«Последний параграф»

Гарри Тёртлдав Последний параграф

Единственными способами наиболее успешно победить здравый смысл являются устрашение и сила.

Адольф Гитлер. «Майн Кампф»

Отказ от применения насильственных методов является первым параграфом моей веры. Он же является и последним параграфом моего кредо.

Мохандас Карамчанд «Махатма» Ганди

Танк медленно двигался по улице Раджпат, мимо руин, оставшихся от Мемориальной Арки, по направлению к Воротам Индии. Самоё ворота ещё стояли, хотя перед самым падением Нью-Дели, в них всё-таки угодило несколько снарядов. Над воротами реял Юнион-Джек[1]

Британские войска выстроились вдоль Раджпат, молча наблюдая, как танк едет мимо. Их выцветшая, окровавленная, грязная форма была изодрана, на многих были бинты. Их взгляды, как это часто бывает с побежденными, не выражали ничего кроме усталости и безразличия, хотя надо отдать должное — английская колониальная Армия Индии отчаянно сражалась до последней капли крови и до последнего патрона.

Танк приближался к Воротам Индии. Военный оркестр, специально собранный и принаряженный для этой цели, начал играть мелодию, как только танк проехал мимо него. Пронзительный тонкий звук волынок растворялся во влажном жарком воздухе.

В тени Ворот стоял человек, ожидая, когда подъедет танк.

Фельдмаршал Вальтер Модель нагнулся к бронекуполу своего «Панцера IV»:

— В подобных церемониях с британцами мало кто сравнится, — сказал он своему адъютанту.

Майор Дитер Лаш недобро рассмеялся:

— У них была богатая практика, mein herr, — ответил он, стараясь перекричать грохот мотора.

— Что это за мелодия? — спросил фельдмаршал. — У нее есть какой-нибудь смысл?

— Она называется «Мир перевернулся», — ответил Лаш. Он был знаком с деталями, потому что вместе со своим британским коллегой принимал участие в разработке церемонии капитуляции. — Музыканты из армии лорда Корнуолла играли ее, когда тот сдался американцами при Йорктауне.

— А, американцы, — Модель на мгновение задумался о своём, монокль в его правом глазу чуть было не выскочил. Монокль — это было единственное клише образа высокопоставленного немецкого офицера, которое Модель мог себе позволить. Он не был худощавым пруссаком с ястребиным лицом. Но в его округленных чертах лица и крепко сбитом приземистом теле было куда больше волевого упрямства и энергии чем во всех этих худых костистых аристократах. — Американцы, — повторил он. — Что ж, это будет нашим следующим шагом, верно? Но на сегодня хватит, всему свое время.

Танк остановился. Механик заглушил мотор, наступившая тишина была ошеломляющей. Модель проворно спрыгнул с танка. Он прыгал с танков уже почти восемь лет, начиная с тех времён, когда был штаб-офицером IV корпуса в Польской кампании. Человек, стоявший в тени ворот, выступил вперед и четко отдал честь. Вспышки немецких фотографов, запечатлевающих этот момент для истории, высветили его длинное усталое лицо. Англичанин не обратил ни малейшего внимания ни на камеры, ни на журналистов.

— Фельдмаршал Модель? — сказал он вежливо. Таким же тоном он мог обсуждать погоду.

Модель внутренне отдал должное хладнокровию британца. — Фельдмаршал Окинлек? — ответил он, также отсалютовав, давая тем самым Окинлеку ещё несколько секунд побыть на равных. Спустя несколько мгновений, он приступил к делу: — Фельдмаршал, я полагаю, вы уже подписали акт о капитуляции английской колониальной Армии Индии перед войсками Рейха?

— Так точно, — ответил Окинлек. Он расстегнул левый нагрудный карман своего кителя и вытащил оттуда сложенный лист бумаги: — Прошу вашего разрешения сделать короткое заявление относительно текущего момента.

— Конечно, господин фельдмаршал. Вы можете сказать всё, что пожелаете и как вам угодно долго. — В миг победы, Модель мог себе позволить побыть великодушным. Он даже разрешил маршалу Жукову выступить с речью при капитуляции советских войск в Куйбышеве, после чего маршала незамедлительно расстреляли.

— Благодарю вас, — Окинлек чопорно кивнул. — В таком случае, я заявляю, что условия капитуляции, которые я вынужден был подписать, являются безжалостными и жестокими по отношению к храбрым солдатам, сражавшимся под моим началом.

— Сэр, это ваше право, — но круглое лицо Моделя более не выражало приветливость, а в голосе появились стальные нотки. — Я, однако, должен вам напомнить, что моё обращение с вами, совершаемое согласно правилам ведения войны, является исключительно актом милосердия с моей стороны, за что мне может воспоследовать выговор из Берлина. Когда Британия сдалась в 1941, всем вооруженным силам империи был отдан приказ сложить оружие. Я полагаю, что вы не рассчитывали, что мы сюда дойдем, но я имею полное право считать вас не более чем вооруженными бандитами.

Щеки Окинлека медленно залила краска:

— Для бандитов мы вас неплохо потрепали.

— Именно так. — Модель был вежлив. Он не упомянул, что предпочел бы в десять раз более нормальных сражений, чем изматывающую возню с партизанами, до сих пор воевавших против немцев и их союзников на территории оккупированной России. — Вы хотите добавить что-нибудь ещё?

— Нет, сэр, более ничего. — Окинлек передал немцу подписанную бумагу и вручил личное оружие. Модель убрал его в кобуру, приготовленную заранее для этого случая. Пистолет не совсем подходил — кобура предназначалась для Вальтера Р38, а не для уродливого смертоносного Уэбли-Скотта. Хотя это, в общем, и не имело значения — церемония подошла к концу.

Окинлек и Модель в последний раз отсалютовали друг другу. Затем британский фельдмаршал отступил назад. Подошедший немецкий лейтенант повел его прочь, фельдмаршал стал теперь обычным военнопленным.

Майор Лаш помахал левой рукой. Юнион-Джек медленно сполз вниз по флагштоку над Воротами Индии. Его место заняла свастика.

Лаш осторожно постучал в дверь, затем заглянул в кабинет фельдмаршала:

— Господин фельдмаршал, пришёл этот индийский политик, с которым у вас встреча.

— Ах, да, конечно. Очень хорошо, Дитер, пригласите его, — Модель уже имел дело с индийскими политиками ещё до того как британцы капитулировали, сейчас же, когда сопротивление закончилось, его кабинет осаждали целые толпы. Он испытывал к ним не большую симпатию, чем к русским политикам, а равно и к немецким. Все они разглагольствовали о праведных целях, и все, как один, прежде всего, преследовали собственную выгоду.

Адъютант впустил маленького хрупкого коричневого человечка. Модель еле сумел скрыть своё удивление: изо всей одежды на индийце присутствовала только обыкновенная белая хлопчатобумажная набедренная повязка. Индус выглядел истощенным; тем более был разителен контраст между ним и викторианской роскошью дворца вице-короля Индии, который нынче занимал Модель, как управляющий новыми территориями Рейха. — Садитесь, Herr Ганди, — сказал Модель.

— Я глубоко вам благодарен, сэр, — усевшись, Ганди казался просто ребёнком, кресло для него было слишком широко и его мягкие набитые подушки практически не прогнулись под худым телом индийца. Но вот глаза у Ганди, подумал Модель, далеко не детские. Они пронзительно смотрели на фельдмаршала из-под простых очков в проволочной оправе, как будто пытаясь привести собеседника в замешательство. — Я прибыл, чтобы узнать, когда немецкие войска начнут покидать нашу страну.

Нахмурившись, Модель наклонился вперед. На мгновение он решил, что не понял фразы — на английском Ганди говорил с сильным акцентом гуджарати. Поняв, что он не ослышался, Модель спросил: — Вы часом не думаете, что мы проделали весь этот путь, приехав сюда как туристы?

— Нисколько не думаю. — В резком голосе Ганди слышалось неодобрение. — Туристы не оставляют за собой столько мертвецов.

Модель почувствовал, что раздражение берет в нем верх: — Естественно, ни один турист не платит такую цену за свое путешествие. Даже не принимая во внимание данный факт, я могу вас заверить, что мы пришли для того, чтобы остаться.

— Мне очень жаль, сэр. Я не могу вам этого позволить.

— Вы не можете? — монокль Моделя опять едва не выпал. Он конечно и раньше слышал от политиков разные самонадеянные заявления, но этот старый чёрт превзошел всех. — Вы, случаем, не забыли, что я могу вызвать своего адъютанта и он вас застрелит не сходя с места на заднем дворе? Могу вас заверить, вы будете далеко не первым.

— Да, я это знаю, — сказал Ганди грустно. — Если вы мне уготовили такую судьбу, что ж, я уже стар. Я не побегу.

Боевые действия научили Моделя относиться к возможному ранению или даже смерти со спокойным безразличием. Он увидел, что старик обладает той же чертой характера, неважно, где он ее приобрел. Мгновение спустя Модель сообразил, что его угроза не только не напугала Ганди, но и в какой-то мере позабавила индийца. В некотором замешательстве, фельдмаршал спросил: — Вы хотите, чтобы я рассмотрел ваши просьбы?

— Только одну, которую я уже озвучил ранее. Мы — это более чем трехсотмиллионная нация; владеть нами у немцев прав не больше, чем у англичан.

Модель пожал плечами: — Если мы сможем, то будем владеть. Уверяю вас, у нас достаточно сил, чтобы удержать то, что мы завоевали. — Где нет права, там нет силы, — ответил Ганди. — Мы не позволим вам держать нас в рабстве.

— Вы что, угрожаете мне? — рявкнул Модель. На самом деле, смелость индийца его удивляла. Большинство аборигенов в этой стране раболепно склонилось перед новыми хозяевами. Тут же, по крайней мере, был человек неординарный.

Ганди покачал головой. Модель видел, что индус его не испугался (действительно неординарный человек, подумал фельдмаршал, искренне уважавший настоящую храбрость). — Я не нисколько не угрожаю, сэр, но я буду делать то, что считаю правильным.

— Очень благородно, — хмыкнул Модель, но вопреки его намерению, слова прозвучали в большей степени искренне, а не саркастически, как он надеялся. Модель слышал все эти ханжеские фразы и ранее, от всех этих англичан, русских, даже от немцев. Однако, каким-то образом, Ганди производил впечатление человека отвечавшего за свои слова. Модель в задумчивости потер щеку, пытаясь понять, что делать с этим несгибаемым индусом.

