«Харьков 354-286»

…А дальше, как всегда, идет наказание невиновных и награждение непричастных (с)

Что было бы, если бы вам довелось уснуть в 2008 году, а проснуться, когда за окном середина 1940? Первая столица независимого современного государства перенеслась во времени: за одну ночь Харьковская область стала крошечным островком кабельного телевидения, Интернета и сотовых телефонов в уже ставшем историей Советском Союзе. Как подобное перемещение во времени могло бы повлиять на ход истории, и каким образом отразилось бы на жизнях обыкновенных людей – системных администраторов и водителей маршруток, студентов и отставных военных, — оказавшихся "пришельцами" из будущего? В романе "Харьков 354–286" читателю предоставляется уникальная возможность стать свидетелем вынужденного сосуществования наших современников с суровыми – по меркам теперешнего человека – устоями сталинского режима, предвоенного времени, незадолго до того, как немецкие войска решат атаковать СССР

Необязательное предисловие

Из отчета комиссии по проверке происшествия в 6 альфа секторе Большой Лаборатории Времени (перевод с Вейского, 25637 год Вегранской эры):

…В результате выхода из строя по вышеуказанным причинам сингулярного фазового синхронизатора триангуляционная диссипация по В-параметру привела к созданию локального пробоя пв континуума с переносом около 6 млн. стоунгов материи из хронокластера 34а657пр-О в хронокластер 34а897рн-Е. Сохранение работоспособности субблока Эйч привело к синхронинформацитринизации переброшенной материи и материи кластера…

Приложение 1. В связи с происшедшим возможны переносы меньших количеств материи в близлежащих хронокластерах. Однако, в связи с авральной работой по ликвидации последствий большого переноса, отследить все перемещения не представляется возможным. Для снижения возможного психологического шока аборигенов в случае местного переноса предлагается предоставить информацию о большом переносе в местной сети как научно-фантастическое произведение в жанре альтернативной истории"

Примечание на полях:

"А дальше, как всегда, идет наказание невиновных и награждение непричастных".

В ночь с 21 на 22 июня 1940 года на территории восточной Украины наблюдались очень странные атмосферные явления. В частности, было зафиксировано появление необычайного явления, которое иначе как "северным сиянием" и не назовёшь. Все прекратилось к 5 часам утра, но в это же время совершенно пропала связь с Харьковом и другими населёнными пунктами харьковской области.

В 7:30 посланный на разведку двухместный самолёт Р-10 доложил о наблюдении совершенно отличающихся от обозначенных на карте дорог, движущихся странных автомобилей, и, что совсем парадоксально, — при подлёте к Харькову пилот, старший лейтенант Алексей Панов, просто не смог узнать город. Ситуацию спас штурман, проживавший до призыва в доблестные РККА в городе. Только сделав два круга над центром, он смог идентифицировать улицу Карла Либнехта, конструктивистское здание Дома Государственной Промышленности (Госпром), Дом Проектов, почему-то сменивший свой цвет с серого на коричневый, купола Благовещенского Собора, и немногие другие известные лётчику по предыдущим посещениям города здания. Вообще, центр города можно хоть и с трудом, но узнать. На месте были и сад Шевченко с зоопарком. Вот только вместо тех деревьев, которые были высажены совсем недавно, росли исполины, которым был явно не один десяток лет.

Вот под крылом оказалась площадь Тевелева, но дома Дворянского собрания, того самого, в котором совсем недавно открылся первый в СССР дом пионеров просто не было. На месте этого дома находился странный памятник, представляющий собой четырёх человек, тянущих здоровенный шкаф, и пятого, стоящего перед ними и пытающегося голосованием остановить попутку. Рядом с монументом, явно в качестве монументов, стояли английский танк "Риккардо" и ещё один танк неизвестной модели, напоминающий гипертрофированный танк БТ с большой башней. Это никак не укладывалось в голове, ведь буквально пару недель назад Алексей был на свидании с девушкой как раз возле дома пионеров. Да и раньше он ходил на кружок авиамоделизма, находящийся в этом здании.

Панов снизившись даже сделал лишний круг над площадью, не веря своим глазам и надеясь на то, что это всё ему мерещится. Но наваждение и не думало исчезать. Более того, Алексей не заметил ни малейших следов от сноса, которые должны были появиться в том случае, если был недавно снесён. Да и памятник не производил впечатление нового. Уж очень хорошо на нём были видны следы голубей. А такие потёки за пару дней не образуются.

После увиденного ощущения притупились и наличие на Госпроме высокой вышки с огромной надписью "Харьков-350", обилие рекламных щитов, тут же напомнившее виденный накануне кинорепортаж и статьи в газете "Правда" о жизни в Америке не вызвали шока. Пилот со штурманом чисто механически отметили для себя эти несуразности. Единственной вещью, вызвавшей эмоции, стал трепещущий на ветру жёлто-голубой флаг, установленный над незнакомым красивым зданием, явно административном.

Первой мыслью было то, что произошла диверсия националистов – отщепенцев, вернувшихся из буржуазной Англии (или даже из Канады!) и за одну ночь захвативших город. Правда, это должны были быть очень странные националисты, очень ненавидящие архитектуру Харькова, раз уж они так изменили лицо города.

Обсудив между собой столь сильно изменившийся, но всё же оставшийся узнаваемым город, лётчики решили облететь промышленную часть Харькова.

Странным было буквально всё. Судя по тому, что из заводских труб не шёл дым, производство было остановлено, если только его полностью не переоборудовали за одну ночь. Ещё одним фактом в копилку странностей была очень сильно изменённая топология района тракторного завода. Точнее сам завод и прилегающий к нему городок ХТЗ был на своём месте. Вот только теперь они находились в черте города и были окружены однотипными многоэтажными зданиями. Так дерево обрастает вбитой в него гвоздь, так кустарник заполняет всё свободное пространство между деревьями в лесу, и так город, расширяясь, поглощает стоящие на отшибе пригороды и посёлки. Обычно этот процесс длится годами, но раскинувшийся под крылом самолёта Харьков умудрился обрасти вокруг ХТЗ буквально за одну ночь. И это не было нормальным.

Пролетая вдоль путей железной дороги, лётчики увидели паровозы без дымовых труб, вагоны, отличающиеся от производимых в СССР, а также железнодорожные составы, более всего напоминающие разросшиеся непомерно трамваи.

Панов собрался уже было ложиться на обратный курс в сторону аэродрома, как заметил огороженную площадку, на которой, вплотную друг к другу, стояло огромное количество танков. Судя по всему, эта техника была либо списанной, либо проходящей длительный ремонт, т. к. танки были частично разукомплектованы. У многих были демонтированы различные части. Странным было то, что, несмотря на все попытки лётчика хоть как-то идентифицировать военную технику, он так и не смог это сделать. Ни одна из стоящих на вооружении, как в СССР, так и у других стран машин не была похожа на находящиеся внизу танки. Пилот Р-10 отметил для себя, что техника по классу явно принадлежит к тяжёлым танкам, а орудия, установленные на них, значительно превосходят стоящую на гордости РККА, тяжёлом танке Т-35, 76-мм пушку, последнюю "любовь" маршала Кулика. Уже когда самолёт ложился на обратный курс, был обнаружен огромный аэродром, на котором находились самолёты невероятных размеров, превосходившие даже таких гигантов, как ТБ-3. Они поражали своей стремительной формой, стреловидными крыльями и полным отсутствием винтов. Вдалеке находились ангары, рядом с которыми стояли аппараты, более всего напоминающие автожиры. На фоне всего увиденного, размеры этих летательных аппаратов, которые были гораздо больше автожиров, уже не вызвали удивления, так как всё увиденное и так шокировало экипаж самолёта. Было принято решение не садиться на столь странный аэродром, т. к. стоящие там самолёты явно не принадлежали советскому воздушному флоту. Добавила уверенности большая надпись "Аеросвiт" на фюзеляже одного из серебристых гигантов.

Первую часть задания командования можно было считать выполненной. Над Харьковом было сделано несколько кругов и сфотографировано немало интересного. Вторым заданием было уточнение обстановки на военном аэродроме под Богодуховом. Если задача авиаразведки Харькова было установлена с самого верха, то Богодухов был инициативой командира авиаполка пославшего разведчик. В принципе ничего особенного делать не нужно было – просто пролететь над территорией аэродрома и по возможности выйти с ним на связь. Так же думал и пилот Р-10, но, вместо ожидаемого, на земле на месте лётной части оказалось поле, заросшее высоким бурьяном, лесополоса и пара строений.

В 10:00 на стол срочно доставленному на рабочее место Никите Сергеевичу Хрущёву лёг доклад о случившемся чрезвычайном происшествии.

Харьков. 22 июня 2008 года

В эту ночь я засиделся за компом до 2 часов. В сети выложили продолжение романа о приключениях некоего хронопроходимца в период Великой Отечественной войны. А также начало весьма многообещающего романа или повести о переносе Советского Союза в 1941 год. Честно говоря, меня уже давно интересовала история ВОВ, а в особенности различных альтернативных историй на эту тематику. Поначалу я все проглатывал моментально, не особо обращая внимания на технические детали и достоверность, но со временем стал переборчивее и всякие резуноподобные книги уже просто не мог читать.

Так вот, написав очередной пост и поразившись, как эти дядьки в Интернете могут держать столько знаний в голове, уже было собрался ложиться спать, как заметил, что в небе за окном присутствует виденное только по телевизору северное сияние. Офигев от этого факта, но, не придав особого значения, лёг спать.

Так как в воскресенье не работу идти не нужно, то проснулся довольно поздно от того, что на кухне, гремя кастрюлями, с недовольным ворчанием шастал младший брат. Я с трудом встал, надел шорты и пошёл на кухню.

— Серёга, ты что с дуба рухнул? Потише можешь? Утро же.

— Отвянь, старый, — брат явно был не в духе, — я собирался на речку поехать, а перед этим было бы неплохо пожрать что-нибудь.

— И в чём проблемы? Ставь чайник, жарь яичницу. Не понимаю твоих проблем.

— Ты что, дурной что ли? Не видишь, что часы на плите не работают. Света в доме нет, — продолжал возмущаться Серега.

— Ладно, подожди, сейчас спущусь вниз на первый этаж и уточню у вахтёрши, что произошло. Может, как обычно соседи проводку чинят, вот и выключили свет, чтобы током не шарахнуло.

Из-за того, что лифт не работал, я спустился пешком, хотя гордиться тут нечему. Живу-то я на третьем этаже и в идеале должен всё время подыматься и спускаться пешком. И для здоровья полезно, и лифт ждать не надо. Но, как говорится, во всём виновата лень-матушка. И я, здоровый 25-летний лоб по привычке ездил на лифте.

— Тёть Нин, здрасьте, — обратился я к вахтёрше тёте Нине, которая жила в нашем же доме на первом этаже.

— Привет Лёш. Ты, наверное, за свет хочешь узнать?

— Тёть Нин, да вы ну точно Шерлок Холмс и Нат Пинкертон в одном флаконе. Как раз про свет я и хотел спросить. Что случилось, не знаете?

— Не знаю, Лёш. Только скажу тебе, что света нигде нет. Утром Зинка из 10 квартиры своего Джулика выгуливала. Так она говорит, что по словам собачников, ни у кого из них дома света нет.

— Ладно, тёть Нин, спасибо. Буду знать, что называется, — ответил я разочарованно, и собрался идти домой.

— Лёш, подожди. Ты ж кампутерщик. Посмотри мой телефон, пожалуйста. Что-то он барахлить начал, — сказал тётя Нина, протягивая мне свой старенький Сименс.

Обычно проблемы с телефоном у тёти Нины заключались в том, что она не знала как выйти из режима просмотра смс. Поэтому я взял телефон и посмотрел на дисплей, ожидая увидеть нечто подобное. К удивлению, всё было нормально кроме полностью отсутствующего сигнала сотовой связи.

— Тёть Нин, у меня для вас две новости, хорошая и плохая. С какой начать?

— Давай с хорошей.

— Телефон ваш в порядке и чинить его не надо.

— А плохая какая?

— А плохая заключается в том, что света нет не только в жилых домах, но и на станциях сотовой связи. Так что, мой вам совет – расслабьтесь и получайте удовольствие.

— Это ты к чему? — с подозрением в голосе спросила вахтёрша.

— Да так, ни к чему. Наставление есть такое. Для британских женщин-полицейских.

С этими словами я оставил недоумевающую тётю Нину и дальше нести боевое дежурство на входе в подъезд нашего дома и поднялся в квартиру.

— Лёха, слышишь? Лёха., - встретили меня с порога вопли младшего брата.

— Чего тебе, мелкий?

— Сам ты мелкий, — обиделся брат, — У тебя телефон работает?

— Не знаю, не смотрел ещё, но, скорее всего, не работает. Я сейчас вниз спускался, так тёть Нинин телефон ничего не ловит. Не думаю, что у меня другая картина будет.

— Ну а ты проверь.

Я пошёл в свою комнату, и посмотрел на дисплей своей Нокии. Картина была такая же, как на экранах телефонов Сергея и тёти Нины.

— Не, Серый, не пашет мабила. Бобик сдох, сливайте воду.

— О, чёрт. А ведь мне же позвонить надо друзьям, уточнить время, когда они к дому подъедут.

— А ты с городского звонил?

— Нет, забыл, — Брат подошёл к городскому телефону, которым мы почти и не пользовались, поднёс трубку к уху и победно воскликнул, — Лёха, он пашет.

— Ну вот. Отлично. Звони своим друзьям.

Пока брат звонил какому-то Анрюхе и договаривался с ним, я пошёл на кухню и не обнаружив там ничего готового, поставил чайник и сделал пару бутербродов с колбасой.

Немного подкрепившись, я вернулся в свою комнату и, от нечего делать, начал читать мемуары Отто Кариуса, буквально вчера вечером, залитые в телефон.

— Лёха, свет дали, — через некоторое время раздался победный крик брата из его комнаты.

— Очень рад за тебя, кричать-то то зачем?

— Как это зачем? Комп включай давай, посижу в Интернете, пока Андрюха с девчонками не подъедут.

— Ладно, сейчас.

Включив компьютер, работающий в качестве домашнего прокси-сервера и раздающий интернет по квартире, я продолжил читать о похождениях бравого немецкого вояки на Ленинградском фронте.

Только-только тигру Кариуса оторвало командирскую башенку, как меня отвлёк раздавшийся из соседней комнаты вопль брата:

— Леха, ты мне инет обрезал?

— Серёга, ты чё с дуба рухнул? — спросил я, расстроившись от того, что меня отвлекли от чтения, — Зачем мне тебе Интернет отключать? Ничего я тебе не обрезал.

— Подойди тогда сам и посмотри, в чём проблемы.

Чертыхнувшись, я пошёл в комнату к своему младшему брату. Тут надо сделать паузу и вкратце рассказать о Серёге. Брату было 19 лет, учился он на втором курсе в политехе. Компьютерами интересовался постольку-поскольку, а основным увлечением брательника было Тае-квон-до, где он уже успел достигнуть определённых успехов.

— Показывай, что там у тебя, — сказал я, подойдя к его компьютеру.

— Смотри, у меня "контакт" не грузится.

Я поморщился с неудовольствием – социальные сети меня крепко достали ещё на работе. Изначально, на работе я не закрывал на них доступ, и в один прекрасный день, удивился, почему у меня так медленно работает интернет. Зайдя в настройки прокси-сервера, я узнал, что весь канал пожирают висящие на "одноклассниках" сотрудники. Меня это очень разозлило, и с тех пор доступ к социальным сетям у народа был только во время обеда. Поэтому нет ничего удивительного, что моё отношение ко всяким пожирающим свободное время сайтам было очень неодобрительным.

— Дался, тебе этот "контакт". Вот возьму и забаню его нафиг.

— Я тебе забаню! Там весь наш поток есть, и все мои друзья с тренировки.

— Ладно, хорошо. Сейчас посмотрим, в чём там проблемы.

Я сел за свой комп и попробовал сделать трассировку маршрута до неработающего ресурса. В результате выяснилось, что за пределы Харькова пакеты не поступают. А харьковские веб-ресурсы продолжают работать. Всё это напомнило времена фидошной юности, когда бывало, что из-за проблем с гейтом отрубалась Россия, или как её ещё назвали, Москалия.

— Мелкий, я тебя огорчу, но в "контакт" ты не зайдёшь. Так жди своего Андрюху, или как там его и не выделывайся.

Огорчив брата, я отказался от предложения сыграть партию в столь любимую Серёгой "контру" и тем самым помочь ему убить время. Вместо этого я предпочёл вернуться к Отто "танкисту" Кариусу. Тридцать минут спустя под окнами начала сигналить машина, и брательник, выглянув в окно, резко начал собираться, объяснив мне, что это за ним друзья приехали.

Распрощавшись с Серёгой и пожелав хорошо отдохнуть, а самое главное, сильно не пить, я решил посмотреть телевизор. По кабельному ничего, кроме местных каналов, не показывали. Складывалось такое ощущение, что Харьков попал в информационный вакуум.

Единственное удалось выяснить, из выпуска новостей, что ночью, видимо, произошла какая-то авария на ДнепроГЭСе или еще где-то, в связи с чем выгорела куча оборудования, как на местных подстанциях, так и у конечных электропотребителей в городе и в области. К 10 часам удалось запитать некоторые районы от местных ТЭЦ, но в целом решить проблему не удалось. Вообще, судя по всему, особой паники не было, но замершие трамваи, троллейбусы и ходящие с большими промежутками поезда метрополитена усилили нагрузку на автобусы и маршрутки. Хорошо ещё, что сегодня было воскресенье, и значительная часть населения находилась за городом на дачах. Сессия в институтах и университетах почти везде закончилась и студенты тоже не спешили в центр города.

Прошерстив новостные порталы и форумы города, я выяснил, что пропала связь с остальной частью Украины и всем зарубежьем. Но пока это связывали с происшедшей ночью аварией. Ходили слухи о многочисленных авариях на железной дороге, произошедших ночью. Правда, ничего конкретного никто не говорил. Также удивился выложенным в одном из блогов не очень качественным фотографиям самолёта времён Второй Мировой войны, якобы кружившего сегодня над центром и районом ХТЗ, где его собственно и сняли. Тут же разразилась дискуссия о подлинности этих снимков, т. к. таких самолётов уже не осталось. Примерно к 12 часам дня выяснилось, что ко всему прочему пропали все сигналы спутников. Это уже нельзя было списать на обычное разгильдяйство властей. Становилось ясно, что произошло что-то серьёзное. Тут же блоги и форумы обогатились целым ворохом сплетен и домыслов, среди которых были столь экзотические как захват земли инопланетянами и тотальный выход людей из матрицы из-за веерных отключений электроэнергии в городе машин. Некоторые горячие головы это связывали даже с кознями масонов, прибывших из Израиля и окопавшихся в Первой Столице. Также высказывалась идея о начале третьей мировой войны, аргументировалось это нерабочей системой GPS-навигации, использовавшей американские спутники, которые так просто бы не прекратили свою работу. Но среди всей этой чепухи можно было бы и не заметить сообщения от людей живущих в райцентрах о систематически пролетающих над их городами и посёлками древних винтовых самолётах модели У-2 и ещё каких-то непонятных моделей. Если бы эти сообщения не повторялись довольно часто и не были бы подкреплены доказательствами в виде фото- и видеоматериала, но большая часть этих "доказательств" была снята на мобильные телефоны и понять что там изображено, кроме того, что там что-то есть, было невозможно. Один фотолюбитель из Лозовой выложил снятые на свою полупрофессиональную зеркалку фотки истребителя И-153. Это было совсем диким: ведь современный человек И-153 нигде кроме как на фото и киноплёнке или в качестве модели увидеть это детище Поликарпова не мог. Ещё бы, ведь все "чайки", не считая тех, что находились на Дальнем Востоке и под Ленинградом, погибли буквально в самом начале Великой Отечественной. Во время войны с японцами вообще применяли много устаревшей к тому моменту техники. В частности колёсно-гусеничные танки БТ-7, которых уже нигде больше не оставалось. Появившиеся фото истребителя заставили с новой силой возобновить обсуждение кружившего утром над Первой Столицей самолёта. Высказывались самые различные мнения, кем только его не обзывали, пока, наконец, один студент Харьковского Авиационного Института не признал в нём детище сотрудников своей alma mater. Это был двухместный разведчик-бомбардировщик Р-10 конструкции ОКБ Немана, в девичестве ХАИ-5, а в войсках во время войны получивший кличку "сверхсрочник" за крайнюю изношенность и неприглядный внешний вид.

Меня вообще очень удивляла позиция властей, которые не придавали особого значения летающим над областью самолётам давно минувшей эпохи. По сути, практически единственным местом, где это событие получило широкую огласку, был Интернет. Однако во время телефонного разговора с товарищем, имеющим дачу в посёлке, возле которого находится одни из загородных аэродромов, выяснил, что полёты винтовой авиации стали уже давно привычным делом, и позволить себе полетать на пепелаце, оставшемся с советских времён, может любой обеспеченный человек. И все странные полёты, скорее всего, были списаны на чудачества развлекающейся элиты города. Совершенно нетипичные для нашего времени самолёты просто не привлекли внимания.

Сложнее обстояло дело с пропавшей радиосвязью. Как я уже говорил, народ выдвигал самые разные версии объяснения потери связи. Власти же предпочитали не комментировать ситуацию. В основном, из телевизора доносились общие фразы, что "всё под контролем и ситуация скоро наладится". По большому счёту, основная часть населения особо ни о чем и не беспокоилась, стараясь придерживаться задуманных на выходной день планов, несмотря на проблемы с городским электротранспортом.

Где-то около часа дня появилась невнятная информация о совершённом разбойном нападении на милицейский автомобиль группой вооружённых преступников. По слухам, автомобиль, ехавший в сторону Донецка, был обстрелян неизвестными злоумышленниками ещё в первой половине дня. Расстрелянный автомобиль со следами крови и большим количеством гильз вокруг, но без тел пострадавших, нашла оперативная группа, выехавшая на поиски пропавших после того, как те несколько часов не выходили на связь. Инцидент произошёл недалеко от областной границы.

Киев. 22 июня 1940 года

Никита Сергеевич Хрущёв пребывал в недоумении. Что делать, сообщать в Москву или попробовать разобраться в ситуации своими силами? И то, и другое чревато негативными последствиями. В сотый раз он пробежал глазами по тексту предоставленного доклада. В данный момент Хрущёва не интересовали ни изменения дорог области Первой Столицы, ни странные машины, которые по этим самым дорогам вовсю разъезжали, ни увеличение размеров, как Харькова так и его райцентров, ни огромные серебристые самолёты. Больше всего Никите Сергеевичу не давала покоя фотография здания Харьковского Горсовета, на котором развевался двухцветный флаг, являющийся, судя по отчёту жёлто-голубым, флагом самопровозглашённой Украинской Народной Республики во время Гражданской войны. Да, за такое по головке не погладят. Допустить захват города украинскими националистами, да ещё не какого-нибудь недавно присоединённого к УССР Львова, а Первой Столицы Советской Украины, города, принадлежавшего Советам даже тогда, когда Киев был не в их власти, город где Советскую власть устанавливал сам товарищ Артем, после загадочной и трагической смерти которого (при испытании аэровагона конструкции полоумного инженеришки) его сына воспитывает сам товарищ Сталин! Такого не прощают.

С этим надо было что-то делать. И делать как можно скорее. Прежде всего, следует получить более конкретную информацию по состоянию дел в области и Харьковском военном округе. Для этого уже высланы несколько разведгрупп из соседних областей. Их первоначальными целями будут разведка состояния дел на аэродроме под Богодуховом, воинских частях в Чугуеве, Купянске, Изюме и Лозовой. Уже поступили первые сообщения о том, что группа, выдвигающаяся в сторону Дергачей, натолкнулась в районе Казачьей Лопани на заставу уж очень напоминавшую пограничный КПП. По поступившим сведениям там несли службу люди в военной форме, кардинально отличающейся от установленного в РККА образца и вооружённые самозарядными винтовками неизвестной конструкции. Группа пока обнаружена не была и продолжила наблюдение. Что характерно, над КПП развевался всё тот же жёлто-голубой флаг. М-да, совсем обнаглели! Сам факт захвата власти в области ещё можно было уложить, но вот тот момент, что захватчики уже оборудовали приграничные кордоны, говорил либо об их неуёмной глупости, либо о непомерной силе. Вести себя так нагло, да ещё и в центре СССР не отважился бы ни один диверсант, ни один контрреволюционер. Ведь КПП с флагом явно намекает, что люди, захватившие область, кто бы они ни были, собираются организовывать своё государство, внутри государства. Неужели им не ясно, что товарищ Сталин не будет терпеть подобного оскорбления, и доблестные части РККА сметут этот островок контрреволюции, каким бы оружием захватчики ни обладали.

Правда, несколько смущал зимний конфуз с Финляндией, но ведь тут не Финляндия, никаких линий Маннергейма нет, да и не зима сейчас, а лето. Следовательно, особых проблем возникнуть не должно.

Харьков. 22 июня 2008 года

50-летний водитель рейсового автобуса Харьков-Сумы Виктор Петрович Радченко или же, как его называли коллеги Петрович, был не в духе. Ещё бы. Всё началось вчера вечером, когда над всем городом полыхало северное сияние. От этого разболелась голова и началась бессонница. Утром чуть не проспал из-за того, что отключили свет, и будильник, поставленный на стареньком АОНе, не сработал. Плюс ко всему поругался с женой из-за пригоревшей яичницы. Чуть не опоздал на работу, этого хоть и не произошло – он жил в самом центре Харькова недалеко от метро "Маршала Жукова", и до места работы нужно было добираться на метро. В метро толчея была несусветная, интервал – огромный, никаких нервов не хватит!

Ладно, хоть вовремя успел взять путевой лист и в 7:00 автобус уже стоял на автовокзале, принимая пассажиров с платформы N1. Как обычно, в раннее воскресное утро, автобус был заполнен не полностью, а примерно на две трети. Контингент пассажиров состоял из студентов закрывших сессию и спешивших домой, бабушек едущих по своим делам, нескольких женщин среднего возраста и одного офицера, судя по погонам, капитана доблестной украинской армии. Тут Петрович иронично хмыкнул, доблестной нашу армию могли считать только уж совсем оторванные от реалий люди, такие как политики и разномастные украинские патриоты. Хотя, конечно, по сравнению с каким-нибудь Зимбабве, мы были ещё вполне себе на уровне.

Дождавшись времени отправления автобуса, Петрович выехал за пределы автовокзала. Поначалу всё шло хорошо, из города выехал без проблем, пробок не было, да и какие пробки могут быть утром в воскресенье, тем более в Харькове. Это же не Москва и не Киев, здесь напряженность движения гораздо ниже, хотя в часы пик и приходится потратить прилично времени, чтобы выбраться из города. Уже при выезде с улицы Коцарской на Полтавский Шлях он обратил внимание на то, что светофоры не работали. Значит, проблемы с электричеством всё ещё не решили. Вспомнились веерные отключения света в конце девяностых годов, когда районы несколько часов в сутки сидели без света, и настроение снова упало. "Хорошо хоть не затопило, как в 95-м году, во время ливня. А то опять бы дерьмо по всей Диканевке плавало…".

До Богодухова движение автомобилей было более или менее оживлённым, но далее трасса становилась всё более пустынной: вообще пропали машины едущие в сторону Харькова. Только обогнал колонну из нескольких фур с донецкими номерами, неспешно едущую в сторону Сум.

Тут Виктор Петрович очнулся от своих раздумий, т. к. из-за поворота, буквально в полукилометре, сравнительно неплохая асфальтовая дорога резко заканчивалась и начиналась укатанная грунтовка. Вообще складывалось такое впечатление, что провели невидимую черту, так как с одной стороны было незасеянное поле, а с другой уже дозревала пшеница. Да и виднеющаяся вдалеке ЛЭП резко обрывалась на этой невидимой черте между полями. Словно гигантским ножом отрезали два куска земли с разных мест, а затем грубо соединили полученные куски в единое целое, не заботясь об удалении полученных швов. Так, метрах в пятидесяти от дороги со стороны Сум была небольшая лесопосадка, граничившая с пшеничным полем. На стыке между полем и посадкой деревья словно срезали гигантской пилой перпендикулярно земле, а ветки, которые должны были упасть, куда-то вывезли. Да так, что даже следов не осталось.

Водитель решил остановить автобус и проверить, не мерещится ли это ему. Остановившись метров за 40 до конца асфальтированного шоссе, он сказал пассажирам оставаться в салоне, вышел из машины и медленно, оглядываясь на каждом шагу, подошёл к грунтовке. Постояв пару секунд на границе между асфальтом и просёлочной дорогой, водитель кинул камешек на грунтовку, но ничего необычного не произошло. Подумав немного, Петрович вздохнул поглубже и сошёл с асфальта на утрамбованную землю. Снова ничего не произошло. По-прежнему пели птицы в посадке, и из автобуса выглядывали недоумённые пассажиры.

— Ладно, чёрт с ним, поеду дальше, а там посмотрим, — подумал Петрович, возвращаясь к автобусу.

— Что там с дорогой? — спросил его капитан, воспользовавшийся остановкой для того, чтобы выйти из автобуса и покурить.

— А чёрт его знает, сколько раз ездил, такое впервые вижу, как корова языком слизала, — ответил Петрович, безуспешно пытаясь зажечь сигарету, — сейчас покурим и дальше поедем.

— Давай подкурю, — сказал капитан, поднося к сигарете горящую зажигалку.

— Спасибо, а то у меня от этих дел даже сигарета не зажигается. Меня, кстати Виктор Петрович зовут. Можно просто Петрович.

— Николай, — представился капитан, — Заметил, что не только дорогу перекособочило?

— Скажешь тоже. Тут слепым надо быть, чтобы не заметить. Конечно заметил. Ладно, поехали, не возвращаться же обратно в Харьков. Посмотрим, что там дальше будет.

Петрович выкинул окурок и сел на своё место. Николай устроился рядом с ним на откидном сиденье возле дверей. Чертыхнувшись, Петрович завёл двигатель и очень медленно начал движение. Автобус с большой осторожностью съехал с асфальта на грунтовку – уровень асфальтированного шоссе был выше, и поэтому пришлось съезжать со своеобразной ступеньки. Путь продолжили, существенно снизив скорость. До Ахтырки больших населённых пунктов больше не предвиделось, и Петрович решил выяснить, что происходит на ближайшей остановке.

Спустя час стало ясно, что странностей не уменьшилось, а только прибавилось. Перед глазами находился совершенно незнакомый город. Точнее, город был знаком, но очень смутно. Удивляло полное отсутствие автомобилей и высотных домов. Выехав на центральную площадь, Виктор решил выяснить, что происходит у ближайшего представителя власти. Однако это вызвало ряд проблем, т. к. никого похожего на храброго украинского милиционера видно не было. Добил красный флаг, развевающийся над местным центром цивилизации, и стоящий рядом красный командир в допотопной, похожей на виденные в фильмах о войне, гимнастёрке с двумя "шпалами" в петлицах и галифе. Но, рядом с местным сельсоветом стояли два стареньких "Жигуля" и чудо украино-корейского автопрома Дэу "Ланос", изо всех сил старающееся конкурировать с продукцией Восточного Соседа. Петрович обрадовался, наконец увиденным признакам цивилизации, пусть даже таким как эти три ведра с болтами – водитель недолюбливал весь постсоветский автопром и гордился своей подержанной БМВ, а то ведь и вправду в голову начали лезть всякие нехорошие мысли. Заглушив двигатель, он вышел из автобуса, зажег сигарету и обратился к так и не стоящему на своём месте командиру:

— Здравия желаю, товарищ майор! Вы тут что, кино снимаете?

— Кино, кино. А вам что надо?

— Да вот чертовщина какая-то происходит, с утра из Харькова выехал, так после границы с Сумской областью не видел ни одной машины, да и мобильник не ловит ни хрена. А декорации я смотрю у вас хорошие! Это же сколько надо было труда вложить, чтобы весь город так загримировать. Про войну что ли снимать будете?

— Про неё родимую. Ваши документы!

Петрович удивился, увидев в руках у странного "артиста" направленный в его сторону древний ТТ, да и взвод солдат с трехлинейками, окруживший автобус, не внушал доверия.

— Ребят, вы чего? Опустите оружие, не видите разве, на немцев мы совсем не похожи, — попробовал свести всё в шутку Радченко.

— Прекратить разговоры, — выходите из автобуса по одному и с поднятыми руками, — перебил Петровича "артист". И судя по тону, шутить он не собирался.

Киев. 22 июня 1940 года 12:30

Хрущёв принял правильное решение, решив не затягивать с информированием Москвы о случившемся ЧП. Сразу после звонка в столицу пришёл ответ от сталинского секретаря Поскребышева с явно выраженным недоумением о причинах столь вялого реагирования, что давало понять – с происходящим в Москве уже ознакомлены через свои каналы связи. Что ж, Рубикон был перейдён и требовались немедленные действия и решения. Поэтому было срочно назначено совещание в штабе Киевского особого военного округа. Провести его немедленно было нельзя, в связи с тем, что командующий войсками Киевского особого военного округа Георгий Константинович Жуков находился в частях и был занят подготовкой войск к освобождению Бессарабии, и машина, срочно посланная за ним, ещё не вернулась. Также беспокоило Хрущева и отсутствие связи с командующим войсками Харьковского военного округа генералом Смирновым. Звонить Мерецкову или Василевскому в Генштаб он побоялся, да и оттуда пришли бы только истерические указания "умников". Безуспешными остались попытки дозвониться до директоров харьковских заводов-гигантов. Особенно беспокоило отсутствие связи с Максарёвым, директором паровозостроительного завода. Недавно лично товарищ Сталин дал "зеленый свет" новому танку Т-34, мог потребовать информацию о ходе изготовления в любую минуту. А тут такое…

Как только запылённая эмка подъехала к зданию штаба округа, из неё выскочил не менее запылённый командующий и быстрым шагом поднялся на второй этаж, где и должно было состояться совещание высших армейских чинов округа при участии Первого секретаря КП(б)У. После взаимных приветствий все уселись за большим столом. Слово взял Никита Сергеевич.

— Товарищи, как, наверное, многие из вас уже знают, в ночь с 21 на 22 июня, то есть вчера, над территорией восточной части УССР были замечены аномальные атмосферные явления, более всего подходящие под определение "северного сияния". После этого была полностью утрачена связь с Харьковской областью. Слово предоставляется товарищу Птухину, лётчики которого сегодня проводили разведку над территорией Харькова и области.

С этими словами Хрущёв неуверенно сел на место. Из-за стола встал начинающий лысеть человек в форме генерал-лейтенанта ВВС с орденами Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды и Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди, полученной за участие в Зимней войне. Птухин там был командующим Объединённых ВВС Северо-Западного Фронта. Но на этом послужной список Евгения Саввича не заканчивался. Под псевдонимом "генерал Хосе" он участвовал в гражданской войне в Испании, где командовал истребительной группой республиканских ВВС. После этого был главным советником командующего республиканской авиацией на Мадридском, Арагонском и Теруэльском фронтах.

Генерал-лейтенант достал из находившейся в руках стандартной картонной папки стопку фотографий и, раздав их присутствующим, начал доклад.

— Сегодня, в 7:30 с полтавского аэродрома был осуществлён взлёт разведчика с целью получения точных данных о происходящем. Пилот должен был осуществить авиаразведку Харькова, попытаться выйти на связь с местным аэродромом, затем на обратном курсе осуществить визуальное наблюдение Богодуховского аэродрома. К сожалению, с самого начала всё пошло не так как задумано. Прежде всего, местность отличалась от виденной пилотом во время предыдущих полётов, практически ничего не соответствует обозначениям на карте, только размещение населённых пунктов осталось таким же, и то сами населённые пункты значительно изменились. Так, аэродром в Богодухове отсутствует, на его месте сейчас поле, а рядом с ним неизвестно откуда появился пруд, зато на хуторе Высокий, западнее Харькова, появилось лётное поле с находящимися на нём самолётами неизвестных марок. Всё это вы можете увидеть на фотографиях, которые я вам дал.

За столом заметно заволновались, сохраняли спокойствие только Жуков, Хрущёв и начальник Управления НКВД УССР Василий Тимофеевич Сергиенко.

— Прошу тишины, товарищи, — сказал Жуков, — не мешайте Евгению Саввичу, он ещё не закончил.

— Спасибо, — сказал Птухин, и продолжил, — это ещё не всё. Фотографии Харькова, которые также здесь есть позволяют с уверенностью сказать что то, что находится на его месте никак не может являться тем Харьковом, который был там буквально вчера, но тем не менее этот город является именно городом Харьковом, как бы парадоксально это ни звучало. Прежде всего, город значительно увеличился в размерах. На месте полей и пригородных посёлков появились кварталы с высотными жилыми домами. Сильные изменения в заводском районе. Там появилось много новых предприятий, и расширились старые. Более-менее узнаваемым остался только центр города. Но и там очень много отличий, нужно только присмотреться повнимательнее к фотографиям. И, наконец, самое главное. У нас есть снимки двух аэродромов, на которых находятся самолёты, которых просто не может существовать в природе. Прежде всего, обращают на себя их огромные размеры и отсутствие винтов на большинстве из них. Один аэродром с этими чудовищами находится на юге города, а второй на севере, на месте авиазавода. И, последнее, над областью нет ни одного Красного флага, на всех административных зданиях развеваются жёлто-голубые флаги. Нет связи со штабом Харьковского округа. В данный момент мы продолжаем вести разведку, но я практически со стопроцентной уверенностью могу сказать, что того Харькова, что мы когда-то знали, больше нет. Спасибо, я закончил, — с этими словами командующий ВВС Киевского особого военного округа сел на своё место.

— Теперь я бы хотел выслушать представителя от НКВД, — предоставил слово Хрущев.

— Сегодня, с самого утра, на трассах, ведущих из Харьковской области, отмечено резкое увеличение числа автомобилей, едущих в соседние области. Причём среди них не было ни одного автомобиля известной марки, хотя часть из них имеет названия на русском языке. Скажу даже больше, в числе таких русскоязычных эмблем, наличествует название Горьковского Автозавода. Мы уже послали запрос в Горький для выяснения того, выпускаются ли такие машины там или нет. Но, с полной уверенностью можно говорить, что ранее такие модели нам не встречались. Естественно, мы стараемся задерживать всех покидающих область, благо это не представляет особого труда, так как можно просто останавливать все незнакомые автомобили. Со стопроцентной уверенностью это будут харьковчане. Наше ведомство уже начало проводить допросы арестованных водителей и пассажиров. Вот здесь начинается самое странное. Все утверждают, что являются гражданами независимой Украины, на дворе сейчас 2008 год, а Советский Союз давно распался. Эта версия отдаёт сумасшествием, но она единственная позволяет логично объяснить всё случившееся. Первоочередной задачей, на мой взгляд, сейчас является уточнение сил, которые нам могут противопоставить наши потомки. Мы продолжаем проводить оперативные мероприятия. В область уже посланы спецгруппы. Мы используем как традиционный способ разведки, так и маскировку под местных жителей. Для этого пошла в ход одежда задержанных. Москва проинформирована обо всём.

— Я говорил с товарищем Сталиным, — сказал Жуков, — Он интересуется, можем ли мы продолжать подготовку к освобождению Бессарабии и Северной Буковины, имея в своём тылу территорию, не подчиняющуюся Советскому Союзу. Мало того, территорию, имеющую неизвестное количество вооруженных сил и неизвестное вооружение. Сейчас мы должны решать, что из войск, находящихся под нашим командованием, мы можем бросить на блокирование и штурм области, а что можем оставить.

— Товарищи, а почему мы не можем просто вступить в контакт с местной властью, — перебил Хрущёв Жукова.

— Потому что, Никита Сергеевич, вы сами слышали, что у них произошла контрреволюция, советская власть свергнута, а значит управляют областью бандиты и контрреволюционеры, которые по умолчанию являются преступниками, которые должны сидеть в тюрьме, а не управлять городом, — резко ответил Жуков, а затем продолжил уже несколько успокоившись, — хотя вы подали интересную идею. Мы должны выяснить, насколько пользуются популярностью эти националисты у местного населения, и можем ли мы рассчитывать на помощь перебежчиков из числа их военнослужащих. Ведь, судя по полученным данным, география области значительно изменилась за столько лет, и мы не можем использовать наши карты.

— Мы используем для аэрофотосъёмки всю доступную авиацию, но нужно как минимум несколько дней для составления хотя бы примерной карты. Это с условием того, что их ПВО будет молчать, — прокомментировал Птухин.

— Это очень большой срок, вы должны максимально ускорить работы по этому вопросу.

— Делаем всё возможное.

— Далее, разведка сообщает, что вдоль границы с РСФСР расположены погранзаставы. Судя по всему, в будущем там проходит граница с тем, что осталось от СССР, поэтому в случае штурма на этот район необходимо будет обратить особое внимание. Разведчики, наблюдавшие за погранзаставами и КПП, обратили внимание на самозарядные винтовки, которыми вооружены пограничники. Товарищ Сергиенко, все военнослужащие из числа задержанных должны быть предоставлены в штаб округа.

Наркому Внутренних Дел СССР Берия Л.П.

Докладная записка.

…По результатам происшествия "Шторм" полностью утеряна связь с территорией Харьковской области в действующих границах. Визуальное наблюдение и авиаразведка показали наличие на территории Харьковской области неких структур, использующих в своей атрибутике символы бывшей УНР. Данные радиоразведки утверждают, что на территории Харькова отмечено резкое усиление радиопереговоров, а также наличие большого количества радиовещательных станций, работающих на диапазонах, не используемых большинством как отечественных, так и зарубежных радиостанций…

…В Ахтырке сотрудниками местной милиции задержан автобус неизвестной марки с пассажирами, утверждающими, что являются гражданами Украины, являющейся независимым государством. Попытки выезда за территорию объекта блокируются силами милиции и армии…

…На киевской трассе произошла стычка с применением огнестрельного оружия между войсками РККА и людьми в неизвестной форме и неопознанным оружием. Имеются убитые и раненые…

Москва… 22 июня 1940 года 14:00

Лаврентий Павлович Берия шёл на приём к Сталину. Сейчас причина, по которой он спешил в кабинет к Хозяину, была самой необычной из тех, которые ему встречались. В папке лежал докладная записка Сергиенко, наркома внутренних дел УССР. Если всё что в ней написано правда, а не доверять Сергиенко не было причин, то СССР ввязался в очень тёмное дело. Рядом с докладной запиской лежала телефонограмма Хрущёва, говорящего о том же, только в более панических тонах.

Войдя в приёмную, дождался, пока Поскребышев объявит о том, что можно войти, открыл дверь и прошёл в кабинет к Вождю. Сталин сидел за столом и просматривал бумаги.

— Присаживайся, Лаврентий. Что там у тебя произошло?

— Судя по отчётам, территория на территории харьковской области появился кусок независимого украинского государства. Есть факты, утверждающие, что произошёл скачок во времени, и к нам попал Харьков из будущего.

— Лаврентий, а ты уверен в своих словах? То, что ты утверждаешь, является весьма фантастичной версией. Я конечно слышал о "Машине Времени" английского писателя Уэллса, но не думал, что такое может быть в жизни.

— Товарищ Сталин, фактам наплевать на фантастичность. Я уверен в своих словах, и готов понести ответственность в случае дезинформации.

— Лаврентий, не горячись. Я верю тебе, — сказал Вождь, и после минутных раздумий добавил, — есть мнение, что тебе нужно лететь в Киев и самому во всём разобраться. Нам сейчас ни к чему поспешные решения. Считаю, что влезать в драку с собственными потомками стоит в самом крайнем случае. Очень многое поставлено на карту, и ты не должен это проиграть.

На этом Иосиф Виссарионович замолчал и начал раскуривать трубку, давая понять, что аудиенция окончена. Берия покинул кабинет, матерясь про себя по-грузински. Теперь он головой отвечал за налаживание контактов с незваными гостями, и случись что, Сталин его первого призовёт к ответу. Отдавшись этим неприятным мыслям, нарком внутренних дел выехал на подмосковный аэродром, где его уже ждал самолёт.

Уже во время полёта Берия задумался о возможных вариантах развития событий. Если там действительно оказались наши потомки, то простым режимом секретности не отделаешься, придётся заняться дезинформацией всей планеты в промышленных масштабах. Тут его мысли перескочили на другое: а вот интересно, что потомки думают о нас, о нашем поколении, смогли ли мы войти в историю, или же, сразу после смерти о нас забыли. Ведь, по сути основной целью, ради которой жила страна, было обеспечение достойной жизни будущим поколениям. Не зря же товарищ Сталин принял доктрину возможности построения коммунизма в отдельно взятой стране. С другой стороны, раз Харьков в будущем является частью независимой Украины, то получается, что все труды пошли насмарку. И им, поколению людей, активно занятых строительством коммунизма не удалось осуществить свою мечту. Да, первым делом после установки контакта выяснить, что там у них произошло, что за война, в результате которой, от СССР отторгли Украину.

Харьков. 22 июня 2008 года 3:30

На всю квартиру военного коменданта города Харькова шестидесятилетнего генерал-лейтенанта Пилипко Юрия Фёдоровича раздался звук телефонного звонка, разбудив спящих людей. Включить свет хозяину квартиры не удалось. Подсвечивая себе мобильным, на котором высвечивалась надпись "нет сети", он подошёл к тумбочке с городским телефонным аппаратом.

— Пилипко слушает.

— Товарищ генерал-лейтенант, это капитан Еремеев из штаба, у нас ЧП.

— Что, натовские бомбардировщики уничтожают наши самолёты на мирно спящих аэродромах?

— Нет, товарищ генерал-лейтенант, полчаса назад пропал свет во всём городе, и судя по косвенным данным, области. Попытки наладить связь с Киевом результата не дали.

— Я выезжаю в комендатуру, оповестите старший командный состав о необходимости срочно явиться в штаб.

— Юрий Фёдорович, машина за вами уже выслана, должна быть у подъезда в течение 5-10 минут. Что же касается командующих, то мы занимаемся их оповещением. В течение получаса все будут на месте.

— К моему приезду должен быть готов подробный доклад о случившемся, — с этими словами Пилипко положил трубку.

— Что там случилось, Юр, — спросила его сонная жена.

— Ничего особенного, что-то намудрили со светом. Мне необходимо ехать на службу. Ты спи, Жень. Я, наверное, нескоро домой вернусь.

Пользуясь светом, который давала тусклая свечка, купленная женой во время посещения церкви на Пасху, Юрий Фёдорович сумел одеться, умыться и, даже, побриться. Когда он уже протирал лицо лосьоном после бритья, раздался деликатный стук во входную дверь. Быстро закончив туалетные процедуры, открыл дверь. На пороге стоял знакомый молодой лейтенант из комендатуры.

— Товарищ генерал-лейтенант, машина прибыла. Стоит возле подъезда.

— Я уже готов, поехали.

Машиной была обычная чёрная Волга, с войсковыми номерами. Юрий Фёдорович, проездивший прочти всю свою жизнь на Уазике, до сих пор предпочитал отечественные, или теперь уже ближнего зарубежья, автомобили, говоря что "негоже защитнику Родины разъезжать на автомобилях вероятного союзника".

Харьков. 22 июня 2008 года 4:20

Прибыв на место, заслушал доклад своего заместителя, полковника Чеботарёва Ивана Ивановича. Получалось, что пропала связь не только с Киевом, но и со всеми городами, находящимися за пределами области. По крайней мере, войсковой связи удалось соединиться только с областными военными частями.

— Вы объявили тревогу? — спросил комендант.

— Да, во всех частях объявлена тревога сразу после инцидента. Сейчас мы заканчиваем установку контакта с подчиненными нам воинскими подразделениями. С вероятностью 90 % можно утверждать, что мы контролируем всю область.

— Что с другими городами?

— Пока сказать сложно, но со всеми, кто находится в соседних областях, мы не установили контакта, хотя мы ещё не закончили работы в этом направлении.

— Почему, ведь отключение электростанций не влечёт за собой остановку радиоволн, и армейские передатчики должны работать.

— Понимаете, Юрий Фёдорович, судя по данным нашей радиоразведки, пропала не только Украина, но и весь мир... Я неправильно выразился, мир-то остался, но картина эфира полностью отличается от той, что должна быть. Сплошных помех в эфире не было, а был пустой УКВ, в КВ слышно только морзянку, зато на средних… В частности, мы перехватили волну из Англии, где полным ходом обсуждают подписание французским правительством Виши перемирия с Германией, которое вроде должно было быть подписано в ближайшие дни. А также оккупацию СССР Эстонии, Латвии и Литвы. Это всё похоже на шутку, но уж очень всё серьёзно для шутки и дезинформации. Просто нет никакого смысла убеждать нас в том, что на улице 1940 год. И последний аргумент, мы не можем установить связь со спутниками. Они все исчезли.

— Хорошо, Иван Иванович, я вас понял. Прибыли ли командующие родами войск для совещания?

— Да, все уже здесь, собрались в вашем кабинете, ожидают только вас.

Пройдя в свой кабинет и поздоровавшись со всеми присутствующими, генерал-лейтенант объявил, что экстренное совещание армейского командования можно считать открытым. Первым делом он заслушал доклады о том, что во всех частях объявлена тревога и начата штатная комплектация офицерского состава. Пограничники усилили патрулирование, зенитно-ракетные комплексы системы ПВО начали своё развёртывание согласно плану по отражению вероятного нападения. Затем началось выяснение причин случившегося и попыток составить более менее-логичную картину ситуации. Разговор был очень бурным, на повышенных тонах и с отборным матом, но всё прекратил вошедший в кабинет связист в звании капитана. Он доложил о том, что удалось поймать Москву. А конкретнее передачу новостей, которая началась с "Интернационала". Собственно, именно прослушанная запись новостей, с упоминанием в них чуть ли не всего предвоенного партийного эшелона СССР заставила принять за основную версию о путешествии во времени. Тут же встали на свои места все, нескладывающиеся до этого в цельную картину, элементы головоломки: и пропажа электричества, и отсутствие связи и эти свершено безумные новости.

— Товарищи, — сказал Пилипко, — считаю, что слова "шановне панство" с сегодняшнего дня станут несколько неуместными. Нам нужно решить, что мы будем делать со всем этим дальше. Рядовым жителям ничего говорить нельзя, так как поднимется волна паники и мародёрства в городе. Вопрос заключается в том, что мы скажем областному руководству.

— Ничего говорить нельзя, мэр и губернатор могут неадекватно отреагировать на случившееся, — сказал командир полка ПВО, полковник Яремченко.

— Согласен с вами, считаю что необходимо заявить об аварии на электростанции, а областное руководство отстранить от власти, пока они не наделали ошибок, — поддержал Яремченко полковник Еремеев.

— Что ж, для начала нужно выяснить, действительно ли произошёл перенос во времени, а потом уже действовать наверняка, — подытожил Пилипко.

Чугуев. 22 июня 2008 года 7:30

У капитана 203-й авиационной бригады Украины, дислоцирующейся в Чугуеве, Макарова в данный момент пилотирующего L-39 "Альбатрос", повсеместно называемый в частях "Элкой", было приподнятое настроение. Ещё бы, ему и его напарнику – лётчикам истребителям, учившимся летать на Миг-29, а теперь летающим всего пару десятков часов в год на учебно-боевом самолёте только для того, чтобы полностью не утратить навыки пилотирования, удастся совершить внеплановый полёт, который хоть пару часов добавит к налётанному времени. А всё началось 2 часа назад, когда позвонили из Харькова с приказом совершить облёт области по периметру с сопутствующей аэрофотосъёмкой. Конечно, это нельзя было сделать сразу, но за два часа самолёт подготовили, и пилот готовился к взлёту.

Взлетев, пилот направился на северо-запад, через Харьков, в сторону Сумской области. Сначала пейзаж за бортом был совершенно обычным, но за Золочевом Макаров увидел, что на горизонте по земле словно провели невидимую линию. Больше всего это напоминало плохой фотомонтаж из двух снимков разной местности.

Не веря своим глазам, Макаров спросил у второго пилота, выполняющего в этом полёте роль кино и фотооператора (по настоянию Харькова штатным оборудованием для аэрофотосъёмки решил не ограничиваться и дополнительно взяли с собой видеокамеру и фотоаппарат), видит ли он эту разделительную линию. На что получил утвердительный ответ. Тут же было доложил о увиденном на базу. Возможно ещё вчера им бы не поверили и приняли бы за пьяных, но уж слишком настойчиво человек отдававший приказ говорил не удивляться никаким неожиданностям, и слишком серьёзными были голоса пилотов. Да и тревога, прозвучавшая в начале четвёртого, не располагала к недоверию. Получив приказ следовать вдоль образовавшегося ориентира, но не уходить от него далеко, "Элка" продолжила полёт.

Когда борт пролетал над железной дорогой, то обратили внимание на стоящие поезда буквально в нескольких сотнях метров от обрыва путей. Причём, обрыв был всё на той же линии, неровным овалом, очерчивающей область. Ничего сверхъестественного при пересечении этой невидимой линии не происходило, и Макаров решил углубиться на неизвестную территорию и исследовать район, где ещё вчера находилась Ахтырка. Сам город был на месте, только изменил свои очертания. Рядом с ним находился аэродром со стоящими на нём поршневыми самолётами. Зафиксировали это на плёнку и вернулись обратно за свою сторону линии.

В общем, дальнейший полёт никаких новых данных не дал. Несколько раз лётчики отмечали, что озёра и реки, которые пересекало кольцо, изменили свои очертания. Кое-где они залили ранее сухие места – это было видно по торчавшим из воды деревьям и попадавшимся подтопленным опорам ЛЭП, а кое-где озёра, или как их называют в Украине ставки, обнажили своё дно. Хотя Северский Донец – основная река Харьковской области, вроде бы не изменил своего течения. Кольцо вдоль областной границы нигде не прерывалось. На вокзале в Краснограде, являющимся железнодорожным узлом, было необычайное скопление пассажирских и товарных составов, видимо тот факт, что до границы с Полтавской областью было около 10 километров, позволил персоналу станции принять меры безопасности, заблокировав движение поездов. Та же картина была и в Лозовой. Но на Донецком направлении произошла авария. Паровоз и несколько первых вагонов состава, едущего в сторону Харькова сошли с рельс. Рассмотреть подробнее картину катастрофы мешал очень напряженный график полёта. Нужно было двигаться в сторону Российской границы.

Облёт области завершили уже к 9:00. К едва приземлившемуся борту подъёхал УАЗ, и, не став ожидать результатов проявления фотоплёнки, майор, сидевший в машине, забрал у лётчиков видеокамеру с отснятым материалом, и, уже запрыгивая обратно в автомобиль, приказал доставить проявленные плёнки в харьковскую комендатуру, не позднее чем через час.

Харьков. 22 июня 2008 года 8:00

Совещание в здании комендатуры, находящейся на Привокзальной площади, не прекращалось ни на минуту. Все курили прямо в кабинете Пилипко, поэтому, несмотря на открытые окна, дым стоял коромыслом. Огромное нервное напряжение не оставляло людей. Необходимость в кратчайшие сроки взять на себя управление областью, организовать оборону и сохранить всё это в тайне очень действовала на нервы.

Внезапно дверь открылась, и в комнату вошёл старший лейтенант ПВО.

— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться к товарищу полковнику.

— Разрешаю, — устало ответил Пилипко.

— Товарищ полковник, — начал докладывать Яремченко старлей, — только что был засечён неопознанный объект, летящий в сторону Харькова с территории Полтавской области. На связь не выходит. Скорость полёта около 250 километров в час. Через 15 минут он будет над городом. Какие будут приказания?

— Объект не трогать. Ничего не предпринимать. Пусть летит. Как только будет в зоне видимости, сделать фотографии, — приказал Яремченко.

— Разрешите идти.

— Идите.

Когда дверь за офицером закрылась, во внезапно наступившей тишине прозвучал голос:

— А вот и предки пожаловали…

Харьков. 22 июня 2008 года 8:30

Сразу после инцидента с нарушителем режима полётов прошёл сигнал "Ковёр"**. Это решение командование сочло наиболее оптимальным в сложившейся неразберихе. Да и возможность покинуть область при помощи авиации гражданским следовало пресечь.

Вновь вошёл старлей.

— Разрешаю, — не дожидаясь вопроса, сказал генерал-лейтенант.

— Товарищ полковник, мы получили первые сведения от борта, совершающего разведывательный полёт. По сообщению пилотов, область находится в кольце, за границей которого находится местность, не являющаяся Украиной 2008 года. Полёт ещё не закончен. Более точные сведения ожидаются через час.

После этих слов офицер, откозыряв, вышел из кабинета.

Харьков. 22 июня 2008 года 9:15

Спустя 45 минут с Чугуевского военного аэродрома привезли видеокамеру с записью полёта разведчика. Пока полусонный лейтенант спешно пытался подключить к найденному ноутбуку проектор и флешку с записью, военное руководство решило устроить небольшой перекур, и все совещающиеся в полном составе вышли в курилку на лестницу. Как всегда в таких случаях, разговор пошел без чинов и формальностей. Все были друг с другом давно знакомы, и большинство обращалось друг с другом на "ты".

— Вот скажи, Юрий Фёдорович, как такая вещь, как путешествие во времени, вообще может произойти, — спросил, выпуская кольцо дыма, Яремченко.

— А хрен его знает, Василич, я фантастикой никогда не увлекался. Если бы мне ещё вчера сказали, что завтра придётся организовать оборону на случай нападения Красной Армии, я бы этого человека только послал по матери. А сегодня, видишь, довелось. И ничего, работаем. Вопросов лишних подчинённые не задают. Кстати, нужно уточнить у погранцов, что там у них с Россией. Пока мы не знаем точно границ перенесенного, нужно допускать ситуацию, что с нами отправились в путешествие и россияне. Как бы стрельбу не начали, потеряв контакт с руководством. Мы то хоть управление сохранили, а у них вообще должен быть полный атас. Ладно, хватит гадать, докуривай, и пойдём кино смотреть.

Когда зрители расселись по местам в конференц-зале, лейтенант закрыл жалюзи, выключил свет, и на матовом экране проектора появилось изображение. Качество было не очень хорошим, да и откуда ему быть таким, если подготовку к взлёту проводили в спешке, а с собой в полёт взяли камеру в группе объективного контроля. Но, в любом случае, можно было разглядеть границу переноса, идущую по земле. Вот мелькнули поезда в Краснограде, а вот и сошедший с рельсов состав. Конечно, точных данных эта видеозапись не давала, нужно было ждать проявления плёнки с "Элки". Но она дала самое главное – подтверждение факта переноса. Если ещё и были какие-то сомнения в правомочности своих действий, то теперь они полностью рассеялись.

— Итак, товарищи, мы все убедились, что наша гипотеза правильная, — вернувшись в свой кабинет, начал с главного Пилипко, — первоочередной задачей является защита наших границ как от вторжений с той стороны, так и от желающих покинуть область. Поэтому немедленно начинаем блокировку всех автотрасс и развёртывание на них блокпостов. Для этого привлечём внутренние войска и, при необходимости воинские подразделения.

— Что там с нашим гостем из Полтавы, опознали НЛО?

— Да, я получил доклад. По сведениям части ПВО, — тут Яремченко оговорился по старой привычке – с 2002 года ПВО было объединено с ВВС и это образование носило гордое название Воздушных Сил Украины, — Холодной Горы это разведчик 30-х годов Р-10 с опознавательными знаками Советской Армии. Установить радиосвязь с ним не удалось. Попыток принудить к посадке или сбить тоже не было.

Пилипко задумался. С уверенностью можно было сказать, что этот первый гость не будет последним. Пройдёт буквально несколько часов, и в воздушном пространстве области будет буквально не протолкнуться от назойливых гостей со стороны Советского Союза. Сбивать их – значит испортить отношения с единственным потенциальным союзником в этом мире. Несмотря на то, что за годы правления демократии Сталинский режим хаяли все кому не лень, других союзников не предвиделось. Не идти же, в самом деле, на поклон к Гитлеру с просьбой включить область в качестве автономии в состав Рейха. А с товарищем Сталиным можно и поторговаться об условиях вливания в СССР. Особенно если эффективно поиграть перед ним мускулами. Осталось только придумать, где эти самые мускулы, атрофировавшиеся за период самостийности, взять. Похоже, что придётся создавать армейские Потёмкинские деревни для будущих гостей из прошлого.

Харьков. 22 июня 2008 года 11:00

Харьковский голова Виталий Валкнис пребывал в раздумьях. И так пошатнувшееся за время прошедшее после выборов доверие граждан внушало беспокойство. Так теперь ещё и чертовщина появилась. Ну как, скажите, пожалуйста, можно объяснить всё происходящее? Сначала северное сияние, потом проблемы с электроэнергией. Хорошо ещё, что резервные системы и автоматы защиты сработали нормально. По крайней мере, городская укртелекомовская телефонная связь не прекратила своей работы. Сработал большой запас надёжности и многократное резервирование систем, заложенное в эту структуру ещё в советские времена. Да и вообще, благодаря использованию резервных систем, довольно быстро восстановили нормальное функционирование стратегически важных объектов, таких как больницы, отделения милиции и так далее. С жилыми кварталами всё обстояло не так гладко.

Однако, всё это отходило на задний план по сравнению с происходящим. Судя по полученным из комендатуры данным от своего человека, Харьков вместе с областью попал в предвоенный СССР. Валкнис сначала не поверил, но когда ему предоставили запись разговора, пришлось поверить. Самым страшным было не то, что это произошло, а то, что военные его об этом не проинформировали. Видимо считают, что Валкнис уже не держит власть в своих руках. Хотя они правы. Ещё год или два и могло произойти что угодно. Лучшим выходом в данной ситуации будет бегство в Европу. К сожалению, вероятность договориться с правящими СССР людьми конкретно для Валкниса была близка к нулю.

Городской голова обладал прямо таки звериным чутьём на неприятности. Это не раз спасало его от проблем, а однажды даже спасло жизнь. Сейчас же всё было несколько по-другому. Такого сильного ощущения наступающей беды у Виталия ещё не было ни разу.

Взял мобильный телефон, решив позвонить жене. Чертыхнулся, вспомнив, что сотовую связь ещё не починили. Позвонил на домашний. В трубке был слышен заспанный голос жены, которая удивилась и возмутилась столь раннему звонку. Богемная леди не привыкла вставать ранее десяти утра. Валкнис поинтересовался всё ли дома нормально, и, несмотря на протесты, приказал паковать чемоданы, взяв лишь самое необходимое. Пообещал также прислать двух охранников на всякий случай. После разговора вроде немного отлегло от сердца, но камень на душе остался. Откинувшись в кресло, Виталий сморщился как от зубной боли, через полчаса часа ему предстоял разговор с губернатором Харьковской области. Проблема заключалась в том, что Городской голова, которым являлся Валкнис, был от одной партии, а губернатором области человек, назначенный из Киева и представляющий партию главных политических конкурентов. Естественно, что в такой ситуации любимым развлечением властей было "вставление" друг другу палок в колёса. Но сейчас ситуация вышла из-под контроля и были необходимы скоординированные действия всей правящей верхушки. Поэтому о распрях на время нужно было забыть и заняться попытками логически осмыслить происходящее и прийти к взаимовыгодному решению.

Полностью уйдя в свои мысли, даже не заметил, как промелькнули 30 минут. Очнулся, когда дверь приёмной приоткрылась, и заглянувшая секретарша Леночка сообщила о прибытии Андрея Прохорова. Кивнув, мол, пусть заходит, Виталий вышел из-за стола. Негоже было проявлять в такой напряжённой ситуации даже намёк на неуважение. Все прошлые конфликты следовало похоронить хотя бы на время. Если верить предчувствиям, то самому из этого не выбраться. Проблемы с взбунтовавшейся армией и партийным руководством утрясать будем позже. Если ещё сможем утрясать.

— Здравствуйте, Андрей Николаевич, — протянул руку Валкнис.

— Добрый день, Виталий Иванович, вы в курсе что происходит?

— Прошу, садитесь. Нам предстоит долгий разговор. В безопасности этой комнаты я уверен, и поэтому мы можем свободно поговорить, — сказал Валкнис, усаживаясь в своё кресло.

— Как мне стало известно из своих источников, Харьков вместе с областью провалился в прошлое. Точнее, мы оказались где-то в начале Второй Мировой войны. Первыми это выяснили вояки несколько часов назад. Но с городской администрацией они не спешат делиться информацией. Пилипко во время телефонного разговора всячески темнил и сказал мне, что из-за сильных магнитных аномалий начались какие-то проблемы на электростанциях, и, видимо, этими же аномалиями обусловлена полная потеря связи с окружающим миром.

Прохоров внешне никак не прореагировал на это заявление своего политического оппонента, а только сказал: Мне заявили то же самое. Надеюсь, вы понимаете, Виталий Иванович, что без доказательств я не могу рассматривать вашу гипотезу всерьёз.

— Ну, о том, что происходит в пределах области, вы в курсе, иначе вы не занимали бы должность губернатора. Вы не можете не знать о запрете любых полётов и передвижению за областные границы. Если вам этого мало, то вот, пожалуйста, — с этими словами Валкнис развернул стоящий у него на столе ноутбук экраном к Прохорову, — сейчас я вам продемонстрирую видеозапись сделанную несколько часов назад с борта разведывательного самолёта. Вы даже представить себе не можете, каких трудов стоило мне её получить.

Валкнис загрузил файл и замолчал. Во время просмотра губернатор не проронил ни слова. В общем-то, в глубине души, он допускал возможность такого развития событий, а, когда Городской голова стал ему доказывать свою правоту, то Прохоров поверил ему почти сразу. Слишком нелепой была версия для попытки подставить Андрея Николаевича. Тем не менее, Прохоров продолжал тянуть время, делая вид, что не верит Валкнису. Губернатор просто обдумывал свои дальнейшие действия и не желал, чтобы бывший противник видел его слабость. Тем временем запись подошла к концу, и хозяин кабинета спросил:

— Ну что, теперь вы мне верите?

— Да, вы меня убедили, но что вы предлагаете делать? Ведь не зря же вы меня так настойчиво просили приехать. Для чего-то я вам нужен.

Валкнис предпочёл не заметить издёвки. Сейчас ему нужен был союз с этим человеком, а разобраться с ним можно будет всегда. Нужно только выбраться в более цивилизованные места, чем это.

— Я предлагаю вам сбежать из этой страны. Подумайте сами, здесь мы никому не нужны. Фактически власть уже не в наших руках. Ещё день или два и нас просто могут арестовать. Дальнейшая жизнь в таком раскладе будет очень короткой и очень трагической. В лучшем случае мы до конца дней будем сидеть в местах не столь отдалённых. В худшем варианте, места будут очень отдалённые. Может быть, даже вы сможете взять автограф у этого, как его, который Архипелаг. Точно, вспомнил. Солженицын. Расскажете ему, каким он в будущем стал популярным. Может расщедрится, и от такой сказочки отдаст вам половину своей пайки. Но самый реальный вариант для нас с вами, это душевный разговор с Берией и расстрел на месте после этого. Я же предлагаю вам, пока в наших руках ещё есть власть, сегодня же улететь в страну с более либеральным отношением к частной собственности и капиталу. В идеале это Америка, но я не знаю, хватит ли топлива у самолётов, которые стоят в аэропорту.

— Как вы себе это представляете? Кто вам даст самолёт? Ведь уже запрещены все полёты.

— А вот для этого вы и нужны. Вместе мы можем повлиять на начальника аэропорта. Он не сможет нам отказать. Если не хватит аргументов, всегда можем привлечь охрану в качестве довода. Но лучше обойтись без кровопролития. Нам не нужны жертвы из нашего числа.

— Ну, хорошо, допустим, мы сможем взлететь. И даже сможем пересечь СССР и Германию и удачно приземлиться. Что мы возьмём с собой? На что будем там жить? Ведь ни доллары, ни евро, использовать не получиться.

— Андрей Николаевич, я поражаюсь вашему тугодумию. Не надо морщиться, мы теперь в одной лодке. Я более чем уверен, что у вас дома есть определённое количество драгоценностей. Возьмёте их. У вас также мобильный телефон, ноутбук, да что угодно, любая высокотехнологичная техника сейчас ценится гораздо дороже золота. Но главное не в этом. Вы знаете будущее, и это самая ценная информация. Вы сможете на этом разбогатеть. Ладно, хватит рассусоливать. В 15:00 вы должны быть возле аэропорта. Возьмите с собой только самых близких людей – самолёт не резиновый. Вместо запасных комплектов одежды запаситесь лучше дополнительной парой мобильников. Кстати можете купить парочку, по пути домой, пока гривна ещё что-то стоит. Никого кроме семьи в свои планы не посвящайте. Ну да вы не мальчик. Не мне вас учить. Не успеете к трём часам в аэропорт, буду прорываться без вас, останетесь здесь с большевиками.

На этом добром слове Валкнис закончил аудиенцию. Главное – цель достигнута. Прохоров запуган и не будет действовать самостоятельно. В будущей большой игре бывший мелкий рэкетир не хотел зависеть от бывших врагов. Пусть даже они и в одной команде.

Приказав Леночке сделать ещё один кофе, Валкнис начал обзванивать своих знакомых, занимающихся большим бизнесом. Одним из таких знакомых был хозяин банка, с которого, в обмен на спасение, хотел Валкнис получить оплату золотом.

Пока всё шло согласно плану, разработанному буквально за пару часов. Общее число пассажиров на рейс в одну сторону должно было достигнуть 60–70 человек. Остальное Валкнис планировал отвести под багаж.

Виталий понимал, что никакой самолёт, находящийся в Харькове, не в состоянии доставить его в Америку. Поэтому в его планы входило совершить посадку в Англии. Хотя там сейчас и было тяжёлое положение (в голове смутно вертелась фразы "Морской лев" и "Битва за Британию"), но Валкнис помнил, что высадки немцев так и не произошло.

Закончив обзванивать будущих пассажиров, теперь уже бывший Городской голова прощальным взглядом окинул свой рабочий кабинет, вышел в приёмную, попрощался с секретаршей и покинул здание. Возле машины его ждал начальник личной службы охраны, бывший "афганец" Валерий Маслов. Этого человека Валкнис тоже решил взять с собой. Глянув в последний раз на площадь Свободы, понимая, что если всё получится, то ту часть мира, что называлась когда-то, и называется сейчас, Советским Союзом он больше не увидит, Виталий Иванович Валкнис сел в машину, и, захлопнув дверь, приказал водителю отвезти его домой.

Жаль, конечно, покидать этот город, всё-таки слишком много с ним было связано воспоминаний. Но своя шкура, как говорится, дороже.

Валкнис жил недалеко, в районе Ботанического Сада, доехать туда с площади Свободы, где находилось здание горсовета, можно было минут за десять. А на машине с такими номерами, как у него, ещё быстрее. Однако сегодня был особый случай. Виталий попросил шофёра не торопиться. Бывший Городской голова (сейчас слово "бывший" уже не коробило) хотел запомнить центр красивым и цветущим. Машина сделала круг по площади Свободы, проехала между Харьковским Университетом имени Каразина, между прочим одному из старейших в Украине (он уступал в возрасте только Львовскому), и Госпромом. Выехала на проспект Ленина, миновала монументальную статую казака Харька на коне. Этот памятник был построен в лучших традициях церетелизма, и среди местной молодёжи стало популярным назначать свидания "под яйцами". Дальше был Институт Радиоэлектроники, а за ним, в яру, располагался Ботанический Сад. Чуть ли не на территории сада несколько лет назад построили элитный жилой дом, в котором у Валкниса и была квартира.

Приказав водителю ждать у подъезда, Виталий вместе с Масловым, поднялся в дом. Дома ждала зарёванная жена, ухоженная женщина лет тридцати пяти, с сыном Мишей. Валкнис сказал Валерию подождать на кухне, пока он переговорит с женой. Кратко введя её в курс дел, он поинтересовался:

— Ты всё собрала?

— Да, Виталик, но скажи, зачем нам куда-то ехать? Разве мы здесь не можем прожить?

— Дура, тебе что, жить надоело? Ты знаешь, что с нами сделают, если мы останемся? В лучшем случае будешь целину осваивать и деревья рубить. Тебе придётся забыть обо всех своих шмотках и брюликах. И вообще обо всём, что у тебя есть… — долго сдерживаемое нервное напряжение, наконец пробило восковую маску на лице Виталия. Немного помолчав, он, уже спокойнее, продолжил:

— Ладно, прости, не сдержался. Навалилось слишком много всего сразу. Уедем в Англию, драгоценности и золото у нас есть, даже того, что лежит дома нам хватит на первое время. А потом и знания наши пригодятся. Ладно, хватит реветь, показывай, что упаковала.

Быстро просмотрев содержимое чемоданов и забраковав половину из них, Виталий приказал жене взять свой ноутбук и весь комплект дисков с программами, что были дома. Также с собой брали все мобильные телефоны, а их было пять штук. В довесок, немного подумав, Валкнис сунул в сумку радиотелефон "SIEMENS". Хрен их знает, этих англичан, может получится откупиться чем-нибудь простеньким, а самые высокотехнологичные вещи продать кому-нибудь подороже. Открыл сейф, с грустью посмотрел на его содержимое, и не раздумывая сгрёб все находившиеся там деньги в один полиэтиленовый пакет, а ювелирные украшения положил в сумку.

Затем Виталий вышел на кухню, где рассказал своему начальнику охраны о дальнейших перспективах и планах на жизнь. В частности, предложил лететь вместе с ним в Англию.

— Вы же знаете, Виталий Иванович, что я вами до конца буду. Так что хоть в Англию, хоть к чёрту на кулички. Только как вы собираетесь взлететь?

— Есть два варианта, либо мы договариваемся с начальником аэропорта, либо берём его в заложники. Тут такое дело, что сопли распускать нельзя.

— Хорошо, я с вами.

— И ещё, возьми деньги, — Валкнис протянул Маслову пакет с деньгами, — пусть кто-нибудь и твоих ребят съездит в магазин электроники и купит несколько ноутбуков и каких-нибудь принтеров со сканерами, на сколько хватит финансов. Заберём его уже в аэропорту.

— Да, сейчас, распоряжусь.

Закончив разговор, Маслов по рации вызвал двух охранников из машины сопровождения, которые погрузили чемоданы в автомобиль Валкниса.

Харьков. 22 июня 2008 года 15:00

В аэропорт прибыли вовремя. Там уже стоял десяток машин, с желающими покинуть этот, ставший внезапно неродным, город.

Поздоровавшись со всеми, Валкнис с Прохоровым отошли в сторону. Нужно было скоординировать свои действия. Все необходимые бумаги о командировке у Валкниса были подписаны заранее. И поэтому он надеялся для начала добиться взлёта официальным способом.

Робкие попытки охраны аэропорта остановить непрошенных гостей тут же прекращались, едва только они понимали, кто требует приёма у начальника аэропорта.

Сергей Львович Москаленко, пятидесятипятилетний мужчина, был человеком активным, несмотря на пивной живот. Он принял высокое начальство у себя в приёмной.

— Виталий Иванович! Андрей Николаевич! Здравствуйте. Чем обязан?

— Сергей Львович, нам необходим заправленный самолёт, который сможет долететь до Лондона. Вот все оформленные документы. Цель поездки – деловой визит. Мы планируем сделать промежуточную посадку в Киеве.

— Простите, но это невозможно. У нас нет связи с Киевом. Да и как вы знаете, был запрет на полёты без специального разрешения.

— А почему вы решили, что приказ о запрещении полётов был правомочным. Вы обязаны предоставить областному руководству самолёт.

— Я должен поставить в известность комендатуру, — и Москаленко потянулся к телефону.

— Вы не должны этого делать. Что ж я не хотел этого говорить, но видимо простые доводы не действуют. Вы должны знать. Наши военные задумали план переворота. Помните, четыре года назад ходили слухи о расколе страны. Военные решили воплотить эту идею в жизнь.

— Я вам не верю.

— Ладно, если обычные аргументы вас не убеждают, попробую представить вам такие, от которых вы не сможете отмахнуться, — криво улыбнулся Валкнис. Ему явно понравилось играть дона Карлеоне, — Валера, действуй.

Валерий, достав пистолет, приставил ко лбу Москаленко, — давай, приказывай заправить подходящий самолёт.

— Вы что, не понимаете, я не могу этого сделать, прошёл "Ковёр" и я не имею права отдавать распоряжение на взлёт, — голос Москаленко хоть и дрожал, но сам начальник аэропорта не изменил своих слов.

— Либо ты начинаешь готовить самолёт, либо сейчас умрёшь. Как видишь, выбор у тебя не велик, так что давай, действуй.

— Можете делать что угодно, но я ничем не могу вам помочь, — Сергей Львович продолжал сопротивляться.

— Валера, наш товарищ не хочет сотрудничать с нами по-хорошему. Прими меры, — приказал охраннику Валкнис.

Маслов одним быстрым движением сломал Москаленко палец, пригрозив при этом, что будет ломать ему по одному пальцу каждые 3 минуты, пока тот не согласится на сотрудничество.

…Час спустя к заправленному аэробусу А-320, у которого в этот день должен был быть рейс на Донецк, подъехал аэродромный автобус. Растерянный водитель удивился, увидев, что везёт к трапу практически весь харьковский бомонд. Быстро погрузившись в лайнер, отбывающие стали ждать задерживающихся мэра с губернатором. Но вот, от здания аэропорта к самолёту поехала "Волга". Из неё вышли Валкнис, Прохоров, Москаленко и Маслов. После того, как дверь за ними закрылась, лайнер начал выруливать на взлётную полосу. Но на этом все попытки взлететь кончились, потому, что взлёту мешала стоявшая посреди полосы пожарная машина аэродромной службы. К тому же к самолёту направилось несколько БТР, явно с целью блокировать его.

Вся афёра с попыткой побега, так хорошо начавшаяся, оказалась под угрозой срыва. Ведь весь расчёт Валкниса состоял в том, что из-за инерционности реакции силовых структур ему удастся безнаказанно покинуть ставший внезапно негостеприимным город. Теперь же явно было видно, что улететь без проблем не получится.

Между тем, к взявшим в кольцо самолёт машинам, подъехал милицейский УАЗик. Вышедший из него человек, Валкнису не было видно, кто это, взял в руки громкоговоритель, и обратился к сидящим в самолёте. Оказалось, что им выдвигается ультиматум о немедленной сдаче властям, в этом случае угонщикам будет гарантирована жизнь. Иначе, будет проведён штурм самолёта, и тогда никто не сможет гарантировать безопасность пассажиров. Прежде всего, предлагалось подумать не о себе, а о тех, кого захватчики хотели взять с собой – о женщинах и детях, ведь они не виноваты в замыслах мужей и отцов. На размышления отвели полчаса.

Валкнис задумался о перспективах, когда услышал сзади себя выстрел. Обернувшись, он увидел, что Прохорова, раненого в руку, удерживают охранники. Оказалось, что услышав об ультиматуме, губернатор решил сдать Валкниса и таким образом, свалив всю вину на него, выкрутиться из ситуации. К сожалению для него, он не учёл, что его идея не найдёт широкой поддержки, а когда убедился в этом, решил сам нейтрализовать мэра. Но ему не повезло, и охранники Валкниса сработали чётко, ранив Прохорова.

В конце-концов, Валкнис принял решение сдаваться, по истечении выданного срока на размышления, дверь самолёта открылась, и выглянувший из неё Маслов крикнул, что они согласны сдаться.

*Книги Виктора Суворова (Резуна), бывшего офицера ГРУ, перебежчика.

**Сигнал "Ковер" означает требование немедленной посадки всех воздушных судов, находящихся в воздушном пространстве, или вывода из указываемого района всех воздушных судов, находящихся в воздухе, за исключением воздушных судов, привлекаемых для перехвата неопознанной цели, а также воздушных судов, выполняющих поисково-спасательные мероприятия.

Харьков. 22 июня 2008 года 17:00

В кабинете Пилипко шла бурная дискуссия. Обсуждался вопрос о необходимости введения чрезвычайного положения в городе и объявлении истинных причин случившегося жителям. Одним из предложенных вариантов дальнейших действий было ограничиться уже усиленными милицейскими патрулями. Его активно продвигал начальник Главного управления МВД в области, генерал-майор Червоненко.

Все споры прекратил комендант.

— Товарищи, после того, был захвачен самолёт представителями административной власти, мы не можем ограничиться усиленными отрядами милиции, как предлагает товарищ генерал-майор. Через тридцать минут мы объявим о чрезвычайном ситуации и введении комендантского часа. Также необходимо ввести войска в город.

— Товарищ, генерал-лейтенант, — возразил Червоненко, — Харьков спокойный город. Здесь никогда не было серьёзных конфликтов. Даже четыре года назад, во время Оранжевой Революции, когда ходили упорные слухи о расколе страны, у нас всё было спокойно. Я не вижу смысла в вводе войск.

— Ах, вы не видите смысла? Тогда давайте его вам укажу я, — сорвался Пилипко, — сейчас, смею вам напомнить, товарищ генерал-майор, не 2004 год и мы не обсуждаем слухи о расколе страны. Сейчас, млин, сороковой год на дворе. И страна не раскололась, она просто, на фиг, исчезла. Или мы исчезли. Смотря с какой точки смотреть. Поэтому, приказываю вам организовать взаимодействие милиции и армии. Хватит нам и одной попытки угона самолёта. Порядок должен быть удержан любой ценой. Жителей нужно оповестить о случившемся. Если потянем с разъяснениями, то информация всё равно станет известна, а доверие к нам пропадёт. Нам же необходимо, чтобы народ считал, что только мы сможем предотвратить пришествие пушистого северного зверя. Хотя так и есть, но лишние демонстрации недовольных на площади Свободы нам ни к чему.

После этой бурной речи Юрий Фёдорович вызвал по селектору адъютанта. Как только он вошёл, комендант приказал к завтрашнему утру собрать консилиум врачей, предварительно описав им ситуацию. В ходе консилиума выяснить, какими заболеваниями могут угрожать друг другу аборигены и их потомки. А также составить план мероприятий для предотвращения возможных эпидемий.

Харьков. 22 июня 2008 года 20:00

Всё страньше и страньше, как говорила одна маленькая девочка, попав туда, куда не следует. События в городе приобретали зловещий оборот. Хрен с ними, со слухами. Пару часов назад по новостям передали о попытке угона авиалайнера из Харьковского аэропорта… Самому по себе неординарному событию, придали странную окраску обрывочные сведения о присутствии на борту всей областной верхушки.

Полез в Интернет, точнее в те жалкие огрызки, что ещё работали, но там никто ничего не знал. Всё также продолжали придумывать слухи. Случайно, кликая по сслыкам, попал на форум радиолюбителей. Среди этих товарищей были разные люди, от совсем молодых вьюношей с глазами горящими, или как их ещё называли в компьютерной тусовке "пионэры", до бородатых и пузатых дядек, которые ещё помнили времена Советского Союза, и знали, что лучший способ узнать о последних новостях в Союзе – это настроиться на волну радио "Свобода" или Би-Би-Си. Так вот эти суровые дядьки утверждали, что в эфире творится что-то невообразимое. Би-Би-Си они поймали, но только это было немного неправильное Би-Би-Си, прямо как пчёлы у Винни-Пуха. По этому радио вовсю обсуждали акт капитуляции Францию, подписанный сегодня Анри Петэном.

Поэтому, видя что ситуация в городе принимает весьма странный поворот, посовещавшись с семьёй, решили сделать то, что делают все русские люди чувствуя приближение смутных времён – а именно провести операцию под кодовым названием "соль-спички-сахар". Нет, я не могу сказать, что дома уж совсем нечего было есть. Какой-никакой запас продуктов всегда был, но согласно инстинкту, приобретённому гражданами сначала Российской империи, затем СССР, а потом СНГ, следовало, что стратегических продуктов много не бывает. Вот и пришлось идти по магазинам. Хорошо, что подачу электричества уже включили и супермаркеты работали.

В магазине было довольно много людей, но сказать, что весь город кинулся затариваться мешками с мукой, было нельзя. Скорее это были наиболее сознательные граждане или, те у которых очень сильно развито умение ощущать задним местом надвигающуюся беду. Но и этих сознательные товарищи хватило для создания нездорового ажиотажа у прилавков с макаронами с консервами. Хотя до открытых конфликтов дело не доходило.

Набрали всякой мивиноподобной дряни (это харьковский аналог российского "доширака") вперемешку с пакетами круп и консервами на две тележки. После этого можно было считать, что на первое время, в случае проблем, с голода не помрём.

