«Лучший гарпунщик»

Круз Андрей

Лучший гарпунщик (фрагмент)

Начало.

Ну и кто же знал, что их сюда принесет? Скажу честно, как на духу - не ожидал, просто никак не ожидал от них такой решительности. "Мы в суд подадим, у нас концов много" - это их стиль. С ментовским генералом прийти их стиль. Проверку организовать - тоже их стиль. С "маски-шоу" налететь и всех мордами в пол положить - и так для них сгодится. А "людей прислать" - не их. Это мой стиль с недавних пор, будь они прокляты, поры эти.

Ладно, переживем. И не такое переживали, и это переживем. На дачу, подальше от Москвы, а там видно будет. Мы не всегда на "Армадах" ездили, были у нас и "жигули", а был до "жигулей" и пятачок на метро. Все было. Мы из грязи в князи, но и обратно нам не в падлу. Ничего поплавали уже, и еще поплаваем. Как там у моряков говорится? "Попали в дерьмо - давайте в нем плавать". А что делать? Ничего, рыбку половлю, на озеро Селигер полюбуюсь. Там зацепок никаких, ищи меня до морковкиного заговенья. Домишко-то оформлен на бомжа, какой уже давно волей божьей помер, оставив свой паспорт будущим поколениям. Мне, то есть, и в нем давно мой портрет с галстуком, и этот самый портрет - Коновалов Петр Сергеевич, владеет этим самым домиком. Не я, не я... Я тут не при делах.

Все, валим из квартиры, валим. "Макара" на пояс, "помпу" в чехле за спину, к рюкзаку. Ноги, ноги отсюда, пока не поздно. Сосед. Здравствуй соседушко, будь здоров, не поминай лихом. Да, да, на охоту. Именно. В Карелию. Почему в Карелию? А из кино пришла Карелия, про особенности этой самой национальной охоты. Они там в Карелии водку пили, вот и пришло в голову. А вообще сезон сейчас для охоты, или как? А пес его ведает, не знаю я. Все сосед, бывай, привет жене, заодно скажи, чтобы не скучала, когда ты на работе. Да, да, ты старый и пузатый, у тебя просто денег много, а она в Москву приехала аж из Семипалатинска, карьеру модели делать. Скучно ей дома сидеть одной. Мда.

Ладно, что было, то и было, не до нее сейчас, овцы тупой, разве что ноги длинные да задница на загляденье. Мне сейчас не до кого, мне бы башку свою довезти до дачи, притом так, чтобы она на прежнем месте сидела. На плечах, то есть.

У машины никого. Это хорошо, что никого, у меня сейчас нервы как струны, тронь - зазвенят. Плохое сделать могу, у меня пистоль в руке под курткой, я уже на все готов. Но никого вокруг, никого... Сигналка пиликнула, большая серебристая туша "Армады" приветливо подмигнула подфарниками. Рюкзак в багажник, сам за руль. Жарко. Это от паники. Куртку долой, назад ее, на сиденье. Ствол в подлокотник, выходить буду - за пояс засуну.

Заправиться надо будет, скоро лампочка замигает. Но это ладно, это я уже за Кольцом, на Новой Риге. Из города валить надо. Подвязок у них много, понимаешь. Могут и гаишникам дать знать. Не повезло мне, не повезло. Так все хорошо начиналось...

Ладно, мотор как в кино не заглох, потащил энергично этого бегемота японско-американского, как подобает. Слева на улице пусто, рано еще, справа тоже вроде... Машина припаркована, десятка серая, в ней двое. Не нравятся, я лучше налево, и дальше объеду по...

А затем яркий свет. И больше ничего.

-- Встреча.

Зараза. Больно-то как. И в глазах круги, словно в прожектор смотрел. Вроде и открыты, и чувствую, что не ослеп, но не вижу при этом ни хрена. А что чувствую еще? Руки... руки вот чувствую. И под ними грязь, что ли? И вообще, чего это я на брюхе валяюсь? Кстати, я же в машине ехал, и по асфальту, откуда грязь и пешком?

Попытался подняться на локтях, и снова упал, больно ударившись скулой... Обо что? Дорога. Грунтовка. Вру, какая же это дорога? Колея это обычная, да и та не слишком наезженная. А что это лежит?

Вновь оперся на руки, поднялся на четвереньки. Боль в голове перекатилась шипастым чугунным шаром, стукаясь изнутри о стенки черепа, в глазах круги побежали быстрее, но картинка начала проясняться. Кстати, сотрясение точно есть. Если к этому подходит термин "кстати". Кому кстати, а кому так и не очень.

Черт, штормит-то меня как. И где это я? Песок мокрый с грязью, трава вокруг. В Москве? Почему в Москве? Потому что я в Москве был. А теперь я где? А теперь я без понятия...

Удалось сесть, пусть и прямо в грязь, но все же вертикально. Слой тумана с роящимися в нем искрами перед глазами развеялся понемногу, и в мозг пошел поток визуальной информации. Приложил руку к голове, поднес затем ладонь к самым глазам. Кровь. Башку расшиб, причем совсем неслабо. Как это я? Свет только помню, яркий-яркий. Причем тут башка?

Зрение продолжало постепенно фокусироваться, и я, наконец, осмотрелся. Проселок через лес, а тут еще и по дну неглубокого оврага. На склонах трава и песок, зелень сочная, какую только в Таиланде видел, густо-зеленая, даже ненатуральная. На дороге мусор, тряпки какие-то, мешки выпотрошенные... стоп, а это не только мешки. А вот это что? Известно что...

Прямо передо мной, метрах в пяти, лежал труп мужчины, раздетого до нижнего белья. Усатый, бородатый, темноволосый. Голова раскроена почти пополам, лицо съехало с черепа и буквально стекло на дорогу мягкой и мерзкой маской. Над ним мухи, целый рой, гудят как вентиляторы. А я думал, что это в башке у меня гул. А это вовсе мухи. Это хорошо или плохо?

Не понял я ничего, если честно. У меня в ладонях до сих пор ощущение руля, я же в Москве был, в своей машине... Не лежал на грязной колее среди каких-то джунглей, это я очень хорошо помню. Ехал я, на дачу, на озеро Селигер, что в Тверской губернии, от проблем подальше... Ага, уехал.

Или я с ума сошел? Умер? И теперь на том свете? А этот, которому башку развалили пополам, он теперь на каком? Чего-то не сходится. Кстати, как-то эмоций мало... Должна была кондрашка с перепугу хватить, надо в истерику впасть, кричать в небо психанутым Станиславским: "Не верю! Не верю!!!", а я тут вроде как кино перед собой прокручиваю и над ним размышляю. Почему так? Потому что пока и в самом деле не верю.

Это что? Еще труп. Тоже мужик, и тоже раздетый. Лошадь дохлая. Еще труп. И еще. Еще лошадь. Дальше еще два мужика. Все бородатые, все не от инфаркта умерли - их словно топорами рубили, пластовали как туши в мясницком цеху. Кто их так?

На всех трупах птицы. Вороны, или кто там? Не пойму. Орут странно, толкаются боками, сгоняют друг друга с падали. Воняет падаль-то, дух стоит такой, что вывернет сейчас.

Дальше телега перевернутая. Даже не телега, а фургон, судя по рваному брезентовому тенту и погнутым железным дугам. В оглоблях, перекрученных и ломаных, убитая лошадь запуталась. У фургона всякого барахла навалено, вроде мешков выпотрошенных, причем так, словно их собаки рвали... Склоны оврага все в следах... Это даже мой сотрясенный мозг усваивает, и выдает вывод - по ним бежали вниз те, кто всех тут порубал. Почему порубал, а не пострелял? Мы вот стреляли в свое время. И по нам стреляли в ответ. Горы, стрельба, "зеленка". Тут "зеленка" сплошная кстати, той, из воспоминаний, сто очков форы даст.

А это что за звук? Рычит вроде как кто-то? И клацанье какое-то, вроде как собаки кости грызут. Я обернулся наконец, и остолбенел.

- Ага... свои в овраге лошадь доедают... - чувствуя, как спина холодеет от страха, пробормотал я старую дурацкую присказку.

Это волки? Я думал, они меньше бывают... Эти же... Они же... с кого будут? Или не волки? Гиены? Здоровенные такие?

На обочине дороги, вытянув ноги и шею, лежал труп гнедой лошади. Только сильно не весь, а здорово объеденный. Белые ребра частично были еще на месте, а частично валялись вокруг. Мяса на туше почти не оставалось, а то, что еще можно было обгрызть, как раз и грызли крупные твари весьма мерзкого вида. Нет, это не волки...

Тварь, что подняла измазанную кровью морду на длинной и толстой шее, вытащив ее прямо из брюха мертвой лошади, была чуть ли не с меня ростом. Могучая грудь, широкие лапы, рыжий с бурыми пятнами окрас... Сквозь сгустки крови, прилипшие к морде сверкали клыки длиной в мой мизинец, не меньше. Черные, блестящие глаза, из которых текли крупные слезы, чертя мутные дорожки по покрытой кровью щетине, пристально уставились на меня, словно оценивая на жирность. Следом за этой тварью начали поднимать головы остальные, пять или шесть.

- Ты это, хавай давай, не отвлекайся. - пробормотал я, отступая задом и изо всех сил стараясь не заорать и не броситься наутек. - Лошадка вам вкусная досталась, я с ней ни в какое сравнение... И вон еще их сколько, неделю жрать можно от пуза....

Чтоделать-чтоделать-чтоделать? Даже ствол в машине остался, а машина... Где осталась машина? Не знаю я, где машина, машина там, где она есть, а я тут, с гиенами этими, которые на меня уставились всей стаей, своими слезящимися глазами. Не кидаются, но и к еде не возвращаются.

Пятясь, я споткнулся о труп мужика с раскроенным черепом, и упал на задницу, спугнув двух обожравшихся ворон, которые с протестующими криками отскочили в сторону, отвлекшись от выклевывания глазниц мертвеца. И сразу же одна из гиен, самая мелкая, с тремя продольными, недавно зажившими бороздами на морде, сделала несколько быстрых коротких прыжков в мою сторону, и в тот момент, когда я собрался заорать, снова замерла, продолжая фиксировать меня взглядом. Остальные стояли неподвижно, эдакими уродливыми статуями.

Не отрывая от них взгляда, я снова поднялся на ноги, и попятился дальше, продолжая увеличивать дистанцию между нами. У них жратвы много, до смерти утрескаться можно, зачем им я? Я им не нужен, за мной еще побегать придется, а падаль им прямо на стол подали, сервировали, можно сказать. Если только они дичинку падали не предпочитают... Но это же точно гиены, они ведь падальщики... Или не гиены? Не бывает таких больших гиен, это я точно знаю, я с детства зоопарки любил и книжки про животных. И фильмы. И передачи. И ведущего Дроздова. И кого хочешь, кого там надо еще полюбить, чтобы меня сейчас не тут сожрали?

Я отходил все дальше и дальше, не отрывая взгляда от стаи тварей, старясь больше ни обо что не спотыкаться, не падать, не отрывать от них взгляда и не показывать паники. Не знаю как, но я понял сразу - побеги я, и вся стая кинется за мной. А шансов отбиться от них у меня около нуля, или чуть меньше. Ружье, ружье в машине было... Где моя машина, а? Ну куда она, мать ее в душу и крест в гробину, делась? Ружье, "Макар" с коробкой патронов... Я ведь всем этим пользоваться умею. Ну где оно, когда его так не хватает?

Гиена, отделившаяся от стаи, снова сделала несколько шагов вперед, а следом за ней еще одна. Нет, не нравится им, что я удаляюсь. Что делать? Ну что мне делать? "Надо бы на склон подняться, там деревья есть!" - стробоскопом запульсировала мысль в черепной коробке. Точно, на дерево надо. Не полезут они на дерево, не умеют. Не должны уметь. Откуда им уметь? Это я умею, я от обезьяны произошел, а они нет. Они от какой-то сволочи произошли. Не положено им.

Чуть-чуть ускорившись, я завернул за перевернутый фургон, оставив между собой и стаей хищников хоть какое-то препятствие. Склон. Вот он, рукой подать. Трава мокрая и земля скользкая. Почему так? А ведь душно, жуть как душно, как в бане, хоть у меня и мороз по коже от ожидания того, что меня сейчас как ту лошадку... что в овраге... Мы тут все в овраге, кстати, а мне из него выбираться надо. А не выберусь - хана, Спинозой быть не нужно, чтобы до такой простой мысли дойти.

Мозг сам отметил, что в фургоне еще два раздетых трупа, даже без белья, и тоже порубанных на куски, кровью все забрызгано. Ну зачем им я, а? Вон им еды-то сколько...

Двумя прыжками разогнавшись, заскочил метра на три по склону, затем подошвы ботинок поехали назад. Я судорожно вцепился рукой в какой-то хлипкий с виду кустик, и он, к моему удивлению, не вырвался с корнем, а удержал меня. Только одарил целой кучей колючек, вонзившихся в ладонь, так, что я выматерился во весь голос. Но не отпустил его, напрягся, и преодолел еще пару метров. Оглянулся.

Гиена, что пошла в мою сторону, бежала следом, неуклюжими медленными прыжками, явно не торопясь. Ее раздутое от жратвы брюхо, свисавшее чуть не до колен, разгоняться не пускало. А затем, когда тварь преодолела половину расстояния между стаей и мной, следом за ней, чуть быстрее и как-то агрессивней, рванула вторая, та самая, что первой уставилась на меня. Самая большая.

Это послужило сигналом для всей стаи, которая, сбившись в тесную кучу, ломанулась за ней следом. А я из всех сил, вцепляясь руками в острую, как осока, траву, и буксуя на скользкой глине, рванул вверх по склону, в сторону спасительных деревьев. Если только гиены по склонам сами карабкаться не умеют.

Первой добежала до меня самая большая, пыхтя и глухо рыча, роняя вожжи тягучей грязной слюны. Прыгнула сходу, но скатилась обратно - огромные зубы щелкнули уже в метре от моих ботинок. Затем прыгнула вторая, третья, но тоже бесполезно.

- Хрен вам в зубы! - просипел я в ответ, продолжая карабкаться вверх и молясь лишь об одном - не соскользнуть обратно. Тогда я и минуты не проживу, в клочья разорвут. Там каждая зверюга больше меня.

Едрить, как же скользко! Если бы не жесткая трава, беспощадно режущая своими бритвенно-острыми лезвиями ладони, я бы уже полетел вниз, и надо мной сомкнулись бы мохнатые грязно-бурые спины гиен. Только трава эта самая меня и держит.

- Эй! - раздался откуда-то сверху крик, то ли женский, то ли детский. - До здесь! До здесь беги!

Краем глаза я разглядел какую-то серую фигуру на краю оврага, у самых кустов. Разглядели ее и гиены - самая большая из них завыла плачуще, и вдруг понеслась огромными прыжками вдоль по оврагу, а следом за ней поскакала вся стая. Ушли?

- До здесь! - повторил голос. - До здесь скоро, нет время!

Еще рывок, изо всех сил, так, что мышцы скрутило напряжением, еще один, и вот, верхний край оврага, и маленькая исцарапанная ладонь протянулась ко мне навстречу. Девчонка. Лет четырнадцать, одета чудно, не понял даже во что, на голове шляпа, в руке револьвер. Дальше оглядывать ее она мне не дала, крикнула прямо в лицо:

- Бегим! Гиены здесь за минута будут! - и потащила меня за собой, обалдевшего, махнув рукой куда-то в заросли: - Там пещера! Дудка дам!

- Какая в пень дудка? - почему-то обалдев от последней фразы, уже на бегу спросил я, но девчонка не ответила.

Она ловко скользнула между кустами, прикрыв локтями лицо, чтобы ветки не хлестнули, меня обдало каплями росы с ног до головы. Сразу за кустами я чуть не подвернул лодыжку - из травы тут и там торчали камни, причем густо так торчали. А за полосой зарослей, как выяснилось, сразу же начинались скалы, вполне такие нормальные, большие и каменные, заросшие лианами и прочей ползучей зеленью.

- Здесь! - крикнула девчонка, не оборачиваясь и ловко перепрыгивая камни. - Здесь беги!

Я поднажал, стараясь при этом не подвернуть ногу, и следом за ней влетел в расселину между двумя большими серыми камнями, за которой оказался вход в пещеру. Едва заскочив в нее, девчонка показала рукой куда-то в сторону в темноту, крикнув:

- Закрой ход!

Я присмотрелся, часто моргая, но ничего не разглядел, там в углу, после яркого солнца снаружи, как чернил налили. Тогда, оттолкнув меня, она нагнулась, схватила что-то руками и с хрустом потащила по каменному полу. Когда свет от входа попал на ее ношу, я увидел, что она волочет большой куст с колючками, вроде того, в который я вцепился на входе, но посерьезней - такой бы мне ладонь насквозь проткнул.

Девчонка чертыхнулась как-то странно, как и говорила, уколовшись, но куст прочно встал в проходе, загораживая его. Затем обернулась ко мне, и крикнула с заметной ноткой паники в голосе:

- Стрелять учен?

Хоть прозвучало странно, но смысл понятен без перевода. Неужто, есть из чего? Хотя, револьвер у нее...

- Учен. - в тон вопросу ответил я. - Хорошо учен.

Она как-то прищурилась странно, словно не до конца поняла, что я ей сказал, а затем вцепилась в рукав свитера и потащила меня дальше, в темноту, в глубину пещеры. Впрочем, темнота закончилась сразу за первым поворотом - дальше горела маленькая масляная, или вроде того, лампадка. И ее тусклый свет освещал сваленные в углу пещеры мешки и чье-то тело, накрытое с головой плащом, как покойников укрывать принято.

- Там бери! - крикнула она, указав на стоящее в углу ружье.

Я одним прыжком очутился возле оружия, схватил его, поднес ближе к свету. Опа... а я такое только в кино видел, про индейцев которое. Бронзовые бока ствольной коробки, такой же рычаг. Ствол восьмиугольного сечения с латунной фигурной мушкой, под ним стальная трубка длинного магазина. Дерево лакированное, цветом в глубокую красноту, на прикладе бронзовое клеймо, и такое же выдавлено на латунной крышке ствольной коробки, у зарядного окошка.

- Знаешь дудка? - спросила она вдруг.

- Дудка? - переспросил я, вздохнув глубоко, и передернул рычаг. - Дудка знаю. Я все дудка знаю, мать их яти.

Из окошка выбрасывателя вылетел толстый желтый патрон с массивной пулей, обернутой с боков в восковую бумагу, с вогнутой головой. Я подобрал его, посмотрел внимательно. А неслабо, миллиметров одинадцать-двенадцать, наверное, никак не меньше. И гильза длинная, уважение вызывает. Таким если бабахнуть, то мало не покажется. Там что, дымарь, интересно? По стилю очень даже может быть.

Патрон же с закраиной, вроде револьверного, только подлинней, как штуцерный. Покрутил в пальцах, затем втолкнул его в зарядное окошко с правой стороны латунной ствольной коробки, где он и исчез, зажатый защелкой. Быстро пробежал взглядом по оружию... Курок? Похоже. Полувзвод? Оттянут он слегка назад. Это почему? Потянул его, но он даже не шелохнулся. Ага, а тут пимпочка справа бронзовая... нажал, снова потянул - спица курка со щелчком замерла в задней позиции, а спусковой крючок оттянулся назад. Ага, разобрались с этим, не лопухнемся. Вон как девчонка смотрит настороженно. Ладно, в таких делах мы не лохи, пусть не думает.

- Сколько патронов там? - спросил я у девчонки.

- Восемь. - ответила она. - П?лно. Здесь боле есть.

И точно, рядом с "винчестером", каким, несомненно, являлась винтовка, лежали на каменном полу пещеры кожаные наплечные ремни с подсумками и длинным рядом латунных гильз в патронташе через плечо, не меньше двух десятков. Я подхватил ремни с пола, накинул на шею, услышав как брякнули патроны внутри сумок. Значит, там еще есть. Живем!

- Быстро надо! - крикнула девчонка. - Слышишь? Зажрут мы.

Действительно, от входа в пещеру доносился уже гиений лай, мерзкий и визгливый. Что-то задумался я не по делу. Хотя... странно было бы не задуматься. Кому как, а я минут десять назад из московской квартиры вышел, к машине. А не к гиенам-переросткам. Странно вообще, что я еще о чем-то думаю, а не в глубоком обмороке лежу. А может я с ума сошел? И у меня бред такой? А почему нет? Сейчас мне чего-нибудь доктора вколют, и гиены развеются как сон, вместе с девчонкой и пещерой.

- Скоро, скоро! - уже с отчаянием в голосе крикнула моя спутница.

Ладно, когда вколют, тогда и вколют, а пока отбиваться надо. Наверное. Выглянул из-за поворота пещеры, и столкнулся глазами с уже знакомой гиеной, той самой, с большими свежими шрамами на морде, которая, аккуратно ухватив зубами, оттаскивала застрявший в проходе куст. За ней никого не было, но рычание и лай доносились явственно, видать, остальная стая за проходом скопилась, чтобы своей товарке не мешать.

- Я те потягаю щас, кустики-то... - пробормотал я, вскидывая винтовку к плечу.

Как мне показалось, животина успела сообразить, что ей грозит, потому что мгновенно бросила куст и рванулась назад, из узкого прохода. Целился я ей прямо в морду, из чистой мстительности за свой испуг, но попал в шею. "Винчестер" тяжко грохнул под каменным сводом, меня до сюрприза неслабо ударило в плечо прикладом, а тяжелая плоская пуля угодила зверю в шею, причем с такой силой, что развернула эту немалую тушу на земле, затем уронив на бок и заставив перевернуться. Я сразу же рванул рычаг вниз-вверх, вылетела большая гильза, патронник сочно проглотил следующий патрон, и в этот момент слева от меня дважды хлопнул револьвер, совсем жалко после моей артиллерии. Удерживала его девчонка двумя руками, вполне сноровисто, и попала тоже хорошо, две пули подряд угодили прямо в середину грязно-белой груди твари, залив шкуру кровью.

Вой снаружи одновременно усилился и отдалился.

- Уйдут? - спросил я девчонку, продолжая держать проход меж камней на прицеле.

- Можно. - кивнула она. - Однако и нет бывает. Нет, стой, дай ползти.

Она положила руку на ствол "винчестера", опустив его вниз, к полу.

- Почему?

- Стая зажрет, за мы забудет.

Я снова поразился странности ее речи. Кто она? Балканы какие-то? Вроде немного по-болгарски звучит, или мне кажется? Вроде и свой язык, и не свой. И вообще, она даже с виду странная, я таких не видел. Одеждой странная, в смысле, не ходят так сейчас. Юбка до колена, с одной стороны длиннее, с другой короче, с запахом, какая-то... кавалерийская, черт знает почему так решилось. Куртка узкая, из грубой ткани, шляпа на голове с черной ленточкой. Соломенная шляпа, как на старинных фотографиях. На ногах чулки плотные, или колготки, не знаю, под подол не заглядывал, и ботинки высокие, со шнуровкой, на плоском каблуке. Странный наряд. И ткань непонятная, вроде... брезента тонкого, или парусины, сам не пойму.

- Что смотрел? - спросила она меня.

- Да так... - покачал я головой. - Где я?

Действительно, причем тут наряд? А все остальное это? Джунгли, скалы, гиены, балканский язык и старый "винчестер", который при этом новеньким выглядит, как с завода? Разбитый обоз, колея, где следы только от тележных колес и конских копыт, и ни одного автомобильного протектора? Так где я все же?

- А ты кто есть? - ответила она вопросом на вопрос.

А кто я? Кто? А я теперь и сам не знаю. Нет, знаю, но почему-то чувство такое, что скажи я ей "из Москвы" - она и будет так дальше смотреть, нахмурив брови и явно не понимая, о чем речь идет. А о чем она на самом деле идет, речь эта самая?

- Человек прохожий. - усмехнулся я своему собственному ответу. - Тебе не враг. В беду попал.

- За беда видно. - кивнула она. - Кровь на тебе. Голова.

- Знаю.

Она снова удивленно посмотрела на меня, затем переспросила:

- Ведаешь?

- Ведаю. - снова подделавшись под собеседницу, ответил я.

Между тем продырявленная гиена поползла к выходу из прохода, медленно, явно подыхая, оставляя за собой кровавый след. Судя по отдаче, калибру и форме пули, достаться ей должно было сильно. Тут орудие серьезное, одним ударом и шоком от него убить может. Сколько пуля весит? Грамм двадцать, или больше? Наверняка больше.

Я выдернул патрон из "бандольеро", осмотрел уже внимательно. Длинный, калибр этак сорок пятый, не меньше, если на глазок, да и гильза в длину не короче семи сантиметров. И снаряжен патрон не дымарем, от стрельбы лишь легкое синеватое облачко в воздухе повисло. Так себе порох, если честно, если для бездымного, грязноватый, но и не дымарь. Да и по запаху их не спутаешь.

Застегнуть на себе надо подвесную эту... вон как она на совесть сделана. Старые портупеи напоминает, кстати, тоже кожа, только рыжая, на латунных колечках и пряжках. На плечах ремни широки, дальше - уже, сзади буквой "Y" расходятся на плечах. Подсумки тоже из толстой кожи, крепкой и надежной, с быстрыми клапанами, как на армейской пистолетной кобуре, на углы приклепаны уголки, как на старинных чемоданах, чтобы не протирались. На века сделано, солидно.

Снаружи донеслось рычание, причем не одной глотки, а вместе с ним - жалобный скулеж, перешедший в отчаянный визг и оборвавшийся. А затем разом, как взрыв бомбы, визг, лай, хрип, возня, хруст костей и треск раздираемой плоти. Прямо здесь, у прохода меж камней.

- Чуешь? - громким шепотом спросила девчонка. - Стая зажрала. Уйдут теперь, за мы ждать не будут.

- Хорошо бы. - кивнул я, втыкая патрон в окошко ресивера.

Впрочем, теперь, с такой громобойной винтовкой в руках и в укрытии, я чувствовал себя не в пример уверенней, чем на дороге с пустыми руками, да прямо перед стаей. Да еще среди кучи трупов. Трупов... девчонка-то откуда? Из колонны разбитой?

- На дороге... - сказал я, показав рукой в ту сторону и стараясь говорить медленно: - ... там ваши? Ты с ними была?

- С они. - вздохнула она. - Убили все, никто не остался.

- Кто убил?

Она пристально посмотрела на меня, как на слабоумного, затем сказала:

- Негры убили. Кто тут убить может? Засада была. Обоз с товар шел, негры ждали. У иных ружья были, остальные рубили.

- Тут что, Африка? - спросил я, услышав о неграх и вспомнив о гиенах.

- Что? - явно не поняла она меня. - За что ты?

- Ну, где я сейчас? - растерянно огляделся я.

- Не ведаешь? - удивилась она. - А как ты здесь?

- Не помню. - соврал я, решив не блистать рассказами про "яркий свет в машине", не прокатят они тут. - Издалека я, а как сюда попал - не помню.

- На голове ранен. - кивнула она уверенно. - Мозги помялись.

- Ну да, типа того. - обрадовался я, убедившись, что скользкую тему мы обошли.

А мозги у меня и вправду "помялись", даже погнулись. Здорово мне по голове приложило, болит, зараза.

- Бога веруешь? - вдруг строго спросила девчонка.

- Верую. - уверенно кивнул я, хоть сам в этом сомневался глубоко.

- И крест есть?

- Был. - снова очень уверено ответил я, потому что крестильный мой, на шнурочке, дома лежал, в столе, в маленькой коробке. - Но не знаю, где теперь.

Тут тоже не вру. Мне бы знать, где я сам теперь, не то, что крест.

- Потерял или краден. - все так же уверенно ответила девчонка, кивнув своей мысли, а затем добавила. - Одетый странно. Ботинки какие богатые, и шерсть хороша в свитере. Чудно, что не взяли.

- Чудно. - кивнул я. - Но мог и просто потерять - не помню я.

- Говоришь странно. - добавила девчонка.

- Себя бы послушала. - ответил я, а затем спросил: - А там, в пещере, накрытый кто?

Она как то вздрогнула, словно вспомнив, затем лицо ее скривилось некрасиво, словно вот-вот заплачет. Но не заплакала, закусила губу, удержалась. Затем ответила:

- Отец там. Убили его.

Прозвучало глухо. Даже как-то равнодушно. Так бы и подумал, если бы ее лица не видел. Сильный ребенок, уважение вызывает.

- Его ружье? - спросил я, приподняв "винчестер".

- За его. - кивнула она. - Пусть тебе будет. За меня оно сильное, мне револьвер хватит.

Она показала мне свое оружие. Я присмотрелся, затем попросил в руки. Чиниться она не стала, протянула ствол мне. Покрутив ствол в руках, заключил, что даже гадать не надо, откуда ноги растут у конструкции - это классический британский "Уэбли" с переломной рамой. Даже не "уэбли", а "энфилд". Тот же граненый ствол, выполненный с передней частью рамы заодно, только короткий, сантиметров восемь в длину.

Не спрашивая разрешения, открыл стопор, выкинул гильзы и патроны из барабана, присмотрелся. Калибр миллиметров десять, а может и больше, но короткие, под небольшую навеску пороха. Да это и по барабану видно, длинный патрон в него не влезет. С пробиваемостью слабо, а вот с останавливающими способностями все в порядке должно быть. Пуля-то вон какая, спереди с выемкой и тяжеленная.

Зато видно, что игрушка дорогая. Металл прекрасный, рукоятка костью отделана, по металлу инкрустация. И надпись: "За Вера, моя дочь, на четырнадцать лет. Папа".

- Ты Вера? - спросил я.

- Вера. - кивнула девчонка, протягивая руку за оружием. - А ты?

- Андрей. - ответил я, отдавая револьвер.

- За апостол или за великомученик крещен? - уточнила она.

Ну, ты скажи... Это здесь принципиально? А "здесь" - это где?

- За апостол. - ляпнул я наугад. - А где я все же?

- На Берег Змеи, сто километров от Нова Фактория. - ответила она, уже не удивляясь, и попутно ловко вставляя в барабан два патрона. - За товар с обоз ходили, а на обратен путь напали.

Черт, что за язык у нее странный такой? Никогда подобного не слышал. А по акценту, то самая что ни на есть русская, те же болгары с сербами по-другому звучат. Да и внешне - курносая, голубоглазая, скуластая, белокожая, две русых косички из-под шляпы. А она меня не всегда понимает, это заметно. Кстати, а что это за Берег Змеи такой? Берег скелетов слышал, Берег Слоновой кости - тоже слышал, даже Берег Берцовой Кости в каком-то анекдоте встречал, а вот Змеи - ни разу. Все же Африка, если негры?

Рычание на улице понемногу затихало, но хруст костей доносился до нас явственно. Кстати, а не оборзели они там, жравши? А не стрельнуть ли мне еще одну-другую, а? Исключительно в порядке мести за испуг и изрезанные об осоку руки.

- Схожу. - сказал я, поднимаясь с колен. - Гиен прогоню.

- Не надо гонять. - покачала она головой. - Так зажрут и уйдут, а если ты еще гиена стрельнешь, то останутся. Пока не зажрут - уйти не смогут. Тут ждем.

Ну что, тоже логично. Мог бы и сам дотумкать до такой простенькой мысли. Дураком, наверное, в ее глазах выгляжу? Да уж наверняка, косяк за косяком леплю. Минут пять сидели молча, прислушиваясь к звукам с улицы. Затем девчонка снова спросила:

- Откуда ты есть?

- С севера. Издалека. - ответил я, подразумевая, что Москва точно далеко на север от Африки, в которой мы сейчас наверняка.

- А как сюда пришел? - снова спросила Вера.

- Я не помню. - вздохнул я, опять не наврав ни на йоту. - Помню, как из дома выходил, а потом помню, как гиен на дороге увидел.

- Я к дороге ходила смотреть, увидела, как ты бежал. - сказала она. - За одна здесь страшно, увидела лицо - не негр, стала звать.

"За одна здесь страшно"... Я, если бы даже захотел, точно так фразу построить не сумел.

- А ты сама откуда? - спросил я. - Издалека?

- От остров Большой Скат, город Бухта. Бывал? - уточнила она.

- Нет, не бывал. - покачал я головой. - Не довелось.

- Надо отец захоронить, когда гиены уйдут. - сказала девчонка. - Помогаешь?

- Помогаю, конечно. - кивнул я. - Ты меня спасла, так я в долгу. Да и не знаю я, куда потом идти, без тебя не справлюсь.

- Со мной иди. - легко предложила она. - Я теперь одна, ты один. От отец ружье осталось, еда, шляпа. Пойдем вдвоем до Нова Фактория, там меня шхуна ждет. Добре стреляешь?

- Стреляю добре, за это не бойся. - кивнул я и усмехнулся: - За охрану при тебе пойду, беречь буду.

Сказал я это вполне искренне, не зная даже сам, насколько я предугадал будущее.

- Это хорошо. - серьезно согласилась она. - В Нова Фактория скажу, что отец тебя мне в охрану нанял, а когда негры напали, они тебе мозги помяли и ты память потерял. Когда встал, все мертвые были.

- Где нанял? - уточнил я, чтобы потом впросак не попал.

- А что ты здесь знаешь? - спросила Вера.

- Ничего.

- Тогда на торг с неграми он тебя нанял. Из другой обоз, не из Нова Фактория. А теперь ты не помнишь. Дом помнишь, меня помнишь, а как из дома до этот край дошел - не помнишь. Так?

- Так. - подтвердил я, а затем спросил: - Отец у вас в обозе главный был?

- Так. - кивнула Вера. - Он купец был, его был обоз и его товар. И шхуна, что в Нова Фактория ждет, тоже его.

- А мать? - спросил я.

- Мать умерла. - вздохнула девчонка. - Родами. Теперь дядя с тетка остались, за отцов брат. Он на Бухта сейчас есть. Дядя теперь за главный будет.

Снова воцарилось молчание, но от входа в пещеру мы не уходили - звуки, доносящиеся снаружи, к этому не располагали. Я снова взялся рассматривать винтовку. Это только поначалу показалось, что она старая, стереотипы сработали. И не старая вовсе, а новая вполне, воронение на гранях ствола даже не потерлось. Затем открыл еще нечто интересное - на ней не было серийного номера. А у оружия, по крайней мере мне знакомого, так не бывает. А тут только клеймо из переплетенных букв "М" и "Р" на бронзовой бляшке, вдавленной в приклад. Ну и на стенке ресивера. На прикладе, если присмотреться внимательно, надпись выжжена, какую почти не видно из-под темного лака: "Мне отмщение и Аз воздам". Богохульство какое-то, а для девчонки существенно, в честь кого я крещен. Странно.

А вообще похоже, что винтовка - товар штучный, работы некоего мастера. Не фабричная, целиком, по крайней мере, хотя... качество очень на высоте. Очень. Да и револьвер у Веры тоже такой, инкрустация промышленной не бывает, и кость на рукоятке все же не дерево и не пластик.

"Винчестер" без номера, Африка, причем место такое, о каком я вообще не слышал, девчонка со странным русским языком с острова Большой Скат, из города Бухта, о каких я не слышал тоже, а география мне всегда интересна была. И шхуны у нас если только туристов катают в экзотических местах, а не купцов. Тогда снова вопрос - где я? Нет, пока тут буду сидеть - ничего не узнаю, а девчонку дальше расспрашивать - только напугаю. Ну как я объясню ей, как здесь очутился, если сам не знаю, и даже не знаю, где я вообще? В каком мире?

- Дорога к Новой Фактории ведет? - спросил я.

- Тут одна дорога, от Нова Фактория до Торг. - пожала она плечами. - Так на ней и пойдем, только на негры не попасть.

Я кивнул, затем пересчитал патроны в бандольеро. Восемнадцать штук. Открыл подсумки на поясе, и нашел в них еще почти три десятка. Не густо, если на мой взгляд, только я привык в боекомплектах к "калашу" мерить, а как тут принято - черт его знает. Тут вся подвесная на шестьдесят патронов рассчитана, если внимательно посчитать.

Негры... Еще она сказала, что у некоторых ружья были. А трупы как топорами рубили на дороге. Или мечами? Дикари? Наверное дикари, кто же еще.

- А чем отец торговал? - спросил я.

- За сок от черна ягода ходил обоз. - ответила она, сделав все еще непонятней.

- А зачем он нужен? - спросил я, надеясь, что не сморозил полную глупость, и явно ошибся в ожиданиях - сморозил.

Вера посмотрела на меня с подозрением, затем вздохнула, вспомнив, наверное, что у меня "мозги помялись", и ответила:

- Краска для ткань с чего делается? И красная, и синяя. Большая торговля с этот сок, отец на три остров торговал и даже в Кузнецк возил.

Опа, знакомое что-то... Хоть и не Новокузнецк, но все же...

- А где Кузнецк есть? - спросил я, уже совсем на девчонкин манер построив фразу, сам того не заметив.

- На Большой остров. - пожала плечами она. - Где Железна Копь и Домна. Не ведаешь?

- Нет, не ведаю. - ответил я.

- Откуда вы тогда железо берете? - спросила она, совсем удивленно.

- У нас там свой Кузнецк есть, только Новый. - ответил я.

Она лишь кивнула, удовлетворившись ответом. Затем вдруг сказала:

- Гиены ушли.

Я прислушался - верно, тихо снаружи, разве что птицы орут. Здорово орут, кстати, я такой гвалт только в Таиланде слышал. И не только птицы, похоже, но и обезьяны где-то скандалят.

- Ты главная у нас. - польстил я ей. - Говори, что делать надо.

Она ролью "главной" не смутилась, сказала:

- Надо отец похоронить за обычай. Чтобы зверь не откопал. Думай, как сделать, в лес копать глубоко трудно, камень там.

- Ты эту пещеру как нашла? - спросил я ее.

- Это тайная пещера. - ответила Вера. - Ее отец знал. Здесь иногда товар прятали, а когда негры напали, он меня сюда тащил. Но он ранен был, здесь умер. Я больше день с ним сижу, боюсь выходить.

Говорила она об этом все тем же глухим голосом, за которым, если прислушаться, слышна была страшная боль.

- А почему не погнались за вами?

- Зачем им? - пожала она плечами. - Они людей убили, а товар взяли. Теперь другому купцу продадут. Сок от черна ягода - хороший товар, если бы негры знали, сколько за него на острова дают, год бы плакали за то, что такие глупые. А за отец гнаться опасно, он стрелял. И они на нас стреляли, отец ранили.

- Понятно. - кивнул я. - Выгляну наружу.

Вера лишь кивнула, а я, держа "винчестер" наизготовку, пошел к выходу, стараясь ступать как можно тише. Но все предосторожности были излишни - гиены ушли. От съеденной остались лишь разбросанные кости, обглоданные почти начисто, и клочки шерсти. С аппетитом схарчили, видать. Странно это, не слышал про такое никогда, чтобы хищники в стае каннибализмом занимались, в то время, как у них жратвы море. Вон, вороны и еще какие-то падальщики на дороге орут так, что оглохнуть можно, изобилие у них.

Огляделся. Духота ужасная, градусов сорок сейчас, наверное, и влажность зашкаливает, прямо как в парилку зашел. Все вокруг мокрое, волглое, под зеленой травой красная земля раскисает под подошвами. Если бы не трава, то на ботинок пудами бы налипало. Такие фокусы с грязью мы по другим местам знаем, проходили.

Зато камней много со скал осыпалось, просто грудами лежат. Порода какая-то слоистая, вот и сыпется. Можно отца вериного прямо в пещере захоронить, если камней натаскать. Поработать хорошенько, и ни одна тварь не откопает. А я ему обязан, все же. И спутницей, и винтовкой, да и просто жизнью. Надо платить по счетам, такие долги не годится делать, если себя человеком считаешь.

Все же прошел ближе к дороге, через заросли. Крался осторожно, боясь лишнюю ветку шелохнуть. На самой верхушке склона присел, замерев. Гиены совсем ушли, на трупах пировали птицы. Зато в таком количестве, что тел под их черными растрепанными тушами и видно не было. Орали, дрались, толкались, взлетали и садились. Над местом побоища их еще летало дикое множество, кружась воронкой, как чаинки в перемешанном чае. И какая-то здоровая серая ящерица рвала куски мяса прямо из брюха павшей в постромках лошади, засовывая туда голову чуть не до середины шеи, от чего ее голова была покрыта кровью как краской. Тьфу, мерзость какая.

Но вроде никто больше на нас нападать не собирается. И не надо. У меня и так мозги помялись, и вообще я ничего не понимаю. Понимаю, что попал куда-то не туда, а больше ни во что пока не въехал. Ладно, пойду с Верой пока пообщаюсь.

В пещере после духоты леса было студено, как в холодильнике. И темно - опять глаза отвыкли. Если бы не плошка масляная, которую Вера переставила, то точно бы башку расшиб окончательно об выступ на потолке - он как специально для меня здесь придуман был, чтобы расслабляться не давать. А так в последнюю секунду увернулся все же.

Вера сидела на корточках рядом с накрытым плащом телом, копалась в сумках.

- Это от отец ранец. - сказала она, похлопав большую кожаную сумку по крышке. - Возьми себе, посмотри, что сгодится. Если меня охранишь в пути, отец не обидится.

- Надеюсь. - вздохнул я, придвигая к себе увесистый ранец.

В этом плохого нет, девочка права. Ранец, как и подвесная с подсумками, поражал серьезностью изготовления. То, что руками был сделан, бросалось в глаза - строчка не машинная, а кожу шилом прокалывали и дратвой сапожной сшивали. Края всего обшиты кожаной тесьмой дополнительно, все пряжки массивные, из литой латуни. Чтобы спина не потела, изнутри ранец был какой-то шкурой с упругим кудрявым мехом подбит.

Сбоку к нему прикреплены были широкие ножны из толстенной кожи, из которых высовывалась отполированная деревянная рукоятка. Я потянул, и в руках у меня оказался, тускло блеснув синей сталью, здоровенный и тяжелый, расширяющийся к концу на манер ятагана, мачете. Или это ятаган и есть? Больно уж похож, да и выделка такая, не для простого инструмента... Или он и для зарослей, и для голов? Все может быть. Раскроить череп до шеи вмах можно такой штуковиной.

С другой стороны к ранцу был привязан гамак, обычный, веревочный, намотанный на две легкие палки. Снизу, свернутое в скатку, на ремнях было прикручено грубое шерстяное одеяло, оно же подстилка, как я понимаю. Это хорошо, понятно на чем спать теперь. Гамак промеж деревьев, и одеялом накрыться.

Внутри рюкзак был разделен пополам перегородкой из толстой кожи. С левой стороны хранился сухой паек - вяленое мясо, какие-то батончики с орехами, пахнущие медом, сухари. Вода?

Я огляделся и увидел у стены пещеры две больших фляги с ремнями для ношения через плечо. Взял одну из них, потряс - наполовину пуста, как минимум. Вторая же оказалась налитой под пробку. Заметив мои действия, Вера сказала:

- На сто шагов от это место родник есть. Перед дорога нальем.

- Понял.

Во втором отделении оказались какие-то кожаные футляры и жестяные коробки. Открыл футляр и обнаружил в нем пару десятков стреляных гильз от "винчестера" и пяток от револьверных патронов. Ага, тут переснаряжают... Покатал гильзы на ладони, удивился, какая толстая латунь на них пошла. Некоторые из них, как бы даже не все, уже по нескольку раз переснаряжались, судя по следам на дульце.

Нашлась жестянка с порохом, похожим на кривовато нарубленную китайскую лапшу, только бурого цвета. Тоже кустарный, судя по всему, но хорошо, что хоть не дымарь. А вообще тут все какое-то кустарное, кроме оружия, как я заметил. И это заставляет делать выводы.

Потом нашлись две пулелейки на разные калибры, похожие на щипцы для орехов, каждая на две пули. На одной стояло клеймо "12 мм/В", на второй - "11 мм/Р". Ага, значит для винтовки и револьвера... или "винчестера"? Ладно, потом разберусь.

Имелись и брусочки свинца, явно с какой-то примесью, сурьмы, наверное, потому что он был твердый. Из всего найденного вывод: пули тут принято лить самостоятельно. И коробочка капсюлей нашлась, непривычно крупных и не очень ровных, явно выбитых вручную из медного листа и вручную же оснащенных. Осталось только главное - навеску пороха узнать, и тогда я сам снаряжать смогу. Это вообще знать полезно, если беды не хочешь.

Однако, и эта проблема оказалась несущественной - местным стрелкам не до манипуляций с весами было, так что нашлись и мерки для пороха, я их просто не заметил поначалу. Живем. Спасибо тебе, убитый купец.

Стоп, револьверные гильзы в футляре явно не от "уэбли" Веры, слишком длинные. У убитого еще и револьвер был, наверняка. Точно, был, вот же снаряженные патроны к нему, в рюкзаке. Две дюжины. Но раз Вера сама не сказала, то и спрашивать не буду.

Была книга в промасленном кожаном переплете, без названия, но с вытесненным на обложке белым крестом - Евангелие. Правда, толстая какая-то, на мой взгляд. Я бегло полистал и убедился, что язык церковнославянский никуда не делся, какой был, такой и остался. А затем подумал, что почитать на досуге не помешает, что-то здесь у людей с религией пунктик имеется. Не накосячить бы между делом, по простоте и наивности.

- Здесь одежда. - сказала Вера, придвигая ко мне небольшой узел. - Свитер твой весь на кровь испачкан, и жарко. Тут рубаха есть, возьми. Отец высокий был, как ты, подойдет, наверное. Шорты чистые, шляпа. Он не надевал, это все в запас было. Ты почему без бороды?

- Что? - не понял я.

- Борода. - повторила она и даже изобразила что-то рукой у своего круглого подбородка. - Мужчина носит борода, как его создал Всевышний. А у тебя нет.

- У нас принято так ходить. - пожал я плечами. - Многие с бородой ходят, другие - без бороды.

Она посмотрела на меня с подозрением, явно пораженная таким легкомыслием. Видать, еще и про отсутствующий крест вспомнила.

Так и есть, угадал, даже смешно стало. Она наклонилась ко второму ранцу, поменьше, и вытащила оттуда скромный латунный крестик на веревочке.

- Надень. - сказала она. - Это мне в школе дали, когда закончила. Потом отдашь, когда себе новый купишь. Нельзя без крест. Проклятие тому, если кто украл у тебя.

При этом она ненавязчиво подтолкнула ко мне добротную соломенную шляпу со слегка висячими, неширокими полями, по форме напоминающую панаму. Я понял, что это она не просто так делает, а заодно вспомнилось мне, что в старом кино американском даже обедали люди в шляпах. И надпись, на одной синагоге виденная: "Граждане евреи, просьба посещать синагогу с покрытой головой". Не мудрствуя лукаво, я взял шляпу и надел, чуть сбив ее на затылок. Вера заметно успокоилась. Точно, есть какой-то косяк в том, чтобы без шляпы ходить.

- У нас принято шляпу снимать, если дама заходит в комнату. - сказал я. - А у вас?

- Снимать надо. - кивнула она. - Поклонись, и надень. А борода ты лучше вырасти, иначе люди плохим глазом смотреть будут.

- Это я уже понял. - кивнул я. - Все равно бритвы нет.

- Бритва у отец на ранец есть. И парикмахер брить может. - отетила она. - Если ты борода не любишь, можешь маленький носить, так многие делают, особенно молодые. Не всем большая борода нравится, и девушки не любят. - при этих словах она чуть застенчиво улыбнулась. - Тебе сколько лет?

- Тридцать три. - ответил я. - А тебе?

- Мне пятнадцать. Ты посмотри, посмотри ранец, за отец это уже не нужно. А нам с тобой далеко идти.

Я не поленился, перебрал все, что было в ранце. Действительно, много полезного нашлось, даже большая аптечка. Правда, что внутри, я так и не понял, разве что бинты разглядел и какие-то жилки с иголками, наверняка для хирургии. А содержимое многочисленных крошечных флакончиков из толстого стекла осталось для меня загадкой. Впрочем, Вера меня сразу успокоила, сказала, что знает, что в каком хранится. Ну и хорошо. Нашелся еще набор инструмента в кожаном футляре, и другие полезные мелочи. Вера терпеливо дожидалась, когда я закончу, после чего спросила:

- Как хоронить будем?

Я рассказал ей, что мне придумалось. Она кивнула, после чего сказала:

- Здесь рядом маленькая пещера есть, прямо для могила. Там похороним. А в этой еще ночевать сможем.

Это правильно, по солнцу глядя, уже к полудню, пока камней натаскаем, да по такому зною и духоте, так и день пройдет. И чего ждать? К делу.

Присел рядом с покойным, откинул плащ с него. Молодой, меньше сорока ему было. Борода короткая, лицо самое, что ни есть рязанское, приятное. Глаза закрыты, выражение спокойное. В груди дыра от пули, рубаха, такая же, как та, что Вера отдала мне, кровью пропиталась. На боку кобура из тисненой кожи, из нее изогнутая рукоять револьвера торчит. На другом боку нож в ножнах. Значит, по обычаю, с оружием хоронят? А что, и верно, если боец.

Тело закоченело, и завернуть его в плащ оказалось трудно, но Вера помогла. Справились. Хоть и не гроб, но прикрыли человека достойно. В чем камни таскать? Тут вспомнились мне распоротые мешки, без счета валяющиеся на дороге. Схожу.

Расслабляться не стал, и прежде чем спуститься вниз, в облако трупной вони, минут пять следил из кустов, но никаких гиен или неизвестных мне "негров" не обнаружил. Скользя ботинками, спустился по склону прямо к перевернутому фургону, засел за ним, выглядывая. Единственное, чего добился, так того, что мухи взлетели с трупов облаком, и вороны, и закружили вверху, стараясь переорать друг друга и нагадить на меня.

К счастью, мешки выпотрошили и до меня, зачем - не знаю. Осталось только схватить два больших дерюжных, и броситься по дороге наутек, а то дышать становилось уже трудно. Заодно и выяснил, как гиены добежали до пещеры - склон оврага метров через сто становился уже пологим. По уму засаду устроили обозу, там ему вообще деваться некуда было.

Затем мы таскали камни, руками набрасывая их в мешки. Относили к маленькой пещерке, скорее даже к расщелине между смыкающимися сверху камнями, и там высыпали. Вскоре Вера из сил выбилась, и я усадил ее караулить, продолжив работу сам. Таскал мешок за мешком, пока оба не прорвались и гора щебня у пещеры не выросла чуть ли не мне до пояса.

Закапывали мертвого купца долго, тщательно, так, чтобы никакая тварь не добралась. Оставшееся место между камнями забили колючим кустарником, нарубив его впрок. Затем Вера прочитала над покойным молитву, а я шляпу снял. На том церемония и закончилась. Стрелять в воздух побоялись.