Громко жужжа, в кабинет влетела большая зелёная муха. Задумчивость Моделя испарилась, как только он услышал этот зловредный звук. Он вскочил с кресла и попытался прихлопнуть муху, но промахнулся. Насекомое сделало несколько кругов и уселось на подлокотнике кресла Ганди. — Убейте её, — сказал Модель. — На прошлой неделе одна из этих чёртовых тварей ужалила меня в шею и опухоль до сих пор не сошла. Ганди уронил вниз свою ладонь, но остановил ее в нескольких дюймах от мухи. Вспугнутое насекомое взлетело. Ганди встал. Для человека, которому приближался девятый десяток, он выглядел удивительно проворным. Ловкими движениями он выгнал муху из кабинета, не обращая внимания на Моделя, который смотрел на это представление с отрытым от удивления ртом.

— Я надеюсь, что она вас более не побеспокоит, — сказал Ганди, усевшись обратно, как будто ничего не произошло. — Я один из тех, кто практикует ahimsa:[2] я не причиняю вреда ни одному живому существу.

Моделю вспомнилось падение Москвы, когда запах горящих тел наполнял холодный осенний воздух. Пулемёты начали крошить кавалерию казаков ещё до того, как те смогли приблизиться, ржание раненых лошадей было самым жутким звуком, куда более страшным, чем крики людей. Он припомнил ещё кое-что, то что он не видел лично, но не имел ни малейшего желания узнать об этом побольше.

— Herr Ганди, — сказал Модель, — каким образом вы можете заставить подчиниться вашей воле того, кто вам сопротивляется, если вы не используете силу для этих целей?

— Я не говорил, что я не использую силу, — Ганди улыбнулся, приглашая фельдмаршала оценить разницу в понятиях. — Я не использую насилие. Если мои люди откажутся сотрудничать с вашими в любой форме, то как вы сможете их принудить? У вас не останется выбора, кроме как разрешить нам действовать так, как мы считаем нужным.

Если бы не ум, читавшийся в глазах Ганди, Модель охарактеризовал бы индийца как безумца. Однако ни один безумец не смог бы причинить британцам столько головной боли. Но может эти декаденты-англичане не смогли его достаточно запугать? Модель предпринял очередную попытку: — Вы понимаете, что ваши заявления могут быть расценены как государственная измена?

Ганди поклонился: — Вы вольны делать со мной все что угодно. В любом случае мой дух будет жить среди моего народа.

Модель почувствовал, что закипает. Отсутствие страха — привилегия очень и очень немногих людей. Ну, надо же, подумал Модель, чтоб мне так «повезло» — повстречаться с одним из этих немногих. — Я предупреждаю вас, Herr Ганди, что вы должны подчиняться властям Рейха, в противном случае вам же будет хуже.

— Я буду делать только то, во что верю и ничто иное. Если немцы приложат усилия для освобождения Индии, с великой радостью я буду помогать вам. Если же нет, то с сожалением должны мы стать врагами.

Фельдмаршал попытался дать упрямому индийцу ещё один шанс проявить здравый смысл: — Если бы дело касалось только нас двоих, то может и возникли бы какие-нибудь сомнения в том что могло бы произойти. — Это вряд ли, на мгновение подумал он, Ганди старше меня на двадцать с чем-то лет и хрупок как тростник, ну-ну. Модель отбросил эту неуместную мысль и продолжил: — Но скажите, Herr Ганди, где же ваш Wehrmacht?[3]

Модель ожидал какой угодно реакции со стороны индийца, но только не изумления. Однако за стеклами очков глаза Ганди выражали именно это: — Фельдмаршал, у меня тоже есть армия.

Модель умел владеть собой, но долготерпение никогда не входило в число его добродетелей, сейчас же оно истощилось полностью. — Вон отсюда! — рявкнул он.

Ганди встал, поклонился и вышел. Майор Лаш осторожно просунул голову в кабинет шефа, но, наткнувшись на взгляд фельдмаршала, тут же исчез в мгновение ока.

— И? — Джавахарлал Неру ходил взад-вперед. Высокий, худощавый и мрачный, он возвышался над Ганди, но не подавлял его своей фигурой. — Стоит ли нам рисковать и применить против немцев ту же тактику, что применяли мы против англичан?

— Если мы хотим видеть нашу землю свободной, осмелимся ли мы не делать этого? — ответил Ганди. — Они не согласятся с нашими требованиями по доброй воле. Модель мало чем отличается от всех этих английских политиков, которым мы изрядно попортили кровь в прошлом. — Ганди улыбнулся, припомнив, как английские чиновники, призванные победить пассивное сопротивление, оказались бессильны что-либо сделать.

— Что ж, значит пусть будет satyagraha.[4] — Неру, однако, не расположен был к юмору. Он вообще был более мрачным чем его старший товарищ.

— Ты никак боишься провести ещё один срок в тюрьме? — Ганди с улыбкой попытался подшутить над своим другом. Во время войны оба провели достаточно времени за решёткой, англичане освободили их ближе к концу, в последней безнадежной попытке обрести поддержку среди индийского народа.

— Ты сам прекрасно знаешь. — Неру не принял шутки. — Меня тревожат слухи, доходящие сюда из Европы.

— Ты хочешь сказать, что веришь им? — Ганди покачал головой в знак удивления и легкого упрёка. — В любой войне каждая сторона будет стремиться очернить своего противника, как только можно.

— Я надеюсь, что ты прав, и всё это просто слухи. Но, признаюсь тебе, мне было бы куда легче обсуждать, то что мы планируем сделать, если бы ты мог показать мне хотя бы одного офицера-еврея или солдата в армии, которая нас оккупировала.

— В армиях тех стран, кого немцы победили, евреев также трудно найти. Англичане, например, равно их не любят.

— Да, но все же у них можно найти евреев. А в Германии они официально поставлены вне закона. Англичане бы такого никогда не допустили. Этот закон вызывает только омерзение. Я думаю о том, что рассказывал этот человек, Визенталь, ну тот самый, который пробрался сюда из Польши через Россию и Персию, Бог его знает как ему это удалось.

— Его сказкам я не верю, — жестко сказал Ганди. — Ни одна нация не может действовать такими методами и продолжать существовать. Где найти таких людей, способных претворить эти ужасы?

— Azad Hind, — сказал Неру, имея в виду «Свободу Индии», девиз индийских частей в составе вермахта.

Ганди покачал головой. — Они всего лишь солдаты, и ведут себя так же, как и другие на их месте. Визенталь же рассказывает о совершенно другой жестокости, которая невозможна ибо самоё ее существование разрушит принцип государства, породившего её.

— Я искренне надеюсь, что ты прав, — задумчиво сказал Неру.

Вальтер Модель захлопнул дверь с такой силой, что его адъютант, расположившийся в прихожей за своим столом спиной ко входу в кабинет, вскочил в испуге. — Уф, на сегодня хватит, — сказал Модель. — Я хочу шнапса, хочу смыть это индийское послевкусие из глотки. Дитер, если хочешь, присоединяйся.

— Благодарю вас, mein herr, — майор Лаш отложил ручку в сторону и вышел из-за стола. — Иногда я думаю, что завоевать Индию было куда легче, чем ей управлять.

Модель устало закатил глаза: — Я изначально знал, что легче. Господи, да я бы предпочел спланировать и осуществить десять новых кампаний, чем сидеть тут и увязать в этом крючкотворном болоте. Чем скорее Берлин пришлет сюда чиновников, разбирающихся в колониальных делах, тем сильнее я буду рад.

Бар, казалось, был перенесен сюда из Англии. Полутёмный, тихий, с панелями орехового дерева, на стене висела доска для дартса, которую убирать почему-то не стали. За барной стойкой стоял сержант в серо-мышиной форме; несмотря на медленно вращающиеся лопасти вентилятора под потолком, температура была в районе 35 °C. Если сержант-бармен был для Лондона типичной картиной, то вот про зной такого сказать было нельзя.

Первый стаканчик Модель пропустил залпом. Второй он уже цедил, наслаждаясь качественным напитком. По телу медленно расходилась теплота, не имевшая ничего общего с вечерней жарой. Модель откинулся в кресле, сцепив пальцы. — Долгий выдался день, — сказал он.

— Так точно, mein herr, — поддакнул Лаш. — После наглости этого Ганди, любой день покажется долгим. Я редко видел вас в таком гневе. — Учитывая характер Моделя, такое заявление многого стоило.

— Ах, да, Ганди, — Модель казался скорее задумчивым, чем раздражённым; Лаш взглянул на него с любопытством. — Клянусь своим жалованием, этот индус стоит дюжины других.

— Фельдмаршал? — адъютант не пытался скрыть своего удивления.

— Он честный человек. Он сказал мне, что он думает, и он этого будет придерживаться. Я могу его убить — я, наверное, и должен его убить — но что он, что я будем знать истинную причину этого, то что я не передумаю. — Модель сделал ещё один глоток шнапса. Поколебавшись, и не будучи до конца уверен, стоит ли об этом говорить, Модель все же продолжил: — Знаешь, Дитер, после того как он ушел, мне было видение.

— Mein herr? — голос Лаша зазвучал встревожено.

Фельдмаршал, поняв тревогу адъютанта, сухо усмехнулся: — Нет, нет, Дитер, я не намерен публично заявить что отказываюсь от мяса, и надеть сандалии и рубище, сбросив свои сапоги, это я тебе обещаю. Мне просто показалось, что я — римский прокуратор, выслушивающий разглагольствования раннехристианского священника.

Лаш удивленно поднял брови. Такие настроение были абсолютно не в характере Моделя, напротив он был прямой как штык и резок, порой до грубости, к тому же материалист до мозга костей — в общем, обладал всеми качествами необходимыми генералу. Памятуя об этом, майор с осторожностью спросил: — И как, по вашему мнению, должен был чувствовать себя этот римлянин?

— Чертовски сбитым с толку, вот как! — ответил Модель, возвращаясь к своей обычной манере речи. — А поскольку ни он, ни его приятели не имели понятия как обходиться с этими фанатиками, то мы с тобой, Дитер, нынче христиане.

— Именно так, — майор потер подбородок. — Разве это плохо?

Модель рассмеялся и прикончил свой шнапс. — С твоей или моей точки зрения это хорошо, но я сомневаюсь, чтобы те римляне с нами согласились, равно как и этот Ганди не согласится со мной по поводу дальнейшего развития событий здесь. Но, по сравнению с древним прокуратором, у меня есть два преимущества. — Он поднял палец и сержант немедленно поспешил наполнить его стакан. Лаш кивнул бармену, чтобы тот налил и ему. Выпив, майор сказал: — Надеюсь, что так. Мы более цивилизованы и более опытны, чем римляне даже и могли помыслить.

Но Модель все ещё пребывал в своем полу-задумчивом настрое: — Разве? Мой прокуратор был настолько умудрен жизнью, что с терпимостью относился ко всему, и не узрел опасности в противнике, который так поступать не будет. Наш христианский Бог, однако, весьма бдителен и не потерпит конкурентов. А тот, кто служит национал-социализму, служит также и Volk, народу, и верен только ему. Тем самым, я невосприимчив к вирусу Ганди, как восприимчивы были древние римляне к вирусу христианства.

