«Том II: Отряд»

Мэри Джентл Том II: Отряд

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. 14 ноября — 15 ноября 1476. Рыцарь опустевшей страны

1

Дождь струился по поднятому забралу ее шлема, по насквозь промокшему короткому плащу и кольчуге и через мокрые до нитки рейтузы просачивался в высокие сапоги. Не видя ни зги в кромешной тьме леса, Аш догадывалась по шуму дождя и беспрепятственно дующему холодному ветру, что опушка должна быть близко.

Кто-то — Рикард, что ли? — наткнулся на ее плечо, и она полетела вперед, врезалась в дерево, в скользкую твердую кору. Оттолкнулась от него рукой в перчатке. В лицо ей брызнула холодная вода из невидимой массы промокших осенних листьев, залила глаза и рот.

— Дерьмо!

— Прости, командир.

Аш жестом приказала мальчику замолчать, тут же сообразила, что он ее не видит, и, нащупав плечо в промокшей шерсти, притянула его ухо к своим губам:

— Вокруг черт знает сколько тысяч визиготов; уж будь добр, помолчи!

Холодный дождь промочил насквозь ее подпоясанный плащ, просочился под бархатные и стальные пластины кольчуги, и ее теплому телу стало холодно, сыро и неуютно в камзоле. Из-за постоянно барабанящего дождя, шепота и скрипа деревьев, раскачиваемых ночным ветром, она ничего не слышала. Осторожно, вытянув вперед руки, она сделала еще один шаг и тут же зацепилась ножнами за низко растущую ветвь, поскользнулась, и нога по щиколотку утонула в глубокой грязи колеи.

— Вот дерьмо на палочке! Где Джон Прайс? Где эти чертовы разведчики?

Сквозь шум падающего дождя до нее донеслось что-то подозрительно похожее на смешок. Прижатое к ее плечу, плечо Рикарда затряслось.

— Мадонна, — спокойный голос шел откуда-то слева и снизу, — зажги фонарь. От нас до Дижона лес очень велик, и сколько, по-твоему, нам еще идти?

— Ну и хрен с ним, ладно. Рикард…

Прошло несколько минут. Мальчик, то и дело задевая ее локтем или рукой, возился с железным фонарем, подвешенным на проволоке. Аш унюхала запах тлеющего пороха. Вокруг нее была бархатная чернота. Она подняла лицо, стараясь различить верхушки деревьев на фоне невидимого неба, и по лицу тут же зашлепали холодные капли дождя.

Не видно ничего.

Ей было не унять дрожь: дождь бил ее по щекам, глазам и губам. Прикрыв лицо промокшей перчаткой, она решила, что все-таки заметно слабое различие между тьмой и чернотой.

— Анжелотти? Как думаешь, дождь не прекращается?

— Нет.

Наконец в темном фонаре Рикарда среди кромешной тьмы замерцал слабый желтый свет. Аш заметила рядом с собой еще одну фигуру, закутанную в тяжелый шерстяной плащ с капюшоном.

— Эта… грязь, — проворчал пушечный мастер Анжелотти.

Света фонаря оказалось недостаточно, видны были только серебристые струи падающего дождя. Но Аш успела разглядеть Анжелотти: плащ его был порван, а сапоги заляпаны грязью до самого верха бедер. Она ухмыльнулась.

— Подумай о светлой стороне происходящего, — сказала она. — Насколько тут лучше, чем там, где мы были недавно, — тут теплее! И любые патрули крысоголовых в таком мраке предпочтут быть поближе к дому.

— Но мы ничего не увидим! — лицо Рикарда в его капюшоне, в отбрасываемой фонарем светотени, было похоже на маску демона. — Командир, может, нам лучше вернуться в лагерь?

— Джон Прайс говорил, что видел рваное облако. Спорю на что угодно, дождь скоро прекратится. Зеленый Христос! Кто-нибудь знает, где мы сейчас?

— В темном лесу, — сардонически с удовольствием откликнулся ее итальянский пушечный мастер. — Мадонна, по-моему, проводник из команды Прайса заблудился.

— Не вздумай орать, звать его…

Аш отвела взгляд от крошечного фитиля в фонаре. Снова слепо взглянула во тьму и в дождь. Капли дождя со снегом нашли прореху между рукавом и перчаткой на запястье; ручейки холодной воды потекли в щель между воротником плаща и затылочным краем шлема. Ее теплая кожа покрылась мурашками от холодной воды и стала остывать.

— Сюда, — решила она.

Протянув руку, Аш ухватила Рикарда за предплечье, а Анжелотти — за запястье. Спотыкаясь и нетвердо ступая по грязи и толстому слою опавших листьев, она натыкалась на ветви, стряхивала воду с деревьев, не желая спускать глаз с едва заметных силуэтов, маячивших где-то впереди: раскачивающихся сучьев грабов на фоне чистого ночного неба за пределами леса.

— Может, обойти… уф! — женщина разжала онемевшие от холода пальцы и выпустила Рикарда. Сильная рука Анжелотти крепко удерживала ее руку; она рухнула, поскользнувшись, на одно колено и повисла на его руке, на миг ноги потеряли чувствительность. Подошвы сапог скользили по грязи. Нога подвернулась, Аш тяжело и бессильно осела на кучу мокрых листьев, острых сучков и холодной грязи.

— Сукин сын! — она сдвинула назад свой витой пояс для меча, проведя рукой от эфеса по ножнам, застрявшим под ее ногой, проверяя, не появились ли трещины в тонких деревянных ножнах. — Дерьмо!

— Да какого ты расшумелась? — зашептал чей-то голос. — Погаси этот чертов фонарь! Тебе надо, чтобы сюда сбежался весь хренов визиготский легион? Тебе как раз по жопе и врежут алебардой!

— Что верно, то верно, мастер Прайс, — по-английски ответила Аш.

— Командир?

— Угу, — она ухмылялась, невидимая в черноте ночи. Наугад хватаясь за чьи-то руки, она забралась наверх и встала на ноги. Было настолько холодно, что женщина дрожала всем телом и хлопала руками себя по плечам — ничего не видя во тьме. Порыв дождя заставил ее наклонить голову, потом она повернулась мокрым лицом в сторону ветра.

— Мы на опушке? — спросила она. — Повезло тебе, сержант, что нашел нас.

Прайс пробормотал что-то на северном диалекте, из всего сказанного Аш отчетливо разобрала только слова: «…А шума-то, будто шесть пар запряженных быков».

— Мы зашли подальше, на вершину утеса, — добавил он. — Дождь поутих за последний час. Думаю, отсюда ты скоро и город увидишь, командир.

— И где сейчас крысоголовые?

В ночной темноте она ощутила какое-то движение, вероятно, взмах руки.

— Где-то там.

«Зеленый Христос! А если я могла бы прямо сейчас спросить машину: Дижон, южная граница герцогства Бургундии; силы и дислокация осадного лагеря.

Спросить у каменного голема: имя командующего битвой, тактические планы на следующую неделю…»

Она вздрогнула всем телом, но вовсе не из-за пронизывающей до костей сырости. На мгновение она перенеслась с открытого воздуха, из мглы ночного франкского леса, запахов перегноя и атмосферы жуткого холода в пропахшую дерьмом тошнотворную тьму под Цитаделью Карфагена, оказалась на коленях возле трупа в сточных каналах, когда слушала внутренним ухом Голоса, звучащие громче, чем голос Господа Бога, и в таком одиночестве, в каком привыкла слушать только военную машину.

На миг остановилось сердце, но она встряхнула головой, вглядываясь во тьму, боясь увидеть тот же небесный свет, который разгорелся в пустыне за Карфагеном девять недель назад. Увидеть зарю, мерцавшую над пирамидами, сложенными из красных глиняных кирпичей…

Но вокруг — только мокрая ночь.

Не будь дурой, девочка. Дикие Машины хотят твоей смерти — но они не могут знать, где ты находишься сейчас.

Нет, пока я не обращусь к каменному голему.

«Если я смогла прожить девять недель, не обращаясь за советом о тактике, — угрюмо думала Аш, — если я смогла осилить дорогу от Марселя до Лиона. Христос Зеленый! Обойдусь».

Слабые шорохи в подлеске дали понять, что к ним присоединяются люди Прайса и их заблудившийся проводник. Тьма впереди была светлее, чем тьма позади, только этим и различалась окружающая их мгла. Постоянно падающие невидимые капли дождя не давали забыть о ненастье.

— Мадонна, луна уже встала, — проговорил своим мягким голосом Анжелотти рядом с ней. — По моим расчетам, сейчас она в первой четверти. Если бы мы ее еще видели.

— Я верю твоему знанию небесной механики, — проворчала Аш, проверяя онемевшей от холода рукой, тут ли эфес ее меча и ножны. — Есть какие-нибудь предположения насчет этого хренового дождя?

— Если он льет восемнадцать дней без перерыва, мадонна, с чего бы ему прекратиться сейчас?

— Ага, хорошо сказано, Анжели. Ты же знаешь, я держу тебя в списках отряда исключительно за твой высокий моральный дух.

Кто-то из людей Прайса с удовольствием хрюкнул. По общему согласию они ушли назад, в подлесок, присели на корточки, замаскировавшись кто как мог; она их не видела, только слышала шум передвижения. Аш подняла руку, отводя от лица ветки невидимого вереска, оперлась коленом на мокрую залитую водой траву. На какое-то время она согрела ее своим теплом, а потом холод начал остужать тело. И все это на фоне постоянного шороха дождя.

«Жуткая погода; вокруг вражеские патрули; за последние десять лет я только в таких кампаниях и участвовала».

Так и воспринимай ситуацию. Забудь об остальном.

— Смотри, — она подняла к небу глаза и тронула чье-то плечо рядом с собой. — Это ведь звезда.

— Облака расходятся, — проговорил голос Прайса. Опустив глаза, Аш поняла, что перед ней его плечо; его силуэт был чуть темнее, чем фон неба. Она быстро оглянулась, различила черные качающиеся ветви деревьев, два-три других силуэта, явно человеческих.

— Мы тут в безопасности?

— Мы на утесе над рекой Сюзон, это к западу от дороги на Оксон, — буркнул Прайс. — Лес позади; тут нас никто не увидит; для этого им надо забраться повыше, чем мы.

— Ладно; проверь, чтобы у всех шлемы были спрятаны под капюшонами. Если вдруг выйдет луна, я не хочу, чтобы мы отсвечивали, как гелиографы.

Джон Прайс отвернулся и передал приказ. Аш сообразила, что различает белый пар его дыхания в холодном воздухе. Она стащила свои мокрые перчатки и онемевшими пальцами отстегнула пряжку шлема. Рикард принял его, спрятал под промокшим плащом. Чистый леденящий воздух начал щипать ее уши, щеки и подбородок.

Дождь перестал внезапно, в минуту. С деревьев вокруг непрерывно капало, но ветер утих. И холод стал другим, сильным. Взглянув вверх, она увидела зазубренный край уплывающего черного облака на фоне серого неба, облако в вышине быстро бежало на восток.

«И каково тут теперь?»

Холод пробирал до костей, но ей вспомнились ощущения их первого дня в Дижоне: когда наделы на полях золотились от урожая и вокруг стояли созревшие виноградники; Дижон под синим небом, и пылающее солнце над белыми стенами и голубыми черепичными крышами; лагерь ее отряда в лугах, запах пота и конских яблок и очень сладкая коровья петрушка.

Дижон, город с прочными стенами, богатая столица южной Бургундии, чопорный из-за обилия богатых купцов — настолько богатых, что для своего престижа обеспечивают заказами архитекторов, каменщиков, художников и вышивальщиц; Дижон, перенаселенный придворными и армией и артиллерией Карла, великого герцога Запада… Бриллиант на фоне богатого сельского ландшафта.

«Пока мы не отправились в Оксон и не получили там под зад».

В воздухе курился белый пар ее дыхания. Ночь наполнял шум капели, с коры длинных тощих деревьев еще стекала дождевая вода. Она заметила, что уже видны очертания растений. В двух ярдах перед ней отчетливо виднелся край травы и высохшего папоротника-орляка, за которым был обрыв.

Далеко впереди, за огромным воздушным пространством, серое жемчужное облако растаяло на востоке и превратилось в ослепительно яркий серебряный полукруг.

— Это там река, — пробормотала Аш, ее ночное зрение было затемнено луной, она боком выбралась на четвереньках, рейтузы насквозь промокли в холодной воде луж.

Когда глаза адаптировались в свете полумесяца, она разглядела откос обрыва, спускающегося прямо перед ней, такого крутого, что по нему не поднимешься. В ста шагах внизу заросли кустарников тонули в непроницаемой тьме. А за ними — хоть Аш и не знала, где должна быть дорога на Оксон, но увидела ее мерцание: длинная цепочка луж и залитые водой колеи, в которых отражалась луна. На юге — черный силуэт известняковых поросших лесом холмов.

«Ведь мы шли маршем по этой дороге вместе с бургундской армией — как давно? Три месяца? Де Вир говорил, что они, в городе, — пока держатся, но его сведения — девяти— или десятинедельной давности…

Роберт, там ли ты?»

Дальше к востоку, примерно в полумиле, серебряный свет луны отражался во вздувшемся потоке, плещущемся почти у края дороги, — разлив реки Сюзон. Сощурившись насколько можно, в лунном свете Аш не смогла разглядеть ничего, никакой черной массы, которая могла бы быть городскими стенами Дижона. Отблески света могли означать или другую реку, Оуч, или шиферные крыши. По расположению звезд она поняла, что прошло немного времени после обедни. note 1

— Сержант Прайс? Что говорят разведчики? — Аш машинально заговорила на известном ей наречии английского языка, которое было принято в военных лагерях.

В свете луны первой четверти лицо ее собеседника было белым как мел. Джон Прайс стал сержантом алебардщиков вместо Караччи, после Карфагена — и перед ее глазами тут же всплыло не белое в свете луны лицо Прайса, а черты лица Караччи: кожа черная от ожогов, веки завернулись… она отбросила воспоминание.

— Крысоголовые тут внизу, как вы и думали, командир note 2, — Прайс присел на корточки и показал; в кольчужной рубахе и накидке с капюшоном note 3 он выглядел громоздким. Воинский головной убор, застегнутый на пряжку поверх медной части шлема, защищающей затылок, был слишком ржавым и не мог отражать лунный свет и выдать их расположение. Из-под медной части шлема свешивались грязные локоны.

Аш проследила за указанным им направлением. На расстоянии мили отсюда, в темном пространстве, лежащем между ними и городом, она стала различать мигающие световые точки. Костры, вновь разведенные после дождя, расположенные на равном расстоянии друг от друга. Она догадывалась об их количестве: две или три сотни, а еще наверняка какие-то не видны отсюда.

— Патрули каждый час сменяются, — кратко доложил Прайс. — Нас не видно, но тут лучше долго не торчать.

— Согласна. Итак, лагерь противника находится на территории между дорогой и рекой — а там что?

Прайс потер нос, из которого текло, пальцами с въевшейся грязью, с треснутыми и обгрызенными толстыми ногтями; потом спрятал руки в овчинные рукавицы.

— Смотри, командир. Прямо перед нами главная дорога с севера на юг. Дижон — вон там, в дальнем конце дороги и реки, мы сейчас смотрим на западную стену, но ее отсюда не видно. Вдоль реки — заливные луга, по ту сторону дороги стоит их главная артиллерия. Говорят, какая-то артиллерия стоит выше по дороге, к северу, прямо на перекрестке, — Прайс пожал плечами, и в лунном свете это движение было уже совсем отчетливо. — Это вполне возможно. Я точно знаю, что артиллерия блокирует дорогу на юг, в Оксон; я сам туда ходил. А поперек реки у этих крысоголовых поставлены лодки, связанные цепями, так что вниз по реке из Дижона никто не выберется.

Как ни щурилась Аш, но ничего не увидела между нею и невидимыми стенами города, кроме огней лагерных костров.

— У них только осадные машины? А големы есть?

Джон Прайс буркнул:

— Спасибо, что ребятам удалось подобраться близко и убедиться, что это лагерь техники. А тебе еще надо знать, что у крысоголовых на обед?

В ярком лунном свете взгляд Аш трудно было не заметить.

— Я бы удивилась, если бы твои ребята не рассказали и этого!

Прайс неожиданно заухмылялся:

— Ну, от алебардщиков никогда не дождешься рыцарской чепухи. Зато мы лучше всех умеем оглядеться вокруг, чем эти чертовы рыцари в своих жестяных банках. Знаешь ведь кредо рыцарей, командир — «умирать, так в седле!»?

— Ну да, еще бы, — сухо ответила Аш. — Вот почему де Вир взял вас с собой в Карфаген, а ребят в тяжелых доспехах оставил в Дижоне…

— Точно, командир. Половина из моих ребят — браконьеры.

— А другая половина — воры, — заметила Аш, предпочтя точность тактичности. — Ладно, что там, на севере Дижона? И что на восточной стороне, на реке Оуч?

— Мы все обследовали. Дижон стоит к северу от места слияния этих двух рек, — пальцем в лунном свете Прайс изобразил очертания щита. — Вся территория между реками, прямо до слияния, принадлежит городу. Этот берег Сю-зона подходит прямо под стены города и служит крепостным рвом. Между восточной стеной города и рекой Оуч — пересеченная местность, и на другом берегу тоже. Кустарник, скалы, болотистая почва. Дурная земля. Некоторые мои ребята там сегодня наскочили на патрули крысоголовых.

— И что?

— Теперь нам их будет не хватать, — блеснули зубы Прайса. — Спаси нас Бог, командир, у нас не было особого выбора в этом случае.

— Итак, визиготы теперь знают, что их враг недалеко. Если повезет, они примут нас просто за банду крестьян или черни из сожженных городов; такого сейчас хватает, — Аш опять прищурилась: — Ага, поняла, тут проходит дорога с востока, вход в северо-восточные ворота Дижона; помнится, что…

— Над восточным мостом на холмах у них стоят пушки с расчетами. Похоже, что из города тоже стреляет артиллерия. Эта территория порядком разворочена, — Джон Прайс подышал на руки, чтобы согреть их. — Двадцать разных пушек, серпантин и бомбард note 4 сверху, на холме, мы считаем. С востока в город не войдешь.

Аш вздрогнула, услышав за плечом голос Антонио Анжелотти, он подполз, чтобы выглянуть с верха обрыва.

— Дай мне двадцать пушек, и я удержу восточные ворота в Дижон. Когда мы тут были летом, я там все осмотрел.

— Так у них артиллерия и там, и здесь?

— Крепостной ров работает для обеих сторон, мадонна. Если визиготские амиры не могут приказать кавалерии атаковать через Сюзон западную стену Дижона, значит, и осажденные не могут вылезти через подкоп и напасть на осадные машины. Но амиры могут безнаказанно бомбардировать Дижон отсюда.

«Что они и сделают. Интересно, как долго еще продержится город? Дерьмо, мы слишком долго добирались!»

— А с севера что? — буркнула Аш. — Что там они приготовили?

— Там у них лучшая часть легиона и еще половина, — ответил Джон Прайс, — и это истина, командир. Мы видели Четырнадцатый легион Утики и Шестой Лептис Парвы. note 5

На секунду наступило молчание.

— Вот тебе и план Б… — разочарованно пробормотала Аш.

«Так трудно было добираться сюда, все старались избегать встречи с их войсками, вступали в перестрелки, только если не было иного выхода, — дерьмо, я надеялась, что тут не будет собрано столько сил!

Но были равные шансы, что мы пойдем…»

— Покажи мне точнее, — потребовала Аш.

Видишь перекресток, где дорога идет с востока?

Стараясь увидеть что-то на расстоянии больше мили при лунном свете, Аш сумела заметить только темное место, где прерывался блеск реки, это вполне мог быть мост через реку, а могла быть и дорога в город.

— Допустим, не вижу, но я его вспомнила; дорога эта идет на французскую границу. И что?

— Их пушки держат под прицелом северо-восточные ворота города, а так же северо-западные ворота, — пожал плечами Прайс. При этом движении от его одежд распространился запах сырости и плесени. — Кроме всего прочего, у них уйма людей, капитан. Все их главные войска стоят лагерем на заливных лугах, где мы стояли летом. Их войска окопались по ту сторону открытого участка перед лесом, прямо над восточной рекой.

Щурясь в серебристой тьме, Аш на миг вспомнила, как недвижно висел штандарт Льва в перегретом воздухе, у реки Сюзон; и часовню, и женский монастырь, угнездившийся под прикрытием чащи, немного к северу.

— А как защищен Дижон с севера?

— Насколько я помню, мадонна, между Сюзон и Оуч прорыт крепостной ров, и там прочные городские стены. А в остальном — местность к северу от города плоская, одни луга вплоть до леса. Я правильно помню, сержант?

Прайс кивнул.

— Значит, это самое слабое место в обороне. Поэтому крысоголовые здесь держат свои главные силы. Более шести тысяч человек. Или семи. Зеленый Христос! Давай дальше. А как там с южными воротами?

— Кто-то сбросил этот мост. Через южные ворота Дижона ни войти, ни выйти.

— Может, это мысль… — Аш щелкнула холодными пальцами и прижала их к губам. — Ладно, значит, войск до черта. Не просто обычная осада. Что-то тут не то…

Антонио Анжелотти дотронулся до ее плеча.

— Ты могла бы спросить свой Голос, мадонна.

— Чтобы услышать что?

Недели прошли, но всепоглощающий страх перед Природными Железными Машинами, Дикими Машинами, никуда не делся. Приземистые каменные пирамиды в пустыне к югу от Карфагена, угрюмо поблескивающие под Вечным Сумраком; суть которых спрятана в течение многих эр…

Аш с трудом удержалась, чтобы не повысить голос.

— Если бы я задавала вопросы военной машине, крысоголовые тоже спросили бы ее, чего мне надо. И тогда могли бы вычислить, где находится отряд, — а мы прямо у них на пороге, захватывай всеми шестью тысячами войска! — она глубоко вдохнула. — Спорю на что угодно, господин амир Леофрик каждый день его спрашивает: жива ли эта ублюдочная Аш, обращается ли к тебе? Если она задает вопросы, что можно из них понять о том, где она, какие у нее силы, каковы намерения?.. Если допустить, что Леофрик еще жив. Может, и погиб. Но я-то спрашивать не могу!

— Если они не знают про Дикие Машины, мадонна, любой амир может спросить военную машину, даже если господин амир Леофрик погиб. Мы ведь знаем, что она не разрушена, — и сразу в шепоте Анжелотти возникла насмешливая нотка. — Если бы ты спросила военную машину, какие приказы идут из Карфагена генералу Фарис, мы бы знали, как идет война. Я понимаю, что спрашивать ты не можешь. А если… послушать?

Она вздрогнула всем телом, но не от ночного холода и не от сырости подлеска, в котором они стояли.

— Я как-то раз послушала, в Карфагене. И тут же землетрясением смело город с земли. Понимаешь, Анжели, я не могу слушать каменного голема так, чтобы это не стало известно Диким Машинам. Они остались далеко, в Северной Африке, они не знают, где мы сейчас, и будь я проклята, если я когда-нибудь снова свяжусь с ними! Диким Машинам нужна Бургундия? Но это их проблема!

«Если не считать, что своим возвращением я взяла ее на себя».

По другую сторону от нее что-то ворчал Джон Прайс.

— Не понравились мне эти пирамиды, там, в Карфагене. Да и крысоголовые мне не симпатичны. Толпа обезьян. Лучше бы им не знать, где мы. Ты им не говори, командир.

Если что и могло согреть ее, так это флегматичный английский юмор. Но оцепенение где-то в самой глубине души не смог разбить даже дух братства.

Аш заставила себя улыбнуться растрепанному алебардщику, зная, что он видит ее лицо в лунном свете.

— А что, ты думаешь, они нам не обрадуются? Думаю, нет. После того состояния, в каком мы оставили им Карфаген, сомневаюсь, что мы выиграем конкурс на популярность у короля-калифа. То есть если, конечно, его могучее величество король-калиф Гелимер еще с нами!

— А если Гелимер погиб, станут ли амиры продолжать крестовый поход на христианский мир? — неожиданно прорезался голос Рикарда.

— А как же. Кто бы там ни стал королем-калифом, военная машина будет ему подсказывать, что кампанию надо продолжать всеми силами. Так говорят Дикие Машины. Но к отряду Льва это не относится, Рикард, — в лунном свете Аш увидела недоверие на его лице. Пожав плечами, она снова обернулась к сержанту алебардщиков. Джон Прайс выжидающе смотрел на нее, будто ждал приказаний; на его лице смешивались страх и доверие.

— Из этого и будем исходить. Могу поспорить на что угодно, — Аш наклонилась и стала растирать потерявшие чувствительность холодные и промокшие ноги. — Итак, считаем: во-первых, герцог Карл, хоть и был ранен под Оксоном, но еще жив. Во-вторых, он не смылся в Северную Бургундию. Визиготы не бросили бы на осаду одного южного города такие силы, если бы Карл Смелый погиб или умотал бы во Фландрию. Они бы туда отправились, стараясь довести дело до конца.

— Думаешь, он в Дижоне, командир?

— Думаю. И не вижу иной причины для всего этого, — Аш положила руку на обтянутое кольчугой плечо Прайса. — Давай о более важном. Разведчики видели на стенах Дижона людей в форме Льва?

— Да! — по его лицу было видно, что от этого наблюдения в нем тоже вспыхнула надежда. — Значит, наши там! Командир, мы совершенно отчетливо видели наше знамя — Льва анфас, идущего с поднятой правой передней лапой! Пока не стемнело, ребята Баррена все время видели наш штандарт. Не сомневайся, командир, эти ребята всегда узнают нашего Лазоревого Льва.

Рикард, порывистый, как все молодые люди, потребовал:

— А не можем ли мы напасть на визиготов? Прорвать осаду и вытащить оттуда мастера Ансельма? «Там ли Роберт, да жив ли…»

Аш незаметно фыркнула:

— Ну ты и оптимист! Давай сам, а, Рикард?

— Нас легион. Мы солдаты. Мы сможем.

— Наверное, напрасно я разрешала тебе читать мне Вегеция…

От этих слов все вокруг усмехнулись.

Аш смолкла. У нее снова похолодело внутри, и стала грызть мысль: «Я собираюсь принять решение на основе этой информации, а она никогда не бывает стопроцентно точной».

Капитан заговорила:

— Ладно, ребята, решение принято. Спорю на что угодно, что остальные в отряде не сбежали ни во Францию, ни во Фландрию; они еще тут, а герцог Карл их нанял. Значит, если половина отряда Льва сидит за стенами в осаде, нам глубоко до задницы то колдовское карфагенское дерьмо и все такое, мы сначала вытащим наших.

— А как же, — согласился Анжелотти.

— Лично мы считаем, командир… ну, мы не рассчитываем давать задний ход, — Джон Прайс говорил с отвращением. — Мы прошли всю через страну, всюду полно бандитов и визиготов, и только Бургундия еще сражается.

— Что бы им было не напасть на турков, — тихо проговорил Анжелотти. — Теперь мы знаем, мадонна, почему господа амиры решили напасть на христианский мир и оставили на фланге у себя всю империю Магомета.

— Эту стратегию им каменный голем подсказал. И сразу в ее памяти всплыли Голоса, говорившие при посредстве военной машины в Карфагене:

— Бургундия должна пасть. Мы должны стереть с лица земли Бургундию, как будто ее никогда не было…

И ее собственный вопрос Диким Машинам:

— Почему Бургундия так важна для вас?

Она поднялась, разбрасывая каблуками холодную грязь, в холоде влажной ночи, залитой лунным светом.

Я все еще не знаю!

Я не хочу знать!

Она молчала, не в силах преодолеть пропасть между тем, что она чувствовала, и что могла сказать этим людям. Дрожала в тишине от холода. В предрассветной тишине поднялся ветер и тут же стих, от его порыва с деревьев на нее посыпались капли воды. До рассвета уже недолго.

Она оглядела окружающие ее лица, белые в лунном свете.

— Не забывайте, какой у нас противник. Шесть тысяч карфагенцев, с пушками и осадными машинами. Просто помните об этом.

— Город держится почти три месяца, мадонна, — проговорил Антонио Анжелотти, весь промокший и грязный. — Воображаю, каково у них там.

И оба вспомнили одно и то же: опустевшие французские деревни, застывшие от холода под вечно черным небом, где никогда не встает заря. Под снегом развалины полусгоревших деревянных домов, брошенных жителями. Опустевшие города; загоны выскоблены дочиста. В грязный лед втоптана и вмерзла рваная детская льняная рубаха, покрытая отпечатками прошедших по ней сапог. Дома, фермы — все пустое; городская администрация увела жителей; господа со своими управляющими ушли еще раньше. А кто не мог уйти — умер от голода, трупы сложены штабелями, как хворост для очагов; и не все трупы в целости. А из осады не убежишь.

— Надо вытащить оттуда Роберта и всех наших, — добавил Анжелотти.

Аш обратилась к Прайсу:

— Значит, в город входят трое главных ворот. А нет ли ворот для вылазок?

— Угу, — кивнул Прайс, — ребята обследовали еще летом. Тут полдюжины входов в подземные лазы из крепости, в основном с восточной стороны. Там же есть два шлюза: они пустили реку через город к мельницам. Хочешь, чтобы мы вытащили мастера Ансельма с ребятами через мельничный лоток, командир?

— Именно, сержант, — лицо у Аш было каменное. — Но не всех сразу. Нам понадобится, ага, около трех дней, если будем действовать в темноте, и никто нас не заметит!

Джон Прайс глухо усмехнулся, утер нос тыльной стороной рукавицы:

— Ну что ж, толковая мысль.

«Я готова запрезирать его за бездумное принятие такой явной авантюры, — подумала она. И криво усмехнулась. — Но мне-то самой нужно только одно — чтобы кто-нибудь таким же путем поднял мой боевой дух.

Главное — что мы ввязались в это дело».

Аш обернулась, увидела грязное лицо Анжелотти, ангельски красивое; рядом маячил Прайс. Позади Аш были Рикард и люди Прайса.

— Снова отправь разведчиков, — в холодном воздухе ее голос прозвучал с ледяными интонациями, пар ее дыхания сразу превращался в белый туман. — Мне надо знать, здесь ли верховное командование визиготской армии. Конкретно — тут ли Фарис.

— А где ей еще быть! — пробормотал Анжелотти. — Если герцог тут.

— Надо знать точно!

— Понял, командир, — ответил ей Прайс.

Становилось немного светлее, Аш прищурилась и взглянула вдаль, оценивая расстояние до отдаленных костров в западной части лагеря визиготов.

— Анжели, ты не смог бы отправить одного из своих через лагерь техники к городским стенам, так, чтобы его не заметили?

— В принципе это не трудно, мадонна. Все пушкари похожи друг на друга, если без формы.

— Не пушкаря. Мне нужен арбалетчик. Чтобы отправил письмо через стену. Привязать к стреле — чем плох такой способ…

— А Герен не будет возражать, мадонна? Если я буду давать указания его стрелкам?

— Найди любого — хоть мужика, хоть бабу, — кому доверяешь.

Аш отвернулась от долины и по хлюпающей под сапогами земле, спотыкаясь, возвратилась через заросли промокшего насквозь папоротника-орляка, высотой ей по пояс, под полог мокрых деревьев.

В памяти — теперь уже не в молчаливых тайниках души, нет — именно в памяти она слышит вопль Диких Машин:

— Бургундия должна пасть!

Она сардонически спрашивает себя: «И как долго ты собираешься игнорировать это?»

— Рикард, найди мне Герена и отца Фавершэма, — приказала она мальчику, поджидающему ее на опушке темного леса. — Эвена Хью, Томаса Рочестера, Людмилу Ростовную, Питера Тиррела. Да, еще Генри Бранта и Уота Родвэя. Собрание офицеров, как только вернемся в штаб. Ладно, пошли!

Сконцентрировавшись только на том, чтобы не наткнуться на промокшие ветви, стараясь ставить ноги на твердую землю, она с радостью выбросила из головы остальные заботы. Около десятка солдат неуклюже выбрались из зарослей папоротника и вереска, браня влажную тьму под пологом леса, и заняли свои места вокруг Аш. Она слышала, как они ворчат; охренеть до чего огромная армия у этих сучьих крысоголовых; до чего жаль, что в лесу нет дичи, хоть какой-нибудь дурацкой белки.

Настоящая чаща даже зимой была бы непроходима; скорость передвижения там считается на ярды в день, а не на лиги. Но здесь, по разработанным окраинам чащи, где жили углежоги и свинопасы, можно двигаться довольно быстро — то есть было бы можно при свете дня.

«Солнышка бы! — мечтала Аш, одной рукой держась за плечо шедшего впереди, другой отодвигая ветки от лица. Боже милостивый, ведь два месяца шли в полной тьме, по двадцать четыре часа в сутки. — Теперь я ночь ненавижу!»

Пройдя около лиги, они остановились, зажгли фонари, и теперь идти стало легче. Аш отбросила от лица мокрую голую ветвь граба, следуя за спиной арбалетчика, сержанта из копьеносцев Моулета. Перед ее глазами раскачивался его пропитанный грязью плащ, поддерживаемый кожаным поясом, мешок и колчан со стрелами. Поля его воинской шляпы были обмотаны скрученной тряпкой, некогда желтого цвета.

— Джон Баррен, — улыбаясь, она ускорила шаги по мокрому вереску и пошла рядом с ним. — А твои ребята что думают — сколько там крысоголовых?

— Легион плюс артиллерия, — проскрипел он. — И еще дьявол.

— Дьявол? — она в недоумении подняла брови.

— Она ведь слышит дьявольские машины, так ведь? Эти проклятые штуки, которых ты нам показала в пустыне. Значит, она дьявол. Сука похотливая, — равнодушно добавил он.

Аш вовремя отпрыгнула в сторону, чтобы не налететь на дерево, угрожающе надвинувшееся на нее черной массой в слабом свете фонаря. Скривив губы, импульсивно бросила ему в широкую спину:

— Да ведь их слышала и я, Джон Баррен. Он взглянул на нее через плечо, в темноте выражение его лица было не особенно утешительным.

— Угу, командир, но ты ведь командир. А она… В каждой семье есть выродок, — он затормозил, обходя подлесок; снова обрел равновесие и, прикрыв рот согнутой ладонью, заглушил звук сопения мокрым носом. — И вообще, тебе же не понадобилось никаких голосов, когда ты вытаскивала нас из той засады под Генуей. Так и сейчас — на фиг они тебе, хоть Лев, хоть Дикие Машины, а, командир?

Аш хлопнула его по спине. И почувствовала, как губы у нее расплываются в улыбке.

«Ну вот тебе и на, каково? Я же говорила — мне только нужно, чтобы кто-нибудь восстановил мой боевой дух… Христос Зеленый, хорошо бы он был прав! Мне так надо бы спросить военную машину. Но не могу. Нельзя».

После часовой пробежки в темноте с фонарями они оказались возле пикетов с молчаливыми собаками в намордниках. Вошли через выкопанную траншею и стены из хвороста; здесь двести человек и примкнувшие к ним но пути беженцы стояли лагерем в старом березовом лесу.

С большинства берез была уже ободрана кора на высоту человеческого роста для поддерживания чахлых костров, единственного источника света. Истоптанные берега ручья превратились в мокрую черную слякоть. В дальнем конце лагеря помощники Уота Родвэя из обоза толпились вокруг треножников с железными кухонными котлами. Аш, мокрая и перемазанная грязью до самых бедер, прежде всего рванула к кострам на берегу, там ей прямо на раздаче вручили миску с похлебкой. Она несколько минут постояла, поболтала с женщинами, посмеялась, как будто у нее в жизни нет забот, потом вернула им дочиста выскобленную миску.

Анжелотти, сияющий ясными глазами, поплотнее обернул свои худые плечи плащом и протолкался к ней, к пламени костра. Лицо его свидетельствовало о длительном полуголодном рационе, но душевного настроя это обстоятельство не ухудшило; он был, как и прежде, невероятно беспечен и весел.

— Как раз перед нами вернулся еще один парень, из ребят Моулета, мадонна. Теперь можно не отсылать разведчиков по новой, он ответит на твой вопрос. Фарис тут. Ее форму видели, да и ее лично.

Ветром раздуло пламя костра, жар нахлынул на нее волной, но она не отодвинулась: она на миг потеряла ощущение действительности, вспомнив женщину без имени, которую кличут по ее званию note 6; у которой такое же лицо, какое Аш видит в зеркале, но безупречное, без единого шрама. Которая является верховным главнокомандующим визиготских войск насчитывающих, может, тридцать тысяч человек, здесь, в христианском мире. И которая даже — нечто большее, хотя сама может и не знать об этом.

— Я на любую сумму поспорила бы. Она там, где ей велел быть каменный голем, — и тут же поправила себя: — Где ей приказали быть Дикие Машины устами военной машины, где она им требуется.

— Мадонна…

— Аш! — протолкавшись через толпу, рядом с Аш возникла еще одна фигура. Блики костра освещали ее коричнево-зеленую мужскую одежду, рейтузы и плащ, почти не выделяющиеся на фоне грязи, облетевших деревьев, штабелей валежника для костра и мокрого истоптанного вереска.

— Надо поговорить, — безапелляционно заявила Флора дель Гиз.

2

— Угу, как только закончу с едой… — Аш утерла губы рукавом, прожевывая корку черного хлеба, сунутую ей в руку Рикардом, по глотку попивая ключевую воду из подсунутой им чашки; как всегда, перекусывание на ходу. Она рассеянно кивнула Флориану, при этом отметив, что личного разговора с ней ждут Рикард, Генри Брант и еще пара оружейников. И снова повернулась к Анжелотти.

— Нет, — Флориан нарушила их компанию. — Поговорить с тобой сейчас. В моей палатке. Приказ хирурга!

— Н-ну ладно… — от ледяной ключевой воды у Аш заломило зубы. Она проглотила кусок хлеба, бросила Генри Бранту и другим: — Выясните все с Анжели и Гереном Морганом! — и кивком отослала Рикарда к горячему костру. А когда обернулась к Флоре дель Гиз, та уже летела в темноту по слякоти — смеси перегноя и листьев под ногами.

— Да что за чертовщина, женщина! Мне до рассвета надо столько уладить!

Высокая костлявая фигура приостановилась, взглянула через плечо. Ночь скрывала ее почти целиком. В свете костра ее растрепанные волосы казались оранжевыми, они уже были подстрижены не по-мужски, а вились до плеча. Видимо, она отбрасывала их назад грязной рукой, потому что белокурые волосы склеились коричневыми прядями, а покрытые веснушками скулы были забрызганы чем-то темным.

— Ладно, я знаю, ты без необходимости не побеспокоишь. Что на этот раз? Еще кто-то заболел? — Аш шла очень быстро и поскользнулась, сапог попал в рытвину, скрытую тенью. Ее рейтузы уже настолько промокли, что она почти не почувствовала холода через промокшую кожу сапога.

— Да нет, я же сказала: надо поговорить.

Флориан подняла полог палатки хирурга, с трудом втиснутой между выступающими на поверхность земли корнями берез. Брезент тревожно колыхался, и при этих колыханиях то освещался светом костров, то оказывался в тени. Аш нырнула под полог, оказалась в полуосвещенном пахнущем плесенью интерьере; приглядевшись при свете одной из последних свечей, направилась в сторону амбулатории. Тюфяки на земляном полу были пусты.

— У меня закончились снадобья из лещины, — деловито проговорила Флориан, — и почти нет кетгута для хирургических операций. Нечего ждать завтрашнего дня. Ты мне не понадобишься, дьякон.

Она по-прежнему стояла, подняв полог палатки. Один из ее помощников — дьякон, оставил свой пестик и ступу и, кивнув ей, выбрался из палатки во тьму. Он ничем не дал понять, будто ему в какой-то степени некомфортно находиться рядом с одетой по-мужски женщиной.

— Вот так, Флориан. Я тебе это говорила, — Аш уселась на скамью, оперлась локтями о стол для приготовления препаратов из трав. В полутьме она подняла глаза на женщину-хирурга. — Ты их сшивала после Карфагена, собственно, ты с ними вместе отправилась в Карфаген, под огнем. И с нами была весь обратный путь. Как считают в отряде, «нам плевать, пусть она хоть сточная канава, это наша сточная канава».

Худая длинноногая женщина опустилась на деревянный складной стул. При свете свечей было не понять выражения ее лица. Она сказала с горечью:

— Ах вот как, им не страшно? Предполагается, что меня это должно обрадовать? Смотри ты, осчастливили!

— Флориан…

— Может, и мне надо теперь говорить: «Ладно, пусть это толпа кривляк и насильников, но черт с ним, это мои…» Черт возьми! Я не… не… не талисман для отряда! — она ударила рукой по столу, в холодной палатке стук прозвучал громко. От движения воздуха запрыгало желтое пламя свечи.

— Ты не совсем справедлива, — мягко сказала Аш. Свет отражался в ясных зеленых глазах Флориан. Она заговорила спокойнее:

— А я вот что хочу сказать: дайте мне женщину в палатку, тогда мы посмотрим, насколько я «ихняя». Я, наверное, поняла твое состояние.

— Мое состояние?

— Сегодня или завтра будет бой, — Флориан сказала это утвердительным тоном. — Конечно, не время говорить об этом, но все же позже может не найтись минуты. Обе мы можем погибнуть. Я наблюдала за тобой всю дорогу. Ты перестала разговаривать, Аш. Мы с тобой не общались после Карфагена.

— А что, у нас было время? — Аш заметила, что у нее в остывших, негнущихся пальцах одной руки все еще зажата пустая деревянная чаша. — Вино у тебя найдется?

— Нет. А если и было бы, я оставила бы его для больных.

Теперь зрачки Аш расширились, приноровившись к темноте, и она могла рассмотреть выражение лица Флориан. Ее красивое, умное лицо было покрыто морщинами от плохого питания и тяжелых переходов, но на нем не было знаков пресыщения вином или пивом. Аш осенило: «Я неделями не видела, чтобы она пила».

— Ты все молчишь, — осторожно сказала собеседница, — с тех пор, как те штуки в пустыне испугали тебя до полусмерти, — все внутри Аш сжалось от холода; от страха запульсировало, и у нее закружилась голова. Флориан продолжала: — Сначала с тобой все было в порядке. Шок пришел позже, когда мы плыли через Средиземное море. И ты и сейчас стараешься не вспоминать это!

— Ненавижу я поражения. Мы так были близки к тому, чтобы захватить каменного голема. И добились мы одного: убедились — они знают — его надо охранять, — Аш смотрела на свои пальцы, крепко сжимающие деревянную чашу, стараясь, чтобы она не стучала о столешницу. — Я все думаю, что могла бы сделать больше. Могла бы.

— Нечего все время прокручивать в голове прошлые сражения.

Аш пожала плечами:

— Я знаю, что в доме Леофрика, где-то под уровнем земли, есть выход — я же видела этих чертовых белых крыс, они сбежали в сточные каналы! Если бы я нашла этот выход, может, мы бы спустились до шестого этажа, может, мы бы достали каменного голема, может быть, теперь Дикие Машины уже не смогли бы никогда ничего никому сказать!

— Белые крысы? Ты мне про это не говорила, — Флориан облокотилась о стол. В свете свечи ее лицо было похоже на горельеф: лицо сосредоточенное, как будто она всматривается в расселины в каменной кладке. — Леофрик — это тот господин, который владеет тобой? И владеет Фарис, кажется. Это тот, дом которого мы старались раздолбать? Какие такие крысы?

Аш обхватила чашу другой рукой, заглядывая в ее темное нутро. В палатке было чуть теплее, чем в лесу, и она жаждала вернуться к обжигающему пламени костра.

— Господин амир Леофрик разводит не только рабов, вроде меня. Он еще занимается селекцией крыс. У них окраска — не как у обычных крыс. Я видела некоторых в каналах — и поняла, что при землетрясении дом Леофрика треснул под землей. Но треснуть мог любой сектор, не тот, в котором находится каменный голем, да и трещина могла быть не такой широкой, чтобы через нее смогли выбраться люди… — она не договорила.

— Если бы, мы бы, смогли бы, — выражение лица Флоры изменилось. — Ты мне сказала о Годфри тогда, среди этого пожара и драки, только то, что он мертв. И с тех пор я не слышала от тебя ни слова о нем.

Аш заметила, что темное дно пустой чаши как-то расплывается. Только через несколько секунд она сообразила, что это у нее на глазах выступили слезы.

— Годфри погиб во время землетрясения, когда рухнул дворец в Цитадели, — и скрипучим голосом сардонически добавила: — На него камень упал. Видно, и у священника кончается везуха. Флориан, мы же наемники, мы умираем.

— Я пять лет знала Годфри, — задумчиво проговорила собеседница, голос ее доносился из предрассветной тьмы, чуть освещенной свечой; Аш не поднимала глаз, чтобы не видеть ее лица. — Он изменился, когда узнал, что я не мужик, — Флориан прокашлялась. — Жаль; теперь я не могу вспомнить его отчетливо. Но я знала его всего несколько лет, Аш. А ты знала его лет двенадцать, он был твоей единственной семьей.

Аш прислонилась к спинке скамьи и встретилась глазами с Флориан.

— Ладно. Ты ведь хотела лично услышать от меня подтверждение твоих мыслей, что я не скорблю по Годфри. Хорошо. Я попечалюсь о нем, когда будет время.

— У тебя нашлось время, чтобы отправиться в разведку, хотя могла просто выслушать отчет, как положено! Это перебор, Аш!

От гнева, а возможно, от страха перед ближайшим будущим у Аш забурлило в животе, и она озверела.

— Если хочешь сделать что-то полезное, лучше прояви скорбь по бесполезному говнюку, своему брату, — потому что больше никто этого не сделает!

Губы Флоры неожиданно искривились насмешкой.

— Фернандо, может, и жив. Ты, может, еще не вдова. Может, у тебя еще есть муж. При всех его дефектах.

Лицо Флоры не выражало никакой боли. «Я не могу понять ее», — подумала Аш. Какая разница между нами — пять лет, десять? Могло быть и пятьдесят!

Аш опустила ноги на пол и встала, опираясь о стол. Земляной пол под ее подошвами был скользким от грязи. В палатке пахло увядшей травой.

— Фернандо пытался защитить меня перед королем-калифом… Много это ему дало. Я не видела его после того, как рухнула крыша. Прости, Флориан. Я не думала, что это для тебя серьезно. У меня просто времени не было.

Она направилась к подогу палатки. Ночной воздух вздымал брезентовые стены палатки, промокшие от росы, колебал пламя свечи. Флориан протянула руку и схватила ее за рукав. Аш смотрела на длинные грязные пальцы, вцепившиеся в бархат ее короткого плаща.

— Я следила, как ты зациклилась на одной задаче, — Флориан не ослабляла хватки. — Да, благодаря этому ты дотащила нас сюда через весь христианский мир. Но теперь это не даст тебе остаться в живых. Я тебя знаю пять лет, и я наблюдала, как ты смотришь на все перед сражением. Ты… — Флориан разжала пальцы и смотрела на Аш из темноты, только ее волосы блестели в свете свечи; искала слова. — На целых два месяца ты… ушла в себя. Тебя Карфаген испугал. Дикие Машины довели тебя до потери способности мыслить! Тебе надо начать все снова. Иначе ты начнешь упускать возможности, делать ошибки. У тебя люди будут гибнуть! И сама ты погибнешь!

Через секунду Аш накрыла ее руку своей и на миг сжала холодные пальцы. Уселась на скамью рядом с хирургом, лицом к ней. И сразу потерла пальцами лоб, растирая кожу, как бы снимая напряжение.

— Да… — какая-то мысль сформировалась, всплыла на поверхность. — Да, как было в Оксоне, в ночь перед сражением. Когда знаешь, что решения надо принимать, больше нельзя уклоняться. Мне надо собраться, — всплыло воспоминание. — Я тогда тоже была в этой палатке, да? Говорила с тобой. Я… всегда хотела извиниться и поблагодарить тебя за возвращение в отряд, — она подняла взгляд и увидела замкнутое бледное лицо Флориан, смотревшей на нее. И объяснила: — Тогда у меня был шок от того, что я оказалась беременной. Я не поняла твоих слов.

Флориан перестала хмурить свои густые золотые брови:

— Надо было позволить мне осмотреть тебя.

Аш проговорила:

— Ему было два месяца во время выкидыша. Все у меня восстановилось. Можешь спросить прачек, они мои тряпки стирают note 7.

— Но…

Аш прервала ее:

— Но раз уж я об этом вспомнила — я должна извиниться за свои слова. Я не думаю, что ты бы ревновала, если бы у меня был ребенок. И… ну, я знаю теперь, что ты не… ну, в общем, не пыталась… ко мне пристать. Прости, что я так подумала.

— Но ты правильно подумала, — сказала Флора. Аш сама так удивилась своему облегчению, наконец извинившись, что почти не расслышала ответа Флориан. Она по-прежнему стояла рядом с ней в полутьме на холодном деревянном полу и во все глаза глядела на собеседницу.

— Я именно что пыталась, — повторила Флориан, — но какой смысл? Тебя бабы не интересуют. И никогда не интересовали. Я замечаю, Аш, в отряде есть такие горячие бабы, и ты на них даже не смотришь. Максимум, на что ты способна, — это обнять их рукой, когда показываешь, как нанести удар мечом, и это ведь пустяки, так ведь?

У Аш стало горячо в груди, от ярости Флоры она затаила дыхание. Хирург продолжала:

— Можешь говорить что угодно о том, что ты «одна из ребят», — я видела, как ты кокетничаешь с доброй половиной своих мужиков-командиров. Если хочешь, назови это харизмой. Может, никто из вас не понимает, в чем тут дело. Но ты реагируешь на мужиков! Особенно на моего кобеля-братца! Но никак не на баб. И какой смысл был бы приставать к тебе?

Аш смотрела на нее, открыв рот, ни слова не приходило ей в голову. От ночного холода у нее потекло из носа и из глаз; она машинально провела по лицу промокшим бархатным рукавом, не спуская глаз с собеседницы. Она искала слов, но нечего было сказать в ответ.

— Да не волнуйся ты так, — голос Флориан стал надтреснутым. — И тогда не собиралась, и сейчас тоже. Не потому что не хочу тебя. Потому что в тебе нет этого — захотеть меня.

Ее тон стал совсем резким. Аш чувствовала одновременно и отвращение, и ошеломляющее желание утешить женщину.

«Ведь это Флориан. Боже мой, она из тех немногих, кого я могу назвать другом», — Аш начала было протягивать руку, но опустила ее.

— В честь чего ты заговорила об этом?

— Нас обеих могут убить до конца завтрашнего дня. Аш подняла свои серебряные брови:

— Не в первый раз. Причем часто бывало.

— Может, я просто хотела разбудить тебя, — блондинка облокотилась на спинку скамьи, и как бы только случайно отодвинулась подальше от Аш. В тусклом свете трудно было понять выражение ее лица: задумчивое ли, или слегка улыбающееся, или нахмуренное.

— Расстроила я тебя? — спросила Флориан, помолчав минуту.

— Да не знаю, что думать. Я знала про тебя и Маргарет Шмидт — но мне и в голову не приходило, что ты на меня так смотришь — мне… лестно, наверное.

С дальнего угла скамьи донесся ехидный смех.

— Лучше, чем я могла надеяться. По крайней мере, не рассматриваешь меня как административную проблему!

Это было настолько в стиле Флориан — точное знание первой реакции Аш, что Аш не могла не улыбнуться.

— Ну… Ладно, мне лестно, что я, оказывается, женщина, которая может тебе нравиться! Наверное, так же, как с мужчиной. Мне приходится иногда решать эту проблему в отряде. Я им объясняю, что они найдут себе хорошую женщину — только это буду не я.

Деланно легким тоном Флориан отозвалась:

— Да переживу.

— Ну и ладно, — непривычное ощущение — что надо что-то сделать или сказать, заставило Аш быстро вскочить на ноги, на скользкий мокрый земляной пол. Она смотрела на сидящую: — А мне что… полагается делать в таком случае?

— Да ничего, — на лице Флориан промелькнула тонкая улыбка. — Делай что хочешь. Аш, очнись! Это не такая проблема, как вытаскивание половины отряда из осады. Мы опять в герцогстве; помнишь, как ты целую ночь на берегу под Карфагеном рассказывала нам, что эти… — она помялась, — …эти «железные машины» note 8 за две сотни лет хитростью вынудили Дом Леофрика вырастить раба, который для них победит Бургундию… и с тех пор ты молчишь. Теперь мы опять тут, Аш. Мы в Бургундии. Это не такая война, какую развязывают люди. А ты как намерена действовать? Как будто это еще одна очередная кампания? Как будто ты и твоя сестра — вы просто военные лидеры?

Аш не знала, что на ее лице появилось какое-то отрешенное выражение, как будто она все еще прислушивалась к звучащему у нее в голове эху голосов машин. И вдруг вскинула глаза на собеседницу.

— Да нет, ты права, Флориан. Но я вовсе не намерена притворяться.

— А как?

— Это не просто «очередная кампания». Но — пойми меня правильно — Бургундия — не мое дело. Да и не твое.

— Но Карфаген — твое?

Аш отвернулась от бескомпромиссного взгляда собеседницы, заслышав возле палатки знакомые голоса командиров своих солдат.

— Пора собирать офицеров. Надо узнать, в каком мы положении. Пойдем со мной. Нет сейчас раненых, за которыми надо присматривать?

— Последнего из лежачих больных мы потеряли как раз на севере от Лиона, — скрипуче сказала женщина-хирург.

Аш повернулась к входу, отбрасывая перед собой свою черную тень, вслепую нащупала и откинула полог палатки. Жесткий холодный брезент царапал ее голые руки. Она с трудом натянула промокшие мерзлые перчатки. И сделала шаг в освещенную костром темноту, ощущая присутствие Флориан за спиной.

— Я не просто теряла время, — добавила Аш. — Я потратила часть времени, которое нам потребовалось, чтобы добраться сюда, обдумывая, какого хрена мы сможем сделать, если, мы когда-то доберемся…

Она услышала знакомый смешок Флориан. И остановилась, вглядываясь во тьму. В одном месте, между шалашей из веток, вверх поднимался заметный дым.

— Погасить этот хренов костер!

К ним подходил Герен аб Морган, на поясе у него висело почти все его имущество, на плече он нес большой меч; услышав приказ Аш, он обернулся и крикнул что-то сержанту, тот не спеша направился назад.

— Есть, командир. Эй, командир, военный совет собрался. Все остальные в твоей палатке.

Палаток было всего две, они стояли здесь, на труднопроходимой открытой местности возле опушки: палатка хирурга с аптекой и шатер командира. Остальные убежища были изготовлены из наломанных веток или грязного брезента, натянутого между деревьями. Аш вместе с Морганом шагала в освещаемой костром темноте, вслед за другими командирами наемников к своей палатке — шаткой конструкции, привязанной частично к колышкам, вбитым между корнями берез, частично к ветвям, накренившейся, так как от ночной влаги расслабились ванты.

— Сколько у нас теперь народу, Герен?

Крупный мужик почесал под шлемом затылок, обросший рыжими жесткими волосами:

— Да вроде до ста девяноста трех человек. Это кто может воевать. Еще три-четыре сотни в обозе, но еще и гражданские тащатся за нами.

— До завтрака разберись, — Аш мягко смотрела на Герена аб Моргана.

— Кое-кто из ребят баб подцепили по дороге. Если этих баб выгнать, они с голоду помрут. И ребятам не понравится, командир.

— Вот же дерьмо! — Аш ударила себя кулаком по ладони другой руки. — Ну, черт с ними. Избавиться от них — дороже обойдется.

Флора дель Гиз, спотыкаясь, спешила за ними по разбитой земле. С хитрой улыбкой, едва видной в свете костра, она пробормотала:

— Прагматик…

Ночной лагерь втоптал в грязь осенний подлесок или срезал его для постелей. Теперь под ногами не бегали козы или цыплята. Около пяти сотен человек и их вьючные животные скучились в вытянутом лагере, разбитом на полоске земли вдоль опушки дикого леса. Лучники и легко вооруженная пехота расселись под елями, во влажной траве, поедая свой скудный рацион.

Послышался истошный вопль со стороны вьючных мулов, привязанных к деревьям подальше, ближе к краю поляны. Аш шла по лагерю, наблюдая в неверном свете костра: там оруженосцы и пажи переговаривались, обихаживая хозяев; сержанты и капралы до изнеможения гоняли на прогалине своих алебардщиков и аркебузиров; женщины и дети болтались под ногами по всей территории; и всюду попадались примкнувшие к лагерю беженцы, лица у всех измученные, в глазах застыл глубокий страх. Вот и суди о боевом духе.

— Значит, мы потеряли еще двух тяжеловооруженных всадников?

— Вчера ночью, перед тем как встать лагерем. Это все же меньше, чем было на юге.

«Мы добрались сюда ни на минуту раньше, чем намеревались».

Герен нахмурился:

— Командир, я реорганизовал некоторые недоукомплектованные группы копьеносцев в группы военной полиции, и они теперь больше боятся меня, чем дезертировать. Но я хочу, чтобы ты мне разрешила оставить всех пушкарей у Анжелотти; у нас и так все чертовы отрядные стрелки; у меня все время уходит на них.

Аш задумчиво кивнула:

— Из тебя получился намного лучший полицейский, чем когда-то был сержант лучников! Согласна: видно, тебе лучше тогда этим и заниматься.

Она направилась к командирской палатке, с ней Морган и хирург. Герен аб Морган проталкивался мимо Флоры дель Гиз ко входу, но вдруг комично замер и отпрыгнул назад, пропуская ее вперед.

— Кровь Божья! Что же ты сначала демонстрируешь мне своих мандавошек, а потом ждешь, что я восприму тебя как кавалера, — скрипуче проговорила Флора дель Гиз, влетая мимо него в кромешную тьму палатки.

Аш заметила выражение его лица и чуть не расхохоталась вслух, несмотря на то, что сама смутилась.

— Всем вольно, — улыбнулась она; входя в темное, уже не пустое пространство брезентовой палатки. — Рикард, откинь полог палатки; впусти хоть немного свет костра.

— Командир, может, лампы зажечь?

— Зачем? Масло для ламп кончилось. Может, отец Фавершэм поможет тебе, чудо сотворит. Так, Генри?

— Да, командир. И еще много чего кончилось. Мы не можем вечно рассчитывать на то, что подберем в брошенных городах.

— Если они были брошены до того, как ты «подобрал»… — Флора наощупь нашла один из стульев Аш с высокой спинкой и уселась, ехидно глядя на Томаса Рочестера, на Эвена Хью, когда уэльский командир копьеносцев поспешно влетел, опаздывая.

— Большинство их было брошено. В основном, — на грязном лице Эвена Хью с грубыми чертами появилось оскорбленное выражение. — Кто там разберет в Вечном Сумраке? Военные потери, правда, командир?

Аш пропустила мимо ушей эту шутку. В тусклом освещении она обвела глазами собравшихся. Ростовная, женщина из России, вошла вслед за Эвеном. Герен аб Морган что-то ворчал на ухо Питеру Тиррелу, Тнррел, слушая уэльсца, поглаживал кожаной перчаткой с зашитыми пальцами оставшуюся половинку кисти — пальцы большой и указательный. Уот Родвей, прислонившись к шесту в центре палатки, затачивал свой поварской нож на точильном камне, Генри Брант теперь разговаривал с ним напряженным полушепотом.

— Генри, — обратилась к нему Аш, — как у нас с провиантом?

Генри повернул к ней свое широкое красное лицо:

— Ты, командир, слишком деликатно выразилась. В последнюю неделю получали по полпайка; и я приставил к мулам вооруженную охрану. Горячей еды хватит еще на завтра, остается черный хлеб; может, дня на два. Потом — ничего.

— Это точно?

— Ты поставила мне на прокорм пятьсот человек; да, я говорю точно, ничего сделать нельзя! Мне хлеб печь не из чего!

Аш подняла руку, стараясь его успокоить, стараясь не показать, как у нее самой все внутри переворачивается.

— Это не проблема, Генри. Не волнуйся. Что у тебя, Герен?

Низкий голос Герена аб Моргана заполнил затхлый воздух палатки в мерцающем золотом отсвете костра.

— Мы не считаем нападение на город ценной идеей.

Этот неожиданный вызов ее поразил.

— «Мы» — это кто?

— Да хрен с ним, командир, — Людмила Ростовная не отвечала прямо на вопрос. — Давай скажи нам все — как вытащить остатки отряда из Дижона и двинуться в Англию. Что нам делать, командир? Наплевать на крысоголовых?

— Да, как же, только плюнь, и стены упадут, — прорычал Герен.

Аш, встретившись глазами с Томасом Рочестером, чуть качнула головой и проговорила любезным тоном:

— Знаешь что, Герен? Мне плевать, что ты не считаешь атаку ценной идеей. А я считаю, что мои офицеры должны всегда быть в курсе положения дел.

— Демоны, — крупный рыжеволосый Герен пристально смотрел на нее в полумраке палатки. — Королю-калифу демоны говорят, что делать! Демоны, Дикие Машины, называй их как хочешь. Для нас сейчас гораздо важнее легионы визиготов вокруг Дижона!

Герен почесал в паху, все еще глядя на Аш с открытым ртом; потом бросил взгляд на Людмилу Ростовную.

— У тебя рука в порядке? — спросила Аш у русской; та неуверенно кивнула, и Аш продолжала: — Хорошо. Доложи Анжелотти. У него будет для тебя задание, и для твоих снайперов-арбалетчиков. Я напишу дюжину посланий для наших, кто застрял в Дижоне, и хочу, чтобы ими выстрелили через стены, — а ты дождись ответа от капитана Ансельма. Уяснила?

Получив конкретное задание, арбалетчица воодушевилась.

— Прямо сейчас, командир?

— Иди. Анжелотти сейчас у аркебузиров.

Женщина направилась к выходу из палатки, все зашевелились, пропуская ее, и Герен аб Морган раздраженно пожаловался:

— Не согласен я с твоими действиями! Нападение на Дижон — это безумие! За тобой не пойдут.

В палатке наступила тишина. Аш кивнула себе и оглядела в полумраке командиров копьеносцев, оруженосца и хирурга. И наконец ее взгляд остановился на бледно-голубых налитых кровью глазах Герена.

— Тебе придется довериться мне. Я знаю, что мы голодаем, мы измучены, но мы добрались. Теперь или ты доверяешь мне забрать их оттуда, или нет. Решай, Герен.

Огромный уэльсец отвел глаза в сторону, как бы ища поддержки Эвена Хью. Жилистый, грязный командир копьеносцев покачал головой, сжав губы. Томас Рочестер пробормотал что-то неразборчивое. Со стороны Уота Родвэя доносился только скрежет ножа о точильный камень.

— Ну? — Аш в колеблющемся свете поочередно оглядела каждого из сидевших в палатке; в холодном воздухе курилось их дыхание; рослые фигуры были увешаны ремнями, кинжалами, мечами, колчанами. Она заметила, что Флора поднялась и пошла к вестовому и повару.

Проходя мимо Аш, Флора проговорила:

— Я с тобой.

Генри Брант кивнул, подтверждая свое согласие; Уот Родвей поднял от ножа свои свинячьи глазки и кивнул один раз в знак поддержки.

— Мастер Морган?

— Не нравится мне это, — вдруг заявил Герен аб Морган. Он не опускал глаз. — Разве не достаточно, что враг действует под руководством демона? Теперь и мы туда же.

— Мы? — осторожно спросила Аш.

— Да я сам видел на галерах. Ты прямо рвалась в пустыню. Может, к ним, к этим старым пирамидам. Может, выслушать их приказы. Мы что тут делаем, командир? Мы почему тут?

— Потому что остальная часть отряда в Дижоне, — Аш отодвинулась в сторону, сама она сидела на краешке стола, установленного на козлах, заваленного картами, по которым она раньше пыталась разработать маршрут отряда.

Она опять обвела глазами своих офицеров, сидевших на стульях со спинками, Флору, прислонившуюся к опорному шесту палатки рядом с Уотом Родвэем, на Бранта, переминающегося с ноги на ногу на полу, усыпанном папоротником-орляком. На заднем плане маячил Ричард Фавершэм. В свете, проходящем через откинутый полог палатки, видны были только их профили.

Она кивнула Рикарду, жестом велев ему пошире открыть полог, и услышала, как он обменялся замечаниями со стражей у входа.

— Ладно, — сказала она. — Значит, дела обстоят так. Вначале я поговорю с вами, потом — с остальными командирами, а потом со всеми вместе. Сначала я скажу вам, что мы тут делаем. Потом я собираюсь рассказать, что будем делать дальше. Это всем ясно?

Все закивали.

— Мы знаем, — начала Аш, в тишине ее слова прозвучали спокойно, смотрела она не отрываясь на Герена аб Моргана, — что тут есть враг позади нашего врага. Христианский мир воюет с визиготами, Бургундия воюет с визиготами, но дело не только в этом, так?

Вопрос был риторическим, и она сразу растерялась, услышав бормотание Герена:

— Ну, а я что говорил? Под управлением демона. Это она. Та Фарис, их генерал.

— Да, ею управляет демон, — Аш оперлась ладонями о стол. — Она слышит демонов. И я их слышу.

При этих словах уэльский стрелок вздрогнул, но Эвен Хью и Томас Рочестер только плечами пожали.

— Причем не один чертов демон, — Рочестер старался говорить небрежным тоном. — Да их полно в этой проклятой пустыне, верно, командир?

— Верно, Том, я сама их до чертиков боюсь.

И тут все смолкли, вспомнив, как в южной пустыне вдруг небо засияло всеми оттенками серебряного, алого, ледяного синего цвета. Снова мысленно увидели выстроившиеся рядами пирамиды, застывшие на фоне серебряного пламени.

— Я считала, что слышу Льва, но это был их каменный голем, — продолжала Аш. — И все вы знаете, что в Карфагене я слышала Дикие Машины. Это те голоса, которые стоят за каменным големом. Я даже не знаю, насколько Фарис осведомлена о них, Герен. Я не уверена, знает ли о них вообще кто-нибудь — Дом Леофрика, или калиф, или Фарис — о голосах Диких Машин, — в сумраке палатки она не сводила глаз с Герена. — Но мы знаем. Мы знаем, что Леофрик — марионетка, что его дочь-рабыню вырастили Дикие Машины. Мы знаем, что это не простая война. И ни одного дня она не была обычной войной.

— Не нравится мне это, командир, — сказал Герен.

Она отметила, как поникли его плечи, как он обернулся назад, ища поддержки; и улыбнулась ему как могла дружелюбно. Вышла из-за стола и подошла, встала перед ним.

— Дьявольщина, а мне, что ли, нравится! Но я не пойду к Диким Машинам. С тех пор как мы отплыли из Северной Африки, я не чувствую их притяжения. Поверь мне, — Аш схватила его за плечи.

Она стояла перед ним — в проникающем с улицы красно-золотом свете, сильная, перепачканная грязью женщина, с белыми шрамами на лице и руках, с ямочками на коже от застарелых ран; в ржавых кольчужных перчатках и, как будто это само собой разумеется, подпоясанная мечом. И усмехалась ему с видом абсолютной уверенности в себе.

Герен распрямил плечи и повторил:

— Нет, командир, мне это не нравится, — опустив глаза, он смотрел на ее руки. — И ребятам не нравится. Мы больше не знаем, для чего эта война.

Из тени послышался саркастический голос Флоры:

— Добыча, оплата, насилия, пьянство и блуд, да, мастер Морган?

— Мы пока еще здесь, чтобы побить любой другой отряд на поле боя, — судя по тону Эвена Хью, это было очевидно.

— Мастер Ансельм и те, кто с ним! — проворчал Рикард.

Судя по голосам, все были на грани срыва. Аш отпустила руки Герена Моргана, дружески хлопнув его по плечу. Оглядела остальных, внутренне привычно собралась, и тогда уже снова заговорила:

— Да нет, Герен прав. Мы и на самом деле не знаем, за что воюем, — она сделала крошечную паузу. — И визиготы тоже не знают, ради чего воюют. В этом-то и ключ. Они считают, что совершают крестовый поход против христианского мира. Но дело-то вовсе не в религии.

Она медленно содрала с себя перчатки и стала потирать замерзшие руки.

— Я знаю, что Дикие Машины подбрасывали Леофрику разные идеи, а через него и королю-калифу. Они говорили при посредстве каменного голема. И армии визиготов оказались здесь, потому что их послали сюда Дикие Машины. Не в Константинополь, или куда-нибудь на восток — нет, именно сюда, чтобы они могли захватить Бургундию и разрушить ее.

Ричард Фавершэм из дальнего угла палатки спросил по-английски:

— Почему именно Бургундию?

— Ну да, почему именно Бургундию? — Аш повторила его вопрос на лагерном наречии. — Не знаю, Ричард. По сути дела, я не знаю, почему они вообще послали сюда армию.

Герен аб Морган захлебнулся от смеха. Машинально, забыв, что он уже не рядовой, он выпалил:

— Командир! Ты спятила! А как же иначе они бы сражались с герцогом Карлом?

Аш смотрела мимо него.

— Ричард, нам нужен свет тут, в палатке.

От такой неожиданной смены темы разговора все смолкли. В этот момент она заметила, как английский священник неуклюже поднялся со своего стула и опустился на колени, как Томас Рочестер отодвинулся, давая ему место; как Флора обернулась и с изумлением глядела на Аш; Уот Родвей затолкал свой точильный камень назад в свою сумку, а нож — в ножны.

— In nomine Christi Viridiani… note 9

Они замолчали при звуках поразительно высокого тенора Ричарда Фавершэма.

— Christi Luciferi note 10, Iesu Christi Viridiani…

Молитва продолжалась; присоединились другие голоса. Аш наблюдала за командирами: как они опустили головы и сжали руки, даже Рикард, стоявший у полога палатки, повернулся к ним и опустился коленями в холодную грязь.

— Господь даст вам это, — объявил Фавершэм, — по вашей просьбе.

В воздухе засветился слабый желтый свет, подобный свету свечи.

Внутри у Аш все задрожало, начиная с живота. Она невольно закрыла глаза. Слабое тепло коснулось ее покрытых шрамами щек. Она снова открыла глаза, теперь в спокойном, не мигающем свете их лица были видны отчетливо: Эвен Хью, Томас Рочестер, Уот Родвей, Генри Брант, Флора дель Гиз и проскользнувший в палатку Антонио Анжелотти; его мокрые, перемазанные грязью волосы и лицо приобрели неземную красоту при скупом освещении.

— Благословенны будьте, — пушкарь приложил руку к камзолу над сердцем. — Что тут происходит?

— Свет во тьме. Господь простил меня, — Аш опустила руку на плечо Ричарда Фавершэма. Подняла голову и оглядела все вокруг: брезентовые стены палатки цвета пергамента, мечи и несколько пучков трав, свисающих с потолка палатки. Тени прыгали, съеживались. — Мне, собственно, нужен был не сам свет, а просто надо было показать, что это может быть сделано. Ричард, простите, что заставила вас.

Она стояла, освещенная медовым светом. В глазах ее вспыхивали белые искры, по краям поля зрения. Ричард Фавершэм поцеловал крест, который держал в руках, и тяжело выпрямился, рейтузы его почернели от земли. Он пробормотал:

— Капитан Аш, к Господу вечно обращаешься, и не по таким пустякам; но для Него все — не больше света свечи. И, во всяком случае, я нахожусь в отряде именно для совершения таких мелких чудес.

Аш быстро опустилась на колени:

— Благословите меня.

«Грехи тебе отпускаю», — процитировал священник.

Аш поднялась с колен.

— Герен, ты мне задал вопрос. Ты спросил: как иначе визиготы сражались бы с герцогом Карлом? Вот именно так.

Капитан военных жандармов встряхнул своей коротко стриженой головой:

— Не понял, командир.

Светящийся воздух заколебался, раздробился.

— При помощи чудес, — Аш смотрела сразу на всех, — Не таких, как это. Не Божьих. А чудес, сотворенных дьяволом. Я это узнала от Диких Машин — они вырастили Фарис как потомка Гундобада. Они селекцнонировали ее как носителя крови Творца Чудес, чтобы она стала еще одной святой, еще одним пророком, еще одним Гундобадом. Но не для Христа. Они ее вывели, чтобы она могла быть исполнителем их воли на земле и совершать чудеса. По их принуждению, а заставить они могут.

В чудесном свете Ричард Фавершэм облизнул свои сухие губы.

— Господь этого бы не допустил.

— Господь, может, и не допустил. Но мы не знаем, — Аш помолчала. — Мы знаем одно: что Фарис не есть создание ни короля-калифа, ни амира Леофрика. Фарис — собственность Диких Машин. Они вывели ее, чтобы совершить дьявольское чудо и стереть Бургундию с лица земли. Итак — почему она прибыла сюда с армией?

Все мгновенно смолкли.

Ричард Фавершэм предположил:

— Ее способность совершать чудеса, возможно, невелика: по чуду в день. Как любой священник или дьякон. Если это так, то, конечно, ей нужна армия.

— Или… она еще не обрела этой своей способности? — нахмурилась Флора.

— Или ее создание оказалось неудачным, — Антонио Анжелотти, не глядя на Аш, стоял и ласково улыбался в светящемся воздухе. — Возможно, Господь милостив, и она не в состоянии совершать злые чудеса? Ты-то не можешь.

Аш с сожалением ответила на взгляд английского священника:

— Нет. Я не могу совершать даже мелких чудес. Рикард тебе расскажет, сколько ночей я на этом нашем переходе я молилась вместе с ним! Я бы никогда не могла стать священником. Я только одно могу — слушать голема. И Дикие Машины. Она бы могла достичь большего, чем я. И все же вот она здесь, пробивая себе путь в…

Антонио Анжелотти покачал головой.

— Не знай я тебя так давно, мадонна, и не видь я того, что мы все видели в пустыне, я бы решил, что ты спятила, или надралась, или одержима! — его светлые глаза блеснули, встретившись с ее взглядом. — Но дела так обстоят, что я тебе должен верить. Ты совершенно отчетливоих слышала. Но если Фарис ничего не знает об их существовании, и если Дикие Машины говорят с ней голосом каменного голема, она, может, до сих пор не знает того, что знаем мы.

Ричард Фавершэм поинтересовался:

— А когда узнает, она устроит тут опустошение ради них?

Анжелотти пожал плечами:

— Армии визиготов уже устроили опустошение. Там, где был Милан, — ничего, ни стены, ни крыши. Венецию сожгли. В швейцарских кантонах целое поколение молодых людей мертво… Мадонна, я тебе доверяю, но скажи нам наконец — почему Бургундия?

Послышался ропот согласия; все лица повернулись к ней.

— О, я бы вам сказала — если бы знала. Я задавала вопросы Диким Машинам, и у меня почти душа рассталась с телом. Не знаю, и не могу додуматься, почему, — Аш снова вытерла нос рукавом, ощущая запах плесени и в своей палатке. — Флориан, ты родилась в Бургундии. Почему именно эти земли? Почему не Франция, не немецкие княжества? Почему этот герцог и почему Бургундия?

Женщина-хирург покачала головой:

— Мы уже больше двух месяцев в пути. Не было ночи, чтобы я не задавала себе этот вопрос. Не знаю. Не понимаю, почему Дикие Машины вообще интересуются людьми, тем более бургундцами, — и сардонически добавила: — И не пробуй их спрашивать! Не сейчас.

— Не буду, — сказала Аш с незащищенным выражением лица. Чудесный свет немного померцал, в палатке сгущалась тьма. Аш взглянула на Ричарда Фавершэма. По его лицу прокатилась судорога боли или молитвенного напряжения.

«Даже наши чудеса становятся слабее».

Она снова повернулась к Герену, Эвену, Томасу Рочестеру, Анжелотти. В палатке пахло мокрой шерстью и мужским потом.

— Мы все знаем наверняка, — сказала она, — что другая война скрывается за этой, внешней. Мне жаль, что я втянула вас в нее, ребята, — но вспомните, что мы в любом случае оказались бы участниками этой войны. Служба наша такая, — она помолчала. — И если их Фарис еще не вершила никакого дьявольского чуда, значит, мы можем надеяться, что она и впредь не совершит никакого. Значит, в дело вступают клинки и пушки. А это как раз и есть наше дело.

На их лицах отчетливо проступала неуверенность, но не более, чем при любой кампании. И даже у Герена Моргана, как она заметила.

— Командир? — начал капитан полиции, заметив на себе ее взгляд.

— Ну что, Герен?

— Ну, допустим, она победит Бургундию, допустим, убьет для них этого старого герцога, неважно, на войне или чудом, — потом что будет, командир?

Аш усмехнулась:

— Догадайся! Тут любой может догадываться в свое удовольствие!

— А тебе-то что, Морган? — возразил Эвен Хью. — К тому времени, как это случится, ты будешь опять в Бристоле, сорить деньгами направо-налево, и твоего триппера хватит, чтобы годами обогащать докторов!

Уот Родвей, до сих пор молчавший, с уважением и завистью смотрел на угасающий чудесный свет в палатке.

— Командир, можно идти? Мне надо организовать еду, чтобы нам разговеться. Смотри, она или может наслать на нас какую-то дьявольскую кару, или не может. В любом случае я должен состряпать последнюю похлебку перед нападением на Дижон. Надо тебе или нет?

— Надо тебе или нет, командир, — поправила его Аш.

— О, меня это не колышет. Я пошел. Еда через час. Скажи ребятам, — Родвей большими шагами вышел из палатки, бросив пару слов охране тем же резким и совершенно оскорбительным тоном.

Аш покачала головой:

— Знаете ли, если бы этот тип не умел стряпать, я бы его пригвоздила к позорному столбу.

— Да не умеет он стряпать, — огрызнулась Флора.

— Ты права, не умеет. Гм, — Аш, с застывшей улыбкой, почувствовала порыв холодного ветра, донесшего через от крытый полог палатки запах немытых тел, конских и человеческих экскрементов, влажной листвы, древесного дыма.

— Анжелотти, Томас, Эвен, Герен; все — выходите, — она первой вышла из палатки, придерживаясь за клапан. — Флориан…

Герен аб Морган преградил ей путь.

— Людям это не нравится, — упрямо повторил он. — Они не хотят нападать на город.

— Выйди-ка наружу, — повторила Аш, веселым тоном, но с оттенком приказа. — Я покажу тебе еще одну причину, по которой мы здесь.

Она мимо Герена выбралась на воздух. Над поляной эхом отдавались громкий клекот и карканье ворон. Она увидела, как черные птицы камнем падают на свалки возле кухонных фургонов, важно расхаживают там, а не получив корма, хрипло жалуются, и поняла, что отчетливо различает их среди берез на расстоянии в двадцать ярдов.

Аш подняла лицо к небу.

— Посмотри-ка! — указала она.

В глубине между деревьями, очевидно, первые полчаса этого никто не замечал. А теперь — мужчины и женщины поднимались с колен из грязи, в которой они слушали службу Дигори Пастона в честь весны — теперь все безлистные сучки и голые ветви на восточной стороне поляны явственно выделялись на фоне неба.

Аш только взглянула на луну, белую, как кость, заходящую на западе. У нее стеснило грудь, она почувствовала, что задержала дыхание; услышала бормотание людей, столпившихся на пустом пространстве между канавами, проложенными по периметру лагеря.

Небо на востоке медленно-медленно превращалось из серого в белое и приобретало едва заметный голубоватый оттенок яичной скорлупы.

Все произошло за миг — или за целую вечность. Аш одновременно пережила ощущение терпеливого ожидания в течение вечности, и ощущение того, что все это произошло в один момент: вот поляна в лесу была темной, а в следующую минуту — полоса яркого желтого света пролегла поперек стволов деревьев на западе и золотое зарево поднялось над туманом на востоке.

— О Иисус! — Эвен Хью плюхнулся коленями в грязь.

— Господа возблагодарим! — воскликнул густой голос Ричарда Фавершэма.

Аш, на этот раз не слыша криков, не видя бегущих людей — Герен аб Морган и Томас Рочестер вовсю хлопали друг друга по плечам, слезы струились по их щекам от радости непрекращающегося чуда, — Аш стояла и наблюдала, как всего на четвертое утро после двадцать первого августа она видит восход солнца на восточном небе.

Окончились три месяца тьмы.

Ее кто-то задел плечом. Она, потрясенная, подняла глаза — и увидела рядом Флору.

— Ты все еще не думаешь, что это — наше дело, — тихо произнесла Флориан. — Просто что-то, чего нам надо избежать.

Аш чуть не протянула руку и стукнула ее по плечу, так она бы и поступила час назад. Но теперь удержалась от физического контакта.

— Наше дело? — она видела, что вокруг нее все опустились на колени. — Я скажу тебе, в чем сейчас «наше дело»! Мы не можем оставаться на этом месте — максимум через двадцать четыре часа визиготские разведчики схватят нас за жопу. Мы и поесть тут не успеваем — им-то еду приносят прямо к передовой. Нас мало, сколько там — тридцать на одного? — она поймала себя на том, что ухмыляется Флориан, но в этой ухмылке не было юмора — просто состояние слепого восторга. — И потом еще и это. Все же произошло! Я имею в виду — свет!

— Они теперь не отступят, — заметила хирург. — Ты это соображаешь?

Аш сжала кулак:

— Ты права. Я теперь не смогу увести их назад, под Покаяние. Я это соображаю. Мы назад не пойдем. И тут оставаться не можем. Нам надо двигаться вперед.

Флора дель Гиз, впервые за все время знакомства с ней и совершенно неосознанно, вытянула грязные пальцы и перекрестилась.

— Ты мне говорила там, на берегу. «Покаяние» не имеет ничего общего с визиготамн. Ты мне говорила, что Дикие Машины в это лето погасили солнце над христианским миром. Что они создали двести лет Вечного Сумрака над Карфагеном, высосав энергию светила.

В лицо Аш дул холодный ветер. От яркого света у нее заслезились глаза, внезапная холодная слезинка покатилась по изуродованной шрамами щеке.

— И опять же, Бургундия, — продолжала Флора, — этим летом Дикие Машины создали тьму, которая покрыла Италию, кантоны, германские земли; теперь Францию… а когда мы пересекли границу, прибыли сюда, мы вышли из-под Сумрака. Вышли из Вечного Сумрака опять. В это.

Аш смотрела вниз. В луче, пересекшем ее тело, высветились руки с въевшейся в кожу грязью, проявился каждый завиток папиллярного рисунка кожи на кончиках пальцев. Хватило этого минимума тепла, чтобы от влажных бархатных рукавов стал подниматься пар.

Голос Флоры говорил:

— До этого года Сумрак был только над Карфагеном. Он стал распространяться. Но не сюда. Ты думала об этом? Может быть, поэтому Фарис и оказалась тут со своей армией. Мы, может быть, оказались вне предела действия Диких Машин.

— Даже если и так, это может быть ненадолго.

Аш подняла глаза к небу. Машинально, потому что рядом была Флориан, она вслух высказала свою мысль:

— Помнишь эти слова: «Бургундия должна быть разрушена»? Это их главная цель. Флориан, у меня не было выбора, вести ли отряд сюда, — но теперь мы оказались как раз в эпицентре.

3

Ощущая всем лицом слабое тепло восходящего солнца, Аш потерла грязной ладонью покрытые шрамами щеки.

Флора рядом с ней отвела глаза от восточного неба и задрожала от утреннего холода.

— Эй, подруга, в такой ситуации я не хотела бы оказаться на твоей должности, — Флориан энергично подула на пальцы, обводя глазами лагерь. — Назад идти мы не можем. А вперед — можем? Ты что им намерена сказать?

— Что? — впервые за последние недели Аш улыбнулась по-настоящему расслабленно. — Ну, это-то не трудно. Ладно, идем…

Аш двинулась в центр поляны, хлопая руками.

Пять сотен человек довольно быстро прекратили разговоры, собрались вокруг, как только увидели, что это она: мужчины были в доспехах, в ржавой броне, в куртках на подкладке, кто-то стоял, кто-то присел на корточки. Несколько человек играли в кости. Многие пили эль. Аш обводила глазами стоящих вокруг, лица многих все еще с изумлением были обращены к небу.

— Ну, — сказала Аш, — посмотрите-ка на свои тощие жопы!

— Переживем, командир! — завопил один из братьев Тиддеров, Саймон или Томас, Аш сразу не распознала. Он пригнулся от посыпавшихся ударов кулаков, комьев грязи и оскорблений.

— Ползи! — отреагировала Аш. Раздался непринужденный смех, облетел всю толпу.

«Ну-ну. Герен был не прав. А я была права».

Она потерла руки, и широко улыбнулась обращенным к ней лицам:

— Ладно, ребята. Мы опять в прогаре — и не в первый раз. Да и не в последний. Это значит — еще один-два дня на одном хлебе, но ничего, мы люди грубые, выносливые, мы сдюжим.

Другой из братьев Тиддеров дурашливо захныкал фальцетом:

— Мамочка!

Аш воспользовалась раздавшимся тут же раскатом хохота как возможностью внимательнее рассмотреть их. Тиддеры и еще много молодежи в воинском снаряжении пихали друг друга локтями в бока; один зажал под мышкой голову приятеля-копьеносца. Двести солдат, в выцветшей форме и потрепанных штанах, закутанные во все свое имущество; заляпанные грязью, пальцы побелевшие от холода, из носа у всех каплет. Ей мгновенно по воздуху передался их настрой — на их лицах читалось, что они показались себе круче, бодрее, сильнее от того, что они такие — оборванные, грубые, выносливые и вообще солдаты среди моря беженцев.

«Это потому, что взошло солнце. Мы перешли границу. Впервые за много недель — солнце…»

И они без потерь ушли из Карфагена и проделали марш-бросок на расстояние сотен лье в темноте и при свете луны, и вот теперь они считают, что им сам черт не брат.

И это так.

«Прошу тебя, Господи, лишь бы это было не впустую».

Когда смех умолк, Аш подняла голову и оглядела грязную стоянку и заляпанных грязью людей перед ней.

— Мы — отряд Льва. Не забывайте этого. Мы охренеть до чего потрясающие. Мы прошли сотни лье, шли ночами в жутком холоде; шли неделями, но мы тут, мы вместе, мы — это отряд. Это потому, что у нас дисциплина, и мы — самые лучшие. Тут и споров нет. Что бы теперь ни случилось, мы — самые лучшие, и вы это знаете.

Раздались отдельные добродушные смешки; они-то знали, какова доля правды в ее словах. Кто-то кивал, кто-то молча смотрел на нее. Аш следила за собравшимися, стараясь углядеть испуг, заносчивость, едва заметную утрату связей между людьми.

Она указала через плечо, в сторону речной долины и Дижона.

— Вы небось ждете от меня рассказа, как мы раскидаем эти стены и выручим Ансельма и наших ребят. Ну, парни, я сначала должна была глянуть на них. И могу вам сказать: эти стены не раскидаешь, они до хрена прочные.

Руку поднял один их алебардщиков Караччи.

— Фелипе, что?

— Тогда, командир, как мы вытащим наших Львов оттуда?

— Мы не станем, — и она повторила еще громче. — Не станем этого делать.

Все зашумели в замешательстве.

— Сейчас город осажден, — сказала Аш, говоря так громко, чтобы голос разносился далеко. — Большинство жителей стараются вырваться из осады.

— Кроме врагов, — подсказал ей сзади Томас Рочестер.

Антонио Анжелотти хихикнул. Его смешок подхватили близко стоящие, слышавшие обмен репликами.

Аш, которая прекрасно знала, почему среди визиготского окружения, в темноте двадцать четыре часа в день и говорящих каменных пирамид, оба ее офицера позволяли себе эту разрядку, и удовольствовалась сердитым взглядом.

— Ладно, — сказала она, пар ее дыхания курился в ледяном воздухе, — кроме врагов, пара чертовых жоп.

— За это вы и платите нам, мадонна…

— Он что, получает оплату? — жалобно спросил Эвен Хью, с сильным уэльским акцентом.

Аш подняла обе руки:

— Заткнитесь и слушайте, вы, сонные потоки дерьма!

Из задних рядов чей-то голос передразнил насмешливо:

— «Мы самые лучшие…»

Раздался такой взрыв хохота, что даже Аш заухмылялась. Она стояла, кивая и выжидая, пока наступит тишина; потом утерла свое красное взмокшее лицо рукавом, уперла руки в бока и бросила им:

— Ситуация такова. Мы находимся во враждебном окружении. Дальше по дороге стоят два карфагенских легиона — Четырнадцатый легион Утики и часть Шестого легиона Лептис Парвы: всего шесть-семь тысяч человек.

В толпе забормотали. Она продолжала:

— Остальные их силы — позади нас, на территории Франции, и выше к северу, во Фландрии. Ладно, сейчас здесь еще не зима, как было под Сумраком, — но в полях на корню гниет зерно и на лозах гниет виноград. Охоты тоже нет, всю дичь перестреляли. Рассчитывать на грабеж нечего, на мили вокруг все деревни и города ободраны как липка. Эта страна опустошена, — она замолчала, ожидая реакции, оглядела толпу; на нее мрачно смотрели суровые грязные лица.

— Нечего так на меня смотреть, — добавила Аш, — поскольку вы награбили свою долю по пути сюда…

— А ведь верно, ни хрена себе, — раздался голос кого-то из лучников.

— Вы, мерзавцы, утащили все, что не было припрятано. Ну, у меня для вас есть новость. Все наши припасы кончились. Я говорила с Генри Брантом, и все — кончилось.

Аш проговорила это медленно, с расстановкой, подождала, пока мысль уляжется у них в головах. Аркебузир, сидевший на корточках в нескольких шагах, задумчиво посмотрел на горбушку черного хлеба, которую держал в руке, и убрал ее в сумку.

— Чего делать-то будем, командир? — заорала лучница.

— Мы только что проделали чертовски трудный марш-бросок, — ответила Аш, — и еще не дошли до конца. Мы оказались в самом центре боевых действий. У нас почти иссякли припасы провианта. А теперь многие стараются вырваться из осады…

Она кинула быстрый насмешливый взгляд на Анжелотти, ухмыльнулась Флориан; и снова переключила все внимание на слушателей, выкрикивающих вопросы.

— Большинство. Но не мы. Мы как раз стараемся ворваться в осажденный город…

Первые ряды загорланили в изумлении.

— Ладно, объясняю по пунктам, — Аш сделала красноречивую паузу. — Мы не станем вытаскивать Роберта Ансельма и ребят из Дижона. Мы именно ворвемся в город.

Кто-то из братьев Тиддеров (Саймон или Томас) выпалил:

— Командир, да вы спятили! — и, покраснев как свекла, уставился на свои сапоги.

Она переждала, пока уляжется гудение в народе.

— Еще кто-нибудь хочет что-то сказать?

— Дижон в осаде! — запротестовали Томас Морган и его подчиненный Эвен Хью. — У них перед воротами вся эта чертова визиготская армия!

— Ну да — уже три месяца. А города-то им не взять! Так где нам безопаснее находиться, чем внутри Дижона? Но если они обнаружат нас тут, — Аш обвела взглядом смотрящие на нее лица, — нас тогда изрубят в фарш. Мы на открытом пространстве. Почти все наши тяжеловооруженные солдаты в Дижоне. И у готов преимущество перед нами: тридцать к одному. В открытом поле мы не можем сойтись с визиготским легионом — даже вы, ребята, на это не способны. Раз мы уже здесь, вариантов нет. Нам нужно, чтобы между нами и визиготской армией были стены. Или Льву Лазоревому придет конец прямо сейчас.

По опыту она знала, что надо дождаться, пока утихнет гвалт; она ждала, сложив руки, опираясь на одно бедро, ее непокрытые коротко стриженные серебристые волосы освещал холодный свет дня под деревьями; она больше не была красавицей, но на ней была кольчуга и меч, а рядом — ее пажи, оруженосец, а за ней толпились офицеры.

Встал один из аркебузиров.

— Эй, в Дижоне мы будем в безопасности!

— Угу, пока готы не сметут ворота, — заметил тяжеловооруженный солдат во фламандской ливрее.

«Пока мы не выясним, для чего Дикие Машины предназначили Фарис».

Аш сделала шаг вперед и подняла обе руки.

— Ладно! — подождала, пока стихнет шум. — Я вступаю в контакт с нашими, кто в Дижоне. Я договорюсь, чтобы ночью нам открыли ворота. Де Вир нанимал вас, чтобы вы быстрым маршем вошли в Карфаген, вот мы и станем двигаться быстро! Нам не придется прорываться с боями — но мне нужны добровольцы для отвлекающей атаки.

Англичанин Джон Прайс кивнул и встал, а за ним его соратники.

— Командир, мы это сделаем.

Аш заговорила быстро, не давая возможности забросать ее вопросами:

— Вы, мистер Прайс, берите тридцать человек. Нападете сегодня ночью, через два часа после восхода луны. Анжелотти, обеспечь им порох и огнепроводный шнур — самый медленнодействующий из того, что у нас осталось. А вы, ребята, замаскируйтесь рубахами поверх снаряжения и убивайте все, что будет не белого цвета.

— Это не пойдет, командир, — запротестовал копьеносец из группы Прайса. — Все эти хрены ходят в белом!

— Вот дерьмо! — Аш не скрывала от них своего удовольствия. — А ведь ты прав, парень. Значит, выберите сами для себя опознавательный знак. Я хочу, чтобы вы оказались ниже по течению реки Сюзон, на западном берегу, и подожгли там их осадные машины — тогда вся их армия вскочит ото сна, ведь осадные машины дорого стоят! А после уходите назад в лес. Завтра вечером мы подберем вас в лодку и втащим в город через какой-нибудь затвор шлюза.

Аш повернулась к офицерам:

— Этот маневр даст нам всем достаточно времени для перемещения. Ну, у нас есть десять часов до темноты. Повозки бросаем. Все из багажных повозок тащить или на спинах, или волоком. Мулам завязать глаза, — она оценивала боевой дух, водя глазами по всем лицам, которых могла разглядеть в свете ноябрьского утра. — Ваши командиры скажут вам, где кому встать в маршевой цепи — и когда мы войдем в город ночью, мы войдем с подвязанным оружием и в темных одеждах поверх снаряжения. И не болтаться по городу! Они не будут знать, что мы тут, пока мы не окажемся внутри города.

Из толпы все еще слышался ропот. Она постаралась поймать взгляд кого-нибудь из недовольных, внимательно всматриваясь в бледные, истощенные лица, щеки у них пылали от принятых небольших доз пива и бравады.

— Значит, не забывать, — она еще раз обвела глазами круг лиц. — Впереди, в Дижоне — ваши товарищи. Мы — отряд Льва, и мы своих не оставляем. Пусть нас побьют, пусть зима, пусть сейчас нам требуется защита от осады — крыша над головой, но не забывайте — когда весь отряд вместе, мы можем лягнуть любую чертову визиготскую жопу отсюда до завтрака! Ладно. Мы входим, мы осваиваемся в ситуации, и когда мы позже будем выходить из города, мы выйдем со всем вооружением и пушками, которые пришлось оставить тут, — и мы выйдем отрядом в полном составе. Всем ясно?

В ответ — бормотание.

— Я спросила: всем ясно?

Знакомый задиристый голос развеселил их, вызвал общее веселье.

— Да, командир!

— Вольно.

Среди немедленно наступившего упорядоченного хаоса бегущих людей, складываемых палаток, упаковываемого оружия она обнаружила, что опять стоит возле Флоры.

Внезапная неловкость заставила ее избегать взгляда женщины. Но Флориан, даже если тоже почувствовала неловкость, то ничем не проявила ее.

— Ты вот что, — Аш кашлянула, избавляясь от стеснения в горле, — ты не поступи со мной, как Годфри, Флориан. Ты-то хоть не исчезай из отряда.

Ее удивило выражение открытого страдания на лице Флориан, но оно исчезло прежде, чем она смогла убедиться, что это была не просто циничная ослепительная ухмылка.

— Этого не бойся, — Флориан скрестила руки на груди. — Значит… ты решила непосредственную военную задачу. Мы идем в Дижон. А дальше что?

— Дальше мы принимаем участие в осаде.

— И как долго? Думаешь, Дижон выстоит? Против такого количества осаждающих?

Аш ровным взглядом посмотрела на бургундку. «Да, — подумала она, — будет неловко. Не так уж серьезно — да и недолго. Потому что это все же Флориан».

— Послушай, что я думаю, — сказала Аш в неожиданном приступе честности, расслабляясь и облегченно вздыхая. — Лично я думаю, что это было моей ошибкой — ну, дурацкий поступок, что я пришла сюда, но раз уж мы высадились в Марселе, раз мы были преданы идее, я уже ни черта не могла поделать.

Флора заморгала:

— Боже упаси, женщина. Ты сдерживала это стадо всю дорогу одной силой воли. И теперь ты считаешь, что нам не стоило являться сюда?

— Помнишь, что я говорила на берегу в Карфагене? Я теперь думаю, что нам надо было сразу отплывать в Англию, — Аш дрожала от утреннего холода. — Или даже в Константинополь, с Джоном де Виром, и пойти на службу к туркам. Уйти как можно дальше от Диких Машин, и оставить Фарис в том дерьме, которое тут будет в Бургундии.

— О черт! — Флора подбоченилась. — Ты? Оставить тут Роберта Ансельма и всех ребят отряда? Не смеши меня! Мы в любом случае вернулись бы, что бы там ни случилось в Карфагене.

— Возможно. Умнее всего было бы похоронить своих мертвецов и начать все сначала с теми, кто у меня остался. Правда, люди не подпишут контракта с командиром, который бросает своих в беде.

Какое-то внутреннее чувство истины вдруг подсказало ей: «Да ведь она права, мы всегда возвращались сюда».

Она зажмурилась от утреннего ветра, глаза заслезились, и задумалась, что погода плохая даже для ноября, а ведь солнце хоть и слабо, но светит. И такой холод, хотя тут юг, и уже так давно. Урожая не будет.

— Слишком поздно уже, — сказала она, и услышала, как прозвучала ее сентенция — почти философски. И улыбнулась Флориан. — Раз уж мы здесь — нам больше некуда идти, только за ближайшие стены! Лучше умереть завтра, чем сегодня, согласна? Так что можешь выбирать — или Дижон, который вскоре падет, или легионы обнаружат нас завтра…

Она почувствовала огромное облегчение, как будто избавилась от тяжести или от держащей ее неослабной хватки. Ее затопил страх, но она его распознала и справилась с ним; надо снова напомнить себе, что ее беспокойство — на этот раз не только об обычных военных проблемах.

Флора фыркнула и покачала головой:

— Заставлю моих дьяконов молиться. Определи, в каком месте нам быть. А ты где будешь при этом лунном перелете? Как всегда, впереди?

— Я не пойду с отрядом. Я встречусь с вами в городе, перед зарей.

— Ты сделаешь что ?

Чтобы согреться, Аш похлопала холодными руками. В местах соприкосновения пальцы закололо от притока циркулирующей крови. Лицо студил холодный влажный воздух.

Она встретилась глазами с Флориан: глаза ее горели фанатическим, решительным огнем.

— Пока отряд будет входить в Дижон сегодня ночью, мне надо выяснить кое-что. Я хочу пойти в лагерь визиготов и поговорить с Фарис.

4

— Ты спятила!

Во влажном туманном свете дня Аш вдруг усмехнулась сама себе.

«Я, оказывается, все-таки могу разговаривать с Флориан. По крайней мере, могу хоть это».

— Нет. Я не спятила. Согласна — в Карфагене мы потерпели поражение. Согласна: мне надо было подумать. Признаюсь тебе: я намерена кое-что сделать, — и поддразнила Флору: — Когда мое знамя поднимется над Дижоном, Фарис тут же поймет, что я осталась в живых.

— Ну так не поднимай его! — в раздражении Флора не выбирала слов, жестикулировала. — Брось, Аш. Оставь рыцарские манеры. Пусть знамя останется скатанным. Можешь свалить, когда мы все-таки выберемся из Дижона! Но не говори мне, что ты намерена пойти туда и поговорить с ней!

— Да у меня уйма причин, по которым мне надо поговорить с командиром визиготской армии, — Аш обтерла грязные руки одну об другую, вытащила заткнутые за пояс все еще мокрые перчатки и надела их, хоть ощущение было неприятным. — Мы — наемники. От меня ждут такого поступка. Я должна искать более выгодной сделки. Может, она захочет заключить с нами договор.

Флора пришла в ужас.

— Ничего себе шуточка! После Базеля? После Карфагена? Как только они увидят твое лицо, тебя сразу на корабль — и назад, на ту сторону Средиземного! И вздернут за побег! И уж тогда Леофрик поковыряется в твоих останках!

Аш потянулась, ощущая боль в мышцах после ночной вылазки; наблюдала, как лагерь укладывается.

— Я от кого угодно приму помощь, хоть и от визиготов, мне бы отряд вывести отсюда, пока не начнется то, что Дикие Машины уготовили для Бургундии.

— Нет, ты точно спятила, — категорично заявила Флора.

— Нет. Вовсе нет. И я представляю, какого приема мне ждать. Но, как ты сказала, нельзя же вечно скрываться.

Грязное лицо Флоры насупилось.

— Более сумасшедшей идеи я от тебя еще не слышала. Зачем тебе соваться туда, где тебе грозит такая опасность!

— Даже если мы благополучно войдем в Дижон, все же это только попытка спрятаться. Временная, — Аш помолчала. — Флориан, подумай, — ведь на всей Божьей земле только она слышит каменного голема.

Аш в наступившей тишине заглянула в лицо Флоры.

— Ну и что?

— Как что… Мне надо знать — слышит ли и она Дикие Машины? — Аш подняла руки кверху. — Или их голоса звучат только в моей голове. Мне надо знать, Флориан. Вы все видели гробницы калифов. Вы все мне поверили. Но только она одна на всей Божьей земле знает. Кто еще слышал то же, что и я!

— А если она не слышала?

Аш пожала плечами.

Помолчав, хирург спросила:

— А… если слышала?

Аш снова пожала плечами.

— Думаешь, она об этом знает что-то, неизвестное тебе?

— Она, видишь ли, настоящая. А я — ошибка эксперимента. Кто знает, в чем ее отличие от меня? — Аш сама услышала, с какой горечью она это сказала. Она вскинула серебристую бровь и усмехнулась: — И только одна она может убедить меня, что я не спятила.

Флора сардонически проворчала:

— Да ты всегда была чокнутой!

Реакция Флоры была знакомой, знакомо было и ее неохотное, но не высказанное словами согласие. Аш непроизвольно заулыбалась высокой грязной женщине:

— Ты доктор, тебе и знать!

И рывком повернула голову на резкий звук — шпок! Увидела Рикарда с его рогаткой; кора на дереве в тридцати ярдах от них была ободрана, обнажилась белая древесина. Это он сделал тренировочный выстрел:

— Если ты себя обнаружишь, не только Фарис будет знать, где тебя искать. И Карфаген, и король-калиф, и Природные Железные Машины, — заметила Флора.

— Знаю, — согласилась Аш. — Но мне это надо сделать. Как всегда, говорит Роберт — ошибаться-то я могу. Но кому я нужна, если я не в здравом уме?

В тот же день в сумерках — они наступили рано, потемнело холодное безоблачное небо; под которым ее офицеры многословно сетовали после того, как она объявила о своем намерении, — Аш отдала свои последние приказы.

— Луна в первой четверти взойдет после вечерни note 11. Тогда и отправимся, после мессы. Если будут сообщения от Ансельма, их немедленно ко мне. Если соберутся облака, позовите меня. Но сначала я посплю часа два!

Когда она вошла в палатку, там воняла и мигала последняя сальная свеча, извлеченная со дна тюка. Рикард встал, в руках у него была книга.

— Почитать тебе, командир?

У нее осталось две книги, и они находились в тюке Рикарда: Вегеций и Кристина Пизанская. note 12 Аш добрела до ящика, служившего постелью, и рухнула на холодный соломенный тюфяк и козлиные шкуры.

— Давай. Почитай мне из книги Пизанской об осаде.

Черноволосый юноша, что-то еле слышно бормоча, отыскивал по оглавлению нужную главу, поднеся книгу близко к тусклому источнику света. В воздухе клубился белый пар его дыхания. На нем было надето все его имущество: две рубахи, две пары рейтуз, камзол, стеганый камзол, и поверх всего — ободранный подпоясанный плащ. Из-под края капюшона торчал красный нос.

Аш перекатилась на спину на своем убогом ложе. В палатке был сквозняк — как бы плотно ни зашнуровывали полог, с улицы все равно просачивался влажный студеный воздух. «Спасибо, нам еще не приходилось есть мулов…»

— Командир, мне читать?

— Да, читай, читай, — но он не успел открыть рта, как Аш добавила: — Луна только прошла первую четверть; конечно, от нее есть хоть какой-то свет, но местность тут весьма неровная.

— Командир…

— Извини, больше не буду, читай.

Но через минуту снова заговорила; он прочел еще только несколько фраз, но о чем — она не могла бы сказать.

— Из Дижона пока ничего?

— Не знаю, командир. Нет. Кто-нибудь придет и скажет.

Она уставилась неподвижным взглядом на крепления палатки. Холод обжигал пальцы ног, сквозь сапоги и рейтузы с чулками. Она перекатилась на бок, свернулась клубком.

— Через два часа наденешь на меня доспех. Что люди говорят о Дижоне?

У Рикарда заблестели глаза.

— Просто здорово! Копьеносцы Питера Тиррела закрашивают лица черным. Они заключили пари, что просочатся в город раньше итальянских пушкарей, потому что будут тащить фальконеты Мадам Пушкаря…

Аш кашлянула.

— …мастера Анжелотти!

Она тихонько засмеялась.

— Да не всем нравится, — договорил Рикард. — Мастер Герен жаловался, там, в стойлах у мулов. Ты собираешься избавиться от него, как от мастера ван Мандера?

Это было, когда готовились к сражению под Оксоном, когда солнце было еще в созвездии Льва: казалось, с тех пор прошла целая жизнь. Она едва могла вспомнить цветущее лицо фламандского рыцаря.

Аш свернулась клубком еще плотнее, чтобы защититься от холода. От ее дыхания стал влажным шерстяной капюшон возле губ.

— Нет. Джоселин ван Мандер появился у нас в этом сезоне, с ним сто тридцать человек; он так и не влился в отряд; так что был прямой смысл отфутболить его туда, откуда пришел, — в тусклом освещении она поискала глазами лицо мальчика, увидела его пышные брови, его непредумышленную угрюмость. — А недовольные, которые собрались вокруг Герена, почти все — со мной уже два-три года. Я постараюсь хоть как-то удовлетворить их желания.

— Они не хотят оказаться запертыми в городе, когда вокруг такая чертовски большая армия!

Затрещали канаты палатки. Захлопала ее стенка.

— Найду компромисс для Герена и ему сочувствующих.

— А что, нельзя им просто приказать? — требовательно спросил Рикард.

Она почувствовала, как ее губы раздвигаются в кривую улыбку.

— Нет, потому что они просто могут сказать «нет»! Большая ли разница между пятью сотнями солдат и пятью сотнями крестьян-беженцев? Ты ни разу не видел, как отряд перестает быть отрядом. Ты же этого не хочешь. Я найду способ удовлетворить их жалобы, но в Дижон мы все-таки войдем! — она широко улыбнулась ему. — Ладно, читай.

Молодой человек поднес книгу ближе к источнику света.

— С точки зрения тактики наше положение не настолько плохо, — добавила она через минуту. — Дижон — большой город, в нем около десяти тысяч жителей, даже если не считать остатков армии Карла; Фарис не может поставить своих на каждом ярде стены. Конечно, она перекрыла дороги, ворота. Если сержанты заставят вас двигаться и не позволят останавливаться, мы войдем в город, возможно, даже без стычек.

Рикард заложил освещенную страницу пальцем и закрыл книгу. Света сальной свечи было недостаточно, чтобы видеть выражение его лица. И вдруг он сказал:

— Я не хочу быть оруженосцем Ансельма. Хочу быть вашим. Я был вашим пажом. Сделайте меня своим оруженосцем!

— Капитана Ансельма, — машинально поправила его Аш. Она обхватила себя за плечи, она была полностью одета, но натягивала на себя козлиные и овечьи шкуры.

— Если я не стану вашим оруженосцем, будут говорить, что я недостаточно гожусь. Я был вашим пажом с тех пор, как сбежал Бертран. С тех пор, как мы нашли вас в Карфагене! Я воевал под Оксоном!

Во время этого гневного протеста его голос сменил тембр — стал пронзительным, потом хриплым. Аш сильно удивилась. Она сдвинула с замерзших ушей края капюшона, чтобы лучше слышать его. Он поднялся и несколько минут молча слонялся по темной палатке, натыкаясь на все.

— Ты вполне годишься, — сказала Аш.

— Но вы не собираетесь меня назначить! — в его голосе уже почти звучали слезы.

Аш, помолчав, заговорила усталым голосом:

— Ты не воевал под Оксоном. Ты только видел, каково в строю, Рикард, ты еще не знаешь, что это такое, — перед ее мысленным взором мелькали острые края мечей и топоров. — Это вихрь бритвенных лезвий.

— Я буду воевать. Я пойду к капитану Ансельму.

Аш не услышала вызова в его голосе, только внезапную, возбужденную решимость. Она приподнялась на локте, взглянула на Рикарда.

— Он тебя возьмет, — сказала она. — И знаешь, почему? Из каждой сотни наших людей десять-пятнадцать человек сами знают, что делать на поле, когда вокруг ад кромешный, им не надо говорить, они знают инстинктивно или потому что обучались этому. Около семидесяти будут драться, если кто-то их подготовит, а потом подскажет, что делать конкретно. А остальные десять-пятнадцать будут бегать вокруг, как безголовые цыплята, независимо от того, чему их обучили или что им сказали.

На поле боя она сама хватала людей за доспехи и просто физически вбрасывала их назад в бой.

— Я наблюдала, как ты тренировался, — договорила она, — ты по своей природе фехтовальщик, и ты — один из тех десяти-пятнадцати, которых любой командир выберет и назначит своим «исполнительным командиром». Я хочу, чтобы ты выжил в ближайшие два года, Рикард, так что я дам тебе копье и поставлю тебя командиром, когда придет время. А до тех пор постарайся не быть убитым.

— Командир!

Под мехами уже стало настолько тепло, что ее тело перестало дрожать. Усталость накатила волной и унесла ее; она едва успела заметить радость и изумление Рикарда; и сон охватил ее так же неожиданно, как падение с коня, только без удара, пришло забвение.

Она осознавала, что мечется по тюфяку под одеялами.

Что-то поддалось под ней.

Аш услышала глухой треск, шум, какой издает под ногой человека кожаная бутыль. Совсем рядом с ней. Она пошевелилась, она слышала голоса стражи и лай собак за стенами палатки; двинула рукой в сторону и почувствовала какое-то препятствие, сдвинувшееся под ее ребрами.

Лопнуло с шумом что-то твердое, стало мокро.

Аш ударила рукой по тюфяку, ниже, сбоку от себя. Большой палец руки попал на что-то скользкое и твердое. Ноготь пальца уперся во что-то, потом эта помеха треснула, хлюпая, как спелая слива. Рука стала вдруг влажной и липкой.

Она почувствовала знакомый запах — сладкий, смешанный с вонью экскрементов, как бывает в бою, подумала — кровь, и открыла глаза.

Из-под нее наполовину вылез младенец. Она перекатилась и придавила его. Его тесные пеленки были пропитаны чем-то темным, сочащимся из головы. Его покрытый пушком череп истекал красным. Сверкала белая кость, череп ребенка треснул от уха до уха, сзади он был раздроблен. Ее рука оказалась на его лице, большой палец глубоко проник в разбитую глазную впадину.

Другой глаз мигал ей. Такой светло-карий, как янтарь, как золото.

Ребенок был не старше нескольких недель.

— Рикард!

Крик вырвался из ее губ непроизвольно. Ей стало дурно, перед глазами все почернело, она оттолкнулась пятками от постели и с усилием оттолкнулась всем телом назад, с тюфяка, в грязь, подальше.

Послышалось чавканье сапог по грязи, за пологом палатки; завязки полога рассек удар кинжала.

В палатку нырнула темная фигура, и Аш увидела, что это Рикард, но у него золотые волосы.

— Ты убила нашего ребенка, — сказал он.

— Это не мой, — Аш попыталась протянуть руки и набросить шкуры, которыми укрывалась, на человеческий комок, но у нее не было сил подтянуть шкуры к себе. Кожа у ребенка была тонкая, мягкая; в палатке стоял запах, как на поле боя после битвы.

— Фернандо! Я его не убивала! Это не мой!

Мальчик повернулся и вышел из палатки. Перед тем, как уйти, он сказал голосом другого человека:

— Ты была неосторожна. Еще бы минута, и ты его могла спасти.

— Меня били…

Аш протянула руки, но холодная мертвая кожа ребенка казалась горячей под ее пальцами, как будто ее пальцы горели. Она с трудом проползла к выходу из палатки и рывком вскочила, выбежала наружу.

Под голубым небом сиял белый снег.

Никакого ночного неба. Полдень; яркое солнце.

Никаких палаток.

Аш шла по пустому лесу. Снег приставал к голым ногам. таща ее вниз. Она все скользила, тяжело падала; снова вставала на ноги. Снег облепил каждый сучок, каждую безлистную древесную почку, каждую искривленную ветвь. Она спотыкалась, промокшая, замерзшая, руки ее были сине-красными в морозной белизне.

Она услышала рычание.

Она остановилась. И осторожно повернула голову.

Шеренга диких кабанов прокладывала себе путь по снегу. Их твердые морды пропахивали белизну, оставляя за собой обнаженными канавы черной лиственной земли. Они тихо рычали. Аш увидела их зубы. Никаких клыков — это не секачи. Самки. С острыми хребтами самки, двигающиеся между деревьями, под ярким солнечным светом. Их зимние шкуры были толстыми и белыми, от них несло свиным калом, их влажные глаза были закрыты от света длинными ресницами.

Позади своих матерей бежало не меньше дюжины полосатых поросят.

— Слишком молоды! — кричала Аш и ползла по снегу, опираясь руками и коленями. — Их не следовало еще рожать. Еще не время. Сейчас зима; они умрут; вы их родили не вовремя! Забирайте их назад.

Снег падал с ветвей на снег, покрывающий заросли вереска, белыми ободами покрывал стволы деревьев. Кабаны двигались медленно, методически, игнорируя Аш. Она уселась в снег, все еще на коленях. Маленькие полосатые поросята, размером со свежевыпеченный хлеб, топали мимо нее, своими закрученными хвостиками сбивая снег, их точеные копытца нарушали белизну.

— Они умрут! Они умрут!

Птица с красной грудью слетела вниз, приземлилась рядом с самым большим следом передней лапы свиноматки. Та немедленно унюхала малиновку. И развернула голову, чтобы порыть корни под снегом. Малиновка клювиком начала выискивать червей.

Поросята устремились вперед, в обгон стада, в белый лес.

— Они умрут!

У Аш перехватило горло. Она жалобно зарыдала, чувствуя, как двигаются мышцы горла, а глаза сухи и слез нет; почувствовала под собой твердый набитый брезент тюфяка.

Сальная свеча догорела почти до огарка.

Рикард, свернувшись комком, спал на полу поперек палатки .

— Они умрут, — шептала Аш, глядя на полосатые оранжево-коричневые ягодицы, на переступающие копытца, на карие глаза, обрамленные изящными длинными-длинными ресницами. Она потянула носом — пахнет ли кровью или калом.

— Я его не убивала!

«Просто был выкидыш. Меня били, и я скинула».

Глаза ее были сухи. Если и были рыдания, то на слезы она была не способна. Снова напомнили о себе боль и холод и физический дискомфорт.

Чей-то голос сказал:

— Подружись с робким лютым диким кабаном.

Аш откинулась на шкуры и меха.

— Дерьмо. Господь послал мне кошмар, Годфри. Мои руки…

Она напряглась, чтобы рассмотреть свои руки при тусклом свете. Ей было не видно, запачканы ли у нее пальцы чем-нибудь. Она осторожно поднесла их к носу, понюхала.

— Почему Ему нужно, чтобы я видела мертвых младенцев?

— Не знаю, дитя. Ты, видимо, самонадеянно полагаешь, что Он возьмет на себя труд потревожить твой сон.

— Ты встревожен, я слышу, — Аш нахмурилась. Она огляделась, почти в темноте, но священника не увидела.

— Я обеспокоен.

— Годфри?

— Я мертв, дитя.

— Ты мертв, Годфри?

— Кабаны — это сон, дитя. А я мертв.

Тогда почему разговариваешь со мной?

Той частью своего сознания, которое слушает, той частью души, которой она всегда пользовалась для общения с Голосом, она ощутила какое-то тепло. Удовольствие, может быть. И потом снова послышался голос:

— Я решил, что если я могу вызывать кабанов, я мог бы вызвать и тебя. Когда я был ребенком, в лесу, только одним способом — оставаясь неподвижным, я подружился с теми из творений Господа, которые своими клыками могли бы разорвать меня в одну секунду. Ты тоже — одно из творений Господа, обладающее клыками, дитя. Мне так долго пришлось добиваться твоего доверия.

— И тогда ты пошел и умер ради меня. Ты уже в сонме святых, Годфри?

— Я недостоин. Меня искушают великие Демоны! Это, очевидно, Чистилище. То, где я сейчас нахожусь.

— Значит, близко к Господу. Спроси для меня у Господа, почему Дикие Машины хотят стереть Бургундию с лица земли?

Острая боль пронзила ее мозг. И в тот же миг Рикард сонно проговорил, лежа у входа:

— С кем разговариваешь, командир?

Он на своем месте на полу потянулся, все еще закутанный в одеяло, и распахнул полог палатки. Лунный свет под углом проникал в палатку командира, осветил лицо Рикарда, белый нар его дыхания, чистые руки Аш, ее меха, одежды, меч, тюфяк.

— Я…

Никакого перехода от сна к яви. Аш рывком уселась; в теле ничуть не ощущалось сонной апатии. Голова была ясной. «Я уже несколько минут не сплю», — поняла она, и огляделась: палатка была по-прежнему грязной, знакомой, вполне материальной. Рикард выжидающе смотрел на нее.

«Я не спала».

— О, дерьмо, — Аш согнулась, подавляя злость. Воспоминания нахлынули моментально. Одно мгновенное впечатление — как тело Годфри падает назад, с разбитым черепом, кусок черепа отсутствует, — осталось навсегда в ее памяти, впечатано в ее внутреннее зрение. — Иисус Христос!

Смутно она отметила, что Рикард высунул голову из палатки и кого-то позвал; потом ушел; что вошел кто-то другой, засуетился — Аш не могла бы сказать, как долго это было, — а потом подняла голову и заметила, что смотрит прямо на Флору.

— Это был Годфри, — сказала Аш, — я слышала его голос. Я слышала голос Годфри. Я с ним разговаривала.

За палаткой ходили люди, черно-серебряные в лунном свете.

Голос Флоры произнес:

— Если он еще жив, может, он тебе приснился, где он есть…

— Он мертв, — глаза Аш наполнились слезами. Она позволила им течь, в темноте палатки. — Боже мой, Флориан, у него верхнюю часть головы разможжило. Ты думаешь, я оставила бы его там, если бы он был жив!..

Из темноты появились длинные изящные пальцы хирурга, повернули ее лицо к свету. Ей не было неловко или страшно от прикосновения этой женщины. Флора опустилась на корточки перед ней, понюхала ее дыхание — «Наверное, не пила ли я?», поняла Аш, — прикоснулась к ее холодному лбу; наконец откинулась назад и покачала головой.

— Почему он должен привидеться тебе во сне?

— Я не спала.

Она попыталась подняться на ноги, позвать Рикарда, чтобы он надел на нее боевое снаряжение, поскольку было ясно, что луна уже довольно высоко, между деревьями лился серебряный свет. Неожиданно острая боль ударила ее в нос, глаза и горло. Она захлебнулась. Рот ее исказился; слезы потекли из глаз. Она хватала ртом воздух, горько плача.

— Дерьмо. Он мертв. Я позволила им убить его.

— Он погиб при землетрясении в Карфагене, — рявкнула Флора.

— Он оказался там из-за меня, и делал то, что я велела ему делать.

— Ну да, и ровно так же полсотни солдат, когда ты позволяешь им погибнуть в любом бою, — голос Флоры изменился. — А младенец — нет, ты его не убила.

— Но я его слышала…

— Как?

— Как? — глаза Аш горели. При заданном ей вопросе у нее в горле замерли рыдания.

— Когда ты говоришь, что слышишь голоса, — заметила Флора задумчиво, — тогда мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду.

Аш долго молча смотрела на нее.

— Рикард, — наконец сказала она резко и встала так быстро, что хирург осталась на коленях у ее ног. — Найди мой полевой камзол; пора. Самое время двигаться.

— Аш… — заговорила было Флора.

— Потом, — Флора встала, и Аш положила руки ей на плечи. — Ты права, но потом об этом. Когда окажемся в Дижоне.

— Если ты рискнешь и станешь добираться до Фарис, ты можешь не попасть в Дижон! — и уже спокойнее, под шумок возни Рикарда с багажом, Флора добавила: — Я не про сон. Про голос.

«Голос после сна. Очень похожий на голос Годфри». Аш сама удивилась, насколько вернулось ее самообладание при этих словах. Она протянула руки к Флоре, и, минуту поколебавшись, хирург взяла ее за руки.

— В Дижоне, — пообещала Аш. — Я там буду. Я вернусь.

Рикард из темного угла палатки выпалил:

— Аш всегда возвращается. Так все теперь говорят, после Карфагена. Что ты всегда вернешься к отряду. Вернешься, командир?

— Хоть все армии визиготов будут стоять между нами, — легким тоном бросила Аш с ироническим пафосом, и в ответ парнишка благодарно ей усмехнулся, обряжая ее в воинское снаряжение: кольчуга, шлем с забралом и меч. Поверх всего этого она набросила плащ и вышла из палатки с Рикардом и Флорой, и в лунном свете на нее сразу же накинулись все: солдаты — с вопросами, сержанты — требуя приказов, в толпе сновали гонцы.

Она взяла из рук Людмилы Ростовной сверток бумаг и, наклонив голову, слушала Рикарда, читавшего их ей в свете висевшего на кронштейне фонаря; выслушав, решительно кивнула и отдала ряд приказов.

— Я так понимаю, нас ждут? — спросила Флора дель Гиз, улучив минуту.

Даже еще не прочувствовав, каким сильным для нее это было облегчением, Аш подтвердила:

— Роберт еще жив и отдает приказы, если ты об этом. Ворота будут открыты. Теперь нам осталось войти туда… — Аш говорила рассеянно, всматриваясь через толпу в полумрак. — Томас Рочестер!

Большими шагами она пошла вперед, попутно подхватив Анжелотти, таща обоих с собой по холодной грязной лесистой местности в лунном свете. Без всякого вступления она сказала:

— Я приказала командирам войск и сержантам подойти к вам. Анжелотти, ты будь при пушках и всех снарядных войсках. Их надо только втащить в стены города. Генри Брант, Бланш и Бальдина займутся обозом. Томас, я хочу, чтобы ты возглавил пехоту.

На его темном небритом лице выразилось неожиданное смущение.

— А не ты их поведешь, командир? Ты вернешься до того, как мы выступим?

— Я вернусь до того, как вы окажетесь в Дижоне. Офицерами возьми Эвена Хью и Питера Тиррела. Герен займется отставшими — согласен? — обратилась она к огромному уэльсцу, прошлепавшему к ним по грязи.

Она изучала его непроницаемое выражение лица, в сотый раз думая: «Может, ничего все-таки не скрывается за этим лицом», — и следила, как он выпрямляется во весь рост, крупный грязный мужик в кольчуге, плаще и шлеме с забралом.

— Командир, ты знаешь, я с этим не согласен.

— Я знаю, мастер Герен. Будешь не соглашаться сколько тебе угодно, когда окажемся в Дижоне, — она позволила себе смягчить выражение лица. — Мы потом обсудим наши отрядные планы, после того, как войдем. А сейчас ты должен сделать одно — войти в город. Согласен?

Его лицо расслабилось.

— Согласен. А ты будешь с командиром врагов, командир? Ладно.

Слишком спокойное выражение византийского лица Анжелотти обеспокоило ее больше, чем грубое согласие Герена.

— Да, — подтвердила Аш. — Буду с Фарис. И добавила: — Только я могу войти в лагерь визиготов, и никто мне слова не скажет.

Она подняла руку к лицу, ощупала свою щеку, пальцами привычно пробежалась по шрамам.

— Что ни говори, а лицо-то — ее. Она же моя близняшка.

Разрозненные листки обнаружены вложенными между частями 9 и 10 книги «Аш: утраченная история Бургундии” (Рэтклиф, 2001), Британская Библиотека.

Адресат: # 147 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш / Карфаген

Дата: 04.12.00 09:57

От: Лонгман@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Пирс,

Я хочу знать, что происходит? Вы еще на судне? Что вы еще нашли???

Вы уверены? Да нет, конечно, вы уверены — Визиготский Карфаген!!! Неудивительно, что прибрежный участок раскопок не совпадает с описанием из «Фраксинуса»!

Я не жду от вас ответов на множество вопросов, но мне нужны какие-то данные, если я собираюсь возобновить издание книги как документального проекта.

Просто спросите доктора Изобель: когда мне разрешается сообщить новости об ее открытии нашему управляющему?

Боже милостивый! Какая у нас будет книга! Ах, вот еще: это была последняя часть «Фраксинуса»? Или еще будет одна? Поспешите с переводом!

Клянусь вам, что не выпушу его из рук!

Анна.

Адресат: # 150 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш / Карфаген

Дата: 04.12.00 16:40

От: Лонгман@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Пирс,

Я обманываю людей.

Пожалуйста, пусть доктор Изобель пошлет мне по электронной почте хоть всего одну фразу. Типа «мы обнаружили нечто поразительное, что подтвердит книгу доктора Рэтклифа». Хоть что-то, что я могла бы показать Джону Стэнли!

Завтра меня не будет в течение нескольких часов: мне позвонила Надя, но я возьму с собой спутниковый ноутбук — персональный компьютер, и буду время от времени проверять, не пришли ли сообщения.

Вероятно, до конца недели все будет спокойно, сегодня мне удалось всем запудрить мозги — но если я вернусь утром в пятницу и увижу, что по электронной почте ничего не пришло, мне нужно будет продемонстрировать им какое-то убедительное доказательство.

Уже прошел целый день. Я ХОЧУ ЗНАТЬ БОЛЬШЕ О ВАШИХ НАХОДКАХ НА МОРСКОМ ДНЕ. ПРОШУ ВАС!!!

С любовью — Анна.

Адресат: # 256 (Анна Лонгман)

Тема: Карфаген

Дата: 04.12.00 17:03

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Мисс Лонгман,

вот ответ на ваши слова «просто спросите доктора Изобель: когда мне разрешается сообщить новости об ее открытии нашему управляющему?».

Если это абсолютно необходимо для осуществления издания книги доктора Рэтклифа, можете раскрыть своему управляющему сообщение Пирса от 03 декабря 2000. Но при одном условии: что дальше не пойдет, пока я не буду готова издать пресс-релиз.

Можете сказать ему, что я подтверждаю каждое слово, написанное доктором Рэтклифом. Мы действительно нашли Карфаген визиготов.

И. Напир-Грант.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. 15 ноября 1476. Опасная осадаnote 13

1

В предательском свете луны Аш лавиной скатилась к подножию обрыва, вместе с комьями земли.

После леса восстановилось ее ночное зрение. Луна с безоблачного неба освещала холодным светом дорогу, на которой Аш присела на корточки.

Что за дерьмо! Вокруг — одни трупы!

Чистое небо — признак низкой температуры воздуха: в лунном свете сверкал иней на покрытой глубокой грязью дороге, паутинками льда подернулись лужи, заполненные водой рытвины дороги, просторы болот. Вокруг нее бок о бок застыли в слякоти, в непролазной грязи не распряженные повозки с людьми, лошади с костлявыми выгнутыми хребтами спали стоя, в изнеможении повесив головы. А люди — мужчины и женщины — мешком рухнули на землю и уснули, не обращая внимания на покрывшую их и все вокруг смерзшуюся грязь.

Аш замерла, присев на корточки, остро ощущая холод, прислушиваясь, не раздастся ли крик.

Не слышалось ни звука.

Она утерла слезы, навернувшиеся на глаза от холодного ветра, и подумала: нет, это лишь смахивает на поле боя; но тут нет трупов, наваленных штабелями высотой в человеческий рост; нет грабителей-мародеров, нет ворон и крыс, нет сохнущих луж крови; и нет запаха схватки, засады, резни.

Эти люди не убиты, они спят.

Это беженцы.

Уснули, измученные, там, где их застала темнота.

Она сидела совершенно неподвижно, настороженно наблюдая за малейшим движением — не начнут ли они пробуждаться, и старалась сориентироваться на местности. Позади нее — лагерь отряда Льва; значит, эта дорога идет на юг от Дижона к Оксону. Дижон впереди, на расстоянии мили, между ними заливные луга и вторгшаяся армия противника.

Ее вдруг осенила мысль: «Я, конечно, могу просто встать и уйти. Не заходя в Дижон. Просто уйти; оставить Флору и Фарис, отряд и Дикие Машины. Оставить все, потому что теперь все изменилось. Я ведь всегда хотела быть просто солдатом…»

И все это кончилось на берегу Карфагена. Это закончилось, когда что-то заставило меня направиться к пирамидам, Диким Машинам.

С юга прозвучал отдаленный звук охотничьего рога — на волков. Еще и еще; и снова тишина.

Все еще хочется сбежать?

Она почувствовала, как у нее кривятся губы.

«А я и есть солдат. Позади меня — пара сотен живых, дышащих причин, ради которых мне требуется получить ответы прямо сейчас.

Конечно, я могла бы слинять и оставить их под командованием Тома Рочестера. Убраться в другое место. Наняться, как свинья. Бросить попытки удержать всех их вместе…»

В животе что-то скорчилось, и она поняла, как ей страшно. Страшнее, чем она думала.

Не потому ли, что безумие — сейчас отправляться к визиготам? Безумие и есть. «Меня может пришить какой-нибудь идиот-стражник без лишних вопросов. Фарис может приказать прикончить меня. Или отправить на корабле назад в Карфаген — или что у них там от него осталось. Я думала, что после Базеля я ее знаю — но знаю ли? Опасно просто до глупости!

И все это может произойти до того, как я получу ответы на свои вопросы.

Снаряжение выбросить, меч выбросить, — думала Аш. — Лечь и заснуть рядом с этими женщинами, утром подняться и пойти с ними дальше. Лицо можно спрятать, но меня и так никто не узнает; во всяком случае, никто из этих беженцев.

В этой войне беженцев, должно быть, сотни тысяч. Ну, будет одной теткой больше. Дикие Машины пусть себе манипулируют армией Фарис, но меня-то не найдут. И я выберусь из Бургундии. Прятаться можно месяцами. Годами.

Угу, как же. Без снаряжения, без меча; и тут меня как раз изнасилуют и убьют, просто из-за того, что на мне сапоги».

Никто не шевелился, все спали в глубоком изнеможении.

Она осторожно поднялась на ноги. Поверх кольчуги на ней была подпоясанная поясом с пряжкой короткая тога, а поверх этого — плащ, и ее снаряжение не было заметно. Одной рукой она придерживала ножны меча. Лицо под капюшоном и шлемом казалось ей обнаженным. Холодный ветер разметал волосы по покрытым шрамами щекам; волосы были слишком короткими и не попадали ей в глаза.

«Выживу, — думала она. — Пока не умру от голода».

Стойкий запах мочи. Дорога провоняла мочой и экскрементами. Аш переступала через глубокие колеи, оставленные колесами повозок, бесшумно передвигалась по промокшей земле между куч лежащих тел.

Только через минуту она сообразила, что вокруг много детей: почти у каждой семьи были младенцы в пеленках или маленькие дети. Кто-то вдали закашлялся; заплакал маленький ребенок. Аш сощурилась от ночного холода.

«В этом возрасте я была рабским отродьем в Карфагене. И судьба мне была — попасть под нож».

Двигаясь по грязи с звериной осторожностью — а здесь собак не было, только несколько лошадей, только пешие беженцы, и имущество только то, какое могли унести на себе, Аш осторожно ставила сапоги на землю, стараясь не попасть в выбоины, и пересекла проезжий тракт. У нее возникло непреодолимое желание — сбросить плащ, покрыть им хотя бы одного ребенка, но она двигалась машинально, украдкой, и ноги пронесли ее мимо.

«У меня с Фарис больше общего, чем у каждой из нас с этими людьми».

В холодном воздухе под луной ее дыхание клубилось, как белый пар. Не размышляя, она свернула на север, с трудом пробираясь к перекресткам и мосту на север от города.

«Куда же мне убегать, когда Роберт и остальные ребята в Дижоне. И отряд это знает, и я это знаю; вот почему у нас не было другого выбора, кроме как идти сюда.

Да провались герцог Оксфордский, провались Джон де Вир: почему он не привел весь мой отряд в Карфаген?.. Я сейчас была бы за полмира отсюда!

Ну ладно, что сделано, то сделано.

Я все же послушала бы голос умершего…

Годфри — ах, Иисусе! Плохо мне без Годфри!

Так плохо, и воспоминания настолько живы, будто я слышу его наяву?»

Она с трудом брела среди промерзшего кустарника, по земле, которую при дневном свете пересекла бы за минуты. Она, кинув взгляд на луну, заметила, что прошло около часа; и тут она оказалась на холме, а впереди возник мост и большая северная часть лагеря осаждающих.

«Сукин сын…»

С утеса они с Джоном Прайсом видели только западный берег реки: палатки на протяжении трех-четырех миль на холмах, прежде покрытых виноградниками и нивами и заливными лугами. Теперь по ту сторону моста, на север от города, стояли только сотни палаток, белых в лунном свете; и еще дальше — темные строения, это могли быть полевые укрепления, выстроенные как зимние квартиры. И еще больше крупных осадных механизмов: требушеты и квадратные силуэты укрытых башен.

Големов не видно.

Мост был не освещен, только тут и там горели костры по периметру с этой стороны, и вокруг них периодически перемещались стражники. На деревьях висели останки давно повешенных: молчаливое напоминание о том, что будет с беженцами. До нее по холодному воздуху стали доноситься обрывки разговоров на карфагенской латыни.

«У меня есть час до того, как Джон Прайс начнет свое выступление. Надеюсь, что так. Ну, ростбиф, не подведи…»

Ночью, в суматохе, когда нет ни хронометража, ни командования, ни контроля, очень легко все может быстро пойти к черту. Зная это, Аш на минуту задумалась: не вернуться ли; и, посомневавшись, расправила плечи и шагнула вперед, вниз по грязному склону, спустилась на дорогу, ведущую к мосту, и к границе лагеря визиготов.

— Стой!

— Ладно, ладно, — добродушно закричала Аш, — уже стою, — она скинула перчатки, демонстрируя пустые ладони.

— У нас нет никакой еды! — прокричал безнадежно голос по-французски. — Давай проваливай!

Другой голос, более грубый, сказал по-карфагенски:

— Врежь им по башкам, назир, и убегут.

— О-о, вот как? — Аш подавила смешок. От возбуждения у нее забурлила кровь. Она так широко заулыбалась, что заболели щеки и от ночного холода заломило зубы. — Зеленый Христос на дереве! Неужели Альдерик? Ариф Альдерик?

На минуту воцарилось полное молчание, за время которого она успела подумать: «Да нет, конечно, ошибочка, не будь такой уж полной идиоткой», — а лотом одна из темных мужских фигур от дверей фургона сказала тем же голосом:

— Девчонка? Это ты, девчонка Аш?

«Черт возьми, как повезло! Просто глазам не верится!»

— Шагни вперед, чтобы мы тебя узнали!

Холодным рукавом своей короткой тоги Аш утерла влагу с верхней губы и спрятала руку под плащ. Она сделала шаг вперед, спотыкаясь по грязной земле, ночное зрение пропало из-за света костра; и она спустилась на утоптанную грязь возле ворот в плетне, между фургонами, загораживавшими въезд на мост.

Вперед выдвинулось полдюжины копьеносцев во главе с бородатым офицером в шлеме.

— Аш!

— Альдерик! — они одновременно протянули друг другу руки, обнялись и секунду постояли, ошарашенно ухмыляясь друг другу. — Обходишь дозором стражу по периметру, а?

— Да знаешь ведь, как положено, — огромный карфагенец усмехнулся, выпустил ее из объятий и провел рукой по своей заплетенной в косу бороде.

— Ну и кого ты настолько рассердил, что тебя снова прислали сюда?

Она увидела, что ее слова его достали, он снова увидел в себе солдата и врага. Его лицо в тени стало жестким.

— Многие погибли, когда ты напала на дом Леофрика.

— Да и мои многие полегли.

Он задумчиво кивнул. Потом щелкнул пальцами, вполголоса сказал что-то страже, и один из стражников помчался в лагерь. Аш заметила, что, удалившись от света костра у ворот, посланец пошел заметно медленнее.

— Наверное, я должен считать тебя своей пленницей, — флегматично заметил Альдерик. Он сделал шаг в сторону, и его лицо осветилось светом костра. Аш заметила на его лице, кроме скрываемого изумления, краткий проблеск радости. — Будь ты проклята Богом в Его милости. Я бы не поверил, что женщина способна сделать то, что сделала ты. А где тот английский парнишка в белой ливрее с пятиконечной звездой? Он тут с тобой? Кто вообще с тобой?

— Со мной никого.

Она сказала это пересохшими губами. «Черт, — подумала она, — надо же было нарваться на него, он меня знает, он поднимет всю стражу на ноги, и для Джона Прайса все закончится прямо у осадных машин.

Ну, он крепкий орешек, он может справиться».

— Что видишь, то и есть, — заметила Аш, держа на виду свои руки в кольчужных рукавицах. — Да, меч у меня есть; и хотела бы оставить его при себе.

Ариф Альдерик покачал головой и залился громким хохотом. С добродушной веселостью, поманив к себе своих людей, он сказал:

— Я не доверил бы тебе и тупой ложки, девчонка, тем более меча.

— Ладно. Однако на твоем месте я бы сначала спросила Фарис, — пожала плечами Аш.

Альдерик сам распахнул полы ее плаща, а двое стражников, придерживая ее за руки, начали отстегивать пряжку пояса с мечом. Даже на холоде они действовали быстро. Выпрямившись, держа в руках ее ножны, он сказал:

— Не пытайся убедить меня, будто генерал знает, что ты здесь.

— Да нет, конечно. Лучше скажи ей сам, — Аш встретилась с ним взглядом. — Ты лучше сам ей передай, что Аш здесь, чтобы вести с ней переговоры. Прости, я не захватила свой белый флаг.

И в секунду увидела, что ему понравилась эта дерзость. Ариф развернулся, отдал приказания стражникам у ворот, и стерегшие с двух сторон толкнули ее вперед, не очень грубо, в сторону лагеря. Внизу под мостом негромко шумела река; они пересекли мост и пошли по грязным тропинкам между палатками, отчетливо видными в белом свете луны.

Простой факт ее присутствия здесь, сейчас, среди вооруженных солдат, которые ни на секунду не поколеблются убить ее, — этот факт заставлял ее держать глаза широко открытыми в леденящем ночном ветре, как будто запечатлевая освещенные луной силуэты сотен покрытых инеем шатров; ушами она запоминала звук их шагов, хруст замерзшей грязи под ногами. И все же это казалось нереальным. «Я должна была быть с моим отрядом: это безумие какое-то!»

Аш, бредя по следам арифа, услышала один раз лай собаки; в ночи мелькнула бледная худая тень, вынюхивающая отходы, брошенные возле одной из больших палаток-бараков, маленьких палаток почти нет, заметила она; визиготы предпочитают держать своих людей более крупными группами, — и сова, как белая тень смерти, пролетела над ее головой; у нее сердце ушло в пятки при воспоминании об охоте среди пирамид в карфагенской тьме.

Они тормозили, поднимаясь на склоны и спускаясь с них, прошли не менее полулье, все еще в пределах лагеря, и все еще не приблизились к северной стене Дижона. Лунный свет отражался от чего-то — от разбитой артиллерийским огнем черепицы на крышах башен Дижона.

«Где-то открывают ворота для вылазок. Помоги им Бог».

— Шестеро из моих сорока погибли при твоем нападении на Дом, — сказал Альдерик, он отошел назад и поравнялся с ней. Смотрел он вперед, его профиль четко выделялся в серебряном свете. — Назир Тойдиберт. Солдаты Барбас, Гайна, Гайсернк…

Голосом Аш выразила свою холодность:

— Этих я убила бы сама, лично.

Глядя на его бородатое лицо, она подумала, что он прекрасно осведомлен — как любой хороший командир — о побоях, из-за которых она лишилась ребенка; знает, кто это делал, поименно.

— Ты слишком опытный командир, чтобы принимать это как личное оскорбление. Кроме того, девчонка, ты не умерла в Цитадели, когда она пала. Господь сохранил тебя для другого: возможно, для других детей.

При этих словах она уставилась на огромного карфагенца.

«Он знает, что я потеряла ребенка; но не знает, что я больше не могу иметь детей. Он знает, что я унесла ноги из Карфагена; но не знает о Диких Машинах. Он допускает, что я тут для заключения другого контракта. Договора.

Если он что и знает, то только казарменные рассказы, что я — другая Фарис, что я слышу каменного голема.

Если бы у них была причина прекратить пользоваться военными машинами — а он из Дома Леофрика, он бы знал! — тогда он бы меня боялся».

Как бы подтверждая ее мысли, ариф Альдерик спокойно развивал свою мысль:

— На твоем месте, девчонка, я бы не рискнул оказаться снова вблизи от семьи Леофрика. Но наш генерал — военный, она вполне может воспользоваться твоими услугами здесь, среди нас.

Она отметила, что он сказал «семья Леофрика», а не просто «Леофрик».

— А что, старик погиб? — прямо спросила она.

В резком контрасте лунного света и тени она увидела, как Альдерик поднял брови. А заговорил он как профессионал с таким же профессионалом-коллегой:

— Спасибо за внимание, девчонка, он болен; но идет на поправку. А чего нам еще ожидать, если Господь так явно нам благоволит?

— А что, Он вам благоволит?

Он вспыхнул от радости:

— Откуда тебе знать, тут, в Дижоне. Господь коснулся Своей земли, в Карфагене, светом Своего благословения; и любой мог видеть Его холодный огонь, горевший над гробницами королей-калифов. Пророк сказал мне, что это предсказывает скорый конец нашего крестового похода сюда.

Она прищурилась, соображая: «Он считает, что я выбралась сюда из Дижона?» И дальше: «Холодный огонь над гробницами…»

Над пирамидами.

Заря Диких Машин.

— И ты считаешь, что это знак благоволения Господа? — выпалила она.

— А что еще? Ты сама, девчонка, была там, когда земля сотрясла Цитадель, и дворец пал. И сразу, в один момент, появился первый Огонь Благословения, и король-калиф Гелимер был спасен от смерти в землетрясении.

— Но!..

Не оставалось времени сформулировать вопросы: они уже прибыли по следам посланца арифа; этот человек еще кричал на стражников; судя по форме, это был вход в штаб Фарис. Причем не палатка: из неотесанной древесины сколочено длинное, низкое здание, крыша покрыта дерном; в окружении жаровен и войск и рабов, пробужденных ото сна.

Аш была готова настойчиво продолжать задавать вопросы, но закрыла рот, когда арочная дверь открылась и из нее вышла фигура в белом.

Ей хватило бы только реакции мужчин, чтобы понять, что это Фарис; но свет луны не дал бы ей ошибиться: она увидела водопад серебристо-белокурых волос, льющийся до бедер. Аш секунду наблюдала, все еще не будучи видимой, в голове ее промелькнуло: «Вот так и я выглядела», и она сделала шаг вперед, длинноногая и неуклюжая, завернув руки в плащ, и сказала веселым голосом:

— Парламентер. Ты хочешь говорить со мной.

Визиготка не колебалась ни секунды:

— Да, хочу. Ариф, ввести ее в дом.

Фарис развернулась и вошла в дверь. Белая одежда на ней оказалась тяжелой мантией из меха куницы и шелка, которая окутывала все тело. Невооруженная, с непокрытой головой, только со сна, она, казалось, полностью владела собой. Аш споткнулась о деревянный порог, ноги ее были нечувствительными от холода.

По обе стороны двери стояли два голема, держа в каменных руках масляные лампы. Это могли быть просто статуи людей: один из белого мрамора, другой из резного красного песчаника. Рука ремесленника, наверное, оформила мускулистые руки, длинные конечности и лепной торс; придала орлиные черты лицу. В свете лампы ярко вспыхнули отполированные бронзовые сочленения плечей и локтей, когда мраморный голем поднял повыше свой светильник. Аш услышала, как едва слышно заскрежетали смазанные металлические сочленения. Красный голем зеркально повторил движение первого, перемещая свое тяжелое каменное тело.

— За мной!

По приказу Фарис оба голема потопали за ней, под их каменными ногами скрипел деревянный пол. Мерцающий свет танцевал на стенах, увешанных гобеленами. Аш не отрываясь смотрела в спины големов. «Я была чертовски близко. Так чертовски близко к самому каменному голему, военной машине…»

Она обратилась к идущей впереди:

— Ты хотела поговорить со мной один на один, Фарис.

— Да.

Визиготский генерал вошла без колебаний в арку, завешенную шелковой тканью, чьи-то руки раздернули портьеры перед ней. Аш, следуя за ней, посмотрела в сторону и увидела белокурых рабов в шерстяных туниках, рабов Дома, присланных с африканского побережья; одного-двух она даже внешне запомнила по Дому Леофрика, Но, бросив быстрый скользящий взгляд, убедилась: это не Леовигилд, не девочка Виоланта.

«Леовигилд, который пытался поговорить со мной в камере; Виоланта, которая принесла мне одеяла: без сомнения, оба погибли».

— Здорово, правда, когда ты уже настолько крупная личность, что тебя не убивают тут же на месте? — сардонически сказала Аш, входя в освещенную лампой комнату с низким потолком и бросаясь на скамеечку перед ближайшей жаровней. На миг она отвела глаза от Альдерика и Фарис, сбрасывая капюшон, стаскивая рукавицы и шлем с забралом и протягивая руки к огню. Все это она делала с видом полной уверенности в себе. — Значит, Дижон еще не взят?

— Еще нет, — в ответ прогромыхал ариф.

На один момент у нее закружилась голова, просто как-то все в голове сместилось; она взглянула на командира Альдерика и увидела, как он наблюдает за ней и Фарис.

«Идентичные сестры. За одной ты пошел в Иберию и доверил ей свою жизнь в бою. А другой ты перерезал горло, когда ей было 14 недель от роду».

У Аш дрогнула рука. Она снова опустила ее, не желая дотрагиваться до невидимого шрама на шее. Довольствовалась тем, что ухмыльнулась Альдерику, и наблюдала, как он вздрогнул при виде шрамов на ее лице. В его лице еще было заметна доля сочувствия, но умеренная. Профессионал, военный… очевидно, он чувствовал, что отчасти снял с себя ответственность, когда сделал ей то признание в Карфагене.

— Дижон еще не взят штурмом, — Фарис обхватила себя руками, развернулась, край одежды взметнулся кверху. Ее безупречное лицо было освещено, и было видно, как она устала, но не измождена; ведет суровые бои, но не голодает.

— Штурмы не приводят к концу осаду. Голод, болезни и предательство — вот что приводит, — Аш, подняв брови, обратилась к Альдерику: — Я хочу поговорить с твоим начальством, ариф.

Фарис что-то тихо сказала ему. Альдерик кивнул. Когда огромный солдат исчез, Фарис сделала знак рабам, и так и стояла, пока не принесли еду и питье рабы-мужчины, по лицам которых было видно, что их внезапно пробудили от сна.

В длинной комнате стояли столы — на сколоченных козлах; сундуки, ящик-кровать; все это европейское и, вероятно, захваченное как добыча. Среди этих предметов франкского происхождения диссонансом выглядели военное снаряжение визиготского генерала и големы — из красной глины и белого мрамора.

— Ну, и чего ради стоило прерывать мой сои? — вдруг насмешливо спросила визиготка. — Могла подождать до утра, если так уж рвешься стать предателем.

«Оба они так решили? — думала Аш, но на ее лице ничего не отразилось. — Я ведь ни слова не сказала, но оба решили, что я все это время была в Дижоне? Конечно — потому что Фарис видела на стенах людей в моей форме!

И поскольку я не говорила с военной машиной, та не могла сказать ей, где я была на самом деле.

Она думает, что я пришла, чтобы сдать ей город.

Ну и пусть так думает. У меня в запасе около тридцати минут. Пусть догадываются все это время. Значит, пока побуду в живых.

А тем временем сделаю то, зачем пришла».

Некоторое время Фарис смотрела на нее молча. Снова прошла к двери комнаты, мимо своей кольчуги, висящей на манекене, и тихим голосом отдала приказы рабам. Они вышли из комнаты. Обернувшись, Фарис сказала:

— Големы разорвут тебя на куски, если ты нападешь на меня. Мне стражники не нужны.

— Я пришла не для этого.

— Я, пожалуй, усомнюсь, ради своей безопасности, — визиготка подошла поближе, уселась в резное кресло, стоящее в стороне от жаровни. И когда она села, расслабленно опустилась всем телом на шелковые подушки, Аш поняла, как та устала. На миг Фарис прикрыла глаза длинными серебристыми ресницами.

Все еще не открывая глаз, как бы додумывая долгие мысли, Фарис сказала:

— Но ты не пришла бы, когда я взяла бы город, а? Слишком боишься снова оказаться в Карфагене. Ты меня преследуешь, — неожиданно добавила она.

— Дижон, — нейтральным тоном сказала Аш.

— Ты получишь свою цену за то, что откроешь ворота, — Фарис сложила руки на коленях. Меховое одеяние соскользнуло, подставив ее ногу теплу угольной жаровни. Красный свет заиграл на ее тонкой, бледной коже. Эта женщина, полностью владеющая собой, мало чем отличалась от той, которую Аш встречала в Базеле.

Разглядывая ладони Фарис, сложенные на коленях, Аш заметила, что ее идеальной формы ногти обгрызены, в заусеницах, под которыми краснеет мясо.

— Для меня самое главное — безопасность моего отряда, — сказала Аш. И, как будто совершая обычную сделку, — а ведь так вполне могло бы быть? — добавила: — Мы выходим из города со всеми воинскими почестями. Со всем нашим личным снаряжением. Даем обязательство не заключать контракт с врагами империи в христианском мире.

Фарис встретилась взглядом с Аш, как будто не хотела смотреть на нее, но не могла удержаться. И сказала спокойно и как-то капризно:

— Наш господин Гелимер сильно давит на меня. Через посланцев, почтовых голубей, через военную машину. «Ускоряй осаду, прижми их жестко», — но осаду могли бы вести другие командиры, мое место — с моими полевыми войсками! Отдай мне город, и я охотно обещаю, что не пожалеешь.

«Итак, Гелимер все же выбрался живым из дворца. Проклятье. Один слух уже подтвердился».

Аш быстро прокрутила в голове, стоит ли спросить: «Жив ли мой муж Фернандо?» И отбросила вопрос и подавила странный приступ печали, вызванный этой мыслью.

«Интересно, ведут ли они еще бои во Фландрии?»

— Я-то ставила на план Гелимера: что кампания на зимний период прекращается, поскольку крестовый поход вполне преуспел, и все это может подождать до весны. А Гелимер тем временем станет, несомненно, избранным монархом, — Аш потерла застывшие руки. — Если бы во Фландрии велись активные действия, Гелимер не стал бы посылать тебе приказов. Ты — ставленница Леофрика; Гелимеру ни к чему в данный момент играть ему на руку.

Аш осторожно бросила взгляд на Фарис, проверяя реакцию той на свое знакомство с политикой Карфагена.

— Ты не права. Для нашего короля-калифа имеет значение только одно: смерть герцога и падение Бургундии, — и, как сестра сестре, визиготка доверительно сообщила: — Папа болен, он был ранен при землетрясении. Домом управляет кузен Сиснандус. Я говорила с Сиснандусом через каменного голема, — он заверил меня, что папа скоро выздоровеет.

При упоминании о военной машине у Аш похолодел затылок.

— Ты по-прежнему можешь говорить с ним? С каменным големом?

Фарис отвела глаза:

— А почему бы нет?

Что-то в ее голосе заставило Аш замереть; затаив дыхание, она пыталась уловить каждый нюанс.

— Я описываю каменному голему тактическую ситуацию, и Сиснандус и король говорят мне, что мне следует продолжать военные действия здесь. Лучше бы мне это говорил отец… — она вздохнула, потерла глаза. — Скоро он должен поправиться. Чтобы съездить туда, нужно две недели, месяц, но я не могу уехать отсюда.

Она открыла глаза и встретилась глазами с Аш. Аш подумала: «Что-то в тебе изменилось», но что именно — ей было не понять. И она сказала:

— Ты слышала другие голоса. Ты слышала Дикие Машины! — и только когда сказала это, поняла, что попала в точку.

— Вздор!

В первую секунду Аш показалось, что Фарис сейчас вскочит на ноги. Мантия сползла с нее, оказалось, что женщина была в сорочке, поверх которой как попало был нацеплен пояс с кинжалом; что свидетельствовало о внезапном пробуждении по тревоге. Опустив руку, она поглаживала эфес кривого ножа.

Но Фарис повела глазом на ближайшего голема. Свет лампы освещал его конечности из красного песчаника, его безглазое лицо.

— Дикие Машины?..

— Мне говорили, что отец Бэкон так их назвал.

— Тебе говорили… — она произносила слова с запинкой. Голос ее окреп. — Я… да… я слышала, что сообщала военная машина в ночь, когда ты напала на Карфаген. Видно, на нее повлияло сотрясение земли; она не сказала мне ничего, только какой-то миф или легенду, которую кто-то когда-то ей прочел. Фальсифицированный вздор!

Аш почувствовала, как у нее застыли взмокшие ладони.

— Ты это слышала. Ты их слышала!

— Я слышала каменного голема!

— Ты слышала что-то, говорящее при посредстве каменного голема, — Аш сильно наклонилась вперед. — Я заставила их сказать мне — они не ожидали такого — я больше не смогу от них этого добиться. Но ты слышала, как они говорили, что они такое: Железные Природные Машины. И ты слышала, как они сказали, чего им надо…

— Фантазия! Одна фантазия! — Фарис развернулась в своем кресле так, что больше не смотрела на Аш. — Сиснандус заверил меня, что это история придумана каким-то рабом, прочитавшим ее каменному голему — вероятно, какой-то недовольный раб. Для возмездия он покарал многих рабов. Временный бзик, вот и все.

«О Господи, — Аш не мигая смотрела на карфагенянку. — А я-то думала, что стараюсь избегать мыслей об этом…»

— Ты сама не веришь своим словам, — сказала она мягко. — Фарис, вместо одного голоса я слышала много их. И ты их слышала. Разве не так?

— Я не слушала. Они ничего мне не сказали! Я не слышала.

— Фарис…

— Других машин нет!

— Но ведь каменный голем говорит не одним голосом…

— Я не слушала!

— О чем ты их спрашивала?

— Ни о чем.

Для постороннего — а Аш вдруг представила себе этого гипотетического постороннего, может быть, потому что думала — не слушают ли у дверей рабы или стражники, — зрелище было бы жуткое: две женщины с одним лицом, разговаривающие одним и тем же голосом. Ей пришлось дотронуться до своих шрамов, чтобы убедиться в самой себе, присмотреться к бледнеющему загару, маскирующему глаза визиготки, чтобы осознать, что они — не одна и та же женщина, что она, Аш, сейчас находится не там, где мертвый ребенок и лес с кабанами.

— Я не верю, что ты не говорила с ними, — решительно сказала Аш. — Как это, даже не захотела понять, что они такое?

Щеки визиготки слабо порозовели.

— Нет никаких их. Что тебе надо от меня, девчонка?

Аш наклонилась вперед, к жаровне:

— Я же твоя незаконнорожденная сестра.

— Ну и что?

— He знаю, — мимолетно горестно улыбнулась Аш. — В самом прагматичном смысле, это значит, что я слышу то же, что и ты. Я слышала, когда Дикие Машины рассказывали мне, кто они такие. И я слышала, как они рассказали, почему они манипулировали Домом Леофрика в последние двести лет, стараясь вывести тебя…

— Нет!

— О да, — сверкнула улыбкой Аш. — Ты потомок Гундобада.

— Ничего об этом не слышала!

— Твои… наш отец Леофрик — они его использовали. И сейчас его используют по-прежнему, — Аш встала. Она неожиданно настороженно взглянула на големов. Они стояли неподвижно. — Фарис! Ради Христа! Ты уникальна, ты слышишь каменного голема с рождения, ты должна сказать мне, что ты слышала от Диких Машин!

— Ничего, — Фарис тоже встала. Она стояла босиком на мехах, брошенных на грубо обтесанные дубовые доски пола, глаза ее на одном уровне с глазами Аш. Голова склонена немного набок, изучающий взгляд. — Придумал какой-то недовольный раб. А чем же еще это может быть?

— Это не твоя война. И не Леофрика. И даже не война этого хренового короля-калифа, — Аш повернулась к ней спиной и заходила по комнате, оказываясь то в свете лампы и жаровни, то в тени. — Это война Диких Машин. Почему? Почему, Фарис? Почему?

— Не знаю!

— Так спроси, черт тебя дери! — заорала Аш. — Ответ могла бы получить именно ты!

Ближайший голем переступил с ноги на ногу. Аш замерла, выжидая, пока он не станет совершенно неподвижным; так выжидают, пока уймется большая, жестокая, но не очень умная собака.

Визиготка сказала:

— Я… слышала голоса. Один раз! И… это какая-то ошибка. Леофрик исправит это, как только выздоровеет!

— Ты знаешь, кто они… Спорим, ты даже видела их, в пустыне… Альдерик назвал это «Божьим благословением» …

— Успокойся, — визиготский генерал внезапно заговорила настойчиво, авторитарно. И Аш почувствовала себя беспомощно, перестала ходить по комнате. Она вдруг осознала, что именно эта женщина выиграла дюжину кампаний в Иберии, до того, как ступила на земли христианского мира. Невооруженная, без доспехов, эта женщина оставалась воином. Единственное, что заставляло усомниться в ее самообладании, был ее бегающий неадекватный взгляд.

— Посмотри на это с моей точки зрения, девчонка, — тихо сказала Фарис. Голос ее дрожал. — У меня под началом три армии. Это — мой приоритет. Мне с этим хватает работы, двадцать четыре часа в день. Зачем мне беспокоиться о каких-то слухах. Где должны бы находиться эти другие машины? Как мы бы узнали о них и об амирах, которые должны были бы их построить?

— Но ты-то знаешь, что это не слух; ты сама слышала… — прервала ее Аш.

«Она меня не слушает. Она знает, что она слышала. Но не признается — даже себе. Сказать ей, что знаю я?»

То, что блестело в углу комнаты, оказалось манекеном, облаченным в белые доспехи. Стараясь отвлечь внимание Фарис, Аш подвинулась к нему ближе. Подошла вплотную и дотронулась до нагрудника кирасы, провела пальцами вниз по створке к левой нижней металлической пластинке, заметила свежеприклепанную лямку на набедреннике совершенно знакомого ей миланского доспеха.

«Черт побери. Возишь его с собой, значит? Всю дорогу от Базеля? Но, значит, он тебе тоже подходит по размеру!»

Аш пробежалась пальцами вверх по своему доспеху, надетому на манекен, с силой подергала лямку, пристегнутую пряжкой к нагруднику.

— Пряжки надо чистить. Столько этих дурацких рабов, можно бы их заставить.

— Сядь, наемник.

При этом напоминании, что они враги, Аш вспомнила о времени, но в комнате не было часов, а луну не видно через завешенный гобеленом дверной проем. И поняла, что не имеет ни малейшего представления о происходящем снаружи. «Когда разразится весь этот ад, я не буду знать, что это — атака Джона Прайса или же остатки отряда схвачены на их пути к воротам для вылазок».

— Ты знаешь, не в армиях дело, — Аш обернулась к визиготке. — Если бы дело было в них, ты воевала бы с турками, а не с Бургундией. Кто бы ни были эти Дикие Машины, чего бы они ни хотели, они становятся все сильнее. Ты должна знать, что это они создали тьму, а вовсе не то дурацкое проклятие Рабби. А теперь тьма разрастается…

Фарис покачала головой, ее распущенные волосы светились.

— Я не слушаю!

— Называли они тебя «Дитем Гундобада»?

Темные глаза под серебристыми бровями следили за ней откровенно бесстрастно. Автоматически Фарис произнесла:

— Со мной говорит только тактическая машина. Все остальное — это история, легенды, которые кто-то когда-то прочитал голему. Никто другой со мной не говорит.

«Она и не видит меня, — подумала Аш. — Она даже не ко мне обращается. Она это сказала Леофрику? В тот день, когда все это произошло?»

Осознание было внезапным, но точным: Аш представила себе, как эта женщина сначала задает первые пробные вопросы своему приемному отцу, представила мгновенные панические ответы господина амира. А теперь она все отрицает.

Но как давно болен Леофрик? Со времени землетрясения, уже два месяца? Боже Пресвятой! Был ли он ранен при землетрясении, или тут что-то другое?..

И что это за «кузен Сиснандус»? Как много он знает? О Диких Машинах, о чем-либо этом?.. Насколько болен Леофрик?

— Ну и что сказал «папа» обо всем этом? — сардонически спросила Аш.

Фарис подняла голову:

— Вряд ли я могу беспокоить его такой ерундой, пока он совершенно не выздоровеет.

Поняв, что ступила на скользкую почву, Аш теперь только молча следила за Фарис.

«Могли ли Дикие Машины уже поговорить через военную машину и заставить Дом Леофрика приставить к ней охрану? Об этом-то можно ли спросить ее?

Нет, к этой бабе не пробиться. О чем ее ни спросишь — она знать не желает. Замкнулась надолго.

И я не знаю, что она передаст через каменного голема».

Фарис откинулась на спинку кресла. Оранжевый свет масляных ламп обрисовывал ее лоб, щеки, подбородок, плечо. Она провела рукой по лицу. Она уже казалась не такой усталой, но при этом, как ни странно, стала выглядеть менее властной. Она смотрела на Аш, не скрывая нерешительности.

— Твой исповедник при тебе? — вдруг нарушила тишину Фарис.

Аш удивилась и засмеялась:

— Мой исповедник? Ты собираешься меня казнить? Зачем такая крайняя мера?

— Твой священник, этот Готфрид, Гоффруа…

— Годфри? — пораженная, Аш объяснила: — Годфри Максимилиан мертв. Он умер, пытаясь выбраться из Карфагена.

Фарис взялась руками за спинку стула, оперлась на нее всей своей тяжестью. Подняла глаза к бревенчатому потолку, как будто ища ответ где-то там; потом снова опустила глаза и встретилась с взглядом Аш.

— Я хотела бы… задать кое-какие вопросы франкскому священнику.

— Тебе придется обратиться к кому-то другому. Кто не такой мертвый, как Годфри, когда я видела его в последний раз, — хрипло проговорила Аш.

— Ты уверена?

У Аш внутри все похолодело, но этот холод ничего общего не имел с зимой.

— Что для тебя один священник? Когда ты могла познакомиться с Годфри Максимилианом?

Фарис смотрела куда-то вдаль.

— Мы с ним не знакомы. Я в Базеле слышала, что в твоем отряде есть такой священник.

Это побудило Аш мгновенно сориентироваться:

— Ты бы узнала его голос?

Теперь у Фарис как-то изменился цвет лица; казалось, ей нездоровится.