С похоронами мы закончили к вечеру, часам к семи. До того державшаяся Вера расплакалась и осталась сидеть у заваленной камнями крошечной пещерки, подняв колени и уронив голову на руки. Я не стал ей мешать, но и бросать одну побоялся, поэтому вскарабкался на камень поблизости, откуда за ней и присматривал. Снова к закату разорались птицы, сумерки становились все гуще и гуще. При этом я отметил, что очень уж они здесь длинные. Для тропиков это нетипично - там ночь как занавес в кинотеатре падает, почти сразу.

Когда наступила уже полная темнота, я осторожно взял девочку под руку и отвел в пещеру, куда успел натаскать валежника, и где мы, хоть и не без труда из-за влажности, но развели небольшой дымный костерок.

Потом мне удалось ее немного разговорить. Странности ее речи уже переставали удивлять, да и я учился подражать ей прямо на ходу - ничего сложного в этом не было. Был это обычный русский язык, только упрощенный какой-то, на манер английского подчас - "кто он есть?" - и так далее. А иногда на болгарский похож. Так что можно смело рассказывать без "поправок на ветер".

Где я оказался - загадкой так и оставалось, и я решил эту тему слишком не форсировать. Потом разберусь, раз уж мы вдвоем к цивилизации двинем. Там все куда понятней станет.

Плюнув на стеснение, надел одежду, оставшуюся от покойного - рубаху из толстого и плотного полотна, с костяными пуговицами и накладными карманами с клапанами на груди, и длинные, ниже колена, прочные шорты из парусины, на широких полотняных помочах, тоже со всех сторон в карманах. Странный стиль, какая-то смесь британского колониального и американского фермерского, да и от мне современного что-то имеется, хотя бы длина и изобилие разных карманов. Нашелся в одежде свитер грубой вязки из некрашеной шерсти, парусиновая куртка с капюшоном вроде зюйдвестки, кажется даже прорезиненная, и три пары классических "семейных" трусов из простенького ситца, только при этом еще и ярко-красного цвета. Ну и носков вязаных стопка.

Ботинок запасных у покойного не было, но тут и мои по виду вполне походили, из рыжей кожи. Я ведь как раз для дачи и леса одевался, когда из дома бежал.

Свои загвазданные кровью джинсы и свитер я снял, затолкал в узел с одеждой, который прикрепил к ранцу. В шортах и новой рубахе, заправленной в них, оказалось неожиданно удобно, а подвесная с подсумками удобно устроилась на плечах с подстежкой - так все продумано. Шляпу тоже не забыл и старался теперь вообще не снимать, чтобы привыкнуть. Хорошо, что соломенная, хоть воздух через нее проходит.

По ходу дела, еще днем, когда рубил колючие кусты, еще пару таких сюда притащил. И теперь затолкал их в проход вместе с тем, который был раньше, стараясь сделать так, чтобы без труда и шума их уже не вытащить было, и через них не перебраться. Пробкой встали. Думаю, что с ней и караул не нужен будет, все равно без шума не одолеть. Если только люди не нагрянут, конечно, те самые "негры", например. Но у меня к вечеру голова совсем плоха стала, болела так, словно в ней кто-то с отбойным молотком развлекался, поэтому я решил рискнуть и спать до утра. Тут падали много поблизости, не думаю, что кто-то с военным походом пойдет - опасно. Или мне просто так кажется. Но плевать, пусть хоть убивают, нет мочи терпеть.

В общем, так и легли спать, укрывшись одеялами. И проспали как раз до самого рассвета.

-- В путь.

Разбудил меня отчаянный птичий гомон, такой, что в ушах зазвенело. Осторожно прокрался к выходу, выглянул, и ничего подозрительного не обнаружил, разве что на останках гиены пировала огромная толпа рыжих муравьев, объев кости практически наголо, даже хрящей на них не осталось. Что значит джунгли - утилизация ускорена до предела. Круговорот материи в природе осуществился прямо на глазах. Осталось только муравьев птицам склевать и в виде помета выкинуть, чтобы травка росла, значит.

Вера тоже зашевелилась, откинув одеяло, посмотрела на меня сонно. Затем спросила:

- Пойдем теперь?

- Теперь пойдем. - кивнул я.

- Как голова твоя?

- Нормально, ничего страшного.

Голова болела неслабо, но болела именно в месте ушиба, сама рана болела. А сотрясение, вроде как, никакими симптомами меня сегодня не дарило. Ни тошноты не было, ни в глазах не двоилось. Правда, отчаянно щипали ладони, изрезанные вчера о траву и кустарник, но это было терпимо.

- Ты говорила, что родник есть? - уточнил я.

- Верно, есть. - сказала девочка, откидывая одеяло. - Сейчас соберемся, и туда пойдем. Умыться хочется.

Она выглядела вполне деловой и готовой к походу. Вчерашние похороны состоялись - и во вчера остались. Черствость? Сомневаюсь. Что-то мне подсказывает, что тут мораль совсем другая. В тех местах, где "негры" обозы купеческие грабят, и это рассматривается как стандартный риск, вероятность погибнуть куда выше, чем у нас в Москве. Ну, если только не лезть, куда не надо, как я в свое время. Но это уже добровольный выбор. Мы всегда делаем свой выбор, и за его последствия отвечаем. А у Веры, как мне кажется, особого выбора нет - другие у нее места и времена, и где смерть обыденна - там и отношение соответственное. Живые должны жить, чтобы просто идти вперед. Что мы сейчас и сделаем.

Я хотел помочь ей собрать вещи, но она отрицательно покачала головой и почти мгновенно упаковала свой рюкзак, на тот же манер, каким был собран мой. Я заметил, что у нее и мачете имеется, но поменьше и полегче, не как у меня. Или это ятаган?

- Как это у вас называется? - спросил я, показав на нож.

- Мачете. - просто ответила она. - У вас есть такие?

- У нас рубить ими нечего. - усмехнулся я.

- Странно. - удивилось она. - А биться?

- Биться и другие способы есть.

Ответ ее удовлетворил, и она замолчала, сосредоточенно подгоняя на себе ремешки снаряжения.

Ну вот, так я и думал, такое лезвие не может быть только для лиан. Тут и конец заостренный, ткни кого - и проткнешь насквозь, да и изгиб такой... наводит на мысли. Я снова вытащил лезвие из ножен, прикинул в руке... да. Неплохо. Даже я, никогда в жизни никаким фехтованием не занимавшийся, смогу такой штукой так рубануть, что мало точно не покажется. Покрутил, да и закинул его на место.

"Винчестер" повесил на два ремня, за пояс и за плечи, на груди наискось. К счастью, его "родной" брезентовый ремень был двойным и легко разделялся. Это тоже вызвало заметное удивление у Веры, но она ничего не сказала. Тогда я просто показал ей, как можно быстро схватить винтовку, и как запросто можно ее отпустить. Она внимательно посмотрела, после чего кивнула. Ну вот, научил ребенка полезному.

- Андрей. - окликнула меня она.

- Ась?

Она протянула мне маленький парусиновый кисет, оказавшийся заметно увесистым. Я открыл его, заглянул внутрь, и обнаружил там горстку монет.

- Это что? - не понял я.

- Столько купцы платят хорошему охраннику. - сказала она серьезно. - За поездку с обозом и за охрану самих себя. Здесь три червонца, из которых один серебром. Ты взялся меня охранять до Новой Фактории, и это оплата.

- Не надо. - сказал я, пытаясь отдать кисет обратно. - Я все равно с тобой иду, и вот это все ты мне дала.

Я похлопал свободной рукой по дереву приклада.

- Все равно возьми. - скзала девочка. - Придем в город, тебе плохо будет совсем без денег. Это честная плата. Отец бы заплатил, и я заплачу, в этом нет дурного. А ружье и остальное... Лучше было бы, чтобы здесь осталось?

- Наверное не лучше... - ответил я, убирая кисет в карман. - Ну, спасибо. Впервые у меня наниматель такой молодой.

- А кем ты раньше был?

- Раньше? - усмехнулся я. - Был в солдатах. Был в охранниках.

- Солдатах? - не поняла она сначала, но затем закивала. - Слышала о солдатах, они в Кузнецке есть. Отряды стрелков, так?

- Так. - усмехнулся я.

- А в охранниках у кого?

- А у тех, кто просил и платил. - ответил я. - Мы вроде как по найму были. Сначала сам охранял, потом другими командовал.

И тут не соврал. Разве что ЧОП наш как "охранная фирма" работал меньше всего, скорее другими делами занимались. Но ей это знать не обязательно.

- Ну, видишь? - улыбнулась она. - Нас сам Всевышний свел в этом месте. Меня охранять надо, я девушка и одна. А ты вот, воин и охранник. И от отца ружье осталось как специально. Ты в Судьбу веришь?

- Не знаю. - пожал я плечами. - Пожалуй, что верю. Наверное, без судьбы не обошлось.

Тут не только без Судьбы, тут черт знает без чего не обошлось, на самом деле, иначе как я здесь оказался? Но будем считать, что Судьба тоже руку приложила, а не Судьба, так Удача. А если бы не вышла Вера из пещеры посмотреть? Съели бы меня гиены, да и все. Или в другом месте меня бы выкинуло. Откуда выкинуло-то, кстати? А я и не знаю. Но выкинуло удачно, спорить не стану. Густой населенностью эти края тоже не поражают, как мне кажется, мог где-то посреди леса оказаться, да там и пропасть. Довелось мне когда-то, в подростках, в лесу заблудиться, так честно скажу - неприятно это. Испугался я тогда, хоть всего за сутки выбрался.

- Пошли? - спросил я ее, делая шаг к выходу из пещеры.

- Пошли. - кивнула Вера, шагнув следом.

Утро в джунглях не было еще жарким, но было уже душным, как в остывшей за ночь бане. Резких запах свежей зелени, прелой листвы и каких-то ярко-оранжевых цветов, которыми были усеяны вившиеся над входом в пещеру лианы, все смешалось и било по обонянию как молотом. Птицы орали, уже сверчали какие-то насекомые, а кости гиены были обожраны муравьями окончательно, и красовались из травы невероятной белизной и чистотой. И даже трупного запаха почти не было - нечему было вонять. И муравьи почти исчезли. Интересно, до дороги, где куча падали, они себе дорогу проложат?

- Туда. - показала Вера на скалу, перекрывавшую вид. - Обойдем, и там родник будет.

Так и оказалось, мы не больше ста метров прошли. Правда, вымокли за это время в росе по колено. Не зря обозники эту пещеру приметили, вода совсем рядом - великое благо для устройства лагеря. Но воду я сначала услышал, потому что перед глазами стояла сплошная стена зелени, и откуда-то из-за нее доносился плеск.

Вера ловко выдернула из-за плеча мачете и его острием аккуратно раздвинула лианы. Я отметил про себя осторожность ее движения. И подумал, что это не зря, наверное. Пусть я в джунглях был всего пол дня и туристом, но то, что в них полно всякой вредной живности, я запомнил. А почему бы здесь, в лианах, змеям не быть, или паукам каким ядовитым? Ох, учиться мне теперь и учиться.

Кстати, надо будет посохи срубить. Дорога нас ждет дальняя, а заодно и пешая - лишними не будут. А от змеи длинная палка так и вовсе лучше некуда.

- Вера, а змеи есть здесь? - спросил я, вынимая свой мачете и аккуратно пробираясь мимо висящих веревок лиан.

- Конечно, много змей. - кивнула она. - В траве аккуратно надо, и вообще в заросли не лезть.

За завесой лиан нашему взору открылся вид на меленький водопад, срывавшийся с десятиметровой, примерно, высоты. Скалы, что лежали перед нами, и в которых была пещера, где мы прятались, по всему видать, были краем какого-то плато. И по этому плато тек ручей, срывавшийся здесь в чашу метров пятнадцати в поперечнике, потерянную среди джунглей.

- Видишь, как? - спросила она, явно гордясь собой, словно она сама тут все организовала. - И вода здесь чистая, с гор течет, пить не страшно. В лесу такого нет, почти все речки - зараза.

- Здорово. - согласился я, снимая с плеча большую флягу на ремне. - Наполним?

- Давай. - сказала Вера, повторяя мой жест. - Потом помытся мне надо.

- Помыться никогда не грех. - согласился я с ней.

И про себя добавил, что в походе так и вдвойне. И потеет человек, и грязь собирает, и спит в одежде. Не найдешь способа мыться, или протираться чем-нибудь регулярно - гнить начнешь.

Когда до мытья дело дошло, я немного удивился - Вера начала раздеваться у меня на глазах, и только почти уже оголившись, все же попросила отвернуться. Не то, чтобы я о чем предосудительном, ребенок она еще, и мыслей таких не было, а я о том, что не очень это с набожностью сочетается. На мой взгляд, по крайней мере. Мне всегда казалось, что если где очень много веры, то там и много всяких "нельзя". И девчонке-малолетке заголяться перед мужиком нельзя вдвойне.

Ну да ладно, мне так и проще, наверное, если нравы свободные, а то лишь накосячу больше в будущем. Я себя знаю, равно как и простоту свою, неуместную подчас.

Девчонка плескалась у меня за спиной, повизгивая от холодной воды, причем, надо ей должное отдать, долго плескалась. Лишь минут через десять зашлепали мокрые ноги по камню, и дрожащий голос сквозь стук зубов проговорил, с трудом выталкивая слова:

- Х-х-хол-л-л-од-дно-о...

- Ну а что ты хотела? - даже удивился я. - Родник. Можно поворачиваться?

- Ага...

Я обернулся, глянул на нее и даже засмеялся. Губы у Веры были синие, дрожащие, зубы стучали так, что я отсюда слышал, мокрые волосы прилипли к лицу, а сама она завернулась в одеяло, стараясь согреться.

- Осторожней надо. - прокомментировал я то, что увидел. - Ладно, теперь ты отворачивайся и меня охраняй.

Затем я сам смог оценить, насколько она не соврала - вода была ледяной. Даже не верится, что ее температура ниже ноля и быть не может - эта была как жидкий азот. Но тоже отмылся, так тщательно, как только смог. Вспомнил вчерашнюю парилку в полдень, представил, как мы пойдем по ней, и будем идти целый день, и сразу обрадовался холоду.

Еще заметил, что прямо под ногами, между камней, металось множество рыбы, напоминавшей некрупную форель, на первый взгляд. Надо же. Тут рыбалка классная должна быть, наверное, с голоду не загнешься. А эту хоть вообще руками лови. Я попытался, но ни черта не поймал, после чего заключил, что это мне просто не надо было, вроде как поддавался я.

Когда у меня зуб на зуб тоже не попадал от холода, я выбрался на камни и вытащил из ранца полотенце. Простое такое вафельное полотенце. Какое я по армии помнил, только еще и большое. Разве что... рубчики вроде как чаще расположены, чем в моем военном. И края подшиты серой ниткой, чего у нас отродясь не делали, только в тон.

Посох вырубить не удалось - не присмотрел ни одной более или менее прямой лесины, все какое-то изогнутое, вроде тех лиан. Нашел было палку, примерно вписывавшуюся в мои представления о требуемой форме, но выбросил сразу - она от влаги была весом как лом, и кора под пальцами просто в слизь разъезжалась. И руку после нее хоть заново мой. Не выйдет, видать, посохом обзавестись.

- Ну, теперь говори, в какую сторону Торг, а в какую - Новая Фактория. - спросил я.

- Солнце слева держи и тогда в Факторию попадем. - ответила Вера.

- Пошли, чего ждать. - кивнул я, и двинул к дороге.

На саму дорогу лезть не хотелось, но природа другого выхода не оставила. Едва колея вынырнула из оврага, джунгли стиснули ее с двух сторон так плотно, что и шага в сторону было не сделать. А идти через них, так мачете намашешься до полной одури. Поэтому пришлось топать по колее, лишь избегая грязи и норовя выбирать места с травой. Свежих следов не было, да и старые давно поистерлись. Колея и колея.

- Вера, а что, нечасто здесь люди ездят?

- А откуда часту быть? - удивилась она. - Тут с племенами только отец торговал, да еще несколько купцов. И далеко, и опасно. Да и Племя Горы совсем опасным стало. Они с работорговцами торг ведут, те им ружья на рабов меняют.

- Они на вас напали? - уточнил я, догадавшись.

- Они. - подтвердила Вера. - Я лица видела, не ошибусь.

Как в этих краях лица подтверждают племенную принадлежность, я уточнять не стал, чтобы не укреплять свою репутацию слабоумного, но решил, что для всех это очевидно. Кольца в носу какие-нибудь специальные, или там еще чего. Расовые и племенные признаки, например. Не спутаешь же в Африке бушмена с зулусом, ну и здесь так, возможно.

Шагала Вера, кстати, широко, явно была привычна к дальним походам, так что через час пути я перестал беспокоиться что девочка начнет уставать. Она как бы меня самого не переходила. Вперед не лезла, говорила тихо, по сторонам смотрела внимательно, в общем, ко всему привычного человека в ней видно было, даром что молодая совсем. Это хорошо, это в наши времена и в наших краях такие подростки все больше вывелись, они все больше за "Плейстейшн" время проводят. Как говорил один мой знакомый отставной полковник: "Мандавошку по стене гоняют", подразумевая при этом своих двух племянников.

Солнце поднималось все выше, а вместе с ним поднималась и температура. Похоже, что в местной бане опять печку включили. Птицы чуть стихли, потому как период основного концерта у них на рассвет с закатом приходится, насколько я заметил, а вот животных хватало. Несколько раз я замечал каких-то бурых зверей, размером и формой напоминавших барсука, копавшихся в траве или ломившихся через заросли, затем нам дорогу пересек целый выводок вполне обычного вида диких кабанов. На нас они внимания не обратили, но Вера заметно испугалась. Да и я струхнул, вспомнив, чем чреваты такие встречи в наших краях, если кабаны не в настроении, например. Поэтому, пока они в зарослях не исчезли и шум не стих, мы даже не шевелились.

Затем, ближе уже к полудню, когда начали размышлять о привале, я обратил внимание на необычный след - как будто по две пятерни с когтями прошли с двух сторон от волокущегося по грязи бревна.

- Кто это? - спросил я.

- Болотный ящер, похоже. - ответила Вера, настороженно оглядываясь. - Тут река близко быть должна, там их много.

- Крокодил? - уточнил я.

- Какой крокодил? - не поняла Вера. - Крокодилов здесь нет. Ящер болотный. Не видел?

- Может и видел, да по-другому называл - уклончиво ответил я.

- А, верно, бывает так. - согласилась девочка. - Пойдем дальше?

- Пошли.

Часто в траве замечал змей, а один раз увидел длинную, но тонкую змею, по цвету от местной зелени неотличимую, почти что в метре от меня. Она свисала с ветви дерева среди путаницы лиан и заметил я ее каким-то чудом.

- Это кто? - спросил я, чуть отступив назад.

- Лианный аспид. - сказала Вера и ловким ударом мачете располовинила висящего гада.

Отрубленная половина с головой упала на землю, и Вера, ни секунды не усомнившись, наступила тяжелым ботинком на хрупкую голову.

- Ядовитая?

- Еще какая! - подтвердила девочка. - И нападает часто. Их не видно, люди близко подходят, а она и жалит. У отца в прошлом походе от такой змеи матрос погиб. Как ни старались, а не спасли - прямо в шею ужалила.

- Понятно. - кивнул я. - Запомню. А удавы есть?

- Удавы есть. - сразу ответила она, не запнувшись на слове. - Но они на людей редко нападают, только самые большие.

Места для привала мы нашли минут через пятнадцать после встречи с лианным аспидом. В джунглях снова начали проглядывать скалы, и когда я увидел кучку крупных и достаточно плоских камней, я предложил остановиться там. И не сыро, и всяких гадов меньше опасаешься, и появятся те самые "негры", так и убежище будет.

Выбор я сделал правильный. На нагретых камнях сидеть было удобно, а когда я пригляделся к тому, сколько всяких насекомых ползает в траве, то стало еще удобней. И я похвалил себя еще раз за догадливость. Недостатком места можно было считать лишь то, что наше появление спугнуло пестро-серую змею, гревшуюся на солнце. И она нырнула в расщелину совсем неподалеку от того места, где мы отдыхали. Со слов Веры выходило, что змея эта, "серая гадюка", была тоже полна яда под самую завязку, аж через край. Но девочка отнеслась к присутствии змеюки спокойно, ну и я не стал паниковать - не к лицу такому защитнику, как я.

Минут тридцать мы отдыхали, сняв ботинки и разложив мокрые носки на горячих камнях. Не то, чтобы очень помогло, влажность ничему полноценно сохнуть не давала. Я даже за "винчестер" беспокоиться начал, как бы он ржавчиной не пошел. Не верится мне, что эта сталь не ржавеет, недаром он смазан так всерьез. Осмотрел винтовку внимательно, но пока никаких признаков коррозии не обнаружил. Даже дерево под таким слоем лака набрать влажности не сможет, скорее всего.

Затем мы пошли дальше. Всю дорогу меня грызло беспокойство по поводу того, что лес-то велик, да вот дорога в нем одна, получается. И если есть риск кого-то встретить, то именно здесь, на ней. Со слов Веры выходило, что купцы толком не знали, где именно обитает это самое Племя Горы. Вроде где-то восточней дороги, но где именно - неизвестно. Дела они вели с какими-то другими купцами, приезжающими не пойми откуда, а больше ни с кем и не знались, вроде как. Поэтому шел я сторожко, перед крутыми изгибами дороги замирал, прислушивался, хоть и без особого успеха из-за птиц, а затем крался вперед, чтобы обнаружить неприятности первым, случись такие.

Но ничего не случалось, и в какой-то момент я даже подумал, что слишком осторожничаю. Если здесь всего одно племя злодеев, и вчера оно устроило удачный набег, то сегодня должно сидеть у себя дома, водку жрать и добычу делить. Не патрулируют же они дорогу?

Неприятности возникли неожиданно, сначала в виде глухого стука копыт по влажной земле, набегающего откуда-то сзади, а затем крика Веры:

- Негры!

Не мудрствуя лукаво, я просто отшвырнул девочку к зарослям, перехватывая винтовку и вскидывая ее в сторону звука. И когда из-за поворота дороги, который мы только что прошли, вылетели три несущиеся во весь опор лошади, несущие всадников, я размышлять о том, кто они такие и чего хотят, не стал - не мои проблемы, предупреждать надо. Прицелился в первого, размахивавшего чем-то над головой, арканом, что ли, большим пальцем взвел курок, нажал на ставший неожиданно коротким и легким спуск. Грохнул выстрел, и всадник вылетел из седла, словно ему сзади к поясу трос прицепили - столь силен был удар пули. Рычаг вниз-вверх, второй выстрел, во второго, пытающегося пригнуться за шеей лошади. Ему в бок угодило, раз, затем второй.

Снова крик, тело грузно свалилось с седла в вязкую грязь, и потащилось следом за рванувшей вперед лошадью, а за ним волочилась длинная веревка с какими-то шарами на концах. Третий сообразил, что напоролся на проблемы, и что остановиться и развернуться для бегства он уже не успевает, поэтому наотмашь хлестнул лошадь плетью, так, что она аж взвизгнула, а затем рванула вперед, толкнувшись двумя ногами. Но я уже успел выбросить гильзу, перезарядив винтовку.

К своему большому удивлению, первой пулей я не попал, хоть до цели было всего метров десять. Дважды хлопнул револьвер Веры, человек в седле дернулся, свесился направо, и я, уже прицелившись тщательно, выстрелил во второй раз, целясь в перекрестье каких-то ремней на голой смуглой спине. И на этот раз не промахнулся. Он снова дернулся, а затем перегнулся вперед, через луку седла, и свалился на дорогу, запутавшись рукой в поводьях, натянув их и остановив погнавшую было лошадь.

- Коней, коней держи! - крикнула Вера, пробежав мимо меня и оттолкнув так, что я чуть не свалился в рыжую дорожную грязь.

- Стой, девка! - заорал я, видя, что она несется к вожделенной гнедой лошади, даже не глядя на валяющегося на земле человека, который вовсе не был мертв, а уже приподнимался на локте.

- Лежать! - рявкнул я, и выстрелил ему в грудь.

Снова грохнуло, того откинуло ударом, из руки выпал длинный нож, а испуганная выстрелом из-за спины девочка с визгом отскочила в сторону, споткнулась и растянулась на дороге. Однако, время терять на обиды не стала, а перекатившись, вскочила на ноги, и не обращая на меня ни малейшего внимания, снова понеслась вперед. И через пару секунд уже сидела в седле, а еще через минуту вела уже за собой в поводу двух других лошадей, улыбающаяся и гордая собой, и совсем ни капли не шокированная развернувшейся перед ней бойней.

А я стоял над одним из убитых, перекатывая в ладони подобранные пустые гильзы и задумчиво его разглядывая.

- Это негр? - спросил я Веру, так и не спускавшуюся с седла.

- Негр, не видишь разве?

В ее голосе явственно слышалось недоумение моей непонятливостью. Нет, я понимаю, что я ничего не понимаю, но... в этом самом моем понимании, на негра, черного и губастого, похож был больше я, чем убитый молодой мужик, лежащий передо мной в грязи. Худощавый, мускулистый, он весь был покрыт татуировкой в виде переплетающихся орнаментов, даже лицо, а на лбу у него было выколото нечто, напоминающее три разновеликих треугольника, сомкнувшихся краями. Еще он был смугл потому, что загорел почти до черноты, что немудрено на таком солнце, но в остальном... В общем, волосы у меня были даже темнее, потому что его русые космы, заплетенные в многочисленные косички, выцвели на солнце, да и в небо он смотрел раскрытыми и остекленевшими голубыми глазами. И если к чертам лица присмотреться, то Ванька Ванькой получается, Рязань косопузая.

Другое дело, что этот "Ванька" одет был в портки с чужой задницы, которая размера так на три больше была, чем у него, да и подпоясан веревкой. Я глянул на другого, одетого не только в портки, но и рваную рубашку, которая тоже не выглядела так, словно ее на него шили, к тому же одного рукава у нее не хватало примерно наполовину.

На третьем же было что-то вроде набедренной повязки, сделанной из мешковины, причем мешковины настоящей - на ней сохранились трафаретные буквы от какой-то надписи. В общем, вопрос "дикарства" в данном случае даже не возникал. Но другие вопросы оставались.

- Вера, ты прости... у нас негры по-другому выглядят. - сказал я. - А почему вы этих неграми называете?

- А как их еще называть? - удивилась девочка. - Они же негры.

Видать, я совсем чушь пороть буду, но прояснить ситуацию я намерен. И проясню.

- Негр - это черный. - сказал я. - Черного цвета.

- Верно! - вдруг обрадовалась Вера. - Господь в бесконечной мудрости своей дал нам облик по образу и подобию своему. И Господь есть Свет, и слава его освещает земли наши. Так?

- Ну... так. - в общем, согласился я.

- И свет славы Господа есть цвет белый, он же цвет чистоты. На языке франков - "бланко", так?

- Ну... если на "языке франков", то так. - подтвердил я, удивляясь такому названию для испанцев - "франки".

- А если кто по дикости и злобе своей отвергает образ, Господом ему данный, и оскверняет лицо, повторяющее лик Его, может ли он быть чист?

- Ну... нет? - попробовал угадать я.

- Верно! - торжествующе ответила девочка, воздев руку как проповедник. - Отвергший образ Господень нечист, а нечистоту означает цвет черный, на языке франков как?

- "Негро"?

- Ха! - указала она на меня пальцем. - Сам все знаешь, а придуриваешься. Поэтому и негры.

- Понятно. - кивнул я. - А у нас таких просто дикими зовут. Или дикарями.

- А эти из негров самые плохие. - добавила девочка. - Они охотятся на других негров и продают их торговцам. И нападают на купцов.

- А на нас зачем кинулись? - уточнил я.

- Они не думали, что ты так быстро стреляешь. - ответила она. - Наверное, хотели поймать, а потом продать. Видишь боло? - она указала пальцем на измазанный в грязи ловчий инструмент, так и тянущийся из руки убитого. - Ты большой. сильный, а я... девочки всегда дорого стоят на рынках у турок. Тем более такие...

Она гордо покрутила в пальцах свою светлую косичку.

- Хорошо. - кивнул я. - Вот у этого ружье. У того я револьвер вижу. И сумки у них чересседельные, надо пошариться.

Обыск прошел быстро. Оказалась у "негров" длинноствольная однозарядная винтовка с рычажным затвором, под патрон, здорово напоминающий наш старинный для "берданки", а сама винтовка напоминала формой известные в свое время винтовки Балларда. К винтовке нашлось с десяток патронов, и я не удержался, раскачав, выдернул массивную свинцовую пулю из одного, высыпал порох на ладонь - дымарь, черный порох. Остальные патроны вместе с опустевшей гильзой ссыпал в сумку - винтовка выглядела вполне новой, и я решил, что она чего-нибудь, да стоит. По ходу осмотра заметил, правда, что в словно в подражание цитате из Писания на прикладе моего "винчестера", на прикладе трофейной винтовки было что-то выжжено арабской вязью. Интересно.

У второго "негра" одного был плохонький, весь разболтанный револьвер "переломного" типа, смахивающий на старинный "смит-и-вессон" второй модели, всего с пятью патронами в барабане, которые я высыпал на ладонь и отдал Вере. Оказались такого же калибра, вот и пригодятся. У третьего было что-то вроде казачьей шашки из плохого железа и клееный из разных сортов древесины лук за спиной, с запасом стрел. Я показал его Вере, но та лишь пожала плечами, и оружие Чингачгука полетело в кусты, предварительно разрубленное пополам ударом мачете. Такому мы не учены, не умеем.

Из "орудий захвата" у двоих были боло, а у последнего - свернутый аркан у седла.

- Верхами мы быстро доберемся. - радовалась Вера - Бери вот этого, серого, он как раз по тебе, самый крепкий.

Я посмотрел на не слишком высокого, лохматого серого конька, напомнившего мне статями монгольских лошадей, и понял, что теперь надо будет сознаться в постыдном. Я понятия не имел, как на него садиться, как на нем держаться и как заставлять или уговаривать его ехать, и как заводить. Все. Момент истины.

- Этого, говоришь? - вдруг крепко задумался я. - Мда.

Вера помолчала, глядя мне в глаза, затем спросила:

- Откуда ты? И кто ты? У нас все умеют верхом. С детства.

- А у нас кони только на картинках. - честно ответил я.

-- Верхами.

Разговор у нас затянулся примерно на час. Как ни странно, но сознание девочки, воспитанное на коктейле из Ветхого Завета с Новым, достаточно легко восприняло мое заявление, что я попал сюда не пойми откуда. Понятие "чудо" для нее не было чем-то отвлеченным, а "Воля Божия" запросто мотивировала это явление, да еще придала некой значимости моему появлению в этом мире. А мое появление рядом с ней в трудный момент вообще было явным знаком того, что без "Десницы Господней" не обошлось, и таким образом он спас ее, послав к ней меня. И это в ее собственных глазах налагало на нее некие обязательства передо мной, против чего я и не возражал - "проводник" мне нужен был категорически, без всяких сомнений, потому что для начала мне неплохо было бы хоть какой-то целью обзавестись в этом мире. И "помочь девочке-сироте попасть к своим" в качестве первой цели звучало очень неплохо. А потом... потом видно будет, так хоть первый шаг спланирую.

Плохо то, что объяснить самому себе, куда же я все-таки попал, я так и не мог, не получалось. Для Веры сей мир был данностью от рождения, и "объяснить его" она просто не могла - не хватало ни слов, ни знаний, ни понимания самого вопроса. А вот казалось бы странное отсутствие лошадей в моей прошлой жизни ее мысль обошла с удивительной элегантностью - она просто рассказала мне о неких "болотниках" - людях, проживающих среди проток, на малых островах, у которых вместо лошадей были лодки, грести которыми они начинали одновременно с тем, как учились ходить. А лошадей у них не было, потому что негде на них кататься было. Что-то подобное, видимо, представилось ей, когда я, мучительно подбирая слова, пытался рассказать ей о машинах.

Болтали мы не впустую, а в процессе обучения основам верховой езды. Трудностей в ней оказалось немало, хотя Вера уверяла, что условия почти идеальны - эти "негры" пользовались нормальными седлами и прочей сбруей, а в иных случаях могли ограничиться просто лошадиной спиной.

Искусство влезания в седло я освоил быстро, ловкости хватало. Как ни странно, но и необходимость привставать в стременах при скачке тоже не удивила - я мотокроссом занимался в свое время, а там это первое дело. Разве что, в отличие от мотоцикла, стремена норовили еще и "погулять". Зато непривычная позиция с широко расставленными ногами внушала уверенность, что максимум к завтрашнему дню внутренние мышцы бедра болеть будут так, что ходить получится исключительно неприличной походкой, словно в штаны навалил.

Не слишком хороши были и шорты для езды верхом - конский пот едок и вызывает раздражение. У Веры в мешке обнаружились полноценные бриджи для верховой езды, которые она и натянула, а я лишь как можно выше натянул шерстяные носки и старался следить, чтобы икры прикрывались попоной. Надевать джинсы не хотелось, и не из-за кровавых пятен, а из-за их непривычного вида для окружающих. Достаточно было предупреждения Веры о том, чтобы я не трындел каждому встречному про свою удивительную историю. Впрочем, я этого делать и не собирался, не дурак, и местной диковиной работать не хочется.

Подвеска винтовки на груди оказалась удобной для верховой езды, но вот стрельнуть в кого-то с седла я бы точно не смог. Самым большим моим достижением в кавалерийском искусстве было умение не свалиться с седла в дорожную грязь. Для того, чтобы это получалось у меня лучше, Вера вела лошадей шагом, лишь иногда переводя их на легкую рысь, исключительно с целью тренировки меня, неука. Но, несмотря на все эти мучения, я для себя сформулировал главный постулат: "Езда верхом лучше пешего похода". Да и темп движения заметно ускорился.

Разницу между автомобилем и конем я всерьез ощутил к вечеру, когда мы нашли подходящую для привала кучу камней, возле которой была еще вполне полноценная поляна, и до ближайших зарослей оставалось несколько десятков метров. Вместо того чтобы просто "припарковать транспорт", пришлось учиться обтирать коня жгутом из травы, затем вешать ему на морду торбу с овсом, каким, по нашему счастью, запаслись "негры". Вера объяснила мне, что мы сейчас пропускаем стадию "выпаивания", в иных условиях обязательную, но в этих краях в траве столько влаги, что она вполне заменяет воду этим неприхотливым, как я понял, лошадкам.

В довершение всего коней стреножили, чему тоже пришлось учиться, и пустили пастись. А я с винтовкой присел на камне, накинув на себя одеяло, и принял обязанности часового в первую смену. Предложение развести костер было отвергнуто сходу - свет должен был приманить к нам всех ночных насекомых с округи, из которых как минимум половина были кровососущими.

Впрочем, и без костра их хватало. Комариный писк доминировал над всеми прочими звуками, и мои руки колотили меня же по лицу просто с пугающей регулярностью. Единственной радостной мыслю была та, что днем кровососов было куда меньше, И лишь к тому моменту, когда моя смена караулить почти закончилась, я вспомнил, что видел у себя в ранце... Так и есть. Покопавшись в нем, я вытащил хитрой формы марлевую сетку с кольцом, которая надевалась сверху на шляпу, и превращалась в отличный накомарник. Надел, покрутил головой - и обратно снял. И так темно вокруг, а в накомарнике вообще ничего не видно.

Потом разбудил Веру и посадил ее в караул на двухчасовую смену. Кстати, у девочки были карманные часы, разумеется, золотые и с дарственной надписью, но вполне в духе наших антикварных, луковицей. И течение времени вполне соответствовало нашему, да и все прочее было одинаковым - минуты, часы, сутки... А если вспомнить миллиметры на пулелейках, то это тоже давало пищу для размышлений. Кстати, во времена рычажных "винчестеров" были футы с дюймами, или вершки с аршинами, в зависимости от страны, но никак не метрическая система. Но все эти сведения мне вообще не помогали, а скорее даже путали еще больше. Где я?

Свои наручные часы я тоже переместил в карман и прикрепил на кожаный шнурок, решив не смущать местных более чем странным видом современных "Бланпа". Пусть они тоже механические, но явно не кустарей работа. Зачем вызывать лишние вопросы? Их, как я чувствую, и так много услышать предстоит, потому что в этом мире я как младенец. О чем я думал эти два часа своей первой смены? О том, какие из моих умений могут пригодиться здесь, и пришел к выводу, что если все то, что я видел, и услышал от своей спутницы, правда, то полезными может оказаться лишь часть моих военных знаний. И все. А все остальное, что я знал и умел, начинает превращаться в бесполезный хлам. Вот тебе "цена прогресса". Все, что остается полезным - умение стрелять и довольно ловко дать в морду. Ну, и организовать пехотный бой, случись появиться подчиненным. И все.

Перед самым концом моей первой смены какая-то тварь повадилась рычать в зарослях, отчего кони занервничали, начали фыркать и вообще всячески беспокоиться. Я насторожился, но звук не приближался. И не удалялся.

- Кто это? - спросил я, когда мне удалось разбудить Веру.

- Это? - она прислушалась. - Лесной кот. Он не нападет, так он самку зовет. А охотится он всегда молча.

- Для человека опасен? - уточнил я.

- Если решит напасть, то убьет. - кивнула девочка. - Он большой и очень быстрый. Но специально не охотится, человек для него слишком большой, сразу не съешь.

- Можно не доедать. - хмыкнул я.

- На падаль придут другие твари, которые будут мешать ему на его участке. И распугают всю добычу. Лесной кот - умный зверь, он убивает столько, сколько ему надо для еды.

- А ты откуда все знаешь? - спросил я. - Ты в этих краях в который раз?

- Второй. - вздохнула Вера. - Но с нами всегда проводник ходил, Яков, из Новой Фактории, он все рассказывал. Он уже старый был, в этих краях каждую тропку знал. Его тоже негры убили, самым первым из всех. Он рядом со мной шел, а я в фургоне сидела. Потом был выстрел и он упал, а затем уже напали на всех.

Она заметно погрустнела и вроде даже всхлипнула. Я сделал вид, что не заметил, и начал укладываться спать, наказав ей на посту не уснуть, на что она кивнула с самым серьезным видом.

Отключился я сразу и спал без снов. А проснулся с первыми лучами рассвета, от птичьего концерта. И обнаружил Веру мирно дремлющей, завернувшись в одеяло. Та-а-ак... Дочь купеческая...

Я протянул руку и откинул одеяло с ее бедра. Затем аккуратно расстегнул клапан кобуры, а затем вытащил оттуда "уэбли", положив себе за спину. Потом отстегнул у нее с пояса ножны с ножом и вытащил из чехла мачете, присовокупив все к револьверу. Затем заорал:

- Негры!

Второй раз кричать не потребовалось. Девчонка подлетела так, что чуть не скатилась с камня, последовательно схватилась за все наличное оружие, и не обнаружила ничего. На лице у нее отразилось сначала отчаяние, а затем недоумение, когда она обнаружила меня сидящим рядом и ехидно ухмыляющимся.

- Что, нет оружия? - сочувственно осведомился я у нее.

- Н-нет... - немного неуверенно сказала она.

- Ты что делать должна была, когда я спать ложился?

- Сидеть два часа, а потом тебя будить. - четко ответила она.

- А насчет того, чтобы ты легла спать, разговор был? - поинтересовался я.

- А я и не ложилась. Мне прохладно было, и я завернулась в одеяло. - вздохнула она. - А потом заснулось как-то.

- Заснулось?

- Ага. - кивнула она. - Даже не помню, как.

Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается, зато выспался. Но это я знаю для себя самого. А ей бы надо совсем другие правила внушить.

- За сон на посту там где война, часового могут казнить. - сказал я, благо не проверишь. - Если бы пришли негры, то нас бы во сне просто связали и уже гнали на продажу. Ты это понимаешь?

- Ага. - кивнула она, заметно уже напуганная.

- Тебя когда-нибудь пороли? - участливо поинтересовался я.

- Училка. - кивнула Вера. - В школе.

- Во как! - было удивился я, но затем сделал поправку на окружающую действительность. - Так вот: уснешь еще раз на посту, я тебе тоже всыплю. Так, что неделю сидеть не сможешь. Понятно?

- Понятно! - она испугалась заметно сильнее - поверила.

- А вообще... если невмоготу дежурить, то меня буди, понятно? И не укрывайся одеялом, от тепла в сон клонит. Чувствуешь, что глаза закрываются - встань, сидя вернее уснешь. А спать нельзя.

- Я знаю, что нельзя. - расстроенным голосом ответила она. - Я сама не заметила, как получилось.

- Получилось, потому что укрылась. - пояснил я. - Ладно, ты у нас в любом случае главная в экспедиции, так что командуй подъем.

- В чем?

- Ну... в походе.

- Понятно. - кивнула она. - Тогда подъем! Буду тебя седлать учить.

Седлание оказалось наукой не то, чтобы сложной, но с тонкостями - как затягивать подпругу, как располагать седло - на спине лошади никаких посадочных гнезд под него не предусмотрено, и динамометрические ключи к подпруге не прилагаются. Но справился под чутким наблюдением своей спутницы. К счастью моему, эти низкорослые крепкие лошадки были вполне смирными, да и я быстро научился их придерживать. Главное было привыкнуть хватать рукой за поводья в такой близости от здоровенных желтых зубов.

После того, как Вера осмотрела результаты моих трудов и признала их удовлетворительными, последовала команда "По коням!", и мы тронулись в путь. Хоть ноги и болели с внутренней стороны, но куда терпимей, чем я ожидал, а наши ранцы, скрепленные наплечными ремнями, перевесились через спину третьей лошади, чубатой кобылки почти черной масти, трусившей за Вериным гнедым. Так что и багаж с комфортом едет.

К моему удивлению, езда верхом даже начала доставлять какое-то удовольствие, по крайней мере, в сравнении с пешим маршем по раскисшей грязной колее. Беспокоило, правда, то, что если мы столкнемся с кем-нибудь враждебным, то полноценного сопротивления я оказать не смогу, придется полагаться только на резвость коней. А как эта самая резвость коней отразится на мне, ни разу в жизни никуда галопом не скакавшем, я понятия не имел, но подозревал, что тогда главной заботой для меня будет удержаться в седле.

Поэтому, перед каждым крутым поворотом и иным сомнительным для меня местом, я спешивался, осторожно разведывал, что ждет нас впереди, и только после этого снова садился в седло, чтобы продолжить путь. Поход это замедляло, но лучше быть медленным, чем мертвым. Отойди мы вчера от поворота дороги чуть меньше, как и рассчитывали, видимо, "негры", и у меня просто не было бы времени на выстрел, а всадник успел бы метнуть свой боло. И я почему-то уверен, что он, скорее всего, попал бы в меня, тем более, что второй скакавший тоже собирался метать такую же штуку. Спасло нас расстояние - они вынуждены были проскакать вперед, чтобы сократить дистанцию, а я все же быстро стреляю, и метко, поэтому свалить их большого труда не составило, но... все на чистом везении. Ну и на том, что они нас живыми взять хотели, а нас их здоровье заботило крайне мало.

Попутно мне читался курс "теория кавалерийского дела", где каждое слово было для меня откровением. Например то, что лошадь можно не привязывать, а для того, чтобы она далеко не ушла, надо просто перекинуть поводья ей через голову, было для меня открытием почище Америки. Оказывается, она будет на эти поводья наступать, и это не даст ей смыться. Чудно.

Днем, уже традиционно, объявили привал, когда обнаружилось подходящее место. Джунгли постепенно отступали от дороги, уступая место скалам, которые, между всем прочим, поражали количеством греющихся змей. Это сезон или у них всегда так? Моя мама, которая змей боялась до судорог, завизжала бы при приближении к первым камням, и так продолжала бы голосить непрерывно, благо какой-то повод всегда оказывался в поле зрения.

- Вера, кстати, спросить хотел. - сказал я, разгрызая вяленое мясо на ржаном сухаре. - Откуда гиены в джунглях? Для них же степь нужна? Ну, саванна, поле.

- Верно, степь. - согласилась она, отрываясь от столь же трудоемкого занятия. - Так степь краем своим прямо с того места и начинается. Если бы мы в ту сторону пошли, то уже через час по степи бы брели. Вот и забегают с той стороны. А здесь гиен нет, тут ты верно сказал.

Еще минут просидели в молчании, сосредоточенно хрустя сухарями, затем я снова спросил:

- А что дальше думаешь делать? Куда потом?

- Потом? - она пожала плечами. - Потом на шхуну, на "Бегуна". Там шкипер ждет, и машинист, там есть судовая казна. И от отца деньги остались. Наймем пару матросов, и на Большого Ската пойдем. А что?

- Да так. - теперь уже пожал плечами я. - Думаю, куда мне дальше направиться. Расскажи про Большого Ската и кого туда пускают.

- Стой! - она аж подскочила. - А со мной ты что, не собираешься? Ты в Судьбу не веришь, или в Десницу Господню? Нас же не просто так вместе свело.

Я даже усмехнулся такой простоте, затем сказал:

- Ну, сама посуди - у тебя есть своя жизнь, дело, прочее. Кто я там? Никто. У тебя там дядя теперь всем заправляет? Как ты ему объяснишь, кто я такой и откуда взялся? Да и подумать могут плохо, ты все же до невест не доросла.

- Стоп! - она выставила правую руку ладонь в мою сторону, словно действительно останавливая. - Если ты взялся меня защищать, то я могу на Завете поклясться, что отец тебя пригласил мне в телохранители.

- Это почему? - не понял я такой логики.

- Потому что если во всем этом Десница Господня, то это власть та, которая выше отцовской. А значит, если бы отец был рядом, то волей Божией он так бы и поступил. Верно?

- Во как! - поразился я такому заключению. - Ничего себе.

- А вот так. - сказала она. - И вообще, я не хочу, чтобы дядя всем командовал. Он хоть отцу и брат, но я его не люблю. А так он становится старшим, а у него трое детей от двух жен. Зачем я там?

- Ну, а я что смогу сделать?

- Если я поклянусь, что отец сделал тебя ответственным за меня, то тогда ты сможешь говорить за меня, если надо.

- И что это даст? - не понял я.

- Мне нет шестнадцати. - пояснила она. - Дядя обязан взять меня под опеку, и он может решать за меня, что мне делать и как мне жить, у него родительская власть будет. А за тот год, что ему останется править имуществом, он что угодно может сделать.

Хм... тут грех спорить. Если там дядя такой живчик, и у него своих "семеро по лавкам", то лучше способа перетащить одеяло на себя у него и не будет. "Иди милочка, погуляй, пока тут дядя бухгалтерией занимается". Я на таких родственников-партнеров насмотрелся. Они мне по работе часто попадались. И хрен что потом из них вытащишь обратно.

- И что ты можешь сделать? - уточнил я.

- Если отец последней волей поручил тебе за мной присматривать, то ты можешь говорить от моего имени и в моем интересе. И никто тебе ничего не скажет.

- Но отец-то этого не поручал мне. - сказал я. - Я его даже не знал, и сразу попадусь на вопросах.

- А я тебе все расскажу о нем. - ответила Вера, скрестив руки на груди.

Куртку она сняла, оставшись в чем-то вроде майки без рукавов из тонкого полотна, и я удивился, обратив внимание, какие у нее мускулистые руки. Интересно, тут все подростки такие крепкие? Может, мы чего-то там в своей действительности не понимаем?

- Ну, хорошо, расскажешь. - кивнул я. - Но ведь это неправда, и ты совсем не знаешь меня. А если я сам хочу тебя ограбить или обокрасть? А ты зовешь меня с собой.

- А я в это не верю. - ответила она. - Нас и так ограбили, и почти всех убили. Не стал бы Господь посылать туда еще одного злодея. Не сделаешь ты этого.

- Не сделаю, верно. - кивнул я. - И за приглашение спасибо. Тех денег, что ты мне заплатила, хватит на новую одежду?

- Одежду? - не поняла она.

- А что, никто не узнает вещей твоего отца? И как мы объясним то, что они на мне - он поручил тебя моей заботе и снял с себя все?

- А... ну да... - сообразила она. - Хватит. Мы же еще лошадей продадим и поделим деньги, они все равно на шхуну не влезут. Лошади дорогие, там тебе на все хватит. - затем подумала и добавила: - И все равно ты не имеешь права меня бросать. У меня никого не осталось, а еще я встретила тебя, да еще с такой тайной, какую не знает никто во всем мире. И ты хочешь теперь от меня уйти? Это даже не честно!

- Ладно, ладно, не уйду... - отболтался я, укорив себя за то, что забыл про такой банальный фактор, как детское любопытство. Так она просто и отстанет, держи карман шире.

На этом разговор и закончился. Доели в молчании, затянули подпруги лошадям, да и поехали дальше. Поскольку в седле я держался все лучше, Вера перевела коней на легкую рысь, резко ускорив скорость нашего продвижения. Говорить стали мало, больше по сторонам смотрели, чтобы неприятности не проспать, но все было спокойно и тихо. Из-под копыт, равномерно шлепающих по влажной земле, летели комья глины, поскрипывало седло у меня под задницей, орали птицы в джунглях. А я погрузился в размышления на тему "И куда я все же влип?". Но почему-то, против всех законов логики, в результате решил, что если какой-то дядя решит ребенка ограбить, то я ему, козлу, матку выверну, независимо от наличия на то Воли Божьей. И если он подумает, что в таких делах я ничего не понимаю, то тут он глубоко ошибется. Я его еще и поучить могу... премудростям корпоративного передела.

-- Новая Фактория

Еще одну ночевку в пути мы устроили, все же медленно двигались со всеми предосторожностями. Но никого не встретили, разве что я впервые увидел упомянутого лесного кота - любителя рычать по ночам. К моему удивлению, это оказалась могучая зверюга размерами и комплекцией напоминающая ягуара, только расцветкой - вылитый наш дворовый полосатый Васька, любитель поурчать и погоняться за птицами. Зверь сидел на дереве, выросшем на высокой скале, и оттуда презрительно наблюдал за нами, щуря желтые глаза с вертикальным зрачком, и свесив полосатый хвост.

- Стрельнешь? - спросила Вера, оживившись.

- Зачем? - удивился я.

- Шкура дорого стоит. - пояснила она. - В Новой Фактории продашь.

- Ну ты, купеческа дочь... - усмехнулся я. - Практичная какая. Привыкай, что не все на продажу. Вон он какой, величественный. Пусть живет и тут порядок наводит, как ему нравится.

- Как хочешь. - пожала плечами девчонка. - Вон объездчики, кстати.