— Да, это имеет смысл, — согласился Лаш, после короткой паузы. — Я не думал об этом в таком ключе, но теперь вижу, что это так. А что за второе преимущество, которого не было у римского прокуратора?

Неожиданно лицо фельдмаршала стало жестким, а глаза блеснули холодом — именно так он выглядел когда вел свою Третью Танковую группу в атаку на Кремль. — Пулемёт, — сказал он.

Лучи восходящего солнца придали красному песчанику, из которого был построен Старый Форт, зловещий оттенок крови. Ганди нахмурился и отвернулся, прогнав это сравнение. Даже в этот рассветный час, воздух был теплым и влажным.

— Тебе не стоило сегодня приходить, — обратился к нему Неру. Джавахарлал снял свою пилотку, почесал начавшие уже седеть волосы и окинул взглядом толпу, собирающуюся вокруг. — Немцы своим приказом запретили собрания и за этот митинг они назначат тебя виновным.

— Конечно меня, кого же ещё? — ответил Ганди. — Не думаешь ли ты, что я пошлю своих последователей смотреть в лицо опасности, в то время как сам не дерзну сделать сие? Как я смогу возглавлять их после этого?

— Генерал не стоит в первом ряду атакующих, — ответил Неру. — Если мы потеряем тебя, как мы тогда сможем продолжить наше дело?

— В таком случае разве это дело стоит того, чтобы его продолжать, если погибнет лидер? Ладно, давай начнем.

Неру устало воздел руки. Ганди удовлетворенно кивнул и пошел сквозь собравшихся людей к голове колонны. Мужчины и женщины расступались чтобы пропустить его. Неру, все ещё качая головой, последовал за Ганди.

Толпа медленно начала двигаться на восток, вверх по улице Чандни-Чок, кварталу серебряных дел мастеров. Некоторые лавочки и мастерские пострадали во время битвы за Нью-Дели, некоторые были разграблены уже после, но большое количество магазинчиков все же работало, а их владельцы с радостью принимали к оплате немецкие деньги, как до этого принимали английские.

Один из таких хозяев, умудрившийся процветать даже в последний, самый трудный для всех год, завидев процессию, выскочил из лавки и подбежал к голове демонстрации. Во главе шел Неру, высокий, элегантно одетый, что немедленно привлекало к нему внимание.

— Вы что, с ума сошли? — прокричал ювелир. — Немцы запретили собрания. Если вас увидят, то может случиться страшное.

— А разве не страшно то, что немцы взяли у нас свободу, что по праву принадлежит нам? — спросил Ганди. Ювелир обернулся.

Глаза у лавочника вылезли из орбит, когда он узнал говорящего. Ганди продолжил: — Это не только страшно, это, прежде всего, неправедно. И мы не признаем за немцами запрещать нам, то что мы считаем правильным. Не хочешь ли присоединиться к нам?

— А…э…Человек с Великой Душой, махатма[5] я…э… — залопотал ювелир. Взгляд его скользнул куда-то за плечо Ганди. — Немцы! — завизжал он, затем повернулся и припустил прочь.

Ганди встал во главе демонстрации и повел ее по направлению к приближающемуся взводу. Немцы маршировали по Чандни-Чок, с таким видом как будто люди шедшие им навстречу должны расплавиться от их марша, как воск на жаре. Ганди подумал, что экипировка немцев не особенно отличается от английской: башмаки, шорты и рубашки с открытым воротом. Но вот немецкие каски, похожие на ведерки для угля, придавали солдатам вермахта мрачный и зловещий вид, ауру свирепости. У британских солдат в их «жестяных тазах»[6] такого не было. Даже на такого хладнокровного человека, как Ганди это произвело впечатление, вероятно, это и задумывалось изначально.

— Здравствуйте, друзья мои, — сказал он. — Кто-нибудь из вас говорит по-английски?

— Я говорю немного, — ответил один из немцев. На нем были погоны сержант-майора, следовательно, он тут был командиром, понял Ганди. Немец поднял винтовку, но не угрожающе, а чтобы подчеркнуть свои слова. — Идите в свои дома назад. Это хождение вместе verboten.[7]

— Мне очень жаль, но я отказываюсь подчиниться вашим приказам, — сказал Ганди. — Мы мирно идем по нашей собственной улице в нашем собственном городе. Мы никому не причиним вреда, чтобы ни случилось, могу вас уверить. Но мы будем ходить там где мы пожелаем. — Ему пришлось повторить это несколько раз, прежде чем сержант его понял.

Немец заговорил со своими солдатами на родном языке. Один из солдат поднял винтовку и с нехорошей улыбкой наставил её на Ганди. Тот вежливо кивнул. Немец удивленно сморгнул, не в состоянии понять, почему этот индус его не боится. Сержант хлопнул рядового по винтовке, приказав ему опустить оружие. У одного из солдат за плечами висел полевой телефон, сержант снял трубку, дождался ответа и начал быстро что-то туда говорить. Краем глаза Ганди посмотрел на Неру. Взгляд товарища был усталым и угрюмым — это беспокоило Ганди больше, чем самоуверенность немцев, отдававших глупые приказы его народу. Ганди зашагал вперед. Люди последовали за ним, обтекая немецкий взвод, как река обтекает валун.

Солдат, который угрожал Ганди оружием, закричал встревожено и поднял ружье к плечу. Сержант рявкнул на него и солдат нехотя опустил винтовку.

— Вот разумный человек, — сказал Ганди, обращаясь к Неру. — Он видит, что мы не причиняем вреда ни ему, ни его людям и поэтому он не причиняет вреда нам.

— Печально, что не все так разумны, — ответил Неру. — Например, тот младший капрал. И даже разумный человек может быть к нам не расположен. Заметь, что сержант все ещё говорит по телефону.

Телефон на столе фельдмаршала Моделя зазвонил столь резко, что тот от неожиданности вздрогнул. Модель выругался — он отдал чёткий приказ, чтобы его беспокоили только в случае крайней необходимости, у него никак не получалось выкроить время для массы неотложных дел.

Он снял трубку. — Я надеюсь это хорошие новости? — прорычал он вместо приветствия.

Он выслушал собеседника, выругался ещё раз и с грохотом бросил трубку на рычаг. — Лаш! — рявкнул он во весь голос.

Теперь пришла очередь адъютанта вздрогнуть: — Mein herr?

— Что ты расселся тут на своей толстой заднице? — напустился на него фельдмаршал. — Живо, подготовь мне машину и вызови шофёра, да побыстрее. Хватай свой пистолет и пулей за мной. Эти индусы вытворяют какую-то пакость. Да, вот ещё, вызывай дежурный взвод и пусть они следуют за нами. На Чандни-Чок, там как раз вся эта заварушка.

Лаш вызвал машину, караул и поспешил за Моделем. — Там бунт? — осторожно осведомился он.

— Нет, нет, — коренастый фельдмаршал двигался с такой скоростью, что долговязый Лаш был вынужден сбиваться на бег. — Какие-то трюки этого Ганди, чёрт бы его драл!

Когда Модель и его адъютант вышли из дворца, «Мерседес» фельдмаршала уже поджидал их. Водитель предупредительно распахнул дверь. — Чандни-Чок, — коротко бросил Модель, усевшись на сиденье в тихой ярости. Мощный автомобиль миновал Ирвин-роуд, обогнул Коннот-Сёркл и направился на север по Челмсфорд-роуд, мимо разбомбленного вокзала. Название улицы почему-то изменилось на Кутб-роуд, причина этого Моделю была неизвестна да и неинтересна.

Спустя какое-то время шофёр сказал: — Mein herr, по-моему, там впереди какой-то беспорядок.

— Беспорядок? — откликнулся Лаш, наклонившись вперед, чтобы лучше рассмотреть что творилось впереди. — Да там целый полк индусов движется в нашу сторону. Они что ничего не понимают? И какого чёрта, — он повысил голос, — столько наших солдат идут рядом с ними? Они что, не понимают, что их задача — разогнать этот бардак? — В возмущении майор начал заговариваться.

— Я полагаю, что нет, — сказал Модель сухо. — Я думаю, что Ганди обладает каким-то влиянием на людей, не готовых противостоять этому его упрямству. Но я-то к таким не отношусь! — Он похлопал шофера по плечу. — Иоахим, притормози метрах в двухстах от первой шеренги демонстрантов.

— Jawohl, mein herr.[8]

Модель выпрыгнул из машины ещё до того как она остановилась. Лаш, подбежал к нему, держа руку на кобуре, протестуя: — А что если у одного из этих фанатиков будет пистолет?

— Тогда командование примет генерал-полковник Вейдлинг, а многие индусы узнают, что такое смертная казнь.

Модель зашагал по направлению к Ганди. Как и раньше, например, на церемонии капитуляции, влажный индийский зной едва не душил его. Даже когда он сидел в машине, мундир лип к телу. Пот градом покатился по лицу, едва Модель сделал первый шаг. Дышать было тяжело, все равно что находиться в теплом супе; даже в воздухе чувствовался этот еле уловимый суповой аромат.

В некотором роде, подумал он, эта чертова тропическая погода ещё хуже чем русская зима. И та и другая способна была умертвить человека, но среди этой влажности, тепла и грязи пышным цветом цвели тысячи разных экзотических болезней. Снега же, по крайней мере, были чистыми.

Обратив внимание на погоны того, кто к ним приближался, немецкие солдаты в тихом ужасе вытянулись по стойке смирно. Фельдмаршал их проигнорировал — с ними он разберется позже. В данный момент важнее всего было разобраться с Ганди.

Тот остановился — чему немедленно последовали демонстранты — и терпеливо ждал Моделя. На немецкого командующего это не произвело впечатления. Он уже понял что Ганди человек неординарный, искренний, и к тому же храбрый, но в данный момент это не имело значения.

Модель резко сказал: — Вас предупреждали, чтобы вы этого не делали?

Ганди посмотрел в глаза Моделю. Они были почти одного роста. — А я вас предупреждал, что я не признаю вашего права отдавать нам такие приказы. Это наша страна, а не ваша, и если кто-то из нас желает свободно ходить по улице, то он так и поступит. Стоя за спиной Ганди, Неру озабоченно переводил взгляд на с одного противника на другого. Модель заметил это краем глаза, но значения не придал; если этот индус заранее боится, с ним можно разделаться в любое время. Ганди, однако, был, крепким орешком. — Эти люди находятся под вашей ответственностью. Если с ними что-то случится вина ляжет на вас.

— А почему с ними должно что-то случиться? Они — не солдаты. Они не нападают на ваших людей. Я объяснил это одному из ваших сержантов, он это понял и воздержался от воспрепятствования нашим требованиям. Естественно, сэр, что вы, как человек культурный и образованный, видите, что мои слова являются очевидной правдой.

