Вук Задунайский Сказание о том, как князь Милош судьбу испытывал
1
На Косово царь Мурат выходит. Как выходит, шлет посланье сразу, в град Крушевац его посылает, на колено тому Лазарь-князю: «Ой, Лазаре, предводитель сербов, не бывало, быть того не может: два владыки на едину землю, два оброка на едину райю; не сумеем царствовать вдвоем мы, ты ключи мне вышли и оброки, от всех градов ключи золотые да оброки за семь лет к тому же. Ну а коли платить не желаешь, выйди, княже, на Косово поле, тут мы землю саблями поделим!»[1]Плохо, когда разлад среди родичей. А уж когда родичи царских кровей да княжеских, так и вовсе беды жди. Неладно было в семействе царя Лазаря, господаря сербского. Рассорились зятья его, Вук Бранкович да Милош Обилич. И добро бы недругами были, так нет же! Как братья родные всегда ходили, в одних битвах кровь проливали, турок вместе одолели на Плочнике, из одних чаш пили, даже обженились в один день на сестрах родных, дочерях Лазаря, Маре да Любице. Жили всегда душа в душу, а нынче — что случилось? Кошка ли между побратимами пробежала? Околдовал ли кто? Глядят друг на друга волком, вместе не вечеряют, не поднимают чашу заздравную, в совете всегда один супротив другого говорят. А вослед им и семейства их враждовать стали: Южная Сербия — за Бранковича, а Београдский удел — за Обилича стоят. Не успел оглянуться царь Лазарь, а уж по всей земле его вражда, обман и братоубийство — идут, подлые, жатву богатую собирают. Вот уж и босанцы вместе с владетелем своим Тврткой Котроманичем в сторону смотрят, с турками замириться хотят. Бояре да князья повсюду измену замышляют. Что уж о простых людях говорить! Каждый только и ждет, как бы соседу своему свинью подложить. Даже дочери любимые, нежные голубицы, а и те друг с дружкой — как кошка с собакой. И только самая младшая, Мильева, печалится, рукавом расшитым слезы утирает.
Закручинился царь Лазарь. Господарь — плоть от плоти народа своего, негоже ему пребывать в благости, когда такое вокруг деется, брат на брата дубье поднимает. Испаскудился народ, забыл про веру Христову. Иные уже и вступать в дружбу с нехристями стали, почитая то за доблесть великую. Слабость стала силой, сила — слабостью. А времена наступили страшные: с юга турки наседают, харач[2] берут да юнаков в войско янычарское,[3] с севера — коварные венгры только и ждут, когда господарство ослабнет, хотят отхватить себе кус пожирнее. Буря черная надвигается, а Стефан, единственный сын царя, мал еще, нельзя ему престол отеческий доверить. Сидит царь в своих палатах белокаменных, бороду кулаком подпирает.
— Не печалься, супруг мой любимый, — говорит ему царица Милица. — Нашептали им злые люди неправду, рассорили. Но даст бог — помирятся братья названые. Не допустит Господь братоубийства.
— Супруга моя милая, — царь ей ответствует, — не может быть двух солнц на небе, не может быть двух царей на земле. Престол наш един, а их — двое соколов ясных. Как им примириться? Как сговориться друг с другом? На мне вина большая.
А и впрямь было от чего владыке печалиться. Спорят зятья его и на совете, и на пиру, и даже в святой церкви глас поднимают, никто унять их не может. Негоже вести себя так сербским князьям в годину бедствий. Осерчал царь, ударил кулаком по столу да отослал Вука Бранковича из стольного града Крушеваца на юг, в удел его, крепости строить да войско набирать. А Милоша Обилича отослал в Будву, к Георгию Страцимировичу, владетелю Черногорскому, просить помощи в войне с турками. Услышали про то князья, прогневались, но сдержали они гнев свой. Вскочили на резвых коней, да только их и видели — одна пыль вослед клубится. Едут и серчают, друг про друга плохое думают.
Гнал князь Милош коня своего до самой Черной горы, пока не пал конь. Заскрипел князь зубами: «Как мог ты, брат мой, поступить так? Всё мы делили поровну, а теперь друг дружке хуже ворогов стали. Не читаю я боле в сердце твоем. Чую только — задумал ты дело черное, хочешь господарем стать супротив наших древних обычаев. Вот уже и динар свой чеканишь — в народе его скадарским кличут. И крепость построил — такой большой и в Византии не сыщешь». Подводят князю Милошу другого коня, и вновь скачет он без оглядки. Судьбу испытываешь, князь.
2
Гой да было тут кому послушать Лазарь-князя страшное заклятье: «Кто не выйдет на Косово биться, не родится ничто в его руку: ни пшеница белая на поле, ни лозъца винная на склоне!»Красивый город Будва. Красивый, но неверный. В Сербии на ночь двери не запираются, в корчме чужака не встретишь, а тут раздолье им. Греки и турки, болгары и венгры, купцы из Рагузы[4] да Венеции. А уж цыгане — на каждом углу. Кого только не встретишь в Будве! Корабли у пристани со всего света стоят, на базарах что хочешь можно купить и продать, люд пестрый по улицам ходит — нешто за всеми-то уследишь? Здесь и ограбить могут, и порезать. Стоит зазеваться — ан и нет кошелька. Всякое случается в Будве.
Въехал князь Милош в город через врата северные. Расступаются пред ним люди. Засматриваются цыгане на коня вороного, торговцы — на сбрую богатую, а девушки — на кудри золотые, что по ветру вьются. Минует князь площадь привратную, — и что ж видит он? Люд местный толпой собрался, кричат все, руками машут, суд скорый вершат над чужестранцем, к столбу уже петлю приладили — вешать будут, вестимо. Направил князь Милош коня своего прямо на людей, расступились люди.
— Что ж это творите вы, люди добрые? — вопрошает князь. — Али темницы в городе переполнены? Али враг к стенам городским подошел? Али веру христианскую отменил кто? Почто человека жизни лишить хотите?
Отвечают ему люди местные:
— За то мы повесить его хотим, что лазутчик он турецкий. И колдун вдобавок — вот они, бесовские его снадобья.
Вываливают они из сумы заплечной склянки разные, странные на вид.
— Так колдун или лазутчик? — вопрошает их князь.
Опешили люди местные.
— Чужой он, княже. Лучше убьем его. Невелика потеря.
Оглядел князь Милош чужестранца. Странный он человек, добрым его не назовешь. Бродяга. Весь из себя турок-турком, худой, чернявый, глаза темные, как озера на Дурмиторе,[5] повязка на голове грязная. Подвесить бы такого — да и дело с концом. Да только разве ж по-христиански это?
— И многих из вас околдовал сей колдун? — вопрошает князь Милош.
Молчит люд местный, головы все поопускали. Никого чужак не тронул, никому вреда не принес.
— Эх вы, отчизны радетели! — восклицает тут князь в сердцах. — В честной битве не сыщешь вас, как овцы пред турками разбегаетесь. А как человека безвинного смерти предать — так вона вас сколько собралось! Подавай вам борова побольше да бабу потолще — про другое и думать забыли. Грех на душу взять хотите? Невиновного к смерти готовите? Что с того, что чужой он? Коли сделаем чужаков всех козлами отпущения, кто скажет тогда за нас слово доброе?
Хотел возразить на то местный люд, да посмотрел на острый меч князя да на юнаков его сильных и промолчал. Спас князь Милош чужестранца от смерти неминуемой, посадил к себе на коня и был таков. Легким был чужестранец, на харчах убогих совсем отощал, даже коню нести такого не в тягость. Довез его князь аж до Святой Троицы, опустил на землю. Поклонился чужестранец в ноги князю, молвил: «Должник я твой, светлый князь», — и скрылся в толпе базарной, как сквозь землю провалился. Усмехнулся князь: «Всякие должники были у меня, но таких, пожалуй что, и не видал еще!» Дернул князь поводья и въехал в Цитаделу, где давно поджидал его Георгий Страцимирович, владетель Черногорский. Вошел князь в палаты белокаменные, отпустил юнаков своих, сели с владыкой они, по чарке шливовицы выпили да о многом наперед уговорилися, как друзья старые. А и было о чем речь вести — турки с юга напирают, должно православным господарствам рука об руку сражаться, иначе одолеют их нехристи поодиночке.
Красивый город Будва. Красивый, но неверный. Народу здесь немало всякого шляется — так и жди беды! Выходит князь Милош от князя Георгия, минует врата Цитаделы, идет через площадь широкую. Но что это? Окружают его люди темные, достают кинжалы булатные — хотят убить князя Београдского. Но заметил их князь, вынимает он меч свой острый да разит душегубов беспощадно. Жаль только, не видит князь того, кто в спину ему ударить хочет. Уже занесен над князем кинжал, но падает убийца замертво с ножом в спине, а подле него — тот самый чужестранец с повязкой на голове. Долг платежом красен.
— Не люблю, — говорит, — в должниках ходить, светлый князь.