Действительно, навстречу нам шагом ехали три всадника, на таких же низкорослых крепких лошадках, какими мы у "негров" разжились. Все одеты разномастно, но у каждого на рукаве красная повязка, как у дружинника или у дежурного по части к примеру. И у каждого же поперек седла был ловко и привычно уложен карабин.

- Куда путь держим и откуда? - спросил один из всадников, крепыш с бородой от самых глаз, почти скрытых широкими прямыми полями серой шляпы.

Все трое с неким оттенком сомнения уставились на меня, и я даже не понял поначалу, чем вызвал такое внимание к себе. Но потом сообразил - борода! К счастью моему, щетина из меня вообще лезет быстро, когда служил, то подчас дважды в день бриться приходилось, так что моя уже трехдневная небритость, подправленная "для контурности" опасной бритвой, все же некое подобие бороды представляла. Но недостаточное, раз они так уставились.

- С "Закатной чайки", что у второго пирса стоит, остатки обоза. - ответила Вера. - Негры нас ограбили, только мы двое остались.

Внимание перескочило с меня на нее.

- Какие негры? - спросил второй, с короткой бородкой на одном лишь подбородке.

- Племя Горы. - ответила Вера.

- Я помню тебя. - кивнул бородатый крепыш. - Ты дочь Павла-купца, вы обозом на Торг пошли, за соком. Так?

- Верно. - кивнула девочка.

- Совсем сдурели негры. - вздохнул третий всадник. - Пора браться за них. Нарочно мутят их турки, крест им в гробину, чтобы нам жизнь портить.

Он был светловолосым и тощим, с бородой, напоминающей клок мочала, растрепанной и всклокоченной, а обвисшие поля его соломенной шляпы словно мыши погрызли. Зато патронные ленты пересекали его худое туловище во всех направлениях, как у революционного матроса или анархиста, на которого он был больше похож.

Взгляд мой перескочил на его оружие, а затем на патроны в бандольеро. Вооружен он был вполне добротным "болтом", с затвором с рукояткой в середине стебля, и с магазином снизу. Внешне винтовка напоминала смесь классической "берданки нумер 2" в драгунском исполнении, коротком, только не однозарядную, а скорее в симбиозе с мосинской винтовкой. По прикидкам, патрона четыре такая вмещать должна.

Сами же патроны же были калибром миллиметров в десять, не меньше, с бутылочными гильзами с закраиной, очень длинными дульцами и вставленными в них длинными же и тяжелыми пулями с мягкими закругленными головками, у которых лишь бока прикрывались латунью. Из-за такой компоновки гильза выглядела непривычно короткой, хоть такой и не была. Мне сразу вспомнились трофеи от "негров", там к однозарядке были патроны такие. Интересно, а у этого в них дымарь, или все же кордит, как у меня?

У парня с короткой бородкой патроны были такими же, да еще и с плоскими головками пуль, явно стесанными вручную, зато сама винтовка была рычажной, хоть и не с подствольным магазином. Крепыш же был вооружен почти таким же "винчестером", как и я, под такой же убойный калибр, не слишком хороший для войны в силу убогой баллистики, но крайне выгодный на охоте и драке вблизи.

А еще у всех были револьверы в кобуре, и патроны к ним в поясах. В общем, чистый Дикий Запад, если бы это и вправду был он. И если бы говорили не по-русски. И не о неграх.

Из всего виденного я сделал два вывода: во-первых, я по-прежнему не понимаю, где я нахожусь, и, во-вторых - это какие-то ополченцы, судя по разнообразию вооружения, а не войска. Недаром понятие "солдат" так долго доходило до Веры. А что, им тут армии не требуются, достаточно ополчений?

- Вы бы сразу, как в город прискачете, к полковнику пошли. - сказал бородатый крепыш. - Расскажете ему, где засада была, да что вообще помните. Совсем они страх забыли, негры эти.

- Пойдем обязательно. - ответила Вера, а я снова промолчал.

Не то, чтобы боялся проколоться произношением или языком, я уже за время похода нашего вполне втянулся в такое вот формулирование фразы "без падежей", а акцент у них был такой, как и у меня самого, самый, что ни на есть, из Средней полосы. Но Вера вела себя уверенно и толково, и они, признав в ней купеческую дочь, тоже слушали ее с должным уважением, поэтому и не лез.

Объездчики повели коней дальше по дороге, по-прежнему шагом, а мы, ускорившись до рыси, поскакали к недалекому уже городу.

Не знаю почему, но я ожидал увидеть что-то вроде средневекового города. Со стенами и башнями, на которых стоят часовые. Почему? Да и сам не знаю, не могу объяснить логически. Но сначала я увидел голубую поверхность моря, протянувшуюся до горизонта, через которую тут и там клоками зеленой овчины пробивались зеленые шапки нескольких островов, а ветер донес запах йода.

Сам же город ничего особо выдающегося и экзотического из себя не представлял. Сперва шли домики с глинобитными, но вполне аккуратными стенами, с виду победнее, окруженные плетнями из высохших толстых лиан, а затем показались и просто кирпичные или деревянные, уже побогаче. Сначала фермы, потом пригороды, а потом и сам город. И лишь чуть на отшибе находился форт, прикрывавший, насколько я понял, гавань, в которой, насколько мне удалось разглядеть с седла, возвышался настоящий лес мачт. Мачт, пригодных нести паруса. И между которыми я не увидал ни одной трубы.

А вот это интересно, кстати, Вера ведь машиниста поминала, из тех, кто ее на шхуне ждать должен, и если я что-то помню из истории, ничего иного, кроме как паровой машины, здесь ожидать не следует. А где паровик, там и трубы. Ладно, посмотрим.

Чем ближе мы приближались к центру городка, тем плотнее становилась застройка, и тем быстрее пропадало "ощущение Дикого Запада". В вестернах все города фронтира выглядели как времянки, на скорую руку построенные из досок и не пойми чего, здесь же бросалось в глаза то, что город построен давно. И крепко. На стены домов шел красный кирпич, добротный и качественный, и сразу было видно, что большинство домов построено как бы даже не лет сто назад - подобное можно увидеть в старых кварталах германских городов. Стены достаточно обветрились и потемнели от времени, чтобы можно было понять - сложены они давно.

Особо поражала своей добротностью церковь - покрытая штукатуркой и побеленная, в отличие от других строений, с конической крышей, с возвышавшимся на ней простым крестом с одной перекладиной, и не дававшая возможности отнести ее к какой-то конкретной конфессии. Просто, скромно, основательно. Размером она была такова, что, казалось, в ней весь город вместе с пригородами уместиться сможет. К тому же в бока она прирастала изрядным подворьем из нескольких белых же домов непонятного мне назначения.

Улицы же были достаточно широкими - двум телегам разъехаться и еще людям пройти. Да и тротуары имелись. Было людно и даже шумно.

- Давно город построен? - спросил я Веру.

- Века два с половиной назад. - ответила она, не задумавшись ни на секунду. - Как отсюда лес возить начали и с неграми торговлю повели. А после того, как к северо-востоку серебро нашли, так он совсем укрепился.

- Не нападают на него?

- Поначалу пытались. - кивнула она. - Тем более, что турки оттеснить христиан от серебра всегда хотели, вот племена нападать и подговаривали. Но поначалу отбивались, а теперь город совсем крепким стал, просто так нападать боятся. Бывает вот... как у нас.

Тут она вздохнула и снова помрачнела, а я мысленно обругал себя за тупость - не мог сообразить, на что разговор выведет? Три дня, как она отца потеряла, а я тут любопытство тешу. Болван, как есть болван. Пень с глазами.

Как я уже сказал, на улицах было людно, и было заметно, что в основном все спешат куда-то по делу, праздношатающихся видно не было. Все мужчины были в шляпах, многие с револьверами. Одежда у всех простая, в простые же цвета крашеная. Ткань все больше крепкое полотно и холстина, та, что сразу не порвешь. А вот женщины удивили - если по антуражу я ожидал от них длинных юбок и шляпок, зонтиков и шпилек, как все в тех же вестернах, то не ошибся только со шляпками. В остальном же... нельзя сказать, что носили они мини, но длина подолов преобладала умеренно скромная и практичная, чуть ниже колена, а у многих еще и с запахом, для удобства, наверное. В общем, не выглядело так, что кто-то здесь специально заморачивается общественной моралью - все больше практичностью и удобством.

Прически у женщин тоже были не из девятнадцатого века. Были косы, по одной и по две, висячие и свернутые в узлы, были и просто привычные нам "каре", без всяких хитростей, а были и "конские хвосты", причем носились они все больше с забавными плетеными шляпками, больше напоминающими жокейские шлемы. Хотя, женщины есть женщины, стиль и даже мода во всем этом прослеживались, и в одежде, и в прическах, и в обуви, да и украшениями они не пренебрегали. Заметны были и крашеные волосы у некоторых, и мейкап на лицах. Но так все, умеренно, не оголтевая.

Мой мозг попытался переварить новый объем полученной информации, и не переварил, а мысль окончательно забрела в логический тупик, где и застряла - ничего подобного в истории, о которой я всегда любил книжечки почитать, я так и не нашел. Не было в ней аналогий - и все тут, если в комплексе смотреть. Отдельные кусочки головоломки запросто укладывались в мои представления о той, или иной эпохе, но зато в такой компоновке они никак не подгонялись друг к другу. А здесь совмещалось несовместимое. И вроде так нормально совмещалось, гармонично, никого не удивляя и не шокируя.

На первых этажах домов из красного кирпича хватало лавок, парикмахерских, каких-то трактиров, названия которых понятны были без всякого перевода, поскольку писаны были по-русски. Подчас поражали местными особенностями языка, но так, по мелочам все больше. Отметил я и то, что твердых знаков с "ятями" в написании не имелось - стандартный русский алфавит, тот самый, что после советской реформы возник.

Один раз глаза мои споткнулись о небольшую бронзовую табличку, висящую на стене добротного кирпичного дома в два этажа, на которой было написано "Ambassador". Перевод не требовался, а вот расшифровка...

- Это что? - спросил я.

- От франков посланник здесь живет и принимает. - ответила Вера. - И язык франкский. Не учил?

- Франкский? - озадачился я. - Франкский не учил.

Интересно, что у них под франкским здесь понимается? Французский? А откуда в нем тогда "негро" и "бланко" из испанского?

- А я учила немного. - гордо ответила она. - Поговорить смогу.

- А... франков этих, здесь много? - спросил я.

- Нет, мало. - покачала она отрицательно головой. - Я их раза два вживую и видела. А вот те, кто на западных островах живет, так торгуют с ними все время. Но это далеко отсюда.

- Ага... - кивнул я, подтвердив, что хоть что-то понял.

На улицах стало теснее, и мы спешились, поведя коней в поводу. Сначала мы двигались в сторону порта, направление к которому легко угадывалось по наклону улицы и время от времени показывающимся из-за домов мачтам, но неожиданно Вера остановилась, и сказала:

- На базар пошли.

- Пошли. - согласился я сразу. - А что так спешно?

- Лошадями торговать нам не с руки, мы их барыжнику продадим, пусть и с потерей. - объяснила она. - А там все лавки есть, какие надо, и ты со мной к "Чайке" придешь уже переодетым. А время терять не хочу, а то не дождутся нас. А потом нам обязательно к полковнику надо, обоз ведь в городе нанимали, надо сказать, куда люди пропали.

- Барышнику? - переспросил я, подразумевая слово "барыш" в качестве корневого, и вспомнив этот термин из классической русской литературы.

- Ну да, барыжнику, который барыжит. - подтвердила Вера, явно вложив в основу слова "барыгу", что меня тоже удивило - к старым словам оно никак относиться не могло.

Ну, к барыжнику так к барыжнику, мне то что? Суть от этого не меняется, а в том, что из купеческой одежды мне вылезти надо, тут мы оба согласны. Не годится в ней на глаза попадаться тем, кто покойного знал. Достаточно его винтовки. Но тут уже объяснить проще - как мне "могзи помяли", так и оружие исчезло, вот и отдала мне наследница то, что отцу принадлежало. Ее право. А мне винтовка понравилась, если к слову. Бьет как кувалдой, механизм ухоженный, да и работа тщательная, настоящий мастер делал. Хотя, насчет работы тоже вопросы имеются, очень уже качество обработки деталей высокое, для оружия века девятнадцатого нетипичное. Да и сталь, похоже, качества серьезного.

- Сюда. - сказала девочка, сворачивая в какой-то переулок.

Я пошел следом за ней, и через минуту мы выбрались на круглую площадь, где все первые этажи были заняты всевозможными лавками и магазинами, а середина забита навесами и лотками. Обычный базар, короче. Привлекла мое внимание большая толпа людей, окруживших какой-то невысокий постамент и слушающая что-то громко выкрикивающего человека, читавшего что-то с листа.

- Что это? - спросил я, приглядываясь.

- Церковная казнь. - ответила Вера, явно сама заинтересовавшись. - Пошли, посмотрим? Пока не закончат, все равно торговли не будет. Все здесь собрались.

- Ну... пошли. - кивнул я, мысленно записывая еще одну строчку в список своих наблюдений - "публичные казни".

Однако, именно казнью то, что мы увидели, не оказалось. На высоком помосте стояли четыре позорных столба самого средневекового вида, два из которых пустовали, а в двух были зажаты казнимые - толстый красномордый мужик с рыжей бородой веником, и подходящая ему по комплекции тетка, разве что помоложе, лет тридцати. Они были заметно похожи друг на друга, из чего я заключил, что это брат и сестра. На каждом столбе висела табличка с крупной надписью: "Скупщик краденого и награбленного".

Рядом с преступниками стояли несколько человек, из которых наибольшее внимание привлек человек в белом френче под горло и аккуратной соломенной шляпе, сжимавший в руках небольшую книгу в темном переплете, с оттиснутым на нем крестом. На груди у него, на скромном кожаном шнурке, висел простой крест из белого металла, отполированный до зеркального блеска. Этот человек и заканчивал речь, говоря вроде бы и негромко, но так, что его слышали во всех концах площади.

-... и лишаются христианского звания, после чего следует полагать их нечестивыми неграми. На этом Божья Церковь слагает с себя заботу о них, и они будут отлучены и переданы светской власти славного города Новая Фактория, которая и решит дальнейшую их судьбу!"

Вот как... Жаль, начало прослушал. И что под этим подразумевается? Однако, долго размышлять мне не пришлось. Священник, насколько я понял, это был именно он, поднес к лицу сначала мужика, а потом тетки, свою книгу, раскрыл ее и резко захлопнул, после чего осенил себя крестным знамением. Причем, на необычный манер - всей пятерней, как католик, но по-православному, справа налево.

Затем он отступил назад, а вперед вышли два мрачного вида мужика с револьверами на поясе и какими-то бляхами, свисающими на грудь на ремешках. Один из них, цыганисто-черный и смуглый, с бородой от глаз и с мускулистыми волосатыми руками, выглядывающими из закатанных рукавов серой рубашки из некрашеного холста, шагнул вперед. Следом за ним нес в руках небольшой деревянный сундучок еще один мужик, лет пятидесяти, худой, с хитрыми глазами в сетке морщин и с козлиной бородкой. "Цыган" раскрыл сундучок, вытащил оттуда нечто, напоминающее печать, и взялся энергично чем-то смазывать торчащие острия коротких иголок.

- Это что? - спросил я.

- Он отберет у них лик Божий. - туманно ответила мне Вера.

Но долго размышлять над ее словами не пришлось. Тянуть там не стали, и мое любопытство развеялось уже через минуту. "Цыган" шагнул вперед и с силой прижал "печать" тетке к правой щеке, отчего та заголосила так, что птицы, сидевшие на коньках крыш, сорвались со своих место и рванули в небо, в испуге. В толпе кто-то засвистел, в паре мест захлопали. Сочувствия никто не проявлял.

Когда "печать" отдернули, на щеке у казнимой остался четко видимый отпечаток буквы "Н", пусть и посреди большой чернильной кляксы. Затем процедура повторилась, только добавила "Е" на лбу и исторгла из преступницы очередной крик. Затем ей нанесли на лоб "Г" и "Р" на вторую щеку, после чего палачи вроде утратили к ней интерес и перешли к рыжебородому толстяку.

- А потом что будет? - спросил я.

- Мужика на копи отправят. - шепотом ответила Вера. - Здесь если кто грабленое скупает, то наверняка у негров, что обозы грабят, а такое не прощают. А эту... продадут, наверное, турки купят. Они теперь не люди будут, негры. Но отправят их отсюда как можно дальше.

Ну, да и хрен с ними. Небось, то, что с вериного отца обоза взяли, тоже такие козлы скупали. К ногтю их, ни разу не жалко.

Мужик тоже оказался крикливым, и выл даже громче сестры, когда палач четырежды прижимал к его морде клейма с иголками. Затем к палачам присоединились еще двое, напоминавшие тех объездчиков, что мы встретили возле города, и какой-то мужичок в кожаном переднике, похожий на слесаря, с инструментальным ящиком. Преступников сноровисто освободили от колодок и тут же, прямо на помосте, под взглядами толпы, надели на них примитивные железные кандалы, которые "слесарь" ловко заклепал, пользуясь молотком и маленькой наковальней. Затем их повели, брякающих ножными кандалами и рыдающих, в сторону форта.

- Ну, все, пошли к барыжнику. - сказала Вера, потянув меня за рукав.

Судя по всему, мысли у нее при виде казни были похожи на мои, потому что в голосе явственно слышалось удовлетворение. Пусть и не эти скупили добычу с ее разбитого обоза, но такие же. А вообще, неплохо было бы узнать, кому достанется груз с ее обоза. И тоже сюда, на помост, на местную версию мейкапа.

Толпа начала разбредаться по сторонам, торговцы возвращались в лавки и к свои лоткам. От одного из таких тянуло жарящимися в масле пончиками, и так аппетитно, что я чуть слюной не захлебнулся. Девочка тоже почувствовала нечто сходное, потому что обернулась ко мне и сказала:

- Потом поедим нормального? На шхуне ведь не накормят, кок с нами ушел, а двое, что остались, себе готовить не будут, в городе поедят.

- Не вопрос! - поддержал я идею с воодушевлением. - Давай только по главным делам закончим, чтобы нам на проблемы не нарваться, и поедим.

Лошадьми торговали в дальнем углу рынка, у небольшого загончика, в котором мирно стояли у яслей с сеном несколько разнотипных коняшек, как верховых, так и тягловых, как даже я сумел понять. А отдельно от них пристроилась пара мулов. Пахло мочой, навозом, но это не удивляло - этими субстанциями весь город попахивал ввиду изобилия гужевого транспорта, а здесь это лишь сильнее чувствовалось.

Под навесом в тенечке, с бутылкой чего-то, напоминающего пиво, в руке, сидел коренастый здоровяк с русой бородой с проседью, в широкой шляпе, напоминающей украинский "брыль", какими художники любили снабжать чумаков на картинах. Правда, вместо рубахи-вышиванки на нем был темно-синий жилет вроде разгрузочного, из крашеной парусины, а на поясе висела нагайка и револьвер с рукояткой из светлого дерева и бронзы.

- День вам добрый. - поприветствовала его Вера.

- И тебе добрый, девушка. - кивнул барыжник, приподняв шляпу и слегка поклонившись. - С чем пожаловала?

- Коняшек вот продать. - ответила девочка, похлопав по блестящей мускулистой шее своего гнедого.

- Продать, говоришь? - хмыкнул бородач. - Не на продажу выставить?

- Некогда выставлять. - покачала она головой. - Со шхуной мы, с Большого Ската. Куда их нам?

- Коняшки-то... - задумчиво поскреб в бороде барыга. - ... коняшки негрские, так? Откуда у вас?

- С боя взяли. - ответил я, решив больше не изображать из себя немое изваяние. - Они обоз у нас побили, а мы с них коней взяли.

- Вот как? - остро глянул на меня из-под брыля барыга.

Затем его взгляд быстро проскакал по мне, задержавшись на неприлично короткой бороде, затем с лица на оружие, потом на руки, но больше он ничего не сказал. Затем он снова повернулся к лошадям и взялся за осмотр. Смотрел быстро, ловко, не церемонясь. Я-то до сих пор их немного побаивался, барыга же бестрепетно лез пальцами им в зубы, задирал копыта, нажимал пальцами куда-то в подбрюшье, отчего лошади дергались и фыркали, и делал еще великое множество непонятных мне манипуляций. И лишь минут через пятнадцать снова обернулся к нам, вспотевший и покрасневший, снял шляпу, утер лысину платком, вытащив его, более похожий на наволочку, из кармана, и сказал:

- Если сразу, то по пять червонцев дам за каждую. Если не всех продавать будете, то цену за голову отдельно дам. Или могу на продажу поставить, и тогда пятую часть возьму с цены. Выбирайте.

У меня появилось стойкое ощущение, что торговаться надо, но поскольку я понятия не имел, какие тут на лошадей цены, эта мысль так и осталась мыслью. Вера же спросила:

- Сейчас платишь? Не скажешь потом, что денег нет, а сам занимать побежишь?

- Тут не сомневайтесь, барышня. - решительно заявил барыга и приподнял на ремне увесистую сумку из толстой кожи, висевшую у него на боку.

Он тряхнул ее, и в сумке сочно звякнуло. А барыга добавил:

- Как по рукам ударим, так и рассчитаюсь сполна, без обмана. А полковник про бой ваш знает уже?

Как я понял, последний вопрос был с ловушкой, но Вера ответила, не смущаясь:

- Должны были доложить уже. Мы о том объездчикам сообщили. Да и сами к нему зайдем, проверим.

- Кому сообщили-то, если не секрет? - чуть прищурившись, спросил барыга.

- Такой, невысокий, с бородой до пуза, в черной шляпе. По дороге на Торг в объезде. - ответила Вера спокойно.

- Знаю. - кивнул барыга. - Лука это. Хорошо, что сказали.

Видать, какую-то проверку мы тем самым прошли, потому что без долгих разговоров они с Верой ударили по рукам, а затем он полез в свою переносную кассу, из которой он отсчитал девочке десять золотых червонцев и пригоршню серебряных монет, в рубль и два рубля достоинством, и даже досыпал каких-то крупных медяков. Затем мы подняли с земли наши ранцы, вновь взвалив ношу себе на плечи, а я еще подхватил трофейную длинную однозарядку, про которую Вера сказала, что пригодится, мол, вскоре.

- Теперь давай тебе одежду купим. - сказала она, быстро перекидывая монеты из одной руки в другую. - И револьвер тебе нужен. Не может здесь стрелок или объездчик без него ходить, странно это. Вот, держи, половина здесь с лошадей.

- Ты мне за одну лошадь давай. - сказал я. - Тебе нужней, не я здесь в убытке.

- Неважно. - отмахнулась она. - Все равно мы дальше вместе. А тебе еще понадобятся, на жительство устроиться, и все такое.

- Хорошо. - кивнул я, ссыпая увесистую кучку золота и серебра в кошель. - А эти семьдесят пять рублей - это много или мало?

- Не знаю... - чуть озадачилась она. - А как объяснить?

- Ну... - тут я и сам задумался. - Вот это ружье сколько стоит?

Я показал на висящий уже на спине "винчестер".

- Пятьдесят. Примерно. - ответила она. - Револьвер хороший - половину от этого. Кони хорошие были, кстати, им цена красная по сто рублей, или даже больше, нажился на нас барыжник.

- А одежда почем?

- Если к лучшему портному не пойдешь, а в лавке купишь... на три рубля оденешься прилично, в чем тебя из трактира не выгонят, и еще на три обуешься. - тут она спохватилась и даже остановилась на секунду. - Да, про обувку - санадалеты купи травяные. В сапогах на палубу нельзя, шкипер тебя за борт скинет, с кнехтом на шее, а без них под солнцем ноги сгорят с непривычки.

Тем временем мы подошли к дверям магазинчика с витринами из не слишком качественного стекла, над которым висела вывеска: "Оденем и Обуем" Я толкнул дверь и вошел внутрь под звяканье колокольчика, и сразу оказался почти в полной темноте, как мне показалось - таким ярким было солнце на улице.

- Добро пожаловать. -послышался чей-то голос.

- И вам здравствовать. - ответили мы хором, причем я ответил, обернувшись на звук.

Проморгавшись в полумраке, обнаружил себя в небольшом помещении с длинным прилавком, на котором штабелями лежали отрезы ткани, все больше полотняной. В углу, на вешалках, висела готовая одежда, хоть богатством выбора и не поражала. В другом углу на полках была обувь, самая разнообразная. За прилавком стоял человек в белой рубашке и "разгрузке продавца" - жилете с множеством карманов, из которых торчали ножницы, складной метр и еще куча всего, незнакомого мне предназначения.

- Тут лавка хорошая. - шепнула мне Вера. - Ее отец всегда хвалил.

Ну, раз хвалил, то и мне грех привередничать. Тем более, что с выбором тут вообще все просто, а по какому принципу выбирать, я уже успел присмотреться - тут носили все и со всем, лишь бы удобно было.

- А что вообще иметь надо? - спросил я.

- А ты от обуви думай. - так же шепотом ответила она, пока я задумчиво перебирал ботинки на полке. - Тебе на шхуну сандалии, ботинки на каждый день и сапоги неплохо - верхом придется ездить.

- Понял. - кивнул я.

Действительно, понятней некуда. Сандалии, сплетенные из какого-то разрезанного в лапшу тростника, с кожаными ремешками, захватывающими и пятку, я выбрал себе сразу, причем они мне даже понравились, где-нибудь в пляжных магазинах у нас такие бы "на ура" продавались. Нашел и сапоги - не слишком высокие, с мягким голенищем и не толстой подошвой, с дополнительным слоем кожи на пятке, явно под шпоры. Только вот кожа меня удивила - серая, шершавая и какой-то причудливой зернистой фактуры.

- Это что за кожа? - спросил я, по-прежнему шепотом.

- Акула, не видишь, что ли? - удивилась Вера. - Сносу не будет. Их тут всего одна мастерская шьет, сапоги такие. На Большом Скате их больше, но... сам понимаешь.

- Понял. - шепнул я в ответ.

Не то, чтобы они супер-удобными были, но те же военные кирзачи, какие я в свое время впервые натянул, были куда хуже. Но к сапогам я вообще с уважением, и с куда большим, если в дальние походы ходить, тогда с ними никакие берцы не сравнятся.

А вообще, как я понимаю, в таких лавках отовариваются те, кто спешит очень. А для остальных есть портновские и обувные мастерские, где по мерке сошьют. Я спросил об этом Веру, и она подтвердила мою догадку.

Ботинок на мой размер не нашлось, отчего я не слишком и горевал, зато обнаружились приличные бриджи для верховой езды, как нельзя более напоминавшие кроем и фасоном солдатские галифе старого образца, разве что слегка ушитые, не такие широкие. С такими же двухслойными коленями, причем второй слой точно так же сходился вверх уголком, только к коленям добавился и второй слой ткани на заду, под седло. Не великой элегантности порты, но в таких здесь половина мужского населения ходила, да и некоторая часть женского, как я успел заметить. И держались у всех они на помочах, которые натягивали на плечи поверх рубашек. А на помочи крепились всякие небольшие подсумки, только не под патроны, а для житейской мелочи. А что, удобно.

К радости моей, предусмотрительный лавочник торговал даже портянками из мягкого полотна в длинных рулонах, которые отрывал прямо у тебя на глазах, ловко отмеривая метром. Я уже не раз подумал о том, что с такими сапогами носки как бы и не очень будут. И не ошибся. Носок с сапогом портянке не конкурент, если мотать умеешь.

Гардероб дополнила пара рубах, куртка из грубой парусины, по форме повторяющая классическую зюйдвестку, распространенный здесь жилет с кучей карманов, и две пары шорт с запахом в поясе и длиной ниже колена, какие мне показались незаменимыми для палубной жизни, а Вера мою догадку подтвердила. Для моряков такие и шьют, самая удобная одежда в море.

Затраты меня не поразили - лавочник взял за все восемь рублей сорок копеек, так что мои запасы оказались почти нетронутыми, а я заодно у него и переоделся. Следующий визит нанесли к галантерейщику, где я купил добротный походный несессер из толстой кожи, который тут же заполнил всяким, от зубной щетки до зубного же порошка, и прочими остро необходимыми предметами, без которых никуда. А потом мы вдвоем пошли к оружейнику, причем аж на противоположный конец площади, потому что Вера сказала, что все остальные лавки по сравнению с той не заслуживают внимания.

Лавка, к которой мы подошли, называлась "Револьверный мастер Петр и его мастерские".

- Петр с мастерскими своими в Кузнецке, но здесь настоящий его товар. - пояснила Вера. - Про это все говорят. Торгует не только своим, и от других мастерских берет товар, но только самый лучший.

Если в "Оденем и Обуем" пахло нафталином и пылью, то у оружейника стоял знакомый запах оружейного же масла. Хозяин сидел в углу, под горящей керосинкой, и возился с каким-то небольшим револьвером с вынутым барабаном. Услышав звон колокольчика над дверью, он вытащил лупу из глаза, отложил инструмент и встал из-за верстака.

- Чем могу? - спросил он, подходя к прилавку и опираясь на него ладонями.

Это был крепкий дедок годам уже к семидесяти, загорелый, лысый, со шкиперской бородой и крепкими ладонями, темными от впитавшегося масла, и когда он заговорил, то я обратил внимание на сверкнувшие во рту золотые зубы.

Я огляделся. Выбор в лавке был. На деревянных панелях прямо за спиной хозяина, на бронзовых, обтянутых кожей крючьях, чтобы не царапать товар, лежали винтовки, карабины и ружья, числом не меньше тридцати. Увидел я, кстати, точно такой же "винчестер", как тот, что у меня на плече висел, и возле него мелком было написано "60". Чуть дальше, ближе к правой стене, красовалось десятка два револьверов самых разных видов.

- Револьвер мне нужен. - ответил я, разглядывая оружие и сразу соображая, какие требования к оружию предъявлять. - Со средней длины стволом, под хороший патрон.

- Одиннадцать миллиметров, длинный? - уточнил хозяин, отступая к стенду с короткостволом.

- Именно. - кивнул я, размышляя при этом, есть ли у них калибр крупнее обозначенного.

"С откидным барабаном" - хотел я добавить, но в последний момент одумался. А есть у них вообще такие, или как? Я пока только переломный видел, или просто в кобуре.

- Переломный не хотите? - сказал он, отвернулся к стене и снял со стенда большой револьвер, здорово похожий на все тот же "уэбли", только с длинным стволом и рукояткой покрупнее, широкой снизу, возле которого видны были цифры "27".

- Замок не разбалтывается? - спросил я.

Оружейник вроде как даже чуть удивился вопросу, пожал плечами, затем ответил:

- У него замок крепкий, нашей мастерской, а если вдруг и разболтается, так вам в любом городе поправят. Лавки везде есть. Да и сами видите - накладной замок, поменять - пара минут. И запор двойной.

- Дайте глянуть. - кивнул я, протягивая руку.

Револьвер был увесистым, как и подобает оружию под такой калибр. Ствол сантиметров пятнадцати в длину, восьмигранный, застежка замка под большим пальцем слева. Открывался он с негромким щелчком, ствол "провисал" на сантиметр, примерно. Я потянул его дальше. И из оси барабана вылезла звездочка экстрактора. Выглядело и вправду все солидно. И качество изготовления, кстати, исключительное. По любым критериям.

С одной стороны, от такой системы в свое время отказались из-за ее склонности к разбалтыванию, а с другой - выпускали ее тоже не один десяток лет. И до появления "нагана" с подобными переломными "смитами-и-вессонами" вся русская армия ходила. Правда, "наган" был с поочередной экстракцией гильз, что заставляло задуматься.

Против американского обыкновения, этот револьвер был "двойного действия", то есть самовзводный, ни и с возможностью взведения курка вручную. Это радовало.

- А вон тот можно посмотреть? - спросил я, указывая на револьвер, очень напоминавший старый американский "Кольт Нью Сервис" под сорок пятый калибр, разве что у этого ствол был чуть короче. Возле него было написано "29".

- Пожалуйста. - кивнул хозяин, протягивая требуемое. - Мастерской Васильева револьвер, а ствол харламовский. Добротный товар.

Насколько я понял, сказанное что-то значило, но уточнять не стал. Взял в руку оружие, покрутил. Да, верно, ствол у него был короче чем у "переломного", сантиметров двенадцать-тринадцать, с довольно толстыми стенками, цилиндрический, против восьмигранного у "уэбли", или как он тут называется? Барабан привычно для нашего времени откидывается вбок, форма максимально простая, без единого излишества, как в начале двадцатого века делали. Странно это, кстати, потому что винтовки здесь больше век девятнадцатый напоминают. Странно.

Этот револьвер очень напоминал старый "кольт", особенно формой защелки барабана, очень уж она была у прототипа характерная. Но опять же качество изготовления превышало прообраз многократно. То, что я держал в руках, поражало гладкостью поверхностей и подгонкой деталей. Хотя все очень просто, ничего лишнего, даже прицельные нерегулируемые, самое примитивное "железо".

- Перезаряжать чуть дольше придется. И если нагреется, то выбросить гильзы трудно бывает. - напомнил продавец, но больше ничего не сказал.

Тут он тоже прав. Но не настолько существенная разница, чтобы влияла на выбор. Кстати, а никаких скорозарядников я здесь не вижу, снаряжать барабан вручную надо. Будем тренироваться.

Я взял их в руки оба револьвера, покрутил, примерил в ладони, пару раз навскидку прицелился в рисованный портрет какого-то злодея, вывешенный на стене с уведомлением о розыске. Оба ухватистые, увесистые, но хорошо лежащие в руке. Затем отложил "уэбли", или как там его, а то, что назвал про себя "кольтом", показал хозяину и спросил:

- Двадцать девять рублей за этот?

- Верно, с кобурой и шестью снаряженными патронами. - ответил хозяин. - Еще что нужно?

Я уже обратил внимание, что револьверы большинство людей носит не на основном своем ремне, а на дополнительном, свисающем на одно бедро, где кобура, с гнездами под патроны. Такие ремни лежали у хозяина на прилавке, и на один из них я указал пальцем, стараясь не называть его вслух, чтобы не оплошать с названием.

- Патронташ? - уточнил хозяин, беря ремень с прилавка, и я энергично кивнул.

- Один рубль вам обойдется. - сказал он, протягивая ремень из крепкой кожи мне. - На тридцать патронов гнезда. Что-то еще?

Ходить с пустым патронташем тоже не годится, странно это, поэтому пришлось разориться на два десятка снаряженных патронов к револьверу, которые я распихал в гнезда, а затем взял две коробки гильз, револьверных и для винтовки. В довершение всего нож купил, с клинком сантиметров пятнадцать, в ножнах. Без ноже нельзя, он не только для драки, он вообще нужен. И на этом мы закончили.

Патронташ я сразу нацепил на себя, с удовлетворением заметив, что он хитрым карабинчиком дополнительно крепится к подвесной или брючному ремню, исключая съезжание вниз, а на него повесил кобуру с револьвером, но не на бедро, а на живот, наискосок, и почувствовал себя еще уверенней. Попробовал пару раз быстро выхватить, и убедился, что оружие выскакивает легко, а клапан откидывается движением пальца. Хозяин внимательно наблюдал за моими манипуляциями, но не комментировал.

Я рассчитался, и мы вышли на улицу.

- Кушать хочется, но надо к полковнику, срочно. - сказала Вера, за все время пребывания у оружейника не проронившая ни слова. - Мы и так нарушили, что сразу не пошли.

- Ну так пошли. - кивнул я, поправляя ранец, болтавшийся сейчас на одном плече. - Чего тянуть? Где это?

- В форте.

- Пошли в форт. Потом перекусим.

Форт виднелся прямо перед нами, в паре сотен метров, но дорога вела к нему не прямо, а огибала деревянный забор, за котором возвышалось фабричного вида зданьице, которое Вера поименовала "кирпичным заводом". И эта самая дорога сначала вывела нас к берегу, где меня ожидал очередной сюрприз - пляж.

Нет, в самом пляже ничего удивительного не было - желтая полоса чистого песка и набегающие на нее волны несильного прибоя. Но компании детей на пляже ударили по стереотипам, причем уже в который раз. Не далее, как час с небольшим назад я видел "церковную казнь", из чего заключил, да и из всего прочего, что церковь здесь силой и влиянием не обделена. И при этом я всегда полагал, что там где церковь в такой силе, там и без ханжества не обойдешься. Но то, что я сейчас увидел, эту картину развалило в один момент - загорелые и мускулистые мальчишки и девчонки носились по песку друг за другом, одетые лишь в полотняные шорты вроде семейных трусов, и какие-то совсем не впечатляющие топы, конструкция которых явно диктовалась отсутствием эластичных тканей в местном ассортименте.

Там же сидели несколько средних лет женщин с маленькими детьми, прикрывшись от солнца плетеными тростниковыми зонтиками. Нормальный провинциальный пляж, когда все взрослые на работе. Все как у нас.

- А что, дети не в школе уже? - спросил я, бросив взгляд на часы.

Вера глянула на меня чуть удивленно, потом спохватилась, и ответила:

- Сейчас их домой отпустили, на лето. И работать по домашним делам они только до обедни могут, а после обедни - свободны. А школа у нас не здесь, здесь только начальная церковная.

- А после начальной? - заинтересовался я.

- После начальной всех отправляют на Детский остров, это через узкий пролив от Большого. И там все учатся с десяти и до четырнадцати лет.

- Ты год, получается, как закончила?

- Да, школу девочек. - кивнула она.

- У вас раздельно учатся?

- Конечно. - она снова чуть удивилась моему вопросу. - Мы же там живем, как можно смешивать? У нас свои дела, девчоночьи.

Тут она чуть смутилась и слегка покраснела.

- И не видитесь с мальчишками? - удивился я.

- Почему не видимся? - удивилась девочка. - Каждые выходные у нас танцульки и все такое, и в другие дни все время что-то вместе делаем. Даже пляж и конный манеж у нас общие. Просто школы разные и живем отдельно. А у вас как?

- У нас все вместе, но в школе не жили, а после уроков по домам шли.

- А кто живет далеко? - удивилась она.

- У нас школ было больше. А сами школы - наверное, меньше.

- Это сколько учителей тогда надо? - поразилась она.

- Ну, не знаю... Хватало, наверное. - пожал я плечами. - Кстати, а после школы есть где еще учиться? Если кто больше знать хочет.

- Если совет Преподобных выберет такого ученика, то его потом переводят на Большой остров, с согласия родителей, и там он уже учится на инженера, или мастера, или даже священника. - ответила Вера.

- То есть, сами отбирают?

- Да, смотрят, кто самый лучший, и затем предлагают.

Ну, может оно и к лучшему? Больше народа "у сохи и у станка" и меньше никому не нужных "образованцев", на которых только деньги зря потратили и для которых диплом - способ не работать руками?

- Совет Преподобных... - задумался я. - Школа церкви принадлежит?

- Конечно! - Вера вроде даже как слегка возмутилась вопросу.- А кто еще имеет право учить?

- Ну... да, верно. - кивнул я, решив в дискуссии на такую скользкую тему не вступать.

Пока, из того, что я заметил, местная церковь таким уж злом мне не казалась, хоть я сам, мягко говоря, хорошим христианином никогда не был и к этому званию не стремился. Нравы... мне почему-то вспомнилась Скандинавия, где церковь никогда за "общую нравственность" не боролась, а полагала таковой лишь прилежание в труде и честность в делах, отчего скандинавы в свое время и добились столь многого для столь малых стран, пока верх с низом не перепутали, равно как и их церковь.

- А тот, с крестом на груди, который казнью командовал - священник? - снова спросил я.

- Да, Преподобный Симон. - подтвердила Вера. - Ему суд в этом городе.

- Значит, здесь судит Преподобный? - удивился я. - Все случаи?

- Ну... да. - как бы недоумевая от такой моей необразованности, ответила девочка. - А кому еще суд, как не ему, если суд Господу? Он ведет службы каждый день, и он судит. Ему подчинена больница и школа для маленьких, где учатся писать и читать. И ясли для детей негров, если они есть в городе.

- В смысле?

- Что в смысле? - не поняла девочка.

- Что за дети негров?

- Ну что непонятного? Ребенок рождается без татуировки, а значит, таким, каким его создал Господь. - пустилась она в объяснения. - А значит, свободным от рождения и допущенным к Таинству Крещения. Поэтому с неграми такие дети жить не могут, негры их испортят и отвратят от Господа. Их воспитывают сначала в яслях, а потом отправляют в школы на Детский остров.

- А потом?

- Потом - кто куда. - пожала у нас плечами. - У нас училка была из таких детей. например. В основном, на Большой остров они уезжают, в церковное войско, или на тамошние фабрики. Или учатся дальше. Священники часто получаются из них.

- Понял. - кивнул я, подумав, что это лучше, чем в нашем мире было, где дети рабов рождались рабами, а крепостных - крепостными, после чего спросил: - А кто управляет городом?

- Голова. - ответила она. - А полковник командует объездчиками и ополчением, когда его собирают.

- Ага! - сообразил я, и добавил: - А что? По уму.

Завершение фразы было уже специально Вере адресовано, чтобы не подумала, что я здешнее мироустройство сразу сомнению подвергаю. А я и не подвергал, я пока просто усваивал информацию. Куда мне подвергать, если я третий день здесь, и часа два как в город приехал, рано еще.

Еще один поворот, и нашим глазам открылся вид на ворота форта и гавань. Гавань была велика, хоть причалы занимали и небольшую ее часть. А еще она была хорошо защищена от штормов с моря далеко выдающейся косой и волноломом, на сооружение которого явно положили немало сил. У пирсов стояло десятка два парусных судов, все больше двух- и трехмачтовых, преимущественно гафельные шхуны и грузовые барки. Хватало и рыбацких лодок, которые забили своей разноцветной массой пространство между двумя ближними пирсами, на которых раскинулся небольшой рыбный рынок. Пахло этой самой рыбой, но и еще чем-то, вроде как смолой или дегтем.

- Видишь, во-он там! - показала пальцем Вера. - Двухмачтовая, с коричневыми бортами и голубой полосой по фальшборту. В самом конце.

- Ага... - кивнул я, присмотревшись к простенькому с виду, но ухоженному судну метров двадцати пяти в длину, с небольшой надстройкой на палубе, ближе к корме, пришвартованному к самому дальнему пирсу.

- Это наша "Чайка". - с гордостью сказала девочка.

- Красивая. - ответил я, нимало не покривив душой - для меня все парусники всегда красивыми были.

- Отец ее всего два года как достроил. - снова погрустнела девочка. - Он такой счастливый был, когда пришел на ней с верфи, что даже договорился в школе, чтобы меня на две недели отпустили с ним в плавание. Забрал меня прямо с урока, и мы пошли на Кривую Раковину за копрой и пальмовым маслом. Так здорово было.

Я не нашелся, что ответить. Так себе из меня утешитель, если честно. Стоит ей погрустнеть, и я сразу и совершенно теряюсь. Не умею я обращаться ни с детьми, ни с подростками, и меньше всего с теми из них, которые только что осиротели. Я даже подумал, грешным делом, что Вера так привязалась ко мне потому, что я попался ей на дороге в тот момент, когда она больше всего нуждалась в отце. А что я еще заметил, так это то, что этот ребенок стал мне совсем не безразличен, разбудил, наверное, какие-то дремавшие до сих пор отцовские чувства. Ну, да и к лучшему, наверное. Не было у меня никогда никого, а тут вдруг... нет, дочерью назвать - еще заслужить надо право. Посмотрим. Мой ребенок, короче!

А в общем... надо снова учиться отвечать за кого-то еще, кроме самого себя. Пора уже, а то как со службы ушел, так и забыл, как это делается.

Тем временем мы приблизились к воротам форта, возле которых, под навесом, опиравшемся на столбы в диагональную черную и белую полосу, дремал какой-то дедок с револьвером на поясе и латунной бляхой на шее - сторож, видать. Сам форт явно давно не выполнял обязанности оборонительного сооружения - потребности такой не возникало, поэтому ворота в него были распахнуты и никто свободному входу и выходу не препятствовал. Судя по всему, с тех пор, как сия крепость обросла со всех сторон городом, ее настоящее значение утратилось окончательно, и она превратилась в аналог местного Кремля, эдакий административный анклав.

- Здесь вся власть городская квартирует? - спросил я свою спутницу.

- Здесь. - кивнула она. - Тут и голова, и полковник, и даже тюрьма здесь. Городской арсенал и склад резерва, все как полагается.

- Откуда ты такая грамотная в организации службы? - подколол я ее.

- Этому в школе учат, на уроках военного дела. - чуть удивилась она вопросу. - У вас не так?

- Да... почти так. - согласился я, вспомнив свои уроки НВП.

Мы прошли в ворота, створки которых, сделанные из толстенного деревянного бруса и перехваченные стальными лентами, были распахнуты настежь, и оказались не в таком уж обширном дворе - я ожидал другого. Внутри форт был поделен стенами на несколько отдельных территорий, и вся левая, если смотреть от центрального прохода, сторона, была отгорожена.

Сам центральный проход был вымощен кирпичом, и сейчас ремонтировался. Небольшой участок был огорожен бечевкой, и там двое в простых холщовых портках и длинных рубахах, подновляли песчаную подушку. Оба были в бронзовых ошейниках с кольцами, а на лицах у обоих виднелась татуировка. Причем, татуировка фигурная, плотная, покрывавшая почти всю кожу, не слово "НЕГР", выбитое клеймами.

- Это кто такие? - шепнул я.

- Негры, собственность городской власти.

- Пленные?

- Нет пленных дальше отправляют, на рудники, в наказание. - ответила Вера. - Там долго никто не живет, а здесь, на легких работах, оставляют тех, кого купили.

- А у кого покупаете? - удивился я.

- У турок, чаще всего.

- А у этих, из Племени Горы?

- С ума сошел? - поразилась она моему вопросу. - Племя Горы ловит негров из племен, что близко живут. Им убежать ничего не стоит, свои рядом. А турки привозят издалека, и им бежать некуда.

- А в местные племена?

- Племена не любят чужаков с другой татуировкой. - объяснила Вера. - Тоже сделают рабами, или просто убьют. Или перепродадут Племени Горы, а те - туркам.

- А у вас свои негры есть? - спросил я. - Ну, дома, в смысле.

- Нет, откуда? - снова удивилась она. - Негры есть у плантаторов, но у них и объездчиков своих много. Кто будет негра держать в доме? Кому жизнь недорога? Есть свободные негры, конюх, например, и повар, но они работают по найму.

- Это как? - не понял я.

- Если негр готов вступить в лоно Церкви Христовой, то он ходит в больницу при храме и там ему начинают выводить татуировку с лица. - снова пустилась в объяснения моя спутница. - Когда ее всю сведут, местный Преподобный допускает его к Крещению. И после этого его отпускают - никто не вправе держать в собственности христианина, вернувшего себе облик Божий. Правда, никто и не обязан его кормить, поэтому он должен найти себе работу. И ходить в больницу, где ему будут понемногу сводить татуировку со всего тела.

- Ага... во как. - поразился я. - А если он перестанет ходить в больницу?

- Тогда Преподобный вправе его судить, как за малое преступление. И он будет наказан, как карманник, попавшийся в первый раз.

- Это как?

- Кнутом, как же еще? - снова удивилась она моему вопросу.

- Ага... - только и нашелся, что ответить, я.

- Вот здесь полковник сидит. - сказала между тем Вера, указав на низкую деревянную дверь в стене массивного одноэтажного флигеля. напоминающего цейхгауз.

Никакой охраны у двери не было, поэтому мы просто толкнули дверь и оказались в полутемном и довольно прохладном, особенно после уличного зноя, помещении. Низкий потолок, маленькие окна в глубоких нишах, длинный стол, за которым сидела уже знакомая четверка - "Цыган", недавно на наших глазах клеймивший преступников, и трое его помощников, все с висящими на шее латунными бляхами со знаком креста и какой-то надписью. На столе расположился кипящий чайник, а на развернутой бумаге красовалась горка свежих калачей.

В углу комнаты стояла ружейная пирамида, в которой в рядок выстроились вороненые винтовочные стволы, на стене висели какие-то плакаты о розыске и объявления, и еще черный простой крест. К моему удивлению, никаких икон в "красном углу" я не увидел, хоть и ожидал.

- Чем служить можем, уважаемые? - спросил пожилой дядек - тот, что держал на казни коробку с клеймами.

- Нам бы к полковнику. - сказала Вера. - О нападении на обоз рассказать.

- Туда проходите. - лаконично сказал он, указав на еще одну дверь, в дальнем конце караулки.

- Спасибо. - хором ответили мы и направились туда.

За дверью оказалась еще комнатка, теперь уже совсем тесная, большую часть которой занимал письменный стол, заваленный бумагами. На побеленной стене, возле обязательного креста, висела большая карта окрестностей города с какими-то пометками и воткнутыми в нее флажками и значками. Еще на стене, на крючьях. как у оружейника на стенде были, висели несколько разных винтовок.

За столом, на простом и не слишком удобном стуле, грубо сколоченном из деревянных брусков, сидел среднего роста человек в сбитой на затылок шляпе. Недлинная борода, худое и умное лицо, загорелое на местном солнце до цвета мореного дерева, голубые, очень светлые глаза. Одет он был в черную жилетку-разгрузку с множеством карманов, и серую рубашку под ней, с завернутыми до локтей рукавами. Все левое предплечье покрыто целой сеткой шрамов, словно кто-то пытался прожевать руку этого человека и немало в этом преуспел.

- Проходите, не стесняйтесь. - подбодрил он нас, едва мы показались на пороге, и снимая шляпу при виде Веры. - С чем пожаловали?

- Обоз наш побили. - сказала Вера. - Павла-купца, что с Большого Ската, какой на Торг пошел. Мы двое уцелели, и больше никого.

- Кто? - спросил полковник, поднимаясь из-за стола и делая шаг к карте. - И где?

К моему удивлению, а я привык к тому, что понятия "женщина" и "карта" несовместимы, Вера ни на секунду не задумавшись, ткнула пальцем в какую-то точку на карте, добавив:

-Здесь. Сразу, как степь закончилась, в овраге. Племя Горы. У них ружья были, вот такие...

Она обернулась ко мне, и я понял без слов, что она хотела. Снял с плеча трофейную однозарядку, выложил на стол перед полковником. Туда же присовокупил старый револьвер. Тот кивнул коротко, револьвер сразу отодвинул в сторону, не найдя в нем ничего интересного, а винтовку взял в руки, осмотрел.

- Басурская работа. - сказал он. - Уже не в первый раз вижу. Специально для негров делают, чтобы подешевле. А ты что скажешь, боец?

С этими словами он обратился ко мне.