Всё отошло на второй план, когда в шесть часов вечера по всем городским каналам телевидения (а их было что-то около десятка) стали транслировать обращение коменданта города. Он объявил о чрезвычайном положении и комендантском часе с восьми вечера до шести утра и вводе войск в город.

Честно говоря, формулировка причин таких действий мне показалась очень мутной, хотя и единственной, объясняющей всё произошедшее. Пилипко завил о перемещении области на 68 лет назад. То есть, сейчас на улице было 22 июня 1940 года. Генерал-лейтенант призвал жителей сохранять спокойствие и не паниковать. Напомнил также о том, что время, в котором мы все оказались, очень непростое. На носу Великая Отечественная война. И выжить мы сможем, только если забудем все разногласия, которые были в будущем. И что, для поддержания порядка в городе, необходимы БТРы и танки.

На моей памяти, в Украине войска в города не вводили. Зато, это делал наш северный сосед. Достаточно вспомнить 1991 и 1993 годы. Я тогда был ещё ребёнком, но уже в зрелом возрасте интересовался теми событиями. И теперь с уверенностью мог сказать, что ничего хорошего от этого ждать не приходится. Совсем забыл сказать, кроме введения чрезвычайного положения, выступавший генерал-лейтенант объявил о запрете выезда за пределы области. Ну, это-то было и так понятно. Думаю, что после обрушившейся на головы простых обывателей информации о переносе, желающих попасть в руки НКВД, на что намекал Пилипко, было не особо много.

Наверное, где-то на подсознательном уровне, я был к этому готов. Тем более если учесть, что моим любимым литературным жанром была АИ. Поэтому никакого шока я не испытал, а подумал, что могу сделать, попав в 1940 год. Для начала пролистал стоящие на полке книги о перемещенцах во времени. Собственно говоря, стандартных шаблонов переноса было два: внедрение так называемой псих-матрицы героя в тело донора, и перенос героя в прошлое. К сожалению, ни один из описанных вариантов не подходил. Сами подумайте, псих-матрицами и не пахло, целая область, попавшая в прошлое, под определение героя не попадала. Героев, кстати, было два типа. Один представлял собой крутого героя-спецназовца, тут же втёршегося в доверие к Товарищу Сталину, и начавшего валить врагов пачками направо и налево, иногда останавливаясь, чтобы дать пару прогрессорских советов по модернизации вооружения; и второй тип, которого брали в оборот доблестные органы НКВД.

Хотя мне эти книги и очень нравились, но разделять судьбу коммерсанта, ставшего подполковником НКВД или вебдизайнера, "собачьего парикмахера", как его называл Сталин, - водителя полуторки, погибшего во время битвы за Москву, не хотелось. Да и не настолько я крупная фигура, чтобы привлечь к себе руководство. Хотя, если правильно сыграть на имеющихся у меня книгах, то можно кого-нибудь и заинтересовать. Может даже Берию увижу. Надо только сделать так, чтобы после этого не получить путёвку в оздоровительно-трудовой лагерь, сроком лет на десять.

Харьков. 23 июня 2008/1940 года 08:00

В Харьковском Институте Мечникова с утра был кавардак. Олег Таругин, полковник медицинской службы, стоял перед входом в институт и курил. Мысли были не очень весёлыми. Вчера выяснилось, о переносе во времени, и командование приказало проработать вопрос о чувствительности харьковчан к болезням 40 года и воздействию на аборигенов вирусов, переместившихся с пришельцами.

Поэтому полковник и стоял сейчас перед входом в Институт: через 10 минут должен был состояться врачебный консилиум с участием лучших врачей города Харькова. Олег же должен был представлять армию.

Докурив, Таругин бросил окурок в урну и зашёл в здание. Там, на втором этаже, в актовом зале, уже собрались участники. Олег должен был прочитать вводную лекцию, как офицер, а, следовательно, самый информированный из всех. Хотя какая, к чёрту информированность – партия сказала надо, народ сказал – сделаем. Так и сейчас, толком никто ничего не знал, но результаты нужно было предоставить.

Полковник вышел на кафедру, прокашлялся, и начал речь.

— Как вы знаете, вчера было введено чрезвычайное положение на территории области. Причиной является перемещение области в 1940 год, каким бы бредом это вам ни казалось. И мы собрались здесь сегодня для выработки плана мероприятий по предотвращению распространения возможных эпидемий. Мы должны учесть все возможные факторы для обеспечения безопасности простых людей. Можно с уверенностью утверждать, что уже были контакты местных жителей с аборигенами. Но пока больше ничего не известно, так что давайте исходить из худшего варианта, в котором жители 1940 года уже могут быть инфицированы.

В зале поднялся шум. Все сразу захотели задать кучу вопросов Таругину. Причём их содержание варьировалось от конкретики, касающейся карантина, до состояния душевного здоровья полковника со всем областным руководством.

Олег поначалу пытался отвечать, но быстро понял, что это бессмысленно. Большая часть слушателей переключилось уже на споры меду собой, и слов полковника не слышал никто, кроме находящихся в первых рядах. Но все споры затихли, когда на кафедру вышел пожилой мужчина, известный на всю страну кардиолог профессор медицины Афанасий Константинович Блюм.

— Вы все слышали, что сказал нам товарищ полковник. Я считаю, что в сложившейся ситуации мы обязаны ввести карантин сроком как минимум на две недели. В течение этого времени не допускать контактов с внешним миром. Пока могу сказать, что им могут угрожать все виды болезней, не известные в 1940 году. Но с другой стороны, иммунная система наших современников ослаблена употреблением антибиотиков, ухудшившийся экологией и ещё кучей факторов, которые я сейчас не буду приводить. Так что опасность от вирусов 2008 может быть и не таким уж и большой. Но не стоит на это рассчитывать, в любом случае карантин необходим, иначе мы утратим контроль над ситуацией, и можем оказаться в условиях врачей Первой Мировой войны, которые не могли бороться с "испанкой". Только "испанка" наша будет носить славянское имя. Примерно тоже самое было бы, если мы перенеслись не во времени, а в пространстве. К примеру, куда-нибудь в Африку или Китай.

После выступления Блюма, сделали доклад ещё несколько человек. В числе прочих мер была упомянута необходимость введения жёстких мер для контроля групп риска, таких как наркоманы. Это нужно было сделать для недопущения распространения ВИЧ-инфекции. Со стороны же аборигенов теоретически следовало опасаться оспы, которая в 2008 году считалась побеждённой, и прививки от неё не делались.

Затем пошла горячая дискуссия, во время которой медицинские работники доказали что умеют спорить и пользоваться русским матерным не хуже кадровых военных. Впрочем, Олег не стал ждать окончания консилиума. План необходимых мероприятий был более-менее составлен. Осталось изложить его в комендатуре и принять к исполнению после утверждения.

Харьков. 23 июня 2008/1940 года 09:00

Ежи Ковалевский, сотрудник польского консульства, а по совместительству польский шпион, размышлял. Всё началось ещё вчера, когда пропала связь с посольством, находящимся в Киеве. Затем был звонок обезумевшего мэра, который рассказывал о перемещении в прошлое и предлагал бежать вместе с ним в Европу. Видимо Валкнис совсем обезумел, раз говорил об этом открытым текстом по городской телефонной линии. Наверное, от жары он совсем забыл, что по хорошей советской традиции, все телефонные разговоры записываются, а записи хранятся неделю. Если же номеру уделено внимание, то и месяц. Поэтому Ковалевский вежливо отказался от предложения Виталия. Даже если предположить что он прав, то если в головах этой украинской швали, именующейся армией, осталась хоть капля мозгов, то улететь никто никому не даст. Поэтому Ежи, одним из занятий которого, была тайная поддержка так называемых "патриотов Украины" – молодых людей, любящих разгуливать по городу в военной форме Бундесвера и выкрикивать ультра-националистичекие лозунги в стиле "Комуняку на гиляку", хотя и коммунистов уже почти не осталось и Союз давно распался, связался с одним из лидеров молодёжного движения, приказав ему поподробнее разузнать о ситуации в области. Несколько часов спустя по телевидению выступил военный комендант и объявил о вводе чрезвычайного положения. Попутно Пилипко рассказал о переносе в прошлое. Практически одновременно с известием о чрезвычайном положении, Ежи узнал о падении пассажирского самолёта в области. Вот тут он полностью убедился в правильности своего решения не спешить с покиданием города.

Что ж, раз Судьба даёт ему такой шанс, он не должен его упустить. Нужно всем доступными средствами переправить консула в западную Европу, а самому же заняться организацией подполья. Жаль, что идеи ОУН-УПА в этом регионе не пользовались популярностью, а то можно было бы на них сыграть. Ну, как говорил один известный политик: маемо те, що маемо. Будем работать с тем материалом, что находится под рукой. Хотя вариант отхода тоже стоит проработать. Жизнь такая штука, что всё может пойти и очень неудачно.

Тут Ковалевский усмехнулся – как бы оно не произошло в дальнейшем. Но большевики расплатятся за Катынь по полной программе. Заидеологизированных "патриотов" будем использовать как пушечное мясо, а также в качестве диверсантов, проводящих провокации против большевиков.

Киев. 23 июня 1940 года 10:00

В штабе киевского военного округа вновь проходило совещание. На этот раз командование округа располагало более конкретными сведениями о появившейся области. Данные разведчиков гласили о резком активизации пришельческой армии. На всех главных автомагистралях были установлены блок-посты. Несущая на них службу пехота была усилена многоосными бронеавтомобилями и танками. Поперёк трасс ставили железобетонные плиты.

Авиаразведчики РККА постоянно входили в контакт с авиацией пришельцев, судя по всему, также занимающейся разведкой. Только если пилоты Красной Армии совсем уж наглели и пытались снять аэродромы и воинские части, их отгоняли машины, очень напоминавшие автожиры, вот только не было автожиров таких размеров, такой маневренности (эти летательные аппараты могли буквально зависать на одном месте!), с таким количеством оружия подвешенного под рудиментарными крыльями.

Впрочем такая же ситуация была и с обратной стороны. Только пришельцы использовали для разведки самолёты без винтов, многократно превосходившие по летным характеристикам советские. Не забывали пришельцы использовать и свои автожиры. Если бы дело дошло до вооружённого противостояния, то малой кровью Советский Союз не отделался. Достаточно вспомнить Зимнюю войну, в ходе которой гораздо хуже вооруженные финские войска смогли оказать серьёзное сопротивление РККА, сейчас же, в ситуации, когда вооружение вероятного противника превосходит советское на порядок, потери в случае конфликта могли быть очень существенными.

Исходя из этого, Лаврентий Павлович Берия приказал пытаться решить проблемную ситуацию мирными методами. Армию же оставить на самый крайний случай. Плохо было, что пока не удавалось наладить радиоконтакт с гостями из будущего. Поэтому сообщение о том, что налажена связь, было встречено с воодушевлением. Тем более, что другая сторона желала переговорить с высшим руководством.

Георгий Константинович прошел в отдел связистов, сел за радиостанцию, надел головные телефоны и, дождавшись, пока на той стороне выйдет на связь человек, под чьим контролем находилась в данный момент харьковская область, начал свой первый разговор с потомками.

— На связи командующий войсками Киевского Особого Военного Круга, генерал армии Жуков Георгий Константинович.

— Военный комендант города Харькова, генерал-лейтенант Пилипко Юрий Фёдорович. Должно быть, вы уже в курсе того, что мы являемся выходцами из 2008 года. Как лицо, обладающее верховной властью в области, имею полномочия о проведения переговоров. Считаю необходимым наладить высокочастотную связь с вашим штабом. Тогда мы сможем поговорить о более конкретных вещах.

В ходе переговоров удалось достигнуть первичного соглашения о прекращении огня, а также создании карантинной зоны по периметру области. Для того чтобы не заниматься проблемами изменившихся стандартов армейской защищённой связи, представители Харькова предложили прислать автомобиль с радиостанцией, к которой уже можно будет подключить линию высокочастотной связи. Вообще потихоньку армию начали отстранять от участия в разворачивающихся событиях. Лаврентий Павлович, которому были предоставлены чрезвычайные полномочия, приказал Жукову продолжить подготовку к освобождению Бессарабии с учётом изменившихся условий. Для блокирования Харьковской области предполагалось в основном полагаться на силы НКВД.

Харьков. 23 июня 2008/1940 года

С утра надо было ехать на работу на завод "Электротяжмаш", где я занимался внедрением автоматизации в отделе главного технолога, а если говорить более человеческим языком, то основной задачей являлось поддерживать работу машинного зала и помогать тамошнему коллективу в решении возникающих проблем.

Для того чтобы добраться на работу, мне было необходимо проехать пару станций на метро. Обычно это занимало до пяти минут, но сегодня пришлось прождать поезда целых десять минут, что для часа пик абсолютно нетипично. Благо хоть садился я на конечной и народа было не так много, как на центральных станциях. Но всё равно, пришлось потолкаться.

На заводе чувствовалось, что работа не может войти в нормальное русло. Если в корпусе, где находились инженеры электричество было, то в цехах его не было. Но на это, в обычной жизни исключительное событие, сейчас почти не обращали внимания. Всех интересовало дальнейшее будущее города и области. Складывалось такое ощущение, что народ в основном пришёл на работу только ради того, чтобы почесать языками. Впрочем послушать было что. Так, многие дедушки, давно перешагнувшие пенсионную черту, начали твердить, что раз мы попали в прошлое, то товарищ Сталин быстренько всем покажет как надо жить и приструнит город. Постепенно высказывания становились всё более и более кровожадными, мне даже показалось, что дай им волю, эти товарищи сами возьмут в руки оружие и пойдут расстреливать неугодных. С другой стороны, немало людей откровенно боялись того времени и места, в котором очутились. Все слышали публикации о страшной Сталинской гебне, массовых расстрелах и лагерях. Эти люди боялись, что как только руководство СССР поймёт, что произошло, то на всякий случай расстреляет половину города, а ставшуюся посадит в шараги. Во все эти разговоры я старался не влезать. Меня больше затронул случайно подслушанный разговор двух женщин-технологов, одна из которых жаловалась другой на то, что больше не сможет увидеть свою семью, которая находилась во время переноса в Киеве. Наверное меня это задело потому, что далеко не все мои родственники жили в Харькове, и перспектива того, что я их больше никогда не увижу, меня совсем не радовала. Думаю, что такая ситуация была у девяноста процентов проживающих в области. А ведь есть ещё и командированные люди, у которых в городе может и знакомых-то нет. Вот им вообще хреново наверное.

За подобными разговорами как-то не сразу вспомнили, что в конструкторском отделе работает начальником бюро мужчина 1931 года рождения. Навестив Льва Моисеевича, а именно так звали этого человека, выяснили, что в 1940 году он вместе со своей семьёй проживал в Бердичеве. Так что, теперь он всерьёз подумывал о том, чтобы на старости лет повидать своего дедушку, который умер во время войны, и не дать ему погибнуть.

Постоянно нагнетаемую атмосферу депрессии разогнали сведения о прошедшем у директора совещании, на котором находились все начальники цехов и отделов. Надо сказать, что основной продукцией завода были генераторы для электростанций. И на 22 июня мы сделали гидрогенераторы для ГЭС Варциха, Женвали, Ташлык, Дарданелос, Бахо де Мина, Инфернильо. Со случившимся хронокатаклизмом, заказчик на них пропал, и нужно было решить их дальнейшую судьбу. На совещании было решено продолжить сборку для того чтобы поставить их уже СССР, которому они в 1940 году очень нужны.

После таких известий настроение в рабочем коллективе несколько поднялось, ведь раз мы может производить уникальное оборудование, то расстреливать наверное никто не будет. Да и наличие работы отвлекало от грустных мыслей.

После обеда, было заявление по радио, согласно которому, в связи со сложившейся тяжёлой ситуацией руководству Харькова пришлось вспомнить происходившие в середине 90-х годов веерные отключения света. Только теперь у нас стали веерные включения. Свет в жилых домах с завтрашнего дня должен был подаваться с 5:30 до 8:00 и с 18:00 до 24:00. Всё это было вызвано тем, что запасов топлива для электростанций было немного, и их стремились растянуть на как можно больший срок. Единственным источником, откуда можно было получить уголь, необходимый для Харькова был СССР, а договорённости с ним ещё не было. Конечно, заявили, что всё это временно, но ведь как известно – нет ничего постояннее временного. Поэтому следовало ожидать повышенного спроса на разнообразные примусы и керосинки.

Когда, наконец, рабочий день закончился, народ с завода быстрыми скачками побежал на ближайший рынок скупать запасы продовольствия, благо он находился рядом с предприятием. Естественно, что и уровень цен по сравнению со вчерашним днём резко вырос. Всё подорожало в среднем на треть. Мне же оставалось только радоваться тому, что основные покупки были сделаны вчера, когда ещё и цены оставались на уровне июня 2008 года, и очередей за товарами не было.

Домой попал в начале седьмого вечера, когда электричество в квартирах уже было. Попытался выйти в Интернет, но сегодняшняя картина была даже хуже, чем вчера – смог достучаться только до сервера локальной сети, а общехарьковские порталы были недоступны. Одновременно с веб-серфингом, краем уха слушал телевизор, включённый на кухне. Внимание моё привлёк голос диктора, объявивший, что сейчас будет выступление коменданта Харькова. Пилипко откашлялся, и начал речь: – Дамы и господа, товарищи. Как вы уже знаете, нам пришлось ввести ограничение на использование коммунальных услуг в Харькове. Все вы знаете, что это вынужденная мера. Мы делаем всё возможное для того, чтобы восстановить функционирование городских служб в полном объёме. Однако это пока невозможно. Тем не менее, я обещаю, что свалившиеся на нас трудности это временное явление. Мы уже наладили контакт с представителями власти СССР и ведём с ними конструктивный диалог. Тем не менее, до прояснения всей ситуации, мы вынуждены пойти на введение мер по поддержанию правопорядка в Харьковской области. Поэтому, пока крайне не рекомендуется покидать пределы города, а с 21:00 до 5:30 выходить из дома.

Так как основное я услышал, то вышел комнату, позвонить своему товарищу Любимову Александру, который, так же как и я, работал системным администратором, но только в коммерческом банке. Звонил я естественно по городскому телефону, потому что мобильная связь всё ещё не работала. Думаю, это было связано даже не с тем, что базовые станции остались без энергоснабжения, а с тем, что в отличие от России, где страна делилась на отдельные регионы и сервера опсосов (операторов сотовой связи на интернетовском сленге), находились в регионах, поэтому связь могла быть даже если регион находился в изоляции. У нас же всё было централизовано где-то в Киеве, и, следовательно, при его пропаже, мобильная связь стала обезглавленной.

Александр рассказал, что ситуация в банке была неутешительная. Связи с Киевом, где находились все основные сервера, не было и, поэтому, ни о какой финансовой деятельности не могло быть и речи. Да и какая банковская деятельность может быть, когда даже деньги, ходившие на территории области, превратились по сути в бумажки. Поэтому и сотрудники частных организаций, не занимающихся производством, вышли на работу скорее по инерции, чем по необходимости.

Ахтырка. 24 июня 2008/1940 года

Небольшой городок, живший буквально 3 дня тому назад обычной провинциальной жизнью, всполошился как растревоженный пчелиный улей.

Мало того, что в воскресенье с утра в город стали прибывать всякие подозрительные личности, которых, правда, тут же арестовывали товарищи из НКВД. Это ещё полбеды, а вчера в городе был объявлен карантин. Местным жителям запрещалось покидать пределы Ахтырки на 2 недели. Ещё интереснее был тот факт, что в понедельник в город приехало большое количество военных, а также несколько грузовиков незнакомой модели с прицепами со стороны Харькова. В общем, слухи ходили самые разные.

Старший лейтенант войск связи независимой Украины Скорописов Александр ещё вчера выехал в Ахтырку для установления постоянного контакта с Киевом. Для этого была выбрана радиостанция Р-140 на базе командно-штабной машины ГАЗ-66 с установленной аппаратурой ЗАС Т-219 "Яхта". С шишигой на одноосном прицепе также ехал бензиновый электрогенератор ЭСД-10-ВС. Этого должно было хватить на первое время, позже планировалось поддерживать связь через кабель, но пока, из-за проблем с коммутированием между защитой аппаратуры связи Украины и высокочастотной связью РККА, обошлись такими мерами.

В импровизированной колонне в Ахтырку поехали сам Скорописов, на КШМ, взвод спецназовцев на Зил-131, 2 пустых ЗИЛа, и УАЗ с полковником Таругиным и двумя гражданскими девушками-врачами. По сумской трассе ехали достаточно быстро, но когда перенесённая территория закончилась, то пришлось резко снизить темп движения, благо ехать до Ахтырки оставалось немного.

В связи с тем, что выезд из Харькова всё время откладывался – ждали Таругина с врачами, в Ахтырку попали только в 20:00, где караван встретили люди в форме НКВД под руководством майора, представившегося Ивановым.

Полковник с девушками тут же куда-то убыл. В ЗИЛы погрузились и уехали обратно в Харьков люди, по внешнему виду напоминающие современников Скорописова. Старший лейтенант же, при помощи солдат начал заниматься своими прямыми обязанностями по наладке радиосвязи, обратив внимание только на то, что вокруг его штабной шишиги находится двойное оцепление – из спецназовцев украинской армии, и гораздо более серьёзных бойцов наркомата внутренних дел СССР.

Солдаты постоянно пытались завести разговор с предками, но те упорно отмалчивались. Кончилось тем, что Скорописову пришлось приказать им замолчать. Бросалось в глаза, что обращение к харьковчанам было подчёркнуто вежливо и только по уставу. Складывалось впечатление, что руководство СССР ещё не решило до конца как относиться к незваным гостям и пока занимало нейтральную позицию. Но ведь и во время совместного немецко-советского парада в 1939 году все тоже были взаимно вежливы, пока в 1941 году немцы на нас не напали. Поэтому не стоило особо рассчитывать на то, что эти подчёркнуто уставные отношения будут и в дальнейшем. Если товарищ Сталин решит, что Харьков угрожает Советскому Союзу, то он ни перед чем не остановится, пока не снесёт город с лица земли. Но всё же можно надеяться, что всё устаканится – не зря же Скорописов делает свою работу. Александр искренне надеялся, что его нахождение в Ахтырке и обслуживание секретной линии связи, ведёт к мирному сосуществованию Харькова и СССР.

Харьков. 24 июня 2008/1940 года

Юрий Фёдорович Пилипко стоял у окна комендатуры и смотрел на улицу. Третий день пребывания в прошлом был очень жарким, впрочем, как и все предыдущие. Неожиданно подумалось: а что если бы город попал не в лето, а в осень или зиму. Тогда бы последствия были катастрофическими – вечные жалобы коммунальных служб на то, что зима как всегда наступает внезапно, и город не успел к ней подготовиться, показались мечтой, да и с продовольствием проблем бы хватило. Осталось только радоваться, что перенос произошёл в тёплое время года, и что вместе с городом перенеслась область – по крайней мере, инфраструктура сохранена и можем торговаться. Тут Пилипко скривился как от сильной боли – заниматься торгом, который шёл уже сутки, и которому не видно было конца и края, совсем не хотелось. Это ещё с учётом того, что стабильная защищённая связь была налажена буквально недавно, и успели договориться только о возвращении задержанных жителей области и создании карантина. Заодно генерал-лейтенант вспомнил о решении отправить врачей в карантинную область с образцами разнообразных прививок и вакцин от возможных заболеваний. Комендант не был до конца уверен в правильности принятого решения. С одной стороны болезни как бы живым щитом ограждали Харьков, но с другой, если бы командование РККА приняло решение штурмовать область, то никакая опасность эпидемий не остановила бы бойцов рабоче-крестьянской. А ещё проблемы с административной властью. А как всё хорошо начиналось.

После неудачной попытки бегства верхушки области казалось, что всё взяли под свой контроль. Однако наружу тут же полезли проблемы. С которыми никому из тех, в чьих руках оказались бразды правления, ни разу не сталкивались. Резкое подорожание продуктов, перебои в работе городского транспорта, жилищно-коммунальные проблемы – всё это навалилось на и так занятых военных. Поэтому было принято решение привлечь к работе тех людей из горадминистрации, которые по той или иной причине не рискнули бежать вместе с Валкнисом и Прохоровым. Поэтому временным исполняющим обязанности мера Харькова был назначен человек давно работающий в этой сфере и знающий город – (уточнить).

Одним из его первых заданий стало проведение совещания с директорами всех крупных промышленных предприятий и предоставление отчёта о состоянии дел. К сожалению, обстановка на заводах была далеко не радужной. Мало кто мог похвалиться успехами. Завод имени Малышева, например, пребывал в глубокой коме, и производство танков ограничивалось серией Т-84 для нужд украинской армии и модернизацией уже существующих танков для всех желающих. А на танкоремонтном заводе, по стечению обстоятельств, сейчас находились Т-72, предназначенные для поставки в одну из стран СНГ. Естественно, что эти машины в спешном порядке мобилизировались харьковскими военными. За 17 лет значительное количество квалифицированных инженеров ушло с завода. Кто эмигрировал, кто ушёл работать в частные фирмы (это ещё было хорошо сказано), а кто и умер – к сожалению основная масса наиболее опытных работников была уже в возрасте.

Ахтырка. 25 июня 2008/1940 года

Старший лейтенант Алексей Панов, совершивший первый разведывательный полёт над Харьковской областью 22 июня, сейчас находился в Ахтырке в спешно организованном госпитале. Он со своим стрелком, и другими лётчиками, летавшими над Харьковом, был срочно отправлен сюда по распоряжению начальника авиаполка, который вызвал их обоих к себе буквально вчера и приказал паковать вещи и собираться в дорогу. На все попытки объяснить, командир отмалчивался, намекнув лишь, что это связано с полётом над Харьковом в воскресенье, после которого Панова задёргали особисты с повторяющимися требованиями описать происходящее в городе. Всё увиденное тогда так повлияло на пилота, что тот слывший первым балагуром в части, вот уже несколько дней ходил смурной и молчаливый. К тому же пилотам, совершающим полёты над Харьковом, запретили предавать огласке то, что там происходит. Нет, он конечно знал, этот запрет на обсуждение правильный, но и просто поговорить с друзьями у него не было желания. Это далеко не типичное поведение Алексея, первого балагура и весельчака, не укрылось от командира эскадрильи, и он несколько раз настойчиво интересовался самочувствием лётчика.

Пилотов отвезли в Ахтырку в закрытом автобусе, который доехал до места назначения практически без остановок. В самом городе автобус подъехал к зданию военного госпиталя, где всех новоприбывших собрали в одной комнате. После получаса ожидания в дверь вошли два человека в человека в форме со знаками различия военврачей первого ранга и молодые симпатичные девушки – обе среднего роста, но одна русая, а вторая рыжая. Одеты они были, скажем так, несколько необычно – первая девушка носила юбку длиной чуть выше колен, а вторая – страшно подумать, брюки! Хотя, смотрелось это на них, надо признать, очень даже ничего.

— Здравствуйте, товарищи лётчики, — начал более пожилой врач, — вы, наверное, спрашиваете себя, почему вы все здесь собрались. Я могу вам ответить. Дело в том, что есть подозрение на то, что в Харькове и области может быть эпидемия гриппа наподобие испанки, но не такая тяжёлая. А все вы летали над городом в течении последних нескольких дней. Так что это обычный карантин. Через пару недель вы сможете вернуться к несению службы. Настоятельно рекомендую отнестись к этому серьёзно. А пока товарищ Таругин, — тут он жестом показал на своего спутника, — осмотрит вас.

Алексею показалось, что военврач, представленный как Таругин, выглядел несколько странно. Чем-то неуловимым он отличался от всех, находившихся в комнате, кроме двух девушек-врачей, в манере поведения которых чувствовалось нечто роднившее их с Таругиным. Да и форма на нём была новенькая, не притёртая, и Таругин время от времени на неё косился, как будто впервые её видел.

— Товарищи, — сказал Таругин. На секунду запнувшись после этого слова, — как уже говорил товарищ Ермохин, возможно, вы заражены гриппом, но не стоит отчаиваться, вероятность того что вы её подцепили крайне низка, всё-таки не разгуливали по городу, а летали над ним. Тем не менее, иногда лучше перестраховаться, чем потом расхлёбывать последствия своей безответственности. Не беспокойтесь, болезнь эта не смертельная, в отличие от испанки, так что ничего вам не угрожает. Со своей стороны я хочу попросить вас беспрекословно выполнять рекомендации врачей и не покидать территорию госпиталя, и всё будет в порядке. Пока что, вам необходимо пройти обследование у наших девушек.

После этого Таругин вместе со своим коллегой покинули помещение, и за дело взялись девушки. Выяснилось, что русую в юбке зовут Татьяной, а рыжую в брюках – Анной. Девушки для ускорения процесса поделили группу лётчиков на две части по алфавиту. Те, чьи фамилии начинались на первые буквы алфавита, попали к Татьяне, а Панов, вместе с остальными к Анне. Затем девушки, сказали, что приём будет проводиться в кабинете напротив, и принимать они будут одновременно по одному человеку от обеих групп.

Алексей шёл пятым. Войдя в кабинет, он сел на стул рядом с Анной, и стал ожидать, пока та заполнит его медицинскую карту. Наблюдая за девушкой, он невольно залюбовался ею. Даже тех нескольких минут, что он был с нею знаком. Хватило ему для того, чтобы отметить про себя всю её необычность, чувствовалось, что в девушке есть какая-то загадка. И складывалось ощущение, что ключ к ней неразрывно связан с Харьковом, и всем, что там происходило.

Девушка начала задавать вопросы о самочувствии Панова, о том, были ли у него изменения в состоянии здоровья в последнее время. Алексей честно ответил, что нет, чувствует себя он отлично, и жалоб на здоровье не имеет. Постепенно завязался разговор, в ходе которого, лётчик попытался выяснить у Анны, что она заканчивала. Оказалось, что медицинский институт. На вопрос, а в каком городе, Анна замялась и перевела тему на Панова, поинтересовавшись его прошлым. Когда осмотр уже заканчивался, Алексей поинтересовался, может ли он надеяться на то, что ещё увидится с Анной. На что девушка усмехнулась, и сказала, что он будет видеть её каждый день, пока находится на карантине.

После того, как предварительная медкомиссия закончилась, лётчиков снова собрали в том же помещении, где они сегодня встречались с военврачами, и объявили им о том, что они пока будут заселены в соседний корпус, который только недавно открыли. Первые несколько дней им будет запрещено покидать пределы госпиталя, а затем, если заболевших не будет, то можно будет выходить в город. Столь странное решение объяснялось тем, что вероятность заражения у них всё-таки была ниже, чем у тех, кто непосредственно контактировал с харьковчанами.

Таругин, покинув с Ермохиным лётчиков, оправился в изолятор, где находились сотрудники НКВД, вплотную контактировавшие с пассажирами прибывшего в воскресенье в Ахтырку автобуса. К несчастью среди пассажиров был больной человек, из-за которого, контактировавшие с ним люди 1940 года уже в понедельник почувствовали недомогание. Положение усугублялось тем, что сначала этому никто не придал значения. К счастью, вовремя принятые меры по блокированию Ахтырки и других приграничных с областью городов и посёлков предотвратили распространение болезни. Но и тех, кто успел заболеть, было немало. А теперь ещё и этих лётчиков привезли. Ну, с ними попроще будет, судя по всему, они не должны были заболеть.

Тут мысли Олега переместились на вчерашний день. Он вспомнил, первый контакт с аборигенами. Встретивших их делегацию людей никак нельзя было назвать глупыми или наивными. Скорее это прагматичные реалисты. Полковнику запомнилось то, как они отреагировали на то, как 5 человек устанавливали антенну радиосвязи на прибывшей вместе с полковником связной машине. Они совсем не удивились прогрессу, а наоборот – даже была отпущена шутка по поводу того, что даже у потомков связь хреновая, и особого прогресса в этом деле не видно. А на оружие спецназовцев, прибывших для охраны связистов вообще не было никакой реакции.

Вспомнился разговор с военврачом первого ранга Ермохиным, состоявшийся в его кабинете, находящемся на втором этаже военного госпиталя. Пожилой уже человек, предложил полковнику поужинать, а затем и выпить с ним чаю. На ужин была обычная гречневая каша с мясом, а к чаю на стол поставили тарелку с печеньем. Более крепких напитков не пили из-за осознания того, какой объём работы им предстоит. В ходе беседы, во время ужина, Олег узнал от Ермохина, что тот служил врачом ещё в Германскую войну, потом, в гражданскую, попал в красную армию врачом. После войны, в годы НЭПа, получил диплом. И так и остался работать в Ахтырке.

— Наверное, удивляетесь, что я вас не расспрашиваю о себе, — неожиданно сказал Ермохин, — думаете, как это так, сидит человек с гостем из будущего, потомком можно сказать, и вот так запросто гоняет с ним чаи, и не спрашивает о том, как этот самый потомок в этом будущем жил.

— Нет, что вы, я так не читаю, — возразил Таругин, беря печенье, — за эти дни, что прошли с момента переноса я уже ничему не удивляюсь.

— Думаете-думаете, — по глазам вижу, — а я ведь и не хочу знать, ЧТО там, в будущем. Может что хорошее, а может плохое. Только я САМ это пережить хочу. Не зная что будет. Кстати, по поводу того, что произошло с Харьковом, вам уже должны были сказать, что я курсе событий. Остальной персонал госпиталя не должен ничего знать, ну да не мне вас учить, военврач, или всё же, полковник? Вот уж не думал, что в будущем вернутся к царским обычаям, хотя, вам там виднее, — Ермохин отхлебнул чая из кружки и замолчал.

— Возможно вы и правы. По крайней мере, ваша позиция заслуживает уважения, — ответил Таругин, — лично я бы, на вашем месте всё-таки поинтересовался тем, ЧТО меня ждёт.

— А чего тут интересоваться, кому надо, тот сам поинтересуется. Сочтут нужным, сообщат и мне. А без лишнего резону и спрашивать нечего. Однако, давайте поговорим о деле, — сменил тему Ермохин.

— Давайте. Как я и говорил, вам угрожают все вирусные заболевания, появившиеся за 70 с лишним лет. Но харьковские врачи считают, что эпидемию можно пресечь. У меня с собой есть образцы вакцин и антибиотики для лечения болезней вызванных бактериями, — Таругин заметил недоумение на лице Ермохина и поправился, — антибиотики, это лекарства из будущего, которые ещё не открыты. Основной опасностью мы считаем вирус гриппа, поэтому у меня есть как образцы которые необходимо доставить в местные лаборатории, так и набор вакцин для персонала, который будет находиться в зоне карантина. Далее, антибиотики, о которых я упоминал, действовать будут, но эффект от их применения, ожидается сниженным, в связи с тем, что за столько лет их применения в нашей реальности, бактерии уже выработали к ним иммунитет. Хотя с другой стороны, в других регионах, где бактерий, перенесшихся вместе с нами нет, воздействие будет просто фантастическим. Так что, как сказал один политик в моём мире – маемо те, що маемо. Работать будем с тем, что есть. Как видите, мне уже выдали форму военврача, даже звание дали соответствующее моему, — усмехнулся Олег. Так что я готов к работе.

— Хорошо. Допьёте чай, и пойдём в изолятор, там у нас уже есть заболевшие из числа тех, кто контактировал с приехавшими в воскресенье в город людьми.

Когда доужинали, Ермохин выдал Таругину халат и марлевую повязку, направились в изолятор. Он оказался совсем рядом – на этом же этаже, только в другом крыле здания.

Там находилось 15 человек с характерными симптомами гриппа, эпидемия которого прокатывалась по городам бывшего Советского Союза каждую зиму и косила ряды школьников и студентов.

Таругин, осмотрев пациентов, порекомендовал принимать жаропонижающие средства, которые были привезены из Харькова, делать ингаляции и не забывать про традиционные народные средства в виде малинового варенья и чая с мёдом. Самое лавное было в этой ситуации не допустить осложнений. Для тех же, кто только что заболел, или контактировал с заболевшими, Олег прописал капли в нос -- интерферон, запас которого он привёз с собой. Благо его делали в Харькове на фармацевтической фабрике, и можно было хоть в этом вопросе не бояться исчезновения лекарств, из-за отсутствия производственных мощностей.

Харьков. 25 июня 2008/1940 года

Пилипко беспокоили весьма настораживающие сообщения от милиции. Буквально на второй день после переноса, начались попытки бегства из области. Пока армии и милиции удавалось ловить беглецов, но было ясно, что задержать всех, кто хочет пытаться сбежать совершенно невозможно. Раньше, когда Харьков находился в своём времени, находились люди, которые плевали на риск и возили машинами контрабанду из Белгородской области в Харьковскую. Все попытки таможенников прекратить это ничем, кроме одиночных задержаний нарушителей не заканчивались. Да по-другому и не могло быть, ведь блокпосты стояли только на основных дорогах, а перекрыть лесные и полевые грунтовые дороги, не говоря уже о лесных тропах, которые, несмотря на отсутствие в области крупных лесных массивов, существовали, не было никакой возможности. Доходило даже до стрельбы по нарушителям, но ничего не менялось. Народ по-прежнему возил мешки с крупами через границу, по-прежнему срывали стоп-краны в электричках и подгоняли грузовики к железнодорожной насыпи, которые за время вынужденной стоянки ушлый народ успевал до отказа набить перевозимыми мешками с мукой и сахаром. Изменило ситуацию лишь изменившееся экономическое положение, сделавшее невыгодной контрабанду из соседнего государства. А теперь вот, в изменившихся условиях, жители области начали бежать. Самое интересное, что мотивы для бегства были самыми разными. Одного нарушителя задержали на границе Сумской области с грузом из разнообразных механических часов, ноутбуком и драгоценными изделиями. Читая протокол задержания, было видно, что он основательно подготовился к побегу – надел кирзовые сапоги, простые штаны и расшитую украинскую рубашку. Оставалось только удивляться предприимчивости этого гражданина и тому, как быстро он смог собраться в путь. На вопрос, а зачем собственно он бежал, задержанный ответил, что в области у него живут родственники, у которых он и хотел скрыться. На замечания же о том, что если они есть у него, то совсем необязательно он есть у них, и что пытаться отсидеться у своих предков будет не то что глупо, а очень опасно для них, этот гражданин просто замолчал. И эта была лишь капля в море, которую удалось поймать только благодаря везению милиционеров, совершенно случайно натолкнувшихся на нового диссидента. А ведь он был не один.

Хорошо ещё, что он не пытался сбежать с целью открыть глаза Сталину на творящиеся в области и городе безобразия, поэтому можно было рассчитывать на то, что задержанный легко отделается. А ведь было уже два случая бегства политически активных. Точнее – два неудавшихся случая. Об удавшихся попытках данные отсутствовали. Хотя, несомненно, они были у стороны, находящейся по ту сторону карантина. Вот только делиться этой информацией товарищи не спешили.

Область и так функционировала на пределе своих сил. По приказу Червоненко курсанты старших курсов Юридической Академии были приданы для усиления милиции. Такая же участь постигла пожарную академию и Харьковский Военный Университет. Но всё равно людей категорически не хватало.

Ещё одной головной болью был небольшой кусок приграничной части Российской Федерации в районе Казачьей Лопани, перенёсшийся вместе с Харьковом. Хорошо ещё, что погранцы смогли найти общий язык между собой, и сейчас, не делая различий между украинцами и русскими, несли службу на новых границах, очерченных перенесённой территорией. Проблема была не в этом, а в юридическом статусе россиян. Ведь формально они не должны были подчиняться Харькову. И в будущем с этим фактом могли возникнуть серьёзные проблемы, особенно, если руководство СССР решит внести смуту среди перемещенцев.

От раздумий Пилипко отвлёк телефонный звонок.

— Слушаю.

— Юрий Фёдорович, — начал на другом конце Червоненко, — на площади Свободы сейчас начался демократический митинг. Участники требуют чтобы вы были отстранены от власти в городе. Валкниса уже даже начали называть мучеником во имя демократии.

— Ну надо же, как они запели, до того как он управлял городом, проблем никаких не было. Всех собак вешали на него с Прохоровым, теперь же, когда они попытались сбежать, бросив всех на произвол, их называют мучениками. Ладно, я думаю, что можете решить эту проблему, только не нужно лишней крови.

— Хорошо, Юрий Фёдорович, мы разрешим это недоразумение.

Митинг на площади Свободы постепенно разрастался, но до масштабов Майдана ему, было, грубо говоря, як до Киева рачки. Да и сам митинг для Харькова был очень необычным событием. Нет, конечно, демонстрации в городе были и раньше. Но вот только настоящего запала и многотысячных толп не было никогда – большая часть населения была слишком пассивной для участия в подобных акциях протеста. Обычно контингент митингующих состоял из самых отмороженных политических деятелей, которых было меньшинство, и разнообразных студентов и прочих личностей, зарабатывающих на митинге свои 50 или 100 гривен. Так было всегда, вне зависимости от того, какая партия устраивала протест. Да и секретом это ни для кого не было. Всё проходило тихо и без эксцессов.

Сейчас же всё было иначе. Среди митингующих уже были видны самодельные плакаты с надписями типа: "Долой палача!", "Свободу независимому Харькову", "Свободу Валкнису", "Пилипко=НКВД=Гестапо".

Червоненко, выйдя из служебного "Мерседеса", недовольно поморщился. По нынешним временам, вот ещё одна насмешка, кричать на каждом углу о преступлениях власти и продажности её СССР было по меньшей мере необдуманно. Но, тем не менее, собравшиеся здесь, видимо совсем потеряли связь с реальным миром за годы независимости, и не понимали, что такие лозунги могут привести к травмам не совместимым с жизнью. Раньше Червоненко может и не обратил бы внимания на митинг под окнами Госадминистрации внимания, но теперь, подобные высказывания могли повредить и новоявленному областному руководству. Если Пилипко и просил не использовать крайних мер, потому что непосредственной угрозы городу не было, то Червоненко не мог на это пойти. Проблему нужно было решить раз и навсегда. Чтобы потом ни у кого не появлялось желания митинговать. Генерал-майор попросил у стоявших в оцеплении милиционеров громкоговоритель и обратился к митингующим:

— Меня зовут Андрей Николаевич Червоненко. Как наверное многие из вас знают, я являюсь главой МВД в Харьковской области. Я обращаюсь к вам официально. В городе объявлен комендантский час и любые несанкционированные митинги запрещены. Вы обязаны покинуть площадь в течении часа. Если вы этого не сделаете, то мы будем вынуждены применить меры для того чтобы митинг прекратился.

— Вы не посмеете, — вдруг истошно завопил какой-то низенький толстый и лысый тип в больших очках, — это нарушение прав человека. Мы не будем подчиняться преступникам, которые для захвата власти пошли на переворот. Вы не в Африке находитесь, и не в Южной Америке, где тамошним Пиночетам всё дозволено. Вы ответите за свои преступления. Демократический мир узнает о том, что здесь происходит.

Червоненко лицо доморощенного оратора показалось смутно знакомым, как будто он уже видел где-то его, но вот только не мог вспомнить где. Но времени на воспоминания не было, давать почувствовать свою силу и возможность не подчиняться власти собравшимся здесь людям было нельзя, поэтому Андрей просто достал из кобуры пистолет и выстрелил в в грудь возмущающемуся оппозиционеру. Находившиеся на площади как митингующие, так и милиционеры, на мгновение застыли от неожиданности. Червоненко же спокойно вложил табельный Форт-12 в кобуру, снова взял громкоговоритель и ответил:

— Вы не в 2008 году, и вы не на Майдане. Здесь нет правозащитных организаций. В городе комендантский час, любые собрания населения запрещены. По нарушителям милиция имеет право открывать огонь. Видимо вы недостаточно ясно уяснили себе эти правила. Мне пришлось разъяснить их доступным для вас способом. Любой, кто не покинет площадь через 15 минут, будет арестован по обвинению в попытке захвата власти.

Червоненко отвернулся и вошёл в здание администрации, где его уже ожидали. По пути генерал приказал оказать раненому медицинскую помощь, если она ему ещё необходима. Уже поднимаясь по лестнице Андрей вспомнил, где он видел подстреленного им человека. Это был известный российский оппозиционер Карпов, неизвестно каким образом, к своему несчастью, оказавшийся в момент переноса в Харькове.

Несмотря на то, что проблема с митингом была решена, на душе у Червоненко осталось неприятное чувство. Ещё бы! Не каждый день генералу приходилось стрелять в живых людей. Всё ж таки не Рембо, косящий недругов пачками. А уже человек возрасте, имеющий семью, детей. Как только вспомнил о семье, тут же захлестнули тщательно подавляемые мысли о детях от первого брака – сыне и дочери, проживающих в Киеве. Хотя Андрей и давно развёлся с первой женой, но отношения с детьми не прерывал, и частенько навещал их во время поездок в Киев. Дети уже были взрослыми, имели свои семьи, у сына в прошлом году родилась дочка, но Червоненко всё равно, глубоко в душе, воспринимал их как маленьких. А теперь, когда он не сможет их больше увидеть, очень жалел, что не уделял им больше внимания, когда была возможность. Подобная ситуация сложилась и у жены, все родственники которой проживали за пределами Харьковской области. Так что, если Червоненко ещё легко отделался. Эта самоирония заставила генерал-майора грустно улыбнуться.

От мыслей отвлёк звонок мобильного телефона. Их работу смогли восстановить буквально сегодня утром. Поэтому мелодия, раздававшаяся в трубке, звучала несколько непривычно. Видимо отвык за четыре дня.

Звонил начальник тюрьмы, находящейся на ХТЗ – районе города, получившем своё название от тракторного завода, расположенного там. В ходе разговора Червоненко узнал, что среди заключенных, узнавших о переносе, начались волнения. И начальник тюрьмы просил прислать подкрепления, для помощи в усмирении недовольных. Андрей сказал, что свободных людей у него и так нет, но тем не менее, обещал помочь чем сможет. Пока же рекомендовал применять оружие не думая о возможных последствиях – если заключённые захватят тюрьму, то проблем будет уйма.

Закончив разговор, Червоненко посмотрел на трубку. По-хорошему сейчас нужно было звонить Пилипко и докладывать о проблемах с зеками, но тогда комендант, и так пользовавшийся широкими полномочиями, фактически полностью погрёбет под себя милицию, а этого генерал-лейтенант допускать не собирался. Пока ещё ничего не устаканилось, можно было добиться много, а потом будет поздно. Поэтому Червоненко не стал звонить Пилипко, а решив урегулировать проблему своими силами, позвонил командиру отряда "Беркут". Выдав ему приказ о помощи охране тюрьмы, Андрей наконец-то спрятал телефон в карман, и смог заняться свои непосредственными делами, для решения которых он и прибыл в Госадминистрацию.

Харьков. 28 июня 1940 года

Заканчивалась первая неделя, проведённая в новом для нас мире. Хотя всего 7 дней тому назад мы жили в уютном, как теперь казалось, 2008 году, по личным ощущениям весь мой период жизни до переноса был далёким и нереальным. Думаю, что так было и у большей части населения. Нет, конечно, были люди, для которых ничего толком не изменилось, но таковых было совсем немного.

Что можно сказать о нашей жизни за эту неделю? Да ничего хорошего – деньги стремительно обесценивались, те магазины и супермаркеты, которые работали в первые дни после переноса, теперь крупно об этом жалели – ну я бы на месте их хозяев точно пожалел об этом – что значат в этом мире несколько дополнительно заработанных тысяч гривен, когда эти скоро будут просто валяться на улице. Поэтому все крупные магазины не работали уже в среду вечером. Продолжали торговать только мелкие ларьки и перекупщики на рынках. Буханка хлеба, например, на базаре стоила около 10 гривен, при цене в 2 гривны до переноса. Хотя даже спекулянты предпочитали брать плату за продукты не деньгами, а материальными ценностями. В этой ситуации меня откровенно обрадовало оперативная реакция нашего нынешнего областного руководства, которое ввело карточную систему. Эта нововведение хоть и помогло как-то разрулить ситуацию, но вызвало многочисленные кривотолки и пересуды.

Это неудивительно, ведь такая система далека от идеала, и при желании её можно было обойти, чем предприимчивый народ и занимался.

Очень тяжело пришлось жителям домов, в которых не было газопровода, а пищу готовили на электроплитах. Электричество подавали по графику – утром 2 часа с 6:00 до 8:00 и вечером с 18:00 до полуночи. К сожалению, моя квартира находилась в таком электрифицированном доме, и поесть что-нибудь горячее получалось только утром или вечером. Хотя о чём это я? Всё равно днём я находился на заводе и наличие или отсутствие электроэнергии дома меня мало волновало. А вот вечером пришлось похуже – мою привычку засиживаться до часу или двух ночи в Интернете пришлось пересмотреть. Кабельное телевидение окончательно загнулось и мне пришлось лезть на балкон устанавливать старую телевизионную антенну. Впрочем толку от неё было немного – работал только один местный канал, ещё до переноса считавшийся унылым до чрезвычайности, а теперь словно руководство канала сошло с ума – показывали исключительно фильмы о Второй Мировой войне и к новости. В ход пошли киноэпопеи Озерова, "В бой идут одни "старики" и всё, что смогли найти в архивах. Хотя были и современные киноподелки, но их было значительно меньше. А хуже всего дела обстояли с хранением скоропортящихся продуктов из-за перебоев в подаче электричества холодильник постоянно размораживался, и хранить там какой-нибудь суп стало невозможным. А с учетом того, что на улице было лето и погода стояла жаркая, было ещё хуже.

Так что примерный распорядок дня у меня за это время был таким: подъём – завтрак – работа – поход на рынок за увеличением стратегических запасов продовольствия – сидение в инете, а что ещё делать, если на улице комендантский час, и особо никуда не сходишь.

В среду вечером на улице я впервые услышал стрельбу. Как выяснилось на следующий день, мародёры проникли в закрытый супермаркет с целью разжиться полезными и необходимыми в нашем отважном новом мире вещами. Хотя по телевидению власти неоднократно предупреждали о том, что в случае нарушения правопорядка, патрули на улицах будут применять оружие без церемоний, наших бравых экспроприаторов это не остановило. Видимо понадеялись на традиционную безалаберность милиции. К сожалению, для грабителей естественно, милиция не оправдала надежд новоявленных преступников, и когда те отказались сдаться и выйти из магазина, милиционеры открыли огонь. Жертв правда не было, и мародёры отделались испугом и многочисленными синяками, полученными во время их транспортировки в отделение.

После этого случая, да народа словно дошло, куда он попал, и хотя первое ограбление было неудачным, это не остановило новоявленных мародёров. Наоборот, все словно с цепи сорвались. Если крупные супермаркеты грабить не пытались, то небольшие магазины и киоски крупно пострадали. Милиция, вместе в военными, просто не успевала реагировать на все вызовы. Нет, в целом контроль над городом у властей был, но ходить по улицам стало опасней. Доходило даже до того, что у людей, шедших с рынка, просто вырывали из рук сумки с продуктами. Ещё одним объектом для мародёрства стали аптеки города. Только новоявленные грабители фармацевтов быстро успокоились – милиция с ними совсем не церемонилась. Руководство осознавало, что если продукты питания ещё можно где-нибудь достать, то вот с медикаментами, далеко не так просто. Нет, конечно в Харькове есть крупная фармацевтическая фабрика, но она выпускает далеко не все лекарственные препараты, да ещё и с советских времён принято считать, что лекарства произведённые на западе лучше чем отечественные.

Да, совсем забыл сказать, по слухам в одной из тюрем было восстание, не восстание, а скорее волнения среди заключённых. И волнения эти были подавлены достаточно сурово. К сожалению, ничего более конкретного никто не знал, но слухи, ходившие по городу, утверждали, что взбунтовавшихся заключённых чуть ли не расстреливали.

Одним словом, мутные дела стали происходить в нашем некогда тишайшем городе. Перенос конкретно сорвал крышу многим людям. Многие, почтенные и солидные мужчины и женщины начинали спорить по любому поводу. Наиболее остро это проявлялось в длиннейших очередях, в частности, за хлебом. Так, невинное казалось бы, замечание, могло привести к вспышке ярости и агрессии. причём это ещё легкий вариант без последствий. А вот если стоящие в очереди заводили разговор о политике, а они его заводили, то такой разговор вполне мог закончиться потасовкой.

В связи с тем, что инет стал работать крайне нестабильно, да и какая может быть стабильность в сетевом огрызке. В четверг вечером я прозвонился модемом к своему фидошному ноду, почту у которого не забирал уже неверное с год. Эту самую почту пришлось выгребать больше часа – всё-таки годичное забивание сказалось. Зато у меня появилась информация о состоянии дел в области почти из первых рук – один фидошник занимался организацией видеоконференции между Харьковом и Москвой, и ему довелось увидеть краем глаза Сталина. Естественно, что просто так он бы фиг написал об этом, всё-таки за разглашение тайны отвечать надо, а здесь и времена крайне непростые. Все помнят 37 год. Думаю, что информация была целенаправленно слита в сеть, тем более, что ведущиеся переговоры по сути не были секретом ни для кого. К тому же, о результатах переговоров этот товарищ не сообщил ни слова. Оставалось надеяться, что наше руководство не продешевит и продаст наши шкуры подороже. Ведь, если в СССР узнают о том, какой разброд и шатание, несмотря на действия властей, происходит в городе, то могут попытаться захватить непокорную область силой. Очень надеюсь, что до этого не дойдёт, но страх по этому поводу всё равно остался, как бы ни пытался отогнать его от себя, и объяснить самому себе, что мы нужнее СССР в качестве единого целого с сохранившейся инфраструктурой.

Я, кстати, обратил внимание, что на улицах стало больше людей, едущих утром с тяпками на велосипедах из города. В большинстве своём это были пенсионеры, привыкшие за годы независимости полагаться только на себя. Конечно, на дачу могли добраться только те люди, у которых участок находился либо в самом Харькове, либо рядом с ним. Остальным было туда просто не добраться, ведь городской транспорт работал с огромными перебоями. А перевозки областного масштаба практически прекратились, а те автобусы, что ещё курсировали по своим маршрутам, подвергались куче проверок на каждом повороте – а что делать, время такое. Надо отметить, что несмотря не огромное число патрулей на улицах, резервистов ещё не призывали на службу, видимо власти пока решили обойтись теми силами, что у них есть, а может, это был ещё один ход, призванный показать, что с СССР мы воевать не собираемся.

Москва. 30 июня 1940 года

— Товарищ Берия, а вы уверены, что перенос сознания одного человека в другого невозможен?

— Полностью гарантировать это мы не можем, товарищ Сталин, но пока всё говорит о том, что мы столкнулись с другим видом переноса. К тому же, если бы это было возможно, то сознание переносилось в одну из ключевых фигур, которая может повлиять на ход истории. Пока же ничего подобного замечено не было.

— Что же вы можете сказать о причинах этих отклонений?

— В данный момент ничего конкретного, но те данные, что у нас есть, говорят о том, что случаев замены сознаний не зафиксировано.

— Тем не менее, товарищ Берия, не стоит полностью сбрасывать со счетов этот вариант. Я считаю, что вам следует совместно с харьковчанами организовать комиссию по исследованию Харьковского инцидента. Помимо чисто физических причин нам следует выяснить роль человеческого или нечеловеческого, — тут Иосиф Виссарионович позволил себе улыбнуться, — фактора в произошедшем.

— Товарищ Сталин, у меня уже готов список людей, занимающихся этим вопросом.

— Хорошо, товарищ Берия. Только при наборе персонала не сбрасывайте со счетов возможность подселения чужого сознания в ряды наших граждан. А пока можете быть свободны.

Покинув кабинет Вождя, Лаврентий Павлович направился к выходу из Кремля, где его ждал служебный "Паккард".

Сев в машину и приказав водителю ехать на Лубянку, Берия мысленно воспроизвёл в голове весь разговор со Сталиным.

Прежде всего, стоило понять, говорил ли Лаврентий Павлович со Сталиным, или же с каким-нибудь подселившимся в его тело выходцем из будущего. Ведь, по полученной из фантастических произведений Харькова информации, любители оккупировать чужое тело, прежде всего, старались занять наиболее влиятельных людей мира сего. Будь то Пётр I, Николай II, Иосиф Сталин, не говоря уже о более экзотических вариантах типа Вильгельма I или купца Рукавишникова.

В реальной жизни, вроде бы, подобных случаев зафиксировано не было. Специально созданная по этому поводу служба не заметила серьёзных отклонений в поведении влиятельных людей за последнее время, а те отклонения, что были зафиксированы, находились в пределах нормы.

Ладно, с этим вопросом пока разобрались. Сейчас пришло время задуматься о гораздо более серьёзных и насущных проблемах. Например, таких как удержание в тайне от остального мира исчезновения целого региона. По данным, полученным от ведомства Червоненко, харьковчане, несмотря на использование глушилок, не гарантировали того, что в первые дни после переноса кто-то из местных радиолюбителей не связался с западными странами. Хотя просочившаяся информация и должна была казаться фантастичной и бредовой, но если информация и дальше будет бесконтрольно уходить наружу, то западным разведкам всё-таки придётся сложить два плюс два и принять наличие у СССР целой области из будущего как должное, и уже в соответствии с этим строить дальнейшую политику. А это в планы товарища Сталина совсем не входило. Иосиф Виссарионович, совершенно однозначно, высказал пожелание в ближайшие время не менять хода истории и дать Англии как можно больше увязнуть в войне с Германией. Если информацию удастся придержать хотя бы до начала сентября, то "Битву за Британию" будет не остановить и СССР не придётся опасаться выхода Англии из войны.

Следующим проблемным вопросом было обеспечение условий карантина – не хватало всего, от людей до самой банальной колючей проволоки. Ладно ещё Пилипко предоставил людей для охраны новоявленной границы, но дело было в том, что просто физически за столь короткий срок не получалось блокировать область – местные жители из приграничных сёл как из 1940 года, так и из 2008-го практически беспрепятственно могли ходить друг к другу в гости. С каждым днём возможностей для этого было всё меньше, но полностью пресечь контакты пока не удавалось. Дошло до того, что внучка побывала дома у своей бабушки, которая была младше её.

Но и этот факт не являлся самой большой головной болью Лаврентия Павловича. Более всего внимания сейчас уделялось составлению союзного договора между СССР и Харьковом. Эта была та проблема, над решением которой сейчас бились лучшие дипломаты. Загвоздка заключалась в неопределённом статусе свалившейся как снег на голову области. Идеальным выходом, по мнению Берии, было признание территории пришельцев закрытой территориально-административной областью. Но и здесь были свои подводные камни – из-за того, что Харьков являлся ключевым транспортным узлом, полностью блокировать область не представлялось возможным, да и это было бы невыгодно в экономическом плане. С другой стороны, повышался риск утечки информации в третьи руки. Так что, каждый шаг должен быть обдуман и взвешен не один раз. Берия просто не имел права на ошибку и понимал, что должен балансировать по тонкой грани, с одной стороны которой была необходимость взятия под контроль и советизации попаданцев, а с другой понимание того факта, что это должно пройти наиболее мягко – от вооружённого конфликта пострадают все. Нет, большой войны харьковчанам, конечно, не выдержать. Но, произойди что, без большой крови не обойдётся. У всех ещё был свеж в памяти урок финской войны и числа потерь, которые понесла Красная Армия. Да и не нужно было военное столкновение с Харьковом. Ведь кроме того, что погибнет большое количество народа, что в теории ещё можно было пережить, увеличиваются шансы на то что в ходе операции будут уничтожены невосстанавливаемые артефакты и сам факт переноса станет известен всему миру.

— Ладно, надо сделать небольшой перерыв, — Лаврентий Павлович отложил бумаги, снял пенсне и устало потёр переносицу. Затем вызвал секретаря и приказал принести стакан чаю.

Ожидая, пока чай заварится, Берия несколько раз прошёлся по кабинету, задумавшись о всём том, что о нём стали говорить после ареста. Картина получалась неутешительная – слишком многие отреклись от него, как только представилась такая возможность.

— Лаврентий Павлович, ваш чай, — раздался голос секретаря, держащего в руках поднос с гранёным стаканом в подстаканнике.

Берия поблагодарил лейтенанта и, усевшись на своё место, отхлебнул горячий обжигающий напиток и вернулся к своим невесёлым мыслям.

Практически единственным, кто не отрёкся от наркома, был его сын Серго, написавший в девяностых годах книгу, в которой оправдывал отца. А ведь были ещё те, кого он считал друзьями, и кто после расстрела наркома обвинил его во всех смертных грехах начиная от измены Родине и заканчивая совращением чуть ли не тысяч женщин. Если бы он только мог… но Сталин однозначно дал понять, что пока не стоит принимать меры. Но Лаврентий Павлович ничего не забудет, и как только пройдёт Большая война, он расправится с ними со всеми.

Немного успокоившись и взяв себя в руки, нарком подумал, что Сталину пришлось ещё тяжелее – тяжело сознавать, что твой сын спился, а дочь как только представилась возможность тут же сбежала за границу.

Видимо, всё же, не всё благополучно в Датском Королевстве, раз уж самые близкие люди проклинают и предают анафеме, как только им представляется данная возможность. Так может, во всём этом нет никакого смысла? Ведь есть же выход – табельный ТТ лежит в ящике стола. Всего один выстрел, и не будет никаких проблем. Нет, так нельзя. Это будет проявлением трусости и предательством по отношению ко всем. Раз уж богом или судьбой представилась возможность всё переиграть, то стоит воспользоваться ею до конца. И сделать всё возможное, чтобы в этот раз не повторился декабрь пятьдесят третьего года.

Москва. 1 июля 1940 года

Старший майор госбезопасности Константин Алексеевич Кожухов с самого утра находился в приёмной главы своего Наркомата Лаврентия Павловича Берия.

Нельзя сказать, что Кожухов не догадывался, почему он находится. Наоборот – всё говорило о том, что цель, с которой его вызвал Берия, связана с совсем недавно свалившейся на головы граждан СССР целой областью из будущего.

— Эх, жаль, что я раньше научной фантастикой не интересовался, — подумал майор, — глядишь, почитывал бы Беляева того же самого и легче в голове уложился сам факт прямых контактов с потомками. Ну да ладно, раз уж это произошло, то никуда не деться. И нужно работать дальше.

— Товарищ Кожухов, — прервал мысли майора секретарь, — проходите, товарищ Берия вас ждёт.

Константин Алексеевич прошёл в кабинет наркома, окинув взглядом комнату, в которой ему до этого приходилось бывать всего пару раз – всё так же стоял Т-образный стол, обитый зелёным сукном, та же настольная лампа с зелёным абажуром, папки с бумагами лежащие на столе, портрет Дзержинского на стене, кожаный диван, несколько стульев и дверь, ведущая в комнату отдыха. Хозяин кабинета сидел на своём рабочем месте и читал какой-то лежащий перед ним машинописный документ.

— Здравствуйте, товарищ Кожухов, — произнёс Берия, подняв голову и сверкнув в свете лампы стёклами пенсне.

— Здравствуйте, товарищ народный комиссар, — ответил Кожухов, пожимая руку.

— Присаживайтесь, — сказал Лаврентий Павлович и, не дожидаясь, пока майор усядется, с ходу взял быка за рога, — товарищ Кожухов, как вы знаете, 22 июня к нам из будущего перенеслась Харьковская область с кусками соседних регионов. Вскоре после переноса нами, при участии коллег из Харькова, — обтекаемо сказал нарком, — была создана специальная комиссия, занимающаяся проблемами путешествий во времени, — тут Берия позволил себе усмехнуться, — сами понимаете, что срок прошёл небольшой, и комиссия существует всего неделю и то, большей частью на бумаге. Но, — нарком выдержал паузу, — нашим учёным уже удалось кое-что выяснить. Сначала мы считали, что мир, из которого прибыл Харьков, является будущим нашего мира. Тем не менее, некоторые факты заставили нас сомневаться в этой гипотезе. Вероятно, вы уже догадываетесь, зачем я вас вызвал, тем не менее, я озвучу ваше задание. Вы возглавите особый отдел, который займётся поиском расхождений между нашими мирами, а также установлением точных причин бифуркации. Это научный термин такой. Более подробно можете прочесть о нём в кратком отчёте, находящемся в папке, — не очень понятно пояснил Берия, но майор переспрашивать не стал. — Для облегчения задачи, ваш отдел получает права доступа как к нашим архивам, так и к архивам Харькова. Вот возьмите это досье. — Берия передал Кожухову пухлую папку с документами, — здесь приведены уже известные нам расхождения в нашей истории.

— Но, судя по тому, что здесь написано, эти люди должны были находиться в Харькове в момент переноса, — сказал Кожухов, после того как бегло ознакомился с содержимым папки.

— Вот именно. И вы должны выяснить, почему их там не было. И я настоятельно рекомендую начать с первого человека в списке. Мы, конечно уже начали предпринимать шаги по спасению его жизни, но не следует отбрасывать возможность, что уже слишком поздно для каких-либо медикаментозных препаратов.

— Я вас понял, товарищ Берия. Теперь мне хотелось бы выяснить, кто входит в мой отдел.

— Список личного состава вы получите на выходе из кабинета. Затем, у дверей наркомата вас будет ждать автомобиль, который и отвезёт к новому месту службы.

Москва. 5 июля 1940 года

Михаил Ильич Кошкин лежал в больничной палате и смотрел в окно, за которым на ветке растущего рядом с больничным зданием дерева, весело чирикал воробей. Кошкину хотелось стать птицей, для того, чтобы прилететь в Харьков, и хотя бы одним глазом взглянуть на своё детище, которому он отдал все свои силы. Прошло уже больше двух недель с тех пор, как он оказался в Московской больнице. Его сюда доставили для проведения операции по удалению лёгкого из-за того, что, по словам врачей, другие средства были бессильны. Но, почему-то, операция откладывалась с каждым днём, а состояние больного, между тем, всё не улучшалось…

Уже прошла неделя, с того момента, как Михаил Ильич должен был оказаться на операционном столе, но врачи пока хранили молчание. Да и письма с завода перестали приходить. Кошкин уже начал было думать что, на заводе про него забыли. Хотя 21 июня, в пятницу, его навещал Александр Морозов, находящийся здесь в командировке для сравнительных испытаний Т-34, БТ-7М и немецкого среднего танка Т-III. С тех пор у Кошкина не было посетителей, и наблюдение за весёлым и жизнерадостным воробьём было сейчас единственным, что подымало настроение руководителю конструкторского бюро завода N183

Непроизвольно Михаил Ильич тал вспоминать последние годы своей жизни. Как он в рядах Красной Армии воевал под Царицыным и Архангельском. Как был ранен. Как пошёл учиться в Москву в Коммунистический Университет имени Свердлова. С улыбкой вспомнил о том, как работал начальником кондитерской фабрики, да было и такое в его биографии. Затем работа в парторганах и учёба в ленинградском Политехе. Когда он, ещё будучи студентом, пошёл работать в конструкторское бюро Ленинградского Кировского Завода и понял, что это его призвание. С головой окунувшись в работу, поучаствовал в разработке первого советского танка с противоснарядным бронированием. На тот момент являющегося прорывом в отечественном танкостроении. А затем Харьков. Тяжёлые времена. Принял завод практически обезглавленным. Его предшественник был арестован. Но всё равно все неприятности были преодолены, и ему удалось отстоять и построить свой танк. Потом были испытания и мартовский пробег из Харькова в Москву. Условия были тяжелейшими. В одном месте на очень узком мосту пришлось снимать с танков всё что можно, для того чтобы они вписались в ширину моста. Ремонт производили на ходу своими силами из запасов деталей взятых с собой из Харькова. Спешили успеть на Финскую войну, а оказалось зря. Когда приехали в Москву, узнали, что война уже кончилась. Уже на обратном пути, Кошкину пришлось лезть в реку, участвуя в вытаскивания оттуда упавшей тридцатьчетвёрки. Вернувшись в Харьков, просто было не до лечения – нужно было срочно организовывать производство. И вот, теперь, он лежит и смотрит на воробья. Хорошо ещё, что жена, Вера Николаевна, поехала вслед за мужем в Москву и периодически навещала Кошкина в больнице. Именно её визиты, вместе с дочкой Лизой радовали Михаила и вселяли надежду на выздоровление.

Нет, всё-таки не стоит становиться птицей. Ещё можно что-нибудь сделать, может ему повезёт, и он ещё вернётся в строй.

Кошкин и сам не заметил, как задремал. Разбудило его деликатное покашливание медсестры в палате – ему как очень важному пациенту выделили одноместную палату, хотя он и не хотел этого.

— Михаил Ильич, просыпайтесь.

— Что случилось, Соня?

— К вам приехали товарищи из НКВД, они хотят побеседовать с вами.

— Что ж, пусть заходят, — разрешил Кошкин, а сам подумал о том, что даже если бы он запретил им зайти, то ничего бы от этого не изменилось.

В комнату вошли два человека. Один в форме c двумя ромбами в малиновых петлицах, соответствующим званию старшего майора госбезопасности, а второй с тремя шпалами в петлицах, означающими капитана.

— Спасибо, девушка, что провели, можете быть свободны, — сказал старший майор.

Соня посмотрела на Кошкина, тот сделал движение глазами, что да, можешь идти. Тогда девушка попрощалась и вышла из комнаты, притворив за собой дверь.

— Михаил Ильич, моя фамилия Кожухов, и я бы хотел вам предложить сегодня же вылететь в Харьков, — начал старший майор. Если вы согласитесь, то вылет состоится как только вы соберётесь.

— Почему такая спешка?

— Дело в том, что по нашим сведениям, помочь вашей болезни смогут только в Харькове, куда буквально недавно завезли новейшее медицинское оборудование, аналогов которого нет в СССР.

Кошкину показалось странным, что в Харьков оборудование завезли, а в Москву нет, но спорить с товарищами из НКВД он не рискнул.

— Хорошо, я согласен. Поставьте в известность главврача. Но ведь в Москве остаётся моя семья, как быть с ними?

— Главврач уже в курсе, и дал своё согласие, — улыбнулся Кожухов, — а по поводу ваших близких, к сожалению, пока мы имеем указания перевезти их в Харьков, но могу вам обещать, что в ближайшее время они смогут вернуться.

Оперативно работают, — подумал Кошкин, — наверное, и моё разрешение спрашивали только для проформы.

— Раз вы согласны, то сейчас медсестра принесёт вашу одежду, оденетесь, и можно будет ехать.

— Только дайте мне бумагу, я бы хотел написать письмо жене о том, что я улетаю в Харьков, — попросил Кошкин.

— Хорошо, сейчас вам её принесут, — Кожухов подал знак капитану, после чего тот подал Михаилу Ильичу лист бумаги из планшета.

— Рысенко, возьмите у товарища конструктора письмо и позаботьтесь о том, чтобы адресат его получил.

— А как же конверт? — удивился Кошкин.

— Наша служба может обойтись и без конвертов, — улыбнулся Кожухов. А затем, после паузы, добавил, — Михаил Ильич, перед тем, как мы поедем в Харьков, я должен задать вам несколько вопросов. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, не замечали ли вы ничего необычного среди медперсонала перед тем, как вас перевезли в Москву?

— Нет, ничего особенного я не видел, — ответил Кошкин после пяти минут раздумий, — разве что, мой врач, который должен был меня оперировать, неожиданно тяжело заболел за неделю до операции. Вот и пришлось в Москву ехать.

— То есть, вы хотите сказать, что если бы ваш хирург не заболел, то операция прошла бы в Харькове?

— Я, честно говоря, не был уверен, что на весь Харьков был только один квалифицированный хирург, но, тем не менее, было решено, что лучше операцию проводить в Москве.

— Михаил Ильич, а не могли бы вы сказать, кем это было решено? Это очень важно.

— Насколько я знаю, был консилиум врачей. Которые и пришли к такому решению. Да и я считаю, что данные должны быть в моей медкарточке.

— Ладно, спасибо за сотрудничество. Рысенко, позовите медсестру, пусть несёт одежду.

После того как Кошкин, при помощи Сони надел принесённую ею одежду, Кожухов с Рысенко помогли ему добраться до ожидавшей их перед входом в больницу санитарной машины. Преодолев сопротивление, Кошкина уложили на носилки, и выехали на аэродром. Несмотря на то, что на улице была страшная жара, машина ехала с закрытыми окнами. Причиной было опасение, что пациента может просквозить, а это в его состоянии было практически смертным приговором.

Через час Михаила Ильича, через опускающийся люк в задней части фюзеляжа, погрузили в двухмоторный самолёт с нарисованным на фюзеляже красным крестом на фоне жёлтой и голубой полос. В самолёте была целая куча непонятного медицинского оборудования, но Михаил Ильич, которому стало хуже после поездки на машине, не обратил на это особого внимания. Взревев двигателями самолёт, взлетел с подмосковного аэродрома в Тушино и взял курс на юго-запад. Полёт проходил нормально, Кошкина сопровождал Кожухов, а капитан, ехавший с ними из больницы, не полетел. Михаил, убаюканный мерным гулом двигателей, перед тем как окончательно заснуть успел удивиться тому, что в салоне самолёта было тепло и не дули сквозняки. Спустя пару часов самолёт приземлился на аэродроме, и прежде чем окончательно остановиться на земле, пилот долго выруливал. Хотя Михаилу и было интересно посмотреть на причины столь долгой рулёжки по лётному полю, да и не припоминал он, чтобы в Харькове была столь длинная полоса, по которой можно столько ехать, но Кожухов запретил ему вставать, так и не соизволив придумать этому внятное объяснение.

Когда, наконец, машина замерла, пришлось довольно долгое время ожидать, пока не откроют люк. Наконец Михаил Ильич смог выбраться из самолёта. Кожухов было пытался заставить больного лечь на носилки и вынести его вдвоём с санитаром, но Кошкин воспротивился этому, и вышел на землю сам. Перед ним стояла явно санитарная машина белого цвета, с красными полосами по бокам, по габаритам примерно соответствующая грузовой полуторке. Но сама модель автомобиля была Михаилу незнакома, скорее даже не так, она была слишком непривычна даже для главного конструктора, видевшего на своём веку по долгу службы много разных машин и механизмов. Всё в нём было необычным – огромные штампованные боковины, крылья с малыми радиусами закруглений, бампера из неизвестного материала, словно утопленные в корпус, фары необычной формы также влитые заподлицо. Эта машина просто не могла существовать. В ней не было связи с виденными Кошкиным автомобилями, если не считать таковой четыре колеса и руль.

Рядом с машиной стояли два человека в белых халатах и марлевых повязках на лице. Кожухов, вышел из самолёта, поздоровался с врачами, сказал вполголоса фразу, которую Кошкин не расслышал, и предложил Михаилу Ильичу всё-таки слушаться врачей и лечь на носилки, мол погулять ты погулял, а теперь пора и на койку. Конструктор с неудовольствием согласился со старшим майором и всё-таки лёг на носилки, которые санитар из Москвы и один из встречавших врачей быстро загрузили в машину.

Ещё перед тем как послушаться медиков и лечь, Кошкин обратил внимание, что самолёт остановился на отшибе аэродрома, теперь же находясь в машине, он попросил раздвинуть шторки на окнах, чтобы понаблюдать за окружающим пейзажем. На что тоже получил отказ. На этот раз его мотивировал тем, что на аэродроме проходят секретные испытания новейшего самолёта, и наблюдать их танковому конструктору не рекомендуется. Всё-таки авиация не его епархия. Михаил подумал про себя, что как тогда врачи смогли легко и просто прибыть на аэродром, но ничего не сказал – не положено ему смотреть в окно, так не положено, хотя кроме верхушек деревьев он бы всё равно ничего толком не увидел из-за того, что носилки находились ниже уровня, на котором были расположены окна.

Водитель повернул ключ зажигания, и мотор легко завёлся, что тоже не было типичным для советского автопрома. Автомобиль выехал, и Кошкин довольно таки быстро заскучал. Спать не хотелось – он выспался ещё в самолёте, и поэтому попытался разговорить спутников. Так как Михаил ещё во время полёта понял, что Кожухов человек неразговорчивый, а может ему по должности не положено было поддерживать с генеральным конструктором беседу, то Кошкин обратился к харьковским врачам, которые так и не сняли свои масок, тем более, что он заметил, что салон автомобиля изнутри был практически полностью обит мягкой обшивкой. Такого не было даже на правительственных лимузинах, а тут обычная санитарная машина, хотя обычная ли?

— А что это у вас за автомобиль такой? Я о таких раньше не слышал.

— Это новая модель Горьковского автозавода, "Газель" называется, — ответил врач, который не участвовал в погрузке больного в машину. Видимо он был здесь старшим, — мы только недавно её получили. Собственно говоря, это даже не серийная машина у нас она проходит обкатку для выявления недостатков.

— Да судя по тому сколько здесь оборудования, недостатков у неё наверное нет, — улыбнулся Кошкин.

— Мы сами ещё не привыкли к ней. Впрочем, в нашем санатории, куда мы направляемся, испытывается всё новое оборудование, и вы сможете в этом убедится. "Газель" вам покажется игрушкой по сравнению с нашим центром.

— Но если у вас всё новое, то почему о вас никто не слышал, — спросил Кошкин. Вообще, ему как образованному и умеющему логически мыслить человеку, все эти объяснения казались слегка натянутыми. Ну почему спрашивается тогда, если у них тут всё такое новое и современное, его везли на операцию в Москву, ведь в таком случае было бы гораздо ближе и удобнее не рисковать здоровьем, а произвести операцию здесь, в Харькове. Но нет, его повезли сначала в Москву, продержали несколько недель в больнице, причём сам Кошкин чувствовал, что его состояние не улучшилось, и теперь, вдруг его срочным рейсом под охраной НКВД(!) на новейшем комфортабельнейшем санитарном самолёте, кстати, надо будет потом уточнить, что это за модель, везут в Харьков, где встречают донельзя странные медицинские работники, которые даже маски снять не торопятся. Но конечно же, Михаил Ильич оставил свои соображения при себе.

— Дело в том, что в нашем санатории применяются нестандартные методики лечения, испытывается новое медицинское оборудование, даже лекарства мы применяем ещё не пошедшие в широкое производство, поэтому к нам отправляют людей обычно в самом крайнем случае.

— Давайте сменим тему, — заговорил, наконец, Кожухов, — Михаил Ильич приедете на место, и сами всё увидите.

После этого разговор иссяк и все погрузились в свои мысли. Кошкин задумался о том, что врач если и не врёт, то не говорит всё до конца. Хотя если его заявление о секретном медицинском центре верно, то тогда становится ясным то, почему жене с дочерями не позволили вернуться в Харьков вместе с ним. Но с другой стороны, Харьковская область не такая уж и большая, и в то, что на её территории находится секретный санаторий, не очень верилось. Погрузившись в свои мысли, Кошкин не заметил, как уснул. Проснулся он, когда машина уже въезжала во двор санатория. Не удержался и таки сел на носилки, отодвинув шторку на окне машины. Михаилу было интересно, что это за таинственный оздоровительный комплекс, куда они приехали.

Санаторий находился в лесу, был ограждён металлическим забором, у ворот была будка с дежурным. На этом видимая часть охраны заканчивалась, если не считать, сидящего на цепи, рядом с будкой охранника, кабысдоха обыкновенного.

"Газель" проехала ворота и остановилась перед входом в красивое, явно современно здание, непривычной архитектуры. Кошкину помогли выйти из машины, на этот раз он не пользовался носилками, и провели к лифту, поднявшись на котором он прошёл через длинный светлый коридор в палату, в которой Михаилу Ильичу и предполагалось находиться. В палате была одна кровать, тумбочка и столик, стоящий в углу комнаты. Вообще комната полностью отличалась от тех, с которыми познакомился Кошкин за месяцы проведённые в больницах. Например, не было торчащей из стен проводки с фарфоровыми изоляторами, выключатель, розетки и, даже, оконная рама были сделаны из неизвестного материала.

Не успел Михаил Ильич познакомиться с палатой, как в комнату вошёл мужчина, представившийся Александром Степановичем, главврачом санатория. Он сказал, что сейчас подадут ужин в палату, а затем, когда Михаил Ильич поест, приступят к лечебным процедурам. Несмотря на то, что был уже вечер, лечение нельзя было откладывать, и так состояние здоровья Кошкина было плохим.

Как только Кожухов убедился, что с Кошкиным всё в порядке, он попрощался и, прикрыв за собой дверь, вышел из палаты вместе в главврачом.

— Александр Степанович, помните о том, что больному не стоит пока знать, что произошло, — сказал Кожухов, — пусть и дальше думает, что находится в секретном санатории.

— Вы что, считаете, что я не понимаю, что пациенту нельзя говорить такие стрессовые новости? Да я лучше вас знаю, что известия о том, что своих коллег и друзей он больше не увидит, не лучшим способом отразятся на его здоровье. Мы будем действовать как и договаривались. Пациент не узнает о переносе, раньше чем достаточно для этого окрепнет.

— Ладно, ладно, вижу что понимаете это. И ещё, помните, что интерес к пациенту проявлен на самом верху, как с вашей стороны, так и с нашей. Нельзя позволить ему умереть.

— Не каркайте. Я осведомлён о возложенной на нас ответственности.

Закончив на этом разговор, Кожухов отказался от предложенного ему ужина и уехал в город на предоставленной ему машине.

Харьков. 5 июля 1940 года

Сегодня, как и обычно, да за эти две недели уже все попривыкли, я пошёл на работу. Выходить из дому приходилось пораньше из-за увеличенных интервалов в движении метро. Да и купить такую обычную вещь как жетоны, стало тяжелее. Ситуация двухнедельной давности, когда трамваи и троллейбусы не работали, а их функции выполняли автобусы и маршрутки сменилась на противоположную – перебои с бензином сказывались. Поэтому народ всё активнее пользовался городским электротранспортом. Что конечно же увеличило очереди в кассы метрополитена на несколько метров, а кое-где и на несколько десятков метров. Тут стоит сделать отступление, и упомянуть, что харьковское метро вообще-то не считается очень загруженным, так знакомые москвичи всё удивлялись, наблюдая совершенно пустые платформы на станциях и абсолютно пустые вагоны. Это конечно было не в часы пик но, тем не менее, поводом для фотографирования в качестве этакой диковинки являлось.

Снова я отвлёкся, так вот, придя на работу и включив компьютеры, занялся своими обычными делами, а именно – помощь юзерам в работе с программами, создания базы данных по режимам резания для металлообрабатывающих станков – эти станки были гораздо старше меня, и приходилось вводить солидные поправочные коэффициенты. Короче, обычная рутинная работа. Не очень сложная, но и не особо интересная. Гораздо интереснее для меня было экспериментировать с заводской локальной сетью. Например, мы с товарищем, поскребли у себя дома по старым залежам компьютерного барахла и, в итоге, собрали роутер на базе старенького первопня, с операционкой freebsd для раздачи Интернета на все окрестные машины. В общем, всячески развлекались. К сожалению, инет ушёл от нас вместе с 2008 годом, а тех жалких огрызков, что ещё были, назвать полноценным инетом было нельзя. Да ещё буквально позавчера по телевидению передали в новостях о обязательной переписи всех компьютеров, находящихся в частном пользовании. По объяснению ведущей, ЭВМ в нашей ситуации являлись невосполняемым стратегическим ресурсом, к которому следовало относиться как можно бережнее. Обещали также, что будут выкупать вычислительную технику у населения по достойным ценам, так что если кто-то имеет даже старенькую машину, может заработать на этом.

Вот это-то как раз и заставило меня с другом пожалеть о том, что мы собрали свой роутер на заводе. Ведь в 2008 году этот хлам совершенно ничего не стоил, а здесь, судя по всему, можно было бы хотя бы получить карточек на питание. Ну да ладно, в общем-то. Ведь каждый админ это по сути Плюшкин, которому очень жалко выкидывать на помойку старенькое железо. Вот и скапливаются у нас груды барахла, которое никому не нужно, а выкинуть жалко. Как вспомнишь, как ты покупал эту видеокарту или там, скажем модем за стипендию, а потом радовался тому, какой у тебя стал компьютер, так прямо ностальгия охватывает, или как лучше говорить в нынешней ситуации "тоска по будущему".

Мда, всё-таки грустно. Куча моих родственников осталась за пределами Харькова. И вероятность того, что я их снова увижу, стремится к нулю. Я всячески гнал от себя такие мысли, и старался не думать об этом, но всё же, иногда в самый неожиданный момент, они лезли в голову и тогда хотелось хоть волком выть, но вернуться в своё время. Что называется, сбылась мечта идиота – попал в прошлое, а о том, что придётся забыть о существовании половины моих братьев и сестер, я как всегда не подумал.