Модель повернулся к своему адъютанту и сказал по-немецки: — Не будь у нас Геббельса, вот кого бы надо на эту должность. — Он вздрогнул при мысли о том, что Ганди не дай Бог, может одержать и победу, если распропагандирование разболтавшихся нижних чинов пойдет такими темпами. В стране за неделю расцветет партизанское движение, которое потом невозможно будет погасить. И он уже смог одурачить нескольких немецких солдат!

И опять Ганди его удивил. — Ich danke Ihnen, Herr Generalfeldmarschall, aber das glaube ich kein Kompliment zu sein, — произнес он на медленном, однако, ясном немецком. — Благодарю вас, фельдмаршал, но я не почел бы это за комплимент. Только необходимость удержать монокль в глазу помогла Моделю сохранить спокойное выражение лица. — Ваше дело, считать это комплиментом или нет, — сказал он. — Уберите этих людей с улицы, иначе последствия будут тяжелыми. Мы сделаем то, на что вы нас вынуждаете.

— Я вас ни на что не вынуждаю. Что же до этих людей, следующих за мной, то каждый из них делает это исключительно по своей воле. Мы — свободные люди и мы будем это доказывать, не через насилие, но через нашу неколебимость в истине.

Модель уже слушал его в пол-уха. Он ввязался в разговор с Ганди для того чтобы выиграть время, необходимое для прибытия взвода. Послышался лязг — к ним медленно подползало полдюжины бронированных вездеходов «SdKfz 251», с них уже начали высаживаться пехотинцы. — На огневую позицию, в три шеренги…становись! — отдал приказ Модель. Пока солдаты перестраивались, Модель жестами отдал приказ вездеходам занять позицию за пехотой и заблокировать Кутб-роуд. Командиры экипажей бронемашин уже разворачивали пулемёты и направляли их на демонстрантов.

Ганди спокойно наблюдал за всеми приготовлениями, как будто они его никак не касались. Модель опять внутренне восхитился спокойствием индийца. Его последователи, однако, выказали меньшую храбрость — кое у кого на лицах читался страх. Некоторые — хотя и очень малое число — из демонстрантов воспользовались паузой, чтобы улизнуть. Дисциплина Ганди была, конечно, далека от воинской, но не уступала ей в эффективности.

— Прикажите им разойтись и мы обойдемся без кровопролития, — сказал фельдмаршал.

— Мы не собираемся проливать ничью кровь, сэр. Но мы продолжим нашу приятную прогулку. Двигаясь аккуратно, я думаю, что мы сможем протиснуться между вашими большими машинами. — Ганди повернулся, чтобы дать сигнал своим сторонникам к движению.

— Ах, ты, наглый… — Модель поперхнулся от ярости, что удержало его от дальнейших ругательств в адрес Ганди, подобно какой-нибудь торговке рыбой. Чтобы успокоиться, он вытащил монокль и начал протирать линзу шелковым носовым платком. Вставив монокль обратно, он скомкал платок и начал запихивать его в карман, но внезапно остановился.

— Лаш, подойдите ко мне, — приказал он и, развернувшись, зашагал к ожидающим приказа войскам. Примерно на полпути, Модель остановился и бросил платок на землю. Он заговорил громко и четко, простыми словами на немецком языке, так чтобы его поняли и Ганди и его подчиненные: — Если любой индус пересечет эту границу, я умываю руки.

Модель почти предвидел ответ, который тут же прозвучал из уст Ганди: — Как вы помните, сэр, именно такие слова сказал Пилат.

— Пилат умыл руки, чтобы снять с себя ответственность, — произнес Модель ровным тоном. Он уже полностью владел собой. — Я её принимаю: я ответственен перед моим Fьhrer и перед Oberkommando-Wehrmacht[9] за поддержание порядка установленного Рейхом на территории Индии. Для выполнения этой цели я предприму те меры, которые сочту нужным.

За все то время, что они общались, Ганди в первый раз выглядел искренне опечаленным: — Сэр, у меня тоже есть ответственность. — Он слегка поклонился Моделю.

Лаш улучил момент, наклонился и прошептал на ухо своему командиру: — Mein herr, а что делать с нашими парнями? Вы их так и оставите там, на линии огня?

Модель нахмурился. Именно это он и собирался сделать — распропагандированные Ганди, эти жалкие подобия солдат иной участи и не заслуживали. Но Лаш был прав: дойди дело до стрельбы, дежурный взвод мог заупрямиться и отказаться открывать огонь по землякам. — Эй, вы! — произнес он недовольно, направив в их сторону свой жезл. — Построиться за вездеходами, бегом марш!

Сапоги пехотинцев забухали по щебенке, взвод кинулся исполнять приказ фельдмаршала. Вот что значит четкий приказ, подумал Модель, рано ещё списывать этот взвод. Хорошо, что хоть так.

У Моделя возникли опасения, что индийцы воспользуются замешательством и двинутся всей массой вперед, но этого не произошло. Ганди, Неру и ещё несколько человек спорили о чём-то. Модель удовлетворенно кивнул — это значило что кое-кто из них понял, что он не шутит. А как уже было подмечено ранее, дисциплина Ганди абсолютно не воинская, он не может просто отдать приказ, в расчете на то что все как один его исполнят.

— Я не отдаю приказы, — сказал Ганди. — Пусть каждый человек поступает так как велит ему совесть — а иначе что есть свобода?

— Махатма, если ты пойдешь вперед, они пойдут за тобой, — ответил ему Неру, — а я боюсь, что этот немец настроен выполнить свою угрозу. Ты хочешь потратить свою жизнь и жизнь своих соотечественников просто так?

— Я не собираюсь тратить свою жизнь просто так, — сказал Ганди, и, прежде чем окружающие его люди обрадовались, продолжил. — Я с радостью пожертвую ею, если это потребуется для обретения свободы. Я всего лишь простой человек. Если я погибну, другие продолжат дело, может быть память обо мне поможет им быть более стойкими.

Он сделал шаг вперёд.

— О, чёрт! — пробормотал Неру еле слышно и последовал за ним.

При всей своей энергичности Ганди был далеко не юн, и шаги его были не быстры. Неру даже не было необходимости просить демонстрантов — они сами поспешили образовать живой щит между Ганди и немецкими пулеметами, чтобы защитить человека, который возглавлял их.

Ганди попытался ускорить шаг: — Стойте! Пропустите меня вперед! Да что вы делаете! — Хотя в глубине сердца он их прекрасно понимал, может быть слишком хорошо.

— Именно сейчас они отказываются тебе подчиниться, — сказал Неру.

— Но они должны! — воскликнул Ганди. Его глаза начали слезиться, все же сказывался возраст, но было ещё что-то, благодаря чему в груди щемило. — Да где же этот платок-то? Мы, наверное, почти дошли до него!

— В последний раз приказываю — остановитесь! — прокричал Модель. Индийцы, однако, продолжали движение. Их ноги, обутые в сандалии или же босые шуршали по мостовой, и этот звук, похожий на нарастающий ропот, разительно отличался от грохота немецких сапог. — Идиоты! — пробормотал фельдмаршал себе под нос. Он развернулся к подчиненным: — Целься!

При виде вскинутых винтовок, толпа замедлила ход. На мгновение Модель решил, что эта угроза приведет марширующих в чувство. Но толпа продолжала надвигаться. Такую же безрассудную храбрость выказала и польская кавалерия, бросаясь с пиками, саблями и карабинами на немецкие танки. Интересно, подумал Модель, считают ли те кто нынче живет в польском Reichsgeneralgouvernement,[10] что такая храбрость того стоила?

Один из индийцев наступил на платок. — Огонь! — крикнул Модель.

Прошла секунда, другая. Ничего не случилось. Модель бросил сердитый взгляд на подчиненных. Похоже, дьявольская магия этого негодяя Ганди уже околдовала их. Скользкий как еврей, он обращал слабость в странно-загадочную форму некой силы. Но, наконец, армейская дисциплина взяла верх. Чей-то палец надавил на спусковой крючок Маузера, прозвучал одинокий выстрел. Словно дождавшись необходимого сигнала, другие солдаты немедленно открыли огонь. С бронированных вездеходов лязгающе заговорили пулеметы. Грохот выстрелов перемешался с криками боли и ужаса.

Первый залп пришелся на передние ряды демонстрантов. Поражённые люди начали падать. Другие попытались бежать, но без особого успеха — сзади напирала толпа. Начав стрелять, немцы методично продолжали вести прицельный огонь, рассеивая колонну индийцев. Демонстрация превратилась в толпу, охваченную страхом.

Ганди всё же пытался продолжить движение вперед. Какой-то человек, панически бегущий, раненый, налетел на него и сбил его с ног, забрызгав кровью. Неру вместе с каким-то другим индийцем тут же упали на Ганди, накрыв его своими телами. — Отпустите меня, отпустите! — Ганди барахтался, придавленный весом двоих людей.

— Нет! — крикнул ему Неру. — Под таким огнём, это самое безопасное место. Ты нам всем нужен, и нужен живым и невредимым. У нас уже достаточно жертв, память которых поможет нашему делу.

— У нас уже достаточно мертвых мужей и жен, отцов и матерей! Кто позаботится об их оставшихся родственниках?

Больше ему протестовать не дали. Неру и другой индиец поставили Ганди на ноги и побежали прочь, практически неся его на себе. Вскоре они оказались в толпе бегущих людей, пытающихся укрыться от смертоносного немецкого огня. Неизвестный индиец, который помогал Неру с Ганди, споткнулся — пуля ударила ему в спину. Ганди слышал как свинец вошел в плоть, почувствовал как человека шатает. Неожиданно хватка разжалась и индиец рухнул в пыль.

Ганди попытался освободиться от Неру, но ещё до того, как он смог что-либо сделать, ещё один индиец крепко взял его под руку. Даже в этот страшный миг, Ганди поймал себя на мысли о некоторой нелепости ситуации. Всю свою жизнь он выступал за индивидуальную свободу, и вот сейчас, его последователи лишают его этой свободы. В других обстоятельствах это было бы смешно. — Сюда! — крикнул Неру. Несколько индийцев уже сломали дверь какой-то лавочки, и, как увидел Ганди спустя пару мгновений, задняя дверь также была выбита. Затем его вытолкнули в какой-то переулок за лавкой, и они понеслись сквозь запутанный лабиринт узких улочек. Ганди на мгновение подумал, что это напоминает Старое Дели — в отличие от спроектированного и построенного англичанами Нового Дели, где они сейчас находились, Старое Дели было полностью индийским до последнего переулка.

Наконец безымянный компаньон, бывший с Неру и Ганди, постучал в дверь какой-то чайной. Им открыла женщина, узнав неожиданных гостей она задохнулась от изумления, но тут же овладела собой. Молитвенно сложив руки, она поклонилась и отступила в сторону, чтобы дать им войти. — Здесь вы будете в безопасности, — сказал индиец. — По крайней мере, на какое-то время. А мне надо узнать, что случилось с моей семьей.

