные планы моей экономки, или даже не знаю, как ее должность обозвать.

Мой чердак, кстати, закончили – остался им очень доволен. Устроили по этому поводу еще одну пьянку с мастерами и братьями. Братья запали на латунные листы, особенно посмотрев, как из них можно чеканить и выпрессовывать детали. Они забирали все листы, которые браковались для корпуса, и продавали их по цене дороже чистой меди, а с повышением спроса и еще дороже, так что навар получался изрядный.

С учетом того, что тридцать три процента в наваре были мои, я братьев не ограничивал. Спрос на листы рос как на дрожжах, и это при том, что торговля к зиме стихла. Страшно подумать, что будет, когда купцы заморские придут.

Еще одной моей удачей можно считать получение мыла в автоклавах. После множества неудачных попыток, особенно с выделением из клейкообразной субстанции самого мыла, у меня получилось нечто пригодное для пользования в хозяйстве. Помогла зола из топок и советы мастеров.

А вот получение в нагрузку к мылу глицерина для меня стало неожиданным. Куда его девать, еще не придумал, делать нитроглицерин было просто страшно. Так что пока глицерин складировали, а мыло с отдушкой из выжимки сосновых иголок стало моим призом за труды и поиски на ощупь. Даже сделал симпатичные овальные формочки для него и раздал первую партию по мастерам. Много отдал Надежде – для раздачи женщинам. Пока бури восторгов было не видно, но зато запасся мылом на приличный срок и отработал технологию. Дальше время покажет.

По этой же технологии сварил бумагу, получив в нагрузку нечто с запахом скипидара. Бумага оказалась типичной оберточной, светло-коричневого цвета с темными вкраплениями. Для ее прокатки сделали еще один прокатный стан из одного ряда валков. Станок конечно же деревянный.

Бумага вылезала из него тонкая, со страшно неровными краями, но мне было на это наплевать – перегнав первую партию, нарезал себе толстую пачку для туалета. Благодать! Вот чего не хватало в жизни! Готов, как все, зубы углем чистить и золой руки мыть, но лопухи в сортире край как неудобно. Вот теперь с бумагой в туалете мы корабль государю точно построим!

Как ни странно, бумажная придумка пошла на ура, и в многочисленных будках сортиров тут же появились коричневые листочки моей бумаги. Пришлось поставить на эту линию двух человек и сделать варку систематической.

Братья немедленно занялись коммерцией, надо заметить, не менее успешно, чем с латунью. А вот на дальнейшие эксперименты времени оставалось все меньше и меньше – мы закладывали на стапеле клипер. При этом вокруг стапеля еще продолжала строиться верфь.

Непосредственно в сборке киля клипера не участвовал, для этого у меня снабженные подробными рисунками корабельные мастера с массой рабочих имелись. Но вот технологии строительства были заложены сильно непривычные для мастеров, делавших ранее все из цельных стволов дерева. Весь набор корабля составляли проклеенные детали из нескольких слоев досок, он не был цельным. Это упрощало и убыстряло сборку – все можно было делать на плазе, а не подгонять по месту. Но вот склейка пакетов досок и их обжимка были для мастеров необычны.

Клеили костяным клеем, который даже не надо было производить самим – его продавали в любых количествах и по бросовым ценам. Единственное, приходилось добавлять в клей льняное масло для водостойкости.

Кроме клея нужно было очень много струбцин. Червяки и гайки для них отливали непрерывным потоком, а остальное делали из дерева плотники. Струбцины получались массивные, но дело свое знали. К моменту закладки успели изготовить около трехсот струбцин, и их количество непрерывно увеличивали, даже пришлось отгораживать отдельную кладовку под них.

Еще сделали массу коловоротов, так как весь набор вдоль и поперек прошивали нагелями на клею. Коловороты тоже отливали, а вот сделать патрон для сверла мне было пока слабо. В результате коловорот был просто изогнутой железкой с квадратной выемкой в торцах, куда вставлялся квадратный хвостовик сверла.

Сверла делали еще проще – отливали квадратный длинный и тонкий брусок, одну сторону расплющивали молотом и, зажав расплющенную часть, несколько раз закручивали. Потом отрубали зубилом кончик расплющенной части на клин и закаливали. Сверла после заточки получались на удивление хороши. Они сверлили дерево и латунь не напрягаясь, а вот в железе ковырялись долго, и только со смазкой и охлаждением мыльной эмульсией.

Одна мастерская была преобразована в инструментальный цех, там работал мой самый грамотный кузнец, с металлом он творил чудеса. Я надеялся с его помощью повторить все наборы инструментов, к которым привык. Кстати, инструменты из моего ремнабора с Катрана лежали тут же, как образцы. Со многих инструментов и крепежа ремнабора даже слепки для отливки делали.

Но пока с инструментом было плохо. Топоры, зубила, стамески, пилы и напильники, к которым еще сверла с коловоротом добавились. Напильники приходилось делать, нарубая на железном бруске множество насечек вручную, затем закаливая заготовку.

Остро обозначилась проблема стали для инструментов. Начали эксперименты с разными пропорциями дутого железа и чугуна, подбирая процент углерода для инструментальных сталей. Затем отрабатывали процесс науглероживания поверхности готового инструмента путем прокаливания его в глиняных, герметично закрытых лотках, засыпанных тертым углем. Такое цементирование поверхности заметно улучшило качество инструмента, но как же долго и муторно пришлось подбирать все нюансы науглероживания. Все приходилось делать на ощупь.

Вечерами приходил домой, выжатый как тряпка. Вроде должен не махать весь день топором, а заниматься руководством. Но получалось как-то наоборот. Показываешь, что собрали не так, разбираешь и собираешь сам; потом прибегают бумажники и кричат, что у них автоклав не закрывается; пока идешь к ним, подлавливают литейщики – у них новая форма металл не держит; просишь подождать бумажников, бежишь к литейщикам; нас догоняют плотники и жалуются, что им инструментальщики сверл нужного диаметра не дают, а они вчера случайно сломали…

Начинаешь прибавлять скорость перемещения по заводу – начинает подбегать больше народу. И если бы просто рабочие подходили, их к мастерам посылал бы, а к концу дня и еще куда подальше – так ведь мастера и подбегают! Трусит к тебе такой серьезный, пожилой дядька с длинной бородой – его посылать уже неудобно.

Потом, уладив пару затыков, вспоминаешь про бумажников и бежишь к ним. Они радостно сообщают, что героически, значит, с помощью кувалды, справились с проблемой! И мысленно начинаешь выть, понимая, что этот автоклав, скорее всего, выведен из строя.

Весь сентябрь и начало октября стали жуткими. Несколько раз засыпал за столом в нашей гостиной, еще не дождавшись, когда на стол подадут, а один раз заснул, к сожалению, когда уже подали, и по закону подлости рухнул мордой в миску.

К середине октября Надежда начала откровенно причитать, а Кузьма настучал братьям Бажениным как все плохо. На следующий день Осип собрал мастеров после заутрени, которую я традиционно просыпал, и вставил им огромный, жарко тлеющий фитиль, начинающийся словами: «Я вам, мужики, не голова, и не я над вами царем поставлен, но почто…!…!» Остальных слов было много, но история их не сохранила. Я узнал обо всем этом намного позже, а в тот день даже насторожился, что меня не рвут на куски. Если прихожу на участок и спрашиваю, есть ли проблемы – мастер рассказывает, что не получается. А если не спрашиваю, то и он молчит. Обалдеть – первый спокойный день!

Сразу появились новые мысли. Но настороженность не проходила до вечера, пока Кузьма не проговорился про заутреню, а там уж его раскрутил на подробности. И задумался. С одной стороны, плохо, дело пойдет медленнее, вон мы за месяц уже скелет корабля собрали и обшивать корпус начали, тоже, кстати, на клею, нагелях и латунных гвоздях. С другой стороны, до будущей навигации успеваем, неделей раньше, неделей позже – уже не очень принципиально. А мне все же новенького охота, мысли теперь так и прут, и у морпехов все это время не был.

Решил пока ничего не менять, на следующий день отправился посмотреть на моих солдатиков. Первое, что бросилось в глаза, это плохо одетая толпа народа, явно мерзнущая, но уже весьма ловко штурмующая свой дом. Похоже, призом штурма было возвращение в тепло, и этот стимул оказался самый действенный.

С этой верфью из головы вылетело, что у меня люди голые. Мастера о своих подмастерьях сами заботятся, а сержант, видимо, ждет обещанной от меня формы. Надо срочно решать, что делать. Зову сержанта. Наезжать на него по поводу, где он раньше был и почему люди голые, бессмысленно – это моя вина.

– Михайло, рассказывай, где можно солдатам форму быстро справить. Зима на носу.

– Ежели быстро, то в Холмогоры ехать надо, там и запас сукна найдется, и мастерицы шитья сыщутся.

– Тогда готовь свое воинство, после обеда отплывем. Пойду с Федором о лодье говорить. Есть где в Холмогорах остановиться?

– На стрелецком дворе встанем, там место государевым людям завсегда есть.

– Тогда собирайтесь и к пристани подходите.

Федор отдал ладью без звука. Просил его еще проконсультировать меня о ценах на сукно и шитье. Узнав, для чего мне это надо, он махнул рукой и сказал, что пойдет с нами. Так что еще до обеда всей толпой отправились в Холмогоры.

Пока размещались в стрелецком подворье, практически пустом, Федор прошелся по своим знакомым, и на ужин мы с Бажениным и сержантом собрались у местного воротилы пошивочного бизнеса. За ужином, как обычно, никаких разговоров о деле – только присматривались друг к другу.

После ужина нас отвели в мастерскую на первом этаже, где, сидя за столами, переговаривались два молодых подмастерья и мужичок роста невеликого. Пожелав, как обычно, здравия всем присутствующим, выложил на стол рисунки, которые набросал на ладье.

Мои опасения, что будет много вопросов и непонимания, не оправдались. Какие-то похожие элементы мастера встречали в других типах одежды, даже отложной воротник удивления не вызвал – халаты тут такими порой шили.

Мои пожелания шить не на каждого человека, а сделать несколько размеров, также не вызвали удивления. Задал себе мысленно вопрос: зачем же потащил сюда весь личный состав, если тут уже понимают, что такое разные типовые размеры?

По фурнитуре сказал, что пока пришить простые деревяшки – пуговицы сделаем на заводе. Сержант напомнил, что форма одним верхом не ограничивается. Подвела меня привычка к разделению труда, а тут, оказывается, шьют все, кроме ботинок. Продолжили рисовать остальные атрибуты, начиная от штанов и заканчивая нижними штанами на завязках. Напоследок выложил мастерам рисунки безрукавки, состоящей сплошь из секций-карманов. Туда думал закладывать элементы плавучести и использовать как спасик, совмещенный с разгрузкой под боезапас. Рисунок был довольно сумбурный и вызвал больше всего вопросов, но и с этим разобрались.

Для зимней формы решили использовать толстое сукно. Для летней – толстую парусину, для белья – льняную ткань, для жилета – парусину. Для берета хотел использовать также парусину и сукно, но портные отговорили – климат не тот – и предложили посмотреть несколько вариантов картузов. Мне понравился вариант, чем-то похожий на буденовку, с такими же большими, отгибаемыми вверх ушами, но только не островерхая, а плоская. Дополнив модель своими мыслями по ее улучшению и украшению, утвердили как образец для летнего и зимнего вариантов.

Еще думал пошить наспинные ранцы, но, поразмыслив, отказался. На короткие переходы хватит места в жилете, а на длинные морпехи пойдут или с обозом, или с кораблем. Для полноты картины не хватало тельняшек, но, пока не будет машинного производства ткани, не будет и их. Уж больно дорого в это время ткани обходятся. Сукно так вообще было практически все иноземным. Кстати, надо напрячься и вспомнить, что знаю о ткацких станках.

Пояс и ботинки закажу у обувщиков. Правда, нужен ли пояс к этой форме, до сих пор сомневался. И еще необходимо будет купить отрезы тканей на портянки.

Закончив с портными и получив заверения, что прототип формы они сошьют завтра к вечеру, чему сильно удивился, мы пошли договариваться с купчиной о цене комплекта и о поставках. Тут на себя дело взял Федор.

Торговались они долго и с упоением. А когда сошлись на цене комплекта, спросили, сколько мне надобно. Даже улыбнулся, ну действительно как дети, битый час торговались, обсасывая чуть ли не каждый стежок, а о количестве не спросили. Когда сказал, что надо сейчас двести летних и зимних комплектов, а потом может понадобиться и много больше – торг вспыхнул с новой силой. Тем не менее сторговались почти на два рубля за комплект зимней и летней формы. Сержант мне в ухо шептал, что Федор очень хорошо прижал цену и лучше цены никто не даст. Мысленно с дрожью представлял, на какую пропасть денег попал по местным понятиям.

Отозвав Федора в сторонку, сказал, что столько денег у меня нет, чем очень его удивил. Как выяснилось, денег у меня было много – братья старательно откладывали мою треть от своих сделок за товары верфи, и накопилась уже изрядная сумма, чуть больше семисот рублей. Кроме того, братья готовы давать мне денег вперед под будущие товары, так как спрос на них был велик безмерно.

Осталось только ударить с купчиной по рукам и договориться о сроках. Сотню, ту, что надо сделать срочно, купчина обещал выправить за месяц, но начнет через неделю – ему сукно и парусину в черный цвет отдавать красить придется, по пожеланиям заказчика.

Согласившись со сроками, предупредил – будет хоть один комплект из плохого сукна или гнилых ниток, оштрафую его стоимостью десяти комплектов за каждый испорченный. Купчина помялся, но согласился. Если тут следить за качеством, то мастера за работу отвечали.

Собрав всех солдат во дворе стрелецкого подворья, объявил им, что сегодня для них заказана форма, напугал даже ценой – во сколько она обошлась, и завтра им надо пройти снятие мерок. Кроме того, завтра заказываем обувь, и к обеду всем быть тут – пойдем на мерки к обувщикам. А после завтрашнего обеда до следующего утра объявляю отпуск и даю каждому по пять алтын, то есть по пятнадцать копеек. Переждав радостную разноголосицу, всех отпустил.

Поручил сержанту разбираться со списками того, что еще нужно подразделениям, сам закрылся в комнате, пытаясь вспомнить и нарисовать ткацкий станок. Вот что значит – напугали цены на ткань.

В принципе со станком все было понятно, непонятно только, как поперечную нить протягивать сквозь разведенные вверх и вниз нити основы. Поломав над этим голову полвечера, решил использовать принцип пинг-понга: поместить катушку поперечной нитки в чехол, возможно, его придется даже из железа делать, и пинать этот чехол чем-то типа теннисных ракеток, тоже железных. Движения решеток, раздвигающих нитки, решетки, прижимающей поперечную нитку, когда она проброшена, и удары ракетками должны быть строго синхронизированы. Поэтому опять всю ночь рассчитывал кинематику и рисовал механизм.

В результате утром пришел к обувщикам маловменяемым. Не откладывая дело в долгий ящик, просто вытащил свои берцы и, поставив на стол, заявил, что хочу две сотни таких на разные размеры, из которых сотню как можно скорее, и что на мерки придет сегодня после обеда сотня человек. Сказал это скороговоркой, засыпая на ходу и не обращая внимания на мастеров, увлеченно крутящих в руках мою обувку. Хорошо, что тут никому не требуется объяснять, почему берцы, а не сапоги или туфли. Видел местные сапоги, в них, ежли они не для барина сделаны, не побегаешь. Берцы шнуровкой компенсируют недостатки кроя, а воду держат не хуже сапог. Туфли для российского климата, это вообще немецкая диверсия. Альтернативы нет.

Берцы у меня были заношенные и без наворотов, то есть без молний, шильдиков и прочего. Странным для этого времени могла быть только рифленая подошва, материалы и ровные стежки. С подошвой решили просто – делать двухслойную толстую подошву из кожи и нижний слой нарезать треугольными вырезами. Мастера не понимали меня, пока я не взял кусочек кожи вырезал в нем до половины толщины кожи треугольные канавки, идущие одна за другой, потом прорезал поперечную канавку по периметру, объясняя, что тут пройдут нитки. Разжевал, что называется, и в рот положил.

По-моему, эти спецы решили, что берцы я шил собственноручно и являюсь экстрамастером. Ценник они драть не стали, Федору даже торговаться не пришлось почти. Договорились еще о покупке кожаных заготовок под ремни, пусть будут, раз деньги у меня есть.

Вернувшись на подворье, выдал денег сержанту для раздачи личному составу, предупредил, что за погромы в кабаках буду штрафовать всех, и завалился спать.

Поспать не дали. Вечером завалился приказчик от портных и, решив, что мой сон – это причуды от безделья и лености, ломился в дверь, пока не увидел на пороге озлобленного меня. После чего попытался ретироваться, но был пойман. Раз уж меня подняли, хочу посмотреть прототип, интересно же. Сержанта видно не было, зацепил по дороге похожего телосложением морпеха на роль манекена. Форма села на него хорошо, представил вместо деревянных палочек латунные пуговицы, и мне определенно понравилось. Но так как меня выдернули из постели, не придраться не мог. В итоге разрисовали прототип мелом. На нем появился второй ряд пуговиц, уже декоративных, вместо прямого запаха сделали косой, так чтоб ряды пуговиц сходились к низу усеченным клином. Цельный отложной воротник забраковал, нарисовав, где надо сделать вырез, чтоб можно было и шею закрывать, и воротник поднимать отдельно друг от друга, и показал, где должна быть под воротником еще одна пуговица, а где на воротнике под нее прорезь.

Завязки штанов забраковал раз уж не умеют по-другому, пусть будут штаны, запахивающиеся как бушлат, и заодно продолжим на брюках симпатичный клин, образованный пуговицами верха. Подумав еще, велел делать рукава шире, чтоб можно было руки в рукава как в муфту засовывать. И заодно штаны внизу расклешить немного, но это уже скорее для шика, чтоб можно было поверх берцов низ брюк надевать.

А вот картуз, сметанный на скорую нитку, мне не понравился. Почеркав мелом, что не нравится, отдал мастерам быстренько переметать и показать снова. Новый вариант подходил форме гораздо больше. Походив вокруг своего солдатика, заставив его поднимать, опускать и завязывать уши картуза, а также поднимать воротник – внесли еще поправки.

Результатами остался доволен. Спросил, смогут ли мастера сшить до завтра один-два комплекта. Посовещавшись, мастера обещали сшить три комплекта, окончательно порадовав.

На подворье меня вполне ожидаемо караулили жалобщики. Холмогоры хоть и большой городок, но сотня молодых парней за один вечер может и тут наворотить немало. Отослав всех с жалобами к сержанту, когда его найдут, пошел досыпать. Но сон уже не шел, так что опять просидел за бумагами, чертежами и мыслями. Проект ткацкого станка довел до уровня эскизов с размерами – можно будет попробовать его сделать по приезде.

Следующее утро посвятили разборкам прошедшего вечера. Особо не зверствовал, поскольку понимал, на что иду, когда отпускал такую толпу развлекаться. Но были тут и светлые стороны. Вылезли на свет явные лидеры, дебоширы и миротворцы. Если честно, именно этого и ждал.

Теперь, сидя с сержантом над списком личного состава, распределяли их по капральствам, то есть по двадцать – двадцать пять человек, как тут было принято. Справились с этим быстро. Потом, вызвав к себе будущих капралов, вручили им списки личного состава и поздравили с капральскими должностями.

Стоит заметить, что грамотность в Поморье была поголовная, ребенку дарили букварь на день рождения в пять лет. Читали все с разной скоростью, но прочитать написанное мог практически каждый. Вот писать могли не все.

После поздравлений объявил, что их капральства будут называться экипажами, и эти экипажи пойдут в бой одним целым, а посему все тренировки будут вестись только экипажами. И наказывать буду весь экипаж если что. Начнем прямо сейчас: задачи экипажей – загладить нанесенный с вечера членами экипажа урон, да так, чтоб жалобщики пришли к нам с благодарностями. Список жалобщиков у нас есть, а вы, будущие капралы, собирайте своих людей и выясняйте сами, кто и что набедокурил. Первый экипаж, который справится с этим делом, сможет выбрать трех человек, коих мы оденем в новую форму.

Молодые парни купились на дух соревнования, и нам осталось только ждать. Попутно объяснил сержанту, что строить их впредь можно только по экипажам, и первым в строю будет стоять экипаж, признанный лучшим.

Пока ждали результатов покаяний, успели пройтись по рядам местного гостиного двора и купить недостающие мелочи для роты, в том числе и ткань на портянки. К вечеру два экипажа справились с заданием. Как именно, меня не интересовало, пусть хоть дрова колют, хоть деньгами сбрасываются.

С назначенными первым выигравшим экипажем тремя морпехами пришли к портным. Пока портные подгоняли форму по месту, ходил и рассматривал вид будущего ужаса морей. Общий вид мне нравился. Проблема в том, что жилет этот вид несколько портил. Стал советоваться с мастерами. В результате проект жилета значительно поменяли, сохранив и вместительность, и функциональность – вписали его в форму, в основном поиграв толщиной, выведя основную толщину на спину, а спереди плавно уменьшая толщину от плеч к животу. Также поменяли принцип надевания – если изначально он запахивался на груди, то теперь надевался через голову как пончо. Переделывать эти жилеты было уже бессмысленно, договорились сшить новые к утру, а морячки сами зайдут за ними утром вместе с остальными комплектами белья и новой формы. Пока пусть красуются как есть. Общий бравый вид портила только разнокалиберная, разношенная обувь, но обувщики работают значительно медленнее портных.

Вернувшись на подворье, с интересом наблюдал реакцию роты на новую форму. Все же понятие честь мундира не на пустом месте появилось. И вот такие минуты радости от обретения этого самого мундира на глазах у товарищей дорогого стоят.

Утром четыре наших экипажа уходили на ладье обратно в Вавчугу. Мыслями был уже в цехах заводов, однако, проводив будущий полк до казармы, толкнул речь, что царь-батюшка на нас смотрит с надеждой и только мы сможем сломить силы иноземных флотов на морях, в чем не будет нам преград, если станем учиться, учиться… ну и так далее. Судя по одухотворенным лицам морячков, речь удалась. С чувством выполненного долга пошел по цехам выяснять накопившиеся проблемы. И на неделю завис за их разгребанием.

Интерлюдия

Усть-Пинега, девять километров севернее Вавчуги

Пустой обоз привез в деревню ворох новостей и родоков, ныне соскакивающих в чавкающую грязь дороги и весело перекрикивающихся со встречающей толпой устьпинежцев.

– Да, славно, славно добрались, чегось выспрашивать-то на холоду?!

– Клима, ну-ка подмогни! Потом с Павлухой перемолвишься.

– Степанида-то где?! Поди, не кажный день от дела государева гостинцы привозят.

Гомон нарастал, закручиваясь вокруг идущих по селу четырех телег, втягивая в кружение все больше жителей, выходящих с подворий, и собак, носящихся вокруг мерно ступающих лошадей с веселым лаем. Путь по селу заповедан предками, оно тем от деревни и отлично, что в селе церковь есть. А коль церковь осеняет поселение крестами, обоз шел перекреститься на купола, поставив этим точку в переходе.

– Ну вот и добрались, пособил Господь.

Коренастый плотник Павел, осенив себя крестом и поклонившись куполам, натянул на копну серебристых от проседи волос цебаку с длинными ушами, разлегшимися на плечах. Толкнул локтем разгибающегося после поклона соседа:

– К тебе, Петр Ефимыч, разговор есть. Надобно нам посидеть ввечеру по-соседски, да и Надьку к младшей твоей привез, им о своем, бабьем, перемолвиться потребно.

Пожилой помор, лицо которого напоминало лик каменного хребта, обожженного солнцем и иссеченного морщинами, задумчиво помял в руках шапку.

– Отчего же не перемолвиться? У меня до тебя тож спрос есть, пойдем прям щас, вечером другие дела сыщутся.

Селяне расходились по домам. Обоз, звякая упряжью, покатился на корабельный двор Усть-Пинеги. Над селом опять разливалась тишина, не прерываемая даже лаем собак. Обычные дневные шумы большого поселения уступали место любопытным расспросам прибывших.

Из дома пожилого корабельного мастера Петра выскочили две давние подруги, Надежда да Таисия, красующиеся одинаковыми платками. Таисия поклонилась сидящим на дровах перед входом в дом мужчинам.

– Дозволь, батюшка, мы с Надей до опушки сходим?

Недовольный глава семейства только рукой махнул, отсылая младшую.

– Ты чего на Тайку-то осерчал, Петр Ефимыч?

Павел не ведал, как перейти к основному разговору, и искал тему для зачина.

– То наши склоки, не об этом разговор.

Пожилой помор отвел взгляд от уходящих девушек.

– Поведай, что за корабль новый мастер ладит? Люди разное бают, хочу от верного человека слово услышать.

Павел слегка расслабился, о делах новой верфи он мог говорить долго и со вкусом.

Мужчины увлеклись беседой, минут через пять в ход пошли щепки, которыми на земле рисовались диковины, вскоре затаптываемые и уступающие место новым рисункам.

Уходящие девушки постояли, следя невидящими глазами за богатым на мимику разговором двух немолодых поморов, их мысли витали далеко от диковин нового государева мастера.

– Нету мочи так жить, Надька! Как ветка надломленная.

– Ну что ты, Тайка. Господь не оставит…

Таисия только кивнула грустно, прерывая подругу и отворачиваясь от спорящих мужчин. Видно было, что она давно перегорела своей болью, оставившей в душе только грусть и безысходность.

Некоторое время подруги шли молча. Надежда вновь обдумывала дело, вернувшее ее в родное село. И так плохо, и сяк не по-божески выходит.

Тяжело вздохнув, Надежда решилась доверить свои мысли подруге, начав, как принято, издалека:

– Ныне у мастера нового в услужении мы с Кузей. О том и поговорить хотела без ушей старших.

Тая удивленно приподняла бровь. За подругой раньше сложные дела замечены не были, они выросли вместе, и Надежда вышла прямой, как строевая сосенка, оставив хитрые планы на долю Таисии. Коли подруга не все в глаза сказала, знать, дело действительно непростое.

– Даже не ведаю, как сказать…

Надежда задумчиво теребила кончик повязанного платка.

– Давай про житье наше поведаю, опосля вместе подумаем…

Девушка увлеченно рассказывала о нескольких месяцах, прожитых в Вавчуге. Едва не в лицах изображала разговоры за столом:

– …а мастер порой кусок в рот сунет, глаза у него замирают, и тут его зови – не зови, не слышит ничего. Бывает, даже вскочит, так и не прожевав, да к себе наверх убегает, у него там «берлога мыслей», как он сам баял.

Надежда увлеклась, перескакивая с одного на другое и возмущаясь вопросам с подвохом от подруги.

– …и ничего он не кичится сановитостью! Нас в первый день за стол усадил, с мастерами чарку испить не брезгует, хоть и с самим государем за столом сиживал. Меня порой выспрашивает да черкает в бумажки для памяти. Мастера только о нем и говорят…

Тая кивала рассказу подруги, про себя грустно улыбаясь, послушать Надьку, так просто святого государь на верфь в Вавчуге поставил. Не бывает так. Хочется верить, но не бывает. Жизнь ее хоть и не успела уму-разуму научить, но уже показала себя без прикрас. Не бывает. Просто очень хочется верить.

– …а забавно как говорит, не пересказать. Слова диковинные из него сыплются, как горох из туеска. Сидела бы да слушала. Жаль только не понять его порой…

Не знай Тая подругу лучше, решила бы, что влюбилась деваха. Да точно не в том дело, Надежда с Кузей не один год друг за другом ходили.

– …непутевый он. Страсть какой умный, но бедовый. Пришел раз весь обгорелый, а сам смеется, вышло у них там в кузне что-то. Вдругорядь принесли его на зипуне – бабахнула придумка, мастеру первому и влетело, так как остальных он и близко не пустил. Руки у него все время порезаны да побиты. Он порой даже листы свои кровью пятнает, не замечая. Боюсь, без пригляда в могилу сойдет скорее, чем ему отмеряно. А работные наши ныне ему не советчики, они сами, как парубки, ватажкой за ним в пекло лезут. – Надежда прервала свой рассказ тяжелым вздохом, вновь взявшись терзать платок. Потом посмотрела в глаза Тае: – Хороший он человек, подруга. Но горит как лучина. Может, потому государь и заказал ему жениться, чтоб дело спорилось. О том мне неведомо. Но жаль мастера. Нехристь он, не замечает порой никого, в ботах грязных по мытому ходит, задумавшись. Да токмо рядом с ним чуешь, будто в деле великом и твои силы потребны. Вроде и не родич, да без него станет все по-старому. Не любо сие никому. Старшие даже о том говорили. Мастер в Холмогоры уехал, а у нас они собрались да спорили, как дальше жить. Не по покону это, да год пройдет, справит мастер службу, и кончится все. Не любо. Вот нас с дядькой и отправили тебе в ноги упасть. Пригляд женский мастеру край как потребен, хоть и не велел такого государь. Дом ему нужен, чтоб в него вернуться хотелось…

Тая остановилась, стряхивая град капелек, осыпавшихся с мокрого куста на подол.

– Вижу, ждешь ты моего слова, Надина. Не буду глаза прятать да показывать, будто не поняла ничего. Может, так и глаже жизнь пойдет, на вдовую греха не спишут. Да все одно отец в Вавчугу не отпустит…

Обрадовавшаяся Надежда оборвала задумчивую речь подруги:

– Да о том дядька Павел пущай хлопочет, а дальше как Господь положит. Не могу смотреть на тебя такую! Вспомни, какая ты раньше была! Слово во всяком деле нужное находила, мальцов блажащих успокоить враз могла да парубков набедокуривших одним взглядом пристыдить! И ты вспомни о том. Вспомни и не забывай боле!

Тая разогнулась, вытирая мокрые после капель руки о плат. На ее лице робко проступила задумчивая улыбка, которой давненько уже никто не видел.

– И то верно, подруга, коли отец отпустит, то не иначе как знак божий. Тогда и посмотрим.

Две подруги шли по осеннему поморскому лесу, в вершинах которого шумел ветер, сбрасывая на дорогу капельки воды. Все в руках Господа. Но как хочется верить в лучшее…

Продолжение дневника

Неделя ударной работы довела – опять начал клевать носом за столом над миской. Видимо, рецидив моего трудоголизма довел Надежду до откровенных предложений. Она уселась напротив меня, сложив ручки на столешнице, как школьница.

– Мастер, позволь мне подругу мою дальнюю помощницей себе взять.

– Бери, конечно, только зачем тебе помощница вдруг понадобилась?

– Вдовой она осталась, да без детей, да без крыши над головой. И замуж теперь не возьмут, так как детей иметь не может. А была она раньше веселушкой да заводилой. Ни одни посиделки со льном без песен ее не обходились.

– Надежда, я ее тоже замуж взять не могу, к чему этот разговор?

– Вы, мастер, ужо не первый месяц один живете, я же вижу, как вы на меня поглядываете. Коль сладится у вас с Таей, то греха в том не будет, коли царь-батюшка вам жениться запретил. Я с отцом Агафоном о том говорила, он тож говорит, нет греха, коль государев человек царску волю сполняет. Только вот обиду он на вас держит, что молебны пропускаете, как бы архиепископу Афанасию не пожаловался. Архиепископ очень строг.

– Что же ты за подругу свою решаешь? Да и странно, что ты вдруг о том заговорила. А архиепископ обо мне все знает, мы с ним о вере не раз говорили, хотя с отцом Агафоном поговорю обязательно, спасибо, что рассказала.

В принципе тема меня заинтересовала. Женщину уже откровенно хотелось, и про взгляды Надежда правду говорит, бывало, заглядывался на нее с эротическими мыслями.

– О том речь сей час завела, потому как вернулась она обратно в деревню, к дому отеческому, но не принимают ее, терпят только как родную кровь, а сердцем не принимают. И говорила я с ней, о тебе, мастер, по всей слободе да деревне только хорошее слово разносят. Уважают тебя уже не только как человека государева, но и как мастера великого, на задумки хитрые способного и праздно не сидящего. И про царский зарок, на тебя положенный, уже все знают. Никто на Таю даже взгляда косого не бросит, коль сладится все у вас.

– А дальше-то как будет, Надежда? Мне тут срок в несколько лет отмерян, а далее ждут меня морские баталии и строительство новых верфей да заводов в других землях. Не вернуться мне сюда, быть может, никогда, а быть может, и сгину, силу флота шведского да английского на море перемалывая. Только об этом молчок!

– От оно как! – Надежда прижала руки к щекам. – Вы же точно сгинете супротив силищи такой. Как же царь-батюшка такого умельца на убой-то отправляет?!

– Надежда, успокойся. – Протянул руку через стол и положил на сгиб ее локтя. – Ты же видишь, не просто так мы тут сидим. Сначала самый быстрый корабль справим, потом еще более странные корабли выстроим и оружие на них поставим не чета английскому. Не на убой мы пойдем. На битвы тяжелые – это да, но победить в них мы способны будем, на то очень надеюсь. И государю про эти резоны сказывал. А вот ты должна мне обещать, что никому ни слова, ни полслова из беседы нашей не поведаешь. А то разбегутся твои слова по свету, найдут уши иноземные, и встретят нас тогда в море силы, с которыми действительно будет уже не справиться.

– Да, мастер, обещаю. Прости меня за незнание. Пойду я до деревни, а то как-то сердце твоя печаль захолонула.

Она встала, накинула платок и вышла в сени, так что доедал в одиночестве. А после поднялся к себе поработать над деталировками ткацкого станка. Появилась у меня мысль самому паруса выделать. Не лично, конечно, но в своем цеху.

Только вот кроме ткацких станков нужен целый комплекс, а мне даже технологии выделывания льна неизвестна. И швейная машинка бы не помешала, но как работает швейная машинка, для меня тайна. Хоть и шил на ней не раз, и шпульку нитками набивал, и иголки менял – да хоть убейте, не представляю, как там внутри нитки с двух катушек умудряются переплетаться. И спросить не у кого. Лишний раз корю себя за недостаточную любознательность в свое время.

Утром, зайдя на верфь и убедившись, что обшивка корпуса идет без затыков, пошел к столярам с кипами чертежей. Тут, кстати, надо сделать одно отступление про чертежи. Пересчитывать чертежи из метрической системы в дюймовую мне было слишком уж тягостно, да и дюймы у разных мастеров оказались разные. Вот мною узурпаторским методом и была введена на верфи метрическая система как основная. Мол, за стенами слободы меряйте, чем хотите, а тут только метрами, сантиметрами, граммами, литрами, градусами и прочим.

Но просто объявить было мало, и плотники лихорадочно наделывали длинных и коротких линеек, выжигая на них риски и цифры. Для образца использовали рулетку из моего ремнабора. Да простят меня потомки за возможную неточность системы, рулетка-то у меня была старая. Сделали даже железный эталон, трех метров длины, сколько было в рулетке. И все риски в эталоне очень тщательно пропилили. Позднее по эталону начали размечать клише, после чего разметка линеек стала массовой, и теперь каждый рабочий слободы имел метровую линейку.

С весами поступили так же. Только образца у меня не было, так что за килограмм приняли литр, точнее кубический дециметр дистиллированной воды. Промучившись некоторое время с водой, сделал гирьки на все случаи жизни и тоже утвердил их образцами.

Транспортир у меня был, так что проблем с градусами не возникло. И та же схема – образец, клише, массовое производство. Литры в работе использовались реже, тут спешки в образцах не было. Теперь, к своему удовольствию, все чаще слышал знакомые слова – метры, сантиметры и градусы – не только на работе, но и вне ее. Килограммы приживались медленнее, ну да куда они из-под прогресса денутся.

Разъяснив столярам, чего я от них хочу, пошел в латунный цех. Проволоку мы пока могли протягивать только латунную, на железо мощностей и станков недоставало. Но проволока для новых придумок мне была нужна тоньше, чем протягивали для гвоздей. Так что надо было заказывать кузнецам новую фильеру.

Как обычно одно потянуло другое, то в свою очередь – третье… И конца работ видно не было, хотя уже стало понятно, что ткацкий станок дожму. И вообще пора заняться швейной машинкой, без которой паруса будем слишком долго мастерить.

Подойдя к дому, окликнул Кузьму, занятого во дворе по хозяйству:

– Кузьма, дойди до Бажениных, пригласи ко мне Федора, а коль он не сможет, спроси, когда мне подойти. – Кузьма кивнул и отправился.

Оббивая ноги перед входом от налипшей толстым слоем осенней грязи – скорее бы уж холода, – услышал отголоски оживленного разговора в доме. Поторопился внутрь и обнаружил в гостиной весело переговаривающихся Надежду с, судя по всему, Таей. Пожелав как обычно здравия и получив аналогичные пожелания в ответ, сел к столу. Надежда суетилась, накрывая, а Тая меня просто рассматривала. Девушка была обычная. Ни выдающихся форм, ни особой красоты. Просто симпатичная своей молодостью и женственностью девушка. Для понятий местной красоты была слишком худая, а для меня – то, что надо, не нравилась мне в здешних дамах погоня за объемом. Нравилось мне и ее спокойствие – ни показной стыдливости, не суетливых движений, просто сидит, подперев скулу кулачком, и меня рассматривает.

– Ты Тая? – спрашиваю ее.

– Да, мастер. Сказывала Надежда, что помощница тебе нужна, вот я первая и вызвалась.

Интересно, мне Надежда говорила, что помощница ей нужна и что тебя уговаривали. Впрочем, это неважно.

– А в чем помощь твоя нужна, знаешь?

– Знаю, мастер, и помогать рада буду, – улыбнулась мне Тая.

Пожалуй, так откровенно еще никого в постель не затаскивал, но токсикоз поджимает.

Однако он и еще чуток подождать может.

– Что же, Тая, рад буду твоей помощи. И помогать ты можешь начать уже прямо сейчас. – Я заметил проскочившее в глазах девушки непонимание, удивление и растерянность, но, не дав им всем выскочить на свободу, продолжил: – Надежда говорила, что ты была первой на посиделках со льном. Расскажи мне все, что вы со льном делаете, только подробно и по порядку. От поля, на котором лен выращивают и собирают, до готового холста.

Конечно, обо всем этом можно было и Надежду расспросить, но человек познается в общении, а мне было интересно, что за человек Тая.

Рассказывала Тая хорошо, подробно и не сбиваясь. Действительно хотела помочь. На мои уточняющие вопросы типа: «А почему руками рвете, не проще ли срезать?» – отвечала так же основательно, не спрашивая, что за глупые вопросы.

Технология оказалась весьма сложной. Рассчитанной чуть ли не на год работы. Теперь более понятными становятся ценники на ткани. И ткачество полотна во всей этой цепочке не самое долгое, как выяснилось, занятие. Мысленно посмеялся еще над способами отбелки полотна – их, оказывается, в навозе купали, потом в реке мочили и на солнце просушивали. Несколько раз. Так что ходим мы в рубахах, изначально замазанных навозом. В связи с износом одежды на работе давно уже перешел на одежду из местного льна. Надо будет себе еще комплектик от морпехов урвать, больно уж ладная форма у меня получилась.

За разговорами пролетел ужин и вернулся Кузьма с Федором. Поблагодарив Таю за рассказ, а Надежду за ужин, извинился, что вынужден покинуть столь приятную компанию, и собрался подниматься с Федором в кабинет, когда меня догнал вопрос Кузьмы:

– Мастер, баньку топить?

Баню Кузьма обычно топил в пятницу, а сегодня еще пока среда, хотя почему бы и нет?

– Топи, Кузьма, ты же знаешь, как это дело люблю, – улыбнулся я ему.

Потом, сидя с Федором на чердаке и обсуждая новую мануфактуру, все время прислушивался к шебуршению внизу в предвкушении – баню действительно любил. Как можно не любить насыщенный можжевеловым духом пар и стойкий запах разогретого дерева. Те, кто не любит париться, просто не попали в свое время к правильному банщику в хорошую баню. Нашу баню делал под свой вкус и париться в ней готов был через день – каждый день не осилить даже мне. Но много удовольствий это даже хуже, чем их полное отсутствие. Посему мы обычно парились раз в неделю или немного чаще, когда особо грязные эксперименты проходили.

С Федором остановились на том, что он скупит по деревням выделанные льняные нитки и заготовки кудели. Мне хотелось начать механизировать полный цикл. Пока проверяю ткацкий станок, надо проработать способы механизации получения нити. А к экспериментальному станку у меня уже есть кого пристроить. Пусть пока Тая изучает мою машинерию, а потом помощниц себе набирает и обучает их уже сама. Посмотрим, что за диво мне Надежда сватает.

Проводив Федора, вернулся в гостиную. Баня еще не дозрела, и мы пили травяной чай, переговариваясь о том о сем. Наконец баня поманила жарким нутром, синие сполохи перестали плясать в топке, и задвижки были прикрыты. В парилке сразу стало ощутимо давить температурой.

Первыми пошли мы с Кузьмой. Развалившись на полке, активно потел, предаваясь радостям бани, выскакивая в помывочную, опрокидывал на себя пару ковшей воды из бадьи и шел передохнуть в предбанник. Или даже в сени, когда хотелось похолоднее. Удачная вышла придумка с баней по-белому.

Баню рубили полностью по моему проекту, подправленному кое-где плотниками. Рисовал эскизы, копируя по памяти баню моего приятеля, которую считаю лучшей из компактных. Единственный недостаток, дом мой стоял далеко от воды, так что пруда, в который можно прыгнуть, тут не было. Зато после бани можно было юркнуть сразу в постель, а не взбираться в гору по грязи, идя от берега до дома.

В предбаннике пили холодный квас. Чай в бане как-то не прижился. А вот кваса пили так много, что в сенях оборудовали закуток с выносным ведром, можно сказать, филиал маленького уличного домика со всеми необходимыми атрибутами.

После пары заходов в парную сидел в предбаннике, потягивая квас и впадая потихоньку в нирвану. Вдруг Кузьма засобирался, так меня и не попарив, быстро сполоснулся и ушел.

Конечно, будучи не тупее паровоза, впал в нирвану еще глубже, смакуя ожидание. И она пришла. Разделась неторопливо прямо передо мной, ничего не скрывая и не стесняясь, и пошла в парную. Мне надо было пересидеть первый взрыв гормонов, а то токсикоз не даст насладиться самим процессом. Вот и приходилось запивать его квасом и пытаться мысленно пересчитывать доказательство теоремы Пифагора. А потом все было, как мечталось и как хотелось. Тая стала глиной под нетерпеливыми руками подмастерья, заглаживающей его огрехи и возводящей себя к вершинам форм. Обжигающий огонь делал глину только прочнее и звонче, оставив после себя глубокое удовлетворение красиво сделанным делом.

Засыпай, до рассвета осталось чуть-чуть. Ты устала, и надо поспать. Уходи в царство снов, обо всем позабудь, И душа перестанет страдать. Лунный свет из окна на холодных камнях Потускневшим блестит серебром. Засыпай, пусть уйдут от тебя боль и страх, И неважно, что будет потом.

В дом мы вернулись уже за полночь. И первый раз за мою одиссею в этом времени спал не один. Некоторый недостаток этого обнаружился утром, когда меня разбудили на заутреню. Вот странно, вечерню и обедню в церквах тут особо не посещают, а вот заутреня – это святое. Не желая портить впечатление от прекрасного вечера, не стал спорить, а собрался и пошел со всеми. Решил заодно со священником переговорить.

Церковь выглядела богатой, что неудивительно для такого процветающего села, батюшка был пожилой, но еще не старый, с прекрасным голосом. Уединиться с ним удалось далеко не сразу, он раздавал благословения и что-то тихонечко внушал некоторым подходившим к нему прихожанам. Таю и Надежду с Кузьмой отправил домой, сказав, что разговор долгий, а потом мне на верфь надо.

Долгого разговора с батюшкой Агафоном не получилось. Получился очень долгий. Оказалось, у Бажениных длинная история, тянущаяся от новгородца Семена уже более ста двадцати лет. Дед их Кирилл был дьяконом Преображенского собора в Холмогорах. Село это получил в приданое сын Кирилла Андрей, выгодно женившись на дочери купца Григория Попова. Так что, перебравшись в это село, Кирилл не забыл пригласить своих друзей по Холмогорам. И связи с Холмогорами, в том числе с архиепископом, у села крепки и плодотворны.

Если этой историей батюшка Агафон пытался меня напугать архиепископом, то своей ответной, слегка приукрашенной, историей, в которой фигурировало и неоднократное спасение царя, и благословение Соловецкого монастыря, и личные беседы с архиепископом, похоже, заставил задуматься самого батюшку Агафона. По крайней мере, моя некрещеность, если и не одобренная архиепископом, то воспринятая им с пониманием, уже не вызвала бури эмоций и миссионерских потуг. Поговорили весьма плодотворно, обид на меня священник больше не имел, обещал поминать меня в молитвах, правда, не уточнил какими словами. На чем мы и расстались.

Забежав на верфь и подкорректировав начавшуюся обшивку корпуса вторым слоем досок, занялся организацией парусного цеха. Для начала мне нужно было здание, построенное на оси передаточного вала от колеса мельницы. Таких зданий по проекту было выстроено несколько, с расчетом на будущее. Но резервные здания стояли простыми срубами под крышей. Так что работы по оборудованию предстояли великие. Выбрал предпоследнее из резервных зданий, подумав, что энергии ткачи будут брать относительно немного и станочные цеха лучше располагать перед ними.

Озадачил плотников изготовлением большого стола-плаза и разделением цеха перегородками. Пока решил выгородить один угол дома для ткацкого станка, а там посмотрим. Озадачил мужиков сразу и пристройкой к дому теплого склада для сырья и ткани. Внутренние стеллажи сделаем, когда будет что хранить.

Столярам указал, где собирать первый ткацкий станок. Прототип станка, изготовленного на скорую руку, был практически готов. Задерживали кузнецы, возившиеся с рамками, натягивая на них гребенки из проволоки.

По чертежам в середине гребенки проволоку надо было расплющить и просверлить в ней отверстие под нить. Но тонких сверл у нас не было, и мастера пытались пробивать отверстия гвоздем. Извращенцы. Вот любят они все по месту да на колене делать, вместо того чтоб потратить вначале время и подготовить нужную оснастку с инструментом, чтоб потом гнать детали потоком. Все были вновь вздрючены за нежелание творчески работать. Далее, в течение пары часов были изготовлены десять сверл и кондуктор для детали, три сверла сломали, сверля отверстия. Надо будет сверлильным станком озаботиться и устроить разнос инструментальщикам.

К вечеру станок собрали. На его пуск остались посмотреть все, кто станок монтировал, да еще из других цехов пришли. Механизм приводился в движение кожаными ремнями, передающими на него вращение вала колеса мельницы, проходящего под потолком. Так что для пуска достаточно натянуть ремень рычагом. Запустив станок без ниток, само собой, стали ходить вокруг и осматривать его со всех сторон. Станок получился очень громкий. Звяканье кожуха для поперечной нитки об бьющие его ракетки было превалирующим звуком, но и остальные механизмы вносили свою шумную лепту.

Подождав минут десять и не дождавшись поломки, назначил одного человека дежурить, а всем остальным велел расходиться. Пусть станок поработает: если сломается, то лучше на холостом ходу. Пробежавшись еще по цехам и решив накопившиеся проблемки, договорился с корабельным мастером, что он будет посылать смену наблюдателей в парусный цех. Поговорив еще о скором начале обшивки корпуса латунными листами, вернулся к Тае.

Дома стало как-то уютнее. Говорят, что уют в доме создает женщина, это оказалось не совсем так. Надежда прекрасная хозяйка и дом содержит образцово, а все равно ощущал себя в нем как в гостинице. Уют в доме создает близкая женщина. Когда ты ждешь от дома не только крыши над головой и миску еды.

За столом текли неторопливые беседы о разном, в том числе о льне. Подведя разговор к парусам для наших будущих кораблей, спросил Таю, не хочет ли она помочь мне и в этом деле. Согласилась она не раздумывая, видимо, перспектива простого сидения дома, где уже была хозяйка, пусть и подруга, ей не нравилась, да и кому такое по нраву.

Договорившись, что утром все покажу и расскажу, увел Таю на чердак. Все же вечера у меня стали много приятнее, чего не скажешь про утро, так как меня опять разбудили к заутрене. Пришлось посадить бегающую по комнате девушку на колени и объяснить, почему не хожу утром в церковь, и что с отцом Агафоном этот вопрос решил, и он не настаивает. Пришлось даже архиепископа приплести, мол, он мне эти грехи отпустил, а то уж больно грустное лицо у Таи стало.

Развеселить ее не удалось, но хоть добился, что она спокойно собралась – без нервов и всхлипов. Вот, второй день общаемся, уже девушку обидел, а сколького она обо мне еще не знает?! Сон прошел, есть время подумать, что с этим делать. Если она будет каждое утро меня будить, может, и имеет смысл ходить на эти церковные мероприятия. А с другой стороны, это два часа потерянного времени, которое можно провести за бумагами, пока на верфи все равно никого нет. Хотя поспать было бы лучше.

В итоге решив, как обычно, ориентироваться по ситуации, сел думать над следующим механизмом ткачей. Как из кудели получить нитку? По рассказам Таи понял, что нитку тянут из мохнатой бороды кудели, уминая и закручивая пальцами, причем главное – именно закручивание нити. А вот как объяснить механизму, не оснащенному электроникой, сколько кудели захватывать и с какой скоростью тянуть, мне пока было слабо представить. Решил остановиться на полуавтомате. Сделать протяжные валки, через которые будет вытягиваться нить из кудели, и дальше наматывать нити на неподвижную катушку при помощи вращающегося кольца с бегунком. Проблема была в том, что скорость бегунка надо было синхронизировать с валками протяжки, иначе нить рвать будет. А если нить после валков будет не натянута, то, закручивая нить, бегунок начнет создавать на ней закусы, как бывает на веревках, долго сложенных кольцами, а потом распрямленных. Все же хорошо иметь развитое воображение. Станок работал перед моим мысленным взором и красочно демонстрировал узкие места.

В частности, катушку сделал не неподвижную, а ходящую вверх-вниз, чтоб нить равномерно по всей ширине катушки наматывалась. Валики протяжки поставил на качающуюся планку с противовесом, чтобы они могли двигаться, держа нить в постоянном небольшом натяжении. Отодвигая противовес, можно было регулировать силу натяжения нити. А вот задачей работника станет следить за тем, как нить захватывается из кудели, поправлять, если что, и менять кудель. Запуск станка сделал ножной педалью. Вообще думал о ножном приводе, но решил, что равномерное вращение в этом деле важнее упрощения и автономности. Хотя образец с ножным приводом можно будет тоже изготовить и сравнить. В конце концов, можно раздать ножные прялки по семьям и получать от них готовую нить, не городя дополнительные цеха.

Набросав балансировку и соотношение скоростей вращения, собрался переходить к эскизам, но пришли мои богомольцы. Вот как незаметно время пролетело. Утром обычно не завтракаю, есть неохота совершенно. Ограничиваюсь чаем или, в былые времена, кофе. Так что спускаться вниз не торопился: пока они там еще позавтракают, у меня есть время прорисовать свежие идеи в эскизы. Потом спустился попить чаю.

Настроение у всех оказалось приподнятое. От печали Таи не осталось и следа, видимо, пообщалась со священником, а тот, памятуя наш разговор, ее успокоил. Тая сама напомнила мне про обещанное дело, а Надежда напросилась с нами за компанию «посмотреть одним глазком». Велел девушкам найти полоски ткани, которые нашлись мгновенно, так как широко использовались женщинами этого времени. Потренировались скатывать из них рулончик и затыкать уши. Договорились о жестах, которыми будем общаться. Может, конечно, предосторожность и была излишней, но, по моему мнению, торчать весь день в звоне станка – можно с ума сойти. Велел подопытным повязать платки, проверить, чтоб из-под них косы не вывалились, и запретил платки снимать. Для понятливости объяснил, что будет, если волосы, пальцы или одежда попадут в приводные ремни или во вращающиеся части. Проняло. Про сдернутый скальп, наверное, слишком живописно поведал. На этом инструктаж по технике безопасности можно считать оконченным, и мы пошли в цех.

Что меня удивило, так это то, что станок продолжал работать. Осмотрел его сам и дал осмотреть моим дамам, остановил. В наступившей тишине вытащил затычки из ушей, показав девушкам сделать то же самое – начал объяснять, параллельно осматривая состояние отработавшего день станка. Знакомые с ткачеством дамы понимали все с полуслова. По большому счету их ручные станки были точно такие же, только скорость работы на них кратно ниже.

Девушки сразу закидали меня вопросами, мол, а как разноцветные нити поперечные пускать или как поднимать нити основы не строго пополам, а некоторой частью, чтоб можно было узоры на ткани выплетать. Похоже, из нашей беседы узнал больше нового, чем они.

Объяснив, что это простейший станок, который должен ткань на паруса делать, без узоров и прочего, предложил им подумать, что надо для более совершенных тканей – потом сделаем станок, который будет красивое полотно для людей выделывать.

Пока предложил проверить нитки, которые на склад завозил Федор, и попробовать ткать ткань на том, что есть. Перебирая нитки, мои дамы отобрали сотню катушек, сказав, что надо склад пересортировывать. Нитки разной толщины и качества лежат вместе. Как они это определили, мне было не совсем понятно, для меня все нитки были примерно одинаковой толщины, для Федора, похоже, тоже.

Тем не менее, набрав нужное количество ниток, начали заряжать машину. Особенность местных ниток была в том, что наматывали их на длинные палочки, а перематывать мне показалось излишним, так что был сделан вертикальный стенд с держателем под массу катушек, куда мы по одной вставляли катушки, протягивая нити через механизм станка, и свешивали их в приемный лоток. Протянув все нити, зажали их свободно свисающие в лоток концы между двумя планками и прижали прижимной доской, которая собственным весом создает натяжение входящих в станок нитей. Зарядили катушкой поперечный кожух и нить от нее временно придавили на станине станка.

В целом зарядка станка оказалась делом долгим и муторным, а объем ниток на катушках был невелик и к тому же разный в разных катушках. Надо будет все же перематывать несколько катушек в одну, увеличив время работы станка и заодно делая длину нити на катушках примерно одинаковой. А то выходит несколько минут работы станка, а потом долгая перезарядка.

Но пока было интересно запустить станок как есть и проверить, что он вообще может. Заткнув уши затычками, показал девушкам широким жестом на рычаг. Они по-хозяйски подступили к механизму, и Тая запустила нашу первую линию по изготовлению парусов. Шум, звон, полетел какой-то пух, но в приемный лоток поползла настоящая ткань. Правда, недолго.

Внимательно наблюдавшая за процессом Тая выключила станок. Оказывается, кончилась нить в поперечном кожухе. Вот ведь глазастая – засмотревшись на работу механики, таких мелочей не заметил. И действительно, чего они ко мне со своей ниткой, тут так завораживающе рычаги ходят, а они мне про банальное…

Сделал зарубку в памяти, пока дамы перезаряжали кожух – надо сделать несколько кожухов и подавать их автоматически, а то это не работа: чуть-чуть постучали станком – и остановка. Отошел к рабочим чертежам станка, лежащим на плазе в соседнем помещении, и начал думать. Ясно было, что с одной стороны надо поставить лоток с кожухами, наподобие тех, что видел в мое время у касс супермаркетов для выдачи банок всяческих напитков – берешь снизу банку, остальные съезжают вниз. Заряженные заново кожухи можно класть в лоток сверху, и процесс прерываться не будет. Снизу в лотке сделать стопор, чтоб он сбрасывал кожух на площадку перед ракеткой, но не давал упасть сразу и второму. А с другой стороны надо просто устроить лючок, в который будет проваливаться отработанный кожух. Для лючка сделать пока ножную педаль, а вот выпускать новый нужно только после того, как отработанный провалится. Значит, под лючком ставим нечто типа колеса с четырьмя лопастями, падающий кожух провернет колесо на четверть оборота, и если связать это колесо с выпуском новых кожухов, то все замечательно получится.

Мои раздумья и эскизы периодически прерывались звоном и грохотом станка. Хорошо бы еще что-нибудь со звуком сделать, но пока не представлял, что именно. Прорисовав нужные для модификации детали и проставив размеры, пошел к столярам – такую пустячную модернизацию они выстругают за пару часов. Заодно договорился с ними к завтрашнему утру сделать мотальный станок с ножным приводом. Поставлю его на складе, там все же тише, чем в цеху.

Вернувшись, застал дам раскрасневшимися и с возбужденно горящими глазами. Они израсходовали все нитки и теперь, вытянув из приемного лотка результат своих трудов, придирчиво его рассматривали. С моей точки зрения ткань получилась замечательная. Но мои ткачихи раскритиковали ее в пух и прах. Тут, мол, поперечные нитки редко лежат, тут перетянуты, вот тут вообще петельки торчат.

Поняв, что от этого кусочка тряпки их теперь за уши не оттянуть, предложил им свернуть его и забрать домой для более подробного изучения. Нести конечно же пришлось мне. Пока у меня было время, сел с ними в гостиной и стал подробно выяснять, что получилось не так. На бумаге сразу расписывал по пунктам, что где надо подтянуть или ослабить. Принципиально, к счастью, ничего переделывать не надо.

Пообещав завтра к утру все переналадить, отправился к кузнецам заказать десяток новых кожухов, с тормозной щелью для лучшего натяжения поперечной нити. Работа была плевая, к утру и ее должны будут выполнить. Потом со столярами разбирали раму станка и пропиливали люк для выкидывания отработанного кожуха с четырехлопастным колесом под люком. У противоположной ракетки устанавливали лоток с фиксатором.

Потом запустили станок вхолостую, и так как кожух был только один, выстругали из дерева несколько муляжей и пробовали работу кинематики. В принципе все работало. Небольшие выявленные нестыковки быстренько устранили путем подтачивания деталей, а потом как дети развлекались нажатием на педаль и любовались выбросом старого кожуха и вбросом в работу нового. Старый кожух выкатывался по лотку снизу из-под станины, его можно было брать, заряжать новой нитью и вкладывать сверху в подающий лоток. Единственной доработкой, не предусмотренной чертежом, стал горизонтальный отбойник над желобом приемной ракетки. Кто же знал, что открытый лючок может так заставить рикошетировать прилетающий кожух. Но с отбойником вылеты кожуха из станка вверх прекратились. Теперь рассыпались сами кожухи, но им простительно, они же просто макеты.

Изменив регулировку натяжителей, посчитал, что на сегодня с парусным цехом пора завязывать. Пошел на верфь и проторчал там до ужина. Корабельный мастер решил начать обшивать корпус латунными листами, не дожидаясь, пока второй слой досок дошьют до верха. Вот мы и ползали под днищем, размечая, как начнем и как вести будем. По-хорошему, надо было бы обшить корпус под листами кожей или еще чем, чтоб латунь прямо на дереве не лежала. Но корабль мы строили хоть и основательно, но все же на скорую руку. Да и задачи у него довольно специфические, почти одноразовые и прототипные, так что решил не усложнять, а шить латунь прямо на корпус, промазанный смолой.

Единственно, почему отложил обшивку – второй слой мастера плохо простругали. Ползая под днищем, показывал то тут то там ступеньки на стыках досок. Велел застругивать все до идеально гладкой поверхности. Выступ в пять миллиметров на гладком корпусе уже плохо, а несколько таких выступов, особенно ближе к носу, убьют всю гидродинамику скоростного судна.

За ужином дома были только и разговоры о ткацком станке, дамы никак остановиться не могли. С трудом перевел разговор на то, каким должен быть новый станок, чтоб ткань узорчатая получалась. Надежда принесла свое свадебное платье, точнее элементы от него, и показывала на примерах. Тут было принято, что ткань для своего свадебного платья девушка ткала так, чтоб новой родне было сразу видно мастерство обретаемой дочки. Чем сложнее узоры на ткани, тем почетнее. И к этому добавлялась еще ручная вышивка умопомрачительной сложности, которая должна показать, что невеста мастерица не только ткать, но и шить. Вот, значит, отчего девушки в мое время так тщательно свадебное платье выбирают – аукается в них голос предков.

Не-э, такую сложность станком не воспроизвести. Мое время очень много потеряло, когда мастерство невесты перестало интересовать как жениха, так и его родню. Ни одна знакомая из моего времени до самой старости ничего подобного не сваяет. А тут почти каждая такое к свадьбе делает, то есть мастерство имеет уже в юности. Кто называл наших предков отсталыми? Пусть попробует резной браслет из кости вырезать, выглядящий как морозный узор. Лично у меня не вышло, хоть и попытался втихаря порадовать Таю.

За частоколом объяснений моих прекрасных дам, что вот тут надо нитку поднять, вот тут пробросить, а вот в этом месте пропустить – мне все больше виделась гигантская машина, где каждой ниткой надо управлять отдельно, да еще и по сменной программе.

Стряхнув с себя наваждение, сказал, что пойду наверх поработать, и, оставив дам за обсуждением тонкостей ткачества, ретировался. Через часик на вопрос поднявшейся Таи, не нужно ли чего, ответил просто – что нужна она, и работа была заброшена. Утром меня разбудили к завтраку, в коий-то раз не подняв к заутрене. Прогресс.

И был новый день. Надежда решила тоже работать до обеда мотальщицей ниток, подготавливая, отбирая и сматывая с нескольких катушек нитки для Таи, а после обеда Надежда отправлялась домой на хозяйство.

Тая ткала, пока нитки не кончались, но обычно заканчивала задолго до ужина. Занималась еще и смазкой станка. Смазка была нужна ежедневная, да и масло было не ах, только льняное. В связи с острой нехваткой ниток станок запускали не каждый день, так что пока не видел смысла в расширении этого цеха. Надо было сначала расширить базу сырья.

Сделали станок для вытягивания ниток. После нескольких модернизаций заработал и он – пришлось срочно делать второй, чтоб две подружки могли сидеть на складе и сплетничать, занимаясь делом.

Забегая вперед, скажу, что склад ниток вынужденно перенесли ближе к селу, так как появилась масса желающих посидеть и попеть в тесном женском кругу за более или менее спокойной работой, да еще и денюжку малую заработать.

Не столько по надобности, сколько по инерции и как вызов моему знанию механики, начал рисовать станок для узорной ткани. Все в принципе то же самое, только гребенок, разводящих нити вертикально, заложил десять штук одна за другой, и механизм поднятия-опускания каждой сделал коромыслом с одним длинным коротким плечом. Ну а программу задает и приводит в движение круглый барабан с торчащими из него шпенечками, как на музыкальной шкатулке. Шпенечки в барабане можно переставлять, составляя новую программу. После первой же пробы барабан со шпенечками и ударный конец коромысла пришлось делать из железа. Дерево разносило в щепки. Второй серьезный недостаток: стало очень непросто продевать нитку – мешали вертикальные проволочины соседних гребенок.

Зато появилось нововведение, которое прижилось. Нитка теперь закусывалась в щели специальной длиной иглы и продевалась иглой через гребенки. Причем этот способ и на обычном станке стали применять.

Первая узорчатая ткань с этого станка вызвала бурю ажиотажа. Такую ткань по цене парусины хотели иметь все. Для первой партии мы выбрали самый сложный узор, какой мог потянуть новый станок, и не прогадали. Дополнительным плюсом оказался разошедшийся по деревням слух, будто узорчатой ткани не делают, потому как льна не хватает, что было чистой правдой. У нас сразу начали активно пополняться склады.

Узорчатая ткань стала третьим столпом прибыльности. Продавали ее по цене чуть выше обычной парусины и при этом имели жуткую рентабельность. Федор ходил как кот, переевший сметаны, то есть с трудом, но с мечтательной улыбкой и затуманенным взором. Однако все их поползновения выпускать только узорчатую ткань мною были пресечены. Паруса нам тоже потребны, максимально твердые и плотные. Некому на них узоры рассматривать. И уже пора было начинать их шить. А то парусов планировалось девятьсот квадратных метров, что, с учетом дополнительных фальшшвов, стежков требовало более шести километров. Забросив остальные дела, благо все шло по накатанной, и пару-тройку дней можно было оставить верфь без присмотра, засел за схему швейной машины.

Со стороны все, может быть, выглядело глупо, но на чердаке начал стругать из дерева крупномасштабный макет. Игла диаметром с ручку от швабры, в ней отверстие под веревочку. Внизу шпулька с катушкой веревки, и между ними доска с дырками. Это была основа, которую помнил из работы со швейными машинками. Мне требовалось разобраться, как две нити переплетаются. Остальной механизм был понятен.

Осознание пришло только ночью, когда понял, что шпулька просто вращается, подхватывая нить с иглы, протаскивая ее по своему корпусу и, полностью провернувшись, сбрасывая нить. Очень просто, но до чего же тонкая механика выходит. Точность и согласование потребны просто ювелирные.

Набросал эскиз шпульки с размерами. У меня нет никого, кто такое сделает. Остаток ночи резал и пропиливал крупномасштабный макет шпульки, потом пробовал крутить шпульку и смотреть, как все взаимодействует. Подвел итог. Могу отлить и сделать все, даже иглу и шпульку, но потребены инструмент и мастера по тонкой работе. В связи с этим решил съездить в Холмогоры, забрать обмундирование и найти мастера, часовщика или ювелира, желательно с инструментом.

Собравшись спуститься вниз, глотнуть чего-нибудь, на верхней ступени лестницы обнаружил спящую Таю. При моем приближении она проснулась.

– Тая, так негоже. Что же ты до кровати не дошла!

– Прости, мастер, не хотела мешать. Просто смотрела, как ты примеряешься и ругаешься непонятно. Ты ведь новый станок придумываешь? А что он делать будет? У тебя получилось?

– Тая, благодарю, что не отвлекла, но в следующий раз можешь или тихонечко до кровати дойти, или если тут уж совсем шумно будет, ночевать внизу в свободной комнате. Хорошо?

– Да, мастер.

– А станок новый будет сшивать нам паруса, только чтоб сделать его, уже не столяр, а ювелир нужен. Так что на днях, пока река льдом не покрылась, поеду в Холмогоры. А теперь быстро иди спать.

Утром Тая почти проспала заутреню, Надежда поднялась ее из постели вытаскивать и еще меня корила, что заездил ночью девушку совсем. Просыпаться и отвечать на навет было лень, проще согласиться, что мерзавец, а также сексуальный террорист, и сладко спать дальше.

После завтрака пошел навестить братьев и договориться о поездке в Холмогоры. Федор затащил показывать отчеты о наших прибылях и убытках. Прибыль была уже очень существенной, если так и дальше пойдет, мне проще будет купить корабль, чем его строить. Другое дело, что такие, как у меня, суда еще лет сто строить не будут.

Федор отговорил меня ехать, не такое уж и срочное дело, а он через день-два туда сам поедет и договорится с мастером, да и заказы наши соберет. Отговорил в основном тем, что для меня тут есть новое дело.

Пока наше кумпанство богатело на трех китах – технической бумаге, листовой латуни и узорчатом полотне. Раньше братья в основном лес поставляли, и на этом поприще у них богатые связи. Так как наш инструмент потихоньку расползался с верфи, то пошли слухи о знатном качестве бажениновской справы и крепежа. К братьям уже несколько раз серьезные купцы подходили, хорошие деньги предлагали за инструменты. За отговорки, что лишних нет, считали, будто братья просто цену набивают. И цены поднимали.

Теперь вокруг этих несуществующих поставок развернулся такой ажиотаж, что братья просят срочно заняться производством инструмента на продажу и они готовы переписать мне половину дохода от кумпанства. Видимо, действительно серьезные силы и деньги проявляют интерес.

Пригласили Осипа, ударили по рукам. Составили список того, что надо делать. Оказалось, надо все, и даже гвозди. А помечаемые рядом с каждым наименованием объемы были совсем уж фантастическими. Счел нужным сразу заявить, что столько криц у нас нет и с такими вялыми поставками железа – не будет. А зимой еще и поставки упадут. Федор обещал поднять все связи и обеспечить цеха железом и углем, даже если переплачивать придется.

Два дня организовывал и расширял литейный цех, надо было наладить бесперебойное изготовление новых форм. Разливать выплавленный металл дело немудреное, а вот формы, куда его лить, уже времени требуют. Особенно учитывая, что большинство форм – одноразовые.

Очень серьезно задумался о прокате стальной полосы, из нее потом можно много чего сделать, а узкую полосу прокатать имеющихся мощностей хватит. Только вот станок для проката уже делать надо из чугуна, и шестерни потребуется мастерить. Нарезать зубья в них по-прежнему нечем, значит, только отливать. Опять формы, станки, бессонные ночи.

Делали деревянные станки один в один к настоящим, даже окна облегчения вырезали. Проверяли на холостом ходу, как все работает, и если работало хорошо, деревянный станок разбирали и отливали по нему детали из дутого железа и чугуна, обрабатывая неровности дедовскими методами – напильниками и песочком. А детали деревянного станка складывали в клети на складе. Создавали архив макетов к своим разработкам.

Таким путем сделали прокатный стан. Разогнавшись, добавил к стану еще токарный, два сверлильных и фрезерный станки. Мой современник, поди, и не узнал бы в родившихся монстрах то, чьими названиями эти станки наградил. Ну какой токарный станок без суппорта и каретки? Никакой! Точнее, требующий доработки и обещающий принять окончательный вид в некотором будущем. Только качественного, легированного, режущего инструмента к станкам по-прежнему не имелось. Попробовав резать на токарном станке обычными резцами из закаленной стали, быстро отказался от этой идеи – латунь он еще брал, а вот на стали стирался с той же скоростью, как и резал. Надо работать над резцами и эмульсией. Надо…

За всей этой беготней наступил декабрь. Отрезвило меня от лихорадки сообщение Таи за ужином, что ткани они наделали на паруса с избытком. Причем первые рулоны не считали, так как, приспособившись к станкам и разобравшись в регулировках, начали делать более плотную ткань из более толстых ниток. Для парусов она подойдет значительно лучше, а вот для носки хоть и не тяжелая, но слишком жесткая.

Поблагодарил Таю, стараясь больше обращать внимание на ее успехи – благо было на что, – так как последний месяц уделял ей совсем мало внимания и она дулась, хотя старалась сие не показывать. Вспомнил о забытом поручении Федору рекрутировать ювелира, а заодно решил найти время посетить морпехов.

Навестил сначала роту. В форме, набравшись выучки, морпехи оказались вполне ничего. Хотя пока одна показуха, ну да еще есть время их обучить делу. Не то что в моей армии, в которой за один-два года ничему научить просто не успевали, а раз так, то вообще плевали на обучение, делая из него одну видимость. Моим солдатикам точно в бой идти, и учить их надо со всем старанием. Только где на это время взять, и инструкторов, и программу обучения. Чем дальше, тем страшнее – только теперь начинаю понимать, в какую заваруху попал.

Посмотрев за перестроениями и командами, вспомнил про боцманские дудки, подозвал сержанта и обрисовал идею. Сержант, кстати, форму не сменил, подчеркивая, наверное, что он преображенец, а сюда по делу государем поставлен.

Дело он свое тянул исправно, патрули по заводу ходили – сам видел. Разборки, в том числе и по пьянке, в слободе пресекались практически сразу и очень жестко. Доставка продовольствия и прочего припаса на верфи велась безостановочно. Федор самоустранился от такого геморроя, как хозяйственное обеспечение верфи и заводов при ней, занимаясь только закупками сырья, ну и если наткнется по дешевке – то и продуктов.

Кроме этого, сержант все же был поставлен не интендантом и инструктором работать, а наблюдать за процессом строительства корабля и отписывать царю результаты. Писал царю Михайло исправно, только вот ответов от государя видно не было. И непонятно, почему от него до сих пор не пришли утвержденные регалии для полка.

Озадачив сержанта разработкой кодов свистков соответствующим строевым командам и попросив напомнить государю про регалии для полка, устроил смотр войск. Всех похвалил, обещал скорое начало серьезных тренировок и пошел на обход верфи. Со временем совсем плохо.

Корпус клипера практически полностью оделся в латунный панцирь. Каждый день проверял, насколько гладко свальцевали очередной лист и заглажены ли выступы. Заходя на верфь, рука сама тянулась погладить это золотое чудо. Отличный кораблик получается. Еще заполируем его перед спуском, и будет золотой корабль под серыми парусами. Нет, серые не впечатляют! Даже остановился от этой мысли посреди верфи. Идея не нова, но почему бы ее не использовать вновь?

Подошел к корабельному мастеру, отвел в сторону и предложил идею. Немолодой мужчина пришел в откровенный щенячий восторг, судя по всему, идее быть. Просил никому о задумке не рассказывать. А идея была проста – на золотом корабле могут быть только… правильно… алые паруса. Как тут обстоит дело с красителями, мне даже выяснять не надо. В алый цвет хлопок и лен прекрасно красится ягодами бузины, возможно, и другими ягодами тоже, но раздавленную по рубахе бузину, оставившую яркие красные пятна, лично пытался отстирать всеми доступными способами. Так что на роль стойкого краситель бузина подойдет как нельзя лучше.

Недостаток в том, что ходить под таким парусом долго нельзя – глаза экипажа раздражает и повышает нервозность. Значит, будут два комплекта, обычный серый и парадный – алый. Все равно запасные паруса на борту нужны.

Обойдя остальные цеха и решив мелкие проблемы, благо крупных уже давно не случалось, направился к Бажениным, зайдя предварительно домой за чертежами. Федора не было, он, благодаря нашим поставкам инструментария, а особенно стальной ленты, которую еще додумался оцинковывать, вылез на большие высоты купечества и в деревне появлялся крайне редко. Осип ушел на лесопилку. Правда, там его уже не было – нашел Баженина в отстроенных больших складах у причалов. Осип, глядя на меня, стал неуловим.

Выяснил, что мастера-ювелира Федор все же привез, но, не рискуя отрывать меня от сверхважного дела, оставил его гостить при мастерской Бажениных, загрузив работой по профилю, то есть посадив украшения делать. А для украшений велел использовать латунь, полированная, она ничуть не хуже золота, стоит же такое украшение столь мало, что доступно всем. Мастер поначалу артачился, но потом втянулся и делает удивительно красивые вещи.

Проводив меня в мастерскую к ювелиру, Осип откланялся. Поговорив с новым работником, посмотрев его работы, решил, что с задачей тонких механизмов швейной машинки мастер справится. Расстелив чертежи, принялся объяснять, чего хочу.

Сразу возник затык – мастер был не слободской и метрической системы не знал. Выдал ему свою линейку, но она оказалась слишком груба для тонкой работы. Обещал принести ему маленькую линеечку с тонкой градуировкой.

Общую идею мастер понял и за работу брался, но ценник выставил как за ювелирное украшение. Ну да бог-то с ним – заказал десять шпулек с механизмом ее подачи и пошел обратно в цеха озадачить инструментальщиков сделать несколько коротких, сантиметров по пятнадцать – двадцать, линеек, но с очень четкими рисками на каждом миллиметре, а если удастся, то и по маленькой риске между миллиметровыми рисками. Подумав, заказал еще штангенциркуль, подробно рассказав, как сделать, взяв за основу только что заказанные линейки. Нарисовали эскиз. Точность будет, конечно, никакая, но круглые детали мерить станет удобнее. Как только раньше не додумался! Наверное оттого, что в моем ремнаборе штангенциркуля нет.

До дома добрался уже после ужина, застал посиделки за чаем. Надежда начала накрывать, не прекращая разговора. Разговор тек любопытный. Женская часть окружающих сел, издревле занимающаяся ткачеством, начала выражать недовольство демпинговыми ценами наших тканей. Пока еще только личные нападки, в том числе на Надежду с Таей, но с братьями надо поговорить – пускай приподнимут цены, а то мы без льна останемся.

Под эту тему заказал Тае начинать делать парусину на второй комплект парусов и рассказал идею с алыми красками. В радостных визгах обиды на начавшиеся наветы были забыты, и вечер с ночью удался.

Как-то так получилось, что у меня образовалось свободное время. Мастера набили руку на новинках, люди притерлись друг к другу и решали проблемы уже не через меня, а напрямую, налаживая межцеховую кооперацию.

Зима засыпала грязь прошедшей стройки чистым снежком, прихватив в нагрузку все морозом. Над домами и цехами вились дымы, а над литейным цехом дым жирно клубился. Свободное время проводили в основном по домам, полярный день имеет и своего антипода – полярную ночь. Так что производительность упала во всех цехах и на верфи. За корабль уже практически не волновался. Мастера собирали на полу ангара мачты и реи, тоже по новой технологии, из переклеенных реек, стянутых стальными обручами. Внутри корабля работы уже были закончены, и там оставались только резчики, занимающиеся украшательствами стен, трапов, дверных косяков – в общем, работой, на мой взгляд излишней, но раз людям нравится, пусть будет. Вообще в корабль влюбились все – одно время народ валом валил посмотреть диковину, ахали, трогали корпус руками – не мерещится ли.

Хоть посетителей и просили держать язык за зубами, но слухи поползли сразу и совершенно дикие, в том числе, что корабль золотой. Морпехи, считающие караулы и охрану отдыхом от постоянных марш-бросков и штурмов стены, уже задержали несколько ловцов удачи и одного поджигателя, после чего я забеспокоился серьезно – и вокруг, и внутри верфи организовал постоянные караулы. Была даже мысль вооружить морпехов, но потом от нее отказался: обучатся неправильным приемам владения огнебоем, потом замучаюсь переучивать – пусть пока окованными железом дубинками обходятся.

Дубинка была выбрана мной изначально, как простое, но очень эффективное в плотной толпе оружие. Потом еще кортик добавим, а саблю им не надо. По задумке они пойдут на абордаж с двумя длинноствольными револьверами каждый или чем-то подобным, когда дойду до этого. А пока пусть дубинки осваивают.

Неторопливо, но систематически, выдавал новые устройства, и это уже никого не удивляло. Отец Агафон, бывало, даже поминал меня в проповедях добрым, как ни странно, словом, так что исчадием или пособником тьмы меня и мои диковины не считали. Наоборот, каждая семья старалась зазвать в гости – то на крестины, то еще на что. Старались в основном через Таю, так что, потакая ее уговорам, весьма ласковым, часто соглашался и принимал предложения. А так как с пустыми руками в гости не ходят, приносил то лезвия для косы, которой тут не знали, обходясь серпами или просто голыми руками, то еще что в хозяйстве полезного.

С косой мне вообще не повезло. Объяснив первый раз, что это такое, подарил косу новобрачным на свадьбу осенью, показав, как пользоваться, прямо в горнице, так как на улице уже снег лежал. Вынужден был обещать устроить летом мастер-класс по кошению. А так как мне тут уже верили безоглядно – раз сказал, что будет хорошо, то так и будет. Ближайшие села начали затариваться косами. Мне живо представилась картина – иду летом с косой на плече, а за мной толпа мужиков из нескольких деревень с косами. Заметят нас царевы стрельцы, могут и плохое подумать.

Сдутый ветром со льда Двины снег навел меня на мысль: а не прокатиться ли? И через два дня появились ужасные уродцы – деревянная Г-образная планка, с нижней стороны которой крепилось намертво лезвие конька, а по внутренней стороне проходили три кожаных ремня, прижимающих к этому пыточному инструменту ногу в районе середины голени, сгиба и конца стопы. Пряжки использовал от упряжи. Коньки вышли на радость хороши. Погоняв по льду буквально пару часов в светлое время, вызвал заболевание всего подрастающего поколения. Так что лучшим подарком ребенку любого пола этой зимой стали коньки. Серийно они не выпускались, но под давлением собственных рабочих пришлось начать делать малыми партиями. Теперь на Двине каталась масса народа. Если наметало снега, то площадки быстро расчищались.

Уговорив покататься Таю и Надежду, Кузьма сразу составил мне компанию, втянул в эту забаву и женскую часть села. Село из богатого уверенно становилось зажиточным, практически в каждой семье был кто-то работающий в цехах и неплохо там зарабатывающий, так что свободного времени у всех стало больше.

На работников цехов началась активная охота невест со всех окружающих поселков. Постоянно приезжали сани, даже из очень дальних деревень, на которых целые семьи ехали погостить к родственникам в Вавчугу или в ближайшие села. Вокруг верфи стало оживленно, летом, на строительстве, и то народу меньше было. А с другой стороны, что еще зимой делать?

На меня тоже открыли охоту, то ли по незнанию слухов о царской воле, то ли наплевав на эти слухи. Появляться где-либо без свидетелей для меня становилось опасно, так что или Кузьму, или Таю старался все время брать с собой.

Тая стала грустная от такого наплыва невест на мою персону. Она опять ни словом ни делом не выражала своих опасений, но я уже неплохо ее узнал, чтобы не чувствовать таких изменений. Растормошить девушку не удавалось.

– Тая, прошу, не принимай так близко к сердцу эти злобные взгляды несостоявшихся невест тебе в спину.

– Мастер! – Меня практически все перестали звать Александром, звали только «мастером», даже близкая женщина в постели, это уже как-то начинало напрягать. – Я не пара тебе. Родовитые купцы и бояре тебя зазывают, сами к нам приезжают, дочек привозят, мешаю я тебе.

– Знаешь, радость моя, ты не мешаешь мне, а спасаешь от казни лютой.

– Это как? – Тая искренне удивилась, даже в кровати на локти привстала.

– Вот не было бы тебя, жил бы много месяцев один, а тут невесты налетели, ударило бы мне мужское в голову, сам бы не заметил, как окрутили. А государь потом посмотрит, что наказ его не исполнил, осерчает и казнить может.

– Так уж и казнит! – Тая легла обратно и прижалась ко мне.

– Не знаю, Тая, а проверять не желаю. Может, и не казнит, но верить перестанет. А без доверия государя жизни мне уже не будет, и дел не доверят, так что все равно получится, что казнил.

Мне уже самому верилось в придуманную историю с царским зароком на женитьбу.

– Мастер, да эти невесты и без венца к тебе идти согласны, а мне до них далеко. Ты, мастер, человек от бога, тебе и женщина должна быть под стать.

Ну, вот почему с женщинами так сложно! Они всегда считают себя самыми лучшими и, наверное, правы, но говорят постоянно обратное и ждут, чтоб их разубеждали. Что за мазохизм такой.

– Тая, раз мне женщина должна быть под стать, так будь ею, не обращай внимания на все эти дрязги! Где были они все, когда мне нужна была помощь? А ты была рядом и помогала в моих начинаниях, да и ноне помогаешь. Неужели ты меня так плохо узнала, что думаешь, поменяю друзей на красивые личики или их родословные. Тая, ты меня обижаешь.

– Прости, мастер, неспокойно мне.

– Мне тоже неспокойно, давай в Архангельск вдвоем съездим. Может, без нас тут страсти и успокоятся.

– Спасибо тебе, мастер, но у тебя дела тут, нельзя тебе.

– Знаешь что, давай-ка спи, а завтра поедем в Архангельск.

В Архангельск мы поехали только через день, Осип под такую оказию собирал обоз до Архангельска и писал письма, в том числе управляющему в его городской дом.

По мере удаления от Вавчуги Тая расцветала прямо на глазах, ну и еще раскраснелась от мороза. Сани активно пылили снегом, но за один день все равно доехать не получилось. Обоз был тяжелый и еле шел. Ночевали прямо в санях, под толстыми шкурами. За нашей лошадью ухаживала Тая, мне таких навыков не перепало, в чем честно признался.

– Мастер, неужели есть что-то, чего ты не знаешь?

Тая настолько искренне удивилась, что мне стало не по себе.

– Тая, многого не знаю, очень многого. Не удивляйся так больше, ты пугаешь меня. Все знает только бог, так, по крайней мере, говорят священники.

– В селе поговаривают, что ты святой, – говорила она, грустно ковыряясь в лошадиной сбруе и на меня не глядя.

Подошел к девушке, обнял сзади и сказал на ушко:

– Тая, ты же знаешь, какой я грешник и какому разнообразному греху тебя учу. – Тая покраснела еще больше, хоть имел в виду не то, о чем она подумала, а дела рабочие. – Что бы ни говорили, ты всегда твердо должна знать – я просто человек и горжусь этим. Не хочу быть святым и никогда им не буду. А теперь показывай, что с этой скотиной делать надо, вдруг еще в жизни пригодится.

До Архангельска доехали уже затемно и втягивались вереницей саней на двор дома Бажениных при свете факелов.

Утром впервые за последние месяцы осознал, что мне никуда не надо торопиться. А Тая не пошла на заутреню – вот это действительно сдвиг. Обозом занимались приказчики Бажениных, и от меня никто ничего не хотел.

Пока светло, пошли погулять по городу. В мой прошлый приезд было не до экскурсий, а посмотреть на старый Архангельск было интересно. Правда, смотреть оказалось особо не на что.

Центром города были гостиный двор, каменная крепость, изломанная вдоль берега Двины на самом кончике мыса Пур-Наволок, к северу от нее, вниз по течению, преобладали иностранные дворы, к югу, вверх по течению, – дворы русские. Самая большая плотность поселения была вокруг гостиного двора, а у стен самого двора амбары лепились вообще стена к стене, непонятно, как только они тут не горят ежегодно.

От гостиного двора до кирхи, считающейся центром иностранных дворов, было метров восемьсот и примерно столько же в другую сторону до сальных ям, то есть пригорода Архангельска. Далее начинали уже заниматься громкими или вонючими делами, с которыми в город не пускали. Получается, что раскинулся Архангельск на два километра вдоль Двины и менее километра вглубь, так как там уже начинались мхи, то есть болота.

Были еще поселения на ближайших островах, в том числе Соломбальская верфь – но в целом городок был крохотный по меркам моего времени. Ездить по нему на лошади или в санях было понтами, если, конечно, товар не везли. А товары везли постоянно. Глядя на суету немногочисленных улиц, казалось, что горожане постоянно перепродают товар друг другу. Груженые сани сновали практически без перерывов. А у гостиного двора, куда мы с Таей неторопливо догуляли за двадцать минут, было вообще столпотворение.

Проведя в свой прошлый приезд в гостином дворе несколько дней, уже неплохо представлял его планировку. Внутри, за стенами, с угловыми и центральными башнями, было два двора: Русский в южной части и Немецкий – в северной. Разделяли дворы проходные стены. По внутреннему периметру стен имелись два этажа складов и кроме этого по всей площади внутренних дворов теснились плотно набитые амбары. Лавки тут были скорее предбанником склада. В общей сложности внутри стен гостиного двора торговало минимум три сотни складов и лавок.

Криков зазывал слышно не было, но гомон стоял постоянный. Народу суетилось много, да еще приходилось постоянно смотреть под ноги, потому что лошадей и результатов их жизнедеятельности было еще больше.

Погуляли по гостиному двору, присматривая что-либо интересное. Все же в Архангельске товары были разнообразными и порой диковинными. Даже мне порой не сразу становилось понятно, для чего нужна та или иная диковина.

Поговорить с приказчиками, в основном русскими даже в иностранных лавках, было интересно. На тупых лакеев, как ожидал, насмотревшись фильмов под старину, они были совершенно не похожи. Считая себя не известной в городе личностью, был удивлен, когда догнавший нас с Таей купец со всей вежливостью и витиеватыми оборотами стал зазывать к себе на ужин. Отказываться невежливо, да и планов у нас никаких не было, так что согласился. И был удивлен еще больше, когда приглашения последовали одно за другим от других купцов, на них со спокойной совестью отвечал, что уже приглашен к Кондрату Пафнутичу. После такого отказа купцы кланялись, обещали свидеться вечером и уходили, как мне показалось, набиваться в гости к Кондрату.

Подошел молодой приказчик с Немецкого двора и настойчиво приглашал зайти к ним, а мы еще и половины Русского двора не обошли. Предстояли многие визиты, поэтому я решил несколько обновить свой гардероб и конечно же гардероб Таи, которого она вообще, считай, не имела. Рассказав ей о планах, ожидал радости от намечающегося шопинга, но Тая опять загрустила.

– Мастер, может, ты без меня к застольям пойдешь? Я же не знаю, как сидеть с ними да разговоры вести, что надеть да как трапезничать. А коль еще немцы с дамами их придут, то меня засмеют. Иди без меня.

– Тая, без тебя ни на какие приемы не пойду. А о чем говорить да как есть, посмотрим на месте. Веришь, сам не ведаю, как тут принято. Что до одежды, ты права, мы оба не знаем, что надо надеть, значит, пойдем немедля к знающим людям.

У ближайшего приказчика выспросил, где найти лучшего портного в гостином дворе, и пошел по указанному направлению. По пути выспросил еще несколько приказчиков, а то знаю я их, отправят не к лучшему, а к родне или деловому партнеру.

В итоге очутились в лавке портного, чье мастерство признавалось разными приказчиками. Портной оказался пожилым, подтянутым дедом с бритой на немецкий манер бородой. Пока такое тут было редкостью. На меня подобрали комплекты от сапог и ботинок до шубы довольно быстро. А с Таей возникла заминка. Повседневный комплект на нее тоже нашелся, и платья нашлись новоманерные. Но дед однозначно настаивал, что даме платье надо шить, и займет это минимум три дня, если доплачу за срочность. Решив, что навороченное платье для женщины – это как новый автомобиль для мужчины, начали с дедом перебирать фасоны и варианты.

Глянцевых журналов еще не изобрели, но акварельных рисунков были целые пачки. Тая не вмешивалась, скромно сидя у двери, но слушала жадно и с горящими глазами.

Как любой творческий процесс, меня захватил азарт поиска и новых решений, результат был уже не столь важен. Дед оказался не менее азартным, и мы начали черкать на чистых листах – что мы берем с одного рисунка, что с другого. Часть моих предложений дед отвел категорически как неприличные, в том числе и короткие юбки. А вот предложение сплошного глубокого декольте посчитал интересным. То есть ногу показать выше туфли тут неприлично, а выставить напоказ неприкрытую грудь вполне прилично.

В итоге нарисовали нечто с пышными юбками снизу и коротким верхом из четырех лепестков, с загнутыми вниз кончиками листьев, раскрывающихся подобно бутону. Плечи, спина и верх груди обнажены, между листьями также будут видны полоски тела до бедер, пупка и копчика соответственно. На цвете остановились бледно-розовом, почти белом, под платье подобрали перчатки до локтя. От парика отказался категорически – прекрасные, смолянисто-черные волосы Таи, если их уложить, всем парикам фору дадут.

Без внутреннего жесткого каркаса задуманная конструкция платья форму держать не будет, и дед прорисовал каркас, который, в свою очередь, забраковал. Поспорив, пришли к соглашению и по этому вопросу.

Осмотрев исчерканный рисунок, дед сказал, что это будет лучшее платье, пошитое им за последние несколько лет. И, косясь на Таю, добавил, что платье очень уж… смелое. Может, конечно, мастер и приукрашивал в угоду клиенту, но мне понравилось. Посему взял с деда слово, что в ближайший год еще такого платья шить он не будет. Дед посопротивлялся, но на год согласился.

Затем он вновь сел рисовать. На мой вопрос, что еще забыли, мастер только удивленно поднял на меня глаза. Оказывается, к такому платью дамы платье кавалера должно быть под стать. Мысленно усмехнулся, представив на себе костюм с аналогичным декольте. Но возможность еще придумать нечто интересное заставила присоединиться к портному. Мужские костюмы были более строгими и допускали намного меньше вольностей, но от панталон, чулок и прочего отказался сразу и наотрез. Нарисовал расклешенные штаны и пиджак по мотивам формы морпехов, с узнаваемыми рядами пуговиц. Дед, поняв, что рюшечки отменяются бесповоротно, начал творить над тем, что есть.

Выходило у него очень хорошо, есть в человеке талант от Бога, усиленный опытом. Жаль только и он увлекается. Узнав, что вышивание узоров, которые он заложил в проект, займет не менее месяца, а я так долго тут быть не намеревался, предложил ему вместо вышивок поиграть аксельбантом и нашитыми веревочными узорами. Идея портному понравилась, и он начал черкать новый лист.

В результате получилась очень впечатляющая белая пара по мотивам формы морпехов, вполне способная стать в будущем моей парадной формой. Даже, наверное, излишне богатой для мундира, ну да тут народ падок на такую показуху.

Если надеялся, что это уже все, то глубоко ошибся. Мастер взял новую кипу листочков и принялся за аксессуары. Начал с женских украшений к платью. Первым делом спросил меня, на какую сумму он может рассчитывать. Я денег взял довольно много, планируя купить в Архангельске всякой всячины да диковинок заморских, а если удастся, то и сырья редкого сторговать, благо в ценах уже ориентировался. Кроме того, братья написали управляющему, что могу брать любые суммы от их лавок и доходов. Подумав, ответил на вопрос портного самым желаемым для него образом – любые разумные суммы.

Мастер попросил Таю пересесть за стол напротив него, скинуть расстегнутую шубу, приспустив платье, еще и платок снять. По меркам Московии, сие грех был неописуемый. Женщин даже лекарям некоторые бояре через ширму только показывали. У поморов нравы были проще, но раздевания перед посторонними не допускали, а тут портной сразу с французскими мерками к нам подходит.

Тая беспомощно посмотрела на меня, но в ответ я только покивал. Дед был увлеченным человеком, когда такие творят, им лучше не мешать. Глядя через плечо деда на наброски ювелирного гарнитура, понимал, что денег ухайдакаю на все это больше, чем привез, ну и ладно. Тае давно пора было обзавестись чем-то сногсшибательным. Уточнив, какая будет прическа, и узнав, что этого еще не планировали и мастеров по этому поводу не знаем, дед написал записку, отдав ее со словами, что когда будет надо, должен буду послать по этому описанию, именно описанию, а не адресу, человека – придет мастер и сделает все в лучшем виде.

После чего дед набросал штрихами его виденье прически и принялся за головные украшения. В целом картина была просто убийственная. Но и цена убивала на месте. Поэтому, когда перешли к аксессуарам мужского костюма, ограничился белым тисненым поясом и церемониальным кортиком на нем. От шпаги или сабли отказался наотрез. От перстней и прочего отказался также. И обувь подобрали простую, хоть цена обуви не могла существенно поменять общую стоимость, просто уже устал от выбора и несколько расстроился от цены. Да за такие деньги ладью меди сторгую!

Задавив в себе жабу и поторговавшись только по явно завышенным позициям, я напирал на то, что показал новые фасоны и к тому же буду рекламировать эти фасоны в обществе. Получил вполне приличную скидку и выплатил аванс. Дед предупредил, что после обсуждения с ювелиром и оружейником моего заказа могут быть некоторые изменения, но клятвенно заверил, что изменения будут только к лучшему и он постарается не выходить далеко за рамки оговоренной суммы.

По срокам мастер требовал минимум неделю, даже с учетом переплаты за скорость. Сдвинуть его не удалось, на своем дед стоял твердо. Осталось только согласиться, и мы прошли в жарко натопленную мастерскую, из которой дед шуганул несколько разновозрастных мужиков-подмастерьев и начал показывать нам ткани и прочие детали. На это ему сказал, что ткань пусть подбирает сам, раз уж он взялся за сложный заказ. Не буду же объяснять, что в тканях и их ценности в это время совершенно не разбираюсь.

Далее было долгое снятие мерок. С меня их сняли довольно быстро, хоть мерок было много больше, чем делают портные моего времени. А с Таей пришлось повозиться. Для начала она отказалась раздеваться, даже до нижней рубахи. Пришлось отвести ее в сторонку и тихонько заняться внушением, в частности уверил, что я буду все время рядом, даже за ручку могу подержать, а дед и не такое видел.

Когда начали снимать с нее мерки, пришлось делать еще одно внушение – что дед ее не щупает, а занимается делом, от которого зависит наш успех. Дед намекал, что к такому платью даме надо совершенно другое белье, но я резонно возразил, что к такому платью белья вообще не надо.

Только к концу обмера Тая успокоилась, наверное, у нее это просто с непривычки. Ушли от портного поздно, пришлось даже договариваться с мужиком на санях, чтоб подбросил нас с тюками собранной по нашему заказу подмастерьями деда повседневной и праздничной одежды до дома. Ехали молча. Тая была задумчива, а меня душила жаба. Не успели мы войти в нашу комнату, Тая бухнулась на колени, обняв меня за ноги, и тихо заплакала.

– Мастер, что же ты со мной делаешь! Возвысил девку без роду, в боярские хоромы ведешь да мошну на меня всю спустил. А я даже сына тебе родить не могу, я старалась, но не дает мне Господь, хоть молила его истово. Прости, мастер, нет сил дары твои принимать, отошли меня обратно…

Она хотела еще что-то говорить, прерывая монолог всхлипами, и поднять ее с колен не удавалось. Встал на колени напротив нее.

– Знаешь, радость моя, чем отплатить мне сможешь?! Тем, что каждого моего слова слушаться будешь. Коль это обещаешь и строго свое слово блюсти будешь, то считай, отплатила мне все сполна. И нынешнее, и будущее.

– Да, мастер, клянусь как перед богом каждое твое слово исполнять, пожелай, чтоб стояла пред тем портным голой – встану тут же. Да хоть пред целой толпой. Нет мне теперь иного указа, окромя тебя да господа нашего. Но тебя буду во главе слушать.

– Тогда вставай с колен и помогай нам к ужину званому собраться. И запомни, ты теперь со мной по всем этим купцам ходить будешь и держаться с ними на равных, без гордячества, но и без унижения, чтоб честь мою не ронять. Чую, непростые гости нам тут предстоят.

– Да, мастер.

Тая покивала, размазывая слезы по лицу и поднимаясь. Совсем она еще девчонка. Просто жизнью битая.

Разложив по кровати и полу наши покупки, разобрались, где что, и быстро оделись. Обновки легли хорошо, но перед глазами до сих пор стояли рисунки с будущими парадными комплектами, по сравнению с которыми все остальное терялось.

Ужин у купца был многолюдным и шумным. Радовала меня Тая, блюдя слово, стала как-то свободнее, выпрямилась, смотрела гордо, глаз в пол, как раньше, не прятала. Такой спутницей только гордиться можно, о чем не преминул ей сказать, вызвав робкую улыбку и румянец. Посидев за столом и поговорив о свежих сплетнях, которые меня заинтересовали, Кондрат пригласил к нему в кабинет выкурить трубочку-другую.

Сигареты у меня уже давно кончились, пришлось, как заправскому местному купцу, общающемуся с заграничными шкиперами, курить трубку. Табак для нее приходилось мешать из нескольких сортов, потому что обычный табачок пробирал почище «Беломора». Курить стал значительно меньше – процесс чистки трубки не настраивал на частое ее употребление. Для хранения столь пахнущих устройств использовал маленький пенал, очень плотно закрывающийся, иначе как трубку не чисти, но вокруг нее все пропитывалось табачным духом.

В кабинете к нам присоединились несколько купцов, представленных Кондратом. Разговоры пошли о товарах да о торговле. Купцы зондировали почву. Надо было им товаров, которые шли в основном через Федора, а у него имелись ведомые только ему предпочтения к партнерам по бизнесу.

Отдариваться купцы обещали очень щедро, предложив для старта двор в Архангельске у самого гостиного двора. А далее накручивали по нарастающей. Теоретически я был не против увеличить объемы производства, но при соответствующем подвозе сырья. Однако какие резоны у Федора были торговать с одними и не торговать с другими, это надо было выяснить. Посему, поторговавшись с купцами – иначе тут было не принято, обещал подумать, а на предложение завтра же переезжать в новый дом отказался, сославшись на краткий срок пребывания и отсутствие желания заводить свою прислугу.