— Благодарствую! — на то князь ответствует. — Раз уж свела нас опять судьба, не откажешься ли ты, чужестранец добрый, отобедать со мною чем бог послал?
3
«Брат названый, гей, Иван Косанчич, ты разведал войско ли у турок? Велико ли турецкое войско? Можем ли мы с турками сразиться? Можем ли мы ворога осилить?!»И ведет князь Милош гостя своего в корчму приморскую — не какую-нибудь, а лучшую во всей Будве. Корчмарь вокруг них так и вьется — раз одежды златом шиты, значит, и в карманах оно водится. Не ошибся корчмарь. Кидает князь на стол кошель с золотыми динарами и наказывает принести все самое лучшее — для него и для друга его странного. Уж в чем, в чем, а в этом корчмарь знает толк! На столе уже мясо дымится нежное, на камнях запеченное, мирисом[6] пряным исходит — всё еретина да ягнетина. Поросенок на вертеле, целиком изжаренный, а к нему пршута,[7] гибаница,[8] сыр, каймак,[9] дымнины вешалицы,[10] ражньичи,[11] белый хлеб пшеничный да горячая приганица[12] — ай, хороша княжеская трапеза! Наливает князь шливовицы в чарку серебряную да протягивает ее гостю.
— Выпьешь ли со мной, гость дорогой, питие доброе? Аль у вас, нехристей, пить сие не положено?
— Не положено, светлый князь. Не к лицу правоверным трезвость терять пред лицом Всевышнего.
— А ты не бойся, гость, смерклось уж, твой Всевышний ничего не увидит.
Усмехнулся гость да залил в себя всю чарку разом. Возрадовался князь — хоть и чужак, а пьет по-доброму, по-сербски. Достает тогда князь кинжал, отсекает от поросенка кременадлы[13] кус — не тонкий, в три пальца шириной — да подает его гостю.
— Откушаешь ли ты со мной, гость дорогой? А то отощал ты больно. Аль и этого вам, нехристям, не положено?
— Не положено, светлый князь. Свинья о дом Всевышнего потерлась боком — за то и не жалуем ее.
— А ты ешь, гость дорогой, не бойся — другим боком она терлась.
Рассмеялся гость, да и проглотил кременадлу — да и как тут не проглотить, ежели вкусна она?
— Светлый князь! Ты жизнь мне спас, как гостя меня принимаешь да потчуешь, а я низкий пес. Негоже тебе с такими якшаться да чашу заздравную поднимать.
— Негоже, говоришь? С кем хочу, с тем и якшаюсь. Я князь — мне и решать. Что чужак? Он предать не может. Хуже всех — брат, ударивший в спину. С ним по мерзости ни один пес не сравнится. Ответь же, чужестранец, как имя твое?
— Зачем тебе, светлый князь?
— Знать буду, кому жизнью обязан.
— Баязидом кличут. Иметь у нас такое имя — все равно что не иметь его вовсе. А твое имя как, светлый князь?
— Милошем нарекли при рождении — даром что и у нас Милошей предостаточно. Ответь, Баязид, а отчего ты меня князем называешь? На лбу у меня это, что ли, написано?
— На лбу не написано, а сапоги на тебе алые, одежды твои богатые, золотом шиты…
— Так в Будве любой конокрад злата на себя понавесит — пока не выловят да не высекут. Царь наш Милутин сказал давным-давно, что муж должен надевать на себя столько золота, сколько снести сможет, — вот и надевают люди неразумные.
— Меч при тебе острый, князь, каменьями самоцветными украшенный…
— Так может, сотник я? Аль юнак при витязе знатном?
— О нет, князь. Мой глаз не обманешь. У тебя прямая спина и гордый взор. Волосы у тебя слишком светлы, глаза — слишком ясны. Ты князь, пришедший с севера. Про таких говорят в народе, что у них кровь другого цвета, нежели у простых людей. Теперь вижу я — не врет народ, правду говорит. Я пью за твое здравие, светлый князь.
— И за твое, Баязид.
Подняли они чаши серебряные да опорожнили их. Вновь подняли и вновь опорожнили. Чем не побратимы? А луна меж тем поднялась на небо. Закончилась шливовица в кувшине, тащит корчмарь другой. Загрустил с чего-то князь Милош. Спрашивает его чужестранец:
— Чего закручинился, светлый князь? Вижу я — грусть-тоска тебя снедает?
— Никому бы не сказал, а тебе скажу — нравишься ты мне. Был у меня брат. Был — да сплыл. Почитай что и нет его боле. Предать меня он замыслил — а от мысли до дела один шаг неверный. Скорблю я по дружбе порушенной.
— Эх, светлый князь, — Баязид ответствует, — мне ли не понять тебя! Ведь и мой старший брат замышляет убить меня — только и жду я коварного удара его. По обычаям нашим младший брат — и не брат вовсе, а так, отродье шайтаново. Никто, никто не ранит нас так сильно, как братья наши.
— Дело говоришь, Баязид. Только скажи-ка, за что хотели тебя повесить на площади? Ты и вправду лазутчик?
— Похож я на лазутчика, светлый князь?
— Нисколько. Лазутчика не увидишь и не услышишь — а тебя видно сразу. Тогда колдун?
— Лекарь я. Вот зелья мои, яды.
— На что тебе эти бесовские снадобья?
— Эх, князь! Яд — это оружие, как и меч твой. Он может не только брать, но и возвращать жизнь. Разве не обнажал ты меч за дело правое?
— Думал я, что лекари только сперва лечат, а потом — убивают.
— Не таков я, князь. Я сперва убиваю, а потом — лечу.
Засмеялся князь:
— Хоть и змей ты, а по нраву мне!
Хороши ночи в Будве. Сидят князь Београдский и бродяга заезжий в корчме до звезды утренней, выходят в обнимку, как пьянчуги заядлые, ноги у них заплетаются. Омылись они в волнах Ядранского моря,[14] прояснилась голова. Говорит Баязид князю Милошу:
— Что ж ты за человек, светлый князь! Все думают, как бы ближнего своего убить да ограбить, а ты подобрал бродягу, посадил с собой за стол, накормил-напоил. Не думал я, что такие люди бывают на свете — ан все-таки бывают. Ты светлый князь, пришедший с севера. За силу твою и щедрость вознаградит тебя судьба.
— Зачем мне верить в судьбу? Я сам ее творю.
— Не веришь? Напрасно!
— Я верю в Господа нашего.
— Разве помеха одно другому? В судьбу надо верить. Судьба каждого читается по глазам — надо только уметь читать. Вот чует мое сердце, князь, встретимся мы еще. И эта встреча наша неспроста была. В ней видится мне перст судьбы.
Усмехнулся князь Милош:
— Раз читаешь судьбу, то скажи, какова моя судьбина?
— Твоя судьба велика; одного взгляда тебе в глаза — там, на площади, — мне было достаточно.
— Вот как? А свою судьбу знаешь ли?
— Знаю, князь, как не знать. Стану сперва я султаном…
Смеется князь. Смеется чужеземец. Плох тот бродяга, что не мечтает быть султаном!
— А после, князь, посадят меня в клетку и будут показывать людям, как зверя дикого.
Еще больше князь развеселился. Султана — и в клетку! Добрые истории чужеземец рассказывает.
— Вся судьба эта — бабские россказни. Если меч крепко в руке держишь — получше он твоей судьбы будет, повернее.
— Прям ты князь, как дорога на Константинополь, и честен. Слишком хорош ты для подлунного мира.
— Кабы были все турки такими, как ты, так и не воевали б мы с ними, — ответствовал Милош.
— А хочешь ли узнать, светлый князь, кто подослал к тебе убийц? Отправь людей своих в местечко Прокупле, что подле Ниша. Корчма там есть на окраине. На десятую ночь после вашего дня святого Николая придет туда человек в шапке зеленой, назовется Душаном, спросит у хозяйки чарку лозовача.[15] Пусть твои люди возьмут то, что у него в суме лежит. Вдруг тебе пригодится.
Сказал это Баязид, поглядел в глаза, словно углями обжег, и исчез в тумане утреннем. А тут и солнце встало, пора князю юнаков своих искать да в путь обратный отправляться. Только запал чужестранец в душу князю. Странный он. Чужой. Но правда в глазах его — незваная, нежданная, нездешняя правда. И знание сокровенное, как у старцев греческих. Задумался князь, но ко дню святого Николая послал людей своих в Прокупле.
4
Славу славит князь наш сербский Лазарь во Крушевце, заповедном граде. Всю господу усадил за стол он, с сыновьями всю свою господу: Юг-Богдан старой — от князя справа, за Богданом — Юговичей девять, Вук Бранкович — по левую руку, по порядку — прочая господа, впереди же воевода Милош.Не стоит быстрая Дрина на месте, не пресекаются годы по мановению людскому. Тучи черные собрались над Сербией, ветры грозные воют, бурю несут с собой. Стоит войско османское подле самых ворот, и несть числа ему — и янычары там, и сипахи,[16] и селихтары,[17] и даже верблюды. Султан Мурад ведет его — грабить и жечь земли сербские, убивать люд православный, нести свою веру огнем и мечом.