- А я не знаю. - ответил я без излишней выдумки. - Могу сказать только, что такой затвор с рычагом - дешевле и не придумаешь. Но сломать невозможно и стрельнет неплохо, пока затвор не разболтается.

- Правильно думаешь. - кивнул полковник. - Но говоришь странно. Откуда сам?

- Не знаю. - пожал я плечами. - Проблема у меня с этим.

Насчет таких вопросов я давно для себя решил - из легенды выбиваться не надо. Решили, что у меня "мозги помялись", на том и стоять будем.

- Не понял. - прищурился собеседник.

- Память я потерял, большими кусками. - ответил я. - Как раз во время боя.

С этими словами я снял с головы шляпу и повернулся к полковнику здоровенной, налившейся лиловым и покрытой запекшейся кровью ссадиной.

- Вот как. - чуть удивился тот. - А ты что о нем знаешь, барышня?

Вера вздохнула, чуть переигрывая, затем сказала:

- Отец его на Торге нанял, он с другим обозом пришел. Сам откуда-то с севера, крещен Андреем. Отец о нем больше знал, а мы и поговорить толком не успели.

- Кем нанял? - по делу уточнил полковник.

- Телохранителем мне. - ответила Вера без запинки. - И законным защитником. Он меня и спас, собственно говоря, только сам вот... по голове получил при этом.

- Ну... ты скажи... - даже озадачился местный военачальник. - А что помнишь, добрый человек?

- Да все... кусками как-то. - неопределенно ответил я. - Дом помню, как выглядит. А где это - не помню. Людей каких-то помню. Что умею - ничего не забыл. А имя свое уже у Веры узнал, забыл сам.

На мой взгляд, так и нормально получилось. Как у Доцента из "Джентльменов удачи" - "Тут помню, тут не помню". Классика.

- Девица... тебе тогда перед нашим Преподобным надо клятву принесть, что человек Божий Андрей тебе законный Защитник, иначе никак. А он уже свидетельство даст, что принял такую клятву.

С этими словами он посмотрел ей в глаза строго. Но девочка не смутилась - она себя давно уверила в том, что такова была бы отцова воля, поэтому согласилась со всей горячностью. Полковнику такой оборот дела понравился, по всему видать, доверие вызвал. Тут с клятвами на Библии, или на чем там еще принято, не шутят, видать.

- А тебе... - сказал он, обратив свой взгляд на меня. - ... могу вот что присоветовать: мы тебя на карточку снимем. И отошлем на Большой остров с пакетботом, а они оттуда дальше пошлют, с уведомлением, что мол, потерял память человек, может знает его кто? Глядишь, в ином месте и вспомнят. Как?

Вспоминать в этом мире меня некому, так что согласился я легко. Зато подозрений меньше на мой счет будет. Зачем мне подозрения, когда у меня еще вопросы впереди будут, по имуществу спасенного ребенка и ее отношениям с дядей. Не надо такого, чтобы в меня можно было пальцем тыкать.

- А насчет Племени Горы уверены были?

- Конечно. - кивнул я, благо Вера про это все мне по дороге разобъяснить подробно успела. - У них на лбах пик треглавый был, какому они молятся. Это я как-то помню.

- Застрелил кого? - уточнил полковник.

- Троих он успел. - ответила за меня девочка.

- Сам видел? - еще раз спросил полковник.

- Вот как вас сейчас. - ответил я.

Тут я тоже решил в подробности не пускаться. Пока мы ни в чем не наврали, а вот если сказать, что убил при атаке на обоз - уже вранье будет, и мало ли, как оно потом всплывет? Врать бывает полезно, но только если подопрет. Сейчас не подпирает.

- Далековато для нас. - задумчиво сказал полковник, разглядывая карту. - Туда только походом идти, а такой возможности у нас нет сейчас. Подумаем, как этих Детей Горы здесь поблизости шугануть, чтобы совсем не наглели. А на Торг пока обозам не ходить, как мне кажется.

Вера вздохнула, явно задавив разочарование. а я местного военачальника понял. Добавлю - я даже не сомневался, что именно так все и выйдет. Наличные силы у него не велики, сомнений нет. Небось, с десяток объездчиков. Ну, два десятка. Он же тут вроде шерифа со своими помощниками. А если какая большая проблема случится, то тогда весь город в ополчение идет, но для этого надо все остальные дела бросить, а разбитый обоз купца из дальних краев - причина недостаточная, как мне кажется. Поэтому, постараются поймать они нескольких дикарей татуированных неподалеку от города, и покарать их показательно. Не более.

- Пойдем мы? - спросил я, аккуратно беря девочку за плечо и подталкивая к выходу.

- Ага, идите. - кивнул полковник, отставляя отданную ему трофейную однозарядку в угол и с заметным облегчением избавляясь от нас. - До завтра только город не покидайте. С утра к Преподобному Симону сходите, чтобы он свидетельство подтвердил, а тебе, человек Божий Андрей, с утра еще фотографа навестить. Глядишь - и поможем твоей беде, найдем, откуда ты приехал. Да и здесь бы ты походил в порту, погулял - в эти края попасть можно только отсюда, или из Рыбной гавани, другого пути нет. Может и вспомнит тебя кто.

- Попытаюсь, спасибо. - кивнул я.

И так, слегка подталкивая, я повел Веру к выходу. Она не сопротивлялась, хоть и была удивлена. И лишь на улице спросила:

- А почему мы ушли? Они же должны были ополчение собрать.

Я вздохнул, после чего в краткой речи разрушил надежды девочки до основания, столкнув их с монолитом прозы жизни. Не могу сказать, что ее это порадовало, даже на глазах выступили слезы, и пока мы шли по дороге от форта, она молча кусала губы. Обидно, чего уж там. И горько. Но рисковать жизнью своих людей по любому поводу полковник не будет, тут сомневаться не приходится. И я на его месте не стал бы. Странно, но с моими аргументами она не то, чтобы согласилась, но поняла, о чем я говорил, по крайней мере. Видать, привыкают они здесь с раннего детства с реальностью сталкиваться.

- Теперь куда? - спросил я ее, остановившись на развилке дороги.

Сверни направо - и в гавань попадешь, налево - в город. С одной стороны, пора бы и на судно глянуть, но если честно, то есть уже так хочется, что ни о чем другом думать не могу. Не могу сказать, что питание местной разновидностью сухого пайка в течение трех дней меня сильно вдохновляло. Хотелось чего-то нормального, и желательно горячего.

- Поедим? - не очень уверенно предложила девочка.

Видать, боится она на шхуну идти. Боится того, что придется рассказать тем, кто там остался, о том, что случилось с обозом. Придется переживать все заново, нападение, бой, смерть отца. Придется брать в свои руки управление тем, чем должен был управлять отец, и она страшится этой ответственности, поэтому и оттягивает свой приход туда всеми силами.

- Пошли, поедим. - согласился я. - А где?

- А вон, на рыбном рынке. - показала она пальцем. - Там вкусно, тебе понравится.

- Не сомневаюсь. - кивнул я. принюхиваясь к доносящемуся с той стороны запаху жарящейся рыбы.

Тем более, что в этом некая форма компромисса была - рынок был как раз на пути к пирсам, вроде бы и приближаемся к шхуне. Туда мы и направились.

Рынок восхищал. Рыба разная, всех видов, мелкая и крупная, лежала на прилавках горой. И не просто лежала - ее и покупали, причем некоторым покупателям за отдельную плату в несколько медяков ее еще и разделывали буквально парой взмахов острого, как бритва, ножа. Делалось это так ловко, что я удивлялся, как продавцы умудряются проделывать этот трюк. не отхватывая себе пальцы. Они ведь даже не глядели на скользкую рыбью тушку у себя в руках, а продолжали болтать друг с другом.

В самом дальнем конце рыбного пирса было что-то вроде крошечной харчевни, где на решетке жарили здоровые куски какой-то рыбы, а рядом, на большом противне, шипела поджаристая картошка.

Крупная румяная тетка в завязанной на лбу красной косынке, почти полностью повторявшей цвет ее щек, заправлявшая всем этим хозяйством, поздоровалась, приняла от меня шестьдесят копеек, после чего подала на деревянных дощечках по огромному тунцовому стейку и по целой горе жареной картошки с луком. А в качестве напитка, к моему удивлению, подали самый обычный томатный сок в жестяных кружках, а к нему - солонку с крупной солью, что всколыхнуло у меня в мозгу какие-то смутные детские воспоминания - томатный сок в разлив за десять копеек, в продуктовых магазинах, из высоких конических баллонов с краниками внизу.

От запаха свежей рыбы прямо с углей желудок забился в голодных судорогах. Выдавив на рыбу четвертинку лимона, я боковиной вилки отломил кусок волокнистого тунца от целого стейка с темными отпечатками раскаленной решетки, закинул его в рот и аж застонал от тихого блаженства. - изысками, может быть, повариха не заморачивалась, но все свежее - обалдеть.

Вера тоже ела, и даже с аппетитом, попутно все время поглядывая на хорошо заметную с этого места шхуну. Паруса спущены, швартовочные тросы намотаны на чугунные кнехты пирса. По палубе кто-то ходит, загорелый, голый по пояс, но разглядеть лучше не получается - далеко. Однако девочка перехватила мой взгляд и сказала:

- Иван-машинист. Он, когда в порту, только и возится с машиной. Она ему вместо жены и негритянок в борделе.

Тут я снова озадачился. Что у них там стоит? Дизель? Не верится как-то, дизель - штука сложная, на самом деле, сложнее обычного бензинового двигателя, а судя по тому, что я вокруг заметил, тут технологии еще за пределы "силы пара" не вышли. Достаточно того, что в лавках и караулке я электрических лампочек не видел, а висели на стенах исключительно... хм... керосиновые? Или масляные? Тут уже не знаю, но в любом случае, на чем-то жидком, с фитилями и стеклянными колбочками.

Если из таких выводов исходить, то на шхуне должна быть полноценная труба, как на любом пароходе. Высокая, чтобы тягу создавать, а ее не было. Не было на "Закатной Чайке", и не было ни на одном другом суденышке в гавани, хоть и были они самыми разными, длиной от десяти метров примерно так до пятидесяти. Хотя с этого места можно было разглядеть на палубах некоторых судов, ближе к корме, надстройки или люки, очень похожие на машинные. И тоже без больших труб. Интересно.

- А что за машина у вас? - спросил я Веру.

- Обычная, судовая. - прожевав, пожала она плечами. - Средняя.

- А еще какие есть? - уточнил я.

- Большие и малые. - удивительно емко ответила она.

- И на чем она работает? - зашел я с другой стороны.

- Как на чем? - посмотрела она на меня с удивлением. - На воде и масле. На чем еще машины работают?

- У нас, там... - я неопределенно кивнул куда-то себе за спину, подразумевая свой мир. - ... машины на чем только не работают, самые разные есть. Поэтому и спрашиваю.

- У нас машина одна. - ответила она категорично. - И на судах, и для мастерских, и для электричества, если оно есть.

- И как работает?

- Дай поесть, а? - поморщилась она. - Иван-моторист тебе все расскажет.

- Вы в школе устройство машин проходили? - спросил я, зайдя с другой стороны.

- А как же! - гордо ответила Вера, цепляя с дощечки очередной кусок рыбы. - Проходили.

- И оценки ставят?

- Ставят... - с оттенком недоумения нахмурилась она. - Как же без оценок?

- И что у тебя по устройству машин было? - спросил я напрямую.

- Что надо, то и было. - сразу насупилась она, зацепила белыми зубами рыбу с вилки и начала подчеркнуто тщательно ее пережевывать.

Я решил не добивать ее, потому что тема оценок по "Теории машин и механизмов" ее явно не вдохновляла на продолжение беседы, и тоже вернулся к обеду. Так, в сосредоточенном молчании, мы доели наш обед, после чего легальные поводы не возвращаться на борт шхуны были окончательно исчерпаны. Вера это поняла, потому что вздохнула, подхватила с земли стоящий между ног ранец, и спросила:

- Пойдем, что ли?

- Пойдем. - кивнул я. - Чего тянуть? Чему быть, того не миновать.

Я тоже закинул ранец на плечо, и пошел следом за решительно зашагавшей девочкой. Мы прошли "рыбацкий сектор" гавани, затем потянулись пирсы, к которым были пришвартованы суда побольше. Стояли они плотно, одно а другим. На некоторые как раз грузили товар с помощью примитивных кранов с приводом от ручных лебедок, на иных шла приборка и покраска, а на некоторых палубы были пустынны.

- Вера, а в судах ты разбираешься? - спросил я.

- А как же? - даже удивилась она вопросу. - У нашей семьи вся торговля морем всегда была. Как мне не разбираться?

- Так просвети тогда, как что называется, чтобы мне совсем дураком не выглядеть. - попросил ее я. - Вон та большая посудина как называется?

Я показал на судно метров пятидесяти в длину, широкое, с тремя мачтами и длинной надстройкой на палубе. На корме его красовалась надпись белым по черному: "Нарвал".

- Это барк. - сразу сказала она. - Принадлежит Христианскому Промышленному Дому, доставляет всякий товар с Большого острова. Больше этих судов и не строят.

- А вот это что?

Палец мой указал на одномачтовое суденышко метров пятнадцати, или чуть больше, в длину, на корме которого сидел, свесив босые ноги за борт, матрос в белых холщовых портках и удил рыбу с борта.

- Шлюп. - ответила Вера. - Видишь, какой он широкий и развалистый в миделе? Если бы он был уже и нос острее, то была бы яхта. Да, и у яхты водоизмещение поменьше, с грузом они не ходят. Корпус узкий, нос острый, а у шлюпа - все как у земляной шаланды.

- А как они ходят? - уточнил я. - Ну, яхты, я имею ввиду.

- Пакетботами и почтовыми судами. - ответила девочка. - Иногда пассажиров берут, если место есть. И у Церковной стражи посыльные яхты есть, но на тех еще и по две пушки.

Вот как... еще интересная деталька, не забыть бы расспросить. Пушек я пока не видел, к слову.

- А "Закатная чайка" - шхуна? - уточнил я.

- Шхуна. - кивнула девочка. - Шхуны у тех купцов, которые далеко ходят, а груза возят не так, чтобы слишком много. Зато идут быстро. А вон там, видишь? В конце пирса?

Ее маленькая ладонь указала на двухмачтовое грузовое судно, явно не скоростное, широкое, с высокими бортами и наверняка - с объемистым трюмным чревом.

- Толстяк какой. - усмехнулся я.

- Верно. - скупо улыбнулась на комментарий девочка. - Это лихтер. На них ходят те, кому спешить некуда, а груза берут много. И с ним небольшая команда может управляться, так что купцы такие любят строить. Такой лихтер везет груза как две наших "Чайки".

Как я понял, на этом список строящихся здесь судов и исчерпался, если не считать всевозможные рыбацкие баркасы, шаланды, шлюпки с судов и крошечные верткие тузики, скопление которых вплотную примыкало к рыбному рынку.

Так мы прошли шесть капитальных каменных причалов, далеко отходящих от набережной, и добрались до последнего, седьмого, в самом конце которого и пришвартовалась "Закатная чайка". С борта на причал были переброшены узкие дощатые сходни с канатными леерами.

Палуба немаленькой, в общем, шхуны, с такого расстояния показалась тесноватой, ее среднюю часть занимала невысока надстройка ходовой рубки. Сама тиковая палуба была выскоблена и пропиталась морской солью до белизны. На самом носу, равно как и на корме, стояли две металлические треноги, мощные и капитальные, назначение которых я так и не понял.

За надстройкой, у самой полукруглой кормы с далеко выдающимся назад ахтерштевнем, у поднятой двойной крышки большого люка, рядом которым возвышались невысокие изогнутые трубы, сидел на корточках голый по пояс загорелый человек в грубых холщовых портках, застегивающихся на боку с захлестом, как у всех нормальных моряков, и с всклокоченной седоватой бородой. Руки у него были измазаны по локоть в машинном масле, босые пятки по цвету соперничали со смолой, а сам он коротким широким ножом, похожим на сапожный, сдирал резиновую прокладку с какой-то металлической детали. Длинные седые волосы были забраны на затылке в хвост, перехваченный кожаным шнурком, на шее висел простой латунный крестик.

Человек поднял голову, услышав наши шаги, внимательно посмотрел на Веру светлыми, словно выцветшими на солнце глазами в окружении частых морщин, дождался, когда мы подойдем ближе, и лишь затем спросил:

- Что случилось? Где все?

- Погибли все, дядя Ваня. Никого не осталось. - сказала Вера, и заплакала, в первый раз с похорон отца.

-- Драка.

Уже день клонился к вечеру, когда Вера закончила свою историю. Иван-моторист слушал внимательно, часто переспрашивал и уточнял. Рассказ про меня принял на веру, вроде бы. Пока Вера рассказывала, он вскипятил чайник, молча поставил перед нами на палубе три кружки с ароматным чаем, а к нему выложил полупрозрачную сахарную голову со щипцами.

Мы с Верой пили чай внакладку, а Иван - вприкуску, да еще и из блюдечка.

- Дядя Ваня. - вдруг спросила Вера, когда разговор к концу подошел. - А где Игнатий?

Иван поморщился слегка, и не успел ничего ответить, как Вера спросила:

- Опять запил, да?

- Ну, не знаю пока. - ответил Иван. - Вчера днем он в город пошел, а с вечера я его с двумя мужиками какими-то на пирсе видел. И совсем пьяными не показались. Но выпивши был, не без того.

- Опять. - вздохнула Вера и обернулась ко мне. - Сколько отец ругался, сколько его рассчитать грозил! Только второго такого шкипера, как Игнатий, и нет, наверное, поэтому и прощал всегда.

- Верно, шкипер он редкий. - кивнул Иван. - Другой утоп бы давно в тех местах, куда Игнатий шхуну водил, а этот и судно куда надо приводил, и товар. К Чертовой банке никто без лоцмана не суется, а Игнатий с закрытыми глазами там шхуну ведет, и хоть бы хны ему. За то его хозяин покойный и терпел, хоть вечно с ним на берегу такое... А вот в плавании - ни-ни, ни капли.

- Команду надо нанять, временную. - сказала Вера, причем уже отнюдь не просительным тоном. - Сколько надо, чтобы до Большого Ската дойти, не больше, но нормальных, с рекомендацией. И Игнатия привести, пусть этим и занимается.

- Хм... - даже вроде чуть-чуть удивился Иван такому тону девочки. - Сделаем. Я вот друга вашего нового с собой приглашу, если он боец. Сами знаете, в какие трактиры Игнатия заносит.

- Сходишь с Иваном? - сразу обернулась ко мне Вера.

- Схожу, чего не сходить? - ответил я. - Вещи бы мне только бы бросить.

- Вот Иван и покажет, куда их скинуть.

Как и следовало ожидать, ночлег у команды был в трюме. Под надстройкой были две крошечные каютки, которые занимали хозяин и шкипер, а остальная команда с гамаками пристраивалась под палубой. Или даже на самой палубе, если погода была хорошая. Мы с Иваном спустились по крутому трапу в трюм, пахнущий мокрой пенькой и чем-то сладко-фруктовым. Запах шел от небольших бочонков, составленных поодаль.

Иван полез в какой-то рундук, который я сразу не разглядел в полумраке, откуда вытащил и выдал мне свернутый гамак с одеялом и маленькой подушкой, набитой чем-то, напоминающим крошеную пробку, и моряцкий сундучок для вещей, больше похожий на старинный фибровый чемодан, с бронзовой табличкой, на которой было выбито название шхуны.

- Вот тут устраивайся, ближе к трапу. А дальше уже матросы живут.

Понятно, даже в трюме места по ранжиру поделены. К радости моей, морские узлы я вязать умел, занимался в детстве парусным спортом на маленьких швертботах, катаясь на них по реке Тверце, так что вполне сноровисто закрепил гамак шкотовыми узлами под одобрительным взглядом Ивана. Хорошо, что не опозорился.

Все, что в этот сундучок не влезало, вешалось на крючья хитрой формы, прикрученные к столбам, к которым как раз и крепился гамак. Туда я и повесил "винчестер" в чехле и рюкзак. На винтовку Иван глаза скосил, затем спросил, не удержался:

- Хозяйская?

- Была. - коротко ответил я. - Моя в драке пропала, Вера взамен отцовскую отдала.

Моторист лишь кивнул, никак не прокомментировав мое заявление. Зато сказал:

- Сейчас по трактирам пойдем, так ты ко всему готов будь. - он поскреб пятерней в затылке и добавил: - У Игнатия дар есть такой - плохие компании находить. Мало ли как дело повернется.

За разговором он переоделся в нормальные штаны с сапогами, натянул на себя рубаху, и в карман положил весьма добротный с виду бронзовый кастет, правда, без шипов.

- Понадобится, думаешь? - спросил я.

Иван пожал плечами, затем ответил:

- В кабаках, что у порта, всякое случается, и до смертоубийств доходит. А револьвер оставь, все равно на входе в кабак отберут, или не пустят с ним. Забыл правило?

- Я многое забыл. - неопределенно пожал я плечами.

- Это забывать нельзя. - наставительно ответил он. - Пьяный идет с оружием - двадцать рублей штраф. А в кабак оружным приперся - еще месяц аресту и пятьдесят штрафа. Помни. Даже за нож, если большой, можно в кутузку загреметь.

Понятно. Значит, несмотря на церковную власть, настоящей святости народ здесь так и не достиг, если и грабежи случаются, и поножовщины кабацкие, и сам свидетелем был "церковной казни" над скупщиками краденого. Интересно, интересно, а мне всегда почему-то казалось, что если где церковь власть возьмет, то там все по струнке. Ошибался, видать. А вот револьвер мы тогда брать не будем. И кастет нам без надобности, если до кулачков дойдет, то мне лучше без него.

- Ну, пошли, что ли? - спросил Иван, одергивая рубаху и приглаживая выбившиеся из хвоста волосы.

- Пошли. - согласно кивнул я.

Вера сидела на палубе, задумчиво глядя на город и очищая мандарин, размерами больше смахивающий на апельсин.

- Пойдем мы, барышня. - доложился Иван. - Одна вы на борту остаетесь.

- Я на вахте побуду, ничего страшного. - ответила она. - Сами знаете, тут в порту пока ничего не случалось.

Иван лишь кивнул, и мы сошли на пирс по пружинящим под ногами сходням. Случалось, не случалось, но раз он девчонку малолетнюю спокойно за вахтенного оставляет, то значит - тому есть причина. И ему я верю, потому что за последние три дня сам ее хорошо узнал - с такой не шути.

Направились мы не в ту сторону, с которой пришли, а в противоположную, за дальний угол форта, куда вела сначала мощеная набережная, а потом просто натоптанная тропа. И в какие края она вела, стало ясно после того, как нам навстречу попалась пара пьяных матросов, идущих в порт и поддерживающих друг друга.

Действительно, сразу же за поворотом крепостной стены началась не длинная, кривая и грязноватая улочка, зажатая между самой стеной с пристроенными к ней лавками, и двухэтажными домами из привычного уже красного кирпича, в которых первые этажи представляли собой идущие один за другим "трактиры", "рюмочные" и "кабаки", из открытых окон и дверей которых на улицу неслись звон посуды, звуки какой-то музычки, не слишком виртуозно исполняемой вживую, пьяный гомон, хохот. В общем, стандартный кабацкий набор звуков.

Прямо на улице, под стенами трактиров пристроились несколько пьяных, не способных к дальнейшему самостоятельному перемещению, и при виде их Иван-моторист покачал головой, пробормотав:

- Вот же балбесы... Загребут их объездчики, будут в холодной отсыпаться. И штрафа по пять рублей с каждого возьмут.

При этом он бросил взгляд куда-то вверх. Я тоже посмотрел туда и с удивлением увидел наверху крепостной стены стоящего под навесом крепкого бородатого мужика с револьвером и нагайкой на поясе. На шее у него висела на ремешке уже привычная бляха. Вот оно как... грех-то здесь под присмотром. Но все равно... для церкви не слишком назойливым, как я понимаю. Все остальное здесь нормально, и даже две вывески "Веселый дом "Под пальмами"" и "Веселый дом "Летучие рыбки"" тоже никого не удивляют. Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Что-то я пока во всем происходящем вокруг не понимаю. Здорово так не понимаю.

- Ну, откуда начнем? - спросил, адресуясь, скорее всего, к самому себе, мой спутник.

Я промолчал, и Иван, подумав несколько секунд, ткнул пальцем в заведение с вывеской "Рюмочная", после чего сказал:

- Если он уже пропился, то тут заседает, поскольку всего дешевле.

С этими словами он решительно пересек улицу и толкнул обшарпанную и чуть перекосившуюся дверь, которая со скрипом открылась, пропуская нас внутрь, а наружу. в свою очередь, целое облако запахов алкоголя и табака, шума и пьяных криков.

Рюмочная была самой, что ни на есть, классической. Подобную картину я наблюдал разве что в детстве, у винного магазина под бытовым названием "Шестерка", в котором самой последней окрестной пьяни предоставлялся богатый выбор всевозможной бормотухи, от "Солнцедара" до "Трех семерок". Именно там сразу в одном месте можно было увидеть столько пропитых рож в такой степени опьянения, почти что в астральной.

Стоячие столы, заваленные огрызками какой-то немудрящей закуски, грязные стаканы с желтоватой жидкостью внутри, как нельзя более смахивающей на дешевое крепленое вино, всклокоченные волосы и бороды, красные мутные глаза, заплетающаяся и бессвязная речь. Угол отгорожен высокой деревянной стойкой, за которой разливает по рюмкам эту самую бормоту здоровенный лысый и бородатый мужик, в жилетке, надетой на потное голое тело, обнажающей могучие, толщиной в хорошее бревно, мускулистые руки.

А в дальнем углу, на высоком стуле, пристроилась его копия, сжимающая в руках тяжелую дубинку, обшитую кожей. Обращало на себя внимание лицо человека с дубинкой, все покрытое какими-то до удивления симметричными светлыми пятнами. Чуть подумав, я сообразил, что это и есть следы сведенной татуировки. "Свободный негр", получается... А теперь за вышибалу, и его нынешняя должность никаких сомнений не вызывала.

- А нет здесь Игнатия... - задумчиво протянул Иван, брезгливо морщась. - В "Дурную рыбу" пойдем тогда.

- Это хорошо или плохо? - спросил я.

- Кто ведает истину? - философски ответил Иван. - Если еще не пропился, то мог проиграться. Игнатий у нас по-всякому умеет.

- Лишь бы не совмещал. - усмехнулся я.

- Не совмещать не получается. - в такой же интонации ответил моторист.

"Дурной рыбой" назывался трактир почище рюмочной. И публикой почище, без откровенных забулдыг, и обстановочной. Здесь и прокисшим пойлом не воняло, как в прошлом заведении, и огрызки по столам не валялись, и вели себя здесь прилично. Относительно, конечно, но под стол никто не сползал, да и вышибал вроде не было видно. Если "Рюмочная" была, по всему видать, финишем жизненного пути, то "Большая рыба" - одной из первых ступенек на этой ведущей вниз лестнице нравственности.

Были тут и дамы. Все как на подбор, с татуировкой на лицах, пусть и не слишком изобильной, и с одинаковыми браслетами на руках, на каждом из которых было что-то выбито. Одеты же они были вполне по-местному, хоть и с претензией на откровенность. Если бы не сильный загар и не татуировки, выглядели бы они вполне нашенскими, русскими. В общем, происхождение "негров" для меня тайной быть перестало - получились они из наших же соотечественников, впавших в полный упадок по сравнению с "христианами". По какой причине это случилось - не скажу, не знаю. Но выясню еще.

- Вон Игнатий. - негромко сказал Иван, указав взглядом в дальний угол трактира.

Там играли в карты. За большим круглым столом сидело пятеро. Двое вполне пьяных, у которых на лбу словно клеймо стояло: "Лох!". А еще трое, в свежих сорочках, сбитых на затылок новеньких соломенных шляпах и с аккуратными бородками, с золотыми браслетами и с золотыми же цепями на шее, выглядели как дружная и сноровистая компания "катал", потрошащих добычу.

- Который из них?

- Седой который, с лысиной. - пояснил Иван.

Точно, был там такой, пьяный в дрова, осоловело таращившийся в кое-как удерживаемые в руках карты, в которые только ленивый не мог заглянуть. Среднего роста, красномордый, со всклокоченной седой бородой, слипшейся от пролитого в нее вина и застрявшими в ней крошками хлеба, в мятой и скособоченной шляпе, на которой кто-то всласть посидел, судя по ее форме. Или сплясал.

Иван решительно подошел к столу, кивнул сидящим, пригнулся к уху пьяного шкипера и шепнул, но так, что все вокруг тоже услышали:

- Игнатий, заканчивай. Беда случилась, уходить надо.

К моему удивлению, кочевряжиться шкипер не стал, а просто положил карты на стол, сказав:

- Сбросил. - икнул пьяно и добавил: - Ухожу.

- Куда ты пошел? - деланно удивился самый высокий из "катал", с аккуратно подстриженными каштановыми волосами и бородкой, с бриллиантовой серьгой в ухе. - Мы на десять партий сели, а ты три сыграл.

- Не помню такого. - решительно помотал головой Игнатий. - Это ты туман наводишь, Фома. С этой раздачи банк забирай, и на том моей игре конец.

С этими словами он начал подниматься, опираясь руками на стол. Процесс шел плохо и медленно. Неожиданно Фома кивнул сидевшему слева от него крепышу со светлыми волосами, и тот довольно ловко усадил Игнатия на место.

- Десять раздач сыграем - и пойдешь. - заявил Фома.

- Фома. - обернулся к нему Иван, и уставился в глаза игроку, прищурившись. - Ты нам тут дым не пускай. Тебя здесь каждый негр знает, и знают, как ты играешь. Не верю я тебе про десять раздач, да и нет такого правила.

- А тебе, мужик, верить и не надо. - жестко ответил Фома. - Достаточно того, что я себе верю. Он пьяный, уже имя свое забыл, вот и уговор наш из головы выпал.

Блондинистый крепыш снова протянул руку к Игнатию, который опять начал вставать, но на этот раз я перехватил его за запястье. Крепыш даже вырывать не стал свою конечность из захвата, лишь посмотрел на меня с недоумением.

- Ласты при себе держи. - сказал я. - Смотреть смотри, а руками не трогай.

Тот лишь хмыкнул, но руку убрал. Зато на меня в упор уставился из-под полей своей модной шляпы Фома. И спросил:

- Беды ищешь?

- Это ты берега теряешь, как мне кажется. - ответил я. - Только не говори, что он у вас выиграл, я смеяться тогда буду.

Произнося эту фразу, я слова подбирал с тройным тщанием. Не знаю я, как тут в такие моменты говорить принято, и что за большой косяк счесть могут. Но вроде ничего экстраординарного не сказал.

- Шла ему карта. - коротко ответил Фома, явно размышляя о чем-то. - Надо партнерам отыграться бы дать.

Понятно. Игнатия в игру втягивали, и дали выиграть при этом. А когда пришла пора свое кровное возвращать, на охмурение клиента затраченное, мы приперлись, и пытаемся им все испортить. Отсюда и басня про десять раздач.

- Вон деньги на столе. - кивнул я. - Отыграли, сколько могли. А теперь он уходит. И ждать не может, и играть с вами не будет. Некогда.

Как-то между делом первая роль в разговоре перешла ко мне. Иван даже чуть в сторону отступил, прислушиваясь. Руку в кармане держал, однако, где кастет у него припрятан.

Фома тоже был немного озадачен. Подвело его то, что он планировал Игнатий обыграть до исподнего без помех, а тут мы. И лицо терять нельзя, и в драку лезть ему не очень хочется, как мне кажется, хоть он ее явно не боится. Просто варианты просчитывает, чтобы ему больше не потерять. Но решил вместо него все третий из их компании, высокий, плечистый, со сломанным носом и многократно разбитыми ушами. Он сказал:

- Через меня пройдешь - и уводи своего шкипа. Или плати за него. - после чего добавил увесисто, сделав короткую паузу: - А другого пути нет.

Нельзя сказать, что я в драку рвался, но и не бегал от нее никогда. Так с детства сложилось, да и занимался всю жизнь чем-то рукомахательным. А кроме того, понял я, что лучшего способа заявить о себе у меня не будет. Поэтому я просто сказал, пожав плечами:

- Как скажешь. Но платить никто не будет, вы свое взяли.

- Нет. - вдруг как-то очень искренне и радостно засмеялся Фома. - Свое мы как раз сейчас возьмем!

И он встал, с грохотом отодвинув стул. Я немного напрягся, но он направился прямо к выходу, а следом за ним пошли его товарищи. У дверей он встал, глянув на меня в некоем недоумении, затем спросил:

- Ты что, замерз? Давай в круг, надо еще взятки сделать да народ собрать. - после чего добавил пословицу: - С мелкой рыбы хоть в ухе навар.

Видать, аналог поговорки про худую овцу и что с нее можно иметь. И как оказалось, к разговору нашему уже весь кабак прислушивался, потому что все разом загомонили радостно, загремели стульями и толпой потянулись к выходу, возглавляемые трактирщиком, кричащим: "В круг! Все в круг! Бой будет!".

А Иван между тем хлопнул меня по плечу, спросив:

- Уверен? Павел драться горазд, может и покалечить.

- Ну, если не убьет, то все остальное терпимо. - хмыкнул я. - Да и этот вопрос пока на обсуждении еще, кому на лекаря раскошеливаться.

В общем, рассчитывал я на банальную кабацкую драку. А угодил на какой-то поединок. Будем надеяться, что просто на кулачках, а не на ножах, скажем, или боевых негритянских топорах. Ну да ладно, за язык меня никто не тянул.

Иван пошел следом за мной, поддерживая Игнатия, который при этом довольно сноровисто переставлял ноги, хоть по состоянию должен был давно упасть и не шевелиться.

Что такое "круг" - стало ясно сразу, когда толпа начала распределяться по всей ширине улицы, от трактира до стены форта, образуя некий импровизированный ринг. Объездчик на стене тоже оживился, явно собираясь насладиться зрелищем, а вовсе не проявляя желания разогнать начинающуюся драку. Видать, не криминал это здесь. Ну и хорошо, чего вмешиваться, когда двое дерутся по взаимному согласию? Сами разберутся.

Не зная, что делать, я следил за своим противников, Павлом, и повторял то, что делал он. Снял сапоги, стащил с себя рубаху, оставшись в одних штанах. По ходу дела начал разминаться. А мою растерянность по поводу правил предстоящего боя развеял как дымок трактирщик, начавший громко выкрикивать:

- По мужскому спору будут драться Павел, что из вольных добытчиков, и Андрей с "Закатной чайки", что пришла с Большого Ската. Ставки принимаю я, за Павла два к одному, за Андрея - четыре к одному.

К нему сразу рванули со всех сторон, гомоня и толкаясь, причем я заметил, что самую большую ставку, в золотых монетах, сделал Фома. На Павла. Ну, хорошо, потом не обижайся. Или мне потом не обижаться? Кто знает.

Народ, кстати, бежал к ожидающемуся зрелищу со всех сторон, и ставили почти все. А ведь если выиграет Фома, то точно все свои потери, настоящие и мнимые, отобьет. А вот если и тут проиграет... Тут трактирщик, к моему великому облегчению, перешел к оглашению правил. Видать, тут перед дракой так принято. Полезная традиция для тех, кто не очень в курсе.

- Бой начнется по моей команде и будет длится до полной победы! - кричал кабатчик все увеличивавшейся толпе. - Нельзя в глаза бить, за волоса хватать, пальцами рвать, нельзя кусаться и нельзя к причинному месту. Можно бить руками и ногами, можно бороться, можно душить и выворачивать руки и ноги. Если кто из бойцов не сдюживает, то может сдаться, так и сказав, а если говорить не может, то трижды должен рукой хлопнуть, по земле ли, или по чему иному. А если кто за нож, палку, камень или что иное схватится, того отдадут объездчикам, потому что в правилах такого нет.

Павел тоже энергично разминался, искоса поглядывая на меня. По сложению он был почти что моей копией. Весом килограмм за девяносто, ростом тоже с меня примерно, а во мне метр восемьдесят семь. Разве что я чуть жилистей, а у него мускулатура порельефней.

А еще я обратил внимание, что шрамов на теле у него хватает, а вот татуировок нет. Ни единой точки. И ни у кого иного, кроме "негритянок" в кабаке, их тоже нет, хоть среди присутствующих больше половины - моряки, а у них вроде как традиция. И я себя мысленно похвалил не единожды за отвращение к партакам, из-за чего проскочил без них через детство хулиганское и длительную службу. Даже без эмблемы рода войск обошелся, даже без группы крови подмышкой, какую многие себе кололи, подражая эсэсовцам. Есть у меня такое чувство, что сейчас бы мне эта пачкотня боком вышла бы.

- Бойцы! - крикнул трактирщик. - В круг!

Толпа загудела, послышался свист. Иван хлопнул меня по спине, подталкивая, и я пошел вперед, пока расслабленно. Кабатчик как заправский рефери встал посреди круга, жестами предлагая подойти к нему, затем отскочил назад и крикнул: "Начали!".

Павел оказался рядом со мной мгновенно, решив не тратить время на прощупывание противника. Два быстрых удара руками я принял на локти, вскользь пропустил по животу прямой удар ногой... и затем бой едва не закончился. Как я успел среагировать - я и сам не понял. Это был удар великолепный, ногой в голову, сбоку, стоя к противнику лицом, без разворота, исключительно за счет скорости и растяжки. Идеально неожиданный, сложный в исполнении и исполненный виртуозно. Я лишь успел немного отклониться, подняв плечо, и меня как бревном шарахнуло, чуть не сбив с ног.

Толпа взревела. Видать, Павел меня взять решил сразу с "коронки", а ее тут все знали. На ногах я устоял, хоть и обалдел немного, но открылся корпусом, и получил чувствительный удар справа в ребра, а затем в солнечное сплетение, который успел частично парировать локтем, а на удар в переносицу подставить лоб, точнее даже свод черепа.

Если бы мы в перчатках дрались, то ничего бы не было, но голым кулаком в это место угодить неприятно, можно кисть сломать, и Павел болезненно сморщился, убрав руку и на мгновение открывшись. Мне удалось пробить ногой сбоку ему под колено, удар, слегка сотрясший его и заставивший ловить равновесие, после чего получилось сократить дистанцию и левой рукой воткнуть прямой удар вразрез, разбив ему губы. А вот правую мою руку, пошедшую следом на "раз-два", он потрясающе ловко поймал в захват, поднырнув под нее, и закручивая меня вокруг самого себя, провел через подножку.

Что-то подобное мне встречалось раньше, поэтому я успел захватить его за корпус и потянуть следом, выгибаясь, эдакой неуклюжей "мельницей", сбивая с приема и просто переводя драку на землю. Мы тяжело грохнулись в пыль, толпа заорала, засвистела, а кабатчик подскочил ближе, встав на колено, следя, чтобы никто запретными приемами не пользовался.

Павел рывком вывернулся из моего захвата, попутно успев засадить мне по печени, да так, что я лишь охнул и чуть дыхание не потерял. Пока приходил в себя, он уже навалился на меня сверху, расставив ноги для надежной опоры и отжимая локтем мою голову назад, по ходу несколько раз кулаком приложив мне по физиономии, удачно очень, вынуждая закрыться.

Вынуждая, но не вынудив, потому что тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять - начни я закрываться, и он меня так здесь и забьет, в такой-то позиции. Завяжет руки, добавит по корпусу, по открытой печени и в солнечное, потом опять по голове, а колотуха у него как кувалда, и все, тут бою и конец. И вместо защиты я лишь втянул голову в плечи, пытаясь принимать выбивающие из глаз искры удары лбом и скулой, и сделал главное - захватил двумя руками его левую руку, опорную, ту самую, что давила на шею, а ногой, подтянув ее к самой голове, захватил его голову. И рванул изо всех сил, стараясь перевернуться набок, одновременно распрямляясь, отжимая его ногой и не давая убрать голову.

Я увидел, как лицо противника изменилось, с уверенного на испуганное. Он точно не ожидал такого, промедлил мгновение, а именно этого я и ждал, и это было уже моей "коронкой". Дав мне возможность захватить его конечность основательно, и когда я потащил его руку на излом, зажимая уже подмышкой и наваливаясь всем корпусом, он отчаянно попытался разорвать захват, подставившись окончательно. Я сумел задействовать и вторую ногу, зафиксировав противника уже в мертвом замке, из которого не вырвешься. Он даже бить меня не мог в той позиции, разве что по ногам, чего я сейчас даже не чувствовал.

Я чуть-чуть добавил давления, напрягся, и хриплый крик Павла: "Сдаюсь!", с одновременным стуком по моим ногам прозвучал для меня музыкой.

- Стой! - заорал кабатчик, подскакивая ко мне и молотя ладонью по земле, поднимая облака серой пыли.

Я отпустил Павла, и мы раскатились в стороны. Толпа орала, свистела, топала ногами, кабатчик что-то кричал, но я этого не слышал. Поднялся я с трудом. Голова кружилась, перед глазами плыли радужные круги, капала кровь из рассаженой брови, стекая по голой груди, глаз быстро затекал фингалом, спазматическая боль в печени вызывала приступы тошноты - попал он мне туда удачно, надеюсь, что не порвал. Не ожидал я от него такой прыти, если честно. Почему-то мне казалось, что раз у них тут все так патриархально, то "смешанные боевые искусства" не должны быть знакомы. Как же... Такого сразу на ринг выставлять можно, орел.

Провел языком по зубам. Два слева точно шатались, но не были выбиты, к счастью. Губа немела, распухала и обильно кровила. Рот был полон крови. Морда завтра будет такая, что людям лучше не показываться. Побил он меня, как есть побил. Если бы на болевой не попался, то забил бы, как дикари мамонта. Мастерски он дрался, как опытный человек заявляю.

Ему тоже досталось, но куда меньше - только губы разбиты. Он тяжело дышал и сплевывал кровью в пыль. Рука висела плетью - похоже, что терпел долго, не хотел сдаваться, доигрался или до вывиха, или до повреждения связок. Зря он это, любой боец знает, что раз угодил на такой захват, то лучше сдаваться.

- Ну, ты даешь! - сказал Иван, материализовавшись у меня в поле зрения и протягивая большой носовой платок. - На вот, прижми, а то порты закапаешь. Стирай потом. А на шхуне мы тебя починим, тут без проблем.

Я кивнул благодарно, прижал платок к брови, прижимая изо всех сил. В этот момент подскочил ко мне кабатчик, схватил за свободную руку, вскинул ее кверху, крича:

- Победа в бою за Андреем с "Закатной чайки", что с Большого Ската пришла! Зрители, а ну скинулись победителю на лекаря!

Шепнув мне: "И с банка пятая часть твоя, ты еще заходи!", кабатчик побежал по кругу со своей шляпой, куда со звоном посыпались монеты. Толпа платила за зрелище. Откуда-то прибежавший помощник кабатчика уже раздавал выигрыши. К моему удивлению, Фома недовольным не выглядел. Блондинистый крепыш, чью руку я тогда перехватил, получал деньги. Вот они как... На Павла они поставили больше, а на меня выплаты выше были, так что отбили свое по-любому, без вопросов. Фома мне даже глумливо рукой помахал.

- Подождем чуток. - шепнул Иван. - Сергий-кабатчик тебе деньги отдаст сейчас. Только если предлагать за деньги драться станет, соглашаться не вздумай.

- А мне зачем? - спросил я у него.

- Откуда я знаю? - пожал он плечами. - Может быть, тебе Павел последние мозги отбил. Платит Сергий хорошо, да слухи про него разные ходят. На этой улочке про всех слухи, сюда порядочные люди не ходят.

Последняя фраза была адресована Игнатию, который, похоже, просто пропустил ее мимо ушей. Я даже не уверен, что он драку видел, настолько мутным был его взгляд.

Я оперся на стену форта, обулся, старясь не свалиться - голова продолжала кружиться. Точно, еще и сотрясение. Рубаху натягивать не стал, чтобы в крови не измарать. Нахлобучил шляпу на затылок, укрыв раскалывающийся от боли череп от палящего солнца.

Фома с товарищами ушел обратно в трактир, причем Павел выглядел мрачно и посмотрел на меня недобро. Это он зря, сам боя хотел, и проиграл честно. Неспортивно это он. Толпа рассасывалась, кто куда, а кабатчик подошел ко мне, протягивая немалую горсть монет.

- Держи вот. - сказал он, пересыпая деньги в ладони. - Сорок два рубля тебе с боя. А договорись ты заранее со мной222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222222, могли бы такой бой устроить, что рублей двести поимел бы. Интересно?

- Я не по этим делам. - покачал я гудящей головой.

- По этим, или не по этим, а ты зайди ко мне завтра поболтать, если время будет. Лады? - он хлопнул меня жирной рукой по плечу и добавил: - Ну, будь здоров, заходи, если что, Семена Криворукого спросишь.

И пошел к себе в трактир, откуда доносился отчаянный шум - все наперебой обсуждали зрелище. А мы медленно направились в порт, поддерживая под локти Игнатия.

-- На шхуне.

Перед тем, как отправить шкипера отсыпаться, Иван погнал его на пляж, трезветь. А что? Самый отличный способ протрезвления, учитывая, что тот сидел в довольно холодной воде до тех пор, пока зубы не застучали. Я тоже поплелся с ними, кровь смыть, ополоснуться, да и вообще морской водой ссадины полечить - метод пусть и примитивный, зато надежный. Да и пляж прямо под боком, сразу за пирсами. И вода чистая, несмотря на то, что купаются прямо в порту. А вот за пределами порта хоть песчаный берег и продолжался, но купающихся видно не было. Это почему, интересно?

Вода была в меру соленая, чистая, прозрачная, дно - плотный крупный песок. Идеальный пляж, в общем. К тому же после продолжительного ныряния ссадины даже щипать перестали, и отеки вроде как сошли немного. Но на конкурс красоты мне завтра точно рановато будет. Не тот портрет ожидается.

После пляжа Игнатий как-то резко протрезвел, взял себя в руки и только тогда, когда уже вернулись на шхуну, ему рассказали, что случилось. Его как громом ударило. Ноги подкосились, он упал бы на палубу, если бы не схватился за мачту. Так и стоял, молча, слегка покачиваясь.

- Что делать будем? - спросил он после нескольких минут молчания.

- На Большой Скат пойдем. - сказала Вера. - Тебе завтра с утра команду нанять, чем быстрее - тем лучше. И не шваль кабацкую, а с рекомендациями.

- Сделаю. - кивнул шкипер. - Есть у меня на примете такие, с "Красного дельфина". Их шлюп потоп, а команда цела осталась.

- Тогда и командуй, а не сопли распускай. - жестко сказала девочка, и обернулась ко мне. - Тебе опять спасибо. Давай бровь зашью.

- А умеешь? - удивился я.

- А кто не умеет, школу закончив? - еще больше поразилась она. - Любая девчонка умеет. Если что серьезное, то к лекарю, а рану зашить или укол поставить - это любая сможет.

- А мальчишек чему учат? - спросил я, в очередной раз удивившись услышанному.

- Ну... стрелять. - чуть запнулась она, вроде как мне удивляясь. - Военному делу. Девчонок этому тоже учат, но меньше, только стрелять, а ребят всерьез, чтобы могли в ополчение вступать. И строю, и бою, и уставам. А ребят, кстати, медицине тоже обучают, но меньше чем нас.

- Всех в ополчение санитарками? - чуть съехидничал я.

- А это здесь причем? - удивилась она. - У всех потом дети будут, семейные. Порежется ребенок, а ты его к лекарю потащишь, сама не умея рану заделать? Что ты за мать тогда?

- Вот как... - поразился я еще глубже.

Что-то уважаю я это общество, как мне кажется. Сначала напрягся оттого, что церковь тут всем заправляет, а вот чем дальше смотрю, тем больше вижу. По крайней мере, система образования местная вызывает уважение. А вообще надо будет подробней побеседовать с моей спасительницей. Вопросов у меня накопилось на долгий-долгий список.

Пока я так размышлял об умном, Вера притащила из хозяйской каюты здоровенную фельдшерскую сумку и взялась за мои раны. Развернула ее на палубе, разложила перед собой все необходимое. Я скосил глаза и увидел стеклянный пузырек с белым порошком и надписью "Стрептоцид". А рядом с ними упаковку другого порошка, и тоже с надписью "Пенициллин". Вот как... по оружию и прочему у них век девятнадцатый, начало двадцатого, а антибиотики имеются. Это хорошо, даже очень, только опять с толку сбивает. Так все же, где я? Есть у меня одна теория, если честно, но в ней и пробелов хватает, поэтому пока оглашать не буду.

В воздухе запахло спиртом, бровь резко защипало. Действовала девочка сноровисто и умело, с единственным недостатком - не озаботилась анестезией, промывала и зашивала прямо по живому, заставляя морщиться и ругаться про себя.

- А у вас тут что, обезболивающего нет? - спросил я, когда она уже закончила и клеила прямо на кожу кусок бинта, прикрывший рану.

- Есть. - ответила она. - Но ты от него совсем отключишься, а здесь дел на пять минут было.

- Общий наркоз, в смысле? - уточнил я, и нарвавшись на непонимающий взгляд, объяснил: - Ну, в смысле, я вообще усну во время операции?

- Ну да. - кивнула она. - Или если раненому вколоть, то он наяву сны видеть будет.

- Понятно. - кивнул я, сообразив, о чем идет речь.

Она собрала сумку и ушла в ходовую рубку, а ко мне подошел Игнатий. Помялся как-то неуверенно, затем сказал:

- Ну... это, спасибо тебе, в общем. - вздохнул, затем продолжил: - Я что-то как загуляю, бывает, так и остановиться не могу. Беда с этим. Должок за мной.

- Да ладно, чего там. - отмахнулся я. - С кем не бывало.

- Я чего сказать хотел... - продолжил он. - Мало нас теперь, так что я тебя на ночь вахтенным поставлю. На четыре часа. На палубе сидеть и никого с берега даже на сходни не пускать.

- Не пущу, вопросов нет. - кивнул я.

- Тогда отдохни чуток, я разбужу. - сказал шкипер. - А завтра у нас уже команда будет. Семеро их, хорошие моряки. На вот тебе, попей.

С этими словами он протянул мне открытую полулитровую бутылку вполне обычного вида, от которой тянуло знакомым запахом. Я глотнул из горлышка - сидр. Ядрено-яблочный, шибающий в нос - и вкусный.

- Спасибо.