— Мы благодарим тебя от всего сердца, — сказал ему Неру и индиец поспешил прочь. Ганди ничего не сказал — он молча переводил дух. Он чувствовал себя разбитым, а в сердце ныла боль из-за того, что марш провалился и столько людей пострадало от немцев.

Женщина усадила их за маленький столик в кухне, поставила перед ними тарелку с лепешками и чай. — Я вас покину, о, лучшие, — сказала она негромко, — иначе гости на веранде начнут интересоваться, почему я их оставила.

Ганди не притронулся к своей лепешке. Он медленно прихлебывал чай; тепло напитка возвращало жизнь в его усталое тело, но Ганди знал, что рана, нанесенная сегодня его душе, никогда не заживет. — Бойня в Амритсаре[11] — ничто по сравнению с тем, что случилось сегодня, — сказал он, ставя пустую чашку на стол. — Тогда англичане запаниковали и открыли огонь. Сегодня же никакой паники среди немцев не было. Модель сказал мне, что он собирается сделать, и выполнил свое обещание. — Ганди покачал головой, с трудом веря в то, чему он сегодня был свидетелем.

— Именно так, — подобно изголодавшемуся волку, Неру жадно заглотил свою лепешку; заметив, что Ганди не притронулся к своей, Неру взял и её. Его когда-то безукоризненно чистая белая блуза и брюки сейчас были порваны во многих местах, заляпаны грязью и кровью, пилотка сидела на голове под странным углом. Но его глаза, обычно мрачные, светились яростным огнем. — Явив такую бессмысленную жестокость, он, тем самым, предал себя в наши руки. Сейчас ни у кого не осталось сомнений, что немцы преследуют исключительно свои собственные интересы. Вся страна присоединится к нам. И после этого даже самое разбитое колесо в Индии не повернется.[12]

— Хорошо, я объявляю satyagraha, кампанию гражданского неповиновения, — медленно сказал Ганди. — Отказ от сотрудничества покажет всем то, что мы не признаем иноземного владычества. Немцам придется заплатить высокую цену за это, потому что они не смогут нас эксплуатировать. Соединение отказа от применения насильственных методов и нашего духа, полного решимости, безусловно, пристыдит немцев и заставит их дать нам свободу.

— Именно так! — ободренный словами своего учителя и тем, что он вновь превратился из стареющего философа в несгибаемого лидера, Неру встал, обошел вокруг стола и обнял старика. — Несмотря ни на что, мы победим!

— Обязательно, — ответил Ганди и вздохнул. Он боролся за свободу Индии большую часть своей жизни, и нынешняя перемена хозяев отбросила его далеко назад, на начальный этап борьбы. Ганди искренне не учитывал такой ситуации, даже после того как пали Британия, а потом Россия. Только после того, как немцы наголову разбили англичан, те наконец-то стали прислушиваться к речам Ганди. И вот теперь надо было всё начинать заново. Он опять вздохнул. — Однако это дорого будет стоить нашему бедному народу.

— Прекратить огонь! — приказал Модель. На Кутб-роуд ещё оставались демонстранты, но основная масса индусов бежала от расстрела, либо лежала убитая и раненая.

Однако тишина не наступила. Стрельба прекратилась, но воздух был наполнен стонами и криками: большинство людей, попавших под огонь немецких пулемётов, было ещё живо. Как будто нужно ещё одно доказательство, угрюмо подумал Модель — русская кампания научила фельдмаршала, что человека очень трудно убить сразу.

Фельдмаршал не испытывал никакой радости от стонов раненных, напротив, они его в какой-то мере расстраивали. Того же мнения придерживался и Лаш. — Нам надо избавить этих индусов от страданий, — сказал он Моделю.

— Совершенно верно, — Моделя внезапно озарила мысль. — И я знаю, как именно. Пойдём.

Офицеры зашагали прочь от побоища, огибая стоявшие шеренгой вездеходы. Проходя мимо лейтенанта, командира взвода бронемашин, Модель кивнул ему: — Отличная работа, лейтенант!

Лейтенант вытянулся: — Благодарю вас, mein herr! — Солдаты, находившиеся неподалеку, понимающе переглянулись, втайне гордясь — ничто так не ускоряет продвижение по службе, чем чётко выполненный приказ на глазах у командира.

Солдаты, выстроившиеся за броневиками, подобной гордости не испытывали. Это был тот самый взвод, который не сумел изначально остановить демонстрантов и дал маршу зеленую улицу. Модель хлопнул своим жезлом по сапогу. — Вы все заслуживаете того, чтобы вас отдали под трибунал, — сказал он холодно. — Вы прекрасно знаете приказы, касающиеся собраний туземцев, однако вместо того чтобы их исполнять, вы почему-то бредёте с ними рядом, чуть ли не рука об руку, как какие-то приятели, а не как солдаты! — Он плюнул в отвращении.

— Но, mein herr… — начал один из них, и прикусил язык, наткнувшись на взгляд фельдмаршала. Взглянув на погоны, Модель увидел, что перед ним сержант-майор.

— Говорите! — приказал командующий. — Ну, просветите же меня — что тут такое с вами случилось, что заставило вас столь позорно действовать? Это, часом, был не злой дух? Имейте в виду, в этой стране их более чем достаточно, туземцы вам ещё и не то расскажут, и, как я вижу, вы уже наслушались их болтовни, развесив уши, как зелёный первогодок.

Сарказм фельдмаршала заставил сержанта покраснеть, но все же он собрался с духом и ответил: — Mein herr, как я видел, они не собирались причинять никому вреда, только и всего. Старик, их предводитель, поклялся, что они мирные люди, и он был слишком немощен для всяких беспорядков, если вы понимаете о чем я.

В улыбке Моделя было столько же тепла, сколько в лютой русской декабрьской ночи: — Ага, и вы, значит, преисполнившись такой сокровенной мудрости, проигнорировали полученные вами приказы? Ну, вот вам и результат, слышите? — Фельдмаршал сделал паузу, крики раненых были явственно слышны. Модель за долгую службу научился внутренне отключать в себе такие звуки войны, это было необходимо. — Так, а теперь следуйте за мной, да-да, сержант, именно вы, и вся ваша компания разгильдяев, увиливающих от выполнения приказа, за мной, я сказал, если не хотите попасть под трибунал.

Как Модель и предполагал, они все последовали за ним. — Насколько я понимаю, вот вам задание, — сказал он, показывая на бойню. В голосе зазвенел металл: — По вашей милости, все эти раненые люди оказались здесь. Если бы вы действовали как вам приказано, вы бы сумели подавить этот марш в зародыше, до того как он принял такие масштабы. Самое малое, чем вы можете им помочь — это дать им избавление от страданий. — Модель упер руки в бедра, ожидая ответа.

Никто не шелохнулся. — Mein herr? — спросил сержант с трудом, казалось он сейчас упадет в обморок. Похоже, он тут делегат от своего взвода, сердито подумал командующий.

Модель нетерпеливо показал жезлом в направлении улицы: — Вперед, прикончите их! Пуля в затылок успокоит их раз и навсегда.

— Вы имеете в виду вот так, хладнокровно? — все это время сержант-майор отказывался понимать командующего. Теперь же у него просто не было выбора.

Модель, однако, был непреклонен: — Они — и вы, кстати, — отказались подчиниться приказам Рейха. В тот самый момент, когда они собрались вместе, они уже заслужили высшую меру наказания. У вас же, по крайней мере, есть возможность искупить свою вину, выполнив данный приговор.

— Не уверен, что смогу это сделать, — пробормотал сержант. Сержант, возможно, говорил сам с собой, но Модель не дал ему шанса передумать. Он развернулся к лейтенанту, командовавшему взводом броневиков: — Арестовать его! — После того, как сержанта обезоружили, Модель окинул своим ледяным взглядом оставшихся солдат: — Кто ещё не согласен?

Ещё двое солдат из этого взвода предпочли арест перспективе добивания раненых. Модель кивнул оставшимся: — Выполняйте приказ. — Он сделал паузу. — Обнаружите Ганди или Неру — приведите их ко мне живыми.

Солдаты нерешительно побрели вперед. Они не состояли в Einsatzkommando[13] и не привыкли к такой работе. Некоторые отворачивались, добивая раненых, кто-то даже промахнулся, пуля отрикошетила и едва не попала в товарища. Но по мере того как они продвигались вдоль по Кутб-роуд их движения становились всё более ловкими и уверенными. Вот так всегда на войне, подумал Модель, поначалу нечто невообразимое, а потом моментально к этому привыкаешь.

Через какое-то время выстрелы прекратились — цели кончились. Солдаты поодиночке возвращались и выстраивались перед Моделем. — Зачинщиков обнаружили? — спросил он. Все отрицательно покачали головой.

— Ну что ж, хорошо. Вольно! И впредь выполняйте приказы как положено доблестным немецким солдатам!

— Других взысканий для них не будет? — спросил Лаш, когда обрадованные солдаты поспешили прочь.

— Нет, пусть идут. Они выполнили свою часть договора, я выполню свою. В конце концов, Дитер, я честный человек.

— Очень хорошо, mein herr.

Рассказ лавочника Ганди слушал с неприкрытым ужасом. — Но это же безумие! — воскликнул он наконец.

— Я сомневаюсь, что фельдмаршал Модель вообще понимает, что такое ahimsa, — добавил Неру. Ни он, ни Ганди не знали, где они точно находились; ясно было одно, это было безопасное убежище, где-то не очень далеко от центра Дели. Люди, которые привели к ним лавочника были в масках — то, что человек не знает, не сможет рассказать, если немцы его схватят.

— Как и ты, — ответил старик. Это было правдой: Неру был более прагматичной натурой нежели Ганди. Старик продолжил: — И уж если быть совсем точным, то и англичане тоже. Что касается Моделя, то он мало чем отличается от высокопоставленных английских военных. Его профессия сделала его жестким и несгибаемым, но он неглуп и не допускает излишней жестокости. — Ну, конечно простой солдат, делающий свое дело! — Неру и не пытался скрыть иронию.

— Должно быть, он просто сошел с ума, — задумчиво сказал Ганди, это было единственное объяснение, которое хоть как-то объясняло произошедшую бойню. — Вне всякого сомнения, когда вести об этом злодеянии достигнут Берлина, ему вынесут суровое порицание, как это было с генералом Дайером после Амритсара.

— Хотелось бы надеяться, — но в тоне Неру не было особой надежды.

— А как же может быть иначе, после такого ужасного инцидента? Что же это за правительство, что это за лидер который не испытает угрызений совести после такого унижения?

Модель вошел в офицерскую столовую. Офицеры поднялись и подняли бокалы, салютуя командующему. — Садитесь, садитесь, — грубовато проворчал он, стараясь скрыть свое удовольствие. Слуга-индус принес ему довольно удачное подобие ростбифа и йоркширского пудинга. Лучше, чем то, что подают сейчас в Лондоне, подумал фельдмаршал. Слуга был молчалив и неулыбчив, Модель обратил на него не больше внимания, чем на мебель; впрочем, так и должно было быть; Модель бы сильно удивился, заговори тот вслух. Слугам полагалось быть немыми и невидимыми.