И собиралось по всему краю войско великое. Пришли воины от боснийского владетеля во главе с воеводою Влаткой Вуковичем, черногорцы пришли от Георгия Страцимировича, Вук Бранкович, владетель Южной Сербии, Милош Обилич, князь Београдский — все с юнаками своими резвыми. Пришла подмога от владетеля Герцеговины и от Юрия Кастриота, князя Албанского. Юг Богдан привел войско и девять своих сыновей — ай да тесть у царя! Пришли и витязи знатные — Стефан Лучич, Баня Страхинич, Иван Косанчич да Милан Топлица. Сербы, босанцы, албанцы, валахи, венгры, болгары да греки — все собрались с турками-нехристями за обиды поквитаться. Только вот незадача: воинство хоть и великое собралось, да только все равно меньше османского. Шло-шло войско, да встало в поле. И турки тоже встали супротив.
— Что за поле такое? — спрашивает царь Лазарь у крестьянина. — Что за река?
— Река Ситницей прозывается. А поле — Косово, господарь.
Лагерь разбили сербы. Да и турки не дремлют. Шатров их, как снега зимой на Златиборе[18] — видимо-невидимо. Собрались на совет воеводы да витязи сербские, смотрят да прикидывают, как им турок одолеть. Порешили, что посредине встанет сам царь Лазарь да с князем Београдским, одесную — Юг Богдан с сыновьями, а по левую руку — Вук Бранкович. Говорит князь Милош:
— Войско наше втрое меньше турецкого. Посему давайте, братия, нападем на него ночью, не дадим туркам опомниться.
Одобрительно встречают слова Милоша. Но поднимается Вук Бранкович и молвит такие слова:
— Не годится нам, господарь, нападать ночью, как будто мы воры какие или цыгане. Достанет у нас воинов, чтоб одолеть турок днем. Да и как во тьме сражаться? Кони наши с пути собьются, ряды попутаются.
И эти слова встречает гул одобрительный. Думал-думал царь — и говорит наконец:
— Драться будем при свете дня, как предки наши дрались. Не посрамим чести своей, одолеем нехристей. Негоже, чтоб говорили, будто сербы — хуже цыган. А теперь, по древнему обычаю, давайте отвечеряем в эту ночку по-доброму — кто ведает, когда еще попируем всласть?
— Время ли пировать, государь? — вопрошает Милош. — Не лучше ль напасть на врага внезапно?
— Уймись, князь, — говорит на то Лазарь. — Возьми пример с побратима своего. Хватит тебе судьбу испытывать.
Нахмурился Милош, ничего не ответил, но стало на сердце его неспокойно. Вучище исподлобья глядит, втайне радуется. А на пиру-то на царском мед да шливовица[19] рекою текут, еретина,[20] ягнетина[21] да поросятина тушами громоздится, сарма[22] да попара[23] в больших котлах дымятся, каймак бочками носят, а пршуте да гибаницам уж и счет потеряли. Хмель воеводам языки развязывает. Наполняет князь Милош чашу золотую шливовицей да подносит брату своему названому, Вуку Бранковичу со словами:
— Чашу эту подношу тебе, брат. Осуши ее за здравие тех, кого предал ты.
— В своем ли ты, брат, уме? Говорить мне такое! Мне, Вуку Бранковичу, владетелю Южной Сербии!
Налились глаза Вуковы кровью, как у быка. Швырнул он чашу на пол, разлилась шливовица по коврам царским. А и Милош тут как тут, кинжал в руке сжимает. Видят сотрапезники — плохо дело. Навалились на них Божко, младший Югович, да Страхиня, разняли буянов. Нахмурился царь — не любо ему, что надежа и опора под ним шатается. Вопрошает он Милоша:
— Сможешь ли, князь, подтвердить слова свои?
Достает князь Милош из-за пазухи свиток, что получил намедни, подает царю. Взят этот свиток людьми князя у человека по имени Душан в корчме прокупленской. Разворачивает царь свиток, а в нем начертано: «От Якуба ибн Мурада Вуку Бранковичу. Пусть солнце воссияет над твоей головой, сиятельный князь! Место твое — на престоле сербском, и в том тебе будет моя подмога. Уводи войско свое с поля, не воюй с нами — и станешь тем, кем рожден быть. Отец мой, султан, стар. Скоро я приму власть над османами и награжу тебя за здравомыслие, эту истинную добродетель правителя. А что до опасений твоих, что я хочу обманом захватить твои земли и лишить тебя власти, то в доказательство слов моих возвращаю я тебе весь харач, который отец мой получил с земель твоих. Знай же, что буду стоять я на правом крыле войска нашего и не двинусь с места, дабы не навредить твоим людям, пока они будут уходить. Князя же Београдского, что злоумышлял против тебя, люди мои подстерегали по твоей просьбе, да только ушел он от них живым. В другой раз не уйдет. Слава Всевышнему!»
Потемнело лицо царя, как прочел он слова Якуба, сына султанова. Бросился Вук на колени — но не пощады он просит:
— Выслушай меня, господарь! Челом тебе бью на Милоша Обилича. Завидовал он всегда моей власти и богатству. Замыслил погубить меня. Сам он состряпал это письмо! Сам сюда принес! Не знаюсь я с Якубом, писем ему не пишу и не встречаюсь, золота от турок не получаю. Да и как мог Якуб написать мне на нашем языке? Милош, Милош измену замыслил!
— Целуй крест! — наказывает ему царь.
Приложился Вук к кресту господнему — и как только крест в прах от лжи такой не рассыпался? Молвит тогда царь князю Милошу:
— Так вот кто у нас тут Иуда истинный! Уйди с глаз моих, не хочу видеть тебя!
Хочет оправдаться Милош, да только не судьба, видно. Уходя, говорит он царю — и все про то слышали:
— Ошибся ты, господарь. Не изменял я народу своему и вере православной. В доказательство слов этих завтра в Видов день убью я султана Мурада у всех на глазах — иначе не получить мне прощения.
Сказал так князь Милош и вышел. Горяч был нравом, горяч и резок. Ожесточилось сердце его. Лишь хладной стали под силу остудить эту буйную голову.
5
Поднял Лазарь золотую чашу и сказал он той господе сербской: «За чье здравье выпить эту чашу? Коли пить мне за старейших родом, за старого Юг-Богдана выпью; коли пить я за знатнейших стану, то за Вука Бранковича выпью; коли пить мне, как подскажет сердце, то за девять шурьев чашу выпью, девять шурьев, девять Юговичей; ну а коли пить мне за геройство, за Милоша выпью воеводу. Пить не стану за кого другого, но во здравье Милош Обилича! Здравье, Милош, вера и невера! Прежде верный, нынче же — неверный! На Косове завтра мне изменишь, сбежишь к туркам, к их царю Мурату! Будь же здрав ты и здравицу выпей, вино выпей, а кубок в подарок!»Велико ты, поле Косово. Обильны на тебе пашни. Да только не пашнями ты славишься. Много битв кровавых ты видело, много костей в тебе покоится. Если взять все слезы, что ты пролило, да вылить на тебя дождем, то было бы на месте твоем озеро Скадарское. И снова встали на тебе две рати могучих. Ни одна не отступит, не уйдет восвояси. Нельзя уйти с поля Косова — можно лишь победить или умереть. Заалела над полем зарница — то Видов день, страшный день наступает. Что он уготовил?
Взошло солнце алое, начиналась битва великая. Столкнулись два войска могучих. Железо входит в плоть живую, ломаются древки, звенят щиты, ржут кони. Стать Видову дню самым великим днем Сербии — а как же иначе? Теснит царь Лазарь Мурада, топчутся нехристи на месте, как стадо баранов, сама земля гонит их восвояси. Даже Ага янычар непобедимых — а и тот сделать ничего не может. Одесную Юг Богдан со своими сыновьями крушит Евренос-Бека и Али-пашу, вот уж и спину турки показали. А как Страхиня мечом машет — одно загляденье! Вспомнил он, видать, жену свою обесчещенную и сносит головы турецкие, как дрова рубит. А по левую руку стоят витязи Вука Бранковича да босанцы — Якуб и нападать-то на них боится, даром что верблюдов привел. Теснят сербы неприятеля, вот уж и лагерь турецкий недалеко. И шлет воевода Влатко своему господарю, Твртку босанскому, весточку победную.
Но коварно поле Косово. Видов день тянется, как год. Солнце уж на средину неба поднялось, а сербы всё никак победить не могут. Что за чертовщина! Сжимают воины в руках оружие, разят врагов бессчетно, а врагов больше и больше становится — на одного серба по пять турок! И впрямь ошибся царь Лазарь. Но чу! Что такое? Упало посреди битвы знамя князя Београдского. Видать, одолели его турки. Или князь и вправду предательство замыслил? Бросает он меч свой оземь и дается в руки янычарам. Говорит, что надумал не воевать с султаном, а союз с ним заключить. А нехристям только того и надо! Хватают они князя Милоша да волокут в шатер султанов, связав руки да отобрав все оружие — даже кинжал заветный, византийской работы с сердоликами. Эх, князь, князь, что ж ты наделал! Как же ты теперь исполнишь обещание свое? Как убьешь султана без оружия? Сжалось сердце у царя Лазаря: «Предал меня тот, кого за сына почитал». А Вучище ухмыляется: «Что я говорил тебе, господарь?»