Шкипер ушел, а задумался о том, что от шока он оправился быстро. И не только он - Иван тот же тоже беду к сердцу близко принял, но про дело не забыл. Да и Вера... Видать, жизнь тут дает поводы к тому, чтобы учиться держать удар. Да и странно было бы, если бы не так. На малых парусных шхунах по морю ходить - это не на круизном пароходе кататься. И через джунгли с обозом вовсе не на "Красной стреле" от Москвы до Питера. Недаром тут у народа револьверы - деталь туалета.

Я поднялся с палубы, и пошел к трапу, ведущему в трюм. И остановился, обратив внимание на вновь открытый люк двигательного отсека. Что же у них там за машина, а? Интересно же...

Иван как раз рядом сидел, опять с какой-то железякой возился, оттирая с нее смазку. Я подошел, заглянул через плечо. И понял, что я не знаю, что же такое передо мной. Нет, так, по отдельности все понятно. И вал я вижу. И шатуны. И маховик большой. И цилиндры. Но только цилиндры чудные - большие очень, стоящие под прямым углом друг к другу. У тех, что стоят вертикально, весь верх как радиатор сделан, и к нему труб идет множество, да еще и с насосами. Значит, охлаждение требуется немалое, тут этот теплоотвод больше самого двигателя места занимает. А вот у других цилиндров, что горизонтально стоят, горелки по кругу. Это что поучается? Что половина двигателя охлаждается, а половина нагревается?

Так... а труб выхлопных и вовсе нет, только над горелками нечто вроде вытяжки с вентилятором, для отвода тепла. Выходит все в небольшой "гриб" трубы, который со стороны так и в глаза не бросается. И горелку, кстати, отодвигать можно, а снизу еще и нечто вроде мангала со следами копоти. Дровами грели цилиндр? Или углем? Интересно... а почему бы и нет, собственно говоря? Если нагрев внешний, то какая разница, чем греть? Но основное топливо у них жидкое явно... Что-то мне в этом знакомое видится, хоть и не изучал я такую штуку. Может в Сети видел, а может и в журнале каком-то. Нет, в Сети, там еще движущаяся моделька была. Двигатель внешнего сгорания. Двигатель внешнего сгорания Стирлинга. Точно.

- Что, интересно? - спросил меня Иван, оглянувшись.

Был у меня соблазн задать целую кучу вопросов, да не хочется дураком показаться. Иное и потерей памяти не объяснишь. Не удержался, спросил лишь про мощность.

- Семьдесят две силы на двух сотнях оборотов. - с гордостью ответил Иван. - Хороший мотор, кузнецких мастерских. Новый совсем. Против любой волны тянет, если надо.

- А топливо какое? - с замиранием сердца спросил я.

Но и тут не накосячил, Иван ответил, ни секунды не задумавшись:

- Три части древесного спирта на семь частей рапсового масла смешиваю. Лучше всего - и горит хорошо, и копоти мало, и по цене выходит прилично.

Ага, вот как у них... топливо каждый сам себе мешает, как ему лучше кажется.

- А смазкой у тебя что? - снова спросил я, обратив внимание на несколько бачков, от которых к трущимся узлам двигателя вели настоящие трубки-масленки.

Видать, смазка узлов идет постоянно, в процессе работы... А снизу масло, или что там у них, собирается в поддон, там охлаждается, я радиатор отсюда вижу, и через фильтр маленьким насосом снова наверх закачивается, и оттуда самотеком обратно. Просто и со вкусом. Масла много уходить должно, пожалуй, вон главный бак какой здоровый.

- А что смазка? - чуть удивился вопросу Иван. - Как у всех - касторка с присадками от загустевания.

- Понятно. - кивнул я, сворачивая разговор. - Пойду, вздремну перед вахтой.

- Ага, давай. - кивнул моторист. - Пара часиков у тебя есть еще. Ты вообще как, нормально? В глазах не двоится, блевать не тянет?

- Нормально. - отмахнулся я. - И сильнее получал.

Тут я не наврал, хоть и этот раз слабым не назовешь - ощущения такие, словно я из молотилки вылез. Но внутри точно ничего не порвалось, печень уже и не болит вроде как. Это радует, только в больницу мне с ходу загреметь не хватало.

Я спустился по трапу, шлепая тростниковыми тапками, прошел между кают. Дверь в хозяйскую заперта была, а в шкиперскую открыта настежь. Игнатий сидел над каким-то большим журналом, что-то записывая в него карандашом, время от времени слюнявя его, отчего на нижней губе шкипера расплылось большое чернильное пятно. Меня он не заметил, и я прошел дальше, к "своему" столбу, возле которого неярко светила лампа. Отставил сапоги, что нес в руке, переодел бриджи, натянув длинные шорты, затем с радостью завалился в гамак, отхлебнув сидра из бутылки.

Тянуло в сон, но мысли крутились в голове с такой скоростью, что уснуть не получалось. Пока обдумать это все спокойно времени не было, а теперь все смешалось в кучу - выход из квартиры в Москве, приход в себя на дороге среди трупов, Вера, пещера, похороны ее отца, нападение на дороге, ночевки в джунглях, самый странный город, который я видел в своей жизни, драка, шхуна и грядущая неизвестность. Я ведь даже не представляю, какая жизнь ждет меня впереди. Почему-то в возможность возвращения назад мне не очень верится. Не слышал я ни разу, чтобы кто-то рассказывал о том, что побывал в другом мире, пострелял там хищников, повоевал с белыми "неграми", а потом обратно вернулся. Нет, не возвращаются из таких мест. Наверняка не возвращаются. Про похищение инопланетянами болтают, а уж если бы кто-то из такого места вернулся, то болтали бы еще больше.

А вообще мне здорово повезло. Может и права Вера, не случайна наша встреча? Как так вышло, что мы оказались рядом именно тогда, когда настолько нуждались друг в друге? Считай, что каждый из нас другого спас. Я бы без нее из джунглей не выбрался, и она без меня. Меня бы гиены схарчили, а ее негры бы поймали. А так вот... дошли. И денежки какие-то в кармане у меня звенят. Немного, но все на первое время хватит. Когда они есть - это лучше, чем их совсем нет.

И что ждет меня на этом самом Большом Скате? Что там за дядя такой практичный, что сил никаких нет? И сколь серьезна исходящая от него угроза? И что делать дальше, если все же не пустит он ребенка в дело? Ограбить я девочку не дам, это мне как плата за жизнь, обет, можно сказать, схима, но в остальном...

Ладно, это уже дальше видно будет, нам бы туда добраться. Интересно, сколько времени идти морем придется? Я когда в детстве в яхт-клуб пошел, как раз о таких вот походах мечтал. Потом забылось это все, потерялось за суетой, службой, командировками, работой, глупостями, которые совершал, когда деньги появились, и так далее, а вот теперь... теперь все заново в душе всколыхнулось. Романтика, паруса, лазурные волны, зеленые острова. А ведь еще хочется этого всего, как есть - хочется.

В трюме было темно, тихо, в борт снаружи тихо плескалась волна. Гамак слегка покачивался, столб под ним поскрипывал, действовало это все успокаивающе, настраивая на философский лад. На размышления тянуло. И размышлять хотелось перво-наперво на тему: "Где же я?". Теперь уже спокойно так размышлять, без всякой паники и душевного напряжения. И не просто размышлять, но и получать ответы на этот сакраментальный вопрос. Ладно, пусть я не пропал, я одет, обут, накормлен, вооружен и с людьми - что еще нужно холостому человеку в возрасте тридцати пяти лет? Знать, где он находится.

Я протянул руку, вытащил из кобуры купленный револьвер, поднес поближе к свету, падающему от тусклой масляной лампы в стеклянном колпаке. Как я уже говорил, и если я все хорошо помню, то кручу в руке нечто, напоминающее "Кольт Нью Сервис", который модель тысяча девятьсот девятого года, и который сорок пятого калибра. Только этот чуток другого калибра - одиннадцать миллиметров. И патрон серьезный, длинный... Вот что интересно, я это раньше заметил, да обдумать только сейчас решил - обработка стали удивительная. В смысле - отличная, все поверхности как зеркало. И воронение четкое. И барабан без всякого люфта. И стопор своей задней поверхностью прилегает к раме без видимого зазора даже. Это как такой точности достичь?

Интересно. Если нашу историю взять, то конструкция всегда обгоняла технологии, а здесь, похоже, наоборот все. Конструкции сто лет в обед, даже куда больше, а вот качество передовое. Современное качество. Ну-ка, все остальное повнимательней глянем. Патроны, например.

Патроны оказались с виду вполне нормальными, но - ничего выдающегося. Латунь, цельнотянутая гильза. Пуля со следами отливки, даже зажим ее в дульце произведен кустарно. Не такой хай-тек, как револьвер, хоть от боевого патрона такой уж супер-аккуратности и не требуется, стреляет - и ладно, не на соревнованиях. Кстати, что-то знакомое в этих необычных на первый взгляд патронах есть. Калибр большой, пуля большая, похоже на старинный "сорок четыре русский", который потом в Америке стал "сорок четыре специальный". Такой же типаж примерно.

Я встал, воткнул револьвер обратно в висящую кобуру, затем подхватил с крюка висящий "винчестер", подошел с ним к свету. Нет, вовсе не показалось мне тогда. Накладки из бронзы по бокам литые, да еще и с последующей обработкой граней. И точность обработки чуть не ювелирная. Эти грани не руками на круге сделаны, это на классном станке. Ни микрораковин в металле, каких в старых отливках хватало, ни шероховатостей - вообще идеально.

Повесил винтовку на место, задумался. Затем достал нож, тоже посмотрел. Деревянная рукоятка вполне обычная, просто аккуратно сделана, а вот лезвие уже хоть куда... Заточка как раз ручная, на кругу, но сам клинок не ручной ковки, как мне кажется. Долы на нем фрезой сделаны, причем с редкой точностью. Протянул руку, резанул лезвием по крюку, торчащему из столба. След остался четкий, а лезвию хоть бы хны. Крюк латунный, правда, но все же...

Вот гвозди, которыми крюк прибит, выглядят чуть не кустарными, простыми. Да и сам крюк явно отлит в грубой форме, дешево, и четкостью граней не поражает. А оружие - совсем другой коленкор. Снова извлек револьвер из кобуры, повернул рукояткой кверху и попробовал в незаметном месте рамку поцарапать... и не смог. Качество стали внушает уважение.

Ну и какой из этого вывод? А такой, что оружие по конструкции старое, в то время, как с такими возможностями можно хоть "калаши" клепать. А то и серьезней что-то, это без сомнения. А значит что? Почему не клепают? Не надо? Что-то мне не очень верится в то, что придумать не могут. У объездчика я винтовку запомнил - там без "мосинки" в качестве родительницы точно не обошлось, но калибр как у берданки, не классические 7.62. Почему так?

А вот еще внешний вид цилиндров судового двигателя вспомнился, точнее - отражающие свет бока с заметными следами машинной обработки. Сразу-то внимания не обратил, а вот сейчас, после разглядывания оружия... Сомневаюсь я, что в девятнадцатом веке так умели делать. Очень, очень сомневаюсь. И капитальность конструкции удивила, словно весь двигатель на века сделан, монументально. Дорого ведь должно быть, не массовая продукция.

Завалился в гамак обратно, закинул руки за голову. Неувязочка получается. Она конечно пофиг, неувязочка эта, на фоне всего остального, что со мной случилось, но за мозг покусывает. Откуда такое несоответствие? Оружие прецизионной точности, словно роботами да лазерами сделано, а вот патроны к нему явно кустарной мастерской. И порох так себе. И даже ложа к винтовке ручной выделки, хорошей, и древесина что надо, но при желании след инструмента разглядеть можно. Точно, как детали авиадвигателя, обработанные цилиндры, но в примитивном "Стирлинге". И греются рапсовым маслом с древесным спиртом. А смазка идет, смешно сказать, касторкой. А сверху вообще паруса.

Снова вскочил, взял в руку лампу, подошел к борту. Провел рукой по шпангоуту, по обшивке. Нет, тут ничего сверхъестественного, все на уровне обычной пилорамы, а то и проще. Шхуна как шхуна, только с чудным движком.

Надо с Верой поговорить, но при этом самому сообразить заранее, какие вопросы задавать. Она хоть и в курсе моих приключений, да многого из того, что говорю, понять не может. Не в смысле я что-то умное гоню, а в смысле, что это мимо их понятий. Может быть, тут эти конструкции какими-то правилами регулируются? Закон какой-нибудь? Или еще что-то?

Ладно, это я опять в детали углубился. Где я все же? Я ведь на звезды смотрел, пока в джунглях ночевал. Звезды как звезды, я в них не очень, но Полярную звезду с Большой Медведицей отличаю. Все на месте. Если смотреть на долгие сумерки и рассветы, то мы в средней полосе. Откуда джунгли, океан и острова? Глобальное потепление? А гиены из Африки сюда вплавь добрались, или как? А здесь еще и подросли? Или накачались, пока плыли?

Кто такие "негры"? Ну, в принципе, если брать за рабочую гипотезу великую катастрофу, случившуюся когда-то, то можно считать, что они потомки тех, кто не смог сохранить современный им общественный уклад и уровень технических знаний. Не смогли, и скатились к дикости. А почему бы и нет? Если заставить кого-то лишь выживать, занимаясь сельским хозяйством, например, то образование общее сменится необходимым - как сеять, да когда собирать. И через три или четыре поколения отпадет нужда даже в грамоте. А "негры" и на крестьян не похожи, и если с того момента, как пошло это самое скатывание, миновало много поколений, а иначе и быть не могло, то они должны были дойти до уровня тех же индейцев, например. Куда пошли бизоны и зачем, и как ловится рыба. И жирные ли бледнолицые в окрестностях.

А что? Складно получается. Поделились на племена, стали морды татуировать вроде маори новозеландских, чтобы друг друга бить при каждом удобном случае, не сомневаясь кто и откуда, вот и стала татуировка признаком дикого и дурного человека.

А вот эти "христиане", к которым я прибился... Тут сложнее. Что-то не все я понимаю. То, что это сохранившие знания - это без сомнения. И строительство серьезное, и вон, металл какой, и антибиотики, и стрептоцид тот же... Церковь. Церковь могла их и сохранить, в принципе, как объединяющий фактор. А почему бы и нет? "Турки" точно мусульмане, тут к гадалке не ходи, и дружбы большой нет с ними, это заметно. Вот они и объединились друг против друга. А что, как метод так и вполне. А негров и те, и другие за людей не считают, да и дармовая рабочая сила нужна, наверное. А негры тутошние, как и их африканские аналоги былых времен, друг друга ловят и работорговцам продают. Это же не белые их ловили в Африке, они сами все делали, за ситчики веселенькой расцветки. Пленных продавали и лишних родственников, если с пленными была напряженка.

Если я прав - тогда вопрос. Точнее - вопросы. Первый: что за катастрофа была? Второй: сколько времени с нее прошло? Третий: и что осталось от того, что было здесь до нее?

Нет, без Веры мне не обойтись. И вот еще... календарь здесь какой? А вот это и спросить не грех, не напрямую, но...

Снова вывалился из гамака и направился к каютам. Заглянул к шкиперу, который на этот раз поднял глаза от своего гроссбуха и поглядел на меня вопросительно.

- Игнатий... тут вот какое дело... - вроде как застеснялся я. - День какой сегодня? И год? Отшибло, понимаешь...

- Двадцатое марта, четверг, восемьсот пятнадцатого года. - ответил шкипер, постучав пальцем по календарю, висящему на стене, затем добавил: - Если еще что не помнишь -заходи, спроси. У нас так с одним матросом было, когда я на шлюпе "Шалун" ходил. Дало талем сорвавшимся по черепу, так он даже имя свое забыл. И писать разучился. Ты хоть себя помнишь.

- Да тоже так помню... местами. - вздохнул я, но не притворно, а на самом деле озадачено.

И было с чего озадачиваться. Это что за год такой? С чего отсчет тут пошел? И вообще есть подозрение, что меня в будущее все же закинуло. Как раз лет через восемьсот с лишним с моего времени. И что мне теперь делать? А что и собирался - жить тут устраиваться.

Как ни странно, но приняв какое-то решение, я успокоился, и горячечными мыслями больше не грузился. Решил, что все помаленьку выясню. Жить тут можно, и это главное, а все остальное... ну приложится, куда же денется?

Так и прокачался в гамаке, медленно потягивая сидр, пока за мной не зашел Игнатий.

- На вахту тебе. - сказал он. - Вооружись, и на борт никого не пускай. Даже на сходни. Стоял вахты?

- Не помню. - сбрехнул я.

- Тогда все просто - кто подошел, пусть себя назовет и дело свое. - взялся объяснять правила шкипер. - Если не назвал и на борт полез, то ты в своем праве пальнуть. Если пальнул, значит нам боевая тревога, да и весь порт взбаламутится. Если хочешь тревогу сам объявить, только для нас - три раза в рынду, вот в таком темпе...

Он трижды стукнул мозолистой коричневой ладонью о столб.

- Если сам стрельбу услышал у кого-то - всех поднимай, рындой. И все. Не спи, не пей, через четыре часа сменим. Понял?

- Все понял.

- Ну и иди, раз понял. - сказал он.

Я застегнул на себе ремень с кобурой, нахлобучил шляпу, к которой уже привык, и пошел наверх.

Ночь была тепла, тиха. безветренна. В городе шумели, играла музыка, по набережной прогуливались люди, явно приодевшись. На мужчинах появились белые рубахи с темными жилетами, на женщинах - простые по форме платья, в основном чуть ниже колена. Было шумно, весело, многие были с детьми, сбивавшимися в стайки и носившимися по набережной.

В толпе гуляющих я заметил преподобного Симона. Одетый в белый сюртук, он прогуливался под руку с какой-то немолодой женщиной, беседуя с ней явно не на духовные темы. Она смеялась каким-то его словам, он тоже улыбался. Рядом с ними шли двое детей, мальчик и девочка, лет семи-восьми, о чем-то оживленно болтавшие друг с другом. Не похож в этот момент священник был на сурового пастыря и вероучителя. Никак не похож.

Придумывая себе занятие, я зашел в ходовую рубку, огляделся. Впереди, где и подобает, штурвал с картушкой компаса, рядом стол с зажимами для карт. Причем стол серьезный, вроде старого чертежного кульмана. А вот сзади, у самого входа, еще один пост. Так понимаю, что моториста, потому что из большой деревянной тумбы торчат какие-то рычаги с маховиками, и от них тяги с осями уходят как раз к двигательному отсеку. Такого я пока еще не видел. С другой стороны, все понятно - автоматизации управлением ноль, но если у паровой машины кочегары были, то здесь судовая машина проще, хватает одного машиниста. Вот так вдвоем они и управляют. Интересно, здесь машина постоянно в работе, или только в штиль и при маневрировании? Так наверное, зачем зря топливо жечь, если паруса имеются.

Постоял в рубке, снова пошел на палубу. Стемнело уже окончательно, но на корме каждого судна, пришвартованного к пирсам, светился масляный фонарь, так что света хватало, по большому счету. Откуда-то тянуло сигарным табаком, где-то негромко болтали люди, сидя на палубе, но где - я не разглядел. Да и пусть себе болтают.

Проехали верхами по набережной двое объездчиков - я разглядел отблеск фонарей в висящих на груди бляхах. Проехали спокойно, шагом, свернули из порта на кабацкую улицу, где мы сегодня искали Игнатия.

- Эй, друг! - окликнул меня кто-то.

Я обернулся. Звал меня вахтенный с соседнего судна - широкого и высокобортного барка, нависавшего над нами. От него сигарами и тянуло - мне хорошо было видно, как в руке у него тлеет красный огонек.

Я обернулся к нему, помахал рукой привественно.

- Видел тебя в драке сегодня. - сказал вахтенный. - Умеешь. Павла побить - большое дело.

- Спасибо. - пожал я плечами.

Тот достал из кармана небольшую сигару, протянул ее мне.

- Угощайся, если куришь.

- Не курю, но спасибо. - отказался я. - Издалека пришли?

- С Трех дев. - ответил вахтенный. - Знаешь такой остров? Это к западу, к самым франкам почти.

Я кивнул неопределенно, что можно было истолковать как угодно, затем снова спросил:

- Что возите? Вон у вас какая посудина большая.

- За сидром пришли. - ответил он. - Он тут самый лучший, яблоки у них все же специальные какие-то, у Новой Фактории.

Общался он с мной свободно, не замечая никаких огрехов в моей речи, а я же заметил, что произношение у него заметно отличается от Веры и Ивана с Игнатием. Подумалось, что это издержки проживания на островах. А мне и лучше, меньше вопросов возникает.

- Слух ходит... - заговорил соседский вахтенный. - ... бают, что погибли ваши с обозом. Так?

- Так, - подтвердил я. - Племя Горы напало.

- Верно, так и говорят, - кивнул он. - Прости, что спросил.

- Да чего уж там, - ответил я. - Нет в этом тайны.

- Мутят это племя, все говорят, - продолжил сосед. - Мы когда сюда шли, яхту видели басурскую, шла прямо к берегу. Что яхте там понадобиться могло? Шкип сказал, что ружья неграм возят. А те на другие племена охотятся, а потом пленных продают.

- На наш обоз не за пленными напали.

- Это понятно, - вздохнул он. - Силу почуяли, обнаглели. Другие-то племена их боятся, вот и решили, что все можно им теперь. С тех пор, как Ром-Топор у них вождем стал, совсем они взбесились.

- Часто здесь бываешь? - спросил я. - А то, гляжу, ты обо всем знаешь.

- Часто, - подтвердил тот. - Мы только сюда и ходим, раз пять в год. У нас все судно как сидровая бочка стало, яблоками навсегда провоняло.

- Сам-то яблоки любишь? - спрсил я с подначкой. - Или сидр?

- Век бы не нюхать больше, - фыркнул тот. - Я теперь только пиво пью. Или вино. А раньше сидр любил, пока за ним ходить не начали. А сам откуда?

- С Большого Ската. - ответил я, надеясь, что в подробности он не полезет.

- А, бывали у вас. - обрадовался он. - К вам за вином ходили, прикинь? Пьяный барк у нас самый настоящий.

Время на Большом Скате он провел неплохо, с его слов, и это меня спасло. Было ему, чем поделиться. Вахтенный с барка, которого звали Ильей, как позже выяснилось, был из тех людей, что из всех видов собеседников предпочитают слушателей, желательно молчаливых, вот и сейчас нашел свободные уши. И я болтать ему не препятствовал, а слушал все внимательно, подчас борясь с желанием записывать.

Ходил по морям мой собеседник уже шесть лет, и числился рулевым. Из той картины, что он мне описал, выходило, что на материке, где мы сейчас находимся, "христиан" жило мало. Он именно так и сказал - "христиане", подразумевая под этим то, для чего у нас используется термин "цивилизованные люди".

Материк заселен был редко и преимущественно "неграми", множеством их племен, некоторые из которых были "христианам" дружественны, иные враждебны, но доверять нельзя было никому. Уровень их знаний и умений соотвествовал таковому у американских индейцев или африканских зулусов - они умели добывать и использовать железо, делая из него наконечники копий и стрел, и другое холодное оружие, а еще в степях разводили скот, правда, не слишком многочисленный. Племена постоянно враждовали между собой, поэтому договариваться с ними о чем- нибудь было трудно, все было изменчиво и непостоянно.

"Христиане" и "мусульмане" (друг друга они называли "турки" и "кафиры") проживали все больше на многочисленных островах, покрывавших всю поверхность моря на много дней пути во всех направлениях. Такая география, признаться, меня озадачила, но и укрепила в мыслях о глобальном потеплении в качестве одной из составляющих минувшей катастрофы.

"Турки" с "кафирами" друг друга не любили, нередки были между ними вооруженные стычки, организовывались и разбойничьи налеты на территории друг друга, но все в небольших масштабах, так... до сотни человек с каждой стороны и все больше охотников, лихость показать. До реальной войны не доходило и доходить вроде как не собиралось, и при этом обе стороны умудрялись друг с другом торговать. В общем, ничего удивительного, таких примеров и в нашей истории хватало.

По мере того, как Илья перечислял груз, с которым довелось ему ходить по морям-окиянам, складывалось некое впечатление о местной экономике. Суда возили лес, пальмовую копру и пеньку, продукты и алкоголь, или то, что принято стало позже называть "колониальными товарами". О каких-то перевозках продукции промышленной в серьезных масштабах я от него не услышал, хотя барк "Дюгонь" относился к судам крупным.

Так, за неспешной беседой, и закончилась моя вахта. Передал я ее Ивану, и пошел в трюм, спать в гамаке.

УТРО

Проснулся я в восемь утра, по корабельным склянкам, звук которых перекатывался по всему рейду из конца в конец - порт просыпался. Где-то ругались, где-то хохотали, застучал плотницкий молоток на каком-то судне. Жизнь начиналась. Эстафету с кораблей принял колокол на церкви, пробивший восемь раз, размеренно и уверенно.

Поначалу я даже удивился такому позднему подъему, а потом сообразил - ни конторы, ни купеческие склады, ни что другое раньше чем в девять не открывается, меня Вера еще вчера просветила. Как раз час дается людям на судах умыться да собраться, а кому раньше надо встать, того вахта разбудит.

Перво-наперво я открыл свой ранец и извлек оттуда купленный вчера на базаре несессер с туалетными принадлежностями. Откинул крышку, посмотрелся в зеркало. Мда. Глаз полузакрыт фингалом, уже налившимся лиловым, губа распухла и онемела. Зубы, правда, вчера шатавшиеся, сегодня сидели на своем месте прочно, и вкус крови во рту отсутствовал. Что там полковник говорил про сегодняшнее фотографирование? Не думаю, что теперь даже в его глазах выглядело бы хорошей идеей.

Наш маленький экипаж в полном составе собрался на палубе. Все поочередно зачерпывали в баке с пресной водой ковшами и с ними отходили к борту, где и усаживались, свесив ноги, занимаясь утренним туалетом.

Вода была именно пресная, не опресненная, к моему удивлению. Зубной порошок в круглой картонной коробке отдавал мятой, всколыхнув в голове какие-то детские воспоминания. Затем на смену зубной щетке пришла бритва, которую я оправил на ремне, вспомнив, как видел нечто подобное в детстве, в парикмахерской. Откуда что и берется? Брусочек мыла, помазок, и вскоре моя все увеличивающаяся борода приобрела вполне приличные "байкерские" очертания. Посмотрел на себя в зеркало внимательно, и подумал, что было бы неплохо и голову обрить, раз уж так радикально меняю имидж. А почему нет? Я точно помню, что в городе цирюльни были, пусть там и обреют.

Вера, сидевшая рядом, выглядела грустной, глаза были красными. Плакала ночью? Наверное. Игнатий с Иваном явно ее стеснялись, не зная, как правильно себя вести, поэтому вели себя тихо и незаметно.

Под мелодичный звон колокольчиков на пирс завернула небольшая двукольная тележка с запряженным в нее осликом, и сидевший в ней вихрастый светловолосый мальчишка продал Игнатию большой бумажный пакет со свежими булочками, пахнувшими ванилью. Иван сразу поставил чайник на большой бронзовый примус, и вскоре все сидели на палубе, попивая чай. Снова посередине красовалась обколотая со всех сторон голова полупрозрачного голубоватого сахара, а к булочкам появилось еще и клубничное варенье.

- Вера, когда к преподобному пойдем? - спросил я.

- С полудня по этим делам он принимает. - ответила она. - С утра у него школа и больница.

- Я сейчас за командой идти хочу. - с заметным облегчением начал рушить неловкое молчание Игнатий. - Пока то, да пока се - к часу дня вернусь.

- А ты в них уверен? - спросила девочка.

- Конечно. - кивнул шкипер. - У "Красного дельфина" репутация хорошая была и экипаж не сменялся.

- А что же они шлюп-то свой затопили в таком случае?

В голосе Веры прорезалась некая ирония, которую я счел добрым знаком. Ирония - это эмоция. все лучше чем грустное молчание.

- Не их вина. - решительно заявил шкипер. - Хозяина их вина, Симеона. Лоцмана ждать не стал, повел судно сам в Чертову банку, ну и загнал его на риф. Сам в долгах теперь, а команда без работы. Хорошо хоть выплыли, ветер был попутный и море тихое. дошли за неделю до Крыла Чайки, а оттуда сюда уже как перегонный экипаж, довели чужое судно с верфи, из ремонта.

- Ну, хорошо, на тебе ответственность. - кивнула девочка.

- А на ком же еще? - засмеялся Игнатий. - Она всегда на шкипере.

Допив чай, Иван направился к машинному отсеку, где продолжил прерванное вчера занятие, Игнатий тоже ушел с судна, направившись к форту, а Вера спросила:

- Пойдешь со мной на рынок? Надо купить всякого, пройтись по лавкам хочу. А потом и к преподобному.

- Пройдусь, чего же не пройтись. - согласился я. - Ты мне вот что скажи: книгами там торгуют? Я вчера внимания не обратил.

- Конечно. - кивнула она. - Только мы в тот угол площади вчера не заходили. Есть в городе два букиниста. А что хотел?

- Что-то про ваш мир. Как тут все устроено, история его, карты, может быть.

- Карта у меня в каюте висит хорошая, заходи да и смотри. - ответила она. - А вот насчет книг... можно найти что-то. Даже школьную историю почитать можно. А что знать хочешь?

- Да все хочу. - пожал я плечами. - Хочу знать, например, почему у вас календарь такой. С чего отсчет лет идет?

- С Возрождения. - сразу ответила она. - Когда Совет Основателей объединился на Большом острове и вокруг него первые люди собрались.

- А что до этого было?

- Темные годы. - все так же без запинки, как на экзамене, ответила она. - Каждый выживал как мог, все как негры жили, племенами. Основатели собрали людей, желавших спасти этот мир, помогли им старыми знаниями, начали строить дома и мастерские. И Церковь дала Закон.

Что-то в таком духе я себе и представлял, если честно. Полагать, что такой мир, как сейчас вокруг, получился путем естественной эволюции, было бы неумно.

- А Темные годы после чего случились? - снова спросил я.

- Ты и этого не знаешь? - поразилась Вера.

- А откуда мне знать? - так же поразился я. - Я тут всего три дня.

- Ну да..., - согласилась она со мной. - Темные годы наступили после Великого Разрушения, когда море сменило сушу, а суша раскололась на части. Длилось это все семь лет, погибли почти все люди на земле. Кто тонул, кто погибал в землетрясениях, кто потом умер от голода и погиб в стычках за кусок хлеба.

- Когда это произошло?

- В смысле?

- Ну, в погибшем мире был ведь своей календарь, так?

- Ну да... наверное. - согласилась она. - Как же без календаря?

- Вот и я так думаю. - поддержал я ее в таком выводе. - А по тому календарю когда Великое Разрушение началось? В каком году?

- Откуда я знаю? - чуть возмутилась она. - В каком надо, когда довели Землю до этого, тогда и случилось.

- Довели? - переспросил я.

Даже вот как... а я, было, укрепился в мысли, что была какая-то природная катастрофа.

- Довели, конечно. - решительно ответила девочка. - Когда решили, что могут управлять землей во вред друг другу, а вышло так, что Земля ударила по всем. И все, тот мир погиб.

Ну вот я что-то и узнал. Почему не удивляюсь, интересно?

- А в книгах об этом прочитать можно?

- Конечно. - кивнула она. - У букиниста спроси, он найдет, что тебе нужно. Карту посмотреть хочешь?

- Пошли. - кивнул я, поднимасяь с палубы, ну и Вера сразу подхватилась.

Спустились по трапу, она открыла легкую дверку в тесную каюту с двумя койками, одна над другой, как в купе поезда. Нижняя откинута, верхняя - поднята. На противоположной стене висела большая карта с заголовком "Новый океан". Я посмотрел на нее и понял - всю георграфию, что я раньше учил, надо выбрасывать на помойку. Я не мог узнать ни единого клочка суши или воды. Вообще ни одного. Никак. Только вот сетка координат имеется.

Не помню я долготы Москвы, но широту помню. Как раз вот эта, где написано "Новая Фактория". И надпись эта возле маленького кружка, прилепившегося снизу к материку или огромному острову, размером с Австралию, наверное, только сильно вытянутую с запада на восток. А все пространство снизу, до самого северного тропика, было заполнено невероятной мешаниной из множества островов, словно кто-то паззл из нескольких тысяч кусочков собирать намеревался, да так и передумал, бросил все на столе, как есть.

- Вот это да... - протянул я, озадаченно почесав в затылке. - И много островов заселено?

- Около двух процентов. - явно из школьного курса ответила Вера.

- А что на остальных?

- Где ничего, а где пока и не был никто. - пожала она плечами. - Людей мало, едва успевают справляться с той землей, что у них есть.

- А кто где живет? - спросил я. - Как понять?

- Вон пунктиры красные. - показала она пальцем. - Это границы. К западу - франки, к востоку - мусульмане.

- А дальше что к востоку? - перескочил я пальцем за следующий пунктир.

- Дикая территория. - ответила девочка. - А дальше азиаты какие-то живут, но турки с ними не общаются вообще, а нам туда ходу нет. Живут себе и живут, в общем, нам не мешают, а мы - им.

Если я все правильно понимаю, то россыпь островов смело уходит куда-то в бывший Китай, так что появление азиатов тех краях не слишком удивляет.

- А вот это что за пятна?

Я показал на несколько заштрихованых зон на материке, а заодно и некоторых группах островов.

- Это опасные области. Там что-то осталось от старого мира, что теперь в этих местах жить не дает.

- В смысле? - заинтересовался я.

- Отрава всякая. - пожала она плечами. - Люди там не живут, даже дикари. Уроды какие-то попадаются, люди рассказывали, кто раньше бывал. Церковь велит таких сразу убивать, как только увидишь.

- Радиация? - спросил я, опасаясь, что Вера даже не знает, что это такое.

Но ошибся, ответила она сразу, вопросу моему не удивившись:

- И радиация, и химия какая-то осталась. Раньше хуже было, постепенно очищается. Но есть места куда человеку нельзя. Или можно, но очень ненадолго. И только пьяному.

На последней фразе она засмеялась, а мне вспомнилась история про единственных выживших поблизости от Чернобыльского взрыва - работниках бойлерной, которые валялись в тот момент пьяными в дрова. Ну что же, помнят люди, как эффективно бороться с радиацией.

- А это что? Можно глянуть? - спросил я, обнаружив висящую на стене винтовку с длинным стволом.

- Конечно, смотри. - кивнула девочка. - Это "школьная винтовка", их так у нас называют.

- А почему? - удивился я.

- Потому что с десяти лет такую дают каждому ученику и учат стрелять. - объяснила она. - А ты должен отработать ее цену, пока школу закончишь, и затем уносишь ее с собой.

Винтовка, как и все остальное местное оружие, поражала качеством изготовления. Она была однозарядной, с продольно скользящим поворотным затвором, ложей красноватого дерева и восьмигранным стволом синеватого оттенка. Сверху на ствольной коробке был откидной прицел с разметкой на пятьсот метров. Сбоку была приклепана маленькая табличка с именем девочки "Вера Светлова". И все, никаких там дарственных надписей или чего-то другого.

Рядом на крюке висел небольшой патронташ, который я открыл, не удержавшись. Достал один патрон, покрутил в руках. Больше всего на "мелкашку-переростка" похож, но гильза все же довольно длинная. Был раньше подобный патрон, специально против собак, для револьверов "велодог". Название такое, потому что публика на велосипедах каталась. а собаки ей портки рвали. Почтальонам в особенности. Ну и начали продавать компактные револьверы для противособачьей обороны, а патроны как раз на эти похожи были.

- Это что за калибр? - спросил я.

- Шесть миллиметров "детский". - ответила Вера. - Он только в таких винтовках. А такие винтовки только школьникам достаются. Другое дело, что потом до самой старости многие из них стреляют - гильзы самые дешевые, выгодно тем, кто практикуется много.

Тут она мне про важное напомнила, о чем я и спросил немедленно:

- Насчет практики: а где пострелять можно? Ни винтовка не пристреляна, ни револьвер. Так не годится, особенно если я твой "защитник".

- В дюны можно выйти, туда. - она махнула рукой, указывая вдоль береговой линии, на восток. - Можем после преподобного сходить. Хочешь?

- Конечно. - ответил я. - А тебе не говорили, что если хочешь стрелять уметь, то надо тренироваться?

- Я на купчиху готовилась, а не на стрелка. - улыбнулась она лукаво, явно издеваясь. - Счеты там, дебет с кредитом, "итого" писать в книге.

- Ну а раз со мной связалась, то будешь и на стрелка. - безаппеляционно заявил я. - Сама в подопечные напросилась.

- Тогда я ее с собой возьму. - сказала она, протягивая руку за своим оружием.

Я отдал ей винтовку, а затем спросил, подумав:

- Ты мне вот что скажи... даже девочек стрелять учат. А приходится им потом стрелять?

- Бывает. - ответила Вера буднично, запихивая винтовку в чехол. - Кто на островах живет, куда турки налетают. Здесь вот с неграми стычки бывают. Разбойники есть. Пираты есть. Турки ходят в наши воды за добычей.

- А вы?

- А мы - в их воды. - откровенно ответила она. - Не я, конечно, но ватаги охотников сбиваются. В общем, многим в жизни стрелять случается.

Оставив возившегося с машиной Ивана "на хозяйстве", мы направились в город. Прошли по уже знакомой набережной, постепенно заполнявшейся людьми и повозками. Из транспорта доминировали все больше длинные монументальные дроги, влекомые крепкими лошадьми-тяжеловозами, на которых доставляли товар к судам. Шумели грузчики, слышались свистки бригадиров, где-то устанавливали с грохотом и звоном сборный металлический кран с длинной стрелой, приводимый в действие лебедкой. Было пыльно, шумно, громко, в общем, порт жил своей жизнью.

- Нам тоже товара прикупить надо. - сказала вдруг целеустремленно шагавшая вперед Вера. - Деньги остались кое-какие, загрузимся сидром. Он на Большом Скате хорошо продается, не растут у нас яблоки. Если пустыми придем, дядя точно ругаться будет.

- Несмотря на...? - я замолчал, как бы предлагая ей додумать самой про смерть отца - не хотелось с этой темой вылезать самому вновь.

- А что? - даже чуть удивилась она. - Если я за судно теперь отвечаю, то должна выгоду блюсти. Чем матросам платить? Чем за будущий товар? Нельзя мне из-за горя на семейное дело плюнуть.

- А что будет?

- Дядя может к преподобному пойти и суда требовать. Я в несовершенных годах, могут опеку мне назначить, если я плоха, а все дело тогда к дяде отойдет. А если я все правильно сделаю, то ему сказать нечего будет.

Сидр мы торговали в большом лабазе на окраине рынка. Старый каменный сарай, точнее даже полуподвал, полутемный и прохладный, пахнущий яблоками и влажным деревом, был заставлен разнокалиберными бочками и бочонками до самого потолка. Сзади был пологий пандус, выходящий в широкие распахнутые ворота, и возле него стояла длинная могучая телега, в которую как раз впрягали лошадь штангистской комплекции.

В складе тоже было суетно, работали двое "негров" из "исправившихся", с полувыведенной татуировкой на лице, которые по одному грузили бочонки на тачку-подъемник и таскали их на улицу, складывая возле повозки.

Признаться, я поразился, как ребенок торгуется с толстым бородатым дядькой - старшим приказчиком. А еще больше поразился, что ребенка воспринимают всерьез. Хотя... а почему не воспринимать? За товар она платить намерена, представляет, насколько я понял, почтенный купеческий дом, и если ей доверили договориться и произвести расчет, то договариваешься ты не именно с ней, а со всем домом.

Но все же решительность девочки и явное умение вести дела удивляло. Или просто привык я к тому, что у наших детей в таком возрасте разве что сопли еще не утирают, а то, что здесь дети к таким годам умеют за себя ответить, мне и вовсе в диковинку? Скорее всего. В любом случае, я стоял у нее за спиной, рта не раскрывая, и приказчики лишь время от времени с подозрением косились на мою разбитую морду и заплывший глаз. Затем один из приказчиков - белобрысый конопатый парень с всклокоченными волосами, шепнул что-то другому, и подозрительность сменилась любопытством.

Расчет производился уже не в складе. а в маленькой конторе, пристроенной к нему сбоку, самой настоящей будке, куда влез только железный сейф, открывавшийся со скрипом и лязгом, и стоячая конторка, на которой подсчет монет и производился. Принимал и считал деньги сам хозяин, приказчикам такого дела не доверяя, видать. А может тут просто принято так.

Когда закончили, хозяин - среднего роста худой мужичок в черной шляпе, с бородой как у Солженицына и таким же постным лицом, взял старинного вида ручку с острым пером, и часто макая ее в чернильницу с черной тушью, быстро написал расписку на листочке гербовой бумаги, помахал ей в воздухе, чтобы буквы просохли, а затем отдал бумагу Вере со словами:

- Пожалуйте, барышня. Как эту телегу выгрузят на "Окуня", так и вам соберем заказ. До пяти вечера все на судне будет.

- Спасибо, Фома Сергеевич, будем ждать. - солидно ответила девочка.

На этом мы торговца сидром покинули. Кстати, сидр я оценил - очень он тут хорош, прямо живой яблочный вкус, и хмельной он едва-едва. И что вчера успел заметить, пока в кабаки местные заглядывали - крепких напитков нет. Даже в рюмочной, где народ уже в стельку напивался, пили все больше вино какое-то. Или что-то в этом духе. Надо будет спросить, гонят тут водку или что другое крепкое, только не у Веры. У шкипа спрошу, он у нас профессионал настоящий. По всем делам.

Городской рынок ожил, было людно, шумно, суетно. В самую его середину мы не полезли - там ряды все больше с едой, а пошли по краю площади, где на первых этажах домов разместились лавки. Прошли мимо оружейного магазина, где я вчера так удачно закупился, затем Вера зашла в аптеку, сказав, что надо для судна запас лекарств и прочего пополнить - большая часть медицинского припаса погибла вместе с караваном.

Аптека занимала небольшое помещение с высоким потолком, полутемное, насквозь пропитанное тем самым запахом, про который говорят "аптекой пахнет". Капитальный, на века выстроенный прилавок из потемневшего от времени дуба, и такие же шкафы с маленькими ящичками вдоль двух стен. За прилавком стояла пожилая худенькая женщина с прямыми седыми волосами, аккуратно убранными в конский хвост. Покрытое сеткой мелких морщинок лицо было приятным, и в другое время должно было быть улыбчивым, но сейчас оно скорее выражало сочувствие и какую-то осторожность, словно она не была уверена в том, что нужно говорить своей посетительнице.

- Верочка. - сказала женщина. - Прими мои соболезнования, не знаю, что еще сказать можно.

- Евдокия Павловна, спасибо. - кивнула девочка. - Не надо ничего говорить, что тут изменишь?

- Преподобный Симон в субботу отслужит литанию по невинно убиенным. Я его вчера вечером видела, он мне и сказал, что случилось.

- Мы с "Чайкой" уйдем до субботы. Но преподобному спасибо скажем, нам все равно к нему заходить.

- Зайдите обязательно. А я чем могу помочь?

- Походную аптечку собрать надо. Наша неграм досталась. - ответила Вера.

Евдокия Павловна присмотрелась к моему лицу, затем спросила девочку:

- А чем ты так хорошо швы наложила? Твоя же работа?

- Это моя собственная сумка, ее на что серьезное не хватит. - ответила девочка. - А Игнатий сегодня экипаж уже нанять обещал.

- А полковник что говорит?

- А что он может говорить? - вздохнула девочка. - Ополчение он собирать не будет, а по-другому племя Горы не побьешь.

- Думаю, что будет. - сказал появившийся из задней комнаты лысоватый мужчина с седой бородкой, зеленой "профессорской" шапочке и в маленьких круглых очках. - Просто не сейчас. У рыбаков сейчас путина, тунец идет, у фермеров тоже урожай и сезон сидра. Да и племя после таких набегов прячется, настороже живет.

- И что? - спросила девочка, обернувшись к новому собеседнику.

- Я полковника вчера видел, говорил с ним. - пояснил седобородый. - Племя это много бед чинить стало, так оставлять нельзя, говорит. Совсем обнаглели. Но с самих негров что возьмешь? Дети природы. Турки их мутят, надо так выступить, чтобы у дикарей охоту нападать отбить, и главное - прихватить тех, кто им ружья возит и на безобразия подбивает.

- Правда?

В голосе Веры послышалась надежда. Пусть отца не вернешь, так хоть отомстить надо, лично я идею со "второй щекой" тоже никогда не поддерживал. И если есть вероятность того, что неграм дадут по шапке и черепу под ней - я бы только рад был.

- Око за око, зуб за зуб. - сказал собеседник. - Сейчас их не накажи, вообще дороги непроезжими станут. А к походу будет неплохо, если с рудника охрана придет, а раньше чем через месяц их не ждут.

Дальше разговор у них перешел на дело, седой, имени которого я так и не узнал, начал собирать по списку то, что Вере требовалось, а я бестолково перетаптывался на месте, почти ничего не понимая из того, о чем они говорят. Правда, один раз оживился и ввел себя в расход, обнаружив, что здесь торгуют самыми настоящими ИПП в плотных обертках из толстой бумаги. Такая штука всегда может пригодиться, боец без перевязочного пакета и не боец вовсе. А заодно и жгут купил, самый настоящий, резиновый, только вместо пластикового замка на нем хитрая латунная петля была. Но это ничего, главное, чтобы случись чего, можно было конечность перетянуть.

Сумка с медикаментами и прочим получилась здоровенная, но к радости моей, тащить ее не пришлось, аптекарь обещал прислать ее с посыльным прямо на "Чайку". Мы же собирались еще побродить по рынку.

- К букинисту зайдем? - спросил я, напомнив о своей цели похода.

- Обязательно. Вон лавка, в следующем доме.

Действительно, над маленьким магазинчиком висела жестяная вывеска в виде раскрытой книги, а на окне белой краской было написано "Букинист". Дверь была скрипучая, да еще и колокольчик над ней звякал. Зашли, огляделись. Магазин, к моему удивлению, был двухэтажным, точнее даже "в два света" - первый этаж полноценный, а второй - антресоль, идущая вдоль стены, на которую вела деревянная лестница с деревянными же перилами. Такой, английский в чем-то даже интерьер, викторианский.

Полки темного дерева были плотно уставлены корешками книг, горизонтально на них лежали папки с какими-то листами, в специальных корзинах стояли свернутые рулонами карты, стопками лежали альбомы. Книг было действительно много, а напомнило это все мне букинистический отдел антикварного магазина. И запах был такой же - пыли и чего-то еще, чем всегда пахнут именно книги. То ли типографской краски, то ли клея.

За конторкой продавца никого не было, но со второго этажа доносилась какая-то возня. Затем через перила показалось лицо невысокого человечка с растрепанной седой бородой и красноватой лысиной, частично покрытой маленькой шапочкой. Уже у второго магазинщика такую вижу, подозреваю, что в шляпе с полями в полутемном помещении неудобно, вот и носят нечто подобное - ни два, ни полтора. Я такие шапочки видел на старых портретах академиков.

- Здравствуйте! - окликнул нас человечек. - Чем могу служить?

- Нам атлас известных земель нужен. - решительно затараторила Вера. - Еще "История Возрождения" Поплавского, Иванов "Размышления" и "Церковное становление" преподобного Дмитрия.

- Иванова нет у нас сейчас, книгу давно не заказывали. - задумчиво сказал человечек, спускаясь по лестнице. - А остальное все есть, как раз недавно с Большого острова с пакетботом пришли.

Когда букинист спустился, я обнаружил, что ростом он был не выше полутора метров, с изрядным брюшком и круглым лицом, на котором выделялись умные голубые глаза и красноватый нос картошкой. Еще от него слегка попахивало спиртным, причем не со вчерашнего, но с виду он был совсем трезвым.

Подхватив с пола маленькую, на три ступеньки, стремянку, продавец бухнул ее на пол перед одной из полок, вскарабкался на нее и вытащил сверху большой альбом, переплетенный в кожу, с золотой надписью "Атлас известных земель и краткая лоция".

- Смотрите барышня. - сказал он Вере. - Лучше этого у нас нет, да и быть не может. Новое издание, всего три экземпляра осталось у нас.

Ко мне он принципиально не обращался, игнорируя с того момента, как заметил мой подбитый глаз и рассеченную губу. Не верится ему, что человек с такой рожей может книжками интересоваться. Поэтому когда я сцапал альбом и потащил его по прилавку к себе, он даже сделал такое движение, словно собирался его отобрать, но вовремя спохватился. Надеюсь, не потому, что не хотел аналогичного фингала под глазом, а потому, что уверовал в мой интеллектуальный потенциал.

Я полистал альбом, аккуратно, за верхний уголок, переворачивая толстые страницы. Судить мне сложно, но на первый взгляд все выглядело великолепно - общие карты районов и земель, отдельные на разные регионы и крупные острова, на каждую карту наложена еще и схематическая лоция, хоть, насколько я понял, не слишком подробная. Последний раздел был справочным, с кратким описанием каждого исследованного места. И что я еще успел заметить - великое множество земель так и оставалось неизученными.

Пока я разглядывал атлас, коротышка-букинист прошелся вдоль полок и вернулся еще с двумя книгами, очень академического вида, вызывающих уважение одним своим видом.

- Вот. - сказал продавец, выкладывая их передо мной. - Поплавский и преподобного Дмитрия сочинения. Что-то еще?

Было желание спросить что-то о политическом устройстве этого мира, да побоялся в дураках оказаться, а заодно и вызвать ненужное удивление. Лучше пока у Веры выпытывать, как тут все вершится. Аккуратно надо.

Вера тем временем выбрала три книги на полке у дальней стены. Они с виду были попроще - тканевый корешок, картонная обложка. Так в свое время уставы печатали, разве что на этих обложках были черно-белые рисунки. Какие-то герои в шляпах, дамы тоже в шляпах, паруса и горы. Перехватив мой взгляд, Вера сказала:

- Это Рауль Балард, с франкского перевод. Знаешь, как здорово?

- О чем?

- Обо всем. О приключениях, новых островах, ну и про любовь. Про шкипера Луиса и крещеную турчанку. Очень здорово!

Глаза у нее аж горели, пока она это говорила. А я что, против разве? В таком возрасте сам Буссенарами всякими зачитывался вместе с Джеком Лондоном. Я к таким книгам со всем моим уважением.

- Верно, без любви нельзя. - согласился я. - Давай я все понесу.

Она протянула мне свои покупки и я убрал их вместе с атласом и остальным в большую полотняную сумку, висевшую через плечо на широкой ленте - букинист продавал их вместе с книгами, вместо пластиковых пакетов в нашей действительности. А вообще я заметил, что с такими здесь большинство людей ходит - и не весит ничего, и запихать в нее можно много, случись потребуется. А заодно мне вспомнилось, что во времена моего детства торговля покупателей одноразовой упаковкой не радовала, и мать уходила из дому на работу с так называемой "хозяйственной сумкой", в которой и приносила продукты. А книги в магазинах или просто отдавали, или как вершина сервиса - перевязывали бечевкой.