Когда с обедом было покончено, Модель достал сигару. Офицер Waffen-SS, сидевший слева, услужливо поднес зажигалку. Модель наклонился вперед, раскуривая сигару. — Благодарю вас, Brigadefьhrer, — сказал он. Модель не очень хорошо разбирался в эсэсовских званиях[14] но этот командир бригады, по крайней мере, должен был быть по чину никак не меньше бригадного генерала.

— Mein herr, видеть это было истинным удовольствием, — напыщенно произнес Юрген Штрооп. — При всем уважении, вы не смогли бы сделать лучше. Хороший урок этим индусам, хоть они и заслуживали большего, — (как и Модель, он не обращал на слугу никакого внимания), — а также хороший урок для ваших солдат. Мы тоже тренируем своих без особой жалости.

Модель кивнул. Он имел представление о методах подготовки войск СС. Никто не отрицал то, что дивизии Waffen-SS отличались редкой отвагой. Никто не отрицал и тот факт (кроме самих эсэсовцев, конечно), что лучшие офицеры всё-таки были в Wehrmacht.

Штрооп выпил. — Урок, — повторил он учительским тоном, который мало вязался с обычной вызывающей манерой эсэсовских офицеров. — Сила — вот единственное, что понимают эти расово неполноценные untermench[15] . Когда я был в Варшаве…

Модель неожиданно вспомнил — точно, это было четыре или пять лет назад. Штрооп и тогда был Brigadefьhrer, если Модель правильно помнил; неудивительно, что он им и остался, даже, несмотря на то, что прошло столько лет, наполненных боями и возможностью продвинуться по службе. Ему ещё повезло, что его не разжаловали и не изгнали с позором со службы. Но кто же мог себе представить, что кучка доведенных до отчаяния голодающих евреев сотрёт в порошок отборнейшие войска Рейха?

И после этого у Штроопа хватило ума представить начальству семидесятипятистраничный рапорт о проведенной операции, заботливо переплетенный в кожу, с золотым тиснением, под названием «Варшавского гетто более не существует». Идиот! А главное — после всего, у Штроопа ещё доставало наглости хвастаться этим во всеуслышание. Неудивительно, что его слова звучали напыщенно. Да он и был напыщенным ослом, вдобавок к тому и неумелым мясником. До нынешней индийской кампании Модель пролил немало чужой крови — любой, кто воевал в России очень быстро узнавал, что такое настоящая бойня — но никогда не заваливал порученную ему «работу».

Равно как и не получал от нее удовольствия. Модель предпочел бы чтобы Штрооп заткнулся. Чем слушать этого самоуверенного эсэсовца, хмыкнул Модель про себя, я бы с большим удовольствием послушал бы Ганди. Скажи я это Штроопу — то-то у него глаза бы на лоб повылезли. Но нет, языку место за зубами — никогда не знаешь, кто услышит твои слова. Так спокойнее.

Коротковолновый приёмник ожил. Он находился в тайном убежище, в какой-то темной жаркой комнате, расположенной, в свою очередь, в подвале. Единственным освещением была лампочка шкалы приёмника, да красный огонёк сигареты его владельца. Отказ сдать приёмник, по новым немецким законам расценивался как тяжкое преступление. Естественно, что и предоставление убежища Ганди, также было тяжким преступлением. Всё это висело бременем на душе Ганди. Но индиец с радиоприёмником, знал на что идёт.

Индус (Ганди знал его только по имени — Лал) возился с настройкой. — Обычно мы слушаем американцев, — объяснил он. — Там хоть какую-то правду можно услышать. Но, по вашей просьбе, я настроился на Берлин.

— Да, — сказал Ганди. — Я хочу знать, что они предприняли по поводу действий Моделя.

— Если вообще что-то было, — добавил Неру. Он опять был в cвоем безупречно белом костюме, его было видно даже во мраке подвала.

— Мы уже говорили об этом, — устало сказал Ганди. — Ни одно правительство не поддержит человека, учинившего хладнокровное избиение раненых мужчин и женщин. Мир просто возопит от ненависти.

— Это правительство и так уже контролирует большую часть мира, — сказал Лал. Он поиграл с настройкой. После статических шумов прорвались звуки вальса Штрауса. Лал удовлетворенно кивнул: — Мы настроились даже немного раньше, чем нужно.

Спустя какое-то время эта музыка, так неподходящая к данной ситуации, умолкла. — Говорит англоязычная редакция Радио-Берлин, — объявил диктор. — Через несколько минут слушайте новости. — Зазвучала ещё одна немецкая мелодия — «Horst Wessel».[16] Ганди скривился от отвращения.

Прозвучал новый голос. — Здравствуйте. С вами Уильям Джойс. — Его гнусавый оксфордский акцент, типичный для английской аристократии, сейчас постепенно исчезал из употребления, как в Индии, так и в самоё Англии. И Ганди и Неру говорили на английском именно с таким акцентом. Что же касается Джойса, то на самом деле, как слышал Ганди, тот был демагогом из Нью-Йорка, родившимся в ирландской семье, и превратившимся в страстного проповедника нацизма. Такое сочетание приводило Ганди в изумление.

— Как там англичане его прозвали? — пробормотал Неру. — Лорд Гав-Гав?

Ганди поднял руку, призывая к молчанию. Джойс читал новости, точнее сказать то, что Министерство Пропаганды в Берлине, хотело подать англоязычным слушателям под видом новостей.

Большая их часть была скучна до зевоты: подписание торгового соглашения между Маньчжоу-Го, китайской территорией, находящейся под контролем Японии и Японской Сибирью; наступление прогерманских французских войск на позиции проамериканских французских войск где-то в джунглях Африки — две державы втихую воевали против друг друга, используя третьи страны. Чуть более интересным было официальное немецкое предупреждение в адрес Америки о недопустимости вмешательства в Восточно-Азиатскую Сферу Совместного Процветания.

Когда-нибудь, подумал Ганди с грустью, две могучие державы Старого Света объединятся против этой великой нации, что стояла между ними. Он опасался за итог. Америка находилась за двумя океанами, которых считала преградами, и оставалась вне войны в Европе. Нынче, когда война вышла за пределы Европы, океаны из преград превратились в магистрали для ее противников.

Лорд Гав-Гав продолжал монотонно бубнить. С плохо скрытым злорадством он объявил о судьбе пойманных мятежников в Шотландии: их публично повесили. Неру наклонился к приёмнику. — Сейчас, — предположил он. Ганди кивнул.

Но комментатор продолжал разглагольствовать о процветании Европы в условиях Нового Порядка. Ганди почувствовал, как в нём поднимается гнев, помимо воли. Что, для Рейха индийцы были настолько незначительны, что о них не стоило и упоминать?

Прозвучала ещё одна мелодия: первые строки официального немецкого гимна Deutshchland Ьber Alles.[17] Уильям Джойс торжественно объявил: — А теперь, специальное сообщение Министерства Управления Приобретенными Территориями. Reichsminister Рейнхард Гейдрих высоко оценил умелые действия фельдмаршала Вальтера Моделя по героическому подавлению мятежа в Индии. Гейдрих также предупредил, что местное население не должно надеяться на подобную снисходительность в случае дальнейших попыток.

— Снисходительность! — Неру и Ганди воскликнули одновременно, у последнего это получилось отдаленно похожим на ругательство.

Как будто в объяснение, Джойс продолжил: — Начиная с текущего момента, при малейших нарушениях установленного порядка, будут браться заложники, которые, в случае продолжения беспорядков, незамедлительно будут казнены. Фельдмаршал Модель также назначил награду в пятьдесят тысяч рупий за поимку преступного революционера Ганди и двадцать пять тысяч рупий за поимку его приспешника Неру.

Снова зазвучал Deutshchland Ьber Alles, как сигнал того это важное сообщение закончилось. Джойс перешел к другим новостям. — Выключи его, — попросил Неру. Лал щелкнул тумблером и комната погрузилась в кромешную тьму. Ганди удивился, услышав как Неру рассмеялся. — Подумать только, я никогда не был раньше приспешником преступного революционера.

Старик как будто его не слышал. — Они его похвалили, — сказал он. — Похвалили! — Неверие ослабило его голос, обычно он звучал сильнее и моложе.

— Что вы будете делать? — тихо спросил Лал. Вспыхнула спичка, замерцал огонёк новой сигареты.

— Им не удастся править нашей страной такими методами, — резко сказал Ганди. — Начиная с сегодняшнего дня, ни одна живая душа не будет сотрудничать с ними. Нас больше в тысячи раз, что они смогут сделать без нас? Мы должны использовать это преимущество.

— Я надеюсь, что цена за свободу нашего народа не будет слишком высока, — задумчиво сказал Неру.

— Англичане тоже стреляли в нас, но мы шли и шли вперёд к своей цели, — сказал Ганди решительно. И добавил, после некоторой паузы: — Я тоже надеюсь.

Фельдмаршал Модель нахмурился и одновременно зевнул. Чайник со свежезаваренным чаем должен был находиться на его столе, но однако его не было видно. В животе заурчало. Рядом с чайником должен был стоять поднос с печеньем — но и он отсутствовал.

— Ну и как я смогу обойтись без завтрака? — фельдмаршал задал себе вслух риторический вопрос: всё равно в кабинете никого не было. Однако это его мало удовлетворило. — Лаш! — позвал он.

— Mein herr? — на пороге появился адъютант.

Модель повёл подбородком в сторону пустого стола, где должен был находиться серебряный поднос с кучей разных приятных вещей. — Что случилось с этим, как-его-там? Наороджи, так? Если он лежит дома, страдая от похмелья, то уж, по меньшей мере, мог бы и предупредить нас.

— Я сейчас же соединюсь с офицером по связям с местным населением и выясню в чем дело, а также дам знать на кухню, чтобы вам принесли поесть. — Лаш набрал номер и заговорил в трубку. Чем дольше продолжался разговор, тем менее радостным майор выглядел. Когда он, наконец, повернулся к фельдмаршалу, выражение его лица было под стать Моделю: такое же холодное и ничего не выражающее. — Mein herr, никто из туземцев не вышел сегодня на работу.

— Что? Никто? — монокль Моделя впился ему в щеку. Модель помедлил: — Дитер, пусть плохая, но правда — скажи-ка откровенно, не скрывая ничего от меня, что там за жуткая эпидемия вспыхнула среди них?

Лаш опять позвонил офицеру по связям. Он покачал головой. — Ничего похожего на болезнь, mein herr, или, по крайней мере, — поправился он с осторожностью хорошего адъютанта, — ничего того, о чём не было бы известно капитану Векслеру.