Гремит битва, конца-края ей нет. Бьются сербы насмерть, да не одолеть им турок. Притащили князя Милоша в шатер султанов, бросили лицом оземь, как скотину — лежи, князь, думай о чести своей погубленной. Тут вдруг шаги слышны, голос звучит знакомый:
— Негоже тебе, светлый князь, лежать, как быку на бойне!
Мелькает кинжал булатный, и путы падают с рук княжеских. Поднимает глаза князь. Пресвятая Богородица! Баязид?!
— Узнал, князь? А я-то тебя сразу заприметил — таких, как ты, не забывают.
— Откуда ты тут? Таки лазутчик? — князь спрашивает.
Плетью ударяет за эти слова янычар князя Милоша:
— Как с сыном султана говоришь, неверный?!
— Оставь нас, Али, — наказывает ему Баязид.
Уходит янычар согнувшись, не смеет он господина своего ослушаться, хотя и не нравится ему пришелец-северянин. За ослушание у турок — верная смерть.
— Эх, князь, князь, — говорит змей-Баязид, — не догадался ты, кого в Будве потчевал. Не знал, что у султана два сына? Скоро отец мой придет сюда с людьми своими, хочу приготовить тебя к встрече с ним. Желаешь быть рабом султана? Добро. Будешь ползать на брюхе, сапоги его целовать.
— Не буду.
— Что ж ты тогда, светлый князь, делаешь здесь? Постой-ка, а не ты ль обещался намедни убить султана? Мне все ведомо.
— Змей ты подколодный.
— Змей, говоришь? Спорить не буду, Всевышний нас рассудит. Только как же ты хочешь убить султана? У тебя ж нет оружия. Видишь этот кинжал? Он твой? Дамасская сталь, рукоять золотая с сердоликами, на греческий манер сделана. С таким кинжалом на султана пойти не стыдно. Хочешь, светлый князь, я верну его тебе? Верну, но с условием: исполнишь ты то, что обещал.
Не верит Милош своим ушам:
— Как же так, Баязид? На отца своего замышляешь? Неужто Всевышнего не боишься?
— Сегодня слишком жаркий день, Он прохлаждается на небесах. Я возвращаю тебе кинжал — делай свое дело. За свои я сам отвечу. Судьба моя — быть на османском престоле. Если я не сделаю это сейчас — брат мой убьет меня. Что смотришь так, светлый князь?
Ничего не сказал князь Милош, только спрятал кинжал под одежду.
— Али свяжет тебе руки, но ты легко развяжешь веревку. Не бойся лишних ушей — Али умеет молчать. Но и тебе про все это говорить не след. Пусть будет верной твоя рука, светлый князь.
— Пусть власть принесет тебе радость.
И было все, как сказал Баязид. Связал Али князя, да так хитро, что развязаться проще простого. Пришли в шатер турки — все в доспехах, богатых халатах, чалмах да с ятаганами. Шествует султан среди них, как лев среди шакалов. Грозен видом Мурад, грузен телом. Халат на нем золотой с красным подбоем, на пальцах — сплошь каменья самоцветные. Садится султан на трон золоченый, на подушки атласные, и падают все ниц — от визиря до последнего срамного отрока. Смотрит султан на князя Милоша — глаза у Мурада мутные, нехорошие, — и манит его к себе рукою. А другие на султана и глянуть не смеют — как бараны в стаде, прости Господи! Опустился князь Милош пред султаном на колено, и только тот протянул ему сапог свой для целования, как прыгнул князь, словно барс, и рассек султану нутро его поганое одним ударом кинжала — от брюха до бороды. Началось тут столпотворение несусветное — кровища из брюха хлынула, залила все подушки атласные, завалился султан под ноги, турки туда-сюда бегают, Всевышнего призывают, князя схватили и поднять на копья хотят, но слышен тут голос Баязидов:
— Не убивать неверного! Живым он нужен мне! Завтра мы предадим его смерти на виду у всех — пусть все знают, что бывает с теми, кто посягает на правителей османских. И про смерть султана чтобы в войске не знал никто. За одно слово о ней — смерть неминучая.
Подивились турки словам Баязида, но перечить не посмели. Связали они князя Милоша по рукам и ногам да в яму бросили, янычар к нему приставили. Не сбежать тебе, князь.
6
Вскочил Милош на резвые ноги, поклонился до землицы черной: «Хвала тебе, славный Лазарь-княже! Хвала тебе за здравицу эту, за здравицу да за твой подарок, но такие не по сердцу речи! Коль солгу я, убей меня Боже, никогда я неверою не был, никогда им не был и не стану, хочу завтра на Косовом поле я погибнуть за Христову веру! С тобой рядом сидит твой невера, втихомолку вино попивает — Вук Бранкович — клятый и проклятый! Завтра будет Видов-день пригожий, поглядим же на Косовом поле, кто тут вера, а кто тут невера! Что там будет, видит Бог великий, утром выйду на Косово поле и зарежу царь-Мурата турка, и на глотку наступлю ногою; коли даст мне Бог такую долю, в град Крушевац ворочусь здоровым, изловлю я Бранковича Вука, приторочу к копью боевому, как старуха кудель к прялке крепит, на Косово вытащу на поле».А на поле-то битва не стихает. День уж к вечеру клонится, пролилась кровь на пажити щедро, но не сдаются турки, не сдаются сербы, стоят насмерть. Иссякло терпение у Якуба, старшего сына султанова — а и не знает он про смерть отцову, исполняется приказ Баязидов. Обнажает он ятаган свой и гонит коня вперед — не терпится ему победу одержать. Тронулось следом за ним правое крыло турецкое навстречу сербам. Заголосили янычары, зазвенели селихтары железом, закричали верблюды. Вот уж и войско сербское должно показаться под рукою Вука Бранковича. Но что это? Нет его! Куда делся Вук? Ищут Вука на поле боя, ищут войско его — ан нету их. Предал Вук своего господаря. Да что там — предал веру Христову. Нет ему теперь прощения. Увел он войско свое. Увидев это, разбежались босанцы с албанцами — бабы, а не воины. Нету больше сербского непобедимого войска.
Рад Якуб, гонит верблюдов в прореху. Но недолго ему радоваться. Падает он вдруг с коня да хватается руками за горло — а оттуда кровища хлещет. Подбежали к нему янычары — а он уж в пыли лежит мертвый. Что случилось с Якубом? Стрела его не находила, меч вражеский не доставал. Не пожалел Баязид яду для брата своего единокровного. Лишилось войско османское в Видов день двух своих повелителей, смешалось. Вот она, победа сербская, осталось только руку протянуть.
Но кто знает судьбу? Встал во главе османов Баязид, султанов младший сын, гонит он отару свою прямо на сербов — а тем и ответить нечем. Полегли витязи в сырую землю. Нет больше Страхини и Лучича. Нет Юга Богдана. Храбро он сражался, славу вечную снискал — всем бы так! Погибли один за другим все девять его сыновей — заменяли они отца, пока рука меч держала, а потом падали, ятаганами подрубленные. Последним пал Божко Югович, младший сын. Не осталось братьев у царицы Милицы, горько ей их оплакивать. Но не ведает она, что не только братьев лишилась. Выехал царь Лазарь вперед, разит турок, да только конь его оступился и в яму упал. Зовет царь юнаков своих — не могут они к нему пробиться. Турки царя окружили, спешили да в плен увели. Тут дрогнули сербы, побежали болгары да черногорцы, а те, кто остался, преданы были страшной смерти — много дней еще головы на кольях вокруг поля стояли, пугая людей живых.
Страшное ты, поле Косово. Сколько на тебе крови пролилось, но такого не знало ты прежде. Воды Ситницы стали красными. Волки воют, вороны стаями слетаются — знатная для них тризна нынче. Лучшие воины полегли на землю — не поднять их уже. Не петь им песен, не ходить в поле, не ласкать жен своих. Пала в Видов день гордость сербов на целых пять веков.
Заполночь достали янычары из ямы князя Милоша, притащили его снова в шатер султанов. А там теперь — новый хозяин. Баязид на троне сидит, на подушках атласных, а на голове его — все та же грязная повязка. Принимает он Милоша по-царски, приглашает с собой отужинать, но отказывает князь — сыт он по горло милостями турецкими. Не унимается Баязид:
— Думаешь, светлый князь, не ведаю я, почему ты взор от меня отворачиваешь и ложиться не хочешь со мной за один стол?
— Тогда почто мучаешь? Убей меня скорее, оставь в покое душу мою.