Ну да ладно, вон у меня ещё не все базы вбиты, да и брандмауэр надо бы подкрутить на роутере. Вот так я и работал эти две недели.

В 10 часов утра, в нашем так называемом админском кабинете раздался телефонный звонок. Звонила секретарша, и просила меня подойти в кабинет главного технолога. На мой закономерный вопрос, а что собственно случилось, она ответила, что ты подойди, а там тебе расскажут. Ладно, делать нечего, надо идти. Пока шёл, перебрал в голове, всё чем занимались в последнее время, вроде особых проблем не было, если конечно не учитывать сам факт того, что наш завод оказался в 1940 году и срочно пытался адаптироваться под изменившиеся условия.

Как только вошёл в кабинет, секретарша сказала, чтобы я сразу заходил в кабинет к главному, без ожиданий. Ну, я и вошёл.

В кабинете кроме главного технолога находились два человека в форме с украинскими знаками различия. Один был аж целый майор, а второй капитан. Я недоумённо посмотрел на главного, уж чего-чего, а с военными я давно не пересекался. Собственно в последний раз это было на военной кафедре.

— Алексей, — обратился ко мне главный, — с тобой хотят побеседовать эти люди из СБХ. Я вас оставлю, — добавил он и вышел из кабинета.

Честно говоря, этот момент мне не совершенно не понравился. Общение с СБХ – Службой Безопасности Харькова – спешно переименованной СБУ не внушало мне энтузиазма. Ещё бы, вызывают тебя к начальству, а там уже ждут два здоровых дядьки, да ещё и ждут именно тебя. Впрочем, ничего особо противоправного я вроде не осуществлял. За использование пиратского софта в 1940 году думаю, меня не посадят, да и перешли мы на лицензионное всё. Ладно, посмотрим, чего им от меня надо.

— Алексей, у нас есть сведения, что у вас есть данные о причинах переноса. Хотелось бы услышать, это от вас поподробнее, -- начал майор.

"Опа, вот это поворот! Я даже не знаю, что ему по этому поводу сказать. Хотя, кажется, догадываюсь, где они взяли эти "сведения". Надо было меньше языком трепать в курилке про то, что видел на форумах перед самым переносом, да и вообще помалкивать о своём увлечении альтернативками".

— Понимаете, товарищ майор, не знаю как вас по имени-отчеству, — я даже слегка обнаглел от неожиданности, — тут я вообще ни при чем. А в том, что интересовался альтернативной историей, тут не вижу ничего противозаконного. Касаемо же виденного в инете перед переносом, так я могу вам всё рассказать. Хотя и сам толком ничего не знаю.

— Ладно, — после минутного раздумья ответил майор, — поедешь с нами, в управлении расскажешь, что знаешь.

Капитан открыл дверь в приёмную и сказал главному, что они уезжают и забирают меня с собой. Правда, он тут же добавил, что меня ни в чём не обвиняют, чем погасил, загоревшийся было, в глазах секретарши нездоровый блеск.

Мы спустились на лифте, вышли из здания и сели в стоявший возле входа в наш инженерный корпус джип "Мицубиси Паджеро" с синими номерами, как и положено автомобилю СБХ. Не знаю чем руководствовались СБУшники, я по-прежнему по привычке называл их так, решив съездить из центра города на окраину на такой довольно неэкономичной машине, может быть их, как государственную контору проблемы с бензином не так сильно задели. Во всяком случае, объяснять причины мне никто не собирался, а спрашивать не было желания.

Без проблем мы выехали через проходную, охранники даже не попросили предъявить пропуска, видимо их уже предупредили, и оказались на Московском проспекте – наверное, самой длинной улице Харькова. Обычно днём проехать по нему было довольно сложно из-за постоянных пробок, хотя конечно до киевских или московских им далеко. Но сейчас проспект практически пустовал. Двигался общественный транспорт, машины различных муниципальных служб да редко-редко частники. В Харькове начался настоящий велосипедный бум. Из-за перебоев с транспортом велосипед стал для многих оптимальным выходом из сложившегося положения. Хотя и раньше некоторые ездили на завод на своих двухколёсных агрегатах, то теперь велосипедистов на улицах стало в разы больше, а про завод я уже и не говорю. Старые "Украины", которые по слухам являлись копией немецкого велосипеда времён второй мировой бодро колесили по городу. В принципе, у "Украины" было гораздо больше шансов для выживания в новых условиях, чем у китайских конкурентов. Харьковский Велозавод до сих пор работал, и выпускал наряду с современными моделями те самые "Украины", а на крайний случай, промышленности СССР вполне по силам было выпускать аналоги "Украины".

Московский проспект выглядел хуже, чем был до переноса. Встречались блокпосты с бронетехникой, которые пока не спешили убирать, разбитые витрины супермаркетов, хотя их и активно заделывали вандалостойкими материалами, несколько обгорелых остовов легковушек. Всё это свидетельствовало о том, что нашему народу ещё очень далеко от статуса цивилизованного. Хотя с другой стороны, в том, что люди грабили магазины, не было ничего странного.

В общем, минут за 20 мы доехали до здания СБХ. Здесь меня проводили в кабинет на втором этаже, где всё тот же майор начал проводить со мной беседу, или допрос? Не знаю даже, что будет правильнее. Весь разговор записывался на диктофон и параллельно конспектировался.

После стандартных вопросов касаемо моих анкетных данных, майор перешёл к делу.

— Алексей, расскажите всё, что вы знаете о так называемых "переносах"

— Впервые в фантастике этот феномен был рассмотрен в романе "Янки при дворе короля Артура" Марк Твена. Да вы читали его наверняка. Как вы помните, это произведение было скорее сатирическим, чем серьёзной работой. Классикой переносов принято считать роман "Да не опустится тьма" про человека, попавшего из 30-х годов двадцатого века во времена упадка римской империи. Несколько наивно, и отдаёт так называемым галактизмом – построением за счёт прогрессорства очень сильного государства, стающего в будущем фактическим доминионом на планете. Это из западных авторов. Касаемо наших, то первым можно считать книжную серию о нескольких попаданцах из 80-х годов в 20-е годы двадцатого века. Ну и как они там начали перекраивать историю по своему вкусу. Нас это не очень интересует, потому что у них был "чит мод" в виде устройства, работающего по принципу ксерокса – оно позволяло им получить любую нужную вещь. Теперь по настоящему времени. Буквально в последние дни нашего пребывания в 2008 году, вышло несколько книг о переносах во времени. К счастью я успел их купить, и если вас они интересуют, то могу предоставить вам. Но, думаю, по-настоящему вас заинтересует следующая информация. В субботу 22 июня, вечером на форуме появилось произведение, посвящённое переносу во времени целого СССР из 1953 года в 1941-й. Всё бы ничего, да вот только в эпиграфе автор указал что-то вроде того, что произведение написано в качестве предостережения. К сожалению, не помню точно. Кстати, в Харькове хватает и своих писателей-фантастов, вы лучше с ними поговорите. Они, наверное, смогут вам теорию составить, почему это произошло получше, чем я.

— К кому обращаться и зачем, мы уже сами решим. Твоя задача -- рассказать всё что знаешь. Учти, этим интересуемся не только мы, а попадать к интересующимся людям за пределами области, тебе не очень захочется. Так что, давай вспоминай.

Я честно пытался вспомнить всё, что было тогда на форуме, но вспомнил только, что автора этого злосчастного произведения звали Логичев. Так, по крайней мере, звучал его никнейм.

— Хорошо, с этим мы разобрались, а теперь говори, что ты там плёл про управляемые бомбы.

"О, они и про это знают. Да что же это такое, у нас что, на заводе стукачи одни? Точно, надо прекращать языком трепать. А если узнаю, кто стучит, морду начищу капитально".

— Понимаете, я в своё время увлекался авиамоделированием, и мне тут в голову пришла идея о том, что можно сделать аналог КАБ – корректируемой авиабомбы. Конечно с учётом наших условий. Т. е. мы, грубо говоря, можем использовать механизацими сервоприводы, а для наведения использовать обычный джойстик и видеокамеру, прикреплённую к бомбе. Я даже дома набросал кое-какие заметки по этому поводу. Камеру можно использовать самую примитивную. А драйвер написать для управления не так уж и сложно. Я такими вещами занимался, ещё когда с товарищами пытался управление авиамоделью через ноут сделать.

— Давай рассказывай поподробнее.

И вот тут я понял что попал. Весь предыдущий допрос про перенос был если не фальшивкой, то, по крайней мере, не самым главным. Майора явно больше всего интересовали мои соображения касательно КАБ. Правда я так и не понял, почему именно я, ведь в Харькове полно гораздо более опытных специалистов по данному вопросу. Хотя, моё дело маленькое – спрашивают, отвечаю.

Напоследок, после того, как я уже подписал протокол, майор поинтересовался, есть ли у меня какие-либо пожелания. Честно говоря, до этого я хотел сам предложить свои идеи военным, но то, что они меня сами нашли и узнали что хотели, не утруждаясь излишним паньканием со мной, немного выбило из колеи. Поэтому и ответил, что пожеланий нет.

Майор сказал, что моё предложение будет рассмотрено на высшем уровне (во как завернул, как будто я сам их нашёл и умолял выслушать меня), поэтому мне лучше пока продолжить свои разработки, без отрыва от производства, естественно. При необходимости меня вызовут в СБХ. Вместе с тем, мне следовало завтра всё равно явиться в Управление СБХ, для предоставления всех исходников драйверов которые у меня были. Проблемы с явкой на заводе мне было обещано уладить, и я покинул бывшее здание метро. Домой меня никто завозить не собирался, поэтому ехать пришлось в метро, забитом до отказа людьми, едущими с работы.

Стоя в вагоне поезда, я слушал музыку и размышлял о произошедшем разговоре. Скорее всего я просто со своими идеями создания КАБ просто угадал о ведущихся разработках, вот меня и взяли в оборот. По-другому мне трудно объяснить такое внимание к своей персоне. Да, так оно и есть, скорее всего. А с заводом я ещё разберусь, ведь, по сути, о моих идеях знал только мой товарищ, который работал со мной в бюро, да те несколько человек в курилке, которые слышали наши обсуждения. В наушниках заиграла песня "Prisoner of our time" группы "Runing Wild" и я вспомнил о переходе на время 1940 года, состоявшимся в прошлые выходные. Дело в том, что хотя дата 2008 и 1940 годов совпадала, день недели отличался – 2008 год шёл с опережением в один день. Поэтому в прошлые выходные было просто-напросто добавлено ещё одно воскресенье. Названный 31 июня, этот день в народе тут же окрестили лунным днём. Думаю, что Квинихидзе – режиссёр фильма "31 июня" представить себе не мог, что эта дата будет использоваться в реале. Харьков стал, наверное, единственным городом в мире, в котором было 31 июня. Так что, мы теперь можно сказать официально живём в 1940 году. Не знаю почему, но именно такое сравнительно будничное событие, как синхронизация дней недели, сравнимое с переводом часов на зимнее и летнее время, на меня подействовало больше всего. Песня, игравшая в плеере, породила не очень хорошие ассоциации насчёт узников своего времени. Проживание в 1940 году нравилось мне всё меньше. А если вспомнить о тех событиях, которые в моём мире произошли чуть менее, чем через год, так вообще хоть волком вой. Вспомнилась посещённая 9 мая фотовыставка о днях оккупации Харькова. Ничего хорошего там не было. А бои за Харьков? До сих пор в области находят оружие Великой Отечественной. Среди людей занимающихся чёрной археологией Харьковская область особо ценится из-за особо кровопролитных боёв, проходивших на её территории. Да что там говорить, стоит походить по дворам любого сельского населённого пункта и можно увидеть у кого бочку с клеймом вермахта, у кого немецкую каску, а у кого и вполне рабочее оружие, сохранившееся с тех времён. А уж о вещах советского происхождения и говорить не приходится.

Харьковская область. 8 июля 1940 года

Кошкин уже четвёртый день находился в санатории. Странностей вокруг хватало не то, что с избытком, а даже с переизбытком – если в день приезда Михаил был утомлён перелётом, и не слишком обращал внимания на подробности, то уже не следующее утро, отдохнув, Кошкин стал перебирать в памяти события прошедших суток. Снова вспомнилась невозможная санитарная машина, теперь Кошкин вспомнив некоторые дополнительные детали, на которые он не обратил внимания раньше, со стопроцентной уверенностью уверился в бредовости происходящего. Ну в какой, скажите, гражданской машине будет находиться радиопередатчик, да ещё и водитель будет по нему говорить во время движения. Не лучше было дело с методами лечения самого Михаила. В первую же ночь ему воткнули в вену на руке иглу, по которой поступал физраствор из закреплённой на штативе емкости из материала больше всего напоминающего по фактуре целлофан, если конечно можно проводить между ними параллели. На вопрос Кошкина, о том, из чего сделана ёмкость, медсестра удивлённо взглянула на пациента и ответила, что из полиэтилена. Затем вдруг покраснела, и на дальнейшие попытки Михаила Ильича разузнать, а что это собственно за полиэтилен такой, только отмалчивалась и говорила, что больному нужен покой и все объяснения будут после того, как он вылечится.

Да и сам процесс выздоровления неожиданно резко активизировался. Сегодня утром Кошкин чувствовал себя значительно лучше и, как только к нему в палату вошла дежурная медсестра, попросил её организовать ему встречу с главврачом. Девушка ответила, что Александр Степанович и так встретится с Кошкиным завтра во время утреннего обхода, а сейчас Михаилу Ильичу лучше отдохнуть и подготовиться к утренним процедурам. Кошкин скрепя сердце согласился, но больше откладывать в долгий ящик свои вопросы он не собирался. Он не полный идиот, и способен видеть когда ему лгут, тем более, когда лгут так неаккуратно и несуразностей в получаемой информации наблюдается всё больше и больше. Вот и сейчас, медсестра стала делать укол, а используемый шприц мало того, что не был принесён в ванночке с кипятком, он был просто-напросто вынут из упаковки из того же материала, какой использовался в ёмкости с физаствором, так ещё и шприц был не стеклянным, да и иглу медсестра достала из той же запаянной упаковки что и шприц. Это явно говорило о том, что шприцы в этом оздоровительном заведении не являются такой уж редкостью.

Хотя рядом с его кроватью находилась кнопка вызова дежурной медсестры, Михаил предпочёл воспользоваться тем, что медсестра, делавшая укол, ещё не ушла из палаты. Кошкин попросил девушку сообщить главврачу о необходимости организации если не встречи, то хотя бы телефонного разговора с директором завода N183 Юрием Евгеньевичем Максарёвым. Просьба Кошкина была логичной, ведь даже будучи в Москве после операции он ухитрялся говорить по телефону с сотрудниками своего завода и быть в курсе дел. А сейчас, когда его танк наконец-то пошёл в серию, Кошкину не предоставляли никакой информации по текущему состоянию дел. Тем более, что по последним, ещё в Москве полученным сведениям, инженеры завода должны были находиться в Сталинграде с целью организации помощи в осваивании в производстве танка.

Медсестра, которую звали Таня, обещала сообщить о главврачу о просьбе Кошкина и вышла из палаты слегка покачивая бёдрами.

— "Однако выздоравливаю, — подумал Михаил, — а пару дней назад и не обратил бы на неё внимания".

Мысли тут же перескочили на жену, — интересно, как она там. По-хорошему уже должна была давно в Харьков приехать, и как минимум дать о себе знать. Размышляя так, Михаил погрустнел, и чтобы отвлечься от мыслей о семье, он в который раз стал осматривать свою палату, выискивая несуразности. Собственно их искать особо и не нужно было – вся больничная палата была одной большой несуразностью. Можно было выбрать любой предмет в комнате и найти в нём весьма странные вещи. Возьмём, к примеру, розетку, находящуюся возле тумбочки: всё вроде бы как и обычно – ну что может быть странного в электрической розетке, но стоит присмотреться и видишь, что вместо двух отверстий под вилку, в розетке их три – среднее отверстие находится посредине и несколько ниже двух обычных, да и сам материал и форма розетки отличаются от знакомых. И таких вещей можно найти уйму.

Поэтому-то Кошкин и добивался так активно встречи с главврачом. Главному конструктору нужны были объяснения на образовавшиеся вопросы, и сказкой про секретный санаторий тут уже было не отделаться. Полежав и поразмыслив так где-то с час, Михаил решил сходить на разведку хотя бы по коридору. До этого, как это ни банально не звучало, он ещё не был за пределами своей палаты кроме дня приезда. Еду приносили в палату, а для санитарно-гигиенических нужд за дверью, находящейся напротив выхода в коридор был оборудован санузел. Между прочим, первое знакомство с этим чудом техники очень удивило Кошкина. Ещё бы – сливной бачок находился не на высоте полутора метров над унитазом и с него не свисала цепь с рукояткой, за которую нужно было дёргать для использования этого устройства, вместо этого бак с водой был интегрирован в унитаз, и для использования просто нужно было нажать на кнопку. В раковине смеситель хоть и был, но для регулировки потока и температуры воды в нём использовались не два вентиля, а один рычаг поворачивающийся вверх и вправо или влево. Ну а душ был огорожен стеклянной стенкой, в которую была вмонтирована стеклянная же дверь ездящая на миниатюрных рельсовых направляющих.

Воспользовавшись тем, что тапочки у него всё же не забрали, и они стояли возле кровати, Кошкин сначала сел, потом обулся и тихонько вышел из комнаты, прикрыв дверь.

За дверью находился коридор идущий как влево, так и вправо от палаты в общей сложности где-то на сто метров. Михаил сначала задумался в какую сторону идти, но затем услышал приглушённые женские голоса. причём, судя по тону, слова было ещё неразборчивы, одна женщина распекала другую. Заинтересовавшись этим, Михаил двинулся в сторону спорщиц, попутно отмечая в памяти интерьер коридора. Больничный коридор был около двух метров шириной, стены были выкрашены синей краской, пол выложен плиткой, а вот на потолке находились длинные и узкие лампы, дававшие холодный, слегка мерцающий свет. Хотя Кошкин был в этом коридоре во второй раз, во время первого посещения он чувствовал себя плохо, и не обращал внимания на детали.

Пройдя две палаты, Кошкин подошёл к комнате, в которой и находились спорщицы. Судя по табличке на двери, это была сестринская. Дверь была закрыта, но разговор слышно было очень хорошо.

— Ты вообще думаешь, что говоришь? — сказал первый голос, — какой ему Маскарёв?

— Максарёв, — поправил другой голос, в котором Кошкин узнал Таню, делавшую ему сегодня укол.

— Да хоть чёрт на куличках! -- первый голос явно был разозлён, — где мы его достанем, Максарёва этого. Нету его. Полиэтилен ещё твой. Кто тебя за язык вообще тянул? Тебя сюда зачем поставили, рот открывать, или дело делать? Что нам теперь Александру Степановичу говорить? Русским же языком сказано было, пациент должен ни о чём не догадываться. А теперь что делать? А если он от расстройства нервного помрёт, как узнает. Ты в ГУЛАГ хочешь? Сама же знаешь, что не абы кого лечим, и если с ним что-то произойдёт, то отвечать будет не тётя Клава, а мы с тобой.

Внезапно Михаил услышал в конце коридора шум, который иначе как звук поднимающегося лифта интерпретировать было нельзя, и счёл за лучшее вернуться назад в свою палату, пока его не поймали за подслушиванием. Хотя очень хотелось дослушать до конца. Уж очень странные высказывания были у второго, так и не идентифицированного голоса.

Харьков. 8 июля 1940 года

Спустя две недели после того, как вся их эскадрилья, летавшая в разведку над Харьковом и отправленная в карантин, весь личный состав собрали в актовом зале больницы. Там им объявили о переводе на новое место службы. На сборы отводилось полчаса, после чего лётчики должны были собраться на заднем дворе больницы.

— Лёха, идём собираться, — сказал штурман Панова лейтенант Сергей Зиганшин.

— Иди без меня пока, Серёга. Мне Аню найти надо чтобы попрощаться.

— Так давай, я твои вещи соберу, а ты пока её поищешь.

— Спасибо. Я быстро, — ответил Панов и кинулся бежать в сестринскую, где обычно бывала девушка.

— Тёть Надь, а вы Аню не видали? — спросил он у пожилой медсестры, которую вся больница называла не иначе как тётя Надя.

— Нет, Лёш, не видала. Она вообще выходная сегодня. Так что не ищи её.

— Странно, а говорила, что должна была быть.

— Не знаю. Видимо что-то произошло, раз прийти не смогла.

— Ну ладно, тогда тёть Надь, передайте ей пожалуйста, что нас переводят в другое место, а куда я не знаю. Поэтому, чтобы связь не терять, если не возражаете, я на адрес больницы писать буду.

— А зачем тебе, сынок на адрес больницы писать? Затеряется письмо ещё. Сам понимаешь, больница большая, мало ли что произойти может. Пиши лучше мне сразу. А я её передам как-то.

— Спасибо вам большоё, тёть Надь. Продиктуйте свой адрес, — сказал Алексей и достал из кармана лист бумаги и карандаш.

Записав адрес, Панов направился к выходу, где уже собралась вся эскадрилья.

— Ну как, нашёл Аню свою? — поинтересовался у Алексея Зиганшин.

— Нет, не нашёл. Нет её сейчас здесь.

— Плохо.

— Неважно. Потом разберёмся. Скажи лучше, что народ говорит, куда нас переводят?

— Пока молчат. Никаких новых данных не было.

Спустя десять минут во двор заехал явно армейский легковой автомобиль с брезентовым верхом и камуфляжного цвета автобус непривычного вида.

Из легковушки вышли уже знакомый Панову военврач Таругин и комполка Алексея подполковник Багиров.

— Товарищи командиры, — начал комполка, — в связи с тем, что случаев заболевания у вас выявлено не было, командованием было принято решение перевести вас в другую часть. Подробности вам доведут позже. По машинам.

Алексей зашёл в салон и уселся на непривычно мягкое сиденье. Рядом с Пановым сел Зиганшин.

— А неплохой автобус, Лёха, — сказал Сергей.

— И не говори.

— Пойду, узнаю у водилы, что это за агрегат, — сказал Зиганшин и направился к водителю.

— Здоров, боец, — обратился лейтенант к водителю, одетому в камуфляжную форму с двойным уголком на погонах.

— Здравия желаю, — ответил водитель.

— Скажи, боец, что это за машина у тебя такая?

— Обычный ПАЗик, дизельный разве что, — боец явно не был расположен к разговору.

— Ого, не знал, что на автобусы дизеля ставят.

— Давно уже такие делают, — немного оживился водитель, — у нас в части все дизельные, например. Вы садитесь на место. А то сейчас поедем, а до границы с областью дорога плохая, трясти будет.

— Разве это плохая? — удивился Сергей.

— А с чего ей быть хорошей? — удивился в ответ водитель, — вот как на трассу выедем, тогда и увидите, что такое хорошая дорога. А пока, всё-таки, лучше вам сесть на место. ПАЗик это вам не Икарус – растрясёт.

— Ну что, узнал, что за автобус? — поинтересовался Алексей у Сергея после того как Зиганшин вернулся на место.

— Говорит, что дизельный. Какой-то "пазик". А вообще, что-то не расположен водила к диалогу.

— Ладно, потом разберёмся.

Между тем машины завели двигатели и выехали с больничного двора. Миновав заставы войск НКВД, которые до сих пор стояли на въёзде в Ахтырку, колонна, взяв приличную скорость, выехала на дорогу, ведущую в сторону Харькова.

Проехав километров двадцать, автомобили остановились перед ещё одним постом, который более всего походил на настоящую погранзаставу, расположенную посреди трассы. В обе стороны от поста, через поле, тянулись ряды колючей проволоки. А сам пост представлял собой вагончик-бытовку, рядом с которым был оборудован капонир с какой-то бронетехникой внутри. Дорогу же преграждали бетонные блоки, оставлявшие место только для одной машины с каждой стороны трассы. Кроме этого проезд был перекрыт внушительным шлагбаумом.

Автобус тут же взяли на прицел, а к остановившейся впереди легковушке подошли два бойца. Один был в форме НКВД и, судя по петлицам, находился в звании старшины, а второй был в том же камуфляже, что и водитель автобуса, только в погонах у него было по две звезды, расположенные в ряд. В качестве оружия у старшины была знакомая Панову СВТ, а вот у харьковчанина карабин неизвестной модели, ранее мельком виденный в Ахтырке.

Обсудив что-то с Багировым и, видимо, удовлетворившись результатом, бойцы неторопливо подошли к автобусу. Харьковчанин остановился возле водительской двери, а старшина поднялся в салон. И пока старшина проверял документы лётчиков, камуфляжный потребовал у водителя путевой лист и начал внимательно его изучать.

Судя по всему, придраться было не к чему, поэтому, вернув пассажирам и водиле их бумаги, бойцы отошли от автобуса и дали знак поднять шлагбаум.

Первой заставу проехала машина комполка, а за ней двинулся и автобус лётчиков. причём, когда от поста отъехали уже метров на двести, Панов заметил, что к нему подъехали три грузовика, среди которых были как две явно харьковские машины, так и знакомая Алексею обыкновенная полуторка. Последним, что увидел старший лейтенант, перед тем, как застава скрылась за поворотом, как к головной машине колонны подошёл старшина.

— Лёха, глянь, что спереди, — голос Зиганшина заставил Панова обернуться.

А спереди, словно невидимая линия показывала границу появившейся ниоткуда территории.

— Помнишь, мы видели это, когда в первый день на разведку летали? — продолжал Сергей.

— Забудешь такое. Помню, конечно.

Тем временем, максимально снизив скорость, автобус вслед за легковым автомобилем с грунтовой дороги въехал на гораздо более широкую асфальтированную трассу и начал набирать скорость.

— Теперь понятно, что этот боец под хорошей дорогой имел в виду, километров восемьдесят идём не меньше, — прокомментировал происходящее Алексей.

Машины поддерживали постоянную дистанцию между собой и шли с постоянной скоростью не увеличивая её и не уменьшая.

Алексей с интересом смотрел на мелькающий за окном пейзаж. Всё-таки когда ты смотришь их кабины самолёта это одно, а когда из едущего по дороге автобуса, это совсем другое.

Автомобилей на трассе становилось всё больше, причём в основном это были не легковые машины, виденные во время разведывательных полётов, а преимущественно грузовики и разнообразные автобусы.

Первый же встреченный населённый пункт, на территории харьковской области, а им оказалось село Купьеваха, встретил колонну заставами на въезде и на выезде, на которых опять проверяли документы. Единственным отличием этих застав от уже виденных было отсутствие бронетехники и личный состав, состоящий только из военнослужащих Харькова.

Затратив на поездку по Купьевахе около получаса, большая часть времени из которого ушла на досмотр колонны, автомобили двинулись дальше в путь.

Следующим населённым пунктом на пути был довольно крупный город Богодухов. Здесь заставы были уже гораздо более серьёзными, чем в Купьевахе. Имелась и бронетехника, и шлагбаумы и собравшаяся очередь из автотранспорта у этих шлагбаумов. Но комполка, видимо, имел особые полномочия, потому что колонну пропустили вне очереди, не забыв, правда, полностью её проверить.

Сам Богодухов был гораздо более оживлённым, чем Купьеваха и даже чем Ахтырка. Местные жители куда-то торопились, толпились на автобусных остановках, в общем, город производил впечатление разворошённого муравейника.

После длинного перегона последовали поочерёдно посёлки Ольшаны, Пересечная и Коротыч, в которых повторилась виденная в Купьевахе картина. Разве что, в Коротыче, меры безопасности были усилены. Возможно, это было связано с находящимся неподалёку аэродромом.

Наконец, свернув на широченную автостраду, колонна въехала в Харьков.

И первым, чему удивился Алексей, было огромное количество разнообразных огромных щитов с яркими изображениями, а также местные трамваи. Судя по изображениям на этих щитах, они предлагали населению разнообразные товары и услуги и являлись ни чем иным, как рекламой. Но ещё больше чем реклама, Панова удивили трамваи, которые разительно отличались от тех, что были в СССР. Во-первых, они были гораздо больше, во-вторых, у них были двери, открывавшиеся, судя по всему, не вручную, и, в-третьих, они имели красивую обтекаемую форму, чем советские аналоги похвастаться не могли.

Поток автомобилей резко увеличился, даже по сравнению с казавшимся оживлённым Богодуховым, и скорости с которыми они двигались, были гораздо больше, чем принятые в СССР тридцать километров в час.

Автоколонна, не обращая внимания на машины, двигалась вперёд, и складывалось такое ощущение, что ей старательно уступают дорогу. Автобус проехал крутой спуск, продолжением, которого был мост, проходящий над железной дорогой. Рассматривая вокзал, раскинувшийся слева от моста, Панов успел заметить несколько составов стоящих на путях..

После этого колонна выехала на площадь Розы Люксембург, которая, по словам Зиганшина очень отличалась от той, которая была в прежнем Харькове. Затем, миновав площадь Тевелева, с запомнившимся Алексею ещё с первого полёта памятником в виде пяти человек несущих шкаф, колонна въехала на улицу Карла Либкнехта.

Здесь уже трамваев не было, но были троллейбусы, которые не так сильно отличались от своих собратьев в других городах СССР. А улица, как отметил Зиганшин, представляла собой дикую смесь из знакомых и незнакомых построек.

Наконец, поднявшись вверх по Либнехта, колонна въехала в ворота большого здания, на котором была надпись "Харьковский институт Военно-Воздушных Сил имени Ивана Кожедуба", и остановилась на плацу во внутреннем дворе здания. К вышедшему из машины комполка тут же подошли несколько человек в форме.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — сказал Багиров, козырнув одному из встречающих.

— Здравствуйте, товарищ полковник, — ответил тот Багирову, протягивая руку, — с прибытием. Рады видеть вас в нашем институте. Давайте пройдём в мой кабинет, а вашим подчинённым пока покажут их места в казарме… Майор Абдулов, проводите товарищей командиров, — обратился генерал к одному из стоящих рядом офицеров с одной звездой на погонах.

— Слушаюсь, — ответил Багиров.

— Здравствуйте, товарищи, — обратился к лётчикам получивший указания офицер, — я майор Абдулов. Прошу следовать за мной. Я размещу вас в казарме, где вы будете расквартированы, пока находитесь здесь.

Лётчики прошли за майором через плац ко входу в двухэтажный корпус, который и был казармой. Выслушав доклад дежурного, вызванного дневальным, майор Абдулов скомандовал "Вольно!", прошёл дальше по коридору и остановился перед одной из комнат.

— Товарищи офицеры, это ваш кубрик. Проходите и располагайтесь.

Панов вошёл в дверь и оказался в комнате, почему-то обозванной майором кубриком. Комната была квадратной со сторонами примерно в шесть метров. В ней находилось девять двухэтажных коек с тумбочками между ними. Несмотря на то, на койках уже были матрацы, одеяло и подушки, постельноё бельё отсутствовало, и Абдулов сказал после паузы, во время которой лётчики распределили места:

— Сейчас, к вам зайдёт старшина и выдаст комплект белья. После этого обед. А затем получите повседневную форму нашего образца, — после этих слов Абдулов вышел из комнаты.

Спустя десять минут, предварительно постучавшись в дверь, в кубрик со здоровенным тряпичным мешком и журналом для записей под мышкой вошёл старшина.

— Здравия желаю, товарищи офицеры, — начал он, — получите бельё.

Старшина уселся на ближайшую койку, раскрыл свой журнал и достав из одного из многочисленных карманов на форме авторучку, близняшку которой Панов впервые видел ещё в Ахтырке у Ани и ещё тогда успел оценить её преимущества, начал называть фамилии лётчиков в алфавитном порядке и выдавать каждому под роспись по комплекту белья. В него входило две простыни, наволочка и два полотенца. Причём если одно полотенце было непривычно пушистым, махровым, как выразился старшина, то второе было покрыто небольшими рельефными квадратиками, очень напоминало вафлю и имело небольшой чернильный штамп в форме буквы "Н".

— Теперь, раз вы уже получили постельное, прошу в столовую на обед. Товарищ Абдулов встретит вас там, — сказал немногословный старшина, после того, как закончил выдачу, — разрешите, я покажу вам, где находится умывальник, а затем провожу вас в столовую.

Умывальник находился прямо в здании казармы, рядом с душевой, и представлял собой помещение с двумя рядами раковин, над которыми находились зеркала. К удивлению Алексея, в кранах кроме холодной воды была ещё и горячая.

Командиры быстро привели себя в порядок, и сопровождаемые всё тем же старшиной прошли в столовую, которая находилась в соседнем с казармой здании.

Ничем особым она Панова не удивила, разве что на обоях, которыми были оклеены её стены, имелись более светлые прямоугольные пятна, явно от плакатов, судя по всему, снятых совсем недавно. Ну и подносы были не из жести, а из того же материала как и авторучка старшины. Если Алексей, не ошибался, то Аня называла его пластиком.

Меню тоже особым разнообразием не блистало – жидкий борщ с кусочком мяса на первое, картофельное пюре с котлетой на второе и компот на десерт.

Когда обед подходил к концу, в столовую вошёл Абдулов и сообщил, что после выдачи формы товарищам офицерам, как он упорно звал лётчиков, будет рассказано о причинах, по которым все они здесь находятся.

Выдачей формы занялся уже знакомый Панову старшина. В этот раз он повёл всех в какое-то хозяйственное помещение, которое судя по всему было складом, и не расставаясь со своим журналом, сначала записал размеры лётчиков, а затем при помощи двух курсантов, начал процедуру выдачи. Точнее курсанты ходили на склад за вещами необходимого размера, а старшина выдавал их под роспись.

В комплект формы вошли брюки и китель того же фасона что и у старшины, нижнее бельё, ремень, фляга для воды, две пары носков, необычного покроя кепка из ткани того же трёхцветного камуфляжа, что и остальные вещи, высокие ботинки на шнуровке, а также резиновые тапки.

— Почему у вас есть нашивки на форме, а у нас нет? — поинтересовался Зиганшин у старшины.

— Товарищ лейтенант, так ведь, во-первых, петлицы на эту форму не надеть, а во-вторых, из-за соображений секретности.

Что-то старшина темнил – уж очень натянутым было это объяснение. Скорее всего, по старой армейской традиции, знаки различия для лётчиков просто не были ещё готовы. Этой мыслью Панов и поделился с Зиганшиным и получил от него полное согласие со своей теорией.

Закончив с довольно нудной процедурой и поставив подписи в журнале старшины, лётчики отнесли форму в казарму, в которой их уже ждал Абдулов.

— Товарищи, раз уж вы закончили с хозчастью, пройдёмте в класс. Там товарищ Багиров и расскажет вам о том, зачем вы все здесь находитесь.

На этот раз идти пришлось немного дальше. Но тут скорее играл роль тот факт, что лётчиком пришлось немного попетлять по коридорам института, учебная часть которого была совсем не маленькой.

Наконец, Абдулов остановился перед дверью учебной аудитории с ничего не говорящим номером 117 на ней. Майор вошёл в класс, а следом за ним зашли и лётчики.

В классе в три ряда стояли парты, и их явно было больше чем на восемнадцать человек. На стенах аудитории висели учебные плакаты, на которых был изображён в разрезе какой-то транспортный самолёт. Так, по крайней мере, показалось Алексею.

На месте преподавателя находились комполка Багиров и уже знакомый Панову генерал, встречавший лётчиков несколькими часами ранее.

— Товарищи командиры, — начал Багиров, — как вы уже знаете, 22 июня произошло чрезвычайное событие. Из 2008 года к нам переместилась Харьковская область. Наш полк первым начал проводить разведку свалившейся на нас территории. Этот факт не прошёл мимо внимания вышестоящего руководства. И вот теперь, после прохождения карантина, на вашу эскадрилью, за проявленные заслуги, первой выпала честь пройти переподготовку по новой программе, составленной при участии наших сослуживцев из будущего. Прошу вас не ударить лицом в грязь и показать потомкам, чего мы стоим. А теперь я хочу предоставить слово начальнику института, генерал-майору товарищу Этомову.

— Товарищи, — начал генерал после паузы, — в стенах нашего института имеется информация о ведении всех воздушных войн за будущие шестьдесят восемь лет. Естественно, мы составляли учебную программу с использованием всей этой информации, поэтому прошу отнестись со всей ответственностью и вниманием. Ваша эскадрилья будет первой кто пройдёт переподготовку по этому курсу. В дальнейшем этот опыт будет передан в другие лётные училища.

Харьковская область. 9 июля 1940 года

После завтрака и утренних процедур к Кошкину зашла вчерашняя медсестра Таня.

— Михаил Ильич, вы хотели переговорить с Александром Степановичем? Он может сейчас вас принять. И если вы готовы, то мы можем пойти прямо сейчас.

— Благодаря вашему лечению, Таня, я чувствую себя как пионер. А они, как известно, всегда готовы. Вот только тапочки одену и пойдём.

Улыбнувшись, девушка подождала пока пациент обуется и встанет с кровати. Её взгляд упал на тапки и она вспомнила, как долго медперсонал искал для больного обувь подходящую эпохе. Хорошо ещё, что нашли. Но судя по случайно подслушанному сегодня утром разговору Александра Степановича и этого страшного комиссара (Таня и в современных знаках различия и званиях не разбиралась, а что уж говорить о званиях бытующих в СССР, поэтому медсестра и прозвала про себя человека, приехавшего вместе с Кошкиным комиссаром), эта необходимость в этих аутентичных тапочках пропадёт после разговора Кошкина с главврачом. А так как Татьяне её пациент ещё и нравился, то девушка решила морально подготовить подопечного к тому, что его ожидало в кабинете.

— Михаил Ильич, вы главное не удивляйтесь, если вам Александр Степанович начнёт говорить глупые на первый взгляд вещи, — сказала Таня несколько всё внутренне несколько робея перед человеком, который по рассказам старшей медсестры чуть ли не в одиночку разработал и построил Т-34, лучше которого, как всем известно, за время войны так ничего и не придумали. Хотя девушка и пыталась выяснить у медсестры, почему же если лучше него ничего не было, то немцы до Москвы дошли, но ничего толком выяснить так и не смогла.

— Таня, знаете, я за время пребывания в вашем лечебном заведении на столько странностей насмотрелся, что меня уже трудно будет чем-нибудь удивить, поэтому прошу вас, не волнуйтесь за меня. Всё будет хорошо. Тем более, чувствую я себя довольно неплохо, да вы и сами это знаете, сегодня же приходили температуру мерить.

Кошкин вышел в коридор. Таня провела его к лифту, который Михаил во время своих вчерашних игр в разведчика так и не увидел, нажала на кнопку вызова, дождалась пока кабина лифта поднимется и откроется дверь и вошла в лифт вместе Кошкиным. Конструктор увлечённо разглядывал агрегат, и даже попытался ногтём отковырнуть кусочек внутренней обшивки, сделанной из тонкого пластика. Таня укоризненно посмотрела на Михаила, и тот видимо даже смутился своего любопытства – по крайней мере, лицо у него слегка покраснело

Лифт спустился на первый этаж, двери открылись, и пройдя мимо фойе Таня с Михаилом, заинтересовавшимся монитором, стоящим у администратора возле входа, подошли к кабинету главврача. Таня открыла дверь и сообщила находящимся в комнате, что Кошкин уже здесь, а затем предложила Михаилу войти.

В комнате находились сам главный врач, знакомый Кошкину ещё по перелёту из Москвы Кожухов, и ещё один мужчина, который был одет в военную форму неизвестной армии. На столе, за которым сидел главврач, на подставке стояла прямоугольная плоская панель, на которой было видно плавающих рыбок в аквариуме. Качество изображения было настолько высоким, что Михаил сначала даже удивился, как в настолько плоском аквариуме могут жить рыба, но через секунду понял, что изображение на панели воспроизводится, и никакого аквариума там нет.

— Уважаемый Михаил Ильич, я как заведующий этим лечебным заведением вынужден просить у вас прощения за то время, которое вы провели в информационном вакууме. К сожалению ваше состояние было очень тяжёлым и сообщать вам какую-либо информацию было опасно. Теперь же, когда ваше самочувствие несколько улучшилось, вы имеете полное право знать обо всём происходящем. Впрочем пусть лучше вас введёт в курс дела товарищ Кожухов. А вы пока присаживайтесь, негоже стоять, тем более что разговор у нас будет длинным и парой минут мы не отделаемся, — распорядился на правах хозяина кабинета главврач и замолчал.

— Михаил Ильич, — начал Кожухов, — вам это может показаться бредом, но вы сейчас находитесь на территории Харьковской области образца 2008 года. 22 июня во время неизвестного нам природного катаклизма область с небольшой частью прилегающей к ней территории перенеслась во времени из 2008 года к нам в 1940 год. К сожалению, в том мире, оттуда к нам попали потомки, СССР был уничтожен под ударами империалистических государств. Нет-нет, не пугайтесь войны не было, но всё равно у них там всё очень плохо. Впрочем, я пока замолчу, а вам я предлагаю посмотреть фильм, который продемонстрирует мой коллега из будущего, — тут Кожухов еле заметно усмехнулся.

Кошкин перевёл взгляд на хранившего до этого молчание сотрудника НКВД, или как оно там у них в будущем называется. Перед безымянным работником спецслужб на столе лежал закрытый плоский чемоданчик, на который Михаил вначале не обратил внимания. Лишь теперь он заметил, что к чемоданчику откуда-то из-под стола ведёт подключённый провод. Неизвестный "особист" тем временем раскрыл чемодан, и стал что-то там нажимать – Кошкин краем глаза заметил кнопки аналогичные пишущей машинке. Тем временем "особист" развернул чемодан к Михаилу, и на верхней панели чемодана началась демонстрация цветного кинофильма.

На экране танк неизвестной модели шел на огромной скорости но грунтовой дороге. До этого на такое были способны лишь БТ, но эта машина была явно тяжелее танка Кристи в несколько раз. Изображение изменилось, и вот та же машина не останавливаясь ведёт огонь по мишеням из орудия, умудряясь одновременно двигаться поворачивать башню в сторону мишени и стрелять. Но самое главное, ещё и попадать при этом! Кошкин отметил необычайную красоту и грациозность танка. Всё что он видел до этого, показалось ему жалкими жестяными коробками. А в этой же машине чувствовалась мощь затаившегося хищника. Наиболее подходящим животным, с которым можно было сравнить этот танк, Кошкину показался лев, лениво прохаживающийся по саванне, но в мгновение ока способный уничтожить посмевших покуситься на его территорию. Танк был прекрасен своей скрытой мощью, ощущающейся в каждой его детали. К сожалению, фильм быстро закончился, и Михаил даже пожалел, что он такой короткий.

— Танк, который вы видели. Был создан в конструкторском бюро вашего завода, — продолжил Кожухов, — Вы сами понимаете, что с его производством у нас будут трудности, поэтому на вас ляжет другая задача. Включайте следующий фильм, — обратился Кожухов к "особисту".

На этот раз танк, демонстрируемый на экране, Кошкин узнал с первого раза. Это было его детище, его тридцатьчетвёрка. Вот только отличий у неё было достаточно много – башня гораздо больших размеров, чем та, что шла сейчас в серию, длинноствольное орудие большого калибра, поручни на корпусе и башне, командирская башенка, внешние топливные баки. Но всё это меркло перед тем, что дальше появилось на экране – пошли чёрно-белые кадры боёв. Т-34 шли в бой, атаковали противника, и это были не учения. На экране мелькали разные сюжеты. Вот КВ ползёт по песку, а вот он или его брат-близнец горит, подбитый снарядом. Вот самолёты с крестами сбрасывают бомбы на какой-то город, а вот и горит гигантская САУ с тем же крестом на броне что у и самолётов.

— Да, вы всё прекрасно поняли, грядет война, и мы должны быть готовы к ней. Поэтому ваша задача как конструктора выздороветь как можно скорее и продолжить свою работу, — сказал Кожухов, когда фильм закончился.

— Я вас понял, скажите, — начал было Кошкин, но был прерван старшим майором.

— Я знаю о чём вы хотите спросить. Вашего завода нет. Видимо он там же, где и наша исчезнувшая область. Вместо него у нас есть завод, попавший из будущего. Что же касается людей, то остались только те, кто находился за пределами области в момент переноса. Впрочем, продолжим в следующий раз. У вас на сегодня и так слишком много впечатлений.

Харьковская область. 12 июля 1940 года

Прошло уже несколько дней с того момента, когда Кошкину сообщили о том, что произошло. И хотя Михаила нельзя было назвать полностью выздоровевшим, его кипучая энергия, которая с каждым днём возвращалась к нему, не давала конструктору сидеть без дела.

Так вышло, что Михаил Ильич первым из оставшихся в СССР сотрудников завода N183 оказался на территории перенесённой из будущего. И теперь он собирался в полной мере воспользоваться подаренным судьбой шансом. Вот и сейчас, Михаил изучал предоставленные ему из архива схемы танка Т-34-85. К сожалению, техдокументации по этому танку в Харькове не было, из-за того, что по рассказу Степанова, здесь начали выпуск Т-34 образца 1940 года, а потом сразу перешли на производство машин следующего поколения. Тем не менее, общие схемы и проекции Т-34-85 в Харькове были и их смогли найти и предоставить Кошкину. Также, обещали в случае обнаружения любой документации доставить её Кошкину. Дело в том, что хотя Т-34-85 в Харькове и не производили, но на 115 танкоремотном заводе это танки проходили текущий ремонт и модернизацию, поэтому в архивах что-то могло сохраниться. Танк был прекрасен. Кошкин даже невольно позавидовал создателям этой машины, сумевшим так доработать его детище. Мысленно Кошкин вернулся во вторник 9 июля, когда ему сообщили о переносе.

Тогда, под впечатлением от увиденного по этому, как его, телевизору, Михаилу стало хуже, и уходя в свою больничную палату, он услышал, как главврач стал устраивать разнос всем находившимся в его кабинете. Судя по несколько смущённому взгляду особиста, увиденного на следующий день, досталось и ему.

К счастью, ухудшение состояния оказалось кратковременным, и уже на следующее утро Кошкин заявил бессменной Танечке о том, как прекрасно он себя чувствует и жаждет продолжить знакомство с будущим, в частичке которого он оказался. Ещё одним требованием Михаила было предоставить ему материалы по развитию танкостроения за последние 68 лет, или если быть более точным, то за будущие 68 лет.

— Михаил Ильич, вы же помните, как вам было вчера плохо, температура поднялась, головокружение. Вы ещё недостаточно здоровы, для того, чтобы приступить к работе. А те данные, которые вы требуете, их просто нет у нас в санатории. Мы же не военно-историческая библиотека, — ответила Таня, — тем не менее, у вас сегодня назначена встреча с Александром Степановичем и товарищем из Москвы. Вот им и предъявите все ваши претензии.

— Танечка, не обижайтесь, просто поймите, насколько я понял, нашей Родине в будущем угрожает страшная опасность, и если я как можно скорее не вернусь в строй, то ничего хорошего не будет.

— Без вас в прошлый раз справились, и сейчас подождут немного, — сказала Таня и внезапно запнулась, поняв, что сболтнула глупость.

— Простите, что вы сказали? — переспросил Кошкин.

— Ой, извините, Михаил Ильич, я не хотела. Это всё по дурости. Не обращайте внимания пожалуйста, я чушь спорола, — начала оправдываться Таня.

— Ладно, Таня, ничего страшного, с кем не бывает, — Кошкин сделал вид, что не обратил внимания на проронённые медсестрой слова, — Давайте, делайте ваши уколы. Но, надеюсь, что они скоро кончатся, и так вся задница от них болит.

— Да что вы, Михаил Ильич, вы выздоравливаете прямо рекордными темпами. Я ещё не видела ни одного человека, на которого бы так сильно действовали лекарства. — Таня явно обрадовалась возможности сменить тему разговора.

— А расскажите поподробнее, чем это вы меня пичкаете, — попросил Кошкин.

— А это обычные антибиотики – лекарства призванные бороться с бактериальной инфекцией. Их откроют в самое ближайшее время. К сожалению я не помню когда точно, — немного смутилась медсестра, — вообще ожидалось, что на вас они будут действовать очень сильно, но что эффект будет настолько потрясающим, никто не мог даже представить.

Сделав Михаилу укол и заставив выпить таблетку, Таня принесла ему завтрак, сообщив заодно, что главврач примет Кошкина в 11:00.

Через час, выбритый и посвежевший Кошкин уже самостоятельно отправился в кабинет к главврачу. В кабинете, кроме Александра Степановича уже привычно находились Кожухов вместе со вчерашним особистом.

— Вижу, что вам уже лучше, — начал разговор главврач, — а то вчера вы выглядели неважно, и я не рискнул продолжать разговор. Зато сегодня, на свежую голову, мы сможем обсудить гораздо больше.

— Александр Степанович, это всё конечно хорошо, но я хочу знать, что произошло со мной в вашем варианте истории. Это для меня очень важно, и я хочу, чтобы вы мне объяснили все те странности, которые произошли со мной в последнее время, — заявил Кошкин.

Главврач растерянно взглянул на Кожухова, тот лишь чуть заметно кивнул головой.

— Михаил Ильич, вы должны осознавать, что всё, что вы сейчас узнаете совершенно секретно, и огласке не подлежит. Вы отдаёте себе в этом отчёт?

— Да, отдаю. И согласен подписать все соответствующие документы.

— Хорошо. Тогда я сообщу вам, что случилось с вами в нашем будущем. Вы тяжело заболели после испытательного пробега в мае 1940 года. У вас была пневмония. После удаления лёгкого летом этого же года, вы прожили ещё некоторое время и умерли в санатории "Занки" где проходили профилактическое лечение. В 1942 году вам посмертно была присуждена Сталинская премия за создание танка Т-34

Кошкин от этих слов заметно побледнел. Но более никак не прореагировал. Главврач замолчал, и слово взял Кожухов.

— А теперь о странностях. В прошлом мира Александра Степановича вы проходили лечение под Харьковом, да и операцию вам делали там же. Специально прилетал хирург из Москвы. Но, как вы помните, вас доставили в Москву на операцию. Если бы во время переговоров между властями Харькова и правительством СССР случайно не всплыла в разговоре ваша фамилия, то вас бы уже прооперировали. Как видите, оперативное вмешательство позволило избежать операции, и смею надёяться, вашей смерти в сентябре.

— Позвольте, но ведь если в их мире мне делали операцию в Харькове, а здесь меня должны были прооперировать в Москве…

— Да, вы всё верно поняли. Мир Харькова, как его уже стали называть, не является будущим нашего мира. История с вами стала первым звоночком, и теперь перелопачиваются архивные документы для поиска различий в истории наших миров. Тем не менее, найденные отличия между мирами не являются принципиальными. Ведь по большому счёту, не имело большого значения для истории, где бы вам делали операцию, в Харькове или Москве, если бы не внезапно свалившиеся нам на голову пришельцы, позволившие эту операцию вообще отменить. Михаил Ильич, поэтому я вас очень прошу, как можно подробнее вспомните всё, что с вами произошло за две недели до того, как вас решили перевезти в Москву. Это поможет установить точку бифуркации, и будет очень важным для нашей науки. Как вы понимаете, всё, что вы здесь услышали, является секретной информацией.

— Да, я понимаю, я напишу всё, что вспомню. Но я также хотел бы получить хотя бы общую информацию по танкостроению Харькова и как можно более подробную по периоду с 1940 по 1950 годы. Ведь не просто так вы меня в этот санаторий засунули.

— Да, конечно, не просто так. Я уже распорядился о предоставлении вам информации по этому поводу, — сказал молчавший до этого особист, — книги, чертежи и другие данные будут доставлены уж сегодня. Пока же в вашей палате будет установлен компьютер, и вы сможете просмотреть несколько фильмов для общего ознакомления с предметом.

— Хорошо, с этим вопросом разобрались, а что же с войной, хронику которой вы мне вчера показывали.

— В общих чертах – 22 июня 1941 года на СССР вероломно напала Германия, — начал особист, — война длилась 4 года и закончилась 9 мая 1945 года в Берлине. Эта война была очень тяжёлым испытанием для нашей Родины.

Тут Кожухов несколько удивлённо взглянул на особиста.

— Да, для нашей Родины, — повторил особист, — По разным оценкам наши потери составили от 10 до 25 миллионов человек, так что задача всего населения нашей Родины не допустить таких потерь в будущей войне. К тому же, мы должны учитывать, что в связи с тем, что история Харькова и СССР отличается в деталях, нападение может произойти в другое время. Поэтому полностью полагаться на данные по истории, полученные из Харькова нельзя. Тем более, что появившись здесь, город уже изменил историю. Так что, Михаил Ильич, вся информация, которую вы получите, будет носить рекомендательный характер, и требовать от вас немедленного внедрения всех технических новинок никто не будет.

— Ладно, это всё на будущее, — сменил тему особист, — а пока вы должны получить простейшие навыки работы с электронно-вычислительными машинами, или как их ещё называют компьютерами. В мире Харькова без них никак, да и вся современная информация де-факто хранится на электронных носителях. Так что, без этого нельзя. Как я уже раньше говорил, в вашей палате будет установлен портативный компьютер. В нём уже сейчас есть несколько научно-популярных фильмов по развитию танкопрома. Более детальную информацию, вместе с необходимыми чертежами, вы получите позже. Пока что, после того, как мы закончим наш разговор, я займусь вашим обучением.

— Вы бы хоть представились, что ли, — сказал Кошкин, — а то, судя по всему, работать, по крайней мере пока, мы будем вместе, а вашего имени-отчества я до сих пор не знаю.

— Виноват, меня зовут Евгений Петрович Степанов, — протянул руку Кошкину особист.

— Кошкин Михаил Ильич, — улыбнувшись, пожал руку конструктор.

После обеда Кошкин вместе со Степановым зашли в кабинет, в котором до этого Михаил ещё не был. Здесь находились несколько столов, напоминающих конторские, на которых стояли, как теперь уже знал Кошкин мониторы, а под столами стояли металлические коробки – системные блоки.

Всю эту информацию конструктор узнал во время обеда, на который проходил в столовой санатория. Вместе с Михаилом за одним столом сидел главврач, Кожухов и Степанов. Особист, как по-прежнему называл про себя его Кошкин, оказался на редкость приятным в общении человеком, и успел рассказать вкратце историю развития вычислительной техники, начиная от ЭНИАКа и заканчивая гонкой между двумя основными производителями микропроцессоров в 2008 году. Причём рассказывал он настолько интересно, что его с интересом слушали не только Кошкин с Кожуховым, но и главврач санатория.

В общем, когда Михаил вошёл в кабинет с компьютерами, он уже знал, что этот кабинет был изначально предназначен для отдыхающих в санатории. Здесь они могли получать доступ во всемирную сеть и общаться с другими людьми. Но из-за переноса, всемирная паутина, как её называл особист, прекратила своё существование и теперь кое-где работали лишь её жалкие огрызки. Касательно санатория то, как понял Кошкин, осталась лишь местная сеть, в которую были объединены компьютеры этого лечебного заведения.

Впрочем, в данный момент принципы работы сети его не интересовали. Михаил получал навыки работы с компьютером на уровне "ламера" по выражению Степанова. Тем не менее, спустя три часа, Кошкин уже имел представление о понятии файл, каталог, операционная система и умел тыкать мышью в пиктограммы для запуска программ.

После окончания занятий Степанов пообещал продолжить занятия на следующий день, а пока Михаилу нужно было пройти медицинские процедуры и уже после этого ознакомиться с доставленными, наконец, книгами.

Да, это было всего лишь 3 дня тому назад. Кошкину же казалось, что с того момента как он узнал о переносе и начал обучение чуть ли не в другой жизни. Хотя, если вдуматься, то так оно и было. С прибытием Кошкина в этот санаторий началась совершенно другая жизнь. Ведь, он должен был сейчас лежать в палате без одного лёгкого и медленно умирать. А он чувствует себя уже практически здоровым. Главное теперь пережить сентябрь, дабы окончательно увериться, что ему удалось обмануть смерть. Жаль, что он не спросил у Степанова точную дату своей смерти когда была такая возможность, а теперь вот уже как-то стыдно спрашивать. Подумают ещё, что здоровый 40-летний мужик боится умереть. Но с другой стороны было бы интересно посмотреть на свою могилу. И как ему относиться к тому, кто там захоронен? Кто он ему? Да, такие мысли надо гнать от себя подальше. А то ведь так можно и с ума сойти, если пытаться разобраться в хитросплетениях переноса.

Ладно, главное сейчас как можно быстрее восстановиться после длительной болезни и вернуться к работе, хотя кто сказал, что Кошкин ещё не работает? Очень даже работает. Вон, Таня каждый день ругается, что Михаил засиживается до ночи за своим ноутбуком и чертежами. Степанов ещё, научил на свою голову запускать встроенные в "окна" игры. Михаилу не нравилось английское название этой Операционной Системы, да и Степанов назвал её пренебрежительно "форточки". Теперь вот Кошкин в минуты досуга увлечённо раскладывал пасьянсы и разминировал минное поле. Особист, застав вчера Кошкина за этим занятием ухмыльнулся и пообещал принести ему действительно стоящих и интересных игр, а то во что играл Кошкин, назвал отстоем для казуалов и обругал себя за то, что показал его Михаилу на свою голову.

Что и сделал, притащив сегодня с утра ворох компакт-дисков – маленьких дисков наподобие граммофонных, только, как объяснил Степанов, считывание информации производилось здесь не иглой, а световым лучом.

Первой же игрой, установленной на компьютер, стал имитатор танковых боёв времён пока ещё не начавшейся войны с Германией.

— Женя, — сказал Кошкин – Степанов предложил называть его на "ты", — так ведь на основе такой вот игры, что ты мне принёс, можно очень сильно облегчить подготовку танковых экипажей.

— Михаил Ильич, конечно можно, — ухмыльнулся Степанов, — я вам даже больше скажу, игры этой серии создавались в Харькове на базе реально существующего танкового тренажёра. Как попадёте на завод, я вам покажу стенд для тренировки.

— Эх, нам бы такие стенды, глядишь и качество обучения танкистов поднялось бы.

— Не волнуйтесь, Михаил Ильич, этим вопросом уже занимаются. Дело в том, что после переноса многие профессии стали невостребованными, и люди ими занимавшиеся сейчас берут любую работу, связанную с их предыдущим родом деятельности. Так что для нас не составило особой проблемы попросить организацию, написавшую эту игру, немного её доработать для нужд Красной Армии, тем более что изначально это был тренажёр. Дело в том, что участвовать в бою могут одновременно несколько человек, управляя как разными машинами, так и выполняя функции разных членов экипажа в одном танке. Это позволит лучше отработать тактику взаимодействия во время боя как минимум на уровне танкового взвода.

— Серьёзные ты вещи говоришь, Евгений. А как с конструированием, применяете эти ваши компьютеры в этом деле?

— Михаил Ильич, не принимайте нас за неизвестно кого. Конечно, применяем. Сейчас повсюду идёт, точнее шёл, отказ от кульманов в пользу электронной разработки чертежей, техпроцессов, расчёта прочностных характеристик и всего остального. Сейчас, боюсь, снова кульманы достанут, благо их ещё не все на свалку выкинули. Учтите, что в электронном виде хранятся только новые проекты. Хотя и принимались попытки создания полных цифровых архивов, но это дело очень долгое и муторное, поэтому документацию по старым проектам я вам приношу в бумажном виде. Кстати, я вам принёс кое-что по танкам Т-44 и Т-55. Изучайте пока и изложите ваши соображения насчёт возможности развёртывания их производства на мощностях СССР. Всё-таки у вас больше информации об этом, нежели у инженеров из Харькова.

— Хорошо, Евгений, я, конечно, изучу всё то, что вы мне тут принесли, — машинально перешёл на "вы" Кошкин, — но в одиночку я не могу принимать таких решений.

— Я вас понимаю, Михаил Ильич, в ближайшие дни в Харьков прибудут ваши коллеги, находившиеся во время Переноса за пределами области. К сожалению, мы пока не можем привлечь к этому делу сотрудников других КБ и заводов, из-за соображений секретности.

— Хорошо, пусть будут хотя бы те, кто остался, а кто собственно остался?

— Пока я не могу дать вам точной информации, но могу сказать что осталась группа, находившаяся в Москве на испытаниях, остались инженеры откомандированные на СТЗ, ну и те из сотрудников, кто находился в отпуске на курортах и других местах вне области. Вашим людям будет выделено помещение на заводе Малышева, то есть, я хотел сказать на 183 заводе, и они смогут приступить к работе. Совместно с харьковскими инженерами естественно.

— Хорошо, а то я уже засиделся в четырёх стенах. С весны сижу взаперти, не могу больше.

— Не переживайте, Михаил Ильич, ещё успеете поработать.

— Женя, у меня ещё просьба есть, личного характера, — замялся Кошкин.

— Слушаю вас.

— Понимаете, моя семья, она же в Москве осталась, а я им даже весточки передать не могу. Они же волнуются за меня, да и я переживаю. Можно как-нибудь мне сообщить им, что со мной всё в порядке.

— Напишите письмо, без упоминаний о том, что здесь происходит, естественно. Официальная версия – на территории области эпидемия гриппа, и она закрыта на карантин. Про больницу можете рассказать, но только то, что не выбивается из обычного порядка вещей. Ну и я в свою очередь сделаю всё, что от меня зависит, чтобы вы смогли позвонить в Москву. У нас с этим всё ещё есть определённые проблемы, но, думаю, для вас мы что-нибудь придумаем.

— Спасибо большое, Женя. Слушай, я вот тут хотел ещё одну вещь у тебя спросить, только ты пойми меня правильно.

— Что такое?

— Я тут размышлял по поводу того, что со мной произошло в вашем прошлом. И хотел попросить тебя рассказать мне о моей смерти там у вас.

— Понимаете, Михаил Ильич, — стушевался Степанов, — у нас вы умерли 27 сентября. И были похоронены на кладбище, что на Пушкинской находится. Но в 1941 году во время одного из налётов немецких бомбардировщиков на Харьков кладбище было разбомблено, хотя оно и находилось вдалеке от промышленных зон. Есть сведения, что Гитлер, ознакомившись с тридцатьчетвёркой, назначил вас своим личным врагом и специально приказал уничтожить даже место вашего захоронения. Видите, как он вас невзлюбил. Но, думаю, что если он вас мёртвым в число врагов зачислил, то теперь, когда ваша болезнь преодолена, вы станете для него врагом номер один.

— Спасибо за оказанное доверие, — у Кошкина после слов Степанова даже задрожал голос, и он отвернулся чтобы смахнуть соринку, попавшую в глаз, — постараюсь оправдать. Спасибо вам.

— Да не за что, я что, я вам только рассказал как оно было, — Степанов сделал вид что ничего не заметил, — я уверен, что вы принесёте ещё очень много пользы Родине. А сейчас прошу меня простить, вынужден вас покинуть.

Харьков. 15 июля 1940 года

Лаврентий Павлович Берия сидел в салон-вагоне особого поезда, двигающегося по маршруту Москва-Харьков. Или, как с чьей-то подачи прикрепилось слово Ново-Харьков.

Лаврентий Павлович должен был представлять Советское правительство для заключения официального договора о вхождении Ново-Харькова в состав Советского Союза. Почему Берия – именно его назначил Сталин с самого начала курировать этот вопрос, и Берия вёл переговоры с харьковскими военными, в чьих руках оказалась вся полнота власти. Нельзя сказать, что переговоры шли гладко. Слишком много противоречий и разногласий накопилось за 68 лет. Да и СССР прекратил своё существование в той реальности, откуда прибыл Ново-Харьков. Это нельзя было не учитывать. Нет, конечно, план операции по вооружённому захвату области разрабатывался. Без этого никак. Но, к счастью, кровопролития удалось избежать. В итоге Харьковская область должна была получить статус автономии с прямым подчинением Москве – Сталин уже знал о печальных итогах передачи Крымского полуострова Украине и повторять ошибки своего последователя не собирался. Кстати о последователе – Хрущёв был срочно отозван в Москву через неделю после переноса. Берия находился в приёмной у Сталина и ждал аудиенции, когда открылась дверь, и из кабинета Хозяина вышел смертельно бледный Хрущёв. Таким его Берия ещё не видел. Что ему сказал Сталин, Лаврентий так никогда и не узнал, но ясно одно – высоких постов Хрущёву больше не занимать. Повезло ещё, что жив остался. После того как Хрущёв ушел, Сталин пригласил Берия войти в кабинет.

— Ну что, английский шпион, рассказывай, как до такой жизни докатился, — у Сталина явно было хорошее настроение.

— Иосиф Виссарионович, я и сам не знаю. Будь я шпионом, кукурузнику бы не попался.

Лаврентий Павлович был в курсе, какое прозвище получил бывший руководитель компартии УССР в народе и, несмотря на то, что слова Сталина его задели, внешне Берия никак не отреагировал.

— Ладно, Лаврентий, оставим шутки. Что там у тебя с Харьковом?

И Берия начал свой очередной ежедневный доклад о ходе переговоров с харьковчанами отцу народов.

Лаврентию вспомнились перипетии уже закончившихся переговоров. Споры возникали буквально по каждому вопросу. Тут тебе и статус перенёсшихся кусков Белгородской области, и вопрос с вооружёнными силами Харькова, и вообще сам статус области. Не говоря уже о, казалось бы, более мелких вопросах. К примеру – в Харькове находится управление Южной Железной Дороги. А как теперь налаживать взаимодействие между структурами 2008 и 1940 года. Или вот ещё проблема – Харьков крупный транспортный центр, город через который транзитом проходят грузы по всем направлениям. И проблема транспортных поставок через область до сих пор не была толком решена. И так срывается график поставок грузов в Германию. Хорошо ещё, что смогли быстро соединить полотно железной дороги, которое не имело стыковки в месте границы переноса. И этот первый поезд, между двумя столицами – одной действующей, а другой бывшей столицей УССР, был гораздо большим, чем обычным транспортом. Это был мостик между двумя временами, дававший надежду, что предки и их потомки смогут всё-таки найти общий язык. Поезд полностью был сформирован на территории СССР, но в дальнейшем планировалось менять паровозы на локомотивы при въезде на территорию Харьковской области. Даже сейчас смена -- паровоз должны были заменить тепловозом на станции Казачья Лопань, где до переноса находился украинская таможня. Её решили не упразднять, а сделать на его базе один из перевалочных пунктов для транзитных поездов, следующих через Харьковскую область.

Смена локомотива была вызвана отсутствием в Ново-Харькове полноценной системы поддержки паровозов, а на территории СССР, в свою очередь, не могли использоваться тепловозы и электровозы. Точнее, тепловозы ещё можно было эксплуатировать, но только до тех пор, пока не закончится запас дизельного топлива в баках -- необходимой инфраструктуры просто не было. Дизельное топливо на территории СССР было, а вот с заправкой его возникли сложности. Ну, и конечно, соображения секретности ещё никто не отменял. Правда, с каждым днём хранить наличие на своей территории целой области из будущего становилось всё тяжелее – всё больше и больше людей вовлекалось в работу с Ново-Харьковом. Ещё и возросшее внимание разведок иностранных государств. Сведений о том, что информация просочилась на запад, пока что не было, но Берия был реалистом и осознавал, что долго такое положение дел сохраняться не будет – максимум месяц, и о Харькове будут знать все заинтересованные стороны. Поэтому все вопросы нужно было решить как можно скорее, до того, как товарищ Сталин официально объявит о попаданцах.

В составе делегации кроме Лаврентия Павловича ехали сотрудники НКВД, представители различных наркоматов и бойцы Сил Самообороны Харькова – так было решено назвать харьковскую армию. В мирное время они не стояли на довольствии РККА и подчинялись непосредственно верховному главнокомандующему – Сталину. А во время войны должны были перейти в резерв Ставки Верховного Главнокомандования. Остатки же Харьковского военного округа было решено распределить между соседними округами.

Одной из важнейших задач, наряду с сотрудничеством в военной сфере, и грядущей армейской реформой – Берия уже знал о разгроме Красной Армии в 1941 году, была реорганизация учебного процесса – стране срочно требовались квалифицированные конструкторы и инженеры. Для этого в поезде находились представители наркомата просвещения. Они должны были по прибытию в Харьков вместе с местным преподавательским составом заняться составлением адаптированных образовательных программ для молодёжи Советского Союза. Также не стоит забывать о переквалификации преподавателей и учителей СССР. Ну, с этим должно быть проще – всё-таки преподаватели люди умные, и новые для себя вещи должны понять сами и быстрее чем их студенты и ученики. При необходимости можно было увеличить срок обучения с пяти до шести или даже семи лет, но страна должна была получить квалифицированные кадры. Уже сейчас среди абитуриентов ВУЗов СССР начали проводить экзамены для отбора самых одарённых юношей и девушек чтобы с 1 сентября этого года они смогли приступить к обучению по скорректированным программам. Правда, программ ещё не было. Но это, как говорится, дело наживное.

Берия отвлёкся от своих мыслей – поезд, замедлив скорость, уже несколько минут ехал по территории перенесённой из будущего. Пока что это был обычный сельский пейзаж, но вот состав не останавливаясь проехал маленькую станцию. Лаврентий Павлович успел прочитать название, написанное на здании вокзала – это был посёлок Октябрьский, принадлежащий куску Белгородской области из 2008 года. Что ж, по крайней мере, в Российской Федерации, Берия аж поморщился от этого названия, помнят о завоеваниях Октября. Или же властям было просто наплевать на старые названия. Хотя, вроде бы нескольким городам вернули их дореволюционные имена. Вспомнилось услышанная как-то во время переговоров информация – город Петербург, но область Ленинградская. Потомки явно пытались скрестить ежа и ужа – Российскую Империю и СССР. С другой стороны, товарищ Сталин в другой ветке истории тоже делал подобные вещи, так что может в этом и есть определённый смысл. Ладно, поживём-увидим.

Поезд уже миновал Октябрьский и теперь, двигаясь вдоль реки Лопань, подъезжал к Казачьей Лопани. Количество железнодорожных путей стало стремительно расти. В глаза прежде всего бросилось огромное число проводов над путями – все они были электрифицированы. В Союзе такое было только под Москвой, где совсем недавно стал ходить первый пригородный электропоезд. Здесь же, электропоезда были не диковинкой, а обыденностью.

Поезд тем временем подъехал к перрону, ограждённому со всех сторон бетонными плитами, и остановился. Настало время сменить паровоз из двадцатого века на тепловоз из двадцать первого. Берия решил развеяться и выйти прогуляться по платформе. Ему очень хотелось подышать воздухом будущего, попробовать найти в нём отличия от того воздуха, который был в 1940 году. Конечно, это было мальчишество, ясно же что разницы никакой не будет, но всё же, попробовать найти её очень хотелось.

На перроне уже стояла охрана, как из представителей Харькова, так и своя, ехавшая в поезде. Лаврентий Павлович спустился на бетонную платформу и, потянувшись, вздохнул полной грудью, тут же поперхнувшись дымом от отходящего паровоза. Да, это всё-таки было мальчишеством, если и были какие-то различия, то их все стёр нещадно дымивший паровоз. Буркнув пару слов охране, чтобы тщательнее наблюдали за окружающей обстановкой, Берия решил пройтись вдоль поезда осмотреть окрестности.

Обращали на себя внимание новохарьковские пограничники, их так никуда не и не убрали. Сначала в суматохе первых дней было не до этого, а теперь, на них должны были лечь обязанности по обеспечению охраны рубежей Ново-Харьковской области. Пограничники были в той форме, в какой служили в армии Украины, только на кокардах их фуражек вместо трезубца была красная звезда. И, что обращало на себя внимание, все до единого, они косились на Берия, не осмеливаясь, впрочем, с ним заговорить. Лаврентий Павлович даже усмехнулся – что там про меня кукурузник понарасказывал – что я кровавый тиран, людей миллионами убивал, девиц насиловал, младенцами питался. Конечно, пограничникам будет интересно взглянуть на меня. Интересно, что они обо мне думают после всей той грязи, которая выливалась на Берия в течении десятков лет. Хотя, рассказы это одно, а когда видишь человека вживую, это совсем другое. Внезапно настроение резко изменилось, и Берия охватила злоба по отношению к Хрущёву и компании, хотя Сталин и неоднократно подчёркивал, что трогать их нельзя. Видимо играл свою роль тот факт, что Иосиф Виссарионович не хотел спугнуть доверие харьковчан. Тем не менее, сказать, что всё было пущено на самотёк, было нельзя – перспективы прийти к власти у Хрущёва, который, собственно говоря, был верхушкой айсберга, стремились даже не к нулю, а к отрицательным значениям.

Всё желание гулять исчезло, и Берия совсем уже думал вернуться в вагон, когда заметил что забор, ограждающий перрон, был в одном месте немного повреждён, и из-под раскрошившегося бетона торчали прутья железной арматуры. Вот, значит, как оно сделано. Берия знал что на территории Ново-Харьковской области находилось несколько ЖБК – железобетонных комбинатов, занимающихся изготовлением подобных конструкций. Эти комбинаты могли существенно облегчить как строительство ДОТов так и строительство жилья, для населения. Да что там жильё! В той истории, что была у Харькова заводы во время эвакуации сгружали буквально в чистое поле, а здесь можно будет построить большое количество надёжных цехов, благодаря которым оборудование не будет ржаветь под дождём и снегом. Хотя, хочется верить, что до такого дело не дойдёт и на этот раз, если даже войну не удастся предотвратить враг не дойдёт до Москвы. Нужно быть полным идиотом, чтобы не воспользоваться подаренным судьбой шансом и наступать на те же грабли ещё раз. Вот только несколько смущал тот факт, что секции забора были подпорченные. Лаврентий Павлович всё-же надеялся, что качество железобетонных конструкций в XXI веке будет повыше, чем в середине XX. Ну, как один раз во время переговоров выразился Пилипко – маемо те, що маемо. Других людей и заводов у нас нет, поэтому будем работать с тем, что есть.

— Лаврентий Павлович, поезд скоро будет отходить, вернитесь в вагон, — обратился к Берия охранник из Харькова.

— Хорошо, сейчас.

Усевшись на своё место, нарком НКВД машинально почесал место прививки от болезней Харькова на левой руке. Все присутствовавшие в поезде прошли через эту вакцинацию за несколько дней до поездки. Хотя массовых эпидемий на границе с Харьковской областью и не было, снижать меры предосторожности никто не собирался. К тому же слух о том, что в Харькове вспыхнула эпидемия неизвестной болезни, была основной версией происходящего, разрабатываемой для иностранных разведок. Берия усмехнулся, вспомнив, сколько фальшивых историй болезни было составлено, сколько "больных" было доставлено в окрестные больницы. И по некоторым сведениям, дезинформация начала работать. Что ж, для нас каждый выигранный день идёт во благо.

Тем временем, поезд уже подъезжал к Харькову. Лаврентий Павлович видел за окнами аккуратные остановки для пригородных поездов. Не менее аккуратные домики, в большинстве своём одноэтажные, с приусадебными хозяйствами. Нет, встречались, конечно, и развалюхи и шикарные двух- и трёхэтажные дома местных кулаков, или как они там у них называются, но всё же большинство представляло собой именно такие одноэтажные дома. Да, уровень жизни у местных крестьян явно лучше, чем в Советском Союзе, и это несмотря на то, что по имеющимся у Берия сведениям после развала СССР сельскому населению пришлось ой как несладко. Ладно, получится программа реформ, разрабатываемых товарищем Сталиным, глядишь и получится повысить уровень жизни в СССР. Пока же предстояло тщательно маневрировать в большой политике, пытаясь всеми силами если не предотвратить, то хотя бы отсрочить и подготовиться к этой, несмотря на одержанную победу, ставшей губительной для страны войне.

Поезд, замедлив ход, въехал в промышленную часть города. Число железнодорожных путей постоянно увеличивалось. То здесь, то там стояли составы из грузовых вагонов, вот мелькнула за окном остановка с названием "Харьков-сортировочный" и до конечной станции осталось ехать всего несколько минут. Вдоль дороги стало появляться всё больше и больше однотипных высотных зданий, не понравившихся Лаврентию Павловичу тем, что они фактически были копиями друг друга.

— Вот и увидел панельные дома, — подумал Берия, — нет в них той красоты, какая была в новых московских высотках, зато дёшево и быстро можно получить новое жильё.

Наконец поезд добрался до харьковского вокзала. Ради таких высоких гостей его подали на первый перрон, прямо к зданию вокзала. Машинист остановил поезд так, что вагон Лаврентия Павловича остановился прямо напротив дверей вокзала. Платформа уже была оцеплена силами харьковской милиции, ССХ и НКВД, так что Берия сразу пошёл на выход. Напротив дверей вагона стояли несколько человек в генеральской форме. Форма была непривычна и очень напоминала форму царских офицеров, хотя Берия и знал, что форма украинской армии, которая была на генералах, по сути, ничем кроме эмблем, не отличалась от формы Советской Армии. Это, а также знаки различия среди военных Харькова Лаврентий Павлович узнал перед самым отъездом, и теперь без труда смог определить воинские звания стоящих перед ним людей. Первым, в погонах генерал-лейтенанта, был уже немолодой и немного грузный человек с сединой, виднеющейся из-под фуражки. Справа от него в форме генерал-майора стоял подтянутый мужчина лет сорока пяти. А слева, выделяясь из общего фона, в форме старшего майора НКВД, стоял единственный человек, которого Берия знал, Кожухов.

Харьков. 15 июля 1940 года

Кошкин вместе с другими представителями СССР и Харькова сидел в просторном зале Харьковского театра оперы и балета.

Всё началось позавчера, в субботу, когда к нему как обычно зашёл Степанов, и рассказал, что в Харьков ожидается визит высоких гостей из Столицы. Кроме политических деятелей ожидается прибытие представителей разнообразных КБ, так что Михаила Ильича можно было поздравить с тем, что он наконец-то сможет увидеть своих коллег. Всё это затевалось для ознакомления конструкторов с достижениями науки и техники в их областях за период с 1940 по 2008 год. Кошкин тоже входил в число докладчиков – он должен был рассказать о трудностях, возникших в серийном освоении тридцатьчетвёрки. Хорошо ещё, что не в первый день конференции – Кошкину дали время на подготовку.

Ясное дело, что танк Т-34 уже не пойдёт в серию, как бы ни было его жаль Михаилу Ильичу, но вот опыт, полученный во время работы с этой машиной, очень пригодится для облегчения труда во время производства более современных машин, да чего уж тут говорить, ясно уже, что в серию пойдёт адаптированный к реалиям СССР танк Т-55.

Между тем Степанов неожиданно предложил Кошкину совершить экскурсию по Харькову. На что тут же получил согласие.

— Только нехорошо будет ехать в больничной одежде, — заметил Степанов, — но ничего, я взял одежду вашего размера.

— И что же это за одежда? — спросил Кошкин, — а то я здесь кроме форменных брюк, белых халатов и военной формы больше ничего не видел.

— Ничего, сейчас увидите.

Степанов вышел на несколько минут и вернулся с большим полиэтиленовым пакетом в руках. В нём были светло-синие брюки с заклёпками на карманах, чем-то напоминавшие рабочий комбинезон, безрукавка больше всего напоминавшая спортивную майку и легкие летние туфли.

— Примеряйте смело. Это вам такой небольшой подарок от благодарных потомков, — то ли в шутку, то ли всерьёз сказал Степанов, — а вот костюм для вас не выбрали. Но ничего, в Харькове будем, выберем в магазине что вам понравится.

— А что это за штаны такие?

— Джинсы, что ли? Да у нас весь мир в таких ходит, точнее ходил, — чуть помрачнел Степанов, — это США изобретение. Очень практичная одежда. Не рвётся, не мнётся, грязь не пристаёт. Шучу конечно. Просто удобные штаны. Да вы сами походите и оцените. В наше время основными поставщиками одежды стали Китай и Турция, это не считая всяких Вьетнамов и Индий.

— Постойте, да ведь это же отсталые страны.

— Сейчас отсталые, а лет через 30–40 весь мир будет наводнён их товарами. Это ещё что, большая часть компонентов вашего ноутбука сделана в Китае. Ну ладно, перестану вас отвлекать, вы давайте одевайтесь и поедем.

Надев предоставленную одежду, Кошкин чувствовал себя непривычно – если майка сидела как надо, то вот со штанами было не всё так просто. Брюки, в отличие от привычных Кошкину моделей, не были свободными, и хотя вроде бы были по размеру, казалось, что они немного маловаты. Ну ладно, раз тут все в них ходят, то привыкнуть можно.

— Я готов, поехали.

— Отлично. Сейчас, скажу только главврачу, что я вас забираю. Но это всё равно по пути.

Спустившись на первый этаж, Степанов сообщил главврачу, что забирает пациента с целью ознакомления с городом и обещает вернуть до комендантского часа.

— А что, в Харькове ввели комендантский час? — спросил Кошкин.

— Да, было дело, — уклончиво ответил Степанов.

Наконец они вышли из здания санатория. Во дворе, рядом со входом стоял низкий обтекаемый легковой автомобиль тёмно-синего цвета.

— Прошу садиться, — Степанов открыл перед Кошкиным переднюю дверь машины.

Михаил Ильич был несколько удивлён непривычному способу открывания двери – петли, на которых она держалась, были не сзади, а спереди. Не менее странно выглядел и салон машины – число разнообразных датчиков и шкал приборной панели значительно превышало все известные Кошкину автомобили, и они были скомпонованы кучно, в отличие от того же ЗИСа, где приборов было много, но они были разбросаны по всей панели. По центру, прямо над рычагом переключения передач, который тоже был значительно меньше, своих аналогов, находился миниатюрный экран наподобие того, какой был в ноутбуке. Чуть ниже, судя по всему, находился радиоприёмник с длинной узкой щелью. Вот только привычные ручки настройки в нём отсутствовали. И, что интересно, температура воздуха в салоне была гораздо прохладнее, чем на улице. Тем временем, пока Кошкин глазел на содержимое салона, Степанов обошёл автомобиль и сел на водительское место.

— Ваша машина? — спросил Михаил Ильич.

— Нет, что вы. Это конторская. Пользуемся, пока бензин есть, — ответил Степанов заводя мотор, — сейчас быстренько до Харькова доедем. Машина хорошая. Только запчасти теперь к ней брать неоткуда. Тут же всё электроника, а её в ближайшие лет 50 взять негде. Вот и катаемся, у других машин, которые попроще, ресурс бережём.

Машина остановилась перед воротами санатория под яростный лай кабысдоха. Наконец створки ворот открылись, и Степанов выехал на лесную дорогу. Сейчас, 10 минут и на трассу выедем. Дорога была вымощена бетонными плитами, но подвеска машины сглаживала все неровности.

— Давайте, что ли музыку включу, а то не привык так просто ехать в тишине.

— Включай, пожалуйста, — Кошкину самому было интересно, какую музыку слушают потомки.

— Только извиняйте, радио нет. После переноса все коммерческие радиостанции практически прекратили работать. Так включаются иногда на пару часов в день. Так что слушать будем, что есть с собой.

Степанов достал из кармана маленький пластиковый прямоугольничек – "флешку" как он его называл, и воткнул его в разъём на панели радиоприёмника.

— А я думал, что эта твоя "флешка" только для компьютера предназначена как носитель информации.

— О нет, что вы. У нас в последнее время практически во всё флешки подключать можно стало. А что, очень удобно и полная универсальность. Нет нужды возиться с кассетами и дисками разными, — ответил Кожухов, нажимая на кнопки в радиоприёмнике.

Внезапно из динамиков вмонтированных в передние двери и находящихся под задним стеклом, послышалась мелодичная гитарная музыка, неожиданно сменившаяся резкими аккордами. Незнакомый голос запел:

Я снова по чужой земле иду. Гермошлем застегнут на ходу. Мой "Фантом", как ястреб быстрый, В небе голубом и чистом С ревом набирает высоту. Мой "Фантом", как пуля быстрый, В небе голубом и чистом С ревом набирает высоту.

Песня была резкой непривычной, но неожиданно зацепила за душу.

— О чём эта песня?

— О, это песня о войне во Вьетнаме. В 60-е годы наши военные советники помогали вьетнамским товарищам в борьбе с американцами. Но так как официально СССР не участвовал в войне, приходилось скрывать нашу помощь, — Степанов на секунду задумался, — это примерно как было во время войны в Испании. Только здесь наши победили.

— Интересный у вас мир получился.