— Ты единственная такая, кроме меня, — вдруг сказала Фарис. — Ты тоже слышишь. Обе мы, ты и я. А то откуда бы мне знать, что я не спятила после солнечного удара?

— Потому что мы слышим одно и то же? — спросила Аш.

— Да, — это было сказано шепотом.

Все было забыто: снаряжение, големы, лагерь визиготов вокруг них. Уже ничего не существовало, кроме одного: сейчас речь идет не о Диких Машинах.

У Аш вспотели холодные ладони. Пересохшими губами она спросила:

— А что слышишь ты, Фарис?

— Голос еретика-священника, уговаривающего меня предать мою религию и моего короля-калифа. И этот еретик-священник говорит мне, что моя военная машина не заслуживает доверия… — последнее слово было сказано на тон громче, и тут же она оборвала себя. И договорила почти шепотом: — Я слышу громкие голоса, досаждающие душе еретика.

Аш, затаив дыхание, медленно и тихо выдохнула носом. В помещении стало душно от ароматизированных ламп, которые держали големы; и одновременно было холодно. Понимая, что одно неосторожное слово или жест могут все нарушить, она тихо произнесла:

— Еретик-священник… да, так и должно быть. Годфри Максимилиан. Я… тоже слышала его.

И с этими словами ее осенило. Она тут же забыла, где она находится; снова она была в своей командирской палатке, сон о кабанах и снеге уплывает, и слышится голос…

Это и впрямь он. Годфри, мертвый Годфри, если она тоже его слышит, так и должно быть!

Тыльной стороной ладони она утерла глаза, один, потом другой, смахивая влагу. Опомнилась — перед ней сидит другая женщина, и быстро проговорила:

— А «громкие голоса», которые ты слышишь, это Дикие Машины.

— Мертвый еретик и разум древних машин? — за одну секунду на безупречном лице Фарис сменились выражения сардонической усмешки, страха, снисходительности. — И сейчас ты мне скажешь, чтобы я не доверяла каменному голему, когда он выигрывает для меня мои сражения, да? Ну, Аш, что еще мне скажешь? Ты-то воюешь на стороне бургундцев.

— А если ты заплатишь мне, чтобы я воевала на твоей стороне, — спокойно сказала Аш, — я скажу тебе ровно то же самое.

— Я не буду доверять врагу!

— А каменному голему, после всего этого?

— Да уймись ты!

Мерцающий свет масляных ламп отражался от доспехов, кольчуги, от красных каменных конечностей голема.

«Годфри, — в изумлении думала Аш. — Но как?»

— Я могла бы нанять твоих людей, — рассеянно сказала Фарис, — но чтобы они воевали не под твоим командованием: ты могла бы пригодиться мне в другом качестве. Ты нужна отцу, — добавила она. — Он мне это говорил еще до того, как заболел. Сиснандус говорит, что он все еще требует, чтобы ты явилась.

«Смотри, какое дерьмо! Еще бы ему не требовать!»

— Твой «отец» Леофрик хочет расчленить меня, чтобы узнать, как функционируешь ты, — Аш перевела взгляд на лицо Фарис и увидела, что та ошеломлена. — Ты этого не знала? Сейчас он, вероятно, хочет этого еще больше! Если ты и я можем слышать мертвеца…

— К оружию! — проорал голос снаружи.

О Боже милостивый, не сейчас! Не то время, чтобы прерываться!

В наружную дверь командного здания ударили кулаком. Слышались крики, но Аш не сводила взгляда с лица визиготки.

— А может быть, — сказала она, — это вовсе не Леофрик и этот Сиснандус хотят вернуть меня в Карфаген. Ты знаешь, кто отдает тебе приказы, Фарис?

— К оружию! — снова рявкнул мужской голос за дверью комнаты.

Фарис развернулась, оторвавшись от взгляда Аш; протопала к двери и, не дожидаясь слуги, отшвырнула портьеру.

— Доложите по форме, ариф, — резко бросила она.

Офицер с нашивкой арифа на форме проговорил, задыхаясь:

— Нападение на лагерь!..

— С какого фланга?

— Юго-запад. Мне так показалось, аль-саид note 14.

— A-a. Что-то новенькое. Прислать ко мне командира лагеря техники, но сначала послать сигнал тревоги командиру восточного лагеря. Ко мне сюда срочно арифа Альдерика и его отряд. Рабы! Одеть меня!

Она влетела назад в комнату, промчалась мимо Аш, которой пришлось отступить назад, чтобы сохранить равновесие. В голове потрясенной Аш мелькнуло: «И я так же выгляжу, когда облачаюсь в доспехи?»

— Я пока не отсылаю тебя в Карфаген. Отцу придется подождать. Мне нужен город. Я отсылаю тебя назад в Дижон, девчонка, — Фарис подняла глаза от разложенных на кровати одежд и неожиданно улыбнулась: — С эскортом. На всякий случай, чтобы тебя в пути не подстерегла засада.

«Назад в Дижон. Прямо в Дижон!»

Несколько рабов пробежали мимо Аш, двое-трое узнали ее и очень удивились. Они стали стаскивать халат и рубаху с визиготского генерала и надевать на нее весь полный доспех, начиная с нижнего белья.

— Ты даешь мне эскорт?

— Сейчас для меня важно, чтобы ты была в Дижоне. Мне нужен город! Потом снова поговорим. Об этих… Диких Машинах. И о твоем мертвом священнике. Позже.

Аш затрясла головой, разрываясь между злостью и разочарованием;

— Нет. Сейчас, Фарис, Ты ведь знаешь, что такое война! Не оставляй ничего на завтра.

В комнату ворвался еще один ариф.

— Командир, теперь они напали на восточный фланг!

Аш открыла рот и чуть не выразила вслух своего сомнения: «Два нападения?» Но снова закрыла рот.

— Вот это и есть настоящее нападение. Всех в ружье! Ты, значит, явилась, чтобы нас отвлечь? Чтобы эти смогли сделать вылазки из города? Ну ладно, ты свою плату все-таки получишь!

Не ожидая подтверждения, скрывая свою огромную усталость за злобной улыбкой, визиготка подняла кверху руки, а рабы через голову надели на нее ее кольчугу, и она извивалась всем телом, руками и шеей, пока кольчуга не обтянула ее тело.

«Мне нужно побыть с ней еще одни час! — Аш просто расстроилась. — Я чувствую, что она готова поговорить…»

Пока ребенок-раб шнурками привязывал кольчугу к поясу, Фарис говорила:

— Альдерик доведет тебя до ворот, когда мы отобьем эти атаки. Мы еще поговорим… сестра.

Ошарашенная быстротой всего происходящего, Аш вдруг поняла, что уже, спотыкаясь, выбирается из палатки, спускается по ступенькам в освещенный луной лагерь, и оказалась среди мечущихся фонарей, бегущих солдат с пиками и загнутыми назад луками, назиров, хрипло выкрикивающих приказы; и весь этот переполох был настолько упорядоченным, насколько он может быть в лагере при неожиданном ночном нападении. К тому моменту, как она нацепила свой шлем и вновь обрела ночное зрение, двое из людей арифа Альдерика, звеня сапогами о мерзлую землю, уже поспешно тащили ее к чему-то огромному и темному — к городским стенам Дижона.

«Она не может отослать меня так просто! Не ответив на мои вопросы!..»

Вокруг созданной экспромтом зоны ожидания двигались люди с факелами. У нее окоченели ноги в сапогах.

Откуда-то с востока доносился звон скрещивающихся стальных клинков.

«Два нападения? Одно — это мои. Может, Роберт тоже выслал своих через ворота для вылазок? На него похоже. Значит, двойная неразбериха».

— Поспешим и подождем, — заметила она назиру Альдерика, худощавому человечку в залатанной кольчуге. Он молча сверкнул улыбкой. Типичный для этой армии человек.

После невыносимо долгого ожидания шум боя отдалился. Теперь в визиготском лагере двигались только факелы; слышались разочарованные крики легионеров — дежурных пожарных; доносилось ржание боевых коней. Она подумала: может, спросить, не разбудили ли еще и поваров; но не стала; оказалось, что она просто с ног падает от желания уснуть и уже не осознает, как долго они тут проторчали.

— Назир! — в круг света факелов въехал верхом ариф Альдерик, сделал знак своим людям, и отправились: Аш в середине, вокруг восемь человек; от холода она снова обрела бдительность, несмотря на полусонное состояние.

Она спотыкалась, спускаясь в траншей, уже выйдя за частокол; из ноздрей не уходил запах земли и пороха; потом они оказались на открытом пространстве, за последними барьерами обороны. Впереди, по ту сторону пустой территории, земли, изрытой воронками от снарядов, уже виден был свет факелов — вверху, на заборах, висящих на парапетной стенке, над северо-западными воротами.

— Удачи тебе, — грубо сказал ариф. Она взглянула в лицо Альдерика — выражение его было еще немного виноватым и поэтому добрым.

Он со своими людьми растворился в темноте, остался позади, ушел по траншеям туда, к своим кострам.

— Да провались ты! — отозвалась Аш, слова ее растворились в холодном воздухе.

«Она меня отпустила. Угу. Потому что может себе это позволить. Она посылает меня в осажденный город. Потому что хочет, чтобы я предала Дижон. Она не думает, что я уйду просто в никуда.

И она думает, что в любой момент сможет предоставить меня в распоряжение Леофрика…

Сука!»

Аш остановилась как вкопанная на разбитой, изрытой колеями неровной земле, по щиколотку в грязи. От холодного ветра из глаз текли слезы по онемевшим от холода, покрытым шрамами щекам. Через подкладку шлема откуда-то справа доносился шум реки; вода еще не замерзла. Ближе, прямо перед глазами, плясали в ночном зрении отвесные высокие стены, а прямо над ней — огни над северо-западными воротами Дижона.

«Ну и сука. Уже прихватила мой доспех. А теперь и меч мой дурацкий тоже остался у нее!»

С парапета стены, над воротами и опускной решеткой, кто-то нервно проговорил:

— Сержант, там внизу кто-то смеется.

Аш вытерла глаза. «Черт побери, им должны были сказать обо мне — хорошенькое дело, возвращаться к дружеским огням!»

— Какая-нибудь сумасшедшая шлюха крысоголовых, — ответил второй, невидимый в темноте мужик. — Собираешься спуститься и задать ей перцу?

— Эй, на стене! — она непринужденным шагом пошла вперед, в круг света, отбрасываемого фонарями; не спуская глаз с готовых к бою нервничающих солдат, выстроившихся над ней вдоль парапета ворот. Она прищурилась. В плохом освещении видно было, что на них грязная форма.

— Чей отряд? — прокричала она.

— Де Ла Марша! — с вызовом прорычал в ответ пивной голос.

— А ты, хрен, кто ? — потребовал другой, анонимный голос.

Аш смотрела наверх, на луки, алебарды; у одного, в полном снаряжении, была секира.

— Ради Христа Зеленого, хоть не застрелите меня сейчас, — неуверенно сказала она. — После того, через что я сейчас прошла! Идите к своему командиру и доложите, он захочет меня увидеть.

Наступило изумленное молчание.

— Тебя что ?

— Вам сказано, идите к своему командиру де Ла Маршу, он хочет видеть меня. Хочет, хочет. Так что открывайте ворота!

— Смотри, какая наглая сука , — фыркнул один из бургундских солдат.

— Кто там?

— Не видно, сэр. На ней плащ. Это женщина, сэр.

Все еще ухмыляясь, Аш сдвинула плащ назад, за спину.

В свете их фонарей стала видна прикрывающая кольчугу грязно-желтая, но все же отчетливо различимая форма Льва Лазоревого.

Горстка бургундских солдат с обнаженными мечами втащила ее через дверь в рост человека, прорезанную в больших воротах Дижона, она пробиралась в темноте, где эхо шагов отдавалось от каменной мостовой, стоял запах пота и дерьма и смоляных факелов, догоревших почти до цоколя.

«Я в городе! Я внутри, в стенах города!»

Она почувствовала такое облегчение оттого, что уже в безопасности, что целую секунду не слышала голосов солдат и офицеров.

— Может, она шпион! — заорал в сильном возбуждении алебардщик.

— Баба в мужской одежде? Шлюха!

Заикаясь, командир копьеносцев проговорил:

— Да нет, в прошлом августе я в-видел ее в обществе английского графа…

Она замигала, глаза постепенно приноравливались к свету факелов в длинном туннеле ворот и к слабому мерцанию света впереди — заря? факелы? — за арочным выходом.

«И я в полном здравии. Или — скрывая улыбку под шлемом и капюшоном — в таком же здравии, что и Фарис, во всяком случае; что не так уж много».

Ее улыбка завяла.

«И тут еще Годфри… Боже милостивый, как же это?»

Аш вернулась к действительности и повысила голос:

— Мне надо найти моих людей!..

«Я-то в городе. А они ? Вот хреновина!

А если мы все тут, — теперь как мне вытащить всех нас отсюда?»

2

При первом свете утра она увидела опустошение — разбитая ничейная земля простиралась на двести ярдов от северо-восточных ворот в обе стороны — и по территории города, и вне его. При свете зари стали видны кучи щебня в рост человека, разбитые балки разбомбленных домов и магазинов; вывернутые камни мостовой, обгоревшие соломенные крыши; осталась одна шатающаяся опорная стена.

Спотыкаясь, Аш брела среди бургундских солдат; от холодного ветра онемели ее покрытые шрамами щеки. Ей хватило одного взгляда на лица и геральдические знаки: несомненно, это люди Оливье де Ла Марша. Следовательно, люди, преданные Карлу Бургундскому.

«Мы были с ними в Оксоне, и они подумают, что мы по-прежнему наняты им…

Но для нас, может, чертовски лучше продать Дижон визиготам и отправиться на восток к султану и его армии. Наемники всем нужны.

Если мы все не погибнем до тех пор».

Воздух задрожал от шума.

Над головой Аш в сыром предутреннем свете внезапно начали трезвонить колокола Дижона. Церковь за церковью, Святой Филиберт и Нотр-Дам, шум поднимался ввысь с той улицы, где она оказалась; все огромные колокола аббатства и монастыря, находящихся в стенах города, гудели высокими и низкими голосами, пронзительными и ясными, сгоняли птиц с крыш и пробуждали жителей в их постелях; колокола Дижона неумолчно изливали радость по случаю наступления утра.

— Какого рожна?.. — заорала Аш.

Бургундские офицеры расступились. Она увидела Томаса Рочестера, он прокладывал себе дорогу в толпе — «Боже, первое знакомое лицо за столько часов!» — потрепанный, но не раненый; благополучно оказавшийся в городе; и с ним эскорт солдат ее отряда под обветшалым стандартом Льва.

— Вы-то где были? — проорала Аш.

Темноволосый англичанин что-то закричал в ответ, но из-за уличного шума его было не слышно. Протолкавшись ближе к ней, оказавшись плечом к плечу, он наклонил голову и заорал ей в ухо, и она сдвинула в сторону свой шлем с забралом, чтобы слышать:

— …вошли! Они перекинули веревочные мосты через реку у южных ворот! Где мост был заминирован?

Вдруг в ее памяти явственно всплыл запах летней пыли: она вспомнила, как въезжала верхом в Дижон по этому мосту, рядом с Джоном де Виром, герцогом Оксфордским. Какой был прекрасный, белый город.

Из-за спины Рочестера возникла Флора дель Гиз, она что-то кричала; Аш скорее прочла по ее губам, чем расслышала из-за звона колоколов и уличного шума.

— Есть новости! Я думала, мы тебя уж и не увидим!

— Где Роберт? Что за новости?

Флора ухмыльнулась, как бы говоря: «Ну ты и тупица!»

Из окна над головой Аш кто-то заорал.

Аш посмотрела вверх, прислушалась — небо быстро светлело, было уже гораздо светлее земли, — и в нее и Томаса Рочестера одновременно врезалось некое тело. Она удержала равновесие, отступив назад и оттолкнув дородного мужчину, выскочившего из своей поцарапанной деревянной фасадной двери, толстуха хватала его за плечо и завязывала на нем шнурки, под ногами вертелись двое малышей.

Слезы Иисусовы!

Ошарашенно Аш сделала знак знаменосцу, пытаясь попятиться по разбитой требушетами мощеной мостовой. Среди знакомых военных силуэтов в толпе — приталенных камзолов, рейтуз, наконечников алебард и шлемов — были и гражданские, закутанные в теплые одежды, напялившие свои высокие фетровые шляпы: они перекликались, обменивались вопросами, просьбами.

— Отыщи мне Роберта! — приказала Аш Томасу Рочестеру голосом, каким говорила на поле боя. Англичанин кивнул и сделал знак солдатам.

Теперь толпа сжимала Аш со всех сторон. От дыхания людей в воздухе стоял белый пар; ноздри ее ощутили запах застарелого пота и грязи. Сперва она отталкивала их, но подумала — безнадежно! Двигаться можно было, только прилагая физические усилия. Рочестер обернулся к ней и пожал плечами, сдавленный толпой. Она с сожалением закивала ему головой и расслабилась в потоке людей; она все еще не пришла в себя от радости, что оказалась в безусловной безопасности в пределах высоких стен города.

Давление толпы стало меньше: из узкой улицы толпа вылилась на ничейное пространство разрушенных улиц и сгоревших домов. Тут были не только гражданские, отметила Аш: солдаты-бургундцы, судя по форме, в кольчугах и броне или в солдатских кожаных куртках стрелков, тоже бежали через разбомбленную площадь, к северо-западным воротам и городским стенам. Толпа неумолимо тащила ее в том же направлении.

— Ладно, ребята! Прислушивайтесь! Надо бы понять, из-за чего вся эта суматоха…

Голова у нее была не вполне ясная из-за бессонной ночи и постоянного напряжения. Только через минуту осознала, что она и ее эскорт тяжело топают вверх по каменным ступеням — на стены, вслед за солдатами; все еще оглушенные перезвоном колоколов.

«Вроде бы тут?..»

Машинально она оглянулась на пролет каменных ступеней, высматривая. «Это не здесь ли, на стенах Дижона, Годфри подошел ко мне и сказал, что хочет меня?»

Внизу не было уцелевших зданий: у подножия стены была только мешанина балок, разбитой штукатурки, обломков черепицы с крыш и брошенной мебели; да еще почерневшая каменная кладка.

«Да нет, мы, должно быть, были дальше по западной стене, помню, как смотрела вниз на южный мост…»

Грустный юмор ситуации заставил ее улыбнуться; теперь ей позволял держаться только цинизм да адреналин, выделяющийся в кровь.

«В тот самый день я встретила Фернандо во дворце герцога, так ведь? И в тот же день мы побили тетку Флориан? Боже!»

Она оказалась между священником и кожевником и монахиней, протолкалась к бойницам, где солдаты наклонялись над деревянными бревенчатыми машикулями note 15 и кричали что-то вниз, в сторону северной стены города.

У ее локтя монах в зеленой рясе прокричал:

— Чудо! Мы молились, и чудо нам было явлено! Слава Господу!

Аш заорала, обращаясь сразу и к Рочестеру, и к Флоре дель Гиз:

— Какого хрена? Чего это они?

Уже почти рассвело, было утро пятнадцатого ноября 1476 г. Во рту Аш ощущала студеный привкус северо-восточного ветра. Она успела заметить длинные вереницы людей, бегом устремляющихся к городским стенам, — привыкнув подсчитывать количество людей на поле боя, она сразу определила: добрая часть двух тысяч, и мужчин, и женщин. и детей.

Наклонившись к амбразуре, она дотронулась рукой до стены над северо-западными воротами Дижона и ощутила ее надежность.

Она приложила к глазам рукавицу, загораживаясь от солнца, встававшего справа, прислушиваясь, что же так ритмично кричат. Зрелище перед ней заставило ее тут же забыть о криках.

Стены Дижона теперь окружал больший «город» — представляющий собой лагерь осаждающей армии визиготов. В свете дня были ясно видны его улицы и площадки для собраний; его бараки с крышами, покрытыми мхом, арийские часовни и армейские рынки. За два месяца они успели приобрести устрашающе стабильный вид. Ряд за рядом выбеленные солнцем, потрепанные непогодой палатки уходили вдаль, в белый туман. Они занимали все пространство от Дижона до северного края леса.

Глаза Аш заслезились от холодного ветра, и она охватила взглядом весь размах визиготского лагеря: большие щиты, укрытия; огороженные парки осадных машин; подкопы (сапы) и траншеи, подползающие к стенам города… и тысячи тысяч вооруженных людей.

«Боже! И теперь мы тут, в городе — что я наделала?»

Высунувшись дальше, она различила на западе сгоревшие остатки больших деревянных щитов, прикрывающих не менее четырех массивных бомбард. Сама пушка казалась нетронутой — на расстоянии было видно, что пушечные расчеты уже выползают и начинают раздувать погасшие костры.

Иней покрывал каждую травинку. Среди десятков разнообразных невредимых баллист, требушетов и пушек, она увидела несколько почерневших участков травы и рухнувших палаток. Светловолосые рабы замерзшими руками неспешно разгребали следы пожара; она слышала, как назиры криками подгоняют их. Голоса отчетливо доносились через холодный воздух.

На востоке она не увидела никаких следов нападения, даже ни одной сгоревшей палатки.

«Эти два нападения даже следа не оставили в их лагере».

Она высунулась еще дальше, чувствуя, как за ней толпятся ее люди; и перевела взгляд на север.

Отсюда, в трех-четырех сотнях ярдов, позади своих траншей и вне пределов попадания из луков и аркебуз, люди казались маленькими; но ливреи вполне различимы. Она ни на ком не увидела форму Фарис с изображением бронзовой головы. Глаза слезились от ветра, и ей не было отчетливо видны очертания шатров и цвета вымпелов. Подняв голову, она перевела взгляд дальше, к горизонту.

«Иисус Христос, да их тут тысячи!»

Внизу конюхи, задававшие корм визиготским коням, замерли, прислушиваясь к шуму, внезапно донесшемуся из Дижона. Низкое утреннее солнце высвечивало по периметру всего лагеря кончики копий карфагенцев, шлемы солдат. Явственно доносились крики команд. К западному мосту под прикрытием больших щитов во всю прыть бежали солдаты — пушечные расчеты; белый дым вылетел из жерла одной мортиры, а через заметный промежуток времени — буммм! — донесся звук выстрела.

Раскормленные вороны разлетелись с лагерных навозных куч.

— И вам доброе утро, крысоголовые! — прорычал рядом с ней Рочестер, профиль его четко вырисовывался на фоне желтого восточного неба.

Аш скосила глаза, рывком повернула голову, но не увидела, куда попало ядро из мортиры, — тяжело рухнуло где-то позади, на сгоревших улицах Дижона. Еще один звук — шмяк! — заставил ее вернуть голову в прежнее положение. В десяти ярдах ниже парапета толпу втянуло в воронку: взметнулся вихрь тел в подпоясанных тогах и капюшонах; взвился один агонизирующий голос… И утонул в несмолкаемом реве толпы, рядами стоящей вдоль стен.

«Вот дерьмо-то. Да их тут целый легион, не меньше…»

Неудивительно, что, по понятиям Фарис, «предательство» только сэкономит ей время.

Солдат в форме отряда Льва с риском для жизни высунулся из-под траверса и заорал, адресуясь к сверкающим инеем палаткам визиготов, стоящих в четырех сотнях ярдов от стен, брызгая слюной:

— Город-то ваш накрылся! Калиф-то ваш сдох! Ну и как вам это, сукины сыны?

Со стен Дижона поднялся великий вопль радости. Аш протолкалась ближе к кричавшему, Рочестер со знаменем не отставал от нее. Солдат — тот рыжий, которого она запомнила как одного из людей Неда Моулета, чуть не выпустил из Рук распорку бревенчатого траверса, за которую держался. Друг втащил его назад на парапет.

— Пирсон! — Аш хлопнула его по плечу, развернула его лицом к себе, чтобы взглянуть на первого из своих, остававшихся в Дижоне. Он был грязен как черт, волосы торчком, одну бровь пересекал заживающий шрам.

— Командир! — вскричал пораженный Пирсон, вспотевший, невероятно счастливый. — Этим сукиным детям конец, верно, командир?

На нем была та же форма, золото с синим, она сама ее придумала для соответствия Геральдическому Льву note 16; Роберт Ансельм ничего на ней не добавил и не убрал. Она с удовольствием еще раз хлопнула его по плечу.

Второй священник возгласил:

— Возблагодарим Господа, визиготы и их каменные демоны сброшены!

В двух ярдах от них человек в бургундской военной форме заорал, обращаясь к визиготам:

— Нам даже не пришлось ездить к вам! Вы — вне нашего города, а стены наши крепкие! Нам не пришлось даже ездить в Карфаген, а он сравнялся с землей!

Еще дальше, на северной стене города, кто-то яростно дудел в геральдический горн. В толпе появились еще солдаты, небритые мужики в форме Льва; расталкивая плотную толпу, пробирались к задубелому от мороза сине-золотому ее личному знамени отряда Льва. За ними двигались богато одетые стражники, еще не отошедшие от сна, сержанты со своими подчиненными, констебли, бюргеры, делая слабые попытки очистить парапет. Снова раздался низкий надтреснутый звук — выстрел из мортиры; два выстрела, пять, и затем медленно последовательно прозвучали беспорядочные звуки взрывов.

Солдаты, окруженные людьми из отряда Льва, высунувшись из-под траверсов, стали скандировать:

— Карфаген пал! Карфаген пал! Карфаген пал!

«Но… это же не совсем так!» — мысленно протестовала Аш.

Стрелок из ее отряда, один из людей Эвена Хью, заорал:

— И ваш калиф сдох, и ваш город пал!

— Но это же было землетрясение…

Прямо в ухо ей прокричала Флора дель Гиз:

— Они это знают!

Несмотря на то, что ей грозило оказаться открытой мишенью, Аш могла только беспомощно улыбаться, а звук нарастал, крик громких мужских голосов, настолько громкий, что достигал рядов противника и летел дальше; и она подставила лицо утреннему ветерку, ухмыляясь при виде визиготов, которые начали группами собираться вдоль линии фронта, бормоча что-то друг другу.

— Посмотри, вон требушеты! — Томас Рочестер дотронулся до ее руки и указал на запад, по ту сторону реки Сюзон, на большие противовесные осадные орудия; теперь можно было рассмотреть их команду: крошечные фигурки замерли и глядели на стены города. Целых — от восьмидесяти до девяноста орудий, отметила она.

— Господи, что за тупицы! Их не сдвинешь и бомбардой! — Аш закричала в ответ Рочестеру: — Пусть поорут, Томас, потом надо отогнать их от стен! Я хочу, чтобы мы через эту пересеченную местность выбрались отсюда!

— КАЛИФ СДОХ! КАРФАГЕН ПАЛ!

По мере того как солнце поднималось выше, ветер переменил направление: теперь он дул с востока. Она сощурилась и посмотрела вдаль — вверху, на северных склонах, за заливными лугами, стоял пустой остов здания, от него остались одни обугленные каменные стены. «Интересно, что стало с сестрой Симеон и монахинями?»

У Аш перехватило горло. Она снова утерла мокрые глаза.

Половина населения Дижона вылезла на городские стены, несмотря на то, что под ногами дрожал каменный парапет, когда камни из метательного снаряда снаружи влеплялись в стену.

— Они в пределах дальнобойности! — прокричала она в ухо Флоре, перекрикивая колокольный звон, вопли мужчин, женщин, детей.

— КАЛИФ СДОХ! КАРФАГЕН ПАЛ!

— Но калиф Теодорик умер до землетрясения! — прокричала в ответ Флора в ухо Аш, щекоча ей щеку теплым влажным дыханием. — И они выбрали себе другого!

«А Гелимер все еще с нами. Но этим людям все равно. Ну и ладно!» И Аш присоединилась к общему хору:

— Калиф сдох! Карфаген пал!

К ее знамени, расталкивая толпу, пробирались несколько человек в военном снаряжении и в бургундских форменных куртках. Аш спрыгнула с каменной кладки парапета. И наклонила голову, поклоном без слов приветствуя подошедших.

Позади них пехотинцы начали сгонять народ со стен, выталкивая тех, кто оказался на траверсах. Аш прищурилась, заметив, что громкость крика немного ослабла. Двоих из подошедших она помнила по летним встречам: пожилой гофмейстер, советник двора герцога, и знакомый ей дворянин, один из адъютантов Оливье де Ла Марша.

— Вправду она! — воскликнул гофмейстер-советник.

— Мессир… — Аш ухитрилась вспомнить его имя, — Тернан. Чем могу служить? Том, сгони оттуда этих чертовых кретинов! Христос Зеленый на палочке, я не для того привела их сюда, чтобы их пристрелили на стене! Простите, мессир Тернан, в чем дело?

— Мы ждали капитана Ансельма! — рявкнул адъютант де Ла Марша, лицо его было воплощением изумления.

— Ну а получили капитана Аш, — и она отошла на шаг, уступая дорогу первому из ее людей, соскочившему наконец с траверса и загрохотавшему сапогами по гулкому деревянному настилу.

— В таком случае — совет осады требует вашего присутствия, капитан! — прорычал Тернан надтреснутым от старости и напряжения голосом.

— Совет осады? Ладно! — Аш решительно кивнула головой. — Приду! Но сначала размещу своих людей на квартиры! Когда надо быть? В котором часу?

— За час до терции note 17. Мадам, до нас доходили такие слухи…

Она знаком попросила его замолчать — стоял такой шум, что ничего было не слышно:

— Позже поговорим! Я приду, мессир!

— КАРФАГЕН ПАЛ! КАРФАГЕН ПАЛ!

— Сдаюсь! — Флора поднялась на цыпочки, схватившись для поддержки за обтянутое кольчугой плечо Томаса Рочестера. И заорала в пространство: — Долой калифа! Карфаген пал!

Темноволосый англичанин фыркнул. Встретившись глазами с Аш, он жестом указал ей — она поняла, на что: штандарты, поднятые в разных участках вражеского лагеря. Отойдя в сторонку, чтобы пропустить последних из своих людей, она выглянула за стену на то, на что указывал Рочестер.

Надо же, это палатки франков, а вовсе не визиготов.

Что такое? О-о. У-гу… ясно.

В пятистах ярдов от них солдаты с деловым видом собирались под большим белым штандартом с изображением овечки в золотых лучах. Штандарт хлопал под холодным ветром на восточном фланге лагеря.

Перекрикивая колокольный звон, шум от ударов каменных ядер, крики толпы, ставшие ритмичными, — толпа дижонцев всеми силами сопротивлялась выдворению их со стен, — Томас Рочестер заорал:

— Командир, мы можем дать им под зад!

Рядом со штандартом Агнца Божьего, установленном в той части визиготского лагеря, которая предназначалась для наемников, Аш различила знамя Джакобо Россано — вот интересно, кто ему платит после императора Фридриха! — и полдюжины других мелких отрядов наемников. Один штандарт, с изображением обнаженного меча, задел ее.

— Вот дерьмо! Да ведь это Онората Родьяни.

— Что ты говоришь? — вскрикнула Флора.

— Я сказала, что это Онората… — и тут Аш смолкла. Порывом ветра развернуло соседний штандарт. Это было оборванное, изношенное триумфальное знамя, которое Кола де Монфор с сыновьями пронесли через сотни боев.

Хирург прошептала ей на ухо:

— Сволочи! Ведь они — бургундские наемники!

— Были когда-то! Наверное, перешли после Оксона! А сколько у них людей! У Кола не отряд. У него небольшая армия, — Аш сощурилась из-за блеска косых лучей солнца, засиявшего с востока. — Похоже, что за шансы этого города никто не даст и полушки…

Флора крепче сжала ее руку. Аш проследила направление взгляда хирурга — в уже залитый солнцем лагерь визиготов. И не поняла, как же сама не заметила: позади шатров Монфора над палатками франков сине-серебряное знамя с изображением корабля и полумесяца.

— Джоселин ван Мандер, — сказала она сурово.

— Хренов фламандский молокосос! — выругался Томас Рочестер. — Он-то что тут делает?

— Да брось, Томас, он ведь наемник!

В воздухе завоняло горящим деревом. Она вздрогнула, под ногами у нее закачались мостившие стену камни. И обернулась к северо-восточным воротам. Горел ближайший траверс.

Чертовы поджигатели!

Ритм криков сменился беспорядочными воплями: толпа теперь стремилась прорваться к лестницам и покинуть стены. Издали до нее донесся скрип: это заводили осадные орудия, чтобы сделать выстрелы. В визиготском лагере блеснули руки голема, изготовленного из красного песчаника, он поднимал противовес большого требушета в четыре раза скорее, чем команда солдат.

В стену над воротами последовательно влетели несколько плохо нацеленных зазубренных снарядов; зубец стены разлетелся на куски, и толпа, напиравшая на парапет, отшатнулась, люди сталкивались друг с другом, их крики теперь стали громче всего шума.

«И на случай, если у визиготов тоже есть такой пушкарь, который может указать точно тот кирпич в стене замка, в который он целится…»

— Пора смываться, — проворчала Аш и повернулась спиной, а Рочестер поднял ее знамя.

— Нет, постой! — Флора сделала еще шаг вперед и прислонилась к деревянной раме траверса. Аш услышала, как хирург с шумом втянула воздух: — Господи, Христос Зеленый…

В бледном солнечном свете видно было довольно далеко, до речной долины. По той стороне Сюзона и по его мосту люди пешком брели к югу. Было слишком далеко и не разглядеть, кто они — крестьяне, мастеровые, матери семейств и девицы, возможно, несколько солдат-дезертиров; возможно, и священник. Неразличимые фигуры, закутанные в плащи и одеяла, тяжело перемещались, опустив голову от резкого ветра; маленькие фигурки, дети или старики, сгрудились по обочинам дороги, некоторые еще звали бросивших их.

Голодные, замерзшие, измученные, колонна пеших беженцев извивалась по дороге, и конца им было не видно.

— И все же идут, — выдохнула Флора, ее было почти не слышно на из-за орущей толпы, перевесившейся через стену.

Аш, не сильно озабоченная беженцами, схватила Флору за руку и оттянула ее от стены:

— Пошли!

— Аш, это ведь не солдаты, там ведь люди.

— Ну, не мучайся так: крысоголовые их не тронут. Кажется, еще соблюдаются кое-какие правила войны… — напор толпы на стены стал меньше. Аш потащила хирурга вниз по лестнице вслед за своими солдатами; Рочестер и знамя были рядом с ней.

— А я думаю, что когда им наскучит в лагере, они выйдут и изнасилуют кого-нибудь, да и ограбят… Не согласна?

— Это зависит от того, умеет ли она поддерживать дисциплину. Была бы это моя армия, мои бы люди думали только о том, как оказаться в городе, — Аш через плечо взглянула на дорогу вдали, запруженную густыми толпами людей.

— Знаешь, куда они идут? — вдруг сказала Флора. — На юг. К границе у Оксона. Посмотри на них: им лучше пойти туда, где нет солнца, чем оставаться тут!

Сюда, на стену, человеческие голоса не доносились; только скрип несмазанных осей сквозь морозный воздух, да вскрик лошади в упряжке. Одна точка — человек — пошатнулась и упала, снова поднялась на ноги, снова упала, встала, тяжело зашагала дальше.

— Плевать им, тьма там или солнце, — сказала Флора, — им все равно, куда они идут. Им просто охота уйти отсюда. Это жители герцогства, горожане, фермеры, жители деревень, торговцы; Аш, они просто идут. Им неважно, что ждет впереди.

— А я тебе скажу, что их ждет, — голод!

Трах! — выстрелили из пушки малого калибра; ядро с шумом отскочило от башни восточных ворот. Та часть толпы, которая еще оставалась на стене, громко заорала, выражая свое презрение и прилив адреналина:

— Калиф сдох! Карфаген пал!

Наступило затишье, и Аш выглянула из-за стены, посмотрела на беженцев. В опровержение слов Флоры она заметила, что они шли на север, углубляясь на залитую солнцем территорию Бургундии, где царили холод и голод.

«Это могли бы оказаться и мы. Там я не смогу прокормить свой отряд, там — ни за что, там нет земель, на которых можно выжить. Если за деньги нечего купить, значит, на отрядную казну ничего не купишь. Урожая не будет — нам грозит голод. А там — тьма и холод. Через три дня наш отряд перестанет существовать как воинская единица.

Будем надеяться, что тут все же лучше.

Пока осада продолжается.

Потому что отсюда есть один путь — предательство».

Аш хлопнула по плечу Рочестера:

— Ладно, если мирные граждане желают быть убитыми, это их дело — а мы уходим! Лев, все под знамя!

Приятно было видеть, сколько человек — ее легионеров соблюдают дисциплину: все носящие форму полка Льва немедленно вышли из толпы и последовали за ее знаменем, которое порывом ветра развернуло над их головами. Они поспешно выбрались через опустошенную снарядами территорию, снова оказались на улицах города, вдали от монотонно бубнящей толпы, теперь рухнувшей на колени в молитве; все еще оглушенные праздничным колокольным звоном.

— Если мы ищем квартиры для отряда — сюда, командир! — Рочестер указал на извилистые улочки, идущие в юго-восточном направлении.

— Пошли!

«Христос Зеленый, и сюда их снаряды долетели!»

Они пробирались в толпе по узким вымощенным булыжником улочкам, с деревянными консольными домами. Скользкие от инея булыжники были усыпаны стеклом и черепицей. Снова вышли на открытое пространство — через мост на площадь, вдоль которой шли стены теперь смолкнувших мельниц, и она узнала это место. Летом здесь около дюжины бургундских дворян придержали коней, давая дорогу утке с утятами, шлепающими к воде.

На секунду она целиком погрузилась в воспоминания; пока Рочестер не призвал людей остановиться, и тогда она стряхнула задумчивость, сосредоточила внимание, от бессонницы глаза были как песком засыпаны, и сообразила, что они уже там, где расквартирован отряд.

Тень квадратной приземистой башни загораживала ноябрьское солнце. Башню окружала стена, но через стену видно было, что башня старая, грубо сложенная, в ровных боковых стенах прорезаны узкие окна для выпуска стрел. Высота — четыре-пять этажей.

Она открыла рот, собираясь заговорить. Внезапный порыв холодного ветра из узкой улочки унес ее слова, и у нее заслезились глаза.

Один из солдат выругался и отступил на шаг: перед ним с крыши упала черепица, от удара осколки разлетелись по покрытым навозом булыжникам.

— Черт знает что! Очередная буря надвигается!

Аш узнала его: он один из тех, кто остался в Дижоне; один из савояров ди Конти, остался в отряде после того, как смылся их капитан. Она подняла глаза к небу — небо над плоской крышей башни быстро теряло утреннюю ясность и становилось серым и холодным.

— Какие бури?

— Они с августа, командир, — сказал идущий рядом Томас Рочестер, — мне докладывали. Здесь мерзкая погода была. Дождь, ветер, снег, слякоть; и каждые два-три дня — буря. Жуткие бури.

— Это… надо было подумать об этом. Вот дерьмо! Тьма за пределами Бургундии покрывает весь христианский мир, а до границы всего сорок миль.

Ветер сильно ощущался даже среди этих зданий, на узкой улочке — он сильно рвал шелк прямоугольного полотнища ее знамени, ткань громко трещала при каждом порыве ветра. Ветер бросил ей в лицо белую пыль — слишком мелкую для снега. Тело, согревшееся под бархатом и сталью, задрожало от внезапного озноба.

«Сукин сын. Вот тебе и привет из Дижона…»

Раздался хохот, как она и ожидала. Серьезным осталось только лицо Флориан. Высокая женщина с покрасневшим носом и щеками заговорила с напором:

— Тьма над христианским миром продолжается уже пять месяцев. Пока мы здесь, мы можем с гарантией сказать только одно. Эта погода не имеет тенденции к улучшению.

На лицах окружающих сразу отразилась реакция на ее слова. Аш подумала было прокомментировать их как-нибудь весело или непристойно, но воздержалась.

— Вы об одном должны помнить, — она говорила так громко, чтобы ее услышали все сквозь порывы ветра. — За стенами города стоит офигеть до чего огромная армия. Солдаты, инженеры, машины; все, что вам вспомнится, все у них там есть. Но у нас есть одно — то, чего нет у них…

Явно жалея о своем несдержанном замечании, Флора задала напрашивающийся вопрос:

— И что это у нас есть, чего нет у них?

— Командир, который не помешался, — Аш еще раз взглянула вверх, на тяжело нависшие облака, вполне отдавая себе отчет, что все прислушиваются к ее словам. — Флора, я с ней встречалась прошлой ночью. Поверь мне. Эта женщина абсолютно безумна.

3

Знаменосец и эскорт двинулись вперед, вошли под арку защитной стены башни.

— Прости, — пробормотала Флора дель Гиз, — ну, глупость я сморозила.

Так же тихо Аш ей ответила:

— Давай говорить о насущных задачах. Мы уже в городе. Теперь будем думать, что делать дальше! Ты же бургундка, объясни: какой такой «совет осады»?

— Представления не имею, — нахмурилась собеседница. — Он о герцоге не упоминал?

— Нет. Но, кроме герцога Карла, никто не будет отдавать приказов об обороне. — Входя в башню, Аш поплотнее запахнула на себе плащ. — Разве что его тут нет. Может, я и ошибаюсь. Может, он умер в Оксоне, а они про это помалкивают. Дерьмо… Флориан, сходи поговори с врачами.

Высокая женщина кивнула, потом, едва дыша, сказала:

— Если они мне позволят.

— Ты все же попробуй, пока я схожу на этот «совет». Давай, у нас не так много времени.

Над аркой главных ворот башни был герб какого-то малоизвестного бургундского аристократа — настолько малоизвестного, что его не стоило и вывешивать тут, подумала Аш. А, может, его владения там, на севере, осаждают в Генте или Брюгге?

«С каждой минутой ситуация выглядит все хуже».

Вприпрыжку поднимаясь со двора по ступеням на второй этаж, она встретила Анжелотти, Герена аб Моргана и Эвена Хью у дверей башни замка.

— Наши все в городе? — резко спросила она. — В прошлую ночь все вошли в город?

— Да, командир, — кивнул запыхавшийся Герен.

— И обоз?

— Все.

— Раненые есть? Что группа Джона Прайса?

— Сегодня после захода солнца мы его заберем, — ответил Антонио Анжелотти. — Насколько нам известно, потерь нет.

— Ни хрена не верю вам! — Аш перевела взгляд на Эвена Хью. — Группа Роберта тоже пошла в атаку, так ведь? Из них все ли вернулись?

— Командир, я, что ли, не устраивал им перекличку? Нападавшие все тут.

— А Ансельм?

— Он вел группу, — небритое лицо Эвена сморщилось от смеха. — Командир, он наверху.

— Ладно, годится. Мне через полчаса надо быть на этом дурацком «совете осады».

Внутри башни замка было темнее, чем поутру снаружи, но не так холодно. Она кивнула, приветствуя удивленных стражников, и вприпрыжку побежала вверх по лестнице в сопровождении своих офицеров, привыкая к свету фонарей. Грубая, серого цвета каменная кладка и кирпичи обрамляли лестничный пролет, прочный и унылый. Стены толщиной в пятнадцать-двадцать футов, как она вычислила. Постройка старая, крепкая, без украшений, не утонченная.

Позади себя она слышала удары алебард о плиты пола; кто-то рявкнул: «Аш!» так громко, как орут на поле боя.

У входа на третий этаж стражники раздвинули кожаные портьеры. В один момент она восприняла все целиком: голый зал с деревянным полом, шириной в саму башню, вонь от собрания большой толпы людей. От стены до стены сгрудились мужчины и женщины. Она быстро оглядела лица: тут все войско, приведенное ею из Карфагена, на первый взгляд все тут. Кое-кто отсутствует — это потери при Оксоне, но Рочестер говорил ей о них; и неизбежны какие-то потери от истощения при осаде.

«Девять человек погибли в Карфагене, сколько-то дезертировали по пути сюда; в целом к Дижону мы пришли в количестве четыре сотни сорок четыре человека, так? Я устрою перекличку».

— Аш! — к ней подбежали офицеры из обоза, которых она не видела месяцами, — мастер, изготовляющий луки, портной, сокольничий, коновод.

Прачки обнимались, обменивались новостями; дети болтались под ногами; две-три пары старательно занимались сексом. Пол был завален новыми тюками скатанного багажа, плетеными корзинами, ржавыми грудами лежали кольчужные рубахи, алебарды прислонены к голым стенам. Промокшая одежда висела на временных веревках, от нее исходил пар — сохли после погружения в реку Сюзон. В камине горел огонь. По мере того как присутствующие один за другим, копье за копьем, замечали в дверях ее знамя, видели ее, все — и мужчины, и женщины — вскакивали на ноги, от каменных стен эхом отражался нестройный крик.

— Аш! Аш! Аш!

— Ладно, сдаюсь!

Свора мастиффов летела из дальнего конца зала, в своем рвении раскидывая по сторонам тарелки, чашки и фляги.

— Бонио! Брифо! Лежать! — Аш ловко ухватила их за усеянные заклепками ошейники и заставила улечься. Они виляли хвостами у ее ног, рычали от счастья, пахли собачьими запахами.

Несмотря на фонари и проходящий сквозь амбразуры для луков дневной свет, только через секунду она увидела Роберта Ансельма, тяжело топающего к ней по заваленному полу. Она была в центре толпы: Ансельм без усилий растолкал всех и оказался рядом.

— Христос на Дереве! — рычал он.

Аш щелкнула пальцами, успокаивая мастиффов.

За три месяца — может, от голода — его лицо покрылось морщинами. Других изменений в нем не было. Рейтузы порваны на одном колене, а на коротком плаще не хватает половины медных пуговиц; у горла тускло блестит краешек кольчуги. Небритые щеки отливали черным. Бритая голова блестела от пота, несмотря на холодное утро. Она встретилась глазами с его хмурым взглядом.

«Если он намерен оспаривать мою власть, сейчас самое время. Это был его отряд в течение трех месяцев; а я была вроде бы мертва».

— Охренеть от тебя, женщина!

Она не могла не расхохотаться от его тона, его выражения:

— Не хочешь еще попробовать, а, Роберт?

Эвен Хью прикрыл рот рукой, кое-кто из остальных откровенно скалился.

— Охренеть от тебя, капитан Аш, — Роберт Ансельм покачал головой, как медведь, и какую-то секунду она не знала, чего от него ждать — то ли сейчас заорет на нее, то ли попытается ее ударить, то ли захохочет. Он протянул к ней руки. Сильными пальцами схватил ее за плечи так, что ей стало больно. — Боже мой, девочка, ты не торопилась! Просто как настоящая женщина. Всегда опаздывает!

— Что правда, то правда! — и когда замер раскат смеха, Аш добавила: — Прости, я тянула как могла — надеялась, что война закончится до того, как мы прибудем!

— Чертовски верно! — прокричал кто-то из лучников.

— Мы три месяца ждали, — огромного роста Роберт Ансельм смотрел на нее сверху вниз с привычным изумленным удовольствием. Роберт, потрепанный и широкоплечий; знакомый скрипучий его акцент невероятно приятен. — У тебя создалась репутация: «Аш всегда возвращается».

— Меня устраивает. Давай и впредь ее сохраним, — сардонически сказала Аш. Глядя на него и на окружающих их людей, она поняла, что все еще нет трений между теми, кто отбывал в Карфаген, и теми, кто оставался в Дижоне. — Найди мне хоть одного писца. Мне надо записать уже обдуманные новые назначения: Эвен Хью и Томас Рочестер станут помощниками капитана, Анжелотти примет общее командование всей артиллерией, Ростовная и Катерина — его помощники по подразделениям арбалетов и больших луков.

Раздался шепот одобрения и радости. В ответ на взгляд Герена аб Моргана она мягко улыбнулась.

— Герен, я хочу поставить тебя во главе военной полиции. Мне нужен такой человек, которому я могла бы доверить порядок и дисциплину в лагере.

Лицо Герена покраснело от гордости.

— Не волнуйся, командир, все будет сделано!

— Да я и не волнуюсь — когда ты подальше от поля сражения. Оставайся со своими сомнениями там, где они никому не принесут вреда, — и посмотрим, научит ли тебя дисциплине задача по обеспечению ее…

— А ты, Роберт, сам знаешь, кого куда назначить из ребят, кто был тут с тобой, — и добавила: — Не сомневайся, на все согласна. Теперь включаемся в работу, совет города желает поговорить со мной, а мне нужно собрать офицеров прежде, чем мы туда пойдем. Роберт, а это что?

Она потеряла дар речи, уставившись на коня.

Солдаты захихикали; не глядя на них, она слышала смешки. Ухмылялись в основном те, кто оставался в Дижоне.

— Это конь, — Роберт Ансельм огласил вполне очевидную истину.

— А то я не вижу, что это хрено… — Аш быстро взглянула между ног животного, стоявшего у стены, с удовольствием засунув морду в мешок с зерном, — …за кобыла. Что она делает тут?

Роберт Ансельм с безразличным выражением лица поднял брови. Пара командиров копьеносцев из Дижонской группы хмыкнула.

Аш пробралась между снаряжением, разбросанным по всему полу общей спальни, к устланному соломой углу, щедро усыпанному конскими яблоками, где обитала огромная каштановая кобыла. Животное блеснуло на нее мрачным глазом.

— Даже не буду спрашивать, как вы уговорили ее подняться по лестнице…

— Да глаза завязали, — ответил Ансельм, подходя к ней. — Мы ее взяли сегодня рано утром.

— Роберт — откуда?

— Из конского строя визиготов, — сказал Роберт с самым честным выражением лица. — Она никому не была нужна в то время.

По его сигналу алебардщик и грум развернули перед ней длинное замызганное полотнище. Она увидела лошадиный чепрак. Из-под грязи виднелось еще изображение бронзовой головы.

— Великий Кабан! Это лошадь Фарис!

— Надо же! Смотри ты! Кто бы мог подумать? — Ансельм улыбался ей с высоты своего роста. — Рады видеть тебя дома.

Их радость была шумной и долгой; и она от всей души купалась в ней. Она хлопнула Роберта Ансельма по руке:

— Правду говорят о наемниках! Что это всего лишь банда конокрадов!

— Быть конокрадом тоже талант нужен, — тоном профессионала заметил Эвен Хью и покраснел. — Не подумай, я не по себе знаю.

— Забудь и думать… — Аш не приближалась к кобыле, определив по ее экстерьеру, что это боевая лошадь. — Где Дигори Пастон?

— Здесь, мадам.

Когда писец протолкался в первый ряд толпы, она ему сказала:

— Дигори, напиши от меня письмо. В адрес Фарис. И пусть вестник отвезет его в лагерь визиготов. «Каштановая кобыла, высотой тринадцать ладоней (сто тридцать сантиметров), берберийских кровей, ливрея прилагается — в обмен на снаряжение — полный миланский доспех; и мой лучший, черт ее побери, меч!..»

Раздался радостный рев толпы.

— Я ее отведу! — раскрасневшийся Рикард вылез из гущи толпы.

— Ага, давай, ты и Дигори, но сначала ты нужен мне для совета. Возьмешь парламентерский флаг. Не веди себя нахально, надень чистую форму. Она будет ждать сообщения от меня… — Аш помолчала, цинично ухмыльнулась и добавила: — Но не того, которое ты ей отвезешь. А пока..: — она подняла голову, оглядела отряд и подчеркнуто объявила: — Я бы поела.

Через несколько минут, сидя на чьем-то плетеном рюкзаке, она рвала зубами черный хлеб, приветствуя мужчин и женщин, которых не видела двенадцать недель, бдительно следя, не проявятся ли какие-нибудь признаки, что они за это время стали двумя разными отрядами. Они сидели или стояли на коленях вокруг, зал был до того полон, что даже на оконных амбразурах сидели, и все во весь голос рассказывали ей, что происходило без нее.

— Граф все еще там? — спросил Роберт Ансельм, опускаясь рядом с ней на корточки.

В тесном помещении от него крепко пахло древесным дымом, так что щипало глаза. Аш, с полным ртом, ухмылялась ему:

— Насколько мне известно, Оксфорд не в Бургундии.

Ансельм кивнул головой в сторону всех собравшихся:

— Если бы не он, нас бы тут не было. Он представил это как отступление, а не как разгром. Через четыре дня после Оксона, когда все бургундские лидеры были убиты или ранены, Оксфорд всех собрал вместе, одного за другим, постепенно.

— И все это время крысоголовые хватали вас за пятки?

— Ну да. Если бы мы не держались вместе как боевые единицы, они бы прямо там стерли с лица земли бургундскую армию, — Ансельм потер руки и потянулся за ломтем хлеба. И добавил невнятно, пока жевал: — Если бы не де Вир, не было бы и этой осады. Они бы захватили всю южную Бургундию.

— Да, этот парень — солдат, — Аш, отдавая себе отчет, что к их разговору прислушиваются, осторожно проговорила: — Насколько мне известно, и если ему повезло, милорд Оксфорд в настоящее время при дворе султана в Константинополе.

— Он что? — Ансельм стряхнул с себя влажные крошки.

На фоне общего шума Аш сказала:

— Ты не обостряй. Если Бургундия ослабеет, сейчас самое время для турков ударить по визиготам. Пока они не стали слишком сильными. Пусть крысоголовые воюют на два фронта.

— Чтобы сделать из них повидло в дерьмовом сэндвиче.

— Роберт Ансельм, ну ты и выражаешься…

— И как много шансов у милорда Оксфорда заручиться помощью турков? — нахмурившись, спросил он.

— Это только Господь Бог знает в своей милости. Я не знаю, — Аш быстро сменила тему разговора, ткнув большим пальцем в сторону ближайшего окна и сереющего неба. И оживленно сказала: — Я вижу в конце поля ристалище. Ребята могли бы попрактиковаться там с оружием, не теряя времени. После нашего марш-броска я хотела бы их день-два потренировать, прежде чем пустить в дело.

Роберт Ансельм покачал головой:

— Ты, командир, не видела Оксона.

— Да, конца не застала, — сухо ответила Аш. — А что ты хочешь сказать, капитан?

— Если говорить о потерях, то Оксон был для нас Эйджинкортом, и бургундцы полегли, как тогда французы. note 18

— Ни хрена себе! — Аш была совершенно ошарашена.

— Я бы вышел за стены к готам, — угрюмо сказал Ансельм, — если бы не знал, чего ждать от них отряду Льва Лазоревого. От армии герцога осталась одна десятая — от двух с половиной до трех тысяч человек. И городская милиция, чего бы они ни стоили, я отдаю им должное: на своей родной земле они настроены решительно. И нам надо защищать целую городскую стену.

Аш молча глядела на него.

— Ты привела двести бойцов, — продолжал Роберт Ансельм. — Девочка, ты не представляешь себе, что значит в данный момент такое пополнение.

Аш подняла свои серебристые брови:

— Смотри ты, я так и думала, что пользуюсь популярностью!.. Вот, значит, почему этот «совет осады» желает говорить со мной.

— И еще потому, что «Карфаген пал», — договорил за нее Ансельм.

Аш кивнула, соображая, и оглядела окружающих.

— Роберт, не знаю, что тебе успели рассказать Герен и Анжелотти…

— Про эти новые дьявольские машины на юге?

Аш обрадовало, как он быстро ответил, и то, что он разговаривал с ней, как раньше, и она, кивнув, придвинулась к очагу. Солдаты суетливо стали оттаскивать с ее пути свои ранцы, зашевелился ее эскорт, усевшийся на пол в одном-двух ярдах от нее, создавая им хотя бы видимость уединения. Аш теперь сидела на складном стуле, оперевшись локтями о колени и сбросив плащ в тепле очага.

— Садись, Роберт. Я должна тебе кое-что рассказать.

Он прямо спросил ее:

— Мы остаемся? — и разъяснил: — Ты вернулась к нам. Каковы теперь варианты? Мы будем продолжать эту осаду? Или попытаемся договориться о возможности пройти через линии визиготов?

— Роберт, ты же видел, какой у нас провиант. Пакость. Я добиралась сюда намного дольше, чем надеялась… Нам придется договариваться с самими визиготами о поставках продовольствия, в случае форсированного марша. Я знаю, что Фарис хочет быстро покончить с осадой. А если остаться тут… — Аш отвела взгляд от раскаленных поленьев в очаге и устремила его на взмокшее лицо Роберта Ансельма. — Роберт, тебе надо знать вот что. Да, про «демонические машины», и про каменного голема. И о моей сестре Фарис, и почему она так чертовски нацелилась продолжать этот крестовый поход в Бургундию.

Где-то в глубинах памяти прозвучал ее собственный голос: «Почему Бургундия?»

Она протянула руку к грязному рукаву Роберта Ансельма.

— И о Годфри Максимилиане.

Роберт обеими руками потер голову; она услышала шорох чуть отросших волос.

— Флориан мне сказала. Он умер.

Вдруг осознав трехмесячный пробел между ними, сознавая, что она может и не знать, как за это время изменился Роберт Ансельм, командуя три месяца своими собственными людьми, Аш медленно кивнула.

«Можно подождать. Позже скажу, не сейчас. Или мы один отряд, или нет. Или я ему доверяю — или нет. Надо рискнуть».

— Годфри мертв, — сказала она, — но я слышала его голос, Роберт. Точно так же, как я всегда слышала Льва — военную машину. И так же умеет Фарис.

Через каких-то четверть часа Аш вернулась в основную часть зала. Бальдину, Генри Бранта и женщину по имени Хильдегарда, маркитантку, заменявшую Уота Родвэя все время его отъезда из Дижона, она спросила:

— Как у нас тут со снабжением?

— Я показала Генри наши погреба, командир, — красное лицо Хильдегарды пошло морщинами. — Город .нас плохо снабжает.

— Вот как? А я предполагала, что у них запасов хватит на год — их не первый раз осаждают.

— Здесь до Оксона неделями была расквартирована вся армия герцога. Я проверял — сейчас месяц забоя скота, а у них ни хрена нет! note 19 Едят практически с пустых тарелок, командир, — сардонически сказал Генри Брант.

— Но нам-то о чем беспокоиться? — вставила Хильдегарда. — Теперь-то, когда готы разбиты.

— А они разбиты? — воскликнула Аш.

Хильдегарда пожала плечами, от чего туго натянулась шнуровка ее лифа:

— Да ведь это вопрос времени, моя дорогая, разве не так? Ведь весь их дьявольский город обрушился им на голову. Что теперь делать армии? Они снимут осаду до зимнего солнцестояния.

Судя по тому, как согласно закивали все вокруг, это было мнение не только Хнльдегарды. Аш встретилась глазами с Флорой, хирург сидела, раскинув по полу свои длинные ноги, и быстро осушала стоявший рядом кувшин вина.

— Однако в Карфагене есть правительство, — заметила Флора, — и их армия еще не сдалась!

— Никогда не спорь с моральным духом войск, — пробормотала Аш. — Или, скорее, так — никогда не спорь с высоким боевым духом.

— Почему меня окружают идиоты? — риторически вопросила Флора.

— Доктор, вы должны тщательно обдумать этот вопрос, — хихикнул Анжелотти со своего места, где он сидел между Гереном и Звеном Хью. — Как сказали бы ростбифы, «подобное тянется к подобному»!

Наконец Аш почувствовала, что в помещении тепло. Она подняла руки и сбросила капюшон, скинула рукавицы и шлем, и подняла глаза. Роберт Ансельм и весь гарнизонный отряд вдруг умолк, глядя на нее.

Она снова вспомнила, что ей грубо обкорнали волосы. Осознала, что уже нет сверкающего водопада волос, составлявшего ее славу, что она всего лишь длинноногая замызганная женщина крепкого сложения, остриженная коротко, как стригут рабов, и ростом покороче, чем большинство мужчин. Это у Фарис теперь и слава, и боевые доспехи.

— По крайней мере, теперь вы сможете отличить меня от визиготской суки, — сухо бросила она при всеобщем молчании.

— Да мы и так могли. Это ведь ты страшна, как черт, — сказал Роберт Ансельм.

Долю секунды стояла тишина, от которой у нее похолодело в животе, пока до толпящихся вокруг мужиков сначала дошло, что так мог сказать только Ансельм, а потом — что в ответ на его грубую усмешку так же ухмыльнулась сама Аш.

— Эй, — возразила она, — мне пришлось заполучить шрамы, чтобы я могла пугать детишек.

— А некоторым эта способность дана от природы, — расплылся в улыбке Ансельм.

— Вот именно, — она швырнула в него рукавицей, он перехватил ее в полете. — Не знаю, Роберт, пугаешь ли ты врагов, но меня ты пугаешь до полусмерти…

Атмосфера комнаты ощутимо потеплела, не в физическом смысле, а оттого, что гарнизон оценил их обмен шутками; они поняли, что Ансельм не будет претендовать на командование отрядом; оттого, что она появилась среди них, когда они уже на это не надеялись, откуда-то из неизвестного им юга, где нет солнца. Какое-то время Аш купалась в этом ощущении. Она обвела глазами круг лиц, взглянула на солдат, евших в своем кругу, обменивающихся своими историями, улавливая обрывки прежних ссор и сплетен.

«И отлично, — подумала она. — Когда же, как не сейчас».

— Вы, ребята, послушайте-ка меня, — она повысила голос, обращаясь ко всем сразу. — Я хочу объяснить вам, почему вам без меня будет лучше.

Как она и рассчитывала, они прислушались. Разговоры прекратились. Мужчины и женщины посмотрели друг на друга, придвинулись, чтобы лучше слышать. Девчонка из обоза что-то сказала приятелю, тот хихикнул. Аш подождала, пока наступит тишина.

— Ваши командиры и офицеры растолкуют вам все это, — сказала она. — Вы тут соберитесь всем отрядом, пока я буду на этом совете осады. Главное, что вам надо знать: вчера я виделась с Фарис…

— И вышла оттуда живой? — вслух произнес стрелок Моулета, и сам поразился своим словам. Аш улыбнулась ему.

— Да, вышла оттуда живой. Черта с два, она даже дала мне эскорт, чтобы я не заблудилась по дороге…

— И чего ей надо? — потребовал Герен аб Морган; его вопрос заглушил поток других вопросов.

— Как тебя понимать — лучше без тебя? — грубо спросил Роберт Ансельм, перекрывая поднявшийся шум. — Отряду ты нужна как командир!

Поднялся ропот, ее немного удивило то, что на большинстве лиц было написано согласие с ним. «Три месяца обходились без меня. И прекрасно знаю, кому из них сейчас пришла в голову именно эта мысль. А что, не так?»

— Ладно, — Аш сделала шаг вперед, чтобы все ее видели. — Останемся в Дижоне, заключим контракт с Бургундией? А если нет, если тут остались какие-то припасы, мы могли бы устроить форсированный марш-бросок на восток. Но только при условии, что бургундцы не узнают, что мы собираемся ограбить город и уйти… а они должны хотя бы предположить такую возможность. Мы могли бы договориться с крысоголовыми, чтобы они пропустили нас через свой лагерь. Мы могли бы сдать им город, — и бросила оценивающий взгляд, взвешивая: «Нет ли в ком из них лояльности к тому, что они защищают?» — Ладно. Обдумайте это в ближайшие пару часов. Есть вариант, что визиготы могут выпустить вас; тогда защита города ослабнет. Но имейте в виду вот что: Фарис и Дом Леофрика хотят захватить меня. Лично меня. Не вас, не отряд Льва. Только меня.

Эвен Хью сказал что-то на ухо Тому Рочестеру, слов она не расслышала. Оба парнишки Тиддеры в задних рядах вроде бы что-то объясняли смущенно и возбужденно коллегам из гарнизона. Бланш и Бальдина, мать и дочь, теперь окрасившись в рыжий цвет и став почти близнецами, были одинаково озадачены.

— И на фига ты им нужна? — крикнула Бальдина.

— Хорошо, начнем с самого начала, — Аш стряхнула крошки со своего короткого плаща. «Если с тех пор, как я пришла в город, слухи успели разойтись, то уж тем более они успели вернуться в отряд. А то я не знаю!» Она заговорила громче, перекрывая шум:

— Факты таковы. Старый король-калиф умер. Они выбрали нового — он, конечно, полное дерьмо, но лучше, чем ничего. Это король-калиф Гелимер. Землетрясение сровняло город Карфаген с землей. Но, как ни печально, я узнала в лагере Фарис, что Гелимер выжил, и там еще функционирует правительство.

— Дерьмо! — Эвен Хью бросил это слово с такой глубокой уэльской меланхолией, что половина отряда расхохоталась, а он прищурился от удивления.

Один из молодых гарнизонных арбалетчиков стукнул кулаком по полу:

— Командир, заключай контракт с нападающими! Так безопаснее. Давай воевать на стороне визиготов.

Рядом с ним женщина в снаряжении стрелка пробормотала по-английски:

— Говорят, они заплатят нам вдвое больше, чем платят Кола де Монфору, если мы перейдем. Мне это говорил на прошлой неделе один из ребят ван Мандера.

Аш не успела ответить, как через плечо говорившей перегнулся один из сержантов, длиннолицый итальянец с выступающими скулами и резко очерченным носом, Джованни Петро.

— Еще бы им не платить нам вдвое, — проскрипел он, — а кто, по-твоему, поднимется и заминирует стены? Или поднимет ворота в осадной башне? Или полезет через первую брешь в стене? При осаде хватает дерьмовой работы, и всю ее будем делать мы. И не доживем до получения оплаты.

— После Базеля не согласен я ни на какой контракт. После того, как они нарушили договор, — категорично заявил Питер Тиррел.

Многие закивали, соглашаясь с ним. И все заговорили, высказывая предложения, возражения и жалобы. Аш дала им выговориться пару минут, потом подняла руку, призывая к молчанию.

— Подпишете ли вы договор с ними и переживете его или нет — а вы крутые сукины сыны, — я все же думаю, что это ваш лучший шанс, — но визиготам нужна я, — повторила она. — Поэтому они под Оксоном выслали специальную группу захвата. И поэтому ученый маг Леофрик в Карфагене старался расчленить меня. Я говорю «расчленить» в буквальном смысле этого слова — может, он научился от нашего хирурга!

Она воспользовалась своей грубой шуткой, чтобы открыто взглянуть на Флору. Та подняла свой кувшин с вином, побулькав его содержимым. На лице ее не было ни следа преданности стране, в которой родилась. «Когда мы были тут в прошлый раз, ей пришлось ох как тяжело, — но не начинать же ей снова пить из-за этого».

— А почему ты не устраиваешь их в живом виде, командир? — закричал из задних рядов Жан Бертран, один из оружейников. Она подняла руку, подтверждая, что слышит его вопрос; он за время ее отсутствия не изменился, по-прежнему был весь в саже. Он добавил: — Две лучше, чем одна, верно? А ты тоже слышишь эту их старую машинку!

Поднялся еще один солдат из гарнизона, подтягивая сползающие рейтузы.

— Ну да, командир, если ты — еще одна Фарис, и ты тоже слышишь каменного голема, почему бы ей не нанять нас? Тогда крысоголовые кого угодно размажут по полу!

Слегка склонив голову набок, Аш разглядывала пехотинца:

— Знаешь, в следующий раз я наберу себе феодальный отряд, а не чертовых наемников, тем-то можно просто сказать, чего от них надо, и обойтись без этих хреновых вопросов. Слушайте, тупицы! Повторяю для дураков. Дому Леофрика и королю-калифу ни на хрен не нужен отряд Лев Лазоревый. Если вы, ребята, решите выбираться отсюда — может, пойдете к туркам, может, на север, — тогда у вас проблем будет не больше, чем всегда. Но если я буду с вами — тогда мы становимся их целью захвата. А без меня вы спокойно можете уйти из Дижона.

— Мы можем их захватить! На хер крысоголовых! — проорал поддержанный всеми Саймон Тиддер.

— А как насчет поменьше боевого духа и немного побольше сообразительности? — Аш опустила руки. — Теперь слушайте, болваны вы этакие. Это не простая война. Нет, заткнитесь! Это точно. Здесь воюют не люди.

Зал замер.

— Кроме людей, в мире есть и другие силы. Господь дает свои чудеса тем, кто верит в Него. А дьявол дает силы своим последователям.

Она продолжала в почти полной тишине:

— В этом убедились те, кто был со мной в Карфагене. Визиготы этого не признают, но их империя основана на демонических силах. Мы их видели. Каменные демоны, каменные машины, Дикие Машины в пустыне. Это они погасили солнце, а не амиры.

Теперь царила полная тишина. Добрая часть трехсот мужчин и женщин из обоза; сорок копьеносцев, которые передадут ее слова тем из отряда Льва Лазоревого, кто сейчас на посту или еще где-то; и дети, и мастиффы — все следили за ней, замерев.

— Это они распространили эту тьму, а не визиготы — это Дикие Машины говорят королю-калпфу и его Фарис, что делать дальше. Они говорят с ней при посредстве каменного голема. Я их слышала. И она их слышит. Она знает, что через каменного голема говорят демоны. И она испугалась!

Ричард Фавершэм встал:

— Эти Дикие Машины убили отца Максимилиана!

— Да нет, он погиб при землетрясении, — крикнула ему флора.

— Доктор! Священник!

Этот прилюдный спор грозит разрушить настрой аудитории; и ее охватывает неожиданная скрытая дрожь, она думает: «Годфри!» — и чувствует, как на теле выступает холодный пот.

— Об этом поговорим позже. Теперь слушайте: я знаю, что вам, ребята, глубоко насрать на демонов. Вы сами любых демонов запугаете! — раздался смех. — Но демоны… — Аш уперлась кулаками в бока, — демонам нужна только я. Может, им нужна еще одна Фарис. Но если так… — она пожала плечами. — Я нужна не для того, чтобы вести их армию! Насколько им известно, я — отработанный снаряд. Я — та же Фарис, но мной они не могут управлять. Поэтому Дому Леофрика я нужна мертвой, королю-калифу я нужна мертвой, и демоны Диких Машин желают, чтобы я была мертвой, — она криво усмехнулась, отчасти из-за переполнявших ее скрытых чувств. — Я не стану убивать так просто. Вы это знаете.

— Верно, командир!

— Но они не подпишут со мной договор. Я даю вам, ребята, скажем так, совет. Пусть вами командует Роберт Ансельм. Продайте Дижон готам. Выбирайтесь отсюда и идите в Далмацию. Возьмите у визиготов деньги, ограбьте склады в этом городе, если вам надо, и — вперед, к туркам.

Это был холодный бездушный совет, который она дала, стоя перед ними в этом осажденном городе, совет, выношенный за три долгих горьких месяца. Такой совет ей могли бы дать военные машины, если бы она у них спросила.

— Султан не собирается наблюдать, как визиготская империя поглощает христианский мир, и молчать. Вы можете заключить договор с ним…

Заглушая гул голосов, крики, шум вскочивших на ноги людей и вопли сержантов, старавшихся восстановить порядок, послышался крик Роберта Ансельма:

— Отказываюсь брать на себя командование! Ты наш командир!

— Что за идиотское геройство! — грубо заорала Аш. — Плюнь ты на отрядный флаг и лояльность. Думайте вот о чем. На хрена вам нужен капитан, которого намерены убить визиготы и их демоны? Если нужен, тогда все мы застряли тут!

— Да в гробу мы видели дерьмовых крысоголовых! — Эвен Хью тоже вскочил на ноги, размахивал кулаками в воздухе. И Людмила Ростовная подала голос:

— Не-е, командир, мы с тобой!

Волна шума оглушила Аш, и только через секунду она осознала, что это решение — общее.

— Аш битвы выигрывает! — прокричал Питер Тиррел.

— Аш нас из любого дерьма вытащит! — пронзительным криком поддержал его Герен аб Морган. — Ты ведь нас из ихнего хренова Карфагена вытащила, верно, командир?

— Да война-то это не ваша! — меряя шагами комнату, Аш подошла к амбразуре окна. В слабом свете пробивающегося сквозь облака солнца перед ними стояла женщина в кольчуге и рейтузах в пятнах грязи, у пояса кинжал, лицо бледное от измождения. Внешне ничего особенного, если не считать огня в глазах.

Иногда ее очень озадачивала необходимость попытаться угадать настроение собравшихся, необходимость соотнести четыре-пять сотен личностей, непростых душ, с именами в списке личного состава и возможным типом характера. Она обвела глазами окружающие лица. Те, кого она автоматически отметила и раньше как предполагаемых зачинщиков беспорядков, — Герен аб Морган, Уот Родвэй — не отвели глаз. Оба они и остальные бузотеры следили за ней с чистой преданностью в глазах, и ее это испугало.

Отчасти их понять не сложно: никому неохота стать сейчас командиром и принимать какие-то решения. Боятся проиграть, если не я буду командовать, — но вряд ли это причина: война не очень зависит от рациональных соображений.

Дело не только в этом.

— Ради Бога, — грубо бросила им Аш, — вы не представляете себе, во что вляпываетесь.

— Удачливый командир — дорогого стоит, — Антонио Анжелотти произнес эту сентенцию как поговорку. Людмила Ростовная встала, не сводя глаз с Аш:

— Смотри, командир, — рассудительно заговорила русская женщина чисто славянской внешности. — Нам по барабану, кто эту войну ведет. Я никогда не воевала ни за какого лорда или страну. Я иду вслед за моими копьеносцами, а они смотрят на меня. Ты иногда жуть до чего хреновый командир, но ты нас вытаскиваешь. Ты нас из Базеля вытащила. И из Карфагена. И отсюда вытащишь. Так что мы будем держаться тебя, — и с ослепительной беззубой улыбкой повернулась к бритоголовому солдату, стоявшему рядом с Аш: — Не обижайся, капитан Ансельм!

— Да ладно уж, — довольно громыхнул самонадеянный Ансельм.

— Ты что этим хочешь сказать: «жуть до чего хреновый командир», а? — потребовала ответа потрясенная Аш.

— Ты половину времени тратишь на заигрывания с местными дворянами, — пожала плечами Людмила. — Помнишь, как с немецким императором Фридрихом? Все это дерьмо насчет социальной лестницы? Честно скажу, командир, я просто тогда обалдела. Ну, хоть в Нейсе отыгрались.

Вдруг послышался голос Томаса Рочестера:

— А я за всю войну с Йорками столько миль не намотал, сколько за тобой в качестве эскорта. Ты не можешь хоть немного постоять на месте во время боя, а, командир?

— Угу, чтобы гонцы хоть знали, где тебя искать! — воскликнул сержант стрелков.

— Постойте, но… — запротестовала было Аш.

— И поддаешь в два раза реже, чем положено! — прокричал У от Родвей.

— Во всяком случае, не с нами! — поддержала его Бальдина из обоза.

Аш, стараясь оценить степень серьезности высказываемых претензий, начала смеяться:

— Ну, уже все высказали?

— Да нет, мадонна, много чего осталось. Пушкари еще и не начали.

— Спасибо, мастер Анжелотти!

Зал дружелюбно загудел, привычно сквернословя. Аш в растерянности запустила руку в свои коротко стриженые волосы. Еще не зная, что скажет, она открыла рот, и тут ее прервали.

— Командир…

Голос был хриплый. Она обернулась, пытаясь разглядеть говорившего, и увидела, что Флора дель Гиз держит за руку мужчину на костылях.

Черные повязки на лице закрывали выжженные глазные впадины. Над повязками — белые шрамы и клочья седых волос. Он что-то ворчливо говорил хирургу, опираясь подмышками на костыли, закинув голову кверху, вслушивался, невидящими глазами уставясь в угол под крышей.

— Караччи… — заговорила Аш.

— Дай-ка мне сказать, — прервал ее бывший сержант алебардщиков, повернув голову на ее голос.

Аш кивнула, но тут же опомнилась и громко спросила:

— Что, Караччи?

— Да только одно, — он немного помотал головой, как будто пытался слепыми глазами обвести всех собравшихся, или хотел, чтобы все отчетливо увидели его. — Ты могла и не тащить меня сюда из Карфагена. Ведь от меня больше никогда не будет толку. И ведь ты притащила оттуда не только меня, командир. Вот и все.

Наступило совсем другое молчание. Аш протянула руку и осторожно сжала пальцами его предплечье, на котором мощные, переплетающиеся, как веревки, мышцы дрожали от усилия удержаться в вертикальном положении. Кто-то в зале кивал, кто-то неловко переминался с ноги на ногу, но большинство тихо бормотали согласие с услышанным. «Верно сказано, Караччи» — проговорил кто-то.

— Мы остаемся в нашем городе, — сказал Роберт Ансельм. — Палка о двух концах. И хватит чуть молоть, подруга.

Она резко обернулась в сторону, на секунду не проконтролировав выражения своего лица.

Нет, это неизбежно: если ты просишь людей взять мечи и топоры и идти за тобой в мокрые поля, где есть риск закончить свою жизнь лицом вниз в грязи; нельзя не вызвать в человеке появления этой гремучей смеси страха и обожания, при которой, в девяти случаях из десяти, призналась она себе, он не примет твоей отставки.

«Но необходимо, чтобы сейчас был тот десятый случай, — думала она, с черным юмором и одновременно в смятении. — Сейчас, когда я уже получила их признание, лучше суметь повернуть его как мне нужно».

Молчание нарушил топот ног и бряцание оружия на лестнице. Не выпуская руки Караччи, Аш завопила:

— Что там?

В зал вошел встревоженный стражник отряда, за ним — около дюжины человек в доспехах и в ливреях Бургундского двора. Машинально она отметила, что мечи у всех в ножнах, у командира в руках белый жезл.

— Капитан Аш, — через весь зал возгласил их командир, — милорд Оливье де Ла Марш послал нас. Он желает, чтобы вы были с соответствующим эскортом доставлены на совет осады при виконте-мэре. Почитаю за честь просить вас отправиться с нами сейчас.

— Пойдешь ты, — сразу сказала Аш Роберту Ансельму. — Допустим, я права, и герцог тут, но у меня есть дела поважнее: если вы все настроены оставаться тут, мне надо переговорить с герцогом.

— С Карлом? — шепотом заговорил Ансельм. — Девочка, тебя не допустят.

— Почему это?

— Еще не в курсе? Дело плохо. Надо было тебе сказать раньше, — Ансельм подтянул пояс, на котором висели кошелек и кинжал, пристроив его под своим пивным пузом. Глядя на бургундцев, он продолжал: — Ты ведь знаешь, что герцог Карл был ранен при Оксоне? Да? Это было три месяца назад. Говорят, он еще не поправился настолько, чтобы встать с постели.

4

Один из адъютантов, стоявших возле человека с белым жезлом, нетерпеливо вскричал: — Женщина, ты никак оглохла? Совет ждет! Она недовольно повернула голову; ее солдаты зашевелились — стали браниться, расправлять плечи. Она быстро взяла себя в руки, поняла, что назревает скандал, особенно сейчас, после выступления Караччи, — и кивнула Герену, наблюдая, как он со своими полицейскими начал призывать солдат к порядку.

— Сукин сын! — проворчал Роберт Ансельм, судя по голосу, он растерялся не меньше, чем Аш.

Командир бургундцев, как его там — Джасси? Джонвиль? — по-французски одернул коллегу и, как бы извиняясь за него перед Аш, развел руками. Он сам был несколько ошеломлен, насколько Аш заметила по его лицу при тусклом освещении. И оглядел ее с головы до ног.

— Его можно понять, — угрюмо заметила Аш. Еще с позапрошлой ночи синий бархат ее формы и кожаные ремни были черными от влаги. Она взглянула на свои высокие сапоги, с торчащими кверху носками, покрытые засохшей грязью. На какую-то секунду она почувствовала себя голой — без набедренников и наголенников — без доспехов, — а потом заметила, что медные головки заклепок ее кольчуги потускнели, а ее шлем с забралом (интересно, где Рикард подобрал его) отливает оранжево-коричневым из-за ржавчины.

— Меч дайте, — отрывисто сказала Аш.

— И все остальное… — выразительно взглянул на нее Роберт Ансельм и уже подал знак одному из своих оруженосцев. Парнишка вернулся, таща через весь зал полную охапку ремней, ножны и меч.

— Снаряди меня, — Ансельм сбросил свой короткий плащ и раскинул руки в стороны, а пажи стали пряжками пристегивать к его боевому камзолу ножные доспехи и латы. Он, не замечая их, переводил взгляд с одного лица на другое и, наконец, остановил его на мастере пушкарей.

— Тони! — Роберт обнажил зубы в улыбке. Анжелотти, опустившийся на колени возле ведра, поднял голову и отбросил назад копну влажных золотых волос, при этом обрызгав грязной водой своих оруженосцев. Его лицо стало почище, но не смылись следы грязи, и дождя, и холодной слякоти, в которых он жил последнее время. Он взглянул на Ансельма, потом на бургундцев, нахмурился и вполголоса мелодично произнес какое-то ругательство.

— Ладно, знаю я тебя. У тебя в багаже есть какая-то чистая одежонка, завернутая, чтобы не промокала. Верно? — Роберт Ансельм пнул башмаком походный ранец итальянца, пажи тем временем пришнуровывали наручные доспехи к его явно недавно побывавшему в ремонте боевому камзолу. — У вас с ней примерно один размер. Тот короткий плащ, который ты всегда надеваешь на выход… Ты же ухитрился притащить все назад из Северной Африки?

Аш закрыла рот перчаткой, пряча неожиданную ухмылку. Анжелотти снова опустился на колени, развязал кожаный узел из вощеных шкур, поднялся и повернулся к ней, через руку его было перекинуто какое-то одеяние.

Это была белая, без единого пятнышка, короткая мантия из камчатного полотна, отделанная несколькими рядами серого мягкого волчьего меха по высокому вороту, подолу и по прорезям рукавов.

— Ведь командир не может на парадном приеме выглядеть дерьмово, верно? — Ансельм с вызывающей усмешкой кинул взгляд на бургундцев. — Как считаешь, Тони? А то у отряда будет плохая репутация.

Бургундские офицеры покорно ждали все долгие минуты, пока два пажа чистили ее сапоги, Рикард застегивал на ней безупречную короткую мантию, наброшенную поверх замызганной кольчуги, и звал приятеля, чтобы одолжить у лучников полированный шлем с забралом. Он проворно обмотал шелковой лентой — синей с желтым — шлем с поднятым забралом и прикрепил к нему белый султан.

Она почувствовала, как к ее шрамам мягко прикоснулся волчий мех, окаймляющий ворот наряда Анжелотти.

— Меч! — Ансельм жестом подозвал своего оруженосца. Аш машинально подняла руки, оруженосец опустился на колено сбоку от нее.

Ансельм неторопливо шагнул вперед и взял оружие из рук мальчика; вспоминая Ансельма, Аш всегда прежде всего видела вот эти его размашистые уверенные движения физически совершенного тела.

Он сделал шаг вперед и опустился перед ней на колени на плитки пола, сам он теперь был почти в полном снаряжении, за исключением шлема и рукавиц. Он начал застегивать на ее талии, поверх сверкающей короткой мантии, пояс с мечом.

Опустив руку, она прикоснулась к эфесу размером в полторы ладони: синий бархат, перевитой золотой проволокой. Она нащупала желобки головки эфеса, сделанной из крученой меди, и крест; металл отполирован до невероятного блеска.

— Роберт, это же твой лучший меч!

— Я возьму другой, — он защелкнул пряжку, опытной рукой подвернул хвостик пояса, сделал узел и отпустил петлю из синей кожи, усыпанную медными головками; теперь меч висел вдоль плиссированной белой камчатной полы ее мантии. — Тут тебе не Нейс, девочка.

В ее памяти как живое всплыло воспоминание, как она опускалась на колени перед священным римским императором. Серебристые волосы свисают до колен; молодая, вся в шрамах, прекрасная женщина в полном миланском доспехе, сверкающем на солнце так сильно, что глазам больно и потом в них остаются блики, и все это так и кричит: «Вот чего я добилась как капитан наемников, я хороший профессионал».

«А сейчас на меня будут смотреть и думать: „Она даже не может позволить себе обзавестись броней“.

Ну да, я докатилась до того, что у меня своего — только шлем и рукавицы, вот дерьмо-то. А все остальное — сменные ножные доспехи, заимствованный панцирь — утрачено, испорчено так, что не отремонтировать, или осталось там, у этой хреновой Фарис…»

Не хватит ли?

Аш протянула руку, взяла позаимствованный шлем, помяла подкладку — чтобы лучше сидел. Подняла подбородок, и Рикард завязал застежки чистой сухой форменной куртки и пристегнул пряжкой лямку шлема.

— Похоже, я все-таки иду на совет. Анжелотти, Ансельм, вы со мной. Герен, мне понадобится полный список личного состава отряда к моему приходу. Ну, вперед!

Горстка людей быстро разобралась с порядком шествия: на удивление умытый, хоть сегодня и не блестяще экипированный Анжелотти, Томас Рочестер — он тоже успел быстро умыться и напялить чьи-то одежды; и его копьеносцы — двенадцать человек эскорта со знаменем Аш. Во главе этой группы Аш вышла из тени портика на воздух. По двору носились свиньи и несколько еще оставшихся куриц, за ними с криком бегали дети; раздавался звон доспехов из оружейных складов, построенных по всему внутреннему периметру городской стены.

Трах! — и она вздрогнула всем телом — невдалеке, невидимое для них, упало каменное ядро. Животные и дети одновременно на секунду замерли. Бледное солнце осветило ее лицо; у нее вдруг сжало грудь, она задышала неглубоко.

— Снова бьют по северо-западным воротам, — громыхнул Ансельм, машинально поглядев в небо, и поднял руку к застежке шлема.

Рикарда рядом с ним передернуло. Аш взяла его за плечо и дружески встряхнула. И неожиданно почувствовала, как по ее грязному лицу бегут ручейки пота. «Что это со мной сейчас? Да ведь такое дерьмо всегда при осаде». Она заставила себя двинуться вниз по каменным ступеням, к собравшимся во дворе людям и коням.

Недолгое замешательство, привычное ей за последние десять лет: вооруженные всадники в доспехах забирались в седла боевых коней: обученных, беспокойных жеребцов. Когда бургундцы все уже были в седлах, Рикард подвел к ней жеребца мышиного цвета, из-под чепрака видны были черные пятна и хвост.

— Одолжили Оргайла note 20, — сказал ей Ансельм. — Я думаю, ты вряд ли подобрала себе запасную лошадь на обратном пути из Карфагена.

Конь сверкал черными глазами прямо в лицо Аш, раздувая темные ноздри. Грубый сардонический тон Ансельма требовал отвечать с юмором, или хотя бы по-доброму.

— Командир?

— Чего?

— Для жеребца месяц неподходящий? Можем найти тебе кобылу.

— Нет. Порядок, Ансельм….

И тут же — она протянула твердую руку к мягкой морде животного; почувствовала теплое его дыхание на остывшей ладони — и замерла, мгновенно ослабев, вспомнив свои потери.

Шесть месяцев назад она владела боевым конем, верховой лошадью и скаковой лошадью. Счастливчик, серо-стальной масти, широкогрудый, самостоятельный и снисходительный. Леди — каштаново-льняного цвета, милая и жадная. И Сод — серого цвета грязной воды, с дурным характером. На секунду ее сердце ухнуло при воспоминании о золотом жеребенке, которого могла бы родить Леди, о вредности Сода (он грыз ее за ногу, когда меньше всего этого ожидала; так же неожиданно мог ткнуться мордой ей в грудь); все утеряны при бегстве из Базеля. А Счастливчик — поклясться могу, подумала она, глаза у нее защипало и рот скривился; спорю на что угодно, он считал меня лошадью; какой-то непослушной кобылой! — погиб под Оксоном, его проткнули насквозь.

«Легче скорбеть по животным, чем по людям?» — она вспомнила своих погибших, которых они похоронили на скалистой негостеприимной Мальте.

— Мы тебе раздобудем другого боевого коня, — сказал Ансельм, он как будто растерялся, когда она не ответила на его шутку. — И не придется потратиться больше, чем на пару фунтов. Тут полегло столько рыцарей, им кони больше не нужны.

— Да-а-а, Роберт, ты вездесущ, всегда ухитришься извлечь выгоду из чьих-то неприятностей…

Англичанин фыркнул. Она обвела глазами вооруженных всадников на боевых конях, в ярко блестевших стальных доспехах. Веером утреннем свете форма ее отряда — синяя с золотом — просто сверкала; ее стрелки в открытых стальных шлемах, в кольчугах забирались на скаковых лошадей, как она догадалась, еще оставшихся у гарнизона от прежних времен. Вверх поднимались древки копий и флагшток ее полосатого знамени. Только внимательный взгляд заметил бы их ржавые набедренники и топорики и дочерна промокшие кожаные сапоги, все в трещинах от сырости и холода.

— Ну, вперед.

Вслед за бургундскими офицерами они выехали на оживленную улицу, и ей в лицо ударил холодный ветер. Эскорт плотно окружал ее. В воздухе было полно пыли; старый пепел скрипел на плитах мостовой, пугая некоторых коней. Группы людей, разговаривавших на углах, расступились, пропуская вооруженных всадников. Она натянула поводья, чтобы объехать человека, оттаскивавшего ручную тележку с мусором от разбомбленного магазина. Всего на протяжении сотни ярдов она углядела в толпе не менее полудюжины жандармов.

Еще один гулкий звук — трах! И гул от чего-то упавшего и разлетевшегося на куски эхом пронесся в утреннем воздухе по всему городу. Оргайл фыркнул, выдохнул пар в морозный воздух и выразил свое неудовольствие, заколыхав бедрами. Из северной части города донеслось еще несколько резких взрывов подряд. Бургундцы ехали, бессознательно пригнувшись, — они уже пригибались просто в силу привычки, ожидая чего угодно, что могло свалиться на них с неба.

— Дерьмо, до чего же близко!

— Через две улицы. Иногда они такой дурью маются целый день, — пожал плечами Роберт Ансельм. — Представь себе, кидают глыбы известняка. Наверное, срыли все скалы по дороге от Оксона досюда. Нас, конечно, беспокоит, — подъехав к ней сбоку, он указал большим пальцем руки на церковь впереди. Аш увидела ее почерневший остов. — Когда они настроены серьезно, тогда запускают греческий огонь.

— Дерьмо.

— Права, хрен их побери!

— Я на стены ходил. У них там порядка трехсот камнеметалок note 21, — крикнул издали Анжелотти тонким голосом. Осторожно переступая по плитам мостовой, он подогнал своего желтого мерина поближе к ней, поехал рядом. — Представляешь, мадонна, я насчитал порядка двадцати пяти требушетов. А свои баллисты они прикрывают, их никак было не сосчитать. Может, их даже сотня, но когда погода по-настоящему плохая, хотя бы катапульты выходят из строя. Но зато… У них есть големы.

С гримасой Аш сказала:

— Думаю, вполне могут быть.

Анжелотти спросил:

— Мадонна, но мы будем драться тут?

«Нам остается все меньше выбора…»

Бургундские офицеры, разогнавшись, по диагонали пересекли более узкую улицу; они передвигались под прикрытием то одного дома, то другого. Здесь было меньше разбитых крыш и сгоревших домов. Продвижению подкованных железными подковами коней мешал щебень, усыпавший камни мостовой.

Нарочно не отвечая на вопрос Анжелотти, Аш спросила:

— Если бы ты был их главным инженером note 22, Анжели, ты бы сейчас что делал?

— Я бы сделал подкоп под северной стеной, или разбил какие-то из тех двух ворот. — Итальянец сузил свои миндалевидные глаза, глядя мимо нее на Ансельма, ожидая его реакции. — Но сначала, чтобы ослабить боевой дух осажденных, я бы послал своих людей на обрыв, чтобы мне нарисовали план того, что оттуда можно разглядеть в городе; а потом я бы сконцентрировал свой огонь на местах скопления людей. Рынках, где собираются люди. Церквях. Залах гильдий. Дворце герцога.

— И одним ударом их бы все покрыл! — фыркнул Ансельм.

У нее все больше крутило живот и стесняло грудь. Какой-то человек изо всех сил стучал молотком, приколачивая доски поверх еще сохранившихся окон; когда она проезжала, он прекратил работу и стащил шляпу — и тут же нырнул в дверной проем, потому что послышался удар и треск еще одного прилетевшего и разлетевшегося на куски камня, грохот разрыва отозвался эхом от крыш.

— О, да это охренеть можно! — воскликнула Аш. — Как я всегда ненавидела эти чертовы осадные машины. Мне подавай что-нибудь в пределах размаха топора!

— Ты это серьезно? Надо будет рассказать Раймону Плотнику, — сардонически заметил Роберт Ансельм. В ответ на ее вопросительный взгляд разъяснил: — Мне пришлось тут завести военного инженера note 23, когда этот наш Тони поперся в Африку и вполне мог оттуда не вернуться.

«Да хоть надвое раздели отряд, жить человеку от этого легче не станет…»

— Христос Зеленый! — Аш покачала головой. — Вот тебе и «безопасно в Дижоне». Мы оказались прямо в монетке! note 24 Ладно, просветите меня, пока мы еще не добрались до их дурацкого совета — что тут происходит, а, Роберт?

— Ладно. Просвещаю, — Роберт Ансельм утер нос рукой. Движение его было каким-то неуклюжим — она догадалась, это от раны, полученной при нападении на визиготов; знала, что сам он ни за что не признается. — Они нас заперли тут после Оксона. Небо было в огне каждую ночь — горели города там, в провинции. Сначала они установили свои машины и пушки, устроили нам большой артиллерийский огневой вал. Видела те большие требушеты? Они из них швыряли в нас трупы, дохлых коняг, наших, кто погиб в Оксоне. А потом они установили метатели огня напротив трех ворот, по пятнадцать штук на ворота, и охватывали стены и реку. Потом мы взорвали южный мост; и они начали подкоп с севера.

— Не упустили ни одной возможности, — из-под опущенных ресниц Аш смотрела вперед, на спины всадников, за которыми они следовали, и тут они въехали на большую площадь, полдороги загораживал оползень кирпичей. «Лучше не представлять себе то, о чем он рассказывает. Что со мной? Меня такое до сих пор не волновало!»

— О, они сделали все, что могли, чтобы нас затрахать, точно, — угрюмо согласился Ансельм. — Бомбардировки с конца августа, как только поняли, что им не взять город просто так. Им не перетащить бомбарды и осадные машины на восточный берег реки Оуч, там земля вся изрыта, ну так они установили артиллерию напротив северной и западной стен. Перепахали столько кварталов, сколько, кажется, доступно диапазону их пушек.

Он посмотрел под ноги и обвел своего коня вокруг воронки в плитах мостовой. Проехав дальше, Аш обратила внимание, что стены сложенной из песчаника церкви усеяны выбоинами.

— Тутошние жители начали перебираться в юго-восточный сектор города, — добавил Ансельм. — Ради безопасности. Ну, с начала октября готы разошлись вовсю — всеми силами стараются достать юго-восточный сектор. И камни запускают. И греческий огонь. Имея их военные машины с големами — еще бы им не достать дотуда! Им просто нужна была возможность согнать всех жителей в одно узкое место… Тут много и бургундского войска погибло. И вот с тех пор у нас такая загадка: «Отгадай, какая сегодня цель и где в этом городе ты хотел бы ночевать сегодня?»

— Однако башня, где наш отряд, вроде бы в порядке.

— Хозяева разместили бойцов в таких квартирах, которые выдержат бомбардировку. — Он искоса поглядел на нее. — Потом готы начали практиковать атаки на стены. Ну, это было круто. У крысоголовых огромные потери — причем без необходимости. Они строят два-три больших подкопа. Хотят прорваться в районе северо-западных ворот. Ты где входила? Вот как раз там. Ты спустись к основанию надвратной башни — и запросто их голоса услышишь. Им совсем не надо больше взгромождаться на стены!

— Сколько еще выстоит этот город? На такой прямой вопрос Роберт Ансельм не ответил. Посмотрел на нее, медленно улыбаясь:

— Ради Господа, девочка, ты выглядишь по-другому, но ты, похоже, не изменилась. Карфаген не очень-то изменил тебя.

— Конечно, нет. Просто далеко пришлось ехать, чтобы подстричься, вот и все.

Они обменялись взглядами.

Сильный ветер развернул знамя ее отряда над головой. Окружавшие ее подсознательно немного ускорили шаг. Она не возражала.

— И все же — как часто готы пытаются взобраться на стены?

— Ну, они не полагаются на то, что город падет от голода и болезней. У северо-восточных ворот было жарко, — признал Ансельм. Он поднял руку, всю в рубцах, какими бывают руки кузнецов или фермеров, давая знак знаменосцу замедлить свой несколько поспешный шаг. — Ты говорила с их командиром. Крысоголовым нужен Дижон. Им плевать на Антверпен, Брюгге, Гент. Я так думаю, что им нужен герцог — если он до того не умрет от ран. Это значит — атаки. Их проводят каждые несколько дней. Ночами. Охренеть, до чего глупая тактика осады.

— Угу, согласна. Но, заглядывая сюда, они соображают, что их больше, чем бургундцев, раза в четыре или пять…

Режущий холодный ветер сек лицо. Рваные облака над головой бежали на юг, гонимые сильным ветром. Теперь впереди, над головами бургундского эскорта, замаячил белый фасад — Зал гильдий? Она не узнавала того, что видела летом. Группа всадников остановилась. Впереди себя Аш увидела командира бургундцев: он вступил в беседу с кем-то в гражданском у подножия лестницы, ведущей в Зал гильдий.

— Нас бы устроила прочная крыша над головой, — пробормотала она, придерживая Оргайла. — Хотя бы пока какой-нибудь тип не сбросит на нее скалу весом в тонну…

— Вроде пора двигаться, командир… — проворчал знаменосец.

Их, очевидно, задержал какой-то спор об этикете: когда они спешились и вошли в зал виконта-мэра, под расписанным куполом зала прозвучал горн герольда.

Дворяне, купцы, мэр Дижона подняли головы со своих мест за длинным березовым столом. В комнате, увешанной гобеленами, стоял гул голосов. Здесь было много людей в гражданском и военных в полном снаряжении. Женщин было немного, как догадалась Аш по мелькавшим в толпе выкрашенным хной прическам: жены купцов, независимых торговцев, мелких дворян. Она обратила внимание на камзолы офицеров: не все были бургундские. «Интересно — французы? немцы?» — гадала она.

— Благородные беженцы, — Ансельм вложил в эти слова весь свой цинизм.

— Которые хотят продолжать войну против визиготов?

— Они так заявляют.

Оливье де Ла Марш, в полном боевом снаряжении, встал с государственного трона, рядом с ним был гофмейстер-советник Тернан. Оливье показался Аш усталым, был немыт и вовсе не похож на того, кто командовал армией герцога бургундского при Оксоне. Она нахмурилась.

— Как заместитель герцога, — сказал без всякого вступления Оливье де Ла Марш, — я приветствую героя Карфагена в наших рядах. Мадам капитан Аш, мы приветствуем вас и ваших людей. Просим, просим!

Де Ла Марш формально поклонился ей.

— Чего?.. — Аш с трудом удержалась, но сохранила бесстрастное выражение лица. — «Смотри ты, герой Карфагена!» — она неловко ответила на поклон, как всегда, не зная, может правильнее было бы сделать книксен. — Спасибо, милорд.

Места в верхнем конце стола быстро освобождались. Она уселась, бормоча едва слышно своим офицерам: «Герои Карфагена? Герой!»

Лицо Роберта Ансельма помолодело лет на двадцать, он подавил смешок:

— Никаких вопросов ко мне. Только Господь Бог знает, каким путем сюда дошли слухи!

— Да неточные слухи, мадонна! — тихо проговорил Анжелотти.

Наконец Аш ухмыльнулась:

— Ну и пусть. Герой. Нечаянный. Пусть хоть так компенсируются десятки моих абсолютно невероятных успехов, которых никто просто не заметил! — она посерьезнела. — Вот в чем опасность, когда тебя считают героем, — от тебя начинают ждать подвигов. Но я, ребята, вовсе не считаю себя «героем».

Ансельм на миг крепко сжал ее плечо.

— Девочка, не думаю, что у тебя есть выбор!

Томас Рочестер и эскорт заняли свои места позади них. Аш оглядела собрание, внутренне благодарная Анжелотти за его явно потрясающе дорогую короткую мантию; при виде того, как разнообразные выражения лиц сидевших дальше за столом меняются: от презрения к благоговению. Она широко улыбнулась человеку, сидевшему напротив нее через стол, этот человек был богато одет в меха и бархат, на груди его висела цепь виконта-мэра Дижона; он незаметно для других насупился при словах «герой Карфагена».

— Да, мадонна, — прокомментировал Анжелотти, не дав ей и слова сказать, — именно этот тип не позволял купцам отпускать нам товары в кредит, когда мы первый раз прибыли сюда из Базеля и ты заболела. Виконт-мэр Ричард Фолло.

— Называл нас «нечесаными наемниками», верно? — просияла улыбкой Аш. — Сомневаюсь, что он повторил бы эти слова перед Джоном де Виром! Ну, вот тебе и Рота Фортуна… note 25

Аш оглядела сборище бургундцев и иностранных дворян, тех, кто имел привилегию занимать места за длинным столом, а не подпирать стены зала позади них. На всех них лежала печать агрессивного отчаяния, знакомого ей по другим осадам. Какие могли тут быть трения между лордами, бюргерами, виконтом-мэром и самим народом Дижона — она решила в данный момент не задумываться.

— Приветствуем вас, — закончил свое выступление де Ла Марш и уселся на свое место.

Поймав его взгляд, она подумала: «А ну-ка, забросим им фишку!» — и заговорила:

— Милорд, нам — мне и моим людям — потребовалось два месяца, чтобы добраться сюда из Карфагена. У меня нет последних точных сведений. Мне надо знать — ради моего отряда, — насколько укреплен город, сколько бургундских земель еще сопротивляется визиготам?

— Наши земли? — загрохотал де Ла Марш. — Герцогство, графство Франч на севере; про Лоррен точно не знаю…

Дворянин с тонким лицом стукнул кулаком по столу, повернувшись к Оливье де Ла Маршу:

— Ну видите! Наш герцог должен разобраться. У меня земли в Чероле. Где его верность нашему королю? Если бы вы только обратились за защитой к королю Луи…

— …или воззвали к его феодальным связям с империей…

Аш не успела понять, что второй голос говорит по-немецки, как два бургундских рыцаря, почти в унисон, закончили за него:

— …и подписали бы мир с королем-калифом!

— Дерьмо, а почему бы и нет? Все в христианском мире давно подписали! — проворчал Ансельм.

Около сотни голосов — мужских и женских — заорали на разных языках, не менее чем на четырех.

— Молчать!

Вопль де Ла Марша во всю глотку: «Его и пушкам не заглушить!» — мелькнуло в голове у Аш — отразился от потолочных балок, и в зале совета воцарилась тишина, прерываемая только шарканьем ног.

— Иисус, что за собачья свалка! — проворчала Аш. Поняла, что ее услышали, и вспыхнула. У нее испортилось настроение — от страха из-за стоящих под стенами города армий, от боязни своей сестры-близнеца и всего кровосмесительного юга; от того, что не получала ответов ни там, ни тут. Пожав плечами, она обратилась к де Ла Маршу: — Я буду откровенна. Мне интересно бы знать, что делает там, у визиготов, Кола де Монфор и его ребята. Я начинаю понимать, почему. Бургундия трещит по всем швам, так ведь?

Филип Тернан, гофмейстер-советник, сидевший рядом с де Ла Маршем, неожиданно усмехнулся:

— Нет, мадам капитан, не больше, чем всегда! Это семейные ссоры. Они вспыхивают в отсутствие нашего отца — герцога.

Глядя в водянистые голубые глаза Тернаиа и на его руки в старческих пятнах, Аш оценила его возможное понимание бургундской политики и вежливо ответила:

— Раз вы так считаете, мессир, — и обменялась взглядом с Робертом Ансельмом. «Надо принимать решение! Я думала, раз уж мы оказались тут — у нас будет хоть минутная передышка…»

— Что такое, по-вашему, Бургундия? — требовательно спросил де Ла Марш, обращая к Аш свое обветренное лицо. — Мадам капитан, что мы собой представляем? Здесь, на юге, нас две Бургундии — герцогство и графство. Потом — захваченная провинция, Лоррен. Все северные земли… note 26 А вот чего не должен наш герцог, так это французского поместья королю Луи, он должен имперское поместье императору Фридриху! Мадемуазель, мы говорим по-французски в двух Бургундиях, на датском и фламандском во Фландрии и на имперском немецком в Люксембурге! Нас всех удерживает вместе один человек — наш герцог Карл. Без него мы бы снова рассыпались на сотню конфликтующих владений других королевств. note 27

— Милорд, хоть я и преклоняюсь перед вашей воинской доблестью, — развеселился Филип Тернан, — позвольте сказать, что нас равным образом связывают и единый канцлер, суд лорда-канцлера, система налогов…

— И как долго это просуществует без герцога Карла? — Оливье де Ла Марш хлопнул ладонью о деревянный стол, и удар этот заставил оцепенеть всех переполнявших зал. — Нас герцог объединяет!

Мелькнуло зеленое одеяние: дальше, в толпе Аш приметила аббата, его лица ей было не видно в столпотворении.

— Мы — древний германский народ Бургундии, — заговорил по-прежнему невидимый аббат, — и мы были королевством Арль, когда христианский мир был разделен на Нейстрию и Австралазию. Мы старше, чем герцоги Валуа.

Его густой голос напомнил ей чем-то Годфри Максимилиана, незаметно между бровей у нее пролегла глубокая морщина.

— Имена тут роли не играют, милорд де Ла Марш. И здесь, в южных лесах, и там, в северных городах, мы — единый народ. От Голландии до Женевского озера мы едины. Наш милорд герцог воплощает это единство, как до него воплощал его отец; но Бургундия переживет герцогов Валуа. В этом я уверен.

В наступившей тишине Аш вдруг услышала свой голос, задумчиво произносящий:

— Но только в том случае, если кто-нибудь сделает что-нибудь со стоящей тут армией визиготов!

Все повернулись к ней; их лица казались белыми овалами в солнечном свете, струившемся через окна, прорезанные в старинной каменной стене.

— Герцог объединяет нас, — это заговорил виконт-мэр Фолло. — И поэтому, поскольку он тут, — север придет на юг и освободит нас.

«Неужели?» Стараясь не полагаться на вспыхнувшую внезапно слепую надежду, Аш обратилась к де Ла Маршу:

— Каковы новости с севера?

— Последнее нам известно о битве под Брюгге; но это новости уже месячной давности. К настоящему времени армии леди Маргарет, может, уже одержали победу.

— Они придут сюда? Только ради одного осажденного города?

— Дижон не просто «один осажденный город», — гофмейстер-советник глядел на Аш. — Здесь вы находитесь в сердце Бургундии, самого герцогства.

— Мой герцог, — перебил его Оливье де Ла Марш, — три года назад писал, что Господь создал принцев и поручил им управлять владениями и поместьями, чтобы регионы, провинции и народ были объединены этим и организованы в единое целое, в согласии и лояльном благочинии note 28. Поскольку герцог здесь — они придут.

Аш только собралась спросить: «Каковы силы северных армий?», как ее перебили.

— Мадам капитан, — теперь живо проговорил Оливье де Ла Марш, — вы и ваши люди недавно видели, что делается за нашими стенами.

— В Карфагене?

Обветренное лицо де Ла Марша как будто исказила внутренняя боль.

— Вначале о том, что вы видели на юге Бургундии, мадам. Мы мало знаем о землях вне наших границ, в последние два месяца. Только то, что каждый день дороги вокруг города полны беженцев.

— Да, мессир, — Аш поднялась, и тут же осознала, что сделала это по привычке, чтобы все увидели, что она — женщина, вооруженная мечом, хоть и не в боевом снаряжении, то есть зрелище для них непривычное. note 29 «Не привыкла я к статусу героя чего-либо…»

— Мы прибыли на земли французского короля, покрытые Вечным Сумраком, — начала она. — Там ходят слухи, что Сумрак простирается на север до Луары, по крайней мере, так говорили две-три недели назад. Мы не заметили никаких военных действий… — она улыбнулась во весь рот. — Особенно против визиготов. Так что я предполагаю, что действует мирный договор.

— Вот сукины сыны! — взорвался де Ла Марш и плюнул. Несколько крупных коммерсантов были шокированы, но, подумала Аш, вовсе не его эмоциями, а только манерой говорить. Раздался ропот со стороны нескольких беженцев — французских рыцарей.

— Вот вам и Всемирный паук! note 30 — пожала плечами Аш.

— Господь сгноил его заживо, — голос де Ла Марша звучал, как на поле боя. «Купцы и дворяне, в мирное время вздрогнувшие бы от такой громогласности, теперь, — подумала Аш, — смотрели на него как на свою последнюю надежду».

— Господь сгноил его заживо, и с ним заодно немецкого Фридриха! — договорил де Ла Марш.

Аш отчетливо вспомнила кое-кого из этих благородных немецких и французских беженцев, присутствовавших в Кельнском соборе на ее венчании с Фернандо дель Гизом; тогда все они были в ярких одеждах, с упитанными лицами. А сейчас-то…

— Мессир…

Де Ла Марш, набрав в грудь воздуху, по второму заходу протрубил, обращаясь к сидевшим за столом:

— Да почему надо жалеть их земли, предатели—сукины сыны? Только потому, что эти подхалимствующие дерьмецы подписали «договоры» с этими визиготскими ублюдками!

— Не все из нас предатели! — рыцарь в готском доспехе вскочил на ноги и стукнул по столу железной перчаткой. — И мы, по крайней мере, не желаем дальше корчиться от страха за этими стенами, ты, человек герцога!

Де Ла Марш его не слушал.

— Что у вас еще, мадам капитан?

— Да их земли никто и не жалел особенно. Кто бы ни выиграл эту войну — там наступит вселенский голод, — Аш скользнула взглядом по костлявым лицам сидевших за столом, явно посаженным на скудный рацион питания.

То, что было процветающими городами по берегам рек южной Бургундии; то, что было богатыми аббатствами; все это запомнилось ей в лучах слабого осеннего солнца как сожженное, заброшенное.

— Я не знаю, какие тут запасы провианта, в Дижоне. Но вам не пришлют ничего, даже если армия визиготов не замкнет блокаду наглухо. Я видела столько опустошенных ферм и деревень по пути на север, что их не сосчитать, мессиры. Да и людей не осталось. Холод погубил урожай. Поля затоптаны и сгнили. Весь скот и свиней съели. На болотах мы видели брошенных младенцев. На всей территории от Дижона до моря не выжил ни один город.

— Это не война, это позор! — прорычал один купец.

— Это очень плохая война, — поправила его Аш. — Тот, кто поставил целью победить страну, тот не станет уничтожать ее производительные силы. На зиму не осталось ничего. Милорд, насколько я догадываюсь, те беженцы, которые идут по дорогам, они направляются в Савой, или на юг Франции, или даже в кантоны. Но там не лучше — там они окажутся под Сумраком. Над южной Бургундией хоть солнце светит. Но в окрестных землях — уже зима. Насколько я заметила, это началось после поражения под Оксоном. И все так и продолжается.

— Зима, как в российских землях.

Аш повернула голову: голос Людмилы Ростовной звучал из того угла, где лучница стояла рядом с Томасом Рочестером. Аш сделала ей знак продолжать.

На Людмиле Ростовной были надеты красные рейтузы и камзол, покрытые толстым слоем свечного сала, а сверху плащ. Она переминалась с ноги на ногу, чувствуя на себе всеобщее внимание, и обращалась скорее к Аш, чем к остальным.

— Там, далеко на севере, вместе с зимой приходит лед, — все покрыто толстым слоем льда восемь месяцев в году. В моей деревне некоторые помнят, как при царе Петре порт note 31 замерз однажды в июне, корабли лопались, как яичная скорлупа. Такая там зима. Именно так было в Марселе, когда мы высадились.

С дальнего конца стола заговорил священник, сидевший между двумя бургундскими рыцарями.

— Слышите, милорд де Ла Марш? Ведь я говорил об этом. Во Франции и Германии, в Италии и восточной Иберии — солнца больше не видно, и все же тут оно пока еще кое-как светит. Наша земля еще получает от него тепло, хоть и немного. Мы еще не под Покаянием.

Аш открыла было рот, чтобы произнести: «Черт с ним, с Покаянием, это все Дикие Машины!» — и снова закрыла его. Она посмотрела на своих офицеров. Роберт Ансельм с крепко сжатыми губами отрицательно качал головой.

Антонио Анжелотти сначала взглянул на нее, как бы спрашивая разрешения, затем громко заговорил:

— Мессиры, я мастер пушкарей. Я воевал в странах, находящихся под Покаянием, с господином амиром Чильдериком. Тогда там было тепло. Как бывает у нас в теплую ночь. Конечно, этого тепла недостаточно для роста посевов, но все же не зима.

Кивком поблагодарив лучницу и пушкаря, Аш взяла слово:

— Анжелотти прав. Я расскажу вам, милорды, что я лично видела не более двух месяцев назад: в Карфагене больше нет тепла. В пустыне лежит лед. Снег. А когда я уезжала, становилось все холоднее.

— А что, это более сильное Покаяние? — вперед наклонился священник, тоже аббат, судя по его нагрудному кресту. — Они теперь еще больше прокляты, теперь, когда ими управляют демоны? Значит ли, что это большее наказание будет распространяться вместе с их победами?

Проницательный взгляд де Ла Марша перехватил взгляд Аш.

— Последние известные мне новости — что сейчас непроницаемая тьма покрывает Францию, на север — вплоть до Тура и Орлеана; охватывает половину Черного Леса; простирается на восток до Вены и Кипра. Солнце еще светит у нас, в средних землях, до Фландрии. note 32

— Ну, беда! Значит, Бургундия — единственная страна?..

— Я ничего не знаю о турецких землях, мадам капитан. Но если исходить из того, что известно мне, — да. И с каждым днем тьма распространяется на север. Сейчас солнце появляется в небе только над Бургундией, — Оливье де Ла Марш буркнул: — Вы же видели убегающих, а мы видим орды беженцев, которые прибывают именно в наши земли, мадам капитан. Из-за солнца.

— Нам их не прокормить! — возбужденно запротестовал виконт-мэр, как бы продолжая давний спор.

— Ну и воспользуйтесь ими! — гаркнул немецкий рыцарь, который уже выступал до того. — Война зимой прекратится. А с приходом весны мы вырвемся из этого сифилисного города, дадим им решительный бой. Воспользуйтесь ими в качестве рекрутов, обучите! У нас есть армия герцога, у нас есть герой Карфагена, мадемуазель Аш! Ради Господа, дайте нам сразиться!

Аш незаметно вздрогнула — и услышав свое имя, и от фырканья Роберта Ансельма. Она ждала, когда заместитель герцога воспользуется этим выступлением: предложит какую-то героическую и, несомненно, дурацкую авантюру для героя Карфагена, чтобы помочь снять осаду.

— Мы не намерены участвовать в безнадежной войне. Тут никаких денег не хватит, чтобы заплатить нам за это.

«Но что же мы намерены делать?»

Оливье де Ла Марш спросил прямо, будто не слыша речи немецкого рыцаря:

— Мадемуазель Аш, армия визиготов стоит в поле сейчас? Насколько разрушен Карфаген?

Сверкала белая каменная кладка стрельчатых окон в лучах солнца, пробивающихся из-за облаков. Иней сверкал на поверхности камня. В холодном воздухе пахло дымом, и этот запах шел от большого камина. Аш ощущала, как у нее застыли губы.

— Да больше болтают, милорд. Землетрясением разрушило Цитадель. Но, насколько мне известно, король-калиф Гелимер жив, — и повторила, подчеркивая смысл своих слов: — Милорд, на побережье Африки идет снег. А они его не ждали, как и мы. Амиры, которых я встречала, до чертиков испуганы. Они начали эту войну по слову их короля-калифа, а теперь в странах, которые они победили, наступил Вечный Сумрак, а у себя дома, в Карфагене, они отмораживают свои задницы. Они знают, что их житница — Иберия, и знают также, что если солнце не вернется, у них не будет урожая на следующий год. И у нас не будет урожая. Чем дольше это будет продолжаться, тем хуже будет через шесть месяцев.

На нее смотрели сотни лиц: гражданские и солдаты; несомненно, услуги кого-то из дворянских эскортов оплачиваются кем-то за стенами города.

— Все остальное, — сказала она категорично, — не для открытого совета; я расскажу только вашему герцогу.

При этом ее приглашении распустить совет в зале поднялся ропот; особенно возражали иностранные рыцари и дворяне. Без напряжения голос Оливье де Ла Марша перекрыл весь шум.

— Этот холод, его действительно наслали те демоны, о которых болтают ваши люди? Эти «Дикие Машины»?

Аш обменялась взглядами с Робертом Ансельмом и подумала: «Проклятье. До чего большие пасти у моих ребят. Воображаю, сколько фальшивых слухов — не меньше полусотни расходятся в народе».

— Я стараюсь прекратить слухи. Остальное — для вашего герцога, — упрямо повторила она. «Не намерена я тут распинаться перед всякой мелочью!»

Де Ла Марш тупо уставился перед собой, не ожидав такого поворота. От напряжения у нее заболели плечи. Аш потерла мышцы шеи, сзади, под воротником короткой мантии. Боль не прошла. При виде обращенных к ней белых лиц, освещенных утренним светом, у нее от страха свело живот. Она похолодела, вспомнив голоса: «МЫ ПОГАСИЛИ СОЛНЦЕ».

— Гадина наемная! — крикнул кто-то по-немецки. В следующие несколько минут от поднявшегося шума было не разобрать ни слова: совет и иностранные рыцари — все одновременно сцепились в свирепой возбужденной дискуссии.

Аш положила руки на стол и оперлась на них всей тяжестью тела. Ансельм оперся локтем спинку ее стула и перегнулся через нее, чтобы поговорить с Анжелотти.

«Надо сесть, — подумала она, — пусть себе болтают. Они безнадежны!»

— Милорд де Ла Марш, — она выждала, пока заместитель герцога снова обратит на нее внимание.

— Слушаю вас, мадам капитан?

— Вопрос теперь у меня, милорд.

«Только поэтому я и связалась с этим дурацким глупым советом!»

Она набрала в грудь побольше воздуха:

— На месте короля-калифа я не пошла бы крестовым походом сюда, не разделавшись сперва с турками. А разделавшись с ними, я теперь бы старалась заключить мир с окрестными государствами — визиготы уже захватили большую часть христианского мира, и ее надо удерживать. Но готы не останавливаются. Вы сказали, что они сражаются за Гент и Брюгге на севере, они удерживают в своих руках Лоррен. Они стоят тут, под Дижоном. Милорд, скажите мне: — что для них так важно здесь? Почему именно Бургундия?

Не успел заговорить заместитель герцога, как она услышала женский голос, проговоривший категорично, как изрекают аксиому:

— От здоровья Бургундии зависит здоровье всего мира.

— Что?

Этот голос пробудил что-то в памяти Аш.

Она наклонилась вперед, посмотрела вдоль стола и увидела прямо перед собой худое белое лицо Джин Шалон.

И тут же обрадовалась, что не привела с собой Флору дель Гиз.

Она постаралась выбросить из памяти ту августовскую сцену в Дижоне, и смерть человека, последовавшую после того, как была раскрыта тайна Флоры дель Гиз — что она на самом деле женщина. «Но почему? После той смерти была еще не одна. Тот, кого я убила тогда, прекрасно мог с тех пор погибнуть в любой схватке».

— Мадемуазель, — Аш не сводила глаз с тетки хирурга. — При всем к вам уважении — давайте без сверхъестественной чепухи: мне нужен конкретный ответ!

Глаза бургундки широко раскрылись, она явно была потрясена. С трудом женщина выбралась из-за стола и, расталкивая толпу и слуг, пустилась в бегство.

— Ты всегда такое впечатление производишь на людей? ~ загрохотал Ансельм.

— По-моему, она просто меня вспомнила, мы знакомы, — на губах Аш промелькнула ироническая улыбка. — Итак, от здоровья Бургундии…

— …зависит здоровье всего мира, — договорил за нее рыцарь во французской форме. — Это старая поговорка, такая показушная. Всего лишь самооправдание герцогов Валуа.

Аш огляделась. Никто из бургундцев, казалось, не желал принять участие в этом разговоре.

Французский рыцарь продолжал:

— Мадам капитан, давайте не будем больше об этой чепухе — о демонах. Мы не сомневаемся, что у визиготской армии много машин и механизмов. Нам достаточно того, что мы видим со стен, чтобы это понять! Я не сомневаюсь, что у них еще больше машин в их городах на юге, может быть, даже поболее, чем тут. Вы говорите, что видели их. Ну и что из этого? Нам-то надо отражать крестовый поход визиготов тут!

Одобрительный гул раздался в комнате. Аш отметила, что он исходил в основном от иностранных рыцарей. Бургундцы — в частности де Ла Марш — угрюмо помалкивали.

— Нам лучше знать, — проворчал неслышно Антонио Анжелотти.

Аш махнула ему рукой, чтобы замолчал.

— Допустим, мессир?.. — Аш подождала, пока французский рыцарь представится.

— Арман де Ланнуа.

— …Допустим, мессир де Ланнуа, что визиготы не используют при ведении войны свои машины. Предположим, что ведут войну «машины», используя при этом визиготов.

Арман де Ланнуа хлопнул обеими ладонями о стол:

— Это бред, причем бред безобразной девки!

Аш опешила. Опустилась на стул под французское и немецкое лопотание.

«Дерьмо, — уныло подумала она. — Этого и следовало когда-то ожидать. Мне нельзя больше рассчитывать на свою внешность. Спекулировать ею. Дерьмо, дерьмо».

Рядом с ней раздавалось тихое бессознательное безостановочное рычание Роберта Ансельма; почти точно такой звук могли бы издавать мастиффы Брифо и Бонио.

Она вцепилась ему в руку: «Уймись».

Оливье де Ла Марш возвысил голос, от его крика, разорвавшего воздух в зале, произошел выброс адреналина в крови Аш, хотя крик был обращен не к ней. Они с французским рыцарем стояли по разные стороны стола и через стол орали друг на друга.

— Ну, это похуже, чем было при дворе Фридриха! — вздрогнула Аш. — Боже мой, когда мы приехали сюда в первый раз, Бургундия была лучше.

— Тогда тут не было столько фракционеров-беженцев, мадонна, — сунулся Анжелотти, — и потом, ими правил герцог.

— Я послала Флориан поговорить с докторами. Посмотрим, в каком она состоянии, — Аш повернула голову, почуяв какое-то волнение позади, среди эскорта, где находился Томас Рочестер. Солдаты расступились, пропуская к ней пожилого бургундского гофмейстера-советника.

— Мессир, — Аш поспешно вскочила на ноги. Филип Тернан с минуту рассматривал ее. Потом положил руку на плечо парнишки, которого привел с собой, пажа в белом камзоле с рукавами буфф, пристегнутом к рейтузам золотыми аксельбантами.

— Вы приглашены. Вот Жан, он отведет вас, — тихо сказал он. — Мадам капитан, мне приказано доставить вас на прием к герцогу.

5

— К герцогу Карлу? — удивилась Аш. — Я думала, он болен.

— Так и есть. Вы можете пробыть у него, но недолго. Благородный герцог устает от людей, поэтому вы не должны никого приводить с собой. Разве что одного солдата, если вам положен при себе охранник, — Тернан улыбнулся сжатыми губами. — Насколько я знаю, достойный рыцарь должен иметь при себе сопровождение, хоть одного человека.

Аш, перехватив взгляд гофмейстера-советника, устремленный на де Ланнуа, сопровождаемого в качестве эскорта единственным стрелком, дружелюбно кивнула:

— Согласна. Роберт, Анжели, здесь замените меня. Томас Рочестер — со мной, — и тут же сделала знак пажу, так что офицеры только успели кивнуть в знак согласия: — Веди.

Наконец!

Идя вслед за пажом Жаном, она машинально опустила руку на ножны, поправляя одолженный Ансельмом меч. Признаки готовящегося нападения могут быть незначительными, и все же она шустро поглядывала по сторонам, пока они пересекали улицы по дороге ко дворцу — вздрагивала от шума бомбардировок западной части города — и вошли и перемещались по коридорам с выбеленными стенами, прорезанным глубоко в каменных стенах; вскарабкивались вверх по лестницам, где через стекла с витражами в помещение просачивался бледный дневной свет. Она заметила, что сейчас во дворце было меньше бургундских солдат, чем при ее первом визите, летом.

— Командир, может, он умер, — вдруг рискнул заметить Томас Рочестер.

— Кто, герцог?

— Нет, эта жопа — твой муж.

И при этих словах она узнала комнату с высоким сводом, через которую они проходили. Знамена все еще висели по стенам, но плиты пола не были, как тогда, усеяны яркими пятнами от проходящего через витражи солнечного света. Освещение было тусклым.

Господин Санчо Лебриджа, несомненно, с крестоносцами; знамя Агнца Божьего она видела под стенами города; ну а Фернандо? Только Господу и Зеленому Христу ведомо, где сейчас Фернандо — и жив ли он вообще?

Вот здесь она прикасалась к нему в последний раз — переплела свои теплые пальцы с его пальцами. Здесь она его ударила. И позже, в Карфагене, он был таким же слабым, как и тут, просто пешка. Вплоть до последних минут перед землетрясением — но он мог позволить себе заступаться за меня: кому был нужен опозоренный предательством немецкий рыцарь!

— Я предпочитаю считать себя вдовой, — угрюмо сказала она, и вслед за пажом Жаном и гофмейстером-советником Филипом Тернаном стала подниматься по лестнице в башню.

Гофмейстер-советник провел их мимо множества стражников-бургундцев, ввел в комнату с высоким потолком, где было много людей: адъютанты, пажи, солдаты, богатые дворяне в мантиях и капюшонах, женщины с прическами монахинь, сокольничий со своим соколом; на соломе у большого камина — сука с выводком щенков.

— Это палата герцога, — объяснил Аш Филип Тернан, подходя с ней к большой группе людей. — Ждите здесь; когда пожелает, он вас вызовет.

Томас Рочестер тихо сказал ей на ухо:

— Командир, мне кажется, что этот «совет осады» — просто гражданским бросили кость, чтобы их успокоить.

— Считаешь, настоящая власть — тут? — Аш обвела глазами заполненную людьми комнату герцога. — Может, ты и прав.

Здесь было так много людей в полном вооружении, в форме, что она смогла распознать видных военных дворян Бургундии — тут были все, кто пережил Оксон, видимо, — и все лидеры наемников, за исключением Кола де Монфора и его двух сыновей.

— Бегство Монфора — не столько военный вопрос, сколько политика, — пробормотала она.

Темноволосый англичанин сдвинул брови под забралом, но тут же его лицо прояснилось.

— Что, командир, видно, мы поняли суть, не зря слушали выступления на этом совете. Но если капитаны еще тут…

— …тогда у них еще может быть шанс лягнуть тех под зад, — договорила за него Аш. — Томас, здесь — держаться ко мне поближе.

— Есть, капитан, — Томас Рочестер обрадовался ее доверию.

— Не подумай, будто я боюсь, что меня прикончат прямо в центре палаты герцога… — Аш машинально отступила на шаг, пропуская сестру ордена Зеленого Христа, несущую тазик. В медном тазу лежали бинты, перепачканные засохшей кровью и гноем.

— Неужели моя пациентка! — воскликнула рослая монашка. При виде ее зеленой рясы и плотно повязанной мантильи у Аш снова все волосинки на теле встали дыбом. Услышав ее грубоватое приветствие, она подняла голову и с удивлением узнала широкое белое лицо сестры-настоятельницы монастыря Раскаивающихся — и поднимала голову все выше и выше, потому что эта женщина была не только крепко сложенной, но еще и очень высокой — выше, чем казалось Аш, пока она выздоравливала в этом монастыре.

— Сестра Симеон! — коленопреклонение Аш вряд ли можно было назвать таковым, это был лишь намек, но своей сверкающей улыбкой Аш компенсировала все недостатки позы. — Я видела, что монастырь разрушен — рада, что вы перебрались в город.

— Как твоя голова?

Аш так удивила память этой женщины, что ее уважение к ней сильно возросло; она отвесила ей искренний поклон.

— Выживу, сестра. Вопреки визиготам. Они все старались испортить вашу прекрасную работу. Но выживу.

— Рада слышать, — тем же тоном сестра-настоятельница обратилась к кому-то позади Аш: — Принесите еще белья и позовите священника, да побыстрее.

Вторая сестра сделала реверанс.

— Да, сестра-настоятельница!

Аш старалась рассмотреть лицо маленькой монахини и удивилась, услышав задумчиво сказанные слова сестры Симеон:

— Я хотела бы посетить твои казармы, капитан. Я сегодня утром потеряла одну из моих девочек. Твоя — хирург, «Флориан», — я чувствую, сможет помочь мне.

«Спорю на что угодно, речь о маленькой Маргарет Шмидт, — подумала Аш. — Вот проклятье».

— И давно ваша сестра отсутствует, настоятельница?

— Со вчерашнего вечера.

«Вот тебе и моя Флориан…»

Ее скрытая улыбка исчезла. Ей стало неловко, что она почувствовала облегчение. «После того, что она мне наговорила — для меня безопаснее, если она с кем-то».

— Я поспрашиваю, — Аш на секунду встретилась глазами с синим взглядом Томаса Рочестера. — Мы — солдаты по контракту, сестра. Если ваша сестра завербовалась в наш обоз… ну ладно. Тогда делу конец. Мы за своими присматриваем.

Она бдительнее наблюдала за английским рыцарем, чем за сестрой-настоятельницей, высматривая малейший намек на какие-то эмоции. Но если Томаса Рочестера и смутило известие о том, что из женского монастыря куда-то делась женщина — любовница их хирурга, он этого никак не проявил.

А вдруг он знает, что Маргарет Шмидт — не единственная тут женщина, которая привлекает Флориан?

— Мы еще увидимся, — воскликнула Симеон таким решительным тоном, что Аш не поняла, было ли это угрозой или твердым обещанием, и большими шагами пошла сквозь расступающуюся перед ней толпу.

— Капитан, а нельзя ли эту завербовать к нам? — размечтался Томас Рочестер. — Лучше пусть будет она, чем какая-то девка, которой симпатизирует хирург! Ты поставь только сестру-настоятельницу в наступающую линию около меня — и я спрячусь прямо за ней! Не сомневаюсь, она запугает крысоголовых до полусмерти.

У локтя Аш возник паж Жан, стянув шляпу, он протараторил:

— Герцог приказывает вам явиться!

Аш вслед за мальчиком пробралась сквозь толчею, подслушивая, как многие представители гильдий и купцы обсуждали гражданские проблемы, уделяя услышанному ровно столько внимания, сколько нужно было для определения их боевого духа. Из дальнего угла комнаты выходило и проходило мимо нее много самоуверенных лиц в воинском снаряжении, за ними адъютанты тащили карты; пройдя сквозь них, Аш оказалась перед герцогом Бургундским.

Здесь стены были из светлого камня, в нишах висели иконы святых, перед каждой горела свеча; огромная кровать под балдахином занимала весь конец комнаты, промежуток между двумя окнами из чисто свинцового стекла.

Но герцог лежал не в большой кровати.

Он устроился полулежа на левом боку на небольшой раскладушке, ничуть не лучше, чем те, что она встречала в полевых условиях, за исключением каких-то деревянных резных изображений святых на деревянной раме-коробке. Вокруг кровати были расставлены жаровни. При приближении Аш, пажа и ее охранника два священника отступили назад; и герцог Карл решительно махнул им, чтобы отошли.

— Мы будем разговаривать частным образом, — приказал он. — Капитан Аш, рад видеть, что вы вернулись наконец из Карфагена.

— Угу, я тоже рада, ваша милость. Металась по всему христианскому миру туда-сюда, как собака на ярмарке.

На его лице не появилось ни тени улыбки. Она забыла, что его не трогают ни юмор, ни обаяние. Поскольку она пошутила машинально, исключительно чтобы скрыть, как ее потряс его внешний вид, она не стала терять времени на сожаления; просто умолкла и старалась не проявить своего впечатления выражением лица.

Герцог сидел на жесткой кровати, опираясь левым боком на валики. Вокруг были кипы книг и бумаг, а сбоку стоял на коленях паж, быстро приводящий в порядок то, что, как заметила Аш, было картами обороны города. Богатый синий бархатный халат покрывал Карла Бургундского и его ложе: под ним, как она заметила, на нем была тонкая льняная сорочка.

Его взмокшие черные волосы прилипли к черепу. В этом углу герцогской комнаты пахло больницей. Когда он поднял голову, чтобы взглянуть на Aш, она заметила болезненный цвет лица и лихорадочно горящие глаза, провалившиеся щеки и выступающие скулы. Устрашающе худой левой рукой он цеплялся за висящий на шее крест.

«Да, — холодно подумала Аш, — накрылась Бургундия».

Как будто не чувствуя боли, — хотя, судя по постоянно катящемуся по лицу поту, он ее должен был испытывать, — герцог Карл приказал:

— Господа священники, прошу оставить меня; и вы, сестра. Стража, очистить эту часть комнаты.

Паж Жан отошел вместе с остальными. Аш неуверенно посмотрела на Томаса Рочестера. Она заметила, что охранник герцога, огромный мужлан с плечами стрелка, одетый в солдатскую куртку без рукавов на подкладке, не сдвинулся со своего поста позади герцога.

— Отошлите своего человека, капитан, — сказал Карл.

На лице Аш, видимо, ясно отразился ее вопрос. Герцог удостоил краткого взгляда своего стрелка, возвышающегося над ним.

— Я верю в ваше благородство, — сказал он, — но, допустим, передо мной окажется некто со стилетом в рукаве, и если его никак иначе не остановить, тогда вот он, Поль, сунется между мной и этим оружием и примет удар на себя. Я не могу с почетом отослать человека, готового к этому.

— Томас, отойди.

Аш стояла в ожидании.

— Нам много чего есть сказать друг другу. Прежде всего, выгляните вон из того окна, — герцог указал, из какого, — и скажите, что там видите.

Большими шагами Аш пересекла расстояние до окна — в два ярда. Маленькие толстые оконные стекла искажали вид, но она сообразила, что окно выходит на юг, изменчивое небо сейчас серое; сильный ветер гонит облака и сотрясает оконные рамы. И она находится очень высоко — как будто стоит на башне Филипа Доброго, знаменитом наблюдательном посту.

«Какого черта, отсюда, сверху, все вовсе не кажется лучше!..»

Ветер рвал прочные барьеры, возведенные вокруг рядов катапульт. Сощурившись, она смогла рассмотреть людей, толпящихся вокруг выступающих бимсов требушетов, длинные шеренги людей, передающих обломки камней на пращи; и груженых быков, тащивших телеги с камнем из карьера, находящегося на залитой водой дороге на Оксон.

— Мне видно отсюда до места слияния рек Оуч и Сюзон, за пределами городских стен, — она говорила громко, чтобы больной ее слышал, — а на западе виден лагерь осадных машин противника. Уровень реки поднялся, здесь у нас нет шансов совершить нападение через реку на машины.

— И каковы их силы, насколько вам видно отсюда?

Машинально она заслонила рукой глаза, как будто сильный ветер дул и по эту сторону окна. Солнце стояло низко на южном небе и было едва видным серым пятном, а ведь шел уже четвертый час утра note 33.

— Ваша милость, количество пушек нехарактерное для визиготов. Фальконеты, серпантины, бомбарды… Я слышала звук мортир, когда мы сюда входили. Может, они собрали в этих легионах все свои пороховые орудия? Больше трехсот машин: арбалеты, баллисты, требушеты, вот дерьмо.

На ее глазах вперед, к бастиону, где был разрушен южный мост через реку, отражая своими красными боками отблеск исчезающего солнечного света, покатилась большая башня.

Башня имела форму дракона с кувшинным рылом, между ее зубов торчало дуло фальконета, но она не была защищена покрытием из дубленых шкур от зажигательных стрел.

Башня на колесах, сделана из камня, высотой двадцать пять футов.

« Господь Всемогущий…»

Башня катилась к берегу реки сама по себе, ее несли каменные колеса с медными ободами высотой в два человеческих роста, глубоко погружающиеся в грязь. И только когда башня приблизилась, Аш разглядела в ее резной голове пушечный расчет; пушкари яростно протирали и заряжали свое орудие.

Оконные стекла искажали зрелище смятения на городских стенах. Аш, чувствуя себя отрезанной от активных действий, наблюдала, как люди бегают, заряжают и натягивают арбалеты; отсюда, из башни герцога, в полном молчании выпускаются стальные стрелы, и холодный ветер их уносит. До нее донесся приглушенный звук выстрела из визиготского фальконета и грохот осыпающихся со стены бастиона осколков штукатурки.

На парапетных стенах толпились арбалетчики и лучники. От волнения ее зрение обострилось: «Нет ли там своих, в форме Льва? Нет!»

Густая туча стрел загрохотала по стенам каменной башни-дракона, пушечный расчет поспешно укрылся в глубине строения.

Она наблюдала, похолодев. Башня накренилась. Одно колесо погрузилось в топкую грязь до самой оси. Толпа карфагенских рабов, кнутами пригнанная сюда из лагеря, начала бросать под большое каменное колесо доски и стойки забора — для тяги; и один за другим рабы падали под непрерывным дождем стрел с городских стен. На глазах Аш они убежали, оставив осадную башню вместе с ее командой. Очевидно, Фарис верит в действенность завинчивания гаек.

— Если надо назвать башни-големы каким-то термином, — сказала Аш, все не отводя глаз, в голосе ее звучало и благоговение, и черный юмор, — думаю, мой Голос назвал бы их «самоходной артиллерией»…

За спиной Аш послышался голос герцога Бургундского:

— Они изготовлены из камня и речного мелкозема, как и ходячие големы. Этот камень от огня растрескивается. А от аркебузных пуль — нет. Еще надо попасть в них из пушки. У Фарис десять башен, мы уже три обездвижнли. Теперь подойдите к северному окну, капитан Аш.

На этот раз зная, чего искать, Аш было легче, она стерла влагу со свинцового стекла и разглядела в подробностях северную часть осаждающего их лагеря. Здесь она увидела большое количество палаток между руслами двух рек — крепостные рвы перед северной стеной Дижона наполовину заполнены тюками вязанок хвороста; трупы коней разлагались на открытом пространстве ничейной территории.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы увидеть искомое среди палаток, больших щитов, баррикад и очередей солдат в походные кухни. Глаз ее отметил, как что-то ярко блеснуло под солнцем, стоящим в южной части неба, — это блеснула машина из меди и мрамора, длиной она была не менее трех фургонов.

«У них там таран…»

Мраморная колонна толщиной с круп коня в обхвате, в медном чехле, была подвешена между столбами, установленными на большой повозке с каменными колесами. Люди не смогли бы раскачать этот тяжелый таран или подвезти эту колонну наверх, к воротам, но если колеса крутятся сами, этот огромный наконечник в металлической оболочке запросто врежется в дерево и опускающуюся решетку северных ворот Дижона…

— Если его сильно раскачать, он разнесет ворота, — Аш обернулась к герцогу. — Вот почему они применяют своих обычных големов как связных, а не пользуются ими при боевых действиях, ваша милость. Их можно раздробить стрелами или пулями. А если этот таран ударит слишком сильно, то треснут его составные компоненты — глина и мрамор. Тогда он превратится в кусок скалы, что бы там ни старались поделать амиры.

Когда она подошла к герцогу и встала прямо перед его аскетическим ложем, он авторитарно сказал:

— Вы не видели их самого опасного оружия — да и не увидите. У них есть големы-землекопы, они роют подкопы под стены Дижона.

— Да, ваша милость, мне о них говорил мой капитан Ансельм.

— Мои мастера-изобретатели занимаются контр-минированием их. Но тем-то не требуется ни сна, ни отдыха, этим машинам ученых магов, они копают круглые сутки.

Аш ничего ему не ответила, но не могла скрыть выражения своего лица.

— Дижон выстоит.

Она не могла скрыть своего скепсиса. Она ждала его гнева. Но он ничего не сказал. Вдруг испугавшись, она бросила:

— Я не для того вытащила своих людей чуть ли не из ада, чтобы они погибли на стенах вашего города!

Казалось, он не обиделся.

— Интересно. Не таких слов я ждал от командира наемников. Я ждал, что вы скажете — как говорил Кола де Монфор, уходя, — что война — это хорошо, она хороша для бизнеса, и сколько бы людей ни погибло, удвоенное количество слетится на их место в удачливый отряд. Вы говорите, как феодал, будто между вами лояльность обоюдна…

Аш поняла, что сделала неверный шаг, и не сразу нашла слова для ответа. Но все же выкрутилась.

— Я знаю, что мои люди погибнут. Это наша работа. Но я не намерена попусту растрачивать свой золотой фонд, ваша милость.

Она упорно не сводила глаз с него, не желая ни на долю секунды признаваться себе в грызущем ее ужасе.

— Ваш отряд состоит из каких людей? — потребовал герцог. — Откуда родом?

Чтобы побороть внезапную дрожь в руках, Аш скрестила их перед собой. Мысленно пролистала списки личного состава, как успокаивает нейтральное звучание написанных на бумаге и прочитанных ей имен.

— В основном англичане, уэльсцы, немцы и итальянцы, ваша милость. Несколько французов, пара швейцарских стрелков; остальные сброд всякий.

Она не задала вопроса: «Зачем вам это?», но он ясно читался в выражении ее лица.

— Но у вас же были мои фламандцы?

— Перед Оксоном я разделила отряд. И те фламандцы теперь наняты Фарис, ваша милость. Приказами одними ничего не добьешься, — добавила она. — Ван Мандер был не моим человеком. А мне нужны люди, которые дерутся потому, что сами хотят, а не потому, что они обязаны.

— И мне тоже, — подчеркнуто произнес герцог.

Аш почувствовала, что ее загнали в ловушку этими разговорами. И внесла необходимое уточнение:

— Здесь, в Дижоне, вы хотите сказать.

Лицо Карла напряглось. И на лице его больше не было заметно никакого проявления боли. Он поискал глазами пажа, который вытер бы ему пот со лба, но всех пажей отослали, и он сам провел рукавом по лицу, утирая губы, и поднял на нее свои темные глаза с решительным выражением.

— Прежде всего я скажу вам худшее. Ваши люди будут распределены среди моих, по одному на пять или шесть, — резким взмахом головы в указал на своих капитанов, находящихся в этой же комнате, подальше от них. — Вас я хочу ввести в военный совет, капитан, поскольку ваш отряд составит значительную часть сил обороны. Если я не всегда приму ваш совет, я его по крайней мере выслушаю.

Именно такое уважение он бы выразил капитану-мужчине.

— Да, ваша милость, — сдержанно ответила она совсем нейтральным тоном.

— Но в таком случае вы скажете, что вы и ваши люди, тем не менее, сражаются только потому, что это ваш долг. Потому что вы должны воевать, чтобы прокормиться.

«Да, ты неглуп». Аш встретилась глазами с его проницательным мрачным взглядом. Он старше ее ненамного; лет на десять-двенадцать. note 34 Глубокие морщины избороздили его лицо, спускались вниз от краешков губ, — это результат бремени власти, а в последнее время — боли, вызванной ранением.

— Ваша милость, я наемник. Если увижу, что моим людям лучше уйти, мы уйдем. Это не наша война.

— Поэтому я хочу предложить вам контракт.

— Но я не могу его заключить, — тут же ответила она, отрицательно покачав головой.

— Почему нет?

Аш взглянула на мощного стрелка, стоявшего позади герцога, и у нее мелькнуло сомнение — будет ли он помалкивать, но тут же она одернула себя: «Еще до обедни note 35 ярмарка слухов все пустит по городу, что бы я ни сказала».

— По одной-единственной причине: я подписала контракт с графом Оксфордом, — обдумывая каждое слово, проговорила Аш. — И сейчас я на его службе. Если бы я точно знала, ваша милость, где он находится, я была бы обязана или получать его приказы, или взять свой отряд и направиться к нему для воссоединения. Но дело в том, что я не знаю его местонахождения, и даже — жив ли он; от Карфагена до Босфора чертовски далеко, особенно сейчас, в военное время, и когда такая морозная зима, и кто знает, каково настроение султана? Я догадываюсь, что милорд Оксфорд лучше знает, где нахожусь я. Может прислать мне известие сюда. А может и не прислать.

Но герцога, казалось, не удивило ни одно ее слово. По крайней мере, его разведка действует.

— Я хотел бы знать, что бы вы окончательно мне ответили на мое предложение о контракте.

«И я хотела бы».

Она почувствовала, что у нее сильно забилось сердце.

— Ведь я вас спас от рук визиготов, капитан, прошлым летом, — Карл наклонился вперед в своей постели, как будто у него заболела спина. — Вы не считаете себя обязанной мне?

— Разве только лично, — она проговорила это неуверенно, но решилась на этом стоять и впредь. — Дело есть дело. Неважно, что там было в Базеле, я контрактов не нарушаю, ваша милость. Мой наниматель — Джон де Вир.

— Да он, может, пропал. Оказался в плену. Или уже несколько недель как умер. Садитесь, — герцог указал ей на трехногий табурет, стоявший недалеко от его ложа.

Аш осторожно уселась, стараясь в своей кольчуге сохранять равновесие; и очень желая, чтобы можно было бы обернуться и увидеть выражения лиц присутствующих. Не каждого пригласят сесть в присутствии герцога.

— Слушаю вас, ваша милость?

— И вы тоже сомневаетесь в моей способности командовать армией, — сказал Карл.

Заявление было сделано открытым текстом, без какой-либо неловкости в признании несомненного факта; тем не менее это было сказано вполне уверенно. Аш удивилась и не могла придумать, как бы ответить так, чтобы не нарваться на неприятности. «Ведь так и есть, я сомневаюсь».

Наконец она нашлась:

— Ваша милость, вы же ранены.

— Но не мертв. И все еще командую моими офицерами и капитанами. И так будет впредь. Если я паду, меня заменят де Ла Марш или моя жена, она командует войсками на севере, оба в состоянии прекрасно сопротивляться армии противника и снять эту осаду.

— Да, ваша милость, — Аш удалось не выразить голосом ни тени сомнения.

— Я хочу, чтобы вы воевали за меня, — продолжал Карл. — Не потому, что города и деревни разрушены, и на горизонте уже видна наступающая на нас тьма, и вам некуда больше идти. Я хочу, чтобы вы сражались за меня, потому что вы доверяете мне как командиру, способному победить, — он не сводил с нее взгляда, глядя на то место, где она сидела на табурете. Теперь он заговорил спокойнее: — Когда я в первый раз призвал вас к себе, этим летом, вы больше всего были озабочены тем, последуют ли за вами ваши люди, после того, как вы были ранены в Базеле. А позже, я думаю, вы беспокоились, станут ли они спасать вас под Оксоном, — не смутит ли их ваша рана и не заставит ли усомниться в вас. А потом ваши люди прибыли в Карфаген — но не из-за вас, а за каменным големом. Вы и сейчас не совсем уверены в их лояльности, хоть и не проявляете своих сомнений, — Карл слабо улыбнулся. — Я правильно прочел ваши мысли, капитан Аш?

«Дерьмо все это», — Аш смотрела на него без всякого выражения.

— Я с детства воюю. Я умею угадывать мысли людей. — Улыбка герцога пропала. — И женщин тоже. На войне это различие роли не играет.

«Откуда тебе знать, что я думаю?»

Аш встряхнула головой, незаметно для себя; скорее не как отрицание его слов, а для того, чтобы избавиться от пришедших в голову мыслей.

— Вы правы, ваша милость. Я именно об этом думала. До сегодняшнего дня. А теперь… Недавно мне было продемонстрировано то, что называется лояльностью. С этим примириться еще труднее.

Долгую минуту герцог изучающе рассматривал ее.

— Можете со мной заключить такой контракт, что де Вир останется вашим нанимателем, — отрывисто сказал он. — Если придет приказ от него или услышите о его местопребывании, вы и ваши люди вправе отбыть. До тех пор оставайтесь тут, сражайтесь за меня. Если согласны, кормиться будете с моими людьми. Сейчас в городе это выгоднее, чем иметь деньги; а вы и ваши офицеры будут иметь право голоса в совете обороны города. А все остальное…

Он опять замолчал. Бочком приблизилась одна из сестер в зеленой рясе, глядела на Аш с нескрываемой злостью. Аш вскочила на ноги, у нее все мускулы болели после приключений прошлой ночи.

— Ваша милость, я удаляюсь, пока вам не станет лучше.

— Вы удалитесь, когда получите на это разрешение.

— Да, сэр, — Аш потеряла дар речи.

Взглядом она оценивала его, стоя перед ним: женщина в мужской короткой мантии, в рейтузах, в шести шагах ее собственная охрана держит ее пояс с мечом и оружие.

Какую бы рану он ни получил в Оксоне, последствия еще, несомненно, ощущались. Она отвела взгляд от его болезненно желтоватого лица, когда он жестом отослал монахиню. Первый сустав безымянного пальца его правой руки был запачкан черными чернилами, изготавливаемыми из чернильного орешка на листьях дуба.

Каким бы он ни был больным, а приказы пишет и законы издает.

Это хороший признак.

Вероятно, и слово свое держит, если судить по прошлому.

Это еще лучший признак.

Он, конечно, не Джон де Вир. Но, с другой стороны, это и не Фридрих Габсбург.

Она молча сравнивала его, с одной стороны, с английским графом — солдатом, а с другой — с политической проницательностью императора Священного Рима, без всякого удивления осознавая, что — даже при его малом чувстве юмора и меньшей светскости — ей импонирует в нем не факт его герцогства, а его солдатское начало.

Там, за стенами города, — шесть тысяч человек и три сотни машин как минимум. И сомнительная надежда на помощь войск из Фландрии. И как только этот парень откинет копыта — город падет.

А во врагах у него — не только люди.

— Следуйте за мной и доверяйте мне, — Карл говорил оживленно, нескладно, самоуверенно, но вызывал полное доверие. Глядя на этого человека, хоть и распростертого на ложе болезни, Аш поняла, что не представляет себе его проигравшим.

«Скорее мертвым, чем побежденным. И это хорошо. Если они настолько уверены в себе, мы можем уладить этот вопрос до того, как он умрет».

— Вы полагаете, что победите, ваша милость.

— Я брал Париж и Лоррен, — он не хвастался, просто констатировал факт. — Эта моя армия, хоть она и сильно урезана, но вооружена лучше, и кадры у меня лучше, чем у визиготов. На севере есть у меня еще одна армия, ею командует Маргарет, в Брюгге. Скоро она прибудет на юг. Да, капитан, мы победим.

«Победите вы или нет, а пока мне без вас не накормить моих людей».

Она встретилась глазами с его хмурым взглядом:

— Ваша милость, в создавшихся условиях я могу подписать договор с теми оговорками, которые вы мне сейчас предложили, — и сразу же прорвалась неудержимая улыбка от облегчения, что принято какое-то решение, пусть временное. — Выходит, на данный момент мы с вами!

— Я рад такому доверию. Я задам вам вопросы, на которые можете не отвечать, капитан, если вы мне не доверяете.

Знаком он пригласил ее снова занять место, Аш уселась. Он передвинулся на своем ложе, и лицо его исказилось гримасой боли. Один из священников сделал шаг к нему. Карл Бургундский жестом отослал его подальше.

— Дижон в опасности, потому что тут его герцог, — раздумчиво сказал он. — Этот крестовый поход готов направлен против Бургундии, и они знают, что у них ничего не выйдет, пока я жив. Поэтому буря разыгрывается в том месте, где нахожусь я.

— Магнит для клинков, — рассеянно проговорила Аш. И ответила на его вопросительный взгляд: — Это, ваша милость, как магнитный железняк притягивает железо. Война следует за вами по пятам, где бы вы ни оказались.

— Да. Полезный термин: магнит для клинков.

— Да, я узнала его от моего Голоса.

Она оперлась предплечьями на бедра, плотно сидя на табурете, и взглядом предложила ему: «Пойми-ка, о чем это я!» так же ясно, как будто произнесла эти слова вслух. «Посмотрим, насколько ты умен».

Он сделал движение, как будто собираясь откинуться на подушки, но не откинулся. Лицо его осталось бесстрастным, но заметные ручейки пота побежали по его выбритым желтым щекам; промочили прямую челку черных волос на лбу. Аш заметила, что в таком болезненном состоянии и при его типичных для Валуа чертах лица — носе и губах — этот молодой человек в некотором отношении на редкость безобразен.

Герцог опять задвигался, принял сидячую позу, как будто это не стоило ему усилий.

— Ваши люди беспокоятся, что вы больше не консультируетесь с военной машиной, — заметил он. — Говорят…

— Мои люди? С каких это пор вы интересуетесь моими людьми?

Он нахмурился, недовольный тем, что она его так смело прервала.

— Если вы хотите, чтобы к вам относились с уважением, ведите себя так, как положено командиру. Мне доносят то, что известно по слухам, из болтовни в тавернах. Вы слишком хорошо известны, чтобы о вас не болтали, капитан Аш.

— Простите, ваша милость, — пролепетала потрясенная Аш.

— То, что интересует их, то до некоторой степени интересует и меня, — он чуть наклонил голову. — Мне кажется, что даже если эта военная машина и является орудием визиготов, ничто не может помешать вам беседовать с ней, может, вы узнаете их тактику и планы. Знание позволило бы нам сделать вид, что нас больше, чем на самом деле. Мы бы знали, где и когда нанести им удар.

Он хмуро с вызовом смотрел на нее.

Аш разложила ладони на бедрах, пристально рассматривая свои перчатки.

— Ваша милость, вы видите Тьму, когда смотрите на горизонт. Хотите знать, что вижу я? — она подняла голову и взглянула прямо на него: — Я вижу пирамиды, ваша милость. По ту сторону Средиземного моря я вижу пустыню, свет и Дикие Машины. Вот кого я услышу, если заговорю с каменным големом. А они тогда услышат меня. И тогда меня не станет, — игнорируя отсутствие у него чувства юмора, Аш не удержалась и добавила: — Так что вы, ваша милость, не единственный магнит для притяжения огня в Дижоне.

Он пропустил мимо ушей ее шутку.

— Эти Дикие Машины — это не просто еще одни машины визиготов? Подумайте. Вы могли ошибиться.

— Нет. Это не машины, созданные каким-нибудь господином амиром.

— А не могло их разрушить землетрясение, которое разрушило Карфаген?

— Нет. Они еще там. Крысоголовые принимают их за знак! — Аш с грустью увидела, что ее ладони самопроизвольно сжались в кулаки. Она их разжала. — Ваша милость, поставьте себя на мое место. Я случайно услышала тактическую машину визиготов. Из людей делают марионеток. Ваша милость, это не король-калиф хочет войны с Бургундией. И вовсе не амир Леофрик захотел вырастить Фарис для собеседований с каменным големом. Это война Диких Машин.

Карл рассеянно кивнул:

— Но все же теперь ваша сестра знает, что вы тут, у нас, она сообщит этот факт военной машине. И эти большие машины подслушают, что вы в Дижоне. Может, уже и слышали.

При этой мысли ее как будто проткнули горячей проволокой.

— Я это знаю, милорд.

— На данном этапе вы работаете на меня, командир, — твердо произнес Карл Бургундский. — Поговорите со своим Голосом. Давайте узнаем, что мы можем, пока мы хоть что-то можем. Визиготы могут найти какой-нибудь способ помешать вам слышать эту военную машину, и тогда мы потеряем преимущество.

— Если она еще ею пользуется… Но это не мое дело! Моя работа — командовать моими людьми в боевой обстановке!

— Допускаю, что не ваше дело, но ваша ответственность, — герцог наклонился вперед, его мрачные глаза горели лихорадочным огнем. Как бы между прочим он сказал: — Вы же были у сестры, вели переговоры, обсуждали этот вопрос. Она, как и вы, ищет ответа. И она может действовать свободно в поисках ответов, — он глаз не сводил с Аш. — Вы же говорите, что это война Диких Машин. У меня есть только вы, чтобы помочь мне выяснить, что такое эти Дикие Машины, и почему меня втянули в войну.

Он задвигался на жесткой кровати, всей своей тяжестью оперся на левую руку, совсем не прислоняясь к подушкам, и продолжал:

— У нас нет Фарис, но у нас есть вы. И нам некогда терять время. Я не могу позволить Бургундии пропасть из-за того, что одна женщина боится.

Аш поглядела по сторонам. Белые каменные стены дворца отражали серый дневной свет. Комната вдруг показалась ей тесной. Да, Дижон — ловушка во многих отношениях.

Среди толпы позади нее, возле камина, пажи деловито разносили вино. Она слышала высокий тонкий визг щенка, разыскивающего свою мать, и назойливый гул разговоров.

— Ваша милость, позвольте сказать вам вот что, — ее почти ошеломило ощущение настоятельной необходимости солгать, скрыть, увильнуть от ответа. — До Дижона вы совершили самую большую ошибку в своей жизни.

На его лице промелькнуло оскорбленное выражение, но оно исчезло до того, как Аш успела его заметить. Карл Бургундский проговорил:

— Вы выражаетесь довольно откровенно. Докажите свое утверждение.

— Ошибок было две, — Аш стала загибать пальцы своих кольчужных перчаток. — Первая: вы отказались финансировать поход моего отряда на юг с графом Оксфордом, до сражения под Оксоном. Если бы вы помогли нам напасть на Карфаген, мы много месяцев назад разделались бы с каменным големом. Во-вторых, когда вы позволили графу совершить набег на Карфаген, вы оставили тут половину отряда. Было бы у нас там больше людей, мы смогли бы уничтожить дом Леофрика, да, согласна, жертв было бы много, но дело было бы сделано. И от каменного голема остались бы одни рожки да ножки.

— Когда милорд Оксфорд отправился в Африку, я отправил с ним всех солдат, сколько мог, остальных оставил столько, чтобы было кому воевать на стенах Дижона. Я признаю вашу правоту, предварительное нападение всеми силами могло достичь большего. Могу признать, что недооценил ваше предложение.

«Сукин сын», — думала Аш, с новым уважением глядя на больного человека, лежащего на своем больном ложе.

Карл Бургундский твердо продолжал:

— Отсутствие связи с военной машиной для Фарис значило бы ослабить их позицию, поскольку я верю, что она полагается на эту машину; а также ослабило бы моральный дух ее войск. Однако я не понимаю, почему мой отказ поддержать этот проект — худшая ошибка моей жизни. Кто знает, возможно, у меня таковая еще впереди?

Встретив взгляд его лихорадочно блестевших глаз, она разглядела в них искорку — очень слабую, но это была искра юмора. За своей спиной она почувствовала движение. Герцог Бургундский знаком отослал назад пажей, и они отогнали группу вооруженных дворян, рвавшихся поговорить с ним.

— Это у меня в голове звучал голос Диких Машин, — спокойно сказала она, наблюдая за ним. — Но не у вас. Ваша милость, они говорят громче, чем Господь Бог. Они меня заставили развернуться и двинуться к ним…

Он ее прервал:

— Это одержимость демонами? Я видел, как вы храбры на поле боя, но согласен, любой испугается такого.

Он, казалось, абсолютно не обратил внимания, сказав «любой», и Аш не стала акцентировать этого. Она наклонилась вперед и с силой произнесла:

— Они — машины, сделанные из камня, но живые; сначала в древности их создали люди, а потом они сами стали развиваться, — она смотрела прямо в глаза герцогу. — Я это знаю точно, ваша милость, я сама их слушала. Я… подозреваю, что заставила их отвечать мне, в какой-то момент, может быть, захватила их врасплох, они не ждали моего появления. А потом я убежала; убежала из Карфагена, из пустыни, и все еще убегаю. И хотелось бы, чтобы на этом кончилось все… — она протянула руку к головке эфеса меча, но вспомнила, что меч в руках Рочестера, там, дальше в комнате; и снова стиснула руки, чтобы они не дрожали. Какую-то секунду она могла только попытаться успокоить свое лихорадочное дыхание. — Я в Дижоне оказалась только из-за моего отряда, а то я еще дальше убежала бы!

Он протянул руки и самоуверенно взял ее руки в свои.

— Но вы все-таки здесь, и будете сражаться так, как умеете. Даже если для этого придется беседовать с военной машиной ради меня.

Она холодно отняла свои руки:

— Я ведь именно это и хотела сказать: ваша самая большая ошибка в том, что вы не дали возможности разрушить эту машину. Дикие Машины могли говорить с Гундобадом, потому что он был ясновидящий, Творец Чудес. И потом, ваша милость, ведь они веками пребывали в молчании, пока отец Роджер Бэкон не изготовил в Карфагене бронзовую голову, а Дом Леофрика — каменного голема.

Герцог молча смотрел на нее. В дальнем углу комнаты раздался высокий болезненный вскрик сокола под капюшоном. Как будто этот крик подтолкнул герцога прервать молчание.

— Значит, они говорят при помощи военной машины.

— И только через нее.

— Вы в этом уверены?

— Так они говорят, не я, — Аш рукой утерла вспотевшее от жары лицо, но не отодвинула своего табурета от жаровни с древесным углем. — Ваша милость, получается, что им нужен какой-то канал сообщения с нами. Такие, как Зеленый Христос или ясновидящий Гундобад, рождаются один-два раза в тысячу лет. Диким Машинам нужны устройства типа изготовленных Бэконом или Леофриком; иначе они безмолвны. Они тайно управляли каменным големом с того момента, как его изготовили. Если они могли бы управлять империей визиготов каким-либо другим способом, к настоящему времени они бы уже его обнаружили!

Взглянув на герцога, она с удивлением увидела выражение страдания на его лице, не связанное с болью от раны.

— Ну и что бы у них осталось, — с горечью сказала Аш, — если бы я прошлым летом разрушила каменного голема? Ничего! Они ведь — просто камень. Они не могут ни двигаться, ни говорить. Допустим, они могут сотрясать землю, но только в пределах Карфагена.

В ее памяти всплыли куски каменной кладки, летящие сверху вниз, усилием воли она подавила воспоминание.

— Если бы мне удалось убрать эту штуку, мы были бы в безопасности! Сейчас уже наступил бы мир. Империя визиготов слишком разрослась, им теперь нужно укрепиться на захваченных землях. Но они продолжают эту кампанию, и это потому только, что проклятый каменный голем все время говорит им, что нужно взять Бургундию! А голем просто передает замыслы Диких Машин.

— Тогда надо подумать, — заговорил Карл Бургундский, — не организовать ли нам еще один набег на них, более удачный.

В сильно натопленной комнате герцога, сидя рядом с раненым, Аш вдруг неохотно поддалась приливу надежды.

— Ни хрена себе идейка! Они сейчас небось изо всех сил сторожат дом Леофрика…

— Можно организовать, — Карл нахмурился, не обращая внимания на грубость ее выражений, соображая, рассчитывая. — Мы не можем ослаблять оборону Дижона. Если послать приказ на север, во Фландрию, в армию жены; она могла бы отправить главные силы через Пролив, и дальше на юг, вдоль берега Иберии. Вы поговорите с моими капитанами. Может быть, именно сейчас, когда империя готов так разрослась, и пока Карфаген еще не восстановил свою оборону…

Она неожиданно почувствовала какое-то движение в душе. И догадалась: легкая тень возможности. «А что? Вернуться в Карфаген, раскидать город? О, если бы! Черт побери, так я и знала, что есть какая-то причина, почему бургундцы идут за этим человеком!»

Наученная битвами принимать мгновенные решения, Аш сказала:

— Считайте меня в деле.

— Хорошо. Но самое важное теперь, капитан Аш, чтобы вы поговорили с военной машиной. А когда услышите эти машины, то скажете мне, что они намерены делать.

И от мгновенного страха исчезли все ее надежды. От этого не уйти; нельзя не сказать ему…

Все же надо попытаться не говорить.

— Ваша милость, и что случится, когда они меня услышат? Они станут меня контролировать… — она заметила выражение его лица. — Вы сами сказали, любой бы испугался! Вот вы произносите молитвы, ваша милость, но вам не хотелось бы, чтобы голос Господа зазвучал у вас в голове, уверяю вас.