В остальном разговор шел о мелочах: кто кому да с каким барышом что продал и какие караваны снаряжают. Часто касались купцы своих конкурентов из Немецкой слободы, судя по обсуждаемым подробностям, следили за конкурентами очень плотно. Именовали иноземцев на русский манер, так что думал вначале, что речь идет о русских купцах со странными именами. Ну какой иностранец из Андрея Иванова? Думал до тех пор, пока купцы не уточняли, что это тот Андрей Иванов, который сын Гоутман. А взять, к примеру, Корнилу Иванова сына Сторм? Не вдруг распознаешь в таком голландца.

Много фигурировало в разговорах заморских девиц, таких как Авдотья Балсырева дочь Избрантова или Сара Николаева дочь Тембоузена, жена Аврама Корса. Некоторых дам как девиц на выданье обсуждали, а некоторых и как конкурентов или партнеров. Стало понятно, что даже в столь небольшом городе активно бурлит светская жизнь.

Обсуждали и будущий праздник в голландских хоромах Немецкой слободы у Ивана Ферколина. Туда вся знать соберется да достаток свой выпирать будет. Хоть Иван и нерусь, но пролезть на тот бал купцы считали для себя обязательным и дочек своих туда протащить намеревались.

Расходились уже за полночь. Тая возбужденно пересказывала женские сплетни, почерпнутые на том же званом ужине. Сплетни крутились вокруг тех же девиц на выданье и бала у голландцев. Рассказывала, что много спрашивали обо мне, но повторения охоты ждать пока не приходилось – тут были уверены в нашем с Таей супружестве. Просил никого не разубеждать в этом заблуждении.

С утра пошли продолжать осмотр гостиного двора, уже в немецкой его части. Были там, конечно, не только и даже не столько немцы. Но для русских все иноземцы были немцами. Правда, несмотря на это обобщение, три длинные пристани, вплотную примыкающие к фасаду гостиного двора, называли Английская, Голландская и Русская. Значит, когда надо, могли называть иностранцев и более точно.

Названия пристаней говорили сами за себя, как и кораблей, которые у них летом стояли в изрядном количестве. Бывало, более двухсот кораблей за сезон в Архангельск приходило, и по несколько десятков разом на рейде стояло.

Приказчики все говорили на русском и имена имели типично русские, но после вчерашнего разговора уже не мог сказать точно, что приказчик русский, он вполне мог быть Еремий Логинов сын Шхунеман, хотя это ничуть не мешало ему активно пытаться впихивать нам свой товар. Добра на прилавках было много и разнообразного, но ничего меня особо не заинтересовало. Долго ощупывал рулон шелка, хороший шелк, плотный и тонкий, мне вполне может пригодиться, но хозяин денег ломил несусветно. По его уверениям, этот шелк чуть ли не сам раджа ткал. Торговались до хрипа, но платить столько за шелк я отказался. Назвал свою цену, сказал, что обсуждать ее больше не буду, и, объяснив, где меня найти, пошел дальше.

Много было готовой одежды и предметов обихода. Все же русская часть двора больше сырьевая, а немецкая – товарная. Как ни стараются, все одно и в этом времени русские торгуют сырьем, как и в моем. На той стороне двора русская лавка торгует моржовой костью, а на немецкой та же кость, превращенная в шкатулку, стоит как вся русская лавка вместе с костью, включая кости хозяина. Вот такая арифметика. Надо все же деньги в свою страну вкладывать, а не в чужие. Вот и хожу, просто рассматривая. Много красивых вещей, еще больше украшений. Так как на потоке ничего пока не делают, вещь от вещи отличается – можно весь день ходить рассматривать и все одно увидишь только малую часть.

У лавки с оружием нас нашел вчерашний приказчик. Попросив его обождать, вернулся к оружейнику. Оружие в лавке рассматривал долго и с профессиональным интересом, как будущий оружейник. Среди огнестрелов попадались и нарезные штуцера – представляю, как в них пулю через весь ствол кувалдой забивать приходится. А вот как тут делают нарезку ствола, было бы неплохо узнать. Приказчик об этом то ли не ведал, то ли не хотел говорить, но только расписывал, закатывая глаза, как это сложно и как толпы мастеров днями и ночами трудились над… Цену даже спрашивать не стал.

Отойдя, поинтересовался у ожидающего приказчика, чего он, собственно, желает. Нас желали проводить к хозяину. Хозяин оказался тучным и громким, ему бы еще золотую цепь с часами на брюшко, и он бы сильно напоминал буржуя с плакатов времен революции.

Такие ассоциации меня не волновали, но вот мысль о часах настойчиво закрутилась в голове. Часы тут делать умели, но наручных не видел, а если вспомнить, что в моем детстве они считались элементом престижа, то стоило задуматься об этой теме подробнее.

За такими мыслями не сразу понял, что хозяин настойчиво зазывает меня на званый обед. Ответил купчине, что сильно занят и просто не имею возможности. Думал уже уходить, но толстячок рассыпался комплиментами мне и моей даме, настаивая на посещении его празднования, говоря, что оно еще не скоро и за оставшиеся десять дней он готов помочь мне решить все вопросы, вызывающие задержки. Также говорил, что на празднике будут все облеченные властью персоны и прямо там смогу решить любые проблемы.

Упомянул купчина, что о моем присутствии на празднике просили старшины гильдий Немецкой слободы. Когда, интересно, они успели просить, если мы только пару дней как тут? С другой стороны, почему бы не выйти в свет, тем более наши костюмчики уже должны будут сшить.

Посопротивлявшись для виду, согласился, после чего пошел вновь по рядам, уже планомерно высматривая часы.

Часы были, но стоили почти столько же, сколько моя будущая костюмная пара. Причем часы самые маленькие больше напоминали яйцо Фаберже. Поговорив с приказчиками, понял, что они простые перепродавцы, и мастера, которые тут считаются часовщиками, способны делать часы только кувалдой. Понятно, что при таком подходе размеры у часов получаются соответствующие.

Вспомнив узоры украшений, нарисованных портным, подумал, что помочь мне сможет только ювелир, и заглянул к портному выяснить, как до ювелира добраться.

Мастер был занят, похоже, нашим же заказом, но мне уделил немного времени. Узнав, что хочу добавить аксессуар браслет, рассказал, как найти ювелира. Жил тонких дел мастер на дальнем конце южной части города, в не самом престижном районе, и был молод. Может, поэтому тут и жил.

Мастерская, как у большинства ювелиров, была в его же жилье и могла похвастаться неплохим оборудованием. Явно большая часть зарабатываемых денег тратится мастером на инструмент, а новый дом отложен на потом.

Ювелира звали просто Марк, несколько не русское имя меня удивило, но выяснять подробнее не стал. Марк рассказал, как идет работа над украшениями к нашим костюмам, он думал, что меня только это интересует.

Когда озадачил его необходимостью браслета с часами, он развел руками, намекая, что не в состоянии такого сделать. И никто, кого он знает, не в состоянии.

Пришлось решать вопросы последовательно. Да, он может сделать браслет на руку, подобный остальным украшениям, в том числе и с корпусом, какой укажу. Да, он понимает, чего я хочу, и может все сделать, только с пустым футляром.

Сошлись на том, что он делает украшения и дает мне поработать в его мастерской над механизмом. Осмотрев все мелкие инструменты и увеличительное стекло, остался доволен. В принципе можно попробовать. Точности у часов не будет никакой, сплошная бутафория с колесиками, но мне и не штурманить с ними потребно, а только пыль в глаза пустить.

Придя домой, попросил Таю несколько дней меня не дергать – очередная мысль ударила. Тая, уже давно привыкшая к моим периодическим выпадениям из жизни, даже порадовалась. Сказала, что по церквам будет ходить и молить господа. О чем – не сказала, но догадаться было несложно. Потом наметила еще небольшую хозяйственную программу и ушла переговорить с управляющим.

Самое время садиться рисовать все, что помню о часах, а это не мало – часы не раз разбирал. Сколько зубьев у шестеренок, какой длины спиральная пружина, конечно, никакими силами не вспомню, а вот общую компоновку часов вспомню запросто. Передаточные соотношения шестеренок придется пересчитывать, опираясь на логику, так как формул не вспомню, если они для часов и были.

Значит, в часах две пружинки: одна заводная, которая запасает энергию вращения, и вторая часовая, которой и задается частота колебаний маятника. Маятник – кругленькое колечко, колеблющееся с бешеной частотой, так, что размазывается в движении, но разглядеть его можно, следовательно, частота колебаний меньше, чем смена кадров в кинофильме. Предположим десять колебаний в секунду. Тогда шпеньковый анкер, отрабатывая по одному зубу в десятизубой шестеренке, создаст опорную шестеренку со скоростью вращения один оборот в секунду. Дальше уже просто – передаточное отношение на секундную стрелку будет шестьдесят к одному, от секундной к минутной тоже шестьдесят к одному и от минутной к часовой двадцать четыре к одному. Очень хотелось сделать циферблат суточный. Порой на севере, если выпадаешь из жизни, не понятно – день или ночь. Во время многосуточного шторма также теряешься во времени. А двадцатичетырехчасовой циферблат можно оформить в стиле инь-ян.

Единственный недостаток, который всплыл на эскизе циферблата, очень мелкие цифры выходят. Порисовал еще варианты и, вздохнув, вернулся к обычному двенадцатичасовому измерению.

Начал прикидывать свои возможности по пропиливанию зубов в шестеренке. Получалось, тоньше миллиметра пропил мне не сделать никакими силами, и то для этого ювелирную нить надо будет использовать. Значит, один зуб на два миллиметра периметра шестеренки.

Исходя из основного соотношения шестьдесят к одному и из того, что шестеренок с одним зубом не бывает – минимум с тремя, но лучше с пятью, получаем на ведущей шестерне три сотни зубьев. Тридцать сантиметров периметра, что значит девять с половиной сантиметров диаметр колесика. И как прикажете из десятисантиметровых шестеренок делать наручные часы?

Шучу, конечно. Задачу тут будем решать от обратного: оси всех стрелочных шестеренок должны лежать по центру часов. Значит, максимальный радиус, который может себе позволить шестеренка – половина радиуса циферблата. Циферблат для мужских часов можно сделать радиусом в два сантиметра, по причине чего наибольшую шестерню ограничиваем тридцатью зубьями.

Какую можно сделать самую маленькую шестеренку? Пять зубьев – это десять миллиметров периметра, и диаметр около трех миллиметров – такое даже ювелиру нынче сделать затруднительно. Сколько тогда реально? Прикинув, остановился на диаметре пять миллиметров, что дало восемь зубьев.

Тридцать – на большой, восемь – на маленькой. Итого коэффициент будет четыре к одному, что для меня мало и требует слишком много шестеренок. Пришлось увеличивать циферблат до диаметра в пять сантиметров и добавлять диаметр больших шестеренок, так как маленькие уменьшить не мог технически. Вышло шестьдесят четыре зуба к восьми, или коэффициент передачи восемь к одному. А как же получить коэффициент шестьдесят к одному? Очень просто: двумя последовательными парами шестеренок. Одна пара – восемь к одному, вторая – семь с половиной к одному – получим в итоге шестьдесят к одному. Понятное дело, что маленькая шестерня первой пары и большая от второй должны сидеть на одной оси.

Разрисовав механизм и сломав голову над пространственным разнесением мешающих друг другу шестеренок, остановился на шести парах стрелочных колесиков и двух силовых шестеренок, передающих завод от пружины. Так как циферблат вышел большой, вернулся к своей мечте о двадцатичетырехчасовом отображении времени на циферблате, где одна половина будет белой, вторая – черной. Размер каждой цифры часа составил шесть миллиметров, что было уже вполне различимо. Внутри круга часовой шкалы, отдельно пойдет минутная шкала со своими цифрами – размером пять миллиметров и оцифровкой через пять минут. Эскиз вышел симпатичный. Если ювелир преобразует мои корявые цифры в красивые завитушки, будут вообще не часы, а шедевр. И пользоваться ими стоит как ювелирным украшением, так как точности хода не будет пока никакой, а вот на заводе подумаю и об этой проблеме.

Итак, появился объем работ для ювелира. В это время мне предстоит вырезать из латуни четырнадцать кружочков, нарезать в них в общей сложности почти пять сотен пропилов глубиной полтора миллиметра. Насадить в кондукторе кружочки на латунные проволочки-оси, пользуясь оловянным припоем, все это обточить, балансируя, и собрать на шасси, используя вместо подшипников крошку драгоценных камней. Отдельный разговор про подбор баланса, анкера и пружинок. Жуть. Но если на солидном приеме продемонстрирую такие часики, можно смело сказать, что дорогими заказами мы будем обеспечены надолго, невзирая на точность хода и живучесть латуни таких часов.

Определенные сложности возникли с возможностью перевода стрелок для установки нужного времени. Решил эту проблему не совсем изящно, добавил еще один шпенек для подвода времени. Теперь один шпенек был для завода пружины в виде отверстия под ключ в донце часов, а второй – для подвода стрелок сбоку. При вытаскивании шпенька шло отсоединение от секундной шестеренки, и можно было крутить стрелки. При вдавливании его обратно зацеп с секундной стрелкой восстанавливался – тут был тонкий момент, можно было не попасть зубом, но на дальнейшее совершенствование не имелось времени.

Решив довести механизм до совершенства уже в Вавчуге, начал прикидывать часовую пружину и вес баланса, который и будет работать маятником. Понял, что без натурных испытаний ничего не выйдет и надо собрать весь механизм, а потом подбирать ему маятник. Такой вот необычный подход – сзаду наперед.

Когда забирался в постель, Тая уже крепко спала.

С утра пошел к столярам и попросил дать мне несколько круглых тонких колобашек, из которых пошел делать дома увеличенные макеты шестеренок. Большие деревянные часы делать не собирался, но вот нарезать зубья в маленькой заготовке по большой, сидящей с ней на одной оси, будет гораздо точнее.

Два дня ушли на обтачивание заготовок до нужных размеров и форм. Ходил уставший и чумазый, вспоминая добрым словом свои мастерские в Вавчуге и всегда готовую к работе баню. Уже сейчас стало заметно техническое отставание Архангельска от Вавчуги. А что же через год-другой будет?

Полдня отобрал портной на примерки, и не столько мои, сколько Таи. Не оставлять же ее одну было. На четвертое утро снова был у ювелира с узелком шаблонов и завернутыми в тряпицу заготовками.

По моей просьбе ювелир отобрал крупинки рубинов, после чего началась сборка механизма. Малюсенькие рубиновые крошки конечно же не припаивались, но олово обволакивало их и держало как в тисках. К обеду собрал механизм и установил балансирный маятник, сделанный из латуни на глаз, с тонкой ниткой спиральной пружины из моржовой щетины. Нацепил вместо стрелок на оси расщепленные соломинки и завел снизу пружину.

Как ни странно, механизм запустился сразу, без перекосов и заклинивания. Только с маятником явно промахнулся, судя по скорости хода стрелок. На сколько именно? Сравнить-то не с чем! Вот и пошел в гостиный двор за хронометром.

Часов с секундной стрелкой не было ни у кого из купцов, у некоторых и минутной-то стрелки не было. Поняв мои затруднения, очередной купец предложил осмотреть маленькие каминные часы с маятником типа метронома, секундной стрелки не было и тут, но сам маятник качался с периодом в одну секунду. Цену за часы купец попытался загнуть сумасшедшую, но, набравшись от Федора купеческих ухваток, я сумел снизить цену почти в три раза.

Вернулся с покупкой обратно к ювелиру и начал юстировку своих часов. Сперва снял маятник и принялся обтачивать его. Стачивать, судя по всему, надо много. До вечера стачивал, ставил обратно и снова снимал и стачивал. Несколько раз подходил ювелир, с интересом рассматривал маленький механизм и уходил работать дальше.

Вечером обтачивать баланс приходилось уже по микронам, но с этим возникла определенная сложность. Ювелир предложил свой способ – мехом выдувать на деталь воздух с песочной пылью. Попробовали пескоструить, делая это в сенях, так как клубы пыли поднимались изрядные. Заблестел баланс знатно, все же ювелиры много хитрых ухваток знали.

Собрал – снова мало. Опять пескоструил. Стало очень близко.

Марк уже на меня косится, видимо, не привык сутками работать. Наконец решаю остановиться. На глаз метроном и стрелка дергаются очень синхронно. Теперь тонкую настройку можно делать, чуть сдвигая зажатый кончик часовой пружины. Но это уже завтра. Посмотрим, на сколько мои часы убегут или отстанут.

Положили часы на размеченный листок бумаги, посветили свечой строго сверху и по теням соломинок отметили положение стрелок. Ювелир посматривал на механизм с явным интересом. На вопрос, под него ли надо будет браслет делать, ответил утвердительно и, попрощавшись, отправился отсыпаться. В баню бы…

Утром долго валялся в постели, отходил от очередного цейтнота. Пришедшая с заутрени Тая с удовольствием ко мне присоединилась. Потом она пересказывала новости, которых было немного, и сплетни, которых было в избытке. В планах значилось очередное посещение портного и прогулка по Немецкой слободе, куда мы так и не дошли в прошлый раз.

Но перед этим не утерпел и сходил к ювелиру. Он принял меня с усмешкой, явно ждал, что не удержусь. Показал мне макеты циферблата и стрелок, предложил поставить стрелки на место. Пожалуй, так и надо, а то вдруг вес стрелок на механизме скажется.

Сверили часы – мои отстали больше чем на десять минут. Вытянул чуток кончик часовой пружины, и собрали часы со стрелкой и циферблатом. Завел, попробовал выставить время. В принципе получается. Может, только шпенек придется несколько раз туда-сюда подвигать, чтоб шестерни в зацепление вошли. Но приятное, хоть и слегка громкое, тиканье мои часы уже имели.

Оставил часы до вечера, вернулся за Таей по пути на примерку. Платье было практически готово, теперь требовалось надевать его «по-боевому», и Тая замешкалась. Спокойно объяснил, чтоб шла за ширму, полностью раздевалась, надевала платье и выходила к нам. Одной такое платье не надеть, так что с удовольствием обещал свою помощь. Порой женщину приятно не только раздевать.

С подмогой в одевании, как выяснилось, погорячился – тут надо быть специалистом. Скорее помог просто запахнуться. Потом внимательно смотрел, какие и в какой последовательности дед застегивает крючки и затягивает шнуровки. Платье уже сейчас было «убийцей кавалеров». Тая сама крутилась в нем довольная до взвизгов. Но теперь бросалось в глаза, что надо заниматься Таей. Не знаю, как она к этому отнесется, но побуду у нее цирюльником.

Дед остался чем-то недоволен, натыкал иголок в платье, перестегнул крючки и опять натыкал иголок. Со мной возились не так долго, костюм понравился, ткань мягкая, сидит хорошо и не жмет нигде вроде. Через три дня дед обещал закончить, и к этому времени доставят все аксессуары. Через пять дней будет бал. А потом можно и возвращаться.

После примерки пошли гулять в сторону Немецкой слободы. Дома тут ничем не отличались от русской половины, да и люди похожие, так что особым разнообразием прогулка не отличалась. Посмотрели на кирху, дошли до берега напротив царских палат на Мосевом острове. Повернули обратно, периодически раскланиваясь со встречными.

На одном из подворий звенели клинками. Заборы в Немецкой слободе низкие, понаблюдать было интересно. По всей видимости, учитель обучал пару молодых, добродушно поругивая их на незнакомом языке – английский, немецкий или французский скорее всего узнал бы. Заметив проявленный интерес, учитель прервал своих студиозусов и подошел к нам:

– Сударь желает обучиться фехтованию?

В принципе желал, но это надо делать если не годами, то точно месяцами, а за оставшиеся дни меня ничему путному не научат.

– Мы желаем найти учителя для светских выходов. Если можете подсказать такого, был бы благодарен.

– Жаль, сударь неплохо сложен для эспады и даги. А преподавателя по манерам вы можете найти в любом доме нашей слободы.

– Сударь, вы меня заинтересовали. Почему именно эспады и даги, почему не сабля и кортик. И может, раз уж вы предложили, порекомендуете нам учителя манер на несколько дней из своего дома?

– Порекомендую. – Учитель что-то прокричал на своем языке в сторону студентов, один из них убежал в дом. – Судя по вашей походке и осанке, вы не кавалерист, а в бою на земле и при плотной рубке, когда удары могут приходить с разных сторон, эспада будет удобнее сабли для человека вашего сложения. А дага, в отличие от кортика, защищает руку, что немаловажно в том же плотном наземном бою. Надеюсь, удовлетворил ваше любопытство?

– Да, благодарю.

Учитель отошел, а к нам из дома вышел пожилой крепкий мужчина, который, в отличие от учителя, не стал говорить через забор, а вышел, представился и уточнил, что нам нужно. Представив себя и спутницу, объяснил, что нужно несколько уроков для выхода в свет. Управляющий, эта была должность пожилого в этом доме, согласился на три дня занятий по три-четыре часа в день после обеда, начиная с сегодняшнего. Цену назначил очень скромную, на которую согласился без раздумий. Сразу и отправились на первое занятие.

Наука оказалась интересной, не то чтобы узнал много нового, но тут давалась целая взаимоувязанная система. Регламентировалось все, даже закурить можно было только дождавшись, когда закурят старшие по возрасту, затем почетные гости, и только потом до тебя очередь дойдет. А если старший курить не хочет – сиди и терпи.

Интересно, а если он совсем не курит? На этот вопрос был любопытный ответ: если пепельниц на столе нет, значит, не курим совсем, а если курим где-то в отведенном месте, то некурящие туда не пойдут.

С рассаживанием за стол та же беда. Про вилки-ложки догадывался, какой это геморрой, но до сегодняшнего дня надеялся, что он обойдет меня стороной.

С Таей было еще сложнее – книксены и реверансы кому какие и при каких условиях. Слушая объяснения управляющего, наконец понял, почему женщинам достались эти изыски – им просто не согнуться поклоном в платьях с негнущимися корсетами из китового уса. Вот и изобрели вместо поклонов сложную систему приседаний без сгиба тела. К этому добавили еще и мимику – излом брови, опущенный в пол взгляд, положение рук и плеч. А также как, кому и при каких условиях все это преподносить.

Целая глава посвящалась использованию веера. Надо будет веер заказывать, как-то портной мне про это не сказал. Использование косметики, использование поз. Европейцы совсем от скуки сдурели с этими балами. Вот что значит отсутствие развлечений.

К концу занятия откровенно поплыл. Сумбур в мозгах полный, надо срочно из головы все выкинуть, а то буду думать, как правильно дверь закрыть, чтоб не учинить кому-то смертельной обиды.

Отойдя от занятия, мы с Таей запоздало пообедали, за разговорами и воспоминаниями о том, что нам показалось смешным в этих ритуалах. Тая порадовала отсутствием причитаний типа: зачем это все ей надо – командир сказал люминий, значит люминий.

Вечером сходил к ювелиру, подрегулировал часы. Точность стала значительно лучше, если, конечно, каминные часы не врут со страшной силой. Марк закончил гарнитур, но показывать отказался, а вот браслет и корпус часов обсудили очень плотно. Задумка Марка выглядела шикарной, стоя своих денег. Еще одним недостатком, кроме цены, у этой задумки было неудобство застежки. Таким образом часы получались тоже парадные, не для повседневной носки. Утвердив эскизы ювелира и отдав ему дополнительные талеры, уже выцарапанные у управляющего Бажениных, пошел домой.

За дни, оставшиеся до бала, наконец-то занялся тем, чем и планировал заниматься на отдыхе – спал, ел, общался с близкой женщиной и прогуливался по Двине без всякой цели. Благодушное настроение несколько портили занятия этикетом, но в здешнем обществе без него было сложно. Это с мужиками да с купцами могу посидеть за огурчиком и жахнуть пару-тройку стопочек, а с дворянами и под них подстраивающимися приходилось соблюдать некие условности.

Наконец нас пригласил портной забирать платья. Выполненный заказ представлял собой целую груду коробок и коробочек. Одели Таю, платье сидело классно. Присмотревшись к нему на примерках, уже утратил шоковое состояние, но хуже оно от этого не становилось. Потом на Таю навесили гарнитур. Снова шоковое состояние. Марк молодец, все выглядит умопомрачительно. Впечатление, что на все, вместе с платьем, туфлями и украшениями, убили минимум казну небольшого королевства. Веер, кстати, был в комплекте, просто мастер считал его неотъемлемой частью платья и отдельно не обсуждал.

Мой костюм, украшенный множественными орнаментами в цвет ткани и полированными латунными пуговицами, которые от золотых мог отличить только специалист, выглядел торжественно. Другого слова не подобрать. Белый плетеный кожаный ремень с латунной пряжкой-застежкой и эбонитово-черные ножны и ручка кортика. Ни одной вычурной или кричащей детали, все строго и величественно.

Часы произвели впечатление даже на старого мастера. Он рассматривал их вблизи и отставив на вытянутую руку, он их слушал и смотрел за секундной стрелкой.

– Где вы взяли это чудо?

– Сделал мастер, – улыбнулся ему, – просто сделал, а корпус к ним делал Марк.

– Вы истинный мастер, а если сможете сделать еще несколько таких, то будете великим и к вам займут очередь государи и князи.

– Спасибо на добром слове, еще несколько часов сделаю обязательно, но у себя в Вавчуге, туда князей и отправляйте. А вас, мастер, позвольте поблагодарить за лучшую работу, которую когда-либо видел!

Передаю ему мешочек, скорее целый мешок с окончательной оплатой и небольшим привеском сверху. Очень жаль, что не было тут большого зеркала. С зеркалами в эту эпоху оказалось вообще плохо – делали их в Венеции, и стоили зеркала баснословно дорого, некоторые даже выходили дороже сделанного только что платья и драгоценностей. Намотал на ус – займусь этим вопросом, как вернусь в Вавчугу.

Встал рядом с Таей, подставил ей локоть. Она, вспомнив уроки, обвила мою руку. Постояли. Пытался представить нас со стороны. На неподготовленного человека должно произвести впечатление. Вскинул руку, посмотрел на часы. Шикарно. Пожалуй, мы готовы сражать насмерть местный бомонд.

День перед балом посвятили подготовке. Управляющему Бажениных дал указание на послезавтра готовить караван к возвращению и прикупить партию олова, сколько получится, но не менее нескольких пудов.

Вечером в бане провел Тае сеанс цирюльника, не вызвав у нее ни слова протеста, по-моему, она стала еще краше. Распарились и отмылись до скрипа. Легли спать пораньше. Утром, после Таиного похода по святым местам, решил немного ее контрастировать, а то больно белая у нее кожа местами, а местами загорелая и обветренная. Надо выровнять.

Расплавил на кухне слегка жженый сахар и растворил его в льняном масле. Получился аналог автозагара. Старательно втирал масло в хихикающую Таю для придания ей «легкой мулатности с блеском». Получилось неплохо, правда, как долго продержится эффект, не знаю, но перед самой поездкой повторю.

Пригласили мастера по прическам, он стонал, что пригласили слишком поздно, но прическу соорудил впечатляющую. Попросил его выделить из прически пару локонов и пустить вдоль висков вниз, как в фильмах видел. Получилось еще лучше. Хорошо, что платье не через голову надевается, а то вся работа могла бы пойти насмарку.

Покрасив еще раз Таю, обтер тщательно полотенцем. Она стояла, опасаясь лишний раз шевелиться. Надел на нее платье. Хотел подкрасить ресницы и губы, а потом подумал, к черту – она прекрасно выглядит без всяких костылей.

Пока сам переодевался, Тая привыкла к прическе и полному комплекту. С прической, в шикарном платье и ювелирном гарнитуре она выглядела принцессой. Могла бы выглядеть королевой, но была слишком молода для этого, королевы все же постарше будут. Тае еще бы двигаться менее скованно, и будет полный блеск.

До Ферколина ехали на санях, и Тая всю дорогу придерживала над головой капюшон шубы. Страсть как неудобно, но красота, как обычно, начала брать свои жертвы.

Отдельного гардероба на приеме не имелось, верхнюю одежду принимал слуга, после чего от дверей объявляли гостей, и можно было заходить в зал. Стремясь произвести максимум впечатления, дождался, когда схлынет основной поток саней, и только потом подъехал к дому Ивана. Скинув верхнюю одежду, осмотрели друг друга – все было отлично. Махнул рукой слуге, мол, можно объявлять.

– Царский корабельный мастер Александр. С супругой.

Про супругу он зря, даже рука Таи на локте вздрогнула. Нагнулся к ее ушку и прошептал:

– Пусть на этот вечер так и будет.

Мы шагнули в заметно стихший зал, и, выждав небольшую паузу, я демонстративно вскинул руку, посмотрел на часы и громко извинился:

– Прошу прощения, дамы и господа, мы опоздали на четыре минуты, дела государевы не дали нам прийти вовремя.

После чего мы сделали следующий шаг уже в полностью стихшем зале.

* * *

Есть поговорка «Встречают по одежке, провожают по уму». Встречу мы отработали на двести процентов. Бомонд был если и не шокирован, то заинтересован точно. Все разговоры сразу закрутились вокруг нас. Таю так просто ощупывали взглядами, некоторые жадными, большинство завистливыми. Держалась она молодцом, правда, от меня старалась ни на шаг не отходить.

Ко мне потоком пошли любопытствующие, выражающие нам всяческое почтение, говорящие о всяких мелочах и рассматривающие нас в упор, только что мерки не снимающие и пальцами материалы не щупающие.

Подходили и те, кто изначально был заинтересован в моем появлении тут, так же разглядывали нас, но говорили уже по делу. Общая канва бесед разбивалась на несколько ключевых вопросов: поставки товаров, поставки станков и инструментов, вопросы о будущем корабле, так как на летнюю регату уже заключают большие ставки.

Пока эти разговоры были предварительными, мне давали время подумать, а вот после обеда явно насядут основательно. Обед прошел гладко, если не вспоминалось, что и как есть согласно занятиям по этикету, мы украдкой подсматривали у окружающих. Тая научилась очень выразительно поднимать бровь, задавая мне молчаливые вопросы, а у меня стали хорошо получаться жесты с шевелением пальцами. Словом, поиграли в «Угадай вопрос – расшифруй ответ».

После обеда сделали небольшой перерыв на кулуарные разговоры. Таю от меня все же утащили к дамам, а кавалеры разошлись кучками по интересам. Пройтись по всем кучкам мне не дали, затянув в обсуждение будущей регаты.

…Нет, корабль не золотой; нет, на верфи только русские мастера и из-за границы никто маститый не приезжал; нет, все из своих материалов; нет, размерения корабля и его парусность государь разглашать не велел. Да, корабль к гонке будет готов; да, команда из поморов и капитан русский…

Мои обтекаемые ответы явно вызвали ложную уверенность в том, что русские к гонкам лепят ладью без чертежей и специалистов, да еще плавать на ней будет лапотный экипаж. Судя по всему, нас уже исключили даже из претендентов на приз, а призом, оказывается, царь выставил тысячу рублей и год торговли на корабле-победителе без пошлин.

Желающих летом будет масса, и послушать про них весьма интересно. Основными претендентами считали три фрегата: два голландских и один английский. Вот в этих трех соснах весь спор и блуждал. Ставки озвучивались чуть ли не равные призу государя. Поинтересовавшись ставками на себя, с радостью узнал, что было семь к одному не в нашу пользу, а теперь снизилось до десяти к одному и будет снижаться и далее. Озвучил свое желание участвовать в ставках. Ставлю само собой на себя, упомянув, что иначе государь меня не поймет, решит, что изначально его корабельный мастер думал, что проиграет, раз заклад не ставил. Убеждал дворянство Немецкой слободы, что мне проще деньгами пожертвовать, чем доверие государя потерять. Даже втянул в обсуждение суммы заклада всю компанию. Они понимающе кивали, говорили: да, не поймет – и предлагали вносить сумму минимум такую, какую государь как приз выставил, а еще лучше двойную.

На двойной и остановились. Сделал грустный вид, печально повздыхал, мол, на какие только жертвы ради благоволения государя не пойдешь. Меня успокаивающе похлопали по плечам и негласно приняли в свой круг.

Теперь говорили о торговле. Намекнул, что мне надо будет восстанавливать дыру в мошне, пробитую закладом, а они могут мне в этом помочь, если… Ну и далее обычный торг. К заключению договоров никто не призывал прямо сейчас, посему никому не отказывал, говорил, что вполне можем договориться, но без обсуждения с кумпанством ничего пока не подпишу.

О часах спросили практически все, некоторые даже просили взглянуть поближе. Вызвал шок, заявив, что это одна из диковин, производимых моим заводиком. То, что несколько приукрашиваю, меня не смущало – в этом времени в чести были рыбацкие байки.

Заявки на часы можно было собирать лопатой, причем по таким ценам, что все свои траты к этому балу закрою несколькими заказами. Над этим стоило серьезно подумать. Обнадежил всех, что когда будет следующая партия, никого не забуду, а по срокам ответил обтекаемо.

Кроме деловых разговоров было много светских и политических новостей. Разосланный Петром вызов на открытое состязание всколыхнул Европу – как же так, какая-то выскочка, моря не нюхавшая, а вызов бросает. Приостановился даже дележ испанского наследства. Наиболее быстрые корабли ушли в порты на кренгование и переоснастку. Остальные были заняты обсуждением шансов и ставками. Похоже, этим летом огромные суммы по миру покинут хозяев. История менялась необратимо, такой эпизод в той истории, которую помню, наверняка остался бы в учебниках, значит, ничего подобного не было.

Остальные новости относились к серии «Исаак родил Иоанна, Иоанн родил…». Меня это не интересовало, вежливо слушал, кивал и думал о часах и зеркалах. С часами все понятно, доработать механизм и сделать станочек для шестеренок. Добавить окна облегчения шестерням, а то больно тяжелый механизм вышел. Попробовать сделать все из стали. Еще подумать над юстировкой, а то по несколько дней настройки на одни часы тратить слишком жирно.

Про зеркала сразу всплывает в памяти школьный опыт, когда в пробирку заливали водяной раствор соли серебра, пробирку грели и на ее стенках образовывалась зеркальная пленка. Соль серебра можно получить кислотой. Но, судя по тому, что в фотографии используют азотнокислое серебро, кислота должна быть азотной. Надо по приезде перегнать немного селитры с серной кислотой, получить кислоту азотную и попробовать.

Оторвавшись от разговоров, поспешил вытащить Таю из цепких дамских ручек, а то, похоже, ее раздевать начинают. Погуляв парой по сравнительно небольшому залу, прошли обратно к столам, накрытым для десерта.

Опять разговоры. Курили и снова разговоры. То ли у них тут так принято, то ли отрываются на новом человеке, но прием утомил и морально, и физически. Когда объявили танцы, начал откланиваться. Танцевать мы не учились.

Договорился о внесении заклада в две тысячи рублей, оговорили, что внесу заклад ближе к лету, мне понимающе покивали. Напомнили, что ждут с нетерпением моих поставок, и мы отбыли, вызвав явное расстройство у некоторых дам и практически у всех кавалеров. Таю уже тайно распределили по танцам, да и кое-кто из дам мне старательно строили глазки и старались присесть в приветствии так, чтоб грудь из корсажа выпрыгивала. Однако мне подумалось, что уходить надо на пике впечатления о нас. Задержись мы еще, интерес начнет спадать, а так нагнал туману, всех обаял и исчез. Пусть так и будет.

Тае этот выход дался тяжелее, чем мне. Всю дорогу она просидела, тесно прижавшись и сильно обнимая мою руку. Мне оставалось ее только нахваливать, говорить, что все сделала прекрасно, а она жаловалась, будто кавалеры ей такие намеки делали, что от стыда можно сквозь пол провалиться. И раздевали ее глазами, только что слюна не капала.

Объяснял ей, что тут так принято и они делали комплименты в меру своего ограниченного понимания, хотя до неприличных предложений никто не дошел. Тая жаловалась, что дамы, не найдя у нее родословной, пытались вежливо унижать, рассказывая про совершенно посторонних, но зарвавшихся содержанок.

Успокаивал Таю тем, что они это от зависти, и это было чистой правдой, так как на приеме краше никого не видел. А еще Таю активно пытали насчет меня. Узнав, что ее драгоценности – мой подарок, на меня явно нацелились несколько охотниц. Вовремя мы отсюда уезжаем.

Из своих ощущений и Таиных рассказов получалось, что впечатление мы произвели очень сильное и благоприятное. Теперь при мыслях о царском корабеле из Вавчуги будут представлять не грязного бородатого мужика-неандертальца, а богатого умного меня с умопомрачительной спутницей. Для ведения успешных дел это весьма важно. По поводу ведения дел у меня возникла одна мысль, которая еще должна была вызревать, но создание имиджа в ней играло не последнюю роль. С лапотником никто серьезные дела делать не будет.

Выехал караван на следующий день ближе к обеду. Пожалуй, дорога стала самым лучшим для меня отдыхом, только тогда смог расслабиться и просто смотреть по сторонам.

Прибытие в Вавчугу прошло буднично. Кузьма за обедом рассказывал новости, никаких серьезных проблем не возникало, все шло своим чередом. Охотницы на меня не успокоились, но на фоне светских дам Тая относилась к ним уже много спокойнее.

Ужинали у братьев, при большом скоплении местных купчиков и просто родственников. Рассказывал новости, практически просто передавал, что слышал на приеме, особо не вникая. Таю терзали вопросами про бал и моды, она, видимо случайно, проговорилась, что на балу законодателями моды стали мы, и теперь и к ней, и ко мне подкатывали на предмет устройства бала в Вавчуге. Вот ведь! Полгода назад только на завалинках сидели, теперь им бал подавай!

Пришлось объявить, что устрою бал в честь спуска корабля на воду. С братьями имел длительную беседу по поводу новых предложений. Федор весьма грамотно пояснял, почему он с теми и с теми дел не имеет, также говорил, почему товары в Немецкую слободу сейчас продавать невыгодно, гораздо прибыльнее будет дождаться кораблей.

Тогда толкнул им дозревшую мысль аукциона, пускай подумают, можно ведь и зимой поднять цену за счет спроса, а склады у нас не резиновые. Хотя, с другой стороны, сырье заканчивается, а поступления будут, только когда реки вскроются.

Несколько дней прошли в подчистке накопившихся проблем. После чего отобрал двух мастеров-инструменталистов, сказал, что организую небольшой участок по производству часов. Мы посидели над чертежами и вынутым из корпуса, разобранным и аккуратно разложенным часовым механизмом. Набросали эскизы станочков для нарезки и формы штампов для вырубки из стальной ленты заготовок – постарались максимально точно задать форму маятника. Но без ручной сборки и настройки обойтись не сумели. Дав им обоим поручение организовывать линию в инструментальном цехе, отгородив ее перегородкой, чтоб грязь не летела, сам занялся опытами с зеркалами.

Азотная кислота образовалась без проблем, запасы серной кислоты и селитры на складах имелись значительные. Серебряный талер был с удовольствием сожран азотной кислотой и выпал осадком. Старался все делать при слабом освещении, боялся засветить.

Стекла имелось мало, отобрал самый прозрачный штоф, залил туда воду с капелькой соли серебра, погрел, серебро осело на стенках, но держалось очень плохо.

Экспериментами пришел к тому, что стекло перед серебрением надо мыть той же азотной кислотой, а потом промывать водой и сразу серебрить. На квадратный метр надо примерно четыре грамма серебра, то есть талера хватит примерно на семь квадратных метров. А при цене зеркала в сотни и тысячи рублей можно озолотиться. Вопрос только в отсутствии стекла.

Как делают стекло, видел в фильме. Просто выливают жидкую массу стекла в ванну с расплавленным оловом, стекло на олове растекается, становится гладким и застывает ровным листом. Состав стекла мне не известен, знал только, что требуется белый песок. Но при таком скоплении разных мастеров на верфи выудить у них сведения о варке стекла было не сложно.

Оказалось, что на шесть частей белого песка берут одну часть мела или известняка и одну часть поташа. Но вот плавить шихту приходилось при температурах плавления стали.

Теоретически печь для отжига обманки можно будет раскочегарить до высоких температур, но срок ее службы резко уменьшится. Ну и ладно, летом сложим новые печи. Все одно, даже если включать в себестоимость зеркал постоянную постройку новых печей, прибыль выйдет изрядная.

С песком возникли проблемы. Если указать места, где этот песок есть, старики могли довольно точно, то добывать его зимой стало непросто. Но, как говорится, охота пуще неволи. Дав поручение набрать хоть десяток мешков на пробу, начал оборудовать стекольную линию.

Огородили часть литейного цеха и сделали несколько мелких глиняных противней размером семьдесят на сто пятьдесят сантиметров и столько же глиняных горшков для варки стекла. Оставили их высыхать, а потом отправили на обжиг – технология отработана. В стекольном цехе построили небольшую низкую печь наподобие большой кухонной плиты в размер противня и рядом с плитой поставили длинный стол. К пробе все было готово, ждали песок и отбирали остальное сырье, благо поташ был одним из поморских промыслов, а известняка для плавок железа запасли много.

Пока возникла пауза в стекольном цехе, проверял готовность корабля. Мастера уже большей частью все сделали и, изнывая от безделья, занимались шлифовкой, полировкой и резными работами. Корабль стал напоминать изделие народных промыслов, но все делалось с великой любовью и без вреда гидродинамике, так что одобрил. И вот тут возник вопрос о носовой фигуре. Раньше о ней даже не задумывался, на скорость она не влияет. А тут мужики отошли от потогонной работы и их потянуло на высокое.

Решил объявить общий сбор верфи. Собирались перед эллингом, сходясь со всех цехов, даже из села народ пришел.

Трибуны перед эллингом не имелось, вещал со ступенек крыльца. Сказал, что корабль уже готов родиться и самое время дать ему имя и носовую фигуру. Объявляю о свободном выборе названия кораблю, хочу, чтоб имя дали те люди, которые своими руками создали шедевр. Народ зашумел, над толпой поднимались клубы пара от дыхания и споров. Выждав некоторое время, продолжил:

– Но у меня есть условие! – Подождал, пока споры утихнут. – Корабль нельзя называть в честь святых, пусть его название будет ближе к морю и ветру! И не надо давать ответ прямо сейчас, подумайте, с родней обсудите, через день скажете своим мастерам, а те уже мне.

Народ переварил это условие молча и начал расходиться. Вновь послышались бормотания и споры.

Проверил паруса, начали шить уже второй комплект. А вот со сбором бузины для покраски возникли сложности. Хоть на ветвях она еще встречалась, сильно примороженная, но было ее мало, а копать снег и собирать по ягодке никто не будет. Решил подождать, надеясь, что сборщики все же наберут нужное количество – покрасить можно в последний момент.

В ожидании песка поработал с будущими часовщиками – там процесс шел нормально. Если все получится, сможем выпускать до полусотни часов в месяц. Поговорил с ювелиром о мелких крупинках рубина, он обещал решить вопрос, но при этом просил отдать ему право изготавливать корпуса для часов, причем по цене ювелирки. Договорились, что он будет делать по пять корпусов в месяц с браслетом, который можно подогнать по руке. Нарисовал ему эскиз. Ну и оформлять упаковку таким часам соответственно – шкатулка, бархат и прочее. Ценник ювелиру все же сбил. Ну не нравился он мне – меркантильный чрезмерно.

На остальные часы будем делать латунные корпуса и кожаные ремешки. Озаботил работников и тем и другим, опять рисовали эскизы – как деталей, так и штампов.

Стекло стало актуально еще и для часов. И когда уже собирался посылать за сильно задержавшимися копателями песка, они приехали сами. Рассказывали, что несколько дней костры жгли, песок размораживали. Зато привезли целые сани, выкопали все, что размягчилось.

Песок промыли, небольшую часть замешали с известняком и поташом, засыпали в горшки и поставили их в печь для отжига обманки. Процесс оказался очень долгим, примерно сутки все это варево доходило до равномерной массы, почему-то желто-зеленоватого цвета. Надеялся на совершенно прозрачную консистенцию, хотя, с другой стороны, в тонком стекле этот цвет должен быть не особо заметен.

Попробовали первый противень: насыпали в него олова и поставили греться на крышу печи стекольного цеха. Когда олово расплавилось, передвинули противень на стол. Принесли первый горшок и вывалили в него стеклянную массу. Она полежала в центре противня полукруглой медузой и начала растекаться по поверхности олова. Остывало все медленно, надо будет попробовать сделать котел и остужать паром, от воды, понятное дело, стекло треснет.

Когда остыло ниже ста градусов, то есть вода перестала шипеть, залил противень тонким слоем кипятка и вылил туда раствор соли серебра. Все, теперь только ждем результата. Когда противень остыл, слили остатки раствора.

Пленка серебра явно получилась. Теперь задача защитить тонкий слой металла от механических повреждений слоем костяного клея, имеющегося в избытке на верфи. Противень ставим обратно на печь, немного разогреваем для просушки, испарения воды снимаем и заливаем поверхность горячим костяным клеем. Вот теперь ждем до полного остывания и затвердевания. Осталось снять стекло с подложки. Противень, как ни жалко, надо ломать, после чего тонкий лист олова удается отделить от стекла.

Технология получилась сложной и долгой. Много дольше, чем рассчитывал. Надо подумать над оптимизацией процессов, а то получился перебор с циклами нагревания-охлаждения. Оптимальнее будет потоком лить стекло на олово и снимать его, не остужая полностью. Но этим займусь позже.

Первое зеркало было готово только через четыре дня от начала работ, зато мы, освоив цепочку, начали выпускать по пять зеркал в день, правда, задействовано на этом было восемь рабочих и два гончара, непрерывно делающие противни. Так как ручной труд по нынешним временам стоил дешево, себестоимость зеркал с учетом печей, сырья и всего остального обещала сумасшедшую прибыльность.

Для зеркал сразу делали деревянные складские чехлы. Хранить зеркала велел строго на боку. Столярам заказал делать резные рамы под зеркала, они потребовали чертеж. Возмутился, что совсем народ обленился, но чертеж нарисовал, добавив, что вещь будет очень дорогая и рама ей нужна соответствующая.

Пока изготавливали рамы, одно стекло велел не серебрить и вывалить на него только треть горшка, точнее, вывалить один горшок на три противня – хотел сделать тонкое стекло для часов. Стекла вышли неплохие, но одно треснуло – слишком уж тонкое.

На кругляши стеклянные листы подходили в любом виде, и трещины меня не расстроили. Кругляши делали примитивно и на удивление быстро. Низ деревянной колотушки нужного диаметра оборачивали полоской стали. На стекло накладывали деревянный шаблон с отверстием, засыпали туда мокрый песок, вставляли колотушку и крутили. Кругляши получались аккуратные, но требовали полировки. Позже для вырезания стеклянных кругляшей соорудили станочек, можно было считать и эти две линии отлаженными в первом приближении.

Подумав, велел из пяти получаемых стекол два отправлять на склад без серебрения, обычное оконное стекло не помешает, хоть оно и выходило пока дорогим. Начал продумывать непрерывную линию для удешевления оконного стекла.

Когда было готово первое зеркало в раме, повесил его в нашей гостиной, чем вызвал счастливые визги женской части дома. По нынешним временам даже маленькие зеркальца и те были величайшей ценностью, а тут зеркало в полный рост да еще идеально гладкое. После отгремевшей бури чувств позвал братьев Бажениных.

Зеркалом таких размеров братьев практически убил, пришлось даже водки доставать после того, как признался, что пару, а то и пять таких сокровищ в день могу выпускать, как сырьем запасемся, а пока могу ограниченную партию сделать.

Расписали зеркальный товар по купцам практически сразу. Себе отложил несколько штук, на случай, если понадобятся. Когда страсти чуть поутихли, добил братьев окончательно, выложив наручные часы. Пару готовых из ювелирки и пять в полированных латунных корпусах на тисненых кожаных ремнях.

Федор обещал нас озолотить. И никто в его словах не сомневался. И тут меня осенила мысль отправить караван в Москву, отвезти царю подарки, заодно московских купцов заманить. Идея была принята с некоторой опаской – а вдруг государь скажет все в казну сдавать, убытков, может, и не будет, но и барыша огромного не видать. Все же уговорил послать в Москву караван, но не сразу, а чуть погодя, тогда успеем все сливки снять и распродать все, что сделаем. Озадачил братьев клеймом, которое будем ставить на все товары, дабы подчеркнуть солидность кумпанства. Баженины ушли домой думать и спорить.

На самом деле вопрос с отправкой каравана подарков возник не на пустом месте. Приехал гонец от Петра с регалиями для полка и, кроме того, привез письмо. Просто ответить, что у нас все хорошо, будет слабым жестом, а вот обоз с диковинными подарками, которые сами делаем, и письмо, что все хорошо, – это жест сильный.

Регалии полка мне в принципе понравились: знамя, как и просил, сделали черным, в левой верхней четверти вышит серебряными нитками череп на двух мечах. Думаю, два пистолета были бы уместнее, но пока пусть так будет.

Пригласил к себе сержанта, подробно с ним переговорили о караване. Он согласился его сопровождать до Москвы с одним из экипажей, но просил вооружить солдат – так спокойнее будет. У меня наметился очередной цейтнот. Надо срочно сделать оружие – пользоваться имеющимся – это не наш метод.

Изготовить револьверы за месяц до отправления посчитал нереальным, тем более нарезные. Решил сделать гладкоствольные пистоли, но под патрон. Вариант одноствольного охотничьего обреза с пистолетной рукояткой или ракетницы.

Послал сержанта в Холмогоры за порохом, пусть хоть пару бочек у стрельцов выцыганит, делать порох было просто некогда.

Сам занялся отливкой стволов. Технологию отливки подсмотрел у ювелиров, мне очень понравилось. Они делают форму и заливают туда жидкий металл – золото или серебро, потом начинают эту форму крутить на веревочке. Центробежной силой металл вжимает в формочку, и получается очень качественно. А у меня будет центрифуга для ствола, ею будем крутить цилиндрическую формочку вдоль оси. Залитый внутрь формы металл, растекшись по стенкам, создаст мне заготовку ствола без каверн и шлаков.

Недостаток метода – скорость вращения центрифуги должна быть минимум пару тысяч оборотов в минуту, соответственно возникла проблема прочности и балансировки. Но решил попробовать.

Отлили из железа десяток наружных кожухов для формы. Сделали под них станок для вращения с несколькими шкивами. Закрыли торцы заглушками и залили внутрь жидкой глины с песком. При вращении она растеклась и сбалансировалась. Затем дали глине подсохнуть и длинным железным резцом в виде кочерги проточили глину до внутреннего диаметра ствола, а затем проточили до внешнего, но отступив от краев, чтоб образовался бортик, держащий жидкий металл. С одной стороны, проточку выполнили глубже, чтоб получился небольшой фланец.

Пришлось делать еще массу мелочей: лотки, маленький ковшичек для заливки металла, сверла для проточки внутреннего диаметра начисто. Не на один день проблем.

Наконец попробовали лить ствол, было много брызг – в будущем надо защиту делать, но ствол отлили. Пока металл остывал, не прекращая вращаться на станке, ходил вокруг него, как кот около бочки сметаны. Красный, раскаленный метал внутри формы навел на мысль, что вот сейчас и надо выдавить нарезы. Металл уже не жидкий, но мягкий, сунуть туда шомпол, на конце которого цилиндр с выступами, и продавить им нарезы.

Заказал сделать несколько макетов цилиндра из дерева, угол нарезки выбрал таким, чтоб в стволе получился один полный оборот. Отлили по деревянной модели несколько чугунных резцов, отдал их на полировку.

Вторую пробу отливки ствола делали уже пять станков, больше не влезало в цех. Все станки дооборудовались давильным резьбовым домкратом, чтоб загнать и потом вытащить резец для выдавливания нарезов.

Длину ствола, протачиваемого внутри формы, пришлось укоротить до тридцати пяти сантиметров, оставляя широкие бортики, иначе ствол домкратом просто выдавливало из формы.

По результатам второго эксперимента пришлось делать еще один резец – для черновой обдирки внутренности ствола, а то сильно мешали всякие шлаки, которые из расплава выжало в канал.

В результате третьего эксперимента новая технология получалась двухпроходной – сначала проходим диаметр ствола, счищая окалину и стачивая неровности, а потом продавливаем нарезы. Ствол от первого литья проверили на разрыв, заклепав казенную часть. Забили порох, пыж, свинец, благо сержант вытряс из стрельцов три бочки пороха и бочку свинцовой картечи, и пальнули.

Как и следовало ожидать, даже такая тонкая трубка, но отлитая из хорошей стали под центробежным давлением, выдержала выстрел легко. Увеличивали заряд, пока не порвали трубку. Гарантия получалась примерно пятикратной, так что у второй партии толщину ствола чуть уменьшил.

Много времени занимала подготовка формы, а потом еще больше – ее остывание. Опытные кузнецы температуры металла не мерили, а определяли по цвету: начал желтеть – пора протачивать и продавливать нарезы; при ярко-красном цвете металла – пора закаливать.

Закаливали стволы в масле, но пламя при этом чуть не спалило цех. Зато получили первые пять заготовок стволов. Отдал их пескоструить и велел литейщикам продолжать.

Пять стволов в два дня были неплохим результатом. Кроме стволов отливали еще детали попроще: держатель ствола с подпятником, рама для рукояти, соединяемая с держателем осью, надульник с мушкой в виде колечка, а также сам курок и ударник.

Была еще пружина в ручке, но ее не отливали, а проковывали. Пистолет получился простой как грабли. Ствол полировали и растачивали в казенной части. Камеру под патрон точили абразивом, так как до хороших резцов технологии пока не дошли. Кроме того, стволы проверяли на ровность и плавность нарезки, поскольку иногда нарезы плохо выдавливались или вело ствол на закалке.

Когда пришли стволы с полировки и проверки, начал сборку первого пистолета. Держатель и мушку нагревали и в отверстие держателя загоняли холодный ствол до самого фланца. Потом на другой конец ствола насаживали кольцо с мушкой, соблюдая линию мушки с целиком, отлитым на держателе. Процесс получился трудоемкий, но по-другому пока некогда придумывать. Остальные детали уже просто собирались. В итоге вышел длинноствольный пистолет с откидным стволом, казенным заряжанием и револьверной рукояткой. И теперь, после уточнения размеров, дело было за патроном, вернее, за гильзой и капсюлем.

Эпопея с гильзой заняла три дня, штамповали латунные колпачки, потом их раскатывали на вращающемся валу, оставляя закраину. После этого штамповали в донце углубление и пробивали по центру углубления отверстие, чтоб края вывернуло наружу. Производительность была очень низкой, от силы два десятка гильз за день. Поставил работать на гильзах в три смены, чтоб хоть до пятидесяти – шестидесяти в день дотянуть.

С капсюлями проблем не возникло, после того как штамповать начали не из нашего стандартного латунного листа, а из тонкой ленты, раскатываемой отдельно. Корпуса капсюлей штамповали и вырубали сотнями в день.

Так как все эти процессы пошли параллельно после утверждения первого ствола, я вновь надорвался, бегая по цехам, и начал падать носом в еду. Теперь надо мной причитали две женщины, но предстояло еще делать наполнитель для капсюля.

В школьные годы мы успели взорвать практически все, что можно. Гремучая ртуть была первой: при наличии азотной и серной кислот и спирта при желании вполне можно сделать из ртути гремучку. Но ртути не было, может, и к лучшему, так как отравиться ей – раз плюнуть.

Оставался вариант при тех же реактивах делать гремучее серебро. Но получалось недешево. Один талер даст примерно триста капсюлей. Ну и черт с ней, дороговизной, заработаю на другом.

Вторая проблема была в том, что свободные здания цехов уже все были использованы, строить зимой химический цех малореально. Отвел под цех самый дальний склад, надеюсь, всю верфь не подорвем.

Начал обучать двоих поморов, пожелавших стать будущими химиками-оружейниками. Талер растворяли в азотной кислоте, не позволяя выпадать серебру на стенки добавлением воды или кислоты, а потом выливали раствор в горшок со спиртом. Шла бурная реакция с выпадением гремучего серебра в осадок. Горшок охлаждали водой. Спирта чистого не было, имелась крепкая самогонка, так что выход был менее ожидаемого – около тридцати грамм с одного талера.

Дальше наступал тонкий момент: выпавшее гремучее серебро надо было отфильтровать, промыть, собрать и высушить. А оно, между прочим, детонирует от несильного удара. Сто раз сказал мужикам про осторожность, поведал про оторванные пальцы и осколки в глазу. Добавил, что, если пожар перекинется на почти готовый государев корабль – достанется всему селу. Вроде прониклись.

Готовое, подсушенное гремучее серебро сразу фасуем в капсюли. Нарезаем тонкие короткие полоски бумаги, складываем полоски пополам поперек, макаем в смолу, прикладываем к горке порошка гремучего серебра, контролируем, что налипло достаточно, и вкладываем бумажку внутрь капсюля, чтоб она прилипла. Торчащие бумажные хвостики отрезаем по ободок капсюля. Наиболее безопасная технология.

В три пары рук сделали чуть менее трех сотен капсюлей до вечера. На следующий день обещал дать начинающим пиротехникам попробовать работать самим, с чем и отпустил по домам. Сам не удержался, перешел на склад и снарядил десяток патронов.

Пробные пули отлили с пояском и углублением в донце, как у пули Минье: поскольку не мог гарантировать идеальность стволов, компенсировал недостатки технологий формой пули.

Вышел со склада, зарядил пистолет, прицелился в приметный сучок, взвел боек большим пальцем и пальнул шагов с пятидесяти в стену склада. Отдача была сильная, но мягкая. Центровку рукояти угадал, не зря вспоминал и рисовал револьверы и пистолеты.

Ощущения от выстрела самые положительные. Только больно уж много дыма. И пороха можно класть поменьше, судя по вылетевшему из ствола огненному факелу. Пошел смотреть результат.

Попал плохо – то ли руки кривые, то ли мушку надо точить. Записал мысленно в программу на завтра стендовую стрельбу с закрепленного пистолета, придется пристреливать каждый ствол, патрона по три – пять. Убойность получилась знатная, пуля в венец стены ушла глубоко, и это в промороженное дерево! Остался очень доволен.

Порадовало еще и то, что на звук выстрела быстро прибежали патрульные морпехи, значит, блюдут службу. Форма морпехов наконец обзавелась тиснеными латунными пуговицами с гербом полка. Картуз обзавелся кокардой на весь лоб. Ночью начищенная латунь, пожалуй, морпехов демаскировала, но, с другой стороны, если сверху жилет и капюшон плаща надеть – будет нормально.

Отослав морпехов патрулировать дальше, вернулся на склад осмотреть гильзу и оружие. Сразу выяснил первый геморрой – вытащить гильзу получилось тяжеловато. Надо добавлять в конструкцию пружину-экстрактор. Вторым геморроем стал жирный налет на стволе и гильзе, тут уже ничего поделать не могу – свойство дымного пороха. Или все же попробовать создать бездымный порох? Но в любом случае мы забыли сделать шомпол, без которого чистить ствол весьма затруднительно. Придется его отдельно к кобуре прикреплять. Ведь и про кобуру тоже забыл! Плюнул и решил попробовать изготовить бездымный порох. Вот такая загадочная цепь рассуждений.

Проснулся с трудом поздним утром. Явная переработка. Для раскачки сходил в село договариваться, чтоб стачали кобуры из кожи. Разрисовал все очень подробно: и размеры, и где карман для шомпола, и где на ремень надеть, и кожаные ремешки внизу, чтоб к ноге кобуру притянуть. На ремень кармашки под патроны нашить. Отдал им как образец патроны с дымным порохом, которые так с собой и таскал. Мужики обещали пробную пару к завтраму стачать.

Заглянул к химикам, которые гнали для нас кислоты. Забрал азотную сколько было и серную. Огорчил мастеров, что и того и другого скоро понадобится много. Отнес все это дорогостоящее добро к химикам-оружейникам. Они уже перегнали очередной талер в гремучее серебро и теперь делали капсюли.

Порадовал обоих планами на новую линию для очередного взрывчатого вещества, глаза у мужиков загорелись – вот это правильные пиротехники.

До обеда оборудовали новое рабочее место, стол, корыта под реагент, корыта с водой, холодильник на улице. После обеда показал, сколько отмерить азотной и сколько серной кислот, как смешать. Залили смесь в корыто, засунули туда лист бумаги, подержали минут десять, вытащили, дали стечь, свернули в трубку и сунули в горлышко горшка. Горшок вынесли на улицу и поставили в снег. И так до самого вечера, правда, до конца не досидел, ушел рано спать – голова разболелась.

На следующий день велел химикам-оружейникам взять по помощнику, одному делать капсюли, второму – взрывчатку. Особо осторожными быть с бумагой, пропитанной азотной кислотой: если ее вовремя не охлаждать, вспыхнет и все спалит.

Указав промывать и сушить то, что мы вчера наделали, и начинать новую порцию нитробумажек, поспешил к оружейникам вносить модификацию в пистолет, делать экстрактор. И шомпол со щеткой, пусть из проволоки, но заодно сделают.

Экстрактором назначил плоскую фигурную пружину с вилкой под закраину патрона. Патрон теперь утопится в ствол, только когда ствол закроют, зато при открытии ствол сам отбросится и гильзу вытолкнет.

Вспомнив про заказ в селе, сходил за кобурами, которые оказались еще не готовы, оставил мужикам пистолеты и строго наказал, чтоб к утру все было идеально. Селяне, похоже, обленились от сытой жизни при заводе и делают все спустя рукава – надо поговорить с братьями.

Спать ушел рано, а оговоренный срок отхода каравана в Москву приближался. На следующий день решил собрать пробный патрон на бездымном порохе – если сегодня не получится, вернусь к дымным патронам.

Забрал кобуры с пистолетами, опоясался ими и пристегнул низ кобур к ногам. Попробовал, как входят-выходят пистолеты, удобно ли двигаться и как в кармашки входят и выходят патроны. Все получилось, как задумывал. Пожалуй, первая удача в череде промахов.

Взял еще помощника для химиков, мастера на меня уже начали косо смотреть, так как забираю подмастерьев из других цехов. Новому помощнику велел нарезать просушенные листы на тонкие полоски. Сделал для него весы коромыслом, у которых одно плечо в три раза длиннее другого, причем это соотношение можно менять за счет серии отверстий для подвеса. Пули хоть и все одинаковые, но чуток могут различаться по весу, вот и будем отмерять полоски нитробумажек пропорционально весу пули. На короткое плечо в чашку весов кладем пулю, на длинное плечо в чашку насыпаем нитробумажек, пока весы не уравновесятся. Получается, вес пороха ровно треть веса пули. Можно регулировать соотношение от трети до одной пятой.

Взвесили, засыпали полоски в гильзу, забили гильзу этой же пулей, обжали. Осмотрели готовый патрон всем цехом, передавая его из рук в руки. Чего смотреть?! Пробовать надо! Выстрел получился более жесткий, дыма мало, пуля ушла много глубже. Надо на одну дырочку весов поменьше пороха класть. Гильза при откидывании ствола вышла сама.

Пистолетом остался очень доволен. С третьей попытки остановился на весе пороха, равного четверти веса пули. Проверил дальность – судя по всему, очень далеко, но пулю не нашли. Прицельная дальность такого длинноствольного пистолета получалась даже больше, чем у гладкоствольных мушкетов стрельцов.

Привел еще двух помощников, показал, как взвешивать и набивать. Велел снаряжать все, что успеют выпустить другие цеха. Еще раз рассказал, насколько взрывоопасную штуку делаем, никакого курения, никакого железа, все только руками, щипцами, палочками и нежно-нежно, без ударов.

Заглянул к морпехам, собрал их и толкнул речь, что настал счастливый час обретения оружия. Скоро все получат свое первое… Ну и так далее. Велел усилить тренировки с макетами. Морпехам сразу, как был нарисован пистолет, столяра сделали деревянные макеты с целиком и мушкой, а под деревянный ствол подвешивали кусок железной некондиции, в результате чего макеты даже потяжелее пистолета получались. Теперь морпехи целыми днями целились с двух рук, чтоб привыкнуть к весу и победить тремор рук. Получалось неплохо, полгода тренировок карабканья на стену развили силу и цепкость в руках.

Отозвав сержанта, велел организовать еще два поста рядом с пороховым цехом. Никакого огня и курева, всех, кто будет идти мимо, неся лампы или факелы, отгонять подальше. При малейшем пожаре один помогает заливать, второй бежит по цехам и уводит людей. Все очень серьезно.

Пройдя с сержантом и отобранными им морпехами из дежурного экипажа обратно к цеху, еще раз объяснил, что делать по тревоге и чем это все чревато, вплоть до потери корабля государя. Разошедшись, работникам в цеху повторил лекцию об осторожности. Больно ярко перед воображением заполыхал клипер. Забрал готовые патроны, рассовал их по кармашкам на поясе – сделать успели прилично, не ожидал. Осталось зайти к плотникам, забрать готовый станок для зажима пистолета. Поработали мастера монументально, хотя потом все одно нужно будет сделать железный.

Вновь пришлось сманить подмастерья в помощь оружейникам. Мастер начал стонать, что нет больше людей. Обещал больше не брать… некоторое время. И вообще, пора мастерам набирать новых подмастерьев! Пусть по родственникам да по селам новый клич пустят.

С помощником вынесли станок по пристрелке на холодный склад. Объяснял ему, зачем пристреливать пистолет и как это сделать. Слава высшему разуму, тупые работники на верфи не задерживаются, остаются обучаемые и сообразительные. Остальные быстренько отправляются в артели углежогов, копателей сырья и тому подобное.

Пристреляли первый пистолет с трех выстрелов, подтачивая и подбивая целик с мушкой. Третий выстрел лег вообще идеально, считай, в десятку, отмеченную на щите из толстых досок. Доски пули пробивали и падали между щитом и кованым листом, прислоненным к стене. Потом весь свинец нужно будет собрать на переплавку – гильзы в повторное снаряжение.

Второй пистолет помощник пристреливал сам. Пристрелял с четырех патронов, был похвален и назначен на эту должность постоянно. Показал ему, как после стрельбы чистить стволы ершиком. Далее показал, как пристреленный и почищенный пистолет заворачивать в промасленную бумагу и куда класть. Ну, вроде все. Делаю себе день отдыха. Башка болит, глаза болят. Не заболел ли, часом?

Ушел домой жаловаться на жизнь своим женщинам. Обрадовавшись, что возвращаюсь из очередного цейтнота, они меня залечили и заласкали. И то и другое было замечательно.

Утром валялся в постели почти до обеда. Снова стал чувствовать себя человеком. Болезнь вчерашнюю то ли вылечили, то ли просто так устал, но сегодня был как огурчик, то есть зеленый и пупырчатый. Вспомнил, пока валялся, про конкурс на название кораблю и на носовую фигуру. Сбегал после обеда на верфь, извинился, что забросил корабль, сослался на срочные дела по государеву поручению и сказал, что готов слушать варианты.

О вариантах спорили до сих пор, поэтому меня и не дергали. Назвать корабль как рыбу – не передает заложенного величия. Как зверя лесного – морскому кораблю подходит мало. Перебирали птиц. Хотели назвать стрижом – самая быстрая птица, но больно уж несолидно для государева заклада в спор. Теперь большинство склонялось к орлу.

Выслушав этот довольно путано преподнесенный рассказ, утвердил название «Орел». Велел чеканить из латуни название и вешать его с обоих бортов у носа и еще одно на корме. Носовая фигура была очевидной. Но, порисовав с мастером орла с раскинутыми крыльями под бушпритом, пришли к выводу, что первая же захлестнувшая нос корабля волна поотшибает орлу крылья и получится нехорошо с символом.

Вспомнив многочисленные телепередачи про животных, остановил в памяти кадр, на котором изображен орел перед тем, как схватить жертву. Крылья отброшены назад, лапы выпущены вперед и вниз, когти растопырены, шея выгнута к земле, клюв раскрыт. Очень мощная картина. Набросал увиденное как мог – все же художник из меня плохенький. Показал мастерам, как расположим крылья вдоль бортов, шея под бушпритом, лапы на уровне середины форштевня. Только вот лапы ковать надо, они будут часто волной захлестываться.

Вид получался неплохой, даже на моем низкохудожественном рисунке. Орел, охотящийся на каждую волну. Работники верфи пришли в экстаз, пожалуй, это именно то, чего не хватало нашему произведению искусства. Кораблем этот шедевр уже было сложно назвать, скорее экспонат музея. Надеюсь, он будет еще и быстрым.

Озадачив мужиков обсуждать, как и из чего делать наше носовое чудо, подбросил им мысль, что можно собрать из листов латуни на объемном каркасе, уточнив, что латунь от морской волны почернеет. Мужики предложили позолотить и погрустнели. Думал, им золота жалко, а они, оказывается, готовились ради большого дела собой пожертвовать.

Тут золотили амальгамой золота, то есть растворяли золото в ртути, ртуть размазывали по поверхности металла, металл грели до испарения ртути, а золото осаживалось на металле. Понятное дело, от паров ртути многие рабочие умирали. Поэтому все позолоченные купола церквей – это несколько десятков принесенных в жертву рабочих. Жуть, человеческие жертвоприношения на алтарь христианского бога.

Задумался. Контактные площадки под радиодетали мне золотить приходилось. Но вот раствор брал готовый в магазине, надо вспоминать состав на этикетке. Причем если кто думает, что для золочения обязательно нужно электричество, то он ошибается. Гораздо более плотное золотое покрытие получается, если просто в гальванический раствор опустить цинковый или оцинкованный электрод и медную деталь, соединенную с цинковым электродом проводом. Электрохимическая разность потенциалов осаживает на меди и ее сплавах очень тонкое и прочное покрытие. Все, что требуется, у меня есть, вот только раствора нет.

Хлорное золото получить могу из золота, потравив его царской водкой, а полученный раствор выпарить. Соляной кислоты у меня нет, но имея серную, могу перегнать кислоту из поваренной соли. Только вот летуча она, холодильник придется делать. Кроме хлорного золота в растворе точно было много гидрокарбоната калия, его могу гнать из поташа, пропуская через раствор дым от костра и собирая выпадающий осадок, потом растворю его в воде и профильтрую.

Вроде можно выполнить все операции. Надо будет попробовать пару корпусов часов позолотить. Заметил, что мужики вокруг замерли и ждут, когда их самый больной на голову мастер всплывет в этот мир из глубин мысли. Они уже привыкли к моим периодическим клинам. Пообещав мужикам обойтись при золочении без человеческих жертв, чем сильно их обрадовал, пошел в дальнейший обход цехов.

Мастера молодцы, хорошо научились новые работы делать – за весь обход ни одной нерешенной проблемы не встретил. Кое-что стоило сделать по-другому, но результата работники добились самостоятельно, и нечего тогда лезть с указаниями. Похоже, завод выходит на рабочий режим, и теперь главное сырье подвозить да новые идеи подбрасывать.

Зашел к химикам, огорчил их новой кислотой, нарисовал оборудование, которое надо сделать и подготовить для кислоты и гидрокарбоната. И сразу же изобразил оборудование для золочения латуни. В нем ничего сложного, только что нужен внутренний стакан для ванны, чтоб не смешивались раствор соли и раствор гальванический. Благодаря этому стакану разность потенциалов и образуется. Дома для этих целей был пористый керамический стакан, ну а тут можно попробовать обойтись карманом, сшитым из нескольких слоев парусины.

Дав химикам два дня на подготовку, зашел к плотникам, попросил изготовить несколько ящиков с ручками – под патроны. Обсудили размеры и как проложить промасленной бумагой. Пару ящиков они мне сразу сделали, остальные велел относить к пороховому цеху.

В пороховом цехе сгреб все имеющиеся патроны в ящик и наказал работникам, как принесут ящики, чтоб грузили в них патроны и сразу уносили из цеха. Ящик с патронами получился тяжеленький. Вынеся его и пустой ящик из цеха, подумал – а чего это все сам таскаю?!

Загадочно улыбаясь, двинулся к морпехам. Сержант отсутствовал. Где это он, интересно? Дал команду капралу дежурного экипажа послать людей за патронами и за пристрелянными пистолетами. И вообще, дежурный экипаж должен больше помогать на заводе, заодно, глядишь, и знаний нахватаются.

Мы с капралом изобразили из себя снежные грейдеры и поползли выбирать место для стрельбища. Берега Двины около Вавчуги высокие, рассеченные множеством оврагов, и найти подходящее место поблизости от казарм труда не составило. Сложнее было до него дойти.

Разметили все, решили делать навес и настил для пяти огневых рубежей. Нарисовали эскиз. Заодно набросал переносную стойку мишени с пулеулавливателем за ней, а то свинца не напасемся.

Поставил на эскизах подписи, дописал, что стоек под мишени надо десять, и поручил капралу самому решать вопросы с плотниками и кузнецами. Вернулись в казармы, застали там посланных за оружием и патронами морпехов. Пока капрал раздавал поручения, меня посетила мысль, что надо устроить охраняемую оружейную комнату – нечего морпехам с оружием и патронами по заводу шляться, пусть с дубинками ходят. На Руси традиционно спокойно относились к мордобою. Если кого палками зашибут, это особого возмущения не вызовет, а вот если пулей убьют, то волнения гарантированы. Вот такая особенность менталитета этого времени.

Отправились с капралом решать, где и какой закуток казармы под оружейную отведем. Нарисовал еще один эскиз – закутка с двумя входами, рядами крючков под кобуры с оружием по стенам и шкафом под патроны. Пусть пока так будет. Между дверьми тумбочку под постоянный пост и сюда же решил поставить знамя, сразу напротив входа будет. Отправил капрала согласовывать вопросы с плотниками, морпехов поставил на пост перед будущей оружейной, пусть пока охраняют коробку патронов и пару пистолетов, привыкают к месту.

Возвращаясь домой, мокрый как мышь после глубокого снега, вспомнил – хотел ведь кортики ввести. А то ехать к царю с дубинками будет уж совсем неудобно. Вернулся к кузнецам. Встав поближе к печам и блаженно отогреваясь, объяснил, чего еще от них хочу. Мастера с радостью отрапортовали, что по просьбе сержанта уже сделали несколько образцов ножей и ждут только моих распоряжений. Тоже мне, нашли специалиста по холодному оружию.

Выбрал из образцов средней длины кортик. Ручка набрана из кожаных кружочков с симпатичной полусферой навершия, прямая, шириной с полручки, гарда. В руке лежит хорошо, баланс отличный, но метнуть его не рискнул – опыта у меня нет холодным оружием кидаться.

Утвердил этот образец, и стали думать над ножнами. Повесить их на ремень в удобное место было просто некуда, кобуры занимали все пространство. Повесить горизонтально, так он за все цепляться будет. Кузнецы посоветовали совместить ножны с кобурой. Интересная мысль. Но тогда напрашиваются и два кортика. А что? Пистолеты выхватывать они не помешают, рукоять пистолета все же изогнута, и если гарда окажется ниже уровня рукояти, то будет удобно выхватывать и то и другое.

А вот вес на ремне уже зашкаливал. Теперь точно надо плечевые ремни к поясу городить. Заказал кузнецам, чтоб делали кортиков столько, сколько успеют, пошел в деревню к кожевенникам с образцовым кинжалом.

Моим дополнениям к заказу на кобуры мужики оказались не очень рады, им теперь готовые кобуры надо частично распарывать. С плечевыми ремнями проблем не возникло, полосок под поясные ремни было много. Решили распускать каждую полоску вдоль и делать плечевые ремни из нее. Присмотревшись к готовым кобурам, указал мужикам, что они тачают только правые, а надо одинаковое количество правых и левых. Видимо, мужики тоже заработались. Заказал к утру сделать хоть один полный комплект.

Уговорил себя вернуться домой, так как начал хлюпать носом. Старался больше ни о чем не вспоминать, а то так до дому и не дойду.

На следующий день поменял свои старые кобуры на новый комплект, воткнул в ножны на кобуре кортик, попробовал повыдергивать и то и другое. Эргономика понравилась, общее расположение тоже. Кобура осталась плоской, а то боялся ее раздутия.

Выяснилось, что ремни спадают с плеч. Вспомнил фильмы про белогвардейских офицеров, указал переставить ремни на спине крест-накрест. Стало значительно лучше. Попрыгал, поизгибался. Пожалуй, остановимся на этом. А то совершенствовать можно до бесконечности.

Забрал еще одну готовую сбрую, отправился радовать морпехов. В казарме полным ходом шла перепланировка. Собрал всех капралов, показал им сбрую, как надевать и что куда вкладывать. Пока без кортиков пусть тренируются. Указал прогнать через сбрую весь личный состав, чтобы могли все быстро надеть и не путаться. Спросил, как огневой рубеж и где сержант. Огневой рубеж обещали не ранее завтра, а сержант поехал в Архангельск через Холмогоры по царевому поручению. Наверное, послали сведения собирать перед поездкой к царю.

Дела шли своим чередом, не требуя моего постоянного пригляда. Завод курился дымами, которые быстро терялись в низком, сером небе. Белые от снега дворы пятнали черные стежки протоптанных дорог – угольная пыль была повсюду, попадая даже на снежные скаты крыш. Записывал все наблюдения, чтоб летом основательно достроить мастерские.

Дома просидел весь вечер на чердаке, прицеливаясь и щелкая бойком. Неплохой пистолетик получился, хоть и тяжелый. Ему бы еще барабан с патронами. Но это все потом. Сроки отправления обоза все ближе, а делать еще много всего. Вечером учил Таю пользоваться пистолетами.

Следующий день был тоже пустой. Показал химикам, как гнать соляную кислоту и гидрокарбонат, оставил их трудиться. Надо будет в цехе вентиляцию сделать, сейчас сквозняком пользуемся, но его становится уже маловато. В пороховом цеху всех похвалил, полюбовался на растущую стопку ящиков с патронами. Как холода спадут, придется цех останавливать и переделывать, уже в другом месте и с другой технологией охлаждения реагентов.

Прошелся по остальным цехам. Порадовала самостоятельность часовщиков, они поменяли штампы для корпусов, и теперь часы будут в узорчатом латунном корпусе. Вспомнил, что понадобится золото, пошел к ювелиру. Опять с ним чуть не поругались, он часы для государя делал, занят со страшной силой. И золота у него мало, с трудом и дорого выцыганил грамм пятьдесят. Все же не нравится мне этот ювелир, хорошо бы Марка из Архангельска переманить.

Братьев дома не нашлось, они теперь постоянно в разъездах были, распродавали все, что можно и нельзя – мало ли как после визита к царю дело обернется. И чем мне заняться?

Свободное время – это зло! Поспешил на стрельбище, больно уж руки пострелять чесались.

Две стойки под мишени, уже готовые, стояли в сторонке, три огневые позиции сколотили полностью и делали помост для четвертой. Решил, что для меня одного места вполне достаточно и никому мешать не буду. Изготовившись к стрельбе, сразу увидел свой очередной недочет – стрелять было не во что. Вернулся в казармы озадачивать дежурного.

Послали морпехов за бумагой и угольными карандашами, велев, как принесут, нарезать ее «на вот такие листочки». Сам решил изготовить шаблон-транспортир для рисования. Сделали мне его быстро, вырубив из кусочка листа латуни. Формы получились не очень круглые, скорее многогранные, но общая канва с пятном в центре и десятком концентрических окружностей в транспортире вполне прослеживалась. Забрал в карман несколько гвоздей и пошел с шаблоном показывать морпехам, как рисовать мишени. Нарисовал пару для себя, в качестве демонстрации.

Нагрузившись сбруей с пистолетами и горстью патронов из оружейки, вернулся на стрельбище. Стрелял неплохо, а главное, с удовольствием. Было несколько непривычно целиться то с одной, то с другой руки, поэтому в левой мишени пули лежали кучнее, а в правой был стыд и позор, хотя тоже относительно кучно.

Пока отстреливал патроны, набежало много любопытствующих из морпехов. На душевном подъеме после стрельбы велел пригласить капралов и принести ящик патронов и пустой ящик под гильзы. Отработали с капралами подход к огневому рубежу. Надо было подойти, надеть сбрую, сделать по одному выстрелу с обоих стволов, подойти к мишеням, пометить попадания крестиком, отойти обратно, сделать еще по выстрелу, почистить оружие ершиками, снять сбрую, пойти к мишеням, свои забрать, свежие повесить. Такую схему наметили после нескольких проб.

Стреляли капралы неважно, все же лидер подразделения необязательно снайпер. Отработав схему, велел всех солдат через нее пропустить, а по мере появления оружия и огневых рубежей использовать по одному рубежу для экипажа и один будет резервным. Потребовал завести лист, где записывать напротив морпеха его результаты. Обещал этот лист проверять постоянно. Потом подумал и велел вывешивать лист в казарме на всеобщее обозрение.

Вспомнив про технику безопасности, добавил, что к мишеням ходить можно только после того, как со всех рубежей отстреляются. Ну, вот теперь вроде все учел. Пусть тренируются, тут им весь комплекс: и зарядить-разрядить, и почистить, и сбрую надеть. Жаль только патронов адски мало на такую толпу. Четыре сотни патронов, это восемь дней работы оружейников! На самом деле с использованием отстрелянных гильз раза в три меньше, но все равно стрельбы не чаще двух раз в неделю. Проведем пару-тройку стрельб, и особо талантливых буду учить на пятом рубеже. Их к царю и отправлю на показ.

Интерлюдия

Двинский полк

Пятно света металось впереди, вычленяя из темноты зимней ночи натоптанную тропинку привычного патрульного обхода. Под подошвами скрипел свежевыпавший снег, прихваченный морозцем. Масляная лампа неплохо грела одну руку, а вот второй приходилось зябко без меховых рукавиц, да еще Терентий со спины бухтит, горло морозя:

– …не, ты скажи, Данила, верно, что боярин по серебряному поклал за урок стрелецкий?

– Верно, верно, сколь раз уже сказывал. При мне боярин капралам сказывал, что кладет серебряный тому, кто не хуже чем он пальнет. И серебра капралам отсыпал. То не только мне видно было, ты что ж, теперь каждому спрос учинишь?! – Данила хмыкнул в покрытую сосульками бороду, переложил лампу в другую руку и посветил вокруг тропы, разглядывая свежие следы в глубоком снегу. – Глянь лучше, никак опять кого от берега принесло?

Терентий подошел ближе, разглядывая свежий след.

– Да не-э, к берегу кто-то шел, аккурат к тропе через Двину. Уж седмицу никого у корабля не ловили. Эх…

Терентий разочарованно ухнул, похлопывая рукавицами и, видимо, вспоминая веселье, когда прошлым прознатчикам бока наминал.

Данила посветил еще на глубокие лунки следов, тянущихся к берегу и теряющихся в ночи.

– Все одно капралу сказывать надобно. Боярин строго заповедал – об всем сказывать, что узрим.

Терентий дружески хлопнул напарника по спине:

– Идем уж, скажем, с нас не убудет. Ты мне иное ответствуй, неужто так просто серебряный дадут?

Патрульная пара вновь заскрипела снегом по тропе, окутываясь паром дыхания.

– Скажешь то ж «просто»! Не видал ты, как боярин из пистолей садил, да еще не отворачивался при пальбе, как стрельцы, а двумя глазами пули провожая. Мнится мне, чтоб то серебро получить, душу запродать потребно будет.

Данилу передернуло от собственных слов, но перед его глазами так и стояли столбы с бумажками, где проклевывались все новые и новые дыры. Продал боярин душу аль нет, но палит он знатно.

– Ну, ты, Данил, не наговаривай! Вспомни, как батюшка о боярине сказывал! Разве ж так о душепродавце молвили бы? Да и работные наши души в боярине не чают. Справный, говорят, и научил уже многому. Знать, и нас научит. Мне бы серебрушка ох как ко двору пришлась бы. Приглянулись мне в мастерских тутошних гостинцы для матушки да Марфушки…

За разговором о гостинцах и родичах морпехи дошли до поворота тропы, где на вытоптанной площадке возвышался деревянный столб со свешивающимися на цепях железной пластиной и колотушкой. На вершине столба слабо светил масляный фонарь, бросая тусклый круг света на окружающую белизну.

– Терентий, хорош баять! Подлей масла в фонарь лучше, у тебя вроде баклажка была. Я ж пока до мастерской обернусь.

Скрип шагов Данилы стихал, удаляясь к темнеющему зданию очередной мастерской, подсвечиваемой только несколькими узкими оконцами, за которыми желтели фонари цеха и слышался человеческий гомон, перемежаемый грохотом инструмента.

Терентий, продолжая вполголоса рассказывать самому себе про платок, про отрез узорчатый, про справный топор с пилой, возился у фонаря пограничного столба, пытаясь залить масло, не снимая рукавиц. Выходило плохо, и Терентий постепенно переходил с мечтательных слов к более насыщенным.

– Ты чего копаешься-то?!

Вернувшийся Данила выглядел злым, поседевшим чертом. Похоже, из мастерской опять натекло, и тропа стала скользкой, радостно отправляя идущих по ней в окружающие сугробы.

– Дай сюда баклажку и подержи фонарь, теперича ты вперед пойдешь!

Заправив фонари и отряхнувшись под шуточки Терентия, морпехи продолжили обход.

– Ты, Данил, не серчай. Слыхал же, царю гостинцы справляют! Вот и торопятся, до ям грязь не донося. Скажем и о том капралу, как велено, глядишь, в останий раз целее будешь.

Данила отмахнулся, уже отойдя от гневной вспышки, хотя Терентий видеть этого жеста не мог.

– Да ладно, это еще что. Вспомни, как третьего дня с кузни каленое железо во все стороны летело, токмо молиться успевай. Уж и не ведаешь теперь, куды ступить. Там яды всякие, о которых боярин строго предупреждал, тут порох особый, который как затаившаяся змея всегда ужалить норовит, железо кругом, грохот. Не по нраву мне сие.

Терентий даже остановился на тропе.

– Ты иное упомни, о чем преображенец сказывал. Да приложи его сказ о том, как солдаты в Москве живут, на наше бытие. Коли сержанту верить, мы тут как у Христа за пазухой. Едим от пуза, батоги в кадке уже засохли, спим в тепле, одеты, обуты, а ты все на судьбу пеняешь! Грех это, Данила.

Под ногами патрульных опять заскрипела тропа. Затянувшуюся паузу прервал Данила:

– Так-то оно так, но чего это ты московитов в пример ставишь, глянь, как стрельцы архангельские да холмогорские живут. Им и работники для прокорму дадены, и работой их не неволят, и от новомодной этой бесовщины они подалее…

Терентий опять остановился, поворачиваясь к напарнику и поднимая фонарь повыше, будто пытаясь углядеть в Даниле нечто, чего раньше не замечал.

– Чего ты прошение тоды сержанту не несешь? Боярин сразу говорил, кому не по нраву будет, неволить не станет. До конца зимы еще выбирать можно. Вона, Тихон с Афоней отказалися и ужо в Холмогорах лямку тянут.

Данила хмыкнул, отводя фонарь от лица.

– Видал Тихона в Холмогорах, когда за мундирами хаживали…

Отворачиваясь, Терентий кивнул.

– Вот и я видал. От добра добра не ищут. Ты как знаешь, а мне тут по нраву.

Под подошвами вновь заскрипел снег. Патруль шел навстречу еще одному пятну света в руках приближающейся второй патрульной пары. Настроение морпехов улучшалось с каждым шагом: что ни говори, но брести вдвоем в ночи боязно, и мысли срамные в голову лезут, а вот встретили друзей, и отлегло.

Продолжение дневника

Еще два дня прошли без напряжения. Позолотил несколько корпусов часов, получилось неплохо. Потом догадался латунь перед золочением травить кислотой. Посмотрел, как мастера чеканят элементы носовой фигуры.

Кузнецы преподнесли мне личное оружие и личную сбрую. Старую амуницию отдавать не стал, пусть будет как рабочая, а то подарочный вариант был белый с золотом, под мой парадный китель. Даже ручки кортиков собрали из костяных пластинок. А нашитые бляшки и украшательства, похоже, делали из латуни и золотили – во как, моментом технологии подхватывают.

Посмотрев на все это, дал указание изготовить такой же комплект для царя, только еще богаче. Мастера прониклись и обещали очень постараться. Забрал у них еще два обычных кортика для повседневной сбруи. Парадную амуницию отложил в сундук к парадному кителю, завернутому в полотно.

Свободными вечерами ходил в повседневной сбруе, выхватывал то кортики, то пистолеты. Пистолетами пытался прицеливаться и щелкать бойком, кортиками размахивал, понимая, что учиться такому бою надо долго и вдумчиво.

Работы в цехах велись уже чуть ли не круглосуточно. Все знали, что готовим большой караван в Москву с товарами и подарками царю. Надо чтоб все было солидно, а товаров много. Разговоры в слободе и деревне крутились теперь только вокруг каравана. Надеюсь, до разбойников эти разговоры не дойдут.

Вечерами Тая упрашивала взять ее с собой в Москву, очень убедительно упрашивала. За время совместной жизни она заметно раскрепостилась и многому от меня набралась. Дневная работа за станком ее не очень изматывала, так как льна у нас было мало, вот она и была активной вечером.

Брать Таю не хотелось, был уверен, что она бросится в ноги царю и попросит снять с меня запреты. Кроме того, еще сам не был уверен, что поеду. Дорога хоть и не очень дальняя, но туда на санях, а обратно уже распутицу застать можем, и добираться будем долго.

Сказав о своих сомнениях Тае, вызвал ее удивление. Не ехать мне получается нельзя, подарки должен вручать лично и отчитываться лично. На мои сомнения о ее целях ответила, что даже в мыслях такого не держала, просто помочь хочет, и что ей без меня теперь жизнь будет не интересна. Плохой синдром, однако.

Но вот ее слова о помощи навели меня на интересные мысли. Войсковое соединение создаю, а службы его обеспечения нет. По дороге питаться в деревнях, может, и не удастся. С этой мыслью на следующий день терзал кузнецов. Принес им чертежи полевой кухни на двух колесах, вместо которых можно полозья поставить, и прицепного склада к кухне тоже на двух колесах. За основу взял сцепку пушки и зарядных ящиков к ней, не раз виденную и в фильмах, и на картинках. Кузнецы поскрипели зубами, но одну штуку обещали сделать. После этого заглянул в деревню, проинспектировал кожевенников и нашел старосту. Порадовал его, что ввожу новую службу при войске для кормежки и прочих хозяйственных надобностей войска. Подойдут вдовы да незамужние женщины, но им придется много пешком ходить и, кроме того, никаких женитьб и детей минимум три года. Староста обещал поговорить с большухами и заверил, что вопрос будет решен.

Задумавшись о караване, додумался кроме кухни тащить с собой маленький кунг типа купе плацкарта, туда и раненых, и обмороженных класть можно, и женщин там повезем. Направился с этим к плотникам. Ничего нового им, оказывается, не сказал, используют такие кунги в этом времени. Меня сразу потыкали носом в недостатки – действительно тяжело получается.

Предложил сделать только каркас и рамы под койки, а остальное затянуть войлоком. Теперь потыкали в возможность промочить все это добро, так как с водостойкими тканями тут было сложно. Велел делать каркасный кунг с откидными койками и обшивать войлоком. Печка у кузнецов еще не была готова, заказал сделать в дополнение небольшую печку для кунга, тоже с железной трубой. Кузнецы только обреченно покивали.

По цехам не пошел. Процесс идет нормально, люди все силы прикладывают, не буду лишний раз их подгонять или нервировать.

На стрельбище сегодня тихо, значит, и туда нет смысла идти. Братьев тоже нет. Ощутил себя полным бездельником. Не понравилось. Стал придумывать себе дело. Придумал мундир для отдела обеспечения, точнее, решил слегка модернизировать морпеховскую форму, заменив штаны длинной юбкой и поменяв эмблему на череп с крестом. Заказал в литейной новый штамп и просил передать на штамповку новых пуговиц и кокард. Что бы еще придумать?

Замечая мой ищущий взгляд, мастера, похоже, начинают прятаться. Пора завязывать с предстартовым мандражом. Решил съездить в Холмогоры, хоть пару дней людям на мозги капать не буду. Решил и сразу уехал, предупредив только Кузьму.

В дороге на санях хорошо расслабляться, проблемы уходят на второй план, а вокруг проплывают пейзажи. В Холмогорах мне ничего по большому счету было не надо. Визит вежливости к архиепископу, мало ли он чего-то захочет, заеду к портным, возьму у них сукна на наши бушлаты, может, еще чего на рынке присмотрю. Переночую у стрельцов да неторопливо обратно двинусь.

Разговор с архиепископом вышел серьезный, на этот раз не на богословские темы. Сначала он хвалил мои достижения и прочее. Потом ругал за проповедование безбожия, затем снова хвалил. Так и хотелось спросить фразой из фильма «Деда, ты сам-то знаешь, чего хочешь?». Общий смысл в итоге уловил. Священник был недоволен, что знания свои не передаю.

На мой удивленный вопрос: «Кто же тогда мастеров на верфи обучает?» – Афанасий только отмахнулся. Свелся разговор к тому, что надо училище в Холмогорах открывать, где моряков учить для кораблей новоманерных да корабелов для строительства таких кораблей. Только вот церковь такая бедная и несчастная, что готова расходы переложить на кого побогаче, да на того, кому грехи большие замаливать надо. Ну надо же, какие прозрачные намеки.

Договорились, что начнем это дело летом, а пока пускай церковь соберет поморов, которые не старые да новоманерным кораблям обучаться хотят. Коль найдет три-четыре десятка желающих, пускай в Вавчугу отправляет, у меня места в казарме есть, там и начну. Афанасий удовлетворенно покивал, сказал, что пара десятков молодцов у него уже есть и он их отправит сразу, а остальных пришлет позже.

Афанасий, конечно, неплохой дедок, но что ему мешало просто сказать, что хочет своих приписных морячков переучить на халяву. Торговаться с церковниками все равно бесполезно, они от бога и всегда правы, однако можно попробовать хоть что-то выцарапать под хорошее настроение. Царский корабль он мне и так благословит, капеллан в войсках пока не нужен… Чего бы такого попросить?

Попросил опытных людей для обучения ножевому бою. Дать нескольких учителей архиепископ то ли пожадничал, то ли действительно не было, но вызванному монаху велено было отвести меня к Демиду и передать ему волю церковную – ехать в Вавчугу.

Демид оказался крепким тридцатилетним стрельцом, немногословным, скупым на движения. Покивав монаху, стрелец пригласил меня в дом, налил и предложил рассказывать, в чем нужда. Попивая квас, вкратце рассказал, что надо сотню абордажников учить ножевому бою, причем, скорее всего, против сабель.

Демид только похмыкал, но кричать, что такое невозможно, не стал. Предложил рассказать поподробнее. Рассказал ему свое видение абордажа, когда сначала все сносится пистолетной стрельбой, а потом бой в упор на ножах. Все, что дальше боя, в упор уничтожать огнем пистолетов. Рассказал и про парные пистолеты, и про парные кортики.

– Ты сам чьих кровей будешь? – неожиданно спросил Демид.

– Русских. А почему спрашиваешь?

– Бой твой мудрен, вот и думаю, из каких земель. А то, что против сабель, скажу, что не каждый мастер ножа против отрока с саблей пойдет, а ты отроков с ножами на сабли удумал. Дрянная это затея.

– Не ножи у них оружие основное, не даю им сабли специально, чтоб не хватались за нее почем зря, а врагов побивали огнем.

– Так, а я тогда зачем?

– Коль ножи им дадены, должны уметь бой вести. А задумал ножи затем, что не всегда громкое оружие уместно, может, надо будет тихо подплыть да бесшумно всех вырезать.

– Интересная у тебя задачка, давненько я отроков не гонял. Возьму-ка с нами еще Бояна, и мне с кем перевидеться будет, и за сотней отроков пригляд лучше. Как, потянешь еще одного стрельца на прокорм?

– Потяну, коль в общей дружинной избе жить согласны да с отроками за общим столом сидеть.

– Отчего же не пожить, нет в том зазора, согласны. Когда поедем?

– Завтра с утра. Хотел еще по рынку пройтись, дела порешать да на стрелецкий двор устроиться.

– К чему тебе двор стрелецкий, у меня оставайся, вечером втроем посидим, о делах перемолвимся.

– Что ж, принимаю твое предложение с благодарностью. Теперь позволь откланяться до вечера.

После Демида заехал к портным, переговорил с ними о раскройке юбки. Порисовали. На мой взгляд, слишком длинная, но мастера в один голос утверждали, что короче нельзя, это как с голым задом ходить. Все же убивают меня эти моды: полпятки торчит из-под юбки – это уже с голым задом. Мастера сказали, что к утру могут сшить образец. Показал им размеры на пальцах, все же фигуру своей женщины надо знать досконально. Договорился на пару юбок к утру и штуку сукна.

Потом походил по рынку. Холмогоры были все же центральным городом воеводства или губернии, не знаю, как сейчас правильно. Торговля тут шла бойко в любой день. Да и выбор товаров не многим хуже архангельского, а цены так и ниже, пожалуй.

Тем не менее ничего такого, что купить захотелось, в глаза не бросилось. Для дома вроде тоже ничего не надо. Кузьма в Холмогоры ездит регулярно. Зато походил по рынку, как по выставке, поговорил с купцами. Те, кто меня не знал, а таких было много, рассказывали, какой у них есть супертовар, прямо из Вавчуги, не чета заморским, и готовы были отдать за бесценок.

Правда, от их ценников хотелось шарахаться, это сколько же они на наши цены накручивают? Задал вопрос, а как он докажет, что товар из Вавчуги. Купец стал тыкать в меня набором наших же стамесок, посмотри, мол, какая сталь, какая полировка. Тут он прав, после того как завел в цехах пескоструйку, подсмотрев ее у ювелиров, вид товаров стал значительно лучше.

Сунув мне стамеску под нос, купец потыкал в клеймо. Обалдеть, на меня с железа смотрел атакующий орел, очень хорошо прорисованный штрихами. Когда это они клеймо запустить успели?

Посмотрел остальные инструменты, все клейменое. Как это раньше не замечал? Причем, что интересно, ассоциируют это клеймо не с братьями, а с царскими заводами в Вавчуге, братьев просто продавцами считают. Надо обсудить с Бажениными такие коллизии.

Обратил внимание – стало на рынке много чеканных изделий, от домашней утвари до украшений. Все же выпуск листов латуни пошел впрок не только нашему заводу, но и всем мастеровым Поморья.

Вечером хорошо посидели с Демидом и Бояном. Легко с ними было, хоть они оба и много старше меня будут. И водочка хорошо пошла под разговоры. Они мне байки травили о своем боевом пути, в ответ рассказывал случаи из походов, выдавая их за экспедиции и тщательно фильтруя исторические реалии. Потом завели разговоры об отроках и обучении. Много рассказывал, каким вижу будущее этого абордажного полка, говорил и о том, что коль себя покажем пред государем, то дело выльется во много большее, чем сотня отроков.

Мужики кивали то ли одобрительно, то ли наоборот, мол, мечтай-мечтай. Подвел разговор к сильно интересующему меня вопросу: а что же вы умеете, мужики, чему обучить можете?