— О нет, княже, должок за тобой. Я с князем Београдским в Будве отобедал — а нынче князь Београдский со мной на поле Косовом вечерять будет.
— Зачем мне с тобой вечерять?
— Вдруг захочешь просить меня о чем-нибудь? Сегодня я добрый.
— Не было еще такого, чтобы князь Београдский просил милостыню у нехристя и убийцы.
— Не за себя просить будешь — за них, братьев своих по вере!
Помрачнел князь, но делать нечего — лег за стол. А Баязид его потчует:
— Испробуй, светлый князь, теперь наши лакомства: мезе,[24] бура,[25] брынза нежная, как тело женщины, суджук,[26] мозги ягненка, эзме,[27] хайдари,[28] джаджик,[29] бобрек[30] да пирзолы.[31] Кушай князь, насыщайся. А вот «молоко львицы»[32] — видит Всевышний, оно не хуже того напитка, коим меня ты в Будве потчевал.
Ест молча князь, но не унимается змей-Баязид:
— Вижу я, посылал ты людей своих в Прокупле?
— Откуда знаешь?
— Предал вас Вук Бранкович — тут и думать нечего. Не вскрылся б его обман — может, и не увел бы он войска. Да и брат наш Якуб учудил. Говорили ему — не веди верблюдов на поле, они конницы сербской испугаются, затопчут селихтаров. А он ни меня, ни отца не послушался, все сделал по-своему — кабы не помер, вреда нанес бы немало.
Опустил князь голову, душа его рвется на части. Смотрит он на стол и видит — нож лежит. Загорелись глаза у князя. Убил он султана одним ударом, убьет и сына его окаянного. Но змей-Баязид будто мысли его читает:
— Убить меня хочешь, светлый князь? Не понял ты знаков судьбы. Суждено мне было стать султаном, правителем всех османов, суждено было завоевать твой народ — и стало так. Суждено было отцу моему принять смерть от руки владыки светлого, пришедшего с севера, — и стало так. Я же приму смерть от владыки темного, пришедшего с востока. А тебе что суждено, ведаешь?
— Не ведаю и ведать не желаю. Знание твое от нечистого идет. Оно мне без надобности, коли есть у меня вера.
— Эх, князь, князь, — ухмыляется Баязид, — ты слишком прям и открыт. Не живут такие долго — ни у нас, ни у вас. Отсекут тебе завтра голову. Кабы не отсекли, так брат твой зарезал бы тебя ножом в спину. А если б одолели вы, то за голову твою никто не дал бы мелкой серебряной монеты. Не может быть двух солнц на небе, не может быть двух владык на земле. Да и не судьба вам победить теперь.
— Нет судьбы никакой!
— Хочешь еще раз ее испытать? Вот, выпей «молока львицы» — твоя последняя ночь будет легка.
— Наливай!
Заплескалось в чаше «молоко львицы» — белое, и впрямь как молоко, но запах у него странный. Не пей, князь! Мало ли что чародей этот нальет тебе! Но подносит князь чашу ко рту, глотает из нее — и падает замертво. Хорошие яды у Баязида, доволен сын султана. Но не обычный яд подсыпал он князю.
7
«Велика, брат, у тех турок сила: коли солью все мы обернемся, обед туркам посолить не хватит! Вот уж полных пятнадцать денечков, как скачу я по турецким ордам и ни края не вижу, ни счета, от Мрамора до Явора Суха, от Явора, братец, до Сазлии, от Сазлии до Чемер-Чуприи, от Чуприи до града Звечана, от Звечана, братец, до Чечана, от Чечана до гор до высоких — все турецкой придавлено силой: конь за конем, юнак за юнаком, что лес темный копья боевые, а знамена точно в небе тучи, а шатры их точно белы снеги; ежли б дождик там пролился с неба, ни за что бы не достал землицы, только б кони да бойцы намокли».Сколько времени прошло — кто знает? Просыпается князь. И что ж видит он? Знакомый шатер, ковры на полу, хоругви вокруг с крестами. Вокруг родные лица — как увидал их князь, так возрадовался более меры. Вот Юг Богдан сидит да сыновья его — живые все. Стефан Лучич и Баня Страхинич в добром здравии. Подумалось князю — уж не на тот ли свет попал он? Ан нет — царя Лазаря видит, предателя Вука. Нет, не тот это свет! Смотрят все на князя Милоша — а он и не знает, что сказать, язык к гортани прилип. Молвит слово тут Божко Югович:
— Войско наше втрое меньше турецкого. Посему давайте, братия, нападем на него ночью, не дадим туркам опомниться.
Одобрительно встретили слова его. Вспоминает про все князь Београдский. Поднимается тут Вук Бранкович и молвит другое слово:
— Не годится нам, господарь, нападать ночью, как будто мы воры какие или цыгане. Достанет у нас воинов, чтоб одолеть турок днем. Да и как во тьме сражаться? Кони наши с пути собьются, ряды попутаются.
И эти слова встретил гул одобрительный. Не верит князь Милош своим глазам — так это все удивительно. Говорит царь Лазарь:
— Драться будем при свете дня, как предки наши дрались. Не посрамим чести своей, одолеем нехристей. Негоже, чтоб говорили, будто сербы — хуже цыган. А теперь, по древнему обычаю, давайте отвечеряем в эту ночку по-доброму — кто ведает, когда еще попируем всласть?
На пиру сидючи, достает князь письмо из-за пазухи — а письмо то Якуба до Вука-предателя, слово в слово оно повторяется. Смотрит князь на него и видит — стоит на письме печать султанская, такую не подделаешь. Наполняет князь чашу золотую шливовицей и подносит брату своему названому, Вуку Бранковичу со словами:
— Чашу эту подношу тебе, брат. Осуши ее за здоровье тех, кого ты предал.
— В своем ли ты, брат, уме? Говорить мне такое! Мне, Вуку Бранковичу, владетелю Южной Сербии!
Во второй раз бросается брат на брата, во второй раз разнимают их Божко со Страхинею, во второй раз свиток ложится в руки царские. И опять падает Вук на колени перед царем и крест целует, но говорит князь Милош:
— Врет он все, господарь, кары справедливой избежать хочет. На письме-то печатка султанова!
Побелел Вук, снова в ноги царю валится, волчина:
— Это турки, турки всё сделали, господарь, чтоб порушить веру меж нами! Они написали это письмо и послали тебе через Милоша. Не предавал я тебя, с поля боя не сойду живым. Пусть Милош ответит, откуда письмо у него? От нехристей этих, небось?
Ничего не ответил Милош, лишь поклялся опять он убить султана. Снова прогнал его Лазарь с глаз своих, но не теряет надежды князь Београдский. Идет он к Юговичам и подзывает к себе Божко, младшего.
— Веришь ли ты мне, Божко Югович?
— Верю, князь. Ты как брат мне — как могу я не верить?
— Тогда слушай, Божко, и запоминай, хоть это и странно. Завтра мы сперва верх будем брать, но потом турки начнут одолевать нас. Отец твой и братья погибнут — вечная им память. Но ты, младший Югович, ты останешься дольше других. Господом нашим тебя заклинаю — не спускай глаз с царя, не давай ему вперед выезжать. Мало ли что? Вдруг конь его в яму провалится? Не должен царь попасть в лапы к нехристям. Сделаешь?
— Сделаю, брат. Как не сделать? Будет царь в целости и сохранности. На шаг от него не отойду, пока живой.
8
Снова Милош Обилич с вопросом: «Так, Иване, побратим любимый, а скажи мне, где шатер Мурата? Я поклялся нынче Лазарь-князю, что зарежу самого Мурата и на глотку наступлю ногою». Но Косанчич говорит на это: «Ты в уме ли, побратим любимый! Ведь шатер тот сильного Мурата посредине табора поставлен; если б крылья ты имел сокольи, если б рухнул из ясного неба, твое мясо перья б не подняли».Взошло солнце алое. Началась снова битва великая. Столкнулись два войска могучих. Железо входит в плоть живую, ломаются древки, звенят щиты, ржут кони. Видов день станет самым великим днем Сербии. Выезжает князь Милош на поле. Горят глаза его огнем, сияет меч острый на солнце — худо будет врагам. А сам думает: «Нет, Баязид, поспорим мы с твоею судьбою. Негоже князю Београдскому оружие пред нехристями складывать. Быть мне проклятому вовеки, если не вырву победы у врагов наших. Руки отрубят — так зубами вырву». Дерется Милош отчаянно, хочет пробиться к шатру султанову, да не может турок одолеть — слишком много их. Тут бросает он взгляд по левую руку и видит — тронулись верблюды вперед. Не послушал Якуб ни брата своего, ни отца. Осеняет тут князя Милоша. Кличет он конников своих, говорит им:
— Братья мои! Сослужим службу царю православному! Поскачем лоб в лоб на верблюдов, а когда близко будем — застучим мечами о щиты что есть мочи. Верблюды шума того испугаются — побегут и своих затопчут.