После букиниста мы заглянули еще в пару магазинчиков, в которые я заходил уже скорее из чистого любопытства - один, совсем крошечный, торговал женскими головными уборами, где Вера купила себе новую шляпку вроде канотье, а второй был мастерской обувщика, где она забрала какой-то давний свой заказ, высокие ботинки вроде тех, что были у нее на ногах.

До полудня оставалось еще изрядно времени, поэтому мы направились в чайную, расположившуюся у входа на рынок, где и пили чай с бергамотом, заедая его булочками с джемом. Чистый разврат, ведь завтракали уже, а обедать еще рано, но время нужно убить и сдоба на диво хороша. Откажешься - и словно сам себе в душу плюнул.

Веранда чайной была очень хорошо расположена - на каменном возвышении, с которого можно было смотреть поверх голов на всю базарную суету. Я поймал себя на том, что в отличие от дня вчерашнего, когда я воспринимал эту картину как нечто странное и чуждое, словно кино смотрел, сегодня я начал ощущать себя составной частью этой толпы. Все вокруг уже становилось своим и даже в чем-то привычным. Вот я проспал ночь в подвесной койке на шхуне, и пришел сюда по делу - сопровождая девочку, которую обязался охранять, да и просто закупиться нужным. А потом мы... уже именно "мы", а не "они", будем принимать груз на судно, и завтра с утра пораньше отвалим от пирса, и направимся курсом на Большой Скат - остров, где по всему судя, мне и предстояло жить в обозримом будущем. Так вот все решилось, без всякого моего участия.

А еще я понял, что мне начинает нравиться окружающая меня новая действительность. Нравится простотой и понятностью нравов. Нравится крепкими и сильными людьми, которые растят таких же крепких и сильных детей себе на смену. Может быть я еще здесь многого не знаю и не понимаю, но что узнал и понял, отторжения не вызвало. Правильно здесь все как-то. Понятно. Хоть не могу отделаться от ощущения, что есть в этом всем нечто искусственное. Не в смысле того, что все вокруг актерствуют, а в смысле, что эта жизнь организована под чьим-то присмотром, по какому-то дальновидному плану.

Откуда такая идея? Да вот от револьвера вчера купленного, например. Он меня натолкнул на такую мысль, когда я его разглядывал и удивлялся качеству металла и его обработки. От двигателя на шхуне, в котором огромный цилиндр был не только отлит, но еще и обработан с удивительной, бросающейся в глаза точностью. Не соответствует здесь прогресс реальный потенциальным возможностям. Что-то здесь не так. Не может быть винтовка по конструкции - как трехлинейка, а по патронам - как берданка, а именно такую я видел у объездчика. И как при таком качестве работы не дошли до самозарядных пистолетов, хотя реальные прототипы выпускаемых здесь револьвером просчитываются сразу любым человеком, который хоть немного разбирается в предмете, как я например. Не эксперт, но кое-что знаю.

Странно это все. Очень странно. Хоть и не стану утверждать, что странно - это плохо. Пока не поймешь, зачем что-то происходит и что тому причина - не следует рваться судить - рискуешь оказаться в дураках. И это еще оптимистический вариант. Какого-нибудь случайного визитера в Мекке тоже могло бы удивить, почему там до сих пор пивом не торгуют - и людей много, и в очередь уже построились заранее - торгуй, не хочу. И выскажи он свой проект вслух... как бы он закончил? Поэтому всегда полезно давать возможность сначала работать ушам с глазами, затем мозгу, и лишь в самую последнюю очередь - языку. Это как для имиджа бывает полезно, так и для здоровья.

Интересная картина, кстати - по периметру террасы пальмы растут, с мохнатыми стволами и ярко-зелеными листьями, самого тропического вида, а под ними самовар раздувают, и тоже вида стандартного - тульский гостинец эдакий. Забавное сочетание.

Когда колокол пробил двенадцать раз, Вера поднялась из-за стола, одернув сбившуюся под ремнем с кобурой куртку.

- К преподобному можно идти. - сказала она. - Пошли?

- Пошли. - согласился я, поднимаясь и подхватывая от перил чехол с ее ружьем.

Протолкались через ряды, где торговали фруктами и овощами, где я узрел все знакомое, но не слишком ассоциирующееся с рынком, где продавцы по-русски говорят. Бананы, ананасы, киви, но вместе с ними вполне привычная малина с клубникой, яблоки и груши. Цитрусовые тоже были в наличии в полном объеме - апельсины и большие ярко-желтые, и маленькие оранжевые, и мандарины размером с апельсин, и грейпфруты нескольких видов. Грейпфруты, кстати, продавали еще и в разрезанном виде, с надсеченной корочкой и засыпанные по густо-розовой плоти белым сахаром. Так понимаю, тут это вместо мороженого предлагают.

В овощном ряду тоже царила сплошная эклектика, но все же доминировало все знакомое - огурцы с помидорами, да капуста с морковкой. Картошки тоже хватало, разных видов. Если на Большом Скате ассортимент такой же будет - с голоду точно не помру.

Рынок закончился, дома, ограничивавшие площадь, расступились, и я увидел впереди уже знакомое белое здание церкви с конической крышей, увенчанной простым крестом. Здесь сразу стало тихо - праздношатающихся не видно, а остальные делом заняты, недосуг им по улицам шляться. Прокатила двукольная тележка, в которую был запряжен серый ослик, и которой правил мальчишка лет двенадцати. В тележке лежала целая груда бумажных пакетов, каждый надписан. Похоже, что посыльный развозит заказы.

Вчера я особо не присматривался, а сегодня заметил, что территория церкви огромна по местным масштабам. За высоким деревянным забором, выкрашенным масляной краской в веселый голубенький цвет, с прибитыми к нему деревянными крестами, к каждому из звеньев - по одному, была не только церковь. Зайдя в гостеприимно распахнутые ворота, правда, с будкой сторожа, в которой сидел, оглядывая входящих из-под полей низко надвинутой шляпы крепкий дедок со следами сведенной татуировки, я увидел несколько длинных одноэтажных пристроек, каждая со своим небольшим двориком, огороженным невысоким штакетником.

А еще обратил внимание на звуки - детские крики, смех, визг и весь прочий их стандартный набор, обычно доносящийся из детских садов или школьных дворов во время перемены. Разглядеть, откуда шел весь этот шум не удавалось - обзор закрывала одна из пристроек, но через открытые окна были видны маленькие парты, рисунки на стенах и полки с игрушками.

- Это школа? - спросил я у Веры.

- Школа. - кивнула она. - С четырех лет и до десяти здесь учат. Но сейчас старших домой отпустили, а здесь только самые маленькие.

Понятно, в детских садах каникул нет, видать. Дом справа был похож на школу как две капли воды, но там было тихо, а в окно можно было разглядеть деревянные кровати.

- А это?

- Больница. Здесь хорошая, говорят, преподобный Симон сперва сам врачом был, потом уже духовный сан принял. Он даже сам операции делает до сих пор.

- Он здесь и за врача еще?

- Не главного. - ответила Вера. - Скорее помогает. Главный здесь Юрий Иванович, но он просто врач.

- А сам преподобный Симон где? В церкви? - спросил я.

- Почему в церкви? - удивилась девочка. - Сегодня ни собраний нет, преподобный у себя должен быть.

- А с утра у него службы нет?

- Службы? - не поняла она. - Какой службы?

Я даже остановился. Так, что-то я не могу правильно объяснить. Надо сформулировать:

- Молитвы ты знаешь? - спросил я, подумав.

- Конечно!

- А преподобный с ними к Господу не обращается? Чтобы люди в церкви собрались, а он...

- По субботам. - перехватила разговор Вера. - Все приходят в церковь, преподобный служит, затем читает проповедь и ведет собрание. Слово я знаю, я не поняла, о чем ты. И еще можно попросить его отслужить заупокойную, или во здравие, или обвенчать. А так что ему каждый день служить?

- У нас каждый день трижды служат. - напряг я свои не слишком обширные знания про церковный уклад.

- А когда в таком случае преподобному работать? - удивилась она. - Он же детей учит, за больницей следит, для обращенных негров школа у него по вечерам, он судит, в городском совете заседает, а преподобный Симон еще и людей лечит. Когда все это делать, если три раза в день служить?

- И верно! - согласился я, тем самым прерывая поток явных глупостей, которые успел высказать, а заодно мысленно одобрив подобный уклад. Ну и сама личность преподобного стала вызывать больше уважения.

Преподобный квартировал в свободное от остальных нелегких обязанностей время в небольшом белом флигельке, прижавшемся к могучей стене храма. Невысокая дверь из толстой доски, подслеповатые окна в толстых стенах, простой, но крепкий и массивный стол, которому не меньше ста лет, наверное, если судить по потемневшему дереву. Ни икон, ни украшений. вообще ничего, лишь все тот же простой крест без перекладины на стене, над простеньким бюро с откидной крышкой. И не за спиной священника, что было бы логично на мой взгляд, вроде как от Имени Его вещает, а просто сбоку.

Преподобный сидел за столом, и когда мы вошли, сделал приглашающий жест, заодно предлагая садиться.

- Здравствуйте. - хором сказали мы.

- Храни вас Господь. Здравствуйте. - ответил он.

Стулья. на которые мы уселись, тоже с виду были возрастом не меньше чем в полвека, отполированные до скользкости льда бесконечными поколениями посетителей.

- Вера. - обратился к девочке священник. - Скорблю вместе с тобой об утрате твоей. Славным и добрым человеком был твой отец. Отслужу в субботу литанию по нему и спутникам его, невинно убиенным. Господь тебе в помощь, да дарует он крепость тебе, в делах и помыслах. Теперь на тебе отцов груз, неси его честно, с ответственностью.

Пока он говорил, я пригляделся к нему внимательно. Худое умное лицо, загорелое до черноты, на котором выделялись очень светлые голубые глаза. Аккуратная седая борода. Синий сюртук вроде военного френча, из простого, но крепкого сукна, с подшитым белым подворотничком, заставившим меня вспомнить об армии. На груди, на кожаном шнурке, простой латунный крест, начищенный и отполированный как та же солдатская бляха.

Руки его лежали на столе спокойно, не дергаясь и не суетясь длинными, но сильными пальцами с аккуратными чистыми ногтями. Взгляд тоже был спокоен, уверен.

- О твоей беде тоже слышал. - обернулся он ко мне. - Равно как и о вчерашних подвигах.

На последней фразе он чуть-чуть улыбнулся, но вполне доброжелательно, без всякого ехидства, которого следовало бы ожидать.

- Так вот вышло. - чуть смутившись, сказал я в ответ.

- Всякое случается. - слегка пожал он плечами. - Если не ради денег, а чтобы товарищам помочь, то греха в этом нет, не беспокойся. Как Игнатий, протрезвел уже?

- Вполне. - кивнул я. - Его вчера в море продержали до полной трезвости.

- Добрый способ. - снова улыбнулся преподобный. - Хороший шкипер, самый лучший, а с такой слабостью справиться не может. Вера. - обратился он к девочке. - Если с рейсом сюда придете, потребуй от Игнатия, чтобы сперва ко мне зашел, побеседовать, а потом уже пусть куда хочет идет. Может, удастся мне заронить искру сомнения в правильности его пути.

- Хорошо бы, преподобный. - кивнула девочка. - А то все говорят, что рано или поздно бедой все закончится. Как пойдет пить, так и меру теряет.

- Вот-вот. - подтвердил священник. - Хоть и шкипер, а на суше берега теряет. Пусть придет, побеседуем. Так что вы сейчас от меня ждете?

- Отец его... - палец указал на меня. - ... ко мне охранителем нанял. Со всеми правами, какими подобает. Да сам погиб. И у охранителя моего мозги помялись, не помнит откуда пришел, и как.

Священник слушал внимательно, затем спросил:

- Сказать хочешь, что вы теперь друг без друга никуда? Человек божий Андрей не знает теперь роду-племени, только ты у него осталась, а он тебе единственная защита?

- Верно, преподобный. - ответили мы хором.

Он посмотрел мне в глаза внимательно, о чем-то задумавшись, затем спросил:

- А ты. добрый человек, готов за эту барышню такую ответственность нести?

- Готов, преподобный. - ответил я. - Не дам в обиду.

- А у тебя дети были? - уточнил он. - Или не помнишь?

- Не было, вроде. - покачал я головой. - Не помню я никого с собой рядом.

- И получается, что словно удочеряешь. - сказал священник. - И теперь на тебе будут отцовские обязанности, а вот прав отцовских у тебя не будет. Беречь ее надо будет, охранять, а ни имуществом распорядиться, ни наказать даже. Понимаешь ли?

- Понимаю, преподобный. - кивнул я.

Вера сидела бледная, явно взволнованная, пальцы теребили носовой платок. причем с такой силой, что я ожидал услышать, как затрещит рвущаяся ткань. Вот как для нее это важно...

Преподобный Симон замолчал, продолжая глядеть нам в глаза. Пауза даже несколько затянулась, если на мой взгляд судить, но потом он все же заговорил снова:

- Если по ситуации судить, то и вправду в Судьбу поверить можно, хоть такая вера Церковью и не поощряется. Или увидеть в этом Волю Его, сколь бы претенциозным это ни было. - он помолчал минуту, давая нам осмыслить его слова, затем продолжил: - Лжи я в этом не вижу. По крайней мере, злонамеренной, той, что могла бы навредить, хотя любой человек даже лжи малой избегать должен. Так ведь, Вера?

- Так, преподобный. - решительно ответила девочка.

Они и вправду уже не лгала. Она уверовала сама во все то, что говорила священнику, и теперь была честна, как сама Истина.

- Вера, у тебя же еще дядя есть, так? - уточнил преподобный. - Его опека над тобой была бы тебе не по нраву?

- Нет, преподобный. - решительно покачала головой Вера.

Тут я удивился немного. У нас детей такого возраста вроде как и не принято спрашивать о подобном, у нас органы опеки умнее всех. Но в нашей действительности и дети другие, да и мнение ребенка всегда вперед иных слушаться должно. Если ребенок к кому-то не хочет, то всегда тому какая-то причина есть. А если такой ребенок, который сразу после смерти родителя может дело в свои руки взять, и вести его знающе и толково, то такого точно выслушать не грех. Грех - не выслушать.

- Хорошо. - сказал священник. - Возьму я с вас обоих письменную клятву в том, что все так было, как вы мне рассказали. С тебя, добрый человек, - обернулся он ко мне, - Клятву попроще, о том, что ты помнишь. А я потом засвидетельствую, что ты девочке защитник.

На этом разговор с преподобным Симоном и закончился. Дальнейшее же церковное действие напоминало мало. В храм нас никто не водил и никаких ритуалов не совершал. Скорее это все напоминало визит к нотариусу. Вера написала некое "Свидетельство" от своего имени, а я лишь подписался снизу фразой про то, что все так и было. Фразу эту преподобный потом прочитал не без интереса, кстати, видать, с местными правилами грамматики она расходилась. Очень может быть, я ведь пока за книжки не брался, а надо было. Посмотрел бы, как теперь пишут.

Но преподобный ничего не сказал, а к удивлению моему, открыл прислонившееся к стене бюро, и там обнаружилась самая настоящая пишущая машинка, просто классический антикварный "Ундервуд", разве что формой попроще, чем делали в девятнадцатом или начале двадцатого века. Ловко заправив в нее три листа бумаги с копиркой, он со скоростью пулемета напечатал не слишком длинный текст, который гласил, что он, властью данной ему Церковью во имя Божье, утверждает, что человек Андрей Богданов, принял на себя обязанность защищать и опекать барышню Веру Светлову, дочь Владимира, согласно законам христианских земель и уложениям Церкви. И все. Дальше печать на бумаге появилась, церковная с крестом, а затем еще одна, поменьше - личная преподобного Симона.

Две копии бумаги отдали нам, каждому по листочку, без всяких напутствий и наставлений. Разве что священник сказал кратко, глядя мне в глаза по обыкновению своему:

- Береги теперь девочку. Сильно ей досталось. А литанию отдельную я по убиенным отслужу в субботу, перед всем собранием городским, чтобы подумали о том, что всякую болезнь надо лечить вовремя, а племя Горы само не уймется, если ополчение не выступит. А то привыкли здесь к тихой жизни, расслабились.

За удивлением, вызванным столь непривычной речью священнослужителя, в которой не было ни слова о смирении или том, как надо безропотно нести крест свой, я пропустил смысл последней фразы. А зря, именно в ней, как потом выяснилось, и было самое главное.

Покинув священника в его кабинете, мы направились в церковь, свечки поставить за упокой. Тут все было как обычно - бабушка в церковной лавочке на входе продавала их по пятачку, по гривеннику и по полтиннику, затем был сам храм, без икон, простой и скромный, лишь витражи в белых стенах с изображением креста разбавляли его однообразие. Длинные скамейки рядами, где весь город мог усесться, кафедра проповедника. В альковах тоже простые кресты на стенках, тома Писания под стеклом и горящие свечи. И все.

Люди тоже были, кто молился тихо, кто тоже свечки ставил, кто просто сидел на скамейках, погруженный в свои мысли. Отойдя в один из альковов, я зажег длинную желтую восковую свечу от еще горящего огарка, накапал воска и установил. Это за упокой души отца Веры, который даже в смерти своей спас меня, да и дочь свою. Земля пухом и царствие небесное, если такое все же есть. Поглядев искоса на тихо читающую молитву девочку, отошел в другой альков, где свечки ставили уже во здравие, да за нее и поставил. Пусть у нее все хорошо будет, а я уж присмотрю за этим, в меру своих сил.

В церкви пробыли недолго, с четверть часа всего. Вера опять поплакала, хоть я и не заметил, когда успела. Только на солнце увидел, что глаза у нее от слез опухли и покраснели. Сделал вид, что не заметил. Если прячет свое горе от окружающих, так и нечего в душу лезть.

- Нам на шхуну идти сейчас надо? - спросил я ее.

- Нет, там без нас справятся. - ответила она. - До восьмичасовых склянок можем своими делами заниматься.

- Ну раз можем, то пошли стрелять. - сказал я.

ВЕЧЕР

Вернулись мы вчера на шхуну часам к семи, примерно. Долго стреляли в дюнах из "детской" однозарядки. Процесс получился куда как продолжительным, потому что одно дело - заниматься этим на механизированном стрельбище, и совсем другое - каждый раз бегать к мишени за итогами очередной "кучи". "Детская" винтовка оказалась все же серьезней мелкашки. Та и на сто метров уже с трудом, если только какой-нибудь "Аншютц" да хорошими патронами, а эта винтовка, простая и легкая, и на двух сотнях вполне приемлемый результат давала. И пуля была посерьезней мелкашечной, грамма так под три, правда, мягкая, без оболочки, лишь в восковой бумажке по пояску, чтобы ствол свинцом не гадился излишне.

Заодно я пристрелял свой "винчестер" убойного калибра, чего до сих пор не удосужился сделать. Потратил тридцать патронов, обеспечив себя на завтра занятием по переснаряжению, но зато разобрался, как надо целиться, чтобы метров за триста попадать четко, без промаха. Это ведь наука не такая очевидная, как на первый взгляд кажется. Пуля тяжелая, но летит относительно медленно, и траектория у нее крутая, так что стрелять из такого оружия надо уметь. Кстати, не думаю, что "болты" местные так уж сильно превосходят это "винчестер" по настильности траектории, но вот в останавливающем действии, равно как и в "умении" вызвать болевой шок, точно проигрывают.

Из револьверов тоже постреляли. Я Веру немного поучил получше управляться с ее "бульдогом", как, оказывается, здесь называли такой револьвер, хоть настоящий "бульдог" был совсем другим, с поочередным заряжанием. Но она и так неплоха была в этом деле, разве что некоторые двуручные хваты были для нее в новинку. Пострелял и я. Купленный "кольт", который здесь так и назывался, как Вера мне сказала, грохал солидно, патрон был достаточно мощный, с тяжелой пулей. Бил револьвер точно, в руке лежал хорошо, и после совсем недолгой практики я понял, что с десяти метров навскидку из него попаду врагу в любой глаз на выбор, с пятидесяти, прицелившись, могу и в башку, если противник двигаться не будет. А уж дальше - это как бог положит.

На обратном пути завернули в оружейный, где я прикупил еще по коробке новеньких латунных гильз обоих калибров, для винтовки и револьвера, и капсюлей, решив, что в будущем на тренировке экономить нельзя.

К этому времени Игнатий прибыл на борт с новой командой. Семь человек, все разного возраста, лет от двадцати до сорока с лишним, крепкие, шумные и очень сноровистые. Каждый из них успел заменить шляпу на повязанную разноцветную косынку, которая в сочетании с бородатыми физиономиями и загаром цвета старого дерева делали их похожими на пиратов из детских книжек. К тому времени, как мы с Верой пришли, шкипер их всех в работу успел запрячь, готовить шхуну к отплытию и разбираться с товаром, который тоже доставили и как раз успели сгрузить.

Спустился я в трюм, к "своему" столбу, чтобы убрать оружие и сумку с книгами, и обнаружил, что там стало намного теснее - ряды остро пахнущих зелеными яблоками бочек надвинулись на "спальный отсек", а кроме наших с Иваном коек там висели еще несколько, под каждой - по сундучку, и на каждом столбе, в изголовьях - по винтовке, а у некоторых еще и по револьверу в кобуре. Ага, все не так просто здесь, получается не только команда. а заодно и отряд целый.

Вера сразу взялась за товарные книги, погрузившись в дела, Игнатий командовал напропалую, с помощью немолодого крепыша с бородой веником, которого звали Глебом, и который, по всему видать, был у прибывшей команды за главного. Как потом выяснил - боцманом он был.

А вот Иван-моторист свою машину закрыл люком, на люк навесил замок, высказал вслух угрозы каждому, кто попытается к налаженному механизму полезть, после чего предложил мне прогуляться, чем удивил немало.

- А куда? - спросил я.

- Да на рыночную площадь. - сказал Иван, попутно заправляя свой длинный седой хвост. - Пива или сидра попьем, на бильярде сыграем. Не против?

- Да я всегда... - даже обрадовался я.

Улочка, откуда мы забрали вчера Игнатия, мне не слишком понравилась, а вот на рыночной площади я видел несколько вполне пристойных заведений, навестить которые при случае желание возникало сразу, да как-то повода не было и компании. Даже пожалеть успел, что завтра отвалим, и так мимо проскочу, я ведь и в "прошлой жизни" аскетом не был и схиму не принимал. А тут такая оказия.

Шкипер против нашего отсутствия не возражал - Иван свои дела на судне все переделал, а я и в команду толком не входил - так, на подхвате, вроде телохранителя Веры. Вот и пошли.

Город вечерний от дневного отличался заметно, но многолюдно не было - будний день и завтра с утра пораньше всем к трудам праведным приступать. Ну и мы ничего такого особо загульного не планировали - так, по кружечке-другой опрокинуть, да шары по столу покатать. Иван вел меня в конкретное место, именуемое здесь "кабаком" не жаргонно, а вполне официально, а назывался этот кабак "Золотой тунец", и над дверь в него висела явно снятая с судна доска именно с такой надписью.

- Хозяин кабака, Сергий, на шхуне "Золотой тунец" тридцать два года отходил. - пояснил Иван, толкая входную дверь. - На берег сошел одновременно с тем, как шхуна на капитальный ремонт встала, так что доску прихватил. И кабак переименовал, раньше он "Дубовой бочкой" назывался.

Я огляделся. Занимавший половину первого этажа красного кирпичного дома кабак по интерьеру больше всего английский паб напоминал. Темное старое дерево повсюду, тяжелое и массивное, начищенная латунь, увесистые столы, полумрак. На стойке краны с ручными насосами, но без привычных нашему глазу названий марок пива. Только кабатчик ведает, что там и где.

В углу стол для русского бильярда, обтянутый почему-то не зеленым, а светло-фиолетовым сукном. На нем двое играют, по виду, насколько я наловчился здесь идентифицировать публику, на приказчиков похожи. Отработали день, теперь играют неторопливо, с удовольствием, на узких полочках, что вдоль стен тянутся, кружки с пивом стоят. Оба молодые, так что дома, видать, пока еще никто не ждет. А может и ошибаюсь, не настаиваю.

За стойкой, к удивлению моему, еще и круг для "дартс" обнаружился. И какая-то большая доска с красными и белыми шариками и многочисленными гнездами. Такой игры не знаю, и не видел никогда, что-то местное, наверное. А так, в остальном - ну точно паб. Хотя, если подумать, то паб и есть вершина развития маленького бара в маленьком городе, куда ходят одни и те же люди, и так десятилетиями. В Англии некоторые пабы на своем месте уже несколько веков стоят, никуда не деваются.

Еще три человека за столом сидят и о каких-то делах говорят, и тоже все трезвые. Да, это вам не "моряцкая улица", чистое благолепие. Мы тоже столик заняли у самого окна. Иван норовил было в дальний угол уйти, но я его удержал - мне пока все внове, в окно поглядывать хочется.

Кабатчик - молодой, круглолицый, явно не хозяин заведения, с редкой светлой бороденкой и в намотанной на голову косынке, спросил у нас:

- Чего налить, уважаемые?

- Ты что, сидр или пиво? - спросил у меня Иван.

- Пиво давай. - сразу решил я. Сидр местный я пробовал, а пиво - еще нет.

- Два красных пива нам. - сказал Иван кабатчику. - И к пиву "шелухи" мисочку.

Что такое "шелуха" - я понятия не имел, но решил не спрашивать - все равно сейчас принесут, тогда и разберусь. И какое здесь пиво "красным" полагают - я тоже понятия не имею.

Кабатчик возился недолго. Ловко орудуя насосом, нацедил две больших глиняных кружки пива, затем достал откуда-то из-под стойки большую коробку. из которой насыпал в миску чего-то легкого, шуршащего. Затем все это собрал на поднос и принес нам, расставив на столе на кружочках, явно вырезанных из каких-то широких листьев, сейчас уже подсохших.

- Ну, давай за то, чтобы у тебя дальше хорошо все было. - сказал Иван, поднимая кружку. - Тебе по башке досталось - это плохо. Зато ты к нам в ватагу попал - это хорошо. И сразу к тебе уважение. Так что - удачи тебе. Да и нашей "Закатной чайке" удачи не помешало бы, а то видишь как сложилось... За них потом выпьем, сам понимаешь.

На такой тост возразить было нечего - все верно изложил Иван-моторист. Повезло мне сюда угодив, сразу к нормальным людям прицепиться. Хоть не один теперь, а с ватажниками-товарищами. То, что здесь слова "команда" и "ватага" разные значения имеют - я уже понял. Команда - это шкипер, моторист, боцман и остальные, кто шхуну ведет. А вот если нас с Верой добавить, кто пассажирами идет, а без нас все равно нельзя - уже "ватага".

Пиво было не красным, а просто темноватым, но светлым, до темного ему пока далеко. И не фильтрованным, кстати, а еще - вкусным. "Шелухой" оказались сушенные с солью рыбки столь крошечного размера, что закидывать их в рот надо было даже не по одной, а щепотками, чтобы распробовать. О костях-плавниках, понятное дело, речи вообще не шло - они сами на языке таяли солеными лужицами, которые только пивом и смывались. А вообще вкусно, к пиву - в самый раз, и от традиции "пиво с воблой" недалеко ушли.

Тост за погибших оказался не третьим, а вторым, причем традиционно, как я понял - сначала за здравие, потом за упокой, а потом уже за все остальное, что в голову придет. Пили его не вставая, но не чокаясь.

Почти сразу после второго тоста к нам хозяин кабака подошел, тот самый Сергий - тучный, рослый, одышливый, с голосом как контрабас, с седоватой бородой карломарксового калибра, в сбитой на затылок шляпе. С Иваном тепло поздоровался, дружески, затем сам к нам с кружкой подсел, стребовав от парня за стойкой за счет заведения нам еще по одной подать, что тот и не замедлил исполнить.

Посмотрев мне в лицо своими маленькими темными хитроватыми глазами, он прогудел:

- Наслышаны, наслышаны про бой вчерашний. Слухи ходят, что ты собираешься на другие бои выставляться?

- Это кто такие слухи пустил? - удивился Иван. - Андрей за Игнатия только и вступился, чтобы проблем не было. Надо оно ему?

- Верно? - переспросил Сергий меня.

- Верно. - кивнул я. - На что оно мне надо, на потеху пьяным в морду получать? Пусть друг с другом бьются, если охота.

- Это верно. - даже вроде как обрадовался собеседник. - А то Криворукий этот, что бои устраивает, тот еще умник - клейма по нему плачут. Свяжешься с таким - и сам не рад будешь. Или пришибут где, или за его ходы темные под стражу возьмут.

- Понял. - кивнул я, а затем спросил: - А компания эта, Фома, Павел, с которым бой был... Они кто такие?

- Разное болтают. - поморщился Сергий. - Шулера они без сомнения, но больше пьяных обыгрывают. Куда-то из города уезжают, надолго иногда, потом возвращаются. Слухи ходят, что контрабандой занимаются, но за руку не поймали, сам понимаешь.

- Это верно. - подтвердил Иван. - У полковника с контрабандистами разговор короткий, и преподобный приговоры щедро отвешивает. Тут вся контрабанда с неграми, а за товар напрямую они только оружие и берут.

- Еще бают, что за ними и убитых хватает. - продолжил кабатчик. - Но тут уже так, что не пойман - не вор. Знают многие, да подтвердить некому. Фома стрелок изрядный, из лучших в наших краях. Хоть из револьвера, хоть из винтовки. Да и остальные тоже знают, с какой стороны ружье стреляет.

Интересно. Я уже заметил, что общего благолепия здесь не случилось, всякого народу хватает в городах, но не думал, что власти местные настолько толерантны, что и откровенные банды не трогают. Хотя... если вспомнить царя Хамураппи Справедливого, у того на сей счет четко было: если обвиняешь кого-то в преступлении, за которое казнь полагается - сумей доказать. Не сумел - казнят тебя. Очень помогало от ложных доносов и безответственных обвинений. Может и здесь такой подход, тогда и вовсе неплохо. Из того, что я увидел, впечатления, что люди из-за преступников боятся по улицами ходить, у меня не составилось.

- Ну ты понял, к чему я все, так? - спросил Сергий. - К тому, чтобы не вязался ты с Криворуким, но это половина дела. А вторая половина в том, чтобы Павла опасался. Он еще та скотина, и злопамятный. Про это предупредить хотел.

Что Павел не по-спортивному злопамятный, это я сразу понял, еще когда ему в глаза глянул после драки. Он из тех, что проигрывать не согласен никогда, причем неважно, каким способом отыгрываться. Такие могут и нож в спину сунуть, и из-за угла стрельнуть. Но Сергию спасибо, подтвердил мое впечатление.

Посидели, по третьей кружке выпили, да и обратно пошли. Напиваться негоже, с утра выход ранний, да и незачем. Посидели, да партию на бильярде сгоняли, причем Иван обыграл меня вчистую, хорошо, что всего на рубль играли, исключительно для интересу.

Когда вернулись, то обнаружили, что на судне жизнь била ключом. Игнатий справедливо счел, что команда достаточно отдыхала, пока болталась на берегу, и всем дело нашел. Даже кок, которого все звали Сашкой, молодой, длинный и неприлично тощий для повара, был занят приемом и подсчетом припасов. Двуколка с впряженным осликом подвезла на пирс целый штабель ящиков, в которых были овощи, фрукты, яйца в коробках, переложенные стружкой, вяленое мясо и консервные банки из чуть желтоватой жести, про содержимое которых мне сердце намекнуло - тушняк.

Остальные разбирали снасти, что-то делали с ними, что - мне не понять, один из морячков драил палубу резиновым скребком, в общем - порядок был на судне. Затем вахтенный остался на палубе, а остальные, меня включая, спать отправились, что оказалось не так уж просто с непривычки - одна половина моряков храпела вперегонки, а второй это все было без разницы. И только я долго ворочался в неудобной провисающей койке, пока все же не уснул.

ОТПЛЫТИЕ

К удивлению моему, будить меня с утра никто не стал. Проснулся я от звука плещущейся в деревянный борт волны и ощущения того, что мир начал вокруг меня покачиваться. Честно говоря - огорчился, хотелось застать этот момент - первого в моей жизни отплытия на настоящей парусной шхуне.

Подхватился, вытащил из сундучка несессер с туалетными, и метнулся по трапу наверх, шурша тростниковыми тапками. Кричали чайки, утренний ветерок был пока свежим, жара еще не навалилась, хоть солнце уже взошло, а вода из темной ночной превратилась в бирюзовую утреннюю.

Суеты на палубе не было. Игнатий сам стоял за штурвалом, двое моряков возились с чем-то у канатного ящика, Иван-моторист смазывал уключины у висящей шлюпки, самый молодой из матросов, отзывавшийся, как я вчера заметил, на имя Федька, рыжий, конопатый и круглоголовый, с едва пробивающейся редкой бородой, сидел с банкой белой краски в руках возле рубки, аккуратно нанося неизвестно какой уже по счету слой на ее стену. Из камбуза слышался звон кастрюль, а из трубы над ним несло запахами кухни.

Вера тоже не спала, и сейчас стояла на самом носу судна, держась за ванты и глядя куда-то вдаль, и ветер трепал две черные ленточки на ее новой соломенной шляпе. Я подошел сзади, спросил:

- А что меня не разбудили? Не многовато ли чести?

- Я попросила, чтобы не будили, а то ты ни одной ночи не спал толком. - сказала она, обернувшись, а затем спросила: - Красиво, правда?

Шхуна с наполненными попутным ветром парусами шлам по широкому проливу между двумя большими островами. Остров справа был покрыт лесом, в сплошной зеленой стене которого были видны следы вырубок, а тот что слева, холмистый и зеленый, поднимался от воды пологими террасами, и если приглядеться, то можно было увидеть стада коров, пасущихся на зеленой траве. Картина и вправду поражала своей яркостью и какой-то праздничностью - яркая вода с искрами солнца в мелкой волне, сочная зелень, ярко-голубое безоблачное небо, белые паруса - действительно красота. Тишина и покой - парусник не пароход, лишь плеск из-под форштевня слышится.

- Верно, красиво. - согласился я. - А что за острова?

- Тот что справа - Зеленый, а слева - Пастуший. - пояснила она. - На Зеленом плантации какао, а на Пастушьем... ты сам видишь, там скот разводят.

- Большой остров должен быть. - немного удивился я.

- Самый большой, на день пути, - подтвердила Вера. - Не меньше двух тысяч человек на нем живет.

- Помню... по карте помню. Это мы часа три уже идем?

- Примерно. - подтвердила она. - Зато выспался наконец, чего расстраиваешься? У тебя на борту все равно постоянных дел нет, мы с тобой пассажирами.

- А сколько ходу?

- Три дня, примерно, как ветер будет. Тут лучше у Игнатия спрашивать.

Острова с обеих сторон понемногу расступались, впереди виднелись другие, поменьше, а вообще чистого горизонта в этих местах не было совсем. Куда ни глянь - везде островок виднеется, или два. Или три.

- А острова здесь все заселены? - спросил я у Веры.

- Нет, только самые большие, где пресная вода есть. Кому надо жить там, куда воду возить приходится? Бывают лагеря рыбаков, например, или охотников на морского зверя. Контрабандисты товар прячут иногда.

- А что за контрабанда у вас? - заинтересовался я. - Вроде же других народов в этих краях нет, что за пошлины?

- Нельзя с неграми торговать иначе чем через Новую Факторию. - сказала она. - Еще нельзя серебро добывать самостоятельно, а только на казенном руднике. И сдавать его надо в Новую Факторию. С неграми торговать не всем можно, а лишь по реестру. Вот и контрабанда.

- Турки или свои?

- И свои, и турки. - ответила она. - С турками вообще сложно, они и ружья племенам продают, рабов нелегально вывозят, серебро на малых шахтах добывают тайно, и в слитках отправляют. Много что делают.

Кивнув, я отправился к крану с водой, где и занялся своим утренним туалетом. Игнатий из рубки кивнул мне приветливо, проходивший боцман тоже поздоровался, а я, набрав воды в миску, отправился к борту, где и пристроился с бритвой и зеркалом, скоблить щетину со щек и ровнять еще непривычную самому круглую бородку. Никогда поросль на морде не отпускал, а тут сподобился, надо привыкать.

Сняв шляпу, отложил в сторону, провел рукой по волосам. А стричься здесь надо будет почаще, чтобы свой ежик в полноценную шевелюру не превращать. Когда ты постоянно в головном уборе, это очень напрягает. Мы вот не понимаем, зачем нужны щетки для волос, а в тридцатых и до этого ими все мужчины пользовались - снимали сало и остатки бриолина с волос, потому что под постоянно надетой шляпой все это черт знает во что превращалось.

- Судно на левом траверзе! - крикнул вахтенный.

Я на левом борту и сидел, так что присмотрелся. Точно - вдалеке из-за края пастушьего острова показалась едва заметная точка какого-то судна. Я увидел, как Игнатий взял большой бинокль, приложил к глазам, долго всматривался. А я прислушивался к тому, что он скажет. Подошла Вера с бака, встала у рубки.

Затем шкипер отложил свою оптику и сказал:

- Турки. Та самая яхта, что мы видели, когда в Нову Факторию шли. Контрабандисты.

- Нападут? - спросила Вера напряженным голосом.

- Конечно. - кивнул Игнатий, глубоко вздохнув. - Они уже курсом на перехват легли. К бою, короче!

Боцман Глеб свистнул в свою тонкую длинную дудку так, что у меня левое ухо заложило, и заорал:

- Команда - в ружье! Шиты к бортам, пушку на палубу! Грантометчики, разобрать оружие!

И команда метнулась кто куда, врассыпную, как разбитая битком пирамида на бильярдном столе. Правда, при кажущейся хаотичности, все происходило быстро и толково. Едва я успел слететь вниз, надеть пояс и подвесную с оружием и патронами, и подхватить винтовку, как следом уже прискакали матросы, тоже повально вооружаясь. А когда я бегом, топоча по ступеням трапа, взлетел на палубу, то обнаружил ходовую рубку укрытой толстыми деревянными щитами со всех сторон, и такие же щиты с подпорками выстроились вдоль бортов, давая укрытие для стрелков с винтовками. А что? Пули здесь мягкие, в толстом дереве застревать будут, так что защита приличная. Да и прицелиться в человека в укрытии куда сложнее.

Заодно разглядел гранатометы - короткие однозарядные винтовки с толстыми стволами, на которые надевались оперенные гранаты, похожие на маленькие и сильно похудевшие минометные мины. Вспомнил, что воевавшие в Югославии о таких рассказывали, называя "тромблонами". С холостого патрона стреляют, метров на двести, кажется. А то и на триста, так не вспомню.

Яхта заметно приблизилась, она явно шла наперехват, сходящимся курсом. Разглядеть, что там делается на палубе, пока не удавалось, но маленькая черточка уже превратилась во вполне оформившийся силуэт узкой и длинной посудины, идущей на всех парусах.

Кстати, а это что? Тут мне открылось настоящее значение тех стальных треног, что я заметил еще в первый момент, да так и не понял, что с ними делать принято. Иван-моторист с боцманом пыхтя и ругаясь, вытащили из рубки, из какого-то длинного сундука, сверток промасленного брезента, бросили его на корме и быстро развернули. А затем подхватили показавшуюся из-под мешковины длинную железяку, ловко насадили ее на треногу, и... я увидел пушку. Нет, не такую, конечно, чтобы очень впечатлить, скорее даже наоборот, но это была именно пушка. Миллиметров сорок калибром, может даже сорок пять, если привычными величинами мерить, с простейшими прицелами из проволочных концентрических окружностей, даже с плечевыми упорами, с клиновым затвором, который запирался поворотом длинной кривой рукоятки. И даже с простеньким механизмом вертикальной наводки - горизонталь наводилась вручную.

Матрос Федька лихо подлетел с двумя плоскими ящиками в руках, уложив их на палубу, и Иван, щелкнув замками, откинул их крышки. В каждом оказалось по семь небольших снарядов с латунными гильзами. Снаряды в одном из ящиков были с черными головками, во втором - без всякой маркировки.

Подбежал второй матрос, выложил еще два ящика снарядов, затем они с Федькой, ухватив за приклепанные ручки, вытащили из рубки тяжелую плоскую железяку и насадили ее на направляющие - получился щит у пушки. Затем суета прекратилась - все разбежались по боевым постам. Вера нырнула в рубку, встав рядом с Игнатием, и выглядывала через бойницу в дощатом щите.

Иван перекинулся парой слов с Глебом, и оба вдруг показались мне очень озадаченными. Просто чрезвычайно. Так, как будто собрались водки купить, и вспомнили, что деньги никто не взял, иначе и не опишешь.

- Иван, ты чего? - спросил его я.

- У нас за канонира Власий был. - быстро ответил он. - Так Власия негры побили с остальными. А на "Красном дельфине" вообще пушки не было, и стрелять из нее толком никто не может.

- Во как... - поразился я, чувствуя, как все внутри холодеет. - Это мы вроде как к бою готовы?

- Давай я попробую. - предложил Глеб, но по тому, как он вздохнул, я понял, что больших успехов от себя боцман не ожидает.

- А ну-ка... - сказал я, чуток отталкивая его в сторону. - На хрен с пляжа...

- Чего? - не понял боцман, подвинувшись.

- Да неважно. - ответил я. - Заряжающего мне давай.

- Я за него постою. - сказал Иван настороженно, явно прикидывая, не лучше ли будет оттащить меня от их пушки, от греха подальше.

- А тебе к машине не надо? - поинтересовался я у него. - Скорости бы прибавили.

- Не прибавили бы. - буркнул он. - Ее четверть часа только прогревать надо, а они бакштагом идут, нас раньше догонят. Не заметили мы их из-за острова. Теперь только отбиваться.

Я потянул за ручку затвора и тот, хорошо смазанный, вышел из гнезда с тихим чавканьем. Открылась хорошо отполированная внутренность казенника. Я снова потянул за рукоятку, уже в обратную сторону - затвор закрылся. Ага, с этим понятно. Покрутил ручку вертикальной наводки, пошевелил стволом. Так, тут все ясно. Прицел какой?

К счастью, на вертикальной стойке с целиком были цифры. "П" - и дальше с шагом в единицу, судя по всему - в сотнях метров. Всего прицел размечен был до трех километров, хотя стрелять на такую дистанцию с таким прицелом я бы все же не стал. Так... а горизонталь в сетке прицела должна быть горизонтом. Наверное, потому что ничего другого, подходящего на эту роль, тут не видно. Нельзя здесь без горизонта, иначе спуск жать наугад будешь, волна-то шхуну качает, как маятник - вверх и вниз, вверх и вниз.

Иван с боцманом настороженно переглядывались, наблюдая за моими манипуляциями. Яхта между тем продолжала нас догонять, и вскоре Игнатий крикнул:

- Точно турки! И точно за нами! Пушка на носу у них!

- Ага, верно, пушка. - сказал и Иван, тоже глянувший в бинокль.

Надо бы и мне такой оптикой обзавестись будет, что я, хуже других?

- А дистанцию посчитать сможешь? - спросил я его.

- Игнатий, дистанцию давай! - крикнул Иван.

- Дистанция тридцать кабельтовых примерно! - донеслось из рубки.

- Эй... я человек сухопутный, вы мне ее в метрах давайте для стрельбы! - заорал я.

- До стрельбы дойдет - дадим в метрах. - крикнул в ответ Игнатий. - А пока так привыкай.

- Быстро догонят. - сказал Глеб. - Они без груза, налегке, скорость хорошая. Им даже машину запускать не надо.

Никто ему ничего не ответил, все напряженно молчали. Из того, что я уже понял, хорошего нам ничего не грозило в случае победы турок - захват судна, а для тех из экипажа, кто в живых остался - рабство. Другие варианты даже не рассматриваются. Правда, до этого еще дойти должно, мы тут вроде тоже не совсем лыком шиты.

- Иван, а сколько у них на яхте людей может быть? - в конце концов нарушил я томительное молчание.

- Человек двадцать, не меньше. - откликнулся моторист. - Это мы, купцы, на экипаже экономим, а пиратам что? Им преимущество в огне нужно. Может и больше оказаться.

- Понятно... - протянул я, помрачнев.

Преимущество у противника серьезное, и по скорости, и по маневру, и по численности, а следовательно - по плотности огня. И чем ближе к нам они будут, тем вернее это преимущество скажется. А метров с двухсот они просто не дадут нам головы поднять, если из винтовок стрелять умеют. А затем абордаж - и все закончится для нас плачевно.

Какой выбор? А никакого.

- Иван, где какие снаряды?

- Что? - не понял он. - Патроны?

- Ну да.

- С черной головой - дымовики, для пристрелки. Без головы - взрывной, с толом. - ответил моторист.

- Дымовик давай! - скомандовал я, и Иван, выхватив из ящика увесистую чушку снаряда, уложил ее в казенник, дослав толчком. Я запер затвор, приложился.

- Дистанция до цели?

- Две тысячи, примерно! - крикнул Игнатий.

Ну, спасибо, перешел на метры. Век не забуду, или сколько проживу. А вообще многовато для стрельбы пока, всплеска могу не увидеть. Да и точность так себе - у шкипера дальномера нет, он смотрит по шкале бинокля, прикидывая высоту мачты преследователя. Поэтому лаптей десять в ту или иную сторону накинуть можно смело. А то и все двадцать, да еще с тапочками. Белыми.

Противник выстрелил первым. На носу яхты расплылось небольшое белое облачко, а далеко за кормой плюхнуло, подняв небольшой фонтан. Пошла пристрелка, причем противник обходился без пристрелочных. А ну-ка, я попробую... рановато, но что поделаешь, надо самому свою стрельбу рассчитывать. Я ведь в этом деле даже не дилетант, а теоретик. Одно дело из пушки БМП-2 стрелять, и совсем другое - из какого-то древнего Гочкиса. Гочкис это, точно, я такое в музее видел. Но все же надо пальнуть хоть раз несколько, чтобы понять, как она стреляет. Хоть баллистику прикинуть.

Подкрутил вертикаль так, что она на два километра установилась, наваливаясь плечом на упор, чуть развернул туго сдвинувшееся орудие. Взвел с громким щелчком ударник, взялся за шнур. Дождался, когда горизонталь прицела пересечется с линией горизонта, и дернул. Бумкнуло, не так чтобы даже очень громко, но гулко, словно в гонг ударили, с дульного среза сорвалось облако вонючего кордитного дыма, а маленький снаряд, оставляя хорошо заметный дымный след за собой, полетел в сторону противника. А я принялся считать: "Сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три..."

Летел снаряд по довольно крутой траектории, но все же достаточно быстро, метров так пятьсот в секунду, потому что до удара о поверхность воды прошло около четырех секунд с небольшим. А еще у нас получился недолет метров в двести, если очень-очень приблизительно считать. Я схватился за рукоятку вертикали, похожую на ручку мясорубки, и завертел ее энергично. А Глеб с Иваном открыли затвор и затолкали в казенник еще один пристрелочный. Ага, боевое слаживание у нас началось - это хорошо.

Снова с носа яхты ветром снесло белый клок дыма, и снаряд пронесся где-то над нашими головами, оставляя за собой негромкий шелест, и рванул прямо на поверхности воды.

- Вот ведь ирод! - выругался Иван. - Без пристрелочных колотит, да еще на слабой трубке, от прикосновения рвется. Хороший канонир у них, видать.

Последняя фраза прозвучала предупреждением мне. Я его правильно понял - подбил горизонталь, и затаив дыхание, начал ловить момент. Горизонт то поднимался выше отметки, то опускался ниже, я пытался предугадать, сколько времени пройдет между моментом, когда я сам скажу себе "огонь!" и тем, как снаряд покинет канал ствола. Турки даже успели выстрелить по нам еще раз, опять с недолетом, хоть уже и меньшим, когда снова пальнул я.

Перелет должен был быть, но рвануло на мачте турецкой яхты, сбив мои расчеты, но вызвав отчаянный восторг нашего экипажа, который принял эту случайность за признак моего редкого мастерства. Все заорали, засвистели, в адрес преследователей понеслись ругательства и божба.

Теперь была очередь преследователей, и они снова дали перелет, совсем малый на этот раз. Если бы не небольшая ошибка в горизонтальной наводке, то могли бы и по мачтам влепить, осыпав нас осколками. Пусть снаряд и небольшой, но килограмм с лишним в нем точно есть, как мне кажется. Рванет как хорошая граната, вроде "эфки", а это немало. Надо бы маневрировать по-хорошему, но на такой дистанции после двух-трех выстрелов упреждение на глазок брать не проблема, если резко курс поменять, а если чуть-чуть - так толку никакого, само судно как раз в величину погрешности. Зато и мне мешать будет ровно настолько же, а это значит, что вероятность того, что противник нас нагонит, только выше становится - пока весь расчет а то, что удастся выстрелить как-нибудь сокрушительно для врага.

Кстати, что там Иван про "слабую трубку" говорил? От прикосновения рвется? Она выставляется, или как?

- Осколочно-фугасный! - крикнул я и наткнулся на непонимающие лица.

Привычка - страшная сила.

- Взрывной! - поправился я.

- Какую трубку? - спросил Иван, выхватывая снаряд из ящика.

- Слабую!

Иван схватил снаряд, каким-то ключом, сбросил колпачок, выловленным из того же ящика, сдвинул бронзовую головку, провернувшуюся с тихим щелчком, после чего затолкнул его в казенник. Лязгнул затвор, я снова взялся за наводку. Сотня в минус была нужна, и он нас еще догнать успел... минус двести, значит. Недолет может быть, но это если горизонт поймаю, а не поймаю, так улетит хрен знает куда.

Так... вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-...

- Баммм!

Черная точка улетающего снаряда видна была хорошо. Чуть больше трех секунд, недолет, но рвануло прямо у борта, оставив на воде дымное облако. А вообще... потопить такими снарядами судно можно если только целый день стрелять, в одну точку и в упор. Можно что-то повредить. Можно выбить команду. Можно даже повредить машину и изорвать такелаж. Можно сбить пушку противника, но вот потопить нельзя, если не угодить в какой-нибудь склад боеприпасов или бак с горючим. Тут бы зажигательные снаряды больше подошли, но в ассортименте их нет.

Примерно ясно, что делать - бить по палубе и мачтам, издалека - со "слабой трубкой", а как ближе подойдут... с "крепкой"? "Сильной"?