– Ножевым-то ухваткам мы твоих отроков обучим, на то нас хватит, – отвечал неторопливо Боян. – Еще и иной справой воевать обучим, а то всяко в бою подобрать взамен выбитого можно. А вот подобраться тихо да по-хитрому, то не к нам, мы ж стенка на стенку ходим, нам то не надобно. Егеря тебе справного надо, они все как есть лазутчики.

– Во, и я думаю, егеря тебе надо, – продолжил Демид, – да опытного зело, чтоб и со свеями успел переведаться, и не старый, и не при делах ныне.

– Это ты на Сему, что ль, киваешь? – спросил Боян, рассматривая на свет огонька фитиля полупустую стопку, стеклянную, надо бы заметить, богато Демид живет.

– Так на кого ж еще? – усмехнулся Демид. – Как, Александр, не объедим мы тебя втроем? Мошны на три жалованья хватит?

– Демид, я все же государев человек, – ухмыляюсь в ответ. – Ты сомневаешься в царской казне?

– Ну, значит, так и порешим, – улыбается Демид в ответ. – А теперь марш все по лавкам. Завтра на чудеса Вавчуги хочу пораньше посмотреть. Зацепил ты нас, мастер, байками своими. Покойной ночи всем.

Несмотря на непривычное место и сон в одежде, заснул моментом, надо чаще водку от бессонницы принимать.

Утром на заутреню никто не гнал. Демид считал, что всяк верит, как умеет – это еще больше расположило меня к стрельцу. А вот на выход он вытолкал всех совершенно бесцеремонно. На улице мне был задан очень правильный вопрос: как думаю идти в феврале в одном, как стрелец выразился, исподнем?

Форма морпеха действительно не располагала к маршам по морозу. Что-то типа большой плащ-палатки с капюшоном из толстого сукна будет в самый раз. Нечто подобное нынче у меня надевают патрульные, пора для всех сделать накидки. Обеспечение накидке водостойкости, как, кстати, и водостойкости фургона, выходит на первый план.

Демид оторвал меня от размышлений, сказав, что пошел к егерю и найдет нас на рынке. Мы с Бояном поехали за сукном на плащи и по дороге забрали юбки от портных. Оговаривать с портными плащ-палатку не стал, у меня такая была, брезентовая, с нее выкройки снять – раз плюнуть. А у себя на швейных машинах сошьем быстрее. Так чего время зря терять?

На рынке толкались долго, не ориентировался, куда идти, а Боян делал свои закупки. В итоге дошли до первой попавшейся лавки и скупили все толстое, неокрашенное сукно. Человек на пятнадцать должно хватить, а больше просто не было.

Демьян задерживался. В ожидании его ходили по рядам уже просто так. Найти тут резину не рассчитывал, но все же по сторонам поглядывал, мало ли что на мысль наведет. И ведь навело! Глиняный расписной сервиз навел. Единственное, что было в это время водонепроницаемым из мягкого, – это кожа и глина.

Кожа особо не греет, да и жирно будет такую ораву в кожу одевать. А глина размывается водой. Но! Есть еще масло, с которым глина прекрасно мешается. Раньше так клеенки делали: намешивали глину с маслом, пропитывали ткань и прижигали поверхность, получался водостойкий слой. Может, не особо-то и гибкий, но пока не попробую, не узнаю. И кстати, фарфора что-то тут не видно, и в Архангельске не припомню. Значит, фарфор еще не сделали. А ведь помнится, что фарфор – это тоже золотое дно. Ура! Нашел чем себя занять до отъезда. Вот только о фарфоре знаю лишь то, что его из белой глины делали и силикаты туда добавляли. Наверняка и еще что-то, но начинать стоит с белой глины.

Горшечник, продававший сервизы, истолковал мою задумчивость желанием купить товар. Пришлось прерывать его расхваливания действительно симпатичного блюда и расспрашивать о белой глине.

Сырье оказалась не таким уж редким, копали белую глину и тут, но лучшей считали глину из Гжельского воеводства, что в тридцати верстах от Москвы. Раньше ее копать запрещали, дозволяя только для нужд аптекарских, а теперь смотрят сквозь пальцы, и глина активно расходится по гончарам. Продать такую глину горшечник мог пару мешков. Сославшись, что у нас дело срочное, уговорил мастера сходить за глиной, мол, на санях быстро туда и обратно.

Мало в понятиях горшечника и моих несколько различалось. Два двухпудовых и твердых до звонкости от мороза мешка у меня бы назвать «мало» язык не повернулся. Насколько дорого он с меня взял, так и не сориентировался, ну да ладно.

Вернулись на рынок и встретились, наконец, с Демидом и еще одним мужичонкой такого же примерно возраста, как Демид. Собралась, похоже, троица друзей-приятелей, одними походами мазанных. Демид представил мне Семена. Поздравились, и я предложил больше не задерживаться. Сани тяжелые, дорога не близкая.

Семен покидал свои мешки в сани к нашим мешкам, аккуратно уложил завернутый в тряпицу большой нарезной дульно-зарядный штуцер, вызвавший мое любопытство, и мы поехали. Точнее скорее пошли, чем поехали. Но к вечеру были в Вавчуге.

Завез новых инструкторов в казарму, вызвал капралов, представил всех друг другу, капралам наказал выполнять пожелания инструкторов, инструкторам строго наказал не вмешиваться во внутренние дела экипажей, у них для этого капралы есть. Если что-то не нравится, решать вопросы с капралом, если не решили – тогда ко мне. Все покивали, мол, им все понятно.

Предложил капралам договариваться о времени занятий с инструкторами, и пусть они гоняют экипажи сколько смогут. Поинтересовался у капралов, готовы ли завтрашние стрельбы, и на положительный ответ просил без меня не начинать. Инструктора забрали свои пожитки и ушли устраиваться. Осталось завезти глину в формовочный цех, а сукно к ткачам. Пожалуй, один мешок глины у ткачей оставлю – буду пробовать делать клеенку.

Тая встретила красными глазами, плохо, что она так привязалась. Нравится она мне, но ведь придется уходить. Трусливо решил отложить этот вопрос на потом. Развеселил Таю обновкой, сказал, если придется юбка впору, возьму ее в войско.

Мне так кажется, будь юбка на три размера меньше, Тая бы в нее втиснулась. Но с размером угадал, фасон не очень, уж больно длинная, но хоть на закладные складки портных уговорил, чтоб широко шагать можно было. Это уже хорошо.

Молодой девушке все к лицу. Ширинку на юбке сделали, как и у морпехов, но с высоким поясом. Пожалуй, так действительно хорошо. Велел Тае подбирать себе замену у станка и готовиться к обучению новой профессии. Не буду говорить, что все это было принято на ура, и так понятно, что девушке охота нового. Свою радость Тая уже научилась очень ярко выражать.

Утром полежал в постели, пока мои со святого моциона не вернулись. Потом пошли на склад, подбирать Тае остальной комплект. Бушлат, конечно, надо перешивать, ботинки великоваты даже самые маленькие, но с толстой обмоткой будут ничего. Можно было оставить старую Таину обувь, но начал приживлять в армии единообразие, и пусть это видят. Если бы меня спросили зачем, потыкал бы в исторические прецеденты, из которых выходит, что единообразие и единоначалие – одного поля ягоды. В коллективе, имеющем единую форму, лучше с дисциплиной и взаимодействием – факт, с которым сложно спорить.

Проверил на складе коробки с пуговицами и кокардами, новых не нашел, пришлось в штамповку идти. Там набрал Тае пуговиц и кокарду, велел отправляться перешивать одежду.

Сам зашел к ткачам, сказал, что Таю забираю и что у меня для них есть работа. Вывалил свою плащ-палатку, указал делать такие, пока сукна хватит. Парусов они два комплекта уже пошили и обликовали, так что особых дел на работе у ткачей быть не могло.

Для опытов отрезал узкую полоску и, крутя в руках, пошел за маслом. По дороге подумал, что прижигать мне ее нечем. Решил заодно в деле утюгов прогресс подвинуть. Завернул к кузнецам, они бодро отчитались, что печи готовы. Велел маленькую печь отдать плотникам, а большую перегнать к казарме под навес. Для них же у меня новый полезный заказ.

На этот раз кузнецы были даже рады. Быстро разрисовал утюг с толстенной подошвой и камерой под угли. Ручку указал из дерева делать, а то не взять его будет. И добавил, что надо мне это изделие уже завтра. Кузнецов теперь уже ничем не удивить. Покивали, один сказал, что и ему в дом такое гоже. На том и расстались.

Дошел до пиломатериалов, отлил масла. Двинулся на эксперименты к ткачам. Глину пришлось разогревать и разминать. Масло перекипятил в олифу и начал добавлять к глине до консистенции жидкой сметаны. Порезал полоску сукна на кусочки и намазал первый. Влил еще олифы, перемешал, помазал второй. Мазал густо, чтоб вся поверхность беловатой стала. Последние кусочки мазал практически полупрозрачным молоком. Скорее олифой, чем глиной. Оставил кусочки сушиться на печке и пошел на стрельбище.

Морпехов гоняли инструкторы, залюбоваться можно было. Но все же огнебой идет в полку как основное оружие. Так что оторвал первый экипаж от занятий с инструкторами и отправил на стрельбище. Семен пошел с нами, не мог егерь пропустить такое.

Стреляли по отработанной схеме. Палили плохо, в белый свет. Даже пули после такой стрельбы, боюсь, не найдем. Прервал стрельбу и указал на явные ошибки. Хоть и не специалист по стрельбе из пистолета, но все же попадал много лучше их, значит, научить чему-то могу.

Учить приходилось после каждого выстрела. Кроме того, сделал зарубку в памяти – дать тренироваться по заряжанию-разряжению оружия. К концу тренировки первого экипажа заметного улучшения не заметил.

Пока менялись экипажи, подошел Семен, его наше оружие заинтересовало. Серию он отстрелял много лучше всех, хоть и похуже меня. Подсказал, что он, нажимая курок, ствол опускает – типичная ошибка на длинном стволе. Семен отстрелял вторую серию, результат стал лучше. Потом отстреливался второй экипаж, как попугай, указывал на одни и те же ошибки, а в промежутках обсуждали с Семеном стрелков. Потом прошли третий и четвертые экипажи. У меня язык отваливался.

Поговорили с Семеном о выборе из этой толпы перспективных стрелков. Он углядел около двадцати кандидатов, мне же больше десяти не виделось. Попросил его переговорить с каждым им намеченным, обсудить их успехи и ошибки, а завтра собрать вместе и пострелять еще.

Напоследок Семен заявил, что штуцер все же лучше. На это ему объяснил, что на палубе и в толкучке со штуцером не развернуться, а дистанция стрельбы не более длины корабля. Про скорость зарядки упомянул. Предложил егерю отлить себе пуль по нашему образцу, то есть с поясками и углублением в донце. Такие пули, объяснял ему, забивать не надо, делай их, чтоб входили свободно, а пороховые газы пулю разожмут, и она войдет в нарезы. Семен этой новой технологией сильно заинтересовался, спросил, где можно перелить пули, чтоб попробовать. Все ему рассказал и отпустил.

Заговорили про формочки к пулям, вспомнил про клеймо, решил к братьям наведаться, но они еще не вернулись. И сержант застрял. А ведь скоро выходить, вот-вот февраль начнется. Раз уж дошел до деревни, зашел к кожевенникам, договорился с ними хоть двадцать комплектов сбруи закончить до утра и отвезти на оружейный склад. Зашел к старосте, он отчитался, что пять женщин изъявили желание служить. Пять, наверное, много, трех-четырех достаточно.

Прошлись со старостой по домам, переговорил с каждой. Одну сразу отбраковал – стерва редкостная, зачем мне в соединении склоки. Еще одну отбраковал по противоположной причине, очень уж застенчивая. Остальным велел подходить после заутрени ко мне домой. Поговорим предметно.

Вернулся к себе и увел Таю на чердак отчитываться. Форму она подогнала, получился сильно приталенный бушлат. В боковые швы она вставила клинья, так что и грудь явно обозначилась. Одобрил старания, хотя общий вид мне слегка не нравился, из-за этой юбки форма теперь чем-то рясу священника напоминала. Но, в конце концов, не все в этой жизни мне должно нравиться. Тая формой осталась очень довольна, значит, буду считать женский вариант мундира удачным. Потом обсудил с Таей задумку про лекарей: хочу иметь с собой сведущего лекаря, чтоб солдат мог пользовать. И собираюсь это ей поручить. Тая не сопротивлялась, только говорила, что не умеет. На что задал закономерный вопрос: а кто умеет? Мы тут все не умеем.

Оказывается, был неправ. Имелись тут и бабки-травницы, и лекари, за границей учившиеся. Но, порассуждав, пришли к выводу: бабка с войском не пойдет, а заграничный лекарь тем более. В свиту царя пойдет запросто, а с рядовыми да по буеракам – не пойдет. Предложил найти бабку, чтоб учила. Предложил просто так. Однако Тая задумалась всерьез. Сказала, что есть у нее дальняя знакомая Миланья-бобылиха. Лекарка наследственная, но сильно в летах.

Можно к ней съездить, да сманить, коль удастся. На деньги она не сманится, скажет, старая уже, а вот переехать из хутора в глуши в большое и богатое село может и захотеть. Решил отправить Таю завтра с Кузьмой за бабкой: коль поедет, то уж наверняка со скарбом, а комнатку внизу Тая так и не стала занимать. Поселим туда бабку. Жить в отдельной избе она вряд ли захочет, в избе она и у себя на хуторе могла остаться.

Потом стал рассказывать Тае все, что сам знаю об устройстве человека – скелете, переломах, кровотечении, искусственном дыхании. Большой объем информации, без знания которого удостоверение яхтенного рулевого не получишь. Водители тоже курсы первой помощи проходят, но там на это смотрят сквозь пальцы. А вот неприятности на яхте могут быть в открытом океане, и до спасателей будет полгода на оленях. Так что первая, она же часто и вторая, и все последующие вплоть до последней, помощь может оказать только член экипажа. И думай, брать в экипаж человека, не способного тебя реанимировать, если вдруг сердце остановится, или взять того, кто это умеет. Так что учат яхтсмены-дальнобойщики эту дисциплину как одну из важных.

Тая даже дышала через раз. Сразу наверняка не запомнит, буду повторять систематически, а потом и на примерах. А если еще и бабка народных средств подбросит, будет у меня вполне зрелая медслужба.

Утром собрались женщины, попросил Таю переодеться и спуститься к нам. Рассказал задачу: хочу видеть всех солдат кормлеными и здоровыми. Кухни как таковой в казарме нет и не будет, но надо столовую с кухней организовать. Столовую и кухню построим только летом. Сейчас утеплим навес у казармы, там будет продуктовый склад и место для готовки. Печь большую делать не будем, все одно летом разбирать, а готовить будут в походной печи. Кроме того, одну из поварих заберу с собой в Москву вместе с походной кухней. Вторую кухню кузнецам закажу после того, как получу замечания по первой.

И еще, нужен мне лекарь. Один у меня есть, махнул на спустившуюся Таю, но надо минимум двое.

Женщины рассматривали Таю с интересом. Уточняю, что на работу обязательно ходить в такой форме. Из формы выдам все, кроме юбки, сукно для юбки выдам, а шить придется, уж не обессудьте, самим и подгонять тоже самим. Потом пошли вопросы, и проговорили часа два. Надежда нас еще чаем поила с пирогами, так что могли и дольше просидеть. Но Тая поторопила – ей отправляться надо, и беседу закруглил.

Две женщины постарше пошли в повара, ту, что молоденькая, младше Таи, по-моему, назначили лекаркой. Она, может, и не очень хотела, но старшим не перечила.

Сходил с дамами на склад, выдал им обмундирование, сукно и ботинки. Выбирали они сами, а меня выгнали на улицу. Показал где что в военном городке и отпустил на пару дней шить и подгонять. А нам пока кухню строить надо. Озадачил этим плотников, сказал, что строение временное и летом будем строить постоянное.

В казарме велел егерю гнать отобранных орлов на стрельбище. Семен привел восемнадцать человек. Догадались прийти со сбруей, принести патроны и мишени. Семен и свой штуцер принес, успел, значит, пули перелить.

Отстреляли серию. Почесал затылок, ну десяток действительно лучшие из всех, а остальные-то зачем? Семен объясняет свой выбор тем, что стрелков он чует по повадкам. Решил оставить как есть. Погнал восемнадцать морпехов на склад, выдал каждому персональную сбрую и оружие. Сказал сдавать сбрую в оружейку после занятий. Привел обратно на стрельбище, дал с пяти рубежей отстрелять всем серию, чтоб к оружию привыкали. Потом построил всех и объяснил, что пойдут в охранение обоза и царю будут свою меткость показывать. Посему жду от них точности, чтоб перед царем не стыдно было. Также добавил, что временно забираю их из экипажей и назначу старшего. Старшим будет тот, кто сегодня лучше всех отстреляется. Стреляем две серии, потом еще две.

Может, конечно, и придираюсь, но в мишени попали все. Хотелось бы видеть больше попаданий в яблочко. Старшего назначил. Вернулись, поставил капралов в известность о временном подразделении и его старшем. Заниматься подразделение будет по своему расписанию, в наряды их не ставить.

Старшему велел отрабатывать сегодня зарядку-разрядку оружия и вытаскивание его из кобуры. Показал, как оба пистолета одной рукой перехватить, чтоб второй зарядить быстро. И как закрыть рывком. Велел отработать до автоматизма, завтра буду проверять. Подошел к Демьяну, попросил гонять новую группу чаще, им через седмицу выходить. И гонять морпехов в полной выкладке. Вроде ничего не забыл. Ушел ставить эксперименты с тканью.

Закончив прижигать сукно, сделал несколько выводов. Один из первых – ничто в мире не совершенно. Некую водонепроницаемую пленку получал, но, во-первых, олифа за сутки высохнуть полностью не успела, а во-вторых, сильно прижигать не получалось, сукно гореть начинало. Остановился на предпредпоследнем образце. Покрытие получилось светло-серым и гладким, сохранялось после смятия образца, к ткани пристало очень прочно. Хорошенько поиздевавшись над образцом, утвердил сам себе это соотношение как основное, а для тентов выбрал образец на ступень выше по глине. В этом образце было похуже со смятием, зато гарантированно хорошо с водонепронецаемостью.

Как часто надо будет обновлять пленку, пока непонятно, но на наш поход должно хватить с гарантией. Оторвал от пошива моих ткачих, объяснил, как наносить покрытие и его состав. Померил готовую плащ-палатку. Тяжелая, хоть и легче шубы. А в остальном так же привычна, как моя старая брезентовая плащ-палатка. Всех похвалил и ушел к плотникам, учить их наносить покрытия на тенты наших кибиток. Судя по их радости, скоро у нас тут все сани будут ездить с тентами.

Прибежал разыскивающий меня Кузьма, доложил, что пришли матросы из Холмогор. Познакомился со всеми, пообщались. Мужики выглядели опытными, в море по полгода в год живущие, артель слаженная, с устоявшимися лидерами и связями. Ничего не стал менять, назвал старшего боцманом и порадовал его, что за свою команду будет нести личную ответственность перед царем. Кратко рассказал, чем будут заниматься, и отвел в эллинг.

Команда была в восхищении. Дав им походить и потрогать наш красавец-корабль, пригласил на беседу корабельного мастера со старшими подмастерьями. Познакомив команду с мастерами, попросил корабелов, пока мы будем в походе, рассказать и показать артельщикам все касательно корабля, в том числе показывать на рисунках, где какой такелаж и как к нему добираться.

Пока было холодно, мачты мы не ставили, для этого пришлось бы крышу эллинга разбирать, так что все пока только теоретически. Боцману велел знать весь корабль до последнего гвоздя, скорее всего, ремонтировать его придется своими силами, если что случится. Потом отвел матросов в казарму. Оторвал морпехов от издевательств инструкторов, построил всех и представил. Известие о том, что это будущая команда всеми любимого «Орла», заочно добавило новичкам уважения. Познакомил боцмана с капралами, велел размещать команду.

Проинспектировал строительство пристройки – плотники обивали столбы навеса необрезной доской с огромными щелями. Не стал лезть с советами, посмотрю на конечный результат. Только порекомендовал им оставить незаколоченным кусочек навеса и выкатить под него кухню, а то стены возведут вокруг нее и потом не вытащить будет.

Ушел в формовой цех, было интересно попробовать делать фарфор. Для начала взял стеклянный бой, который, к сожалению, возникал систематически, и мелко его истолок. Кто не знает, скажу, стекло можно сжечь в обычном костре. Если бросить в огонь бутылку и подождать, пока она раскалится, а потом полить ее водой – от бутылки останется мелкая труха, которая за ночь в костре то ли сгорает, то ли рассыпается на мелкие песчинки, но утром в костре уже ничего нет. Вот таким способом толку стекло: сначала бой положить в горшок – и в печь его; горячее стекло полить водой – оно полопается, а вода испарится; теперь постучать по стеклу колотушкой – и будет стеклянная пудра. Вспоминая прозрачную тонкость фарфора, решил, что для такого изделия надо молоть, чтоб совсем мелкая пыль была.

Вот и развлекался нагреванием, поливанием водой и толчением. Когда разбавленная водой стеклянная пыль дала однородную, сметанообразную массу, решил, что хватит. Долил водой, начал промывать. Оставил отстаиваться, занялся глиной. Ее так же разбавил водой, начал промывать. Часть глины убежала с промывкой. Надо что-то придумывать с этими потерями. Привлек к делу самого талантливого, на мой взгляд, гончара из тех мастеров, что у меня работали. Показывал ему все этапы и пояснял, как и почему. Потом обсуждали с ним формы. Указал ему сделать гипсовые формы, используя наши латунные изделия.

Следует сказать, что посуду из латуни мы стали штамповать давно, практически сразу как сделали станок и отлили штампы на все случаи жизни. Вот покупали у нас ее плохо – дорого получалось. Дело сдвинулось после того, как стали золотить. Вот золотую посуду уже начали брать.

Гипс хорош тем, что формы из него получаются гладенькими, одно удовольствие. Запас гипса для формовочного цеха был под моим личным контролем, так как его было мало. Но для фарфора гипсовые формы особо хороши, поскольку гипс всасывает воду из глиняной массы, подсушивая ее, и можно делать очень тонкостенные изделия.

Пока изготавливали формы, начал мешать глину со стеклом. Брал равными долями и тщательно перемешивал. Точно так же месят тесто – помял, раскатал, опять помял. Пока форм не было, развлекался с тестом и думал, как все это автоматизировать.

Когда принесли гипсовые матрицы с пуансонами, сделали первые пробы. Оставили изделия подсушиваться прямо в формах на приступке печи, пошли курить и обсуждать. Сам я не был уверен, что правильно все делаю, говорил, что с составами надо экспериментировать, возможно, надо другие компоненты добавлять, но главное – это мелкий помол и тщательное перемешивание. Песок мы так мелко, как стекло, не помелем, значит, надо что-то кристаллическое, чтобы перепадом температур его рвать можно было – из прозрачного только кварц и слюда на ум приходят, их тоже надо попробовать. Хотя, с другой стороны, тот же кварцевый песок у меня в составе стекла, зачем мне еще?

Затем вытащили наши заготовки из форм и оставили сушиться. Формам тоже надо сушиться, чтоб следующую партию принять. И тут надо сушильный агрегат придумывать.

Так как провозились до вечера, отложил продолжение на следующий день и вернулся домой – смотреть на травницу.

Бабка оказалась действительно очень старой, мирной и домашней. Мои опасения, что попадется брюзга, которой все не так, к счастью, не оправдались. Со временем бабка стала душой нашего дома. Теперь посиделки в гостиной стали неотъемлемым атрибутом наших вечеров. В тот первый вечер, застав всю нашу компанию вместе с Миланьей за чаепитием с потреблением пирогов, порадовался идиллической картине и, присоединившись, перешел сразу к делам.

Подробно расписал Миланье, чего от нее хочу, и спросил, чего хочет она. Замахав на меня руками, бабка отнекивалась от всех благ и утверждала, что передача накопленных знаний для нее в удовольствие, а жить в нашей теплой компании радость. Тогда стал ей рассказывать, что сам немного знаю лекарство, полевое и травматическое, но там, где меня учили, все названия другие, и как называются отвары и травы, из которых они состоят, мне неведомо. Предложил, что буду рассказывать Тае то, что знаю, а бабка будет слушать и добавлять, что знает она.

Первый день просто рассказываем и обдумываем, на второй рассказываем еще раз с уточнениями, которые вспомнились, а Тая записывает. Тая потупилась, пишет она плохо и медленно. Среди нас этим, кроме меня, никто не блистал – но у меня и так дел полно. Решили позвать писца из деревни на наши посиделки. Велел Тае, чтоб зашла за своей новой сотрудницей, не повторять же два раза.

Первый раунд предложил начать прямо сейчас. И до поздней ночи излагал все, что помню из медицины, начиная от скелета, даже смешной скелет нарисовал, лихорадочно прощупывая на себе ребра и вспоминая их количество, а также щупая ноги и руки, вспоминая, где двойные кости, а где одинарные. Названия костей знал не все и только их бытовые имена, типа бедро, таз, голень и так далее. На латыни говорить пускай другого специалиста ищут.

Для полевого медика и моих знаний должно хватить. Рисовал схему сустава, объясняя вывихи и их вправление. Пояснял открытые и закрытые переломы и необходимость лубков и обездвиживания. Чем грозят переломы ребер. От этого перешел к системе дыхания и много говорил про легкие и про то, как мы дышим. Особенно что делать, если поврежденная грудина теряет внутренний вакуум.

Про разряжение пришлось объяснять довольно долго и на примерах. От легких перешел к кровеносной системе и нарисовал не менее смешного человечка со схемой кровотока, которая у меня получилась больно уж куцей, ну, не помню точно, что у нас, где и в каком количестве. Зато наложение жгута и что при этом происходит обсудили очень подробно. Если кому-то покажется смешным наложение жгута на шею, то он просто не видел, как из шейной артерии друга, распоротой взбесившимся гиком, хлещет жизнь, и на остановку этого фонтана у тебя только секунды. Еще как накладывают жгут на шею! Бывает даже сначала просто петлю накидывают и затягивают, и только потом накладывают нормальный жгут через подмышку или поднятую руку, смотря где не повезло порвать шею. Так что жгут в полевых условиях спасает жизни чаще, чем что-либо другое.

Обсудили непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Взорвался от муссирования слова «неприлично». Нет у медиков неприличного! Неприлично сидеть над умирающим и ничего не делать. Если уж так неприлично дыхание рот в рот делать – тряпочку на губы положи, а девичью грудь лапать, надеюсь, не придется – мужики в основном вокруг будут.

Потом обсуждали пищеварение. Вот тут плавал. Рассказал в общем про почки с мочевым пузырем, про печень, желудок и кишечник – что для чего. Про чистку активированным углем, за неимением которого – просто хорошим березовым углем. По верхам упомянул проблемы при ранах живота с занесением грязи.

Рассказал, что кроме видимой нами живности, комаров, мошки и подобной мелочи летают по свету еще более мелкие твари, такие мелкие, что глазом не видно, но их много больше, чем мошки. Назвал их микробами. Кожа их внутрь не пускает, но если хоть малейшая дырочка в ней будет, микробы залезают внутрь и начинают там гадить, отчего ранки загнивают. Чтоб такого не было, надо рану чистить и промывать снадобьями, которые микробов убивают, класть на рану чистую тряпицу и крепко приматывать, чтоб снаружи никто не залез.

А если рана большая, ее надо промыть и зашить ниткой с иголкой. И нитку, и иголку тоже надо промывать, например, в несколько раз перегнанном и очищенном самогоне или водке. Нет, в рану лить водку нельзя, только в самых крайних случаях – она не только микробов убьет, но и живое мясо вокруг раны. Вот вокруг раны протереть обязательно. И любой нож или еще что-либо втыкаемое в тело надо над огнем поводить и в спирте промыть. Грязными руками тоже в рану не лезть, помыть руки мылом и протереть спиртом.

Бабка слушала очень внимательно и практически на каждый постулат давала кучу растений и способов их приготовления. Тут были щавель, калина, черника, шиповник, пастушья сумка, кедр, мох. Конечно же подорожник, тысячелистник, многое иное при разных внутренних и наружных кровотечениях. Окопник, липа, осока болотная, зверобой, ромашка с клевером, шалфей и бесконечный ряд названий, включающих даже часть продуктов питания: чеснок, петрушку, сырое мясо от укусов, капусту, прикладываемую листами, яблоки, морковку, малину, крыжовник, свеклу, прикладываемую при зубной боли, лук, коноплю.

Становится понятно, чего они тут так мало болеют. Едят одни лекарства и на лекарствах спят – наши тюфяки набивали травами, а не соломой, как раньше думал. Способы сбора трав тоже были не ведьмиными, типа «лунной ночью на кладбище голой», а вполне тривиальные, например, с такого-то по такое-то брать только корень, ломать на мелкие кусочки, сушить на ветру под навесом от солнца и дождя, свойства сохраняет два года.

А вот в способах приготовления и составах смесей можно запутаться сразу. Тот же подорожник, например. Я думал, что он для прикладывания к ране, но оказалось, что это только вершинка айсберга. Семена подорожника используют при дизентерии, при поносах, язвах желудка и кишок, при диабете, при бесплодии женском и мужском. Корни подорожника употребляют при мигренях, язвах, для стабилизации менструального цикла. Из сушеных листьев делают отвары, сок выжимают и хранят в смеси со спиртом или медом. Принимают по одной-две столовые ложки минут за пятнадцать до еды. И до всего этого дошли, не зная устройства организма, не говоря уже про биохимию!

Даже сосна не была обойдена вниманием: сосновую и еловую смолы – живицы применяли, особенно в смеси с пчелиным воском, во многих мазях, от просто разогревающих до ранозаживляющих. Порошком живицы присыпали трещины на губах и слизистых, прикладывали к фурункулам, обеспечивая немедленное обезболивание и быстрое заживление. Молодые побеги сосны заваривали как ванны от радикулита, а если из них выгонять сок с помощью сахара, то он помогал при туберкулезе, воспалении легких, бронхитах, астме, принимали внутрь по две столовые ложки утром. А сосновые почки заваривали и делали ингаляции. Про сосновый скипидар даже не упоминаю.

Крапиву вообще употребляли от всего – от ран до геморроя. Одуванчика надо было есть по десять стебельков в день в течение трех недель, что очищало организм и убивало большинство мелких болячек.

Тут, чувствую, Тая надолго застрянет. Наговорившись до хрипоты, решаю прерваться. Прошу бабку подумать над десятком трав, которые помогут при большинстве заболеваний и будут самыми сильными, а также которые можно носить с собой в пакетиках, и завтра, по окончании нашего утреннего занятия, надиктовать писарю каждую травку из этого списка – от чего помогает, как заготавливать и как применять. Это будет короткий список первой помощи.

На вопрос, все ли бабушка поняла, она только усмехнулась, мол, не один я такой умный, есть такой список уже давным-давно, только в нем две дюжины трав.

Это не могло не радовать, пусть будут две дюжины. Но все равно просил надиктовать по каждой травке из этих дюжин рецепты максимально подробно. А писарь пускай перепишет список в нескольких экземплярах.

Утро выдалось тяжелое. Писарь оказался немолодым и неторопливым, мысли очень тяжело выстраивались стройной системой. С трудом дотянул до обеда, после которого оставил бабку и Таю с новенькой мучить писаря и друг друга дальше, а сам занялся делами.

Пострелял на стрельбище с отобранными морпехами, проверил, как дела в казармах, велел строителям пристройки делать внутри перегородку и две двери для санчасти и кухни, печь делать общую на обе комнаты. Будет немного тесно, но нет у меня других помещений посреди зимы.

До гончара дошел к вечеру, тот уже извелся ожиданием. Но времени зря не терял, а месил по нашему рецепту новую закладку. Засунули в обжиговую печь первую тарелку, обожгли, получилось нечто похожее на фарфор, но пористое. Подождав, пока остывает, засунули в печь все оставшиеся заготовки. Остывшую, окунули в сильно разведенный раствор нашего теста. Поставили подсушиваться и начали вытаскивать остальные заготовки из печи.

Все же это не фарфор. Надо попробовать печь разогреть сильнее. Искупали остывшие образцы в жидком тесте, а подсохшие образцы сунули обратно в печь и запустили поддув.

Хорошая все же у меня печь получилась. Тарелка расплавилась и свесила уши краев до самого противня. Надо температуру пониже. А вот градусника и плавной регулировки у меня нет. Попробую в новой партии поставить индикатор.

Выставил одну из подсохших тарелок на противень и поставил рядом кусок медной проволоки. Опять раскочегарили печь поддувом, а как медь начала плавиться, так поддув отключили – тарелка устояла. Вытащили один противень, на его место поставили другой с остатками нашего творчества. Разогрев опять остановили по плавлению меди.

Вот кручу в руках чашку. Стенка тонкая, под ногтем звенит, на свету – просвечивает. Отнес на мороз, нагрел кипятку и вылил в кружку. Не лопнула. Не знаю, фарфор – не фарфор. Получилась технологичная посуда. Дал добро горшечнику на небольшую партию, пока не кончится мешок глины. Велел ему сделать деревянный сушильный шкаф, остальное – потом.

Порекомендовал еще несколько крупных посудин в комплект. Горшечник предложил тарелки красить или раскрашивать перед вторым обжигом, перед тем как окунать. Разрешил делать, как он сочтет нужным. Но просил хоть один комплект сделать для показа царю, а лучше несколько парадных комплектов.

Тема фарфора мне была малоинтересна, только если с коммерческой точки зрения. При речи о царе горшечник весь затрясся, говорил, что не готов к такой чести, на что я резонно ему возразил, что неделя на подготовку у него есть. Немного подумав, не отпуская мой рукав, за который гончар ухватился, пока возражал, мастер спросил, можно ли золотить фарфор. Это было уже интереснее. Потащил гончара к гальваникам со словами: «Сейчас узнаем».

Понятное дело, фарфор гальванизировать бесполезно. Но хлорное золото, в отличие от обычного, можно растворять в воде или спирте, а вот спиртовую золотую краску, да с горячей обработкой, чтоб хлор ушел, а золото осталось, можно попробовать. Показав гончару, где что брать, как разводить и наносить, пожелал творческих успехов и наконец отбыл домой.

Оставшаяся неделя, мысленно отведенная мной для старта обоза, прошла очень бурно. Меня опять начали рвать на части, вися сразу по несколько человек над душой. Отобранные морпехи стреляли лучше, перенес им мишени чуть дальше прицельной дистанции, принятой у Петра для фузилеров, то есть гладкоствольных ружей, бивших на примерно сто метров. Попасть стало действительно сложно, даже мне. Но отборным сказал, кто не уложит через три дня все пули в мишень, необязательно в центр, тот с нами не едет. Стрелять дал команду два раза в день, а у остальных морпехов стрельбы отменил, надо было запасать патроны.

Познакомил морпехов с их новой службой обеспечения, состоящей пока из четырех женщин, заодно заселив их работать в пристройку. Морпехам наказал защищать свою службу обеспечения и в жизни, и особенно в бою, так как оружия у этих служащих нет и не будет.

Если кто из морпехов женщин обидит словом или делом, буду расстреливать лично или поручу капралам. Проняло основательно, ухмылочки исчезли, никто не усомнился, что имею на это право. Поварихи жаловались на походную печь. Пришлось срочно делать печке второй, внешний кожух и засыпать между стенками песок, а потом еще и войлоком, пропитанным глиной, оборачивать. Заказали вторую печь уже сильно модернизированной, но получалась она тяжелее.

Моряки пропитались в казармах духом морпехов и требовали с меня форму. Плюнул и выдал им форму морпехов, с новым штампом, якорем на пуговицах и кокардой. Боцман мне нравился все больше, грамотный и тертый морем мужик стал заходить к нам вечерами, и мы долго разговаривали. Поскольку он не был моим подчиненным, неудобств такие отношения не вызывали.

С утра из меня выдавливали познания мои лекарки, днем они их перерабатывали и записывали. Собирали по деревне сушеные травы и заваривали свои зелья. Дом пропитался запахом трав до подвала. Надо летом первым делом строить им медпункт.

Все цеха соревновались, кто диковиннее и изощреннее подарки царю сделает. Ткачихи требовали позолотить им нить. Прикинул, что кроме нагревания, а это для нити неприемлемо, восстановить золото из хлорида прямо на нить можно было бы водородом, которого точно нет. Или есть другая метода? Надо долго экспериментировать, а сейчас не до этого. Объяснил ткачихам, что пока не могу. Тогда они стали требовать сделать новый программный ролик для станка под их рисунок ткани. Взял рисунок, обалдел от их хотелок и обещал вечером подумать.

Думали с Таей полночи. Чуть упростив рисунок, набросал эскиз расположения шпеньков, но барабан надо в два раза больше. Заказал литейщикам, сам до обеда переделывал станок, чтоб мог работать с программным барабаном любого диаметра.

Пока занимался текстильщиками, ударила мысль, что ночевать в дороге нам будет негде. Срочно нужно шить шатры, желательно из толстого сукна, которого у нас мало. Надо останавливать пошив плащ-палаток и сшить хотя бы три шатра. На худой конец два. Порадую новой срочной работой моих текстильщиц.

Даже корабелы подключились всей верфью к изготовлению подарков. Сделали метровый макет «Орла». Делали так тщательно и такой толпой, что на макете имелись даже глиняные матросики на снастях, уж не говорю про надутые паруса и позолоченную носовую фигуру. Инструментальщики изготовили по моим эскизам несколько раскрывающихся многоярусных инструментальных ящиков, с инструментом, понятное дело. Коловорот давно заменили дрелью с цапфовым патроном, и наборы сверл стали с круглым хвостовиком. Надфили и напильники, наборы стамесок и зубил, молотки цельнометаллические с гвоздодером, пилы и лобзики, топоры и топорики, кусачки, плоскогубцы, струбцины, тисочки, наборы измерительного инструмента, правда, в метрической системе. Даже рулетку скопировали, но без возвратной пружины, скручивать измерительную ленту надо было ручкой.

Такой объем инструмента делал набор неподъемным, но мастеров это не волновало, и они впихивали туда все больше и больше. В итоге предложил сделать на наборе колесики и ручку. А также изготовить несколько наборов по направлениям, с разным составом инструмента, но переносные вручную. Мастера, потренировавшись на обычных наборах, взялись за царский. Старался им не мешать, однако предупредил, что все финтифлюшки, мешающие работать с инструментом, царь не одобрит.

Оружейники с кожевенниками расстарались и сделали не оружие со сбруей, а произведение искусства с гравировкой, травлением и золочением. Велел изготовить еще повседневный комплект государю, красивый, но менее броский.

Приехал из Холмогор Афанасий, проверить, как тут его морячки, да на корабль посмотреть, да на завод. Повел его на верфь, зная, какое впечатление «Орел» производит. Водил архиепископа со свитой в казармы, показывал, как стреляют, да как у меня кухня с лекарской устроены. Водил по цехам, показывал царские подарки. Уж на что дедок был со мной строг, но тут и он проникся. Собрал народ на молебен, возносил мне всякие благословения. Потом велел без его посылки к царю не уезжать, соберет мне ее за несколько дней и пришлет.

Озвучил архиепископу мысль, что в Холмогорах есть портные, которые нам форму шьют, да обувщики. Было бы здорово, если бы они для царя образец нашей формы изготовили. Отличный подарок! Только надо и белую парадную, и черную повседневную форму подготовить. А пуговицы и кокарду для государя тут сделаем и пришьем. Афанасий идеей остался доволен, потом спросил, отчего на мне формы нет.

Почему, почему – некогда мне было подбирать да подгонять, да и необязательно мне, вроде как должность у меня гражданская. Архиепископ уехал, велел без подарков от него обоз не отправлять. Убил из-за Афанасия целый день.

Вернулся сержант. Быстренько загрузил его строевой для отобранных оболтусов, чтоб были как на параде. Результатами его изысканий не интересовался, пускай сам царю докладывает. Братья вернулись еще через день и развили бурную деятельность по подготовке обоза. Кроме подарков царю, которые не одни сани займут, вывозили все, что есть на складах, подчистую. Вереница саней будет штук сорок.

Поговорил с братьями о клейме. Они заверили, что сами так решили и всем говорили, будто это клеймо государева мастера Александра. Кроме того, порадовали меня финансовым состоянием – теперь становлюсь одним из богатых буратин Архангелогородской купеческой сотни. А то уже думал о банкротстве с этими государевыми заказами, ведь за сырье и премии платил из своего кармана.

Расстарались все. Ткачихи сделали рулон ткани, которой можно что угодно украсить, вплели несколько разноцветных нитей в основу и, подчеркивая узоры, меняли по определенной схеме кожухи с цветными нитками. Уток как систему нитей – надо будет добавить такую функцию в программный барабан. Сделать еще один ряд шпеньков на барабане и управлять выкидыванием футляров с нитями утка из разных направляющих.

Даже нелюбимый мной ювелир расстарался, часы носить на руке можно было только в окружении взвода охраны. Что-то от этого богатства меня опасюки берут, повезем товара и ценностей, наверное, на сотню тысяч рублей под охраной восемнадцати морпехов – считай тридцать шесть пуль в залпе, не так уж и много. Буду думать.

Но думать не пришлось. Архиепископ прислал еще двое саней с возницами и сотню стрельцов для охраны, которые проводят нас до Москвы. В санях были холмогорские промыслы и четыре комплекта формы повседневной и парадной – мне и Петру. Мерки, видимо, Афанасий давал, видел он нас часто, а глаз у него цепкий.

Только вот про пуговицы и кокарды у меня из памяти вылетело. Лихорадочно заказал штампы для царя, понятное дело с двуглавыми орлами на пуговицах и кокарде – делать, золотить и пришивать.

Задумался, что же для себя выбрать, потом усмехнулся, за меня уже все выбрали. Заказал штамп с орлом и такую же кокарду. Золотить не стал, вдруг Петр обидится такой мелочью после стольких трудов.

Задержала нас моя забывчивость еще на два дня. Наутро третьего тронулись – почти полсотни саней с возницами, наш кунг-лазарет с полевой кухней, сотня стрельцов да восемнадцать морпехов, все же выполнивших мое условие со стрельбой.

С нами шли сержант, Тая и одна из поварих. В последний момент решили идти егерь и боцман. Компания подобралась веселая. Плащ-палаток хватило не всем нашим, зато было три шатра и три маленькие печки для них.

Меня почему-то считали главой этого сборища, так что и тут не удалось отдохнуть от предстартовой суеты, опять решать вопросы: как пойдем, да где встанем, да на что жить будем… Благо денег взял с собой с запасом.

Наша полевая кухня, не рассчитанная на такую толпу, работала в несколько смен. Пришлось осаживать стрельцов, которые уже обладали всеми свойствами чиновников моего времени, то есть ленью, надменностью, нахрапистостью и жадностью. Чтоб не возникало впредь такой необходимости, провел учения морпехам, со стрельбами двумя непрерывными сериями без чистки оружия. Скорострельность и точность произвели на всех впечатление, конфликтов больше не возникало. Но патронов было жалко. Не так их у нас с собой много, считай, по сорок патронов на ствол, ну плюс еще штуцер егеря, хотя это уже капля в море. А патроны выгребли все.

Путь был долог и скучен – города и села, засыпанные снегом и курящие столбами дымов, торговые тракты, рыхлые и загаженные лошадьми. Конные разъезды, постоянно крутящиеся поблизости – то ли государевы, то ли разбойные. Несколько раз понадобился лазарет и новые знания Таи. Вышло очень хорошо. Теперь о лазарете в войсках начнут сплетничать и шушукаться. Да и есть отчего, очень серьезная рваная рана возницы, попавшего под сани, со множественными переломами ног – такое тут гарантированно оставляет инвалидом, а Тая вытянула. Возница теперь ехал в лазарете и всем заходящим рассказывал, какая у морпехов лекарка опытная и как у них лечение обустроено. Такие разговоры были мне на руку, и они всячески подогревались.

В крупные города старался не заходить или проезжать их насквозь сразу: местные власти могли от разбойников мало чем отличаться, а вот войсками от них уже не отбиться будет. Предпочитал не рисковать. На привалах собирал морпехов на учебу, в дороге они у меня на санях сидели по всему протяжению обоза. Запасы предпочитал пополнять в небольших деревнях. Может, поэтому и доехали без приключений, что меня искренне обрадовало.

Москва встретила нас тремя рядами крепостных стен и снежной круговертью. У Неглинных ворот простились со стрельцами, они, считай, сдали нас с рук на руки стрельцам московским. Москву нынешнюю не знал совершенно, да и Москву своего времени знал очень плохо. Впечатления Москва не производила, может, потому, что метель закрывала общий вид. Ближний вид был обычен. Низкие одно-, двух-, совсем редко трехэтажные деревянные домики за первой стеной. Большие амбары и глухие подворья. Усмехаюсь: как была Москва к приезжим неприветлива, так и осталась. Но смешки смешками, а такую прорву народа и телег куда-то надо девать. Братья дали мне план, куда двигаться в Москве, стараюсь его придерживаться.

Остановились на большом купеческом подворье, заняв двор целиком санями. Распрягали лошадей и кантовали сани вручную, устанавливая их сплошным помостом. Судя по спорой работе возниц, такой подход тут был постоянным. Несколько лошадей и возниц остались с нами, большинство ушло обратно за стены в пригород, там с таким табуном было проще, чем в городе. Привычно поставили шатры и тут же начали их протапливать. Затопили кухню. Обычные бивачные хлопоты.

Купец, у которого мы остановились, зазвал меня на ужин, звать кого-то еще он не посчитал нужным. Поэтому ужин был краткий и деловой, поели, потом посидели в кабинете и решили с грузами, купец не забыл стрясти с меня денег за постой каравана, который привез ему товары. Жмот.

Не стал торговаться, отсчитал ему плату, стало противно, поспешил на свежий воздух. Посидел с девушками и больным в передвижном лазарете, поговорили ни о чем. Неприятное чувство не проходило. Прошелся по шатрам, велел выставить караулы у саней и не снимать их до полной разгрузки каравана. Один пост поставил у саней с подарками государю, второй – у лазарета и шатров. Сам завалился спать в центральном шатре. Всю ночь просыпался на смену караулов. Нервы совсем не к черту, так плохо ни на одной стоянке не ночевал.

С утра началась разгрузка телег и распихивание их содержимого по амбарам работниками купца. Закончили только к вечеру, после чего с главным приказчиком прошел к купцу и настоял, чтоб он подписал каждый лист описи. Мужик еще и отнекивался. Очень гнилой тип, как, интересно, братья с него деньги получить собираются?

И тут меня стукнула мысль. Велел приказчику писать письмо о получении груза на всю сумму описи. Купцу указал написать, что товар он получил полностью и деньги за него обязуется отдать в течение месяца в полном объеме. Купец уперся рогом, что такого он подписывать не будет и не голытьбе всякой ему указывать. Сходил в лазарет, где хранил свои личные бумаги и чертежи для Петра, принес купцу лист государя и попросил еще раз сказать, кого он назвал голытьбой, и не собирается ли он воровство товара учинить?

Купец согласился все подписать, но меня уже понесло – лист был порван и срок выплаты установлен в три дня. На четвертый день обещал оформить купцу путь в острог за разграбление товаров купцов, которым благоволит государь, и обман государева человека. Вот и пригодилась первый раз по-настоящему грамота Петра. Подворье вокруг нас теперь на цыпочках ходило.

Не дождавшись и на следующее утро вызова к государю, несмотря на то что сержант ушел в Кремль еще в первый день, отправил Семена разузнать, как дела. Вернулся тот быстро. Государя нет в городе, но ожидают со дня на день.

Вызов к Петру последовал только на пятый день нашего пребывания в Москве. Зашел к купцу, сообщил, что нас вызывает к себе царь, и поинтересовался: пора мне жалобу писать или как? Купец рухнул на колени и начал причитать о своей бедности, но верилось ему с трудом, так как каждый день приезжали сани и разбирали товар из амбаров. Более двух третей разобрали уже точно, а с приезжающими купцами не забывал вести беседы и был в курсе того бешеного барыша, который купчик на нас наваривает.

Говорил с купцами с дальним прицелом, с некоторыми очень дельные разговоры получились, не за того купца братья в Москве зацепились, но это дело поправимое. С двумя купчинами, так вообще по рукам ударили на новые поставки, да еще и по московским ценам, что чуть не вдвое барыш поднимет.

Печально вздохнул, предложил купцу не ударяться в бега, а дождаться стрельцов, они скоро будут, вышел командовать отправление каравана. Купец решил все же не обострять, и приказчики засновали, вынося мешочки с золотыми червонцами – все мешочки тщательно пересчитывал, обрезанные червонцы откладывал, проверил бы и остальные на качество золота, да нечем было. Однако на вид золото полноценное и цвет подходящий.

Возился долго, уже начал опасаться, что царя ждать заставлю со всеми вытекающими. Подбил итог подсчетов денег, увидел недостачу и пошел к купцу уже очень злой. Первое, о чем купчине поведал, что сейчас меня придут торопить к царю, вот и скажу, из-за кого задержка, кто тут государеву человеку палки в колеса вставляет. Показал недостачу и обрезанные червонцы, добавил, что за такой обман наказываю его еще одной суммой, равной недостаче. И хочу получить все немедленно.

Купец хотел было опять права качать, но тут действительно пришли стрельцы. Деньги нашлись немедленно. Стрельцы нас не торопить, а сопроводить пришли, тут, оказывается, принято сначала посылать предупредить – чтоб собраться да напудриться успели, а потом только приходил посыльный и забирал на ковер. Так что сложилось все замечательно.

Выехали со двора на семи санях, лазарете и кухне, остальные сани уже были за городом. Проехали вторую крепостную стену, за ней дома стояли побогаче – приглядываться не стал. Подъехали к третьей стене и въезду в Китай-город, где нас и ждали. Велел морпехам скинуть плащ-палатки в сани и построиться впереди. Сам встал во главе. Таким строем перейдя мост через Неглинку, вошли за третью стену.

Китай-город встретил нас шатрами и дымами. Погода стояла морозная и тихая, множество столбов дыма тянулось вверх над огромной площадью. Такое ощущение, что попал в войсковой лагерь. Солдаты маршируют строем, сидят у костров, стоят кучками. Тут же обозы, так же как наш по приезде, составленные оглобля к оглобле. Стоят небольшие ряды пушек, похожих по виду, но даже на глаз заметно, что чуть разных диаметров по стволу. У него тут что? К каждой пушке индивидуальные боеприпасы, что ли? Или мне чудится от волнения?

Стрельцы вели нас все дальше, вдоль крепостной стены самого Московского Кремля, в сторону ворот, выходящих к Москве-реке. Прошли массивную четырехугольную Никольскую башню, охранявшую очередной мост через Алевизов ров. Никаких высоких куполов на башне нет, все очень функционально и скупо. В этом плане Москва меня сильно удивила. Никак не ожидал, точнее, не был готов увидеть город-крепость. Три оборонительные стены, утыканные башнями. Кругом стрельцы и солдаты, как-то недобро зыркающие по сторонам.

Может, от этих времен у москвичей сохранились такие привычки? Ощущение, что завтра-послезавтра город осадят со всех сторон минимум несколько сот тысяч врагов. Ожидал увидеть крупный торговый город, а увидел город, готовящийся к осаде. Кремль моего времени особого впечатления не производил. Этот Кремль – совсем другое дело: возвышаясь над низенькими домиками, шатрами и строениями Красной площади, Кремль виделся боевой машиной, смазанной и готовой к сражению. Стены были тройные, перед рвом высокая стена отделяла площадь от рва, а за рвом еще одна невысокая стена и только потом возвышались стены самого Кремля с башнями. Несколько непривычно видеть Кремль таким боевитым.

Прошли Безымянную башню, которую в XVIII веке назовут Сенатской, и подошли к Спасским воротам. Тут царило оживление. Стрельцы остановили нашу колонну и пошли на доклад к царю. Петр развлекался, гоняя своих любимцев, то ли преображенцев, то ли семеновцев, не разбираюсь в их форме, но судя по царской короне на знаменах, это явно гвардейские полки, правда, имелись ли вообще другие пешие гвардейские полки, был не в курсе.

Хлопнул мысленно себя по лбу, повернулся к старшему над морпехами, приказал развернуть знамя. Вот и стояли мы такие все из себя красивые стройным четырехугольником, сами все в черном, пуговицы блестят и под черным знаменем с серебряным шитьем. На нас стали обращать внимание, откровенно глазея и переговариваясь, пока эта волна шушуканья не докатилась до Петра. Тот обернулся к нам, присмотрелся к знамени и поскакал навстречу. Осмотрел сверху мое воинство, глянул нам за спину на обоз и соскочил с коня.

– Хороши! – потряс он меня за плечи. – Наслышан об успехах твоих. Михайло вчера на докладе только хвалы о тебе нес! А в его устах это дорогого стоит. Ну да ты мне потом все подробно обскажешь. А пока жди, с преображенцами конфузию решаю.

Он уже собрался уходить, взялся за луку седла, но повернулся ко мне:

– А почему ты обоз дорогой, как Михайло говаривал, без охраны вез?

– Государь, охрана обоза за моей спиной стоит. Как можно государев груз и без охраны!

Петр отпустил луку седла и вернулся обратно к строю, оглядел нас более пристально и сразу начал злиться. Ну молодой был, со временем у него с этим стало получше.

– И эту горстку ты кличешь охраной государева каравана?!

А вот теперь остается надеяться, что мои морпехи меня не подведут.

– Да, государь, эта горстка стоит сотни стрельцов в огнебое.

– Та-а-а-а-ак, – потянул Петр, оглядывая строй еще раз. – Врешь, поди.

– Испытай их, государь, пусть делом покажут, а не словами. Вели пару сотен мишеней у стены поставить да сотню любых стрелков по тем мишеням стрелять направить, а потом мы с того же места стрелять будем, и ты рассудишь, кто лучше.

– Так тому и быть. – Петр вернулся к лошади, запрыгнул на нее и, разбирая поводья, продолжил: – Но коль твои оконфузятся, накажу тебя примерно за хвастовство.

Сказав, Петр внимательно посмотрел на меня, спрашивая взглядом, все ли понятно.

– Государь, а коль не оконфузятся?

Петр громко рассмеялся, мгновенные у него смены настроения, однако.

– Награжу, как же иначе, на том стоим.

И Петр поехал к стоящий поодаль свите и выстроенным колоннам солдат. Пока ничего не происходило, решил повысить свои шансы. Для начала велел надеть всем морпехам плащ-палатки и сесть на края саней, пусть будут в тепле и не уставшие, это точность стрельбы сильно повысит.

Через некоторое время поднялась суета. Солдаты бегали вдоль стены, устанавливая деревянные палки с примотанными пуками соломы. В принципе неплохие ростовые мишени. Кругов никаких на мишенях нет, значит, пуля попала – мишень упала. Надеюсь, от наших пуль, меньшего, чем у фузей, калибра, эти снопы тоже упадут. Петр толкал речь солдатам, указывая в нашу сторону. Надо и мне провести политинформацию.

– Морпехи, – вещал я, расхаживая вдоль сидящих рядком на санях отборных, – царь дает нам испытание, и мы можем с честью его исполнить! Нам надо стрелять точнее и быстрее гвардейцев, и мы будем первые! В две сотни мишеней сотня солдат с одного раза не попадет, они будут долго перезаряжать, кроме того, кто-то наверняка промахнется, так что будет и третий залп. Мы за это время успеем по десятку пуль выстрелить с каждого ствола, посему не беспокойтесь, и главное, не промахивайтесь. Мишени для вас непривычные, цельтесь в середину снопа. Если попадете, сноп упадет… – Увидев, что рота стрелков выходит на огневой рубеж, прервал свое выступление: – А теперь подъем, идем к рубежу, перед выходом на рубеж скидывайте плащи на землю, стреляйте без перерывов и чистки оружия, гильзы бросайте на землю, потом их соберем. Главное для вас – скорость и точность. А теперь построиться!

Подошли к огневому рубежу, расстояние до мишеней чуть меньше, чем на нашем стрельбище. Очень хорошо.

– Как, Александр, готовы твои охраннички? – подъехал на лошади Петр.

– Государь, позволь тебе часовой механизм дать, чтоб время стрельбы точно отсчитывать.

Подошел к стремени Петра, снимая с руки часы на кожаном ремешке и протягивая их Петру. Обычные часы, без наворотов.

– Диковинна вещица, – сказал Петр, забыв о стрельбах. – У кого покупал?

– Сам делал, государь. У меня еще целый обоз диковинных вещиц.

– Ну, коль так, давай к спору вернемся, обоз еще успеем смотреть. Как время меряют твоим механизмом, мне понятно. Ты готов?

– Да, государь, ждем твоей команды.

Петр отъехал к шеренге выстроившихся стрелков. Глядя на часы, скомандовал целиться, потом дал команду палить, и под грохот выстрелов шеренга окуталась клубами дыма. Им же не видно ничего! А ветра нет. Они же теперь будут стрелять не целясь!

После первого залпа упало гораздо меньше мишеней, чем предполагал. Теперь стрелки быстро перезаряжались. А вот скорость их перезарядки, пожалуй, мной недооценена, шустро они второй залп сделали. А мишеней попадало еще меньше, чем от первого залпа.

Завалили стрелки все мишени с семи залпов, не знаю, насколько это хорошо для петровского времени, но по моим меркам почти пять минут стрельбы было расточительством. Мои морпехи заметно расслабились, в их понятиях стрелки тоже возились неприлично долго. Морпехи начали переговариваться, даже смешки послышались. Пришлось на них цыкнуть, не хватало еще царя обидеть.

Петр подъехал довольный и возбужденный:

– Ну как, Александр? Четыре минуты и половина по твоим часам! Способен повторить или не будешь конфузиться?

– Повторять не буду, государь, сделаю лучше.

– Упорствуешь, значит, и в воинах своих не сомневаешься, хоть их и впятеро меньше, да и фузей у них нет. Это хорошо, веселее будет! – Хорошее настроение, к счастью, не покидало Петра. – Какие фузеи предпочтешь? Могу любые выдать, хошь англицкие, хошь тульские.

– Государь, у нас свое оружие и своя техника стрельбы, мы залпами не стреляем. Надо дать только отмашку на первый залп, а дальше морпехи стреляют по готовности.

– Ну, так пусть идут и стреляют! – весело закончил Петр. – Вон мишени уже установили.

Растянул морпехов вдоль рубежа редкой цепью. За нашими спинами громко переговаривалась и даже смеялась свита. Зрелище мы, конечно, представляли менее внушительное, чем плотный строй преображенских стрелков. Вот в нашу сторону и тыкали пальцами, посмеиваясь и предвкушая.

Плевать на них. Вон Михайло у строя преображенцев стоит, он почему-то не смеется, может теперь сравнивать нашу скорострельность и точность с только что отстрелявшимися стрелками. И всем остальным этот урок надо дать. Прошел перед строем, сказал только:

– Не подведите, орлы! – и велел скинуть плащи. Скинули, сделали шаг вперед. Подошел к Петру: – Командуй, государь, как время подойдет.

Петр посмотрел на часы:

– Целься! – Морпехи выдернули пистолеты из кобур, навели на первые цели. – Пали! – дал отмашку Петр и, подняв взгляд от часов, стал с интересом смотреть за стрельбой.

Морпехи превзошли мои самые смелые ожидания. Стреляли просто отлично, правда, и мишени были крупнее. Темп стрельбы взяли максимальный, гильзы сыпались на снег как град. Выстрелы слились в один непрерывный треск. И затихли. Не осталось ни одной мишени. Петр опустил ошарашенный взгляд на часы.

– Менее минуты, – совсем растерянно сказал он.

Морпехи засовывали пистолеты по кобурам и замирали в ожидании команд.

Петр спрыгнул с лошади, взял меня за плечи:

– Молодец, уел! – К Петру возвращалось хорошее настроение. – Но как стреляли! Пойдем, хочу глянуть молодцов твоих да пистоли их диковинные.

Петр дошел до ближайшего к нам из шеренги. Морпех вытянулся еще больше и ел глазами стену перед собой. Все же сержант успел им что-то вдолбить из шагистики. Петр обошел вокруг, посмотрел форму, даже пощупал, кивнул одобрительно. Рассмотрел пуговицы и кокарду. Отошел на шаг назад да вдруг как гаркнет:

– Товсь!

Окрик заставил меня занервничать, черт его знает, что имелось в виду. Но морпехи вытащили оружие и замерли, направив стволы в небо. Однако надо будет найти сержанта и поклониться ему за предусмотрительность. Обучил морпехов командам, которые царь им дать может, да еще переработал под нашу форму и вооружение.

Петр посмотрел вдоль шеренги, остался доволен и, подойдя к первому, забрал у него один пистолет. Покрутил, подошел ко мне:

– Твоей работы пистоль? – На мой утвердительный ответ продолжил: – Показывай!

Показал всю кинематику: как открыть, как извлечь, как зарядить, как закрыть, взводить и целиться. Петр кивнул, махнул стоящим сбоку солдатам, те опрометью бросились ставить мишени. Ставили плотно, царю тут подыгрывали – не попадет в одну, так другая упадет.

Петр крутил в руках патрон.

– Пуля и порох в одном картузе, это не ново. Картуз медный – то новинка, но дорогая и долгая в деле. А запаливать как?

Показал капсюль, объяснил принцип работы, сказал, что такой картуз воды не боится и в дождь стреляет так же, как при ясной погоде. Петр, не дожидаясь, когда с линии огня убегут все солдаты, зарядил пистолет и выстрелил в сторону мишени. Один сноп упал, тот ли, в какой Петр целился, или другой – не суть важно. Протянул мне руку. Быстренько повыдергав из кармашков пояса патроны, высыпал их в руку Петра. Тот выстрелил еще несколько раз, споро перезаряжая. Игрушка ему явно понравилась.

– И много таких выделать можешь?

– Нет, государь, не успел еще больших заводов построить, на них не один год надобен, а пока по три пистоля в день делаю да по пятьдесят картузов к ним.

– Жаль, – искренне огорчился государь, – то справа добрая. А коль людей да припас дам, сможешь больше делать?

– Смогу, государь, но не сразу. Завод новый строить надо. Те, что есть, ни один не подойдет, даже тульские.

– Ладно, после поговорим. – Петр вернул мне пистолет морпеха. – А скажи-ка мне, Александр, как у тебя рука поднялась на царскую гвардию конфуз наводить? И что мне теперь с вами делать?

– Награждать, государь. – Пру нахрапом. – И никакого конфуза не будет, коль один гвардейский полк другому нос утер. Будет просто соревнование гвардии, до которой остальным полкам далеко. Назначь наш полк своей морской гвардией, и не будет никому конфузий. Ну а мы не подведем, ты же видишь, какие орлы растут, а ведь полгода только как в полку!

– О куда заметил! – улыбнулся Петр, но без раздражения. Похоже, мое предложение острого отторжения не вызывало. – Но наградить и правда обещал.

Петр отошел обратно к строю солдат, так и стоящих с задранными к небу стволами. Пройдя за Петром, отдал пистолет морпеху, тот взял и снова замер.

– Стойсь! – резко выкрикнул Петр.

Морпехи сунули пистолеты в кобуры и побежали выстраиваться в две плотные шеренги.

А потом Петр начал их гонять. Строевая подготовка, она во все времена одинаковая, команды только разные. Мне бы ни в жизнь не догадаться, что означают многие команды из выкрикиваемых Петром, пока морпехи их не исполняли. Гонял их царь добротно, ему было весело и интересно, а мне скучно и прохладно. Наконец, наигравшись, царь залез в седло и сверху объявил на всю площадь:

– Сим днем объявляю милостью своей полк Двинской морской пехоты звания гвардейского достойный! И от сего дня повелеваю нести полку звание гвардейского, что длань мою над морями утвердит да чести гвардейцев в баталиях не уронит! Виват, гвардейцы!

Морпехи воодушевленно проорали троекратное «Виват!», слаженно, надо бы заметить. А Петр подъехал ко мне. Предложил показывать, с чем пожаловал.

Крикнул морпехам собирать гильзы, одеваться и возвращаться к обозу, а сам тем временем сопроводил царя к нашим саням. Возницы на санях встали, содрали шапки и низко поклонились. Петр осмотрел сверху вереницу саней, задержал взгляд на кухне, проехал вдоль саней туда-обратно и спрыгнул с седла рядом со мной. Вот интересно, он с лошади не слезает из представительских соображений или ему триста метров пешком пройти лень? Да нет вроде, на Белом море при мне по несколько километров отмахивал.

– Ну, показывай, мастер, диковины свои. – Петр пошел вдоль саней, трогая ящики и заглядывая под пологи.

– Дозволь, государь, диковины в доме показывать и, не изволь гневаться, без глаз иностранных, а то уплывут наши секреты за границу. А пока могу лишь то, что на виду, раскрыть.

– Дозволяю, вечером сегодня и покажешь. Раскрывай, о чем речь вел.

– Вначале позволь сказать, что кое-чем войску твоему помочь уже ныне могу.

– Вот это дело. Показывай.

– Семен! – кричу вдоль саней.

Подбегает Семен в стрелецком кафтане и со штуцером. Кланяется царю.

– Вот, государь, обычный егерь Семен может из штуцера бить в два раза дальше, чем стрелки с фузеями. А это значит, что враг к тебе еще не подойдет, а ты его косить можешь!

– Эка невидаль, штуцер. Да я их специально не заказываю, бой у него и вправду хорош, но за один выстрел штуцера фузея три сделать может!

– Вот в том и дело. Дозволь, мы тебе покажем, а ты уже сам решишь, быстрее фузея или нет.

Петр кивнул, соглашаясь.

– Семен, покажи государю, как из штуцера стрелять можно. Откуда стрелять будешь?

– Отсюда и смогу, коль государь дозволит.

Ему, конечно, виднее. Характеристиками штуцера не интересовался, но пять сотен метров до мишеней должно быть далеко для столь древнего оружия. А с другой стороны, мы же сейчас собрались скорострельность, а не точность показывать.

– Государь, твои гвардейцы семь залпов за четыре с половиной минуты дали. Посчитай, за сколько егерь со штуцера семь выстрелов даст.

– А и посчитаю, – обрадовался Петр новой затее и вытащил мои часы, которые уже засунул к себе в седельную сумку.

– Не далековато ли, Семен? – подошел к заряжающему штуцер егерю.

– Ты, мастер, не волнуйся. Сейчас мы государя нашего еще раз удивим, негоже мне, ветерану, хуже наших молодцов себя казать.

– Ну, Семен, тогда удиви нас всех, только будешь стрелять – шажок в сторону делай, чтоб дым мишени не закрывал.

Семен только кивнул, молча вскинул штуцер, ожидая команды. Петр, посмотрев на часы, скомандовал начинать серию.

За Семена можно было только радоваться: один выстрел – один труп, и это с пятисот метров из примитивного штуцера. Перезаряжал его Семен не менее лихо и уложил семь выстрелов в четыре минуты. При этом положив семь мишеней с пятисот метров.

Петр был доволен. Мне тоже было приятно, неожиданное хорошее всегда приятнее.

– Вот видишь, государь, штуцер не медленнее фузеи получается. А бьет значительно дальше и точнее.

– Вижу, ну а в чем подвох? – спросил Петр, забирая штуцер у Семена и внимательно его осматривая. – Обычный штуцер, даже не из новых.

– Дело в пулях. Семен, покажи. – И стал объяснять Петру про пули, которые газами в стволе разжимает и которые в ствол заходят свободно. А главное, такие пули можно лить в любых мастерских.

– Вот так, государь, можно прямо сейчас войско усилить. Только не заказывай больше фузей, заказывай только штуцера и старые фузеи на штуцера заменяй. И будет твое войско стрелять в пять раз дальше, чем противник.

Петр покрутил в руках пулю, взял еще одну, тоже осмотрел, забрал обе. Часы не вернул.

– Мастер ты, Александр, сложное простым делать. Эка мелочь пуля, по-другому отлитая, а эвон что выходит. И фузеи теперь в утиль сдавать.

– Зачем же в утиль, государь. Прикажи, чтобы в них нарезы сделали, и можно дальше с ними воевать.

– Ну да это мастера пущай думают, сегодня же озабочу, – закруглил Петр эту тему. – Показывай, что еще привез.

– Вот, государь, вещь для войска незаменимая…

Подвожу Петра к полевой кухне. С облучка поднялась наша повариха, еще раз поклонилась царю. Тот смотрел на нее с интересом.

– Что же ты, и баб в войско взял?

– Нет, государь, они только служат при войске, чтоб солдаты нужды не знали. А форма на них такая, потому как всем видно должно быть, что это не просто баба, а служащая нашего полка. А чтоб не спутали, кокарды у них другие, не такие, как у воинов. И оружия у них нет. А служит она при этой кухне, которая в дороге солдат кормит и поит, и может еду на ходу готовить. А главное, все солдаты горячую и свежую еду получают и животом потом не маются, наглотавшись чего ни попадя.

– Эка задумка хорошая! Говори подробнее!

– Дозволь, государь, тебе подробно повариха обскажет, это ее хозяйство, и она его лучше знает.

– А и правда. – Петр повернулся к поварихе. – Ну-ка подь сюды. Говори, как у тебя тут все устроено да как солдат кормишь.

Повариха бойко стала рассказывать царю, где и что, откидывая крышки и лючки, бегая периодически к ящику с припасами и показывая, как там все лежит. Самоустранился умышленно, надо престиж служб поднимать. Глядишь, и пойдут разговоры, что служка Двинского полка с царем беседу вела да рукоделие свое показывала. Совсем иное отношение к вспомогательным войскам сложиться может. Петр с интересом смотрел, и слушал, рассказ о том, как на переходе шли без остановок, только чтоб лошади отдохнули да перекусили, а в это время более двухсот человек с этой кухни горячим питались, очень ему понравился, вызвал вопросы, и повариха снова забегала, показывая, что да как. На этой ноте и решил, что мне пора вмешаться.

– А покорми-ка ты нас, хозяюшка, горячим, – обратился к поварихе. – Чего зря говорить, когда показать можем.

Говорил не просто так, еще утром приказал готовить обеда побольше, да держать горячим, чтоб с солдатами, где на постой встанем, сходиться легче было.

– Отведай, царь-батюшка, обеда нашего, – обратилась повариха к Петру, – не побрезгуй, все готово, и мисы чистые, и ложки к ним.

– Показывай, чем потчуешь. – Петр заинтересовался, вряд ли был голодный, но чего только из любопытства не сделаешь.

Повариха метнулась к ящику, вытащила из посудного отделения стопку мисок, ухватила пачку ложек, вскочила на приступку кухни и, открыв отделение горячего, стала накладывать в две миски парящего варева. Подала с поклоном миску с ложкой царю, а потом и мне. Петр уселся на приступку кухни, попробовал.

– Любо, и в пути так ели?

– Да, государь, и готовили не останавливаясь.

– А сколько, говоришь, за раз ртов кормили?

– Кормили более двухсот, только готовили несколько раз подряд. Кухня-то маленькая, но никто не в обиде был – одни на час раньше поели, другие на час позже.

– И то верно, горячим кормиться да бабой правильной сготовленным, тут уж и несколько часов задержки обиды не даст. А за раз сколько?

– Давай сами сейчас и посмотрим, – улыбаюсь Петру. – Котлы полные, да и мириться со стрелками, которые нам уступили, надо… Вот давай их кормить да считать.

Петр вскочил, довольный новой затеей, махнул Меншикову, гарцующему рядом на лошади.

– Гони сюда оконфузившихся преображенцев и сам слезай к нам трапезничать.

Подтянувшиеся солдаты начали толпиться у раздачи. Повариха сноровисто метала варево в миски и отдавала солдатам. Ложки у них, как выяснилось, были свои. Не знаю, как Петр, но мне считать было не интересно. Во-первых, мисок у нас девяносто восемь, было сто, но две в дороге покололи. Надо будет придумать, чем заменить глиняные миски. А во-вторых, какая разница сколько?

– Царь-батюшка, – окликнула Петра, ходившего около кухни, повариха, – мисы кончились, а треть котла еще есть.

Петр отдал свою миску, слегка опустошенную, очередному солдату, вскочил на приступку, заглянул в котел. Потыкал в соседнюю крышку:

– Там что?

Повариха отщелкнула замки, откинула крышку:

– Отвар, царь-батюшка, отведай после варева!

Петр сам зачерпнул из котла половником крепкий травяной отвар, куда я велел с утра сахару заморского кинуть. Отхлебнул, еще отхлебнул, выплеснул остатки на снег и бросил половник обратно в котел.

– Знатно своих гвардейцев кормишь, – обратился Петр ко мне, спрыгивая с подножки.

– Твоих гвардейцев, государь. Я только их обучаю да справу делаю.

– То верно. Но делаешь хорошо. Буду у себя такие котлы в войске вводить! Алексашка! – крикнул царь Меншикова. – Гони в кузнечную слободу, привези мастера, поспешай, дело государево! Как думаешь, десятка на полк хватит? – спросил он меня.

Чтоб еще знать, сколько в его полку солдат.

– Десятка хватит на три тысячи солдат, коль они за два захода подойдут, а если за три захода, так и на пять тысяч хватит, а более заходов уже плохо, солдат опять голодным станет, а рядом кто-то есть будет.

– Так тому и быть, по десять твоих котлов на полк припишу, а о тебе позже поговорим, но служба твоя мне люба! Показывай еще что есть.

Проведя Петра к кунгу, обвел его рукой:

– Вот, государь, наша передвижная лекарская, чтоб раненых да увечных пользовать да на ноги поднимать. А кого на ноги не поднимем, в ней и везем.

Петр распахнул дверь и шагнул внутрь. В кунге ему было тесновато и тент низкий. Так что, увидев по бокам длинные лавки, Петр сразу сел на одну из них, на второй лежал наш возница, и сидела Тая, перечитывая под масляным фонарем конспекты, которые успели собрать из листочков писца.

При виде царя Тая поднялась и глубоко поклонилась. Мужик на койке чуть не расплакался:

– Прости, царь-батюшка, подняться не могу, прими и мой низкий поклон.

Петр осматривал небольшой кунг с не меньшим интересом, чем печь, за свой дизайн мне можно гордиться. Производит впечатление. Тут и стол, и шкаф с настойками, бинтами и прочими принадлежностями, и светло, и тепло – одним словом, комфортно.

– И чем же тебя сподобило? – обратился Петр к вознице.

– Под сани груженые попал, думал, не жилец. У нас в караване и проще случаи были, да не выживал никто. А вот лекарка ваша морская выходила, говорит, летом сам ходить буду. Век за ее здоровье бога молить стану. И за твое, батюшка-царь наш, что воины твои твою милость на нас несут.

Петру речь понравилась, он аж расцвел весь, хотя речь с возницей мне не пришло в голову отрепетировать, совсем стал плохо детали продумывать.

Осмотрев стоявшую напротив Таю и уже ничего не говоря по поводу формы, задал ей вопрос:

– Ну а ты что про болезного скажешь?

– Множественные переломы ног и длинные рваные раны. Раны промыты и зашиты, кости собраны и зажаты тесом. Если больного не беспокоить в течение месяца, пойдет на поправку, через три встанет на ноги, будет еще слаб, и ходить надо заново учиться, но через полгода станет полноценным работником.

Тая поклонилась еще раз.

А я выпал в осадок. Она что? Дословно меня цитирует? Или уже сама понимает, что говорит? Был сражен краткостью и полнотой диагноза. На Петра выступление произвело неменьшее впечатление.

– Где на лекаря училась?

– Я еще учусь, государь, месяц только как лекарем полка назначена. А учат нас мастер и травницы наши деревенские, да вот букварь лекарский составляем, и по нему тоже учусь.

Тая потрясла кипой сшитых листов. Петр, протянув руку, забрал листы и стал их бегло просматривать. Посмотреть там было на что. Нашими общими стараниями и моими множественными поясняющими рисунками возникла довольно полная брошюра полевой помощи, захватывающая и обычные заболевания, и травмы, и ранения. Только раздел хирургии в ней был никакой – все, что вспоминалось про хирургию, это песенка про Маресьева.

Петр досмотрел до конца брошюру, отбросил ее на койку, откинулся и, глядя на меня задумчиво, сказал:

– Значит, еще и служба лекарей при полку. И раненых на поле есть кому посмотреть, да и куда нести есть, да где шить. И воев для этого не занимаешь. Любо мне и это! Да где мне лекарей столько взять!

– Государь, лекарка эта месяц тому слыхом о лекарском деле не слыхала, а вот ведь обучилась! И раненого тяжелого на ноги поднимает. И буквица, по которой учится, у нас есть. Скопировать ее да баб грамотных в службу зазвать – пусть учатся. Даже если больше месяца учить будут, все одно у тебя лекари по всем полкам потихоньку появятся, и нести потери, как от болезней, так и от ранений, будешь меньше. А ведь хороший солдат стоит дорого, сколько одного только пороху надо извести, чтоб он стрелять хорошо обучился. И терять тех, кого еще можно будет спасти, выйдет дороже, чем баб собрать, обучить да платить им за службу немного.

– А коль обрюхатит кто, сбежишь со службы? – обратился Петр к Тае.

– Мастер запретил нам тяжелеть три года, государь, и мы согласились и слово свое держать будем. А кто насильничать станет, мастер обещал лично расстрелять виновного.

Петр перевел взгляд на меня, подняв бровь. Как-то неудачно Тая разоткровенничалась.

– Государь, я отдал солдатам приказ всех женщин служб беречь и защищать. Солдат, нарушивший приказ командира и вызвавший брожение в полку, мне не нужен. Нарушил раз, нарушит и другой. А мне в бою надо быть уверенным, что приказ исполнится точно и в срок. Со служащими у меня действительно договор на три года работы. Три года баба в состоянии не тяжелеть, даже если живет с кем-то, тем более лекарка. А за три года она и сама научится, и опыту наберется, и смену себе подготовит. Коль дальше служить захочет, то еще на три года договор составим.

– А ты живешь с кем-то? – повернулся к Тае государь.

– Да, государь, более полугода. – Тая даже не покраснела, вот что значит разок бал посетить.

– А солдаты как на то смотрят? – А вот это мне самому интересно было.

– Уважают мой выбор и моего избранника. – Ну, тут, конечно, не совсем типичная ситуация, мы с Таей особый случай, а вот над остальными случаями, которые наверняка будут, придется задуматься. – Нет мне зависти от солдат, и относятся они ко мне по-доброму. И выхаживать их всех буду, случись что, всеми силами. Не только мужи свое слово держать могут, государь. – Тая низко наклонила голову, видимо, для нее такая речь верх неприличия и непокорности божьему помазаннику.

– Славных баб да воев ты подобрал, – усмехнулся Петр. – А мастер – это что за лекарь?

– Не подбирал, государь. Каких рекрутов привели, тех и учил, бабы сами вызвались, когда свою нужду по деревням объявил. А мастером меня на верфях да заводе кличут, вот и к остальным приклеилось.

– Так ты еще и лекарь?

– Слабый лекарь, государь, для поля боя сгожусь, а школ специальных не кончал. Но что знаю, в той буквице и изложил, да еще травницы деревенские добавили. Вот и хватает хворых на ноги поднимать.

– Когда же ты успел-то все?

– А вот с этим плохо, государь, – искренне огорчился я. – Мне еще несколько лет надо, чтоб помощников обучить всему, что знаю, да дела наладить. Не успеваю все, что хочу, сделать, сутками работаю, а все одно не успеваю.

– Бабу себе справную заведи, чтоб от дел завлечь могла. Только смотри, домом не увлекись! Ты мне много чего обещал! А хошь, пошлю тебе пару девок с Немецкой слободы? – Тая заметно вздрогнула.

А Петр-то как мне подыграл, теперь у меня легенда железная. Но с Таей меня уже видели на балу в Архангельске, не поверю, что нет тут тайного сыска, который вмиг про меня все выведает у моих же солдат, если государь поинтересуется. Значит, шифроваться нет смысла, проще самому правду сказать.

– Не надо пары девок, государь, мне одной справной бабы вполне хватило уже, – и показываю глазами на Таю, которая как-то сжалась в своем углу.

– О как! – усмехнулся Петр, посмотрел на Таю внимательнее. – Больше полугода, говоришь? – оскалился Петр еще раз. – Ты, гляжу, везде успел! Но вижу, что и дело хорошо справляешь! – продолжил он, переходя на деловой тон. – Подумаю над диковинами твоими, по душе они мне. Есть еще что показать?

– Есть, государь, и много, но осталось то, что лучше в горнице показывать. И коль дозволишь, без глаз лишних, – ответил, открывая дверь и пятясь на улицу.

– Коли так, после ужина за тобой пошлю, лагерь ставь у шатров преображенцев, вы уже, считай, познакомились, – закончил Петр, спрыгивая вслед за мной на площадь.

Подскочил пешим Меншиков, доложил, что привез мастеров, Петр указал им на кухню, сказал, что такие же хочет и много, чтоб меня расспросили, как сделано.

Остановил собравшегося было уходить Петра, обратил его внимание, как телега сделана. Сообщил, что пушки также перевозить можно, пушку и зарядные ящики к ней. Петр посмотрел так и эдак, кивнул, сказал, что вечером поговорим, и ускакал к себе.

Мастера считали себя самыми толстыми утками в этом болоте, поэтому особо продуктивного разговора с ними не получилось. Оставил их ковыряться самим и занялся лагерем, точнее, налаживанием отношений со стоящими рядом.

Вечером прискакал Меншиков, передал, что Петр отложил аудиенцию на сутки, и завтра он за мной зайдет. Пригласил тезку к нам на ужин. Он поколебался, но спрыгнул с коня и присоединился к компании в центральном шатре.

Шатер волевым решением был мной отведен под представительские цели, так что морпехам пришлось тесниться в двух оставшихся. Правда, они большей частью разбрелись по остальным бивуакам, осталась только дежурная смена при знамени и царских подарках. Всем морпехам еще при отбытии было строго указано про корабль – или ни слова не говорить, или описывать ту ладью, на которой они в Вавчугу плыли. Тут повторил указ еще раз. А все остальное надо рассказывать красочно, мол, все у нас есть и все мы можем. Надеюсь, слухи расползутся быстро и нужного мне оттенка. Даже хорошо, что аудиенцию отложили. Думаю, завтра днем Петру много интересного доложат.

Компания, ужинающая в шатре, была разномастной и в основном офицерской. Офицеры сами шли знакомиться к обласканному царем подразделению, тащили штофы и предлагали обмывать. Отказываться было никак нельзя. Вот и приглашал всех в шатер. А в шатре было хорошо. Светло, тепло от печи и хорошо от выпитого. Наши скатанные плащи служили прекрасными пуфиками, и компания, вкусно поев и выпив, теперь травила байки. Кстати, самые расторопные офицеры напросились столовать у меня своих солдат, пока мы тут будем стоять. Припасы за их счет. Не возражал, очень полезно, чтоб побольше солдат и офицеров оценили достоинства полевой кухни и недостатки разрозненного приготовления на множестве костров. Сейчас кухня уже заканчивала вторую варку для нетерпеливо топчущихся рядом солдат второй смены. Повариха весело переругивалась с самыми нетерпеливыми, а солдаты называли ее кормилицей и просили поторопиться, причем все были доброжелательны. Может, еще и потому, что рядом наш пост при оружии стоял, а на поварихе была наша форма. Простую бабу в зипуне и по заду уже наверняка бы похлопали, и вести себя могли хамски.

Сели с Меншиковым рядышком, и пока он ел да запивал – расспрашивал тезку о новостях. Основные сплетни уже знал: Петр идет на Азов. Теперь были бы интересны подробности.

Поговорили с час где-то, и Александр откланялся, пока он еще не тот Меншиков, которого себе представлял. Вполне вменяемый парень, хитрованистый, но не заносчивый. Однако ростки будущего уже проклевываются. Мне он ничего нового не рассказал, а вот меня пытал много и дотошно.

Офицеры в шатре расходиться и не думали. Бегал к Тае погрызть березового уголька, а то даже мне такие ударные дозы алкоголя великоваты. Укушавшиеся сладко дрыхли там, где и сидели, новопришедшие и соответственно принесшие еще огненной воды отодвигали спящих к стенам шатра и продолжали.

Новоприбывающие уже послушали баек от моих морпехов, и теперь вместо разговоров о боевых подвигах начались вопросы на тему «А правда, что?..». Придется, значит, и мне принять деятельное участие в распространении нужных слухов, но уже в офицерской среде.

Посиделки не заканчивались, уставших сменяли выспавшиеся, и утром я понял, что скоро сдохну от пития такими темпами. Поискал по шатрам Семена, как самого опытного, растолкал его, объяснил ситуацию, потом притащил в центральный шатер, представил как полкового снайпера, чем удивил всех, в том числе и Семена, объяснял, кто такие снайперы. Офицеры подхватили мысль с интересом, все хорошо представляли, что будет, если в войске выбивать командиров.

Оставив Семена на растерзание, пошел в соседний шатер и завалился на плащ-палатку.

А днем проснулся знаменитым. Со слухами несколько перестарался, но, не имея опыта в этом деле, считал, что кашу маслом не испортишь. Оказалось, очень даже испортишь. Спокойно посидеть с морпехами теперь не удавалось, на наши тактические занятия набивалась толпа народу. Решил под это дело толкнуть идею рассыпного строя, которая встретила острое противодействие: как, мол, толпа от конницы отобьется? А как от шрапнели в упор да из десятка орудий? Мои доводы натыкались на стену традиций, но вода камень точит, вот и дискутировали весь день. Убедить не убедил, но хоть мысль закрепил. К вечеру начал готовить представление по вручению даров – надо было отрепетировать, что за чем вносить и как преподносить.

Дождавшись приглашения, потянулись обозом ко дворцу. Перетаскивали с саней всю поклажу к дверям, но вносить внутрь велел только по отрепетированной схеме. Пригладился, кивнул распорядителю. Тот исчез за дверями, и вскоре меня запустили.

В комнате народу было полно, видимо, шло обсуждение Азовского похода, интимной обстановки не получилось, ну да царю виднее.

Склонил голову в сторону Петра.

– Государь! – Потом склонил голову в сторону свиты и потом обратился опять к Петру: – Позволено ли мне будет занять много твоего времени на вручение даров, любовно собранных народом, и объяснений особенностей этих даров?

– Много?

– Если с объяснениями, то да, много, государь.

Петр махнул рукой, чтоб сворачивали карты.

– Начинай, а там посмотрим.

Подошел к двери, стукнул, занесли первые сундуки из Холмогор. Тут обходился без особых объяснений, ну сувениры они сувениры и есть. На осмотренные безделушки царь махал прислуге, и та все уносила. Наконец закончил с холмогорским.

Закончил формой морпехов для царя. Вот тут заскучавший Петр оживился, посмотрел и то и другое. Портные расстарались. Петру понравилось. Он решил, коль с гвардейцем в форме общается, так самому надо переодеться. Ушел переодеваться в парадную форму. Свита тихонько шумела, обсуждая. Слухи обо мне тут уже явно знали, смотрели если и не с уважением, то все же не как на пустое место.

Царь вернулся быстро, да и что там надевать-то? Не то что эти их чулки с подвязками.

Похвалил за удобство формы, сказал, что непривычно просто все, но он подумает. Берцы ему особо понравились. А картуз царь крутил в руках, любуясь на кокарду.

Под обсуждение формы по моему стуку занесли продукцию наших ткачей. И началось представление товаров Вавчуги. Ткань была великолепна, и это все оценили. Громкое обсуждение пошло после того, как заявил, что за день завод может делать более тысячи аршин любой такой ткани, лишь бы лен был. То есть ткани для одежды примерно на пятьсот человек в день.

Кроме того, намереваюсь довести выпуск в течение ближайших лет до десяти тысяч аршин, но все упирается в сырье. Нужны поставки с больших территорий, богатых льном, но прав на это у меня, увы, нет. Вот, закинул первый шар, воспринятый вполне благосклонно и с пониманием.

Хорошо, продолжаю о низовых товарах, то есть о слитках железа, листах латуни, даже доски пропитанные упомянул. И на все были образцы, и каждый вызывал интерес с обсуждением, так как подробно объяснялись преимущества перед обычными товарами и что из показанного можно делать.

Слушатели мои подустали. Перехожу к более интересным товарам. Объявив, что к царской форме положено оружие, дал команду вносить парадную сбрую. Показал, как все застегнуть, дал царю наиграться выхватыванием то пистолетов, то кортиков. Петр раскраснелся и потребовал картузов, то бишь патронов – занесли шкатулку с сотней зарядов. Десяток из них был тут же расстрелян Петром с балкона по воронам, даже, по-моему, государь в кого-то умудрился попасть. Петр нахваливал оружие и меня заодно. Напомнил, что заинтересован в больших количествах подобного.

Закатил второй шар по поводу того, что права не имею железо собирать, а железа под Архангельском почти нет. Мне бы Уральский хребетик для нужд заводов, да чтоб никто там мешать мне не смел – вот тогда построю большие заводы, и будет много вкусностей. Второй шар государь воспринял задумчиво, но тоже с благосклонностью.

Далее занесли сбрую повседневную, которую общество приняло с интересом, но уже без стрельбы и ажиотажа. К форме начальника положены часы, чтоб точно время знал и атаки согласовывал. Преподнесли парадный вариант часов, которым дворяне долго любовались и обсуждали. Для дел, а не для парадов нужны часы обычные – морпехи преподнесли шкатулку с простыми часами. Конечно, не совсем простыми, а царскими, но все же попроще.

Под это дело выложил на столе в рядок и открыл пеналы с пятью навороченными часами, сказав, что вот часы для тех, кому Петр сам вручит. И выставил пятнадцать пеналов с простыми часами, на кожаных тисненых ремешках, но с позолоченным корпусом. Сказал, мол, генералы и командующие должны иметь часы для согласования своих действий.

Часы и привлечение их к военным делам с объяснением на примерах, как можно использовать диковину, имели огромный успех. Далее старался представлять диковинки с объяснением так, чтоб ажиотаж и заинтересованность только нарастали. Особо напирал на то, что это не единичные экземпляры, а серийная продукция, которую могу от нескольких штук и до десятков, сотен, а то и тысяч штук в день делать. Те же пуговицы с гербами для армии, например.

На пуговицы, кстати, сразу получил царский заказ, так что линия эта долго загружена будет. О форме гербов на пуговицах и нагрудных знаках Петр обещал сообщить дополнительно.

Промахнулся только с фарфором – он особого ажиотажа не вызвал, несмотря на шикарную работу художников. Ну мужики, чего с них взять. Тем не менее предложил фарфор дать потом на оценку придворным дамам, а сам по-быстрому исправил угасший интерес зеркалом.

Снова ажиотаж и разговоры, и опять мысль – могу по несколько штук в день таких делать. Петр перед зеркалом снова занялся разглядыванием формы и выхватыванием то кортиков, то пистолетов.

На финал оставил наборы инструментов. И снова фурор. Петр по достоинству оценил не только каждый инструмент, но и тару. Рассматривал внимательно и клейма. Остался очень доволен. По-моему, государь обрадовался инструменту больше, чем пистолетам.

Подведя запас подарков к концу, постарался максимально взвинтить слушателей. И мне это вполне удалось. Теперь завершающий штрих.

– Государь, господа. Хочу рассказать о том деле, на которое меня государь поставил. Единственное, о чем прошу, о деле этом никто, кроме вас, знать не должен. Коль слухи, хоть малейшие, просочатся, мы не сможем достойно выиграть государев спор. И из-за этого престиж России пострадать может.

Дождавшись удивленных кивков от большинства, а главное, от Петра, стукнул в дверь. Два морпеха занесли большую коробку и, поставив ее на стол, сняли декоративный чехол из полированного дерева.

Мои зрители и слушатели замерли, глядя на стол, да я и сам залюбовался. На подставке, имитирующей бурные волны, летел, чуть наклонившись вбок под ветром, корабль, окруженный облаком парусов. Очень сильное впечатление. Держал паузу, пока шепотки не начались.

– Корабль, который поручил мне государь, построен. – Выдержал еще небольшую паузу. – Весной он будет спущен на воду, а летом выиграет спор государя, в том можете не сомневаться.

Глядя на макет, в этом действительно никто не сомневался.

Петр разглядывал кораблик, трогая его рукой, как будто проверяя, не призрачный ли он. Вокруг стола столпилась свита, пожирая макет глазами, оставив меня в одиночестве торчать посередине зала.

Петр начал задумчиво барабанить пальцами по столу. Повернулся ко мне вместе со стулом, придворные расчистили ему коридор для обозрения. Рассмотрев меня, как до этого мои подарки, государь спросил:

– Говоришь, все тебя мастером кличут? Что ж, народ у нас сметливый, в глубину видит. Буду думать над наградой для тебя. В том, что спор выиграешь, мы уже не сомневаемся. Как корабль назвал?

– «Орлом» назвали, государь. Не мною назван, все работники и бабы вместе имя дали, все влюблены в этот корабль. Там ни одного гладкого места не осталось – все резьбой затейливой изрезано. А после названия и фигура носовая определилась – в виде орла атакующего. Опосля этого в клеймо мое стали орла ставить. Вот теперь все товары, у нас выпущенные, так и клеймим – атакующим орлом. И тем клеймом за качество отвечаем.

– Добро, Александр. Зело ты порадовал нас. Пока не спрашиваю, чего хочешь. Подумай, да и мы подумаем. Есть и у меня большие резоны на тебя. И приглашаю тебя с дамой, – тут Петр усмехнулся, – на бал в твою честь. Там этот разговор и закончим. Бал назначу… – Петр подумал, – о среде на той седмице. – Повернувшись к свите, государь продолжил: – Всем быть обязательно! – Вернув взгляд ко мне, царь закончил аудиенцию: – Ступай.

Склонив голову, попрощался с Петром и свитой, сделал пару шагов назад, повернулся и вышел. Все в комнате молча проводили меня взглядами.

Закрыв дверь, прислонился к ней и постоял, отходя от напряжения, которого ранее и не замечал. Махнув морпехам, порадовал, что все хорошо, собираемся и уходим. Но эта аудиенция из меня все соки выпила. Если теперь еще меня ждут в шатре с расспросами, то будет совсем плохо. А ведь наверняка ждут. Офицеры оттуда и не выходят, только новые приходят – как только помещаются, непонятно.

Далее была очередная пьянка, она, по-моему, со вчера и не прекращалась. Сцепив зубы и взяв себя в лапы, снова стал радушным хозяином, подробно рассказывающим об аудиенции и о диковинах, что привез. Кроме корабля, разумеется, такие слухи мне не нужны.

Пили за мое здоровье и за будущую большую награду. Что будет большая, никто не сомневался, тут так принято. Малую вручают сразу, а над большой думают. Все сошлись на том, что деяния стоят большой награды.

Скрипя зубами на свою жабу, проявил широту души и двум самым именитыми гостям подарил часы на кожаном ремешке из оставленных на презенты пяти часов. Сказав, что такие же были преподнесены царю в числе подарков. За дорогие подарки тут, оказалось, принято отдариваться самым дорогим, и теперь у меня появилась персональная лошадь в полной экипировке и шикарная, навороченная, по утверждениям знатоков, шпага.

Ну и на кой они мне, не умеющему ни того ни другого? Однако знакомства были важнее, и, отозвав на улицу первого дарителя, долго благодарил, расхваливал подарок, а потом признался, что, будучи моряком, проводящим жизнь на палубах, обихаживать и ездить на лошади не умею. Так приобрел первого благосклонно ко мне относящегося высокопоставленного офицера, а с ним и головную боль, и больной зад от его настойчивых попыток сделать из меня истинного казака. Со вторым случилась та же история: признавшись в незнании приемов фехтования со шпагой, поскольку по форме одежды для нас важны были пистолеты и кортики, умолчал, что кортиками в общем-то тоже не владею – в результате получил синяки по всему телу, особенно на руках, от уроков владения шпагой. Про шпагу раньше думал, что это шампур, на которой накалывают. Фильмы и спортивные соревнования моего времени сложили о шпаге именно такое впечатление.

То, что дали мне, все называли шпагой, и был это длинный узкий меч. Лезвие в разрезе походило на сильно вытянутый ромб, шириной у основания чуть меньше трех пальцев и сужающийся к верхушке в иглу. Как меня заверили, им можно протыкать доспехи не напрягаясь, в чем мне даже сомневаться не приходилось, при таком-то весе и остроте кончика.

Кроме того, эти же доспехи можно было рубить, что для шпаги раньше считал невозможным. А вот орудовать этой тяжеленной штукой было трудно. И как-то резко взяло сомнение про многочасовые бои на мечах. Сотня ударов такой железкой должна полностью иссушить организм любого силача. Мне и полусотни хватало. Подтянуться полсотни раз было бы не легче.

О лошади особо сказать нечего, милейшее создание, оглаживать и чистить его стало для меня способом релаксации. Ехать не торопясь было тоже вполне приятно. А вот торопиться верхом на лошади стало пыткой, и я предпочитал все же сани. Лошадь отдал Тае под крылышко, сказал, что это мне подарок. Думаю, две женщины найдут общий язык.

Отношения с окружением сложились хорошие, но без злопыхателей не обошлось. В целом наш полк, точнее, его представителей, стали считать отличными ребятами, с которыми можно «ходить в разведку» и воевать бок о бок. Меня стали приглашать на посиделки высшего офицерства, на котором, в частности, обсуждали поход к Азову.

В стратегию не лез, предлагал всякие тактические ухищрения, принимаемые обычно с интересом. И совершенно без своего желания обрел славу необычного, но интересного тактика. Теперь уже ко мне обращались с вопросами.

На стратегические вопросы благоразумно отвечал, что для их решения у нас государь и высшие офицеры, а наша задача наилучшими приемами реализовать их планы. Чем заработал еще и ореол верного царю офицера, вместе с благосклонностью высших чинов. Такого не планировал, но раз карта легла, решил разыграть ее по максимуму.

В итоге остался совсем без презентов и сувениров – все было раздарено при наилучших стечениях обстоятельств. В средствах мы были не ограничены, сидя на золотой казне Бажениных, но жить предпочитали скромно. Это тоже было замечено и по-своему истолковано. Хотя скромность была не напоказ, а скорее по привычке.

Мои знакомые стали намекать, будто жаловались царю, что столь блестящий офицер и без поместий. Так что, смеялись они, подбирай себе место для поместья под Москвой. Поместье меня интересовало мало, а вот место под Москвой интересовало как перевалочный пункт.

Подумав, решил соединить поместье с белой глиной, так как другие залежи чего-то ценного под Москвой мне были неизвестны. Вот большой заводик под Гжелью, совмещенный с перевалочными складами в дневном переходе от Москвы – интересовал.

Начал упоминать в разговорах именно это место. Самым впечатляющим доказательством хорошего отношения солдат и офицеров, базирующихся с нами в Китай-городе, было вручение нашему подразделению гвардейского знамени. Знамя вышивали, не ставя нас в известность, а потом поставили перед фактом, что полки собраны для чествования собрата.

Переоделся по-быстрому в парадный мундир, и пошли с морпехами строем на процедуру. Были речи, торжественный пронос нами знамени перед строем, а потом под батальонный марш полков мимо нашего знамени и нас, стоящих вокруг него в каре, с криками «Виват!». И потом большая пьянка.