Выехали конники Милоша против верблюдов, стучали они мечами о щиты что есть мочи. Испугались верблюды, порвали постромки и заметались, топча своих и чужих. Налетел Милош на Якуба, вышиб его из седла буздованом.[33] Сын султанов в пыль упал мертвый, изо рта его кровища хлещет — видать, и вправду судьба ему быть убитым на поле Косовом. Наступают сербы. Уже шлет воевода Влатко своему господарю весточку победную. Рубит князь Милош турок направо и налево, вот и шатер султана. Янычары стоят насмерть — только разве ж остановить судьбу? Один князь к шатру прорывается, въезжает в него на коне. Не ждут его здесь. Отроки все разбежались, сам Мурад за подушками прячется. Спешился Милош, приколол халат султанов копьем к трону да рассек ему нутро поганое одним ударом кинжала — от брюха до бороды. Видать, и Мураду не миновать судьбы, раз второй раз помирает он одной и той же смертию. Набежали тут турки, князя схватили, поднять на копья хотят, но знает дело свое Баязид, не отдает князя.
— Что, светлый князь, все еще не веришь мне?
— Разве таким, как ты, можно верить?
Но чу! Что на поле Косовом деется? Куда Вук Бранкович подевался? Ищут Вука на поле боя, ищут войско его — ан нету их. Предал-таки Вук своего господаря. Нет ему теперь прощения. Увел он войско свое, и босанцы с албанцами следом разбежались. Ухмыляется змей-Баязид:
— Предал тебя брат твой. Да и как ему было не предать? Обозвал ты его в сердце предателем, а он всего-то хотел править Сербией да монету свою чеканил — разве ты того ж не хочешь?
— Но убийц он ко мне посылал!
— О светлый князь! Ты слишком доверчив и прям. Откуда известно тебе, что он послал их?
— Об этом сказано было в том письме.
— Ха! Сам я писал его. Сам печать ставил. И сам подвел тебя к нему — иначе как бы ты получил его? И убийц к тебе я подсылал. Но не для того, чтоб убить — рассмотрел я на тебе знаки моей судьбы. А побратим твой… Ждал ты зла от него — и дождался. Ушел он с поля в испуге, что все свои промахи на него вы возложите.
Ничего не ответил Милош, заныло сердце его. Не сумел перебороть он судьбу — только хуже еще сделал. Не помог он братьям своим. Просил он Божко Юговича царя охранять — тот и охранял, вперед не пускал. Да только запали ему в душу слова Милоша о том, что отец и братья погибнут, бросился он на подмогу к ним да первым из Юговичей голову-то и сложил. Некому стало за царем смотреть — а тот в бой так и рвется. Вынул царь меч свой из ножен и стал турок разить, да только конь его плохо был подкован — выпала подкова, захромала животина. Спешили турки царя да в плен увели — и здесь судьба постаралась, проклятая. Дрогнули витязи сербские, побежали болгары да черногорцы. Пала в Видов день гордость сербов. Волки воют, вороны стаями слетаются — знатная для них тризна нынче. Воды Ситницы стали красными от крови. Страшное ты, поле Косово.
Заполночь достали янычары князя Милоша из ямы, как и положено, притащили опять в шатер султанов. Баязид там уж на троне сидит, принимает он Милоша по-царски, приглашает с собой отужинать, яствами кормит восточными да приговаривает:
— Негоже тебе, светлый князь, одному за народ свой страдать. Каждый день твой будет битвою страшной. Начинать ты будешь его на поле Косовом, заканчивать — смертию лютою. Каждый день ты будешь по локоть в крови рубить врагов. Каждый день убивать ты будешь султана. Каждый день тебя брат предаст. И каждый день будешь ты повержен вместе с народом своим. Не передумал еще судьбу испытывать?
— Нет, не передумал. Пусть даже каждый мой день станет Видовым — а и тогда не отступлюсь. Неведомы мне боль и страх. Есть вера у меня, что однажды правда одолеет судьбу.
— А ежели случится это через сотню зим? Через две сотни? Через пять?
— Негоже князьям сербским отступаться от намеченного.
Ухмыльнулся Баязид. Но не знает он, что нож со стола уже у Милоша в руке. Не успел султанов сын и глазом моргнуть, как вскочил князь да приставил нож острый к его горлу. Что скажешь теперь, песий сын?
— Не зарежешь меня ты, светлый князь.
— Отчего ж?
— Не судьба. Умереть мне смертию долгой и мучительной, не от твоей руки. Да и зачем тебе меня убивать? Ты же хочешь еще раз испытать судьбу — вижу, что хочешь.
Бросил князь Милош нож:
— Давай сюда свое «молоко львицы». Негоже мне тут с тобой лясы точить, когда братья мои там погибают.
Выпил князь зелье Баязидово и снова впал в забытье черное.
9
«Что за добрый молодец удалый: вострой саблей он махнет разочек, вострой саблей и рукой-десницей — сразу двадцать голов отсекает?» — «Его кличут Банович Страхиня!» «Что за добрый молодец удалый: на гнедом он на коне великом и с крестовым знаменем в деснице, турок в толпы тот юнак сгоняет, гонит в реку, в Ситницу, как стадо?» — «Это Бошко Югович удалый».В третий раз князь Милош на совете у царя Лазаря. Юг Богдан там да сыновья его — живые все. Стефан Лучич да Баня Страхинич, царь Лазарь да брат названый, Вук Бранкович. Пока князь на лица их светлые любуется, молвит слово Божко Югович:
— Войско наше втрое меньше турецкого. Посему давайте, братия, нападем на него ночью, не дадим туркам опомниться.
Одобрительно встретили слова его. Но тут опять поднимается Вук Бранкович и молвит другое слово:
— Не годится нам, господарь, нападать ночью, как будто мы воры какие или цыгане. Достанет у нас воинов, чтоб одолеть турок днем. Да и как во тьме сражаться? Кони наши с пути собьются, ряды попутаются.
И эти слова встретил гул одобрительный. Но преклоняет тут князь Милош колени пред советом и молвит:
— Ради Христа, выслушайте, братья, что я скажу. Не выстоять нам супротив турецкого войска, если не нападем мы ночью. Пресвятая Богородица мне давеча привиделась и сказала так. Давайте же начнем биться во тьме — если победим, никто нас не осудит, ибо лишь Божьему суду подвластны победители.
Задумался царь, говорит наконец:
— Благие слова Богородицы. Драться будем ночью, как при свете дня. Не посрамим своей чести, одолеем нехристей.
Достает тут князь письмо из-за пазухи — а письмо Баязидом то писано от имени брата его Якуба — да кидает его в жаровню, в самый огонь, дабы не смущало оно сердца княжеского. Обнимает Милош побратима своего Вука Бранковича, говорит ему:
— Был неправ я, думал про тебя плохое, но нынче каюсь. Неповинен ты. Простишь ли меня за неверие, брат?
— За неверие прощу тебя, брат, — отвечает Вук Бранкович, — но не за предательство.
— В своем ли ты, брат, уме? Говорить мне такое! Мне, Милошу Обиличу, князю Београдскому!
В третий раз бросается брат на брата, в третий раз разнимают их Божко со Страхинею. Говорит царь Бранковичу:
— Сможешь ли подтвердить слова свои?
Отвечает Вук Бранкович:
— Господарь мой, встречался Милош с младшим сыном султановым Баязидом в Будве. Видели их в корчме приморской. Сидели они, как побратимы, чаши заздравные пригубляли. Зачем им встречаться, как не для сговора черного? Подтвердить слова мои корчмарь может — позвать его?
Стоит князь Милош и не знает, что сказать. Правда ложью обернулась, а ложь — правдою. Колдовство вокруг да обман — как разобраться в них тому, кто привык идти прямою дорогою?
— Правду ли Вук говорит? — молвит Лазарь.
— И да, и нет, — Милош ответствует. — Сидел я в корчме с Баязидом, но не знал тогда, кто он, и черных дел не замышлял отнюдь. Не предатель я.
Туча черная на чело царя надвинулась, прогнал он Милоша с глаз своих. И в третий раз поклялся князь Београдский убить султана. Не смирился он, хочет и дальше судьбу испытать. Идет он в шатер к Юговичам и спрашивает Юга Богдана и девятерых его сыновей:
— Верите ли вы мне, братья Юговичи?
— Верим, князь. Ты нам как сын и брат. Если тебе нельзя верить, то кому ж тогда?
— Выслушайте, хотя это и странно. В битве мы должны верх взять, но турки огрызаться будут и захотят господаря нашего захватить. Нельзя дать им сделать это. Не знаю я, кому погибнуть суждено, кому в живых остаться, потому всем и говорю, всех Господом заклинаю — не спускайте глаз с царя Лазаря, не давайте ему вперед выезжать да подковы коня его проверьте — ведь конь без подковы, что птица без крыла. Не должен царь попасть в лапы к нехристям.
— Мы и сами про то же думали, — отвечает Юг Богдан, — не бойся, смело иди в бой, будет зять мой Лазарь в целости и сохранности, пока живы мы.