Дальше на какой-то момент равновесие установилось - не попадал никто, ни мы, ни они. Хоть постреливать и продолжали. Когда Игнатий крикнул, что дистанция километр, преследователи добились первого попадания - снаряд ударил в корму нашей шхуны чуть ли не у нас под ногами. Грохнуло, брызнуло дымом, огнем и щепками, но никого не задело, разве что Глеб заслал Федьку в рулевой отсек, осмотреться и доложить о повреждениях. Я же ответным выстрелом промахнулся, добившись небольшого перелета. Снаряд пролетел сквозь парус и взорвался дальше, а я выматерился, потому что потребовал выставить "тугую" трубку, вот как это правильно называется. Зато потом промахнулись турки, снаряд угодил в воду метрах в двадцати за кормой, а вот мой ответный гостинец ударил, как сказал Иван, прямо в щит, прикрывающий стрелков. Пыхнуло, сверкнуло, а моторист закричал радостно, глядя в бинокль:

- Накрыло кого-то! Потащили! И щит к дьяволу снесло!

Лучше бы пушку снесло, а то она пальбу продолжает и очень даже запросто может снести нашу. Если бы не качка, то давно бы попали, с земли я на такой дистанции из винтовки человека уложить смогу.

Затем у нас рвануло прямо на палубе, ближе к носу, а я со страху чуть в штаны не навалил, потому что понял, что снаряд где-то между нами прошел, я даже горячий ветер от него ощутил. Еще чуток - и я бы кишки с палубы собирал, или ноги гонялись бы за верхней половиной. Но никого не задело, лишь перебило ванты, да и то не все, совсем не критично. А вот я попал снова, и почти в то же самое место, в щиты, вызвав заметную суету у противника. А еще на борту яхты показался явно заметный ручей крови, стекавшей с палубы - кого-то нашинковало.

Когда турки приблизились метров на семьсот, стало хуже - пошел еще и ружейный обстрел. Пока не слишком меткий, с прицелом "просто в судно", но щелкающие по доскам пули начали нервировать. Хорошо, что у противника шрапнели нет. Хотя... шрапнель опасна людям неподготовленным, или застигнутым в открытом поле, а мы могли бы и козырьками прикрыться. Нет, шрапнель в такой драке не нужна, зажигательных бы...

- Тугая трубка, заряжай! - крикнул я.

Снова лязг клинового затвора, щелчок взведенного ударника. До них почти прямой выстрел... а что я, собственно говоря, в стрелков целюсь? Рубка ходовая видна хорошо, перед ней мачта. Если в рубку не попаду, где рулевой, то может снаряд в мачту угодит, и тогда осколки по стрелкам со спины сыпанут. Попробую...

Горизонт скачет, но мы уже привыкли... момент научились ловить... Грохнуло где-то за спиной, оглушило, секануло чем-то по плечу и шее, загрохотали доски. Попали, сволочи! В рубку! Нас щит спас, что мы перед ней поставили - на нем взрыватель сработал, а снаряд разорвало уже за ним, между защитой и самой рубкой.

Я хлопнул рукой по плечу и наткнулся ладонью на торчащую из меня щепку. Выдернул ее с матерщиной, а вторую Глеб из моей шеи дернул, не церемонясь. Опять нам повезло.

Пока разбирались, противник еще снаряд выпустил. Тот пролетел над палубой, и угодил аж в бушприт, ничего не повредив, лишь напугав нас снова. С нашей стороны тоже захлопали винтовки, сидящие за укрытиями матросы начали отстреливаться. С той стороны тоже сыпало чаще, причем целились явно по нам, заставляя приседать за укрепленным фальшбортом. К счастью строители "Закатной чайки" на такие приключения наверняка рассчитывали, потому что пустили на защиту толстый брус, который пуле никак не пробить, да и снаряд осколочный не вдруг возьмет.

Но тут что-то шарахнуло в задний фальшборт с такой силой, что пробило доску навылет, а затем со страшным визгом отрикошетило от чугунной швартовочной утки, еще и расколов ее пополам.

- Иван, это что?

- Крепостное ружье! - крикнул он, приподнимаясь и вглядываясь в бинокль. - Двадцать миллиметров. У них штуки три таких... из них обычно по Стирлингам садят, когда те работают. А сейчас в рубку целят, скоты...

Ну ничего, теперь моя очередь... Собравшись с духом, высунулся, донавел пушку... теперь уже близко, попадать надо, баллистика у пушки совсем понятная, расстояние вообще никуда... И вот она рубка, белые стенки, даже щитами не прикрыта... Как приманка прямо, только не промахнись... Трижды звонко ударили пули в щит, но это нам как бы по барабану, он толстый... А вот из крепостного ружья его точно прошьет. Это совсем не радует.

- Баммм!

Теперь снаряд чуть больше секунды на полет потратил. И рвануло там, куда я и целился - в рубке. На том самом месте, где у нас рулевой стоял, то есть шкипер Игнатий. Шарахнуло, сверкнуло, брызнуло осколками... но вроде ничего не произошло на первый взгляд. Пиратская яхта шла следом как привязанная, палили винтовки, заставив меня укрыться, снова бабахнула пушка, и кто-то из матросов закричал, но сразу замолк, и в ту сторону понеслась было Вера с фельдшерской сумкой, но выскочивший следом Игнатий перехватил ее и затащил обратно в рубку.

- Федька! - рявкнул Глеб рыжему матросу. - А ну проверь наших.

Тот лишь кивнул и понесся к носу, шлепая по палубе босыми ногами.

- А, черт вас возьми... - выругался я. - Иван, тугая трубка, патрон!

Иван схватил ящик со снарядами, подтащил ближе, затем они с Глебом закинули еще один снаряд в казенник, и тут же спрятались, потому что в фальшборт и щит снова яростно заколотили пули. Одна такая отрикошетила от доски в ствол пушки, после чего свалилась мне под ноги изуродованным кусочком свинца.

Так, страшно, но деваться некуда. Теперь выстрел прямой, главное в качку момент поймать, авось быстро справлюсь, не пристрелят, да и попасть в меня сложно, щит добротный. Наводчика, то есть меня, хорошо прикрывает, а вот остальному расчету лучше прятаться...

Снова бабахнуло с носа у преследователей, рвануло щепками наш фальшборт, выбило брус, затянуло вонючим тротиловым дымом, но нас не задело - осколки все наружу пошли. Зато через секунду меня напугало снова, и снова до дрожи в руках - щит вдруг зазвенел так, что уши заложило, по всему орудию прошла дрожь, а в щите появилось довольно аккуратное круглое отверстие с выгнутыми краями, как раз сантиметра два в диаметре. Из крепостного меня выцеливали.

А я попал куда-то в мачту, где снаряд и разорвался. Не знаю, повредил он кого, или нет, но я в рубку целился. Не повезло, все качка, стой мы на месте, так из пушки и с треноги можно свечки тушить, не то что в рубку попадать.

И тут случилось нечто неожиданное - наша "Чайка" вдруг начала резко поворачивать вправо, уходя от оптимального направления ветра, который пока дул нам прямо в корму.

- Ты что делаешь? - заорал Иван на шкипера, увлеченно крутившего штурвал.

- А ты сам на их рубку посмотри! - крикнул Игнатий в ответ с явным ликованием в голосе. - А потом бегом Стирлинг греть!

Посмотреть Иван не успел - я отобрал у него бинокль и укрывшись за щитом, глянул на преследующее нас судно. У штурвала никого не было. И кажется, не было даже штурвальной тумбы на месте, или только самого колеса. Вот оно что... А командование их ведь тоже в рубке было...

- Всем укрыться! - крикнул я. - Даже не отстреливайтесь!

Ну, если наш шкипер прав...

Игнатий оказался прав. "Чайка" шла новым курсом, а яхта преследователей на всех парусах шла прежним. Может быть рулевое было разбито и заклинило. Может как-то еще повреждено. Думаю, что заодно тамошнему командованию досталось, и это было причиной потери интереса к нам, но в общем - результат налицо - их несло в сторону и им стало почти что не до нас. По нам еще недолго постреляли, добившись двух неопасных, в сущности, попаданий из пушки, и нескольких из крепостных ружей, получив в ответ одно в борт, после чего бой прекратился. А вскоре у нас запыхтел в своей яме Стирлинг, и за кормой вскипела полоса бурлящей воды от винта.

ПЛАВАНИЕ

Нас больше никто не преследовал, и остаток дня посвятили устранению повреждений. Глеб, который был не только боцманом, но еще и судовым плотником, призвав к себе в помощь вездесущего рыжего Федьку, заделывал пробоины, сначала в транце, затем в рубке. Экипаж менял и перетягивал перебитые ванты, Вера занималась ранеными. Раненых было двое - матросу Василию три осколка угодили в спину, причинив ранения, как принято говорить, "средней тяжести", поэтому он лежал пластом, обмотанный бинтами, а еще одному матросу, Спасу, осколок угодил в икру, но ничего всерьез не повредил. Вера извлекла его за пять минут и теперь Спас лишь слегка прихрамывал, работая наравне с остальными.

А мы с Иваном сначала пробанили орудийный ствол после боя, а затем Игнатий объявил, что обязанности судового канонира с этого момента будут лежать на мне. А заодно поручил после прибытия на место прикупить снарядов, боекомплект на одно орудие тут был совсем невелик - стоили они дорого, особо не разгуляешься, да и продавали их уже не торговцы, а капитаны рейдов, по специальным разрешениям, к моему удивлению - церковным. А в общем, оказался я в штате судовой команды, в должности судового канонира, хотя знания мои во всем остальном, кроме пальбы из Гочкиса, были более чем скромными - детское увлечение шверт-ботами большой помощи в таком деле не оказало. И поэтому, закончив чистку моего нового "личного оружия", я засел за его изучение, с помощью Ивана-моториста, разумеется. "Учи матчасть!", как говорится, а говорится мудро.

Несмотря на ранения и повреждения, настроение у всех было радостным, даже праздничным, если сказать точнее. Возможность ускользнуть пусть и быстрой, но все же шхуне с малым экипажем от скоростной пиратской яхты с многочисленной и готовой к драке командой - дело великой удачи. Я наши способности к обороне оценивал трезво: еще чуть-чуть, и противник сбил бы нашу пушечку с кормы, никакой щит не выдержал бы прямого попадания даже такого маленького снаряда, или пули из "крепостника", если правильно ей попасть, а затем прижал бы экипаж огнем, после чего лихо взял бы нашу "Закатную чайку" на абордаж. Шансов отбиться у нас не было. Не уверен, что помогли бы гранатометы, у противника таких тоже хватало.

Но все же нынешняя версия допотопного "противоминного" Гочкиса, пусть и чуть увеличенного калибра, нас спасла. Снаряд весом в килограмм - это как по две "лимонки" разом швырять в противника, да еще с такой скоростью, что можно пробивать борта и сбивать снасти, так что недооценивать его не следует. Удивило, как ни странно, немного то, что снаряжены боеприпасы тротилом. Почему-то от окружающего мира ждешь пироксилина в зарядах, а то и вовсе дымаря, все же паруса кругом и винчестеры, хотя ничего сложного в тротиле нет - добудь толуол да обработай смесью кислот. Ну и с правильной глиной смешай. А толуол этот хоть из древесины добывай, хоть из угля, хоть из нефти... хотя нефти я здесь пока не видел ни в каких проявлениях.

Пушка хранилась в ходовой рубке, в длинном деревянном сундуке, обшитом жестью, а во втором таком лежал боезапас, не такой уж большой, кстати. Я всего пятьдесят снарядов насчитал всех видов, и осколочных, и пристрелочных. Да, не крейсер это, не крейсер. Впрочем, пираты, что за нами гнались, вооружены были или точно такой же пушкой, или аналогичной. Все их преимущество было в скорости, маневре и численности, но никак не в артиллерии. С другой стороны, им нас захватить хотелось, а не топить. А вообще немного странно, от них бы следовало хотя бы пары пушек ожидать. Или я чего-то не знаю?

- Ну что, освоил нашу главную силу? - спросил подошедший моторист.

- Освоил. - кивнул я, защелкивая замки на пушечном ящике. - Ничего сложного нет. А часто приходится так вот отбиваться?

- Нет, ты что. - засмеялся он. - На моей памяти - третий раз, а я в море уже лет двадцать, считай. В первый раз не повезло.

- В смысле? - переспросил я.

- Кофе будешь?

- Буду.

- Держи. - он протянул мне кружку, в которой плескался горячий, густой как деготь черный напиток. Я и внимания не обратил, что он уже с двумя порциями ко мне пришел.

Мы отошли к борту, где и уселись прямо на палубу. Иван отставил свою кружку, раскурил небольшую сигару, после чего, отхлебнув кофе, заговорил:

- Я тогда на шхуне "Божье благословение" ходил. Хозяин у нас куда как набожный был, да попустил Господь все равно, прижали нас яхтой и шхуной в Кривом Проливе. Это туда, на восток, почти на самый рубеж турецкой территории. - пояснил он.

- А что занесло?

- Груз брали для поселенцев, вот с ним и вляпались. - ответил он. - Пытались отбиться, да куда там - прижали огнем, высадились на борт, ну и взяли всех. Но повезло, пираты оказались не ватажниками, которые в свободное от остальных дел время за добычей ходят, такими, как сейчас были, а настоящими, с Тортуги.

- Откуда? - переспросил я, решив, что ослышался.

- Тортуга, остров такой, на юг далеко. - пояснил он, махнув рукой, чтобы примерно показать, в какой тот стороне. - Не слыхал?

- Может и слыхал, да не помню. - пожал я плечами, избегая высказывать мысли вслух.

- Ну да, верно. - вспомнил он о "моей беде". - В старом мире, говорят, был пиратский остров, ну и у нас кто-то так назвал. Сперва в шутку, а потом так и пошло-прилипло. Там бухты хорошие и между островов фарватеры сложные, так что лихой народ там в укрытии. Там и турки, и христиане, и даже негры при них есть, в общем - всякой твари по паре. Ковчег Ноев.

- А чем они лучше? - несколько озадачился я.

- Тем, что ватажники пленных сразу на продажу увозят, а пираты настоящие - сперва на Тортугу. а потом уже там решают, кого куда, лишь бы выгодней. - ответил Иван. - Поэтому пленных оттуда выкупают частенько.

- Кто?

- Церковь деньги на это дело собирает, сбор специальный, "полонный". Вот и выкупают частенько кого могут.

- А турок они в плен берут?

- Пираты-то? - переспросил Иван. - Берут. Им все равно, они отпетые, каждый с Тортуги давно вне закона, они себе на шею татуировку веревки делают, висельники, мол.

- Вешают?

- Если поймают - смерть сразу. Турки, например, акулам скармливают, причем с выдумкой - подвесят над водой за руки, так, чтобы только ступни в воде, и к каждой ноге по половинке рыбы привяжут. Ну акулы с пяток жрать и начинают. А дальше с ума сходят, и рвут остальное.

- Изобретательно. - поразился я, заодно и отметив для себя наличие такой радости теплых морей как акулы.

- Ага. - кивнул Иван. - Франки их в воде по грудь вешают, чтобы петлю слабо затягивали и умирали дольше, а у нас просто топят с балластом на шее. Так заслужено все.

- А что говоришь, что на Тортугу в плен лучше? Что-то я не понимаю...

- А надежда все же есть. - пояснил он. - Попало нас в плен шестеро, хозяин, шкипер и матросов четверо, из тех, что живы остались. Я среди них самым молодым был. В первый вечер они Петра, из матросов старшего, на костре сожгли. Принято у них так, из любой кучки пленных одного убивать, чтобы остальные боялись. А с хозяина выкуп затребовали. Ну и нас решили подержать, потому что до прихода церковной яхты, что выкуп за пленных возит, два месяца оставалось. Если бы дольше было, то продали бы туркам нас, а так им подождать проще было, деньги сами приплывут.

- Выкуп прямо туда возят? - удивился я.

- Туда. - кивнул он. - Они невозбранно к себе пускают одно судно от нашей Церкви, одно от турецких муфтиев, и одно от франков, с иезуитами. Никогда их пальцем не трогали и всегда отпускали. Ну и курьерская яхта к ним забегает, через нее вся переписка о выкупах и прочее.

Ну, это как раз понятно. Пираты все же за деньги "работают", нельзя мешать тем, кто тебе эти самые деньги привозит. Такое раньше между Русью и Крымом было - "полонный" налог и выкуп пленных соотечественников, пока сил не хватило решить проблему радикально.

- Пока ждали, пираты еще одного сожгли. - продолжал между тем Иван. - Пьяные были, злые, где-то на ватажников нарвались, вот злобу и выместили. Фому сожгли, у него четверо детей было. А когда за хозяина выкуп привезли, он торговаться взялся, и тогда они еще одного, тоже Петра, лошадьми разорвали. А хозяин за нас торговался, не хотел, чтобы мы церковное судно ждали.

- И как?

- Выторговал все же. - ответил он. - На Встречном острове нас обменяли, без обману какого, так и вернулись домой. Хозяин с того момента как умом тронулся - вместо новой шхуны выкупил яхту в двадцать пять метров, все деньги за нее отдал, дело свое продал, собрал ватагу в восемнадцать человек при двух пушках, приватирскую лицензию выбив, и три битых года за пиратами гонялись. Яхту "Мстителем" назвали, там я на моториста и выучился. Честно скажу - за все натешились, слава о нас такая была, что пираты и ватажники даже в бой не вступали, сразу бежали. Только с одной Тортуги четыре судна изловили и...

Вот оно как. А вообще мотивация неизвестного хозяина мне понятна, я сам злопамятный - страсть. За такое мстить стоит. Долго и вдумчиво.

- А через три года что было? - спросил я.

- Хозяин в бою погиб. - ответил он. - Яхта по завещанию экипажу отошла. А мы к тому времени и местью натешились, и пора было чем другим заниматься. Продали судно с торгов, деньги поделили, и отправились кто куда. До этой шхуны я на "Баклане" ходил, лихтере, с этим же хозяином, а как "Чайку" достроили, так на нее перешел.

- Так ты главного не сказал - когда в прошлый раз от пиратов бегал?

- Да прошлым годом. - отмахнулся он. - Но тогда просто ушли, это обычные ватажники были, на шхуне, какая даже медленней нас. Не серьезно. А вот сегодня могли и влипнуть. Даже уверен был, что абордаж будет, до револьверов с мачете дойдет. Так что, как на Большого Ската придем - тебе со всей команды стол и праздник. В кабак тебя ведем, как канонира хорошего. О чем, собственно говоря, тебе поведать и хотел.

- Кабак - это я со всей радостью. - честно ответил я. - Особенно когда платить не надо. Кстати, ты мне вот что скажи - а почему они так вооружены жидковато? По носу там вполне пару пушек можно поставить.

- Ну ты спросил! - даже удивился он. - А как в порты заходить, с досмотрами всякими? Есть правило - одна пушка на судно, если ты не приватир, под приватирским же вымпелом, не церковный пакетбот и не мобилизован. А это контрабандисты были, не пираты, они сегодня закон нарушают, а завтра с честным товаром куда-то идут, лишь бы выгодно. Эти наверняка с негритянского берега шли, товар сгрузили.

- Не из-за них ли часом на караван напали?

- Не то, чтобы именно из-за этих... - задумался Иван. - ... Но из-за таких. Именно турецкие контрабандисты неграм ружья возят, тут ты верно подметил. Да что толку? Биться с ними все равно не могли, хорошо, что сами ноги унесли. А вот какие суда с Тортуги, то там и по две пушки бывает, и по три - сколько захватят. Правда, с боеприпасом у них труднее, пока захватят кого - те или расстреляют свой, или просто утопят. Мы пока приватирствовали, на каждый их выстрел могли три давать.

Поболтали еще немного, а затем Иван, соскучившись видать, снова к своему Стирлингу полез, уже заглушенному, что-то там драить и проверять. Ну а я, снова вернувшись от должности судового канонира к должности судового бездельника, решил таковым не быть, а делом заняться. А дело было простое - надо патроны снарядить.

Поводом было как раз то, что Иван полез в свой моторный отсек, а я к этому времени уже знал, что у него там горелка имеется. От конфорки, которой обогревался цилиндр Стирлинга, отходила в сторону еще одна трубка, как раз на случай всяких работ, и на нее я и навелся. Иван не возражал, и скоро у меня в специальной манерке плавился первый кусочек свинца, а рядом, наготове, на стальном листе, лежали целых три пулелейки - две мои и еще я одну у Веры прихватил. Ей тоже к "бульдогу" доснарядить боекомплект придется, постреляла, а вот за "детскую" винтовку позже возьмемся, по прибытии - не до нее сейчас.

Хоть я раньше этим и не занимался никогда, но механику процесса знал неплохо, наблюдать доводилось, да и по инструменту все понятно. Налить свинца в леток, закрыв его сдвижной стальной пластинкой, подождать немного, а затем рывком раздернуть рукоятки похожего на щипцы приспособления, выбросив из него две сверкающие, еще не окисленные и поэтому похожие цветом на ртуть пули, каждая с тремя ровными поясками посередине. Дождаться, пока остынут, и заровнять следы стыков.

В общем, примерно через час неспешной возни, перемежаемой болтовней с Иваном, у меня накопилось по немалой кучке пуль каждого калибра, которые я расставил на донышки в три ряда. Даже красиво получилось. Затем пришла очередь гильз - следовало удалить старые, пробитые капсюли из них, и на их место вставить новые. Слава богу, и для этого в наборе приспособа была - конус с дырочкой, чтобы донце гильзы опереть, ну и штуковина вроде шила, только не острая, по которой надо молотком стучать. Сунул ее внутрь аккуратненько, да и выбил капсюль. Справился, в общем, ничего сложного.

Озадачила какая-то штука вроде стального стаканчика с кольцевой бороздкой, с явными следами все того же молотка на обратной стороне. Потом сообразил - это для того, чтобы дульце гильзы немного сжать внутрь, оно все же растягивается от выстрела. И пуансоны к ней есть, под два калибра. И с этим справился, совсем молодец. Вроде и стрелять умею, а переснаряжением никогда не занимался, хорошо, что хоть со стороны видел, запомнил что-то. Но пока справляюсь - не тороплюсь, и стараюсь делать все аккуратно.

Потом взялся вставлять капсюли. Тут вообще час провозился - не все были нормально калиброванные, некоторые пришлось поджимать, но тоже совладал. Затем очередь дошла до жестяной банки, маленькой, в которую отсыпал кордита, похожего на мелко насеченную проволоку, из большой. Если уроню и ветром все сдует, так хоть не весь запас растеряю. Мерки имелись на все калибры, похожие на глубокие ложки. Все, конвейер закончился, теперь придется возиться с каждым патроном.

Погружая мерку донцем в порох, я лезвием ножа снимал излишек, а затем через крошечную воронку насыпал резаный кордит в гильзу. Затем пулю по пояскам парафином покрывал, для герметичности патрона, а то ведь море кругом, влажность, после чего вставлял ее в гильзу, вдавливая при помощи примитивного маленького пресса с рычагом, напоминающего штопор для бутылок, каким в ресторанах пользуются. В сущности, он и нужен был для того, чтобы не дать затолкать пулю в дульце дальше чем надо, а ровно до верхнего пояска. И в завершение всего обжимал дульце гильзы и отставлял готовый патрон в сторону. Все, можно стрелять.

В общем, так у меня до вечера день прошел. Иван рядом со своими железками возился, я рядом патроны снаряжал, при деле были оба. Потом Вера ко мне присоединилась и тоже снарядила несколько патронов в порядке учебы, я ее заставил.

Худо-бедно, но к "винчестеру" я израсходованный боекомплект восполнил и еще к нему добавил, и Вера шесть патронов для своего "бульдога" приобрела, своими руками снарядив. Остальное перенес на завтра - уже спина и шея болели из-за того, что весь день скрючившись сидел. Да и сумерки наступили, видно было плохо. Собрал все в сумку и унес в трюм.

- Опять тебя на вахту определю. - сказал подошедший шкипер. - Раненых двое, а тут как раз мимо негритянских островов пойдем, надо присматриваться. Ружье бери, если увидишь лодку, что приблизиться пытается - стреляй сразу, не спрашивай ничего.

Я лишь ответил, что все понял, хоть здорово при этом озадачился. И под благовидным предлогом увлек Веру постоять на баке возле кабестана, втайне имея ввиду выспросить о "ночных неграх" на лодках.

- Здесь негритянские острова кругом. - сказала она мне шепотом. - Много, штук пятьдесят, наверное. Мы с ними торгуем, но это днем, и всегда осторожно, а ночью они и напасть не побрезгуют. Подходят на лодках, и если вахта спит, то могут и на борт забраться. Это если шхуна в дрейфе, например.

- А если на ходу?

- Веревку натягивают между двумя долбленками, и ждут, когда судно их за собой потянет. - помолчав, она добавила: - Тут всякое случалось, по слухам. Иные суда исчезали даже, хоть никто не докажет.

- А обойти эти места нельзя? - удивился я немного. - Далеко?

- Почему нельзя? Можно. Но мы же к ним и идем, на Круглый остров, за смолой.

- К неграм? После того, что случилось?

- А что? - удивилась теперь она. - Это же совсем не те, что на нас напали. Они даже не слышали никогда друг про друга. Но напасть тоже могут, так что надо торговать осторожно.

- А что за смола? - спросил я.

- Сосновая. - пояснила она. - Ее на Большой остров берут, чтобы из нее тротил делать. А неграм что? Собирают в туески и продают. Еще каучук в шарах можно брать здесь, его тут много добывают, тоже хороший товар, только сейчас не сезон.

- А расплачиваешься чем?

- Сидр хорошо берут. - ответила она, подумав. - Железо в полосах, здесь его добывать негде, даже старое...

- Старое?

- Ну... - она чуть запнулась, затем нашлась: - Которое от бывших людей осталось. Кое-где его еще много находят, Племя Горы его много кует, например. С ними рядом развалины какие-то.

Вот так. Еще несколько подробностей из жизни аборигенов. А насчет того, что негры разные - это она хорошо напомнила, я их уже чуть ли не нацией счиатать начал. А какая же к дьяволу нация, если это племена, которые не то что не соседи, а вообще друг о друге и не слышали никогда, скорее всего.

Другое дело, что описанные туземцы-островитяне особой симпатии не вызывают как-то, сразу вспоминаются рассказы Джека Лондона о торговле с туземцами на Соломоновых островах, где купцы на шхунах даже грузчиков своих привозили, чтобы туземцев на борт не пускать. Посмотрим, что здесь будет.

- А каучук здесь дико растет? - спросил я.

- И дико, и не дико. - ответила Вера. - Есть плантации, но южнее. На Длинном острове и на Анненском. И у турок большие плантации есть, они туда рабов отправляют. Но каучук всегда хорошо продается, поэтому есть смысл и у негров покупать.

- Ага, понятно. - кивнул я. - Кстати, там к ужину зовут, кажется.

- Верно, пошли.

Тощий кок расстарался на рис с кусочками рыбы и ананасами, щедро посыпав все специями, и надо отдать ему должное - получилось вкусно. Умял я до неприличия большую миску и за добавкой сходил, в которой он не отказал. Заодно поинтересовался, что за беломясую рыбу изрубили на кубики и пустили в блюдо.

- Рыба-меч. - сказал он с явным удивлением.

Видать, опять я накосячил со своей наивностью, экипаж-то не в курсе еще. Ну да и фиг с ним. Рыбу-меч я всегда полагал обитателем теплых морей, и как-то странно слышать, что она ловится на широте... а где мы сейчас? Если верить картам, то в районе... ха! За Тулой где-то. Интересно, а Тула глубоко? Да и вообще, что осталось от старого мира после всех катастроф и многих веков? Ведь это сколько времени прошло, если навскидку, так... как с Батыева нашествия и до тех времен, из которых я давеча потерялся? Так получается. Ой сколько времени прошло...

После ужина разливали чай и выдали всем по бутылке сидра, до которого я уже становился охотником. Раньше пробовал - не нравилось, какая-то яблочная брага непонятная, а тут прямо... вкусно, короче. Какой-то другой у них сидр, не такой, что мне пробовать доводилось.

- В первую вахту стоять будешь. - снова подошел ко мне Игнат. - Через час заступаешь. А за рулевого Дмитрий будет.

Он указал на соверешнно седого, хоть и не слишком старого матроса, удившего рыбу с юта.

- Как скажешь.

- Так и скажу. А еще тебя в экипаж канониром зачислим, на рейс пока, так что будешь наравне со всеми делом заниматься.

- Это каким-же? - поразился я. - Я на твоей посудине даже названий не знаю, где и чего, а ты от меня службы ждешь?

- У канонира служба - пушка. - отрезал он. - И оружие экипажа, следить, значица, чтобы оно в порядке было. Как у Ивана Стирлинг. Он тоже палубу не драит и паруса не ставит, а после меня - второй человек.

Я задумался, пытаясь вспомнить как назывался корабельный пушкарь. Комендор или канонир? Или канонир - это и есть "пушкарь", то есть должность, а "комендор" - звание? Нет, не помню уже, но вроде не ошибаюсь. Были же комендоры и старшие комендоры, это точно.

- Тогда говори, где у вас банник с прочей принадлежностью, и кто тут у вас помощник комендора?

- Комендора?

- Канонира, еж твою двадцать. - поправился я.

- Так вон, Федьку учи. - подумав, сказал Глеб. - Он шустрый и котел у него варит. Вроде как, хоть божьим именем и не поклянусь, иной раз как сварит, так впору это варево псам вылить, или на помойку выплеснуть.

- Ладненько. - обрадовался я. - Завтра к службе приставлю. Федьку.

Суета на шхуне после ужина быстро сошла на нет. Свободные от вахты свалили в трюм спать, оставив на палубе двоих, седого Дмитрия и меня. Старшим вахтенным был рулевой, но командовать мной он вроде как даже стеснялся, поэтому когда говорил, заметно смущался:

- Ты это... в общем, на бак тебе надо, тама твой пост. Если что увидишь - сразу мне кричи, чтобы я курс поменять успел или к ветру взять. И помни, что ночью любой возле шхуны - вражина, бей его беспощадно. А к утру, к рассвету примерно мы уже к острову подойдем, но вахта не твоя будет.

- Понял я, будь надежен. - ответил я, после чего потопал на нос.

Местом базирования выбрал толстый конец бушприта - мощного бревна, вдавашегося на палубу. Уселся на него верхом, положив на колени винчестер, да и засмотрелся на окружающий мир, благо, было здесь на что глянуть, это не серый московский пейзажик.

Темнело, солнце садилось в переливающуюся искрами отраженных лучей поверхность океана между двух близких островов, возвышавшихся на фоне буйства света темными, почти черными силуэтами. Груженая шхуна плавно покачивалась на низкой и пологой волне, с плеском пробивая ее наклонным форштевнем, и кроме мягкого плеска можно было услышать разве что поскрипывание снастей. Стирлинг снова молчал, не вторгаясь в природную тишину своим рукотворным стуком, а его хозяин моторист Иван спал себе под палубой, покачиваясь в гамаке.

- Хорошо-то как. - сказал я самому себе негромко.

Сказал совершенно искренне, вдохнув полной грудью пахнущий йодом морской ветер. Не знаю, что случилось со мной в Москве, убили меня там или я просто куда-то провалился, не важно. Не важно и то, что за последние дни у меня приключений было столько, сколько и на войне не всегда случается. Но мне здесь нравилось. Я хотел здесь жить, хотел дышать морем, хотел ходить по нему на шхуне, хотел возить грузы, хотел увидеть острова, хотел чувствовать себя частью экипажа. Вся увядшая было детская романтика снова забурлила в душе, вламываясь в мозг яркими образами, волнуя и обещая удивительную и интересную жизнь,о какой совсем недавно не мог даже мечтать.

А еще у меня впервые появился кто-то, за кого я чувствовал себя ответственным. Вера, девочка, лишившаяся отца, которая спасла меня, потерявшегося во времени, которой по этому долгу я уже никогда не смогу достойно отплатить. Сильная и смелая девочка, взявшая на себя ответственность за все происходящее вокруг, вынужденная вдруг стать взрослой в свои тринадцать лет. И у которой, получается, никого не осталось, кроме меня, случайно встреченного на глухой дороге в джунглях. А у меня - никого, кроме нее. Да и не было у меня никого и раньше, вечно одиночкой был.

Что-то плеснуло у самого борта, я перегнулся, чуть испугавшись, и вдруг увидел круто изогнутую черную блестящую спину с маленьким плавником, мелькнувшую у самого буруна, который кипел по носу шхуны. Дельфины. Целая их стая, шесть или семь, мне никак не удавалось посчитать. Они играли, пересекая путь судна, подныривая один под другого, вырываясь вперед и снова приближаясь. Время от времени один из них невысоко выпрыгивал из воды, возвращаясь в нее совершенно бесшумно, ловко до ощущения полного неправдоподобия.

Затем стая ушла, но появились стайки летающих рыб, поднявшиеся дышать на закате и выскакивающие из воды целыми стайками, похожие скорее на маленьких шустрых ласточек, непонятно как и зачем переселившихся на жительство в море. Рыбки летели далеко, над самой поверхностью воды, вдруг покрывая ее мелкой рябью там, где стайка ныряла. Наблюдая за ними, я даже чуть не пропустил пару лодок, появившихся из тени острова.

Низкие и длинные лодки с двумя бревнами-балансирами каждая, едва возвышающиеся над водой, несли по четыре человека каждая. Я схватился за подзорную трубу, выделяемую вахтенным, и сквозь наступающие сумерки сумел таки разглядеть, чем они там заняты - тянут сети из воды. Из чего заключил, что пиратской атаки ожидать не приходится. Разглядеть же самих "негров" уже не получилось, темновато было. Заметил только, что стоящий у рулевого весла высокий худой силуэт помахал нам рукой. А затем вслед раздался еще и протяжный свист.

Островов вокруг становилось все больше и больше, проливы между ними уже, но Дмитрий вел шхуну уверенно, по всему видать, рифов и мелей здесь не ожидалось. Зажгли носовой и кормовой фонари, с которыми как-то даже уютно стало среди подступившей темноты. Правда и видимость упала здорово, больше уже приходилось полагаться на слух. Встал со своего удобного бревна, вылез почти на бушприт, стараясь заметить возможную опасность. Нет, если "негры" здесь имеют привычку нападать на суда, то заметить их сложно, прожекторов с радарами здесь нет. Без ходовых огней нельзя, но с ними ты как на ладони. Понятно и почему пост мой на самом носу судна - больше вероятность услышать, как трос цепляется за форштевень. Не заметишь - подойдут злодеи к самому борту, и тогда все. А воспринимать местные опасности всерьез я уже научился. Этому здесь быстро учишься.

* * *

Шестичасовая вахта моя закончилась среди ночи. В моей реальности, насколько я помню, судовые вахты были по четыре часа, а здесь вот так, в полтора раза длиннее. Отстоял ее без всяких приключений, да и спать пошел, с наслаждением завалившись в уже привычный гамак. Плеск волны в деревянный борт, сопение и храп экипажа, темнота, разгоняемая тусклой масляной лампой в толстом стекле, и ощущение нереальности происходящего, от которого мне так до сих пор не удалось избавиться. Как кино смотрю, честное слово. А в зеркало так вообще лучше не глядеться, там вместо знакомого человека какой-то бородатый персонаж в шляпе и с винчестером. Мой мозг как-то до сих пор не в силах переработать такой образ, переместить ее из папки "картинки" в папку "реальность". Хотя разбитая в драке морда и рассаженная при моем появлении в этом мире голова болят до сих пор вполне правдоподобно. Боюсь, что если бы не эта боль, то я до сих пор пытался бы проснуться.

И с этими мыслями заснул.

А проснулся от того, что Иван-моторист хлопал меня по плечу, приговаривая:

- Вставай, человек Божий, вставай. Сейчас торг начнется, все, кто не грузит, охранять шхуну должны. Негры народ такой, лучше с ними в рассеянность не впадать, сам не заметишь, как башки лишишься. Вставай.

- Ага, понял. - засуетился я, свешивая ноги с гамака и как конь, мотая башкой, чтобы согнать остатки какого-то удивительно приятного и мирного сна, от которого не осталось никаких воспоминаний, лишь впечатление.

Было солнечно, тихо, пахло морем и зеленью с близкого берега. Шхуна стояла на якоре посреди небольшой бухточки, метрах в двухстах от невероятно заросшего зеленью склона, окаймлявшего ослепительный изумруд воды желтоватой каемкой песка. Орали птицы, над головой носилась целая куча чаек.

Вера, держа в руках раскрытую складскую книгу, что-то быстро записывала в нее карандашом, время от времени поднимая голову и щурясь на солнце. Карандаш она при этом мусолила во рту, и на ее губе появилось синее пятнышко. Рядом с ней стоял вооруженный карабином и револьвером Игнатий.

Экипаж уже суетился на палубе, открывая люк и устанавливая над ним раму под лебедку. У верхней перекладины рамы один конец выдавался далеко в сторону, образуя самую настоящую стрелу крана, и нависала она над пришвартованным к борту шхуны довольно большим плотом, рядом с которым покачивались на мелкой волне две уже знакомые длинные лодки с балансирами. В каждой из них сидело по три человека с уже знакомыми длинными однозарядными винтовками, а на самом плоту суетились еще четверо, перегружая с места на место увесистые сосуды из какой-то плотной древесной коры, напоминающей бересту, но отличающейся густым коричневым цветом.

Под цвет этой коры были и сами люди. Их европейское происхождение не вызывало ни малейшего сомнения, постриги каждого, умой и удали татуировки, украшавшие их лица и тела, и можно, переодев, выпускать их на московские улицы, никто оглядываться не станет. Наряд же их состоял из самых настоящих саронгов - длинных запашных юбок, разукрашенных какими-то орнаментами, и болтающихся на шеях ожерельях. Все были худыми, сильными, хоть и не особо крупными, похоже, что их предкам пришлось пройти через голодные годы.

- С добрым утром. - поприветствовал меня боцман. - Хозяйку тебе отдаю, а сам на бак пойду. Глаз с негров не спускай, доверие им только тогда, когда ты его на мушке держишь. Понял?

- Понял, дело простое. - кивнул я, скидывая с плеча винчестер и загоняя патрон в патронник. - Пригляжу.

Боцман ушел, а я тихо спросил девочку:

- Как ты? Справишься? Занималась этим уже?

- Никогда. - так же шепотом ответила она. - Отец занимался, а я смотрела. Страшно, аж жуть.

- Ничего, ты умная, о деле думай. - подбодрил я ее. - А насчет проблем каких не беспокойся, я с тобой, за всем пригляжу. Торгуй как надо.

Между тем с борта судна сбросили веревочную лестницу с деревянными ступенями, по которой на борт поднялся немолодой человек в ярко-красном саронге, который был у негров явно за главного. Я присмотрелся к нему, впервые наблюдая "негра в природных условиях". Среднего роста, жилистый, с крупными кистями рук и широкими плечами, явно сильный и ловкий до сих пор. Короткая седая борода, заплетенные в косу и собранные узлом на затылке седые же волосы. На шее ожерелье с кучей каких-то амулетов, на вышитой цветным бисером ремне через плечо - вполне добротный револьвер в кобуре. Насколько я успел разобраться в реалиях этого мира - это намек. Револьверов неграм никто не продавал, он мог взять его только с трупа. А надеть вот так, на торг, исключительно для того, чтобы показать всем, что относиться к нему следует всерьез.

Татуировки на теле было много, хватало ее и на лице - узор в виде переплетающихся ветвей окружал все лицо от висков до подбородка, на лбу же у вождя, равно как и у всех остальных его людей, было выколото довольно искусно изображение ската.

С вождем был коренастый молодой парень среднего роста, тоже бородатый и с косой на затылке, вооруженный огромным мачете в чехле и короткой двустволкой. Парень был явно за телохранителя, смотрел настороженно и внимательно.

- Мир тебе, Колючий скат, вождь племени и владыка трех островов. - серьезно поприветствовала его Вера.

Вождь кивнул после недолгой паузы, которую он выдержал для вящей солидности, затем сказал:

- Ждал твоего отца. Почему не приплыл?

Сказано все было по-русски, правда, с каким-то странным акцентом, словно вождь не только говорил, но и пытался языком отклеить от зубов жвачку.

- Погиб отец, Колючий Скат. - спокойно ответила Вера. - Теперь вместо него мы. Я буду торговать, он..., - ее палец указал на меня. - ... он будет защитником семьи и спрашивать за честность торга.

- Пусть так. Нет большого шатра - тень дадут два малых. - кивнул вождь и сразу перешел к делу: - Что у тебя есть?

- Сидр. Железо в полосах. Ткань. - перечислила Вера.

- Покажи. - потребовал вождь.

Не знаю, каким воином был вождь, но торговцем выглядел опытным. Он разворачивал рулоны ткани, сминал материю в загорелых ладонях, пробовал ее на разрыв и даже нюхал, пробовал сидр, сплевывая каждый глоток за борт, чтобы не пьянеть, перекладывал полосы железа, зачем-то стучал их друг о друга. Подумалось, что у таких индейцев Манхэттэн за связку бус купить бы не вышло. Да и споить их не получилось бы, основа в них нашенская, то есть к алкоголю устойчивая.

Обращала на себя внимание и речь вождя. Была она упрощена до предела, до "дай", "на", "смотри" и "покажи". Слушая его разговор, все время ловил себя на ощущении, что смотрю какой-то фильм про дикарей, в котором роли исполняют русские актеры, даже не слишком загримированные. А речь, даром что не "твоя моя не понимай", написана каким-то хитрым сценаристом.

Однако, сильно вслушиваться не мог, больше всматривался. Особенно тщательно следил за крепышом с двустволкой, но отходившим от вождя ни на шаг. Он на меня довольно серьезное впечатление производил, судя по тому, как ловко держал ружье на сгибе локтя. По команде тоже видно было, что никто не расслабляется. И у матросов револьверы в кобурах были, и боцман с мотористом наблюдали за плотом с борта, не отводя глаз ни на секунду, да еще и спрятавшись за поднятыми щитами, теми самыми, из-за которых вчера экипаж отстреливался от пиратов. Это верно, тут до берега всего ничего, будешь маячить открыто, можно просто выстрелами из зарослей охрану поснимать. Только сейчас я обратил внимание и на то, что Стирлинг работает на холостом ходу, да и Игнатий из рубки не выходит, стоя у штурвала. Не зря все предупреждения были, не зря, видать.

Торг продолжался долго, не меньше часа. Вождь говорил односложно, солидно, но стоял на своей цене как упертый поначалу, и снижал ее лишь тогда, когда Вера предлагала какие-то новые варианты обмена. Сама она раскраснелась от возбуждения, часто отдувалась, и как мне кажется, чувствовала себя в этой ситуации как рыба в воде, видать, купеческая кровь о себе знать давала.

Начали перегрузку. Бочонки с сидром, связанные проволокой вязанки железных полос и рулоны тканей загружались в прочный деревянный ящик, который поднимался краном и подавался прямо на плот, где и разгружался. А взамен в него укладывались туеса со смолой, каждый из которых Вера вскрывала, когда тот попадал на борт, тыкала в вязкую, пахнущую свежим деревом смолу длинным стальным шилом, нюхала, растирала на пальцах, в общем - проверяла. Вождь смотрел за всем молча, без раздражения, и как мне показалось, даже с оттенком некоего одобрения. Вроде как наблюдал за процессом чьего-то обучения, и ученик демонстрировал успехи.

Когда последняя порция туесов покинула плот, поднятая лебедкой на шхуну, вождь кивнул удовлетворенно, затем сказал:

- Купи две женщины. Молодые, сильные, хорошо продашь.

При этом в глазах у него мелькнула некая тень лукавства, словно он намеренно придержал самый трудный вопрос экзамена до конца, и теперь ждет, что тот сможет ответить. И Вера заметно растерялась.

- Что за женщины? - спросила она явно для того, чтобы просто выиграть время на размышление.

- Племя Рыбы-Змеи. - ответил вождь. - Воины ходили за добычей к подобным червям. Трусы бежали, смелые подохли, не защитив женщин. Купи, они молодые, сильные. Могут работать, могут радовать мужчин.

- Я не торгую людьми. - чуть справилась с растерянностью Вера.

- Продай тем, кто торгует. - пожал плечами вождь. - Скоро за них не дадут десяти орехов, не то, что золота. А если рыбы станет мало, мы их убьем, кто будет кормить пленных в плохой год?

Признаться, последнего пассажа в речи вождя я не понял, в моем представлении молодые и здоровые рабыни вроде как должны быть ценностью в обществах, где работорговля была нормой. Но Вера не удивилась, а вроде как снова озадачилась. Затем сказала:

- Мы поговорим. Подожди.

- Хорошо. - кивнул вождь. - Товар отдан, женщины стоят золота. Я жду.

Схватив за рукав, Вера потащила меня к трапу, а затем - в свою каюту, где с маху уселась на койку, уставившись на меня заметно испуганными глазами.

- И что делать? - спросила она.

- Ты меня об этом спрашиваешь? - удивился я вопросу. - Я же ничего об этом не знаю. Не понимаю даже, о чем говорил вождь, когда завел разговор про десять орехов.

- Пленным женщинам здесь плохо. - заговорила она. - Домой им уже не попасть никогда, они были на острова врагов и могут рассказать, как там все устроено. В племени Колючего Ската они могут только работать, и то на самых тяжких работах. Пройдет год, и они будут старухами.

- А просто как женщин, если они такие молодые, племя их не использует? - удивился я.

- Люди племени могут спать с женами, но не с рабынями. - объяснила Вера. - Рабыне женой не быть никогда. Если же воин спит с рабыней, он слабнет духом. Покровители племени, духи, в которых негры верят, такого не простят. Лишат или храбрости, или даже мужской силы.

- Получается...

- Получается, что для них лучший выход быть проданными купцам. Он могут креститься, и стать обычными людьми, они могут где-то работать, а негритянки часто даже любят идти в дома шлюх. Им кажется, что жизнь там простая и веселая. И молодых такие дома покупают с радостью.

- А в чем ты сомневаешься? - уточнил я.

- Для того чтобы продавать людей, надо иметь лицензию. Если таможня найдет негритянок и узнает, что мы их купили прямо в племени, будут неприятности. Даже судно могут отобрать.

Мне вспомнилась лукавая искра в глазах вождя, когда он говорил о женщинах. И его странный, оценивающий взгляд. Как-то не так все просто в этой истории, как кажется на первый взгляд.

- Вера, скажи, а вождь знает про то, что ты не можешь покупать рабов.

Она чуть растерялась, но кивнула.

- Знает.

- А твой отец покупал у него рабов?

- Никогда. - сразу ответила девочка.

Я кивнул удовлетворенно, придя к конкретному выводу. По крайней мере, решил, что понял мотивы вождя. И сказал:

- Отказывайся. Скажи прямо, что людьми не торгуешь и пусть впредь не предлагает.

- Жалко их. - вскинулась она. - Нет страшней судьбы, чем женщине одного племени жить в рабынях в другом. Пусть лучше в трактирные подавальщицы их купят! Так же нельзя!

- Отказывайся. - усмехнулся я. - Все решится само собой, увидишь.

- Если они погибнут в племени, грех будет на тебе. - сурово сказала девочка. - Перед лицом Всевышнего.

- Хорошо, пусть грех. - ответил я. - Но все равно откажись, я знаю, что говорю.

- Пошли. - не тратя времени на дальнейшую болтовню, поднялась с койки Вера.

Вождь словно и не пошевелился с того момента, как мы ушли вниз. Так и стоял в горделивой позе, скрестив руки на груди и высоко задрав подбородок, похожий на бронзовый памятник самому себе. Его телохранитель, все такой же настороженный и внимательный, уперся в меня взглядом темных глаз из-под нахмуренных густых бровей.

- Думала? - спросил вождь.

- Я не покупаю людей. - ответила Вера, к радости моей, вполне уверенным голосом.

Вождь пожал плечами, сказал:

- Нашему племени не нужны женщины, которые не посланы духами и не пришли сами. Долго они не проживут.

Взгляд его вдруг жестко уперся в лицо девочки, но она все так же, даже не дрогнув голосом, ответила снова:

- Я не покупаю людей. Если меня на этом поймают, я уже ничего не буду покупать.

- Я понял тебя. - сказал вождь, усмехнувшись. - Теперь узнал, что могу верить. У нас нет женщин, мы сейчас не воюем с червеподобными. А если поймаем их женщин, то не будем продавать тебе. Духи острова да хранят вас до своих границ.

И не говоря лишнего слова, вождь полез через борт, а следом за ним его телохранитель. Вера же так и осталась стоять на месте с совершенно растерянным видом.

Матросы быстро сбросили с борта тросы, которыми удерживался плот с товаром, и лодки с гребцами начали его медленно оттаскивать от борта. Едва плот отвалил настолько, что появилась возможность маневра, Игнатий махнул рукой Ивану, призывая того на пост - к рычагам и маховикам управления машиной. Где-то в утробе машинного отделения гулко стукнула подключившаяся передача, под кормой забурлило, и "Чайка" медленно двинулась вперед, одновременно круто забирая на левый борт, к выходу из бухты.

- Без происшествий поторговали. - удовлетворенно сказал боцман, почесав в бороде.

- Верно, Глеб. - кивнула понемногу приходящая в себя Вера. - Теперь со смолой до Большого дойти, и можно считать, что расторговались.

- Мы что, прямо сейчас на Большой? - удивился я.

- Нет, сначала на Ската, разгружаться. - ответила она. - Там еще вином загрузимся, и уже тогда на Большой пойдем.

Шхуна понемногу набирала скорость, за бортом проплывала высокая зеленая стена берега, с пробивающимися тут и там сквозь зелень клыками серых скал, на вершине одной из которых горел маленький, но очень дымный костерок, у которого стоял человек. Кому-то знак подавали, а вот что сей знак означает, никому не понять. Я спросил у Глеба. Но тот лишь пожал плечами и сказал:

- Что угодно может быть. Но днем нападать на нас не станут, лодки издалека видно, постреляем мы всех. Это ночью здесь беречься надо, и на стоянке.

- Я понял.

Когда "Чайка" покинула бухту, ветер подул свежее, и вскоре Иван заглушил машину - на шхуне подняли паруса. А Вера увлекла меня на самый нос, на уже привычное наше "переговорное место".

- Ты как угадал, что женщин нет? - требовательно спросила она.

- Если бы он хотел их продать, то привез бы с собой. - ответил я. - Событий в жизни вождя немного, у него есть время все обдумывать, никаких идей случайно к нему не придет. И смотрел он на тебя странно, словно хотел понять, что ты сделаешь.