— Да уж, ничего не скажешь, очень интересный. Вот только хорошего в нашем мире мало. Знаете, Михаил Ильич, я даже рад, что попал в прошлое, — заметив как недовольно скривился Кошкин, Степанов поправился, — то есть для меня это в прошлом прошлое. Теперь очень даже настоящее. Знаете, я родился в большой стране, империи зла, как её назвали американцы. А во что превратилась моя страна в 2008 году? Распалась на несколько мелких, слабых и никому не нужных государств. И если Россия хоть что-то из себя представляла в том мире, то вот Украина превратилась неизвестно во что. У нас даже государственный строй называли не иначе как конституционная анархия – часть страны тянет на запад, часть на восток, а в итоге топчемся на месте, если назад не идем. Я даже не знаю, что там сейчас в том мире происходит. Перед тем как мы перенеслись, в США начался финансовый кризис. Украину он ещё не затронул, но не сомневаюсь, что это всего лишь вопрос времени. Хотя у нас тут свой финансовый кризис. Народные сбережения превратились в обычные разноцветные бумажки, — Степанов явно хотел выговориться. Хотя надо отдать ему должное, он нашел благодарного слушателя – Кошкин с большим интересом слушал всё, что ему говорил Евгений.

— Скажи, Жень, а что всё-таки с СССР случилось? Почему ваше будущее такое?

— Да прогнило там всё, — коротко ответил Степанов, — вот и развалился. А потом у власти остались те же люди, что страну развалили. Ладно, давайте сменим тему. Кстати, мы уже выезжаем из леса.

И правда, деревья, буквально нависавшие над дорогой, внезапно разошлись, и машина выехала на поляну, плавно превращающуюся в чьи-то огороды. Огороды сменились обычной улицей, по бокам которой расположились сельские дома. Прохожие провожали автомобиль долгими взглядами.

— А почему это все на нас так смотрят?

— Так ведь бензина в области мало. Тот, что в СССР производится в большинстве своём не подходит для наших машин. Вот и ездят все на старых запасах. Да и не осталось тех запасов за месяц-то. Вот и смотрят, кто едет.

Машина проехала улицу и свернула на широкую автостраду. Дорог такой ширины и качества Кошкин ещё не видел. Если конечно не считать того случая, когда он ехал в санитарной "Газели". Но тогда Михаил Ильич был болен, и ему было не до рассматривания окрестностей. Теперь же конструктор интересно было всё. Та же трасса представляла собой две трёхполосные дороги, разделённые защитным ограждением. Степанов, как только миновали заставу военных на выезде из посёлка, разогнал автомобиль до полутора сотен километров в час. Первым желанием Кошкина, которому доводилось летать на самолётах с меньшей скоростью, было инстинктивно вжаться в кресло. Но затем Михаилу Ильичу даже понравилось мчаться с такой скоростью по практически пустой трассе.

— Жень, у вас что все так ездят?

— Нет, что вы, просто хочется напоследок быстро поездить. Я же реалист, понимаю, что пройдёт год или два и о хорошей дороге можно будет забыть. Если у нас дороги были в отвратительном состоянии, что же говорить о 40 годе. Да и машина, как я говорил не вечная. Скоро все будут на вездеходах ездить, если конечно бензин будет в нормальных количествах.

Автомобиль, минут за 10 проехав расстояние до Харькова, снизил скорость до 60 километров в час перед въездом в город, а затем, проехав развязку окружной дороги, вообще стал двигаться с черепашьей скоростью, пристроившись за едущим впереди грузовиком в камуфляжной расцветке с чёрными, явно армейскими, номерными знаками.

— Жень, что случилось, почему мы так медленно едем? — хотя по меркам 30–40 годов машина ехала быстро, после той гонки, которая была только что, Кошкину казалось, что если выйти и пойти пешком, и то быстрее будет.

— А вы обратили внимание на блокпост при выезде? Вот сейчас такой же будет. Он здесь ещё до переноса был. Только тогда здесь милиция стояла, а теперь, вот военных поставили, пару БТРов со складов выделили для усиления, вот они и проверяют весь входящий и исходящий транспорт.

И вправду, обе стороны шоссе были перегорожены бетонными блоками, так что свободной оставалась только одна полоса с каждой стороны. Эту самую свободную полосу преграждал шлагбаум, рядом с которым стоял человек в форме ССХ, глубокой каской на голове и самозарядной винтовкой в руках, уже знакомой Кошкину по просмотренным фильмам, и проверял у проезжающих документы. Чуть дальше, в укрытии из тех же самых бетонных блоков, стоял бронетранспортёр, направивший ствол своего крупнокалиберного пулемёта на проезжающие машины. Перед шлагбаумом, поперек дороги был горб, словно на трассу положили трубу, а затем заасфальтировали – это был "лежачий полицейский" предназначенный, как объяснил Степанов, специально для любителей скоростной езды.

— Да, в моём Харькове в таких "полицейских" нужды не было.

— Так ведь и скорости у вас другие были, не то, что у нас, — с оттенком гордости ответил Степанов.

— Ну да, скорости у вас может и другие, а вот только порядка у вас меньше. Если милиции приходится идти на использование таких мер.

Тем временем машина остановилась перед шлагбаумом, Степанов не выходя из автомобиля, предъявил проверяющему солдату документы. Тот, бегло просмотрев их, и сверив Степанова с фотографией, откозырял и поднял шлагбаум. Автомобиль, наконец, въехал в город.

— Где мы сейчас находимся?

— Мы на Московском проспекте. Сейчас поедем в центр. Там, как я говорил, заедем в один магазин – не в джинсах же вам доклад делать. А потом, небольшая экскурсия по городу, и затем я бы хотел пригласить вас к себе в гости, раз уж выдалась такая возможность. Познакомлю с женой и дочкой. Меня домашние уже достали с расспросами – чем занимаешься, чем занимаешься. До этого не мог рассказать – секретность всё же. Но теперь руководство решило снять с вас гриф секретности. Поэтому одним махом убью двух зайцев – и родные отстанут, и вы ваше знакомство с городом начнётся хорошо.

— А я вас стеснять не буду?

— Да что вы, я только рад буду, если вы ко мне зайдёте.

Автомобиль, тем временем, выехал на Змиевскую улицу, сильно отличавшуюся от той, которую видел Кошкин в неизвестно куда исчезнувшем Харькове образца 1940 года. Кроме большого количества магазинов с огромными вывесками, случайно обратил внимание на статую человека в костюме наподобие комбинезона лётчиков, применявшегося для высотных полётов.

— А это кто?

— А это тот, в честь кого улицу в проспект переименовали – первый космонавт СССР Юрий Гагарин.

— Так мы даже в космос вышли?

— Да, это в нашей истории человек впервые вышел в 1961 году. Так что немного ждать осталось. Мы ещё можем увидеть этот полёт. Хотя сейчас он может даже раньше произойти – объективных препятствий этому нет, если конечно не считать грядущую войну.

— Кстати, как вам город? Мы же уже по старой части едем, — сменил тему Степанов.

— Много чего изменилось, но узнать ещё можно, особенно когда в центр въехали. Я вот только не пойму, почему у вас столько рекламы?

— Ну а что вы хотели? Мы же при капитализме жили. Вот и стараются люди продвигать свои товары и услуги. И, между прочим, я как-то читал, что в СССР тоже не против здоровой рекламы были. Не знаю, правда, что под этим подразумевалось, но статьи в газетах того времени на эту тему точно были.

— Не знаю, не встречал такого.

— Кстати, сейчас мы на площадь Тевелева выедем, так она, кажется, называлась в ваше время, я там вам хочу кое-что показать.

Машина выехала на вышеупомянутую площадь и остановилась возле небольшого скверика.

— Приехали, Михаил Ильич, выходите.

Кошкин вышел из машины и захлопнул дверь. По сравнению с разнообразными "эмками", дверь закрылась очень мягко и вообще без шума. После прохладного салона, жара на улице казалась просто ужасающей. Кошкин на мгновение даже пожалел, что пришлось выходить.

— Тут рядом, сейчас сами всё увидите, — сказал Степанов, видя недовольство Кошкина.

Пройдя мимо деревьев, Кошкин сразу понял, что хотел показать ему Степанов – за памятником бойцам октября, стояли два танка – Английский Mark-V и Т-34-85, до этого виденный только на изображениях и кинохронике на ноутбуке. За ним стояло несколько орудий 122-мм гаубица М-30, 76-мм пушка и 100-мм противотанковое орудие. Но, конечно, Кошкина больше всего интересовал Т-34.

По сравнению с первыми двумя тридцатьчетвёрками, участвовавшими в пробеге Харьков-Москва-Харьков, и едва не стоившими Кошкину жизни, машина была сделана очень грубо. Так если в первых машинах все сварные швы были отшлифованы, то в этом танке они были грубыми, толстыми, если не сказать небрежными. На башне, были следы от формы, в которой её отливали. Не пощадило танк и время, в течение которого он служил в качестве музейного экспоната – ящики ЗИП и дополнительные топливные баки проржавели, все легкосъёмные детали были демонтированы, люки заварены, а резина на катках частично была повреждена, а под крышей МТО успел прорасти мох. Вместе с тем было видно, что о машине всё же заботятся – танк был недавно покрашен. Правда, цвет краски отличался по оттенку от принятого в РККА, маляры вместе с катками покрасили резиновое покрытие, удалить мох никто не удосужился, но это было лучше, чем ничего. Ну и, конечно же, на танке играли дети, которые с криками "по фашистам – огонь" стреляли по невидимым противникам.

— Это одна из десяти имеющихся в области машин этой модели, — сказал Степанов, — вторая находится на территории завода Малышева, третья перед входом в бывшую танковую академию на Холодной Горе, четвёртая на постаменте в Богодухове, пятая в Должнике, шестая в Лозовой, седьмая в Барвенково, восьмая в Певромайском, девятая в Солоницевке, а десятая на мемориальном комплексе в Изюме. Там, кстати, не только Т-34 есть, но это уже скорее вашим коллегам из Ленинграда будет интересно. Так что, если поснимать с постаментов все тридцатьчетвёрки, то на пару танковых взводов наскребём. Что же касается этого танка, то он находится в самом плохом состоянии. У остальных сохранено внутреннее оборудование, и оно даже частично работоспособно. Эта же машина является экспонатом Исторического музея. Как видите, детям он нравится.

Тут Кошкин обратил внимание на проходившего неподалёку высокого темноволосого парня лет 25-ти, который был одет в ставшие уже привычными джинсы и, что собственно и привлекло внимание, чёрную футболку с изображённым на груди танком и надписью под ним "Т-34 танк Победы". На спине же были нанесены схемы Т-34 в двух проекциях и написаны ТТХ танка.

— Это как понимать? — обратился Кошкин к Степанову.

— Да так и понимать, Т-34 стал, по сути, символом победы. Так что неудивительно, что появились футболки с его изображением. Хотя, и появляться они начали в последние годы, когда негласная конфронтация с Западом стала усиливаться.

— Постойте, так у вас же капитализм. Вы же вроде как дружили с капиталистическими странами.

— Дружить дружили, но это было в начале 90-х годов. Тогда все считали, что заграница нам поможет, что вот-вот начнётся хорошая жизнь. Постепенно все поняли, что никто никому не нужен, и наши проблемы никто решать не собирается. А массовые антизападные настроения стали появляться после 1999 года. В России, конечно, они были больше, чем в Украине, но и нас они были сильны.

— Да, странное у вас там будущее.

— И не говорите, страннее некуда. Ну ладно, музейные экспонаты посмотрели, теперь и по делам можно ехать.

Усевшись в машину, Кошкин поинтересовался у Степанова причинами того, почему в салоне постоянно прохладно. На что тот ответил, что включен кондиционер, позволяющий постоянно поддерживать заданную температуру.

Степанов завел мотор и, объехав площадь, выехал на улицу Карла Либкнехта. Правда сейчас она называлась Сумской, и в отличие от всех встреченных до этого харьковских улиц, была покрыта не асфальтом, а брусчаткой. Движение на этом участке было односторонним, за исключением городского транспорта. Встречный поток автомобилей должен был идти по расположенной параллельно Сумской улице Рымарской. Степанов рассказал, что из-за этого в районе Оперного театра, где находился въезд на Рымарскую, постоянно возникали пробки, которые не исчезли даже сейчас – после переноса. Сам факт того, что легковым автомашинам может не хватать места для проезда, был для Кошкина крайне непривычным. Но в этот раз до Оперного театра и разрекламированного Степановым фонтана Зеркальная Струя они не доехали, несмотря на то, что ехать было совсем немного. Автомобиль остановился напротив какого-то магазина, расположенного в одном из старинных городских зданий. Вообще Сумская изменилась сравнительно немного, и если бы не было такого количества разнообразных заведений с разными вывесками, то, возможно Кошкин и смог бы её узнать. Выйдя из машины, Кошкин со Степановым перешли дорогу и вошли в магазин.

— Вообще-то они сейчас не работают – из-за переноса возникли определённые проблемы с деньгами, да и покупателей нет – все покупают продукты питания, а не деловые костюмы, но для нас было сделано исключение, — объяснил Степанов тот факт, что кроме них в магазине была только девушка-продавец и охранник.

После часа, потраченного за примеркой разнообразных моделей, был выбран светлый летний костюм непривычного покроя и к нему же светлая рубашка и галстук.

— Теперь вас не отличить от человека моего времени, — сказал Степанов, — вот что одежда с человеком делает. Если бы не знал, что вас две недели назад привезли из Москвы, то подумал бы, что вместе со мной из будущего прибыли.

— Слушай, Жень, а как платить за это всё? Сколько оно стоит?

— Да не волнуйтесь вы, Михаил Ильич, контора за всё платит. У нас тут правда безналичный расчёт, но всё же лучше, чем просто обмен товара на товар. И, кстати, нужно вам ещё обувь купить.

Вместо денег Степанов протянул продавцу маленькую цветной прямоугольник с тёмной полосой на одной стороне. Кассир провел прямоугольник через щель в кассовом аппарате, больше всего похожим на уже знакомые Кошкину компьютеры.

— Надо немного подождать – сказала она

Минуты через две касса выдала необычно широкий чек.

— Распишитесь вот здесь – кассир поставила галочку над прерывистой чертой. Степанов расписался.

— Всё, можно забирать – он кивнул на акуратно сложенные продавцом вещи

Для покупки обуви пришлось всё-таки ехать через Рымарскую. И Кошкин увидел так расхваливаемый Степановым театр оперы и балета и Зеркальную Струю.

— С этим театром недавно история приключилась. Фонтаны, которые перед ним расположены, недавно реконструировали, но во время работ просчитались, и когда струя воды била из одного края бассейна в другой, то напор получился слишком сильным и все находящиеся возле фонтана были мокрыми. С тех пор на полную мощность их не включают.

Туфли купили в каком-то небольшом магазине, состоящим из всего из одного зала но, тем не менее, ассортимент предлагаемого товара там был большим. Вообще Кошкина удивляла такое разнообразие в разных моделях одежды и обуви. В СССР с этим делом обстояло гораздо хуже.

Наконец, когда с покупками было закончено, Степанов сказал, что теперь можно ехать к нему домой. Как оказалось, он жил на Салтовке – районе города, которого в 1940 году просто не было. Путь туда пролегал через улицу Пушкинскую, тоже знакомую Кошкину, особенно в её начале. Затем путь пошёл уже через незнакомые места. Через 20 минут машина остановилась во дворе 9-этажного дома.

— Вот мы и приехали. Пойдёмте, нас уже ждут, — сказал Степанов, выходя из автомобиля.

Двор произвёл на Кошкина двойственное впечатление – с одной стороны в нём росло много деревьев и была детская площадка, с другой стороны всё это выглядело несколько заброшенным.

В подъезде было оборудовано место для дежурного, и там сидела довольно бойкая пенсионерка, внимательно посмотревшая на вошедших Кошкина и Степанова.

— Здрасьте, Антонина Степановна.

— Здравствуй, Женя. Это к тебе гости?

— Ко мне, ко мне.

— Проходите, только лифт опять не работает. Придётся вам пешком подыматься.

— Спасибо, что предупредили, — завершил диалог с не в меру любопытной дежурной Степанов.

— Что ж, придётся нам на седьмой этаж пешком идти, — сказал Степанов Кошкину, — пойдём.

Лестница в подъезде ничем особым от привычных Кошкину лестниц не отличалась. Разве что к привычным нецензурным надписям на стенах написанным на великом и могучем присоединялись непонятные надписи на иностранных языках и другие, написанные хоть и на русском но, тем не менее, имеющие непонятный для Кошкина смысл.

Поднявшись на нужный этаж, Степанов позвонил в звонок, находящийся рядом с непривычной для жителя 40-х годов массивной железной дверью в тамбур. Открыла симпатичная девушка лет 25–27, которую Степанов представил как свою жену Иру. Как только они вошли в квартиру, на Степанова с криком "папа пришёл!" набросилась пятилетняя девочка, отрекомендованная как Маша.

Степанов жил в двухкомнатной квартире с раздельным санузлом, коридором, довольно большой кухней и двумя балконами. Причём, как он рассказал Кошкину, его квартира отнюдь не считалась хоромами. Хотя, конечно 2 телевизора на кухне и в зале, холодильный аппарат, стены с обоями, линолеум на полу, стиральная машина в ванной – всё это по меркам СССР было роскошью.

Стол накрыли в большой комнате игравшей по совместительству роль зала и спальни хозяев квартиры. Степанов достал бутылку вина произведенного в будущем – водку он не предлагал из-за недавней болезни Михаила Ильича. Правда сам выпил только одну рюмку, мотивируя тем, что он за рулём и ему ещё отвозить Кошкина обратно в санаторий. Поэтому пить вино Кошкину пришлось вместе с Ирой, ну а Маша, ввиду своего возраста, пила исключительно газировку.

Понравилось Кошкину развлечение под нерусским названием "караоке", когда на экране телевизора в такт музыке появлялись слова песни, правда, он резонно заметил, что пение под настоящую живую музыку, исполняемую гармонистом, гораздо лучше, чем эта электронная.

Закончили уже вечером, когда Степанов повёз уставшего Михаила Ильича обратно в санаторий.

Весь следующий день Михаил Ильич провёл за работой, несмотря на то, что это было воскресенье. Нужно было описать все трудности, с которыми столкнулся 183 завод во время освоения Т-34. Понятно, что один человек, тем более только что выздоровевший, не в состоянии сделать это, но и сидеть, сложа руки, не стоило. Да и Кошкину предстоял доклад на эту тему.

А в понедельник за Михаилом Ильичом заехал Степанов и сказал собираться – пришло время ехать в город.

Уже когда Кошкин сидел в машине, Степанов дал ему новенький сотовый телефон, и коробку с зарядным устройством.

— Михаил Ильич, моим руководством было принято решение предоставить вам личный телефон, для того, чтобы у вас была возможность напрямую связаться со мной. Инструкция по эксплуатации в коробке. В память sim-карты уже введён мой номер и номер Кожухова.

— Спасибо большое, попробую разобраться.

— Не волнуйтесь, разберётесь. Мы вам специально подыскали такую модель телефона, чтобы вам проще было её освоить.

Кошкин осмотрел телефон – та же самая надпись Nokia сверху, правда в отличие от как-то виденного телефона Степанова, изображение на экране было чёрно-белым, да и сам экран был значительно меньше, чем у Степанова.

— Видите зелёную кнопку с зелёной телефонной трубкой – это кнопка для набора номера. Красная кнопка служит для завершения разговора или выхода из меню. Да что я вам рассказываю, если вы с компьютером разобрались, то с телефоном уж точно разберётесь, — объяснял Степанов, — вот сейчас зайдите в меню и выберите телефонную книгу. Так, теперь выберите меня и нажмите на кнопку вызова.

Из телефона Степанова зазвучала мелодия.

— Ну вот, видите, вы уже освоились с ним. Теперь по поводу покрытия связи – как вы понимаете, работать телефон будет только на территории области, но зато работать будет практически везде.

Путь к центру города занял значительно больше времени, чем в прошлый раз – каждый блокпост считал своим долгом остановить машину и проверить документы её пассажиров. Кошкину тоже, впервые за всё время пребывания в Ново-Харькове, как называл город Степанов, пришлось предъявлять. Здесь даже не помогло его служебное удостоверение, всегда безотказно срабатывающее до этого.

Автомобиль остановился на стоянке, расположенной возле входа на станцию метро "Исторический музей" над Бурсацким Спуском. Улица Сумская, рядом с которой они находились была перекрыта милицией. И попасть к оперному театру – месту проведения первой официальной конференции между властями Харькова и СССР было непросто – пришлось идти с черепашьей скоростью среди таких же, как они приглашённых участников конференции. Степанов часто останавливался, чтобы поздороваться со встреченными знакомыми. Ну а Кошкин воспользовался моментом и решил получше рассмотреть Сумскую, ведь позавчера они ехали на машине, и посмотреть успели далеко не всё.

По случаю прибытия очень высоких гостей в город, власти решили не ударить лицом в грязь и постарались украсить Харьков. Так, на перетяжках троллейбусных проводов, висящих поперёк Сумской, висели красные флаги, фонтаны в отличие от прошлого визита Кошкина в город работали, и Михаил Ильич вынужден был признать, что, несмотря на то, что Степанов их ругал, каскады водных струй смотрелись очень даже ничего. А перед самим театром, несмотря та то, что въезд автомобилей на Сумскую был запрещён, стояло 5 автобусов и около 20 машин.

— Эх, вот бы с женой и детьми сюда попасть, им бы точно город понравился, — думал Кошкин, — надо будет узнать о возможности перевода семьи в Харьков. Ведь, если говорить положа руку на сердце, жить в таких условиях как здесь, они не смогут нигде в Союзе, да что там в Союзе, нигде во всём мире.

От размышлений по поводу будущего своей семьи, Кошкина отвлёк Степанов, разговаривавший с высоким седеющим мужчиной лет пятидесяти.

— Михаил Ильич, знакомьтесь, это Николай Григорьевич Васнецов – директор завода имени Малышева, больше известен как вам завод имени Коминтерна, а потом завод № 183.

— Николай Григорьевич, это Кошкин.

Васнецов с удивлением несколько мгновений молча смотрел на Кошкина.

— Михаил Ильич, очень рад знакомству, — Васнецов взял себя в руки, но тон всё равно был немного удивленным, — Вот уж не думал, что доведётся с вами познакомиться. Вы же стали легендой среди заводчан. Мы все думали, что вы были в исчезнувшем Харькове. Очень рад, что это не так.

Кошкин даже немного растерялся от такой реакции на знакомство с ним, поэтому и отвечать начал, тщательно подбирая слова:

— Я тоже рад знакомству. Вы не представляете, как надоело лежать без дела на больничной койке. Очень хочется вернуться на производство.

— Думаю, что с этим проблем у нас не будет. Раз уж вы здесь, а не в больнице, то в самом ближайшем будущем начнём совместную работу, — улыбнулся Васнецов.

Так вместе они и прошли в театр мимо стоящих на входе двух милиционеров. Вообще, меры безопасности были предприняты чрезвычайные – на Сумской была полно патрулей, вокруг театра стояло оцепление. Но местные власти этим не ограничились – Кошкин заметил два БТР. Видимо предстоящей конференции придавалось очень большое значение, и экономить на безопасности никто не хотел.

Зал, в котором должно было пройти мероприятие, был полон людей до отказа, но Степанов уверенно шёл к зарезервированным для них местам. Кошкин обратил внимание, что среди публики в зале кроме харьковчан было очень много людей из СССР. Другая одежда и чем-то неуловимо отличающаяся манера поведения выдавала их сразу. Михаил Ильич стал усердно вертеть головой, старясь увидеть среди сидящих своих знакомых. На мгновение ему показалось, что он увидел наркома Малышева, и сидящего рядом с ним своего подчинённого Александра Морозова. Но они находились далеко, и подойти, чтобы проверить действительно ли это Малышев с Морозовым было нереально, потому что Степанов сказал, что с минуты на минуту всё начнётся.

Действительно, свет погас, и к трибуне, установленной на сцене вышел мужчина в военной форме.

— Дорогие харьковчане и гости нашего города. Меня зовут Юрий Фёдорович Пилипко. Как все вы знаете, 22 июня этого года произошло событие в корне изменившее нашу жизнь – наш город вместе с областью и частью соседних регионов перенёсся из 2008 года в 1940 год. О причинах этого события остаётся только гадать. Но это уже занятие для наших учёных. Товарищи, земляки, харьковчане! Прошу обратить внимания на дату переноса – 22 июня. Без всякого сомнения, эта дата глубоко символична. Ведь в нашей истории всего через год кровавые гитлеровские полчища напали на Советский Союз. Все мы знаем, какой ценой обошлась нашей стране победа в той войне справедливо названной Великой Отечественной. Так неужели мы, потомки героев, спасших всё человечество от кровавого тирана, останемся в стороне? Неужели мы трусливо спрячем голову в песок, когда стране так необходима наша помощь? Нет, мы не можем остаться в стороне от этой битвы, мы не можем допустить повторной оккупации нашего города немецко-фашистскими захватчиками. Именно поэтому нами было принято решение пойти на интеграцию с СССР. Совместными усилиями мы сможем дать отпор любому захватчику и агрессору. — Пилипко на мгновение замолчал, переводя дыхание. — Именно поэтому нами было принято решение о входе в состав СССР на правах автономной области с непосредственным подчинением Москве, — шум в зале. — Именно таким способом мы сможем принести наибольшую пользу нашей общей Родине. Все перенесённые территории объявляются Харьковской Закрытой Автономной Областью. Как вы все понимаете и помните из курса истории ХХ века, предвоенный СССР был полон агентами разведок иностранных государств, поэтому о необходимость статуса закрытого объекта мне не нужно вас объяснять. Тем не менее, товарищи, мы с вами прекрасно понимаем, что 17 лет существования в условиях рыночной экономики нельзя просто так взять и вычеркнуть. Именно поэтому нами была достигнута договорённость с товарищем Сталиным о особых экономических условиях, действующих на территории Ново-Харькова – наша область провозглашается особой экономической зоной, наиболее близким аналогом которой является НЭП. Докажем что мы не посрамим своих предков. Сделаем наш регион процветающим, — шум в зале и бурные аплодисменты, — а сейчас, товарищи, я хотел бы предоставить слово уполномоченному представителю СССР в Ново-Харьковской области, Лаврентию Павловичу Берия, — зал напряжённо замер, следя за тем, как к трибуне выходит человек, не один десяток лет являющийся пугалом и собирательным образом кровавого сталинского палача.

— Здравствуйте, товарищи, — начал Берия, — возможно, некоторые из вас удивятся, почему работать с вами поручили именно мне, возможно, некоторые из вас не захотят работать со мной, думая о заключенных в лагерях. Вынужден признать, что ошибки бывают у всех. Главное -- успеть признать свои ошибки, а ещё лучше, когда вас кто-то предупредит от того, чтобы эти ошибки не совершать. От лица партии, членом которой я являюсь, хочу заявить, что мы получили предупреждение, и сделаем всё возможное, дабы не наступить на те же грабли, на которые мы наступили в вашем варианте истории.

Кошкин услышал, как Степанов пробормотал про себя: "хана кукурузнику", и хотел было уточнить, что это за "кукурузник" такой, но Берия продолжил свою речь, заставив забыть и о "кукурузнике" и о Степанове.

— Поэтому товарищи, наша партия под руководством великого Сталина не считает учение марксизма-ленинизма застывшей догмой, и примет необходимые поправки для того, что первое в мире государство рабочих и крестьян не выродилось в то образование, каким оно стало в конце ХХ века в мире Харькова. Мы не стесняемся признавать свои ошибки в отличие от иностранных держав-агрессоров. Я хочу выразить радость от того, что жители Харькова образца 2008 года смогли достигнуть соглашения с советским Правительством, несмотря на все годы и разницу в общественном строе, что нас разделяла. Именно поэтому здесь присутствуют представители всех наркоматов, для того, чтобы учесть опыт потомков и адаптировать его к местным условиям. Я ожидаю плодотворного сотрудничества между дедами и их внуками. Вместе мы сможем прийти к победе коммунизма и защитить нашу Родину от поработителей.

С трибуны Берия уходил под бурные аплодисменты. Конференция продолжилась. Слово взял исполняющий обязанности губернатора, бывший его первый зам, начавший разъяснять организационные вопросы по сотрудничеству харьковчан и гостей из СССР.

После него выступило несколько врачей, рассказавших о предпринятых мерах безопасности для предотвращения возможности возникновения эпидемий на границах перенесённой территории.

И в самом конце был доклад новохарьковских учёных, озвучивших свои гипотезы о причинах переноса. Правда их речь была настолько перегружена научными терминами, что сложилось впечатление, что никто их толком не понял. Да и публика была перегружена количеством информации, полученной за столь малое время, и потихоньку обсуждала услышанное, слушая докладчиков краем уха. Поэтому, когда было объявлено о закрытии конференции, никто особо не огорчился. Всем хотелось обговорить услышанное. Кошкин решил воспользоваться моментом и найти своих знакомых. Для этого он, оставив Степанова, пошёл в ту сторону зала, где перед началом конференции видел Морозова с Малышевым. Но удача в этот раз ему не улыбнулась – искомых людей там не обнаружилось. Немного растерявшись, Михаил Ильич решил уже было возвращаться назад к Степанову, как из кармана его пиджака раздалась мелодия. Достав телефон, Кошкин увидел, что ему звонил Степанов.

— Да, слушаю.

— Михаил Ильич, выходите из здания, я встретил интересующих вас людей, сейчас мы стоим напротив Зеркальной Струи перед театром.

— Хорошо, спасибо, я сейчас выхожу.

Это был первый случай, когда Кошкину пришлось воспользоваться своим мобильным телефоном по назначению, но Михаил Ильич сразу оценил все удобства, которые давал это миниатюрный аппарат.

На улице Кошкин сразу заметил стоящих Степанова, Морозова и Кучеренко. Малышева среди них не было. Морозов, раньше других заметивший Кошкина, подбежал к нему и обнял изо всех сил.

— Михаил Ильич, здравствуйте, как я рад вас видеть в добром здравии. Весь коллектив, все кто остались, переживали за вас. И ваша жена в особенности. У меня для вас письмо от неё.

— Спасибо, спасибо, — ответил растроганный Кошкин, здороваясь с Морозовым и Кучеренко, — я тоже очень рад вас видеть. Соскучился и по вам и по работе.

— Ну, мы-то знаем, что без работы вы не сидели даже на койке. Евгений Алексеевич рассказал, что вы уже начали разрабатывать новый танк, — сказал Кучеренко, заместитель начальника КБ Кошкина.

— До нового танка, ещё далеко, я просто документацию изучал. А где вы остановились?

— Нас в гостинице поселили, — ответил Морозов.

— Давайте отметим встречу в каком-нибудь ресторане, — сказал Степанов, — а где находится ваша гостиница, я знаю. Я смогу потом отвезти вас туда. А с вашим руководством проблем не будет. Мы сейчас все решим.

Сделав пару звонков, Степанов сказал, что все нормально, и Кучеренко с Морозовым свободны до десяти вечера. И он раз уж является харьковчанином, а они гостями города, приглашает всех в ресторан. Возражений на это не последовало.

Кошкин извинился и попросил дать ему пару минут для того, чтобы прочитать письмо от родных – ждать, пока выпадет свободная минутка, Михаил Ильич не собирался.

В письме жена интересовалась здоровьем своего мужа, что было естественно, несмотря на то, что товарищи из органов безопасности её уверяли, что с Кошкиным всё в порядке, писала, что скучает и с нетерпением ждёт того момента, когда увидит своего Мишу. Потом шёл небольшой рассказ о жизни семьи в Москве, а в самом конце было несколько строчек, написанных, или если быть точным, то нарисованных, маленькой дочью Михаила Ильича. Как только письмо было прочитано, Кошкин аккуратно сложил исписанный лист и спрятал его в левый внутренний нагрудный карман пиджака и повернулся к что-то живо обсуждающим Степанову с Морозовым и Кучеренко.

— Ну что, Михаил Ильич, прочитали? — спросил Степанов.

— Прочитал, прочитал.

— Какие вести от родных?

— Потихоньку всё. Жена пишет, что дочка скучает сильно.

— Не волнуйтесь, дайте только срок и перетянем вашу семью в Харьков.

— Спасибо, Женя. Надеюсь, что так и будет.

— Ну ладно, а теперь можно ехать и в ресторан, — подытожил Степанов.

Вечер Кошкин провёл в хорошей компании. За столом, как это обычно происходит у отдыхающих вместе коллег, разговор вольно-невольно перешёл на работу. С работы переключились на заводчан, которые исчезли вместе со старым Харьковом и выпили за них, где бы они сейчас не находились. Тяжело было всем, у всех исчезли друзья и знакомые, а у Николая Кучеренко, уроженца Лозовой, пропала семья, жившая в то время в Харькове. И хотя радоваться чужому несчастью было нехорошо, Кошкин невольно радовался, тому, что это произошло не с его семьёй, а ведь останься она в Харькове, и не видать ему больше своих родных.

К себе в санаторий Михаил Ильич попал поздно – пока ушли из ресторана, пока отвезли Морозова и Кучеренко в гостиницу, которая, как рассказал любознательному Кошкину Степанов, находилась в районе станции метро "маршала Жукова". Уже, будучи в санатории, Кошкин удивился – это что такое надо было совершить Жукову, что даже в буржуазном Харькове не рискнули переименовать станцию метро, ведь он уже слышал до этого от Степанова, что станции, названные в честь известных деятелей СССР, после обретения Украиной независимости были переименованы.

Харьков. 17 июля 1940 года

Отчаянная попытка пилота выйти из-под огня скольжением не увенчалась успехом – трасса пушечно-пулеметного огня, возникшая на пути красноносого МиГа, буквально прошила ему крыло и двигатель. Летевший на бреющем истребитель, объятый пламенем врезался в землю. Над пылающими останками заложил победный вираж, покачивая крыльями с окрашенными в желтый цвет законцовками, сбивший его "мессершмитт". Включился свет, участники совещания кто потирая глаза, кто просто тряхнув головой, а некоторые с задумчивостью, переживали драматизм завершившегося на экране боя.

В течении часа руководство авиапромышленности и ВВС РККА смотрели на экране проектора как грозные отечественные машины, в которые вложено столько труда и связывалось столько надежд, превращались в пылающие обломки – компьютер, которым управлял худощавый юноша моделировал всевозможные боевые ситуации в которых в будущей войне придется оказаться отечественной авиатехнике.

Больно было смотреть, как девятку красиво летящих сверкающих неокрашенным алюминием бомбардировщиков СБ, расстреливает свалившееся со стороны солнца звено "мессершмиттов", а сопровождающие И-16 не могут воспрепятствовать избиению – только из-за того что они соблюдали "современные" инструкции. Бронированный штурмовик Ил-2 беззащитный сзади из-за отсутствия стрелка только потому, что кое-кто из присутствующих посчитал, что он ему не нужен. На экране разворачивалась катастрофа, которая могла ожидать советские ВВС в будущей войне, если пустить все "на самотек" по старому руслу. Апофеозом демонстрации стал только что трагично закончившийся на низкой высоте воздушный бой новейшего МиГа с Ме-109Е.

Была и ложка меда -- на экране продемонстрировали тактику правильного применения авиации на опыте, не состоявшейся еще, войны.

Так, даже устаревшие И-16, сумели разбить строй летевших Ju-87. Один "ишачок", зайдя снизу в хвост "Юнкерса", одной короткой очередью убил стрелка, и затем просто и без затей, спокойно расстрелял, внезапно ставший беззащитным, самолёт врага. В другом бою, маленький и юркий Як, умудрился на вираже зайти в хвост гнавшемуся за ним Me-109E и превратил хищника в жертву, отстрелив "мессеру" крыло.

Рычагов не спеша встал и подошёл к ректору Харьковского авиационного института.

— Сергей Владимирович, спасибо за демонстрацию, одно дело читать из ваших источников, другое увидеть своими глазами, — задумчиво разглядывая блеклое от солнечного света изображение летящего угловатого "мессера", добавил, обращаясь к оператору компьютера демонстрирующего эту реалистичную картину, — молодой человек, я опытный пилот и думал, что знаю все возможности "ишака", но вы меня поразили. Использовать штопорную бочку в бою мне никогда в голову не приходило. У вас, наверное, большой налет.

— Да нет, просто мне нравятся самолёты Великой Отечественной, а полетать на них можно только в симуляторе. Вот я и гоняю с друзьями по сети, а фигуру эту изобрел Покрышкин. Скажу честно, что поначалу, пока не стал изучать мемуары пилотов-фронтовиков, летать было совершенно невозможно. Потом, уже после того, как почитал их книжки, стал применять описанные там приёмы в бою. Покрышкин, Кожедуб, Евстигнеев -- из наших. Из немцев Хартманна читал. Знаете, думаю, что врёт он очень много. А из японцев читал про Сакаи Сабуро. Они хоть и враги наши были, но их опыт я учёл.

— Я попросил племянника продемонстрировать игру "Ил-2", — видя, что Рычагов не совсем понял, дополнил ректор, — это симулятор, точнее тренажер воздушного боя. В него заложены модели всех серийных самолетов с середины тридцатых до сорок шестого года, — повернувшись, попросил, — Вадик, покажи нам, например, что-нибудь из японцев.

Несколько стремительных нажатий клавиш и на экране монитора возникло изображение изящного светло-серого истребителя с лобастым двигателем воздушного охлаждения над фюзеляжем которого возвышалась каплеобразная кабина пилота

— Пожалуйста, знаменитый "Зеро", как прозвали его американцы, новейший японский истребитель, родное название А6М модель 1940 года.

Самолет стал медленно вращаться, показывая себя во всей красе.

— Красивый самолет, — спросил подошедший Яковлев, — а есть его летные характеристики?

— Без проблем, — пожал плечами Влад, и перед находившимися у монитора участниками просмотра возникла таблица характеристик самолета.

— Только это всего лишь маленькая статья, более подробные данные нужно смотреть в справочниках и книгах по авиации, — добавил парень.

— Да-а-а, он при том еще и опасный, — задумчиво ответил Яковлев, не услышавший последней реплики Влада.

Рычагов смотрел на японца, но думал не о самолете, а о том, что знать свою судьбу очень страшно, но еще страшнее ничего не делать. Было желание все бросить, попроситься простым командиром, хоть комполка, может Хозяин отпустит. Но сейчас, когда он увидел пылающий МиГ и представил что это кто-то из своих боевых друзей, пришло решение, идти до конца, даже если все закончится лубянкой и пулей в лоб в итоге.

Яковлев тем временем просил Влада, показать разные модели самолетов, в том числе и из будущего.

— Павел Васильевич этот тренажер не помешал бы в Липецке, — заместитель генерального инспектора генерал-майор Хрютин обратился к Рычагову, — пусть товарищи командиры сначала научатся рисованными самолетами управлять, только без самолетов из будущего.

— Я тут вспомнил анекдот, — заулыбался ректор, — в доме отдыха построили бассейн, а воду не наливают. На вопрос отдыхающих, когда нальете, директор говорит: сначала прыгать научитесь после нальем.

Удачная шутка разредила атмосферу, присутствующие принялись активно обсуждать и делится впечатлениями.

Рычагов подошел к Владу и спросил: — Вы сейчас где учитесь?

Влад с интересом ответил: — Закончил школу, пока не определился.

— Не желаете поступить в Качинскую летную школу? Я мог бы походатайствовать, судя по тому как вы управляли самолетами на тренажере из вас получится хороший летчик-истребитель"

— Я даже и не знаю, — ответил растерявшийся парень, — летать я мечтал давно, но сомневаюсь смогу ли я учится, ведь такая разница во времени. К тому же одно дело летать в симуляторе, пусть даже максимально реалистичном, а совсем другое на настоящем боевом самолёте.

— Юноша, не бойтесь, — добавил подошедший Яковлев, — в школу вы поступите, я вам обещаю, а дальше зависит от вас.

— А хотите, я вам битву на Курской Дуге покажу? — сказал расхрабрившийся Влад, — это для меня одна из самых сложных миссий.

— Покажи, чего уж там, — чуть улыбнулся Яковлев.

Парень сел в кресло, взял в руки рычаг управления, который он называл джойстиком, что-то где-то нажал, и вот на экране появилась кабина самолёт Ла-5, о котором Яковлев уже слышал. Влад, тем временем завёл двигатель и ожидал разрешения на взлёт.

— Надо же, даже это учли. — подумал Рычагов.

— Это ещё что, вот на И-16, так там вообще, шасси нужно вручную убирать. Это кто ж такой умный придумал, лётчику что, делать больше нечего, чем ручку крутить. Или, например, у фрицев есть счётчик боеприпасов, и всегда в бою можно проконтролировать, сколько у тебя их осталось. А в наших самолётах как? На глазок считать приходится, — возмущался Влад.

— Но-но, юноша, И-16 неплохой самолёт для своего времени, — счёл нужным заступиться за Поликарпова Яковлев.

— Ладно, взлетаем, — Влад уже и забыл про свою жалобу на вручную убираемые шасси, — сейчас начнётся.

И правда, вскоре после взлёта, поступала информация о налёте немецких Me-110, прикрываемых Me-109G. Через пару минут атакующих можно было видеть на экране. Влад атаковал их с большой высоты и со стороны солнца. К сожалению, сбить сходу ни одного немца не удалось, и Влад закружился в свалке маневренного боя с одним из истребителей. Сделав несколько виражей, ему удалось зайти в хвост мессеру, но начинать стрельбу не спешил. Только дождавшись, пока расстояние до преследуемой машины не сократится менее чем до ста метров, он начал стрелять. Но пилот стодевятого не собирался сдаваться – он начал прижиматься к земле, надеясь таким образом лишить Влада возможности маневрировать и попытаться сбросить его со своего хвоста. К счастью, немецкому лётчику этого сделать не удалось, и Влад ухитрился сбить эту машину с нарисованным под фонарём пилотской кабины сердцем.

После этого пришёл черёд стодесятых. С одной стороны маневренность у них была меньше чем, у "худых", но с другой, вооружены они были гораздо сильнее, чем Me-109. Поэтому и при заходе к ним в заднюю полусферу Владу пришлось действовать максимально аккуратно, стараясь не попасть под очередь спаренного пулемёта заднего стрелка. К сожалению, полностью уйти от пуль не удалось, и в переднюю часть "лавочкина" попала короткая очередь. "Пробит бензобак", появилась бесстрастная надпись в углу экрана.

— Аккуратнее давай, аккуратнее, — в азарте комментировал Рычагов, — которого полностью захватил разворачивающийся перед ним воздушный бой.

— Вижу, не слепой, — ответил, Влад, не отдавая себе отчёт, кому именно он это говорит. Впрочем, все были настолько увлечены боем, что на выпад юноши не обратили никакого внимания.

Наконец бой был завершён. Ни одна машина немцев не ушла с поля боя, но и наши потери составили 3 самолёта из 8. Да и самолёт Влада был повреждён – отсутствовал правый элерон, бензобак был пробит, а движок издавал неприятные звуки. Тем не менее, Влад сумел посадить свой самолёт на аэродром, и только после этого повернулся к зрителям.

— Видели, вы видели как я их?

— Парень, тебе явно надо в пилоты идти, — похлопал по плечу Влада Яковлев.

— Спасибо, — смутился парень, — а вам как понравилось, — это уже к Рычагову.

— Молодец парень. Можем ведь, когда хотим. Я бы сделал тебя своим ведомым, если бы ты был со мной в Испании.

— Спасибо, — глаза Влада словно светились от полученной похвалы.

Берлин. 19 июля 1940 года

Глава Абвера Вильгельм Франц Канарис был недоволен. Его беспокоили данные, предоставленные подотделом Ост первого отдела Абвера. Точнее, отсутствие конкретных сведений. Всё началось 22 июня, когда на территории восточной Украины было замечено северное сияние, атмосферное явление не характерное для этого региона. Впрочем, тогда этому не было придано особого внимания. Если кого это и могло заинтересовать, так метеорологическую службу Рейха. Да и то, сведения о произошедшем были получены гораздо позже, чем 22 июня. Гораздо тревожнее было другое – агенты, находившиеся на территории Харьковского военного округа, перестали выходить на связь, а тех, кто был в соседних округах, практически всех арестовало НКВД. Стоило кому-то выйти на связь, как об этом агенте можно было забыть. Шифровки, получаемые через обычную почту, тоже практически перестали доходить.

Но и те сведения, что удалось добыть, были весьма странными и противоречивыми. По одним данным, в Харькове началось восстание против коммунистов, по другим вспыхнула эпидемия неизвестной смертельно опасной болезни. С полной уверенностью можно было утверждать лишь одно – территория Харьковской области была полностью блокирована войсками НКВД, а сопредельные с ней поселения подвергались постоянным проверкам. Русская контрразведка выискивала и арестовывала людей по одному ей понятному признаку. А по периметру самой области ставили самые настоящие пограничные заставы. Здесь явно что-то было нечисто. Но вот только что? С учётом того, что фюрер сразу после капитуляции Франции приказал разработать план вторжения в Россию, узнать, что происходит у русских за колючей проволокой, было очень важно. Раз уж не получается получить сведения из рук агентов, придётся использовать авиаразведку. К сожалению, задействовать для этого самолеты Люфтганзы, как это было до недавнего времени, оказалось невозможно – русские сразу после 22 июня сместили её воздушный коридор маршрута Берлин-Москва гораздо дальше к северу и жестко контролировали выполнение своих предписаний – почти на всем протяжении трассы над Советским Союзом летавшие раз в неделю пассажирские Hе.111C-03 сопровождались тройками истребителей, сменявших друг друга.

Для авиаразведки предполагалось использовать Ю-86Р. Из-за того, что все самолёты данной модели ещё проходили войсковые испытания в составе разведывательной группы Верховного Главнокомандования Люфтваффе в разведывательных полётах над Англией, пришлось спешно перебрасывать первую эскадрилью этой группы в Словакию. Цель авиаразведки находилась в глубине страны, поэтому самолёту пришлось взлетать с приграничного с СССР аэродрома.

Вылет спланировали так, чтобы пересечь границу и западные области Украины в темноте, а к цели выйти вскоре после рассвета – тогда длинные тени сильно облегчат дешифровку снимков. И вот в 02:45 26 июля перетяжеленный самолет с трудом оторвался от бетонки и начал степенно кругами набирать высоту, постепенно отклоняясь к востоку. Проблем быть не должно было. Ведь до этого производились разведывательные полёты над Англией, и королевские ПВО ничего не смогли противопоставить этим высотным машинам. Единственной сложностью было то, что цель находилась на пределе радиуса действия машины, и поэтому для полёта установили дополнительные топливные баки и отобрали самых опытных лётчиков, которые могли бы добраться до Харькова, осуществить фотосъёмку и вернуться назад.

Через 3 часа с момента взлёта, Юнкерс пересёк границу области. Незадолго перед этим удалось связаться по радио с базой и доложить о приближении к цели. Пилоты сразу же приступили к фотографированию. С высоты наиболее необычным показалось несоответствие имеющихся карт с тем, что было на земле. Это решили списать на огрехи в работе разведки. Разведчик углубился на территорию области, все шло нормально. Как вдруг со стороны задней полусферы его обогнал самолет. Машина была неизвестной конструкции и, на что сразу обратили внимание летчики – совершенно непривычных форм. Скорость его была не менее чем на сто километров в час выше, чем у Юнкерса: незнакомец обогнал разведчика, словно тот стоял на одном месте. И что уж совсем было необычным – перехватчик не использовал в качестве движителя воздушный винт. Казалось, что это ракета. На киле его отчётливо видна была красная звезда. Немецкие летчики были шокированы.

Обогнав немецкий самолёт, перехватчик совершил боевой разворот с набором высоты, чем еще больше поразил немцев и ещё раз облетел разведчика. Складывалось впечатление, что пилот перехватчика совершает все эти эволюции для того, чтобы получше рассмотреть Юнкерс. Хотя, надо отметить, что летчики Люфтваффе тоже смотрели на сопровождающую их машину со смесью удивления и любопытства, несмотря на угрожающую для них ситуацию. Ещё бы! Ни один самолёт в мире не мог с такой лёгкостью не то что нагнать, а даже просто достать высотную машину. И что совсем уж казалось невероятным – судя по всему, невозможный самолет не мог уравнять свою скорость со скоростью цели! То есть, попросту говоря – он не мог лететь медленнее трехсот километров в час. Какая же тогда скорость для него была нормальной?! И какая высота?!

Пилоту реактивной машины, между тем, похоже, надоело играть в кошки-мышки с немецким самолётом, и он, выпустил очередь по курсу движения Юнкерса, а затем, резко ускорившись, опять обошёл разведчика. От турбулентного потока машину сильно тряхнуло, и лётчик выругался сквозь зубы. Перехватчик явно пытался вынудить разведчик к посадке, но у пилотов были чёткие и инструкции на этот счёт – избежать посадки на чужой территории любой ценой. Но что они могли сделать? Единственным шансом было попытаться немедленно лечь на обратный курс со снижением для набора максимальной скорости – в надежде, что русский летчик потеряет их при таком маневре. Это и решил предпринять командир Юнкерса.

Параллельно летчики попытались связаться с базой и доложить о том, что были атакованы самолётом неизвестной конструкции, но в эфире царила жуткая звуковая какофония, словно стадо слонов сцепилось насмерть со стадом носорогов, и звуки этой борьбы были на всех частотах. На запасной частоте творилось то же самое.

Пилот Юнкерса, пытаясь оторваться, изменил курс и ввел машину в скольжение. Медленно, очень медленно – из-за малой эффективности рулей на такой огромной высоте – Юнкерс начал отклоняться в сторону. Перехватчик за это время успел развернуться на встречный курс и описал очередной круг вокруг разведчика. А затем, не спеша, как на учебных стрельбах, зашел ему в хвост.

Защищаться было нечем – эта модификация Юнкерса не оборудовалась вооружением. Одна короткая, как в тире, очередь – и два снаряда попали в левую консоль крыла, отбив её напрочь; осколками был задет левый двигатель, который проработал ещё секунд десять и заглох. В результате чего прекратился наддув кабины, который осуществлялся именно с левого двигателя. На борту Юнкерса стало стремительно падать давление. Пилоты надели кислородные маски, но ситуацию спасти это не могло: человеческий организм не может функционировать в стратосферных условиях без скафандра. Возможность остаться в живых была только в немедленном снижении. Впрочем, ничего другого и не оставалось: машина и так падала. Весь вопрос был в том, что случится раньше: развалится Юнкерс на куски или успеет снизиться до высоты, где можно будет дышать…

С большим трудом каким-то чудом пилотам удалось удержать управление и снизиться до высоты в 7 километров. Здесь удача окончательно повернулась спиной к злосчастному экипажу: самолет стал разваливаться. Оставалось только прыгать и молиться Богу, чтобы не зацепило обломками.

Видимо молитвы были услышаны – ещё бы: затяжной прыжок с семикилометровой высоты из разваливающегося самолёта, не был тривиальным делом – и экипажу напоследок еще немного повезло: они приземлились благополучно. Прямо под ними оказалось пшеничное поле, и им удалось сесть без проблем, не переломав себе рук и ног.

Вокруг расстилалась идиллическая картина: колосящаяся пшеница, густой лес в километре, проселочная дорога с телеграфными столбами. Поющий в небе жаворонок. И тишина. Сбившего их перехватчика нигде не наблюдалось – словно его и не было.

Но это была территория противника, и расслабляться не следовало. Поэтому пилоты решили скрыться в ближайшем лесу, и, не привлекая к себе внимания местных жителей, пробираться к западной границе. Как они смогут преодолеть более 800 километров расстояния, летчики не представляли. Но иного выбора не было.

Увы: как оказалось, выбора не было совсем. Они даже не успели дойти до леса, где собирались закопать ставшие ненужными парашюты. Откуда-то издалека донесся странный стрекочущий шум, приближавшийся с невероятной скоростью… И вот и без того перегруженные впечатлениями пилоты Люфтваффе увидели фантастические летательные аппараты… То есть, то, что это геликоптеры, оба поняли сразу – все-таки в Германии велись работы по этим машинам. Но то, что приближалось сейчас к ним, отличалось от имеющихся в Рейхе экспериментальных экземпляров как небо от земли. Две огромных машины даже не стали приземляться. Они просто зависли на бешено мелькающих лопастях в нескольких метрах над ходящей волнами пшеницей и выбросили десантников, одетых в камуфлированную форму незнакомого образца, которые окружили лётчиков. Уйти не было ни единого шанса. Поэтому окончательно деморализованные летчики даже не сопротивлялись. Когда на них надевали наручники сотрудники НКВД, переговаривающиеся с кем-то по миниатюрным рациям, немцы не могли уже нормально думать ни о чем, фактически впав в прострацию. Ведь того, что с ними происходило, просто-напросто не могло быть.

Москва. 26 июля 1940 года

Командир 99 стрелковой дивизии генерал-майор Андрей Андреевич Власов стоял в приёмной Сталина, ожидая приглашения в кабинет к вождю. Власов не мог понять, из-за чего его так срочно вызвали в Москву на аудиенцию к Иосифу Виссарионовичу.

Вроде бы особых прегрешений не совершал, дивизия на хорошем счету, тем более не ясны причины, по которым Сталин захотел видеть его в Кремле. Из-за этого Власов нервничал, но внешние признаки волнения проявлялись только в том, что Андрей всё время машинально протирал платком линзы своих очков.

Наконец, сидевший на своём месте Поскребышев обратил на генерала внимание и сказал, что можно заходить. Власов зашёл в тамбур и, прикрыв за собой дверь, вошёл в кабинет Сталина.

Иосиф Виссарионович был один. Он просматривал какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе. Сначала показалось, что присутствия Власова хозяин кабинета и не заметил вовсе. Но вот, Сталин, отложил бумаги, и взглянул на генерала.

— Здравствуйте, гражданин Власов, — от этих слов повеяло холодом, — вы пока присаживайтесь.

Сталин явно не ждал ответа от Власова, поэтому тот последовал совету вождя, и сел на предложенный стул.

— Вы, наверное, хотите знать, почему товарищ Сталин вызвал к себе одного из лучших командиров Красной Армии, — в голосе явно чувствовалась угроза, — что же, я не буду долго держать вас, гражданин Власов, в неведении. Вот, ознакомьтесь, — Сталин протянул генерал-майору обычную картонную папку и снова углубился в изучение своих бумаг.

Власов посмотрел на полученную папку – ничем ни примечательная папка из серого картона перевязанная тесёмкой. Таких тысячи используются в канцелярском деле. Всё самое обычное. Вот только на приклеенной бумаге, закрывавшей строки с названием дела, были напечатаны незнакомым шрифтом его инициалы и две даты: 01.09.1900 – 01.08.1946.

— Вы не бойтесь, вы читайте, — Сталин приободрил Власова, на мгновение оторвавшись от бумаг.

Генерал-майор дрожащими руками развязал непослушный узел тесёмки и открыл папку. Внутри находилось несколько стандартных листов бумаги, а также несколько фотографий. Андрей Андреевич углубился в чтение.

На нескольких листах уместилась вся его история жизни. Рождение в селе Ломакино, мобилизация в Красную Армию в марте 1920, участие в боевых действиях, военное образование, преподавание, служба в Киевском и Ленинградском военных округах, командировка в Китай, полученные награды от Чан Кай Ши. И, как венец сегодняшнее место службы 99-стрелковая дивизия. Вот только один нюанс – на этом биография, изложенная на листах из папки, не заканчивалась. Оказывается Андрей Андреевич был награждён орденом Ленина в феврале 1941 года, а в январе этого же года был назначен командиром 4-го механизированного корпуса Киевского особого военного округа. Далее буквально в паре строк было написано об участии Власова в Великой Отечественной войне, в частности, о получении звания генерал-лейтенанта. Но вот информация о пленении Власова 13 июля 1942 и его дальнейшей судьбе была расписана довольно подробно. Особое внимание неизвестные составители биографической справки уделили созданной Власовым Русской Освободительной Армии. Ну и в завершение, были даны сведения об его пленении советскими спецслужбами и дальнейшем смертном приговоре, который и был приведён в исполнение 1 августа 1946 года. Ко всему этому прилагались фотографии Власова во время его службы в РОА и во время суда.

Да, эта папка была его смертным приговором. И за меньшее расстреливали. Власов отложил прочитанные листы и взглянул на Сталина – что же, если настало время умирать, то нужно хотя бы умереть с честью.

— Вижу, что вы поняли, почему мы вызвали вас в Москву, — начал Сталин, — Как же это так получается, мы вам орден Ленина вручаем, ромбы генерал-лейтенанта даём, а вы вот так просто плюёте на Советскую власть?

— Товарищ Сталин, я не предавал Советскую Власть, то, что здесь написано это клевета.

— Клевета это или не клевета, не вам решать. До вас уже должны были дойти сведения о Харькове. Значит должны понимать, что информацию о вас мы можем достать любую.

— Могу ли я доказать вам, что я не предавал вас?

— Каждый из нас может сделать ошибки, о которых будет потом жалеть. Вот только не каждый потом может получить шанс на то, чтобы эти ошибки исправить. У вас, товарищ Власов, уникальная ситуация. Мы знаем, что вы один раз предали идеалы марксизма-ленинизма, мало того, вы предали советский народ, обратив своё оружие против него. С другой стороны, учение научного материализма провозглашает наличие у человека свободы выбора и отрицает предопределённость поступков человека. Поэтому утверждать, что вы в любом случае пойдёте тем же путём, которым пошли в реальности харьковских пришельцев, было бы неправильно. Мы считаем, что у вас есть уникальный шанс доказать правоту советской науки. Как вы считаете, а, товарищ Власов, верна советская наука или нет?

— Товарищ Сталин, я не сомневаюсь в справедливости суждений советской науки.

— Вот и замечательно, товарищ Власов. Теперь, когда вы знаете, как не нужно поступать, надеюсь, что вы будете поступать правильно. Тем более, что вам есть куда расти и к чему стремится. Мы будем наблюдать за вашими успехами на службе Советской Родине. А теперь вы можете быть свободны. У вас наверняка есть много неотложных дел.

— Да конечно, до свидания, товарищ Сталин.

— До свидания товарищ Власов. Помните о будущем. Мы рассчитываем на вас.

Власов на ватных ногах вышел из кабинета, закрыв двери непослушными руками. Большего потрясения в его жизни ещё не было. За несколько минут пройти от фактически получения смертного приговора до робкой надежды, и затем до помилования – такое не каждый выдержит. Нервы требовали успокоения и, покинув Кремль, генерал-майор в тот же вечер напился в стельку в ближайшем ресторане, отмечая свой второй день рождения со случайными знакомыми. В этот момент его абсолютно не волновало, что, скорее всего, он находится под наблюдением сотрудников НКВД – комдив искренне считал, что после произошедшего уже некого бояться.

Берлин. 2 августа 1940 года

Прошло 2 недели с момента первого разведывательного полёта над Харьковом. После того как первая машина не вернулась, было решено отправить на разведку поочерёдно ещё две спешно доработанные. На этот раз им предписывалось выходить на связь гораздо чаще. Но эти машины не долетели даже до территории Харьковской области. Связь с ними была потеряна где-то над Полтавой. Что характерно, СССР никак не прореагировал на 3 сбитых, а ничем иным это быть не могло, разведчика. Можно было подумать, что эти машины просто испарились, или их никогда не существовало. Все попытки немецкого посла прояснить ситуацию были безуспешными.

Единственным подтверждением того, что самолёты были сбиты, была полученная буквально вчера, через дипломатическую почту, шифровка от одного из агентов в Полтавской области, в которой он писал, о том, что недалеко от Полтавы был сбит самолёт. Место падения обломком было сразу же оцеплено НКВД, так что дальнейшую судьбу неудачливых пилотов самолёта прояснить не удалось. По времени получалось, что резидент докладывал о уничтожении второй машины. Судьба первой и третьей так и осталась неизвестной.

Больше посылать машины на разведку не стали – сам Геринг, возмутился тем, что его лучших пилотов отправляют на убой в то время, когда их можно перенаправить на гораздо более важное направление – Англию.

Но всё же Канарис не зря ел свой хлеб. Определённые сведения, хоть и не через авиаразведку, ему добыть удалось. Тот же полтавский резидент сообщал, что все части и соединения, ранее принадлежавшие Харьковскому военному округу были переподчинены соседним округам, а вокруг самой Харьковской области стали спешно возводить настоящие погранзаставы и строить полосу отчуждения как на настоящей границе с другой страной. А с войсками НКВД, несшими службу на областной границе, сотрудничали люди в неизвестной форме и с незнакомым оружием.

Всё это наводило на очень странные мысли. С одной стороны, прямо в центре СССР образовалось независимое государство со своей армией и оружием, но с другой стороны, Сталин бы ни за что не пошёл на такое -- зимняя война, и совсем недавняя аннексия Бессарабии говорили о чем угодно, но только не о том, что СССР пойдёт на территориальные уступки. Да и если бы там было независимое государство, как бы бредово это ни звучало, то оно, без всякого сомнения, уже бы вышло на связь с ведущими мировыми державами. Как ни крути, но логически объяснить это не получалось. Не хватало одного куска головоломки для того, чтобы составить цельную картину. Но как раз этот кусок добыть пока не получалось. И это с учетом того факта, что к делу уже были подключены лучшие аналитики Абвера. Или вот ещё интересный факт – если ещё буквально полтора месяца назад, СССР при освещении войны с Англией в своих газетах придерживался нейтрально-положительного отношения к Германии, то теперь точка зрения сменилась на противоположную. Нет, врагами немцев пока ещё никто не называл и поставки в Германию нефти и сырья согласно договорам, если не считать заминки в конце июня, не прекращались, но вовсю выражалось сочувствие по отношению к англичанам, держащим оборону на осаждённом острове. Всё это нужно было учесть в уже разрабатывающейся согласно приказу Гитлера операции по вторжению в Россию.

Канарис закончил просматривать доклад Фюреру. Все сведения, имеющиеся у главы Абвера и рабочие гипотезы о происходящем в СССР, были изложены на ста машинописных листах в папке, которая сейчас была в руках у Канариса. Оставалось надеяться, что Фюрер не оставит без внимания написанные соображения. И если о происходящем в Харькове можно было гадать, то работа ПВО русских, уничтожившей без особых проблем считающиеся неуязвимыми разведчики, была фактом, который никак нельзя оставлять без внимания.

Вашингтон. 6 августа 1940

Франклин Делано Рузвельт находился в своём кабинете в Белом Доме. В руках он держал газету "Вашингтон пост", но совершенно не мог сосредоточиться на чтении.

Ещё в конце июня стали поступать противоречивые сведения из СССР, о том, что якобы в одном из регионов страны произошло не то восстание, не то какая-то смертельно опасная эпидемия, и теперь регион блокирован. Вместе с тем, переговоры между СССР и США о экономическом сотрудничестве начиная с середины июля резко оживились. Русские хотели не только продлить договор о американо-советском сотрудничестве, но и значительно его расширить путём увеличения закупок товаров. Более того, полпред Уманский сообщил министру финансов Моргентау о согласии Советов начать поставки в США марганца, хрома, асбеста и платины. Взамен русские требовали увеличить поставки станков, но камнем преткновения стало моральное эмбарго, введённое после Зимней войны с Финляндией. Как бы то ни было, договорённость о продлении сотрудничества была подписана сегодня.

Но в данный момент Рузвельта интересовала не эта договорённость, а как раз тот русский регион, который был заблокирован. По подтверждённым данным разведки, интересовал он не только американцев, но и англичан с немцами. Была даже непроверенная информация, что немцы перенаправили из Франции на восток экскадрилью авиаразведчиков для прояснения ситуации. К сожалению ничего более определённого о немцах узнать не удалось. А узнать о происходящем у русских было крайне важно.

Особенно важно это было в контексте сегодняшней неофициальной аудиенции Уманского. Рузвельт встретил полпреда в своём кабинете. После стандартных приветствий, Уманский передал президенту США телеграмму, подписанную самим Иосифом Сталиным, в которой тот интересовался здоровьем президента, и предлагал совершить визит в СССР с целью улучшения межгосударственных отношений. Более неожиданного известия трудно было бы себе представить, если бы не приписка в конце телеграммы, в которой Сталин совершенно прозрачно намекал на то, что советским врачам по силам решить все проблемы Рузвельта, связанные с последствиями перенесённого полиомиелита.

Нет, конечно так сразу ехать к русским было нельзя. Для начала нужно было взвесить все за и против, выяснить, что же происходит в этом, как его, Kharkoff, но Сталину всё-таки удалось заинтересовать президента.

От размышлений президента отвлёк секретарь, который вошёл в кабинет и сообщил о том, что 2 часа назад в автокатастрофе погиб сенатор Гарри Трумэн.

Лондон. 15 августа 1940

Виконт Галифакс находился в кабинете своего особняка и просматривал прессу, когда раздался телефонный звонок. Дворецкий, поднявший трубку, сообщил, что звонит Джонатан Смит, сотрудник британской разведки Ми-6, а по совместительству хороший знакомый сэра Эдуарда Вуда, полностью разделяющий его политические взгляды, и сочувствовавший поражению лорда Галифакса Уинстону Черчиллю на выборах премьер-министра.

— Эдуард, здравствуйте. У меня для вас есть очень важные сведения. Не могли бы мы с вами отойти для того, чтобы я мог вам сообщить их.

— Если сведения настолько важные и срочные, то вы можете заехать ко мне домой, где я вас выслушаю, — Эдуард Вуд знал, что Смит не стал бы звонить по пустякам, и если он решился на это, то дело действительно важное.

— Хорошо, сэр, я буду у вас через час.

Ровно через час Смит уже был перед воротами особняка Галифакса. Вуд встретил его в дверях и проводил в свой кабинет, где, усадив гостя в кресло и предложив ему сигару, поинтересовался о причинах визита.

— Сэр, причины действительно важные. Я не мог о них говорить по телефону, потому что о том, что я вам сейчас сообщу знает всего несколько человек. Помните слухи о эпидемии у русских?

— Да, конечно, я помню. Ваши сведения имеют отношения к эпидемии?

— И да, и нет. К нам вчера попал русский из этого Kharkoff, где, по словам русских, и была эпидемия. Собственно этого человека задержали полисмены, а затем передали нам. Уж очень он подозрительно выглядел, и говорил такое, что его уже хотели было отправить в психушку. Вот только при себе он имел некие устройства, которые заставили поилсменов обратиться к нам.

— И что же говорил этот человек?

— А говорил он, что на самом деле никакой эпидемии в Kharkoff не было. Произошло гораздо более неожиданное событие, а именно вместо того города, который был у Советов, к ним переместился город из будущего. И этот человек тоже из будущего.

— Джонатан, вы не пьяны случаем?

— Хотел бы я быть пьяным, сэр. К сожалению, я вынужден оставаться трезвым. Я знал, что вы мне не поверите. Для этого я специально взял с собой один из приборов, которые были у задержанного. Вот смотрите, -- с этими словами Смит достал из кармана небольшую плоскую серую коробку, — смотрите сэр, тот человек называет это устройство персональным коммуникатором.

Смит откуда-то из коробки небольшую палочку, сделанную из того же материала, что и коробка, и дотронулся до поверхности предмета. Внезапно поверхность засветилась, и Галифакс заметил на ней надписи на английском языке.

— Что это такое?

— Насколько я понял из объяснений, это электронно-вычислительная машина, в которой можно хранить информацию. И по словам задержанного, здесь есть информации о событиях, которые произойдут в течение ближайших 68 лет. Правда, он надеялся на более мощный аппарат, но в него попала пуля русских пограничников, когда перебежчик пересекал границу. И теперь он представляет собой набор деталей. А в этом же ком-му-ни-ка-то-ре перебежчик хранил резерв информации, на всякий случай. Но, к большому сожалению, насколько я понял из его объяснений, емкость памяти здесь гораздо меньше, чем в его основном приборе, поэтому у нас есть всего несколько книг, которые он считал наиболее важными.

— Хорошо, допустим, вы меня убедили, — Галифакс был опытным политиком и умел с ходу приспосабливаться к ситуации, какой бы невероятной она ни была. Что сказал это ваш задержанный о будущем?

— О, мы только начали работать с ним, но сказать успел он уже многое. Пожалуй самое важное, что он сообщил, это то, что в результате войны, которая сейчас идёт Англия растеряет все свои колонии, и превратится из мирового лидера чуть ли не в придаток США, а на континенте появится новый гегемон – русские, которые сокрушат немцев. И всё это произошло в будущем, откуда прибыл задержанный, без помощи пришельцев из будущего, при активном участии нынешнего премьер-министра Черчилля, — Смит достал из папки, которую до этого не выпускал из рук несколько листов бумаги, — здесь то, что мы успели перевести к этому времени. Немного конечно, но мои люди стараются изо всех сил. Думаю, вас это заинтересует.

— Вы кому-нибудь ещё сообщали о том, что знаете?

-- Кроме меня и людей, непосредственно работающих с задержанным, этого никто не знает. Но больше я скрывать это не могу. Максимум завтра утром информация уйдет наверх.

— Хорошо, Джонатан, я рад тому, что вы меня первым поставили в известность. Действовать надо немедленно. Сейчас каждый час на счету.

Распрощавшись со Смитом, Галифакс взял в руки телефонную трубку. Предстояло совершить несколько крайне важных телефонных звонков.

Харьков. 23 августа 1940 года

Да, такого как сегодня я ещё не видел. Нет, ну конечно видел что-то подобное в Екатеринбурге 9 мая 2008 и по телеку парад Победы в Москве 9 мая этого же года. Ну и в 1999 году на день независимости Украины в Харькове был парад с бронетехникой, но он мне не очень понравился – уж очень большая была тогда толкучка и на танчики посмотреть толком не удалось. Городские власти правда парады Победы пытались проводить каждый год, и даже с участием бронетехники. В 2007, например, выкатили для этого прототип БТР с завода Малышева. Современный же БТР, со стоящим на нём человеком из клуба исторической реконструкции, размахивающим ТТ, для того чтобы БТР освободили дорогу, тогда смотрелся очень экстравагантно. Знал бы кто тогда, что чуть позже, чем через год, сотрудники НКВД в Харькове станут обыденностью, может и уехал из города от греха подальше. К чему это я? К тому, что 23 августа 1943 года считается днём освобождения Харькова от немецко-фашистских захватчиков, и заодно, по совместительству, днём города. Этот праздник, вместе с 9 мая, в городе всегда чтился любыми городскими властями, уважавшими, подвиг своих предков. Теперь же, когда мы оказались среди тех самых предков, освободивших мир от фашизма, праздник получил политический оттенок. Нет, я конечно не спорю, что по статусу 9 мая несравненно выше, чем 23 августа, но после переноса день освобождения города был раньше, так что городская власть не могла не воспользоваться им для агитации. Поэтому о небывалом размахе празднования было объявлено заранее. Среди прочего обещали также полноценный военный парад с бронетехникой и авиацией. А уж чего-чего, а авиации на харьковских парадах, кажется, вообще никогда не было.

Поэтому неудивительно, что к подготовке парада подошли со всей строгостью. 19 августа, вечером вниз по Сумской от площади Дзержинского, как её снова назвали, прошла колонна бронетехники а следом за ней промаршировали представители ССХ и харьковских военных ВУЗов. Так что программа парада не составляла большого секрета, фактически находившиеся в то время в центре люди, посмотрели его без всякой давки и толкучки. К сожалению я тот момент был в гостях у своего друга, такого же, как и я авиамоделиста. Так что репетицию пропустил

Про моего товарища, Константина, надо рассказать чуть подробнее. Как я уже говорил, он был заядлым авиамоделистом и любителем истории Великой Отечественной войны. Мы с ним и познакомились на одном из самых известных в рунете военно-историческим форуме, схлестнувшись в споре во время обсуждения того, что же было лучше для РККА И-180 и И-185 или ЛаГГ-3 и его потомки Ла-5 и Ла-7. Так вот, Константин был поклонником самолётов Лавочкина, поэтому не стоит удивляться тому факту, что он к моменту переноса занимался конструированием радиоуправляемой модели истребителя Ла-7, точные чертежи которого он нашёл всё в том же интернете. Так что ОКБ Лавочкина нужно было быть очень благодарным Константину, предоставившему в его распоряжение, через НКВД конечно, подробные чертежи "лавки", а кроме того, архив обсуждений с форума, где каждый самолёт был обсосан до мельчайших деталей. Несколько жалел Константин о самой модели, которую пришлось отдать вместе с чертежами. Но тут уж ничего не поделаешь – надо значит надо.

Что же касается меня, то после того, как я отдал СБХ все наработки по КАБ, если можно так назвать драйвера для управления авиамоделью через комп, от меня отстали, пообещав вызвать при необходимости. Так что я по-прежнему работал на своём заводе.

На заводе начали происходить изменения. Очень много людей было направлено в командировки, в то же время, много командировочных из СССР прибыло на завод, поэтому общее количество людей осталось примерно одинаковым. Новоприбывших размещали в общежитии недалеко от завода. Думаю, что по сравнению с советскими общагами, оно должно было казаться вполне себе на уровне, тем более что совсем недавно там был закончен ремонт. В числе откомандированных с завода были мои знакомые Наталья Вакуленко и Ольга Малиненко – технолог и программист, отправленные в Ленинград. Сам факт того, что командируют программиста заставлял задуматься о многом.

Но я снова отвлёкся от темы. Как уже и говорил на 23 августа был назначено проведение торжеств. В 9:00 на площади Дзержинского состоялось тожественное построение участников парада. Для ветеранов была построена специальная трибуна напротив сцены, на которой стояли представители власти и высокие гости Харькова, среди которых скромно стоял Лаврентий Павлович Берия.

Перед началом ведущий объявил, что сейчас будет продемонстрировано видеообращение товарища Сталина к ветеранам Великой Отечественной войны. И правда, на гигантских плазменных панелях появилось изображение отца всех народов. Сталин был на своём рабочем месте в кабинете в Кремле. Он был одет в военный китель, а в руках держал знакомую каждому по фильмам, кинохронике и фотографиям трубку – в общем каноническое изображение лучшего друга физкультурников. Правда это не очень вязалось с плазменными киноэкранами на площади, но ничего, мы уже почти привыкли к таким смешениям разных времён. Тем временем Сталин начал своё обращение:

— Дорогие ветераны, от лица всего советского народа поздравляю вас с Днём Освобождения Харькова. Вы на своих плечах несли победу, вы освобождали города и сёла Советского Союза, вы уничтожили немецко-фашистских захватчиков. Вы сделали своё дело. Теперь наша очередь. Я хочу пообещать вам, что ещё раз освобождать Харьков вам не придётся. Наша отважная Рабоче-Крестьянская Красная Армия не допустит врага на землю Слобожанщины. Наши доблестные командиры извлекли уроки из поражений начального периода войны, и мы не допустим повторения боёв за Киев и Одессу, Москву и Ленинград, Минск и Сталинград. Спасибо вам и низкий поклон за всё, что вы сделали для всего человечества. В знак признания ваших заслуг я хочу объявить, что номера полученных вами орденов и медалей не будут использованы при новых награждениях. Мы помним о ваших подвигах.

Эмоциональный заряд речи был очень силён. Пробрало всех стоящих на площади, а ветераны, сидящие на почётной трибуне просто плакали. Да чего там ветераны, слёзы на глазах были у многих простых зрителей в толпе.

Командующий парадом парадом Червоненко объехал выстроившиеся войска и остановился перед стоящим на трибуне принимающим парад Пилипко. Начался парад. Маршировали курсанты-лётчики академии имени Кожедуба, танкисты, слушатели пожарной академии в оранжевых беретах, внутренние войска, прошли курсанты одетые в форму Великой Отечественной войны в плащ-палатках и с ППШ. Провезли сводный отряд ветеранов, одетых в парадную форму. Затем поехала бронетехника. Сначала прошла техника из клуба исторической реконструкции – несколько Эмок, Додж-¾, "Катюша" на базе Студебеккера, Ба-64, Ба-20, несколько лендлизовских грузовиков. Потом пошли бронетехника РККА – она пользовалась особой популярностью у зрителей. Шли БТ и Т-26, которые тут же стали фотографировать – ещё бы, единственный БТ, который был на территории области, находился в качестве памятника на территории завода имени Малышева. За бэтэшками неторопливо и величественно, по-другому и не скажешь, проехали танки Т-28. Вот это уж точно был реликт из реликтов. Но на публику эти сухопутные мастодонты произвели огромное впечатление. А меня же не покидало ощущение, что нечто подобное по стилю этому параду я уже видел. Вот только я всё никак не мог понять, что же мне напоминает это действо.

А затем пошла техника 2008 года. УАЗы, БМП-1 и БМП-2, БТР-70 и БТР-80, "Шилки", "Тунгуски" и "Акации" и, под занавес, пошли танки. Вылизанные Т-55, Т-64, Т-72 и Т-84 выглядели очень грозно. Казалось, что нет такой силы, которая может их сокрушить, если бы не одна гадостная мыслишка неоднократно слышанная ещё в своём времени, а именно – РККА продула бы все приграничные бои даже если бы у неё были бы Т-80 вместо Т-34 и КВ, ведь прежде всего надо менять уставы и обучать кадры, а уж потом менять технику. Осталось только надеяться, что эту мысль слышал не один я, и наша хунта, как её стали называть все в Харькове, тоже это знает.

Наконец, в самом конце пошла авиация. В начале, как и с бронетехникой, летели советские самолёты – очень низко прошлись эскадрильи И-16 и И-153. За ними летела пара туполевских гигантов ТБ-3, которых сопровождали туполевские же СБ. А потом настала очередь харьковских пепелацев – сначала летели "крокодилы" Ми-24, за ними пошли Л-39, а в самом конце, неторопливо и величественно пролетел "Руслан" в сопровождении двух Ан-74. "Руслан" стал настоящим сюрпризом для зрителей, я даже не знаю, где для всей этой летающей братии нашли столько топлива.

Сказать, что парад был впечатляющим, значит ничего не сказать. Конечно размаха того, что был в Москве на 9 мая 2008 он не достиг, да и откуда в Харькове "Тигры", Т-90, ядерные ракетоносители и Ту-160, но зато, он был наш, и для Харькова это было вершиной того, что он мог показать.

После окончания парада начался торжественный концерт, с участием всех местных, а также пары залётных звёзд, находившихся, на свою беду, во время переноса в Харькове. А рядом, возле памятника Ленину, работала полевая кухня, предлагавшая попробовать солдатскую кашу и выпить 100 грамм.

Не знаю, что хотели достичь устроители парада, но подъем патриотизма у харьковчан обеспечить они смогли на 100 процентов.

Уже вечером, после праздничного салюта, когда я ехал домой в метро, я наконец понял, что мне напоминал прошедший праздник со Сталиным на плазменных экранах, совместными полётами Анов и СБ, Шилками и БТ. Всё это очень напоминало "Ред Алерт". Вот только я находился по ту сторону компьютерного экрана, и был не в качестве танка "Апокалипсис", а в качестве самого обычного пехотного юнита, которых сам во время игры расценивал не иначе как пушечное мясо. Вот это было по настоящему жутко. Хорошо сидя за компьютером и посылая электронные танчики на убой воображать себя великим полководцем, этаким диванным стратегом. Но вот когда игра стала твоей жизнью, и ты стал тем же самым куском электронного кода, как и та пехота, которой ты командовал в играх, это очень действует на нервы. Сейчас, спустя 2 месяца после переноса, я уже совсем не радовался тому, что очутился в прошлом. Оказывается, если то, о чём ты втайне мечтаешь, сбывается, это оказывается совсем не таким уж распрекрасным делом. Ведь вся эта шумиха вокруг дня освобождения Харькова с массовыми гуляниями, парадом, демонстрацией военной техники явно была устроена не для того, чтобы обрадовать жителей города и устроить им шоу, точнее не только и не столько для того. Основной посыл явно предназначался соседним державам, несмотря на то, что официально их представителей в городе не было, по крайней мере, об этом не писали в газетах и не говорили по телевизору.

Москва. 25 августа 1940 года

Лаврентий Берия находился в комфортабельном салоне самолёта Ан-140, следовавшего по маршруту Харьков-Москва. Несмотря на то, что в салоне, в отличие от пассажирских самолётов первой половины ХХ века, не гуляли сквозняки, присутствовали мягкие кресла с подголовниками, спинку которых можно было при желании откинуть назад и превратить в некий аналог кровати; несмотря на работающий в салоне кондиционер и стюардесс, разносящих прохладительные напитки, прямо как в какой-нибудь буржуазной стране, Лаврентий Павлович чувствовал себя неуютно. Хорошо, ещё что рейс, которым летел Берия, был единственным в расписании Харьковского аэропорта и попадал на сегодняшний день, и ему не пришлось срочно выискивать свободный самолёт, хотя в этом случае, машина нашлась бы без проблем. Несмотря на то, что самолёт был полон, наркома НКВД сначала хотели усадить одного без соседей, но Берия отказался, и рядом с ним уселся его же порученец. Охрану в полёт решил не брать – всё равно кого попало в самолёте быть не могло. В Москве же наркома должны встретить люди из его ведомства.

Всё началось сегодня утром. Берия находился в цеху работающего круглосуточно и без выходных, харьковского авиационного завода с инспекцией. Лаврентий Павлович слушал доклад директора завода, когда из кармана пиджака наркома раздалось пиликание мобильного телефона. Лаврентий Павлович извинился, отошёл в сторону и достал телефон – на экране высветилась надпись "Сталин"

— Слушаю вас, товарищ Сталин, — сказал Берия нажав клавишу ответа и поднеся трубку к уху.

— Лаврентий, ты в курсе последних новостей из Англии?

— Да, товарищ Сталин я слежу за новостями.

— Тогда, Лаврентий, ты должен сегодня же прибыть в Москву с подробным отчётом о том, что известно о происходящем твоим людям.

— Хорошо, товарищ Сталин.

В трубке раздался щелчок, и соединение оборвалось. Берия вернулся к ожидающим его директору завода и своему адъютанту, которым уже почти месяц служил молодой парень Юрий Андропов. Юра до сих пор не мог понять, как он, глава областного отделения комсомола в Ярославле попал в порученцы к самому наркому НКВД.

— Товарищ Петров, прошу меня извинить, но я должен вас покинуть. Продолжим инспекцию позже, — распрощался Берия с директором ХАЗа.

— Юра, позвони в аэропорт, и уточни, успеваем ли мы на сегодняшний рейс в Москву.

— Сейчас, товарищ Берия

Пока Берия шёл к своей машине, стоящей рядом с проходной завода, Андропов успел позвонить в аэропорт и узнать, что рейс сегодня есть. Вылет назначен через 20 минут, но для наркома НКВД сделают исключение и задержат вылет до его прибытия в аэропорт.

Всю собранную информацию Андропов доложил Берия, когда тот уже собирался садиться в чёрный бронированный "Гелендваген", который был его служебной машиной в Харькове.

— Хорошо, товарищ Андропов, перезвони в аэропорт, и скажи, что будем через 40 минут.

До аэропорта, находящегося в другом конце города, доехали быстро, и сейчас Берия сидел в кресле уже взлетающего самолёта.

Перед взлётом стюардесса, пройдя мимо других пассажиров, подошла к Лаврентию Павловичу и его адъютанту и попросила выключить мобильные телефоны. Её просьба была неудивительной, ведь всю технику, выпущенную в будущем, кроме той, на которую имелось специальное разрешение, запрещалось вывозить с территории Харьковской области. А телефоны в самолёте были только у Берии и Андропова

Берия достал из кармана пиджака пошитого, кстати, в Харькове, смартфон финской фирмы Нокиа. При выборе телефонов для представителей СССР встала проблема выбора подходящей модели. Вначале кто-то сделал предложение взять самые простые телефонные аппараты, как наиболее лёгкие в изучении. Но внезапно оказалось, что время, которое тратится на обучение по использованию более продвинутого аппарата не сильно больше, чем время, которое будет затрачено на освоение простого телефона. Поэтому, в конечном итоге, остановились на серии смартфонов, предназначенной для деловых людей.

Помнится, товарищ Сталин, когда впервые увидел предложенный ему аппарат, долго на него смотрел, затем неторопливо раскурил свою знаменитую трубку, и лишь после этого произнёс вроде бы ни к кому не обращаясь:

— Так вы говорите, товарищи, что среди всех аппаратов сотовой связи нет ни одного выпущенного в… — Сталин на секунду задумался, подбирая подходяще слово, — в СНГ?

— Да, товарищ Сталин, все имеющиеся аппараты иностранных марок, — ответил приглашённый для консультирования по использованию сотовой связи инженер из Харькова.

— Хорошо, товарищи, меня устраивает этот телефон. Но есть мнение, что на аппаратах, которые в будущем заменят эти телефоны, должно стоять клеймо наших заводов. Если уж какая-то фирма, занимающаяся лесозаготовками, может делать телефоны, то почему их не должны делать в СССР?