— Но эти «Дикие Машины» ведь не Бог, — ласково заговорил он. — Бог позволил им существовать какое-то время. Мы должны вступить с ними в контакт, как сможем. Без страха.

Он так взглянул на нее, что она подумала: «У Карла Бургундского явно есть сомнения в ее благочестии».

— Да знаю я, какие у них планы! — запротестовала Аш. — Поверьте мне, нечего спрашивать еще раз! Я еще в Карфагене услышала от них главное: «Бургундия должна быть разрушена!»

“Burgunda delenda est…”

— Да. Да почему? — она заговорила громко, грубо, дерзко. — Почему, ваша милость? Бургундия — богатая страна — или была богатой — и сильная, но не в этом дело. Франции и Германии было позволено сдаться. Что такого особо важного в Бургундии, что ее надо стереть с лица земли, а потом и пепел разметать?

Герцог внутренне собрался, несмотря на свое скорбное ложе, проявил заметное присутствие духа. И проницательно взглянул на нее:

— Я не могу объяснить вам никаких причин, по которым они должны желать разрушения именно Бургундии.

Двусмысленность его ответа была неприкрытой. Аш молча смотрела на него, не уверенная в своих ощущениях: то ли это вера в него, то ли смирение.

— Значит, об этом направлении не думайте, — заявил Карл, — у нас одна задача: встретиться на поле боя с империей визиготов. И полагаю, это в наших силах. У нас и потруднее бывали ситуации, но мы возвращались с победой. Так что вы должны слушать мои приказы, мастер капитан, если вы намерены сделать еще одну попытку проникнуть в Африку. Вызывайте свои Голоса.

Она так была увлечена его словами, что ее привел в себя толчок, как будто облили холодной водой. Она выпрямилась на табуретке.

— Ваша милость, боюсь, что окажусь для вас бесполезной, — глядя в сторону, она твердо продолжала: — Когда я в последний раз стала прислушиваться, с намерением услышать свой Голос, я услышала голос своего священника, отца Максимилиана. Это было вчера. Отец Максимилиан умер два месяца назад в Карфагене.

Карл слушал, наблюдая за ней внимательно, на лице его не выражалось никакого мнения, даже осуждения.

— Ваша милость, — запротестовала она, — если вы думаете, что это был обман слуха, тогда не стоит доверять никакому голосу, который я слышу!

— «Обман слуха», — Карл, герцог Бургундии, потянулся к бумагам, рассыпанным по кровати вокруг него, с трудом разыскал среди них нужную. Просматривая ее, он заметил: — Капитан Аш, вы это так и назвали бы. Но вы ничего не сказали о демонах, или об искушениях дьявола. Или даже о том, что этот отец Максимилиан может быть среди святых, а то, что вы слышали, было ответом на вашу печаль от потери его.

— Если это все же Годфри… — Аш сжала кулак. — Это точно Годфри. И Фарис слышала его голос. Она назвала его «еретик-священник». Если мы обе… Я объясняю это так: он погиб, когда они устроили землетрясение, и его душа оказалась в машине — он оказался в ловушке, душа его заключена в военную машину. И то, что от него осталось — не весь человек — оно теперь там, и Дикие Машины могут его расчленить…

Протянув к ней руку, он схватил ее за рукав:

— Вы не так легко предаетесь горю.

— Вы ведь сами теряли людей, находившихся под вашим началом, — сжала губы Аш, — так что знаете, каково это, ваша милость. Продолжаешь с теми, кто остался.

— Война сделала вас жесткой, а не сильной. Это было сказано не осуждающим, а мягким тоном. За руку он держал ее крепко, не так, как держал бы больной. Она вздрогнула — ей стало больно. Карл выпустил ее руку:

— Капитан Аш, вот на этом листке бумаги у меня записано, что я разговаривал с вашим отцом Максимилианом за несколько дней до битвы под Оксоном. Они пришел ко мне за пропуском по моим землям и за рекомендательным письмом к аббату в Марселе, чтобы тот нашел ему место на корабле, отплывающем на юг.

— Он пришел к вам?

— Я дал ему эти письма. Мне было ясно, что он не предатель, а благочестивый человек, желающий помочь другу, полный милосердия и любви. Если хоть частица его души осталась, бойтесь за него, но не бойтесь его.

Аш быстро моргала. Из глаза у нее выкатилась горячая слеза, она не успела ее смахнуть, и та поползла по щеке. Она потерла лицо запястьем.

— В скорби отчасти — слава солдата, — неловко проговорил Карл, как будто женские слезы трогали его больше, чем могли бы тронуть мужские.

— На хрена солдату нужна скорбь, — Аш сказала это неуверенно, прерывисто дыша, а потом добавила со своей типичной сверкающей улыбкой: — Простите, ваша милость.

— Просите о любой помощи, какая вам нужна, — предложил герцог.

— Как это, ваша милость?

И наконец этот молодой черноволосый человек в вышитых золотом одеждах улыбнулся ей. В его улыбке не было ни грамма злобы, только простая человеческая доброта и усталая радость, как будто он наконец все ей разжевал, а то она могла бы не понять смысла его слов.

— Я не буду прибегать к силе, — на секунду он прикрыл глаза и тут же снова взглянул на нее. — Не буду я никаким образом вынуждать вас говорить с военной машиной. Это только моя просьба это сделать.

— Вот дерьмо, — жалко пробормотала Аш.

— Я вас прошу ответить на вопрос, почему вы слышите голос умершего. Я прошу вас узнать, что сейчас делают эти машины, стоящие за военной машиной. Я хочу, — Карл проницательно глядел на нее, — узнать, почему вы говорите, что визиготская Фарис была выращена и воспитана с целью совершить большое и злобное чудо в отношении Бургундии. И правда ли, что у нее есть для этого возможности.

У Аш отнялся язык. Молча она смотрела на него. «Да, с головкой у него все в порядке».

— Я предлагаю вам любую помощь, какая вам потребуется. Священники, врачи, солдаты, астрологи: кто вам может помочь из моих людей, вы их всех получите. Назовите, какая помощь нужна, и она в вашем распоряжении.

Аш открыла рот для ответа, но сказать ей было нечего.

Карл Бургундский продолжал:

— И не буду прибегать ни к каким тайным способам. Если вам или вашим людям нужно, я зачислю вас в капитаны моей армии, даже пусть вы и не служите в ней. Вы — полевой командир, и я хотел бы, чтобы вы были на службе у меня.

Она только могла молча пялиться на него. Он именно это имеет в виду. И нельзя усомниться, что он говорит искренне.

— Сделайте это, — он смотрел ей прямо в глаза, абсолютно доверяя; сразу пропала вся его неловкость. — Ради себя, ради своих людей, ради Дижона, ради Бургундии. Ради меня.

— Меня вынудили вернуться сюда, — категорично сказала Аш, — я вляпалась прямо в центр мишени, причем не знаю, почему это мишень. Ваша милость, мне надо это знать. Если не сейчас, то в самом ближайшем времени.

Она изучающе смотрела в его болезненно-бледное лицо с запавшими глазницами. Но в выражении лица слабость не ощущалась.

— Я вам предложил любую помощь. Поговорите с вашим мертвым священником, — он смотрел на нее властно и решительно. — Если окажется необходимым — опять придите ко мне. И узнаете все, что я смогу вам рассказать.

— Хорошо, — наконец сказала Аш, — дайте мне время.

— Согласен. Если вам надо, получите и время. Аш поднялась. Все ее тело под кольчугой взмокло от пота, голова была легкой от страха. Сверху вниз она смотрела на герцога Бургундского.

— Уже нет времени принимать решения. Рано или поздно это должно было случиться, хоть тут, хоть где. Я решилась. Только дайте время на это.

Разрозненные листки обнаружены вложенными между частями 10 и 11 книги «Аш: утраченная история Бургундии” (Рэтклиф, 2001), Британская Библиотека.

Адресат: # 258 (Анна Лонгман)

Тема: Карфаген

Дата: 04.12.00 17:19

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Почта Изобель вам нужна? Дайте мне знать сегодня попозже. Мы чертовски заняты, вы просто не поверите! А может, и поверите!

Все со мной очень любезны, и никто не тычет мне в нос, что у меня нет никаких полномочий быть тут, за исключением моего «Фраксинуса», и что я постоянно верчусь у всех под ногами. По-моему, мы все слишком возбуждены, чтобы думать о чем-то постороннем. Ведь это настоящий, нетронутый раскопками, задокументированный участок морского дна — даже Изобель не может называть его иначе как Карфаген!

Анна, присылаю последнюю часть книги. Мой последний перевод. На этом рукопись обрывается, она явно не дописана.

Я не могу ответить ни на один из поднимаемых ей вопросов!

В других исторических документах опять возникает Аш, но о ней говорится только в период начала января 1476/77 гг. Мы никогда не узнаем, почему раздел «осада Дижона» дает нам такое необычное освещение европейской истории и характера Карла Смелого — в некоторых отношениях это описание гораздо больше соответствует портрету его отца, герцога Филипа Доброго, — но тот умер в 1467 голу! Мы никогда не можем узнать, что произошло с Аш зимой перед ее смертью в битве при Нанси, или почему в этом тексте Карл оказывается в Дижоне!

Имеет ли это какое-либо значение в свете текущих событий?

Не думаю, поскольку сейчас я озабочен тем, какие результаты нам пришлют из отдела металлургии, когда переделают опыты по «големам-гонцам».

Допустим, опыт с радиоактивным углеродом все же датирует их в этой половине двадцатого века? Нельзя исключать совсем, что кто-то еще видел рукопись «Фраксинуса» до меня. Нельзя совсем исключать и изготовление фальшивого «голема» — Изобель рассказала, что существует основательный рынок археологических подделок для более доверчивых частных собирателей.

Карфаген — не подделка. Карфаген — это факт.

Конечно, с археологической точки зрения, встает вопрос: а что как факт он собой представляет? Имеет ли этот затопленный участок какую-либо связь с ливийцами-финикийцами, которые основали первоначальный «Карфаген» в 814 г. до н.э. — возможно, они тут обосновались и только позже двинулись на тот земельный участок, который раскопан у границ Туниса? Непохоже: это не тот Карфаген, который победили римляне.

Но это Карфаген визиготов.

Видите ли, Анна, я говорю о поселке, построенном в 1400-х годах н.э. — а если судить по тому, что нам показывают изображения на наших приборах, этот участок гораздо старше! Возможно, это Карфаген вандалов? Или же — визиготское поселение, но гораздо более древнее? В конце концов, если бы шторм не потопил флот испанских визиготов в 416 году н.э., они захватили бы римский Карфаген за тринадцать лет до вандалов!

Так многое еще надо открыть теперь!

По моей первоначальной теории, это было недолго просуществовавшее поселение позднего средневековья. Любое поселение, в котором живут долго, начиная с 416 года до н.э. представляет для нас намного больше проблем — я допускаю мысль, что мое визиготское поселение на побережье Северной Африки, в целом просуществовало лет 70—80 и могло остаться незамеченным в истории, или хотя бы оставить такие доказательства своего существования, которые по ряду причин положены под сукно. Однако если какое-то поселение было обитаемо в течение десяти с половиной веков, оно должно было быть отмечено в арабских хрониках, даже если франки эту информацию игнорировали! Гарантирую вам, что существуют десятки тысяч сохранившихся средневековых исламских рукописей, и многие библиотеки по всей Северной Африке и Среднему Востоку еще ждут полной каталогизации — но возможно ли, чтобы нигде не упоминалось о 1060 годах существования Карфагена?! Где-нибудь?

Надо поговорить об этом с Изобель.

Я уже говорил, что мы в состоянии крайней экзальтации — это так и есть, но от Изобель я бы ожидал большего проявления радости. Она озабочена.

Подозреваю, что если бы я был ответственным за достоверность раскопок самого большого археологического открытия этого века, «я» тоже выглядел бы немного измотанным и измученным!

Каждые несколько минут приборы подводного видения показывают нам новые изображения — когда смогу, опять выйду на связь с вами, разве это не «чудесно»?

Пирс.

Адресат: # 158 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш, рукопись

Дата: 05:1200 19-19

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс, вот рукопись.

Хочу, чтобы вы первым это узнали. Я была в Сибл Хедингем, говорила с братом профессора Дэвиса, который был со мной на удивление откровенен, но прежде всего — вот РУКОПИСЬ.

Это не неопубликованная работа Вогана Дэвиса. Это подлинник.

Пирс, я не имею представления, важно ли это. Я даже не знаю, того ли это периода. Или это фальшивка.

Брат, Уильям Дэвис, сказал, что Воган называл эту рукопись «пособие по охоте». На приделанной обложке гравюра по дереву с изображением оленя, которого всадники гонят через лес. Надеюсь, вы не будете разочарованы. Мои (скромные) познания ограничены классической латынью, отнюдь не средневековой, так что я не могу разобрать особенно ничего, за исключением нескольких ссылок на Бургундию. Насколько я поняла, остальное — о разведении собак! Надеюсь, я ошиблась. Пирс, я искренне надеюсь. Если я не ошиблась, я буду считать, что подвела вас.

Уильям позволил мне сканировать рукопись. Если учесть состояние бумаги, я сомневаюсь, что это можно было делать, но пришлось. Он уже связывался с Кристи и Сотби. Я уговорила его пока не обращаться в Британскую Библиотеку. Но скоро он начнет настаивать.

Если это истинная рукопись — важная — даже полезная, я могу воспользоваться этим открытием и поддержать объединенный проект книга — документальный источник, не привлекая сюда вашу с доктором Изобель работу на участке морского дна. Я поняла, что ей пока нужна полная секретность.

После этого письма отошлю вам часть сканированного текста. Представляю, какой там начнется хаос, где вы сейчас, — вы ведь еще на судне, верно? — но как скоро вы переведете эти первые страницы?

Вот о происхождении источника.

Я поехала в Восточную Англию с Надей, под тем предлогом, что она может захотеть купить какие-нибудь из оставшихся безделушек. (Это оказалось не притворством: она выторговала несколько штук.)

Уильям Дэвис оказался приятным старичком, хирургом в отставке и бывшим летчиком на «Спитфайэре»; так что я не стала лапшу ему вешать на уши и все рассказала: что я ваш издатель, что вы в Африке, но хотите переиздать труд его брата об Аш. (Все было сообщено ему в самой тактичной форме).

Насколько я поняла, Уильям Дэвис никогда особенно не общался с братом, пока Воган не приехал в Сибл Хедингем. Они выросли в семье интеллигентов средней руки где-то в Уиптшире. Воган поступил в Оксфорд и потом жил там, Уильям уехал в Лондон, изучал медицину, женился и стал владельцем собственности в Сибл Хедингем после ранней смерти жены (в возрасте 21 года). После этого он встречался с Воганом, бывая в отпусках с военной службы, и они особо не дружили.

Вот история семьи со слов Уильяма Дэвиса:

Воган Дэвис приехал из Оксфорда в Сибл Хедингем в конце 1930-х годов. Насколько Уильям помнит, это был год 1937 или 1938. Владельцем дома был Уильям, но тогда он служил в авиации и был готов сдать его Вогану. У меня создалось такое впечатление, что они вместе там бы и не поселились — между строк было мне дано понять, что Воган был довольно-таки невыносим при совместном существовании. Воган наезжал сюда из Оксфорда на уик-энды, здесь он готовил рукопись Аш к издательству.

По словам Уильяма, в то время Воган вел жизнь отшельника; но в деревне это всех устраивало. Думаю, он был весьма неуживчив. В любом случае он был в деревне новичком. И его приветствовали старожилы. Он «беспокоил» (так выразился Уильям) семью, владельцев замка Хедингем, прося разрешить ему доступ в замок, и стал просто для них настоящим наваждением; настолько, что они просили его больше не бывать.

Мне показалось, Уильям считает, что эта рукопись происхождением из замка Хедингем.

Мне показалось, он считает, что Воган ее стащил.

После войны он Вогана не встречал — Воган исчез в 1940 году.

Я не шучу, Пирс. Он именно исчез. В то лето Уильяма ранили над Каналом и он много времени провалялся в госпитале. У него и сейчас вполне заметны шрамы от ожогов. Когда он был списан по инвалидности, дом в Сибл Хедингем оказался пустым. Ходили обычные слухи, что Воган был немецким шпионом, но все, что смог выяснить Уильям — это что его брат уехал в Лондон.

По случаю военного времени полиция не очень-то активно вела розыски, и теперь, через 60 лет, след остыл.

Уильям говорит, что он всегда считал, что его брат попал под бомбежку, был убит бомбой, тело его разорвано на куски и обгорело до полной неузнаваемости. Он именно такими словами мне это и поведал. Ужасно. Но учтите — он все же хирург.

Уильям Дэвис продает дом в Сибл Хедингем, потому что переезжает в дом престарелых. Ему теперь около восьмидесяти. Он очень умен. Когда он говорит, что в смерти его брата нет никакой тайны, я хочу ему верить.

Да нет, я хочу собственно одного — вернуться в офис и забыть все, как будто этого не было. Я всегда любила издавать академические издания, но сейчас я хотела бы оказаться немного подальше от истории. Все это некоторым образом слишком близко к нам, чтобы чувствовать себя уютно.

То, что вы нашли на дне Средиземного моря, Пирс, если эта рукопись — то, что нам надо, я не знаю, что буду делать. Возьму свой плановый отпуск, улечу куда-нибудь во Флориду и притворюсь перед собой, что ничего этого нет. Для меня слишком много впечатлений.

Но нет.

Как ваш издатель — и друг, — я буду на месте. Я знаю, что перевод сразу не делается, и знаю, что вы заняты обследованием нового участка, но не можете ли вы дать мне знать, хоть в общих словах, ценный ли это документ, до конца сегодняшнего дня?

Анна.

Адресат: # 270 (Анна Лонгман)

Тема; Аш / Визиготы

Дата: 05.12.00 22:59

От: Нгрант@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Анна!

Боже милостивый, даже в виде отдельных файлов эта рукопись должна иметь гриф «хранить вечно»! Пока все поднимаются наверх, я пристроился ко второму ноутбуку Изобель, и сейчас смотрю на первую страницу.

И сразу могу сказать вам: если вы отсканировали эти отрывки точно, документ написан той же рукой, что и «Фраксинус».

Анна, я ЗНАЮ этот почерк — я его могу читать так же быстро, как свой собственный! Я знаю все тонкости фразеологии, и сокращений, и почерка. Еще бы мне не знать, я этот том изучал и переводил последние восемь лет!

А если это так — значит, «это» — продолжение «Фраксинуса», не иначе.

«Фраксинус мне говорит» — это вполне определенно автобиография Аш. Или написанная, или (скорее, учитывая ее неграмотность) надиктованная ею.

Если Воган Дэвис получил доступ к «этому» документу, почему он не упомянул об этом в своем втором издании хроник Аш?! Ладно, «Фраксинуса» у него не было, но даже это — то малое, что я до сих пор прочел, — это точно и определенно Аш; почему он не «опубликовал»?!

Пришлите остальное; наплевать мне, как долго придется сканировать и сохранять!

Пирс.

Адресат: # 277 (Анна Лонгман)

Тема: относительно Сибл Хедингем

Дата: 10.12.00 в 23:20

От: Нгрант@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Анна!

Это «продолжение» Фраксинуса — это отсутствующая часть рукописи. «Продолжение», охватывающее осень 1476 года!!! Но не знаю, какой ДОЛГИЙ срок охватывает!!!

Очевидно, в начале отсутствуют несколько страниц — возможно, оторвались за истекшие пятьсот лет, но думаю, что наш пробел составит несколько часов 15 ноября 1476!!

Дальнейшее повествование свидетельствует, что эти события ДОЛЖНЫ были происходить в те же 24 часа, когда Аш впервые вошла в Дижон! Или, по крайней мере, не позже, чем следующий день ее пребывания.

Но если углубиться в подробности одежды и погоды в моем «Фраксинусе», действие тут ДОЛЖНО происходить всего через несколько часов после встречи Аш с Карлом Бургундским, поэтому действие происходит 15 ноября 1476 года.

Не думаю, что пропущено что-то существенное, возможно, какие-то начальные призывы вооружаться!

Было ли что-нибудь написано на переплете? Нельзя ли это отсканировать?

Приписка.

Посылаю первую часть, перевел наскоро и не начисто. Позже почищу. Пять дней работал, не сходя с места. Просто не верится, что у нас есть!

Пирс.

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. 15 ноября — 16 ноября 1476. Под покаяниемnote 36

1

…оперативная группа на стенах Дижона. note 37

— Какого хрена, что это она делает? — крикнул Роберт Ансельм, перекрывая шум. — Ты вроде говорила, она ждет, что мы откроем ей ворота!

— Может, пытается заставить нас сосредоточиться на этой мысли!

Где-то краешком мысли Аш сознавала, что стальной шлем и нарукавники — хорошая защита для головы и рук; но ее конечности были прикрыты только тонким слоем кольчуги и шерсти и льна. «Да, плохо без моего миланского доспеха».

— Дьявольщина хреновая! Одна болтовня, а город можем потерять прямо сейчас…

Она заставила себя выпрямиться на парапете и выглядывала между зубцами стены note 38 на пустое пространство, на котором появились бегущие фигурки.

Орда бежала вперед, в направлении северо-западной стены Дижона, бегущие устанавливали щиты, падали позади них на колени, делали выстрел — карфагенские стрелки из-за мантелетов note 39 стреляли из своих нечестивых черных луков, изогнутых в обратном направлении. Шпок! — от удара головки стрелы о каменную стену у нее сжалось все внутри. Вдоль всего парапета раздавался треск аркебузных выстрелов, то и дело слышались громкие приказы Анжелотти и Людмилы; и от несмолкаемого гула от выпускания стрел из больших луков воздух разрывался; взмокшие стрелки во всю глотку поздравляли друг друга с удачным выстрелом.

Из окопов перед лагерем визиготов черной волной поднялись солдаты. И в ту же секунду раздался свистящий визг. Аш посмотрела налево — башня над северо-западными воротами загораживала ей видимость, но шум битвы перекрыли звуки ударов и крики. На долю секунды она опять взглянула в прежнем направлении — а внизу к стене уже бежала толпа, над головами они тащили осадные лестницы и щиты, некоторые уже упали под непрерывным огнем с парапетной стены.

— Иностранные наемники! — прокричал ей в ухо Роберт Ансельм. Она расслышала его через приглушающую звуки подкладку шлема.

— А эти откуда? — она наклонилась между каменными зубцами и посмотрела вниз и вперед. Рядом с людьми в черных туниках с копьями и топориками бежало сорок-пятьдесят человек европейской внешности.

— Пленники! — прокричал Ансельм.

С одного взгляда она поняла, что он прав: захваченные в плен жители города, дижонцы, осенью подались на службу к готам, выход у них теперь оставался один — умереть или на стенах города, или от руки визиготских назиров, которые были в их тылу. Она резко отвлеклась от выслушивания донесений гонцов и отдачи приказов, постучала Ансельма по нагруднику и указала ему на отряд, появившийся в тылу.

Ансельм поднял забрало, прищурился и хрипло захохотал.

— Ну, Джос, до чего крут, дерьмо хреновое!

За толпой иностранных наемников и обреченных пленников вперед двигался отряд в синей форме с изображением корабля и полумесяца, плечи их были прикрыты дублеными шкурами, они тащили свои лестницы. Аш поймала себя на том, что тоже прищурилась, стараясь рассмотреть личное знамя Джоселина ван Мандера, но среди летящих обломков скалы, грязи, аркебузного дыма и из-за дальности расстояния это было невозможно.

— Ага, явились, — заговорила она твердо, стараясь преодолеть дрожь в голосе.

Когда первый ряд нападающих добрался до края крепостного рва под ней и стал бросать в ров вязанки хвороста дополнительно к уже почти заполнившим его, она опять обернулась к парапету.

— Ансельм! Давай всех алебардщиков на стены! Людмила, отведи стрелков, дайте им дорогу. Анжелотти…

Заглушая бренчание кольчуг и доспехов алебардщиков, взбегающих по ступеням на парапет, слева от нее послышался треск и бум-м-м! «Да это же главные ворота! — поняла она. — Вот дерьмо!»

Она отвернулась, поискала глазами Анжелотти, не увидела, и сделала шаг к ближайшей баллисте. Два человека из команды, обслуживающие лебедку, сидели на корточках позади утыканных стрелами деревянных щитов, и на глазах Аш Джон Стур сильно врезал по деревянной раме молотком, выпрямился, отступил на шаг и удовлетворенно похлопал по стволу с чашей.

— Годится? Попробовать теперь?

— Куда девался капитан Ансельм? — завопила Аш.

Долговязый оружейник, с выбившимися из-под воинской шляпы соломенными волосами, крикнул ей через плечо:

— Вниз пошел…

И тут же ее оглушил взрыв невероятной силы.

Парапет вздрогнул под ее ногами; в воздухе со свистом пронеслись обломки скалы. Два зубца стены снесло начисто; по обе стороны от них разрушилась половина кирпичной кладки; и в парапетной стенке образовалась брешь.

Мимо нее что-то пролетело, блестя, и помчалось дальше вниз, в город. Она дрожала всем телом от пережитого потрясения, и первой ее мыслью было: «Меня не задело! — и потом уже: — Прямое попадание по баллисте!»

Деревянные щиты разлетелись щепками. Один человек с криком катался по плитам. Перед Аш по белым обломкам дерева стекали влажные обрывки плоти; и висела нога, все еще в совершенно целом сапоге. Еще один человек лежал убитый на парапете. И не было ни следа Джона Стура. Только расплескалась красная лужица глубиной в шесть дюймов по растресканным плитам.

Подняв руку, Аш стерла прилипшие к губам чужие волосы. Выплюнула попавший ей в рот обломок чьей-то кости.

Через долю секунды вылетел снаряд из второго требушета, в стену подальше от них врезался известняковый валун размером с половину повозки. Она увидела мешанину веревок и дерева и людей на коленях, на спинах, их снесло взрывной волной до середины лестницы. Валун разлетелся на куски, обломки посыпались вниз, на ничейную территорию под стенами.

Над головой прозвучал резкий свист — летели глиняные сосуды, несущие пламя, Аш вздрогнула, нырнула вниз. Глиняные сосуды один за другим шлепнулись вдоль всего парапета по обе стороны от нее, разбрызгивая яркий греческий огонь на шеренги людей и на деревянное ограждение. От гула огня она задрожала.

— Ансельм!

Кто-то плечом оттолкнул ее в сторону. Над головой ее знамя клюнуло, стало опускаться по диагонали, толпой его медленно стало относить от нее — стрелки и алебардщики проталкивались мимо, подальше от наружной стенки, спеша к лестницам.

— Стой! — заорала она, надсаживая голос. Беспорядочная толпа алебардщиков Рочестера зажала ее, прижала к разрушенному зубцу: на миг промелькнуло перед ее глазами пустое воздушное пространство, а внизу — люди и лестницы. От столь близкой пропасти у нее похолодело в животе.

Со стороны ворот слышались выстрелы крючковых ружей, быстро и сильно били их укрепленные баллисты, но карфагенцы теперь уже в мертвой зоне…

— Стоять, блин! — закричала она, одного схватила за плечо, другого за пояс. Оба вырвались от нее. Поверх шлемов уходящих она увидела, как ее знамя постепенно выпрямляется, движется к ней, — и падает.

Без размышлений Аш нырнула в свалку между бегущими, сгребла знамя и подняла над головой. Оно стало развеваться в воздухе — неловко и неуклюже. Она услышала приближающийся голос Ансельма, он уже слышался на лестнице, быстро схватила знаменосца штандарта отряда Льва и прокричала: «…прямо где стоите, хреновины!» Увидела его поднятую руку с клинком.

— Ко мне! — завопила она. Перед ней в толпе возникло лицо Рикарда. Она сунула ему в руки знамя Льва Боевого; вырвала из его рук короткий топорик, который он ей нес. Расталкивая плечами толпу, крича прямо в лица своих людей, она почувствовала слабое, едва заметное замешательство толпы.

— За мной!

Дальше вниз, по направлению к Белой башне, ярко пылал бревенчатый траверс; а по каменным плитам парапета были разбрызганы и неугасимо горели искры греческого огня. Но ближайший к ним траверс уцелел. Сквозь крики и вопли снизу слабо пробивался шум; Аш перехватила двуручную рукоятку топорика и тяжестью всего своего тела раздвинула двух стрелков и помощника пушкаря, освободив себе путь.

— Тащи этот хренов флаг! — рявкнула она Рикарду, не остановившись взглянуть, что делает побелевший парень; хлопнув латной рукавицей по затылку шлема оказавшегося на ее пути солдата, добралась до амбразуры.

— Ко мне, вы, сукины сыны!

Она слышала свой голос приглушенно, звук отражался от дерева и тонул под крышей траверса; улучила секунду подумать: «Иисус! Жаль, что на мне нет наустника или хотя бы шлема с забралом!» И перебросила древко секиры из руки в руку. Древко точно легло в льняные ладони ее рукавиц.

Перед ней в отверстии в деревянном ограждении появилось лицо.

Отдавая себе полный отчет в том, что идет бой, она, осознавая юмор ситуации, подумала:

«Вот сейчас в самый раз поговорить с военной машиной!»

Древко секиры привычно и удобно лежало в ладони; левую руку вперед, правая рука — упор. Она отвела назад головку топорика, потом кинула древко вперед и врезала толстым краем древка по лицу наемника визиготов.

Толстый край скользнул по носовой пластине шлема.

Открылся бородатый рот: от страха или в шоке. Он заревел. И ринулся вперед с верхней ступеньки осадной лестницы, невидимой за планками траверса, и бросил свой меч в отверстие в деревянном ограждении.

По инерции ее пронесло вслед за оружием на шаг вперед. Все тело сжалось в предвкушении удара, мысленно она прикрикнула на себя: «Быстрее!» — и размахнулась топориком, завела его назад, за голову, потом над головой, правой рукой бросила топорик вниз, где было древко топорика, где была левая рука, ускорив движение режущего края оружия сверху резко вниз. Всего четыре фунта металла, но после движения по траектории дуги длиной в четыре фута. И острый край врезался в лицо противника, когда он выглянул.

Руки ее сразу обрызгало мокрым. Она ощутила удар режущего края, не слышала его крика, его заглушил шум позади нее, звон ударов стали о сталь, треск аркебуз и крики других. Рана не смертельная, но достаточная, чтобы столкнуть его вниз…

Снизу, возле ее ног, вылез наконечник копья. Он застрял в грубо обструганных досках помоста.

Она отпрыгнула. И каблуком зацепилась за край амбразуры позади себя. Секира, которую она держала, сдвинулась кверху, зацепилась за выдубленные шкуры, составляющие крышу траверса, и прорезала их, когда Аш летела спиной назад, и она тяжело рухнула на одну из бойниц. От удара она ощутила сотрясение всего позвоночника.

Спокойно, без суеты, она, не поднимаясь с места, подняла топорик и снова бросила вперед толстый край древка, пробив дыру как раз ниже лба в стальном шлеме залезающего человека.

Взгляд его неподвижных открытых глаз был устремлен на планки помоста, он рухнул вперед, наполовину повиснув в отверстии. Она высвободила древко топорика, и тут же из головы человека полилась густая темно-красная кровь и мозг. Позади нее не слышно ни шагов, ни крика Рикарда, не видно знамени. Только снизу доносятся гомон и вопли…

«Насколько я понимаю, я тут теперь одна…»

— Ко мне, хрен вас побери!

Торчавший снизу из деревянных планок пола наконечник копья исчез. Мертвое тело визиготского солдата задвигалось, значит, другие, взбиравшиеся за ним по лестнице, потащили его вниз: она слышала, как они выкрикивали приказы, ругались. Она поднялась на ноги, непроизвольно угрюмо улыбаясь.

— Командир! — через стенку перепрыгнул Эвен Хью и шлепнулся рядом с ней. Он шатался. На одной ноге рейтузы от бедра до колена были пропитаны кровью.

— О, наконец-то! Где Рикард? Где мое знамя? Людмила, давай сюда своих стрелков! Что за хреновая стрельба по воробьям! — Аш хлопала по плечам пехотинцев Хью и стрелков Ростовной, теперь на траверс мимо нее поднялось десять-пятнадцать человек. Она перескочила через труп, придержавшись о балку над головой, и перебежала к следующему отверстию, гулко стуча сапогами по деревянным планкам пола.

Она перебегала, держась спиной к стене, ступни ставила боком и быстро вертела головой из стороны в сторону, стараясь не пропустить возможное нападение с любой стороны. Она вздрагивала, ощущая уязвимость не покрытых доспехами бедер, голеней, локтей, предплечий; все это заставляло ее быть крайне бдительной, крайне осторожной.

— Вот здесь! Достаньте этих внизу, на лестнице!

Стрелок с сальными завитками волос и блестящим от пота небритым лицом взобрался наверх по лестнице и наклонил голову, намереваясь забраться в отверстие как раз перед ней. Тут же завопил, обращаясь к напарнику, с которым делил большой щит, требуя еще стрел, чуть отодвинулся от отверстия, с трудом втащил через него свой лук в ограниченное пространство и послал стрелу вниз, к подножию лестницы осажденных, на пятьдесят футов вниз.

Его быстро локтями оттеснили еще двое стрелков, освобождая место в отверстии для своего оружия.

Аш наклонила голову и быстро искоса взглянула через отверстие среди планок, сделанное для стрелков. «Если эти смогут взять город штурмом — если они переберутся через городскую стену, тогда уже все несущественно — никому не нужны Голоса, ничего не надо!»

Теперь по траверсу непрерывно раздавалось шлеп-шлеп стрел из луков и арбалетов, удары наконечников стрел по дереву и камню. Она сжалась всем телом от иссушающего жара греческого огня. «Нет, еще нет, хотя противник уже лезет на стены…»

В следующий траверс вонзился крюк осадной лестницы, дальше по стене; и через секунду она увидела, что карабкающиеся наверх люди с мечами и топорами — не иностранные наемники визиготов, а солдаты в синих форменных куртках с изображением полумесяца.

«Она увидела мое знамя в этой части стены и запросто послала сюда тех, с кем я воевала бок о бок, психологический прием: пусть наемники французов поубивают друг друга…»

— Ты смотри, кто пришел! — проорал Эвен Хью, энергично втискиваясь своим жилистым телом между ней и стеной. И побежал дальше, рявкнув ей через плечо: — Им легко это далось, верно? Присмотри за ними!

Она кинула взгляд вдоль ограждения. И увидела сверкающие кудри Анжелотти, выбившиеся из-под шлема, его короткая кривая сабля с прочным клинком поднимается и опускается, он зажат в устрашающем столпотворении, в схватке лицом к лицу. Левая его рука повисла и истекала кровью, небольшой круглый щит куда-то делся. Вокруг него толпились, защищая его, его люди.

Боже, да тут половина армии визиготов!

— Командир! — позади нее у амбразуры возникли Роберт Ансельм и Рикард с ее знаменем. Роберт прихрамывал с искаженным гримасой лицом, он криком предупреждал ее.

Аш рывком развернулась, увидела, что тело наемника уже исчезло, а два солдата в форме с полумесяцем залезают с осадной лестницы через то же отверстие в деревянном полу.

В туче искр Эвен Хью парировал удар меча первого из залезших и вонзил меч ему в ногу прямо под край его кольчуги. От нагрузки в два-три фунта коленная чашечка может лопнуть. Некогда было опознавать противника в лицо; это мог быть знакомый, а мог быть кто-то, нанятый Джоселином ван Мандером за те месяцы, что он ушел из Льва Лазоревого; противник рухнул как мешок, лицом вперед.

Движения Аш были ограничены крышей и балкой. Она протолкнула вперед древко своей секиры мимо Эвена, пока он восстанавливал равновесие. И зацепила загнутым краем лезвия за колено второго. И рванула, опираясь на расставленные ноги. Острый, как бритва, край топора зацепил колено человека, тот открыл рот в крике, когда разрезало его подколенное сухожилие. И рухнул, перекатился на спину и скорчился у передней стенки траверса. Эвен Хью вонзил в него меч под кольчугу, между ног и потянул вверх, в промежность.

Первый противник старался подняться, встал на одно колено, вторая нога волочилась, согнутая под неестественным углом. Слишком близкое расстояние. Аш бросила топор, правой рукой рванула из ножен кинжал и кинулась на него со спины.

Предплечьем она обхватила и зажала его шлем, развернула ему голову лицом к себе и воткнула лезвие в глаз, глубоко, до мозга.

Несмотря на шлем, несмотря на льющуюся кровь, крик и искаженное лицо, она успела его узнать: «Бартоломео Сен-Джон — заместитель Джоселина, я его знаю!»

Знала.

Что-то кричал Ансельм. На траверс ворвались две-три дюжины солдат в форме Льва, осторожно таща железные кухонные котлы на древках алебард. Первые двое опрокинули свои котлы, и белые облака пара заклубились в воздухе: кипящая вода хлынула вниз через отверстия и прошла насквозь через деревянные планки пола. Принесли еще котел — Генри Брант и Уот Родвей, неслышно посмеиваясь под шум боя, опрокинули горячий песок в ближайшее отверстие…

В ярде под ногами Аш раздались мужские вопли и крики; послышался распознаваемый треск осадной лестницы, обрушившейся под тяжестью впавших в панику солдат. Крики стали затихать, тела свободно падали в воздухе.

— Ну, дерьмо, командир, до чего близко они были! — прокричал Эвен ей в ухо, одной рукой поднимая ее на ноги.

Свободной рукой Аш схватила свой топор, вытащила его из-под трупа Бартоломео Сен-Джона. Она заметила, что у нее неуправляемо дрожали руки; такая дрожь наступает, когда сильно ранен. «Но я-то невредима, это на мне не моя кровь!»

Она подняла голову. Ансельма она не видела, но слышала, как он и ее сержанты отдают приказания на стену. «Значит, он это сделал, мы держимся!»

— Эвен, посылай гонца! В Боковую башню, и прямо сейчас. Какого хрена бургундцы делают тут наверху? Нам нужен прикрывающий огонь! Что это они подпустили готов прямо к подножию стены!

Один из оруженосцев Эвена ринулся вниз с траверса, снова пролетел по парапету и исчез в направлении ближайшей башни. «Сможем ли мы долго удерживаться на всем протяжении, от Боковой башни до Белой башни?»

Аш двинулась назад, обошла ограждение и вышла на стену. Теперь она видела только спины своих людей; около сотни — синяя с желтым форма Льва в основном; немного красных курток бургундцев. Дальше по стене траверсы горели, и поэтому их рубили; она видела блеск мечей, топоров; видела, как алебардами захватывают лестницы сверху — да уж не до тонкостей; люди рассредоточились вдоль парапетной стенки и сбрасывают вниз на осадные лестницы все, что можно.

Прибежал Роберт Ансельм, грохоча доспехами и шумно отдуваясь.

— Я послал своих копьеносцев к башне, пусть вложат немного ума бургундским пушкарям!

— Молодец! Мы их тут обратили в бегство, Роберт!

С неба со свистом летело что-то яркое и шумное, ветер раздувал пламя. Зловоние этого пламени насторожило ее.

Греческий огонь!

О Боже милостивый, они готовы и своих поджечь, ради того, чтобы нас достать, им просто наплевать даже на своих!

Она отпрянула назад, к внутреннему парапету стены, таща за собой Роберта и громко приказывая: «Назад! Все от стен! Всем отойти от стен!»

Огонь попал на стену и зашипел, разбрызгивая искры.

И через секунду занялись ближайшие траверсы. Она видела, как ползет вширь и разбрызгивается жирное пламя. Кто-то вскрикнул тонким голосом. Нет смысла заливать водой…

— Рубить ограждения! — приказала она, размахивая топором во все стороны, отсекая балки-подпорки, и отступила, когда этим занялись еще трое копьеносцев.

По камням с криком каталась охваченная греческим огнем почерневшая фигура, распространяя зловоние горящего тела. Аш узнала красные рейтузы и коричневую на подкладке куртку, и курчавые волосы под расплавляющейся сталью шлема; Людмила Ростовная, половина ее туловища и одна рука охвачены студенистой горящей массой.

— Томас Тиддер! — громко позвал Ансельм. Парень прибежал со своей пожарной командой сверху, со стены, из кожаных ведер осыпали женщину песком, соскребли с нее горящее вещество. Аш заметила, что при этом у них пальцы стали красными.

— В сторону! — мимо Аш промчалась Флора дель Гиз, ее команда тащила носилки.

Траверс трещал, качался; и с треском рухнул. Горящие обломки дерева разлетелись по воздуху.

Аш опять пошла к передней стенке. Под собой она увидела, как опрокидываются осадные лестницы, как солдаты с криками сыплются с них. По двадцать — тридцать человек грузно шлепались на неровную землю у подножия городской стены. Визиготские рабы — без снаряжения, без оружия — бегали вокруг по откосам и стремглав кидались вперед, поднимали и уносили потерпевших с переломанными конечностями.

За то время, что она наблюдала, один светловолосый раб упал, пронзенный стрелой. В нескольких ярдах от него солдат в форме с полумесяцем опустился на колени возле другого, у которого была переломана спина, кинжалом нанес ему удар милосердия и побежал дальше, оставив живым дергающегося в конвульсиях пронзенного стрелой раба.

Аш подняла голову, взглянула на Боковую башню. Стрелки из луков и арбалетов пробегали мимо к разбитым амбразурам и отверстиям для стрел; некоторые уэльские стрелки из больших луков небрежно стреляли через зубцы.

Прилетела еще одна стрела с греческим огнем, упала дальше вдоль стены.

— Давай. Выводи эту машину! — неслышно прошептала Аш.

Чтобы лучше видеть, она ухватилась за края парапетной стенки. Под бледным ноябрьским солнцем, отсвечивая белым, вращались четыре резные каменные лапы. Четыре резные мраморные чаши на каменных балках, похожие на чаши баллисты, вращались вокруг каменного стержня. Ни солдата, ни раба не было в нескольких ярдах от этого сооружения, кто же его вращал?.. Аш следила, как оно вращалось само по себе, как голем.

Под градом стрел из арбалетов от этого сооружения откалывались каменные осколки.

— Попал! — прокричал звонкий голос из Боковой башни. На глазах у Аш обитые медью колеса этой повозки начали вращаться, и она покатилась прочь от стен, назад, к лагерю визиготов, для перезагрузки. На концах каждой из четырех лап в чашах все еще горело синее пламя.

— Держимся еще! — крикнула Аш Ансельму.

— Только пока! — Роберт Ансельм повернулся к сержантам, отдал им приказ вернуться на стену и добавил, обращаясь к Аш: — У них таран нацелен на главные ворота! А это — просто отвлекающий маневр!

— Да, могла бы и сама догадаться! — Аш провела рукой по губам, рука окрасилась кровью. — Наши удерживают ворота?

— Да — но только пока!

Аш могла только кивнуть, не в силах сказать ни слова.

— Сукины сыны! — Роберт Ансельм прищурился от солнечного света. — Вот, снова идут. Опять иностранные наемники и наши. Посмотрим, блин, чего они хотят.

Чувствуя, как сильно вздымается грудь при глубоком вдохе, Аш метнула взгляд вдаль, на лагерь врага. Там три-четыре сотни людей слушали мессу за успех атаки.

— Орлов нет!

— Да, пока нет! — Роберт Ансельм опустил забрало, закрываясь от лучей солнца, высветивших щетину на его грязном лице.

Из огромного пространства временного города, каковым выглядел лагерь визиготов, медленно приближалась еще одна каменная машина. Аш следила. Чаши были загружены: хрупкие глиняные сосуды с уже зажженными запалами источали в воздух жар.

— Ты только взгляни! Они даже не поддерживают эту машину. Роберт, пошли за де Ла Маршем, скажи ему, чтобы организовал вылазку, надо смести эти чертовы механизмы! И скажи — если он не сделает этого, мы сами тогда с радостью!

Ансельм сделал знак гонцу, и Аш сощурилась от солнечного света. Внизу, под стеной, пространство было уже усеяно трупами; это были жертвы первых пятнадцати минут атаки. Ров был полон тел, кое-кто едва двигался, кто-то был неподвижен и переломан, кровь текла на связки хвороста, на грязь и обломки камней.

Два-три коня без всадников бродили бесцельно по полю. Рабы тащили повозки с установленными на них большими щитами и подбирали своих раненых.

Да это и не атака была вовсе. Финт такой. Просто чтобы под шумок подтащить таран к северо-западным воротам или подобраться туда по траншеям — сапам.

«Главное — не то, что мы можем увидеть. Тут главное то, чего мы не видим».

И не успела Аш додумать эту мысль, как большая часть городской стены справа от нее в пятистах ярдах, к востоку от Белой башни, сначала немного приподнялась — причем мортира выпятилась между камнями кладки — и потом на девять-десять дюймов резко опустилась.

На нее дунуло горячим ветром: громоподобный приглушенный рев сотряс вымощенное покрытие городской стены под ее ногами.

— Сапы хреновые! — к ней через группу отряда проталкивался Томас Рочестер. Он кричал почти истерично: — У них есть еще одна хреновая сапа.

Тонкий болезненный звон у нее в ушах стал понемногу ослабевать.

— А мы разве не контрминировалн? — закричал Эвен Хью. Теперь из рядов визиготов вперед выбежала огромная толпа, очевидно, это было для них сигналом: подняв над головами, они тащили дюжины осадных лестниц. Аш услышала крик коллеги Людмилы Ростовной, Катерины Хаммель: «Натягивай! Отпускай!» — и воздух потемнел от сотен стрел, выпускаемых стрелками отряда Льва, по двенадцать ежеминутно; стрелы утонули в массе атакующих, и невозможно было увидеть, кого поразила какая стрела.

— Смотри, они облажались! — Аш крепко хлопнула Рочестера ладонью по плечу, ухмыльнулась Эвену Хью. — Не вышло у них разрушить эту стену. Ты, видно, прав насчет контрминирования!

Она посмотрела на то место, где разрушилась стена, и на неустойчивую стенку с бойницами вдоль нее. Ограждения тлели. Из развалин медленно брели бургундские бойцы в куртках на подкладке с красным крестом святого Эндрю; нескольких вынесли на носилках.

«Ну и что, что стена не рухнула. Но теперь это место будет нашим чертовски слабым местом».

— Нам теперь придется удерживать эту стену, пока они ее не приведут в порядок! Каждый второй! Роберт, Эвен, Рочестер — ко мне!

Не задумываясь о риске того, что каменная кладка может обрушиться в любую секунду, Аш легко взбежала на развалины стены, за ней — ее люди, которые толпились у Белой башни. Аш, быстро раздавая приказы, заметила, что появились верхние части осадных лестниц; и вдоль всей стены завязались драки лицом к лицу. У нее было четыреста человек, они стояли в три-четыре шеренги; ярко выделялись в дневном свете их боевые шляпы; заостренные топорища алебард разгоняли мелкую красную пыль в воздухе. Бургундские бойцы перегруппировывались позади, вдоль парапета.

— Они ее взорвали! — крикнула Аш Роберту Ансельму, перекрикивая вопли, громкий клич «Лев! Лев!» и грохот фальконетов, доносившийся с дальнего конца стены. Она увидела бойцов, солнце отсвечивало от их боевых шляп, они поднимали свои шесты с крюками, отталкивали осадные лестницы от стены; и не один копьеносец подбирал обломки требушета и снаряда баллисты и сбрасывал глыбы каменной кладки вниз с парапетной стенки. На тех, кто там, внизу.

— Но только внутренняя стена рухнула! — прокричал в ответ Роберт Ансельм. — А им внутрь войти не через что!

Антонио Анжелотти появился с запасными фальконетами. На его закопченном лице выделялись только белки глаз.

— Наверное, мы все-таки контрминировали хоть какие-то из их мин! Иначе рухнула бы вся эта часть стены!

— Мы хоть одно делаем толком, — будем надеяться, что де Ла Марш сможет удержать эти хреновы ворота!

Казалось, время тянется бесконечно долго — хотя на самом деле прошло минут пятнадцать, — и на стенах остались только ее люди; не обращая внимания на ранения, все еще возбужденные битвой, они облокотились о парапетные стенки и непристойными криками, обращенными вниз, к умирающему врагу, выражали свое страстное презрение. Один алебардщик залез на верх парапета и, расстегнув ширинку, мочился. Двое из его товарищей хватали за щиколотки и лодыжки раздетые трупы врагов и швыряли их вниз через амбразуры.

Она позволила себе вздохнуть, только когда бургундские военные инженеры подперли упавшие части стены подпорками длиной в сорок футов, толщиной в человеческую руку, с опорой на деревянные конфорсы; и когда атака на северо-западные ворота провалилась и под обстрелом метательными снарядами вражеские солдаты стали спасаться бегством в укрытие, за деревянные частоколы своего лагеря; увязнувший в грязи по самые оси колес таран-голем был брошен.

«Дерьмо…»

Стоя среди своего оперативного штаба, она почти машинально оценивала, насколько доступна атаке осевшая стена перед ней. Итак, зубцы разрушены, от них остались зазубренные обломки. Бойцы бегут со стен, сержанты задерживают их внизу, предоставляя вести военные действия пушечным командам.

«Если они снова затеют атаку, то именно в этом месте».

— А можно всех ребят увести со стен? — затребовал Анжелотти. Он, казалось, не замечал крови, стекающей с пальцев его левой руки на каменные плиты под ногами. — И моих тоже?

— Угу. Какой смысл расходовать снаряды.

Она пробежала взглядом вдоль парапета. Один арбалетчик твердо поставил ногу в стремя своего арбалета, накручивая лебедку, но теперь не особо торопясь. Женщина-стрелок в нагруднике и боевой шляпе опустилась на колени и прислонилась к своему крючковому ружью, прислоненному к краю стены с амбразурами. Перед глазами Аш ее коллега-стрелок поднесла медленно горящую спичку к отверстию для пороха; потом бросила ее в стоявшую позади бочку с песком, не обращая внимания на шум выстрела.

Стрелок наклонила голову и стала перезаряжать, тут ее лицо стало видно, это оказалась Маргарет Шмидт.

— Прекрати тратить эти хреновые снаряды! — рявкнул сержант Анжелотти, Джованни Петро, успев раньше Аш. — Нечего стрелять, когда они уже улепетывают. Подожди, пока явятся эти ублюдки фламандцы — со своими визиготскими дружками!

Вдоль стены пробежал смех. Аш приблизилась к краю и, наклонившись, высунулась, замечая обращенные на себя взгляды своих солдат; большинство из них были в состоянии экзальтации, типичной после боя — скорее всего просто радость от того, что выжили. Несколько алебардщиков с суровыми лицами кололи трупы в явно европейском обмундировании.

Аш перегнулась через парапет и смотрела вниз на нейтральную территорию перед стенами города. Еще раз осмотрела все — нет ли поводов для беспокойства, и ничего такого не увидела.

Наверное, было проведено контрминирование; если бы готы сумели взорвать все свои петарды, тут была бы брешь, в этой стене.

Особенно не рассуждая, какое тут употребить местоимение, она подумала: «Мы чуть не потеряли Дижон за одну атаку!»

В полуденном солнце можно было заметить на земле вспышки. Она через некоторое время сообразила, что это валяются кальтропы note 40, брошенные защитниками.

— И еще греческий огонь. До хрена серьезные ребята, — цинично буркнул Ансельм, — Куда им так спешить?

Аш жестко улыбнулась:

— Погоди, Роберт. Они вернутся.

— Ты так полагаешь?

— Она спешит взять город. Не знаю, почему. Ей достаточно просто пересидеть там и дождаться, пока голод все сделает за нее. Боже, она даже в своих стреляла! — у нее заболели мышцы лица, и она почувствовала, что больше не улыбается. И добавила, вне всякой связи с разговором: — Джон погиб — Джон Стур.

По его взгляду было ясно, что он вполне в курсе и других потерь; тем не менее в голосе его прозвучало глубокое огорчение:

— А-а, блин. Вот бедняга.

Аш занялась наведением порядка: проследила, чтобы ее люди разобрались и двинулись к своему месту дислокации.

Группами они тащили тяжелые пропитанные кровью одеяла с останками Джона Стура, двух его коллег и еще семерых погибших. И Людмила не единственная кричала, пораженная греческим огнем; но Аш знала, что полный список раненых она получит от Флориан гораздо позже.

Когда она спускалась по лестнице со стены, наконец ее разыскал незнакомец — бургундский рыцарь — подъехал верхом к ней и ее оперативному штабу на улице, перехватил ее, когда она переходила через центральную канаву, даже при этой холодной погоде полную полужидких экскрементов.

— Мадам капитан…

— Просто «капитан»!

— …вам герцог просил передать.

У Аш болел каждый мускул, ей хотелось только одного: отыскать Флору и взять бальзам от ушибов, выпить темного пива и поесть похлебки — именно в такой последовательности, и она настороженно выжидала, что он скажет еще.

— Я в распоряжении герцога.

— Он мне сказал, что у вас есть более срочная задача, чем защищать стены, — сказал рыцарь, — и он спрашивает, когда вы начнете?

2

Ноябрьский день наконец превратился в серые сумерки, до вечерни оставалось около часа. Все раненые пока были живы. Все гостиницы в радиусе четверти мили от башни, где квартировал отряд, были забиты наемными солдатами, шумно напивающимися. Проезжая верхом по улицам, Аш думала, что самое умное — не видеть, не замечать, что тут может произойти — драки ли, сексуальные ли контакты на улицах; умнее поставить аб Моргану задачу — не допустить, чтобы все это перешло в убийства и насилия.

Верхний этаж башни отряда был предоставлен под склад оружия, ящики с оружием и личные вещи Аш; сейчас они были в относительном порядке сложены в кучу на свободном месте на полу, усыпанном тростником. Аш вошла большими шагами, кивком приветствуя стражников у двери.

Она швырнула пачку схем на стол, сделанный из козлов, перед Робертом Ансельмом:

— Вот!

— Все стены обошла?

— Дважды, — Аш подошла к жаровне, отстегивая пряжки своих перчаток и стаскивая их. К ней подбежал паж — один из полудюжины новых, набранных из обозной обслуги, взял перчатки у нее из рук. Она заговорила раздраженным тоном, усмехнулась, похлопала замерзшими руками. — Эвен Хью снова скулит. Он сказал: «Ты измотаешь ребят раньше, чем крысоголовые войдут сюда…»

Роберт Ансельм засмеялся — как точно она воспроизвела голос Эвена, и добавил:

— С вечерни note 41 мимо меня не меньше шести посланцев герцога проскочило там, на стенах, — чтобы не смотреть ей в лицо, он стал рассматривать грубо нацарапанные углем полосы и точки, изображающие собой диспозицию врага под стенами города. — Хоть один из них понял, что ты делаешь?

— Христос Зеленый! Мы же только с сегодняшнего утра в этом сраном городе! Да нам еще и драться пришлось! Что, не может этот тип дать мне хоть пару часов? Сказала же — сделаю, когда буду готова… — Аш выпрямилась, заслышав шаги и приглушенные голоса стражи. Никаких окликов часовых. Дверь открылась, и вошла Флора дель Гиз, с пылающими щеками, растрепанная. На ходу сбросила плащ, быстро направляясь к жаровне, где была Аш.

— Черт побери, люблю я хорошую ссору! — глаза ее сверкали; выражение лица было суровым. — Я сказала бы, свободный и откровенный обмен профессиональными мнениями.

Роберт Ансельм опустил карты на стол.

— Беседовала с докторами там, во дворце, что ли?

— Полоумные подлизы, пиявочники!

Пальцы и щеки Аш в тепле покалывало — восстанавливалась циркуляция крови.

— Ну, скажи. Как там герцог?

С лица Флоры ушел гнев. Она сделала знак обслуживающему ее пажу добавить больше воды в предложенную ей чашу с вином:

— Ему можно доверять. Я сразу увидела. По-другому относится к тебе.

— Доверять? — Аш попросила пажа, находившегося у очага, подогреть ей оставшееся вино. — Ага. Он обещал мне еще одну вылазку в Карфаген. В этом я ему доверяю. Это в его интересах — выживать-то надо; и еще — он умеет обращаться с армией. Так каков прогноз? Когда он встанет на ноги? Что с ним? Ранение после Оксона?

— Я об этом и говорила. А можешь себе представить, Аш, как я оказалась у него? Благодаря названию нашего отряда. «Женщина-доктор», — Флора подошла к амбразуре окна, выглянула во мрак и подпрыгнула, уселась на подоконник. Жестикулируя, она говорила: — Его хирурги наконец позволили мне посмотреть рану — она у него посреди спины. Наверное, его копьем ткнули.

— Дерьмо!

Зеленые глаза Флоры блеснули в ответ на эмоциональную реакцию Аш.

— Встань-ка! — крикнула она Ансельму.

Когда большой и крупный мужик поднялся, она перебежала от окна к нему, схватила его за левую руку и отвела ее в сторону. Роберт Ансельм серьезно смотрел на нее. Хирург постучала пальцем по его доспеху под левой рукой.

— Насколько я смогла рассмотреть, копье вошло отсюда — спереди или сбоку, прямо в левый бок тела герцога.

— Должно было слегка задеть. Ведь для этого и предназначены изогнутые поверхности доспехов, — Аш подошла к тому месту, где замер в задумчивости Ансельм. Приложила пальцы к линии, соединяющей нагрудник и спинную часть кирасы. — Копье могло попасть сюда, в шарнир. Тогда и попало внутрь.

— Я и доспех его видела. Разбит вдребезги.

Ансельм не двигался, только попытался заглянуть себе через плечо. Он задумчиво проговорил:

— Копье больно бьет. Может сломать шарнир. И тогда проникает кончик копья.

— Но мог проскользнуть и внутрь наспинной части, — Аш вопросительно смотрела на хирурга. — Может, копье деформировалось? Отломалось в ране?

— Я о копье слышал, — признался Ансельм. — Мне рассказывали, что де Ла Марш мечом отрубил ствол копья, как только герцогу нанесли удар.

— Дерьмо.

— Но лучше, чем если тебя ударят целым копьем. Он бы умер в одну минуту.

Флора замахала руками:

— Вот об этом я и спорила с врачами герцога! Я считаю, что рана не от копья, а от его доспеха.

Девочка-паж подала им деревянные чаши, сначала Аш, потом Ансельму и, наконец, хирургу; потом девочка вернулась и улеглась у очага, заросшего паутиной и покрытого коркой грязи, между остальных детей. С переменой ветра комната наполнилась дымом.

— В ране герцога и сейчас есть осколки его доспеха. Я рассмотрела панцирь. Наружные твердые слои растрескались, а мягкий нижний железный слой разодран, — Флора положила свободную руку на талию Ансельма сзади, над сгибом. Аш обратила внимание, что его не передернуло.

Хирург сказала:

— В этом месте под кожей и мышцами находятся два органа, оба имеют форму боба. Один раздавлен, а в другом, мы думаем, есть осколки стали.

— Дерьмо! — прямо сказала Аш. Она встряхнула головой, чтобы сосредоточиться: — Ну и как он?

— Ну, в этом-то нет сомнений: он умирает.

3

— Умирает?

Чисто профессиональный взгляд Флоры изменился при виде ошарашенного взгляда Аш. Простоволосая Флора нервно переплела свои длинные пальцы:

— Его хирурги спорят, делать ли операцию? Но не станут. Его не спасти. Но и хуже ведь не будет тоже… Ты ведь его видела. Ты говорила с ним. От него за три месяца остались кожа да кости. Ничего не ест. Жив только духом святым. Я дала бы ему одну-две недели.

— А кто его наследник? — гаркнул Ансельм.

— Маргарита Бургундская, — машинально ответила ошеломленная Аш, — если она победит в Брюгге; а в ее отсутствие — де Ла Марш.

— Тогда из обороны уйдет душа.

— Умирает… — повторила Аш, не слушая Ансельма. — Христос Великий. Через пару недель? Флориан, ты уверена?

— Конечно, уверена, — быстро проговорила Флора ломким голосом. — Я видела ребят с такими ранениями, каких ты себе и представить не можешь. Если его не спасет чудо, он уже труп.

— Значит, надеяться на священников? — Ансельм допил свою чашу и утер губы.

— Его священники молятся, но ответа нет. И с нашими ранеными здесь то же самое, — сказала Флора. — Может, тут плохой воздух из-за этих рек. Раны не заживают.

— Кто знает, насколько плохо его дело? Флора посмотрела на Аш:

— Наверняка? Он знает, его врачи; мы с вами трое. Де Ла Марш. Сестры, наверное. Слухи расходятся ли? Кто знает?

Аш поймала себя на том, что грызет ноготь; почувствовала соленый пот и увидела, что уже проступили синяки от ударов, но только под перчатками.

— Это все меняет. Если он умирает — почему он мне не сказал? Христос Зеленый… Интересно, сможет ли он приказать войску отправиться в Африку до того, как… — Аш не договорила. — Надо же, умирает. Знаешь, Флориан, какая была моя первая мысль, когда ты это сказала? «По крайней мере, мне теперь не придется обращаться к Диким Машинам». Я весь день это дело оттягиваю. И теперь мне не придется. Когда Карл умрет, визиготы сразу войдут сюда через стены!

— Тогда и станет ясно, может, твои демонические машины — просто голоса, — деловито объявил Роберт Ансельм. — Один пердеж в воздухе. Узнаем, на что они способны.

Флора потянулась взять Аш за руку, но передумала.

— Нельзя же вечно бояться.

— Тебе легко говорить.

Аш отрывисто попросила:

— Роберт, разбуди меня через час. Я хочу поспать, пока не принесут поесть.

Она заметила, что они обменялись взглядами, но сделала вид, что не видела этого. Стемнело, и в комнате стало холоднее. Снизу доносился шум, главный зал заполнялся народом. Она слушала, как стражники патрулируют по ближайшим коридорам, проложенным внутри стен толщиной в двадцать футов; как щебечут пажи, раздевая ее до рубашки и помогая надеть халат; но все это проходило на периферии ее сознания, а все тело оцепенело от потрясения. Она улеглась в свою кровать-ящик, вблизи очага, думая: «Умирает? А где гарантии? Только Господь знает последний час человека…

Но в прошлом Флора чаще всего не ошибалась, когда речь шла о раненых моего отряда.

Дерьмо».

Пламя лизало мокрые дымящиеся поленья, обугливая их сырую кору. В центре очага поленья превратились в золу, сохранявшую зернистую структуру, потом тяга из трубы разворошила золу, полетели искры. Дым щипал ей глаза. Она все время их вытирала.

«Да я-то о чем беспокоюсь? Просто очередной наниматель, не выполнивший договора. Если бы я смогла заставить его послать оперативную группу из Фландрии в Северную Африку… да ладно, времени нет.

А если подумать, то интересно, где же сейчас Джон де Вир? Оксфорд, ты мне нужен здесь; мы бы добились своего, имея таких хороших ребят.

Но, честно говоря, мне бы кстати было и твое общество, а не только твои воинские умения».

Теперь, когда она лежала в постели, напряжение боя ослабло; она помассировала одно растянутое плечо; поудивлялась, откуда на руках берутся во время боя черно-синие синяки. И привычно быстро сумела заставить себя заснуть.

На грани подсознания холодный сквозняк из окон превратился в сильный пронизывающий ветер, и перед ее глазами опять возник белый снег и яркое синее небо.

Она оказалась в лесу и опустилась коленями в снег. Перед ней на боку лежала дикая кабаниха. Видная до самой последней белой волосинки, по-зимнему толстой, и до серо-коричневой щетинки. Земля была испещрена беспорядочными отпечатками копыт.

Аш уставилась на жирный живот зверя, прямо перед ее глазами среди толстой шкуры виднелись соски и крестец. Безо всякого предупреждения свинья стала корчиться, выгибаться, согнула спину. Из ее тела хлынула красно-синяя масса.

«Только не тут! — подумала Аш. — Не в снегу!»

Тяжело рухнувшее тело свиноматки с острым хребтом пошло рябью. Дымящаяся масса вылилась из ее влагалища: сначала вышло длинное слепое рыло, потом тело в форме слезы; все это быстро выпало на зловонный снег. Тело кабанчика было покрыто слизью. Он шлепнулся в снег, мокрые ножки дергались; морда слепо вращалась, отыскивая сосок свиноматки. Та рычала, хрюкала. Аш увидела, как она начала разворачиваться, намереваясь встать.

— Нет… — Аш проговорила это хрипло, громко и чуть не вернулась в свою постель в переполненной комнате на верхнем этаже башни; но она нарочно постаралась не думать об этом.

Как бывает во сне, она двигалась в среде такой густой, как мед. Свет отражался от каждого кристалла снега. Она обхватила руками новорожденного кабанчика, запачкав пальцы слизью и жидкостью, и подтолкнула его к материнскому животу.

Аш отдернула свои голые руки.

Теперь, когда рыло свиноматки почти лежало на поросенке, она, казалось, его заметила. Отвесив челюсть, она вгрызлась в белую нить последа. Ее голова снова упала плашмя. Она больше не замечала новорожденного, не вылизывала его, но к этому моменту его рыльце уже прочно вцепилось в мех на ее животе, обнаружило сосок.

— Только не в снегу, — бормотала Аш, полная сострадания. — Он не выживет.

— Да и не такие странные дела происходили. Слава тебе Господи.

— Годфри?

— Тебя трудно отыскать!

Под тяжелой походкой Роберта Ансельма задрожали половицы возле ее головы, он протопал мимо нее к очагу, где стояло подогретое вино. Она с открытыми глазами откатилась подальше. И прошептала, укутанная в халат и меха-одеяла:

— Только когда я захочу. Может, ты демон. Так что скажи-ка мне то, что можешь знать только ты. Ну!

— В Милане, когда ты была учеником оружейника, ты спала под верстаком своего хозяина, не имея права ни входить в гостиницы, ни выйти замуж без его разрешения. Я бывал там у тебя. Ты говорила, что хотела бы. учредить бизнес по торговле оружием.

— Боже, ну да! Я теперь вспомнила…

— Тебе было одиннадцать, насколько мы могли вычислить. Ты мне сказала, что устала от необходимости разбивать головы мальчиков — учеников. По-моему, ты это делала метлой, с которой спала.

— Годфри, но ты же мертв. Я тебя видела. Я пальцы засовывала в твою рану.

— Да, я помню, как умирал.

— Ты где?

— Нигде. В муках. В чистилище.

— Годфри… кто ты?

«Пусть скажет душа», — подумала она. Ногти больно врезались в ладони. Перед ней промелькнула вся история ее отряда — она слышала голос Анжелотти, тут, в переполненной комнате; Томас Рочестер; Людмила Ростовая громко жаловалась на ожоги, перевязанные и намазанные толстым слоем гусиного жира. Тихо, заглушаемая шумом, она прошептала:

— А теперь ты кто?

— Посланец.

— Посланец?

— Здесь, во мраке, я могу молиться. И мне приходят ответы. Это ответы для тебя, дитя, Я старался поговорить с тобой; передать тебе эти послания. Но ты никогда не расслабляешься, только на грани сна.

У нее волосы зашевелились на затылке. Хотя она лежала ничком, все ее тело сжалось в предчувствии надвигающегося нападения.

В памяти Аш мгновенно промелькнул калейдоскоп сотен стычек, сотен битв, где она участвовала; и в голове у нее всегда звучал этот же голос: «Советую это, советую то, нападай, отступай ". Каменный голем: военная машина. И сейчас она слышит этот же голос: но все же не такой, совсем изменившийся, освященный неким присутствием.

— Это ты, — подтвердила она. Глаза ее наполнились слезами, но она их не заметила. — Мне все равно, кто ты — демон или чудо, но я намерена впустить тебя назад, Годфри.

— Я не тот, кого ты знала.

— Мне все равно, что ты не святой или не дух. Ты вернулся домой, — Аш, лежа под своими одеялами и мехами, закрыла руками лицо. Теплым дыханием грела свою холодную кожу. — Знаешь, что ты говоришь со мной точно так же, как каменный голем? Годфри — ты его тоже слышишь?

— Со мной говорит некий голос, о войне. Я подумал, что раз уж я стал… этим… что такой голос — наверное, твоя военная машина. Я пытался говорить через него, обращался к людям Карфагена, но они посчитали мои слова какой-то ошибкой.

Аш отняла руки от лица. Хотя бы чтоб увидеть, что в комнате уже зажгли свечи, что она лежит в своей постели, вокруг люди ее отряда, а не в засыпанном снегом лесу, и не в камере в Карфагене. Перед ее глазами был желтый свет; ей стало жарко, потом холодно.

— А моя сестра? Она тоже говорит с тобой?

— Со мной — нет. Я пробовал. Но теперь она и с военной машиной не говорит.

— Не говорит?

«Не с тех пор ли, как я побывала у нее? С прошлой ночи? Дерьмо! Если это так…»

— Слезы Иисуса! — набожно произнесла Аш. — Если это так, значит, нападение на стену — не по совету…

— Стену?

Сильно встряхивая головой, Аш прошептала:..

— Роли не играет! Сейчас не до того! Дерьмо, если она сама так решила — стрелять по своим, — ну, это было довольно дерьмовое решение!

— Дитя, я не уловил смысла.

— Но ты слышишь все же? Если она обращается к нему… к тебе — ты это слышишь?

— Я слышу все.

— Все?

Этажом ниже трещали половицы и доносился шум — это пришла смена с дежурства: буйные, воинственные, громкоголосые новобранцы. Аш передернуло.

Она заговорила, едва шевеля губами:

— Годфри, я дала слово, что опять обращусь к каменному голему. Я его боюсь. Нет, не так — я боюсь того, кто говорит через него. Других машин.

— Они называют себя «Дикие Машины». Как будто твоя военная машина — ручная и домашняя!

Ее охватили страх и изумление. Она подумала сначала:

«Но ведь он не должен знать о них, он погиб до того, как я обнаружила?» А потом: «Но это ведь Годфри. Он-то всегда знает».

— Откуда ты о них узнал?

— Со мной говорит не один голос. Дитя, я здесь среди множества голосов. Я пытался говорить с тобой, но ты отгородилась от меня стеной. И тогда я стал слушать их. Возможно, я на краю Ада, и я слышу разговор великих демонов между собой: это Дикие Машины.

— Что… что они говорят?

— Они говорят мне: «Мы тебя изучаем…»

Когда Годфри повторял эти слова, она услышала эхо тех голосов, которые привели ее некогда в смятение.

— Может быть, они хотят узнать людей, — сказала она и добавила с трудом, стараясь говорить с сарказмом: — Один Зеленый Христос знает, почему! Они двести лет слушали военные сообщения от обширной визиготской империи, они все должны знать о придворной политике и предательствах, что следует знать!

— Я слышу их, эти голоса во мраке. Они говорят: «Мы изучаем Милость Господню к человеку…» Они говорят: «Прошлым летом солнце зашло над землями Германии». Я слышу, как они говорят: «Это была еще проба нашей силы».

Все ее тело всколыхнулось от глубокого вздоха.

— Да, ты действительно слышишь их. Мне они тоже это говорили.

— Что послужило демонстрацией силы? Но это было сделано не для того, чтобы принести тьму в христианский мир. Это было сделано, только чтобы посмотреть, могут ли они проявить такую силу? Могут ли ею воспользоваться? Но они еще не полностью ее реализовали. Это все в перспективе.

— Они берут свою силу от энергии солнца. Я слышала, как они говорили, что взяли от солнца за это лето больше энергии, чем за предыдущие десять тысяч лет. — Аш облизнула пересохшие губы. — И когда это случится в следующий раз, то с той целью, чтобы при помощи Фарис совершить чудо. Я только вот чего не поняла: почему они не сделали этого раньше…

Голос Годфри Максимилиана неумолимо шептал у нее в голове с отчаянной решительностью:

— Они требуют милости от солнца, так же, как мы молимся святым о Божественной Милости. Как я совершал свои крошечные чудеса милостью Божьей, так и они сделают ее каналом для проявления их воли и совершения их чуда. Уже скоро! Это будет скоро.

— Да, но, Годфри…

Голос, который был и един, и множествен, достаточно громкий, чтобы она прикусила язык в потрясении, ворвался в ее сознание:

ЭТО ОНА!

Аш толчком села.

— Позовите ко мне священника! И когда к ней повернулись все, кто был в комнате, она объяснила:

— Все! Они меня нашли!

4

— Говорить с дьяволами ужасно опасно! — угрюмо протестовал Роберт Ансельм. — Ты нужна нам здесь. Командовать отрядом. Дьяволы могут тебя погубить.

Аш, глядя на его взмокший лоб под низко надвинутым шерстяным капюшоном, подумала: «Я тебе нужна для командования отрядом. Ведь так? И ты это понял за последние три месяца? Дерьмо, Роберт. Никогда не считала тебя одним из этих прирожденных заместителей.

Интересно, каково тебе тут было?»

Антонио Анжелотти тихо проговорил:

— Но ведь это был мессир Годфри. Живой, да, мадонна? Еще живой?

— Нет, он у мер. Это была… — Аш запнулась. — Это была его душа. Я знаю душу Годфри так же, как свою. Даже лучше, — она криво улыбнулась.

Флора положила руку на плечо Аш, ее костяшки пальцев тут же согрелись о шею Аш, и сказала, обращаясь не к Аш, а к Анжелотти:

— Что значит для тебя священник? Это дело не стоит того, чтобы потерять нашу девочку.

Свалявшиеся кудри пушкаря отливали золотом в свете свечей кудрями; наконец он выглядел как полноправный участник кампании: глубокие морщины опускались от уголков его губ, глаза запали. Левая рука от плеча до локтя была забинтована толстой повязкой в пятнах.

— Аш меня спасла, — сказал он. — Мессир Годфри молился со мной. Если я могу ему помочь, я готов.

— Ты был одержим демонами, — вмешался Роберт Ансельм, — и что, если ты в итоге опять станешь одержимым демонами?

— Слишком опасно, — подтвердила хирург.

— Я подписала договор. Герцог имеет право требовать этого от меня. Даже если он умирает, — Аш протянула руки к своим пажам. — Ну ладно, сделаю это один раз. Ребята… Я вполне могу поговорить с Дикими Машинами. Теперь они знают, что я жива. Можете заключать пари, что они поговорят со мной!

Один из пажей закончил привязывать восемнадцать пар металлических подвесок, которыми камзол крепился к рейтузам, и вручил ей короткую мантию. Она вползла в нее.

— Прямо сейчас? — спросил Роберт Ансельм.

— Сейчас. Это одно из известных нам правил, Роберт. Мы должны раздобыть всю информацию, какую сможем. Иначе отряд опозорится. Таково мое решение, — она передернула плечами: — Дигори! Ричард!

На верхней площадке спиральной лестницы появились оба отрядных священника, Дигори Пастон немного впереди, его сухопарое лицо горело энтузиазмом. Позади него, как медведь, вышагивал Ричард Фэвершэм.

— Капитан, — орарь Дигори Пастона криво висел на его плечах. Он огляделся. — Очистите помещение. Пусть пажи принесут чистую воду и хлеб, а потом уйдут вниз. Уходят все, за исключением мастера Ансельма, мастера Анжелотти и… хирурга, — он покраснел до кончиков ушей. — Мастер Ансельм, мастер Анжелотти, прошу вас, охраняйте дверь.

— Одну минутку, — Аш уперлась кулаками в бедра.

— Прошу вас, капитан, — взмолился священник. — Это изгнание дьявола.

Аш долгую минуту глядела на него молча. Потом сказала:

— Да, в принципе все может обернуться именно этим.

— Тогда позвольте мне и отцу Фавершэму сделать все необходимое. Нам потребуется вся Божья милость, которую мы сможем получить.

От сквозняков по потолку комнаты метались тени от пламени свечей. Аш перешла поближе к огню, сложив руки, следила, как оба священника очищают комнату удивительно неспешно, без суеты. Пока Ричард Фавершэм размахивал кадилом, Дигори Пастон ходил за ним, по всем коридорам, проложенным в стенах, появлялся в оконных проемах, снова исчезал, их пение отдавалось эхом в сводчатых каменных помещениях.

— Тебе надо через это пройти, — уступая, Флора встала около Аш в желтом свете свечей.

— Кто-то же должен.

— Они должны, да?

— Чтобы выиграть эту…

— Ах, войну! — Флора встала спиной к исходящему от огня теплу. Какую-то секунду на Аш с лица Флоры глядели нефритовые глаза ее брата. — Кровавая, бесцельная, разрушительная!.. Неужели я никогда тебе этого не втолкую? Большинство людей всю жизнь строят!

— Но не те, кого я знаю, — мягко сказала Аш. — Может, ты исключение.

— Я всю свою жизнь собираю людей, после того как ты доведешь их до расчлененного состояния. Иногда меня от этого тошнит. На этой стене погибло десять наших!

— Мы все смертны, — сказала Аш. Флора стала отворачиваться. Аш поймала ее за рукав и повторила: — Когда-то умрем все. Какая разница, что мы делаем в жизни. Обрабатываем поля, продаем шерсть, продаем свой зад, молимся всю свою жизнь в монастыре — все мы умрем. Четыре вещи проходят через всю жизнь, как времена года: голод, чума, смерть и война note 42. Так было до моего рождения, и так будет долго после меня. Люди смертны. Точка.

— И ты следуешь за четырьмя всадниками, потому что тебе это нравится и потому что это окупается.

— Не старайся затеять ссору, Флора. Я драться с тобой не собираюсь. Здесь не просто война. Здесь просто плохая война. Это полное и окончательное разрушение…

— Мертвец есть мертвец, — рявкнула Флориан. — Не думаю, что твои гражданские жертвы волнует, в какой войне они погибнут — просто в войне или в «плохой» войне.

Пастон и Фавершэм пели: «Христос Император, Христос Виридианус». Их голоса сливались, один высокий, один низкий. Светло было только в той части комнаты, где стояли свечи. Стоявшие у входных дверей Анжелотти и Ансельм в этом свете казались просто парой вооруженных солдат. Пушкарь, кажется, что-то бесстрастно говорил очень тихим голосом. Аш заметила, что Ансельм хмурится.

От нетерпения она переминалась с ноги на ногу, рассматривала ставни на окнах, штабели ящиков с оружием.

— Ах да, Флориан, пока я не забыла: я видела сестру Симеон в башне Филипа Красивого. Она хочет, чтобы твоя Маргарет Шмидт вернулась назад. Меня потрясло, когда я увидела ее на стене: никогда не думала, что встречу ее с пушкарями. Я думала, она станет одной из помощниц хирурга.

— Она не «моя» Маргарет, — тихо объяснила Флора дель Гиз.

— О-о, — Аш растерялась.

Флора смотрела на нее со смешанным выражением угрюмости и горькой насмешки.

— Лично меня ничего не удивляет. Она… Вроде бы она записалась в книгах отряда как помощник пушкаря.

— С ней все будет в порядке, — проговорила Аш, несколько растерянно, ожидая, когда закончится благословение. — Она была при одном из лучших пушкарей Анжелотти, он ее обучит.

Флориан смотрела на Аш:

— Я так и не смогла объяснить тебе свою мысль, верно? Ее учат убивать других! Не для защиты, не ради ее Господа даже. Ради денег. И потому, что ей это понравится. А если в конце ее начнет воротить от всего этого, что ей светит? Назад она не вернется.

— Я не заставляла ее вербоваться к нам, — тихо произнесла Аш.

Она слишком молода и сама себя не знает!

Дигори Пастон и Ричард Фавершэм снова вошли в главную комнату, внеся с собой аромат ладана, и вместе запели торжественное благословение.

— Ладно, — властно сказала Аш, — я поступлю с ней так, как всегда с очень молодыми рекрутами. Сегодня ночью поставлю ее в пикет, на восточную стену, над рекой Оуч. С той стороны атаки не будет, но холод будет обалденный, — и перевела взгляд со священников на Флору. — Большинство молодых ребят после такого увольняются. Они имеют моральное право говорить, что были на войне, так что их гордость не страдает. Но если она останется, Флориан, я ее не заставлю уходить. Потому что она нам нужна. Пока мы не получили провиант и не ушли из города, нам понадобится любой, кого мы сможем заполучить.

Наступившее молчание сказало ей, что служба окончена.

На нее смотрели Фавершэм и Пастон.

Флора перевела взгляд на ожидающих священников.

— Девочка, у тебя благочестия меньше, чем у кролика. Верно?

Губы Аш скривились, возможно, это должно было означать улыбку, если бы ее лицо не застыло от страха:

— Ты бы удивилась…

— Хирург… должен остаться на всю службу. Изгнание бесов иногда оказывается опасным, — сказал Дигори Пастон.

— Хорошо, — Аш взялась руками за пояс; его на ней не оказалось; она увидела, что он еще лежит на кровати, вместе с кошельком и кинжалом; так что она была безоружна. — Дигори, Ричард, прошу вас помолиться за меня, пока я все это буду делать. И когда я обращусь с вопросом — я прошу вас помолиться о Божьей милости, чтобы Он подавил голос между моей душой и каменным големом.

Флора подняла на нее мрачный взгляд:

— Ты хочешь рискнуть — отрезать себя от Диких Машин? Герцогу это не понравится!

— Я задам интересующие его вопросы. Если Годфри прав, и на данном этапе я испугала Фарис настолько, что она не обращается к военной машине, я не собираюсь задавать вопросы о ее тактике. А великая стратегия Карфагена нам известна.

— Она могла измениться. А если ты так поступишь, мы про это не узнаем.

— Ты вспомни, они меня просто развернули, Флориан. Они заставили меня пойти к ним, — голос у Аш стал тоненьким. — Ну ладно, мы далеко от Карфагена. Но такое больше не случится. Ни за что. От меня люди зависят.

— А Годфри?

Аш не успела ответить, — скрытый смысл этого был слишком ощутим для нее, — как Дигори Пастон схватил ее за руку своей костлявой лапой и повел к очагу, в котором прыгало ослепительное пламя. Холодная, насквозь продуваемая сквозняками, пыльная, заваленная багажом комната была полна движущихся теней. Под его настойчивым понуканием Аш упала на колени. Сверху, с рамы очага смотрели древние резные фигуры. Перед ее глазами мелькали тени и листва на дереве Зеленого Христа.

Дигори Пастон взял кусок черного хлеба и преломил его. Ричард Фавершэм опрыскал его водой и солью.

— Огонь и соль и свет свечей — да приимет Христос твою душу…

Аш закрыла глаза. Не стали видны обеспокоенные лица двух священников; исчезла Флора, ходящая взад-вперед в освещенном свечами углу; исчезли голоса Ансельма и Анжелотти. Коленям было больно стоять на жестком полу из-за синяков после сегодняшней схватки на стенах Дижона.

— Л это было не твое дело, вести атаку, дитя! Грешно искушать смерть таким образом.

К ее губам поднесли посоленный хлеб. Она его взяла в рот. Во рту он превратился в слизистый твердый ком.

— Какого черта, — она проглотила хлеб, — откуда ты знал, что я буду делать тут сегодня, Годфри?

— Ты молилась. Нашему Господу или военной машине, а, может, и обоим. Я тебя слышал. «Храни меня в живых, пока мир не придет сюда!» У меня не было информации, где ты сражалась и как; но я не дурак, и я тебя знаю.

— Ладно, я была на поле боя. Иногда это нужно. Это не было самоубийством, Годфри.

— Но вряд ли безопасно.

Она посмеялась этому, проглатывая хлеб, и чуть не поперхнулась. И слушала с закрытыми глазами, все ее чувства обострились. Той частью своего существа, которая у нее была предназначена для общения, она разделяла с ним и веселье, и доброту, и любовь. Слезы навернулись ей на глаза: она сморгнула, чтобы их отогнать. В пустоте своего разума она чувствовала возможность услышать не только голос Годфри Максимилиана, одинокого во мраке.

— Что бывает после смерти?

Она не об этом собиралась спросить. Ушами она слышала резкое «Благословенна будь!» Дигори Пастона, и «Аминь!» Ричарда Фавершэма.

— Как это выразить? Вот Преддверие Ада, вот Чистилище. Вот боль! А вовсе не Общность благословенных!

— Годфри…

При звуке его голоса ее затопило страдание.

— Мне надо видеть Лик Господа нашего! Мне это обещано!

Она ощутила боль, поморгала и ненадолго открыла глаза, но достаточно, чтобы увидеть, что вонзила ногти себе в ладони.

— Я хочу найти тебя.

— Я… нигде. Меня не найти. У меня нет глаз, чтобы видеть, нет рук, чтобы обнимать. Я — то, что слушает, то, что слышит. Все — тьма. Голоса… подсматривают за мной. Разоблачают меня. Часы, дни — или это годы? Здесь только голоса, ничего больше…

— Годфри!

Только тьма, и пожирающие меня Великие Демоны!

Аш протянула руки. Ее схватили мужские руки, жесткие, от погоды и физической работы, холодные от ноябрьской стужи. Она ухватилась за них, как будто это был Годфри Максимилиан.

— Я тебя не оставлю.

— Помоги мне!

— Мы все сделаем, что можно. Верь мне. Ни перед чем не остановимся. Я организую тебе помощь.

Она говорила абсолютно убежденно, решительно, как в бою. Сейчас не важно, что такое спасение может быть просто невозможно или недоступно; главное — необходимость дойти до него.

Теперь он тихо смеялся:

— Ты часто говорила нам эти слова, малышка, в самых невероятных боевых ситуациях.

— Ну да, и оказывалась права.

— Молись за меня.

— Да, — она прислушалась к себе. В пустоте своей раздробленной души искала, не прозвучат ли Голоса более громкие, чем голос Господа.

— Давно ли ты говорила со мной в последний раз?

— Минуты… Меньше часа.

— А я не могу сказать, дитя. Здесь, где я нахожусь, времени не существует. Я читал однажды у Фомы Аквинского, что срок пребывания души в Аду может представлять собой не дольше, чем один удар пульса, но для пропащих душ этот срок — вечность.

Ей мгновенно передалось его безысходное отчаяние. И она тут же грубо спросила:

— Ты слышишь мою сестру. Обращалась ли она снова к каменному голему?

— Еще один раз. Я сначала решил, что это ты. Она обращалась к Карфагену, к машине, сказала, что ты жива. Сказала, что ты, как и она, можешь спрашивать и получать ответы от военной машины, И сказала своему хозяину, королю-калифу, что теперь их подслушивают.

У нее в ушах стучала кровь, и шепотом голос, звучащий в голове, добавил:

— Вы очень разные, ты и она.

В чем? Нет, не сейчас. Позже скажешь.

Ей больно было стоять коленями на жестком полу, но зато она могла сосредоточиться.

— Скажи мне, какие войска она развернула сейчас. Какие последние посланцы прибыли из армий в Иберии и Венеции. И насколько она сильна на севере — я знаю, что у нее было еще два легиона, когда мы были в Базеле: сейчас они, должно быть, во Фландрии!

— Мне кажется, я… могу сказать тебе, какие сообщения посланы военной машине.

Аш наклонила голову, все еще крепко вцепившись в руки человека, стоявшего перед ней; глаза не открывала.

— И… мне надо поговорить с Дикими Машинами. Если можно. Не бросишь меня, будешь рядом?

Аш утонула в его печали. Зазвучал голос Годфри Максимилиана, легкий, как перышко:

— Когда я был ребенком, я любил леса. Моя мать по обету обрекла меня церкви. Я предпочел бы жить на открытом воздухе, среди животных. Я любил свой монастырь Святого Герлена не больше, чем ты — свой, Аш, и меня били так же жестоко, как тебя. Я и сейчас не считаю, что Господь предназначил меня для службы священника, но Он дал мне милость совершать мелкие чудеса, и одарил счастьем служить в твоем отряде. И сан того стоил. Как на земле, так и тут я — с тобой. Если я о чем и жалею, так только о том, что не добился твоего доверия.

Слова «И сан того стоил» она задвинула на периферию сознания, стерла, забыла. Пока она не потеряла смелость и ощущала его теплоту, она произнесла:

— Дислокация войск визиготов, осада Дижона, главные части, дать мне их позиции.

И голосом Годфри заговорила военная машина:

— Легион VI Лептис Парвы, северо-восточный сектор: войска рабов в количестве…

— ЭТО ОНА…

На нее накатило то же онемение, какое окутывало ее сознание среди пирамид в пустыне. На секунду она перестала ощущать доски пола, на которых стояла, и крепко сжимающие ее руки Дигори Пастона.

— Сукин сын… — Аш открыла глаза, лицо ее исказилось. Ричард Фавершэм удерживал ее за плечи; Дигори Пастон — за руки. Ее окружали Ансельм, Анжелотти, Флора, но их лица казались ей такими далекими, будто они на дальнем конце поля битвы.

— Годфри! — схватилась она за костлявые руки Дигори.

Ответа не было. Холод все больше охватывал ее разум. Она поискала в себе — но только онемение, глухота.

«Значит, они могут доставать меня и тут.

Христос, всю дорогу за море из Карфагена, через половину христианского мира!.. Но ведь каменный голем может, почему бы им не суметь?»

— Годфри!

Слабый, как во сне, голос Годфри прошептал:

— Я всегда тут.

— ЭТО ОНА, ЭТО ТЫ МАЛЫШКА…

Значит, теперь недостаточно, что тут есть мужчины и женщины — Томас Рочестер, Людмила Ростовная, Караччи, Маргарет Шмидт, — чьи жизни могут быть спасены или разрушены ее решениями.

«Незаменимых нет», — подумала она.

Теперь осталась одна Аш старше девятнадцати лет; стоящая коленями на твердом деревянном полу под холодным ветром, рукав камзола перегрелся от близости огня в очаге. Одна женщина, которая вдруг стала молиться так истово, как не молилась с самого детства: «Лев, защити меня!»

Она вспомнила, как хрустели под копытами бурой кобылы обломки раскрашенной штукатурки, на снегу, на юге, когда она ехала верхом среди больших пирамид. И онемела она сейчас — от холода или от тишины. И тут в голове зазвучали в унисон голоса — их много, множество, легион.

— МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТЫ НАС СЛЫШИШЬ.

— Не врете? — слегка съязвила Аш. Она разжала руки, отпустила больно стиснутые пальцы священника, все еще с закрытыми глазами, и услышала, как он вздохнул. Снова уселась на пятки. Никто не заставляет ее не делать того, что ей хочется. Абсолютно расслабившись, она сказала: — Но вам-то меня не достать. Я могла оказаться где захочу.

— ДА, МОГЛА. НО ТЫ В ДИЖОНЕ. НАМ ЭТО СКАЗАЛО ДИТЯ ГУНДОБАДА.

— Как же, сказала. Разве что каменному голему и, может быть, Дому Леофрика. Но уж не вам. Она вас и слушать не станет.

— ДА ЭТО НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ. ОНА УСЛЫШИТ, КОГДА ПРИДЕТ ВРЕМЯ. МАЛЫШКА, МАЛЫШКА, ПЕРЕСТАНЬ ВОЕВАТЬ С НАМИ.

— Свинячий хрен вам в ухо!

Вот теперь она выступает как наемник, как она всегда и хотела выглядеть: веселая, грубая, сквернословящая, непобедимая. В этом возбужденном адреналином состоянии даже она не знает, что там у нее в глубине, за этим чисто внешним фасадом.

— Какие же вы Дикие, — по ее лицу закапали слезы, и она сама не сказала бы, от боли они или же от неприятного юмора. — Это мы вас построили. Давным-давно, случайно, но мы, мы. Почему же вы нас ненавидите? Почему вы ненавидите Бургундию?

— ОНА УСЛЫШАЛА.

— ОНА ПОНЯЛА.

— ЗНАЕТ ТО, ЧТО ЗНАЕМ МЫ.

— ХОТЬ МЫ ЗНАЕМ НЕ ТАК МНОГО.

— МЫ ЗНАЕМ НАЧАЛО, НО КТО ЗНАЕТ КОНЕЦ?

То, что было хором Голосов, превратилось при последнем вопросе в разноголосицу. С некоторым отзвуком печали. От громкости Аш заморгала, но тут же ей стал виден огонь очага среди веками закопченных камней. Там, где огонь был сильнее, откололся и отвалился кусок камня. Структура камня в месте разлома все еще была видна.

В памяти Аш всплыли трещины в куполе дворца короля-калифа и летящие сверху, вертящиеся в полете камни.

— МЫ ЗНАЕМ КОНЕЦ…

— МЕРЗОСТЬ ПЛОТИ!

— МАЛЕНЬКИЕ ОТРЕБЬЯ, НЕДОСТОЙНЫЕ ЖИЗНИ…

…ИЗ-ЗА ВАШЕГО ГРЕХА…

До боли вонзив ногти в ладони, Аш выдохнула сардоническим тоном:

— А это не предубеждение — после того, как двести лет слушали Карфаген!

Радость, хоть и с примесью горечи — Годфри? И в голове зазвучал снова умертвляющий душу, леденящий гомон.

— КАРФАГЕН — НИЧТО…

— …ВИЗИГОТЫ — НИЧТО…

— ГУНДОБАД ГОВОРИЛ С НАМИ ЗАДОЛГО ДО НИХ…

— САМЫЕ ГРЕШНЫЕ ИЗ ЛЮДЕЙ…

— МЫ ПОМНИМ!

— МЫ ПОМНИМ…

— МЫ СОЖЖЕМ ТЕБЯ, МЕЛКАЯ ЧАСТИЧКА ПЛОТИ.

От последней прозвучавшей в голове фразы она вздрогнула, прикусила язык и почувствовала привкус крови. И вслух сказала, не видя окружающих:

— Не волнуйтесь. Если они могли бы сдвинуть тут землю, они бы это сделали. А если не делают, значит, не могут.

— ТЫ ТАК УВЕРЕНА, МАЛЫШКА?

Под одеждой по ней пробежали мурашки, и она с отвращением подумала: «Малышка, смотри ты! Меня так называл Годфри, от него позаимствовали».

— В общем, что-то вам мешает, — сказала она вслух. И сплюнула с отчаянным сарказмом: — По вашим словам, Фарис армия не нужна! Она дитя Гундобада, она творец чудес; она может превратить Бургундию в пустыню, именно так. Вам только остается помолиться о солнце, и — блямс! — оно тут как тут. Всего одно чудо. Так почему вы его не сотворили?

Вложив в вопрос всю свою ярость, она сразу сконцентрировала внимание — обрела то самое внутреннее состояние, какое у нее наступает, когда в руках меч, — и слушала.

И немедленно она буркнула от беззвучного удара. Стало больно губам. Она подняла руки к лицу, открыла глаза; увидела кровь, поняла, что прикусила губу. Рядом кто-то сказал что-то резкое. Она ничего не видела, только взмахом руки отослала их подальше. И сразу почувствовала, что онемела и задыхается; такое ощущение было у нее, когда она впервые училась ездить верхом. В долю секунды между ударом о землю и началом боли. Она замерла.

Но физической боли не было.

— ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ УСЛЫШАТЬ НАС, ПОКА МЫ НЕ ЗАХОТИМ. ТЫ БОЛЬШЕ НЕ УВИДИШЬ НАС.

— Дерьмо, а то как же, — Аш потерла губы руками, размазывая кровь по лицу.

— МЫ ТЕБЯ НЕ ПОНЯЛИ.

— Нет. И не поймете. Милости просим в хреновую компанию, — с горечью сказала Аш.

Она не почувствовала, чтобы они были смущены или озадачены. Только звучали в голове их Голоса. У нее кровь на лице застыла, стягивая кожу. Она осторожно потрогала языком губу, подумала: «Болеть будет», — и проглотила кровь и слюну, а потом сказала:

Но ведь не сможете вечно держать меня в неведении.

В ответ — молчание.

— Что это изменит, если вы мне скажете? Уже становится холоднее. Вы вытягиваете энергию у солнца, и становится холодно даже там, где находитесь вы. Вам скоро и Фарис тут не понадобится. И никакое чудо. Зима убьет нас всех.

И снова зазвучал унисон голосов:

— ЗИМА НЕ ВСЕ ПОКРОЕТ.

— Да провались вы! — Аш раздраженно стукнула себя кулаком по бедру. — Почему Бургундия так важна для вас?

— МЫ МОЖЕМ ЗАБРАТЬ ЭНЕРГИЮ СОЛНЦА… note 43

— …ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЕГО МОЩНОСТЬЮ, ОСЛАБИТЬ, ПРИНЕСТИ ТЬМУ, ХОЛОД И ЗИМУ…

— …НО…

— НО ЗИМА НЕ ПОКРОЕТ ВЕСЬ МИР.

Аш открыла глаза.

Перед ней на коленях стоял Роберт Ансельм, одной рукой поправляя эфес. Позади него — Анжелотти, держась рукой за обтянутое кольчугой плечо Ансельма. Оба во все глаза смотрели на нее. Флора сидела на корточках между двумя священниками, опираясь руками о бедра, длинными пальцами почти касаясь пола.

— ЗИМА ПОКРОЕТ НЕ…ЗИМА ПОКРОЕТ НЕ…

— …ВСЕ!..

— ТЬМА ПОКРОЕТ НЕ ВЕСЬ МИР.

— Во имя Отца, и Сына и Духа Святого, — хриплым шепотом произнес Ричард Фавершэм.

— Тьма покроет не весь мир ?.. — недоверчиво повторила Аш.

Она не закрывала глаз, еще видела всех вокруг себя, но звук громких голосов в голове отвлек ее внимание от комнаты в башне. И ее почти затопила огромная холодная печаль.

— …ЗИМА МОЖЕТ УБИТЬ ВЕСЬ МИР, ЕСЛИ БЫ НЕ ОН.

— ТЬМА МОЖЕТ ПОКРЫТЬ ВЕСЬ МИР, ЕСЛИ БЫ НЕ ОН.

— НАМ НЕ ДОСТАТЬ…

— …БУРГУНДИЯ УМРЕТ ПО ЕЕ КОМАНДЕ, НО ТОЛЬКО…

— ОНА РАЗРУШИТ БУРГУНДИЮ, НАШЕ ТЕМНОЕ ЧУДО. КАК ТОЛЬКО УМРЕТ ГЕРЦОГ.

— Весь мир! — воскликнула Аш. — Весь мир.

— КОГДА ОН УЙДЕТ…

— …СТАНЕТ ЗАБРОШЕННЫМ, СТАНЕТ ПУСТЫНЕЙ…

— КОГДА НЕ БУДЕТ НИЧЕГО: БУРГУНДИЯ УНИЧТОЖЕНА, КАК БУДТО ЕЕ НИКОГДА НЕ БЫЛО…

— ТОГДА ВСЕ…

— ВЕСЬ МИР…

— …МОЖЕТ БЫТЬ ОЧИЩЕН И СТАНЕТ ЧИСТ, ВЕСЬ МИР…

— …ЧИСТ ОТ ПЛОТИ, ГРЯЗНОЙ, РАЗЛАГАЮЩЕЙСЯ ПЛОТИ, ЧИСТ…

— КАК БУДТО ТЕБЯ НИКОГДА НЕ СУЩЕСТВОВАЛО.

Прилив и колыхание громких голосов стали слабеть. Под ее ногами сдвинулись доски пола — нет, они стояли прочно, это она потеряла равновесие и упала на спину, приземлилась своим мягким местом, ее подхватил Ричард Фавершэм, так что она всем телом раскинулась на нем, он придерживал ее за плечи своей рукой кузнеца.

В душе у нее царила немая бесконечная пустота. В ней не звучало ни одного голоса. Даже Годфри молчал. Она ощущала смертельную опустошающую усталость.

— Молились? — спросила она.

— Чтобы изгнать Голоса, — Фавершэм кивнул, и от этого его тело всколыхнулось. — Чтобы изгнать из тебя демонов.

— Может, это и сработало… — просопела она, не зная, смеяться или плакать. — Годфри, Годфри…

В голове тихо прошелестело:

— Я с тобой.

— Сукин сын! — протянув руку, она хлопнула Дигори Пастона по плечу. — Боюсь, что экзорцизмом этого не добьешься. Нет. И я даже не знаю, имеет ли это теперь значение…

Взгляд ее остановился на лице Флоры.

— Ну что? — потребовала хирург. — Что?

— Бургундия — не цель, — ответила Аш. — Бургундия — помеха.

— Что за плешь ты мелешь, девочка? — прорычал Роберт Ансельм.

Она так и стояла, откинувшись всем телом на надежную фигуру Фавершэма, сомневаясь, сможет ли сама сесть. У нее наступила полная слабость; все тело трясло, как в лихорадке.

— Бургундия — для них не цель. Бургундия — препятствие для… — она взглянула на взмокшее лицо Роберта Ансельма. — А почему — я не знаю! Они все время говорили, что уничтожат Бургундию — но не потому, что им просто надо, чтобы Бургундии не было на лице земли. После того, как Бургундии не станет…

Опять по всему ее телу пробежала дрожь; лучше не пытаться оценить, насколько она внутренне ослабла, лучше не замечать. К ее собственному удивлению, голос ее прозвучал резко и насмешливо:

— Они хотят избавиться от нас. От мужчин. Всех мужчин. И в Бургундии, и в Карфагене. Знаете, так, как… фермеры поджигают амбар, чтобы избавиться от крыс. Вот поэтому им нужно их «зловещее чудо». После того, как Бургундии не станет, — они говорят, что тогда они смогут покрыть тьмой весь мир.

5

— Мне надо видеть герцога! Срочно! — добавила Аш.

Флора держала свечу в неудобной близости от лица Аш. Она перестала вглядываться ей в глаза.

— Согласна. Надо. Я пойду вперед и организую через врачей.

Переодетая женщина рывком выпрямилась, сунула деревянный подсвечник в руку Дигори Пастона и большими шагами устремилась к темному лестничному пролету. По каменным ступеням загремели ее шаги.

— Сейчас организую тебе эскорт, — Роберт Ансельм прокричал приказ. Аш услышала топот бегущих людей в кольчугах.

— Но, мадам, вам надо отдохнуть, — запротестовал Дигори Пастон. Взяв в руки ее кисти, он их повернул ладонями кверху и деловито обследовал. — Милость Божья не смогла вас спасти. Лучше бы вам попоститься и помолиться, выказать смирение и снова помолиться Ему.

— Позже. Я приду к вечерне note 44. Герцог должен узнать об этом! — Аш осторожно попробовала — не раздадутся ли голоса, так, как языком пробуешь больной зуб. — Годфри…

Она ощутила слабое тепло. И голос Годфри — слабый, почти неслышный:

— Будь благословенна.

Этот звук зашелестел в ее душе, как шум ветра в верхушках деревьев. Сначала с треском и шепотом, а потом громче, пока у нее не наполнились слезами глаза, и она потерла виски тыльной стороной ладоней.

— Ладно…

Как только она отключила сознание, тут же оглушающий внутренний звук упал до причитающего бормотания.

Это был рыдающий хорал Диких Машин на языке, теперь устаревшем и неразборчивом. Язык, которым они разговаривали с Гундобадом, так много веков назад: древний, недоступный для понимания готский язык.

— He произносите слово «позже» в разговоре с Господом, мадам, — сказал ей Ричард Фавершэм. — Ему это не понравится.

Секунду Аш смотрела на него молча, потом хихикнула:

— Тогда, мастер священник, не говорите Ему, что я так сказала. Пойдемте со мной к герцогу. Вы можете мне понадобиться, чтобы объяснить ему, что ваши молитвы не дошли. Что меня нельзя освободить от каменного голема.

«И снова спрошу его: почему Бургундия так важна? Почему Бургундия является помехой для Диких Машин? И на этот раз я намерена вырвать из него ответ».

Появился Рикард и ее молодые пажи, и они в миг одели ее: позаимствованный меч прицепили к поясу под толстым походным плащом, край капюшона был приспущен со шлема.

По непроглядно черным улицам Дижона под звездами Ансельм и эскорт провожали ее ко дворцу. Молчание нарушил низкий гул пушки, и откуда-то издали, к северной стене, полетел сгусток пламени. В тени проскальзывали горожане, люди в штатском бежали — или от бомбардировки, или после совершения кражи; Аш не останавливалась для расследования. На одной площади их обогнал отряд бойцов — человек сто, топая сапогами по промерзлой земле, направлялись согласно приказу на городскую стену. Она нащупала эфес меча, но шла дальше.

Дворец был ярко освещен: в свете свечей блестели стекла стрельчатых окон, в воротах стражники держали пылающие факелы. И в этом свете перед Аш мелькнула шапка льняных волос.

Флора, сбросив капюшон, раскрасневшись, стояла, жестикулируя, перед огромного роста бургундским сержантом. Когда Аш сбоку подошла к ней, та взорвалась:

— Они меня не впускают! Я, черт побери, врач, и они меня не впускают!

Аш протолкалась вперед, окруженная толпой своих, в форме Льва. Глаза ей ел дым от факелов. Холодный ветер обжигал открытое лицо и руки в перчатках. Желудок сжался холодным комком.

— Аш, наемник, человек герцога, — торопливо представилась она сержанту, старшему в кордоне стражников. — Я должна поговорить с его милостью. Пошлите сказать ему, что я тут.

— Времени у меня на это… — бургундский сержант обернулся, с его лица сразу исчезло встревоженное выражение. Он кивнул ей: — Мадам Аш! Вы приходили вчера, в мое дежурство. Говорят, вы разрушили Карфаген. Это правда?

— Хотелось бы, чтобы было правдой, — она говорила со всей откровенностью, на какую была способна. И тихо добавила, видя, что в эту минуту ей уделено и уважение, и внимание: — Пропустите меня. У меня важная информация для герцога Карла. Что бы у вас тут ни случилось, мои новости важнее.

Она успела подумать: «Мне вовсе не надо врать, моя информация и вправду важнее», — и заметить, что стражника убедила не столько ее искусственная искренность, сколько ее внутренняя убежденность.

— Простите, капитан. Мы только что выпустили всех врачей. Не могу вас впустить. Там сейчас только священники, — сержант незаметно махнул рукой в сторону, и, когда она отошла с ним от толпы в сторонку, понизил голос: — Нет смысла, мадам. В комнате его милости дюжина аббатов и епископов, все стоят на коленях на каменном полу, и ни черта хорошего из этого не выйдет. Бог кладет свою самую тяжелую ношу на Своего самого верного слугу.

— Да что случилось?

— Вы же знаете, как бывает с ранеными, когда они в состоянии равновесия: процесс вдруг может пойти в ту или другую сторону, — сержант поднял кверху руки, поудобнее натянул шлем, на его морщинистом лице усталые глаза были налиты кровью. — Прошу вас, мадам, только тихо. Скоро уже начнется суматоха. Какое бы у вас ни было дело, оставьте его для того, кто придет на место герцога. Его милость герцог сейчас на смертном ложе.

— Это правда, — сказала Флора, вернувшись в комнату на верхнем этаже башни.

Не замечая Ансельма и Анжелотти, она перешла комнату, подошла к очагу и заговорила прямо с Аш, потом рухнула кучей у очага, протянув руки к пламени.

— Мне удалось добраться до дверей его комнаты. Там остался один из его врачей: немец. Карл Бургундский умирает. Началось это два часа назад, с лихорадки и потения. Он потерял сознание. Кажется, он несколько дней не мочился и не испражнялся. И тело уже завоняло. Он даже не способен услышать молитвы. note 45

Стоящая Аш глядела сверху вниз на отрядного хирурга:

— И как долго, Флориан?

— Пока умрет? Он невезучий мужик, — в глазах Флоры отражался огонь очага. Она смотрела в пламя. — Сегодня, завтра; самое позднее — послезавтра. При сильной боли.

— Девочка, — сказал Роберт Ансельм, — если бы он был одним из твоих, ты бы уже была там сейчас и предоставила бы ему кинжал для удара милосердия. note 46

Тревожное настроение охватило все этажи башни, от поваров и пажей при кухнях, до войск и до стражников у двери в комнату Аш. Зная, что хирурга подслушивают, Аш не пыталась заставить ее молчать. «Если встанет проблема с боевым духом войск, пусть ничего не будет втихаря, пусть я все сама увижу».

— Ну, мы вляпались, — заметил Роберт Ансельм. — Не будет второй попытки взять Карфаген. И сами увидите, как рухнет эта хреновая осада!

Тяжелой походкой он ходил по комнате, бренча своим полным доспехом. За узкими щелями окон эхом отдавались звуки ночной бомбардировки; машины-големы, не нуждающиеся ни в сне, ни в отдыхе, бросали снаряды, непрерывно кроша стены Дижона. Она заметила, как Роберт вздрогнул при очередном взрыве — совсем близком.

— Что будет, когда герцог умрет? Что смогут сделать эти Дикие Машины?

— Вот мы и выясним, — от двери в свете пламени очага шел Антонио Анжелотти. — Мадонна, отец Пастон говорит, что готов начать службу вечерни.

— Я на заутреню пойду note 47, — раздраженно отмахнулась Аш. — Мы не будем просто так сидеть тут. Если там это «дитя Гундобада»… Если Дикие Машины говорят, что Фарис может совершить чудо, вроде того, что совершил Гундобад, — превратил Африку в пустыню, вы собираетесь тут сидеть и ждать, чтобы убедиться, правы ли они?

Пушкарь прошел к очагу, опустился на корточки рядом с Флорой, одна золотая голова рядом с другой. У Анжелотти был вид человека, сознающего, что как только закончится бомбардировка, ему надо быть готовым отражать следующую за ней атаку. Время от времени он для проверки сгибал ее и разгибал свою хорошо забинтованную, в зашитой повязке руку.

— А что нам остается, мадонна, если не ждать? Сделать вылазку и попробовать убить ее в бою?

Все ненадолго замолчали. Анжелотти повернул голову набок. Она увидела по его лицу, что и он услышал — визиготские пушки перестали вести стрельбу.

— Он обещал нам организовать еще один набег на Карфаген. Я на это рассчитывала. — Аш говорила, одновременно делая расчеты в уме. — Если он умрет — у нас нет шансов. Итак: мы не отправимся туда за каменным големом. Один есть у нас выход. Анжели прав: мы добываем Фарис. А потом — наплевать, что там запланировали Дикие Машины — для чего они ее выращивали, и вся эта чушь. Мертвый есть мертвый. Когда ты умер, ты уже никаких чудес не совершишь.

Ухмыляющийся Роберт Ансельм качал головой:

— Да ты спятила. Она же там, в самом центре этой хреновой армии! — и, помолчав, добавил: — Какой у тебя план?

Проходя мимо Роберта к столу на козлах, чтобы изучить планы, она потрепала его по плечу и в свете свечи стала рассматривать карты и расчеты, нарисованные тонкими, как паутина, линиями.

— План? Кто говорил что-нибудь о плане? Чертовски хорошая мысль — составить план…

Сквозь густой смех Ансельма и не такое бурное выражение восторга Анжелотти, Аш услышала на лестнице какой-то шум. Гулко звучали чьи-то голоса. Инстинктивно она сразу же встала плечом к плечу с Ансельмом и Анжелотти, проверяя взглядом, в безопасности ли Флора позади них; все трое обратились лицом к входу в комнату, взявшись за эфесы мечей.

Спотыкаясь, вбежал Рикард, на пороге упал на колени. И уронил то, что нес в обеих руках.

На пол шлепнулся узел — что-то в одеяле, раздалось приглушенное бренчание.

— Какого хрена?.. — начала Аш.

Черноволосый оруженосец, не вставая с колен, развернул узел.

В колеблющемся свете они увидели массу гнутых металлических предметов, с полоской из сияющего металла по краям. На лице Флоры, уставившейся на это зрелище, Аш заметила смущение, а оба мужчины уже хохотали, изумленный Роберт Ансельм сопровождал смех веселым потоком непристойностей.

Аш подошла к развернувшемуся узлу. Наклонилась и подняла свою кирасу за заплечные лямки. Пустая кираса была обернута чехлом музыкального инструмента концертино, и ее створка защелкнулась, когда она подняла пустой доспех вверх; пластины набедренников качались на своих кожаных ремнях.

— Она вернула мне мой хренов доспех!

В одеяло были завернуты две целые металлические ноги, вместе с массой приспособлений для плечей: тут были наплечники, плечи и латный воротник. Латы для одной руки были тупые, незаточенные, свет отражался и расходился лучами от локтевой пластинки в форме бабочки. Аш положила на пол кирасу и подобрала с пола рукавицу, согнула ее, посмотрела, как металлические пластинки складываются одна за другой. Заметила несколько новых пятнышек ржавчины и несколько царапин.

Недоверчиво Аш сказала:

— Дерьмо! Наверняка не может пережить, что мы стену удержали! Если меня думает подкупить… Неужели еще ждет, что мы предадим Дижон? Откроем ей ворота?

Частью мозга она лихорадочно размышляла: «Что бы это значило?», при этом могла только поглаживать металл, обследовать швы — не разошлись ли, вспоминала каждое поле битвы, на котором заработала денег, чтобы сказать оружейнику: «Сделайте мне это или то».

— И почему сейчас? Если она предпочитает прямую атаку… Не услышала ли она… чего-то?

Аш повернула голову к Рикарду, увидела, как он невероятно горд.

— Угу, ладно. Лучше все это вычистить, сделаешь? Довести дело до конца.

— Есть, командир!

Под изогнутыми пластинами, с аккуратно подвернутым под эфес длинным поясом, лежал в своих ножнах одноручный меч, с головкой эфеса в виде колеса. На кожаной рукоятке еще темные следы ее собственного пота.

— Сукина дочь, — Аш все ощупывала рукавицу. Она присела на корточки, трогая холодный металл: меч, нагрудник, наспинник, шлем с забралом; проверяла кожаные ремни и пряжки; как будто только наощупь могла убедиться в реальности. — Прислала назад мой меч и доспех…

«И это наверняка не по совету Карфагена — потому что, если Годфри не врет, то она не говорит через каменного голема!»

Рикард опять опустился на пятки и утер мокрый нос.

— И прислала сообщение, — он выждал, немного важничая, пока Аш обратит все свое внимание только на него.

— Сообщение от Фарис?

— Ага. Мне пересказал ее посланец. Командир, она говорит, что хочет повидаться с тобой. Она говорит, что даст тебе перемирие, если ты выйдешь на заре к лагерю с северной стороны.

— Перемирие! — хрипло загоготал Роберт Ансельм.

— Завтра утром, командир, — Рикард и сам говорил скептическим тоном. — Так она говорит.

— Да что ты, клянусь Богом! — Аш выпрямилась, все еще держа в руке рукавицу. Задумчиво смотрела на пластинки, покрывающие костяшки пальцев. — Флориан, ты сказала, что герцог может скончаться даже сегодня вечером?

Из-за ее спины хирург сказала:

— Да в любую секунду. Я не удивлюсь, если сейчас зазвучит похоронный звон, если до этого дойдет.

— Значит, тут и обсуждать нечего, — Аш обернулась к своей оперативной группе. — И нечего тут болтать о демократии. Рикард, отправь пажа, пусть разыщет посланца. Роберт, приготовь мне эскорт на утро — мне нужны такие, кто не начнет палить без разбора. Ты принимаешь командование, пока я не вернусь в город.

— Есть, — сказал Роберт Ансельм.

Флора дель Гиз открыла рот, закрыла его, минуту рассматривала лицо Аш и вдруг выпалила:

— Если вернешься!

— Я пойду с тобой, мадонна! — гибким движением поднялся Антонио Анжелотти. — Людмила обгорела, но ходить может; она примет командование над пушкарями, Я могу тебе пригодиться. Я знаю магию их. ученых. Я могу увидеть то, чего ты не заметишь.

— Согласна, — Аш потерла рукавицу тыльной стороной ладони. — Рикард, снаряди-ка меня. Просто потренироваться к завтрашнему утру…

— Да ведь тебя, — сказал Роберт Ансельм, — остановят у городской стены. Представляешь, капитан наемников идет на свидание с врагом, как только узнал, что герцог умирает. Им может не понравиться.

— Значит, возьму письменный пропуск у Оливье де Ла Марша. Я все-таки герой Карфагена! Он знает, что герцог Карл мне доверяет. И что важнее — он знает, что я не оставлю свое ценное движимое имущество — то есть вас! — если не собираюсь возвращаться. А если визиготы окажутся предателями, можешь разработать с ним план вылазки и спасения.

— Если? — Флора сплюнула. — Женщина, собери остатки разума в этой своей ехидной головке! Как только ты окажешься по ту сторону стены, она тебя убьет!

— Наверное, поэтому я лезу в дерьмо, — сухо отреагировала Аш, и увидела складки в уголках губ Флоры, когда та неохотно улыбнулась.

Когда Аш начала снимать с себя халат, а Рикард — вытаскивать дубового сундука ее боевой камзол и рейтузы, она тихо сказала:

— Роберт, Флориан, Анжели. Помните — ситуация изменилась со смертью Карла. Не теряйте из виду нашу цель. Мы здесь не для того, чтобы защищать Дижон. Мы здесь не для того, чтобы драться с визиготами. Мы здесь, чтобы выжить — и поскольку мы не можем удрать отсюда, теперь это значит — мы здесь, чтобы остановить Фарис.

— Понял, — остро взглянул на нее Роберт Ансельм.

— Мы не должны втягиваться в драки до такой степени, чтобы забыть свою цель.

Флора дель Гиз наклонилась и неуклюже подняла вверх кирасу. Рикард бросился к ней — помочь удержать и сразу развернуть створки на шарнирах, Аш собиралась тут же натянуть ее на себя; и тут Флора сказала:

— Ты ее завтра убьешь?

— У них же перемирие! — запротестовал Рикард, потрясенный ее словами.

Аш с угрюмым удовольствием предложила:

— Не будем говорить о моральной стороне. Фарис просто не даст мне этой возможности, по крайней мере, завтра. Может, если я организую продолжение переговоров, на второй встрече… — она перехватила взгляд мальчика. — Очевидно, наконец и она поняла, что мы не закончили разговор. У меня может возникнуть возможность получше, когда ее стража… тяни вниз… уфф!

Привычные движения рук наверх — и кираса защелкнулась, плотно облегая ее стан. Рикард плотно затянул ремешки на правом боку.

— Ты не забыла бы… — Флора, стоя рядом с Аш, дотронулась до ее щеки, глаза ее блестели, — вот ты говоришь «остановить ее» — что ты имеешь в виду? Я пять лет наблюдаю, как ты убиваешь людей. Ведь это — твоя сестра.

— Все я помню, — ответила Аш. — Роберт? Зови сюда Дигори и Ричарда Фавершэма. И всех командиров копьеносцев, и их сержантов, и всех остальных из оперативной группы. Сейчас и сюда.

— Ну и как это тебе кажется, командир? — спросил Рочестер.

— Дерьмо! Спасибо!

Аш бросила взгляд через заваленный картами стол на Дигори Пастона, на его изжеванное гусиное перо и чернила из дубовых чернильных орешков, которыми он перемазал и руки, и сухощавое лицо.

— Постой, Том… Отец, повторите еще раз…

Дигори Пастон поднес свою исписанную страницу под углом к свече, с некоторым трудом читая в золотом свете:

— «Таким образом, пятнадцать легионов были задействованы на первом этапе…»

Слово за слово с запинками повторяя за ним фразу за фразой, Аш проговорила:

— «Пятнадцать легионов, задействованных на первом этапе…»

— Да.

Прозвучал мягкий голос. Она встряхнула головой, как будто ее беспокоила муха, ее стриженые волосы разлетелись в стороны.

— «С десятью оставшимися, развернутыми теперь, как я сказала…»

— «…десять оставшихся, развернутых, как…»

Голос Годфри, звучащий у нее в голове, не усталый, — по сути дела, теперь у него есть способность не уставать, какая всегда была у военной машины, а говорить, когда любой человек уже падает от изнеможения.

Ее же голос скрежещет, после того как она поорала на стенах Дижона. После столь долгого диктования надсадила горло, голос стал каркающий. «…Отчет составлен сего праздничного дня святого Бенигнуса». note 48

— Да.

— Вот, командир.

Ома приняла от Рикарда деревянную чашу с вином (по общему признанию, кислым) и осушила его.

— Спасибо.

— Остальные подходят, командир, — и повернулся, поднося вино Рочестеру.

Аш потянулась, под асимметричными стальными пластинами кожей ощущая натяжение каждого кожаного ремня на одежде, за три месяца это ощущение подзабылось. Створки ее доспехов были подогнаны по ней, при движении грохотали набедренники. Тяжесть вполне переносима, но оказалось, что она почти забыла, как дышать, когда так плотно обтянута металлическим каркасом. Тепло очень кстати.

— Годфри — Дикие Машины?

— Ничего.

— Дерьмо. Ни хрена себе, может, с их точки зрения не имеет значения, что я что-то знаю? Нет: этого просто не может быть!

Дигори Пастон разогнулся от своей рукописи, бросил на нее искоса взгляд — глаза его были обведены темными кругами. Выпрямился на своем составном табурете, готовясь читать, и молчал. Облизал губы.

— Ладно, пока хватит, — Аш положила ладони на стол в виде козел и всей тяжестью тела оперлась на руки.

Стоя так, мгновенно почувствовала усталость, но остальные командиры и сержанты уже входили в дверь. Их голосов не заглушал шум ветра, сотрясающего деревянные ставни, и доносящийся с улицы, из темноты, беспорядочный грохот бомбардировок.

— Дерьмо. Опять сегодня ночью посплю не больше двух часов!

— Ты еще молода, — ухмылялся Роберт Ансельм, в дымном свете тонких восковых свечей смахивавший на демона. — Ты вполне перенесешь. Подумай о нас, бедных стариках. Верно, Раймон?

Беловолосый осадный инженер кивнул в знак согласия; он шел рядом с подмастерьем Джона Стура — теперь выдвинутым в главные оружейники, за ним Эвен Хью и Герен аб Морган держались рядом и втихаря беседовали; а уже за ними с трудом шла Людмила Ростовная, ее дочерна опаленные волосы еще не были обрезаны, но тело и плечо были обмотаны толстыми льняными повязками и намазаны жиром.

— Командир, ты говорила со своей старой машиной? — сипло спросила Людмила. — Ты вроде не хотела, чтобы она знала, где ты находишься?

— Сейчас уже поздновато беспокоиться об этом… — с сожалением улыбнулась ей Аш. — Крысоголовые уже сказали Карфагену, что я тут.

Пришло около сорока мужчин и женщин, и унылая верхняя комната в каменных стенах оказалась переполненной. Зато от множества тел стало приятно тепло. Аш неустанно ходила вокруг стола на козлах, за которым в окружении кип бумаг сидели Дигори Пастон и Ричард Фавершэм.

— Итак, тут у нас кое-какие… сведения о развертывании войск визиготов в христианском мире. Должна сказать, что нас это не обрадует. Как мы и думали, у них все прочно сшито — правда, есть кое-какие интересные исключения, — задумчиво добавила она, раздвинув священников и расстилая набросанную тонкими, как паутина, линиями карту христианского мира, а бойцы столпились за ее спиной.

— Например, тут видно, как мы добирались сюда из Марселя… Когда они высадились в первый раз, Фарис три легиона ввела прямо в Марсель — но в итоге они с боями дошли до Лиона и оттуда — до Оксона. Я полагаю, что на побережье мы избежали встречи с гарнизоном Легиона XXIX Картенна… Они понесли большие потери. У нее стоят остатки полков: Легион VIII Тингис и Х Сабрата в Авиньоне и Лионе, вот и все; но практически никто не стоит в Лангедоке.

— Тогда понятно, — предположил Генри Брант, — почему мы смогли найти провиант: там не было и половины того количества вражеских интендантов, которое я ожидал встретить.

— Охренеть, до чего нам повезло.

— Ну еще бы, командир, — пьяным голосом бросил Питер Тиррел, одной рукой обхватив плечи Жан-Жакоба Кловетта, — Аш подумала: «Наверное, только что впервые встретил наконец своего друга-арбалетчика после возвращения из Карфагена». Озадаченно он поднял глаза от карт. — Ты довела нас сюда. Просто везуха!

— Не стоит благодарности, Тиррел! Если бы я привела нас вот сюда, куда хотели идти капитаны из Венеции, — Аш ткнула в восточный берег Италии, — мы бы уже наслаждались гостеприимством двух свежих легионов, которые там охраняют побережье Далмации!

Тиррел ухмыльнулся. Антонио Анжелотти придавил деревянными тарелками и ножами заворачивающиеся края своей карты христианского мира и пробормотал:

— Я подсчитываю их так: пятнадцать карфагенских легионов в первое вторжение, еще десять для подкрепления таких портов, как Пескара, мадонна, — и еще пять в резерве. Возможно, скажем, сто восемьдесят тысяч войск.

В наступившем молчании Роберт Ансельм тихо присвистнул.

Томас Рочестер потыкал в карту Анжелотти и в грубые рисунки, разложенные рядом с картой Дигори Пастоном и Ричардом Фавершэмом:

— Этот так они развернуты? Насколько свежи эти сведения, командир?

— На начало этого месяца. Это самая последняя общая оперативная сводка, note 49 отправленная Фарис в Карфаген. Какие-то из ее данных неизбежно устарели — учтите, они пересылались через зону Вечного Сумрака, особенно это касается легионов в странах Германии и в северной Франции… Но то, что у нас есть…

Аш замолчала, набрала в грудь воздуху; сделала два-три шага в обе стороны, в свете раскаленного очага. По указанию Рикарда лохматый паж сидел на корточках перед очагом и следил, чтобы угольки не выпадали на деревянный пол. Когда она проходила мимо него, его глаза отразили серебро ее доспехов, наголенники, не совсем соответствующие ее мышцам икр; естественно, в последние педели она слишком много ходила, мало ездила верхом; и набедренники, по этой же причине немного поджимающие мышцы бедер; но в целом (и это отразилось в глазах мальчика) доспех сидел на ней как влитой. Как часть ее существа.

— Значит, что у нас есть, — она обернулась лицом к собравшимся, — это сведения о том, что произошло во время первоначального развертывания сил вторжения, и что произошло на втором этапе: пополнение и передислокация свежих войск. Мы знаем, где мы сейчас.

Саймон Тиддер, назначенный сержантом, угловатое лицо которого, только что избавившееся от подростковой пухлости, уже обросло щетиной, пискнул:

— Командир, мы знаем, где мы сейчас. В глубокой жо-о-о… — и покраснел от смены регистра голоса.

— Верно говоришь! — проходя мимо него, Аш хлопнула его по плечу. — Но сейчас мы знаем все подробности!

В комнате стоял сильный запах лошадиного дерьма, что неизбежно, когда собираются рыцари. Несмотря на недосып, на лицах почти всех наблюдавших за ней столпившихся вокруг стола людей или прислонившихся к плечам впереди стоящих было выражение агрессии, проницательности, взвинченности. Аш чувствовала, как глаза щиплет от запаха плесени на холодных каменных стенах, мочи, от дыма древесного угля. Она вытащила свой кинжал и швырнула его в центр карты.

— Вот, — сказала она, — это была их главная линия удара. Войти в Марсель и в Геную — где нам повезло с ними встретиться…

— Повезло, хрен мне в жопу! — загрохотал Джон Прайс.

— Что ты делаешь со своей жопой, исключительно твое личное дело, — пробормотал Антонио Анжелотти.

Аш злобно взглянула на невинное выражение лица пушечного мастера:

— Ладно. Значит, главные силы, под командованием Фарис, высаживались в двух местах: одно я уже назвала — в Марселе, и семь добавочных легионов в Генуе.

Людмила, двигаясь как деревянная, наклонилась из-за спины своего сержанта Катерины Хаммель и изучала рисунок Пастона.

— Агнес была права, значит, командир? Тридцать тысяч человек?

— Угу, — Аш провела пальцем через всю карту. — Три легиона Фарис отправила для захвата Милана, Флоренции и Италии, а свои четыре повела через перевал Готард в Швейцарию. Насколько я понимаю, она вдребезги разбила швейцарцев где-то около озера Люцерн, через несколько дней, а дальше двинулась в Базель. С этого момента, когда Германия сдалась, она пошла на запад, встретилась с другими легионами, совершившими марш-бросок на север из Лиона, и переправилась через южную границу Бургундии.

— Охренеть, командир, ни за что не поверю, что под Оксоном нам противостояли семь легионов!

— Именно так, но, похоже, разведчики с цифрами что-то облажались. Еще по пути в Оксон крысоголовые понесли большие потери. Когда мы встретились с ними, мы их действительно превосходили числом.

— И что бы нам их не уделать, — прорычала Катерина Хаммель.

— Ну, не уделали…

— Хреновые педерасты бургундские! — договорил Джон Прайс.

— Хреновые боевые големы! Мы же удерживали свою позицию! — сказал один из оставшихся фламандских наемников, Генри ван Вин, сильно дыша винным перегаром. Из-за его спины выглядывали сержанты и с энтузиазмом кивали в знак согласия.

— Видела бы ты нас, командир! — выпалил Адриан Кампин. Огромный сержант-фламандец поискал глазами, по чему бы врезать, и бухнул сжатым кулаком по столу. — Жаль, что тебя не было! Было охренеть до чего жарко, но они нас не сдвинули все же!

— Мы тебе не какой-нибудь сукин сын ван Мандер, — сказал стоявший рядом командир копьеносцев — Биллем Верхект, тоже фламандец, оставшийся в отряде Льва Лазоревого. Его бледное лицо в свете огня и свечей обросло щетиной и было покрыто застарелыми шрамами, местами было черным от засохших корок крови.

— Мы — Лев, а он — нет, — оживленно объяснила Аш. — Значит, смотрите: насколько я сумела вывести из отчетов Фарис о потерях, легионы, пришедшие сюда из Марселя, потеряли сорок процентов своих людей в сражениях с лордами южной Франции, а легионы, которые она привела из Генуи, потеряли пятьдесят процентов своих солдат в войне с Швейцарией. Большинство их легионов сейчас слились. То же самое можно сказать и о Лангедоке. Те легионы, которые дерутся во Франции, берут пленных; в Германии в основном — нет…

— Пятьдесят процентов? — заморгал Томас Рочестер.

— Я сказала бы так: тогда, под Оксоном, у нее в общей сложности было всего не более пятнадцати тысяч человек. А потери в живой силе там составили еще двадцать пять процентов — и наши в том числе, — Аш покачала головой. — Ей-то наплевать, сколько у нее гибнет народу… Сейчас тут стоят полтора легиона, это Легион XIV Утики, тоже облажались, и остатки XX Солунто и XXI Селинунте с огрызками VI Лептис Парвы. Почти семь тысяч человек. Прайс, передай своим ребятам-разведчикам — их данные абсолютно точные.

Почти все бойцы заухмылялись. Джон Прайс только буркнул что-то в знак того, что понял.

— Ну а кроме того… развернуты войска во Франции, и гарнизон Легион XVII Ликсус на Сицилии удерживает морскую базу и подходы ко всей западной части Средиземного моря, прилегающего к Карфагену. Их-то она не сдвинет с места. Такова была ситуация к середине августа. А вторая волна их армий явилась сразу после того, как сдались король Фридрих и король Луи. Один дополнительный легион послали в среднюю Италию, так что аббат Мутари мог посадить свою задницу на Пустой Трон, — это Легион XVI Элисса.

— Эти-то — твердые орешки, командир, — подсказал Джованни Петро. — Я раньше с ними имел дело, в Александрии. Аш кивнула, соглашаясь:

— Еще два легиона в Северной Италии, возле Венеции, и Пескары, ждут турков и турецкого флота. Еще два — для подкрепления Базеля и Инсбрука: по-моему, это они и пригвоздили кантоны. И еще два для сохранения порядка в Святой Римской империи — один стоит в Аахене, с Даниэлем де Кесадой, но другому отдан приказ отправиться в Вену, сейчас, наверное, он уже там. И еще три легиона были отправлены для подкрепления Фарис.

— Что за дерьмо. Неужели три? — усомнился Роберт Ансельм.

Аш порылась в бумагах, положила наконец один лист перед Рикардом, и он ей вполголоса прочитал: «…V Алалия, IX Химера и XXIII Русукурру. Она приказала их направить в обход Дижона, с боями пройти через Лоррен, взять Фландрию. Они сейчас в районе Антверпена — Гента; это как раз те, из которых, как мы рассчитываем, армия Маргариты Бургундской сейчас делает отбивную».

Антонио Анжелотти поцеловал свою медаль Святой Барбары.

— Господь оказал нам такую милость. Интересно, много ли у них пушек?

— Тут у Рикарда есть список артиллерии…— Аш поднялась от карты, выпрямилась. — Их общие потери в первой волне крестового похода составляют почти семь легионов. Из общего числа в тридцать. Это меньше двадцати пяти процентов, — произнесла она ровным тоном военной машины, — то есть допустимая потеря. Проблема у нее сейчас вот в чем: ценой гибели своих людей как можно скорее захватить Дижон…

— А посмотри-ка сюда, — Анжелотти, листавший бумаги не менее быстро, чем отец Фавершэм и отец Пастон, ткнул пальцем в карту и не глядя потащил его к Карфагену. — У Гелимера в Карфагене еще два легиона, но в его планы не входит бросить их на турецкий флот, еще свеженький, даже если они удержали Сицилию и западную часть Средиземного.

Аш отодвинулась и пропустила к картам Роберта Ансельма, он наклонился над столом, бессознательно почесал красную сыпь — укусы блох и провел толстым пальцем с въевшейся грязью вдоль берега Северной Африки.

— Египет — вот шило в жопе Гелимера, — буркнул он. — Посмотри сюда! У него в Египте целых три легиона — свежих, и он не может их оттуда вывести. Иначе турки переберутся через пустыню Синай быстрее, чем ты произнесешь «мать-перемать!». Но они до хрена нужны ему в Европе, потому что, если все, как ты говоришь, то он распространился широко и довольно тонким слоем… Он даже не может прислать пополнение в южную Францию.

— Не кипятись, — заметил Анжелотти. — В данный момент Фарис считает, что может позволить себе держать три легиона во Фландрии. Она всегда имеет возможность вызвать их сюда, на юг. Брось-ка три легиона против этого города, и ахнуть не успеешь, как он падет.

— Вполне вероятно. Ей придется перестать пользоваться портами Франции и Саксонии для подвоза провианта. Попытается перестроить снабжение при помощи речных судов.

— Зависит от того, замерзнут ли Рейн и Дунай…

— Вот и объяснение, почему они не могут уйти из Египта; когда Иберия окажется под Вечным Сумраком, откуда же им брать зерно…

Аш бесцеремонно прервала их:

— И что характерно — ни следа короля Луи или его дворян. И даже курфюрсты приняли и поддержали капитуляцию императора германских земель. Я думаю, что это же происходит в Венеции, во Флоренции и в Милане со Швейцарией. Они не осмеливаются шевельнуться — и не знают, что визиготы растянулись на большие расстояния.

Ансельм, Анжелотти и Рочестер обменялись взглядами. Герен аб Морган отшвырнул листок бумаги, который старался расшифровать, с отвращением глядя на Ричарда Фавершэма:

— Слишком много писарей в этом деле! Прошу прощения, святой отец. Командир, откуда ты знаешь, что демонический голос наболтал тебе правду про все это? Откуда нам знать, может, у них припрятано еще несколько легионов?

К ней повернулись еще несколько лиц — старые сержанты Герена, из людей Людмилы: Саварик и Фольке, Бирис, Гильельма и Альенор, Джон Баррен из группы Джона Прайса. Генри Раттан прервал свой тихий разговор с Джованни Петро.

— Это был не демонический голос, — объяснила Аш, — на этот раз был отец Годфри.

На минуту она усомнилась: надо ли объяснять все, расследовать слухи, распространившиеся в отряде за последние сорок восемь часов, вернуться опять к воспоминаниям о потрясении, испытанном в Карфагене? Двое-трое человек перекрестились; многие другие прикоснулись губами к своим крестам или образкам святых.

— А-а, тогда хорошо, — ухмыльнулся Жан-Жакоб Кловетт, обнажая желтые и черные зубы. — Отец Годфри всегда проводил службы чертовски умно. Не думаю, что что-то изменилось, пусть он и мертв.

В комнате послышались смешки; Генри ван Вин что-то пробормотал Тиррелу, тот ущипнул его за руку и весело сказал: «Сукин сын!». Джон Прайс и Жан Бертран привычным жестом погладили ладонью винный бурдюк с пробкой и отпили из него.

Томас Рочестер поднял вверх целую пачку наглядных изображений.

— Командир, мы дадим эти сведения бургундцам?

— Я поручила Дигори сделать копию для сэра де Ла Марша. Наш договор еще действует… — и стала ждать, обводя глазами немытые изборожденные морщинами лица, не скажет ли кто-нибудь: «Опять как в первый раз».

— Мы удержали ихнюю хреновую северную стену! — снова забрюзжал Кампин. — Командир, я стольких потерял под греческим огнем. Ты подумай, а эти бургундские педерасты…

— Я знаю, ты считаешь, что пока ты с нами, нам не выбраться отсюда, да, командир, но как же нам тогда добираться до Англии? — Эвен Хью наклонился над столом, изучая рисунок карты, и лица его было не видно. — Они не станут вводить эти северные легионы через Канал, пока герцогиня Маргарита ведет боевые действия. Скажем, мы не пойдем ни на север, ни на восток, допустим, мы вернемся на запад и оттуда — в земли короля Луи? Может быть, в Кале?

— Под Вечный Сумрак? А есть нам надо? — Аш ткнула пальцем в карту. — Даже если бы мы попытались… сначала, тогда, в июле, Фарис высадила тут три легиона, в Сен-Назаре; и они двинулись вверх по долине Луары. Их Легионы II Оза и XVIII Русикейд занимают Париж. Нам не дойти до Кале, если они захотят остановить нас… А насчет дальнего Запада, здесь, в Байонне, сидит Легион IV Гирба, они его или отправят кораблями на западное побережье территорий французского короля, или вернут в Иберию, если там начнутся волнения, — они не ожидали, что Вечный Сумрак покроет половину Иберии, и все их снабжение полетело к черту. Вот этот легион она могла бы перевести на восток.

— А перевела?

— Иисус! Ну, Эвен, откуда мне знать! Она докладывает в Карфаген каждый хренов день! — Аш перевела дух. — Годфри пересказал мне все ее оперативные сводки за прошлые три недели. Я не думаю, что она вызвала сюда Легион IV Гирба, — она помолчала, разминаясь в своем миланском доспехе, все еще не очень удобном; бессознательно приспосабливая мышцы и вновь привыкая сохранять в нем равновесие. Потому что до утра осталось всего несколько часов. И наконец заговорила снова: — Вряд ли она его переведет. Ведь встают гигантские проблемы снабжения. Но… допустим, у нее хватило глупости послать им приказ и не доложить об этом в Карфаген, — тогда мы и не узнаем.

— Значит, если мы двинемся на запад, мы встретим легионы, — Герен аб Морган уже открыто растолкал толпу, встал около Эвена Хью и спросил: — А что, если мы пойдем назад, на юг, командир? К Марселю? Я знаю, это был ад, но мы могли бы достать корабль, выбраться в Средиземное, отплыть на западное побережье Иберии…

— Боже спаси и сохрани! Нет, Герен! Если ты думаешь, что я протопаю пять сотен лье, ради того, чтобы смотреть, как ты блюешь через борт корабля…

Взрыв хохота. Саймон Тиддер, протолкавшись поближе к Рикарду, догоготался до визга и снова начал фыркать и похрюкивать:

— Если мы не собираемся пробиваться отсюда в Англию, командир, на черта нам это перемирие?

Аш посмотрела на него довольно официально:

— Почему бы не начать с нанесения поражения противнику!

— Но, командир…

— Тиддер! Они бросают в нас камни не для своего удовольствия! У нас подписан договор с Бургундией; все эти типы там — враги. Пусть об этих легионах у тебя голова не болит. У них одно достоинство: что Фарис сидит среди них в полной безопасности…

— Парень, нам же нужна поддержка! — вздохнул Адриан Кампин.

— Ну как же, может, мы попросим турков о помощи, — Флориан, которая до сих пор молча проверяла состояние ожогов Людмилы, перевязку Анжелотти и разнообразные мелкие ранения других рыцарей и сержантов, хлопнула по столу грязной рукой. — Что там за ситуация на востоке?

— Если отец Годфри прав, то ничего хорошего, — Ансельм сверился с картой и примечаниями. — Она пытается удержать германцев парочкой легионов.

— Так, может быть?..

— Если бы у нас были яйца — мы могли бы сделать себе яйца с ветчиной, — но это если бы у нас была ветчина.

Герен аб Морган запыхтел:

— Никогда не думал, что скажу такое, но Англия кажется мне все лучше…

Катерина Хаммель, после ранения в Карфагене все еще ходящая не сгибаясь, посмотрела через всю комнату на Людмилу Ростовную:

— А как там у вас, Люд? Мы могли бы рискнуть и пойти в русские земли. Как, устроились бы мы в Санкт-Петербурге? Есть там добрые войны?

— Не просыхают от войн, — насупилась командир стрелков. — Да для меня там холод слишком собачий. Почему я оказалась здесь, как ты думаешь?

— Сейчас холод повсюду…

— Угу. Все от этой сучки крысоголовых. Какого хрена она принесла с собой свою вшивую погоду?

Аш не вмешивалась в дискуссию, делая вид, что изучает карту, на самом деле изучала карты лиц, рельефных в полутьме.

— В данный момент мы здесь, — наконец сказала она категорично. — Снабжая нашими сведениями, мы будем держать бургундцев в курсе последних событий. Прежде всего, это входит в условия нашего контракта.

«Дикие Машины не могут рассчитывать, что я уймусь — или они на это рассчитывают?»

— И второе — кто узнает, что они получили сведения от нас? — Аш широко улыбнулась. — В лучшем случае, это будет очередной слух, один из целого букета всякой чепухи — так ведь?

— Конечно, командир, — у Эвена Хью был вид вполне благочестивый. — Можешь полагаться на нас.

— После Базеля у нас репутация, что мы не соблюдаем контракты. Это сейчас имеет какое-то значение? — буркнул Морган.

— Да.

Морган отвел глаза. Но что важнее — она прямо взглянула на лица стоявших возле него мужчин — Камичи, Раймон, Саварик, — чтобы понять, поддерживает ли его кто-нибудь.

— Вот хреновина, нас уже считают клятвопреступниками, — ворчал Морган.

— Я с тобой сейчас спорить не буду. Но мы не такие. Мы профи.

— Прижмем бургундцев! Кому до них дело? — сказал уэльсец.

— Мадонна, он дело говорит, — сказал Анжелотти. И она с удивлением взглянула на него. Он продолжал: — Прижать бургундцев, почему нет? Почему именно мы берем на себя ответственность убить Фарис?

Ни взглядом, ни словом она не поблагодарила его и даже не признала уместности такого вопроса, заданного в самый нужный момент.

— Нам нужно подтверждение всех этих сведений, — сказала Аш, когда паж принес ей складной стул, и она уселась за стол-козлы. — Сейчас разберем все в деталях. Мне надо знать, кто-нибудь из вас воевал раньше против какого-то из этих легионов; что вы о них знаете; что там за командиры и все такое. Может, у кого есть какие-то соображения, предложения; Но сначала я отвечу на ваш вопрос.

— На который? — сунулся вперед Герен аб Морган.

— Вот на который — прижать бургундцев. Мы прекрасно можем также оставаться в этих стенах и разрабатывать способ убить мою сестру. Потому что — куда ты предлагаешь идти, Герен? Когда Дикие Машины уничтожат весь мир, нас не спасет то, что мы будем в Англии, в четырех сотнях миль от Дижона, ничуть не спасет.

6

Когда наконец закончилась возня с бесконечными сообщениями, Аш обнаружила, что долгая ноябрьская ночь почти подошла к концу: часы на городской башне Дижона уже три часа назад пробили восхваление, и вот-вот начнется заутреня. От бессонницы у нее в глазах как песок насыпан.

Большими шагами пробегая по холодным улицам Дижона, она ругала себя: «Давай, девочка, думай! Может, мне осталось немного времени. Что упущено?»

Тихо-тихо она прошептала:

— Где теперь находится главнокомандующий армией готов?

И в голове у нее прозвучал ответ военной машины, но голосом Годфри:

— Лагерь осады Дижона, северо-западный сектор, четыре часа после полуночи. Больше ответов не будет.

Значит, все же ничто не заглушило этого внутреннего голоса.

Почему же? Может, Дикие Машины не хотят испугать Фарис? Или дело в чем-то другом?

Они шли между приземистыми каменными домами, входы в которые лежали в глубокой тени, по грязным кривым улочкам. Откуда-то вынырнул и побежал рядом с ней писец де Ла Марша. Небо на востоке уже стало бледно-серым, предрассветным. Вдоль стен, у обитых железом дубовых дверей спали, скорчившись, мужчины и женщины, возле них укутанные дети. Кони и вьючные мулы ржали, привязанные возле конюшен, превращенных в убежища для беженцев.

— Мы все получили, — выдохнул писец. У пояса его болталась заткнутая пробкой бутыль с чернилами, шерстяной плащ был в чернильных пятнах — видно, пытался записывать на ходу. Лицо бледное от недосыпа. — Капитан, я доложу заместителю герцога, какова дислокация их сил…

— Скажите ему, вряд ли я смогу впредь предоставлять вам эти сведения. Особенно сейчас: они знают, что их сообщения перехватываются.

Пробежали еще через несколько улиц, и тут прозвенел церковный колокол. Все — Аш, писец, ее эскорт — разом остановились и прислушались. Аш вздохнула с облегчением: это был не медленный похоронный звон, а обычный призыв к мессе.

— Спаси, Господи, герцога, — пробормотал писец.

— Вернитесь с докладом к де Ла Маршу, — приказала Аш. И снова помчалась вперед, скользя сапогами по мерзлой грязи под ногами. За покосившимися зданиями ничего не было видно, кроме едва брезжущего света зари. Томас Рочестер протолкался в голову своей команды со смоляным факелом в руках. Полусонные рабы и простолюдины, пришедшие в город в поисках пристанища, расступались, давая им дорогу; кое-кто узнавал знамя, и Аш слышала, как в холодном воздухе не раз звучали слова «Герой Карфагена!».

— Ты уверена, что приняла правильное решение, командир? — спросил Томас Рочестер.

— Не болтай попусту, — прохрипела Аш, ей было не так просто выдерживать темп бега по улицам Дижона в еще непривычном полном доспехе. — Герцог при последнем издыхании, мы идем во вражеский лагерь, у нас предполагается перемирие, когда у готов есть все мыслимые и немыслимые причины кокнуть нас прямо на месте, — угу, конечно, Томас, решение принято блестящее!

— О-о. Отлично. Рад, что ты так сказала, командир. Иначе я начал бы беспокоиться — в норме ли у тебя психика.

— Ты можешь беспокоиться сколько тебе угодно, но бдительности-то не теряй, — сардонически отозвалась Аш. — И сам подумай: что им выгоднее — оставить «героя Карфагена» и побочную сестру Фарис в живых или нет?

Темноволосый англичанин, возглавлявший эскорт, беспечно ухмыльнулся:

— Ты можешь сама услышать, о чем она болтает наедине со своей военной машиной? Ставлю на кон все свои денежки, что они схватятся за арбалеты, как только мы окажемся в их поле зрения! Лично я бы, командир, не стал рисковать! Зачем считать их глупее меня?

— Это практически невозможно.

Томас Рочестер и идущие за ним заржали.

— Она меня не убьет. Пока. Надеюсь. Ни за что, пока я — единственный человек, кто, кроме нее, слышит Дикие Машины.

«Конечно, вполне возможно, что для нее это не имеет такого значения, как для меня».

Она поняла, что Рочестер знает, что сам он тоже подвергается смертельному риску; и его это беспокоит не больше, чем перед обычным сражением. Самое трудное на свете, подумала она, отдавать приказы, которые могут стать причиной смерти других.

— Фарис хочет переговорить со мной, — сказала Аш. — Так что посмотри на это дело со светлой стороны. Они, может, и не убьют нас, пока она не переговорит.

— Верные слова, командир, — заметил один из сержантов Рочестера — белокурый англичанин, несший ее личное знамя. — Можешь болтать с ней сколько твоей душе угодно!..

В своем доспехе, зашнурованном и застегнутом на все пряжки, она уже обрела привычное чувство неуязвимости. Она уже ощущала себя в нем так, будто никогда его и не теряла. Ножны она привязала к ноге кожаным ремнем, чтобы при необходимости вытащить его одной рукой; топорик ее нес один из людей Рочестера.

— Неплохой комплект, — она постучала костяшками пальцев по кирасе сержанта. Все двадцать человек Рочестера были в полном доспехе, одолжив недостающее у товарищей.

— Покажем крысоголовым, что и мы не лыком шиты, — буркнул сержант.

Идя среди мужчин в полном вооружении, все ростом выше ее, Аш испытывала иллюзорное чувство полной безопасности. Она улыбнулась про себя и покачала головой:

— Все упакованы в металл, и что из этого? Какой-нибудь засранец острым концом попадет тебе в спину… Ладно, ребята. Надеюсь, у всех белье кольчужное? note 50

— Мы вообще-то не рассчитываем поворачиваться к ним спинами! — фыркнул Рочестер.

Ожидание проходило в наэлектризованной атмосфере: несомненный риск всегда вызывает возбуждение. Аш поймала себя на том, что энергично шагает вперед, пересекая узкую площадь перед северными воротами для вылазок. От бряцания оружия черные крысы и один бездомный пес поспешно спаслись бегством в темноту.

— Годфри, говорила ли она опять с каменным големом?

На этот раз тихий голос Годфри Максимилиана прозвучал у нее в голове:

— Всего один раз. Она старается не слушать Карфаген: то, что они говорят военной машине, — это какое-то безумие. Она только спросила, обращалась ли к ней ты… где ты, что делают твои люди; готовится ли атака.

— Что она… ты… ей сказал?

— Только то, что должен, что могу знать из твоих же слов. Что ты на пути к ней. Об остальном не знаю ничего; ты не сообщала машине, сколько у тебя сил, не спрашивала совета, какую принять тактику.

— Угу, именно так я намерена поступать и впредь. Она говорила тихо, не сомневаясь, что ближайшие к ней солдаты сквозь бряцание доспехов и ножен услышат каждое ее слово.

— А Дикие Машины?

— Молчат. Возможно, в их интересах, чтобы она принимала их за сон, ошибку, выдумку.

Личное знамя Аш висело на своем полосатом шесте, холодный ветерок был недостаточно сильным, чтобы развернуть сине-золотое полотнище. Навстречу ей из ворот для вылазок вышли бургундские стражники со своими факелами, они ее узнали.

— Мадонна, — тут же из темноты возник Антонио Анжелотти, за его спиной слышался шум, свидетельствовавший о присутствии животных и конюхов. — Я коней достал.

Аш осмотрела скаковых лошадей: в основном все — неухоженные после долгой осады, все ребра можно пересчитать.

— Молодец, Анжели.

Пока Рочестер разбирался с паролями и отзывами, она молчала, скрестив руки, не сводя глаз с восточного неба. Над остроконечными крышами и над зубцами городской стены серые облака посветлели. Одно из ближайших зданий — Дом гильдий — еще дымилось, почерневшее и обугленное; на сигнал опасности в этот квартал набежало много бургундцев, и пожар был вовремя погашен. За ночь стало теплее — мороз сменился пронизывающе холодным дождем, но теперь снова подморозило.

— Слава Христу за плохую погоду!

— Было бы сейчас лето, — согласился Анжелотти, — нас бы давно сожгли, да еще эпидемия чумы разразилась бы.

— Годфри, нет ли последних сообщений — где она?

— Она не выходила на связь со мной с последней обедни.

— Но это глупо, согласен?

— При обычной войне, дитя, тебе не следовало бы соглашаться на встречу. За восемь лет, что я тебя знаю, ты была смелой, безрассудной и авантюрной; но не помню, чтобы ты когда-либо жертвовала чужими жизнями.

Еще один солдат Рочестера искоса взглянул на нее, и она ободряюще ухмыльнулась ему:

— Командир говорит со своими Голосами. Вот и все.

Молодой солдат побледнел под своим забралом, но понимающе кивнул.

— Да, командир. Командир, что они для нас приготовили? Чего нам ждать?

— А хрен их знает! Визиготов около десяти тысяч, следовало бы подумать… У них эти луки с обратным загибом. Вроде бы ничего особенного, но стреляют так же быстро, как арбалеты, хотя сила удара поменьше. Значит, наустники поднять, забрала опустить.

— Есть, командир!

— Теперь всем не так страшно, — вполголоса заметил Анжелотти. — Мадонна, их не столько оружие беспокоит. Подавляет сознание количества готов…

— Знаю.

Спазмы желудка перешли в отчетливую острую боль.

— Вот в чем проблема с доспехами, — задумчиво произнесла она. — Ты весь стянут и застегнут. И не посрать, когда приспичило…

— А-а — дизентерия. Извинение любого воина.

— Годфри! — с восторгом изумленно выпалила Аш.

— Дитя, ты забыла? Я восемь лет следовал за тобой по всем военным лагерям. Я обслуживал обоз. Я знаю, кто стирает после сражения. От прачек ничего не скроешь. Храбрость имеет бурый цвет испражнений.

— Для священника, Годфри, ты жутко противный мужик!

— Будь я еще человеком, я сейчас был бы рядом с тобой.

Ее буквально подбросило — на душе потеплело оттого, что друг рядом, но она ощутила более острую тоску по нему.

Она сказала:

— Я хочу прийти за тобой. Но сначала — дело, — и повысила голос: — Вперед!

Группа солдат въехала в тоннель — ворота под одной из часовых башен Дижона. Сержант Томаса Рочестера наклонился к ее уху и пробормотал, стараясь быть услышанным сквозь грохот доспехов:

— Что он сказал?

— Что сказал кто?

Англичанин смутился:

— Ну он. Твой голос. Святой Годфри. Будет нам в этом деле милость Господня?

— Да, — ответила Аш машинально и вполне убедительно, и мысленно повторила: «Святой Годфри!» — с благоговением и юмором. Наверное, неизбежная реакция народа…

— Перемещение войск, визиготский лагерь, центральный северный сектор?

— Никакого перемещения не замечено.

«А это значит — полный завал», — угрюмо думала Аш, слушая, как шлепают ее сапоги и эхо шагов отражается от сырых каменных стен тоннеля; сознанием же она прислушивалась, не возникнет ли внезапно в голове шепот древних, нечеловеческих голосов.

Конюхи Льва подвели коней: новым конем Аш был светло-желтый мерин, цвета между каштановым и гнедым; с почти незаметными точками; Оргайл вернулся к Ансельму. Она вскарабкалась в седло. Анжелотти подъехал к ней на своем тощем в белых носочках каштановом, стараясь не задевать свою раненую руку. Аш мельком заметила толстую льняную повязку, намотанную под ремнями его наручного доспеха и рукавом воинского камзола.

Впереди них бургундские солдаты рывком сдернули железные стержни с ворот и с неприличной спешкой вытолкали наружу ее вместе с эскортом. И сразу же захлопнули ворота за ними. Она подняла голову, когда они оказались на открытом воздухе, по из-за шлема и наустника она не могла повернуть голову так, чтобы увидеть верхнюю часть стен и убедиться, там ли бургундские стрелки и аркебузиры, как она надеялась.

В высоком седле она держалась абсолютно прямо, ноги были вытянуты почти вертикально. Она переместила вес тела вперед и поскакала в сером утреннем свете, спеша поскорее съехать с ненадежного откоса из-под стен. Один из пехотинцев, бежавший рядом с ней, что-то буркнув, ловким пинком отшвырнул с дороги кальтроп.

Она кинула взгляд на восток и увидела, что стены Дижона уже выступили из белого тумана, а крепостной ров под стенами войска противника на три четверти забросали вязанками хвороста. После рва земля была разворочена, а дальше между ней и главным лагерем визиготов были прорытые траншеи и ряды щитов-мантелетов.

— Ладно, вперед…

Как только выехали из ворот, сержант Рочестера тут же поднял личное знамя Аш.

— АШ!!!

Крик раздавался сверху, со стен: громкий хор голосов перешел в крики «Герой Карфагена!» и «Мадам капитан!» и закончился нестройными аплодисментами, очень громко прозвучавшими в тишине раннего утра. Она потянула поводья и всем телом отклонилась назад в седле, чтобы взглянуть наверх.

Со стен вопили: «Меченая! Меченая!»

Парапетная стенка была усеяна людьми. Они толпились в каждой амбразуре; карабкались на зубцы, подростки повисли на балках деревянных траверсов. Она подняла руку в рукавице, тусклой от ледяной росы. Приветственный шум стал громче: пронзительный, смелый, дерзкий; так неохотно, но доверчиво орут солдаты перед тем, как броситься врукопашную.

— Врежь этой суке под зад! — прокричали женским контральто.

— Ну вот, мадонна, получили совет доктора! — заметил ехавший рядом Антонио Анжелотти.

Аш помахала Флоре дель Гиз, крошечное личико которой было едва заметно на высокой стене. Вокруг Флоры толпились форменные куртки Льва, они составляли значительную часть толпы.

— Дольше ночи ничего не сохранить в секрете, — Аш развернула мерина. Ну, впрочем, и пусть. Может, им придется вытаскивать нас из этого огня.

Впереди них на восточном берегу реки в последних клубах тумана скрывались палаточные бараки визиготов и шалаши из мха. В слабом свете восходящего солнца заискрились капли воды на вантах палаток и поводьях привязанных коней. Морозный ветер хлопал пологом одной палатки, надувал ее холщовые бока.

Вдоль частокола стоял длинный черный ряд визиготских солдат. Издалека донеся тонкий крик.

«Да, — подумала Аш, — есть смелые, а есть глупые. Мы совершили глупость. Вряд ли нас отсюда выпустят живьем».

Она отвела назад одну шпору с колесиком, едва прикасаясь к боку мерина, который брел вперед тяжелыми шагами. «Да, — подумала она, — не боевой конь».

«Но нет, — решила Аш, морщась от первых лучей солнца. — Не такая уж глупость. Что я говорила Роберту? Не терять из виду главную цель. Я здесь не для того, чтобы воевать с армией визиготов».

И в ее раздвоенном сознании снова зазвучал шум голосов Диких Машин. Пока неотчетливо для человеческого восприятия.

«Интересно, она тоже его слышит?

Я даже готова не выбраться отсюда живой, если будет шанс ликвидировать Фарис.

Что я вообще знаю о сестрах?»

— Похоже, дело нечисто, командир, — тихо сказал Томас Рочестер.

— Ты мой приказ получил. Если на нас нападут и Фарис окажется рядом, убить ее. Будем думать, как выбираться, после того, как ее не станет. Если на нас нападут, а Фарис рядом не будет, отстреливаемся. Скачем к северо-западным воротам, они как раз за нами. Уходим с большим шумом и надеемся, что бургундцы придут на помощь. Ясно?

Она взглянула на англичанина, в прореху между забралом и наустником заметила настороженное выражение его небритого лица. От напряжения он хмурился: понял, что они могут погибнуть до конца утра. Тем не менее неожиданно развеселился.

— Ясно, командир.

— Но если это будет похоже на глупое самоубийство без нужных результатов — не нападаем, выжидаем.

К ней со своего седла обернулся Антонио Анжелотти и указал на что-то в утреннем тумане:

— Вон они.

Зазвенел долгий призыв горна: сигнал перемирия. Впереди, в пяти сотнях ярдов, взметнулись белые штандарты.

— Вперед, — сказала Аш.

Рочестер и эскорт сгруппировались и двинулись вперед.

Аш обратила внимание, как они окружили ее, всадники и пехота; не для защиты, а надменно, как бы демонстрируя, какой они умелый эскорт. Люди, не позволяющие себе проявить страх.

Она слегка покачивалась в седле в такт шагам мерина, проезжая между палатками, глядя сверху на визиготских солдат; теперь она была не та босая женщина, которую они держали в плену в Карфагене; не одиночка, бродившая по их лагерю; но капитан, в окружении отлично вооруженных бойцов, которая — худо ли, хорошо — несет ответственность за отправление их в бой на жизнь или на смерть.

Освещаемая лимонно-желтым светом ранней зари, Фарнс вышла на утоптанную землю. На ней был доспех, но не было шлема. С расстояния в пятьдесят ярдов выражение лица было не разобрать.

«Я могла бы ее убить. Если бы добралась до нее».

С обеих сторон проезда по лагерю выстроились отряды Легиона XIV Утики; солдаты в кольчугах и белых мантиях, влажных от утренней росы, в свете утра вспыхивали наконечники их копий, имеющие форму листа. Она прикинула: от двух до двух с половиной тысяч. Все глаз не спускают с нее и ее эскорта.

— Провались ты, — тихо сказала Аш. — Пусть провалится Карфаген!

И в голове тут же заговорил голос — одновременно и военной машины, и Годфри Максимилиана:

— Прежде чем совершать акт мщения, пойди и выкопай себе могилу.

Ее губы тронула улыбка. Но только внешне — внутри осталась напряженная, регулируемая ярость, которую проявлять нельзя.

— Да… Я никогда не могла понять, что ты хочешь этим сказать.

— Так и понимай — что никакое мщение не стоит такой злобы, такой ненависти. Пытаясь отомстить, сама можешь лишиться жизни.

Сидя в седле, она чувствовала, как раскачиваются ее бедра; одна ее рука — на створке доспеха, другая на животе. Ее всю трясет от холода, но она держит себя в руках. Вспомнился запах крови в холодной камере, такой же холодной, как сегодняшнее утро. Внезапно она ощутила, что в ножнах у нее острый как бритва клинок меча, ощутила его тяжесть своим бедром.

— Есть еще вариант твоей поговорки, — пробормотала она, — и смысл ее такой: только тогда можешь быть уверен, что осуществишь мщение, — когда уже считаешь себя трупом. Потому что побеждает тот нападающий, который не боится смерти. «Прежде чем мстить, пойди и выкопай свою могилу».

— Надо быть очень уверенным в своей правоте, дитя.

— О-о, я ни в чем не уверена. Поэтому мне и надо поговорить с этой женщиной.

Рядом с ней Анжелотти тихо проговорил:

— Ты им простила ребенка господина Фернандо? Караччи, Джон; те, кто умер в доме Леофрика, — да, они — жертвы войны, но ребенка-то можно ли простить?

— У него еще не было души. Изобель, с которой я жила в обозе, теряла двух из каждых трех, причем каждый год, как часы, — Аш огляделась, сощурившись: становилось все светлее, туман поднимался в небо. — Интересно, погиб ли Фернандо?

— Кто знает?

— А вот чего не прощу… — ей давно пора была задуматься. Она давно знала, что слышит машину. Христос Зеленый! Она просто слепо слушалась приказов, ни разу не задумалась, почему идет эта война?

Анжелотти улыбнулся загадочной спокойной улыбкой:

— Мадонна, когда ты отвязала меня от пушечной каретки под Миланом и сказала: «Вступай в мой отряд, я слышу, Лев предсказывает мне победы в войнах», я мог бы сказать ровно то же самое. Ты-то спросила ли когда-нибудь Льва, почему ведется та или иная война?

— Никогда я не спрашивала Льва, в каких сражениях мне участвовать, — прорычала Аш. — Я только спрашивала, как выиграть их, когда мы уже на поле. Это не его дело — находить мне работу!

Под шлемом виднелось бледное горло Анжелотти: он снял наустник; при ее словах он запрокинул голову назад и захохотал. Стоявшие вдоль их пути визиготы с любопытством уставились на них. На лицах эскорта Рочестера было написано: «Что с него взять, — пушкарь!»

— Мадонна Аш, ты самая лучшая женщина в мире! — Анжелотти посерьезнел, но глаза его светились искренней любовью. — И самая опасная. Слава Господу, что ты наш командир, Я вздрагиваю от мысли, что могло быть наоборот.

— Ну, прежде всего, ты так бы и остался привязанным жопой кверху на пушечной каретке, а в мире было бы одним сумасшедшим пушечным капитаном меньше…

— Посмотрим, с кем из визиготских пушкарей можно будет поговорить за время этого перемирия. А пока, мадонна… — золотые кудри Анжелотти, примятые шлемом, потускнели от влажного утреннего воздухе. Он указал рукой в стальном наручнике: — Вот там, мадонна. Видишь? Вон она тебя ждет.