Телефон на столе Моделя зазвонил. Модель вздрогнул. — Bitte? — недовольно проворчал он, смущенный тем, что он так прореагировал на звонок, хотя, кроме верного Лаша, видеть его было некому. Модель выслушал собеседника. Затем он рявкнул ответ и бросил трубку. — Это был наш начальник путей сообщения. Ни один из туземцев не пришёл на вокзал.

Телефон зазвонил снова. — Bitte? — на этот раз слово прозвучало как ругательство. Послушав полминуты, Модель огрызнулся, и бросил трубку на рычаг, не дав собеседнику на другом конце закончить фразу. — Эти чёртовы клерки также не появились в конторах, — закричал он на Лаша, как будто майор был в этом виноват. — Ей-Богу, я, кажется, знаю, что случилось с этими проклятыми аборигенами — передозировка Ганди, вот что!

— Надо было застрелить его там же, когда он возглавил этот бунт! — гневно воскликнул Лаш.

— И ведь не потому, что мы не старались этого сделать… — задумчиво протянул Модель. Теперь, когда он понял откуда идут неприятности, он опять начал мыслить как офицер Генерального Штаба. Воинская дисциплина брала своё. Модель поправил своего помощника ровным, немного задумчивым тоном: — Дитер, это был не бунт. Этот человек — искусный агитатор. Не имея в запасе ничего, кроме слов, он вызвал огромное возмущение в Англии. Между прочим, фюрер тоже начинал как агитатор.

— Да, но фюрер не колебался если надо было проломить кому-нибудь голову, чтобы подкрепить свои слова, — Лаш улыбнулся, припомнив кое-что, и поднял кулак вверх. Он был из Мюнхена, и на рукаве у него красовалась нашивка, свидетельство того что ее обладатель вступил в партию до 1933.

Модель фыркнул: — А Ганди, по-твоему, колеблется? Он просто действует по-другому: он, так сказать, проламывает голову изнутри, заставляя своих врагов сомневаться. Эти солдаты, которые согласились пойти под трибунал, но не исполнять приказа командира, у них же головы, считай, проломлены, не так ли? Не думай о нём как о политическом агитаторе, а скажем, как о командире русского танка. Он сражается так же яростно, как и русские танкисты.

Лаш задумался. Ему это явно не понравилось. — Но так воюют только трусы.

— Слабым не по плечу оружие сильных, — пожал плечами Модель. — Он делает то, что умеет и хорошо делает. Но я заставлю его сторонников засомневаться. Вот увидишь.

— Mein herr?

— Начнём с железнодорожных рабочих. Железная дорога сейчас для нас наиболее приоритетна. Составь список имён. Вычеркни каждого двадцатого. Пошли взвод по каждому из этих адресов, пусть вытащат этих бездельников на улицу и расстреляют там же в присутствии семьи. Если остальные не явятся на следующий день на работу, процедуру повторить. Повторять ее каждый день, до тех пор пока они не выйдут на работу или пока никого из них в живых не останется.

— Так точно, — Лаш заколебался. Наконец он спросил: — Вы уверены, что это необходимо?

— Дитер, у тебя есть идеи получше? У нас тут всего лишь дюжина дивизий, а у Ганди — целый полуостров. Я должен переубедить этих упрямцев, причем в сжатые сроки, что подчиняться мне куда как лучше, чем подчиняться ему. Подчинение — вот что важно. Мне глубоко плевать любят они меня или нет. Oderint, dum metuant.

— Mein herr? — майор был не силён в латыни.

— Пусть ненавидят, главное, чтобы боялись.

— А! — воскликнул Лаш. — Да, это мне нравится. — Он потёр подбородок в задумчивости. — Кстати о страхе, местные мусульмане не слишком-то любят индуистов. Я полагаю, что мы можем на них опереться в нашей охоте на Ганди.

— Вот это уже мне нравится! — сказал Модель. — Большинство ребят из нашего Индийского Легиона как раз мусульмане. Они знают людей, или знают людей, которые знают людей… И, — фельдмаршал цинично ухмыльнулся, — награда тоже не повредит. Так, подготовь приказы, и вызови сюда легион-полковника Садара. Пора уже этим шпионам браться за работу и если они её выполнят, что ж, возможно, тебе на погоны упадет ещё одна звезда.

— Благодарю вас, mein herr!

— С нашим удовольствием. Как я и сказал, ты должен её заслужить. До тех пор пока все идет заведённым порядком, со мной очень легко ужиться. Даже Ганди мог это сделать, если бы захотел. Все чего он добьётся — это гибели многих людей, только потому что он не хочет.

— Так точно, — согласился Лаш. — Если бы он способен был понять, что раз мы отбили Индию у англичан, то мы не собираемся разворачиваться и отдавать её тем, кто неспособен заявить на неё свои права.

— Дитер, да ты никак превращаешься в политического мыслителя? — рассмеялся Модель.

— Ха! Это вряд ли! — Но по глазам майора было видно, что он польщен.

— Мой дорогой друг, мой союзник, мой учитель, мы проигрываем, — с отчаянием произнёс Неру, после того как курьер, приведший их в этот дом, ушел. Они находились в каком-то безопасном убежище, за прошедшие дни они переходили из одного в другое уже много раз. — День за днём, всё больше людей выходят на работу.

Ганди медленно покачал головой, как будто движение причиняло ему боль. — Но они не должны! Каждый, кто сотрудничает с немцами, отдаляет день обретения своей свободы.

— Каждый кто не сотрудничает добивается пули для себя, — сухо ответил Неру. — У большинства нету такого мужества, как у тебя, махатма. Для одних это значит больше, чем для других. Некоторые и рады были бы оказать сопротивление, но они бы предпочли сделать это с оружием в руках, нежели придерживаться satyagraha.

— Если они возьмут оружие, они проиграют. Англичане не смогли победить немцев своими пушками, танками и самолетами; каким образом мы сможем? Более того, если мы начнем стрелять немцев тут и там, то дадим им прекрасный повод развернуться на нас в полную силу, именно этого они и хотят. Когда в прошлом месяце кто-то ночью подстерёг их лейтенанта, в отместку они послали бомбардировщики и сравняли с землей целую деревню. У них нет оправдывающих обстоятельств, когда они воюют против тех, кто избегает насилия.

— А они им и не нужны, — горько сказал Неру.

Прежде чем Ганди смог ему возразить, в лачугу, где они прятались, ворвался человек. — Вам надо бежать! — завопил он. — Немцы обнаружили укрытие! Они приближаются. Бегите за мной, быстрее! На улице стоит телега.

Неру схватил холщовую сумку со своими скудными пожитками. Для человека, привыкшего к хорошему, такая дикая жизнь беглеца была серьезным испытанием. Ганди же никогда не желал многого. Поскольку он ничего не имел, то его материальный вопрос не беспокоил. Он спокойно поднялся и пошел за человеком, предупредившим их об опасности.

— Скорее! — прокричал он; Неру и Ганди уже карабкались в его повозку, запряженную безразличными ко всему, горбатыми волами, сонно взиравшими на мир. Едва Неру и Ганди улеглись на дно повозки, возница принялся наваливать на них одеяла и соломенные коврики. Взобравшись на козлы, он воскликнул: — Inshallah,[18] мы успеем уехать отсюда раньше, чем придут немцы! — Он опустил бич на спины волов, те возмущённо замычали. Повозка задребезжала по мостовой.

Лежа в этой душной полутьме, заваленный одеялами и ковриками, Ганди пытался высмотреть сквозь щели в повозке, куда именно в Дели они едут. За последние недели он играл в такую игру много раз, хотя знал, что правила запрещают это. Чем меньше он знает, тем меньше сможет рассказать при поимке. Но, в отличие от большинства людей, он был уверен, что против воли его ничто не заставит заговорить.

— Я понял, мы используем приём, который американец По назвал «похищенным письмом», — сказал он Неру. — Мы располагаемся рядом с немецкими казармами. Они не додумаются нас тут искать.

Неру нахмурился неодобрительно. — Я не знал, что у нас и тут есть убежища. — Затем он попытался максимально расслабиться, насколько это можно было сделать, находясь в такой тесноте. — Но конечно, я и не претендую на то, чтобы знать всё, что нужно о таких делах. Это очень опасно для нашего дела, знай я такие детали.

— Я думал о том же, только имел в виду себя, — Ганди тихо рассмеялся. — Действуя так, я полагаю, мы всегда будем в центре событий.

Он вынужден был повысить голос, чтобы закончить предложение. Судя по приближающемуся грохоту, к ним направлялся бронеавтомобиль. Когда механик заглушил мотор, настала звенящая тишина. Опять раздался шум, на этот раз это были голоса, кричащие что-то по-немецки.

— Что они говорят? — прошептал Неру.

— Тише, — перебил его Ганди рассеяно потому что ему необходимо было сосредоточиться, чтобы понять немецкую речь. Спустя мгновение он перевёл: — Они ругают какого-то чернобородого человека, спрашивая, зачем он подал им сигнал остановиться.

— Зачем кому-то понадобилось останавливать немецких сол… — начал Неру и в ужасе замолчал. У индийца, который прибежал в их убежище была густая чёрная борода! — Нам надо поскорее уб… — Неру снова замолчал, на этот раз потому, что возница начал сбрасывать одеяла и матрасы, их укрывавшие.

Неру начал подниматься с тем чтобы выпрыгнуть из повозки и бежать. Слишком поздно — в лицо ему уже глядел ствол, огромный как бесконечный туннель; немецкий солдат запрыгнул в телегу. Большой изогнутый магазин свидетельствовал о том, что в руках немца был один из тех убойных автоматов, что в свое время произвели ужасающие опустошения в рядах английской пехоты. Очередь из него превращала человека в кровавое пюре. Неру в отчаянии рухнул обратно.

Ганди, менее проворный, чем его друг, успел только сесть на дне повозки. — Здравствуйте, господа, — сказал он немцам, уставившимся на него сверху вниз. Судя по его голосу, на оружие он не обратил никакого внимания.

— Вниз, — немец произнес это слово на хинди с таким акцентом, что Ганди едва его понял, но направление его оружия исключало возможность ошибки.

Со страдальческим лицом, Неру выбрался из повозки. Немец помог Ганди слезть. — Danke[19] — поблагодарил его старик. Немец молча кивнул. Он качнул своим автоматом в направлении бронемашины.

— А мои рупии? — возопил бородач.

Неру резко развернулся к вознице, солдаты моментально вскинули стволы наизготовку: — Твои тридцать сребреников, так точнее будет!

— Эх, вот оно английское образование, — пробормотал Ганди. Никто его не услышал.

— Мои рупии! — повторил чернобородый. Он не понял Неру; вот в этом-то и кроется причина, подумал Ганди с грустью, что Неру очень часто не понимают.