Доел запас угля Таи, надо срочно обновлять. Теперь разговоры крутились вокруг бала. Судя по всему, там собирался быть весь город. Не думаю, что тому причиной моя персона, скорее просто очередной повод устроить большую гулянку. Но все же надо будет готовиться, а времени уже не остается. Занят круглые сутки – либо с офицерами, либо с солдатами. А теперь еще и купцы повадились, с ними тоже много договоренностей заключили. Однако уточнение деталей купеческих договоров и их подписание откладываю на после бала. Купцы, приняв мои отложенные договоренности за сомнения, тут же применили тяжелую артиллерию. В эти времена поговорка «не подмажешь, не поедешь» была более актуальна, чем в мое время. Теперь у меня появилось подворье в Москве. Все чинно, с документами и без прямых обязательств – мол, это просто подарок, заезжай почаще.

Подворье мне понравилось. Купцы не просто подарили, чтоб было, а выбрали с умом. Большой внутренний двор, крепкий дом, два просто огромных амбара, чем-то напомнивших мне металлические полукруглые ангары моего времени – только эти были деревянные. Куча мелких пристроек, начиная от конюшни и заканчивая двухочковым сортиром. К дому прилагались средних лет управляющий и старичок-дворник.

Обсудив с новыми сотрудниками нашу дальнейшую жизнь, написал письмо в Вавчугу братьям. Пусть думают, чем грузить амбары, где хранить, у нас уже есть. В письме особо прошелся по их бывшему деловому партнеру и попросил никаких дел с ним не вести, тут есть и более интересные варианты. Предлагал Федору переехать на время в Москву и наладить тут плотный контакт, описывал цены, не менее которых тут можно взять за наши товары, намекал, что, если Федор постарается, возьмем и больше. Если после этого брат Баженин не прискачет сюда сломя голову, то сожру свой картуз.

Жить дома не стал, все же в Китай-городе уже быт наладился, и стоило закончить свое пребывание именно там, рядом с нужными людьми, а не переезжать. Офицеры этот жест оценили. С купцами отметил новоселье как обычно – пьянкой и разговорами. Искренне благодарил за подарок и сообщал, что сюда едет Федор, мой партнер, с которым и будут заключены договора. Предварительно все соглашения одобряю и даже думаю над увеличением объемов – о ценах позже.

Расстались вполне довольные друг другом. Вернувшись к шатрам, попал на продолжение попойки, где отмечали новоселье, а может, и нечто иное. Вернусь в Вавчугу, надо будет основательно лечить печень.

Наконец приблизился бал, и офицеры рассосались готовиться к мероприятию. Вздохнул с облегчением. Мне они все нравились, причем многие действительно были отличными знакомыми. Но устал безмерно от этого словоблудия и водкопития. Поручил Тае готовиться к балу, как сумеет, распаковать наши архангельские наряды, сделать, чтоб они снова выглядели блестяще. На ее начинающийся мандраж по поводу страхов и царей напомнил, что она обещала слушаться – вот и исполняй, что сказано, без страхов и опасений. Все будет хорошо. Сам упал в шатре и старался просто расслабиться, сбросить напряжение.

Сбросить его с Таей не получалось, больно людно было, да и занята она. За день, ночь и следующее утро подготовили все, что могли подготовить к балу, и теперь просто ждали вызова. Ради этих сборов перенесли раненого возницу в шатер, чем мы с Таей не преминули воспользоваться. Теперь Тая сидела в кунге, с прической, натертая, боясь лишний раз шевельнуться, чтоб все не рассыпалось.

Наконец нас пригласили. Торжественного входа, как в Архангельске, получиться не могло, так как мы были одними из первых. Зато нас поставили на помост и поручили благосклонно кивать всем приходящим.

Поставил и обсказал, что делать, сам Петр, когда обратился к нему с признанием своего невежества в дворцовых делах. Кроме того, Петр обещал подсказать, что потом делать, улыбнулся Тае, сделал нам обоим комплименты, высоко оценив наши наряды, после чего забыл о нашем существовании.

Так как ко всем разговорам царя прислушивались и тут же о них судачили, делая выводы, то нам окружающие начали делать еще более изощренные комплименты. Дамы интересовались у Таи, откуда такой прекрасный покрой и замечательные драгоценности, хотя на самих висели гирлянды бриллиантов.

По залу сразу пошли слухи, что мы тут не просто ширма, а нечто большее, и у царя на нас планы. Сразу появились желающие стать нашими лучшими друзьями. Очень сложно было остаться вежливым и улыбаться. Не завидую дипломатам – адова работа эти приемы, особенно если анализировать постоянно, кто что и кому сказал, по какому поводу и каким тоном.

Радовало, что было тут много моих знакомых по Китай-городу, и они заражали остальных присутствующих энтузиазмом, рассказывая обо мне байки. Так что общее мнение о нас с Таей складывалось положительное.

Тая блистала, была любезной, на откровенные комплименты не краснела, а только улыбалась. Сумела поддержать несколько наших бесед. Например, вызвала удивление у немецкого старичка-полковника, с которым мы подробно обсуждали полковые службы – насколько станет эффективнее обычная войсковая часть, если приложить к ней медицинскую службу. Подробным разбором проблемы она и меня удивила, такого мы с ней не обсуждали, это уже ее личные выводы. Тая только мне мило улыбнулась, мол, и мы не лаптем деланные.

Тем временем сбор гостей закончился, и все наговорились, обсудив самое животрепещущее. Теоретически уже можно было расходиться, но так было не принято, и все ждали развлечений. Телевизора этому времени явно недостает.

Первым развлечением был обед. Нас посадили во главе длинной череды столов и начали тостовать за наше здоровье. Первым кратко сказал Петр, добавив, что у него есть еще что сказать, но он хочет послушать своих верных подданных. Подданные не подкачали. Зачинщиками и тут выступили мои знакомые – вспомнили все, вплоть до блестящего тактика, хотя тут они изрядно приврали. Им поддакивали вельможи, которых не знал совершенно, но эти скорее выступали «для галочки». Купцы, которые тоже тут присутствовали, хотя узнать их в нарядах было сложно, помянули меня как знатного промышленника и чуть ли не «локомотив» всей русской экономики. Пришлось поглядывать за спину, не режутся ли там случайно крылья, белые такие и с нимбом в комплекте. Петр кивал благожелательно, переговаривался с соседями, периодически намекал мне, что вот тут надо ответную речь произнести.

Так обед и шел – много звона посуды и разговоров, мало еды, просто некогда было этой мелочью за столом заниматься, хотя вкусностей было полно. Тая тоже сидела, проглотив лом. В нее прилетело несколько тостов, на которые и ей пришлось толкать речи. Первым отметился удивленный ею старичок-полковник, разлившись соловьем, какая талантливая спутница подрастает под крылом такого одаренного тактика. Петр опять посмотрел на меня, подняв бровь. Кратко поведал ему о том, как Тая раскатала этого старичка фактами и умозаключениями.

Наконец отобедали, поток восхвалений иссяк, народ подустал. Самое время для танцев и музыки. С танцами не ко мне, а музыку послушаю, так как уходить мне с праздника в честь меня же не положено.

Петр взял слово, начав толкать заключительную, как мне казалось, речь. Сказал, что ему понравилось столь единодушное одобрение моих многогранных талантов и что он не может оставить такой, наделенный Господом самородок без надлежащей огранки и оправы. Мне даже зябко стало – сейчас как начнут гранить и оправлять, потом ведь не сбежать будет.

– А посему, – продолжил Петр, – имел ранее беседу со своим царственным братом, императором Священной Римской империи, решая о достойной награде верным и зело полезным подданным. Ныне, по ходатайству моему, вручаю мастеру Александру титул князя Римской империи. Виват, князь Александр!

Бурная радость окружающих меня просто оглушила, нельзя же так радоваться, мне вот не очень радостно. Теперь с меня спрашивать начнут по полной программе, отрабатывай, мол, титул. Интересно, а налоги мне тоже в Рим отправлять?

Петр, переждав шквал виватов и просто криков, поднял руку и продолжил в затихающем зале:

– С лета взращивая новых воев, князь Александр заложил основу новому полку, новому во всем – от формы до вооружения. И в деле этом достиг успехов столь значительных, что нашим указом присвоено полку звание гвардейского! А вот командует этим полком человек без звания, что для гвардейского полка неможно. Выслушав отзывы верных офицеров моих о талантах военных князя Александра, утверждаю его в должности командира Двинского морской пехоты лейб-гвардии полка с присвоением ему звания полковника.

Новый шквал оваций, хоть и не такой бурный, похоже, некоторые уже точили зуб на командование морпехами. Фигу им, загубят на корню специфические войска, не для атаки на полях задумываемые. Но общий настрой все еще оставался положительным.

И Петр наконец-то подвел итог:

– Сей князь у нас получился титулярный, жалую ему земли подмосковной с деревнями и жителями, дабы князь поместьем озаботился и земли те возвысил. А также жалую ему привилегию бессрочную на недра гор Уральских, о коих он так просил, да на земли с жителями, кои ему для рудников да заводов потребны будут. И жду от привилегии той прироста великого славы русской, как в товаре, так и в оружии. Что скажешь на это, князь Александр?

А что тут сказать? Обложили как волка красными флажками.

Нет, ну Урал-то меня интересует, по всем историям получается, из той кладовой можно очень много зачерпнуть. Но вот в таком контексте мне уже не нравится. Тихонько работать ведь не дадут.

Тем не менее ответную речь толкнул – закачаешься. Самое главное, не запутался в своем же словоблудии. А если отбросить девяносто девять процентов накрученной мишуры, то получится – да, спасибо, берусь за эту работу, но быстрых результатов не ждите, все с нуля делать надо, а вот как сделаю, о славе русской не то что заговорят, кричать на каждом углу будут.

Ответной речью все остались довольны, и началось повальное тисканье и целование именинника. Масса молодых дам внезапно воспылала страстными чувствами. Некоторые главы семейств обсуждали со мной деловые аспекты, что их земли пришлись бы мне кстати для рывка на Урал, и они могут мне помочь… Правда, опять все сводили к женитьбе на их дочерях. О моих знакомых даже не говорю, радость их была такая, как будто наградили лично их. Все это происходило на фоне танцев, в которые меня старались затащить. Одна нервотрепка. Таю так вообще старательно от меня оттерли, видимо, тут знали, что она мне не жена, и пришлось разыскивать ее по всему залу. С ней под ручку было меньше шансов услышать весьма откровенные предложения от прекрасной половины зала, да и желающих потискать меня и выпить со мной чарку стало поменьше.

Как выяснилось, пережить награду порой сложнее, чем ее заслужить. К огромному моему облегчению, Петр пригласил в кабинет. Увидев умоляющий взгляд Таи, попросил разрешения у Петра, чтоб она нас сопровождала, иначе ее тут сожрут. Петр разрешения не дал, приказал управляющему позвать Анну Монс и передал ей Таю с наказом обеспечить несъедобность моей подруги. А мы имели долгий разговор в кабинете государя.

Разговор очень плодотворный. Петр, сказав «А…», больше уже не останавливался. Бумаги он писал прямо в кабинете, гоняя слуг то за одним, то за другим дьяком. По бумагам выходило, что мне можно было пинком распахивать любые двери и ставить в интересные позы всех сопротивляющихся. Только теперь зримо до меня дошло, что такое карт-бланш.

Поговорили и о делах текущих. Тульцам уже направили указание делать только штуцера, пули для них переливают и активно снабжают самые боеспособные полки, во главе с преображенцами и семеновцами. Государю требовались пушки и оружие. Обещал заняться этим сразу по возвращении на заводы, но пояснил, что быстро не будет, просто нет для этого сырья и цехов. Большим потоком оружие пойдет только после старта уральских заводов, а это не менее трех лет, хотя рудознатцев на Урал отправлял еще летом. Пока они руду да уголь найдут, пока заводы поднимем – это не менее трех лет, и то если государь много людей для этого выделит.

Петр несколько расстроился: три года в нашем возрасте – это целая вечность, и Азов придется воевать старыми способами. Людей обещал, но и спросить грозился строго. Обсудили развитие торговли. Затронул тему развития представительств за границей. Нам жизненно необходимы не только торговые корабли, но и торговые представительства за рубежом, куда эти корабли могли бы везти товар. Без этого нас будут вынуждать продавать товары по дешевке.

Потребно большое турне государя по заграничным землям, где он мог бы заложить наши торговые фактории и оставить там верных людей. На возражения Петра, что представительств и так полно, пояснил разницу между занятиями политикой и торговыми делами. Не надо это смешивать, хоть и дружить между собой эти представительства обязаны плотно. Закономерно всплыл вопрос о кораблях, как военных, так и торговых. Рассказывал, почему поморы не строят большие корабли. Да просто денег у них нет на большой корабль и его содержание. Надо организовывать кумпанства, которые могли бы потянуть корабль в складчину.

Но тут важен интерес государства, например, льготы какие-то этим кумпанствам на торговлю, коль они на кумпанство три и более корабля построят, способных море пройти, и не менее определенного веса груз взять. А для строительства военных кораблей можно те же кумпанства привлекать. Только вот следить за этим надо строго, а то построят они корабли из чего попало, лишь бы перед царем отчитаться. Петр обещал подумать.

Говорили и о мелочах. Государь даже упомянул, во сколько его кузнецы оценили мои походные кухни, и на такие деньги он лучше новые пушки и штуцеры закупит. Кузнецы тут зажрались. Уговорил Петра не отказываться от затеи, обещал прислать ему столько кухонь, сколько смогу сделать. Окончательно впав в маразм, обещал сделать их за свой счет, пусть это будет налогом с производства.

Петр согласился, порадовав, что освобождает меня от остальных налогов, коль буду десять кухонь в месяц ему поставлять. С уральских заводов он, для начала, будет требовать по десять пушек в месяц. Все, что больше выйдет, он согласился покупать.

На чем и сговорились. Вновь бумаги, и опять бегали чиновники. Очень плодотворный вечер, обсудили и решили тьму проблем, которые могли возникнуть в будущем.

От Петра вышел с толстенной папкой свитков и сильно навеселе, так как решение вопросов Петр сопровождал стопками. А угля под рукой не было. В зале продолжалось веселье. Вся эта суета мне теперь казалась милой, но приходилось постоянно себя контролировать, в том числе и походку. По пути отбивался от искренне желающих со мной выпить и пообщаться. Ссылался на дела, порученные государем, предлагал поговорить завтра-послезавтра.

Удовлетворил только церемониймейстера, требующего от меня герб. Выдал ему кокарду с картуза и велел придумать самому нечто величественное на этой основе. Чиновник искренне обрадовался такому доверию и обещал приложить все силы.

Таю нашел с трудом – ее плотно окружали дамы и активно пытали, но выглядела Тая прекрасно, даже раскраснелась. Забрал ее, поведав разочарованным дамам, что государь дал поручения, требующие немедленного выполнения. Кстати, не соврал. Государь говорил, что мне отдыхать надо, хоть иногда, и бабу – вот это иногда и наступило.

Добирались до шатров как в тумане. Буркнув ожидающим нас в полном составе морпехам, что все хорошо, государь был очень щедр, наградил меня титулом и званием полковника, а также напоил до состояния лежания, завалился спать в кунге у Таи.

Осмысление всей той пропасти, куда угодил, пришло только днем, вместе с Бодуном, родным братом Бахуса. В центральном шатре по новому кругу шла попойка моих старых знакомых. Мое отсутствие никого не смущало, и я решил пока им не мешать. Пускай отмечают, бояре внесли заметную лепту в события. Только вот почему их бодун не мучает, хотелось бы мне знать?! Даже принятые две стопки водки в лечебных целях особо не помогли. Наверное, это у меня нервное.

Прикидывая будущие задачи и траты на них, начинаю понимать – денег у меня на все не хватает катастрофически. Недавно казавшиеся громадными суммы теперь стали мизерными. Надо было срочно зарабатывать. Завод попробую перевести на три смены, но необходимо где-то набирать рабочих. Значит, для начала утрясаю вопросы с поместьем в Гжели, а потом обираю местные деревни и веду караван работников на завод. Так как большой вал товаров собьет цены в России, надо договариваться с иностранцами и продавать за рубеж. Надеюсь, кораблей летом в Архангельск приплывет много, и надо постараться набить им всем трюмы моими товарами.

Тут меня посетила мысль, что едущие на соревнование иностранцы могут не взять с собой много-много денег для закупки товаров в обратную дорогу. Суммы их обычных корабельных касс с высоты моих будущих трат кажутся мизерными. Следовательно, надо посетить послов и иностранных купцов, дабы те намекнули моим будущим донорам про дорогие товары.

С этой мыслью через день напросился на аудиенцию к Петру. Изложил как есть, сказав, что денег на все наши дела мне требуется много, а оголять казну перед войной нельзя. Пояснял, почему надо высосать именно иностранных купцов и что для этого необходимо.

Решили созвать из заморских купцов и дипломатов званый прием у государя, на котором объявим большую ярмарку, приуроченную к регате. Выставим привезенные мной подарки как образцы товаров на будущей ярмарке, исключая оружие и макет корабля.

Идея Петром была одобрена, и он рьяно начал ее осуществлять. Прием был назначен через три дня. Это время посвятил предварительным переговорам и намекам. Стал частым и желанным гостем Немецкой слободы. Таю перевез в подаренный дом – для организации ответных визитов. Большая часть офицеров посещали меня и там, правда, круглосуточные пьянки закончились.

Прием у государя поставил жирный восклицательный знак на моем начинании. На приеме было много говорильни и еще больше посулов. Петр официально делегировал мне полномочия судить регату и вручить приз выигравшему. Денег на приз, между прочим, не дал, видимо, считает вопрос с выигрышем решенным. А ведь судейство лишало меня права на участие, значит, рулевым пойдет кто-то из неопытных! При таком раскладе выигрыш уже не столь для меня очевиден.

Перед выставленными образцами постоянно толпился заморский народ, и мне приходилось работать еще и гидом. Но основная цель была достигнута. Регата заинтересовала не меньше, чем ярмарка. Денег привезут много, и корабли придут не только на соревнования – в скоростных судах много не увезешь, но и придут торговые толстопузы, которые будем загружать, пока не осядут по пушечные порты.

Теперь оставалось решить вопрос, чем загружать. Нужны были рабочие и сырье. Благо связи с купцами уже налажены, оставалось договориться о поставках. Что и сделал, истратив большую часть золотого запаса в обмен на заверения о доставке железа и меди к сроку.

Одними заверениями они у меня, конечно, не отделались, была заключена масса договоров, часть из которых оплатил золотом, но большую часть оплачивал поставками товаров. Весело Федору тут разгребать за мной будет. Теперь сырья должно было хватить на рывок к ярмарке. Оставалось набрать людей и скорее возвращаться к работе.

Так как март уже намекал на свой скорый приход оттепелями, принято было решение срочно все сворачивать и выдвигаться в Гжель. Ну и конечно была прощальная пьянка, с заверениями в вечной любви и дружбе. Чуть не сдох.

Ехал до Гжели как полноценный Таин пациент. То есть в кунге, на койке, с мокрой тряпкой на голове и ковшиком на полу. Возница, которого мы взяли с собой, мне искренне сочувствовал, но лучше бы он молчал.

Может быть, моим крайне отвратительным состоянием и объясняется то, что, доехав до места, был крайне недружелюбен. А было так. Отдав команду выспросить у местных лучшие залежи белой глины недалеко от Москвы-реки, получил наводку на деревню Кузяево, которая конечно же имела своего боярина. Вот этот-то деятель и начал качать права, что его роду уже более двух сотен лет и что он не потерпит и так далее. Голова продолжала раскалываться, тошнило и к мирным переговорам ничего не располагало. Посему боярин был посажен в его же собственный поруб, собрана деревенька в полном составе и крестьянам было объявлено – власть сменилась. Далее состоялся разговор со старостой, после которого его с двумя морпехами отправил к воеводе.

К приезду воеводы с сопровождающими был уже более вменяем. Мои бумаги вызвали у воеводы нервную дрожь и периодические выкрики «помилуй, князь!». Всячески высказав ему свое неудовольствие, позволил загладить его вину, пригнав мне две сотни рабочих, способных к активному труду. А также повелел озвучить по всему кусту прилежащих деревень, что к ним приехал новый князь и это надолго. Обещал ревизии и проверки.

Воевода спал с лица окончательно. Обещал собрать людей в три дня. Велел воеводе вытаскивать из поруба боярина и держать вместе с ним передо мной ответ, как пред государевым посланцем. Боярин, под внушением воеводы, все осознал, еще не дойдя до дверей комнаты его же кабинета.

Вообще такой рейдерский захват мне стал несколько неприятен, будь мне тогда не так хреново, решил бы вопрос по-иному. Теперь было поздно откатывать, оставалось только додавить всех авторитетом и повязать договорами. Под конец нашей беседы помещик на коленях благодарил меня, благодетеля, что назначил его директором фарфорового завода, который еще надо построить.

Кустарные мастерские по выделыванию изделий из глины тут уже были. А вот с рекой, похоже, промахнулся. Из рассказов мне показалось, что местная река больше похожа на большой ручей, зимой этого не видно, а вот что будет летом, надо смотреть. Отыгрывать назад поздно, так что три дня, проведенные за сбором будущих ударных тружеников, прошли в налаживании отношений с окружающими деревнями и жителями этого села.

Покидал жалованное мне поместье уже со славой хорошего, но строгого князя. Потратил относительно небольшую сумму денег на помощь и решение больных для села вопросов, в основном это покупка скота и птицы для семей, по той или иной причине оставшихся ни с чем или без кормильцев. Несколько больше денег потратил, выдав задатки на постройку поместья и корпусов завода. Зато собранные по селам и всячески мной обласканные мастера обещали сделать все приготовления и начать строить завод в самом перспективном месте, а поместье – в самом красивом. Мастера даже заспорили, где именно, и, что удивительно, новый директор завода принял в этом живейшее участие.

Мне предлагали съездить на место и посмотреть самому. На это ответил, что доверяю выбору мастеров как собственному, только прошу, чтоб до завода не более чем за полдня добраться можно было. Мастера заспорили по новой, еще активнее. Просил их решать дальше без меня, выдал каждому по червонцу, в том числе новому директору. Пояснил, что это премия за будущую хорошо сделанную работу, с чем и отбыл в Вавчугу.

По чиновникам местным не поехал принципиально – денег на взятки было жалко. Пусть воевода разруливает. Работников местный посадник собрал для меня крайне разношерстных. Дел для Таи существенно прибавилось, а кухня работала теперь вообще без перерыва. Работников надо было срочно откармливать, причем небольшими порциями.

На второй день пути собрал всех на поляне и толкнул речь. С общим смыслом – работникам сказочно повезло, они теперь будут сыты и согреты, но от них требуется год ударного труда. К следующей зиме они либо смогут вернуться в деревни, либо получат право перевезти к новому месту жительства того, кого посчитают нужным и кого смогут сами содержать.

Моя речь горемык взбодрила, и дальше они шли бодро. После Вологды места пошли глуховатые, вот тут-то нас и прихватили охотники за быстрой наживой. Если они думали, что большой санный караван с кучей народу должен везти много дорогих товаров, то сильно ошиблись. Несколько саней были забиты глиной, несколько продовольствием и фуражом, а остальные были пусты, точнее, везли работников.

Произошло все очень буднично. Ни тебе поваленных деревьев, ни выкриков из чащи. Просто несколько человек выходят наперерез каравану и берут под уздцы первую лошадь, а остальные «зипуны» выходят по бокам из лесу. И переговоры никого не интересуют, мужики начинают молча, по-деловому, рыться в санях. А чего тут говорить? Это уже их добро, какие могут быть переговоры?

Ошалев от такого нестандартного и очень уж будничного ограбления, слез с саней и пошел в голову каравана, предположительно к атаману. Подойти мне не дали и так же молча закатили прикладом в морду. Увернуться почти успел, удар разодрал кожу на скуле, хорошо, что ниже уровня глаз.

Глаза мне очень понадобились – первые два выстрела в упор дали два трупа. Ко мне, лихорадочно перезаряжающему оружие, бежал еще один кандидат в покойники, а второй прицеливался из фузеи. Попадет ведь, больно уж близко. Радовало только то, что вдоль телег застучали выстрелы наших пистолей, и ни одного ответного выстрела ружей.

Выкинул из пистолетов гильзы и бросился в ноги к набегающему лесному брату, зарядить все одно не успеваю, а стрелок не рискнет выстрелить в образовавшуюся кучу, надеюсь. Мужик, не ожидавший подката, споткнулся, но все же рубанул меня тесаком, задев плечо, толстая плащ-палатка спасла от серьезной раны.

Одним движением выхватил кортик и всадил в бок упавшему, стараясь попасть в мягкое, между ребрами и тазом, а то клинок может и не войти или по ребру соскользнуть. Но удар удался. Тихо уже не было, мат и ор стояли вдоль всей колонны, и присоединение к этому хору еще одного вопля погоды не делало, но вот стрелок решился стрелять. Благо выстрел из кремниевого ружья предваряет вспышка пороха на полке, и доля мгновения была, чтоб откинуться на снег, прикрываясь еще одним покойником.

Все же пуля быстрее – больно стукнуло по груди. Но так как был к стрелку почти боком, похоже, пуля ушла рикошетом. Нашел в себе силы зарядить оба пистоля.

А тебе, дружок, бежать ко мне уже поздно – лучше бы от меня бежал. Разрядил один ствол практически в упор и пошел назад вдоль обоза, опираясь то на вздрагивающую лошадь, то на сани свободной рукой, во второй сжимал заряженный пистолет.

Битвы вокруг саней не шло, было хаотическое мельтешение людей. Видел двоих убегающих в лес. Дошел до кунга. Таи внутри не было. В голове звенело все сильнее, присел на порожек и стал просто ждать развития событий. Через пару минут меня нашел старший у морпехов, доложил: с нашей стороны два ножевых ранения, одно серьезное, там Тая. Лесных братьев никто не считал. Велел стаскивать всех покойников в одно место, на обочину у головных саней.

Умылся снегом. Морда, похоже, вся в кровище, грудь болит, плечо болит, но рука слушается. Дал старшему приказ взять семь человек и пройти по следам убежавших – если догонят в течение часа, привести сюда. Будут сопротивляться – пристрелить и не геройствовать. Не догонят за час, возвращаться. Велел еще позвать ко мне Семена.

Семена попросил пройти по лесу вокруг каравана и посмотреть следы, может, кто отсиживается за деревьями, а может, и еще кто сбежал. Просил его выяснить, с какой стороны пришли эти заблудшие души.

Потом прибежала Тая и принялась причитать, что у нее там тяжело раненный, а она ничего сделать не может. Меня она за раненого, видимо, не посчитала. Велел нести его в кунг. Принесли, положили и раздели.

Умылся снегом еще раз. Снимать плащ-палатку не стал, чтоб не пугать Таю. У морпеха глубокая рана в правой стороне груди, хорошо, что не живот. Засыпали травами, прижали и загерметизировали. По глоточку Тая вливала в него крепко заваренный отвар, но видимого улучшения не наступало. Спросил, как второй. Оказалась глубокая рана внешней стороны бедра, не очень опасно. Был присыпан, перебинтован и лежит на санях спокойно.

В дверь стукнул Семен. Пересилил себя и вышел на улицу. Отсиживающихся вокруг каравана егерь не нашел, зато отыскал широкую тропу. Попросил его посторожить эту тропку до возвращения наших и вернулся в кунг. Чуствуя, что кровь из моих царапин останавливаться и не думает, сказал Тае перевязать. Она недоуменно начала смывать подсохшую корку на скуле, по которой уже начинал, наверное, расползаться здоровенный синячище, но я остановил ее и снял плащ-палатку.

Тая зажала себе рот рукой, и глаза у нее стали как два талера. Ну да, на груди пропахана целая борозда и торчат в разные стороны ошметки то ли бушлата, то ли мяса. В довесок порубленное плечо, вокруг которого большое мокрое пятно. Все же Тая не выдержала:

– Мастер! Да как же так!

На ее крик с улицы заглянул морпех, и буквально через пять минут они все толпились у кунга. Слышимость через стенки была отменная, и я невольно оказался в курсе основной версии о том, что я при смерти.

Пока Тая промывала мне раны, присыпала, шила и заматывала, сказать ничего не мог, уж очень больно было. А вот после тугих перевязок сорвал накопившееся напряжение, объясняя, что еще всех их переживу, и надо дело делать и по постам стоять, а не ошиваться около вполне здорового меня. Стало легче. Морпехам тоже полегчало от моих бодрых воплей, и они разбежались вдоль каравана.

Разбойников на обочине насчитали тридцать два и забрали у них восемь фузей. Когда вернулись наши из погони, разбойников стало тридцать четыре. Такую толпу в голом зимнем лесу уже не подержишь. Значит, рядом база.

Выдвинулся с десятком морпехов и Семеном по тропе. Тропка шла параллельно основному тракту и выходила на весьма истоптанный санный путь, поворачивающий в глубь леса. Логично, не на горбу же они награбленное тащили, значит, так на санях и везли. А по лесу вдоль тракта шли, чтоб не наследить на дороге и не спугнуть. Велел двоим морпехам вернуться и пригнать сюда пару саней, возниц оставить в обозе. На санях поехали дальше, высматривая следы.

Ехали километров пять и въехали в небольшую деревеньку. При нашем появлении жители повыскакивали из домов, а потом так же быстро попрятались. Остановил сани у самого богатого на вид дома. Зашел и стал стучаться в дверь, не обращая внимания на заливающуюся лаем псину.

Раны болели, голова кружилась. Было не до переговоров. Дверь не открывали, хоть за ней и стоял кто-то, судя по звукам.

Отошел от двери и приказал морпехам поджигать дом. Те пару секунд стояли, онемев от приказа, а потом бросились к сараю и потащили солому. В доме запричитали. Дверь открыл высокий старик, глядящий на меня недобро. Приказал морпехам отставить поджигать дом и пошел на старика. Подойдя вплотную, спокойно ему сказал:

– Старик, у тебя полчаса, чтобы около моих саней собралась вся деревня. Если этого не случится, сожгу всю деревню вместе с ее жителями. Если они думают разбежаться и отсидеться в лесу, то возвратятся они на пепелище посреди зимы. Время пошло, старик, и мне боле говорить с тобой не о чем.

Повернуться к старику спиной не рискнул, отошел вбок вдоль дома, сел на большой пук принесенной морпехами соломы и начал набивать трубку. Все же поганая штука жизнь! За смерть лесных братьев совесть меня не мучает, а вот что делать с деревней, которую они кормили своим разбоем? То, что большинство соберется, не сомневался, вон как старик лихо дома оббегает. И что дальше? А оставить такой нарыв на пути, по которому потоком пойдут и товары, и сырье – тоже не сахар. Подозвал морпехов, велел, когда все соберутся, троим остаться со мной, остальным пройтись по домам и все дома проверить, не затаился ли кто.

Собирающиеся деревенские гудели перед воротами старика, слышны были и бабьи причитания. Выждав ровно полчаса, вышел к жителям, сел на сани, стоять было тяжеловато, и заговорил:

– Селяне, сегодня тридцать четыре человека из вашей деревни напали на мой обоз. Мне не интересны ваши оправдания, даже если они у вас есть. Сегодня эта деревня будет сожжена, а ваша судьба в ваших руках. Вы можете собрать то, что унесете на себе, и идти на все четыре стороны. Вы можете загрузить в сани моего обоза все, что для вас ценно, и двигаться с ним на новое место жительства. Другого выбора у вас нет. Спорить с вами не буду, любой бунт стану карать немедленно. Вы все меня услышали?

Крестьяне от моего спокойного голоса и от страшного известия стояли как онемевшие. Потом начался вселенский плач с основным мотивом – да что же это такое делается!

Говорить в таком гомоне было невозможно. Спокойно вытащил пистолет и пальнул поверх голов. Плач захлебнулся, не успев набрать обороты.

– Голосить надо было раньше, до того как мужиков своих на промысел кровавый отправляли. Теперь жду вашего решения. Те, кто уйдет куда глаза глядят, идите по эту руку от саней. – Махнул налево. – Те, кто пойдет с обозом, переходите по эту руку, – указал направо. – Тех, кто останется прямо передо мной, когда докурю трубку, застрелю. – Демонстративно взвел боек, положил пистолет на колени и стал набивать трубку. Курить не хотел, но надо было занять руки и дать какой-то понятный всем знак.

Гул возник снова, но в визг и плач уже не срывался. Хныкали только дети. И что с ними делать? А со стариками и теми, кто, возможно, лежит по домам и ходить не может? В какую же задницу меня загнали этим нападением!

Толпа рассасывалась налево и направо. К счастью, направо пошло больше, уйти решились только те, у кого родственники в хуторах поблизости, которым еще напакостить односельчане не успели. Прямо осталось человек пять еще не совсем старых, но уже в летах. Со стариком во главе, смотрящим на меня еще с большей ненавистью. Затягиваясь в очередной раз трубкой, понимаю, время утекает. Махнул старику:

– Подойди. – Когда старик подошел вплотную, взял на всякий случай пистолет с колен и тихим голосом, чтоб только он меня слышал, начал: – Что же ты делаешь, гад старый! Ты почему без надзора молодых оставляешь! Ты ради каких зароков хочешь на этой дороге кровью умыться?! Эти зароки стоят того, чтоб племя свое в беде оставить? И не ври мне, видал таких верных делу ранее, у меня полстраны таких было. Ты за собой еще и приятелей своих потянешь, они верят тебе и идут за тобой, а ты их под пули заводишь. Думай, старик, стоит ли так глупо терять опыт, который еще может помочь молодым. Ступай, моя трубка гаснет.

Старик отошел так же молча и заговорил тихо со своими единомышленниками. Трубка действительно гасла. Тяжело вздохнул, загнал патрон во второй пистолет, взвел второй боек. Отложил трубку.

– Морпехи. Целься!

По бокам от меня вытянулось шесть стволов со взведенными бойками. Поднял оба свои пистолета. Мир замер, в душе все затихло и съежилось. Старик смотрел мне в глаза по линии прицела. Уж не знаю, что он в них увидел, может, мою заледеневшую душу, но он отвел взгляд, повернулся и пошел к большинству селян справа, а за ним потянулись и единомышленники.

Не скажу, что отлегло. Чувствовал себя насквозь промороженным. Встал с саней, посчитал толпу справа, почти шесть десятков. Велел одному морпеху ехать на санях к обозу и гнать сюда половину наших саней, тех, которые негруженые. И побыстрее.

Дождался сбора морпехов, обыскивающих дома. Как и боялся, было несколько неходящих стариков. В одном погребе нашли двух прячущихся мужиков, видимо, эти убежали в деревню по протоптанной тропе, и мы их не заметили. Приведенные мужики смотрели на меня зло и с вызовом. Приказал их связать и кинуть на сани.

Тем, кто решил уйти, дал время на сборы, пока курю трубку, и начал набивать ее в третий раз. Морпехам велел разойтись по околицам: ежели кто побежит из села в лес – стрелять не задумываясь. И один выстрел вскоре прозвучал. Философски пожал плечами, душа свернулась еще плотнее. Но в итоге уходящих собралось столько же, сколько расходилось по домам. Видимо, выстрел был предупредительный.

По одному вызывал толпящихся селян к саням, осматривал, заставлял попрыгать. Выгреб у них много ценностей, даже золотые червонцы попались. Ничуть не сомневался, что попробуют уволочь награбленное. Некоторых даже раздел до исподнего, хоть и холодно было.

Осмотренных селян, которые расходились по родственникам, отпускал при условии, что они сразу уходят и к околицам, на которых дежурили морпехи, не приближаются.

Пока ждали саней, ходил перед толпой оставшихся жителей. Они за мной следили как бандерлоги за Ка. Решил все же прояснить их ближайшее будущее. Остановился и заговорил:

– Мой обоз идет к Холмогорам. Там, в большой деревне Вавчуге, построены завод и верфь, где все вы теперь будете жить. Кормить вас буду только в пути, пока идем на место. Каждый из вас должен подумать, что он может делать, кроме грабежа. Работы на заводах очень много, и для баб, и для мужиков, и для стариков. Зарабатывают рабочие до сорока рублей в год, не все, а кто работает хорошо. Мастера в цехах по десять рублей в месяц получают. Поселю вас всех в рабочем бараке, будет тесно, но до лета доживете. Кто решит работать дальше, дам ссуду на постройку домов. Кто уйдет разбойничать в леса Вавчуги – вырежу всю родню. Если еще не поняли, то вы теперь все живете в долг. В долг перед теми, кого убили на этой дороге. А чтоб вам не казалась сладкой судьба ушедших, замечу, по приезде в Вавчугу пошлю в Холмогоры подробный отчет, и все близкие хутора с деревнями будут проверять стрельцы. А уж что они решат, кто разбойник, а кто нет, этого никто не знает.

Остановился, сглатывая тяжелый комок и пытаясь унять кружение в голове.

– Теперь о сборах. Скоро сюда прибудут два десятка саней. Складывать на них только то, что вам нужно для дороги. Если кто-то попробует унести с собой краденое, рано или поздно об этом узнаю, тогда ответит за такого вся его родня. Не рискуйте близкими ради золота, мне не разобрать, краденое оно или честно нажитое – все деньги и все ценности буду считать крадеными. Напомню, вы живете в долг. Всю живность можете забирать с собой, как и все припасы, какие на санях поместятся. Если ваши собаки покусают кого из каравана, такую собаку пристрелю, так что следите за ними сами. Кормление и уход за живностью на вас, и по приходу она останется с вами.

Становилось совсем плохо, в ушах звенело, и я уже сам с трудом понимал, о чем речь веду.

– Стариков и неходящих грузите в сани. Заболевшие могут обратиться к нашему лекарю. Все возникающие проблемы решайте с вашим старостой. Если он их решить не может, пусть обращается ко мне. Бабы с грудными младенцами и совсем маленькими детьми могут ехать в теплом кунге, но там лежат наши раненые и места очень мало. Думайте сами. И повторю в последний раз – вы живете в долг. На этом все!

* * *

Вечерело, когда хвост последних саней, на которых ехали переселенцы, скрылся в лесу. В селе остались двое саней и четверо морпехов с Семеном и мной. Морпехам было приказано прочесывать каждый дом, не остался ли кто или что-то ценное. Проверять от чердака до подпола. Проверять, нет ли захоронок и тайников. Отыскать все спрятанное не тешил себя надеждой – состояние здоровья было совсем никакое. Попросил Семена посмотреть места, где, по его мнению, могут быть тайники.

За ночь поиска собрали некоторое количество припрятанного. Для содержания переселяемых на какое-то время должно хватить. Семен нашел большой тайник в хлеву, этого хватит уже на длительное содержание всего каравана.

К утру обыскали все дома и постройки – очень поверхностно, но насобирали много. Значит, еще больше запрятано глубоко, и мы вряд ли уже найдем. Но в том, что деревня кормилась разбоем, теперь уверился окончательно. Приказал поджигать дома и все строения. Жаль было до слез. Дождавшись, когда над всей деревней встал столб огня и дыма, уехали догонять караван.

Конец дороги был тягостен. Переполненные сани шли медленно, оттепели портили дорогу. Кухня не успевала прокормить столько людей, и припасы таяли на глазах. Патовая ситуация. Послал вперед верховых, просил направить навстречу, сколько смогут, саней и припасов, а также чтоб уплотнили бараки и освободили пару из них для прибывающих.

Пока помощь не пришла – тянули обоз сами, как могли, и упорно шли домой. Несколько раз приходил староста бывшей деревни, проблемы и там нарастали снежным комом. Возницу из кунга переложили в сани. Потом туда же переложили и нашего морпеха, он был плох, но в кунге с орущими детьми ему еще хуже. Шанс вытянуть раненого был велик, и Тая разрывалась между кунгом и подранком.

Мои болячки не заживали, повязки постоянно кровили, и не проходила слабость. Когда нас встретил караван, посланный на помощь, устроил дневку. Перекладывали вещи по саням, слушали новости. Новостей оказалось много, а сил мало. Вычленил для себя основное – все хорошо, и пошел в сани отсыпаться.

Несмотря на подоспевшую помощь, дошли до Вавчуги с трудом. Больно велико было напряжение перехода. Указав размещаться нанятым в поместье работникам в одном бараке, и частично во втором, а деревенским всем во втором, подозвал бывшего старосту:

– Теперь твоя задача набрать работников, способных прокормить остальных. На меня пока не рассчитывай надолго, а может, коль не выживу, тогда совсем.

– С чего же ты, боярин, свет этот покинуть решил? – усмехнулся староста, считая меня, наверное, очередным говнюком, только и занимающимся сбором дани. Стало обидно.

– Князь я, староста, не боярин. Дырок во мне твои мужики навертели, – при этих словах распахнул плащ-палатку, показывая разодранный на груди бушлат и залитые кровью повязки под ним. – И эта проводка каравана остатки здоровья сожрала. – Запахнул плащ-палатку, глядя в округлившиеся глаза старосты. – Ступай и следи за своими. Я ведь не шутил про родичей.

Староста кивнул и ушел в барак, постоянно на меня оглядываясь. Худо мне что-то. Надо хоть посидеть, что ли. Прямо тут и посижу. Нет, пожалуй, лучше полежать. И поспать.

Интерлюдия

Рабочий поселок Вавчуга

Весеннее солнце подтопило тропу, змеящуюся в глубине снежных каньонов, расчертивших засыпанный рабочий поселок. К темной паутине тропинок добавились полосы сажи на белых крышах, окончательно создавая запутанный орнамент черного на белом. Не любит зима красок, предпочитая скупые штрихи угля на светлом холсте. Но время зимы прошло, и жизнь переставала быть двуцветной, вбирая в себя многоцветие наступающей весны. Первыми в поселке это почувствовали дети, весело расплескивающие лужицы кожаными струснями или отцовскими опорками.

За веселым щебетом детворы угрюмо наблюдали двое патриархов недавно сожженного села.

– Так что думаешь, Карп? Доколе тут еще сидеть станем?

Крепкий старик, к которому был обращен этот вопрос, оседлал бревно, откинувшись на стену барака в пятне солнечного света. Отвечать ему было явно лень, тем более что вопрос этот возникал уже не первый раз.

– Родион, экий ты неугомонный. – Карп приоткрыл один глаз, зажмуренный на весеннее солнце, и глянул на собеседника, возвышающегося над ним крепким, хоть и слегка побитым непогодой дубом. – Пошто меня пытаешь? У тебя свой род и своя голова. Коли так за брата мстить охота, сам и иди, неча за собой всю деревню тянуть.

Родион, не первый раз услышав эти слова, вновь покрылся красными пятнами. Но реветь раненым медведем не стал. Не принято было голос на старшего повышать. Вместо этого он зачерпнул ноздреватого снега и растер его по лицу, пятная льдинками седеющую бороду.

– Не пойму тебя! У тебя двух сынов боярин энтот живота лишил, а ты сиднем на бревне греешься!

Карп, не повышая голоса, строго цыкнул на родича:

– А ну цыц! Ишь раздухарился. Может, еще Поморскую Правду помянешь?!

Родион мотнул головой, стряхивая снег с бороды и одновременно с этим отметая слова старосты.

– И помяну! Не по покону…

Договорить ему Карп не дал.

– Цыц! Не по покону ему. По Правде – ходить с вырванными ноздрями да отрубленными руками, а детям нашим на колу сидеть. У этой Правды заступничества просишь? Али на слово лесных братьев уповаешь, по которому кто силен, тот и прав? Ты сказывай, не мешкуйся…

Но Родион, обозленный в последние дни от подобных разговоров, закусил удила.

– Хоть бы и так! Не холопы мы и не в закупе, спину на князя энтого гнуть! Велика Русь-матушка…

Карп вновь не дал договорить родичу, явно начиная злиться:

– Так иди! Кто тебя стережет?! Скажи только, отчего ты ныне заголосил? Солнышко тебя пригрело? Чего молчал, когда нам люди этого князя скарб домашний несли? Сам вон обут, одет, поснедал с толком, родичей на работы спровадил, а теперя хулишь? Не советчик я тебе. Сходи в село, помолись, Господь в уме укрепит.

Родион, тяжело дыша и глядя исподлобья, проговорил сквозь зубы:

– Вижу, тебя Господь в уме укрепил. Крови родичей уже ты не видишь.

Карп встал, неторопливо отряхивая зипун рукавицами, зажатыми в одной руке. Выпрямившись, он сравнялся ростом с Родионом. Теперь перед крыльцом стояли два побитых жизнью старых дуба.

– Укрепил… – Голос Карпа не повысился, но стал холоднее окружающего снега. – И не только Господь. Ты, Родион, потому и не староста, что вокруг себя не зришь. Все о себе да о роде своем думку тешишь. Считаешь, что кровь меж нами да князем. То верно. Но и меж князем и нами кровь, и не только воев его, но и княжеская. Другой на его месте всех бы на кол посадил. Этот перешагнул. – Староста, обойдя Родиона, начал подниматься на крыльцо, но с половины дороги повернулся, опираясь на потемневший за зиму опорный столб. – Вот тебе мое последнее слово, родич. Коль невмоготу тебе через кровь мост перекинуть, ступай с богом. Сам ступай, за собой никого не неволь. И ступай на восход. Неча тебе в этих землях судьбу пытать, род остающийся под плаху подводя. Разные у нас пути ныне.

Два пожилых мужика проводили взглядами толпу ребятишек, пробежавших в сторону верфи. Среди детей увидеть можно было и пацанов из села, и мальчишек рабочей слободы. Дети, оправившись от зимы и потерь, теперь радостно встречали лето. У детей не бывает черно-белого мира, их мир всегда полон красок, особенно когда редкое солнце намекает на тепло. Сулит надежду.

Продолжение дневника

Очнулся на своем чердаке. Хорошо! Ехать и идти никуда не надо. Плохо, что такой беспомощный. Надеюсь, под себя не ходил, такой слабости себе не прощу. Рядом сидели Тая и бабка. Собрали консилиум. Откашлялся, как мог более строгим голосом попросил Таю собрать тут мастеров всех цехов. Тая убежала немедленно, никаких стенаний над больным, и это правильно. Бабка рассматривала меня, как нумизмат редкую монетку.

– Ну что, Миланья, поднимете меня за пару дней?

– Да тебя, милай, и за пару недель, кроме господа нашего, никто не поднимет. Что разговариваешь, и то чудо великое. Попей пока настоечки, а то потом опять бревном ляжешь, и снова незнамо как тебя лечить.

Прихлебываю настойку мелкими глотками. Бабка заботливо придерживает кружку. Жду мастеров. До конца разговора с ними мне надо обязательно продержаться. Мастеров собирали долго. Или мне казалось, что долго. Постарался говорить перед собравшимися краткими тезисами.

– Все цеха переводите на круглосуточную работу. Рабочих набирайте из двух новых бараков – и мужиков, и баб, кто сможет, берите. Сырье используйте все, что есть, еще привезут. Товаров надо на сотни больших морских судов. Оружия не надо. Патроны надо. Надо много полевых кухонь, обещал царю. Стекол не надо, делайте только зеркала. Новых работников ставить только подсобниками, пока не научатся. Помогите новеньким обустроиться, расходы потом оплачу. Царь поставил нашу работу всем в пример. Не посрамите меня перед царем, мастера. Как смогу ходить, расскажу, что дальше делать. Пока увеличивайте выпуск того, что умеете. Не жалейте угля, руды и труда, осенью отдохнем. Ступайте, сил больше совсем нет. На вопросы после отвечу.

Мастера потянулись к выходу с чердака, а у меня в голове выключили свет.

Потом свет несколько раз вяло включался, и, не давая заговорить, выключался снова. Наконец включился основательно. Озадачил отчетом сидящую рядом Таю.

Завод работал как проклятый. Товарами забили уже все наши склады и складируют на улице. Сырье спалили практически все. Новые поставки начались, но завод перевели на две смены, сырья не хватает. Легенды обо мне ходят совсем уж небывалые, но эти рассказы могли подождать. Просил рассказывать о проблемах.

У ткачих кончились цветные нити и новые будут не скоро, поэтому производить самую навороченную нашу ткань они не могут, а производить простую не рискуют. Вот и перегоняют пока лен в нитки, ожидая распоряжений. Велел Тае поговорить с ткачихами и подобрать максимально красивый рисунок под чисто-белые нитки. Узор принести мне, составлю программу.

В фарфоровом цеху идет до сорока процентов брака, и мастер ничего с этим сделать не может. Рекомендовал перемешивать и измельчать компоненты еще тщательнее и давать тесту отлежаться, может, дело в плохом новом сырье или примесей много. Но тут, боюсь, без меня в цеху не обойтись.

У стекольщиков постоянные перебои с песком. Велел забирать из бараков всех, кто может работать, и устраивать у карьера временный лагерь. Шатры и кухню пусть возьмут у морпехов.

С химиками проблема, не знают, куда кислоту деть. Горшечники зашиваются по остальным цехам. Пусть горшечники берут еще подсобников, отжиг обманки не останавливать.

Мощности мельницы не хватает, несмотря на начавшийся паводок. Остановить прокат латуни, использовать для штамповки складские запасы листов.

И так по каждому производству. Завод без чуткого руководства на повышенных оборотах явно шел вразнос.

Потеплело настолько, что в эллинге начали разбирать крышу и ставить мачты. Вот куда они торопятся? Общая лихорадка захватила?

Было две большие драки среди рабочих новых бараков. Морпехи сильно побили несколько человек, пока разнимали, правда и им досталось. Медпункт перегружен. Капралы интересуются, можно ли проводить стрельбы. Можно, конечно, жаль, что не разрешил еще перед уходом.

Было несколько писем от Федора, он рвет и мечет. Но в целом договоренности с московскими купцами продвигаются и развиваются. Просил Осипа составить список каравана в Москву, согласовать его с Федором и как сойдет полностью лед – отправлять, а Федор пусть встречает. Иностранцы иностранцами, но и договоренности забывать нельзя.

Бабка наша как в воду глядела. К концу второй недели начал ходить по чердаку. А к концу третьей прошелся по цехам. Завод действительно работал как проклятый. Теперь примерно представляю значение фразы – пятилетку в три года.

Вычленил основные проблемы. Прекратил совсем производить товары низкой переработки, то есть слитки и листы. Оставил только оцинкованную полосу и проволоку.

Патронами завалили склад. Остановил производство, велел только нитроцеллюлозу производить, пока еще холодно, и складывать ее в чаны под слой воды без просушки. Остальным подмастерьям подыскивать место под пороховой цех и помогать химикам.

Вдоль берега громоздились штабеля товаров, накрытые парусиной. Велел поставить и тут посты морпехов. Уговорил Осипа ехать в Архангельск и арендовать много больших складов на полгода, а также договариваться с ладьями на перевозку грузов от нас в эти ангары. Иначе скоро мы тут завалим весь берег, да и товар попортим.

Обратив внимание, что на меня несколько странно смотрит большинство как жителей, так и работников, нашел время расспросить Таю о слухах. Оказывается, я страшный человек! Пули на лету ловлю зубами и хладнокровно расстреливаю полдеревни. Из положительного – обласкан царем и спасаю целые деревни от лютой смерти. Как это все в одной моей тушке поместилось, никого не интересует. Но службы за мое здравие проводят регулярно. Мой титул тут никого особо не волновал, ну князь и князь, главное, чтоб человеком хорошим оставался.

Подарки мои из Москвы расставили и развесили по чердаку. Лошадь стоит в конюшне у дома, которую срочно сооружали. Уход за ней по-прежнему на Тае, но в основном с ней возится Кузьма, а Тая возится со мной. Все же здоровым себя пока не чувствовал.

* * *

Окончательное выздоровление оказалось таким, что захотелось залезть обратно в постель. На меня плотоядно облизывались все мастера, и над головой висела куча проблем, которую возглавлял этот злосчастный заклад. Пожалуй, не встреться с Петром, жил бы себе спокойно, ладью бы какую водил, с кузнецом местным диковины бы делали изредка, под настроение. А тут такие гонки, что чувствую себя лошадью. И кстати, очень похоже. На скачках всю работу делает лошадь, а почести и вкусности достанутся жокею. И что нас еще роднит, нет у лошади возможности отказаться от скачек. Скачки назначены, коль не можешь, то ты дохлая кляча. В прямом смысле дохлая. Верно говорит народная мудрость – труд сделал из обезьяны человека, и теперь он планомерно делает из него лошадь.

Одним из первых дел было разослать слух о вербовке рабочих для очередного большого строительства. Просил собраться как можно больше народу, в основном плотников и каменщиков, лето тут короткое. Платить обещал рубль в месяц, мысленно ужасаясь, что за лето может получиться расходов, сравнимых со стоимостью «Орла». Но надо было много строить и перестраивать, в том числе копать яму под новую домну и строить ее.

Про массированное строительство жилья и новых цехов вообще молчу. И необходимо срочно увеличивать мощность мельницы. Благо плотина и расход воды позволяли поставить еще минимум два колеса. Но потом надо будет искать другие ходы, расход воды не резиновый и никакими ухищрениями, кроме разворота рек, его не увеличить.

Потом вспомнил о переселенцах и нажаловался в Холмогоры на татей, шалящих по трактам и мешающих государеву делу. Переселенцы, пришедшие со мной, татями уже не считались. Все – далее не моя забота, совесть так не считала, но мы вели переговоры, и была надежда на компромисс.

За прошедшие после ранения недели втянулся в новый ритм работы. Вносить свежие диковины не имело смысла, хоть и хотелось. Но основная задача была обеспечить ярмарку товарами, а будущие проекты деньгами. Управление заводом, работающим на грани фола, само по себе интересно. Каждый день аврал. Плохо, что начали разваливаться станки, так что пока работал один, рядом надо было строить другой.

По Двине пошли первые ладьи, и мы начали перегружать товары с забитого вавчугского берега в архангельские склады. На «Орле» установили мачты и заканчивали с такелажем. Команду матросов отправил на тренировки – карабкаться на мачты и ставить паруса. Пусть еще до спуска корабля осваиваются.

Эти потенциальные гонщики вызывали у меня чувство тихого ужаса. Нет, они прекрасно разбирались, куда повернуть реи и как поставить стакселя, им надо было только механику действий показать, причем одного раза хватало. Проблема была в том, что мне не приходилось ходить на таких судах. Было дело, лазил по «Товарищу» и «Крузенштерну», но чтоб на нем полноценную парусную вахту отстоять… Так что я делал вид, что крутой ходок на клиперах, а мои матросы делали вид, что они будущая крутая команда.

И еще одна проблема. Это были опытные и тертые морем мужики, но медлительные и в большинстве немолодые. Тройка молодых и юнга не в счет. Так что их влезание на верхние ярусы напоминало старт ракеты, медленно, но величаво выходящей из шахты. Думал даже разбавить холмогорскую артель молодыми кадрами со стороны, но потом посидел, послушал разговоры поморов и понял, разбавлять – только портить. Это сбитая артель, друг друга понимают с полуслова, устоявшиеся связи. Нет, пусть будет как есть.

Зато у мужиков была явно повышенная выносливость. Они с мачт сутками не слезали, так что решили вместо скорости использовать выносливость. Будут всю гонку при парусах висеть. Представил на секунду, как это будет жутко – мокрые до нитки, на пронизывающем ветру. Боцман только усмехался, мол, им не привыкать. С боцманом занимались отдельно. Дать ему курс навигации было сложно, имелись и еще дела, да и сам он неплохо водил суда. Ограничились рисованием множества схем, как будем ориентироваться с помощью солнца, звезд и часов. Часы, само собой, ему выдал, даже пожертвовал прозрачный гермопакет от сотового телефона из невосполнимого запаса Катрана.

В целом все налаживалось. Новые рабочие втянулись, сырье на складах прибывало быстрее, чем перерабатывалось. Брак был умеренный. Оставалось удержать этот темп до ярмарки.

Чтобы не отвлекать мастеров на новые задумки и не сбивать темпа производства, выплескивал свежие мысли на эскизы, потом обсчитывал их и делал чертежи. Первым стал револьвер. Ранение очень ярко показало, что одного выстрела мало. Револьвер был самым простым многозарядным оружием, которое хорошо себе представлял и мог воспроизвести.

Вот автомат Калашникова тоже хорошо представляю и разбирал не раз, и теоретически все понятно. Но! Попробуйте нарисовать детали с размерами, сразу станет ясно, о чем речь. С револьвером проще, тут, не зная деталей, можно экспериментировать. Голая механика. Тем более очень хорошо помню, как работал механизм моего детского револьверчика, с пластиковым кольцом вставляемых пистонов.

После чертежей перешел к деревянному макетированию. Самым сложным оказалось изготовление возвратно-поступательного движения барабана, которым выступы барабана входят в ствол, иначе половина пороховых газов уйдет не в ствол, а в щели между стволом и барабаном. Хотел бы посмотреть на чертежи современных мне револьверов. Как конструкторы этот момент обходили.

У меня механизм хлипковат получался. Макетировал на чердаке, чтобы никого ни отвлекать. Перепробовал несколько идей, остановился на башмаке-эксцентрике, которым барабан вдвигается в ствол и фиксируется. Взвод барабана только бойком, как и у однозарядных пистолетов. Хотел использовать наработанные навыки морпехов. Барабан откидывался вместе со стволом, как и в моей детской игрушке, и снимался. Старался сделать барабан максимально легким, с целью носить несколько заряженных барабанов на поясе.

Когда меня удовлетворило все в очередном макете, с тяжелым вздохом отложил его «на потом». Отвлекать мастеров не хотелось – ярмарка важнее.

Теперь пора переходить к судам сопровождения наших купцов. Интересуясь, почему мы не ходим на кораблях в заморские земли, выяснил две основные проблемы. Первая – не имея торговых представительств за рубежом, наши купцы натыкались на сговор иностранных купцов, и продать товар за границей получалось не выгоднее, чем продать его в своем порту. Этот вопрос, надеюсь, Петр решит. А вторая проблема была в пиратстве. Те же иностранцы, загрузившись в твоем порту и отойдя от него на сотню миль, становились пиратами, не пропускающими ни одного более слабого суденышка. И свидетелей предпочитали не оставлять. Ушло русское судно из порта и сгинуло. А шторм тому виной или еще что – только господу ведомо. Вот и не ходят массово на кораблях наши купцы. В портах заморских их зажимают и неизвестно, дойдешь или нет.

Проект торгового корабля, способного отбиться от пиратов любых мастей, становился актуальным, но не получался. Мощные орудия и обученная ими пользоваться команда плохо вязались с торговым, толстопузым кораблем. Решил вернуться к практике конвоев. Несколько торговых кораблей, проводимых специализированным военным. Но для этого надо говорить с купцами. Они отказываются от артиллерии на борту, что заметно удешевляет и облегчает торговый корабль, а взамен платят за конвой. Только вот что делать со штормом, разбрасывающим корабли по всему морю, или если им в разные порты надо. Радио мне изобрести пока не из чего. Остается только дымами общаться.

Решил взять идею конвоя как основную и стал ее досконально прорабатывать.

За основу торгового судна взял винджаммер, который в общем-то был почти тем же клипером, но о-о-о-очень большим. Это были последние грузовики парусной эпохи. Их основная фишка пряталась в длине. Сотня с лишним метров длины для них были нормой, при ширине метров пятнадцать. То есть тот же принцип, что и у клиперов – длина бежит. А для уменьшения численности команды применим на них только гафельные паруса. Тогда численность экипажа этой махины не будет превышать тридцать человек.

Недостаток такого длинного корпуса – киль надо делать железным. И шпангоуты. Да и обшивку тоже желательно. Но киль все же основное. И следующая проблема – видел винджаммеры только на картинках. Ни особенностей, ни обводов выжать из себя не мог никакой медитацией. Оставалось только масштабировать «Орла», точнее, вытянуть его в длину и чуток в ширину с высотой.

Попробую остановиться на габаритах сто на пятнадцать, железном киле и деревянном наборе с обшивкой. Делать такие корабли в Вавчуге нельзя, просто негде, больно уж здоровенные. Остается Соломбальская верфь, где места больше, но и там судно в сто метров длиной не соберут.

Стал рисовать эллинги Соломбальской верфи как их помню. Выходило, ни один не подойдет. Эллинг придется строить новый, да не один, а минимум два. Иначе затея не окупится.

Теперь все упирается в прочность киля, от этого и надо плясать с длиной. Порисовал киль, вывешенный за нос и корму, начал играть длиной и весом судна. Получалось плохо. Решил добавить к схеме два железных подпалубных стрингера. И соединить их треугольными распорами. Получилось гораздо легче, чем один мощный киль. Но эта схема сожрала часть объемов трюма подкосами, и всплыли железные шпангоуты. Остановился все же на схеме с пространственной балкой. Нарисовал эскиз, прикинул габариты грузовых трюмов. Получалось около двух тысяч кубометров. А везти можно было до трех тысяч тонн. Для купцов это очень весомый аргумент.

Тысяча тонн для этого времени – предел мечтаний, такое водоизмещение имели только крупные линейные корабли. Но аргументы купцов вижу уже сейчас. Скажут, лучше иметь три судна водоизмещением по тысяче тонн, чем одно на три тысячи. Погибнет в море одно из одного или одно из трех – две большие разницы. Так что основной вопрос в цене постройки.

Прикинул, основываясь на расчетах к «Орлу». Дорого, а с учетом строительства эллингов никто со мной и говорить не станет. Начал урезать осетра. Жалко было портить хорошую вещь, но тут до нее не доросли. Сбалансировал затраты на семидесяти метрах длины и двенадцати ширины по миделю. Мачт получилось пять. По загрузке около полутора тысяч тонн. По осадке около четырех метров. Это все эскизы и точность низкая, но мне надо хоть какие-то реальные цифры для разговоров с купцами.

По стоимости получалось не дороже торгового корабля с пушками. Кроме того, пушечная палуба съедала объем трюма. Предмет для разговора есть. Отложил подшивку с эскизами и расчетами на полку к револьверу. Очень хочется начать разговор прямо сейчас, но обстановка не располагает. Мне безоговорочно поверят, как кораблестроителю, после триумфа «Орла». А сейчас будут носы крутить и ссылаться на привычные обводы толстопузов.

Вот когда в гонке победит «Орел», и потом подойду к ним с предложением – а не сделать ли нам, купцы дорогие, торговый корабль с обводами «Орла», но больше по размеру? Они наверняка сами попросят, вот тут-то мои расчеты и понадобятся. Каждому фрукту – свое время. Буду выжидать удобный момент и пика ажиотажа для запуска проекта.

Теперь о судне сопровождения. Думать нечего, «Орла» и использовать. Грузовая палуба на «Орле» есть, только портов нет и усилений под пушки не предусмотрено. Однако грех не использовать готовый корабль, тем более если после гонок у него цели больше не будет. Как торговец он маловат, а вот как сопровождающий корабль вполне подойдет. Но подойдет только при одном условии, у него должна стоять артиллерия, превосходящая существующую в этом времени минимум вдвое. А то попадет такая блоха под бортовой залп линейного корабля и кранты. По правилам морских баталий этого времени, корабли сближались меньше, чем на сто метров, после чего начинали садить друг в друга из пушек. Пушки перезаряжались долго, и победа оказывалась на стороне того, у кого пушек в одном залпе было больше. Вывод из этого простой – стрелять надо издалека, часто, разрывными снарядами и при этом попадать. Вырисовывается перспектива делать нарезное, казнозарядное морское орудие. И прицел с дальномером к нему. Только так можно будет пересилить сложившиеся традиции морского боя – точность, скорострельность, дальнобойность.

Все эскизные работы велись мною далеко не один день. Мои умствования постоянно прерывались очередными авралами, и эскизы откладывались на день-другой. Тая начала улыбаться моей новой привычке разговаривать с самим собой. Наверняка со стороны бубнение «разорвет – да не, не должно» выглядело забавно.

На майские праздники не утерпел и, собрав Катран, покатал Таю по Двине. Особого интереса у жителей уже не вызвал. Население Вавчуги было бы удивлено больше, кабы князь чего не выкинул странного и необычного. Майские отметил в кругу мастеров и домашних, сказал, что просто праздник весны.

После праздника поторопил мастеров спускать «Орла» на воду. А то они собрались и такелаж украшать. Ну вот зачем тут резные нагеля? На спуск собрались все, кто мог. Разрешил остановить работу цехов там, где не шел непрерывный цикл. Речи, восхваления, благословения. Архиепископ на освящение не приехал, однако отец Агафон справился ничуть не хуже.

Спуск поморского корабля – это целая традиция. Спускать надо в дождь, после обеда, и чтоб ближе пятидесяти метров не имелось ни одной женщины. Пока традиции рушить не стал, хоть они и задержали нас на один день, но позже возьмусь за вразумление корабелов.

После спуска, который прошел как по нотам, был обещанный бал. Прямо в эллинге, несмотря на погоду. От прохлады согревались огненной водой и весельем. Хуже всех пришлось Тае с ее сильно декольтированным нарядом. Зато третий раз она вызвала фурор и онемение. Пожалуй, этот наряд больше надевать нельзя, его видели и в Москве, и в Архангельске, и тут. Следовательно, визит в Архангельск на подготовку старта регаты следует начать с портного.

И снова была проблема. Погонять экипаж «Орла» на Двине – это далеко не то же самое, что в Белом море. Значит, надо будет проходить мимо Архангельска и засветить корабль. А этого делать категорически не хотелось. Решил попробовать проскочить ночью и сразу уйти в море. А там ходить по намеченному треугольнику гонки, отстаиваясь в той же Унской губе. Вернуться обратно парусник сможет накануне гонки. И еще надо будет уклоняться от встречи с судами, идущими в Архангельск. Слухи, конечно, появятся, но повлиять ни на что уже не должны.

При всем при этом мне надо быть на заводе, так как авралы тут не прекращались, обучать команду «Орла» и быть в Архангельске как полномочному представителю царя. Если раньше просто не хватало рук для управления катамараном, то теперь надо разорваться на три части, чтобы все успеть.

На освободившемся месте в эллинге был заложен близнец «Орла». Если уж решил твердо налаживать торговлю, то одного корабля сопровождения категорически мало, надо минимум два. И десяток торговцев. Пятнадцать тысяч тонн перевозимых грузов – это тот объем, который с избытком перекроет грузопоток на ближайшие годы. А то и десятилетия. Запустить эту линию, и можно забыть о недостатке транспорта. А потом еще линию из Питера. И с Азова, если Петр его отвоюет. Завалим Европу товаром. Будем, как китайцы в мое время, в каждой бочке затычками.

Но это все мечты. Мечты взмахивают краями листов очередных эскизов и укладываются на полку отложенных проектов. Глядя на эти залежи концепций, намного обогнавших свое время, начинаю думать – а кто был Леонардо да Винчи? Может, и он из серии попаданцев, стукнутых молнией? Вот раскопают археологи мои эскизы и начнут гадать. В правду все равно не поверят. Ведь может так быть, что мое время – это уже измененная реальность? Может, не будь тех же работ Леонардо или еще кого, мой мир был бы со знахарями и магами. Усмехаюсь, представив, как пытался бы менять мир, попав к питекантропам. Вот где веселье, первая доменная печь. Война питекантропов с австралопитеками при помощи нарезного оружия. И какой бы уровень развития стал к этому времени? Но шутки шутками, а надо как-то «Орла» вытаскивать в море.

Каждый день простоя «Орла» на рейде увеличивал шанс засветиться. Но первый же пробный заплыв по Двине показал, что все не так, как думалось. Возможно, какой-то гад поменял пропорции модели, которую я собирал в своем времени и на основе которой строил «Орла». Возможно, так и было задумано конструкторами клиперов – но «Орел» не слушался руля. Под парой-тройкой парусов на гроте и бизани идти еще хоть как-то было можно, но, распустив весь комплект, мы неуправляемым дрейфом воткнулись в берег. После чего моя репутация несколько пострадала, благо не пострадал корабль.

Очень неожиданное начало призовых гонок. Первая мысль была об увеличении пера руля. Но его за час не сделать, да и неизвестно, как поведет себя корабль с большим плавником. Оставалось только рулить парусами, а руль так, подправить только. Очень плохо. Объем обучения и без этого многократно возрос. Однако команда должна уверенно управлять судном, иначе нечего и думать высовываться в море. Может, я и сумасшедший, но не до такой же степени. Началась круглосуточная муштра команды, теперь у этого дела основной приоритет.

Наконец поморы стали уверенно проходить повороты Двины, работая носовыми и гафелем. Боцман только покрикивал тянуть да отпускать, руль крутил для страховки. Но Двина не море, и я начал сильно волноваться – идти в море надо, время поджимает. Но ходить по морю на малоуправляемом судне… Есть менее неприятные способы для встречи с привратником. Ну что этим спорщикам мешало гонку без груза устроить? Прокатился бы на Катране! Под лежачий камень вода не течет – надо идти в родную стихию клиперов, в море, на свободный ветер.

Договорился с Осипом, что он через две недели вместе с Таей пойдет через Архангельск в устье Двины и будет ждать прихода «Орла». В это время планировал накручивать на клипере треугольники по Белому морю, натаскивая команду на действия для хождения по одному-единственному маршруту – только так был шанс наработать последовательность действий за оставшееся время, действий и маневров, потребных именно этому маршруту. Будем учить медведя ездить на велосипеде, раз не получается как хочется.

Потом у команды будет еще месяц самостоятельной работы с базированием в Унской губе. Запасов на «Орле» месяца на три должно хватить, если воду пополнять. Попрощавшись со всеми, загрузил на «Орел» положенный по условиям регаты балласт и ушел в свое первое мучение. Хотел сказать плавание.

Архангельск, как и планировал, прошли глубокой ночью, буквально проползли на костях. Ветер был слабый. Пришлых кораблей на рейде видно не было, а может, не заметили. В корабельном рукаве также никого не встретили. Ушли из устья с отливом. Прошел почти год, и вновь для меня начинается путешествие по Белому морю, и снова идем к Унской губе. Только теперь на Унской губе закончим. Если вообще до нее дойдем.

Первый круг был ознакомительный. Ветер слабый, море спокойное – все условия для муштры команды. Вот тут уже стали видны пробелы в моем знании клиперов. А куда деваться? Хотел эффектный корабль – получи картинку, но кто бы еще прилагал к ней инструктора.

Чудом не свалились в брочинг на фордаке. Определились, на каком курсе, какие паруса несем – на фордаке решил вообще убирать все с бизани. На устоявшемся курсе получалось надо троих для управления, один на носовых, один на гафеле и один на руле. А повороты только всей командой целиком, и то рук не хватало.

По расчетам выходило на круг около шестисот километров. При таком ветре мы должны были идти по треугольнику около четырех суток. Была возможность потренировать команду менять гардероб и превращать клипер в подобие стаксельной шхуны. Зверь по имени море нам очень помог с учебой на первом круге. Всю дорогу дул умеренный северо-восток, и по морю шли ровные валы. Закончили круг за четыре дня, с учетом того, что заходили в Унскую губу и на Соловки. На Соловках переговорил с настоятелем о государевой регате и просил помощи. Нужен верный человек, который подкупам и посулам не поддастся. Мне был выделен писарь, чтобы записывал все пришедшие с регатой корабли и отдавал капитанам одну медаль с порядковым номером. Медали обещал прислать перед регатой, их еще делали, когда мы отчалили. Как обычно мысль стукнула в последний момент. Оговорив с писарем, где и когда он будет сидеть, отчалил продолжать тренировки.

На втором круге раздуло, и нас слегка поваляло. Подробно показывал боцману, при каких условиях какие паруса снимаем. У меня для этого стоял ветрячок у штурвала, он и роль колдунчиков исполнял. Требовал от боцмана все делать самому, но первое время приходилось часто подправлять. Боцман водил раньше короткомачтовые кочи и все норовил перегрузить верхушки мачт.

Пока нареканий к «Орлу» не было, если отбросить наше неумение полностью использовать его возможности. Гидродинамику чуток не угадал – петух за рулем образовывался, хоть и небольшой. Перегрузили балласт, положив больше в нос. Сбалансировали корпус, как могли идеально. Балласт увязали, и я велел больше его не трогать. В целом тренировки стали скучные. Вокруг никого, азарта особого нет. Команда морем тертая, опыт впитывала как губка. Грубых ошибок никто теперь не допускал, и я начал чувствовать себя пассажиром. Третий круг решил форсировать.

Вот тут поморы у меня забегали. Учил боцмана идти на судне, форсированном парусами, объяснял, почему большой крен невыгоден, даже если при нем можно больше парусов нести. На фордаке первый раз выдвинули шпирты правого и левого бортов, удлинив реи чуть ли не вдвое, и повесили на них лиселя. Вот тут стало уже страшновато. Корабль просто летел по верхушкам волн и при этом практически не управлялся. Такое видел только раньше, когда вдувало под спинакером. Но спинакер хотя бы вперед тянул, а тут чувствовалась постоянная готовность корабля свалиться в брочинг. Страшновато, однако, но гонку надо как-то выигрывать.

Сто пятьдесят километров фордака «Орел» пролетел чуть больше, чем за восемь часов. Боцману подробно объяснил, зачем при ходе под лиселями он должен иметь нашу сбрую с пистолетами. Налетевший шквал просто завалит мачты с такой бешеной парусностью, и команда ничего не успеет сделать. Вот капитан и вынужден при угрозе завала мачты расстрелять паруса из пистолета, дырки от пуль вызовут немедленный разрыв натянутого паруса, и есть хороший шанс отстоять мачту. А паруса и зашить потом можно. Обсудили, куда стрелять и как по провисанию передних снастей определить, что настают последние минуты мачты.

Третий круг закончили чуть менее чем за двое суток. Не увидев в устье Двины ладьи, пошли на четвертый. Боцману велел идти форсированно и все делать самому, бил себя по рукам, но сдерживался и не лез. На фордаке опять славно полетали, и снова было страшно. Закончили маршрут за два дня с копейками. Похвалил всю команду, обещал премию после гонок, поговорили с боцманом о плане тренировок на этот месяц и контрольном сроке прихода в Архангельск. Еще раз оговорили схемы постановки и снятия парусов на разные курсы и ветры, нарисовал схемы, мысленно молясь, что не ошибся сильно по незнанию.

Строго указал боцману отстаиваться в бухтах при ухудшении погоды. Не надо геройств, без него не начну, буду переносить гонку под благовидными предлогами. Рекомендовал делать перерывы и отстаиваться в Унской губе, особенно перед соревнованиями. Уставшая команда делает больше ошибок. Наговорил много всего, пока не остановил себя, сообразив, что пошел по второму кругу и просто не хочу покидать корабль. Попрощался со всеми и перешел на ладью.

«Орел» таял в море, а я все не мог оторвать от него взгляд. Сделайте все правильно, мужики, это не героическое накрывание амбразуры, это тяжелая работа, и ее надо просто сделать хорошо. Меня же ждал Архангельск, с его подпольной возней и лавированиями. Мне не хочется туда, но обещаю, что сделаю свою часть работы, а вы уж, мужики, сделайте свою.

Ладья отшвартовалась у русского причала гостиного двора просто для престижа и чтобы казалось, что это и есть наш гоночный корабль. Велел поднять на ней вымпелы и создать ей праздничный вид. Теперь будем месяц пудрить мозги. Переночевав одну ночь спокойно в доме Бажениных, начал один из самых тяжелых месяцев в моей жизни.

В первый день до обеда общались с портным. Мой презент в виде зеркала в полный рост сделал его самым посещаемым портным и самым дорогим. Хотя его работа того стоила. Меня старичок принимал как родственника. Мои наброски, сделанные после бала в Вавчуге, он опять забраковал как неприличные. Но по мотивам набросков сочинил очередной шедевр, теперь верха платья практически не было, были две ленты на каркасе, расходящиеся от пояса вверх, поддерживающие грудь и переходящие на плечи, где формировали нечто наподобие плечиков, затем они, огибая сзади шею, образовывали высокий воротник до затылка. От плечиков шла свободно спадающая кисея, прикрепленная по внешнему краю лент. Юбку оформили в этом же стиле – полосы, отходящие вниз, которые плавно загибались, проходили ниже бедра и, продолжая закругляться, заканчивались сзади на поясе. Эти нижние полосы придавали большой объем бедрам, что было тут модно, и вместе с верхними полосами создавали единую плавную линию по всему телу.

Соответственно полосы предполагалось отдать отделывать ювелиру, как самую важную деталь платья. И каркас надо было подгонять очень точно. Времени на этот раз было много, можно было тратить две недели только на отделку. Для себя выбрал вариацию формы. Не готов к ношению рюшей и чулок. Тая согласилась ездить на примерки без меня, так как портной настаивал чуть ли не на ежедневной подгонке на первых порах. После обеда начались визиты вежливости по списку, составленному еще в прошлый приезд.

Обратился к нашим купцам. Обсуждать с ними было особо нечего, но, начни я с Немецкой слободы, наши могли и обидеться. В очередной раз ошибся. Разговоры с купцами получились очень перспективные. То, что мы с братьями забиваем склады Архангельска дорогостоящими товарами, секретом быть не могло. И выводы тут простые – большинство денег осядет у нас, а подготовленные архангельскими купцами товары могут так и остаться на складах, на них не будет ни места на кораблях, ни денег в кассах. Такой расклад никого не устраивал, вот его и предлагалось обсудить.

Развести руками и сказать, кто первый встал, того и тапочки, тут не годилось. Вполне могут случайно сгореть наши склады. Пожары в Архангельске вообще были широко распространенным способом борьбы с конкурентами. Да и просто пожары были частым явлением. Решать вопрос с недовольством архангельского купечества надо было кардинально. Вот тут и был выдвинут аргумент в пользу моих кораблей. Аргумент, конечно, хлипкий, русских торговых кораблей было два с половиной: один купленный в Голландии и почти два постройки Соломбальской верфи. Было еще несколько более мелких кораблей, ладей и кочей, но транспортной проблемы они не решали. Так что разговор получался тяжелый.

Менять планы мне тоже не хотелось. Обещал вернуться к разговору после общения в Немецкой слободе. Вспомнились времена, когда родители покупали заказы, где к какой-нибудь вкусности прилагался в нагрузку ширпотреб, который никто не покупал. Близкая аналогия, стоит и над ней подумать. Дома мне купцы больше не предлагали, тревожный знак.

На следующий день поехал с визитами в Немецкую слободу. Тут меня сразу взяли в оборот и пытались напомнить мои обещания с прошлого приезда. Врали по-страшному, может, думали, у меня память отшибло? Так для этого у меня блокнотик есть, куда записываю, кому и что обещал.

В деловое русло разговор перешел только после обеда. То, что не получилось сделать нахрапом, со мной стали делать измором. Безусловно, готов продать весь товар – но почему должен продавать по вашим ценам и почему не дожидаясь прихода основной массы кораблей? А я никуда не тороплюсь! Торги будущие вижу как аукцион… Хорошо, подумаю над отдельными лотами для вас.

Разговор получился не менее тяжелый, чем с нашими купцами. В очередной раз не просчитал ситуацию заранее. Надо срочно отправлять ладью за морпехами. Не получается мне их пока по прямому назначению использовать, пусть склады охраняют. Тут и те и другие способны гадость устроить. Сегодня же пусть ладья в Вавчугу отплывает.

Не начав заниматься самой регатой, уже сидел по уши в серьезных проблемах. А мне еще балласт для кораблей заготавливать и где-то его держать. Стоп! Какой план красивый выплясывается! Балластом будут купеческие товары, а взносом за участие – их перевоз за границу. Подойдут, конечно, не все товары, а только компактные и тяжелые, но это хоть какой-то выход. Пожалуй, эту идею можно давать на обдумывание купцам, пусть сами решают, как это все реализовать.

С моей стороны надо привлечь к этому делу больше судов. Если капитаны узнают, что будет условием участия в регате, многие откажутся. Претендентов на главный приз все же немного, остальные хотят участвовать скорее для престижа. Значит, надо вводить награды за первые десять мест. Вот тогда каждый капитан будет считать, что уж в десятку-то он попадет наверняка, с его-то опытом, быстрым кораблем и отличной командой. Денег на призы надо взять с купцов, как плату за перевоз. При таком раскладе могу даже с прибылью остаться, хоть она тут и не главное.

Следующий день был посвящен оттачиванию плана с купцами. В целом идея была воспринята благосклонно, тысяча пудов балласта, помноженная на количество гонщиков, была вполне внушительна. Возмущались только купцы с легкими грузами, типа мехов. Но большинство остальных были уже на моей стороне. Сглаживая и этот конфликт, предлагал делать балласт составным, пусть в нем будет часть от всех грузов. А вот какую часть, от каких грузов, купцы уже сами определят. Их разборки с тасканием друг друга за бороды будут чисто внутренним, купеческим делом, и на меня обид не возникнет.

Решили вопрос с сопровождающими груз приказчиками. Им будет присвоен статус наблюдателя, фиксирующего соблюдение прохода через Соловки и подтверждающего, что балласт по дороге за борт не выкинули. Их провоз в один конец до зарубежных портов будет также входить в условия участия. Обратно их соберут наши три судна, если третье успеют достроить.

Получилась красивая схема. Под это дело даже набросал тезисы речи. Мол, символом регаты послужат русские товары, коих на каждом корабле будет в одинаковом количестве и ассортименте. И каждый участник, вернувшись домой, может с гордостью указать на них и сказать – я участвовал в царской регате.

Продавать товары будут приказчики, и деньги за них пойдут купцам, тут умываю руки. Проблемы оставались с отсутствием торговых представительств. Намекнул купцам, что нянчить их не собираюсь. Пускай думают, как решить этот вопрос.

Сей меч над моей шеей можно считать обезвреженным. Теперь купцы перейдут на внутренние склоки и не будут против меня единым фронтом выступать. Напомнил им, что в следующем году корабли уже не придут, по крайней мере, в таком количестве, и следует обзаводиться своими. Пусть дозревают с этой мыслью.

Теперь надо было стругать морковку для Немецкой слободы. Начинать торги без ажиотажного спроса не хотел категорически, не так много у меня товара. А трат впереди очень много. Передавать технологии также не хотелось, они их, конечно, утянут со временем и мастеров перекупят. Но пока у меня есть фора, надо раскручивать ее до последнего. Реальной морковки пока не виделось, и мои визиты в Немецкую слободу носили характер прощупывания – а как вы отнесетесь к корабельному кумпанству? Никак? А к совместному предприятию по заготовке льна? Нет, ткать его буду отдельно, заготовка до уровня ниток. А как… и так далее.

Начали собираться корабли на регату. Я старался переговорить с каждым капитаном лично. В разговорах обязательно упоминал, что местные немцы хотят скупить товары до того, как соберутся все корабли и будет ярмарка, но им это сделать пока не позволяю. Упоминал про это вскользь, между строк. Пусть теперь между собой отношения выясняют, снимите мне с шеи этот хомут.

Постепенно дела наладились, наши купцы уже здоровались приветливо, немецкие купцы даже пару раз извинились за настойчивость, отчего слегка обалдел – что же им там капитаны наговорили?

Капитаны и торговцы, с ними прибывшие, изучали выставленные в амбаре дома Бажениных образцы товаров и общались с приказчиками, поставленными тут гидами. Правила регаты каждому капитану были донесены персонально и особенно выпукло в части десяти призовых мест, кроме первого.

Размер приза будет напрямую зависеть от количества участников, и если капитаны уговорят участвовать больше торговцев, которые пришли сюда только за товаром, то размер приза может стать весьма внушительным. Капитаны на удивление азартно восприняли это дополнение в правила регаты. Как и следовало ожидать, многие понимали, что не дотянут до первого места, но уж в десятку собирались попасть все. И попойки капитанов с купцами стали носить характер уговоров купцов также принять участие в регате. Мысленно погладил себя по голове за удачный ход.

Возникло множество проблем из-за наплыва моряков в относительно небольшой город. Благо это были не мои проблемы. Хотя пара пожаров, на тушение которых сбегался весь город, показали мне, что беда может прийти, откуда не ждал. Команды судов надо было чем-то срочно занять на ближайшие десять дней. Хотел было предложить капитанам пройти по маршруту будущей гонки, но потом одумался, умные сделают это сами, а плодить конкурентов мне не надо. Да и высок шанс на «Орла» наткнуться, и так уже поползли разговоры, что кто-то что-то необычное видел.

Так и не придумав, чем бы занять команды, ограничился взятками. Вручил капитанам по подарку из товаров на вечную, добрую память и как сувенир с регаты. Попросил их команды на берег полностью не отпускать. Кто вызовет в Архангельске самые большие проблемы, тот с регаты будет снят. Немного помогло. Пожаров, по крайней мере, больше не было, ну а с прочим худо-бедно справлялось местное начальство. С приближением регаты разговоры становились только о ней. В честь нее проходили приемы и обеды. На кораблях прибыло много дворян, страдающих повышенной авантюрностью. Так что светские мероприятия проходили постоянно, основной темой было обсуждение претендентов.

Тотализатор, замерший за зиму, набрал новые обороты. Вкладывать еще денег опасался – на меня и так никто не ставил, так что был шанс отыграть большой куш. А вот начавшиеся расспросы «а где же русский корабль?» были плохим знаком. Осторожные начали интересоваться темной лошадкой всерьез и скоро сопоставят разрозненные факты и слухи.

На приемы мы с Таей ходили в покупных костюмах, симпатичных, но обычных. Готовые наряды придержал для бала в честь финиша гонки, надо будет произвести впечатление перед аукционом. С этим балом и аукционом была еще одна головная боль. В итоге договорился с нашим купцом на предоставление подворья под зал аукциона. Большого помещения у него не было, но на подворье имелся амбар, который активно делали симпатичным. Затягивали стены нашим холстом, вешали зеркала, ставили светильники. Надеюсь, эти мероприятия мне часть товара не сильно попортят, сможем потом все свернуть и продать, пусть и с небольшой скидкой.

Купец толкнул отличную идею – надо салюты устроить, не хуже царских. Больно уж понравилось это дело архангелогородцам в прошлый приезд Петра. Пришлось ехать в монастырь и договариваться с мастерами. Обещали все сделать. Но дорого. Понятно, почему тут постоянно эту потеху не устраивают.

За неделю до старта объявил сбор всех участников. Заключали официальные заявки на участие и подписывали договора с купцами на балласт и его доставку. Заключили сорок три контракта, а в течение недели до старта еще десяток. Попросил Осипа отправить ладью на Соловки, отвезти ящик с сотней чеканенных, посеребренных медалей с номерами от одного до ста. Медали сделали очень красивые, пусть у всех участников останется память о регате. Еще один позолоченный комплект был запасен для финиша. Ни о том, ни о другом участников в известность не ставил, но всем говорил, что заход на Соловки будет считаться только тогда, когда они отметятся у местного писаря, и описывал, где его искать. Если в списке писаря их кораблей не будет, то финиш не засчитают.

Шла лихорадочная погрузка судов. Многие пожелали снять часть пушек, а то и все пушки. Отказать напрямую было нельзя. Выкрутился, сказав, что можно снимать хоть все, но в бумагу о льготе на торговлю впишу корабль-победитель таким, каким он придет на финиш, то есть без пушек. И по этой бумаге льготы они смогут получить, только если и торговать на этом корабле будут без пушек. Пушки никто не снял. Символично.

Ну, подыгрывал себе, каюсь. Зачем лишние шансы конкурентам? У меня же команда необученная! За два дня до старта стал серьезно волноваться – «Орла» не было. Погода стояла хорошая, ветер умеренный, а мой корабль не появлялся. И ладьи обратно с Соловков не было.

Совсем без нервов меня оставят! Ладья вернулась к вечеру. «Орел» ремонтировался, спрятавшись в устье Двины, не заходил в корабельный рукав. У меня чуть инфаркт не начался. Дофорсировались гады! Правда, не все было так плохо. Отделались ремонтом рей и штопкой парусного гардероба. Поморы с ладьи говорили с усмешкой, что на «Орле» занимаются еще активной стиркой штанов и отскабливанием палубы, но надеюсь, они все же шутят. Напомнил команде ладьи, что после старта регаты они еще раз идут на Соловки и забирают списки и остатки медалей. Вроде все предусмотрел.

Перенести регату, как планировал, у меня не выйдет. При заключении контрактов купцы настаивали на указании сроков, и капитаны также считали этот пункт обязательным. Отправил ладью к «Орлу», велел, чтоб завтра к вечеру или ночи «Орел» был тут – хоть гребут пусть, но к утру быть у линии старта, и парадный гардероб непременно повесят.

За день обошел самых активных капитанов и рассказал, что мой корабль сломался по дороге к старту. Надеюсь, это похоронит сомнения самых осторожных. Но к утру его приведут, и он стартует обязательно. Также сообщил, что клянусь честью, что в него загружено ровно тысяча пудов балласта, правда, не грузов, а камней и песка в мешках, но товар-то тут, а корабль еще там. Получил заверения капитанов, что все нормально и нарушений они не видят и мой корабль может спокойно участвовать.

Вздохнул с облегчением, казуистика не одного призера регат с первого места сдвигала. Протесты мне потом не нужны. Объявил, что к вечеру основной тотализатор закрываем и вывешиваем официальные курсы. Утром старт через час после заутрени, по выстрелу пушек с раскатов гостиного двора.

Ночь не спал, ходил кругами вдоль берега, ждал «Орла». Тихой тенью он пришел часа в три ночи. Весь на нервах добрался к кораблю и, стараясь не спустить всех собак, просил докладывать, в каком состоянии корабль и команда. Боцман тоже нервничает, нечего перед гонкой разборы устраивать.

В целом все было хорошо. Как обычно подвела уверенность, что теперь они опытные и им море по колено. Море такого не прощает, так что эйфорию из команды выбило основательно, что к лучшему, и они остались без части ремкомплекта, что плохо. Но сделать ничего уже нельзя. Теперь главное не впасть команде в противоположную крайность и не начать дуть на воду.

Сказал боцману, что он молодец, поломки бывают у всех, главное, корабль готов к старту. Обещал не ругать его, если он угробит весь оставшийся ремкомплект и сам корабль, но выиграет гонку. А вот если потеряет мачты и не дойдет до финиша, поедет со мной отвечать перед государем.

Нервы заснуть не давали ни мне, ни боцману, ни команде. Команду отправил спать принудительно, пусть хоть повисят в гамаках. А с боцманом устроили посиделки, где он рассказывал все, что получалось и не получалось за этот месяц. Мне отводилась роль комментатора.

По звону колоколов простился с боцманом и невыспавшейся командой, пожелал, как водится, после чего отбыл в гостиный двор, перед которым уже стекалась после заутрени большая толпа народа.

Прошелся по толпе, послушал разговоры, говорили об «Орле». Погодите, они еще парадный гардероб не раскрыли! Заметил разыскивающую предположительно меня группку знати. Не надо мне вашего возмущения или требования объяснений. Поднялся на раскаты гостиного двора, постоял с пушкарями.

Вид был изумительный. Рейд полный кораблей. Паруса договаривались ставить по сигналу пушки – сложно было тут со стартовым створом. Посему все стоят на якорях и одеваются только по выстрелу. А там уже кто как хочет, так пусть и идет.

Объяснять про связанность лодок на знаке также не стал, пусть как хотят, так и гоняются. Единственное условие было записано в договор. Нанесший повреждение судну противника платит два штрафа, один пострадавшему, другой в казну. А в случае повреждений, приводящих к потере хода одним из судов, оба снимаются с гонок, но контракт на доставку балласта остается в силе.

Наконец долгожданный выстрел пушки, за ним второй с другого раската. Пушкари деловито набросились на откатившееся орудие, а вся толпа вместе со мной зачарованно наблюдала, как рейд покрывается белыми парусами и на этом фоне проплывают розовые паруса «Орла». Алые паруса у нас не получились, не хватило красителя.

Следить за гонкой не было сил. Самое опасное: пойди кто на таран «Орла» – и все. Особой разницы занятое на старте место при длинной гонке не имеет, но вот получить повреждение в толкучке – вполне можно. Нервы совсем плохи, отвернулся от разворачивающегося зрелища. Пойду домой и лягу спать. Впереди минимум двое суток. Если меня сегодня не разбудят, значит, «Орел» благополучно ушел. А если разбудят, можно стреляться.

Действительно, дошел до дома, стараясь не нарваться на заинтересованных в разговоре со мной, завалился спать. И даже уснул. Но разбудили. В животе опять стало холодно, лихорадочно заметалась мысль: может, еще успеем починить?

Меня, оказывается, настойчиво домогались представители дворянства. Язва меня тут достанет раньше, чем прогресс. Спустился к ним злой, и если они хотели высказать мне что-то, то не успели – начал первым:

– Господа, России кто-то из вас собирается объявлять войну?

Удивленные взгляды и сбитый наступательный напор.

– Тогда почему вы находите возможным прерывать отдых князя и государева порученца, который только что полностью и дословно выполнил государево дело? Если вы про запоздавший к старту корабль, то в царевом закладе оговорен вес балласта, Соловки, которые потребно обогнуть. И все! Время старта не оговаривалось, как и особенности судна. Могу и ныне дать старт любому плоту, который изъявит желание участвовать, пускай берет балласт и догоняет гонку. А теперь вас слушаю и надеюсь, что меня подняли по серьезной причине.

– Князь Александр, там суда столкнулись, – виновато начал первый из представителей. – Хотели, чтоб ты разобрался.

М-да, что-то на людей кидаться начинаю. Думал опять, а это просто суда… Суда?!

– Какие суда?!

Фу-у-у-у-у, не «Орел»! Он ушел в первой десятке, а дальше начался бардак. Пожалуй, плохой из меня организатор регат. Надеюсь, никто не надоумит Петра сделать ее ежегодной. Хотя это решит наши транспортные проблемы. Нет, все же не решит. Больше такого наплыва не будет. Или наоборот, отыграться захотят? Надо будет прозондировать почву у капитанов на эту тему.

Два дня нарастающего напряжения. Два столкнувшихся корабля с регаты снял, разбирался со штрафами. Собрал комиссию по приему финиша. Мне обязательно надо было несколько человек, в том числе и из иностранных дворян, чтобы зафиксировать победителя и чтобы никто не мог обвинить в предвзятости или подтасовке. Вот им-то и рассказал, что тем, кто дойдет до Соловков, вручат медали с номером, вот такие, только серебряные – покрутил золотой медалью. Медаль пошла по рукам. Все покивали, что поняли.

С пониманием тут было иногда сложно. Говорил в большинстве случаев через толмача, так как пришедшие капитаны и прочие любители экзотики русского не знали, в отличие от их соплеменников в Немецкой слободе.

Днем перед ожидаемым финишем пытался отоспаться – сбор комиссии назначили на вечер в управе гостиного двора, и бдеть нам предстояло минимум двое суток, а то и больше. Озаботился, чтобы в управу перенесли лежаки из караулки: если дворяне и побрезгают, то мне все равно, на чем спать.

Отоспаться днем не получилось, не научился спать в нервном напряжении. Тая старалась помочь, очень старалась. Как позже выяснилось, чай мне заваривала на мяте и пустырнике, надо же, даже не почувствовал. По всему выходило, что год этой робинзонады закончится для меня очень серьезным нервным срывом. Немного подумал, отдал все патроны от пистолетов Тае, из стволов тоже вынул. А вот пистолеты нужно было носить, так солиднее и меньше дурных мыслей у окружения возникает.

Вечером собрались в гостином дворе и начали тихо и нервно квасить. Алкоголь особо никого не цеплял. Радовало, что не у меня одного нервишки шалят. На каждый шум выглядывали, рассматривали рейд, потом курили.

Под утро издергались все, колокола на заутреню ударили по нервам, как будто ток пропустили. Часть моей комиссии сбежала хоть чем-то отвлечься. Часть пыталась обсуждать аукцион, только разговоры не клеились.

Двое суток прошло. Примерно в это время два дня назад ударили пушки. И как продолжение мысли… ударила пушка. Не на раскатах, а ближе к морю. Мать моя женщина! Нет на «Орле» пушек!

Народ бежал со всего города, бежал спотыкаясь и что-то крича. Все внешние шумы слились в один неприятный зуд под черепом. Приплыли. Теперь меня у государя закатают в такое, из чего мы селитру получаем. И веры мне уже не будет.

И как эта лоханка умудрилась уделать прекрасные суда? По Двине медленно поднимался большой трехмачтовый галиот. Они на нем что, шестьсот километров гребли?! Не верю, что такая плоскодонка уделала «Орла»!

Немного отлегло. Тут что-то не так. Может, на судне поломка и оно сошло с дистанции? Слегка успокоившись, жду прихода капитана. А на причалах творится что-то непонятное: народ кричит и на руках тащит к нашей компании приплывшего капитана. Капитан улыбается, машет всем руками, тоже что-то кричит. Ну и как это понимать? Комиссия вокруг меня радостная, обсуждают бурно, никто, мол, не ожидал, а вон оно как повернулось.

Оглядываю всех мрачно, прошу быть серьезными, мы государев наказ исполняем. Комиссия приосанилась, стала ждать, когда донесут капитана. Капитана поставили перед нами, он кивнул приветствие и разразился речью. Повернулся к толмачу, приподнял бровь в вопросе.

– Голландец он, говорит, с божьей помощью сполнил спор царский.

Пожалуй, только если с божьей помощью, иначе никак. Голландец закончил речь и довольный уставился на меня.

– Попроси у него отдать медаль, – говорю переводчику и протягиваю капитану руку.

– Он говорит, что не понимает, чего от него хотят.

Вытаскиваю золотую медаль, показываю капитану, прошу переводчика объяснить – такую же медаль, но серебряную. Капитан по-прежнему не понимает, о чем речь.

Поворачиваюсь к комиссии, которая разом растеряла веселье.

– Господа, этот капитан не знает, о какой медали говорю. Что думаете о том?

Комиссия зашумела, общий смысл – гнать в шею обманщика. Поворачиваюсь к стоящим рядом с караулкой стрельцам:

– Арестуйте этого капитана и посадите в поруб до прибытия остальных капитанов и свитков с Соловков. Судно арестовать и оставить у причала также до выяснения. Сопровождающего груз держать под арестом на судне.

Вроде всех предупреждал о регистрации на Соловках, как же капитан так лопухнулся-то? Неужели не понимал, что проверю списки обязательно? Или чего-то не знаю?

Капитан яростно кричал и доказывал. Даже не поинтересовался у переводчика, что именно. Выступил перед начавшей волноваться толпой. Пояснил, что капитана задержали по подозрению в обмане. Он не может доказать, что был на Соловках. Выяснять это будем, когда все капитаны вернутся. А пока ждем следующего. Народ загомонил, начал расходиться.

И тут с моря ударила еще одна пушка, правда жиденько как-то. Кранты. Или это еще один самозванец? Нервно набиваю трубку. Никотин за эту ночь уже из ушей капает. Руки затряслись, оставил набитую трубку нераскуренной, стал смотреть вдоль Двины и просто ждать.

Интерлюдия

Борт «Орла», Белое море

Мастер отчалил после заутрени, всю ночь говорил, какие мы молодцы, а сам белый аж, ни кровиночки в лице, и глаза бешеные. Как на борт к нам влез, думал, убьет. И то ж по правде будет. Чуть не сковырнулись. Как мне мастеру казать, почто в парус из пистоля не попал? Не облыжишь же князя, мол, палить не обучил. Он как с Москвы возвернулся, так живот да не поправил. Так есть сам я, старый дурень, не опробовал машинки, что мастер доверил. Спасиб Проху, тесаком дело поправившему. А то ж и заряжать пистоли мастер не показывал как, токмо у стрелков морских этих, новомодных, и видел, как они в овраге по тесу палят.