Они скакали вперед, ножны бряцали, ударяясь о доспехи, Аш увидела, что визиготка отошла от своих командиров и вошла под небольшой навес, сооруженный в середине лагеря. На площадке, в середине расстояния в тридцать ярдов голой земли, под простым холщовым навесом стояли стол и два изысканных резных кресла. Никакого закрытого помещения, где можно было бы что-то спрятать, и все будет происходить на публике.

На глазах у всех, но недоступно для чужих ушей, поняла она, судя по расстоянию до стоящей вокруг толпы арифов, назиров и солдат.

Как она и ожидала, из группы солдат вышел вперед ариф Альдерик.

Официально он обратился к ней:

— Прошу вас встретиться с генерал-капитаном.

Аш спешилась, передала поводья пажу Рочестера. Машинально одну руку положила на эфес меча, ладонью ощутив холодный металл креста.

— Я принимаю перемирие, — ответила она так же официально. И прикинула: расстояние в тридцать ярдов свободной утоптанной земли, в центре стоит стол. Она подумала: «Какая цель для стрелков!»

— Прошу сдать оружие, девчонка Аш.

С сожалением она отстегнула пояс, вручила ему, вместе с кожаными ремнями, и меч, и ножны, и кинжал. Кивнув ему, шагнула вперед.

У нее вспотела спина между лопатками под металлическими пластинами брони ее доспехов, под перфорированным шелковым воинским камзолом, пока она пересекала эти ярды открытого пространства.

Фарис ожидала ее, сидя за столиком под навесом, и встала, когда Аш оказалась от нее в десяти ярдах, протянула вперед обнаженные пустые руки. Под ее белой мантией, скрывающей воинский доспех и кольчугу, вполне мог прятаться кинжал. Аш обошлась тем, что подняла наустник и сдвинула забрало, чтобы лучше видеть визиготку; предполагая, что в случае гипотетического стилета ее защитят стальной доспех и заклепанная кольчуга.

— Я заказала бы вина, — сказала Фарис, когда Аш настолько приблизилась, что могла ее слышать, — но боюсь, ты пить не станешь.

— И ты чертовски права, — Аш на минуту остановилась, оперлась руками в рукавицах на спинку резного кресла из белого дуба. Через ткань рукавиц она ощущала форму орнамента — резные гранаты. Она посмотрела сверху вниз на Фарис, уже снова усевшуюся в свое кресло напротив. Это замечательное лицо — знакомое ей только по отражению в исцарапанных зеркалах из полированного металла и в темных, как стекло, прудах речных заводей — все еще поражало Аш: у нее внутри что-то начинало переворачиваться. И она прагматично добавила: — Но пока мы тут прозаседаем и жопы себе отморозим, нам пить захочется.

Ей удалось выдавить из себя самоуверенный смешок; она обошла стол и, откинув заднюю пластину и створку набедренника, уселась в резное кресло. Сидящая напротив нее визиготка не глядя сделала рукой знак, и через несколько секунд ребенок-раб принес им кувшин вина.

Леденящий ветер разогнал утренний туман и сдул на лицо Фарис прядку серебряных волос. Лицо Фарис осунулось, щеки побледнели; под глазами — слабые лиловые тени. «От голода? — подумала Аш. — Нет. Тут что-то посерьезнее».

— Ты вчера была на стенах, в первых рядах обороны, — вдруг сказала Фарис. — Мне донесли.

Аш отстегнула пружину наустника, сдвинула вниз слоистую пластину и протянула руку к серебряному кубку с вином, предложенным рабом. Замерзшим носом унюхала обычный запах вина. Приложила к губам краешек кубка, взболтнула его, по давней привычке создавая видимость, что выпивает залпом; поставила кубок на стол и утерла губы тыльной стороной рукавицы. В рот не попало ни капли.

— Ты этот город атакой не возьмешь, — с равнины она смотрела на Дижон. Отсюда серо-белые стены и башни казались убедительно прочными и обескураживающе высокими. Она отметила, что место для собеседования выбрано достаточно далеко от сохранившихся траншей, теперь продвинувшихся еще ближе к городу. — Черт побери. Отсюда и вправду зрелище малоприятное. Рада, что я не снаружи! Даже несмотря на твои башни-големы…

Фарис, как будто не слыша ее слов, настаивала:

— Но ведь ты вчера участвовала в обороне…

Аш многое поняла из тона визиготки. Сохраняя спокойное выражение лица, дружеское и доверчивое, Аш услышала, что голос собеседницы был крайне напряженным.

— Естественно, я участвовала.

— Но ты молчала! Ты ни о чем не спрашивала каменного голема! Я знаю, что ты не обращалась за советом ни о тактике, ни о чем; я его спросила!

Лимонно-желтый цвет восхода перешел в белый. Поскольку туман рассеялся, Аш рискнула быстро оглядеть ближайшую часть визиготского лагеря. Увидела глубокие, полные грязи колеи; какие-то палатки рваные; коней меньше, чем она ожидала. За войсками, выстроенными рядами — явно отборными, для показухи — она сумела разглядеть, что много народу улеглось на морозной мокрой земле перед кое-как сделанными шалашами из мха. С такого расстояния было не разобрать — может, это раненые; но, скорее всего, здоровые, просто зимой не хватает места в палатках. Лица у выстроившихся шеренгами солдат были изголодавшиеся; худые — но пока не истощенные. Ближе к мосту через реку Сюзон она увидела большую группу припаркованных каменных самоходных осадных машин, или в ожидании атаки, или разбиты…

Фарис взорвалась:

— Как ты можешь рисковать сражаться, не спросив голоса машины?

— Да нет, я его слышу, — доспех не позволял Аш откинуться на спинку кресла, но она аккуратно расположила руки на подлокотниках кресла, создав впечатление расслабленности. — Давай-ка, Фарис, я тебе кое-что расскажу.

Жадно обегая взглядом и фиксируя в памяти число луков и копий, количество загруженных бочками повозок на заднем плане, Аш громко проговорила:

— Я с пяти лет воюю. Нас, ребят из обоза, тренировали. Я уже тогда могла убить человека камнем из рогатки. А к десяти годам я могла пользоваться половинной пикой. В обозе у нас женщины были не для украшения. Бабка Изобель научила меня обращаться с легким арбалетом.

Аш метнула взгляд на Фарис. Та слушала, раскрыв рот, хотела прервать.

— Нет, — не позволила ей Аш. — Ты задала мне вопрос. Выслушай ответ. Я в восемь лет убила двоих. Они меня изнасиловали. Я училась обращаться с мечом вместе с другими пажами, и к тому времени, как мне исполнилось девять, кто-то дал мне сломанный затупившийся клинок. Я была не очень-то сильной, меня лагерная собака могла сбить с ног, но это была тренировка, ты понимаешь?

Визиготка молча кивнула, не спуская с Аш своих темных глаз.

— Они меня все сбивали с ног, а я все поднималась. Мне было лет десять или одиннадцать, и я уже была женщиной, когда стала слышать голос Льва. То есть это был каменный голем, — поправила себя Аш. Лагерь насквозь продувался сухим ветром. Холодными иголочками кололо небольшие непокрытые участки ее тела; снежинки обжигали ее покрытые шрамами щеки. — И примерно за год до того, как я вернулась в наш отряд, я приняла твердое решение: никогда не позволять себе полагаться на кого бы то ни было: ни на святого, ни на Господа Бога, ни на Льва; ни на что и ни на кого. И так я научилась сражаться как с помощью моих Голосов, так и без них.

— А мне отец сказал, — заговорила Фарис, — что у тебя это началось со времени первой менструации. А у меня — я не помню времени, когда бы я его не слышала. И еще ребенком, помню, все мои игры с отцом заключались в этом — как разговаривать с военной машиной. Я не могла бы выигрывать бои в Иберии без него.

Голос и лицо ее были спокойными. Но Аш все же заметила, что она с такой силой сжала в кулаки свои обнаженные кисти, лежавшие на коленях, почти не заметные за краем стола, что у нее побелели костяшки пальцев.

— Давай-ка закончим прошлый разговор, — грубо проговорила Аш. — Две ночи назад, когда я пришла к тебе в лагерь, ты меня спрашивала о моем священнике, Годфри Максимилиане. Ты тогда его слушала, да? Он говорит с тобой таким же образом, как машина.

— Нет! Есть только один голос, и это — каменный голем…

— Нет.

Нетерпеливое возражение Аш прозвучало довольно громко, и его услышали через открытое пространство. Вперед двинулся один из визиготских командиров. Фарис знаком отослала его назад, не сводя глаз с лица Аш.

— Да брось болтать, женщина, — мягко сказала Аш. — Ты знаешь, что другие Голоса существуют. Иначе ты не прекратила бы свои беседы с каменным големом. Ты боишься, что тебя слушают они! Последние двадцать лет ты слушаешь их голоса. Тебе никуда не уйти от этого.

Визиготка разжала кулаки, потерла руки, потянулась за кубком и выпила.

— Почему не могу? Вполне могла, — ответила она. — Но не сейчас. Каждый раз, как начинаю засыпать, вижу кошмары. Они разговаривают со мной прямо на грани засыпания. Каменный голем, Дикие Машины, твой отец Годфри, он говорит со мной таким же манером, как машина обычно говорила. И как может быть такое?

Кираса и наплечники мешали Аш пожать плечами, так что она ими только немного пошевелила.

— Он священник. Когда он умирал, я как раз слышала Голоса машины. Я могу только предположить, что его чудом спасла милость Господня и вложила его душу в машину. А, может, был не Господь, может, Дьявол. Для Годфри время течет не так, как для нас. Это больше похоже на Ад, чем на Небеса!

— Странно. Слышать, как говорит человек, вот в этом месте, — Фарис прикоснулась к своему открытому виску. — Еще одно основание сомневаться. Как я могу верить словам военной машины, если в ней заключена душа человека — причем врага?

Годфри никому не был врагом. Он умер, пытаясь спасти врача, который лечил вашего короля-калифа.

К удивлению Аш, визиготка кивнула:

— Мессир Вальзачи. Он вместе с другими лечит отца, под присмотром кузена Сиснандуса.

Аш щурилась на утреннем солнце. Мороз все крепчал. По земле мело белую снежную крупу, сыплющуюся из редких облаков, собравшихся в северной части неба. Аш перевела разговор.

— Что же все-таки случилось с Леофриком?

Ответа она не ожидала, но Фарис наклонилась вперед и серьезно ответила:

— Он вернулся из Цитадели вовремя и успел спастись в комнате, где находится военная машина.

— Ага. Значит, он был там внизу, когда мы пытались взорвать этот сектор дома.

Визиготка продолжала, как бы не слыша мягкой сардонической усмешки Аш:

— Он был там, когда каменный голем… заговорил. Когда он повторил… слова… других голосов, — она не успела отвести глаза, как Аш успела договорить за нее:

— …что другие голоса сказали тебе.

— Я не дура, — резко ответила Фарис. — Если бы кузен Сиснандус считал, что слова отца свидетельствуют о расстройстве ума, он все равно не сказал бы этого королю-калифу, чтобы не лишать Дом Леофрика оставшегося у него политического влияния. Это я знаю. Но я знаю еще и то, что отец действительно болен. Они нашли его на следующий день среди пирамид, под Господним Огнем, а кругом были мертвые рабы. В разорванных одеждах. Он голыми руками раскапывал стену гробницы.

При мысли об этих руках, которые исследовали ее тело стальными хирургическими инструментами, а теперь ободраны и окровавлены, при мысли о расшатанной психике этого человека, Аш чуть не оскалилась. «Надо же, какое горе».

— Послушай, Фарис, если ты слышала отца Годфри, — она настойчиво развивала свою мысль, — значит, ты слышала Дикие Машины.

— Да, — визиготка смотрела в сторону. — И, наконец, вчера ночью я ничего не могла поделать. Я только слушала. И слышала.

Аш проследила за направлением ее взгляда. И увидела: сотни окружающих лиц смотрят на них обеих; ждут решения судьбы Дижона, обсуждаемой в момент перемирия, в лагерной грязи, в преддверии надвигающейся зимы.

— Они идут за тобой, Фарис.

— Да.

— Многие еще с Иберийских кампаний? И с войны с турками, с Александрией?

— Да.

— Ну, ты права, — сказала Аш, а когда та вопросительно взглянула на нее, продолжила: — Сейчас опасность грозит твоим собственным людям. Диким Машинам наплевать, какой ценой они выиграют эту войну. Во-первых, они говорят тебе, чтобы ты напала на город, взяла его поскорее, уничтожила бы герцога исключительно численным перевесом; а это дурная тактика, ты в таком случае даром теряешь половину своей армии. То есть губишь жизни людей, которых ты знаешь.

— А во-вторых? — резко спросила Фарис.

— А во-вторых — «Мы создали и вырастили Фарис, чтобы она совершила темное чудо, какое когда-то совершил Гундобад. Мы воспользуемся ею, нашим генералом, нашей Фарис, нашим творцом чудес — чтобы уничтожить Бургундию, как будто ее никогда не было».

Произнося слова, высеченные в ее памяти, Аш наблюдала, как на ее глазах лицо собеседницы становилось серым, запавшим, безнадежным.

— Да, — сказала Фарис, — да, я слышала эти слова. Они говорят, что это они сотворили длительную тьму над Карфагеном. Они так сказали.

— Они хотят, чтобы герцог умер и Бургундии не было, чтобы они тогда смогли совершить чудо, в результате которого мир станет опустошенным. Фарис, есть ли дело Диким Машинам до того, будет ли армия визиготов все еще находиться в пределах границ Бургундии, когда это произойдет? Когда тут не останется ничего, кроме льда, тьмы и разрухи, — так уже становится вокруг Карфагена. Ты думаешь, кто-нибудь это переживет?

Фарис откинулась на спинку кресла, ее доспех чуть поскрипывал. Бдительно следя за каждым движением визиготки — ведь любое могло быть сигналом к атаке, например, движение руки в сторону стилета, — Аш, сидя через стол от нее, стала копировать каждое ее движение.

Еще один порыв ветра понес по земле снежную крупу, мимо канатов и колышков, удерживающих навес.

— Зима, — сказала Фарис и взглянула прямо на Аш. — Зима покроет не весь мир.

— Ага, и ты это слышала, — и Аш расслабилась — она и не подозревала, в каком напряжении была все это время. Я же это говорила и Роберту, и Анжели, и Флориану, я же ручалась за свою правоту ценой жизни всего отряда, и Дижона, и многих еще жизней, и пусть это правда или нет, но это слышал по крайней мере еще один человек.

— Если это правда, — сказала Фарис, — куда, по-твоему, мне вести своих людей, а тебе своих, если дойдет до проблемы спасения их? Если они хотят превратить весь мир в пустыню, сжечь… Скажи мне, ты, франкская женщина, куда нам идти, чтобы оказаться в безопасности?

Аш стукнула по деревянному столику кулаком в рукавице:

— Ты же — потомок Гундобада! А я даже не могу силой чуда зажечь дурацкую свечу на алтаре! Это ведь ты предназначена для совершения их чуда!

Взгляд Фарис скользнул в сторону. Почти неслышно она сказала:

— А я даже не уверена, правда ли это.

— Вот как? Ты что, совсем охренела? Ну, так послушай меня: я говорю тебе, что это — правда. Когда я была под Карфагеном, эти чертовы машины развернули меня и поволокли меня к себе, и я ни хрена не могла поделать с этим! У меня не было выбора! Если герцог Карл умрет, вот тут мы все и обнаружим, будет ли у тебя выбор, но к тому времени как бы не стало немного поздно!

— И нам остается одно решение — чтобы ты меня убила.

Аш как будто на стену налетела: от резких метаний визиготки от паники к полной собранности и снова к панике. А Фарис, не шевельнувшись, добавила:

— Я сама могу решить за себя. Ты ведь вот как рассуждаешь: если я погибну, Дикие Машины ничего не могут сделать. Если ты сейчас шевельнешься, двенадцать моих снайперов выпустят стрелы в твой доспех, ты и встать с кресла не успеешь.

Внутренним зрением Аш живо представила себе эти стрелы: тело толщиной в палец; головка длиной в четыре дюйма, четырехгранная, острая; может металл пробить. И постаралась стереть эту картину.

— Снайперы, никак не меньше, — спокойно проговорила она. — Да и вообще я уже слышала твои доклады в Карфаген. Ты меня бы уже пристрелила, только тебе Дижон будет труднее взять, если ты начнешь убивать их популярных героев. И еще ты думаешь, что я предам тебе город.

— Ты моя сестра. Я не хочу убивать тебя, разве что в крайнем случае.

Эта женщина говорила исключительно серьезно. Внезапно Аш почувствовала приступ жалости к ней. «Ведь такая молодая. И все еще думает, что ты на это способна».

— Я убила бы тебя без раздумий, — призналась Аш. — Если бы пришлось.

— Еще бы, — взгляд женщины переходил с мальчика-раба, стоявшего в нескольких шагах с кувшином вина, у него были белые, как одуванчик, волосы; на других рабов, наконец, остановился на самой Аш.

— Они не могут меня заставить что-то делать. Никакого чуда, ничего. Я больше не хочу говорить с военной машиной. Я не хочу ничего слушать! Конечно, они ничего не могут сделать, пока я не заговорю с ними, а я не хочу, не хочу!

— Возможно. Но это значит чертовский риск.

— А ты чего хочешь, чтобы я сделала? — ее взгляд стал острым. — Убить себя, потому что голоса в моей голове говорят мне, что я должна совершить дьявольское чудо? Я — как ты, девчонка Аш, я солдат. Я никогда не совершала чудес! Я молюсь, я хожу к мессе, я жертвую, когда надо, но я не священник! Я женщина. Я дождусь, пока мы убьем этого бургундского герцога, и посмотрю, смогу ли…

— Поздно уже! — прервала ее Аш, и Фарис замолчала. — Эти существа способны погасить солнце. Они же это сделали. Смотри, они забирают солнечную энергию и они оделяют ею тебя, — это так же, как милость Господа нисходит на священника, — и что ты думаешь, тебе после этого так просто будет отказаться?

Женщина облизнула губы. Когда она заговорила, в ее голосе уже не было нотки надвигающейся истерики.

— Что бы ты мне предложила сделать? Броситься на свой меч?

— Уговорила бы господина амира Леофрика разрушить каменного голема, — тут же выпалила Аш.

Визиготка смолкла и молчала долго, можно было до сотни сосчитать. Молчание прервало ржание боевого коня из рядов солдат. На солнце сверкали орлы визиготских легионов.

«Мне не подойти к ней и не убить прежде, чем они убьют меня.

Может, и не придется».

— Сделай это, — настаивала Аш. — Тогда они до тебя не доберутся. Каменный голем — их единственная связь.

— Предать своего Бога, — пораженная Фарис отрицательно качала головой.

— Они однажды говорили с твоим ясновидящим Гундобадом, и один раз с Роджером Бэконом, — настойчиво сказала Аш. — А уже потом — с военной машиной, с нами. У них другого голоса нет. У тебя тут армия. Леофрик тебе отец, не важно, что он болен. Ты обладаешь властью. Никто не может запретить тебе вернуться в Карфаген и превратить каменного голема в обломки!

Женщина в визиготской кольчуге быстро поняла ее мысль, хотя Аш казалось, что та размышляла немыслимо долго.

— Значит, отрезать от себя эти «Дикие Машины» — ценой того, что я больше никогда не буду участвовать в сражениях.

— Или ты, или машина, — в легкой улыбке приподнялись уголки губ Аш. С юмором она сказала: — По сути дела, ты права: вот я тут сижу с генералом визиготской армии и прошу ее разрушить тактическую машину, которая помогает ей выигрывать войны…

— Я, честно, хотела бы, чтобы это оказалось такой военной хитростью, — Фарис переплела пальцы, поставила локти на стол и оперлась подбородком на руки.

Аш не слышала в голове никаких голосов, которые бы свидетельствовали, что Фарис обращается к военной машине, к Леофрику или Сиснандусу. Обе они молчали.

Через некоторое время Фарис подняла голову:

— Теперь я могла бы помолиться о том, чтобы твой герцог остался жив.

«Он… не мой герцог», — чуть не запротестовала Аш. Но не стала. — Он сейчас мой наниматель, так что предполагается, что я желаю ему выздоровления! Даже если там почти нечего поставить на карту.

Фарис хмыкнула. Протянула руку за кубком и снова отпила, от вина ее верхняя губа стала лиловой.

— Почему бургундский герцог?

— Не знаю. И ты не знаешь?

— Нет. Не рискую спрашивать, — Фарис искоса посмотрела на небо, на собирающиеся желто-серые тучи. — Мой отец — Леофрик никогда не разрушит каменного голема. Даже сейчас. Он жизнь ему посвятил, и нас всю жизнь воспитывал. И он болен, а разговаривать с кузеном Сиснандусом я могу только при помощи военной машины, и меня… подслушивают. Тут выход один: мне самой поехать туда, проехать по всей территории и пересечь море, чтобы поговорить лицом к лицу.

— Значит, так и поступи!

— Это… будет не так легко?

Аш почувствовала, что исчезло напряжение между ними, услышала это в вопросе визиготки. Они сидели по разные стороны столика, глядя друг на друга: одна в миланском доспехе, другая в военных одеждах под ярким плащом; лицо со шрамами и лицо без шрамов вдруг стали спокойными.

— Почему нет? Продли перемирие, — Аш постучала пальцем по столу, пластинки на рукавице сдвинулись. — Твои офицеры лучше станут продолжать осаду и попытаются заморить нас голодом. Они знают, что при непрерывных атаках они теряют уйму людей. Продли перемирие!

— И ехать на юг, в Карфаген?

— А почему нет?

— Меня отправят назад сюда! И прикажут не уезжать.

Аш сделала глубокий вдох, чувствуя, что напряжение ослабло, чувствуя подъем в душе.

— Дерьмо, да подумай ты об этом! Ты ведь Фарис, тут ни у кого нет достаточной власти, чтобы спорить с тобой. Ты едешь в Карфаген. Эта осада будет тянуться месяцами.

Аш вдруг поняла, что возникшее в ее душе неожиданное ощущение — это надежда.

— Но, сестра… — говорила собеседница.

— Лучше тебе вернуться в Карфаген и разрушить каменного голема, хочет того Леофрик или нет. А что, лучше сидеть тут и знать, что только твоя смерть может остановить надвигающуюся катастрофу? — Аш подняла вверх палец. — Мы уже не о войне говорим! Речь о том, что уничтожено будет все. Черт побери, да уведи ты домой визиготскую армию и захвати дом Леофрика, если понадобится!

Губы визиготки искривила улыбка.

— Ну уж на это ребята не пойдут. Даже ради меня. Империя принимает определенные меры предосторожности на такой случай. Но… Отец может ко мне прислушаться. Аш, если я уеду, и если у меня не выйдет, тогда, возможно, мы в безопасности пока. Может, если я уеду из Бургундии, то ничего и не случится.

— И этого мы не знаем.

«Если ты уедешь отсюда, — вдруг подумала Аш, — рядом с тобой не будет никого, кто знает, что тебя надо убить. Дерьмо, как я этого не сообразила. Но это все же шанс — может, идея сработает и не станет каменного голема…»

— Они Великие Демоны, — серьезно сказала Фарис, — Принцы и Троны и Силы Ада, выпущенные в мир и получившие власть над нами.

— Продлишь перемирие?

Фарис смотрела вдаль, как будто ее мысли блуждали где-то.

— Минимум на день. Я должна подумать, должна тщательно обдумать все.

«Остановить атаки, бомбардировки на целый день; неужели так просто?»

От такой феноменальной уступки у Аш пересохло во рту, от страха, что Фарис возьмет ее назад. Она заставила себя принять уверенный вид наемника, привыкшего выторговывать условия найма на участие в войне; старалась, чтобы на ее лице не выразились внутреннее напряжение и внезапная надежда.

— А герцог Карл, — спросила Фарис, — говорят, болен? Говорят, был смертельно ранен под Оксоном?

Пораженная, Аш увидела по лицу этой женщины, что вопрос вполне серьезен. «Неужели думает, что я ей скажу правду?»

— Болтали всякое: что болен, что ранен, что умер, — едко сказала Аш. — Ты что, солдат не знаешь?

— Девчонка Аш, я тебя спрашиваю: сколько у нас есть времени?

В первый раз Аш своими ушами расслышала это «у нас».

— Фарис… я не могу говорить тебе ничего о моем нанимателе.

— Ты сама сказала: дело не в войне. Аш, сколько времени?

«Мне бы с Годфри поговорить, — думала Аш. — Он бы знал, доверять ли ей. Он бы мне сказал… Но не могу я спрашивать его. Уж не сейчас».

Она заставила молчать ту часть своего сознания, которой слушала, отключила ее, не оставила ни щелочки для проникновения чужого голоса. Страх грыз ее изнутри, опасение, что вмешаются древние голоса.

«Никто не примет решения, кроме меня самой».

— Ты называешь меня сестрой, — сказала Аш, — но мы не сестры, мы друг для друга никто, разве что по крови. Я ведь совсем не знаю, можно ли доверять твоему слову. Ты окружила город осадой, у тебя армия — а мои люди погибнут, если я приму неверное решение.

— А я — дитя Гундобада, — твердо сказала Фарис. Фарис откинулась на спинку кресла, расслабилась; теперь было видно, что алый плащ, приклепанный сверху к металлическим пластинам ее доспеха, — потертое, поношенное, с изнанки манжеты черные от грязи. Серебристо-серое сияние длинных волос визиготки объяснялось тем, что они жирные. От въевшейся в лицо грязи были заметны тонкие морщинки в уголках глаз. От нее пахло древесным дымом, лагерем; и от всего этого Аш вдруг почувствовала абсолютно родственную близость с ней, вовсе не связанную с родством по крови.

— Ни ты, ни я, — добавила визиготка, — не можем с уверенностью сказать, что это значит, но ты рискнешь подождать, чтобы узнать? Аш, сколько у нас времени? Герцог вполне здоров?

Аш вспомнила свой сон про кабанов в снегу, и шепот Годфри: «Ты — одно из животных с клыками, и еще — я так долго добивался твоего доверия».

Фарис поднялась на ноги. На Аш глянуло ее собственное лицо из-под разбросанных ветром прядей белых волос; волосы струились по розовым головкам заклепок лат, спускались ниже талии и пояса с пустыми ножнами.

Аш на миг прикрыла глаза, чтобы стереть из памяти такое сильное сходство.

— Мы — больше, чем сестры, — она открыла глаза, ощутила холодный ветер, увидела окружающие их шеренги солдат; солдаты переминались с ноги на ногу, спокойно переговаривались, пока они тут совещались о стратегии, тактике, решениях, никем не услышанные: — Не имеет значения, кто мы по рождению. Главное — это, то, в чем участвуем мы обе. И обе это понимаем… Фарис, решай побыстрее. Пока мы разговариваем, герцог умирает.

Только застывший взгляд собеседницы выдал ее потрясение.

«Вот теперь узнаем, — подумала Аш, — теперь станет ясно, насколько она на самом деле верит во все это, насколько она действительно слышала обращенные к ней голоса Диких Машин.

Насколько для нее эта война — просто очередная война, в которой я могла бы отдать ей Дижон. Потому что ей сейчас пара пустяков своими силами взять город, когда в нем нет вождя. И запросто войти в него».

Аш внимательно следила за выражением лица Фарис и жалела, что у нее в руках нет меча.

Молодая женщина в визиготском доспехе протянула руки вперед. Она сделала это медленно, чтобы наблюдающие не ошиблись в значении жеста. Обнаженные руки протянуты к Аш ладонями кверху.

— Не бойся, — сказала Фарис.

Аш смотрела на ее ладони: в их линии въелась грязь. Но из-под грязи были видны маленькие белые шрамы от старых резаных ран: руки крестьянина или кузнеца, или человека, натренированного для сражений в строю.

— Аш, — твердо сказала Фарис, — я продлю перемирие. На день, до завтрашнего восхода. Клянусь, в этом здесь и сейчас перед лицом Господа Бога. И, с Божьей помощью, до тех пор мы найдем ответ!

Медленно, без помощи пажа, Аш расстегнула пряжки на правой рукавице своей облаченной в рукавицу левой рукой, стянула броню, и их обнаженные руки соприкоснулись. В руке у Аш была теплая сухая человеческая рука.

Со стен Дижона донесся радостный вопль, от которого с облаков посыпался снег.

— Моих полномочий не хватит на это, — ухмыльнулась Аш. — Но если у меня перемирие, эти сукины сыны в совете подпишут как миленькие! А ты от своих командиров можешь этого потребовать?

— Боже мой, а как же иначе!

Когда утих шум, когда выстроенные рядами уставшие шеренги визиготских солдат зашевелились, заговорили между собой, в воздухе раздался звон колокола. Аш собралась снова обратиться к Фарис и не сразу поняла, что она слышит. Громкий, резкий, трагический…

Прозвучал один удар колокола с двойного шпиля великого аббатства Дижона, находящегося в городских стенах. С бьющимся сердцем Аш ждала, когда к нему раздастся второй.

Но удар раздавался только один.

Торжественный, тревожный, один удар через каждые десять ударов пульса.

Каждый режущий ухо гул металла сотрясал примолкший лагерь под стенами города; заслышав этот звук, все постепенно замолкли в холодном воздухе и пытались осознать, что бы это значило.

— Похоронный звон, — Фарис снова повернулась лицом к Аш, всматривалась в ее лицо. — У вас тут тоже такой обычай? Первый удар — за несколько часов до смерти. Второй отмечает момент смерти?

Но по-прежнему раздавались одиночные удары колокола.

— Герцог, — сказала Аш, — герцог Карл начал отходить.

Рука Фарис, которую она все еще сжимала, напряглась.

— Если это правда, если у меня нет выбора, тогда!..

Аш вздрогнула — с такой силой Фарис сжала ее руку, раздавливая ее тонкие пальцы.

И на нее снизошел полный покой. Как на поле боя, когда время тянется бесконечно, она приняла решение и стала готовиться: разминать левую руку в армированной металлом рукавице, намереваясь вцепиться в незащищенное горло визиготки, и так напрягла мышцы кисти, чтобы острый край пластины, прикрывающей костяшки руки, пришелся прямо по сонной артерии.

«Успею ли я до их стрел? Да. Главное — успеть первый удар, второго шанса не будет…»

— Штандарт герцога Бургундского! — прокричал визиготский назир, пронзительным от потрясения низким голосом.

Фарис, как будто ей ничего не грозило, выпустила руку Аш и сделала шаг вперед, отходя от стола и из-под навеса. «Почему я ничего не делаю?» — мысленно спросила себя Аш, и в смятении посмотрела в направлении, в котором указывал назир.

Сердце ее подпрыгнуло.

Северо-западные ворота Дижона были распахнуты настежь.

Их открыли, пока все в оцепенении слушали колокол аббатства, догадалась Аш: опускная решетка ворот поднята, большие стержни сброшены. «Дерьмо! Успеют ли закрыть до атаки?»

В ушах зазвенел громкий голос Фарис, выкрикивавшей приказы. Ни один из визиготских солдат не сдвинулся с места. Аш напрягла зрение — посмотреть, кто скачет. Увидела верхового с огромным сине-красным штандартом герцогов Валуа, и с ним никого: ни дворян, ни герцога, чудом восставшего со своего смертного ложа, никого. Только один пеший и собака.

В ответ на приказ ошеломленной Фарис визиготские войска расступились и пропустили всадника и пешехода.

Аш начала натягивать правую перчатку, неловко застегивая пряжки, мельком взглянула на Рочестера и эскорт, стоявших жалкой горсткой в тридцати ярдах от нее, среди визиготских легионов.

Всадник со штандартом проскакал по утоптанной земле и придержал поводья в нескольких ярдах от Фарис. Аш не смогла узнать его: из-под поднятого забрала лица было почти не видно; подумала — Ольвье де Ла Марш? — но форма не та, это вовсе не знакомый ей огромный бургундский дворянин. Просто стрелок верхом.

Пока Фарис и Аш выжидающе смотрели на него, вперед прошел пеший. И стащил шляпу.

Его собака на поводке, огромный пес с квадратной мордой, с головой слишком большой для его тела, бегло обнюхал ногу Аш.

— Ищейка! note 51 — от удивления Аш обрела дар речи.

Беловолосый пожилой человек, все щеки в красных прожилках, что типично для людей, проводящих много времени на открытом воздухе, — неторопливо улыбнулся от удовольствия.

— Вы правы, мадам капитан Аш, причем одна из лучших. Клянусь Христом и всеми Его святыми, он вам отыщет в любой день хоть оленя-самца десяти лет, хоть клыкастого кабана, даже единорога.

Аш посмотрела на Фарис: визиготка была просто ошарашена.

— Мадемуазель генерал-капитан Фарис? — пришелец поклонился. Он говорил не спеша и с уважением: — Я прибыл просить вашего разрешения пропустить охоту, не создавая им помех.

— Охоту? — Фарис в полном обалдении посмотрела сначала на Аш, потом на своих командиров — их было не менее тридцати, они подошли и окружили ее. — Охота?

«Безумие какое-то! — Аш могла только слушать, открыв рот. — Если я сейчас отдам приказ и мы направимся прямо к воротам, получится ли?»

Пожилой бородатый человек опустил глаза и что-то пробормотал, смешавшись в присутствии командиров всех визиготских легионов и их главнокомандующего. Ищейка затрясла головой, болтая ушами, и возбужденно стала помахивать своим похожим на крысиный хвостом.

Темные глаза Фарис на миг остановились на Аш и она ласково проговорила, обращаясь к посланцу:

— Отец, вам не грозит никакая опасность. Мы приучены почитать старых и мудрых. Скажите, какое сообщение вы доставили от герцога.

Краснощекий поднял на нее глаза. И заговорил погромче:

— Нет, мисс, никакого сообщения. И не будет. Герцог Карл умрет до полудня, так говорят священники. Меня прислали просить вас — будете ли вы добры пропустить охоту?

— Какую охоту?

«Ну да, прямо моими словами! — подумала Аш, не собираясь прерывать визиготку. — Какая к черту охота!»

— Таков обычай, — сказал посланец. — Герцогов Бургундии всегда выбирают на охоте, во время охоты на оленя-самца.

Фарис все еще молча смотрела на него, и он ласково разъяснил:

— Мадемуазель генерал-капитан, так было всегда. Теперь, когда герцог Карл близок к смерти, надо организовать охоту на оленя-самца, чтобы определить его преемника. Титул герцога перейдет к тому, кто поймает добычу. Меня послали обратиться к вам, просить о свободном проезде через ваш лагерь. Если вы дадите свое разрешение, я и вот он — Джомбарт пойдем и отыщем дичь.

Фарис подняла руки, чтобы унять своих людей.

— Командиры!

— Бред какой-то… — Аш узнала говорившего — Санчо Лебриджа; под взглядом Фарис он попятился.

— Капитан Аш, а вы знаете такой обычай? — спросила визиготка.

Аш посмотрела на беловолосого охотника. Даже если он и испугался визиготских командиров, держался он со спокойным достоинством профессионала.

— Да ни черта я про это не знаю! — призналась она. — Сейчас даже не сезон охоты на оленя-самца. Сезон кончился в праздник Святого Креста note 52.

— Мадам, все зависит от ситуации; когда умирает старый герцог.

— Да это уловка, чтобы вывезти их дворян из осажденного города! — взорвался Санчо Лебриджа.

— И куда им ехать? — урезонила его Фарис. — Война прокатилась по всей стране. Замки и города разграблены. Может, думаешь, они прорвутся сквозь наш лагерь и проскачут сотни миль на север, где голод, или во Фландрию, где их ждет опять-таки война? Командир Лебриджа, когда их герцог умрет, они окажутся обезглавленными. Что им делать?

Разговор шел на карфагенском готском, так что охотник вряд ли их понял, и он прервал разговор.

— Мадемуазель, времени мало. Позволите ли охоте проехать, а потом беспрепятственно вернуться в город?

Аш машинально рассеянно подняла глаза к небу. На юго-востоке белое солнце висело над горизонтом. Облака то закрывали его, то уплывали, в воздухе носилась тонкая снежная пороша. Ноздри ее были полны древесного дыма. И подумала: «Такой слабый свет бывает осенью».

— Может быть, — поспешно проговорила она, как только старый охотник высказался, — может быть, один герцог ничем не хуже другого.

Обступившие Фарис командиры и арифы посмотрели на Аш с некоторым раздражением, как будто она отпустила легкомысленное замечание. И только Фарис, встретившись глазами с Аш, соглашаясь, чуть-чуть наклонила голову.

— Разрешаю вам, — сказала она и, в ответ на ропот командиров, воскликнула: — Молчать!

Визиготские командиры унялись. Аш видела, как они обмениваются взглядами. И заметила, что и она сама бессознательно затаила дыхание. А Фарис продолжала:

— Я разрешаю им следовать своему обычаю. Мы пришли сюда, чтобы завоевать эту страну. Мне не надо, чтобы, как в Иберии, у нас была тысяча склочничающих дворян, когда некому их призвать к порядку!

Кто-то из офицеров одобрительно закивал.

— Если нам надо управлять побежденной страной, пусть у них будет свой герцог, которому будут подчиняться они, а он будет подчиняться нам. Иначе наступит только хаос, закон толпы, и сотни мелких междоусобных войн, которые задержат нас тут, когда нам придет пора воевать с турками.

Теперь многие кивали и тихими голосами обменивались мнениями.

«Даже меня убедила! — с грустным юмором подумала Аш. — Впрочем, она наполовину права… Видно, в нашей семье не я одна умею лапшу на уши вешать».

— Скажи своим хозяевам, я пропущу охотников, — говорила Фарис посланцу. — При одном условии. За вами будет ехать отряд моих людей, они проследят, чтобы вы и ваш новый герцог действительно вернулись в город, — и громче, чтобы ее слышали все офицеры: — А на время охоты весь сегодняшний день пусть Божье перемирие действует в нашем лагере и в Дижоне, как будто это святой день, и ни один человек не поднимет руку на другого. Всякие бои прекращены. Капитан Аш, отвечаете за это?

Аш, внешне совершенно владея собой, позволила себе бросить взгляд на армию рабов, на офицеров низшего ранга. «Им это не понравилось. Интересно, как долго они протерпят — до мятежа? Часы? Минуты?»

Фарис, может, уже проиграла, прямо сейчас. Надо что-то делать, пока она еще командует. Во влажном холодном воздухе раздался еще один гулкий удар колокола.

«Скоро узнаем, — угрюмо подумала Аш, — лучше ли один герцог, чем другой».

— Да, — вслух сказала она, — если Оливье де Ла Марш не полный дурак, да, я гарантирую, что драка прекратится, сегодня будет соблюдаться перемирие. До завтрашней заутрени?

— Прекрасно, — Фарис живо обернулась к охотнику, лоб ее блестел от пота. — Идите. Пусть выезжают. Выбирайте себе нового герцога Бургундии. Времени не теряйте.

Разрозненные листки обнаружены вложенными между частями 11 и 12 книги «Аш: Утраченная история Бургундии» (Рэтклиф, 2001), Британская библиотека

Адресат: # 162 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 11.12.00 07:02

От: Лонгман@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Пирс, это потрясающе. Шлите больше!

А мне зачтется, что я их обнаружила?

Нам нужен как можно скорее остальной перевод рукописи из Сибл Хедингем. Вам надо будет написать хотя бы предисловие, связывающее его с «Фраксинусом». Пирс, до публикации осталось всего четыре месяца!

Значит, надо принять какие-то решения. Может, напечатать «Фраксинус», а потом «Сибл Хедингем»? Или задержать публикацию обеих частей на несколько месяцев? Я — за второе решение, и скажу вам, почему.

Если мы сможем одновременно выпустить ваш перевод этих рукописей, и одновременно — сообщение доктора Напир-Грант о первых находках на территории Карфагена на дне моря, да еще и возможный документальный телефильм, о котором мы говорили, — вот это будет научный успех, какой встречается один раз за поколение.

Научный и популярный, а, Пирс? Вы станете знамениты!

Если дадите согласие, я расскажу моему начальству о рукописи из Сибл Хедингем. Начальник знает, что такое научная конфиденциальность! А то у нас такая безысходность — он уже впал в отчаяние, пытаясь вести переговоры с университетским советом доктора Напир-Грант или непосредственно с ней; и мне приходится выкручиваться. Я не хотела бы, чтобы у меня отняли это из-за политических соображений! Когда, по-вашему, доктор Изобель будет готова рассказать подробно о раскопках Карфагена на дне моря? Когда можно будет сказать Джону, что у нас есть новая рукопись? Когда вообще можно будет — хоть кому-нибудь — рассказать о каменном големе?

Не могу передать, в каком я восторге!

Анна.

Адресат: # 304 (Анна Лонгман)

Тема: Аш / Сиб.Хед.

Дата: 11.12.00 16:23

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна,

Я так быстро могу сделать только перевод! Средневековая латынь печально известна тем, что невероятно трудна для перевода, но и за то спасибо, что я уже привык к этому почерку и к этому автору, иначе вы ждали бы перевода годами!

Я по-быстрому начерно проглядел рукопись, я теперь могу утверждать, что это — несомненно продолжение «Фраксинуса», и написано тем же почерком. Но почти все подробности отличаются от нашей традиционной истории — событий зимы 1476—77 годов. Я не узнаю известную мне историю! А некоторые места рукописи, ближе к концу, — просто упорно сопротивляются переводу!

Даже конец этой части, которую я сейчас вам отправляю, написан невероятно трудным языком. Непонятны многие слова, полно метафор: может, я, конечно, ошибаюсь, но смысл может сильно меняться от грамматического времени, падежа, незнакомого применения слова! И учтите, это первый вариант перевода!

Пока перенесем на будущее свои впечатления. В первой части основного этого документа — во «Фраксинус» — дано точное описание города, вплоть до плана улиц. Вот его мы и обнаружили на дне Средиземного моря. Может быть, я запутался, когда читал и переводил поздно ночью. Я не работал с такой интенсивностью с выпускных экзаменов в университете, держался только на кофе и амфетаминах!

Сегодня Изобель предложила мне сделать короткий перерыв, прежде чем продолжать. Она хочет, чтобы я встретился с какими-то ее старыми друзьями по Кембриджу (во время учебы в аспирантуре она, видимо, очень подружилась с физиками), — через час прибудет вертолет.

«И вот еще!» — команда операторов видеокамер настолько чисто наснимала участок, где находится каменный голем, насколько можно только мечтать при нашем оборудовании. Хочу посмотреть, какие выйдут новые изображения, Если новое оборудование пройдет испытания, сегодня к концу дня опустятся первые водолазы. Конечно, на самом деле я хочу сам потрогать объект, своими руками. Это мне не скоро светит — я не водолаз! И даже если его можно будет поднять со дна моря, моя очередь — последняя. На данном этапе я и тому радуюсь, что получаем изображения с тех пор, как нанесли на карту место поселения.

И вот теперь я разрываюсь между этим и новой рукописью! За что хвататься раньше? Конечно, я попытался довести эти новые сведения до внимания Изобель. Как ни странно, она слушала рассеянно, была груба.

Бесполезно говорить ей, что она работает на износ, — так было все те годы, что я с ней знаком, и вполне естественно, что она проводит на участке все двадцать четыре часа в сутки. Или столько времени, сколько физиологически можно провести ниже уровня Средиземного моря! Может быть, поэтому, когда я задал ей ваш вопрос — нельзя ли рассекретить что-нибудь еще из археологических находок, она, как говорят, «голову мне откусила». Наверное, этому не стоит удивляться!

Когда переведу побольше, покажу ей.

Пирс.

Адресат: # 310 (Анна Лонгман)

Тема: Аш / големы

Дата: 12.12.00 18:48

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна,

Я подумал — надо вам рассказать: Изобель дала мне новый отчет по анализу «големов-гонцов», которых мы нашли на побережье, на участке раскопок Карфагена.

Любопытно: отдел металлургии теперь заявляет, что при выплавпении бронзовых деталей големов в них оказались встроенными компоненты, возраст которых — «от пяти до шести сотен лет назад»!

Не очаровательно ли — признавать свои ошибки таким именно образом!

(Представляете, как я доволен!)

Когда у меня найдется время прочесть весь ихотчет, я спрошу Изобель — если эта дама будет тогда доступна для общения! — нельзя ли его встроить как приложение к нашей книге.

Назад, к переводу документа из Сибль Хедингем.

Пирс.

Адресат: # 180 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш

Дата: 12.12.00 23:00

От:Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

я так рада! Прежде всего, как в принципе они ухитрились сделать такую ошибку? Доктору Изобель надо теперь будет обращаться к какому-нибудь другому отделу металлургии. Сколько доставили лишних беспокойств!

Боюсь, надо думать об ускорении работы. Джон Стенли уже заговорил о том, что в издательских кругах Америки ходят слухи; похоже, кто-то знает, что вы «что-то такое» переводите. Думаю, имеется в виду «Фраксинус» — о существовании всего остального я не говорила ни слова. Но, Пирс, я же не могу сказать Уильяму Дэвису, что ему делать с оригиналом рукописи из Сибл Хедингем?

Я догадываюсь, что существуют и археологические круги, и что в них разговоры не умолкают ни на секунду. Вы не могли бы намекнуть доктору Изобель, что в данный момент очень бы кстати был осторожный пресс-релиз?

Вообще все это очень увлекательно! Я так счастлива, что как-то причастна, хоть и очень издалека!

С любовью, Анна.

Адресат: # 187 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш

Дата: 13.12.00 18:59

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены

Пирс,

МНЕ НУЖЕН ОСТАЛЬНОЙ ПЕРЕВОД!

Теории — это все прекрасно, Пирс, но…

Ладно. Это не важно. Кое-что произошло. То есть ПРОИСХОДИТ. Расскажу все по порядку.

Я вернулась домой полчаса назад и плюхнулась перед телевизором. Как раз включила местную программу новостей. Мой телевизор принимает новости из Лондона или из Восточной Англии. В данном случае это оказалась Восточная Англия.

Главная сенсация была — интересное сообщение о ветеране войны, встретившимся через шестьдесят лет после войны со своим давно потерянным братом.

Имен не называли, я прослушала половину передачи, схватила трубку, задумалась — кому бы позвонить, и увидела, что на трубке меня ждет сообщение.

Я только что прослушала его. Звонил Уильям Дэвис. Такой добрый официальный голос в пустоте автоответчика. Он меня спрашивал, не хочу ли я поговорить с его братом, Воганом. Вогана «не было». Теперь он вернулся.

Нет, я не хочу. Я хочу, чтобы ВЫ прилетели в Англию и говорили с ним, Пирс. Это не мое дело. Я всего лишь издатель, я не журналист и не историк, я даже не уверена, что хочу его видеть. Это ВАШЕ Дитя. ВЫ должны поговорить.

Анна.

Адресат: # 188(Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 13.12.00

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены

Пирс,

ответьте мне!

Анна.

Адресат: # 189(Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 13.12.00 21:20

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены

Пирс,

прочтите свои почту!

Анна.

Адресат: # 192(Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 14.12.00 22:31

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены

Пирс,

куда, к черту, вы делись?

Ну, я съездила. Я поехала сегодня в дом этих стариков и повидалась с Уильямом Дэвисом и его братом Воганом Дэвисом. Два глубоких старика, которым нечего сказать друг другу. Печально, согласны?

Воган Дэвис вовсе не страшный. Просто старый. И в маразме. Он потерял память — в результате травмы, во время войны он попал в бомбежку при налете. Это больше не выдающийся ученый.

Амнезия, судя по всему, настоящая. Уильям — хирург, у него, естественно, полно знакомых среди медиков, хоть он и на пенсии, так что Вогана проверили в лучших больницах Англии, лучшие нейрохирурги. Амнезия как посттравматический шок.

Дело обстояло так: при бомбежке его отшвырнуло, потом его выкопали из развалин, документов у него не было, после Второй Мировой войны он оказался в приюте, и о нем забыли, а несколько пет назад его выставили на улицу «под опеку муниципалитета».

Время от времени полиция перехватывала его, когда он появлялся в Сибл Хедингем и пытался попасть в свой прежний дом. Он вообще-то не в себе и никто не опознал бы его, но при его третьей или четвертой попытке тут случайно оказался один представитель семьи владельцев замка Хедингем, и Вогана наконец опознали.

Дело совсем дохлое, Пирс. Он не помнит о втором издании АШ, он не помнит, что был ученым. При разговорах с Уильямом он считает, что им еще по пятнадцать лет и они живут с родителями в Уилтшире. Он не понимает, почему Уильям «старик». Когда он видит свое лицо в зеркале, он расстраивается. Уильям только гладит его руку и говорит ему, что у него теперь все будет в порядке. Слушать это невозможно без слез.

Иногда я сама себе противна. Я недовольна собой, потому что это ведь живой человек, переживший жуткое время, а его брат — очаровательный старик, которого я обожаю.

Примечание: Пирс, почему вы не проверяете свою почту?

Анна.

Адресат: # 322 (Анна Лонгман)

Тема: Аш

Дата: 14.12.00 22:51

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна,

сейчас я не могу уехать. Я не могу оторваться от перевода! Вы поймете, почему. Посылаю следующий раздел.

Поговорите еще раз с Воганом Дэвисом за меня. Очень вас прошу. Если он «в принципе» может связно говорить, спросите: какова была его теория о «связи» между документами Аш и историей — нашей общепринятой — историей, которая ее вытеснила? Спросите его, что он собирался опубликовать после этого второго издания!

Пирс.

Адресат: # 196 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш

Дата: 14.12.00 23:03

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены

Пирс,

вы спятили?

Анна.

Адресат: # 333 (Анна Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 14.12.00 23:32

От: Лонгман@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна,

нет, я не спятил.

Сейчас у нас уже поздно, так что сегодня я не буду больше переводить. И потом, я слишком устал и не могу думать даже по-английски, не говоря уж о кухонной латыни. Отсылаю вам законченный кусок текста. Завтра утром продолжу переводить, но не сейчас.

Наконец мне показали изданные Адмиралтейством карты этого района Средиземного моря. Вы понимаете, что благодаря большой активности подлодок во время последней войны эти карты очень подробны и суперточны.

Так вот, ни на одной из них в этом месте нет никакой «канавы» на дне моря.

Пирс.

ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. 16 ноября 1476 года. Охота на оленяnote 53

1

— Послушайте, — вскричала Аш, — тут под стенами города черт знает какая армия стоит, а вы собираетесь простенько так пойти и поохотиться на какого-то зверя ?.

Оливье де Ла Марш объехал кучу щебня на своем могучем каштановом жеребце и, между выкрикиванием приказов толпе охотников, успел ответить на ее вопрос:

— Мадам капитан, вы видите, мы уже отправляемся. Нам нужен какой-нибудь герцог.

Глядя на его видневшееся из-под забрала обветренное лицо, Аш думала — да, этот человек, ясно, умеет организовать многое. но в нем есть и другое: есть некое неуловимое свойство, которое она замечала теперь у многих на разрушенных улицах этого города.

Сейчас на большой разрушенной бомбежками площади за северной стеной Дижона собралось порядка трех тысяч человек, по ее подсчетам; и с каждой минутой их становилось все больше. Рыцари взбирались на коней, стрелки бегали туда-сюда с депешами, охотники со своими оруженосцами придерживали на поводках своры гончих, пару за парой. Но больше всего было — она сощурилась в лучах утреннего Солнца, падавших сквозь обгоревшие балки руин домов, — просто одетых женщин и мужчин. Торговцы, подмастерья, фермерские семьи: крестьяне, спасающиеся бегством из разоренной деревни. Виноделы и сыровары, пастухи и маленькие девочки. Все были закутаны в аккуратно починенные шерстяные туники тусклого цвета, в платья, плащи; лица покраснели от ветра. Большинство серьезны или задумчивы. В первый раз за последние месяцы они не вздрагивали в ожидании прилета каменного или железного ядра.

И — тишина. Шумели, заглушая даже подвывание собак, только ее люди, проходившие или проезжавшие верхом. И еще полное молчание нарушил ее грубый голос да одиночный удар колокола.

— Если среди ваших наемников есть бургундцы, — заключил Оливье де Ла Марш, — они могут поохотиться с нами.

Аш отрицательно покачала головой. Светло-гнедой мерин под ней, чутко реагирующий на каждое ее движение, легко отпрыгнул на шаг в сторону, в грязь и на разбитые булыжники. Она придержала поводья.

— Но кто наследует герцогство?

— Кто-то из герцогской династии.

— Которой?

— Мы не узнаем, пока они не будут выбраны после охоты на оленя. Мадам капитан, поедемте, если хотите; если нет, оставайтесь на стенах и следите за соблюдением условий перемирия!

Когда заместитель герцога отъехал к охотникам, Аш обменялась взглядами с Антонио Анжелотти.

«Охота на оленя-самца… Кто тут спятил, я или они?»

Анжелотти не успел ответить, как к ним приблизилась высокая, похожая на пугало, фигура и отбросила назад капюшон. Флора дель Гиз хлопала одной овчинной варежкой о другую, согревая остывшие на ледяном ветре руки.

— Аш! — весело прокричала она. — У Роберта человек двенадцать желает поговорить с тобой насчет этой охоты. Ему привести их сюда из башни или ты пойдешь к ним?

— Сюда привести, — Аш спешилась, заскрипело ее боевое седло из стали и кожи. Она расслабилась после визита в лагерь Фарис, но зато под доспехом у нее заболели мышцы.

С земли можно было поближе рассмотреть толпящихся на площади мужчин и женщин. Они тихо прогуливались; большинство молчало, на некоторых лицах было скорбное выражение. Когда из-за развалин на узких кривых улицах им приходилось сталкиваться по нескольку человек, она видела, как они вежливо уступали друг другу дорогу или кивали, извиняясь. Бургундские солдаты, которым, она считала, полагалось бы алебардами организовывать движение толпы в определенных рамках, стояли группками и просто глядели на поток народа. Иногда перебрасывались одной-другой фразой с кем-то из проходящих.

В ладонях у многих женщин бережно были укрыты от ветра горящие тонкие восковые свечки.

Какая тишина… Впервые вижу такое.

Рядом с Флорой было две женщины, Аш заметила только сейчас: одна в зеленом одеянии сестры-монахини, другая в чем-то неопрятном белом, в пятнах… Когда толпа вокруг нее и ее мерина чуть расступилась, она смогла увидеть их лица. Это были сестра-настоятельница Симеон и Джин Шалон.

— Флориан, — она ошарашенно обернулась к хирургу.

Флора подняла глаза: она посылала куда-то девочку из их обоза с сообщением.

— Роберт говорит, что около дюжины фламандцев, которые остались с нами после разделения отряда, хотят получить от тебя разрешение поехать на охоту. И я еду.

Аш скептически сказала:

— И давно ли ты в последний раз вспоминала, что ты бургундка?

— Какая разница, — толстое белое лицо сестры-настоятельницы смотрело на Аш не то что неодобрительно, а скорее печально, всепрощающе. — Вашего доктора плохо воспринимали на родине; но сейчас нас сплотили обстоятельства, все мы держимся вместе.

Аш обратила внимание, что Джин Шалон смотрит на нее без горечи. Веки старухи покраснели от слез. Поэтому или из-за насморка она все время шмыгала носом. Поразительно: она держала Флору под руку.

— Не могу поверить, что он умирает, — проквакала она. У Аш горло перехватило: она невольно посочувствовала откровенному горю этой женщины. Джин Шалон добавила: — Он был нашим сердцем. Господь возлагает самую тяжелую ношу на Своих самых верных слуг… Господь в Своей милости знает, как нам будет его не хватать!

Тут Аш заметила, что, кроме сестры-настоятельницы, она не видит на улице священнослужителей. Колокол продолжал издавать одиночные удары. Каждый посвященный в духовный сан обязан быть во дворце, подле умирающего Карла; и она почувствовала прилив любопытства — вот бы поскакать туда и подождать новостей о его окончательном уходе.

— Я тут родилась, — говорила Флора, — да, я жила вне дома. Да, я изгнанница. Все равно, Аш, я хочу видеть, как изберут нового герцога. Я не была в Бургундии, я была за границей, когда умер Филип, тогда Карл охотился. Я собираюсь сейчас поехать, чтобы узнать… — глаза ее сощурились, на лице появилось выражение дерзкого юмора, — … не чепуха ли все это. В общем, еду!

Аш почувствовала, что от холодного ветра у нее нос краснеет. Из носа капнула прозрачная капля. Она расстегнула кошелек, вытащила носовой платок и стала тщательно вытирать нос, давая себе время подумать — посмотреть на охотников, стрелков в ливреях Эйно и Пикарди, забирающихся на коней, даже беженец Арман де Ланнуа стоял в боевой готовности со своими грумами в группе бургундских дворян, — и заявила:

— Я еду с тобой. Пусть Роберт и Герен присмотрят тут.

Антонио Анжелотти заговорил, глядя на нее сверху вниз со своего чахлого серого:

— А если визиготы не соблюдут перемирия, мадонна!

— У Фарис есть свои причины соблюдать перемирие. Я потом тебе расскажу, — и легким тоном добавила: — Да брось ты, Анжели. Ребятам стало скучно. Надо показать им, что мы не обязаны сидеть сиднем в городе, как будто мы напугались. Повышает боевой дух!

— Вряд ли, если они насадят твою голову на копье, мадонна!

— Вряд ли это повысит мой боевой дух, но… — Аш обернулась, когда девочка-гонец вернулась, протолкалась сквозь вежливую толпу, за ней шли Роберт Ансельм и еще группа солдат. — В чем там дело?

За Робертом Ансельмом стоял Питер Тиррел, заткнув за пояс свою изувеченную руку в специально сшитой кожаной перчатке. Его лицо под шлемом было бледным. Рядом с ним стояли столь же пораженные Биллем Верхект и заместитель командира копьеносцев Адриан Кампин:

— Мы не думали, что он может умереть, командир, — сказал Тиррел, не считая нужным называть по имени того, о ком говорил. — Мы бы хотели поскакать на охоту в память его. Я знаю, сейчас мы в осаде, но…

Биллем Верхект, более пожилой, добавил:

— Среди моих людей около дюжины — бургундцы по рождению, командир. Мы этим проявим уважение.

— Хорошим был нанимателем, — добавил второй зам.

Аш внимательно посмотрела на них. Как прагматик она сразу сообразила: «Двенадцать человек не спасут нас в случае предательства визиготов», — а как романтик — под лучами слабого утреннего солнца поддалась воздействию огромного стечения народа и почти абсолютной тишины.

— Можно воспринимать и так, — да, это проявление уважения. Он знал, что делал. А так можно сказать не о каждом занудном засранце, к которым мы нанимаемся. Ладно, разрешение дано. Капитан Ансельм, вы и Морган и Анжелотти будете удерживать башню. В случае предательства будьте готовы открыть городские ворота — мы срочно вернемся!

По группе пробежал спокойный одобрительный смешок. Биллем Верхект повернулся к своим людям и стал их выстраивать как должно. Роберт Ансельм поджал губы. Аш поймала его взгляд.

— Прислушайся.

— Ничего не слышу.

— А ты послушай. И услышишь скорбь, — Аш говорила тихо, неофициальным тоном. Она указала ему на стоявших среди охотников и собак Филипа де Пуатье и Ферн де Кизанса с Оливье де Ла Маршем; все они с толпой своих людей; все теперь с непокрытыми головами в этот осенний день. — Этот город намерен выстоять, им нужен преемник для Карла. Если он умрет и вместо него не окажется никого — тогда все кончено: Дижон падет завтра же.

Один громкий и ясный удар колокола перекрыл легкий шелест толпы. Аш подняла голову к остроконечным крышам. Но двойной шпиль аббатства отсюда не был виден. «Сейчас ему помазание делают, дают ему последнее причастие».

У нее мурашки пробежали по спине, она ждала второго и последнего удара колокола. «Охотник сказал: умрет до полудня. А сейчас уже прошел четвертый час утра…»

— Что там Фарис? — загрохотал Роберт Ансельм.

— О, она посылает свой эскорт с охотой, — криво улыбнулась Аш.

— Эскорт? — на бычьем обросшем щетиной лице Ансельма появилось озадаченное выражение. Он непонимающе покачал головой: — Я, собственно, не об этом. Она — потомок Гундобада? Может она совершить чудо, когда герцог умрет?

— Не уверена, знает ли она сама об этом.

— А ты знаешь, девочка?

Светлый мерин толкнул Аш в кирасу. Она рассеянно подняла руку и хлопнула его по морде. Он коснулся губами ее рукавицы.

— Не знаю, Роберт… Она слышит Диких Машин. Они с ней разговаривают. А если они говорят с ней… — она взглянула в лицо Роберта Ансельма, в его карие глаза под лохматыми каштановыми бровями. — Если меня они смогли заставить развернуться и пойти к ним — значит, какие бы ни были у нее способности, они и ее могут заставить.

В эту разоренную осень не было последних цветов на живых изгородях, но она почувствовала запах хвои и сосновой смолы: половина женщин и мужчин в толпе надели самодельные гирлянды из зелени. Все было как всегда: Аш стояла в толпе своих офицеров, среди знакомых лиц; отрядные грумы держали за поводья коней; солдаты в ливрее Льва разбирались по группам и обменивались разными мелочами.

«Но все теперь по-другому».

Так серьезно, как сейчас, они не смотрели на нее даже в утро сражения.

— Фарис испугалась. Не знаю, может, я ее испугала настолько, что она поедет в Карфаген, — задумчиво говорила Аш. — Она слышала, как Дикие Машины сказали, что зима охватит не весь мир, пока Бургундия не падет. Но она ведь тоже жила какое-то время под Вечным Сумраком — не уверена, понимает ли она, что в их планы входит создать такое на всей земле — чтобы все стало черным, замерзшим и мертвым.

Чтобы успокоиться, она обвела взглядом молчаливую толпу, разрушенные крыши, и стала смотреть на солнце.

— Меня они заставляли. Ее пока нет. Она считает, что с ней такого быть не может. Вот я и сомневаюсь, сможет ли она заставить себя причинить вред каменному голему. Даже сейчас, когда она уже знает, что Дикие Машины могут достать ее только через него.

— А от него она привыкла зависеть на поле боя, еще десять лет назад, — дополнил ее мысль Роберт Ансельм.

— В этом — вся ее жизнь, — Аш ухмыльнулась всем своим покрытым шрамами лицом. — Но моя-то — нет. Так что, окажись я там, он бы у меня разлетелся до неба, но у меня все равно нет особого выбора.

Она уже обрела свое обычное состояние полной собранности, и в голове у нее начал быстро складываться некий план, стимулированный насущной необходимостью.

— Роберт, Анжели, Флора. Я сказала Фарис, что тот герцог, что этот. Но я могу и ошибаться. А если Диким Машинам нужна смерть только Карла — тогда мы скоро узнаем, что бы это значило, — она постаралась не замечать молчаливую толпу. — Будем надеяться, что визиготы целиком отвлекутся на эту охоту. На фига нам скакать с ними вместе — я, пожалуй, сама поведу группу захвата. Как только выедем в поле, отрываемся от них, возвращаемся в лагерь готов и пытаемся убить Фарис.

— И считай, что мы — трупы, — грубо бросил Ансельм. — Даже если у тебя будет с собой весь отряд, ты не улизнешь — их-то тысячи!

Вовсе не стараясь противоречить ему, Аш властно заявила:

— Ладно, берем весь отряд; по крайней мере, всех верховых. Смотри, Роберт, конечно, Фарис объявила перемирие, но еще до обеда у нее начнется в лагере вооруженный мятеж. И охота превратится в резню. Если мы хотим убить Фарис — сейчас нам предоставился единственный шанс выйти из города и рискнуть.

Ансельм в сомнении покачал своей бычьей головой:

— Срать я хотел на перемирие. На месте любого командира готов, я бы кокнул любого бургундского дворянина, который сунется за стены города. Де Ла Марш думает, что может бегать туда-сюда, как крыса по водостоку!…

— Да, вся эта охота — безумие, — Аш говорила тихо, голос ее заглушал удар колокола. — Но все хорошо. Этот переполох — в нашу пользу. Хотя на твоем месте я бы начала молиться… — на ее губах мелькнула улыбка. — Роберт, я возьму отборных людей, только волонтеров.

— Бедняги! — Роберт Ансельм наблюдал, как капитаны Льва на площади расставляют свои части в должном порядке. — Я о тех, кого таскали в Карфаген. Вот сейчас они считают себя настоящими «героями». Забыли, что получили пинок под жопу. А те, кто оставался, — эти считают, что мимо них что-то прошло, так что дождаться не могут, пока не сунутся в какое-то дерьмо. Они решат, что у тебя есть план.

— План есть, — Аш настороженно прислушивалась к оттенкам его голоса. — Я хочу оставить ответственным тут Анжелотти, пушкарям нужен контроль. Да и пехоте нужен офицер — может, тебе стоило бы остаться в Дижоне вместо того, чтобы добровольно отправляться со мной.

Она ждала от него возражения и слов типа: «Пусть это делает Герен Морган!» Но Ансельм только взглянул на городские ворота и кивнул в знак согласия.

— Я на стены поставлю часовых, — буркнул он, — и как только мы увидим, что ты напала на их лагерь, вы вынесемся отсюда и усугубим суматоху. А перемирие это я в гробу видел. Еще что-нибудь, девочка?

И отвел глаза в сторону.

— Да, пожалуй, все. Выбери всех коней, каких сможешь, для тех, кто пойдет со мной на дело.

Под бледным солнцем она смотрела ему вслед: широкоплечий мужик в английском доспехе, при ходьбе ножны меча болтались и задевали его ножной доспех.

— Роберт отказался участвовать в сражении? — недоверчиво спросила из-за спины Флора.

— В городе тоже нужен кто-то толковый.

Хирург взглянула на нее и цинично ухмыльнулась. Она промолчала, но на ее лице ясно читалось: Сдрейфил!

— Да ладно тебе, — ласково сказала Аш. — Каждый когда-нибудь может. Да и у меня нервы теперь не блестящие. Наверное, осада так подействовала. Через день-два оклемается.

— У нас может не оказаться этого дня, — Флора закусила губу. — Я видела, как ты разговаривала с Годфри. Я видела, как тобой манипулировали Машины, — все мы видели. И не только я знаю, вся эта жалкая толпа тоже понимает: теперь нам, может, остался час. И даже не знаем, как долго осталось.

Аш почувствовала знакомую холодную отстраненность:

— И без Роберта справлюсь. Он знает, что я задумала вылазку, возможно, не вернусь. Мне нужно взять с собой таких, кто это поймет и все же согласится.

Часы на башне в другом конце площади пробили десять. Этот звук нарушил царящую на площади тишину. Аш увидела, как в толпе разворачивают грязные платки, достают из них хлеб и усаживаются поесть на кучи упавшей кирпичной кладки или на разбитую мебель; и все это делалось практично, собранно, чинно.

Холодной металлической рукавицей Флора обхватила кисть Аш. И проговорила, как будто эти слова вдруг стоили ей большого усилия:

— Не надо. Прошу тебя. Тебе не стоит этого делать. Пусть твоя сестра живет. Через час-два будет новый герцог. Тебя убьют ни за что.

Аш повернула ладонь так, что осторожно смогла нащупать руку Флоры между металлом и льняной подкладкой.

— Эй, вся моя жизнь — риск погибнуть ни за что! Работа моя такая.

— Да меня стошнит зашивать тебя! — нахмурилась Флора. Несмотря на грязь, въевшуюся в лицо, она казалась очень молодой: просто парнишка, закутанный в камзол и короткую мантию, спереди плащ закапан воском свечей. От нее пахло травами и засохшей кровью. — Я знаю, что тебе необходимо это сделать. Знаю. Что ты сама боишься. Ты и с Годфри не стала говорить.

— Нет, — у Аш пересохло во рту даже при мысли о разговоре или выслушивании. Той частью разума, в которую она уже десять лет впускала невидимых собеседников, она почувствовала нарастающее напряжение; какой-то гнет в атмосфере, как бывает перед бурей. Это свидетельствовало о молчаливом присутствии Диких Машин.

— Ты хоть дождись, пока герцога выберут, — прежде чем рискнешь на политическое самоубийство! — голос Флоры был хриплым, с оттенком черного юмора. — В их лагере и после выборов будет ровно такая же суматоха, как и до выборов. Может, даже больше. Может, чуть потеряют бдительность. Послушай-ка, ты говорила — ты не хочешь, чтобы герцогом стал де Ла Марш?

Аш ответила легким тоном, оценив юмор Флоры и простую попытку держать себя в руках:

— А разве кто-нибудь знает, кого выберут?

Флора сильно сжала ее руку и выпустила. И сказала хрипло:

— В некотором смысле, никто. В определенном смысле, приемлем любой, в ком есть кровь бургундских герцогов. Черт побери, при наших межклановых браках в дворянских семьях, такая кровь есть почти в каждой семье, где есть рыцари, от Дижона до Гента!

Аш кинула взгляд на Адриана Кампина, он напоследок проверял экипировку остальных фламандцев Верхекта.

— Эй, представь, вдруг следующий герцог Бургундии служит как раз в нашем отряде!

При этих словах Флора утерла глаза и цинично усмехнулась:

— А то кандидат Оливье де Ла Марш — вовсе не опытный военный дворянин, да? Брось болтать. Кого, по-твоему, они намерены выбрать?

— Ты не хочешь ли сказать, что они разрежут оленя и посмотрят на его кишки, или что они там еще высматривают, и на эти потрохах светящимися буквами будет им написано «Сэр де Ла Марш»?

— Насколько я подозреваю, именно так и будет.

— Насколько тогда проще жить было бы, — покачала головой Аш. — На фига вообще охотиться за этим хреновым животным? Боже, да никогда мне не понять бургундцев, — не говоря, конечно, о присутствующих.

Молодая женщина смотрела на нее, улыбаясь, теплым взглядом, утирала нос грязной тряпкой. И заговорила дрожащим голосом:

— Ты ни черта не понимаешь. Впервые в жизни мне захотелось понять, как это — разрубить кого-то твоим чертовым мясным ножом. Я хочу поскакать с тобой, Аш. Я не хочу, чтобы ты на моих глазах уезжала в это самоубийственное, глупое мероприятие, а я была бы не рядом…

— Да это то же, что бросить мышь в мельничное колесо. У тебя будет ровно столько же шансов…

— А каковы твои шансы?

Аш прекрасно понимала, что это утро — с редкими облаками на севере, при отсутствии пороши, при ярком белом солнце в южной части неба, с воздухом, напоенным ароматом раздавленной хвои, — может оказаться ее последним утром, для нее это было не ново. Но к этому никогда не привыкнуть. Аш глубоко вздохнула, легкие казались сухими и холодными и сжатыми страхом.

— Если мы похитим Фарис, там поднимется адский шум. Потом я вытащу ребят под шумок. Послушай, ты права, это глупость самоубийственная, но не раз именно такие штуки и удавались. У них там никому и в голову не придет ждать чего-то такого.

Она быстро протянула руку, когда Флора уже развернулась на каблуках, чтобы удалиться, и схватила ее за руку.

— Нет. Это дело серьезное. Ты не иди плакать в уголке. Тебе надо быть здесь рядом со мной и выглядеть так, как будто мы знаем, что это дело выйдет.

— Боже, до чего ты крутая сука!

— Не тебе болтать, хирург. Ты поишь моих ребят опиумом и болиголовом, note 54 ты им отсекаешь руки и ноги, даже не задумываясь.

— Ну уж, ты и скажешь.

— Но ведь ты это делаешь. Ты их сшиваешь — зная при этом, что они вернутся в сражение.

Помолчав некоторое время, Флора пробормотала:

— А ты их ведешь, и знаешь при этом, что ни за кем другим не пойдут.

Суета среди бургундских дворян заставила Аш обернуться в их сторону: лорды и их эскорты садились в седла, на тех кляч и дамских верховых лошадей, которые оставались еще в городе после трех месяцев осады; пронзительно запел горн; и одновременно, заглушая его, охотничий рог. Все бывшие на площади начали подниматься на ноги.

В той части ее души, которой она слушала, забормотали древние голоса, но звук был еще ниже порога слышимости.

И Аш сказала бодро:

— Ладно, договорились, — но ты, Флора, оставайся с охотниками, там безопасно. Я оторвусь сразу, как только начнется погоня за зверем. Я не могу ждать конца охоты, чтобы напасть. Теперь мы вообще не можем ничего ждать.

2

Пока Аш скакала через зигзаги траншей, идущих прямо на север от Дижона, у нее стало покалывать в затылке. Посты визиготов молча пропускали их и долго провожали глазами.

Аш обернулась на своем боевом седле. Позади остался отряд визиготских копьеносцев, как черная масса муравьев.

— Слов нет — до чего вшивая охота, — пожаловался Эвен Хью.

В памяти Аш ощутимо всплыло: шесть месяцев назад они скакали из Колони к осаждаемому Нейсу, приноравливаясь к неспешному шагу коня Священного римского императора, и сделали остановку на день, чтобы поохотиться. Фридрих III приказал расставить в лесу, как положено, столы на козлах, застелить их белыми скатертями, чтобы его дворяне позавтракали на заре. Аш набивала рот белым хлебом, пока собачники вернулись с разведки с разных направлений, каждый достал из-за пазухи камзола помет, они разложили его на скатертях, и каждый без устали восхвалял достоинства выслеженного им конкретного зверя.

Горячее июньское солнце и леса Германии изгладились из памяти.

— Учти, так скоро они оленя не разыщут, — заметил уэльский капитан, — охота скорее всего просто не состоится. Мы распугали дичь на много лиг вокруг!

Взгляд его был лихорадочный. Аш наблюдала за Эвеном Хью, Томасом Рочестером и Виллемом Верхектом незаметно для них; за своим вооруженным эскортом со знаменосцем; и за полусотней сопровождавших ее людей.

— Даже полсотни боевых коней отыскать оказалось не просто.

Хватит ли ей людей? В таком количестве — сможем ли мы ворваться в их лагерь?

— Ждать моего сигнала, — кратко объявила она. — Оторваться копьеносцам, как только окажемся под прикрытием леса.

— И будем надеяться, что при этом удастся не вызвать тревоги.

За стенами города дул сильный холодный ветер с двух рек. Солнце отражалось от шлемов визиготов — солнце изумительное, все еще непривычное, все еще радующее. Поверх доспеха на Аш была надета короткая мантия из толстой шерсти, собранная поясом на талии, так что не мешала движению рук. Бледное солнце отражалось и от доспехов ее людей, высвечивало богатые грязные красно-синие ливреи бургундцев, скакавших в нескольких ярдах впереди.

Холодный воздух донес всего один слабый звук колокола.

— Командир, это звонят в аббатстве, — сказал Томас Рочестер. — Я слышу, Карл еще нас не покинул.

— Да это ненадолго. Наш хирург спрашивал у его врача — герцог в коме; и так с заутрени…

Аш увидела, что де Ла Марш остановился на опушке, и натянула поводья, обругав светлого гнедого. Молчаливые пешие окружали всадников: крестьяне, горожане, охотники. Собаки беспокойно скулили.

— Постойте здесь, — и Аш протолкалась вперед, позвав с собой только Томаса Рочестера и копьеносцев эскорта. Заместитель герцога спешился. И стоял на земле в окружении дюжины людей с молчащими собаками с квадратными мордами.

— Чертовы бургундцы. Жаль, тут нет моего старого деда, — пробормотал Томас Рочестер. — Слышь, командир, если бы моему деду показать помет, он бы сразу сказал, старая это дичь или молодая, и какого полу. Просто определял на основании одного дерьма. Он всегда говорил: «У оленя-десятилетка помет толстый, длинный и черный».

— Полсотни человек — далеко не достаточно. Но пешие не могли выдерживать такой же темп. Верховых пятьдесят человек, в среднем и тяжелом вооружении; а в лагерь если врываться — надо знать, как у Фарис дислоцированы войска; и вообще где она сама находится…

Она закусила губу, едва удержавшись, чтобы тут же автоматически громко не обратиться к военной машине…

— Ни за что! Ни к каменному голему, ни к Годфри, потому что Дикие Машины тут, я их чувствую рядом…

Она ощущала, как внутри головы нарастает давление. Хотя точно известно, что Фарис не стала бы докладывать каменному голему.

— Вы все такого же мнения? — спросил Оливье де Ла Марш. Этот рыцарь с грубовато-добродушным лицом был похож на человека, который скорее организовывал бы турнир или войну. На секунду в голове у Аш промелькнуло: сможет ли заместитель герцога в качестве герцога управлять оккупированной страной, когда война идет и здесь, и в графстве Лоррен, уж не говоря о Фландрии…

Следопыт с белой бородой обернулся, ища поддержки товарищей:

— Да, милорд. Мы с зари на ногах: были ниже по реке, на равнине, и к востоку и западу, в холмах. На западе и севере, в лесах. Все следы остыли. Все пометы старые. Дичи нет.

— Вот оно что! — воскликнула тихонько Аш. И рискнула кинуть взгляд назад. Отсюда до лагеря визиготов не больше четверти мили, отрываться еще рано.

Но если охота не состоится…

Оливье де Ла Марш топнул ногой и поднял обе руки, требуя внимания, хотя и так все молчали. И проорал:

— Следопыты не нашли дичи! Земли опустели!

— Еще бы им не быть пустыми! — фыркнул с отвращением Томас Рочестер. — Что за дерьмо, командир, подумай! У них тут стоит эта чертова армия. Ведь крысоголовые наверняка все сожрали, что попалось им на глаза за эти месяцы! Все, командир, можешь забыть, ничего не будет.

И из толпы окружающих их мужчин и женщин, как эхо, прозвучали несколько голосов, как бы озвучивая невнятное бормотание народных масс:

— Земли опустели.

Оливье де Ла Марш, грохоча доспехами, снова вскочил в седло. И Аш услышала его приказы охотникам:

— Отослать следопытов назад. Нам не надо искать запаха дичи. Гончих на поводок. Запасных борзых — на север! — И еще громче: — На север, в чащу!

Мимо Аш понеслась толпа. Светлый гнедой мерин под Аш зафыркал, начал лягаться; она придерживала его, пока не убедилась, что все пешие — мужчины, женщины, дети пробежали вслед за верховыми бургундскими дворянами. Позади маячил черный штандарт визиготского отряда. Она увидела довольно большую группу кавалеристов с копьеносцами: все стрелки были на конях.

Стрелки. «Дерьмо».

— Вперед! — поднятой рукой она указала направление. Гнедой описал круг, и она подняла его на дыбы, а за ней скакали верхом вооруженные всадники и стрелки отряда Льва, за ее знаменем и Эвеном Хью.

— Куда теперь, командир? — поинтересовался Томас Рочестер .

— На север, — решительно сказала Аш. — Скачем под прикрытие леса. А уж там отрываемся и встречаемся у брода на западной реке.

Вперед ускакали фламандцы Верхекта, и Аш оказалась в окружении знакомых лиц, в арьергарде отряда. Тоненький юноша старательно отворачивал голову, но она узнала Рикарда; она ему запретила ехать с ними, но поздно уже что-то говорить.

— Глупость какая! — пыхтел Рочестер возле нее. — Как можно отправлять собак, когда не знаешь, в какую сторону может побежать дичь? Причем дичи нет! Ну скажи, командир, как они будут охотиться, без дичи?

— Вот теперь видишь, каковы эти бургундцы, — машинально усмехнулась Аш.

Среди всадников раздался тихий смех. Поняли, почувствовала она, и уже прошел первый смелый порыв. Она подняла глаза на свое знамя. «Вполне возможно, что на это дело за мной не пойдут. Это — убийство. А если одной добраться до Фарис? Уехать назад, сдаться, протащить с собой кинжал… нет. Нет. Та ведь знает, что станет целью нападения».

Подтолкнув мерина, она отъехала к концу отряда, где, сидя по-дамски на недокормленных дамских лошадях, скакали дамы в головных уборах на подкладке, в вуалях. Крупный тощий серый конь Флоры выделялся среди них, как священник среди паствы в соборе. Хирург, ехавшая рядом с Джин Шалон, пришпорила своего коня и подскакала к Аш.

— Мы что теперь будем делать? — окликнула ее Аш.

— Хрен его знает! — подъехав ближе, игнорируя изумленные взгляды пешеходов, Флора заговорила тише: — Не спрашивай меня, спроси де Ла Марша, в этой Охоте он Капитан! Девочка, сейчас ноябрь. Мы тут если и найдем чего, так только птицу-крапивника. Полное безумие!

— Куда он нас тащит?

— Вверх по реке, на северо-восток. В чащу, — Флора привстала в седле и указала: — Вон туда.

Аш увидела голову колонны, уже вступавшую на опушку леса. Всадники углубились между безлиственных деревьев, на фоне светлого неба отчетливо выделялись коричневые ветви. Приближаясь к высоким пням, Аш замедлила ход мерина. Лишенная коры светлая древесина истекала древесным соком. От костров пахло древесным дымом; в одном пне еще торчал оставленный и уже заржавевший топор. В мирное время дровосеки и углежоги и свинопасы не оставляли следов своего пребывания, насколько она помнила. Значит, стали беженцами, ушли, причем не одну неделю назад.

Флора, как будто поняв, чего высматривает Аш, указала ей на мужчин в черных чепцах и промокших шерстяных туниках с босыми ногами. Они, оживленно разговаривая, шли рядом с охотниками, ведущими связки собак на поводке. Один пожилой тучный человек нес факел, пламя которого было почти незаметно при солнечном свете.

На этой культивированной опушке леса росли исключительно грабы, сейчас тут остались тонкие стволики толщиной в палец; и ясени, годные для изготовления бочек, и лещина — для получения орехов в сезон. Все ветви, покрытые зимней корой, были по-зимнему голыми. На самых больших деревьях еще висели последние каштаны и орехи. Аш посмотрела вниз и обвела мерина вокруг пня, а когда подняла глаза, то оказалось, что фланги толпы — пешеходы и всадники скрылись в густых зарослях тонких кустарников. Конские копыта звучали мягче по подстилке из листьев и по илистому мху.

Впереди, возле знамени де Ла Марша, бородатый охотник поднял к губам рог. Звонкий звук горна разорвал тишину заполненного людьми леса. Ведшие на поводках собак отстегнули поводки, расцепили собак, и поднялся крик:

— Ату его! Ату его!

Один охотник звал своих собак по именам:

— Марто! Клере! Рибани! Бодерон!

Сестра-настоятельница монастыря Дочерей Покаяния вонзила пятки в бока своей дамской кобылы и промчалась мимо Аш: Вперед! Вперед!

— Ату! — завизжала Джин Шалон. Ее маленькая кобылка цвета соломы вонзала копыта в слой сучков, устилавших землю под каштанами и дубами. Она энергично махнула Флоре:

— Поскачи за нас! Будь моей представительницей!

— Конечно, тетя!

Большая бегущая толпа оттеснила их от женщин на конях, поджарый конь Флоры подобрался ближе к кострецу мерина Аш. С бьющимся сердцем Аш чуть не поддалась и не пришпорила коня, чтобы скакать среди срубленных деревьев и пересеченной местности за бургундцами, участвовать во всеобщей скачке. Она всем телом наклонилась вперед, обернулась к Томасу Рочестеру, Виллему Верхекту и остальным.

— Въезжайте туда, под деревья! — крикнула она им. Взглянув назад, убедилась, что еще больше визиготов — всадников и пеших и их знамя только что появилось на опушке.

— Ату! — крикнула Флора собакам, сорвавшимся с поводка, и неохотно с раскрасневшимися щеками вернулась к Аш. Голые ветки цеплялись за их головы, их скрип под ветром был слышен из-за звуков быстрых шагов и цоканья подбитых гвоздями сапог. Впереди собаки заливались лаем. Бегущая сзади толпа вынудила Аш пойти шагом, ныряя под низко нависающие ветки, осторожно двигаться по неровной земле.

— Кого они рассчитывают загнать? — донесся сзади голос Флоры.

— В такое время дня? — Аш подставила большой палец ветру, солнце было еще низко над горизонтом, светило сквозь деревья, была середина утра. — Да ничего! Отсюда до Брюгге не осталось даже кролика. Скачи вперед, к тетке.

— Нет, я с тобой — потом вперед…

— Томас! — просигналила Аш. — Давай отсылай их. По одному. Сначала на север, потом через лес свернуть на запад.

Солдаты согласно кивнули, неуклюже развернули коней на склонах, поросших увядшим вереском и высохшим золотарником; и, пришпорив их, вернулись в кавалерию отряда. Она выждала несколько секунд, пока они заговорили с командирами копьеносцев.

— Флориан, — она проверила, где ее знамя, увидела, что хвост бегущей толпы исчезает в лесу, заросшем остролистом, грабами и дубами; а штандарт визиготов не виден, остался где-то сзади, на опушке. — Давай, двигай свою жопу поближе к охотникам. Когда вернешься в город, все подготовь для раненых.

Хирург ее не слушала:

— Они возвращаются!

Толпа пеших и конных возвращалась. Пара гончих рвалась в сторону с поводков, их собачники бежали слишком быстро по очень неровной лесной земле.

Аш снесли в сторону, в заросли остролиста, и она переместила тяжесть тела вперед и тронула поводья.

Светлый гнедой повернул. Аш снова откинулась на спинку седла, детали набедренников лат скрипнули друг о друга, и она развернула лошадь. Теперь рядом с ней из знакомых был только сержант Рочестера и знамя, находившийся в одном-двух ярдах сбоку, а все всадники и пешие вокруг нее — чужие. Она рискнула взглянуть направо — и увидела вдалеке спины в форме Льва, въезжающие в густые заросли, — и бросила еще один взгляд назад.

Прямо позади нее оказались два всадника в тяжелых кольчугах из панцирных пластинок, отсвечивающих в лучах солнца, косо падающих между деревьями; где-то позади них в ветвях запутался визиготский штандарт, и там же бежало около полусотни пеших рабов с копьями.

— Им не положено быть здесь! — проговорил кто-то сквозь зубы справа от Аш. Развернувшись в седле, Аш увидела совсем рядом дамскую лошадь Джин Шалон.

— Да и вам тут нечего делать! — добавила дама, правда, не враждебно, но неодобрительно.

Теперь в толпе не было видно ни сестры-настоятельницы, ни Флоры. Аш крепко натянула поводья, а мерин вытаращил глаза и стучал копытами по склону, опускающемуся впереди него.

— Будем надеяться, что охота не будет возвращаться по этой дороге! — Аш улыбнулась миссис Шалон и большим пальцем указала ей на рабов, мчащихся мимо них через вереск и пни деревьев. — Что будет с Бургундией, если оленя убьет визигот?

— Они права не имеют, — Джин Шалон еще больше поджала губы. — Впрочем, как и вы, в ваших жилах нет ни капли бургундской крови! Это вам ничего не даст — никакого титула герцога!

Аш сдержала гнедого. По безлистным деревьям бежали струйки черной воды. Бледное солнце с неба бросало бледный свет на верхние ветви. Впереди мужчины в рейтузах, грязных по бедра, и женщины, подоткнувшие назад юбки с почерневшими от грязи подолами, терпеливо ждали своей очереди, чтобы перебраться через ручеек. Аш еще выше задрала забрало шлема.

Ей прямо в нос ударил сильный запах конского пота — мерин вспотел, беспокойно передвигаясь в толпе людей, — и запах древесного дыма, от дальних костров, и зловоние, исходящее от людей, не часто моющихся и работающих на открытом воздухе: бесспорный запах застарелого пота. На глазах у нее выступили слезы, она встряхнула головой, в глазах у нее помутилось, и она подумала: «Почему? Что со мной?..»

О чем это мне напомнило?

В памяти всплыла картина: старый лес, который лето за летом становился серебряным и высыхал. А через шаг от него — деревянная ограда. Один из больших фургонов с крышей, ступеньки опущены в траву: земля перед ним истоптана до твердости, трава пробивается сквозь спицы колес.

Это какой-то лагерь. Во рту Аш ощутила на миг вдруг знакомый вкус: максимально разбавленный напиток из сброженного одуванчика и цветков бузины, до такой степени разбавлен, чтобы ребенку было не опасно пить. Она вспомнила, как сидела на ступеньках фургона. Большая Изобель — сама еще ребенок тогда, но постарше, — держит ее на колене; а дитя Аш выворачивается, чтобы слезть, убежать за ветром, колышащим траву между рядами палаток.

Запах готовящейся на кострах еды; запах пота от вернувшихся с тренировки мужчин; запах шерсти и льна после того, как их выбили валками на речном берегу и повесили на просушку на открытом воздухе.

«Назад хочу, — подумала она. Не хочу я отвечать за все это; просто хочу жить, как жила раньше. В ожидании дня, когда вместо тренировок начнется настоящая война и пройдет всякий страх».

— Вперед!

Где-то впереди послышался лай собак. Толпа кинулась вперед, через ручей, разбрызгивая воду. Исчезли ее сержант и знамя. Выругавшись, Аш отстегнула под подбородком пряжку и закинула шлем за спину. Сдвинула остриженные волосы с уха назад и, наклонив голову, прислушалась.

Между деревьями раздавалось отраженное от деревьев эхо лая собак.

Это не за запахом — или они его снова потеряли, — но оказалось, что она говорит в пустоту: мадам Шалон тоже исчезла в толпе.

По обе стороны от нее бежали рабы визиготов: практически на каждом был один шлем и темная льняная туника, они неслись босиком по лесной земле, ноги уже были сбиты в кровь. У нее мурашки пробежали по спине. Она не осмеливалась взяться за эфес меча. Сидела с обнаженной головой, ожидая, насторожив уши, когда холодный ветер донесет звук тетивы…

— Христос Зеленый! — сказал голос у ее стремени.

Аш посмотрела вниз. Рядом с ней остановился визигот в круглом стальном шлеме с стержнем вдоль носа, в грязной руке небрежно держит аркебузу; он смотрел на нее, подняв голову. Судя по сапогам и кольчужной рубахе — свободнорожденный; по худому, обветренному лицу видно, что среднего возраста.

— Аш, — сказал он, — девочка, Бог мой, они же говорили о тебе.

В бегущей толпе оба они не бросались в глаза: мерин Аш попятился в укрытие под березу, на которой несколько последних бурых листьев еще скорчились как коконы на сучках; верховой визигот-офицер был слишком занят — пытался построить своих людей в каком-нибудь порядке и заставить их освободить путь собакам.

Аш, насторожившись, сознавая, что доспех ее защищает, запихнула шлем подмышку и смотрела сверху вниз с высокого седла:

— Ты из рабов Леофрика? Я встречалась с тобой в Карфагене? Ты друг Леовигилда или Виоланты?

— А что, я похож на чертова визигота? — в грубом голосе прозвучала обида и насмешка. Он заткнул аркебузу под мышку и поднял руки, снял шлем. Длинные локоны белых волос висели вдоль лица, бахромой обрамляли лысину, занимавшую почти всю макушку, и он рукой со вздувшимися венами отбросил назад свои желто-белые волосы. — Христос Зеленый! Девочка! Ты меня не помнишь.

Лай собак удалился. Сотен людей рядом так же могло не существовать. Аш смотрела в черные глаза под грязно-желтыми бровями. И молчала: человек был вполне узнаваем, но в то же время она совершенно не могла установить, откуда. «Да, я тебя знаю, но откуда я могу знать кого-то из Карфагена?»

— Девочка, ведь готы тоже нанимают наемников; пусть ливрея тебя не одурачивает.

Глубокие морщины прорезали его лоб, спускались вниз от краешков рта; ему от пятидесяти до шестидесяти, видно брюшко, несмотря на кольчугу; зубы плохие, на щеках белая щетина.

Она почувствовала вокруг себя пропасть, глубокую, уходящую в самое детство; долгое падение в свои ранние годы, когда все было другим, и все было в первый раз.

— Гийом, — сказала она. — Гийом Арнизо.

Он стал меньше, не потому, что она сидела на коне высоко над ним. У него, конечно, появились неизвестные ей шрамы и раны, но он в сущности остался тем же — хоть и стал седым и старым, но он был до такой степени тем же пушкарем, которого она знала по отряду Гриф-на-золотом-фоне, что она задохнулась; так и сидела, уставясь на него, а мимо бесшумно мчалась охота.

— Я так и думал, что это должна быть ты, — кивнул сам себе Гийом. На нем, как и раньше, была короткая широкая кривая сабля; замызганный искривленный клинок в ножнах привешен к поясу, хоть у него было и европейское ружье, изготовленное визиготами.

— Я думала, ты умер. Когда они всех казнили, я думала, что и тебя.

— Да нет, я снова поехал на юг. За морем климат здоровее, — он глядел на нее снизу вверх и щурился, как будто смотрел на свет. — Мы ведь тебя когда-то нашли на юге.

— В Африке. — Он кивнул, и она наклонилась с седла и схватила его за руку, за обе руки; он протянул ей свои руки в кольчуге, она была в стальных варежках. Смеясь, она улыбалась во весь рот: Дерьмо! Ни ты, ни я не изменились!

Гийом Арнизо быстро глянул через плечо и отодвинулся под редкую тень ветвей. В тридцати футах позади визигот в тяжелом снаряжении яростно осыпал непристойностями знаменосца, у которого орел со штандарта запутался в ветвях граба.

— Для тебя это имеет какое-то значение, девочка? Хочешь узнать?

В его голосе не было ни злобы, ни насмешки; вопрос был задан серьезно, с печальным осознанием, что ближайший сержант может тут же должным образом покарать его за такое несоблюдение служебных обязанностей.

— Еще бы! — Аш выпрямилась в седле, глядя на него вниз. Резким движением надела шлем, не застегивая, и спрыгнула с седла. Обмотала поводьями мерина ближайшую низкую ветвь. Оказавшись в безопасности, незаметная за головами бегущей мимо толпы, она обернулась к пожилому воину: — Скажи. Сейчас это уже не так важно, но знать-то охота.

— Мы были в Карфагене. Лет двадцать назад, — он пожал плечами. — Отряд Гриф-на-золотом-поле. Как-то ночью мы, человек десять-двенадцать, надрались там в гавани на чьей-то украденной лодке. Йоланда — ты ее не знаешь, она была стрелком, сейчас уже умерла, — услышала, как плачет ребенок на какой-то лодке с медом, заставила нас подгрести туда и спасти его.

— Баржа с отходами?

— Ну да. Мы их называли «лодки с медом».

Совсем близко прозвучал резкий звук горна. Оба они одновременно подняли головы: бургундский дворянин с собакой поперек луки седла скакал мимо, а потом — ускакал, исчез в толпе, все еще перебирающейся через поток.

— Ну, говори! — настаивала Аш.

Он взглянул на нее печально:

— А чего еще говорить? На горле у тебя был разрез, большой такой, и кровь текла, так что Йоланда снесла тебя к какому-то доктору из крысоголовых, разрез зашили. Наняли тебе няньку. Мы хотели оставить тебя там, но Йоланда хотела притащить тебя назад с собой, ну вот, я и возился с тобой на корабле, пока плыли до Салерно.

Морщинистое грязное лицо Гийома Арнизо сморщилось еще больше. Он утер вспотевший лоб.

— Ты так много плакала. Нянька твоя умерла от лихорадки в Салерно, но Йоланда взяла тебя в лагерь. Потом она потеряла к тебе интерес. Я слышал, ее изнасиловали и убили в поножовщине позже. А я потом потерял твой след.

Аш стояла с открытым ртом. Она как онемела и ощущала только слой опавших листьев под ногами и тепло конского бока у плеча; все остальное для нее умерло.

— Ты говоришь, ты между прочим спас мне жизнь, а потом меня бросил.

— Видишь, мы очень много надирались, а иначе не случилось бы этого, — его осунувшееся посиневшее от холода лицо чуть порозовело. — Через несколько лет я был абсолютно уверен, что ты — тот же ребенок, ни у кого больше не было таких волос цвета чертополоха, вот я и постарался наверстать немного.

— Христос Зеленый!

Все это мне знакомо или сама догадалась. Почему оцепенели руки и ноги? Почему голова закружилась?

— Теперь ты большой начальник, — Гийом говорил как бы скептически, но и с ноткой лести в голосе. — Этого и следовало ожидать. Ты всегда была толковой девчонкой.

— Что, должна благодарить тебя?

— Я тебя старался научить ни от кого не зависеть. Всегда быть бдительной. Смотри, мои уроки не пропали даром. А теперь ты сестра этого генерала, и сама не промах, говорят, — его морщинистые щеки раздвинула улыбка. — Тебе не пригодится старый солдат в твоем отряде, девочка?

На ней надето целое состояние: кованый и закаленный металл, на который Гийому Арнизо за всю жизнь не заработать. Да он в жизни своей не мог купить себе доспеха. А ее доспех оказался у нее как треть выкупа, полученного за врага: треть пошла человеку, который поймал его, треть — его капитану, и треть — ей как командиру отряда. Но в данный момент для нее это — ничто, просто тюрьма из металла, которую она бы сбросила и побежала бы по лесам так же свободно, как бегала когда-то.

— Ты и половины всего не знаешь, Гийом, — сказала Аш. И добавила: — Конечно, я благодарна. Нечего тебе делать из этого событие. Просто случайно совершил поступок, в нужный момент, — поверь, я тебе от души благодарна.

— Ну так вытащи меня из этой чертовой армии рабов!

«Так много за бескорыстные сведения».

Ветер над головой шевелил голыми ветвями. Со дна ручья вверх поднимался аммиачный запах развороченного слоя листьев, черная вода превратилась в серую грязь из-за прошедшей тут толпы. Мерин Аш переступил ногами. Людей теперь вокруг стало меньше, визиготский орел сверкал под зарослями вечнозеленого остролиста.

— Я для любого бы это сделала — для любого наемника — если бы он попросил меня в эту минуту.

— Снимай снаряжение, — она руками в варежках стала разрывать завязки своего форменного плаща и мантии, которую носила поверх доспеха. К тому времени, как завязки ослабели, она подняла глаза и увидела, что изготовленное в Карфагене ружье улетело невесть куда, шлем зашвырнут через плечо в ручей, а на лысеющей голове Гийома плотно натянута грязная льняная шапочка.

Она впихнула ему в руки свою короткую мантию и смятую сине-золотую форму, повернулась, вспрыгнула в седло, не замечая тяжести доспеха.

— Бургундец! — прокричал хриплый голос.

Аш пришпорила мерина, выбралась из-под низко нависающих ветвей и сучков березы. У ее стремени бежал анонимный мужик в короткой мантии и форме Льва, прихрамывая от застарелой раны. Кольчуга на нем была и кривая сабля: никаких сомнений, просто какой-то очередной европейский наемник.

— В какую сторону пошла охота?

— Во все стороны! — заорал визиготский назир на карфагенском лагерном говоре. Аш не могла не улыбнуться при виде его огорчения. Он жестом отчаяния развел руки в стороны: — Мадам воин, ради всего святого, что мы делаем в этом лесу?

«Да черт с ними, с бургундцами! Надо отыскать Льва Лазоревого!»

Земля была такой неровной, что мерин мог идти только шагом. Она пришпорила его, перебираясь через ручей, Гийом Арнизо, разбрызгивая воду, шлепал за ней, и, вырвавшись вперед, снова замедлила бег коня. Солнце виднелось из-за деревьев и позволило ей определить ориентировочно, где должен быть юг. «Еще пару фарлонгов, свернуть на запад, попробовать найти опушку и брод на реке…»

— Хреновая какая-то охота, — заметил Гийом, бежавший возле ее стремени. — Идиоты эти бургундцы. Почему бы им не превратиться в перегонные кубы в английской пивоварне.

— Хреновая потеря времени, — согласилась она. При всякой возможности она охотилась с удовольствием: ей нравился шум и всеобщая скачка по неровной территории, почти как на войне. Но сейчас…

Аш снова сняла шлем. Она скакала простоволосой под холодным ветром, который на корню раскачивал деревья. Теперь отсюда слишком далеко, много лиг, до дижонского аббатства, и не услышать колокола — один там удар или два, испустил ли свой последний вздох Карл Смелый. На миг она преисполнилась благоговения.

И слишком была в замешательстве, и когда замелькали в сотне ярдов от нее, между стволами деревьев, собаки, зазвучали охотничьи горны, заорали голоса «Ату!», заржали кони — не могла разобраться, которая из этих толп — основная группа охотников.

— Как игра в солдатики, — Аш проверила, где там сзади визиготские войска. — Пора сворачивать на запад…

Рядом бежал Гийом, и гнедой осторожно ставил копыта между корнями деревьев и барсучьими ямами, Аш скакала по утоптанной лесной земле. На длинных шипах шиповника висели клочки одежд, доказательство, что тут прошли люди.

В фарлонге впереди мелькнула белая собака, озабоченно нюхающая след.

— Ушел! — Гийом Арнизо заорал одновременно с всадником на тощем коне, выбравшимся из зарослей остролиста.

— Вот он! — всадником оказалась Флора дель Гиз, раскрасневшаяся, вставшая в своих стременах, капюшон сброшен, в волосах запутались сучки, — пришпорив коня, она объехала их кругом и указала:

— Аш! Вот олень!

Через пару секунд они оказались в центре внимания: к ним на прогалину со всех сторон набежала уйма всадников, на куртках у них были красные кресты бургундской ливреи; два арифа, орел и тьма рабов в форменных шлемах; двадцать охотников с собаками на поводках шныряли между деревьями; прыгали через упавшие ветви и вереск и трубили в рога. Собаки, спущенные с поводков, сосредоточенно нюхали, лаяли и убегали длинной цепочкой в лес, куда-то вперед.

— Дерьмо! Столько сил потрачено, чтобы только унюхать…

Впереди мелькнул светлый мех. Аш поднялась в стременах. Флора указывала вперед, что-то крича; ее голос утонул в громких звуках горнов, говорящих другим охотникам, что собаки спущены.

— Вот он!

Из-под копыт гнедого вперед вырвались две собаки.Он рванулся, у Аш из рук поползли поводья. Выругавшись, она с бьющимся сердцем натянула их, и почувствовала, что гнедой закусил удила. Он ринулся вперед в толпу бургундских дворян, оттолкнул серую и легким галопом подскочил к каштановой, гладя ее, не позволяя Аш оттянуть его назад.

— Ату! — кричала Флора гончим, скача стремя в стремя с Аш. От холодного воздуха она стала пунцовой. Аш видела, как она вонзает шпоры в тощие бока серой, забыв всякую осторожность, все забыто в дикой скачке охоты. — Олень! Олень!

Ноги Аш были вытянуты во всю длину от седла до стремян, и она ничего не могла сделать, только вцепиться в луку седла. Она перегнала Гийома Арнизо. Резкий ход коня заставлял ее подпрыгивать в седле. Доспехи бренчали. Обученный для боя, гнедой позабыл, чему его учили: кинулся вперед полным галопом, и Аш отпрянула назад, когда ветка хлестнула ее по лицу.

От боли она мгновенно ослепла. Сплюнула кровь. Шлем с нее слетел, упал с луки седла. Выпрямившись, натянула поводья изо всех сил, почувствовала, как конь их закусил, и была готова тянуть, пока его морда не покроется кровавой пеной.

Он снова насторожился, когда утих шум охоты. И замедлил бег.

— Черт тебя побери, — с чувством сказала Аш. Оглянулась, не надеясь найти, поискала глазами шлем. Нет шлема.

— Все, в этом лесу полно солдат. Шлема я больше не увижу.

Светлый гнедой покрылся пеной под своим чепраком. Темные пятна выступили на выцветшей голубой льняной ткани. Аш позволила ему осторожно ставить копыта, выбирая путь среди извилистых тропок. Впереди них галька сыпалась вниз с гребня холма. Впереди них поднимался осыпающийся меловой утес, он торчал между деревьями, поросший терновником и кустарником. Он был не выше вершин окружающих его деревьев.

Слабо светило солнце. Аш подняла глаза, ожидая, что через верхушки деревьев увидит облако. Но над голыми ветвями не увидела ничего, только ясное осеннее небо и белое солнце прямо над деревьями. Раскачивающаяся под сильными ветром масса голых сучков и ветвей заслоняла поле зрения. Она подняла руки к лицу и осторожно потерла глаза пальцами в металлических рукавицах.

Солнечный свет стал еще слабее, не то чтобы угас, а стал как-то менее интенсивным.

От страха у нее сжалось сердце. Она была тут одна, охота умчалась Бог знает куда, и она поскакала вниз по откосу. Высокое боевое седло скрипело, когда она откидывалась на него, от раскачивающегося шага лошади у нее заболело в промежности. Набедренники уже немного изменили цвет — были покрыты легким налетом ржавчины, латные рукавицы — тоже. И она с улыбкой представила себе, как в Дижоне Рикард будет гонять полдюжины младших пажей, чтобы они вычистили доспехи.

«Если доберусь назад в Дижон. Если еще что-то осталось от Бургундии».

— Э-ге-гей! — прокричала Аш, глубоким, исходящим прямо из живота голосом. Голос был звучным, хоть ей было страшно. — Ал-ло, Лев! Ко мне! Лев!

Странно, от ее голоса не было эха.

Свет опять изменил свою интенсивность.

«Мы слишком опоздали. Он умирает; делает последние вздохи…»

Теперь между деревьями поднялся холодный ветер, все верхние голые ветви закачались, кора терлась о кору, треща и издавая такой шум, как морской прибой. Поверхность мелового утеса блестела, как блестят бастионы белых облаков перед бурей, когда солнце еще чуть-чуть пробивается и отсвечивает от них.

— Ко мне! — снова прокричала она. И далеко где-то отозвался женский голос:

— Иду!

Неумолчно лаяли собаки. Аш выпрямилась в седле и поглядела как можно дальше в каждую сторону. Невозможно было определить, с какой стороны доносится лай, тявканье и крики. Гнедой, как бы почувствовав ее замешательство, опустил голову и вцепился зубами в пучок травы у подножия утеса.

— Ал-ло! — голосовые связки Аш уже саднило. Она сглотнула, ощутив боль в горле, была слишком испугана, чтобы как следует модулировать звук голоса. — Лев!

— Здесь!

Ей помешал хруст травы, разгрызаемой гнедым. И она не смогла определить, откуда шел крик. Неуверенно она прикоснулась шпорами к его бокам, съехала по откосу. Пока она ехала, деревья перемещались перед ее глазами и не позволяли увидеть, не движется ли кто за ними.

Над ней заорала птица. Раздался шелест крыльев. Гнедой поднял голову.

— Лев!

В ответ — молчание.

По откосу она спустилась под березами к другому ручью, берега которого обросли густым и высоким вереском. Гнедой учуял воду. Аш позволила ему напиться, и заметила, что на берегу ручья не было ни следов копыт, ни отпечатков сапог, вода текла сверху незамутненной; по всем признакам, человек тут не проходил. В воздухе вокруг чувствовалась близость дождя: сияющий полумрак в пастельных тонах. Инстинктивно она пересекла ручеек и повернула гнедого, погнала наверх по холму: лучше скакать туда, где светлее всего.

Между ней и покрытым дерном утесом белела тихая дымка. Мелькнула сова, но тут же исчезла. Аш наклонилась вперед, побуждая боевого коня подняться наверх и обойти утес вокруг.

Она поднялась на уступ утеса и смогла окинуть взглядом расстояние донизу и на запад, и вперед. Перед глазами была бледная дымка черно-серых сучков, тут и там прерываемая густыми зарослями остролиста и вечнозеленых деревьев. Вокруг — только макушки деревьев тянутся на целые лиги. Она поднялась на вершину утеса — зрелище то же самое: и на восток — тоже одни деревья: древняя чаща христианского мира.

Ни голосов, ни лая не слышно.

У подножия утеса мелькнуло что-то белое, в том месте, где склон становился пологим и входил в лес. «Опять сова, что ли?» — подумала она. Но пятнышко исчезло прежде, чем она успела рассмотреть. Пробегая взглядом вдоль опушки, она увидела, как мелькнуло пятно другого цвета — бледно-соломенного, золотого, — и она рванула вперед, не раздумывая, отреагировав на то, что ей показалось непокрытой головой то ли мужчины, то ли женщины.

Воздух затрепетал.

Скача верхом с непокрытой головой, без шлема, замерзшая в холодном ветре с востока, совсем одна, она обрадовалась бы, увидев даже солдат-визиготов. Небольшая прогалинка опять перешла в лес, и она снова оказалась в чаще. Она высматривала красно-синие ливреи бургундцев, не блеснет охотничий рог, напрягала слух, чтобы услышать сигнал окончания охоты. «Кто-то, где-то, — думала она, — должен же отвечать за главную свору. Если они выследили оленя, они должны были уже спустить с поводков последнюю смену собак, чтобы его загнать.

Ветер загудел в ветвях.

— Харо! — воскликнула она.

Краешком глаза она заметила движение.

Прямо в глаза ей смотрели влажные карие глаза. Гнедой зафыркал. Аш замерла.

Золотисто-коричневые глаза зверя следили за ней, глядя с удлиненной морды оленя. Над его лбом в воздух вздымались короткие отростки рогов цвета коричневого и слоновой кости. Олень годов двенадцати замер, подняв одну ногу, v него была шкура цвета парного молока.

Аш сжала кулаки. Гнедой отреагировал, попятился, подняв в воздух с подстилки из листьев оба передние копыта. Она выругалась, хлопнула его по шее, и белый олень исчез, пока она не отрывала глаз от земли, устланной опавшими листьями.

— Харо! — заорала она, пришпоривая коня и рванувшись вперед. По ней хлестнули сучки, царапая кирасу, нагрудник и ее обнаженный подбородок. Капля крови упала на нагрудник. Она знала только одно — что единственный олень во всем этом лесу должен был, если охотники правильно послали собак, привести охоту прямо сюда, за ним. Аш изо всех сил пришпоривала коня и мчалась сквозь деревья — и по открытым лужайкам, где углежоги замусорили участки земли своими отходами производства, — мчалась вслед за убегающим оленем.

Ей преградили путь заросли темного остролиста. Пока она его объехала, олень исчез. Она не шевелясь сидела в седле, напряженно вслушивалась и ничего не слышала; и ее вдруг охватила паника — может, она осталась последним живым человеком на земле.

Залаяла гончая. Аш рывком повернула голову и успела увидеть позади себя собаку: та мчалась вдоль того, что могло бы быть проселочной дорогой из лагеря углежогов; из-под лапы собаки грязь из глубоких выбоин летела во все стороны. И через долю секунды собака исчезла, убежала по дороге. Гулкий стук копыт по грязи прозвучал там, куда убежала собака: Аш на миг увидела всадника — капюшон опущен, скачет не разбирая пути — и за ним еще шесть-семь собак, летящих длинной шеренгой, и охотник в запачканном капюшоне, приложив к губам свой кривой рог; и тут же вся эта компания исчезла с глаз.

— Провались ты! — она вонзила шпоры в бока коня и поскакала на дорогу.

Никаких следов.

Несколько минут она безрезультатно металась туда-сюда. Она осадила коня и спешилась, повела его за повод, но ее ищущему взгляду представились только следы ее коня.

— Но ведь они пересекли эту проклятую тропу! — она злобно уставилась на гнедого. Он заморгал длинными палевыми ресницами, в безразличии и усталости. — Христос и все Его святые, помогите мне!

Через несколько сотен ярдов по проселочной дороге старые выбоины от колес оказались заросшими бурой травой. Она шла, ведя коня, и тишину нарушали только топот его копыт и бряцание ее доспеха. Через еще одну сотню ярдов сама дорога перешла в кусты, вереск и поваленные стволы берез.

— Сукин сын!

Аш остановилась. Огляделась, опять прислушалась. У нее все внутри переворачивалось от страха, от понимания: это старая дорога, заброшенная, чаща тянется на лиги и лиги по всей стране, и углубившись в чащобу, человек может умереть и от голода, и от жажды. Она постаралась не думать об этом.

«Это вовсе не чаща. В чаще нам пришлось бы перебираться через стволы упавших деревьев, верно? Ну, пошли дальше», — она твердой рукой погладила гнедого по носу. Он от усталости опустил голову, как будто ему пришлось скакать далеко и долго; и Аш, пытаясь установить местоположение солнца, не могла понять, который же сейчас час дня.

В лесу мелькнуло что-то белое с золотом.

Она отчетливо увидела оленя на фоне черно-зеленой глянцевой листвы остролиста. Его гладкие бока и круп отливали белым. Отростки рожек поднялись, острые и разветвленные; пока она смотрела на него, он повел головой, раздувая ноздри.

«Ветер дует от меня к нему, — сообразила она, — а потом: Христос Зеленый! Спаси Господи!»

На шее оленя находилась золотая коронка. Она разглядела ее во всех подробностях: металлическая коронка удерживалась на верхней части шеи под тяжестью своего собственного веса, оставляя вмятину в белой гладкой шкуре.

На короне висел обрывок разорванной золотой цепи. Последнее его звено было воткнуто в грудь белого оленя.

3

Как будто на листьях остролиста не было затвердевших шипов, белый олень развернулся и прыгнул прямо в заросли и исчез без следа. Листва сомкнулась за ним.

Аш рванулась вперед, не выпуская из рук поводьев, таща за собой гнедого, предоставив ему самому смотреть, куда ставить копыта. Пока она добиралась по неровной земле до вечнозеленого кустарника, у нее в голове не было ни одной мысли, она только пристально смотрела перед собой с тупым недоверием.

Оказавшись возле остролиста, первым делом она проверила шипы — нет, крови на них не оказалось, потом наклонилась и исследовала землю. Никакого помета. Только один след — видимо, от задней ноги, но он ни о чем не говорит. Причем смазанный, так что может оказаться следом кого угодно, хоть кабана, а если и оленя — то оставлен очень давно.

Она попробовала раздвинуть ветки остролиста.

— Дерьмо! — и рывком отдернула руку. Шип с листа проник под рукавицу, проткнул льняную перчатку, и показалась кровь: на ее глазах на ладонь стекала красная капля.

За пологом зеленых листьев так плотно сплетались черно-коричневые ветви, что животное ни за что не могло бы просочиться через них.

Сначала она решила привязать коня, прикрыть лицо руками в латных рукавицах и, понадеявшись на защиту доспеха, пройти сквозь завесу остролиста. Но отбросила эту мысль, не желая оставаться пешей; и повела коня в обход огромной заросли деревьев остролиста, в том направлении, которое казалось ей западным, но в чем теперь можно быть уверенной?

Меньше всего ее беспокоило, что весь провиант, все запасы воды ушли с отделениями ее отряда, предположительно к броду на западной реке.

«Христос, я должна быть там! Они войдут в лагерь даже без меня. Томас и Эвен не дадут им не выполнить приказ. Но они не успеют проникнуть в него настолько глубоко, чтобы суметь убить Фарис. И я это точно знаю!»

Дело было не в ее гордости, а в объективном знании: ее люди сражаются усерднее и дольше, если с ними Аш; и доверчиво принимают любое ее объяснение, почему победа необходима.

Подлесок стал не таким густым. Судя по почерневшим пням, тут поколение назад, видно, пылал пожар; лес состоял из ясеня и ольхи, причем высота деревьев не превышала пятнадцати футов. На больших пространствах росла бурая трава, без шипов.

Гнедой устало склонился к ее плечу, выбирая, куда ставить копыта рядом с ней на покрытые мохом камни. С неба лился молочный свет. Аш подняла голову к небу, высматривая хоть какой знак направления. Она моргала изо всех сил; смотрела в сторону, потом снова наверх, через голые искривленные сучья ольхи.

Ближе к горизонту на небе проступили белые точки. Они были слишком низко и их было не рассмотреть как следует, но чем-то они были ей знакомы. «Ну да, — подумала она. — Это же звезды».

На ночном небе замерцали августовские созвездия, они были бледными на бледном фоне.

Они, тем не менее, были видны при слабеющем свете солнца.

Аш зашептала:

— Христус регнит, Христус имперад.

Лес трещал вокруг нее.

Перед ней вдруг земля пошла вниз. Под откосом ничего не было видно, только голые вершины деревьев, среди темных глянцевых — вечнозеленые. Под ее башмаками, подошвами сапог была скользкая бурая почти мертвая трава. Она снова забралась в седло, у нее болел каждый мускул, и стала уговаривать гнедого идти вперед и вниз между деревьями.

Землю усеивали красные точки.

Из седла она увидела, чем покрыт откос: под копытами гнедого был шиповник. Бледнозеленый шиповник, мягкий и легко ломающийся. Запах сломанных стеблей витал вокруг нее. А лепестки цветов — красные и розовые — полетели по ветру в туче золотой пыльцы, разнося свой аромат.

Она подумала: вот последний осенний цветок, чудом сохранившийся.

Земля стала плоской, когда она подъехала к высоким валунам, торчащим среди деревьев. Валуны были покрыты мохом, яркой зеленью — цвета лимона и бутылочного стекла. Зелень была очень яркой, как будто солнце, повсюду бледное, светило на эти камни изо всех сил; но, взглянув на небо, она убедилась — оно молочно-белое, покрытое звездами. Гнедой остановился как вкопанный.

В заросших травой берегах бежал ручеек. Траву усеивали белые и красные цветы. Ручеек вытекал из спокойного темного пруда за валунами. Его темная поверхность покрылась рябью, и Аш ничуть не удивилась, увидев белого оленя. Он лакал воду, опустив морду в пруд. Золото короны было таким ярким, что больно резало глаза.

Издали обогнула валуны собака с лохматой шерстью.

Собака не обратила внимания на оленя. Аш видела, как она деловито обнюхала край пруда, в котором абсолютно четко отражались рожки оленя. Вторая собака из этой же своры присоединилась к первой. Они спокойно посуетились тут и ушли туда же, откуда появились.

Аш, когда они ушли, снова посмотрела на белого оленя, но он уже больше не пил из пруда.

За ней следил кот, уши его обросли пучками шерсти. Больше охотничьей собаки, размером почти с ее суку-мастиффа Брифо. Прямо в глаза ей смотрели блестящие черные, как камешки, глаза, не похожие на глаза животного; его черные губы раздвинулись, обнажив острые зубы, и он завопил.

— Кот-волк! note 55 — левую руку на ножны, правую — на рукоять меча; поводья обмотать вокруг бедра — тут кот отвернулся и затопал по усыпанной цветами траве, скрылся за валунами.

Она крепко хлопнула гнедого по шее — ей вовсе не хотелось видеть, как бока коня будут изодраны когтями, не важно, насколько кровожадного зверя, — и спешилась. Здесь на земле не было следов ни оленя, ни кота на упругой траве. Носом она все еще ощущала аромат диких роз, и этот запах вызывал ощущение давно ушедшего лета.

— Господи, избавь нас от.., — вслух проговорила она и удержалась, хоть и очень хотелось, не спросила: Годфри, помоги, что мне делать?

В той части разума, которой она воспринимала голоса, напряжение стало сильнее, и откуда-то издалека зазвучал триумфальный бесконечно тонкий голосок:

— СКОРО! ЧТОБЫ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ВАС…

— …ПОГАСИМ СОЛНЦЕ!

— …ДОБЕРИСЬ ДО НЕЕ: НАШ ВЫБОР, НАШЕ ДИТЯ…

…ПРИВЛЕЧЕМ ВСЕ НАШИ СИЛЫ…

Но теперь в ее душе примолкли даже голоса Диких Машин, стали слабыми и почти нематериальными.

Раздался звук горна.

— Эй, сюда!

Аш стояла, склонив голову набок, глаза почти закрыла. Женский голос — откуда он? Из-под откоса, из-под деревьев ольхи?

Мягкая белая морда гнедого вдавилась в ее нагрудник, сжимая сталь и подкладку.

— Уф-ф-ф! — пробормотала она и ухмыльнулась коню. Гнедой насторожил уши и поглядел вниз под откос.

— Ну… если ты так считаешь, — Аш тяжело впрыгнула в седло, оттолкнувшись от почерневшего пня дерева. Седло заскрипело, когда она приземлилась в него. Она повернула гнедого и осторожно поехала вниз по откосу, наклоняясь под низко нависшими ветвями ольхи, покрытыми свежими зелеными завитками листиков, как почками на сучках. — Харо! Лев!

— Сам Лев! — Флора дель Гиз, все еще верхом на тощем сером мерине, в сопровождении четырех собак и двух охотников, выехала из чащи. Женщина в мужской одежде ехала совершенно беззаботно, подпрыгивая в седле: Аш удивилась, как она еще усидела в нем. — Ну, видела его? Мы опять потеряли след!

— Видела ли я — что? Я за последний час много чего видела, — угрюмо сказала Аш. — Флориан, я половине из этого не верю — розы зимой, белые олени, золотые короны…

— О, олень несомненно белый, — Флора погнала своего коня к ней, оторвавшись от охотников. — Мы его видели. Он альбинос. Помнишь, Брифо принесла такого же щенка в Милане? — в ее довольной улыбке заметен был оттенок скептицизма. — Короны? И после этого ты будешь говорить мне, чтобы я отставила местное вино!

— Постой, я серьезно… — упрямо говорила Аш.

— Чушь собачья! — весело ответила Флора. — Это был просто олень. Просто не следовало охотиться, когда не сезон, — но куда денешься.

Аш уже не ощущала запаха роз, она подумала, собралась было заговорить, но вдруг осознала, что не знает, о чем собиралась сказать. Эта охота не имеет значения, но есть люди, которых я должна вести; людей, которых ты знаешь! Взгляни-ка на солнце!

Но при первом же взгляде на отрешенное озабоченное лицо Флоры у нее слова застряли во рту. Она даже не могла сказать: Я снова обращусь к Диким Машинам, я не могу удержаться…

— Охотничья команда растянулась на пять лиг! — Флора сбросила капюшон со своих соломенных волос и остро взглянула на Аш. Если Томас и Эвен не могут выбраться к визиготскому лагерю, это хорошо. Потому что если найдут его, все — они считай трупы.

— А если не найдут, тогда мы все — трупы. Надо было мне ухитриться остаться с ними!

Аш в досаде стукнула себя кулаком по бедру, рукавица царапнула по набедреннику; женщина с остриженными, как у раба, серебристыми волосами, в доспехе, верхом на грязной светлой лошади. Гнедой жалобно вздрогнул. Аш подняла глаза, взглянула через голые по-зимнему ветви ольхи, но небо слишком мутно — нависли тучи или что-то вроде, и не видно невидимого солнца.

Один охотник — краснолицый, лихорадочно тощий наклонился к подножию валунов; его лохматые собаки тоже сунулись мордами туда же. Очень слабый звук лая послышался из-за деревьев. От неподвижно стоящих коней донесся густой запах из двух конских куч.

— Ты пойми, нам никак не вытащить каменного голема, — объясняла Аш. — Значит, надо убить ее. Флориан, наплевать мне, сестра не сестра. Если Эвен и Томас прямо сейчас не совершают нападения, не убивают ее, я думаю, что нам финиш.

Казалось, в первый раз за сегодняшний день хирург забыла об охоте. Она сощурилась, глядя на молочно-белое небо:

— И что тогда будет?

Аш вдруг сардонически улыбнулась:

— Я до сих пор не видела чуда, которое совершалось бы для меня! Не знаю. Если кто-то и знал, как это было, когда Гундобад лепил своих чудищ, так они давным-давно померли и не могут рассказать нам свои впечатления!

— Дерьмо! — хихикнула Флора. — А мы думали, что ты-то знаешь!

Аш схватила Флору за руку, легонько хлопнула по плечу. Два мерина стояли бок о бок. Аш обратила внимание на абсолютно счастливое лицо Флоры — хоть и заляпанное грязью, лиственным перегноем, украшенное парой-другой царапин — видимо, шлепнулась хоть разок.

— Чему суждено случиться, то… уже происходит. Начало происходить, — настойчиво сказала Аш. — Мне кажется, я чувствую.

И как только она это проговорила, периферическим зрением она заметила мелькание белого пятна, собаки взвыли и ринулись вперед, один охотник прокричал в горн сигнал — дать знать Мастеру Охоты, что его пара спущена с поводка; а Флора дель Гиз привстала в стременах и заорала:

— Даешь! Давай, командир!

В фарлонге впереди среди деревьев ольхи бежал белый олень. Аш смотрела поверх яростно вертящихся задов собак, большими прыжками настигавших свою дичь. Мерин Флоры раскидывал копытами комья мха. Впереди мчались охотники.

«Милый Христос Зеленый с Дерева, в такое время, как сейчас, не до преследования этого чертова оленя…»

От ее крика гнедой вздрогнул. Он рванул по неровной местности, спотыкаясь, легким галопом, так, что у нес все зубы застучали от тряски. Во время скачки она заметила какие-то красные вспышки, поняла, что они выехали из ольшанника в рябиновый лес, и осенние ветви усеяны красными ягодами. Впереди них, через участок выгоревшей земли, в поле ее зрения попали другие собаки — не меньше дюжины, они направлялись к подножию гранитных скал.

— Флориан!

Хирург, подпрыгивая в своем седле даже при степенном шаге коня, подняла руку — в знак того, что слышит. Но не оглянулась. Аш увидела, что она старается пятками подгонять свою лошадь.

«Сукин сын, да ведь она вылетит, или конь сломает ногу…»

Бурелом закончился. Под рябинами мох и бурая трава покрывали землю с включениями обломков гранита. Здесь свет затмевал все: светило осеннее солнце с бледного покрытого тучами неба. Она подняла голову и долго смотрела на небо; увидела, что обрамленный деревьями горизонт был чистым, не было бледных точек-звезд, и поскакала дальше, агонизирующе медленным шагом, у нее вдруг поднялось настроение.

— Флориан! — прокричала она вслед бургундке. — Подожди!

Но ее голос утонул в громком вое собак. Аш въехала на гребень откоса. Длинные следы скольжения по грязи показывали, где один из охотников упал на скалы. Она погнала коня между скалами. Собак все больше, звучат рожки; и крик откуда-то спереди, от подножия скалы.

— Аш, они его загнали, — вот дерьмо!

Между тонкими рябинками появился мерин Флоры. Волкодав note 56 с короткой мордой, торчащими ушами подпрыгивал, кусая мерина. Аш увидела, как Флора пяткой отбивается от него. Черный пес прыгал и обнажал клыки. И дико лаял.

— Эй, иди забери своего чертова волкодава! — злобно крикнула Аш охотнику, летящему к ним между деревьев. Она пришпорила коня, подъехала к Флоре, отогнала собаку сапогом со стальной шпорой, обернулась поговорить с хирургом — но той уже не было.

«Мне надо отыскать брод… о-о, дерьмо!»

И послала своего гнедого вслед за мерином Флоры. Тут, среди рябин, ветер дул очень сильно; ей очень не хватало шлема и капюшона. У нее покраснел нос и кончики ушей. Тыльной стороной ладони она утерла нос, от ее теплого дыхания побелела сталь на манжете варежки. Флора гнала своего мерина вверх по откосу.

По обе стороны откоса земля уходила вниз, и стало понятно, что они оказались на огромном выступе земли, который скорее всего тянулся вверх на целые лиги, заросший чащей. Поколение назад тут пылал пожар, сжегший все древние деревья. И откос зарос рябинами высотой в пятнадцать-двадцать футов. Вокруг все было усыпано красными ягодами, их давили сапогами и копытами, мимо промчались еще две-три пары собак, и Аш отвела пятки назад и всадила шпоры в бока гнедого, и исключительно от этого и от импульса ее силы воли измученное животное стало подниматься по откосу до подножия обросшей мохом скалы.

По поверхности скалы сбегал тонкий ручеек. Он сверкал холодным блеском, отражая солнце.

Гнедой наклонил голову. Аш спешилась, набросила поводья на ветвь и потопала пешком дальше, к гребню, за которым исчезла Флора. Воздух разорвали звуки горнов. Далеко внизу, под откосом, слева отсюда, огромное количество народу — некоторые еще верхом, но в основном пешие — устремилось вверх по откосу, вместе с собаками; в холодном воздухе ярко сверкали красно-синие ливреи. Бургундские ливреи.

Аш, тяжело дыша, добралась до верха и остановилась, переводя дух; ее доспехи стесняли не больше, чем при пешем бое, — добираясь до вершины, она мысленно отметила: «Позже все отзовется!» — и ее перегнали два дородных мужика, мчащихся за своими собаками, в разорванных рейтузах, закатанных ниже колена.

Рога трубили так, что у нее лопались барабанные перепонки. Два всадника в плащах и богатых бархатных шляпах пришпоривали своих коней вверх по откосу, наклоняясь под увешанными ягодами ветвями рябин. Она неслышно выругалась; добралась до вершины и оказалась у подножия скалы перед кустарником: это был колючий шиповник и боярышник с облетевшими листьями. Волкодав скулил, нюхая скалу, и она положила руку на кинжал, когда он оглянулся на нее.

— Ну-ка, попробуй, сволочь! — прорычала она тихо. Волкодав опустил морду, понюхал и вдруг деловито пошагал направо, обходя скалу сбоку.

Слева тоже раздался громкий звук рожков. Она, задыхаясь, колебалась; ее окружила толпа — две-три дюжины охотников и жителей Дижона; у женщин были раскрасневшиеся лица под льняными шапочками, они упорно бежали за собаками. Никто не взглянул на спешившегося всадника, они рвались наверх по неровной земле и тут же устремлялись в обход скалы налево.

— Флориан, черт побери! — заорала Аш.

Около нее загромыхали доспехи другого рыцаря — она узнала по ливрее, что это Арман де Ланнуа; он прошел мимо нее пешком. Обернулся к ней и крикнул:

— Клянусь, мы сегодня выгнали из убежища не меньше дюжины оленей! И еще ни одного не загнали!

Он поскользнулся на мокрой холодной скале, но восстановил равновесие и побежал.

— Да мне-то насрать! — риторически заявила Аш в пространство и опять подняла глаза к холодному небу. — Мне-то что? Ни хрена! Я вообще никогда не любила охоту!

Между двумя ударами пульса внутренним ухом она услышала голос Годфри Максимилиана:

— Но ты получишь другого герцога, если сможешь.

От удивления она прикусила губу и вздрогнула. И задрожала всем телом, ожидая неминуемого. И точно: за такой же промежуток времени другие голоса заглушили его голос, зазвучал рев сплетающихся многих голосов, толпы, собрания:

— УЖЕ СЛИШКОМ ПОЗДНО; ОН СЛАБЕЕТ, ОН УМИРАЕТ…

— ПОРА, ВСЕ ЭТО ВОПРОС ВРЕМЕНИ.

— МЫ ВЫБИРАЕМ ПРОШЛОЕ; А ЧТО ПРИДЕТ…

— ОН УМИРАЕТ.

— ОН УМИРАЕТ!

— УЖЕ СЕЙЧАС, ОН УМИРАЕТ…

— Господи, упокой его и приими его… — Аш судорожно вдохнула воздух и на минуту от испуга ощутила благочестивость. У нее болели колени и мышцы икр, и она заставила себя побежать, — не чтобы убежать от голосов в голове, а просто чтобы не стоять на одном месте. Она бежала, тяжело топая башмаками по земле, за волкодавом; в обход скалы направо.

Губы ее пересохли, глубоко вздохнуть ей мешал металлический доспех, но она бежала по казням; закрыла лицо руками и нырнула в выросший на пути куст боярышника. Шипы длиной в шесть дюймов царапали тыльные стороны ее рукавиц. Один оцарапал голову. Она прорвалась через кусты, выставив наплечник вперед.

— Аш! — услышала она голос Флоры, настойчиво и громко перекрикивающий лай собак.

И остановилась, отняв руки от лица.

Оба волкодава, белый и черный, скакали перед скалой по бурому мху; собачник понукал их. Белый олень ощетинился отростками рогов. Прислонившись крестцом к скале, обросшей зеленым мхом, он злобно смотрел на собак покрасневшими глазами в красных кругах. Бока его тяжело поднимались и опускались. На шее у него не было короны, на вытоптанной земле не наблюдалось металлических звеньев цепи.

Олень сделал выпад в сторону Аш и боярышника. Черный волкодав вцепился зубами, ободрав его заднюю ногу над поджилками. Охотник яростно загудел в свой рог, бегая за своими собаками, поскользнулся и тяжело упал на смерзшуюся грязь.

— Убей его! — вопила Флора из кустов боярышника в дюжине ярдов от них. Из-за скалы вышел тощий мерин. Спешившаяся Флора металась из стороны в сторону и кричала, расставив руки. Олень посмотрел на нее, опустил голову, но передумал и въехал рогами в одного волкодава, прямо поперек его тупой оскалившейся морды.

— Убей его, Аш! Не дай ему уйти! — Флора хлопала своими грязными голыми руками одной об другую. Хлопок ее ладоней, как выстрел, эхом отозвался от скал. — Мы должны узнать… кто герцог…

— Ну что, тебе нужны внутренности хренового оленя… Для предсказания… — Аш машинально вытащила меч. От твердого эфеса оружия ладонь ощутила боль, через льняные перчатки боевых рукавиц. Полированная сталь доспеха и клинка была покрыта тонким слоем ржавчины. Аш выступила из кустов, закрывая собой прореху в кустах, через которую олень мог бы убежать вниз по склону.

Охотник все так же яростно дул в свой рог, все еще сидя попой в грязи. Сюда слабо доносились лай собак и крики людей, но как бы откуда-то издалека: с другой стороны скалы. Белый волкодав кинулся вперед и вдруг завизжал, извиваясь всем телом. Упал на бок, его тяжело вздымающиеся ребра оказались разрезаны и из отверстия потекла кровь.

Белый олень спиной приблизился к скале, рассыпая экскременты. Опустив голову, выставил вперед свой лес рогов; и начал пускать слюни из своей чистой морды с бархатными ноздрями.

— Аш! — умоляла Флора. — Пусти к нему собаку! Мы его убьем!

Услышав слова хирурга, Аш стала воспринимать оленя не как зверя, дичь, а как противника в бою. Автоматически большими шагами она переместилась по крошечной площадке и стала напротив черного волкодава и подняла меч в оборонную позицию. Не спуская глаз с оленя, она перешла налево, а собака — направо, и следила, как олень опустил голову, угрожая собаке…

Между ярусами белых рогов, светящихся, как будто от них отсвечивало солнце, Аш увидела фигурку человека на Дереве.

И сразу опустился кончик ее меча.

Волкодав заскулил, пятясь, поджав хвост между задними ногами.

Осторожно, как танцор, белый олень поднял голову и взглянул на Аш спокойными золотыми глазами. Она видела во всех подробностях Дерево между рогами: Кабан у корней и Орел в ветвях.

Губы белого оленя задвигались. Аш, неожиданно почувствовав запах роз, подумала: «Он сейчас заговорит со мной!»

— Аш! Ну что же ты! — Флора подбежала к ней, через узкую площадку между кустами боярышника. — Уйдет ведь! Давай!

Черный волкодав бросился вперед, сомкнул челюсти на ягодице оленя и повис. По белой шкуре оленя потекла, разбрызгиваясь, кровь.

— Держи его! — в безумии орал охотник. — Мастера Охоты тут нет, и никого из господ!

— Мы его еще не загнали! — рявкнула Флора.

Вдруг морда собаки и челюсти окрасились кровью, красный цвет проступил через ее черный окрас.

Олень вскрикнул.

Он запрокинул голову наверх и назад и коленями упал в грязь. Острые рога мелькнули в воздухе. Охотник отполз к кусту боярышника и оказался в ярде от Аш, справа, и она не могла двинуться, не могла поднять руку с мечом, не могла отличить воплей и лая вокруг от звучащего у нее в голове:

— Нет!

Аш даже не могла сказать, что перед ней: олень с грязными, заляпанными кровью боками и налитыми кровью вращающимися глазами; или животное со шкурой цвета молока и золотыми глазами. Она замерла.

Кто-то потянул ее за руку.

Она смутно это ощущала; чувствовала, как кто-то отдирает пальцы ее рукавицы один за другим от эфеса меча.

В руке уже не ощущалась тяжесть оружия. И от этого она опомнилась совсем.

Вперед вышла Флора дель Гиз, неловко держа меч правой рукой. Женщина в камзоле и рейтузах, капюшон откинут назад, несмотря на холодный воздух. Она пошла по кругу направо. Аш заметила выражение ее лица: настороженное, собранное, отчаянное. Глаза блестят, под золотисто-соломенными волосами; вся ее высокая поджарая фигура в боевой готовности, движется рефлекторно — «Конечно, она ведь из аристократической бургундской семьи, она с детства охотилась» — и когда Аш открыла рот, чтобы запротестовать — почему ее лишили меча, черный волкодав сделал ложный выпад налево, и Флора вошла в круг.

Так быстро, как это бывает на поле боя, Флора вытянула руку и схватила упавшего на колени оленя за один рог. Острая кость скользнула по ее руке.

— Флора! — вскрикнула Аш.

Волкодав выпустил из пасти ягодицу и вцепился в заднюю ногу. И зубами прокусил сухожилие оленя. Тело оленя вздрогнуло и стало заваливаться набок.

Флора дель Гиз, все еще не выпуская из руки рог, подняла меч Аш с колесиком-эфесом и ткнула кончиком в лопатку оленя. Она вогнала его в тело оленя, налегла всем своим телом, Аш слышала, как она кряхтит. Брызнула кровь, Флора втолкнула меч поглубже, меч вошел глубоко под лопатку и дошел до сердца.

Аш не могла сдвинуться с места.

Все так и рухнули одной кучей: Флора на коленях, задыхаясь; олень поперек нее, из его тела торчал острый металлический клинок с эфесом; волкодав грыз заднюю ногу, в неподвижном холодном воздухе слышался только хруст кости.

Олень дернулся еще раз и умер.

Медленно остывая, текла кровь. Из расслабленного тела оленя на холодную землю вылились остатки экскрементов.

— Уберите от меня эту чертову собаку! — слабым голосом проговорила Флора, и тут же с удивлением воззрилась в лицо Аш:

— Что?

Аш уже щелкнула пальцами, призывая к вниманию охотника:

— Ты! Встать! Дай сигнал смерти. Пусть все придут сюда для разделки. note 57

Свои пустые руки она заложила за пояс для меча, сама онемев от удивления.

— Флориан, на каком этапе разделки делается предсказание по внутренностям? Когда мы узнаем, есть ли у нас герцог?

За кустами боярышника вспышкой мелькнул яркий цвет: чья-то бархатная шляпа. Через секунду появился всадник, с ним пешие; двадцать-тридцать бургундских дворян и дам; и другие охотники подхватили призыв рога, гудели в свои рога, пока хриплый звук не отразился от скалы и не разнесся далеко и широко по всей чаще.

— Нет у нас герцога, — сказала Флора дель Гиз полузадушенным голосом.

Аш насторожило вот что: внезапно наступившая тишина в голове; никаких хоров не грохотало, только мучительное молчание. И это все объяснило ей.

Флора отвела глаза от своих окровавленных рук, погладила шею убитого оленя. Аш взглянула ей в лицо и увидела в нем: момент прозрения. Она до крови прикусила губу.

— Герцогиня, — объяснила ей Флора, — у нас есть герцогиня.

Холодный ветер свистел в кустах боярышника и разносил запах дерьма, и крови, и собак, и лошадей. За одну секунду умолкли все голоса вокруг Аш, смолкли мужчины и женщины, пешие и конные. Также смолкли рога охотников, провозвестивших смерть оленя. Все молчали, но грудь у каждого вздымалась от глубокого дыхания, в холодном воздухе дыхание каждого превращалось в белый пар. Раскрасневшиеся лица были полны изумления.

По узкому проходу между кустами боярышника въехали на гнедых меринах два тяжеловооруженных всадника в ливреях Оливье де Ла Марша. За ними сам де Ла Марш. Он тяжело спустился с коня. Бросил поводья своим людям. Аш повернула голову, когда бургундский заместитель герцога прошел мимо нее с оживленным грязным морщинистым лицом.

— Ты, — сказал он. — Ты женщина.

Флора дель Гиз сбросила с колен тело оленя. И встала. У ее ног упал черный волкодав. Она оттолкнула его от тела белого оленя носком сапога, и он заскулил, и это был единственный звук, слышный в тишине. В бледном свете осеннего солнца Флора щурилась, глядя искоса на Оливье де Ла Марша.

Вежливо и официально он спросил:

— Кто убил оленя?

Аш заметила, как Флора трет глаза окровавленными руками и оглядывает стоящих вокруг за де Ла Маршем: всех великих дворян Бургундии.

— Это сделала я, — сказала Флора расслабленным голосом. — Я поймала и убила оленя.

Аш озадаченно смотрела на своего хирурга. Шерстяной камзол женщины и рейтузы были грязными, пропитанными кровью животного, разорваны шипами и ветками; в ее волосах застряли сучки, шапочка утеряна где-то в дикой скачке. Щеки Флоры раскраснелись от того, что она оказалась в центре всеобщего внимания; и Аш деловито вышла вперед, схватила свой меч и развернула его клинок, чтобы вытащить из тела оленя; и при этом, прикрываясь этими действиями, тихонько сказала Флоре:

— В чем вопрос? Хочешь, чтобы я тебя вытащила из этого?

— Да уж неплохо бы, — обнаженной рукой Флоры взялась за руку Аш, одетую в холодный металл. — Аш, они правы. Это я уделала оленя. Я герцогиня.

В голове у Аш не прозвучало ни слова от Диких Машин. Надо рискнуть, и она шепнула:

— Годфри, они… тут?

— Велики сетования в доме Врага! Велик…

Сердитые голоса заглушили его слова; голоса, налетающие, как буря, с большими раскатами гнева, но она не понимала ни слова: они гневались на языке, некогда использовавшемся людьми, для которых Гундобад был ясновидящим, — но они слабы, так и буря ослабевает где-то за горизонтом.

— Ну, Карл умер, — заявила Флора абсолютно уверенным тоном. — Несколько минут назад. Я это почувствовала, когда нанесла смертельный удар. Я поняла в тот момент.

Хоть солнце и было по-осеннему слабым, но оно ощутимо грело открытое лицо Аш.

— Кто-то — герцог или герцогиня, — вздохнула Аш. — Кто-то… кто-то снова им мешает. Но я не знаю, почему! Непонятно мне это!

— Я не знала, пока не убила оленя. И только тогда… — Флора посмотрела на Оливье де Ла Марша, крупного мужчину в кольчуге и ливрее, за ним стояли вооруженные силы Бургундии. — Теперь я знаю. Дайте мне минуту, мессиры.

— Ты — женщина, — потрясение произнес де Ла Марш. Он обернулся к своим толпящимся позади него мужчинам и женщинам. — Не герцог, а герцогиня! У нас герцогиня!

От их приветственного вопля у Аш захватило дыхание.

Видно, это какой-то политический трюк, такой была ее первая мысль; но она исчезла при звуке приветственных криков. Все лица — от охотника до крестьянки и до внебрачных детей герцога — сняли неподдельной радостью.

И кто-то делает что-то — что же такое мог делать Карл? Неизвестно что, но оно сдерживает Дикие Машины.

— Христос Зеленый, — проворчала тихо Аш, — эти чудаки не шутят. Ни хрена себе, Флориан!

— Главное — что я не шучу.

— Ну, скажи мне, — предложила Аш.

Она сказала это тем же тоном, каким часто, в течение ряда лет, требовала от своего хирурга доложить ей; требуя от своего друга высказать ее секретные мысли; и она задрожала, под своей подкладкой и доспехом, от неожиданной мысли:

«Смогу ли я теперь когда-нибудь говорить с Флорой таким образом?»

Флора дель Гиз опустила глаза на свои красно-коричневые руки. И сказала:

— Что ты видела? За чем ты охотилась?

— За оленем, — Аш смотрела на тело животного-альбиноса, лежащее на полу. — За белым оленем с золотой короной. Как олень Хьюберта. note 58 Но не за этим, нет, пока не наступил конец.

— Ты за мифом охотилась. А я сделала его реальностью, — Флора подняла руки к лицу и понюхала высыхающую кровь. И посмотрела в глаза Аш: — Это был миф, а я сделала его достаточно реальным, чтобы его почуяли собаки. Достаточно реальным, чтобы его можно было убить.

— И это делает тебя герцогиней?

— Это в крови, — женщина-хирург подавила смешок, рукой вытерла навернувшиеся на глаза слезы, на ее щеках при этом появились пятна крови. Она подвинулась ближе к Аш, та так и стояла уставившись на тело оленя, к которому ни один из охотников не приближался для свежевания.

Все больше и больше охотников, спотыкаясь, поднимались на холм и шли через проход в колючих кустах.

— Это — Бургундия, — наконец объяснила ей Флора. — Кровь герцога есть во всех нас. У кого больше, у кого меньше. Ты можешь уехать как угодно далеко, но оно всегда с тобой.

— О, еще бы. Ты, оказывается, чертовски серьезная роялистка.

Этот сарказм позволил Флоре стать прежней. Она ухмыльнулась Аш, встряхнула головой и постучала костяшками пальцев по миланскому нагруднику.

— Я чистокровная бургундка. Видно, в данной ситуации это — главное.

— Королевская кровь. Подумать только! — Аш усмехнулась, тоже чувствуя невероятное облегчение от разрядки, и указала пальцем в рукавице на тело оленя: — Для королевского чуда это — довольно убогое.

У Флоры вытянулось лицо. Она бросила взгляд на растущую толпу, все в молчании чего-то ждали. Ветер свистел в кустах боярышника:

— Нет. Ты неправильно поняла. Бургундские герцоги и герцогини не совершают чудес. Они предотвращают их совершение.

— Предотвращают…

— Я знаю, Аш. Я убила оленя, и теперь я твердо знаю.

— Найти оленя в лесу, в котором нет дичи, да еще не в сезон, разве это не чудо? — сардонически проговорила Аш.

Оливье де Ла Марш приблизился к оленю на несколько шагов. И сказал своим батальным голосом:

— Нет, мадам капитан, не чудо. Настоящий герцог Бургундии — или настоящая герцогиня, как оказалось в данном случае, — может отыскать нашего мифического геральдического зверя, оленя с короной, и из него создать вот это. Не чудесное, но светское. Истинное животное, из плоти и крови, как вы и я.

— Оставьте меня, — резко сказала Флора. Она жестом попросила бургундского дворянина отойти, глядя на него снизу вверх блестящими глазами. Он тут же склонил голову, отступил к краю толпы и замер в ожидании.

Следя глазами, как он отходит, Аш заметила где-то сзади знакомые ей цвета: синий и золотой. Знамя реяло над толпой.

Со сконфуженным лицом сержант Рочестера пробрался через толпу и встал рядом с Аш, держа ее личное знамя. Расталкивая толпу, в первый ряд пробрались Биллем Верхект и Адриан Кампин, на их лицах было такое же выражение облегчения, когда они увидели ее; а позади них половина людей была из копьеносцев Эвена Хью и Томаса Рочестера.

Несмотря на смущение, Аш обожгла радость. «Значит, не было нападения на лагерь визиготов. Они живы. Слава Христу».

— Том — где эти хреновые визиготы! Что делают?

— Назад полетели стрелой. За ними прибыл посланец. Офицеры их в панике, у них там что-то случилось…

И замолчал, по-прежнему не сводя глаз с хирурга. Флора опустилась на колени перед белым оленем. Дотронулась до разреза в его белой шкуре.

— Кровь. Мясо, — протянула красные руки к Аш. — Что делают все герцоги… И я буду делать… — в этом нет ничего плохого. Это… сохранение. Сохранять настоящее, истинное. Пусть это будет… — Флора в замешательстве заговорила медленно: — Пусть настоящее — золотой свет бургундского леса, или великолепие двора, или сильный ветер, от которого грубеют руки крестьян, когда они зимой кормят поросят. Настоящее — скала, на которой держится наш мир. Вот что истинное.

Аш сбросила рукавицы и опустилась на колени рядом с Флорой. Шкура оленя наощупь была еще теплой. Но сердце не бьется, и кровь из смертельной раны уже не течет. Возле тела нет цветов, одна грязная земля. А возле нее — никаких роз, только зимний терновник и рябина.

Чудесное становится обыденным.

Аш медленно проговорила:

— Ты сохранишь мир таким, какой он есть, — и заметила на лице Флоры страдание.

— У Бургундии есть тоже своя линия наследования по крови. Машины вырастили дитя Гундобада, — сказала Флора дель Гиз, — а наша линия — совсем наоборот. Машинам нужно чудо, чтобы уничтожить бесследно этот мир, а я должна сохранить мир неизменным, надежным и прочным. Я его сохраню таким, какой есть.

Аш обеими руками взяла холодную мокрую руку Флоры. И почувствовала тут же сопротивление, не физическое, только взгляд Флоры сказал: «Что такое? Между нами ничего общего».

«Герцогиня, Боже мой».

Медленно, не спуская глаз с лица Флоры, Аш сказала:

— Им пришлось вырастить Фарис. Чтобы суметь напасть на Бургундию на единственном доступном им уровне: физическим путем, направив армии. А когда Бургундии не станет… тогда они могут воспользоваться Фарис. Бургундия — только препятствие для них. Потому что «зима покроет не весь мир» — нас тут зима не коснется, пока линия крови герцога мешает Фарис совершить чудо.

Но теперь нет герцога, есть герцогиня.

Аш почувствовала, что рука Флоры дрожит в ее руках. Туманные облака разошлись, под белым осенним солнцем на грязи четко выделялись резкие тени кустов терновника. В пяти ярдах от плашмя лежавшего тела белого оленя терпеливо ждали толпы людей, стоявших ряд за рядом. Люди отряда Льва следили за своим командиром и своим хирургом.

Сощурившись от неожиданно ярко засиявшего солнца, Флора сказала:

— Я буду делать то, что делал герцог Карл — буду сохранять. Мы останемся, какими были. И пока я жива — не будет никаких «чудес» Диких Машин.

Разрозненные листки обнаружены вложенными между частями 12 и 13 книги «Аш: Утраченная история Бургундии» (Рэтклиф, 2001), Британская Библиотека.

Предыдущее сообщение утеряно?

Адресат: # 350 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 15.12.00 03:23

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна,

я знаю. Невероятно, правда? Но оказывается, это именно правда. Ни на одной из предыдущих топографических съемок не было этой траншеи на морском дне. До тех пор, пока мы не обратили внимания на это место.

Я только что прибыл с совещания. Изобель пригласила специалиста и показала нам полученные снимки, сделанные со спутника. Их вообще-то немного, военные власти Туниса очень осторожничают — впрочем, так и в любой стране, но мы получили недвусмысленные результаты.

Здесь мелководье, и на глубине по 1000 метров нет глубоких траншей.

И все же наши приборы подводной съемки находятся сейчас именно в траншее, пока я вам это пишу.

Мне все это не нравится, Анна. На настоящий момент времени Средний Восток и регион Средиземного моря слишком подробно обследованы, так что сейчас просто уже нельзя объяснять все происходящее утерянными или неправильно интерпретированными фактами, плохо сделанным анализом или поддельными документами, фальшивкой.

Я, честно говоря, согласен с этим. Ведь из последних данных, полученных со спутников, и из карт Британского Адмиралтейства видно, что морское дно — в том месте, где мы нашли траншею, — всегда было плоским. Ни траншеи, ни наносов, одна скала. Бог свидетель, ведь шестьдесят лет назад подводные лодки воевали на Средиземном море, так что карты Адмиралтейства весьма подробны и обстоятельны! Там просто невозможно было не заметить какие-то геологические особенности.

На собрании, созванном Изобель, я высказался, что, мол, не обратиться ли нам к результатам сейсмологии: вдруг недавно было землетрясение. Изобель возразила, что именно этим она и занимается последние десять дней: просит о любезности всех своих самых разных коллег — проверить самые последние данные спутников и геологических съемок.

Землетрясения не было. Только подводные толчки.

Я снова напишу вам, когда подумаю обо всем этом — после собрания прошло всего несколько часов, и Изобель со своими коллегами-физиками сейчас, утром, все еще обсуждают этот вопрос.

Я вышел на палубу. Смотрю в ночную тьму, ощущаю вокруг себя влажный воздух. Стараюсь вникнуть в происходящее — у меня в голове крутится до сотни вариантов, — но никакого смысла не нахожу.

Мне трудно дается одна сюжетная пиния, касающаяся Флоры. Переводя со средневековой латыни, можно спятить: например, сокращение «гсп»— как переводить — «господин» или «госпожа»: мужской это род или женский? Или это вообще «Господи», то есть Господь Бог? Все зависит от контекста и от почерка, но и тогда переводов каждого предложения может быть два или три, совершенно правильных, но с совершенно разным смыслом, только автор-то имел в виду лишь «один» из них!

«Почерк» рукописи из Сибл Хедингем мне вполне знаком — с «Фраксинусом» я восемь лет вожусь. Этот текст другого прочтения не допускает.

Смысл высказывания Флоры таков: «Ты охотилась за мифом. Я претворила его в реальность».

Пирс.

Адресат: # 199 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 15.12.00 05:14

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс, — вы говорите — физики?

Загляните в свои письма, вы уже о них упоминали. Я только сразу не обратила внимания. Зачем археологу — такому как доктор Изобель — нужны там физики? Может, их визит просто «светский», а, Пирс? Но непохоже.

Мне не хотелось бы вам этого говорить, но мне нужно от нее получить подтверждение ваших слов.

В таком деле я не полагалась бы на слова одного человека. Даже на слово своей матери.

Анна.

Адресат: # 365 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 15.12.00 06:05

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна,

вас интересуют физики? Пожалуйста, Тами Иношиши и Джеймс Хаулет: друзья Изобель с того времени, когда она занималась искусственным интеллектом и теоретической физикой. Полагаю, они тут полуофициально, по ее приглашению. Они предложили помощь экспедиции — и очень хотят поднять со дна моря каменного голема и обследовать его вне его местонахождения — всесторонне, с помощью всех своих приборов.

Я хотел поговорить с ними, но они поразительно неконтактны. А может, озабочены. Странно вот что: мадам Иношиши совсем не интересует, что военная машина может быть примитивным компьютером какого-то рода, а Хаулет совсем не интересуется големами, которых мы нашли на прибрежном участке.

Их одно интересует — мое хронологическое изложение событий и результаты обследований на морском дне.

Они очень заинтересовались концепцией непостоянства фактов.

Меня, кажется, взволновало, что они всерьез восприняли мои рассуждения о природе письменных доказательств дель Гиза и Анжелотти, — я говорил, что они могли претерпеть подлинные переделки.

Поговорите со мной, Анна. Вы далеко, вы не поддаетесь нашей атмосфере энтузиазма. Вам не кажется, что я сумасшедший?

Пирс.

Адресат: # 202 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 15.12.00 06:10

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

насколько официален статус мадам Иношиши и мистера Хаулета в вашей экспедиции? Со стороны кажется, что они коллеги мадам Напир-Грант, но находятся там как частные лица. Скоро ли она намерена передать свои результаты в университет? Какая официальная версия будет сообщена?

Вы-то сами, Пирс, что думаете об этом? У меня голова кругом идет.

Анна.

Адресат: # 372 (Анна Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 15.12.00 20:12

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна,

не знаю. У меня недостаточно данных, чтобы прийти к каким-то выводам.

А просто болтать было бы безосновательными умозрениями.

Сейчас буду работать с людьми, свяжусь с вами, как только смогу.

И перевод надо продолжать.

Я уже перевел довольно адекватно еще один кусок из рукописи Сибл Хедингем; прилагаю текст перевода.

Сейчас передо мной стоит задача — разрешить несколько явных аномалий в следующем куске текста. Боюсь, что адекватных выводов у меня не будет, пока не переведу всю эту рукопись.

Пирс.

Адресат: # 204 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 15.12.00 22:38

От: Нгрант@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс, хватит дерьма (простите мой французский). Хватит нести чепуху, хватит занимать выжидательную позицию.

У вас на корабле друзья доктора Изобель, значит, она несомненно решила, что ученые тут нужны; есть карты, на которых нет найденного вами участка;

Пирс — что, по-вашему, происходит?

Хватит вашей ученой осторожности. Скажите мне. Прямо сейчас.

Анна.

Адресат: # 376 (Анна Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 15.12.00 23:13

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна, я вынужден поверить целому ряду противоречивых фактов.

Во-первых, что тексты Анжелотти и дель Гиза в последние пятьдесят пет были классифицированы как «художественная литература», — и все же, Анна, в разделе истории Позднего Средневековья. когда я в последний раз просматривал их — несколько месяцев назад они стояли.

Во-вторых, что текст «Фраксинуса» — подлинная биография Аш пятнадцатого века, благодаря которой мы сумели найти доказательства послеримской технологии в поселении визиготов и развалины Карфагена на морском пне Средиземного моря, — и все же, когда мы изучили геологические съемки морского дна этого региона за последние шестьдесят лет, на картах того месте дна нет геологической особенности, которую мы обнаружили. И паже не зафиксирована никакая сейсмическая активность, которая могла бы привести к ихпоявлению.

В-третьих, что «голема-гонца» со следами износа на подошвах ног можно было классифицировать по результатам анализа, проведенного респектабельным отделом металлургии, как подделку периода после 1945 года, — а теперь он оказался истинной находкой, и бронзовый сплав в нем теперь датируется не позже чем 5 и 6 веков назад.

Видите ли, Анна, я сам прочел последний отчет. Это не похоже на извинение за ошибку.

Это два набора данных, с промежутком в две недели, которые приводят к абсолютно разным выводам.

Одно дело изменить статус рукописи «Аш» — я уже отправил сообщение кураторам, но известные предметы уже не экспонируются, «шлем Аш» исчез из Руана, вместе с записью о нем в каталоге.

Это исчезновение и вполовину не беспокоит меня так, как то, что происходит здесь.

Видите ли, Анна, у меня наклевывается теория. Просто «чему-то» должно быть объяснение.

Буду честен, Анна. Я ЗНАЮ, что документ «Аш» был аутентично историческим, когда я изучал его в первый раз. Хоть я и говорил об ошибках переклассификации, вы вспомните, что у меня не было удовлетворительного объяснения этого процесса. Подозреваю, что я из простого отчаяния почти поверил в теорию Вогана Дэвиса — что на самом деле была «первая история» мира, которая каким-то образом была стерта, а теперь мы живем во «второй истории», в которую каким-то образом включены куски первой. Что история Аш сначала была истинной, а теперь поблекла и превратилась, если угодно, в романс, цикл легенд.

Итак, десять пней назад я придел к выводу. Я подумал, что поскольку нет убедительных доказательств НЕсушествования ни Бургундии Аш, ни визиготской империи в Северной Африке, — ну как я мог вам об этом сказать? — я стал думать, что, возможно, они «были» из «предварительного варианта» нашего прошлого, и за последнее десятилетие стали менее реальными. Именно — они были в истории предыдущего прошлого, в котором «произошло» на самом деле то «чудо», о котором идет речь в тексте. Чуда, согласно которому Фарис и Дикие Машины (или что бы ни обозначала эта литературная метафора) дали толчок, вызвавший некое изменение в ходе истории. Или, по исторической терминологии, в истории предыдущего прошлого, в которой возможные состояния вселенной на субатомном уровне (намеренно и осознанно) перешли в результате коллапса в другую реальность — ту, в которой мы ныне и существуем.

Теория Вогана Дэвиса — это просто теория. И все же истину надо где-то обнаружить. Неважно, во что он превратился сейчас, но в молодости он был знаком с Бором, Дираком, Гейзенбергом, если верить биографам, он спорил с этими учеными на равных. Он не знал — и я тоже не очень был в курсе, пока не поговорил сегодня с Джеймсом Хаулетом, — о работе следующего поколения физиков — квантовых теоретиков, разработавших разные варианты принципа энтропии.

Боюсь, я слишком погряз в средневековом мировоззрении: когда уважаемый физик серьезно выслушивал мой вопрос, — не может ли «глубокое самосознание» изменить вселенную, — я теряю присутствие духа! Я пытаюсь следить за ходом мысли Джеймса, когда он говорит о копенгагенской интерпретации и модели множественности миров, но, боюсь, понимаю его гораздо меньше, чем среднестатистический обыватель.

Хотя есть два вопроса, на которые не может ответить даже он, при всей его разветвленной многовариантности коллапсов каждого квантового момента.

Первое: почему в истории мог быть только один «разлом истории», как его назвал Дэвис? Мейнстрим квантовой теории требует непрерывного разлома, как вы однажды мне писали: вселенная, в которой мы одновременно совершаем множество поступков, моральных и аморальных. Бесконечно ветвящееся дерево вариантных вселенных, в каждый отдельно взятый момент времени.

И даже если найти адекватный ответ на этот вопрос, даже если бы мы знали, что произошла только одна перестройка вселенной на квантовом уровне, согласно некоторым вариантам модели квантовой энтропии, — то, наблюдая сейчас за нашей вселенной, мы в некотором смысле создали Большой Разлом «тогда», а что мы сейчас наблюдаем в космосе, Анна, почему же какие-то доказательства должны были пережить этот разлом и дойти до нас? Ведь предыдущее состояние вселенной «не имеет» существования, даже теоретического!

Сейчас, пока я пишу, Джеймс Хаулет заглянул в мое письмо через плечо, покачал головой и ушел сражаться со своими компьютерными моделями математической реальности. Нет, рискну заявить, что я не дал вам даже адекватного обывательского объяснения того, что он пытался разъяснить мне.

Возможно, дело в том, что я историк: хоть мы экспериментируем только с настоящим, я сохраняю сверхъестественное убеждение, что прошлое существует — что оно существовало в реальности. И все же мы ничего не знаем, кроме настоящего момента бытия. Я вот что предположил в разговоре с Джеймсом Хаулетом: что сохранившиеся противоречивые доказательства — рукописи Анжелотти и дель Гиза — это аномалии, отклоняющиеся от предыдущих квантовых состояний, и они становятся все менее и менее «возможными» — менее «реальными». Из фактических событий средневековой истории превращаются в легенду, в литературу. Постепенно выглядят как невозможные в реальности.

А потом вы нашли рукопись в Сибл Хедингем, а группа Изобель нашла развалины Карфагена.

Я так углубился в перевод, а в промежутках не мог оторваться от созерцания изображений на экранах приборов подводного видения, что просто не было времени задуматься.

Собственно, я и не хотел задумываться.

И так было до сегодняшнего дня, когда только что Джеймс Хаулет задал мне вопрос: «Не кажется ли вам, что самое тут главное — почему стали появляться все эти открытия»?

И я, не задумываясь, поправил его: «Появляться снова».

Если когда-то было «предыдущее состояние» вселенной, если мы живем во «вторичной истории», — если возможно что-то из всего этого в принципе, если это не полный вздор, — тогда это «угасание первой истории» не может быть единственной историей. То, что мы обнаружили, — развалины Карфагена на дне Средиземного моря, военную машину каменного голема — были ли они на самом деле «там», до этого декабря?

Видите ли, вопреки Вогану Дэвису, я не могу начать формулировать теорию, которая бы объяснила, почему какие-то из этих доказательств должны показаться «вернувшимися».

Анна, если то, что я сказал, истина, значит, обстоятельства все еще непостоянны.

А если обстоятельства все еще переменны, тогда это не есть «мертвая история» — ее развитие еще идет.

Пирс.

ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ. 16 ноября — 23 ноября 1476. Пустой тронnote 59

1

Едва выехали на опушку, в лицо, слепя глаза, хлестнула снежная крупка. Аш почти наугад галопом направила коня к северо-западным воротам Дижона.

— В город ее! — гаркнула она, перекрывая первые порывы бурана хриплым криком. — Сейчас же! За ворота, чтоб им! Ходу!

Они сгрудились тесней: Аш колено в колено с Флориан — Зеленый Христос, с герцогиней Флориан — вокруг всадники из отряда Льва, над головой хлопает промокшее знамя.

За спиной по мерзлой земле загремели подковы, пронеслись по подъемному мосту. Отряд обогнала вереница рыцарей с красно-синими султанами на шлемах — люди де Ла Марша, сообразила Аш, снимая руку с эфеса меча. Выехали встречать.

Под надежной охраной они уже спокойнее проехали по дорожке мимо траншей и баррикад визиготского лагеря — среди столпотворения беспорядочно метавшихся солдат — меся стальными подковами свежую слякоть.