Обнимает их князь Милош на прощание — чует сердце его, не увидит он больше славных Юговичей.
10
Как отъяли главу Лазарь-князю на том славном на Косовом поле, никого тут не случилось сербов, оказался лишь турчонок малый. Хоть он турок, но от полонянки, мать малого — сербская рабыня. Слово молвил тот турчонок малый: «Ай же, турки, братья дорогие, а глава-то, братья, государя, согрешим мы пред единым Богом, коли ею поживятся враны, коль затопчут кони и юнаки!»Зашло солнце алое. Началась в третий раз битва великая. Столкнулись два войска могучих. Железо входит в плоть живую, ломаются древки, звенят щиты, ржут кони. Не ждали турки нападения, смешали ряды свои. Выехал князь Милош на поле, страшен вид его. Горят глаза его огнем, сияет меч острый в лунном свете — худо будет врагам. Бьется Милош не на живот — на смерть, хочет добраться до шатра султанова. Погнал он уже верблюдов да сшиб Якуба буздованом. Наступают сербы. Шлет воевода Влатко своему господарю весточку победную. Рубит князь Милош турок направо и налево, вот и шатер виден. Но что такое? Почему повернули сербы и показали туркам спину? Встал Милош как вкопанный, понять ничего не может — уводит Вук Бранкович рать свою, уходит брат с поля битвы, а за ним босанцы бегут во всю прыть. Закричал князь, как зверь лесной — аж селихтары вокруг наземь от страха попадали. Все сделал князь для победы — не может того сделать смертный человек, а он сделал. И что ж? Пропало радение великое без пользы, в землю легло, как семя бесплодное.
Не знает про то князь, что, выходя на битву, сказал царь Лазарь Вуку Бранковичу: «Боюсь, предаст нас Милош, и возьмут турки через это верх над нами. Слушай меня, Вук. Пусть разобьют нас сегодня — но отборное войско за тобой, сохрани его. Запритесь в крепостях, заключите мир с турками, дайте им все, что просят. Пока сын мой Стефан мал, быть тебе правителем Сербии. Позаботься о народе, о сыне моем и о царице Милице. А там снова мы с турками в битве встретимся — коли будет на то Божья воля, то и победу одержим».
И начался бой, но не пустил Юг Богдан царя в первые ряды, как ни рвался тот. Отправили Юговичи Лазаря за спины свои, подальше от стрел с ятаганами. Но не знало о том войско сербское, и поползли по нему слухи темные — что ранен тяжко царь, а может — и убит даже, что турки верх взяли. Вокруг темень такая, что хоть глаз выколи, не видят ничего пред собой воины, только слышат ржание лошадей, звон ятаганов да страшные крики верблюдов. И привиделось воинам, что смяли турки передние ряды сербские, и вот уже в двух шагах от них смерть ощетинилась. Ночью сомнение быстро проникает в душу, а у страха большие глаза. Дрогнули сербы. Дрогнули и побежали. Узрел Вук Бранкович, что проиграна битва, и отвел войско свое, как царю обещал. А за ним побежали босанцы с албанцами. Окружили турки царя Лазаря, и хоть бились отважно Юговичи до самой смерти, не сумели они царя охранить — пленили его нехристи. Упал князь Милош на землю горючую. Умел бы плакать — заплакал бы. Но не умел, да и не к лицу это воину. В третий раз бился он на Косовом поле и в третий раз видел самый черный день народа своего. Кто из мужей смертных смог бы такое вынести? Завалило Милоша телами, своими и чужими. Что теперь скажешь, князь? Испытал ты судьбу?
Заря на небе разгорается, поднимается солнце алое, вода в реке красна от крови. Стон предсмертный стоит над полем Косовым. Выходит на поле султан Мурад, хочет победе своей в глаза взглянуть. Топчет он, пес, тела ногами, над умершими насмехается. Видит вдруг султан — рука окровавленная из груды тел вверх тянется. То князь Београдский сдаться султану решил. Приказал Мурад привести к нему знатного пленника. Хочет, чтобы тот сапог ему целовал и ползал на брюхе в знак покорности, да чтоб все узрели мерзость сию. Кинули янычары князя оземь лицом — давай, ползи к своему новому хозяину. Не ведали ничего они про судьбу и про то, что кинжал византийской работы с сердоликами сжат был уже в руке княжеской. Не миновать тебе, султан, поля Косова! Не разминуться тебе на нем с Милошем Обиличем, князем Београдским! Протянул Мурад князю свой сапог, но вскочил князь на ноги, как барс, да рассек султану нутро поганое одним ударом кинжала — от брюха до бороды. Собаке собачья смерть. Всю ненависть вложил князь Милош в удар свой, и не зря — остался он в веках. Видать, и вправду свершил когда-то султан смертный грех — иначе зачем бы судьба ему выпала трижды со вспоротым брюхом на поле валяться? Турки князя схватили, поднять на копья хотят, ан Баязид уже тут как тут.
— Негоже тебе, светлый князь, на себя брать за всех вину.
— А твое какое дело?
— На что ты себя, князь, обрекаешь? Каждый день твой будет Видовым. Не будет тебе покоя.
— Разве просил я о нем?
— Все ты сделал для них — такого никто не сделает. И все равно повержены они. За грехи отвечать им еще пять веков.
— Я остаюсь с ними.
— Твоя воля, светлый князь. Я смогу сделать для тебя совсем немного — когда солнце будет клониться к закату, лишат тебя жизни.
— Не за жизнью шел я на поле Косово.
Эх, светлый князь, светлый князь! Неужто жизнь не дорога тебе? Одно слово — и снова будешь ты как прежде осаждать коня своего сильной рукою, пить золотистую шливовицу из драгоценных кубков и перебирать шелковистые кудри красавиц. Всего одно слово! Вот уже дрогнуло сердце княжеское, хочешь ты пасть в ноги своему новому владыке и признать его власть над тобой, — тут-то сразу мир переменится, и не надо будет тебе завтра класть голову свою на плаху окровавленную. Но застряло слово в гортани, да ноги одеревенели. Что не пускает тебя, князь? Разве есть то-то дороже жизни? Подумай покамест над этим, покудова есть еще время…
Как повелось уже, зовет Баязид князя Милоша в шатер султанов на трапезу, подает ему яства царские да говорит:
— Смотри, князь, обманывал я, убивал исподтишка — а султаном стал. А ты был прям и честен, за других вину брал на себя — и вот ты на пороге смерти. Так кто из нас прав?
— Тьма не может быть правой пред светом, а ложь — пред истиной.
— Эх, светлый князь! Не хуже меня ты знаешь, что империи строятся железом и кровью, ложью и ядом, поддельными письмами и кинжалами в спину.
— Зато потом и рассыпаются в один миг, будто и не было их.
— Но не построить их по-иному!
— Значит, и браться не след. Остается в веках лишь то, что в добре было зачато.
— Все красиво, князь, у тебя на словах. А на деле вот убил я отца своего и брата, дабы султаном стать. Согрешил я пред ликом Всевышнего. Взять бы Ему — да наказать меня смертию. А нет…
— Он накажет тебя жизнью.
— Что ж ты, светлый князь, даже и не убьешь меня? Меня, разорителя Сербии?
— Нет, Баязид, и не проси. Не судия я тебе. Да и не от хорошей жизни отцеубийцами становятся. Бывало, что князья сербские султанов убивали, но чтоб сразу двух да в один день — не было такого.
Рассмеялся Баязид:
— Хоть и упрям ты, как ишак, а по сердцу мне! Добрые побратимы из нас вышли бы.
Глянул Милош в глаза Баязиду, хотел сказать ему что-то важное — да запнулся и замолчал. Но потом молвил всё-таки:
— Добрые. Только не братаются сербские князья с истребителями народа своего.
11
И спустился в тот студеный кладезь, и главу он из колодца вынул Лазарь-князя, сербского святого, на зелену положил на траву, сам с кувшином за водой вернулся. Но как жажду утолили вместе да на черну оглянулись землю — а главы-то нет в траве зеленой: через поле голова святая ко святому поспешает телу, прирастает, будто так и было!К вечеру день клонится, тучи свинцовые небо заволокли. Волки рыщут на поле брани, вороны стаями слетаются на кровавую тризну. Вывели янычары царя Лазаря, князя Милоша и других сербов пленных на погибель лютую. Сидит Баязид на троне султановом, на казнь смотрит. Первым встречает смерть царь Лазарь. Стоит он в рубахе белой, ветер треплет седые его волосы. Светел лик царя. Не за себя скорбит он, за народ свой, но знает царь, что двери царствия небесного открыты для всех сербов в Видов день, и не собьются они с пути. Подходит к нему князь Милош и прощаются они, как отец с сыном, обнимаются и троекратно целуются по сербскому древнему обычаю.
— Ты прости меня, господарь мой. Много я грусти тебе принес. Был несдержан и груб, буйством славился. Не мог спокойно на месте сидеть. Творил что хотел, с тобой не советовался. Судьбу каждый день Божий испытывал. Дочь твою вдовою оставляю. Прости, отец.