Пришлось Лаврентию Павловичу сделать себе ещё одну заметку в органайзере. Создать на базе Харьковских ВУЗов НИИ, занимающееся проблемами сотовой связи.

— Юра, покажи, что там у нас по "вторжению", — обратился Берия к Андропову, как только самолёт взлетел

— Сейчас, товарищ Берия, — Андропов достал из мягкой сумки, больше всего похожей на гипертрофированный офицерский планшет, ноутбук из числа тех, которые уже были получены СССР. Включил компьютер, ввёл пароль, загрузил нужный файл и передал ноутбук наркому.

Берия надел очки и углубился в изучение предоставленного отчёта. Если бы он знал, что сейчас, всем своим видом он ничем не отличается от бизнесменов из будущего то, наверное, очень удивился.

Нарком настолько увлёкся работой, что не заметил, как самолёт прилетел к месту назначения – стремительно разрастающемуся аэродрому в Чкаловском. Гул винтов стал чуть тише, самолёт пошёл на снижение и, через несколько минут, коснулся колёсами земли. В иллюминаторе мелькнули жёлтые громады строительной техники, переброшенной сюда вместе с инженерным батальоном ВВС СБХ для строительства новой полосы для приёма крупных самолётов.

"Ан" прокатился по ВПП и остановился рядом со зданием аэровокзала. Открылась дверь пилотской кабины, и пилот пройдя через салон, опустил, находящуюся в задней части самолёта, дверь-трап наружу. Берия с адъютантом первыми вышли из салона. На земле их уже ждала машина, и Лаврентий Павлович, не заезжая к себе домой, сразу поехал в Кремль. После его харьковского "Гелендвагена", разъезжавшего по городу со скоростью не менее 70–80 километров в час, "Паккард" казался черепахой со своими 30 километрами. Причина такой скорости была даже не в машине, наоборот, автомобиль мог спокойно ехать со скоростью до 90 километров в час. Причина была в общей неторопливости автомобильного потока в СССР вообще и в Москве в частности.

Наконец, спустя почти полтора часа езды, машина наркома въехала в ворота Кремля. Лаврентий Павлович вышел автомобиля и, миновав несколько постов охраны, затребовавшей сдать имеющиеся мобильные телефоны, отправился в кабинет Сталина. Приёмная почти не изменилась с тех времён, когда ни о каком городе из будущего не было даже мысли – всё так же сидел за столом неизменный Поскребышев, вот только теперь перед ним, на столе, был не журнал, в котором он записывал посетителей к вождю. А самый настоящий компьютерный монитор с клавиатурой и мышью. А рядом стоял лазерный принтер – Берия достаточно времени провёл в Харькове, и как человек интересующийся техническими новинками был в курсе того, как называется тот или иной модуль компьютера, или как они назывались в документах, ЭВМ.

Поскребышев сначала доложил Иосифу Виссарионовичу о прибытии наркома НКВД, а затем, внеся Берия в список визитёров, пригласил наркома пройти в кабинет. Андропов же остался в приёмной.

Сталин сидел на своём обычном месте и, по-старинке, читал какие-то машинописные листы, лежащие перед ним на столе в папке. Единственным звуком, раздающимся в комнате, было шуршание бумаги, когда Сталин переворачивал лист.

— Лаврентий, ты читал, что пишут в "Таймс"? — Сталин жестом показал на лежащую перед ним папку.

— Да, товарищ Сталин, уже прочитал

— И что ты считаешь по этому поводу? — Сталин словно испытывал Берия.

— Я считаю, что информация по Харькову просочилась во внешний мир, и наши соперники стали действовать, учитывая появившийся новый фактор.

— Я рад, что ты это понимаешь. Присаживайся, Лаврентий. Нам предстоит долгий разговор.

— Хорошо, товарищ Сталин, — стоявший до этого Берия отодвинул стул, и сел за стол.

— Лаврентий, что говорят твои разведчики по отношению Англии к Гитлеру?

— Среди англичан нет единого мнения. Часть, населения, поддерживающая Черчилля, считает, что надо воевать до конца, а другая часть, представителем которой является Галифакс, считает, что с нацистами можно заключить мир. Мои люди слышали о увеличении активности Ми-6, но конкретных данных нет. Видимо англичане получили сведения от беглецов из Харькова. Я уже докладывал вам, что в первые недели после появления Харькова тотального контроля за границами ешё не было, и гарантировать что все, кто пытался бежать в конце июня – начале июля, были пойманы нельзя. Возможно, что первыми о перебежчике узнали сторонники мира с немцами и использовали полученные от него данные для смещения Черчилля.

— Лаврентий, у тебя есть 5 дней, за которые ты должен узнать, что знают англичане. А пока что, нам стоит показать, что менять правила игры могут не только англичане. Как продвигается подготовка к операции "вторжение"?

— Ещё не всё, но большая часть информации готова. Если вы дадите мне неделю, то проект будет готов окончательно.

— У тебя есть 3 дня. По истечении этого срока я хочу видеть всё, что получат наши друзья.

— Хорошо, товарищ Сталин.

— И ещё, есть мнение, что не стоит игнорировать такую фигуру как Черчилль. Его тоже стоит включить в разработку. Дополнительно подготовьте хронику с его участием. В особенности с его речью о необходимости защиты острова. Заключение врачей о невменяемости Гитлера готово?

— Это было сделано прежде всего, — улыбнулся Берия, — что интересно, составление отчётов по этой части операции заняло даже меньше времени, чем мы планировали.

— Хорошо. Что с рекламщиками из Харькова? Они оправдали возложенное на них доверие?

— Да, они не зря едят свой хлеб. Компрометирующие материалы на большинство политических деятелей составлены. На всякий случай прошлись по всем странам. Так что, очернить сможем любого.

— Хорошо. Есть данные по перебежчикам к немцам?

— Здесь одновременно и сложнее и проще, чем с англичанами. Западное направление с самого начала контролировалось гораздо сильнее, чем южное. Поэтому шансов прорваться на запад у потенциальных беглецов нет. Вместе с тем, мы усилили контроль над немецким посольством. Если даже беглец решит прорываться в немецкое посольство, у него этого не выйдет. Тоже самое сделано со всеми остальными посольствами и представительствами. Дополнительно мы стараемся не задействовать жителей Харькова в местах, где есть большие шансы встретить иностранцев. Касаемо агентов работающих на разведки других государств. Их уже подключили к "вторжению". Я могу утверждать, что мы контролируем более 90 процентов иностранной агентуры.

— Я жду через 3 дня доклад о полной готовности к началу "вторжения". А теперь о главном, что с атомным проектом?

— С этим проблем хватает, но они все разрешимые. Мы собираем людей, так или иначе работавших в атомной промышленности и после фильтрации отправляем их в закрытое НИИ. Пока что, по нескольким причинам оно базируется в Харькове Но мы планируем сделать филиал НИИ за Уралом (уточнить где и расписать)

— Хорошо, Лаврентий, можешь идти, но я жду тебя завтра с подробным докладом о ходе работ по "вторжению".

Берия уже собрался было уходить, как Сталин его окликнул:

— Лаврентий, как прошёл праздник в Харькове? Как настроение людей?

— Товарищ Сталин, праздник прошёл замечательно. Мы воспользовались всеми советами, полученными от пиарщиков, и могу с уверенностью сказать, что сделали это не зря. По имеющимся у меня данным, лояльность населения Харькова по отношению к нам заметно увеличивается. Наше влияние в городе постепенно растёт.

— Хорошо, Лаврентий. Можешь идти.

Берия вышел из кабинета, думая о том, что всё кончилось благополучно. Сталин продумывал планы по началу крупномасштабной операции по дезинформации всего мира. А смена премьер-министра Великобритании, и затягивание начала "Битвы за Англию" заставили вождя перенести начало "вторжения" на более ранний срок.

Харьков. 26 августа 1940 года

Сегодня с утра у меня дико болела голова. Но работу ещё никто не отменял, поэтому пришлось вставать и ехать на завод. Где, как говорится, я в пьянстве не замечен, но по утрам пью много воды. Что ж, лучше так чем вообще никак.

Всё началось в пятницу вечером, когда мне позвонили друзья и предложили в воскресенье съездить на страйкбольную тренировку, затем пожарить шашлыки ну и так далее, по списку. Я, не будь дураком, согласился. Тем более, что это была первая наша первая тренировка за всё время, прошедшее после переноса. Как-то так получилось, что раньше всем было не до этого. Да и попасть под очередь милиционеров, принявших тебя за мародёра не очень хотелось. Теперь же ситуация в городе наладилась, и по крайней мере чисто теоретически можно было приступить к тренировкам. Жаль только, что всё это скоро кончится – 6мм пластиковые шары необходимые для тренировок производились в Японии, и продавались только в Киеве, в Харькове же в большинстве своём шли китайские поделки для детских игрушек, производящиеся без соблюдения размеров и веса. Так что использовать их в серьёзных страйкбольных стволах не представлялось возможным, а запасы, которые были у каждого айрсофтера, как ещё называли страйкбольщиков, были далеко не бесконечны. Некоторые товарищи всерьёз начинали подумывать о том, чтобы после тренировки ходить по полигону и собирать с землю белую клюкву, как на жаргоне называют шары.

Конечно, полноценной замены армейским учениям в условиях приближённых к боевым добиться было трудно, но наша команда, созданная по образцу разведывательного взвода мотострелкового полка времён позднего СССР, старалась копировать уставы и тактику этого самого разведвзвода. Как это у нас получалось, сказать сложно, но во время игр в аутсайдерах мы не были.

Хорошо, что о тренировке мне сообщили ещё вчера, и я успел зарядить аккумулятор своего Моруёвского АКМ. И мне не придётся страдать от того, что автомат внезапно перестанет работать. В общем, как бы то ни было, я отсоединил от калаша магазин, положил сам автомат в чехол, надел стандартный дубок, благо в украинской армии расцветка камуфляжа соответствовала советскому, чего в России уже не наблюдалось, надел рюкзак и вышел из дому. Надо отметить, что хотя мы и старались соответствовать эпохе окончания войны в Афганистане, тем не менее, экипировка частично была современная. К примеру, берцы я носил натовского образца. Это было вызвано тем, что советские, или если быть более точным, украинские ботинки сразу после покупки носить совершенно невозможно – они жмут, натирают ноги и всячески стараются навредить своему владельцу. Правда все эти проблемы исчезают, после того, как обувь разносится, но до этого же надо кому-то её разносить. Поэтому я решил не убивать ноги, а купить нормальную обувь, хотя один мой хороший друг, тоже участник нашей команды, всему предпочитал офицерские хромовые сапоги.

В общем, собрался я, надел рюкзак походный, в качестве которого использовал обычный бундесверовский, благо специализированных магазинов, торгующих любой натовской формой и снаряжением, в Харькове хватало. И надо отметить что в этом плане Россия уступала Украине. В частности форму Бундесвера в России купить было очень трудно. Всему виной скандал с сетью магазинов, торговавшей разнообразной военной атрибутикой, которую объявили в разжигании межнациональной розни. Не знаю, что у них такого там было, но после того скандала, немецкая форма из магазинов исчезла. Касаемо же родных осин, то здесь всё было очень интересно. Нет, в магазинах торгующих натовским снаряжением было всё нормально, но вот если пойти на книжный рынок, то можно без проблем купить всё, что угодно. Начиная наградами на танковую атаку и заканчивая полным комплектом формы немецкого офицера. Хорошо это или плохо? Не знаю. Думаю, что в России всё это тоже можно достать, просто немного сложнее. Проблема несколько в другом – а именно в том, что ту же немецкую форму предпочитают националисты и неофашисты всех мастей в том мире, откуда мы пришли. Видимо считают, что если они оденут немецкую форму, а не русскую, или там украинскую, то станут более трушными арийцами. Хотя, надо отметить, что качество нашей военной формы аховое. После пары стирок она начинает линять и выгорать на солнце, после чего превращается в одежду какого-то гастарбайтера со стройки в Москве. Похоже, что проблема с формой мучила нашу армию всегда. Очень надеюсь, наше руководство в лице товарища Пилипко и товарища Сталина учтёт все наработки по воинской форме с 1940 года по 2008. Хотя представить красноармейца в каком-нибудь новомодном цифровом камке я не могу. Но этого и не надо. Если даже примут современную украинскую форму, то будет очень хорошо. Конечно некоторые нововведения нашей армии, типа отмены в войсках сапог и портянок и переходе на ботинки и носки, мне трудно понять, ну да этого и не будет сейчас. Та армия, обворованная и разваливающаяся, осталась в будущем, по крайней мере, я так надеюсь. А эта всё же будет использоваться по назначению, и не будет дачи строить. Хотя рассуждать так у меня конечно прав не так уж и много – военную кафедру, как ни крути за полноценную службу считать нельзя.

Да и чему могли научить преподаватели-танкисты, когда по той специальности, которую они должны были преподавать не было даже учебников, я имею в виду свою ВУС командира взвода по ремонту и эксплуатации автомобилей. Хотя командовать танковым взводом нас хоть немного, да научили. Кто его знает, может и пригодится мне это вместе с моим страйкболом в будущей войне. Если уж суждено мне стать пушечным мясом, в чём я всё больше и больше становлюсь уверен, то пусть лучше я стану подготовленным пушечным мясом, и проживу чуточку больше.

Снова я отошёл от темы. Собрался я значит, спустился на первый этаж в подъезд, поздоровался с бабушкой-вахтёршей и вышел на улицу. По пути зашёл в магазин и купил пару двухлитровых пластиковых бутылок минеральной воды с лимоном, заодно наполнив свою флягу. Спустился в метро, вызвав пристальный взгляд дежурного милиционера, но всё же он меня не остановил.

Поезд пришёл практически сразу, и я поехал в другой конец города, на Алексеевку, где в местном парке, граничащим с лесопарком, мы и тренировались в том случае, если для тренировок была выбрана местность "лес". Если же тренировка планировалась в городе, то мы тренировались на заброшенной ракетной части и в недостроенной больнице.

В лесопарке тренировка проходила в старых немецких окопах – здесь раньше была линия фронта, и воронки с окопами остались и по сей день. Мы только некоторые усилили и укрепили. И кстати в этих же местах проводились тренировки всяких разных реконструкторов и любителей ролевых игр. Но сейчас их видно не было.

Пришли мы на нашу поляну, покидали вещи, разделились на команды и начали тренировку. В таком "бою" мы кроме страйкбольных стволов пользуемся самодельными гранатами из емкостей с обычным горохом и петардами в качестве детонатора. Так что вскоре в лесу стали раздаваться взрывы петард.

Так мы тренировались часа два, пока нас всех не повязала доблестная милиция, вызванная местными жителями, резко ставшими бдительными. Разъяснения старшему сержанту, что мы всего лишь тренируемся, а самое главное, что у нас есть справки, подтверждающие, что наше так называемое "оружие" является игрушкой (да такие справки выдавал магазин в Киеве, где мы покупали винтовки)показались неубедительными. Попытки разрулить ситуцию на месте успеха не имели, и нас всех, со всеми нашими шмотками, на всякий случай забрали в местное отделение милиции.

Пришлось проторчать там пару часов, пока нас не выпустили, вернув даже стволы. Оказалось, что один из милиционеров в отделении сам раньше занимался страйкболом, поэтому для нас всё окончилось так благополучно. В иной ситуации, всё могло бы быть гораздо хуже. Тем не менее это нам не помешало снова отправиться на тоже место и начать уже не тренироваться, а отдыхать с шашлыками и всем сопутствующим.

Поэтому-то у меня и болела сейчас голова. И мне очень не понравилось, когда зазвонил телефон, стоящий у меня на столе, рядом с монитором.

— Алексей? — голос в трубке был очень знакомым.

— Да это я.

— Добрый день, вам звонят из СБХ. Мы бы хотели, чтобы сегодня к 11:00 прибыли в управление. 10 кабинет. Вы там уже были.

— Да, я помню. Хорошо, я буду, — с этими словами я положил трубку.

Чёрт! Да что же это такое. Они меня что, каждый месяц к себе таскать будут? И что я на этот раз натворил? В голову пришёл только вчерашний инцидент с милицией. Ну да ладно, делать нечего, надо ехать в эту контору.

Взяв пол-отгула у начальства, я вышел с территории завода и пошёл в метро. Вагоны в это время были полупустые, поэтому я даже успел подремать пока ехал. Наконец, я добрался до здания СБХ и вошёл в его двери. Дежурный охранник на входе, узнав, куда я иду, пропустил меня, и я пошёл к 10 кабинету. Перед самой дверью я на секунду остановился – всё-таки заходить было немного страшновато, в прошлый раз всё обошлось, но сейчас этого могло и не быть. Ладно, чему быть, того не миновать. Постучавшись, я открыл дверь и дождавшись слова "Войдите", вошёл в кабинет. Передо мной сидел всё тот же майор, с которым довелось беседовать в прошлые мои визиты в это заведение.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, Алексей. Что же ты с друзьями в лесах дебоширишь, старушек чуть ли не до инфаркта доводишь?

— Да мы…, -- начал было отвечать я.

— Ладно, не оправдывайся. Знаю я, чем вы занимались. Полезное это дело, только ведь у вас ни организации, ни поддержки нет.

Не знаю ещё, куда он клонит, но тон мне нравится. Может ещё и обойдётся всё.

— Так вот, есть предложение, оказать вам поддержку. Организуем вам совместные тренировки с курсантами, выделим место, — продолжил майор.

— Так ведь страйкбольных винтовок в городе не так уж и много. Не хватит их на всех. Да и шары нужны для винтовок. А где их взять?

— Я же сказал, что есть предложение. Думаю, что особого труда наладить копии ваших игрушек не составит. Да и шары эти ваши, тоже можно сделать. Не такая уж и большая это проблема. Особенно если вы предоставите ваши винтовки на изучение.

— Думаю, что с этим не будет особых проблем.

— Тогда можешь быть свободен, поговори с капитаном Пащенко в 8 кабинете. Обсудите с ним детали.

Из кабинета майора я выходил как на крыльях. Ещё бы! Трындюлей мне не навешали, мало того, появляется возможность заниматься любимым хобби. Не знаю, что послужило толчком для решения о взятии страйкбола под контроль властей, может они боеприпасы экономить хотят, может хотят спецназ тренировать, как японцы это делали в 50-е годы, не знаю. Главное, что я буду в этом участвовать.

Снова у меня поднялось настроение. Может не так плохо будет жить в этом 1940 году? Может жизнь наладится? С этими мыслями я и вошёл в кабинет Пащенко.

Быстро обсудив с капитаном, что необходимо на будущем полигоне мы пришли к соглашению о том, что я привожу свой АКМ для изучения специалистами, а затем, как они с ним достаточно наиграются, мне его вернут. На этом мой визит в СБХ был окончен.

Как только я вышел из здания СБХ, сразу ощутил на себе жару, которая была на улице. Особенно сильно это чувствовалось по сравнению с прохладными кондиционируемыми помещениями в СБХ. Жаль только, что это буквально последние дни лета – в Харькове в самом конце августа обычно устанавливалась очень прохладная дождливая погода, резко сменяющая гнетущую августовскую жару. Длились дожди обычно ДОС десятых чисел сентября, заставляя местных жителей вытаскивать из шкафов куртки. К счастью, лето ещё не уступило осени, и я постарался освежить в памяти события этого лета, ставшие переломными для трёх миллионов человек, а в далёкой перспективе – переломными и для всей истории человечества. Не знаю, каким будут следующее лето, но готов поставить червонец против гривны – таким как это, оно не будет точно.

Ладно, чёрт с ним, до следующего лета сначала дожить надо, а уж потом думать что и как. Задумавшись, я шёл к метро, не смотря по сторонам. Поэтому далеко не сразу услышал, что меня окликают.

— Лёха. Лёха. Ты что, глухой что ли?

Обернувшись, я увидел своего старого университетского товарища Саню Шереметьева, более известного под именем Нильс. В универе мы с ним учились на разных потоках, а познакомились только на военке.

— О, привет, Нильс, я тебя сразу и не заметил.

— Конечно, ты меня не заметил, идёшь задумавшись, никого не видишь. Прям как товарищ Роммель, которому Алоизыч предложил выпить яду.

— Ты бы за языком последил, юморист хренов. Сейчас не 2008 год на дворе. Будешь потом в НКВД доказывать, что не хотел государственную тайну разглашать.

— Да пошёл, ты, — Нильс на меня даже обиделся, — я понимаешь, к тебе с лучшими чувствами. Пива хотел предложить выпить за встречу. А ты НКВД сразу.

— Александр, сорри. Я просто сейчас из СБХ был, а там, вне зависимости от цели посещения, настроение не повышают.

— Ого, чего это тебя в СБХ понесло?

— Помнишь, мы в страйкбол играли?

— Ну. Допустим, помню.

— Доигрались. В субботу поехали на тренировку, а какие-то бабушки нас то ли за террористов, то ли за диверсантов приняли. Кончилось тем, что милицию вызвали. А сегодня мне на работу позвонили и вызвали в СБХ. Такие дела.

— Раз я тебя здесь вижу. То могу подозревать, что ничего особо серьёзного ты не сделал.

— Угу. Ты прямо Шерлок Холмс, блин. Может, пойдешь в органы работать?

— Нет, мне и в политехе преподавать неплохо.

— Да какой из тебя преподаватель, ты же совсем недавно универ закончил.

— А что делать? Если раньше универ получал бабло от всяких иностранных студентов, и студентов-контрактников, то теперь, как сам понимаешь, деньги брать неоткуда. Вот и взяли мы на обучение студентов из СССР. Хотя бы зарплату сможем получать.

— Погоди. Ты хочешь сказать?

— Да, обучение у нас теперь снова бесплатное, но есть распоряжение сверху, неуспевающих сразу отчислять.

— Интересно, интересно. А товарищей из СССР как учить будете? Небось, программу менять придётся.

— Как сказать. Вот смотри, помнишь, как у вас информатику преподавали на первом курсе?

— Честно говоря, смутно помню. Я неё забил тогда, и пришёл сразу на экзамен, всё равно ничего нового там вначале не говорили.

— Вот-вот. Не говорили. А вели обучение с расчётом на студентов, которые и компа до этого в глаза не видели. Конечно, мы учились не на программистов и админов, но всё же. Так что особо менять что-то даже не придётся. Так, кое-какие мелочи. Правда теперь, если что случится с техникой, что на кафедре стоит, так просто не отделаешься. Компы все опечатали, сидюки и дисководы поснимали со всех машин, кроме сервака.

— Суровые вы ребята. Нечего сказать.

— Ага, ресурс берегут у всего чего можно. Такими темпами скоро одну ручку на факультет давать будут.

— У нас на заводе такая же фигня. Лазерники и струйники почти не юзаем, зато достали из закромов Родины старые матричные эпсоны и на них печатаем.

— Ну это-то понятно, там и с расходниками попроще будет, и чинить можно гораздо легче.

— Ага, тем более, что теперь фирменных расходников и не найдёшь нигде. Приходится использовать то, что в Харькове делают, а ты сам знаешь, какого они качества. Зато наши.

Вот так, разговаривая, мы неторопливо подошли к киоску с пивом.

— Ты что будешь? — спросил я у Нильса.

— Гиннес, блин буду. Издеваешься, да? Сам знаешь, что кроме Роганского и Новой Баварии, нет ничего. Выпили всё за два месяца. Оболонь, и та кончилась.

— Насколько я знаю, Изюмское пиво ещё неплохое осталось, только его разбирают быстро.

— Ладно, бери что есть.

В киоске пиво было, и я, несказанно обрадовавшись этому факту, купил пару бутылок Изюмского, поразившись очень высоким ценам – поллитра пива стоило около 10 гривен, или 2 бакса старыми деньгами. Это ж охренеть можно, как дорого. До переноса пиво стоило в среднем 2,75 – 3 гривны, или чуть больше, чем полбакса. Да, нешуточная инфляция, чтоб её пусто было.

В общем взяли мы пиво, и отошли в сторонку, дабы людям прохожим не мешать. Я открыл сначала одну, а потом другую бутылку открывалкой с изображением Сталина, в своё время привезённой из Питера. Надо мной ещё раньше шутили, что если я с этой открывалкой попаду в 37 год, то запросто смогу статью получить. Не думаю, что это правда, но теперь я, на всякий случай, старался особо её не светить.

— Сам-то ты как живешь? — спросил меня Нильс.

— Потихоньку. Работаю в поте лица, в страйкбол хотел побегать. Ну, ты это уже знаешь. Что ещё сказать. На учёт меня взяли, как увлекающегося историей.

— Меня тоже, — чуть улыбнулся Нильс, — думаю, что среди СБХшников был народ, который на тематических форумах тусил. Вот и просекла эта светлая голова, что было бы очень неплохо контролировать всех любителей военной истории.

— Да, скорее всего так и есть, ладно, давай выпьем за товарища Сталина и далее по списку.

— Давай.

Мы выпили, помолчали, потом Нильс спросил меня:

— А что там с твоей Леной?

Лена официально считалась моей девушкой. Она училась в Политехе на пятом курсе, а в момент переноса была в гостях у своих родственников в Белгороде. И до разговора с Нильсом я старался не думать о ней.

— Хреново с Леной. Она в Белгороде была, когда это произошло.

— Мрачно, — Нильс не стал уточнять, что я подразумевал под "этим". И так всё было ясно.

— Мрачнее некуда. Ну ладно, надеюсь, что ей там, в будущем, лучше, чем нам здесь.

— Я тоже надеюсь. Интересно, что там, в будущем сейчас творится. Наверное, переполох большой был, если вместо нас оказался Харьков 1940 года.

— Да уж, наверное, не слабый переполох. Интересно, к кому тот Харьков будет себя относить, России или Украине. Или ни к одной из этих стран. Всё ж таки буржуазные государства – классовые враги.

— Боюсь, что мы этого так никогда и не узнаем.

— Да, скорее всего так и будет.

После первой бутылки пива взяли по второй, потом пошли в ближайшее кафе, дабы продолжать в более цивильной атмосфере. В общем, опять я попал домой пьяный и поздно.

А ночью мне приснилась Лена.

Харьков. 27 августа 1940 года

Что за жизнь такая пошла. Второй день голова болит. Причём после пива похмелье было гораздо сильнее, чем после более крепких напитков. Ну да ладно. Главное, что проснулся вовремя и на работу не опоздал. Хотя, наверное, перегар у меня был ещё тот.

Жаль, что жвачки в городе уже закончились. А ведь это далеко не предмет первой необходимости, а уже начинаешь ощущать дискомфорт. Хорошо, ещё что мыло, шампунь и всякие зубные пасты в области производили. А то пришлось бы дустовым каким-нибудь голову мыть. Правда и то, что было, очень сильно подорожало. Цены, конечно, были уже указаны не в гривнах, а в нашей новой валюте, к которой я всё никак не мог привыкнуть.

Скажу честно, всю свою наличность менять я не стал – оставил по несколько купюр каждого номинала на память. Детям показывать буду, если доживу до того момента, когда у меня будут дети. Пока же мысли о детях носили чисто теоретический характер, и я надеялся, что в ближайшие несколько лет этот вопрос не перейдёт в практическую плоскость. Главное не забывать использовать резиновое изделие номер два. Кстати, по поводу этих самых изделий. Данных о том, что они производятся в Харькове, у меня не было, а советские аналоги я видел исключительно на картинках в Интернете на всяческих сайтах, посвящённых ностальгии по СССР. Доностальгировались блин. Хотя, скорее всего, этот ностальгирующий народ не по сороковому году тосковал, а по временам развитого социализма.

Хорошо говорить о том, как классно жилось при развитом социализме, находясь в обжитых и уютных двухтысячных годах. А когда тебя с головой окунают в сороковой год, выясняется, что жизнь не так уж прекрасна. Когда же многие бытовые мелочи, к которым ты привык настолько, что не представляешь свою жизнь без них, начинают исчезать, то уже начинаешь ностальгировать по 2008 году, хотя и живёшь в прошлом всего пару месяцев.

Это ещё хорошо, что нас всего в 1940 год забросило, а если бы в 1918, или там в 1840, это ж вообще кошмар был бы. Это только в книжках хорошо читать про попаданцев всяких, которые живут в походных условиях, добывают себе еду охотой и вообще являются брутальными спецназовцами, десантниками, или, на худой конец омоновцами. А обычный человек XXI века существо изнеженное, ему комфорт подавай. У моих переместившихся земляков есть и вода, и свет, и газ, и в сортир они ходят не на улицу, а в личный теплый туалет в квартире. Так что нам несказанно повезло, что перенёсся не только город, но и область с инфраструктурой. А недовольных всё равно хватает. Нет, конечно, после того, как товарищ Червоненко пристрелил возмущающегося либераста на площади во время митинга протеста против произвола Хунты, рты все позакрывали. Но недовольство всё равно никуда не делось. Как бы не вышло чего. И хоть Хунту нашу Хунтой не называет никто, и у руля городской власти формально стоят чиновники из госадминистрации, военные поняли, что без сотрудничества с администрацией, досконально знающей все проблемы Харькова, что-то толковое сделать очень сложно. Я имею в виду не разместить блокпост или назначить комендантский час, с этим как раз у военных всё хорошо было – здесь вояки были в своей стихии, а вот начать подготовку к отопительному периоду, заботиться о подаче электроэнергии в жилые дома и так далее по списку, здесь нужен опытный хозяйственник, который будет координировать работу муниципальных служб. Вот и началось плодотворное сотрудничество между силовиками и чиновниками. По слухам, чуть ли не бывшего губернатора подключили к этому всему. Хотя здесь я не уверен – всё же участвовал в попытке угона самолёта. С другой стороны, дальнейшая судьба находившихся в аэробусе горе-угонщиков простым людям неизвестна. Так что, ничего не могу утверждать со стопроцентной уверенностью.

А всё-таки, Пилипко хитрый жук! Как он умудрился поймать момент, и пока администрация щёлкала клювом, сумел совершить военный переворот в миниатюре. Да ещё и с нашей милицией на конфликт не пошёл, на удивление с Червоненко они работали без разногласий. Наверное, договорились о разделе сфер влияния. Иначе мне это трудно объяснить.

В общем, пока размышлял о нашем житье-бытье, не заметил, как доехал до своего места работы. Хмурый охранник, сидящий в своей конуре на проходной, равнодушно скользнул по мне взглядом, когда я прикладывал свой пропуск к электронному турникету. И я прошёл на территорию завода. Кстати этот мой пропуск, срабатывавший в магнитном поле турникета, я несколько раз использовал вместо паспорта, когда меня тормозили ППСники. А что – моя цветная фотография на пропуске есть, а сам девайс не смогла бы подделать ни одна шпионская организация в мире – таких технологий у них просто не было.

Добрался до своего рабочего места, включил комп. Так, посмотрим, какие новости у нас в местной сети есть. Колхозы объявили о том, что собран чуть ли не рекордный урожай пшеницы. Отлично, значит, по крайней мере, хлеб будем есть свой. Что там дальше? Село жалуется на огромные проблемы с ГСМ. А вот это уже хуже. Насколько я знаю, Шебелинка работает на полную мощность, но этого всё равно не хватает, а кроме неё брать высокооктановое горючее нам особо некуда. Разве что грозненский бензин, но про него я знаю очень мало. Что ещё пишут? Администрация объявила, что город к зиме будет готов, и что встречать 1941 год харьковчане будут в тепле. Хм, попробовали бы они по-другому сказать. Все знают, кто является куратором Харьковской области, а Лаврентий Палыч слов на ветер не бросает. Сейчас вариант под кодовым названием "Ну не шмогла, не шмогла" не прокатит. Придётся отвечать по всей строгости. Ладно, это понятно, а вот ещё интересная новость – Харьков рапортует о готовности школ к 1 сентября. В этом году тысячи первоклассников впервые пойдут в школу. Интересно, по каким программам и учебникам школьники будут учиться. Не будут же, в самом деле, на уроках истории рассказывать о Шухевиче и Петлюре как о героях Украины, закатованих клятими москалями. Гы-гы, хотел бы я посмотреть на наших любителей кричать направо и налево "политрук лжёт!", подразумевая, что во всех бедах виновата Кровавая Гебня. Хотя лично мне уже с головой хватило общения с СБХ, нашим филиалом НКВД. Ну его нафиг, это общение. Я лучше попытаюсь винду "хомку" заставить нормально работать с доменами, больше толку будет.

Так прошёл ещё один рабочий день. Не скажу, что весь день тупо сидел на работе, как в будущем любил говорить тот класс людей, который назвали офисным планктоном. Нет, работа была и довольно много – нужно было прикрутить к базам поддержку обозначения материалов, применяемую в 1940 году. Понятно, что прикручивать к базам поддержку новых параметров не админское дело, но контора, создавшая этот САПР, и занимающаяся его технической поддержкой, осталась в будущем, поэтому и пришлось мне заняться этим неблагодарным делом. К тому же, нужно было немного поиграться с парой компов – возникли определённые проблемы с потерями пакетов при пинге сервака с этих машин. Кроме этого, стоило попытаться реанимировать старый матричный принтер фирмы EPSON, недавно найденный в одной из кладовок во время инвентаризации. В общем, работа была, и поэтому рабочий день прошёл сравнительно быстро. Конечно, если б не болела голова после вчерашнего, он прошёл бы ещё быстрее, но это уже издержки производства.

Вечером, после работы, я собирался заехать в гости к своему дяде, которой жил на Рогани, и которого я не видел с тех времён, когда Харьков ещё находился в 2008 году. Так что, я зашёл в ближайший магазин, взял кое-каких продуктов, бутылку "огненной воды", ещё кое-чего по мелочи, и пошёл на автобусную остановку, ждать своего автобуса.

С большим трудом влез в автобус, на этом маршруте раньше работали "газели", но после переноса, видимо они стали нерентабельными, поэтому их с маршрута убрали. Впрочем, такое было по всему городу – маленькие микроавтобусы и автобусы исчезли практически полностью, если не считать, конечно, грузовых версий, которые ездили вовсю. Зато в автопарках реанимировали ископаемые ЛИАЗы там, где они ещё остались и не сгнили. В отличие от современных моделей, эти динозавры были абсолютно нетребовательны к виду и качеству топлива и не нуждались в дорогих расходных материалах. И с запчастями к ним было проще, потому что, как известно, при некотором уровне смекалки, любую запчасть, с любого экземпляра советской техники, можно было приспособить на любой другой экземпляр этой самой техники.

Наконец я доехал до нужной остановки и, немного поработав локтями, вышел из автобуса. Мой дядя жил в частном доме, в районе, который считался чуть ли не пригородом. Дядя был женат, и него была дочь, но сейчас он находился в разводе и в доме жил сам, что не мешало ему иметь небольшое приусадебное хозяйство. Как он умудрялся его содержать, мне, честно говоря, было мало понятно.

Я подошёл к высоким воротам, окрашенным зелёной краской и позвонил в маленький дверной звонок, прикрученный рядом с дверью в воротах. Надо сказать, что мой дядя Толик, а именно так его звали, в своё время закончил Томский государственный университет. Специальность его связана с атомной промышленностью, и хотя, вскоре после развала СССР, он прекратил работать по специальности, дядя Толик на всю жизнь сохранил интерес к высоким технологиям и любовь к разнообразным электронным штуковинам. За воротами послышались шаги, и со словами "Ну кого там принесло", дядя Толик открыл дверь.

— О, Лёха. Здоров, давно тебя не было видно.

— Здравствуйте, дядь Толь.

Я прошёл во двор. Да, со времени моего последнего визита здесь мало что изменилось. Всё также стоял гараж, в котором Толик держал разнообразные станки, всё также стояла в у углу двора конура со старым псом по кличке Ктулха – Толик хоть и жил в глухомани, но человеком был образованным, читал Лавкрафта, и назвал своего пса в честь персонажа его книг задолго до бума популярности Ктулху в Интернете. Да, судя по всему, дядя мало изменился.

— Лёха, проходи в дом, а я сейчас поднимусь за тобой.

— Хорошо, дядь Толь.

— А что это у тебя за пакет в руках? — покосился дядя на свёрток у меня в руках.

— Дык эта, не с пустыми ж руками к тебе идти, вот и устроил налёт оккупантов на ближайший магазин, — сказал я доставая из кулька пузырь.

— Ах ты ж долбанный ты нафик. Ещё одного алкаша принесло, — неожиданно взъярился Толик.

— Дядь Толь, ты чего? Какие алкаши? Я же с лучшими намерениями, — пошел я на попятный. Дядя Толик хоть и добрый мужик, но лучше его не злить – он ещё при Совке боксом занимался, и сейчас, в отличие от большинства мужчин его возраста, старался поддерживать себя в форме. По крайней мере, пивного брюха у него не было.

— Кто-кто, не Ктулха же, чтоб он долго жил. Эта сволочь в последнее ведёт себя точно так же как оригинал, — продолжал бурчать дядя.

— Что мозги пожирает?

— Нет, блин, спит всё время. Ладно, иди в дом, сам всё увидишь, а мне тут кое-что доделать надо.

Я поднялся на крыльцо типичного для наших мест одноэтажного кирпичного дома, открыл дверь и вошёл в тамбур. В тамбуре явственно чувствовался запах краски. Явно дядя ремонт затеял, вот только не вовремя. Его делать надо было до переноса, а не после. Ладно, его дом, пусть что хочет то и делает. А вот одиночество, судя по всему, на него влияет неблагоприятно. То ремонт начинает делать, когда на улице дефицит стройматериалов, то на племянника родного бросается.

Я на всякий случай потрогал стены, а то ещё начну разуваться, прислонюсь к ним, а они в краске. А потом в таком виде на завод ехать. Ну нафиг. Лучше подстраховаться. С счастью обошлось, и краска на пальцах не осталась. Я разулся и прошёл в коридор. В одной комнате, которую дядя называл залом, было слышно, как работает телевизор, и я, надев стоящие возле тумбочки тапочки, пошёл туда. Раз уж дядя сказал, что я сам всё увижу то, скорее всего, причина столь бурной реакции на принесённый мной алкоголь находится в той комнате.

И правда, как только я вошёл, то сначала ощутил резкий запах перегара, а затем увидел сидящего за дощатым столом, накрытым клеенчатой скатертью, лысоватого начинающего толстеть мужика. Он сидел за столом с опухшей мордой одетый в "костюм алкоголика" – старые дядькины треники с пузырями на коленях и майка с одной спущенной бретелькой. Прямо ходячая иллюстрация с плаката о вреде алкоголизма. Судя по всему, мужик явно испытывал симптомы "птичьей болезни" под названием "перепил" – на лице отпечатался след от подушки, лицо было покрыто щетиной, а взгляд был сосредоточен на банке с маринованными огурцами, из которой мужик пытался выловить последний, чудом сохранившийся огурец. По всему было видно, что бой с огурцом идёт не первую минуту. На стороне мужика была сила, на стороне огурца ловкость и манёвренность. Наконец, овощ понял всю бесперспективность свой борьбы, и мужик с победным криком достал его из банки и с видимым удовольствием начал есть. Хм, прямо РККА против Вермахта. Как тот ни бодался, как ни боролся, но всё равно пал перед силой наших воинов. Видимо после зверской расправы над огурцом мужику стало полегче, и он, подняв голову, спросил меня:

— Ты кто?

Вопрос был такой простой и такой банальный, что я даже растерялся.

— Алексей я.

— А, Лёха, — мужик видимо удовлетворился этим ответом, — Пижон рассказывал про тебя

— Кто рассказывал? — я не мог въехать, о чём он.

— Ну Толян, дядя твой. Мы его в универе Пижоном звали за то, что выпендриваться перед девками любил.

— Пижон, значит. Буду знать, — ухмыльнулся я. Обязательно подколю дядюшку. А то ишь, моду взял, скрывает от любимого племянника самые интересные страницы своей биографии.

— А что это у тебя в пакете такое звякающее? — поинтересовался у меня дядин одногруппник.

Я намёк понял, и без лишних слов достал из сумки 0,7, с треском свернул крышку с новомодным дозатором и налил несколько глотков в большую алюминиевую кружку, которая стояла рядом с банкой из-под огурцов.

— Молодец. Толковый парень, — сказал мужик, одним глотком опустошив кружку, смачно крякнув и закусив остатками огурца.

— Меня Дмитрий зовут. Я как ты, наверное, уже понял с Пиж… то есть я хотел сказать, с твоим дядей в одном институте учился.

— Секундочку, универ это Томск. Сибирь. Белые медведи с балалайками пьющие водку на улицах заснеженных городов и всё такое. В смысле, я хочу сказать, это ж хрен знает как далеко от Харькова. Как вы тут оказались?

— Для начала, белых медведей в Томске нет. Спились все, — обиделся Дмитрий, — А потом, я не из Томска, а из Москвы приехал. А всему виной эти "одноклассники", что б им пусто было. Нашёл меня твой дядя через них и пригласил к себе в гости. А я, дурень, взял да и согласился. Думал, старого друга повидаю, от жены с детьми отдохну. А тут на тебе, с вами в прошлом торчу. И главное что, взял бы я этот чёртов билет на неделю позже, так был бы сейчас у себя дома и проблем бы не знал. Теперь вот сижу у Пижона дома, и горькую пью.

— Ты мне тут не учи ребёнка плохому, — сказал незаметно подошедший дядя, — а то расскажу как тебя называли, Зелёный Змий.

— Да ладно тебе, Толик, не бурчи, лучше давай на стол накроем, раз уж гость пришёл.

— Ох, Димон, договоришься ты когда-нибудь, — пробурчал дядя, но тем не менее, стал доставать принесённые мной продукты из пакета.

Я сходил на кухню и принёс новую банку огурцов и здоровенный кусок копченого сала. А дядя тем временем поставил на стол чистые рюмки и налил по 50 грамм.

Вздрогнули. Зелёный Змий, ну и кличка у него, пил аккуратно. Явно свое прозвище носил не зря. Заметив, что я смотрю на него улыбнулся и сказал – "Курчатовская школа". На мой немой вопрос он рассказал, что работал в Курчатовском институте и заодно поведал байку о замурованном в стене спиртопроводе с краником и старом китайце.

— Так это с вами было? — удивился я, — а я то я читал эту байку в Интернете, но там не было конкретных привязок к институту.

— Со мной, со мной, — улыбнулся Дмитрий.

Налили ещё по одной. Выпили. И вот тут-то Зелёного Змия повело. Он начал вспоминать оставшуюся в Москве семью. До пьяных слез все же не дошло – после третьей он встал, извинился и, пошатываясь, удалился в комнату.

— Жалко Димку, — дядька был задумчив, — пока еще нас тут не дернуло, он все про сына с дочкой рассказывал, какие они у него клевые. Первые три дня, с понедельника, пил беспробудно. Потом оклемался, побежал в физтех. И меня звал. Говорит, айтишников здесь и сейчас хоть задницей жуй, а физиков, да еще и по нашей специальности… Сидит теперь в библиотеке, восстанавливает квалификацию. Пропуск себе у Волкова пробил, паек. В Мерефу съездить успел, поговорить насчет стекловолокна. Меня тоже зовет. Но он-то хоть успел по теме поработать, аж до девяносто седьмого держался, а я почти сразу в электронщики подался.

— По какой теме? Стекловолокно? Композиты для авиации, что ли?

Дядька посмотрел на меня с некоторым сомнением. Потом, видимо, решился.

— Для центрифуг. На которых уран разделяют. Понимаешь, что это значит сейчас? Вот то-то. Ща он проспится – и завтра с утра опять в библиотеку. Бизнес-план кропать, для Лаврентия Палыча. Они через волковскую контору на него вышли. Так что недолго Димке квасить осталось. Вот и отрывается напоследок. Ты бы, кстати, тоже завязывал. Времена, понимаешь, не шибко подходящие. С какой точки зрения ни посмотри. Ладно, пойдём покурим.

Я не курил, но за компанию с дядей вышел во двор.

— Глянь Лёха, какое небо, — сказал Толик.

Я честно посмотрел на небо, но ничего необычного не заметил. Разве что не было облаков, и время от времени сверкали сгорающие метеоры – всё-таки конец августа, в это время их очень много. Кажется, земля проходит через какой-то там пояс, вот они и попадают в атмосферу.

— Дядь Толь что-то я ничего необычного не вижу.

— Эх ты Лёха. Двойка тебе за невнимательность… Посмотри, нет ни спутников, ни самолётов. Красота же. Наслаждайся пока есть такая возможность. Лет через 10–15 опять всё небо загадят.

Харьков. 28 августа 1940 года

Проснулся с большим трудом под звуки "Танкового марша СССР", установленного в мобильнике на сигнал будильника. "Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведёт" орал телефон на всю комнату. Нет, мелодию явно надо менять, хватит с меня Сталин-панка. И так куда ни посмотри, изо всех углов этот самый Сталин-панк торчит.

— О, Лёха, уже проснулся? — поприветствовал меня вошедший в комнату Дмитрий.

Сегодня он выглядел необычно бодрым – лицо было гладко выбрито, и под глазами не было отёков, которые обычно появляются после хорошей пьянки. Правда одет он был во всё те же треники и майку. В руках Димон, вчера разрешивший себя так называть, держал старые дядькины гантели, что делало его похожим на знакомый ещё из старых советских фильмов образ спортсмена-любителя.

— Вставай, на работу опоздаешь.

— Да, сейчас. Уже встаю.

— Ну ты и спишь. От твоего марша даже Ктулха Толика проснулась, а ты всё дрыхнешь. Давай. Умывайся, одевайся и завтракать. Толик уже яичницу жарит, — с этими словами Дмитрий, не прекращая делать упражнения с гантелями, вышел из комнаты.

И правда, из кухни, через открытую дверь, дверь доносились аппетитные запахи самого готовящегося стандартного холостяцкого завтрака – яичницы на сале. Я быстренько встал, заправил постель, оделся, сходил в туалет и ванную и направился на кухню.

Здесь меня уже ждала тарелка с яичницей, салат из помидоров и стакан крепкого чая.

— Лёха, попробуй помидоры. Свои, сам выращивал на огороде, — стал рекламировать салат дядя.

— Толик, честное слово, ты как был пижоном, так им и остался. Только раньше перед девками своим хм… интеллектом хвастался, а теперь перед племянником помидорами. Не мешай человеку завтракать, — это уже Дмитрий.

— Ты что, да я тебе сейчас, — то ли в шутку, то ли всерьёз стал возмущаться дядя.

— Ладно, не кипятись, шучу я так, — сказал Дмитрий и хлебнул чая из стакана, — ты скажи, куда все твои кружки делись, раз гостям чай в стаканы наливаешь.

— Тяжёлое наследие брачных уз, — витиевато ответил дядя.

— Ну-ну, Гименей ты наш. Небось, жена во время ссор кружками в тебя по навесной траектории кидалась, — продолжал изводить дядю Дмитрий.

— Слушай, Димон. Вот я не посмотрю что тебе сороковник, а возьму и съезжу тебе по уху, ребёнка не постесняюсь.

— Ишь, ты грозный какой. И где ты ребёнка нашёл? Этот ребёнок водку хлещет не меньше нас с тобой, — Дмитрий подмигнул мне, — Леха, ты не обращай внимания. Твой дядя не будет меня бить. Это он так шутит. Правда, Пижон, ты же шутишь так?

— Ох, договоришься ты когда-нибудь, Змей. Я не посмотрю, что мы с тобой с первого курса дружили, и дам тебе по уху.

Дмитрий от этих слов только ухмыльнулся.

— Он всегда такой, Лёх. А тебе дядя не рассказывал, как мы познакомились?

— Как сказать, — дядя мне что-то рассказывал про учёбу в универе, но в памяти у меня ничего не отложилось. Поэтому я старался придумать наиболее обтекаемый ответ, — что-то такое слышал, но точно сейчас не помню.

— Понятно. Значит, я сам сейчас расскажу. Мы с ним хоть учились в одной группе, но сначала не дружили. А дружба наша началась с того, что понравилась нам одна и та же девчонка на дискотеке.

— И как вы её делили?

— Да как, вышли на улицу, по-мужски поговорить. Вот тогда то твой дядя и заехал мне по уху, — Дмитрий потёр левое ухо.

— А вы ему куда заехали? — поинтересовался я у Дмитрия.

— В глаз он мне дал, — сказал дядя.

— Ага, так всё и было, — довольно щурясь, продолжил Дмитрий, — в общем, подрались мы и решили, что кого девчонка выберет, то пусть с тем и будет.

— И что, кого из вас она выбрала?

— А никого. Пока мы выясняли отношения на улице, её подцепил староста параллельной группы. А мы, видя такие расклады, сначала надавали этому товарищу по лицу, а потом напились вместе. С тех пор и началась наша дружба, — закончил свой рассказ Дмитрий.

— Ну вы блин даёте, — только и смог сказать я, — хорошая у вас юность была. Бурная.

— Юноша, песок из нас пока не начал сыпаться, — менторским тоном сказал Дмитрий.

— Да ладно вам. Вы прекрасно поняли, что я имею в виду.

—  Народ, заканчиваем чаепитие, — поторопил нас Толик, — Лехё на завод ехать надо, а ты, Дима, в библиотеку Короленко собирался. Сами знаете, как сейчас транспорт ходит. Поэтому советую поторопиться.

Быстро закончили завтрак и, помыв за собой посуду, с этим у дяди было строго, мы с Дмитрием собрались и пошли на автобусную остановку.

— Знаешь, Леха, что меня в Харькове удивляет? — спросил меня Дмитрий, когда мы вышли со двора дяди.

— Что же?

— Смотри, с момента переноса третий месяц уже пошёл, а люди живут как ни в чём ни бывало. Как будто всем пофиг.

— Почему пофиг. Не пофиг. Тот же самый завод, где я работаю, круглые сутки пашет без праздников и выходных. В цехах людей полно. Молодёжи новой из ВУЗовских выпускников приняли много. Если бы не перенос, то на завод дай бог, что половина из них пошла бы, — возмутился я.

— Не это я имею в виду, Лёха. У вас люди апатичные все какие-то. Не интересует их ничего. Даже к будущей войне, а ведь она будет, ты и сам это понимаешь, относятся пофигистично. Что называется "моя хата с краю".

— Вот в вас сразу видно неместного.

— Это почему же? — удивился Дмитрий, — я пока у Толика жил уже тюкать и шокать научился. Не говоря уже о тремпеле со стулкой.

— Не в этом дело. Вот у вас в России по сути одна партия только, и оппозиции как таковой нет. А у нас что ни год, то понос, то золотуха. Шутка ли, каждый год на выборы ходить. Народ просто устал от всего. А конкретно Харьков всегда отличался малой политической активностью. У нас даже в 2004 году митингующих-то и не было почти. Как с одной стороны, так и с другой. На митинги ходили в основном для того, чтобы денег заработать. Вот и сейчас, люди больше интересуются, как на кусок хлеба заработать. Сами знаете, какие цены после этой денежной реформы стали. Чтоб ей пусто было. Хотя, с другой стороны, рабочие руки сейчас очень нужны. Но, положа руку на сердце, скажу, что если бы мою должность сократили, то я бы не горел желанием идти за станок. Или ехать в Казахстан, целину поднимать. Вот и бывшие менеджеры с клерками не в восторге от дальнейших перспектив.

— Интересный у вас город, Лёха.

— Ну дык, конечно интересный. Самое главное, что это наш город.

— К сожалению, о себе я так сказать не могу, — ответил Дмитрий и замолчал.

"Блин, вот же язык мой дурной. Городом я горжусь. Патриот хренов… У Дмитрия же вся семья в Москве осталась". Чёрт, надо срочно тему менять.

— А кто такой этот Волков? А то, я про него уже не в первый раз слышу, но всё никак не могу понять кто он и откуда.

— А это мужик из Чебоксар. В Харькове проездом был. После переноса успел крутнуться, и, пожалуйста, большой человек теперь стал. Занимается трудоустройством таких как я туристов.

Мы подошли к остановке. Здесь уже собралась целая очередь. Автобуса давно не было, а на работу людям попасть было надо. Мы встали в конец очереди. Я прислушался к разговорам обсуждающих свои насущные проблемы людей.

— А Анька с седьмой квартиры, представь, нашла себе какого-то хахаля, — заговорщицким голосом сообщила новость, стоящая передо мной пожилая женщина, соседка.

— И что тут такого? — удивилась собеседница.

— А то, что хахаль её оттуда.

— Откуда, оттуда? — не поняла её соседка.

— Васильевна, ну ты совсем старая стала. Ну, сама подумай откуда.

— Что неужели снаружи? — догадалась Васильевна.

— Дошло наконец. Именно. Я видела пару раз, как он к ней в гости приходил. Молодой. В форме. Красивый такой. Прямо как муж мой в молодости, — вздохнула женщина.

Дальнейшая судьба некой Анны и молодого и красивого осталась для меня неизвестной из-за того, что подъехал автобус, и пассажиры ринулись атаковать открывшиеся двери. Интересно, что при этом строй очереди не нарушался, а желающих попасть вне очереди осаживали сами же пассажиры.

Мы с Дмитрием влезли без проблем, но вот стоящим за нами людям не так повезло – мест хватило далеко не на всех. Наконец, двери закрылись, и автобус двинулся с места. Пусть до конечной мы проехали почти без остановок – желающих выйти не было, в отличие от желающих войти. Однако, даже при этом, людей набилось без меры. Мне, конечно же, наступили на ноги, но с этим ничего нельзя было поделать, кроме как смириться. Хорошо ещё, что не порвалась одежда, и карманники не вытащили из кармана кошелёк и телефон. причём о потере кошелька я бы даже и не жалел почти – деньги можно заработать, а вот достать новый телефон очень проблематично. Пару недель они все как-то сразу исчезли из свободной продажи. Купить их можно было только у перекупщиков, которые моментально взвинтили цены до небес.

Как бы там ни было, автобус остановился, и мы смогли, наконец, выйти и вздохнуть полной грудью относительно чистый свежий воздух. Я проводил Дмитрия до входа на станцию метро "Пролетарская", где и распрощался с ним, а сам пошёл к заводской проходной, благо она находилась рядом с выходом из подземного перехода.

Как обычно прислонил пропуск к турникету, на котором вместо красного светодиода загорелся зелёный, и, провернув вертушку, прошёл мимо хмурого охранника. С этими охранниками была связана одна история, после которой их в буквальном смысле слова заставили учить матчасть. Всё началось от того, что какой-то автолюбитель приволок на завод половину заднего моста своей "Волги" для ремонта. Деталь починили, и этот товарищ решил вынести её через проходную. Но охранники, увидев, что мужик тянет здоровенную железяку, задержали автолюбителя с целью дознания того, что тот пытается спереть с завода. Мужик, не будучи дураком взял и брякнул, что несёт статор от ТГВ-320 – здоровенного генератора, который сам весил не один десяток тонн, и статор весил не одну тонну. Охрана же, радуясь, что расхититель сам признался в том, что несёт, помчалась докладывать вышестоящему начальству о поимке вора. Когда же главный инженер узнал, что несёт мужик, то сначала офигел, а потом поинтересовался, сам ли он несёт этот статор. Получив утвердительный ответ, он ответил "ну раз сам несёт, то пусть несёт и дальше, а начальника охраны ко мне". С тех пор охрана подучила список выпускаемой продукции, но любви к работникам завода у неё не прибавилось.

Я вошёл в заводской инженерный корпус, где и находилось моё рабочее место. Возле двух работающих лифтов как обычно собралась очередь из тех, кто по тем или иным причинам не хотел подниматься по лестнице. Поэтому, пока я прошёл эту очередь, успел перездороваться с половиной стоящих в ней людей – по долгу службы мне доводилось частенько бывать в разных цехах и отделах завода, так что, я был знаком, чуть ли не со всеми сотрудниками, работающими с вычислительной техникой. Наконец я со всеми поздоровался и подошёл к лестнице. Поднялся на пятый этаж и привычно свернул направо к своему, ставшему родным компьютерному залу. Вот уж точно, когда я нахожусь на рабочем месте, то кажется, что Харьков и не проваливался никогда в прошлое, настолько здесь всё неизменно. Хотя, на самом деле, это только на первый взгляд нет изменений. Если раньше люди работали в одном неторопливом режиме, то теперь темпы работ значительно возросли. И всё равно, завод категорически не успевал – нам поручили заняться разработкой и изготовлением некоторых высокотехнологичных деталей для военной промышленности, а конструкторы и технологи не успевали изготовить в срок нужную документацию. Поэтому люди задерживались на рабочих местах до восьми и девяти вечера, это не говоря о рабочих в цехах, которые работали в 3 смены без выходных. Что интересно, подобная ситуация была и на других предприятиях города. Конечно, я имею в виду те, которые не успели обанкротиться и закрыться до переноса.

Я зашёл в зал, открыл админскую и включил свой комп. Так, сейчас почитаем логи сервака, что там у нас произошло со вчерашнего дня. Ага, последнее обращение к базе технологов было зафиксировано в 19:30 с 14-го, 15-го и 16-го айпишников. Понятно, это как раз отстающее бюро задерживалось, у них сейчас запарка идёт. А это что? В логе идут сообщения об ошибках во время работы 10-го айпишника. Вот оно что, наша Света, девушка, которая пришла на работу в начале июня, настойчиво пыталась использовать в техпроцессе резцы, которые не подходят по прочности для обрабатываемого материала. Отсюда и сообщения об ошибках.

Я увлёкся работой и не сразу услышал, что меня зовут из зала.

— Алексей, Алексей, — звала меня уже немолодая женщина Алевтина Григорьевна, держащая в руках телефонную трубку.

— Да, я. Что такое?

— Вас к телефону.

— Сейчас подойду, — я пошёл в другой конец зала, возмущаясь тем фактом, почему не позвонили на телефон, находящийся в админской.

— Слушаю вас, — я взял трубку.

— Алексей. Это Галина Петровна секретарь. Что у тебя с телефоном? Звоню, никак дозвониться не могу, — Галина Петровна говорила с такой скоростью, что я просто не мог слово вставить, — Подойди к главному технологу. Он хочет тебя видеть.

— Хорошо, сейчас подойду, — я умудрился вставить слово.

Да что же это такое. Что-то все мои последние посещения шефа плохо для меня заканчиваются, вот и сейчас у меня очень неприятное предчувствие. Опять, наверное, я что-то сотворил или СБХ мной интересуется. Блин, ну что за неделя такая. Каждый день что-то происходит. Ладно, надо идти, только сначала телефон проверю.

Я вернулся в админскую. Поднял трубку – молчание. Сейчас посмотрим в чем там дело. Я заглянул под стол. Мои подозрения оправдались – видимо уборщица тётя Люба когда утром мыла пол, задела шваброй провод от телефона, и он выскочил из розетки. Хорошо ещё, что мыть пол возле сервака, после пары серьёзных сбоев, она научилась аккуратно. Ладно, сейчас поправлю провод и пойду к главному.

Спустя пару минут я уже был возле приёмной.

— Ну что, починил телефон? — первым делом поинтересовалась Галина Петровна.

Понять такую её заинтересованность было можно. Галина Петровна была уже немолодой женщиной, и за время своей работы на должности секретаря успела пережить не одного главного технолога. Но у неё был один несомненный плюс – она всегда была в курсе всех событий, творящихся на заводе. В каком-то цеху не укладываются в план, -- Галина Петровна знает об этом первая, кто-то закрутил с кем-то интрижку, естественно Галина Петровна в курсе. Однажды мне пришлось подключать её компьютер к сети, так за то время, которое я провёл в приёмной, я успел узнать все последние заводские слухи и сплетни. Поэтому если меня к себе неожиданно вызывал к себе главный, причину вызова я обычно мог узнать заранее у секретаря.

— Да, починил, — ответил я, — вы мне лучше скажите, не знаете, зачем Николай Иванович меня вызывает?

— Не знаю, Алексей. Не знаю, — сокрушённо ответила Галина Петровна. Ещё чуть-чуть и я бы подумал, что она расстроена от того, что её разведывательная сеть дала сбой, — Утром был на совещании у директора, вернулся, и сразу тебя затребовал.

— Хорошо. Разберёмся на месте. А он сейчас свободен?

— Да, сказал, чтобы я тебя сразу к нему отправила, так что проходи.

По привычке я постучал в дверь главного, на что получил упрёк от секретарши, которая возмущалась этим – по её мнению, стук говорил о том, что Галины Петровны как будто нет на рабочем месте. А я всё время забываю о том, что при входе к главному можно не стучаться.

Шеф сидел у себя за столом и с кем-то говорил по телефону. Перед ним были разложены какие-то чертежи, которые, судя по всему, он сейчас и обсуждал. Я уже думал выйти из кабинета, но он меня заметил и жестом пригласил присаживаться.

Я сел за стол, и прислушался к разговору.

— Сергей Иванович, я не подпишу ваши чертежи… Да я знаю, что ваши конструктора потратили на них кучу времени… Пока не будут устранены ошибки, чертежи через меня не пройдут. Делайте что хотите… Да, можете подойти ко мне… Нет, сейчас я занят. Подойдите к одиннадцати часам.

Главный, наконец, положил трубку и обратил на меня внимание.

— Здравствуй Алексей.

— Здравствуйте, Николай Иванович. Вы хотели меня видеть?

— Да, хотел. Я так понимаю, Алексей, что тебя очень интересовала эпоха, в которую мы попали, — начал главный.

— Ну да, интересовала. А что? — спросил я, ещё не понимая, к чему он клонит.

— В общем, Алексей, у тебя будет шанс познакомиться с жизнью в СССР поближе.

— Это как это? — спросил я. Уже догадываясь, что мне будет сейчас предложено.

— Поедешь ты в командировку в Сталинград. На СТЗ.

— Но, почему я, и почему на СТЗ?

— Всё просто, ты, как имеющий опыт работы технолога и системного администратора, командируешься для организации локальной сети и адаптации наших программ к их условиям.

— Но ведь я не программист, да и по профилю наш завод несколько отличается от СТЗ.

— А кому сейчас легко? Ты что думаешь, раз ты у нас такой крутой компьютерщик, то в случае твоего отказа мы замену не найдём? Очень даже найдём. Положение сейчас, сам знаешь какое. Безработных компьютерщиков полно. Стоит нам сделать объявление, как тут же драка за место начнётся, — главный явно был раздражен. Видимо на совещании обсуждались не очень приятные вещи, — ишь ты, цаца нашлась. Ехать он не хочет. Ладно, — уже спокойнее продолжил главный, — поедешь не один, там ещё будут люди из Харькова, а что касается профиля, время сейчас такое, что профиль менять многим приходится, тем более, что ты, как наш сотрудник, должен знать о том, что мы стали смежниками СТЗ и поставляем им часть деталей. Ты думаешь, из-за чего я сейчас воевал с Осипенко? Из-за сталинградского заказа. Так что оформляй все необходимые бумаги, 9 сентября, ты выезжаешь в Сталинград.

— Хорошо, я понял. Буду готовиться к командировке. Только, Николай Иванович…

— Что? — перебил, меня главный.

— Вот вы говорите, что буду заниматься местным ВЦ. Только ведь мне для создания вычислительного центра, кроме компьютеров нужен будет кабель, коннекторы, хотя бы пару экземпляров обжимных клещей, тестер для прозвонки витой пары, не говоря уже о всякой мелочёвке монтажной, — я начал выбивать необходимые материалы по принципу "проси в два раза больше, дадут сколько нужно".

— Хорошо, Алексей, составь список всего, что тебе нужно. Думаю, что мы сможем достать тебе необходимые материалы.

— Николай Иванович. Только ведь это ещё не всё, — раз уж пошла такая халява, то я решил понаглеть и получить максимум из этой ситуации, — Мне бы ещё как минимум пару ноутбуков для тестирования сети. Да и запас сетевых карт нужен. Мало ли что. Флешек бы штук пять… И конечно же, нужно пару сотен болванок на первое время.

— Алексей, я конечно понимаю, что наглость второе счастье, но всё таки советовал бы тебе умерить пыл. Два ноутбука, положим, для тебя жирно будет. Одного за глаза хватит. Пару флешек и сотню болванок думаю, что смогу выбить. Но не больше. Здесь даже не от меня зависит. Сам понимаешь, что вопросы, связанные с электроникой, через верх решаются. Хорошо ещё, что компьютеры мы не бесплатно отдаём, а их у нас официально СТЗ покупает. Так что не посрами там наш завод. Рекламации нам совсем не нужны.

— Сделаем, Николай Иванович. Только вот ещё что…

— Что?

— Я не компьютерщик, я сисадмин.

— Ладно, сисадмин, иди. Но только помни, что текущую работу тоже надо делать.

— Конечно, Николай Иванович.

— И ещё, — главный на секунду замолчал, словно обдумывая что-то, а затем проложил, — тебя конечно первый отдел просветит, но от себя добавлю. Когда будешь в Сталинграде, держи язык за зубами. Мне ещё не хватало тебя от НКВД отмазывать.

— Николай Иванович, я же не ребёнок. Понимаю, что молчать надо.

— Понимать, понимаешь, а в СБХ ты уже два раза из-за своего языка попадал.

Возразить мне было нечего. Тут уж действительно сам виноват. И я так легко отделался только по счастливой случайности.

— Хорошо, Николай Иванович. Молчать буду как партизан на допросе.

— Алексей, боюсь, что твою шутку про партизан местные жители не оценят. Поэтому я ещё раз хочу напомнить, следи за языком. Потому что если ты ещё раз куда-то вляпаешься, то вытаскивать тебя будет не просто.

Я вышел из кабинета главного и пошёл в админскую. Мне не давали покоя мысли о будущей командировке, от которой не удалось отвертеться. Нет, я конечно не против помочь Родине, и всякое такое, но вот ехать куда-то совсем не хочется. Там же наверное и цивилизации никакой нет. Глушь одна. Я даже не знаю, какое там напряжение в сети.

Вот что интересно. Всю жизнь мечтал оказаться в прошлом. А теперь, когда меня с головой макают в это самое прошлое, мне это совсем не нравится. Что же это за фигня такая? Наверное, я слишком привык к удобствам XXI века и обществу потребления, в котором жил. И мне ой как не хочется оказаться без мобильного телефона, плеера и домашнего компьютера. Блин, ещё раз блин. Вот уж точно, будьте осторожны в своих желаниях, ведь они могут сбыться. А ведь сейчас мирное время, войны нет, и очень хочется, чтобы её и не было. Что же будет, если она всё-таки начнётся? А ведь так хотелось, попасть в прошлое, дать пару советов товарищу Сталину, слушающему тебя с открытым ртом, и в корне изменить всю историю, будучи этаким тайным советником. Ага, сейчас. Уже. Езжай в Сталинград и не выпендривайся. Скажи спасибо, что тебя не отправили куда-нибудь в Сибирь, осваивать ещё не открытые месторождения. Мда, в реальности всё оказалось совсем не так, как в мечтах. Ну ладно, будем собираться в эту чёртову командировку.

Харьков. 29 августа 1940 года

Михаил Ильич Кошкин полностью втянулся в работу в конструкторском бюро имени своего подчинённого Александра Морозова, которое хоть и находилось на территории завода N183, но всё же было отдельным предприятием, как и КБ, занимавшееся разработкой двигателей.

Поначалу не обошлось и без казусов – среди сотрудников ХКБМ, особенно среди молодых специалистов, тройка Кошкин, Морозов, Кучеренко была на положении ожившей легенды и в связи с этим Михаилу Ильичу даже пришлось произнести речь о том, что они ничем ни отличаются от других людей. Правда, от этого заявления толку было мало.

Сейчас же легенды КБ, как наиболее знакомые с производственными реалиями СССР, занимались адаптацией Т-55 к возможностям Сталинградского тракторного завода. И сделать это следовало в кратчайшие сроки, потому что через 2 недели Кошкину предстояла командировка в Сталинград, для оказания помощи местным специалистам. По всему выходило, что создать одну универсальную машину пока не получается, и танки, выпущенные на разных заводах, будут отличаться. Так, к примеру, в Ленинграде решили максимально использовать имеющийся задел по танкам КВ. В частности, использовать ходовую и башню от танка КВ-1. Проблемы обнаружились не только с возможностями заводов, но и с банальным отсутствием бронебойных снарядов под проектирующееся 85-мм орудие, поэтому было принято решение на первые танки ставить 76 мм. В свою очередь, на тех танках, которые будут выпускаться в Харькове, сразу будут устанавливаться 100-мм орудия, имеющиеся на складах города. А в будущем планировалось перевести все основные танки на калибр 100 мм.

— Михаил Ильич, — отвлёк от раздумий Кошкина молодой парень, работающий в КБ чуть больше года, — мы тут с ребятами в качестве инициативы разработали проект модернизации БТ-7. Идею взяли из проекта замены ходовой Т-34 со свечной подвески на торсионную. Вот хотели с вами посоветоваться, всё-таки, у вас больше опыта работы с этими машинами.

— Ну пойдём, покажешь свой проект.

— Так идти никуда не надо. Мы же сразу в электронном виде делаем чертежи. Так что, прямо с вашего компа посмотреть можно.

— Хорошо, говори где оно лежит, — перебил парня Кошкин.

— Зайдите на сервак. Потом в папку "Кормильцев". Да, так, хорошо. Видите папку "БТ". Вот в неё заходите.

"Наконец, вспомнил, как зовут этого парня", — подумал Кошкин, открывая папку с фамилией инженера.

— Открывайте файл "модернизация1", — продолжал Кормильцев.

Кошкин дважды кликнул курсором мыши на файле. Ожидая, пока загрузится файл, он отметил, что идея с изображением на КБшных ковриках для мышей продукции завода, к которому относилось бюро очень хорошая. Такая себе ненавязчивая реклама.

— Вот, пожалуйста, Михаил Ильич, ознакомьтесь, — сказал Кормильцев, когда загрузился файл с чертежом. И пока Кошкин изучал чертёж, он начал объяснять суть проводимой модернизации, — мы снимаем привод на опорные катки и получаем экономию в массе не менее 150 кг. Затем демонтируем передний каток вместе с рулевым приводом и подвеской, а на его место ввариваем короб с торсионной подвеской и неповоротным катком. При этом масса остается в тех же пределах. Жесткость торсиона нужно взять с таким запасом, чтобы лоб можно было экранировать дополнительным 10-мм броневым листом. Всё это можно сделать на Чугуевском танкоремонтном заводе, благо мощности есть.

— Знаете, Кормильцев, ваше предложение довольно интересное, — сказал Кошкин, оторвавшись от изучения чертежей, — но ваши наработки пока очень сырые. Я считаю, что вам следует довести до ума проект. Но только сделать это следует как можно скорее. Сами понимаете, времени у нас совсем в обрез.

Неожиданно раздалась мелодия вызова мобильного телефона.

— Прошу меня извинить, — сказал Кошкин, доставая телефон из кармана, — давайте позже продолжим с вами разговор на эту тему.

— Да, конечно Михаил Ильич, — ответил Кормильцев, отходя от стола Кошкина, — думаю, что к следующему разу вариант модернизации у меня будет разработан более подробно.

Кошкин посмотрел на дисплей телефона. Там высветилась надпись "Степанов"

— Да Женя, слушаю, — сказал Кошкин, нажав на кнопку вызова и поднеся трубку к уху.

— Михаил Ильич, здравствуйте. Как ваше здоровье?

— Спасибо, не жалуюсь. А ты как?

— Тоже хорошо. Михаил Ильич, я вам собственно по какому поводу звоню. Тут такое дело… У меня сегодня день рождения, и я хотел бы вас пригласить в ресторан вечером.

— Поздравляю Евгений. Всего тебе наилучшего, и далее по списку. А сколько лет тебе стукнуло хоть?

— С утра 31 год исполнился. В общем, Михаил Ильич, ожидаю вас в 18:30 в том ресторане, где мы были с вами, Морозовым и Кучеренко.

— Да, Женя, я тебя понял. Я буду вовремя.

Распрощавшись со Степановым, Кошкин всерьёз задумался по поводу того, что же подарить человеку из будущего, которого казалось чем-то удивить нереально. Да и приобрести подарок в полупустых магазинах довольно проблематично. Проблема решилась неожиданно легко, когда Михаил Ильич вспомнил, что у Степанова нет наручных часов, и он проверяет время при помощи мобильного телефона. Кошкин решил подарить Степанову свои карманные часы, справедливо решив, что для человека начала XXI века они будут настоящим раритетом.

Решив проблему с подарком, Михаил Ильич сверился с расписанием в своём ежедневнике, согласно которому, через два часа ему предстояло присутствовать на совещании посвящённом введению в серию БТР "Дозор Б". Собственно говоря, в присутствии Кошкина не этом совещании не было необходимости, но конструктор всё равно был приглашён.

Сто двадцать минут спустя Кошкин, Морозов и Кучеренко вошли в конференц-зал. Здесь уже присутствовали Васнецов, начальник ХКБМ генерал-лейтенант Серёгин, директор агрегатного завода

В назначенное время Кошкин подошёл к ресторану, где увидел ожидающего его Степанова.

— А вы пунктуальны, Михаил Ильич, — сказал Степанов после традиционного рукопожатия.

— Положение обязывает, — улыбнулся Кошкин, — а для того, чтобы и ты был таким же пунктуальным, я решил тебе подарить вот эти часы, — сказал Кошкин, доставая их из кармана.

— Михаил Ильич, спасибо конечно, но ведь это же ваши именные часы, как я могу их принять.

— Если я говорю, бери – значит бери. Будешь помнить обо мне. Тем более, что с тебя началось моё знакомство с вашим миром. Поэтому тебе ими и владеть.

— Спасибо большое, Михаил Ильич. — было видно, что Степанову подарок очень понравился, — пойдёмте в ресторан. Там уже все собрались.

Кошкин со Степановым вошли в здание и пройдя через большой зал, оказались в малом, где кроме сидящих за столиком с пятью незнакомыми Кошкину мужчинами женой Степанова и какой-то незнакомой женщиной, находилась что-то отмечающая компания пилотов в форме СССР и Харькова. Правда лётчики явно успели усиленно заняться братанием, и обменом формы друг у друга. Харьковчане щеголяли кожанками, а пришлые пилоты камуфляжными куртками. В общем, проблемами отцов и детей, а если быть более точным, то дедов и внуков, эти ребята явно не заморачивались и вовсю травили друг другу байки из своей пилотской жизни.

— Прошу садиться, — пригласил Степанов Кошкина к столу, — с моей женой вы знакомы, а это мои друзья и сослуживцы, Коля Мерецков и его жена Маша, Иван Ляшенко, Михаил Прокопенко и Василий Любимов. Это Михаил Кошкин. Тот самый, — представил Степанов всех сидящих друг другу.

В разгар празднования к столику Степанова от подгулявшей кампании подошли два пилота с возжелавшие пригласить дам на танец. Получив отказ, они не успокоились и стали на своём. Но разгоравшийся было конфликт быстро потушил Степанов, шепнувший пилотам пару слов, после которых они быстро ретировались. И вернулись через 5 минут с бутылкой шампанского в руках..

— От нашего стола, вашему столу. Примите в знак примирения, -- сказал один из лётчиков.

В общем, инцидент был исчерпан, а когда летуны узнали, что за столиком сидит тот самый создатель Т-34, то их восторгам не было предела. И они не утихомирились, пока Кошкин не согласился выпить с ними пару рюмок.

По домам разъехались в начале второго ночи, и только потому, что после переноса, все такси в городе из-за проблем с бензином исчезли, и теперь ночью добраться из одного конца Харькова в другой можно было только на метро, которое стало работать до трёх часов ночи.

Харьков. 9 сентября 1940 года

— Присядем на дорожку, — сказал Серёга, и уселся на стоящую в коридоре тумбочку.

— Ну, давай, — ответил я и сел на табурет.

Молча просидев около минуты я встал и сказал брату, что пора выходить их дому. Я обулся, надёл любимую джинсовую куртку, ну не в костюме же ехать в поезде, и дождался, пока оденется брат.

— Пошли, — сказал я окидывая взглядом напоследок квартиру. Сюда я вернусь не раньше, чем через месяц.

Я взял большую спортивную сумку с одеждой, и нацепил на плечо небольшую сумочку с документами и туалетными принадлежностями. Серёга же взял небольшую сумку с продуктами. Эх, жаль всё-таки, что артефакты из будущего нельзя взять с собой в командировку. Я буду очень скучать без компа, плеера и смарта. Хотя, с другой стороны этот запрет был весьма логичен – при желании на небольшой наладонник можно скинуть много информации, и если он попадёт в руки иностранных разведок, то не нужно быть сильно умным, чтобы понять, чем это может закончиться.

— Лёха, чего задумался, пошли, не так уж и много времени осталось до отправления поезда, а мы ещё хотели воды купить, — отвлёк меня от размышлений Сёргей.

— Извини, Серёга, задумался.

— Да ладно, чего уж там, пошли, там Костик нас уже заждался.

Мы спустились на лифте на первый этаж, где я попрощался с сидящей на боевом посту тётей Ниной и вышел из подъезда. Перед домом стояла "Нива" моего товарища Костика, о котором я уже говорил раньше. Когда он узнал, что я собираюсь ехать в командировку, он решил не жалеть бензина и предложил отвезти меня на вокзал. Ну а я не стал отклонять его предложение. Про "Ниву" Константина стоит рассказать чуть подробнее. Как я уже говорил, этот товарищ был фанатом авиации второй мировой, и как только он купил себе эту машину, то после проведённого капремонта он решил её немного украсить. Но, как заядлый авиафан, не придумал ничего лучше, чем нарисовать аэрографом на белом автомобиле красные стрелы, идущие через весь корпус, на передних крыльях он изобразил патрубки двигателя, а нижнюю часть покрасил с светло-голубой цвет.

— Ты бы ещё надпись "За Родину!" сделал, — сказал я Костику, когда впервые увидел его художества.

— Ага, узнал значит, — обрадовался Костик моей реакции.

— Ну, честно говоря, не узнать зимнюю раскраску первого Мигаря очень трудно, — ответил я ему.

— Так и планировалось сделать. Сам понимаешь, у меня в техпаспорте машина записана как белая, следовательно перекрашивать её в камуфляж я не имею права. Вот и пришлось рассматривать варианты с зимним камуфляжем.

— Хорошо ещё, что не флотофил.

— Это почему ещё? — спросил Костик.

— Да потому, что для того чтобы расписать твой тарантас под линкор "Ямато", у тебя банально не хватило бы места, и ты впал бы в глубочайшую депрессию с распитием алкогольных напитков.

— А не пошёл бы ты, Лёха, куда подальше.

— Да ладно, шучу я.

С тех пор прошло уже несколько месяцев, и его машина уже успела примелькаться, правда, не знаю, как бы к ней отнеслись лётчики СССР, если бы она попалась к ним на глаза.

— Лёха, вы чего так долго собирались? — поинтересовался у меня Костик, выходя из машины.

— Да присели на дорожку, и сразу на выход пошли.

— Что-то долго вы рассиживались. Ладно, загружайтесь, давайте.

Костик открыл заднюю дверь, и мы с Серёгой погрузили туда мои сумки. Затем, пока Леха закрывал багажник, Серёга уселся на заднее сиденье, а я сел спереди.

— Ну, поехали, — сказал Костик заводя мотор "Нивы". Мы выехали со двора на проспект Косиора и двинулись в сторону центра.

— Как у тебя дела, Серёга, поинтересовался Костик у моего брата, — давно я тебя не видел.

— Да потихоньку. Учусь вот.

— Ты же на втором курсе сейчас? — уточнил мой друг.

— Да, на втором. У нас сейчас в универе настоящий бардак начинается. Ввели обязательные для всех занятия на военной кафедре. И, что интересно, заниматься мы будем 2 дня в неделю.

— Ничего себе, у нас военная кафедра начиналась на 3 курсе, и занятия были раз в неделю, — удивился Костик.

— Ну а у нас так теперь. Это ещё что, военка даже у первого курса будет, но у них со второго семестра она начнётся.

— Надо же как. Народ всерьёз к войне готовится.

— А ты как думал. У нас на заводе, например, по несколько раз в неделю учебную тревогу объявляют. Бомбоубежища, восстанавливают. Мы с Гошником разговаривали на днях. Обсуждали возможность переноса ВЦ под землю. Так что, Костик, всё серьёзно. И настроение у людей такое, странное. Народ подавленный ходит, как будто что-то плохое предчувствует. Хотя это как раз понятно.

— Кстати, — перебил меня Серёга, — у нас новенькие в группе появились. Два парня. Один из Москвы, второй из Ленинграда. Вроде нормальные пацаны. Сейчас в общаге живут.

— Ни фига себе. Что же ты молчал? Не сказал мне, что у вас из Союза народ учится, — возмутился я.

— А ты не спрашивал. — ответил брат.

— Ну блин. Тебе явно в партизаны надо идти. Если даже в плен попадёшь, немцы от тебя ничего не узнают. Если даже брательник твой, не в курсе, что у тебя в универе творится, — рассмеялся Костик.

— Слушай, Костик, хотел у тебя спросить, а где ты бензин берёшь? Разве это сейчас не редкость?

— Да как тебе сказать. Сейчас на старых запасах езжу. А вообще, по слухам, в Шебелинке бензин из газового конденсата делать начали. Вроде как для нужд области. И вот-вот его должны пустить на продажу. Всё равно больше ни на что не хватит. Вспомнили, значит 90-е годы, когда половина Харькова, сама того не зная, разъезжала на газовом конденсате. Мне отец рассказывал, что это такая гадость, что пока свежая – машина лучше, чем на 93 идёт, а как постоит недельку, то вообще не тянет. Там вроде как испаряются лёгкие фракции. Поэтому, чтобы эта дрянь нормально работала вместо бензина надо как-то её стабилизировать. Кроме этого, если залить в машину эту смесь, постоявший где-то месяц, то километров так через 100–150 карбюратор забьёт полностью какой-то гадостью типа парафина. Отцу из-за этого в своё время пришлось капремонт делать.

На пару минут в машине воцарилось молчание. Видимо все задумались о хитросделанности местных продавцов бензина, из-за которых выходили из строя движки. Я же стал рассматривать в окно городской пейзаж, и не сразу обратил внимание на тот факт, что за нами уже несколько минут едет чёрная "Эмка".

— Костик, глянь какой тарантас сзади.

— Вижу. Их сейчас, кстати, в городе полно стало. Особенно много их возле бывшего СБУ крутится, — ответил Костик, мельком взглянув в зеркало, — слушай. Мне вот интересно. Как ты собрался в Сталинграде сетку делать, если у тебя с собой даже ни одного коннектора нет, не говоря уже о самих компах.

— Да как, как. Очень просто. У меня с собой ничего нет. Всё барахло находится в запечатанном контейнере. Его СБХашники перед тем как закрыть раз сто перепроверили. Не дай бог там будет что-то, что отсутствует в списке вывозимых вещей. Так что получу доступ к компам только в самом Сталинграде. Но мне так даже и лучше – не болит голова за сохранность груза, и если что, то не я крайний. Правда, на месте уже я отвечать за всё буду. Но это уже другой разговор.

— А ты не свихнёшься без плеера и смарта за то время, пока в командировке будешь. Я же знаю что без наушников ты из дому не выходишь, — поинтересовался Костик.

— Свихнётся, свихнётся. — подал голос с заднего сиденья брат, — слышал ты, какие были вопли дома из-за этого. Он бедный всё никак с плеером попрощаться не мог. Даже в сортир с ним ходил. Бетховен, блин.

— Слушай, Серёга, ты договоришься когда-нибудь. Не посмотрю, что ты мой младший брат и КМС по тэквондо. Возьму и съезжу тебе по уху.

— Ага, сейчас, съездишь. Это я тебя жалею и не бью, — не унимался Серёга.

— Ладно, горячие финские парни, успокойтесь. Что вы как дети малые, — влез в наши разборки Костик, — вы мне ещё в машине подеритесь. Ну ладно Серёга, он ещё молодой, несознательный. А ты, Лёха, тебе же четвертак уже, а всё туда же. Как ребёнок ей-богу.

— Да ладно тебе, Костик. Знаешь же что мы несерьёзно, — ответил я.

— Шутнички, блин на мою голову. Ладно, мы уже почти на месте. Через пять минут будем на вокзале.

Мы свернули с Полтавского Шляха на Красноармейскую, а затем, повернув налево, выехали на автостоянку на Привокзальной площади. Мне ещё не доводилось здесь бывать после переноса, поэтому сначала мне показалось, что я попал в какое-то другое место, а не на вокзал. Если раньше парковка всегда была забита до отказа машинами встречающих и провожающих поезда, а также такси, то теперь стоянка была почти пустой. Кроме машин принадлежащих служащим управления ЮЖД и работникам вокзала стояли пару невесть как здесь оказавшихся армейских "шишиг". Костик припарковал "Ниву" сразу возле входа в здание вокзала, что раньше ему бы на за что не удалось.