Перед узким мостиком лошади замедлили шаг, сбились в кучу, и Аш в досаде ударила кулаком о луку седла. Двести конных. Она прожигала взглядом спины, бранясь в полный голос. Пришпорила лошадь, развернула ее, оглядываясь на почти невидимые за мокрой снежной завесой укрепления визиготов. Не больше десяти минут нужно, чтоб миновать узкое место, оказаться за воротами, но в мучительном нетерпении каждая минута растягивалась на полчаса.

«Лучники! — она поежилась. — Как только они там разберутся… нет, в такую погоду лучники ничего не смогут».

По загривку бегали мурашки.

Надо ждать големов с греческим огнем, как тогда, в Оксоне — мы здесь так завязли, что одной огненной струей нас всех прихватят, словно ос в гнезде!

От нетерпения у нее прихватило живот. Наконец можно снова двигаться — крики и стук подков отдаются под сводами ворот. Дыхание лошадей висело в сыром воздухе белыми облачками. Аш повернула коня вслед за измученным и хромающим серым мерином Флориан, проскочила сквозь темный тоннель ворот и вырвалась в серую дымку дневного света. Антонио Анжелотти подхватил повод ее коня.

— Герцог умер! — выкрикнул он. Лицо залито водой — от дождя?.. — Самое время поменять нанимателя! Послать гонца к карфагенцам, мадонна?

— Перестань паниковать, Анжели.

Высокое седло заскрипело, когда Аш откинулась назад, смиряя заплясавшего на каменной мостовой коня.

— У нас новый герцог… вернее, герцогиня, — поправилась она. — Флориан. Наша Флориан!

— Флориан?!

Из-за спины Анжелотти послышался бас Роберта Ансельма: «Бля!»

Аш развернула коня, круто осадила. Инстинкт властно требовал от нее сейчас же собрать отряд, бросить все пожитки, кроме жизненно-необходимых, и выехать прочь, оставив обреченный город его судьбе.

— Но нельзя же! — она с силой саданула кулаком по седлу. — Я не могу. Нельзя!

— Мадам капитан! — Оливер де Ла Марш подъехал вплотную, склонился с седла, чтобы стиснуть ее руку: перчатка к перчатке. — Займитесь обороной этих ворот! Я оставляю вам Джасси, Джонвилля и Лакомба; возьмите на себя участок стены к северу отсюда, до Белой башни! А потом нам надо с вами поговорить!

— Сир!.. — она опоздала, его гнедой конь уже топтал мокрые камни рядом с другими лошадьми бургундского отряда.

Арбалетчик Жан-Жакоб Кловетт, забравший у Анжелотти повод ее коня, передернул плечами и сплюнул:

— Сукин сын!

— Что это: привычка совать наемников в самое горячее место, или он оказывает нам честь, доверяя участок, на который должен прийтись первый удар?

— Спаси нас Господь от такой чести, босс! — горячо воскликнул Жан-Жакоб. — Какой бы хренов герцог… или герцогиня… ее ни оказывал. А вы уверены насчет дока? Нешто это может быть, что она?..

— Может, может! Именно Флориан, — проворчала Аш.

Взмыленные дымящиеся кони рыцарей Ла Марша уже оттеснили ее от Флориан, окружив лекаршу и неспешной рысцой провожая ее усталого мерина к герцогскому дворцу.

— Флориан!

За стальными плечами мелькнуло бледное лицо Флоры дель Гиз. Потом рыцари сомкнулись, закрывая ее от взгляда.

Черт! Некогда!

Аш вздернула на дыбы непокорного коня, разворачивая его к воротам.

— Анжели! Томас! Людей на стену! Рикард, предупреди капитана Джонвилля: визиготы вот-вот полезут прямиком за нами!

2

— Да где же они?!

Аш стояла у бойницы Сторожевой башни, щурясь, вглядывалась в серую круговерть. На стены Дижона обрушился ливень. По шлему и забралу текли ручейки. Доспехи, нагретые телом, защищали от пронзительного ветра, окружив ее влажным теплом.

— До темноты меньше двух часов осталось… — Роберт Ансельм втиснулся в амбразуру рядом с ней, проскрежетав тронутым ржавчиной наплечником о броню Аш. — Черт, я-то думал, за вами вся армия повалит, так их перетак!

— Так и должны были! Будь я на их месте… упускать такую возможность!

В ее ушах все еще отдавался грохот захлопнувшихся за ними ворот.

— Может, у них там мятеж начался? Может, Фарис убита? Не знаю…

— А ты бы не… почувствовала?

Она с опаской заглянула в ту часть души, которую делила с другими.

На самом краю слышимости голоса: machina rei militaris, Годфри, Дикие Машины? Первый раз в жизни она не взялась бы определить. И в самых костях еще гудел отзвук той тяжести, которую она ощутила, когда солнце, освещавшее Охоту с осеннего неба, вдруг начало меркнуть. Голоса все такие же слабые, или даже слабее, чем тогда…

— Там что-то… не в порядке, по-моему. Не знаю, с кем, или с чем. И не могу понять, насовсем, или просто временная заминка, — раздосадованная собственным страхом, Аш добавила: — И как раз, когда нам бы поговорить с Годфри, да, Роберто? Эй, а может, правда, Фарис померла? Вот ее квахиды и носятся, как безголовые цыплята, пытаясь разобраться с командованием? Потому-то и не торопятся со штурмом…

— Это их надолго не задержит… — Ансельм высунулся подальше за проем бойницы, пытаясь высмотреть Хоть что-нибудь в серой мгле. — Я провел перекличку. Двое из наших командиров все еще отсутствуют. Джон Прайс и Эвен Хью.

— Паршиво…

Аш прищурилась. Пар дыхания висел перед лицом, мешал смотреть. Сверху обрушился целый водопад. Она не вздрогнула.

— Прайс наездник-то никудышный… Никого за ними не высылать, — собственная резкость удивила ее.

Роберт попытался возразить:

— Девочка…

Аш оборвала:

— Меня это тоже не радует. Но пока мы не разберемся, что происходит, ничего не поделаешь. Герцог мертв. Город в любую минуту может взорваться изнутри. Мне нужно на совещание с де Ла Маршем; мне нужно повидать Флориан! Потом, может, и пошлем кого через боковые ворота.

Ансельм заметил с мрачным сарказмом:

— Мы понятия не имеем, что делается у крысоголовых. И у бургундцев, кстати. Тебе это не нравится? Мне тоже.

Плеск текущей по камню воды стал громче. Аш вжалась в узкую амбразуру, чувствуя, как плечи сжимают холодные стены. Под стеной за несколько ярдов уже ничего не видно.

Она вжалась в стену, давая место Роберту. Он нахохлился, сплюнул, забрызгав слюной темный камень подоконника.

— В такую погоду у них порох подмокнет и канаты катапульт растянутся…

Он не успел договорить: словно в ответ на его слова послышался пронзительный свист, завершившийся ударом. Все стоявшие рядом невольно присели. Аш отскочила от бойницы и, грохоча железом, метнулась выглянуть за дверь. Отдаленный разрыв и слабая вспышка где-то в разрушенных кварталах. У нее по спине поползли мурашки.

— Големам дождь не помеха, — сказала она. — И греческий огонь в воде не гаснет.

Роберт Ансельм остался у окна. Выждав немного, Аш вернулась к нему.

Он проворчал:

— Они Карла-то хоронить собираются?

— А разве эти сукины дети нас оповестят?

— А от дока нет вестей?

Аш отвела взгляд от покрытой лужами полоски земли, видневшейся на той стороне рва: обломки штурмовых лестниц, трупы лошадей, пара человеческих тел. Должно быть, рабы, кому нужно возиться с похоронами рабов. Все одного грязно-серого цвета, все неподвижно…

— Роберто… что бы это ни значило, она — герцогиня.

— А я — король карфагенский, в зад его дышлом!

— Я слышала голоса Диких Машин, — Аш пристально смотрела ему в глаза. — В своей душе. И я их видела… я чувствовала, как они сотрясают землю у меня под ногами. И я видела лицо Флориан, и слышала их, Роберто — они пытались сотворить свое злое чудо — но им помешали. Не дали. Это она их остановила, наша Флориан. Тем, что превратила Геральдического Зверя бургундцев… в убоину.

На его лице, сколько она могла разглядеть под забралом, отразилось циничное недоверие.

— Я сама еще не понимаю, что это значит для Бургундии. Но… тебя там не было, Роберт.

Ансельм отвернулся. Теперь она видела его только в профиль, обращенный к окну. С обидой в голосе, он возразил:

— Знаю, так тебя и так, что не было! Я молился за вас! И я, и парни: Пастон с Фавершэмом, мы были на стене…

«Дожимать, или не стоит? — задумалась Аш. — Надо договаривать. Надо разобраться, насколько плохо дело, мне же на него полагаться».

— Будь ты с нами, ты бы увидел сам. А ты тут отсиделся…

Он рывком развернулся к ней с побагровевшим лицом, уткнул палец ей чуть ли не в грудь:

— Еще что скажешь?

Аш заметила, как насторожились стоявшие в дверях часовые, знаком приказала им не вмешиваться.

— Роберт, что тебя грызет? — она расстегнула и сняла стальную перчатку, голой ладонью утерла мокрое лицо. — Кроме того, что грызет всех? Видали мы осады и подерьмовее. Нейс помнишь? Согласна, на той стороне было бы уютнее…

Шутками к нему не пробиться. Лицо замкнулось. Она стояла так близко, что ясно видела зеленый проблеск в его карих глазах, различала сеточку жилок на носу и на скулах, но тень шлема мешала понять, о чем он думает.

Аш ждала.

Поднялся ветер, с новой силой плеснул на стены брызгами дождя. Ей припомнился прибой, бьющий в скалы у стен Карфагена. Такая же пустота, заполненная только серыми каплями, висела под окнами дома Леофрика. Аш подняла левую руку: перчатка, начищенная песком и смазанная гусиным жиром, уже покрылась ржавыми потеками.

— Что с тобой, Роберт?

Он вздохнул так, что ей пришлось еще крепче вжаться в каменный угол, покосился на падающие струи. Заговорил наконец, признав ее право требовать ответа:

— После Оксона я не знал, жива ли ты. Никто не видел твоего тела. Я все боялся увидеть твою голову насаженной на пику. Знал, что если ты убита, готы уж обязательно выставят, похвастают победой, ублюдки.

Он понизил голос, так, что никто, кроме нее, не мог слышать:

— Окажись ты в плену, они бы показали тебя в цепях… Ты могла оказаться в лесу, раненая… Могла уползти умирать. Тебя бы никто и не нашел.

Он повернулся, глядя ей в глаза. Брызги заставили его щуриться, вокруг глаз собрались морщинки.

— Вот как оно было, девочка. Я думал, ты валяешься где-то в канаве, изуродованная до неузнаваемости… Эти метатели огня… Рассказывали, что было много обгоревших тел. Тони сказал, тебя могли захватить и отправить в северную Африку, если вспомнить, как им хотелось тебя заполучить в Базеле. Но их бы и мертвое тело устроило. Эти ученые-маги… — Ансельм передернулся, не замечая того.

Она ждала, слушая шум дождя, не торопила его.

— Три месяца, а потом… — он прямо взглянул на нее. — Ты наверняка должна была погибнуть… и вот, из ниоткуда, три дня назад, письмо на арбалетном болте.

— Ты привык вести отряд.

Его ладони впечатались в стену по обе стороны от нее, пригвоздив ее к камню амбразуры. Она покосилась на стальные предплечья, перевела взгляд на лицо под откинутым забралом.

Он шипел, брызгая слюной на ее форменную накидку:

— Я же хотел отправиться в Африку! Я не хотел сидеть в Дижоне! Милый Зеленый Христос — знаешь, что там было, девочка? Этот Джон, тудыть его, де Вир талдычит мне, что раз герцог посылает пол-отряда в Карфаген, ему позарез нужен хоть кто-то, командовать здесь…

Часовые у двери беспокойно шевельнулись, и Роберт замолчал, потом продолжал, с нарочитым спокойствием:

— Живая или мертвая, ты могла быть только в Карфагене! Так у меня ни хрена выбора не было. Мне попросту приказали остаться. А теперь я узнаю, что ты таки была там, живая…

Аш подняла руки, положила ладони на его запястья и мягко потянула вниз. Его мокрые наручи скользили под пальцами, голой ладони сразу стало холодно.

— Я понимаю Оксфорда. Без Анжели ему было не обойтись, сам он с пушками мало что умеет. А ты был старшим из оставшихся командиров, ты уже командовал. Роберт, больше ему не на кого было положиться. А про меня ничего не было известно. Может, убита, может, где-то еще. Ты правильно сделал, что остался.

— Мне надо было ехать с ним. Я был уверен, что ты погибла. И ошибался! — стальная перчатка Роберта едва не выбила искры из каменной окантовки амбразуры. Он тупо взглянул на исцарапанную, помятую сталь и рассеянно пошевелил пальцами. — Если б я увел весь отряд, Дижон бы уже взяли, и все-таки, говорю тебе, девочка, мне следовало отправиться в Карфаген. За тобой.

— Если бы ты так сделал, — заговорила Аш, тщательно взвешивая слова, — мы, возможно, сумели бы захватить Дом Леофрика. Людей и пушек у нас хватило бы. Возможно, мы уничтожили бы каменного голема, лишили бы Дикие Машины их единственной связи с миром… единственного средства для осуществления их злого чуда.

Роберт блеснул на нее глазами, казавшимися очень узкими за неестественно длинными ресницами.

— Но тогда, — Аш пожала плечами, — без тебя, Дижон пал бы еще прежде, чем вы добрались бы до побережья. Герцога бы казнили, и теперь мы бы уже знали, чего добиваются от Фарис Дикие Машины. Потому что они уже добились бы этого, три месяца назад.

— Может, и не добились бы, — пророкотал Роберт.

— Как бы то ни было, мы сейчас здесь. Неважно, чего ты не сделал тогда, Роберт. Все это не объясняет, почему ты сегодня не атаковал Фарис. Ты так и не объяснил, куда подевалась твоя решительность. А мне это нужно знать, я от тебя завишу, и не я одна.

Она говорила откровенно, заставляя себя вслух признать свои опасения. Когда Роберт обернулся, она не увидела на его лице стыда. Он пробормотал:

— Ты бы вылезла на верную смерть…

— Да, если бы пришлось. Но и с ней бы покончила.

Так тихо, что она едва расслышала, он прошептал:

— Не мог я сегодня поехать с вами. Не мог видеть, как тебя убивают у меня на глазах.

Аш уставилась на него.

— Эти три месяца, — с болью в голосе продолжал Роберт. — Я заказывал за тебя обедни, девочка. Я учился жить без тебя. И вот ты вернулась. И предлагаешь мне поехать смотреть, как тебя убивают. Это уж слишком.

Плеск дождя по булыжнику стал громче. В щели башенной крыши начали пробиваться капли и целые ручьи, и растекаться лужами по полу.

«Я знаю, что нужно сказать, — думала Аш. — Почему же я молчу?»

— Так, — сказал он резко. — Стало быть, ты меня разжаловала? Больше не доверяешь мне в бою. Считаешь, я, вместо того чтоб делать дело, буду пытаться прикрыть тебе спину?

Что-то в ней лопнуло. Аш огрызнулась:

— Что ты надеешься услышать, Роберт? Все давным-давно известно. Все мы можем погибнуть в любую секунду, пора бы привыкнуть. Такое наше ремесло, на войне убивают. Я все это могу продекламировать наизусть. Я уже говорила тебе это полгода назад. И больше не буду.

Роберт Ансельм расстегнул подбородочный ремень, пригнул голову и стянул шлем. Щетина на макушке промокла от пота. Он натужно выдохнул:

— А что будешь?

— Это больно, — сказала Аш. Она уперлась костяшками голых пальцев в стену, обдирая кожу о грубый камень, словно боль тела могла облегчить душу. — Ты не хочешь видеть, как меня изрубят? А я не хочу посылать тебя, и Анжели, и остальных, на стену. Я провела этих ребят через такое, что и во сне не приснится. Я не хочу, чтобы они гибли в какой-нибудь вылазке, или что там еще придет в голову Ла Маршу. Я бы предпочла держаться в сторонке, отсидеться в башне, подальше от обстрела. Я начинаю бояться подставлять своих людей.

Долгое молчание. Дождь шумит все громче.

Роберт вдруг тихонько фыркнул:

— Тогда, похоже, мы оба в дерьме!

Аш так выпучила глаза, что он расхохотался во весь голос.

— Господи, Роберто…

Она вдруг тоже захихикала. Из пустой груди вырвался смешок, превратившийся в неудержимый хохот. Она пыталась остановиться, заговорить, но какое там.

Роберт содрогнулся в последнем раскате хохота, обхватил рукой плечи и встряхнул:

— Ну мы и влипли!

— И ничего смешного!

— Пара долбанных придурков! — добавил он, опуская руки и выпрямляясь, скрежетнув латами. — Нам обоим надо бы бросать это дело. Боюсь только, визиготы не позволят.

— Да уж… — Аш лизнула ободранные костяшки. — Роберт, я не могу этим заниматься, раз боюсь за людей.

Он взглянул на нее сверху вниз с каменной ступени.

— Ну вот, теперь мы узнаем, да? На что мы годимся, когда по настоящему припекает. Когда приходится держаться.

Ей в нос бил запах: мокрой стали, мужского пота, волглого сукна, городских отбросов, догнивавших под стеной. Брызги дождя ложились на щеки тонкой холодной росой. Внезапный порыв ветра заставил обоих разом обернуться к бойнице.

— Стены сейчас беззащитны. И они должны это понимать! Почему же она не атакует?

В течение следующего часа она одного за другим посылала в герцогский дворец посланцев, и те один за другим возвращались, сообщая, что не смогли пробиться ни к новой герцогине, ни к сиру де Ла Маршу, ни к камер-советнику Тернану. По их словам, дворец кишмя кишел скороходами, гробовщиками, торговцами, священниками и знатью, занятыми спешной подготовкой одновременно похорон и коронации.

— Капитан Джонвилль мне кое-что сказал, — добавил запыхавшийся, насквозь промокший Рикард.

Аш хотела спросить, почему он не задержался посплетничать с бургундцами де Ла Марша, посмотрела на его сияющее яйцо и промолчала, ожидая продолжения.

— Подкопы! Крысоголовые подводят мины. Его люди их слышали. Они все еще роют!

— Чтоб им там и утопнуть, — тихо пожелала Аш.

Она проводила время, расхаживая по помещениям башни, среди вооруженных и готовых при первых признаках угрозы выйти на стены людей. То одно, то другое копье высылали в дозор, смотреть и слушать, если что-нибудь можно было рассмотреть и расслышать сквозь стену ливня.

«В сорока милях отсюда, вон по той дороге — холодная тьма двадцать четыре часа в сутки. Не удивительно, что у нас погода — дрянь, коль за границами такое творится».

— Босс… — Саймон Тиддер протолкнул к ней своего братишку Томаса, и паренек взглянул на нее из-под налипших на лоб мокрых вихров. Когда он заговорил, капля, висевшая на кончике носа, шлепнулась на пол. — Босс, это правда? Что святой Годфри нас покинул?

Аш сделала знак шагнувшему к ним офицеру оставить парня в покое.

— Не покинул, — твердо проговорила она. — Он теперь говорит с нами из сонма святых, ты ведь это знаешь, верно?

Парень смущенно и радостно наклонил голову.

За его спиной Аш заметила Ансельма, лицо Роберта сохраняло совершенно бесстрастное выражение. Она осторожно коснулась своей души, как трогают языком дыру от потерянного зуба, касаясь болезненной чуткой плоти.

Подойдя ближе, Роберт поднял бровь:

— Как он?

Гром падающих струй почти скрыл ее шепот, но Роберт всегда знал, когда она говорила с Годфри, с каменным големом, даже — спаси Христос — с Дикими Машинами.

— Я по-прежнему ничего не могу разобрать, — тихонько ответила она.

— Храни нас Вепрь и Лев, — пророкотал Роберт, — это хорошо или плохо?

— Хрен его знает, Роберт.

Ожидание так вымотало ее, что, кажется, обрадовалась бы стуку штурмовых лестниц и потоку визиготских солдат, хлынувших через стены. Аш протопала к открытому проему входа в башню.

Рев пламени, грохот разбивающихся глиняных горшков разносился по стене, желтовато-синие язычки огня рябью разбегались по камням, не замечая хлещущих дождевых струй. Ведра с песком, расставленные вдоль стены, намокли и стали неподъемно-тяжелыми.

Аш махнула рукой своим людям, чтоб не возились, и стояла, глядя, как огненные клочья стекают со стены на городскую мостовую. Все равно гореть там уже нечему, пожар городу не грозит.

Минут за сорок до того, как, по мнению Аш, последний свет должен был погаснуть за тяжелыми свинцовыми тучами, двое могучих бургундцев протолкнули в башню маленькую фигурку.

— Босс! — Томас Рочестер пробежал за ними вдоль стены, пригибаясь у бойниц. — Эвен вернулся!

Все головы в башне и у зубцов повернулись к ним, люди начали подтягиваться ближе, окружая тощего жилистого человечка.

— Это наш, сержант, — Аш просияла широкой улыбкой. — Сукин сын!..

Бургундцы несколько нерешительно отсалютовали и выбрались обратно под дождь. Аш с облегчением расхохоталась, глядя на продрогшего уэльсца, с которого ливмя лило на пол, что не мешало ему блестеть зубами в наплывающих сумерках.

— Дайте кто-нибудь этому идиоту плащ! Эвен, давай сюда.

Она дождалась, пока кто-то из стряпух не сунул в руки Эвену Хью чашку горячего супа.

— Ну ты и мокрый, Эвен. Уж промок, так промок!

— Через мельничный шлюз пробирался, — серьезно пояснил он, проливая суп на небритый подбородок. — Через лоток. И через ров вплавь. Какой-то недоносок-бургундец чуть не проткнул меня стрелой. Стерегут они неплохо, надо признать.

— Докладывай, — приказала Аш. Эвен вздохнул, откинувшись на облицованную кремнями стену и всем видом выказывая бесконечное облегчение.

— Ну, когда выбрались на эту охоту, я забрался в самый их лагерь, хотел заняться их боссом, только со мной никого не оказалось. Потом повалили эти карфагенские ублюдки, я оказался отрезан от своего копья и остаток дня потратил на то, чтоб пробраться обратно через их линию постов.

Аш представила, как этот маленький человечек, свернув в узел предательскую форму, лопает (и выпивает, конечно) с визиготскими солдатами, и рабами, и наемниками, и уж верно, не пропускает мимо ушей ни единой сплетни.

— Господи Иисусе! Давай же. Прежде всего, развернулись они для штурма?

— Не могу сказать, босс! Мне пришлось выбираться с того конца, где осадные машины, так я и не видал, что делается на северной стороне.

Аш нахмурилась:

— Фарис еще жива?

— Да жива, босс, просто припадок у нее.

— Припадок?

— Господь ее посетил, босс. Аж пена на губах. note 60 Говорят, она уже очухалась, только еще вроде как пьяная.

Аш, не замечая, как оскалились ее зубы, думала: «Дерьмо! Уж померла бы, и все бы разом решилось!»

— Кто-то сказал, она приказала перевезти себя в Карфаген, но потом приказ отменила, — добавил Эвен.

Надежда, в которой Аш сама себе не признавалась, растаяла.

«Так тебе и отправилась она убеждать Дом Леофрика разрушить каменного голема!»

Аш не стала окликать Годфри. Тревожная сумятица в сознании, длившаяся уже пять часов, сводила с ума.

— Ее офицерам это не нравится, — черные глаза Эвена блеснули. — Похоже, каждый квахид прикидывает, как бы ему пролезть на ее место.

— Да, на решение такой задачи уходит немало сил и времени, — Эвен хмыкнул, отнюдь не обманутый насмешливым сочувствием в ее голосе. — Так вот почему они так и не собрались на приступ?

— Может, они теперь будут ждать, пока голод дело сделает, — Эвен озабоченно заглянул в свою дочиста вылизанную чашку, и осторожно опустил в нее ложку. — Или стены долбать станут. Хотя, что я вам скажу, босс: выбраться оттуда непросто было. Не говоря уж о ребятках мистера Мандера, или, скажем, о Ягненке — но они вокруг стен еще охрану усилили.

— Все запечатать им не по силам. Стена длинная.

Эвен Хью передернул плечами:

— Может, Джек Прайс еще что скажет. Я его видел с ихними пикинерами. Он ведь вернулся уже?

— Пока нет, — Аш привстала, завидев в дверях Роберта с кучкой командиров копий. На их лицах явственно читался вопрос. — Пусть твои ребята устроят тебя поудобнее, Эвен. Ну и трюк ты выкинул, — он уже повернулся уходить, когда она договорила: — Хорошо, что вернулся.

— Это точно! — уэльсец вскинул руки, обводя широким жестом мокрые обгорелые стены и развалины домов осажденного города: — Лучше места, чем здесь, я и вообразить не могу, босс.

— Верю, — Аш ответила на его ухмылку. — Ты всегда был туповат.

Уже совсем стемнело; дождь стучал все так же громко.

Из дворца никаких вестей.

Фарис не атакует: почему?

Что сделали с ней Дикие Машины?

Она возвратилась в башню отряда, где пажи, окружив, вылупили ее из железной скорлупы, и провалилась в темный сон без сновидений. Поднялась до рассвета и, снова влезая в доспехи, вслушивалась в раскаты грома и шелест струй, глядела, как спотыкается в тусклом свете свечей очередная смена часовых, готовившихся выйти на стены.

Через час с небольшим после рассвета, слегка осветившего стену дождя, Аш в сопровождении эскорта выехала на улицы Дижона. Утро не принесло прояснения — брызги, разлетавшиеся от булыжника мостовой, висели в воздухе, и за двадцать ярдов в тумане было ни черта не различить. Они направлялись ко дворцу герцогов, но заблудились.

Крупный боевой конь Аш, которому она так и не удосужилась подобрать имени, мягко ступал копытами по уличной грязи. Сточные канавы, проложенные посреди улиц, переполнились, и вся дрянь разлилась по камням ровным слоем. Аш морщила нос: едкая вонь била в ноздри.

Жан-Жакоб Кловетт поднял стальную рукавицу:

— Нам туда, босс! Эта таверна мне знакома.

Она ухмыльнулась, не сомневаясь, что проживший пару месяцев в Дижоне арбалетчик свел близкое знакомство со всеми городски ми трактирами.

— Веди…

Добрых два часа они толкались во дворце, безуспешно пытаясь пробиться к Флоре дель Гиз, де Ла Маршу или хотя бы вице-мэру; смущенные бургундские стражники просили их подождать в компании горожан-просителей. Аш не стала браниться с солдатами, рассудив, что те выполняют приказ, отданный людьми ее же сорта.

Но, по крайней мере, здесь остались солдаты. Не разворовали снаряжение и оружие, чтобы сбыть его визиготам. Добрый знак?

Возвращаясь к городской стене, они наткнулись на группу своих парней, провожавших двоих пострадавших от греческого огня. Рядом с ранеными широко шагал отец Фавершэм.

Он откинул капюшон с бледного лица, тревожно взглянул на Аш:

— Капитан, Флориан скоро вернется в госпиталь? Она нужна нам.

«Вот об этом я и не подумала!»

У Аш ныла каждая мышца, дождь промочил насквозь ее шелковый камзол, а белый миланский панцирь на глазах покрывался ржавчиной. Она досадливо тряхнула головой, выпустив из себя мощное «УФ!», которое сдуло брызги дождя от лица.

— Не знаю, отец мой, — ответила она. — Постарайтесь пока обойтись.

Поднимаясь по скользким, отполированным ногами ступеням к Сторожевой башне, Аш размышляла: «Это не единственная причина, почему мне необходимо встретиться с Флориан! Зараза, что же там происходит?»

К полудню, когда она обходила северо-западные кварталы города, примыкавшие к воротам и северной стене, за Аш прислали гонца. Она склонив голову прошла мимо бургундского священника, возносившего молитвы в честь дня святого Григуария, note 61 и вошла в Сторожевую башню, избавившись наконец от дробного стука капель о латы.

Аш взобралась по массивным деревянным ступеням в верхнее помещение башни и выбралась на залитую дождем площадку, где обнаружила стоявших за зубцом Роберта и младших капитанов, в почерневших от воды желто-синих ливреях.

— Вроде потише становится, — прокричал сквозь вой ветра Роберт.

— Что ты говоришь!

Но, пройдя вперед, она и в самом деле почувствовала, что хлещет уже не так сильно. Аш встала рядом с Ансельмом, глянула вокруг. В нескольких сотнях ярдов сквозь сырую дымку виднелись бревенчатые заслоны, огораживающие вход в подкопы.

— Это еще что за фигня? — возмутилась она.

Даль прояснялась. Уже проступили серые горбы лагерных палаток визиготов в пяти сотнях ярдов от дижонской стены, и тусклый блеск в русле реки Сюзон пробился сквозь занавесь дождя.

За рвом, на дальней стороне ничейной полосы, простиравшейся от Дижона до расположения врага, что-то изменилось. Аш прищурилась. Перед визиготскими палатками и ограждениями вдоль северной стены Дижона виднелся вал свежевыкопанной мокрой земли.

— Черти траханые, — выдохнула Аш.

— Тудыть их, — так же негромко согласился Ансельм. — Траншеи?

По мере того как дождь переставал, во вражеском лагере началось движение. Из траншей выбирались измученные, перемазанные грязью сервы, сотнями собирались на открытом пространстве лагеря. Аш даже издалека видела, как люди поддерживают друг друга.

Ей показалось, что они преклоняют колени под благословение.

Перед полотняными стенами замелькали знамена с головами зверей и орлами. Между рядами палаток продвигалась процессия арианских священников с магниферами. note 62 Издали послышались пронзительные крики рожков. note 63 Из палаток тоже показывались солдаты, подходили под благословение. «Да там не одна процессия», — заметила Аш, высмотрев яркие пятна у западного моста.

Монотонный шум дождя стих. В просветлевшем небе показались клочки быстро летящих облаков. По широкой речной долине, занятой вражеским лагерем…

— Чертов ад…

Взгляд Аш снова метнулcя к земляным валам. За ее спиной сержант Ансельма рычал, восстанавливая порядок в отряде эскорта. Ансельм ухватился ладонями за два соседних зубца и свесился в амбразуру. Аш развернулась, стремясь окинуть взглядом как можно большее пространство вокруг города.

— Сукины дети, — проговорил ей в самое ухо Ансельм.

На западном берегу Сюзон с осадных машин снимали чехлы; Аш разглядела, как команды вращают вороты канатов. Катапульты, у которых двигались фигуры големов, выкидывали по крутой дуге в небо огромные камни. Аш не видела, где они падали; вероятно, каменные осколки засыпали улицы в южной части города.

Десятки огражденных палисадом траншей зигзагом извивались вдоль стен, протягиваясь к востоку и к западу. Аш уставилась на этот огромный мокрый лабиринт, уходящий за пределы видимости, склонилась за парапет, в надежде увидеть конец.

— Даже если они рыли без передыху все эти двое суток, — сказал Ансельм, — это невозможно.

— Рабов можно не жалеть, пусть помирают сотнями, — Аш с силой опустила ладонь на камень. — Джонвилль слышал шум в подкопе! Роберт, големы-землекопы! Если они собрали всех…

Она припомнила медно-каменные тела големов-гонцов, виденных в палатке Фарис: их бесстрастные лица, неутомимые каменные руки…

— Кто знает, сколько у них этих големов? Вот, значит, как они!..

Земляной вал тянулся сплошной стеной, в лабиринте траншей не видно было ни единого разрыва: от реки Сюзон, до самого, быть может, русла Оуч на востоке. И все лодки отогнали за мост и приковали цепями!

— Роберт… — голос Аш прервался, и она сглотнула. — Роберт, пошли сообщение Анжелотти и инженаторам Ла Марша. Выясни, далеко ли протянулись траншеи. Я хочу знать, действительно ли они окружают весь город, или мне мерещится.

Ансельм, высунувшийся далеко за стену, подтянулся обратно.

— Ни одного разрыва не видать. Боже милостивый! Они, должно быть, и ночами работали.

Аш представила, словно видела своими глазами: согнутые спины сервов, ковыряющих мокрую грязь в дрожащем свете греческих огней. И каменные големы — все, что обслуживали катапульты, метали огонь, разносили сообщения — все собраны на земляные работы… сотни каменных рук, нечувствительных к боли, не нуждающихся в отдыхе.

Окружили целый город.

В воздухе звенели крики рожков, доносились голоса певчих.

— И все укрепления охраняются, — Роберт Ансельм указал закованной в железо рукой. — Кровь адова. Добрый легион послали на патрулирование!

— Хренов Зеленый Христос!

Даже под Нейсом сквозь осаду в обе стороны удавалось пробиться лазутчикам и перебежчикам: доставляли сведения и слухи, поджигали склады в осажденном городе, совершали покушения… Так всегда бывает. Всегда.

Только это не обычная осада. Все идет здесь не как всегда!

— Нам придется поломать головы, даже чтоб выслать лазутчиков, — вздохнула Аш. — А уж о вылазках и говорить нечего.

Она отвернулась от зубцов.

— Возвращаюсь во дворец. Ты, ты и ты, со мной. Роберто… нам позарез надо поговорить с Флориан.

3

Как только дождь перестал, цепочка латников выстроилась от нижнего города, передавая из рук в руки разбитые обстрелом балки и сбитые на скорую руку деревянные ежи, чтобы усилить слабые места обороны. Антонио Анжелотти, казалось, не замечал дождем сыпавшихся с наружных стен осколков щебня и грохота канонады визиготских пушек. Завидев Аш, он отвернулся от своей команды, тащившей пушку вверх по ступеням на парапет, и поднял руку в приветствии.

— Хотел бы снова стать амирским инженатором, мадонна! — он откинул свисавший с шлема на лоб промокший желто-синий султан и улыбнулся ей. — Видели, что они там устроили? Какое искусство…

— Поди ты со своей профессиональной точкой зрения! Его широкая улыбка не стала бледней, когда еще одна глыба известняка ударилась в стену футах в десяти ниже выступа, на котором они стояли.

— Собрать сюда все мангонели и арбалесты, note 64 — Аш возвысила голос, перекрикивая шум. — Пусть Джон… нет, кто там у нас теперь мастер-оружейник…

— Жан Бертран.

— …Пусть Бертран. Нужны болты и каменные ядра. Нечего без необходимости тратить порох.

— Я все сделаю, мадонна.

— Нет, ты со мной, — она бросила взгляд на просветлевшее небо, прикидывая, сильно ли похолодает с прояснением погоды. — Рочестер, останешься здесь — и, пока визиготы не пойдут на штурм, обходись без меня. Присмотри за Джасси, Том.

— Да, босс!

Канонада все громче грохотала в воздухе: в стены врезались глыбы размером с конскую тушу, гремели о зубцы чугунные ядра. Аш поежилась, спускаясь вниз на улицу. За ней по мокрым ступеням осторожно спускались Ансельм с Анжелотти и знаменосцем. Уже занеся ногу в стремя, Аш промедлила мгновение, оглядывая разбитые дома и мостовую под стеной.

— Здесь еще страшнее, чем на стене, мать ее!

Анжелотти, плотнее надвигая салад note 65 на свои золотистые кудри, склонил голову.

— Как раз сюда они выводят подкоп.

— Приятно слышать!

Она тронула коня шпорой и направила его неверный на скользких камнях шаг к далеким, еще нетронутым разрушениям кварталам. Джованни Петро с десятком лучников — все из тех, кто не побывал в Карфагене — окружили ее. Тетивы луков каждый прятал от сырости под шлемом, руки сами тянулись к кинжалам и ножам, а глаза косили на небо, с которого каждую секунду могло посыпаться что-нибудь тяжелое. Мастиффы Брифо и Бонио, поскуливая, жались под брюхо коня.

Роберт Ансельм в молчании проезжал по залитым лужами улочкам. Если бы не ливрея — просто еще один из безликих бургундских латников. Аш не видела его лица. Анжелотти то и дело поглядывал вверх, не обращая внимания, куда ставит копыта его скакун: рассчитывал возможности канониров противника? Небо стало почти белым — ярким и влажным, а на юго-восточном небосклоне прорезались золотистые полоски. До осеннего раннего заката оставалось не больше двух часов.

«Флориан. Фарис. Годфри. Джон Прайс. Зараза, почему я ни о ком ничего не знаю!?»

И о седом пожилом аркебузире в форме Лазоревого Льва с чужого плеча тоже никто ничего не знал. Если Гийом Арнизо и пробился в Дижон во вчерашней бестолковой сумятице, то объявиться не спешил.

«А чего я ждала? Верности? Он знал меня маленькой шлюшонкой. Ради такой, никто не полезет на эту сторону!»

— Удастся ли пробиться к доку? — осторожно усомнился Ансельм.

— Обязательно! Посмотришь на меня!

Развалины домов и лавок у городской стены совершенно пустынны — рабочие команды расчистили проходы среди обгорелых руин, превратив их в сложный лабиринт. Кое-где дорожки пробивали прямо сквозь стены. Впрочем, стен выше человеческого роста просто не осталось.

— Надо поместить сюда отряд. Все это безобразие легко превратить в баррикаду. Если крысоголовые пробьют северо-западные ворота, здесь их можно остановить, если будет, за что зацепиться.

— Верно, — кивнул Ансельм.

Аш ехала шагом, опасаясь повредить ноги коню.

«Возьмут, так возьмут». Она вздрогнула. В двухстах ярдах в стороне разбилось тяжелое ядро. Земля содрогнулась. В воздухе мелькнуло что-то темное, устремилась вниз. Аш сжалась, ожидая грохота. Тишина.

Острое лицо Джованни Петро перекосилось:

— Драные ублюдки, босс!

— Да, я знаю.

Эскорт перестраивался без приказа. В лицо Аш дунул холодный ветер. Она наклонилась в седле, поворачивая мерина за уцелевший угол здания, где четверо арбалетчиков окружили какой-то лежащий на земле предмет… «Два предмета», — поправила себя Аш. Петро выпрямился ей навстречу, оттаскивая за ошейники мастиффов.

— Из катапульты, босс, — отрывисто пояснил итальянец. — Не снаряд, человеческое тело. Голова вон туда откатилась. Аш утвердительно заметила:

— Один из наших.

«Не то вы бы и не оглянулись».

— По-моему, это Джон Прайс, босс.

Аш знаком приказала Анжелотти и Ансельму остаться верхом, а сама соскочила с седла, обойдя стрелка, который поднимал с земли изрубленный торс и ноги.

Завидев ее, арбалетчики Гвильхельм и Мишель ослабили хватку. Путаница розовато-синих кишок вывалилась из распоротой брюшины в лужу. Поверхность воды подернулась маслянистой пленкой.

Гвильхельм пробормотал, не поднимая глаз:

— Рук еще не нашли, босс. Может, в сторону отбросило.

— Ничего, отец Фавершэм и так обеспечит ему христианские похороны.

Чуть дальше в грязи плакала, стоя на коленях, женщина в коротко обрезанной юбке поверх штанов. Лицо под съехавшим набок шлемом покраснело и опухло от слез. Услышав лязг доспехов, она подняла взгляд, и Аш узнала Маргарет Шмидт.

Женщина держала в ладонях отрубленную голову. Лицо можно было опознать. Джон Прайс.

— Это еще не самое худшее, — сказала Аш, скорее для Джованни, чем для остальных стрелков. — Его, по крайней мере, убили раньше, чем запустить через стену.

Петро фыркнул:

— И то верно. Ладно, Шмидт, клади голову сюда же, на одеяло.

Молодая женщина вскинула полные слез глаза:

— Нет!

— Ах ты, подстилка рваная, не смей говорить со мной как…

— Ладно, — Аш мотнула головой, останавливая Петро. Тот неохотно попятился. Аш чувствовала на себе взгляды своих офицеров, видела, как стиснули мертвые виски пальцы Маргарет. На руках и на подоле у нее засохла кровь.

«Не намного раньше его зарубили…»

Она через плечо окликнула Ансельма:

— Надо проверить, пытали его или нет, — «Мог он сказать под пыткой что-нибудь важное?» Потом, мягче, обратилась к женщине: — Оставь его.

Взгляд Маргарет стал пустым и холодным.

— Ради Христа, это же чья-то голова.

— Я знаю, что это такое.

В полном миланском панцире на корточки не присядешь. Аш опустилась рядом с ней на одно колено.

— Не надо скандалить. Не заставляй Петро отсылать тебя к провосту. Делай, что сказано.

— Нет… — Маргарет Шмидт опустила взгляд на посиневшее, окровавленное лицо, в котором еще можно было узнать черты англичанина Джона Прайса. Судя по голосу, она едва сдерживала подступившую к горлу тошноту. — Нет, вы не понимаете, у меня чья-то голова. Я видела, как она упала… думала, камень…

Последний раз, когда Аш внимательно смотрела в лицо Джона Прайса, его украшал белый полумесяц. Тогда, на Оксонской дороге, это обветренное, покрасневшее от выпивки лицо выражало веселую самоуверенность. Ничего общего с тем куском негодного мяса, что лежал сейчас в подоле у женщины .

Аш заставила себя подпустить в голос циничной насмешки.

— Это тебе не нравится? Так дисциплинарные меры Герена аб Моргана еще хуже, можешь мне поверить.

Слезы выплеснулись из глаз Маргарет, промывая светлые полоски по замурзанному лицу.

— Что же это делается? Это же безумие! Вы там разгуливаете по стенам, только и дожидаясь, пока они явятся, чтоб можно было подраться, а теперь они нас здесь заперли!.. — она поймала взгляд Аш. — Вам же хочется драться! В самом деле, хочется! А я… это чья-то голова, это же человек…

Аш медленно поднялась на ноги. Петро и арбалетчиками уже развернули сверток с постелью одного из солдат и, растянув за четыре угла, нагрузили. С провисшей середины одеяла капала кровь.

— Его не допрашивали, — крикнул ей Анжелотти. — Сразу убили, мадонна. Копьем в живот.

— Поезжайте, — скомандовала Аш. — В укрытие.

Анжелотти пришпорил коня. Ансельм, склонившись с седла, что-то сказал Гвильхельму, который стоял, держа под уздцы мерина Аш. Та снова обернулась к Маргарет Шмидт.

«И чего я с ней вожусь? Тоже мне, канонир недоделанный!

Да, но она из нашего отряда…»

Аш заговорила громко, чтобы быть услышанной за топотом подков:

— Разве ты раньше не видела мертвецов?

Во взгляде Маргарет появилось что-то непонятное для Аш. Презрение, догадалась она. «Отвыкла я видеть презрение во взглядах — по крайней мере, направленных на меня».

— Я работала в борделе, — с горечью напомнила женщина. — Иногда, чтобы войти в дом, приходилось перешагивать через труп с перерезанной глоткой. Но тут не воришку прирезали, и не пьяная ссора — они убили человека, которого даже не знали!

Аш чувствовала, как натянулась кожа под стальной броней в ожидании падения нового снаряда.

Стараясь, чтобы голос от напряжения не сорвался на визг, она проговорила:

— Я вычеркну тебя из списков отряда. Но прежде ты возьмешь эту голову и передашь своему сержанту. Потом делай, что хочешь.

— Я ухожу сейчас же!

— Нет, не уходишь. Сперва сделаешь, что тебе сказано.

Маргарет Шмидт осторожно опустила отрубленную голову на мокрую землю, придержала за свалявшиеся волосы.

— Я, когда первый раз увидела тебя в Базеле, приняла за мужчину. Ты и есть мужчина. Все это тебя не трогает, да? Ты не знаешь, каково просто жить в этом городе… не знаешь, чего боятся женщины… только и думаешь о своем отряде; если бы я была не из отряда, ты бы и времени на меня тратить не стала, что бы я там ни делала! Исполняй приказ, только об этом и думаешь!

Аш потерла лицо, тихо объяснила, не забывая следить за небом:

— Ты права. Меня не касалось бы, что ты делаешь, если бы я не видела тебя на стене, в ливрее отряда, и если бы ты не была новичком — уже отправилась бы к мессиру Моргану, только пяточки бы замелькали. А так — делай, что сказано. Потому что, если ты откажешься исполнять приказ, могут отказаться и другие.

— А я-то считала матушку Астрид тираном и сукой!

Это прозвучало театрально, но от того не менее искренне, и в иной ситуации Аш могла бы улыбнуться.

— Легко назвать кого-то тираном. Труднее держать в повиновении людей с оружием.

Светловолосая женщина хрипло вздохнула:

— Вы, с вашими солдатами. Вас заперли в городе! А здесь семьи живут. Беззащитные женщины, мужчины, которые за всю жизнь не брали в руки оружия — они тоже не могут драться! И еще священники!

Аш моргнула.

Маргарет Шмидт закашлялась, вытерла губы ладонью и ошеломленно уставилась на нее, оставив голову Джона Прайса , которая перекатилась щекой к булыжнику.

Глаза затягивала голубоватая пленка.

Аш вспомнила сильную руку Джона Прайса, разворачивающую ее в залитом лунным светом кустарнике к огням визиготских костров. У нее перехватило дыхание. «Роберт был прав: вот когда по-настоящему паршиво…»

Ворона, встопорщив черные перья, приземлилась в трех ярдах от них и боком начала подбираться к отрубленной голове. Маргарет подняла голову и взвизгнула, зарыдала в открытую, как маленький ребенок. Ей не больше шестнадцати, вдруг сообразила Аш.

— Я не хочу здесь быть! Зачем только сюда притащилась! Лучше бы осталась у сестер… — слезы ручьем текли у нее по щекам. — Не понимаю, почему было не уйти раньше! А теперь уже не выбраться! Мы все здесь умрем!

У Аш в горле стоял комок, говорить она не могла. На секунду страх сжал грудь и на глаза навернулись слезы. Она быстро огляделась: отрядное знамя уже приближалось к нетронутым обстрелом зданиям, и даже Гильхельм, державший ее коня, стоял поодаль и не мог их слышать.

— Мы не умрем.

«Надеюсь…»

Маргарет, с умытым слезами лицом, потянулась к валявшейся на камнях голове и, вздрогнув, отдернула пальцы.

— Ты! Это ты виновата, что он мертв!

Аш шуганула ворону. Птица отскочила, расправив крылья, перелетела на невысокий холмик камней и оттуда следила за людьми, кося черным глазом.

— Ну, хватит, — сказала Аш, и увидела, как разинула рот девчонка, пораженная новым тоном в ее голосе. — Бери голову и неси. Все боятся. Все и каждый в Дижоне. Но здесь мы в большей безопасности — и все твои лавочники, крестьяне и священники в том числе.

— Надолго ли?

«На десять минут? Десять дней? Месяцев?»

Аш осторожно ответила:

— Пищи у нас хватит на много недель.

Маргарет повесила голову, а Аш вдруг подумала: «Она права. Я скажу это ей… или Рикарду, если его одолеет страх. Но я не стала бы тратить слов на тех, кто даже с луком или с арбалетом не управится. Не стала бы возиться. И кто я после этого?»

— Никому не хочется драться, — сказала она, пытаясь заглянуть Маргарет в лицо. — Просто, чем торчать на стене, подставляя себя ядрам, лучше уж сойтись в рукопашную… — увидев взгляд женщины, Аш поспешно добавила: — Честно говоря, не намного лучше.

Женщина то ли всхлипнула, то ли хихикнула, поднялась с колен и завернула голову Джона Прайса в край короткой юбки.

— И лучше, чем за деньги валяться с мужиками, — Маргарет Шмидт оторвала взгляд от того, что лежало у нее в подоле и запустила в ворону обломком кирпича. Птица отлетела подальше. — Хотя не намного лучше. Простите, леди, капитан Аш. Как вы думаете, мне обязательно уходить из отряда?

Аш с отчаянием вздохнула: «Вот и еще одна вообразила, что я знаю ответы на все вопросы! Хотя, почему бы ей так и не думать? Разве я не старалась изо всех сил внушить именно эту мысль?»

— Я… поговорю с Петро. Если ты ему подходишь, можешь оставаться.

Аш смотрела на женщину, которая, осторожно поддерживая подол, повернулась вслед своему копью.

«Что тебе сказать? Что с нами ты в большей безопасности, чем горожане? Если готы возьмут Дижон, тебя просто убьют, а не изнасилуют, прежде чем убить. Да уж, так намного лучше.

Почему ты не с Флориан? Какой чертов придурок убедил тебя пойти в наемники?»

— Отдай это Петро, — сказала ей вслед Аш. — Он не на тебя сердится. Он сердится потому, что Джон Прайс был его другом.

Когда они подходили ко дворцу, небо уже подернулось вечерней дымкой. У самого дворца они застряли в запрудившей улицы толпе. С карнизов свешивались черные полотнища — по ним все еще стекала дождевая вода. На каждом доме красовался знак золотого руна. note 66 Ансельм с Анжелотти, которые по привычке, не сговариваясь, ехали впереди знамени, расчищая дорогу, казались плывущими в море голов.

Мокрые полосы ткани, каждая по восемь локтей в длину, задевали лицо, сливая за ворот струйки воды. Бархат, который — как подумалось Аш — было бы куда полезней пустить на теплую одежду. Дурацкое расточительство! Что, интересно, они собираются делать зимой? Впрочем, если визиготы в ближайшие дни возьмут стену, «зимы» для этих людей уже не будет.

В давке Петро, Маргарет и остальных стрелков притиснули к бокам ее коня. Аш на ходу успокаивала мерина. С высокого седла за потоком шляп, плывущих по узкому переулку, ей видны были видны десятки чиновников в черных одеяниях, которые, сверяясь со списками, распихивали напирающих горожан направо и налево. К одному из чиновников склонился Ансельм. Тот, протолкавшись мимо, присмотрелся к отрядному знамени и, пометив что-то в свитке, выкрикнул:

— За сиром де Ла Маршем, мадам! Запомните!

— Какова наглость? — Роберт придержал своего Оргила, поравнявшись с Аш. — Куда теперь? Здесь не пробиться.

Огни факелов мигали, делаясь все ярче по мере того, как угасал день. В тесных улочках было уже совсем темно, только небо над крышами сохраняло отблеск закатного света.. У перекрестка, выбравшись к краю толпы, Аш увидела оцепивших дорогу факельщиков в черном. Капелланы и одетые в черное конюшие расчищали середину улицы по направлению к дворцу.

По лицам стоявших рядом с ней горожан текли слезы.

Аш поглядела вдоль улицы, припоминая, как проезжала здесь летом с де Виром и Годфри.

Впереди только море голов, обнаженных в знак почтения; толпа настолько густая, что нечего и думать проехать верхом — даже пешему гонцу не протолкаться.

— Это же похороны, — наконец догадалась Аш. — Похороны Карла! Они хоронят своего герцога!

Ансельм невозмутимо смотрел на нее:

— Ну и что дальше?

— Где они отвели нам место? За Ла Маршем, а он у Карла был военачальником! Позади вельмож, но перед войском. Как тебе это нравится, Роберт?

— У-гу, вроде как Фарис обращается со своими франками — сует наемников вперед, и пусть их перемелют в кашу. Если наш контракт с Бургундией еще в силе.

Антонио Анжелотти заставил попятиться своего каштанового жеребца, встряхивавшего головой, когда ему на уши падали капли с крыш. В отблеске факелов бледный иконный лик итальянца, казалось, светился серебром.

— Если наш лекарь стал герцогиней, она должна присутствовать на похоронах, мадонна.

— Ага, ты тоже смекнул? — Аш неуверенно улыбнулась. — Хватит дурака валять. Они желают похоронить герцога — отлично! Ручаюсь, он бы предпочел, чтобы они занимались обороной Дижона. Они хотят короновать Флориан — хрен с ними, пускай — но тогда уж пусть держатся. Нам надо сейчас кое-что обдумать. Обдумать, что мы можем сделать.

— Если за этим последует коронация… — пожал плечами Анжелотти.

— Нам, — продолжала Аш, — надо узнать, кто теперь на самом деле командует. Потому что нам предстоит решать. Город сейчас чуть подтолкни, и падет. А Флориан должна остаться в живых, что бы ни случилось.

На улицах сгустилась полная темнота. Мимо проходили священники и горожане, дворцовая прислуга и писцы, доктора и военные; в блеске факелов блеснули золотом черные мантии суверен-бэйлифа, мэтра де реквете и генерал-прокурора. Немногочисленные рыцари — те, что остались в городе, а не догнивали под Оксоном и не воевали с армией на севере — несли золотые покровы. В темноте разносилась душная копоть факелов; ослепленная сотнями огней, Аш не сумела разглядеть проплывавшего мимо гроба, зато узнала следовавшего за ним аббата и двух побочных братьев Карла, а затем, среди блеска одеяний свиты — красно-синюю накидку Ла Марша, ехавшего со своим эскортом на покрытых траурными чепраками конях.

Аш пришпорила мерина и решительно выехала ему навстречу, присоединилась к процессии, двигавшейся за свинцовым, окутанным черным покрывалом гробом к собору. note 67 В соборе она нашла себе место у колонны, чуть позади бургундской знати. Рядом с Ла Маршем то и дело появлялись незаметные курьеры, что-то шептали ему на ухо. Стоявший у дверей Петро собирал вести от гонцов, присланных к Аш: по крайней мере на северо-западной стороне — никаких признаков подготовки к штурму.

Она пропотела песнопения и гимн. Гроб, со стоявшими на нем в отдельных свинцовых сосудах забальзамированными внутренностями и сердцем, покоился на носилках, с которых до земли свисали черные бархатные драпировки. По углам горели четыре огромные свечи.

Песнопения продолжались. Прошла вечеря, миновала всенощная. Аш пропотела заупокойную мессу, начавшуюся в полночь в увешанном черными занавесями нефе. Горело четырнадцать сотен свечей, сладкий запах пчелиного воска душил людей, и стоявшие у стрельчатых окон кинжалами пробивали отверстия в стекле, выпуская в ночь невыносимую жару.

Два раза она засыпала стоя на коленях. Раз ее разбудило деликатное прикосновение руки Ансельма к наплечнику; она с благодарностью кивнула и глотнула пересохшим горлом. У запасливого Анжелотти тут же нашлась фляжка с вином. Второй раз, когда начиналась уже вторая месса, она почувствовала, что проваливается, и удержаться не было уже никакой возможности.

Проснулась, обнаружив, что опирается на плечо Анжелотти, все еще в стальном панцире, под которым ныла каждая жилка в теле.

— Зеленый Христос, — еле слышно пробормотала Аш.

Слова утонули в громогласном гимне, который и разбудил ее, заставив содрогнуться горячую духоту и разогнав обрывки сновидений. Люди в церковных одеяниях совершали ритуал. Ансельм почтительно поднялся на ноги и, нагнувшись, подхватил и ее. В онемевшие ноги втекла режущая боль.

Свинцовый гроб великого герцога западных земель проплывал через неф. Карла, именуемого Смелым, сына Филипа, внука Иоанна, провожали в склеп четыре одетых в зеленое епископа и двадцать два аббата.

В окна проник бледный свет — не отражение свечей, рассвет, бледный и ясный, и когда наконец смолк хор, в утренней тишине прозвенели колокола примы.

Аш осторожно разминала больное колено, усмехаясь про себя: «Зеленый Христос, чего еще не приходилось, так это спать в церкви в доспехах!», и оглядываясь в поисках пажа со шлемом.

— Мадонна! — окликнул ее Анжелотти, указывая в глубину нефа. Аш повернула голову. Рядом что-то невнятно бормотал хмурый Ансельм.

В смутном свете начинающегося дня и немногих еще горевших огарков под высокими частыми колоннами собора проходила высокая стройная женщина. За ней торопилась пышная свита. Женщина была немолода — быть может, к тридцати — но все еще прекрасна, как бывают прекрасны знатные дамы. Черный бархат пышного платья оттенял зелень ее глаз и золото волос. Глядя на светлое лицо, которого совсем не скрывала воздушная вуаль, на чистое лицо с легкими веснушками на скулах, Аш подумала: «Кажется, она похожа на моего Фернандо? — и вдруг задохнулась, опешив, слыша удивленное ругательство Ансельма. — Это же Флора!»

Ноги вынесли ее вперед помимо воли. Еще не совсем проснувшись, Аш оказалась на пути процессии.

«Что, черт подери, я собираюсь ей сказать?»

— Флориан, брось это все, — Аш зазвенела сталью, широким жестом обводя собор и придворную знать. — Я собираю офицерский совет. Сейчас же! Ждать больше нельзя!

Зеленые глаза под жесткими золотистыми бровями взглянули на нее из-под свисавшей с пышного чепца вуали. Непривычное смущение помешало Аш продолжать. Трудно, глядя на эту даму, представить себе долговязого чумазого лекаря, напивавшегося с обозными шлюхами и, морщась с похмелья, зашивавшего раны относительно твердой рукой и отмытыми кошачьими кишками.

В голосе Флоры дель Гиз тоже прозвучало смущение. Она неловко пробормотала:

— Да, ты права… — и растерянно оглянулась на толпу плакальщиков.

Какой-то аббат прошипел из-за ее спины:

— Ваша милость, не здесь!

В нефе было довольно шумно от звука шагов и сдержанного говора. Аш, еще не совсем опомнившись, взглянула на многочисленные зеленые рясы и прижала ладонь к кирасе против сердца.

— Так, — она пристально глянула на Флориан. — Ты и в самом деле герцогиня? Не просто красивая кукла в чьих-то руках? Нам надо обсудить, как сохранить тебе жизнь!

Флориан, в своем женском одеянии, молча смотрела ей в глаза.

В сознании Аш, тише шороха падающих снежинок, явственно прозвучал голос Годфри Максимилиана:

— Детка?

4

Аш хватается за плечо Роберта Ансельма. Утро восемнадцатого ноября — где-то, глубоко в сознании еще держится память потрясения. Не замечая торопливого объяснения Флориан с окружившими ее придворными, она сознает только вернувшееся из прошлого старое ощущение тяжелого давления, силы.

— Годфри!

Кто-то склонился над плечом Флориан, нашептывая, убеждая…

— Круговая оборона! — Петро со стрелками окружили Аш, заслоняя спинами, не обнажая оружия в храме, но готовые ко всему. Она закрыла лицо стальной перчаткой, прошептала в нее:

— Годфри… это и вправду ты?

— Аш, малышка…

В его голосе не осталось ни капли прежней силы. Он звучал тихо, как ветер в голых ветвях, как снежинки, ложащиеся на снег. На мгновенье она ощутила запах… смолистый аромат сосновых иголок; сырой, бьющий в ноздри запах вепря. Но в сознании не возникло видения.

— Что с тобой сталось?

Так же напряженно, как привыкла действовать, Аш слушает. Как прежде слушала призывая голос Льва, каменного голема, machina rei militaris.

— Аш…

— Годфри? — она подождала, повторила снова: — Годфри?

— Совсем ослаб, детка, и ужасно разбит, но да, я.

— Зеленый Христос, Годфри, я уж думала, я тебя потеряла!

— Ты слышала молчание, не пустоту.

— Это… слов нет! — она встряхнула головой, заметила, что ее окружают люди, свои и чужие; что Флориан отдает четкие громкие приказы. Слов Аш не понимала.

— Теперь ты слышишь меня… и опасаешься, что услышишь и голоса Падших Богов.

— Не думаю, чтоб в Диких Машинах было что-то божественное!

— Все сущее существует лишь милостью Божьей.

Так слабо, словно он говорит из невообразимой дали, из такой дали, какую не измеришь милями. Плитки под стальными башмаками кажутся выпуклыми в косых лучах рассвета. Аш, сквозь пальцы стальной перчатки, видит их блеск.

Ее поддерживали под руки. Люди движутся, кто-то впереди — Флориан — ведет их. Куда?

На улице лицо колют сырые морозные иголочки.

— Ты слышишь Дикие Машины? — требовательно спросила Аш. — Я слышала их после охоты на оленя, а потом… Где они, Годфри? Годфри, они еще есть?

— Я был разбит, но это проходит. Это длилось долго, буря страшной силы, а потом — ничего. Потом что-то невнятное. А теперь здесь ты, детка. Я слышал, ты звала меня.

— Да, я… звала.

Голос Годфри, исходивший из machina rei militaris сказал:

— Я слышал твой плач.

Она проснулась в слезах позапрошлой ночью; плакала беззвучно, так что не потревожила ни Рикарда, ни пажей. Проснулась, и выбросила из головы: во время кампаний с каждым бывает.

Аш споткнулась, уронила руки, открыв лицо, увидела на мгновение яркое утро, выходящих из собора стражников герцогского эскорта, большую закрытую карету герцогини; и снова ушла в слух.

— Они еще здесь? — настаивала Аш. — Дикие Машины? Годфри, они еще здесь?

— Я ничего не слышу. Но я не слышал и их ухода, детка. Я не слышал их смерти. Молчание, но не пустота.

— Мы бы ведь знали, если б они умерли? Или… были повреждены?

Аш вдруг очнулась, открыла лицо. Глаза заслезились от белизны дворцовых стен. Ансельм с Анжелотти все еще поддерживали ее под руки. Аш спотыкалась на ходу. Следом шли пажи, ведя в поводу коней. Ясное небо принесло с собой холод.

«Нет. Откуда я знаю? Откуда мне знать? Зараза, это было бы слишком просто…»

— Я слышу только их молчание.

Толпа расходилась с похорон, растекалась по улицам. Аш не замечала ни прохожих, ни суеверного перешептывания своих стрелков, глядевших, как их командир беседует с голосами — только не с теми, отметила Аш, о которых они привыкли думать. Святой Годфри, надо же! Она не замечала ничего, отдавая все силы поддержанию зыбкой связи. Ансельм с Анжелотти почти на руках внесли ее во дворец.

— Они таки попытались совершить свое чудо. Я почувствовала, когда умер герцог. Они пытались зацепить Фарис. Меня они и не трогали, и все равно я почувствовала! — смутно ощутив под ногами ступени, она начала механически переставлять ноги. — И я слышала их… гнев… когда охота закончилась. Если они не повреждены, не уничтожены — проклятье, насколько я понимаю, они только и ждут смерти герцогини!

— Герцогини?

В голосе прозвучало очень человеческое изумление: Годфри оживал.

— Маргарита Йоркская теперь герцогиня?

— Эта-то? Нет. Черт подери, она даже не удосужилась явиться на похороны собственного мужа!

Аш сама почувствовала, сколько яда в ее голосе. О наголенники стукнула пододвинутая табуретка. Она села, не задумываясь, что делает.

— Я-то надеялась, что она объявится. В сопровождении десятка тысяч солдат, которые могли бы, от нечего делать, избавить нас от осады! Нет, вдовушка Маргарита все еще торчит где-то на севере. Герцогиня теперь Флориан.

— Флориан!

Словно совсем рядом прозвучал знакомый раздраженный смешок.

— Годфри, ты после окончания охоты хоть раз слышал Фарис?.. Она не больна? В своем уме?

— Жива, и осталась такой же, как прежде, — тень прежней насмешливости, словно Годфри Максимилиан постепенно забывает, что значит смеяться. — Она не станет больше говорить с каменным големом.

— А с Дикими Машинами она не пыталась говорить?

— Нет. Все Великие Дьяволы молчат… я был поражен, оглушен, нем… Долго ли?

Аш заметила, что сидит в палатах, с высокими потолками и увешанными гобеленами стенами, бургундцы громко спорят, а женщина, похожая на Флориан, кажется, сдерживает их. Она ответила:

— Двое суток? Может, часом или двумя меньше.

— Не знаю, что может означать их молчание.

Голос смолк внезапно, словно обессилев. Но Аш все еще ощущала присутствие святого Годфри в священных глубинах души.

— Если бы заставить их услышать меня… Дикие Машины… нет, дерьмо, прежде надо все обдумать!

Она моргнула мокрыми глазами, взглянула в окно. Судя по открывшемуся виду, они находились в башне Филипа Доброго, а бурная ссора бургундских придворных с военными заполняла комнату шумом голосов.

Утро в том же здании, если не в той же комнате, где она в последний раз видела Карла Бургундского. Здесь, в нижнем этаже, в конце зала виднелся такой же высокий сводчатый камин, и в нем яростно пылал огонь, разгоняя утренний холод. Те же светлые плитки пола и беленые стены под коврами. Но на том месте, где в верхней комнате стояла кровать, на возвышении установлен дубовый трон.

Она вдруг сжалась от боли, которой не ощущала всю эту долгую ночь, занятую молитвами.

«Дерьмо, вот и еще один покойник! Проклятый Карфаген!»

Гнев прояснил мысли, вывел из холодной пустоты, царившей в мозгу. «Не дело так отвлекаться!» Тепло огня добралось до тела, Аш снова почувствовала на себе шелковый камзол и шерстяные рейтузы, просохшие за ночь, увидела густые потеки ржавчины на блестящих латах, и только теперь поняла, как затекло и болит все тело.

— Ты в порядке? — спросил Роберт Ансельм, склоняясь над ней.

— Все та же песня. Жить буду. Где Флориан? — она ухватилась за его стальной локоть и подтянулась, поднимаясь на ноги. Комната покачнулась. — Дерьмо!

— Поесть, — Ансельм вышел.

Яркий, блестящий холодный свет слепил усталые глаза. Аш выглянула из окна башни Филипа Доброго. За силуэтом башни, занятой отрядом Льва рассвет осветил по оси увязшие в грязи фургоны с железными стенами, прикрывавшие метатели греческого огня, нацеленные на северо-западные ворота.

— Поешь вот. — рука Ансельма втиснула ей в ладонь черствую горбушку. От запаха черного хлеба рот мгновенно наполнился слюной, и в животе забурчало. Она вонзила зубы в корку и промямлила с набитым ртом:

— Спасибо.

— Самой-то ни хрена не догадаться! — он ухмыльнулся. — Слыхала, что за базар! Погоди, сейчас я с ними разберусь.

Он отошел, направляясь к шумной кучке придворных. Резкий женский голос заставил Аш обернуться:

— Сначала petit conseil.note 68 Мессиры Ла Марш и Тернан, епископ Жан, капитан Аш. Остальные потом. Всем остальным выйти!

Флориан точь-в-точь таким тоном отчитывала какого-нибудь дьяка, запоздавшего подать бинты и кишки для швов. Высокая женщина в черном платье, держась очень прямо, прошла через комнату от длинного стола. Перед ней расступались, склоняя головы.

Одинокий мужской голос тявкнул:

— Протестую!

Аш, узнав вице-мэра Ричарда Фолло, подумала: «Он по-своему прав, должен присутствовать представитель купечества, — а потом: неплохая „герцогиня“ вышла из Флориан!»

Один из помощников Ла Марша и два его капитана уже оттесняли собравшихся к дверям. Штатские всегда пятятся перед людьми с оружием, им даже нет нужды обнажать мечи. Вскоре все офицеры, сержанты, слуги, конюшие, доктора, секретари и прочий сброд покинули помещение.

— Аш… — Флора дель Гиз оглядела опустевший зал и кивком головы отослала трех конюших, которые пытались — безуспешно — выставить за дверь дружно упершихся Ансельма с Анжелотти. По ее знаку конюшие в пышных ливреях герцогской свиты с поклонами, пятясь, покинули зал. Ни один из них не оглянулся на Оливера де Ла Марша или Филипа Тернана за подтверждением приказа.

«Так … интересно».

Мимо Флориан, кланяясь, проскользнул дворецкий и дюжина слуг с белыми скатертями и серебряными тарелками. Флора дель Гиз повернулась и прошла оставшиеся до Аш несколько шагов, двигаясь неуверенной походкой человека, непривычного к длинным платьям. Вот наступила кончиком туфельки на отороченный мехом подол бархатной юбки, споткнулась, запутавшись в тяжелой материи.

— Осторожно! — Аш протянула руку и удержала немалый вес, спасая Флору от падения. Совсем рядом оказалось Давно знакомое лицо. Аш отметила, что от герцогини не пахло вином.

— Merde! — ругнулась Флора, стрельнув глазами в сторону сановников. Аш выпустила ее локоть, осторожно отцепив тесный рукав платья от края стальной пластины своей перчатки. Флориан подобрала подол, приоткрыв серебряную парчу нижних юбок, расшитую по краю сапфирами и алмазами, поправила тугой поясок, застегнутый высоко под грудью. Плечи и бока ее обтягивал плотный бархат, но прорезь на груди приоткрывала белое полотно, столь тонкое, что сквозь него просвечивала розовая кожа. Лекарь Флориан вечно сутулился, но герцогиня Флориан отличалась прямой и величественной осанкой.

— Зеленый Христос, мне бы так выглядеть в свадебном наряде! — сердито проговорила Аш. — И ты меня уверяла, что Маргарет Шмидт на тебя не клюнула?

Глаза Флориан вспыхнули, и Аш осеклась. «Слишком фамильярно. Господи, ну как с ней говорить?» Вид Флоры в женском платье почему-то тревожил ее. Когда она была с Маргарет в мужском одеянии, это казалось не так странно.

Словно не расслышав первых слов Аш, Флориан спросила:

— В соборе… босс снова слышала голоса?

— Я слышала Годфри, Флориан. По-моему, он был… ранен, или что-то такое. А насчет Диких Машин… пока ни хрена не слышно.

— Почему?

— А хотела бы я знать! Годфри не думает, что они мертвы… если про них так можно сказать. Может, повреждены. Ты — герцогиня. Может, ты мне скажешь?

Флориан фыркнула, так знакомо, словно рядом с Аш все еще стоял отрядный лекарь, в пропахшей кровью палатке прямо на поле боя выковыривавший куски стали из живого мяса.

— Господи, Аш! Если б я знала, уж тебе бы сказала! Оттого, что я стала «герцогиней», ничего не изменилось.

«Они заставили ее принять ванну, — отметила Аш. — Под ногтями не осталось засохшей крови».

— Нам надо поговорить, «герцогиня», — Аш еще раз оглядела высокую даму: короткие светлые волосы убраны под роговой венчик, открывая широкий белый лоб, левая рука изящно поддерживает спереди складки юбки — какой там лекарь! Можно поклясться, что она всю жизнь провела при дворе.

Аш заметила, что женщина ни на секунду не забывает, сколько глаз устремлено на нее — на них обеих.

Отвернувшись, чтобы скрыть свое замешательство от толпы, Аш поймала отражение Флоры в холодном просвинцованном оконном стекле. Царственно разодетая дама с крупными чертами лица: на запястьях, на шее, в волосах — блеск драгоценных камней; только темные тени у глаз выдают усталость или напряжение. А рядом с ней — стриженная женщина в грязной броне; женщина со шрамами на щеках и с ввалившимися больными глазами.

— Только скажи, — решительно предложила Аш, — и я тебя отсюда вытащу. Не знаю, как, но вытащу.

— Ты не знаешь, как! — женщина ехидно улыбнулась — совсем лекарь, совсем Флориан, знакомый по десяткам месяцев в полевых палатках.

— Любая военная задача имеет решение! — Аш запнулась. — Кроме той, понятно, которая тебя убьет!

— Еще бы не понятно. Дикие Машины… — начала Флориан, но тут через опустевший зал прошагала какая-то женщина и беззастенчиво встала между Аш и герцогиней.

Аш понадобилась секунда, чтобы узнать Джин Шалон, и еще секунда, чтобы поймать себя на том, что высматривает стражу, готовая приказать вывести ее.

Джин Шалон возмущенно проговорила:

— Я приказала подать вам поминальную трапезу — и они принесли два седла барашков, вареную селедку, рубец с требухой и три куропатки! Ничего пригодного для трапезы герцогини Валуа! Скажите им, что следует подать больше, и более подобающие кушанья!

Аш наконец поймала взгляд Роберто и мотнула головой. Флора промолчала, слегка подтолкнув свою тетушку к дверям.

— Леди права, — отчетливо прозвучал баритон Ла Марша. — Принесите для герцогини лучших кушаний! — он сделал знак слугам.

Шалон победоносно удалилась.

— Ты допустила ее к себе?

— Она была ко мне добра. Последние два дня. Другой семьи ведь у меня нет.

— Есть, — решительно возразила Аш. Она бы сказала то же самое любому из отряда Лазоревого Льва.

— Если бы это было вроде как обустраивать госпитальную палатку, Аш! Там я знала, что делаю. А здесь я ничего не понимаю. Только знаю, кто я!

Слуги и пажи заканчивали накрывать на стол; от запаха винного соуса у Аш потекли слюнки. Появился Ансельм, под его шагами заскрипели доски пола. Рядом оказался Анжелотти. Оба подчеркнуто бесстрастно взглянули на герцогиню.

Флора быстро прошла к возвышению, коснулась пальцами дубового подлокотника трона:

— Я знаю, кто я! Я знаю, что я делаю.

Она стоит над окровавленной тушей оленя, слышит слова своего лекаря: «Я сохраняю реальность!» — все снова ярко предстало перед глазами Аш. Но эти два офицера не понимают. Они ведь не бургундцы.

— О? — поднял бровь Роберт Ансельм.

— Я не знаю, каким образом и почему! — Флора в отчаянии взглянула ему в глаза. — .Да и не важно, как это называть. Просто это работает! Вот что у них здесь значит: «быть герцогиней»! Они верят, что я их герцогиня. Аш, если мы уйдем, город падет, — она запнулась, поправилась: — Если я уйду.

— Уверена? — спросил Анжелотти. Флориан смотрел только на Аш.

— Тебе ли объяснять, что такое «дух войск»? — ее пальцы сжали ручку трона. — Я этого не хотела! Сами видите! Что называется: «Добро пожаловать в пекло…»

Лекарь подняла голову. Аш проследила ее взгляд, обращенный на камер-советника, на Ла Марша, епископа и выходящих из зала слуг.

— Если бы я не знала, что я такое, я бы удрала не задумываясь. Ты меня знаешь, Аш. Я и так могла бы сбежать.

— Ага, с тебя станется. Например, уединиться с бутылкой.

Флориан убрала отмытые пальцы от навощенного дуба герцогского трона, спустилась с возвышения, оказавшись между Ансельмом и Анжелотти. Аш уже поняла, что никто не прервет их беседу, пока лекарь-герцогиня ясно показывает, что желает уединения. В мыслях, тяжело ворочавшихся после бессонной ночи, возникло: «Городу жизни осталось всего ничего, здесь застрял один из моих людей — что мне делать?»

Она в отчаянии оглядела светлый небольшой зал, блестящие одежды и латы советников, уставленный едой стол на белоснежной, выбеленной на солнце скатерти.

— Когда я создала оленя… — Флориан рассматривала свои оттертые дочиста ладони, словно ожидая увидеть на них кровь, — это повредило Годфри.

Аш встретила ее взгляд, увидела там что-то, очень похожее на самообвинение.

— Думаю, он оправится.

— Тогда, может, это повредило и Дикие Машины? Уничтожило их?

— Может быть. Но я бы на это не рассчитывала. Я ведь слышала их уже после охоты…

Роберт Ансельм проворчал:

— Нам очень, очень повезло, если они хотя бы повреждены…

Анжелотти, осторожно подбирая слова, подхватил:

— …Если то, что произошло на охоте, когда им помешали совершить чудо, повредило их… итак, если они повреждены, мадонна… они могут оправиться завтра. Или через пятьдесят лет. Или, если счастье окажется на нашей стороне — никогда.

Флориан вопросительно взглянула на нее. Аш покачала головой.

— Годфри сказал, он слышит «молчание, но не пустоту». Да и мне не верится, что с ними покончено. Кто знает, почему они молчат? Нам надо действовать так, словно мы ожидаем услышать их уже завтра.

Флора, измотанная двумя сутками подготовки к похоронам, недосыпом и этикетом бургундского двора, казалась подавленной. Она вздохнула, вертя на пальце золотое кольцо, и взглянула на Аш. С таким же лицом смотрела на нее Флора, стоя в лесу, вся в крови оленя, ошеломленная свалившимся на нее несомненным знанием.

— Мы бы услышали, — спросила она, — если бы за границами Бургундии уже два дня восходило солнце? Сколько отсюда до Оксона?

— Вот дерьмо! — досадливый рык Ансельма привлек к ним удивленные взгляды собравшихся в противоположном конце зала вельмож.

— Да, это ты точно заметил! Эвен. Зараза, Эвен Хью. — Аш пояснила Флоре: — Он побывал в их лагере. Принес кучу сплетен. Такая новость в четверть часа стала бы известна последнему серву!

Аш передернула плечами. Приржавевшие пластины лат заскрипели.

— Ладно, я тупица. Если бы это случилось, готам было бы не до того, чтоб меня подслушивать, они бы использовали каменного голема, чтобы сообщить Фарис! А Годфри сказал бы мне. Если б над христианским миром светило солнце, мы бы уже знали. Там темно, и значит, Дикие Машины никуда не делись.

— Или так, и они просто молчат, — заметила Флора, — или темнота продолжается и без их участия.

— Лучше уж первое, — мрачно проговорила Аш. — Во втором случае будущий год мы встретим в аду.

— Итак, ничего не изменилось. Что бы ты ни услышала от Диких Машин.

— Да я их и не слышу!

Анжелотти с удивительным изяществом принялся загибать прокопченные порохом пальцы:

— Герцога нет. Может, есть герцогиня. По-прежнему темно. Штурма все нет. И никакой угрозы со стороны Ferae Natura Machinae. Если в этом и есть какая-то система, мадонна, я не способен ее уловить.

Аш забыла о нетерпеливой толпе за спиной.

— У них может быть причина хранить молчание. Возможно, они скрывают повреждения. Откуда нам знать? Вот чего я терпеть не могу, — поморщилась она. — Принимать решения при недостатке информации. А решать все равно надо.

Она вздохнула.

— Мы должны обеспечить безопасность Флориан. Это в первую очередь. Что там с Бургундией, с этим клятым герцогством, не знаю, но что именно Флориан остановила Дикие Машины, это точно… — она осеклась. — Разве что уже нет нужды…

Флориан разгладила складки платья длинными безупречно чистыми пальцами. Тонкая вуаль не скрывала ее лица, наоборот, придавала ему особую выразительность.

— Там, в пустыне, — сказала она.

— Что?

— Ты заставила их говорить с тобой. Ты мне рассказывала.

Анжелотти кивнул. Роберт Ансельм оскалился, словно готов был зарычать.

— Так сделай это еще раз, — предложила Флориан. — Узнай. Я должна знать наверняка. Действительно ли я заменила Карла? Я ли им мешаю? Действительно ли я охраняю реальность от чего-то ?

— Я пробовала перед охотой… они научились скрывать от меня свои мысли. — Аш помедлила. — Но все-таки… они говорили со мной.

«Если стану раздумывать, мне не захочется этого делать».

В памяти вспыхнула картина: лицо амира Леофрика, когда она вытягивала слова из каменного голема; пронзительный холод песка пустыни, на который она упала лицом, впервые в жизни попытавшись сделать больше, чем просто услышать. Когда она в короткое мгновение выжала из Диких Машин знание.

Она собралась. Это не так просто: не открыться, позволив голосам вливаться в послушный разум, но создать в себе тягу, пустоту, которая стремится быть наполненной.

Она закрыла глаза, отстранила зал в башне, Флориан, Ансельма, Анжелотти; направила слова сквозь и за пределы каменного голема, за сотни лиг, в Карфаген.

— Давайте, булыжники долбанные!

И вслушалась.

Слабый звук в одиночестве души, неохотный шепот, сквозь боль Годфри. Голос, хор голосов, звучащий впервые с той минуты, как убитый олень свалился наземь.

— СТРОЙ ПЛАНЫ, ПОКА ЕСТЬ ВРЕМЯ, МАЛАЯ ТВАРЬ ЗЕМНАЯ. МЫ ЕЩЕ НЕ ПОВЕРЖЕНЫ!

Она прижималась щекой к стене. Какой холодный камень…

— Дайте-ка, босс, я…

Шевельнувшись, она увидела Рикарда. Парень тянул у нее из руки салад. Аш разжала пальцы. Выпрямилась со вздохом и повернулась, позволив ему отвинтить болты наплечников и снять ржавое железо. Рикард засунул пластины подмышку, неловко расстегнул пряжку пояса и, не сводя с нее встревоженного взгляда, снял ножны с мечом.

— Босс…

Она повернулась к нему спиной. Двигаться стало легче. Аш увидела отраженными в оконном стекле: Ансельма, мрачно выпроваживающего из зала ее эскорт, Анжелотти, тонкими пальцами гладящего руку Флоры.

«Забыла. Всего два дня прошло, а я уже забыла. Каково… слышать их голоса, обращенные ко мне».

Она протянула руку, коснулась пальцами стекла, сквозь полотно перчатки ощутила холод.

Отсюда, в утреннем свете, видны разномастные стены и башни Дижона. Здесь белая штукатурка поверх булыжника, там выщербленная снарядами кирпичная кладка. Над серым гранитом мельничной башни еще стоит черный столб дыма. Внизу — красная черепица крыш. На юге, за двойными шпилями сотен церквей виднеются извивы Сюзон, блеск воды среди серых лесистых холмов. В небе ни одной птицы. Звонят далекие колокола.

Повсюду: и на берегах западной реки, и за рвом, и вдоль дороги, убегающей к западному мосту — отвалы свежей земли. Траншеи и редуты визиготского войска, такие маленькие отсюда. Еле слышный голос рожка над пустынным лагерем.

И на краю ее сознания обрыв, глубже, чем тот, который открывается под окном башни. И в его глубинах — голоса.

Роберт Ансельм, голосом, сиплым от пережитого потрясения, с черным юмором спрашивает:

— Похоже, не слишком хорошие новости, а, тудыть их дышлом?

«Это он в первый раз увидел меня говорящей с Дикими машинами».

Проклятье, Роберт, как жаль, что тебя не было в Карфагене.

— Это ты чертовски правильно заметил…

Больше всего ей хотелось сейчас уйти в знакомое оглушение действием, вспомнить старое уменье отсекать от себя чувства. За неимением лучшего Аш погрузилась в изучение собственных пальцев. Пальцы дрожали.

— Мадонна… — Анжелотти крепко взял ее за локоть и с удивительной для его хрупкого сложения силой потянул пройтись по комнате. Аш споткнулась о дубовую скамью возле камина, и, не успела восстановить равновесие, как мастер канонир подтолкнул ее в мягкое кресло, стоявшее у стола и грациозно отступил, чтобы с той же непринужденностью проводить в соседнее кресло герцогиню Бургундскую.

— Еда, — заметил он. — И выпивка. Мадонна Флориан, здесь ведь должно найтись вино?

Неверными пальцами Аш отстегнула пряжки перчаток, тяжело уронила их на скатерть и потянулась к золотому, украшенному рубинами кубку.

Она замечала, как рассаживаются у стола немногочисленные оставшиеся в опустевшем зале бургундцы, слышала, как вздыхают о нарушении этикета пажи и слуги, но ей не было дела ни до чего, кроме жгучего вкуса вина на языке. Когда подали мясо, она положила себе щедрую порцию, как сделала бы в лагере, и не сразу заметила, что режет баранину не ножом для еды, а боевым кинжалом.

«Вот вам, полюбуйтесь на грубых наемников…»

Вкус лука, ортолана note 69 и тушеного гороха во рту, тяжесть в желудке; Аш постепенно приходила в себя, начинала замечать простую реальность окружающих ее вещей: скатерть, стол, броня, камзол, тарелки… Она рыгнула.

«Они до меня не доберутся. Не смогли ведь тогда, перед охотой. Они только и могут, что говорить».

— Я не знаю, повреждены они или нет, — запихнув в рот полную ложку фрументи note 70 обратилась она к Флоре. — Как я могу определить? Но они еще здесь.

— О Господи.

Не похоже на Флориан — взывать к Господу, отметила про себя Аш, откладывая в сторону ложку и пальцем собирая со стенок миски остатки сладкого лакомства. Облизав палец, она взглянула на Флору дель Гиз.

Та сказала:

— Значит, я — Карл Валуа.

Аш моментально преисполнилась мрачного веселья и утешила:

— Во всем есть своя хорошая сторона. Зато теперь нас четыреста человек, твердо решивших сохранить тебя живой, — она покосилась через стол на Оливера Ла Марша. — Считай, лучшая часть двух с половиной тысяч.

— Ты еще шутишь!

— Не думай об этом, — Аш постаралась смягчить голос. — Не думай об этом, думай, как тебе остаться в живых. Это нормально, всякий об этом думает. а о том, что будет, если ты умрешь, думать ни к чему.

— Фарис совершит свое чудо. Дикие Машины ее заставят, — Флориан говорила звенящим шепотом. — Бургундия станет пустыней. А потом и все остальное…

— Не думай.

Аш сжала руку Флориан своей грязной рукой, и стиснула пальцы, сознательно причиняя боль.

— Не думай об этом, — повторила она. — Ты не можешь .себе позволить такой роскоши. Спроси Роберто. Спроси Анжели. Если думать о том, что зависит от тебя, от твоей жизни, командовать не сможешь, никогда ни на что не решишься. Просто верь, что выживешь, Флориан. Положись на то, что мы на все пойдем, чтобы тебя прикрыть.

В ворчливом согласии Роберта звучала только его личная преданность, но Анжелотти, судя по тому, какой взгляд он кинул на сидевших напротив бургундцев, имел в виду нечто большее — думал о Карфагене… и о Бургундии тоже.

— Так ли необходимо тебе оставаться в Бургундии? — размышляла Аш. — Если выбраться из этой осады…

— Аш, как бы ты на это ни смотрела, теперь меня называют герцогиней.

— Да, — кивнула Аш. — Понимаю. Выхода пока не вижу.

«Да ведь мы говорим о моем чертовом лекаре!»

Она почувствовала, как дернулась в руке ладонь Флоры и выпустила ее. На чистой коже остались красные пятна. Женщина отняла руку, согнула и разогнула пальцы, разминая их чисто мужским жестом.

Флориан уставилась в пламя камина, вокруг которого суетились слуги.

— Иисусе, Аш, какая я герцогиня!

— Вот это точно, — ухмыльнулся Роберт Ансельм, ощерив желтоватые зубы с застрявшими между ними волокнами говядины. — И костоправ-то еще тот!

Впервые за это утро голос Флоры прозвучал почти как обычно:

— Ансельм, вздрючу!

— Рад служить вашей милости! Но вы, кажись, не по этому делу?

— С тобой разберусь, английская мочалка!

Анжелотти демонстративно засунул руку Роберту под набедренник:

— Тут не мочалка, мадонна. Дело похуже!

Ансельм сжал кулак, сделал вид, что пихает канонира в брюхо острым стальным локтем и снова плюхнулся на место:

— Давай-давай, петушок! Хоть разок опробуй настоящего!

Флора уперлась локтями о скатерть, блеснула глазами:

— Что ты, Роберт, уж он-то напробовался.

Аш, задохнувшись, скорчилась и с пылающими ушами подняла взгляд на бургундских нотаблей. Ладони у нее взмокли от пота.

Ей ответили недоуменные взгляды.

Аш вымученно улыбнулась.

Оливер де Ла Марш в ответ любезно склонил голову.

Чтоб им! Улыбка словно прилипла к лицу. Она снова прокрутила в голове мгновенную перепалку. «Роберто начал по-английски — к тому же на своем кентском диалекте — и они отвечали так же… Слава Господу!»

Не меняя выражения лица, она процедила сквозь зубы:

— С вами, засранцами, никуда пойти нельзя!

— Еще как можно! — Флора наконец расслабилась, потянулась и голыми кулаками уперлась в плечо Роберта и нагрудную пластину Анжелотти. — Дважды. Второй раз — приносить извинения.

Аш видела, как им всем полегчало: лекарь, канонир и офицер, словно снова в отрядной палатке. Та же молчаливая связь. Все, как все эти пять лет. Только вот Флоры сорок восемь часов с нами не было.

«Черт подери, нам без этого нельзя. Но все еще может измениться».

Она потянулась за кубком, подняла его, подзывая пажа с кувшином. Жгучая струйка вина промыла пересохшую глотку.

— Ладно, хватит! Нам надо решать, что делать. Флориан, ты получила вчера мои сообщения?

— В конце концов получила, — спокойная усмешка в голосе скрывала смущение и страх, которые наверняка испытывала превратившаяся в одночасье в герцогиню женщина. — После того, как они прошли через руки дюжины секретарей.

— Дерьмово же налажено дело у тебя при дворе!

— Считай, еще повезло. Де Ла Марш говорит, большая часть стряпчих отправилась с Маргаритой на север. Еще до Оксона.

Аш наклонилась над столом.

— Ты все еще в пашем отряде. Пока не скажешь мне, что уходишь, — на лице Флориан мелькнуло непонятное выражение. — Нам надо разобраться, каков твой статус. Что на самом деле означает «герцогиня» — с точки зрения Оливера де Ла Марша. Если в этом городе и есть человек, способный командовать бургундскими войсками, это он, а не ты.

Флора взглянула на де Ла Марша. Он, видимо, воспринял этот взгляд как призыв и поднялся с места, встал во главе стола. В его взгляде, направленном на Флору, проскользнуло легкое сомнение, но на Аш он смотрел с несомненным восторгом.

«Господи, похоже, герцогиня ему по душе, но вот уж не представляла, что я настолько популярна…»

Легкая вуаль не скрыла раздражения на лице Флоры.

— Босс, ты же знаешь, чем мы… отряд, занимался эти два дня, и ты в том числе. Торчали на стенах, на ничейной земле за северо-западными воротами, под выстрелами…

— Надо же, а я и забыла, — сухо отозвалась Аш. — Не то, чтобы у нас был выбор. Дьявольщина, даже Джасси с Джонвиллем оказывали нам приличную поддержку.

Оливер де Ла Марш приблизился к герцогине и сдержанно поклонился. Смотрел он только на Аш:

— Как же иначе, мадам?

Она не сразу поняла, что вопрос откровенно риторический. Вопросительно взглянула на него.

— Вы носите меч, проливший кровь Оленя, — пояснил бургундец. — Каждому в Дижоне это известно.

— Ношу меч… — Аш осеклась.

— Я ведь у тебя меч одолжила… — плотно сжатые губы Флориан дрогнули, словно она сдерживала дикую усмешку.

— Ты выхватила у меня меч, потому что своего не носишь, а мой оказался под рукой, — она подняла глаза на Ла Марша. — Ну взяла она мои меч, и что из того? Могла обойтись острой рогатиной, если на то пошло.

По обветренному лицу де Ла Марша разбежались смешливые морщины. В его открытом взгляде появилось что-то более сложное: может быть, одобрение ее отказу воспользоваться предложенным преимуществом?

— И вообще, — добавила Аш, — его с тех пор вычистили. А если не вычистили, то мои пажи неделю не сядут на задницы.

Она протянула руку. Рикард, скромно стоявший у стенки, сорвался с места, рукоятью вперед протянул ей меч. Аш сжала кожаные ножны и на дюйм выдвинула наружу клинок. На сером металле ни пятнышка, только серебристые следы недавней чистки и заточки. Остр как бритва — все, как приказала Аш после охоты.

— Это тот? Или тогда у меня еще был твой, Рикард?

— У вас был ваш, с круглой гардой, мадонна, — вмешался Анжелотти. — С тех пор как Фарис прислала его назад, вы, кажется, и спите с ним в обнимку.

— Спасибо, понятно! — Аш утопила меч в ножны. Рикард, ухмыляясь, попятился на место. Де Ла Марш, словно не замечая не только фамильярности, но даже присутствия ее офицеров, продолжал:

— Факт остается фактом, мадам капитан: кровь пролил ваш меч. Не думаете ли вы, что найдется в городе человек, который станет питать к нему меньшее почтение только потому, что он хранится и чистится, как подобает боевому оружию? Выйдите на улицы. Вы услышите не только: «Карфагенская героиня», но и «Кровь оленя», и «Меч герцогини». Для народа Бургундии вы уже не просто капитан наемного отряда.

Аш хотелось фыркнуть, но она удержалась, услышав над ухом богохульство Роберта.

— Каждая из этих царапин на клинке, — говорил Ла Марш, — знак Господней Благодати. Знамя, мадам капитан, — это всего лишь кусок шелка, однако люди принимают раны и смерть, отстаивая его. Герцогиня — наше знамя, и вы, как мне кажется, помимо воли, тоже стали одним из наших знамен.

Аш посерьезнела. Она кожей чувствовала молчание Роберта, взгляд Анжелотти, внимание, нацеленное на нее с дальнего конца стола и почтительное перешептывание слуг и служанок, убиравших со стола остатки трапезы.

— Нет, — сказала она. — Не я. Не мы.

Великан бургундец обернулся и очень официально поклонился Флоре дель Гиз.

— С позволения вашей милости?

Также официально — и с той же неловкостью — Флора кивнула.

Аш внезапно осенило понимание. Она с трудом сохранила бесстрастную мину на лице!

«Дерьмо! Со мной ему легче — может, я и женщина в мужском платье, но главное — я солдат. Он может обращаться со мной как с мужчиной. Флориан… он ведь знал Флору — Флорианом. Но она штатская. И он не знает, как с ней держаться. Как увидеть в ней герцогиню».

И это, на сегодня, самый могущественный человек в Дижоне.

— Мадам капитан, ваша кондотта окончилась со смертью герцога Карла, — де Ла Марш помолчал. — У вас четыреста человек. Вы видели, что делается теперь за городскими стенами — я говорю о новых траншеях. При обычном ходе вещей, я бы предложил вам подписать новую кондотту с Бургундией, и ожидал бы услышать отказ.

Роберт Ансельм проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Такая вера в свой город внушает уважение.

Ла Марш бросил короткий взгляд на Флору дель Гиз и продолжал:

— «Героине Карфагена» нечего рассчитывать на контракт с Карфагеном. Разве что ваши люди, под командованием того или иного из ваших сотников.note 71 Однако они на это не пошли. Я, как командующий личным войском покойного герцога, знаю, что такое верность солдат своему командиру. Это накладывает ответственность, мадам.

— Слишком верно, чтоб мне сдохнуть!

Только увидев почти скрытую морщинами улыбку на его лице, она поняла, что с недосыпа позволила себе проговорить это вслух.

— Мадам капитан, у моего повелителя Карла есть преемник. Ее милость герцогиня Флора. Ввиду того, что…

Роберт Ансельм беззастенчиво перебил.

— Хорош воду лить, а?

Аш метнула ему короткий взгляд. «Зараза, хоть бы предупреждал, когда начинается игра в „грубого вояку“ и „благородного командира“!»

Ансельм же заговорил как ни в чем не бывало:

— Мы здесь застряли, потому что крысоголовые ненавидят Аш, ребята не хотят бросать командира, а теперь еще и док попала в герцогини — но только этот город не выстоит, мессир де Ла Марш. Всего-навсего дело времени. И если вы думаете, что раз мы здесь застряли, так вы можете сунуть нас в драку за бесплатно, так подумайте заново!

Его беспардонная грубость заставила содрогнуться белоснежный потолок. Оливер де Ла Марш не изменился в лице. Он спокойно продолжал:

— У вас еще остается кондотта с английским графом Оксфордом, которого, возможно, уже нет в живых. Я хочу сделать мадам капитан Аш предложение.

Аш мгновенно покосилась на Флору, но на ее лице явно читалось недоумение.

Либо он с ней об этом не говорил, либо из головы у нее вылетел разговор за эти сумасшедшие сорок восемь часов. «Дерьмо, плохо, что я не приготовилась!»

Аш сложила ладони на столе перед собой, разгибая сведенные пальцы. Веревочная подбивка манжет латных перчаток до последней ниточки пропиталась бурой ржавчиной. Аш дала себе время на размышление, внимательно разглядывая гнутые пластины. Наконец она подняла взгляд на высокого бургундца:

— Что же это за предложение?

Оливер де Ла Марш сказал:

— Мадам Аш, я предлагаю вам занять мое место главнокомандующего бургундской армии.

5

Молчание растягивалось.

Молчали Ансельм с Анжелотти, молчала Флора. Старый камер-советник Тернан склонился через стол, шепнуть что-то епископу, но так тихо, что треск поленьев в камине заглушил шепот. Слуги-бургундцы застыли на месте.

Аш, заскрипев деревянным креслом, поднялась на ноги. Громкий скрип и ее еще более пронзительный голос заставили подскочить слуг и стражников у двери:

— Вы рехнулись!

Рослый бургундский рыцарь расхохотался. В смехе звучало искреннее веселье. Могучая рука протянулась к груди Аш.

— Мадам, судите сами! Кто с победой вырвался из самого чрева вражеской столицы? Кто с боями прошел половину Европы, чтобы явить нам новую герцогиню? Кто чудесным образом поспел точно в срок: в тот самый день, когда умер герцог Карл?

— Еще что! — Аш хлопнула голой ладонью по столу. Словно бичом щелкнула. — Издеваетесь?

— И кто, охраняя нашу герцогиню во время охоты, обеспечил ее безопасность, кто вложил ей в руку тот самый клинок, которым она пронзила оленя?

— Да, черти траханые!..

Аш в два шага обойдя стол, встала лицом к лицу с бургундцем:

— С победой вырвались из Карфагена? — Да мы улепетывали со всех ног! И едва поспели добраться к вам от Марселя, всего на шаг опередив визиготов… с самого Базеля нас гоняли по всей Европе! Что до того, когда мы сюда поспели… — она тряхнула головой, рассыпав короткие серебряные пряди, — вы вообще-то слыхали такое слово — совпадение? И хотела бы я посмотреть на того, кто попробовал бы помешать Флориан охотиться! Зеленый Христос на Дубе долбаном!

Оливер де Ла Марш поспешно осенил себя святым знамением. Утреннее солнце блестело на красных и синих самоцветах в золоте его герба. Герб сиял на груди безупречно чистой накидки, лежавшей на обнимающей широкие плечи броне.

— Господь не всегда позволяет орудиям своей воли постичь их миссию, мадам капитан. К чему? Вы и без того служите его целям.

Аш растерялась и не нашла ответа.

До нее донеслось бормотание Анжелотти:

— Матерь Божия…

— И бесспорно, — заключил рыцарь, — вы и далее будете выполнять Его волю.

— Вы, де Ла Марш, командовали армиями много лет, люди видели вас и на войне и на турнирах. Даже если я приму это дурацкое предложение, кто в бургундской армии станет выполнять мои приказы?

— Все до одного!

Де Ла Марш отвернулся от нее, заложив руки за спину, прошелся по комнате и снова остановился перед Флорой. Его взгляд устремился на герцогиню, скользнул по младшим офицерам, и, оценив их как недостойных участвовать в споре, вернулся к Аш.

— Все! — повторил де Ла Марш. — И я объясню вам, почему, мадам капитан. Вы провели последние дни на стенах. Спуститесь на улицы и послушайте, какие легенды рассказывают о вас горожане. Мы верим, что вы были посланы Богом, чтобы привести к нам нашу герцогиню. Если бы не она, со смертью герцога погибло бы все! Народ Дижона верит, что вы будете сражаться за нас, и что пока вы сражаетесь, город будет держаться!

Филип Тернан поднялся и подошел ближе, придерживаясь старческой рукой за край стола. С другой стороны его поддерживал под локоть епископ.

— Это правда. Я сам слышал их речи.

— Вы теперь можете совершить чудо, — настаивал Ла Марш, — как Дева Жанна совершила чудо для Франции. Вы должны стать Жанной д'Арк Бургундии. Вы не можете отрицать, что вам дано…

— Еще как могу, черт подери…

Ее взгляд нечаянно упал на лицо одного из слуг в белых камзолах, переглядывавшегося со стражником. На лицах обоих светилась обнаженная, отчаянная надежда, не прикрытая цинизмом.

— У-гy, — Аш вскинула руки, ладонями к бургундцу, словно пытаясь загородиться от его слов. — Только не я. В вашем подарочке что-то тикает. note 72

— Ваш долг…

— Не знаю никакого долга! Я — наемница, и все тут.

Аш гневно сверкала глазами, говорила, захлебываясь:

— Я не напрашивалась! Все это полная херня. Восемьсот человек — мой предел…

— В вашем распоряжении буду я сам и мои офицеры.

— Не нужны они мне! Ничего не выйдет! Какое мне дело до Дижона, до Бургундии?

Голос де Ла Марша раскатился громом, словно над полем битвы:

— Хотите вы того, или нет, мы верим в вас, мадам!

— Ну а я вас об этом не просила!

Выкрикнув это, Аш смолкла, задыхаясь. Она увидела лицо могучего бургундца, и кричать расхотелось.

А Оливер де Ла Марш заговорил совсем тихо:

— Ты думаешь, девочка, мне хочется уступать тебе место? Я служил герцогу Карлу, когда тебя еще и на свете не было. Я видел, как он подписывал указ за указом, превращая Бургундию в лучшую из земель христианского мира — а теперь половина ее лежит под Оксоном, что делается во Фландрии, никому не ведомо, а в этих стенах едва наберется две тысячи человек. Мне трудно поверить, что кто-то лучше меня справится с обороной. Но еще труднее поверить, что не Бог послал тебя нам. Ты здесь, и станешь нашей хоругвью note 73. Могу ли я возражать? Господь требует твоей службы.

Она дышала с трудом, но сумела подпустить в голос легкомысленного цинизма:

— Может требовать сколько угодно. Он мне еще не заплатил!

— Это не шутка!

— Верно, не шутка, — оказавшись за креслом Флоры, Аш остановилась и опустила ладони на плечи светловолосой женщины, ощутив под пальцами теплый бархат. — Это совсем не шутка.

— Тогда…

— Теперь послушайте меня, — тихо сказала Аш и подождала, пока негромкий голос дойдет до закованного в латы бургундца и заставит прислушаться. — Дело не в Бургундии. Дело в Флориан.

Плечи под ее руками вздрогнули.

Аш говорила:

— Не важно, оставим ли мы Дижон, не важно, перебьют ли вас до последнего человека, будет ли Бургундия завоевана визиготами. Только бы выжила Флориан. Пока она жива, Дикие Машины ни черта не могут сделать. А если она погибнет, о Бургундии можно не думать, потому что думать станет некому — не останется ни нас, ни визиготов!

— Мадам-капитан…

— У меня нет времени работать у вас героиней!

— Мадам Аш!..

— Да я и не единственная обладаю харизмой, — Аш ехидно ухмыльнулась. — Не вы ли — золотой идол всех турниров? Или — скажем, как насчет Антони де Ла Роша? Он обаятелен…

— Он во Фландрии, — угрюмо возразил де Ла Марш. — А вы здесь. Мадам, я не верю, что вы пойдете наперекор Господней воле!

— Вы меня не слушали!

Она уже готова была закричать, заорать в отчаянии — Флориан! — когда услышала рядом тихий голос Ансельма:

— Плохо подумала, девочка.

Он тяжело оперся широкой ладонью на подлокотник и поднялся на ноги. Латы зазвенели. Он машинально встряхнулся, укладывая пластины на места, и развернулся к Аш.

Роберт Ансельм ткнул пальцем за окно.

— Ты хочешь позаботиться о том, чтоб Флориан выжила. А что там творится, не забыла? Где сейчас безопаснее, чем под защитой всей бургундской армии, так ее перетак!

Аш уставилась на него:

— Иисус рыдает, Роберто!

— У него есть на то причины, мадонна.

Аш ударила кулаком о ладонь:

— Нет! — она развернулась кругом, рявкнула на Оливера де Ла Марша: — Не возьму я вашей армии! Мне надо думать, как вытащить Флору.

Ей было хорошо видно, как раздулись ноздри рыцаря, и с каким трудом он удержал в себе то, что собирался высказать.

— Вы не были в Карфагене, — уже мягче сказала Аш, — не видели Диких Машин…

— Она — наша герцогиня!

— Не в этом дело, глупец!

Антонио Анжелотти вскочил на ноги, одним движением оказавшись между Аш и де Ла Маршем. Аш невольно отступила на шаг, чувствуя комок в горле.

Анжелотти коснулся образка, висевшего на цепочке поверх раструба перчатки, и подчеркнуто оглянулся на Аш, ожидая разрешения говорить.

Она неохотно кивнула.

— Ваша милость, — обратился Анжелотти к епископу, минуя де Ла Марша. — Должна ли герцогиня непременно находиться в пределах бургундской территории?

Епископ — круглолицый смуглый человек с некоторыми чертами внешности, свойственными роду Валуа — опешил:

— Нелепые суеверия!

— Вот как? — Аш немедленно кинулась на защиту Анжелотти, не обращая внимания на грозно насупленные брови де Ла Марша. — Вот, значит, как! Я сама видела, как кое-кто превратил священное видение в кусок мяса с костями. И не вы ли уверяли меня, что это — ваша герцогиня? И после этого вы имеете наглость обвинять моего канонира в суеверии?

— Скажем, в некотором недомыслии, — епископ выпустил руку Филипа Тернана и поднес сложенные щепотью пальцы к полным выпяченным губам. — Как мог бы мой покойный брат Карл вести войны и дипломатические переговоры, не покидая пределов Бургундии?

— Ну… — Аш почувствовала, что краснеет. — У-гу, понятно. Раз вы говорите…

— Охота должна вестись на землях Бургундии, — епископ склонился перед Флориан, — и в довольно узкий промежуток времени. Если наша герцогиня, прошу прощения вашей милости, умрет сейчас за границами Бургундии, весть об этом не достигнет нас в срок, даже если город выдержит осаду. Без Охоты не будет нового герцога или герцогини, и тогда…

Он красноречиво пожал плечами, указывая глазами на яркое утреннее солнце за окном.

— Так что Дижон должен выстоять, и вместе с ним — герцогиня! — Оливер де Ла Марш резко выдохнул. — Мне это ясно, мадам Аш. Ваш хирург теперь — наша герцогиня. И судьба вам, а не мне быть нашим главнокомандующим. Нашей Девой.

— Я не… — Аш запнулась и закончила сорвавшимся голосом, — …не ваш чертов главнокомандующий!

На изрезанном морщинами лице бургундского воина отразилась гневная досада. Он бросил короткий пристальный взгляд на герцогиню и снова сердито уставился на Аш:

— Правда, наша герцогиня была лекарем в вашем отряде. Не потому ли вы отказываетесь подчиняться ей?

— Она все еще наш лекарь! Мессир де Ла Марш, я знаю, что представляет собой Флора. И я далеко не уверена, что этого достаточно, чтобы сделать ее герцогиней. Видала я династические распри. Город и секунды не продержится! — Аш нацелила острый палец в грудь рыцаря: — Сколько из ваших вельмож и рыцарей разделяют вашу веру в то, что Флориан — истинная герцогиня?

Кажется, в первый раз за время разговора, Ла Марш лишился дара речи. Он молчал.

— Погляди в окно, Флориан, — Аш мрачно усмехнулась, не сводя взгляда с бургундца. — Это поможет тебе сосредоточиться. А теперь скажи мне, кто здесь командует после смерти герцога?

Флора помолчала и ответила с полной искренностью, так, словно и не было рядом Ла Марша, епископа и Тернана:

— Я. Я командую.

Аш недоверчиво оглянулась на нее через плечо.

— Я сама не ожидала. Думала, буду просто пешкой. Но это не так, — лицо Флоры дрогнуло. — Злая шутка. Я сбежала из дома в Падую и Салерно, когда бояться мне было нечего, кроме брака по расчету. Боялась, что меня выдадут замуж, как всех этих кобыл благородных кровей. А теперь я попала в ловушку как наследница и преемница Карла Бургундского! Но это так и есть. Это правда, Аш. Вес эти люди исполняют мои приказы. Честно говоря, это пугает.

У Аш вырвалось:

— Еще бы!

Заметив, что лекарь сардонически улыбается, она добавила:

— Флориан, я тебя знаю. Из тебя такая же правительница, как из последнего кашевара. Где тебе было научиться? Но если это: «Да, миледи, да, ваша милость»…

— Да, — сказала Флориан.

Что-то дрогнуло в душе у Аш; что-то, чему она никогда прежде не давала воли, прорвалось на поверхность. Она пробормотала:

— Милый Христос, женщина, ты и не представляешь, как тебе повезло. Ты же понятия не имеешь, каково изо дня в день, поминутно, доказывать свое право на власть. Поохотилась на оленя — и ты герцогиня.

— Охота за оленем сделала меня тем, что я есть. Но ничто не сделает из меня герцогиню! — длинные сильные пальцы Флоры сжались в кулак, костяшки побелели. — Я окажусь пешкой в политической игре. Как бы мне ни повиновались, я буду знать только то, что мне скажут. Мне нужна помощь, Аш. Нужны верные люди. Такие, как ты.

Аш неловко поежилась под латами, в первый раз за много дней ощутив тепло, даже жару в перегретой комнате башни. Она отвела взгляд от лица Флориан, чувствуя себя так, словно отказывает в просьбе другу.

— Ты, отряд, мессир де Ла Марш… — Аш покрутила головой. — Бургундия, христианский мир — слишком много всего… Я знаю только, что должна сохранить тебя живой и найти для нас место, где отряд сможет дать бой, — теперь она смотрела на де Ла Марша. — А вы хотите сделать из меня какую-то Святую Деву-Воительницу. Я не из долбаного Дом-реми! note 74 Я из Карфагена! Я дочь рабыни! Зеленый Христос, да поймите же!

— И ты пойми, — Флориан встала, легко прошуршав бархатом, опустила ладонь на наплечник Ансельма. — Я тут согласна с Робертом. Ты сама мне много раз говорила: побеждают те, кто верит в победу.

— О зараза!..

Антонио Анжелотти снова уселся и задумчиво проговорил:

— Придется поговорить с офицерами и со всем отрядом. Лазоревый Лев не может превратиться в домашнее войско герцогини.

Оливер де Ла Марш что-то проворчал. В ответ на взгляд Аш поправился с улыбкой:

— Прошу прощения, мадам капитан. Разумеется, командир должен поговорить со своим отрядом. Как скоро вы сможете это сделать?

— Как скоро!

Ее возмущенное восклицание никого не смутило. Аш покосилась на Флориан. Не поймешь, что у нее на уме. Лицо Филипа Тернана осунулось от беспокойства; епископ совершенно невозмутим.

— Для нас вы уже не просто капитан наемников, — повторил Оливер де Ла Марш. — При желании, мадам, вы могли бы претендовать на власть. Это раскололо бы город пополам. Вместо этого я сам отдаю вам командование. Командуйте мной, мадам, а я готов применить всю данную мне власть, когда вас не будет рядом — под вашу ответственность, разумеется.

При последних словах кончики его губ загнулись кверху, и на мгновение в нем мелькнул образ юного героя, блиставшего на турнирах; беззаботная, не сознающая себя сила, уравновешенная сознанием того, что верность — проста, а люди — сложны.

— Если мы не продержимся и двух дней, — продолжал он, — я разделю с вами бесчестие, мадам капитан. Как вам мое предложение?

Она не отпускала его взгляда, чувствуя, что все глаза устремлены на нее, и что на лицах камер-советника и епископа тоже проступает надежда.

— Уф… — Аш вытерла нос ладонью. Анжелотти, положив на колени шлем, разглаживал смятый султан. Он кинул на нее всего один осторожный взгляд. Аш так давно знала их с Ансельмом, что могла не спрашивать, о чем они думают.

— Вы должны хотя бы сказать своим людям, — предложил де Ла Марш, — что весь Дижон просит вас об этом. А мои люди хотели бы услышать ваш ответ уже сейчас.

«Господи, неужели я всерьез задумалась?»

— Вы готовы поставить капитана наемников над бургундским рыцарством, — медленно проговорила она. — Мне не хотелось бы оказаться вовлеченной во внутреннюю войну, когда за стенами Дижона еще стоят визиготы!

Оливер де Ла Марш понимающе кивнул:

— Упаси господи, мадам.

— Как вы намерены справиться с клановыми и политическими раздорами? — Аш кивнула на своего хирурга. — Флориан ведь даже не Валуа. И уже лет пятнадцать, как она не принадлежит к знатной семье.

Флориан процедила что-то сквозь зубы, прикрыв руками вуаль — неразборчиво, но очень знакомым циничным тоном.

— А теперь, — договорила Аш, — вы собираетесь добавить к этому еще и меня.

— Вспомните турецких янычар. note 75 — Оливер де Ла Марш пожал плечами. — Все мы — всего лишь люди. Я не разбираюсь в клановых распрях. Я солдат, а не политик. Но все политики сейчас на севере; милорд герцог отослал их с герцогиней Маргаритой, да хранит ее Бог и все святые. Еще до Оксона.

— Но Флориан… — начала Аш.

— Говорю вам, мадам капитан, герцогине Флориан будут преданы так же, как были преданы герцогу Карлу. Это Бургундия. Мы всего только люди, и люди чести часто бывают склонны к раздором. Однако мы богобоязненны, и способны узнать посланную нам Богом; она — наша герцогиня.

В повисшем после этих слов молчании он добавил:

— И вас, мадам Аш, тоже послал нам Бог. Итак — что же вы решили?

Пять часов спустя Аш явилась в башню Филипа Доброго в вычищенных доспехах и чистой форме Лазоревого Льва. Когда она вошла, прервав последнюю дневную трапезу, все головы поднялись ей навстречу. Аш коротко кивнула, пропустила вперед Ансельма и Анжелотти, оставила Рикарда у стены с ее шлемом и мечом, а сама прошла к верхнему концу стола и уселась в свободное кресло рядом с Флорой дель Гиз.

— Ну?! — шепотом вскричала Флориан.

— У тебя еще осталась фрументи? Мне понравилось, — Аш кашлянула. — И меду. Чего угодно, лишь бы с медом. Всю глотку сорвала разговорами.

— Аш!

— Ладно, ладно… — короткий взгляд на две дюжины офицеров де Ла Марша, двух аббатов и епископа, сидящих вокруг стола. На лицах благородного собрания, как и на лицах слуг, жадное любопытство. — Поесть-то дайте!

Флориан вдруг широко ухмыльнулась и знаком подозвала слугу с подносом:

— Не мешайте боссу кушать! Голодный босс страшнее разъяренного льва!

Она собственными руками выбирала на подносах еду для себя и Аш. Аш покосилась на дворецкого и мажордома.

«Вот зараза! Она их сделала. Очко в ее пользу!»

Вместо презрения к столь нецарственному поступку, она увидела на лицах гордость за простые солдатские манеры герцогини.

Тарелка, судя по цвету и тяжести, из чистого золота. Непривычной к дворцовой роскоши Аш пришлось опереться стальными локтями о подлокотники, чтобы не выронить блюдо. Она зачерпнула стальной ложкой вареной в меду пшеницы, отправила в рот — совсем другой вкус, чем с роговой ложки — и оглядела стол.

Ансельм и Анжелотти, ни на кого не глядя, погрузились в поглощение пищи с солдатской быстротой и решительностью; золотистые кудри Анжелотти блеснули рядом с бритой макушкой Ансельма, когда оба одновременно откинулись назад, чтобы потребовать еще вина. Сидевший рядом с Анжелотти близорукий камер-советник отказался от еды в пользу тихой беседы с Оливером де Ла Маршем. Старик не спускал глаз с лица Аш. За плечом воина едва виднелось зеленое одеяния епископа.

Говорить с набитым ртом нелегко, и Аш просто вопросительно подняла бровь, оглянувшись на Флориан.

— Епископ Джон де Камбре, — пробормотала, тоже не переставая жевать, Флора. Проглотив последнюю ложку, пояснила: — Один из побочных братьев-бастардов покойного герцога. Этот человек готов завоевать мое сердце: ему подавай всех женщин в мире, и еще мало будет! note 76 Это еще одна причина, почему ты так нужна мне здесь. Мы с ним разберемся со временем. Что бы ты не решила. Аш, что сказали ребята?

Аш разглядывала епископа: круглолицый, с масляными черными глазками и мягкими черными кудряшками вокруг тонзуры. Только фамильный нос Валуа выдавал в нем побочного отпрыска Филипа Доброго. Она покачала головой, указывая Флориан на свое горло под отполированным до зеркального блеска воротом кирасы:

— Погоди минуту.

— Как скажешь, чтоб тебе провалиться… Что в госпитале? — жадно расспрашивала Флора. — Как Ростовная? Виттелеши? Сжечи?

«Все что угодно, лишь бы протянуть время». Аш дожевала и проглотила, мысленно осматривая отрядный госпиталь.

— Там Бланш с Бальдиной хозяйничают, и отец Фавершэм. Выглядит нормально.

— Что бы ты понимала!

— Насчет Людмилы — Бланш говорит, ожоги не заживают.

— И не заживут, пока эта дурында норовит вылезти на стены, вместо того чтобы отлежаться!

— Ваша милость, — вмешался де Ла Марш.

Аш обвела взглядом сидевших вдоль стола. Все забыли о еде, вопреки этикету уставились на Оливера де Ла Марш. Он пророкотал:

— С позволения вашей милости… мадам капитан Аш, что вы решили?

Аш со звоном опустила ложку на золотую тарелку, на мгновение порадовала взгляд теплым блеском драгоценного металла, прежде чем встретить жадные, настороженные глаза бургундцев.

За время, которое потребовалось, чтобы подняться на ноги, толстая ткань подмышками камзола успела промокнуть насквозь.

— Они проголосовали, — голос ей самой показался тонким и пронзительным. Полная тишина.

— Речь только о том, как подольше сохранить жизнь Флориан. Вы готовы умереть, спасая ее. Мы тоже. По другим причинам, но мы тоже пойдем ради нее на все.

К горлу подступила холодная тошнота. Аш оперлась кулаком на стол, чтоб не плюхнуться бессильно обратно в кресло.

— Если это значит, что я должна стать вашей «Девой» ради поддержания морального духа — хорошо, чего бы это ни стоило.

Все глаза устремлены на нее: глаза бургундцев в красно-синих накидках с ярким андреевским крестом. Знакомые: Джасси, Лакомб, и люди, которых она знает только в лицо, и вовсе незнакомые. Хорошо, что на ней блестящие латы и чистая накидка, отчетливо подумала Аш — и плохо, что волосы неровно обрезаны, а на щеках шрамы.

Нет. Она смотрела на лица людей — лет двадцати-тридцати, мало кто старше. «Неважно, как я выгляжу. Они видят то, что хотят увидеть».

Она перевела взгляд на Ла Марша.

— Я принимаю пост главнокомандующего. Вы будете моим первым заместителем. Я берусь.

Взрыв голосов. Для Аш они звучали неразборчивым гулом.

— Но есть два условия… — голос сорвался. Аш закашлялась, огляделась по сторонам и снова устремила взгляд на Ла Марша, начала заново:

— Два условия. Первое. Я принимаю этот пост, только пока вы не найдете кого-нибудь получше. Как только Антони де Ла Рош вернется из Фландрии — это место принадлежит ему. Вам нужен бургундец с харизмой вождя — так это он и есть. Второе. Я остаюсь в Дижоне только пока мы способны сражаться, чтобы убить мою сестру Фарис, которая является проводником силы Диких Машин, или атаковать сами Дикие Машины.

Голова кружится от желания выбраться из этого тесного, сжатого кольцом города. Даже воспоминания о кошмарном переходе от Марселя отступают перед стремлением вырваться.

— И если появится возможность вывести вашу герцогиню — нашу Флориан — в любое безопасное место — мы оставляем город крысоголовым. На этих условиях, — заключила Аш, — и с общего согласия отряда — я здесь.

Из ровного гула голосов вырвались восторженные крики и отчетливое богохульство одного из аббатов. Все вскочили с мест — зеленая сутана аббата взметнулась, когда он, спотыкаясь, заторопился к выходу — но вокруг Аш столпились люди в кирасах — улыбающиеся, выкрикивающие поздравления.

К ним шагнул де Ла Марш. Аш выбралась из-за высокого стола. Бургундский рыцарь сгреб ее ладонь и стиснул так, что она едва сдержала болезненную гримасу.

— Добро пожаловать, мадам капитан!

— Я рада, — выдавила из себя Аш. Кости потихоньку превращались в желе. Она высвободила руку и сунула за спину, украдкой растирая помятые пальцы.

— Капитан-генерал! — хором поправили двое рыцарей: коротко стриженный незнакомец и коренастый, невысокий капитан Лакомб, только что вернувшийся с дежурства на северо-западной стене.

«Капитан-генерал Бургундии! Дерьмо!»

Страх, вместо того, чтобы отступить, усилился. В животе так и бурлило. Аш сосредоточилась на том, чтобы сохранить хотя бы внешнюю невозмутимость.

С дальнего конца стола ей подмигнул Анжелотти. Не помогло.

«Ну, что сделано, то сделано. Я все сказала».

Имена официально представлявшихся ей рыцарей смешались в памяти. Аш стояла среди мужчин, каждый из которых чуть не на голову возвышался над ней. Кругом гремели гулкие голоса. Оглянувшись, Аш увидела, что оставшийся аббат с епископом воспользовались случаем дорваться до Флориан.

Взгляд коротко стриженного рыцаря последовал за взглядом Аш. На вид ему было лет двадцать пять, достаточно, чтобы успеть убить в сражении немалое число врагов, но в глазах, устремленных на герцогиню, сияло детское благоговение. У него вдруг вырвалось:

— Вы обе — благословение Господне. Я так рад, что вы с нами, мадам капитан Аш. Вы воин. Ее милость столь высоко стоит над нами…

Аш вскинула бровь и послала рыцарю взгляд с высоты его плеча:

— А я, стало быть, нет?

— Я… ну… я… — он жарко вспыхнул. — Я не то хотел…

Аш усмехнулась, словно обращаясь к своему командиру копья:

— Кажется, вы хотели сказать: «о, дерьмо!», солдат?

Лакомб фыркнул и подмигнул своему младшему товарищу:

— Я же тебе говорил, какая она! Это сир де Ромон, капитан Аш. Не смотрите, что он здесь так неловок. Зато этих легионеров, каждый раз, как они совались к стенам, он имел в задницу.

— Не сомневаюсь, — сухо отозвалась Аш. Встретив радостный и смущенный взгляд капитана Ромона, она припомнила Флориан в лагере за стенами Дижона: «Можете называть это харизмой, если вам нравится…»

Ее губы наконец растянулись в улыбке.

Хотела бы я посмотреть, как де Ла Марш будет подражать моему стилю командования!

Она смотрела на Лакомба, Ромона, на всех этих молодых офицеров.

«Если я ошиблась, взялась за дело не по своим силам… все вы останетесь лежать мертвыми на улицах. И очень скоро».

Она повернулась, прошла к своему месту, оперлась руками о спинку кресла; и, словно ожидая немедленно услышать приказ, сотники бургундской армии разошлись по местам, молча ожидая, пока она заговорит. Аш дала и Флориан время опуститься в свое кресло.

— Это не сольное выступление, — Аш наклонилась вперед, останавливая взгляд на каждом из лиц, окружавших стол, по очереди. — Никто не воюет в одиночку. У меня хорошие офицеры. Я полагаюсь на то, что они всегда откровенно высказывают свое мнение. Честно говоря… — она кивнула на Ансельма и Анжелотти, — обычно трудность в том, чтобы заставить этих паршивцев заткнуться!

Ей ответили дружным смехом, но больше смеха согрела ее осанка и выражение лиц слушателей. Цинизм, надежда, оценивающие взгляды: обычная командирская накачка, слыхали мы такое… и вместе с тем: мы по уши в дерьме, сумеешь ли ты нас вытащить?

Может, Бургундия и чудо из чудес, но солдаты — всюду солдаты.

«Слава Христу, у меня есть де Ла Марш».

— И от вас я ожидаю, что вы будете обращаться ко мне, держать меня в курсе дела, и передавать мое мнение своим людям. Я не хочу оказаться слепой, из-за того, что какой-нибудь застенчивый малый опасается побеспокоить меня своими трудностями, или считает, что его подчиненным не обязательно знать, что думает их командир. Вы сами знаете, что мы висим на волоске. Так что действовать придется быстро и дружно.

Нашлось, может, двое из двух десятков, которые, когда она кончила говорить, по привычке взглянули на де Ла Марша. Она отметила в памяти лица, не зная пока имен. Двое из двадцати — чертовски неплохо!..

— Ладно. Теперь…

Аш оторвалась от кресла и принялась расхаживать взад-вперед, давая всем полюбоваться своим блестящим, дорогим миланским панцирем, а заодно поглядывая в окно на муравьиную суету за траншеями визиготов.

— Что нам надо выяснить — какого хрена они дали нам три дня на размышления?

6

— Мадонна? — миндалевидные глаза Анжелотти глядели только на нее, но видели, как хорошо знала Аш, всех до единого из сидевших вокруг стола.

Аш коротко пояснила:

— Мой магистр инженатор, — и сделала ему знак говорить.

— Глубина новых, выкопанных големами укреплений не менее фатома, и столько же в ширину. В отдельных местах траншеи тянутся в три ряда. Для атаки необходимо будет бросать фашины и наводить мостки. Это даст визиготам время протрубить тревогу и развернуться нам навстречу.

Аш видела, как кивают головами бургундские сотники.

Анжелотти добавил:

— Я говорил с бургундскими инженерами. Эти укрепления тянутся до самой Оуч на востоке, и продолжаются по пересеченной местности на восточном берегу, — он красноречиво передернул плечами. — Нам не удастся прорваться, мадонна. Эти три дня может быть и стоило попытаться, если бы…

Аш готова была перебить, но ее опередили:

— Ради бога, разве траншеи так уж важны? — Флориан склонилась вперед, как делала в палатках в северной Франции или в южной Италии, оспаривая распоряжения штаба.

— Они не дают нам сделать вылазку! — кулак Ансельма обрушился на стол. — Но это же идиотизм! Зачем им столько трудов? Они могли бы взять город. Хоть сейчас! Вы в окно посмотрите. С большими потерями, но наверняка бы взяли.

Оливер де Ла Марш хладнокровно кивнул.

— Траншеи очень важны, — Аш дождалась, пока внимание Флориан обратится на нее. — Это оборонительные сооружения. Оборонительные, не наступательные. Флориан, у них за спиной стоят Дикие Машины, подгоняют их. Нам нужно понять, почему они потратили сорок восемь часов на оборону, вместо того чтоб наступать?

Теперь Флориан тоже кивнула, пристально глядя на нее своими зелеными глазами, и Аш принялась выстукивать пальцами по столу, подчеркивая каждую мысль.

— Зачем копать? Почему не атаковать? Я, кажется, догадываюсь, и, если я права, у нас, возможно, еще будет немного времени.

В глазах Лакомба загорелась надежда. Аш присмотрелась к лицам других бургундских офицеров.

— Фарис прекратила штурм стен. Она уперлась на обстреле. Копает траншеи вокруг всего города, чтоб мне провалиться!

— Разве вы не слышите ее приказов, — перебил де Ла Марш. — Разве она не разговаривает с каменным големом, которого и вы слышите?

— Г… святой Годфри сказал мне, что больше не слышит ее. Если он не ошибается, она не обращалась к machina rei militaris со времени нашего с ней разговора в их лагере. Это было еще до того, как мы вошли в город. Это значит, что она больше не говорит с Карфагеном… и мне хочется верить, что я не ошиблась, что последняя атака на северо-западные ворота обошлась без каменного голема.

— Но ведь они почти взяли ворота! — возмутился престарелый камер-советник Тернан. — Что же это, удача безумной женщины?

— Не такой уж хитроумный был замысел! — Аш пришлось перекрикивать заговоривших разом бургундцев. — Фальшивая атака на наш участок стены, а когда ей показалось, что ворота открываются, направила огонь на собственный отряд. О, я понимаю, почему она послала туда парней ван Мандера — в надежде, что моим ребятам будет тяжело драться с прежними соратниками. Только моих ублюдков так просто не проймешь. А она рассчитывала, что подставив под огонь своих наемников вместе с нашими людьми, очистит стены и откроет путь атаке визиготских легионеров. И просчиталась. Прикончила собственный отряд. Теперь во всем Дижоне не найдется желающих перейти на сторону визиготов.

В памяти, вопреки ожиданиям, вспыхнуло не корчащееся в огне тело Людмилы Ростовной, а лицо Бартоломео Сен-Джона, вонзающего четырнадцать дюймов острой стали в собственную глазницу. «Он при мне заказывал этот кинжал у оружейников. А теперь и Джона Стура больше нет».

Аш продолжала, прервав молчание:

— Machina rei militaris предупредила бы ее против столь ненадежного расчета — я в этом уверена, потому что меня бы она точно предупредила, приди мне в голову что-нибудь в этом роде!

Она усмехнулась. По лицам бургундцев не разобрать было, разочарованы ли они земным происхождением голосов своей «Девы», или впечатлены ее тактической сметкой.

— Готова биться от заклад, Фарис больше не использует каменного голема. Она понимает, что стоит сообщить ему какие-то сведения или попросить совета — об этом тут же станет известно нам. Даже Карфаген молчит. Она больше не может получать приказов из столицы. В данный момент она осталась сама по себе.

— И?.. — подстегнул ее голос Оливера де Ла Марша. — Что из этого следует, мадам капитан?

Аш снова вспомнила Фарис, освещенный лампадой профиль, сложенные на коленях руки, обкусанные кончики пальцев.

— Она застыла. Панически боится наделать ошибок. Она знает теперь, что голос каменного голема прослушивается, знает и о существовании Диких Машин. Очень просто. Она больше не может притворяться перед собой, что их нет. Она знает, что они могут с ней сделать… могли бы… — Аш нахмурилась. — И поэтому она не решается больше просить тактических советов. А сама действовать боится.

Раздался тихий голосок епископа Джона:

— А они еще обладают этой силой, мадам, эти ваши machina plena malis, эти Дикие Машины? note 77

В тишине потрескивали горящие поленья. Бургундские офицеры один за другим поворачивались к Аш. Епископ Камбре играл висящим поверх зеленой сутаны вересковым крестом.

— Я их слышу, — Аш наблюдала, как меняются лица. — Возможно, они повреждены, но не признаются. Полагаться на это нельзя. И, хотя я однажды обратилась к ним по просьбе вашей герцогини, повторять этого я не собираюсь — уже потому, что связь работает в обе стороны, и все, что скажут мне Дикие Машины, станет известно визиготам. Стоит им спросить каменного голема, и он повторит для них каждый мой вопрос.

Она кивнула де Ла Маршу:

— Чем меньше известно Диким Машинам, тем лучше. Чем меньше известно Дому Леофрика и королю-калифу, тем лучше.

Заговорил приятель Лакомба, Ромон:

— А король-калиф знает об этих… «Диких Машинах»?

— О да, — Аш послала ему невеселую улыбку. — Они называют пламя над гробницами королей-калифов «пламенем благословения». Так сказал мне в визиготском лагере ариф Альдерик, — она снова принялась беспокойно расхаживать, размышляя вслух:

— До сих пор Фарис молчала о Диких Машинах, но теперь… на ее месте, я бы не стала. Однако если визиготы и поверят ей, они могут сказать себе: «О, у нас теперь сразу много тактических машин, и все на нашей стороне!». Это их еще и вдохновит.

Ансельм поморщился:

— Ага, у этих хватит глупости!

— Во время перемирия, когда я последний раз виделась с Фарис, она призналась, что слышит Дикие Машины. Во время нашей охоты с ней случился припадок… думаю, она наложила в штаны. Сейчас ей уже известно, что у герцога Карла нашелся преемник. Она не может быть уверена, что Дикие Машины повреждены. Стоит преемнице герцога умереть — прости, Флориан — повторится то же самое. Ей придется совершить задуманное Дикими Машинами чудо. Фарис просто используют…

Оливер де Ла Марш обменялся взглядом с епископом Камбре; может быть, просто делясь тревожными мыслями?

— Она сейчас засунула голову в задницу, — с прямолинейной грубостью продолжала Аш, — и ждет, пока все решится без нее. Только не дождется. И нам не стоит засовывать туда же наши головы.

Заговорил незнакомый сотник с отчетливым северным выговором:

— Если она рассчитывает предоставить осаду голоду, холоду и времени, v нас есть время обдумать собственный план.

Аш, проходя мимо, коснулась рукой его плеча:

— Что бы она ни затевала, в любую минуту один из квахидов может перехватить командование, и тогда мы влипли.

Де Ла Марш кивнул.

Перехватив его взгляд, Аш двинулась дальше, скрипя дубовыми половицами.

— Предположим, Фарис и дальше будет тянуть под сурдинку… но Карфаген этого долго терпеть не станет. Там нужна покоренная Бургундия. И не нужна зимняя кампания — они и так уже завязли. Власть у калифа Гелимера, амир Леофрик болен… не знаю, обладает ли этот Сиснандус каким-либо влиянием. Сколько времени пройдет прежде, чем Гелимер найдет более… «покладистого» генерала на место Фарис? Что-нибудь от двух до четырех недель. А может, новый командующий уже в пути? И он не станет тянуть с выполнением приказов, сразу бросит войска на штурм. Как, — обратилась она к де Ла Маршу, — звучит правдоподобно?

Оливер де Ла Марш провел рукой по губам. Когда он отнял ладонь, на лице не было и следа улыбки.

— Вы, кажется, очень тонко проникли в суть дела, мадам капитан.

Аш уперла руки в бока:

— Угу. Такая у меня работа.

Кто-то на дальнем конце стола одобрительно рассмеялся. Аш ощутила тончайшее нарушение равновесия в атмосфере собрания: призрак недовольства тем, что кто-то, пусть даже де Ла Марш, осмелился принизить достоинства «Девы Бургундии».

— Если я права, — еще один взгляд в окно, — она засядет за выкопанным ею траншеями и будет ждать, пока мы перемрем с голоду. Но ей не позволят ждать до бесконечности. У нас от пятнадцати минут до четырех недель на размышление, — Аш искривила уголок рта. — Если на четыре недели хватит продовольствия…

Оливер де Ла Марш, судя по всему, погрузился в расчеты. Закончив, снова взглянул на Аш:

— Так. У нее хватает опытных квахидов. Они могут дать ей советы, которые помогут снова обрести уверенность. И она может прибегнуть к machina rei militaris, чтобы разработать план штурма города… хотя, в сущности, в этом нет необходимости.

— Да, и то и другое вполне вероятно. Я сказала, что у нас есть время, но не думаю, что его много. Ладно… — Аш наугад ткнула пальцем в кого-то из офицеров. — Предложения?

— Мы могли бы использовать страничку из их книги magister ingeniator, — неожиданно подал голос Антонио Анжелотти .

Аш помолчала, внимательно глядя на него. Она заставила себя загнать вглубь опасения, что ее ошибочное решение погубит четыреста… нет, теперь две с половиной тысячи человек. В атмосфере зала появилось что-то новое. «Теперь можно составлять планы».

— Говори, Анжелотти.

— Подкоп, — предложил итальянец-канонир. — Дайте мне возможность осмотреть северо-восточную часть городской стены. Может быть, удастся провести подкоп на ту сторону, к западу от заболоченных берегов Оуч, под их северный лагерь. Возможно, удастся вывести этим путем мадонну Флориан. Тогда, даже если город падет, герцогиня будет спасена. И вы, — он взглянул на де Ла Марша, — сможете дать им бой с севера.

Бургундец моргнул.

— Подкоп на такое расстояние? Под этими траншеями, под вражеским лагерем? Да еще на такой глубине, чтоб не быть услышанными? Это потребует невероятного количества времени и бревен на крепление, мессир Анжелотти.

Роберт Ансельм пробормотал:

— Звучит разумно.

— Хорошо, это раз, — подытожила Аш. — Следующий. Вы.

Застигнутый врасплох капитан Ромон выкрикнул:

— Выслать людей с гранатами и порохом! Сжечь их склады!

— Если до них удастся добраться, — Аш покосилась за прозрачное оконное стекло. — От Годфри мы знаем, что на севере у нее три легиона, которые продвигаются к Брюге, Антверпену и Генту. Здесь ей приходится кормить неполных два легиона, а припасы могут доставляться морем… хотя тогда линии снабжения окажутся чертовски растянуты.

Ансельм проворчал:

— Справятся…

— Все же возможно, что нам удастся их пересидеть. Собираясь на войну, они не ожидали, что не найдут провианта на месте. Не думаю, чтобы они предвидели распространение тьмы до самой Иберии — а там все их поля и скот. Но даже если Иберия уже под Тенью, остается Египет, а на подготовку у них было двадцать лет.

На мгновение вместо тусклого солнца за окном, перед глазами встала промозглая тьма в Лионе и Авиньоне; снегопад над Карфагеном.

«Половина христианского мира, которая переживет эту зиму, вымрет с голоду в следующую. Будет страшный голод. Но нам это уже не поможет».

— Любой удачный саботаж — в нашу пользу. Следующий?

Следующий сотник, почти мальчишка, ухмыльнулся:

— У нас есть трофейные ливреи, мадам капитан! В моей сотне найдутся смельчаки, которые рискнут пробраться переодетыми за их траншеи. Правила рыцарства не запрещают диверсий в тылу врага.

Аш едва удержалась, чтобы не ответить: «И не требуют возвращения в виде снаряда для катапульты».

— Если ваши люди сумеют выбраться наружу, — угрюмо сказала она, они могли бы попытаться убить мою сестру.

Лицо епископа Джона выразило сильнейшее отвращение, однако он промолчал. Ничего не сказал и Филип Тернан — впрочем, старик, разморенный сытной едой и теплом камина, кажется, дремал. Остальные живо заинтересовались предложением.

— Уберите Фарис, и Дикие Машины застынут на месте. Подозреваю, что и визиготская армия тоже. Ладно, подробности сейчас обсудим — надо послать команды парами и по четыре человека, но покушение так легко не удастся. Крысоголовые, конечно, охраняют ее двадцать четыре часа в сутки…

— Но это возможно! — воскликнул Ла Марш. — Это бы отрезало Дикие Машины, вызвало замешательство в войсках и могло бы спасти Дижон: дать нам время подготовить прорыв или дождаться подхода армии с севера!

Еще один сотник, имени которого Аш не смогла вспомнить, ядовито заметил:

— Если б знать, где ее искать, милорд. Она может сидеть в штабе в арьергарде вражеской армии, а может удалиться в ближайшую крепость или городок. Конечно, лазутчики могут выследить ее, но сперва надо прорваться самим лазутчикам.

— Хорошо, — Аш прекратила расхаживать, встала у дальнего конца стола, обводя взглядом лица бургундских рыцарей. — Хорошо, что-нибудь еще?

— Выслать герольдов.

Голос принадлежал Флориан. Аш в изумлении взглянула на нее.

— Надо выслать герольдов, Если ты права, и Фарис стало известно что-то очень для нее неприятное, она может согласиться на переговоры. Надо поторговаться.

Аш показалось, что лицо Ла Марша скрывает изрядную долю скептицизма, однако рыцарь спокойно согласился:

— Дворцовые герольды готовы, ваша милость.

— Еще?

Роберт Ансельм проворчал:

— Можно было бы устроить мощную вылазку, если придумать, как перебраться через эти траншеи, босс… только я даже не представляю силы городского гарнизона.

«Спасибо, Роберт».

— Хорошее замечание, — круговращение вокруг стола наконец привело Аш к ее собственному креслу. Она оперлась на высокую резную спинку, глядя на Оливера Ла Марша:

— Вы не хотите обрисовать общую картину?

— Мадам капитан.

Оливер де Ла Марш выложил перед собой на стол испещренный чернильными записями лист, но заглядывать в него не стал. Смотрел он только на Флориан — взвешивая, как поняла вдруг Аш, — насколько эта изгнанная из родного дома бургундская дворянка отличается от человека, за которым он много лет следовал в битвах и в делах мира. «Всего два дня как умер Карл. Господи, как же ему, должно быть, одиноко!»

Филип Тернан приоткрыл затянутые пленкой, словно у ящерицы, глаза и произнес вполне бодрым голосом:

— Силы у нас уже не те, что прежде. Было время, когда я мог представить к услугам вашей милости сотню советников, среди которых сам я был первым; сотню капелланов…

Оливер де Ла Марш взмахом руки оборвал речь старика. Аш заметила во взглядах, которыми обменялись старые придворные, полное взаимопонимание. Чуть дрогнувшим голосом Оливер де Ла Марш продолжал:

— Под Оксоном мы понесли тяжелые потери, ваша милость. До того сражения я мог предоставить в ваше распоряжение две тысячи человек одного только личного войска. Под знаменами Оксона пали сорок конных дворян и вассалов герцога и четыреста рыцарей. В живых осталось пятьдесят.

По залу прошла волна печали. Аш почувствовала, что она не чужая в общем горе, и поняла: они видели меня у северо-западных ворот. И под Оксоном тоже.

Ла Марш продолжал:

— Я сам привел в Дижон то, что осталось от шестнадцати сотен конных стрелков и рыцарской пехоты. Нас теперь триста человек.

Он спокойно смотрел в глаза Флоры дель Гиз.

— В том сражении мы потеряли бомбарды, мортиры и серпентины. И тысячу сто пять человек убитыми, — он опустил взгляд на косые наклонные строчки листка. — Конных стрелков — до трех тысяч, пеших лучников восемь сотен, пикинеров более пятнадцати сотен.

Лакомб, Ромон и еще двое-трое офицеров сидели, уставившись в стол.

Флориан молчала. Аш видела, как беззвучно шевелятся ее губы. При этом перечислении ей стало дурно — вспомнилось полутемное сырое утро, рассеченное струями греческого огня. Лекарю хуже, подумалось ей, хирург видит не саму бойню, а только ее результаты.

— Ваша милость, я все еще могу предоставить вам отряд стрелков, но теперь в нем один капитан вместо двух, двадцать, а не сорок человек. Это ваши телохранители. Они умрут, защищая вашу жизнь. Что до остальных, я переформировал отряды Берга, Лоэкта и Сен-Сина, — он кивнул трем сотникам. — Я бы считал себя богачом, наберись сейчас в Дижоне три полных отряда. Наши силы составляют главным образом рыцари, пешие лучники и аркебузиры, а также пикинеры. Всего не более двух тысяч человек.

— У Льва осталось сорок восемь копий, — вставил Роберт Ансельм. — В основном пешие латники, лучники и стрелки, несколько пушек. Все легкие орудия остались в Карфагене. Если только крысоголовые не отправили их морем вслед за нами, и они не ждут нас в их лагере.

Анжелотти сердито покосился на приятеля.

Де Ла Марш заметил:

— Дозорных на башнях и на стенах достаточно, чтобы предупредить о внезапной атаке. Если все встанут под знамена по сигналу, у нас хватит сил, чтобы отбить штурм на любом участке стены. Возможно, и на двух одновременно, — он открыл рот, чтобы продолжить мысль, но прикусил язык.

Мы с трудом удержали одни ворота. У них хватает людей для отражения двух атак сразу, а может, и трех.

О прорыве и думать нечего.

Аш вскочила с кресла, не замечая, что царапает золоченый резной дуб, цепляет острыми краями латных пластин кожаную обивку. Мучительная тревога не давала ей сидеть спокойно, требовала движения.

— Отряды должны сменяться на постах. Никому не оставаться на одном и том же участке стены более чем на двадцать четыре часа.

Лакомб, мимо которого она проходила, поморщился.

— Скажут, мадам, что вы щадите своих людей — и моих — желая избавить их от опасного поста на северо-западном участке.

— Пусть говорят, — Аш остановилась. — Я не хочу, чтоб тряпичноголовые могли заранее определить, с каким из наших отрядов им предстоит иметь дело. Нам ни к чему заводить близкое знакомство — позволяющее подкупить часовых, чтобы они открыли ворота. Так что пусть уж будет по-моему, согласны?

Лакомб коротко кивнул:

— Я позабочусь об этом, мадам капитан.

— Просто «капитан». Или «капитан-генерал». Или… — она усмехнулась: — Просто «босс».

Аш пришлось выдержать пристальный взгляд — словно не этот самый Лакомб сотню раз повторял это слово за прошедшие сорок восемь часов на стене — прежде, чем он сдался:

— Будет сделано, босс.

Шелковый камзол под латами взмок от свежего пота. Две тысячи пятьсот человек, а защищать придется целые мили стены!..

— Ладно, — как ни в чем не бывало продолжала Аш, обходя кресло де Ла Марша. — Итак, к делу. Мессиры, посылая к вам отца Пастона — перед охотой, — я уже знала, что визиготами получено донесение из Фландрии, — она повысила голос, перекрывая заинтересованный шепоток. — К этому времени я диктовала во сне! Пусть ваш или мой клерк прочитает… Нам следует знать, ожидать ли подхода армии с севера, и… вероятно, это было самое свежее сообщение?

Де Ла Марш нахмурился, роясь в груде бумаг, разбросанных по столу. Ему на помощь пришел писец с выбритой тонзурой, сопровождавший епископа. Аш угадала движение за спиной, посторонилась, и смущенный Рикард выхватил из пачки нужный документ.

— Рука отца Пастона, босс, — пояснил он. — Прочитать?

Он привычно взглянул на Аш, ожидая разрешения; она так же привычно кивнула в ответ и только потом заметила сдержанную улыбку герцогини Флориан. Кстати, сотники вообще не увидели в происходящем ничего странного.

Парнишка пристроился у стола в пятне солнечного света и развернул сложенный лист бумаги. Аш, даже вверх ногами, узнала ровный беглый почерк.

— Это часть того, что услышал Годфри через каменного голема? — Флориан сама потянулась за кувшином и налила себе вина, не позаботившись подозвать пажа. Де Ла Марш насупился: нарушение этикета — «герцогине не подобает так себя вести», но, с другой стороны: не подобает осуждать своего суверена!

— Да. Сообщение Фарис, прежде чем она прекратила использовать машину.

Флориан постучала кубком о стол.

— Так. Там есть что-нибудь о герцогине Маргарите? Каковы ее силы, где находятся, с кем ведут сражения?

В памяти промелькнули диктовавшиеся в ранний предрассветный час слова. Аш заметила:

— Строго говоря, ее теперь следует именовать Маргаритой Йоркской, вдовой герцогиней Бургундской.

«А еще могут возникнуть проблемы с законной наследницей Карла, его дочерью Марией, — Аш всмотрелась в лица бургундцев. — Нет. Флориан загнала оленя. Вы посмотрите на них: несокрушимая твердость!»

Она снова кивнула Рикарду. Его палец пробежал по строчкам. Парень беззвучно шевелил губами, пока не дошел до места, которое следовало прочитать вслух.

— Нам покорился город Ле Кротой, сего дня, тринадцатого под знаком Скорпиона, note 78 — заметив, что капитаны напряженно прислушиваются, Рикард стал читать громче. — Слава королю-калифу Гелимеру, под рукой Единого Истиного Бога, помнящему, что его договор с королем франков Луи вынудил вышеозначенного оказать нам помощь. Поскольку бургундский город Кротой расположен близ границ Франции, мы потребовали пропустить наши войска через французскую территорию и пополнить снабжение наших легионов, что он и исполнил. И потому мы внезапно обрушились на Кротой.

— Коварный маленький ублюдок! — пробормотала Аш. — Король Луи, я хочу сказать.

Оливер де Ла Марш прокашлялся:

— Мне известно, что миледи Маргарита, будучи не только герцогиней Бургундии, но и сестрой короля Англии, намеревалась писать к королю Людовику и просить его о помощи. Паук давно оказывает поддержку в английской междоусобице обеим сторонам. Была надежда, что он отступится от союза с Анжуйкой note 79 в пользу Йорка, и, следовательно, в нашу. С тех пор, как ее брат Эдуард получил корону, Лун сделал пируэт в его сторону и выплачивал ему пенсию.

— Ему ни к чему скопление англо-бургундских войск у самой французской границы, — заметила Флориан, и, в ответ на недоумевающие взгляды, добавила, пожав плечами. — Я внимательно слушала мессира Тернана и других своих советников. Луи видит в визиготах полезный противовес Бургундии и Англии.

— И французы рассчитывают, что король-калиф удержит завоеванные земли, — вставила Аш. — Сейчас они наверняка до поноса перепуганы распространением Тьмы — они, конечно, уже знают, что Тьма дошла до самой Иберии, житницы Карфагена. Луи, быть может, рассчитывает, что визиготы способны вернуть ему солнце!

— А они могут? — вырвалось у Рикарда.

Парень тут же вспыхнул: — Простите, милорд де Ла Марш.

— Рикард — один из моих младших офицеров, милорд, — ловко вставила Аш. — Я на штабных совещаниях разрешаю высказываться каждому. Выслушав всех, мне легче принимать собственные решения.

Флора обратилась к мальчику:

— Рикард, если бы визиготам было по силам избавиться от Тьмы, думаю, они бы это уже сделали.

Лакомб и еще двое: Берже? Лоэкт? одобрительно заворчали.

— Продолжай, — приказала Аш.

Рикард без запинки читал:

— Франкская женщина со своим войском отступила от Ле Кротой и, вероятно, направится к Брюгге, Генту или Антверпену. Да будет известно великому калифу, что неразумием своего канцлера она была вынуждена низложить штаты в Генте. note 80

— Что за канцлер? — Аш оглянулась на Тернана.

За него ответила Флориан:

— Гильом Гугоне, лорд Саллан, канцлер Бургундии, — она словно повторяла выученное наизусть. Мне говорили, что он здорово выбивает налоги. Он сможет оплатить содержание войска. Он хороший оратор… был с Маргарет и прежде, во Фландрии и Брабанте.

Филип Тернан согласно склонил голову.

— Может, Гугоне и сумеет содержать армию, — рявкнул Оливер де Ла Марш, — но сомневаюсь, что даже война заставит кого-нибудь доверять ему. Этот человек нажил себе множество политических врагов в Генте и Брюгге. Поклонник сильной руки, мадам. Если Гильом Гугоне заставил Маргариту низложить штаты, значит, города на грани бунта.

— Кажется, командует армией все еще Филип де Ла Рош? — задумалась вслух Аш.

Кто-то из сотников воскликнул:

— Он — один из бастардов отца покойного герцога! Он, по крайней мере, обязан ему верностью! note 81

Аш перехватила взгляд Флориан. Не было нужды произносить вслух «профессиональная ревность» — по лицу Флоры видно было, что она разделяет мысли Аш.

— Рикард?

— Франкская женщина еще сохранила армию, благодаря ее верности еретической вере. Знай, великий Гелимер, что она не клянется ни именем Господа, ни именами святых, и, где бы ни пребывала ее армия, трижды в день служит мессу. Она путешествует, как подобает знатной даме, сидя в седле боком, и всегда в сопровождении священника, и с ней музыканты и хор, чтобы петь мессы. Мое сердце холодеет, король-калиф, когда я сообщаю тебе, какую поддержку она находит в простом народе, который все еще чтит имя ее мужа.

— Это было две недели назад? — пробурчал капитан Ромон. — Интересно, долго ли она останется командиром, после того как этот рапорт прочитают в Карфагене?

Аш улыбнулась стриженому рыцарю и дала Рикарду знак продолжать.

— При этой франкской женщине войско в восемь тысяч человек…

Кто-то не том конце стола присвистнул. Аш взглянула в ту сторону и увидела ухмыляющиеся лица. «Восемь тысяч! Вдохновляющая цифра…»

— …все в цветах Бургундии и прежде под командованием Филипа де Круа, владетеля Чимэ, note 82 однако после его смерти, под командованием Антони, бастарда герцога, графа Ла Рош. Этот человек, великий король-калиф, замечательный солдат. В битвах он нес знамя герцога и часто выдвигался регентом после смерти прежнего правителя. Он — ее первый советник и люди говорят, что он владеет ее сердцем, ибо на турнире в честь венчания его сводного брата Карла он был тяжело ранен, нося ее цвета…

— О Господи, — вздохнула Флориан.

Аш хихикнула:

— А мне нравится. Подбирает все сплетни.

— Восемь тысяч человек, — повторил Оливер де Ла Марш.

Немного протрезвев, Аш подсчитала:

— Примерно столько же сидит у нас под стенами. Это все, что у нее есть? Рикард, что там дальше?

Парень пролистал четыре страницы, вытащил следующую на верх стопки и разгладил складки бумаги. Щурясь, читал черные буквы:

— Я слышал — только для твоего уха, король-калиф, перед Единым Истиным Богом — что, низложив совет своих общин, она была вынуждена сама ездить из города в город, в Гаагу, Лейден, Делфт и Гоуду, чтобы собрать больше людей. Но смело скажу тебе, что не набрала и тысячи. note 83 Слухи говорят, что в этих городах она заставила переплавить все колокола на пушки. Наши три легиона рвутся на север и на запад, преследуя ее по пятам, и скоро новые победы порадуют сердца карфагенян.

— Этот парень, — заметила Аш, — очень скоро отправится чистить нужники. Господи, понимаю, почему Фарис предпочла бы отправится на север, а не сидеть здесь. Вот где дела!

— Вижу, что вы с ней обе рветесь встретиться на поле битвы, мадам капитан. Достойный пыл и храбрость, — Оливер де Ла Марш протянул мясистую руку, чтобы потрепать Флориан по плечу, не замечая ее насмешливой улыбки. — Однако здесь сообщается лишь о незначительной для них победе, а то, что леди Маргарита и лорд Ла Рош предводительствуют армией — добрая весть!

— Этой доброй вести четырнадцать или пятнадцать дней, — Аш побарабанила пальцами по набедреннику. — Возможно, я тороплю события, но если герцогиня-мать за эти две недели не потерпела поражения — мы уже могли бы завидеть ее войска, подходящие с севера.

В полном надежд молчании прозвучал голос Флориан:

— Здесь не упоминается амир Леофрик. И сама Фарис. А также каменный голем.

— Да. В донесениях с другой стороны — направленных Фарис — ничего не говорится… Я не знаю, кто этот «кузен» Сиснандус, правящий Домом после нашего бегства, — Аш на мгновение забыла о слушающих ее бургундцах, уставившись в бесконечную даль. — Но вспомните, ничто до сих пор не давало калифу Гелимеру повода отнестись с недоверием к стратегическим советам каменного голема. С его точки зрения, все происходящее — знак милости Господней. Если машина по-прежнему говорит ему: «Возьми Бургундию» — он к этому и будет стремиться. Проклятье, как нам нужна сейчас армия Маргариты Бургундской.

Аш в досаде ударила ладонью по столу — словно из аркебузы выстрелила! Рикард отскочил и утер усталые глаза.

— Предположим, Господь дарует герцогине-матери победу над легионами на севере, — Оливер де Ла Марш смел в сторону рассыпавшиеся листки, очищая расстеленную карту. — Прокормить такое войско вдали от богатых городов непросто, но, предположим, ее командующий сумеет раздобыть баржи, мадам капитан. Река принесет их сюда быстрее, чем форсированный марш. Над Бургундией еще светит солнце. Маас и Марна не замерзнут, — он слегка поклонился Флориан. — Ваша милость, если они пробьются на север, придут сюда… Пошли им Бог победу!

— Чем скорее, тем лучше, — сухо заметила Аш, и продолжала сквозь его смешок: — Ладно, обсуждаем, проводим предварительное развертывание сил, дожидаемся Маргариту и пытаемся прикончить Фарис еще до ее прихода. Я ничего не забыла, господа?

Молчание.

Антонио Анжелотти томно проговорил:

— Мадонна, нельзя ли перестать собирать советы в этой башне, хотя бы в дневное время? Каждая визиготская пушечная команда использует ее как мишень для упражнений в стрельбе!

Бургундцы расхохотались, кое-кто уже переговаривался с соседями, двое передавали из рук в руки кувшин эля; у Аш болезненно схватило живот.

«Не дури, девочка! — из окна отлично видно, не собираются они на штурм. И нечего тебе делать на стене над воротами.

. Не могу я пока оставить этих парней. Зеленый Христос, неужто мне теперь так и придется целыми днями разговаривать?»

— Босс ищет, чего бы разбить? — проницательно заметила ехидная Флора.

— Босс не имеет такой возможности, ясно? — Аш мысленно затверживала имена, привязывая их к лицам: «Ромон, Лоэкт, Берже… нет, Берже это тот, тонконогий, в готических наручах…» — Большой Босс должен являть пример выдержки, не правда ли?

— Ты здесь не самый Большой Босс, — бросила ей Флориан, и возвысила голос, требуя внимания. — Итак. Герцог оставался в Дижоне, и его это не спасло. Если надо выкопать большой тоннель, копайте. Начинайте немедленно.

Рикард автоматически начал чирикать по листку бумаги.

Флора добавила:

— Штурм может начаться в любой момент. Так что высылайте герольдов. Но и людей…. кто там ручался за своих? Сир де Лоэкт? — их тоже пошлите.

Де Ла Марш начал:

— Ваша милость…

— Под мою ответственность.

Хирург, обернувшийся герцогиней, вскинул бледную ладонь. Обрамлявшие ее белоснежные манжеты только подчеркивали, что рука принадлежит женщине, жившей под открытым небом и привыкшей иметь дело с острой сталью.

— Под мою ответственность, — повторила она. — Даже, если все кончится в один день, за этот последний день отвечаю я.

Аш опешила. Спустя мгновение, склонили головы и де Ла Марш, и епископ Джон.

— Вам повезло заполучить в герцогини хирурга, — ядовито заключила Флориан. — Мне не впервой отвечать за смерть людей. Ладно, высылайте своих убийц.

Под броней ее уверенности Аш различила боль.

— Флориан, одно дело, человек умирает, пока ты выковыриваешь у него из брюха аркебузную пулю, и совсем другое отдавать приказы, посылая людей на смерть. Я все равно собиралась так распорядиться.

— Герцогиня она или не герцогиня? — гневно вопросил Тернан, не открывая глаз. — Мадам Аш, вам надлежит действовать только с ее дозволения!

Аш прикусила язык. Только ссоры между приближенными Флоре сейчас и не хватало.

Флориан потерла тонкие пальцы о ладонь.

— Аш, я никогда не мечтала стать герцогиней. Будь у меня вкус к бургундским политическим играм, я бы еще девчонкой могла явиться ко двору.

На лицах сидевших достаточно близко, чтобы расслышать это замечание, мелькнула растерянность. Флора решительно объявила:

— Я ежедневно буду приходить во дворец, но отрядный госпиталь требует моего присутствия. Бальдина не справится. Буду жить в отрядной башне. И поговорю с аббатами об устройстве дополнительных лечебниц для раненых горожан. Аш, я тоже расположусь на первом этаже. А солдаты могут спать в погребах.

«Так не делается! Ты нужна им здесь, ты — их герцогиня!»

Аш подавила желание заорать на своего лекаря и спокойно предложила:

— Может, лучше устроить в погребах раненых, на случай обстрела?

— Ладно, разберусь.

Снаружи донесся отдаленный грохот. Аш подошла к окну, потом к другому, выглянув в щелку между рамой и ставнем. За стеной взметнулся драконий хвост пламени.

— Ну разве не очаровательно? Полуденная бомбардировка. По этой команде у южного моста можно башенные часы проверять. Анжелн, ты был прав насчет этой башни. Не стоит облегчать им работу.

Люди чуть расслабились. «Но не могу же я все время утешать их шуточками». Встретив взгляд зеленых глаз Флоры, Аш различила под решимостью острое лезвие паники.

— Ладно, парни. Основная канва намечена. Десять минут на выпивку и сплетни… — Аш подмигнула, — потом возвращайтесь сюда, и займемся проработкой деталей.

Под шум отодвигаемых кресел Флора дрогнувшим голосом проговорила:

— Хорошо бы армия Маргариты подошла поскорей, правда?

Совет продолжался до ранних осенних сумерек и затянулся до ночи. Слуги внесли ароматные восковые свечи, и Аш, на мгновение оторвавшись от беседы, завистливо вздохнула: какая роскошь! — вспоминая горевшие сейчас в отрядных помещениях вонючие сальные огарки.

Привилегии ранга! Она насмешливо усмехнулась уголком губ, поймала неосторожный изумленный взгляд Ромона и снова принялась постукивать по столу и переставлять по скатерти золотые тарелочки, обозначая расположение визиготских отрядов под Дижоном.

— У него пол-отряда из купцов! — прогремел один из сотников, Сен-Син. — Я не поставлю своих рыцарей рядом с людьми Лоэкта!

Сдерживая рвущееся на язык едкое замечание, Аш вздохнула про себя: «Вот еще, дери вашу мать!»

— Мы все утомлены, — тактично заметил де Ла Марш, и обернулся к Флориан: — Ваша милость, никто из нас не спал этой ночью. Дел предстоит много, и желательно приступить к ним в полной готовности. Нам следует спать по очереди, половина командиров днем, половина ночью.

— Кроме Девы Бургундии, которой придется ложиться с заутреней, а вставать ко всенощной… — шепнул Роберт Ансельм на ухо Аш.

— Да пошел ты… ростбиф!

Он самодовольно, раскатисто захохотал.

— Господи, вот тебе точно надо проспаться! — Аш толкнула его локтем в бок. — Флориан…

— Не уходите пока, — бросила через плечо герцогиня. Капитаны прощались и покидали зал совета.

Епископ Камбре поднялся последним, но, вместо того чтоб направиться к выходу, обошел стол и встал перед герцогиней Бургундской.

— Епископ Джон, — Флора указала длинным белым пальцем на Аш. — По поводу завтрашней ночи… вот выбранный мной свидетель.

Он просиял:

— Разумеется, дорогая мадам герцогиня.

Поглядывая на дожидавшихся ее Роберта с Анжелотти, Аш запротестовала:

— Я не могу терять время на еще одну бесконечную публичную церемонию. Епископ удивился:

— Публичную? Народу ни к чему видеть ее. Люди и так знают свою герцогиню. Ее узнают на улице. Принятие герцогской короны касается только ее и Господа.

— Тем более я там не нужна, — пожала плечами Аш.

— Но герцогиня желает, чтобы вы несли бдение вместе с ней. Я также останусь на всю ночь, и со мной еще двое свидетелей. Утренняя месса принесет ей корону, но герцогиней она является независимо от этой церемонии!

— Я занята! На мне мои уб… мой отряд! нет, теперь вся армия! Нужно заняться размещением бургундских отрядов…

Пальцы Флориан коснулись ее запястья.

— Аш, мне нужно, чтоб рядом был друг. Можешь не говорить, что считаешь это все полной херней…

Аш смущенно выпалила:

— Можешь не говорить, что сама придерживаешься того же мнения!

Флора болезненно улыбнулась, не замечая возмущенного взгляда церковника.

— Не в том дело. Помнишь свой разговор с Карлом? Ты хотела знать, «почему Бургундия?» И я тоже. Я герцогиня, и должна понять: почему Бургундия, и почему — я.

Аш моргнула. Сон почти одолел ее. Она скинула слабость в темный чулан сознания, где хранила подобные вещи.

— Думаешь, это «бдение» что-нибудь прояснит?

Флора метнула взгляд на бургундского епископа.

— Очень надеюсь!

7

Она проспала час в отрядной караулке у южных ворот, потом еще час в оружейной, где писцы подсчитывали боеприпасы. Остаток ночи и наступившее утро провела среди алебардщиков, стрелков и оруженосцев, оценивая их боевой дух, выслушивая рапорты офицеров, но, главным образом, показывая себя людям.

— Дева? — заметил безносый ветеран кампаний герцога Филипа. — Вот это дело! Если уж господь послал одну такую французам, так Бургундию ему грех обойти!

Его невнятная речь давала ей возможность притвориться непонимающей. Аш подмигнула старому вояке:

— У тебя, дедушка, точно есть причины дивиться, что в Дижоне еще обнаружилась хоть одна девственница!

Шутка в минуту разошлась по казармам и обогнала ее на пути к дому вице-мэра, где была принята с меньшим восторгом и большим смущением. К этому времени Аш, говорившей одновременно с двумя, тремя, а то и четырьмя людьми разом, было уже не до стыдливости городских чиновников.

Вернувшись к полудню в башню, раздетая пажами до нижней рубахи, она присела на тюфяк, и сама не заметила, как заснула, ткнувшись носом в набитый соломой мешок. Она проспала короткие светлые часы, разбуженная только однажды шумом, который устроили три девятилетних пажа, устроившись у камина чистить ее латы. Запах впитывавшегося в кожаные подкладки масла потревожил ее, заставив приподнять голову и моргнуть. На тюфяке по другую сторону очага недвижной глыбой свернулся спящий Ансельм. Аш подтянула под себя локоть, собираясь встать.