— Получишь, получишь, — пообещал сержант, командовавший взводом. Ганди задумался, получит ли он их на самом деле. Возможно, так и будет, решил он. У англичан были столетия, за которые они смогли постепенно создать целую сеть своих слуг и приближённых. Немцы стремятся сделать то же самое за считанные месяцы.

— Туда, — солдат, говоривший на хинди, кивнул в направлении тыльной части бронеавтомобиля. Когда подобные броневики грохотали по улице, то для стороннего человека они выглядели огромными устрашающими формами, вблизи же, каждая машина несла отпечаток индивидуальности. На броне этого вездехода были видны пулевые отверстия, в нескольких местах были положены грубые стальные заплаты. Внутри броневика, механики давно успели сплющить зазубренные металлические заусенцы на пробоинах, во избежание мелких травм. В салоне пахло кожей, потом, табаком, бездымным порохом и выхлопными газами. Двумя индусами больше — это не играло роли, вездеход и так был заполнен. Когда механик запустил мотор, его рёв заставил вздрогнуть даже обычно невозмутимого Ганди.

Но эта невозмутимость, подумал он с горечью, мало принесла пользы.

— Вот они, mein herr! — радостно сообщил Лаш, и, наткнувшись на непонимающий взгляд Моделя, поспешил пояснить: — Ганди и Неру!

Модель нахмурился и сосредоточенно поправил монокль. — Неру мне неинтересен. Поскольку он уже в наших руках, уберите его и «угостите лапшой»[20] я не желаю тратить на него свое время, — Модель употребил жаргонный армейский термин, означающий «выстрелить в затылок». — А вот Ганди — это интересно. Приведи-ка его сюда.

— Есть, mein herr, — Лаш вздохнул. Модель улыбнулся — Лаш не понимал почему Ганди представляет такой интерес. Лаш никогда не станет маршалом, даже если доживёт до ста лет.

Модель жестом приказал конвоирам, доставившим Ганди, покинуть кабинет. Любой из них мог сломать Ганди голыми руками как сухую палку. — Берегитесь, — сказал индиец. — Если я — отчаянный бандит и преступник, каким вы меня называете, то я могу одолеть вас и бежать.

— Если у вас это получится, то в таком случае вы это заслужили, — отпарировал Модель. — Садитесь, если хотите. — Благодарю вас, — Ганди сел. — Они увели Джавахарлала. Зачем же вы решились пригласить меня?

— Чтобы немного поговорить, прежде чем вы к нему присоединитесь. — Модель видел, что старик понял скрытый смысл его фразы, но нимало не испугался. Не то чтобы это что-нибудь меняло, подумал фельдмаршал, но нельзя не уважать этого храбреца, учитывая в какой ситуации он находится.

— Я буду говорить с вами исключительно ради надежды, что вы сжалитесь над моим народом. Для себя я ничего не прошу.

Модель пожал плечами: — Я был милосерден, насколько обстоятельства мне позволяли, пока вы не начали свою кампанию против нас. Тогда я вынужден был предпринять необходимые меры, чтобы восстановить порядок. Когда всё войдет в норму, я снова стану мягким и спокойным.

— Я считаю вас порядочным человеком, — сказал Ганди озадаченно. — Но как вы могли так бессердечно убить столько людей, которые не причинили вам вреда?

— Я бы и не трогал их, если бы вы не толкнули их на этот глупый поступок.

— Стремиться к свободе — это не глупость.

— Это именно глупость, если вы не можете её завоевать — а вы не можете. У вашего народа уже не хватает мужества, чтобы воплощать в жизнь…как там вы это называете? Пассивное сопротивление? Дурацкая идея, должен сказать. Пассивно сопротивляющийся добьётся лишь пули в затылок, безо всяких шансов дать сдачи.

Ага, никак проняло, наконец, подумал Модель. Голос Ганди зазвучал собранно и упрямо: — Satyagraha поражает душу угнетателя, а не его тело. У вас нет ни чести, ни совести, коль вы так спокойно наблюдаете за страданиями невинных жертв.

Фельдмаршал, несколько раздраженный упрямством Ганди, резко произнес в ответ: — У меня есть честь. Я следую воинской присяге, которую я принёс своему фюреру и, соответственно, Рейху. А всё что лежит за её пределами, я принимать во внимание не намерен.

Спокойствие Ганди испарилось: — Но он же безумец! Что он сделал с евреями из Европы?

— Переместил их, — сухо ответил Модель. Он прекрасно помнил, кто шёл за Группой армий «Центр», наступавшей на Москву, это была Einsatzgruppe В. — Они были капиталистами или большевикам, в любом случае — врагами Рейха. Когда мне в руки попадает враг, что остается делать кроме как уничтожить его, иначе остаётся риск, что он повернёт ситуацию в свою пользу?

Ганди закрыл лицо руками. Не глядя не Моделя, он сказал: — Превратить его в друга.

— Даже англичане поняли, что этого делать не стоит, иначе они бы не смогли удержать Индию столько времени под своей короной, — фыркнул фельдмаршал. — Хотя, по-моему, они начали об этом забывать, иначе бы давным-давно расправились с вашим движением. Между прочим, ваша давняя и самая первая ошибка состояла в том, что вы почему-то решили, что мы — такие же как британцы. — Модель похлопал по пухлой папке, лежащей на столе.

— Когда это случилось? — спросил Ганди бесцветно. Он был сломлен, понял Модель. Фельдмаршал почувствовал прилив гордости: он сумел сделать то, чего не смогли добиться эти вырождающиеся декаденты-англичане на протяжении поколений. Ну, конечно, он добавил мысленно, я ещё и победил англичан в бою.

Он открыл папку и пролистал несколько страниц. — Вот, это здесь, — кивнул он в удовлетворении. — Это было после Kristallnacht[21]…м-м-м…в 1938, когда вы призывали наших немецких евреев сыграть в то же пассивное сопротивление, что вы пытались развязать здесь. Если бы они оказались настолько глупы, что прислушались к вашим словам, нам осталось бы вас только что наградить: мы могли бы арестовать всех врагов Рейха одновременно и с куда меньшими затратами.

— Да, я совершил ошибку, — сказал Ганди. Он смотрел на Моделя с таким видом, что фельдмаршал на мгновение решил, что Ганди на него набросится, несмотря на свой почтенный возраст и миролюбивую философию. Но Ганди спокойно продолжил печальным тоном: — Я сделал ошибку, когда решил, что столкнулся с режимом, который управляется совестью, с режимом, который, по крайней мере, стыдится своих неправедных деяний.

Модель не собирался загонять себя в словесную ловушку: — Мы делаем, то, что считаем нужным для нашего народа, для нашего Рейха. Мы намереваемся править — и мы правим, как видите. — Фельдмаршал похлопал по папке: — Вас, скорее всего, приговорят к смерти за вмешательство во внутренние дела Рейха, не говоря уж о более поздних актах неповиновения, вызванных вашей пропагандой.

— История нас ещё рассудит, — предупредил Моделя Ганди. Фельдмаршал сделал знак конвоирам, чтобы его увели.

Модель улыбнулся: — Историю пишут победители! — Он довольно наблюдал как два немецких солдата в полевой экипировке уводят старика. — Ну, что ж, утро было очень плодотворное, — сказал он своему адъютанту, когда Ганди увели. — Что там у нас на обед?

— Кровяная колбаса с кислой капустой, mein herr.

— Замечательно! С нетерпением предвкушаю, — Модель уселся обратно за стол. Предстояло ещё много работы.

Примечания

1

Юнион-Джек — традиционное название флага Великобритании.

(обратно)

2

Ahimsa (санск.) — ахимса, отказ от причинения вреда любому живому существу

(обратно)

3

Вооруженные силы (нем.)

(обратно)

4

Satyagraha (санск.) — сатьяграха, буквально означает «придерживаться правды», принцип ненасильственного гражданского неповиновения.

(обратно)

5

Последователи учения Ганди в знак глубокого уважения называли его «Человек с Великой Душой», махатма.

(обратно)

6

Жаргонное название касок использовавшихся в английской армии, по форме они немного напоминали таз для бритья.

(обратно)

7

Запрещено (нем.)

(обратно)

8

Слушаюсь! (нем.)

(обратно)

9

Верховное командование сухопутными силами немецкой армии (нем.)

(обратно)

10

Имперское генерал-губернаторство (нем.)

(обратно)

11

13 апреля 1919 года в Амритсаре, шт. Пенджаб, английские войска под командованием генерала Реджинальда Эдварда Дайера без предупреждения открыли огонь по безоружной 10000-й демонстрации индийцев, протестовавших против ареста лидеров Национального Индийского Конгресса и ужесточения военного положения. Около 400 мужчин, женщин и детей было убито, более 1200 ранено. Генерал Дайер, был официально отстранен от командования, но по возвращении в Англию был принят как национальный герой. Именно «Бойня в Амритсаре» превратила миллионы лояльных Британии индийцев в национальных революционеров. На следующий год после этого события Ганди начал свою первую кампанию гражданского неповиновения, ответ на «Бойню в Амритсаре».

(обратно)

12

В словах Неру есть скрытый смысл: на флаге Индии изображено священное колесо мироздания, до тех пока оно вертится, мир существует.

(обратно)

13

Einsatzkommando (нем.) — специальные команды созданные для подавления всякого сопротивления со стороны гражданского населения. Организационно являлись частью больших оперативных групп (Einsatzgruppen), входили в состав СС.

(обратно)

14

В отличие от других родов войск в немецких вооруженных силах, в СС существовала своя особая система званий. Brigadefuhrer примерно соответствовал бригадному-генералу или генерал-майору, в зависимости от занимаемой должности.

(обратно)

15

Недочеловеки (нем.) — презрительное обращение к низшей расе

(обратно)

16

«Хорст Вессель» — популярная фашистская песня, официальный гимн штурмовых отрядов СА.

(обратно)

17

Германия превыше всего (нем.)

(обратно)

18

Хвала Аллаху! (араб.)

(обратно)

19

Спасибо (нем.)

(обратно)

20

Игра слов. «To give somebody noodle» означает, как и «угостить лапшой», так и «врезать по голове». В просторечии «noodle» употребляется в английском языке как «башка, голова»

(обратно)

21

Хрустальная Ночь (нем.) 9-11 ноября 1938 г. по территории Германии прокатилась срежиссированная волна погромов, направленная против евреев. Нападавшие (члены нацистской партии) громили магазины и лавки, принадлежавшие евреям. Из-за большого количества разбитых витрин погром получил название «Ночь разбитого стекла» или «Хрустальная ночь». Результатом погрома явилось следующее: погибло около 100 евреев, сотни было ранено, разгромлено около 7500 предприятий, принадлежавших евреям, осквернено около 200 синагог, арестовано гестапо более 30000 евреев, с целью получения выкупа и выдавливания евреев из Германии. В определенном смысле явилась репетицией Холокоста.

(обратно)

Оглавление

Гарри Тёртлдав Последний параграф

Реклама на сайте