Знатно тоды поломались да и под волну нырнули, как тюлень со льдины. Браты мои, по снастям висящие, ужо к угодникам собрались. Да смилостивился Господь, не дал государеву детищу сгинуть, и нас, рабов своих, с пучины поднял с ним заодно.

На Проха потом всем гуртом молились. Добрели на нижних платах, до стен монастырских, там и смотр учинили. Низкий поклон тебе, мастер, скорлупа, хошь и без ледовой шкуры, но зело прочна. Да мачты устояли. А пеньки мы новой навернем, что ж у нас, родоков под соловецкими стенами мало? А чтоб к сроку поспеть, пойдем тихо, да на ходу переплетем заново. Как до Двины дойдем, так и сменим все треснутое.

Но о том мастеру знать не надыть, он совсем занеможет, а на нем вся артель Вавчужная держится, поломались – починились, вот и вся недолга.

Утро-то какое погожее. Господь с нами, и царь-батюшка на нас смотрит, вот и мастер то говорил. Никак нам не можно царско слово порушить.

Браты на снастях завязки уже распустили, на самых верхних. Руками рей обнимают, платку раскрыться не дают. Потом сверху вниз так платки и ставить да обтягивать будут. Все ставить не будем, мастер говорил по реке не гнать, только чтоб корабль управлялся. Пушки ждем.

Вот и она, родимая, давайте, братцы, сами все не хуж меня знаете, а мне пока по стремнинке, по стремнинке, да от мыска подальше, да мимо купцов этих неразворотливых. Вон за тем фрегатом и пристроюсь, мастер просил не лезть вперед на реке, гнать тока как в море выйдем.

Ну, ты глянь, знает фрегатишка мели наши, во как крутит. А мне-то чудилось в тайне, на мель его задавить. Теперь и самому выкручивать надоть, ох уж медленно-то как, ну да на мель уже не сядем. Мешает он мне – прыти не набрать. Кораблик не тяжеловоз холмогорский, лошадка княжеских кровей. Во как взбрыкивает, на волю хочет. И вялый совсем без скорости-то. Потерпи, милай, выходим уже.

– Про-о-ох! Да вдвоем тяните! Не вишь, што ль, как платок играет, боле поворачивай, еще боле, до снастей рей выворачивай, вон, как у Глеба стоит! Я те позубоскалю! Тож как надо встанет. Да и летучки тяните, шо вы, как первый раз! Все ставьте, мастер велел до хруста распластаться.

Идем-то как! Нож уже не шипит на волн. Ревет! Так токмо с мастером шли. С нами господь, истинно с нами. Ты глянь, чего с фрегата машут? Ми-и-их! Глянь на фрегат, тебе оттуда сподручнее. Видишь? Ну так ответь! Да не так, неслух, одевай порты обратно да руками покажи. Я те дам не догонят! Пальнут ща с обиды, а коль живы останемся, мастер нас на зелья свои пустит.

Мастер велел балласт не трогать, но уж больно хорошо идем.

– Глеба! Ты у нас самый сметливый, бери кого, и подите под палубу да на ветряной борт весь балласт перетащите. Мастер велел, как сможем, прямее мачты держать. Только как кормой к ветру станем, как было разложите! И поспешайте!

Только бы не раздуло да волной седой не подернуло – Глеба там как червя в жерновах разотрет.

– Да сам вижу, Мих, что купцы под берег забирают. Ты там по сторонам башкой крути! Не приведи господь бревно какое аль плот бродячий бортом словим. Да, Мих! Так один посреди окияна и торчать будешь.

А что купцы к летнему берегу прижимаются, пусть их. Там вода текуча, она их попридержит. А мы как с мастером пойдем, по часам этим новомодным да по солнышку. Коль стоко раз ходили, то и останий раз не промахнемся.

Вот и волна расходиться начала, знать, из-за Носа вылезаем да напрямую с ветром говорить будем.

– Мужики! Свертайте верх, и так хорошо идем. Не будем удачу гневить!

* * *

Еще чуток идем и поворот. Вот до чего ж пропись у мастера неразборчивая, написал-то много, да разбирать сложно. Любо, что чертежики нарисованы, вот с ними все понятно.

Вот теперича воротим на монастырь.

– По снастям! Глеба из-под палубы кликните, никак он там залег как в берлогу. К повороту! Фрол! Только не как тогда! Сбросил и придержи! Все встали? Поворо-о-о-о-о-о-о-от! Давай, давай, мужики, обтягивай! Не перетягивайте! Подспусти чуток, еще! Ща доверну, и встанет как надоть. Скручивайте на бизани платки быстрее, опять уводит корму, как тогда! Прох, ты зараз самый говорливый, вот и ступайте с Глебом обратно под палубу, балласт перекладывайте, да еще пару с собой берите, чтоб до следующего поворота не возиться. Мих, как купцы?

Не видать, как солнышко на море легло, так и не видели никого. Может, зря за купцами не пошли, а ежли они уже к монастырю подбираются? Надо быстрее самому туда дойти, вот там и поглядим.

– Мужики! Господь поможет смелым! Раскрывайте реи да при тех платках и висите! Коль крикну, рубите летучки! Да больше наружный конец подбирай! Штоб как миска! Во-о-о! От так и крепи. Эй! На носу! Семен, ты, что ль? Уходи с бака! Смотри, ща нырять начнем. Поди Фрола смени, он ужо как лягух зеленый. Да вижу, что ты тож как лягух. Фрол-то еще и на ветру, отогреется, тебя сменит. Фрол, ступай, Глеба с грузчиками смени да кумов захвати, балласт покидаете, спину согреете. Глеба, смени меня у кормила. Сил больше нету. Хоть мальца прикемарю.

* * *

– Что видно, кум? По часам уже рядом. Смотри там, проглядишь рога, сделаю, что в прошлый раз с Михом.

Нет, негоже так нестись на ночь глядя. Хошь и светло, да глаза у кума не как у Миха, тот коль не балаболит, все видит.

– Мужики! Снимайте летучки, пойдем тихо. Да по сторонам все глядите!

* * *

– Что? Еще раз! Нет, не вижу. Ща к тебе поднимусь!

Да, промахнулись мальца. Больно сильно на зиму ушли.

– По снастя-а-а-а-ам! Медведей этих поднимайте, опосля отоспятся. Взялись? Мих, коль уж встал, смени кума. Да рога смотри мне, не проспи, ща на лето повернем их там, как черти рассыпали. Поворо-о-о-о-о-о-от! Выбирай слабину, видишь же, захлопал! Больше, больше реи вертайте! Обтягиваем! Кум! А ты что тут встал! Я те дам в гальюн! Тоды на бак беги на носовые платки, подмогни там, а потом и послабишься. А отчего никто за гафелем не смотрит!!! Я, што ль, за всем смотреть буду! Кто там на оттяжке. Глаза разуй!!! Как коромысло висит! Да… Тебя… И потом… И скажу, что так и было!!! Выбирай, давай! ЕЩЕ!

Прости господи, не со зла. Вот тебе крест. Заморили совсем, да и сами заморились. И купцов не видать. А коль они уже к Двине вертаются?

– Мих! Что тама? Не спи.

Щас Мих открикивать начнет, тут нам как по нитке не пройти, крутить будем, как зайцы.

– На снастях! Не спать! Как крутить начнем, слабину выбирайте да отпускайте вовремя!

Вот не первый раз тут идем, а каждый раз, как Мих про рога кричит, все внутри замирает.

Вот опять! Право руля. Молодцы мужички, носом в снасти клюют, а как слабину под рукой чуют, просыпаются да по снастям бегут, как опосля заутрени. Лево руля. Главное, чтоб Мих не проспал. Лево руля. Только бы туман к заутрени не лег. Право руля.

* * *

– Фрол, ты округ нас пловец самый изрядный. Вон мысок видишь? Как рядом проходить будем, сигай с борта да плыви, как укушенный. Как выберешься, дуй к монастырю, да писаря ихнего, ну ты помнишь, пытай, кто да сколько до нас записалось. Нас запиши да медальку эту взять не забудь! Нас как берег прикроет, будем как бельки на льду, токмо ползти да пишать. Как справишь все, выходи на пристань да сигай к нам. Как смогу близко, так подойду. Стой, куда побег. Дай досказать. Маслом лампадным натрись, до мыса хватит, а с пристани, уж прости, как сумеешь. Панкрат с веревками по борту тебя ждать будет. Коль что скрутит, кричи. Не боись, вытащим.

Идем еле-еле. Низ весь висит, только верх и тянет. А на коче бы встали. Хорош у мастера кораблик получился, но это ж как измыслиться надоть! Верхние платки аж под самое солнышко воздеть. Фрол ужо по берегу убежал, а мы все тянемся. И ведь не сделать ничего, хоть подгребай.

* * *

Ну, слава тебе господи, дотянулись. Фрол вон на причале отплясывает. Холодно, конечно, а ведь ему плыть еще.

– Панкрат, скидавай одежу. Коль Фрол не дотянет, к нему с веревкой сигай. Да кричи ему постоянно, замерзший токмо на крик бывает и плывет.

Давай, Фролушко, еще пяток сажень. Ну, еще чуток.

– Прыгай, Панкрат! Не видишь, што ль!!!

– Тащите их, мужики, и под палубу сразу. Что, Фролушка? Не было никого?!

Ах я старый дурак, да как сам-то не сообразил! Как же он с медалькой во рту кричать станет.

– Первые мы, мужики! Первые!!!

Спасибо тебе, господи. Спасибо. Фролушку нашего обойди лихоманкой, отец наш всеблагой. Как до Архангельска дойдем, молебен закажу, истинный крест… Право руля!

* * *

– Плотнее вокруг рей обтягивайте, плотнее, чтоб ни кусочка платка не видно было! Увижу не спрятанный хвост платка на рее, засуну всю рею виновнику…

– А у вас почему летучки хлопают? Как мы к ветру резаться будем? Обтянуть все, чтоб только кромка задняя чуть дрожала, как мастер показывал!

Вот и берег летний, монастырь теперь токмо Миху и видать, и то вряд ли. Ну, пойдем перекрестясь.

– Поворо-о-о-от! Резче вытягивайте, резче! Чтоб все летучки вдоль палубы стали! Глеба, посмотри, что у мужиков с носовыми, что за трещотку они там устроили. Натягивайте, мужики, натягивайте! Что вы как зимние мухи! Теперя отпускай, пока не затрепыхает! А теперя подтяни и обтягивай!

Ну, хоть так. Аккурат за всеми рогами в море и пройдем. Теперь, даст господь, на этом курсе пойдем, а коль устоим, да ветер в нос не зайдет, глядишь, и к последнему повороту до обеда выйдем.

– Всем спать! Миха, куда полез, сиди и смотри! Глеба, останься тож. На носовые иди да смотри за ними. Как натянутся сверх меры аль затрепещут – покрикивай, я курс подправлять буду, да и сам платками поиграй, чтоб на курсе стояли. А за останими летучками сам посмотрю. Эй, внизу! Пока не разлеглись, поднимите там Проха, пущай на гафель идет.

* * *

Хорошо идем, нож журчит, волне кивает. Всего и делов-то, на ручку вправо да на ручку влево поворачивать. Благодать. Услышал господь наши молитвы. Морем, как лю́быми руками обнимает. Что-то Глеба не слышно давненько, одного Прохора с его байками токмо и слышно.

– Глеба! Не спишь там? А че молчишь? Ну не спи смотри. Миха! Чего распрыгался? Коль рога, кричи где. Купцы-ы-ы-ы?! Далече? Ну, так бог им в помощь. Чего разорался-то! Пока они до монастыря спустятся, а опосля до мысу поднимутся, мы ужо в Двине будем. За морем смотри!.. Да показывай им што хошь, все одно не увидят, а увидят, так не дострельнут. Прох, ну хватит ужо, ты про то не раз обсказывал. Постой у кормила пока. Спущусь братов поднимать, поснедаем да к дому вертать будем.

* * *

– Ну что, мужики! К дому вертаем! Домой стежка завсегда короче! Готовы? Поворо-о-о-о-от!!! Вытягивае-е-е-е-е-ем! Отпускай, отпускай… Вытягивай! Крепи! По снастям! Реи повернуть, да больше поверни, ее как платком потянет, так и вывернет! Выпускаем! Миха! Помогай на гроте! Прох! За гафелем смотри, куда он у тебя вывалился! Глеба! Что там на носу?! Повело нас на берег! Ну, так отпустите забытые платки!!! Чем…!..! И потом… чтоб ляса не точили! Мужики! Да только что ж снедали! Что вы как с голодухи, сильнее вытягивайте! Еще сильнее, чтоб гудели.

Прости господи, грешного меня. Сил на этих олухов нет. Но какие мы молодцы! Лихо-то как, даже быстрее, чем с мастером идем. Даст бог удачи еще на десяток часов, и в Двине будем. Прям на вздох и войдем, глядишь, к заутрени пред городом встанем.

* * *

– Миха! Миха, слазь, ничего ты оттуда в реке не высмотришь. На нос иди, тут ужо мели поопаснее будут. И не засни там гляди! Видел я, как ты из гнезда свешивался! Опосля о сне твоем богатырском поговорим. Мужики! Чуток еще. Как придем, платы скатаем и о новой заутрени спать будем. А пока не спать! Гляньте, как платки слабиной заиграли. Выбирай слабину! Не спать!

Мало нас все же для такого корабля. Край как мало. Мне б еще одну таку ж артель на смену – да мы бы с прибаутками к рейду подходили. Но, слава богу, и мы дошли. Вон за островком и рейд откроется. Как тама купцы делают, палят на подходе? Так мы ж тоже могем. Как там стрелки делали, оттянуть да бабахнуть? Вот щас разом с обоих пистолей и поприветствую.

Ну, здрав будь, Архангел-город!

Продолжение дневника

Из-за островов выплывали розовые паруса.

Сел на землю, откинулся на столб арки входа в гостиный двор и просто смотрел на наплывающее розовое облако. По телу разливалось тепло, и весь выпитый алкоголь одновременно взялся за дело. Летит наш орел, улыбаюсь про себя. Все. Оформляем, и попробую не сдохнуть до конца первой десятки. Потом передам полномочия. Красив все же получился, мерзавец. Теперь на него толпы экскурсантов рванут, надо подальше от берега поставить.

Корабль плавно подходил к причалам, продавливая течение Двины. Команда убирала паруса. Народ неистовствовал, никто не сомневался – это победитель. Скажи им, это тоже обманщик, порвут. Корпус «Орла» вздрогнул, притираясь к обмотанным пенькой сваям, на пристань полетели веревки.

Боцману надо потренировать подход, не учитывает, что судно более тяжелое, чем те, к каким он привык. Но это уже брюзжу, особенно если вспомнить, как сам в берег впилился. Ждем боцмана, народ нам его уже подносит. Устал помор, улыбается как-то вяло. По одному этому признаку можно будет самозванцев отсеивать. Ну не мог капитан из двухсуточной непрерывной гонки таким бодрым и веселым прийти.

Соблюдаем все формальности: медаль, запись в листе судна, капитана и времени, вручение ответной золотой медали. Поздравления от всех нас. Отпустил боцмана на корабль, просил перегнать его на рейд, и сутки могут отсыпаться, только на вахте хоть одного оставьте, а то растащат корабль на сувениры.

Стукнул себя по лбу. Идиот! Можно было макетов «Орла» наделать, попроще чем царю, но тоже в дорогом, подарочном исполнении! Тут половина знати захочет такой сувенир. На этом не меньше чем на часах можно было сделать. Стукнул себя по лбу еще раз, какой все же идиотизм в голову лезет. Но пустить слух, что мы принимаем заказы на макеты, надо обязательно.

«Орла» все равно срисуют, а по макету поймут не больше, чем по рисунку. И обводы в нос у макета сделаю полнее, корму тупую и руль еще меньше, пусть мучаются. Вот такой мерзавец.

Шел нервный откат. В голову чего только не лезло. «Орел» отвалил на одних верхних парусах, народ продолжал выкрикивать на берегу. Пошел обратно в управу, сел за стол. Первую главу можно считать закрытой. Дальше финтифлюшки.

Осип все эти дни занимался подготовкой к аукциону и разговорами с потенциальными клиентами. Федора сюда было бы лучше, но тут у нас разовая акция, а Москва – это надолго, туда врастать надо. Так что Осип оставался единственным вариантом. Тем более купец он был неплохой, все знал и умел, просто на фоне брата несколько терялся.

Об аукционе мы говорили с ним долго и тщательно, не думаю, что будет срыв. Назначить аукцион собирался на следующий день после бала, в честь победителя регаты. Купцы придут обязательно, в крайнем случае, подождем самые ключевые фигуры. А вот прижимистости у купцов после возлияний должно поуменьшиться.

Осипа для трезвости отошлю сразу после торжественной части, да он сам уйдет, об этом тоже говорили. Вот он со свежей головой пусть и думает. А мне даже идти на аукцион не хочется, но придется, для подстраховки.

Мысли в голове ползали вялые и все больше ни о чем. Усугубил состояние стопочкой, потом просто посидел, ни о чем не думая, налил еще и снова усугубил. Подобно пузырю в киселе, медленно всплыла и лопнула мысль, что до конца первой десятки не досижу. Надо срочно назначать крайнего и идти отсыпаться.

Вышел к продолжавшему ликовать народу, начал назначать себе смену из группы поддержки. Отдал коробку с медалями, просил все точно записывать, потом проверю и серебряные медали сличу с остатками золотых. Дошел до лежака и, упав на него, мысленно выключил свет.

Проснулся под вечер от разговоров и выкриков. Поздоровался с бодуном, выпили с ним за мое здоровье, после чего пошел проверять, что поменялось в большом мире. На рейде стояло четыре разномастных фрегата. Толпа рассосалась, остались небольшие кучки самых любопытных. Погода была замечательная для посиделок, чистое небо, не холодно, замечательные виды. Только ветра не было. Представляю, как матерятся капитаны, а вся команда почесывает и наглаживает мачты. Хотя в море ветер наверняка есть, а вот как им подняться против течения Двины, вопрос сложный. Надо отпускать моих дежурных. Забрал все регалии, всех отправил по домам, договорились встретиться после заутрени.

Бродил по берегу. Вода тихо плескала, успокаивала. На душе постепенно оседала муть. Прошел год, заклад Петра отыграл, добился кой-чего. Да что там кой чего, мне в моем времени до таких высот ни с какой головой не дойти, так что тут, среди пяти миллионов, меня приметили – а там среди ста сорока миллионов уже никого не замечают.

Родители вспомнились. Но ностальгия так и не пришла. А кто сказал, что мне тут плохо? Сортира фаянсового нету? Так кто мешает! Мужиков тут до смерти запарывают, как видел недавно? А у нас баб гранатами рвут! Злоба людская она от века не зависит. Нет, не надо мне ностальгии.

Надо заканчивать с регатой да торгами и делом наконец заняться. Петр уже небось Азов штурмует, коль с весны туда собирался. Вот отобьет он порт у турок, и надо будет туда ехать. А у меня вся полка прожектами завалена, мне бы хоть часть разобрать. С купцами о кораблях решать, а коль решим, то где же столько железа взять. Мне на пару килей да балок со шпангоутами на два корабля железа надо будет не меньше, чем за этот год истратил!

Кое-что на кораблях иностранцы привезли, но это все мелочи. Да и не отлить мне такую громадину. Значит, отливать надо секциями и клепать. Только вот заклепки по диаметру навскидку с мой кулак получатся, кувалдой такую уже не расклепаешь. Надо у кузнецов узнавать, как они это сейчас делают.

Вот как о деле задумался, так вся хандра и сползла. И правильно, дел еще много. Улыбнулся умиротворяющему шипению волн: благодарю, но на покой мне рано.

Что теперь? Пойти подгонять этих гонщиков хворостиной? С самозванцем еще что-то делать надо. Хотя тут и думать нечего, заткну им недовольство капитанов проигрышами, пускай из него ломтики стругают, все лучше, чем из меня. Он меня чуть последнего нерва не лишил, седалищного. Так что и тут со своей совестью договорюсь. Что там у меня еще из наболевшего? Унитаз фаянсовый? Нет, не то, что-то ведь было. Вот! Снаряды к пушке! Набивать-то мне их нечем!

Можно, конечно, моими нитробумажками, но тогда уж проще обычным дымным порохом, эффект будет не намного хуже, а вот завод не так напряжет. Тут сразу вижу другую проблему: помнится, кидались линейные корабли друг в друга бомбами с порохом, и что? Неприятно, но не смертельно, несколько попаданий линейный корабль переживет запросто. А мне-то по задумке издалека стрелять надо, даже близко к этим стопушечным дурам подходить опасно, не попадут специально, так по закону вероятности, совмещенным с законом подлости, какой-нибудь гостинец прилетит. А издали, да с валкого судна, да на волне. Сколько там выстрелов в Цусимском бою на одно попадание было? Не помню, но много. Мне, чтоб линейный корабль пороховыми снарядами малого калибра потопить, надо будет неделю стрелять.

Цусима, Цусима, что-то ведь вертится. Шимоза! Ну конечно! Как наши потом кричали, дайте нам такого, дайте! Но вроде так и не дали, вроде разработчик наш на повторении той шимозы и подорвался, что-то с железом связанное, то ли стукнули, то ли искра, то ли химическая реакция пошла. Бррр, может, нитроглицерин все же? Не, на нитроглицерине кто только не подрывался, шимоза все же не так кровожадна. А вот судя по тому, как в броненосцах все горело и перегородки вышибало от шимозы, на деревянное судно одного попадания хватит.

Тогда так, если вспоминаю, как делать шимозу, – делаю ее. Не вспоминаю, расслабляюсь и думаю дальше. А делали эту взрывчатку вроде также нитрированием. Практически всю взрывчатку так или иначе делают нитрированием. Только обработке подвергали не целлюлозу, а кость – рога вроде использовали. Получались кристаллы желтые, их для покраски шерсти использовали. Вроде еще что-то с ними делали, но тут уже экспериментировать надо. И желательно не мне.

Стартовые условия производства – только дерево и глина в цеху, даже гвозди, от греха подальше, не забивать. Никакого железа рядом с шимозой. Что еще? Греем только водной баней, тол на ней точно не взрывается, надеюсь, и шимоза не детонирует. Храним в глиняных чанах. Ага, а снаряд мне тоже глиняный делать? А с другой стороны, почему бы и нет? Сделать стальную обечайку, залить внутрь фарфорового раствора, осадить на стенки с днищем, да обжечь, хотя лопнет, наверное. А если не обжигать? М-дя, это все пробовать надо. А у меня снарядов нет. И пушки. Так что сначала с пушкой разберемся, потом станет понятно со снарядами, и вот потом до изоляции начинки дойдем. Но синтезировать грамм сто на опыты надо. А то мало ли что помню, может, она не получится или не взорвется.

И как прикажете разорваться на все эти «надо»? Новые проекты внедрять, а значит, чуть ли не спать в цехах, да еще и взрывчатку делать, чего откровенно побаиваюсь. Уж больно ярки воспоминания, как однокласснику выбило глаз осколками разлетевшегося ракетного двигателя.

Насколько все же интереснее заниматься понятными и простыми делами, а не расшаркиваться со знатными шишками. Надо быстрее заканчивать все эти пляски с бубнами и ехать в Вавчугу, вдруг придет вызов от Петра, и снова дела побоку…

Из пяти десятков стартовавших кораблей засчитали финиш тридцати восьми, но в течение недели вернулись все. Город шумел, как при приезде царя. Матросы с «Орла» растаскивались по кабакам, не успевая ступить на берег. Настроение капитанов было значительно лучше, чем опасался. Призеры пришли более-менее плотной группой и теперь азартно обсасывали перипетии регаты.

За неделю, прошедшую, пока собирались суда, с Соловков успела вернуться ладья со списком. В списке был и самозванец. Это меня как обухом по голове тюкнуло. Как же так? Самозванец хоть и во второй десятке, но записан был. А почему же у него не было медали? И как он из второго десятка на Соловках пришел первым? А главное, что мне теперь говорить капитанам? Ведь однозначно решат, что протащил свое судно на первое место административными способами.

Даже тень таких разговоров мне была не нужна. Только чистая победа. Опросил самозванца, не пожелавшего со мной разговаривать – а настаивать было чревато осложнениями с голландцами. Опросил сопровождавшего груз – приказчик мямлил и путался. Даже пришедшие со мной стрельцы смекнули, что дело нечисто. Плюнул на договоренности с совестью и отдал приказчика стрельцам, для выяснения.

Наутро проявилась интересная картина. Самозванец к Соловкам не ходил, отстаивался в устье Двины. Как заметили первые возвращающиеся паруса – пошли на финиш. Но вот каким образом запись о самозванце оказалась на Соловках, приказчик не знал. Свидетель свидетелем, но доказательств у меня нет. Начал опрос команды самозванца, меня вежливо послали.

Этим вопросом заинтересовались уже практически все прибывшие капитаны. Перед повторным опросом команды самозванца опять собрал капитанов и комиссию по приему финиша, подробно рассказал о происшествии и проведенном дознании. Поведал, что команда и самозванец разговаривать со мной не желают. Пошли все вместе. На этот раз команда заверяла капитанов, что на Соловки они ходили и вернулись первые, а злобный князь в моем лице всех арестовал, чтоб отдать победу своему. Их рассказ казался очень убедительным, и в подтверждение они трясли серебряной медалькой, которую якобы просто не успели передать капитану, так быстро его уволокли в поруб. Шах и мат. Вот теперь им поверят точно.

– Господа, на их медали номер 23, кто-то из шедших впереди и позади может подтвердить, что видел этот корабль на Соловках?

– Я могу! Пришел на Соловки номером 22, а они пришли за мной.

Так, гвоздей в гробу прибавляется. Значит, этот капитан в сговоре с самозванцем. Тогда схема мошенничества становится понятной. Прибежали к писарю два человека с одного корабля, сказали, что с разных. Писарь их записал и выдал медальки. По прибытии медальку передали команде самозванца, так как к самозванцу было сложно добраться. И как мне это доказывать?

– А что может сказать капитан, пришедший на Соловки двадцать четвертым?

– Ничего не могу сказать, не было уже никого.

Интересно, тоже в сговоре или действительно не видел. Надо будет на разрыв во времени между ними посмотреть, как до списка дойду. Ну а сейчас-то что делать? Вон как на меня начинают подозрительно смотреть. Надо чем-то атаковать, никакой обороны.

– Господа, утверждаю, что этот корабль не мог прийти первым, будучи на Соловках двадцать третьим. Для этого он должен был на возвращении с Соловков обогнать двадцать два судна. Теперь спрашиваю всех остальных, видели ли вы, как вас обгонял этот галиот?

Капитаны кто пожимал плечами, кто отрицательно крутил головами. Но задумались все. Надо давить дальше.

– Теперь посмотрите на это судно и скажите, могло ли оно вообще обогнать ваши суда?

Разноголосица, шум, толмач не успевает переводить, но общий смысл, как и ожидал, сводился к одному – «чтоб меня, да эта калоша…» Даю нарасти возмущению и поднимаю руку.

– А теперь расскажу, как было дело.

И рассказал. И про приказчика, и про мои домыслы о номере двадцать два, и как медалька, по моему мнению, попала к экипажу самозванца. Закончил мыслью, что правду можно вытрясти только из самого самозванца и его команды, и сам этого делать не хочу из политических соображений. Также намекнул, что правду может сказать еще и двадцать второй капитан, и заодно было бы интересно, как они с самозванцем приз делить собирались. Капитаны ушли на галиот, я остался курить на пристани.

Думаю, и эта страничка закрыта. А вот если бы все капитаны были в сговоре, то дело бы не выгорело. Однозначное обвинение в подыгрывании и вместо всемирной славы – всемирное порицание. Петр такого мне точно не спустил бы. Был бы козлом отпущения для задабривания иностранных дворов – мол, это все он, гад, полномочия превысил, ну и… Сказочно повезло, проскочил по краю пропасти в очередной раз.

Дождался подтверждения моих подозрений от вернувшихся капитанов и их заверений, что «Орел» победил честно. Обещал отдать самозванца и предложил им самим решать судьбы двадцать второго и двадцать третьего капитанов, но только при условии, что они смогут выполнить контракт на доставку балласта.

Больше этот вопрос меня не интересовал. Теперь надо на уровне дать бал, с объявлением победителя соответственно, с расчетами по ставкам и капитанами первой десятки и провести аукцион. После этого пулей в Вавчугу. Теоретически можно было не торопиться, задачу минимум выполнил, и время больше не поджимало. Но ведь интересно же!

Но просто так меня капитаны не отпустили. Для начала передо мной встал, напыжившись, двадцать второй капитан и толкнул речь. Посмотрел на толмача, тот помялся и перевел вкратце, что капитан считает себя оскорбленным подозрениями и вообще считает меня бякой, которую с удовольствием нашинкует своей зубочисткой.

– Он меня на дуэль вызывает, что ли?

Спросил у толмача, тот закивал. Другие капитаны не вмешивались, дело чести, видите ли. Ничуть не сомневаюсь, что он меня нашинкует. Мне хоть и показывали, за какое место надо шпагу держать, и даже гоняли с ней, но в свои силы на этом поприще не верил ни на грош, а отсутствие уверенности – это уже поражение.

Спросил у толмача правила, тот сказал, что сам не знает, у нас, мол, не принято так отношения выяснять. Морду набить или за бороды потаскать, всегда пожалуйста, а саблями махать не принято.

Пошли к капитанам за разъяснениями, оставив двадцать второго гордо стоять на причале в одиночестве. Капитаны наперебой стали меня просвещать. Что такое дуэль, конечно, представлял, но тут важны нюансы. Вычленяя из переводов толмача зерна нужной информации, сделал вывод. Один вызывает, второй говорит, где и на чем. Отказаться можно, но с первого снимают все обвинения, если таковые были. Более того, выбирающий оружие не обязан заботиться, чтобы такое же оружие было у противника. Противник пусть сам о себе заботится или использует что есть. А как же тогда фильмы, где предлагали парные шпаги или пистолеты? Наверное, до такого изящества это протыкательство еще не дозрело. Вот и славно – трам-пам-пам – есть вариант.

Кстати, а если предложить на пушках с пятнадцати метров картечью, это будет считаться дуэлью? И вообще, в плане общего развития, а дуэли на пушках были? Опять у меня нервное хихиканье пробивается. Иду обратно к двадцать второму и через толмача сообщаю ему, что будем стреляться из пистолей со ста шагов прямо тут, на пристани, только схожу домой за зарядами к своему оружию. Если не попадаем с двух выстрелов, сокращаем дистанцию вдвое, и так до попадания, после которого один из нас вести дуэль уже не сможет.

Удивил двадцать второго знатно, он-то видел меня порезанным на ленточки. На его возмущения, что пистоли так далеко не стреляют, сообщил – мои стреляют. А его пистоли – это его проблема. Оставил двадцать второго дозревать, пошел за патронами. Всю дорогу ругался с совестью, ну да, убийство чистой воды, и что? Лезть к нему с зуботычкой, которой не владею с детства? У меня тут еще дел полно!

Получить патроны оказалось не так-то просто. Тая наотрез отказывалась давать, ссылаясь на то, что сам ей так приказывал делать. А говорить, зачем они мне понадобились, я не хотел. Попрепиравшись чуток, решил не давить на девушку, похвалил ее за усердие и пошел обратно на пристань, по пути завернул на наши склады и обобрал морпехов. Что мешало сразу пойти на склады? Ведь ближе до них было! Вот что значит шаблонное мышление.

Капитаны ждали меня тесной кучкой, уже, видимо, все обсудили и просто ждали.

Подошел к этой кучке, продемонстрировал пистолет, попросил через толмача смотреть за землей под стеной гостиного двора, до которого было шагов двести, и пальнул. Фонтанчик земли заметили, что вызвало очередные разговоры. Сказал, что готов и можно начинать. Но не тут-то было. Двадцать второй опять выступил с речью, из которой толмач сделал краткую выжимку.

– Он извиняется и признает свою вину. Готов откупиться.

На этих словах толмач аж облизнулся.

Пришлось опять обращаться за разъяснениями к капитанам. Действительно может. Ну и славно, не так тяжело на душе будет. А ведь у него неплохой фрегатик, раз двадцать вторым пришел. Теперь уже моя жаба облизывалась.

Но мое предложение вызвало бурю возмущения даже среди капитанов. Упорно торговались. Как на дуэль вызывать, так они джентльмены – а до добра дошло, стали купцами. С сожалением понял, что фрегат как откуп не пройдет. Перешли к денежной торговле. Что! Мне, царскому ставленнику, князю, можно сказать, сто талеров. Ну, жмоты! Пойдем стреляться!

Остановились на выкупе в пятьсот талеров. Для меня это была капля в море, но торговался из принципа. Теперь-то все, надеюсь? Кстати, капитаны, а он ведь свою вину признал, теперь он ваш! Попрощался со всеми, напомнил о вечернем бале и пошел контролировать готовность.

Но не дошел. На подворье уже ждала делегация наших купцов, похоже дозревших до кораблей. Пошли всей кучей в дом Бажениных, у меня там все бумаги лежали. Поговорить как следует не получилось. Дал им тезисы, общие виды и обсчет вложений. Обсчет был завышен, мало ли что всплывет при строительстве. Обсудили кратко, отдал бумаги, и разошлись готовиться к вечеринке.

Бал получился. Настроение у всех создалось праздничное, никто не вспоминал обид от поражения. На «Орле» уже успели побывать все капитаны и признавали, что такому кораблику проиграть не грех. Количество заказов на макеты стало умопомрачительным, впору останавливать верфь и всех сажать за моделирование.

К счастью, большинство дворян согласилось ждать сувенира до следующего лета, и даже прийти торговать многие обещали. Значит, и в следующем году будет много кораблей, не так как в этом, но много. Реванша никто не попросил, видимо, рассчитали шансы. Такой небольшой разрыв в финише между «Орлом» и остальными был в основном из-за неопытности и малочисленности команды. Попроси они реванша в следующем году, порвем как Тузик грелку. Так что затаились пока, макетов ждут, и кто-то наверняка по ним построит корабли. Ну, обеспечу вам макеты! Будете всю дорогу кормой воду тянуть.

Светское общество на балу блистало и сплетничало. Тая в очередной раз произвела фурор. Было бы странно, случись иначе. За стоимость этих нарядов можно небольшой кораблик построить. Хотя на приеме тоже строительством занимался – отношения и репутацию ковал, не дешевое это дело оказалось. Будь хоть семи пядей во лбу и весь диковинами увешайся, местное общество только фыркнет и скажет, мол, у них, смердов рукастых, полные дворы. Приходилось играть по местным правилам, очень уж нужны были благоприятные отзывы о регате. В этот раз мне удалось. Но тенденция наметилась неприятная, в прошлый раз мне это обошлось дешевле, а что же в следующий раз будет?

На самом деле меркантильным никогда не был и копить не получалось. Но цифры моих расходов на содержание заводов меня просто пугали. Случись сбой в поступлении денег, и у меня люди начнут голодать и мастера разбегутся, унося технологии. Хотя мастера побегут в последнюю очередь, их за уши от новшеств не оттащишь. Но резерв средств для меня – самое больное место. Все уходит в расширение сырьевой базы и налаживание сбыта. Да и затраты по ремонтам возросли, и строительство новое. Ой, как все плохо!

Мило улыбаюсь подходящей очередной группке гостей. Ну-с, а вам чего от меня надобно?

Скорее бы все закончилось. Ну не мое это. Особых договоренностей на светских приемах никто не заключает, рассказываем друг другу, как все будет хорошо. Болтология. Было много слухов, и в том числе, что Петр начал штурм Азова. Значит, скоро может и вызов к государю прийти.

Наконец-то постреляли фейерверками в честь победителя и покричали «Виват!». От тостов и восхвалений устал до озверения, зато фейерверк навел на умные мысли. Пошел пытать мастера. Мастер был приписной, монастырский. Эту проблему со своими бумагами мне решить было раз плюнуть, но мастер сам не хотел, а руководителями направлений у меня работали только добровольцы. Начал агитировать пиротехника под курево да разговоры за жизнь. В итоге выдавил из него обещание прислать на работу ко мне одного из своих подмастерьев. Добывать и мешать составы он умел, набивать умел, составлять умел, а больше от него и не надо было. Повешу на него составление и производство смесей для сигнальных ракет, а может, он и боевые ракеты со временем потянет. Делали же китайцы своих «больших драконов», чего бы и нам не попробовать. Буду ему рисовать, а он пусть экспериментирует.

Не получится с пушкой, будет ракетный крейсер с зажигательными ракетами. Хи-хи три раза, и с головками самонаведения, ага, и с радаром. Что-то веселюсь не в меру. Опять, что ли, пора Тае патроны отдавать? Это сборище на меня так влияет. Они тут кутить еще долго будут, поедем-ка домой.

На следующий день был аукцион, и прошел он без меня. Просыпаюсь утром и думаю, а какого этого самого. Что же мне постоянно приходится за всеми с носовыми платками бегать. Надоело! Пробежался по дому и двору, забрался обратно в постель с целью дождаться Таю и никуда сегодня не ходить. Князь в отпуск желает! Ну хоть на денечек.

Угу, сейчас. Еще до обеда потянулись вереницы купцов и просителей. Теперь понимаю, почему всякие посадники и прочие управители такими зверями были. Когда ты только входишь во вкус… э-э-э… отдыха. А тебя сдергивают с кровати, мол, там к вам… и очень просили… и не соблаговолю ли. Характерец несколько портится. А если это еще и каждый день, то молоком за вредность тут уже не обойтись. Интересно, чиновникам моего времени молоко за вредность выдавали?

Купцы вчерашние с кораблями за уточнениями, купцы, с которыми у меня договоренности по сырью, купцы, которым чего-то не хватило из товаров, просто чем-то недовольные. Посетители сплошным потоком, а чего они раньше-то все сидели, почему именно сегодня. Или так признание светского общества работает? Тогда мне такого добра не надо.

Особо порадовал португалец – предлагал научить меня секрету выделки китайского фарфора, обещал за четыре года все наладить, но жалованье просил сто рублей в месяц. Попросил его чуток подождать, сходил, сдал патроны Тае, весьма на меня обиженной, по-моему. Если будут еще такие посетители – за себя не отвечаю.

К вечеру пришел Осип. В дугу. Отложил разговоры с ним на завтра. И пошел извиняться перед Таей.

После заутрени были первые серьезные дела. Купцы дозрели. Оформляли корабельное кумпанство, говорили об объемах, вкладах и проценте от барыша. Меня пытались нанять за зарплату, показал, что обиделся – князю невместно! Вошел в корабельное кумпанство от своего имени и от имени Бажениных – частично деньгами, частично работой – в процент от барыша.

Перед обедом к нам еще и Осип присоединился, поговорили хорошо и подробно. Пытался скинуть с себя все подготовительные операции. Но подготовку дерева и железа на меня повесили. И понятное дело, мои корабельные мастера. Выторговал под это дело еще процентик с барышей. Строят эллинги пускай сами.

А вот с Соломбальской верфью вышла заминка. Купцы общались с двинским воеводой Апраксиным. Он уперся и не желал терпеть на порученной ему государем верфи никаких кумпанств. Полномочий у него не меньше, чем у меня, так что в лоб вопрос не решался. Купцы пробовали обычными русскими средствами, но, наверное, предлагали мало.

Задумался о другом месте. Верфей на Двине было много, практически у каждого прибрежного селения стояла небольшая верфь. На островах у Холмогор верфей было особенно много. Но вот рассчитаны они были под маленькие кораблики и монстра на них сделать можно только огромными издержками.

Прикинул издержки. Купцы замерли, наблюдая за моими лихорадочными набросками прямо на полях эскизов. Увеличивались затраты на строительство, а главное, на подвоз всего необходимого минимум на тридцать процентов. Пояснил уважительно замолчавшим купцам ход размышлений. Решили торговаться с Апраксиным до половины этой суммы. И на переговоры отрядили меня. Ну почему снова меня?! А отпуск? У меня там шимоза в проекте, в Вавчугу хочу!

К воеводе поехал с купцом Шапкиным, считающимся одним из самых влиятельных купцов гостиной сотни. По дороге Шапкин рассказывал, что Федор Матвеевич род свой от татарского мурзы ведет и привычки татарские имеет. Так что разговор предстоит очень длинный и ни о чем, торг тоже надо вести с перерывами, перемежая их байками и восхвалениями. Жуть какая, и что, нам у него зимовать теперь? Однако управились еще до ужина. Шапкин был шокирован моим началом беседы, сразу после слов приветствий:

– А что, Федор Матвеевич, дошли до меня слухи, что волю вы царскую не справляете, и как мне о том Петру Алексеевичу прикажете вскоре докладывать?

– То наветы, князь Александр, все порученное царем-батюшкой сполняю!

– Отчего же наветы-то, Федор Матвеевич? Государь указал нам флот торговый строить, а вы купцам в том отказали. Они за деньги кумпанства эллинги на Соломбальской верфи ставить хотят, а вы им препятствия чините. И о том бумага у меня есть, Федор Матвеевич.

– Помилуйте, князь! Ну какие из купчишек наших корабельные строители! Да у меня на верфи иностранные мастера корабли ладят, по лучшим прожектам новоманерным.

– Федор Матвеевич, купчишки эти, как вы изволили выразиться, по моим чертежам и моими мастерами корабли строить собрались. И о том моя подпись на прожектах была. И корабль по прожектам моим только что государев заклад отыграл. Так что мне государю докладывать?

Додавили. Были еще пляски вежливости и намеков влезть в долю. Зеленая и пупырчатая выглянула из глубин моей души, посмотрела на меня осуждающе и отрицательно покачала головой. Посыпал пупырчатую белым пухом человеколюбия, отчего у нее округлились глаза окончательно, и загнал обратно на дно души. Долю дали, но символическую.

Шапкин всю обратную дорогу крестился и причитал – нельзя же так с воеводой-то, ой нельзя. А по-моему, неплохо поговорили, по-деловому. Отправил Шапкина выправлять документы для кумпанства, надеюсь, окончательный вариант. Признаться, так и не знаю, как они это делают и где регистрируют. На то Осип с Федором есть.

Вот теперь быстро уехать не получится. Надо с мастерами Соломбальской верфи общаться.

Вечером посидели с Осипом. Он красочно и в лицах рассказывал про аукцион. Похоже, купцы нашли новое развлечение. Только в другой раз надо охраной все помещение утыкать, так как до оскорблений и бород дошли на первом же лоте. Все перипетии было скучновато слушать, фразы типа «а он сказал… тогда этот, как даст…» были лейтмотивом. Да и не настолько хорошо знал купцов, как местных, так и иностранных, чтобы понимать суть закручивающихся интриг. Поэтому и поручал аукцион Осипу. Больше итог интересовал.

Но Осип рассказывал, не забегая к последней страничке детектива, и пришлось слушать. Все же конец у этой истории настал, и подвели итоги. Продали, разумеется, все, кто бы сомневался. Денег выручили больше, чем рассчитывали. На одних зеркалах подняли больше стоимости «Орла». И почти двадцать тысяч поднял на ставках. Общая сумма не дотянула до сотни тысяч, как я втайне надеялся. Но теперь могу расслабиться. На пару лет у меня есть что тратить.

Из линии доставки выжал все, что мог. Подвоз сырья будет теперь увеличиваться медленно, так как все, что мог, на себя уже перебросил, теперь остается дожидаться увеличения объемов добычи, раз появился такой ажиотажный спрос на сырье. Но это долго. Время заканчивать с архангельскими делами и посмотреть в сторону дарованного Урала. А то передумает государь и поедет туда Никита Антуфьев. Он, конечно, мастер отменный и дела делал большие. Но у меня на Урал более серьезные планы. А ложка, как известно, дорога к обеду.

Значит, до зимы заканчиваю дела с кораблями и вооружением «Орла», жду возвращения моих рудознатцев, потом на Урал. Но это если вызов от Петра не придет, который все планы порушит. И как только забыл! Надо же письмо государю написать! Подробное. Или, может, ехать и докладывать положено? Ну нет на поездку времени! Попробую письмом обойтись.

Утром стукнула мысль. Обошел капитанов, просил для царя написать отзывы о регате, намекал, что приму только отзывы в благодарственном ключе. Также обошел купцов с той же задачей. Усадил весь бомонд за сочинение «как провел лето». И сам за него сел уже поздним вечером, так как на хождения убил весь день.

Следующим утром повторил подвиг, постоянно вспоминая слова кота Матроскина по поводу «…ты еще за ним полдня бегать будешь…». Отдал переписать мое послание писарю гостиного двора, когда забирал, он еще накинуть деньжат попросил, больно сложно получилось мою пропись читать. Отдал алтын, человек заслужил, мне самому свои записи порой не понятны.

Закончил собирать сочинения только к вечеру следующего дня. С каждым автором еще и поговорить приходилось. Потом полночи пытался читать эти кракозябры. Затем еще весь следующий день. Парочку сомнительных опусов отложил. Общий фон ничего не должно омрачить. Стукнула еще одна идея. При монастырях наверняка есть книгопечатанье или ремонт книг. Оформлю все в виде красивой книги и пошлю ее Петру. Пускай на полку поставит.

После заутрени поехал на южную окраину Архангельска, в Нячеры к Михайло-Архангельскому монастырю. Монастырь производил впечатление – обнесен стеной в два человеческих роста, над стеной торчат крыши домов, и возглавляет композицию каменная пятикупольная церковь. Если тут не занимаются книгами, готов буду закусить своим картузом.

Приняли очень вежливо, проводили к игумену Иеремии. Рассказал о деле своем. Книгу для царя оформить надо, чтоб в руки ему не стыдно брать было и другим царям да послам показывать. Расходы беру на себя. Игумен оживился. С деньгами у монастыря явно не все хорошо, позвал старцев. Пришли мужики среднего возраста, старцы в моем понимании – это дед с белой бородой до земли и лютней на коленях. Продолжает меня этот век удивлять. Рассказал еще раз, чего хочу. Упирал на слова «царь» и «богато оформлено». Старцы щупали листы, пролистывали, но не тасовали, напоминали покерных шулеров. Обещали оформить все за седмицу. Вот и буду считать это сроком, за который надо закончить все дела в Архангельске.

После ухода старцев торговались с игуменом. Ушлый старичок, это какие же тут цены на книги, если за оформление пятьдесят рублей хотел?! Сторговались на тридцати рублях, но цены на книги меня сильно заинтересовали.

Покинув монастырь, поехал заканчивать вопросы с Апраксиным. Теперь воевода был само радушие – написал указание Никласу Вилиму и Яну Рансу, голландским мастерам, присланным Петром для Соломбальской верфи. Указывалось им помогать моим начинаниям и всячески им содействовать. С этой бумагой отправился на Соломбальскую верфь.

Верфь не впечатлила. Находилась она на вытянутом острове, зажатом речками Соломбалкой и Курьей. На самом деле занимала два острова. Первый, тот, что ближе к Архангельску, между речками Кузнечиха и Соломбалка, на нем подсобные производства стояли, смольня, пеньковые амбары и так далее. Затем сама верфь. И еще через речку Курья, на том берегу, стучали молотами кузни. Наверное, логично – все производства, связанные с огнем, были вынесены за обе реки – Курью и Соломбалку. Вот только как они таскают туда-сюда увесистые железки – непонятно. Фасад верфи выходил на Двину, и глубины тут, судя по цвету воды, были приличные. Вдоль Двины строились эллинги, но места было еще полно. Вообще с местом тут хорошо. Огромный пустырь. Только с середины острова и глубже стояли хибары рабочей слободы. От пожаров они тут знатно корабли застраховали. А если еще вспомнить, что русским кораблям на рейде не разрешали печи топить, то вообще странно, что в Архангельске случались пожары. Может, из-за иностранцев, которые топили печи, где и когда хотели, и им никто не мешал? Но скорее все же конкурентная борьба подпускала городу красного петуха.

Одного мастера нашел при строящемся корабле. Он повел меня на берег Соломбалки, где речка в Двину впадает, там стояли домики начальников. Первым делом голландец схватился за трубку, при корабле они не курили. Может, и мне на верфи такое правило ввести? Хотя, с другой стороны, у меня никто и не курит почти. А потом был долгий разговор.

Больше всего Никласа поразили размер и конструкция эллингов. Он возмущался, зачем такой огромный сарай делить пополам, при этом судно строить только в одной половине, а сбоку, во второй, меньшей половине мастерить детали для корабля. Если честно, как правильно делать эллинги, меня никто не учил, и для «Орла» строили эллинг такой, какой посчитал удобным. И это деление пополам с отведением одной половины на подготовительные операции мне показалось удобным, да и крышу надо было как-то держать, когда одну половину крыши разбирали для постановки мачт и оснастки. Эксплуатация такого эллинга показала себя отлично, и для новых кораблей эллинги были просто масштабированы. Так что уперся – будет именно так. Разве что ладим два эллинга вместо одного. Будут с общей стеной, зеркальной планировкой, проходами между ними и общей отопительной печью.

На стоны Никласа – «ну кто так строит!» – осадил его, что строит так князь, создавший «Орла», который выиграл царский заклад. Аргумент убойный, хоть и необъективный. Дальше пошел вполне деловой разговор.

От мастера мне надо было выделение места под постройку эллингов и пристани при них. А также общая помощь в работах. Поставил голландцу конкретную задачу: нужно собрать деревянный скелет судна, сделать его очень хорошо и точно, а потом разобрать на крупные, основные детали и послать их в Вавчугу. Лекала мне нужны для отливок, негде их тут отливать. У меня, правда, тоже негде, но пока они эллинг построят да скелет соберут, надеюсь, и у меня все будет готово.

Такая работа мастера заинтересовала, он вообще судном заинтересовался, но я выдал ему только эскизы набора корпуса по шпациям. И сборочный эскиз. Тут же застряли. Эскизы были метрические. Просил его пока обдумать эллинги. Как только пойдут люди и лес – начинать строить. А позже пришлю на строительство своих мастеров, они все сделают.

Размеры эллингов пересчитал на дюймы прямо на месте, там размеров было немного в отличие от эскизов набора. Добавил, что люди пойдут не сегодня, так завтра, и размечать площадку имеет смысл уже сейчас.

Расстались довольные друг другом, мне понравилась деловитость мастера, голландцу – моя премия в десять талеров. Пока свеж разговор, поехал к купцам, велел изыскивать лес и плотников. Сотню человек они только по своим подворьям набрать могут, лес для начала тоже был, плоты стояли вдоль всего Сального берега Архангельска. Пока разворачивается строительство, пусть ищут и обеспечивают. У меня и другие дела есть.

Правда, дел не было. Провел, наконец, один день дома с Таей. Говорили с Осипом, заходила пара просителей, но день прошел спокойно и лениво. К вечеру разыгрался зуд творчества. Еще два дня переносил на бумагу свежие идеи. Пора придумывать портфель, а то с этими листками становится неудобно таскаться.

Сразу поехал к кожевенникам, попросил суму сделать. Оказалось, такого добра у них в избытке уже готового. Подобрал нечто, напоминающее офицерский планшет, не раскладной, разумеется. Почувствовал себя снова курсантом. Взял в комплект тубу для свитков, чуть короче обычного тубуса для чертежей. Обратно шел и улыбался, ощутил себя еще и студентом. Опять поплыли воспоминания. Нет, хватит бездельничать, от свободного времени у меня тяжелые мысли всплывают, а работой их притопить можно.

Заехал проверить, как продвигается строительство эллингов. Там конь не валялся. Вернулся вполне злой, попросил купцов собраться у Бажениных. После ужина толкнул перед корабельным кумпанством речь, начавшуюся словами:

– Уважаемые купцы, с сего дня покидаю ваше кумпанство, забираю свои обязательства и вложения…

Продолжил в том же духе. Купцы сидели, округлив глаза, и в них читался один на всех вопрос. Дождался, когда этот вопрос озвучат.

– Да потому, уважаемые, что стиль работы у меня другой. Мне некогда неделями раскачиваться. И по несколько лет корабли строить. Три дня назад мы говорили о начале строительства эллингов. Мастер ждет от вас людей и материалы. А вы? Так-то вы свои слова держите? Впереди еще огромное дело, а вы на старте не можете ничего решить. Зачем мне этот хомут? Или вы сами решаете проблемы с поставками и строительством – но сразу. Или делайте, как привыкли – но без меня.

Дальнейший разговор купцов напоминал жалобы на тяжелую жизнь. Серьезно задумался о завязывании с этим делом. Мы так только эллинги два года строить будем. Нет у меня этих лет, меня Урал ждет. А потом, точно помню, Петербург построят.

Велел купцам готовить выписку с исключением меня из кумпанства. Мне этот хомут действительно не нужен. Из Питера или Ревеля продолжу. Поняв, что шутки кончились, купцы засуетились. Уговоры и посулы. Но про ускорение своей деятельности ни слова. Не хотят, не надо. Отписал ведомость о выходе, упомянул в ней, что забираю из кумпанства долю и все бумаги, засчитанные как часть доли. Отметил также, что забираю свои договоренности с Апраксиным. Живите, как хотите, уважаемые купцы.

После ухода огорченных купцов засели с Осипом думать. Теоретически мы с нашими общими средствами могли потянуть это дело и сами. Но опять остаемся без резервов. Бросать начатое и в некоторых деталях проработанное дело уже не хотелось. Но Осипу придется жить в Архангельске, а дела в Вавчуге свалить на пожилого отца.

Основной проблемой после перечисленных становятся материалы и люди. На страде много работников не наймешь, а таких людских резервов, как у целой толпы купцов, у нас нет.

На следующий день планировал визит к Апраксину. Может, через него найдем необходимое, ну и долю его обговорим снова. Но утром на подворье уже паслись выборные от купцов. Мол, они все поняли, осознали и милостивый я не должен их губить.

Сели в кабинете, составили очень жесткий график строительства. Может, даже излишне жесткий, но они меня разозлили этой своей неторопливостью. Купцы только со всем соглашались. Это мне не понравилось, и составили ведомость штрафов за невыполнение графика. Вот тут их проняло, но проглотили и это. Даже серьезнее стали, деловитее.

Подписали новое приложение к договору кумпанства, и я торжественно порвал свои вчерашние отказные перлы. Попробуем еще раз, но предупредил, что третьей попытки не будет. Через день проверю, как идет работа. А потом мой человек будет мне постоянно докладывать. Работа действительно пошла. И люди нашлись, и лес. И работали споро, не тягали полдня одно бревно.

Заехал в монастырь за книгой. Сделали хорошо, величественно. Даже финтифлюшки по полям листов нарисовали. Думал, одной обложкой ограничатся. Запаковали на месте холстом, зашили. Отвез в воеводский приказ в почтовую службу. Обещали максимум за две недели, минимум за десять дней доставить книгу государю. Шустрые тут почтари, недаром Петр два года назад здесь почту наладил.

Всем прожужжал уши, какая это важная посылка и как ее царь ждет. Увешали холст упаковки печатями, обещали, что будет все в лучшем виде, и содрали денег. Интересно, а с царя они тоже берут за доставку? Вроде на зарплате все сидят.

Пожалуй, больше меня тут ничего не держит. Устроили с Таей пару визитов вежливости, попрощались и отбыли наконец-то в Вавчугу, забрав заскучавших морпехов.

* * *

Возвращались на «Орле», везли с собой отличное настроение и много денег. Не все суммы были наличными, часть обязательствами, и Осип остался разбираться с ними в Архангельске. Придет на ладье, когда закончит.

Баженин обещал присматривать и за новым кумпанством. Были опасения, что с моим отъездом купцы перекрестятся и займутся неторопливым выяснением, сколько же ангелов уместится на кончике иглы. Понять их было можно, вокруг жизнь текла очень неторопливо. Едешь ли ты на телеге или идешь на корабле, вокруг тебя необъятные просторы, и эти панорамы проплывают медленно-медленно. Если с самого детства воспринимать так этот мир, волей-неволей вырабатывается неспешная величавость.

Мне, сыну века калейдоскопов, очень сложно было принимать эту неспешность. Полюбовавшись десять минут на проплывающие берега, я начинаю скучать, меня начинает грызть сенсорный голод. Тая могла стоять у борта часами с умиротворением и радостью на лице. Морпехи также грешили этой созерцательностью, да и поморы любили постоять да посмотреть на плавно вертящийся под ними земной шар. Одному мне хотелось подтолкнуть «Орла» и быстрее узнать, а что же там, за поворотом.

Может, это и есть основной двигатель прогресса? Может, начав двигаться быстрее, человечество и мыслить стало быстрее, и от этого посыпались новые идеи с изобретениями, и ездить стали еще быстрее, и так по нарастающей.

Спустился на грузовую палубу, уселся на мешки с закупками для завода и начал созерцать трюм. Если кто-то думает, что это занятие менее интересное, чем проплывающие берега, то он ошибается. Перед мысленным взором крутились орудия, меняя калибр и длину ствола. Периодически из-за виртуальных орудий выскакивал виртуальный пушкарь и крутил пальцем у виска, мол, как мне тут банником размахнуться? Один раз он даже героически погиб, убитый откатом. Орудия звонко бились друг о друга и демонстративно разваливались. Пушкарь присел рядом на виртуальную бочку с порохом, закурил, почему-то беломорину и, стряхивая пепел в устье открытой бочки, на которой сидел, сказал:

– Не, мастер, ничего-то у тебя не выйдет. Маловата посудина, и форма неудобная. Тебе же не пукалки нужны, а опасные для всех существующих кораблей орудия. Даже если взять сто миллиметров калибра, да на тридцать калибров, это уже три метра только ствола, а у тебя от силы пять метров внутри, да еще откат, затвор – дохлое это дело. – И еще раз стряхнул пепел в бочку с порохом, подумал и затушил в ней папиросу, глубокомысленно добавив: – И боеприпасы тебе тут хранить негде, взлетишь же на воздух, случись что.

Мысленно послал его… банить орудия. Он хмыкнул и растворился дымкой.

То, что с вооружением «Орла» не все гладко, было понятно всегда. Меньше тридцати калибров затея не имела смысла, а орудие действительно не помещалось. Вздохнув, уменьшил калибр до семидесяти пяти миллиметров. До пятидесяти миллиметров опускаться не хотелось категорически. Виртуальная пушка съежилась до двух и трех десятых метра. Пушкарь весело заработал банником. Потом покрутил ствол влево-вправо, оставляя неподвижным дульный срез ствола в окне порта, и пожал плечами, мол, решай сам.

Дал ему команду пальнуть – пушка выплюнула снаряд. Ствол отбросило назад на откатнике, и вылетающая из ствола струя пороховых газов вынесла мне полборта. Пушкарь начал лихорадочно надевать спасик, можно подумать, это ему поможет. Весь трюм заволокло пороховой гарью, которая медленно утекала в бортовую пробоину взамен прибывающей воды. Пронаблюдал за действиями виртуальной команды борьбы за живучесть. Сделал себе галочку в памяти, поморов по этой программе не гонял. Предложил пушкарю выдвинуть ствол в порт до откатника и повторить. Он замялся, проверил еще раз спасик и снова пальнул.

Борт остался целый, но о торчащий низко над водой на метр за бортом ствол стала бить волна. И кстати, сделал поправку в виртуальной картинке, и вода стала захлестывать через порт. Вот, совсем другое дело. Решил подняться на палубу, подышать свежим воздухом. За спиной с явным облегчением вздохнул пушкарь.

Постоял на палубе. Представил две поворотные башни с орудиями между мачт – из трюма выбежал пушкарь и яростно потыкал в ажурную вязь стоячего такелажа, все-то ему не так.

На орудия, просто высунутые из портов, прорезанных в фальшборте, этот злопыхатель начал лить ведрами соленую воду, и орудия на глазах заржавели. Попытался выстроить вокруг орудий будочки – пушкарь потыкал мне в беспомощно столпившуюся команду, пытающуюся пролезть в узкие проходы.

Ну а сам-то ты что предложишь?! Пушкарь вытащил из-за пазухи потрепанный листочек с моим эскизом «Орла» и, тыкая в него желтым от курева пальцем, стал пояснять идею. Представил по две бортовых башни между мачтами, выступающие за борта. Предложил пушкарю самому пальнуть с одной из них вдоль борта и, когда башню отдачей сорвало и она улетела в кильватерный след, только злобно улыбнулся. Нашлись тут советчики. Хотя что-то в идее есть. Стрелять удобно, угол поворота большой, склонение тоже ничего не ограничивает. Место для прорезей в фальшбортах и выноса башни есть, но башня должна быть как можно более плоской.

Недостатки, конечно, есть, пушек надо вдвое больше, чем при центральной башне. Эти выступающие уши портят мне гидро– и аэродинамику. Вес пушек, расположенных так высоко и с большим плечом, устойчивости клиперу не добавит, снаряды подносить неудобно. Но, пожалуй, получился первый вариант. Надо записывать первый и думать над вторым.

Сзади прошлепал мокрыми ногами пушкарь и демонстративно ушел в трюм. Любопытно, с чем это сегодня Тая чай заваривала.

Пошел за своим планшетом и начал разрисовывать первую идею. Огневой мощи в две пушки на борт посчитал недостаточной. Подумав, нарисовал сидящего наводчика и по пушечному стволу слева и справа от него. Четыре пушки на борт уже приемлемо для начала. Сделал высоту башни под сидящего человека, проверил, как она впишется в такелаж. Можно и еще чуток повыше, но башню в рост человека уже не вписать. Ширину оценил в полтора метра. Это значит, при шестиметровой ширине корпуса по сторонам будут на полтора метра торчать платформы. Авианосец прямо какой-то. Зато перестаю быть ограничен калибром орудия и длиной ствола.

А вообще целесообразно в конце концов оценить, насколько крупную дробину мне надо на линейную дичь. Сто пятьдесят грамм современной взрывчатки обеспечивают фугасное действие в радиусе до пяти метров, а килограмм – до двадцати метров. Учитывая, что линейные корабли были сорока – шестидесяти метров, то килограмма современного фугаса в центр им должно хватить. Взрывчатки в фугасном снаряде примерно четверть, значит, имеем четырехкилограммовый снаряд. Пожалуй, со стомиллиметровыми пушками, с их пятнадцатикилограммовыми снарядами несколько погорячился. Тут и семидесяти пяти миллиметров за глаза, плюс еще более пятьсот раскаленных осколков. Даже как-то неудобно перед грозными монстрами эпохи.

Ладно, продолжим. При тридцати калибрах длины ствола и паре сантиметров толщины стенок вес самой трубы окажется около ста килограмм. Плюс затвор, плюс усиления, плюс отливки, минимум буду считать килограмм триста. Это то, что должно откатываться. Снаряд будем считать вылетающим на двух махах, пусть будет шестьсот метров в секунду. Элементарную физику тоже забыть трудно, вот и получим по закону сохранения импульса, что скорость ствола будет около двенадцати метров в секунду, и если тормозить ее до нуля, на участке в один метр потребуется усилие в четыре тысячи четыреста килограмм, а если на участке в два метра, то две и две десятых тонны. Оторвался от расчетов, с сомнением посмотрел на шпангоуты «Орла» и его тонкую обшивку. Пять тонн отдачи пушки, десять тонн суммарной отдачи башни при стрельбе дуплетом, ню-ню, и чем мне ее воспринимать прикажете?

В виртуальной картине добавились мощные подпалубные бимсы и раскосы, упирающиеся в киль, – стандартная схема силовой пирамиды. Но на всякий случай надо запретить стрелять дуплетом.

Продолжил расчеты, начал прикидывать разворачивающие моменты, появившиеся из-за разнесения пушек по бокам от оси вращения башни, потом опрокидывающие моменты судна от выстрела, разворачивающие моменты. Виртуальная картинка переплеталась и усложнялась. Все же артиллерийский корабль надо будет проектировать по-иному, чем обычный грузовой парусник. Надо останавливать сборку брата «Орла» и посылать мастеров на перестройку самого «Орла». Заодно пусть делают и модели на продажу. Мне же предстоит лихорадочно перерабатывать эскизы судна.

Тая спустилась в трюм, видимо звать на обед, и застала меня за натурным макетированием. Тут же была привлечена в выложенную мною из мешков будущую башню, усажена на место наводчика, и я начал обсчитывать место заряжающего, пристраиваясь то так, то эдак у нее за спиной. Мысли возникли далекие от проектирования. В итоге перерисовал план башни к себе в планшет и пошли обедать.

Идея захватила основательно. До ужина в черновиках были готовы эскизы весьма основательной перестройки «Орла» и прикидочные эскизы башен. Выявились две основные сложности. Надо было делать тормоз отката на действующее усилие около пяти тонн и надо было делать поворотный круг с механизмом фиксации, способным удержать момент в три тонны на метр и передать отдачу на силовую пирамиду. Круг и механизм мы отольем и заполируем песком, червяк мощный тоже можем сделать, а вот что с откатом делать?

То, что знаю, работало на пневматике высокого давления, накачать в цилиндры с маслом пятьдесят атмосфер мне просто нечем. И герметичность поршней меня сильно смущает, точнее, их будущая негерметичность. Оставалось навивать пружины, а вот делать их, а главное, сталь для них не умел никто, включая меня.

Вот и дозрел до металлургических проб. Придется теперь и на это тратить время. Причем результат не гарантируется, так как в металлургии никогда силен не был, все брали готовое. Эх, знать бы, где упасть…

Что еще надо, о чем не подумал? Точно, наводить как-то надо. Значит, прицел-дальномер нужен. Сложного в дальномере ничего нет: длинная труба, два объектива по краям, четыре зеркала, один окуляр посередине и оптическая призма типа клина, сдвигом которой вдоль трубы и определяют дистанцию. Дальномер совмещения с базой полтора метра. Почему полтора? Ведь чем больше, тем лучше! Но была и иная задумка.

Научить пушкарей точно стрелять будет зверски сложно. Хочу попробовать совместить маховик вертикальной наводки орудия с червяком сдвига оптического клина дальномера. Дальномер монтируем на крыше башни. Таким образом можно наводить орудия по вертикали, не опираясь на расчеты, а просто совмещая изображения цели в дальномере. Этому пушкарей научу запросто.

А вот дальномер юстировать да учесть нелинейный характер дальности стрельбы с перемещением оптического клина – задачка будет умопомрачительная. Облегчу ее, задав оптимальную дистанцию стрельбы, а ближе и дальше полезут ошибки. Но экспериментов и это потребует массу. Думаю, соберем башню, пальнем из пушки, в воронку поставим столб с платком и будем на него настраивать дальномер; потом еще пару пристрелок, а потом станет понятно, как отрегулировать этот комплекс.

Вот только оптики у меня тут никакой нет. Мама дорогая, еще один цех образовывается. Вот почему так получается? Чем больше разгребаешь завалы, тем они обширнее. Обратный вывод: хочешь жить спокойно – ничего не делай. Пора задуматься, а правы ли были обезьяны, взявшись за палку? Ведь жили же они как-то до этого! Ну, кого же из них так не вовремя озарило! А мне теперь разгребай.

Что в итоге? Отливать ствол – мастера у меня этот процесс стали называть «из верченого железа». Отливать станину, притирать ее, делать ролики, поворотный механизм, подъемный механизм, делать пружину, делать оптику. Это все разбивается на множество подразделов. Расписал все с тихим ужасом – объем работ не меньше, чем с «Орлом» возились.

Настроение испортилось. Всю ночь ворочался, представлял, а как будем то или другое делать. Заснул под утро. Спасибо Тае – пожалела, не стала к завтраку будить. А к обеду были уже в Вавчуге.

* * *

Пока причаливали у верфи и парковали судно, с приветственными криками сбежалась половина Вавчуги. Настроение после позднего подъема было приподнятое – толкнул речь. То, что сюда дойдут слухи, ничуть не сомневался. Слухи в это время даже быстрее царевой почты работали. Но народ ждал от меня слова и получил его.

Потом началась разгрузка «Орла», а ко мне, как обычно, пришли проблемы. Точнее, пришли мастера, но с полными пригоршнями этих самых проблем. И первой из них меня как обухом по голове стукнули. Подорвался один ящик с патронами в оружейке морпехов. К счастью, он там и был один, и серьезно никто не пострадал. Но до моего высочайшего разбирательства ящики со складов вынесли и держат под навесами на стрельбище, стрельб соответственно не проводят.

Следующей проблемой стал сбор существенно меньшего числа рабочих на строительство, чем рассчитывал, поэтому строительство идет слишком медленно. С этим было проще, велел цехам переходить на одну смену, а всех освободившихся направить на стройплощадку.

Вернулись рудознатцы с верховий Мезени, руду они нашли, но мало, образцы привезли, которые мне ничего не говорили. По их заверениям обыскали весь район, который им указывал. Холостой выстрел. Обговорил с ними кратко новую экспедицию, но уже вместе и на Урал. Сказал, что к следующему лету соберусь. Сам в этом еще не был уверен, но надо же людей на какие-то сроки ориентировать. Просил весной в гости, и пусть опытных добытчиков пригласят. Мне много народа надо, пойдем большой толпой.

Вырвавшись от мастеров, пробежался по цехам сам. Ощутил, что соскучился по этой деловой суете. Первым делом остановил постройку брата «Орла», поговорил с мастерами, обсудили эскизы. Обсудили, кому ехать на Соломбальскую верфь, порадовал мастеров большим заказом на модели и закончил чертежами переоборудования «Орла». Вот с этим копались долго.

Теперь была борьба не за эффектность, а за эффективность корабля. Прямое вооружение снималось, оставляли реи только на бизани, мачты укорачивали на один ярус, ставили гафельные паруса. Минимум на месяц работы всей верфи, а то и на два.

Мастера восприняли переделку красивого корабля в штыки, пришлось продавливать решение авторитетом, боевому кораблю некогда в парусах путаться и резаться против ветра ему желательно круче, чем он мог это делать сейчас. И на винджаммерах планировалось гафельное вооружение, пусть уж будет единообразно.

Пошел разбираться к морпехам, у них и поужинал. Что именно с патронами не так, пока не понял. Может, брак какой, а может, чего-то не знаю. Хранить нитроцеллюлозу раньше не приходилось, все сразу использовали. Для ящиков приказал выкопать несколько складов-землянок прямо у стрельбища, разложить по ним ящики и начинать стрельбы с самых старых партий. Надо будет тщательнее очищать новые партии нитробумажек при производстве и попробовать консервировать.

Вот чем консервировать – это вопрос. Что тут из консервантов использовали? Был доступен мед, спирт и соль, еще копчение в дыму, но моим бумажкам это вряд ли поможет. Так что пробуем промывать и вымачивать спиртом перед сушкой.

Утром началась серьезная работа. Озадачил практически все цеха эскизами – кратко их обсудили, велел разобраться, как и что будут делать, после чего поговорим повторно.

Задержался у стекольщиков, обсудили новый состав шихты. Делаем пробную плавку, где вместо песка используем толченый кварц. Подумав, вписал им в рецепт свинца, в хрусталь его добавляли, знаю точно, а хрусталь очень прозрачный. Обсудили, что выдерживать в печи будем дольше и хорошенько размешивать, надо пузырьки воздуха выдавливать. Потом так же раскатываем в лист на олове, только остужаем медленнее, чтоб никаких внутренних трещинок. Из листа нарежем кружочков и полосок, и для кого-то начнется самое веселое – шлифовать линзы и оптические клинья.

Причем мои расчеты формы были очень приблизительные, значит, надо еще стенд, на котором постоянно проверять, что получилось, по фокусному пятну. Еще минимум десяток женщин на эту работу пристрою.

С женщинами вообще была беда – многие, посмотрев на неполный рабочий день ткачих, изъявляли настойчивое желание по четыре-пять часов в день работать за небольшую зарплату. Они даже готовы были договариваться о сменах, чтобы весь день перекрывать. Но столько ткачих и швей было не надо, а других работ для них на заводе немного. Теперь вот появилась. Будут линзы шлифовать, а под это дело и бинокль сделаю. Для оптического цеха надо помещение и оснастку.

Точки фокуса, потребные для приборов, у меня есть – делаю лоток для линз с разметкой фокусов, экран и светильник с круглым фильтром, вот и весь стенд проверки. А оснастку позаимствую из памяти – рядом с моим кружком судомоделизма был кружок юных астрономов, они там и линзы делали, и рефлекторы из стекла. Как не зайдешь, сидят и возят своими стеклами круговыми движениями, кто по мискам, кто по мискам кверху дном, но руки все время при деле. Думаю, эта работа женщинам понравится.

Пожалуй, можно идти к столярам и объяснять им на пальцах, какие потребны станки. А вот с местом надо думать. Хотя вывозим химиков-оружейников в их будущие цеха и сажаем в освободившийся цех оптиков. Надо еще старосту деревни озадачить поисками поставок кварца. Пока Осип не вернулся, все сырьевые задачи висли на старосте.

Теперь к литейщикам, потом к оружейникам, затем… Какой смысл перечислять? Карусель началась! Жить снова стало интересно!

* * *

К концу недели были сделаны два новых крутильных станка для формы отливки ствола, изготовлены проходные матрицы под ствол, и все было готово к первой пробной отливке. Два станка понадобились из тех соображений, что отлить ствол сразу не хватало железа из старой домны. И, кроме того, скрепленные стволы, то есть когда несколько труб одна на другую надевается в горячем виде, существенно прочнее обычного, цельнолитого.

Прочность была самым слабым местом. Вот и попробуем отлить две трубы и надеть раскаленную внешнюю трубу на уже обработанную и охлажденную внутреннюю. По торцу внутренней трубы отливаем воротник для затвора, он же крепеж под откатник в нижней своей части. На внешней трубе – отливы под полозья рамы, по которым и будет ходить ствол.

Процесс плавки подходил к концу, когда прибежал мужичок из села, просил прийти в дом Бажениных. Осип вернулся со срочными новостями. Оставил мастеров продолжать плавку и начинать отливку, а сам побежал, именно побежал, в дом к братьям. Такой срочный вызов от Осипа первый раз на моей памяти, вряд ли он просто спешит поздороваться.

Осип и не спешил здороваться, точнее, он вообще позабыл это сделать.

– Князь Александр, беда у нас. Купцы наши упредили, их свей, что с голландцами на торговом фрегате пришел на регату смотреть, очень подробно о кораблях кумпанства выспрашивал, и рисунки у него ваши были, а к тем рисункам и еще целая пачка, которую он купцам не показывал. Коль уйдет свей, не будет у нас спросу на наши товары!

Эх, Осип, Осип. Да черт с ними, с товарами. А вот как представлю шведскую армию с унитарным патроном, сразу вздрагиваю. Где же мог так проколоться-то? Ведь никаких черновиков в мусор не выбрасывал, сюда никто не приплывал… Или мне не рассказывали?

– А что же не задержали-то свея этого? Что же не выспросили, что да откуда?

– Князь, да кто же нас, купцов, у воеводы слушать станет? Да воеводе нашему те свеи да голландцы как браты родные, он с ними вечерами только и празднует.

– Так, Осип, сядь, выпей вина хлебного, подожди меня часок, после договорим.

Пулей лечу на верфь. Благодарю высшие силы, что мастера тянут с разборкой «Орла» – не нравится им моя затея. Они вместо этого начали силовые схемы под платформы заводить и собирать. Три платформы уже были готовы и зашиты, на них оставалось закрепить железо рамы с поворотным кругом, и можно надевать башню. Четвертая платформа представляла дыру в корпусе, из которой торчали балки силовой пирамиды.

Дал мастерам один час на подготовку корабля к старту, и возможно – гонке. Пускай затыкают времянками щели. Башни существенно выше ватерлинии, так что попадать в дыры будут только брызги. Побежал к морпехам и поднял роту по тревоге. Велел брать пять самых свежих ящиков патронов со стрельбища, всю амуницию и грузиться на «Орла». Команде «Орла» велел проверить, все ли есть, что надо, на борту, и если мастера что-то уже утащили на верфь, вернуть все на борт. Идем минимум на неделю.

Капралам велел обобрать наши продовольственные склады, из расчета десяти дней на всю роту, чтобы продуктов в «Орла» загрузили. И бочки под воду. Мысленно сделал пометку изменить конструкцию кухни на «Орле», такую толпу она не прокормит.

Что еще? Крикнул капралам, чтоб забирали все тренировочные кошки и веревки со складов казармы. Где бы мне пушечек взять-то? Поздно, ох поздно за артиллерию взялся.

Поймал Семена, попросил ехать с нами. Медсестре велел собирать все необходимое и грузиться на корабль. Без поварихи обойдемся. Побежал обратно к Осипу. Велел и ему идти на «Орла». Придем в Архангельск, зададим пару вопросов шведу. Прибежал на «Орла», застал там Таю, деловито разбирающую баулы вместе с медсестрой. Махнул рукой, все одно не уйдет, к чему же тогда время тратить. Отпустил медсестру на берег, одного медика нам хватит. Еще раз удивился скорости распространения слухов.

На «Орле» царило сумасшествие. Вещи велел кидать как попало, главное, все взять, а пока спускаемся к Архангельску – разложим и рассортируем. Беспорядочная беготня по четырем сходням напоминала колонну муравьев, только в ускоренном просмотре. Менее чем за час все были на борту и смотрели на меня выжидающе. Велел затаскивать сходни на борт. Повернулся к боцману.

– Отходим! Покажите нам, мужики, что недаром стали победителями регаты. К вечеру надо быть в Архангельске.

Всю дорогу до Архангельска бегал по кораблю, не находя себе места. Да где же прокололся-то?! Мастера чертежи не передавали, после такого никто бы из них в глаза мне смотреть не мог. Век не тот. Либо перерисовал кто-то, либо нет у шведа никаких чертежей. Хотя купцы могли чертежи винджаммера продать. Но у них только общие виды, даже обводов нет. В любом случае шведа надо подробно выспросить. А дальше с ним что делать? Вернется домой и устроит истерику на весь мир!

Искоса посмотрел на свою совесть, которая уже встала в гордую позу, сплетя на груди руки и неодобрительно меня рассматривая. Да, дорогая, именно то, что ты подумала. И не надо ко мне с проповедью, сам знаю, что так нельзя.

Исходя из этих мыслей всех морпехов на подходе к Архангельску – в трюм. Ни одного лишнего человека на палубе. «Орел» просто идет на учения в море. Остановлюсь на пристани гостиного двора, и пока Осип бегает и разузнает, где швед, буду всем рассказывать о планах учений в море и что нам спешить надо, а Осип нас задерживает своими купеческими делами, а как он вернется – и мы сразу в море. А сами отойдем вниз и высадим десант на берег. Умыкнем шведа, вернемся на «Орла» и дальше в море, на учения. До Соловков дойдем обязательно, чтобы и там нас видели.

Собственно так и произошло. Осип бегал, я развлекал стрельцов. Вернувшийся Осип прошел мимо по пристани на корабль. Попрощался со стрельцами и степенно двинулся догонять.

– Ну, где наш шустрый свей, Осип?

– Ушел на голландском галиоте, еще вчера к вечеру отплыли.

– А фрегат как же?

– Да вон он стоит. – Осип указал рукой на рейд.

– Осип, свей точно на галиоте ушел? Подумай, это важно.

– Да хто ж его знает, князь Александр. Спрашивал у купцов, как мне свея найти, мол, разговор к нему есть. Они и сказали, что ушел на галиоте с самозванцем вашим с регаты. А подробно спрашивать ты сам не велел.

Поймал взгляд боцмана, который, как и вся команда, стоял поблизости, махнул ему рукой – отчаливаем.

– Осип, ты узнал, куда галиот пошел?

– К Стекольному и пошел, куды же еще-то?

– Куда пошел?

– Свеи его Стохольмом кличут.

– Понятно. Боцман! Как из Двины выйдем, на горло правь и поспешай!

Пошел к морпехам в трюм. Трюм перестал быть просторным. Через все пространство под разными углами проходили балки распоров орудийных башен, так что короткий митинг перед морпехами напоминал выступление в лесу, где за стволами прятался электорат.

Поставил задачу – будем брать на абордаж галиот. Команда у него небольшая, но есть пушки, сколько именно, не считал, подойдем поближе – посчитаю. Никаких потерь с нашей стороны не одобрю, подавлять все огнестрелами – две сотни пуль каждые десять секунд из этого галиота дуршлаг сделают. Потом помялся и добавил, живой мне никто не нужен. И галиот будем топить.

Как мне объяснять морпехам, какого именно шведа в толпе мне бы хотелось допросить? Особенно если и сам не ведаю, как он выглядит. Замешкаются морпехи при абордаже на секунду, фильтруя, тот или не тот, – и начнутся потери. Мне мои люди дороже. Получится у шведа выжить – допрошу с пристрастием, не получится, значит, ему повезло.

Надеялся, что мы отыграем у галиота сутки отставания еще до горла. В горле, на сулое[2] брать на абордаж не стоит – многие вывалятся за борт. Поднялся на палубу и начал гонять поморов. Лишний раз убедился, что принял правильное решение – поменять оснастку на гафельную. Но это решение так же опоздало, как и пушки.

Резались против ветра и разгулявшейся волны мы очень тяжело. Регате с погодой сказочно повезло. Зато теперь погода отыгрывалась – злой порывистый ветер с пенной зыбью на море и мелкий дождь с неба. Обычная беломорская погода. Проглядеть в этой пелене галиот становилось очень вероятным. Пошли размашистыми галсами, что не добавляло нам скорости сближения с намеченной жертвой. Оставалось надеяться, что галиоту еще тяжелее.

До сулоя самозванца так и не достали, проходили сулой под зимним берегом. Это место в горле Белого моря не может оставить никого равнодушным. Два встречных течения ведут тут тысячелетнюю битву, которая то затихает, то разгорается вновь. На всем поле боя вырастают из моря величественные волны-бойцы и с шипением обрушиваются друг на друга. Под килем неожиданно раскрывается многометровая яма, а потом схлопывается, забирая все, что туда попадет. Из глубин поднимаются водяные пузыри и расплываются шляпкой гриба по поверхности, а рядом, неожиданно, начинает вращаться водоворот. Тысячи лет ведется эта война, и тысячи мелких кораблей лежат тут на дне, просто попавшись под горячую руку двух сражающихся великанов. «Орлу» этот сулой с толчеей не страшен, а вот на маленьком катамаранчике тут проходить было очень свежо для нервов.

Нагнали самозванца мы только у Святого Носа.

Едва заметив в дымке мороси паруса галиота, если это был, конечно, он, приказал подниматься на ветер. Будем зажимать галиот между ветром и берегом. Еще бы не ошибиться судном. Двух поглощенных морским штормом судов моя совесть может и не пережить. По крайней мере сразу.

Погоня на море против ветра довольно долгое занятие. Хоть мы и шли заметно быстрее. Команде были разъяснены все маневры, которые будем выполнять при абордаже. Никто не задал вопроса «а как же предупредительный выстрел?». Нравятся мне эти люди, надо – значит надо, и навалились всем миром.

Показывал морпехам, как прислонить к вантам сходни и привязать их к нижним выбленкам. Двум экипажам морпехов велел занимать позиции на вантах, усаживаясь на выбленки, друг над другом, и прикрываясь спереди сходнями, стоящими вертикально. Их задача – отстрелять все, что будет шевелиться на палубе галиота. Не высовываясь из-под прикрытия стоящих вертикально сходней. Они хоть как-то экипажи от картечи уберегут.

Два экипажа положил на мокрую палубу между мачт. Задача – ворваться по сброшенным сходням на борт галиота, отстреливая всех, кого убили первые два экипажа. Навалили под левый фальшборт всяческое судовое имущество. Обозвал себя идиотом – не додумался загрузить мешки с песком, выгруженные после регаты.

Попросил Семена стрелять по портам, как только они откроются: не попадет, так хоть пушкарей попугает. Подозвал капралов, велел назначить из своих экипажей лучших кошатников. Кошек мы захватили десяток, пара не вызывала доверия, но нам по ним и не лезть. Объяснил задачу – лежать до команды, потом метать кошки и тянуть веревки, не вставая. Ногами пусть в завалы у фальшборта упираются и вытягивают веревку, выжимаясь ногами. Пришлось показывать. Как сходни упадут – заматывать веревки вокруг ближайшей мачты.

Только бы ядрами издалека не потопили, от картечи будет все же легче укрыться. Подозвал боцмана, приказал отпровадить в трюм всех, без кого смогут обойтись. Знаю, что таких нет, но хоть пару человек. Пусть развернут в трюме парадный комплект парусов и при появлении течи, а тем более дырок конопатят их парусами. Спустился в трюм, показал выделенным боцманом поморам, чего от них хочу, и обещал, если «Орел» затонет, найду их и на том свете. Присмотрел наиболее защищенное место у носа, тут сходились откосы силовых пирамид первых двух башен. Велел и сюда натаскать все, что оставалось из имущества. Посадил за эту баррикаду Таю и обоих поморов. Мне на борту явно не хватает собаки или кошки – во всех фильмах они есть по сценарию, а мне по сюжету надо будет бегать за ними и спасать от напастей. Что-то рано у меня мандраж начинается, еще даже жертву не догнали.

Поднялся на палубу, присмотрелся к галиоту – вроде похож. Галиот шел уже почти на нашем траверзе, но на дистанции большей, как надеялся, чем прицельная пушечная стрельба. Наши приготовления ему явно не понравились, он чуть привелся к ветру, судя по тому, как бегала команда, и теперь плавно начал сближаться. Делая при этом вид, что продолжает идти параллельным курсом.

Совсем наших моряков в грош не ставят, неужели думали, будто не поймем, что они на парусах делали? Или они храбрые от знания, что на «Орле» нет артиллерии? Что же, добро пожаловать. Из-за их приведения к ветру мы начали быстрее обгонять галиот. Прикинул на пальцах точку атаки при новом положении, похоже, дело быстро идет к развязке.

– По местам! Боцман, приготовиться к повороту.

Где у нас самое уязвимое место? Корма и руль. Значит, как это ни страшно, но мне следует занять картинную позу на носу, пусть целятся туда, в гордо стоящую фигуру. Большинство стрелков на галиоте обратятся на меня инстинктивно, за отсутствием других целей. Психология.

Еще лучше было бы мне встать в первой трети корпуса, между мачтами, там вообще пускай хоть дырку делают, не страшно. Но там морпехи чуть ли не друг на друге лежат.

Пошел, унимая дрожь в ногах, на бак, встал на подветренном фальшборте в красивую позу, уцепившись за оттяжки. Время пришло и быстро уходит.

– Поворо-о-о-о-от!!!

За спиной захлопали паруса, перестраиваясь на новый курс. «Орел» накренился, стал быстро уваливаться и разгоняться. Стою, вцепившись взглядом в пушечные порты галиота. Ну, прохлопайте ушами еще чуток, сделайте мне такой подарок! Порты открылись, выпуская жерла пушек. Калибр небольшой, теперь главное, чтоб у них не случилось золотого попадания. Грохнул выстрел Семена. Тяну до последнего. Вот показалось, что взвились дымки над палубой, спрыгнул с борта под защиту завалов, еще пара секунд – и грохнуло.

Оказывается, когда в тебя стреляют из пушки с сотни метров, эффект гораздо сильнее, чем просто стоять рядом со стреляющей пушкой, но с казенной ее части. Грохнуло, вжикнуло на низкой ноте, палуба вздрогнула, над головой пронеслись щепки. Все же попали, а надеялся на лучшее, вбили мне книжками – древние пушки, древние пушки – вон эти древние, бортовой залп всадили, и похоже, все плюхи наши.

Вскочил на ноги, вытаскивая пистолеты. Надеюсь, хоть с пятью минутами перезарядки книжки мне не врали! Махнул рукой зашевелившимся на палубе морпехам – лежите все! «Орел» быстро настигал галиот, целясь ему точно в борт. Последние секунды перед нашим рубежом открытия огня. И тут на галиоте вспухло еще два белых густых облака, быстро уносимых ветром, потом бумкнуло, вжикнуло и вздрогнуло. Опять попали, снайперы, мать… Но страшно быть уже перестало. Разлетающиеся фонтаном щепки стали просто фоном, на котором вырастал в прицелах борт галиота.

– Огонь!!!

Гул выстрелов с вант – как будто вокруг толпа празднует Новый год. Пара выстрелов, по пушечным портам, перезарядка, еще выстрелы по копошащимся на вантах матросам противника, перезарядка… На «Орле» слышно было только выстрелы, звон отбрасываемых гильз и хлопанье плохо подтянутого паруса. Тишина и сюрреализм, никаких боевых воплей. Галиот начал было заваливаться под ветер, но слишком поздно. Мы успели выйти на линию огня, и матросы противника посыпались с вант – то ли сами, то ли мы им помогли. Кричу боцману:

– Поворо-о-о-от!!! Тарань платформами!

Мощный удар сбивает с ног и волочит по палубе, что-то трещит, начинают зверски хлопать паруса…

– Бросай кошки!!!

Огонь с наших вант не прекращается, молодцы ребята, удержались. Все же слово «таран» сидит глубоко в мозгах, как только слышишь его – инстинктивно за что-то намертво хватаешься. Вскакиваю, подняв оба ствола. На палубе галиота шевеления нет, а вот открытые люки в средний кубрик наводят на мысли.

– Сбрасывайте только средние сходни! К дверям кубрика не подходить!

На всякий случай тыкаю рукой в средние сходни, чтобы точно поняли. Да где там!

Слово «сходни» произвело эффект спускового крючка. Все три сходни рухнули на борт галиота, и по ним побежали морпехи. Даже скорее попрыгали, так как на сходню наступали в середине и вторым шагом уже спрыгивали на галиот. И это притом, что сходни ходили ходуном из-за волнения, корабли скрипели друг об друга бортами и колыхались, как на качелях – то один поднимается выше, то другой.

Понял, что не сделал важной вещи – не назначил людей, следящих за высадкой, а если кто навернулся с этих сходней или оступился с борта? Мне же не видно всех. Раз не назначил, надо смотреть самому: процесс уже не остановить – давно сжатая пружина начала раскручиваться.

Побежал к корме, перепрыгивая натянутые веревки, выглянул за борт, стал тщательно осматривать пену в спаренном кильватерном следе. С борта галиота слитно бабахнуло несколько ружей, в ответ часто застучали пистолеты. Стук стал перемещаться под палубу пойманной жертвы. Пожалуй, из меня командующий абордажем еще худший, чем организатор регат. А морпехов надо серьезно начать натаскивать на абордажи – такой свалки больше быть не должно. Сколько ребят по-глупому этот ружейный залп положил, даже думать боюсь.

Лавина морпехов заканчивалась, ее истончающиеся струйки втягивались в обреченный галиот по продолжающим прыгать сходням. За борт никто не упал, все же хорошо они научились лазить и бегать по перекинутой доске. А если кого-то выпавшего мне было не видно, то найти его потом будет невозможно, хоть мы и попытаемся. Перебежал на галиот, прошел по палубе, переступая через тела матросов врага. Стрельба внизу уже стихла, раздались только два одиночных выстрела. Посмотрел на пушечки, нет, брать с собой их не будем. Нас вообще тут не было!

Крикнул капралов. Велел уводить всех на «Орла», проверить, как там, в нашем трюме, помочь, если что. Оставить мне пару человек. Сообразил приказать выделить наряд для контроля за упавшими при переходе с борта на борт и делать это впредь без команды. Весь личный состав проверить, доложить о потерях и особенно об отсутствующих. Обратно лавина текла неторопливо, задерживаясь перед сходнями и выжидая удобный момент.

Зверски захотелось курить. Достал свой пенал с трубкой, сел на бухту троса, начал набивать трубку. Когда трубка прогорела более чем наполовину, поток морпехов снова истончился. Раненых и убитых, которых несли товарищи, так и не заметил. Неужели тут оставили или нам так сказочно повезло? Встал, снова прошелся по палубе, кто-то из голландцев еще шевелился. В душе поднималась ярость на самого себя и ту… которая ко всему этому привела.

Спустился в трюм галиота. Та же вызывающая ярость картина. Заметил лежащего самозванца, охлопал его одежду, вынул два мешочка и кожаный футляр – явно с бумагами. Открыл ближайший сундучок матроса, вывалил вещи, сундук выволок на середину и велел обоим сопровождающим обыскивать всех и складывать все в сундучок. Не хватит, взять еще сундучок. Окинул взглядом лежащих, обыскал еще двоих, одетых побогаче. Выслушал доклады спустившихся капралов. Четыре легких ранения, два средней тяжести и два тяжелых, еще до абордажа зацепило. Надеюсь, Тая продержится полчаса, надо тут закончить сначала.

Приказал капралам помочь с тотальным обыском. Сам пошел по помещениям, тщательно осматривая и собирая любые бумаги, карты, шкатулки – все, что могло служить хранилищами документов. Но если бумаги спрятаны в груз, нам их не найти, мы такую гору не успеем перебрать, скорее нас на берег выкинет. Поднялся наверх, проверил одежду на трупах, которые привлекли внимание.

Заниматься тотальным мародерством на глазах всего «Орла» не смог. Плюнул – не найдем, значит, не судьба. Крикнул с «Орла» Осипа, помог ему перебраться, просил найти свея. Шведа нашли в трюме. Осип не был абсолютно уверен, видел его всего пару раз мельком. Обыскал его еще раз, на всякий случай. От всех этих обысков руки стали липкими от крови, как их не вытирай об одежду – гадостное ощущение только нарастало. Дождался окончания обыска, велел переносить на «Орла» все сундучки. Разбросал ногой на всякий случай вываленные из сундучков вещи – бумаг не было. Вынося очередной сундучок на палубу, посмотрел на спутанные снасти, крикнул поморам, чтоб резали снасти галиота и освобождали наши – скоро расходимся.

Перекидав все, что хоть как-то напоминало емкости, где можно хранить бумаги, объявил эвакуацию. Велел расцеплять корабли, оставить только сцепку на паре кошек и одной сходне. Спустился в трюм галиота, огляделся: как же теперь тебя топить-то?

Выскочил на палубу, взял два бочонка пороха для пушек под мышки, сбежал вниз. Где тут у них крюйт-камера, не имею понятия, на вид так и нет ее. Ядра вон, в бочках принайтовлены, а пороха не видно. Поставил бочонки рядом с ядрами, побежал за следующими. В три ходки перетащил все ближайшие бочонки. Выдернул здоровенную пробку у одного, положил бочонок на бок, зажал со всех сторон остальными, чтоб не катался. Выдернул пробку из другого и начал отползать на коленях, рассыпая дорожку пороха. На ногах делать это было сложно – качало. Дорожка получилась не очень длинной, искренне надеюсь, что добежать успею.

Выскочил на палубу, крикнул приготовиться к повороту, убедился, что команда побежала по снастям. Подскочил к борту, приказал морпехам у сходней:

– Как перебегу, рубите троса кошек и отталкивайте галиот баграми.

Посмотрел, как они изготовились, вернулся в трюм, зажег от светильника листик из блокнота и коснулся огнем начала дорожки. При первой же вспышке метнулся на «Орла» как ужаленный, крича по дороге команду к повороту.

Корабли медленно расходились. «Орел» чуть привелся и теперь быстро набирал ход, галиот уваливался и разгонялся. Пропасть между нами нарастала. На «Орле» царило радостное оживление и громкие разговоры. Навалившись на планширь, хмуро смотрел за последним плаванием галиота. Никакой радости, одна хмарь на душе и откат адреналинового всплеска. Приглушенно бабахнуло – ни моря пламени, ни гигантского взрыва, только галиот окутался белым облаком с редкими проблесками огня, и его мачты начали медленно ложиться на воду. На «Орле» радостно кричали, провожая враждебное судно на дно. Я этого уже не перенес. Надо было все же сдержаться, у ребят первая боевая операция, но уж больно муторно было. Приказал всех собрать на палубе, поднялся к штурвалу и, подождав, когда все соберутся и слегка успокоятся, сказал:

– Сегодня мы начали делать то, чему учились весь год! С боевым крещением вас, морпехи! – Переждал еще одну вспышку восторгов. – Но прошу вас не радоваться смерти этих людей. Мы не могли сделать по-иному, и мы выиграли этот бой. Но они не были нашими врагами! Они только помогали нашим врагам, может быть, даже не ведая, что творят. Гордитесь этой победой! Но не радуйтесь ей. – Выждал еще паузу, на корабле примолкли. – И теперь самое главное. Запомните! Нас никогда тут не было! Никому и никогда не говорите, что случилось у Святого Носа! Для всех «Орел» вышел в море к Соловкам. Все слышат? – Вновь переждал подтверждающий гул. – Если кто-то из вас под штоф-другой проговорится в трактире о нашем сегодняшнем бое, он вызовет очень большое недовольство государя, которое никто из нас не переживет. Вы все запомнили?

Дождался еще одного подтверждающего гула и пошел в трюм, надо посмотреть, что с кораблем.

Повреждения были на удивление небольшие: пара отверстий в бортах высоко над ватерлинией, размером с кружку, с распушенными щепками краями. Три выбитых участка фальшборта и раскрошенное за ними корабельное имущество. А одним выстрелом они все же промахнулись.

Тяжелораненых не оказалось – рассеченные мышцы и обильное кровотечение. Тая справилась. Два ранения в ноги пулями, кости целы, и ходить морпехи могут сами. Остальное – глубокие царапины от рикошетов пуль или осколков. Множество мелких царапин, даже у себя нашел одну, довольно глубокую, странно, что так долго не замечал.

Несмотря на мою речь, настроение у всех было приподнятое. В очереди к Тае на перевязку шутили и подначивали друг друга. Неужели только у меня так погано на душе? Загубили три десятка мужиков только за то, что они оказались не в том месте и не с тем человеком. Киношная фраза «ничего личного» обрела вкус, только он оказался прогорклым.

Не стал портить настроение окружающим своими личными тараканами в голове, слазил посмотреть, как выдержали таран платформы под орудийные башни. Пожалуй, с них можно будет и дуплетом попробовать стрелять, если потребуется. Отлично удар перенесли. Ко мне подошел Семен, поинтересовался, почему это государь будет недоволен.

– Понимаешь, Семен, государь, может, и был бы нами доволен, но свеи и голландцы, выплыви эта история на свет, потребуют от Петра Алексеевича нашей крови, и думаю, он согласится предать всю команду суровому наказанию, дабы поддержать хорошие отношения с Голландией и Швецией. Так понятно?

Семен кивнул и отошел, видимо, мои опасения показались ему даже более верными, чем мне.

«Орел» под всеми парусами шел на Соловки. Появиться там надо было обязательно и еще какое-нибудь послание выпросить для воеводы. По дороге занимался неприятным делом: потрошил все сундучки, искал бумаги. Нашел много интересного, в том числе соглашение капитанов о подлоге в бумагах самозванца, которым они мне чуть не испортили регату. Но чертежей не нашел. Отобрал самые хорошо оформленные сундучки и разломал их на части. В одном оказалась двойная крышка, где и была пачка бумаг. Про двойное дно слышал часто, а вот двойная крышка меня озадачила. Отлично сделанный тайник: не зная – не найти никогда.