— Босс, — присел рядом ней на корточки Рикард. — Сообщение от капитана Анжелотти: «Незаменимых у нас нет, отряд превосходно обходится без тебя, спи дальше!»

Аш возмущенно промычала что-то невнятное и снова рухнула на солому.

Когда она проснулась второй раз, паж у камина резал хлеб и совал в рот корочки, а напротив распростерся на постели Анжелотти, являя миру ангельский лик и душераздирающий храп.

Рикард, надраивая забрало салада тончайшим белым песком. поднял на нее взгляд:

—.Босс, сообщение от капитана Ансельма и месснра де Ла Марша: «Незаменимых у нас нет, армия прекрасно обходится…»

— Поганцы, — сипло буркнула Аш и заснула снова. Она спала без сновидений: ни запаха дикого вепря, ни горького холода снега на губах — пустой провал. Годфри, если и присутствовал, таился слишком глубоко в душе, чтобы коснуться сознания.

Когда сон наконец отпустил ее, Аш перекатилась на спину, выпутываясь из теплой груды одеял и мехов, и красноватый закатный луч из бойницы упал на ее лицо.

— Послание от дока… от герцогини, — заторопился Рикард, заметив, что она проснулась. — Она ждет вас в часовне.

Аш появилась в купальне дворцовой часовни Митры, как раз когда Флориан выходила из деревянной ванны, и служанки укутывали ее белоснежным полотном. Ткань пропиталась влагой. Пар быстро рассеивался в холодном воздухе.

— Это называется немедленно? — встретило ее восклицание Флоры.

Аш отдала пажу шляпу и плащ и снова повернулась к лекарю-герцогпне, уже укутанной в широкую отороченную мехом мантию синего бархата. Аш прошагала к ней по каменным плиткам пола.

— У меня были дела. Надо было поговорить с Джасси, с Джонвиллем и с остальными сотниками Ла Марша, — Аш зевнула в кулак и блестящими глазами взглянула на Флориан, которая жестом отослала своих служанок. — И еще прибывшие в город французские и германские рыцари со своими людьми. Все очень милы. Посмотрим, каково будет, когда мне придется отдавать им приказы…

— В следующий раз, когда позову, приходи не откладывая.

Флора говорила резко. Аш открыла рот огрызнуться, но женщина добавила:

— Предполагается, что я — герцогиня. В каком виде ты выставляешь меня перед этими людьми? Если мне должны повиноваться — повиноваться должны все!

— А, — Аш пристально посмотрела ей в лицо, потом передернула плечами, провела рукой по серебристым волосам и кивнула: — Угу, ладно. Справедливо.

Несколько секунд они мерялись взглядами.

— Я понимаю… — воскликнула Аш.

— Гордость босса уязвлена!

— Ты… — Аш осеклась и вместо: «ты не настоящая герцогиня», закончила: — Ты же знаешь, чем бы ты ни была для Диких Машин, для меня и для нашего отряда ты не герцогиня.

В голосе старшей женщины проскользнуло сожаление:

— Рада слышать…

— И все равно, я не могу тратить время на эту чепуху. Если это чепуха. Ты уже говорила с епископом?

— Он ничего не хочет объяснять, пока я не пройду бдение.

— О, дери его! Ну, тогда давай. В конце концов, без сна можно и обойтись.

Из-за длинных гессенских занавесей снова показались девушки. Одна поднесла герцогине чашу с вином, две другие подали полотенца и свежую одежду. Аш рассеянно наблюдала, как они разворачивали и вытирали золотоволосую герцогиню — ее ум был занят расстановкой постов. Флора повернулась к ней, открыла рот, собираясь что-то сказать, вспыхнула и отвернулась. Краска разлилась от лица по шее к обнаженной груди. Аш, ожидавшая скорее ядовитого замечания, чем смущения, почувствовала вдруг. что тоже краснеет, и повернулась спиной к суетившимся служанкам.

«Может, она чувствует себя так же, как я — под взглядом Фернандо?»

Прошло пять месяцев с тех пор, как Аш касалась его тела в постели, но пальцы все еще хранили воспоминания о мягком тепле его члена, об искристой бархатистой коже, о напрягающихся под ее ладонями ягодицах. Фернандо… пережил ли он карфагенское землетрясение? А если и выжил — он, должно быть, давно развелся с ней. Слишком опасно для германского рыцаря-отступника иметь жену из франков…

«А быть братом бургундской герцогини? — внезапно сообразила Аш. — Хмм… Если он и выжил, боюсь, у него крупные неприятности».

— Пошли, — Флора возникла у нее за плечом, с любопытством покосилась на подскочившую от неожиданности Аш, но промолчала. Кожа герцогини еще сохранила легкий румянец, но, быть может, это от растирания грубым полотном?

— Сколько на это уйдет времени?

— До завтрашней примы.

— Вся ночь? Зараза…

Флору одели в тонкое платье из белой овечьей шерсти, прикрыв его белой полотняной накидкой, тоже простой, без всяких украшений. Аш повернулась к своему пажу за шляпой и солдатским плащом — холод каменных стен уже сейчас, почти сразу после заката, пропитывал воздух — и сдержанно улыбнулась.

— Зачем еще это бдение? Из тебя и так получилась отличная герцогиня…

Флора, безуспешно пытавшаяся просунуть локоть в разрез висячего рукава, остановилась и уставилась вслед уходящим прислужницам.

— Это не честно!

Аш подошла ближе, помогла ей управиться с рукавом и взглянула на занавес, скрывающий тоннель, уходивший в глубь часовни. Оставив за спиной пажа и эскорт, шагнула вперед и приподняла толстое полотнище.

— Герцогиню, насколько я понимаю, полагается пропускать вперед?

Флора не улыбнулась.

В кольцах на стенах низкого коридора горели факелы, в воздухе висела едкая копоть. Пальцы Аш невольно потянулись к рукояти торчавшего за поясом кинжала. Она блаженствовала, оставшись на время без брони, но к телу пробирался холодок, и Аш поплотнее закуталась в плащ. Шедшая впереди Флориан вдруг остановилась, сказала, не поворачивая головы:

— Сегодня мне пришлось приказать кое-кому покинуть зал совета.

Аш выпустила занавес, который, упав за спиной, отгородил их от мира, оставив вдвоем под низким гранитным сводом. Аш зашла вперед, чтобы заглянуть в лицо застывшей на месте герцогини.

— И они ушли, — Флора подняла голову. — Если бы захотела, я могла бы приказать страже вышвырнуть их за дверь.

Аш глянула вперед: второй занавес не колыхнулся: священников еще нет.

— В том-то и беда, — голос Флоры глухо отдавался от древних каменных стен.

— А ты еще подожди! — задумчиво усмехнулась Аш, подхватывая герцогиню под руку и неторопливо направляясь к дальнему концу тоннеля. — Подожди, пока тебе в самом деле захочется отправить кого-нибудь к черту. Тогда научишься срезать углы…

— Ты хочешь сказать, я незаконно воспользовалась свалившейся на меня властью? — оскорбленный тон прикрывал рвущуюся наружу панику.

— С каждым хоть раз да случается. С каждым командиром копья, с каждым сотником… с каждым правителем.

— И с тобой? — почти выкрикнула Флора.

— Со мной? — Аш пожала плечами, выпустив локоть своего лекаря, но продолжая размеренно шагать по коридору. — Со мной было… когда я приказала шестерым своим парням изувечить одного болтуна. В каком-то городишке в северной Франции… не помню названия.

Ей был виден освященный факелами профиль идущей рядом женщины, Аш чувствовала в ней сдерживаемую дрожь.

— Как это было?

— Какой-то горожанин сказал: «Эй, крошка, хоть ты и напялила штаны, и мечом размахиваешь, а все равно не присев на корточки не поссышь». Ему это показалось очень остроумным. Я и подумала: «Ладно же, со мной шестеро крепких ребят в кольчугах, купленных на мои деньги и в моих доспехах»… Они превратили его в коровью лепешку, разбили лицо и оба колена…

На обращенном к ней лице Флоры было отчаяние.

— И сколько бы продержалась твоя власть, если бы ты оставила эту шуточку безнаказанной?

— О, минут пять, — Аш подняла бровь. — Но, с другой стороны, не обязательно было позволять калечить его. И не обязательно было соваться в тот день в город, напрашиваясь на неприятности.

Аш не сознавала обозначившейся на ее лице смеси хулиганской усмешки, стыда и сожаления.

— Я была совсем тогда девчонкой. Лет четырнадцать, что ли. Флориан, от этого никуда не денешься. В первый раз, когда пятьсот парней встречают тебя приветственным криком, от которого земля дрожит, и идут в бой, потому что ты приказала… начинаешь чувствовать себя всесильной. И иногда так оно и есть.

— Не хочу!

Аш протянула руку отодвинуть в сторону второй занавес.

— Повторишь это через полгода, если доживем. Стоит только попробовать, и обратного пути уже нет. Но и увлекаться не стоит, — она отдернула тяжелую материю. — Если ты слишком часто пользуешься этим, люди перестают тебя слушать. Ты уже не командуешь, просто возглавляешь…

Флора плотнее натянула на плечи накидку.

— И тебе не страшно? Командовать целой армией!

Аш сверкнула короткой улыбкой.

— Спроси Бальдину, она стирает мои штаны!

Флориан смотрела на нее с застывшим лицом, не отвечая на улыбку.

«Ей нужен серьезный ответ, но я боюсь отвечать».

Аш выкрикнула:

— Эй, там! Есть в этой часовне чертов священник? И где ваш чертов епископ?

Старушечий голос укоризненно произнес:

— Он освящает часовню, юная дама. Вы хотите его поторопить?

Аш вступила в преддверие часовни, почти ожидая увидеть перед собой Джин Шалон, но возникшее перед ней старческое лицо ничем не напоминало высокорожденную тетушку ее лекаря. Схожи были только голоса. В холодном воздухе чадили факелы, и Аш прищурилась, разглядывая круглолицую пухлую старушку в платье, из-под которого виднелись края целого кочана нижних юбок, и мелькнувшее у нее за спиной лицо мужчины, показавшееся смутно знакомым.

— Мадам, — заговорил мужчина, откидывая клобук, под которым сверкнула розовая плешь. — Наверняка вы меня не помните, но возможно, узнаете Джомберта. Этот пес стоит того, чтобы его запомнить. Это моя жена Маргарет, а сам я Куларик, доезжачий герцога. — Его водянистые глаза обратились на Флору дель Гиз, — то есть, герцогини, прошу прощения вашей милости.

Холодный нос ткнулся в ладонь Аш. Она нагнулась почесать за ухом белого пса, обнюхивавшего меховую оторочку ее камзола.

— Джомберт, — воскликнула она. — Конечно, я помню! Это вы пришли в визиготский лагерь просить пропуска для Охоты!

Лицо мужчины расплылось в довольной улыбке, но его жена смотрела по-прежнему враждебно. Аш понадобилось несколько секунд, чтобы опознать этот взгляд. «Ну, я не собираюсь учиться воевать в юбке ради ее удовольствия!»

— Мы присутствуем как свидетели вашей милости, — с поклоном добавил старик. На его лице сияло сознание собственной важности, которое быстро уступило место ласковой улыбке, когда белая борзая, наскоро обнюхав Флориан, вернулась к хозяину и уткнулась носом ему в бедро.

«Интересно, — задумалась Аш, — чем он больше гордится: своей новой ролью или псом? Как бы то ни было, завтра он напьется в честь того и другого.

Если город продержится до завтра».

— Свидетели? — запоздало удивилась она.

— Свидетели того, что ее милость провела там всю ночь, — старуха ткнула пальцем в сторону еще одного завешенного занавесью дверного проема. В тусклом свете переливались зеленые и золотые нити.

— Мы будем ждать вас здесь, — добавила Маргарет. — Нет, не беспокойтесь, ваша милость; я захватила свое шитье. Куларик разбудит меня, если я задремлю, а я разбужу его.

— О, — Флора равнодушно взглянула на старуху. — Хорошо.

Слабая, едва уловимая дрожь пробежала по полу под ногами. Аш поняла, что снаряд катапульты рухнул совсем рядом с дворцом. Старуха подняла руку к груди, сложив пальцы рожками.

Догнав шагнувшую к двери Флориан, Аш шепнула:

— Где они такую выкопали?

— Выбрали по жребию, — так же тихо ответила Флориан.

— Боже, дай мне сил!

— И то верно.

— Твоему проклятому епископу лучше бы ответить на наши вопросы.

— Да.

— Довольно мирского священника ты выбрала.

— А на что мне благочестивый?

Аш, потрясенная ответом, молча откинула в сторону расшитый дубовыми листьями занавес. Гранитная облицовка стен и потолка здесь уступала место естественному известняку. Пол уходил вниз широкими низкими ступенями. На сероватых стенах еще виднелись следы резца. Дым факелов тянулся к пробитым в скале отверстиям.

— Раз мы под землей, слишком холодно не станет, — практично заметила Аш.

Флориан подобрала волочившийся по камню шлейф платья и смяла ткань в руках.

— Мой отец нес здесь бдение перед посвящением в рыцари. Помню, он мне рассказывал, когда я была совсем маленькой. Я почти ничего больше о нем и не помню, — она подняла взгляд к сводчатому потолку, словно пытаясь разглядеть сквозь толщу камня стоявший на нем старинный дворец. — Он ведь был любимцем герцога Карла. Пока не перешел под руку Фридриха.

— Черт, я так и знала, что у Фернандо это наследственное.

— Отец венчался в Кельнском соборе, — Флориан повернула голову полюбоваться на возмущенную Аш. — Мы в конце концов узнали об этом событии от Констанцы. Это еще одна причина, почему я не хотела присутствовать на твоем венчании.

Аш, запнувшись о неровность каменного пола, вслед за Флорой неловко переступила порог и не сразу разглядела крошечный дымный зал, в котором они оказались: перед глазами стояли колонны и высокие своды собора, косые столбы света и Фернандо, говорящий: «воняет мочой»…

«Хуже, чем со шлюхой! — в бешенстве подумала Аш. — Он не стал бы насмехаться над шлюхой».

Она невольно сложила пальцы в знак Рогов, заметив, что Флора остолбенела на шаг впереди нее, уставившись вверх. Терракотовые плитки под ногами казались неровными, вытертые тысячами ног, проходивших к железной решетке, чтобы отслужить кровавую мессу. Аш вздрогнула: стены, казалось, смыкаются над ней, и падавший сверху свет факела не в силах был разогнать это ощущение.

— У меня ноги холодеют, — шепнула Флориан.

— Если мы проведем здесь всю ночь, не только ноги замерзнут! — Аш невольно понизила голос. Когда глаза привыкли к дрожащему тусклому свечению, исходившему от стен, у нее вырвалось: — Зеленый Христос!

Каждый открытый взгляду клочок стены покрывала мозаика — и не из смальты — из драгоценных самоцветов, сверкающих гранями в колеблющемся отблеске огня.

— Ты посмотри! Королевский выкуп! Да нет, больше того, — бормотала Флориан. — Не удивительно, что Луи завидует!

— Кому нужно выкупать королей, тут хватит снарядить дюжину легионов, если не подделка, конечно… — Аш склонилась к мозаике, изображавшей рождение Зеленого Христа: царственная иудейка-мать распростерлась под дубом, полумертвая от родовых мук; младенец сосет молоко дикой свиньи; орел в ветвях дуба уже расправил крылья, готовый отправиться в полет, чтобы — через три дня — привести легионы Августа сюда, в дикую глушь германских лесов. А на следующей картине Christus Viridianus исцеляет свою мать листьями дуба.

— Вроде рубины, — Аш поморщилась, когда горячий воск со свечи капнул ей на руку, поднесла огонек, поближе к стене, рассматривая мелкие квадратики, окаймлявшие лужу родильной крови. Ее вдруг настиг приступ тошноты, и она с усилием договорила: — А может, и гранаты.

Флориан торопливо прошлась вдоль стен, окидывая взглядом панели: Виридианус, вернувшийся со своими легионами в Иудею после персидской войны; Виридианус, беседующий с иудейскими старейшинами; Виридианус со своими офицерами поклоняется Митре. Дальше похороны Августа, коронация его истинного сына, и, на заднем плане, пасынок Тиберий с заговорщиками; мысль о дубе, на котором они повесят Христа — с переломленными костями, без пролития крови — уже читается на их лицах.

Круг, описанный по келье, привел ее назад к Aш и последней картине: Константин, три века спустя, обращает империю к религии Виридиануса, которого иудеи сочли всего лишь одним из пророков, но в котором последователи Митры давно и преданно чтили Сына Непобедимого Солнца.

— Не похоже, чтоб здесь уже служили мессу, — с сомнением сказала Аш.

Посреди пола возвышались два мощных столба, к которым полагалась привязывать быка. Между ними виднелась вделанная в пол железная решетка, обросшая почерневшими струпьями прежних жертвоприношений. Под ней просматривалась бесформенная чернота. Прутья решетки были сухими.

Аш подергала железные врата, перегораживавшие ведущий наверх, на волю, проход. Тяжелые цепи глухо лязгнули. Аш задрала голову, всматриваясь в темный тоннель, по которому сводили в этот крошечный зал быка.

Когда она отвела взгляд, глаза стоявшей рядом Флориан блеснули знакомой усмешкой. Не зная, обидеться или захихикать, Аш пробормотала:

— Что? Ну что?

— Для мессы нужен бык, — знакомо фыркнула герцогиня. — Интересно, что они будут делать с парой старых коров?

— Флориан!

Флора уверенно шагнула к последнему оставшемуся неисследованным выходу: деревянной дверце в углу. За ней начиналась темная лестница, от потянувшего сквозняка колыхнулись огни факелов. Бросив единственный взгляд через плечо, Флориан подобрала повыше подол и проскользнула за дверь. Аш целую минуту стояла, глядя на скрывающийся внизу белый платок.

— Подожди, черт возьми!

Узкая винтовая лестница заворачивала так круто, что в латах пройти по ней оказалось бы невозможно. Аш то и дело задевала рукавами влажные гранитные стены. Спускавшаяся впереди Флориан загораживала горевшие внизу огни. Аш, на ощупь пробиравшаяся следом, почувствовала под руками деревянный дверной косяк и вдруг оказалась на открытой, резко обрывавшейся вниз площадке.

— Зараза…

— Это все старое. Работа монахов, — Флориан, стоя рядом с Аш, тоже заглядывала в облицованный кирпичом колодец. — Может, благодать Господня хранила их от падения.

Сверху сквозь жертвенную решетку падал слабый отблеск факелов. Далеко-далеко внизу тоже светились огоньки — крошечные, почти не коптящие огоньки свечей.

Дверь, оставшаяся у них за спиной, открывалась на самый край шахты. В полумраке они разглядели вившуюся по стене колодца узкую лесенку. Спуск…

— Пошли, — Аш тронула Флориан за плечо и соскользнула с края площадки, дотягиваясь ногами до первой ступени.

Вместо перил лестницу отгораживал от провала украшенный мозаикой парапет высотой до колена. Он ни коим образом не внушал доверия — поскользнись, и опрокинешься головой вниз прямо на камни.

— Чтоб их, — буркнула Флориан. Оглянувшись, Аш увидела над собой блестящее от пота лицо. У нее и самой дыхание застревало в горле.

— Держись за мой пояс.

— Не надо. Справлюсь.

— Хорошо бы поскорее оказаться внизу, — Аш глубоко вздохнула, втягивая в себя запах смолы и пчелиного воска, мокрого камня и кирпича; внутренне собралась и начала спускаться по лестнице так же уверенно, как если бы это были обычные ступени, ведущие на бастион. Низкие ступени были вытерты посередине поступью столетия спускавшихся по ним ног. Доходя до угла шахты, лестница каждый раз круто поворачивала вправо и уходила дальше вниз. Немного привыкнув к темноте, Аш различила линии рисунка на противоположной стене, и блеск мозаики. В темный провал по правую руку она старалась не заглядывать. Вниз, поворот; вниз, поворот…

— Должен быть другой вход! — сердито предположила за спиной Флора.

— А может, и нет. Кто мог спускаться сюда, кроме священников? — новый поворот. Она сняла перчатку и вела рукой вдоль стены, сопротивляясь притяжению темной бездны. — Вот тебе первое требование к кандидату на место капеллана герцога — не страдать от головокружений!

За спиной фыркнули в нос:

— Капеллана герцогини!

«Не так все просто…»

Их охватило золотистое сияние свечей. Почувствовав идущее от огней тепло, Аш взглянула наверх, и обнаружила, что свет мешает разглядеть скрывавшуюся в темноте решетку Митры. До пола оставалось не больше пятнадцати-двадцати футов. Внизу виднелись красно-черные плитки — нет, все терракотовые, но залитые черной кровью, стекавшей с простой алтарной плиты.

Последний поворот, последние ступени, парапет обрывается, и Аш оказывается на дне шахты, в часовне. Кожа на подушечках пальцев стерта о стену. Снова натягивая перчатку, Аш вздохнула:

— Слава богу!

Флориан торопливо сбежала по последнему пролету, утирая ладонью лицо.

— Воистину, слава Богу, — раздался голос из тени за алтарем. — Но, мне кажется, мадам, это могло быть сказано несколько более благочестиво?

— Епископ Джон!

— Ваша милость, — приветствовал он Флору дель Гиз.

С удивлением отметив легкую дрожь в коленках, Аш решительно шагнула в часовню на дне священного колодца. Теперь ей стало видно, что помещение просторнее шахты: сводчатые приделы уходили на восток и на запад, заканчиваясь с одной стороны плитой со святым образом, а с другой — многоцветной ракой.

Когда же можно будет спросить его: «Почему Бургундия»? И когда он даст ответ?

Мимо епископа с поклоном прошел облаченный в белое с зеленым послушник с огарком восковой свечи в руках. Он ступил на лестницу, скрылся наверху — до Аш долетел сладкий запах горячего воска, и вся нижняя часть шахты озарилась сиянием. Искусная мозаика, изображающая Древо, Быка, Вепря и — вокруг мраморного алтаря, темного от запекшейся крови — квадрат пола, с которого миндалевидными глазами смотрел Зеленый Христос.

Почти в одно движение Флориан стянула с головы полотняный платок, а Аш откинула капюшон и сняла шляпу. Она подавила усмешку: «Обе мы слишком привыкли к мужской одежде!» — почувствовала, как расслабляется в расходящемся от свечей тепле занемевшее тело.

Флориан вопросительно взглянула на епископа:

— Теперь будем служить мессу?

— Нет, — твердо ответил маленький круглолицый священник.

— Не будем? — Аш только теперь осознала, что слышит наверху шаги других священников и послушников, но не чувствует запаха тельца и не слышит стука копыт.

— Меня могут обвинить в том, что я слишком старательно увеличиваю население Бургундии, — пояснил епископ Камбре, поблескивая черными глазами, — и в поклонении прелестной плоти, но только не в лицемерии. Мадам дорогая герцогиня Флора, я имел возможность во время совещания в башне Филипа понаблюдать не только за вашим капитаном, но и за вами. Не стану повторять некоторых ваших высказываний. Вы настолько чужды нашей вере, что я не надеюсь за одну ночь примирить вас с Господом.

— Вы, конечно, заблуждаетесь, ваша милость, — поспешно заметила Аш. — Наш лекарь… герцогиня, всегда ходила с нами к полевой мессе, а в ее госпитале работают дьяконы…

— Я не служу в инквизиции, — епископ Джон перевел взгляд на Аш. — И умею отличить еретика от доброй женщины, отвернувшейся от Господа, не вытерпев перенесенных страданий. Такова, дочь моя, Флора, и ты тоже. Если ты и хранила веру, боюсь, ты потеряла ее в Карфагене.

Аш скрипнула зубами:

— Задолго до того.

— Вот как? — он поднял мягкую черную бровь. — Но вернувшись из Карфагена, ты принесла рассказы о машинах и устройствах, о породе людей, выведенных как быки Митры, и ни слова о Руке Божьей, «Дева Бургундии».

Аш поежилась под плащом, невольно прижав сжатый кулак к животу.

Епископ снова обратился к Флориан:

— Я не могу отлучить вас от причастия, если вы о нем попросите, но могу настоятельно советовать не просить.

Флора дель Гиз обхватив себя руками, досадливо вздохнула. Складки одеяния величественно ниспадали на неровные терракотовые плитки пола. Теплый свет добавил золотистого блеска ее волосам, освобожденным от платка и свободно рассыпавшимся по плечам, но горячие блики только подчеркивали ее осунувшиеся черты.

— Чем же мы, в таком случае, займемся? — холодно поинтересовалась Флора. — Так и просидим всю ночь? В таком случае, для вашего герцогства было бы полезнее дать мне выспаться.

Епископ Джон смотрел на нее сверкающими глазами.

— Ваша милость, я — слуга церкви, обзаведшийся немалым количеством подающих надежды отпрысков, и боюсь, будут и новые: плоть слаба… Мне ли бросить в вас первый камень? Но даже без мессы, это ваше Бдение.

— Что означает?..

— Это вы узнаете, окончив его, — епископ Камбре протянул руку, коснувшись алтарного камня, словно в поисках ободрения. — Как и все мы. Простите меня, если я замечу, что мессир де Ла Марш не меньше меня стремится узнать, как вы его проведете.

— Не сомневаюсь, — буркнула Аш. — Ладно, значит, без мессы, но что же ей делать, ваша милость?

Огоньки свечей качались и мигали, по мозаичным стенам носились тени. Горький дымок пробрался в горло Аш, и она с трудом сдержала кашель.

— Она примет герцогскую корону, если такова будет воля Божья. Я советую провести некоторое время в медитации, — епископ чуть поклонился в сторону Флоры.

Аш не вытерпела и все-таки раскашлялась. Вытерла слезящиеся глаза и сказала:

— Я думала, у вас все расписано, ваша милость. Вы хотите сказать, что Флориан может делать, что хочет?

— Мой брат Карл провел здесь четырнадцать часов в непрерывной молитве — в полной броне. Тогда я понял, какого герцога мы получили. Помню, отец рассказывал, что он запасся вином и закусывал его жареным мясом Тельца, — пухлые губы епископа дрогнули в улыбке. — Он не говорил, однако я догадываюсь, что компанию ему составляла какая-то женщина. Чтобы ночь в холодной часовне не казалась слишком долгой.

Аш поймала себя на том, что одобрительно улыбается сводному брату Карла, сыну Филипа.

— Вы же, — продолжал тот, обращаясь к Флоре, — привели с собой женщину. Женщину, которая одевается как мужчина.

Аш перестала улыбаться.

— Как вы догадываетесь, — заметил епископ, — со мной говорила ваша тетушка, Джин Шалон.

— И что же она сказала?

В ответ на повелительный вопрос Флоры лицо маленького епископа выразило искреннее огорчение. Аш, привыкшая иметь дело с людьми его сорта, обладающими той же властью, размышляла: «Что же могла сказать ему старая корова? Две минуты назад Флора была для него „дорогая герцогиня“!» Епископ ответил напрямик, с отвращением в голосе:

— Правда ли, что у вас была любовница-женщина?

— А, — в улыбке Флоры не было ни капли веселья. — Позвольте, я угадаю. У этой высокородной ханжи племянница выбилась в герцогини, но та же племянница — позор семьи. Она явилась к вам рассказать, прежде чем слухи выплывут на свет. Сказала, что она должна исповедаться, что считает это своим долгом…

— Прикрой задницу, — прогудела Аш, старательно подражая Роберту Ансельму, и добавила: — Боже, ну коровища! Мало ты ей врезала!

Флора не сводила глаз с епископа.

— Более или менее, — признал Джон. — Сказала, что несмотря на преданность семье, она должна предупредить меня, что вы не только одеваетесь по-мужски, но и действуете как мужчина в других отношениях.

Несколько секунд длилось молчание. Флориан все смотрела на епископа.

— Официальное обвинение состояло в том, что она, будучи еврейкой, лечила пациентов-христиан.

— Она?

— Эстер. Моя жена, — Флориан улыбнулась, устало и безрадостно. — Моя любовница-женщина. Все это можно найти в докладах Пустому трону.

— Над Римом Тьма, и добраться туда невозможно, — вмешалась Аш. — Ты не обязана ничего говорить.

— О, но мне хочется высказаться, — глаза Флориан пылали. — Пусть этот епископ знает, с кем имеет дело. Потому что я все равно герцогиня!

Аш показалось, что епископ Камбре как-то сжался при этих словах.

— Эстер стала моей любовницей, после того как мы закончили курс медицины в Падуе, — Флориан сжала руки, комкая одежду на груди. — Она никогда, ни на минуту не считала меня мужчиной. Когда нас арестовали в Риме, у нее был новорожденный ребенок. Мы не слишком хорошо ладили. Из-за этого.

— Как ребенок?.. — Аш запнулась и покраснела.

— От какого-то мужчины, с которым она переспала ночь, — с презрением пояснила лекарь. — Она его не любила. Из-за этого мы тоже ссорились. Но больше из-за Иосифа — из-за младенца. Наверно, я ревновала. Она уделяла ему так много времени. Мы провели в камере два месяца. Иосиф умер, от пневмонии. Мы не смогли его вылечить. На следующий день они вывели Эстер из камеры, приковали к столбу и сожгли. На следующий день мне сообщили, что тетушка Джин заплатила за меня выкуп, и я вольна отправляться, куда пожелаю, лишь бы покинула Рим. Аббат сказал, что им приходится сжигать содомитов-мужчин, но не имеет значения, что делает женщина. Мне только воспретили заниматься медициной.

Слова Флориан падали в холодный воздух часовни с ледяной бравадой, хорошо знакомой Аш. «Мы все так говорим. После боя».

— Тетушка преследовала меня с тех пор, как я вернулась, — договорила Флориан. — Сказала ли она вам, епископ, что последнее, что я сделала, когда была здесь в августе — дала ей такого тумака, что она растянулась посреди людной улицы. Не удивительно, что она пролезла к вам у меня за спиной. А сказала она вам, что могла заплатить выкуп и за Эстер? Но не захотела.

— Возможно… — с трудом проговорил епископ, старательно разглядывая мозаики, — возможно, у нее хватило средств только на выкуп члена семьи?

— Эстер была «членом семьи»! — Флориан сдержалась. — Мой отец был еще жив. Если у нее не хватало денег, она могла бы написать ему.

— А римский аббат, — продолжал Джон, — возможно, все равно искал случая сжечь еврейку… если я правильно припоминаю то время, в Риме вспыхивали тогда голодные бунты? Обвинить в недороде евреев — приемлемый способ успокоить толпу. Но он должен был с большей осторожностью отнестись женщине из знатной бургундской семьи, родственники которой, по-видимому, были еще живы. Независимо от того, в чем она обвинялась.

Глядя на епископа, который словно разрывался между желанием протянуть к Флоре руки и попятиться подальше от нее, Аш поняла: мужчина, который гоняется за женщинами. Но за Флорой гоняться нечего — она мужчинами не интересуется. Похоже, его милость епископ де Камбре волнует вовсе не взгляд церкви на это дело.

Словно подтверждая ее догадку, Джон де Камбре послал ей заговорщицкий взгляд. Мгновенный взгляд, в котором ясно сквозила самая что ни на есть гетеросексуальная фривольность и приглашение к пониманию: «Мы-то не такие, как эта женщина. Мы — нормальные!»

Аш с отвращением отвела взгляд.

Годфри никогда бы так не сказал. Сутана еще не делает священника.

Она высвободила руку из складок плаща и обняла плечи Флориан.

— Ну, наговорила эта ядовитая старая корова гадостей, и что из этого? Я сама видела, как Флориан загнала Оленя. Она герцогиня. Если Джин Шалон это не нравится, она может пойти и повеситься.

— Она разболтает… — начала Флориан.

— Ну и пусть болтает.

— Прошлым летом в отряде…

— Там были солдаты! И те уже принимают тебя как должное, — Аш выпутала из плаща и вторую руку, за плечи развернула Флориан к себе лицом, и заговорила, вбивая ей в голову каждое слово:

— Пойми, Оливер де Ла Марш сделает все, что ты прикажешь. И его капитаны тоже. За стенами Дижона армия. В такое время допустить внутренние волнения — самоубийство! Скорее всего, ничего и не случится, людям не до того. А если найдутся такие, кто станет мутить воду — можешь кинуть их в тюрьму или повесить на крепостной стене. Быть герцогиней — это не значит добиваться одобрения народа. Это значит — держать всех в строю и равнять в одну сторону. Поняла?

То ли Аш удалось ее убедить, то ли Флора заметила растерянную физиономию епископа, только она неуверенно улыбнулась.

— В бургундской армии есть провосты, — добавила Аш, — а у вице-мэра — констебли. Их ведь не ради забавы кормят. Используй их. Если на то пошло, этот епископ может «удалиться» под домашний арест в монастырь северо-восточных кварталах.

Епископ Джон подался к ним:

— Поймите меня правильно.

Аш, заподозрив, что его порыв продиктован упоминания о военных властях, отступила.

Епископ тронул Флориан за руку.

— Мадам дорогая герцогиня, я понимаю ваши… духовные проблемы, но я и сам не безгрешен. Чем бы вы ни были, я ваш отец в вере… и слуга герцогини в миру.

Яркие цвета мозаики вспыхнули в отблеске свечи. Только теперь, увидев их рядом, Аш заметила, что епископ на пару дюймов ниже Флоры.

— В первую очередь вы наша герцогиня, — он сжал обе ее руки и встряхнул, подчеркивая свою мысль. — Спаси нас Бог, Флора дель Гиз, вы — преемница моего брата. Если Господь позволил вам принять герцогскую корону, нам ли его судить?

— Корону? Дело не в короне. Что значит этот кусок резного рога, — Флориан отняла руки и отступила назад. — Я знаю, что я такое, но не понимаю, почему и каким образом? Может быть, вы мне скажете? Вы ждете, что я вернусь в город, которого не видела с детства? Ждете, что я сделаю что-то ради чужих мне людей? Что? Объясните мне, что происходит!

Ее задыхающийся крик заглох, не отразившись от покрытых мозаикой стен. Тихий отзвук взлетел вверх, вырвавшись на волю через почерневшую решетку. Епископ Камбре молчал, и в голосе Флориан зазвенел лед.

— Я не принимала причастия со времен Пустого Трона. Не собираюсь и теперь. Мессы сегодня не будет, и вы можете отослать прислужников по домам, пусть хоть они выспятся, — Флора дернула плечом: — Если вам так нужно это бдение, объясните мне, почему герцоги Бургундии есть то, что они есть. Объясните, во что я влипла. Не то я просто свернусь в уголке и посплю. Мне случалось спать и в худших местах.

— Но только спьяну, — вырвалось у Аш, прежде чем она успела подумать, что говорит.

— Мадам герцогиня! — опешил возмущенный епископ. Флора что-то сказала ему, но Аш уже не слушала. Ее взгляд привлек отблеск света на раке, стоявшей под барельефом на стене, и глаза, привыкшие к зыбкому полумраку, наконец увидели, что изображала раскрашенная резьба.

Аш отвернулась от Флоры и епископа, напрямик шагнула мимо алтаря к дальней стене. Раскрашенная и позолоченная мраморная рака сияла под огнями толстых восковых свечей.

— Зеленый Христос! — вырвалось у нее. И, увидев устремленные на нее две пары глаз, Аш указала пальцем: — Это же пророк Гундобад!

— Да, — в неверном свете не разобрать было, дрогнуло ли что-то в серьезном взгляде епископа. — Это он.

— Вы храните мощи еретика? — поразилась Флора.

— Это не мощи Гундобада, — ответил епископ, шагнув вперед и указывая на одну из меньших фигур. — Это мощи Хейто. Сир Хейто — один из предков герцога Карла. И, как теперь очевидно, ваш предок, ваша милость.

— Не ожидала увидеть его здесь, — Аш привстала на цыпочки, чтобы коснуться пальцами мраморных сандалий Гундобада. — Флориан, герцог собирался сказать мне перед смертью. Пусть теперь скажет епископ… «Почему Бургундия?»

Обернувшись, она успела заметить волнение, почти восторг, мелькнувшее на изношенном страстями лице епископа. Но начал он сдержанно:

— Герцогиня взяла вас с собой, мадам, но она сама решит, как провести ночь Бдения. Не забывайте об этом, и проявляйте должное уважение.

— О, я очень уважаю Флориан, — Аш уперла в бока сжатые кулаки, привычно изготовившись к обороне. — Я видела, как ее выворачивало наизнанку за стеной госпитальной палатки, а через минуту она вернулась, и извлекла стрелу длинного лука, пробившую солдату легкое… — «Конечно, лучше бы ей вообще не напиваться…» — И не каким-то там бургундцам рассказывать мне о Флориан!

— Тише, — в глазах Флоры тот же холодный огонь, который горел на ее перемазанном кровью лице после Охоты. — Епископ, вы рассказали нам, с чем пришел сюда Карл Валуа. Рассказали, с чем приходил Филип. Но не спросили, с чем пришла я!

— С вопросами, — пробормотал епископ Джон. — Вы пришли с вопросами.

— И я тоже, — вставила Аш и, когда взгляд побочного сына Филипа Доброго обратился на нее, ткнула пальцем в раку: — Вы знаете, что там у вас?

— Это изображение карфагенского пророка Гундобада в момент его смерти.

— Гундобад был чудотворец, — ровным голосом заговорила Аш. — Я про него знаю. Я на юге много чего узнала о Гундобаде. От Леофрика, и от Диких Машин… я знаю, что на самом деле произошло семьсот лет назад. Гундобад превратил земли вокруг Карфагена в пустыню! Он высушил реки… Какого же дьявола… — Аш раздельно повторила: — Какого дьявола он позволил солдатам папы сжечь себя заживо?

Она не обернулась, почувствовав, как вздрогнула Флориан; может, просто озябла.

— В самую точку, — спокойно заметила та.

— Он был чудотворец, — повторила Аш. — Если он сумел устроить такое с Карфагеном и Дикими Машинами — не мог он умереть просто потому, что так приказал какой-то священник.

Покосившись на Флору дель Гиз, епископ напомнил:

— Он проклял папу Лео, note 84 и сделал пустым Пустой Трон. На боковой мозаике часовни как раз изображалась смерть Лео — ослепленного, загнанного, с изодранным в клочья телом — но Аш слишком хорошо знала эту историю, ей не было нужды смотреть на картину.

— Человек, который сумел превратить в пустыню половину Африки, — настойчиво твердила она, — не должен был умереть от руки римского епископа. Разве что мы не все знаем о папе Лео… Нет, — поправилась она. — Дело не в Лео. Кто был этот Хейто?

Воцарилось молчание, нарушаемое только стуком капель измороси с потолка.

Первой заговорила Флориан.

— Я собиралась сегодня молиться. Девочкой я молилась. Я была… благочестива. А если и ожидала получить ответы, то думала, что мне расскажут о Бургундии, о том, что произошло со мной тогда, на Охоте.

Флора вздохнула.

— Я думала, что выбравшись из Карфагена, мы оставили демонов пустыни позади. Но вот они здесь, — она указала на резьбу задней стенки раки: еретик Гундобад проповедует со скалы над зеленым южным ландшафтом, а на заднем плане видны крошечные силуэты пирамид.

— Флориан…

— Я думала, здесь им до нас не добраться, — глаза Флоры казались темными провалами в тенях свечного пламени. — Я видела, как ты пошла к ним, помнишь? Видела, как они заставили тебя!

— Два дня назад, когда я говорила с ними, им это не удалось, — отозвалась Аш. — Речь не обо мне. Не я загнала оленя, а ты. И вот я хочу понять, почему Бургундия? И ответ связан историей Гундобада, верно?

Епископ Джон повернулся к ней, но смотрел на Флориан. Повинуясь ее короткому кивку, заговорил:

— Это площадь святого Петра, — он коснулся центральной картины на раскрашенном мраморе. — Здесь, у дверей собора, короновался великий Шарлемань. Через год после его смерти его сыновья и папа Лео обвинили пророка Гундобада в арианской ереси и отдали под суд. Вот сам Гундобад в камере папской тюрьмы, с женой Галюциндой и дочерью Ингундис.

— Он был женат? — вырвалось у Аш. — Зараза, вот уж не думала. Что с ними сталось?

— С Галюциндой и Ингундис? Они были обращены в рабство. Их отправили на корабле обратно в Карфаген еще до суда — думаю, папа Лео хотел таким образом дать знать королю-калифу, — епископ прищелкнул пальцами. — Хотя думаю, к тому времени калиф был только рад избавиться от подобного пророка: за один год его земли превратились в лишенную солнца пустыню.

— Да нет! Не в один год! — в сознании Аш звучал холодный бесстрастный голос machina rei militaris, сохранившей в памяти действительную историю. — Тьма опустилась после «проклятия Рабби», четыре века спустя. Именно тогда Дикие Машины начали впивать силу солнца, чтобы с ее помощью говорить через каменного голема. Гундобад жил задолго до того!

— Вот как? — епископ Джон кивнул. — У нас рассказывают по-другому. С веками история искажается. Людская память коротка.

«А у Диких Машин память долгая. И чертовски более точная».

— Как бы то и было, — добавил священник, — именно в тот год сады, окружавшие Карфаген, стали пустыней, а Гундобад бежал на север, чтобы проповедовать свою ересь в городах Италии.

— Сколько в этом правды? — недоверчиво спросила Флориан. — Сколько записей в старых хрониках, а сколько догадок?

— Мы знаем, что Лео не прожил и года после проклятия. Знаем, что с тех пор ни один папа не прожил больше трех дней, заняв кресло святого Петра. А великая империя Шарлеманя была разорвана на куски его сыновьями за год или чуть больше того. note 85 С тех пор христианский мир превратился в арену войн между герцогами и графами, над которыми нет императора.

— А этот Хейто?

— Мой «предок»? — сухо сказала Флора почти в один голос с Аш. — Если он жил во времена папы Лео, то теперь половина Бургундии может считать себя его потомками!

— Именно.

Джон Валуа смотрел на них так, словно в этом простом признании крылась вся суть дела.

— Вот почему каждый может участвовать в Охоте, — догадалась Аш, чувствуя, как факты с холодной неизбежностью укладываются на места. — Каждый, в ком есть кровь Бургундии! Флориан, это еще одна наследственная линия! Только не от детей Гундобада, а от потомков Хейто! Дети Хейто! — она резко обернулась к епископу: — Я права?

— Последние четыре поколения они оказывались среди законных потомков рода Валуа, — признал епископ, — но те, кто выводят породы быков и лошадей, знают, как те или иные признаки могут передаваться через поколение или проявляться в боковых линиях. Когда наше царство называлось Арле, никому не казалось чудом, если простой землепашец, загнав оленя, становился королем. С той поры в наши души проникла гордыня. Господь напомнил нам о смирении, ваша милость.

— Не так уж велико ваше драное смирение, — Аш фыркнула, но возмущенная Флора ее не услышала. — Мои родители оба принадлежали к знатным родам!

— Приношу извинения вашей милости.

— Засуньте их себе куда-нибудь! — в голосе Флориан прозвучали нотки, которые, доносясь из-за стены госпитальной палатки, предвещали ускоренное наведение порядка.

— Мне нужно знать, что происходит! Говорите.

— Хейто, — Джон провел пальцем по одетой в кольчугу ноге резной фигуры, — был мелким рыцарем в войске Шарлеманя; после смерти императора один из его сыновей принял рыцаря к себе на службу.

После суда ему выпало охранять Гундобада. Хейто слышал, как пророк проклинал святого отца. И он был рядом, когда Гундобад пытался чудесным образом погасить огонь своего костра.

Епископ метнул взгляд на Аш.

— До него доходили вести из Северной Африки, — продолжал он уже более обыденно. — Нетрудно было догадаться, что Гундобад не удовлетворится чудесным спасением — но пожелает превратить христианский мир в пустыню. И Гундобад исполнил бы свой замысел, если бы не Хейто Благословенный .

— Что он сделал? — спросила Флориан.

— Он молился.

Аш, уставившись на барельеф, соображала, точно ли лицо Хейто выражает истовое вдохновение. «Или он просто наложил в штаны и взмолился со страху? Все равно это сработало… что-то сработало, раз Гундобад умер».

— Хейто молился, — продолжал епископ. — Каждому человеку дарована доля Благодати. Мы, священники, одарены ею лишь немногим больше других — совсем совсем немного, довольно только, чтобы, с дозволения Господа, совершать малые чудеса.

Аш поморщилась как от боли. Перед глазами встало лицо Годфри. Она не сумела заставить себя обратиться к machina rei militaris, спросить, как ей вдруг захотелось: «Что ты теперь думаешь о милости Господа?»

— Хейто был одарен щедро, хотя смиренному рыцарю неоткуда было узнать о том, пока он не предстал перед Испытанием.

Они постояли в молчании, глядя на барельеф.

— Хейто рассказывал своим сыновьям, что когда подожгли костер, он услышал, как еретик молит об избавлении и о мести тем, кого он называл «еретиками петристами» во всей Европе. Говорят, что с молитвой Гундобада пламя в самом деле опало. И тогда начал свою молитву Хейто. Он молил господа не допустить опустошения христианского мира и помочь снова возжечь костер. Он рассказывал потом сыновьям, что ощутил, как проходит сквозь него Благодать Божья.

Ладонь Флориан накрыла губы. В золотистом свете трудно судить, но лицо ее казалось очень бледным.

— Хейто возжег огонь. Гундобад умер и христианский мир был спасен… Вскоре после того Хейто стал свидетелем гибели святого отца и смерти его преемника. Он молился о снятии проклятия с Пустого Трона, но, как пишет его сын Карлобад в своей «Истории», чувствовал, что ему недостает силы; Самому Карлобаду эта благодать не была дарована, как и его сыну, хотя Хейто женил своего сына на женщине высочайшего благочестия.

— И что дальше? — непочтительно поторопила Аш. Она грела руки Флориан в ладонях и почувствовала, что женщина чуть покачнулась. — Хотя я и сама догадываюсь. Они все женились на святых женщинах, верно? Все сыновья Хейто…

— Первым, кто загнал оленя был внук Хейто, Айрманарекис. Не следует забывать, что в то время Бургундия была так же полна чудес и явлений геральдических зверей, как и все христианские земли. Позже… говорят, господь возлагает самую тяжкую ношу на преданнейших слуг своих. Нам дарована была милость получить ответ на наши молитвы. Не будь этой ноши, мы могли бы забыть свой долг перед Ним.

— Ноша, как же, — бесцеремонно перебила Аш. — Тут уж либо то, либо другое. Если вы прекращаете чудеса, так чудеса прекращаются и конец истории. Теперь понятно, почему отец Пастон и отец Фавершэм в растерянности и отчаянии с тех пор, как пересекли границу! И у тебя ведь и в прошлый раз, после Базеля, здесь были проблемы с ранеными, Флориан?

Флора рассеянно кивнула:

— Я думала, причина в лихорадке от заболоченных лугов…

— Мы надеялись, что рано или поздно у нас хватит сил снять проклятие и увидеть нового папу в кресле святого Петра. Но не дано. Однако мы исполнили завет Хейто. Ни Бургундия, ни другие христианские земли не обратились в пустыню, — говорил епископ Джон. — Нами правили и франки, и германцы, и герцоги нашей крови, но всегда мы избирали невест из святых женщин, и всегда герцогом Бургундии становился тот, кто загнал оленя. Христианский мир был спасен. Нам пришлось расплатиться за его спасение.

Аш больше не слушала его, она за руки развернула Флору к себе и выдохнула ей в лицо:

— Вот оно! Вот оно! — она перевела дыхание. — Хейто знал, что сделал Гундобад с Карфагеном. Он знал, что после него остались дети. Вот чего он боялся! Что Бургундия превратится в пустыню!

— И он вывел породу, которая не совершает чудес — мешает им совершаться! — Флориан с силой сжала пальцы Аш. — Они ничего не знали о Диких Машинах! Они просто боялись появления нового Гундобада.

— И не зря боялись! — Аш неопределенно мотнула головой, имея в виду — там, за стенами. — Наша Фарис. Новый Гундобад. Готовый исполнить волю Диких Машин.

— Но она не может! Я ей мешаю.

— Сперва Карл, теперь ты, — Аш улыбалась как сумасшедшая. — Ну-ну, а я то думала, это мне везет отыскивать неприятности и плюхаться в них с разбегу!

— Я об этом не просила!

Ее голос эхом отдался в стенах колодца. Затихли смутные отголоски, задувавший сверху ветер качнул огоньки свечей и принес с собой знакомый с детства запах бойни: засохшая кровь, моча, навоз… Страх и смерть, жертвоприношение.

Молчание углублялось. Никто из них не сумел бы сказать, давно ли длится ночь; поют ли в соборе всенощную, или заутреню…

— Герцог Карл мечтал, — нарушил молчание епископ, — воссоединить срединные земли Европы, стать со временем новым Шарлеманем, новым верховным императором. Как иначе положить конец бесконечным распрям и войнам, как объединить христиан против общего врага? Да, Шарлемань, осененный Благодатью Хейто… Мой брат был способен осуществить свой замысел… Не сбылось. Обрати он свой взгляд на юг, быть может, мы не оказались бы теперь в таком отчаянном положении. Но да упокоит его Господь. Теперь герцогиня вы.

— Да, я знаю, — рассеянно согласилась Флориан, постукивая костяшками пальцев по каменной ляжке Хейто. — Вы лучше вот что скажите: почему над Бургундией светит солнце?

8

— Что? — Аш в растерянности даже оглянулась по сторонам, и подняла голову к темным сводам часовни.

— Да не здесь! Снаружи, днем. Почему светло? Почему не темно?

— Не поняла?

Флориан ударила рукой об руку:

— Ты сама сказала: Дикие Машины высасывают солнечный свет. И это не чудо! Тогда почему здесь светло? Почему над Бургундией солнце? Вокруг нас всюду Тьма.

Аш открыла рот, но снова закрыла, не найдя ответа. Епископ Джон тоже молчал. Ветер сверху принес запах холодного камня и гнили.

— А это точно… не чудо? — спросила Аш. — Солнечный свет — настоящий?

— Откуда мне знать?

— Знала же ты про оленя?

Флориан помрачнела.

— Что бы ни было у меня в крови, я впервые воспользовалась этим даром во время Охоты. Тогда я что-то сделала. Но с тех пор… нет, я тут ни при чем.

— После Охоты вам и не надо было ничего делать, — возразил епископ. Достаточно того, что вы есть. Пока вы живы, вы охраняете нас.

— Не знаю, — смутилась Флора. — Я ничего не чувствую.

У Аш вспотели ладони. «Чего еще мы не знаем?»

— Может, это потому, что все молятся о Свете. Епископ говорит, в каждом есть своя доля Благодати… — она прошлась по терракотовым плиткам, остановилась на середине шага и развернулась обратно: — Нет, не то. Ручаюсь, во Франции и в кантонах люди молятся еще горячей. А там черно, как в… пиковой масти!

— Я давно растеряла свое благочестие, — с трудом улыбнулась Флориан. — Во время омовения в священной купальне я думала: я сохраняю обыденность. Как сохранял ее герцог Карл. Я еще удивлялась, почему в госпитале так плохо. С тех пор, как я попала сюда, мы потеряли несколько человек. Они должны были поправиться. И священники, молившиеся о здравии Карла, тоже не смогли ему помочь! Здесь мир реален, никаких чудес.

Епископ пробормотал:

— Самая тяжкая ноша — преданнейшим слугам. Ничто не дается даром.

Флориан снова стукнула кулаком о ладонь.

— Тогда почему же здесь светло? — она опустила глаза, осматривая смятую накидку. — И почему под Оксоном свершилось чудо?

На миг Аш снова увидела себя в поле, на размокшей земле; увидела обугленные струями пламени лица. Рука невольно потянулась к губам — запах вспомнился слишком живо.

Аш вспоминала коленопреклоненных священников, и перемену ветра, принесшего снег.

— Я просила де Вира добиться от герцога позволения священникам молиться — о снегопаде, который ослепил бы противника, о встречном для них ветре, который относил бы в сторону стрелы.

Глаза Флориан вспыхнули, она схватила Аш за локоть:

— Я сначала думала, это от того, что герцог был ранен, ослабел… Но Ла Марш утверждает, что чудо случилось раньше, — Флориан обернулась к епископу: — Разве не должны были эти молитвы остаться без ответа? Или… кровь Хейто стала жиже с поколениями?

— Мы всего лишь люди, — скромно отвечал священник. — Мы век за веком хранили род герцогов, но мы — только люди. Мы несовершенны. Подобные вещи неизбежно случаются, хотя бы раз в поколение. Если бы мы совершенно отвергли чудеса, как мог бы Господь посылать нам чудесного оленя, воплощающегося в реальность?

— Олень, — повторила Флориан. — Ну конечно, олень!

— Флориан не может быть совершенной, — решительно заметила Аш. — Ни коим образом. Я побывала в Карфагене. Двести лет инцеста, — она едва не засмеялась, увидев лицо епископа. — Столько потребовалось Диким Машинам, чтобы создать Фарис. Две сотни лет расчетливого, научного выведения человеческой породы. Инцеста! А вы чем занимались в Бургундии?

— Только не кровосмешением! — потрясенно заявил епископ Джон. — Это было бы против законов Божеских и человеческих!

Хриплый смешок вырвался из горла Аш, прежде чем она сумела сдержаться. Ну как было не расхохотаться, глядя на его возмущенную бледную физиономию? «Ладно, я наемница, а не придворная дама», — насмешливо фыркнула про себя Аш.

— Вот и получайте награду за послушание Божьему закону! Вы сами сказали мне тогда, на охоте: «Наследственная линия Бургундии». Так уж делали бы все как следует! Династические браки, рыцарская любовь, время от времени любовники со стороны — дерьмо! Разве так выводят породу? Вам бы сюда Леофрика!

Флориан не без иронии заметила:

— Однако я существую! И воплотила геральдического оленя в реальность, — она подошла поближе к раке с мощами святого Хейто, тихо проговорила, не глядя на Аш: — Если герцог должен доказать свои права, то я это сделала! Если бы не я, Дикие Машины совершили бы свое чудо во время Охоты.

— Ну, да, — Аш смущенно откашлялась. — Ну, это понятно…

— До смерти… — это было сказано еле слышным шепотом, для себя. Но затем Флориан повернулась к ним лицом. — И все-таки я не понимаю. Я жива. То, что делают Дикие Машины — реально…

— Наверняка, — подхватила Аш. — Если бы Дикие Машины способны были творить чудеса, им не понадобилась бы Фарис. И Бургундия превратилась бы в пепелище еще шестьсот лет назад.

Флориан передернула плечами — дама, привыкшая к пышному платью, никогда не позволила бы себе подобного жеста.

— Раз мы еще живы, значит, рассуждаем правильно. Но, Аш, тогда мы тоже не должны бы видеть солнца.

Сверху на несколько секунд прорвались из-за открывшейся двери голоса послушников. Епископ Джон крикнул в гулкую шахту, отпуская их по домам.

От маленьких свечей остались только лужицы воска, более толстые еще горели — их огоньки светились сквозь не оплавившиеся края, как сквозь стенки фонарей. Бродячий сквознячок холодной лапкой погладил Аш по загривку. Она рассеянно запустила палец под меховой воротник.

— Мне нечего и пытаться — второй раз их врасплох не застанешь.

— Да, я знаю, — Флориан снова собрала в горсть складки одежды, потуже натягивая их на плечах. — Но со мной все в порядке? Или нет? Епископ, вы тоже не знаете?

— Следовало бы вынести этот вопрос на большой совет, — пожал плечами епископ Джон. — Или, может быть, сперва на малый. Возможно, кто-нибудь сумеет найти ответ. Если же нет, нам останется заключить, что Воля Божья для нас непостижима, и, если Он осенил нас своим благословением, нам подобает не сомневаться, а смиренно благодарить Его за дарованный нам Свет.

Аш, которой стало не по себе от столь возвышенного тона, заметила:

— Годфри говаривал, что Господь не жульничает.

Флориан обернулась к ней, и Аш увидела ее глаза — глубоко запавшие, измученные. В ответ на взгляд Аш женщина сказала:

— Мне не нравится, что еще остается что-то непонятное.

Епископ Камбре отступил назад к алтарю. В его черных глазах отражались огоньки свечей, в осанке появилась величие. Он склонился над плитой, а когда выпрямился, в руках у него отказался венец, тщательно вырезанный, составленный и склеенный из кусочков оленьего рога. Корона герцогов.

— Вы задали вопросы. Вы получили ответы, — сказал он. — Это ваше бдение. Примете ли вы корону?

Аш видела, что Флоре страшно. Блистающие стены смыкались вокруг нее, под кирпичными сводами, потеющими ртутными каплями, метались тени; плитки под ногами пропахли кровью. Ничто здесь не напоминало о резном белом камне дворца, пронизанного воздухом и светом. Они оказались в кулаке земли, готовом сжаться и раздавить.

Наконец Флориан заговорила:

— Зачем? Я и без короны делаю то, что делаю. Все это… мне это ни к чему!

Она попятилась на шаг от епископа.

— Тебе это ни к чему, — угрюмо подтвердила Аш. — И мне тоже. Но понимаешь ли, Флориан, надо решаться! Либо ты бросаешь все и удираешь, либо — ты герцогиня. Давай выбирай, а то получишь у меня такого пинка, что до завтра будешь оглядываться!

— А тебе-то что? — почти проскулила Флориан. Аш ни разу не слышала у нее такого голоса, но подозревала, что Джин Шалон, пятнадцать лет назад, частенько добивалась именно этой интонации.

Аш ответила:

— Ни ты, ни я ничем не обязаны Бургундии. Ты останешься тем, что ты есть и в Лондоне, и в Киеве, если сумеешь туда добраться. Но говорю тебе, если уж оставаться здесь, то без дураков — герцогиня так герцогиня. Как мне прикажешь строить людей, если ты сама не знаешь, чего хочешь?

Епископ Джон заметил, словно бы про себя:

— Теперь ясно, зачем Господь прислал вас сюда, мадам.

Аш притворилась, что не слышит.

Флориан пробормотала:

— Мы… отряд Льва согласился защищать Дижон.

— А ни хрена! Если я придумаю, как отсюда выбраться — хрен знает как! — они пойдут за мной. Я говорила с людьми. Они гроша не дадут за славу Бургундии, и, представь себе, их даже не прельщает честь сражаться рядом с мессиром де Ла Маршем. Хоть кое-кто из наших и погиб здесь, но никакой верности этому городишке никто из нас не питает…

— А я? Если приму корону?

— А ты собираешься?

— Да.

Аш недоверчиво взглянула в лицо Флориан. Лицо было лишено всякого выражения — но вдруг волной хлынуло все: сомнение, неуверенность, страх оказаться втянутой, страх сказать «да» не по внутреннему согласию, а потому, что этого требуют. Слезы переполнили глаза и побежали по щекам серебряными дорожками.

— Я не хочу! Не хочу!

— Да? Это ты мне говоришь?

В голосе Флориан проскользнула знакомая ехидная интонация:

— Тебе, Дева Бургундии!

— Наши ребята не станут драться за какую-то там герцогиню, — сказала Аш. — Но за тебя они драться будут — мы своих не бросаем. Ты — наш лекарь, ты была в Карфагене — они будут драться как черти, чтобы спасти тебя, как дрались бы за меня, за Роберто, за любого из наших. Но нам на самом деле все равно, драться с крысоголовыми, чтобы спасти герцогиню, или драться с бургундцами, чтобы вытащить тебя отсюда. Это бургундцам важно знать наверняка, что ты их герцогиня, дошло?

— Что ты собираешься делать?

Аш, не давая увести разговор в сторону, ответила кратко:

— Я? Буду делать, что приходится. Буду их знаменем, коль им приспичило. Сейчас важнее, что ты собираешься делать. Они сразу поймут, если ты это не всерьез.

Флориан отошла на несколько шагов, ступая по холодным плиткам, словно по раскаленным углям. Ее заметно трясло.

— Это место предназначено, чтоб исповедоваться в грехах, — вдруг сказала она.

Из тени над алтарем отозвался епископ:

— Вообще-то да, но наедине…

— Зависит от того, кому хочешь исповедаться.

Она вернулась, взяла руки Аш. Аш поразило, какими холодными оказались сжимающие ее ладони пальцы. «Она на грани обморока», — подумалось ей. И тут до нее донеслись слова Флориан.

— Я труслива. Труслива в по-настоящему важных делах. У меня хватает смелости вытаскивать раненых из боя. Я могу, если необходимо, причинить им боль. Взрезать брюхо. Но на большее меня не хватает.

Аш хотела сказать: «Боятся все, со страхом можно сражаться», но Флориан перебила.

— Я хочу кое-что тебе рассказать. Аш открыла рот, чтобы бросить легкомысленное: «Давай!», взглянула на лицо Флоры и осеклась. «Ты хочешь рассказать мне о чем-то, чего мне не хотелось бы слышать», — поняла она и, помедлив, кивнула:

— Расскажи.

— Это трудно.

Епископ Джон натужно кашлянул, напоминая о своем присутствии. Флора то ли не возражала, то ли просто не замечала его.

— В моей жизни есть одна вещь, которой я стыжусь, — сказала Флориан. — Это ты.

— Я? — Аш почувствовала, как пересохли вдруг губы.

— Я влюбилась в тебя, м-м… года три назад!

В затянувшемся молчании, Аш спросила:

— Это ты считаешь трусостью? Что не сказала мне?

— Это? Нет, — свет мигнул; новые полоски слез блеснули на щеках Флоры. Она не замечала их, и голос ее не изменился. — Сперва я просто хотела тебя. Потом поняла, что могу полюбить. Настоящей любовью, той, от которой больно. Тогда я убила ее.

— Что?

— О, это вполне возможно, — глаза Флориан ярко блестели. — Я не могла знать наверное, что ты мне не ответишь. Эстер говорила, что не хочет меня, а потом захотела…. И с тобой так могло быть… но я знала тебя. Знала твою жизнь. Ты должна была умереть. Рано или поздно. Тебя принесли бы после боя на носилках, с изрубленным лицом, или с разбитой головой, и что тогда мне?.. Опять?

Длинные пальцы епископа сжимали вересковый крест. Аш видела, что костяшки пальцев у него побелели.

— Так что я убила любовь и стала твоим другом — потому что я струсила, Аш. Я не хотела больше боли. Не смогла перенести. С меня хватило одного раза.

Аш безразлично поинтересовалась:

— А разве можно убить любовь?

— И это ты меня спрашиваешь? — Флориан яростно тряхнула головой. Слова разрывались снарядами в темноте катакомб. — Я хотела не просто трахаться! Я знала, что могу полюбить тебя! Но я задушила это. Не только потому, что ты должна была умереть молодой! Потому что ты никому не позволяла прикоснуться к себе! К телу еще может быть. Но не к душе! Ты только притворяешься. До тебя не дотянуться! Зная об этом, я не нашла в себе храбрости растить любовь!

Аш, сквозь собственное смущение и закравшееся в душу желание не слышать, видела, сколько боли причинила себе эта женщина.

— Флориан…

С ее побелевшего лица на Аш смотрели глаза, в которых были не только боль и гнев…

— И как же ты могла постоянно твердить мне об этом? — тихо спросила Аш. — Как могла то и дело дразнить меня этим? Да еще говорить, мол, ладно, не хочешь, не надо. А потом снова… Почему ты не могла оставить меня?

— Потому что я не могла оставить тебя, — эхом отозвалась Флора.

Аш готова была сейчас отдать что угодно, лишь бы бежать из этого места, полного пыли, сырости и мерцания древних мозаик, вырваться из-под давящей тяжести веков — на свет. Оставить все это, все оставить…

«Что это меня так зацепило? В чем дело?»

— Откуда берется надежда? — прошептала Флориан. — Никогда не могла понять.

Боясь обмануть, словом или взглядом, Аш только покачала головой.

— Все равно бы ничего не вышло, — сказала она чуть погодя. — Признайся ты мне три года назад, я бы вышибла тебя вон, а может, и послала бы за священником. Сейчас я бы все отдала, только бы найти в себе ответ… но ведь это больше из чувства вины перед Годфри, которому я так и не дала того, в чем он нуждался. И все равно я до сих пор хочу Фернандо больше, чем любого из вас.

Она подняла взгляд, только сейчас заметив, что стояла, опустив голову, разглядывая Быка Митры, истекающего кровью из дюжины смертельных ран.

— Ты знаешь, — лоб Флориан блестел от пота. Она быстрым движением утерла ладонью лицо, загладив назад влажные волосы. — Умеешь ты прикончить все раз и навсегда. Чтоб тебя. Умеешь ведь? Это было…

«Жестоко».

— Какая есть, — сказала Аш. — Я — это я. Не доживу до тридцати, не хочу трахаться с тобой. Я люблю тебя так, как вообще могу любить; я не хочу причинять тебе боль. Но прямо сейчас я хочу знать, что ты собираешься делать, потому что мне предстоит отдавать какие-то приказы, и не будешь ли ты так любезна мне помочь?

Флориан подняла руку и кончиками пальцев коснулась щеки Аш. Легко и быстро, и лицо у нее при этом было, какое бывает у маленьких детей, когда они с плачем просыпаются среди ночи. Аш вздрогнула.

— Мне не нравится, что я не все ответы узнала.

— Угу, мне тоже.

— Ты, по крайней мере, знаешь, как обходиться с войском. А я понятия не имею, как взяться за управление.

— Вот тут ничем не могу помочь.

Флориан уронила руки.

— Не жди от меня драматических решений, — Флора задрожала, словно от озноба. — Я попала сюда, и знаю, что должна сделать. И я сделаю все, что смогу — но знаешь что? Я тоже из твоего долбаного отряда, не забывай! И не смей обращаться со мной так, будто я уже не ваша. Кроме нас, мне ни до кого нет дела. И если найдется способ нам всем выбраться отсюда, я им воспользуюсь. Но пока мне придется остаться. Я знаю, что не все поняла насчет Диких Машин, но за неимением лучшего, придется им удовлетвориться мной.

Аш потянула завязки своего плаща, распустила узел, скинула с плеч тяжелое сукно и завернула в него замерзшую герцогиню.

Флора взглянула ей в глаза:

— Я могу сделать только то, что могу. Я не могу быть твоей любовницей… и твоим боссом тоже не могу.

Аш растерянно моргнула и только через минуту, опомнившись, понимающе склонила голову.

— Дерьмо, дождешься от тебя поддержки… ладно, как-нибудь управимся, правда?

Она обняла Флору за плечи и чуть подтолкнула. Та улыбнулась с еще не просохшим лицом, изобразив, будто уклоняется от удара. Аш подняла глаза к темневшей над ними шахте.

Епископ Камбре прокашлялся:

— Мадам, корона?

Высокая женщина протянула руку, взяла венчик и беззаботно покрутила его на пальце.

— Черта с два мы будем дожидаться рассвета. И пошли подальше ваши свидетели, — заявила Аш. — Епископ Джон, велите мм держать рты на замке и покажите нам, как отсюда выбраться. Если вам сегодня понадоблюсь я или Флориан, найдете нас в башне с Робертом, Анжели и прочими ребятами. Весть пришла четыре дня спустя.

9

Черные тени метались по облицованным гранитом стенам гардероба note 86, опадали и снова росли, когда залетающий снизу сквозняк раздувал огонек свечи. Ветер шуршал свисающими по обе стороны полами. Аш, задубевшими пальцами поддерживая сзади камзол и рубаху, выругалась.

Голос Рикарда из-за тяжелого занавеса спросил:

— Босс, вы заняты?

— Christus Viridianus!

Заляпанная вином и воском пола камзола выскользнула из пальцев и легла на деревянные дощечки. Ледяной ветер снизу пробрался к спине. Аш взвизгнула.

— Нет, я не занята! С чего ты взял? Я просто сижу здесь, свесив задницу, и раздумываю, не пригласить ли в компанию весь траханый бургундский совет. Иисус Христос на Древе, я здесь просто время теряю! Ты не мог бы придумать, чем мне еще здесь заняться?

Раздался звук, в котором, не будь Аш так поглощена сложностями своего туалета, она могла бы опознать хихиканье подростка, в голосе которого басовые ноты смешиваются с мальчишеским сопрано.

— Док… герцогиня… Флориан хочет вас видеть, босс!

— Скажи ее милости великой и могущественной герцогине, что она может прийти подтереть мне… — Аш не договорила, потому что пришлось ловить сбитую локтем свечу. По стене пронеслась гигантская тень, фитиль жирно зачадил. На руку плеснуло горячим воском.

— Гадина, — прошептала она. — Поймала тебя, зараза! — она выпрямила свечу и прищурилась, всматриваясь. Толстая восковая свеча почти догорела до следующей отметки: миновала заутреня, скоро Хвала. note 87

— Рикард, чтоб тебе пусто было, ты знаешь, сколько времени?

— Док сказала, пришло какое-то известие. Они ждут ее во дворце, а она хочет, чтоб и вы с ней пошли.

— Ясно, она хочет, провалиться б ей, — буркнула себе в нос Аш, дотягиваясь до ящичка с чистой ветошью.

— Известие получил мессир де Ла Марш…

— Сын вшивой, блохастой суки!

— Вы в порядке, босс?

— Кажется, потеряла значок Лазоревого Льва. Отвалился с камзола, — Аш подтянула двухцветные рейтузы и заглянула в дыру в настиле, в черную и пустую бездну. Стояла она опасливо, как стоял бы всякий, зная, что под ногами двести футов обрыва. Двести футов заляпанной экскрементами стены в темноте не видны, однако лететь на залитую дерьмом ничейную полоску под дижонской стеной нет ни малейшего желания…

— Помоги-ка мне с этими проклятыми шнурками, — сказала Аш, откидывая занавеску. Взметнувшийся огонек осветил парнишку, все еще одетого в кольчугу, помилуй Боже, и стрелковый салад с довольно жалким желтым султаном.

— Ты-то куда собрался? — спросила она у его затылка, пока парень привычно возился с ее завязками. Полоска шеи под саладом покраснела.

— Просто показывал Маржи один прием с луком…

Первые два ответа, которые пришли ей в голову, были: «В темноте?» и «Бьюсь об заклад, ты ей и еще кое-что показал!» Имея дело с Робертом или Анжелотти — правда, Анжелотти вряд ли удалось бы застать с какой-нибудь Маржи — она бы так и сказала. Но, снисходя к его смущению, переспросила только:

— Маржи?

— Маргарет Шмидт. Маргарет-арбалетчице. Той, что жила прежде у сестер, в монастыре.

Глаза у пария сияли, а лицо заметно порозовело. Аш кивнула ему на пояс с ножнами, а сама придержала свечу. «Так она осталась в отряде? Интересно, знает ли Флориан?»

— Ты успеешь переписать донесения до утреннего совета?

— Я уже почти покончил с ними, босс.

— Небось, жалеешь теперь, что монахи обучили тебя читать и писать, — рассеяно заметила Аш, передавая ему свечу, а сама поудобнее устраивая на бедрах пояс с ножнами и кошелем. Ладно, кончай с донесениями и принеси их мне в башню Филипа Доброго. Так будет скорее.

Она чуть задержалась, расслышав невнятный шум и не сразу догадавшись, что это дождь начал постукивать по камням стены внизу. Аммиачная вонь стала заметно сильнее. Впрочем, Аш ее просто не замечала. Новый порыв ветра в дыру настила принес с собой мелкие брызги.

— Вот и замечательно, — вздохнула Аш. — В следующий раз придется еще и сидеть с мокрой задницей. Рикард, пусть паж принесет мои паттены note 88 и толстый плащ. Флориан, насколько я понимаю, в госпитале? Ладно. Скажи вахтенным, пусть натягивают штаны. Нам понадобятся шесть человек для сопровождения, — она задумалась, прислушиваясь к шороху и поскуливанию из-за занавески. — И сворку для мастиффов. Я беру с собой Брифо и Бонио.

— Опасаетесь нападения? — округлил глаза Рикард, прикрывая от ветра огонек свечи.

— Нет, просто крошки давно не гуляли, — Аш улыбнулась ему. — Давай берись за перо! Только подумай, мой мальчик, если отец Фавершэм прав, после такой жизни тебе уже ни дня не придется мучиться в чистилище!

— Вот спасибо, босс…

Выходя из гардероба, Аш едва не наступала ему на пятки, чтобы не упустить из виду круг света. На верхнем этаже отрядной башни еще тлели в камине угли, а рядом, притулившись в скудном тепле, спали, свернувшись клубочками, пажи.

Рикард унес свечу к своей конторке, чтобы приняться за работу. Проходя, он пнул одного из спящих; Аш тем временем потянулась, хрустя суставами.

«Виридианус! Когда же мне последний раз удавалось выспаться? Хоть бы одну ночку без обстрела и бумажной тягомотины, больше ни о чем не прошу…»

Комочки у огня развернулись — двое маленьких пажей подошли, чтобы снарядить ее для прогулки сквозь чернильно-черную промозглую ночь по мокрым улицам. Два мастиффа неслышно подошли и ткнулись ей в колени.

Аш нашла Флориан в закутке на втором этаже. Ее пациент сидел, перекинув штаны через плечо, голый ниже пояса. В каменной комнатушке стоял застоявшийся запах мочи.

— Кажется, тебя де Ла Марш вызывал? — Аш заглянула через плечо лекаря.

— Заканчиваю… — длинные грязные пальцы Флориан растянули разрез, начинавшийся выше колена раненого. Тот охнул. В глубине раны блеснула казавшаяся черной кровь и, кажется, кость.

— Подержи его, — через плечо пациента приказала Флориан второму солдату, стоявшему на коленях у стены. Солдат крепко обхватил раненого, прижав ему локти к бокам. Аш присела на пятки, наблюдая, как Флориан промывает рану вином.

— Ла Маршу, — через плечо бросила Флора, плеснув еще вина, — придется подождать. Я скоро освобожусь.

На лице солдата блестели крупные бусины пота, он непрерывно бормотал себе под нос: «Сука, сука, сука…» и наконец, широко улыбнулся лекарю:

— Спасибо, док!

— О… всегда пожалуйста! — Флориан поднялась, вытирая руки о камзол, и оглянулась на ожидавшую в сторонке Бальдину. — Оставьте рану открытой. Смотрите, чтоб в нее ничего не попало. И не зашивать! Я коровьей лепешки не дам за галеновский «доброкачественный гной»! note 89 Открытые раны, которые я видела в Александрии, не загнивают и не воняют как раны франков. Через четыре дня я наложу повязку. Ясно? Ладно, пошли.

Просвинцованные стеклянные окна башни Филипа Доброго не пропускали внутрь дождь, но сквозняки пролезали в щели рам и холодили лицо Аш, пытавшейся разглядеть что-нибудь сквозь свое отражение в темном стекле.

— Ни хрена не видно, — доложила она. — Нет, погодите, вон зажгли по берегам Оуч греческие огни. Активность… странно.

Она отступила от окна в яркое сияние двух дюжин свечей, как раз когда дверь отворилась, пропуская Оливера де Ла Марша.

Флоран немедленно спросила:

— Что такое?

— Новости, ваша милость, — рослый воин остановился, загремев латами. Лицо под откинутым забралом показалось Аш застывшим.

— Снова копают?

— Нет, ваша милость, — де Ла Марш стиснул пальцами эфес меча. — Новости с севера — из Антверпена.

У Аш вырвалось:

— Подкрепление?

А Флориан в ту же секунду спросила:

— Каким образом?

— Да, — смутилась Аш. — Не подумала. Чертовски хороший вопрос. Как проникли сюда новости, мессир? Лазутчик?

Бургундец чуть качнул головой. Отблеск света с начищенных лат ударил в глаза Аш. На миг ослепнув, она расслышала голос Ла Марша:

— Нет, не лазутчик. Вестника пропустили. Прислали в сопровождении визиготского герольда.

Флориан смотрела озадаченно, но Аш поняла сразу и почувствовала, как перевернулось что-то в животе.

— Давайте послушаем, — сказала она и, опомнившись, вопросительно покосилась на Флориан. Та кивнула и вдруг спросила:

— Плохие новости, да?

— Да уж, с хорошими гонца бы не пропустили. Единственный вопрос: насколько плохие?

Де Ла Марш громко крикнул, и два бургундца ввели третьего, а сами попятились за дверь. Аш не успела разобраться, что выражали их лица, но пальцы ее сами сжались в кулаки.

Вошедший, моргая, смотрел на Флору дель Гиз. Руками он придерживал на животе перекинутый через плечо мешок.

Де Ла Марш приблизился к вестнику и положил руку ему на плечо. Тот был без брони, а грязная ливрейная накидка, как заметила Аш, перепачкана кровью и следами засохшей рвоты. Герб совершенно незнакомый, если не считать косого андреевского креста Бургундии.

— Говори, — сказал Л а Марш.

Человек молчал. У него была светлая, прозрачная кожа и темные волосы. Черты обострились, то ли от голода, то ли от глубокой усталости.

— Тебя привели визиготы? — поторопила Флориан. Подождала ответа, потом прошла к возвышению и села на трон. — Как тебя зовут?

Оливер де Ла Марш сказал:

— Отвечай герцогине, мальчик.

И правда, мальчик, с высоты пяти десятков Ла Марша, сообразила Аш; а человек поднял голову и посмотрел сперва на женщину на троне, затем на женщину в броне — все без малейших признаков интереса.

«Дерьмово, — подумала Аш. — Ох, как дерьмово!»

— А надо, мессир? Я не хочу. Ни от кого нельзя такого требовать. Они прислали меня. Я не просил…

— Что они приказали тебе сказать? — Флориан подалась вперед, жадно глядя на гонца.

— Я был в бою? — он словно сам не уверен был в своих словах. — Давно, наверно недели две…

Аш решила было, что он смотрит только на Ла Марша, не Желая говорить с женщинами, но, перехватив его больной взгляд, поняла, что парень даже не замечает их.

— Все мертвы, — тупо проговорил он. — Не знаю, как шло сражение. Мы отбились в сторону. Я видел, как убили Гасельма и Арно. Все мое копье перебили. Мы налетели на них в темноте, но они не стали драться. Окружили… Когда рассвело, мы увидели вокруг их строй…

Аш, заметив, что Флориан собирается заговорить, предостерегающе подняла руку.

Солдат плотнее прижал к себе тяжелый узел — не суконный, мешок из гесенского полотна, разглядела Аш — и огляделся, окинув взглядом светлые стены зала и грязные следы своих сапог на выскобленных дубовых половицах. На столе стояло вино — гонец молча сглотнул, но не попросил пить.

— Все пропало, — сказал он. — Вся северная армия. Они окружили нас и погнали в Антверпен…

Аш поморщилась.

— Антверпен в руках готов? Дерьмо! Флориан остановила ее взмахом руки, склонилась к посланцу:

— И…

— Загнали на баржи.

В зале стало тихо. Аш озадаченно оглянулась на де Ла Марша. Рассказчик чуть не плакал.

— Никто не знал, что у них на уме. Они вытащили меня из толпы… я перепугался до полусмерти… — он помолчал, собравшись с силами, заговорил снова. — Я видел, как их гнали, подталкивая пиками. Всех загнали на борт. Всех — солдат, шлюх, кашеваров, долбаное командование… всех. Я не знал, что это значит, не знал, почему они оставили меня…

— Чтобы прислать сюда, — ответила Аш, скорее самой себе, но солдат с отвращением оглянулся на нее.

— Что ты понимаешь? — он покачал головой. — Баба, напялила латы… — он снова взглянул на де Ла Марша. — А та, вторая, вправду герцогиня?

Де Ла Марш спокойно кивнул.

Человек продолжал.

— Они отчалили баржи. Без команды, просто оттолкнули и дали выплыть по течению из гавани. Потом раздалось оглушительное: «Пухх!» — он взмахнул руками. — И ближайший корабль разом вспыхнул. Они не дали им уйти. Обстреливали греческим огнем, а когда наши пытались спастись вплавь, расстреливали из арбалетов, как мишени. По всей гавани пылали факелы. Вода горела. Эта дрянь плавала поверх воды. И тела плавали. И горели.

Де Ла Марш провел рукой по лицу.

— Большинство погибло еще раньше, — рассказывал гонец. — Не знаю, сколько нас оставалось. Хватило, чтоб набить битком шесть или семь кораблей. Теперь никого не осталось. А меня они прислали с этим…

Он приподнял полотняный мешок.

— Покажи, — громко сказала Флориан.

Солдат присел и грязными пальцами принялся неловко распутывать завязанную горловину мешка. Ла Марш нагнулся к нему и перерезал завязки кинжалом. Человек поднял мешок за два нижних угла. На пол выкатился тяжелый округлый предмет.

— Ё.., — Флориан с ужасом уставилась на него.

Аш сглотнула, вдохнув знакомый запах падали, посмотрела на де Ла Марша. Солдат поднял грязный, сине-белый ком, развернув его к герцогине.

Его голос прозвучал совершенно бесстрастно:

— Это голова мессира Антони де ла Роша.

Глаза мертвого были затянуты пленкой и запали, как у начинающей гнить рыбы, цвета волос и бороды не разобрать под запекшейся кровью.

— Верно? — оглянулась на Ла Марша Аш.

Тот кивнул.

— Да. Я его знал. Хорошо знал. Мадам Флориан, быть может, вас лучше избавить от…

— Я врач. Продолжайте.

Гонец достал из мешка вторую, а затем и третью голову. Он касался их с какой-то нежностью, словно они еще могли ощутить его прикосновение. Обе головы принадлежали женщинам, у обеих были светлые волосы. На лицах — синие пятна, то ли следы синяков, то ли признаки разложения. Длинные волосы, свалявшиеся от крови и грязи, тяжело распластались по половицам.

Аш всмотрелась. Голову старшей женщины еще можно было опознать. «Последний раз я видела ее в этом дворце, в августе».

Так много зависело от этого, что Аш поймала себя на попытке увидеть другое лицо, лицо какой-нибудь простолюдинки, убитой и присланной в город, чтобы посеять в нем панику. Но черты были слишком знакомы. Она не могла не узнать в этой голове с бесцветными запавшими глазами женщину, которая так сурово отчитывала Джона де Вира, графа Оксфордского, супругу Карла, добродетельную Маргариту Бургундскую.

Солдат проговорил:

— Герцогиня-мать Маргарита и ее дочь Мария.

О второй голове Аш ничего не могла сказать, видела только, что женщина была моложе. Подняв взгляд, она увидела залитое слезами лицо Оливера де Ла Марша. «Значит, Мария Бургундская…»

Гонец говорил:

— Я видел, как их убили в антверпенской гавани. Сначала изнасиловали. Я слышал, как молилась герцогиня-мать. Взывала к Христу и ко всем святым. Но святые не сжалились. Она еще успела увидеть, как умирала дочь.

В холодном зале тишина. В воздухе сладкий запах разложения. В закрытые ставни стучится дождь.

— Они убиты меньше недели назад, — сказала Аш, выпрямляясь и с удивлением слыша свой срывающийся голос. — Значит, сражение произошло в тот самый день, когда умер герцог Карл? Или днем раньше?

Флориан сидела, качая головой. Потом рывком поднялась на ноги.

— С этим человеком никому не говорить, — приказала она Оливеру де Ла Маршу. — Отправить его в мой госпиталь в отрядной башне. Ему необходим отдых и мытье, и бог знает, что еще.

Аш сухо заметила:

— Стоит ли беспокоиться по поводу слухов. Все равно в отряде узнают. Долго скрывать не удастся.

— Никак, — согласился де Ла Марш. — Ваша милость, не знаю, сознаете ли вы…

— Не глухая, — отозвалась Флора. — И не дура. На севере уже нет армии. Некому освободить Дижон от осады. Так?

Аш повернулась спиной к скорчившемуся усталому солдату, к герцогине, к Ла Маршу. В щель между ставнями уставилась сквозь ночную тьму на праздничные огни в визиготском лагере. Сказала:

Так. На севере больше нет армии. Мы остались одни.

Отдельные листки, вложенные между № 13 и 14 частями книги «Аш: Утраченной истории Бургундии» (Рэтклиф, 2001) в библиотеке Британского Музея.

Адресат: # 377 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 06:11

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна,

Сейчас развелось так много сейсмостанций, так много аппаратуры наблюдения со спутников, — технология, развивавшаяся со времен холодной войны, и особенно интенсивно применяемая в этой горячей части Востока — что, думается, ласточка на землю не упадет, чтоб об этом не доложили соответствующим службам!

Так что, если об открытиях на средиземноморском шельфе молчат, значит…

Извините, прерываюсь, Изобель нужна машинка.

Я по уши в переводе; ДОЛЖЕН закончить!

Пирс.

Адресат: # 378 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 в 06:28

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным шифром.

Анна,

Конечно, вы правы. Конечно, нужно отдыхать. Я отупел и перевожу бессвязно.

Меня преследует мысль, что вторая редакция может оказаться совершенно иным текстом, и в то же время не менее адекватным переводом с латыни.

Я, кажется, уже упоминал, что приходится выбиратьиз нескольких возможных трактовок, и я никогда не уверен, что выбрал правильно. Жаль, что так мало времени до публикации.

Я пошлю вам очередной отрывок перевода, как только сделаю подстрочник. Потом придется вернуться к предыдущему — там в конце целый кусок допускает самые разнообразные толкования, и придется соображать в зависимости от дальнейшего текста.

Поэтому, так же как по другим причинам, я никому, кроме Изобель, не показываю свой перевод. Но я поговорил в общих чертах с Джимом Хаулетом, Честно говоря, не знаю, как его понимать. Он блаженно толкует о «расщеплении реальности» и «квантовых пузырях», ухватился за мое упоминание о проблеме солнечного света над Бургундией, но если ему что-то и стало ясно, я его не понял. Никогда не думал, что в работе историка может понадобиться знание высшей математики и квантовой механики!

Подумайте, Анна, — я все больше убеждаюсь, что наша, первая, публикация — только начало работы многих специалистов над этим материалом.

Пирс.

ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. 15 декабря — 25 декабря 1476. «Tesmoign mon sang manuel eu mis»note 90

1

Над речной долиной не смолкал вой.

— Обнаглели волки, уже и среди бела дня разгуливают, — заметил Герен аб Морган. Великан уэльсец шагал рядом с Аш по холодной сухой улице, дыхание белой струйкой пара вырывалось у него изо рта вместе со словами: — Нечисть косматая!

— У Рикарда уже три шкуры… — с улыбкой отозвалась Аш, и тут же помрачнела при мысли: «Если бы он только волков подбивал из своей пращи…»

И угораздило же попасть в командующие всего этого… капитан-генерал, Дева Бургундии, Меч герцогини…

Герцогини Флориан, помоги ей Боже!

— Не иначе я совсем охренела! — пробормотала Аш себе под нос. Герен покосился на нее. Она сказала громко: — Они так и подвозят припасы по реке?

Оба хлюпали носами на пронзительном ветру. Морозило так, что сопли в носу застывали.

— Ну да, босс. На рогожных салазках, по льду. Хотя наши пушкари потрепали их маленько своими баллистами.

Под нависающими верхними этажами темнеют брусья запертых дверей. Никто не орет «Поберегись!», выплескивая из окон содержимое ночного горшка; не видно копошащихся в грязи детишек… Вчера начали поступать сообщения, что колодцы замерзают.

В груди у Аш тоже застыл ледяной комок, с тех самых пор, как она взяла в руки отрубленную голову Маргариты Бургундской. «Они не придут, некого больше ждать, во всей Бургундии не осталось войска, кроме нашего!

И я должна о нем позаботиться!»

От этой мысли даже пребывание во дворце, где еще горел огонь в каминах, превратилось в невыносимую череду совещаний, сборов и перекличек. Час, выкроенный из этой служебной рутины для Лазоревого Льва, оказался приятным возвращением к привычной жизни, пусть даже к весьма неприятной ее стороне.

— Твой список наказанных становится слишком длинным, — сухо сказала Аш.

— Двери поснимали — на дрова. Болваны, — спокойно пояснил Герен. — Я говорил им разбирать пустующие дома, но им же лень задницы дотащить до северо-восточных ворот. Утащили отсюда.

Позади щелкнул ремень пращи. Рикард выругался:

— Промазал!

— Крыса? — поинтересовалась Аш.

— Кошка. — Парень багровыми от мороза пальцами сворачивал пращу. — Кошатина — неплохая еда.

Со стороны северо-западных ворот снова послышались удары осадной машины визиготов.

— Только даром силы теряют. — Каменный дождь больше пугал, чем причинял вред: конечно, жители не могли высунуться из домов, по им, лишенным света и пищи, и так не приходило в голову разгуливать по улицам.

Оставшееся в городе продовольствие все предназначалось солдатам. Меню было однообразным: вода и конина.

Аш и Герен одновременно пригнулись, заметив уголком глаза мелькнувший в воздухе черный предмет. Отдаленный удар осадной машины заставляет насторожиться; яркая дуга греческого огня ревет, разрывая воздух; а вот ядро катапульты видишь только тогда, когда оно взрывается у тебя под ногами.

Рикард выбежал вперед, обогнав стражу провоста, и нагнулся, разглядывая что-то на камнях мостовой. Выпрямился, держа упавший комок в ладонях, и крикнул, оглянувшись:

— Воробей!

Все лучше, чем еще один лазутчик или герольд, возвращающийся в город по частям!

Рикард вернулся к ним. Аш потрогала комочек перьев — холодный, как камни дижонских дворцов, — и подняла взгляд. Целехонек, видно, просто замерз на лету.

— Маловато для обеда, даже тебе не хватит, — вздохнула она. Парень ответил улыбкой. По знаку Аш эскорт двинулся вперед. Сапоги скользили на обледенелых камнях — нечего и думать проехать верхом, — а ветер, стоило повернуться к нему лицом, выбивал слезы из глаз.

Визиготы продолжали беспорядочный обстрел северо-западной части города. В сухом морозном воздухе слышно далеко: здесь, у южного моста казалось, что грохот раздается над самой головой.

— На штурм не рвутся, — заметил Герен.

— Им это ни к чему. — «Хватит того, что нам все время виден их лагерь — теплый и сытый. Причем это не обман. Они там в самом деле процветают».

С карнизов прозрачными клыками торчали вниз мутноватые сосульки. Уже пятнадцать дней ни одной оттепели. Веревки катапульт и баллист тоже обмерзли.

«Они не идут на штурм. Но в лагере осаждающих ни малейшего признака мятежа или разложения. Вероятно… — Аш ускорила шаги, стараясь сохранить внешнюю невозмутимость. — Вероятно, Фарис оправилась от потрясения. Так…

Так что она будет делать? И что будут делать другие? И что делать мне?»

От каменных стен веяло холодом. Аш автоматически шарила глазами по сторонам, готовая послать людей Моргана осматривать тела: каждая ночь теперь оставляла после себя на улицах два-три тела замерзших насмерть. Замерзали часовые на стенах. Одного нашли примерзшим к седлу. Земля тверже мрамора, не похоронить даже…

— Босс, — позвал Герен.

— Это здесь? — Аш уже шагнула в проем, откуда дверь была вырвана вместе с косяком и одной из дубовых подпорок. Фасад дома перекосился и словно провис.

Внутри, на грязной соломе, устилавшей пол, сидели, прижавшись друг к другу, шесть женщин и пятеро детей. Четверо взрослых мужчин дрожа поднялись навстречу Аш. Самый высокий уставился на ее значок: злобный оскал на его лице постепенно уступал место тупому недоумению.

— Люди, сделавшие это, наказаны, — проговорила Аш и смолкла. В свете, падавшем сквозь дверной проем, она разглядела холодный пепел очага. В комнате было нисколько не теплее, чем на зимней улице. — Я пришлю вам дров.

— Еды, — одна из женщин, прижимавшая к груди ребенка, подняла голову. В луче света блеснули ее глубоко запавшие глаза, и острые скулы, обтянутые побелевшей от холода кожей. — Пришли нам еды, ты, корова разодетая!

Другая женщина испуганно схватила ее за локоть, но первая оттолкнула ее, с ненавистью глядя на Аш через голову своего ребенка.

— Вся еда для ваших заедучих солдат, а у меня здесь кузен Ранальф из Оксона, и девочки, и малыш — чем я их буду кормить? — Она вдруг обмякла, отшатнулась при виде входящих стражников, обхватила руками ребенка. — Я ничего!.. Что я могу сделать? Они здесь умирают с голоду, а ведь я обещала им кров! Как мне смотреть им в лицо? Муж мертв, погиб, сражаясь за вас!

«За вас, — подумала Аш, но сейчас не время было говорить это вслух. — Будь я по-прежнему капитаном наемного отряда, я бы только и думала, как выбраться отсюда. Проклятье: всего недели три…»

— Я пришлю еды. — Аш развернулась так резко, что налетела на Герена аб Моргана, протолкнулась мимо него на улицу и зашагала обратно, стуча каблуками по замерзшей грязи. Герен догнал ее, пристроился рядом.

— Откуда, босс? Людям это не понравится. — Он почесался под топорщившимся поверх его сбруи плащом. — Мы и так на половинном пайке, конину жрем. Если еще кормить всех беженцев… — Аш не отвечала, и он наконец взорвался: — Почему, вы думаете, эта тряпичная сучка не выпускает гражданских из города, босс? Она-то знает, каково нам на них глядеть!

— Генри Брант говорил, что конины почти не осталось, — заговорила Аш, не глядя ни на Герена, ни на Рикарда. — Так что мы больше не можем позволить себе кормить сторожевых собак. Когда прикончат моих мастиффов, одного пусть пошлют туда.

— Да как же, Брифо, Бонио!.. — вскинулся Рикард.

Аш оборвала его:

— Собачатина — неплохая еда.

Последние несколько недель с ней творилось что-то странное: она плакала над солдатами, ранеными и убитыми на стенах Дижона, над жертвами обстрела. К ее удивлению, де Ла Марш, Ансельм и даже аб Морган смотрели понимающе и, кажется, не видели в том ущерба ее авторитету. Сейчас, на обледеневшей улице, она почувствовала на щеке холодную дорожку слезы и тряхнула головой, с горькой насмешкой над собой: не хватало только оплакивать скотину!

Как всегда, чуть слышным шепотом, Аш пробормотала:

— Годфри, ты ее слышишь?

— Нет. По-прежнему ничего. Даже не спрашивала, говоришь ли ты со мной — с machina rei militaris.

«Все, что известно ему, — известно им. Нельзя даже спросить Годфри, как я, на его взгляд, справляюсь с новой работой…»

— К складам — двойную охрану, — приказала она, обернувшись к Герену. — И шкуру спускать с любого, пойманного на взятке.

Капитан-генерал Бургундии поневоле должен знать вещи, которых лучше бы не знать. «На сколько у нас осталось пищи — на три недели? Меньше? Так или иначе, надо переходить в наступление!

Знать бы еще, как!»

— Может быть, — сказала она так тихо, что ее не услышали ни Герен, ни Рикард, ни голоса, — может быть, не следовало мне браться за эту работу.

Под ногами захрустел иней — они вышли на открытую площадь. Замерзший фонтан в центре поражал причудливыми натеками льда.

— Идем к мельницам, — объявила Аш. — Хочу проверить охрану стоков. Через замерзшие лотки пробирались животные — нам ни к чему, чтобы следом проползли люди. Герен, вам с провостом заняться исполнением моих распоряжений. Рикард, вы с Петро — со мной.

Лучники Джованни Петро — рота, выделенная в эскорт, — недовольно загудели; Аш понимала, что теплая комната стражи влекла их куда больше открытой всем ветрам юго-западной стены Дижона. Застывшие губы чуть шевельнулись в усмешке.

Она шагнула в путаницу переулков, разбегавшихся от площади, услышала за спиной рык Джованни Петро:

— Сверните это проклятое знамя, неча размахивать им со стены!

И обернулась, чтобы посмотреть на герб «Лион Аффронт» с наспех вышитым на нем крестом святого Андрея.

Свернула в открывшийся слева проулок.

Летящая вспышка отбросила ее на другую сторону улицы.

Аш трясло. Люди, несшие ее, держа под колени и подмышки, шагали неровно, спотыкались. Перед глазами вращался смутный мир.

— Что..

— Жива!

— Давайте ее в укрытие. Живей, живей!

Нахлынула боль. Провисшее тело в железной скорлупе содрогнулось. Аш не могла определить, где болит, задыхаясь, хватала ртом воздух…

— Опустите ее!

— Я в порядке… — Она закашлялась. Голос едва слышен был ей самой. Она чувствовала, что ее поддерживают, ощутила вонь отбросов, видела тусклые огни, факелы на лестнице, потом дневной свет в окне комнаты.

— Жива я… просто… дух вышибло…

Аш снова закашлялась, хотела прижать руки к груди: наручи зазвенели о нагрудник, подняла взгляд — Джованни и Рикард поддерживали под руки — и увидела перед собой Ансельма и Оливера де Ла Марш.

— Тудыть меня… — Она с усилием выпрямилась. Боль прострелила тело. — Все отлично. Кто-нибудь видел, как я упала? Роберто?

— Слухи расходятся…

Аш не дала ему договорить:

— Марш отсюда — и ты, и Оливер. Увидят, что вы не торчите надо мной, сообразят, что не так уж я тяжело ранена.

— Да, Дева, — де Ла Марш кивнул и повернулся к выходу, следом двинулась группка бургундских рыцарей. В неярком холодном свете, лившемся в сводчатый проем окна, Аш разглядела их встревоженные лица. Так, второй этаж башни, занятой отрядом. Госпиталь Флориан.

— Что произошло? — резко спросил Ансельм.

— Убей, не знаю… Петро? Кого задело?

— Только вас, босс, — сержант лучников, обнаружив, что она способна держаться кое-как сама, перехватил ее поудобнее. Пронзительная боль. Аш опустила взгляд на свою левую руку. Ткань, прикрывающая ладонь под латной перчаткой, покраснела от крови. Боли почти не чувствуется, так это от холода онемело.

— Разве вы не услышали, босс? — удивился Джованни Петро и, встретив ее недоуменный взгляд, пояснил: — Катапульта. Снесла западное крыло дворца виконта-мэра, со стороны площади Цветов — и осколки разлетелись в переулки, а вы прямо навстречу.

— Катапульта…

— Здоровенная глыба известняка.

— Христа в душу, — выругалась Аш.

Кто-то, поддерживавший ее сзади, отодвинулся, и Аш оказалась на ногах. Покачнулась от острой боли, прижала перчатку к нагруднику. Пажи сняли с нее салад. Аш повернула голову и увидела Флориан.

«Герцогиня-лекарь», — смутно подумалось ей. Парчовое платье и подбитый мехом плащ на Флориан были кое-как перехвачены поношенным поясом, с которого свисали ножны кинжала и мешочки с травами. Роскошное одеяние волочилось по полу, подол почернел чуть ли не до колена. Аш без труда определила, что под парчовым платьем по-прежнему скрывались камзол и рейтузы.

Ни платка, ни чепца, но герцогиня не ходит простоволосой. Ее лоб охватывал сияющий резной овал белой короны.

Не золото, не серебро, и форма неправильная. Грубый венчик топорщился бело-коричневыми шипами. Искусные руки составили овал из оленьих рогов, стянув их золотыми скрепами. Корона плотно прижимала волосы цвета золотистой соломы.

— Ну-ка, снимем броню, — Флора дель Гиз не тратила лишних слов — надежно ухватила левый локоть раненой и кивнула Рикарду. С помощью двух пажей парень ловко перерезал ремешки, отстегнул пряжки и, приподняв, снял наплечники. Аш сконцентрировала уплывающий взгляд на его склоненной макушке, не глядя на руки, расстегнувшие правый бок кирасы, набрюшника, отстегивавшие поясную пряжку…

— Ну вот… — Рикард открыл кирасу и, звякнув железом, одним движением высвободил Аш. Она снова вздрогнула, почувствовав себя голой в промозглой комнате — в одном камзоле, рейтузах и стальной броне на руках и ногах, — застучала зубами.

— Черти траханые!

Все еще прижимая к себе кирасу, Рикард вскрикнул:

— Как вы, босс? Как вы? — его юношеский басок впервые за много недель сорвался на жалобный писк.

— Дерьмо! Я в порядке! Лучше не бывает! — Аш растопырила руки: пальцы дрожали. Маленький подстриженный под ежика паж распорол шнуровку стеганого подлатннка. — Куда меня?

Рикард с грохотом опустил груду железа на пол, ответил, уставившись на кирасу:

— Прямо в грудь, босс.

Флориан придвинулся вплотную, загородив ей все остальное, осторожно растянул вонючий пропотевший камзол-подлатник.

— Рикард, со мной все в порядке, Слышите, вы все, в порядке. А теперь, будьте любезны, валите отсюда. Флориан, что там у меня?

Роберт Ансельм все еще торчал в дверях.

— Босс…

— Я неясно выразилась? — ледяным тоном поинтересовалась Аш и, дождавшись, пока англичанин исчезнет, выдохнула: — Болит, дрянь!

Флора, подсунув кулаки под толстые полы камзола, широко растянула его и на удивление легкими пальцами прошлась по ребрам с левой стороны. Рубашку Аш под камзол не надевала и поежилась от прикосновения морозного воздуха и холодных пальцев к саднящей коже.

— Полегче! — она снова поморщилась и с трудом ухмыльнулась. — Ха! Похоже, они целили не в меня.

— Похоже, тебе от этого не легче, — ядовито передразнила Флора, разглядывая бок Аш. Ее нос почти скрылся под полой подлатника, пар дыхания коснулся кожи Аш, заставил ее напрячься.

— Герцогине делать нечего, как пачкать руки по госпиталям?

Аш только сейчас заметила, что Флориан сопровождали дамы, не принадлежавшие к отряду. Джин Шалон фыркнула: все фрейлины явно готовы были поддержать Аш.

— Именно. У меня здесь пациенты. И в Сен-Стефане, и в госпиталях двух других аббатств. — Флориан усмехнулась. — Я оставила командовать там Бланш; тебе еще повезло, что имеешь дело со мной.

— Еще бы… бля! Не надо!

— Я проверяю, целы ли ребра.

Аш сама видела воспаленное красное пятно величиной чуть не с обеденную тарелку под левой грудью. Она попробовала шевельнуться: теперь уже можно было различить отдельные источники боли — бедро, подмышка, мышцы груди и — только сейчас заметила — нижняя часть горла.

— К вечеру раскрасит во все цвета радуги, — предсказала она собственную судьбу.

Флора распрямилась, уселась на докторский сундучок, выполнявший обязанности скамейки (столы и стулья давно сгорели в каминах), и задумчиво постучала себя грязным пальцем по зубам.

— Легкие целы. Может, трещина в ребре…

— И не удивительно, босс, — подскочил Рикард, все еще закутанный в жакет, ливрейную куртку и подбитый мехом полукафтан. Он даже капюшон не снял, а только сдвинул со лба, хотя в очаге здесь пока горел огонь. — Взгляните-ка!

Он за плечи поднял вверх кирасу Аш, вместе с набедренником и боковыми пластинами. Набрюшник, пристегнутый к нагрудной пластине, блеснул отраженным светом.

— Язви его! — восхитилась Аш, проведя пальцем по закаленной стали. По изгибу пластины разбегались трещины, словно по льду, разбитому камнем. Она жестом приказала парню развернуть панцирь. На внутренней стороне нагрудника его менее прочная сталь выпячивалась внутрь как раз на уровне ребер. Рука Аш сама собой потянулась потрогать синяк.

— Раскололо, черт его возьми! И набрюшник, и кирасу! Двухслойную сталь раскололо, ни хрена!

Сталь отражала бледную синеву зимнего неба за окном. Аш медленно стянула перчатки и попыталась запахнуть камзол. Флора перехватила ее левую руку, ощупала, не осталось ли каменных осколков. Аш со свистом втянула в себя воздух, любуясь миланским нагрудником в руках у Рикарда.

— Этого ни один оружейник не выправит! Милый Зеленый Христос на Древе, во везет мне в этой войне! Пресветлый святой Георгий!

— Оставь в покое своих солдатских святых, — негромко цыкнула Флора. — Тут больше подходит святой Иуда! Тильда, мне понадобится белый орех и настой солодки. А руку обмойте вином. Перевязывать не надо.

Фрейлина присела в реверансе, явно позабавив Флору. Джин Шалон перехватила взгляд Аш и снова фыркнула, на сей раз неодобрительно.

— Герцогиня-племянница, — с намеком проговорила она, — не забудьте, что в полдень вас ожидают на совете.

— Право, тетушка, мне кажется, это я ожидаю к себе совет!

Джин Шалон покраснела:

— Разумеется, мадам.

— Разумеется, мадам, — издевательски передразнил Рикард вполне разборчивым шепотом.

Флора расслышала и немедленно переключилась на него:

— Живо снимай с нее остальное железо. Тильда, где настой?

Человек, лежавший на тюфяке подле очага, приподнялся. Аш узнала Эвена Хью. Невероятно грязный, тощий как скелет уэльсец, над бритой макушкой которого торчали кончики кошачьих кишок, использованных Флорой вместо шелковой нити, все же умудрился ухмыльнуться своему командиру.

— Эй, босс, лучше не давайтесь ей в руки. Она не столько лечит, сколько калечит. Ей, небось, враг платит за наши муки!

— Немедленно ляг, Эвен Хью, пока я не наложила еще пару швов на твой толстый уэльский череп!

Откинувшись назад, уэльсец улыбнулся Флориан и пробормотал:

— Отряд у нас что надо. Вот что значит толковый босс! Завербовала в лекари герцогиню! А сама командует целой армией. Да крысоголовые мигом сдадутся, как прослышат!

«Если бы!» — подумала Аш и увидела отражение своей мысли на лице Флориан.

Она протянула обе руки пажам, снявшим с нее наручи, налокотники и манжеты, потом, морщась от боли, стянула подлатник на пояс и стояла, поеживаясь, пока Флориан обрабатывала спину.

Наконец женщина-лекарь выпрямилась:

— Не знаю, на что ты упала, но латы спасли тебе жизнь. Найдется рубашка на перевязку? Перетяну ребра. Будет неудобно, будет больно, жить будешь.

— Спасибо за сочувствие… — Аш скрипнула зубами, от едкого настоя саднило кожу. — Рикард, броню в оружейную. Скажешь им, мол, боссу нужен новый нагрудник и набрюшник. Пусть покопаются в запасах, предоставляю им полную свободу, но чтоб готово было еще вчера!

— Да, босс!

В этой части комнаты было светло, но остальные окна плотно закрывали ставни. Нагретые на окне кирпичи, подсунутые под одеяла, плохо помогали бороться с промозглой стужей. Раненые беспокойно метались на тюфяках, одни громко стонали, другие что-то бормотали в бреду. У некоторых воспаленные, грубо стянутые швами раны оставались на виду, но больше видно было окровавленных бинтов. Лишь несколько человек сидели, занятые игрой в кости, спорами или чисткой снаряжения, и те по уши закутались в одеяла.

Аш прищурилась, силясь рассмотреть что-то в полумраке:

— У тебя здесь вдвое против вчерашнего. На стенах все было спокойно. Обстрел?

Флора окинула свои владения коротким взглядом:

— Дай сообразить. У меня здесь раненых двадцать пять человек. Трое умрут, шок и потеря крови, я ничем не могу помочь, еще у одного вонючая рана, и у одного в ране яд. Сломанные ключицы, ребра и руки заживут. Насчет парня с проломленной грудью не уверена. Бальдина извлекла стрелу у одного из людей Лоэкта; его пока нельзя переносить. Еще десять с ожогами: греческий огонь. Эти выживут.

Она ни разу не заглянула в заметки на пергаменте, торчавшем из-под крышки сундучка.

— Здесь больше двадцати пяти.

— Двадцать человек с солдатской лихорадкой, — заявила Флора, подчеркнуто невозмутимо встретив взгляд Аш и не обращая внимания на то, что собеседница шипит от боли. — Дизентерия, — пояснила она, уверенной рукой накладывая бинты. — Аш, я предупреждала их, чтобы не хоронили трупы у колодцев. Земля тверже камня. Я говорила им устроить выгребные ямы на пустыре за кузницей. note 91 Они же срут, где придется! В аббатстве у меня есть случаи дизентерии среди горожан. Больше, чем вчера. А вчера было больше, чем позавчера. Стоит только начаться…

— А как с припасами?

— Не хватает свежих трав. Даже в мирных аббатствах не хватает лечебной мяты, золотарника, горького салата, «соломоновой печати»… Бальдина и ее помощницы дают настой ромашки при болях да майоран при растяжениях — вот и все. — Флора вскинула глаза на Аш: — У меня ничего не осталось. Мы делаем перевязки, накладываем швы… — она сухо улыбнулась. — Мои девушки промывают раны лучшими сортами бургундских вин. Наконец-то им нашлось применение.

Аш с трудом натягивала на плечи камзол. Рикард подал бригандин, принесенный одним из пажей, помог ей просунуть руки в проймы рукавов.

— Мне надо идти, — сказала Аш, — пока меня не сочли убитой. Дух войска — превыше всего!

Флора уже склонилась над раненым, у которого челюсть была рассечена рубящим ударом.

— Мне еще надо закончить обход. Увидимся во дворце. После захода солнца.

— Да, сэр… — Аш улыбнулась и, чуть покачиваясь, но в общем довольно уверенно двинулась к выходу.

На первом этаже ее встретил запах крахмала из ароника и клубы горячего пара. Женщины с распаренными руками, подоткнув юбки, склонялись над тазами, громко перекликаясь и перекидываясь грубыми шутками. Аш остановилась за спиной у Бальдины, увидев в дверях Антонио Анжелотти. Итальянец держал в руках пожелтевшую полотняную рубаху и, кажется, готов был разразиться горячим потоком жалоб, но осекся, заметив ее ушибленную руку.

— Мадонна, Джасси ждет вас на мельнице.

— Да, я как раз собиралась туда. Пойдем со мной.

— Босс, — окликнул ее женский голос.

Аш задержалась, увидев, что Бланш обнимает за плечи дочь. Две головы с одинаковыми крашеными светлыми кудряшками прижимались щека к щеке. Шнуровка на юбке Бальдины спереди была свободно распущена. Живот сильно выдавался вперед. «Перед Оксоном было еще незаметно. Но затяжелела она, должно быть, еще весной. Скажем, под Нейсом».

— Тебе надо хорошо есть, — автоматически выговорила Аш. — Скажи Хильдегарде, что я велела.

Бальдина повторяющимся испокон веков движением положила ладони на живот. Зимний свет, дробящийся в клубах пара, покрывал ее фигуру сиянием позолоты. Рядом маячил иконописный лик Анжелотти с золотистыми кудрями — точь-в-точь фреска на церковной стене.

— Отец-то не потерялся? — спросила Аш.

Бальдина усмехнулась:

— Сами понимаете, босс.

— Ну, получишь из отрядной казны лишнюю треть. Теперь эта треть не так уж много и стоит.

Молодая женщина кивнула. Ее мать, немного смущаясь, попросила:

— Положите на него руку, босс. На счастье.

— На…— серебристые брови Аш взлетели вверх. Она коснулась ладонью здоровой руки выпуклого живота и сквозь юбку, рубаху и ткань перчатки ощутила его живое тепло.

В памяти прозвучал голос карфагенской женщины-врача:

«Повреждена шейка матки. Она не способна доносить до срока». Горькое сожаление о чем-то — быть может, о несбывшемся — обожгло глаза.

— На счастье, так на счастье. Когда рожать-то?

— Где-нибудь на Господню Обедню. Если будет мальчик, назовем по святому Годфри. — Бальдина обернулась на послышавшийся из глубины комнаты зов, отозвалась:— Идем-идем. Спасибочки, босс!

Аш улыбнулась им вслед и, видя уже собравшийся перед дверями эскорт, направилась через зал к выходу. Анжелотти пристроился рядом.

— По крайней мере, — заговорила Аш, старательно держась шутливого тона, — я могу поручиться, что это не твоя работа!

— Слава богу, смазливые мальчишки пока не рожают, — кивнул Анжелотти, хладнокровно улыбаясь. Однако у двери, где в холодном воздухе вырастала башня застывшего пара, он задержался и уже без улыбки коснулся ее руки: — Не надо думать о нас как о друзьях, мадонна. Мы — мужчины и женщины, исполняющие ваши приказы. Как и бургундцы. Друзья — это что-то другое.

Аш ошеломленно уставилась на него. Конечно, если так посмотреть, легче делается. Она рассеянно кивнула. Анжелотти добавил:

— Может быть, это не совсем правда, но и не совсем ложь. Те, кто переложил на тебя ответственность за решения, — не друзья. От друга не требуют так много, как от тебя, Львица.

— Прикажешь понимать это как предостережение? — довольно мрачно поинтересовалась Аш. — Пушкари всюду нужны, не так ли? Визиготы найдут тебе дело у осадных орудий — твою команду на стены не пошлют. Вы так дорого обходитесь, что вас поневоле приходится беречь. Ты хоть предупредишь об увольнении, или я просто проснусь однажды утром и обнаружу, что ни тебя, ни ребят Джасси больше нет с нами?

Овальные веки на мгновение опустились, давая ей время увидеть беспорочное совершенство его лица. Потом он прямо взглянул ей в глаза:

— Я не о том, мадонна. Начинается мор, голод уже здесь. Очень скоро тебе придется послать нас в бой — и мы пойдем.

Четыре дня спустя, в отрядной оружейной, Аш оглядывала себя, любуясь новым нагрудником. Если бы не новенькая кожа ремешков креплений, не отличишь от старого панциря миланской работы.

— Быстро справились… — она свела руки, словно отражая удар. Нигде не тянет, не цепляет…

— Не моя работа, босс, — скромно возразил Бертран — высоченный кузнец, черный, как черт из пекла. — Я только выровнял вмятину, как учил мастер Джон. А остальное доделали оружейники герцога, они же и крепления сменили.

— Передай им, что работа офигенная…

— Босс! — заорал кто-то снаружи. — Босс! Скорей!

Она обернулась, морщась от боли в разбитом теле. В кузницу, поскользнувшись на обледенелой мостовой, ввалился Адриан Кампин из отряда Виллема Верхекта.

— Босс, вам бы надо туда!

— Штурм начался? — Аш уже шарила глазами вокруг. — Рикард, мой меч! Откуда на этот раз?

Рослый фламандец, раскрасневшийся под плоским шлемом-шляпой, покачал головой:

— У северо-восточных ворот, босс. Не знаю, что там. Может, и не атака. Кто-то подходит.

— С той стороны?

— Да.

— Черти траханые!

Рикард подбежал из глубины кузницы, с перевязью и мечом через плечо и с курткой Аш в руках. В следующие несколько секунд Аш чуть не взбесилась, пытаясь отвечать одновременно на вопросы командиров копий, толпой вбежавших следом за Кампииом, и на вопросы Ансельма и герцогини Флориан, влетевших следом за рыцарями. Наконец она не выдержала и проревела:

— Заткнитесь!

Воцарилась тишина, только потрескивали угольки в горне.

— Удвоить посты на стенах, — быстро распорядилась Аш. — Возможна вылазка. Роберто, возьмешь двадцать человек, и за мной, к северо-восточным воротам; Флориан…

Герцогиня выхватила из рук Бальдины свой мешочек с травами:

— Я с тобой.

— И не думай! Чертовы визиготы только и мечтают о возможности подстрелить бургундскую герцогиню. Тебя проводят во дворец.

— Я что, неясно выразилась? — пробормотала Флора дель Гиз и ухмыльнулась, взглянув на Аш. — Ты сама не устаешь напоминать, что дух войск — важнее всего. Герцогине подобает смело стоять на крепостной стене.

— Ты не герцогиня, а… черт, времени нет! Рикард высоко поднял форменную куртку, держа ее за плечи. Аш сжала в кулаки руки в латных перчатках и поднырнула снизу, стараясь попасть кулаками в широкие проймы рукавов. Пару секунд она задыхаясь, путалась в складках материи и наконец пробилась наружу, вынырнув из ворота. Рикард опоясал ее мечом, подтянул пряжку, и Аш, развернув пояс так, чтобы рука удобно ложилась на рукоять, выхватила у него плащ, нахлобучила на голову капюшон и вышла на улицу.

Слишком холодно для верховой езды — можно застудить лошадь. Широким шагом, переходящим иногда в бег, до северо-восточной стены добрались меньше, чем в полчаса. На безлюдных улицах попадались то и дело патрули. Со стен смотрели солдаты. Ни лая собак, ни мычания коров; яркое прозрачное небо светилось голубизной, и было так же пустынно, как и земля. Голуби давно пропали. От зимнего ветра слезились глаза и захватывало дух.

Аш, отдуваясь, поднялась на верхнюю площадку ворот и нашла там Оливера де Ла Марша с двумя десятками бургундских рыцарей. Высокий бургундец, ладонью прикрывая глаза от солнца, смотрел на северо-восток.

— Ну? — спросила Аш.

Биллем Верхект подбежал к ней от башни и указал:

— Вон там, босс.

За спиной у нее вспыхнула перебранка: де Ла Марш заметил присутствие герцогини, и Флоре пришлось отбиваться от града бурных упреков в неосторожности — но Аш было не до того.

— Что, мать его, там такое?

Рикард протолкался к ней. Под мышкой парень нес ее салад, не самый лучший, но отличного качества. Аш взяла у него шлем и помедлила, застыв на резком ветру с непокрытой головой: женщина со шрамами и патлами серебристых волос, отросших уже ниже ушей.

Аш покосилась на ближайшего к ней капитана стрелков, указала взглядом на Флору:

— На сколько отсюда бьет арбалет?

Людмила Ростовная улыбнулась кривой от заживающих ожогов улыбкой:

— Ярдов на четыреста, босс.

— А сколько отсюда до их передовой линии?

— Этак четыреста один, босс.

— Отлично. Если кто-нибудь высунется хоть на ярд вперед, продырявьте его немедленно. И посматривайте насчет осадных орудий.

— Да, босс!

Палатки визиготов под безоблачным небом светились белизной. Струйки дыма тянулись к небу из-под дерновых крыш землянок, окружавших эту часть города. От конных рядов доносилось ржание лошадей. Аш присмотрелась: ни одной осадной машины в поле зрения. В пяти сотнях ярдов от стены суетились люди, раздвигались ряды солдат; и что-то еще двигалось между палатками вдоль дороги, тянувшейся по берегу реки. Кони? Флаги? Вооруженный отряд или безоружные?

Рикард протер заслезившиеся глаза:

— Цветов отсюда не разберу, босс.

— И я… хотя… кажется, вижу! — Аш уцепилась за локоть стоявшего рядом Ансельма, и он улыбнулся ей из-под забрала. — Милый Христос. Роберт, или мне это кажется?

Впервые за много недель голос ее старого товарища прозвучал легко и беззаботно:

— Стареешь, девочка? Зрение слабое?

— Красный полумесяц, так его и так! — выкрикнула Аш. Шум голосов за ее спиной оборвался. Аш повторила: — Турки!

— Мудозвоны долбанные! — высказалась герцогиня Флора (к счастью, на малоизвестном жаргоне наемников). Джин Шалон неодобрительно выпятила губки, осуждая тон высказывания; Оливер де Ла Марш, знаток языков, едва не подавился.

Стройная колонна всадников рысцой продвигалась через расположение визиготских войск. В морозной дымке Аш только и сумела рассмотреть, что белые вымпелы с красными полумесяцами, желтоватые плащи всадников да белые шлемы. На фоне неба наконечники копий были бы ясно видны — стало быть, копьеносцев нет. Колонна, извиваясь, прошла между шатрами лагеря и выдвинулась на ничейную землю под стеной; кони с опаской выбирали путь по окаменевшей на черном морозе комковатой грязи. Сотня, другая… пятьсот человек!

— Что они делают? Глазам не верю! — Аш снова выругалась, обхватила руками плечи Людмилы и Виллема. — Молодцы, вовремя заметили! Но какого черта они затевают?

— Если они намерены атаковать, то это безумие, — заметил Оливер де Ла Марш и, сделав над собой заметное усилие, повернулся к Флоре дель Гиз: — Как видите, мадам, на стенах у нас имеются пушки.

Флора ответила ему взглядом, означавшим: «Сама знаю, с какого конца аркебуза палит»; за последний месяц Аш не раз видела у нее на лице это выражение.

— Не стрелять, — сказала она.

Тон приказа. Ла Маршу потребовалось всего мгновенье, чтобы ответить:

— Слушаюсь, мадам.

Аш скрыла улыбку, пробормотала:

— Подумать только, а я еще сомневалась, по силам ли тебе роль герцогини!

— Врачам привычно говорить людям, как им поступать, — Флора оперлась руками о парапет, не сводя глаз с приближающихся всадников, — даже если они сами точно не знают, как лучше…

— Особенно тогда, — понимающе кивнула Аш. Она торопливо надела шлем и застегивала пряжку. Турецкие всадники уже приблизились настолько, что видны были круглые щиты и круто изогнутые луки. Белизна шлемов объяснялась просто: каждый был обмотан белой тканью, ниспадавшей сзади на шею.

— В самом деле, турки, — проговорил де Ла Марш. — Знакомый вид. Отборное войско султана, его янычары.

Почтительный ужас на лицах окружающих ясно говорил, что и люди Аш, и бургундцы разделяли мнение старого воина.

— Ладно, пусть они горячей дерьма, но здесь-то что им надо? Зачем они тащатся к городу? — Аш в раздражении чуть не вывалилась из амбразуры. Крупное подразделение визиготов — судя по орлу, Четвертый легион Лептис Парвы — подтягивалось к передней линии редутов, но остальные пока не проявляли никакого беспокойства. Наблюдали и выжидали.

— Если они намереваются войти в город… — де Ла Марш оставил фразу висеть в воздухе.

Аш поймала себя на том, что видит в кавалерии янычаров не возможного противника, а только перебирающий копытами запас продовольствия. Вьючных лошадей в колонне не было видно.

— Если бы они намеревались войти в город, визиготы бы их не пропустили.

— Именно, мадам капитан!

— Не допустят же они, чтобы осажденный гарнизон усилился пятью сотнями турецких воинов! Какого хрена!

Роберт Ансельм фыркнул. Аш хлестнула его взглядом. Широкоплечий англичанин зажимал нос рукавицей, удерживая смешок, но, перехватив ее взгляд, расхохотался во весь голос:

— Вот того самого! Да ты посмотри, посмотри, девочка! Это же чистое сумасшествие — так кто, по-твоему, за ним стоит?

Колонна подошла уже так близко к воротам Дижона, что можно было различить черты лица. Среди турок мелькали лица европейцев. Не так уж много: не больше пяти десятков. Аш прищурилась против ветра.

Над кучкой европейцев развернулся огромный желто-красный штандарт, мелькнуло личное знамя. Ветер развернул складки, и на секунду всем глазам открылся герб. Послышались изумленные восклицания, и вдруг по стенам разнеслось восторженное «Ура!»

Аш моргнула, не веря своим глазам: синий вепрь в кайме белых пятиконечных звезд.

— Святое дерьмо!

Имя уже звучало, перелетая с бастиона на бастион, но Роберт Ансельм не отказал себе в удовольствии договорить:

— Джон де Вир, — сказал он. — Тринадцатый граф Оксфорд.

2

Короткая перекличка — и ворота Дижона отворились ровно настолько, чтобы пропустить пять сотен всадников. Аш мигом слетела по лестнице, цепляя ножнами за стены узких пролетов и сталкиваясь на бегу со своими. Роберт Ансельм и Оливер де Ла Марш не отставали ни на шаг.

— Оксфорд! — Роберт восторженно выкрикивал боевой клич отряда де Вира. — Оксфорд!

Толпа встречающих стекла с надвратного бастиона в тот самый миг, когда захлопнулись огромные ворота. Оглушительно заскрежетали железные брусья засовов. В спину Аш с размаху ударило тяжелое тело — падая, она развернулась и уцепилась за налетевшего на нее человека: Флора, путаясь ногами в парчовой, расшитой самоцветами юбке, громко выругалась.

— Это он? Он! Он же настоящий сумасшедший, — восклицала она.

— Скажи что-нибудь новенькое! Огромный отряд оттоманских турок — может, и больше пятисот! — выстроился в каре на рыночной площади за воротами. Ледяной ветер трепал хвосты и гривы коней. Кобылы. с одного взгляда определила Аш, крепкие светло-гнедые кобылы, и всадники, сидящие в седлах из крашеной кожи молча и неподвижно.

Из гущи гнедых кобыл вырвался серый мерин, следом еще трое. Над головой переднего всадника развевалось желто-голубое знамя. Латник-знаменосец ехал с непокрытой головой, короткие льняные кудри развеваются, улыбка — во весь рот. Виконт Бомон. Сам де Вир ехал на своем сером следом за тремя младшими братьями: Джоном, Джорджем и Томасом.

Граф Оксфорд соскочил с седла, не глядя бросил поводья — Аш заметила, что подхватил их Томас Рочестер, — и сорванным в боях голосом прогрохотал:

— Мадам капитан Аш!

— Милорд Оксфорд… уф-ф! — выдохнула Аш, оказавшись в сокрушительных объятиях англичанина. Она успела порадоваться, что надела кирасу — в кольчуге плохо пришлось бы ее ребрам. Впрочем, и кираса не очень-то спасла — Аш вздрогнула от боли в боку. Не разжимая медвежьих объятий, Джон де Вир со слезами на глазах спрашивал:

— Спаси вас господь, мадам, здоровы ли вы?

— Здоровехонька, — пропыхтела Аш, — только… пустите…

Она увидела, что все англичане либо заливаются слезами, либо возбужденно болтают, размахивая руками. Бомон что есть сил тряс руку Оливера де Ла Марша, Дикой де Вир обнимался с Ансельмом, Томас и Джордж громко рассказывали что-то обступившей их толпе бургундских рыцарей. Янычары бесстрастно взирали с седел на это представление, проявляя разве что легкую заинтересованность.

Джон де Вир не таясь утирал слезы. За несколько месяцев, прошедших с их расставания, кожа его побледнела. Ноги по колено в зимней грязи, но в остальном — Аш, подбоченившись, оглядела его с головы до ног — англичанин в своей потертой броне, с влажными голубыми глазами казался таким знакомым, что у нее защемило сердце.

— Господи, — сказала Аш, — как же я рада вас видеть!

— Мадам, золотые слова!

Граф потряс сжатые вместе ладони — то ли выражая восхищение, то ли пытаясь согреться. Его взгляд устремился на толпу встречающих. Аш проследила его взгляд и отметила, что он не сразу поверил своим глазам.

— Порази меня господь, так, значит, правда? Ваш лекарь — наследник Карла? Ваш Флориан стал герцогиней Бургундии?

— Чистая правда, — Аш не сумела сдержать улыбку, хотя улыбаться было больновато. Чуть поразмыслив, она добавила: — Милорд.

— Избавьте меня от вашего «милорда», — воскликнул граф. — Дайте лучше вашу руку.

Аш стянула перчатку и стиснула его руку, сама растрогавшись чуть не до слез.

— Если на то пошло, вы можете гордиться: ни один англичанин до вас не нанимал в свой отряд царствующих князей Бургундии — а ведь Флора все еще в списке моего отряда, и мы по-прежнему числимся за вами.

— Тем больше оснований у вас было ожидать моего возвращения.

Флора дель Гиз прошла сквозь толпу, расступавшуюся перед герцогиней. Граф Оксфорд изящно преклонил перед ней колено. Его примеру последовали братья де Вир и виконт Бомон, а следом — и бургундские рыцари.

— Да пребудет с вами господь, мадам доктор, — непринужденно приветствовал ее Джон де Вир. — Вам выпала трудная доля, которую не всякий мужчина согласился бы принять на себя.

Аш открыла рот, подумала и закрыла; стояла, заложив руки за спину, выжидая, пока заговорит Флора. «Герцогиня Флориан», — старательно напомнила она себе.

Флора вдруг ослепительно улыбнулась:

— Нам надо поговорить, милорд Оксфорд. Ваши люди все здесь, или есть еще?

— Это все, — отвечал Оксфорд, поднимаясь на ноги. Аш заметила, как он невольно оглянулся на стройные ряды янычарского войска. — К сожалению, мадам, я почти не говорю на их языке. Вот мой единственный переводчик. — Граф указал на усатого воина в кольчуге и остроконечном шлеме. —

Он из Валлахии: «войник», вступивший в турецкое войско. У вас кто-нибудь говорит по-турецки?

Аш, взглядом испросив позволения у Флоры, отозвалась:

— Только не я, милорд. Но, думаю, кто-нибудь найдется. Роберт, — она кивком подозвала помощника. — У нас кто-нибудь говорит по-турецки?

— Я говорю, — Ансельм отвесил неловкий поклон графу и, выпрямившись, указал на итальянца-канонира, стоявшего поодаль с Людмилой Ростовной и стрелками. — И Анжелотти тоже. Мы с ним воевали в Мореа note 92 в шестьдесят седьмом-восьмом. Кажется, даже и до семидесятого. Какой-то чертов флорентиец прострелил мне ногу, я и утащил Анжелотти в Адриатику. До тех пор ни разу не бывал в море. — Он перевел дыхание, неуверенно посмотрел на графа. — Да, я говорю по-ихнему.

— Вот и хорошо, — рассеянно одобрил граф. — Неприятно зависеть от единственного человека, которого, к тому же, в любую минуту могут убить.

Он не сводил взгляда с Флоры дель Гиз в ее женском наряде, и Аш заметила, как он ошеломленно тряхнул головой.

Потеряв терпение, она поторопила:

— Милорд, вы не хотите рассказать нам, что произошло?

— Я собирался рассказать обо всем герцогине, — у губ графа обрисовались веселые морщинки, — но я уверен, что она и вам позволит послушать.

Флора дель Гиз, стоявшая рядом в окружении фрейлин, бургундской знати и копья Томаса Рочестера, который сам себя назначил телохранителем, ухмыльнулась во весь рот:

— И не подумаю!

— Может, и позволит, может, и позволит, — пробормотала Аш, подмигнув Джону де Вир, и добавила: — Познакомьтесь с капитан-генералом бургундской армии, милорд. Дева Дижона к вашим услугам.

Де Вир несколько секунд остолбенело пялился на нее, а потом разразился лающим хохотом. К нему присоединились Бомон и братья де Вир. Аш видела, что граф краем глаза замечает, как ощетинились бургундцы, но это только усиливало его веселье. Англичанин крепко хлопнул ее по плечу:

— Так-то вы соблюдаете нашу кондотту, мадам?

— Теперь, когда вы вернулись, я готова исполнять ваши приказания, милорд.

— Еще бы! — светлые глаза англичанина лучились смехом. — Разумеется. Но, будучи англичанином, мадам, я предпочитаю оставить Святых Дев иностранцам. Так оно спокойнее. — И уже серьезно добавил: — Когда до вас доходили последние новости из-за стены?

Флора мрачно призналась:

— Уже три недели, как мы ничего не знаем.

Роберт Ансельм пояснил:

— Визиготы не пытаются штурмовать стены, милорд, но они заперли город покрепче утиной задницы.

— Стало быть, и лазутчики не справляются?

Аш моргнула. Блеск полуденного солнца слепил глаза.

— Они замкнули кольцо и с тех пор сидят крепко. Ни один разведчик или гонец не сумел пробиться сквозь осаду.

Де Вир помрачнел, но промолчал.

Роберт Ансельм цинично добавил:

— Когда разведчики стали возвращаться по кускам, в виде ядер для катапульт, мы перестали посылать новых. Последним был тот француз, Арман де Ланнуа. — Роберт покачал головой. — Пошел на корм воронам на прошлой неделе. Не понимаю, чего ему так уж приспичило выбраться отсюда!

— Могу объяснить, мастер Ансельм, — сухо проговорил граф. Все его возбуждение иссякло, и стало видно, что он натянут, как струна. — Герцогиня, желательно, чтобы ваши советники тоже услышали об этом.

Аш не дала Флоре ответить.

— Каким образом, милорд, угораздило вас попасть сюда? — она заметила, что размахивает руками не хуже англичан, и прижала локти к бокам. — Вы что, от Карфагена поплыли в Константинополь? И виделись с султаном? Это ваши войска? Какого хрена?

— Все в свое время, мадам. И герцогиня также должна услышать мой рассказ. — Джон де Вир на мгновенье оторвал взгляд от лекаря в грязном парчовом платье, чтобы взглянуть на горевшее в зимнем небе белое солнце. — Несомненно, — сказал он, — вы — герцогиня Бургундии, так же, как покойный Карл был ее герцогом. Скажите, мадам… да нет, вы должны быть тем же, чем был герцог Карл, — не то над нами сейчас не светило бы солнце!

Флора поднесла грязную измазанную руку к белому Вересковому кресту на груди. Скромный крест, вырезанный из того же материала, что и ее герцогский венец, висел на золотой цепи. Аш увидела, что костяшки пальцев, сжимающих крест, побелели. Флора не сразу решилась поднять взгляд на окружавших ее рыцарей.

— Она — преемница Карла, — сказал Оливер де Ла Марш тоном человека, услышавшего, как оспаривают закон природы, подобный череде приливов или каждодневному возвращению солнца.

— О да, она настоящая герцогиня. — Аш неуютно переступила с ноги на ногу, ощутив вдруг заново и холодный ветер, и боль в ребрах. «Теперь она — цель, которую стремятся уничтожить Дикие Машины». — И вот что я вам скажу, милорд Оксфорд. Фарис это знает. Она сидит там в лагере — сидит уже пять недель зная, что Флориан — человек, которого она должна убить. И до сих пор она пальцем о палец для этого не ударила!

Высоко подняв брови, Джон де Вир обвел глазами разрушенные здания и опустевшие улицы Дижона. Аш передернула плечами:

— Да, она ждет, пока голод и болезни сделают дело за нее, но она полностью отказалась от штурмов. Я бы отдала половину полковой казны за возможность послушать, что говорят ее офицеры. И вторую половину — если бы могла услышать, о чем она сейчас думает.

Граф Оксфорд пробормотал:

— Кажется, я мог бы вам это сказать, капитан Аш.

С запада донесся отдаленный гул осадного орудия. Земля под ногами слабо содрогнулась.

— Уведите своих турок от стены, — повелительно проговорила Флора. — Собираем военный совет. В тепле!

Пока в личных покоях герцогини собирался двор, графа Оксфордского снова окружили бургундские лорды: обменивались приветствиями, расспрашивали. Капитан янычар следовал за графом с выражением вежливого недоумения на лице.

Аш с изумлением заметила, что все турки одеты одинаково: в желто-коричневую накидку на кольчугу с широкими свисающими рукавами, на поясе кривой меч, щит, лук; на головах шлемы, обернутые длинными ниспадающими на спину полосами ткани. Единообразие одежды и схожесть бородатых лиц создавала впечатление, что в комнате рядом с Аш не двадцать разных людей, а один человек, повторенный двадцать раз. Особенно заметно это было в сравнении с пестротой ее собственного эскорта — копья Тома Рочестера, — одетого в самый невероятный набор шлемов, кольчуг и лат, в разноцветных, по вкусу владельца, штанах. Пожалуй, единственное, что объединяло их всех, — это протертые до дыр колени.

— Кормить их нечем, — сухо сказала Флора, подходя к Аш, и пояснила, перехватив ее взгляд: — Я говорила с Генри Брантом, и с кастеляном Дижона. У нас и для своих продовольствия не хватает.

— Попробуй взглянуть на это дело по-другому: пятьсот лошадей — это двести пятьдесят тонн мяса.

— Господь милосердный! Девочка моя, ты думаешь, они согласятся?

— Турки-то? Ни за что на свете. Но давай не будем раньше времени создавать себе проблемы, — задумчиво проговорила Аш. — Сперва послушаем, зачем он их сюда притащил.

Застекленные окна герцогских покоев не пропускали внутрь ледяной ветер, но он врывался в каминную трубу и завывал там, едва не заглушая негромкий говор собравшихся. Над кроватью здесь еще висел шелковый балдахин, а кресла не отправились пока в камин, где, тем не менее, ярко горел огонь.

Флора вызывающе глянула на Джин Шалон:

— Вина со специями, тетушка.

— Да, герцогиня-племянница, разумеется! Сию минуту! Если на кухне что-нибудь осталось…

— Если это ворье не заныкало где-нибудь хоть один бочонок, — заметила бургундская герцогиня, — значит, пора сдаваться визиготам…

Аш фыркнула. Флора повернулась к ней спиной и вышла на середину комнаты. Люди бессознательно расступались, давая ей дорогу. Аш закусила губу, поймала себя на этом и насмешливо тряхнула головой. Не завидует же она, в самом деле!

Флора приказала пажам:

— Придвиньте кресла к очагу. Незачем вымерзать во время совета.

Дыхание замерзало даже в помещении, и хотя Аш заняла место у самого огня, у нее стучали зубы. Она прижалась спиной к каменной резьбе каминной стенки, под изображением Христа в затейливом переплетении ветвей.

Флора расположилась в резном дубовом кресле, столь тяжелом, что к огню его перетаскивали сразу двое юных пажей. Бургундские рыцари, владетели и епископы постепенно замолкали, обращая лица к своей чумазой, ясноглазой и блистательно самоуверенной герцогине.

Граф Оксфордский предложил:

— Мадам, нельзя ли немного расчистить место? Чем меньше споров, тем скорее дело пойдет.

Флора мгновенно отозвалась, назвав дюжину имен. Одна-две минуты — и все, кроме названных ею, разошлись (без малейших признаков недовольства, с удивлением отметила Аш); подали подогретое вино, и герцогиня взглянула на английского графа через край золотого кубка.

— Рассказывайте, — приказала она.

— Все, мадам? Прошло не меньше трех месяцев с тех пор, как мы расстались на карфагенском берегу.

Флора пробормотала скороговоркой:

— Господи, дай мне сил или, на худой конец, терпения!

Джон де Вир расхохотался и, не дожидаясь приглашения, устроился в кресле поближе к горящим поленьям. В тепле от него резко запахло конским потом. Глядя на него и на стоящих рядом Бомона с младшими де Вирами, Аш припомнила обед под стенами Дижона в жаркий августовский день. Даже присутствие Оливера де Ла Марша и турецкого капитана не мешало почувствовать себя снова в кругу друзей.

— Начните с него, мастер де Вир. — Флора чуть наклонила кубок в сторону янычарского офицера.

— Начните с того, почему вы здесь, а не там, да еще живой, — потребовала Аш. — Да еще с целым батальоном в придачу.

Граф Оксфорд протянул ноги к огню:

— Значит, прикажете начинать с конца? Ладно. Я здесь и жив, потому что привел с собой этого человека и его кавалеристов. Конечно, пять сотен не ровня шести тысячам визиготов, однако… я сообщил Фарис, вполне правдиво и честно, что если хоть один из его людей погибнет, султан Османли Мехмет Второй note 93 будет с той самой минуты почитать себя в состоянии войны с империей визиготов.

Повисла пауза. Тишина нарушалась только потрескиванием поленьев да воем ветра в трубе.

Джон де Вир добавил:

— Она знала, что это не пустые слова. Разведка должна была сообщить ей о том, что на западной границе империи собрано сильное войско.

Аш негромко присвистнула:

— Ну что ж, он может позволить себе подобные угрозы. note 94

— Это не пустая угроза.

— Слава Христу и всем его милым святым, — Аш поерзала: ребра под кирасой ныли. — Так, если я правильно поняла, вы просто проехали через все земли от Далмации досюда…

— Пятьсот человек — отряд достаточно крупный, чтоб его не донимали мелкие шайки, — невозмутимо вставил граф Оксфорд, — и в то же время он не представляет угрозы для армии короля-калифа.

— …и подъехав к Дижону, вежливо попросили пропустить вас в осажденный город со свежими силами, и визиготы вздохнули, но согласились?

Джон де Вир вспыхнул и с горячностью выкрикнул:

— Мы рисковали головами, а вам все смешки!

— Потише, мой мальчик, — твердо остановил его граф и улыбнулся Aш. — Ты еще не пробовал на своей шкуре, что такое пять недель в осажденном городе. Позволь капитан-генералу Аш задавать вопросы в той форме, которая ей удобнее.

Аш чуть смутилась и уже серьезно произнесла:

— Это ведь не столько свежие силы, сколько новые заложники.

Оттоманский офицер произнес на ломаном германском: note 95

— Не знаю такой слово?

Аш с удивлением уставилась ему в лицо: светлокожее, наверно, он по рождению христианин.

— Это значит: если они нас атакуют, вы погибнете; но тогда они… — он махнула рукой в окно, —…те визиготы, тоже погибнут. Пока вы в Дижоне, штурм города означает войну с султаном.

Сквозь бороду янычара сверкнула улыбка.

— А, женщина-бей знает! note 96 Да. Мы — Новое Войско! note 97 Мы здесь защищать, во имя Мехмета и Гундобада. Наши жизни — вам щит.

— Это Баси Баязет, — снова вылез Джон де Вир. — Он командует их «орта». note 98

— Скажите полковнику Баязету, что мы очень рады ему, — пробормотала Аш. — Войник, стоявший за спиной своего командира, прошептал ему в ухо перевод. Бородач улыбнулся.

Флора резко спросила:

— Это сработает?

— Пока — да, мистрис Флориан, простите, герцогиня. — Джон де Вир выпрямился в своем кресле. От его сапог тянуло горелой кожей. Он взял у пажа кубок, хлебнул вина. Если не знать, по нему и не скажешь, сколько долгих дней он провел в седле и сколько долгих лиг оставил за спиной.

— Почему? — не поняла Флора.

— С вашего позволения, мадам… — он поманил к себе войника, шепнул ему что-то, после чего турецкий командир вместе с переводчиком покинули собрание.

Джон де Вир коротко пояснил:

— Тьма уже дошла до Золотого Рога и воцарилась над Айя-Софией.

— Солнце? — Флора дель Гиз повернулась к окну, в ярком луче стали заметнее морщины на ее лице.

— Солнца больше нет, мадам. В Константинополе так же темно, как в Кельне и Милане. — Граф потер лицо ладонью. — К счастью для меня. Расставшись с вами, мы поплыли к Истанбулу, а оттуда сушей в Эдрину. note 99 Мне всего пару недель пришлось ждать аудиенции. Когда меня допустили к султану, я поведал ему, что Бургундия, одному Христу известно, отчего, встала единственной преградой на пути Тьмы; и свидетельство тому — солнце, которое по-прежнему сияет над Бургундией.

Джордж де Вир нехотя вставил:

— Его разведка это подтвердила.

Оксфорд кивнул и наклонился вперед, чтобы оказаться ближе к креслу герцогини:

— Султаном Мехметом нынче правят два кнута, мистрис Флориан. Его страшит распространяющаяся из Африки тьма и томит желание одержать победу над визиготами и подчинить себе склонившиеся перед Карфагеном христианские страны, как он покорил себе Византию. Я сказал ему, что Бургундbя обязана выстоять. Не знаю, поверил ли он мне, но ведь и жертва с его стороны не слишком велика. В худшем случае он потеряет один полк янычар.

Флора сморщилась, словно хлебнула кислого.

— А если визиготы не возьмут Дижон — мне придется иметь дело с турецкой армией, стучащейся в мои двери, — но зато визиготы окажутся зажаты в клещи.

«Месяц назад она сказала бы „нам“, а не „мне“», — мельком отметила Аш, лениво посасывая вино: остатки, не ставшие намного вкусней оттого, что в них всыпали все оставшиеся на кухне специи.

— Сколько он вам дал времени? — спросила она у Оксфорда.

— Два месяца. После этого он отзовет полковника Баязета. — Граф сосредоточенно глядел в пламя. — Будь я, скажем, королем Англии из рода Ланкастеров, и явись ко мне такой вот сумасшедший оттоманский граф, не думаю, чтоб я дал ему так много, и на столь долгий срок.

Аш пила, глядя на поверхность винного озерца. В покоях пахло потом и золой. Она не знала, что хуже для ее ребер: попытаться усесться или стоять и дальше на ногах. Кто-то тронул ее за плечо, и Аш поморщилась, ощутив, что пластины кирасы врезались в плечи. Завтра будут новые синяки.

Флора дель Гиз спрашивала:

— Аш, есть у нас два месяца?

Аш подняла глаза. Она и не заметила, когда герцогиня поднялась с места. Лицо Флоры под венцом из оленьих рогов оставалось все тем же знакомым лицом, только морщин стало больше от груза ответственности. Странное свойство. «Что Аш, что Флора: если упремся, непреодолимая сила откатывает, не в силах сдвинуть с места». Герцогиня убрала руку с плеча Аш.

— Если не будет штурма? Все равно сомнительно. — Аш отодвинулась, пересекла комнату и выглянула в окно. За стеклом сверкала все та же бледная синева. Слишком холодно даже для снегопада. Она потрогала замерзшее стекло.

— Дело уже не в осаде. Если не считать, что именно осада удерживает тебя в городе. Я молю небеса о снегопаде, — сказала Аш. — Снег, туман, слякоть; да хоть бы и дождь. Все, что угодно, лишь бы ограничить видимость! Я послала бы тебя с полудюжиной крепких ребят за стену и куда-нибудь подальше. Но погода все время ясная. И еще луна, провалиться б ей… И никто из посланных за стену не вернулся живым.

Она повернулась, встретила взгляды: суровый — де Ла Марша, хмурый — Оксфорда, тревожный — Флоры дель Гиз.

— Речь сейчас не об осаде, не о турках — простите, милорд де Вир. Речь о герцогине Бургундии, которой не выбраться отсюда, которую невозможно укрыть в безопасном убежище. Речь о том, как сохранить тебе жизнь, Флориан! О тебе и о твоей силе. Сейчас это главное, и я бы открыла Дижон и отдала его на разграбление визиготам — с радостью, — если бы надеялась, что в суматохе удастся тебя вытащить. Но риск слишком велик. Одна случайная стрела может погубить все.

Аш понимала: граф Оксфорд понял ее иначе, чем Флора; иначе, чем понял бы, если бы знал об охоте за оленем. Оливер де Ла Марш закусил губу. Герцогиня оскалила зубы.

— Есть ли у нас два месяца? — повторила Флора. — Я не только о продовольствии. Если Фарис…

— Не знаю! Я не поручусь и за два дня, даже за два часа!

Граф Оксфордский переводил взгляд с одной женщины на другую: наемница в броне, с блестящими серебром короткими волосами; и хирург, ставший герцогиней, женщина, неуклюжая в непривычном женском одеянии. Рука графа сама собой потянулась к обросшему рыжеватыми патлами затылку.

— Кое-чего я не понимаю, — признался он. — Но прежде чем вы, мадам, объяснитесь, позвольте мне закончить мой рассказ. Вы здесь, в городе, не представляете, что происходит в лагере Фарис?

— Мы все объясним. — Аш разжала стиснутые кулаки и прошла обратно к теплу очага. — Что до сведений — мы ничего не знаем, но я и так догадываюсь. Ее забрасывают депешами из Карфагена, с назойливым вопросом: «Какого хрена ты прекратила военные действия, это недопустимо, требуем продолжать»! Угадала? Причем депеши доставляют курьеры. Если уж я слишком напугана, чтоб… — Аш сверкнула беспощадной ухмылкой. — Она не станет говорить с каменным големом теперь, когда понимает, чей голос слышит, обращаясь к нему. — Она фыркнула. — Ручаюсь, ее офицеры тоже забрасывают Карфаген доносами. Они, небось, считают, что она свихнулась.

— А вы уверены, что это не так?

— Честно? Не уверена. — Аш повернулась к графу. — Это все догадки. Что вам известно ?

— Известно? — повторил граф. — Известно, что я со своими людьми только на две недели опередил легионы визиготов, двигающихся к Дижону с юга.

— Зараза! — Аш уставилась на него. — Свежие силы из Африки? Да там ничего не осталось! Неужели оттянули из Египта? Или пожертвовали гарнизоном самого Карфагена?

— Шпионская сеть султана Мехмета достаточно эффективна. — Джон де Вир осторожно поставил кубок на пол. — Я доверяю его сведениям. Синайские крепости опустели. Что касается Карфагена… Во главе этих легионов сюда направляется, чтобы принять командование армией и отослать Фарис на родину, в Карфаген, сам калиф Гелимер.

Аш тупо пробормотала:

— Гелимер… сюда?

— Он решил преподать Бургундии урок.

— Но… сам Гелимер?

Граф Оксфорд наклонился вперед и назидательно выставил перед собой палец:

— И не один, мадам. По донесениям разведки султана, с ним находятся представители двух подвластных народов. Один — Фридрих Габсбург, в недавнем прошлом повелитель Святой Римской империи. Это я сам могу подтвердить: мы, на пути сюда, миновали его земли. Другой, по слухам — эмиссар Луи Французского.

Измученный дорогой англичанин перевел дыхание. Оливер де Ла Марш, яростно кивая, слушал шепот советника Тернана.

— Король-калиф вынужден будет взять Дижон, — невыразительно закончил Джон де Вир, — и, да простит меня мадам герцогиня, — он вынужден убить герцога или герцогиню. Вы — ядро сопротивления, а Бургундия — последняя страна, стоящая на его пути к покорению Европы. Вот почему если генерал-женщина не справляется с задачей, мужчина должен явиться сюда и выполнить ее самолично.

Оливер де Ла Марш взглядом испросил у Флоры разрешения говорить:

— А если он тоже потерпит поражение, лорд Оксфорд?

Взгляд англичанина заострился, в уголках глаз пролегли морщины. Улыбка, поняла Аш, но только очень недобрая: настоящий волчий оскал.

— У Франции с королем-калифом мирный договор. — Де Вир простер руку к Аш. — Почему ваш французский рыцарь так рвался выбраться из Дижона? Несомненно, он торопился доставить Людовику вести о затянувшейся осаде. Францию эта война, считайте, не затронула. Да, тьма, несомненно, и все же Майн, Анжу, Аквитания, Нормандия — все эти графства могли бы двинуть свои силы, при первых признаках слабости Гелимера.

— И северные земли Германии!.. — Аш, увлеченная планами военных действий, не заметила острого взгляда Ла Марша, оскорбленного тем, что она не принимала в расчет военной мощи Бургундии. Сейчас она забыла и о герцогине, и о Диких Машинах. — Фридрих прошлым летом так поторопился сдаться, что его армия нисколько не пострадала. Милый Христос, визиготы окажутся в яме!

Взгляд Де Вира задержался на Флоре.

— Мадам, селяне и вилланы из французских и германских земель стаями слетаются к границам Бургундии. За пределами вашей страны не осталось ничего, кроме завывающей тьмы и холода, какого не знали доселе люди. Ни Людовику, ни Фридриху не придется долго искать предлога, чтобы вторгнуться в ваши владения и атаковать войско короля-калифа: довольно того, что их подданные находят у вас защиту.

— Беженцы… — Флора поморщилась, плотнее кутаясь в меховой плащ. — Под открытым небом. Господи, что же там делается, если здесь им кажется лучше? Однако мне ничего не известно об этих беженцах.

— Мадам, если Пауку понадобится предлог, он не станет спрашивать, что вам известно, а что — нет.

— И не стоит забывать султана. — Аш не обратила внимания на гневную вспышку Флоры, она с нарастающим возбуждением обращалась к Оксфорду:

— Армия турок наготове… Гелимеру придется взять Бургундию! Если ему это не удастся, причем очень скоро, Франция с Германией разорвут Европу на куски, а турки через месяц окажутся в Карфагене.

— Милый Христос! — Флора вскочила на ноги. — Аш, тебе это, кажется, нравится!

— Может быть, и Англия не останется в стороне… — Аш осеклась, опустила глаза и снова подняла их, прямо взглянув на Флору: — Мне нравится, что этим собачьим детям прищемят хвосты!

— Им прищемят хвосты! А что будет с нами?

Аш откровенно расхохоталась, ее ничуть не задел возмущенный взгляд почтенного советника Филипа Тернана. Флора тоже хмыкнула и снова опустилась в кресло, расставив колени под юбкой, как мужчина, привычный к облегающим штанам. Ни ясный взгляд ее, ни густые золотистые брови не изменились оттого, что над ними топорщился венец из оленьих рогов.

— Урожай пропал, — сказала Флора. — Скот съели, дома разрушены. Эти ублюдки превратили страну в пустыню. Если народ бежит сюда, за границами, должно быть, настоящий ад…

Аш остыла. «Нам ведь даже неизвестно, с какой стати у нас еще светит солнце — по всем правилам, не должно бы…»

Лицо Флоры выражало напряженную тревогу: не грызет ли ее тоже этот невысказанный вопрос?

Оливер де Ла Марш поднял руку, взывая к вниманию графа де Вир.

— Вы сказали, милорд, что тьма распространилась до самого Константинополя? Невозможно, чтобы это входило в намерения короля-калифа. Он не стал бы преднамеренно провоцировать турок.

Филип Тернан добавил:

— Если Проклятие Сумеречных Земель передается странам, завоеванным ими, то в Константинополе должно быть еще светло. Значит, это не визиготы. Милорд Оксфорд, вам следует услышать, что известно нашей герцогине о Великих Дьяволах.

— Я уже кое-что знаю, — заметил де Вир, не изменившись в лице. Аш догадывалась, что он вспоминает берег моря у стен Карфагена и серебряное сияние южного небосклона. — Правда, я не представляю, какое место в этой истории занимает леди.

— Герцогиня расскажет вам, но позже. — Аш перехватила взгляд Флоры и с удивлением поймала себя на том, что ожидает ее кивка, прежде чем продолжить: — Милорды, на мой взгляд, Гелимер попался в собственную ловушку. Я сама присутствовала при том, как, принимая корону в Карфагене три месяца назад, он поклялся сокрушить Бургундию — и теперь ему приходится выполнять обещанное. С одной стороны ему угрожает непокорство собственных амиров, с другой — Фридрих и Людовик, а на востоке выжидает своего часа султан. — Ее губы раздвинулись в короткой усмешке. — Готова поставить любые деньги: когда начали поступать донесения, что Фарис не торопится со штурмом и вторжение застопорилось, калиф искусал собственные локти!

Флора строго выпрямилась в кресле:

— Аш, все сказанное тобой означает: он должен уничтожить нас. Меня. И как можно скорее.

В прозрачном морозном небе, не заглушенный дорогим стеклом, прозвучал удар колокола. С Гончарной Пустоши, сообразила Аш. Новые тела складывают в кучи в ожидании оттепели, которая позволила бы вырыть могилы. С южного конца города доносился грохот каменных ядер и вой пушек. Какой хрупкой преградой между дворцом и подступающей армией казались сейчас стены и крыши города!

Аш медленно наклонила голову.

— Христос на Древе, — выкрикнула Флора, забыв о пораженных богохульством бургундцах. — И ты радуешься этим вестям!

Она гневно развернулась к де Виру, позволившему себе рассмеяться. Граф встретил ее недоумевающий взгляд, покачал головой и указал рукой на Аш:

— Объясните, мадам?

— Это действительно добрые вести! — Аш подошла к Флоре, ступая по голым доскам пола, сжала руку подруги между своими ладонями, с силой повторила: — Это гораздо лучше, чем мы надеялись! Флориан, герцогиня Бургундии должна остаться в живых! Ты же знаешь, это главное, нравится тебе это, или нет. Я пять недель ломаю голову, придумывая, как вывести тебя из Дижона куда-нибудь в безопасное место: во Францию, в Англию, какая разница! Лишь бы не здесь, где любой визиготский пахарь с аркебузой в руках может покончить с тобой. Но все отправленные из города возвращаются мертвыми.

Граф одобрительно кивнул; кое-кто из бургундцев искоса бросал на Аш мрачные взгляды.

— Я не сумела прорвать осаду, — продолжала она, не выпуская руку Флоры. — Мы оказались бессильны, вот что меня мучило. Сидеть и ждать, решится ли наконец Фарис на открытый штурм. И вот — теперь все решено за нее!

— Человеком, который не станет сидеть под стенами и выжидать, — вставила лекарь-герцогиня. Ее пальцы стиснули руку Аш. — Господи, Аш! Что нам делать, когда Гелимер подойдет к городу и дело пойдет всерьез?

— Держаться!

Ее ответ прозвучал, когда отзвук тревожного вопроса еще висел в воздухе. Де Ла Марш переглянулся с Тернаном: в их взглядах блеснул сдерживаемый осторожностью энтузиазм.

— Мы должны держаться, — повторила Аш. — Чем дольше мы продержимся, чем дольше простоит Дижон, тем слабее покажется Гелимер сторонним наблюдателям. Каждый день увеличивает его слабость. Эта осада — публичное испытание его силы! Чем слабее он окажется, тем больше шансов, что Луи или Фридрих разорвут договор и нападут на него без предупреждения. Тем больше надежды на неожиданное вторжение армии султана. А когда это случится, когда в войну вступит третья сила — мы не упустим случая. Тогда мы сможем вывести тебя из города, спрятать…

— Доставить к тому или иному иностранному двору, — вставил граф Оксфорд.

Аш выпустила руку Флоры, коснулась пальцами белого креста на ее груди — рог показался ей очень холодным.

— Если случится худшее, — тихо договорила она, — и тебя убьют за стенами Дижона, то пока враг занят борьбой на стороне, бургундцы смогут провести новую Охоту. Не так важно, кто носит корону герцога, пока такой человек находится. Человек, способный остановить Фарис.

По лицу Ла Марша Аш увидела, что даже старому воину такой холодный расчет резанул ухо. Флора же фыркнула:

— Твои стратегические планы! Мне бы хотелось остаться в живых! Но ты права, они смогут начать новую охоту, — вздохнула она, — и найти кого-нибудь, кто остановит Дикие Машины.

«И мне бы хотелось, чтобы ты выжила…»

Эта мысль была как удар поддых, больнее, чем сломанные ребра. Аш смотрела на растрепанную женщину с безмятежным лицом, ни разу за эти пять недель ни словом не возмутившуюся против страшной ответственности, легшей на ее плечи. «И ни разу за пять недель я не видела тебя пьяной…»

Аш тихо проговорила:

— У нас есть шанс. Враги визиготов — наши союзники. Фарис может погибнуть в бою так же легко, как любой Жак-пахарь. Если визиготская армия отвлечется на нового противника, мы сможем отбиться, прорвать осаду, двинуться на юг, уничтожить Карфаген, уничтожить machina rei militaris — уничтожить Дикие Машины.

— Взорвать! — сказала Флора. — Даже если порох придется собирать по всем христианским землям.

— А пока нам надо удержать Дижон. — Аш послала улыбку Флоре, оглядела всех. Цинизм, черный юмор, отчаяние и безрассудная решимость — все было в этой усмешке, осветившей рассеченное шрамами лицо. — Удержать Дижон, — повторила она. — Еще немного. Отбить Гелимера со всеми его легионами. Это — война нервов. Все, что от нас требуется, — продержаться достаточно долго.

3

Всего пятью днями позже легионы короля-калифа подступили к Дижону. Огни факелов и костров обступили город сплошной огненной стеной. Аш стояла на верхней площадке башни отряда Льва, всматриваясь в прозрачную темень морозной ночи. Всего три дня прошло от полнолуния, и луна ярко освещала голую землю, высвечивая все рвы и редуты вражеских позиций, каждый колышек палатки, каждый орлиный штандарт в их лагере…

Где они спят, в тепле, сытые… по крайней мере, сытые…

…и каждый патрульный пост.

Аш спустилась вниз, перехватила часок сна перед совещанием с бургундскими офицерами и вернулась на крышу перед рассветом.

Рикард поднялся следом, поднес ей крапиву, настоянную на жидком пиве, — изобретение Генри Бранта, долженствующее заменить иссякший запас вина, — и присел рядом, закутавшись в широкий плащ Ансельма, стараясь потише стучать зубами.

— Пусть только сунутся, верно, босс?

Аш поплотнее натянула подбитую кроличьим мехом накидку на кольчугу. В животе ворочалась тупая голодная боль.

— В самую точку. Сунутся — это будет самая большая ошибка в их жизни.

С рассветом пришла убийственная стужа. Одинокий колокол на башне отбил терцию. note 100

— Вон они! — Рикард выпутал одну руку из под тяжелого плаща и ткнул пальцем, указывая, куда смотреть.

Перед лицом Аш висело туманное облачко застывшего дыхания. Щеки онемели. Аш окинула взглядом лагерь осаждающих, холодный ясный свет, разраставшийся на востоке, озарил суету людей, выбирающихся из шатров и палаток, угасающие костры и траншеи. Всмотревшись, она наконец поняла, что углядел Рикард.

— Быстро добрались, — заметила она. — Милорд Оксфорд их недооценил.

«Дай бог, чтоб это оказалось единственной его ошибкой!»

Из бараков выбегали и строились на открытой площадке отряды визиготских сервов; первые лучи солнца блестели на латах катафрактариев и на наконечниках копий; над холодной землей разносился хриплый визг труб и рожков. Аш ладонью прикрыла глаза от слепящего белого сияния солнечного диска, присмотрелась: не видно ли где-нибудь отдающей приказы или стоящей одиноко Фарис.

Всего несколько минут понадобилось визиготам, чтобы выстроить квадратный легионерский строй под орлами Четырнадцатого Утики и Шестого Лептис Парвы. Они встали у дороги за пределами досягаемости пушечных ядер и стрел. На глазах у Аш дорога заполнялась подходящими с Юга солдатами в сверкающих шлемах, черными знаменами и вымпелами, а впереди медленно катила бронзовая церемониальная колесница короля-калифа.

Аш кивнула в подтверждение собственных мыслей, увидев на развернутом черном стяге серебряную решетку крепостных ворот. В памяти неотвязно стояло видение сумрачных стен Карфагена. Под ложечкой неприятно засосало.

— Ну вот, Рикард, это личная стража короля-калифа. И Третий легион Каралис… следующего не рассмотреть… — Аш обняла рукой плечи мальчишки, закутанные плащом. — И личное знамя Гелимера… ага, вот и Фарис. Отлично. Подождем, пока варево начнет закипать…

Два часа спустя Аш заснула, сидя в главном зале дворца. Здесь остался единственный дубовый сундук, приткнувшийся у стены вблизи камина. На него она и уселась, в полной броне, чтобы выслушать доклады бургундских «центурионов», подходивших поочередно, а затем и собственных командиров копий или их посланцев. Биллем Верхект и Томас Рочестер, Эвен Хью и Генри Брант, Людмила Ростовная и Бланш с Бальдиной. Бесконечные проблемы. Не хватало сил соображать, выручали только опыт да инстинкт.

Она заснула, приткнувшись головой к углу камина, прямо в полной броне, посреди разговора. Смутно слышала лязг железа о камень, но не могла проснуться. Мерцающий огонь согревал одну щеку.

Сквозь дрему она еще отмечала голоса измученных людей, складывающих снаряжение и валившихся на тюфяки в надежде хоть немного заспать голод, слышала доносившийся со двора рык Ансельма, проводившего учение в рукопашном бое. Краешком сознания она еще воспринимала подсчеты Анжелотти и Джасси: сколько осталось болтов, стрел, аркебузных и пушечных ядер.

Какая-то часть ее сознания даже во сне оставалась начеку. Сверкнула мгновенная мысль: «Это потому, что я не хочу видеть сон. Не хочу слышать Годфри, слишком это больно: слышать — и не сметь отвечать. А визиготы могут узнать у своего каменного голема, что я говорила. И Дикие Машины могут услышать, хоть и молчат…» Потом она провалилась в сон, как в темный колодец, и тут же почувствовала, как чьи-то руки трясут ее за плечи, и она разлепила онемевшие со сна губы, и взглянула в лицо Роберта Ансельма.

— Что?..

— Я говорю, жаль, что ты не видела!

Солнечное пятно, падавшее на пол сквозь стреловидную бойницу, продвинулось далеко в сторону. Аш моргнула, выговорила:

— Докладывай, Роберт.

И потянулась за поднесенной Рикардом чашкой воды.