— Прощаю тебя, сын мой, хотя и нет за тобой вины. Во всем я виноват, я один. Господарь — плоть от плоти народа своего, негоже ему пребывать в благости, когда такое вокруг деется. Верю я, князь, что скоро мы встретимся.
— Встретимся, владыка. Нам отныне всегда вместе быть.
Падает глава царя Лазаря, за нею — глава князя Београдского, а там головы сербов сыплются, как горох. И кто сказал, что у князей с севера кровь другого цвета, нежели у простых людей? Смотрит на казнь Баязид. Глаза его темные и бездонные, как озера на Дурмиторе, пеленою бледною затянулись. Видит ли он в тот миг свою бесславную погибель от руки черного владыки с востока? Иль поражение народа своего? Кто знает? Но лишь положил князь Милош главу свою на плаху окровавленную, вышло солнце закатное из-за туч, и заиграли кудри на ветру золотом червонным. Отвернул глаза Баязид, не посмел на красоту такую смотреть. Негоже тебе было, светлый князь…
Подходит после казни к Баязиду царедворец лукавый. Подносит две головы — с седыми волосами и золотыми. Говорит он Баязиду:
— Чего делать нам с псами этими? Скормить их свиньям? Иль на копья поднять, дабы все могли видеть позор их?
Ударил Баязид царедворца сапогом в лицо. Покатился тот по ковру, скуля как собака.
— Как обращаешься ты к султану, нечестивец! — вскричал Баязид. — Аль не знаешь ты, кто перед тобою? За это быть тебе самому на копье!
Набежали янычары — волю султана выполнять.
— Повелеваю называть нас отныне Баязид Молниеносный.
Рухнули турки на землю. И опять тащат Баязиду головы — ползком тащат, не поднимая глаз:
— О мудрейший из мудрейших! Да продлит Всевышний бесконечно твои дни! Что прикажешь делать с этими недостойными?
— Тела их выдайте родичам — пусть похоронят по своему обычаю. Голову царя припрячьте, да получше. Пусть ищут. Тогда лишь кончится война для народа этого, когда найдут они голову царя своего. Голову же убийцы отца моего, его доспехи, сбрую и оружие я оставляю себе.
— О мудрейший из мудрых!
— Что, псы, не хотите вы такого султана? Предать меня надумали?
— Нет, величайший, как можно!
— Запомните, собаки, — были бы все такими, как убийца отца моего, не надо было б нам воевать ни с кем. Вспомнят нас лишь потому, что вспомнят поле Косово и князя Београдского.
Будто ветер шелохнул головы подданных султана, но никто не нарушил молчания. И продолжал Баязид:
— Дошло до наших ушей, что брат отца нашего, эмир Муса, в Анатолии бунт против нас затевает. Говорит он, что будто Мурад с сыновьями погибли, и отныне ему править османами. Дабы не дать свершиться святотатству такому, мы возвращаемся в столицу. Отца и брата моего закопайте на поле с великими почестями. Пусть стоит здесь гробница в их память. В столицу отправьте гонца с вестью о том, что султан Мурад и сын его Якуб пали в битве, да с приказом подготовить достойную встречу султану Баязиду. Али-паша! Наказываем тебе заключить мир с князем Бранковичем и царицей Милицей.
— О мудрейший из мудрых! Позволь слово молвить! Враги наши сейчас слабы, одолеть их просто — потом они усилятся…
— Есть у нас нынче дела поважнее, чем врагов по норам добивать, — брат отца нашего черное дело замыслил, хочет в спину нам ударить. А с врагами будет у нас разговор еще. Все получат по заслугам. Да не забудь, Али-паша, донести царице сербской, что намерены мы взять в жены младшую дочь ее.
Не зря плакала Мильева. Все продумал змей-Баязид. Все продумал, да не все сказал. Не сказал он князю Милошу про судьбу его. А и была судьба его в том, что одолел он судьбу. Говорят в народе, что нельзя уйти с Косова поля — можно лишь победить или погибнуть. Но неправда это. Живым не дается здесь победа, только мертвым. Мертвые пашут, сеют и жатву собирают. Мертвые смотрят на дым от храмов горящих очами незрячими, считают годы и ждут, когда снова выйдут рати на поле и начнется битва великая. Не потому ли стал Видов день святым днем? Не потому ли так чтят его сербы — а другие на месте их забыли бы скорее о дне поражения своего? Победили они на поле Косовом. Лишь узнали про то ни много ни мало — через пять веков. Одолели сербы судьбу свою, подобно князю Београдскому. И любой из них, кто идет на врага, помнит про князя Милоша и про удар его знатный. Обращают к нему люди молитвы свои, уповая на чудо, ибо на что еще можно надеяться, когда вновь времена наступают страшные? Когда брат на брата руку поднимает, когда забыл народ про веру, когда слабость за силу почитается, а сила — за слабость, когда с севера и юга, с запада и востока буря черная надвигается и неоткуда ждать спасения — вспомни о том, кто стал сильнее судьбы. Вдруг поможет он тебе?
Примечания
1
Здесь и далее в эпиграфах — отрывки из песен о Косовской битве (Косовска битка или бoj на Косову) из цикла «Лазариц» (Лазарице). Источник: Караджич В. «Срспке народне пjесме» (1845, II т., NN 43–53; II изд. 1875). Перевод с сербского Ю. Лощица.
(обратно)2
Харач (тур.) — дань.
(обратно)3
Янычары (тур.) — регулярная турецкая пехота XIV-XIX веков.
(обратно)4
Рагуза — тогдашнее название Дубровника.
(обратно)5
Дурмитор (серб.) — горный массив в Черногории.
(обратно)6
Мирис (серб.) — запах, аромат.
(обратно)7
Пршута (серб.) — традиционный сырокопченый окорок (свиной либо говяжий).
(обратно)8
Гибаница (серб.) — традиционный пирог с сырной начинкой.
(обратно)9
Каймак (серб.) — молочнокислое блюдо, нечто среднее между маслом и сыром, соленое на вкус. Готовится из молочных пенок.
(обратно)10
Дымнины вешалицы (серб.) — есть разные варианты, но в основном это мясо со специями, приготовленное на углях.
(обратно)11
Ражньичи (серб.) — небольшие шашлычки из разных сортов мяса.
(обратно)12
Приганица (серб.) — шарики из теста, обжаренные в большом количестве масла, напоминают колобки или пончики.
(обратно)13
Кременадла (серб.) — корейка либо шейка на кости, чаще запекается на костре отдельно, но может быть и отрезана от готовой тушки.
(обратно)14
Ядранское море (серб.) — Адриатическое море.
(обратно)15
Лозовач (серб.) — та же ракия, только из винограда. В наши дни может называться также виньяком.
(обратно)16
Сипахи (тур.) — разновидность турецкой тяжелой кавалерии, ставшая наряду с янычарами основным военным подразделением, используемым в Османской империи. Ранние варианты этих солдат были тяжело бронированными всадниками на защищенных лошадях, обычно использовавшими в качестве основного оружия булаву.
(обратно)17
Селихтары (тур.) — тяжелая турецкая пехота.
(обратно)18
Златибор (серб.) — горный массив в Сербии.
(обратно)19
Шливовица (серб.) — разновидность ракии, получается путем возгонки слив. Есть и ракия, которая делается из других плодов и ягод (лозовач, кайсия, боровница, стомаклия и др.) Шливоица — крепкий спиртной напиток (от 40 до 70 %), по способу изготовления напоминающая самогон-первач.
(обратно)20
Еретина (серб.) — мясо молодого козленка.
(обратно)21
Ягнетина (серб.) — мясо молодого барашка.
(обратно)22
Сарма (серб.) — разновидность голубцов, варится в больших чанах.
(обратно)23
Попара (серб.) — горячее блюдо из хлеба, молока и сыра.
(обратно)24
Мезе (тур.) — традиционная турецкая закуска, состоящая из самых разнообразных лакомств (овощи, зелень, мясо, рыба, орехи и др.).
(обратно)25
Бура (тур.) — родовое название для различных пирожков и пирогов.
(обратно)26
Суджук (тур.) — вид острой колбасы.
(обратно)27
Эзме (тур.) — острая смесь из овощей.
(обратно)28
Хайдари (тур.) — соус из сметаны с чесноком и специями.
(обратно)29
Джаджик (тур.) — холодный суп из айрана и огурцов, заправленный оливковым маслом, чесноком и мятой.
(обратно)30
Бобрек (тур.) — почки.
(обратно)31
Пирзолы (тур.) — баранина на ребрышках.
(обратно)32
Молоко львицы (с тур.) — крепкий спиртной напиток, разновидность самогона, который после добавления в него воды (льда) становится белым.
(обратно)33
Буздован (серб.) — разновидность палицы.
(обратно)
Комментарии к книге «Сказание о том, как князь Милош судьбу испытывал», Вук Задунайский
Всего 0 комментариев