Велел зашить все сундучки и вещи в несколько баулов из парусины – этих вещей больше никто не коснется. Придем в Вавчугу, устрою торжественное сожжение где-нибудь на отшибе, помяну мужиков хоть так.

Изучал бумаги. Тут были все чертежи, переданные купцам, копии, разумеется. Были подробные рисунки «Орла», были очень подробные рисунки наших пистолетов и патронов. Была масса листов с описаниями, но язык был непонятен. Утечки с завода, похоже, нет, но сколько таких рисунков разошлось по всему миру, уже и не скажу. Рано вытащил морпехов на люди и зря продемонстрировал возможности пистолетов, правда, патронов капитаны видеть не могли.

Теперь остается только бежать впереди паровоза, иначе догонит и переедет. И надо будет заняться защитой от промышленного шпионажа. Правда, не представлял, как это делается. Но всех военных химиков точно надо пересаживать подальше и стеной обносить – будет пороховой Форт Нокс. И пора подумать, как сделать цеха закрытыми от посещений любопытствующих. Хотя сделать это сложновато, особенно литейный участок. Надо весь завод огораживать. Да где же мне столько рабочих взять!

Стало грустно. Прожитый год теперь казался сплошной чередой ошибок. А ведь старался! Раньше считал, что могу просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед, получается, ошибался. Попробую поправить, что можно и надо просить помощи у Петра. У Апраксина просить помощи опасаюсь, может, он действительно со шведами да голландцами о чем-то договорился, а может, просто пили вечерами.

А ведь есть у меня жесткий и преданный Петру человек рядышком, до которого вряд ли иностранцы дотянулись. И опыт у этого человека не чета моему. Поклонюсь-ка архиепископу Холмогорскому, пусть вразумит.

Всю дорогу до Соловков прикидывал варианты противодействия шпионажу, имея минимум людей. В монастыре буквально напросился на поручение к воеводе. Петр обещал порох монастырю выдать, вот монахи уже год ждут. Хотят напомнить воеводе о царской воле.

Пока возвращались к Архангельску, думал, что из отложенных проектов внедрять те, от которых уже хуже не будет, а кое-что придержать до Урала – все же там от шпионов подальше. Решил повременить с револьвером. Хочется сильно, но если и его срисуют, будет совсем плохо.

В Архангельске попенял воеводе на неисполнение царской воли, добился заверений, что прямо сейчас порох и отправят. Красочно рассказал о тренировках команды и приплел пару баек. Расстались довольные друг другом. Свербело найти того купца, который продал чертежи, но легенду разрушать нельзя. Однако оставил Осипа в Архангельске, пусть поинтересуется тратами и доходами купцов. Не думаю, что чертежи отдали дешево. Официально Осип будет смотреть за строительством эллингов, пришлю мастеров на верфи, они Осипа сменят.

Морпехи так весь день и просидели в трюме. А причалили мы правым бортом, удивив наблюдавший за нашими маневрами народ – незачем им лишний раз на заделанные дырки и потертость корпуса смотреть. Отчаливали также по большой дуге. Надеюсь, никто нашими ранами не заинтересовался. В крайнем случае, объясним поломки неудачным причаливанием у Соловков, о котором не хотел рассказывать, чтобы не подрывать репутации столь замечательной команды и корабля. В Вавчуге этот слух точно пустить надо, там быстро разговоры о нашей потертости начнутся.

Перед подходом к Вавчуге еще раз собрал экипаж и морпехов, напомнил, что были мы только на Соловках, и отдельно приказал морпехам никому не показывать свое оружие и что-либо из своего снаряжения. Любопытствующих приводить ко мне.

На заводе первым делом побежал к литейщикам. За ту неделю, что мы ходили по морю, можно было две пушки отлить и обработать, не то что одну. Пушку сделали и даже собрали. Приятно, когда мастера сами рвутся вперед, их только подправлять надо, а не подталкивать. Но есть в этом и минус, огорчаюсь снова: за рубежом мастера ничуть не хуже, им только дай зацепку – и все преимущество растает.

Ходил вокруг собранной пушки, стоящей на одной половине поворотного круга будущей башни, и прикидывал, а как она будет на колесном лафете. В целом пушка нравилась. Сомнения вызывал только затвор, который выполнялся как единая литая деталь, надевающаяся на воротник ствола сверху, как прямоугольные пробки-открывашки, которые надеваются на горлышко бутылки открытого пива в моем времени. По этой аналогии, собственно, и проектировал, только считал на иную прочность. Скорострельность при таком затворе будет низкая, но клиновый или поршневый затвор мне просто не сделать, а этот можно считать упрощенным вариантом клинового затвора. Обтюрацию пускай гильза обеспечивает.

Гильзы для пушки и снаряды уже сделали. Целых две штуки. Снаряд состоял из верхней и нижней половинок, которые так же соединялись горячим методом и обжимали медный поясок. Внутрь, через отверстие под передний взрыватель, засыпали песок до веса в пять килограмм и затыкали деревянным грибком, нарезки в отверстии нет. Вот только были у меня сомнения в прочности всего этого, но до испытаний ничего не узнать.

Гильзу набивали нитробумажками по тому же принципу, что и патроны – пятая часть от веса снаряда. Ходил вокруг снарядов, облизывался, как кот на сметану, и одновременно вздрагивал от расчета их стоимости. Запас денег у меня теперь есть, но надо приложить все силы к подготовке прицелов – если пушкари будут систематически мазать, быстро стану банкротом. По сей причине запретил испытания, пока не сделаем дальномер, надо весь комплекс вместе испытывать. Велел пока начинать делать вторую пушку и заготовки под снаряды.

Надо еще взрыватель делать. Облегчало дело со взрывателем то, что нужен был пока обычный контактный, без усложнений, то есть трубка, иголка сверху и скользящий по трубке патрон с капсюлем. А вот усложняло дело то, что начинки в снаряд пока не было, и на какой детонатор начинка сработает – было не ясно.

Пока заканчивали оптику и механизмы дальномера, оставалась масса времени. Съездил в Холмогоры. Надо было решать что-то с охраной промышленных тайн.

Архиепископ принял радушно, сразу повел в Спасо-Преображенский собор. Полюбоваться было на что. Летом в соборе установили новый огромный иконостас, который Петр указал сделать еще в свой первый приезд и даже триста рублей на это повелел выделить. Собор вообще был любимой игрушкой архиепископа, его всегда можно было настроить на доброжелательный лад разговорами о Спасо-Преображенском храме. Собор того стоил – хоть я и не знаток таких сооружений, но все же житель города Петра. Есть с чем сравнивать. Хвалил детище Афанасия вполне искренне, красивее церкви по всей Двине нет.

Слушал, как Афанасий нахваливает иконостас и иконы, а сам думал: вот ведь странно, церковники проповедуют не создавать себе кумиров, а сами чем занимаются? Иконы, специальные места для молитв, обряды. Но высказывать свое видение вопроса благоразумно не стал.

Благодаря этому в архиерейском доме состоялся весьма плодотворный разговор. И тут же прошли небольшие торги. Афанасий хотел полноценную школу моряков как можно скорее, наши старые договоренности его уже не устраивали. Мне хотелось обезопасить производство от утечек.

То, что рассказал мне архиепископ, повергло в онемение. Мне представлялось, что он порекомендует стрельцов из Разбойного приказа или еще что-то в этом роде. Но оказалось, это все щенята, на фоне волков разведки и контрразведки самой церкви. То, что на Западе лютовала инквизиция, знают все, а вот о том, что и в православии эти органы есть – слышу в первый раз. Причем работают они, судя по результатам, много лучше западных. Ведь сжигать на костре – это расписываться в своей беспомощности – не досмотрели вовремя. Православные службы охраны веры работали тоньше и на опережение, до костра дело не доводили. Вот такие были ошеломительные для меня новости.

Такую группу мне и обещал собрать Афанасий, если буду сговорчив. Для этой группы еще надо церковь при заводе строить, но это уже были мелочи. Сеть у святых надзирателей по всей стране плотная, опыт, судя по рассказам архиепископа, исчисляется чуть ли не со дня основания. Кстати, любопытно, а кто из апостолов исполнял эту функцию и почему тогда допустил утечку? Надеюсь, теперь они работают лучше.

Договорились… Да, и об этом договорились… А вот рабочих на строительство церкви у меня нет. Дадите? Договорились… Нет, при чем тут креститься-то? Вот они пусть и присмотрят, мне от церкви скрывать нечего.

Хорошо поговорили, почаще бы ему иконостасы делали. Отца Ермолая мне выдали сразу. Крепкий, благообразный мужичок лет тридцати с хвостиком. Пока Афанасий обеспечивал меня работниками для церковного строительства, сидели у отца Ермолая и знакомились. Общее впечатление было неплохим, но постоянно преследовало чувство, что наш разговор конспектируют. Рассказал подробно об основной проблеме – утечке новых технологий. И о том, к чему это может привести. Рассказал о бумагах, найденных мной у шведа. Причем так и сказал – найденные, без уточнений как именно. Так этот отец даже не заострил на этом деле внимания, покивал благодушно, и все.

Мнение о его профпригодности начало резко падать. Рассказал о подозрениях к купцам из кумпанства и скомкал разговор, извинился, сказал, что пойду покурю, но в дверях был остановлен фразой Ермолая:

– Княже, не бери грех на душу с купцами. Мы сами разберемся, а то получится у тебя аки с голландцами.

– С какими голландцами, батюшка? – усмехаюсь от дверей священнику.

– Ступайте, князь, об том после поговорим, – отвечает Ермолай, сохраняя все ту же благообразность.

Может, и сработаемся.

Возвращались большой компанией. Настроение значительно улучшилось, все же спихнуть на кого-то серьезную проблему – это лучший способ облегчить себе жизнь. В Вавчуге отец Ермолай сразу пошел выбирать место для обители и рабочих за собой увел. Ну а меня ждал обычный круг карусели.

На школьный праздник был сделан первый выстрел из будущих грозных орудий – хорошо, что выстрел делали при помощи длинной веревки и из-за холмика. Получилось прекрасное оружие массового поражения, только теперь надо задуматься о его доставке во вражеский стан и уговорить их там из него выстрелить. Две недели коту под хвост.

Но изучение останков ствола дало хороший результат. Во-первых, было сильное раздутие ствола, а значит, сталь требуется все же с чуть большим содержанием углерода, и во-вторых, разрыв был в казенной части, то есть можно решить дело, надев на казенную часть до трети ствола еще одну трубу. Появился и положительный опыт. Затвор, на который больше всего грешил, выдержал испытания совершенно спокойно.

До вечера сидел с мастерами и переигрывал чертежи. Дал мастерам десять дней на повторную отливку, но они выторговали у меня две недели. Начинать новые дела не хотелось, пока не решим вопрос с утечкой, но вот начинать исследования шимозы пора.

Новый пороховой форт, который с моей легкой руки все стали так называть, насчитывал уже два десятка рабочих и был действительно фортом, обнесенным земляным валом и разгороженным внутри такими же валами крест-накрест и с земляными хранилищами. Внутри получалось четыре цеха. Один для капсюлей и сборки патронов, а теперь еще и снарядов; детонаторы тут тоже начали собирать, только снаряды пока не заливали, нечем было. Второй цех делал нитробумажки. В третьем подмастерье фейерверков пытался сделать большую ракету по моим чертежам. В четвертом пора было начинать производство шимозы.

Вот этим-то и занялся. Правда, тут схитрил, каюсь, поручил провести цикл одному из перспективных рабочих цеха нитробумажек. Расписали с ним все, что надо делать и что должно получаться. Велел позвать меня, когда из промывочного кипятка при охлаждении осядут желтые кристаллы, и ушел из цеха от греха. Но обещал парню, если все сделает правильно – отдам цех под его начало, а сделает неправильно – взлетит на воздух.

Кристаллы получили, только выход был очень низкий, так что надо еще десяток человек в этот цех. Только всех должно предупредить о мерах безопасности.

Расплавить кристаллы на водяной бане не удалось, попробовали на масляной бане, только не доводили масло до кипения. Расплав разлили на несколько небольших блинчиков и пошли за валы испытывать. Самый мой любимый этап во всем этом деле.

Только блинчики от капсюля не взорвались. От насыпанной сверху горки черного пороха не взорвались, только гореть начали. Ждал взрыва, но не дождался. Подорвать все же подорвали, использовав унитарный патрон, и рвануло неплохо. Народ из форта моментально набежал глазеть. Открытие нового цеха можно считать состоявшимся, только взрыватель придется дополнить большим количеством нитробумажек.

За те дни, пока занимался воспроизводством процесса изготовления шимозы, а особенно когда увидел, сколько ее выходит, – решил делать снаряды двух типов: фугасный с шимозой и зажигательный с дымным порохом. Вот о зажигательном снаряде теперь и думал.

Сначала была идея иметь просто снаряд с черным порохом, который есть и производить его не надо, но потом начал задумываться – что же добавить в черный порох, чтоб уж если попал, то жертве одним испугом было бы не отделаться.

Термит мне не сделать – алюминия нет, а с другой стороны, чего мучаюсь – у меня специально обученный человек есть, вот он пусть и думает. С этим пошел к заводскому ракетчику, поставил задачу, получил заверения, что сделать это можно, и попросил продемонстрировать. Ракетчик продемонстрировал. Не термит, конечно, но после опроса о стоимости и составе компонентов я решил – хуже не будет. Следует мешать половину состава с половиной пороха – будет не дорого, большая вспышка и много дыма. Сразу озадачил ракетчика этим делом, хотел иметь взрывающийся снаряд к испытаниям: буду стрелять для проверки взрывателей, разумеется, после пробных выстрелов болванками.

На верфи заканчивали переоборудование «Орла» под гафельное вооружение, когда новая пушка была готова. И снаряды к ней уже имелись в бешеном количестве, аж целых пять. На самом деле линию снарядов можно было запускать, но тянул с производством, хотел понять, как будут работать образцы снарядов.

Первый выстрел произвели удачно. После чего весь оставшийся день разбирали и обследовали орудие. По результатам обследования пушку условно приняли к эксплуатации, и я отдал приказ начать производство орудий и станков под них. Первые восемь стволов поставим на «Орла», а остальные – консервировать масляной бумагой и складировать.

Второй выстрел сделали только на следующее утро, тоже болванкой, вдоль реки. До обеда замеряли дальность полета болванки и спорили, тут упал снаряд или не тут. Сделал два вывода. Первый, что нитробумажек можно поменьше, для экономии довести их вес до пятнадцати процентов от веса снаряда вместо двадцати, как сейчас. Ствол выдержал повышенный заряд, это следствие из первого вывода. Вывод второй, надо стрелять в чистом поле по земле, уж больно трудно точно отследить падение снаряда в воду.

Опять остановил стрельбы, велел разбирать патроны и уменьшать заряд. Третий выстрел сделали на следующее утро зажигательным снарядом, в основном чтобы убедиться в работе взрывателя, ну и дальность с новым зарядом оценить. А также, что взрыватель не сработает при выстреле. На линии стрельбы расставили морпехов вдоль берега, пускай наблюдают из-за деревьев. Так что падение отследили значительно точнее. И взрыватель сработал от удара о воду, но взрыв был уже под водой, значит, пробить борт снаряд должен успеть. Похвалил себя за удовлетворительное воспроизведение известных технологий и приказал монтировать орудие и платформу на «Орла». Пока смонтируем, будет готово следующее, поставим вторым номером, и можно зашивать башню.

Башни были деревянные, для защиты от воды, хотя пулю на излете они тоже остановят. За оставшееся до изготовления второго орудия время успел проверить работу собранного дальномера, правда, в настройке не усердствовал, по луне выставил, а остальное надо настраивать уже в комплексе с орудиями.

Попробовали сделать первый снаряд с шимозой. Самое сложное – изготовить надежную оболочку. Идея с фарфоровой изоляцией двигалась медленно, подбирали температурные режимы и режим закалки, да еще чтобы железо снаряд не повело. При высыхании фарфор довольно заметно усаживался, пришлось дополнительно заливать между стенками фарфоровой капсулы, после ее изготовления, и снарядом разогретую смолу для заполнения пустот. Добились того, что упавший с высоты роста человека снаряд с фарфоровой капсулой, плотно заполненной песком, не получал трещин в изоляторе. После чего велел моим гончарам начинать производство новых снарядов и обязательно следить за качеством. Малейший контакт шимозы с железом может повлечь неприятные последствия. Подрыв на собственном снаряде не входил в мои планы.

Сам с первым выдержавшим все испытания снарядом направился в пороховой форт. Шимозы в четвертом цеху форта наделали уже довольно прилично, на десяток снарядов. Надо подумать, где хранить снаряды небольшими партиями. Для начала прикажу отрыть несколько земляных складов за валом. Залили первый снаряд, заткнули деревянной пробкой, которая и углубление для взрывателя обеспечит. Отнес на сборку.

Буду считать, что оба вида боеприпаса у меня готовы и можно начинать стрельбы.

Однако на стрельбы «Орел» с одной башней вышел только к концу сентября.

Найдя длинный пустой песчаный пляж, встали на якоря, растянув «Орла» за нос и корму.

Высадили десант морпехов на берег для контроля стрельб. Сидел в башне на месте наводчика, еще раз пробовал механизмы наводки – немного тяжеловато, но гидроусилители мне пока не по зубам. И дальномер получился темноватый, хотя это мне, может, просто кажется из-за общей хмари за бортом. Спасибо хоть видимость была несколько километров. Самая курсантская погода четыреста на четыре – усмехнулся про себя и дернул спуск левой пушки.

Грохнуло так, что пулей вылетел из башни, думал, голова расколется. В ушах звон и полная глухота. Даже результат выстрела уже не интересовал. У меня что? Пушку разорвало? А почему тогда живой остался. Минут пять приходил в себя, тряс головой и ковырял в ушах. Вокруг собралось полкоманды, что-то спрашивали, некоторые заглядывали внутрь башни через раскрытые створки.

Немного придя в себя, заглянул в башню оценить повреждения. С удивлением увидел, что все цело. Ощупал теплую пушку, действительно без повреждений. Это что же, так постоянно глушить выстрелом будет? Да это уже не стрельба, а смертная казнь. Обратил, наконец, внимание на результаты выстрела. Далеко на пляже суетились точечки морпехов, устанавливали столб в место падения болванки снаряда. А чуть дальше и правее суетилась вторая группа, устанавливая столб мишени с белым лоскутом на вершине.

Отключил связь механизма вертикальной наводки и дальномера, начал настраивать дальномер на еле видимый столб попадания. Подправил и осевую настройку дальномера. Соединил механизмы и затянул гайки. Перед вторым выстрелом выбрался из башни, переговорил с волнующейся командой, благо слух уже возвращался, сделал из лоскутков себе затычки в уши и прижал их для верности опущенными ушами картуза. Перезарядили левую пушку, дождались, пока пляж очистится, и выстрелил еще раз, уже тщательно прицелившись, во второй столб. Второй выстрел я пережил значительно легче. Вот так уже можно стрелять, хотя долгий бой вести будет очень тяжело. Снова забегали морпехи, хотя на этот раз фонтан попадания видел сам. Не попал, конечно, но где-то близко. Опять подстраивал дальномер. Третьим выстрелом тоже не попал, но посчитал его накрытием: столб покосился от близкого попадания. Зафиксировал все настройки в блокнот, дождался, когда освободят полигон, и выстрелил из правой пушки. Снаряд ушел дальше и левее. Сел решать задачку на треугольники, на сколько надо опустить ствол правого орудия и сдвинуть его станину относительно левого, чтобы собрать залп башни примерно в одной точке.

Далее крутили гайки и помогали себе кувалдой. Второй выстрел правой пушки – и вновь расчеты и настройки. Третий выстрел из правой пушки также посчитал накрытием, хотя попасть прямо в столб так и не удалось. Ну и ладно, в тридцать – сорок метров корабля должен попасть из обоих стволов. Велел поднимать сигнальный флаг, что пристрелка закончена и надо ставить пробные мишени на разных дистанциях.

Пока морпехи обеспечивали полигон мишенями, пошел перекусить и увел с собой Семена. Начал агитировать его на должность наводчика. Должность Семена заинтересовала, он вообще к нашим пушкам дышал неровно. Все военные новинки изучались им крайне внимательно. Тут же прочитал лекцию о стрельбе из нашей пушки, совмещенной с дальномером. Принцип стрельбы был настолько прост, что понимался интуитивно. Обсуждали скорее нюансы. После перекуса воткнули в уши затычки и полезли в башню. Посадил Семена на место наводчика, договорились, что он стреляет по пристрелянным мишеням. Попал с первого залпа из обоих стволов. Попал относительно, разрывы в радиусе десяти метров примерно, хотя казалось, разрывы поднимались прямо у столба. Попробовали стрелять по дальней мишени – недолет. Постучал Семена по спине, тот вытащил затычку из уха, обсудили, почему недолет, объяснил про настройки на одну дистанцию и что следует попасть, а потом посмотреть, насколько надо перестраивать дальномер. Попали с четвертого снаряда, на всякий случай добили несчастную мишень из второй пушки – ее снаряд лег еще лучше. Буду считать эту дистанцию предельной для прицельной стрельбы. Думаю, двух километров хватит пока.

Отсоединили механизм, начали настройку дальномера, тщательно записывая, на сколько оборотов провернули червяк. Морпехи зажгли фонари и начали подсвечивать мишень, как договаривались, а то в опускающейся темноте было уже плохо видно столбы. Почему именно столбы взяты мишенями? Это особенность дальномера – он накладывает два изображения друг на друга от правого и левого объективов, и их надо совмещать. Совмещать всегда удобнее две вертикальные черточки, чем любые другие фигуры. На парусных кораблях этими черточками станут мачты или трубы, а на полигоне – высокие столбы.

Отъюстировали дальномер на новую дистанцию, соединили механизмы. Помигали фонарем морпехам, светлячки рванули с пляжа в лес. Покрутили башней, чтобы сбить наводку, и прицелились заново, скорее угадывая, где мишень. Не попали. Отложил продолжение стрельб до утра.

Следующим утром расстреляли еще пятнадцать снарядов для дистанций в пятьсот метров, километр, полтора километра и два километра. Получил несколько точек для дальномера, на основании которых теперь надо переделать управление. От линейного червяка придется отказаться, зависимость угла наклона стволов и сдвига оптического клина дальномера вышла весьма сложной – будет фигурный шаблон для сдвига оптики. Несколько громоздко, но место под потолком башни есть, так что мешать никому не будет. Выявились и еще мелкие недостатки, которые надо будет переделывать. И что-то надо делать с сигналами: в грохоте башни общаться можно только жестами, а как туда с мостика сигнал подавать, вообще непонятно.

К вечеру «Орел» вернулся на верфь, и я отдал команду готовить корабль к зимовке. Это тоже была операция не из легких. Варианта было два. Идти к Холмогорам и встать на зимовку там, в протоках между островков, там ледохода нет. Либо вытаскивать «Орла» по слипу[3], который уже лихорадочно строили. Так как надо было еще многое доделывать, решили вытаскивать. И два дня только этим и занимались. После того как «Орел» утвердился на берегу, занялись его консервацией на зиму. Времени опять не хватало, а мне еще чертежи строящегося корабля перерабатывать, верфь-то стоит! Правда, там развернули огромный кружок судомоделизма, однако надо и второй корабль сопровождения строить. А еще ждал лекал для винджаммеров от посланных на Соломбальскую верфь мастеров. Хотя лить был не готов, новая домна только заканчивала сушку.

С новой силой закрутил цейтнот: чертежи, мастера, морпехи – все слилось в один поток, из которого удавалось только изредка вынырнуть, чтобы увидеть, как на улице замерзают лужи и земля покрывается снегом. Никаких новых идей не внедрял, надо было переварить артиллерию и винджаммеры. На них все цеха только и работали: листы обшивки, подготовка и выварка досок, дельные вещи, крепеж.

К ноябрю месяцу до нас дошла информация, что Азов Петр не взял и теперь лихорадочно готовится к дублю следующей весной. В столицу вызвали Апраксина, и он, проезжая через Вавчугу, задержался на денек для осмотра достопримечательностей, которые ему старательно не показывал, и для приватных разговоров.

Нервничает человек, его можно понять. Приехал воевода не один, а привез мне еще сотню проблем. Точнее, сотню рекрутов в полк. Спихнул их на капралов, велел разбить на экипажи и из своих экипажей назначить по пять человек в каждый новый экипаж, а пятерых из новых брать к себе. Гонять, гонять и еще раз гонять, пока без стрельбы, пускай силу и ловкость нарабатывают. Забрал из очередной партии кухонь для Петра парочку для новых экипажей. И поварих еще просил найти.

Написал для Петра длинное и развернутое письмо о делах своих гигантских, упомянул всемерную поддержку моим делам от Апраксина. Собственно для этого он и просил от меня письмо. Упомянул и проблему с утечкой информации, а также, что архиепископ Афанасий приложил все силы для ее решения. Одним словом, мы тут большая сплоченная семья, великие дела творящая, на благо… и так далее.

Отдал переписывать опус Ермолаю. Компания этих отцов выросла уже до четырех человек, и теперь казалось, что они везде. Как и что они будут делать, меня не особо волновало – церковь действительно не конкурент, у нее другая направленность, а вот общее настроение и климат на заводах улучшился заметно, так что спасибо этим средневековым психоаналитикам. Единственным недостатком стал сам батюшка Ермолай. Он доставал меня просьбами сесть и записать имеющиеся знания и умения. Я сопротивлялся этому благому делу, так как представлял объем писанины. На это батюшка обычно удовлетворялся предложением ходить следом и записывать. Некогда мне заниматься составлением учебников! Вот будет зима, там и попробуем.

Кроме этого, Ермолай обладал неплохим умом и умел широко смотреть на вещи. С его подачи появилась должность полкового священника, отнесенного к тем же вспомогательным подразделениям, что и медики с поварихами. Они же начали приводить в порядок документацию по цехам, а то действительно мы с мастерами несколько увлеклись. Сопроводительных писем, да и чистовых чертежей практически ни на что не было. Теперь в цехах появились места для бумаг, сами бумаги переписывались и перечерчивались, каллиграфы эти отцы были неплохие, ксерокс с ними был не нужен. То, что они наверняка сняли для себя копии, то даже хорошо, будут запасные, случись что.

В одной из бесед Ермолай натолкнул на перспективную, но попахивающую идею. День ее обдумывал, вечером решил посоветоваться. Собрал Осипа, Ермолая, боцмана, капралов. Сели на чердаке. Начал объяснять.

– Собрал вас обсудить, как торговать на море далее будем. Не дадут нам жить спокойно. Наши новые корабли купцам иноземным как кость в горле встанут. А коли сделаем суда до лета, так на них и товар везти надо будет, хоть и с сопровождением, но все же не великим. Что думаете о том?

– Дык, князь Александр, ходили же и ране за море, ничо, доходили. А на столь купцах быстрых и в другой раз дойдем. – Боцман был полон энтузиазма.

– Князь, ну не томи. Раз собрал, значит, дело говорить будешь. – Осип не дает мне соблюсти все правила беседы по нарастающей.

– А ты что скажешь, отец Ермолай? – обращаюсь к священнику.

– Скажу, что тяжелое для души задумал, коль на совет нас собрал. Ну да ты сам сказывай, что удумал.

– Хорошо, тогда слушайте.

Стал рассказывать, что уверен: наши корабли захотят утопить. Но вот охотиться на них могут большой компанией, и мы просто не успеем со всеми справиться. Надо перессорить капитанов корсаров, чтобы они не кучей напали, а небольшими группами или вообще по одному судну. А для этого следует пустить слух, что оба новых корабля купца пойдут полные наших самых дорогих товаров и оба судна будут без пушек. Про корабли сопровождения ни слова. А то, что корабли будут без пушек, сможет убедиться любой желающий, расспросив рабочих на Соломбальской верфи. В итоге каждый корсар будет считать, что справится сам, и делить навар будет излишне. Если они и не передерутся между собой, то вместе нападать точно не будут. Но слух надо пустить очень серьезно: и про товары дорогие, и про отсутствие пушек на борту. Пускай за зиму слухами все зарубежье пропитается. А зимой еще к Петру поеду, там этот слух запущу.

– Князь! Дык на нас же со всех морей разбойнички сбегутся и даж коли передерутся меж собой, их куда как много останется! – Энтузиазм боцмана заметно спал.

– Да, сбегутся! Да, много! Но не сразу! А сопровождение пустим из пары наших «Орлов» – если они со всеми и не справятся, то укорот такой дадут, век можно будет спокойно ходить! И от сопровождающих кораблей наших все пираты шарахаться будут!

– Ты другое сказывай, вижу уже, от задумки не откажешься. Что народу да государю о том говорить будешь, ведь опосля тебя все те купцы на весь свет ославят, скажут о тебе, что по морям разбойничаешь.

– А вот о том и хочу сперва вас послушать!

Говорили еще долго, выработали по пунктам план операции. Явно никто не сказал, но общая мысль витала над столом – желательно, чтобы из корсаров обратно никто не вернулся. Операцию по дезинформации Ермолай взял на себя, как я и рассчитывал.

Придется задержаться с экспедицией на Урал до середины лета. Поздней весной намечается очень интересное плавание. А зимой надо заняться экипажами винджаммеров и пушкарями на «Орлов». Тренажер, что ли, сделать? А почему бы и нет, на том же стрельбище, вместо пятой позиции. Сделаем макет башни, поставим пистоли и дальномер, юстированный на дистанции пятьдесят – двести метров, вот пусть и палят целыми днями, да еще через снег. Хорошая мысль, надо рисовать.

После совещания отпустил поморов на месяц в отпуск. Просил привезти еще минимум три артели для трех кораблей, с Афанасием этот вопрос обещал решить, главное, чтобы люди были. Отпустил Степана набрать мне два десятка снайперов из стрельцов и пару десятков заряжающих для них. Заряжающих помоложе, пушкарей постарше. Заряжающих подбирать из потенциальных снайперов, их тоже пушкарями потом сделаем. Семен идеей вдохновился, обещал все сделать. Карусель закрутилась с новой силой.

Чертежи нового «Орла» уже пустил на самотек, подправил самое основное и отдал на верфь в работу. Вытащенный на берег «Орел» постоянно протапливали. Внутри шла работа по оборудованию стеллажей для выстрелов и отдельно для взрывателей. Оборудовали помещения для экипажей, расширяли кухню, делали механизм брезентовой ленточной подачи в башни выстрелов. Работ оказалось много, особенно учитывая загроможденный распорами трюм.

В процессе работ понял, что весь боезапас рассчитал только на уничтожение судов – для захвата судов мне не хватает картечи. Точнее, ее модификации – шрапнели. Сделать ее было не сложно, весь вопрос упирался в дистанционную трубку подрыва. Два вечера рисовал новый взрыватель контактно-дистанционного действия, благо устройство его тоже было знакомо. Вот только следовало переложить конструкцию на мои возможности производства.

Хотя проблемы одним взрывателем не закончились, засыпать поражающие элементы в снаряд, как думал вначале, получилось плохо. Вся шрапнель осаживалась на дно и при детонации снаряда вылетала назад, значительно теряя скорость. Тратить проволоку на поражающие элементы было жалко. Наделали моделей для отливки тонких колечек с толстыми выступами. Отливали набор колечек и укладывали в снаряд до момента сборки двух половин. Получилось хорошо, не болталось. Провели пробный выстрел с борта «Орла», предварительно растянув его тросами, чтобы не перевернулся. Трубка не сработала, снаряд разорвался от удара.

А ведь все считал, проверял и перепроверял. Угробил еще два взрывателя на стенде, внес коррективы в конструкцию и переградуировал поворотную шкалу. Сделали еще два выстрела, переградуировал шкалу снова. После первого успешного выстрела послал морпехов прочесывать место подрыва, искать поражающие элементы по следам на снегу и ставить веточки в эти места. Перерисовал получившуюся топографическую картинку в блокнотик. Надо подумать над получившимся рассеиванием.

Указал делать перемычки отливок тоньше, морпехи нашли неразорвавшиеся кольца. Переградуировал шкалу трубки в третий раз и отдал ее в производство. Теперь надо немного модифицировать дальномер, добавив ему шкалу дальности, видимую заряжающему, чтоб он мог кричать вниз подносчику снарядов значения трубок. Шкалу сделаю такую же, как на трубках.

Соорудили макет башни для пушкарей на стрельбище. Потерял еще два дня на его юстировку и настройку. При готовом макете вдруг стукнула мысль его усложнить, поставить на качающийся круг, и пусть двое качают макет в одной или двух плоскостях. Переделывать особо ничего не надо, изготовили круг и столбик оси под ним. Столбик вкопали, железный шарик на вершине столбика жирно намазали салом и на него надели железный стакан, прикрепленный к деревянной платформе. Перенесли башню на платформу, уравновесили, и пришлось заново ее пристреливать в новом положении.

Стрельбой из качающейся башни увлекся сам. Убил на это целый день и потом приходил систематически на тренировки пушкарей. Может быть потому, что мазал с завидной регулярностью. В качающейся башне всплыл еще один не учтенный мной недостаток. Прицел больно бил в глаз. Провели модификацию дальномеров, сделали перед окуляром кожаную маску, натянутую длинной лентой с прорезью для глаза. И на прицел навернули кожаный наглазник. Стало чуть менее удобно, но зато перестал биться лицом о прицел. Сделали поручни для наводчика, под левую руку сразу под спусковыми скобами пушек, правая рука наводчика – на маховике. Для заряжающего добавили в башню поручни под обе руки. Дополнили сиденья кожаными привязными ремнями с пряжками. Спинок не было, так что притягивали непосредственно к сиденью. Вот теперь с трясущейся башни стрелять стало удобно. Испытательный стенд для новшеств оказался удачным. Почти все внедрения против качки, модифицированные множеством проб, перекочевали в боевые башни клипера.

Все же эта зима получалась менее напряженной, чем предыдущая. Верфи знали, что делать, спорные вопросы возникали редко, цеха сами просили переходить на работу хотя бы в полторы смены – был избыток рабочих. Оценив запасы сырья, разрешил полторы смены, но чтобы остался запас рабочих на новую литейную, где уже заканчивали отжиг большой домны.

Как только встал лед на Двине, пошли караваны с подготовленным лесом, крепежом и деталями на Соломбальскую верфь. Дождался прибытия лекал винджаммера, начали делать формы. Старался дать мастерам все делать самим, только рекомендовал дополнительные закладки в формы для облегчения веса отливок, но без ухудшения прочности. Откуда мне знать, известно ли тут понятие железной двухполочной балки или швеллера. А то, что балка будет несколько кривобокая, не страшно, рассчитана она с большим запасом.

Отливку балок проводили без меня – был в это время в Архангельске, купцы начали хандрить, как пошел сплошной поток трат. Опять пришлось вправлять мозги. Заодно, пользуясь отсутствием воеводы, построил всех на верфях и загнал почти весь наличный состав рабочих строить два винджаммера.

На Соломбалу начали приходить железные отливки из Вавчуги – одна отливка на двух санях, запряженных четверкой лошадей. Все же зимой строить накладно, надо будет детали летом по воде завозить. Спасибо мастерам, догадались первыми в сани класть крепежные пластины и железные заклепки, а то мы зависли бы. Каждая пластина была помечена, для какой балки и с какой стороны – все же точность пока была низкая, взаимозаменяемость не предусматривалась. Хорошо хоть торцы могли притереть, сварить бы их еще… Задумался. Нет, некогда пока электричеством заниматься, да и термитный карандаш сделать не из чего, а то бы давно зажигательные снаряды с термитом изготавливали.

Балки скрепляли раскаленными добела заклепками, только так их можно было расклепать, и то звон стоял такой, что решил побыстрее уехать – тут и без меня справятся. Самым важным в этой поездке было то, что сманил понравившегося мне ювелира Марка. Каждую поездку уговаривал его переехать в Вавчугу. Работы для ювелира было очень много, так как большинство товара выпускалось в дорогом исполнении и требовало соответствующего украшения. На этот раз уломал Марка, обещав дать заказ на подарки царю. Не с пустыми же руками туда ехать. Еще раз задумался. Пора начинать готовить подарки: повторение прошлогодних уже не сыграет – требуются новинки. Пушку не повезу однозначно – скопируют, револьвер тоже делать пока не буду… Надо придумывать нечто впечатляющее, но не опасное, если супостаты повторят подобное.

С этими мыслями возвращался в Вавчугу и с ними же засел дома на пару дней.

Первой проработанной диковиной для государя стал граммофон на восковых пластинках. Хотел отделаться красивой музыкальной шкатулкой, но по мере разработки идеи несколько увлекся.

Пластинку делали из латуни, полировали, травили и окунали в расплавленный воск. Получилось неплохо. Механизм был часовой, кроме свободного движения иглы при воспроизведении был еще механизм принудительного поворота, он должен понадобиться для записи. Отдал часовщикам, пусть развлекаются. С записью получилось не очень хорошо, пришлось комплектовать граммофон еще одной головкой – записывающей. В ней и мембрана была больше, и игла острая. Для воспроизводящей головки иглу загладили, а то громкий разговор в комнате накладывался на запись. Дал команду делать граммофоны, сколько сможет цех. И по десятку пластинок – к граммофону, в деревянных, тонких шкатулках вместо конвертов, чтобы воск не прижимался к стенкам и не портил запись.

С одним из первых, хорошо работающих образцов граммофона и тремя десятками пластинок отправился на отчет в Холмогоры. Надо было решать вопросы с архиепископом по отобранным пушкарям и остальному люду, который систематически перекочевывал в Вавчугу.

Холмогоры встретили непогодой, хмурыми лицами и холодом. Но у меня имелся рецепт хорошего настроения для архиепископа – послал ему письмо с прошением встретиться в храме, где обещал поделиться мыслями по его украшению. Пригласили меня буквально на следующий день – Афанасий всегда интересовался украшением храма и слушал мои предложения внимательно.

Под конец визита рассказал архиепископу о граммофоне, продемонстрировал работу, лишний раз убедился, что придумал хороший подарок царю, судя по детским восторгам пожилого священника. Отдельно обратил внимание Афанасия на возможность записи церковных песнопений и проповедей и воспроизводство их в разных городах и весях.

Наконец перешел к просьбе – просил его записать для царя несколько пластинок с местным колоритом, ну там молитвы, народные песни, восхваления царя толпой людей, может, что-то еще придумают. Но чтобы хорошо исполнили. А записанные пластинки привезти мне. Если надо будет еще чистых пластинок, дам, сколько скажут. Афанасий позвал несколько священников, повторял и показывал еще раз. Вроде поняли. С одним подарком разобрался.

Вернувшись в Вавчугу, озадачил корабелов делать макет винджаммера, солидный, на всю телегу, чтобы можно было с макетом «Орла», подаренным ранее, сопоставить. Стал думать дальше.

Оптика! Начал компоновать бинокль из имеющихся линз, давно ведь собирался. Получилось несколько громоздко. Примеривался по-разному. Решил все же делать две линзы нового типоразмера. Тогда бинокль получался вполне приличный, только тяжеловат из-за латунного корпуса. И оптику бы ему просветлить, но наносить покрытие толщиной в четверть световой волны кисточкой еще не дозрел. Заказал линзы, дал диаметры и точки фокусов. А из имеющихся линз сделал неплохую стереотрубу на треноге, не телескопической, к сожалению. Поставил и ее на малую серию, пусть будет. Дальномер не дам. Мало ли что.

Везде говорил, что начинаем готовить подарки для царя. Народ воодушевился. Все новинки относил к Марку, пусть придумывает, как из этого художественный шедевр сотворить.

Взявшись в очередной раз писать пояснения, схватился за голову: ну как же раньше-то не додумался, ручки тут перьевой не хватает! И сильно. Чего же столько времени под эти царапульки приспосабливался-то! Сделали за два дня, с латунной трубкой-емкостью и кожаным поршнем на штоке-червяке. Еще день Марк делал золотые перья, отлично получилось. Попробовали и латунные перья, похуже, но тоже ничего. Запустил и это в работу. Велел делать нескольких размеров и оформлять в наборы с разными чернилами, которые тоже прикладывать к наборам ручек. Ценник задрал немилосердно, ну да ладно, снимем сливки – цену снизим.

Подарочные ручки оформлять по одной в персональных футлярах. Как обычно, все резное и расписное. Из Холмогор еще летом несколько художественных мастерских переманил, только просил их новый стиль искать, отличный от холмогорского.

Надо что-то для войска – простыми подарками Петра не пронять. Двинулся к моему ракетчику, будем продвигать концепцию сигнальных ракет. Обсудили состав самого огня, попробовали. Решил все же делать сигнальный пистолет под сорок миллиметров и бумажный патрон. Уж больно несолидные получились у нас ракеты на палочке. Принципиально тот же пистолет, что и у морпехов, только с более коротким и толстым стволом. И вместо полноценной гильзы будет латунный поддон. Отправил чертежи оружейникам, ракетчику поставил задачу делать заряды, чем больше, тем лучше, и равное количество всех цветов, какие сможет. Белые и красные делать отдельно и тоже по максимуму.

Вечер сидел над минометом. Могу сделать, но не буду. Произведем их мало, и погоды они не сделают. А вот внезапность потеряем и опять же – скопируют. Нет, в армию надо это вводить, накопив на складах, и сразу после переучивания начинать большую кампанию, такой шанс будет только раз.

Так что же еще-то придумать?! Только не оружие, зарекаюсь с оружием до того времени, как обоснуюсь на Урале. Теперь как думаю об оружейных новинках, сразу палуба галиота, заваленная моряками, в памяти всплывает.

Домашние стали меня обходить, так как приобрел привычку огрызаться. Надо взять себя в руки. Тая предложила аптечку индивидуальную, мысль хорошая, но много мы не сделаем. Велел Тае и нашей бабушке подобрать два-три порошка от болей, от живота и что-то общеукрепляющее. Будем фасовать порошки в разноцветные бумажки, как раньше в аптеках было: красный пакетик будет обозначать противоболевое, желтый – желудочное, зеленый – общеукрепляющий, если просто плохо себя чувствуешь. Такое и безграмотным солдатам объяснить можно.

Велел своим дамам использовать самые сильные препараты и переработать, наконец, те стога трав, которые они тут за лето набрали в порыве трудового энтузиазм. Могут брать помощниц, сколько захотят.

Над бинтом и упаковкой предстояло думать самому. Просто разрезать ткань дороговато выходило, да еще и резать долго. Решил сделать чертежи на маленький ткацкий станочек с узкой основой и редкой ниткой. Будет выдавать готовый бинт, только на куски резать останется. Ничего сложного. Отдал чертежи столярам, они на станках уже собаку съели. Буду считать и этот вопрос закрытым.

Теперь как упаковывать, чтобы и носить с собой удобно было, и упаковка дешевая, и воды бы не боялась. Все, что придумывал, было дороговато. Подсказал Ермолай – тубы у них для свитков всем этим требованиям соответствуют. А мы еще и упростим технологию, будут две деревянные заглушки с кантиками, а цилиндр намотаем из бумаги на нашем судовом клею, длиной пятнадцать сантиметров и диаметром пять. Дешево и сердито. С одной стороны моток бинта вложим, с другой – пакетики с порошками засыплем, глядишь, и в войске болеть поменьше станут, да и от ран больше народу выживет. Только на всю армию нам такого не осилить, сделаем, сколько сможем, а если Петру затея понравится, возьмем у него заказ и на это.

Несколько аптечек опять же в подарочном виде. Молодец Тая, удачно надоумила.

Ермолай внес свою лепту, настаивал на выжигании в крышке аптечки святого распятия, чтобы аптечка еще и душу лечила. Не вопрос, сделать тавро не сложно, будет вам распятие. Аптечка получилась жесткая и удобная. Раздал морпехам, пусть осваивают.

Пока ковырялся с аптечкой и держал ее в руках, стукнула еще одна мысль. Что-то она мне напоминает. Пожалуй, увеличенную упаковку с зубными палочками-ковырялочками. И тут в очередной раз осенило. Спички! Так давно ими не пользовался, что за год и не вспомнил, мучился с этим кресалом. Отлично!

Тут же переместился к плотникам. Нужен технологичный способ стругать палочки, для всего остального использую то, что есть. Способ таким и оказался – стругать. Сделали два станочка, одинарную гильотину, чтобы отрезать от напиленных в размер спички досок шпон нужной толщины, и гильотину из нескольких лезвий, которой этот шпон делили на палочки. Палочки получились чуть толще, чем мне было привычно, и тут задумался. По плану хотел окунать палочку в воск от свечей, прижимать к гремучему серебру и обваливать в порохе, после чего еще раз окунать в воск. Зажигалась спичка вертикальным ударом по головке. Но на такую толстую спичку налипнет очень уж много гремучего серебра – дорого выходит. Надо спички затачивать до тонкого жала, вот тогда там осядут миллиграммы, и будет приемлемо по цене. Надо еще точилку для палочек.

Точилка для карандашей услужливо всплыла в памяти, только будем не палочку в ней вращать, а крутить саму точилку на станочке с ножным приводом. На спичечной линии образовалось четыре рабочие специальности: один делает шпон и режет из него палочки, второй затачивает и двое обмакивают. Выход продукции не высокий, но тут главное начать. Спички расфасовывали по маленьким тубам, наподобие аптечек, по двадцать спичек. Стукать можно было о крышку упаковки или о любую твердую поверхность. Чиркаш этим спичкам оказался без надобности.

Пока обмакиватели спичек не приноровились, гнали то брак, то перерасход гремучки. Но наладили и это, руку набили. Вот и еще одна диковина полезная. От встряхивания спички не зажигались, воск помогал, так что стукнуть надо было довольно сильно. Даже ронять пробовал – от падения спички не загорались.

Начал постоянно таскать с собой упаковку, прикуривать стало значительно удобнее. Папиросы делать пока не буду, тут автоматизация нужна, трубками обойдемся. Да и нечего дурную привычку распространять.

Возникший перерыв в идеях для подарков использовал, чтоб скататься с обозом в Архангельск. Устроил там показательный прием с рекламой новинок. Все было встречено благосклонно. Опять много говорили и строили планы. Пустил и со своей стороны слух о паре беззащитных, огромных, купеческих кораблей, которые повезут множество дорогого товара.

Вторым делом в Архангельске стала ревизия Соломбальской верфи. Внимательно и придирчиво изучал, как идут дела и продвигается строительство винджаммеров. Раздал несколько премий и существенно больше «клизм». Хотя в целом все шло даже с небольшим опережением плана строительства.

Вернувшись в Вавчугу, занялся подготовкой новых экипажей для кораблей и пушкарей для башен.

Новый год отметил в одиночестве. Тая уехала по деревням как практикующий медик – они тут Новый год первого сентября праздновали. Сделал себе смесь мелко порезанной пареной репы с огурцами, вареным мясом, яйцом и лучком. Заправил сметаной, обозвал все это безобразие оливье, посидел за ужином с удивленными домашними, приговорил полштофа водки и пошел на улицу стрелять из ракетницы. Все равно было грустно. Всем сказал, что просто мой личный праздник.

Решил не дожидаться Апраксина и назначил отъезд каравана в Москву на начало февраля. Завод опять перешел на две смены, и снова началось соревнование на лучший подарок государю. А мне это уже было не очень интересно. Дети они все же.

Заметив мое философское состояние, на меня насел Ермолай. Стали с ним делать скелеты будущих книг по разным направлениям и постепенно заполнять эти скелеты всеми моими знаниями. Знания, как выяснилось, имели массу пробелов. Увлекся, но быстро наступил февраль, и начал собираться большой караван. Ермолай настоял на продолжении наших трудов в дороге, так что были сделаны еще одни сани с кунгом для руководящего состава. Выехали даже раньше, чем в прошлом году, хотели еще заехать в поместье. Надо было часть рабочих отвезти обратно, а некоторые мужики решили забрать семьи и возвращаться с нами в Вавчугу. Так что и на обратном пути заедем в Кузяево.

Стрельцов с нами не было, как и саней из Холмогор – забрал сотню морпехов, два старых экипажа и два новых. Как обычно, взял победителей наших постоянных соревнований, надо же их как-то поощрять.

Дорога была такая же длинная, как и в прошлый раз, и так же мы сторонились селений. Зато дошли без приключений.

В отличие от прошлого года остановились сразу в своем подворье, вызвав бурную радость Федора. У него тут уже чуть ли не каждый гвоздь из ожидаемого каравана был расписан по купцам. А дополнительные сани с новым товаром вообще довели его до прострации Скруджа Макдака.

Так как сержант-преображенец в прошлый наш приезд остался в Москве, пришлось самому ездить с визитами и заявлять о своем прибытии. Заодно подал прошение на аудиенцию у государя. В тот же вечер начались попойки с обрадованными моим появлением офицерами. Зато очень подробно узнал о походе на Азов – множество московских слухов и сплетен. Из них выходило, что мной заинтересовались высшие сферы и надо собраться – похоже, предстоят политические игры.

Приезжающим купцам вежливо обещал устроить большой прием после аудиенции у государя. Сначала товары покажу ему, а потом всем. Это, видимо, задействовало тайные рычаги жизни Москвы, и меня пригласили, как они выразились, с дамой на большой прием с последующей аудиенцией. На подготовку отвели два дня, которые мы с Таей использовали по полной программе. Наряды привезли с последнего архангельского бала. Тая в платье и с прической была диво как хороша, умеют все же женщины перевоплощаться. То она строгий и насупленный медик, а тут стала светской дамой.

Федор обзавелся в Москве выездом. Поехали на бал с комфортом и повезли за собой трое саней с подарками, одни сани целиком занимал макет винджаммера.

Снова ехали через метель, по темным московским улочкам, проезжая под многочисленными арками башен крепостных стен. Какой все же резкий контраст темной и хмурой Москвы и того, как безудержно веселятся в домах представители знати. Может, отсюда пошло выражение: Москва – город контрастов?

За всю дорогу нас ни разу не проверили. И за парковку в Кремле денег не взяли. Сегодня тут день открытых дверей, судя по количеству выездов. Если обратить внимание на качество этих выездов, понимаешь, что еще и день открытых кошельков. Но надеюсь, нас среди этого великолепия выделят – очень уж хорошо старик-портной расстарался. Внимание надо привлечь обязательно, раз про меня и лиц, заинтересовавшихся мной, пошли столь интересные слухи. Необходимо сегодня все и решить. А если что, сегодня же и жаловаться Петру на аудиенции.

Вход в зал предварили обычными формальностями – распорядитель придирчиво нас осмотрел, распахнул двери в зал и, стукнув своей палкой, громко произнес:

– Князь Александр! С дамой!

Умеют же тут острые углы обходить. Заходим, изображаю величественное оглядывание огромного зала. Народу полно, как на стадионе. И похоже, к нам уже с нескольких сторон идут те самые заинтересованные лица. Продолжая тему стадиона – что же, мяч в игре!

Вырваться покурить удалось только через два часа. Таких откровенных предложений мне не делали даже на курсантских дискотеках, переполненных охотницами на будущих офицеров. Ну ладно еще дамы, но и мужики от них не отставали! Мужики, правда, про деловые аспекты откровенничали, однако и те и другие, пытаясь пополнить мной свои гаремы, в напоре, посулах и обещаниях рая на земле были очень похожи. Давить на меня, к счастью, было нечем. Пока удавалось мило беседовать и не брать на себя обязательств, ссылаясь на свою ущербность сибирского валенка, и мне в моем медвежьем углу совершенно не нужен такой шикарный выезд с золотыми гербами… и этого тоже не надо, снега у нас там, понимаете ли, по подбородок всаднику…

Выскочил на балкон в надежде успеть хотя бы затянуться до подхода следующего.

…Сударыня, ну что вы! Как можно не обращать на это внимания! Прекрасное шитье по вырезу… Ну конечно заметил, еще прекрасная огранка камней на шитье! Вы сказочно выглядите, передайте своему портному мое искреннее восхищение… Простите, но прогуляться не могу, государь может позвать в любую минуту… Да, мне тоже жаль… К сожалению, обещать не могу, государь может отправить меня по важным делам прямо с бала…

У меня же табак в трубке выгорит с этими приватными визитерами, а покурить так и не успею.

…И вам здравствовать, князь, искренне рад вас видеть на столь великолепном приеме… Ну что вы, князь! Это заслуги государя, только помогаю ему в меру слабых сил своих. Вы же не будете спорить, что это все заслуги государя?.. Так и вам же помогаю, князь! Только через государя… Ваши задумки великолепны, и дела обещают быть огромны. Вижу, что слишком огромны для скромных сил моих… Конечно, князь, помогу, чем смогу, но только после того, как все царские поручения исполню, пока не могу разорваться, а перечить государю не смею… Да, и мне жаль… Конечно, князь, еще увидимся.

Надо заново трубку набивать, одна затяжка на прогоревшую трубку – это несерьезно, а курить при некурящем собеседнике этикет не позволяет, не зря же его изучал.

Они там что? В очереди за балконными дверями стоят?

Да, сударыня… Очень приятно… Благодарю вас, знакомство с вашей дочерью, таким очаровательным цветком этого бала, мне особенно приятно… Ну конечно не преувеличиваю! Под сенью столь стройной березки, как вы, сударыня, иной цветок просто вырасти не мог!.. Сударыня, вот вы точно преувеличиваете. Боюсь, в моей глуши меня так и не научили делать комплименты, говорю чистую правду!..О, сударыня, это был бы предел моих мечтаний! Только вот корабельные мастера больно уж резко обходятся со столь хрупкой древесиной… Оригинально. А как же цветок? Который столь пикантно покраснел?.. О, это был бы незабываемый опыт. Вы повергаете меня в пучины уныния одной только мыслью, чего лишаюсь, вынужденный исполнить волю государя… Увы, сударыня, государева воля… А мне-то как жаль!.. Ну конечно же! При первой же возможности!

Интересно, если князь перелезет через балкон и спрячется за бордюром, это будет сильное оскорбление дворянской чести?

…О, генерал! Вы делаете мне честь!.. Невместно мне, ни в одной баталии не участвовавшему, такое принимать… Это все слухи, генерал. Увы мне, как был, так и остаюсь скромным государевым порученцем, пороха не нюхавшим… Об этом могу рассказывать долго и с удовольствием, только давайте соберемся у меня как-нибудь потом, посидим под штоф-другой… И вам так же, действительно был искренне рад вас видеть.

Да что же это такое?! Опять трубку набивать.

Да, барон, чего вы желаете?.. Позвольте, буду курить, а то табак уже тлеет… Благодарю, слушаю вас… Барон, мы же об этом буквально полчаса назад говорили, но вы так и не объяснили, зачем все это мне? Раз уж вы так хорошо осведомлены о моих делах, то наверняка знаете, что в средствах не нуждаюсь, а царской благосклонностью не обижен. Так зачем мне менять один двор на другой?.. Барон, а кто вам такое сказал? Почему вы, прожив столько лет в России, до сих пор считаете русских варварами, а себя светочами цивилизации?.. Ну что вы, барон, спорить не буду, конечно же все так, как вы говорите. Только и сам я русский, зачем вам еще один варвар в вашу бочку меда… Барон, я же с вами уже согласился, к чему вы горячитесь? Совершенно искренне могу вас заверить, что цивилизованность вашей страны может служить недостижимым примером для подражания. Только вы так и не сказали, зачем все это мне?.. Да, барон, конечно, вернемся позже. Одна лишь просьба – давайте в следующий раз без общих слов. Пока вы так и не можете сказать, чем мне у вас будет лучше. Не прибегайте, прошу вас, в третий раз к этим же воззваниям о цивилизованности и светочах науки. Первых двух вполне достаточно. Хоть я и варвар, но с двух раз запоминаю… Да, и вас благодарю за беседу, до встречи, барон.

Ну, хоть покурил. Теперь надо вдохнуть, выдохнуть и нырять опять в этот гадюшник, то есть бал. Перерыв, когда меня, можно сказать, никто не трогал – закончился. Дожить бы до следующего.

* * *

Вызов к Петру пришел после одиннадцати. Царь был верен себе и устроил адмиральский час, на котором решил ознакомиться с деяниями своего диковинного приобретения. К дверям аудиенции привел с собой и Таю, буквально вырвав ее из крепких наманикюренных и напудренных дамских ручек. Тая была в прострации, если ей предложили хотя бы половину того, что мне, то могу увидеть первый обморок с ее стороны. Свежий опыт, но не стоит доводить. Оставил начинающую светскую даму с морпехами и подарками за дверью.

Оформил подачу подарков, как в прошлый раз, разогревая ближний круг и самого Петра от простого к сложному. Снова море восторгов и восхвалений моим славным деяниям на благо царя и отечества. Отклика в душе все это не вызывало – бал выпил все силы не хуже вампира. Зависали на каждом предмете, обсуждали, пробовали, говорили о перспективах.

Аптечки государь очень хвалил, его пронял мой рассказ, сколько обученных воинов можно будет быстрее поднимать на ноги, и сколько останутся боеспособными, не мучаясь в походе всякими хворями. Заказ на свою голову получил огромный и к нему – систематическое пополнение препаратами и бинтами взамен расходуемых.

Представив предстоящие траты и помня любовь Петра забывать про оплату – о деньгах все же заикнулся, мне никаких доходов не хватит петровскую армию снабжать. В кои-то веки Петр решил платить деньгами, написал бумагу, куда вписали чего и сколько будем поставлять. Теперь эту бумагу надо зарегистрировать в военном приказе и посылать туда караваны, а деньги пусть Федор собирает, так как платежей сразу никто не обещал.

На граммофоне зависли особенно долго. Слушали холмогорские записи, ничего так получилось, была даже оркестровая пластинка с бальными танцами. Сидели тихо, так как звук был не очень громкий, и к тому же я объяснил им, что технология еще сырая и громкие звуки в комнате могут испортить запись. Петр пробовал все сам, изучал досконально – граммофон пришлось разбирать.

Завершил этот подиум винджаммером. Попросил принести макет «Орла», и, когда занесли винджаммер, эффект был потрясающий. Авианосец рядом со шлюпкой. Море восторгов.

…Да, благодарю… Приложу все силы… По-иному и не мыслю… И это только начало, государь!

Напросился на приватную аудиенцию, которая благосклонно была дарована.

Перед тем как идти в кабинет, Петр велел немедленно организовать на приеме столы и витрины, где разложить все привезенные подарки. Позже он спустится и устроит танцы под граммофон. Представляю себе огромный зал, тихая музыка и гробовая тишина, так как царь приказал молчать. Еще представляю, как меня будут рвать на части после аудиенции. Напрасно надеялся, что самое страшное закончилось.

Рассказал Петру подробно о сделанном и о планах – особо выпятил проблему со шпионажем и к чему она приведет. Просил никому ничего из военного снаряжения не дарить и даже не показывать. Рассказал, почему надо накопить новых вооружений на всю армию и только потом применить их все разом. Петр воспринимал идеи достаточно благосклонно, ему тоже хотелось новых войсковых игрушек, но Азовский поход показал, что сил у Петра вполне достаточно пока, и он был уверен во взятии Азова следующим летом.

С этим его мнением спорить не стал, хотя собранные мной слухи описывали Азовскую битву как провальную – русские полки не верили иностранным полковникам, царь не назначил командующего, и вместо этого командовали трое его приближенных, из которых двое совсем не имели военного опыта. Сам государь две недели палил из пушек, не заботясь о командовании. С моря осаждаемую крепость беспрепятственно снабжали припасами. И в заключение, при отступлении войска усеяли дороги заболевшими солдатами и телами умерших от голода. Назвать это чем-то иным, кроме провала, у меня язык не повернулся – посему молчал. У Петра был несколько иной взгляд на ситуацию, и ему казалось, что не хватило совсем чуток для взятия крепости. Государь больше возмущался предательством гвардии капитана Янсена, который перебежал к османам.

Шпионов и предателей Петр сильно не любил, видимо, тяжелые детские воспоминания, как он в исподнем из Москвы в монастырь сбегал, сказывались. Повозмущавшись бесчестным людом, государь обещал прислать мне в помощь ординарца с табуном помощников, которые сведущи в деле отваживания шпионов от вкусного. Мне оставалось только порадоваться – будут две секретные разноплановые службы, начнут друг друга в тонусе поддерживать, только их надо в ежовые рукавицы взять, чтобы не передрались за влияние.

Рассказал Петру о своих сомнениях по поводу счастливой жизни тигра с лосем. Тот подумал и написал мне еще одну бумагу, которую никогда и никому показывать не стоило, кроме, конечно, тех самых «доверенных».

В этот раз тоже много бумаг писали. Большей частью для Уральского похода. Пойду по Уралу, как ледокол по тонкому льду – будет только крошево звенеть и разлетаться в стороны. А кто усомнится, возьму с собой сотню морпехов. Они мне уже как семья стали. Черт с ним, с их основным предназначением. Мне с ними спокойнее. А новую сотню пусть старички натаскивают, вернусь – проверю.

Очень подробно остановились на торговле и кораблях. Опять уговаривал Петра проехаться по странам для организации торговых миссий, заверял, что это самое главное, потому что знания у нас свои есть, лучше западных, в чем он может убедиться по подаркам, а вот союзников у нас нет и не будет, сколько денег на это ни трать. Зато если с потенциальными союзниками большие совместные торговые проекты делать, то они за нас кому угодно горло перегрызут. Только сразу надо показать, что мы от них не зависим, и если им что-то не нравится, могут искать диковины в любых других местах. Для этого надо свои торговые дома держать.

Вроде убеждал помаленьку. Частным случаем стал наш будущий поход на судах-торговцах. Показывал ему на пальцах, как мы привезем почти двести тысяч пудов товара, а сложить его некуда, а купцы сговорятся и брать товар не будут, станут цены сбивать. Что тогда с такой горой товаров делать? Половина Архангельска по миру пойдет!

Впечатлил. Петр обещал познакомить меня со свеем, который давно льгот просит. Льготы Петр ему и так дать собирался, но теперь эти льготы можно обставить условиями.

Осторожно намекнул Петру, что могу на торговце наткнуться на пиратов и опасаюсь – утопив их, создам Петру политические проблемы. Возмущение государя переводилось примерно как «туда им и дорога, даже если не сами полезут!», свои князья ему ближе чужих купцов. Надеюсь, так и будет. Если один корабль еще могут на разгул стихий списать, то предстоящим летом явно будут об ином разгуле кричать.

Выпили и за торговлю. Разве не уточнял, что адмиральский час шел? Ну, так куда было деваться?! Стоит только отметить, что «часом» это только называлось, а не ограничивалось.

Посчитав на сегодня норму писанины выполненной, Петр закруглил аудиенцию и вышел из кабинета вместе со мной, тянущим объемную пачку бумаг. Спустились в зал, прихватив по дороге слегка оклемавшуюся Таю. Первым делом Петр потащил меня через гомонящую толпу, расступающуюся на нашем пути, к группке очередных нарядных птах, одной из которых и оказался швед. Весь разговор государя со свеем свелся к тому, что Петр, потыкав в меня, указал этой птахе, с кем надо договариваться, и обещал, что по результатам наших договоренностей будет рассмотрено его прошение. После этого царь посчитал свой тонкий подход к политическим делам оконченным и занялся более важными мероприятиями.

Раскланялись со шведом, представились и договорились обсудить все вечером следующего дня у него дома. Как уже упоминал, о делах тут не говорили, заключали союзы, наживали врагов – все, что угодно, кроме торговли. Это они так говорили. Торговались при этом по-черному, со мной по крайней мере.

Дальше начался кошмар, который назывался «выражением бурного восторга любимцу царя и такому затейливому мастеру». Чем о меня только не потерлись в показных поцелуях в щечку – сделал зарубку в памяти: китовый ус – это очень больно, надо срочно изобретать лифчики.

Стоптал остатки языка, прокладывая дорожки к ушам, страждущим обстоятельных пояснений по новым товарам. Теперь ничуть не сомневался, что товары станут знаковыми и цену можно ставить вообще любую. Надо Федора порадовать.

Пустил слух, что для прекрасных дам есть новое средство, подчеркивающее их женское достоинство. Сначала меня не так поняли, но пояснять, где они ошиблись, уже не стал. Мне не трудно и пару треугольников на веревочках организовать в комплект к лифчику.

Слух о «дамском средстве» сам себя разжигал на фоне аншлага моих товаров, и скоро уже приходилось отбиваться, практически в прямом смысле, от настойчивых предложений снять мерки прямо тут, только в альков зайдя, но лучше у нее дома. Точку в этом поставил Петр, подойдя ко мне с мило выглядящей девушкой и приказав обеспечить ее моими новинками, коих я ему почему-то не показывал. Пришлось сочинять на ходу, что боялся быть не понятым, вручая мужчине предметы женской одежды. Объяснение было принято благосклонно, а моего приказчика было велено завтра же послать в палаццо к Анхен.

Приплыли. У меня тут даже трикотажа нет, и не представляю, делали такое плетение в это время или еще нет. Вот и очередная моя недоработка – что в обычный текстиль-то уперся? Опять шаблонность мышления сыграла плохую шутку. Похоже, князь на этом приеме дошутился.

Зато теперь уж можно шутить и дальше, хуже не будет… Господа, сейчас буду рассказывать вам сказки о паре толстых и неповоротливых купеческих кораблей, до топов мачт загруженных всеми этими, да-да, этими самыми деликатесами, и неторопливо шествующих через бурное море за границу этой весной… Да, надеются именно проскочить… Так ведь нету флота у государя, а так бы он непременно дал… Да, корабли вот эти самые, не обращайте внимания на обводы, посмотрите, какие крупные зато, и по самые топы груженные… Да-да, по самые топы!.. Не слушайте вы конструкторов, какое перевернется! У него же в трюмах вместо балласта сплошное золото!

Прорепетировал, теперь пойду слух пускать, только бы они на волне энтузиазма прямо сейчас на Соломбальских верфях винджаммеры на абордаж не взяли. А то после лифчиков уже ни в чем не уверен.

* * *

Позднее утро, бесформенной массой огибаю сиденье выезда, пытаясь придерживать совершенно аморфную Таю. Всегда думал, что дамы на балах падали в обморок, чтобы привлечь кавалеров. Признаю свои ошибки. Был глубоко неправ. Один суточный бал сложнее пережить, чем три-четыре абордажа – как физически, так и психически. А затяни меня при этом еще в корсет, так же валялся бы в обмороке. Едем домой. Поспать в ближайшее время не получится, надеюсь, что все сегодняшние гости приема будут именно спать. Значит, один день у меня есть.

Нарисовать нижнее белье у меня еще выйдет, но шить способен только туристические размахайки и паруса. Нужен портной. Отвезу Таю, подниму Федора и поедем по портным. Буду присматриваться, с какими тканями они предпочитают работать и какое качество выдают по готовым изделиям.

Трикотаж на Руси был, завозной, правда. Сделал себе зарубку в памяти. Портного искали долго, опытные и именитые не хотели под моей рукой работать, а у начинающих мне не нравились изделия. Нашел приемлемый вариант – неплохая мастерская, но там явно плохо с деньгами. Заключили с портным договор, беру его на работу со всей мастерской и прислугой. Тут не принято было плотника без инструмента на работу нанимать, назвался плотником – имей все необходимое. Сел ему объяснять. Концепция белья оказалась не нова – и наплевать. Внесем новые веяния на пике интереса, а там как хотят, так пусть и пользуются. Мне из этих женских двустволок не стрелять.

Нарисовали, указал, где трикотажные вставки делать, где жесткие. Закрывал глаза и пытался вспомнить, где швы проходили. Воспоминания постоянно уходили в сторону и начинали нестись галопом по содержимому представляемого белья.

Принял решение не рисковать, и швы были просто назначены. Модель прорабатывали с уменьшенной верхней частью чашки, так как платья тут иного позволить не могли. Встал вопрос косточек и пряжек регулировки длины лямок. Крючки тут широко использовали и до меня. Велел портному сделать несколько комплектов на пробу, используя те размеры, которые у него есть от прежних заказчиц – до концепции унификации и этих размеров еще не дошли, видимо, женщины упорно продолжали считать, что их достоинства являются уникальными и ничего похожего ни у кого быть не может. Обувь и прочее почему-то унифицировали по размерам, мужскую одежду тоже, а вот женскую шили как уникальную.

Велел портному подумать об украшении, товар для знатных дам делаем. И нанять помощницу-женщину для снятия мерок. На нее сделать комплект обязательно, даже несколько – будет еще и моделью, так что брать симпатичную и стройную.

Сам поехал к ювелирам, пока Федор со мной окончательно не заскучал. Ювелира выбирал попроще, мне от него шедевров не надо. Дал заказ на серебряные пряжки и косточки. Несколько пряжек еще из золота попросил сделать. И несколько фигурных. Нарисовал, что имею в виду. Крючки тоже заказал серебряные. Просил к вечеру сделать хоть по шесть штук каждого вида, а если мне понравится качество, дам большой заказ. Уехал домой отсыпаться, строго-настрого велев поднять меня к вечеру, чем бы ни кидался и куда бы ни посылал.

На подвиг по извлечению меня из кровати отправили Таю. Подозреваю, что ее специально для этого разбудили, так как вид она имела полного автопилота. Даже не удивилась, когда была раздета и тщательно измерена. Похоже, самой большой наградой посчитала возможность снова залезть в постель.

Ювелир справился и получил свой большой заказ, сделал неплохо, по крайней мере, все заполировал. Портной тоже справился, но стало понятно, почему у него плохо с клиентами – никакого полета фантазии. Сказали чугуний, значит чугуний. Дал ему размеры Таи, сказал делать прямо сейчас по ним два комплекта, вот из этой и этой ткани с вон теми вставками. Давненько не приходилось с чистыми исполнителями работать. Мои мастера в большинстве созидатели, ими управлять не надо, только направлять.

Сам примерил на готовые комплекты пряжки и косточки. Вот за что мне нравятся хорошие исполнители – сказано четверть дюйма, лямка именно четверть и будет и к пряжке подойдет идеально. А не как у меня с мастерами – они, видите ли, решили, что так будет лучше, а то, что теперь их улучшенная штука никуда не пролезет, – это уже мелочи.

Вернулся домой до ужина, примеряли и подгоняли обновки. Мне понравилось. Тая краснела. На мое сообщение, что она теперь будет моей моделью и ей придется обнажаться до этого самого непотребства пусть даже и только перед женщинами, Тая стоически промолчала. Видимо, вспоминала дословно, что именно она мне обещала.

Велел ей пока надевать все это под платье, чтобы привыкнуть. Завтра начнем визиты.

Вечером общался со свеем. К его чести, он не пытался выкрутиться – куда он из-под государева тапка денется. Договорились даже лучше, чем рассчитывал. Он отдает мне в аренду свою факторию под Гетеборгом вместе с персоналом на время действия его льгот в России, также он предоставляет свою торговую сеть, правда маленькую, но это не главное. Товарами мы с ним не пересекаемся – он оружейник. А в случае расширения его сети он готов уменьшать мне аренду на суммы понесенных затрат.

Аренда вышла не маленькой, но, помедитировав на потолок, посчитал, что ценники божеские. Переговорив по товару, который швед видел на приеме, решил, что цену для розничной торговли вообще можно будет чуть ли не вдвое поднять. Жаль, что все это ненадолго. Война со Швецией еще до основания Петербурга началась, а во время войны наши товары просто конфискуют, и все – закруглиться придется еще до первых залпов Северной войны.

Вернувшись домой, застал купеческую пирушку. Не спорю, говорил, что демонстрация товаров после аудиенции – но не так же сразу! С другой стороны, чего тянуть. Пригласил всех в кабинет – амбар с выставкой купцы уже посетили. Попросил Федора пока только слушать. И оглоушил купцов информацией, что приехал ныне с вестями от свеев – нам в Швеции выделили факторию и торговую сеть! После чего назвал ценники, по которым там будем торговать. Даже договор показал, ничего в нем секретного нет. Купцов явно задушила жаба, одна на всех, но гигантская, динозавр этой жабе приходился не более чем головастиком.

Стиль нашей дальнейшей беседы был понятен – оставил за себя Федора, пусть выторговывает, что нам надо. Намекнул ему предварительно, что Швецией ограничиваться не будем, так что упор пусть делает на караванщиков. Внутреннюю торговлю мы и во время войны наладить можем. Про войну это, конечно, про себя.

Извинился перед купцами и добрался до самого вожделенного. До койки.

Днем был визит в палаццо – ехали вчетвером, пара джентльменов с дамами, идиллия. Только что же так холодно-то. Полозья саней проскрипели по мосту через Неглинку, отражаясь неожиданно сильным эхом от грязного льда, и повезли нас дальше, в сторону Яузы, заставляя плотнее кутаться в шубу и прятать нос от набегающего ветра.

Теплее в Немецкой слободе не стало, но тут предпочитали большие, ярко освещенные окна, что давало некоторую иллюзию потепления. Наставлял наших дам, чтобы, демонстрируя новинку, обязательно уточняли – это повседневная модель. Для особых случаев можно изготовить модели, расшитые кружевами в большей степени, да и ювелирной работы добавить. Эффект на мужчин будет производить ошеломительный, это можно обещать смело, но только симпатичным дамам. Особо крупным дамам можно просто обещать, что эффект будет.

Сам домик Анхен особого впечатления не производил – большой, слегка украшенный каменный кубик в два этажа. Зато до него было недалеко ехать, особенно Петру. Ему, считай, как из Спасских ворот выехал, так никуда сворачивать и не надо – прямо через Китай-город да вдоль Яузы и уже на месте. Не удивлюсь, если так и было задумано.

Основным украшением кубика, видимо, считали хозяйку, ну, может быть, еще парадное крыльцо с домик размером. Скорее все же хозяйку, которая приняла нас очень любезно, получила на свое растерзание наших дам и скрылась с ними в глубине дома, оставив нам слугу, готового исполнять возникшие пожелания. Примерно через час пожелание было одно. Точнее два, но туалет тут нашелся быстро, а вот дамы все не шли. Наконец дом отпустил из своих лабиринтов наших вполне довольных спутниц. Но это было еще не все.

Хозяйка просила не лишать ее общества Таи, с которой они только начали интересную беседу о травах и их применении. Вот уж не думал, что фаворитка Петра еще и травница. Анхен обещала, что вечером Таю доставят прямо домой. Тая, судя по виду, была заинтересована в этих беседах. Планы у меня были совершенно иные, но их можно на денек отложить. Согласился.

Быстро переиграл свои планы и, выходя из дому, порадовал портного с помощницей, что теперь нам предстоят несколько визитов с теми же целями. Визиты продолжались до позднего вечера и, надо же случиться такому совпадению, что проходили в основном по дворам послов или близких им людей.

Заходя с визитом, обязательно начинал разговор с того, что государь велел мне лично донести новинку женского гардероба до особо отмеченных им людей. Далее дамы сцапывали помощницу, а джентльменам приходилось вести неспешную беседу, которая менее получаса продолжаться физически не могла. А если дам было несколько, то минимум час. Попробуйте быстрее снять и надеть их платья.

Разговор, конечно, вертелся вокруг новинок этого и прошлого годов – не о родословной же моей говорить. Основной задачей перед собой ставил нащупать нужный момент и рассказать о фактории и торговой сети, полученной мною в Швеции. Главное, без подробностей. И бурно восхищаться, сколько товара туда повезу. А после соответствующего вопроса оппонента горестно сокрушаться, что очень хотел бы, но не могу, заводов пока мало, и предпочитаю торговать за границей на своих факториях. Вот в Швеции у меня есть фактория, там и буду, ну а вы уж тогда сами со шведами о перепродаже договаривайтесь. Ну а зачем мне оптом-то отдавать? Товара у меня немного, товар дорогой, и розничная продажа будет для меня в самый раз. Ну конечно вы можете забирать его сами в Архангельске, что останется. Вы же видели мои корабли на приеме государя. Как вы думаете, много ли товара в Архангельске осядет?

Срабатывало безукоризненно. Послы начинали думать в нужном мне направлении. Подталкивать их не надо, они сами все сделают. Да и не дозрели они еще, будут наблюдать, как у меня со Швецией получится. А вот следующей зимой стоит ждать интересных предложений. Особенно после того, как все эти соглядатаи зарубежные нашепчут кому надо в письмах о паре купеческих судов, которые не должны дойти до Швеции, дабы не создать прецедента. И если после этого суда придут по назначению, а эти «кто надо» не вернутся – относиться будут совсем по-иному. Пускай дозревают. Фон для правильных решений им летом обеспечу. Мило улыбаемся и продолжаем говорить о пустяках.

И так до позднего вечера. Дамы, кстати, были все поголовно довольны. Но если честно, это было настолько второстепенно, что порой забывал за разговором причину, по которой приехал. На следующий день оставили портного работать над собранными заказами, забрали его помощницу и поехали продолжать. Тая ехала с нами, но просила оставить ее у Анны, дабы продолжить их беседы. Не наговорились. Видимо, эта Анна – обаятельный человек, раз Тая к ней так потянулась. Надо будет потом и самому поподробнее пообщаться, но это терпит, в отличие от кораблей.

Мои двухдневные визиты сработали как детонатор, на что и рассчитывал. Слухи исказили все именно так, как и предполагалось. Теперь выходило, что мой визит есть знак особого расположения государя. Если Петр будет недоволен, могу чистосердечно сказать, что это все слухи и я тут совершенно ни при чем, только к Анне ездил, как он и приказывал. Да к двум послам заезжал о делах поговорить.

Теперь приглашения сыпались градом – утро проводили с Федором за разбором приглашений и составлением плана посещений. На приглашения ездил вместе с Бажениным, так как политики уже закончились, остались купцы и дворяне, а в этот круг надо пропихивать моего коммерческого представителя. В начале визита разыгрывал свою мизансцену и потом передавал бразды Федору.

Подрыв после моей «детонации» был настолько успешным, что стал опасаться двух вещей. Первое, что мне надают факторий в других странах прямо сейчас – и что мне с ними делать, имея всего два недостроенных корабля? Вот через год будет уже другой разговор, а пока мне не переварить. Второе опасение серьезнее. Судя по многочисленным едким улыбочкам оппонентов, у меня летом может просто не хватить снарядов. С некоторым ужасом начал понимать, что призвал ветерок, а он раскручивается в тайфун, который уже не остановить. Под ним можно либо устоять, либо сгинуть – убежать уже нельзя. Вторая попытка будет только на западных условиях.

Сел писать обстоятельное письмо в Вавчугу. Несколько цехов переводились на три смены, догадайтесь какие. Особо подчеркивал необходимость выделить цехам избыточное количество рабочих и сократить им рабочую смену. Ни одного уставшего человека в пороховом форте быть не должно. Если по чьей-то оплошности форт взлетит на воздух, то сначала буду лично убивать всех, кто хоть как-то виноват в этом, не принимая никаких извинений, а затем летом будут убивать уже меня, со всеми морпехами, поморами и кораблями.

Вторым пунктом в письме шло переведение пушкарей на круглосуточные стрельбы, ночью тоже. К моему возвращению они должны попадать в мишени, что бы с ними ни делали. Пусть хоть живут в башне друг на друге.

Отдал переписать письмо Ермолаю. Прочитав его, батюшка поднял на меня глаза и серьезно спросил:

– Все так худо, князь Александр?

– Нет, Ермолай, все просто отлично! Ты знаешь, кто такой слон? – После утвердительного кивка батюшки продолжил: – Так вот, мы небольшая, но ядовитая гадюка, и нам надо сожрать этого слона. И мы это сделаем, если яду и ловкости хватит. А если гадюке не хватит хотя бы одного качества, слон потопчется по ней и оставит одну кашицу, из которой возродить змею уже ничто, кроме, конечно, воли Господа, не сможет. Ты понял мою аллегорию?

– Да, князь, позволь, напишу письмо братьям и вместе с твоим отправлю?

– Напиши, конечно. Укажи им особо, что если форт взорвется, мы останемся без яда совсем. А если будет работать медленно, то яда у нас может не хватить.

Отправили письма. Представляю, что начнется через десять дней в цехах.

Теперь при светских визитах на саркастические улыбки отвечал не менее язвительными ухмылками. Летом, господа, посмотрим.

Вечерами были офицерские посиделки, так как все служилые воспринимали меня как полковника, то посиделки стали чуть менее травматичные для печени, однако утром входить в рабочий режим было трудновато. Иммунитет, на который рассчитывал, у меня так и не выработался.

На посиделках сплетничали и обсуждали Азовские походы, прошедший и будущий. По поводу прошедшего все мнения сходились к одному – еще чуток, и мы бы османов сковырнули. А про будущий поход – сейчас царь-батюшка галер настроит, и сковырнем обязательно. Так что обсуждали в основном этот «чуток» и насколько большое будет «обязательно». Сам поход давно разобрали на косточки и косточки неоднократно перемыли.

Переболев после нескольких наших вечерних посиделок, Федор теперь предпочитал наносить вечером визиты. Тая наконец-то наговорилась с Анной, но теперь и она начала участвовать в светских мероприятиях вместе с фавориткой Петра, чему не мешал, а, наоборот, тщательно ее инструктировал для усиления эффекта наших позиций. Можно считать, в среду мы вписались. Тая теперь стала очень ценным источником информации для планирования визитов. Так как сроки у нас ограничены, вернуться надо было еще по снегу. Приходилось тщательно планировать визиты и согласовывать, кому, что и главное как говорить.

Выехали из Москвы на последней неделе февраля, надеюсь, все же успеем.

Крюк в Кузяево скомкали спешкой, слишком долго укрепляли позиции в Москве. Но не обижать же людей, которые все лето трудились над шикарным поместьем и заводом. Мне все очень понравилось, обещал летом прислать мастеров на завод, и начнем работу. Поместье вызвало восторг, даже недостроенное – отлично работают. Постарался уложиться с похвалами и премиями в одни сутки, и на следующее утро караван двинулся дальше с существенным пополнением. Кроме семей, уже работающих на заводе, ехали еще несколько десятков будущих работников, соблазненных рассказами вернувшихся. На это также был расчет, и продуктов взяли с избытком. А кухонь мы изначально две везли.

На тракте нас никто больше не беспокоил, все же сотня морпехов не добавляла решительности ловцам удачи, если такие и прятались по обочинам. До места добрались без приключений, вот что значит грамотное планирование. Приключение нас ждало на месте.

Интерлюдия

Вавчуга

Горница большого поморского дома старосты с некоторого времени стала местом паломничества кумушек села. Большуху Авдотью и раньше любили за вескость мыслей да кулака. Ныне, когда ее дом стал местом испытания диковин с завода для всех жителей, на лавках Авдотьи народ не переводился.

Этот день исключением не стал. Женщины опробовали сбивалку для масла, по очереди вращая ручку и слушая, как в смешно вертящемся бочонке начинает бить по стенам образовывающийся кусок. Интересно, страсть. Но не это главное – посиделки без разговоров не бывают. И без напевок.

В большом помещении с недавно вставленными дивными окнами несколько баб тихонько, вполголоса напевали, задавая ритм работе:

На ули́це диво да на широкой было. Ой, на широкой было, да же́на мужа била да. На широкой было, да же́на мужа била. Ой, била, колотила, да плакать не велела да.

Напев тягуче тянулся, подхватываемый то одной, то другой мастерицей, которой хотелось поведать новости сегодняшнего дня. Из куплета в куплет лились сплетни, красиво разукрашиваемые разноголосицей. Тихий напев не разбудит даже младенца в зыбке-качалке, подвешенной на матице, он мог тянуться несколько часов.

Многим этот напев хорош. Музыки под него не надоть, такты знают все на селе и подпевают враз. Кто новость ведает – словами песню красит, кто не знает, голосом в лад подпевает. Можно и нитку перекусить, без урону хору, носом напевая, и младенца покачать. Под эти напевки и разговоры вести сподручнее.

Рукодельничающая на лавке Полина пела свежую сплетню про молодую Агафью и ее непутевого кормильца. Большинство сидящих рядом с ней слушали перипетии сплетни, даже скинув платки, чтоб, не дай бог, не пропустить что интересное – хотя это не мешало им подпевать мотив голосом.

Невестка Авдотьи, совсем еще молодая, с интересом прислушивалась к сплетне, нарезая на столе хитрые кривулины из ткани, даденные заводом на урок. Порой Лизка начинала тихонько подпевать, спохватывалась, заглядывала в качалку к своему первуше и продолжала сполнять урок завода.

Сама Авдотья, как большуха, вела неспешный бай с Ульяной, своей ровесницей, обо всем понемногу. Напевная сплетня Авдотью заинтересовала, только когда замелькало в куплетах ее имя. Тогда большуха прервала неспешный разговор, прислушалась, покивала головой, мол, так и было, замирила, как смогла, и продолжила обсуждение:

– …вот и прикладывай сама. Ни копейки мастеровые за диковину не взяли, сказывали, мастер не велел. Десятину с выделки просили, да то ж по-божески. Им десятина, батюшке, государю нашему, а все ставшее на погост с обозом дозволяют. Как гости ветряные на погост встанут, так и расторгуемся. Ты, Ульяна, думку поторопи, даром, что ль, коровенок в Холмогорах прикупили?

Ульяна кивала, косясь на новое диво с завода, смачно бумкающее о стены вращающейся бочки масляным комком, и думала над своими резонами – как-никак все поморское хозяйство на ней, ей и по рукам с гостями бить, но ей же и ответ пред мужем держать. А Данила ее, мужик хошь и справный, но строгий.

За полотняной занавесью, отделяющей женскую половину горницы, стукнула дверь в сени, колыхнув холстину стылым, уличным воздухом. Горница наполнилась мужским спором и покашливаниями. Девичий хор затих, так и не доведя до конца сплетню про поздний приход Иван Савича с обозом из Холмогор. Все взгляды на женской половине оборотились к большухе.

Авдотья не торопясь выплыла из-за выгородки, и до женской половины донеслось звяканье заслонки печи и голос большухи:

– Здравы будьте. Что такой всклокоченный, Егор?

Мужской спор прервался скрипом выдвигаемых из-под стола лавок и низким голосом старшего:

– Ты сюда глянь, Авдотья…

По столу зашуршала бумага, и наступила тишина. Женщины на своей половине навострили ушки почище, чем на срамную сплетню до этого.

Тишина тянулась, разбавляемая только сопением мужиков и задумчивыми вздохами большухи, занимающейся своим нелюбимым делом – чтением прописи. Растекающееся молчание нервировало всех обитателей и гостей дома, но прервать его никто не решался.

– Так что, Егор? Никак и до нас порубежье идет?!

Растерянность сквозила в тихом вопросе Авдотьи. Женщины за перегородкой даже привстали, ибо слово «порубежье» на Руси – это разоренные села, сожженные дома и холодный, зимний лес для тех, кто успел убежать.

– Того Господь не попустит! – Сочный голос Егора наполнил горницу. Вроде и не сказал ничего о деле, а льдинка от сердца оттаяла. – Но и самим береженье принять надобно.

Судя по шевелению и поскрипыванию лавок за выгородкой, мужики степенно покивали и перекрестились. Скрипы перекрыл голос Авдотьи:

– Мыслю, надо род собирать. – Под одобрительный гул большуха зашла на женскую половину, обвела встревоженных баб взглядом. – Ступайте по хатам, подруги, старших к нам скликайте. Вести недобрые с Москвы, от князя нашего.

Горница наполнилась движением и шепотками. Несколько раз хлопнула дверь в сени, пустив новую волну холода по ногам. Через пяток минут на женской половине сидела, зажав рот ладошкой и обнимая качалку с младенцем, молоденькая Лизавета, да гремела плошками у наблюдника Авдотья.

* * *

Село посыпал мелкий снег, летящий туманными языками по ветру и играющий, будто щенок, с прячущимися от него под одеждой жителями. Настырный снег лез за капюшон совика и трепал длинные уши цебаки. Народ, скопившийся перед домом старосты, притопывал ногами, прихлопывал руками, подставляя разыгравшемуся снегу спину, но не расходился.

Новость, как пожар по ветру, облетела все село, и теперь, несмотря на непогоду, к дому старосты стекались все новые поморы. В доме спорили, иногда дверь распахивалась, в низком проеме возникала кряжистая фигура Егора, щурившегося на летящий снег и высматривающего нужных людей в толпе. Когда взгляд старосты вычленял из снежной круговерти искомое, следовало громовое «подь сюды» и дом опять замирал в неподвижности, заметаемый метелью.

Сельский сход быстрым не бывает. В горнице теснилась уже дюжина мужиков, висел влажный запах тел, одежды и неуверенности. Поморы исчерпали аргументы в спорах, и за столом стояла задумчивая тишина, разбавляемая только шебуршением по хозяйству большухи и звяканьем об стол лезвия промыслового ножа, который крутил в массивных руках Василий.

– А ты что скажешь, Авдотья?

Вопрос Егора будто спустил натянутую пружину. Большуха подошла к столу, оперевшись на него крепкими руками, обвела взглядом присутствующих и подвела итог спорам:

– Неча тут сказывать. Вот ты, Кирилл, летом со всеми покос новый спробовал, чердак сеном забил, скотиной по этому, новомодному, займу разжился. Куда ты побегнешь? Пожгут твой чердак, да сдохнет скотинка. Ты, Савва Олегыч, токмо кузню обновил, уроками заводскими у тебя весь сарай завален, сама видала, ты это как в лес все тянуть сподобишься? О тебе, Ефрем, даже речь не веду. Не пойму, чего вы рядите? Сгинет государев промысел, и нас не обойдет! Накрепко мы ноне повязаны. Не о сторожках в лесу говорить потребно. Всем селом к мастерам государевым идти надо да пособлять в их розмыслах. Укрепим промысел, обойдет нас напасть. А коли, как вы, рядить будем, пройдет ворог за Архангел-город и Холмогоры али нет, то так и отдадимся на волю его. Не узнаю вас, поморы! Это ж когда мы от напастей-то прятались? Али так хозяйством обросли, что теперь вас и с лавок не сковырнуть? Неча попусту масло жечь, надо всем селом на подмогу промыслу идти, там и решим, как от напастей оборониться.

Авдотья даже прихлопнула ладонью по столу, чем вызвала не одну приподнятую в удивлении бровь собравшихся.

Начавший после нее говорить «…так-то, так…» Савва был прерван вставшим во главе стола Егором. Коли голова встал, знать, конец спорам, начало делам.

– Вот што скажу. В главном большуха верно сказывала. Надо промысел укреплять. Наших сынов да пришлых там сотен пять душ, да нас не меньше. Некуда нам хорониться. Ты, Савва, верно рек, тебе и заимку в лесу ладить, в нее парубков с детьми да тяжелыми бабами отправим коль что. В помощь себе да сынам своим бери Ефрема с домом его. И нечего нам сиднем высиживать, темнеет ужо. Надо к мастерам идти да пособлять с Божией помощью.

Все сидящие повернулись к углу дома и перекрестились на иконы. Споров больше не было, наспорились уже. Коли глава рода последнее слово сказал, то так тому и быть.

Вновь скрипнула дверь дома, выпуская в метель переговаривающихся по-деловому поморов. Ожидающий их народ всколыхнулся вопросами, потянулся к выходившим. Последним, разогнувшись от низкого проема, появился Егор, натягивающий на руки меховушки.

Староста оглядел набежавшую толпу, прихлопнул руками, чему-то усмехаясь, и гаркнул так, что на полсела слышно было:

– Что стоим, православные?! Надоть промыслу государеву подсобить! Неча нам отсиживаться, айда к цехам. Откладывайте покуда хозяйства, навалимся всем миром – ни один ворог нас не сковырнет! Нам тут жить!

Темные силуэты поморов шли сквозь пургу через Мельничный ручей, к цехам завода. К толпе продолжали стекаться ручейки жителей от дальних домов. Навалиться всем миром – это святое. Им действительно «тут жить».

Продолжение дневника

Не знаю, что там написал отец Ермолай, но завод готовился к долгой и кровопролитной войне. Кроме работающих, как проклятые, цехов, новыми реалиями стали два земляных редута – один у верфи и второй на впадении Мельничного ручья в Двину, то есть по краям завода. И это зимой! В дикие морозы! Редуты, правда, небольшие, но зато венчали их орудийные башни, грозно поводящие парами трехдюймовок и курящиеся тонкими струйками дыма печей отопления. Страсти-то какие! То, что морпехи были с оружием, меня удивить уже не могло, логичное продолжение.

Спрашивать, кого ждем в гости, не армию ли султаната в полном составе, было как-то неудобно. Настрой у всех встречающих выглядел боевым и приподнятым. Но эта пара башен меня добила. Спросил, кто хоть внутри и чего им там спокойно не сидится. Объяснили, что в башнях дежурят пушкари, а стволами и башней поводят, чтобы не примерзали. Сами башни стоят на невысоких срубах, которые просто засыпаны, так что в каждой башне по трое пушкарей – один сидит внизу, топит нашу походную печку, и снаряды там же держат, самоубийцы, а двое дежурят в башне. Слов нет. Точнее, есть, но они их не заслужили, скорее отец Ермолай. С отцом поговорю отдельно.

Теперь время всех хвалить и рассказывать, как ими горжусь. Что является чистой правдой. Бог с ним, что нам вся эта фортификация не нужна, зато народ теперь видит, что у нас все серьезно, и гордится, а главное, пушкари на настоящих башнях тренируются. Пусть так и будет.

Весь вечер народ гулял. В честь возвращения даже пальнули из одной башни, болванками, разумеется, и постреляли из ракетниц. Народу необходимо напряжение снять, завтра начну плавную демилитаризацию. Башни оставлю, очень уж они украшают пейзаж.

Пару дней носился, как тайфун, по верфи и заводу, решал накопившиеся проблемы и создавал новые. Потом уехал на Соломбальские верфи, пока еще лед стоял, для проверки готовности винджаммеров. Отъезжая, обещал пушкарям устроить по возвращении экзамен на тренажере.

В Архангельске развил не менее бурную деятельность, пользуясь тем, что Апраксин остался в Москве и собирался в Азовский поход. В Москве мы с ним встречались всего несколько раз, он к Петру старался держаться поближе, но про свое вынужденное самоуправство на верфи ему рассказал, чтобы обид потом не было. И получил отпущение грехов под штоф в офицерской компании.

Теперь вот решил нагрешить с новой силой. И мне это вполне удалось. Все работали теперь только на два винджаммера, и покрытие их обшивкой шло буквально на глазах. Думаю, мачты начнем ставить одновременно тут и в Вавчуге. Символично. Уехал обратно, боялся, что река вскроется.

Соревнования башнеров устроил с размахом. Стреляли они у меня по всем пяти щитам, произвольно расставленным по стрельбищу. На стрельбы собралось много зрителей, так как про экзамен, отъезжая, имел глупость сказать прилюдно. Велел подогнать к полигону кухню, отчего народу сразу существенно добавилось. Всем пушкарям давали три попытки, по два патрона на мишень и ограничивали время двумя минутами, о чем отбивали колоколом.

Вот тут серьезно задумался. Они на полигоне тренируются без затычек в ушах, а на корабле что делать? Хорошо хоть дежурные в боевых башнях редутов сидят заткнув уши, пусть привыкают. Надо срочно придумывать систему коммуникации с глухарями при орудиях. А то они мне настреляют, пожалуй. Отложил мысль до вечера. Впереди был увлекательный марафон пушкарей. Думаю, при таком стечении народа они выложатся по максимуму, вот я и посмотрю, какой он у них, этот максимум.

Стреляли довольно средненько, и это при том, что качальщики платформы пушкарям явно подыгрывали, изображая пологую и спокойную зыбь. Сделал вид, что не заметил, дал отстреляться всем пушкарям по первой попытке. Первую попытку пушкари сдали на оценку «хорошо». В перерыве отвел качальщиков в сторонку и задал один-единственный вопрос:

– Уважаемые, когда в море, в свежую погоду, наши пушкари не попадут ни в один вражеский корабль, на вашу совесть ляжет ответственность за четыре сотни душ, а то и более. Думайте и сменщикам мои слова передайте.

Вторая попытка была никуда не годная, даже на зачет не тянула. Сильно огорчился, собрал пушкарей и заряжающих, объяснил основную ошибку – стрелять надо в мертвых точках, когда башня на доли секунды зависает неподвижно на гребне волны или во впадине. Показывать не стал, опасался опростоволоситься, у меня со стрельбой с качающейся платформы также не все хорошо было.

Объявил вторую попытку еще раз, предыдущие стрельбы в зачет не включаем. На этот раз стреляли лучше, но все равно крайне отвратительно по результативности. Собрались еще раз, снова обсудили ошибки, начали третью попытку… Ничего принципиально не поменялось.

Схватился за голову. При такой результативности никаких снарядов не напасешься. Вот она – самая больная моя проблема. Три месяца будем ночевать на стрельбище. Тяжело вздохнул и порадовал этим пушкарей.

Тем не менее объявил стрельбы состоявшимися – назначил победителей и сделал экзамены пушкарей ежемесячными. Потом был небольшой праздник, раз уж такая толпа собралась. А вообще с праздниками тут хорошо – их много, чуть ли не сотня в году. Веселиться народ любил и умел. Как ни странно, обходились без поголовного пьянства. Были и такие типы, не скрою, но в основном народ просто собирался и веселился. Даже пели, если близко к костру сидели, а то воздух еще ледяной.

Первый месяц сидел с пушкарями в качестве заряжающего, к концу месяца говорил с трудом и хрипел. Надо было башню как-то протапливать, холодина там дикая. Результаты стали гораздо лучше, но заплатил за это простудой. Пушкари-то менялись, а мне приходилось сидеть там безвылазно и говорить, говорить, говорить. В результате две недели апреля валялся дома, разрываясь от надвигающихся проблем.

Самостоятельная работа пошла пушкарям на пользу, они взяли все, что могли, из советов, после чего мое присутствие только их сковывало. Теперь они явно начали прогрессировать, только несколько запоздало – приближалось время спусков кораблей на воду.

Младший брат «Орла» обрел законченные очертания, и в эллинге разбирали крышу для установки мачт. Оба корабля уже давно называли «наши орлы» и имя новому кораблю, после коротких споров, дали «Ястреб», как младшему. Подозреваю, что следующий будет «Соколом», а вот как они дальше станут выкручиваться, без понятия, надеюсь, до воробья не дойдут.

Носовую фигуру «Ястребу» сделали соответствующую, но с меньшей детализацией. Детализация здесь была принесена в жертву скорости. Судно получилось хорошее, но сугубо утилитарное, ни одной росписи по стенам, в отличие от «Орла».

Команда «Ястреба» осваивала свое судно. На первых порах приказал смешать четыре артели поморов, и четверть команды на «Ястребе» была с «Орла». Капитаном временно назначил Глеба из экипажа «Орла». Надеюсь, при новом вооружении гафельными парусами команда освоится быстрее. Прямые паруса остались только на бизань-мачте да еще и со шпиртами, для лиселей. Был реальный шанс сохранить высокую скорость.

Еще две команды для винджаммеров также тренировались на «Орле» и «Ястребе», и в них намешал по четверти из команды «Орла». Однако как представлю себе этот детский сад на выезде, в открытом море, да под бортовыми залпами большого количества опытнейших ловцов удачи, мне становится дурно до тошноты. Дорисовывал эту картину башнерами, которые никуда попасть не могут – захотелось все бросить и уехать в отпуск на год минимум. А вдруг опять под молнию попаду?!

Еще пришлось остановить стрельбы морпехов и начать накопление патронов для лета, с последующей экспедицией на Урал. Новобранцы стреляли плохо, для них все же разрешил стрельбы раз в неделю.