— Парламентеры из лагеря крысоголовых, — отрапортовал Роберт, шлепнувшись на пол перед сундуком. — Ты бы их видела! Шесть этих долбанных големов, и каждый со знаменем. Барабанщик — карлик карликом. И один-единственный бедолага с белой тряпкой тащится между ними к северо-западным воротам, бормоча молитвы, чтоб наше ворчание не оказалось предобеденным мурлыканьем тигра, и вопит, требуя переговоров.

— И кто это был?

— Мистер Кого-не-жалко, — презрительно усмехнулся Роберт. — А ты что думала, девочка, сам Гелимер явится? Ну нет. Они выслали к нам Агнца!

Аш, застигнутая врасплох, только хмыкнула:

— У-гу, представляю себе, как Ягненок обмочился. Напомни мне, если ситуация переменится, предложить парню место у нас. Обещай ему, что если он запишется к Флориан, на него не станут складывать все дерьмо! Когда это было? О чем они хотели договориться? И чем кончилось?

— С час назад. — Карие глаза Роберта блеснули под саладом, надвинутым на кожаную шапочку. — А кончилось тем, что док Флориан собирается вылезти наружу и побеседовать с ними.

— Ты совсем, на хрен, с ума съехала!

Гневные взгляды бургундских рыцарей и знатных господ, собравшихся в покоях Флоры, устремились на Аш; она не замечала ни этих взглядов, ни одобрительного кивка Оливера де Ла Марша.

— Хоть кто-то высказался напрямую, — пробормотал военачальник герцогини.

— Стоит тебе высунуться за стену, и будь у тебя все пять сотен мехметских турок прямо в заднице — ты покойница! Неужто не ясно?!

Флора дель Гиз повертела в руках корону, потрогала пальцами острые шипы отростков и подняла глаза на Аш.

— Держи себя в руках, — посоветовала она.

— Это ты мне говоришь? На себя посмотри! — Аш стиснула кулаки. — Слушай, Флориан. Диким Машинам нужна твоя смерть, и они это знают. Если Гелимер по-прежнему обращается за советами к каменному голему, он наверняка услышал именно такой совет. А если он голема больше не слушает — он все равно должен прикончить тебя: ты — это Бургундия! Убей тебя — и война на севере шипит и гаснет, остатки христианских земель стоят на вытяжку и приговаривают: «Слушаюсь, босс!», а турки старательно соблюдают мирный договор!

Краем глаза она видела, как одобрительно кивает весь двор во главе с де Ла Маршем; Джон де Вир негромко обменивался замечаниями с братом.

— Знаешь, что бы я сделала на месте Гелимера? — тихо продолжала Аш. — Открыла бы огонь из всех пушек и осадных орудий, едва увидела бы тебя на открытом поле, и перемешала бы с грязью. И тебя, и всех, кого угораздило попасть с тобой в парламентеры. А потом бы принесла извинения султану за «несчастную случайность», приведшую к гибели его турок. Потому что, избавившись от тебя и крепко утвердившись в Европе, он может твердо рассчитывать, что Мехмет сочтет несвоевременным открывать военные действия из-за такой мелочи. Говорю тебе, только высунься — и можешь считать себя трупом. И тогда уж некому будет остановить Дикие Машины!

Сквозь стекло тускло серело нависшее небо. Сквозь редкие облака просвечивал бледный круг солнца — не ярче полной луны. Флора дель Гиз по-прежнему вертела венчик из рога в сильных перепачканных пальцах. Два темных пятна под глазами — знак глубокой усталости, — словно на веках налипла темная копоть.

— А теперь послушай меня, — сказала она. — Я уже говорила с советом и с милордом Оксфордом, а теперь повторяю для тебя: у нас кончилась еда. В городе болезни: дизентерия, а возможно, и чума. Горожане умирают от голода. Я намерена вступить в переговоры с визиготами и выговорить для них выход из города.

Аш ткнула пальцем в окно:

— Чтоб они могли умирать от голода там, вместе с другими беженцами?

— Я — врач, а не герцогиня! — огрызнулась Флора. — Я не просила вручать мне корону, однако она свалилась мне на голову, так что мне приходится делать хоть что-нибудь. Госпитали переполнены: не прошло и двух часов, как здесь передо мной плакал аббат Сен-Стефана. Не хватает священников, чтобы молить за болящих. Я давала клятву, Аш! И первая заповедь в ней: не навреди! Я должна вывести жителей из города прежде, чем начнется эпидемия.

— Сомневаюсь, что тебе это удастся. Гелимер будет счастлив, если все мы перемрем от чумы.

— Дерьмо! — выругалась Флора. Она зашагала взад-вперед по комнате, раздраженно пиная длинный подол юбки, — не женщина, а долговязое пугало, и сильно отощавшее с тех пор, как отряд ехал через пустыню зимних лесов. Она оскалилась, насупив золотистые брови. — Ты права. Конечно, ты права, Аш, но должен же быть хоть какой-то выход! По крайней мере, пока идут переговоры, не будет ни штурмов, ни обстрела. Переговоры помогают протянуть время. Так что мы должны согласиться!

— Мы — возможно. Ты — нет. Ты загнала оленя, припоминаешь?

Обведя глазами покои, Аш приметила среди других лиц Роберта Фавершэма: лицо английского дьякона так осунулось, что почти скрывалось за черной бородой, но глаза горели, и он горячо кивал, соглашаясь с ее речью.

Флора напомнила:

— Гелимер твердо заявил, что если я не явлюсь, не будет и переговоров.

В воцарившемся молчании прозвучал голос Джона Оксфорда:

— Тогда проводите переговоры, мадам, но удостоверьтесь, что король-калиф Гелимер также будет присутствовать. Это лишит их возможности использовать орудия.

— Я бы на это не рассчитывала. На его месте я бы сначала явилась, а потом сделала ноги и предоставила артиллерии заканчивать беседу, — Аш погладила рукой ножны меча — она нуждалась в поддержке. — Флориан права в одном. Нам действительно необходимо выиграть время. Как только они начнут настоящий штурм, станет очевидным, как мало у нас осталось боеприпасов и людей. Ладно…

Флора повела плечом:

— Я что-нибудь придумаю, Аш. Забудь ты об этом олене. Где можно назначить место встречи?

— На мосту, — предложил Джон де Вир. — Остались еще целые мосты? Это была бы нейтральная территория…

— Нет! — зарычал Ла Марш. — Нет!

— Безумие, милорд! — воскликнул Филип Тернан. — Нам ли не знать, какое предательское место — мосты! Дед покойного герцога, герцог Иоанн, был предательски убит на мосту во время перемирия, тем порождением французской шлюхи. note 101 Они отрубили ему правую руку, подлые изменники.

— О! — Де Вир приподнял светлую бровь. — Значит, мост отпадает.

Аш пришлось закашляться, чтобы скрыть неуместное хихиканье.

— Где же тогда? Только не на открытом месте. Даже если Гелимер будет стоять рядом, им стоит поточнее навести метатель греческого огня, чтобы добраться до нас прежде, чем мы скроемся за стенами.

Молчание, только стреляют угольки в камине. Роберт Ансельм вдруг рассмеялся. Аш покосилась на него:

— Выкладывай. Надумал чего-нибудь?

Роберт перевел взгляд с нее на де Вира и поднялся на ноги. Давно не бритая макушка блестела. Он переспросил:

— Вам нужно укрытие, босс, так ведь?

Полковник Баязет быстро сказал что-то своему переводчику. Войник не успел открыть рот, как Роберт понимающе кивнул:

— Верно, ваши ребята в Мореа пару раз так делали. Выстроить крошечную крепость на ничейной земле, чтоб парламентеры в ней и встречались. Если кто-то нарушит перемирие, так уж погибнут и те, и эти. — Ансельм дернул плечом. — Не пройдет, баши. Они могут достать нас по дороге, туда или обратно.

Турок вскинул руки:

— Что, план?

— Встретиться под землей. В подкопе.

— В под… — Аш не договорила. Роберт Ансельм смотрел ей прямо в глаза. И вином от него вроде не пахло, даже той перебродившей мерзостью, которую подручные Генри Бранта стряпали из свиных помоев. Он стоял, не склоняя головы.

Аш задумалась: «Неужели это ради де Вира, старого босса? Или он наконец собрался шевельнуть пальцем в мою пользу? Да как бы там ни было, мне-то какое дело? — А вот и дело. Я бы предпочла, чтобы он старался ради меня».

— Подкоп… — повторила она задумчиво. — Ты предлагаешь встретиться с визиготами в туннеле…

На этот раз рассмеялся де Вир, и Джон присоединился к старшему брату. Виконт Бомон весело подхватил по-английски:

— И попросить их подождать с переговорами, пока мы прокопаем подходящий подземный ход, не так ли, мастер Ансельм?

Ансельм опустил руку на рукоять меча и взглянул на Аш. Она кивнула.

Роберт добавил:

— Гелимер не решится прибегнуть к артиллерии. Провалится свод… — он хлопнул ладонью о ладонь, поясняя свою мысль. — …и все покойники. А сражение в тоннеле превратится в кровавую баню, с тем же результатом: никто не выйдет оттуда живым, не исключая и Гелимера. Возьмем с собой турецкого полковника, и считай, мы надежно прикрыты.

Загудели голоса: военный совет погрузился в обсуждение предложенного плана. Аш покосилась на Ансельма: Роберт смотрел на нее — на нее, а не на Оксфорда. Она снова кивнула ему:

— Только не Флориан. Этого достаточно, чтобы прикрыть тебя, меня, де Ла Марша, но только не герцогиню. По крайней мере… — Аш радостно вскинулась, осененная новой идеей, — не в первый раз. Так и скажем Гелимеру. Сегодня у нас что, двадцать третье? Три-четыре дня протянем, до Рождества, а то и дольше. Мы выигрываем время… и выиграем еще, если сумеем убедить Гелимера, что Флориан появится после начала переговоров.

Эти мысли вслух оборвала Флора:

— Если бы это ты сидела там, под стенами, наверняка атаковала бы, чтоб поторопить нас с началом переговоров.

— Да и Гелимер не глупей меня. Людей мы потеряем. — Озабоченное выражение на ее лице сменилось досадой, и Аш снова повернулась к Ансельму. — Не выйдет с подкопом, Роберт. У нас просто не хватит времени провести мину под стеной наружу.

— И не надо. Я знаю, где они начали подкоп. Под Белой башней. Мы же сами подводили контрмину. Помнишь, девочка? Когда ребята из команды Анжелотти устроили эту штуку с медведем.

Де Ла Марш оторопело взглянул на рассказчика; граф Оксфорд поперхнулся глотком вина; Флора подскочила:

— Вы мне ничего не рассказывали. Что за медведь?

— Да это было дня через три после Охоты, — скорчила гримаску Аш. — Тогда тушеная медвежатина еще не казалась слишком соблазнительным блюдом. Вот в зверинце Карла и остался медведь.

Роберт Ансельм подхватил:

— Ребята Анжелотти расслышали, что визиготы ведут мину под стену. Крысоголовые прокладывали туннель, подпирая его деревянными слегами. Собирались потом поджечь подпорки, чтоб, когда они рухнут, все сооружение провалилось вместе со стеной. Ну, инженеры Анжелотти заложили контрмину и в один прекрасный день вывели ее в их туннель, а ночью, когда они начали работы, выпустили туда медведя из зверинца.

Аш нахмурилась, припоминая:

— Не просто выпустили, кажется…

— Да, еще утащили из аббатского садика пару ульев. Протолкнули мишку в тоннель, — ухмыльнулся Роберт, — скинули следом ульи и, понятно, поскорее захреначили отверстие…

Лицо Флоры перекосилось: как видно, она представила себе людей в темноте, пчел и взбесившегося зверя.

— Иисусе!

Ее восклицание потонуло в хохоте военных.

— Мы все смотрели, как они вылетели с того конца, — признался Роберт. — А следом медведь! И пчелки! Они запечатали выход и больше туда не совались. Но мы легко могли бы открыть проход. Подобрать трупы…

Хохот вдруг показался Аш грубым и мрачным. Она увидело, как лицо Флоры исказилось отвращением, перестала смеяться…

Флориан опустила взгляд на корону в своих пальцах:

— Стоит попробовать. Надо занять их разговорами. Я бы не хотела увидеть новый штурм. Придется подумать, на какую приманку они клюнут. Скажем, что герцогиня выйдет к ним…. нет! Нет, — повторила Флора с непоколебимой твердостью. — Тут я решаю. Сообщите Агнцу, что я согласна встретиться с Гелимером.

Сорок восемь часов спустя, на самое Рождество, герцогиня Бургундии в сопровождении английского графа Оксфорда и капитан-генерала своего войска и под охраной янычарского войска и телохранителей-наемников встретилась для переговоров с королем-калифом Гелимером, которого сопровождали визиготские офицеры и представители союзных визиготской империи государств.

Туннель пропах потом, засохшей кровью, гнилью и мочой: светильники задыхались и чадили в душной сырости.

Аш не снимала руки с рукояти боевого молота, засунутого за пояс: в такой тесноте, чем короче оружие, тем легче развернуться. Она непрестанно стреляла глазами по сторонам — за два дня туннель в отчаянной спешке успели немного расширить, и свежее дерево опор светлело по сторонам и нависало над головой в каких-нибудь восемнадцати дюймах.

Анжелотти, рядом с которым стояли Джасси и один из визиготских инженеров, ободряюще кивнул ей:

— Продержится, босс.

— Если что-нибудь свалится мне на голову, пострадает твоя задница…— рассеянно проговорила Аш, знаком приказывая Роберту поднять повыше фонарь и прислушиваясь к доносившимся с дальнего конца подкопа голосам. От промозглого холода по спине под панцирем гуляли мурашки.

«Надеюсь, хотя бы, раз Флориан с нами, в мелких чудесах недостатка не будет…

Проклятье. Им и священники не понадобятся. Стоит только прихватить с собой голема-землекопа — тысячи тон земли рухнут сверху…»

Она закусила губу — крепко и вполне сознательно. Вопрос едва не сорвался с губ: «Расположение визиготских войск? Командования?»

Но ему и знать неоткуда. Курьеры нескоро добираются отсюда до Карфагена. Раз Фарис не говорит с каменным големом, ему неоткуда знать положение в ее лагере, он не сумеет дать тактический совет. Совершенно бесполезно говорить с Годфри.

Просто очень хочется…

— Там он? — тихо спросил Роберт Ансельм. Под ногами похрустывала галька. Аш прищурилась, всматриваясь в темноту. Голоса, звучавшие впереди, смолкли.

С того конца тоннеля пролился холодный голубой свет. Рабы визиготов открыли стеклянные шары с греческим огнем, маленькие, не больше кулака Аш. В этом мерцании она различила сперва легкий белый пух волос на головах, а затем и знакомые лица невысоко над землей — рабы стояли на коленях по сторонам прохода. Между их рядами возвышались мужчины в кольчугах и роскошных плащах, и среди них выделялся один, в отороченной мехом и расшитой золотыми бусинами мантии, золотые бусины блестят и в бороде: король-калиф Гелимер. Он замер в настороженной неподвижности.

— Подтверждаю, — проговорила она. — Давай остальных. Он здесь.

Знамена не поместились бы под низкими сводами, но на каждом плаще блестели в холодном свете гербы. Надвратная решетка Гелимера, медная голова Фарис, зубчатое белое колесо на черном поле, двуглавый черный орел на золотом. Французские лилии, рассеченные белой и голубой полосами.

Черный двуглавый орел! Аш отыскала взглядом лицо Фридриха Габсбургского.

Насколько она могла видеть, императора Святой Римской империи сопровождал только один человек: высокий германский рыцарь в кольчуге, вооруженный булавой. Перехватив ее взгляд, Фридрих улыбнулся сухой короткой усмешкой. Нашествие и поражение не изменили его: все то же лицо, что тогда, под Нейсом…

— Собственной персоной? Вот сукин сын… — Аш шагнула в сторону, пропуская вперед турецкий конвой де Вира. Янычары выстроились вдоль стен по трое, и между их рядами вперед выступила Флора дель Гиз, окруженная отрядом стражи из Лазоревого Льва: два десятка воинов в кольчугах и саладах, не закрывающих лиц. Бургундцы держались по сторонам сзади. Аш локтем чувствовала локоть Флоры. Полковник Баязет с переводчиком шли рядом с другой стороны, а в затылок дышал Джон де Вир. Перед глазами Аш вдруг вспыхнуло видение: герцог Карл под Оксоном, с пронзенной дротиком грудью, из-под выпуклых пластин кирасы сочится кровь. Ее пробил пот, в ладонях забился пульс.

Аш принялась за знакомую алхимию — превращение страха в боевую готовность: напрягая глаза в неестественном освещении, подсчитывала, сколько вражеских парламентеров вооружено мечами (практически бесполезными в свалке под низкой земляной крышей), сколько — булавами, пиками и чеканами, сколько из людей Гелимера снаряжены в полные доспехи — все! — и с кого в случае чего начинать.

Кто-то из бургундцев у нее за спиной грязно выругался. Когда шествие остановилась, Аш вопросительно оглянулась на него.

— Это же Шарль де Амбуаз, note 102 — пояснил бургундец, Лакомб, указывая на человека с французским гербом. — Правитель Шампани, а ублюдочный жополиз рядом — тот самый, что предал дружбу герцога Карла, — Филип де Комин.

Высокий светловолосый бургундский рыцарь только что не сплюнул на землю при этом имени. Аш кивнула ему, как своему, и негромко попросила:

— Глаз него не спускай. Если двинется, предупреди…

И шагнула вперед, обогнав Флору, между безупречных и бессловесных янычар.

— Мы явились сюда, чтобы вступить в переговоры с королем-калифом, — ее голос глухо звучал в замкнутом пространстве, — а не с половиной лордов Франции и Германии! На то мы не давали своего согласия! Мы уходим.

«Вряд ли можно надеяться на такую удачу: раскрутить новый этап переговоров насчет переговоров еще на пару дней…»

Французский рыцарь, стоявший рядом с маленьким смуглым человечком, в котором Аш, по прошлым визитам ко двору Карла, узнала де Комина, изящно поклонился и непринужденно проговорил:

— Меня зовут де Амбуаз. Мой повелитель Людовик послал меня служить королю-калифу. Я присутствую здесь, дабы подтвердить ее милости герцогине выгоды и блага Рах Karthagiensis. Как и милорд Габсбург, благородный Фридрих.

Шарль де Амбуаз открыто и дружелюбно улыбнулся Аш. Она ответила короткой усмешкой:

— Вы присутствуете здесь как шпион Луи. Как и милорд Фридрих Габсбург, вы желаете видеть, выстоит ли Бургундия против короля-калифа. В каковом случае я посоветовала бы королю-калифу остерегаться удара в спину.

Аш спокойно любовалась, как занервничал Амбуаз.

«Чем больше недоверия удастся посеять среди врагов, тем лучше для нас…»

Перед ней и Флорой располагалось только шестеро янычар — для большего не было место в тесном туннеле. Аш смотрела через их кольчужные плечи — плечи людей, согласившихся стать живыми щитами, — и видела бородатое лицо Гелимера, освещенное голубым сиянием греческого огня.

Совершенно бесстрастное. Ни гнева, ни колебаний. Он казался старше, чем тогда, в Карфагене, и более воинственным. От носа к губам пролегли глубокие морщины, а под мантией скрывалась длинная кольчуга и панцирь.

Резкий свет и холодная темнота кругом — темнота подкопа не слишком отличается от темноты карфагенского дворца, с нависшими над ней Устами Бога, готовыми разлететься и рухнуть от сотрясения земли. При виде Гелимера Аш почувствовала боль: не зрелище удирающего со своего трона калифа встало перед ней, а видение мертвого Годфри Максимилиана.

— Где герцогиня Бургундии? — легкий тенор Гелимера под нависающим сводом тоже звучал глухо.

Флора, из-за плеча Аш, сухо отозвалась:

— Перед вашими глазами.

Взгляд короля-калифа с усилием оторвался от лица Аш и обратился на высокую женщину в плаще и венце из оленьих рогов. Он заговорил:

— Фортуна войны требует от меня вашей смерти. Однако жестокость мне чужда. Сдайте мне Бургундию, и я пощажу ваших крестьян и горожан. Умрете только вы. За свой народ, герцогиня.

Флора рассмеялась. Аш видела, как поражен Гелимер. В смехе Флоры не было горечи: так смеялся когда-то отрядный лекарь после двух-трех фляжек вина: густым и приятным для уха хрипловатым контральто.

— Сдаться ? После того, как отстояли город? Идите вы! — весело воскликнула Флора. — Я — лекарь отряда наемников. Я не раз видела, что творится в городах, открывших ворота врагу. Для моих горожан, пока не подписан мирный договор, безопаснее оставаться под защитой стен.

Гелимер снова метнул взгляд на Аш, перевел его на лица бургундских рыцарей…

— И у вас не нашлось лучшего предводителя, чем эта… женщина.

Ответом ему было молчание. Но не из страха или неуверенности. Мгновенный взгляд через плечо убедил Аш, что на всех лицах выражалось единодушное презрение.

— Она отличается мудростью и доблестью, — с убийственной вежливостью отозвался наконец граф Оксфорд. — Синьоры, о чем вы желали беседовать с герцогиней?

Аш решила, что ей, рядом с любезным иноземным графом, подобает роль грубоватого вояки, и громко выкрикнула:

— Если им больше нечего предложить, так не о чем и беседовать! Это же несерьезно. Валим домой!

Де Вир исподволь понимающе подмигнул ей.

— Посадите на цепь свою Львицу, — презрительно бросил Оксфорду король-калиф. Аш видела, как мечется его взгляд: от англичанина к бургундской знати за его спиной, от полковника-турка к Флоре дель Гиз.

«Ищет главного», — сообразила она.

Как он рассуждает: англичанин? Только не в Бургундии. Бургундец? Но который? Оливер де Ла Марш, оставшийся в городе?

И тут она заметила, как взгляд прищуренных глазок Гелимера переметнулся на лица французов, и потом на Габсбурга. Всего на мгновенье он выдал себя.

Благослови тебя Бог, Джон де Вир! Во всем ты был прав. Ему нужна Бургундия, но не меньше нужно показать им, что он нас не боится!

Аш усмехнулась про себя и обернулась, чтобы послать ободряющую улыбку Флориан. Она шепнула на ухо подруге, касаясь губами мягких волос под обручем из оленьего рога:

— Лучше бы Гелимеру просто наваливать трупы горами, а не начинать торговаться — а он промахнулся, и теперь они следят за ним, как стервятники, выжидая его слабости.

— Удастся ли заставить его продолжать, Аш?

Она взглянула в лицо Гелимера, живо припомнив скачку по заснеженной пустыне: этот человек и рядом его сын… его сын… как же звали мальчишку? И идет ли еще снег в Карфагене?

Аш жестко рассудила:

— Он в порядке, когда речь идет об армиях. Может, три месяца назад он и взялся за дело не по своим силам — но если бы речь шла только о том, чтобы командовать генералами и легионами, он мог бы выиграть. Если бы не темнота и не холод. Я не знаю, много ли ему известно. Думаю, если дать ему хоть полшанса, он только обрадуется отсрочке.

— Тяните время, — шепнула Флора. — Надо болтать, сколько получится.

Калиф визиготов, обернувшись, слушал человека, шептавшего что-то из-за его плеча, и, по-видимому, не слышал Аш. Он коротко кивнул. Согревшийся от множества сгрудившихся в тесноте тел воздух вдруг застрял у Аш в горле. Коленопреклоненные рабы, державшие светящиеся шары в ажурных железных клетках, казались очень бледными в голубом сиянии, на обветренных лицах топорщились светлые ресницы и брови.

Толпа вооруженных мужчин раздалась, пропуская кого-то вперед из задних рядов отряда короля-калифа. Аш не сразу различила лицо в блеске кольчуг, шлемов и гербов.

Греческий огонь отразился в водопаде волос цвета свежей золы — в этом свете их серебряное сияние померкло. Аш смотрела в знакомое лицо.

— Фарис. — Она улыбнулась в знак приветствия. Женщина не ответила. Темные глаза на безупречном лице смотрели сквозь Аш. Пустота ее взгляда заставила Аш сдвинуть брови. Она уже готова была заговорить, когда заметила, что король-калиф Гелимер, хоть и кажется увлеченным беседой с советником, внимательнейшим образом следит за ней. Встревоженная, она удовольствовалась новым кивком, которого Фарис по-прежнему не заметила. За поясом у визиготки поверх лат и черной накидки, виднелась рукоять кинжала. Если и был меч, Аш не сумела высмотреть его за тесно сгрудившимися телами.

«Почему Гелимер наблюдает за мной ? Ему бы смотреть на герцогиню…

Какая-то хитрость, готовится покушение на Флориан?» Аш потянула носом воздух. Если за передовыми воинами скрываются аркебузиры, запах горящего фитиля должен почувствоваться. Взгляд уловил какое-то движение, и рука тут же легла на рукоять меча. Аш застыла.

Вслед за Фарис сквозь толпу визиготов протолкались двое священников. Они поддерживали под локти высокого жидкобородого амира, мужчину со спутанными седыми волосами и взглядом испуганной совы. За ними, спотыкаясь, пробирался пухлотелый врач-итальянец — Аш узнала Аннибале Вальзачи. И амир — Леофрик!

— Зеленый Христос!.. — Аш только тогда заметила, что стискивает руку Флоры, когда герцогиня поморщилась.

— Это тот амир, что держал тебя в плену? Хозяин каменного голема?

— Да… Ты ведь в Карфагене с ним не сталкивалась? Да, он. — Аш не сводила глаз с лица старика, оказавшегося в пяти ярдах от нее. — Это он.

«Мало сестры, еще и этот…»

Глубоко под ложечкой возникла боль. Пролеты лестницы, камера, кровь, боль проникающих в тело пальцев — все вырвалось на свободу, раздвигая слои памяти. Аш загнала боль внутрь, не позволив ей отразиться на лице.

На Леофрике была накинута поверх кольчуги роскошная меховая мантия визиготского владыки. Он, казалось, не замечал вцепившихся в его локти священников, смотрел на Аш и недоуменно хмурил брови.

— Приветствую вас, милорд, — она сама услышала хрипотцу в своем голосе.

Джон де Вир поощрительно прошептал над ухом:

— Хорошо, говорите, мадам. Все это дает нам лишнее время.

За спиной лорда-амира пред визиготскими воинами стояло двое рабов: ребенок и толстая женщина. Ни ту, ни другую Аш не могла рассмотреть отчетливо. Девочка баюкала что-то в подоле грязной рубашонки, взрослая женщина пускала слюни.

В жестоком холодном белом сиянии взгляд Леофрика сфокусировался на Аш. Его лицо исказилось. Тишину прорезал вопль:

— Дьяволы! Великие дьяволы! Нас всех погубят великие дьяволы!

4

Строй янычар перед Аш не дрогнул, только в осанке проявилась напряженная бдительность. Флориан казалась ошеломленной, да и де Вир, хоть и не изменился в лице, но Аш видела, как он поражен. Она взглянула на короля-калифа: на лице визиготского правителя ни малейшего удивления — он явно ожидал чего-то в этом роде.

— Глава Дома Леофриков нездоров, — заметил Гелимер. — В противном случае он сам принес бы вам извинения за свою вспышку.

— Ее спросите! — Леофрик с мольбой рванулся к Гелимеру; священники крепче вцепились в его локти. — Мой повелитель, я не безумен! Спросите у нее. Аш тоже слышала их. Она тоже одна из моих дочерей, Аш слышит их, как и эта…

— Нет, — голос Фарис прорезал его речь, оборвав поток слов. — Я больше не слышу machina rei militaris. Я стала глуха к ее голосу.

Аш потрясение уставилась на нее. Визиготка отвела взгляд.

Аш больше не сомневалась: лжет!

— Ты говорила, что она больше не обращается к каменному голему, — шепнула Флора, словно с сожалением признавала печальный факт.

— Но не потому, что не может, — бросила в ответ Аш, не спуская глаз с Гелимера и замечая, как он морщится, поглядывая на французских эмиссаров. Фридрих Габсбург чуть улыбался: эту высокомерную расчетливую улыбку Аш хорошо помнила с лета под Нейсом; а вот он поймал ее взгляд и слегка приподнял бровь…

— Однако к делу, господа, — Гелимер уперся взглядом в лицо Флоры. — Бургундская ведьма…

Не слыша его, амир Леофрик рассуждал вслух:

— Где же я ошибся?

Флора, которая, по-видимому уже приготовила достойный герцогини ответ, замолчала, не начав. Совсем по-лекарски она уперла кулаки в бока и набросилась на визигота:

— И в чем же вы ошиблись?

Аш выглядывала из-за плеча янычара. Почему-то в пронзительном сиянии греческого огня очень трудно было сосредоточиться на лице Леофрика. Было в этом лице что-то, заставившее ее содрогнуться: взрослые люди в здравом уме так не смотрят. Опять вспомнился Карфаген, Аш захлестнула волна противоречивых чувств: отвращение, жалость и ненависть…

«Он не в себе. Что-то произошло с ним после моего побега. Совершенно не в себе…»

Она отделила чувства от разума, заставила себя думать только о темном тоннеле, разбираться в сумятице голосов и движений.

Леофрик опустил взгляд на девочку-рабыню, стоявшую перед ним, вырвал руку из хватки одного из священников и выхватил у ребенка пятнистую бело-бурую крыску, поднял в ладони и уставился в рубиновые глазки:

— Я все спрашиваю себя — в чем же я ошибся?

Дитя — теперь Аш уверенно узнала Виоланту, чуть подросшую и похудевшую, — подняла руки, потянулась за зверьком. Когда крыса повисла в воздухе, подергивая хвостом и изгибаясь, чтобы лизнуть пальцы девочки, Аш узнала и ее.

Аш почувствовала на себе взгляд: Гелимер снова смотрел на нее с расчетливым настороженным вниманием.

— А, зараза! — выдохнула Аш.

По знаку Гелимера два священника снова обступили Леофрика. Вальзаччи потянулся к его руке, отстраняясь от прикосновений зверька.

Седой старик рассеянно возвратил крысу рабыне.

— Повелитель калиф, — начал он, — опасность…

— За безумием ты скрываешь измену, — перебил его король-калиф, перейдя на беглую карфагенскую латынь, которую, по мнению Аш, могла разобрать только она сама да де Вир, не считая, конечно, свиты визиготов. — Если, чтобы заставить тебя замолчать, придется тебя убить, я это сделаю!

— Я не безумен, — отвечал Леофрик на том же языке. Аш видела озадаченные лица Фридриха и де Амбуаза; второй француз, Комин, загадочно улыбался.

Она оглянулась на де Вира. Англичанин кивнул. Аш дождалась, пока взгляды французов и германцев обратятся к ней и начала отстегивать ремень салада. «Пора помешать кашу в горшке!» Она сняла шлем и тряхнула короткими локонами, показывая себя визиготскому отряду.

— Великий боже, они близнецы! — воскликнул Шарль де Амбуаз. — Бургундская наемница и генерал визиготов? Голоса, лица… что же это?!

— Сестры, как я слышал, — отрывисто вставил де Комин, устремив взгляд на короля-калифа. — Лорд Гелимер, его милость король Франции захочет также узнать, почему ваши генералы сражаются в этой войне на обеих сторонах! Если это война, а не интрига, направленная против Франции!

— Эта женщина, Аш, — отступница, — пренебрежительно бросил Гелимер.

— Вот как? — голос Шарля де Амбуаза прозвучал так оглушительно, что маленькая рабыня съежилась и прижала к груди пестрого зверька. Француз просто кричал на короля-калифа: — Неужто? И что я должен сказать моему повелителю Людовику? Что вы в заговоре с Бургундией и что эта притворная война ведется вами на две стороны! Что Бургундия, исконый враг Франции — ваша союзница! И, хуже того, — француз выбросил руку, указывая на Джона де Вира, — во всем этом участвуют англичане!

Аш прыснула. Никто не услышал ее в хохоте, насмешках и поздравлениях де Виру, в кошачьем концерте, который устроило копье Томаса Рочестера, пока его командир утирал слезы, рыдая от смеха.

Ладонь Гелимера огладила его завитую бороду.

Когда стихли аплодисменты, вопли и выкрики: «Чума на лягушатников!», он спокойно заметил:

— Стали бы мы держать свои легионы под стенами союзного города и стремиться стереть его с лица земли?

Словно очнувшись от звука голоса Гелимера, лорд-амир Леофрик снова пронзительно затянул:

— Ее спросите! Аш! Аш!

Между досками потолочных перекрытий просочилась струйка земли, пролилась на его лицо, и он с криком отшатнулся, задыхаясь, уставил взгляд на Аш.

— Скажи ему! Скажи повелителю, королю-калифу! Камни пустыни обладают душами. Великий голос вещает, говоря через моего каменного голема, и она слышит его… — голос Леофрика упал, лицо опечалилось. — Как могла ты из-за этой пустяковой войны умолчать о такой угрозе?

— Я… — Аш осеклась, почувствовав за своим плечом плечо Флоры и заметив, как многозначительно поглаживает свою палицу де Вир.

— Скажи ему! — выкрикнул Леофрик. — Дочь моя предала меня, и я прошу тебя, молю тебя … — он вырвал обе руки у священников и выпрямился, глядя прямо в глаза Аш. — Империя предана, мы все скоро умрем, мужчины и женщины, визиготы и бургундцы… скажи моему повелителю, что ты слышишь!

Аш снова почувствовала на себе пристальный взгляд Гелимера. Она обвела взглядом лица визиготов, иностранцев; замерла на мгновенье в нерешительности.

Тихое шипение греческого огня. Виоланта, баюкая пеструю крысу, взглянула на Аш из-под неровной челки — что было в ее взгляде? Женщина-рабыня хваталась за рубашонку девочки, поскуливая, как собачонка.

— Ладно. — Аш положила руки на пояс, поближе к рукоятям меча и кинжала. Слова приносили неимоверное облегчение. — Может, он и не в себе, но не выжил из ума. Послушайте его. Он сказал правду.

Гелимер нахмурился.

— В пустыне… — Аш запнулась, тщательно подбирая слова, — в пустыне к югу от Карфагена есть големы-пирамиды. Вы, лорд-калиф, сами видели их, когда мы проезжали там.

Красные губы калифа в мохнатом гнезде бороды дернулись, и Гелимер прикрыл их пальцами.

— Это памятники нашим святым предкам. Ныне Господь благословил их Холодным Пламенем.

— Вы их видели. Они выстроены из речного ила и камня. Из камня. Как ваш каменный голем.

Он покачал головой:

— Бред.

— Нет, не бред. Ваш амир Леофрик прав: я слышала их. Это их голоса говорили с вами через каменный голем. Это их советы привели вас сюда. И поверьте, им нет дело до вашей империи! — со странным чувством освобождения она взглянула на седобородого визигота. — Амир Леофрик не безумен. Это — дьяволы; во всяком случае для нас они — дьяволы. Они не успокоятся, пока весь мир не покроют тьма и смерть, царящие сейчас за пределами Бургундии.

Она, в общем-то, не надеялась его убедить. И видела по его лицу, что ей это, скорее всего, не удалось. И все-таки ей стало легче, словно, высказавшись, она сбросил с себя тяжелый груз. Она смотрела на Гелимера из-за шеренги янычар и не могла отвести взгляд.

— Что более вероятно? — спросил он. — Что все эти разговоры о дьяволах — правда, хотя каждый может видеть, что сам Бог помогает нам? Или что в Доме Леофрика созрел изощренный заговор против трона, в котором участвует и его рабыня-генерал, подчинившаяся его воле? А вы, капитан Аш, должны были умереть в моем дворце, рассеченная на части ради знаний, которые могли бы мы извлечь из вашего тела. И такая смерть ожидает вас, когда я возьму Дижон.

— Если… — сухо поправила Аш.

Флориан вставила из-за ее плеча:

— Она говорит правду, лорд-калиф. В пустыне есть големы, и вы одурачены ими.

— Нет. Только не я. Я никем не одурачен.

Он снова подал знак, и один из державших Леофрика священников выпустил его руку и протолкался к женщине-рабыне, стоявшей рядом с Виолантой. Женщина отшатнулась от него, скуля и всхлипывая, но священник ухватил ее за железное кольцо на дряблой шее и вытащил вперед.

— Милорды из Франции и Святой Римской империи, — заговорил король-калиф. — Вы сами видите, что милорд Леофрик нездоров. Вы видели, что его дочь-рабыня, наш генерал, также не в своем уме. А теперь вы слышите безумные речи этой бургундской наемницы. Вот в чем причина тому, господа. Я привел сюда эту женщину, чтобы вы сами могли видеть и рассудить. Это Аделиза, мать обеих этих юных женщин.

Священник пнул рабыню, и она перестала всхлипывать. Наступила полная тишина: Аш слышала только тихое шипение в ушах. Томас Рочестер сжал ее плечо.

— Если такова матка, — усмехнулся Гелимер, — удивительно ли, что весь помет бешеный?

Аш уставилась на тупое лицо рабыни. Черты под складками жира чем-то напоминали очертания лица Фарис — сходство было настолько тошнотворным, что до сих пор Аш просто не позволяла себе замечать его. Старуха, лет пятидесяти-шестидесяти, тусклая седина скрыла прежний цвет волос.

Аш открыла рот, чтобы заговорить, но не сумела выдавить из себя ни звука.

— Если такова матка, чего ожидать от щенков? — риторически повторил Гелимер. — Может быть, бредовых речей о дьяволах в пустыне?

— И ваша Фарис, ваша командующая, также подвержена безумию? — резко вопросил де Комин.

— Завоевания нашей империи никогда не зависели от одного генерала, — строго возразил король-калиф.

Де Вир встрепенулся, его светлые брови дрогнули, выражая сомнение:

— Мадам, он готов очернить женщину, которая покорила ему пол-Европы, лишь бы подорвать доверие к вам и Леофрику.

Аш не отозвалась. Она уставилась на Аделизу, которая плакала теперь беззвучно, заливая слезами морщинистые щеки. «Двести лет кровосмешения. Милый Христос и все святые, значит, вот что я…»

Фарис протянула руку и мягко погладила голову рабыни. Лицо ее оставалось бесстрастным.

— Теперь, когда с этим покончено, — коротко бросил Гелимер, — вернемся к Бургундии.

Аш не расслышала ответа Флоры. Ей пришлось отвернуться, выплюнуть в ладони подступившую к горлу блевотину и стряхнуть ее на пол. Глаза слезились — она сморгнула влагу, чтобы никто не подумал, будто она плачет.

— …эмиссара. — закончил король-калиф.

— Эмиссара? — переспросила Аш.

— Он сказал, что хочет послать своего представителя к нам, — шепнула Флора. Ее внимательное лицо обещало сочувствие и помощь, но позже: в эту секунду она вся была — собранность, вся — герцогиня. — Я намерена согласиться. Шпиона потерпим, лишь бы время протянуть. — Она заговорила громче: — Если мы найдем посланца приемлемым, то примем.

Гелимер снова огладил бороду, сверкнув золотыми блестками, и мягко ответил:

— Вы найдете его приемлемым, герцогиня Бургундская. Он — ваш брат.

Аш не поняла. Она смотрела, как кто-то пробирается сквозь плотную толпу, с трудом прокладывая себе проход в первый ряд. Ее взгляд скользнул по лицу выступившего вперед человека и вернулся, зацепившись за что-то знакомое. Кто-то из франкских наемников Гелимера? Встречались в Италии или, может, в Иберии? Свет на секунду осветил лицо, и она узнала Фернандо дель Гиза — с коротко остриженными волосами, в облачении священника, закрывающем горло высоким воротничком.

«Священник?

Как он может быть священником, если он — мой муж?!»

В последний раз она видела молодого человека с небрежно разбросанными по плечам волосами, в кольчуге и меховой накидке визиготского рыцаря. Теперь, безоружный — даже без кинжала! — он был укутан в темную рясу, застегнутую от подбородка до метущих землю пол, туго перетянутую поясом. Тем заметнее были широкие плечи и грудь. При виде его гладко выскобленной кожи и светящихся золотом волос ей захотелось подойти, уткнуться носом ему под подбородок, вдохнуть запах мужчины.

Колеблющееся пламя греческих огней отбрасывало мечущиеся тени, с успехом скрывавшие выражение лица. Аш с ужасом почувствовала, что у нее горят щеки.

— Фернандо, — громко окликнула она и, вдруг остро ощутив свои остриженные патлы и общую грубость облика после долгих недель осады, отвела взгляд, когда он поднял на нее глаза. На шее у него вместо нагрудного креста висел медальон с изображением лица мужчины, из открытого рта которого прорастал пучок листьев. «Значит, арианский священник. Christus Viridianus! Что за…»

Злясь на себя, Аш снова подняла взгляд. Кто-то искусно выбрил волосы у него над ушами в тонзуру послушника. Он смотрел на нее, словно забавляясь.

— Аббат Мутари, несомненно, убедителен, — заметила Aш, более жестко, чем ей того хотелось. — Но можно было предвидеть заранее, что вы воспользуетесь первой возможностью натянуть на себя юбки!

Солдаты одобрительно загудели. Аш расслышала, как Роберт Ансельм переводит ее слова туркам Баязета — спустя несколько секунд и они присоединились к общему веселью.

«Вот она я — шутница», — подумала Аш, все еще разглядывая Фернандо. Она-то знала, что насмешка просто дала ей больше времени поглядеть на него, размышляя: «Неужели он и вправду принял сан?» и «Соблюдают ли арианские священники целибат?»

По телу пробежала теплая волна, мышцы бедер расслабились; Аш знала, что зрачки глаз раскрылись на всю радужку.

— Вот мой посланец, — сказал король-калиф. Фернандо дель Гиз поклонился. Аш все глядела.

— Дерьмо, — проговорила она. — Ну, дерьмо! Веселенькое, на хрен, Рождество.

Гелимер словно не слышал Аш. Он обращался к Флоре, переводя взгляд с нее на других бургундцев:

— С ваших стен видно далеко, и вы не слепы. У меня под Дижоном три легиона. Очевидно, что вам не выстоять. Следуя правилам рыцарства, я предоставил вам этот шанс, но другого не будет. Пришлите ответ с моим эмиссаром — завтра, в день святого Стефана.

5

— Запечатайте к черту этот подкоп, — приказала Аш. — Сперва камней побольше, а сверху уж землей. Только не хватало, чтоб отсюда полезли. Пошевеливайтесь!

— Да, капитан! — один из бургундских офицеров повернул к своему отряду, ожидавшему — кто стоя, кто на корточках — под развалинами разбитого обстрелом дома, и еще издалека начал выкрикивать короткие приказы.

Флора распорядилась:

— Пусть кто-нибудь — хоть Томас Рочестер — скажет Ла Маршу, что я у Аш. Созывайте совет.

— Я схожу, — вызвался Джон де Вир. — Мадам, мне хотелось бы поскорее обсудить с мастером де Ла Маршем слова калифа. Вы позволите привести его к вам?

Флора кивнула, и граф, отдав приказания через переводчика, поспешно зашагал прочь во главе отряда своих янычар. Их топот затерялся в грохоте подкатываемых к устью подкопа бочек с камнями. На улицах пахло гарью. Ледяной ветер доносил не теплый дым кухонных костров, а маслянистую, с металлическим привкусом, копоть греческого огня. Аш бросила последний взгляд на цепочку солдат в куртках и плоских шлемах, которые передавали из рук в руки мешки с глинистой землей, и повернулась к Флоре. Герцогиня стянула с головы венец и пальцами расправляла примятые золотистые волосы. Подстриженные так же коротко, как и у брата…

— Пошли, — сказала Аш. — Обидно будет, если тебя после всех предосторожностей размажет по мостовой шальным ядром.

— Ты думаешь, они нарушат перемирие?

— При первой возможности, но не раньше того! — Аш оглянулась на стоящего среди наемников из Лазоревого Льва Фернандо дель Гиза. Каждый, кто видел его под Нейсом, или в Генуе, или в Базеле, мог признать изменника.

— Прикройте его чем-нибудь, — бросила Аш одному из сержантов Рочестера. — Отдай ему свой плащ с капюшоном, что ли.

Она проследила, пока сержант набросил плащ на плечи Фернандо, стянул завязки и, подняв капюшон, натянул его поглубже на лицо. Ей мучительно хотелось проделать все это самой. «Мой муж. Я делила с ним ложе. У меня мог быть от него ребенок.

Но я отказалась от него еще в Карфагене. Слабак. Ничего в нем нет, кроме смазливой наружности!»

— Возьмем его с собой, — сказала Аш. — Все равно Флориан надо в башню, в госпиталь.

Среди ландскнехтов, обступивших Фернандо дель Гиза, возникло неуловимое замешательство. «Будь он рыцарь, им бы все было ясно, — подумала Аш. — А так на всех лицах написано: „Какой-то священник!“».

— Для тех, кто не знает, — она немного повысила голос. — Этот человек был рыцарем Фридриха, императора Святой римской империи. Не стоит давать ему возможность заполучить в руки меч. Ладно, двигаемся!

Фернандо счел нужным запротестовать, хотя в голосе его сквозило самодовольство:

— Я ведь посол и христианский священник. Тебе не следует бояться меня, Аш.

— Бояться тебя ?

Она несколько секунд глядела на него, удивленно подняв брови, потом, фыркнув, отвернулась.

Флора пробормотала:

— Гелимер плохо меня знает, тебе не кажется? В данном случае кровь — не вода, она гораздо жиже.

Аш не без труда выдержала циничный тон, заметив:

— Пожалуй, Фернандо наговорил ему, будто ты — его любящая сестрица и ради него способна не только сдать город, но и проехаться нагишом через весь Дижон до самых Северных ворот.

— Или что он — твой возлюбленный супруг! Идем же, — поторопила лекарь-герцогиня.

Выходя на открытую разбитую ядрами площадку перед воротами, Аш не удержалась, подняла глаза. Из всего отряда один Фернандо ошеломленно посматривал на солдат, в небо, снова на Аш…

— О, я не сомневаюсь, что Гелимер выполнит условия перемирия, — ядовито заметила Аш и зашагала дальше, как всегда, окруженная стражей. Впереди знаменосец, позади — эскорт, под ногами — остатки стен: обращать внимание на экс-рыцаря было просто некогда. В сознании почти не осталось места мысли: «Это мой муж!», и хорошо, что не осталось. Холод глубоко вгрызался в кости. В промозглом подземелье было все же много теплей, чем на выстывших улицах Дижона под пустым зимним небом. Аш на ходу хлопала ладонью о ладонь — латные перчатки звонко гремели. Тени протянулись далеко к северу, и колокол аббатства отбил терцию. Короткий взгляд на стены убедил Аш, что бургундцы и отряд Льва на местах и не спускают глаз с осаждающих.

Когда они добрались до южных кварталов, Флора, кинув на Аш загадочный взгляд, ускорила шаг и жестом приказала страже следовать за ней. В результате Аш оказалась бок о бок с Фернандо — почти наедине, если учитывать почтение к главнокомандующему и герцогине, заставлявшее эскорт держаться чуть поодаль.

«Да и пусть слушают», — подумала Аш.

— Ну, — начала она, — по крайней мере, вы пока еще брат герцогини. — Не сомневаюсь, что со мной вы развелись.

Сардоническая интонация вполне удалась ей. Голос ни разу не дрогнул.

Фернандо дель Гиз с высоты своего роста устремил на нее взгляд каменно-зеленых глаз. На таком расстоянии Аш живо ощущала мощь его тела, оказавшегося совсем близко, и отлично понимала, что большая часть притяжения, невольно излучавшегося им — не смотря ни на что! — объяснялось его силой — силой сытого и чисто вымытого тела.

«Я-то думала, с этим покончено! В Карфагене! Вот дерьмо…»

— В сущности, это был не развод, — немного виновато заговорил он, понизив голос и оглянувшись на стражу. — Ученые доктора аббата Мутари заключили, что брак между свободнорожденным и рабыней не может считаться законным, и аннулировали его.

—О, как удачно. Так что это не помешало вам принять сан? — в ее голосе невольно прозвучало любопытство. Что касается аннуляции брака, она сама не знала, что чувствует по этому поводу. «Обдумаю позже, когда будет свободное время».

Фернандо дель Гиз промолчал, только снова взглянул на нее и сразу отвел глаза.

— Иисусе, Фернандо, что это?

— Это?

Аш протянула руку, коснулась его груди под дубовым медальоном с изображением Христа на Древе; подумала: «Зря, мне все еще хочется коснуться его, и я выдаю себя!» и проворчала:

— Вот это. Все эти священницкие штучки. Не станешь же ты утверждать, что в самом деле принял обеты!

— Именно принял, — возразил Фернандо, глядя на нее сверху вниз. — Первый обет я принял еще в Карфагене. Второй дал аббату Мутари после переосвящения марсельского собора. Господь принял меня, Аш.

— Арианский бог!

Фернандо пожал плечами:

— Разве это не все равно? Суть не меняется, каким бы именем ты его ни называла.

— Фю-ить! — Аш, впечатленная таким великолепным пренебрежением к одиннадцати столетиям раскола, не удержалась от улыбки. — Но зачем, Фернандо? Только не надо говорить, что тебя призвал Господь! Ни за что не поверю, что у него не нашлось рекрутов поприличнее!

Она встретила взгляд Фернандо, в котором смешались смущение и решимость.

— Я пришел к этой мысли после того нашего разговора в Карфагене. Ты была права тогда: если я принял оружие из рук калифа, с чего стал бы он слушать меня, когда я говорил, что нам не следует вести эту войну? Вот я обдумал все и нашел единственным способ отказаться от меча — и в то же время заставить люден слушать мои слова.

Она смотрела на него так долго, что успела зацепить ногой обломок булыжника. Восстановив равновесие с ловкостью опытного фехтовальщика, Аш сдавленно выговорила:

— И ради этого ты принял сан?

Он упрямо, совсем по-мальчишески, сжал губы.

— Я не позволю, чтоб на мои слова не обращали внимания, словно я женщина или простолюдин. Раз мне не досталось рыцарской доблести, я должен добиться уважения в чем-то другом. Я как-никак дель Гиз! Мое происхождение благородно! Я принял обеты, просто чтобы стать perigrinatus christi.

На глаза Аш навернулись слезы. Она повернулась лицом к ветру, резко моргнула. На миг снова очутилась в Карфагенском дворце, услышала голос назира: «Пропустите его, это всего лишь perigrinatus christi!» и увидела бородатое морщинистое лицо Годфри в толпе иноземных солдат.

«Он нужен мне здесь, рядом, не просто голосом, звучащим в голове!»

— Никогда тебе не быть священником, — жестко сказала она. — Ты просто гребаный лицемер.

— Нет.

Шаги эскорта прогремели под аркой, ведущей во двор перед башней. Порыв холодного ветра ворвался в открытые ворота, хлестнув немногочисленных выживших до сих пор коней. Ансельм, перекрикивая грохот кузницы, проревел приказ. Дюжина придворных любезников немедленно бросилась к Флоре.

— Не лицемер, стало быть… — Аш утерла слезящиеся на веру глаза. — Ну-ну, ладно…

— Я никогда особенно не занимался молитвами, это было дело священников, а я — рыцарь. — Высокий златовласый мужчина остановился перед ней. Он говорил негромко, никто, кроме Аш, не мог слышать его слов. — Я был рыцарем. Теперь я священник. Может быть, сам Бог дал мне понять, какое грязное безумие — война! Знаю только, что из франкского рыцаря — изменника, которого никто не хотел слушать, для которого не нашлось покровителя, я превратился в священника — и теперь мне не приходится убивать, а кое-кто из вельмож Гелимера прислушивается, когда я говорю, что эта война не приведет к добру. Если это ты называешь лицемерием — ну что ж.

— О, дерьмо!

По-видимому, что-то в тоне, каким это было сказано, озадачило его. Фернандо взглянул вопросительно.

— Ничего! — огрызнулась Аш. Она чувствовала себя не в духе, раздражительной.

«Может, мне и не нравилось, что произошло между нами, но, по крайней мере, все было решено. Может, мне и не нравилось, что ты — вонючий хорек, маленький лживый мешок дерьма, но по крайней мере я знала, с кем имею дело.

Не хочу я думать обо всем заново. Не хочу снова чувствовать…»

— Ничего, — еле слышно повторила она. Ответь он насмешкой или пустой любезностью — она бы повернулась и ушла. Но Фернандо дель Гиз уставился в землю в мальчишеском смущении, ковыряя камни двора каблуком, почти скрытым подолом рясы.

Аш вздохнула:

— И надо же было тебе объявиться снова, да еще занимаясь делом, стоящим уважения.

На ступенях, ведущих в башню, собралась толпа. Она слышала громкий сорванный голос Флориан. Аш отыскала взглядом Ансельма — не дожидаясь дополнительных распоряжений, он занялся наведением порядка. Солдаты в цветах отряда оттеснили бургундских придворных за арку.

Не глядя на Фернандо, Аш продолжала:

— Ты не прав, знаешь ли. Насчет войны. Если и был лучший выход, мы давно миновали дорогу, которая вела к нему. Но если у тебя хватило смелости пожертвовать своими яйцами…

Он то ли закашлялся, то ли рассмеялся:

— Это же арианство, а не служение Владычице Кровавого Полумесяца, прах ее побери!

Один из турок услышал, взглянул на них и, подтолкнув локтем товарища, что-то тихо проговорил. Аш стерла с лица ухмылку.

— В последние дни среди нас появилось много поклонников богини Астарты, так что потише — постараемся свести к минимуму религиозные разногласия.

Фернандо тепло улыбнулся ей:

— И ты еще меня зовешь лицемером!

— Я не лицемерка, — объявила Аш, поворачиваясь, чтобы войти в башню по расчищенным от толпы ступеням. — Я — проповедница ереси веротерпимости; на мой взгляд, все вы вещаете через задницу…

— И это я слышу от женщины, отмеченной Львом! — он потянулся коснуться рукой в мягкой перчатке ее отмеченной шрамами щеки. Она позволила ему коснуться кожи, понимая, что отодвигаться совершенно не хочется.

— То было тогда, — сказала Аш. — А то — теперь.

Впереди раздались раскаты мужского хохота. Аш прыгнула вверх по ступеням и оказалась в хаосе передней залы.

— Босс! — Генри Брант приветствовал ее щербатой улыбкой и хлопнул по плечу человека, оравшего что-то через заполненный толпой зал. Тот обернулся: Ричард Фавершэм, в зеленой рясе, с нестриженой бородой и разгоревшимися щеками.

Аш осмотрела просторный зал первого этажа башни. В очаге пылает жаркий огонь, вокруг котла, из которого разливают какую-то сомнительную жидкость, собрались все свободные от службы наемники, растрепанные и одетые кто во что горазд. С потолочных балок свисают ленты и длинные зеленые ветви плюща. Бальдина стучит в маленький барабанчик, рядом слепой и хромой Караччи наигрывает на длинной флейте, а Анжелотти подпевает. Люди с деревянными мисками и чашами расселись вдоль стен так, словно перед ними стоят столы, накрытые желтыми скатертями (давным-давно сгоревшие в каминах). И пахнет съестным!

— Веселой Христовой Обедни! — выкрикнул Генри Брант, горячо дыша ей в лицо. Что бы они там ни пили — поскольку свиней, которых надо кормить, всех переели, это, скорей всего было перебродившее пойло из турнепса, — напиток доходил до сердца!

— Благослови тебя Бог! — Ричард Фавершэм наклонился, чтобы приветствовать ее «поцелуем мира». — Да пребудет с тобой Христос!

— И с тобой, — буркнула Аш, не обращая внимания на хихиканье Флоры. Потом снова обозрела зал и подмигнула Генри Бранту. — Насколько я понимаю, ты устроил обед в две смены, чтоб сменившиеся с постов тоже могли поучаствовать?

— Пришлось, не то бы меня самого на рагу пустили! — Каптенармус стянул платок, повязанный на его белую курчавую шевелюру, и вытер пот. В набитом битком зале было жарковато. — Не так много удалось припасти. Но мы с мастером Ансельмом решили: лучше раз поесть от пуза и потом голодать, чем не отметить как следует Христову Обедню. И мастер Фавершэм с нами согласен.

Аш пристально взглянула на рослого чернобородого англичанина.

— Молодцы! — она горячо пожала сразу две руки. — Видит Бог, нам надо хоть ненадолго забыть, в какой сраной дыре мы сидим!

Она нечаянно наткнулась на взгляд Фернандо дель Гиза, из-под своего надвинутого капюшона обводившего глазами солдат. В его глазах ей померещилось что-то новое. Не презрение, показалось ей. Сочувствие? Не может быть! Это ведь Фернандо!

— Сейчас состоится совет, — сказала она. — Вот-вот подойдут бургундцы. Потом я спущусь к мессе. Генри, ты не пришлешь ко мне Роберта? И Анжели. Я буду наверху.

Пока ее не было, верхний этаж тоже разукрасили. С круглых сводов арок свисал плющ, казавшийся особенно ярким на фоне песочного цвета стен. От единственной зеленой свечи исходил душистый аромат. Командовавший пажами Рикард обернулся ей навстречу. Парень явно гордился собой: зимняя зелень, огонь в камине, еда на столе… но лицо его застыло, когда он узнал под капюшоном Фернандо дель Гнза.

— Герцогиня воспользуется этим помещением для беседы с братом, — официально произнесла Аш. — Рикард, мы ждем де Ла Марша, проследи, если можешь, чтобы его пропустили, и убери отсюда эту ребятню.

— Конечно, босс. — Рикард еще пару раз глянул на видневшуюся из-под плаща рясу и проскользнул мимо дель Гиза, насупив блестящие брови и не снимая руки с эфеса меча. Когда они разминулись, Аш отметила про себя, что мальчик уже догнал в росте германского экс-рыцаря. Впрочем, уже не мальчик: молодой мужчина, оруженосец — и все за последние полгода.

— Вот пропасть, — воскликнула Флора, тряхнув головой, и без дальних слов пробралась поближе к очагу, скинула плащ и протянула руки к огню. Под плащом снова оказались штаны с мужским камзолом и подбитый мехом полукафтан.

Фернандо дель Гиз откинул капюшон и скептически глянул на лекаря-герцогиню:

— Странная из вас вышла герцогиня, сестрица!

— Вы так полагаете? — ее взгляд потеплел. — Не хуже, чем из вас — священник…

Аш выпалила:

— Ну какого беса надо было присылать именно тебя! Они что, верят, что особа священника священна? Да Ла Марш с радостью и удовольствием повесит предателя на крепостной стене — на потеху всем! Тем и кончится!

Фернандо ответил, подчеркнуто обращаясь к Флоре:

— У меня не было выбора. Я выехал из Карфагена вместе с аббатом Мутари. Как только король-калиф услышал имя новой герцогини, меня тут же вытащили ко двору. Допрашивали — хотя, сама знаешь, Флора, я мало что мог им рассказать.

Флора согласно кивнула:

— Помнится, мы с тобой раз виделись. Мне было тогда лет десять или около того. Единственный раз, когда я провела несколько дней в германских владениях отца. Ты как раз в тот год и родился.

— Мать частенько приглашала к нам тетушку Джин — кстати, она еще жива? — и они подолгу сплетничали о тебе, все больше шепотом. — Он смешно наморщил нос. Аш подумалось, что даже в таких обстоятельствах он держится свободно и уверенно. Наконец-то в мире с самим собой? Фернандо добавил: — Я тогда думал, ты сбежала из дома с любовником. Мне в голову не приходило, что ты решила сама стать мужчиной!

— Я решила стать врачом! — сердито поправила Флора.

— А стала бургундской герцогиней. — Он покосился на Аш. — Потом стало известно, кто командует бургундской армией, и меня сочли вдвойне полезным…

На этот раз огрызнулась Аш:

— То-то была, поди, радость!

— Да, если не считать, что о тебе я мог сказать и того меньше: «Она — солдат, я на ней женился, она мне не доверяла». Я не мог даже сказать, хороший ли ты солдат. Сам-то, видишь ли, я в этом деле ничего не понимаю. Ну, теперь уж они сами убедились.

Фернандо говорил очень сухо, и Аш вдруг смешалась. Ей хотелось накормить его, погладить по небритой щеке… Защищаясь, она буркнула нарочито грубо:

— Да уж, солдат из тебя… Они оставили за тобой Гизбург?

— Священник не может владеть землей. Я потерял почти все, что имел. Но я им по-прежнему полезен, благодаря тому что Флора — моя сестра. А пока я полезен, мне позволяют говорить… что в этой войне не будет победителей…

— Христос на Древе, надо запить это дело! — перебила Аш, нервно меряя шагами пол. — И где, черт подери, Ла Марш? Пора разгрести это говенное дело с «эмиссаром»!

Не осталось ни одного пажа, чтобы подать еду, — все сопляки из обоза, судя по визгу, раздававшемуся снизу, собрались там. Даже теплые занавеси на двери не заглушали веселого гомона. Из окна тянуло сквозняком — ставни мало помогали.

Аш продолжала расхаживать по комнате, а Флора шлепнулась на пол перед огнем, расправив за плечами плащ, как ловушку для тепла, — старый солдатский трюк, которому она выучилась за те полдюжины зим, что провела с отрядом. Фернандо дель Гиз стоял, сложив руки на груди, и, суховато улыбаясь, посматривал на женщин.

Аш склонилась над лестничным пролетом, гаркнула:

— Рикард!

Мальчишка отозвался далеко не сразу. Наконец снизу донесся его запыхавшийся голос:

— Да, босс?

— Где носит Ла Марша с Оксфордом и прочих?

— Не знаю, босс. От них никто не приходил.

— А ты чем занимаешься?

Раскрасневшееся лицо Рикарда показалось на дне дымного колодца;

— Мы готовим представление, босс. И я тоже играю! Вы спуститесь?

— От Оксфорда ничего?

— Капитан Ансельм только что послал к нему во дворец человека.

— Черт. Чем они занимаются? — она оглянулась через плечо. — Там у вас внизу потеплее, а? И пожрать дают. Ладно, подождем благородных лордов внизу. Только раздобудь мне выпить, пока еще не вошел в роль!

Внизу ее встретил гул голосов, однако относился он не к ней и не к Фернандо дель Гизу, как она было подумала: две сотни глоток подхватили рождественский куплет:

Украсим поросенка мы

Гирляндами и бантами,

Пусть хор подхватит весело:

Qui estis in convivo.

Caput apri defero,

Reddens laudes domino.

Флора устроилась у стены рядом с Аш: народ из уважения к начальству чуть потеснился. Аш жестом приказала им продолжать, не обращая на них внимания. Флора пробормотала сквозь зубы:

— А неплохо бы раздобыть поросенка…

— Обойдешься гирляндами, — подмигнула Аш, которой кто-то уже сунул в руки миску и костяную ложку. Обернувшись поблагодарить пажа, она обнаружила, что бок о бок с ней сидит Фернандо дель Гиз.

Ей пришлось задрать голову, чтобы встретить его взгляд.

Пронзительный свист флейты Караччи перекрыл людской гомон. Аш заметила, что Анжелотти фальшивит. Говорить в таком шуме было невозможно.

«Я и забыла, какой он высокий. И какой молодой».

Поскольку столов не было, пока одни женщины занимались готовкой, другие перебегали от компании к компании, разнося угощение. Аш тоже подставила миску и отправила в рот ложку горячего варева. Песнопение закончилось громовым аккордом.

— Представление! Даешь представление заорал кто-то. Его поддержали, сотрясая стены воплями.

Фернандо под капюшоном ничем не отличался от любого другого священника. Никто и не взглянул в его сторону. Дель Гиз дотошно изучил содержимое своей миски и неторопливо начал кушать. Аш отвернулась от него, обратив все внимание на расчищавших середину зала актерах.

Вместо рождественского «целовального куста» кто-то приспособил пару старых штанов. «Хоть что-то зеленое», — усмехнулась Аш, и Джон Баррен с Адрианом Кампином пьяно разыгрывали под ними нежный поцелуй. Аш пристально вслушивалась в кошачий концерт и хохот — слишком уж пронзительный, да и голосов маловато. Оглянулась на дверь, не показались ли посланные: никого.

«Да что же они так задерживаются?»

Фернандо дель Гиз старательно прожевывал особо неудобоваримый кусок. Флора забыла о еде, заболтавшись с Бальдиной. Солдатня вокруг смотрела только на актеров.

Фернандо наконец проглотил и с облегчением обернулся к ней:

— Нельзя ли нам поговорить наедине?

— Если я забьюсь с тобой в какой-нибудь угол, все только на нас и будут смотреть. Говори уж здесь.

Она с удивлением поймала себя на том, что в ее голосе не было ни малейшего ожесточения.

Фернандо зачерпнул еще ложку варева, нахмурился, уронил ложку обратно в миску и передал миску соседу. Лицо в тени капюшона выражало колебание и сдержанную тревогу.

— Я хотел с тобой помириться.

Она ответила долгим удивленным взглядом.

— Я даже ни разу не поинтересовалась, жив ли ты. После Карфагена мне легче было заняться другими делами и не вспоминать о тебе.

Он пристально вглядывался в ее лицо:

— Должно быть, так.

Аш хотела добавить что-то резкое, но ее прервал взрыв восторга. Процессия ряженых цепочкой тянулась через зал, извиваясь в толпе. Люди раздвинулись к стенам, прихлопывали в такт, невнятно вопили.

— Что это? — прокричал Фернандо. Двое громил в кольчугах цыкнули на него с двух сторон.

— Рождественское представление, — пояснила Аш, склонившись к его уху.

Возглавлявший шествие выбрался наконец на середину. Адриан Кампин, узнала Аш. Здоровенный фламандец закутался в конскую попону и нацепил на голову уздечку. Какая-то ветошь болталась на щиколотках, изображая вожжи. Сбросив попону, Кампин упер руки в боки и продекламировал:

Я — несчастная кляча, святого Георга вожу на себе.

Адский холод снаружи, пустите погреться в тепле!

Коль актеров достойно вы примете и наградите не скупо,

Так и быть, не задержимся долго и ложку-другую оставим вам супа!

Наемники взревели. Когда лошадь начала приплясывать, Аш закрыла лицо руками. Рядом взвизгивала Флора, с другого бока сотрясался от смеха Фернандо. Когда толпа стиснула их вплотную, он шепнул Аш:

— Впервые вижу подобное рождественское представление. У нас в Гизбурге на рождество обычно представляли «пир Епифании»… надо понимать, вы не рассчитываете, что город продержится до Двенадцатой Ночи?

— Так и собираешься донести Гелимеру?

Он задорно улыбнулся:

— Гелимер придет в ярость. Он-то надеялся, что вы в глотки друг другу вцепитесь, а тут такое веселье!

Аш оторвалась от созерцания брыкающейся пляски «лошади». Ей показалось, что кое-кто из наемников уловил имя Гелимера. Она незаметно покачала головой, предостерегая Фернандо. В теплом воздухе ей почудился его запах: мужской пот и еще что-то, свойственное только ему одному.

Рядом послышались грубые шутки и сквернословие. Аш устремила взгляд на тех, кто, как видно, опознал в священнике рыцаря, так недолго владевшего отрядом. Разговорчики вокруг затихли или, по крайней мере, передвинулись туда, где она не могла их услышать.

«С какой стати мне щадить его чувства?»

— Фернандо, тебе все равно придется мне рассказать, — шепнула она, поддавшись мгновенному порыву. — Как ты попал в священники?

— Вытащив аббата Мутари из-под развалин дворца, — пояснил он.

— Я бы не стала!

— Мне нужен был покровитель, — с горечью заметил Фернандо. — Я только что заступился за тебя, помнишь, во дворце? И знал, что Гелимеру меня растоптать легче, чем собаке задрать лапу, вот и схватился вытаскивать первого разодетого в богатые одежды и драгоценности — а первым попался как раз Мутари.

— И он принял твое обращение за чистую монету?

— Ты не представляешь, что творилось в Карфагене, — нахмурился Фернандо. — Сперва разошлись слухи, что король-калиф мертв, и империя, казалось, вот-вот разлетится на куски. Потом эти огни в пустыне, где мы проезжали. Над могилами… И говорили, что это проклятие…

Аш видела, что он сейчас мыслями далеко от нее, и не прерывала поток воспоминаний.

— Я и сейчас так думаю, — добавил он, чуть помолчав. — Я проезжал там, когда мы искали лорда Леофрика. Там были рабы, бараны, козы, все… все мертвые. Они словно растаяли, как воск, они были в воротах этих гробниц — вплавленные в бронзу… И свет — сияющий занавес, во все небо… Теперь они называют это Пламенем Благословения Господня! note 103

Аш, своими глазами видевшая раскрашенные стены пирамид над молчанием Диких Машин, почувствовала, как похолодел загривок.

Фернандо передернул затянутыми в рясу плечами, потянулся рукой к медальону:

— Я бы назвал это «джином».

— Не джин и не дьявол. Это Дикие Машины, — возразила Аш, указывая рукой на светлевшее за окном небо. — Они высасывают свет из мира. Даже думать не хочется, как это выглядит вблизи.

— Я и не собираюсь думать, — пожал плечами Фернандо.

«И это мой муж… бывший муж», — поправилась она.

Аш не заметила, закончился ли танец Кампина или «кляча» попросту свалилась с ног. Полдюжины добровольцев утащили ее со сцены. Бальдина и еще несколько девиц подсыпали на пол свежей соломы, и вперед выступил Генри Брант. Он был облачен в бархатную мантию, бывшую некогда красной — пока пятна копоти не выкрасили ее в черный цвет. На белых кудряшках сиял стальной венчик с торчащими в стороны шипами — только сейчас из кузницы. На цепь, болтавшуюся на шее, не пожалели упряжи от десятка лошадей — она была наспех склепана из удил.

«Молодчина, Ансельм, — размышляла Аш, тщетно отыскивая взглядом своего помощника. — Нам это сейчас вот как необходимо!»

Генри Брант властно простер перед собой руку и объявил:

Я — истиной король английской стороны, :

Вы с взгляда первого увидеть то должны.

Но вот за сына я давно тревожусь —

Скажите мне, здесь нет ли принца Джордж?

Из компании английских лучников выкрикнули:

— Ты из Йорком или из Ланкастеров?

Генри Брант через плечо ткнул пальцем в комедианта, изображающего принца Джорджа:

— Сам не видишь?

— Это же Ансельм, — воскликнула Флора, привставшая на цыпочки, чтобы лучше видеть. — Роберто! — выкрикнула она, весело блеснув глазами на Аш.

— Тогда это, пожалуй, ланкастерский король, — догадалась Аш.

Немалая доля шума исходила от парней, которые никогда не бывали в Англии, но были рады-радешеньки подзадоривать англичан. Аш готова была присоединиться к веселью, радуясь, что измотанные люди хоть ненадолго позабудут о войне, но ее останавливал напряженный взгляд Фернандо.

— Ты, кажется, готов предложить мне подписать контракт с калифом! — усмехнулась она.

— Я не настолько глуп… — Фернандо вдруг коснулся ее руки и кивнул на ряженых. На лице его на мгновенье мелькнуло чистое неприкрытое веселье. Аш стало не по себе от его непринужденной грации, от мысли, что — если бы не война — он мог бы и дальше блистать на турнирах, женился бы на какой-нибудь баварской наследнице, завел детишек, и ни разу бы не заглянул в себя глубже, чем необходимо и ему бы в голову не пришло принимать монашеский обет.

— Чего же ты от меня хочешь? — спросила она. Его ответ утонул в громком хохоте. Роберт Ансельм с копьем в руке протопал на свободную площадку между латниками и женщинами из обоза.

— Господи помилуй, где еще увидишь такие доспехи! — заливалась Флора.

— Единственные в мире, — вторил ей брат.

Ансельм нацепил на себя столько железа, что непонятно было, как удается ему держаться на ногах. На ходу он оглушительно бренчал. Поножи были собственные, а вот кираса (на человека много толще и выше ростом) Аш сразу заподозрила, что он позаимствовал ее у кого-то из бургундцев. На широких плечах болтались многочисленные наплечники; наручи, стальные манжеты и налокотники были налеплены где в три, а где и в четыре слоя. Чеканный нагрудник сверкал и отливал серебром — его почти не прикрывала бурая накидка с белой звездой на груди. Под острием копья болтался белый вымпел — женская рубаха — с наляпанной кое-как красной розой.

Ансельм откинул забрало, показав ухмыляющуюся небритую физиономию, стукнул тупым концом копья в пол и широким жестом выбросил в сторону левую руку.

Я — принц Джордж, достойный рыцарь,

Кровь за Англию пролил…

Он выдержал паузу, дожидаясь аплодисментов, и, дождавшись, приставил ладонь к тому месту, где под шлемом, вероятно, скрывалось ухо:

— Громче! Не слышу!

Гром аплодисментов и топот ног сотрясли башню. Ансельм между тем продолжал:

Кто не славит мою храбрость?..

Тому дам цинка под зад!

Фернандо дель Гиз тихо застонал:

— Таких комедиантов и при дворе у Фридриха не бывало!

— А, только наемники живут полной жизнью! — серьезно согласилась Аш.

Он смеялся совсем по-мальчишески, но стоило ему стать серьезным — и на лице проступали морщины. Три месяца назад, в Карфагене, их еще не было.

«Три месяца, — подумала она. — Всего-то. Солнце из созвездия Девы перешло в Козерога. Совсем недолго…»

Она заметила, как он напрягся при выходе следующего актера.

Эвен Хью, пошатываясь, выдвинулся вперед. Поверх кольчуги он натянул женскую сорочку с квадратным вырезом. Желтоватый подол болтался на уровне коленей. Стрелки и латники встретили его громкими воплями, какая-то из женин — кажется, Бланш — пронзительно свистнула. Аш, все еще смеясь, недоуменно наморщила лоб. Только когда уэльсец, морщась, натянул на пробитую башку визиготский помятый шлем, она догадалась, на кого пародия.

Эвен с показной робостью прокрался на площадку, сжимая длинное карфагенское копье.

Сарацинский я герой, сами видите!

Карфаген мой дом родной, понимаете.

Вот прирежу принца Джорджа — и увидите,

Всем я глотки перережу, понимаете!

— Застебешься! — выкрикнул кто-то.

— Справлюсь, — откликнулся Эвен. Погодите у меня, увидите!

— Раньше увидим, как ты овцу дерешь!

— Баррен, я тебя слышу! — прикрикнула Аш. На Фернандо она старалась не смотреть. Флора дель Гиз издала протяжный непристойный звук и скорчилась от хохота. Аш изо всех сил старалась сохранить вид начальственный и неприступный .

— Требование момента, придется простить их, — извиняющимся тоном заметила она, мучительно стараясь не рассмеяться.

Эвен Хью выхватил у ближайшего стрелка деревянную чашу, осушил одним глотком и развернулся к Роберту Ансельму:

Тебе, принц Джордж, я вызов шлю!

Тебя я трусом объявлю!

Бояться я тебя не стану:

Ведь вижу, меч твой — деревянный!

— И сам ты — англичанин сраный… — добавил гордый уэльсец вполголоса.

Ансельм взмахнул копьем, осенив ближайших зрителей полотнищем новоявленного знамени, и продекламировал ответ:

Моя десница и клинок

Тебе земной готовят гроб…

— Ух ты! — серьезно проговорила Флора.

Рядом с ней возник Антонио Анжелотти, забормотал:

— Я же им говорил, я предлагал… Terza rima …

Аш с улыбкой заметила, что светловолосый канонир сжимает руку Флоры, словно рядом с ним был старый отрядный лекарь, а отнюдь не герцогиня Бургундии. На лице Фернандо мелькнуло что-то вроде зависти.

Ансельм нацелил копье прямо в грудь Эвена Хью. Уэльсец автоматически отступил на шаг. Ансельм заключил:

Душа на небо улетит!

Беги, несчастный, иль умри!

Отбросив копья, оба извлекли из-за пояса учебные мечи китовой кости. Началось сражение, и вопли превзошли предел возможного. Английские лучники скандировали: «Да-вай, Сент-Джордж!» и топали ногами в такт.

— Ты посмотри на них, — вздохнула Аш. — Ну, не могли удержаться!

Эвен Хью с Робертом Ансельм и думать забыли о ролях, требовавших разыгрывать комическую схватку, и осторожно кружили по усыпанному соломой полу. Вот Роберт сделал прямой выпад, Эвен парировал и ударил сам, Роберт закрылся…

— Устроили настоящую драку, — с улыбкой кивнула Флора. Латники, в восторге от зрелища, вопили без умолку. — Надеюсь, они еще вспомнят о представлении, — добавила она и присоединилась к общему хору: — Давай, Эвен, покажи, как хорошо я тебя заштопала!

В гомоне и лязге костяных клинков о доспехи Аш расслышала голос Фернандо:

— Так мир, Аш?

Она оглядела его, стоящего с надвинутым на лицо капюшоном в зале, полном врагов. Внешне невозмутим, но Аш уже хорошо знала его и видела — боится…

— Много чего случилось после Нейса, — отозвалась она. — Брак и разлука, лишение прав и аннуляция. И Карфаген был давным-давно. Почему ты заступился за меня? Тогда, на коронации? Почему?

Фернандо, вроде бы не к месту, забормотал:

— Ты думала, я должен был запомнить твое лицо. Но я забыл. За семь лет забыл. Мне в голову не приходило, что женщина в латах, которую я увидел под Нейсом, это та самая, которую я… встречал… в Генуе.

— Это твой ответ? Извинение?

Солнце, прорвавшись в стрельчатое окно, бросило серебристый отблеск на головы толпы, засверкало на доспехах Эвена и Роберта, скакавших по соломе в сумасшедшей дуэли, блеснуло на раскачивавшихся от крика гирляндах под потолком. Аш стало зябко, она опустила взгляд на свои белые бескровные ладони.

— Так это извинение? — переспросила она.

— Да.

В центре зала Эвен отступал под сыпавшимися на него мощными неотразимыми ударами Ансельма. Китовая кость звякала о металл. Английские стрелки охрипли от крика.

— Фернандо, зачем ты пришел сюда?

— Нужно добиться перемирия, а потом и мира. — Дель Гиз взглянул на свои пустые руки и снова на нее. — Слишком много смертей, Аш. Дижон погибнет. И ты вместе с ним…

Две мысли столкнулись в ее мозгу. Первая: «Как он молод!» и в то же время: «Он прав. Логика войны всюду одинакова. Вряд ли Гелимер так уж боится турок, а значит, победив, он вырежет всех подчистую. И очень скоро».

— Христос на камнях! — воскликнул Фернандо. — Да уступи же ты хоть раз в жизни! Гелимер обещал мне, что оставит тебе жизнь и не отдаст в руки Леофрика. Просто запрет в какой-нибудь тюрьме на пару лет…

Он почти кричал, и Аш поймала взгляды Флоры и Анжелотти, устремленные на германского рыцаря.

— Ты и впрямь рассчитываешь убедить меня? — спросила она.

Ансельм разыграл финт и выбил оружие из рук Эвена Хью. От дружного крика: «Сент-Джордж!» содрогнулись мощные стены башни.

Обезоруженный сарацин вдруг уставился за спину Роберту и выкрикнул: «Сзади!»

Ансельм неосторожно оглянулся через плечо, и Эвен тут же воспользовался моментом, чтобы сделать ему подножку.

— Господи! — огорченно вскрикнул Фернандо. Эвен Хью отступил с пути валившегося на него тела, перехватил меч Роберта и обрушил могучий удар на его шлем, после чего выпрямился и пропыхтел:

— Получай, английский ублюдок!

Аш закусила губу при виде картинно корчащегося на полу Ансельма, сообразила: «Цвет лица в порядке, он может двигаться…», догадалась, что сцена была разыграна по плану и ударила в ладоши. По обе стороны от нее аплодировали Флора и ее брат, а Анжелотти смеялся до слез.

— Погиб! — выкрикнул Генри Брант, бросаясь к упавшему, в съехавшей набекрень короне, путаясь в королевской мантии. — Погиб!

Найдется ль врач, что сына моего спасет

И исцелит смертельное ранение?

По толпе пробежал шепоток. Аш видела краем глаза, что зрители забыли об угощении и замерли, предвкушая новый поворот событий. Пауза затягивалась. В уголке у камина срочно облачали в костюм нового комедианта.

— Нет! — Рикард стряхнул с себя помощников и выскочил в зал. По волочившейся за ним долгополой мантии и мешочку с кузнечными инструментами Аш догадалась, что ему предстояло играть доктора, но парень не остановился на площадке, а настойчиво проталкивался к ним, и зрители расступались, давая ему дорогу.

Рикард с подростковой неуклюжестью склонился перед Аш, и еще ниже — перед герцогиней-лекарем.

— Мне не хватит умения сыграть благородного доктора, — отбарабанил он, — но здесь есть некто, обладающий высоким искусством. Мессир Флориан, прошу!

— Что? — оторопела Флора.

— Сыграйте благородного доктора! — повторил мальчишка. — Прошу вас!

— Просим! — в один голос заорали латники.

— Ага, давайте, док! — подхватили стрелки во главе с Джоном Барреном.

Роберт Ансельм, распростертый мертвым на соломе, звякнув железом, поднял голову:

— Тут принц Джордж помирает, так что давайте, лечите побыстрей!

— Мессир Флориан, лучше не спорить, — весело вздохнул Анжелотти.

— Да я роли не знаю!

— Знаешь! — заспорила Аш, силясь удержаться от смеха. — Ой, ну и вид у тебя! Флора, эти роли все знают наизусть. Да ты наверняка и играла хоть раз на Двенадцатую Ночь! Давай, выходи. Приказ босса!

— Слушаюсь, босс, ваша милость! — угрюмо буркнула Флора.

Она постояла в раздумье — высокое пугало, а не женщина — и быстро расстегнула свой полукафтан, скинула его и с помощью пажа влезла в докторскую мантию, дернула плечом, расправляя складки, повернулась к Аш — растрепанная, с блестящими глазами:

— Ну, погоди, я тебе припомню! — и шагнула вперед.

Рикард кинул ей мешок с инструментом, и она поймала его на лету, на ходу нащупала одну из рукояток, выступила на середину, задумчиво водрузила ногу на широкую грудь Роберта и оперлась руками о колени.

— Уф-ф!

Я — доктор…

— Ё… — Флора запнулась. — Погодите, дайте вспомнить…

— Господи, вылитый отец, — вырвалось у Фернандо. Он с улыбкой повернулся к Аш: — Какая жалость, что старый негодяй помер. Вот был бы рад узнать, что у него двое сыновей!

— Провались ты, Фернандо, — добродушно пожелала Аш. — Ты понимаешь, что я не дам ее убить? Так и передай Гелимеру.

Флора тем временем с помощью пары здоровенных гвоздорезов вскрыла кирасу Ансельма и задумчиво потыкала рукояткой в брюхо страдальца:

— Бедняга мертв!

— Давным-давно! — выкрикнула Бальдина.

— Мертвее камня, — повторил лекарь. — О, дерьмо… нет, не подсказывайте, сама вспомню…

Аш просунула ладонь под локоть Фернандо поверх плаща. Он чуть склонился к ней и накрыл ее пальцы своей ладонью. Аш крепче сжала его руку.

Флора посреди зала продолжала исследования. Она передвинула ногу от груди к гульфику. Кошачий концерт! Она продекламировала:

Я — доктор, любые болезни лечу:

Чахотку и насморк, понос, золотуху.

Я вам кости вправляю,

Я вам мозги вправляю,

А коль надо — из мертвых пинком подниму!

— Такая поднимет! — выкрикнул Биллем Верхект в непритворном восторге.

Флора закинула гвоздодеры за плечо, как алебарду, и отозвалась:

— Тебе-то чего беспокоиться, Биллем, ты уже много лет покойник!

— Дьявольщина, мне так и помнилось, что в Генте со мной что-то случилось!

Аш ухмыльнулась, покачала головой. Последний котел был вылизан дочиста; кухарки вытирали руки фартуками и устраивались среди зрителей.

«Меньше половины пайка на каждого. И это по случаю Рождества Роберт расщедрился! Мы в дерьме по самые уши…»

Фернандо вдруг сказал:

— Гелимер собирается сделать тебе предложение. Он велел сказать… я сам не поверил…. если Дижон сдадут, он даст свободный пропуск всем жителям, хотя ему придется повесить гарнизон. А что касается моей сестры: король-калиф собирается взять герцогиню Бургундии в жены.

— Что-что?!

Беззастенчиво подслушивавший Антонио Аижелотти вмешался:

— Чистая работа, мадонна. Господи, все купцы и гильдейские старшины мигом потребуют сдачи. Вот тут и начнутся споры да раздоры!

— В жены? — тупо повторила Аш.

— Тут он промахнулся, — пояснил ей Фернандо, бросив сердитый взгляд на Анжелотти. — Люди Фридриха уже поговаривают, что будь он в силе, так попросту взял бы город штурмом. Ничего из этого не выйдет, но, — он дернул плечом, — я должен был сказать.

— О, господи! Представляю, как расскажу об этом Ла Маршу! — Помянув бургундца, Аш снова покосилась на дверь. Никого, кроме стражи — и те не бдят на часах, а любуются на герцогиню-доктора и Сент-Джорджа.

Голос Флоры зазвенел:

По воле моей и искусством моим

Мертвый Сент-Джордж — станет живым!

Моя премудрость тебя зовет:

Встань, поднимись, тебя подвиг ждет!

На глазах у всех людей,

Оживи, подымись скорей!

Ансельм вскочил на ноги и отвесил публике изящный поклон. Один из наплечников при этом соскочил и со звоном покатился по полу. Эвен Хью, Генри Брант и Адриан Кампин выбежали вперед; «сарацинский рыцарь», «король» и «кляча» сцепили руки.

Флора дель Гиз ухватила за руки Ансельма и Эвена, подозвала к себе Рикарда и что-то шепнула на ухо молодому оруженосцу. Рикард кивнул, глубоко вздохнул и выкрикнул:

На Двенадцатую Ночь Рождества

Жив принц Джордж!

Чего желаем и вам!

А теперь нам заплатите

И спокойно спать идите!

В громе аплодисментов на актеров обрушился дождь мелких монет и старых башмаков. Ряженые гордо раскланивались.

Латники сгрудились вокруг, чтобы похлопать по плечам Флору и остальных. Кто-то стянул с балок зеленые гирлянды, и плети плюща увенчали головы отрядного доктора, каптенармуса, второго капитана, командира копья и оруженосца. Аш вдруг почувствовала себя покинутой и одинокой. «Даже если мы выкарабкаемся, — думала она, не сводя глаз с лица Флоры, — возврата к прежнему уже не будет».

Раздались приветственные крики. Флора, сияя золотистыми волосами, вознеслась над толпой на руках Ансельма и Эвена Хью. Аш медлила пока подходить с поздравлениями. Она оглянулась на Фернандо дель Гиза. Казалось, его что-то обеспокоило.

— Священник… — Она недоверчиво покрутила головой и с неожиданной для нее самой язвительностью спросила: — И что, много добрых чудес сотворил?

— Ни одного. Я ведь пока принял только первые обеты, клятву целибата; пока не осенит благодать, я и не узнаю, способен ли я творить чудеса… — После неуловимой паузы он добавил: — Аш… это другая церковь. Раз нет необходимости сохранять девственность для благодати, значит, и вообще в ней нет нужды. Священникам высокого ранга дозволено жениться. Я видел жену Мутари — она нубийка.

— Его счастье, — иронически одобрила Аш. Во рту у нее почему-то вдруг пересохло. В животе возник холодок предчувствия. «К чему он ведет?»

— К чему ты это говоришь, Фернандо?

Уголки его губ дрогнули в улыбке. Он пытался сдержать ее, но ясно было: что-то заставило его забыть о том, что он — заложник в осажденном городе, что в любую минуту могут начать обстрел, что перемирие не надежно и его жизнь висит на волоске.

— Я должен тебе кое в чем признаться…

— Да? — подбодрила Аш.

Фернандо помолчал. Аш изучала его лицо. Ей так хотелось снова коснуться его губ, лба под линией тяжелых светлых волос… странное чувство, почти нежность.

— Говори же, — снова поторопила она.

— Ладно… Я никогда не думал… — он отвел глаза, оглядел шумный зал и снова взглянул на нее. Его лицо светилось.

— Никогда не думал, что могу влюбиться, — закончил он. Голос срывался, словно у подростка. — А если и влюблюсь, думал, это будет дочь знатного вельможи, с приданым, из тех, кого подбирала моя матушка; может, даже дочь графа… Никогда не думал, что способен влюбиться в женщину-солдата, Аш, в темноглазую женщину с серебряными волосами, которая вместо платьев носит латы…

Он задохнулся. Аш, чувствуя, как в груди разгорается огонь, глядела ему в глаза. Влюблен, ясно как день. Все лицо преобразилось.

— Я… — У нее тоже сорвался голос.

— Моих владений уже не вернуть. Я — священник, и мне предстоит жить на даяния верующих. Даже если мне когда-нибудь и дадут позволение жениться… Она на меня и не посмотрит, верно? Такая женщина?

— Может, и посмотрит… — Аш поймала его взгляд. Ладони у нее вспотели, в пальцах бегали мурашки, все тело обмякло. Пойманная врасплох, она только и могла подумать:

«И как я не понимала, что только об этом и мечтаю?»

— Может, и посмотрит, — повторила она, не смея коснуться его руки. — Не знаю, что тебе сказать, Фернандо. Ты ведь не хотел на мне жениться, тебя заставили. А я хотела обладать тобой, но ты мне не нравился. А теперь — не знаю. Ты вернулся такой… — Она махнула рукой на его рясу. — И это я могу уважать, хоть и не верю, что тебе и вправду удастся хоть кого-нибудь убедить…

«Это я могу уважать», — повторила она про себя. Во всем теле разливалось легкое тепло.

— Фернандо, я с первого взгляда увидела, как ты изменился. Я не знаю. Даже если арианскнм священникам позволено жениться, мне-то по закону нельзя. Но… если ты хочешь попробовать начать заново… я согласна.

У нее кружилась голова. Нелегко вот так открыться. Она не сразу осознала, что Фернандо смотрит на нее с ужасом.

— Что? Что?

— О, зараза, — жалко пролепетала она. — Я не так поняла, да?

— О чем ты?

Она растерянно смотрела, как он переминается с ноги на ногу, шарит глазами по потолку, тяжело вздыхает…

— О господи, я все перепутал! Я не тебя имел в виду!

— Как не меня?

— Да, я сказал темноглазая, с серебряными волосами… — он с силой ударил себя кулаком по ладони. — О, черт, прости…

Аш ровно произнесла:

— Ты говорил не обо мне. Ты говорил о ней.

Он безмолвно кивнул. Аш ухватилась за стену, чтобы не упасть. Щеки горели. Горячий стыд смыл все, даже режущую боль в груди. Она готова была броситься вон из зала… куда? Головой вниз с крыши?

— О господи! — голос Фернандо дрожал от боли. — Я не подумал. Да, я о ней… о Фарис. Я хотел рассказать тебе, Аш. Мне в голову не пришло, что ты подумаешь…

— Да.

— Аш…

— Ничего не случилось, — дико проговорила она. — Ни хрена. Дерьмо! — Рука сама сжалась в кулак, другая прижалась к груди. — О, дерьмо! Фернандо, что в ней такого? Она тоже для тебя не подходит, она тоже солдат! Мы же с ней как отражения в зеркале!

Она осеклась, вспомнив свои остриженные патлы и изрезанные шрамами щеки. Когда она решилась украдкой бросить короткий взгляд в лицо Фернандо, то увидела, что он так же покраснел, как, должно быть, она.

— Мы одинаковые!

— Нет, разные. Я не знаю, в чем разница, — неуклюже пробормотал он, — но она есть.

— Ах, ты не знаешь, в чем разница? — почти взвизгнула Аш. — Не знаешь. Надо же! Так я тебе скажу, в чем разница, Фернандо. Ей не изуродовали лицо. Она никогда не знала бедности. Ее воспитывал лорд-амир. Ей не пришлось с десяти лет трахаться за деньги со взрослыми мужиками! Вот и вся разница. Она не испорчена, не то, что я!

Она долгую минуту смотрела ему в глаза наконец тихо проговорила:

— Я могла бы любить тебя. Сама не знала до этой самой минуты. А тебе лучше бы и вовсе не знать. Жаль.

— Аш, прости меня!

Она уже пришла в себя, привычно заслонилась высокомерным взглядом, загнала слезы поглубже в горло.

— Ну и как, ты ее уже поимел?

Густой багрянец поднялся по белой шее от высокого воротничка рясы до лба под капюшоном.

— Неужели нет?

— Она выехала навстречу королю-калифу, а на обратном пути вызвала меня, чтобы исповедаться. — Он глотнул, дернув кадыком. — Ей хотелось узнать, почему я, рыцарь, стал священником…

— И ты ее не трахнул?

— Нет! — на его лице вспыхнул гнев, но тут же сменился смущением, Фернандо провел рукой по волосам, взъерошив короткую прическу. — Как можно? Если я дорасту до ранга, в котором разрешается женитьба, тогда…

— Ты не во сне ли живешь?

— Я люблю ее!

— Мечту свою гребаную ты любишь, а не ее! — Аш сплюнула под ноги. — Ты думаешь, она кто: воительница на белом коне, которая ведет людей в битву, а сама не запятнала свои руки убийством? Ты думаешь, она так же добра, как прекрасна?

— Аш…

— Она такая же, как мы, Фернандо. Она тоже посылает людей на бойню. Я такая, ты был такой, и она тоже. Господи, да ты подумай хоть немного головой, а не своим мужским достоинством!

— Мне очень жаль, — он жалобно протянул к ней руку. — Я все испортил. Я не думал, что ты подумаешь, что я о тебе… Я думал, ты знаешь, что я…

Аш почувствовала, что пауза затягивается.

— Думал, я знаю, что ты и под страхом смерти ко мне не притронешься ?

— Да нет же! Я хотел сказать… — Фернандо беспомощно уставился в пол. — Не могу объяснить. Я видел тебя… Я и ее раньше видел… Просто на этот раз было… по-другому…

— А! Да заткнись ты на хрен!

Дрожа и горя от унижения, она пялилась в никуда, не замечая веселившихся солдат, не видя холодного потемневшего неба за узкой амбразурой окна.

«Теперь я знаю, что имеют в виду, когда говорят, что хочется сквозь землю провалиться!»

Тихо, но властно прозвучал рядом голос Фернандо:

— Ты тут ни при чем. Дело не в тебе. Я ненавидел тебя, но, Аш, ведь я не стал бы священником, если бы не ты. Я и не понимал, как много ты значишь для меня, я только сейчас понял, когда почувствовал, как тяжело мне причинять тебе боль. Да, я люблю ее. А ты для меня — как сестра или, может, друг…

С горькой иронией, почти со слезами, Аш пробормотала:

— Уж лучше пусть будет «друг», давай не будем припутывать сестер. Твоя сестрица, в отличие от тебя, не отказалась бы меня потрогать.

Он растерянно моргнул.

— Ладно, забудь. Не хочу больше об этом слышать.

— Хорошо.

Помолчав немного, Аш спросила:

— Она знает?

— Нет.

— Поклоняешься издали, на манер трубадуров?

Он снова покраснел:

— Может, это и к лучшему. Я довольно неловок, верно? Я ведь просто хотел извиниться перед тобой и рассказать, что со мной происходит. Аш, я совсем не хотел тебя обидеть.

— Когда хотел, тебе это хуже удавалось.

— Понимаю. Что я могу сказать.

— Да что тут скажешь? — она вздохнула. — Как говорится, так уж вышло. Фернандо, ты лучше промолчи, если тебе придет в голову что-нибудь сделать, ладно?

— Ладно.

Она отвернулась от него, глядя на своих людей. Ее охватило желанное отупение, приглушившее обиду, гнев и боль. Пролетела легкая мысль: «Слишком больно об этом думать», и на смену ей пришла другая: «Все это не стоит того, чтобы так заводиться».

Аш стиснула зубы, чтоб не расплакаться.

— Раньше лучше получалось, — заметила она про себя.

— Что?

— Ничего.

Она еще не успела справиться со своим голосом, когда у дверей поднялась суматоха.

В открывшийся проем ворвался яркий дневной свет и холодный сквозняк. Послышался топот сапог, звон оружия; Аш вгляделась, прикрыв глаза ладонью.

Де Вир с братом Джоном и двумя десятками турок, Оливер де Ла Марш и с ним несколько бургундских офицеров. Джонвилль замер как вкопанный, уставившись на нее.

— Я же говорил! — заорал де Вир.

Все как один уставились на Аш, даже янычары проявили сдержанный интерес. Аш уперла руки в боки, срочно собралась, натянула на лицо маску грубоватой насмешливости.

— В чем дело, я забыла одеться?

Бургундский сотник Джонвилль с трудом сглотнул:

— Не Dieux! note 104 Она! Генерал-капитан!

Аш строго взглянула на него, на графа:

— Кто-нибудь скажет мне, в чем дело?

Бургундцы выпучили глаза, словно ничто в мире не могло поразить их больше, чем зрелище спокойно стоящей женщины в кирасе миланской выделки, с короткими волосами грязно-белого цвета и пятнами копоти на рассеченных шрамами щеках (все еще пылающих румянцем).

— Вы здесь… — снова заговорил Джонвилль.

Аш заслонила спиной Фернандо дель Гнза и скрестила руки на груди:

— Я посылала сообщить вам об этом добрых два часа назад! Ладно… И где же, по-вашему, я должна быть?

— Понятно, что вы удивлены, — вмешался Джон де Вир, — однако вы должны извинить мастера Джонвилля. Он, как и все мы, видит перед собой генерал-капитана Аш. Но, кажется, час назад генерал-капитан Аш в сопровождении эскорта рабов вышла из лагеря визиготов и вступила в Дижон через северо-западные ворота. Она и сейчас там.

Теперь уже Аш выпучила глаза:

— Ни хрена себе!

— Мы оставили ее в привратном бастионе не более десяти минут назад, — кивнул де Вир. — Мадам, это ваша сестра. Фарис. Она заявила, что сдается вам.

Отдельные листки, вложенные между частями 14 и 15 книги «Аш: Утраченная история Бургундии». Рэтклиф, 2001, Библиотека Британии.

Сообщение: # 381 (Анна Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 07:47

От: Рэтклиф

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Даже непривычно снова писать по-английски! Файл с переводом следующего фрагмента текста Сибл Хедингем прилагаю.

Завтра, то есть уже сегодня с утра, устрою себе выходной от перевода.

Я наконец получил возможность сравнить два результата металловедческих исследований образцов «големов-гонцов», найденных на суше. За завтраком встречался с одним из аспирантов Изобель, он мне помог. Итак: существует некоторая вероятность, что в лаборатории перепутали образцы, и, таким образом, мы имеем депо с исследованиями двух различных археологических объектов. Но если исследовали один и тот же образчик бронзы, то поразительно, насколько они различаются почти в каждом пункте, от состава до фоновой радиации.

Либо одна из лабораторий исследовала не тот образец (уверяю вас, к такому заключению придет любой здравомыслящий человек), либо эти отчеты фиксируют результат процесса, происходившего в самом артефакте за время от первого анализа в ноябре до второго — двумя неделями позже.

Как мог артефакт оказаться в ноябре «новым» (позднее 1945), а в декабре — «старым» (4—5 тыс. лет)?

Анна, если действительно идет какой-то процесс, не важно, какой именно, не важно, подтвердит ли он мои предположения — то: «что ждет нас впереди?»

Я убедил Изобель связаться с полковником ##### и выпросить военный вертолет. Она только что сообщила мне, что он согласился. Трофейный русский МИ-8 будет ждать меня на летном поле в Тунисе перед рассветом, то есть через два часа. А Изобель одолжила мне своего студента в помощники.

Пилот вертолета должен облететь с нами область к югу от Туниса до самых Атласских гор. Мы берем с собой видеоаппаратуру.

В археологии аэрофотосъемка может иметь ключевое значение. При косом освещении малейшая неровность земной поверхности отбрасывает тени, и становятся отчетливо видны очертания давно разрушенных поселений.

Хотя предварительный беглый осмотр интересующей меня местности не дал определенных результатов, я надеюсь, что нам удастся кое-что обнаружить. Хотя бы потому, что мы с Изобель, руководствуясь манускриптом «Фраксинус», более или менее представляем, где искать.

Если что-то сохранилось — или появилось — от пирамидообразных строений, которые «Фраксинус» именует «Дикими Машинами», — я потребую завести каталог свидетельств.

Волей случая мы стали тем, что мы есть, или тут чей-то сознательный умысел, но раз в истории нет и следа визиготской «империи», как ее описывают манускрипты, то я вынужден предположить что? Что обе «стороны» в этом столкновении были уничтожены, изменены? И что вся история после этой войны сохранила лишь случайные осколки, палимпсест прежнего мира?

И все же все же Скажем, манускрипт Сибл Хедингем мог, как предположил ваш Вильям Дэвис, пролежать в забвении в замке Хедингем. Голем-гонец мог тысячи лет пролежать в земле, ожидая появления археологов. Но что прикажете думать о раскопках на морском дне, если даже отметки глубин и геологические условия противоречат свежим картам Адмиралтейства и фотографиям, сделанным со спутников?

Если мы нашли Карфаген, какие еще находки ожидают нас в пустыне на юге?!

Я свяжусь с вами немедленно после возвращения.

Пирс.

Сообщение: # 211 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 08:58

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Кажется, вы все взялись за дело серьезно?

Свяжите меня с др-ом Изобель.

Анна.

Сообщение: # 216 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 09:50

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Простите, не могу дождаться. Как ваш полет? Вы уже вернулись?

Только что говорила с Джонатаном: они, хотя и не в курсе касательно полного объема ваших находок, рвутся начать съемки на вашем раскопе — если возможно, уже перед Рождеством. Что скажет по этому поводу др. Изобель?

ЧТО ВЫ НАШЛИ В ПУСТЫНЕ?

Анна.

Сообщение: # 383 (Анна Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 16. 12.00 10:20

От: Нгрант@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Мс. Лонгман,

Надеюсь, вы не против моего вмешательства в переписку.

Я думаю, независимые съемки начинать еще преждевременно. Может быть, после Рождества и Нового года? Как бы то ни было, я постоянно веду видеозапись работ.

Пожалуйста, зовите меня просто Изобель.

И. Напиер-Грант.

Сообщение: # 218 (ИНГ)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 10:32

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Дорогая Изобель,

говорил ли вам Пирс, что второй издатель биографии Аш, Воган Дэвис, возник из небытия после того, как его шестьдесят пет считали умершим?

Можете ли вы подтвердить то, что сообщает мне Пирс по поводу статуса ваших раскопок на шельфе у побережья Туниса?

Не с этим ли связано ваше нежелание допустить на раскопки независимую съемочную группу?

Или Пирс в последнее время перенапрягся?

Анна.

Сообщение: # 385 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 11:03

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

насколько могу судить, бегло просмотрев файлы, Пирс не сообщил вам ничего, с чем я в целом не могла бы согласиться.

Возможно, это отвечает и на ваш последний вопрос?

Что касается меня — я в тупике.

Кажется, Пирс как-то отпустил шуточку насчет того, что в один прекрасный день мы пришлем вам «Теорию научных чудес Рэтклифа-Напиер-Грант»? Думаю, спекуляции Тами Иношиши и Джами Хаулета недалеки от подобной теории.

Если мои коллеги-физики не ошибаются, вселенную в некотором смысле «творит» сознание — на уровне видового разума. Представьте себе волну Возможного (неупорядоченного хаоса) которая миг за мигом опрокидывается из состояния «то, что могло бы быть» в состояние «то, что есть». Коротко говоря, Вероятность непрерывно превращается в Реальность. Это и есть Время; это наше восприятие мира. И, с удивительной самоуверенностью заключает Тами, причина того, что волна обрушивается в «настоящее», в то, что мы воспринимаемкак «сейчас», — это восприятие ее видовым сознанием (которое таким образом оказывается не пассивно воспринимающим, но активно творящим).

Я сама этим утром в шутку заметила Тами и Джеймсу (имея в виду перевод Пирса), что способность эта должна быть генетически обусловлена. Тами вполне серьезно ответила, что нетрудно представить, как могла возникнуть подобная врожденная способность. С точки зрения эволюции, стабильная вселенная — это огромное преимущество, ведь только стабильная вселенная дает уверенность, что сделанное вами сегодня не исчезнет к утру.

Она говорит, что эта способность должна быть неосознанной. Все происходит на субатомном уровне: так же бессознательно, как фотосинтез в растениях или биение сердца у человека.

Жаль, что Перси нет на борту, но придется подождать возвращения вертолета — а мне хотелось бы спросить его, не могла ли реальность до возникновения человеческого разума быть более гибкой, менее способной утверждать для себя одно состояние из бесчисленного множества возможных. Я хотела бы спросить, не думает ли он, что именно этим объясняется мифическая предыстория, легендарное прошлое, которое присутствует в каждом человеческом этносе до возникновения «реальной» истории.

Насколько я знаю — и именно поэтому я так неохотно соглашаюсь на книгу или фильм об этих раскопках: я скорее вызвала бы сюда «междисциплинщиков» — теоретиков, работающих на стыке наук. Насколько я знаю, все формы жизни обладают определенной ограниченной способностью приводить вероятностный хаос в состояние упорядоченной предсказуемой реальности. Растения, дельфины, птицы — каждая форма жизни стремиться изменить реальность в свою пользу. В основе этого должно лежать субатомное восприятие «основных блоков» реальности в момент «сейчас», как упорядоченные, стабильные и последовательные.

Я сама археолог, а не физик: разговоры Тами и Джеймса я слушаю, раскрыв рот. Пирс, прощаясь нынче утром, сказал мне, что все это и впрямь напоминает «теорию научных чудес Рэтклифа-Грант». Достаточно признать, что возможна врожденная способность сознательно приводить в состояние реальности одно из возможных состояний вселенной, и что мы имеем, как не «чудо»? Правдоподобно, что подобная генетическая мутация может повлечь врожденные дефекты, так что младенцы, обладающие подобной способностью крайне редко оказываются жизнеспособными. И тут я обращаюсь к переводу Перси и нахожу Рабби, Илдико, Фарис и (предположительно) визиготского «пророка Гундобада», отсутствующего в нашей истории, потому что это — не та история, в которой он существовал.

Большую часть своей взрослой жизни я прожила, понимая, как мало вещественных свидетельств прошлого осталось в наших руках и как осторожно нужно интерпретировать то, что существует и может быть обнаружено. Будь вы не в Лондоне — будь вы здесь, у самых берегов северной Африки, в тысяче футов над невероятным раскопом, скрывающимся под волнами, — вы бы поняли, почему я не могу отмести эти спекуляции о «расколовшейся» истории.

Но я не говорю, что уверовала в них.

Ну и, конечно, нельзя забывать о практической стороне вопроса. Я надеялась, что удастся оттянуть официальное заявление до конца рождественских праздников, но вижу, что мне, возможно, придется пересмотреть свое мнение.

И. Напиер-Грант.

Сообщение: # 219 (ИНГ)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 11:36

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Изобель,

Вы одолжили Пирсу своего ассистента, вы раздобыли ему вертолет

Приходится думать, что вы во что-то уверовали.

Анна.

Сообщение: # 388 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 15:15

От. Нгрант@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Пирс радировал сообщение. Привожу существенную часть.

И. Напиер-Грант.

Все рухнуло.

Еле добрался от корабля.

Мы вернулись в Тунис. Если не удастся нанять джип или хоть чертова верблюда, я готов ПЕШКОМ бежать в пустыню.

Снимки в косом свете на закате не хуже, чем на восходе.

Сообщение: #390 (Анна Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 18:15

От: Нгрант@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Ничего.

Пирс.

Сообщение: # 221 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Aш.

Дата: 16.12.00 18:36

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Что значит: НИЧЕГО?

Анна.

Сообщение: # 391 (Анна Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 19:59

От: Нгрант@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Ничего значит ничего особенного. Обыденщина, рутина. Ничего, стоящего внимания. В пустыне на юге ничего нет. Радушие Изобель исчерпалось разрешением использовать военный вертолет, избороздивший — после того как запрет на полеты наконец сняли — воздушное пространство от Туниса до гор Атласа.

Возможно, что-нибудь скрывается под строениями населенных пунктов или индустриальных зданий, кто знает? Несомненно, когда застраивали эти участки, археологов дляих обследования не привлекали. Но если что и было, все уничтожено, а скорей всего, ничего и не было: «свидетельства» манускрипта — просто иносказания, материальные свидетельства простой человеческой ошибки.

А чего вы ожидали, Анна? Найти сияющие пирамиды? Извините.

Должен признаться, я надеялся найти ЧТО-НИБУДЬ. Может быть, несколько борозд на поверхности земли, заметных в косых лучах солнца на рассвете или на закате. Не так уж много, правда? Хоть какой-то знак, что «дикие машины»— не просто выдумка средневековых мифотворцев.

Команда Изобель сохранит материалы обзора, но, сами понимаете, их теперь не земля в первую очередь привлекает. Для них главное — подводные руины «Готского Карфагена».

Ваши дела с книгой и фильмом идут своим чередом, не беспокойтесь.

Пирс.

Сообщение: # 222 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 16/12/00 20:45

От: Лонгман@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Пирс,

Черт побери «дела с книгой и фильмом». Как вы? С вами все в порядке?

Я понимаю, что это очень мало, но я все-таки переговорила лично с семьей Дэвисов; я тоже втянулась в эту историю.

Могу себе представить, каково сейчас вам и др-у Изобель, но поймите, для меня это тоже уже не просто одна из книг. Если я могу сделать хоть что-то, я готова. Вы знаете, я не шучу.

Анна.

Сообщение: # 392 (Анна Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 16.12.00 20:57

От: Нгрант@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Я понимаю. Спасибо.

Да, нелегко смотреть, как Тами Иношиши с Джеймсом Хаулетом, зарывшись по колено в материалы проекта, трещат как пулеметы в ухо каждому встречному. Признаться, на простого историка мало у кого здесь находится время, и я малость не у места. Надеюсь, мое время наступит, когда понадобится анализ источников.

Но все это на самом деле пустяки по сравнению с сокрушительным разочарованием. Я был ТАК УВЕРЕН, что мы найдем хоть какие-то следы существования «Диких Машин» или, по крайней мере, участок, на котором они находились. «Machina rei militaris», после исследования, которое, не сомневаюсь, займет месяцы, если не годы, даст ответы на некоторые вопросы. Но, как и в случае с големом Изобель, не думаю, чтобы кто-нибудь разобрался, каким образом она могла действовать.

«Е pur si muove». Как говорил Галилей при совершенно иных обстоятельствах, и все-таки она движется».

Бросим шутки высоколобых — мне очень горько. Так был уверен. Видите ли, если допустить основное предположение, остальное укладывается так логично. Я все это изложил в наброске к «Послесловию», которое хочу вам показать. Это было написано на основании «Фраксинус» и находки голема, до открытия документа Сибл Хедингем, и я оставил его, не перерабатывал

Послесловие к третьему изданию «Аш: утраченная история Бургундии»

(отрывок) (III) ТЕОЛОГИЯ И ТЕХНОЛОГИЯ: ВЫВОДЫ ИЗ «FRAXINUS ME FECIT»

…средневековое сознание, скрывающееся за текстом манускрипта «Fraxinus», дает описание карфагенских машин в квазирепигиозных, квазимифологических терминах. Например, текст говорит о «душе» брата Годфри Максимилиана, «уловленной» каменным големом. Мы, пользуясь словарем двадцатого века с его искусственным интеллектом, скорее говорили бы о том, что нейронная структура его личности запечатлелась, или «загрузилась», в момент физической и психической травмы, в память Диких Машин. Можно предположить, что некоторую роль в этом невероятном событии сыграло присутствие Аш, обладающей генетически обусловленной связью с machina rei militaris.

Так же и автономные Дикие Машины описаны в терминах религиозных и спиритуальных представлений. Однако возможна интерпретация, отличная от той, которую я даю в драматизированном переводе, переводящая текст буквально, но пользуясь терминами, не использовавшимися в 1476 году. Вот подобный перевод отрывка, описывающего «прорыв сознания» Аш в Карфагене:

Дикие Машины ничего не знают о своем происхождении, оно скрыто в их примитивных воспоминаниях. Они подозревают, что человеческие существа, возводя религиозные сооружения десять тысяч лет назад бессознательно «упорядочили камни», соорудили упорядоченные пирамидообразные конструкции из кирпичей, из ила и каменных блоков (силикона). Силиконовые структуры оказались достаточно велики, чтобы поглощать духовную силу (электромагнитную энергию) солнца. Из первоначального порядка возник спонтанный разум (самосознаюший интеллект). Первая примитивная искра (электромагнитной) энергии начала организовываться в жесткую стабильную сеть, создавать ferae natura machinae (силиконовый механический интеллект).

Пять тысяч лет назад эти примитивные разумы (протоинтеллекты) обрели сознание. После этого они получили способность к сознательному саморазвитию. Дикие Машины манипулировали энергией духовного мира (извлекали электромагнитную энергию солнца) до тех пор, пока свет (видимая часть спектра) не оказался блокирован в обширном регионе вокруг них. По мере того как их способность извлекать силу из ближайшего и наиболее мощного источника в небесах (извлекать и запасать этот вид солнечной энергии) возрастала, тьма распространялась. Здесь (на северном побережье Африки) возникла страна камня и сумрака («тени», относительно солнечной энергии); гигантские монументы и пирамиды под вечно звездным небом.

Механический интеллект знал о существовании человека и животных, так как замечал присутствиеихмаленьких слабых душ (электрических полей мозга). Машины не способны были установить прямой контакт с ними до явления пророка Гундобада. После смерти пророка машины лишились надежного канала коммуникации с человеческими существами, пока род Леофрика не создал каменного голема (стационарный тактический компьютер), который оказался гораздо более надежным средством коммуникации, нежели случайные чудотворцы (люди, способные сознательно нарушать существующее состояние реальности в местных масштабах). Машины скрылись за голосом тактического компьютера, с помощью своих идей (данных) манипулируя предками Леофрика и положив начало программе генетического отбора.

Визиготский святой, пророк Гундобад, чьи мощи (сохранившиеся ДНК) были использованы в конструкции тактического компьютера и чей род из поколения к поколений сохранялся и подвергался отбору, пока не дал жизнь Фарис и Аш, был один из тех, чрезвычайно редко рождающихся людей, которые, подобно Господу Нашему Зеленому Христу (в первой истории), обладали силой творить чудеса (изменять основную ткань реальности). Целью тайного отбора (генной инженерии) было не создание человека, способного издалека говорить с тактической машиной (производить нейроэлектронную или нейрохимическую «загрузку» от тактического компьютера) — хотя такая способность и была необходима, поскольку это была единственная связь Диких Машин с человечеством. В действительности Дикие Машины стремились создать нового чудотворца (человека, способного сознательно влиять на волну времени), Гундобада, но Гундобада, которого они могли бы контролировать, через которого собирались совершить свое злое чудо (сознательно направленное изменение вероятностной реальности).

(Отрывок:) (IV) ГЕНЕТИКА И ЧУДО: ВЫВЕДЕНИЕ «КОТА ШРЕДИНГЕРА»

(Отрывок переработан после обнаружения Сибл Хедингем)

…В той прошлой, потерянной для нас истории способность сознательно влиять на волну вероятности могла возникнуть самопроизвольно. В этой, первой истории, несмотря на катастрофические генетические изменения, видимо, возможно было вывести одаренных людей, способных на крошечные искажения ткани мира, — отсюда истинные малые чудеса наших священников; отсюда род, выведенный Домом Леофрика из рабов, и Фарис.

Соответственно, могла возникнуть и способность предотвращать «чудеса», способность удерживать волну реальности в русле наиболее вероятных событий: отсюда род герцогов Бургундии.

Но что произошло после того, как все переменилось?

Я уже сам не знаю, откуда взялась моя уверенность в том, что после раскола истории мира должны сохраниться какие-то следы существования Диких Машин. Просто, мне кажется, этот вопрос…

Если «черного чуда» не произошло, мы не должны были обнаружить следов раздвоения истории. Если же Дикие Машины вынудили Фарис совершить раскол и изменить мир, то почему они не пережили этого события?

Если стремишься стереть из истории человеческий род, то, надо полагать, сам рассчитываешь выжить и воспользоваться преимуществом положения?

ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО?

Пирс.

Сообщение: # 223 (Пирс Рэтклиф)

Тема: Аш.

Дата: 17.12.00 03:10

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Прошу прощения, не самое лучшее время для письма, плохо соображаю, но…

Если Карфаген под водой и голем-гонец — не ошибка, тогда надо спрашивать не «ЧТО ПРОИЗОШЛО», а «ЧТО ПРОИСХОДИТ?»

А что, если вы повторите свой полет над пустыней, скажем, через месяц? Что вы увидите тогда?

Анна.

ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ. 25-26 декабря 1476 года. «Ex Africa semper aliquid novi»note 105

1

Из-за спин столпившихся в дверях рыцарей несло пронзительным холодом. Может быть, от этого изумление быстро прошло, уступив место отчетливой ясности мысли: «Убить ее — и Дикие Машины бессильны. На ближайшие двадцать лет. По меньшей мере».

Она сказала:

— Придется ее казнить, немедленно.

Граф Оксфорд деловито кивнул:

— Да, мадам. Сделаем.

Она увидела устремленный ей за спину взгляд Джонвилля и обернулась. К ним, стряхивая с плеч листья плюща, подходила Флора; следом шел Ансельм. Бургундец Джонвилль склонился перед своей герцогиней.

— Что случилось? — требовательно спросила Флора.

— Фарис здесь, — кратко пояснила Аш.

— Здесь?!

— Именно.

— Здесь, в Дижоне?

— Да! — Аш видела, что к разговору прислушиваются, но ничего не могла поделать: стрелки и латники плотно окружили их. Эвен Хью, скинувший свое «сарацинское» одеяние и венец из плюща, протолкался вперед и встал рядом с Анжелотти; Рикард торчал, разинув рот, у самого плеча Аш.

— Расскажите ей, милорд, — попросила Аш.

Граф Оксфорд заговорил:

— Мадам герцогиня, нам сообщили, что, пока мы были заняты переговорами с королем-калифом, к северо-восточным воротам подошел отряд безоружных визиготских рабов. Часовые не стали стрелять в них, а уж когда увидели, что они сопровождают, как показалось, капитан-генерала Аш, об этом и речи не было. Визиготка отрезала себе волосы и измазала лицо грязью. Этого оказалось достаточно, чтобы ее впустили в город. Рабы, за исключением пяти или шести, вернулись в визиготский лагерь, женщина же осталась и потребовала допустить ее к герцогине Бургундской и к Аш, которой, как она заявила, она сдается.

— Сумасшедшая! — Флора моргнула. — Это правда?

— У меня нет оснований сомневаться в словах людей Джонвилля. Кроме того, я сам ее видел. Это генерал визиготов.

— Ее надо убить, — повторила Аш. — Кто-нибудь, принесите мой топор: идем к северо-восточным воротам.

— Аш…

В голосе Флоры Аш послышалось сомнение. Джонвилль подтянулся, ясно давая понять, что готов исполнить приказ герцогини.

— Тут нечего обсуждать. И тянуть нечего, — мягко сказала Аш. — Черти траханные, девочка, ты ведь убила оленя. Мне она родная по крови, но я знаю, что ее необходимо убить. Немедленно. Дикие Машины используют ее, чтобы совершить свое злое чудо. В тот миг, когда ты погибнешь, — оно случится. Они заставят ее — и мы погибнем, все. Как не бывало. — Аш всматривалась в лицо Флоры. — Как за границами Бургундии. Ничего, кроме холода и тьмы.

— Я только хотел удостовериться, что это не вы, капитан Аш, — решительно вмешался де Вир. — Будь я уверен, я бы уже исполнил это сам.

Джонвилль кашлянул.

— Нет, сир, вы бы этого не сделали. Мои люди не повиновались бы вам. Мы служим не Англии, но Бургундии. Мы ожидаем приказаний ее милости.

— Ну так, милостью господней, сделайте это теперь! — Де Вир готов был уже отдать приказ янычарам, но Флора остановила его:

— Подождите.

— Господи, Флориан, — вскричала Аш, — чего еще ждать?!

— Я не даю согласия на казнь! Я клялась не причинять вреда! Я всю жизнь чинила людей, а не убивала! — Флора стиснула локоть Аш. — Подожди. Подумай. Подумай вот о чем: да, я убила оленя. Пока жива герцогиня Бургундии, Фарис не представляет опасности.

Граф Оксфорд покачал головой.

— Мадам, это жестокая правда, но на улицах города мужчины и женщины то и дело гибнут под обстрелом, и, если такое несчастье постигнет и вас, пока Фарис жива, — мы потеряем все.

— Ты же была со мной в Карфагене, — уговаривала Аш. — Ты видела Дикие Машины. Видела, что они сделали со мной. Флориан, ради Христа, разве я когда-нибудь обманывала тебя в чем-то важном? Ты ведь знаешь, что поставлено на карту!

— Я этого не сделаю.

— Тебе следовало подумать об этом прежде, чем убивать оленя, — сухо проговорила Аш. — Казнь — не удовольствие. Это подлое, грязное и, как правило, несправедливое дело. Но у нас нет выбора. Если тебе так легче — если ты хочешь сохранить чистые руки, — мы с графом и пятью сотнями полковника Баязета пройдем к северо-восточным воротам и сделаем то, что надо, и Джонвилль нам не помешает.

Флора сжала кулаки.

— Нет. Слишком просто.

Всю боль, застрявшую в груди, — за Флору, за Фарис, даже за себя — Аш отодвинула в сторону так же, как загоняла обратно слезы, просившиеся на глаза. Она взяла Флору под руку — на плечах герцогини все еще висела мантия «благородного доктора», в волосах запутались обрывки плюща, щеки раскраснелись от жара очага.

— Флора, — сказала Аш, — я не собираюсь тратить время зря.

Роберт Ансельм кивал, на лицах командиров копий читалось полное одобрение. «Как бы они ни сочувствовали доктору, — рассудила Аш, — делу это не помешает».

Анжелотти тихо шепнул Флоре:

— Это всегда нелегко, доктор. Но после битвы не всех удается спасти.

— Господи, как я ненавижу солдат!

Словно в ответ на этот мучительный бессильный вскрик, в дверь ввалился солдат в цветах Джонвилля. Am, прищурившись, рассмотрела его потное усталое лицо и без промедления подозвала к себе, кивнула Джонвиллю, приказывая расспросить гонца.

— Докладывайте» сержант, — заговорил Джонвилль.

— У северо-восточных ворот герольд визиготов! Под белым флагом. — Солдат задохнулся, вытер нос полой плаща и жадно хлебнул воздуха. — От короля-калифа! Говорит — у нас их генерал и чтоб мы его вернули. У них там сотен шесть наших беженцев согнано, так он говорит, если ее не отпустите, перебьют всех до единого, и женщин, и детей…

Беженцы и окружившие их стражники стояли на ничейной полосе под стеной Дижона, между северо-восточными воротами и восточной рекой.

Аш прикрыла свой герб плащом, застегнула наустник и опустила забрало, оставив только узкую щель для обзора. Она опиралась плечом о выступ бойницы так, чтобы снизу ее почти невозможно было разглядеть, и выглядывала наружу.

Колокол аббатства за спиной отзванивал сексту. Полуденное солнце посылало с юга косые бледные лучи. Толпа людей, бесцельно топтавшихся далеко внизу, казалась совсем маленькой. Кто-то хлопал рукой об руку, пытаясь согреться на пронизывающем ветру, остальные стояли неподвижно. Над головами туманом поднималось застывающее на морозе дыхание. Люди в рваной одежде жались друг к другу в поисках тепла. Кажется, почти все были босы.

— Господи помилуй, — выдохнул стоявший рядом Джонвилль. — Вон того я знаю. Это мессир Хуго, хозяин всех мельниц, что стоят — или стояли — между Дижоном и Оксоном, и его семья: жена и ребенок. А вон там — сестра Ирменгард, из приюта Святой Херлены.

— Лучше об этом не думать, — посоветовала Аш. Ее поразила не грязь и нищета, а выражение лиц. Под отупением, которое приносят долгие страдания, все еще просвечивало недоумение, словно люди не в силах были понять, почему все это случилось, почему именно с ними.

— Капитан, вы думаете, король-калиф исполнит угрозу? — спросил Джонвилль.

— Не вижу, что может ему помешать, Роберто говорил, что в октябре они перерезали на глазах у защитников стен несколько сот беженцев, чтобы поторопить сдачу города.

Лицо Джонвилля застыло.

— Я был в госпитале, — признался он. — После Оксона. Ходили слухи о резне. На войне рыцари порой забывают о чести.

— Н-да… что вы говорите, Джонвилль! — Аш кинула взгляд на северо-восток, туда, где среди траншей виднелись деревянные щиты, прикрывающие катапульты и арбалеты. — Им не понадобится даже прибегать к орудиям. На таком расстоянии нетрудно расстрелять из луков и арбалетов.

— Защити нас Христос!

— О, мы-то в безопасности, — пробормотала сквозь зубы Аш, пытаясь пересчитать головы. Шесть сотен — не далеко от истины, может, даже чуть больше. — Вот о них бы побеспокоился… Капитан Джонвилль, всех свободных арбалетчиков и аркебузиров сюда. Пусть видят, что мы собираем силы. И к воротам отряд.

— Много ли ослабевших от голода женщин с детьми дотащатся до ворот, — усомнился бургундец, — тем более в них еще войти надо…

— Хоть сколько-то вытащим, если до того дойдет, — отозвалась Aш. — А пока… — Она отскочила от амбразуры, перебежала несколько шагов к следующей, у которой стоял ее герольд под белым вымпелом, и перевесилась вниз. — Эй, там!

Почти у подножия стены стояли два каменных голема-гонца. Перед ними, под белым знаменем с черно-золотой вышивкой, виднелся задравший голову Агнец Божий. Рядом теснилось еще с десяток наемников, несколько — в красных ливреях, которые Аш опознала, только разглядев стоявшую рядом с итальянским кондотьером Онорату Родьяни.

— Привет, Ягненок.

— Привет, Аш.

— Госпожа Родьяни…

— Капитан-генерал Аш.

— Они по-прежнему используют вас на самой грязной работе, а?

Издалека не рассмотреть было, что выражает лицо Онораты. Голос звучал напряженно:

— Босс Гелимер собирался послать ваших, людей минхера Джоселина ван Мандера. Я убедила его, что это неблагоразумно. Договоримся?

— Не знаю. У меня тоже есть босс. — Аш оперлась стальными налокотниками о парапет. — Ваш-то это всерьез, а?

Агнец Божий поднял забрало шлема: непослушный завиток черных волос выбился наружу. Далеко внизу зашевелились в темном пятне бороды яркие красные губы; Аш явственно расслышала слова:

— Король-калиф приказал нам в ответ на этот вопрос продемонстрировать доказательство серьезности его намерений. По моей команде этот голем подойдет и разорвет на части первую попавшуюся женщину или ребенка. Мадонна Аш, я предпочел бы ограничиться угрозой и заявить, что приказ выполнен, но мой господин может видеть нас здесь.

Тусклый отблеск сверкнул на позолоте его воронкообразного наруча, когда Агнец поднял руку.

Песочного цвета фигура шагнула к пленникам. Даже со стены Аш видно было, какие глубокие следы оставляют тяжелые ступни на промерзшей земле. Женщины с визгом подались назад, напирая на копья визиготов, отталкивая за спины детей; двое или трое мужчин сделали движение, словно собирались шагнуть вперед, но большинство пятились и закрывали головы руками.

Голем продвигался вперед с механической точностью. Бронзовые сочленения вспыхивали на солнце. Каменная рука протянулась через плечо одного из копьеносцев — Аш не видела лица солдата, — сомкнулась на чем-то и плавно поднялась вверх. Женщина лет пятидесяти вопила, брыкаясь и царапая ногтями холодный камень. Двое малышей, цеплявшиеся за ее колени, повисли над головами стражников. В морозном воздухе послышался отчетливый треск. Женщина обвисла в руке голема, нелепо вывернув плечо и руку. Дети, свалившись наземь, визжали, распялив маленькие рты. Один из копьеносцев пинком отшвырнул их обратно в толпу. Аш поймала себя на том, что шепчет: «Спасибо» — она понимала, что солдат спасает ребят.

Она перегнулась через зубец стены и выкрикнула:

— Зачем…

Голем не поднял головы. Один в собственном мире, где живая плоть значит не больше, чем любая другая материя, он развернул полуживую женщину со сломанным плечом так, что ее лицо оказалось обращено к крепости. Из-под длинной юбки болтались лодыжки, бурые от грязи и перемазанные желтым дерьмом.

Снова сверкнула бронза. Женщина отчаянно скребла бесчувственный локоть непослушными пальцами одной руки. Голем между тем сомкнул вторую огромную ладонь на ее бедрах. Пронзительный вопль разорвал тишину. Аш видела, что каменные пальцы до второй фаланги погрузились в плоть.

Голем поднял женщину вверх на вытянутых руках, сжимая ее бедра и шею.

И перекрутил тело, как прачка, выжимающая белье.

Тишина. Розоватые внутренности, дымясь, соскользнули вниз. Голем выпустил перекрученную плоть. Аш мысленно подытожила: сломан позвоночник, сломаны кости таза, разорвана брюшина, сломана шея . «Не будь дурой: не может здесь чувствоваться запах!»

Она моргнула и отвела взгляд.

Насколько она могла рассмотреть — глаза заслезились от холода, — взгляд Агнца был устремлен в серую дымку над рекой Оуч.

— Господи, — выдохнула Аш. — Дерьмо. Когда я должна вернуться с ответом?

Онората Родьяни, внешне невозмутимая, отозвалась.

— У вас времени сколько угодно. У них — пока босс Гелимер не потеряет терпения. У вас находится женщина, которая — до сего дня — была первым генералом империи и командовала всеми войсками, ведущими военные действия в христианских странах. На сколько у него хватит терпения? Вы можете гадать с тем же успехом, что и я, капитан-генерал Аш, — возможно, даже с большим.

— Ладно, — Аш выпрямилась, опираясь ладонями на парапет. — Иду. Можете доложить своему, что мы его поняли.

Флора дель Гиз сказала:

— Если я ее убью, погибнут шестьсот человек.

Аш следом за герцогиней прошла под аркадой монастыря Сен-Стефана, расположенного в шести кварталах от северо-восточных ворот, где Джонвилль счел безопасным разместить пленную Фарис.

— Если ты ее не убьешь, погибнут все.

— Я еще жива, — буркнула Флора, входя вместе с отрядом охраны в здание монастыря. — А если меня и убьют, это может случиться при таких обстоятельствах, когда будет возможность провести новую охоту… Я думаю о тех шести сотнях людей. Мне ведь придется смотреть, как они умирают…

— Смотреть тебе не обязательно, — прагматично заметила Аш. Перехватила ее взгляд и вздохнула, замедлила шаг. — Но ты, конечно, будешь. По первому разу каждый считает это своим долгом. Поверь, тебе лучше бы держаться подальше от стен.

Джонвилль из-за плеча Аш вставил:

— И это говорите вы, капитан-генерал, собираясь сами на вылазку, чтобы спасти хоть несколько человек?

Аш смущенно оглянулась на своих парней, которые, вместе с бургундцами провожали их к трапезной.

— Попробовать-то стоит, — пробормотала она. — Спросите тех бедолаг под стеной.

Колоннада гудела от поступи солдатских сапог по белым от изморози камням. Даже полуденное солнце не растопило иней, лежавший в тени колонн. В просторной трапезной было теплей, с кухни тянуло жаром. Аш не обращала внимания ни на суетившихся монахов, ни на крики, доносившиеся из жилого корпуса, занятого под госпиталь.

— Слушай, Флориан, попробуй взглянуть на дело вот как: что ты предпочитаешь? Отдать приказ о казни Фарис сейчас, когда все бургундцы его одобрят, или дождаться, пока меня с лордом Оксфордом и компанией прикончат при попытке до нее добраться вопреки твоим приказам?

Флора наградила Аш гневным беспомощным взглядом и едва не сплюнула на пол.

— Ты в самом деле готова на это пойти, не так ли?

Граф-изгнанник иронически покосился на нее, но сказал серьезно:

— Мадам, я с ней согласен.

Посреди многолюдной трапезной стояла женщина.

Зимний свет отражался от белых стен, в прозрачных лучах искрились пылинки, блестело серебро отхваченных кинжалом волос. Вокруг — визиготские рабы в коротких туниках; на женщине — короткий европейский камзол, явно с чужого плеча, висящий мешком на хрупкой фигуре. Остриженные волосы отбрасывали резкую тень на гладкие щеки, измазанные грязью. Не слишком похоже на шрамы… Она казалась очень юной. Ни лат, ни оружия…

Аш смотрела на Фарис.

Рядом с ней, дрожа от холода, стояла маленькая рабыня Виоланта. Толстая старуха сидела на полу, чуть ли не под столом: Аделиза.

Флора дель Гиз встала между ними.

— Будь благоразумна, — сказала она. — Мы должны отослать ее назад живой, чтобы спасти заложников. Немедленно. Никто не причинит ей вреда, пока я жива.

Аш обожгла взглядом женщину, стоявшую у нее на пути, тронула рукоять меча.

— Если ты еще не забыла, мы на войне, тудыть ее. «Пока ты жива» — может кончиться очень скоро.

Флора поджала губы и пренебрежительно манула рукой на угрожающий жест Аш. В ее голосе больше не было мольбы, а одно только презрение.

— Ради Христа, Аш. Пусть тебе нет дела до заложников, но ведь есть и другая причина сохранить ей жизнь хоть на несколько часов — подумай: до сего дня она была главнокомандующим визиготской армии.

— Зараза, — ругнулась Аш, обратив взгляд с Фарис на Флору. — Недаром ты столько прослужила в моем отряде!

Герцогиня-лекарь, взъерошенная и все же сохраняющая странное величие, повторила:

— Командовала всей визиготской армией. Подумай, чего она не знает об этой осаде? Ей известно все, что произошло с тех пор, как она прекратила доклады каменному голему. За несколько недель ! Она может рассказать нам, что там происходит сейчас !

— Но Дикие Машины…

— Аш, ты должна с ней поговорить. Допроси ее. Потом отошлем ее обратно, к Гелимеру. И моли бога, чтобы он не начал резню раньше.

Говор за спиной Аш стих. Аш заметила, что солдаты разделились: ее отряд и бургундцы. Джонвилль торопливо докладывал только что вошедшему де Ла Маршу. Она поймала взгляд Ансельма, предостерегающе подняла руку: подожди…

— Ты понимаешь, чем рискуешь?

Брови Флоры взлетели вверх. Сейчас она очень напоминала своего младшего брата.

— Я понимаю, что рискую шестью сотнями жизней, если король-калиф Гелимер начнет убийства через несколько минут, а не часов, как мы надеемся.

— Я не о том.

— Понимаю. Но это тоже правда.

— Дерьмо! — Аш огляделась по сторонам. У дверей трапезной появился Анжелотти — итальянец взволнованно толковал о чем-то полковнику Баязету. Кроме бургундских стражников, окруживших визиготов, там виднелось зеленое одеяние женщины: сестра-настоятельница Саймона безнадежно пыталась убедить Аделизу выбраться из-под стола.

Старуха пускала слюни и сопли, с плачем отбиваясь от протянутых к ней рук монахини. Рядом с Аш держался Фернандо дель Гиз, тщетно пытавшийся скрыть отвращение, написанное на его лице. Аш отвела взгляд, чувствуя, что краснеет.

— Христа в душу! — воскликнула она с горечью, уперев кулаки в бедра. — Скоро здесь весь город соберется. Роберто! Никого не впускать.

Ансельм не стал оглядываться, ожидая дозволения герцогини. Джонвилль двинулся ему наперерез, но его остановил холодный голос Флоры:

— Никого не впускать — кроме самого аббата!

— Балаган на ярмарке, — вздохнул Джон де Вир. — Капитан, возможностью допросить вражеского командира пренебрегать нельзя — это может переломить весь ход осады. И хотя дело касается не только Дижона, в первую очередь мы отвечаем за жизни тех, кто находится в городе: мы не должны жертвовать ими без необходимости.

Фернандо дель Гиз, сложив руки на груди, растерянно оглядел монастырский зал и покачал головой с коротким смешком, ясно выражавшим: «А что я могу сделать?»

— Хотел бы я видеть сейчас рожу короля-калифа!..

Короткий приказ Аш — и двое из отряда Джонвилля выпроводили его за дверь. Фернандо не сопротивлялся. Аш снова обернулась к Фарис.

— Зачем? — спросила она.

Свет из широких окон трапезной ярко освещал лицо Фарис. Теперь Аш разглядела, как она осунулась: бледная, с покрасневшими веками. Левой рукой женщина нащупывала что-то у бедра. Зеркальное отражение жеста Аш: рука тянется к эфесу меча. Наконец она заговорила, тихо обращаясь к Аш на диалекте карфагенского, привычном для военных лагерей.

— Не забывай, я дозволила провести охоту.

— Что? — Флора шагнула к Аш, не сводя глаз с лица визиготки. — Я не разобрала.

— Напоминает, что она позволила выезд на охоту. Что, если бы не она, здесь бы не было никакой герцогини.

Она встретила взгляд Флориан и удостоверилась, что та разделяет ее мрачное веселье.

— Это правда, — сказала Аш, — так оно и есть.

Фарис проглотила комок в горле. Ее голос звучал напряженно:

— Скажи это своей бургундке. Этим она обязана мне.

— Этим? — переспросила Аш.

Визиготка перешла на язык южной Бургундии. Она говорила неуверенно, с отчетливым акцентом:

— Убежище. Право убежища. Я дала приказ. Я удержала своих офицеров, когда вы выезжали в лес.

Ей было неловко в европейском платье, в рейтузах. Она то и дело бессознательно пыталась одернуть короткие полы камзола. За пять недель, прошедшие с тех пор, как Аш видела ее за столом в визиготском лагере, Фарис сильно похудела — а может, дело было в том, что не было на ней лат и не окружали ее солдаты, — но она казалась еще моложе, чем была.

— С тех пор прошло больше месяца, — угрюмо сказала Аш. — За это время можно было добраться до Карфагена и уничтожить machina rei militaris. Вот это было бы стоящее дело.

На лице Фарис мелькнул страх.

— А ты бы отправилась в Карфаген? Ты бы хотела снова оказаться так близко от Диких Машин? — Ее глаза, опухшие и покрасневшие от долгого недосыпа, встретили глаза Аш, и у той хватило времени подумать: «Вот так и я сейчас выгляжу?» — прежде, чем Фарис добавила: — Я хотела бы это сделать. Но не могла. Не могла решиться подойти так близко к ним… — Она потерла висок. — Пока они здесь… они могли… использовать меня, против моей воли. Ты ведь тоже слышишь их.

— Нет.

— Я тебе не верю! — голос сорвался на крик.

Аделиза заскулила громче.

Фарис смолкла, протянула руку и чуткими пальцами погладила седую голову женщины. Виоланта пренебрежительно взглянула на нее, опустилась на колени и обняла старуху, силясь обхватить ручонками ее плечи.

— Не бойся, — проговорила Фарис на языке карфагенских рабов, которого Аш почти не понимала. — Не бойся, Аделиза.

Старая Аделиза легонько оттолкнула девочку, погладив по груди — нет, не по груди, сообразила Аш. Старуха погладила маленький движущийся комок под рубашкой, который, извиваясь, пробивался к вороту Виоланты.

Аш смотрела, как пегая крыска лижет пальцы ее матери.

Аделиза гладила зверька, приговаривая:

— Бедненький, бедненький… Ничего. Тихо, тихо, не бойся…

— Я говорила с моим отцом, Леофриком. — Рука Фарис все гладила седые волосы.

— Он еще может говорить? — ядовито удивилась Аш.

— Мы с ним пытались убедить калифа Гелимера, что каменный голем должен быть уничтожен. Он не согласился. Гелимер не верит ни единому слову моего отца. Он считает, что Дикие Машины — просто политическая интрига Дома Леофрика, и не намерен обращать на них внимания.

— Черти траханые! — Брань Аш заглушила голоса Флоры и де Вира. — У тебя здесь два легиона, что мешало вам прикончить Гелимера, вернуться в Карфаген и превратить каменного голема в кучу щебня? Что?

Ее гнев испарился при виде изумления на лице Фарис. «Она двадцать лет слышала каменного голема, сколько она себя помнит, он был ее советником в битвах, а вся ее жизнь была отдана королю-калифу — нет, ей и подумать невозможно вернуться домой во главе армии мятежников…»

— Я понимаю, что мы преданы, — заговорила Фарис, — и что моих людей ждет смерть, победят ли они или проиграют. Я пыталась спасти их жизни. Сперва, отказавшись от штурма, предоставив осаду орудиям; потом, позволив жить герцогине Бургундии, стоящей на пути демонов юга. Ты бы сделала то же самое, сестра.

— Нашла сестру! Ради Христа, да ведь мы едва знакомы!

— Ты сестра мне. Мы обе — воины. — Пальцы Фарис замерли на волосах Аделизы. — Вспомни хотя бы о том, что это наша мать.

Аш вскинула руки, обернулась к Флоре:

— Сама с ней разговаривай!

Она почувствовала взгляд Ансельма и заметила, что и Роберт, и Анжелотти, не замечая того, переводят взгляды с нее на Фарис и обратно. Джон де Вир шепнул что-то Баязету, и турок тоже повернулся к Фарис.

Лекарь-герцогиня спросила:

— Зачем вы явились в Дижон?

— Просить убежища, — отвечала визиготка.

— Почему именно теперь?

Оливер де Ла Марш, а за ним и Джонвилль, шагнули вперед, словно заслоняя собой герцогиню. Джонвилль заговорил, не дав ответить Фарис:

— Ваша милость, напрашивается предположение, что ее цель — проникнуть в город и убить вас. Здесь я согласен с нашей Девой, с Аш. Она не скажет ничего существенного. Прикажите казнить ее без промедления.

Фарис, с первым проблеском горького юмора, так свойственного Аш, проговорила:

— Амир-герцогиня, раз уж вы спрашиваете, признаюсь, что я здесь потому, что в этот самый час я должна быть арестована и казнена по приказу короля-калифа.

— А! — удовлетворенно кивнула Аш.

— Он назначил на мое место Санчо Лебриджу, — добавила Фарис.

Аш вспомнила грубого туповатого кузена Астурио Лебриджу; этот человек способен только на то, чтобы неукоснительно повиноваться приказам короля-калифа.

— Когда Лебриджу приступает к исполнению своих обязанностей?

— Сейчас. Уже час как приступил. — Фарис пожала плечами. — Амир Гелимер ясно дал понять на переговорах, что считает меня негодной и безумной. После того, как это было сказано перед лицом союзников, мог ли он оставить меня у власти? Он уверен, что я участвую в заговоре Дома Леофриков, и рад случаю избавиться от меня.

— Разумеется, — кивнула Аш.

— Я знала, что через час буду казнена. И я покинула подкоп, немного обогнав остальных, созвала своих рабов, переоделась в эту трофейную одежду и приказала рабам препроводить «Аш» к воротам Дижона. И меня впустили.

Рука Фарис потянулась к неровно остриженным волосам.

— Амир Гелимер, — продолжала она, — приказал моему отцу убить и расчленить всех рабов моего рода: Аделизу, Виоланту, меня, вот этих, остальных. Я не думаю, что мой отец Леофрик отказался бы. В надежде убедить короля-калифа в реальности угрозы Диких Машин он не остановится ни перед чем. Он это сделает…

Аш сама не могла этого уловить, но знала, что для всех, находящихся в светлой трапезной аббатства, визиготская женщина говорит ее голосом, голосом Аш, разве что акцент отличается. Она уставилась на лицо своей двойняшки, забыв обо всем — о войне, заложниках, Диких Машинах — в мгновенном признании близости.

— Ты доверилась мне, — настойчиво говорила Фарис. — Доверилась настолько, что сказала о близкой смерти герцога Карла — тогда, в моем лагере, перед охотой. Тогда ты тоже считала, что меня надо убить, но между нами было доверие. Я мало надеюсь, что ты пощадишь меня теперь. Но с Гелимером надежды нет вовсе.

Она вздохнула, тряхнув головой, словно водопад волос все еще ниспадал ей на плечи, повернулась к герцогине:

— Это было глупо, — закончила Фарис. — Здесь тоже нет надежды. Ради вашей безопасности, я должна умереть.

Флора, нахмурившись, прикусила кончик пальца.

— Даже если бы Диких Машин не существовало, у Гелимера были бы веские причины желать моей смерти. Война далека от окончания. Он не представляет последствий своих поступков. Но это несущественно. Ваша смерть…

— Моя смерть, — перебила Фарис, — положит конец влиянию Диких Машин на целое поколение, а может, и больше. Пока еще удастся вывести другую такую, как я… Пройдет немало времени, прежде чем новый калиф снова проникнется доверием к каменному голему.

— Но это случится, — сказала Флора.

Де Ла Марш выступил вперед, решительно заговорил:

— Демуазель герцогиня, это дело наших детей и внуков. Между тем, подумайте: Бургундия должна выстоять сейчас! Мы должны выжить! Иначе придет день, когда некому будет встать на пути у демонов юга. Не будет герцога или герцогини, которые сумеют помешать им. Если Бургундия исчезнет с лица земли, свершится их черное чудо, и тогда даже вспомнить о нашей жизни и борьбе будет некому!

Аш уставилась на обветренное лицо победителя множества турниров и капитана стражи. Бургундец кивнул.

— Мне известна сила герцогов Бургундии, мадам капитан.

Какое-то движение у дверей заставило Флору обернуться. Появился аббат в сопровождении горстки монахов Святого Стефана. Оливер де Ла Марш перехватил их, успокоительно покивал в ответ на приглушенные проклятия аббата. Монахи, находившиеся в трапезной, юркнули по углам.

— Сколько времени? — резко спросила Флора.

— Четверть часа с тех пор как я ушла со стены. — Аш скосила глаза на видневшееся за окном солнце. — Может и больше.

Флора сцепила пальцы, поднесла их к губам, задумчиво поглядела на Фарис и вдруг резко опустила руки:

— Если я сохраню вам жизнь, шесть сотен человек, стоящих сейчас в грязи под стеной, ждет смерть. Но если я выдам вас Гелимеру, война погубит тысячи.

Аш заметила, как кивнули головами де Вир и де Ла Марш.

Флора беспощадно продолжала:

— Если я убью вас, Дикие Машины лишатся средства для сотворения своего чуда — но с войной это не покончит. Люди будут продолжать умирать. Война не зависит от вашей жизни или смерти, а войну мы проигрываем. С другой стороны, оставив вас в живых, мы получаем всю информацию, какой располагает командующий вражеской армией, а это дает нам значительное преимущество. Бургундия должна выстоять, или некому будет противостоять Диким Машинам, когда им в следующий раз удастся вывести дитя рода Гундобада. Аш, я правильно рассуждаю?

В голосе лекаря-герцогини звучало ожесточение. Аш сочувственно усмехнулась.

— Насколько я могу судить, ты не упустила ничего существенного.

— И теперь я должна выбирать…

— И я тоже.

— Нет. На этот раз нет. — Флора окинула взглядом собравшихся. — Ты сама напомнила мне. Оленя убила я. Мне решать.

— Только если я с тобой соглашусь. — Это вырвалось прежде, чем Аш успела прикусить язык. Она поморщилась, недовольная собой. «Так оно и есть, но сейчас не время об этом напоминать.

Вот дерьмо».

Чувствуя под ногами пропасть, Аш продолжала говорить при неодобрительном молчании окружающих:

— Ты можешь сколько угодно рассуждать о том, что будет через двести лет. Но ты забываешь о сегодняшнем дне. Одна шальная стрела, один камень, пущенный из баллисты, один подосланный в город убийца — и «чудо» Диких Машин совершится сейчас. Мне все равно, сколько бы моя сестра… — Аш намеренно подчеркнула последнее слово, — сколько бы моя сестра ни рассказала о расположении визиготской армии и об их планах.

Она смотрела только на Флору, не замечая ни шепота Ансельма, который озабоченно втолковывал что-то Анжелотти, ни бесстрастных турок, ни бургундцев, в их непревзойденных доспехах, даже после месяца осады поражавших великолепием.

— Флориан, ради Христа, разве ты не понимаешь? Я не хочу раскола, но смешно даже думать о том, чтобы выдать ее Гелимеру. — Аш снова поморщилась. — А оставить ее в живых здесь слишком опасно для тебя.

— Я не опасна, — тихо заговорила Фарис, и в ее голосе снова прозвучал знакомый горький юмор, — Я не угрожаю герцогине. Ты забыла, сестра: смерть герцогини Бургундии означает победу Диких Машин — и тогда я потеряю себя, стану просто… каналом, по которому потечет их сила… — Она с трудом подбирала слова. — Думаю, меня просто… сметет. Джунд Аш, я не меньше тебя хочу, чтобы герцогиня жила!

Ее речь произвела впечатление на бургундцев: Аш видела по их лицам. Она и сама поежилась, вспоминая звучащие в сознании древние голоса — голоса, сметающие, уносящие, как листок по стремнине потока, затягивающие в водоворот…

— Я и не утверждаю, что ты проникла сюда с намерением ее убить, — сухо проговорила Аш. — Милый Зеленый Христос на Древе, лучше бы ты сидела под Дижоном со всем своим войском!

В ее голосе невольно прозвучали жалобные нотки. По комнате пробежал смешок.

— Только что пробило половину, — напомнил Роберт Ансельм. Его голос успокаивал, несмотря на то что сам он оглядывался на дверь, словно каждую секунду ожидал появления гонца с недоброй вестью. — Надо решать.

Флора снова сцепила перепачканные пальцы, сжала так, что побелели костяшки.

— Мне не раз приходилось принимать трудные решения в отрядном госпитале.

«Вот сейчас, пока она раздумывает…»

Аш не подняла руку к рукояти меча, но на лице Анжелотти мелькнуло одобрительное понимание — он заметил движение — ноги чуть расставлены, тело в равновесии, когда Аш приняла так называемую «боевую стойку». Каждый наемник знал эту позицию. «Кроме Флориана», — поправилась Аш. Золотоволосая женщина по-прежнему задумчиво хмурилась.

Между Фарис и мной слишком много людей де Ла Марша — одним движением не достать. Но я теперь их командир, так что…»

Роберт Ансельм шагнул к ней. Аш не оглянулась, сосредоточенная на расположении каждого возможного противника.

— Не думай ее обдурить, — пробурчал Роберт. — Если дойдет до дела, пойдут за ней, не за тобой.

— Если убрать ее… — Имена привлекают внимание их владельцев: Аш не назвала «Фарис», — остальное уже не важно: дело сделано.

Роберт умудрялся сохранять наружную невозмутимость, искоса посматривая на герцогиню и бургундских стражников, на визиготку в окружении рабов. Он проворчал:

— Попробуй, убей ее — и получишь гражданскую войну.

Аш обожгла взглядом широкоплечего воина, все еще красовавшегося в кирасе с чужого плеча. Он ответил спокойным немигающим взглядом.

— Тогда док в жопе, — продолжал он, — а вместе с ней и вся Бургундия. Развяжи гражданскую войну в Дижоне — и с Бургундией покончено. Крысоголовые сделают из нас отбивную, девочка: спасибо и спокойной ночи. А через двадцать лет эти бляди вырастят себе нового монстра, и никто им не помешает.

Это наконец выбило у нее из головы Фарис, и Аш наконец увидела то, что отказывалась видеть. Простая мысль: «Да, никого не останется, ни одного человека бургундской крови. Будет бойня, как в Антверпене и Оксоне. И это означает победу Диких Машин, когда бы они не сделали новую попытку, потому что остановить их будет некому».

— Ox, сукин сын, — выдохнула Аш и потерла глаза. Мускулы блаженно расслабились. Аш оскалила зубы. «И чему это я так радуюсь?»

Ответ пришел мгновенно: «Тому, что не мне пришлось решать».

Аш стыдилась самой себя. Она коротко мотнула головой. Даже стыд не мог заглушить облегчения. Разум, не находивший бреши в рассуждении Ансельма, вопил: «Не тебе решать, Флориан, а спорить с ней нельзя, не то погубишь все…»

— Заткнись, — буркнула Аш и пояснила оторопевшему Роберту: — Это не тебе. Ты прав. Да. Лучше бы ты ошибался.

«Знать бы, вправду ли я этого хочу».

Аш махнула рукой Флориан.

— Твой выход!

Темно-золотистые брови герцогини сошлись на переносице, взгляд так ясно отражал душевную трусость Аш, что та отвела глаза.

И встретилась взглядом с сестрой. Фарис стояла у обеденного стола, водя пальцами по узору струганных досок. Она не двигалась и не смотрела на герцогиню.

«А что бы я сделала на ее месте?»

Аш не позволяла себе взглянуть на Виоланту и Аделизу.

Флора провела ладонью по лицу — движением, которое Аш тысячу раз видела в госпитальной палатке, — и тяжело вздохнула. Герцогиня не стала оглядываться в поисках помощи, одобрения или поддержки.

— У меня здесь пациенты, — сказала Флора. — Я буду в госпитале. — Она кивнула Ла Маршу. — Вы с Аш допросите Фарис. Встретимся после обедни и обсудим полученные сведения .

Кто-то облегченно вздохнул — Аш не заметила, кто именно: Джон де Вир, де Ла Марш или Ансельм.

Фарис тяжело опустилась на лавку рядом с Виолантой. Она побледнела, как после тяжелой болезни. Огромные глаза глубоко провалились в глазницы.

— Я сейчас не в госпиталь, а к сборщикам милостыни, — спокойно поправилась Флора. — Они хотели обсудить со мной раздачу продовольствия. Когда придут со стены, найдите меня.

2

Милосердная темнота опустилась раньше, чем в аббатстве пробили обедню.

Короткий зимний день умер. Аш, откинувшись на стену у камина отрядной башни, вытянула ноги. Вдоль щели каменной кладки все еще висели стебли плюща. «Еще не кончился день рождения Христа, — смутно подумалось ей. — Бойня Христовой Обедни».

Бланш, прикрывшая свалявшиеся волосы грязным платком, вытерла о подол исхудавшие руки.

— В госпитале кончились запасы гусиного жира. Слишком много обожженных.

Аш за спиной сжала кулаки. Голое мясо под повязкой жестоко саднило. Пока с пострадавшего бедра срывали прикипевшую одежду вместе с набедренником, она сжимала зубами рукоять кинжала. На дереве остались глубокие отметины зубов.

— Сколько вышло из строя?

— Мужчины! — пожала плечами Бланш. — Все кричат, что завтра готовы в бой. А по-моему, шестеро не встанут с постелей до будущей недели — если стены столько продержатся.

Аш понимала, что досада в голосе женщины относится не к ней. Отчасти тут была простая усталость и сочувствие к раненным, отчасти горечь бессилия — хотя не вина Бланш в том, что не хватает простейших лекарств.

Аш хотела сказать что-нибудь утешительное, но не придумала ничего, что не звучало бы свысока, и ограничилась просьбой:

— Пришлите сюда всех ходячих. Я собираюсь говорить с парнями.

Бланш, прихрамывая, удалилась. Аш заметила, что стрелки и латники уважительно уступают дорогу пожилой женщине с гнилыми зубами, опухшей от голода; женщине, которую чуть не каждый из них имел за мелкую монету. Она грустно усмехнулась: «Мне следовало самой распознать это в ней, не дожидаясь, пока вмешается Флора».

Анжелотти, занявший место Бланш перед очагом, спросил:

— Сколько удалось спасти?

— Мы не пробились за ворота: они установили завесу греческого огня. Ты был на стене — что видел?

Канонир дернул узким плечом. Его неправдоподобной красоты лицо было скрыто под пороховой гарью.

— Големы разрывали людей на части. Начали от ворот и прошли сквозь толпу, как овчарки через стадо. Тех, кто бросился к лагерю, расстреляли из луков. Одного голема мы разбили пушечным ядром — он любезно подставился, приблизившись к стене. Остальных расстреливали из арбалетов и аркебуз; как об стену горох — зря припасы переводили…

— Много тяжелых ожогов, — заговорила Аш, заполняя повисшую паузу. — Дигори и Ричард Фавершэм молятся наверху, только надежды мало. Плохо у нас с малыми чудесами, Анжели. Ни хлебов и рыб, ни исцелений. Невыгодно сейчас быть на стороне Бургундии.

Итальянец потрогал образок святой Барбары.

— Малых чудес нам не хватит. Разве что заступничество всех святых: под стеной шесть сотен мертвых.

Шесть сотен мужчин, женщин и детей, разделанных, как куры для похлебки, и лежащих на холодной черной земле между осажденным городом и лагерем визиготов.

И что еще придумает Гелимер?

— Де Ла Марш все еще допрашивает Фарис. Я их оставила вдвоем. — Аш передернулась, ненароком задев обожженное место. — Давай-ка соберем всех сюда, Анжели. Поговорю с ребятами прежде, чем обращаться к сотникам. Они должны понимать, что происходит. И надо сказать им, что мы собираемся делать дальше.

Из дальнего угла послышалась флейта Караччи, смолкла, снова повторила тот же обрывок мелодии. Паж тронул музыканта за локоть, и тот опустил инструмент. Сальные огарки немилосердно коптили. На ночь уже закрыли ставни, и в свете мигающих огоньков не разглядеть было дальнего конца зала. Люди входили друг за другом и, тихо переговариваясь, рассаживались на кучи снаряжения на полу. Солдаты, мужчины, женщины и дети из обоза; несколько лиц — Эвен Хью, Герен аб Морган, Людмила Ростовная — еще не отмыты от жирной копоти после неудачной спасательной вылазки. Провели перекличку по копьям и снова уселись, глядя на нее: разговоры смолкали. Выжидательное молчание.

— Нам, — начала Аш, — приходится обдумывать решение, заглядывая далеко вперед.

Она говорила негромко — не было нужды: кроме ее голоса слышалась только капель с сосулек, наросших в устье камина, и шипение воды, попавшей на уголья. Все лица были обращены к ней с напряженным вниманием.

— До сих пор мы думали только о том, что рядом. — Аш оторвалась от стены и принялась расхаживать между группками сидящих. Все головы поворачивались вслед за ней. Она скрестила руки на груди, скрывая за подчеркнуто неторопливой походкой боль ожогов. — И не удивительно — после того, как нам до синяков напинали задницы. Надо было разобраться с дракой, в которую уже ввязались, прежде чем думать о будущем. Но теперь, мне кажется, пора. Хотя бы потому, что, не знаю, как Гелимеру, а нам неизвестно, продолжается перемирие, или уже кончилось.

Она видела, что Роберт Ансельм и Джон де Вир у дверей согласно кивают, но не вмешиваются, чтобы не прерывать ход мысли. Она все ходила — женщина в латах, среди мужчин, сидящих, обхватив руками колени и поворачивающих головы ей вслед.

— Мы только о том и думали, как сохранить жизнь герцога или герцогини Бургундии. Потому что именно Бургундия преградила путь демонам южной пустыни, именно Бургундия мешает им использовать чудотворицу, чтобы уничтожить мир. Но теперь та женщина, которая должна была совершить для них черное чудо, оказалась здесь, в Дижоне.

Она говорила невыразительно, как говорила бы размышляя вслух наедине с собой в командирской палатке. Захныкал младенец — мать шикнула на него. Проходя мимо Краччи, Аш коснулась его плеча.

— Казалось бы, все просто. Убить Фарис. Тогда уже неважно, если Бургундия и падет. Она умрет, и Дикие Машины лишатся своего… канала… — вспомнила Аш слово, выбранное визиготкой. — Канала, который позволит им исполнить свой замысел: погасить солнце и сделать так, словно мира никогда и не было. Вот только все не так просто…

— Потому что она — ваша сестра? — перебила Маргарет Шмидт.

— Она мне не сестра. Разве только по крови. — Аш усмехнулась и заметила совсем другим тоном: — Если у меня и есть какая родня, так это, помоги мне, Господи, тот сброд, что собрался здесь.

В зале одобрительно захихикали.

— Все не так просто, — повторила Аш, обрывая шум. — Мы не заглядывали вперед. Если Фарис будет убита, но мы тем не менее, проиграем войну, визиготы сотрут Бургундию с лица земли. У них просто не будет другого выхода, хотя бы потому, что иначе султан Мехмет с армией, покорившей Византию, может быстро оказаться в Карфагене.

— Дьявольски верно, — пророкотал Роберт Ансельм.

— А когда Бургундия исчезнет и на земле не останется ни единого человека с кровью герцогов Бургундских в жилах, для Диких Машин уже не будет иметь значения, сколько времени понадобится, чтобы вывести новую Фарис. Даже если на это уйдет тысяча лет — как только это будет сделано — мир исчезнет. Исчезнет, изменится… все дела наших рук пропадут, словно нас никогда и не было.

Те парни, что побывали с ней сегодня в аббатстве, явно не держали языки за зубами — Аш не удалось произвести впечатления.

— Так что мы должны выиграть эту войну, — добавила Аш. Ей не удалось сдержать улыбку, и на нее тут же ответили Герен аб Морган, Питер Тиррел…

— Сказать легко, а?

— Как два пальца обоссать, — высказался анонимный голос из темного угла.

— Вы думаете, эта война касается только бургундцев? — Аш обернулась на голос и выхватила взглядом Джона Баррена. — Вам тоже есть что терять. Вам, наемникам, всякая земля — родина. Среди вас уэльсцы, англичане, итальянцы, германцы… Так вот, визиготы уже покончили на хрен с большей частью этих стран, а теперь, Джон Баррен, им и Пролив переплыть недолго.

Джон де Вир открыл было рот, но локоть Ансельма тут же воткнулся парню под ребра. Младший де Вир заткнулся с удивительной покладистостью.

— Если Бургундия не выстоит, значит, все, погибшие в этой войне, погибли зря. Но мы вот что сделаем, — Аш встала посреди зала, обхватила локти ладонями. — Мы будем драться! Я оставила Ла Марша с Фарис. Там пятеро писцов в поте лица записывают ее сведения. Мы будем драться с визиготами. И надо начать первыми — прежде, чем они навалятся на нас!

Она подняла глаза на закопченные потолочные балки, помедлила немного и продолжала;

— Мы теперь знаем их слабые места. Прежде всего надо прорвать осаду — признаюсь, не самое легкое дело. Но герцогиню Флориан надо вывести из Дижона и убрать подальше.

Аш улыбнулась, прислушиваясь к одобрительному гулу. — Потом надо объединиться с союзниками. А союзники у нас найдутся, потому что Гелимер с каждым часом выглядит слабее. Как минимум, турки и французы будут с нами.

Она дождалась кивков, ударила кулаком о ладонь и продолжила:

— Убить Фарис недолго, но стоит ли? Появятся новые, только и всего. До каменного голема нам не добраться — второго налета на Карфаген они не допустят. Приходится — ничего другого не остается — объявить войну Диким Машинам. Разбить их здесь и перенести войну в Северную Африку. Если на то пошло, отдать визиготскую империю туркам! Мы должны перенести войну на юг и уничтожить сами Дикие Машины!

Она сделала паузу, давая им время усвоить мысль, отыскала взглядом в полутьме команду Анжелотти и кивнула им:

— Сами Дикие Машины драться не способны. Это просто камень. Они только и могут, что говорить с Фарис и с каменным големом. Ручаюсь, мастер Анжелотти при помощи нескольких бомбард и десятка-другого кораблей с грузом пороха быстро превратит их в большие груды щебенки. — Аш кивнула в ответ на вспыхнувшую в темноте улыбку Анжелотти. — Итак, наша цель — Северная Африка. И надо бы добраться туда к маю.

Должно быть, побывавшие в Карфагене немало порассказали остальным: Аш видела вокруг решительные уверенные лица.

— Другого пути нет, — сказала она. — Это будет нелегко, даже с теми сведениями, что мы получили сегодня. Если после прорыва осады кто-то предпочтет податься в Англию или перебраться подальше на север за пределы тьмы, я не стану мешать: получайте свое жалованье и вперед. Дело нам предстоит опасное, и не все доживут до того, чтобы увидеть Африку.