— Ну что, господа, приехали. Выгружайтесь, — сказал он, выходя из машины.

Мы с Серёгой достали из багажника сумки и, дождавшись, пока Костик закроет машину, прошли на вокзал.

— Чего ты постоянно головой крутишь, — поинтересовался я у своего товарища.

— Да вот хочу увидеть дым от паровоза, на котором ты ехать будешь, — ответил Костик.

— Ну ты и тёмный. Разве не знаешь, что паровозы стараются в Харьков не загонять. У нас вроде нет необходимой инфраструктуры для их обслуживания. Не знаю, насколько это правильно, но в любом случае, мне сейчас надо садиться на пригородный поезд до Купянска, а затем уже на паровоз пересаживаться. Ладно, пойдём, мой поезд у второй платформы стоит. Костик, ты документы с собой взял, а то вроде сейчас так просто на платформу не пройти.

— Взял-взял. Ты мне уже 3 раз об этом напоминаешь.

— Извини, забыл.

— Ладно, пойдём уже.

Мы спустились в подземный переход ведущий к поездам. И я сразу понял, что не зря пинал Костика по поводу документов – в переходе было оборудовано нечто вроде проходной, где сотрудники милиции проверяли у проходящих документы. Так как у меня был билет и паспорт, то претензий ко мне не было, а вот Серёге и Костику как провожающим, выдали пропуска, на которых милиционер проставил время, до которого им разрешалось находиться на платформе. Мы поднялись на перрон, где уже стоял поезд Харьков-Купянск. Причём это был именно поезд составленный из плацкартных вагонов. Я подошёл к нужному мне 4 вагону, где проводник после долгого сличения моих паспортных данных с информацией, которая была напечатана в билете, разрешил зайти в вагон.

— Ну что, Лёха, будем наверное прощаться с тобой, — сказал Костик, — хорошо тебе съездить. Настрой им там сетку, покажи местным, что харьковские не пальцем деланные.

Я пожал руку Костику, затем попрощался с Серёгой, сказав ему заботиться о матери и не забивать на учёбу, пока меня не будет, и зашёл в вагон поезда. Прошёл на своё место, положил сумки под полку, и уселся возле окна, отодвинув занавески, чтобы не мешали. Делать всё равно было нечего, и я достал из сумки сборник фантастических романов Беляева. Почему именно его? Да потому, что вывозить книги, написанные после 1940 года из Харькова тоже было нельзя, а для того, чтобы совсем уж не скучать в пути, я перерыл всю домашнюю библиотеку в поисках чего-нибудь, что попадало под разряд разрешённых книг. Правда, год издания на книге стоял 1980-мохнатый, но, думаю, что к этому придираться не будут. Хорошо ещё, что туалетные принадлежности можно современные брать. Хотя, помнится мне, что ещё в "12 стульях" Остап, фамилия которого у современной молодёжи однозначно ассоциировалась с роботом, брил Кису Воробьянинова безопасной бритвой фирмы "Жиллет". Так что, может моя бритва и не будет такой уж диковинкой. Впрочем, посмотрим. Если меня поселят с такими же как я командировочными, то и объяснять никому ничего не придётся.

Я открыл книгу и даже прочитал пару первых страниц "Человека-амфибии", как в отделение где я сидел (а как ещё звать эти недокупе в плацкарте?) зашёл стандартно одетый в джинсы, футболку и ветровку парень лет 30 со спортивной сумкой на плече.

— Добрый день, — протянул он мне руку после того, как так же как я положил сумку под полку, — Саша.

— Лёха, — представился я в свою очередь.

— До конца едешь?

— Ага, до Купянска.

— Слушай, Лёха, ты не куришь?

— Нет а что?

— Не присмотришь за вещами, а я выйду покурю перед отправлением поезда.

— Да не вопрос.

Он вышел из вагона, а я попытался сосредоточиться на чтении, но из этого всё равно ничего не вышло, поэтому через пару минут я отложил книгу уставился в окно. Спустя две минуты на своё место вернулся мой спутник, повесил ветровку на крючок и, явно скучая, начал разговор.

— А ты что, не куришь Лёха?

— Ага, не курю. В школе баловался, но так и не втянулся. А потом и желания не было.

— Правильно делаешь, что не куришь. С курением сейчас сложно.

— Ну по этому поводу ещё преподаватель тактики товарищ полковник Жадан говорил, что курение это денег трата и во рту насрато.

— Ну по сути он прав, — улыбнулся Саша, — только кроме этого сейчас ещё и другие проблемы добавились?

— Это какие, например?

— Да сигареты сейчас очень сложно найти. Я вот оторвал себе пару блоков "Винстона". Через спекулянтов. Обидно. Ваша местная табачка чуть ли не самая большая на Украине была, а сигарет в продаже практически нет.

— Сочувствую, но я некурящий, так что всех нюансов связанных с табаком не знаю. А что, табачка не работает сейчас?

— А кто его знает. По слухам там собираются сигареты на экспорт гнать. Только, боюсь, как бы не так не вышло, что весь товар пройдёт мимо простых курильщиков.

Тут поезд тронулся с места и мы на несколько минут замолчали рассматривая лежащие за окном железнодорожные пути. Наконец я не выдержал и спросил у своего попутчика:

— Слушай, а ты что не харьковский?

— Ага, не харьковский. Из Волгограда я.

Вот это совпадение. Надо же. Еду в Сталинград вместе с местным жителем, если можно так сказать.

— А почему ты спрашиваешь?

— Заметно просто по произношению. Хоть ты и тюкаешь и шокаешь, но вот нашего знаменитого "г" нет, да и по мелочам отличается.

— А ну да. Может быть. Я ж у вас тусуюсь как раз с 21 июня.

— А как ты вообще в Харьков попал? Если не секрет, конечно.

— Да почему секрет. Нет секрета. У нас с напарником автобус есть. Вот его и зафрахтовало на один рейс до Харькова и обратно какое-то религиозное общество или секта. Кто их теперь разберёт. У них здесь сборы должны были быть. Ну а мы что? Нам платят, мы везём. В общем, привезли мы этих сектантов, сгрузили, и собрались на следующий день, с утра пораньше, обратно ехать. А до этого решили город осмотреть. Лучше бы мы сразу уехали, глядишь и успели бы границу до переноса пересечь, а так попали мы в прошлое вместе со всеми.

— Понятно. А сектанты эти ваши что?

— А кто ж их знает что. Не знаю. Лидер их, вроде, когда узнал, куда он попал, объявил что настал конец света и попытался покончить с собой. Но у него из этого ничего не вышло. Так что, наверное, сейчас в пятнашке сидит, лечится.

— Слушай, Саня, я тут собой пива взял. До Купянска всё равно ещё три часа ехать, так что может пока по пивку?

— Давай, почему нет.

Я поставил на стол двухлитровую бутылку "Новой Баварии" – самого лучшего из того, что сейчас можно было купить в городе. Затем мы с Александром достали кружки, я разлил пиво, и мы выпили за знакомство.

Нашу беседу прервала проводница, зашедшая к нам в купе с требованием сдать ей билеты. Мы с Саней полезли за билетами, причём я обратил внимание, что он так же как и я хранил билет в новеньком паспорте советского образца.

— Что, покидаешь область? — поинтересовался у меня сосед, после того, как проводница ушла из нашего отделения.

— С чего ты взял? — настороженно спросил я, судорожно вспоминая все слышанные байки о подсадных агентах КГБ.

— Брось, Лёха. Ты видел мой паспорт, а я видел твой. А с такими паспортами только к аборигенам ездят. Да ты и сам это знаешь, — поспешил объясниться Саня.

— Ишь, ты догадливый. Ладно давай ещё выпьем, — я снова наполнил кружки, — угу, в командировку еду, так же как и ты впрочем. А сам чем занимался до того, как в Харьков с сектантами попал?

— Да как тебе сказать. Сначала технарь закончил на технолога, потом год на "Баррикадах" отпахал. Затем в армию призвали. В Чечне, как имеющий права, служил водителем БТР. Колонны сопровождали. Демобилизовался. Снова на "Баррикады" пошёл работать. Затем поработал в автопарке водителем. А потом с товарищем скинулись и купили автобус, ну а дальше ты знаешь. А ты как?

— А мы с тобой, кстати, коллеги можно сказать. Я тоже, с тех пор как на завод попал, технологом стал. А вообще моя история гораздо прозаичнее. Школа. Универ. Военка. Затем работа на заводе. Вот собственно и всё, что было в жизни до переноса… Слушай, а как ты после переноса легализовался?

— Очень просто. Покружили мы пару дней по городу с товарищем, а потом узнали, что таких как мы через мужика одного, Волков кажется его фамилия, легализуют. Вот мы к нему и обратились. А почему ты спрашиваешь?

— А просто дядьки моего товарищ тоже случайно в Харькове оказался. И тоже через Волкова работу себе искал. Может видел его? Здоровый такой, на вид лет 40–45 лысоватый слегка и с пузом. Дмитрием зовут.

— Дмитрий говоришь. А фамилия у него какая?

— Фамилия? — и вот тут я понял, что за всё то время, которое провёл у дяди в гостях, не удосужился поинтересоваться фамилией его одногруппника, — а хрен его знает какая фамилия. Стратил я. Не узнал её, пока была возможность.

— Ну ты Лёха, даёшь, — да под твоё описание половина Волковского народу подходит. Как раз такие мужики, как тот которого ты описал, являются одним из наиболее сознательных элементов, и их у Волкова было больше всего.

— М-да, надо было узнать фамилию.

— Да ладно, забей. Все мы умные задним умом. Не спросил, так не спросил, как вернёшься узнаешь. Делов от силы на две минуты.

— Слушай, Саня, — решился я задать мучивший меня вопрос, — а ты случаем не в Сталинград едешь.

— Угу, именно туда. На родину, блин еду. Деда своего малолетнего может повидаю. Назад в будущее, блин. А ты что, тоже в Волгоград едешь?

— Да, тоже. Я, правда, не был там ни разу, но интересно, как там предки наши живут.

— Успеем насмотреться ещё. Радуйся пока, что в современном вагоне едешь.

— А чего тут радоваться? Плацкарт особым комфортом никогда не отличался. А старые вагоны по слухам очень комфортабельные были. При условии, конечно, что нас не в теплушках повезут. Но, я надеюсь, что до такого мы не докатимся.

Вот так, под пиво и за разговорами, мы, незаметно для самих себя, доехали до Купянска. Да и о том, что подъезжаем, узнали только когда проводница, звеня связкой ключей, прошла мимо нас закрывать туалет.

Лично я в Купянске раньше не был, а только проезжал его на поезде, когда ездил в Россию. Поэтому город у меня ассоциировался с барыгами, которые ходят по вагонам и предлагают обменять валюту по замечательному, с их слов, курсу. Естественно, что решившие им довериться люди вскоре очень жалеют о своём опрометчивом решении, но обычно уже нельзя ничего поделать – меняла, кинувший лоха, к тому моменту исчезал с линии горизонта.

Сейчас никаких подозрительных личностей на Купянском вокзале видно не было – всё таки близость границы давала о себе знать. На перроне курсировали тройки милиционеров, проверяющие наличие документов у пассажиров. И как только мы с Саней, распрощавшись с проводницей и забрав у ней наши билеты, спустились на платформу, к нам направилась одна такая тройка.

— Старший сержант Приходько. Ваши документы, граждане

— Вот, пожалуйста, — сказал я доставая паспорт.

— В командировку значит едете, — полуутвердительно-полувопростительно сказал Приходько после тщательного изучения наших паспортов и командировочных листков, — ладно, граждане можете быть свободны, — добавил он, возвращая нам документы.

— Сержант, а что произошло? Из-за чего такая секретность? — поинтересовался Саня у Приходько.

— Сам понимать должен. Узловая станция. Поездов много через нас проходит. — пустился в объяснения Приходько, — а в последнее время слишком много народу станцией заинтересовалось. Вот и приходится патрули дополнительные вводить.

— Понятно, спасибо за разъяснения. Ещё один вопрос. Не подскажешь, где сталинградский поезд стоит?

— На третьей платформе. Чтобы попасть туда, идите к голове поезда, там переход есть.

— Спасибо. Ну бывай, сержант. Пойдём мы, — попрощался с Приходько Саня.

Мы благополучно обошли поезд и пройдя через переход, оказались возле нужного нам состава. В него входили 4 пассажирских вагона и 10 грузовых опечатанных теплушек, прицепленных к дымящему паровозу. Неожиданно с другой стороны поезда раздались крики и в метрах пятидесяти перед нами на платформу вылез какой-то мужик лет сорока на вид. Затравленно оглянувшись по сторонам, и заметив, что из-под вагона уже вылезают товарищи в милицейской форме, он кинулся бежать в нашу сторону. Я от неожиданности растерялся, но Саня как только мужик поравнялся с нами сделал ему подножку, и тот, споткнувшись, растянулся на бетоне.

— И не таких обламывали, — сказал Саня видя мой недоумённый взгляд.

В это время к нам подбежали милиционеры, среди которых я узнал старого знакомого Приходько.

— Спасибо за помощь – сказал старший сержант, надевая на пойманного мужика наручники.

— Всегда пожалуйста, — ответил Саня, — а что он хоть натворил?

— Да уж очень интересовался вашим поездом, а когда мы подошли документы проверить, то бежать кинулся. Отбегался, сука, — добавил Приходько, пнув мужика по рёбрам, — ладно ведите его в отделение, ребята. Ну а вам, мужики, счастливой дороги. Удачно добраться. И ещё раз спасибо за помощь.

— Ладно, пошли. Нечего стоять как три тополя на Плющихе. И так народ косится.

Мы прошли мимо теплушек к пассажирским вагонам, и я наконец-то смог получше их рассмотреть. На первый взгляд вагон напоминал современный, но это только поначалу. Так, входная дверь была не на одном уровне с бортом вагона, а была утоплена вглубь сантиметров на 50. Поручни у лестницы были не привычными вертикальными, а наклонными. Козырёк крыши нависал над бортами. Не было резиновой "гармошки" между вагонами. В колёсных тележках вместо пружин виднелись рессоры. Окна были гораздо уже, чем современные, и на каждом окне с двух сторон были металлические щитки, торчащие сантиметров на десять. В общем, вроде и похож, но и не похож одновременно.

Возле входной двери, откровенно рассматривая нас, стоял и курил товарищ в форме НКВД с двумя кубарями в петлицах. Рядом с поездом он выглядел очень антуражно. Впечатление портила только ярко красная пластмассовая папка для файлов, которую сержант держал в руках, и милицейская рация "Северок" на поясе.

— Здравствуйте, — обратился я к нему, — мы направляемся в Сталинград.

— Да? Тогда предъявите ваши документы.

Мы, уже не знаю в который раз за сегодня, полезли за нужными бумагами. Изучив их, товарищ в форме буркнул, что мы можем подниматься, и что наше пятое купе. Пройдя через узенький тамбур в коридор, а из него в купе, я был несколько разочарован. Купе было самым обычным, разве что здесь не было пластика. Всё было отделано деревом. Светильники, ручки дверей, болты казались утрированно большими и грубыми. На столике стояла заинтересовавшая меня настольная лампа с матерчатым зелёным абажуром в виде перевёрнутого ведра. А вот оконный проём, если не считать его ширины, выглядел знакомым – массивная деревянная рама, покрытая тёмным лаком, с разъёмом для треугольного ключа. Правда, как я понял, в отличие от современных вагонов, чтобы открыть окно, нм бы пришлось сдвигать вниз всю раму, а не одно стекло.

— Давай вещи спрячем, — предложил я Сане.

— Давай.

— Ну что, может, пойдём покурим? — предложил Саня после того, как мы закинули наши вещи на третью полку.

— Пошли, подышу с тобой за компанию, — согласился я, — всё равно ещё успеем насмотреться на купе.

Мы прошли в тамбур, и только хотели выйти из вагона, как со словами "не положено" были остановлены товарищем в форме.

— А где же нам курить тогда?

— Товарищи командированные, пожалуйста, не толпитесь, поезд тронется, тогда и покурите в тамбуре. А пока, прошу вас пройти обратно в купе.

— Ну и хрен с тобой. Не очень то и хотелось, — вполголоса сказал Саня, отворачиваясь от НКВДшника, — пошли Лёха обратно. Потом покурим.

Обратно мы шли неторопливо, по пути словно невзначай заглядывая в другие купе. Первые два ещё были пустыми, в третьем сидели двое пожилых дядек лет шестидесяти, а вот в четвёртом укладывала свои вещи девушка с длинными ярко-рыжими волосами, которой на вид можно было дать лет 25-27. Она явно была из Харькова – может конечно в 1940 году девушки джинсы и носили, но уж точно не такой модели, как в 2008.

— Девушка, вам помочь? — поинтересовался я

— Нет, спасибо, сама справлюсь.

— Ну, как хотите. Моё дело предложить, — ответил я и, вернувшись в наше купе, уставился в окно.

— Что Лёха, отшили тебя?

— Да ничего не отшили. Я без задней мысли помочь предложил. Она отказалась. Ишь, цаца какая. Ну и ладно. Пусть сама в своём купе гасится. Мне и тут неплохо.

— Не кипятись.

— А я не кипячусь.

— Оно видно как ты не кипятишься. Ладно, смотри, кажется наши соседи пожаловали.

Я развернулся и увидел, что в купе заходят двое мужчин. Один выглядел лет под сорок, а второй на вид был младше его лет на десять.

— Здравствуйте. Стало быть, вы наши попутчики, — сказал более старший. Давайте знакомиться. Это Сергеев Георгий. А меня зовут Кошкин Михаил Ильич.

Вот тут в ступор впали с Саней мы одновременно.

— Что, тот самый Кошкин? — сказал я не найдя ничего лучше.

— Да, тот самый, — устало ответил Михаил Ильич.

— А разве вы не умерли? — продолжал тупить я.

— Как видите жив. И, тьфу-тьфу, здоров.

— Я прошу прощения за Алексея, — сказал Саня, ткнув меня локтём по рёбрам, — у него что на уме, то на языке. Так что может ляпнуть что-нибудь не подумав, а потом жалеть об этом.

— Ладно вам, я не обижаюсь. Привык уже к такой реакции. А вы кем будете?

Мы с Александром представились, а Кошкин, подумав с минуту, спросил:

— Системный администратор и водитель-испытатель. Правильно?

— Да, а откуда вы знаете?

— Так ведь я был в числе тех, кто утверждал списки командированных.

— Тогда всё становится несколько понятнее, — ответил я.

— Георгий, — поинтересовался Саня, — а вы случаем не на "Баррикадах" работаете?

— Да ладно, ко мне можно и на "ты". А вообще, да, на "Баррикадах" работаю, а как вы узнали? Вроде на лбу у меня этого не написано.

— Ну, ко мне тоже можно на "ты". А что касается завода, считай, что интуиция сработала.

— Интуиция, так интуиция, — не стал спорить Георгий. Затем, помолчав, он обратился к Кошкину, — Михаил Ильич, давайте вы на нижней полке разместитесь, вам там удобнее будет. Я наверху поселюсь.

— Ох, Георгий, совсем в старики ты меня записываешь, но ладно, давай, — согласился Кошкин.

Пока Кошкин с Сергеевым прятали свои вещи, я воспользовался моментом для того, чтобы получше рассмотреть попутчиков. На Кошкине был чёрный костюм с тёмно-красной рубашкой, судя по фасону, явно приобретённый в Харькове. Сергеев же хоть и тоже был в костюме, но его одежда имела архаичный дизайн, была сшита из более грубой ткани, и явно приехала вместе с инженером из Сталинграда. Наконец сумки были спрятаны, и наши соседи, переобув туфли на самые обычные китайские тапочки, уселись напротив нас.

— А вы что, переодеваться не будете? — спросил я у Кошкина

— Пока не собираемся.

— Тогда, если вы не против, мы переоденемся.

— Да, пожалуйста, переодевайтесь, — ответил Кошкин. И добавил, — Пойдём, Георгий, выйдем. Не будем мешать товарищам.

— Слышишь, Саня, а откуда ты этого Георгия знаешь? — задал я интересовавший меня вопрос, как только Кошкин с Сергеевым вышли из купе.

— Понимаешь, Лёха. В нашей истории этот самый Сергеев был главным конструктором "Пиона". Я бы может и не вспомнил про него, но просто мой диплом в технаре был по этой машине. Вот с тех пор фамилия и врезалась в память, — пояснил Саня, стягивая с себя в водолазку.

Я одел незаменимые штаны от песчаного бундеса, которые любил за исключительную практичность и удобство и футболку с нарисованным танком Т-35. Саня же одел самые обычные спортивные штаны и зелёную тельняшку. В общем, если бы не необычная обстановка в купе, то нас можно было бы принять за эталонных пассажиров поезда.

— Леха, зови товарищей, а то они, наверное, застоялись уже.

Я вышел в коридор и позвал стоящих там наших соседей обратно в купе. И если Кошкин к нашему внешнему виду отнёсся нормально, то вот Сергеев постоянно косился на мою футболку. Наконец он не выдержал и спросил:

— Алексей, а почему у тебя танк на майке нарисован?

— А-а-а, так я просто увлекаюсь историей отечественного танкопрома, вот и заказал себе в своё время через инет несколько футболок с нашими танками. Правда мне вряд ли бы разрешили их с собой взять – там нарисованы танки, которых ещё даже в проекте нет

Тем временем, скрипнув колёсами, поезд сдвинулся с места и постепенно набирая скорость покинул станцию.

— Вот и поехали, — сказал Кошкин, — скоро выедем за территорию области.

— А как же проверка? Нас что проверять не будут? — удивился я.

— Будут, конечно. Пограничники уже в поезде. Они нас проверят за то время, пока мы до Валуек ехать будем. Жди скоро придут, — ответил Кошкин.

Действительно, через 10 минут в купе постучались товарищи в камуфляжной форме, принятой среди украинских таможенников. Быстро проверив документы, они попросили предъявить вещи, которые у нас были с собой. Также быстро проверив содержимое сумок и не найдя ничего запрещённого к вывозу, они распрощались, посоветовав напоследок мне особо не разгуливать в своей футболке на территории СССР.

Минут через 5 из соседнего купе раздались возмущённые крики. Заинтересовавшись происходящим там, я выглянул в коридор и увидел странную картину. В дверном проёме стоял мужик лет 35–40 с редкими сальными волосами, собранными в хвостик, и пытался отобрать у таможенника старенький и потёртый CD-плеер.

— Отдайте. Он же мой.

— Гражданин, согласно правилам, лицам покидающим Харьковскую область запрещён вывоз высокотехнологичных электронных приборов, способных работать в качестве источников информации. Поэтому я конфискую ваш проигрыватель.

— Вы не имеете права, — стал истерично вопить мужик, — я не вывожу ничего противозаконного. Там только моя музыка. Отдайте.

— Гражданин. Я вам уже объяснял, что плеер не покинет область. Вы, конечно, можете остаться с ним, но тогда придётся высаживать вас в Валуйках.

— Ладно, забирайте этот чёртов плеер, — обречённо казал мужик, и опустил руки.

— Вот так сразу надо было делать. Петренко, составляй акт изъятия, — сказал споривший с мужиком таможенник одному из своих спутников.

После того, как злополучный плеер был отобран у владельца, таможенники больше нигде особо не задерживались, и вскоре вышли в другой вагон.

— Пойду покурю, — сказал Саня, доставая пачку сигарет из сумки.

— Если не возражаешь, то и я с тобой, — присоединился Сергеев.

— Да пожалуйста, пойдём, — ответил Александр выходя из купе.

Как только они ушли, в купе воцарилась тишина. И я, чтобы завести разговор, спросил у Кошкина:

— Михаил Ильич, как вам Харьков?

— Красивый город. Нечего сказать. Только я заметил, что даже центральные отреставрированные дома очень часто обезображены всякими надписями. И ладно бы, если писали всем известные слова на три буквы. Это понятно, такое и в наше время есть. Не везде, конечно, но встречается. Но тут пишутся какие-то непонятные фразы на английском языке.

— Так это же граффити. Им у нас всякие неформальные движения молодёжи увлекаются. То что вы видели в центре это ещё ерунда. Вот если бы на окраинах города побывали, увидели бы, какой может быть современная наскальная живопись… Михаил Ильич, можно задать вам один странный вопрос?

— Задавай, Алексей.

— Не сочтите за грубость и бестактность. Дело в том, что до переноса я интересовался историей отечественного танкостроения. Книжки там всякие читал… Свирина того же самого. Просто дело в том, что согласно всем имеющимся у меня данным, когда произошёл перенос, вы должны были находиться в санатории под Харьковом, — я намеренно не уточнил, что Кошкин должен был лежать там без одного лёгкого, — но раз вы сейчас здесь, то получается, что вы не были в том санатории, а это наводит на очень странные мысли.

— Алексей, — грустно улыбнулся Кошкин, — поверь, я читал ваши архивы. И знаю, что по всем параметрам должен уже быть мёртвым. Не знаю, почему я оказался в Москве вместо Харькова, но это спасло мне жизнь. Кого благодарить, бога или судьбу, тоже не знаю, но на всякий случай жена поставила в церкви свечку за здравие. Да и вообще, не нашего это ума дело, искать различия между мирами. Этим занимаются высокопоставленные товарищи в особых структурах. Поэтому я бы посоветовал тебе не поднимать эту тему в разговорах. Не все правильно поймут твоё любопытство. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да, я всё понял. Впредь буду аккуратнее.

— Вот и хорошо, что понял, кстати, вот и наши попутчики вернулись, — кивнув на входящих и что-то активно обсуждающих Бондаря и Сергеева.

— Слушай, Александр, а почему ты когда куришь, сигарету рукой прикрываешь? — продолжая начатый ранее разговор, спросил Сергеев.

— Привычка с Чечни осталась. Имеет тот же смысл, что запрет на прикуривание трёх человек от одной спички.

— В смысле? — не понял Сергеев.

— Ну, со спичкой это с англо-бурской войны идёт. Тогда снайпер по первому прикуривающему замечал цель, по второму вводил поправку на ветер, а в третьего стрелял. Вот и мы в Чечне прикрывали огонёк сигареты, чтобы снайпер не засёк, — разъяснил Саня.

— Понятно, буду знать, а что у вас за война в Чечне была?

— Та то же самое, что и в XIX веке если вкратце. Вы лучше скажите, как мы с вами сотрудничать будем, когда приедем.

— Вы Александр, будете водителем-испытателем, плюс к этому, как человек, имеющий боевой опыт, можете давать советы и рекомендации конструкторам, — ответил Кошкин, — а на Алексея ложится вся вычислительная техника. Если будут возникать проблемы и вопросы, то можете выходить напрямую на меня. Я буду помогать вам по мере возможности. Более детальную информацию уже на месте получите.

Наш поезд благополучно доехал до Валуек, где после короткой остановки необходимой для того чтобы таможенники покинули состав, продолжил движение. Мы с Саней достали оставшееся пиво, и предложили попутчикам выпить с нами. Кошкин с Сергеевым не стали долго думать и приняли наше предложение. С каждой минутой атмосфера в нашем купе становилась всё более неофициальной, исчезла внутренняя сдержанность и напряжённость, возникшая во время знакомства с попутчиками. И вскоре в купе стали раздаваться взрыва смеха, появляющиеся после того, как очередной рассказчик заканчивал байку. Что интересно, хотя все собравшиеся имели разные профессии и были из разных времён, это не совершенно не отразилось на чувстве юмора, которое было, судя по всему, одинаковым во все времена. Народ одинаково смеялся над туповатыми юзерами, хитрыми прапорщиками и умудрёнными опытом конструкторами.

Ближе к вечеру, из соседнего купе раздались звуки игры на гитаре, и кто-то отчаянно фальшивя и не попадая в ноты затянул "как здорово, что все мы здесь сегодня собрались".

— Слышь, Саня, похоже, с нами КСПшник едет.

— Кто-кто?

— Ну этот, любитель самодеятельной песни. Причём, судя по голосу, этот тот самый товарищ, что втихаря плеер провести хотел.

— Слушай, ну до чего погано поёт. Прямо хоть на стенку лезь.

— И не говори. Будто ему в детстве дверью прищемили что-то.

— Ладно, пойду покурю. Если когда я вернусь, этот тип не перестанет терзать инструмент, то я сам отберу у него гитару.

Бондарь с Сергеевым уже в который раз за сегодня пошли в тамбур, а когда вернулись через 10 минут, то с ними та самая девушка, что отшила нас ранее, только сейчас у неё была с собой гитара.

— Знакомьтесь, это Лида. Конструктор с ХТЗ. Лида, это Алексей, сисадмин с Тяжмаша, и Михаил Ильич Кошкин. Думаю, что Михаил Ильич не нуждается в дополнительных представлениях. Прошу вас к нашему столу.

— А чем собственно обязаны появлению столь очаровательной девушки, — поинтересовался Кошкин.

— Понимаете, Михаил Ильич, Лида едет в одном купе с нашим контрабандистом. И вот этот подозрительный гражданин решил очаровать девушку совершенно отвратительным пением. Пришлось у него конфисковать музыкальный инструмент и немного поработать музыкальным критиком.

— Ты его хоть не сильно избил, Саня?

— Лёха, ты что. Я пальцем к нему не прикоснулся. Он и так всё понял. А теперь, если никто не возражает, я хотел бы спеть песню, которую мы пели в армии.

Дождавшись пока все затихнут, Саня взял Лидину гитару и запел:

Карбюратору, как и легким, не хватает кислорода, Нет ни моих, ни лошадиных сил. Руль, обмотанный бинтами, рвет ладони и взял же моду… Ну что взбесился, я же тебя просил. С пылью пот со лба сползает и в глаза, их разъедает, Камни шины разгрызают вдрызг. Тошно, не стони так тонко, ты же, БэТР, не девчонка, Так держись, нельзя нам нынче вниз… Может за этим вот поворотом крепко откашлялась пулеметом Эта вот молчаливая гора. Бронежилета чуть не хватило, прямо под горло пуля прошила Кольку прошила с нашего двора. Как он рисково прыгал на мото, в джинсах на танцы что ни суббота, Слабо он, БэТР, тебе без забот знаком. Жили вы с Колькой ближе, чем братья, и умирал он в твоих объятьях, Фото ты носишь над смотровым стеклом. Впереди задохнувшись заглохла чья-то броня, и теперь там плохо. Ну, молодчага, носом ее попер. Только держаться, надо держаться, на перевале дам отдышаться, Ты ведь все можешь – бог, а не транспортер. На верхотуре в тысячу метров все я забуду про солнце и ветры, Буду как матерь возле твоих я ран. К черту сухпай, и воду, и реку – ты не машина, как человек, Ты выдержи рейс последний на Чагчаран.

Тишина в купе сохранялась ещё несколько минут после того, как затихли последние ноты. Наконец Сергеев не выдержал и спросил:

— Чья это песня?

— Михайлов, — ответил Саня, а затем пояснил, — вообще эта песня про Афганистан, но у нас в погранотряде её очень любили.

Мы посидели ещё пару часов, теперь пел не только Саня, и Лида, которая спела пару известных песен, но и Сергеев, исполнивший пару старинных романсов. Откуда их знал простой советский инженер, ума не приложу. В общем, можно сказать, что вечер я провёл очень хорошо.

Уже ночью, лёжа на верхней полке и засыпая под стук колёс, я задумался о том, что увижу завтра. Ведь для нас выходцев из 2008 года, поездка в Сталинград была равносильна путешествию на другую планету.

Сталинград. 10 сентября1940 года

Ну вот, наконец, поезд подъехал к вокзалу Сталинграда. Мы с Саней заблаговременно переоделись и теперь с интересом смотрели в окно. Город встречал нас хмурой пасмурной погодой, как будто был разочарован от встречи с потомками. Да и я, честно говоря, ожидал чего-нибудь величественного, монументального, что ли. Всё-таки для меня город, прежде всего, ассоциировался со Сталинградской битвой, но реальность оказалось гораздо прозаичнее.

Всего 3 пассажирских платформы меня, привыкшего к Харьковскому вокзалу с его 6 платформами и бессчетным количеством путей, ну никак не могли впечатлить. Да и само здание вокзала было построено в стиле конца XIX века, не помню, как он называется. В таком же стиле были корпуса ХПИ, к которым я привык за годы учёбы в институте.

— Что, Алексей, интересно? — усмехнувшись, спросил меня Кошкин.

— Ещё бы. Для меня это ожившая история. Вот только, ожидал немного другого, — ответил я, сделав рукой неопределённый жест, который должен был показать, какое именно другое, я хотел увидеть.

— Все вы, харьковчане, такие. Напридумывают себе непонятно чего, а потом удивляются тому, что оказывается, их предки не соответствуют сложившимся стереотипам.

— Э-э-э, ну я просто не ожидал, что всё будет так, — я задумался, подбирая слово, — обычно. Такое ощущение, что как будто в какой-нибудь Чугуев приехал. Только вокзал побольше будет.

Тем временем, поезд окончательно остановился у первой платформы. Из вагонов на перрон вышли сотрудники НКВД вместе с проводниками.

— Ну что, Алексей, пойдём на выход, на привокзальной площади нас будут ждать автобусы, сначала мы заедем в ДК СТЗ, а потом уже в общежитие, — оторвал меня Кошкин от осмотра платформы.

Я взял свою сумку с вещами, которая своей чёрно-красной расцветкой выделяла меня из толпы, помог Михаилу Ильичу достать его чемодан, и пошёл на выход. Сразу передо мной стояла успевшая переодеться в неброское платье вчерашняя знакомая Лида, державшая в одной руке внушительных размеров чемодан, а во второй гитару. Перед ней, тоже переодевшийся в костюм, пошитый, наверное, лет двадцать назад, стоял хмурый и недовольный КСПшник, чьё имя мы так и не удосужились узнать.

— Лида, давайте помогу с вашим чемоданом, — сказал я девушке.

— Спасибо, Лёш, — улыбнувшись, ответила девушка, отдавая мне свою ношу.

— Ого, вы там что, контрабандой кирпичи перевозите? — удивился я большому весу чемодана.

— Нет, всего лишь необходимые вещи для существования современной девушки в суровом 1940 году.

— Ну так бы сразу и сказали, что чемодан косметики везёте.

Выйдя из вагона, я сразу почувствовал запах дыма из трубы паровоза, к которому так и не смог привыкнуть за время проездки. Кошкин заметил, как я недовольно поморщился, и не удержался от того, чтобы не подколоть меня:

— Какой же ты заводчанин, если от простого дыма кривиться начинаешь? А ещё на СТЗ собираешься.

— А я что? Я ничего, — я начал оправдываться. — не виноват я, что паровозы у нас вымерли, и заместо них повсеместно используются тепловозы и электровозы всякие.

— Ладно, идём уже, инженер. А то будем тут до вечера куковать.

— А как же техника? Надо же, наверное, проследить за тем, чтобы всё аккуратно разгрузили и не побили винты. Сами знаете, какие они хрупкие.

— Слушай, Алексей, тебе никто не говорил, не лезть поперёд батьки в пекло? Так я первым буду если что. Без тебя есть кому заниматься разгрузкой техники и документов. Не думай, что раз попал в прошлое, то тут все тупые и будут пинками ящики разгружать. Так что не дёргайся, и пошли уже к автобусу.

— Ладно, пойдёмте, — несколько обиженно ответил я Кошкину.

— Алексей, что ты дуешься, как красна девица. Я ж тебя обижать не собирался. Да ты и сам должен понимать, что за сохранность груза отвечаешь не только, и не столько ты, как другие люди. Твоя задача уже на месте всё настроить и заставить работать. И вот тут, ежели что случится, отвечать будешь по полной программе, а сейчас не мешай товарищам из органов заниматься своим делом. Пойдём уже.

— Хорошо, идём. Только давайте не сильно спешить, всё-таки интересно на город посмотреть.

— Мы и так не бежим. А сейчас на привокзальную площадь выйдем. Успеешь по ней прогуляться. Да и потом, как заселимся в общежитие, будет у тебя время город изучить.

Мы вышли из здания вокзала, которое имело форму буквы "Г", на площадь. Ну что же. Вот моё первое полноценное знакомство с жизнью начала 40-х годов. Итак, что же мы видим?

Сразу возле вокзала стоят три автобуса, сделанные, судя по всему, на базе обычной полуторки. Больше всего эти автобусы напоминали мне своих аналогов, созданных на базе шасси ГАЗ-53. В детстве я много раз ездил на таких машинах. Только у этих, стоящих передо мной машин было две пассажирских двери, одна обычная открывающаяся наружу находилась спереди, а вторая, складывающаяся как на троллейбусах и трамваях, была сзади. Верхняя часть автобусов была покрашена в белый цвет, а нижняя в зелёный. Мне показалось, что такой автобус я уже раньше где-то видел. Вот только я всё никак не мог вспомнить, где. Возле одной из машин, переговариваясь, стояли и курили три человека в форме, которые явно были водителями.

Чуть дальше проходили люди, занятые своими делами, стояли лоточницы, торговавшие мороженым и какими-то кондитерскими изделиями. Напротив вокзала, на углу перекрёстка, стояло красивое семиэтажное здание с закруглённым торцом.

На больше всего моё внимание привлёк фонтан, находившийся возле смычки большой и маленькой палочек буквы "Г" вокзала. Для того, чтобы рассмотреть этот фонтан поближе, я попросил Кошкина, ожидающего других командированных, которые ещё не успели подойти к автобусам, покараулить мою сумку, и пошёл к фонтану.

Он представлял собой юных пионеров, которые водили хоровод вокруг крокодила довольно внушительных размеров. В свою очередь, пионеры были ограждены круглым парапетом, на котором, разинув рты, сидели жабы. Что хотел сказать этим скульптор, понять было затруднительно. Тем не менее, я очень пожалел о том, что мне нельзя было брать с собой фотоаппарат.

Нагулявшись по площади, я вернулся к автобусам, возле которых уже собрались мои единовременцы, если конечно можно так сказать.

— Ну что, насмотрелся? — поинтересовался у меня Кошкин, когда мы уже сели в автобус.

— Да. Фонтан очень интересный. Интересно, что курил автор, заставивший пионеров вокруг крокодила плясать. Хорошо ещё, что не вокруг бегемота какого-нибудь.

Кошкин посмотрел на меня как на человека который неожиданно сморозил несусветную чушь.

— Алексей, ты что, правда, фонтан не узнал?

— А с чего я должен был его узнать? Я между прочим в Волгограде-Сталинграде-Царицыне, и как там его ещё называют, в первый раз. Вы уж извините, но не могу знать, чем этот фонтан знаменит.

— Хм, а говорил, что историей Второй Мировой интересуешься.

— Интересуюсь, а это тут при чём?

— Ну, вообще-то, в большинстве публикаций, посвящённых Обороне Сталинграда, про которую, я надеюсь, ты слышал, фигурирует серия фотографий на которых изображён этот фонтан в полуразрушенном состоянии. Я, пока в санатории находился, успел перечитать кучу книг о Великой Отечественной войне. Вот оттуда он и запомнился.

— Не знаю, мне эти фотографии не попадались. Поэтому, наверное, и не знал о нём, — и чтобы перевести разговор на другую тему, я добавил, — Жаль только, мороженого купить не догадался. Интересно, какое оно у вас на вкус. Я не говорю уже о местном пиве, которое тоже очень хочется попробовать.

— Ничего, успеешь ещё пива попить. Главное, когда в городе будешь, без документов не ходи.

— Меня с этими документами уже достали. Вы я даже не знаю, какой по счёту человек, который мне это говорит.

— И правильно сделали, что достали. Глядишь, чуть умнее будешь.

Между тем, автобусы выстроившись в колонну, покинули привокзальную площадь и направились в дом культуры.

— Михаил Ильич, а что это за модель автобуса, в котором мы едем?

— ЗиС-8, а что?

— Да такое ощущение, что я его раньше видел где-то, вот думал, что если название узнаю, то вспомню, почему мне он так знаком.

— Это тебе Глеб Жеглов и Володя Шарапов покоя не дают, — рассмеялся Кошкин.

— Что??? А-а-а, точно. Они же на таком пепелаце разъезжали… Но вы откуда про них знаете?

— Алексей, ты всё время забываешь, что твои предки не пещерные люди. Я ж тебе говорил уже, что пока в санатории был, успел узнать кучу информации о вашем мире. И "Место встречи" посмотреть успел. Хороший фильм. И актёры хорошие. Особенно этот, как его… Высоцкий.

Я замолчал и уставился в окно, за которым на землю стали срываться первые капли начинающегося дождя.

— Хорошо, что я догадался ветровку надеть, — сказал сидящий рядом со мной Саня, — а то лезть в сумку за ней было бы очень неудобно.

— Не волнуйтесь, товарищи, мы остановимся прямо возле входа в ДК. Так что под дождём долго идти не придётся, — ответил сидящий впереди нас Кошкин.

— Будем надеяться, что так и будет, — пробурчал я.

Минут через десять наша автоколонна остановилась возле какого-то ничем не примечательного здания, и водитель автобуса объявил, что можно выходить.

— Товарищи, вещи можно оставить в автобусе, — громко сказал Кошкин, — здесь их никто не тронет, а вы всё равно потом в автобус вернётесь, он вас ещё в общежитие отвозить будет.

Мы вышли из автобуса и пробежали под проливным дождём десять метров до крыльца дома культуры. В фойе нас встретили двое сержантов НКВД, которые после того, как все командировочные собрались, провели нас в актовый зал. Мы расселись на стульях, и через пять минут на сцену вышел мужчина лет 45 в форме в фуражке с малиновым околышем.

— Здравствуйте, товарищи, — начал он, — со всеми вами проводили собеседование перед тем как вы получили разрешение на командировку. Вы давали подписку о неразглашении государственной тайны, носителем которой являетесь. Все знаете, что входит в понятие государственной тайны, но, тем не менее, я напомню вам то, что говорили мои коллеги в Харькове и расскажу что вас ждёт здесь, в Сталинграде. Прежде всего, вы должны помнить, что несмотря на то, что многие из тех людей, которые будут сотрудничать с вами знают о произошедшем в Харькове, вы не имеете права обсуждать те темы, которые лежат вне вашей рабочей сферы. Более подробный инструктаж по этому вопросу вы получите на заводах. Мы понимаем, что полной идентичности со сталинградцами вам достигнуть не удастся, и поэтому не запрещаем вам носить одежду из Харькова. Единственно, что могу отметить, это то, что во всём слишком вызывающем или отличающимся от местных норм, не рекомендуется выходить на улицу. Будьте благоразумны и помните, что вы не в 2008 году, — улыбнулся НКВДшник, — далее, вы все будете поселены в разных общежитиях, относящихся к тем заводам, к которым вы прикомандированы. Как только вы явитесь на предприятия, вы должны будете зарегистрироваться в местом военно-учётном столе. Какие ко мне будут вопросы?

— Скажите, — встал со своего места знакомый КСПшник, — а что если вдруг кого-нибудь из нас арестуют по обвинению в шпионаже и вредительстве?

— Вдруг никого из вас не арестуют, — НКВДшник выделил голосом первое слово, — все ваши дела поставлены под особый контроль, и просто так с вами произойти ничего не может.

— Так это что получается, вы за нами следите? — не унимался КСПшник.

— Я бы сказал, что не следим, а обеспечиваем вашу безопасность, — согласитесь, что странно одетый гражданин, не знающих простейших мелочей у любого вызовет подозрение. Поэтому без определённой опеки вам не обойтись… А сейчас, если вопросов больше нет, то я устрою перекличку, и назову, кому в какой автобус садиться. Прошу вас не перепутать. От СТЗ до Судоверфи далековато добираться.

Пока мы сидели в актовом зале, дождь хоть и не перестал идти, но заметно поутих. Мы загрузились в автобус и теперь уже поехали в таинственный соцгородок СТЗ. Правда наша колонна сократилась на один автобус – который направился в сторону Судоверфи, находящейся на другом конце города. То что центр города закончился стало ясно из того, что исчезли мощёные дороги и началась раскисшая от дождя грунтовка. До "Баррикад" мини-колонна добралась сравнительно нормально, несмотря на то, что наш транспорт всё время норовил застрять в грязи. Затем колонна разделилась на две одиноких машины, после того, как второй автобус свернул на одном из поворотов. Мы ехали ещё минут пять, и качество грунтовки, шедшей вдоль железной дороги, становилось всё хуже. Автобус всё чаще стал пробуксовывать пока, наконец, окончательно не застрял в грязи, намешанной другими машинами.

— Ну вот, бл@, приехали, — выругался водитель, выйдя из машины и ознакомившись с положением дел, которое его совсем не обрадовало.

— Что будем делать? — поинтересовался у него, сопровождавший нас товарищ в форме.

— Тут до заводской проходной пять минут пешком. Я попробую вызвать тягач, чтобы вытащить автобус отсюда.

Матерясь и жалуясь неизвестно кому на свою нелёгкую судьбу, водила скрылся за поворотом. Минут через двадцать раздался звук работающего двигателя, и из-за угла дома появилась очень интересная машина, представляющая собой безкапотный грузовик на гусеницах.

— Саня, глянь, какая хрень едет, — разбудил я задремавшего было товарища, — я такую шнягу в "Блицкриге" видел, в одном из любительских модов, не помню как он называется.

— Лёха, это ж СТЗ-5, - оживился Саня, — раритет ходячий. Их же прекратили выпускать в 1942 году, когда линия фронта прошла по территории завода.

Тем временем, тягач подъехал к автобусу и развернулся. Из кабины вышел наш водитель и, не прекращая материться, стал цеплять трос к нашей машине. Наконец, трос был прикреплён, водитель влез в автобус, и тягач, взревев движком, дёрнулся с места.

— Что ж он делает, ирод, — возмутился Саня, — кто его водить учил? Он же сцепление нахрен спалит.

Тем не менее, тягач бодро тянул наш автомобиль, и Саня вроде бы успокоился. Когда мы подъезжали к воротам проходной СТЗ, тягач, резко дёрнувшись, замер на одном месте и от него резко завоняло чем-то палёным.

— Ну всё, писец котёнку. Спалил всё-таки сцепление, — пробормотал Саня, — хорошо хоть успели на асфальт выехать.

— Слушай, Саня, а почему здесь такие плохие дороги? Это же всё-таки не деревня какая, а большой город. Да и район промышленный. А что мы тупо застряли рядом с заводом, это вообще в голове не укладывается.

— Знаешь Лёха, грунтовая дорога, в объезд тракторного, просуществовала до 60-х годов, а ты грязи удивляешься. Сам же видел, что асфальт только в центре и в начале Краснооктябрьского района есть. А остальные районы – по сути деревня. И между заводами асфальта нет. СТЗ тому примером – смотри, нормальная дорога только возле проходной есть. У нас, блин, и сейчас кое-где так же. Точнее будет так же. В смысле в 2008 году… А черт… Ну ты понял меня.

К счастью, наш автобус уже был на асфальте, поэтому мы смогли продолжить путь, оставив водителя тягача горевать над загубленной машиной.

— Саня, а почему мы через завод едем? — спросил я товарища.

— Потому что в объезд вокруг завода ехать долго, да и не проедем мы там после дождя.

— Мрачно.

— А ты что думал, в сказку попал? Привыкай, если в XXI веке дороги хреновые, то с чего они в XX должны быть хорошими?

Мы пересекли завод, и выехав через другую проходную, которая как объяснил Бондарь, назвалась нижней, из-за того, что выходила на сторону Волги, свернули налево на улицу шедшую вдоль заводской стены. Затем, проехав около трёхсот метров, автобус свернул направо, на маленькую улочку, с одной стороны которой стояли одноэтажные бараки. Машина подъехала к последнему из этих зданий и остановилась

— Всё, приёхали. Выгружайтесь, — громко сказал водитель, и подал пример, первым выйдя из автобуса.

С Бондарем мы выходили последними, помогая Лиде нести её вещи. Наконец мы оказались перед входом в здание, и я смог его рассмотреть. Это был длинный одноэтажный дом с глинобитными стенами голубого цвета и невысокой, примерно в метр высотой, красной черепичной крышей. Вход находился по центру барака и представлял собой обычные двухстворчатые двери перед которыми было крыльцо с небольшой лестницей по бокам.

На звук подъехавшего автомобиля из барака, навстречу нам вышел мужик с уже ставшим родным малиновым околышем на фуражке.

— Здравствуйте товарищи. Я капитан Сердюк Сергей Валентинович. Буду курировать вас всё то время, что вы проведёте в нашем городе. А сейчас я прошу вас пройти в дом. Нечего торчать на улице.

Мы послушались капитана и вошли в барак. Внутри него, по обе стороны от входа, тянулся длинный коридор, одна стена которого была несущей стеной здания, а вторая представляла собой деревянную перегородку, не доходящую до потолка примерно на полметра, в которой были сделаны дверные проёмы, закрытые занавеской. В центре барака, перегородки не было, и находилась своеобразная прихожая, являющаяся Красным уголком и Ленинской комнатой одновременно.

— Прошу, расходитесь по комнатам, товарищи, — сказал Сердюк.

— Это где вы тут видите комнаты? — возмущённо набросилась на капитана Лида.

— Ну вот, перед вами, — повёл рукой капитан.

— Какие это на хрен комнаты? Это даже не коммуналка, — продолжала возмущаться Лида, — здесь даже дверей нет, не говоря уж о том, что стены до потолка не доходят.

— Девушка, но других апартаментов у нас нет, — немного растерявшись от напора Лиды ответил Сердюк.

— Ладно, чёрт с вами. А туалет у вас где? — поинтересовалась наша спутница.

— Как и везде, на улице, — сказал капитан.

Зря он так сказал. Честное слово. Потому что, видимо, новость про сортир доконала нашу очаровательную спутницу, и она выдала такой загиб, что даже мы с Саней покраснели.

— Вы, наверное, смерти моей хотите, — чуть успокоившись, сказала девушка, — а умываться где?

— Так вон же, умывальники стоят в концах коридора, — на этот раз для разнообразия, и для того, чтобы отвлечь Лиду от загрустившего Сердюка, отвечал я.

— Сами умывайтесь в своих рукомойниках и в сортир на улицу ходите. А я не доярка, я инженер. У меня, между прочим, высшее техническое образование есть, — причитала наша красавица, — я сюда приехала не коров пасти, а танки разрабатывать. Гады вы все и сволочи. Вот вы кто.

— А вот о танках, Лидия Ивановна, кричать не стоит, — машинально ответил Сердюк.

— Лида, если вам понадобится уединение, то просто скажите нам. Мы вполне можем часок на улице погулять. Вы только в дождь нас не выгоняйте, и всё нормально будет, — ехидно сказал пожилой мужик, которого я ещё в поезде видел в одном купе с девушкой.

Почему мы гады и сволочи, я выяснять не стал, а просто помог вконец расстроившейся девушке занести вещи в её "комнату", которую Лида, несмотря на плач, выбрала так, чтобы не дуло от входа и не было слышно воды из умывальника. Оставив всхлипывающую Лиду распаковывать сумки, я вернулся в Красный Уголок, где продолжалась беседа с Сердюком.

— Вам будет предоставлено трёхразовое питание в заводской столовой, — продолжал ранее начатую мысль Сердюк, — завтрак в 7:40 утра, обед в 12:30, ужин в 18:30. Могу вас обрадовать, столовая находится возле нижних проходных, так что далеко идти вам не придётся. Тем не менее, прошу не опаздывать. На обед сегодня вы уже опоздали, а вот на ужин я за вами зайду в 18:00. Заодно выдам ваши пропуска. Прошу быть готовыми к этому времени. Я вам сразу и небольшую экскурсию по заводу устрою, — сделав паузу, Сердюк продолжил, — к сожалению, товарищи, мы были вынуждены поселить вас в этот барак, в связи с, — он на секунду запнулся, подбирая формулировку, — с определёнными трудностями. Могу вас заверить, что в течение недели мы найдём вам более подходящее жильё.

Распрощавшись с нами на этом, Сердюк вышел из помещения, а мы начали заселяться. Не сговариваясь, мы с Бондарем выбрали соседние с Лидой комнаты. И я вошёл в помещение, в котором предстояло жить минимум неделю. Окно с пёстрыми занавесками, стены серого цвета, возле окна кровать с панцирной сеткой и тонким матрасом, ватным одеялом и подушкой без наволочки. Рядом стол с табуретом и тумбочка. Не густо, прямо скажем. Я привык к большему комфорту. Ну да ладно, будем осваиваться.

Я положил сумку на пол, повесил куртку на гвоздик, исполняющий роль вешалки и, с грустью посмотрев на измазанные в грязи туфли, полез доставать более подходящую для местных условий обувь. Хоть в Харькове меня и все отговаривали, но я помимо осенних туфлей и резиновых тапочек взял с собой берцы. Теперь же я ясно понял, что я не прогадал, и по местным дорогам ходить в другой обуви будет себе дороже. Так, что там у нас дальше. Точно, надо проверить, что из еды, которую с собой в поезд брал, осталось. Хорошо, что всё скоропортящееся в поезде съели. Что у нас там? Всего-навсего по банке паштета и сардин и пачка печенья. Если совсем уж отвратно кормить будут, чему, кстати, не удивлюсь после того как барак этот увидел, можно будет денёк продержаться на своих продуктах. Ладно, продуктовую ревизию закончил, самые необходимые вещи достал, теперь можно и в гости к соседям сходить. И я с чистым сердцем пошёл к Бондарю.

— Саня, к тебе можно? — сказал я, остановившись перед шторой, закрывавшей вход в его комнату.

— Конечно можно, заходи Лёха.

Я отодвинул штору и прошёл в комнату Бондаря. Она была точной копией моей, за исключением того, что у него на стене вместо гвоздиков, была прибита настоящая вешалка с крючками, на одном из которых уже висела ветровка Сани. Бондарь, как и я, не стал переодеваться, а всего лишь обул тапочки и снял куртку.

— Как устроился, — спросил меня Саня.

— Ты так спрашиваешь, как будто моя комната отличается от твоей. Хотя подожди. Отличается. Судя по всему у меня обычный номер, а у тебя VIP.

— С чего ты взял? — удивился Бондарь.

— А у тебя вешалка есть. А у меня специально обученный гвоздик в её роли.

— Нашёл чему завидовать. Ты бы ещё цвета занавесок сравнил. Пойдём лучше к нашей красавице спортсменке и комсомолке сходим.

— Идём. Узнаем, как она там.

Мы вышли в коридор и, подойдя к Лидиной комнате, спросили, можно ли нам войти к ней.

— Да, входите, — ответил довольно бодрый голос. По крайней мере, в нём уже не было всхлипываний.

Комната Лиды ничем не отличалась от наших, за исключением того, что вешалки в ней не было, а был клон гвоздя из моего места проживания. На столе лежала косметичка с зеркальцем, а сама девушка уже успела переодеться в спортивный костюм.

— Как вы тут? — поинтересовался Саня.

— Пытаюсь привыкнуть. И давайте на "ты" перейдём. Всё равно нам тут ещё месяц жить.

— Давай, — согласились мы с Бондарем.

— Извините меня за истерику, — продолжила Лида, — больше такого не повторится.

— А мы ничего и не заметили, — ответил я.

— Да ладно вам, — улыбнулась девушка, — я же видела как на меня Сердюк тот посмотрел. Очень даже вы всё заметили. Ну да ладно. Когда в универе училась, в общаге жила. Так там условия не намного лучше здешних были. Ну разве что туалет был не на улице и двери между комнатами были. А коллектив у нас хороший был, дружный. Так что, если дружить будем, то может и здесь жизнь нормальной будет.

— Кстати, могу тебя обрадовать, долго нам здесь жить не придётся. Сердюк обещал, что не больше недели. Потом дадут что-то более пристойное.

— Ну хоть какая-то радостная новость. А что он ещё говорил, когда я ушла?

— Сказал что вечером к нам зайдёт. Пропуска выдаст, потом покажет, где питаться будем.

— А про постельное бельё он ничего не говорил?

— Про постельное? Да нет, ничего.

— Ну вы мужики, даёте. Про пропуска узнали, а про то, на чём спать будем не знаете.

— Может он забыл просто? Думаю, что на голом матрасе нам спать не придётся.

— Я тоже так думаю, но всё же. Мы же с поезда, может мы отдохнуть хотим, поспать в конце концов.

— Боюсь, что тут уж ничего не поделаешь, — развёл руками Бондарь, — надо до вечера ждать.

— Ладно, не будем тебе мешать. Пошли Леха.

Мы распрощались с Лидой и вышли в коридор, хотя что тут прощаться, если происходящее за стеной было прекрасно слышно и при желании можно было переговариваться не повышая голос.

— Лёха, пойдём покурим, — неожиданно предложил мне Саня.

— Ты же знаешь, что я не курю, — удивился я.

— Ну значит подышишь за компанию, — ответил Бондарь.

— Хорошо, идём.

Мы вышли на крыльцо и Саня, достав из пачки "Винстона" сигарету, прикурил её, и, затянувшись, сказал:

— Ну ты и тормоз, Лёха. Помню я что ты не куришь. Просто поговорить хотел без лишних ушей.

— Говори, что хотел, а то на улице прохладно что-то.

— Хотел я тебе предложить по району прогуляться. Это же мой родной город. Вот и интересно, как он в прошлом выглядит, чем живёт.

— А не боишься, что мы гулять до ближайшего мента будем, а потом нас в кутузку живенько упрячут.

— Не боись. Документы у нас есть. А самое главное, мы ж не шпионы, и в случае чего НКВД нас из тюряги вытащит. Мы им на свободе нужны, а не на лесоповале. К тому же долго далеко ходить не будем. Так, по Нижнему посёлку пройдёмся и всё. чтобы успеть до шести назад вернуться.

— Если, ты так уверен, — с сомнением ответил я, — то можно и прогуляться. Только переодеться надо.

— Давай, переодевайся. Я тоже оденусь, и потом здесь на крыльце встретимся.

— Хорошо.

Я вернулся к себе, одел берцы, так чтобы штаны были навыпуск – незачем обувь светить, да и глупо джинсы в армейские ботинки заправлять. Накинул куртку и пошёл к точке рандеву. Там же стоял Бондарь надевший кроссовки и ветровку.

— Палимся мы Саня, ох палимся.

— Не боись, Лёха. Мы ж не диверсанты, нам бояться нечего.

— Не внушает мне доверия твоё объяснение, ну да ладно. Назвался груздём, полезай куда скажут.

Мы спустились с крыльца и пошли по улице в сторону перекрёстка с дорогой идущей вдоль Тракторного завода, мимо ряда расположенных перпендикулярно к нашей улице близнецов барака в котором мы поселились, стараясь обходить грязь и особенно глубокие лужи. Из-за того, что недавно прошёл дождь, людей на улице было мало, и мы могли особо не бояться повышенного внимания к своим персонам.

Чуть дальше от нашего барака, через дорогу, находилось пятиэтажное здание, архитектуру которого позже назовут "сталинской". На многих балконах этого дома, несмотря на недавний дождь висело сохнущее бельё. В общем мне всё это очень напомнило один из домов района ХТЗ в Харькове, мимо которых я проходил не одну сотню раз. Такое же кирпичное здание с высокими потолками, узкими окнами и маленькими балкончиками. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Ведь соцгородок ХТЗ был построен примерно в то же время, что и этот посёлок, в котором я сейчас находился. Правда, больше пятиэтажных зданий мне не встречалось. Все остальные были либо одноэтажными либо двухэтажными. Судя по тому, как выглядел район ХТЗ в начале XXI века, думаю, что и этот соцгородок не сильно изменился в будущем, если конечно он не был уничтожен во время боёв.

Мы с Бондарем перешли дорогу у перекрёстка, когда к нам прицепилась вышедшая из-за угла пятиэтажки старая цыганка.

— Яхонтовые, давайте погадаю, — стала она приставать к нам.

— Отвяжись, не надо нам гадать, — ответил я.

— Бриллиантовые, старая Аза ещё никого не обманывала. Провалиться мне на этом месте, если я вру. Давайте я вам погадаю. А если я совру, то и денег с вас не возьму.

— Ладно, давай, — раздраженно ответил Бондарь.

— Саня, не гони. Они же шарлатаны все. Да ты это должен знать. Не маленький.

— Пусть гадает уже, лишь бы отцепилась, — сказал Бондарь, протягивая руку.

— Аза ещё никому врала, — удовлетворённо сказала старуха, вглядываясь в ладонь Сани, — была у тебя дорога дальняя, — начала цыганка

— Допустим, было такое.

— А до этого горе большое.

— И это, допустим, было, — грустно ответил Саня

— А перед ним, — тут у старуха замолчала, затем у неё, словно от ужаса, исказилось лицо, и она крикнула отталкивая от себя руку Бондаря, — прочь… прочь… сгинь нежить.

— Постойте, вы же ещё не закончили, — сказал Саня.

— Закончила я. Не буду больше гадать, — ответила цыганка.

— А как же деньги?

— Не нужны мне твои деньги, нежить, не подходи ко мне, — сказала старуха, отходя от нас быстрым шагом. Думаю, что если бы она могла, то уже бежала бы.

— Странная она какая-то, — сказал я, покрутив пальцем у виска, — сумасшедшая, наверное.

— А ведь она права, Лёха. Дорога – это наша поездка из Харькова. Горе – это моя жена и дочка, оставшиеся в Волгограде. А нежить – так ведь мы же не родились ещё. А теперь, может, и не родимся никогда. Вот и не выдержала старушка этого.

— Ну и фиг с ней. Слушай, а ведь тут, если я всё правильно себе всё представляю, должна быть рядом Волга.

— Так она же недалеко от нашего барака. Как земля подсохнет, сходим на пляж, прогуляемся. А пока, думаю, стоит обратно к нашим возвращаться.

Вернувшись к себе, я от скуки начал читать Беляева, и сам не заметил, как увлёкся книгой. От чтения меня отвлёк звук подъехавшей к дому машины. Я услышал, как выключился мотор, и заинтересовавшись нежданными гостями, вышел в коридор, где встретил Бондаря Через минуту, в барак вошёл Сердюк.

— Что-то вы рано приехали. До шести ещё полчаса.

— Я вам постельное бельё привёз. Сейчас водитель его занесёт.

Каждый из нас расписался в ведомости о получении комплекта белья, и получил наволочку, две простыни, пододеяльник и два полотенца – маленькое вафельное и большое махровое. Затем, когда с бельём было закончено, Сердюк отпустил водителя обратно в машину и, достав из офицерской планшетки стопку новеньких пропусков, приступил к их выдаче.

— А сейчас, товарищи, раз уж мы закончили с официальной частью, — сказал Сердюк, закончив с пропусками, — я бы хотел пригласить вас на завод, где состоится банкет, в честь вашего прибытия.

— А вы не могли раньше сказать, что будет не простой ужин, а банкет? — возмутилась Лида, — я бы хотя бы себя в порядок привела.

— Девушка вам не угодишь, и так не так и этак. Хотя 15 минут у вас есть.

— Скажите, а в душ до банкета сходить здесь никак нельзя? — поинтересовался я.

— Боюсь, что вам придётся ближайшую неделю заводским душем пользоваться. Вы уж потерпите.

— Плохо. Ну ладно.

Я решил повыделываться, и надел футболку с изображенным Т-34. Сердюк, увидев это недовольно нахмурился, но ничего не сказал. Бондарь, как и я, был в самой обычной одежде. А вот Лида разошлась, успев за 15 минут не только накраситься, но и переодеться в самое настоящее вечернее платье. Как, а главное зачем, она его умудрилась притащить с собой в Сталинград, я даже не знаю. Наконец, вся наша компания был готова, и мы сев в автобус, поехали на завод.

Как оказалось, столовая, в которой намечался банкет, была совсем рядом с проходной. Она представляла собой одноэтажное здание из красного кирпича с высокими потолками и большими окнами.

Перед входом нас ожидал целый "комитет по встрече", возглавляемый представительным товарищем, представившимся Борисом Яковлевичем Дулькиным, директором завода. Рядом с ним стоял задумавшийся о чём-то своём главный конструктор Алексей Васильевич Сапожников и… главный технолог. Когда знакомство было окончено, нас пригласили пройти в здание.

Бетонный пол в столовой был отшлифован тысячами ходивших по нему ног до такой степени, что напоминал мраморный. В зале, стояли длинные столы, сдвинутые в форме буквы "П", за которыми, уже сидели люди. Мы уселись на отведённые нам места, и я честно говоря офигел от того обилия разнообразных рыбных деликатесов, которые стояли на столе. От созерцания такого количества халявной еды меня отвлёк Дулькин, провозгласивший тост за успешное сотрудничество. Я не сразу обратил внимание, что рядом с директором СТЗ сидит наш сосед по поезду, товарищ Кошкин. Интересно, куда его поселили, точно уверен, что не в барак.

Постепенно напряжение, которое поначалу чувствовалось между нами и заводчанами, исчезло, и стали завязываться разговоры. А когда в зал внесли патефон и объявили танцы, то у нашёй Лиды не было отбоя от кавалеров.

Мы же с Бондарем сидели в стороне и потихоньку пили водку под чёрную икру. Я решил для себя, что ещё одна такая возможность представится не скоро, так что стоит воспользоваться моментом. Мы были так увлечены процессом, что не услышали как к нам подошёл Кошкин.

— Здравствуйте, молодые люди.

— Здравствуйте Михаил Ильич.

— Как вы устроились?

— Честно говоря, не очень. Поселили в какой-то барак. Мы уж думали, что нас специально туда забросили, чтобы не выделывались, но после банкета, уже так не думаем.

— Да, знаю о ваших проблемах. Я уже повоевал с Борисом Яковлевичем по этому поводу. У них видите ли заминка вышла. Но ничего, обещали за неделю решить этот вопрос.

— Нам то же самое говорили, — сказал Бондарь.

— Замечательно. Будем надеяться, что больше заминок не будет. Кстати, Алексей, я ещё когда в поезде тебя увидел, подумал, что где-то видел. Только никак не мог понять где. А сейчас, когда танк на груди увидел, вспомнил. Я тебя в свой первый приезд в Харьков возле музейной бронетехники на площади Тевелева встретил

— Не знаю, может быть, я там часто бываю.

От разговора нас отвлёк подошедший Сапожников.

— Михаил Ильич, не представите нас своим друзьям?

— Алексей – системный администратор, и Александр – водитель-испытатель.

— Сапожников, хотя вы, наверное, уже знаете кто я такой.

— Поняли, когда представлялись.

— Алексей, а где вы такую майку взяли?

— А-а-а. Так, через инет заказал, а что?

— Очень она у вас интересная. Боюсь, что если вы в ней по заводу разгуливать будете, то создадите нездоровый ажиотаж. Многие могут захотеть такую же, а взять их негде.

— Да ладно, вам, — легкомысленно отмахнулся я от предупреждения, — не захотят. А если захотят, то примерную технологию нанесения рисунка помню. Так что, при желании воспроизвести можно.

— Вам виднее. Кстати, мы уже разгрузили эти ваши Э-В-М. Стоят под охраной в спецхранилище. Помещение для машин уже готово. Необходимое напряжение в сети есть. Да и сами розетки вашего образца завтра заканчивают устанавливать. Так что, жду вас Алексей у себя в кабинете к 10:00. А пока отдыхайте.

— Что же касается вас, Александр, то я сейчас познакомлю с начальником отдела испытаний, Акимовым Сергеем Васильевичем, и вы перейдёте к нему в подчинение. Хотя погодите, вот он стоит. Сергей Василич, подойди сюда, пожалуйста.

К нам подошёл мужчина лет сорока среднего роста в форме. На груди у Акимова был орден Красного Знамени, а на тыльной стороне его ладони я заметил следы от ожогов.

— Сергей Василич, познакомься. — Александр Бондарь из Харькова. Поступает в твоё распоряжение. Введи товарища в курс дел.

— Вообще-то я местный, — негромко сказал Саня.

— Очень приятно, я Акимов, — протянул руку вышеупомянутый Сергей Васильевич. — так значит это вы будете нашим новым испытателем? — спросил он после рукопожатия.

— Да, направили именно меня.

— Что же будем работать. Жду вас завтра на площадке готовой продукции к 9:00.

Обратно в барак мы вернулись в одиннадцатом часу ночи. Несмотря на то, что все очень устали, мы с Бондарем вышел на крыльцо подышать свежим воздухом перед сном.

— Ну что, как тебе новое руководство? — спросил меня Саня.

— Посмотрим. На первый взгляд умные мужики. А дальше видно будет.

— Вот и мне так показалось, — ответил Бондарь, — будем надеяться, что у нас сложилось правильное впечатление о них.

— Ладно, Саня, докуривай давай, и спать пойдём. Поздно уже. А завтра вставать рано. Не проспать бы.

Бондарь выкинул в урну окурок, и мы вернулись в барак спать.

Сталинград. 11 сентября1940 года

Проснулся я от того, что кто-то брызгал на меня водой. Пробормотав что-то нецензурное, я попытался отвернуться от источника неприятных холодных брызг, но вместо продолжения сна я добился только того, что мне просто налили воды за шиворот.

— Ты чего, охренел, Саня? — возмутился я, — протирая глаза. Дай поспать человеку.

— Вставай Лёха, тебя кроме как водой ничем не разбудить. А если ты будешь и дальше дрыхнуть, то проспишь завтрак в столовке.

— У-у-у, злодей. Ладно, встаю.

Как оказалось, весь барак уже был на ногах, и я был последним, кто проснулся. Впрочем, ничего удивительно. Привычка к ночным посиделкам в инете давала о себе знать.

Я встал, посидел с минуту на кровати, затем оделся и отправился бриться и умываться. Хорошо, что перед поездкой я заменил лезвие и взял с собой пену для бритья. Наконец приведя себя в порядок, я был готов, и мы пошли, на этот раз уже пешком, на завод.

Показав охране пропуска, мы прошли через проходную, и направились в ставшую уже знакомой столовую. Со вчерашнего дня здесь уже всё убрали и расставили столы, так что не осталось никаких следов застолья. На завтрак была гречка с мясом, бутерброды с маслом и сыром к чаю. Что интересно, масло было нарезано в виде кружочков примерно в сантиметр толщиной и в пятак диаметром.

Такое ощущение, что в сфере общепита, что 2008 год, что 1940, нет принципиальных отличий. По крайней мере в заводских столовых.

После завтрака я отправился к Сапожникову в кабинет. Поскольку времени до встречи с главным конструктором было ещё много, я решил воспользоваться моментом, чтобы получше рассмотреть завод. На первый взгляд в нём не было ничего необычного, разве что корпуса были собраны не из бетонных плит, а из красного кирпича. Праздно шатающихся людей между цехами не было, правда так же выглядит любой мало-мальски серьёзный завод, а вот отсутствие автомобилей бросилось в глаза. Не знаю с чем это связано, может в гараже все, а может их и действительно на заводе нет. Позже попробую узнать.

Я прошёл через весь завод и оказался возле нужного мне трёхэтажного здания. На первом этаже располагались гардероб, какие-то лаборатории и хозчасть. Для ношения пальто было ещё тепло, никаких опытов проводить мне не нужно было, и уж тем более отсутствовали накладные на получение товаров у хозяйственников. Поэтому я сразу поднялся на второй этаж, где и находился кабинет Сапожникова.

Я зашёл в приёмную к главному конструктору и увидел сидящего за столом и изучающего какие-то бумаги незнакомого мне седого мужика лет под пятьдесят.

— Здравствуйте, я к Алексею Васильевичу на приём.

— Да, проходите, он вас уже ждёт, — сказал мужик, указывая рукой на дверь.

Войдя в кабинет к Сапожникову, я обнаружил, что главный конструктор был не один. Вместе с ним за столом сидел парень примерно моих лет в ставшей уже привычной форме НКВД с двумя кубарями в петлицах.

— Здравствуйте, Алексей Васильевич, — сказал стоя у порога.

— Доброе утро, тёзка, присаживайтесь, — Сапожников махнул рукой, указывая на стул, — для начала я хочу вас познакомить с товарищем Кузнецовым Олегом Петровичем. Он будет заниматься отвечать за обеспечение безопасности вычислительного центра. Так что, вводите его в курс дела, и приступайте к работе. У вас есть 3 дня на подготовку ВЦ. В понедельник нужно приступить к работе.

— Я сначала должен посмотреть помещение, в котором будут находиться компы.

— Конечно, помещение нужно осмотреть. Пойдёмте, я вам покажу его.

Мы вышли из приёмной и, пройдя по коридору метров 30, остановились у массивной стальной двери. Сапожников достал из кармана связку ключей и, открыв 2 замка, вошёл в помещение. Следом за ним зашли мы с Кузнецовым. Комната представляла собой длинный зал с массивными железными решётками на окнах. Вдоль стен стояли самые обычные офисные компьютерные столы, если конечно не считать то, что в них не использовался пластик.

— А откуда у вас столы? — спросил я у Сапожникова, ведь их не было в списке передаваемого имущества.

— Мы ведь тоже не лаптем щи хлебаем, — с гордостью ответил Алексей Васильевич, — попросили чертежи у ваших товарищей, и наша столярка изготовила партию необходимой мебели.

— Круто, ничего не скажешь, — восхитился я, — будем работать. А что с электрикой?

— Есть заземление и установлены розетки вашего образца.

— Вообще зашибись. А серверная где будет? — сказал я, а затем, видя непонимание пояснил, — комната, в которой будет стоять главный компьютер.

— Так ведь она за вами, — ответил Сапожников.

Я обернулся и увидел не замеченную ранее дверь. Мы подошли к ней, и Сапожников, отперев дверь очередным ключом со связки, вошёл в комнату. Эта комната представляла собой небольшую каморку, в которой был установлен современный кондиционер. Ну надо же, как они хорошо подготовились. Даже кондишн уже поставили.

— Скажите, а кто мне поможет с монтажом всего необходимого оборудования?

— У нас есть рабочие, которые и смогут выполнить необходимые работы, — ответил Кузнецов, — какая вам необходима помощь?

— Собственно говоря, мне нужна только помощь в укладке витой пары. Обжать коннекторы и установить компы я и сам смогу.

— Витая пара? — посмотрел на меня с недоумением Кузнецов.

— Прошу прощения, я имею в виду сетевой провод. Только проложить его надо так, чтобы не повредить жилы.

— Не волнуйтесь, всё будет нормально, — заверил меня Сапожников.

— Тогда я могу приступать к работе, — ответил я.

— Ещё не всё. С сегодняшнего дня в КБ будет организована круглосуточная охрана. Кроме того, пост охраны будет находиться перед входом в ВЦ. И для того, чтобы попасть в ВЦ, вам понадобится спецпропуск. Его вам выдаст товарищ Кузнецов. Прошу всегда иметь его при себе. Потому что, иначе вас просто сюда не пустят.

— Хорошо, я учту это. Теперь мы можем приступить к работе?

— Да конечно, я оставляю вас с Кузнецовым, — распрощался со мной Сапожников и вышел из комнаты.

— Ну, что Олег Петрович, давайте приступим к работе.

— Давайте. ЭВМ находятся на первом этаже в охраняемом помещении. Вам они сейчас нужны?

— Пожалуй, что нет, — подумав, ответил я, — давайте лучше сначала сеть разведём.

— Но для этого в любом случае придётся на первый этаж идти. Ведь там всё сложили.

— Хорошо, пойдёмте.

— Сейчас, я только связистов вызову.

Дождавшись, пока Кузнецов позвонит по телефону на заводскую АТС и отдаст приказ связистам подойти к ВЦ, я вышел из комнаты. Кузнецов закрыл дверь на ключ, и мы пошли на первый этаж.

— Олег Петрович, может на "ты" перейдём? — предложил я сержанту, когда мы спускались по лестнице.

— Можно и перейти, — согласился Кузнецов.

Спустившись вниз, мы прошли по коридору, и оказались перед очередной железной дверью. Только на этот раз она была опечатана, а возле неё, на посту, стояли двое красноармейцев. Кузнецов предъявил им свой пропуск, а затем, сорвав пломбу, открыл дверь, за которой оказалась ещё одна решётчатая.

В хранилище кроме каких-то сейфов стояло пару десятков картонных коробок с системными блоками и такое же количество коробок размером побольше с мониторами. Но, в данный момент они мне были не нужны, а интересовали меня две бухты витой пары, рядом с которыми лежали чемоданчик с необходимым любому админу монтажным оборудованием и мягкая сумка с ноутбуком.

— Что нам нужно? — спросил меня Олег.

— Бухта витухи, свич, ноут, обжимные клещи и расходники, — ответил я.

— Хорошо, тогда я буду составлять акт, в котором нужно будет указать всё, что мы берём отсюда. Только ты по человечески скажи, что такое свич, а что такое ноут твой, я примерно догадываюсь.

— Да вот же свич, — сказал я указывая на коробку с двадцатичетырёхпортовым Хьюлетт-Паккардом. Его и записывай. Он же в описи идёт как сетевой коммутатор.

Кузнецов достал из планшетки уже заготовленную форму, и затем, вытащив из кармана самую обычную шариковую ручку с прозрачным корпусом, стал заполнять бумаги. Где он её раздобыл, понятия не имею. Наконец, когда с этим делом было покончено, и мы, поставив свои подписи под списком получаемого имущества, взяли в руки всё указанное в акте и, заново запломбировав хранилище, пошли назад на второй этаж.

Возле ВЦ, ожидая нас, уже топтались два связиста, вызванные Кузнецовым. Одеты они были в рабочие комбинезоны, а в руках у обоих были сумки с инструментами. Поздоровавшись с ними, мы вошли в комнату, и я начал объяснять этим товарищам фронт работ. Нужно было провести кабель от места, где будет стоять сервер к свичу, а уже от него к рабочим местам пользователей.

Работы не так уж и много, на самом деле, но вот, например, обжимать коннекторы местным связистам я не доверю.

Мы приступили к работе. Сначала отрезали куски кабеля нужной длины, затем товарищи с АТС принялись прибивать при помощи клипс к стене, а я приступил к обжимке. Так получилось, что Кузнецов остался не у дел, и ему явно стало скучно. Сначала он наблюдал за связистами, затем это ему надоело, и он подошёл ко мне и стал смотреть через плечо, как работаю клещами.

— А почему ты обжимаешь именно в таком порядке, а не меняешь его? Ведь если жилы будут идти по цвету, то их порядок будет легче запомнить.

Пришлось мне провести небольшую лекцию по сетевым технологиям. А из-за того, что ответы на одни вопросы неизбежно тянули за собой другие, то лекция закончилась только когда я закончил обжимать последний коннектор. После этого я приступил к прозвонке жил, и для того, чтобы отвлечь любопытного Кузнецова, я привлёк его к этому, без всякого сомнения, крайне важному делу, выдав ему один из сегментов тестера.

Всё оказалось обжато хорошо, кроме одного провода, где был нестабильный сигнал на 4 паре. Пришлось его на всякий случай переобжать. В общем, работы с витой парой нам хватило до обеда.

Обедать мы пошли с Кузнецовым вместе. Придя в знакомую столовую, мы получили по тарелке борща на первое, картофельному пюре с котлетой на второе и стакану компота на третье. Только мы уселись за столик, как я увидел входящего в зал Саню с Акимовым. Я махнул им рукой, и Саня с Сергеем Васильевичем, получив еду, подсели к нам. За обедом я рассказал им о том, как всё утро промаялся с витой парой, а Саня поведал о своих приключениях.

Бондарь, распрощавшись с Алексеем после завтрака, направился на площадку готовой продукции. Придя на место, заполненное стоящими в несколько рядов тягачами СТЗ-5, Александр не сразу смог найти Акимова. Помогли расспросы рабочих, которые указали место нахождения Сергея Васильевича.

Бондарь уже подходил к участку, где судя по описанию, должен был находится Акимов, как услышал несмотря на шум, царящий на заводе, ругань начальника отдела испытаний.

— Да как ты мог. Это же надо, умудриться угробить новую машину. Да ты хоть знаешь, чем это может кончиться? — зверствовал Акимов.

— Сергей Васильевич, не нарочно я. Умеющие парни они все на полигоне живут. А я здесь перед армией призыва дожидался. А потом как приду, буду как они – в форме и на полигоне танки испытывать. — оправдывался водитель, — а тут прибегает Михалыч, автобусник наш, кричит что-то, ругается, тягач требует. Ну начальник цеха и отправил меня на новенькой машине прямо с конвейера автобус из грязи вытаскивать. А напарника моего более опытного на месте оставил. Ему сейчас трудно – за двоих успевать нужно, а ещё перед выездом сцепление регулировать нужно, а то при сборке свободный ход слишком большой, оно и буксует. Нам по заводу ничего, а в частях шофера всё равно под себя настраивать будут.

— Ладно, отделаешься выговором, но учти – тебе очень сильно повезло. Смотри, чтобы это было в последний раз.

Бондарь не выдержал и подошёл к продолжавшему распекать провинившегося водителя Акимову.

— Здравствуйте, Сергей Васильевич. Я прибыл в ваше распоряжение, — сказал Александр.

— Здравствуйте, товарищ Бондарь. Рад что вы подошли. Сейчас закончу с товарищем, и займёмся вами, — ответил Акимов. И продолжил уже водителю, — Ладно, иди работай.

— Итак, товарищ, давайте я введу вас в курс дела. — снова Бондарю, — как видите сейчас у нас стоят на отгрузке тягачи и трактора. Но, сами понимаете, вас направили сюда не только и не столько их испытывать, а заниматься танками. Но, поскольку, в работах по производству бронетехники ещё конь не валялся, пока займёмся тягачами. Насколько вы знакомы с СТЗ-5?

— Читал в мемуарах. Пару раз пробовал на ходу ДТ-75. Он как раз из СТЗ-5 вырос.

— Хорошо, тогда может выскажете ваше мнение о нашей машине?

— Да без проблем, а внутри её осмотреть можно?.

— Конечно, — Акимов указал на ближайший тягач, — пожалуйста.

Бондарь не заставил себя долго упрашивать и начал дотошно изучать чудо советской тяжёлой промышленности. Наконец, спустя минут 20, он вылез из кабины и спросил:

— А что, на машине отопителя совсем нет? Стекло же зимой обмерзать будет.

— Конечно будет. Оно и обмерзает. И стекло. И руки. Иногда даже меховые перчатки не помогают.

— А если вот здесь, — Бондарь указал на верхнюю часть капота двигателя, — внутри кабины, прямо под ветровым стеклом, сделать лючок шириной в ладонь и длиной на всю ширину капота, с тремя-четырьмя положениями по степени открытия? Как раз потоком от вентилятора будет немного протягивать тёплый воздух в кабину.

— Интересная идея, — задумчиво ответил Акимов, — надо будет посоветоваться с нашими инженерами… А запах? Ведь всё в кабину будет идти?

— Ну, пока придётся мириться, да и не сильный он. А так получим хоть какой-то обогрев лобового стекла и сидящих в кабине людей.

Вдруг со стороны пандуса для погрузки на вагоны раздался скрежет, а затем грохот падающего металла.

— Что там случилось? — задал риторический вопрос Бондарь.

— Пойдём скорее, вдруг помощь кому нужна, — сказал Акимов.

Взгляду подошедших к месту происшествия Бондаря с Акимовым, открылось неприятное зрелище – рядом с железнодорожной платформой на боку лежал такой же точно артиллерийский тягач, методы усовершенствования которого Александр с Сергеем Васильевичем обсуждали до этого. Двигатель машины, обиженно рыкнув пару раз напоследок, заглох, а из окна кабины показалась голова незадачливого водителя. К счастью или к несчастью, это был не тот товарищ, что вчера угробил первый тягач.

— Ты как там, живой? — спросил Акимов у водилы. А затем раздражённо добавил, — Да что это за чертовщина такая. Вторую машину за неделю угробили.

— Как ты вообще умудрился такое сотворить? — спросил Сергей Васильевич у водителя, когда он, наконец, смог выбраться из лежащей на боку машины.

— Да я это… загонял его… а он… как прыгнет в сторону… ну и съёхал одной гусянкой… а потом и весь сполз, — ответил водитель, у которого после происшедшего мелко дрожали руки.

— Ну ты блин… водятел, — прокомментировал монолог Бондарь, — что теперь делать будем?

— А что делать? Чинить будем. Нужно до конца недели обе машины на ход поставить. Боюсь что нам не то, что субботник, воскресник понадобится, — расстроился Акимов.

Оставшееся до обеда время полностью ушло на знакомство с местом работы и будущими коллегами.

— Да уж, у тебя явно более активно утро прошло, чем у меня, — подытожил я Санин рассказ.