Пушкари из башни не вылезали и жгли патронов больше, чем рота морпехов. С ужасом представил, если бы они так жгли снаряды, пусть даже болванки. Хотя это еще впереди, и мой ужас от всего надвигающегося рос с каждым днем.

Тая опять перешла на заварку чая из пустырника. В этот раз привкус распознал, может, еще и не все так плохо. Но ведь еще и не лето…

Понял, что доведен до крайней нервной степени – когда заметил за собой составление плана отступления и заманивания противника на береговые батареи. Спросил самого себя: «Какие еще батареи?!»

Начал рассказывать сам себе – ретивые и самые шустрые ловцы будут брать нас в горле, но их единицы, с ними, надеюсь, справимся. Основные силы встанут у Святого Носа, неспешно курсируя небольшими группами и прислушиваясь, не началась ли где пушечная канонада. Брать нас в Белом море – свидетелей много. А вот на выходе из горла можно целую флотилию ловцов собрать.

Думаю, ловцы уверены: раз нет орудий, то в корабли напихают солдат. Наверняка нападающие начнут палить картечью еще перед абордажем. Если это мое умозаключение верное, то пушки у ловцов перед первым залпом заряжены картечью. Этим грех не воспользоваться. Уж в упор-то мои пушкари не промахнутся, а ответить нападающим нечем, ибо картечь бьет только борт в борт. Вот только может быть ловцов очень много, и нас просто «задавят массой».

Так, ну а что там с береговой артиллерией? Ага, значит, встретив плотную группу, начинаем от них убегать в Мезенский залив. Почему не обратно в горло? Ну, не дураки же они – наверняка несколько судов в горле припрячут, чтобы уж наверняка зажать.

Значит, бежим в Мезень, бакштагом левого галса или фордаком. Отстреливаемся назад из двух задних башен. Мажем наверняка по-черному. Нет, надо убегать медленно, чтобы чуть больше пятисот метров разрыва было, книппелями ловцы уже не докинут, а наша точность заметно подрастет.

Итак, убегаем. Мы убегаем и наталкиваемся на остров Моржовец, по здешним названиям – Моржовый остров. Хм. А ведь действительно. Далее, обходим остров с восточной стороны, может, кто из ловцов на Моржовских кошках осядет, в смысле мели там сплошные. Ловцы наверняка разделятся – часть за нами, часть с обратной стороны. Бинго! Вкапываем наши две башни на западном берегу острова. Там глубины больше и можно прямо под берегом провести погоню. Башни расстреливают тех, кто проходит вдоль берега – только огневые точки разнести подальше друг от друга надо.

Потом мы огибаем остров и начинаем резаться против ветра, да еще прикрытые островом. Пойдем медленно, а погоня еще медленнее. Подведу этих ребят под выстрелы в упор с береговой батареи.

А если ловцы десант решат высадить? Значит, надо по сотне стрельцов на башню добавить. Желательно побольше, да кто же их даст. А что, неплохой план!

Позвал Семена и Ермолая, обсудили. Добавили штрихов. Хотел было приказать не только башни снимать, но и разбирать срубы наших редутов, но Семен сказал, что проще новые срубы на месте собрать. Семена назначил комендантом Моржового форта. Велел забирать всех, кого надо, только с пороховых и оружейных цехов народ не снимать.

Сразу после ледохода, в конце апреля, разрешил спускать «Орла» на воду и всем четырем командам тренироваться ходить на нем по Двине. Также приказал спустить и грузить ладью для строительства форта.

Грузились в спешке, снарядов брали только для пристрелки башен на острове. В основном грузили бревна, крепеж, разобранные башни, инструмент, ну и наши шатры с печками, кухней и запасом провизии. Редуты завода осиротели. Проплывая мимо них на ладье, даже взгрустнул – восстановлю пейзаж обязательно, как закончится эта чехарда.

Пока спускались к Архангельску – снова и снова проходили с Семеном по будущим фортам, их маскировке и пристрелке, особенно напирал на пристрелку по плотам. Рыбачий поселок на Моржовом острове был, лодок хватало, так что дал Семену денег, поручил наладить отношения с местными – им в этом сезоне можно будет никуда на промыслы не ходить. Коль помогут – денег у них появится с избытком.

Сам остался в Архангельске. Сторговался с замом Апраксина на триста стрельцов, пришлось бумагами Петра потрясти, плюс небольшое подношение, на которое можно было стадо коров купить, – но вопрос решили. Собрали стрельцов, объяснил им задачу, что пойдут в охрану на Мезень на все лето, мол, прииск будет. Подробнее пока им знать не надо – язык за зубами они держать вряд ли будут.

Собрал старшин стрельцов, дал почитать одну из бумаг Петра, сказал в их позеленевшие лица, что за малейшее неподчинение или самовольство прикажу казнить всех старших плюс еще виновных из рядовых. Когда они придут на место, поступят под начало коменданта Семена, и слушать его как меня самого, а меня соответственно, как государя. Вопросов не было. Велел собираться, через неделю или дней десять пойдут на ладье до места службы.

Всю эту неделю не вылезал с Соломбальской верфи. Сложно шел процесс установки тяжеленных, пятитонных мачт винджаммеров. И много было ошибок. Народ устал. Мастера переняли от меня сумасшедший темп работ, а вот рабочим верфи он был чужд, и они работали из-под палки. Надо будет с этим что-то придумывать.

Настроение архангельских купцов ходило на уровне тихой паники – слухи о том, что новые корабли ждет бурная встреча, циркулировали уже на уровне достоверного факта. Желания грузить винджаммеры своим товаром никто из них не высказывал и на уговоры не поддавался, несмотря на то что склады были завалены до самых коньков крыш.

Более того, часть купцов начала предлагать выкупить их долю в кумпанстве, и цены падали прямо на глазах, поскольку никто не зарился на заведомо утопленное имущество. Почувствовал себя скотиной, но сказал купцам, что если они упадут в цене еще в несколько раз, то доли выкуплю, а пока у меня просто денег столько нет.

Купцы обрадовались, назвали меня благодетелем и рухнули в ценах как подкошенные. Выкупил более семидесяти процентов кумпанства за гроши. Остальные купцы пока держались, но, глядя на бывших компаньонов, начали заметно колебаться. Дал им дозреть. Вот такой мерзавец.

Сам вернулся на прибывшей с острова ладье в Вавчугу. Встретили по дороге «Орла», велел им возвращаться – пойдем пристреливать башни. Ладью поставил под загрузку снарядами со снаряжением и указал кормщику прихватить из Архангельска по дороге на Моржовый три сотни стрельцов с припасами да порохом.

«Орла» опять растянули якорями перед пляжем и начали пристреливать орудия. Справились за два дня: день на один борт, день – на другой. Дал попробовать по четыре выстрела каждому пушкарю на разные дистанции, справились вполне успешно, что неудивительно – на ровном киле и без волны.

Вернулись на верфи. Загрузил «Орла» пороховыми снарядами, посадил на него три команды поморов и всех пушкарей. Тесно, но что поделать. Загрузили бревнами, и отправил «Орла» в море по маршруту регаты. В море велел вязать плоты с торчащим столбом и тренировать по ним стрельбы на ходу и на волне. Архангельск велел пройти тихо и ночью. Обратно не возвращаться, встретимся в Унской губе. Оставшаяся команда осваивала «Ястреба», которого готовились спускать на воду.

Начали собираться рудознатцы и добытчики. Пояснил старшему, что поход на Урал откладывается до середины лета, а то и до конца лета, добавил, что это государево поручение. Сели обсудить саму экспедицию. Сразу выяснили, что мы к ней не готовы. Идти собирался через Мезень, а в ее верховьях оказалось очень мелко. Везти с собой нам придется десятки тонн груза, одного только огнеупорного кирпича сколько, не говоря про все остальное, так что ладьи не годились.

Старший предложил собрать огромную флотилию шняков, они на этих плоскодонках даже по ручью пройдут. Посчитали количество, которое требуется для перевозки всего, что мы брали с собой. Очень похоже, что все Беломорское побережье оставим без плоскодонок. Зато их можно было и как сани использовать, и грузили в них примерно столько же, как в сани, а главное, они стоили копейки.

Поручил старшему направлять прибывающих промысловиков на добычу лодок по составленному нами плану. Пусть выкупают шняки и перегоняют их в устье Мезени. Там, у лагеря рудодобытчиков, будет наш стартовый лагерь, и туда придут ладьи с припасами.

С трудом хватило наличных денег, чтобы обеспечить первый этап проекта. Средства-то имелись, даже в избытке, но в звонкую монету их еще надо было переводить. Получается, не врал купцам про свое безденежье, чистую правду сказал.

Оставил старшего управлять в небольшом лагере, выросшем рядом с казармами морпехов – поручил ему всю подготовку. Человек он многоопытный, должен справиться. Сказал, что жду еще рудознатцев, отправленных почти два года назад на Урал. Снабдил лагерь нашими шатрами, печками и кухней, велел все осваивать. Заодно пусть знакомятся с новинками и производством. При условии, что никому ничего рассказывать не будет.

Ну, для секретности у меня братья почти святые есть. Один так просто в лагерь рудознатцев переехал и, похоже, пойдет с нами, судя по тому, как он прочно там связи налаживает. От Петра его «зубры сыска» пока так и не прибыли.

Во второй половине мая пристреливали башни «Ястреба». Пристреливал лично, так как не сообразил оставить хоть пару пушкарей – все ушли на «Орле». После пристрелки поставил «Ястреба» под загрузку снарядами, а сам привычно побежал раздавать указания.

Осипу поручил наполнять наши архангельские склады, так что ладьи опять должны пойти сплошным потоком. Попросил его через две недели встретить меня в устье Двины, как в прошлом году.

После загрузки корабля собирался идти на «Ястребе», так как отпустить неопытную команду в свободное плавание у меня духу не хватило.

Верфь осиротела, по ней неприкаянно ходили мастера, перекладывая с места на место инструменты и остатки материалов. Взбодрил их – велел закладывать третий клипер. Мастера так обрадовались, будто у них день рождения. Уходил с верфи уже под бодрые перекрикивания.

Прошелся по цехам. Литейщикам велел начинать отливать новые детали килей и набора винджаммеров, как только они сырья наберут – завезем детали для новых кораблей на Соломбальские верфи еще по воде. С деревом вышло сложнее – сожрали все запасы просушенных досок. Новые только накапливают, а сколько им еще сохнуть! Вновь переговорил с Осипом, пускай свозит сухие доски и бревна с других лесопилок, особенно с монастырских, там за качеством следят. И хватит ему уже над каждой копейкой трястись – да, дороже получится, но деваться некуда, нам темп терять нельзя.

Попрощался со всеми и отчалил на «Ястребе».

Архангельск прошли ночью. Видели нас наверняка, все же ночи уже не такие темные, как хотелось бы, но, думаю, наших «орлов» с винджаммерами не свяжут – ну, идет князь на учения в море на своем любимце, и бог ему в помощь. Тем более башни на «орлах» зачехлены парусиной и ассоциаций с боевыми судами вызвать не должны.

В море началась обычная работа. Возникло ощущение дежавю – те же ошибки команды, те же наставления, несмотря на то что с гафельным вооружением было проще. Все же быть учителем не мой конек, повторять по несколько раз одно и то же мне скучно – быстро зверею. Таких не берут в… наставники и правильно делают. Вот бежать впереди паровоза – это, оказывается, по мне. Страсть как интересно и жуть как страшно.

Описав один круг «регаты», встали на рейде Унской губы, поджидая «Орла». Дождались его на второй день. После этого была перегрузка части снарядов и запасов на «Орла», а оттуда пересаживалась одна команда поморов и половина пушкарей.

Вышли в море отрабатывать групповую «слетанность», которой и близко не было. Пушкари пытались демонстрировать мне, чему научились – как ни странно, порадовали. На пологой зыби стреляли очень неплохо, гораздо лучше, чем боялся, но хуже, чем втайне надеялся. Как они будут стрелять в шторм, не брался предсказывать, точнее, не хотел об этом думать.

После первого совместного круга собрал большое совещание. Пытался не ругаться, обсуждая действия команд. Сам виноват, было некогда говорить о ходе эскадрой ранее. Разжевал кильватерный строй и циркуляции, разжевал расхождения. Нарисовал схемы. Уперся в невозможность командовать по рации.

Озвучил концепцию командования вымпелами. Вот только из международного кода помнил всего три вымпела. Красный косой крест на белом фоне – нужна помощь. Черно-желтую шахматку – немедленно остановиться. И почему-то запомнился бело-синий вымпел водолазных работ. Остальное было в справочнике, но даже мысли не возникло копаться в вещах перед уходом.

Значит, будем изобретать вымпелы сами. В наличии только два цвета – серая и красная парусина. Той осенью все же набрали бузины и сделали два комплекта парадных парусов и запасной ткани к ним.

Расписали, какие команды вообще будем давать. Утвердили девять команд. Оговорили, как они будут выполняться. И разграничили, что на бизани или фок-мачтах будут подниматься сигналы для «Ястреба», а на грот-мачте – сигналы для винджаммеров. Случай, если мачты на «Орле» срубят, даже рассматривать не стал. Для этого будет только один общий на всех вымпел, но у нас черной ткани нет.

Долго рисовать цвета вымпелов было некогда, разрисовал по наитию и утвердил как основные. Получилось следующее.

«Делай как я» – белый вертикальный крест на красном фоне;

«Продолжить движение» – красный вертикальный крест на белом фоне;

«Поворачивай влево» – красная горизонтальная полоса на половину высоты на белом фоне;

«Поворачивай вправо» – красная вертикальная полоса на половину ширины на белом фоне;

«Медленнее» – красный флаг;

«Быстрее» – белый флаг;

«Открыть огонь» – красный круг на белом фоне;

«Остановка» – белый прямоугольник на красном фоне;

«Нужна помощь» – красный косой крест на белом фоне.

Команда выполняется, пока вымпел поднят. Опущенный флаг будет означать окончание действия команды.

Отсутствие вымпелов – продолжаем двигаться так, как застал момент спуска вымпела.

Может, так и неправильно, но тогда показалось самым удобным. Оговорили и то, что могу поднимать несколько вымпелов сразу.

Размер взял из соображений ширины ткани, что у нас имелась – получилось два на три метра при метровой ширине. Все экипажи посадили за шитье, надо было иметь два комплекта минимум на корабль. Еще пришлось готовить флаг-фалы, которые ранее посчитал излишеством.

Закончили подготовку и разбор каждого маневра по сигналам. Вышли в море на новый круг, который прошел значительно лучше. Теперь могли общаться, а это оказалось великим подспорьем. Отработали даже команду «огонь», сбросив два плотика. Причем «Ястреб» дисциплинированно шел в кильватере и молчал, пока стреляли пушкари «Орла», после чего был поднят вымпел на открытие огня «Ястребу».

С пушкарями проблему общения в башнях пока так и не решил, общались жестами с заряжающим через люк подачи патронов, а тот передавал указания наводчику. Язык жестов у них сам собой вырабатывался, не стал лезть, пусть делают как им удобнее.

Наблюдая за стрельбой «Ястреба» со стороны, сделал крайне неутешительный для себя вывод – а стреляем-то мы медленно! Зачем было городить две пушки в башню, если стреляют они со скоростью одной пушки из-за одного заряжающего? Ну почему умные мысли приходят так поздно!

Все окончание круга занимался обустройством двух заряжающих за спиной наводчика. Сели они довольно легко, только расширили, точнее, сделали новую скамеечку и поставили ограничитель для ног, так как откат ствола теперь получался точно между ступней заряжающему. Если он поставит ноги неверно, откат их переломает. Вытаскивать патроны из лотка подачи заряжающим стало менее удобно, зато заряжать – гораздо сподручнее.

Попробовали модифицированную башню – скоростельность заметно повысилась. Но появились дуплеты, которые заметно кивали судном. Остановились на Соловках для переделки башен. Попросил поморов набрать людей в слободе – всех, кто согласятся ходить с нами в море все лето. Не менее десяти человек, если получится, то двадцать. Сам пошел к настоятелю. Настоятель уперся и людей не давал – бумаги Петра его смутили, но не поколебали.

Отправил разбираться с настоятелем свою тень, то есть отца Ермолая, а этот гад выторговал у меня неделю на составление наших учебников. Причем начал торговлю с двух месяцев. Рассказал ему в красках, на какой глубине мы окажемся через два месяца, если он не будет смотреть на вещи реально. Людей насобирали шестнадцать человек – уже хорошо, будет возможность провести ротацию в экипажах и выделить пушкарям дополнительных заряжающих.

Шли на очередной круг, не заходя на наш рейд, и тренировались использовать переделанные башни. На траверзе горла устроили еще одни учения. Но стрельбы вышли короткие – плотики закончились. Надеюсь, Осип догадается к запасу снарядов прихватить запас леса на мишени.

Осип не догадался. Он тоже весь закрученный был. Пришлось немного хулиганить в устье Двины и набрать леса на пару заходов. После этого корабли готовы были отправляться в самостоятельное плавание без моей назойливой опеки.

Проводили «орлов» в море, корабли уходили красивым кильватерным строем, долго не мог оторваться от этого зрелища. Отошел от планширя ладьи, на душе стало спокойно. Окончательно дозрела мысль, что не дам утопить первенцев или лягу с ними. Фатализм, оказывается, отличное лекарство от нервов. Напряжение, державшее все эти месяцы, начало спадать. Летите, «орлы», мы не пойдем на закланье, не та порода. Мы пойдем на охоту! Улыбнулся своим мыслям, первый раз не помню уже за сколько недель.

– Давай отчаливать, Осип. У нас впереди еще много дел: и экспедиция на Урал, и шведы с османами, и мой родной город.

– Какой город-то, князь?

– Я покажу тебе его, Осип, обязательно покажу. Проведу по улицам, посидим с тобой в трактире. Только будем мы с тобой уже дряхлыми старичками. А я, может, совсем умом подвинусь, так что ты не забудь о моем обещании! И напомни. Не забудешь?

– Обещаю, князь, а к чему же до старости ждать?

– Нет мне пока хода в город мой, и долго еще не будет, очень долго. Аккурат до глубокой моей старости. Да и тогда смотреть его будет еще рано, но хоть таким посмотрим. Последние дни свои хочу провести в нем, поднять глаза от дел, оглядеться по сторонам и увидеть, каким он стал. Так что ты не забудь, найди меня, где бы я ни был и что бы обо мне ни говорили, и скажи: «Александр, ты обещал показать свой город». И я обязательно вспомню. И покажу. И сам посмотрю. Ты главное не забудь. Считай, это мое завещание тебе. Исполни его, очень тебя прошу.

– Да, князь, но ты прощаешься как будто.

– Наоборот, Осип, – грустно улыбаюсь ему, – строю планы на будущее. Должен же быть у человека тот порог, к которому он идет всю жизнь и, дойдя, скажет: «Ну, здравствуй, я пришел». Вот и назначил себе порог, срок и проводника. Ты только не забудь. А теперь пойдем заканчивать дела наши, а то Урал ждет и город мой. А тут под ногами всякая зубастая мелочь путается, шагнуть мешает.

* * *

Архангельск встретил атмосферой общей настороженности. Можно подумать, что все ловцы удачи, разорвав свою добычу, в чем никто не сомневался, полезут грабить город. Правда, и такие слухи тут ходили.

Отправил привезшую меня ладью отвезти к Семену на форты план переделки башен на двух заряжающих и материалы для этого. Велел передать, чтобы дополнительно укрепляли срубы откосами и насыпали побольше земли. Десять тонн отдачи – это не шутки. Велел напомнить еще про маскировку.

Купцы стали совсем нервные, оставшиеся доли мне были проданы чуть ли не насильно. Так стал владельцем транспортной компании примерно за десятую часть ее стоимости. Такого не планировал, но раз так случилось, быть посему. Более того, купцы не надеялись продать товары со складов, так как либо ждали погромов, либо не уверены были, что торговые корабли вообще придут. Согласился скупить их товар, но признался честно, денег очень мало. И это была правда.

В итоге еще до спуска винджаммеров был с товаром, способным действительно их загрузить под самые топы. Преувеличиваю, но товара много, а о цене за него даже говорить стыдно. Клянусь, все это – и товары по дешевке, и продажу долей в кумпанстве – не планировал. Купцы сами панике поддались, а мне нельзя было им нашептать, что все будет хорошо – тем более уверен в этом не был. Но что случилось, то случилось. Теперь теоретически могу войти в десятку богатых купцов гостиной сотни Архангельска, если удачно вернусь.

Были проблемы с градоначальником, с замом воеводы, да со всеми практически из высшего руководства. Все если не боялись, то сильно опасались военного варианта развития событий. Один я был спокоен – уже отбоялся.

Хорошо, что в меня не тыкали пальцем, как в виновника этого переполоха. Наоборот, смотрели жалостливо, как на жертву. Узнай хоть кто-то из них про источник слухов, который портит теперь всем жизнь и нервы – началась бы охота на ведьм, точнее на одного ведьма. А так… даже помогали.

Встретил в оговоренное время «орлов», забрал с них экипажи на торговцев.

Начали июнь красивым спуском монстров. Предшествовало спуску большое богослужение и освящение кораблей, а так как такое делать с безымянными судами было нельзя, провели и святое наречение – не стал спорить, святое так святое.

Теперь у меня были два апостола – братья Иаков и Иоанн. Мою шутку по поводу того, что придется строить двенадцать кораблей, восприняли совершенно серьезно и благожелательно – да, сын наш, так и есть. Апостолов и было двенадцать.

Но не это было важно. Важно, что устроил большой праздник не скупясь, тратил остатки наличных денег. Город вздохнул свободнее, как будто лопнул наконец пузырь, наполненный страхом и неуверенностью.

Корабли скатывались по слипам верфи вместе с опорами и поднимали огромные волны на Двине, слизнувшие с пирсов много добра. Впрочем, судя по постоянно растущим объемам добра в жалобах, оно было из серии «куртка кожаная, три…».

Дал два дня новым командам освоиться на судах. Гигантские по здешним меркам, красивые корабли стояли на рейде, то одеваясь парусами, то, маневрируя, благо больше никого на акватории не имелось. Толпы архангелогородцев стояли на берегу целыми днями.

Мой мир много утратил, лишив себя красоты парусников. А ведь вот они, лебединые песни парусной эпохи – клипер и винджаммер, старший брат клипера. Теперь они снова вместе. Надолго ли.

Пошли с командой «Апостола Иоанна» в море. Снова в море. Хорошо-то как! А команда «Иакова» осталась на погрузке своего «апостола», причем я распустил слух, что выход не скоро, командам еще минимум месяц надо привыкать к судам. И дорогой товар грузить не стал демонстративно – не надо, чтобы нас сейчас прижали.

Здоровую же махину мы построили. Двина теперь кажется не такой большой, как раньше. Продумываешь все маневры заранее. И экипажи стал сразу учить этому, заранее продумывать и начинать маневр. В целом судно шло уверенно, только еще сильнее зависело от управления парусами. Но после клипера, особенно в его гоночной ипостаси, было уже не так сложно приноровиться.

Представляю, какая инерция будет у груженого «апостола». Надо подправить чуток тактику боя, этим дурам маневрировать с потерей скорости противопоказано, они ее потом день набирать будут.

Пошли по привычному для команды маршруту «регаты» – пускай люди освоятся с судном, не стоит пока схему ломать. Завершили первый круг чуть больше, чем за три дня – для грузовика и в умеренный ветер можно считать отличным результатом. «Орлов» не встретил, хоть и надеялся. Пошли обратно в Двину на погрузку.

На следующее утро вышел на груженом «Апостоле Иакове» по тому же маршруту. Скоро буду на нем все волны в лицо знать. Инерция, как и предполагал, оказалась громадной. По Двине крались буквально на цыпочках. Разогнались только в море, и разгонялись медленно-медленно.

Зато устойчивость у этого груженого монстра вышла фантастической – вот откуда залпами стрелять надо. Чувствовал себя как на круизном лайнере – не трясет, почти не качает. Санаторий.

К Соловкам приближаться не стали, ну его, с такой-то маневренностью. Обошли по большой дуге. Против ветра резались ожидаемо тяжело, но уверенно. Спасибо вам, конструкторы грядущих эпох, простите, что так нагло присвоил ваши труды и бессонные ночи. Клянусь, не буду оформлять на себя патенты, кроме того, что действительно сам разработаю. Хоть так отдам дань уважения вашим заслугам.

На пути к Архангельску нас перехватили «орлы». Божественное зрелище – нагоняющие корабли в кильватерном строю на фоне темного моря и светлой полосы горизонта. Сблизившись практически борт в борт, прокричал «орлам», чтобы ждали нашего выхода в устье Двины на обычном месте. Мне прокричали, что все поняли, и пристроились в кильватер «апостолу». Так и шли до Двины, «орлы» привыкали к ходу «апостола», это было видно по их маневрам. У устья они отстали, и на рейд мы поднимались в гордом одиночестве.

В Архангельске собрал большой прием, на котором пили за новые корабли. Я громогласно назначил дату погрузки всего ценного и отплытия в первый поход. Сказал, что пока суда походят кругами у устья Двины, а потом вернутся за основным по цене грузом. Дату назначил на начало июля. Такой же слух пустил по городу и дал пару дней ему разойтись.

Сам в это время сходил на ладье к «орлам», обрисовал капитанам план тренировок, даже на листах расписали. Особо обращал их внимание на инерцию «апостолов» и что нельзя с ними резких маневров делать. Если надо, подавайте сигнал «апостолам» двигаться дальше, а сами выходите из строя и маневрируйте. Нельзя грузовики в узости и на рога заводить, так же по причинам маневренности и инерции.

Ориентировал капитанов на десять – двенадцать дней и пару-тройку совместных кругов по Белому морю – как пойдет. «Орел» должен управлять всей эскадрой вымпелами, «апостолы» будут держаться в его кильватере, а «Ястреб» замыкать строй. Велел не тратить снаряды зря – мало ли кто решит все же пощупать мягкое купеческое брюшко раньше времени. Велел топить все корабли, явно идущие на сближение. Топить в упор. Если чужие корабли просто новости хотели узнать, что же, на том свете встретим и извинимся.

Вернулся в Архангельск, провел аналогичное совещание на «апостолах», рассказал диспозицию строя, назначил выход наутро по выстрелу пушки с раската гостиного двора. Вечером опять собирал купцов, и пили за успешный выход «апостолов» на учения. Много и напоказ сокрушался, что дорогой товар лежит, а время уходит, но пока матросы не освоятся – в море просто боюсь идти.

Всем рассказал, что провожу завтра корабли на учения пушечным выстрелом и отправлюсь в Вавчугу, собирать все остатки товаров по складам. А к назначенному сроку корабли придут, загрузят самые ценные товары, вот тогда и устроим настоящую гулянку, провожая их в дальний путь. Чуть было не сказал в последний – переигрывать начал.

После заутрени на пристани стала накапливаться толпа. Походил, послушал разговоры, пропитался настроением. Город приходил в себя. Просто так, на ровном месте, люди поверили – все будет хорошо. Не допустит господь, чтобы с этими красавцами плохое стряслось. Народ у нас такой.

Поднялся на раскаты, махнул пушкарям. Вчера за один-единственный холостой выстрел из пушки пришлось с замом воеводы битых полчаса ругаться. Экономит он, видите ли, в преддверии грозной напасти зелье огневое. Жук. Взятку не дал, додавил авторитетом.

Облако залпа рассеивалось, открывая длинные тела «апостолов», одевающиеся в свои рабочие робы. Доброго пути вам, братья, не обещаю легкой жизни, но над вами всегда будут кружиться наши «орлы» и никому не позволят сбить вас с выбранной дороги. Идите и осваивайтесь друг с другом.

Сидел на бортике раската, провожая взглядом медленно уходящих с рейда «апостолов», механически набивал трубку. Внизу гудел народ – величественное зрелище не потревожили банальными криками. Хорошо. Пусть потом детям рассказывают о том, как на их глазах строились и уходили «апостолы». И про «орлов». Даже если мы не вернемся из нашего первого рейса, обещаю сделать его настолько запоминающимся, что о нас легенды сложат.

И немножко обидно – если все же вернемся, то никаких легенд не будет. Спустился с раскатов, закурил уже на земле. Спичкой. Пора в Вавчугу.

* * *

Время, проведенное в Вавчуге, посвятил организации экспедиции на Урал. Подробно расписал старшему, что надо искать, каких мастеров взять, чтобы они домну сложили да первое железо дать могли. Как это все сделать сподручнее – старшему виднее.

Как поднимут поселок на месте – везти с завода часть подмастерьев, на которых мастера укажут, и пусть они там новые цеха поднимают, но уже с размахом. Деньги у Осипа брать, он над всеми тратами казначей.

Много работали с моей «тенью» над книжками, надо оставить хоть какое-то наследство. Отдал ему толстенные пачки задумок, велел не распаковывать, но не уверен, что так и будет. Просто посидел с мастерами, поговорили о жизни и о перспективах, хорошо посидели, душевно. Только вот после этого пошел слух, что мастер со всеми прощается и, знать, не надеется из этого треклятого похода вернуться.

Причитаний никаких не было. Только Тая сказала твердо, что идет с нами. Не стал спорить, пусть идет на «апостоле». Бабы поднесли мне шикарную белую рубаху, расшитую вручную цветными орнаментами по краям. Просили надеть непременно, говорили, всем селом шили, каждая капельку души приложила. Может, это в трудный час хоть чуток, но поможет. От такого не отказываются. Обещал надеть.

Проводил приемные экзамены у морпехов. Они прониклись глубиной момента и показали отличные результаты. Распределил по кораблям. По три экипажа на «апостолы», один старый и два новых, и по одному старому экипажу на «орлов». Вспомнил про наш первый абордаж, велел заготавливать мешки с песком и грузить их на ладью – положим вдоль бортов кораблей от картечи. Вторая ладья стояла под погрузкой боеприпасов для «орлов» и морпехов. Выгребалось с завода все, даже еще теплые после заливки снаряды. Нарушений техники безопасности выявилось море, а на меня продолжало нисходить спокойствие.

Про товары с завода купцам слегка приврал. Загрузить мешки с песком и снаряды посчитал важнее, а если вернемся, то, возможно, караван успеет еще разик сходить на запад – уже спокойно и без меня.

Отчалили из Вавчуги тихо, после заутрени. Не надо нас провожать, мы еще вернемся.

Спустились к Архангельску даже раньше срока. Отправил ладью со снарядами, двумя экипажами морпехов и частью мешков в устье, на встречу с «орлами». Нечего особым грузом светить. Остальных можно и тут оставить – никто не сомневался, что на «апостолов» посадим своих стрельцов. Начал подготовку к гульбищу. Надоела эта работа на публику! Но «орлы», да и «апостолы» мне как родные. Ради них буду улыбаться и даже врать, как, собственно, уже и сделал, но добьюсь чистой дороги и уважительного отношения.

Все было готово, чуть ли не штофы на столе стояли, а «апостолов» не было. Тень свою оставил в Вавчуге, он упорно хотел идти с нами, но все же поддался убеждениям и был назначен хранителем бумаг и идей. Теперь писать и рисовать было не с кем.

Порисовал просто так, для себя – корабли, разумеется. Хищные силуэты крейсеров, приземистые и без мачт, широкие броненосцы, обтекаемые подводные лодки. Вы тоже по-своему красивы, жаль только, что убили в людях парус.

Ожидание затянулось еще на один день, и «апостолы» вернулись. Целые. А то уже начал опасаться. Встали под погрузку. Грузили их почти сутки и завершили погрузку приемом на борт экипажей морпехов с их имуществом и мешками. Указал мешки пока складывать в трюме, успеем соорудить баррикады позже, не на глазах Архангельска. К обеду пригласил бомонд и купечество на отвальную. Пили и кричали здравицы. Вполне искренне мне желали доброго пути.

Хорошо бы. А может, действительно мне все эти страсти только кажутся? И никто не ждет нас за горлом Белого моря? Сходим и вернемся, так и не встретив ни одного паруса. Пусть так и будет, выпьем и за это. Только почему до сих пор ни один заморский купец не пришел – совершенно пустой рейд, если не считать трех наших посудин.

Вечеринка удалась. «Апостолы» снялись с якорей только поздним вечером. Объявил себя недвижимостью, велел идти на встречу с «орлами» и безвольно повис в гамаке.

Поднялся только поздним утром. «Апостолы» стояли рядом с «орлами» и, судя по всему, уже давно, просто меня не стали будить. Развил бурную деятельность: строили баррикады под фальшбортами и увязывали их от качки. Группировал на трех наиболее опасных участках абордажа. Указывал, какой экипаж за какой баррикадой будет сидеть и стрелять не высовываясь. Когда все обсудили, попрощался с Таей и перешел на второго «апостола», потом на «Ястреба» и только ближе к ужину попал на «Орла». Велел выдвигаться. Подняли на обеих мачтах вымпелы «делай как я» и начали выбирать якоря. Экипажу морпехов велел строить и крепить баррикады.

Четыре парусника уходили в белую ночь по Белому морю, которое казалось черным.

Решил пройти еще один круг, потренировать себя как флотоводца. Тренировали перестроение по вымпелам. То приказывал «апостолам» продолжать движение, а «Ястребу» перестраиваться к «Орлу» в кильватер и обходить наших подопечных кругом, то, наоборот, давал команду «апостолам» на поворот, и они заваливались в пологую циркуляцию, а мы уходили вперед. Днем устроил стрельбы с применением шимозы. Разительный эффект. Надо чтобы пушкари к нему привыкли, расстреляли по четыре фугаса на башню, больше жаба задушила, все же это наше основное оружие, нельзя его просто так тратить.

Обогнули Соловки по большой дуге и пошли галсами в сторону горла. Нет сил тянуть с выходом, да и у людей нервы на взводе.

* * *

Самых нетерпеливых встретили, не доходя до горла. Видимо, не дождавшись нас, пара фрегатов решила проверить, где мы отстаиваемся. Сближались быстро. Приказал «апостолам» закладывать циркуляцию влево, а мы пошли на сближение.

«Апостолы» интересовали фрегаты значительно больше. Один фрегат пошел наперерез торговцам, второй решил шугануть мелочь вроде нас. Я не стал мешать. Скомандовал «Ястребу» левый поворот на пересекающийся курс с первым фрегатом. Со вторым сближался сам, предположил, что фрегат для стрельбы повернет левым боком, чтобы потом ему было удобнее догонять торговцев – приказал готовиться правому повороту и стукнуть башнеров левого борта, пускай держат в прицелах. Эти еще не пуганы, будем бить в упор. Игра на нервах. Жду маневра фрегата и смотрю, как сближаются первый с «Ястребом». Чуть не проглядел начало поворота второго, он начал слишком рано – либо неопытный, либо просто попугать решил издали. Ну-ну, менее трехсот метров это действительно издали.

– Поворо-о-о-от!

– Огонь!!! Стукните их там еще раз, чего они ждут!!!

Все. Три попадания шимозой, два в корпус и одно в паруса. Фрегат даже выстрелить не успел. Жуткое зрелище. Мачты, рушащиеся внутрь разваливающегося корпуса, летящие во все стороны ошметки, огонь и дым. То, что осталось от фрегата на плаву, уже не спасти. Страшная смерть. Но извиняться не буду.

– Приготовиться к левому повороту!

– Поворо-о-от!

Первый фрегат лихорадочно приводился. Дурачок, куда же ты теперь денешься, я же выше тебя по ветру. Тебе надо было «апостолами» прикрываться и по ветру уходить – глядишь, и ушел бы, не гоняться же за тобой по всему Белому морю.

Медленно вырезающийся против ветра фрегат быстро приближался. Сзади его подпирал «Ястреб» – на дистанции менее пятисот метров. Поднял вымпел «Ястребу» – открыть огонь. Пусть потренирует канониров правого борта.

Четыре выстрела с «Ястреба», фонтаны по бортам фрегата. По большому счету накрытие, только надо еще. Еще два выстрела. Одно попадание, явно порохом. Фрегат резко уваливается и пытается уйти, но подставляет бок «Ястребу». От бортов фрегата вдоль воды рванули струи белого дыма, растекающиеся в облака. Через секунду, которая стоила больших нервов, между фрегатом и «Ястребом» заплясали столбы всплесков. Через пару секунд долетел грохот залпа фрегата и ответный грохот залпа «Ястреба». Четыре выстрела, попадание порохом и шимозой. Сближаемся с гибнущим фрегатом, ведь еще даже в горло не зашли, а больше сотни врагов уже положили. Если там еще и абордажники были, то больше двух сотен. Сколько же судов в горле и за ним нас поджидают?

Фрегат глубоко осел на корму, горит, языки пламени рвутся вдоль поверхности воды, их захлестывает волной, но они снова и снова вырываются. Одиночный выстрел с «Ястреба» – шимозой в среднюю часть. Вечная память. Приказал опустить вымпел на открытие огня. Но это была уже формальность. «Апостолы» самостоятельно заложили циркуляцию, выходя на курс в горло. Пускай своевольничают, все же они купцы, а не военные.

Покричал наблюдателю доложить обстановку. Парусов не видно. Значит, идем в горло.

Подозвал боцмана. Стали обсуждать, где в горле могут прятаться корабли ловцов. Согласился, что самое перспективное – это северный берег, там почти каждая речка, впадающая в море, бухточку образовывает. А вот насколько эти бухточки глубокие, моя карта уже не скажет – много чего за триста лет поменялось. Подняли вымпел «апостолам» не торопиться, сами, как пара гончих перед охотниками, ходим галсами, изучаем берег.

Ближе к вечеру закричал наблюдатель. Весь экипаж, со мной вместе, синхронно задрали головы. Наблюдатель тыкал назад, к отставшим от нас «апостолам». Присмотрелся к горизонту, ничего не заметил, но Миха так орать зря не будет. Опять моя ошибка. Далеко отпустил от себя охраняемых, посчитал, что берег проверен и идущим следом ничего не грозит. Развернулись до бакштага правого галса и на всех парусах рванули назад, целясь между берегом и «апостолами».

Подходя ближе, увидели, как из бухты Чапомы вышла небольшая шнява, за ней следовал галиот. Проверяли же бухты, где они там прятались! Это нам, конечно, не противники. Главное успеть, а то попортят «апостолов».

Нельзя так далеко отрываться, нельзя! Все же шнява дойдет первой и, прижавшись к «апостолам», обезопасит себя от нашего огня. По ней уже сейчас стрелять опасно. Молодцы ловцы, красиво меня сделали. Придется пугать.

Бегу по башням правого борта, стучу заряжающим, кричу одну фразу: «Огонь по галиоту, порохом!»

Надо что-то с коммуникациями делать. Башни рявкнули по очереди первыми сдвоенными залпами и застучали вразнобой. Вокруг галиота заплясали фонтаны. Одно попадание порохом в паруса. Эффектно – облако дыма и спадающие фонтаны искр. Но без особого видимого урона, если не считать размочаленный грот.

Галиот впечатлило, он начал уваливаться и встал курсом вдоль берега. До «апостолов» не дошел метров пятьсот, но посчитал своим долгом поприветствовать мои корабли бортовым залпом. Опять струи дыма и прилетевшее буханье залпа. Только теперь столбиками воды не ограничилось, брызнула щепа над бортом винджаммера. Все же попасть в такую махину, как «апостол», можно не целясь. Стиснул планширь. На что ты надеешься, гад, после этого? Куда ты теперь денешься? В бухту нырнуть думаешь? Да у меня осадка не больше, чем у тебя! Это «апостолы» там не пройдут, самоубийца!

Шнява повторила маневр галиота, всадив в «Иоанна» залп левого борта практически в упор, после чего собралась убегать в Архангельск, судя по курсу. Проскакивая вдоль «апостолов», оценил повреждения: ничего страшного, но сколько там народу могло побить, даже представить боюсь. Подняли вымпелы остановки для «апостолов» и «Ястреба». Пусть пока отстоятся и починятся, мы никуда не торопимся, а «Ястреб» пусть прикрывает – этих ловцов и сам достану.

Крикнул наблюдателю следить только за шнявой, ни на секунду ее не упускать из виду – куда она в море денется, а вот галиот неслучайно вдоль берега пошел, может и спрятаться.

Погони как таковой не было: мы уже успели разогнаться, а галиот нет. Расстояние сокращалось, и начались попадания в корпус. Галиот резко развернулся к берегу, явно собравшись выбрасываться. Сейчас! Побежал по башням левого борта – огонь по галиоту шимозой, как появится в прицелах. Сократив дистанцию метров до пятисот, скомандовал правый поворот. Рявкнули башни левого борта. Мазилы! Но они быстро исправились бодрым перестуком – два попадания. И еще одно, пока бегал и давал пушкарям отбой. Совершенно незачем тратить боеприпасы. Трех попаданий, судя по результатам, и линейному кораблю должно хватить. Скомандовал левый поворот, идем за шнявой. Рявкнули пушки правого борта. Ну куда вы в этот костер еще дров-то кидаете? Побежал по башням правого борта. Нужно срочно что-то с коммуникацией делать.

Пока догоняли шняву, приказал капралу выделить мне четырех морпехов для дежурства у башен и передачи в них приказов. Обсудил с ними знаки, которые буду передавать жестами, и что они обозначают. Будут передавать их пушкарям. Пока хотя бы так. Перетащили часть мешков, сделали дежурным маленькие укрытия у башен. Теперь тут будут постоянные посты на этот поход, а потом видно будет.

Шнява попалась шустрая, хотя тягаться с нами в скорости не могла, да и отрыв у нее минимальный. Ловцы тоже поняли, что в ближайшие десять – пятнадцать минут все решится, но упорно тянули нас курсом на Архангельск.

Сократили дистанцию до пятисот метров – я ее считал оптимальной для открытия огня по слабой цели. Против линейного корабля так близко не подошел бы ни за какие коврижки. Отдал команду двум передним башням стрелять порохом. Накрытие цели было с первого залпа, а вот попаданий пока не случилось.

И тут в промежутках между своими выстрелами расслышал канонаду и взрывы сзади. Бросился с носа на корму. Тут артогонь слышался явственнее. Но за длинными корпусами «апостолов» ничего не видно, только дым клубился. Показал дежурным переходить на шимозу. Сам стоял и пытался разглядеть, что же там происходит. Обернулся только на выбившийся из звуковой картины залпов взрыв. Обернулся, и в этот момент второе попадание в корму шнявы.

Перекрестил руки, подавая знак дежурным останавливать стрельбу, и скомандовал поворот. В наступившей тишине прислушивался, не раздастся ли новая стрельба со стороны «апостолов». Обратно вырезались медленно, понятно, почему нас шнява по этому курсу тащила – случись что, подняться на помощь мы просто не успеем.

На рейде застал почти мирную картину. Друг за другом стоят «апостолы», которые перекрывают весь вид на бухту. Рядом с ними торчит метра на полтора верхушка грота, по которой я был не в силах опознать судно. Недалеко от берега дымный костер выбросившегося на мель фрегата. Завершающим мазком был стоящий в бухте на якоре «Ястреб», с которого спустили два тузика, и теперь в них прыгали морпехи. Не стал вмешиваться. Увалился, обходя «апостолов» со стороны моря, и встал на якоря чуть впереди их, прикрыв с моря. Сегодня, похоже, ночуем тут. Ночные стрельбы, даже в белые ночи, мне совершенно не нужны.

Сбросили два своих тузика, отправил морпехов к «Ястребу» выяснять, может, надо чего. Хотя знак, что им нужна помощь, они не поднимали. Сам отбыл на «апостолов» оценивать повреждения и выяснять, что за рифы они тут у себя под боком устроили. Повреждения оказались плевые, к утру заделают. Царапины команды от рикошетов и щепок тоже мелкие.

Приободрился: положили шесть ловцов крайне малой кровью. Слухи о нашем подавляющем преимуществе в артиллерии до ловцов не просочились. Значит, пока есть хорошие шансы, что ничего хитрого они выдумывать не будут, а просто пойдут скопом на абордаж и станут подпускать для стрельбы на малых дистанциях.

Картина прошедшего боя в бухте была проста и трагична. Два фрегата вышли всед за шнявой и галиотом с большим промежутком по времени. «Апостолы» уже устраивались на якорях, а «Ястреб» заканчивал подъем на ветер, с которого он скатился вслед за «Орлом», помешкав с разворотом. Фрегаты посчитали, что оба корабля сопровождения ушли за первой парой, и красиво выплыли прямо перед носом поднимающегося «Ястреба». Оба фрегата дали залпы правыми бортами, скорее от неожиданности, вреда ядра не принесли, а вот носовые башни «Ястреба» заработали как швейные машинки, раскурочив нос первому фрегату несколькими попаданиями, после чего первый красиво нырнул под воду, продолжая двигаться вперед. Перенести огонь на второй фрегат могла только левая башня, но к ней присоединилась левая кормовая, и они накрыли разворачивающегося к берегу второго ловца. Тот пытался довернуть левым, не стрелявшим бортом, но получил два пороховых попадания и выстрелил не прицельно, а просто в сторону «Ястреба», разбрызгав море фонтанами между «Ястребом» и «апостолами». После этого он получил еще пороховое попадание и рванул к берегу, где и сел на мель. Не давая фрегату времени на эвакуацию, «Ястреб» перешел на стрельбу шимозой по неподвижной цели. Не стал спрашивать, что было дальше – пылающий костер видно и отсюда. А потом «Ястреб» закупорил бухту и сбросил десант для прочесывания берега и проверки реки. Все, как и оговаривали для типовых ситуаций зачистки бухты.

Напряжение, сжавшее после попаданий в «апостолов», отпустило. Пошел на «Ястреба» выяснять, как дела. Морпехи еще не вернулись, прочесывая берег и реку вместе с нарядом «Орла». На «Ястребе» царила деловая суета, банили орудия, команда и оставшиеся морпехи кучками переговаривались на палубе. Значит, ничего серьезного. Расслабился окончательно.

Поздоровался с встречавшим меня Глебом, но ничего сказать не успел. Из-за «апостолов» часто застучали пушки «Орла», пока безответно – но не по бутылкам же они там стреляют! Крикнул Глебу ставить паруса, морякам на тузике велел хватать якорный канат… вернее, рубить якорный канат, потом подберем. «Ястреб» медленно разворачивался и набирал ход, играя парусами. Стрельба за «апостолами» не прекращалась, хоть и стала реже. Слишком медленно! Готов был подталкивать «Ястреба», если бы это хоть как-то помогло.

Наконец, набрав скорость, вышли из-под кормы последнего «апостола» и увидели уходящий в море здоровенный, дымящийся галеон. Это что? Прибыл транспорт для перегрузки добра? Услышали, что стрельба стихла, и двинулись к месту засады? Может быть. Но какая дура здоровая-то! И пушек полные борта. Однако выйти на дистанцию бортового залпа по «апостолам» галеон не рискнул, спасибо пушкарям «Орла» – пугнули на дальних дистанциях.

Но вот отпускать монстра теперь нельзя, он расскажет о том, что мы кусаемся. Велел Глебу догонять, а сам пошел к оставшимся морпехам, учреждать дежурных при башнях и тут. Потом переговорил с Глебом о маневрах. Сошлись, что галеон обязательно попробует нас утопить, как только подойдем ближе, что с его весом бортового залпа вполне возможно. Как только он начнет маневрировать, будем уваливаться и отходить, все равно он от нас никуда не сбежит.

Дал команду открывать редкий беспокоящий огонь. Дистанция для опыта наших пушкарей была великовата, но надо же было этот опыт где-то нарабатывать.

После второго порохового попадания на галеоне решили приструнить зарвавшуюся шавку и, довольно резко увалившись, стали выцеливать нас бортом. Глеб безукоризненно свалил «Ястреба» под ветер, сбивая прицел и разрывая дистанцию. Но залп галеона все равно был неприятен. Стрелял галеон с трех палуб, снизу вверх. Сначала вылетели струи дыма у самой воды, потом выше и потом от фальшборта – фонтаны воды выросли между нами, как листья турнепса на плотно засеянном поле. Сколько же у него пушек?

Самым опасным стали рикошеты ядер от воды – в случае удачного угла падения ядра на гребень волны оно рикошетировало и летело дальше. Одно из таких ядер басовито прожужжало под кормой «Ястреба». Крикнул Глебу сближаться и показал дежурным переходить на шимозу, черт с ней, с экономией.

Галеон продолжал поворачивать и теперь смотрел на нас носом. Сейчас он довернет и устроит нам прижигание левым бортом. Пушкари, ну что же вы! Хотелось заскочить самому в башню, наводить и стрелять. Задавил в себе это желание, ребята тренировались гораздо больше – мне наверняка и так-то не выстрелить, остается верить своим людям.

Башни левого борта били часто, и даже образовалось накрытие потерявшего ход галеона, но так ожидаемого попадания все не было. А подходить ближе – опасно. Обходили галеон по большой дуге, приближая тем самым время залпа второго борта супостата. И оно настало. Опять из бортов галеона вдоль воды рванули дымные облака, провожающие столь нежеланные для нас подарки.

На этот раз одними фонтанами не отделались. Корпус «Ястреба» дернулся, как от дуплетного залпа башни, и вместе с этим прилетел рев залпа. Крикнул Глебу идти прямо на галеон и стрелять носовыми, сам побежал в трюм. Здоровенная дыра ниже и левее левой носовой башни. В эту дыру голова спокойно пролезет, и дыра побольше с противоположного борта. Ничего страшного.

Выбежал на палубу и застал первое попадание шимозой в продолжающий разворот галеон. Дистанция продолжала сокращаться, галеон явно не успевал развернуться к нам другим боком, но не преминул огрызнуться в нас кормовой батареей. Отличное накрытие, к счастью, без попаданий – значит, так близко к этим дурам подходить нельзя.

И тут, наконец, порадовали пушкари. Два попадания шимозой в корму и, похоже, еще детонация пороховых бочонков рядом с пушками. Увы, за все приходится платить, в том числе за такое количество пушек. У них по бортам должно стоять множество бочонков с порохом, минимум по одному для пушки в момент заряжания, а раскаленные осколки – прекрасный детонатор.

Корму галеону просто разметало, и она окуталась огромным белым облаком, закрывающим от нас весь корпус. Но было видно, как падает рея с выступающей из этого облака грот-мачты. Теперь, когда дистанция сократилась менее чем на пятьсот метров, а галеон уже не мог активно маневрировать, обреченность корабля стала понятна даже его команде, спешно скидывающей на воду шлюпки, прикрывая их от нас бортом тонущего исполина. Еще два попадания и детонация поставили окончательную точку в судьбе галеона. Показал пушкарям прекратить стрельбу. Велел приводиться и обходить галеон с наветренного борта, посмотрим, что за суета была у этого разгорающегося костра.

Под оседающим бортом барахталось много народу, даже живот скрутило от этих реалий. Смотрел на россыпь черных точек и не знал, что делать. Поднял глаза на Глеба, спрашивая взглядом его совета. Он произнес спокойным ровным голосом:

– Шлюпка уходит, князь.

Помедлил еще, встряхнулся мысленно, подошел к правой носовой башне, явно следящей за быстро уходящей шлюпкой стволами трехдюймовок, похлопал заряжающего:

– По шлюпке пороховыми. Огонь!

Развернулся и, не оборачиваясь на зачастившую и быстро смолкшую башню, пошел в трюм, по дороге приказав Глебу возвращаться на рейд. Перед глазами продолжали плясать в волнах множество черных точек, а над ними ревели огненные языки, оседая постепенно в море.

В трюме руководил заделкой. Точнее, просто сидел и смотрел, все прекрасно справлялись без меня. Но смотреть с палубы на еще один костер, поглощаемый морем, совершенно не хотелось. Отшвартовались в бухте чуть выше старого места, ориентируясь на тузик, так и стоящий там с перерубленным канатом. Сбросили второй становой якорь. Приказал подбирать трос от первого якоря и вытаскивать его, пускай команда переплетает. Сам стоял на корме, глядя на берег бухты, и ждал возвращения морпехов. Думал об одном – только бы они не привели пленных.

Утро встретил на «Орле» с тяжелой головой, всю ночь не мог уснуть, вскакивал, выходил на палубу, курил, смотрел на море, потом опять пытался заснуть. К утру наполз обычный тут туман, влажный и промозглый. Хлопья тумана проплывали мимо борта, то увеличивая видимость, то снижая ее до нуля. Несколько часов могу поспать. Объявил вахте отправление, как только сойдет туман, и пошел вздремнуть. Может, голове полегчает.

Во сне был на даче, там даже спалось как-то иначе, только вот напрасно мы пустили под шкаф ежика. И чего ему приспичило на ночь глядя так вытанцовывать?! Проснулся шугануть ежика, оказался далеко не на даче. Команда ставила паруса, морпехи сидели в кубрике, очень аппетитно уминали то, чем порадовал вторую смену едоков наш дежурный кок, и тихо переговаривались. Это они меня, что ли, разбудить опасаются? Так «лошади» сверху уже все сделали! Вот и еще один походный день. Начнем его с моциона.

Туман оторвался от моря и стал низкими облаками, в которых вязли топы мачт. Вязли настолько сильно, что не давали разгоняться судам. Тащились еле-еле. Продолжали тянуться вдоль берега, поднимаясь к Святому Носу.

Видимость отвратительная, еле проступал берег в километре от нас – я надеялся, что, обогнув мыс, выйдем к хорошей погоде и ветру. Так и случилось. Еще до выхода из-за мыса ветер начал разгонять хлопья тумана, срывая их налипшие клочья с наших топов. Видимость значительно улучшилась. И самым важным в этом было отсутствие десятков кораблей, перегородивших горло, как мне виделось в самых пессимистических расчетах.

День тянулся короткими галсами против так и не разошедшегося как следует ветра, с парой тяжелых «апостолов» за спиной. К вечеру осилили около сорока километров по генеральному курсу, а сколько по факту, даже представить сложно. Зато день прошел спокойно, никому мы тут не нужны. И низкие берега не проявляли признаков жизни.

Бросили якоря в бухте Пялицы, встали, как и в прошлый раз, косым крестом. Высадился на берег с визитом вежливости в рыбачью деревушку из десяти домов. Расспрашивал о движении судов. Рыбаки подтвердили, что движение активное, а считать суда никому и в голову не приходило – идут мимо, и ладно. Не стал докучать, да и отлив начинал оголять прибрежные камни. Вернулись на «Орла», устроил ревизию снарядам.

Ночью во сне не попал на дачу, хоть и рассчитывал на вторую серию. Зато и ежики спали, но под утро проснулись.

Второй день шли веселее. Ветерок немного разгулялся. Думаю, завтра с ветром будет хорошо. Пока шли на остров Сосновец. Почему туда – да сам бы там прятался, если бы ждал прохода конвоя вдоль берега! Вот и шел передать приветы спрятавшимся. Но спорить на картуз, есть там кто или нет, не буду. Может, это все же моя паранойя.

Дошли до Сосновца к вечеру, хоть и старались идти быстрее. Поднял вымпелы замедлиться конвою и поворачивать в бухту реки Сосновки. Сам начал набирать скорость и обходить Сосновец с моря. За этим нагромождением камней много не спрячешь, так что нарваться на крупные неприятности не опасался. Предполагал найти два небольших судна с большой абордажной командой, которая ждет, когда мы встанем на якоря в удобной бухте. Тогда ночью нам можно будет нанести визит. Ошибся. За островом стояла одна, но большая каракка.

Тоже вариант. Тяжелая и неповоротливая, с характерно задранными носом и кормой, одна эта посудина способна нести больше пяти сотен абордажников, но нападать могла только на неподвижные цели, уж больно тихоходная.

Мысленно поаплодировал выдумщикам, затея с массированным ночным абордажем вполне могла удаться. Пушки башен левого борта начали выбивать гранитную шрапнель из острова, на фоне которого стояла каракка. Стояла бортом к надвигающемуся «Орлу», занеся свой бушприт над камнями острова и практически утыкаясь в них. По острову забегал народ, значит, часть абордажников засела на камнях. Вот это уже плохо. Первое попадание в каракку, ее ответный залп левым бортом – это все было уже не так важно. А вот как мы станем выкуривать абордажников с острова, если их там действительно много?

Наступившая тишина заставила оторваться от бинокля, через который рассматривал камни острова, и посмотреть на поле боя. Тяжело вздохнул, приник обратно к биноклю и продолжил выискивать за камнями людей. Могли ли они быть просто торговцами, спокойно идущими в Архангельск? Могли, конечно, они именно так и будут всем рассказывать. Но в пяти километрах напротив удобная, закрытая бухта и пресная вода. Чего они забыли на торчащем посередине моря булдыгане? И именно в этом месяце.

Как ни печально, но надо высаживать десант. Обошли остров с наветра, догнали караван, идущий в ту самую удобную бухту. Поднял флаги на остановку и, прижавшись к «апостолу», крикнул перевести на «Орла» еще один экипаж морпехов, старичков, разумеется.

Перебрасывать сходни не рискнул, тяжеленный «апостол» если навалится – никакими баграми не удержишь. Лучше потеряем двадцать минут на пересадку тузиками. Поднял сигнал «Ястребу» «делай как я». Надо все же дополнять сигналы. «Ястреб» в порыве энтузиазма весь наряд с «апостола» снимает, молодняк еще стреляет плохо, куда он их тащит-то. Ладно, пойдут второй линией.

Так, не опуская вымпел «делай как я» для «Ястреба», пошли к подветренной стороне острова, где встали на якорь. Приказал сделать десяток выстрелов по берегу шрапнелью, заодно и оценим, как работают подносчики снарядов с выставлением трубок дальности. Плохо работают, два срабатывания из четырех, остальные сработали при попадании в землю. Остановил стрельбу. Сбегал в трюм, вразумил добрым русским словом подносчиков, те пеняли на заряжающих – как обычно виноватых нет. Вразумил всех оптом. Обещал при следующих ляпах вразумлять каждого отдельно. А если бы на нас судно шло на абордаж? А тут такие промахи!

Поднялся наверх. «Ястреб» вставал на якоря под боком у «Орла». Приказал дать еще серию из носовых шрапнелью – глубже по берегу. Сделал вид, что одного не сработавшего как надо заряда не заметил. Отправил морпехов прочесывать этот километровый булыжник с подветренной стороны на наветренную. Отдал обе ракетницы, пожалел, что не взял больше.

Приказал не лезть под выстрелы, при массированном огне противника – лежать за камнями и отстреливаться. Сразу стрелять ракетой туда, откуда их обстреляли, а самим прятаться в любые щели и камни – будем стрелять по подсвеченным местам из пушек по четыре снаряда. Настаивал, чтобы капралы запомнили: по четыре! После четвертого разрыва морпехи должны перебежать в то место, куда мы стреляли. Вроде разобрались. Дал указания пушкарям, велел стрелять только из одной носовой левой башни и на сигнал морпехов, по четыре снаряда порохом. Повторил еще раз, добавил, что если случайно вылетит пятый, то мы положим своих. Что потом сделаю с нерадивым пушкарем, изобразил жестами. Впечатлились. Остальным приказал вообще покинуть башни от греха.

Боцману велел медленно идти вдоль правого берега островка, параллельно с морпехами. Сниматься с якоря, как только всех высадит «Ястреб». Пока морпехи высаживались и накапливались на берегу, перешел на «Ястреб», повторил все предыдущие распоряжения, только стрелять будет одна правая носовая башня, и идти будем вдоль левого берега. Остался на «Ястребе», так как операция уже началась. Морпехи лезли по камням довольно густой цепью, центр которой терялся в деревьях. Было несколько одиночных безответных выстрелов, наверное, у молодых нервы подводят. Надеюсь, они не перестреляют друг друга в лесу – про тактику прочесывания цепью им было говорено, переговорено и оттренировано.

На том берегу вспыхнула ружейная перестрелка, короткое ответное хлопанье наших пистолетов, сильно отличающееся по звуку. А потом ударили четыре выстрела из орудий, сливаясь с грохотом разрывов. Считал очень внимательно. Сразу после четвертого разрыва опять захлопали наши пистолеты, на этот раз безответно.

Прошли больше двух третей острова, когда и на нашей стороне началась перестрелка. Среди деревьев загорелся огонек ракеты. Немедленно ожила наша башня. По огоньку с четырех снарядов они не попали, но, думаю, мало там не показалось. Главное, не зацепили бы осколками своих, деревья сильно мешали. Перестрелка возобновилась, но больше огня не просили.

Еще одна перестрелка случилась на самой оконечности острова, однако и тут морпехи справились сами.

Корабли развернулись, скатились обратно на прежнюю стоянку. Велел принять морпехов, отвезти на «апостолов» и вставать на рейд обычным порядком. Сам перешел на «Орла». Операция принесла двух раненых с нашей стороны и три десятка покойников с противоположной. Видимо, большая часть абордажников была на каракке.

Завершили операцию и встали на рейд. На берег сходить уже не стал, хотел выспаться.

Утром наконец-то раздуло, и мы начали бодро выбираться к Святому Носу. Следующее место, где, по моим прикидкам, должны ждать крупные силы, – это устье Поноя. Там шикарная стоянка для тяжелых судов, там пяток линейных кораблей может встать легко. Именно поэтому меня заинтересовал Моржовый остров, до него от Поноя меньше шестидесяти километров драпать.

Были у Поноя еще до обеда. Очень хорошо, весь день на стрельбы будет. Бухта оказалась пустой. Велел останавливаться и обедать. Прошли на «Орле» неторопливо по бухте, заглянули в реку. А где же ловцы? Зря портил нервы, что ли? А форты на Моржовом? Отдайте немедленно пару-тройку галеонов и пяток фрегатов гончих, на меньшее не рассчитывал! Зачем для этого боя снаряды экономил, спрашивается?

Если честно, разочаровался, поднял вымпелы и встал как обычно во главе конвоя. Пошли двумя большими галсами на Орловскую Салму. Ветер был отличный, дошли за три часа с хвостиком. Проскочили толстого и тонкого, в смысле мысы Орлов-Терский Толстый и соответственно Орлов-Терский Тонкий, и за ними-то нас и взяли.

* * *

Началось все с крика Михи. Меня извиняет только то, что в губе Орловка прятаться кораблям просто негде. Открытая бухта, мелкая и со сплошными рогами. Прорабатывали места засад до Святого Носа, дальше у меня просто подробных карт не было, а карты, купленные в Архангельске для похода в Гетеборг, детализацией не отличались – я эти места даже не рассматривал как плацдармы ловцов. Поэтому спокойно висел в трюме и портил чистые листочки блокнота всякими рисунками. Мое умиротворенное покачивание прервал с грохотом скатившийся по трапу помор. Ворвавшись ко мне, он коротко бросил:

– Паруса, князь. Много!

Рассматривая в бинокль с кормы «Орла», насчитал четыре гончих и пару галеонов для перегрузки. Почти как ожидал, только не там, где ожидал. Зло ухмыльнулся.

– Князь, еще пара к лету пошла.

Там мне не видно, «апостолы» закрывают. Пусть будет шесть гончих и два грузовика. Грузовики тоже больно кусаются, но им нас точно не догнать. Значит, играем по их правилам, пугаемся и разворачиваемся к Мезени или в горло. Думаю, загонщикам безразлично, куда мы побежим. Корабли, ушедшие к югу, нас оттирают в море. Поехали.

Дал команду на плавную циркуляцию вправо, задача номер раз – увести «апостолов» от галеонов. Гончие попались какие-то неинициативные. Выбрали прекрасную позицию, подрезали нас на курсе, надо было форсированно идти на сближение и сбивать нам мачты. А они чем занимаются? А, понятно. Думают перехватить нас, когда закончим циркуляцию. Фигушки. Заложил чуть круче, ветер теперь позволял, и «апостолы» уверенно разгонялись. Гончие сообразили, что добыча шустрее, чем им хотелось. Стали так же уваливаться и сбиваться в плотный строй, чтобы взять нас на сходящихся курсах.

Что же, диспозицию создал именно такую, как хотелось. Теперь эта четверка начнет плавно сходиться с нами. Поднял «апостолам» сигнал идти, как идут, и сигнал быстрее. Сам вывалился из строя вправо, вставая между гончими и добычей, поднял «Ястребу» вымпел «делать как я». Теперь ожидание.

Осматриваю горизонт. Грузовики неторопливо идут за нами. Гончие, ушедшие к югу, начинают забирать к востоку. Поднял для «апостолов» вымпел левого поворота, взяли немного к востоку. Теперь никто до берега не доберется. Аминь. Но и нам к фортам без боя не пройти. А на гончих-то явно военные команды, вон как они кильватерный строй держат. И галеоны вдалеке так же построились.

Набил трубку, не торопясь прикурил. Знал, этот бой обязательно будет – слишком много политических интересов затронет наш прецедент. Ждал. Дистанция сокращалась медленно. Может, нам притормозить? Да нет, «апостолы» мешаться будут. А на такой скорости ловцам сначала паруса нам снести надо и только потом идти на абордаж. Надеюсь, будут кидаться книппелями, у них дальность меньше, чем у ядер. Наблюдал в бинокль за бегающими командами гончих. По мере сближения они еще больше сходились, видимо, повышали будущую плотность залпа. Не мешал им, ждал пятисот метров. И дождался.

– По головному шимозой. Огонь!!!

– Поднять вымпел огня для «Ястреба».

Ждал первого попадания. Накрытие, как обычно у пушкарей, получалось хорошо. А вот с попаданиями как-то не везло. Первое попадание сделал «Ястреб», в третьего от начала гончего. Хорошее попадание. Шимозой. Гончие привелись и пошли на резкое сокращение дистанции. Тут-то мы и достали первого. Аж двумя попаданиями. Перенесли огонь на второго, второй разворачивался для залпа. Уверенно так. Ведь не мог не понимать, что этот залп будет для него последним. Но он его успел сделать. Молодец.

Ядра, или что там у него было, с воем прошли за кормой, только краем зацепив парус на бизани. Мало довернули. А вот мои башни воткнули два снаряда из четырех в середину корпуса. Пробитый парус на бизани расползся, и нас ощутимо повело под ветер. Приказал ослабить передние и срочно менять парус на бизани.

Последний гончий уходил под прикрытие галеонов. Три костра остались за кормой. Двое еще целых загонщика повернули и поднимались к нам. Они там фанатики все, что ли? Ну ведь все должно быть понятно, почему же они не уходят! Уйти бы им не дал, но бой на встречных курсах – это не то, что хотелось.

Поднял вымпелы к левому повороту. Начинаем опять резаться к ветру. Пускай эта пара либо сядет нам на хвост, либо проходит к галеонам. Они предпочли к галеонам. Поднял вымпелы поворачивать еще, и в итоге встали с гончими практически параллельными курсами, только мы существенно выше по ветру.

Шли какое-то время на траверзе друг у друга, километрах в трех-четырех. Ждал, когда поменяют разорванный парус. Потом поднял вымпелы для «апостолов» идти прямо, галеоны их уже вряд ли достанут, а «Ястребу» – гнал «делать как я». Увалились чуть под ветер и начали сближение с гончими.

На дистанции между нами более пятисот метров у гончих сдали нервы. Отдаю дань опытным канонирам – накрыли нас залпом качественно, даже, как потом выяснилось, пробили «Ястребу» корпус. Наши канониры посчитали это сигналом к открытию огня и пошли в атаку, пытаясь скорострельностью переплюнуть количество пушек на гончих. Изрядное, стоит заметить, количество – десятка полтора на борт точно, и может, еще, поскольку не все стреляли.

Маневр гончих с уваливанием под ветер и разворотом другим бортом был настолько предсказуем, что только заметив первые шевеления в облаке дыма, приказал делать левый поворот. Поставим им черточку над «Т». Поворот велел делать плавно, пусть пушкари работают комфортно. Второй залп гончие сделать так и не успели.

Запалив еще два взрывающихся и разлетающихся обломками костра, выполнили правый разворот и снова начали резаться на ветер, набирая высоту.

«Апостолы» проходили самый опасный участок, галеоны их не догонят, а вот оставшийся гончий пытается. Смотрел за этим марафоном в бинокль и скрипел зубами – моя недоработка. Надо было «Ястреба» отправлять с «апостолами». Подняли сигнал для «апостолов» на правый поворот, может, и разглядят. Бегал по палубе и крыл себя последними словами. Ну не флотоводец я! Ну зарвался, каюсь. Но ведь эта морда сейчас «апостолов» топить начнет! Нам его еще минут двадцать догонять только до дистанции стрельбы. И тут «апостолы» заложили правую циркуляцию. С души просто гора свалилась.

«Апостолы» продавили левентик, перекинули паруса и начали резаться на восток. Гончий их все равно догонит, но уже вместе с нами, так как мы теперь с «апостолами» на пересекающихся курсах. Спокойно наблюдал наше медленное схождение. Гончий правильно оценил перспективы и повернул к галеонам. Поздно, дружок, ты посмотри, как далеко от них ушел! Поднял «апостолам» сигнал к левому повороту, а сами перекинулись на другой галс.

Теперь сходились с гончим, скатываясь обратно по ветру. Второй раз у него фортель с «апостолами» не пройдет. Гончий тянул нас под пушки галеонов, но явно проигрывал гонку. Выйдя на курс погони, сократили дистанцию и открыли огонь из носовых башен с обоих «орлов».

Сожгли гончий на глазах у галеонов и ушли в правый поворот, набирая высоту. Сделал паузу, приказал банить орудия. Помахали «Ястребу» банником, там нас правильно поняли. Шли неспешно, сохраняя дистанцию до галеонов и контролируя идущих впереди и мористее «апостолов». Начали плавно забирать к берегу, вставая на курс галеонов. Открыли огонь из двух пар кормовых башен. Далековато, но хотелось понять дальнейшие планы этих грузовиков.

Заманить бы их на форты, но те остались в семидесяти километрах за кормой. Грузовики за нами не пойдут. Всем уже все понятно. Но и оставлять их разносить дурные вести не хотелось. Начали постепенно сбрасывать скорость, давая галеонам нас догнать, не прекращая огня.

Галеоны начали разворот, стрелять им точно далеко, значит, уйдут по ветру. И что нам делать? Подняли сигнал «апостолам» к развороту. Скоро станет темновато для всех этих игр, ищи потом этих монстров. Убедившись, что «апостолы» начали поворот, развернулись на преследование грузовиков. Раскрылись на бабочку, стали быстро сокращать дистанцию. Надо заканчивать это все. У нас впереди еще три тысячи километров пути.

Сократив дистанцию менее километра, открыли беглый огонь из носовых. Галеоны огрызнулись кормовыми. И нам, и им было далековато, но они еще и против ветра стреляли, дистанцию ядра это не сильно сокращало, а вот пороховой дым летел обратно в порты. Рискнул приблизиться и был вознагражден первым нашим попаданием – шимозой в корму последнему галеону. Жаль без детонации.

Галеон начал разворот бортом для наказания малявки. И получил еще два попадания, на этот раз с детонацией. Отвернули немного к востоку, обходя этот пылающий остров, и перенесли огонь на первый галеон. Он не стал ждать и пошел на обострение. Когда выскочили из-за горящего второго, застали первый в полной готовности встретить гостей. Нам навстречу из его левого борта рванули дымные столбы, и на нас посыпался чугунный град – все же хорошие у него канониры. Будем менять еще два паруса. Судя по дрогнувшему корпусу, еще и дыры заделывать. Наши башни зашлись в максимальной скорострельности. На «Ястребе» стреляла только правая кормовая башня, и он начал приводиться к ветру. Второй корабль, похоже, зацепило сильнее, чем нас.

Но все же у галеона уже не было шансов. Пока он изображал нам ворочающегося медведя, кто-то, то ли мы, то ли «Ястреб», всадил ему первое попадание в корму.

После этого первый галеон получил еще три попадания подряд – ведь мы уже подошли и стреляли практически в упор – и присоединился к судьбе второго.

Уходили от этого побоища кильватерным строем. На «Ястребе» ядро перебило опоры правой передней башни, и теперь там шел ремонт. Пробоины ходу не мешали, и их не торопясь тщательно заделывали. Время уже было позднее, но я решил не останавливаться. По моим расчетам стрелять было уже не в кого.

То, что мои расчеты не оправдались, выяснилось поздним утром на траверзе Святого Носа. Мы шли своим обычным кильватерным строем, впереди «Орел», далее два «апостола» и замыкал строй «Ястреб». Засад больше не ждал, хотя и не расслаблялся. Крики наблюдателя о парусах по курсу воспринял спокойно, может, это действительно торговцы.

Но эти торговцы, поравнявшись с нами, заложили разворот и с ходу пошли на абордаж «апостолов». А пострелять? Хоть предупредительный выстрел по курсу?! Ну не хотят и не надо.

Первый раз, когда угадал с зарядами. Все предыдущие палили по нам ядрами, хотя ожидал от них картечи. Ну хоть эти не подвели, сближались без выстрелов, значит, у них картечь. Подпустил наглецов на триста метров и поднял вымпел открытия огня для «Ястреба». Всадили в наглецов снаряд шимозы, тремя промахнулись, но быстро исправились, всадив еще два снаряда. «Ястреб» справился с первого залпа, а проходя мимо разгорающихся и разваливающихся кораблей, еще и добавил по паре попаданий каждому. Конвой даже не притормаживал. Вот что значит сохранение секретности и отсутствие связи у нападающих.

Теперь-то все? Надеюсь, это были просто опоздавшие к основной свалке. Мы за эти дни настреляли на маленький флот! Жаль, что нельзя было супостатов брать на абордаж. Наша легенда, как обычно – нас там не было. А если приведем за собой захваченные корабли, то объяснять, откуда взялся этот караван судов, в том же Архангельске будет сложно, да и за границей нас не поймут.

И еще не хотелось светить мощь орудий наших кораблей перед неприятелем. Гадать – это одно, пускай гадают и сомневаются, а вот знать точно и опрашивать свидетелей – это совсем иное. Как мне не жаль вас, мужики, но надеюсь, что из нападавших экипажей никто не выживет.

Вот мы уже и в Баренцевом море. Наши четыре выходца из будущих времен бодро вспарывали темные и холодные воды, забирая курсом все больше на запад. Впереди были фьорды Норвегии, вдоль которых и лежит наш основной путь. Впереди был Гетеборг.

* * *

Море неспокойно волновалось. С одной стороны, это хорошо, идем быстро, а с другой – сутки болтает так, что в кои-то веки у меня появились проблески желания повисеть на планшире. Самым лучшим способом бороться с такими желаниями было загрузить себя работой, желательно тяжелой и физической. А где ее взять на судне, устойчиво идущем одним галсом? Можно было точить якорь. Это не шутка, в мое время так принято издеваться над зелеными новичками, а истоки у этой шутки очень глубоко – точить якорь в качку поручали матросам, особо подверженным морской болезни. А чтобы они его не сточили случайно весь, давали самый мелкий и выглаженный напильник. И много еще придумывали бессмысленной, но тяжелой работы, чтобы занять зеленых юнцов.

По штату мне положено быть примером для подражания, так что идею с якорями и надраиванием медяшек пришлось с огорчением отринуть. Стоять за штурвалом сутками тоже не вариант. Занялся разговорами с поморами, собирал по крупицам все знания команды о нашем пути.

Поморская «Книга мореходная», в которую включено множество «Ходов», в том числе «Ход из Архангельска до Норвегии» и «Ход по норвежскому берегу», была очень поэтична, но скупо говорила о нравах и обычаях тех мест. Сам о Норвегии знал мало, основные ассоциации с Нансеном, Амундсеном и Хейердалом, ну и с викингами, конечно. Знаний этих было категорически мало для разработки планов общения.

Вытягивая из поморов слово за словом, сложил довольно безрадостную картину. С одной стороны, норманны были лучшими друзьями поморов за рубежом и русских считали чуть ли не своими братьями. Однако это не мешало норманнам спаивать поморов и скупать их товары за бесценок. Тем не менее очень близкие отношения действительно просматривались. Имелся даже общий язык «русьнорг», которого хватало для торговли и военных походов. С удивлением узнал, что было и такое – не раз поморы и норманны ходили в совместных боевых дружинах.

Мои команды шли в Норвегию с радостью, ничуть не сомневаясь, что их доброжелательно встретят. А вот с другой стороны, взять с норманнов было нечего. Ходили они под рукой датчан, которые всемерно давили норманнов, мешали их просвещению и какому-либо независимому развитию в целом.

В итоге денег за товары в Норвегии можно было взять только у ганзейских купцов, что в Бергене обосновались, ну и еще на юге Норвегии. Во всех остальных местах шла меновая торговля. Норманны брали зерно, практически любое, а отдавали за него рыбой. При этом барыш с такого обмена был чуть ли не стопроцентный. Плохо то, что норманнов мало, очень мало, и для торговли с ними объемов поморских кочей хватало за глаза, мои «апостолы» сильно избыточны. Подвел итог. Идем вдоль Норвегии как можно быстрее, задерживаться есть смысл только в Бергене.

Планы для того и существуют, чтобы их нарушать. На второй день непрерывного взбалтывания заход в защищенную бухту острова Вардё с одноименным поселением казался уже отличной идеей. Назначил конвою дневку, пошел вместе с приказчиками Бажениных, сопровождающими грузы, знакомиться с норманнами.

Использовать приказчиков как толмачей приходилось редко, речь более-менее понятна. Смотреть в Вардё не на что, небольшое поселение, где вместо домов нечто наподобие юрт стояло. Заинтересовала маленькая земляная крепостица высотой в рост человека. Она стояла метрах в трехстах от берега и охраняла несчастных норманнов от произвола русских купцов. Пушками хранила дружбу народов. И название у крепостицы было соответствующее – Вардёхус, что переводилось как «Дружный дом». Возвращался на корабль, усмехаясь, настроение стало значительно лучше. Приказчики заканчивали свои меновые операции и договаривались о сборе большой партии рыбы на обратном пути – скорее для поддержания связей, чем для ощутимой выгоды. Наконец мы тронулись дальше.

Теперь не пытался проскочить Норвегию нон-стопом, решил прислушаться к рекомендациям поморов, и мы пошли в Тромсе, по натоптанной столетиями поморской дорожке. Двое суток хода поглядывал заинтересованно на якорь, пока нас не прикрыли фьорды, в глубине которых и пряталась цель перехода.

Фьорды производили неизгладимое впечатление. Казалось, тут дети древних великанов играли в кубики, как попало выстраивая из них стены – прямо со дна той лужи, которую люди позже назовут морем. А потом дети выросли, забыв про свои игрушки. Прошедшие тысячелетия загладили грани кубиков, заполнили щели между ними землей, засадили лесами. Проходя между этими вздымающимися под облака громадами, нам оставалось только с восхищением смотреть на наследие древних и тихонько завидовать норманнам.

Местные жители горы, может, и любили, но предпочитали селиться в низинах или на островах. Тромсе прятался от морской стихии на небольшом острове в самой глубине обширного фьорда. Вокруг вздымались километровые вершины, оберегая покой глади фьорда от переменчивых ветров. Вот только от холода закрыть горы не могли, днем тут градусов десять было от силы. В Вардё тоже холодно, но там я все списывал на постоянный ветер. Тут же ветра едва хватало играть парусами нашего конвоя. Может, и зря сюда сунулись, торопимся ведь.

Как и в Вардё, основными достоинствами Тромсе стали тихая гавань и великолепные виды. Небольшое поселение никаких значительных перспектив в плане торговли не представляло, хотя и тут приказчики меняли зерно на рыбу и договаривались о больших партиях рыбы для загрузки на обратном пути. Смотреть в поселке было совершенно не на что, тут даже крепости не было, видимо, считали, что всех недоброжелательных русских отстреляют еще в Вардё. Задерживаться не стали, прошли дальше по фьорду, который, плавно развернувшись к северу, вывел конвой в море.

Больше трех суток шли к Тронхейму. Море немного успокоилось, ход стал вполне комфортный. Думал в Тронхейм не заходить, однако боцман настаивал посетить этот «Дом сильных», так название переводилось, хотя бы для того, чтобы познакомиться с местной аристократией. Был у поморов и свой интерес, хотели поклониться мощам Олафа Рыжего.

Тронхейм, как обычно, прятался в глубине фьорда. Город стоял не на острове, а оседлал устье реки. Природой ему был дарован отличный рейд для кораблей, на его просторах наша четверка просто потерялась и несколько часов добиралась до самого городка. Первый раз смог назвать норвежское поселение городом. Все же Тронхейм действительно сильно отличался от всего виденного ранее. Тут уже были полноценные домики, огромная церковь, каменная крепостица на вершине холма, чуть левее гавани. Устье реки охраняли укрепленные стены монастыря на маленьком островке. А в гавани стояли корабли, ничуть нами не заинтересовавшиеся. Одним словом, тут чувствовались веяния цивилизации. Домики уже были не только местом жительства, но и способом показать свой достаток.

Ходил по городку, присматривался к жизни и прислушивался к настроениям. Пожалуй, можно задержаться тут и пообщаться с этими «сильными». Двинулся обратно к порту, где норманны вовсю обсуждали торговые вопросы с приказчиками. Забрал одного помора на роль толмача, начал выяснять, где тут что.

Город выполнял роль административного центра фюльке, так тут называли губернии. В нем проживало множество чиновников и глав торговых домов. Так как король для Норвегии и Дании был общий и жить предпочитал в Копенгагене, то первые роли в городе играл комендант датской крепости. Той самой, что стояла на взгорке и называлась Кристианстен. И еще заметную роль играл местный епископ, но мне, наверное, лучше его обходить, все же католики – это не православные. Пошел с визитом к коменданту. В крепость лезть для этого не пришлось – комендант предпочитал комфортное проживание в городе суровому быту крепости.

Разговор получился на удивление плодотворный. Комендант держал руку на пульсе событий и рассказал много интересного. Рассказал не просто так, ему нужно было решить свои проблемы, так что мне теперь придется заходить в Берген, хотя и без того туда собирался. Рассказ стоил задержки похода.

То, что Дания вяло воевала со Швецией, для меня стало открытием. Все же плохо историю учил. Точнее, война вроде как закончилась, только мир был бумажным. Выводы из этого сделать не сложно: боевые корабли курсировали по Северному морю и каперствовали тихонечко в меру сил. Грабили не всех подряд, разумеется, мир все-таки, но залетную птицу, как наш караван, пощупают наверняка. Заинтересованность коменданта в его поручении не распространялась настолько далеко, чтобы дать корабль сопровождения для решения вопросов с каперами мирным путем. Придется опять действовать в лоб.

Прояснили мне и политическую ситуацию в регионе. Король Кристиан V был очень пожилым и несколько невнимательным к делам. В основном он занимался богоугодными делами – переименованием всего, что только можно, своим именем, включая и находящуюся тут крепость. Услышав такую характеристику монарха от вероятно лояльного ему чиновника высокого ранга, я пришел к выводу, что король Датский и по совместительству Норвежский старый маразматик и самодур, дел с которым лучше не иметь. Также можно было предположить, что выиграет эту войну-мир Швеция, ибо нет ничего хуже дурака на троне во время войны.

Вот из этих реалий и стоило исходить, планируя визиты и заключая договора. Но с другой стороны, Дания с карт не исчезла, значит, со Швецией решат вопрос полюбовно. Похихикал про себя, может, той же Норвегией и откупятся. Тем не менее пока противовес шведам можно было набирать из датчан и норвежцев. Ничуть не сомневался, что понадобится такой противовес при делах в Швеции.

Кроме того, когда монарх самоустранился от дел, за него правит окружение, обычно жадное до денег и прочего. В русской истории достаточно вспомнить послепетровский период. Из него, правда, помнится одна Екатерина, но и этого достаточно для аналогий. Делаем еще одну зарубку в памяти и обсуждаем, с кем следует говорить в Дании и сколько давать на лапу. Аллегорично обсуждаем, само собой, – ну какой чиновник признается, что тут все берут взятки.

Вручил коменданту подарок в виде часов, уже имея представление, как тут дела делаются. Посетовал на отсутствие знакомств в аристократических и купеческих кругах Дании и Норвегии. Перешли к обсуждению, кто есть кто в местном бомонде. Комендант был все же не самой крупной жабой в болоте, и дать рекомендательные письма к тем, кому надо, не мог. Но он написал пару писем в Берген, для купцов. Сердечно распрощались и разошлись.

Стоял перед внушительной церковью и думал, заходить к епископу или все же не стоит. Ушел на корабль – не так уж мне и надо испытывать удачу.

В Берген дошли менее чем за трое суток. Вообще с ветром было хорошо всю дорогу. Большую часть пути вдоль Норвегии нас провожал северо-западный ветер, силой три-четыре балла. Бывало, раздувало, особенно вначале, и волны расходились, но в целом с погодой было хорошо. Ходко шли галфвиндом правого галса, и особо радовало то, что и обратно пойдем легко, если ветер не изменится, конечно.

Берген встретил нас дождем, прерываемым изредка выглядывающим солнышком, и накрапывающим снова, как только ветер задергивал небо серыми облаками. Погода оказалась крайне неустойчива, то холодно, то жарко, но всегда мокро. Калейдоскоп температур мог меняться по несколько раз в час, но при этом дождь непременно был красной нитью бергенской погоды.

Название Берген мне растолковали как горный луг или луг посреди гор. Назвал бы это скорее лужайкой, зажатой горами со всех сторон. Как обычно в Норвегии, город прятался от моря за островами и горами, добирались до него извилистыми проливами, плюс еще чехарда с погодой и ветром – в общем, мне не понравилось.

Когда мы уже подходили к гавани, нами первый раз поинтересовались. Подходящая яхта опасений не внушала, так что не стали даже расчехлять башни, надежно укрытые парусиной от любопытных глаз. Ограничил свое участие в переговорах указанием поморам договориться о проходе в гавань и о стоянке на рейде.

Таможенный сбор с нас и тут не спросили, странно это все же – прошли большую часть Норвегии, а никто ни разу денег не требовал. Дошли до гавани и несколько разочаровались – места было маловато, придется стоять на рейде.

Зато сам город радовал размерами и многолюдностью. В гавани поднимался лес мачт, а саму гавань охранял каменный замок в рыцарском духе, с квадратными зубчатыми башнями, стенами – все как положено. Сразу за замком начиналась торговая набережная, куда я и направился с приказчиками, оставив корабли на рейде.

Приказчики занялись своим обычным делом, выспрашивали и приценивались. Сам принялся составлять впечатление о городе и людях. Берген был шумным по норвежским меркам и явно купеческим. Застраивался он хаотично, что говорит об отсутствии единого руководителя, даже если такой тут и назначен. Город богатый, большинство узких улочек имели дощатые помосты, что при непрекращающемся дожде было важно. В нескольких местах над крышами торчали шпили местных кирх. Дома были в два, а на набережной и в три этажа. Пожалуй, в этом городе можно начинать серьезные переговоры.

Говорить, конечно, надо с купцами, они тут явно всем заправляют. Ну где еще можно построить трактир напротив входа в церковь? Правильно, там, где купцы способны продавливать свои интересы и защищать решения даже от священников.

Кто такие ганзейские купцы, представлял слабо. Комендант Тронхейма уверял, что купцы эти чуть ли не самая влиятельная сила на Балтике, во всех крупных городах можно найти их представительства, одно из которых в Бергене, а связываться с ними даже короли не рискуют.

Преувеличивал наверняка, но с этими купцами надо быть осторожнее. Все же могут посчитать конкурентом. Жили купцы довольно замкнуто. Церковь у них была своя, та самая, напротив трактира. Селились компактно, судя по различиям в архитектуре купеческой набережной и остального города, сразу всплыла аналогия с Немецкой слободой в Москве. Пожалуй, можно будет применять тут те же методы.

Прошелся еще по набережной, оценил товары на огромном рынке, подумал над соотношениями цен и решил – пора наносить визиты купцам. Первый же визит меня сильно огорчил. Это купеческое… э-э-э… лицо было по самые завитки парика наполнено своей значимостью и с варварами дело особо иметь не желало. Вежливо откланялся, записал купца в свой блокнотик, в раздел «Ужасные мести». Другие визиты отложил, надо готовить почву.

Действительно, чего это лезу нахрапом? Надо вначале обеспечить интерес, а потом заниматься визитами. Отправил толмача искать местную администрацию, должен же тут кто-то городом заниматься.

Администрация была, причем опять не простая, а губернская. Выговаривать слово «фюльке» так и не приучился, да и как мне тогда прикажете называть губернатора? Фюлькменом?

Приняли в администрации хорошо – первым делом посетовал, что такое прекрасное здание… губернатор даже окинул удивленным взглядом свою весьма средненькую резиденцию, так вот, холлу явно не хватает для солидности огромного зеркала. И в порыве дружеских чувств наш караван это вполне может исправить. Дальше пошли деловые переговоры. Мне нужно было помещение рядом с рынком, еще лучше, прямо там – для выставки товаров.

Попытки губернатора перекинуть меня на купцов пресекал в зародыше, упирал на то, что помещение мне требуется буквально на несколько дней, и не столько для торговли, сколько для ознакомления просвещенных жителей славного города с достижениями научной мысли. Сторговался с ним о выделении домика охраны рынка. Куда губернатор переведет стражу и отправит их вещи на эти дни, мне было не интересно. Пусть подарки отрабатывает.

Домик нам выдали скромный. Утром следующего дня нас с приказчиками проводили в этот сарайчик, и теперь я ходил по помещениям. Продумывал, как максимально полно использовать этот скромный выставочный зал. Народ заманивать не требовалось – любопытные сами интересовались, а что это мы тут делаем. Поставил толмача у дверей, велел ему ловить всех любопытных и в красках рассказывать, какие экзотические диковины можно будет увидеть тут завтра. Знал бы об этой выставке заранее, разработал бы зонтик – для этого города самый ходовой товар. И резиновые сапоги. Тяжело вздохнул, выходя под дождь и поднимая воротник, кто бы мне еще рассказал, где тут брать резину.

За день успели подготовить к выставке помещение и экспонаты. Больше всего времени съели переезды на корабли и обратно. Оформили внушительно, применили отработанную схему драпировок, добавив в нее еще красной ткани на столешницы и лавки, играющие роль витрин. К каждой группе товаров поставил гида, знающего датский язык, который тут был государственным. Сам ушел на «Орла». Специально. Можно было сидеть и ждать в караулке, которую мы переоборудовали в кабинет для приватных переговоров, но разговоров с заинтересовавшимися купцами старался пока избегать. Нужно дать время разрастись интересу, нужно дождаться, когда те же родственники начнут спрашивать купцов о таком замечательном товаре, что на выставке в гавани видели.

День выжидаю точно, может, и еще один придется, но это уже вряд ли. Надеюсь к обеду второго дня получать приглашения к визитам и переговорам. Отправил помора, оставленного при мне в качестве толмача, вызнать, кто есть кто в этой купеческой гавани. Распределить, так сказать, купцов по ранжиру. Сам завалился на гамак рисовать зонтик. Главное не забыть по окончании плавания внедрить эту диковину. Еще бы вспомнить водостойкие пропитки для шелка, который был мной давным-давно куплен, но так и не применен.

Приглашения появились в этот же день, после обеда. Расторопность купцов была мной недооценена. Отобрал самого внушительного, по заверениям моего толмача, из пригласивших и отправился с визитом. Разумеется, Тая меня сопровождала. Меня же не на переговоры звали, а на ужин, вот и иду ужинать.

Правило не говорить за столом о делах тут не соблюдали, много выспрашивали о нашем переходе, о товарах и о ценах. Получился импровизированный перекус дилеров на бирже. Потом мне задали вопрос в лоб – собираюсь ли все это продавать и почем. Совершенно искренне сказал, что везу все это на свои фактории в Швецию, так и подчеркнул во множественном числе – пусть проникнутся. На деловые предложения оптовой продажи отвечал вопросом: а зачем? Ведь мы все тут понимаем, в розницу все свои диковины продам довольно быстро.

На намеки, что не все корабли доходят до Швеции, парировал – сюда-то мы дошли. Чтобы не заканчивать ужин совсем уж ничем, порадовал купцов, что могу уступить небольшую партию. По ценам, близким к розничным. Если купцы найдут, чем меня заинтересовать. Пространно рассказал о возможном постоянном сотрудничестве. Вот теперь пусть дозревают. Отдал дань хозяевам: ужин действительно хорош, особенно острая рыба и их аквавит – аналог водки, настоянной на травах. Надо будет узнать рецепты.

Вернулись на «апостола», где у меня развернут временный штаб. Сел думать над недосказанным и промелькнувшим между строк. Не все так просто с этими ганзейцами. Средневековый аналог ВТО. Только вот аналог этот, похоже, окончательно развалился. Они еще пыжатся что-то сделать, но, судя по их сетованиям, короли теперь плюют на дарованные Ганзейскому союзу привилегии, а военных сил у союза нет. Стоило задуматься, а зачем мне их предложения? Поначалу, после красочных восхвалений ганзейцев комендантом Тронхейма, начал строить серьезные планы на их счет. И что же вижу? Группка купцов, бахвалящихся своими бывшими заслугами и ничего не в состоянии решить сейчас. Конечно, у них сохранились связи и прочее, только вот перевесит ли это потребные вложения?

Ганзейцы дозрели до предложений слишком быстро, уже к следующему утру. Лишний раз подтвердив мои подозрения, никаких сил за ними нет, кроме, может быть, наработанного годами авторитета. Их предложения просчитал еще в Тронхейме, после визита к коменданту. Только вот стоит ли возрождать умершего своими вливаниями, было неясно.

Решил откровенно поговорить с купеческим старшиной. Да, понимаю, они тут все равны и так далее, но в жизни не поверю, что не найдется кого-то, бывшего в этом равенстве первым. Посетил званый обед, порадовавший новыми вкусами. Выслушал предложения купцов, которые мог озвучивать за них. Рассыпался в благодарностях за столь интересные, щедрые… и далее по этикету.

Просил время подумать и пригласил вечером на борт «апостола» пару купцов, которые будут принимать все решения. По поводу настойчивых вопросов об охране каравана предложил купцам пройтись вдоль наших кораблей, посмотреть заделанные пробоины и подумать, легко ли нам дался этот переход, а также о нашей способности обороняться.

Купцы сразу согласились, чем напрягли мои нервы еще больше. Думаю – нет уже этого Ганзейского союза, есть осколки, мечтающие о былой славе.

Полдня подготавливали кабинет на «апостоле» для проведения важных переговоров. Поднявшимся на борт купцам показывал судно. Они впечатлились еще на рейде, а теперь были просто раздавлены. Потом начался тяжелый разговор.

В крайне вежливой форме обрисовал пришедшим старшинам свое видение состояния их союза, точнее, отсутствие оного. Задал один-единственный вопрос – зачем оно мне в том виде, в каком есть сейчас? Спокойно выслушал закономерные возмущения купцов и гневные отповеди моему неверному пониманию ситуации. Ждал, когда они повернутся и уйдут, хлопнув дверью. Не ушли. Теперь, дорогие мои, будем вас прессовать.

Слегка успокоившиеся купцы стали вменяемы, они уловили мою основную оговорку про тот вид, который есть сейчас. Стали обсуждать, какой вид может быть вообще. К концу штофа убедил их, что возрождение союза возможно, но надо меняться под изменившееся время. Их свободный союз городов – это замечательно, но вот когда дело доходит до охраны караванов или до отражения нападений на фактории, все начинают перекладывать заботы друг на друга, а единства в союзе нет. Да, в прошлом союз собирал силы для отпора, спасибо, что просветили. Только вот где этот союз теперь?

Набросал концепцию торговой организации, занимающейся тем же самым, что и Ганзейский союз, но имеющую централизованное, выборное руководство и членские взносы, на которые и будут содержаться конвойные силы и аппарат управления. Купцы распрощались крайне задумчивые, пригласили вечером следующего дня приехать к ним и обсудить дальнейшее сотрудничество. Решил не терять полученных позиций – позвал тех, кто заинтересуется, посетить вечером «апостол», на чем и расстались. Буду теперь проводить встречи на своей территории, а они, значит, вынуждены будут выступать в роли просителей.

Днем сворачивали выставку. Продавать принципиально ничего не стал, всем говорил – веду переговоры с купцами, вот если договоримся, тогда и состоятся продажи. Приходилось давить на общественное мнение, слишком мало времени в запасе, нам еще вернуться до зимы и штормов надо.

Вечером пожаловали пятеро купцов – их собрание выставило на деловые переговоры. В том, что ганзейцы захотят возрождения былой значимости союза, не сомневался ни секунды. То, что они готовы будут делать для этого что угодно, если это не зажимает их интересов – догадывался. А вот то, что они готовы отправляться по старым связям прямо сейчас, было приятным сюрпризом.

Купцы не были бы купцами, не придумав в каждом деле выгоду для себя лично. Посчитали, раз мы такие смелые и умелые, по нашим же рассказам, то добавить в конвой еще несколько купеческих судов мы можем совершенно спокойно. Ну, удлиним путь на денек-другой, заходя в ненужные нам порты, зато это будет веским аргументом для возрождения союза. Жуки!

Согласился, мне действительно не трудно. Если же купцы решат просто меня разик использовать, то в следующем году разговоров с ними уже не будет. Так им и обрисовал ситуацию, заметив еще, что если от реанимации их старых связей не будет толка, то и дальнейшие совместные конвои теряют смысл.

На следующий день выгружали часть диковинок и получали за них деньги, очень нужны были расходные средства, а то корабельная казна уже дно показывает. К вечеру средств стало в избытке. Купцы готовили к отплытию четыре судна. Одному судну в конвое отказал, злорадно ухмыляясь и ставя первый крестик в блокноте напротив имени некоего купца, попавшего в раздел «ужасных мстей».

Утром выходили из гавани Бергена колонной из двух «орлов», двух «апостолов» и трех купцов. Купцы старались придерживаться кильватерного строя, о котором, а также о сигналах, с ними была проведена лекция. Очень надеялся, что на такой внушительный конвой нападать не станут. Больно уж не хотелось светить мощь орудий. В крайнем случае, буду стрелять только порохом.

Шли к Гетеборгу, а потом придется провожать купцов дальше. Неповоротливые и тихоходные купцы ощутимо задерживали конвой, хорошо еще, что путь наш повернул к югу и шли по ветру, а то затянулась бы эта история надолго.

Море стало оживленнее, иногда на горизонте мелькали паруса, но пока никто к нам не подходил. Купцы несли на гротах длинные вымпелы, может, это и были регалии Ганзейского союза. Надо будет спросить потом.

На четвертые сутки вошли в пролив Скагеррах. За эти дни торговцы немного освоились в кильватерном строю и начали реагировать на сигналы, что было проблемой первые два дня. Ход у них, правда, так и не улучшился, но тут уже ничего не поделаешь.

В проливе нами заинтересовался военный корабль. Некоторое время шел с конвоем параллельным курсом, а потом начал сближаться с «Орлом». Велел расчехлить башни и поднять сигнал остановки для конвоя. Прошелся по башням и приказал стрелять только по команде, порохом, и по пушечным портам вояки. Но без команды не начинать, даже если он начнет первым. Стоит выяснить, чего этому кораблю надо, не на абордаж же он будет семь судов брать.

Замедлялись до дрейфа. Вояка, оказавшийся англичанином, судя по флагам, плавно подошел к нам менее чем на сто метров и лег в дрейф рядом с «Орлом», считая его флагманом конвоя. Пушечные порты у него были нараспашку.