Она смотрела на меня все с тем же сомнением, и я добавил:

- Когда ты сказала, что отцу он людей в продажу никогда не предлагал, я удивился. Почему так? Взрослому опытному купцу, с кем давно торгует, такой опасный товар не продавал, а девочке, с которой в первый раз дело имел, предложил. Как так?

- А зачем это ему? - непонимающе спросила она.

- Он проверил тебя. - объяснил я слова вождя. - Если бы ты согласилась их купить, то ты либо жадная, либо слабовольная, поддалась жалости. В любом случае ты бы рисковала всей торговлей за сиюминутный интерес. А когда ты отказалась, он понял, что ты не будешь рисковать большим ради малого. Думаю, что в следующий раз, когда ты привезешь товар на его остров, он предложит тебе что-то большее. Было у них что-то особое с отцом?

- Может и было, откуда я знаю? - вздохнула Вера. - Мне отец не все говорил, маленькой пока считал.

- А ты и есть маленькая. - усмехнулся я. - Просто ведешь себя как большая. И знаешь... у тебя получается. Я бы такой дочерью гордился.

Вера ничего не ответила, но было видно, что похвала ей понравилась.

До границы скопления "негритянских островов" шли до самого вечера. Шли внимательно, хоть, как сказал Глеб, вероятность нападения была невысока. В это верилось, при наличии пушки расстрелять при такой погоде и освещении подходящие лодки проблем не было.

Боцман команде лениться не давал, на судне шла активная приборка, все же при погрузке-разгрузке намусорили, с камбуза тянуло чем-то вкусным, внушая надежды на хороший обед. А я, так и не придумав себе занятия получше, присел на привычное место у машинного отделения, и принялся за прерванное вчера занятие - снаряжение патронов, к которому привлек и Веру. Пусть учится.

А к вечеру, когда сумерки снова начали опускаться на мир, шхуна вышла из скопления Негритянских островов, и ожидали ее теперь двое суток пути открытым морем.

* * *

Два дня пути и описывать не стоило. Нес я вахты по ночам, днем со пушкой возился, осваивая матчасть до состояния "сборка и разборка с завязанными глазами", устроил смотр всему наличному оружию экипажа, но существенных упущений по службе не нашел - все было чищено и смазано, содержалось в порядке.

Освоил местный "ружейный гранатомет". Все было так, как я и предположил сначала - оперенная граната надевалась прямо на ствол ружьеца, в затвор вкладывался холостой патрон. Откидывался прицел-рамка с примитивными делениями, ты прицеливался и палил. В плечо било чувствительно, проще было стрелять, упирая оружие в палубу. Летела граната далеко и довольно точно, метров за двести вполне было возможно положить ее в толпу, например, а то и в окно попасть. И взрывалась неслабо, как та же РГД-5. Довольно серьезное оружие.

Были и гранаты, чуть непривычной конструкции, вроде консервынх банок, в которых брякала свинцовая картечь. Запал с виду тоже был непривычным, кольцо с самого торца и дергать его надо по-другому, а потом оттуда еще и струйка огня как из огнепроводного шнура шарашила, но в остальном все было понятно. Задержка была примерно секунд в пять.

Иван по ходу проболтался, а я на ус намотал, что купить такие грантометы и гранаты в оружейных лавках было нельзя, только у "полковников", командующих городскими объездчиками и ополчением, в городских же арсеналах, под отчет.

Гильзы к своему оружия я тоже снарядил все, какие были, так что потом путешествие мое проходило все больше в компании Веры на носу "Чайки". Девочка рассказывала мне все что знала про историю этого мира, старясь хоть как-то помочь мне освоиться, слишком много простых на первый взгляд вещей я не понимал.

- Люди придумывали оружие. Такое, чтобы можно было убить всех врагов сразу, а при этом самому даже из дома не выходить. Были бомбы, которые убивали целые города, были газы, которые могли отравить целую страну. Но этого было мало. Если бы кто-то начал стрелять такими бомбами, то от врага полетели бы в ответ точно такие-же. И тогда кто-то придумал другое оружие, такое, которое стреляло в саму Землю, заставляя ее трястись в том месте, где хочется. Там рушились города, там возникали вулканы, и никто не мог доказать, что так получилось потому, что кто-то стрелял в Землю.

Рассказывала она как по-писанному, похоже, что повторяла мне свой собственный урок, выученный когда-то наизусть.

- И что случилось в конце-концов?

- В учебнике пишут, что обладатели такого оружия потеряли меру, решили разрушить сразу большую страну. И Земля этого уже не выдержала, а Всевышний обратил на людей свой гнев зато, что они посягнули даже на саму суть своего мира, на свою колыбель. Земля тряслась и раскалывалась, вулканы поднимались везде, даже там, где о них никто никогда не слышал. Земля уходила в воду, вода заливала землю. Наступили Темные века, пыль и пепел закрыли солнце, наступила зима на много лет. Люди выживали как могли, люди ели друг друга и охотились друг на друга как на зверей. Все, что было в этом мире раньше, оказалось разрушенным или потерянным, машины и станки, которые могли бы помочь, оказались на дне океана, уцелевшая земля в разных местах вдруг становилась ядовитой, появились очаги радиации.

- А что дальше?

- Людей оставалось все меньше и меньше, в конце-концов их стало так мало, что они потеряли связь друг с другом. Люди стали дичать, образуя племена. Они дрались мечами и стреляли из луков, жили в хижинах и уже не знали лекарств. Утратилось Знание.

- Так появились негры?

- Да, именно так. - подтвердила она. - В какое-то время все люди, что остались на поверхности Земли, превратились в негров, жестоких и диких.

- А откуда взялись христиане, турки, франки?

- Все церкви предупреждали людей до самого последнего момента, что они бросают вызов самому Богу. Как глупые дети, которые расшалились в церкви и бросают друг в друга горящими свечками, не понимая, что церковь сгорит. Их никто не слушал, над ними смеялись. И тогда церковники начали делать тайники. Множество тайников, в разных местах, куда прятались книги, отпечатанные на бумаге, которая не горит и не мокнет, там были станки и были чертежи, были рецепты лекарств и было много всего, включая карты других таких тайников. И у каждого такого тайника были хранители, несколько человек, всегда честных людей и хороших бойцов. Они называли себя монахами, а такие группы - "тайными монастырями". Это у христиан, но то же самое было и у турок, и у франков.

- Они что, все уцелели?

- Ну что ты! Множество их погибло, весь мир раскалывался на части, кто мог уцелеть, в таком аду? Но кто-то все же остался.

- Они начали собирать людей?

- Верно. Они знали многое - как сделать топливо из растительного масла, как добыть и как ковать железо. У них были книги, где рассказывались самые простые и надежные способы это делать. У них были станки, на которых можно было выточить почти любую деталь из любого металла. Они делали на этих станках детали других станков, а на тех станках делали уже машины, инструменты, оружие.

- И те люди, что были с монахами, стали сильнее негров?

- Верно. - кивнула девочка. - Что стоит лук против доброй винтовки? И многие негры уходили к христианам, а некоторые просто отдавали им своих детей, понимая, что те выживут. И люди строили церкви, а вокруг церквей - города. В города христиан пришел труд, пришла вера, а вместе с этим - благополучие.

- Как давно?

- На Большом Острове город сложился уже больше пяти веков назад. Сначала это были почти хижины, а теперь там большие каменные дома, там фабрики и мастерские, там школы и там университет.

- А другие города получались вокруг других "тайных монастырей"?

- Нет. У христиан все монастыри собрались на Большом острове. В каждом тайнике было радио, по которому они могли найти друг друга. А уже с Большого острова, куда собиралось все больше и больше людей, выехали новые миссии, и уже они образовывали новые острова.

- Долго так продолжалось?

- Это и сейчас продолжается, людей стало рождаться больше и больше выживать детей. Но в основном расселение закончилось два с половиной века назад, тогда и образовалась Нова Фактория. Все же людей еще не очень много, и им хватает места и еды в тех местах, где они живут сейчас.

- А у франков и турок все так же, как и у вас?

- Да. И у всех них есть какой-то главный остров, где дом их Церкви.

- У Церкви есть радио? - вспомнил я о том, что она сказала.

- Есть. - кивнула она головой. - Телеграммы послают. Видел на Новой Фактории на башне такоую мачту стальну?

- Антенна? - припомнил я нечто подобное.

- Ага. Только связь теперь простая, не такая, как раньше была, говорят. А на некоторых островах есть даже радио-посты. Привозят людей, передатчик и движок, вот они принимают телеграммы и дальше передают.

Я подумал, что радиосвязь здесь получается самая примитивная, азбукой Морзе, судя по всему. А посколько дальности с самых высоких вышек хватает километров на триста, наверное, не больше, то приходится ставить посты-ретрансляторы. Вот у кого, наверное, служба та еще, почище чем в мое время на "точках".

- Смотри, какая большая! - вдруг толкнула меня в локоть Вера и указала пальцем.

Почти параллельным нам курсом в прозрачной синей воде плыла здоровенная, метра четыре в длину, темная рыба. Обтекаемое, массивное тело, чуть сплюснутое сверху рыло, очень длинные прямые крылья грудных плавников с белыми пятнами на концах, бурый окрас спины, переходящий в пятнистый на боках, а ниже виднелось белое брюхо. Рыба немного всплыла, и высокий, слегка закругленный спинной плавник с белой вершиной бесшумно разрезал поверхность воды. Полосатые рыбки-лоцманы как привязанные шли рядом, с нереальной аккуратностью соблюдая свое место в ордере.

- Это какая? - спросил я.

- Длиннокрылая. Где-то косяк тунца неподалеку, она всегда за ними идет.

- Опасная?

- Не знаю. - пожала она плечами. - Если сейчас за борт прыгнешь, то очень опасная, но косяки тунца редко подходят к берегу.

- Понятно. - кивнул я. - И эти акулы тоже, получается?

- Верно.

- А у берега акул много?

- Акул всегда много. - ответила она. - Не все опасны просто.

- Понятно. Купаться не мешают?

- Нет. - засмеялась она. - Только ночью лучше в воду не лезть, они на охоту ближе к берегу подходят.

Большая акула сменила курс и вскоре потерялась среди бликов на поверхности воды.

- Мы на Круглом острове были. - заговорила она. - А если идти он него всего час, на остров Рыбы-Змеи, с которым они воюют, то можно было закупиться акульими кожами, тамошние негры акул ловят. Тоже хороший товар.

- На сапоги?

- Почему только сапоги? - удивилась Вера. - И обувь, которой сноса нет, и ремни, и даже шлифовальные круги, если шкура необработанная. Прочнее акульей шкуры и нет ничего. Только если с Круглым торгуешь, к ним на остров ходить нельзя, племя Колючего Ската узнает - или нападет в следующий раз, как на торг придешь, или просто откажется дело иметь.

Разговор увял, шхуна все так же резала волны, я глазел по сторонам, и к середине дня впереди показалось целое скопление островов. Вера показала на самый длинный осров из тех, что появились на горизонте,и сказала:

- Большой Скат. Пришли домой.

Признаться, я немного заволновался. Вспомнил о том, что взял на себя немало обязательств перед девочкой, и вот теперь мы приближаемся к месту, где мне предстоит по своим обещаниям ответить. Да и вообще, представления не имею, что ждет впереди, куда я еду, как там буду жить?

Остров приближался и приближался. Огромный, поднятый по краям в скопления скал и подогнувшийся посередине в просторную долину, он словно приглашал шхуну войти в бухту, из которой торчали вверх мачты судов, а за ними, террасами окружая порт, виднелись ряды домов.

Команда спустила паруса, за спиной уже пыхтел стирлинг, а стоящий за штурвалом Игнатий аккуратно и как-то ловко ввернул "Закатную чайку" в довольно узкий вход в гавань. Слева потянулся длинный каменный, капитальный, как и все здесь, причал, возле которого было пришвартовано не меньше десятка разнообразных шхун и шлюпов. А дальше возле берега покачивалось на мелкой волне настоящее скопление лодок и рыбачьих баркасов.

Шхуну встречали. Двое с бляхами на шее и револьверами в кобурах, стоявшие возле лежащего на причале трапа.

- Объездчики зачем? - спросил я, опознав "ведомственную принадлежность" встречавших.

- Проверят груз. - чуть удивленно ответила Вера. - Чтобы запретного не везли. Если бы шхуна чужая была, то пошлину взяли.

- Это всегда так? - уточнил я. - Внимательно проверяют?

- Когда как. - пожала она плечами. - Заранее не угадаешь. Могут просто пройтись по трюму, а могут и каждый тюк вскрыть. Вообще не очень внимательно, свои же.

Швартовались недолго и вскоре "Чайка" была притянута к пирсу толстыми пеньковыми тросами, а на ее борт был переброшен трап, по которому объездчики и поднялись на борт. Досмотр прошел быстро и скомкано. Объездчики знали,, что хозяин и почти весь экипаж шхуны погибли, поэтому смущались и проверять тщательно не стали, быстро ушли.

Дальше наступил неловкий момент. Надо было идти в город, встречаться лицом к лицу с реальностью. Мы с Верой об этом в деталях пока не говорили, а самому спрашивать было как-то неловко. Хорошо, что девочка сама заговорила на эту тему:

- Ты сегодня со мной иди, хорошо? Усадьба с дядей у нас общая, но дома разные. В гостевой поспишь, хорошо? Мне так спокойней будет, а то боюсь очень. А завтра как сам решишь.

Наверное, так и правильно. Куда ей сегодня наедине все свои проблемы встречать? Так, с виду, спокойная вроде, но если присмотреться, то видно сразу - внутри все как струна натянуто, у последней крайности девочка, непонятно как и держится. Нет, надо с ней идти.

- Завтра можешь к мне пожить прийти. - сказал Иван. - Дом у меня большой, дети уже взрослые, отселились, жена скончалась давно, так что не стеснишь.

- Спасибо, но это если завтра. - кивнул я.

Грузом заниматься остались шкипер с боцманом, мы же с Верой вышли на деревянную пристань, опустили сумки под ноги, оглядываясь. Я вопросительно посмотрел на Веру, и она указала куда-то вдаль рукой. Я пригляделся - на пыльной дорожке, ведущей к бухте, показалась легкая коляска с запряженной в нее серой лошадью. Вера кивнула на нее, сказала:

- Увидели. Это Василий, он у нас за домоправителя. Он нас отвезет.

Василий оказался негром из крещеных, судя по следам выведенной татуировки на лице. А еще он был немолод, одноног и правил лошадьми тоже одной рукой - вместо второй у него был затянутый в перчатку протез.

Несмотря на увечье, он ловко соскочил с облучка, обнял Веру, доверчиво к нему прижавшуюся.

- Слышал, слышал уже. - бормотал он быстро, гладя девочку по плечам. - От полковника телеграмму принесли. Мир праху его, батюшки твоего, царствие ему небесное. Не попустит Господь, воздаст и злодеям. Садись, поехали.

Вера все же не расплакалась, хоть была на грани, кивнула подчеркнуто сухо, представила нас. Меня отрекомендовала как "защитника отцовской волей". Ничего странного, видать, в этом не было, потому что одноногий Василий лишь поклонился вежливо и пригласил в коляску.

Ехали молча. Вера смотрела куда-то в пространство сухими глазами, Василий подчеркнуто сосредоточился на правке лошадью, а я просто помалкивал, понимая, что говорить нечего, да и ненужно. Иногда лучше вот так молча сидеть.

Города как такового за бухтой не было. Сначала была территория порта с сараями, складами, караулками и караульной башней, а затем потянулось нечто вроде скопления ферм и маленьких усадеб. Строились широко, видать, недостатка в свободном месте и материале для строительства здесь не было. Стены из дикого камня, серого и слоистого, из которого были сложены все местные скалы, и дерево с тростником на перекрытия и крыши. Сами дома тоже были немаленькие, многие еще и строились явно в несколько заходов, постепенно пристраиваясь и расширяясь.

Чуть дальше, за тем местом, где усадьбы заканчивались, все склоны холмов были заняты виноградниками, сразу давая понять, на чем держится благосостояние жителей острова.

Когда мы уже достаточно далеко отъехали от берега, усадьбы маленькие начали сменяться большими. Я сразу подумал, что здесь, наверное, и живут те, кому принадлежат суда из бухты. И угадал. Вера показала рукой на скопление каких-то строений впереди и сказала:

- Мой дом.

Территория, занимаемая усадьбой, впечатляло. Там хватало места и для дух немалых одноэтажных домов, и для нескольких домиков поменьше. И для каких-то сараев, и для пышного сада. Коляска вкатила в широко распахнутые ворота, и оказалась в окружении множества людей, ожидавших нас.

- Дядя. - шепнула Вера. - Еще домашние, и соседи собрались.

В середине группы людей стоял средних лет светловолосый человек с окладистой светлой бородой, не делавшей его при этом старше, а скорее наоборот, румяными щеками и голубыми глазами. Едва завидев нас, он побежал навстречу, протягивая Вере руку.

- Вера, это правда? Павел?

- Погиб он, дядя Евген. - сказала девочка. - Все погибли, кто с нами пошел. Одна я осталась, отец увел, и Андрей вот, не добили его.

Дядя коротко взглянул на меня пристальным, колючим взглядом, но ничего не сказал, лишь кивнул.

Затем к Вере начали подходить остальные. Невысокая, чуть полноватая русоволосая женщина с круглым лицом, жена дяди, затем его дети - сначала парнишка лет шестнадцати на вид, высокий и худой, с длинными светлыми как у его отца волосами и чуть пробивающимся пухом бородки, затем девочка лет двенадцати, круглолицая как мать, а за ней такой же круглолицый мальчик, младший сын дяди. А затем к Вере потянулся настоящий поток людей, всех, кто успел собраться. Обнимали, шептали слова сочувствия, некоторые женщины плакали.

- Иди в дом, я все сделаю. - тихо сказал Вере дядя, после чего добавил, обернувшись ко мне: - Проследи.

Я лишь кивнул, решив, что замечания по дядиному тону можно и на другой день оставить, хотя дядя явно сразу решил расставить все по местам, невзирая на обстоятельства. Ну да ладно, будет другой день, будут и другие обстоятельства.

Веру встретила немолодая женщина, которую звали Евдокия, одетая в серое платье и белый хозяйственный передник. Про нее я от самой Веры слышал, это была вдова моряка, оказавшаяся у Веры в нянях после смерти матери, да так в этом доме жить и оставшаяся - своих детей не было, а к девочке привязалась, была почти что за мать.

Калечный Василий кивнул мне и повел по темному коридору к комнате, просторной и светлой, с широкой кроватью и даже небольшим письменным столом у окна.

- Тут располагайтесь, в гостевой. - сказал он, непроизвольно сбившись на шепот. - Если надо чего, мне говорите. Тут на весь дом нас двое всего, Евдокия, да я.

- Понял, спасибо. - так же шепнул я в ответ.

Хоть тело купца Павла было захоронено в джунглях на Берегу Змеи, оно словно возникло в доме. Занавески на окнах были задернуты, на столе появился портрет покойного, а возле него простой крест на подставке и четыре свечи вокруг него. Там же была чашка с водой и краюха черного грубого хлеба на нем. Появились какие-то люди, в основном тихо ходящие женщины в черном, кто-то плакал. Во дворе тоже собирались люди, взявший все на себя дядя Евген распоряжался. Готовились поминки, что меня немного удивило, что вот так, сразу, хотя как правильно это делать даже у нас, я толком и не знал. Павел погиб уже неделю назад, семь дней пора справлять. Они, наверное, это и собираются делать?

Из разговоров и шушуканья вокруг я понял, что поминки будут не только по Павлу, а по всему экипажу, так полагается по местным правилам, это все за счет хозяина судна, или его наследников. Сдвигались столы, расставлялись лавки, откуда-то появлялись блюда с едой, которые женщины сноровисто и быстро расставляли по столам.

Вера ушла в свою комнату и не показывалась, с ней почти все время была Евдокия. А ко мне же, неприкаянно болтавшемуся то по дому, то по двору, подошел невысокий человек в уже привычном священническом френче и твердой соломенной шляпе, вежливо поздоровавшийся. Дождавшись ответа, он представился:

- Я преподобный Савва, настоятель храма острова Большого Ската, ну и представитель духовной власти на острове. Из Новой Фактории телеграмма пришла, что преподобный Сергий подтвердил ваш статус законного защитника при девочке. Верно?

- Так и есть. - осторожно ответил я, не понимая пока, к чему преподобный клонит.

- Это хорошо. - сказал преподобный. - Хорошо, что девочка остается не одна. Не хочу ничего дурного сказать про Евгена, брата покойного Павла, он человек честный и всегда следует правилам, но...

- Что? - насторожился я.

- Павел был главным, теперь главным станет он. Поскольку Вера у Павла была одна, второй раз покойный так и не женился, все по жене своей тосковал, он девочку к делу приставил и сделал из нее настоящую помощницу себе. Не знаю, заметили вы, или нет.

- Не заметить трудно было. - ответил я совершенно честно. - Девочка способна любое дело вести.

- Даже так? - чуть удивился священник. - Тем более. А Евген, как я сказал, человек правил, он все встроит в семейную и деловую иерархию. И девочка окажется... просто ребенком.

- Да еще и не родным. - добавил я.

- Это вы зря. - тихо укорил меня священник. - И Павла, и Евгена я с детства знал, не думаю, что про младшего брата следует так плохо думать.

Я ничего не ответил, но мысль о том, что дядя с ходу попытался меня застроить, все же в мозгу осталась. Поэтому данную ему священником рекомендацию я мысленно отнес в голове в раздел "Прочие сведения". Дальше видно будет, как и что на самом деле.

- В общем, о чем хотел просить вас. - снова вернулся к теме разговора преподобный Савва. - Девочка теперь совсем одна осталась, старый инвалид Василий и няня все же не семья. А по возрасту она уже имеет право выбрать, жить ей самостоятельно, или переходить в семью дяди до совершенных лет. Но право это доказывать надо.

- Кому доказывать? - уточнил я.

- Если честно, то мне в основном. - ответил преподобный, взглянув мне в глаза. - И если девочка докажет, что сможет уже жить своим умом, то я буду свидетельствовать о ее правомочности. И выделении ей доли из семейного имущества, либо о разделении обязанностей в нем. Если же не докажет, то... думаю, что продолжать не надо.

- Так меня все же о чем просите? - уточнил я.

- Помогите ей. - ответил священник. - Будьте настоящим защитником, если такова была воля покойного Павла.

Когда он заканчивал фразу, мне послышался в его голосе некий оттенок сомнения. Но придавать ему большого значения я не стал.

* * *

Поминки затянулись почти до утра. К облегчению моему, все уже все знали из телеграммы. Переданный морзянкой радиосигнал дошел от Новой Фактории через занятые людьми острова сюда, на Большой Скат, принеся горе в семьи тех, кто отправился в поход в купцом Павлом. Их помянули, по ним поскорбели, на следующий день работящее население острова уже вернулось к своим делам. И гибель людей не была здесь чем-то из ряда вон выходящим, и горевать по ним долго не привыкли, жизнь продолжалась. Может и правильно.

На следующее утро я просто шлялся по дому и двору, оглядываясь. Дом был построен капитально, как я уже говорил, из местного слоистого камня, какого в свое время я много видел на Кавказе, в Грузии, да и сама манера строительства чем-то похожа была на грузинскую. Хоть и не слишком сильно. Были и сугубо тропические мотивы в архитектуре - чердака над гостиной не было, так что видно было, что перекрыт дом был толстым слоем тростника по деревянным массивным бревнам, создавая непривычное ощущение большого свободного пространства над головой.

В доме был водопровод, хоть и очень примитивный, с насосом с ручным приводом от колодца во дворе. Туалеты выглядели привычно, а освещение - от масляных ламп. Электричество на такие мелочи здесь нигде не тратили, хоть про стирлинговские динамо-машины я был наслышан. А так и на судне освещение от таких ламп, и в Новой Фактории то же самое было. Может и правильно, людей-то мало, а так кому-то надо наладить производство и лампочек, и кабелей, и вообще.

В гостиной было много книг, на стенах висели картины, вполне талантливо написанные, изображавшие неизвестные мне города, острова и парусники в штормовом море. Висели карты, какие-то маленькие черно-белые фотографии, изображавшие группы неизвестных мне людей, сосредоточенно глядящих в объектив.

С Верой мы увиделись за завтраком. Одетая снова по-рабочему, она сидела за столом и ковыряла вилкой яичницу с беконом. Рядом стояла держалка с гренками, в масленке желтело масло, в хрустальных розетках было варенье. Вчера она была заметно прибита атмосферой происходящего, словно вторые похороны были, но сегодня она оправилась, выглядела нормально.

- Поедем сейчас к тете Аглае. - сказала девочка. - Видел ее вчера?

- Видел, наверное. - пожал я плечами. - Я никого не запомнил, там человек двести было.

Действительно, людей на поминки собралось столько, что я даже удивился, как они уместились за столами. И как успели накрыть стол. Хотя, как я понял, готовили во многих домах одновременно, а потом блюда везли сюда.

- Такая... - она неопределенно покрутила рукой у себя над головой. - С белыми волосами. Двоюродная сестра отца. Ну и дяди.

- С дядей по делу не говорила пока? - перескочил я на важное.

- Дядя с утра нет, он в порту, готовит товар к отправке. Вечером поговорим.

- А к тетке нам зачем?

- Тетка лошадей разводит, тебя верхом ездить научит. - улыбнулась Вера. - А то как собака на заборе, никуда не годится.

- Хорошо, если так. - согласился я и спросил у нее: - А где вообще у вас здесь приезжим останавливаться принято? В гостинице или как?

- А чем тебе здесь не нравится? - слегка надулась она.

- Нравится, но у нас, сама понимаешь, еще задача имеется - доказать твою самостоятельность. А если я все время рядом маячить буду, то кто-то и попенять этим сможет.

Повод съехать надуманный, если честно, но оставаться на жительство в усадьбе покойного Павла и его брата не хотелось. Просто потому, чтобы не чувствовать себя приживальщиком. Так я канонир экипажа и боец из ватаги, обязанности мне известны, а так не пойми уже и кто получусь. А охранять Веру круглосуточно на Большом Скате не требовалось, это она мне сама сказала еще в плавании. Остров был довольно тихий, вдалеке от контрабандных путей и чужих акваторий, и даже негритянских островов на два дня плавания в любую сторону от него не было. История сохранила пару упоминаний о налетах турок, но было это уже очень давно. А преступность местная здесь как таковая отсутствовала - глубинка, все друг друга знают, да и место зажиточное.

Вера задумалась над моими словами , затем сказала:

- Ты же не на один день здесь, так?

- Ну... да. - кивнул я.

- Тогда тебе лучше комнату снять. Те же вдовы многие сдают, и им монетка лишняя, и тебе дешевле. В гостинице больше возьмут, за неделю как за месяц отдашь.

- А как искать?

- Я помогу. Кстати, а после тетки надо нам к Дмитрию Бороде, мы у него всегда вино на продажу берем.

- Для Большого острова? - уточнил я.

- Именно.

К поездку отправились мы против ожидания не пешком и не верхом, а на легкой двуколке, в которую была запряжена давешняя серая кобыла.

- До Аглаи далековато, километров десять. - пояснила Вера. - Считай, другой край острова. А к Бороде уже в эту сторону возвращаться будем.

Она тряхнула вожжами, слегка хлопнув кобылу по сытому крупу, и та пошла скорым шагом, постукивая подкованными копытами в слежавшуюся и высохшую под солнцем поверхность дороги. Завертелись, поскрипывая, высокие узкие колеса в резиновых ободьях, коляска легко покатила по дороге, чувствительно подпрыгивая на неровностях.

Покинув поместье, мы оказались на тракте, который сразу повел нас в теснину между двумя горами, за которой вскоре открылась новая долина, широкая и просторная, ограниченная рядом холмов, виднеющихся вдали. Дорога, плавно извиваясь, спускалась в нее, все было видно как на ладони, до самых дальних границ. Виднелись и вспаханные поля, и какие-то сады, и виноградники, и стада скота.

Было видно, что народ здесь отсутствием трудолюбия не страдает. Везде, в полях, в виноградниках, в садах и во дворах ферм возились люди в широкополых соломенных шляпах, навстречу постоянно попадались повозки и тежеки с запряженными в них лошадями и мулами. Люди приветливо здоровались с нами, а мы не забывали приветствовать их.

- Тут же не все время живут, так? - уточнил я, засмотревшись на один явно временного вида полудом-полусарай, прилепившийся к сараю настоящему. На звание настоящего дома это сооружение никак не тянуло.

- Нет, здесь если только заночуют. - ответила она. - Так большинство фермеров в городке живет с семьями. Хотя есть и постоянно живущие, как Аглая, например.

- А Аглая семейная?

- Вдова. Была замужем за Демидом, хозяином "Гарпуна", китобоем, но те с промысла не вернулись четыре года назад. Потом хозяин гостиницы, Семен Пузан, к ней подкатывался, но она ему от ворот поворот дала.

Дорога по горбатому трясучему мостику пересекла быстрый и звонкий ручей, стекавший откуда-то с гор, затем снова запетляла среди бесчисленных садов и полей. Впечатление складывалось, что на этом самом Большом Скате клочка земли так просто не пропало, каждый распахан и возделан. Про это и спросил.

- Так и есть. - подтвердила Вера. - Остров хороший, и земля плодородная, и воды пресной хватает. Так редко бывает, обычно или одно, или другое, или вовсе ничего. Поэтому в такие места жить все рвутся, а когда Первое Расселение шло, еще с Большого Острова, на такие острова в первую очередь плыли.

- А сюда в первую волну заселились?

- В первую. Считай, что с самого начала новой жизни остров. Здесь хорошо жить, тем кто ближе к туркам или франкам - куда труднее.

- А с франками тоже деретесь?

- Меньше чем с турками, но бывает. - ответила Вера. - И еще преступники беглые часто укрываются у них. А их преступники - у нас. К туркам бегать боятся, для них совсем чужие, сразу в рабство продадут, а к нам бегают. Но это не на нашем острове, тут все тихо, дверей не закрываем.

- А в Новой Фактории, например? - уточнил я. - Закрывают?

- Сам не заметил? Там закрывать надо, торговое место, дикий берег, много случайных людей. Там всякое случалось.

- А что тогда здесь все равно с револьверами ходят? - уточнил я, заодно похлопав по кобуре с "кольтом".

- Ну... - она даже запнулась. - Потому что с ними всегда ходят. Мало ли что?

- Понятно.

- Преподобный Савва даже в проповеди говорил, что пренебрежение своей безопасностью - это пренебрежение даром Божьим, то есть жизнь. Если Господь даровал ее тебе, ты должен быть готов защищать ее всеми силами. А если ты не готов, то и дара не достоин.

- Ну... логично. - согласился я.

Но при этом из всего сказанного я сделал вывод, что мои функции как телохранителя здесь точно невостребованными останутся. Ну и хорошо, собственно говоря, в безопасном месте жить приятней.

- А на Большой остров когда?

- В следующий понедельник пойдем. Хочешь посмотреть?

- А как же! - даже вскинулся я. - Наслушался.

- Это правильно, там есть на что посмотреть. - кивнула девочка. - А тебе, кстати, после того, как поселишься, надо будет к полковнику пойти. Он тебюя в ополчение запишет, узнаешь, куда тебе бежать, если тревогу объявят.

- Ну, это понятно. - согласился я. - Военный учет - первое дело. А учения бывают?

- А как же! И если для какого похода ватагу сбивать будут, то могут призвать. - уверено сказала она, после чего дернула меня за рукав: - Во-он, видишь? Дом под самым склоном.

- Ага. - кивнул я, вглядевшись туда, куда указывала ее рука.

Действительно, к самому склону горы прилегала небольшая усадьба - белый дом под привычной высокой тростниковой крышей, чуть поодаль от него два длинных строения, очень напоминавшие конюшни.

- Аглаи усадьба. - пояснила Вера.

- Она там одна живет?

- Нет, еще женщина ей помогает по хозяйству и двое конюхов работают.

Дорога обогнула невысокую осыпь, немного поднялась вверх вдоль склона очередного ручейка и уперлась в открытые по местному обыкновению ворота в невысокой каменной стене, куда Вера уверенной рукой лошадь и направила.

Двор был просторный, хоть и немощеный, с вытоптанной выгоревшей на солнце травой. Хозяйский дом дели его как бы на две части - парадную, на которую мы и въехали, остановившись у самого крыльца, и хозяйственную, которая была сзади, за домом.

Сам дом представлял собой длинное строение из все того же серого камня, обсаженное по фасаду кустами с яркими пурпурно-красными цветами, возле которых сейчас вились редкие осы. Крыша далеко выходила за край стены, образуя настоящий навесь над фасадом, из-за чего окна всегда были в тени, и это, судя по всему, должно было хранить в доме прохладу. Окна были открыты, но в них болтались сетчатые занавески от насекомых. У самого крыльца на земле валялись два здоровенных золотистого цвета кобеля с внушающими уважение клыками, которые не обратили на нас совершенно никакого внимания. Кобелям было жарко, они вывалили длинные розовые языки, тяжело дыша, но в тень почему-то не уходили.

Входная дверь дома распахнулась, и на крыльцо вышла невысокая женщина лет тридцати на вид. Остановилась, глядя на нас, прищурившись и белозубо улыбаясь, затем сказала мягким, чуть хрипловатым голосом:

- Специальное приглашение нужно? Заходите.

Второй раз приглашать нас уже не потребовалось. Мы прошли за хозяйкой в дом, где я поначалу потерялся и чуть не налетел на стул - после солнечного утра полумрак гостиной показался могильной тьмой. Но проморгался, а потом и место присесть нашел - плетеный стул возле плетеного же низкого стола.

- Кофе хотите, гости дорогие? - спросила Аглая. - Валентина булочки как раз испекла, решила меня побаловать, ну и вам достанется.

Тут мне удалось, наконец, разглядеть хозяйку. Среднего роста, худощавая и пожалуй что спортивная по сложению. Светлые волосы, собранные сейчас в хвост на затылке, чуть острый подбородок, курносый нос, голубые глаза. Ямочки на щеках, на губах постоянная полуулыбка. Лицо может и не идеально красивое, но на удивление приятное. Я вспомнил, что действительно видел ее вчера, но тогда Аглая была одета в черное траурное платье до колен, а сейчас на ней были кавалерийские сапоги с кавалерийскими же лосинами и светлая свободная рубаха с закатанными до локтей рукавами, открывавшая загорелые руки и треугольник не менее загорелой груди в вырезе ворота. На поясе, на коричневом ремне, висел револьвер в кобуре.

- Кофе хотим, тетя Аглая. - сказала Вера. - А булочки с чем?

- Просто с корицей. Не любишь?

- А с клубникой? - с надеждой спросила девочка.

- В другой раз. - улыбнулась тетка. - А тебе даже кофе пить рано, вообще-то, тебе молоко лучше.

- А я молоко и люблю больше. - фыркнула Вера.

- Знаю, знаю. - послышался из-за спины еще один женский голос.

Я оглянулся. В комнату вошла немолодая, маленькая, худенькая и какая-то очень быстрая женщина, несшая в руках поднос, с которого она начала составлять на столик чашки, блюдца, кофейник, кувшинчик холодного молока и больше плетенное блюдо со свежими, еще горячими булочками, заполнившими все мироздание запахом корицы и ванили.

- Здравствуй, Верочка. - поздоровалась женщина с моей спутницей, а затем и мне кивнула: - И вам здравствовать, молодой человек.

- Здравствуйте и вы. - ответил я вежливо.

Валентина ушла, мы остались втроем. Вера действительно взялась за молоко, налив его себе в стакан чуть не с горкой, а Аглая разлила душистый кофе в две фаянсовые чашки, подвинув одну из них мне. Разговор, к моему удивлению, начала она, сказав:

- Мне вчера и Вера, и преподобный сказали, что вы племяннице моей законный защитник?

- Так вышло. - кивнул я.

- А Игнатий мне передал, что вы еще и в команде канониром теперь?

- Тоже верно.

- Это хорошо. - кивнула она. - Может быть оно и к лучшему. Хоть Евген мне и двоюродный брат, но скажу честно, Вере с ним будет трудно. Пусть лучше претендует на самостоятельное проживание. Если опекун есть, и няня при ней остается, то страшного в этом нет.

- А почему вы считаете, что с Евгеном ей плохо будет?

- Евген всегда был такой, кроме себя самого, никого слышать не умеет. - ответила она, подумав. - Павла он с детства уважал, да и младшим был, так что уживались, а теперь даже не знаю. Вера при нем точно слова иметь не будет. Никто не будет.

- Аглая, а... - вдруг хотела что-то спросить, но вроде как осеклась Вера.

Осеклась, но тетка ее поняла.

- Я не могу брать над тобой опеку, пока есть у тебя родня по прямой линии, ты е знаешь - сказала она. - Твой защитник, раз он отцовской волей назначен, и то больше прав имеет.

- Жаль. - вздохнула Вера. - С тобой так хорошо.

Та просто улыбнулась, потрепала девочку по руке, перегнувшись через стол, сказала:

- Я никуда и не деваюсь, вроде как, не находишь? Хоть живи у меня, я только рада буду.

- Теть, у меня просьба есть к тебе.

- Это какая?

- Андрей наездник плохой. В их краях верхами не ездили.

Аглая посмотрела на меня с легким удивлением во взоре. Неумение ездить верхом тут точно за немалый косяк было, это уже давно я понял.

- Негде у нас было, у нас лодки вместо лошадей. - озвучил я старую версию.

- Ну... не проблема, вообще-то. - пожала плечами тетка. - У нас с конями возни хватает, определю его к конюхам в науку, заодно научится коня обиходить. Вы как, не против? - обернулась она ко мне.

- Нет, отнюдь. - пожал я плечами. - Мне лишь бы результат был.

- Результат будет. - кивнула она. - Немного хоть умеете?

- Немного умею. - кивнул я, вспомнив свой поход до Новой Фактории. - Если рысцой-трусцой, то куда-то доеду, а вот что большее - сомневаюсь сильно.

- Понятно.

Она задумалась, глядя в окно. Затем, обернувшись ко мне, сказала:

- Мы вот как сделаем: сейчас я тебя конюхам представлю, скажу им, что делать надо. А вечером ты коня возьмешь, и до вериной усадьбы сам доедешь. А к утру сюда на нем же вернешься.

- Мне не до усадьбы, мне куда-то надо на проживание определиться еще. - сказал я. - В усадьбе оставаться не могу.

Она не стала спрашивать, отчего да почему, лишь снова кивнула, и сказала:

- Тогда заезжай, когда получится. Вечером?

- Завтра, может быть? - спохватилась Вера.

Я вспомнил о том, что вечером состоится первый серьезный разговор с дядей Евгеном, и сказал:

- Может быть с утра завтра?

- Хорошо. - кивнула Аглая.

Провели мы в гостях у Аглаи еще с час, примерно. Все это время тетка с племянницей болтали, а я сидел молча, все больше ловя себя на том, что откровенно любуюсь родственницей своей подопечной. Живая, улыбчивая и веселая, Аглая с каждой минутой мне нравилась все больше и больше. А тот факт, что она женщина свободная, не равно не отягощенная ни детьми, ни супружескими обязанностями, меня вдохновлял еще больше. В другое время и другом месте я бы уже начал закидывать удочки на предмет установления отношений, причем со всей возможной активность. Но сейчас... вот беда - на знал я, и заранее спросить не догадался, как в этих краях принято знакомиться с понравившимися женщинами. А то вдруг окажется, что шанс у меня всего один, и если накосячить, то второго уже не представится. Возможно такое? А почему бы и нет. Пошлют куда подальше и ходи посланным.

Потом Аглая решила показать мне свои конюшни, похвастаться вроде как, а заодно представить и конюхам. Вера не пошла, чего она там не видела, а я отказываться не стал, разумеется, ухватился за кончик надежды, что глядишь, и выйдет из моей мысли что-нибудь путное.

У ворот конюшни нас встретили две крепких мужиков, от которых еще крепче несло едким конским потом. Один из мужиков еще хранил на лице и торсе остатки выведенной татуировки, сразу отнесшей его к "одумавшимся неграм", второй же был из "христиан", судя по всему. Оба худы, жилисты, бородаты, обоим лет под сорок. Звали экс-негра Тимофеем, а "прирожденного христианина" - Степаном.

Обо мне разговора с самого начала не было, Аглая сразу перешла к распоряжениям по конюшням. Судя по реакции конюхов, тому, как внимательно они слушали хозяйку фермы, можно было заключить, что говорит она дело. Мужики кивали, Тимофей даже несколько раз повторил по поводу какой-то кобылы, что "прикусывать начала":

- Ага, ага, так и сделаю.

Затем мы все вместе пошли еще к какой-то лошади, насчет которой у конюхов появились подозрения на болезнь, и Аглая, ловко удерживая животное маленькой, но сильной рукой, быстро и как-то немилосердно ее осмотрела, после чего заключила, что кобыла здорова.

- Сколько у тебя лошадей-то? - не выдержав, спросил я.

- Сейчас двадцать одна. - сказала она. - Скоро пятерых продавать надо будет, в возраст вошли.

Что бы это значило, я не знал, поэтому спросил о другом:

- А обращаться где научилась?

- От отца дело досталось, и училась на ветеринара. - ответила она, махнув рукой куда-то вдаль. - На Большом острове. Так что я еще и по вызовам езжу, если у кого какая животина болеет.

- То есть, кошек и собак тоже пользуешь? - задал я не слишком умный вопрос исключительно с целью не дать разговору увянуть.

- А как же? - удивилась она вопросу. - Вон, в сарайчике у меня еще и больница, там два кота и гусь сейчас.

К радости моей, Аглая меня вроде бы не дичилась, разговаривала с охотой, поэтому я себя на будущее авансом надеждой потешил: "Может быть, может быть, почему бы и нет?"

Учить меня верховой езде обязался "экс-негр" Тимофей. Такому моему неумению не удивился, лишь покивал задумчиво и сказал:

- Чего не научить? Научу. У нас племя с рождения в седле было, это дело знаем.

На том разговор и закончился. Договорились, что с утра следующего дня подъеду, да и пошли обратно в дом, где уже ждала меня Вера - пора было ехать к Дмитрию Бороде, вино торговать. Попрощались, тетка с племянницей поцеловались, и наша двуколка снова выкатилась на дорогу, влекомая серой лошадкой.

До усадьбы Бороды оказалось около семи верст, фактически мы почти что вернулись назад, но немного другой дорогой, больше забирая к восточному берегу острова, а в конце-концов выкатившись чуть ли не на пляж.

Усадьба Дмитрия как раз и располагалась на "первой линии пляжа", как любили объяснять такое расположение агенты по недвижимости в европейских странах у моря. Там это делало недвижимость дороже, а вот как здесь - понятия не имею. Однако было видно, что у берега упомянутый винодел поселился не зря. От пляжа тянулся вдаль дощатый пирс, возле которого покачивались на волнах две небольшие, ярко разрисованные парусные лодки.

- Это детей Дмитрия. - пояснила Вера. - У него трое ребят, все любят под парусом походить, да и сам Дмитрий рыбу ловит, на весь остров рыбак знатный.

Усадьба винодела была огорожена обычным забором из жердей на столбах, каким окружают загоны для скота, а вот дом выглядел солидно - стены толстые, окна маленькие, больше на крепость похож. О чем я не преминул сказать.

- Когда на остров последний налет был, тогда тут еще отец Дмитрия заправлял. И турки на нескольких шхунах и фелюгах прямо сюда подошли, к самому пляжу, и на лодках на берег высадились. Думали его усадьбу взять с ходу и дальше пройти, в долину. Видишь? - она показала рукой.

И верно, усадьба Дмитрия Бороды как пробка запечатывала дефиле между двумя горами, а если лезть в гору с этого направления. То можно было много времени потерять, склоны здесь крутые и осыпающиеся.

- Ага, вижу. - кивнул я. - И что?

- А то, что отец Дмитрия, который тут тогда заправлял, с домашними и работниками в доме оборону заняли. И держались достаточно для того, чтобы полковник успел ополчение собрать и сюда подойти.

- Окна такие маленькие специально? - залюбопытствовал я.

- Конечно. - кивнула Вера. - Если тревогу объявляют, то ополченцы бегут в разные места, кто к какому ближе. Для фермеров, что ближе к холмам живут, место сбора как раз на дворе у Бороды. А сам Борода обязан был дом строить так, чтобы прикрывать этото проход.

- Это правила такие у вас? - удивился я.

- Конечно. Кто на большой кусок земли претендовал, тому всегда дополнительные обязанности давали.

Действительно, дом выглядел настоящим фортом. А если брать еще каменные сараи и какие-то подсобки, то получалась целая крепость. Которую и в лоб не возьмешь, и с фланга особо не обойдешь, все под обстрелом оттуда будет. А вообще система местной обороны мне умной кажется. Если нет возможности армию держать, то надо от ополчения получать максимум эффекта. И чувствуется, что здешнюю систему придумывал кто-то очень умный. Я не об ополченческой системе, я обо всем, с чем успел столкнуться. Есть такое впечатление, что не могла здешняя действительность сложиться так самостоятельно, стихийно, без чьей-то помощи. Не бывает так.

Был разгар рабочего дня, время обеда еще не наступило, и работа во дворе усадьбы кипела. Возле открытых дверей в подземный винный погреб мыли бочки. В воздухе стоял запах вина, стекающая по желобам вода была розовой - здесь специализировались на красном вине, белое делали на других островах.

Погреб был не один, и рядом, во втором, тоже что-то делали, опустив на лестницу деревянные мостки и установив сверху лебедку. Огромная деревянная бочка, поднимаемая снизу тросом, стала в дверях враспор, перекосившись, и трое бородатых мужиков старались ее развернуть, причем достаточно осторожно, чтобы не повредить.

На дворе за погребами кто-то как раз запрягал тяжеловоза в ломовую телегу, за невысокой загородкой женщина кормила квохчущих кур, в общем, суета была такая, какой и подобает быть в том месте, где никто от работы не бегает.

Молодой парнишка подскочил к нам, взял лошадь под уздцы, повел ее к коновязи, а мы выпрыгнули из коляски.

- Вон Дмитрий. - сказала Вера, показав на кряжистого мужика с широченной как у Кырлы-Мырлы бородой, одетого в рабочий жилет на голое тело и стоящего у стены дома, уперев могучие руки в не менее могучие бока. Его я тоже узнал, видел вчера на поминках вместе с семейством.

Дмитрий явно давал какие-то ценные указания худому парню среднего роста, с косынкой на голове, туго обтягивающей череп, и с модной черной бородкой, которая вкупе с косынкой делала его похожим на пирата с картинки. Парень кивал в такт речи Бороды, и даже что-то записывал в маленький блокнот.

Когда мы подошли ближе, винодел Борода нас увидел и широко заулыбался Вере. Сделал пару шагов навстречу, приобнял девочку ласково, мне же руку пожал вполне по-дружески.

- Заходите в дом. - пригласил он нас. - Нажарились? Пить хотите?

Действительно, если к Аглае мы ехали еще по утренней прохладе, то по пути от нее к Бороде уже вполне качественно пропеклись, дело шло к полудню. Скоро вообще любая активность вне стен помещений должна была затихнуть, чтобы возобновиться часа в четыре вечера. Иначе и до теплового удара не далеко, южные народы свою сиесту не зря придумали.

Снова привычный мрак после солнечного дня, гостиная, простая по виду. Но просторная и прохладная, плетеные кресла и деревянные столы. Девушка лет шестнадцати, невысокая и кругленькая, неуловимо похожая на винодела, принесла поднос, на котором стоял кувшин с водой и дымящийся чайник. Поцеловав Веру в щеку и поздоровавшись со мной, она ловко расставила чашки, налила в них душистого зеленого чаю, сказала:

- Угощайтесь.

Чай действительно был великолепным, и душистый, и крепкий, и для жары в самый раз. Хозяин тоже присоединился к нам, с большой расписной фаянсовой кружкой в толстой руке, из которой он шумно прихлебывал. Ходить вокруг да около он не стал, спросил сразу:

- За вином?

- За вином, Дмитрий, - серьезно кивнула Вера, - В понедельник хочу пойти на Большой остров с грузом твоего вина, смолы и сидра.

Дмитрий кивнул, затем спросил, чуть скосив глаза на меня:

- Я, конечно, глупого сказать не хочу, но спросить должен: а дело пока к дяде твоему, Евгену, не перешло?

- Отец перед смертью защитника мне назначил, - она кивнула на меня, - Поэтому если дело к дяде и отойдет, то только после того, как городской совет меня признает несовершеннолетней. А это еще когда состоится.

- Ну понятно, - кивнул он, - А пока тебе хочется себя взрослой показать, торговлю вести. Не одобряю я это, Вера. Дядя у тебя в делах искушен, знает, что делать и как, а ты, прости уж меня, мала еще. Тебе бы от дел отойти и в его воле пожить. Я так думаю.

Я чуток напрягся, но в разговор пока решил не лезть, а Веру послушать, что она на такую явно для нее неожиданную подачу скажет.

- Дмитрий, - сказала девочка, глядя собеседнику в маленькие глаза, почти скрывшиеся под мохнатыми бровями, - Я за совет благодарна, дядю я тоже уважаю. А спросить хочу, когда сможешь сто бочонков отгрузить? И мне лучше с доставкой, пусть и дороже.

Дмитрий вздохнул, отчего его тучные широкие плечи поднялись и опустились, поскреб в бороде, снова хлебнул шумно:

- Не для твоего возраста и разумения дело купеческое, я знаю, что говорю, - сказал он медленно. - Доверила бы все дяде, процветал бы дом ваш. А сама бы детство свое как положено дожила, тебе пока жить да этой жизни радоваться.

Вера явно немного разозлилась, но заметно это было, как мне кажется, только мне одному, я уже научился распознавать разные оттенки ее настроения. Для человека чуть менее внимательного ее лицо оставалось совершенно невозмутимым.

- Уважаемый Дмитрий, - обратилась она к виноделу, - Как вы думаете, у Нила Петрова я такую же скидку получить смогу, какой мы у тебя пользуемся, или все же переплачивать придется? Немного, но медяк сберегает золотой, поэтому всегда к тебе ходили.

Дмитрий покачал головой сокрушенно, явно и вполне искренне, как мне показалось, расстроившись, затем сказал:

- Тебе эти сто бочонков до портового лабаза надо, или на борт?

- Нам прямо на борт, ты же все сто одним днем не привезешь?

- Нет, потому что заранее не знал, телег не хватит. Два дня надо. Сейчас купчую оформим.

Мне в разговор вмешиваться не пришлось к моей радости. Радость же оттого, что и Вера себя проявила, и мне себя не пришлось проявлять раньше времени. Новый я здесь пока человек, не обтерся, и уважения от местных ко мне никакого.

Реклама на сайте