— Ещё бы, это не с компами возиться, — улыбнулся Бондарь.

— Ну-ну, посмотрю я на тебя, к кому ты побежишь, если с виндой проблемы возникнут, — не остался я в долгу.

— Товарищи, вы ещё подеритесь тут, доказывая друг-другу, чья профессия лучше, — урезонил нас Кузнецов.

Общаясь в таком ключе, мы закончили обед.

— Ну что, покурим и за работу? — предложил Саня, выходя из столовой и доставая из кармана белую пачку с нарисованным на ней голубым орлом, — всё равно, ещё несколько минут есть до конца перерыва.

— Не вопрос, — поддержал его я, — постою рядом никотином подышу.

Мы вышли в курилку и Бондарь протянул пачку Кузнецову с Акимовым:

— Угощайтесь товарищи, Новохарьковские, сомневаюсь, что их сюда успели завести, — сказал Саня.

— Хорошо, но и ты наших советских попробуй, — ответил Акимов, взяв сигарету и доставая пачку "Казбека".

Я с интересом стал смотреть, как Кузнецов долго рассматривал фильтр с надписью "Winston", а затем, взяв сигарету в рот, поджёг её Саниной зажигалкой из красного пластика.

— Ну как? — поинтересовался я Акимов у Кузнецова

— Да что-то не тянется.

— Хотя, вроде горит.

— А у вас? — задал ответный вопрос Кузнецов.

— Вкус есть, а дыма нет, не чувствую что курю.

— Вот и у меня тоже самое.

— Извини, Александр, но сигареты эти твои дерьмо полное, что куришь, что не куришь, без разницы, — дал окончательную оценку табачной продукции из будущего Акимов, — хотя, я смотрю тебе тоже наш "Казбек" не в привычку.

— Аха, — ответил Саня, делая перерыв между короткими затяжками, — отвык я от такого в последнее время.

— Привыкай, а то, боюсь, что эти твои пустышки у нас не приживутся.

— Угу, — вздохнув, сказал Бондарь, — вот закончатся и на "Казбек" переходить буду.

— Ладно, покурили и хватит. Пора за дело приниматься, — закончил наш перекур Акимов.

Мы подошли к дверям моего корпуса, где и распрощались с Бондарем и Акимовым и пошли к себе в ВЦ.

Но далеко уйти Сане не удалось – как только он свернул за угол здания, как заметил отряд молодых девушек, скорее всего студенток. Девушки занимались тем, что с увлечением пилили ветки с растущих вдоль дороги деревьев, и закидывали их в стоящий рядом автомобильный прицеп.

Всё бы ничего, да вот девушка, забравшаяся на крайнее дерево, пилила ветку, нависавшую над силовым кабелем, идущим от торчащего из трансформаторной будки столба к зарешеченному окну ВЦ на втором этаже.

— Сергей Васильевич, гляньте что делается, — обратился к Акимову Саня, — если она эту ветку спилит, то кабель нахрен оборвёт.

— Вижу. Сейчас разберёмся, — ответил Акимов, — эй, девушка, а ну кончай пилить, и скажи кто тут у вас за старшего?

— Петровна… то есть, я хотела сказать, Мария Петровна, — ответила пигалица, прекращая пилить злополучную ветку, — а вот, кстати, она идёт, — показала жестом в сторону девушка.

Саня повернул голову в указанную сторону и увидёл, что к ним направляется бабища ростом под два метра, а весом явно не менее ста килограмм. Такой не то что коня, слона остановить не составит проблем.

— Хорошо, сейчас с ней поговорим. А ты слезай с дерева, пока беды не натворила, — сказал Акимов девушке.

— В чём дело? Почему мешаете работать? Вы мне план срываете, — сходу взяла быка за рога подошедшая командующая отрядом.

— Вот что, Мария Петровна, вы мне сначала на один вопрос ответьте – за каким чёртом ваши люди пилят деревья над электропроводами без всякой защиты.

— А чего? Нам сказали мы и делаем, да и столб деревянный сухой. Ничего бы не произошло.

— Ничего бы не произошло? Да ты хоть знаешь, что куда этот провод идёт? — начал кипятиться Акимов, — если бы из-за твоей дурости его закоротило, то не то что тебе, нам всем бы бошки поснимали.

Кажется, до Петровны начало доходить, во что она вляпалась, и бригадирша попыталась выкрутиться из очень нехорошей ситуации.

— Светка, совсем мозгов лишилась? Почему на дерево полезла без команды? А если бы правда провод зацепила? — начала кричать на девушку Петровна.

— Так вы же сами сказали, кому куда лезть, — сквозь слёзы ответила Света.

— Но тебе-то я ничего не говорила, — пошла в отказ Петровна.

— Отставить разговоры! — рявкнул на женщин Акимов, — сейчас разберёмся кто тут в чём виноват. Саня, побудь тут пока с девушками, погляди, чтобы они ещё чего не учудили, а мы к завхозу пойдём ситуацию прояснять.

Дождавшись пока Акимов с бригадиршей скроются за углом, Бондарь спросил у Светы:

— Так зачем ты на дерево полезла всё-таки?

— Да ветку эту спилить, а рану потом варом замазать, чтобы не дерево не гнило.

— Ишь ты, грамотная какая. Откуда?

— Да местная я. Родители на заводе работают. Я школу закончила и в институт пошла. А сейчас практика у нас тут.

— Понятно. Ты только в следующий раз поаккуратнее. А вот плакать прекращай, не дело это.

— Хорошо, — всё ещё всхлипывая, ответила девушка.

Девушку надо было отвлечь от грустных мыслей, и поэтому Саня сказал, первое, что ему пришло в голову:

— А у вас тут развлечения какие-нибудь есть?

— Развлечения? — удивлённо переспросила Света. Было видно, что этот вопрос она ожидала услышать меньше всего, — развлечения, — она на мгновение задумалась, — ну разве что танцы в парке напротив завода по выходным. А вы что, не местный разве? По говору вроде не отличаетесь, а таких вещей не знаете.

— Да я командированный из Харькова, а что касается говора, то у меня родственники в Сталинграде живут, вот когда они ко мне в гости приезжали, то от них и понахватался, — обтекаемо ответил Саня. Объяснение было шито белыми нитками. Но Бондарь понадеялся, что девушка не обратит на это внимания.

— А вы раньше в городе были? — снова спросила Света.

— Нет, ни разу. Только от родственников рассказы слышал.

— Так давайте мы с девчатами вам экскурсию проведём. А на выходных приглашаем вас на танцы.

— Спасибо, — опешил от неожиданного приглашения Саня, но тут же добавил, — только я не один. Вы не будете против, если с нами мои друзья пойдут?

— Нет, конечно, не против. Так даже веселее будет.

Тут к Свете подошли её подруги, и Саня прошёл процедуру знакомства с каждой из них. Оказалось, что они все первокурсницы с одного факультета, но разных специальностей. Тем не менее, девушки уже успели подружиться между собой и наперебой начали расспрашивать Саню о том, что творится в Харькове. Ведь слухи ходили разные. Но никто ничего толком не говорил. От неприятных расспросов Бондаря спасли подошедшие Акимов с Петровной.

— Я смотрю, ты времени зря не теряешь. Уже со всеми нашими девушками познакомился. Небось и свидания им назначил. Надеюсь, что хоть на разное время, — подмигнул Сане Сергей Васильевич.

— Есть такое дело, — ответил Саня, — а что разного времени, так у меня ещё товарищ есть, он если что поможет.

— Ох и хитрый ты, — усмехнулся Акимов, — ладно, пойдём. Прощайся с девушками, а нас работа ждёт.

— А что вы решили по поводу ветки? — спросил Саня.

— Что там решать. С завхозом поругался из-за того, что он девчонок на такую работу послал. Хотя его тоже понять можно. Сейчас каждый рабочий на счету, и свободных людей у него нет. Вот и приходится студентов гонять. В общем, решили мы всё мирно.

Мы же с Кузнецовым, тем временем, поднялись к себе на второй этаж и подошли к дверям ВЦ. Уже привычно показав документы охране, мы вошли в комнату. За время прошедшее с нашего последнего посещения здесь ничего не изменилось, да и не могло бы измениться, ведь перед уходом Олег опечатал дверь. Эта практика была мне знакома – на большинстве харьковских предприятий и в 2008 году делали то же самое перед уходом, ну а тут, видимо сказалась повышенные меры безопасности, раз опечатывать пришлось даже на обед. Очень надеюсь, что в дальнейшем так делать не придётся. Да и вообще, админ может и перед компом поесть, несмотря на то, что это строжайше запрещено всеми правилами работы с ЭВМ.

В общем, про вторую половину рабочего дня рассказывать особо нечего, да и в связи с тем, что работы было очень много, мне показалось, что она пролетела в один момент. Но зато, вечером я смог с удовлетворением отметить, что вычислительный центр в целом подготовлен к работе. Я имею в виду конечно же комнату, а не компьютеры. С ними придётся ещё повозиться. Но поставленные на сегодня цели мы с Кузнецовым достигли, что не могло не радовать душу.

— Знаешь, Олег, чего мне сейчас не хватает? — спросил я сержанта.

— Чего, Лёха?

— Честно заработанной кружки пива с рыбкой.

— Хм, это проблема. Был бы я не в форме, то показал бы тебе одно место. А так придётся перенести на другой день.

— Ну ладно, ничего страшного. В другой раз так в другой раз.

Мы вышли через проходную, где я распрощался с Кузнецовым и стал ждать Саню. Бондарь вышел минут через десять, и мы пошли в сторону своих бараков.

— Леха, у меня для тебя хорошая новость.

— Какая?

— На выходных мы приглашены на танцы.

— Фигассе, а кто пригласил?

— Ну не Акимов же. Слышал после обеда вопли у себя под окнами?

— Что-то такое было, — ответил я тщетно пытаясь вспомнить было что-нибудь такое или нет.

— Оно и видно, что "что-то такое", — передразнил меня Саня, — у тебя под окнами целый бабий батальон был, а ты ни слухом ни духом. Одно слово админ.

— Ты на личности не переходи, а давай дальше рассказывай давай.

— Ну, так вот, слушай, — и Бондарь поведал мне историю знакомства со Светой.

— Ого, это ты хорошо зашёл, обрадовался я, — только надо и Лиду с собой взять. А то нехорошо получится.

— Возьмём, не вопрос. Только, я смотрю, ты что-то всё равно кислый. Чем ещё не доволен?

— Вот ты что про админов знаешь?

— Ну, они сидят обычно в своей каморке, с людьми не общаются, питаются исключительно пивом, характер имеют не злобный, но временами раздражительный, — начал перечислять Саня.

— Во-во. А теперь скажи, откуда админ будет уметь танцевать, тем более танцевать модные в этом временном периоде танцы.

— Ну ты и загнул. Временной период. Леха, я-то боялся, что у тебя какие-то серьёзные проблемы, а ты из-за этой ерунды переживаешь. Не боись, поговорим с Лидой. Думаю она тебя быстро местным танцам научит.

— А ну тогда ладно, — успокоился я.

— Кстати, Леха. Я сегодня такую дуру видел, — сменил тему Саня, — Долго не мог понять, что это такое, хотел всё тебе показать, да как-то времени не выдалось, но ничего, потом как-нибудь пойдём, покажу тебе.

— Что ещё за дуру? — поинтересовался я.

— Да там в автопарке танк стоит. Только он частично ящиками заставлен, но дело не в этом. На вид это вроде Т-26, но ходовая совсем другая, на БТ похожа. Не знаю, что это за шушпанзер, но выглядел очень колоритно.

— Да фиг его знает, может местные умельцы пытались скрестить ежа и ужа, а полученный результат спрятали от греха подальше.

— Угу, и я о том же.

Мы дошли до нашего, надеюсь временного, места жительства, и я, наконец, смог отдохнуть от информационных технологий. Вот уж никогда бы не подумал, что буду заниматься планировкой и разводкой сети в 1940 году в Сталинграде.

Сталинград. 14 сентября1940 года

Вот и подошла к концу моя первая рабочая неделя в Сталинграде. Сказать по правде, к субботе вся новизна новых ощущений основательно подвыветрилась, и её место заняла обычная рутинная работа. Ну а что вы хотите? Это только в книжках главный герой командует Берия и распивает чаи со Сталиным, в перерывах думая, чтобы того напрогрессировать. Или же впадает в другую крайность, и не уходит с передовой, кроша фашистов пачками не меньше роты. Реальная жизнь же гораздо прозаичнее и тусклее, чем описанные в литературе подвиги попаданцев. Не знаю, что там по поводу фронта, война с Германией, слава богу, пока не началась и, надеюсь, не начнётся. А вот по поводу внедрения прогрессивных технологий всё не так просто. Да что там технологии! Обучение местных товарищей азам компьютерной грамотности идёт с большим трудом. Это я поначалу радовался тому, что приставленный ко мне Олег Кузнецов всё схватывает на лету, и на базе этого сделал далеко идущие выводы о том, что и с остальными всё пойдёт гладко. Не тут-то было.

Первая же попытка объяснить будущим конструкторам основы работы на персональном компьютере окончилась полным провалом. Epic Fail, как сказали бы завсегдатаи одного анонимного форума. Неважно, что этот ресурс не принято упоминать вслух. Всё равно он остался в будущем, а следовательно, можно считать, что умер. Так вот, возвращаясь к нашим пользователям, нельзя не отметить, что, несмотря на первоначальный провал, обучались они всё же лучше, чем некоторые конструктора на родном заводе. Самым сложным было объяснить людям основы работы на компьютере. Так, например, если принцип работы клавиатуры был более-менее понятен, то вот с мышью возникли большие проблемы. Далеко не все могли сходу провести параллели между движением манипулятора по коврику и перемещением курсора по экрану. На такие, казалось бы, мелочи уходила большая часть времени. Но как только человек начинал понимать, как правильно держать в руках мышь и какие кнопки нажимать на клавиатуре, скорость обучения резко увеличивалась. Даже не знаю, с чем это было связано. Тем не менее, данная тенденция не могла не радовать.

А в пятницу, то есть вчера, когда рабочий день уже закончился, и все командированные вернулись в барак, нас осчастливил своим визитом товарищ Сердюк.

— Товарищи, готовьтесь, — начал он после краткого приветствия, — завтра у вас будет сокращённый рабочий день до 13:00. А после этого вас расселят по квартирам заводских служащих.

— А по какому принципу будут выбирать кого куда заселить? — поинтересовался Саня у Сердюка.

— Согласно алфавитному порядку, в среднем по три человека на квартиру, — ответил капитан.

— Нет, так не пойдёт. Вот у нас с Алексеем фамилии даже рядом не стояли. А нам бы хотелось попасть в одну квартиру, — запротестовал Бондарь.

— Ладно, посмотрим, что можно сделать, — отмахнулся от него Сердюк.

В общем, в конце концов, мы с Саней и Лидой добились того, чтобы нас поселили вместе в находящийся недалеко от бараков пятиэтажный дом. Именно его мы видели с Саней во время нашей первой прогулки по Сталинграду.

Для того чтобы в субботу не тратить лишнее время на упаковку вещей, мы занялись этим в оставшееся до сна время.

— Лёха, а ты помнишь, что мы завтра идём в кино, а потом на танцы? — спросил меня Бондарь, складывая в сумку джинсы.

— Помню, как же не помнить. А ты Лиде сказал?

— Конечно, сказал. А ты почему спрашиваешь? К Свете поприставать хочешь? А не староват ты для неё?

— Ну, не знаю, как я, а вот ты точно староват, пень трухлявый.

— Между прочим, от пня слышу. Забыл, кто тебя танцевать учил, пока никто не видел?

— Помню-помню, и всячески благодарен вам с Лидой за науку. Но вот за старого могу в глаз дать.

— Леха, ты чего, в загул что ли решил податься? Ты смотри, тут нравы не такие как у нас. Если что, в самом лучшем случае, по морде схлопочешь, а в худшем, так и жениться придётся, — Саня даже передёрнул плечами от этой ужасной перспективы.

— Ужас какой. Пока не женат, и жениться не собираюсь. Да и кажется мне, что сильно ты преувеличиваешь, Саня. Вон, почитай любые мемуары, да там все старались ППЖ обзавестись.

— Ну ты сравнил божий дар с яичницей. Это же война, да и ППЖ далеко не у всех были, а в основном у комсостава. И женились потом многие на них. А тут, — начал перечислять Бондарь, — во-первых, сейчас мирное время, во-вторых, эти студентки-первокурсницы далеко не те девушки, которые на фронте были. Может я и утрирую, но имей ввиду, руки лучше не распускать.

— Понял, — ответил я. — ладно, давай лучше вещи собирать.

Упаковка вещей не заняла много времени, благо было их всего ничего, а новыми шмотками в Сталинграде мы обзавестись ещё не успели. Да и не очень-то и хотелось честно говоря – всё-таки за прошедшие годы мода несколько изменилась. Хотя, скажу честно, местная одежда меня поначалу заинтересовала. Но, после того, как мы с Саней по совету Сердюка посетили ателье готовой одежды с целью приобретения неброского костюма дабы не выделяться из толпы, весь интерес пропал. Первоначально планировалось, что в ателье пойдём только я и Бондарь, но стоило Лиде прослышать, куда мы идём, как она поставила нам ультиматум – либо идём все вместе, либо она с нами больше не дружит. Что ж, пришлось идти втроём.

Пока Альберт Моисеевич, а именно так звали портного, общался с Лидой, тот час же загоревшейся идеей заказать себе новое платье, я с удивлением рассматривал мужские брюки унылого серого цвета с застёжкой на боку. Покрутив их в руках, поворачивая так и этак, и пытаясь понять, в чём тайный смысл делать ширинку на таком экзотическом месте как бедро, но, так и разгадав этой загадки, положил штаны на место. В общем, с портным мы пошли на компромисс – он обязывался сшить по костюму из своего материала, но с учётом наших рационализаторских предложений. Правда с Лидой такого компромисса не вышло – девушка настояла на своём фасоне платья, и Альберту Моисеевичу ничего не оставалось, кроме как согласиться. И, что интересно, этот работник нитки и иголки после того, как выслушал нас, сразу же стал записывать всё то, что мы ему наговорили. Так что даже если мужская мода в Сталинграде не изменится, то вот женскую ждут большие потрясения… В общем, костюм должен быть готов только на следующей неделе, так что, новых вещей в моём гардеробе не добавилось а, следовательно, и сумка не увеличилась.

Закончив собирать чемоданы, мы с Бондарем ещё минут пятнадцать ждали Лиду. Наконец наша девушка вышла в коридор и сообщила, что полностью готова к переезду.

— Ну вот и хорошо, — сказал Сердюк, — идёмте на улицу. Машина для вас уже стоит у входа.

Обещанной машиной оказалась обычная полуторка с двумя лавками в кузове. Посадив Лиду в кабину грузовика, мы расселись в кузове и отправились к новому месту жительства, несмотря на то, что пешком до этого дома можно было дойти минут за пять – десять.

Грузовик въехал в нужный нам двор и остановился возле второго подъезда.

— Всё, товарищи, приехали, — сказал водитель, открыв дверь кабины и спрыгнув на асфальт, — давайте разгружать вещи.

Мы выгрузили сумки из кузова и, взяв их в руки, вошли в подъезд.

— Какой номер квартиры? — спросил Саня у Сердюка.

— Двадцать девятая. На третьем этаже.

Поднявшись по лестнице, мы оказались перед обычной деревянной дверью, выкрашенной в тёмно-коричневый цвет. Сердюк отпер дверь и, войдя в квартиру, сделал приглашающий жест рукой.

— Проходите, товарищи. Здесь вы будете жить до окончания срока вашей командировки, — по-моему чересчур официально сказал Сергей Валентинович.

— О-о-о! Здесь даже настоящая ванна есть! — раздался радостный вопль Лиды, которая не стала ожидать особого приглашения и сходу приступила к осмотру предоставленной нам жилплощади.

Мы решили не отставать от девушки и присоединились к осмотру. Немного погодя можно я мысленно составил небольшое резюме – нам досталась просторная двухкомнатная квартира с отдельным санузлом, кухней и маленькой прихожей. Удивили находящаяся возле входных дверей специальная гардеробная комната, двухстворчатые двери между всеми комнатами и керогаз на кухне. Честно скажу, что ожидал увидеть что-то более современное, типа привычной газовой плиты. Не скажу, что не слышал этого слова ранее, но керогаз я представлял себе как нечто среднее между синхрофазотроном и бармаглотом. На деле же выяснилось, что что-то типа двухконфорочной плиты, работающей на керосине. Ладно, пусть лучше так, чем вообще никак. Насколько я понял из разговоров, даже керогаз был чуть ли не хайтеком для местного населения – у многих дома продолжали стоять обычные дровяные печи. Мне бы очень хотелось сказать, что в нашем времени их никто уже использует, да вот только очень хорошо врезались в память поездки к родственникам в Грузию в 90-е годы. Тогда из-за перебоев с газом и электричеством "буржуйки" стояли в каждом доме.

Маленькую комнату тут же оккупировала Лида, а мы с Бондарем разместились в большой. После того, как первые восторги поутихли, ещё бы, после барака это жильё казалось чуть ли не дворцом, Сердюк распрощался со всей честной компанией, мотивируя это тем, что ему надо ещё проверить как заселились остальные харьковчане.

— Леша, Саша, — обратилась к нам Лида, — если вы не против, я займу ванну на полчаса.

— Да какие проблемы. Иди купайся, конечно же. Мы после тебя.

— Спасибо. Тогда я хотела бы вас попросить об ещё одном одолжении. Не могли бы вы нагреть мне утюг к тому времени, когда я искупаюсь? А то надо вещи погладить к вечернему мероприятию.

Тут надо внести небольшое уточнение. Дело в том, что из-за отсутствия всякого подобия нормальной ванной комнаты в том бараке, где мы жили, вещи для стирки мы отдавали в прачечную. Их там нам возвращали глажеными, но после переезда в нормальное жильё, они, естественно помялись. Поэтому желание Лиды погладить своё платье было естественным, тем более, что в числе вещей, находившихся в квартире, мы нашли утюг с инвентарным номером, который следовало нагревать на печке перед тем, как приступать к глажке.

— Блин, Лёха, ну вот скажи мне, почему нельзя было взять с собой нормальный электрический утюг? — начал возмущаться Саня, — там же нет ничего военного. Ну, подумаешь, он работает от сети 220 Вольт, так его переделать можно на раз.

— Ты знаешь, подозреваю, что среди тех, кто составлял списки запрещённых предметов для вывоза с территории области, стоит форменный бардак, вот они и не стали заморачиваться, а тупо забанили все электроприборы. А может и правда нельзя утюги вывозить. Кто его знает. Тефлон там, пластик всякий. Может опасаются, что технологии попадут в руки вражин. Не знаю в общем.

— Да оно то понятно, вот только, боюсь, что далеко не все командировочные это одобрят. Ну я, допустим ладно, привык в походных условиях жить. А если девушка какая, к работе с устаревшими узлами и агрегатами непривычная? Что ей делать? Тем более, сам знаешь, девушкам помимо утюгов с электроплитами требуются всякие сугубо женские предметы. А где их брать, когда запасы из Харькова закончатся?

— Честно скажу, не знаю, Саня. Да мне как-то и в голову не приходила эта сторона проблемы. Я ж мужик. Сам понимаешь, у нас таких проблем нет.

— Во-во, нет. А ведь это только одна из самых маленьких проблем, которые стоят перед нашим руководством. Честно тебе скажу, не хотел бы я оказаться на их месте.

— И не говори. У меня бы на месте Лаврентий Палыча уже бы, наверное, мозги закипели.

— Ладно, проехали. Пойдём на кухню, утюг греть и поесть чего-нибудь приготовим.

Я начал чистить купленную накануне картошку по цене 4 рубля за килограмм, что по сравнению с ценами в Харькове, было довольно таки дорого, а Бондарь тем временем занялся приготовлением салата.

— Странная какая-то картошка, мелкая вся, — удивился я, — такое ощущение, что крупной вообще нет.

— Ну а чего ты хотел? В Харькове и земля плодородная, и удобрения используются, да и более чем 50 лет непрерывной селекции новых сортов дают о себе знать. Вот и получается, что наша картошка больше. Зато это точно росла без всякой химии. Экологически чистый продукт, блин.

— Чистый-то он чистый. Вот только больше от этого картошка не стала, — скептически ответил я.

— Ладно, забей. Тем более, не такая уж она и мелкая – сделай скидку на то, что в Сталинграде земли глинистые и особо крупной она здесь даже в нашем времени не была. И вообще, лучше мелкая, чем вообще никакой. Так что, чисть давай быстрее, мне её ещё жарить.

Лида вышла из ванной как раз к тому моменту, когда Саня снимал с керогаза сковороду с жареной картошкой картошкой на сале.

— Да вы, я смотрю, времени зря не теряли, — сказала девушка, — уже и поесть приготовили.

— А ты как думала? За то время что ты там плескалась, не то что поесть приготовить, съесть и ещё раз проголодаться можно, — ответил я.

Мы сели за стол и с помощью бутылки местного вина отметили наш переезд в более комфортабельные условия. Больше пить не стали из-за того, что нам ещё предстояло культмассовое мероприятие через пару часов, а проверять как местные власти относятся к пьяным потомкам как-то не хотелось.

После позднего обеда или раннего ужина, не знаю даже как правильно сказать, Лида отправилась в свою комнату готовиться к танцам, а мы, в свою очередь кинули жребий на то, кому первому идти в душ. Первому выпало мне.

Ванная комната представляла собой помещение размером примерно полтора метра на два. Под потолком было два застеклённых окошечка формата А4, выходящие соответственно на кухню и туалет. Сама же ванна была непривычной формы – где-то от середины в ней начинался уступ высотой на половину самой ванны, образовывающий место наподобие кресла. В чём его тайная суть я так и не понял, ведь для сидения можно использовать решётку из досок, которая тут же и стояла, ну а для того, чтобы полежать, размеров ванны явно не хватит.

После душа я освободил помещение Бондарю и, одевшись в некое подобие выходного костюма, пошёл к Лиде.

Наша девушка уже успела переодеться в нарядное платье и теперь с сосредоточенным выражением лица наносила на себя боевую окраску.

— Лид, смотри не перестарайся. А то затмишь всех местных красавиц, придётся тебя потом отбивать у аборигенов.

— Бабушку свою поучи. И без тебя знаю, куда идём.

— Ну, смотри, я тебя предупредил. Нам особый выпендрёж ни к чему.

— Между прочим, по сравнению с местными красавицами я вообще буду без косметики, — оставила за собой последнее слово Лида, — так что не переживай.

Наконец вся наша честная компания собралась и выйдя из дому в 18:00 пошли в сторону заводских проходных, которые мне уже успели поднадоесть. Через 15 минут мы должны были там встретиться со Светой и её подругами, которые и должны были нас проводить в парк на танцы.

Света в окружении стайки подруг уже ждала нас на условленном месте. Девушки были одеты достаточно просто и по меркам XXI века очень скромно – льняные платья чуть ниже колена и босоножки, несмотря на то, что на улице был сентябрь. Впрочем, погода стояла тёплая, да и Сталинград поюжнее Харькова будет.

Поздоровавшись с девушками и представив им Лиду, мы, предъявив охране наши пропуска, вошли на территорию завода, благо, неработающих на СТЗ в нашей компании не было.

— А многие у вас так путь сокращают? — поинтересовался я у Светы.

— Так практически все, кто живёт на нижних посёлках и работает на СТЗ. Не обходить же весь завод, — ответила девушка, — а в чём дело?

— Да ни в чём, собственно, просто не думал, что вот так просто на охраняемую территорию попасть можно.

— Почему просто? Очень даже не просто. Во-первых, без пропуска тебя всё равно никуда не пустят, а во-вторых, не стоит забывать о работающих на третьей смене. Так что, проходные работают практически круглые сутки. Единственное что, так это не стоит появляться в пьяном виде.

— Ну с этим вопросов нет. Пьянство, оно нигде не приветствуется.

Пройдя через завод, мы вышли через центральную проходную, от которой, сквозь посёлок СТЗ, шла улица ведущая к парку. Пройдя по ней метров семьсот, подошли к парку, из которого уже доносились звуки музыки. Отчётливо разобрать мелодию не получалось, но, судя по всему, играло танго.

Когда наша компания, наконец, добралась до танцплощадки, находящейся под открытым небом, оркестр доиграл танго и начал выводить фокстрот.

— Давай пока в сторонке постоим, посмотрим, как народ развлекается, — предложил я Бондарю.

— Ты чего, Леха, струсил? — удивился Саня.

— Нет, просто если это ваше танго я хоть и с трудом, но могу танцевать, то вот как под марш двигаться, понятия не имею.

— А вот оно, что. Так попроси Свету помочь, она тебя научит быстро, — подмигнул мне Бондарь, — Света, можно тебя на минутку, — обратился он к девушке.

— Да, конечно, — отвлеклась она от разговора с подругами.

— Понимаешь, тут у Алексея возникли непредвиденные трудности – человек оказывается совсем не знает современные танцы. Да и я честно говоря, кроме медленных танцев, других и не знаю. Не могла бы ты дать Лёше пару уроков?.

— С удовольствием. Пойдём на танцплощадку.

Честно говоря, я пожалел через минуту о том, что опрометчиво согласился на разучивание фокстрота – под насмешливым взглядом Бондаря пару раз наступил Свете на ноги, задел соседнюю танцующую пару и вообще чувствовал себя по-дурацки от всего этого.

— Знаешь, Света, я лучше и правда в сторонке постою, не буду доставлять лулзы местной общественности, — сказал я после того, как ненавистный танец закончился.

— Не будешь доставлять что?

— А ладно, ничего, забей.

— Лёш, вы с Сашей временами вроде бы говорите по-русски, но так, что я не понимаю ни одного слова. А про танцы, это ты зря. Для первого раза танцуешь очень даже неплохо. Пойдём лучше опять танцевать, тем более, что теперь танго играет, а его, как я понимаю, танцевать ты умеешь.

На этот раз всё прошло гораздо более благополучно, чем с фокстротом. По крайней мере, на ноги я никому не наступал и двигался в такт музыке. Рядом танцевали Бондарь с Лидой, и насколько я мог заметить, танцевали не сильно лучше нас.

Спустя час, когда наши девушки немного устали и присели на скамейку отдохнуть, к нам подошёл представитель местной рабочей молодёжи, одетый по моде фильма "Место встречи изменить нельзя".

— Можно пригласить тебя на танец? — обратился он к Лиде.

— Нет, спасибо. Я устала и пока не хочу танцевать, — ответила девушка.

— Я сказал пойдём потанцуем.

— Слушай, друг, ты что не видишь, девушка танцевать не хочет. Пойди поищи себе кого-нибудь другого, — влез я в разговор.

— А ты кто такой? Исчезни, чтобы я тебя не видел. А девушка потанцует, а то пером пощекочу.

— Слышь, красавец, а ты не при##ел? — сказал я.

Ситуация была совершенно типичной для ночного клуба расположенного в любом из индустриальных районов Харькова типа ХТЗ, так что чем всё кончится, я уже практически не сомневался. Тем более, что краем глаза я заметил, что невозмутимо стоящий рядом Бондарь отдал свои часы подруге Светы и начал закатывать рукава.

— Шкач, отстань от нас. Эти ребята командировочные, и если с ними что-то случится, то отвечать придётся по полной программе, — сказала Света.

— Светка заглохни, — ответил абориген девушке, — Слышь ты, фраер, пойдём поговорим по-мужски, — это же мне адресовано, — Фалей, Матас, сюда, — добавил он куда-то в темноту.

Откуда-то материализовались два типа по внешнему виду точные копии нашего собеседника.

— Что тут у тебя, Шкач? — спросил один из них.

— Да вот видишь, Матас, фраера какие-то залётные девушке потанцевать со мной не дают.

— Тю… Мальчики не местные, правил не знают, сейчас их учить будем, — прошепелявил названный Матасом, засовывая руку в карман куртки.

Я не стал ждать пока этот товарищ достанет свой нож, или что у него там было в кармане и просто и без затей засадил ему ногой изо всех сил по яйцам. Матас тут же скрутился в бублик и выбыл из игры, а к драке присоединился Саня заехав по уху Шкачу и тоже выведя его из строя. С криком "Атас, ребята, наших бьют!", третий кинулся на Бондаря и получил ногой в корпус. Этот удар его не остановил, и Фалей попытался ответить, но тут схлопотал кулаком в висок уже от меня и на этом угомонился. Со словами "Ты куда родной?" Бондарь заехал ногой по рёбрам вставшему на четвереньки и пытающемуся отползти Шкачу, надолго отключив того от матрицы.

— Ребя, Шкача убили, — внезапно раздался рядом с нами истошный вопль, — бей фраеров!

Не успели мы оглянуться, как оказались в окружении довольно враждебно поглядывающих на нас личностей.

— Ну всё, Лёха, готовься, сейчас пойдёт жара. Начинаем процедуры нах, непрямой массаж головного мозга нах, через лицевой отдел черепа нах, — сказал Саня становясь рядом со мной.

— Милиция! Милиция! — послышались где-то рядом крики.

— Не успеют нах, — успел пробормотать Бондарь перед тем, как на нас кинулась пара самых смелых из обступившей своры. К счастью у нападавшего на меня противника не было ножа, и это можно сказать спасло мне жизнь, потому что я не успел полностью увернуться и удар направленный мне в голову попал в плечо, мгновенно выведя левую руку из строя. Выручил меня Саня, который успел вырубить нападавшего на него аборигена и заняться моим противником.

Вдвоём нам удалось справиться и со вторым врагом, но долго так продолжаться не могло – если Бондарь не получил и царапины, то моя левая рука очень болела, а с учётом того, что я ещё и левша, я стал скорее некомбатантом, чем бойцом.

Накалившуюся до предела ситуацию неожиданно разрядила пара выстрелов в воздух из пистолета.

— Всем стоять! Кто двинется, буду стрелять на поражение! — раздался очень знакомый голос, и перед нами появилась очень знакомая фигура в форме сержанта НКВД.

— Алексей, Саша, вы целы?

— Да ничего, все нормально, Олег, — ответил я Кузнецову, неожиданно оказавшемуся нашим спасителем.

— Значит так, до прихода милиции никто никуда не уходит, — продолжал командовать Кузнецов, — а дальше видно будет.

— Я сказал не уходит, значит и не уползает, — сказал Олег, наступая на руку пытающемуся шевелиться Матасу.

Дождавшись непривычно скорого прибытия милиционеров, мы ответили на заданные ими вопросы и вскоре были отпущены домой. Правда на этот раз мы шли без Светы и её подруг – их спровадили домой для уменьшения толчеи и соплей.

— Олег, скажи, ты как здесь оказался,? — поинтересовался я у сопровождающего нас Кузнецова.

— Да так… прогуливался рядом.

— Понятно, какие у тебя прогулки, — ответила идущая рядом Лида, — Сань, а часы твои где? — неожиданно спросила она у Бондаря.

— Да отдал кому-то из девчат перед дракой.

— Кому? У тебя же часы из нашего времени?

— Не помню, завтра надо будет у Светы спросить. Да не переживай ты так. Это же не электронные часы, так что завтра заберём.

— Саня, ну что за небрежность? — укоризненно сказал Кузнецов, — тщательнее надо быть, тщательнее.

— Я же говорю, нормально всё. Ты мне лучше вот что скажи, Лёха, тебе точно к врачу не надо? А то по руке тебе капитально зарядили.

— Не надо, Сань. Я чувствую, что всё же перелома нет.

— На твоём бы месте, Лёха, я бы не стал пренебрегать советами товарища, и всё-таки показался бы врачу, — поддержал Бондаря Кузнецов.

— Ну ладно, раз вы так настаиваете, то завтра пойду в заводской медпункт.

— Ну вот и отлично, — сказал Олег, — ладно, товарищи, я вас до дома проводил, здесь я вас оставлю, а дальше вы уже сами в квартиру подыметесь.

Предложение Олега мы не одобрили, а затянули к себе на огонёк выпить за переезд и нашего спасителя. Так что спать я лёг глубокой ночью думаю о том, что по сути Сталинград сороковых годов и Харьков двухтысячных не так уж сильно отличаются. Изменился только антураж, а люди какими были, такими и остались. Единственное, что я так и не понял, это почему на нас не накинулись всей сворой когда, была возможность. Ведь тогда у нас с Саней не было бы ни единственного шанса выстоять.

Сталинград. 15 сентября1940 года

М-да, вот и ходи на танцы с девушками. Одни проблемы потом. Утро началось с того, что я проснулся от боли в руке. Беглый осмотр показал, что в том месте, куда ударил местный гопник, красовался здоровенный синяк.

— Что, любуешься? — спросил Саня, — тебе к врачу надо было ещё вчера показаться, а не геройствовать.

— Да ты знаешь, вчера всё как-то воспринималось несколько по-другому.

— Ну да, по-другому, перед девчонками покрасоваться решил, вот и всё.

— Ну может быть и так. А знаешь, — сменил я скользкую тему, — вот, сколько я книжек ни читал про всяких попаданцев в другой мир и другое время, так там герой меньше чем десяток врагов за один раз не мочил. Причём, что характерно, всё время без последствий для себя. А тут раз по руке заехали, так вон, какой фингал образовался. Как-то не так я себе представлял.

— Ты что, раньше не дрался ни разу, что ли, раз так удивляешься?

— Нет ну почему, дрался, конечно. Вот только это было дома, в Харькове. И тогда в этом не было ничего необычного. А тут, вроде как стали персонажами дрянной фантастической книжки, и сходу такой фейл получился.

— А это просто автор забыл тебе чит-мод включить, вот и приходится отгребать.

— Наверное. Эх, попался бы мне этот автор, я бы ему такой чит-мод показал, надолго бы запомнил.

— И не говори. Только я думаю, что автором кроме тебя люди посерьёзнее интересуются. Ну не верю я, что перенос во времени области практически по периметру, да так, что граница переноса не прошла сквозь крупные водохранилища, был природным. Ну не может природа придерживаться административных границ.

— Угу, и я так думаю. Ну да ладно, не наше это дело. Да и не стоит болтать об этом. Честно говоря, мной СБХ уже раз из-за этого интересовалось. Ну, ты помнишь, я тебе рассказывал.

— Помню, помню. Кстати, по этому поводу, вспомнилось. Я когда вставал на учёт в Харькове, ваши местные очень дотошно спрашивали, когда я приехал, и интересовались людьми, которые могли бы подтвердить мой приезд. Возможно, уже тогда начали искать автора переноса.

— Встали уже, герои? — прервала наш разговор незаметно вошедшая в комнату Лида.

— А что нам кабанам, восемь утра уже. Пора вставать, — ответил Саня, — это разве что Лёхе тяжеловато, вон какой синяк на руке. Да и ты сама знаешь, что админы существа ночные, рано утром вставать не сильно любят.

— Ну да, ну да. Ты ещё скажи, что водители существа ночные. А тебе, Лёша, надо сегодня же к врачу показаться. Ладно, супермены, давайте одевайтесь, а я пока вам завтрак приготовлю, защитнички.

— Ты понял, Лёха, стоило тебе от гопоты отхватать, как Лида нам сразу завтраки готовить начала. Может, давай сегодня опять на танцы пойдём, по второй руке получишь, и будет нам счастье в виде трёхразового питания от Лиды.

— Я всё слышу. — донёсся голос девушки из кухни, — можете хоть головы себе порасшибать, но большего вы от меня не получите.

— Ну вот, — приуныл Саня, — даже помечтать не дают. Ну и ладно, будем и дальше в заводской столовой питаться.

Наш разговор прервала неожиданно громкая трель дверного звонка, зазвучавшая на всю квартиру.

— Кто это ещё к нам в гости пожаловал? — пробормотал Саня, направляясь к двери.

— Здравствуйте, товарищи, — услышал я голос Сердюка, — что же это вы вчера на танцполе устроили? Избили пять человек, да так, что один из них до сих пор в больнице в себя прийти не может.

— Товарищ капитан, — холодно ответил Бондарь, — если мы в чём-то виноваты, то хотелось бы услышать конкретные обвинения. А так, мы ещё вчера рассказали милиции, что произошло, и вины за собой не ощущаем. Это, простите, не наши проблемы, что у вас в городе простому человеку на танцы с девушкой сходить спокойно не дают.

— Никто и не собирается вас ни в чём обвинять, — пошёл на попятную Сердюк, — наоборот, ваше поведение заслуживает только похвалы. Тем не менее, товарищ Бондарь, вы совершили одну непростительную ошибку.

— Это какую же? — спросил всё ещё недовольный Бондарь?

— Хорошо, сейчас отвечу. Товарищ Бондарь, скажите пожалуйста, где в данный момент находятся ваши наручные часы марки "Orient"?

— Я их отдал вчера одной из девушек из нашей компании перед дракой.

— То есть, сейчас их у вас нет при себе?

— Нет. Девушки ушли почти сразу после того, как появилась милиция. А часы я забыл забрать. Сегодня хотел это сделать.

— Ваш поступок совершенно недопустим. Мало того, что вы передали постороннему человеку артефакт из будущего, так вы ещё и не проконтролировали его сохранность.

— Но ведь механических часов не было в списке вещей, запрещённых к вывозу из Харькова.

— Не было, но вы должны были сознавать, что даже такая вещь, попади она в руки врага. Даст ему представление об уровне попавших к нам технологий.

— Ничего не понимаю, — сказал я, — тогда раз уж это так опасно, почему ваше руководство пропустило такую ценную вещь?

— Не могу знать. Но за часами нужно было следить. Ладно, вот ваши часы. Радуйтесь, что ваша девушка не попалась щипачам. Иначе, найти бы что-то было бы очень проблематично. Ладно. Этот вопрос мы с вами решили. Теперь вы должны прочесть эти копии вчерашних протоколов и расписаться, — сказал Сердюк, доставая из планшетки машинописные листки бумаги.

Быстро пробежавшись по тексту, мы поставили свои подписи внизу документов и отдали копии Сердюку.

— Что же, благодарю вас товарищи за проявленную бдительность в выявлении враждебных элементов. А так же надеюсь, что впредь вы будете внимательнее относиться к своим вещам, — сказал капитан, собираясь уходить.

— Товарищ капитан, скажите, а что теперь с этими травмированными будет? — поинтересовался я.

— Думаю что ничего хорошего, — ответил Сердюк, — оклемаются и пойдут под суд. Особо церемониться никто не будет.

— Понятно, спасибо за разъяснения.

— Ладно, товарищи, свою работу я закончил и буду с вами прощаться. Впредь, рекомендую более осторожными и внимательными в общении с людьми, — сказал капитан, направляясь к выходу.

— Ну что? Понял, чем могло всё кончиться? — спросил я Саню, как только мы закрыли дверь за Сердюком, — нам ещё повезло, что твои часы нашлись.

— Не боись, Лёха. Это товарищ капитан нас на понт взять хотел. Если бы действительно они были так важны то хрен бы нам их дали из Харькова вывезти. Зуб даю, что местные гебисты на прочность нас проверяют. Так что, не боись. Хотели бы арестовать, давно бы сделали это.

— Ну да, конечно. Так нас и отдали местным товарищам. Мы ж это, засланцы из будущего и вообще крайне ценные кадры.

— Ага. Ты наверное забыл, кто сказал про то, что незаменимых у нас нет? Если будем сильно много выпендриваться, могут и не понять. Нам надо вести себя очень аккуратно – с одной если всё время будем делать всё, что скажут товарищи из СССР, то быстренько превратимся в самую обычную область Союза, а с другой, если очень круто будем гнуть свою линию, то РККА быстро совершит над нами экстериминатус.

— Согласен с тобой, Саня. Думаю, что Пилипко сам всё время ломает голову над этим, — сказал я, а затем, после минутной паузы, добавил, — и всё-таки не идёт у меня из головы тот пост на форуме в ночь перед переносом.

— Да ладно тебе, Лёха, может, обычное совпадение было. А ты вбил себе в голову непонятно что.

— Не знаю, Саня, не знаю. Слишком уж сильно совпало для обычного совпадения.

— Не бери в голову. Всё равно ты уже ничего не узнаешь. Тот, кто писал этот пост остался в другом времени и в другом мире. Сам же говорил мне, что этот мир немного отличается от нашего в мелочах.

Не знаю, к чему бы пришёл наш разговор, если бы нас опять не прервал дверной звонок.

— Неужели это Сердюк забыл что-то? — удивился я, направляясь к двери.

К счастью у входа в квартиру стоял не Сердюк, а чрезвычайно смущённая Света.

— Здравствуйте, — поздоровалась она с нами. А затем, не давая никому сказать ни слова, быстро-быстро заговорила, — простите за вчерашнее. Это я виновата. Не стоило вести вас в этот парк. Совсем не подумала про местных. И вот видите, чем всё кончилось. А ещё часы ваши. К нам сегодня утром из органов приходили. Интересовались, кому вы их отдали. Ещё раз простите за происшедшее.

— Света, да не волнуйся ты так, — сказал тоже немного смутившийся от слов девушки Бондарь, — ты ни в чём не виновата. Мы же знаем, что хотела как лучше.

— Хотела как лучше… — всё ещё сконфуженно ответила девушка.

— А получилось как всегда, — закончил я, — да не расстраивайся ты так. Всё хорошо. Проходи лучше в квартиру, мы как раз собирались чай пить.

— Спасибо за приглашение. Только у меня времени нет. Я собственно и зашла к вам, чтобы извиниться за вчерашнее, и для того, чтобы загладить свою вину пригласить вас в кино. У нас как раз сегодня новый фильм показывать будут. Мне удалось для вас достать три билета.

— Кино это хорошо. А что за фильм, если не секрет? — поинтересовался я.

— "Белое солнце пустыни" называется. Про басмачей. Только-только вышел. И знаете, что самое интересное? Фильм цветной! Ой, а вы что его уже видели? — спросила девушка, увидев наши физиономии.

— Нет, что ты. Мы его ещё не видели, — не стал разочаровывать Свету Бондарь, — и с удовольствием сходим с тобой в кино, — правда, Лёша? — добавил Саня, довольно чувствительно пнув меня по ноге.

— Конечно, сходим, — тут же добавил я, — а когда сеанс. Если не секрет?

— Так сегодня вечером в 20:00 начало.

В общем, с девушкой мы договорились о встрече в половину восьмого на том же месте, что и вчера. Затем всей компанией стали дружно уговаривать Свету остаться на чай. Это удалось нам только после того, как Лида пригрозила, что в случае отказа, мы просто не пойдём с ней в кино.

Наконец, оставив девушек в квартире пить чай и вести разговоры о своих женских делах, мы с Саней направились в заводской медпункт, расположенный возле центральной проходной.

— Ну, Лёха, что думаешь по поводу фильма?

— А что о нём думать? Смотреть надо. Хоть и в сотый раз, но мне он, честно говоря, нравится больше, чем местное кино.

— Да что ты такое говоришь? Есть же куча отличнейших фильмов, снятых в это время. Ты ещё скажи, что "Чапаева" не смотрел.

— Смотрел-смотрел. И понимаю я всё, что фильмы эти хорошие, но не на мой вкус.

— Эх, не понимаешь ты ничего, Лёха, в колбасных обрезках. Ну да ладно, твоё дело.

— Во-во. И я к тому же. Ладно. Пришли уже. Ты как, со мной зайдёшь, или на улице подождёшь?

— Я лучше на улице тебя подожду. Покурю заодно, — сказал Бондарь и полез в карман за сигаретами.

Я же, пожав плечами, открыл скрипучую дверь двухэтажного здания заводского медпункта.

В холле, если конечно можно употребить это слово, сидела пожилая дежурная медсестра, объяснившая, где находится нужный мне кабинет. Пройдя по коридору, увидел дверь с висевшей на ней табличкой с надписью "хирург", я постучался и дождавшись ответа вошёл в кабинет.

Быстро пройдя обследование у сухонького старичка, я получил на руки диагноз о том, что переломов и трещин у меня нет, а есть растяжение мышц, из-за которого руку стоит пока нагружать поменьше.

— Что сказали? Ампутировать руку по самые гланды? — первым дело поинтересовался Саня, как только я вышел из медпункта.

— Ты мне тут пошути ещё. Я тем сам ампутирую что-то. Будешь знать, как над честными людьми издеваться.

Дождавшись вечера, мы наконец-то смогли без приключений добраться до местного кинотеатра, который собственно и находился рядом с вчерашней танцплощадкой. Только теперь здесь было гораздо больше народа чем вчера, и все толпились возле входа в кинотеатр, где красовалась огромная афиша с изображённым на ней товарищем Суховым, азартно палящим из пистолета куда-то вдаль.

Нам даже пришлось повысить голос во время разговора, потому что из-за постоянных выкриков с просьбами продать лишний билетик, просто не было слышно собеседников.

— Света, а как тебе удалось добыть билеты? — сказал я девушке чуть ли не крича ей на ухо.

— У меня просто дядя киномеханик, вот через него и смогла, — после секундной запинки ответила девушка.

— А-а-а, понятно, — неопределённо сказал я, — хорошо, наверное, иметь дядю киномеханика.

Странно это вообще. Вроде бы и всё в порядке. Ну разве не может быть у простой советской девушки дядя киномеханик? Но с другой стороны, слишком уж это как-то сложно всё. Ни с того, ни с сего достать четыре билета на, без сомнения, самый ожидаемый фильм в городе, да ещё и в день премьеры. Уж очень это подозрительно. Ну не верю я, что Светин дядюшка специально для неё держал в загашнике пачку ненужных билетов. Ладно, хватит ломать голову. Мы идём в кино, а там дальше разберёмся по ходу пьесы.

Сам киносеанс мне показался несколько скучноватым. Видимо сыграл свою роль тот факт, что "Белое солнце пустыни" я смотрел уже далеко не в первый и даже не в десятый раз. Только пару раз пришлось пихать Саню в бок, когда этот друг не придумал ничего лучше, чем цитировать героев из фильма перед тем как они должны были сказать свои фразы. Хорошо хоть, что Бондарь говорил не очень громко и соседи его не слышали, а только шикали на нас, если Саня уж очень сильно начинал возмущаться из-за моих пинков. Нам ещё повезло Лида предусмотрительно усадила Свету рядом с собой, вполне обоснованно ожидая от нас похабных комментариев, так что можно было надеяться, что мы не сильно шокировали девушку.

— А ну утихомирьтесь, умники, — положила конец нашим разборкам Лида, — если вы сейчас же не прекратите, то я сама лично вышвырну вас из зала и оставлю вечером без ужина.

— Ладно, ладно. Прекращаем, — пошёл на мировую Саня. Но тут на экране началась знаменитая сцена с Верещагиным, в которой тот жалеет об отсутствии хлебушка и глаза у Сани подозрительно загорелись. Явно что-то придумал. Хорошо хоть замолчал и перестал отвлекать всех от фильма.

После окончания картины, когда на экране появилась надпись "Конец фильма" и зажёгся свет в зале, мы начали пробираться к выходу.

— Опять икра! Надоело! Ты мне хлеба дай! — неожиданно процитировал Бондарь.

— Ты это к чему вообще? — удивился я.

— Да так я знаю, что здесь всегда можно разжиться свежей осетринкой и икоркой чёрной. На берегу…

— Саша, милиция и комитет комсомола не одобрят общения с браконьерами, — осадила Бондаря Лида.

— Когда это останавливало любителей свежей рыбки к пиву? И тем более, некоторые честные люди сегодня по медпунктам были вынуждены ходить.

— Это я так понимаю камешек в мой огород, — ответил я, — ладно, фиг с ним, с медпунктом. А ты подумал, гений ты наш зоологический, о том факте, что как бы нет икры в середине сентября.

— Ой, а ведь точно. Совсем из головы вылетело.

— Ну-ну, а ещё говорил что местный, — ответил я и тут же заткнулся, увидев каким заинтересованным взглядом глянула на меня Света.

— Лёша хотел сказать, что ты ведёшь себя так, как будто знаешь тут всё лучше местных жителей, а таких простых вещей не знаешь, — пришла мне на помощь Лида.

Ночью, проводив Свету и основательно замёрзнув по пути домой, всё же на дворе сентябрь и ночи уже холодные, мы втроём сидели на кухне и, попивая горячий чай, обсуждали прошедший день.

— Знаешь что Саня, мы из-за тебя сегодня несколько раз чуть не спалились. Ну, вот скажи, нафига ты поперёд батьки в пекло полез? Это ж блин супер-новинка для аборигенов, а не кино. А ты его цитируешь. Ладно бы просто цитировал, так нет, ты впереди паровоза лезешь. Что было бы, если Света услышала тебя? А твоё заявление про осетрину?

— Ладно тебе Лид, не кипятись. Ведь всё нормально закончилось. Нас никто ни на чём не поймал, и режима секретности мы не нарушили.

— Знаешь, Сань, — задумчиво ответил я, — секретность-то может мы и не нарушили, но вот Света явно не так проста, как кажется. Уж очень у неё всё легко получается. Хотя с другой стороны. Возможно это меня и глючит. Но всё равно, не верится, что она вот так просто эти билеты достать смогла. Да и потом, очень мы её интересуем, в особенности оговорки наши. Так что, я считаю, что с ней надо быть повнимательнее. Мало ли кто она такая на самом деле.

— Может, ты ещё скажешь, что моя встреча с ней была запланирована? — язвительно спросил Саня.

— Может и запланирована. Хотя вряд ли. Мы были первый день на заводе, и вряд ли кто-то просчитывал твои действия. А вот что было дальше, тут возможны варианты.

— Ладно мальчики. Давайте заканчивайте тут. Потому что завтра всем на работу, а время уже позднее. Да и спать очень хочется, — сказала Лида, — в общем, я пошла, и вы долго не сидите.

Проговорив ещё полчаса и не придя к единому выводу, мы с Саней тоже отправились спать, справедливо решив, что утро вечера мудренее.

Сталинград. 16 сентября1940 года

Начало ещё одной рабочей недели. Казалось бы, не первый день нахожусь в Сталинграде, но всё никак не привыкну к заводским гудкам с утра пораньше. Это тебе не Украина начала XXI века, где такой гудок только по праздникам можно услышать, по крайней мере у нас в городе так было. У меня они почему-то ассоциируются с Павкой Корчагиным, проблемами с позвоночником и хитрыми буржуинами. Видимо читанное в начале девяностых годов, в те времена, когда новая школьная программа ещё не была разработана, а старая упразднена, произведение Островского всё же повлияло на мою детскую психику. Вот было бы интересно, если бы Харьков не в 1940 год перенёсся, а в 1920 или там 1930. Ну да ладно, мне и тут проблем хватает.

— Ну что, Лёха, оделся? — отвлёк меня от мыслей стоящий на лестничной площадке Бондарь, — пойдём, а то ещё на работу опоздаем.

— Погодь, Саня, ща обуюсь и выходим, — сказал я завязывая шнурки на ботинке.

С этими ботинками интересная история приключилась. За пару дней до позавчерашней драки в парке, после которой рука до сих пор болит, я заметил, что левом берце начала отставать подошва. Всё бы ничего, но сети магазинов "Военный Стиль", в котором я и покупал ботинки, здесь не было, да и в ближайшие лет 70 появляться не собиралось. Следовательно, ни предъявить претензии, ни купить новые ботинки у меня ну никак не получалось. Поэтому, поинтересовавшись у Кузнецова Олега местонахождением ближайшей сапожной мастерской, я после работы направился искать отрекомендованного дядю Ахмета.

Поблуждав с полчаса по тому, что в моё время называлось бы частным сектором, я нашёл описанный одноэтажный дом, перед воротами которого была прибита вывеска с нарисованным дырявым ботинком и надписью "сапожник", сделанной видимо при активном содействии Капитана Очевидность.

Я постучался в ворота, и тут же услышал, как за забором начала лаять собака, причём, судя по тембру голоса, собака была совсем не маленькая. Скрипнула дверь, и мужской голос сказал "Хан, тихо!", после чего пёс замолчал. Затем дверная ручка в воротах повернулась, и в открывшихся дверях я увидел сморщенного невысокого старика азиатской наружности в тёплых штанах, ватнике и тюбетейке. В руках старик держал шило и сапожную дратву, что недвусмысленно говорило о его роде занятий.

— Чего тебе надо? — вместо приветствия сказал старик, который, судя по всему, и был разрекламированным Ахметом.

— Да вот, хотел обувь в ремонт отдать, — сказал я, как будто и так не была понятна цель моего визита.

— Обувь говоришь? Ну ладно, проходи в дом, покажешь свою обувь.

Я вошёл во двор, где меня тут же облаял сидящий на цепи Хан, оказавшийся здоровенной кавказской овчаркой.

— Ты его не бойся, — сказал Ахмет, заметив как я дернулся от неожиданности, — Хан не больно кусает, — и тут же рассмеялся своей шутке, продемонстрировав мне свой беззубый рот.

— Да я и не боюсь, просто пса жалко, такой красивый, а на привязи сидит. Ему бы на пастбище овец охранять, а он тут дом сторожит. Ему же тоскливо здесь, наверное.

Видимо я сказал что-то, что старик не ожидал услышать, но, тем не менее, это ему понравилось, потому что тон Ахмета сразу изменился.

— Правду говоришь, Хан свободу любит, но где мне ему эту свободу дать? Сам я старый уже, чабаном не могу быть. Сыновья мои в армии служат, тоже не могут им заниматься. Вот и посадил его на цепь, потому что по-другому не могу, — старик о чём-то задумался, но затем резко прервал свои размышления, спросив у меня, — так что там у тебя случилось?

Я рассказал Ахмету о своей проблеме и достал из свёртка ботинок, дабы продемонстрировать оторванную подошву. Но как только сапожник увидел обувку, то глаза его сразу загорелись, и он, буквально, вырвал обувь у меня из рук, начав пристально её рассматривать.

— Скажи, а где ты взял такие ботинки? — спросил, наконец, у меня Ахмет, оторвавшись от разглядывания подошвы.

— Где взял, там уже нет, отец. Прости, но точнее сказать не могу. Ты лучше скажи, сможешь починить быстро? И если сможешь, то сколько это будет стоить?

— Конечно, смогу, дорогой, завтра забрать можно будет. А стоить ничего не будет, ты лучше вместо оплаты принеси мне правый ботинок. Очень у тебя обувь интересная. Я с неё мерки хочу снять.

— Не вопрос, правый ботинок, так правый ботинок. Только не понимаю, чем тебе так обувь понравилась?

— Как это чем? По надёжности как сапоги будет, а кожи на пошив мало надо, и обмотки не нужны в отличие от обычных ботинок. Такую обувь покупать хорошо будут. И Ахмету спасибо скажут. Понял теперь?

— Теперь понял, отец. Принесу, не переживай.

Вот так, я сам того не желая, послужил катализатором внедрения попаданческих технологий в отдельно взятой сапожной мастерской. Хотя, по-моему, такая обувь уже должна существовать в этом времени. Но мне всё равно не жалко было Ахмету помочь, тем более, что он в этот раз денег не взял, а в дальнейшем пообещал обувь чинить гораздо дешевле.

Так что, теперь проблем с ботинками у меня не было, и закончив их шнуровать, я вышел на лестницу.

— Идём уже, и так опаздываем, — это уже Саня.

— Идём, идём. Не боись, успеем. Кстати, как думаешь, Свету мы сёдни увидим?

— Не знаю, Лёха, не знаю. А что это ты так увидеть её хочешь, влюбился что ли?

— Ты чего, Саня? С дуба рухнул? Да она же школота ещё для меня.

— Лёха, хватит уже на сленге говорить. Ты и так сильно выделяешься из толпы.

— Угу, но ты тоже за языком следи, сам не меньше выделяешься. А вообще, я хотел со Светой по поводу своих подозрений поговорить. Не верю я, что она крутая шпионка.

— Как увидишь, так и поговоришь. Ты главное не суетись, — сказал Саня, явно погрузившись в какие-то свои мысли.

Я не стал его отвлекать, и мы дошли до завода практически в полном молчании.

— Ладно, Лёха, давай на работу. Передавай там привет от меня Олегу, а я к себе покачу.

— Ну ладно, давай, — распрощался я с Саней и направился к себе в ВЦ.

Рабочий день прошёл на удивление тихо, разве что народ немного косился на мою забинтованную руку. Ну и ладно, пусть косятся, лишь бы не приставали с вопросами.

В обеденный перерыв я повстречал в столовой Бондаря, но тот снова был погружён в свои мысли и отвечал на мои вопросы вяло. В общем, явно что-то задумал. Но на прямой вопрос, так и не дал ответа.

Наконец, вечером, Саня подловил меня возле проходной и заявил сходу:

— В общем, есть у меня идея. Рыбки с икоркой очень хочется. Есть предложение смотаться в рыбные места.

— Саня, блин, мы же с тобой это только вчера обсуждали и пришли к выводу, что ну их этих браконьеров.

— Не боись, Лёха, не поймают нас. Тем более, что пол-Сталинграда так рыбку кушают.

— Хрен с тобой, Саня, пойдём, — обречённо согласился я, чувствуя подсознательно, что ничем хорошим эта затея не кончится.

— Лёха, всё зашибись будет. Рыбки достанем, Лиде сюрприз сделаем.

— Да ладно, Саня, я же согласился уже.

— Ну, вот и отличненько. Идём, тут с полчаса пешком топать не меньше.

— А ты хоть знаешь конкретно, куда идти надо?

— Знаю. На Рынок.

— Ты чего, с дуба рухнул? Какой такой Рынок? Вечер на дворе. Никто же торговать там не будет.

— Это ты с дуба рухнул, в сосну ударился и яблоками сверху присыпало. Рынок это посёлок так называется. В моём времени там микрорайон Спартановка находится.

— А, теперь понятно. Так бы сразу и сказал.

Дорога, по которой мы шли, проходила вдоль железки, затем через деревянный мост пересекала неширокую речку, которая как сказал Саня, называлась Мечетка и была в 2008 году, в отличие от 1940 года, почти полностью пересохшей. Сразу за мостом начинался нужный посёлок, особо не выделявшийся по сравнению с другими виденными мной районами города, за исключением большого количества рыбацких сетей, висящих на столбах.

— Ну что, куда дальше?

— Леха, вот ты на военке вроде был, а элементарных вещей не знаешь. А в уставе, между прочим, написано, что опрос местных жителей является одним из способов ориентирования на местности.

— Ладно, давай, ориентируйся на местности.

— Извините, вы не подскажите, где тут можно рыбки купить? — спросил Бондарь у проходящей мимо старушки.

Но старушка оказалась не разговорчивой, и кинулась от Сани как чёрт от ладана.

— Первая попытка зафейлилась, — сказал я.

— Лёха, сленг! Да и тем более, что сейчас ещё раз попробуем.

На этот раз Бондарь не стал подходить ко всяким старушкам, а в качестве жертвы выбрал вышедшего из-за поворота парня, который шёл навстречу нам, сильно нахлобучив кепку на голову и опустив взгляд в землю.

— Извините, вы не подскажите… — начал Саня, но тут парень поднял голову и мой товарищ резко замолчал посреди фразы, разинув рот от изумления.

— Да, слушаю вас, — начал было парень, но вдруг тоже замолчал и уставился на Бондаря.

В принципе ничего удивительного в этой встрече не было – ну подумаешь подошёл один мужик к другому и вопрос задал, за одним исключением – первый мужик был точной копией второго, разве что ростом повыше и сложением покрепче. И тут до меня стало доходить.

— Извините, а вас не Василий случаем зовут? — вкрадчиво спросил Бондарь у парня после того как, наконец, смог совладать со своей челюстью.

— Может и Василий, — ответил парень, — а тебе какое дело?

— Мне-то какое? — Саня явно перебирал в мозгах возможные варианты ответа, — а мне вот какое. Говорят ты, Василий, к жёнке чужой бегаешь сюда. Позором её покрыть хочешь. Мой тебе совет, бросай ты это дело гиблое, а то кончишь плохо.

— Да откуда ты такой умный взялся? — разозлился Василий, и недолго думая, без размаха заехал Сане кулаком в челюсть.

— Ах, ты ещё и дерёшься! Родственничков обижаешь! Ну, сейчас я тебе покажу! — рассвирепел Саня и дал Василию в глаз.

В общем, началась довольно самая обычная драка. Вот только я на неё среагировал не совсем обычно – я вместо того, чтобы начать разнимать дерущихся, стал ржать как конь, глядя на разборку дедушки и обожаемого внучка.

Не знаю, мой ли смех повлиял на драчунов, или женские крики "Милиция!" раздававшиеся из-за забора, но Саня с Васей, назвать иначе его язык у меня не поворачивался, резко прекратили драку, переглянулись. Затем внучек сказал деду сакраментальную фразу "Шухер! Драпаем!" и весёлая семейка рванула в сторону СТЗ так, что только пятки засверкали.

Я еле-еле догнал их аж за мостом, когда эти два гаврика остановились передохнуть.

— Вы чего, совсем с ума посходили? Придурки! Мало мне одного нервного, так он ещё и второго себе для компании нашёл. А если бы и правда милиция за нами погналась? чтобы мы им потом говорили? — меня переполняла злость на этих идиотов.

— Да ладно тебе, Лёха. Подумаешь, размялись и пробежались немножко, зато посмотри, кого я повстречал.

— Угу, вижу. Яблоко от яблоньки что называется. Вы ещё с ним на пару нажритесь и по бабам пойдите, вот веселуха будет-то.

— А ну прекратить! — рявкнул не выдержав Вася, — Хорош брехать. Рассказывайте, кто такие, и чего хотели. Только без выкрутасов.

— Ты не поверишь – хотели всего-навсего узнать, где тут можно рыбки купить. Ну не ожидал я, что тебя здесь повстречаю, — ответил Саня.

— Не верю я, что встреча случайная была. И откуда тогда знаешь, что я у бабы был?

— Не веришь и не надо, — обиделся Саня, — тогда не поверишь и то, откуда я про бабу знаю, откуда про Финскую кампанию знаю, да и вообще, много очень про тебя знаю.

— Саня, ты бы это. Рот бы прикрыл. Ты помнишь, какие подписки давал, когда сюда ехал? Сейчас сболтнёшь лишнего, так в лучшем случае тебя обратно упекут без права выезда. А в худшем к стенке.

— Пофиг, кто расскажет? Солдат спецохраны НКВД с кучей подписок или погранец? Оба, кстати, с УБэДэ.

— Не понял, а про спецохрану откуда знаете? — это уже Вася. Подобрался после слов Сани и явно не доверяет нам.

— Я вообще умный и много знаю. И думаю, что можно сказать.

— Ну смотри, Саня. Дело твоё. Если что, я тебя предупреждал, только не поможет отмазка эта в случае чего повяжут всех, если узнают.

— И что ты ещё знаешь? — спросил Василий тихо, машинально пытаясь дотянуться до несуществующей кобуры на поясе.

— Про Т-26 с генералом знаю. Про случай с эшелоном в Бологое… Мне продолжать?

— Ладно, положим, убедил. Знаешь ты про меня и правда много. А теперь говори откуда.

— А вот это, Вась, самое сложное в моей истории. Это всё ты мне рассказал. Только я в отличие от тебя, знаю что это за генерал, и что с ним потом стало. И знаю то, что ты непосредственно не видел – как тот генерал сам в бой ходил, а не только бойцов на плацу строил. Ещё вопросы, товарищ младший сержант?

— Да кто же ты такой?

— Внук я твой, Вася. Вот кто.

— Знаешь, что ты ври да не заговаривайся, у меня не то что внуков, детей даже нет.

— А вот именно поэтому я тебе и не советовал к той бабе больше ходить. Ты мне рассказывал, что проблемы у тебя потом из-за неё крупные были. Так что лучше брось её, пока не поздно, тем более, что жену свою, бабку мою то есть, ты пока не повстречал.

— Хорошо, допустим, внук ты мне, тогда откуда взялся на мою голову?

— Ну, взялся я, известно, откуда – из мамки. А если уточнять, то прибыл из города Харькова. Более конкретно, извини, не могу тебе сказать. И так тайну государственную разгласил. Да ты и сам не маленький, должен был слухи всякие слышать, так что сможешь сложить два плюс два. Ну а встретили мы тебя с Лёхой действительно случайно. Мы и правда рыбки хотели купить. Уж очень нам её захотелось попробовать.

— Слушайте вы, герои телепередачи "Жди меня", я жрать хочу, — прервал я столь милую беседу деда с внуком, который был старше него, — давайте определяйтесь, мы либо идём за этой долбанной рыбой, либо разворачиваемся до дому до хаты. А поговорить вы и по пути успеете.

— Ой, а чего это я? — спохватился Вася, — я же знаю тут дом один. Отличной осетриной торгуют. Пошли, возьмём пару рыбин.

В общем, нажрались мы в этот день. Нажрались так, что я так и не вспомнил, как домой попал. Смутно помню только, что песни под гитару орали, Саня деда своего обнимал, просил чтобы как внук родится, тот не ругал его за случайно подожженную собачью конуру, а потом мы втроём ужасно фальшивя и не попадая в ритм орали "Чёрного Ворона".

Сталинград. 17 сентября1940 года

— Цель вашего посещения Рынка?

— Да сколько раз повторять можно – за рыбой сходить решили. Уж очень нам её захотелось попробовать после просмотра "Белого солнца", — про то, что на самом деле мы хотели не только рыбки, но и икорки, я тактично умолчал.

— А какая цель вашей встречи с Василием Бондарем?

— Случайно мы с ним встретились. С-л-у-ч-а-й-н-о. Он от барышни знакомой шёл. А мы его спросили где рыбу взять можно. Ну не думали же мы, что натолкнёмся на деда Сани, то есть Бондаря. То есть… ну вы меня поняли.

— А про барышню откуда знаете? Тоже случайно?

— Нет не случайно. Дед, Василий то есть, Сане, когда он маленьким был, рассказывал немного про свою жизнь до войны. Саня, конечно, не был уверен, что дед к девушке ходил, скорее наобум брякнул. Но, как видите, угадал, — ответил я допрашивавшему меня третий час капитану госбезопасности.

Настроение у меня было крайне паршивым – мало того, что жутко болела голова после вчерашнего – после пива мы пили водку, а потом, если мне не изменяет память, догонялись ещё самогоном, но вот тут я не уверен. Так ещё и общение с Органами, представители которых заехали за нами на "Воронке" с утра пораньше, не добавляло позитива. И главное, никак не могу понять, как они так быстро нас вычислили. Вроде бы и не попадались на глаза никому. Видимо правду говорят, что у НКВД везде есть глаза и уши.

Как только нас доставили в застенки кровавой гебни, всех развели по разным кабинетам. Моим первым собеседником оказался сотрудник СБХ лет тридцати, представившийся Степановым. Он не стал тянуть быка за рога, а сразу в доступных дл понимания словах и выражениях дал мне понять, что крайне недоволен моим столь вольным отношением к сохранению государственной тайны.

Затем Степанов покинул кабинет и его место занял беседующий сейчас со мной капитан госбезопасности.

— Вы понимаете, что вы совершили тягчайшее преступление – прервал мои размышления капитан, — вы гарантированно заработали себе депортацию – это в лучшем случае, который крайне маловероятен. Но, скорее всего, в депортации вам будет отказано и ваше руководство переведёт вас под нашу юрисдикцию, и вас будут судить по нашим Советским законам, а по ним вы себе уже далеко не один год заработали – тут у вас и разглашение государственной тайны, тут и контрабанда запрещённых товаров…

— О чём это вы?

— А историю с часами уже запамятовали? В общем, незавидная у вас ситуация.

— Но? — капитан меня запугивал, и не скажу, что у него этого не получилось. Но, тем не менее, делал он это явно неспроста.

— У вас оказались хорошие поручители, — сказал капитан и раскурил сигарету. И где он их достал? Вроде бы сигареты только у харьковчан есть. Хотя, может, с ним Степанов поделился, или у Бондаря конфисковали. Кто их знает. Капитан, тем временем, выпустив длинную струю табачного дыма, от которого захотелось раскашляться, и произнёс, — Если бы не они, я бы сейчас с вами так не разговаривал. Есть один вариант, который позволит избежать наверняка известных вам ужасов лагерной жизни, — капитан сделал эффектную паузу. Наверняка, если бы он работал в театре, то был бы отличным актёром.

— И какой же? — пришлось спросить мне, так как допрашивающий меня не торопился развивать свою мысль.

— Вы с Бондарем действуете настолько безалаберно и так привлекаете к себе внимание, что это даже играет нам на пользу. Например, вчера только дурак мог не заметить сходство Александра и Василия. А то, как они подрались на улице… А следующая ваша выходка с пьянствованием в кабаке… В общем так. Вашей троице предлагается сотрудничество с органами государственной безопасности.

— Ну это я сразу понял. А что собственно делать надо?

— Пока ничего. Просто ведите себя так же, как и вели раньше. Рано или поздно, а такими темпами скорее рано, вы привлечёте внимание сотрудников интересующихся организаций. И вот тогда мы сможем использовать вас по полной программе.

— Простите, я не совсем понял.

— Что тут непонятного? Ваша задача сделать так, чтобы на вас вышли вражеские разведки и попытались завербовать. Этому не стоит сопротивляться, а наоборот – стоит всячески идти навстречу данному начинанию. Главное не переборщить и не спугнуть. Ну а когда вас вербанут, тогда сможем сливать на запад любую информацию, какую захотим.

— Но ведь её можно будет проверить?

— Каким образом? Конкретных данных о знаниях будущего у них нет. Сейчас охота идёт за любыми обрывками информации. А если ваши сведения будут подтверждены из других источников, то и вопросов лишних не возникнет.

— А вам не кажется, что всё это слишком сложно?

— А вот это уже не ваша забота. И вообще пять минут назад вы были обвиняемым по нескольким очень серьёзным статьям, а теперь уже начинаете нас критиковать. Вам не кажется, что это несколько неуместно?

— Прошу прощения. Так что мне сейчас нужно сделать?

— Сейчас вы подпишете бумаги, в которых сказано что вы добровольно и без принуждения согласились сотрудничать с нами, а затем я провожу вас в соседний кабинет, где с вами проведут предварительный инструктаж по вашей легенде, которую придётся выучить наизусть.

— А разве это не идёт вразрез с моими предыдущими подписками, данными в Харькове?

— Раньше об этом надо было думать. Желательно перед тем, как тайны государственные выбалтывать. Но раз вы сомневаетесь, то почитайте текст заявления. Там чётко написано, что действовать вы будете с ведома СБХ, и что наши службы действуют в данной операции совместно.

Капитан передал мне лист с заявлением, в котором, кроме того, что он уже мне сообщил, было написано, что я осознаю возложенную на меня ответственность, и что ознакомлен с возможными последствиями разглашения тайны. И в качестве приложения прилагался лист с описанием этих самых последствий.

Подписав документы, я передал их капитану, и тот после долгого изучения моей подписи сложил их в картонную папку, и посмотрел на меня:

— Ну вот. Замечательно, теперь пойдём к моему коллеге, который и будет дальше вами заниматься.

Мы вышли из кабинета следователя, который, согласно всем законам жанра, находился в подвале здания городского управления НКВД, и поднялись на второй этаж, где капитан завёл меня в небольшой, но сравнению с подвалом очень светлый кабинет, в котором находился стол хозяина комнаты, напротив него стояло несколько стульев для посетителей. На столе кроме набора для письма и печатной машинки находилось два телефона и казавшаяся чужеродной в данной обстановке обычная шариковая авторучка. Ну и завершал картину неизменный портрет Дзержинского.

— Ожидайте, — вместо прощания сказал капитан и вышел из комнаты.

Прождав минут пять я заскучал и начал рассматривать Феликса Эдмундовича. Потом мне это наскучило, и я, подмигнув портрету, закрыл глаза, попытавшись немножко подремать.

Видимо я на самом деле заснул, потому что не услышал, как в дверь вошёл мой таинственный куратор, а вместо этого, в сознание меня привела фраза, произнесённая знакомым голосом:

— Хорошо же вы вчера погуляли, Алексей, вот только зачем посуду в пивной побили?

Дёрнувшись, я открыл глаза и увидел перед собой улыбающегося Сердюка и не нашёл ничего лучше, как спросить:

— Какую посуду? Я ничего не помню.

— Да ладно вам, Алексей, всё вы помните, в тот момент вы ещё не были настолько пяьны. Впрочем, я не буду обвинять вас в этом, хотя стоимость причинённого ущерба и будет вычтена из вашей зарплаты, это даже и к лучшему. Вы делаете всё, чтобы создать в глазах постороннего наблюдателя образ ярого антисоветчика. А в данный момент именно это нам и нужно. Сначала, конечно, у нас не было желания вербовать именно вашу компанию, но ваш с Бондарем вчерашний поступок вывел ваши кандидатуры на первое место в списке.

— Да, что-то такое мне только что говорили.

— Вот и прекрасно, значит, вас уже примерно ввели в курс дела. У нас есть данные о кое-каких иностранных резидентах в Сталинграде, но сами понимаете, этих данных недостаточно. Поэтому нашей и вашей задачей является выход на немецкую, а желательно и английскую разведки с целью последующей дезинформации. Сейчас я вам дам папку с уже составленными материалами. Ваша задача изучить эти материалы и уметь их рассказать в общих чертах.

— Как это? Насколько в общих?

— Сейчас объясню. В общих, настолько, насколько вы помните историю вашего мира. Надеюсь, вам понятно?

— Да, теперь понял. Что ещё?

— Это, как вы понимаете, только малая часть. Первой вашей целью будет собственно установление контакта со шпионом. Впрочем, думаю, что он или она сам вас найдёт. Мы создадим для этого все условия.

— А что должен делать я?

— А вы с Александром и Василием Бондарями должны вести себя как и раньше – пить гулять, ходить за икрой – да не делайте такого лица, я прекрасно знаю, что вы на самом деле хотели на Рынке купить. В общем, ведите себя естественно. Изображайте радость от воссоединения семьи, если можно так сказать, хотя это скорее к Бондарям относится. Трепите языком, но в меру. Сейчас вы недовольный происходящим зажравшийся житель Харькова. Можете первоначальное поселение в бараки вспомнить тоже. Но и каждому встречному рассказывать про то, что творится в Харькове не стоит.

— А как мне с вами связываться?

— Вам лично со мной не стоит связываться чаще, чем это было раньше – это будет подозрительно. Но, тем не менее, с вами в скором времени свяжется наш агент, через которого и будет происходить дальнейшая связь.

— А как я узнаю агента?

— Он произнесёт пароль "вы похожи на одного моего друга". Ваш отзыв "На какого?" Агент ответит "На самого лучшего". Запомнили?

— Да. Запомнил.

— Хорошо, теперь повторите.

Я повторил пароли с отзывами, чувствуя героем глупого шпионского детектива. Сердюк видимо результатом остался доволен и начал со мной прощаться:

— Замечательно. Первый инструктаж вы прошли, теперь пойдёмте, я вас провожу до машины. Думаю, что ваши друзья уже заждались.

Мы вышли из кабинета, и, пройдя через служебный вход, оказались во внутреннем дворе, где уже стоял знакомый "воронок". Открыв заднюю дверь, я с удивлением обнаружил на заднем сиденье Саню, а на переднем Василия.

— Машина отвезёт вас домой к Василию, — на прощанье сказал нам Сердюк, — оттуда пойдёте пешком. И удачи вам.

После этого Сергей Валентинович захлопнул дверь, и водитель завёл мотор, выехал на улицу.

Поблуждав немного по городу, автомобиль остановился у ворот небольшого частного дома, где мы все и выгрузились.

— Идёмте, что ли, ко мне домой, раз уж здесь оказались, — Василий прервал молчание, которое длилось с момента посадки в машину.

— Идём. Веди, дедушка, — ответил Саня. А затем добавил, — интересно, как ты нас дяде Грине представишь?

— Что ещё за Гриня, — поинтересовался я.

— Дядя Василия. Дед к нему приехал жить после армии, — тут же ответил Саня.

— Слушай, ты хоть и старше меня, но я не посмотрю на это, а вспомню, что ты мой внук и на этих правах ещё раз тебе по морде съезжу, если не перестанешь умничать, — не выдержал Вася, — только попробуй что-нибудь при дяде сказануть, я тебя так отлуплю, что мало не покажется… внучок.

— Уймитесь вы, горячие финские парни, — уже я не выдержал, — Саня, действительно, хватит над дедом издеваться. А тебе Вась, стоит попроще к нему относиться. А то так вы ещё поубиваете друг друга однажды.

— Что ещё за финские парни, — насторожился Василий после моих слов

— Не обращай внимания, Вась. Это так такая поговорка в нашем времени есть. От одного фильма пошла. Лучше давай действительно подумаем, что дяде сказать.

— Да что сказать. Правду и скажем.

— Какую такую правду?

— Да такую, что с вами случайно на Рынке познакомился.

— А твоё с Саней сходство как объясним?

— Да тем и объясним, что из-за этого и познакомились. Ну мало ли на свете людей похожих существует? Вот и скажем, что такое необычайное сходство и подтолкнуло нас к знакомству.

— Васька, ну даёшь, сам бы в жизни не придумал, — похлопал деда по плечу Саня.

— Конечно, ведь самая правдивая ложь это та, которая является правдой, — сумничал я.

— А что ж ты Лёха, если такой умный, тебя НКВД загребло?

— Так не одного меня, положим, а и тебя тоже. Это во-первых, а во-вторых, знал бы где упадёшь, заранее соломки подстелил.

— Ладно, идём в дом, — сказал Вася и открыл калитку.

Мы прошли во двор, где тут же были облаяны местным двортерьером, но Василий сказал не обращать на него внимания и проходить прямо в дом. Поднявшись на крыльцо, парень открыл дверь в тамбур, или как он там правильно называется, не сенями же в самом деле, и пригласил нас проходить дальше.

Мы разулись и прошли в коридор, справа от которого находилась кухня, а слева и прямо комнаты.

— Давайте пообедаем, пока Гриня не пришёл, а то с утра во рту ничего не было, — предложил Вася.

— Отличная идея. Мы только за, — сказал я за всех.

— Вот и замечательно. Сейчас посмотрю, что у нас там есть. Вы пока на кухню проходите, а я в погреб сбегаю.

Мы с Саней прошли в двери и оказались на небольшой кухне, чуть ли не половину которой занимала вмурованная в стену плита, представляющая из себя гибрид русской печи и печки-буржуйки.

— Присаживайся, Лёха, — сказал Бондарь сев на стоящий возле стола табурет и указав рукой на соседний.

— Слушай Саня, а как тут вообще есть готовят? — задал я самый важный для меня на этот момент вопрос.

— Видишь печку. Её топят дровами, а наверх ставят кастрюли и чугунки с едой, — начал объяснять мне как слабоумному Бондарь.

— Что ты надо мной издеваешься? Я же не виноват, что такой девайс первые в жизни вижу, — возмутился я.

— Что вы тут снова спорите? — прервал мою фразу вошедший в помещение с кастрюлей в руках Василий.

— Да нет, ничего. Это я просто Лёху с местным бытом знакомлю, — ответил за меня Бондарь.

— Понятно. А я вам борщ принёс. Пока будет греться, прошу мыть руки, — и Василий указал рукой на висящий в углу самый обычный деревенский рукомойник.

Умывшись и усевшись за стол в ожидании того, когда борщ разогреется, я завел разговор о произошедшем сегодня.

— Насколько я понимаю, то, что сказал мне сегодня Сердюк, нас хотят использовать в качестве живца, — начал я, — поэтому и инфу дали для изучения, и координаты агента, который будет с нами сотрудничать. Интересно, насколько мы важны?

— Знаешь, Лёха, не хочу тебя расстраивать, но думаю, что мы не представляем особой ценности для шпионов.

— То есть как это?

— А вот как. Мы занимаем далеко не самые важные должности на заводе. К особо секретным сведениям доступа у нас нет. Да и вообще, с точки зрения иностранной разведки я бы сначала попробовал вербануть кого-нибудь другого кроме нас.

— Да, но зачем тогда устраивать весь этот цирк?

— Я и сам не знаю, но думаю, что не совсем всё так просто. Да и не стали бы нас вербовать с бухты-барахты только от того, что мы вчера Васю встретили и нажрались с ним. Думаю, что скорее наблюдение за нами велось не один день, а вчерашние события просто послужили поводом. Видимо, наши кураторы решили, что такими темпами мы и сами, без их подсказки, выболтаем всю нужную и не нужную информацию. Вот и решили взять процесс в свои руки, пока не стало поздно. А Вася просто не вовремя попал под раздачу. Вот поэтому всё и произошло так, как оно произошло.