«Орел» так же дрейфовал в боевой готовности, башни выбрали себе цели и теперь старались их не упустить. Встать в дрейф постарался так, чтобы прикрыться «апостолами» от судов купцов. Если что, купцам не так хорошо будет видно всю процедуру орудийного расстрела. Теперь остается послушать, что хочет сказать спешащий к нам на шлюпке офицер с группой подтанцовки аж из восьми солдат.

Расставил морпехов вдоль борта, противоположного сброшенному трапу, велел не светить оружием и сделать скучающие лица.

Поднявшийся на борт англичанин был совершенно невежлив, и чего это об их манерах столько говорят – нет у них в море манер. Перевод толмача был длиннее фразы англичанина, помор явно старался подобрать слова в менее резкой форме. Прибывшие с офицером солдаты стояли за ним плотным строем, только что из ружей не целились. Пожелание у англичанина было незамысловато: конвой должен следовать за ним, а там будут разбираться, что, где и как мы нарушили.

Было очевидно, что спорить и доказывать совершенно бесполезно. Изобразил страшно напуганного купца, сказал, что мне от господина офицера надо бумагу о том, что он, такой-то и такой-то, забирает конвой и снимает с меня ответственность за сохранность грузов. А то меня в гильдии не поймут. И не изволит ли господин офицер пройти в каюту, где у меня есть все письменные принадлежности и бутылочка аквавита. Англичанин усмехнулся, взял с собой двух солдат и указал мне на дверь, мол, показывай дорогу.

Сидели в каюте. Этот скромный ловец удачи написал опус в четыре строчки и высосал полштофа аквавита под мои причитания. Все расслабились. Обычный запуганный купец.

Провожая его по трапу, не забывал кланяться так, чтобы пушкарям англичанина через порты видно было – мы полностью в их подчинении, пусть идут кофе пить.

На корабле офицер оставил четырех солдат и указал двигаться за ним. Подобострастно покивал, все будет в лучшем виде. Зачем же портить настроение покойнику. Когда шлюпка отвалила от борта, проводил ее взглядом, пошел на мостик, сопровождаемый солдатом. Остальные осматривали по-хозяйски судно.

Встал рядом со штурвалом, посмотрел на идущую шлюпку, на обоих моих дежурных при башнях, поедающих меня взглядами, просто им кивнул, и когда они стукнули по спинам заряжающих, крикнул морпехам: «Огонь!» – Одновременно выхватил пистолет и выстрелил в дернувшегося ко мне солдата, прямо под его железную кирасу. Выстрелы морпехов потонули в громком перестуке заработавших пушек. Заряжающие превзошли сами себя. Похоже, держали несколько снарядов на коленях или в ногах, иначе ничем не объяснить бешеный темп на первых секундах. Пушкари тоже молодцы, ни одного снаряда мимо. Хотя на дистанции, когда мы в вояку практически стволами упираемся, это неудивительно. Если и не попали по портам, как их просил, то это уже было не принципиально. Выстрелить англичанин так и не успел.

Единственным залпом противника в бою стал ружейный со шлюпки. И все целили по мне – чего они на меня взъелись. Так как ждал залпа пушек, на шлюпку не смотрел, очередной мой прокол. Спасибо боцману, вовремя сбил с ног.

Следующим днем конвой миновал множество рассыпанных по Ботническому заливу островов и приблизился к устью «реки Готов», то есть Гота-элв, в глубине которой и прятался Гетеборг, или «крепость готов». Одной только крепостью эти самые готы не ограничились. Перед устьем реки на маленьком островке стояла еще одна каменная крепость Эльвсборг, название которой перевел самостоятельно, компонуя два предыдущих перевода – получилось «речная крепость». Глядишь, и язык так выучу, норвежский почти выучил, слов десять в памяти осело, и датский так же – полиглот, однако.

От речной крепости к нам направилась яхта. Полез в рундук за пачкой заготовленных документов: переход почти закончился, начинается административная и не любимая мной работа.

Медленно поднимались по реке. «Апостолам» тут было тесновато, да и выданный лоцман доверия не внушал. Семь километров до «крепости готов» шли почти три часа и потом еще час проходили ее предместья, пока не подошли к причалам фактории.

Подставил меня швед основательно.

Фактория была, и даже склады на ней были с причалами. Но во-первых, причалы были от силы для рыбацких лодок, а во-вторых, на них наступать было страшно – в ветхости они уступали только складам. И все это на глазах у пришедших со мной купцов. Боюсь, моя фактория не произвела на них должного впечатления.

Объявил аврал по судам. Поставил задачу разгружать лес, привезенный на продажу, как смогут, и потом строить основательные причалы. После этого разгружать лес уже на причалы и обновлять склады. Сам поймал управляющего, которому были представлены все документы и полномочия. Мы с ним составили акт приемки фактории, как эту бумагу мысленно окрестил. В нем расписали то безобразие, которое тут творилось. Управляющий упирался, как мог, пытался меня убедить – все не так плохо, как расписано. Все действительно было не так плохо, но мне надо было составить убийственную для шведа бумагу, и она была составлена. И даже подписана. И про то, что пришел к фактории с ганзейскими купцами, которые были шокированы, вписал – надо добавлять гвоздей в крышку. У купцов, правда, не интересовался, были они шокированы или нет. Какая мне, в сущности, разница? Факторию швед мне подсунул действительно некачественную.

Пока мне тут делать нечего, надо проводить купцов. И самому подготовиться к визитам в другие города. Велел двум приказчикам перегружать на «Орла» образцы товаров, материалы для оформления выставки и подарки – без этого с аристократией разговаривать тут не принято. Остающимся приказчикам выразил настойчивую просьбу – искать здесь поставщиков меди и железа. Покупать все для металлургии, до чего дотянемся и что успеют привезти. Товары наших купцов можно распродавать как обычно. Товары с завода продавать только в розницу и по розничным ценам. Оптовики пускай дожидаются моего возвращения. Оптовик, привезший нам большую партию железа или меди, будет иметь преимущество. Вроде ничего важного не забыл, со всеми попрощался – можно отправляться дальше на сопровождение ганзейцев.

Оставил закипающую стройку на командира «Ястреба», сам на «Орле» собрался провожать купцов, как договаривались. Разговор с ними перед отплытием получился скомканный. Делал вид, что закрутили дела. На самом деле опасался вопросов о том чуде, которое мы тут застали. Вопросы еще будут, но позже. Мне требуется время продумать ответы.

Скатившись по течению обратно в залив, наш поредевший конвой, лавируя в россыпях островов, двинулся на Копенгаген.

Путь занял меньше двух суток, в одиночку шли бы значительно быстрее – тормозили торговцы. Места стали оживленные, паруса появлялись на горизонте постоянно. Разок шли параллельно со шхуной, но на наши кошельки и жизни попутчик не покушался, близко не подходил, просто рассматривал «Орла» в подзорную трубу. Башни пока приказал не расчехлять. Если пойдет на сближение, скинуть парусину со стволов и прицела успеем. А зачехленные башни чем-то на шлюпки похожи, вот аборигены и не интересуются.

Заметил любопытную особенность судовождения на этой акватории. Наш лоцман, мы их меняли в каждом порту, вел нас просто, как он выразился, «туда», а «там» посмотрим, куда суда идут, вот и придем в Копенгаген. Мысленно восстановил современную мне карту, положил на нее наш курс, промахнуться – точно не промахнемся мимо Дании, а там вдоль берега пройти можно. Не стал вмешиваться, местному все же виднее должно быть.

Пришли в гавань после обеда. Гавань была небольшая, в Норвегии побольше будут, зато город никуда не прятался. Стоял на виду и выпячивал свою торговую сущность сплошными складами и причалами. Пожалуй, в гавани для торговцев созданы все условия. Дух города явно соответствует имени – «торговая гавань». Раз уж дорожка завела меня в этот порт, надо тут устроить выставку товаров, именно выставку, а не продажу. Пусть неудовлетворенный спрос подогреет интерес деловых местных.

Купцы поставили к одному из причалов два корабля под разгрузку, один остался на рейде вместе с «Орлом». Буквально через час после начала разгрузки кораблей ганзейцы были на «Орле» для разговора, настолько их распирали вопросы. Времени продумать ответы у меня было достаточно.

Про бой особо не рассказывал, только пояснил, почему так получилось, и показал бумагу англичанина. Про факторию рассказал, что это мое самое последнее приобретение, которое только зимой получил, и для меня такой же шок, как и для них, увидеть, что мне подсунули. Однако сил для приведения фактории в порядок у меня достаточно, и в течение буквально нескольких дней она будет ничуть не хуже других. Каких других, не уточнял, пусть сами интерпретируют.

Столкнул разговор в русло обсуждения – с кем надо общаться в этой торговой гавани. Начали перемывать кости интересным для нас людям. Мысленно сравнивал обсуждаемые кандидатуры со списком коменданта. Расхождения всплыли значительные. Пытался понять почему. Догадался со второго раза. Они мне большинство кандидатур подсовывают из своих знакомых. Ай-яй-яй.

Стал предлагать своих кандидатов из списка коменданта и выслушивать не самые добрые характеристики на них. Пожалуй, вот и еще одна неприятная особенность ганзейцев – лоббируют интересы купцов своего союза, а остальные для них – конкуренты, которых надо обойти, невзирая на деловые или любые другие качества оппонентов.

Значит, и тут придется вникать самому, а не опираться на знания окружающих. Очень плохо. Перевел разговоры на организацию выставки моих товаров в Копенгагене. Купцы обещали решить вопрос с арендой помещения на рынке к вечеру. Посмотрю, что они могут, кроме разговоров.

Проводил купцов и собрался знакомиться с городом.

Знакомить нас с укладом города местные предприниматели начали еще на рейде. С завидной регулярностью подходили к борту «Орла» лодки и предлагали товары на продажу. Причем начать такой деятель мог с предложений копченой рыбы, продолжить комнатами в аренду для команды, а закончить вопросами о нашем грузе. Самым веселым было, когда два таких деятеля стояли по разным бортам и перекрикивались через корабль. Каждый утверждал, что слушать следует только его, а не оппонента. Мол, он нам добра желает, а тот, взмах рукой к противоположному борту… ну, в общем, бяка.

Такой сервис много говорил о городе и его жителях. Особенно меня удивил темперамент аборигенов. Подобный стиль в моем представлении больше подходил итальянцам или испанцам, но никак не северянам. Пришлось принять как данность: датчане так же размахивают руками и помогают проталкивать слова в уши собеседнику жестами, как представители жарких южан.

Оставил удвоенный наряд на «Орле» и двинулся в город, а то ведь непременно уломают чего-нибудь купить.

Город состоял из двух больших частей – портовой, с гроздями амбаров, зажавшими между собой узкие улочки, и собственно города, обнесенного крепостной стеной. В портовой части кроме амбаров были все необходимые постройки, включая церкви и трактиры. Даже целая улочка сдающихся внаем домиков имелась. Просто склады довлели над этой частью как бочка меда над ложкой дегтя. Склады были везде, даже в жилых районах и у церкви. Ангары выпирали с берега в гавань, переступая по дну сваями. Склад мог стоять поперек улочки, и улочка его заботливо огибала. А на свободных пятачках стояли ветряные мельницы. Даже представить не могу, зачем им столько мельниц. Сюда надо огромными баржами зерно возить, чтобы задействовать их все.

Портовый квартал оказался шумным и настойчивым. Просто пройтись по городу и посмотреть на его жизнь мешали постоянные предложения, которые толмач не успевал мне переводить. Порекомендовал ему не мучаться с переводом, а сразу отказывать в настойчивых просьбах. Нам тут пока ничего не надо, а знать нас тут никто не может.

Еще одной черточкой портового города был запах. Пахло смолой и рыбой. Сильно.

Гуляя по улочкам Копенгагена, приближались к центру города, обнесенному стеной. Глядя на эти стены, сразу видишь древность – стены явно раннего Средневековья, из тех времен, когда о пушках еще не задумывались. Никакой изломанной конфигурации, как, например, в крепости Гетеборга, просто стена, огибающая город и периодически прерываемая круглыми башенками. А вот роднил эту крепость и крепость Гетеборга – плотный лес кирпично-красных крыш, выступающих над стенами. Застройка внутри стен была очень плотной. И конечно же обязательный шпиль, высоко возносящийся над городом и насаживающий его на виртуальную ось, вокруг которой, по задумке, должна вращаться вся жизнь в городе.

Никто не препятствовал двум прилично одетым джентльменам посетить городские стены. С меня вообще еще ни разу не требовали денег за вход куда-либо, хотя ждал этого постоянно. Наверное, не те книжки в юности читал. Видимо, все включено в пошлины.

Вернулся на «Орла» еще до вечера, ждал купцов и раскладывал новые впечатления по полочкам. Каждый виденный город невольно сравнивал с русскими городами. Первое, что бросалось в глаза, мелкие тут городишки. Вот этот, например, тысяч на двадцать народу тянет, не больше. И домишки съежившиеся, пытающиеся жить на головах друг у друга. Представить себе тут типичное русское подворье совершенно невозможно. На той площади, которую займет подворье с его обширным двором, домом, пристройками и амбарами, местные умудряются десяток домов построить. И это не только здесь – все города, которые нам встретились, имели сжатый план застройки.

Зато домики тут лепили на удивление симпатичные. Вся архитектура была устремлена не вширь, как в России, а ввысь. Усмехнулся про себя: ну да, хлев на первом этаже, курятник на втором, а жить на третьем, с видом на такой же дом напротив, и слышать разговоры соседей, живущих через стенку от тебя справа и слева. Благодарю покорно, таких изысков архитектуры мне не надо, уже пробовал.

Вернувшиеся купцы потащили меня смотреть отобранные ими помещения. Пришлось вновь накидывать плащ, прикрывающий мою сбрую, и выдвигаться в город.

Из представленных помещений мне понравилось в центре города, рядом с аристократическим районом. Раньше здесь была лавка, но ценники на съем явно сократили лавке жизнь. Мне цена была не столь важна – за несколько дней сумма аренды выходила вполне скромная. Смущало отсутствие рядом рынка. Но и этот вопрос оказался решаем – на рынке были свои зазывалы, которых нанимали именно для таких случаев.

Ударили с хозяином по рукам, получил ключ и расстался с авансом. Двинулись с купцами на «Орла» обмывать сделку. Эта традиция почему-то была одинаковой у всех народов. Меня хотели тащить в трактир, но я сослался на необходимость отдать срочные распоряжения на «Орле» и потащил купцов в гавань. Успеем еще морды в трактире набить.

Со следующего дня все шло установившимся порядком: удочка, наживка, ожидание поклевки. Место оказалось рыбное, мальки клевали наживку постоянно, и поплавок прыгал на поверхности как сумасшедший. Однако ничего крупного в первый день подсечь не удалось.

А на второй день меня вызвали во дворец Розенборг, благо не к королю, а к принцу Фредерику.

Интерлюдия

Копенгаген

Конец лета выдался в Копенгагене холодным. Конрад кутался в плащ и провожал глазами мелькающие по бокам едущей коляски деревья. Холод лета перекликался с холодом при дворе. Конраду так и не удалось получить статус канцлера, несмотря на то что формально он занимал эту должность. Король Кристиан больше не прислушивался к сведениям, тщательно собранным графом Ревентловом, и перед Конрадом замаячила судьба его знаменитого предшественника, Педера Шумахера, графа Гриффенфельда.

Заработать немилость короля с последующим пожизненным заключением и угрозой смертной казни не являлось желаемой вершиной карьеры. Последние несколько лет Конрад дергал все ниточки, что попадали в его руки, раскапывая любые странные слухи. На финансирование сбора слухов и их проверку была истрачена значительная часть средств семейства Ревентлов, но король не интересовался практически ничем.

Конрад еще раз вздохнул и вновь попробовал завернуться в плащ плотнее. Еще утром папка с любовно собранными им сведениями о Московии грела графу душу, суля внимание монарха. Больно уж интересные накопились фактики. Но Кристиан V не счел нужным принять Конрада.

Придворные, вежливо усмехаясь в платки, порекомендовали отвезти бумаги наследному принцу Фредерику, он-де любопытный, вот пусть и читает, если сумеет прочесть. А если не сумеет, то ему поможет младший принц Вильгельм. Сказано это было не столь вопиющим образом, но Конраду от этого не легче. Настолько не легче, что он действительно решил обратиться к принцу Фредерику.

И вот теперь канцлер без статуса трясся в коляске по мощенной булыжником улице и мерз от холода и злости.

Принц Фредерик проявил любопытство. Вот только принял канцлера не в кабинете, а на ходу, спускаясь с ним в подвал замка, к ровным стеллажам бутылок и рядам бочек. Конрад отнесся к этому жесту с пониманием: принц не был завзятым приверженцем Бахуса, но довольно изящно умел заставить излагать прошения и сообщения устно, не затрудняя себя чтением. Несмотря на ум и начитанность принца, писал он плохо и старался не демонстрировать свой недостаток лишний раз.

Предварительный доклад граф сделал, спускаясь по лестнице, под скрип ступеней и эхо от сводчатых коридоров. Доклад прерывался поклонами немногочисленной встреченной ими челяди и вкратце подводил итог странностям, происходящим у московитов.

Принц замедлил шаг только в подвале, прислушиваясь к словам графа и поглаживая бока минуемых ими бочек высотой по грудь. Дойдя до стеллажа с лежащими на боку бутылками, принц вытащил одну из них и, вертя в руках, задал вопрос графу:

– Интересная история. Но откуда такие выводы?

Конрад воодушевился. Он ожидал более короткого «Интересно. Вы свободны…»

– Иного и не предположить, мой принц. Если без вмешательства Господа, то без скрижалей Гипербореи не обошлось. Скрижали, это аллегория, но московиты нашли некие бесценные свитки, а главное, смогли с ними разобраться. Если просмотреть хронологию докладов, позволю себе предположить, что нашли эти свитки около двух лет назад. Именно тогда их царь объявил свой залог, что раньше никогда не делал. А затем становилось все только удивительнее…

Принц оторвал взгляд от бутылки и прервал канцлера:

– Граф, я спрашивал: какие выводы. Не надо повторять сказанное.

– Простите, ваше королевское высочество. Позволю себе предположить, что московиты, если все пойдет как ныне, станут многое значить на Балтике.

Принц положил бутылку и взял очередную из ячейки рядом.

– Московиты давно не имеют сюда хода. Не думаю, что король Карл им позволит такое.

Конрад склонился перед мудростью династии Ольденбургов, но, поймав вопросительный взгляд принца, позволил себе поспорить.

– Слухи о диковинах московитов уже широко разошлись по европейским дворам. Наши послы докладывали, что царь Московский каждый год хвастает новым. В их единственном порту Архангел-городе корабли необычные выстроены, о том нас не раз купцы упреждали. И этим летом на кораблях тех богатый товар везти собирались.

Принц нетерпеливым жестом отложил бутыль и повернулся к канцлеру.

– Короче, граф. Это все вы уже говорили.

Конрад зачастил, стараясь вновь вернуть внимание принца:

– Про богатые корабли ныне известно не только при всех дворах, но и многим нечистым на руку капитанам.

Принц заинтересовался. Поперек его высокого лба легла складочка раздумий, сделать выводы из сказанного труда не составило.

– И что?

Канцлер с удовлетворением заметил искры заинтересованности во взгляде принца, обращенном на него.

– Один из этих кораблей ныне встал на нашем рейде. По докладам прознатчиков, осматривавших корабль снаружи, на нем есть незначительные заделанные пробоины. А ведь капитанов, заинтересовавшихся товаром московитов, по моим сведениям, никак не меньше дюжины должно быть.

Принц опять отвлекся, вертя в руках новую бутыль. Но было видно, что мысли его далеко от оценки мастерства виноделов.

– Интересно. И теперь вы связываете эти корабли с возможным ущербом для Швеции?

Конрад опять склонился пред мудростью принца и добавил:

– Пока сказать трудно, сведения запаздывают. Но кораблей у московитов много быть не может, за этим следят наши купцы. И если бой действительно был, то эти новые корабли справились с превосходящими их в несколько раз силами противника, да еще и продолжили плавание.

– Может, и не было никакого боя.

– Возможно. Но, ваше высочество, позвольте рассмотреть все возможности. Ведь если бой был, то это многое меняет.

Принц отложил очередную бутыль и в задумчивости начал постукивать по деревянной полке стеллажа.

– Меняет. И что с того?

– Позволю предположить, что московиты на Балтике могут столкнуться не только с флотом короля Карла, но и с нашим…

– Вот это вряд ли! – Принц опять выбрал бутыль с верхней ячейки и, сосредоточившись на ней, продолжил: – Флот Карла им помеха, а наш нет.

Канцлер вновь выразил восхищение мудростью королевского наследника, но поспешил закончить свою мысль:

– Угадать намерения московского царя непросто, о нем разное докладывают. Но их первый корабль уже в нашем порту, и я посчитал возможным обратить внимание на удобный момент для налаживания дружеских отношений. Возможно, со временем удастся открыть доступ к их тайным скрижалям. Да и в войне со Швецией помощь новых кораблей московитов, если они действительно справились с пиратами, лишней не будет. Сможем их руками ослабить шведский флот, а потом…

Принц покивал, то ли словам канцлера, то ли найденной бутылке, и задумчиво пошел в сторону лестницы наверх. Уже подходя к выходу из погреба, он остановился, отсылая рукой стоящего перед лестницей слугу.

– Слишком много «если». Как понимаю, отец не стал их слушать? – Фредерик покосился на Конрада и удовлетворенно кивнул своим мыслям. – Пригласи ко мне капитана корабля московитов, проясним некоторые вопросы и будем думать дальше. Двор не удивит мое любопытство.

Канцлер уходил с аудиенции в приподнятом настроении. Даже лето не казалось таким холодным, как раньше. Принц сказал «будем думать», имея в виду его, Конрада. Значит, у династии Ревентловов появились интересные перспективы. И все они связаны с этим странным кораблем на рейде. Что же, в его положении выбирать не из чего. Ставка сделана. Теперь все средства надо положить, чтоб московитов приняли в Дании.

Продолжение дневника

Пришлось лихорадочно наводить справки о принце. Короля датчане любили, даже не стал спрашивать за что. О принце отзывались уважительно, упоминали его природный ум и интерес к наукам, но никаких деяний за ним не припоминали. Попробую сориентироваться на месте.

Дворец раскинулся в глубине парка перед городскими стенами. Парк окружал ров, и за деревьями просматривались земляные редуты, так что резиденция местных самодержцев только казалась открытой и беззащитной.

Сама деревянная резиденция выглядела приятной и воздушной, хотя впечатления дворца не производила, да и маленькая была, скорее летний домик, чем дворец. Больше всего удивили огородики рядом с резиденцией. Королевская семья, похоже, предпочитала к столу все свеженькое.

И слуг было мало. Доставившие гвардейцы передали нашу компанию – меня и толмача – с рук на руки молодому слуге, который провел длинным коридором, увешанным картинами грехов человеческих. Мы поднялись на второй этаж. Слуга попросил нас подождать в приемной. По дороге встретили еще одного слугу, еще один гвардеец стоял в карауле на этаже. Скромненько они тут принца обеспечивают, и, кстати, нас никто не обыскал. Зря, выходит, оставил сбрую на «Орле».

Принц принял в своем кабинете. Стол его был завален бумагами. Посмотрев на этот творческий беспорядок, стал надеяться, что с принцем можно договориться – знакомые замашки трудоголика. Тем более по возрасту принц был примерно как Петр.

Фредерик интересовался новинками. Интересовался настолько дотошно, что я порадовался об оставленном оружии, принцу совершенно не нужно копать еще и в этом направлении. Рассказывать о диковинах на пальцах было несколько неудобно, и я пригласил Фредерика посетить нашу выставку, на что получил встречное повеление доставить выставку сюда. Все же самодержавие из Фредерика выпирает явственнее, чем из Петра. Надо будет это учитывать.

Весь следующий день вынужденно посвятил рассказам о диковинах, перевезенных утром в резиденцию. Народа собралось много, ощущал себя фокусником на сцене перед зрительским залом, систематически вытаскивающим зайцев из шляпы. Представление приняли благосклонно, правда, ожидал больших восторгов. Однако роль детонатора представление сыграло. После обеда, на который меня не пригласили, была еще одна аудиенция у принца. Преподнес ему в подарок перьевую ручку работы моего ювелира. Возникло ощущение, что с подарком промахнулся, но акцентировать на этом внимание никто не стал.

Вопросы поставок принца не интересовали, у него был интерес к технологиям. Пришлось надеть на себя сибирский валенок и упирать на простого торговца, знать не знающего и ведать не ведающего ни о чем. Все скользкие вопросы были благополучно переадресованы Петру. В целом Фредерик остался доволен беседой, судя по тому, что обещал запомнить купца Александра и замолвить словечко кому надо.

Замолвил или нет, но интересные предложения пошли косяками. Однако ничего соответствующего моим планам не встречалось. Времени ходить по приглашениям не было совершенно, мне еще с факторией шведской разбираться. Ганзейцы намекают, что пора выдвигаться. И еще домой до штормов успеть надо.

Решил организовать прощальный прием, на котором все со всеми и обсудить. Осталось решить вопрос где, благо тут аристократия практиковала организацию банкетов за деньги. Договорился с содержателем одного из фешенебельных залов, долго с ним торговались, но все же ударили по рукам. Разослал приглашения, собрал гостей.

Прием получился веселым и многолюдным. Пожалел, что Тая осталась в Швеции. Опять было много разговоров и лавирования. Всем вкладывал мысль – мне необходима торговая фактория и сеть. Местные были торговцами от рождения и умели виртуозно не слышать то, что не отвечает их интересам. Они, в свою очередь, предлагали мне не мучиться и продавать им все оптом, на что всех отправлял закупаться в Швецию на мою факторию.

Сдвиги намечались, но медленно. Начал активно работать с колеблющимися, рассказывая, сколько диковин могу привезти в следующем году. Закончил прием с некоторой надеждой на желаемые зимние предложения от датских послов в Москве. Пусть еще дозреют.

Снялись с якорей еще ночью, заблудиться тут было просто негде, а лоцманы знали эту акваторию досконально. Конвой шел к последнему пункту своего маршрута – в вольный город Любек.

На этот раз дошли без приключений. Вновь поднимались до прячущегося выше по течению города, на этот раз по реке Траве, для разнообразия ничем не защищенной, кроме маяка. Поднимались медленно, река крутила, то сужаясь, то расширяясь. Пожалуй, загонять сюда «апостолов» будет проблематично. Наконец дошли до оплота ганзейских купцов.

Любек выглядел солидно. Река расходилась перед нами на два рукава, которые обнимали со всех сторон большой остров, километра два в длину и не меньше километра в ширину. Остров походил на плоский стог, поднявший свою вершину на пару десятков метров над рекой. На этом острове и стоял вольный город Любек, отгородив остров от реки высокими стенами с круглыми башенками. Сам город карабкался на холм, покрывая его сплошной чешуей черепичных крыш. То тут, то там небо пронзали иглы шпилей, навскидку, не меньше десяти. Город казался старым и богатым.

Старый – из-за крепостной стены, опять же в рыцарских традициях. Перед этой стеной были выстроены на другом берегу реки вполне современные для этого времени пушечные бастионы. Стены города выполняли теперь роль второй линии обороны.

Богатый – сюда одного только кирпича должно было уйти астрономическое количество, и черепицы, да и всего остального.

А еще любимая немцами готика – все стрельчатое, устремленное вверх, добавляющее росту и без того немаленькому городу. Впечатлился совершенно искренне. Шел по Любеку как на экскурсии, постоянно крутя головой. Параллельно в который раз слушал наставления ганзейцев.

За время моего общения с ними вызнал большую часть истории союза. В основном их подвиги и победы – о поражениях и развале купцы говорили крайне скупо, они вообще не признавали ни того ни другого. Однако, зная о моих планах, честно предупредили, что было несколько провальных попыток возродить союз, последняя из которых закончилась тридцать лет назад.

За эти годы разошлись по частным рукам дома и фактории союза, умерли от старости самые преданные сторонники. На настоящий момент в союзе состояли, и то формально, три города: Любек, Бремен и Гамбург. На словах членов союза было больше, но тут даже купцы соглашались, что остальные только числятся. Шли мы в головную контору союза, где проходили раньше съезды и собрания, собиравшие когда-то до двухсот представителей из разных городов. По пути мне рассказывали, кто теперь у кормила.

Послушав характеристики, уже не удивляюсь, что союз развалился. Сборище стариканов, помнящих былое величие и способных говорить только о нем. Хорошо еще, что самые фанатичные уже почили. Остались те, кому союз уже безразличен, просто есть место для клуба воспоминаний.

Мы пришли. Стал выспрашивать, есть ли тут разумные ганзейцы детородного возраста, в смысле, способные работать. Мои провожатые даже обиделись, они вроде как тут и вместе со мной, и дети у них есть. Поправился: конечно, кроме них есть кто-то еще?

Было, но немного, и не известно, в городе они или в плавании. Попросил привести всех, кого найдут. Напирал на важность и на то, что много времени не отниму. Купцы ушли за подкреплением.

Прошелся вдоль улочки, посмотрел на жизнь Любека. Контора солидного союза располагалась в деловом центре города, кругом был сплошной музей под открытым небом. Жизнь текла тут размеренно и неторопливо, прохожие никуда не спешили, у стен домов даже скамейки стояли. Нашел пустую лавочку на солнечной стороне и сел писать в блокнот тезисы. Мой толмач просто прохаживался по улице. Жаль, что купцы настояли на немедленном походе в штаб союза. Планировал сначала провести выставку диковин, а потом вступать в диалог.

Купцы вернулись очень нескоро. За это время можно было раз шесть по периметру город обойти. Привели с собой несколько разновозрастных бюргеров, после чего мы оккупировали ближайшую таверну, которых тут было в избытке.

Первый раз за свою эпопею пил пиво. Раньше было не до этого. На Руси, в Поморье, пиво варили не часто, была там проблема с налогами, в которую я не вникал. А в Немецкой слободе, где этот жидкий хлеб варили постоянно и никаких налогов с него не платили, сидеть было просто некогда.

Не будучи особым фанатом пива, специально не искал, где бы им запастись. Но обосноваться в немецкой пивной и пить чай, если он тут вообще был, это уже верх неприличия. Пили Пиво, именно с большой буквы, закусывали жареными колбасками. Постепенно начинал становиться фанатом. Отличное пиво и острые колбаски. К пиву тут много чего предлагали: и сыр, и курятину, и копчености – но сработал стереотип, в Германии к пиву требуются жареные колбаски. Еще порадовал аккуратный туалет, как непременный атрибут пива и долгого ожидания.

Моя группа поддержки собиралась еще пару часов, и еще почти столько же ждали, когда соберутся все старейшины в своем зале заседаний. За это время успел со всеми перезнакомиться и десять раз пересказать, чего хочу и чего могу. Толмача приходилось постоянно отрывать от кружки, надеюсь, он меня потом ночью не удавит.

Привирал бюргерам по-черному, каюсь, а что делать. Выкристаллизовывался новый план, как можно помочь Петру. Войны, конечно, избежать не удастся, но вот обеспечить ему пятую колонну, да еще и за их деньги – игра стоила свеч. Кстати, только в этом времени до меня дошел глубинный смысл этой фразы. Дорогие тут свечи, пять раз подумаешь, зажигать или не стоит. Надо что-то со светом решать. Наши масляные фонари, стоящие во всех цехах, тоже удовольствие дорогое. Ну вот, опять от текущих дел отвлекаюсь, это все пиво виновато.

Наконец нас пригласили в зал заседаний. Настроение после пива было расслабленным и благодушным. Приходилось постоянно себя одергивать. Мне тут зубы надо показывать, а не хвостом вилять. Тут еще толмач мой говорил с паузами. С одной стороны, хорошо, успеваю все обдумать, а с другой – он мне сейчас такого напереводит… Надо языки учить.

Открыл заседание старичок. Понятно, не очень-то вы мне и рады, зачем же так откровенно врать. И можно чуть короче, а то опять же естественные желания бродят.

Угу, и эту речугу они называют кратким вступительным словом? Простите, мужики, но так до деловой части просто физически не досижу. Встал, попросил слова.

Великие купцы Ганзы. «Ганза» переводится как «союз». Так что ничего в названии менять не имело смысла, а к тому, что не по-русски будет называться союз, относился совершенно спокойно, умные поймут, что к чему, а остальные пусть думают, что хотят. Опять отвлекся, эх, еще бы сбегать в сортир на пяток минут. Ладно, на чем там остановился? А то пока переведут, о сотне вещей подумать успеваешь. Ага, о великих купцах. Продолжим.

– Вы все умные и опытные купцы, верю в вашу мудрость, и посему скажу кратко. Именно сегодня вам предстоит решить, возродится былая слава Ганзы или сгинет навек. – Жду окончания перевода и начинаю говорить не дав купцам возмутиться. – Вы считаете, что ваш союз на века, и не мне вам такое говорить. Но вы ошибаетесь. С сего года мои торговые суда начнут большую торговлю, а мои военные корабли способны защитить их от любого пирата. Пока у меня два корабля, в каждом помещается по сто тысяч пудов груза. И строю я их по два судна в год. Подумайте, что будет через десять лет.

Выжидал паузу. Положил под плащом руки на пистолеты, так спокойнее. Про корабли несколько приврал. Денег на вторую пару еще хватит, если расторгуюсь, но они уже встанут в полную сумму, а не в десять процентов стоимости, как мне обошлась первая пара. Так что строительство будет идти медленно, если не возьму заказы на корабли от этих купцов.

Переждал самый пик возмущенных криков и громко продолжил:

– Это не то, о чем хочу говорить с вами. – Выждал еще, пока чуть притихнут и переведет толмач. – Сегодня мы можем вместе основать торговый союз, и он понесет дальше вымпела ганзейских купцов. А можем кричать и ничего не делать, и тогда я создам свой союз, и постепенно о ганзейских купцах забудут. Вам решать. Думайте, купцы. Советуйтесь. Вернусь через полчаса, и обсудим, а о моих кораблях вон купцов расспросите.

Повернулся и быстрым шагом вышел в коридор, вместе с семенящим сзади толмачом. Далее бегали с ним наперегонки в поисках нужного места, даже начал задумываться, не мало ли дал времени ганзейцам на размышления. Но, к счастью, мы в отпущенный срок уложились. А купцы так и сидят в зале – пили же вместе, может, они устроены как-то иначе? Шествовал по залу, гордо подняв голову и расправив плечи. Всему организму было хорошо.

– Что скажете, купцы?

Поднялся все тот же ведущий собрание старичок и, брызгая слюной, начал толкать еще одну речь. Остановил толмача жестом, не надо пока перевода. Старичок быстро выдохся, неудивительно, такой выброс яда любую змею утомит.

– Уважаемый купец, речь твою услышал. – Потом обвел взглядом сидящих за столом купцов и, глядя на них, продолжил: – Вы все видели, как я остановил переводчика. Вы понимаете, что, переведи он мне, не знающему языка, слова уважаемого купца – никаких переговоров дальше быть не могло. И пока не нанесена обида, от которой мы все страдать будем, спрашиваю вас еще раз, купцы, живущие морем. Будем ли мы вместе зарабатывать или будем враждовать. Ведь после слов старца, которые попрошу сейчас перевести, враги мы в море станем.

Многие купцы неодобрительно косились на старика, остальные на меня. Слова пока никто не брал, даже старец слегка успокоился. Пауза затягивалась, ну и ладно, нам и завещали ходить другими путями. Расслабился, кивнул толмачу:

– Переводи.

Толмач аж покраснел слегка. Набрал воздуха и попытался выпулить фразу на одном выдохе:

– Он пожелал вам…

– Остановись, – с места поднялся рослый, крепкий мужик и продолжил на плохом, но понятном русском языке: – Слова, во гневе сказанные, не должны делам стеной стать. Скажи, купец, удумал что? После и решим.

Отлично, первый пар сбросили, о делах задумались, некоторую вину за несдержанность ощущают. Делаем дубль два. Вытащил блокнотик, развернул на постулатах.

Стал излагать пространно, хотя в блокнотике всего несколько строк было, с пометками в скобочках, о чем говорить, получалось примерно так:

– единый выборный руководитель (лет на десять, только себя);

– единый ежегодный членский взнос и разовый при вступлении (корабли охраны строить будем на вступительные, содержать – на ежегодные);

– вступить может любой купец, необязательно вступать городами;

– единые торговые дома для всего союза (каждый вступающий может приносить с собой факторию, стоящую на его содержании и остающуюся его собственностью, если была таковой; затраты на расширение фактории, если это необходимо, идут как беспроцентная ссуда от союза);

– использующие факторию купцы союза платят за это постойные деньги, по тарифу, утвержденному центром, для каждой фактории отдельно;

– в каждой торговой фактории будет приказчик, содержащийся на средства союза и постоянно составляющий отчеты для центра (назвать их комендантами союза или еще как);

– все купцы, проходящие через фактории, обязаны отчитаться о том, куда и с какими объемами товаров идут (чтобы не возникало накладок), а также могут получить информацию, куда и кто ушел до них; где купцы брали товар и почем продали, это их личное дело и отчитываться они не обязаны;

– обо всех необычных происшествиях или изменениях условий торговли на местах купцы обязаны предупредить ближайшую факторию союза;

– купцы союза имеют право присоединяться к любому нашему вооруженному конвою, о графике движения они могут узнавать в факториях; требовать индивидуального эскорта купцы не имеют права, но могут нанять свободное конвойное судно союза по льготной цене (ключевое слово – свободное, пусть будут заинтересованы в содержании большого конвойного флота); могут подавать прошение на новые маршруты конвоев или изменения старых, чем больше соберет подписей прошение, тем быстрее центром будет принято решение;

– свободные средства союза, а также средства купцов, которые захотят их вложить, помещаются в единую казну (назовем ее банком) и выдаются из нее на нужды купцов под процент и залог; сумму процента оговаривает центральное руководство; средства из этой казны могут быть выданы и не ганзейскому купцу, но также под залог и больший процент; купцы союза имеют преимущество при рассмотрении заявок; заявки на ссуды принимаются в факториях;

– связь между факториями обеспечивает постоянно курсирующее скоростное вооруженное судно (наверное, два по очереди, если дело пойдет); на нем перевозятся отчеты, деньги и посылки; также судно перевозит письма, принимаемые от всех желающих, согласно тарифу за письмо или посылку (тарифы тоже централизованные, и надо еще придумывать сетку на тарифы с учетом цены посылки и рисков перевозок);

– для работы в обслуживании приходящего курьера на фактории будет еще один работник на содержании союза; его задача: разбор и сортировка пришедшей почты, распределение по факториям исходящей почты; доставка до заказчика – только за отдельную плату (пускай на факторию ходят почту сдавать и забирать, да еще проход через выставочный зал организуем; главное, сделать мизерные ценники на пересылку, все равно это побочное дело, судно в любом случае курсировать должно);

– выйти из союза может любой купец, погасивший все взятые ссуды и заплативший отступной взнос (размер устанавливается централизованно); в случае отказа в выплатах союз имеет право изымать товаров и средств на сумму задолженности и идущих по ней процентов при первой же встрече купца в море;

– купцы союза имеют право подавать жалобу на таких же купцов либо иных оппонентов, причинивших тот или иной ущерб путем неисполнения договоренностей; такую жалобу можно подавать ближайшему коменданту фактории; решения центрального суда могут носить характер от назначения штрафа и исключения из союза до выдачи каперских свидетельств для охоты на корабли и караваны обидчика; исключенный обязан выполнить все те же пункты, что и добровольно выходящий, и с теми же последствиями;

– льготы и привилегии, заключенные от имени союза, распространяются на всех купцов союза; личные льготы и привилегии купца остаются личными;

– на содержании союза будут: руководитель, два его советника и два делопроизводителя (пока и одного хватит); три судебных разбирателя, они же судебные исполнители, в случае необходимости имеют право привлекать на работу за деньги специалистов и исполнителей; также на содержании капитаны и команды конвойных судов; плюс содержание по два работника в каждой фактории;

– все содержащиеся на жалованье обязаны отчитываться только перед центральным руководством;

– руководство обязано отчитываться перед съездом купцов, теоретически ежегодно, а практически, как соберутся;

– обобщающие отчеты центральное руководство должно рассылать по факториям ежегодно;

– задачи руководства – координирование действий союза, решение политических вопросов с вольными городами или странами, получение общих для союза льгот, разработка перспективных направлений развития;

– покупка и содержание фактории не входит в задачи союза; при личных инициативах своих купцов союз может выдавать ссуды (одним словом, если считаешь факторию привлекательной, покупай ее на себя, но и риски все неси сам);

– регалии (медаль там на все брюхо, вымпел на мачту); регалии для факторий; подделка регалий или использование их не по праву автоматически объявляет охоту всего союза на виновного.

Обсуждение пунктов было бурным, они шли вразрез со старой концепцией союза. Раньше союз устанавливал цены всем купцам, по которым они и торговали. Зато купцы не платили никаких взносов и должны были собираться в случае опасности на своих судах, используя их как боевые. Теперь предложены принципиально иные концепции и решения.

Особенно купцы протестовали против свободной торговли, опасались, что кто-то где-то найдет подешевле и разбогатеет, в то время как они, именитые купцы, будут жалкие копейки получать. Не стал говорить, что хорошо знаком с этим кем-то, и он именно так и будет делать. Сказал только, что если человек побегал и поискал новые варианты, то вполне справедливо будет, когда он заработает больше тех, кто ничего не делал для розыска новых мест сбыта или закупки.

Единственное, что добавили к правилам, это ответственность за качество товара. Все согласились, что если купец добыл дешево гнилую ткань и продал ее с большим наваром, это нанесет урон чести всего союза. А вот если купец хорошую ткань нашел дешево и продал дорого, то претензий к союзу быть не может. Внесли еще один пункт в список.

Купцы так увлеклись обсасыванием и приглаживанием пунктов, что никто особо не вспоминал, зачем мы все это обсуждаем. Не стал пока прерывать творческий процесс, отвечал на прямые вопросы и присматривался, кто как обсуждение ведет, кто дельные предложения вносит, кто просто критикует, а кто рассматривает вопросы с точки зрения контроля, как они будут исполняться. Если дело выгорит, нужны будут советники и прочие. Не сидеть же мне тут постоянно.

Высмотрел все, что нужно, в частности, порадовался, что в купце, знающем русский, не ошибся: грамотный мужик, предложения вносит интересные и реагирует быстро. Будет первым советником. А вторым присмотрел себе носатого блондина, который, похоже, все обо всех знал. Как обсуждают что-то, он сразу говорит, что тому-то и тому-то это не подойдет и будут проблемы. Полезный советник. Раз умеет собирать информацию, справится и с большим количеством купцов из разных городов, тут главное владеть принципами сбора и обработки информации и очистки слухов от шелухи. Носатый это делал превосходно.

С советниками определился, а они уж пусть предлагают остальные кандидатуры. Некоторые наметки для себя сделал, но было интересно, кого предложат сами советники. И остался главный вопрос – пропихнуть меня на место самой большой шишки.

Поднялся из-за стола, привлекая общее внимание. Вот не хотел форсировать события, хотел подготовить почву. Теперь из-за этих торопыг результат вилами по воде писан. Единственная надежда на наши предварительные разговоры в корчме, все же больше четырех часов рассказывал о кораблях, о товарах и о блистательных перспективах.

– Уважаемые купцы. Вижу, что вам интересно разобрать мои предложения досконально, но нам надо решить два важных вопроса. Будем ли мы создавать обновленный союз купцов, и если да, то кто будет руководителем. – Купцы опять зашумели, снова их прервал: – Давайте каждый по очереди встанет и скажет одно – он за новый союз или против. Ничего боле говорить не надо, только за или против. Начнем с меня: я – за.

Дождался окончания перевода и сел на место. Возникла некоторая пауза. Уже собирался по второму разу объяснить, чего от них хочу, может, не поняли. И тут встал сосед, высказался коротко и сел. А после него дело уже пошло быстро. Перевод не требовался, все было понятно. Мысленно вел счет: пять – два в нашу пользу, шесть – два, семь – три и так далее.

Всего против было пять человек. В их числе и старичок, который не сдержался и опять толкнул речь. И похоже, снова поездил по мне на танке. Пришлось немного вразумить. Встал, гневно высказался – что князю, в моем лице, такого слышать невместно! Разве не говорил о своем княжеском звании? Нет? Ну и что, это не дает никому права про меня говорить гадости, раз уж даже мне это понятно без переводчика. В связи с нанесенным оскорблением вынужден вызвать старичка на дуэль немедленно.

Купцы были шокированы. Старичок даже побледнел. Меня пытались вразумить, что стариков на дуэли вызывать не принято, на что я резонно отвечал, что и не запрещено. А если эти старики позволяют себе много лишнего в словах, то должны уметь нести за свои слова ответ. Старик начал извиняться, явно через силу. Дослушал и с сожалением констатировал: извинения не принимаются, готов выслушать его предложения об оружии и месте, но настаиваю на немедленной сатисфакции.

Конечно, никакой дуэли устраивать не стали, додавил этого умственного инвалида до отречения от слов, а заодно и до отречения от ганзейского купечества – все равно он уже давно не занимается торговлей. Выпроводил старика вместе с еще двумя непримиримыми. Двое вовремя передумали и остались. Пока свежи сцены грозного меня, продолжил собрание:

– Теперь нам следует выбрать руководителя. Выбираем на пять лет. Первому руководителю придется долго создавать разрушенную Ганзу, так что выбираем его сроком на десять лет. И предупреждаю сразу, на первый срок вижу лишь одного руководителя – себя. Только у меня есть силы и средства решить те задачи, которые вы уже много лет решить не можете. После первого срока можете избрать иного, если моя работа вам не понравится. Но если иной руководитель будет избран прямо сейчас, забираю свои суда и решаю вопросы с союзом в другом месте и с другими людьми.

Попробовали бы они после этого проголосовать против.

Так я стал «кризисным управляющим» не существующего уже, или – еще пока, Ганзейского союза. Назначил советников, поручил им разбираться с теми же вопросами, обсуждение которых мною так невежливо было прервано. Дополнительно озадачил разработкой маршрутов первых конвоев, которые могли бы посетить города, бывшие ранее ганзейскими, и разнести весть о возрождении вместе с нашим новым уставом. Ну и заняться делами торговыми.

Спросил, как записана эта штаб-квартира. Она оказалась совместной собственностью, но купцы обещали вечером решить все вопросы с ушедшими. Тогда порадовал их, что завтра с утра откроем выставку ганзейских товаров прямо в холле, места там много. Но купцы должны обеспечить распространение информации об открытии, а также о том, что союз вновь создан, но уже на совершенно иных законах – на законах свободной торговли. Пусть об этом узнает как можно больше желающих.

Прием в союз начнем сразу после того, как советники разработают первые тарифные сетки вступительных и членских взносов. Предложил начать всем этим заниматься прямо сейчас.

Зря про немцев говорят, что они сдержанные. Очень даже они эмоциональные, главное, чтобы проблема затрагивала их интересы и кошельки. Остановились пока на тысяче талеров в пересчете на любую валюту вступительного и отступного взносов и по семьсот талеров ежегодно. Суммы получились очень большие. Постановили на первые пять лет снизить их до половины, а там будет видно. Если купцов вступит много, то и повышать взносы через пять лет не потребуется.

Написали чистовик устава, подготовились, так сказать, к приему. Разошлись поздним вечером. На «Орле» дал команду готовиться к организации с утра выставочного зала и добрался, наконец, до койки. Все же денек был сумбурный.

Утром все пошло по накатанной: выставка, экскурсии по выставке, наживка и ожидание поклевок. Единственным отличием стало то, что ходил теперь везде троицей – взял к себе в свиту еще и морпеха, все же враги у меня тут уже появились явные. Надеюсь в четыре ствола отбиться от недоброжелателей. Но по темным переулкам желательно не ходить.

Интерес у купцов разгорался. Теперь уже они видели, что не зря ввязываются в это дело, а то у меня были опасения остаться единственным членом вновь созданного союза.

Пошли сугубо деловые разговоры. Особенно после того, как я заявил – товары буду продавать в розницу исключительно сам или перепродавать по оптовым ценам, которые оговорим отдельно, но только ганзейским купцам. Но и от ганзейских купцов требую продавать либо в розницу, либо так же перепродавать только ганзейским купцам. Допустил мелкооптовую продажу в лавки, а то уж совсем жесткие условия: розницы у ганзейцев немного, они все же скорее посредники и транспортная компания.

Интерес населения Любека к новым товарам рос быстро, превосходя только рост интереса к новой Ганзе. Вечерами на наших предварительных собраниях присутствовали наблюдателями более десяти купцов, заинтересовавшихся союзом. Вопросов поднялось много, их число разрасталось как снежный ком, катящийся с горы. Самым действенным методом решения этих проблем оказался метод «А что на это скажете вы, господин советник?..» И последующее подправление результата в соответствии с будущей генеральной линией развития: «Вы совершенно правильно сказали, только сделаем мы это так…»

Самое интересное, что все примеры и обсуждения тщательно конспектировались. Еще не созданный союз обрастал бумагами. Скелет отношений в союзе обсудили за два вечера. Днем советники работали с купцами и разрабатывали маршрут конвоя. Стартовую точку дал им в своей фактории и объявил ее ганзейской. Правда, по-прежнему являлся пока единственным членом союза, кстати, так и не внесшим вступительный взнос. По разговорам купцов можно было понять, что идет активный сбор денег на взносы. Видимо, третий конвойный корабль буду строить уже не на свои деньги, что искренне радовало. От моего зимнего благосостояния осталось не очень много. Теоретически продолжал быть богатым человеком, а практически имелся только резерв средств на содержание завода.

Огромные средства сожрала подготовка к рывку на Урал. Снабжение этой экспедиции потребовало гораздо больше денег, чем рассчитывал, и, отплывая из Архангельска, мог рассматриваться как технический банкрот. Тут дела немного поправлю, но основные деньги за товар получу только к следующему году. Так что эта зима будет самой напряженной в плане финансов.

Если не соберут вступительные взносы на корабль, придется останавливать строительство. А еще не созданный союз активно начал потреблять средства. Заказали новые вымпелы ганзейцев для судов и факторий, заказали чеканить медали – для этого пожертвовал лист латуни из ремнабора «Орла». Дали размножить статут, то есть устав Ганзы, для распространения по пути следования. Все это требовало денег.

Время по-прежнему поджимало. Задерживаться в Германии нельзя или придется зимовать в Европе. При всей перспективности такой идеи хотелось все же вернуться и заняться Уралом. Можно было, конечно, оставить корабли, пройти через земли свеев и по суше добраться до Архангельска. Но я держал этот вариант на крайний случай.

Объявил купцам, что через день выходим в Швецию. Все желающие вступить в Ганзу и войти в первый караван должны подготовиться к этому времени. Меня уговаривали подождать недельку, народу соберется значительно больше, но я был непреклонен. Большой караван при одном охраннике – это тоже плохо. Судов пять если соберется, то этого будет вполне достаточно для начала.

Разработали несколько маршрутов конвоя по побережью Балтики, где что скупаем, где продаем. Даже ориентировочные объемы закупок прикинули по старому опыту купцов. Выходило, что пять их посудин действительно мало, но ждать все же не стал. Появилась мысль добавить в конвой одного «апостола», его объемов хватит с избытком, а товара на обратную дорогу будет немного. Думаю, и одного «апостола» не загрузим.

В день перед выходом состоялась торжественная церемония приема первых членов в ганзейское купечество. Обставили ее с максимальной пышностью. Пригласили многих купцов и аристократию. Пришли далеко не все, но толпа собралась значительная. А еще много любопытных пришло, которых не приглашали. Проводили церемонию на крыльце перед штабом Ганзы. Купцы выходили, брали лист устава и клялись на Библии соблюдать букву и дух статута. С клятвой это советники сами придумали, не стал их отговаривать, хотя подумал: а как принять клятву у мусульманина? Правда, он может на Коране клясться, но тут мне уже тонкости неизвестны. Вдруг мусульманам такое запрещено, у них же запретов побольше, чем у христиан. А с третьей стороны – когда дело до этого еще дойдет.

Далее купцы демонстративно отсчитывали в сундучок, который охраняли два морпеха, вступительный взнос, получали вымпел и медаль. Медаль была так себе, вернусь на завод, закажу действительно красивые и внушительные медали, потом поменяем.

Вступило семь купцов, четверо шли с нами в конвое, а трое кораблей не имели, они перевозили товары сушей.

Показателем того, что народ проникся новыми веяньями, стало вступление в день отхода еще одного купца. Он также был сухопутным караванщиком, и можно было не ждать его присоединения к конвою. Зато в кассе штаба Ганзы появилась внушительная сумма на текущие расходы. Три с половиной тысячи забрал на строительство корабля. Мало, конечно, но еще мои пятьсот, и уже большая часть затрат на строительство окупится.

Караван отправился к Гетеборгу. Шли непростительно медленно, рассчитывал на лучшее. Корабли конвоя постоянно выпадали на лавировке, они не могли так остро идти, как «Орел». Приходилось подстраиваться. Теряли время практически на всем. Из обычного перехода сделали какую-то героическую эпопею. Надо им другой корабль сопровождения давать. Лучше, конечно, другие корабли торговцам, но это процесс долгий. Лучше привязать обновление торгового парка судов к Ост-Индским маршрутам. Пускать туда конвои только из винджаммеров, а то с этими толстяками на длительном переходе все замучаются.

Тем не менее дошли до цели без приключений и довели все корабли конвоя. Поднимаясь по реке Готов к фактории, внимательно рассматривал крепость, точнее, город в ней. При первом проходе было некогда этим заниматься, а теперь могу спокойно посмотреть и сравнить с виденными городами.

Гетеборг был явно молодой, крепостная стена выполнена в современном стиле, с выступами для пушек и насыпями. Внутренний город, как принято в Европе, зажат со всех сторон и рос в высоту. Домики деревянные, с черепичными крышами. Много домиков вне крепостных стен, целый поселок по сторонам от крепости.

Имелись тут и ветряные мельницы, встречающиеся во всех виденных городах, но с Копенгагеном, конечно, не сравнить. Там мельниц было очень уж много. В целом Гетеборг виделся обычным, по меркам Европы, городом и мелким городишкой по российским меркам. Сказать что-то подробнее о нем можно, только погуляв по улицам, но времени на такие экскурсии у меня уже не оставалось: надо быстро решить все дела в фактории и выдвигаться обратно.

Были еще опасения, что в городе лично меня ждут неприятности. Ведь одним из способов решения любой проблемы было и остается устранение. В остальных городах, где побывал, меня никто не ждал, а вот в этом вполне могли, так как всем говорил, где будет фактория. Придется пока ограничиться обитанием на корабле и воздержаться от визитов в город – пусть ждут. А когда разойдется информация, что реализацией новых товаров будет заниматься Ганзейский союз, то устранение меня одного станет уже малоэффективным, машина останется работать сама по себе. Тут уже надо будет ждать политических провокаций.

Рассматривал изменения в фактории, произошедшие за время моего турне. Построили два причала. Тоже не бог весть какие, скорее для купеческих толстопузов, чем для «апостолов», но выгрузку уже можно было производить. Оба «апостола» еще разгружались, складывали товары в основном во дворе у пристани и в два укрепленных на скорую руку сарая. Разгрузка шла медленно. Остальные сараи и жилой барак активно ремонтировали, но заканчивался лес.

Работы тут было еще много, и ждать окончания всего строительства бессмысленно. Распорядился перекинуть всех на разгрузку одного «апостола» и загрузку его всем, что успели собрать приказчики. Разгрузить и потом загрузить «апостол», который я решил оставить тут, смогут и без меня. Собрал команды всех судов, рассказал о дальнейших планах. Один «апостол» и «Ястреб» возвращаются в Архангельск, второй «апостол» присоединяется к конвою и будет всю зиму работать на маршрутах Европы. «Орел» остается охранять караван. Просил разобраться по командам и перераспределиться по судам: кто может остаться и получить за работу хорошие премиальные, а кому обязательно надо возвращаться. Смену привезу на следующий год.

Желающих остаться было значительно больше, чем возвращаться. Не любят моряки зимой дома сидеть. Собрали, не без споров, новые команды, старались максимально сохранять бывшие артели. Даже выделил по паре человек дополнительно к командам, на усиление. Это несколько ослабило команды, возвращающиеся в Архангельск. Но зато я снял с «апостола» морпехов, оставив один новый экипаж на «апостоле» и один старый экипаж на «Орле». Так что народу на борту возвращающихся судов было много, правда, не моряков, но вполне способных работать на подхвате.

Отдельно собрал капитанов и капралов остающихся кораблей. Строго указал соблюдать секретность. Приказал им довести до каждого матроса мое требование: ни при каких обстоятельствах не рассказывать о нашем переходе, заводе, верфи и оружии – особенно об оружии. Пусть говорят, что дошли спокойно, встретили пиратов в море и после длительной перестрелки, следы от которой не спрятать, от пиратов убежали за счет скорости и за счет того, что нашим ответным огнем пиратам нанесли значительный урон.

Прятать сами суда бессмысленно, но указал, чтобы, кроме трюмов и палубы, иностранцев никуда не пускали. И вообще не надо их лишний раз принимать. Особенно это касалось «Орла». Морпехам запретил появляться в городах с оружием. Все оружие хранить только на судах. Эти мои запреты не перекроют утечку информации, но год на раскачку у меня есть. А затем полностью поменяю составы и вооружение – были мысли, как пустить ловцов секретов по ложному следу. Будет у них возможность и на наши пушки посмотреть, и на пистолеты. Сделаю партию гладкостволов на обычном порохе, внешне похожих на наше оружие. Буду снабжать этим конвои ганзейцев, у которых секреты украдут обязательно.

С боцманом был отдельный, обстоятельный разговор. Расписывал ему, что произойдет, если кто-то украдет наши пистолеты или посмотрит внимательно на пушки и патроны. Моря крови в моих рассказах быстро прибывали. Велел ему следить за всей секретностью, держать башни постоянно зачехленными, морпехов выпускать на берег только в мелких городах, без пистолетов и патронов, пускай одними кортиками обходятся если что, а главное, пусть не нарываются. Отсутствие оружия этому только способствовать будет.

Снаряды перегружали с «Ястреба» на «Орла», в ящиках перегружали. На «Ястребе» оставляли самый минимум.

Вечерами заседал с ганзейцами, в основном на их головном барке. Купцы, походив по складам и посмотрев на товары, преисполнились оптимизма. Решали, кто, сколько и чего будет брать. Пошел даже на выдачу товара в кредит. Сразу обсудили и процентные ставки в будущем банке. Часть наших товаров приказчики уже пристроили, часть обещали отдать за поставки железа и меди, часть я отложил на склады для розничных продаж. Днем собирались шведские купцы, до которых дошли слухи о моем возвращении. Шведы тоже хотели новинок, благо приказчики додумались развернуть в одном из сарайчиков фактории выставку товаров.

Теперь нужно было решать, что делать со шведами: просто им отказать будет неправильно, нам тут еще работать. Вопрос решался относительно просто. Пригласил на встречу со шведами ганзейцев и озвучил еще раз постулат, что оптом торгуем только внутри Ганзы. Радости этим не вызвал ни с той ни с другой стороны. Шведы не хотели вступать, ганзейцы – уменьшать объемы товаров, которые они могли бы забрать. Тем не менее настоял, что решать оптовые вопросы будем только с членами Ганзы, а все остальные могут взять мелкий опт. Определил мелким опт при сумме сделки не более ста талеров в месяц. Некоторых купцов это вполне устроило, и они сразу ушли с приказчиками. Тех, кто приехал издалека, такое устроить не могло. Говорили с ними дополнительно, убеждали в перспективности союза, раздали всем листы статута.

Отложил переговоры еще на день, пригласил всех купцов на ужин. Попробуем поговорить за бутылочкой, да и с ганзейцами пускай ближе пообщаются. Мне жизненно необходим интернациональный торговый союз, хоть одного шведа надо уломать.

Днем, перед новым собранием купцов, опрашивал ганзейцев, кто из шведов им больше всего понравился. Попробую намекнуть шведам, по большому секрету, конечно, что можно заплатить вступительный взнос, а потом взять товарный кредит. Жалко разбазаривать деньги, но сколотить торговый союз на костях старого, дело не простое и весьма затратное. Знал, на что иду. Тем более деньги-то получу, но уже в следующем году, а по некоторым кредитам и того позже. Кто-то, может, и не вернет, может, и не доживет даже, в море всякое бывает. Но паровоз за спиной уже начинал разводить пары и на своих двоих от него не убежать, надо хотя бы дрезину. Так что буду считать такие потери просто платой за ускоренное развитие.

Как и планировал, уломал двух шведов на вступление. Проделали все торжественно. Ганзейцы даже полезли обниматься к новым торговым партнерам. Вечером был еще один пир, на котором неожиданно приняли еще одного шведа, с которым предварительных бесед не вел. Он сам дозрел.

Много речей, много выпивки. Устал как от приема государева.

Товары перераспределили без обид, точнее, без затаенных обид – посопели и разошлись ждать моего следующего прихода. Все обещали заниматься скупкой для меня меди и железа, если выдастся случай. Купцы не спешили грузиться, так как стройка на фактории активно продолжалась. «Апостол», который возвращается с нами, уже разгрузили целиком и теперь загружали железом, медью и всем, что скупили для цехов. А второй «апостол» так и стоял наполовину разгруженный. Так что купцы тут еще на неделю задержатся. Вспомнил о персонале ганзейской фактории.

Комендантом назначил своего приказчика, точнее, приказчик был Бажениных, но они мне все были своими за границей. Переговорил со шведскими работниками фактории на предмет перехода на работу почтарем. Пришлось объяснять подробно, что за работа и как ее делать. Согласились двое. Взял того, который мог писать и читать. С грамотностью у готов было очень плохо. Мысленно стукнул себя по лбу: какие письма, если подавляющее большинство населения Европы неграмотное. Переиграл один из пунктов положения о факториях Ганзы. Теперь почтарь должен был письма записывать и читать, в случае если отправитель или получатель неграмотные. А также разносить письма по адресатам, возможно, и там придется читать. Пока писем мало, и один почтарь должен справляться, а если дело будет развиваться, добавим помощников.

Представил новых работников Ганзы купцам, велел искать еще членов Ганзы с факториями и вводить в них те же порядки. Дело это, конечно, долгое, на быстрый результат рассчитывать не приходилось, но начинать надо.

Поручил почтарю дополнительную работу и выдал под нее денег: ходить по вечерам в корчмы города, пускать там слух, что через новую факторию можно будет передавать приветы и посылки близким и родственникам в других городах – стоить это будет сущие пустяки. Цены на письма умышленно сделал мизерные. Список городов, которые посетит конвой, у почтаря был. Были некоторые сомнения, стоит ли оповещать о маршруте конвоя, потом решил, пусть привыкают – ганзейцы никого не боятся. Но боцмана предупредил особо: засады вблизи городов вполне возможны. Приказал ему идти посередине конвоя, пускай в голове идет купец, хорошо знающий этот регион, а кроме того, был шанс не подставить «Орла» под внезапную атаку.

Думал, что делать с почтой, которую доставим в город без нашей фактории, то есть пока во все города, кроме Любека. Назначил одного из приказчиков судовым почтарем с обязанностью разносить письма. Ответные письма, если будут, пускай сами пишут или к местным писцам обращаются – в письме на иностранных языках мой приказчик был не силен.

Вроде решил все срочные вопросы. С купцами по вечерам теперь просто пили, все важное по несколько раз уже обсуждено. Пора было возвращаться. Стоило бы посетить еще градоначальника Гетеборга и городскую знать, но лезть в город пока просто опасался, да и времени не было – и без того на осенние шторма можем нарваться.

Попрощался со всеми до следующего лета. Если меня не будет, велел на «Орле» и «апостоле» идти в Архангельск, выяснять, что случилось, и самим грузить товар. Написал распоряжения на завод для этого случая, отдал приказчикам. Мало ли, а вдруг действительно не дойдем, море животное малопредсказуемое, особенно без спутниковых карт погоды.

Ушли ранним утром, еще туман лежал над тростником. Впереди у нас почти четыре тысячи километров и осенняя непогода. Но дорогу осилит идущий…

Норвегия встретила непогодой. Заряды ледяного дождя чередовались с порывами не менее ледяного ветра. Волны ходили под марсовую площадку «Ястреба». Привираю, конечно, но моряк это тот же рыбак. Хотя волны были знатные. Недогруженный «апостол» валяло довольно сильно, поэтому, дойдя до Бергена, велел грузить судно камнями, с этим товаром в Норвегии проблем нет. Потратил день на визит к купцам. Говорили о новой Ганзе, говорили много и долго. Делать было особо нечего, «апостол» стоял на погрузке камней, вот и обсасывали каждую мелочь.

Рассказал, как прошло наше путешествие в Европу. Совершенно неожиданным стало для меня желание одного купца вступить в Ганзу. Датчанин будет совсем не лишним в нашем союзе. Пускай несет вымпел Ганзы в Данию. Принял, отдал ему свою медаль и вымпел – на заводе все равно лучше сделаем. Написал письмо советникам, что принял нового члена, пускай заносят в реестр. Отдал письмо купцу, рассказал о маршруте конвоя. Он может присоединиться в любой удобной точке.

Все же удачно мы придумали с этим союзом, пользующимся авторитетом старого, – на это и потраченных средств не жалко. Лишь бы союз расширялся. А главное, стал бы большой силой ко времени, когда Петр на Балтику форточку проковыряет. Если к этому времени боевой флот Ганзы составит значительную силу, найду способ помочь царю рубить окно с другой стороны.

И снова шли через свежую погоду. Штормом это еще было не назвать, но приятного мало. Укоротили вахты, стали чаще меняться, появился хронический недосып. Хотел на обратном пути порисовать будущее оружие для ганзейских судов сопровождения, но теперь стало не до этого. Правильно говорят, хороший шторм убивает плохие мысли, а если не получилось, то убивает автора этих мыслей. Кстати, наконец-то поточил якорь, отлично помогает, всем рекомендую.

Отсыпались на коротких стоянках, где собирали заказанную ранее рыбу. «Апостол» пропах до самых топов. Надеюсь, за зиму выветрится. Правда, поморы усмехались и обещали, что окурят корабль в Архангельске. У них в этом деле большой опыт.

Плохая погода отравляла жизнь и одновременно охраняла ее. За всю дорогу не нашлось ни одного самоубийцы, попытавшегося бы взять нашу парочку на абордаж.

Проскочили Святой Нос под бурные крики команды, заглушаемые воем ветра и шумом моря. Снова под нашим килем кипело Белое море, заталкивая нас в свое горло. Но мы сопротивлялись и шли на Мезень – хотел навестить форты на Моржовом острове.

Огибали остров с севера, пытались спрятаться от непогоды под его западным берегом. Шли вдоль берега самым малым ходом, высматривая форты. Самому было интересно, как они тут эти месяцы провели.

Первый форт выдал свое место большой толпой, высыпавшей на берег. Что они кричали, было не слышно, но если судить по жестам, нам рады.

Встали на якорь, сбросили тузики. Не успел сойти на берег, как попал в объятия Семена. Стрелец чуть не плакал, повторял только:

– Дождались! Князь, радость-то какая! Вернулись!

Незнакомые и малознакомые люди ломали шапки, кланялись низко и уважительно. Меня оказанный прием пронял до самых печенок, никак не ожидал такого. Радость была, как будто мы с того света пришли. Отправил моряков на «апостола», пускай норвежский аквавит везут и рыбы повкуснее, будем отмечать, раз такое дело. Аквавит нам норманны чуть ли не насильно впихивали, он у них в нагрузку к рыбе идет, а гляди же ты – пригодился.

Вечером гуляли полтора форта. Гуляли широко и по-русски, с мордобоем. А мне было тяжело на душе именно из-за этого «полтора».

Стоял над разрушенным до основания южным фортом, просил у мужиков прощения, может, услышат, а не услышат, найду их там сам и еще раз извинюсь.

Днем, после улегшейся радости встречи и обстоятельного рассказа, как сходили, Семен начал рассказ, как они тут ждали нашего прихода. Работали как проклятые, возводили форты и пристреливали башни. Работали все – и местные, и стрельцы. Местные показали, где лучше ставить форты. Стрельцы даже нечто вроде земельной насыпи перед фортом устроили, чтобы им стрелять было удобнее. А потом остров затаился.

Беда пришла, откуда не ждали. Из рыбачьей деревушки прибежал паренек. В деревне хозяйничали солдаты, собирали всю еду, что находили. Пришли они на небольшом корабле под утро и теперь обирают деревню. Семен отправил туда сотню стрельцов. Так были сделаны первые выстрелы в короткой битве за Моржовец.

Корабль остановить стрельцы не могли, и он отчалил в сторону горла, обходя остров с востока. День и ночь прошли в ожидании, и когда к обеду следующего дня на горизонте показались четыре корабля, никто не сомневался, это везут десант – разобраться с наглыми поселенцами. Возглавлял три больших корабля небольшой двухмачтовый галиот, который явно хорошо знал эти воды и не повел тяжелые корабли по моржовым кошкам.

Пока корабли подходили, Семен успел сбегать к южному форту и договорился начать стрельбу, как только головной корабль пройдет мимо южного. По первым выстрелам южного стрелять начнет и северный.

Первые залпы пришлись аккурат на обеденное время. Никто, конечно, с земляных валов не уходил, но пахло от наших походных кухонь по всему острову. Корабли шли далековато от берега, больше километра. Первые залпы подняли вокруг судов водяные фонтаны, и на кораблях забегали матросы. Пушки перешли на максимальную скорострельность, пушкари пристрелялись. Первым досталось галиоту, хорошо досталось, шимозой. А потом досталось и последнему фрегату. Оставшиеся два корабля быстро уваливались и уходили по ветру. Отпускать их было нельзя, и пушки зашлись в совершенно нереальном темпе. Семен говорил о пяти выстрелах в минуту, но верилось слабо. Такое возможно, только если в башню еще пару человек посадить – открывать-закрывать замки. Сделал очередную зарубку в памяти. Только конструкцию башни надо менять.

Корабли противника уходили, стволы пушек поднимались все больше, посылая уходящим горячие и бешено вращающиеся приветы. А потом южный форт взорвался.

Может, так совпало, может, отлетевшие души подправили снаряд северного форта, но одновременно с взрывом южного было золотое попадание северного – снаряд шимозы ударил в корму уходящему фрегату и, видимо, детонировал крюйт-камеру. Два огромных взрыва выросли в двух километрах друг от друга, пожирая мечущихся людей. Последний корабль, шедший рядом с пораженным фрегатом, практически положило мачтами на воду, сорвав с них большую часть оснастки. Что еще пострадало, с такого расстояния было не видно, но беглец грузно оседал на корму. Семен остановил стрельбу северного форта, велел банить орудия, пока он сбегает к разрастающемуся облаку на месте южного форта.

Вокруг южного все горело, повсюду валялись обломки башни и сруба, на месте форта была развороченная яма. Стрельцы, сидевшие перед фортом за своим насыпным валом, оказались между молотом и наковальней. Из тех, кто находился прямо перед фортом, не выжил никто. Остальных спешно увели и унесли в лагерь. При взрыве погибли трое башнеров, два подносчика и пятнадцать стрельцов. А виноват в этом скорее всего конструктор орудий. Что-то где-то недодумал, и люди заплатили за это жизнью. Только как узнать, что было не так? Мне это очень важно! У меня еще восемь таких башен и сотня людей при них.

Попросил Семена прервать рассказ, пошел поклониться жертвам моей торопливости. Теперь вот стоял над воронкой и думал, кому нужны мои потуги? Жили поморы до меня, и не появись тут самоуверенный болван, жили бы и дальше. Но болван появился, и теперь они все легли раньше времени. А Петр говорил: судьба, судьба. Нет ее, не верю, что у средневекового человека на роду было написано взорваться на снарядах с шимозой. Но вот появился злой рок в моем лице.

И как мне объяснить мужикам, когда встречу их там, что по ночам мне снятся кошмары – армия шведов, марширующая по России с трехлинейными винтовками и катящая за собой вереницы сорокапяток. А в море хищные силуэты паровых крейсеров англичан добивают остатки русского флота. Тороплюсь и делаю много ошибок? Жалкое оправдание. Мне самому стыдно себя слушать. Надеюсь, успею найти более достойный ответ до того, как предстану перед ними. Нет мне обратного хода. После этого лета все будет очень серьезно.

Прошелся по поляне вокруг форта. Выброшенные из воронки комки грязи оплыли, но еще угадывались. Рваные фрагменты гильз. Тут никто ничего не трогал. И все равно зацепок для расследования нет. Сами пушки взрывом выбросило в море, там мне их не найти, даже при отливе их не видно. Остальную территорию стрельцы обыскивали по приказу Семена.

Что же тут случилось? Попадания точно не было, значит, детонация. Скорее всего при выстреле. И что мне теперь делать? Отказываться от единственного имеющегося оружия, способного дать перевес? Нет. Надо опытным путем выяснить, что произошло. Придется устанавливать оставшуюся башню за заводом, снять один ствол для экономии боеприпасов, а из второго начинать стрельбы – по одному снаряду до тех пор, пока не произойдет ЧП. Чтоб никто не пострадал, выстрел производить веревочкой из-за земельной насыпи. Неизвестно, сколько сожгу снарядов, но надо поймать за хвост ту блоху, которая поглотила столько моих людей.

На обратном пути и когда уже сидели в шатре Семена, он рассказывал, что было дальше.

Были ожидание нашего возвращения и боязливые мысли, что с одним фортом они не справятся при новом нападении. А нас все не было. Миновали уже все сроки, которые оговаривали с Семеном. Пришла ладья от Осипа, привезла продукты и слухи, что рыбаки к Архангельску приходили, воеводу спрашивали. Рассказывали, что большая стрельба в горле была. И сгоревший корабельный остов на камнях они видели незнамо чей. А мы так и не появились. Последний раз ладья приходила три недели назад. Из Вавчуги передали, что Осип велел через месяц разобрать форт и башню. Придут две ладьи и всех заберут. Наш конвой некоторые уже начали оплакивать, правда, еще не отпели, будут ждать до следующей осени.

В остальном жизнь текла без перемен. Петр в мае осадил Азов, как и планировал, а уже к концу июля Азов пал. Представляю, какая там была пьянка. Надеюсь, теперь-то можно уговорить Петра заняться торговыми факториями, да и мне базы для ганзейского конвойного флота нужны. Вот и будут охранять наши фактории.

Значит, появились новые задержки с отправкой на Урал. Спросил у Осипа, как там поживают мои рудознатцы. И тут он меня огорошил. Экспедиция месяц назад тронулась в путь. Без меня. Слухи о нашей кончине циркулировали весьма обоснованные. На заводе была заупокойная атмосфера. И тут вернулись рудознатцы с Урала с добрыми вестями. Руды они нашли много и хорошей, нашли уголь и есть наметки, что нашли медь. Спешили порадовать. Завод будто взорвало. Народ решил выполнить последние указания мастера в лучшем виде. Старт экспедиции был дан с таким ускорением, что в течение десяти дней все необходимое было собрано в устье Мезени во временном лагере добытчиков. Собрались в дорогу и подмастерья, которых мастера напутствовали не посрамить память князя. Ладьи помогали экспедиции подняться по Мезени, пока сами не начали килем дно цеплять…

Посмотрел на юг, в той стороне была река, по которой поднималось больше трех сотен человек, вместе с артелями добытчиков и цеховиками. Еще могу успеть их нагнать. Хотя, наверное, уже нет. Еще надо лодку искать, а тут все побережье обобрали.

Как же так! Перевел взгляд на юго-восток – где-то там идет моя армия пробивать дорогу в будущее, а их командир остался у теплой печки. Как мне потом в глаза людям смотреть?

Возвращался в Архангельск подавленным – все выходит из-под контроля. Моего седалища не хватает сидеть на таком количестве стульев. Что же делать? Мне действительно не размножиться клонированием. И не вложить свои знания в мозг помощников. И не остановиться теперь.

Урал, наша кузница, без него немыслимо реализовать все задумки. Но и бросать уже начатое нельзя. Да и просто хочу на Урал. Не был там ни разу. Как же мужики ушли-то без меня, с полусотней стрельцов, выданной Афанасием в знак помощи государеву делу и в память обо мне. Экспедиция ушла без пробивных бумаг Петра. Правда, некоторые бумаги старшому я в свое время выдал – не личные, а на подателя отписанные. Но самые ледокольные документы были выписаны на мое имя. Несколько успокаивало, что с экспедицией ушли и два наших батюшки. Может, они помогут. Однако в целом нехорошо получилось.

Оставалось либо все бросить и бежать вслед за ушедшими, либо стиснуть зубы и поверить, что мои люди, успевшие набраться некоторого опыта, без меня справятся. А вот новые дела ждать не могут. Стиснул зубы.

В Архангельск прибыл злой. На себя злой, а окружающим просто рикошетом перепадало.

Наш вход на рейд вызвал сначала тихий шок по всему городу, потом, когда мы уже высаживались, шок перешел в громкую радость, которую постарался никому не портить.

Всех благодарил и улыбался по мере сил, потом закрылся в доме Бажениных. Надо было разрабатывать новые планы, а ничего делать не хотелось. Хотелось лежать на кровати и ни о чем не думать. И тут всплыла мысль – а ведь это навсегда! Прошло всего лишь два года, и неизвестно, сколько лет еще впереди. У меня под три сотни людей идут в горы и снега, больше сотни ходят по переменчивому морю под пушками ловцов. Почти пять сотен работают на заводе и верфи. Пожалуй, у меня больше нет шансов просто отсидеться в тихом месте.

Если нельзя остановиться, некуда отступить и невозможно спрятаться, остается только нападать и прорываться. Говорят, загнанные крысы очень опасны. Сам не видел, зато теперь проверю на себе.

Похмыкал, представив себя крысой, висящей на кончике хвоста слона и яростно его загрызающей. Настроение немного улучшилось. Поднял себя с постели мантрами на глубинно-русском языке, пошел на кухню выпить чего-нибудь.

От чаепития с пирожками меня оторвали купцы, собравшиеся на подворье Бажениных полным составом бывшего кумпанства. Купцы недовольно шумели. Милые вы мои, как же вам не повезло – лучше бы вы пришли завтра.

Пригласил всех широким жестом в гостиную, просил рассаживаться. Поднялся к себе, нацепил сбрую и поменял патроны в стволах. Хорошо еще Тая из церкви не вернулась.

Спустился к купцам, и пока они еще не начали высказывать свои претензии, подошел к столу и громко хлопнул по нему рукой. В воцарившийся тишине вытащил один пистолет и с щелчком взвел курок. Тишина стала глубже и выразительнее.

– Купцы, в Белом море наш караван ждала засада. И есть серьезное подозрение, что предал кто-то из вас. – Выждал паузу, оглядывая купцов. Подозрение такое действительно было. – Были мы в Швеции, и прознал я там про то, что среди вас иуда есть, продавший шведам чертежи судов наших тайных, только вам одним и доверенных. Думаю арестовать вас всех и отправить к государю, пусть он разбирается с теми, кто детище его иноземцам продал. А теперь…

– Не губи, князь Александр! – Здоровенный купец сполз с лавки на колени.

Подскочил к нему, приставил пистолет ко лбу, подсунув палец под спуск, чтобы случайно не нажать.

– А знаешь, сколько у меня людей сгублено?!! Почти два десятка душ! Ты чертежи шведам продал?!

– Нет, князь, не продавал ничего. Пропали они у меня, а потом нашел, думал, засунул куда и не заметил. Не продавал, клянусь! Вот тебе крест!

Отошел от мужика, осторожно снял боек с взвода. Может быть такое? Наверное, может. Мои почти святые отцы так и не нашли подозреваемого.

– Ну а кто из вас, купцы, так же случайно все подробно про наш караван пиратам поведал? И дату им выхода нашего подробно обсказал? Слушаю вас!

Купцы даже вздрогнули от моего окрика. Заговорил Шапкин:

– Наветы это, князь, нет среди нас иуды, готового продать корабли, да еще пиратам. Мы тоже морем живем. Море наша пашня, и скликать на нее жука да тлю никто не станет. В том поклясться тебе можем и крест целовать.

– А скажи-ка мне, Аким Михайлыч. Вот стоим перед царем мы все, рассказываю ему, что шведы чертежи наши забрали. Вон он кается перед государем, что чертежи случайно шведам отдал, а ты потом скажешь, что и пиратам из вас никто ничего не говорил. Вот теперь скажи мне, что с нами со всеми государь сделает?.. Чего молчишь-то? Как мне теперь все это государю рассказывать?! Или вы думаете, не прознает он про то? Еще как прознает! Раз уж мне известно стало, то и государь прознает! – Отошел к столу, сел. В комнате висела глубокая тишина. – Так что молчите, купцы? Али хотите одного меня к государю отправить ответ держать?

Продолжающая висеть тишина хором ответила за всех купцов: «Да, хотим».

– Приходите, купцы, завтра к вечеру. О делах потолкуем. Да подумайте пока, о чем государю говорить будем. Ступайте пока.

Встал, пошел к дверям провожать рванувших на двор купцов. Сбежать они не сбегут, но подумать над своими словами подумают.

Надо строить новые планы и все же заняться кораблями и оружием ганзейцев. Надо ехать к государю, уговаривать его заняться защитой нашей торговли. Надо себе помощников воспитывать, не тянуть больше все дела в одиночку. В разнос раскручиваемый маховик пошел. Надо. Надо. Надо. В отпуск хочу. И на Урал. И у ганзейцев может интересно получиться. А еще хочу в Норвегию, буду сидеть на вершине скалы фьорда и смотреть, как внизу проплывают игрушечные кораблики. Нет, лучше буду лежать и смотреть.

А к Петру не хочу. Там опять будут приемы, мне опять заглатывать ведрами уголь, а ради чего все это? Никому не нужен тут фаянсовый сливной унитаз. Да и сам уже больше двух лет спокойно без него обхожусь.

Пошли с вернувшейся Таей гулять по городу. Просто гулять. Прошли вдоль берега. На берегу толпился народ. Нас узнавали, кланялись, широко улыбались, совершенно искренне желали здоровья. Лоточник, которых была тьма в гостином дворе и много у причалов, просил не побрезговать, отведать еще горячих рыбников из его плетеной корзины. От монетки отказывался, потом взял, сказал, на нитку младшему наденет, тот будет носить не снимая. Смотрел на радостные лица окружившей нас, пока мы с лоточником говорили, толпы. Их искренняя радость лечила душу, закрывались гнойники нагроможденного вранья. Подсыхали раны от погибших по моей вине, как своих, так и чужих. Раны не зарастут еще долго, но хоть болеть меньше станут. Знать, есть во мне что-то от энергетического вампира. Хорошо мне становится вот от такой искренней радости людей. Хочу, чтобы сохранилась у них эта радость, хочу даже больше, чем в отпуск и в Норвегию. Вывод напрашивался сам.

Кто-то должен работать золотарем, чтобы у остальных были фаянсовые унитазы.

Теперь, знать, моя очередь.

Морские термины и понятия

Бак – надстройка в носовой части палубы, доходящая до форштевня. Баком раньше называли носовую часть верхней палубы (спереди фок-мачты). Служит для защиты верхней палубы от заливания встречной волной, повышения непотопляемости, размещения служебных помещений и т. д.

Бакштаг – курс корабля, когда ветер приходит в корму сбоку, сзади, под углом около 45°. Соответственно приходу ветра справа или слева различают бакштаг правого и левого галса.

Балласт – груз, который якобы не приносит пользу, так как не имеет торгового назначения. Его задача – служить противовесом мачтам, парусам и всему тому, что расположено выше центра тяжести судна, обеспечивая судну остойчивость.

Банка – 1) участок дна, глубина над которым заметно меньше окружающих глубин; 2) доска, служащая для сиденья на шлюпке.

Бейдевинд – курс корабля, когда ветер приходится с носовых углов, сбоку около 45°. Если угол острее 45°, про такой курс говорят острый бейдевинд, когда угол больше 45°, вплоть до 90°, говорят полный бейдевинд. Различают, в зависимости от направления ветра, бейдевинд левого и правого галсов. Часто название курса сокращают до термина бейд.

Бегучий такелаж – совокупность снастей (тросов, блоков, скоб и т. д.), служащих для постановки и уборки парусов и флагов, а также управления ими.

Бизань-мачта – третья мачта, считая с носа.

Бимсы – поперечные связи судна, служащие для поддержания палуб; соединяют противоположные бортовые ветви шпангоутов и придают судну поперечную прочность.

Блоки – простейшие механизмы, служащие для подъема тяжестей, а также для изменения направления хода тросов при их тяге.

Бомбардирский корабль – парусный двухмачтовый корабль, вооруженный 12–14 пушками крупного калибра или 2–4 мортирами. Использовался для бомбардировки крепостей и портов.

Бот – всякое небольшое одномачтовое судно водоизмещением до 60 т, служащее для перевозки значительных грузов.

Ботик – небольшой бот.

Брандер – небольшое парусное судно (по большей части выслуживший срок военный или торговый корабль), которое нагружалось различными горючими веществами и предназначалось для уничтожения неприятельского флота путем поджога его кораблей при сцеплении с ними вплотную.

Бушприт – рангоутное дерево, укрепленное на носу судна в диаметральной плоскости горизонтально или под некоторым углом к горизонтальной плоскости. K бушприту крепится стоячий такелаж стеньг передней мачты, а также такелаж косых парусов – кливеров.

Винджаммер («выжиматель ветра») – большой парусный грузовой корабль с четырьмя и более мачтами. Появились на закате парусной эпохи, вобрав в себя все достижения кораблестроения.

Восхождение (подниматься по ветру) – на парусном флоте это означает смещение судна в сторону ветра от первоначального (генерального) курса или по отношению к другим судам. При этом говорят, что судно «привелось к ветру», т. е. его нос сместился в ту сторону, откуда дует ветер. Когда нос судна уходит дальше от «источника» ветра, то такой маневр называют «уваливание под ветер». Если после уваливания судно будет идти дальше этим же курсом, значит оно «спускается по ветру». Команды «Увались!» и «Приведись!» – рулевой на яхте слышит от капитана чаще других, особенно когда яхта идет в парусной гонке.

Выбленки – отрезки тонкого троса, ввязанные поперек вант и выполняющие роль ступеней при подъеме по вантам на мачты и стеньги.

Галиот (гальот) – парусное двухмачтовое судно водоизмещением 200–300 т. Использовалось для посыльной и транспортной службы.

Галс – курс судна относительно ветра; если ветер дует в правый борт, то говорят, что судно идет правым галсом, если в левый борт – то левым галсом.

Галфвинд – курс судна по отношению к ветру, когда угол между ними близок к прямому (90°). Название происходит от английского half wind, – дословно «половина ветра». Так иногда говорят и по-русски – «Идем в полветра».

Гафель – рангоутное дерево, подвешенное наклонно к мачте и упирающееся в нее сзади. К гафелю привязывались некоторые паруса.

Гик – горизонтальное рангоутное дерево, прикрепленное к мачте на небольшой высоте над палубой и обращенное свободным концом к корме судна. К гику пришнуровывается нижняя шкаторина косого паруса.

Грот – 1) общее название средней (самой высокой) мачты у парусных кораблей; 2) прямой парус, самый нижний на второй мачте от носа (грот-мачте), привязывается к грота-рею; 3) слово, прибавляемое к наименованиям реев, парусов и такелажа, находящихся выше марса грот-мачты.

Грот-мачта – вторая мачта, считая от носа корабля.

Дек – палуба. Термин применяется к тем из палуб, на которых установлена артиллерия (двухдечный линейный корабль, трехдечный). Деком называлась и верхняя открытая палуба, которая делится на бак, шкафут, шканцы и ют. Самая верхняя палуба на корабле называлась квартер-дек, следующая опер-дек, еще ниже – мидель-дек, затем гон-дек, еще ниже – орлоп-дек, или кубрик, и трюм.

Дельные вещи – литые, кованые и другие части и детали оборудования судна. К дельным вещам относятся: кнехты, утки, погоны, киповые планки, винтовые талрепы, леерные стойки, иллюминаторы, тентовые стойки, крышки люков, рымы, клюзы и т. д.

Дифферент – углубление судна носом или кормой в воду. Если корабль больше погружен в воду кормой, чем носом, говорят, что судно имеет дифферент на корму; в противном случае судно имеет дифферент на нос.

Дрейф – отклонение движущегося судна от курса под влиянием ветра или течения; снос судна в сторону при стоянке на якоре.

Капер – частное лицо, которое с разрешения верховной власти воюющего государства снаряжает за свой счет судно с целью захвата купеческих кораблей неприятеля, а в известных случаях и нейтральных держав.

Киль – основная продольная связь корабля, располагаемая по всей его длине в нижней части по диаметральной плоскости. На деревянных судах киль состоит из выступающего наружу бруса, к которому прикрепляются шпангоуты; на металлических киль делается из вертикально поставленных листов, скрепляемых полосами углового железа с листами, положенными горизонтально.

Килевание – наклон судна на бок на столько, чтобы киль вышел из воды. Часто этот процесс называют кренгование, от слова крен.

Клипер – парусно-паровой (винтовой) быстроходный военный корабль. Вооружен 6–10 орудиями. Имел водоизмещение от 600 до 1500 т.

Коч – мореходное парусное судно северных и сибирских промышленников, совершавших плавания для отыскания новых земель и островов.

Краспица – горизонтальная деталь рангоута, назначение которой – отводить снасти стоячего такелажа от рангоута для создания оптимальных углов воздействия такелажа. Например, ванты наверху отводятся от мачт одной или несколькими парами краспиц, за счет чего усилие линейного натяжения вант можно существенно снизить без уменьшения эффективности работы вант.

Крюйт-камера – пороховой погреб на корабле.

Лаг – прибор ручной или механический для измерения скорости хода судна.

Латинское вооружение – треугольные паруса, которые пришнуровывались своей верхней шкаториной к длинному составному рейку, подымавшемуся наклонно, то есть задний угол был высоко поднят, а передний опущен почти к палубе. Это один из древнейших видов парусного вооружения, дошедший до наших дней почти без изменений.

Левентик – положение парусов и корабля, когда судно ориентировано носом против ветра.

Леер – металлический прут (или туго натянутый растительный или стальной трос), используется для привязывания парусов, стягивания тентов, сушки белья и т. д. Леерами также называются укрепленные на стойках тросы, заменяющие фальшборт судна, и тросы, натягиваемые для предотвращения падения людей за борт во время шторма.

Ликпаз – канавка каплевидного сечения вдоль мачты и вдоль гика, имеющая более широкую часть в глубине дерева. В ликпаз заводятся по всей длине передняя и нижняя шкаторины паруса при вооружении яхты.

Ликтрос – мягкий трос, который вшит в те шкаторины парусов, которые обращены к мачте и гику. Расширенная ликтросом шкаторина вдвигается в ликпаз и прочно в нем заклинивается при воздействии ветра.

Линейный корабль (линкор) – в парусном флоте конца XVII – середины XIX в. самый большой трехмачтовый военный корабль с прямыми парусами, с двумя или тремя орудийными палубами.

Лисели – дополнительные паруса в форме трапеций, которые ставили с внешних сторон прямых парусов на лисель-спиртах.

Лисель-спирты – тонкие рангоутные деревья на фока– и грота-реях и на фор– и грот-марса-реях, служащие для постановки лиселей.

Лодья (ладья) – морское и речное парусно-весельное судно славян VI–XIII вв., затем поморов, приспособленное для дальних плаваний.

Лот – свинцовый груз или просто груз, служащий для измерения глубины.

Лоция – описание морского водоема и руководство для плавания.

Марс (марсовая площадка) – площадка на топе составной мачты. На парусных судах служит для некоторых работ при постановке и уборке парусов. На марсах военных кораблей устанавливались дальномеры и мелкокалиберные орудия.

Мидель – середина судна, обычно самое широкое место корпуса. Сечение по мидель-шпангоуту – одно из основных изображений на теоретическом чертеже судна.

На-ветре – положение судна относительно другого судна, когда оно расположено выше по ветру (см. восхождение), ближе к «источнику» ветра. Наветренный борт – тот борт, который первым встречает ветер.

Набор судна – каркас, скелет корпуса судна, состоящий из продольных и поперечных связей.

Обводы – внешние очертания корпуса судна, характеризуемые теоретическим чертежом.

Оверкиль – переворот судна килем кверху. Для яхт этот термин употребляют, когда топ мачты ушел под воду (неважно насколько). Полный оверкиль означает положение переворота на 180°.

Оверштаг – поворот, при котором меняется галс, а линия ветра пересекается носом яхты.

Пеленг – угол между нордовым меридианом и направлением на ориентир.

Перо руля – действующая часть руля.

Планшир – самый верхний брус на фальшборте палубных судов (фальшборт – продолжение борта выше открытой верхней палубы).

Пластырь – устройство для временной заделки повреждений в подводной части корпуса судна. Мог изготавливаться из нескольких слоев парусины водоупорной пропитки или из нескольких слоев досок с парусиновой прокладкой.

Подволок – потолок помещений на судне.

Полубак – носовая надстройка на баке корабля.

Полуют – возвышенная часть кормовой оконечности корабля или дополнительная палуба над ютом.

Порт – герметически закрывающиеся вырезы в бортах судов.

Привестись к ветру – повернуть судно, не меняя галса так, чтобы нос переместился ближе к «источнику» ветра.

Рангоут – на судах парусного флота под рангоутом подразумевались деревянные или металлические детали вооружения судов, предназначенные для несения парусов, выполнения грузовых работ, подъема сигналов и т. д. (мачты, стеньги, реи, гафели, гики, бушприт, стрелы, выстрелы, утлегарь, лисель-спирты и пр.), которые иначе называются рангоутными деревьями.

Рей – рангоутное дерево, подвешенное за середину при помощи бейфута к мачте или стеньге для постановки парусов или для крепления сигнальных фалов.

Румпель – часть рулевого устройства корабля. Передает крутящий момент от усилия, создаваемого рулевой машиной или вручную.

Слип – косо уходящая в воду площадка на берегу или на крупном судне. Служит для спуска и подъема из воды небольших судов, для втягивания на борт тралов, добытых китов и т. п.

Спинакер – дополнительный передний парус.

Стаксели – косые паруса треугольной формы.

Стапель – сооружение для постройки судна и спуска его на воду.

Стеньга – продолжение верхнего конца судовой мачты, служащее для крепления радиоантенн, сигнальных реев, судовых огней, гафелей, парусов.

Стоячий такелаж – такелаж, который служит для поддержки и укрепления рангоута.

Топ – верхний конец всякого вертикального рангоутного дерева (мачты, стеньги, флагштока).

Топенант – снасть бегучего такелажа, прикрепленная к ноку рея и служащая для установки рея под тем или иным углом к горизонтальной плоскости. Топенантом также называется снасть, поддерживающая нок грузовой стрелы, гика, гафеля.

Траверз – направление, перпендикулярное к курсу судна.

Транец – нижняя часть прямой кормы, набранная горизонтальными балками; на шлюпках – доска, образующая корму, к которой крепится наружная обшивка.

Тримаран – судно, состоящее из трех соединенных вместе корпусов.

Трисель – штормовой треугольный парус, прочный и маленький, ставят вместо грота, иногда называют штормовым гротом, что не совсем корректно.

Тузик – небольшая шлюпка. За рубежом ее называют «динги», и это название тузика начинает приживаться у наших спортсменов. Иногда под динги приспосабливают надувную лодочку, что очень удобно на маленьких яхтах.

Увалиться – совершить поворот без перемены галса, при котором нос судна удаляется от «источника» ветра.

Фал – снасть, служащая для подъема некоторых рей, парусов, сигнальных флагов и т. д.

Фальшборт – продолжение борта выше открытой верхней палубы. Служит ограждением, предохраняющим от падения за борт. Сверху фальшборта укрепляется планширь, а в фальшборте делаются вырезы для швартовых клюзов.

Фок-мачта – передняя матча на корабле, т. е. первая, считая от носа к корме.

Форштевень – брус, образующий переднюю оконечность судна (продолжение киля в носовой части).

Фордевинд – 1) ветер и курс парусника, когда ветер дует практически в корму; 2) поворот парусника со сменой галса, когда линия ветра пересекается кормой судна. Иногда этот курс называют фордак.

Швартов – растительный или стальной трос, с помощью которого судно, закрепляется у причала (швартовный трос).

Шканцы – самый верхний помост или палуба в кормовой части парусного судна, где находились вахтенные офицеры и устанавливались компасы. Позднее шканцами называли часть верхней палубы военного корабля между грот– и бизань-мачтами. Шканцы считались почетным местом на корабле: там зачитывались перед строем манифесты, приказы, приговоры. На шканцах запрещалось садиться и курить всем, кроме командира (капитана) корабля и флагмана.

Шверт – выдвижной киль на яхтах. Бывает трех видов: мечевидный, секторный и кинжальный.

Шкаторина – кромка паруса, обшитая ликтросом.

Шкив – колесо, сделанное из металла или бакаута, насаженное на ось и имеющее по наружной цилиндрической поверхности желоб (кип) для троса.

Шкипер – содержатель корабельного имущества и материального снабжения военного корабля, капитан коммерческого парусного судна.

Шкот – снасть, закрепленная за нижний угол прямого или нижний задний угол косого паруса (шкотовый угол) и проведенная в направлении к корме судна. Шкоты удерживают в желаемом положении нижнюю шкаторину паруса. Шкотами также называют снасти, закрепленные за верхние углы аварийного пластыря.

Шнява – небольшое двухмачтовое торговое или военное судно XVII–XVIII вв., похожее на шхуну.

Шпангоут – ребро судового остова. На деревянных судах делаются из деревьев, имеющих уже естественную кривизну; на металлических – из угольников, приклепанных к обшивке.

Шпигат – отверстие для стока воды.

Штаги – снасти стоячего такелажа, поддерживающие в диаметральной плоскости вертикальные рангоутные деревья – мачты, стеньги и пр.

Штевень – прочный брус в носовой и кормовой оконечностях корабля.

Штормтрап – веревочная лестница с деревянными ступеньками, опущенная по наружному борту или подвешенная к выстрелу и служащая для подъема на корабль.

Ют – кормовая часть верхней палубы судна или кормовая надстройка на судне.

Примечания

1

Храп – средняя и нижняя часть переносья лошади.

(обратно)

2

Сулой – вид волнения на море, при котором на поверхности сочетаются волновые и вихревые движения; перемещение частиц воды при сулое подобно их движению на поверхности кипящей воды.

(обратно)

3

Слип – сооружение для подъема судов на берег с целью их осмотра, ремонта или отстоя; представляет собой наклонную площадку с уходящими в воду рельсовыми путями.

(обратно)

Оглавление

Предисловие к первому изданию

Предисловие издателя

Из дневника

Интерлюдия

Продолжение дневника

Интерлюдия

Продолжение дневника

Интерлюдия

Продолжение дневника

Интерлюдия

Продолжение дневника

Интерлюдия

Продолжение дневника

Интерлюдия

Продолжение дневника

Интерлюдия

Продолжение дневника

Интерлюдия

Продолжение дневника

Морские термины и понятия

Реклама на сайте