— Хрен его знает, Саня. Твой вариант тоже возможен. Но, боюсь, что мы никогда не узнаем, как оно на самом деле. Так что давай не строить догадок, а решать, что делать дальше.

— А что решать? Определённых указаний нам не давали. Сказали только инфу полученную изучить да ожидать встречи с агентом. Вот и не будем бежать впереди паровоза и для начала поедим, тем более, что ещё чуть-чуть и борщ закипит. Вася, снимай его, пока не закипел.

Санин дед налил каждому по огромной тарелке борща, и разговор прервался сам собой.

Пообедав, прошли в большую комнату, примечательную тем, что со стороны кухни, в том месте где находилась плита, была лежанка. А что? Довольно удобно – от одной печи мы получаем и кухонную плиту, и тёплое спальное место. В условиях русской зимы незаменимая функциональность.

— Ладно, Лёха. Давай доставай что там у тебя в папке находится. Сейчас почитаем бумаги, что тебе дали, — сказал Бондарь.

Я развязал тесёмки и раскрыв папку увидел, что в ней лежала не очень толстая стопка отпечатанных на лазерном принтере листов формата А4. На первом листе было резюме этого доклада, из которого я выяснил, что в нём рассказывалось о жутких боях Великой Отечественной войны, о падении Ленинграда и Москвы, а также о том, что одной из составляющих победы в грядущей войне было массированное использование тяжёлых и сверхтяжёлых танков, частным случаем которых были многобашенные.

— Это что, всё правда? — удивлённо спросил меня Василий.

— Ты знаешь, по-моему правду с обманом так перемешали, что сейчас фиг поймёшь, где что, — ответил я.

— Лёха, нет, я конечно всё понимаю, но такого бреда я ещё не встречал. Что они там курили? Хотя нет, это уже не трава, это явно синтетика. Видимо товарищи из СБХ ею хорошо так поделились с НКВД. Иначе бы такой шизофрении тут не было бы напечатано, — удивился Бондарь, — Кто вообще в такое поверит?

— Саня, а ты подумай, а то, что вермахт завязнет на подступах к Москве, что Ленинград будет держаться 900 дней в блокаде, что Сталинград так и не смогут взять, всё это будет казаться меньшим бредом? Мне кажется, что сейчас любая грамотно сфабрикованная деза сможет пройти. Ведь точных данных о том, что было в нашей истории, у немцев нет. Ну, я, по крайней мере, надеюсь, что их нет. А так, если грамотно к делу подойти, то не только немцам, но и всем остальным так мозги запудрить можно, что не то, что на нас нападать не станут, но и сами репарации выплачивать предложат, лишь бы мы их не трогали.

— Не Лёха, не думаю, что последнее возможно. Уж слишком у нас после Финской репутация подмочена. Нас ничем другим, кроме как второсортной страной не считают. И не возмущайся, Вась, это действительно так. Поэтому, боюсь, что большой войны не избежать нам.

— Здорово, Вась – раздавшийся из коридора голос заставил Саню резко прекратить свои разглагольствования, — ты что, не сам дома?

— Здрасьте дядь Гринь. Это товарищи мои в гости зашли. Вот сидим, иностранную политику обсуждаем.

— Так познакомь с товарищами. Что ж они безымянные сидят.

— Да, конечно. Дядь Гриня – это Леха, это Саня. Лёха, Саня – это мой дядя Григорий.

— Можно просто Гриня, — прервал Василия дядя, — а что это твой Саня на тебя так похож? Уж не твоего ли отца работа. — хитро прищурился Григорий, заставив Саню напрячься.

— Нет, дядя. Отец тут ни причём. Мы, можно сказать, и познакомились от того, что похожи сильно оказались. Сами удивились этому вот и решили выяснить, не родственники ли. Но оказалось, что не родственники. — огорчённо вздохнул Василий.

— А почему это ты не на работе? — продолжил расспросы любопытный дядя.

— Понимаешь, дядь Гринь, перепили мы вчера крепко. А сегодня нам за это пилюлю крепкую выписали и по домам отправили с работы.

— Что вчера ты перепил, это много ума иметь не надо, чтобы заметить. А вот что тебя прямо так с работы домой отпустили, не верится мне. Темнишь ты, Васька. Ну да дело твоё. Захочешь сам расскажешь, а не захочешь, бог тебе судья. Ладно, не буду мешать вам. Пойду покурю пока, — с этими словами дотошный дядя развернулся и вышел из дому.

— Васька, блин. Что ты несешь? Из-за тебя нас чуть не запалили. И кто? Дядька родной. В общем, не умеешь ты врать убедительно, — возмутился Саня, — придётся нам всё на себя взять. А пока, я считаю, стоит Гриню на время оставить и к нам на квартиру сходить. Там нашему разговору никто не помешает.

— Идём, так идём. Собирайтесь давайте. Только с дядей попрощаться надо будет.

Мы прошли в тамбур, обулись и вышли из дому. Первым что я заметил, был Гриня, сидевший на лавочке напротив крыльца и куривший папиросу, полностью погрузившись в какие-то свои мысли.

— Пойдём мы, дядь, — сказал Вася, — не будем тебе мешать. А я вечером вернусь. Так что, к ужину не жди.

— Иди-иди, — сказал Гриня, как будто и не заметив нас.

Выйдя со двора мы ещё некоторое время шли молча, и лишь отойдя на приличное расстояние от дядькиного дома, Вася сказал:

— Странный как-то Гриня сегодня. Раньше, когда товарищи ко мне в гости заходили, он совсем по-другому вёл.

— А я более чем уверен, что он меня за грехи молодости принял. Либо своей, либо брата своего, — заржал Саня, — вот и думает, чьим потомком я являюсь. Уж очень мы с тобой похожи. Васька, чтобы он в случайное сходство поверил. Так что готовься. Не отстанет от тебя дядя, пока ты ему более-менее вразумительную теорию не предоставишь. Потому что в то, что я твой внук Гриня ну никак не поверит. Да и нельзя ему этого говорить. В общем, думай, что дяде говорить будешь.

— Да чёрт его знает. Не решил пока. Пусть пару дней обходится тем, что ему уже сказали, а там придумаем что-то.

— Как знаешь, Вась. Но дядю в наши дела впутывать точно не стоит. Он человек уже не молодой, да и подписку о неразглашении с нас никто не снимал.

— Слушай Саня. Я что-то не пойму. Простым людям мы не можем ничего говорить о том, откуда мы в действительности, а шпионам всяким можем? — обратился я к Бондарю, — получается, что тайны мы только от простого народа скрываем. Как-то оно не очень хорошо.

— Во-первых не от простого народа, а для простого народа. Ты же не дурак вроде, Лёха. Понимать должен, что в конечном итоге все наши действия предназначены для дезинформации врага и подготовки к войне. А для этого можно и наличие в тылу целого региона из будущего засекретить от всех. Принцип меньшего зла, понимаешь?

— Угу, понимаю, философ, блин. Вот только тот факт, что мы твоим ближайшим родственникам врать должны, от этого лучше не становится.

— Да что с тобой сегодня такое? Вроде раньше я за тобой таких душевных страданий о слезе младенца не замечал. Не похоже на тебя как-то.

— А хрен его знает, Саня. Башка после вчерашнего до сих пор трещит, да и в НКВД меня аспирином не отпаивали. Вот как ты думаешь, чтобы было, если бы мы с тобой сотрудничать с ними отказались? — выдал я мысль, которая мне уже час не давала покоя.

— Знаешь, я думаю, что они такой вариант и не рассматривали даже. Есть у меня одно подозрение, что эти товарищи нас с самого начала на эту роль готовили. Уж очень много совпадений странных вокруг нас. А мы вчера нашей выходкой им все карты попутали. Вот товарищи и решили темп ускорить. Да и злые они были за такое нарушение субординации. Я, по крайней мере, на их месте точно бы злым был.

— Ещё бы, после такого дебоша, что вчера устроили. Даже сейчас приятно вспомнить.

Вот так, разговаривая, мы незаметно дошли до нашего дома. Зашли в квартиру. Я тут же кинулся ставить чай, а Саня с Василием остались в комнате изучать мои бумаги.

— Что я могу сказать, Лёха. Вся эта писанина, это конечно хорошо, но ей не хватает конкретики. Видно, что дезу ещё не до конца проработали.

— А что ты хотел, Саня? От нас точного знания истории и не требуется. Главное, насколько я понимаю, чтобы мы могли её в общих чертах нужному человечку рассказать. А где полную версию искать, думаю они и сами найдут.

— Это ты сейчас так говоришь. Ладно, поживём – увидим. Хорошо, что они хоть не написали, что мы проиграли войну.

— Идём на кухню, чайник закипел уже, — сказал я и направился разливать кипяток по чашкам.

— Слушай, а хороший у вас чай, — сказал Василий, выпив полчашки.

— А ты как думал? Это ещё из харьковских запасов. Жаль только, что здесь подобного я не видел.

— Лёха, а тебе не кажется странным, что ты восторгаешься Союзом, а чай пьёшь харьковский? — ехидно поинтересовался Васька.

— Знаешь, а ведь так просто на этот вопрос и не ответить. Я на самом деле думал об этом. И первое что приходит на ум, это пословица про "и рыбку есть, и куда-то сесть". Дело совсем не в чае, конечно… не знаю, даже как объяснить, — совсем запутался я и замолчал.

— Алексей, что-то ты совсем плох сегодня, — покрутил пальцем у виска Бондарь, — хватит чушь нести. Отдохнуть тебе надо.

— Да ладно, отдохну ещё. Тем более, что скоро Лида должна домой прийти. Хотелось бы её повидать, а то если засну, то она злиться будет. И так переживает за нас, наверное.

— Вот и неправда, не переживаю я за вас идиотов совсем.

— Лида? Как ты так тихо вошла?

— Очень просто. Вы так орали, что если бы даже квартиру грабили, то никто и не услышал. Я, понимаешь, переживаю за вас, волнуюсь. Думаю, за что это вас сегодня товарищи в форме загребли. Прихожу домой, а тут вы чаи гоняете, курите и непонятно о чём треплетесь. Совесть иметь надо. Не могли сообщить, что с вами всё в порядке? И что это вы за типа второй день за собой таскаете? А то вы вчера в таком состоянии припёрлись, что расспрашивать было безнадёжно.

— Лид, во-первых, мы действительно не могли позвонить. Нам вначале телефон не дали, а потом неоткуда звонить было, во-вторых, это вовсе не тип, а мой родной дедушка. Так что не надо его оскорблять, пожалуйста, — обиделся Саня.

— Пока что единственное сходство, которое я вижу между тобой и твоим "дедом" – это то, что у вас обоих морды побитые. Видимо, талант в неприятности попадать тебе генетически передался.

— Да кто ж знал, что знакомство так произойдёт. Мы ж вообще случайно встретились, — и Саня вот уже в который раз за день пересказал Лиде события вчерашнего дня.

— Знаете что, ребят. Пойду я спать, наверное, — перебил я Бондаря на полуслове, — с вами хорошо, но голова болит дико. В общем, до завтра. Вась извини, что я так вот бросаю тебя с этими двумя, но сидеть больше не могу.

Пожелав таким образом спокойной ночи, несмотря на то, что на улице ещё только начало темнеть, я завалился спать. И всю ночь мне снились кошмары в виде гигантских немецких многобашенных танков, против которых воевали не менее гигантские советские человекоподобные роботы, подключённые к розетке, единственным оружием которых были виброножи, способные вскрыть танк как консервную банку.

В общем, утром проснулся я хоть и без головной боли, но и сказать, что выспался тоже было нельзя.

Сталинград. 18 сентября1940 года

— Михаил Ильич, подпишите проект.

— Товарищ Степанов, — Кошкин от волнения перешёл на официальный тон, — вы же должны понять, что это полный бред и разбазаривание драгоценного времени и ресурсов, которых у нас и так нет.

— Я же вам уже в сотый раз говорю – ваше бюро будет заниматься этим объектом только номинально. Ни о каком воплощении в металле, не говоря уже о серийном производстве, не будет идти и речи. У нас и так нет свободных мощностей, для реальных нужд, не говоря уже об этом.

— Евгений Алексеевич, да поймите и вы меня. У меня, после того как Харьков провалился неизвестно куда, оставшихся в КБ людей можно перечислить на пальцах двух рук. Поймите же и вы. Я не могу даже одного человека выделить для этого. Мы и так на СТЗ зашиваемся. Сроки летят, а обязательства с нас никто не снимал.

— Михаил Ильич. Давайте так. Вы подписываете бумаги. Выделяете людей. Помещение им. И пусть они в этом помещении занимаются своими делами. Документацию мы и сами попробуем составить. В конце концов, вы должны понимать, что это не моя идея. Весь этот проект курируется с таких верхов, куда нам и доступа нет.

— Ну, положим, выше товарища Сталина верха нет, — позволил себе улыбнуться Кошкин, — но и вы должны понимать, что вся эта ваша затея должна идти не в ущерб нашей основной задаче. А она нам поставлена совершенно однозначно – Сталинград должен дать стране танки. А ваша затея для меня вторична. У меня, между прочим, не менее высокие подписи в приказе стоят, чем у вас. Так что, давайте действительно искать компромисс.

Кошкину уже изрядно надоело спорить с неожиданно нагрянувшим в город на Волге старым знакомым из Харькова Степановым. Неизвестно, какой факт повлиял на то, что сюда направили именно его, но нельзя было сказать, что Евгений не выполняет приказы своего начальства.

Степанов, прибывший в прошлый четверг, сразу взялся за дело. В этом ему также помогло то, что НКВД явно действовало с СБХ сообща, а Евгений Алексеевич сразу получил поддержку от этой организации, начав проводить в действие план по созданию дезинформации в отношении истинного положения дел на СТЗ. Для этого был запущен слух, что КБ Кошкина, тут Михаил Ильич грустно усмехнулся, прибыло сюда для дальнейшей модернизации танков Т-35 и БТ-7М, ранее выпускавшихся на Харьковском паровозостроительном. Собственно сейчас от Степанов требовал от Кошкина того, чтобы эта модернизация была не только на бумагах, но и хоть как-то на деле. Естественно, всерьёз этим никто заниматься и не планировал – хватало проблем с освоением Т-55, но видимость создать было нужно.

— Хорошо, давай свою бумагу. Подпишу её, — не выдержал Кошкин, — но учти. Всё это будет только формально. Нет у меня времени заниматься твоими игрушками. Ты и сам знаешь, какие здесь были проблемы в твоём варианте, когда Т-34 осваивали. А сейчас совершенно другая машина в серию идёт. Так что не могу тебе кроме этого ничем другим помочь. Рабочих разве что можно выделить для макетов твоих, но это тебе с Дулькиным и Сапожниковым говорить надо. Всё-таки они здесь главные, а не я.

— С этим понятно. Да и решился этот вопрос уже, на самом деле. Мне только с вами надо было дело утрясти.

— Утряс? Вот и замечательно. А теперь, извини, мне работать надо.

— Хорошо, Михаил Ильич, до свидания. — Степанов развернулся и направился к выходу. Но уже возле самой двери его окликнул Кошкин.

— Стой. Скажи мне, пожалуйста. А кто такой бред придумал – впихнуть на Т-35 башню от БМП? Да и вообще, кому пришла идея создать такого уродца?

— Понимаете, Михаил Ильич, — улыбнулся Степанов, — в нашем времени идея создания иной бронетехники уже давно будоражит умы всяческих любителей альтернативной истории. Вот мы и воспользовались, а точнее, творчески доработали, одну из идей, предложенных в Интернете.

— То-то я смотрю, что идея больно дикая.

— Ну, по-крайней мере, дальше завода этот зверёк не выедет.

— А ты не знаешь, какие планы относительно остальных Т-35?

— Точно не знаю, но думаю, что либо в учебку переведут, либо в переплавку отправят. Уж очень плохо они себя проявили во время войны, в отличие от тех же Т-28. Так что, извините, не будет у детища вашего завода большого будущего. Хватит с него и прошлого, проведённого исключительно на парадах и в ремонтных мастерских. Теперь по БТшкам. Несколько танков вам всё же придётся переделать. От этого никуда не уйти.

— Но где нам найти подходящие для них дизеля?

— Не волнуйтесь. Штук пять мы вам доставим из Харькова. А больше и не надо. Нам этого количества с головой хватит.

Сталинград. 18 сентября1940 года

Хоть сегодня удалось поспать нормально. Всё-таки здоровый сон это вещь хорошая особенно, если перед этим выспаться не получалось.

Проснулся я сегодня даже раньше, чем зазвенел будильник. Встал, умылся, оделся, растолкал Саню и Лиду, а затем отправился на кухню готовить завтрак на всех. В общем, самый обычный распорядок дня. Даже не ожидал, что так по нему соскучусь после событий последних дней.

— Как ты Лёха, живой? Рука твоя не болит? — поинтересовался Саня, сделав паузу в поглощении завтрака.

— Нормально. Честно говоря, думал, что хуже будет. А челюсть твоя как?

— Пойдёт. Главное что Васька мне зубы тогда не выбил. Что-то нет у меня желания знакомиться с местными стоматологами. А всё остальное заживёт.

— Это точно. Я в нашем времени к зубодёрам не очень любил ходить, а тут мне страшно подумать, как они лечат. Кстати, у деда твоего бланш капитальный. Не пожалел ты его, когда бил.

— Знаешь, Лёха, он мне хоть и дед родной, но нефиг было кулаками прохожих бить ни за что. Вот и схлопотал заслуженно.

— Ну, допустим, не такие мы уж белые и пушистые с тобой были тогда. Случайно его встретили, это да, было. Но ты сам стал к нему приставать, и дурными вопросами предка своего смущать. О как, я даже стихами заговорил, — умилился я, — так что получил ты совершенно заслуженно.

— Хватит вам уже по десятому разу обсуждать одно и то же. Что было, то было, — не выдержали Лида, — пейте чай лучше, да пойдём. Уже выходить пора.

Наконец с завтраком было покончено, и мы вышли из дому.

— Слышишь, Лёха, а тебе вчера не говорили, когда с нами на связь агент выйдет?

— Конкретную дату не называли, но думаю, что это произойдёт в ближайшее время. Кстати, ты Лиде ничего больше не говорил вчера по поводу нашей работы на госбезопасность? — поинтересовался я у Бондаря, после того, как мы разошлись с девушкой.

— Нет. Больше ничего. Не стоит ей в это встревать. Тем более, что она вроде как во всей этой заварухе и не участвует.

— Будем надеяться, что так оно и есть. А то после общения с товарищами из органов, начинаешь каждого встречного подозревать в том, что он тайный сотрудник НКВД. Знаешь, у меня ведь даже мелькнула мысль, что и деда твоего мы не совсем случайно встретили. Уж очень он нам вовремя под руку подвернулся. Прямо так вовремя что, буквально на следующий день, нас в оборот взяли. Уж очень это на рояль в кустах похоже.

— Не могу знать, Лёха. Но одно я тебе точно скажу – не знал Васька о нас до момента встречи. Это я тебе могу гарантировать.

— А о нас ему знать и не обязательно. Могли ведь и не напрямую через него работать.

— Кажется мне, Лёха, что ты слишком всё усложняешь. Ну кому мы нужны, чтобы из-за нас такую комбинацию проворачивать? Мы же по сути вообще никто. И значимости в нас нуль. Может конечно и не без палочки, но тем не менее – не того мы уровня полёта птицы, чтобы ради нас такое проворачивать.

— А вот не скажи. Предположим, нужно товарищу Сталину Харьков дискредитировать, вот он и воспользуется такими раззвиздяями, как мы. А что? Контрабанду нам уже могут пришить, в разглашении государственной тайны тоже обвинить могут. Я уже молчу про такие вещи, как пьянство и дебоширство. Правда, не уверен, что сейчас они наказуемы. Ты как, местный уголовный кодекс не читал?

— Откуда мне? Я, в отличие от тебя, историей так сильно не интересовался, поэтому не могу тебе ответить.

— Пофиг. Основную идею ты уловил. Любой выходец из 2008 года здесь, в Сталинграде, представляет из себя слишком большую важность, чтобы мы так просто могли всё списать на случайности. И вообще, мне кажется, что затевается очень крупная игра, в которой и нам отведена своя роль, — сказал я и тут же добавил, — а звучит-то как пафосно. Я говорю прямо как ходячий штамп из дешёвой фантастики.

— Штампы штампами, но в одном ты прав, Лёха – вести себя стоит осторожнее. Тут ты прав на сто процентов.

— Вот, и я тебе о том же. Ладно, Саня, давай прощаться. Я к себе пойду. Во время обеда увидимся.

Я поднялся к себе в ВЦ, предъявил пропуск стоящей на входе охране, которая несмотря на то, что видела меня уже не в первый раз, без документов пропускать не собиралась. Вошёл в комнату и первым делом расписался в лежащем на столике возле двери журнале посещений. Бюрократия конечно, но боюсь, что в данной ситуации без неё никак – систему электронных пропусков наладить здесь было бы проблематично. Причём, думаю, что проблема тут не аппаратная – фирм занимающихся подобными вещами в Харькове пруд-пруди, так что техническая возможность установить её есть. Скорее причина в том, что для работы данной системы пришлось бы выделять дополнительную компьютерную технику и обучать людей для работы с ней. А на это, видимо, идти не захотели. Посчитали, что круглосуточное дежурство на пары бойцов на входе и система сигнализации может решить все проблемы. Не знаю, может есть и ещё какие меры безопасности, но мне о них не известно.

— Здравствуй, Алексей, — отвлёк меня Кузнецов, — ты рано сегодня.

— Привет, Олег. Ты, между прочим, ещё раньше меня приходишь.

— Служба такая у меня – приходить раньше, а уходить позже.

— Понятно. Рассказывай, что там вчера было, пока меня не было.

— Всё тихо. Было пару вопросов по расчёту режимов резания на паре станков. Но потом без тебя смогли разобраться.

— А в чём проблемы были?

— Программа выдавала совершенно неадекватное время расчёта.

— Как вопрос решили?

— Оказалось, что в формуле не учитывался тот факт, что используемые станки очень изношены. Когда ввели поправку, то всё заработало.

— А как проблему выявили?

— Всё просто. Понесли карты техпроцесса в цех, а у них ну никак не получалось в указанное время уложиться. Вот и стали искать причину.

— Это хорошо, что нашли. Я боялся, что без меня тут завал полнейший будет.

— Бояться тебе надо было раньше, перед тем как с Бондарями водку кушать, — с совершенно невозмутимым лицом сказал Олег, а затем продолжил, как будто ничего не произошло, — нам Лида помогла очень. Без неё гораздо дольше бы разбирались.

— А к чему ты вообще… — начал было я.

— Ни к чему. Думайте в следующий раз, прежде чем что-то сделать, — перебил меня Кузнецов.

Если не считать этого разговора с Олегом, то работа сегодня шла в самом обычном русле – принесли данные по станкам, которые я должен был получить ещё на прошлой неделе, продолжилось обучение местных специалистов, которые в будущем должны были заменить меня. В общем, ничего экстраординарного. Хотя, у меня всё больше и больше складывалось впечатление, что из всех с кем я работал, Кузнецов был самым способным в сфере IT. По-крайней мере, когда я поставил ему виртуальную машину на своём компе и предложил заняться установкой FreeBSD, то он не отказался, а с энтузиазмом принялся за дело. А что? Человеку не развращённому виндой в принципе всё равно, с чего начинать обучение, так почему бы и не с фряхи? Тем более, что пока возможность у него для этого есть.

— Как идет прогресс? — спросил я у Олега, во время небольшого перекура.

— Фряху поставил. Теперь буду переходить к сборке ядра.

— Это хорошо. Я как освобожусь, помогу тебе. Но ты если что читай хендбук, там всё доходчиво написано.

— Я этот твой хендбук и не закрываю даже. Всё время приходится к нему обращаться.

— А как ты хотел? Я тоже так учился. Единственное, могу дать тебе совет, как можно внимательнее следи за правильностью синтаксиса. Я в своё время из-за невнимательности своей чуть было систему не запорол. Поэтому я тебе и предложил на виртуальной машине тренироваться.

Так и прошла первая половина дня. В обед сходили в столовую, но Саню застать там не удалось. Зато удалось повидать Акимова.

— Сергей Васильевич, не знаете, почему Бондаря нет? — поинтересовался я у него.

— Он сегодня весь день носился с идеями модернизации всего и вся. В конце концов, ему удалось заинтересовать пару ребят из цеха, вот они в порядке частной инициативы какой-то свой проект разрабатывают в нерабочее время.

— Понял вас. Спасибо. А вы не подскажете, как можно к вам позвонить?

— Подскажу, — и Акимов продиктовал номер телефона.

— Большое спасибо. Попытаюсь связаться с Бондарем после обеда.

— Алексей, ты только не сильно рассчитывай поймать его. Он сейчас, как и все мы, на одном месте не сидит, по заводу носится.

— Да, это не то, что у нас. Сидим весь день на одном месте.

— Ладно, Алексей, ты меня извини, мне идти надо.

— Да конечно, Сергей Васильевич. Извините за беспокойство, — распрощался я с Акимовым и пошёл к себе за столик, где на меня ехидно смотрел Кузнецов.

— Узнал, почему Бондаря нет? — поинтересовался у меня Олег.

— Акимов говорит, что Саню как обычно посетила идея-фикс, и он с ней как угорелый носится. Зная Саню, могу сказать, что пока он с неё не разберётся, то не успокоится.

— Знаешь, Бондарь не один такой. Ты вон, тоже, если вобьёшь себе в голову что, то пока не сделаешь, не уймёшься… Ух ты, глянь кто идёт, — резко сменил тему Олег, кивнув в сторону входной двери.

Обернувшись, я увидел нашу старую знакомую Свету, которая стояла у входа в столовую и явно кого-то искала. Увидев меня, она улыбнулась и, приветственно помахав рукой, направилась к нашему столику.

— Привет, Лёша, — чуть смущаясь, сказала девушка, оказавшись рядом со мной.

— Здравствуй, Света. Как здесь очутилась?

— Перерыв у меня сейчас. Вот и решила зайти в столовую. Тем более, что Лида говорила, что вы обычно здесь обедаете. А где, кстати она? Да и Саши не видно.

— В отделе Лиды сегодня у девушки одной день рождения, вот они и остались праздновать у себя. А Саня сейчас где-то в цехах бродит. Не получается у него пообедать вовремя. Так что только мы с Олегом сегодня за всех отдуваемся.

— Понятно. Передавай привет, как увидишь.

— Обязательно передам. Не волнуйся.

— А как рука твоя, не болит?

— Всё нормально с ней. Жить буду. Не переживай.

— Вот и замечательно. Я что хотела сказать, — перешла, наконец девушка к главному, — Не хочешь прогуляться сегодня вечером после работы.

— Не вопрос. С удовольствием. А во сколько?

— Часов в семь, думаю, будет нормально.

— Замечательно. А где встретимся?

— Давай возле заводских проходных.

— Годится. Приду, конечно.

На этом Света со мной распрощалась, оставив меня в раздумьях.

— Ты чего это Лёха? — спросил меня Кузнецов.

— Удивляют меня местные девушки. У нас в мире эмансипация всякая и феминизация, но и то, девушки далеко не всегда приглашают парней. Меня вот, ни разу не приглашали. Самому приходилось заниматься этим вопросом. А здесь вот так вот.

— Ишь ты какой, прыткий. Может девушка с тобой просто прогуляться хочет. От того, что её гложет чувство вины за понесённые тобой травмы.

— Э-э-э-м, так она же не виновата в этом.

— Это ты понимаешь. А она, может, ещё не понимает. И вообще, не стал бы я на твоём месте губу раскатывать.

— Да ладно, тебе. Я и не раскатывал.

— Ага, по глазам вижу, как не раскатывал. Ладно, Алексей, пей компот и к себе пойдём.

Действительно, что это я так отстаю от Олега. Он уже давно со своим обедом расправился. И на мою булочку со стаканом компота из сухофруктов поглядывать начал. А вот хрен ему, а не компот. Сам его выпью, хоть и не очень люблю сухофрукты, которые не в домашних условиях засушивались. Слишком от них дымом несёт по-моему.

Закончив с обедом, мы направились к себе на рабочее место, где я тут же начал вызванивать Бондаря. Это мне удалось сделать далеко не сразу, потому что Сани не было не месте. Но когда, наконец, я с ним созвонился, то договорился встретиться как обычно после работы возле проходной.

— Ну что, удалось с Бондарем договориться, — поинтересовался Олег после того, как я положил трубку.

— Да, получилось.

— Он не говорил, что там у него за запарка?

— Нет, я не успел спросить. Вечером узнаю.

— Понятно.

— Ладно, хватит отвлекаться. Ядро, я вижу, ты уже собрал. Теперь наша задача поднять доменный сервер на Самбе.

— А почему ты хочешь именно домены, а не рабочие группы?

— Я же тебе уже объяснял, что с точки зрения политик безопасности, использование доменов надёжнее. Тебе же проще будет централизовано хранить все учётные записи пользователей на одной машине, а не создавать на каждом компьютере по десятку учёток, — и я, забыв обо всём, начал зачитывать Кузнецову длинную лекцию.

Не знаю, насколько хороший из меня учитель, но Олег вроде бы даже что-то запомнил из того потока информации, который я на него обрушил. А вообще, если его интересует данная тема, то и мануалы может почитать, благо перед поездкой я, в числе прочего, захватил с собой всю свою подборку документации по администрированию, собранную за время работы по данной теме.

Вот так, незаметно, рабочий день и кончился. Я включил компьютеры, расписался в журнале о том, что покинул ВЦ, поставил комнату на сигнализацию и направился на проходную.

Бондаря ещё не было, и я от скуки стал рассматривать выходящих с территории завода людей, стараясь найти черты, отличающие их от моих современников. И чем больше я смотрел на этот человеческий поток, тем больше понимал, что нет никаких отличий. Более того, сама ситуация ничем не отличается от конца смены на каком-нибудь из харьковских заводов начала XXI века.

— Давно ждёшь? — спросил меня Саня, выйдя из дверей проходной.

— Минут десять. В любом случае, нам ещё Лиду ждать надо. А ты почему задержался?

— Есть у меня одна идея по поводу модернизации СТЗ-5. Вот и провозился весь день с ней.

— Понятно. Не боишься чушь какую-нибудь, сделать?

— Чего мне бояться? Занимаюсь этим в свободное время, если всё хорошо будет, то мой БТР на вооружение возьмут, если всё плохо, то на крайний случай попробуем шпионам как дезу толкнуть.

— Саня, ну какие шпионы? Ты так рассуждаешь, словно уже контакты с ними наладил. А между тем, кроме папки с инфой, которую им сливать надо будет при вербовке, у нас вообще ничего нет. Так что, на твоём месте я бы не торопился так гнать лошадей. Думаю, что всё-таки лучше было, если бы твоя самоделка оказалась удачной.

— Не поверишь, но и я тоже так думаю. В том-то и дело, что в голословную инфу из папок не поверят, а так подтверждение какое-никакое будет… Ладно, расскажи лучше, как у тебя день прошёл.

Я вкратце сообщил о том, что приходила Света и назначила мне свидание – не свидание, встречу – не встречу на вечер, чем заставил Бондаря удивлённо свистнуть.

— Надо же, как дело оборачивается. Сходи, конечно, развлечёшься как минимум.

— Я тоже так думаю. О, смотри, вот и наша Лида выходит.

Мы встретили Лиду и неторопливо пошли к себе домой, подшучивая друг над другом.

— Лёха, если со Светой встречаться не получиться, то дай ей хоть пару уроков высшей математики. Тебе всё равно, а девушке в учёбе пригодится.

— Отвали, Саня. Не собираюсь я с ней встречаться. Маленькая ещё она для меня.

— Ничего-ничего. Семнадцать лет уже есть, значит выйти замуж уже может. Так что не дрейфь. Погуляем ещё на первой межвременной свадьбе.

— Хотя бы и на такой. А у тебя вообще никакой.

— Ребята, может хватит вам ругаться по принципу сам дурак? — это Лиде надоело слушать нашу перебранку.

— Лида, ты же знаешь, что мы не всерьёз.

— Конечно знаю. Но и меру тоже стоит знать. Вам уже третий десяток каждому идёт, а всё как дети, не угомонитесь.

— Дык, а что тут такого? И вообще, ты должна знать, что мужики те же дети, только с большими причиндалами.

— Да по вам заметно, что вы оба как были детьми, так ими и остались. Подростки, блин. инфантильные.

— Повторяешься, Лида. Подростки, они по умолчанию инфантильные, если только что-то экстраординарное не произойдёт.

— Угу. Как, например, Великая Отечественная. И придётся этим подросткам вместо взрослых вкалывать по полной.

— Или так, или воевать, — не стал спорить с девушкой Бондарь.

Наконец, мы зашли домой. Хотя, почему, наконец? Тут ведь идти всего ничего от проходных.

Зайдя в комнату, я первым делом разулся и дал отдохнуть ногам после рабочего дня. Затем мы немного перекусили, попили чай и разошлись по своим комнатам.

Я глянул на часы и заметил, что настало время идти на встречу со Светой.

— Лёха, ты хоть зубы почисть, а то ещё станешь с девушкой целоваться, а у тебя, что называется, будет несвежее дыхание. Всё малину себе испортишь.

— Без тебя, знаю, Саня. Не маленький уже, не в первый раз с девушкой на встречу иду.

— А скажи, ты ей цветы дарить будешь сегодня? — ехидно поинтересовался Бондарь.

— Нет, не буду. Во-первых, у меня с ней не свидание, во-вторых, она не в моём вкусе.

— Рассказывай-рассказывай. Посидишь тут ещё немного, и любая девушка в твоём вкусе будет.

— Я ж не ты, чтобы кидаться на любой объект, оборудованный сиськами и не только сиськами, — отпарировал я.

— Ладно, иди уже. Потом расскажешь, как всё прошло, — примирительно сказал Бондарь.

Я набросил куртку и пошёл в сторону проходных. Благо, как я уже говорил, идти было метров 400 от силы.

Светы на месте ещё не было, и мне пришлось подождать ещё минут десять, пока девушка не подошла.

— Добрый вечер, Алексей, — поздоровалась она со мной.

— Привет, Света. Как у тебя дела? — ответил я фразой, ставшей банальностью в нашем мире.

— Всё хорошо. А у тебя как? — видимо, стоило один раз произнести "как дела?", как это стало заразным.

— Тоже всё хорошо. Сегодня практика в цеху была. Знаешь как там интересно? — и Света начала грузить полным описанием сегодняшнего дня, чем поставила меня в тупик.

— Свет, это всё очень интересно, но давай определимся, куда гулять пойдём? А как пойдём, так ты и продолжишь свой рассказ.

— Ой, а давай по берегу Волги пройдёмся. И идти не далеко, и красиво там сейчас.

— Давай не вопрос.

Мы направились в сторону реки, пройдя мимо нашего дома. Я ещё обратил внимание, что светилось окно на кухне. Видимо Саня с Лидой чаи гоняли.

Света продолжала щебетать о чём-то своём, я же слушал её в пол уха, залюбовавшись на вечернюю Волгу, по поверхности которой проплывал небольшой пароход.

— Слушай Лёш, а ведь ты похож на одного моего друга, — неожиданно пронеслась фраза в моём сознании.

— Чего-чего? — опешил я.

— Я говорю, ты похож на одного моего друга.

— На какого? — спросил я в прострации.

— На самого лучшего.

Харьков. 22 сентября 1940 года

— Лёш, тебе обязательно сейчас уходить?

— Конечно, Ань. Увольнительная заканчивается. Надо в училище возвращаться.

— Никак не привыкну к тому, что мы тобой только на выходных можем быть вместе.

— Аня, если бы не этот перенос, то мы бы вообще не познакомились. Сомневаюсь, что ты бы заинтересовалась судьбой лётчика, пропавшего без вести на втором году войны.

— Лёша, не начинай пожалуйста. Тем более, что в этот раз история идёт по-другому. Мы же с тобой познакомились.

Перед Алексеем мысленно пронеслись события последних трёх месяцев. Полёт над городом 22 июня, карантин в Ахтырке, знакомство, а затем бурный роман с медсестрой Аней. Перевод в Харьков для переподготовки в числе первой партии командиров. И вот он в городе, ставшим, благодаря Анне, ему родным. А ведь могло быть и так, что сейчас он был бы один.

Спустя неделю после перевода в Харьков, когда первые впечатления о городе уже улеглись и не вызывали того удивления, что было в первые дни, у эскадрильи Панова начались первые занятия на компьютерном авиасимуляторе. Нет, конечно, они не могли заменить лётной практики, но вот помочь в изучении основ новой боевой тактики могли.

Особенно запомнилось Алексею первое знакомство с историей Великой Отечественной войны, а точнее с первыми месяцами этой войны, когда авиация страны советов понесла свои самые большие потери за всю свою историю. Это просто в голове не укладывалось – как могучая и непобедимая могла растерять свою мощь за считанные дни? И наводило на нехорошие мысли, за которые по голове бы не погладили. С другой стороны, сам факт того, что сейчас эта информация не скрывалась, позволял надеяться, что генералитет в этот раз сделает исключение, и будет готовиться не к прошедшей войне, как делали это все и всегда, а к грядущей, и учтёт все те ошибки, за которые в другой реальности заплатили миллионы жизней.

Собственно, первое занятие и было посвящено первому периоду войны в общем, и тактике советских бомбардировщиков в этот период. Особенно подчёркивался тот момент, что распыление сил по всем направлениям ни к чему кроме дополнительных потерь не привело.

Преподаватель, а им был пожилой мужчина с полковничьими погонами, в красках описал что происходило с вылетавшими самолётами без прикрытия истребителей. В подтверждение своих слов, он продемонстрировал через проектор немецкую хронику того времени, на которой бравые арийские пилоты расстреливали беззащитные русские бомбардировщики.

Зрелище было ужасающим. В какой-то момент Алексею даже захотелось напиться до беспамятства, настолько удручающее сложилось впечатление и такое сильное ощущение безнадёги и тщетности всех усилий в борьбе с фашистами. Но спустя пару минут, эта слабость прошла и появилась жгучая ненависть к немцам, которые столь безнаказанно себя вели летом сорок первого года.

Во второй части вступительной лекции полковник рассказал о дальнейшем развитии боевых действий, когда лётчики РККА уже набрали боевой опыт и смогли на равных воевать с фашистами.

Сталинград. 30 сентября1940 года

Утро началось как всегда неожиданно. По ставшей уже традицией привычке, Саня Бондарь побрызгал мне на лицо водой, и я с большим трудом и матюгами наконец-то раскрыл глаза.

— Вставай Лёха, нас ждут великие дела.

— Опять ты ко мне пристаёшь. Не хочу я ничего, — ворчал я спросонья.

— Лёха, ты ж вчера вроде не пил, и громче всех орал "хочу на полигон, хочу на полигон". Ну вот, радуйся теперь, сбылась твоя мечта.

— Ладно, Саня, спасибо, что разбудил. Ты прав, надо вставать.

Я встал, застелил кровать и стал одевать новенькую, полученную буквально накануне форму с петлицами младшего лейтенанта РККА. А вы как думали? Если уж едешь на полигон снимать испытания новой секретной техники, то и выглядеть должен подобающим образом. А тут вспомнили, что я ещё в Харькове получил звание младлея, вот оформили все бумаги и выдали форму со всеми прилагающимися причандалами. Саня ещё сокрушался, что товарищ Сталин не торопится погоны вводить, а то обмыли бы мои одинокие звёздочки. Ну да и ладно. Сей прискорбный факт не помешал нас собраться вчетвером с Кузнецовым и Акимовым и отметить сие действие, опуская в стакан с водкой кубики вместо звёздочек. К тому же в РККА приняли не только меня, но и Саню, который получил сержантские петлицы. Так что мы и его треугольники обмыли.

В общем, я оделся и встал перед зеркалом, поправляя пахнущую особым запахом новой кожаной вещи портупею.

— Вах, красавец, да. Был бы я девочкой, точно влюбился бы в тебя, — заявил Бондарь заглянувший в мою комнату.

— Иди-иди, гуляй отсюда, не мешай мне одеваться, — возмутился я.

— Лёха, а ты как к цветам относишься? — неожиданно спросил меня Саня.

— Ну, нейтрально-позитивно. Помогают добиться от девушек благосклонности. А что? — спросил я Бондаря, не понимая, в чём заключается подвох.

— Да так, я за тебя беспокоюсь. Боязно мне, что если ты и дальше будешь перед зеркалом вертеться, то в цветочек превратишься. Жёлтенький такой. Нарциссом называется. Придётся тебя тогда передать Лиде на попечительство. Будет он за тобой ухаживать. Поливать там, землю удобрять. А по праздникам будет пересаживать в парадный горшок и носить на демонстрации.

— А не пошёл бы ты куда подальше, — возмутился я.

На что Саня только радостно прогыгыкал и, напевая какую-то песенку, ушёл в ванную комнату бриться.

Вот жеж блин. Теперь ждать придётся, пока он не закончит все свои дела. А брился Саня всегда с чувством, с толком, с расстановкой. Короче, долго он брился, гад такой.

Наконец Бондарь закончил процесс соскребания щетины со своего фейса и уступил мне ванную. Я по быстренькому побрился, правда, на этот раз, довольно тщательно – втык от Кузнецова по поводу неравномерно гладкой морды пошёл мне впрок. Удостоверившись, что отдельно стоящих кустиков волос на моём лице не наблюдается, и удовлетворившись этим результатом, я поскакал на кухню пить чай с бубликами.

Выпив по поллитровой чашке крепко заваренного напитка и дежурно обсудив свежие новости, мы с Саней пошли на улицу.

— Ну что, не переживаешь за свой агрегат? — поинтересовался я у Бондаря, когда мы шли к заводу.

— А чего мне за него переживать. Я его проверил и перепроверил уже по 10 раз. Так что всё нормально будет. А ты за съёмки не волнуешься?

— Дык, чего мне волноваться. Камера и фотик заряжены. Ноут ежели что случится, запитаем от бортовой сети. Мы же с тобой позавчера эту систему тестили. А вчера я её установил в тягач и проверил. Так что, всё будет хорошо, ежели, конечно, форс-мажор какой не приключится.

— Лёха, ну какой может быть форс-мажор на полигоне? Там же всё проверено-перепроверено по сто раз. Безопасность будет на самом высшем уровне.

— Ты прав, конечно. Но что-то предчувствие у меня не хорошее какое-то.

— Брось, Лёха. Это, наверное, у тебя от недосыпания и с голодухи. Вот приедем на полигон, там и позавтракаем нормально.

— Угу, хотелось бы.

Мы подошли к проходной завода, возле которой стояли рабочие, торопившиеся на первую смену. Простояв в небольшой очереди, мы предъявили наши пропуска, и прошли на территорию СТЗ.

— Так, ты давай иди к Кузнецову, а я пойду в гараж за БТР.

— Хорошо, тогда подъезжай сразу к ВЦ. Там погрузим к тебе технику.

— Лады.

Распрощавшись с Саней, я вошёл в здание и, поднявшись на второй этаж, подошёл к ВЦ. Предъявив стоящим у дверей бойцам пропуск, я вошёл в зал, где уже находился Кузнецов.

— Доброе утро, Олег, — поздоровался я с сержантом.

— Здравия желаю, товарищ лейтенант.

— Что, издеваешься? Как водку вместе пить, так Лёха, а теперь здравия желаю. Сам же знаешь, что лейтенант я ряженый.

— Не ворчи, Лёха, — улыбнулся Кузнецов, — мы же на полигон едем. А там будет присутствовать высокое начальство. И ряженый ты или не ряженый, значения не имеет, раз петлицы носишь, то будь добр, соблюдай субординацию.

— Да понял, я понял. Ладно, давай, берём барахло и идём на выход.

— Подожди, а бумаги заполнить? Нам потом такой втык сделают, что мало не покажется.

— Хорошо, что там заполнять надо?

— Эх ты, лейтенант, — Олег укоризненно покачал головой, — учить тебя ещё и учить. На вот, распишись, я уже всё заполнил.

Я расписался в документах на вынос с территории завода ноутбука, цифрового фотоаппарата и видеокамеры. Затем мы с Кузнецовым взяли указанное в актах имущество и вышли из здания.

Несмотря на клятвенные заверения Бондаря в том, что ждать будет он нас, а не мы его, нам пришлось простоять минут пятнадцать, пока из-за угла не выехало его любимое детище, с которым он возился всё время. Я даже сначала протёр глаза от недоумения – настолько этот тарахтящий движком драндулет походил на знаменитый американский БТР М-113. Только шасси от СТЗ-5 говорило, что послужило базой для этой машины.

Тягач подъехал к зданию и остановился возле входа. Открыв водительскую дверь, из кабины высунулся Саня, и весело махнув рукой, прокричал:

— Чего стоите, залезайте.

Мы обошли машину и, открыв заднюю дверь, погрузились в этот эрзац-БТР. Внутри, вдоль бортов, были установлены лавки, оставшиеся ещё с оригинальной модификации машины. В крыше, по центру, был сделан люк, в котором, согласно замыслу создателя машины должна была устанавливаться турель пулемёта, сейчас отсутствовавшая. Вообще, было видно, что машину доводили в спешке, и особых удобств в ней не планировалось – эрзац он и есть эрзац. Да и раскачивало машину во время движения очень сильно.

— Саня, а где вы броню взяли? — поинтересовался я у Бондаря, перекрикивая шум двигателя.

— Так мы её и не использовали. Собрали корпус из неброневой стали. Ежели машина будет удачной, то уже и о настоящей броне задумаемся, а пока на скорую руку слепили это чудо-юдо для показа начальству.

— Это уж точно, что на скорую руку. Вы что ночью его красили? Уж очень сильно воняет.

— Да нет, несколько дней уже, как покрасили. Да ты не волнуйся. Открой люк, и дыши свежим воздухом. Всё равно нам главное до полигона доехать, а там ты и так всё время на улице будешь. Снимать кроме тебя некому. Все умеющие люди будут заняты.

— Это уж точно. Админ на испытаниях бронетехники не пришей кобыле хвост, — подколол меня Олег.

— Сам ты не кобыла бесхвостая, — решил я возмутиться, — вот обижусь, и хрен тебе покажу как пропатчить KDE2 под FreeBSD.

— Ты ж говорил, что KDE2 устарело. И четвёртая версия давно вышла, — невозмутимо ответил Кузнецов.

— Ишь, я ведь только мельком упоминал про это. Думал, что ты забыл уже давно.

— Работа у меня такая, всё помнить, — потупив очи, ответил Олег.

— Ладно, товарищи админы-НКВДшники, вы мне лучше скажите, ничего не забыли. чтобы нам не пришлось обратно ехать из-за какого-то кабеля или переходника.

— Не боись, Саня всё взяли, — ответил я.

— Ох, Лёха, что терзают меня смутные сомнения, что кабеля ты взял, а ноутбук забыл.

— Да ты в своём уме? — уже по настоящему возмутился я, — вот он твой ноутбук, в чехле лежит у меня на коленях.

— Шучу, я Лёха, шучу, — быстро ответил Бондарь, вообразив, что я собираюсь на него броситься с кулаками.

— Дурак ты Саня, и шутки твои дурацкие. Я могу забыть подарить девушке цветы на свидании, но про ноут я никогда не забуду.

— Оно и видно, что комп для тебя важнее девушек, — негромко сказал Саня, продолжая держать рычаги.

— Я всё слышал.

Может, для постороннего человека наше общение и показалось бы постоянной перебранкой, но мы все понимали, что это всего лишь шутки, и поэтому на подколки друзей ещё никто не обижался. Да и Олег, постоянно общаясь со мной и Саней, постепенно перенял наш стиль, и теперь участвовал в словесных баталиях на равных.

Тем временем, разговор затих сам собой и все о чём-то задумались. Не знаю, что пришло в голову Бондарю с Кузнецовым, но я вспоминал Харьков, не тот который был в тысяче километров от нас, а тот который находился в шестидесяти восьми годах впереди во времени. Или там уже находится тот Харьков, который исчез 22 июня? Не знаю, да и не узнаю наверное никогда уже.

Эх, что-то меня совсем мысли грустные одолели. Да ещё и тряска эта ужасная. Ладно нам до полигона добраться только и всё. А если этот тарантас на вооружение примут? Это же солдатам, то есть я хотел сказать красноармейцам, совсем туго придётся. Тут я вспомнил, что из-за подобных оговорок уже получил несколько раз по ушам от Олега, и только хотел повозмущаться по этому поводу, как сам не заметил, что уснул. Не помешала даже эта пресловутая тряска.

Проснулся от того, что в салоне стало необычайно тихо. Открыв глаза, я увидел Кузнецова открывающего заднюю дверь, или её лучше назвать десантным люком?

— О, Лёха, ну ты молодец, — сказал Бондарь, — только я тебя будить собрался, чтобы известить о прибытии, как ты и сам проснулся. Жаль, очень жаль. А то очень хотелось тебя водой полить.

— Я тебя сам когда-нибудь так оболью, что всю жизнь будешь воды бояться, и не то что в Волге, в ванной купаться перестанешь. Ты мне скажи лучше, это финишная остановка, или ещё ехать будем?

— Да нет, приехали уже. Выгружаться надо. А ты я смотрю, спишь так, что из пушки не разбудишь.

— Как будто ты этого и так не знаешь. Ладно, выгружаться так выгружаться. А никто, часом время не засёк, когда мы выехали с завода?

— Засёк, Лёха, засёк, — ответил Саня, — ехали мы ровно 2 часа. Ни больше, ни меньше.

— Во блин, ты же сам говорил, что тут всего тридцатник максимум, чего так долго-то?

— Лёха, ей богу, ты как вчера родился. Во-первых, вспомни, в каком времени мы сейчас находимся, и сделай поправку на нынешние скорости и дороги, а во-вторых, для совсем слепых уточняю – ехали мы в составе колонны авто- и бронетехники, а они никогда особо быстрыми не были. Ёлки-палки, у тебя же ВУС комвзвода по обслуживанию и эксплуатации автомобильной техники. Должен же такие простые вещи знать.

— Хватит придираться ко мне. Я тебе уже неоднократно говорил, какие в Украине военные кафедры, тем более, что я тогда о карьера военного задумывался меньше всего. Меня тогда больше девочки и компы интересовали. А то, чему меня тогда учили, в одно ухо влетело, а из другого вылетело. Теперь, к сожалению, вспоминается с большим трудом.

— А ну хорош болтать, парни. Выгружайтесь, давайте быстрее, — не выдержал Олег.

— Идём- идём.

Мы вышли из бывшего тягача на улицу, и тут я понял, какая же всё-таки отвратительная вентиляция была в этом драндулете – свежий воздух буквально вскружил голову, и даже вонь выхлопных газов дизелей мне показалась прекрасной по сравнению с тем, что творилось в десантном отделении.

Отдышавшись и придя в себя, я наконец-то смог рассмотреть всю нашу разношёрстную колонну поближе – первым шёл, грузовик с красноармейцами, которые уже успели покинуть его, следом за ним уже знакомый мне автобус с которого началось моё знакомство со Сталинградом, либо его брат-близнец, третьим был, судя по ходовой части, Т-55 с зачехленной башней, находящейся в походном положении, а вот за этим, знакомым мне, несмотря ни на что, танком, как раз перед нашим драндулетом, находился неведомый шушпанцер, оборудованный всё той же ходовой Т-55, бронерубкой в точности повторяющей таковую у ИСУ-152 и фирменным отличием всех шушпанцеров – дыркой, только не для ружья, а для орудия, ныне заткнутой какой-то болванкой, судя по всему символизирующей Д-25, если мне не изменяет память. Следующим шёл, как я уже и говорил наш переделанный до неузнаваемости СТЗ-5. За нами находились два бензовоза и эмка. Замыкал колонну ещё один грузовик с красноармейцами.

Пока я с открытым ртом рассматривал все эти чудеса танкостроения, из эмки вышел Акимов и твёрдым шагом направился к нам.

— Ну что, Бондарь, — сразу схватил он быка за рога, — смотри мне, не подведи. Раз сам вызвался сделать БМП, так теперь неси за неё ответственность.

— Не переживайте, Сергей Васильевич, я знаю что делаю.

— Хотелось бы верить, хотелось бы верить… Алексей, — неожиданно обратился ко мне Акимов, — вы готовы проводить съёмки испытаний?

— Так точно, — выпендрился я с ответом, — аккумуляторы заряжены, карты флеш-памяти очищены.

— Вот и отлично. Тогда заводите эту вашу "БМП" и езжайте вон на тот холм, — Акимов показал рукой на какой, — там вам будет удобнее всего.

— А как же испытания? — обиженно спросил Саня.

— Как-как. Каком кверху. БМП ваша идёт вне списка испытуемых машин, значит гонять её будем после того, как со всеми остальными разберёмся.

— Понятно, — разочарованно протянул Бондарь, — ладно, Лёха, поехали. Будем аппаратуру разворачивать.

— Саня, давай я пешочком пройдусь на точку, а тягач ты и без меня пригнать сможешь.

— Агащазблин, — получил я в ответ, — там твои камеры лежат, и отвечать мне за них в случае чего совсем не хочется. Так что давай, лезь в машину и не рыпайся.

— У, изверг. Ты лучше вентиляцию нормальную придумай в своей тарахтелке, а потом уже заставляй людей в душегубку этой кататься.

— Хватит вам уже, не выдержал Кузнецов, — скоро по тридцатнику обоим будем, а всё туда же, как дети малые.

— Олег, это мы не ругаемся, а вносим конструктивные изменения в аппарат БАБ-1.

— Куда-куда ты вносишь? — в один голос спросили Саня с Олегом.

— БАБ-1 – Броневик Александра Бондаря Первый, — с гордостью ответил я.

— Ты мне ещё за это ответишь, — сказал Саня, после того как стих хохот, — я тебе этого баобаба припомню.

Наконец, нам удалось выйти на необходимую точку и развернуть аппаратуру. Как оказалось, на этом же холме находился наблюдательный пункт для членов комиссии. Так что, мы оказались совсем рядом с большим начальством. Но рассматривать живых легенд отечественного танкомпрома было некогда – всё внимание было сосредоточено на съёмках.

Что я могу сказать? Т-55 после того как с его башни сняли чехол, оказался самой обычным танком, каких тысячами можно было увидеть по всему миру в наше время. Думаю, что скорее всего это и была машина из нашего времени. На прямой вопрос, что это за машина. Бондарь ухмыляясь ответил, что танк был разобран в Харькове, доставлен сюда в виде запчастей, и собран на месте уже местными умельцами. А вот самоходка представляла собой упрощённое шасси пятьдесятпятки и была собрана из местных деталей, исключая конечно некоторые ультра-высокотехнологичные, которые пришлось везти из Харькова.

— Ты почему ржёшь, когда о танке рассказываешь? — поинтересовался я у Сани.

— Да так, было тут пару нюансов, — загадочно ответил Бондарь, — потом расскажу, как с испытаниями закончим.

Ближе к вечеру официальная программа испытаний была окончена, и наконец-то высокое начальство уделило внимание Саниной машине. Первое мнение комиссии было весьма благоприятным – ещё бы! Такая замечательная возможность, внеся минимальные изменения в серийное производство тягачей, получить полноценную БМП. Но вот дальнейшие события несколько подкорректировали мнение высоких чинов. Нет, когда во время демонстрационной поездки за рычагами сидел Саня, всё шло более-менее нормально – машина хоть и шла чрезвычайно медленно и с жуткой тряской, но, тем не менее, шла. И когда за рычаги сел другой водитель-испытатель, поначалу всё шло нормально. Но вот когда он захотел эффектно въехать на крутой склон холма, то бывший тягач сначала долго сопротивлялся не в состоянии подняться на холм. Затем, водила, вместо того чтобы аккуратно съехать вниз задним ходом, решил развернуться на месте, и вот тут техника на выдержала издевательств над собой, и в знак протеста тягач сначала наклонился, а потом и опрокинулся на бок.

Такого удара судьбы Саня не ждал – все его труды пошли насмарку. Да и вердикт комиссии оказался однозначным – несмотря на нужды армии в подобных машинах, в том виде как сейчас, данный агрегат принят на вооружение быть не может.

— Саня, да забей ты. Подумаешь неудача. Это же не конец света, — сказал я Сане, когда мы вечером присутствовали на банкете в честь завершения первых испытаний, — Главное то, что у тебя опыт появился. Тем более, что ты и сам говорил мне, что всё это полумеры.

— Молодой человек прав, — сказал незаметно подошедший к нам Акимов, — не стоит разочаровываться из-за одной неудачи. Вы приехали на завод, считая что гораздо умнее своих предков. Стали пытаться продвигать сырой проект, но у вас не получилось. Не надо отнекиваться, я же понимаю, что это так. И я сам был точно таким же. Так что всё нормально. Первый блин всегда комом. Зато сейчас мы выяснили, что тракторное шасси не подходит для БМП. А тот факт, что вы по ночам работали, так у вас появился драгоценный опыт, который пригодится в проектировке новых машин. В общем, не отчаивайтесь и давайте лучше выпьем за успех наших новых САУшек. Тем более, что ваше предложение использовать в качестве временной замены Д-25 МЛ-20 рассматривается на самом высшем уровне.

Вот такой вот у нас получился день испытаний. Несмотря на неудачу с СТЗ-5, испытание прошли успешно, а это самое главное. Единственным минусом, на мой взгляд, было то, что отмываться от смеси грязи и мазута мне пришлось очень долго.

Москва. ХХ октября 1940 года

Танковые дивизии немцев рвались к Харькову, несмотря на все попытки РККА удержать их на старой границе. С другой стороны, попытки эти были вяленькими. Вермахт практически не встречал на своём пути новой техники, несмотря на то, что Верховное Главнокомандование точно знало о том, что у Советов имеются новые танки и самолёты. Был оставлен в тылу окружённый Киев, ещё сопротивлялись отдельные части и соединения, но многотонное остриё стилета со свастикой на рукояти уже находилось в непосредственной близости от сердца СССР, наследия потомков, доставшегося комиссарам по чистой случайности – отдельные немецкие части уже находились в считанных километрах от границы области.

И тут неожиданные фланговые удары новейших танков Советов, стоящих в резерве до последнего момента сломали клинок стилета, оставив в теле страны обломок фашистского лезвия размером в целую армию.

— Ваш ход, товарищ Жуков, — сказал Константин Рокоссовский, отрывая взгляд от монитора, — спасайте своего Гудериана.

— Товарищи, я думаю что ситуация и так ясна, — сказал Сталин, глядя в свой ноутбук, — немцы окружены, но далась нам эта победа дорогой ценой. Они увязли на подступах к Харькову, и думаю, что Гудериану придётся повторить судьбу одного фельдмаршала, которые, как известно, если и сдаются в плен, то только командирам Красной Армии, — все находящиеся в кабинете Вождя Народов, улыбнулись этой шутке. Но тут тон Сталина стал ледяным, и улыбки как рукой сняло, — Товарищи, это окружение далось нам дорогой ценой. Как правильно отметил товарищ Рокоссовский, фашисты слишком близко подобрались к Харькову. И наш уровень потерь был на недопустимо высоком уровне. Не говоря уже о том, что вы сдали врагу столицу Советской Белоруссии Минск, и оставили в окружении Киев. Враг не должен перейти старую границу. Так что, товарищи, будем воевать, пока воевать не научимся. Товарищ Рокоссовский, есть мнение, что на этот раз вам следует поменяться сторонами с товарищем Жуковым.

Сталин склонился над ноутбуком, но тут на экране появилось сообщение о том, что приложение выполнило недопустимую операцию и будет закрыто.

— У, щени деда, — вполголоса выругался Иосиф Виссарионович. Затем, нажал кнопку селектора, он произнёс, — товарищ Поскрёбышев, сообщите программистам, что опять не работает симулятор. Пусть займутся этим вопросом, — Сталин посмотрел на собравшихся в кабинете генералов и добавил, — товарищи, Я думаю, нам следует сделать небольшой перерыв. Продолжим через тридцать минут.

Дождавшись, пока генералитет покинет помещение, Сталин снова вызвал Поскрёбышева по селектору и сказал, что ожидающий в приёмной Берия может войти.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — сказал Берия, войдя в помещение.

— Здравствуй, Лаврентий. Как твои студенты?

— Хорошо, товарищ Сталин. То есть плохо, конечно. В лагере под Белгородом харьковчане смогли нейтрализовать целый полк буквально за несколько минут. Так что мы можем нейтрализовать наших "ястребов".

— Я смотрю, Лаврентий, ты времени зря не теряешь, даже лексикон у харьковчан позаимствовал. Смотри, не заиграйся.

— Товарищ Сталин, вы же знаете, что в той реальности после вашего… ухода я прожил совсем немного. Так что мне нет никакого резона строить самостоятельную игру.

— Ладно, Лаврентий. Что там ещё по студентам?

— Все данные в этой папке находятся, — Берия кивнул на картонную папку, с которой он вошёл в кабинет, — от себя же могу сказать, что на этот раз харьковчане переиграли сами себя.

— Это ещё почему?

— Дело в том, что у них студенты считаются самыми плохими солдатами. У всех проблемы со здоровьем, отсутствие желания служить Родине и ещё куча других проблем. А у нас же ситуация диаметрально противоположная – студенты самый прогрессивный социальный слой. Так что будет толк из наших курсантов.

— Хорошо, товарищ Берия. А как обстоят дела с новыми уставами?

— Проводим обкатку в тренировочных лагерях. Но пока рано говорить о каких-либо результатах. Итоги можно будет подвести только после окончания сборов.

— Не тяни с этим. С каждым днём времени остаётся всё меньше. Что с Англией? Вы связались с Черчиллем?

— Да, наши люди ведут с ним переговоры. Сэр Уинстон отчаянно торгуется, но обещает поддержку в случае своего прихода к власти. Гитлера он ненавидит гораздо больше чем нас. И ещё, товарищ Сталин, немецкий посол уже несколько раз намекал нам, о том, что Германия хочет получить доступ к Харьковскому Наследию.

— Они что нас за дураков держат? Неужели они считают, что мы можем купиться на такое.

— Товарищ Сталин, по имеющейся у нас информации, немцы готовы пойти на всё ради технологий. Разведчики сообщают, не исключены пиратские нападения на транспортные суда перевозящие Товар в САСШ. Пираты же, естественно, не будут иметь никакого отношения к немцам. Но вполне возможно, что это дезинформация, с помощью которой Гитлер хочет заставить нас пойти у него на поводу.

— Перепроверьте эти сведения. Слишком всё это похоже на двойную игру. Вполне может быть, что в этом замешаны наши друзья англичане. Так они отводят от себя подозрения и сталкивают нас с немцами. Попытайтесь ненавязчиво выяснить через Черчилля во время переговоров с ним. Можете даже торговаться о передаче технологий класса три.

— Хорошо, товарищ Сталин. Мы займёмся этим вопросом.

— Как обстоят дела с нашими восточными соседями?

— Мы прощупываем почву. Но, думаю, что они не рискнут нападать на нас при любом развитии ситуации.

— Ты уверен Лаврентий? Даже если немцы нападут совместно с британцами? Не делай поспешных выводов. Нам нужны точные результаты, а не гадание на кофейной гуще. Ладно, товарищ Берия, вы можете быть свободны. Занимайтесь поставленными задачами.

— Слушаюсь, товарищ Сталин, — сказал Берия и вышел из кабинета.

— Ну а мы займёмся нашим симулятором, — задумчиво пробормотал Сталин, и сообщил Поскрёбышеву об окончании перерыва.

Нью-Йорк. 7 ноября 1940 года

— Дамы и господа, мы рады приветствовать вас на открытии выставки достижений народного хозяйства Советского Союза, — начал свою речь посол СССР в США Константин Александрович Уманский, — к сожалению, в последнее время отношения между нашими странами были омрачены. Тем не менее, советский народ, в лице его мудрого руководителя, товарища Сталина желает, чтобы между нашими странами складывались исключительно дружественные отношения. И в целях укрепления нашей дружбы и торгового сотрудничества, я бы хотел провозгласить выставку открытой.

— Чего хотят эти русские? — спросил у своего соседа Алекса Мерфи Роберт Смит, один из полицейских оцепления.

— Не знаю, Роб. Судя по всему, желают продемонстрировать нам, какие они дружелюбные и миролюбивые. Но знаешь, я не доверяю этим комми. Только вчера они хотели завоевать весь мир, а теперь утверждают, что являются лучшими друзьями американцев. Слишком резкая смена курса, — ответил Мерфи.

— Помнишь мою сестру Луизу? Она ещё приезжала к нам на рождество.

— Помню, конечно. А что?

— Она работает на General Electrics. И по её словам, месяц назад к ним поступил огромный заказ из России. Говорит, что таких крупных контрактов у них ещё не было. Правда, ничего более конкретного она не сказала, но и это заставляет задуматься.

— Интересно. Кстати, ты не пробовал новые сигареты "Московские", с фильтром?

— Это те, которые во всех газетах рекламируют, что они единственные сигареты, которые могут предоставить доказательства защиты здоровья?

— Они самые. Я вот купил сегодня пачку. Решил попробовать. Никогда не думал, что русские могут табак выращивать, а уж тем более придумать что-то вроде фильтра для сигарет.

— И как?

— Непривычно. Наверное, самое лучшее слово, которое можно подобрать. Сначала хреново, а потом как обычные. Я сначала по незнанию решил фильтр раскурить. Потом разобрался, конечно, но первую сигарету испортил. А главное впечатление – табак в рот не лезет и послабее, чем обычные. Но, честно говоря, меня больше всего удивило то, что они действительно сделаны в СССР, а не где-нибудь у нас. Я скорее ожидал, что их у нас начнут выпускать Мальборо или Кент, например, но уж никак не Советы.

— Да уж, русские в последнее время буквально завалили рынок своими товарами. Кстати, не хочешь вечером в ресторан "Matreshka" зайти? Слышал, что у них есть блины с икрой и настоящая русская водка.

— Я тоже про это слышал. В нашем квартале буквально неделю назад один такой ресторан открылся. Судя по всему, эти Иваны решили этими Matreshka заполонить всю Америку.

— И не говори. А ведь идея буквально витала в воздухе. Ведь подобных сетей закусочных уйма. Но стоило создать что-то экзотическое с русским колоритом, как оно сразу стало очень популярным.

— Мало того, неделю назад по радио передавали, что открылся бутик, в котором продаётся исключительно одежда из России.

— Что там может быть интересного? Комми, небось, кроме своего sarafan и kokoshnik не носят ничего другого.

— Ошибаешься. Жена заехала в этот магазин позавчера по совету подруги.

— И что?

— Да ничего хорошего, — грустно вздохнул Роберт, — оставила там все наличные деньги. Еле на такси хватило. Теперь дома эти шмотки просто некуда девать. Хоть выкидывай или сам на улицу выходи.

— А одежда хоть хорошая?

— Ты знаешь, очень хорошая. И самое удивительное, я не представляю, откуда русские таких модельеров набрали. В тех платьях, что жена купила не стыдно и на Бродвей выйти. А какое там нижнее бельё. Я как Мери в нём увидел, чуть с ума не сошёл… А теперь скажи мне, ну как такое вообще возможно? Ещё вчера этих комми никто и знать не знал, а сегодня они законодатели мод чуть ли не во всех сферах. Не удивлюсь, что такими темпами завтра не они у нас, а мы у них будем машины покупать.

— Мерфи, Смит, хватит языками чесать! — прервал разговор неожиданно подошедший сержант Махоуни, — занимайтесь охраной, а не лясы точите.

Мерфи замолчал и обратил внимание на трибуну, на которой советский посол уже завершил свою речь и теперь вместе с мэром Нью-Йорка торжественно перерезал красную ленту, объявив тем самым выставку открытой.

Харьков. 2 декабря 1940 года

Этот день был очень важным для Андрея Николаевича Туполева. Ведь сегодня должно было совершить свой первый взлёт восстановленное ещё не рождённое его детище – Ту-95. Турбовинтовой стратегический бомбардировщик-ракетоносец. Эти слова так прочно засели в голове конструктора, что казалось, разбуди его среди ночи – первое, о чём он вспомнит, будет этот гигантский самолёт.

А ведь всё начиналось совсем не так. Сначала, три года назад, в конце октября 1937 года Андрея Николаевича арестовали по обвинению во вредительстве и шпионаже. Затем последовало обвинение в создании и руководстве "Русско-фашистской партией" и шпионаже в пользу Франции! Хоть бы страну поприличнее придумали! Ведь Туполев был знаком с авиастроением французов. Этими несуразными самолётами можно было только рассмешить. Уж лучше бы заподозрили в связях с Англией или той же Германией. Хотя нет, если бы это произошло, ещё неизвестно где бы сейчас был авиаконструктор.

Затем, 28 мая этого года, эту дату Туполев запомнил навсегда, Андрею Николаевичу вынесли приговор по четырём статьям уголовного кодекса и приговорили к пятнадцати годам тюрьмы, не считая последующего поражения в правах.

И находиться бы конструктору сейчас в закрытом ЦКБ-29, являющимся обыкновенной шарагой, если бы не одно происшествие, случившееся месяц спустя после вынесения приговора.

Точнее это уже потом Туполев узнал о том, что произошло в действительности. А тогда, 20 июля, сразу после завтрака к нему подошёл один из многочисленных охранников, именуемых в среде арестантов попками, и сообщил, что Туполева вызывает к себе руководитель ЦКБ полковник Кутепов, кабинет которого находился на том же восьмом этаже здания КОСОС по улице Радио, где и размещалось само ЦКБ-29.

В комнате Кутепова кроме него самого и руководителя Туполевского КБ майора Балашова, находился ещё один человек в форме с майорскими знаками различия.

— Гражданин конструктор, — начал Кутепов, — сегодня вам назначен приём у товарища Берия. Сопровождать вас будет товарищ Кожухов, — полковник указал рукой на молчаливого майора.

— По какому поводу назначен приём? — поинтересовался Туполев.

— По поводу вашего изделия N103, - коротко ответил Кожухов, — собирайтесь, мы сейчас выезжаем.

— Мне необходимо подготовить отчёт о ходе работ, — возразил Андрей Николаевич.

— На это нет времени и в этом нет необходимости, — сказал Кожухов, давая понять, что ждать не собирается.

Странно, но Туполеву показалось, что этот майор имеет гораздо большие полномочия, чем Кутепов. Полковник хоть и не выражал радости от того, что в подконтрольном ему ЦКБ-29 распоряжается залётная птица, но и не показывал признаков недовольства, или же тщательно его скрывал.

Оставив Кутёпова и Балашова в кабинете, Кожухов с Туполевым вышли из комнаты, и пройдя через несколько кордонов охраны оказались на улице.

Сидение в закрытом помещении и отсутствие физических нагрузок не самым благотворным образом сказывались на арестантах, и поэтому сотрудники шараги радовались любой возможности лишний раз размять ноги. Вот и Туполев, получивший от подчинённых прозвище "старик", хоть и не радовался предстоящей беседе с Берия, тем не менее, с удовольствием вышел из опротивевшего здания и подставил лицо ещё не жаркому утреннему солнцу.

— Товарищ Туполев, — Андрей Николаевич даже вздрогнул от неожиданности – так к нему работники НКВД не обращались со времён ареста, — прошу в машину.

Главный конструктор, чувствуя неясный для себя подвох, разместил своё не самое худое тело на заднем сиденье. В машину рядом с ним уселся Кожухов и приказал водителю трогаться.

Автомобиль довольно быстро доехал до здания на Лубянке, и вскоре Туполев оказался в кабинете Берия.

— Здравствуйте, товарищ Туполев, — начал разговор Берия, протирая пенсне, — что же вы стоите в дверях? Проходите, присаживайтесь.

От Туполева не ускользнуло то, как к нему обратился нарком. Обычно Берия вёл себя в разговоре гораздо более жёстко. Да и прошлый разговор с наркомом проходил далеко не в самой тёплой атмосфере.

Конструктор подошёл к столу, отодвинул стул с мягкой обивкой, таких у него в КБ не водилось, и без промедления уселся перед человеком, держащим у себя в руках власть над судьбой Андрея Николаевича в течении последних трёх лет.

— Слушаю вас, товарищ нарком, — сказал конструктор.

— Товарищ Туполев, — сказал Лаврентий Павлович, — говорят, среди конструкторов вашего КБ царит не самое лояльное отношение по отношению к Советской власти.

Туполев никогда не относился к робким людям, поэтому он не замедлил с ответом.

— Мои люди устали от постоянной работы и постоянного нахождения взаперти. Если вы хотите повышения производительности труда, то сотрудникам КБ необходимо обеспечить хотя бы возможность бывать на свежем воздухе.

— Мне кажется, вы забываетесь, товарищ Туполев, — разозлился Берия, — ладно, оставим это пока в стороне. Сейчас ознакомьтесь вкратце с этими чертежами, — нарком протянул конструктору внушительной толщины папку.

Андрей Николаевич радуясь тому, что смог избежать столь скользкой темы открыл папку и увидел находящиеся там сложенные чертежи. Развернув кальки, Туполев пригляделся в изображённую на них машину и обомлел – перед ним находилось его изделие 103. Вот только оно сильно отличалось от того, что было спроектировано в недрах КБ.

— Что это? — с удивлением в голосе спросил Туполев.

— Ваш самолёт. Изделие 103. Ту-2 если угодно, — ответил Берия.

— Но как? Ведь работа над этой машиной ещё не закончена. А вы даёте уже готовые чертежи. Да и будет ли она летать?

— Летать она будет. Вот, можете ознакомиться с фотографиями, — Берия достал из одной из папок на столе стопку фотографий и передал их Туполеву.

Конструктор ошарашенно просмотрел фотографии, на которых был изображён только что увиденный на чертежах самолёт. Вот только фотографиях была не одна машина, да и не производили они ощущения опытных образцов.

— Как это понимать?

— Товарищ Туполев, в результате неизвестного природного катаклизма к нам из будущего переместилась Харьковская область. Вместе с ней переместились и данные по развитию авиастроения на ближайшие семьдесят лет. Партия решила, что вам нет необходимости изобретать велосипед и пускать в серию сырую машину. Поэтому вам и были предоставлены эти чертежи.

— Так вот, — продолжил Берия, — вы должны максимально форсировать работы по Ту-2. Специально под ваш самолёт вам будет предоставлен строящийся с привлечением технологий из будущего в Омске завод, — нарком сделал паузу, полюбовался на отражающийся в линзах пенсне солнечный свет и, водрузив окуляры на нос, продолжил, — а сейчас вы должны выбрать наиболее ответственных товарищей из вашего КБ и отправиться в Харьков для изучения имеющегося у нас задела.

Пока Туполев переваривал кучу свалившихся на него новостей, Берия как бы между делом отметил:

— Как говорится в одной русской пословице: лес рубят – щепки летят. К сожалению, в разряд щепок на этот раз попали и вы. По вредительскому навету вам было выдвинуто ложное обвинение в том, чего не совершали. Но, к счастью, мы разобрались в происшедшем, и виновные были наказаны, — нарком замолчал, словно что-то вспоминая, — Теперь, после того, как ваше дело было пересмотрено, все обвинения против вас будут сняты. Поздравляю вас, товарищ Туполев, — окончил свой монолог Берия и протянул руку.

Конструктору ничего не оставалось кроме как пожать её. Всё же не стоит гневить тигра, находясь у него в логове. Поэтому Туполев не нашёл ничего лучше, как задать вопрос.

— Я свободен?

— Да. Но с некоторыми ограничениями. Из-за того, что наличие у нас целой области из будущего является секретной информацией, вплоть до окончания работ по объекту 103, ваша свобода будет ограничена. Тем не менее, товарищ конструктор, вы больше не являетесь заключённым. Всю вашу дальнейшую работу будет курировать товарищ Кожухов, и все проблемные вопросы можете решать через него.

— И вот ещё что, — словно вспомнив что-то сказал Берия, протягивая Туполеву несколько фотографий, — посмотрите ещё и на это.

Изображённый на фотографии самолёт поражал воображение своими размерами и необычной формой. Длинные стреловидные крылья, стремительный обтекаемый фюзеляж, четыре двигателя с двумя винтами на каждом – всё это было чуждым, но в то же время странно знакомым. Словно увидел дальнего родственника, вроде бы и не знакомого, но в то же время имеющего некоторые неуловимые черты лица, благодаря которым его можно мгновенно узнать где угодно.

— Что это? — уже в который раз за сегодня спросил Туполев.

— Ещё одна ваша машина.

— Нет, не моя.

— Ваша, Андрей Николаевич, ваша, — словно разъясняя непонятливому ребёнку школьную задачку, сказал Берия, — только сделана она будет позже. Вы посмотрите, в названии самолёта и фамилия ваша упоминается.

И правда, Туполев только сейчас заметил короткую надпись "Ту-95", находящуюся на фюзеляже самолёта.

— В Харькове четыре таких самолёта. Вам есть к чему стремиться.

Следующим врезавшимся в память Туполева эпизодом была первая встреча с красавцами Ту-95.

К сожалению, реальность оказалась гораздо хуже того, что он себе представлял. На территории харьковского авиационного завода стояло четыре разукомплектованных машины. На них было демонтировано много оборудования, лапшой висели кабели электропроводки, двигатели были сняты и находились на переборке. Как муравьи ползали по самолётам люди, что-то проверяя, ремонтируя, откручивая и закручивая. Отдельная бригада демонтировала из бомболюков, как объяснили Туполеву, барабанные механизмы для запуска крылатых ракет, ввиду полного отсутствия таковых на харьковских арсеналах.

Туполев не вникал во все сложности с восстановлением самолётов. Да и не стояла перед ним такая задача. Но и того, что объяснил Кожухов, хватило для понимания картины в целом.

Основной контингент рабочих, восстанавливающих машины, представлял собой людей, которые были гораздо старше Туполева. Положение осложнялось тем, что многие специалисты в разное время имели дело с разными модификациями машин, а некоторые вообще с другими самолётами, так что порой среди них вспыхивали жаркие споры по поводу тех или иных вещей. К тому же, в том будущем, из которого переместился Харьков, авиапромышленность находилась в упадке. Новые кадры почти не поступали, а старые потихоньку уходили на пенсию. Вот и пришлось руководству авиазавода разыскивать стариков, обслуживающих аналогичные или хотя бы подобные машины, когда-то работавших с Ту-95 техников, собирать заводских пенсионеров, имеющих хоть какое-то представление об этих машинах.

Ситуация осложнялась тем, что последние полёты на Ту-95 по харьковскому времени были около пятнадцати лет назад и толковых людей найти было очень трудно.

Так что, можно понять радость всех тружеников авиазавода, когда 10 ноября первый из восстановленных самолётов совершил первую рулёжку по взлётной полосе.

Затем последовала длинная череда испытаний, и вот сейчас, 2 декабря 1940 года в 7:30 утра красавец-омбардировщик совершил свой первый взлёт.

Гигантская машина, управляемая экипажем, собранным что называется "с бору по сосенке" из отставников, служивших в дальней авиации и заводских пилотов-испытателей, очень громко шумя работающими двигателями неторопливо разбежалась по бетонной полосе и величаво оторвалась от земли.

Сделав круг вокруг аэродрома, самолёт пошёл на посадку. Следовало снять показатели приборов и проверить, не появились ли дефекты в самолёте. Всё же машина не один год простояла под открытым небом.

Но и этот результат был огромным успехом. Ведь скептики утверждали, что силами Харьковского авиазавода, никогда не занимавшегося обслуживанием и производством Ту-95 не удастся восстановить машины. А если и удастся, то они тут же развалятся при попытке взлёта.

— Что Андрей Николаевич, нравится машина? — спросил у Туполева наблюдавший рядом с ним за испытательным полётом Кожухов.

— Нравится.

— И мне нравится. Жаль только, что пока она у нас всего одна.

— Но вы же знаете, харьковчане обещают восстановить и другие.

— Товарищ Туполев. Четыре самолёта ничего не решат. Вот если бы могли их производить серийно, — Кожухов мечтательно прикрыл глаза.

— Вы же знаете, что в ближайшие годы такой самолёт нам не повторить. И я считаю, что это правильно. Лучше сделать сотню средних самолётов, чем один или два идеальных.

Сталинград. ХХ декабря 1940 года

Да, ничего не скажешь, затянулась моя командировка на месяц. Ладно бы ещё заранее предупредили, что придётся на гораздо более длительный срок задержаться, так нет, сообщили уже на месте. Ну и хрен с ним со всем. Всё то хорошо, что хорошо кончается. Зато я погрузился в реалии быта Поволжья первой половины ХХ века (так, кажется, это по-умному называется), но лучше бы глаза мои этого и близко не видели. Сидел бы себе в уютном админском кресле на заводе и не рыпался. Хотя, нет, не так. Глядя на то, как корячились люди на СТЗ, причём корячились добровольно, как-то язык не поворачивается обозвать их труд фигнёй. Да и хотел бы я посмотреть в глаза той "илите" в Интернете, которая считала всех кроме себя тупым быдлом, ни способным на разумную деятельность. А полгода назад я и сам если не причислял себя к этим товарищам, которые совсем не товарищи, то по-крайней мере в чём-то им сочувствовал. Ведь это же так естественно, когда ты весь в белом, а все вокруг, гмм… анунахи.

Вот так и живём. Внедрили мы ЭВМ, как их теперь называют, на СТЗ, провели сеть, обучили народ. Так что, можно и обратно в Харьков выезжать.

— Лёха, ты что заснул что ли? — это Бондарь меня тормошить начал, — давай не спи, в поезде отоспишься. Лучше давай бери рюмку и тост толкай, тем более, что твоя очередь, да и ты сам что-то про родственников на Кавказе говорил.

— Что сказать, Саня? Я очень рад, что Сталинград дал мне таких друзей как ты, как…, -- я на мгновение запнулся, а затем после паузы продолжил, — да кого я тут из себя корчу. Не выйдет из меня горный аксакал, который тосты часами говорить может… В общем, давай за нас выпьем.

Оглавление

Необязательное предисловие

Харьков. 22 июня 2008 года

Киев. 22 июня 1940 года

Харьков. 22 июня 2008 года

Киев. 22 июня 1940 года 12:30

Москва… 22 июня 1940 года 14:00

Харьков. 22 июня 2008 года 3:30

Харьков. 22 июня 2008 года 4:20

Чугуев. 22 июня 2008 года 7:30

Харьков. 22 июня 2008 года 8:00

Харьков. 22 июня 2008 года 8:30

Харьков. 22 июня 2008 года 9:15

Харьков. 22 июня 2008 года 11:00

Харьков. 22 июня 2008 года 15:00

Харьков. 22 июня 2008 года 17:00

Харьков. 22 июня 2008 года 20:00

Харьков. 23 июня 2008/1940 года 08:00

Харьков. 23 июня 2008/1940 года 09:00

Киев. 23 июня 1940 года 10:00

Харьков. 23 июня 2008/1940 года

Ахтырка. 24 июня 2008/1940 года

Харьков. 24 июня 2008/1940 года

Ахтырка. 25 июня 2008/1940 года

Харьков. 25 июня 2008/1940 года

Харьков. 28 июня 1940 года

Москва. 30 июня 1940 года

Москва. 1 июля 1940 года

Москва. 5 июля 1940 года

Харьков. 5 июля 1940 года

Харьковская область. 8 июля 1940 года

Харьков. 8 июля 1940 года

Харьковская область. 9 июля 1940 года

Харьковская область. 12 июля 1940 года

Харьков. 15 июля 1940 года

Харьков. 15 июля 1940 года

Харьков. 17 июля 1940 года

Берлин. 19 июля 1940 года

Москва. 26 июля 1940 года

Берлин. 2 августа 1940 года

Вашингтон. 6 августа 1940

Лондон. 15 августа 1940

Харьков. 23 августа 1940 года

Москва. 25 августа 1940 года

Харьков. 26 августа 1940 года

Харьков. 27 августа 1940 года

Харьков. 28 августа 1940 года

Харьков. 29 августа 1940 года

Харьков. 9 сентября 1940 года

Сталинград. 10 сентября1940 года

Сталинград. 11 сентября1940 года

Сталинград. 14 сентября1940 года

Сталинград. 15 сентября1940 года

Сталинград. 16 сентября1940 года

Сталинград. 17 сентября1940 года

Сталинград. 18 сентября1940 года

Сталинград. 18 сентября1940 года

Харьков. 22 сентября 1940 года

Сталинград. 30 сентября1940 года

Москва. ХХ октября 1940 года

Нью-Йорк. 7 ноября 1940 года

Харьков. 2 декабря 1940 года

Сталинград. ХХ декабря 1940 года

Реклама на сайте