Она подняла руку, останавливая раздавшиеся голоса:

— Я не думаю взывать к вашей гордости. Забудьте о ней. Говорю вам, эта война не менее опасна, чем любая другая, в какой нам случалось участвовать, и те, кто хочет бросить это дело, пусть лучше уходят сразу.

Она уже видела, кто готов уйти: несколько итальянцев-канониров, может быть, Герен аб Морган. Аш задумчиво кивнула собственным мыслям, вслушиваясь в иронические комментарии и мрачные шутки, которыми тихо перебрасывались ее люди — три с половиной сотни здоровых парней, смотревших на нее бесстрастными пустыми взглядами. Боятся, конечно, но и уже обдумывают, как взяться за дело.

— Так когда нам предстоит надавать пинков трем легионам задниц? — поинтересовался английский арбалетчик Джон Баррен, тыча пальцем себе за спину, имея, вероятно, в виду визиготский лагерь под стенами Дижона.

Аш, не торопясь отвечать, кивком дала понять, что можно расходиться.

— Ну, парни, приводите в порядок снаряжение, поговорите со своими офицерами. Совещание командиров завтра сразу после подъема.

Она с усмешкой обернулась к англичанину и повторила:

— Когда? Надеюсь, раньше, чем Гелимер сочтет перемирие прерванным и все три его гребаных легиона свалятся со стен нам на голову!

Она обошла всех бургундских командиров, переходя из дома в казарму, а из казармы во дворец — и раз за разом повторяя более или менее одно и то же весь этот темный рождественский вечер. Поговорила, сколько удалось, и с бургундскими солдатами, которым предстояло участвовать в бою. Она отмерила немало миль по мостовым Дижона. Эскорт сменялся каждый час.

Легкие облака разошлись, открыв звездное небо, но многотысячная толпа на паперти перед аббатством не расходилась всю ночь, ожидая выдачи крошечных ломтиков темного хлеба и глотка крапивного пива.

Семь звезд ярко сияли в морозном небе: Ковш висел над самыми шпилями аббатства Святого Стефана.

Аш оставила эскорт перед зданием аббатства, служившим временным жилищем аббата, и прошла мимо стражи и монахов, стороживших вход. Она держалась с такой уверенностью, что ни одна душа не осмелилась задавать ей вопросы.

На лестнице ее встретило пение карфагенской свирели. Аш расстегнула шлем и поправила короткие волосы. Ее рассеянный взгляд, смотревший в иные миры, сосредоточился. Она в последний раз провела по волосам пальцами с обкусанными заусенцами и передернула плечами, пристраиваясь поудобнее к латам. Покончив с этим делом, наклонила голову и по узкой лесенке с низким потолком поднялась в верхнюю комнатку.

— Мадам… капитан, — поправился высокий тощий монах. — Вы разошлись с аббатом. Он только что был здесь, молился с безумной иноземкой.

— Аббат милосерден, — Аш не остановилась. — Вам ни к чему входить со мной. Я всего на несколько минут.

Она пригнулась, проскользнув под массивной дубовой притолокой, и прошла в дальнее помещение, не слушая робких возражений монаха. Даже сквозь подошвы сапог чувствовалось, как неровно уложены скрипучие половицы. Распрямившись, она оказалась в золотистом луче светильника и с трудом разглядела лишенную всякой мебели комнату, беленые штукатуркой стены и кучу одеял под окном с ромбиками стекол.

Виоланта сидела рядом с Фарис на полу под светильником. Обе повернули головы навстречу вошедшей.

Пол под ее ногами снова пронзительно скрипнул, и груда одеял зашевелилась. Показались потемневшие от пота седые волосы. Аделиза приподнялась, протирая глаза чумазыми кулаками.

— Я не знала, что ты здесь, — объяснила Аш, обращаясь к Фарис.

— Ваш аббат отдал вторую комнату рабам-мужчинам. А меня поместили с женщинами.

Снова послышалась свирель. Теперь было ясно, что музыка доносится из дальней части здания. Аш кинула взгляд на Виоланту, на Аделизу — и снова обратилась к женщине, которая сейчас — с коротко остриженными волосами, в швейцарском платье с чужого плеча — выглядела еще больше похожей на нее.

— Явственное фамильное сходство, — заметила Аш, проведя языком по пересохшим губам.

Она против воли то и дело оглядывалась на безумную старуху. Аделиза сидела, завернувшись в одеяла, раскачиваясь из стороны в сторону и что-то мыча про себя. Потом вдруг стала ударять кулаком по колену. Аш не сразу поняла, что женщина отбивает такт мелодии флейты.

— Дерьмо, — сказала Аш. — Вот, значит, почему они убивали младенцев. Они думали, что мы все так кончим. Ты когда-нибудь думала о том, что тебя ждет в будущем?

Маленькая Виоланта что-то быстро прошептала.

— Она тебя не поняла, но тон ей не нравится, — объяснила Фарис.

Аделиза, словно потревоженная звуком голосов, перестала раскачиваться и схватилась за живот, поскуливая и мяукая. Она что-то говорила. Аш с трудом разобрала на малознакомом жаргоне карфагенских рабов:

— Болит! Болит!

— Что с ней? Больна?

Виоланта снова заговорила. Фарис кивнула.

— Она говорит — Аделиза голодна. Говорит — Аделиза раньше не знала, что такое голод. О ней всегда заботились. Она не знала боли пустого желудка.

Аш шагнула вперед. Лязг брони, которого она, привыкнув, почти не замечала, в тесной комнатушке показался очень громким. Женщина вскочила на ноги и попятилась, заслонившись одеялом.

— Подожди, — Аш остановилась и успокаивающе заговорила: — Я не обижу тебя, Аделиза. Аделиза, я тебя не обижу.

— Не верится! — пробормотала Виоланта, снова укутывая плечи старухи одеялом. Аделиза рассеянно задрала рубаху, обнажив дряблый живот и почесывая заросший седыми волосами лобок. Ее бедра, живот и груди оказались покрытыми сетью тонких белых шрамов и царапин. Виоланта поправила одеяло, проговорив что-то на своем неразборчивом карфагенском .

— Она сказала — Аделиза боится, когда много людей и когда видит оружие. — Фарис наконец поднялась с пола. — Девочка права. Аделиза мало сталкивалась с людьми, кроме моего отца Леофрика и тех мужчин, с которыми он ее сводил. Она никогда не видела много людей сразу.

Аш вглядывалась в лицо Аделизы, скрытое тенью. «Неужели я на нее похожа?» Тяжелая челюсть и припухшие веки: не понять, старуха или просто обрюзгшая пожилая женщина, но в неопределенной пухлости щек видится младенческая наивность.

Ее скрутил приступ всепоглощающей жалости, к которой примешивалось отвращение.

— Христос! — воскликнула Аш. — Она же умственно отсталая! note 106 Точно!

Одеяло на груди Аделизы шевельнулось. Аш разглядела что-то прячущееся в складках шерстяной материи и тут же ощутила наполняющий комнату слабый запах: крысы. Виоланта опять неразборчиво забормотала.

— Что?

Фарис подобрала валявшееся на полу одеяло и закуталась в него. Ее дыхание виднелось у губ белыми облачками.

— Она говорит, имей уважение к ее матери.

— К ее матери?

— Виоланта — тебе родная сестра. И племянница в то же время. Мой отец Леофрик свел с матерью одного из наших братьев. Одна из их детей — Виоланта. Я привела с собой еще двух мальчиков.

— О Христос милосердный, зачем! — вырвалось у Аш. Фарис не отозвалась. У Аш хватило времени подивиться: сказалось бы, должно быть легко понимать человека, так похожего на тебя». Затем она услышала вопрос:

— Зачем ты здесь?

— Что?

— Зачем ты сюда пришла? — резко повторила Фарис. За прошедшие несколько часов она нашла возможность вымыть лицо и руки; в трепещущем свете лампады кожа казалась очень бледной. Темноглазая светлокожая женщина с волосами, едва прикрывающими мочки ушей, она говорила голосом, охрипшим после долгого допроса:

— Зачем? Меня теперь казнят? Или дадут время до завтра? Ты пришла объявить мне приговор вашей герцогини?

— Нет, — ответила Аш, растерянно тряхнув головой и притворяясь, что не замечает надрыва в голосе Фарис. — Я пришла повидаться с матерью.

Она не собиралась этого говорить, она и себе-то в этом не признавалась. Руки вдруг похолодели. Аш сняла стальные перчатки, снова застегнула пряжки и повесила их на эфес меча, потом, царапая пол оковкой ножен, пересекла комнату и остановилась перед Аделизой.

— Она меня не узнает, — проговорила Аш.

— Она и меня не узнает, — усмехнулась Фарнс. — Ты надеялась, что она признает в тебе свою дочь?

Аш помедлила с ответом, опустилась перед Аделизой на корточки, чувствуя исходящий от ее кожи запах мочи и молока. Случайное движение руки Аделизы заставило ее вскочить, отработанным боевым движением сжав рукоять кинжала.

Аделиза потянулась к ней, погладила пальцем кожу сапог и подняла глаза.

— Не бойся, не бойся…

— Иисусе! — Аш провела ладонью по лицу. Ладонь стала мокрой.

Короткошерстый крысенок выбрался на плечо старухи. Аделиза тут же забыла про все на свете, неуклюже лаская его толстыми пальцами. Зверек лизал ее шею.

— Да, — отозвалась наконец Аш, отводя взгляд и отступая так, чтобы оказаться лицом к лицу с Фарис. — Да, я думала, она меня узнает. Если я ее дочь, она должна меня узнать. И я должна почувствовать, что она моя мать.

Фарис осторожно взяла руку Аш и сжала ее пальцы в своих, таких же холодных и ничем не отличающихся.

— Скольких же она родила?

— Я смотрела в записях, — Фарис не отнимала руки. — Первые пятнадцать лет она выносила по ребенку в год, потом еще три раза.

— Господи! Я готова радоваться, что бесплодна. — Она бросила короткий взгляд на Фарис и невнятно договорила: — Почти…

Еще одна крыса — в смутном освещении не разобрать цвета шкурки, но Аш была почти уверена, что это Лизун — взбежала по руке Аделизы. Та склонила голову набок, давая зверьку пощекотать усами ее щеку. На Аш она больше не смотрела.

— А она вообще понимает, что рожала детей?

Фарис ощетинилась.

— Понимает, конечно! Она по ним скучает. Ей нравятся маленькие теплые существа. Только, по-моему, она не понимает, что младенцы вырастают. Их у нее всегда отнимали сразу после родов и отдавали кормилицам, так что она не видела, как они превращаются в мужчин и женщин.

Аш тупо переспросила:

— Кормилицам?

— Если бы она сама выкармливала, это помешало бы новому зачатию, — пояснила Фарис. — Она рожала восемнадцать раз. Виоланта — предпоследняя. Виоланта не слышит каменного голема.

— А ты слышишь, — резко сказала Аш.

— Слышу. Все еще слышу. — Визиготка вздохнула. — Никто из детей Аделизы не оказался… удачным… кроме меня. И тебя, разумеется. — Она нахмурилась, и Аш снова подумала: «И я тоже выгляжу старше, когда хмурюсь?» Потом Фарис продолжала: — Наш отец Леофрик теперь задумывается, скольких еще он выбраковал слишком рано. Зато он оставил все потомство Леовигилда и ребенка Аделизы, родившегося этой весной. У нас осталось в живых двое братьев и еще одна сестра.

Аш сообразила, что так сжимает руку Фарис, что той, должно быть, больно, и смущенно уставилась в пол. Она дышала часто, словно после бега, и в груди жгло.

— Черти траханые, ну, не доходит до меня! — Она подняла взгляд на лицо Фарис, подумала: «Ей лет девятнадцать-двадцать, как и мне» и удивилась, с какой стати визиготка вдруг показалась ей такой юной.

— Значит, и двадцати лет не понадобится до следующей Фарис, — размышляла вслух Аш. Ее голос тускло звучал в холодной комнате. — Не будь сейчас Леофрик безумней мартовского зайца, и поверь Гелимер хоть наполовину в его рассказ о Диких Машинах… Может, если они как следует разберутся в том, что имеют, вторая ты появится через несколько месяцев: к весне или к лету.

Фарис возразила:

— Могу сказать тебе, что сделал бы лорд Гелимер, если бы поверил в Дикие Машины. Он счел бы их за более совершенную форму каменного голема, решил бы, что эти мудрые голоса войны посоветуют ему, как распространить империю на все цивилизованные земли. И он попытался бы построить новые каменные големы и вывести новых Фарис, чтобы иметь десятки machina rei militaris вместо одной.

— Милый Христос!

Рука Фарис в руке Аш согрелась и стала влажной. Аш чуть разжала пальцы и спросила, не сводя взгляда с Аделизы:

— А Дом Леофрика мог бы построить новых каменных големов?

— Вполне возможно. Со временем. — Фарис пожала плечами. — Если будет жив мой отец Леофрик.

— О Иисусе, — вздохнула Аш, остро ощутив холод в кончиках пальцев, запах немытых тел, приглушенный холодом и звезды за окном. — Туркам это не понравится. Да никому не понравится. Машина, которая может говорить с великими демонами южных пустынь… они не успокоятся, пока тоже не обзаведутся такой. А заодно и французы, англичане, русские…

Фарис рассеянно проговорила, наблюдая за Аделизой:

— Даже если бы все наши знания были утеряны, Леофрик мертв и его Дом уничтожен и остался бы только один каменный голем — они не допустили бы, чтобы им владели мы…

— Они не успокоятся, пока не захватят Карфаген и не уничтожат его полностью.

— Но Гелимер нам не поверит. Он думает, все это заговор Дома Леофрика. — Фарис задрожала под своим одеялом и глухо закончила: — А я не могу больше ничего сделать для спасения визиготской империи. Мне остается только сидеть здесь и гадать, доживу ли я до утра.

— Думаю, доживешь. Ты порассказала Ла Маршу немало полезного.

Для нее самой это прозвучало фальшиво. Аш встретила взгляд Аделизы и наконец позволила себе признать: «Я стою в одной комнате с этой женщиной, и она безоружна, а при мне меч и кинжал. Будь ее смерть свершившимся фактом, Флоре пришлось бы смириться. И вполне возможно, не было бы никакой гражданской войны».

Она ожидала агонии нерешительности.

«Убить ее. На глазах ее матери, ее сестры? Моей сестры. Она — моя сестра. Что бы там ни было, это моя кровь.»

Вместо этого напряжение сменилось теплой расслабленностью. Аш грубовато пошутила:

— Милый Зеленый Христос! — Тебе больше не о чем беспокоиться, что ты гадаешь, не пришла ли твоя сестрица тебя прирезать? Фарис, я не собираюсь. Просто не могу. Хотя знаю, что следовало бы.

Она снова на мгновение прикрыла руками лицо и снова взглянула на визиготку.

— Дело в Флориане. Ты понимаешь, опасность грозит Флориан. Я не могу допустить этого. — Слова не шли с языка, от тяжелой усталости она запиналась и начала беспомощно размахивать руками. — Ты не можешь закрыться от них?

— От Диких Машин?

— Закрыться. Не слушать.

Лицо Фарс, смутно видимое в свете лампады, выражало смесь страха и недоумения.

— Я их… чувствую. Я сказала королю-калифу, что не слышу каменного голема, и это правда: я ни словом не обменялась с ним за эти пять недель. Но я его чувствую. И через него — Machinae Ferae… это чувство…

— Будто давит, — подхватила Аш. — Словно кто-то заставляет тебя…

— Ты не смогла противиться им, когда они заговорили с тобой через каменного голема, в Карфагене, — тихо сказала Фарис. — А их сила растет, тьма ширится, они достанут меня и здесь; они используют меня, чтобы изменить…

— Если умрет Флориан. — Аш снова присела и осторожно погладила жирные седые волосы Аделизы. Женщина настороженно замерла. Аш продолжала тихонько гладить ее по голове и говорила: — Дело в Флориан. Я не могу допустить, чтобы ты угрожала ей. Если ты останешься в живых, и Дикие Машины используют тебя…

— Во время осады я пробовала разорвать связь с machina rei militaris, — призналась Фарис. — Я прибегла к помощи священника-раба, который не мог бы никому рассказать. Да ему и не поверили бы… Он молился, но голос машины оставался со мной.

— И я тоже! — Рука Аш замерла. — Я тоже пробовала! И у меня тоже ничего не вышло!

Обе удивленно рассмеялись, схватившись за руки. Аделиза глазела на них, переводя взгляд с лица на лицо, и вдруг тоже засмеялась каркающим смехом.

— Такая же! — торжествующе выговорила она, указывая то на одно, то на другое лицо. — Такая же!

Аш прикусила язык. Это вышло совсем нечаянно. Ужасно больно, до крови. «Пожалуйста, — думала Аш, — ну скажи, что ты меня знаешь».

Толстая старуха протянула руку и погладила волосы Фарис. Потом потянулась к Аш. У той сжалось что-то в животе. Пухлый мягкий палец коснулся ее лица, погладил по щеке, замер на шрамах и отдернулся.

— Такая же? — удивленно повторила Аделиза. У Аш на глазах выступили слезы, но щеки остались сухими. Она нежно коснулась руки Аделизы и встала.

— Может, и есть еще такие же, как ты, — сказала она Фарис, — но если бы ты вернулась и уничтожила каменного голема… другой machina rei militaris у них нет. Тогда они оказались бы отрезаны. Дикие Машины. И пришлось бы им дожидаться нового Гундобада или Радоника, чтобы построить новую машину. Это потрудней, чем плодить ублюдков.

— Кое-кто пошел бы за мной. Те, кто воевал со мной в Иберии, кто знает меня много лет. Но большинство — нет. А Карфаген всегда готов к встрече победоносных генералов, возвращающихся, чтобы сбросить короля-калифа.

— Могла бы попробовать! — Аш усмехнулась самой себе и горестно тряхнула головой. — Ладно, намек поняла. Но если бы ты уничтожила каменного голема, мне бы не пришлось теперь мучаться, гадая, следует ли убить собственную сестру.

— Нельзя убивать! — сердито вскинулась Аделиза. Аш удивленно опустила взгляд. Виоланта сидела рядом с матерью, обнимая ее и, по-видимому, нашептывая на ухо перевод беседы; полоумная женщина погрозила пальцем Аш, потом Фарис.

— Нельзя убивать! — повторила она.

Аш вздрогнула от физической боли в груди, подумала:

«Что-то у меня неладно с сердцем». Руки, сжатые в кулаки, невольно прижались к пластине нагрудника, словно это могло облегчить боль. Снова толчок острой, сосущей боли.

Она нагнулась и потрепала Виоланту по голове. Девочка отшатнулась. Аш погладила руку Аделизы и, спотыкаясь, вышла из комнаты, нырнула под притолоку, прошагала мимо тощего монаха, молча прошла сквозь эскорт, ожидавший во дворе, молча дошла до дворца и прошла в покои герцогини.

— Мне нужно повидать Флориан.

Яркие как бусины глазки Джин Шалон блеснули из-за резной дубовой двери.

— Она нездорова. Не принимает.

— Меня примет. — Аш уперлась в резное дерево стальным локтем. — Или вы рассчитываете меня остановить?

Тильда, одна из фрейлин, выглянула из-за плеча Джин.

— Она нездорова, мадам капитан. Нам пришлось просить милорда де Ла Марша прийти утром.

— Нездорова? — Аш толчком пришла в себя, мысли прояснились, собрались. Она коротко рявкнула: — Что с ней?

Тильда смущенно покосилась на Джин Шалон, пролепетала:

— Капитан-генерал…

— Я спросила, что с ней? Чем она больна? А, ладно… — Аш протолкнулась мимо них, ворвалась в покои, оставив стаю возмущенных служанок и фрейлин разбираться с эскортом, бросилась к кровати и откинула занавеси балдахина.

В лицо ей ударила вонь перегара. Аш закашлялась.

Герцогиня Флориан, во всей одежде, в мужском камзоле, рубахе и штанах, ничком распростерлась на постели. Из открытого рта на простыню стекала струйка слюны. Дыхание пропиталось алкоголем. Пока Аш стояла у кровати, растерянно уставившись на нее, Флориан начала яростно храпеть.

— Она что, была сегодня днем на стене?

Белое личико Джин Шалон возникло совсем рядом с Аш.

— Я ей говорила не ходить. Я ей говорила, что не подобает женщине смотреть на такое, от чего сам Господь отворачивает лик свой. Но разве она меня послушает? Никогда она меня не слушает!

— Очень рада это слышать. — Аш нагнулась и заботливо укутала ноги Флориан волчьей шкурой. — Если не считать сегодняшнего случая. И долго она упивалась до бесчувствия?

— С заката.

«С часа убийства заложников».

— Ну, больше это не повторится, — губы Аш дрогнули. — Выпивка кончилась. Ладно. Если проснется, пошлите за мной. Если нет — не тревожьте ее.

Она вышла из дворца в задумчивости, мельком отмечая болтовню эскорта Людмилы Ростовной, боль в обожженном бедре и натруженных мышцах ног. От усталости все вокруг плавало в смутной дымке. Только ночной мороз, встретивший на улице, заставил ее полностью очнуться.

Ковш успел повернуться вокруг небесной оси. Через несколько часов кончится Рождество и наступит рассвет Стефанова дня.

В темном небе полыхнула яростная голубая вспышка.

Началось!

Снаряд с греческим огнем прочертил над ними крутую дугу, заливая мостовую сполохами адского пламени. В холодном голубом сиянии метнулась человеческая тень, кто-то торопился потушить смолу, пролившуюся у самой стены.

«Зараза! Уже? Гелимер расстался с надеждой заполучить обратно своего генерала и плюнул на перемирие?..»

Еще один снаряд промелькнул высоко в небе и скрылся за стенами Дижона.

— В укрытие, — приказала Аш, поспешно отступая под арку дворцовых ворот. Еще одно ядро, на этот раз каменное, ударило в мостовую. Аш ступнями почувствовала, как содрогнулась земля.

— Мудососы, — пробормотала Людмила, прибавив пару нелестных слов насчет меткости визиготских пушкарей. Отряд согласно заворчал. — Да еще и на самое Рождество! Босс, разве перемирие не должно продлиться до завтрашнего возвращения лорда Фернандо?

Аш прислушалась — всюду тихо, и обстрел прекратился…

«Визиготские осадные машины и боеприпасы, порядок пехотных штурмовых отрядов?» — Аш мысленно сформулировала вопрос и, покачав головой, решила не произносить его вслух.

Какой смысл спрашивать каменного голема — он сам получает донесения через гонцов, а значит, с опозданием на две-три недели.

По крайней мере, значит, и Гелимер не сможет использовать его тактические советы против нас. Может, Дикие Машины и говорят с големом, но Гелимеру от этого толку нет. Да и Годфри бы его услышал. Хоть что-то…

Она застыла на месте.

— Капитан? — окликнула Ростовная, как видно, уже не в первый раз обращаясь к ней.

— Что?

Аш смутно отметила, что обстрел не возобновился — стало быть, это не подготовка к штурму, а просто выходка заскучавшей пушечной команды, возможно, пьяных франкских наемников Гелимера. От этой мысли сразу исчезло облегчение, которое испытала Аш, поняв, что перемирие продолжается.

— Возвращаемся в башню? — Людмила вглядывалась в темноту проулка, обманчиво освещенного брызгами догорающего греческого огня. — Капитан, что с вами?

Аш прошептала непослушными губами:

— Я… только что поняла. Как я раньше не додумалась?!

3

Полосатый поросенок копался рыльцем в снегу, усердно виляя веревочным хвостиком. Аш смотрела, как осколки заледеневшей корки разлетаются над его головой. Вот он прорылся сквозь мягкую белизну под настом. Показались бурые прошлогодние листья. Поросенок захрустел желудями и удовлетворенно хрюкнул.

Человек с бородой цвета спелого желудя откинул капюшон и обернулся, чтобы взглянуть на нее.

— Аш.

— Годфри.

Усталость удерживала ее на самой кромке сна. Совсем не трудно было одновременно сознавать себя лежащей на соломенной подстилке у очага в отрядной башне, слышать перешептывания пажей и оруженосцев, становившиеся все глуше по мере того, как сон овладевал сознанием, и вслух обращаться к голосу, звучащему в сновидении.

Сон принес и образ, ясный и точный: крупный широкогрудый человек, узловатые ступни виднеются под длинным подолом зеленой рясы. В косматой бороде появились белые волоски, а у губ и вокруг глаз пролегли глубокие морщины. Обветренное лицо и прищур глаз, привычных к зимнему ветру и летнему солнцу.

— Когда мы с тобой встретились, ты был не старше, чем я сейчас, — тихо проговорила Аш. — Христос Иисус, я чувствую себя столетней старухой.

— И выглядишь соответственно, готов поспорить.

Аш фыркнула.

— Годфри, ты не слишком почтителен!

— Какое уж почтение к голодной ободранке-наемнице!

Годфри в ее сне присел на корточки, не обращая внимания на облепившие подол рясы комья мокрого снега, и оперся на ладонь, до запястья утонувшую в снегу. Аш смотрела, как он пригнул голову (плечи внизу, седалище задрано кверху — вот-вот кувырнется), чтобы заглянуть между ног рывшегося в снегу трехнедельного поросенка.

— Годфри, что ты, прах тебя побери, вытворяешь?

Сновидение отозвалось:

— Смотрю, вепрь это или свинка. У свинок характер помягче.

— Годфри, я все равно не поверю, что ты провел детство в Черном Лесу, заглядывая в задницы кабанам!

— Свинка . — Снег вспучился, и показалось перемазанное рыльце дикого поросенка. Золотистые глазки подозрительно оглядывали окружающий мир из-под невероятной длины соломенных ресниц. Годфри-сновидение тихо и бесконечно долго приговаривал ласковые словечки. Аш уплывала все дальше в забытье. Наконец священник очень осторожно и плавно протянул руку.

Свинка снова зарылась пятачком под снег. Пальцы человека нежно почесали то местечко за ухом, что даже зимой не обрастает грубой щетиной, а покрыто только мягкой пушистой шерсткой. Рыльце вздернулось и послышалось короткое фырканье, сменившееся на удивление тонким повизгиванием. Годфри почесал смелее, его пальцы скребли горячую серую шкурку. Поросенок шлепнулся на бок, прямо на снег, и лежал, довольно похрюкивая, пока пальцы человека ласкали и чесали щетинистую шейку. Узелок хвостика радостно вилял.

— Годфри, я готова поверить, что тебя, как Господа нашего, вскормила дикая свинья.

Не переставая ласкать кабаненка, Годфри Максимилиан повернулся к ней:

— Благослови тебя Бог, детка, я же чуть не всю жизнь занимался спасением диких животных, — В соломенной шевелюре священника, так же как и в бороде, блестели белые нити. Свободной рукой он погладил вересковый крест на груди. Широкая, покрытая шрамами ладонь: мозолистая рука труженика. Темные, золотистые как у того поросенка, глаза… каждая подробность не виденного долгие месяцы лица явственно стояла перед Аш.

— Кажется, что запомнишь лицо навсегда, — шепнула Аш. — А на самом деле это первое, что уходит.

— Всегда кажется, что еще будет время.

— Хочешь удержать в памяти… — Аш разметалась на соломе. Ясный образ Годфри, сидящего на снегу, уходил, как вода в песок. Она пыталась удержать его и чувствовала, что теряет.

— Аш?

— Годфри!

— Я не знаю, сколько прошло времени с нашего последнего разговора.

— Несколько дней, — Аш перевернулась на спину, прикрыв глаза локтем. Послышался голос Рикарда, объяснявший кому-то, что капитан-генерал не может принять их в ближайшее время — подождите еще хоть час.

— Сейчас вечер Христовой Обедни, — пояснила Аш, — или самое начало Стефанова дня: я не слыхала, звонили ли к заутрене. Я боялась заговорить с тобой, потому что Дикие Машины… — она запнулась. — Годфри, ты их еще слышишь? Где они?

— Ад молчит.

— К черту ад! Мне нужно знать, что затевают Дикие Машины. Годфри, говори со мной!

— Прости, детка.

В голосе послышалась сдержанная усмешка.

— За это время — сколько, ты говоришь, прошло? Месяц или больше? — ни одна человеческая душа не обращалась к каменному голому. Сперва великие Дьяволы горько сокрушались об этом, затем рассердились. Они оглушили меня, детка, их гнев, протекая сквозь меня, оглушал. Я думал, ты слышишь, но, быть может, их гнев был направлен на Фарис. И с тех пор они молчат.

— Господи, неужели правда?

Аш потянулась. Она спала не раздеваясь, на случай ночной тревоги. На мгновение приоткрыла глаза, взглянула на балки потолка в полутьме, за пределами света угасающего камина.

— Они не могли отказаться от Фарис, просто выжидают. Годфри, и никто не пользовался каменным големом? Даже король-калиф?

— Рабы калифа Гелимера говорили с ним — как говорят люди, не так, как Фарис, Задавали вопросы, касающиеся тактики. Если ты меня спросишь, они смогут вычислить, чего ты опасаешься. Он в большой тревоге, детка: все в этом вторжении пошло не так, как он рассчитывал. Он сейчас словно всадник, потерявший власть над боевым конем. Я хотел бы найти в своем сердце жалость к нему, но не могу не радоваться его неудачам. Не уверен, что он хотя бы понимает ответы своего голема.

— Надеюсь, ты прав. Годфри, чему ты так радуешься?

— Я соскучился по тебе, Аш.

В горле у нее запершило.

— Ты клялась, что вернешь меня домой, спасешь от этого… Детка, я знаю, ты не заговорила бы со мной, если бы не придумала способа. Ты пришла вывести меня из ада, верно?

Аш с трудом приподнялась на локтях, отмахнулась от бросившегося было к ней Рикарда. Она куталась в меха и покрывала, извиваясь так, что едва не угодила ногами в огонь.

— Я много в чем клялась, — хрипло проговорила Аш. — Клялась добраться до Диких Машин, когда они тебя убили тем землетрясением… А ты в зале коронаций клялся никогда не оставлять меня, но это не помешало тебе умереть… Все мы даем обещания, которые не можем исполнить.

— Аш?

— По крайней мере, я никогда не клялась вернуть назад твое тело для похорон. Я знала, что это невозможно.

— Когда я пытался вывести тебя из камеры во дворце Леофрика, прежде чем сумел отыскать Фернандо делъ Гиза, я поклялся, что ты никогда не будешь одинока. Помнишь? Это обещание я сдержал. И сдержу дальше, детка. Ты слышишь меня и всегда будешь слышать. Я никогда не оставлю тебя, будь уверена.

В горле застрял тугой болезненный ком. Аш потерла глаза костяшками пальцев и усилием изгнала из сознания боль и горечь.

Горячие слезы полились из глаз, красное сияние углей в камине расплывалось. Она ощутила мертвую пустоту в груди и вонзила ногти в ладони. Слезы лились ручьем, она всхлипнула…

— Аш?

— Я не могу тебя освободить. Не знаю, как…

Молчание.

— Думаю, я как-нибудь прощу тебе одно не выполненное обещание.

Голос Годфри гулко отдавался в голове.

— Помнишь, я говорил, что как бы дорого ни пришлось заплатить за то, что оставил церковь и ушел к тебе, все равно дело того стоило? Тогда я любил тебя любовью мужчины. Теперь я — только дух, без тела, но я все еще люблю тебя. Аш, ты этого стоишь.

— Никогда я этого не заслуживала!

— Не о том речь, хотя ты была верна, добра и отдавала мне тепло своего сердца, но я любил тебя не за это. Без причин, просто за то, что ты — это ты. Я полюбил твою душу прежде, чем начал думать о тебе как о женщине.

— Ради Христа, заткнись!

— Я говорил уже: я ни о чем не жалею, разве что о том, что ты все еще не доверяешь мне до конца.

— Доверяю я! — Аш закрыла лицо руками, склонив голову к коленям в сырой теплой темноте. — Доверяю! Я знаю, что если попрошу тебя что-то сделать, ты сделаешь. Оттого-то так трудно… невозможно… просить…

— Разве ты можешь попросить о чем-то, что я не хотел бы исполнить?

В его голосе звучит горестная усмешка.

— Хотя я теперь мало что могу, детка. Но проси, и я сделаю все, что сумею.

Аш не сдержавшись, громко всхлипнула и прижала ладонь ко рту, чтобы заглушить звук.

— Ты… еще… не понимаешь…

— Босс?

Она открыла глаза и увидела присевшего на корточки Рикарда, глядевшего на нее с нескрываемой тревогой и сочувствием. По щекам Аш текли слезы. Глаза жгло. Она пыталась заговорить, но помешал стоявший в горле ком.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Рикард, беспомощно оглядываясь. — Что сделать, босс?

— Оставайся у двери. Никого… — слова застревали в горле. — Никого не пускай, пока я не скажу. Все равно, кто бы ни пришел.

— Положитесь на меня, босс! — Темноволосый юноша выпрямился. На нем были латы с чужого плеча, обгоревший бригандин, снятый с одного из раненых, а у бедра позвякивал меч с круглой гардой. Но не одежда, а выражение глаз делало его много старше, чем он был полгода назад под Нейсом.

— Спасибо, Рикард.

— Зовите меня! — свирепо проворчал он. — Как только что понадобится, зовите меня. Босс, может, мне…

— Нет! — Она нашарила мешочек у пояса, выудила грязный платок и вытерла лицо. — Нет. Я сама должна решить. Я позову, когда ты будешь нужен.

— Вы говорите со святым Годфри?

Вот тут слезы хлынули ручьем. «Почему? — недоуменно соображала Аш. — Почему я не могу перестать? Это уже не я; я не плакса…»

— Уйди, Рикард.

Она смяла промокший платок в ладонях и промокнула глаза.

— Клянусь тебе, детка, ты не можешь попросить ничего такого, что я не исполню с радостью.

Голос Годфри Максимилиана в ее сознании звучал с настойчивой искренностью. Слишком открыто. Аш сильнее прижала к глазам платок. Через мгновенье она сумела выпрямиться и уставиться на подернутые золой угли.

— Ага, а ты просил меня о помощи, не забыл? А я не могу помочь… Годфри, я правда хотела попросить… если тебе так легче, считай, что я приказываю.

— Ты плачешь? Аш, маленькая, что с тобой?

— Просто слушай, Годфри. Просто слушай. Она прерывисто вздохнула, удержалась от всхлипа и, сжав в кулаке платок, овладела своим голосом.

— Ты теперь — machina rei militari — или ее часть.

— По-моему, мы с ней теперь переплелись, как уток и основа в ткани, — я долго над этим размышлял. Аш, отчего такое горе?

— Помнишь, что ты сказал мне, когда мы ехали по пустыне?

— Что именно?..

Аш судорожно вздохнула и не дала ему договорить:

— Это была шутка. Я попросила тебя совершить чудо, «крошечное чудо — помолись, чтоб каменный голем развалился на куски» — что-то в этом роде, не помню точно. Потом у меня на уме была только Фарис: как убить Фарис, как остановить Дикие Машины.

— Она не говорит с Дикими Машинами, хотя, мне кажется, она слышит, когда они обращаются к ней.

— Это не важно. — Аш открыла глаза и только тогда поняла, что искала убежища в темноте под веками. Она наклонилась к очагу, выгребла головню и закопала ее поглубже в красноватые угольки. — Фарис следовало бы убить для пущей надежности, но я не могу. Может, ее все равно казнят. Не важно. Дикие Машины могут внушить семье Леофрика вывести новую Фарис, а может, они уже начали. Гораздо важнее — каменный голем.

Голос Годфри в ее сознании молчал, но Аш чувствовала, что он ждет, готовится впитать каждое слово.

— Мы должны уничтожить Дикие Машины. Военная сила нам тут не поможет — это займет не меньше года, а столько ждать нельзя. Мы могли бы убить мою сестру, — Аш почувствовала, что голос снова дрогнул, — но и это не поможет выиграть время, а между тем Бургундия превратится в пустыню.

— Молчи! Если великие Дьяволы слышат…

— Ты слушай, Годфри. Каменный голем — это ключ. Через него они говорят с Леофриком и его семьей. Через него они говорят с моей сестрой. Это канал, через который они вытягивают силу солнца для своего чуда.

— Да?

В ответе прозвучало осторожное недоумение, но не было протеста. У Аш тряслись руки. Она вытерла перемазанные в золе пальцы о зеленую штанину. Почти без участия воли, ее голос продолжал звучать спокойно и властно.

— Помимо других причин, я мало думала о каменном големе, потому что он остался в Карфагене, за спиной гелимеровского войска. Налет не удался, и я решила, что нечего и пытаться добраться до него второй раз. Я просто выкинула его из головы.

Над непрогоревшим угольком вспыхнуло пламя, послышалось влажное шипение. Аш вздрогнула, сжавшись всем телом от загривка до пяток, потерла лицо грязной ладонью.

— Годфри, с каменным големом можно справиться. Мне до него не дотянуться, и никому из нас, но ты уже там… Ты — его часть!

— Аш…

«Я стану думать о нем как о лишенном тела обломке, как о неуспокоенной душе, только не как о человеке, которого любила всю жизнь сильнее, чем любят отца или брата!»

— Сделай хоть маленькое чудо, — говорила Аш. — Уничтожь каменного голема. Разорви связь между ним и моей сестрой. Призови молнию — и преврати все в бесполезный песок и стекло.

В той части души, что принадлежала не только ей, царило молчание. Оно длилось недолго, всего несколько ударов сердца, отдававшихся во всем теле.

— О Аш…

В его голосе звучала боль. Аш потерла кулаком ноющую грудь. Боль не отступала. Она очень спокойно произнесла вслух:

— Ты священник. Ты можешь призвать молнию.

— Самоубийство — грех.

— Потому-то я приказываю тебе, а не прошу. — Дыхание перехватило то ли всхлипом, то ли безрадостным смешком. — Я знала, что ты это скажешь. Я все продумала. Я не желаю гибели твоей души. Как только я поняла, что делать, мне стало ясно, что это должно быть сделано по чьему-то приказу. И я приказываю, я беру ответственность на себя.

По полу от двери к очагу потянуло холодным сквозняком. Аш поглубже зарылась в меха. Из-за двери слышался скрежет метала — Рикард зацепил мечом камень. С винтовой лестницы отдаленно доносились голоса.

В голове было тихо.

— Еще одна причина, почему я не додумалась раньше, — тихо сказала Аш, — это потому, что я чуяла, чем это кончится. Я знаю тебя. В Карфагене ты погиб из-за того, что решил вернуться за Аннибале Вальзачи, черт тебя подери, а здесь не одна жизнь поставлена на карту.

— Да, это важнее жизни одного человека.

— Я не о твоей… — Аш осеклась. — Я… да, о твоей. Это полностью отрежет Дикие Машины. Они не смогут использовать Фарис, не смогут даже говорить с визиготами. Они будут немы и бессильны, пока кто-нибудь еще не построит такую же машину. Может быть, не один век. Так что это действительно важнее одной жизни, но… если бы не твоей!

Ветер стукнул ставнем. В щелку пробился мерцающий свет звезды, вместе с тлеющими углями осветил привычную мебель командирской палатки: стойка для доспехов и оружия, сундук, запасное снаряжение. Одиночество грызло сильнее ночного мороза.

— Мне приходилось посылать людей на посты, где, они знали, их ждет верная смерть, — ровным голосом сказала Аш. — Я только сейчас осознала, как это было мучительно. Неужели мало было потерять тебя один раз?

— Я не знаю, получится ли. Но я призову милость Божью и попытаюсь.

— Годфри…

Ту часть души, которую Аш делила с ним, затопило смятение, страх и храбрость: ужас, который он не в силах был скрыть, и столь же осязаемая решимость.

— Ты не оставишь меня.

— Нет.

— Благослови тебя Бог. Если он любит тебя, как я люблю, он обязательно даст тебе новую жизнь, в которой не будет столько горя. А сейчас…

— Годфри, подожди!

— Ты хочешь, чтобы я взял грех на себя? Если я промедлю, у меня уже не хватит смелости. Я должен сделать это сейчас, пока еще могу.

Ей хотелось крикнуть: «Черт с ним, мне плевать, что будет. Я придумаю способ освободить тебя, сделать снова человеком, и какое мне дело до целого мира? Ты — Годфри!»

Сияние углей затуманилось. По щекам у нее текли слезы.

«Что я могу сделать для тебя теперь? Только одно — то, что могу. Я могу взять на себя ответственность».

— Призывай молнию, — сказала она. — Давай.

Голос тускло прозвучал в горькой холодной тьме. У нее хватило времени размазать по лицу слезы и подумать: «Ну и глупо же мы с ним будем выглядеть, если окажется, что все это — впустую…»

В самом сердце ее души Годфри Максимилиан произнес:

— Милостью Божьей и любовью, которую питаю к Твоим творениям, умоляю Тебя услышать мой голос и ответить на мольбу.

Она сотни раз слышала этот голос на обеднях, и вечернях, и заутренях; слышала в лагерях и на поле боя, где люди шли на смерть, прислушиваясь к нему. Тот самый голос, который убаюкивал ее, когда, после монастыря святой Херлены, простая темнота имела власть лишить ее сна и оставить дрожать до рассвета.

— Я здесь, — сказала Аш. — Годфри, я здесь.

Голос в ее сознании звучал глухо, в нем сквозил страх, но молитва не прерывалась:

— И в смерти я не умру, но пребуду с Тобой, Господь мой, и с Твоими святыми. Такова моя вера, и вот я объявляю ее. Господь мой, перед коим бессильна любая броня, сильнейший из всех мечей — пошли огонь!

— Годфри! Годфри!

Ей вспомнилась Молинелла: девочка, следившая за битвой с колокольни, потеряла память в миг разрыва пушечного ядра. Все всплыло потом — и вкус кирпичной пыли во рту, и запах растоптанных маков, и боль в разодранных ладонях… Аш вырвалась из пламени — из пламени горячих углей в очаге отрядной башни. Не итальянское лето, а ледяное солнцестояние бургундской зимы.

Она приподнялась, опираясь на руки, поняла, что лежит ничком, что испачкала штаны и что из прокушенной губы стекает струйка крови.

— Годфри…

Кровь стекала на подстилку, пачкая льняное покрывало. Руки задрожали, не в силах выдержать ее вес. Она упала лицом вниз. Шорох материи громко прозвучал в комнате замка, где не было никакого взрыва. У Аш звенело в ушах; в теле отдавался еще удар, обрушившийся… не здесь.

— Годфри!

— Босс! — Сапоги Рикарда простучали по каменному полу. Она почувствовала его руки на своих плечах, переворачивающие ее на спину.

— Со мной все в порядке. — Она села, пальцы дрожали, ее бил озноб. Парень видал, как бывает в бою, нечего стыдиться его и сейчас. Оглушенная, она обвела глазами стены. — Годфри…

— Что случилось? — мальчишка встряхнул ее за плечи. — Босс?

— Я чувствовала, как он умирает, — голос дрожал. — Все, дело сделано. Я заставила его. О Иисус, это я его заставила.

Страшная боль пронзила грудь. Руки, даже сжатые в кулаки, продолжали трястись. Она чувствовала, как исказилось ее лицо. Громкое рыдание прорвалось сквозь сведенные челюсти.

Она не замечала, как бросился к двери перепуганный Рикард, как вошел кто-то еще… пришла в себя, когда вошедший жестко встряхнул ее за плечи. Рыдающая, воняющая, беспомощная, она не сумела выговорить ни слова, только еще громче расплакалась. Человек крепко обнял ее, прижал к себе. Аш судорожно вцепилась в его одежду.

— Ну-ну, девочка! Отвечай! Что случилось?

— Не…

— Сейчас же! — голос, привычный отдавать приказы. Роберт Ансельм.

— Я в порядке. — Опустошенная, все еще сотрясаясь при каждом вздохе, она оторвалась от него настолько, что смогла сжать его руки в своих. — Ты тут ничем не поможешь.

Дыхание постепенно выравнивалось. Роберт испытующе взглянул на нее. Он был без доспехов, поношенный полукафтан перепоясан на круглом брюхе — как видно, собрался урвать часок сна. Свет очага гротескно играл на его бритой голове и оттопыренных ушах, глаза скрывались в глубокой тени.

— Что там за Годфри? Что такое с Годфри? — проворчал он.

Она не слышала его. У дальних дверей столпились офицеры отряда — Аш не замечала их, она крепко зажмурилась, осторожно коснулась той части сознания, где с того дня под Молинеллой обитал голос.

— Годфри?

Ничего.

Тихие слезы наполнили глаза и пролились из-под век. Она чувствовала, как горячие ручейки струятся по лицу. В горле стояла боль.

— Двухтысячная армия в осаде в укрепленном городе; атакуют силами трех легионов. Предложения?

— Ничего.

— Ну, вы, ублюдки! Я знаю, что вы здесь. Говорите со мной!

Ни давления, ни Голосов, бормочущих на языке времен пророка Гундобада, ни оглушающего гнева, способного сотрясать и разрушать крепости и дворцы. Ни Диких Машин. Пустое немое молчание.

Впервые за свою взрослую жизнь, Аш без Голосов.

Эгоистичная часть сознания заметила: «Я потеряла то, что делало меня единственной в своем роде», и Аш криво усмехнулась, стыдясь этой мысли и принимая ее.

Она открыла глаза, наклонилась и одернула покрывала, прикрывая испачканную одежду, потом выпрямилась и повернулась к стоявшим в дверях офицерам: Анжелотти, Эвен, Герен, Томас Рочестер, Людмила… больше дюжины. На них смотрела молодая женщина, хорошо знающая свое ремесло — войну, примечательная только этим, и ничем другим.

Она сказала:

— Каменный голем уничтожен. Переплавлен в пустой шлак.

Молчание. Люди переглядывались, застигнутые врасплох и еще не готовые верить, радоваться, торжествовать победу.

— Это сделал Годфри, — сказала Аш. — Он призвал молнию на Дом Леофрика. Я чувствовала ее удар. Я… он погиб. Но каменного голема больше нет. Дикие Машины полностью отрезаны. Мы спасены.

4

— Разумеется, — язвительно заметил Роберт Ансельм, — что «спасены» от Диких Машин, а отнюдь не от трех легионов, сидящих под Дижоном!

Почти час она провела в верхнем помещении отрядной башни. Ежеминутно подходили командиры копий, бургундские рыцари и сотники, а Генри Брант с Ватом Родвеем разносили свой бесподобный ликер, обжигавший язык, горло и брюхо. Стихийное празднование перекинулось и на нижние этажи — Аш слышала доносившийся снизу гомон.

— Перемирие еще действует, как я уже говорила. Теперь мы перейдем в наступление и не остановимся, пока не доберемся до самого Карфагена.

Это было сказано скорее в расчете на создание нужного настроения — для Джасси, Лакомба, Лоэкта и де Ла Марша. Аш, отмывшаяся и переодевшаяся в чужие штаны, стоя выпила вместе со своими подчиненными. Она не находила в себе ничего, кроме пустоты.

Праздник разрастался. Стало шумно, лица разгорелись;

Эвен Хью и Герен аб Морган весело переругивались на просторечном уэльском; Анжелотти со своими пушкарями сгрудились у огня, наполняя кожаные кружки; кто-то кликнул Караччи со флейтой; Бальдина с Людмилой Ростовной побились об заклад, кто кого перепьет.

«За них три месяца назад умер Годфри».

Аш тронула за плечо Роберта Ансельма.

— Я буду в Сен-Стефане.

Он нахмурился, но кивнул, не желая отвлекаться от веселой беседы с парой девок из обоза.

Едва оказавшись на улице, Аш задрожала в ознобе. Она поплотнее закуталась в плащ, надвинула капюшон и, сутулясь, зашагала так быстро, что эскорт, пригревшийся в караульном помещении, не мог сдержать тихих проклятий. Мостовую покрыла черная наледь; по дороге к аббатству Аш четыре раза поскользнулась.

В стрельчатых окнах горел приветливый желтый свет. На пороге Аш встретили колокола, звонившие заутреню. Латники ввалились следом за ней, и все пристроились к цепочке монахов, тянувшихся на молитву.

«Ты называл меня язычницей, — мысленно обратилась она к Годфри Максимилиану. — Ты прав. Все это для меня ничего не значит».

Она поймала себя на том, что ждет ответа.

После службы Аш направилась к дому аббата.

— Не надо беспокоить его преподобие, — обратилась она к дьякону, который и не порывался никуда идти. — Я знаю дорогу. Если в трапезной найдется еда, мои люди будут рады.

— Это для бедняков. Солдаты и так получают самый большой паек.

Один из стрелков Людмилы Ростовной буркнул:

— За то, что спасаем им жизни!

Но сник под взглядом Аш.

— Я всего на несколько минут.

Взбираясь по лестнице, Аш не задавалась вопросом, зачем идет сюда. Стоило ей увидеть лицо Фарис, в свете фонаря, отобранного у стоявшего на страже монаха, как она поняла — зачем.

Фарис стояла у окна. По северному небу за ее спиной плыли звезды. Лицо в золотом луче казалось усталым и осунувшимся, но спокойным.

Ни Виоланта, ни Аделиза не спали. Девочка, обнимая, укачивала мать, как ребенка после плача. Пятнистая крыса сидела на груде одеял, подрагивая усиками, и, задрав мордочку, принюхивалась к холодному воздуху, вошедшему в комнату вместе с Аш.

Аш прикрыла за собой дверь.

Немота в мыслях казалась холодней зимней ночи за окном.

— Мои Голоса пропали. Больше нет тасhina rei militaris. В голове словно что-то взорвалось… — Фарис прошла через комнату навстречу Аш. Под ее ногами скрипели половицы. Походка была нетвердой. — Ты тоже слышала.

— Я отдала приказ.

Визиготка ощерилась и вскинула руки к голове. Аш видела, что она поняла.

— Твой исповедник. Твой отец Максимилиан. Аш опустила глаза, сделала пару шагов к матери, сидевшей на одеялах. Аш не коснулась Аделизы, а присела и протянула руку пятнистой крысе. Зверек привстал на задние лапки и дважды лизнул ей пальцы.

— Привет, Лизунчик. Ты у нас точно мальчик, не спутаешь. Яйца-то, как орехи. — Аш добавила совсем другим тоном: — Я потеряла друга.

Фарис опустилась на колени рядом с Виолантой, обняла девочку. Тоненькое тельце ребенка вздрагивало.

— Я думала, умираю. Потом — молчание. Блаженная, блаженная тишина.

Двуцветная крыска потянулась обнюхать Аделизу. Та испуганно стрельнула глазами на зверька и покосилась на Фарис.

— Я, должно быть, испугала ее. — Фарис встретила взгляд Аш. — Теперь все кончилось, правда?

— Правда. О, война продолжается. — Аш мотнула головой к темному небу за окном. — Может, мы не переживем завтрашнего дня. Но если только кто-нибудь не поспеет выстроит нового каменного голема прежде, чем христианское войско вступит в Карфаген, все кончилось. Дикие Машины не смогут использовать тебя. Не дотянутся.

Фарис опустила голову на руки. Короткая серебряная челка свалилась на лоб. Она сдавленно проговорила:

— Мне все равно, как это было сделано. Мне жаль твоего друга. Я знала только его голос. Но все равно я благодарю Бога.

Она выпрямилась. Знакомое лицо в желтом свете фонаря было залито слезами, неуместными на этом лице, как вода на клинке.

«Я хотела сама сказать тебе об этом, — поняла Аш. — Я должна была сама увидеть, как ты осознаешь, что теперь у Флориан нет ни малейшей причины убивать тебя и множество разумных причин сохранить тебе жизнь».

— Тебе ничего не грозит, — сказала Аш и повторила для Виоланты и Аделизы: — Вам ничего не грозит.

Девочка непонимающе уставилась на нее. Аделиза, успокоившись, подхватила крыску и принялась ласкать.

— Ну, я говорю — ничего не грозит, понятно, если не считать войны. — Аш ехидно ухмыльнулась.

— Если не считать войны, — эхом отозвалась Фарис. Она улыбалась. — Кончилось. Господи. Я только еще не поняла, почему ты носишь мое лицо?

— Мне оно больше идет!

Фарис рассмеялась и как будто удивилась собственному смеху.

Холодный отчетливый хор голосов в сознании Аш произнес:

— ЛИЦО — НИЧТО, ПОРОДА — ВСЕ.

Аш автоматически выругалась и застыла. К горлу подкатила судорожная тошнота, покачнувшись, она выговорила:

— Нет.

— ТАЙНА ВЫВЕДЕНИЯ НУЖНОЙ ПОРОДЫ — ЭТО ВСЕ.

— Нет! — голос сорвался на жалобный визг.

— НЕКОТОРЫЕ ОБЛАДАЮТ НУЖНЫМИ КАЧЕСТВАМИ, ДРУГИЕ — НЕТ.

— Годфри!

Ничего.

В опустевшем сознании звучат лишь голоса Диких Машин, подобно рокотанию дальнего грома — сперва приглушенно, теперь явственно:

— …НЕКОТОРЫЕ ЛИШЕНЫ ИХ, А НЕКОТОРЫЕ НАДЕЛЕНЫ В БОЛЬШЕЙ СТЕПЕНИ.

«Он не сделал этого? Нет. Нет, я же почувствовала. Я чувствовала, как умирает машина. Значит, он уничтожил не все?..

Аш поняла, что Фарис трясет ее за руку, с тревогой вглядываясь в лицо.

— Что ты говоришь? — повторяла визиготка. — С кем?

В голове Аш звучали голоса Диких Машин:

— ФАРИС НЕ ГОДИЛАСЬ…

— …ОНА НЕ МОГЛА ОБХОДИТЬСЯ БЕЗ MACHINA REI MILITARIS…

— …НО ТЫ…

— О, ТЫ…

— МЫ ПОНЯЛИ, ЕДВА ТЫ ПРИБЛИЗИЛАСЬ К НАМ…

— ПРИЗВАННАЯ В ЮЖНУЮ ПУСТНЮ, К САМЫМ НАШИМ ТЕЛАМ!

— УСТАНОВЛЕНА ПРЯМАЯ СВЯЗЬ…

— …С ТОБОЙ НАМ НЕ НУЖНА MACHINA REI MILITARIS…

— …ТОЛЬКО СМЕРТЬ ТОЙ, ЧТО НЕСЕТ В СЕБЕ КРОВЬ ГЕРЦОГОВ!

Аш вскрикнула:

— Ты слышишь?

— Кого? — не поняла Фарис.

— Машины. Гребаные и траханые машины! Разве ты не слышишь?..

— …НАС. МЫ, СЛЫШАВШИЕ, КАК ТЫ ГОВОРИЛА С ГОЛЕМОМ-КОМПЬЮТЕРОМ, ПРОЕЗЖАЯ МЕЖ НАС ПО ПУСТЫНЕ…

ГОВОРИВШАЯ С НАМИ…

— …ТОГДА МЫ НЕ НУЖДАЛИСЬ В ТЕБЕ.

— У НАС БЫЛО ДРУГОЕ ДИТЯ.

— НО МЫ ЗНАЛИ, ЧТО ЕСЛИ ОНО НЕ СПРАВИТСЯ, МЫ СМОЖЕМ ДОТЯНУТЬСЯ ДО ТЕБЯ.

— …ГОВОРИТЬ С ТОБОЙ…

— ПОДЧИНИТЬ ТЕБЯ, КАК ПОДЧИНИЛИ ТУ…

— КАК ТОЛЬКО НАШЕ ВОЙСКО УНИЧТОЖИТ ГЕРЦОГИНЮ ФЛОРУ, НАСТАНЕТ ВРЕМЯ ПОСЛЕДНЕГО ЭТАПА.

Бледная, оглушенная, Аш начала вслух повторять слова, грохотавшие в ее мозгу.

— Тогда мы сумеем изменить реальность, стереть из нее существование человеческого рода, вернуться туда, где он не существовал, на десять тысяч лет назад. Будет так, словно всегда существовала лишь сознание машин, в прошлом, как и в будущем…

Фарис перебила:

— О чем ты говоришь?!

Стоя на коленях на вытертых одеялах, в холодной комнате, в последний усталый час тяжкой ночи, Аш всматривалась в лицо женщины, стоявшей на коленях совсем рядом с ней. То же лицо, глаза, тело. Но не тот же разум.

Аш отвела взгляд.

— Ты их не слышишь.

— ЕЙ НУЖЕН БЫЛ ГОЛЕМ-КОМПЬЮТЕР. ТВОЯ СЕСТРА БОЛЬШЕ НЕ СЛЫШИТ НАШИХ ГОЛОСОВ.

Аш сухими губами выговорила:

— Но я — слышу.

— Что ты говоришь? — твердила Фарис. В ее голосе звучала надрывная нота, она будто не желала, отказывалась понимать. Вот она отстранилась от Аш, села на пятки.

Аш затрясло. Зимний холод проникает в самые кости. Виоланта смотрела на нее. Аделиза, видно, встревоженная интонациями голоса дочери, осторожно тронула Аш за локоть.

Она не обернулась.

— Я все еще слышу Дикие Машины. Без каменного голема, — сказала она. И тут ее ударило. — Годфри! Значит, все было впустую. Он умер напрасно. И это я ему велела.

— ТВОЕ РОЖДЕНИЕ — УДАЧА…

— …СЛУЧАЙНОСТЬ, КАПРИЗ ФОРТУНЫ…

— ТЫ НИ НА ЧТО НЕ СПОСОБНА, КРОМЕ ЭТОГО. НО ЭТОГО ДОВОЛЬНО.

Многоголосый нечеловеческий хор шептал в ее мозгу;

— АШ, УСПЕХ ЭКСПЕРИМЕНТА — ТЫ, А НЕ ТВОЯ СЕСТРА.

Отдельные листки, найденные вложенными между частями 15 и 16 книги «Аш: Утраченная история Бургундии». (Рэтклиф, 2001), Библиотека Британского Музея.

Сообщение: # 423 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 20.12.00 17:44

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Пятьдесят семь часов без перерыва. Спал дважды, один раз — два часа, другой — три. Думал, сумею разобраться с последней частью (хотя бы в черновом английском подстрочнике) за один присест. Тогда будет ясно, что мы имеем. Вышлю вам все, как только закончу.

Господи, бедная Аш.

Меня разбудил собственный крик: DELENDO EST CARTHAGO! Карфаген должен быть разрушен.

Я думал, проснулся от холода — ночи здесь морозные, а отопление слабовато — но нет, это я во сне выкрикивал слова, которые не идут из головы.

Я все думаю про метафору, которую употребил Воган Дэвис; насчет того, что человечество в прошлом встряхнули и рассыпали, как кусочки головоломки, а потом сложили наново, в другом порядке. У нас Флорис вкладывает «delenda est carthago» в уста римского сенатора; мы теперь читаем у Плиния, что Катон «cum clamaret omni senatu Khartaginem delendum» (возглашал на каждом /собрании/ сената / что/ Карфаген /должен/ быть разрушен), но кому принадлежала эта фраза прежде?

Вот кому, Аш. Которая больше не существует, разве только в той истории, которую, по-моему, пора называть «первой историей». Первой историей, переписанной, как файл, в который внесены новые данные — нашей «второй» истории.

Хотя фрагменты данных сохранились и в НАШЕЙ истории, в нашем прошлом. Они стирались у меня на глазах, превращаясь в легенду, в миф, в выдумку писателей.

Хотя я и сейчас слышу ее голос.

Должно быть, от недосыпа. Мне даже сны снятся на латыни. И не удивительно. Я и ем и сплю и дышу с манускриптом Сибл Хедингем. Убежден — это и есть наша «предыстория».

Ко мне явились с очередным допросом Тами Иношиши с Джимом Хаулетом. Не думаю, что им от меня много толку. По-видимому, их вполне устраивает теория, согласно которой некогда могли существовать генетические мутанты, способные преобразовывать наиболее вероятные состояния вселенной в сравнительно менее вероятные, короче, «творить чудеса». Неньютоновское преобразование реальности. Им легко дается теоретическое представление, что подобное преобразование в какой-то момент могло оказаться весьма массивным, и стереть из реальности само существование подобных мутаций.

Тами, в частности, неустанно вколачивает мне в голову (воистину, она неутомимый оратор), что свидетельства одновременно и исчезают (манускрипт Анжелотти), и появляются (Карфаген).

Я пытался изложить ей свою теорию: что стерты оказались и Дикие Машины, и Бургундия. По крайней мере, только эта теория может объяснить тот очевидный факт, что человечество еще существует и не уступило место силиконовому интеллекту и что в нашей истории нет места визиготской империи. Арабская культура и культура Черной Африки, вероятно, сыграли роль заплат, наложенных на возникшую в реальности после изменения дыру.

Мы привыкли, что история играет в нашей жизни не большую роль, чем обычное влияние прошлого на настоящее. Историю можно истолковывать и воспринимать по-разному, но история сама по себе неизменна. Но ЭТА история все еше влияет на нас. Настоящее изменяется вместе с историей. И я не понимаю, в чем дело.

Изменения В САМОМ ДЕЛЕ происходят. Это тревожит и Тами. Батискафы работают на глубине тысячи метров, расчищают осадочные спои компрессорными насосами. И открывается Карфаген. Сейчас. Снова.

Тамико указывает, что очередная путаница возникла в связи с последней частью моего перевода, где ясно говорится, что каменный голем уничтожен. Между тем мы его обнаружили. Неповрежденным! В Карфагене!

Что это: ошибка в документе, подрывающая доверие ко всем свидетельствам Сибл Хедингем? Где одна ошибка, там может быть еще бог весть сколько!

Так ошибка в манускрипте? Или это вообще другой голем — возможно, король-калиф Гелимер успел наладить строительство? И Дом Леофрика успел создать следующего, а может и не одного? Или я чего-то не понял в этой адски невразумительной средневековой латыни? Или в последней части манускрипта, до которой я еще не добрался, кроется объяснение?

Я несколько часов посплю, и снова за перевод.

Пирс.

Сообщение: # 234 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 20.12.00 23:22

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Пришлите мне, сколько успели. Я просмотрю на рождественских праздниках.

Я сегодня снова собираюсь к Вильяму Дэвису.

Он позвонил и рассказал, что читал брату вспух отрывки из манускрипта Сибл Хедингем. Говорит, он после войны серьезно занимался психологией травмы: заинтересовался, изучая послеоперационный шок.

Ему кажется, что Воган реагирует на чтение, даже в латинском оригинале. Беда в том, что Вильям учил только медицинскую латынь, а средневековая латынь к ней и близко не лежала, так что он сомневается, что правильно разбирает текст. Пирс, в общем, он очень хочет получить ваш английский перевод.

Я знаю ваше мнение насчет конфиденциальности, но ведь Вильям ее не нарушит. Можно, я ему дам?

Анна.

Сообщение: # 428 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 21.12.00 00:02

От: Нгрант@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Команда Изобель поднимает каменного голема.

Я думал, дело займет не один месяц, но, оказывается, все можно сделать чертовски быстро, когда появляется угроза, что тунисское правительство лишит нас такой возможности.

В небе кишат вертолеты, море патрулируют военные корабли. К наземному раскопу затруднены поставки продовольствия, и постоянно проблемы с местным транспортом. Полковник #### снова появлялся на раскопках, куда менее жовиапьный и на сей раз с пышной свитой. Вокруг полно грузовиков. Он говорит: «они обеспечивают безопасность периметра». Что-то все эти недели безопасностьих не слишком беспокоила, так чего же теперь волноваться? Зачем собирать толпы парней в форме, которые совершенно не смотрят, НА ЧТО наступают?

Изобель сказала, что министр #### вдруг озаботился тем обстоятельством, что «запад эксплуатирует национальные культурные ресурсы». Ну, я сам, как представитель «Запада» не слишком рассчитывал на популярность в этой части света, и в общем я их понимаю, но ведь Изобель, организуя экспедиций, подписала контракт, в котором обязуется не вывозить найденные артефакты за пределы тунисской территории. За кого они ее принимают?

Может, это и цинично, но невольно начинаешь задумываться, не ищет ли кто-то финансовых выгод. Не хочу сказать дурного о министре. Возможно, его озабоченность вполне искренна — я полагаю, что так оно и есть, но вот в чем дело — ему же нечего и думать объяснить, что мы раскопали ВОВСЕ НЕ ЕГО КУЛЬТУРУ!

Мне пришлось оторваться от перевода. Не могу же я не присутствовать на подъеме каменного голема!

Нисколько не возражаю показать готовую часть перевода манускрипта Сибл Хайдингем Вильяму Дэвису. Если это хоть как-то поможет Вогану Дэвису, мы лишь в малой степени возместим свой долг перед ним.

Пирс.

Сообщение: # 236 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 21.12.00 13:07

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Мне неспокойно. Вернувшись из восточной Англии, я обнаружила, что кто-то вломился в дом и просматривал мои персональные файлы. И жесткий диск. Прихожу сегодня утром в офис — та же история. И не похоже на взломщика, слишком уж аккуратная работа.

Думаю, я бы так и осталась в недоумении, если бы не позвонила своему приятелю. Да-да, хоть я и занимаюсь довольно непопулярной областью издательской деятельности, зато у меня есть друзья среди газетчиков, ведущих «журналистские расследования». Этот парень как раз из таких. И его первая реакция на мой рассказ: «Штучки службы безопасности!»

Мне самой бы это в голову не пришло. Но на Среднем Востоке — сплошной терроризм и войны, и если на морском дне обнаружилось что-то, чему, судя по отчетам, там быть не положено, это, по словам моего приятеля, «призраки». Такое дело требует расследования, верно? Особенно, если информация просочилась.

Пирс, я ПОНИМАЮ, что это выглядит паникерством, но тут не просто взломщик, насвинячивший в моем хозяйстве. Смотря как вы относитесь к идее попасть на «интервью» к службе безопасности. Если у вас хранятся копии моих посланий, может, вы захотите стереть их со своего (или Изобель) диска. И дискеты тоже?

Я обычно не сохраняю переписку, на диске не хватает места, зато у меня хранятся папки с распечатками. Вы так беспокоились по поводу секретности, что я пошла даже на большие, чем обычно, предосторожности и шифрую текущие сообщения. А вчера я прихватила все материалы с собой, чтобы иметь возможность освежить их в памяти, в случае, если Воган наконец что-нибудь скажет. Так что они у меня сохранились.

Теперь-то я передам их на хранение в надежное место. Если это В САМОМ ДЕЛЕ что-то официальное, то пусть и действуют официально, с ордером на обыск. Тогда все в порядке. Но без ордера — ни за что.

Я собираюсь сейчас поговорить с МД, выяснить его позицию в этом деле. Надеюсь на его поддержку.

Анна.

Сообщение: # 430 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 09:17

От: Нгрант@

Формат-адрес уничтожен, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Нас вышибли.

Я мало что понимаю, не знаю, будет ли сообщение в средствах массовой информации — учитывая, что все Соединенное Королевство занято празднованием Рождества. Нам предложено быстренько покинуть тунисскую территорию — а также не болтаться в прибрежных водах.

Я запустил сообщение в Интернет и кинул его всем, до кого мог дотянуться. Свяжитесь со своими знакомыми журналистами. Поднимайте шум. Они НЕ ИМЕЮТ ПРАВА запрещать археологические раскопки в этой местности. Нельзя позволить им УКРАСТЬ археологические свидетельства! Это несправедливо: мы должны знать!

Конечно, по правде сказать, ничего мы не «должны». Совершенно устаревшая идея: ничто не должно стоять на пути к раскрытию истины! Существовали и существуют и другие позиции: нет ничего важнее идеологии, или коммерции, или армии.

ЧЕРТ ПОБЕРИ! Я ХОЧУ ЗНАТЬ! Не могут они так обойтись с нами!

Пирс.

Сообщение: # 240 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 10:04

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Вы хоть успели поднять каменного голема? И где големы-гонцы, найденные на суше? Пирс, что происходит? Я ничего не могу предпринять, не зная «фактов».

Анна.

Сообщение: # 431 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 11:13

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Простите, конечно, вы должны быть в курсе, но я был слишком занят, рассыпая сообщения всем, кого знаю. Если у нас нет других средств давления, по крайней мере, надо склонить на свою сторону академическое сообщество и журналистов.

Команда Изобель едва успела начать исследование каменного голема. Последний раз, когда я там был, он находился в трюмной цистерне, и шел яростный спор по поводу мелких повреждений, которые причинили — или не причиняли — аквалангисты. Через два часа после этого на борт поднялись тунисские военные моряки и конфисковали все подчистую. Оставили им только одежду, да и то лишь ту, что на себе! Корабль ободрали догола. И увезли цистерну вместе с големом.

Я просто не могу поверить! Зачем? Я знаю Изобель: ей бы в голову не пришло вывозить незаконно что-либо, принадлежащее тунисскому правительству.

Но в одном я совершенно уверен — видел собственными глазами.

Впервые увидев каменного голема в трюме, я буквально лишился дара речи. Гул ударов по металлу, рябь сливаемой воды, весь шум современного судна в море — и посреди всего этого огромное изваяние. Наверняка весит не одну тонну, вместе с основанием, — просто диву даешься, как удалось поднять его с морского дна.

Снимки совершенно не подготовили меня к этому зрелищу. Как вы знаете, я видел изображение, снятое подводными камерами, когда он лежал, покрытый споем ила и заросший ракушками и прочей морской живностью. А теперь все наслоения успели убрать, и Изобель сама работала в трюме, разбираясь с остальными.

Та самая machina rei militaris. Широко открытые невидящие глаза, разъеденная соленой водой бронза суставов. Все это было видно и на кадрах, снятых под водой, но нечетко.

Теперь все видно отчетливо.

Лицо, руки, основание. Очертания видны были и на снимках, но мы видели только результаты эрозии поверхности. Когда корку наростов удалили, стало видна поверхность камня.

В каком-то смысле это все еще камень. Ученые говорят, первоначально это была какая-то кварцевая порода вроде песчаника.

Теперь это на девяносто процентов сплавившийся кремний. СТЕКЛО.

Вид спереди — то, что видно на снимках, очертания головы и передней части торса — сохранился более или менее нетронутым. Но остальное, вплоть до основания, расплавлено. Песчаник переплавился в тяжелое хрупкое стекло. Оно было жидким, ТЕКЛО!

Кварцевый песок переплавляется в стекло при очень высоких температурах. Представьте себе мощь электрического разряда, который мог сотворить такое, — который, судя по подводным снимкам, разбил само здание, где стоял голем!

Молния такой силы, что превратила в остекленевший кремний все огромное изваяние. Внутренние структуры превратились в непрозрачное, отражающее свет и воду стекло — я видел, как лицо Изобель отражалось в нем, будто в зеркале.

Это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО каменный голем! Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был уничтожен, причем тем самым способом, какой описан в хронике. Анна, это археологическое свидетельство подтверждает надежность манускрипта. Манускрипт Сибл Хедингем — наша первая история.

Остается только молиться, чтобы все это оказалось временным капризом правительства. Пусть артефакт сколько угодно остается в Тунисе, лишь бы ребятам Изобель позволили с ним работать. Силиконовый компьютер! Пусть даже уничтоженный. Подумать только, что мы можем узнать.

Прервали. Закончу позже.

Пирс.

Сообщение: # 241 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 14:24

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Тревожусь. Где вы сейчас? Все еще на экспедиционном судне? Пришлите факс, позвоните, хоть как-то сообщите о себе.

Анна.

Сообщение: # 447 (Анне Лонгман)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 18:00

От: Нгрант@

Формат-адрес отсутствует, прочие детали зашифрованы нечитаемым личным кодом.

Анна,

Я все еще на судне, но придется придумать другой способ связи. К тунисскому патрульному кораблю присоединились еще два. Вы НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, как меня это пугает. Сама мысль, что я могу оказаться замешанным в так называемый «инцидент» — знаете, биограф склонен отождествлять себя со своим героем, — но тут я быстро излечился от мысли, что мог бы вести жизнь, подобную жизни Am. Изобель говорит, что британское посольство обратилось к ней с просьбой К НАМ прекратить ввязываться в неприятности. Помоги мне бог, я знаю, Средиземноморье — непростой регион, но это уж немножко слишком! Жаль, что у меня нет связей в министерстве иностранных дел. Может, помогут преподаватели, ведущие занятия для работников службы безопасности, но с ними так сразу не связаться. Коллега Тами, Джеймс Хаулет, сообщил мне, что сообщения по сети на эту тему в дальнейшем будут «отслеживаться», и посоветовал не забывать пользоваться шифром. Ему лучше знать, должно быть, он прав. Что ПРОИСХОДИТ? Насколько я понимаю, то, что мне представляется интересной проблемой из области высшей физики, заставило правительственных агентов (как выразился Хаулет) «обосраться до одурения»!

Прошу вас, найдите еще время для разговора с Воганом Дэвисом, если он вообще в состоянии говорить. Я размышлял тут над происхождением манускрипта. Сибл Хедингем: возможно, есть связь между замком Хайдингем, собственностью графов Оксфордских и связью Аш с тринадцатым графом, Джоном де Виром. Воган Дэвис мог бы пролить свет на этот вопрос.

Еще важнее на данный момент — в своем «втором издании» он обещал опубликовать приложения, где детально обосновывается связь между «первой историей» и сегодняшним днем. До его исчезновения приложение так и не появилось в печати. Мне кажется, сейчас мне необходимо разобраться в его теории. Мы, очевидно, можем обоснованно предположить, что раскол реальности произошел в 1477 году или около того. Также очевидно, что фрагменты первоначальной истории, сохранившиеся в нашей, становятся, по мере отдаления от момента раскопа, все менее «реальными». Эта версия кажется приемлемой и мне, и физикам: и Бургундия, и Дикие Машины уничтожены неким катастрофическим «чудом», причем визиготы и Дикие Машины — полностью, а Бургундия оставила по себе след — мечту о «потерянной стране».

Гораздо труднее принять тот подтвержденный свидетельством подводного раскопа факт, что мир ПРОДОЛЖАЕТ изменяться. Судя по тому, что писал Воган Дэвис в 1939 году, он об этом знал уже тогда, и создал теорию, объясняющую, как и почему это происходит.

Я хочу знать, что это за теория. Его теория может быть верной, или ошибочной, но У МЕНЯ нет вообще никакой! Если мне придется улететь отсюда, я хочу попросить вас получить у Вильяма Дэвиса разрешение на свидание с его братом.

Пирс.

Сообщение: # 244 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 22.12.00 18:30

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Пожалуйста, будьте ОСТОРОЖНЫ. Всегда кажется, что с вами и вашими знакомыми этого просто не может случиться. А в сущности — один вооруженный псих, один случайный выстрел солдатской винтовки — и когда правительство принесет извинения, вам от этого уже не легче. Мне вовсе не хочется услышать по радио о вашей гибели.

Анна.

Сообщение: # 246 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 23.12.00 21:50

От: Лонгман®

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Проклятье: все еще нет от вас вестей. Надеюсь, нет новостей — хорошая новость.

С шумихой в печати пока не очень-то получается. Надо сказать, они хорошо выбрали время — как раз на предрождественскую лихорадку.

Дороги на уик-энд забиты (рождество приходится на понедельник), но я все же съездила еще раз в Кольчестер. Не представляю, какой шок должен был пережить человек, чтобы стереть все воспоминания с пятнадцатилетнего возраста. Вильям говорит: глубокая травма. Возможно, пятнадцать лет — тот возраст, когда Воган последний раз был по-настоящему счастлив. Мне даже думать не хочется, что могло довести его до такого состояния.

Мы с Вильямом по очереди читали ему вслух ваш перевод хайдингемского манускрипта. Вильям — оптимист. Мне не кажется, что он воспринимает. Но, в конце концов, Вильям — медик.

Я завтра снова собираюсь туда, и на Рождество проведу сколько смогу времени в госпитале у Вогана, занимаясь чтением. Буду следить за новостями и проверять е-мэйл. Вы всегда можете связаться со мной по домашнему электронному адресу: или позвонить, если доберетесь до телефона. Мой номер:

Анна.

Сообщение: # 247 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 23.12.00 23:02

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Ну, вот мы и дождались прорыва.

Получился некоторый шок. Местные доктора положили Вильяма в больницу под наблюдение. Пациент из него совершенно несносный — кажется, так часто бывает с медиками. Я мотаюсь между его отделением и неврологией, где лежит Воган. Вымоталась до бесчувствия, но сейчас, по-моему, Вильям вне опасности. Просто сердце разрывается, когда видишь его в таком положении. Когда он на ногах — это весьма бодрый старичок, но видя его спящим на больничной койке, понимаешь, как он хрупок. Кажется, я к нему по-настоящему привязалась. Своих-то дедушек я не помню.

Воган сейчас успокоился. Не знаю, действуют ли еше снотворные, или это уже естественный сон.

Я сижу в комнате для посетителей, среди печальных рождественских украшений, и печатаю на переносном ноутбуке, подбадривая себя тем ужасным черным кофе, который выдает автомат. Время от времени заходит сиделка и посматривает на меня этак… Мне скоро надо уезжать, еще предстоит пробиваться сквозь кошмарные рождественские пробки, но я не хочу уходить, пока врачи окончательно не успокоятся по поводу Вильяма.

Похоже, у них обоих других родственников уже не осталось.

Когда это случилось, читал Вильям. Как раз дошел до той части «Фраксинус», где описывается Карфаген. Читает он прекрасно. (У меня ни малейшего представления, как он относится к содержанию, не считает ли все это полной чепухой.) Воган слушал, как мне кажется, хотя понять трудно. Глядя на его худое лицо, я подумала, что в молодости он был очень хорош собой. Очень заносчив. Нет, не заносчив — такое выражение лица, какое приходится видеть в старых довоенных фильмах, — раздражающая уверенность в себе, теперь такой не увидишь. Английское аристократическое воспитание, должно быть. И Вогану Дэвису кажется, что ему все еще пятнадцать. Какой богатый мальчишка в этом возрасте не считает себя Господним Даром?

Все произошло внезапно, будто обрушилось. Прямо у меня на глазах на него словно навалились тяжелой ношей эти шестьдесят лет. Он сказал: «Вильям?», словно Вильям не сидел у его кровати все эти дни. «Вильям, можно попросить тебя дать мне зеркало?»

Я бы не стала, но тут меня не спрашивали. Вильям подал ему маленькое зеркальце для бритья. Я встала, чтобы позвать сестру, — мне казалось, что у Вогана начнется истерика. А у вас бы не началась? Считать себя пятнадцатилетним и увидеть лицо восьмидесятилетнего старца?

Он просто посмотрел в зеркало и кивнул. Один раз. Как будто убедился в чем-то, что и так знал.

Положил зеркальце на постель и попросил: «Как насчет газеты?» Я остолбенела, но Вильям встал и подал ему газету, оставленную другим пациентом. Воган очень пристально осмотрел ее — по-видимому, его озадачило, что это оказалась малоформатная газетка, а не большой лист — просмотрел заголовки и название. Он сказал две фразы: «Значит, война кончилась?» и «Надо полагать, победили мы, не то бы читать пришлось по-немецки».

Следующие несколько фраз до меня не дошли. Вильям о чем-то спрашивал, а Воган отвечал тем странным тоном, который словно говорит: «К чему эти глупости?», и, помнится, я еще подумала, что Воган недолюбливает своего брата. Надо же, и за шестьдесят лет ничего не изменилось!

Следующее, что я помню — Воган презрительно говорит: «Разумеется, я не был ранен при бомбежке. С чего вы взяли?» Он поднял голову и снова осмотрел себя в зеркальце. «У меня ведь нет шрамов. А твои откуда?»

Будь это мой брат, я дала бы ему затрещину.

Вильям пропустил это мимо ушей. Он пересказал заключение невропатологов и рассказал брату, что он провел в клинике долгие годы — я бы не стала так это выкладывать, но он знает своего брата, хоть и не видел его шестьдесят лет. Воган просто посмотрел на него и сказал: «Право? Как интересно». И, словно я сию секунду вынырнула из-под земли: «А это что за молодая особа?»

— Эта молодая леди, — ответил Вильям, — ассистентка человека, который переписывает твою книгу о Средневековье.

Я ждала, что он взорвется, тем более, что Вильям нарочно сформулировал это довольно бестактно. Не удивительно, что эта парочка не могла ужиться под одной крышей. Я приготовилась к шумной ссоре, но обошлось.

Воган Дэвис снова поднял газету и отвел ее на расстояние вытянутой руки. Я не сразу поняла, что он хочет разобрать дату, но не может прочитать мелкий шрифт. Я сказала ему, какое сегодня число.

Воган Дэвис возразил: «Нет, сейчас июль, а год — сороковой».

Вильям наклонился и отобрал у него газету. Он сказал: «Чушь. Ты никогда не был тупицей. Посмотри вокруг. Ты получил травму, по-видимому, в июле сорокового, но с тех пор прошло шестьдесят лет».

— Да, — сказал Воган, — по-видимому. Только травма тут ни при чем. Юная дама, предупредите своего сотрудника. Если он не оставит предмета своего исследования, он может кончить так же, как я, а такого я не пожелал бы и злейшему врагу — если кто из них еще жив.

Тут его лицо выразило некоторое самодовольство. Вильяму пришлось шепотом объяснить мне, что Воган, должно быть, только сейчас осознал, что скорей всего, пережил всех своих научных оппонентов.

Потом Вильям спросил:

— Если травма не при чем, что же с тобой случилось? Чем, по твоему мнению, может кончить доктор Рэтклиф?

Как вы помните, все документы, касающиеся пребывания Вогана Дэвиса в клинике, сохранились. Он действительно брат Вильяма. Фамильное сходство бросается в глаза. То есть нам известно, что с ним случилось. Мне хотелось знать, где, по его мнению, он побывал? В Калифорнии? В Австралии? На Луне? Честно говоря, скажи Воган, что только что вылез из машины времени — или даже вернулся в нашу «вторую историю» после того, как побывал в «первой», — я бы не слишком удивилась!

Но путешествие во времени невозможно. Прошлое — не страна, в которую можно съездить. И «первая история», по вашим словам, «больше не существует». .

Если я правильно поняла, правда куда менее увлекательна и более печальна.

— Я был нигде, — сказал Воган, — и был ничем.

Он больше не выглядел энергичным, и выражение проницательного ученого куда-то исчезло. Просто истощенный старик на больничной койке. Он нетерпеливо пояснил:

— Я не существовал в реальности.

Так он это сказал, что у меня мурашки побежали по спине. Вильям Дэвис испытующе взглянул на него. Потом Воган повернулся ко мне и сказал:

— Вы, кажется, в какой-то мере понимаете, что я имею в виду. Возможно ли, чтобы доктор Рэтклиф в такой степени воспроизвел мою работу?

Я только и сумела, что перепросить:

— Не существовали в реальности?

Я почему-то подумала, будто он хочет сказать, что его не было в живых. Когда я это объяснила, он сердито глянул на меня:

— Ничего подобного, — сказал он, — с лета тысяча девятьсот сорокового года до настоящего времени, которое, по вашим словам, является концом двухтысячного, я оставался всего лишь потенциальной возможностью.

Я не могу точно воспроизвести все, что он говорил, но эти слова запомнила — просто потенциальной возможностью. Дальше он говорил примерно следующее:

— То, что не было реальным, может стать таким в любое мгновенье. Вселенная создает настоящее из неверного будущего и выстраивает прошлое, надежное, как гранит. И все же, юная дама, это еще не все. Существующее в реальности может перестать существовать, может стать простой вероятностью, потенциалом. Я не получил травму. Я выпал из состояния реальности.

Меня только и хватило, что ткнуть пальцем в его постель.

— А потом снова вернулись в реальность?

Он хмыкнул.

— Не забывайте о хороших манерах, юная дама. Тыкать пальцем неприлично.

Я прямо языка лишилась, но его ехидства хватило ненадолго. Он так побледнел, что Вильям нажал звонок, вызывающий сиделку. Я отступила от постели и спрятала руки за спину, чтобы не раздражать больного.

Он посерел, как старая простыня, но все же продолжал говорить:

— Можете ли вы вообразить, каково это: не только воспринимать все бесконечные возможные реальности, которые способны оформиться в нашу вероятностную вселенную, но и сознавать, что ты сам, мыслящий разум, — нереален? Всего лишь вероятность, не действительность. Понимать, что ты — не безумен, но пойман в ловушку, из которой нет выхода? Шестьдесят лет, вы сказали? Для меня это было одно бесконечное мгновенье вечного проклятия.

Пирс, самое страшное, что я МОГУ это представить. Я понимаю, вам нужно бы, чтобы с Воганом Дэвисом переговорили ваши физики-теоретики, потому что у меня научной подготовки не хватает, но представить, что заставило его так побледнеть, я могу.

— Но теперь вы настоящий, — сказала я, — вы снова реальны.

Он откинулся на подушки. Вильям только без толку суетился, так что я наклонилась уложить его поудобнее, и рука Вогана ударила меня по губам. Я в жизни не испытывала такого шока. Выпрямилась, собиралась все ему высказать, но он и не думал оскорблять меня, у него глаза закатились под лоб, а руки и ноги судорожно дергались.

Я бросилась за сиделкой и столкнулась с ней в дверях.

Это все было часа два назад. Мне хотелось записать, пока память свежа. Может, я и выпустила несколько слов, но кажется, насколько возможно, воспроизвела события верно.

Вы можете говорить, что это старческое слабоумие, или что за годы беспамятства он разучился соображать, но мне так не кажется. Не знаю, можно ли выразить словами то, что с ним случилось, но если возможно, кому, как не ему, имеющему степень доктора и физики, и истории, справиться с этим. Если он говорит, что пребывал в состоянии «вероятности» в течение шестидесяти лет, я ему верю.

Все сходится, как вы и думали, правда? Манускрипт Анжелотти исчезает, а до того классифицировался как исторический, потом как художественная литература. А Карфаген появляется на морском дне, где его прежде не было.

Жаль, что Воган Дэвис не успел объяснить, почему он думает, он вернулся теперь. Почему именно ТЕПЕРЬ?

Я тут сижу и думаю: если Воган Дэвис вернулся, существует возможность, что он страдал амнезией. И существует другая — что он исчезал бесследно. Это просто разные, но возможные состояния вселенной. Сейчас и здесь он — вполне однозначен, но до этого «сейчас и здесь» с ним могло происходить все, что угодно. Его исчезновение могло объясняться самыми разными причинами.

Пирс, одно дело толковать о возвращениях камней и каких-то артефактов, но с людьми — совсем другое.

Я совершенно потеряла почву под ногами. Мне все кажется, проснусь завтра утром, а мир совсем другой, и работа у меня совсем другая, и я уже не редактор по имени Анна, или я все-таки вышла замуж за Саймона в Оксфорде, или я могла родиться в Америке, или в Индии. Это все возможно. Так не случилось, это не стало реальностью, но это могло случиться.

Словно хрупкий лед под ногами.

Мне страшно.

Воган очень стар. Пирс. Если кто-то собирается с ним поговорить, надо поторопиться. Если он еще придет в сознание и будет в состоянии говорить, я, если позволят врачи, расспрошу его про вашу теорию, и как попал к нему манускрипт Сибл Хедингем. Может быть, завтра нет, праздники ведь.

Свяжитесь со мной. ЧТО ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ДЕЛАТЬ?

Анна.

Сообщение: # 248 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 25.12.00 02:37

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Вы получили мое последнее письмо? Пожалуйста, свяжитесь со мной, просто подбодрите немножко?

Анна.

Сообщение: # 249 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 25.12.00 03:01

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Вы читаете свою почту? Кто-нибудь это читал?

Анна.

Сообщение: # 250 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 25.12.00 07:16

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Я уже завалила вас письмами. Ради Бога ответьте.

Анна.

Сообщение: # 251 (Пирсу Рэтклифу)

Тема: Аш.

Дата: 25.12.00 09:00

От: Лонгман@

Формат-адрес и прочие детали невосстановимо уничтожены.

Пирс,

Я звонила в британское посольство. Наконец дозвонилась. Никто не собирается снабжать меня информацией. Университет отключен, контактного номера Изобель Напиер-Грант не достать. К вам не пробиться. Ни одно агентство новостей ничего знать не хочет — праздники.

Пожалуйста, ответьте мне.

Анна.

Передача нижеследующего файла LOSTBURG.DOC зафиксирована в 09:31 25/12/00.

Других сообщений в это время не перехвачено.

ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ. 26 декабря 1476 — 5 января 1477. Пропавшая Бургундияnote 107

1

— А теперь, — сказала Аш, — придется тебе распорядиться насчет моей казни.

Сквозь неплотно закрытые ставни в покои герцогини сочился свет — поздний холодный рассвет Стефанова дня. Промозглая сырость пробиралась под любую одежду, сквозняков не могли остановить ни ставни, ни занавеси.

— Ты уверена, что слышала их? — настаивала Флориан.

«НУЖНО ТОЛЬКО ВРЕМЯ, НАШЕ ВРЕМЯ ПОДХОДИТ…»

— Уверена! — Аш с силой стукнула рукой об руку, надеясь сквозь овчинные рукавицы почуять онемевшие пальцы.

— Ты уже кому-нибудь говорила? О том, что конец тасhiпа rei militaris ничего не значит?

— Нет. Не хотелось портить им праздник.

— Ах, это был праздник…— Флора выдавила слабую улыбку. — А я думала, ночная атака визиготов.

Она была бледновата и опиралась одной рукой на стену; лицо нелегко было разглядеть в серой предутренней мгле. Подол бархатной юбки волочился по голому каменному полу — соломы больше не осталось, не говоря уж о тростнике. Она еще не надела рогатый венчик, но вересковый крест висел на груди, почти скрытый складками распахнутого камзола и нижней рубахи. Поверх обычной одежды герцогиня накинула плащ из волчьих шкур, под тяжестью которого согнулся бы и мужчина.

— Выглядишь ты паршиво, — заметила Аш.

Уже достаточно рассвело, чтобы можно было разглядеть на стене роспись — богатую, как подобает в жилище правителей, — изображавшую фигуры людей и крошечный городок на вершине дальнего холма. Мужчины и женщины сцепили руки в хороводе: кардинал, мастеровой, рыцарь, купец, нищий старик, беременная девушка и король. Цепь плясунов возглавлял скелет, ведущий всех одним путем — к смерти. Флориан дель Гиз прижалась лбом к холодной расписной штукатурке и сквозь мех плаща потерла живот.

— Я полночи провела в сортире. — На лице высокой женщины отразилось воспоминание о бойне, заставившей ее напиться до бесчувствия. — Сегодня надо отослать моего брата обратно к Гелимеру. С ответом, который оттянет штурм хотя бы на день. А тут еще это…

Аш проводила глазами Флору, которая решительно отошла подальше от камина, где, у последнего горящего во дворце огня, притулились спящие служанки.

Она усилием изгнала из разума победный, неотвязный шепот Диких Машин, прошла следом.

— Нет, — Флориан вскинула руку. — Нет. Казнить тебя так же бесполезно, как и Фарис. — Ее лицо согрелось улыбкой. — Дурында. Сколько ты потратила времени, объясняя мне, почему ее не следует убивать. А как насчет тебя? В чем разница?

— В том, что я — не она.

— Да, я вроде вас и не путаю, — ехидно отозвалась нелепая фигура в плаще, кинув на Аш потеплевший взгляд. — У нее бы не хватило нахальства доставать меня полтора часа подряд.

— Но…

— Босс, заткнись!

— Я — не она, и мне не нужен каменный голем… — дрогнувшим голосом упрямо договорила Аш.

— Казнить Деву! Львицу Бургундии, Дижонскую Девственницу!..

— Чушь, чертями траханая!

— Я не виновата, это глас народа! — огрызнулась Флора. — В общем, я сказала. Ты нам нужна. Ты объясняла мне, что жизнь Фарис не имеет значения, потому что кровь Бургундии должна сохраниться на многие поколения, а не на одну короткую жизнь. В том числе и твою! Очень жаль, что уничтожение machina rei militaris не помогло. — Ее лицо застыло. — Видит Бог, как мне жаль Годфри. Однако. Ты живая нужна мне куда больше, чем мертвая.

— Ты хорошо подумала?

— Я не собираюсь приказывать, чтоб тебя убили, — Флора отвела взгляд. — И чтоб никаких глупостей насчет подставиться в бою!

Просторные герцогские покои вдруг показались Аш невыносимо тесными. Она задохнулась, бросилась к окну, обросшему изнутри ледяной коркой…

— Ты слишком рискуешь, — заговорила она, отдышавшись. — Город едва держится. Если ты погибнешь… Моя сестра нужна тебе, она много знает. А таких командиров, как я, — пруд пруди.

— Дева — всего одна. Аш, тут дело не в том, кем ты себя считаешь. И не важно, правда ли, что думают о тебе люди. Они в тебя верят, понимаешь?

Флориан подошла, встала рядом с ней в каменной амбразуре.

— Ты и не ждешь, что я прикажу вывести тебя во двор и отрубить голову. Ты прекрасно знала, что я этого не сделаю. И не надеялась услышать от меня совет покончить с собой. А пришла ко мне, чтоб я отговорила тебя от этого. Чтобы я приказала тебе жить дальше!

— Ничего подобного!

— Сколько лет я тебя знаю? — пожала плечами Флориан. — Как раз пять лет исполнилось. Брось это, босс. Я тебя, конечно, люблю, но не обманываюсь насчет твоих умственных способностей. Тебе надо, чтоб кто-нибудь взял на себя ответственность за то, что ты останешься в живых. И ты решила, я такая тупица, что не догадаюсь?

Ветер, ворвавшийся в щель, пробрался к телу сквозь овчинную накидку и броню. Платок, которым Аш обвязала стриженую голову под капюшоном, тоже не спасал от холода.

Она сказала:

— Может, потому-то я и не могу полюбить тебя так, как тебе хочется. Больно уж ты умна.

Флориан откинула голову назад и заржала так, что сонные служанки у камина подняли головы посмотреть, что случилось.

— Ты чего? — возмутилась Аш. — Ну, в чем дело?

— О, какая галантность! — хохотала Флора. — Что за рыцарство! О… да провались оно. Будем считать это комплиментом. Я начинаю сочувствовать своему братцу.

Аш недоуменно хлопала глазами:

— Да ты о чем?

— Не обращай внимания. — Флориан, блестя глазами, погладила изуродованную щеку Аш ледяными пальцами.

В этом холодном прикосновении не было страсти. Но в Аш откликнулось на него — заставило ее смолкнуть — странное нетелесное желание близости. Она вдруг вспомнила: «Агапэ. note 108 Годфри назвал бы это: агапэ. Товарищеская любовь. Мне хочется довериться ей.

Годфри я доверялась, и где он теперь?»

— Созывай-ка ты людей, — сказала Аш. — Надо им рассказать.

Пока Флориан давала указания скороходам, Аш соскребла иней с оконного стекла и выглянула наружу. Лимонно-желтое, мертвенное солнце едва поднялось над горизонтом. Остроконечные крыши Дижона отбрасывали бледно-голубые длинные тени. Долину за стеной густо выбелил иней. Длинные тени протянулись к западу от каждой палатки, дернового шалаша, флагштока. По ощетинившейся иголками изморози земле начали расхаживать люди: пехотные отряды подтягивались к стенам, за линией осаждающего войска проскакал галопом через реку небольшой конный отряд.

Развертывают силы? Или просто пугают?

Отсюда не видно усыпанного телами участка за северными воротами.

«Не думаю, чтоб они позаботились убрать трупы. С какой стати? Наверняка предпочли оставить у нас на виду, в надежде подорвать дух обороняющихся».

Неспешно двинулись к стене управляемые големами машины.

— Это еще не штурм, — догадалась Аш. — Он рассчитывает заставить тебя жаловаться, что они нарушили условия перемирия.

Она щелкнула пальцами, подзывая пажа. Мальчуган поднес ей чашу из белой осины. В чаше дымился подогретый сидр, долженствующий, по расчетам дижонских квартирьеров, заменить иссякшие запасы вина. Пока паж подавал напиток герцогине, Аш, радуясь теплу, обхватила ладонями чашку и снова повернулась к окну, кивнула на видимый вдали лагерь.

— Заполучив их командира, мы узнали много новенького, — бесстрастно заметила она. — В частности, мы знаем, что они могут позволить себе гонять коней галопом. Фарис сказала — фуража у них в избытке. Хотя я бы все равно не стала — земля тверже камня, мигом собьют ноги. — Она помолчала. — На месте Гелимера, если бы мой генерал перебежал к врагу, я бы сейчас вертелась, как бык, которому подпалили хвост, торопясь закрыть все слабые места. Так что мы выиграли немного времени.

— Господи, — вздохнула у нее за спиной Флора. — У меня в одном этом городе шесть тысяч мирных жителей. А что делается в стране? Я же герцогиня, мне полагается их защищать !

Аш оглянулась через плечо. Флора не пила, просто грела о чашку замерзшие ладони. У Аш забурчало в животе от запаха пряностей, и она поспешно отхлебнула из своей чаши. По телу пробежало тепло.

Аш хотелось обмять Флориан за плечи, но она только приподняла в салюте чашу и тепло улыбнулась.

— Я точно знаю, что делать дальше, — подмигнула она. — Сдаемся.

От холода перехватило дыхание, за плотно сжатыми губами заныли зубы, из глаз потекли слезы, застыли льдинками на изрезанных шрамами щеках. Аш заторопилась вдоль северной стены под жалкую защиту сторожевой башни.

— Ты права. — Флора говорила отрывистыми, короткими фразами. — Здесь никто… не подслушает. На таком ветру…

— Дикие Машины могут слышать меня…— Аш раздвинула примерзшие к зубам губы в усмешке. — Но кому они скажут?

— Плохое место… для военного совета.

— Лучше не бывает.

— Босс, ты рехнулась!

— Да… ваша милость! — Аш поправила меч на стальном бедре. — Тряси меня задом наперед, ну и холод!

Светлая кладка башни выросла над головами, уходя в бледно-голубое небо. За камни еще цеплялись несколько мертвых стеблей плюща, под навесными бойницами темнели старые гнезда ласточек. Вход охраняли люди Джонвилля: в руках пики, на куртках красные бургундские кресты. Они стояли снаружи, на ветру, глядя на свою герцогиню и капитан-генерала: похоже, от удивления парни забыли о морозе.

Аш неловко мотнула головой. Флора прошла за ней назад по стене, встала, укрывшись за зубцом, покосилась на протянувшиеся в пятистах ярдах от них линии визиготских укреплений.

— Никому… близко не подойти, — продолжала Аш. — Обстреливают главные ворота. Сюда не целят. Если станут менять прицел — мы увидим. Главное, здесь мы уж точно можем поговорить наедине.

— О сдаче Дижона? — недоверчиво предположила Флора, грея дыханием одетые в перчатки пальцы.

— А ты думала, я так шучу?

— Аш. — Флориан подняла голову. Ветер разрумянил нездоровую желтизну ее щек. Под носом висела прозрачная капля. — Я тебя знаю. Точно знаю, как ты поступишь — в данном положении. Когда ты попадаешь в… безнадежную ситуацию… беспомощна… тебе не на что рассчитывать… — ты атакуешь.

— Тьфу, пропасть! Ты и впрямь меня знаешь, — удовлетворенно согласилась Аш.

Позади них послышался лязг стали, грохот сапог. Аш обернулась. С улицы по узким ступеням поднимался Джон де Вир с десятком своих людей. Аш увидела, как он направил своих латников к башне и, не замедляя шага, зашагал по стене к ним.

— Мадам герцогиня. Милорд де Ла Марш намерен вскорости увидеться с вами. — Граф сжал руки в стальных перчатках. — Он весьма озабочен. Река к востоку от города замерзла.

Флориан, покосившись на Аш, спросила:

— Лед выдержит человека?

— Пока нет. Но мороз усиливается.

— Оно и заметно, — поморщилась Аш.

Под открытым забралом шлема едва виднелось лицо Джона де Вира. Разноцветную накидку он оставил своим людям, и сейчас осаждающие не могли узнать рыцаря, глядящего на их легионы блеклыми голубыми глазами. Аш в своих доспехах была так же безлика. Она посмотрела на закутанную в волчий мех Флору, надвинувшую на глаза капюшон.

— Не стоило бы подвергать ее такому риску, — она говорила о Флоре, словно та не могла ее слышать, — но в городе могут быть шпионы визиготов. Не хочется, чтоб нас подслушивали слуги или солдаты. Или еще кто. Ни нищие, ни городские сумасшедшие. Никто.

— Тут вы в безопасности, мадам. Ни один человек в здравом уме сегодня на стены не полезет.

— Ради любви Господа нашего, — стукнула зубами Флора, жалобно кутаясь в плащ. — Давайте заканчивать… скорей!

— Пройдемся. — Аш, скрываясь за выступами укреплений, двинулась к Белой башне, но обернулась на послышавшийся сзади крик. Часовые-бургундцы посторонились, пропуская на стену еще две закутанные в плащи фигуры.

В одной она по заляпанному свечным воском голубому плащу узнала Роберта Ансельма. Другая при ближайшем рассмотрении оказалась янычарским полковником Баязетом, побелевшим от холода, но сохранившим достаточно галантности, чтобы поклониться герцогине и пробормотать какую-то любезность.

— Полковник! — поразилась Флора и сердито оглянулась на Аш. — Хочешь дождаться де Ла Марша, или начнем наконец?

— Подождем.

Когда все двинулись дальше, Аш пристроилась к Роберту и кивнула на янычара:

— Спроси его, Роберто, в каком состоянии их кони.

Роберт секунду поразмыслил, сдвинув брови, и заговорил с турком.

Тот остановился как вкопанный, замахал руками, возмущенно выкрикнул что-то и, побагровев, продолжал вопить, не в силах остановиться.

— Ясно, по-турецки это значит: «Только не моих коней, чтоб вам пусто было!» — усмехнулась Флора. — Похоже, он решил, что мы собираемся их слопать.

— Я бы не отказалась! Роберт, скажи ему, вопрос серьезный.

Баязет угомонился. К тому времени, как они закончили объясняться на ломаном турецком, впереди показалась Белая башня и охраняющие ее часовые. Контрфорсы хоть сколько-то защищали от ветра.

У самой башни была свалена груда сорокафутовых досок — остатки сгоревшей надстройки. Часть конструкции свисала со стены. «Слабое место», — отметила про себя Аш.

— Он говорит, лошади в плохом состоянии, потому что их плохо кормили, — обратился к ней Ансельм и добавил, не меняя тона: — А могла бы получиться неплохая кормежка… для нас.

— Как он считает, могут они выдержать галоп?

— Нет.

Аш задумчиво кивнула.

— Что ж. Значит, не стоит рассчитывать выиграть скачку…

Теперь с двух концов стены за ними следили любопытные глаза. Аш покачала головой. «На месте этих ворчунов я бы тоже глаз не сводила с командиров, вздумавших устроить совет на городской стене. Помнится, при виде чего-то в этом роде мне всегда казалось, что начальство затевает особо дурацкое предприятие.

Сейчас-то я только и мечтаю, чтобы кто-нибудь взялся решать за меня».

— Не послать ли еще кого за милордом де Ла Маршем? — проворчал Роберт.

— Пока не стоит. Он, наверно, уже идет.

Турок показал куда-то за стену, бросил короткую фразу. Аш, проходя между двумя контрфорсами, взглянула в том направлении, но не заметила во вражеском лагере ничего заслуживающего внимания.

— О чем он, Роберт?

— Холодно, говорит… — Ансельм поежился, всем своим видом выражая согласие с этим утверждением. — Всюду, говорит, холодно и темно.

— Что?

Флора, шагавшая между Аш и Оксфордом, оглянулась на янычара.

— Спросите полковника Баязета, что он хочет сказать. И пожалуйста, Роберто, просто переводи мне его слова.

Аш заметила мелькнувшие внизу красно-голубые накидки и перебила:

— Вот, наконец, и Ла Марш.

Бургундец, знаком остановив своих людей в отдалении, уже торопился к ним по стене. Подойдя, он склонился перед Флорой дель Гиз.

Баязет, выслушав торопливый шепот Ансельма, ответил через переводчика:

— Нам, женщина-бей, некуда уйти.

— К чему это вы, полковник? — спросила Флора, обращаясь прямо к турецкому командиру. Слушая ответ, который переводил Ансельм, она не сводила взгляд с лица янычара.

— Полковник говорит, на пути сюда он видел «ужасные вещи». Дунай замерз. Поля покрыты льдом. Люди вмерзают в лед и остаются лежать там. Некому убрать тела. Всюду только тьма… — Роберт запнулся, уточнил что-то у полковника и закончил: — Отсюда до самой Далмации деревни покинуты. Люди укрываются в пещерах, сводят лес на дрова. Некоторые города тоже разобраны на топливо — костры горят двадцать четыре часа в сутки.

— А солнце так и не показывается? — спросила Флора Баязета.

— Говорит, нет. Он говорит, все озера замерзли. Во льду видны мертвые птицы и животные. Только волки жиреют. Да еще вороны. Кое-где им приходилось объезжать… — Роберт поджал губы. — Нет, не понимаю.

— Кажется, он упомянул шествия, — пришел на помощь Джон де Вир. — Многотысячные процессии, мадам. Кто сжигает евреев, кто, наоборот, спасает. Многие паломники направляются к Пустому трону. note 109 Но в основном они просто тянутся к границам Бургундии, повинуясь слухам, что здесь остался Свет.

Янычар что-то добавил. Роберт кивнул:

— Им пришлось отбивать продовольствие от посягательств беженцев.

Аш инстинктивно подняла глаза к небу и краем глаза заметила, что Флора повторила ее движение.

Небесную синеву постепенно затягивала дымка. Солнечный блеск с юго-востока отражался ослепительными бликами на крышах и шпилях города. Заморгав от порыва ледяного ветра, Аш тронулась с места. Мужчины двинулись за ней, но высокая женщина осталась стоять, где стояла.

Проследив ее взгляд, Аш обнаружила, что озирает ряды лагерных шатров, протянувшихся вдоль дорожек, каменные основания катапульт, ряды конских стойл, откуда слышалось ржание, и тысячи солдат, стягивающихся к гарнизонным кухням за утренним пайком.

— Ждут возвращения Фернандо. У нас осталось совсем мало возможностей для выбора, — проговорила Флора, — и все меньше времени выбирать.

Джон де Вир задержался рядом с ней и решительным движением звякнул перчаткой о перчатку.

— Мадам, — объявил он, — вы замерзли.

Не дожидаясь ответа, граф возвысил голос в могучем рыке, на какой способен только англичанин. Не прошло и минуты, как на стене показались двое из его отряда, тащившие на импровизированных носилках железную жаровню. Латники подбежали рысцой и сгрузили свою ношу перед графом Оксфордским. Один подсыпал углей — над мерцающим жаром поднялось горячее марево.

— Разговор не из коротких, мадам, — пояснил де Вир. — Секретность — дело важное, но еще важнее не заморозить свою повелительницу до смерти.

Утро было уже не ранним. Принесли горячий сидр и черный хлеб: все столпились под выступом стены, грея руки о теплые чаши и обсуждая возможности прорыва из города, лежащего между двух рек и окруженного пятнадцатитысячным войском с кавалерией и осадными машинами. Атака через застывшее русло? Прорваться и бежать — через пустынную местность, кишащую — как указал Ла Марш — визиготскими конными патрулями и разведчиками? Вывести герцогиню — отказавшись от всякой надежды на поддержку турков, Германии, Франции, англичан?

— От Эдуарда помощи ждать нечего, — мрачно заметил в этом месте Джон де Вир. — Йорк считает себя в безопасности под защитой Пролива. Я — это все англичане, которыми вы можете располагать, мадам герцогиня.

— Более, чем достаточно, — улыбнулась ему закоченевшая Флора, потягивая горячий сидр.

К четвертому часу утра note 110 солнце поднялось достаточно высоко, чтобы осветить земли за Дижоном: замерзшие реки, покрытую шатрами и марширующими отрядами долину, клубы дымков от мортир note 111, откровенно нарушающих условия перемирия, промерзшие холмы и леса, тянувшиеся к северу.

«Все это я уже слышала, — размышляла Аш. — Не раз и не два!»

Она плотно замкнула сознание, сознательно не прислушиваясь к своей душе. Глаза были заняты созерцанием бледного утреннего неба и острых крыш. Спину леденили порывы ветра — тепло жаровни едва касалось лица. И все же к внутреннему слуху то и дело прорывались глухие нечеловеческие голоса, шептавшие:

— …СКОРО, СКОРО, СКОРО…

— Я знаю, — вслух сказала она. Баязет и де Ла Марш так увлеклись спором (при посредстве Роберта Ансельма), что не сумели с ходу остановиться. Де Вир с любопытством покосился на нее.

— Мне знаком этот тон, — заметила Флора. — Ты что-то надумала!

— Может быть… дайте сообразить.

«Забудь о machina rei militaris. Забудь, что теперь не от кого ждать подсказки, если откажет собственный разум. Помни только, что ты занималась этим ремеслом всю жизнь».

Она соображала, решительно и точно, как в шахматной партии: «Если сделать так, произойдет вот что; тогда мы сделаем так, а они…»

Она поймала Флориан за локоть, сквозь толстые складки волчьего меха.

— Ага, кажется, придумала!

Герцогиня широко улыбнулась, подхватив без тени иронии:

— И обошлась без военной машины !

— Угу, без нее. — Медленное сияние расплывалось по лицу Аш, она не могла сдержать торжества. — Ага…

Флора поторопила ее.

— Ну, говори. Что придумала?

— Сию секунду… — Аш оперлась руками о парапет и перемахнула баррикаду из досок. Деревянный настил загудел под ее шагами — она промчалась до Сторожевой башни, вернулась назад, не обращая внимания на режущий лицо ветер, просунула голову в проем стены, осматривая протянувшуюся на сотню футов вниз кладку — нет ли где веревки или лестницы, движения… Ничего.

— Порядок, — она подтянулась обратно, выпрямилась. — Начнем с начала, не возражаете?

Она задыхалась от ветра, дрожала под плащом, но голос не потерял ни капли властности. Дождавшись молчаливого согласия Флоры, Аш продолжала:

— Ладно, вот мы, а вот, за стеной, добрых пятнадцать тысяч вояк. Люди Фарис. Да еще два свежих легиона Гелимера. И между ними — трения.

Де Вир и де Ла Марш дружно кивнули — как видно, обоим приходилось сталкиваться с самоуверенными свежими отрядами, присоединяющимися к измотанным трехмесячным сидением в грязных траншеях войскам.

— Пятнадцать тысяч, — повторила Флора сквозь прижатую к онемевшим от холода губам перчатку.

— А у нас — восемнадцать сотен бургундцев, триста восемьдесят в отряде Льва да пятьсот янычар. — Аш невольно .рассмеялась, взглянув на помрачневшее лицо герцогини. — Их расположение нам известно. Два легиона Гелимера — на севере, между реками. Люди Фарис большей частью по берегам — на западном и восточном.

Командиры бессознательно подтянулись ближе к ней, заслонив плечами от ветра. Джон де Вир, граф Оксфорд, задумчиво протянул:

— Мне приходило в голову, мадам, что атака через реку возможна. Янычары Баязета могли бы форсировать русло вплавь вместе с конями. Но ледостав положил конец этой идее, если только лед не окрепнет настолько, чтобы выдержать вес всадника.

— И что они стали бы делать, оказавшись на том берегу?

— В лучшем случае отрезали бы их второй эшелон.

Аш нетерпеливо кивнула.

— Ясно, это ничего нам не даст. Гелимер взбесится, но осаду не снимет да еще получит полное оправдание своему намерению втоптать нас в землю.

Турецкий полковник, перебросившись парой фраз с Ансельмом, заговорил громко. Роберт перевел:

— Вы серьезно рассчитываете прорвать осаду?

— Мы доедаем последние пайки. Среди городского населения распространяется зараза. Надо что-то предпринимать, пока у нас еще остались силы. — Аш протянула сразу обе руки, ухватила за плечи Флору и де Вира. — Нельзя терять перспективу. Оставим пока в покое нашу милостивую герцогиню…

— И тебя туда же, — не преминула отблагодарить Флора.

— …Что нам надо? Заставить Гелимера потерять лицо. Добиться, чтоб его покинули союзники — и перешли на сторону Бургундии. Нам нужно продемонстрировать силу. Нам нужна победа! — заключила Аш.

Де Ла Марш с недоверием уставился на нее.

— Победа?

— Смотрите! Подкрепления нам ждать неоткуда. Можно сдаться… или не сдаваться и ждать. Причем не слишком долго. Когда они ворвутся в город и начнется драка на улицах, мы положим их тысячами, но все равно проиграем. В любом случае Флориан ждет казнь. — Аш деловито продолжала: — Рассмотрим ситуацию. Снаружи — пятнадцать тысяч. У нас — две с половиной. У них пятикратное преимущество. — Она подмигнула Флоре. — Ты правильно догадалась. Нам остается только одно — атаковать.

— А я думала, мы сдаемся?

— А! Мы заявляем, что намерены сдаться. Отправим к калифу его эмиссара с просьбой подготовить формальную сдачу города и обсуждение условий, на которых мы отдадим ему Дижон. — Аш улыбнулась Флоре: — Соврем.

Лицо графа Оксфордского потемнело:

— Это против закона и обычая войны.

Оливер де Ла Марш кивнул.

— Верно. Это предательство. Но мои люди еще не забыли герцога Иоанна Sans Peur на мосту Монтре. note 112 Предательство не повредило французам: победителей не судят. Мы не в том положении, чтоб проявлять больше гордости, чем французы.

— В самом деле, положение отчаянное, — негромко признал Джон де Вир.

Аш фыркнула носом, скрывая смех, и высморкалась в полу плаща. Ветер пробирал сквозь шерсть, металл и кожу до самых костей. Аш неловко переступила с ноги на ногу, разминая закоченевшие ступни.

— Положение выглядит безнадежным. — Она блеснула зубами в усмешке. — В общем-то, так оно и есть. Таким его считает и султан, и король Людовик, и Фридрих Габсбургский… Представляете, что будет, если мы прорвемся? Один решительный удар — и Гелимер теряет всех союзников!

— А мы — собственные жизни! — поморщилась Флора. Она раскачивалась с носка на пятку, стараясь согреться движением. Аш пропустила выпад герцогини-лекаря мимо ушей.

— Большая часть их войска — легионы Гелимера — к северу от города. Между двух рек. Они могут подвести людей и сюда, но не мгновенно же… Так что нам придется иметь дело… не больше, чем с десятью тысячами.

— Ты готова всех прикончить, — подытожила Флора.

— Не всех. Всего одного. — Аш нацелила на герцогиню совершенно задубевший палец. — Вот послушай-ка. Что будет, если умрет Гелимер ?

Тишина. По лицу Флоры медленно расплылась понимающая усмешка.

— Гелимер… Ты хочешь, чтоб мы атаковали короля-калифа? Собственной персоной?

Оливер де Ла Марш подхватил:

— Фарис утверждает, что Лебрия, сменивший ее на посту командующего, способен только исполнять приказы.

— Они задолбаются с очередными выборами, — кивнул Ансельм. — Может, даже вернутся в Карфаген. Все амиры перегрызутся…

— Естественный претендент на корону отсутствует, — вставил Оксфорд. — Милорд Гелимер не из тех, кто станет терпеть подле себя других могущественных амиров. Он сделал все, что мог, чтобы лишить их влияния. Мадам, ваша идея хорошо продумана: лишив их командующего, мы не только избавимся от осады, но, возможно, и приостановим вторжение — на всю зиму, а то и навсегда.

— Друзей у них не найдется, — сухо добавила Аш. — Сможем полюбоваться, как заспешат подставить им ножку Фридрих с Людовиком. И султан не отстанет.

Выслушав перевод, Баязет согласился:

— Вполне возможно, женщина-бей.

Джон де Вир заметил:

— Но, мадам, лорд Гелимер — не глупец. Да, мы можем организовать вылазку достаточными силами, чтобы прорвать линию осады и убить его — но где он? В какой части лагеря? А может, он вообще имеет резиденцию в одном из окрестных селений? Он должен принимать во внимание возможность покушения на его жизнь.

— Он может принимать во внимание все, что угодно: если две с половиной тысячи человек прорвутся к нему — он пойдет на корм волкам. — Аш яростно тряхнула головой, задыхаясь на ветру, повысила голос, чтобы слышали все: — Слушайте. Фарис знает… Расположение войск… и постов. Она знала… все это ей должны были сообщать. Если мы начнем действовать раньше, чем все переменится… мы сможем заслать своих лазутчиков… и они вернутся живыми. Мы выясним, где устроился Гелимер, — а он не догадается об этом и не станет перебираться на новое место. Догадываюсь, что он сидит на северной стороне. Не может он оставить свое войско без присмотра.

— Зубы господни! — одобрительно высказался Джон де Вир.

Со стены были видны вражеские знамена, но штандарта Гелимера среди них не различалось. Любой их нескольких богатых шатров и хижин мог принадлежать ему. «Скорей всего, самый теплый», — не без зависти подумала Аш, вместе с Флорой, де Виром и Ла Маршем разглядывая северную часть визиготского лагеря.

— Придется поторопиться, — задумчиво проговорил Оксфорд. — Если он и там, быстро провести крупный отряд через северо-восточные или западные ворота будет нелегко. Даже невозможно. Они запрут нас в этом бутылочном горлышке.

— Я знаю способ, — сказала Аш.

Она говорила с уверенностью, заставившей всех забыть, что у доблестной предводительницы клацают зубы и что она мучительно дрожит на пронизывающем ветру. Поднимающееся солнце раскрасило золотом белые стены. Иней на бастионах и не думал таять.

— Я знаю способ вывести отряд, — повторила Аш, глядя на Флориан. — Сегодня Стефанов день, прошло двадцать четыре часа с тех пор, как Фарис перешла к нам. Что бы мы ни решили предпринять, важнее всего сейчас разведка. — Аш выдохнула облачко пара. — Не мог Гелимер закрыть все слабые места — но передвинуть войска просто обязан. Надо, чтоб он решил, будто в спешке нет нужды, потому что мы собираемся сдаться. А нам нужно время для подготовки. Причем так, чтоб он и не заподозрил, что мы нацеливаемся на него.

Флориан хихикнула, несколько хрипловато и придушенно, придержалась рукой за парапет.

— Мы нацеливаемся на него. Понятно. Окружены пятнадцатитысячным войском… так что самое время атаковать его предводителя! Вот это логика, босс!

— Правильная логика. По той же логике им нужна ты. Тело без головы не живет. — Аш помолчала. — Пойми, если мы на это пойдем, то все: победа или провал. Если вылазка сорвется, город они расколошматят вдребезги.

Герцогиня-лекарь не скрывая любопытства, спросила:

— И куда ты собираешься запихнуть на это время меня? В самое темное подземелье? Все равно выкопают.

— И город они атакуют обязательно, в ответ на нашу вылазку, — вставил Оливер де Ла Марш. — Не упустят случая бросить легион к воротам, пока мы деремся за стенами. Тогда нам конец, ее милость герцогиня погибнет… и все.

— Я и это предусмотрела, — ответила Аш. — Ну что, все согласны?

Безмолвный обмен взглядами.

В конце концов заговорила Флориан. Кутаясь в волчий мех, так, что почти не видно было серого, чумазого лица, она потянула носом и мрачно сказала:

— Нет, пока мне шесть раз не объяснят каждую мелочь. Не собираюсь покупать кота в мешке. И какое место в твоем плане отводится герцогине?

— Тут, — улыбнувшись, отозвалась Аш и кивнула янычару, — вперед выходит полковник Баязет со своей кавалерией. И… — Она обернулась к графу Оксфорду, — ваш младший брат, милорд. Надо поговорить с Джоном де Вир.

В отрядную башню она вернулась только ко второму часу пополудни и сразу вызвала к себе Людмилу Ростовную и Катерину.

— Сколько сейчас в отряде женщин-сержантов?

Людмила, нахмурившись, оглянулась на подругу.

— Точно не скажу, босс. Около тридцати, пожалуй. А что?

— Соберите их всех. И найдите запасные пики, сколько есть. У бургундцев тоже позаимствуйте. Джонвилль знает. Устроим начальное обучение.

Русская наемница нахмурилась еще сильней и недоуменно спросила:

— Для кого, босс?

— Для здешних горожан. Придется преподать им основы обороны стен.

— Зеленый Христос! Босс, какие из них солдаты? Они ничего не умеют. Будет бойня!

— Разве я интересовалась чьим-то мнением? — Аш выдержала суровую паузу и добавила: — Чем умирать без толку, когда город будет взят, лучше уж попытаться прихватить кого-нибудь с собой. Люди это понимают. Я хочу, чтобы вы показали им, за какой конец пики держаться и как не переколоть друг друга. Вот и все. Времени у вас — до вечера.

— Да, босс. — Уже повернувшись, чтобы идти, Людмила задержалась. — Босс, почему женщины?

— Потому что обучать придется дижонских мужчин и женщин. Может, ты не заметила, солдат, но они солдатню недолюбливают. Считают нас пьянчугами и бессовестными грубыми забияками. — Людмила послала ей ангельски-невинный взгляд, заставив Аш ухмыльнуться. — Так вот. Женщины убедятся, что другие женщины с этим делом справляются. А мужчины станут учиться, чтобы не дать бабам превзойти себя. Дошло?

— Да, босс. — Людмила удалилась, не переставая ухмыляться.

Аш проводила ее печальным взглядом.

Из горожан не сделаешь ополчения за один вечер: до первых двух сражений любое ополчение — просто толпа. Их перебьют.

И с жестокой честностью признала: «Лучше их, чем мужчин и женщин, способных сражаться. Те мне нужнее».

— Босс? — в дверь проскользнул Томас Рочестер. Часовые поспешно захлопнули створки за спиной, англичанина, чтоб не выпустить ни капли тепла, и все же снежный вихрь успел ворваться в щель и засыпал нетающим покровом плитки холодного пола. Томас проговорил:

— Вам бы лучше туда, босс. Турецкие янычары уходят из города!

— Отлично! — сказала Аш.

2

На стене над северо-восточными воротами Дижона было все так же холодно.

— Ну, держи свои долбанные пальцы крестиком, — проворчал Роберт Ансельм, пристроившись рядом с ней. Он намотал углы плаща себе на руки, а остальное плотно обернул вокруг туловища, не забыв натянуть капюшон на самый нос. Только и виднелся небритый подбородок.

От бледного вечернего солнца за бастионами протянулись длинные тени. Аш, заслонив глаза, смотрела на север, вслед всадникам под знаменем Красного Полумесяца, спешившим к по ничейной земле к линиям визиготских укреплений. Второй всадник, на одолженной у турок кобыле, вез желтое знамя с Синим Вепрем Оксфордов.

— Ну, если это не убедит их, что мы готовим сдачу, то уж прямо и не знаю!

Ансельм отрывисто хихикнул.

— Это точно. Последние союзники делают ноги. За спиной Аш, на площади перед северо-восточными воротами слышался звон сбруи и скрип кожаных седел; поступь множества тяжелых копыт по твердой, как железо брусчатке. Аш оглянулась вниз. Охряные накидки и остроконечные шлемы янычар который раз поразили ее своим единообразием. Немногочисленные англичане — дружина де Вира, его братья и виконт Бомон — выделялись на общем фоне благодаря своим бело-багряным накидкам.

Аш вдруг обессилела от дурного предчувствия. Она пробормотала:

— Не могу поверить, что мы на это решились. Я сейчас наложу в штаны. Роберто, пойди скажи им, что все отменяется.

— Поди ты, девочка! Идея-то твоя. — Ансельм откинул голову, оттянул капюшон, чтобы взглянуть на Аш, и ей открылось его помороженное белое лицо с красным носом. Лицо ухмылялось. — Не раскисай! Сама говорила — решительный удар!

Часовые стояли у входа на стену, вблизи на пятьдесят ярдов не было ни души, но Аш говорила шепотом:

— Тут не до шуток. Мы рискуем, Флориан! Рискуем всем!

Так же тихо, с рассудительным спокойствием, Роберт возразил:

— Не будь это так рискованно, визиготы бы разобрались, что к чему, не так ли? Увидели бы, к чему ты ведешь.

— Провались ты, — пробурчала Аш. — Дерьмо. О, зараза!

Тень от капюшона падала на лицо, но Аш все равно видела капли пота на лбу Роберта. Она шагнула вперед и облокотилась на парапет, высматривая всадников.

На солнце блеснул визиготский орел. Аш только тогда заметила, что забыла дышать, когда вздох со всхлипом вырвался из груди. Не больше двадцати человек: визиготские пехотинцы и всадники, шагом выдвинулись из лагеря на ничейную полосу.

— Говорила же я, не станут они стрелять в турок.

— Пока, — кивнул Роберт.

— Христос на Древе, да заткнись ты!

Ансельм дружелюбно заметил:

— Хорошо, когда есть на кого наорать. И, опершись на зубец рядом с ней, прищурился, разглядывая сблизившихся всадников. — Ну вот. Держитесь. Только не обделайтесь теперь.

Он явно обращался к турецкому и английскому парламентерам. Аш снова заслонила глаза рукой. Землю покрывал густой белый иней. В двух сотнях ярдах от ворот знамена Красного Полумесяца и Синего Вепря остановились: один из визиготских всадников под значком орла выехал им навстречу. Фигурки людей в седлах расплылись перед ее глазами.

— Стать бы блохой на этой лошади, — пробормотала Аш. — Что говорит баязетов войник, я знаю: «Бургундия вот-вот падет. Мой повелитель султан не доверяет герцогине. Нам пора вернуться в свою страну».

Ансельм медленно кивнул.

— He думаю, чтоб Гелимер рвался воевать с Турцией. Только не этой зимой.

Вдали за стеной продолжали перекликаться. Внизу на площади коротко заржала лошадь. Аш вздрогнула под порывом ветра, утерла нос плащом, ободрав мокрым сукном ноздри.

Визиготский всадник так близко подъехал к парламентерам, что Аш уже не могла различить отдельные фигуры — только пеструю группку под ярким шелком, развевающимся на фоне неба. Визиготские пехотинцы замерли под своим орлом.

— Я могу сказать, и что говорит милорд Оксфорд, — не глядя на Аш, заговорил Роберт Ансельм. Все его внимание было отдано сошедшимся за стеной людям. — «Я — граф-изгнанник. Дела Бургундии меня не касаются. Я намерен найти в Турции поддержку ланкастерской стороне».

— Звучит довольно разумно.

— Будем надеяться, милорд Гелимер тоже так думает. Аш опустила левую руку на рукоять меча:

— Что бы он там ни думал, а факт налицо: пять сотен довольно свежих войск покидает город, оставляя Бургундию качаться на ветру.

Ансельм смотрел на всадников.

— Пока что их не убили.

— Ты сам говоришь, Гелимеру ни к чему появление на границе армий Мехмета. — Ее пальцы крепко обхватили обвитую кожей деревянную рукоять. — Лучший способ удержать Мехмета от подобной дерзости — сравнять Дижон с землей. Он считает, что это будет сделано в любом случае, но предпочел бы не втягивать в это дело людей султана. Думаю, он не станет возражать, если и великий английский граф-воин уберется вместе с Баязетом…

— Дай-то бог, — горячо сказал Ансельм.

— Не понимаю, как я могла пойти на такой риск. Я, должно быть, с ума сошла.

— Ладно. Сошла, так и помалкивай об этом, — утешил Роберт Ансельм.

Аш решительно повернулась спиной к встрече на ничейной земле и, перейдя на другую сторону стены, склонилась над площадью. Ни роющихся в замерзшей теперь грязи свиней, ни тявкающих собак; и у голубятен не видно трепета белых крыльев.

Стройные ряды неподвижных турецких лучников. У самых ворот стоял виконт Бомон с братьями де Вир, державшими под уздцы боевых коней. Его смех явственно слышался в морозном воздухе. Аш поймала себя на неоправданном желании сбежать вниз и врезать весельчаку. Чуть в стороне держались сорок семь латников Джона де Вира, с вьючными пони, нагруженными остатками скарба. Братья Оксфорд, как и виконт, облачились в полные доспехи. Средние братья, Джордж и Томас, кажется, обсуждали, что делать со сломанной полосой набедренника младшего — Джона.

Аш смотрела на него: на юношу в блестящих латах, с мечом и кинжалом, пристегнутым к поясу, затянутому поверх куртки цветов семейного герба. Зимнее солнце блестело на серебристом металле, на яркой ткани белого с желтым и багряным цветов, на падающих на плечи тонких волосах спелой пшеницы. Шлем он держал под мышкой и смотрел поверх голов склонившихся к его юбке-набедреннику братьев.

— Быстро надень шлем, раздолбай тебя в душу, — прошептала Аш.

Конечно, он не мог слышать ее, стоящую в шестидесяти ярдах над мостовой. Джон де Вир сделал несколько сердитых шагов но скользким камням, досадливо звякнул рукавицей по пресловутому набедреннику, явно доказывая, что на такую мелочь нечего обращать внимание. Виконт что-то сказал, Джон горестно рассмеялся в ответ, поднял голову — Аш взглянула в лицо Флоры дель Гиз.

Роберт Ансельм тихо шепнул ей в ухо:

— Она пять лет сходила за мужчину в отряде наемников. Никому ее не раскусить, девочка.

Для женщины высокорослая, Флора в латах казалась почти мальчишкой. Она легко двигалась в отлично подогнанной броне. Высокие сапоги для верховой езды, подтянутые к полам камзола, скрывали то обстоятельство, что поножи Джона не подошли ей: редко найдешь двух человек с одинаковыми икрами, а в подгонке прилегающих частей доспехов нельзя допускать ни малейшей ошибки.

Взгляд герцогини быстро вернулся к Тому де Виру. Она сказала что-то, по-видимому, отпустила шутку: парень рассмеялся. Аш не знала, успела ли Флора заметить ее лицо.

— Я не верю, что мы решились на такое.

— Ну, хочешь, я запру тебя в нужнике, пока все не кончится? — утомленно вздохнул Ансельм.

— Может, так было бы лучше всего. — Аш с силой провела ладонью по лицу. Ремешки латных перчаток царапали обожженную морозом кожу. Она вздохнула, демонстративно повернулась спиной к Роберту и снова прошла к наружному краю стены. Посреди ничейной полосы все еще маячили три знамени.

— Люди видят то, что ожидают увидеть, — ровно проговорила она. — Будь ее лондонский английский потверже, мне было бы спокойнее.

— Слушай, — не выдержал Ансельм. — Ты сама сказала: Дижон падет. Это неизбежно. Мы ли атакуем или они возьмут стены штурмом, разницы никакой. В любом случае нам звездец. А мы все говорим да говорим.

— Я так и говорила…

— Будто меня нужно убеждать! — проговорил Ансельм с глубоким и ядовитым сарказмом. — Девочка моя, если она останется, она, считай, покойница. А так, она уезжает с пятью сотнями отличных парней, с которыми ни один черт не захочет связываться. По самым разнообразным причинам. Ты хочешь «безопасного варианта»? Такого не существует. Уже то неплохо, что Гелимер будет думать, что она все еще здесь, когда ее и след простыл.

— Роберто, утешитель из тебя хреновый.

«Во всей этой суматохе с переодеванием и подменой, во всей этой секретности, — подумала Аш, — я так и не успела попрощаться. Едри его в дышло…»

— Насколько далеко ты им разрешила зайти? — спросил Ансельм.

— Де Вир сам решит. Если. покажется безопасным разбить лагерь в дневном переходе, так и сделают. Визиготы не найдут ничего удивительного в том, что отряд султана выжидает, чем кончится осада, чтоб сообщить своему повелителю.

А если там покажется ненадежно, двинутся дальше на восток, к границе.

— А если там и вправду ненадежно?

Аш усмехнулась.

— Тебя там не будет, чтобы поволноваться! На месте Оксфорда я бы в этом случае рванула через границу к первому турецкому гарнизону. — Ее улыбка погасла. — По крайней мере, герцогиня у них останется.

Визиготский всадник развернул коня и галопом поскакал к траншеям. Турок-переводчик и Джон де Вир тоже двинулись с места, но только чтобы согреть замерзших лошадей, заметила Аш. Знамена обвисли — порывы ветра утихомирились. Белое дыхание вырывалось из лошадиных ноздрей.

— Вот он возвращается.

Они стояли с Робертом плечом к плечу на пронзительном морозе. Над укреплениями Дижона смеркался праздничный день святого Стефана. По пустынному небу, каркнув, пролетела одинокая ворона, нырнула к земле и подхватила с земли какие-то грязно-красные лохмотья.

Войник и Джон де Вир возвращались, осторожно выбирая дорогу между мертвыми телами. Приученные кони не шарахались, только кобыла Оксфорда грызла мундштук.

Руки Аш сами сжались в кулаки.

Казалось, прошли не минуты, а всего несколько секунд, и ворота Дижона открылись, выпуская турецкий отряд. Холодные мурашки поползли у нее по спине от загривка к поясу, и Аш коротко передернулась, прежде чем снова овладела собой. Том и виконт Бомон присоединились к Джону де Виру, ждавшему за воротами, младший брат вместе с Джорджем ехал следом в окружении домашней дружины.

Грохот отдавался сквозь стену, но Аш почти не заметила, как опускали решетку ворот.

Под ясным небом, в холодном и пронзительном зимнем сиянии, в чужой броне, Флора дель Гиз уезжала с янычарами султана Мехмета Второго прочь от Дижона.

Она везла шлем под мышкой, как все, проезжая с непокрытой головой сквозь легионы визиготов. Ничего женского не было в ее открытом лице.

Аш напрягала зрение, чтобы проводить ее взглядом, различить среди множества голов, но потеряла из виду раньше, чем они скрылись за визиготским лагерем, уезжая к уцелевшему мосту. Мосту надо льдом.

— Господи, — твердила Аш. — Господи…

Она повернулась к лестнице и с грохотом скатилась на площадь. Рядом с бургундскими часовыми осталась кучка ее командиров копий. Люди негромко переговаривались.

— Порядок, — улыбнулась им Аш, всем видом выражая непоколебимую уверенность. Что творилось у нее в животе, никого не касалось. — Теперь наш черед подтянуть задницы, ребята. Где мастер де Ла Марш? Выждем час — и посылаем к королю-калифу гонца, от которого он услышит именно то, чего ожидает.

Роберт Ансельм, не дав ей закрыть рот, поинтересовался:

— Да? И кто ж это будет?

3

— Если послать для переговоров о сдаче города не Фернандо дель Гиза, — с сожалением сказала Аш Оливеру де Ла Маршу, — Гелимеру это покажется подозрительным.

Солнце Стефанова дня утонуло в молочно-багровой дымке. С сумерками начался снегопад: мелкие хлопья проваливались в пустую тьму. Аш захлопнула ставни в герцогских покоях, на секунду прижалась лбом к холодному дереву, прислушалась к голосам, звучавшим в ней:

— …МАЛАЯ ТЕНЬ, СКОРО СТАНЕТ ПОДОБНА ДРУГИМ ТЕНЯМ, ПРИЗРАК; НЕБЫЛЬ, МЕНЬШЕ, ЧЕМ СОН…

Их сила вымывала ее, как течение быстрой реки. Лоб стал горячим и влажным — Аш сопротивлялась. Когда она выпрямилась, губы искривила легкая улыбка.

— Не сдаетесь, да?

— ЧУВСТВУЕШЬ, КАК РАСТЕТ НАША СИЛА?..

— …СКОРО, УЖЕ СКОРО…

Она отогнала страх, прошла через опустевшую комнату.

— Не покажется, если его заменит кто-либо, обладающий достаточно высоким рангом, — возразил стоявший возле камина де Ла Марш. — Я должен взять это на себя. Я — бургундец, капитан-генерал.

— Верно. Однако Гелимер способен подвергнуть герольда пытке, чтобы окончательно убедиться в его правдивости. Я испытала это на себе. — Аш спокойно смотрела в глаза героя Бургундии. — Кое-кто знает о наших планах слишком много, в том числе вы, и я тоже. Ни один из нас не годится. Разумнее послать Фернандо.

Если бы только он не потребовал перед уходом свидания со своей сестрой герцогиней…

И де Ла Марш, и Ансельм явно думали о том же, но даже здесь никто не решился выговорить этого вслух. Аш покосилась через просторные покои на фигуру в чепце с валиками и парчовом платье, дернула щекой.

— Думаю, Фернандо лучше не встречаться с герцогиней.

Джон де Вир выглянул из второго, еще не закрытого ставнями окна в темноту, скрывавшую крыши Дижона. Его лицо все еще хранило то самое выражение, с которым он взглянул тогда на брата, повторив убитым голосом:

— Вы хотите, чтобы я надел это?

— Уберите лампу или отойдите от окна! — зарычал на юного англичанина Ансельм и добавил, в ответ на удивленный взгляд Джона: — Хочешь поярче осветить им мишень, парень — ваша милость?

Джон де Вир поискал глазами слуг, никого не нашел и неловко затворил створки собственноручно. Ансельм дружески хлопнул его по бархатному плечу и отошел к огню.

— Слушайте, босс, — Роберт взглянул на Аш. — Гелимер знает, что вы не ладите со своим муженьком. Придушите Фернандо — и пошлите кого-нибудь другого с его трупом. Поясните, что вы уладили свои семейные дела. Мертвый Фернандо уже не станет болтать лишнего. А новый посланец отлично сможет вести переговоры.

— Я не хочу его убивать.

Эти слова вырвались прежде, чем она успела обдумать ответ. Ансельм странно взглянул на нее. Де Ла Марш, ничего не заметив, согласно кивнул.

— Он брат ее милости герцогини, мне бы не хотелось предавать его смерти без ее согласия.

Тоже объяснение…

— Если запереть его в тюрьму… — начала она.

Ансельм перебил:

— Сунуть «брата Фернандо» в тюрягу — значит вызвать неизбежные толки. Очень возможно, что у них в городе есть шпионы, которые не преминут донести, что он в последнее время не виделся с сестрой. И тогда дерьмо пойдет косяком. — Он уставил палец на Аш. — Плевать, что скажет док. Прикончить его, и все дела!

Ее окатило холодом сквозь скудное тепло камина. Аш потянулась, разминая занемевшие конечности, и сделала пару шагов по голым половицам. Их скрип пронзительно прозвучал в полной тишине.

— Нет.

— Но, босс…

— Принесите мне его облачение священника, — сказала Аш. — Трупов у нас хватает! Скажешь, нет, Роберто? Найдите тело подходящего роста и оденьте в рясу. Запихните в клетку и вывесьте на крепостной стене — желательно, чтоб это выглядело, как человек, умерший с голоду. А наш герольд может намекнуть Гелимеру, что я выяснила отношения с бывшим мужем… — Она прищурилась. — Хорошо бы немного попортить лицо. С них станется изобрести какую-нибудь штуковину вроде голема, способную различить лицо за четыреста ярдов.

Де Ла Марш кивнул.

— А самого Фернандо дель Гнза?

Аш перестала расхаживать, подняла голову.

— Посадите его с пленными. Вместе с Виолантой, Аделизой и Фарис. Фарис может пригодиться исповедник — других-то арианских священников у нас нет. Дадим ему возможность с ней поговорить.

Роберт Ансельм промолчал, просто коротко кивнул, но Аш перехватила взгляд, на который решила не отвечать. Помолчав, он все-таки открыл рот:

— И кого же ты намерена послать, чтоб ему прижгли яйца?

Аш побарабанила пальцами по стальному бедру.

— В идеале — персону достаточно высокопоставленную, и в то же время совершенно не осведомленную о наших военных делах.

Оливер де Ла Марш щелкнул пальцами.

— Знаю! Виконт-мэр Фолло.

— Ричарда Фолло? — задумалась Аш.

Ла Марш, с истинно-рыцарским презрением к человеку, который не сражается ради собственного удовольствия — или хотя бы ради славы, — передернул плечами.

— Дева, разве не очевидно? Он штатский. Более того, он известный трус. Если ему сказать, что мы готовы сдаться, он будет торговаться самым искренним образом.

Речь благородного рыцаря!

— Вы хотите сказать, никто о нем не пожалеет? — спросила Аш, с удивлением поймав себя на жалости к человеку, выбранному козлом отпущения.

— А этот толстый болван справится? — поинтересовался Роберт Ансельм, вызвав смех Ла Марша и презрительный оскал Джона де Вира.

С одной стороны, Ричард Фолло — самовлюбленный надутый скандалист. С другой — он мэр, горожанин, его семья еще жива; жалко терять своих людей, даже самых противных.

«Кажется, ты так рвешься спасти его именно потому, что он тебе не нравится…»

— Насчет высокопоставленных, — заметила Аш. — Догадываюсь, что он все же способен выболтать Гелимеру что-нибудь полезное. Оливер, вы не пошлете одного из своих герольдов назначить встречу между Фолло и… с их стороны, наверно, будет Санчо Лебрия?

Де Ла Марш кивнул и, поднявшись, направился к дверям.

— Где же… — Аш беспокойно забарабанила пальцами и вновь пустилась мерять шагами пол. — Где? Где Гелимер?

— Нашли! — сказала Аш.

Ей довольно было одного взгляда на лучащееся гордостью лицо Эвена Хью. Братья Тиддеры, облаченные в грязные визиготские туники поверх кольчужных рубах, выглядели не менее довольными собой.

— Пароль-то вы нам подсказали, босс, — кивнул уэльсец. — А на пехоту кто оглянется? Неплохо он там устроился. Получше вас, босс. Рабов полно, да еще те каменные слуги, и все такое. И жаровен хватает. Такая жара, что кожа на роже плавится. Первый раз по-настоящему согрелся за черт знает сколько времени.

Аш ущипнула себя за переносицу и посмотрела на него.

— Мы бы его достали, если б сумели. — Уэльсец не скрывал досады. — С охраной у них все в порядке. Кажись, его и в сортир дюжина стражников провожает! Не так легко было подобраться, даже чтоб убедиться, что это он.

— Лук? Арбалет? Аркебуза?

— Не-а. Ясно, почему ребята, кого мы посылали, до него не добрались. Охрана у него толковая. И не думай браться за оружие, где он расположился.

— И где же это? — нетерпеливо спросила Аш. «Только бы не на южной стороне, — заклинала она. — Только бы не пришлось переправляться через реку, пусть даже замерзшую».

Черные от грязи руки Эвена Хью развернули перед ней лист бумаги. Тиддеры склонились над его плечом. Уэльсец пробежался пальцем по черным линиям, очерчивающим городскую стену, русла рек на востоке и на западе и открытую с севера долину. Линии визиготского лагеря, прежде набросанные почти наугад, теперь были вырисованы уверенной рукой. Эвен Хью постучал пальцем по листу.

— Вот здесь, босс. Примерно на полмили к северу от северо-восточных ворот. Для нас это вверх по течению, на нашем берегу реки. Здесь вот мост, за линией укреплений. Они его пока не свалили. Поди, сидит там в расчете переправиться и свалить подальше в случае чего.

— У-гу, за мостом расходятся дороги на юг и на запад…

— Только уж мы его не отпустим.

Аш позволила себе улыбнуться разведчикам.

— Ежели он пустится в бега, придется гоняться за ним высунув язык. Молодчина, Эвен, и вы, ребята. Ладно. Придется послать еще кого-то, чтоб за ним приглядывали, — и будьте поосторожнее, у его арифов хватало времени переставить посты и сменить пароли. Но я должна знать, если король-калиф Гелимер вздумает переехать.

День двадцать седьмого декабря закончился. Дюжину раз в час Аш жалела об отсутствии Джона де Вира: ей не хватало его советов, но еще больше — его спокойной уверенности.

Отсутствие Флоры дель Гиз тревожило, как выпавший зуб.

— Активность во вражеском лагере. Переставляют людей, — доложил Ансельм.

— Они уже вернули нашего герольда?

— Фолло все болтает, — хладнокровно заметил Роберт. — Чем дольше это протянется, тем больше слабых мест успеет прикрыть Гелимер.

— Знаю. Но мы и не ожидали, что все решится мгновенно. Мы должны застать их врасплох: вырваться отсюда и сразу прорваться к Гелимеру. Иначе все бесполезно.

Двадцать раз за день она прошла весь Дижон от стены к стене: выслушивала рапорты, отдавала приказы, уточняла детали с Ла Маршем и Джонвиллем. После полудня Аш пыталась устроить себе короткую передышку, но почти сразу сорвалась с места: голова кружилась от гремящего в ней:

— ЧУВСТВУЕШЬ, КАК ХОЛОДАЕТ, ЖАЛКАЯ ТЕНЬ? ЧУВСТВУЕШЬ, КАК МЫ ВПИВАЕМ СИЛУ СОЛНЦА?

В коротких сумерках, которыми закончился день, новоявленный бургундский герольд побрел обратно через замерзшую грязь, отделявшую визиготский лагерь от города.

Наконец Ричард Фолло предстал перед Аш, ожидавшей с Оливером де Ла Маршем в дворцовой приемной, в окружении молчаливых дижонских купцов и ремесленников. На дубовом троне молча восседала герцогиня, с плотно закрытым вуалью лицом.

Мэр в сопровождении стражи прошел сквозь толпу запрудивших улицы беженцев. Почти каждый из них — одрябших от голода, с белыми кругами вокруг глаз, истощенных до предела — сжимал теперь в руках пику, вилы или, на худой конец, окованный железом посох.

— Ну? — вопросил Ла Марш с безмолвного согласия герцогини.

Ричард Фолло неторопливо поправил на груди цепь мэра и вздохнул.

— Все устроено, милорд. Мы сдаем город завтра, квахиду лорда командующего, Лебрии. Он желает, чтобы из города первыми вышли все лорды и магнаты, без оружия, и собрались на открытой полосе у северо-восточных ворот. Затем солдаты, безоружные, группами по двадцать человек. Их препроводят в место сбора пленных.

Аш услышала вопрос Ла Марша:

— Он гарантировал нам жизнь?

Но дальше не вслушивалась. Она смотрела на лица Роберта Ансельма, Анжелотти, Герена аб Моргана, Людмилы Ростовной: лица людей, услышавших ожидаемую, хоть и неприятную весть; по некоторым даже скользнула тень облегчения.

— Сдача назначена на четвертый час завтрашнего утра, — заключил Фолло. Его глаза напряженно выглядывали из тени глазниц. — Десять часов. Мы согласны, милорд? Нет ли другого выхода?

Аш с невозмутимым видом пропустила мимо ушей последние споры. В голове у нее засела одна мысль: «Ну, так. Все».

— Анжели, — приказала она. — Разыщи Джасси. Теперь мы знаем, когда начинать.

Ко всенощной стало слишком холодно даже для снегопада. Аш устало добрела по искрящимся изморозью камням мостовых до дворика отрядной башни и оказалась в толпе солдат, снаряженных к бою.

Факелы дымили и коптили на морозе. Она похлопала закоченевшими в латных перчатках руками. Все лица немедленно обернулись к ней. Аш глотнула ледяного воздуха, протолкалась в гущу толпы и занялась раздачей приветствий. Люди держались кучками, ночная тишина полнилась гудением голосов. Командиры копий проводили перекличку среди своих людей. Аш переговорила с пехотинцами, лучниками, латниками и оруженосцами — со всеми, кого знала хотя бы по имени, — и отошла к группе сержантов, собиравших отряды у дальней стены: копейщики отдельно, стрелки и аркебузиры отдельно. В широком пространстве среди каменных стен гремели приказы.

Рядом с ней шел знаменосец, и толпа послушно расступалась, пропуская командирский эскорт. Бросив несколько слов копейщикам и аркебузирам, задумалась: «Что-то упустила?» и сообразила: «Лошади!».

Не слышно было стука подков. Ни боевых коней в броне под цветными чепраками, ни вьючных — даже мулов нет!

Все отправились в отрядный котел, откуда сейчас долетал едва уловимый запах последнего завтрака.

— Генри Брант заначил пару бочек вина, — объявила Аш срывающимся на морозе голосом. — Перед рассветом каждому достанется по глотку!

Среди стоявших поблизости от нее послышались радостные восклицания.

Пройдя к дверям оружейной, Аш окликнула:

— Жан!

— Кончаю, босс, — улыбнулся ей из красноватого сияния горна Жан Бертран. В тени за его спиной в последнем приступе деятельности гремели молоты. Двое подмастерьев безостановочно выдавали готовые наконечники стрел.

Аш, оглушенная звоном кузни, несколько секунд постояла на пороге, отогревая лицо в потоке горячего воздуха. Один из оружейников выравнивал на наковальне помятый нагрудник: от раскаленного металла разлетались яркие искры. Голые руки с вздувшимися мышцами, блестевшие от копоти и пота, искусно и мощно поднимали и опускали молот. Аш вдруг представилось, как те же мощные руки и плечи напрягаются, обрушивая удар в лицо визиготского солдата. Может, всего через несколько часов.

Входя в башню, она отпустила эскорт лучников греться в кое-как отапливавшейся караульной, а сама тяжело потащилась вниз по ступеням в подвальный этаж.

Вонь кала заставила моргнуть и утереть заслезившиеся глаза. Из полумрака возникла Бланш с цеплявшейся за ее юбку стайкой малышни. Аш, прикинув навскидку, сколько голов, подумала: «Почти вся обозная мелочь» и кивнула детям.

— Занималась перевязками, — голос Бланш тоненько взвизгивал. Как и у остальных, щеки у нее запали, и глаза провалились глубоко в темные глазницы. — Все, кто держится на ногах, там, наверху, даже те, у кого плечо или рука в лубках. Для остальных я ничего не могу сделать: колодцы замерзли, даже напоить нечем.

Ряд соломенных тюфяков терялся во мгле. Уже больше двадцати четырех? Аш попыталась пересчитать хотя бы страдавших дизентерией. Тридцать? Тридцать один?

— Сжечи умер, — добавила Бланш.

Аш проследила ее взгляд. У стены иссохший смуглый мужчина заворачивал во что-то тело венгра — рваная мешковина, разглядела Аш, заменявшая, на худой конец, саван.

— Когда закончишь здесь, выходи на сбор, — приказала она. — Завтра разберешься.

Человек затянул узел, уложил покойника и поднялся. Лицо, там, где оно виднелось из-под давно не стриженых волос и бороды, было залито слезами. Он проговорил что-то — она разобрала только: «Убить долбанных визиготов» — и, спотыкаясь, полез вверх по ступеням.

— Постарайся им как-то помочь. Хотя вода нужнее тем, кому предстоит драться. — Аш смотрела на распростертые тела больных лихорадкой. — Если кто-то из них внезапно «поправится», отсылай их наверх.

Бланш с кривой улыбкой покачала головой.

— Хотела бы я, чтоб это в самом деле были симулянты…

Вернувшись в передний зал, Аш застала там целую толпу: Эвен Хью, Рочестер, Кампин, Верхект, Моулет и еще добрая дюжина. :

— Все к Ансельму и Анжелотти: они разберутся. — Она прошла мимо знакомых лиц к лестнице и убежала по крутым ступеням наверх. Стражник отодвинул кожаную занавесь. Паж подошел принять плащ с капюшоном, и оружие.

— Латы снимете, босс? — спросил он.

— Ага. Рикард поможет. К заутрене снова надо одеться. — Она помолчала, разглядывая мальчонку — лет десяти, как ей показалось. — Как там тебя зовут?

— Жан.

— Ладно, Жан. Разбуди меня за пол-отметки свечи до заутрени. Приведешь остальных пажей, прихватите еду и светильники.

Мальчик посмотрел на нее поверх мокрого грязного тюка овчины, сукна и оружия.

— Хорошо, босс.

Она закрыла глаза, как только он вышел; прислушиваясь к звуку его торопливых шагов на лестнице, неразборчивым голосам часовых, на мгновенье представила детское лицо, рассеченное широким наконечником алебарды.

— Босс…

От камина, где тлели красноватые угли, обложенные для просушки жалкими сырыми щепками, собранными по улицам, отодвинулась фигура Рикарда. Парень перерезал пропитанные воском шнуры, стягивавшие ее наплечники, и Аш снова закрыла глаза, на этот раз от усталости. Она чувствовала, как умелые рук снимают с нее тонкие пластины стали — словно булыжники. Когда Рикард освободил от брони бедра и ноги, она с наслаждением потянулась, приподнявшись на цыпочки, расправляя затекшие конечности, и, снова расслабившись, опустилась на всю ступню.

— Надо почистить, — заметила она, когда Рикард начал развешивать части доспеха на стойке. — Займись этим внизу.

— Если стану чистить здесь, шум не даст вам уснуть, что ли, босс?

Он уже перерос Аш на пол-ладони. Она заметила, что приходится задрать голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Пусть чисткой займется Жан. А ты сходи в Сен-Стефан, ладно?

Она отдавала указания не задумываясь, почти не слыша собственного голоса. Намалеванный на стене красно-желтый шеврон наплывал на нее из мрака, от дыма першило в горле.

— Скажи, чтоб меня не беспокоили, — добавила она и успела заметить его широкую, радостную улыбку, прежде чем парень отвернулся, унося тяжелые латы в главный зал.

Молод он еще для этого дела. Слишком молод для завтрашнего. «Черт, мы все слишком молоды для завтрашнего».

Она не стала тратить время на смену подлатника и штанов, откинула свисавшие с кольчужных вставок ремешки и плюхнулась, накинув старый подбитый мехом кафтан, перед пламенем очага. Положила на угли обломок доски и раздувала его, пока не разгорелся теплый огонек.

Согреваясь, Аш начинала чувствовать исходящий от ее тела запах застарелого пота. Она сонно почесала искусанное блохами тело под камзолом. «Договорилась до обалдения», — подумала она, все еще ощущая ступнями грубые булыжники мостовых и каменные ступени. Пересела на оставленный кем-то из пажей у камина тюфяк и все еще не отошедшими с мороза пальцами принялась яростно стягивать кожаные сапоги. Ее черные до колен рейтузы провоняли навозом.

«И все это может исчезнуть в одно мгновенье — каждый запах, каждое ощущение; та я, что думает об этом…»

Она потянулась к забытой у огня глиняной кружке, сняла крышку и понюхала содержимое. Тухлая вода. Может, с капелькой вина. Только теперь поняв, как хочет пить, Аш в два глотка осушила чашку и вытерла губы рукавом.

— Босс, — весело окликнул мужской голос из-за двери. Аш оторвала взгляд от язычка пламени. Даже этот слабый свет перебил ей ночное зрение, но голос стражника она узнала: один из итальянских стрелков Джованни Петро.

— Пропустите ее.

— Слушаюсь, босс, — и грубо добавил по-итальянски: — Выжмите суку досуха, босс.

Холодный сквозняк ворвался в щель приоткрывшейся занавеси. Аш потянулась за оставленным Рикардом поясом, устало застегнула его поверх полукафтана. Отполированная прикосновениями рукоять кинжала удобно легла в ладонь.

Женский голос спросил от двери:

— Аш? Зачем ты хотела меня видеть?

— Давай сюда. Здесь теплее.

Заскрипели дубовые половицы. Спотыкаясь в смутном свете тонкого фитиля и затухающих углей, придвинулась к камину человеческая фигура, принесла с собой резкий морозный запах и холод промерзшей одежды. Зазвенела железом, подняв руки, чтобы откинуть капюшон, и превратилась в Фарис — на лодыжках и запястьях тяжелые железные браслеты, соединенные короткими, грубой ковки цепочками.

Свет углей окрасил румянцем щеки, еще пухлые от приличного питания, и отразился в блестящих глазах. Аш молча указала ей место на полу рядом с собой. Визиготка огляделась и предпочла опуститься на окованный железом сундук, стоявший по другую сторону очага. Аш собиралась возмутиться, но передумала и только усмехнулась.

— А, все равно… Если найдешь там что-нибудь, кроме пауков, бери себе!

— Где?

— В сундуке с отрядной казной, — пояснила Аш, изучая сидящую напротив женщину. Свет играл на оковах. — По правде сказать, деньги теперь без толку. Что на них купишь? И даже в самые лучшие времена я не зарабатывала столько, чтоб хватило подкупить короля-калифа!

Фарис не улыбнулась. Она оглянулась через плечо в темную пустоту зала. Стены и балки были теперь невидимы, и окна в нишах угадывались только по стуку ставней на ветру.

— О чем ты хочешь говорить? — повторила женщина.

Аш повысила голос:

— Паоло?

— Да, босс?

— Вали этажом ниже. Меня не беспокоить.

— Слушаюсь, босс, — из темноты донесся смешок лучника. — Позовите нас с ребятами, когда закончите с ней — у нас для нее кой-чего есть!

Холодный воздух обжег лицо Аш; под мышками выступил пот. Память звучащих над ней мужских голосов, выражавших ту же презрительную усмешку, пронзила тело.

— Вы будете обращаться с ней по-людски или попробуете плетей — ясно?

После заметной паузы послышалось бодрое:

— Да, босс!

Аш медленно остывала.

Прислушалась. По лестнице звучали удаляющиеся шаги. Она снова взглянула на Фарис.

— Все, что ты могла рассказать, я узнала из рапорта Ла Марша. Ты здесь, потому что мне нельзя поговорить с ним, — она указала туда, где только что стоял Паоло. — Или с Робертом. Или с Анжелотти. Ни с кем из отряда. По тем же причинам я не могу поговорить с Ла Маршем или с бургундским епископом. Доверие… палка о двух концах. Вот так…

«Флориан уехала. И Джон де Вир с ней.

Годфри мертв».

—…поэтому — ты.

— Разве мы не все сказали?

Ее поразила глубина чувства в неправильном выговоре женщины. Аш пошарила среди чашек и тарелок, выискивая еду, которую должны же были оставить для главнокомандущей бургундской армии. Больше ощупью, чем взглядом, она откопала флягу, в которой еще булькала жидкость, и вытащила ее на свет.

— Мы вообще ни разу не говорили. Мы с тобой. Всегда мешало что-то еще.

Визиготка сидела как статуя. Вытертый кафтан покрывал ее мешковатый камзол и белые от холода руки. Почувствовав на себе взгляд Аш, она шевельнулась, протянула пальцы к теплу.

— Тебе следовало давно приказать меня убить, — наконец сказала она на карфагенской латыни.

Аш плеснула мутноватую воду в две более или менее чистые кружки и привстала на колени, чтобы протянуть одну Фарис. Женщина добрую минуту смотрела на нее, прежде чем неуклюже протянуть навстречу сразу две скованные руки.

— А герцогине, твоей женщине-мужчине, — добавила Фарис, — теперь следовало бы убить тебя.

Аш сказала:

— Я знаю.

Почему-то ее встревожила необходимость вести себя так, словно Флориан все еще в городе.

Огарок замигал и выпустил густую струйку черного дыма. Аш, не желая звать пажа, поднялась, морщась от боли в затекших ногах, и, прихрамывая, потащилась через комнату искать новую свечу-маканку и обратно — зажигать ее от огня в камине. Всего в ярде от огня стоял стылый холод.

От красного пламени волосы Фарис казались не серебряными, а красновато-золотистыми. «И мои, должно быть, мои тоже», — сообразила Аш. Грязь на лице в этом освещении казалась выпуклой. «Войди сейчас кто-нибудь, сумел бы он разобрать, где она, а где я?»

— Слишком уж много времени мы потратили, спасая друг другу жизни, когда обстоятельства этого не требовали, — усмехнулась Аш. — Флориан, ты, да и я… Хотела бы я знать, зачем?

Фарис ответила, словно давно обдумала этот вопрос:

— Потому что у моего квахида Лебрии один брат погиб на войне, а другой живет в Александрии, и еще сестра замужем за кузеном амира Чильдерика. Потому что бургундский лорд де Ла Марш через браки породнился с половиной Франции. А у меня только ты, а у тебя, Джунд Аш, только я. — Она помедлила и невыразительно договорила: — Аделиза, и Виоланта.

«Это и есть семья?» — спросила себя Аш.

— Я так и не смогла решиться убить тебя. Хотя должна была, — Аш вставила свечу в подсвечник и снова уставилась в огонь камина. — А Флориан… не смогла убить меня. Она рискнула тысячами жизней, чтобы спасти одну. Тысячами тысяч.

— Плохо. — Фарис быстро вскинула взгляд. — Я была не права. Когда ты во время охоты оказалась среди моих людей, я не хотела смириться с тем, что должен умереть один человек. Мой отец Леофрик, machina rei militaris — они могли бы сказать мне, насколько это неправильно, — и были бы правы.

— Ты это говоришь, но сама себе не веришь, верно?

— Верю. Иначе разве я могла бы посылать людей в бой? Даже если я побеждаю, люди-то умирают.

У Аш выступили слезы на глазах. Она закашлялась, отмахиваясь руками от тонкой струйки свечной копоти, подняла чашку, отхлебнула. Кисловатая вода смыла комок в горле.

«Люди-то умрут…»

— Как ты с этим живешь? — спросила Аш и вдруг тряхнув головой, рассмеялась. — Господи! Вальзачи спрашивал меня тогда в Карфагене: «Как ты живешь со своим ремеслом?», а я ответила: «Меня это не беспокоит». Меня это не беспокоит!

— Аш…

— Ты здесь, — резко проговорила Аш, — потому что я не могу спать. И напиться не могу — вина не осталось. Так что можешь, черт тебя возьми, посидеть здесь и ответить в конце концов: как я живу со своим ремеслом?

Она ожидала задумчивого молчания, но голос Фарис без промедления отозвался из тени:

— Если Господь будет к нам милостив, то жить с этим нам осталось недолго. Гелимер казнит тебя завтра утром, едва ты сложишь оружие. Я только молю бога успеть добраться до него раньше — или чтоб успел мой отец, лорд-амир Леофрик, — и убедить подождать с казнью герцогини Флоры, пока ты не будешь мертва.

Фарис склонилась вперед, в освященный пламенем круг; ее глаза спокойно смотрели на Аш.

— Ты могла бы, по крайней мере, послать меня к нему завтра рано утром. И молиться, чтоб он выслушал меня, прежде чем казнить.

У Аш вырвался короткий смешок. Она вытерла рукавом лицо и снова присела на корточки, покачивая в ладонях пустую чашку.

— Ты, стало быть, слышала, что мы сдаемся. Что с осадой покончено.

— Люди разговорчивы. И священники тоже люди. Фер… брат Фернандо говорил с монахами.

Аш, уловив запинку в голосе собеседницы, пробормотала себе под нос:

— Можно было ожидать! — И добавила вслух, не дожидаясь вопроса: — Плевать мне, что будет завтра! Пока еще не кончилось сегодня. И я хочу понять, как я живу, когда люди, которых я знаю… друзья… умирают.

— А что, — встрепенулась Фарис, — ты не собираешься сдаваться без боя?

Холод кусал за пальцы, колол иглами ступни, и Аш обрадовалась предлогу хоть ненадолго уклониться от пристального невеселого взгляда Фарис, скорчившись, чтобы снова натянуть скукоженные холодные сапоги. На мгновенье она словно в первый раз ощутила все это: слабое тепло нагретых огнем подошв, боль в сведенных мышцах, тупое сосание голода под ложечкой…

— Может, и не собираюсь, — отозвалась она, чувствуя, что ей не хочется лгать, пусть даже молчанием. «Да и все равно: все будет кончено раньше, чем ты успеешь проговориться кому-нибудь».

— Может быть, — повторила она.

Фарис аккуратно сложила скованные руки на коленях. Не отводя глаз от бледного подобия пламени, сказала:

— Ты ведь живешь, зная, что будешь убита на войне.

— Это другое дело!

— И в мирное время многое могло бы убить их: пьянство, чума, лихорадка, тяжелая работа…

— Я знаю этих людей… — Аш запнулась, начала сначала: — Я знаю этих людей. Многих знаю долгие годы. Я знала Герена аб Моргана совсем сопливым. Я знала Томаса Рочестера, когда он не понимал ни одного языка, кроме английского, и парни убедили его, что его имя по-фламандски значит «задница». Я встречала в Англии двух внебрачных сыновей Роберта — хрен знает, живы ли они теперь и вспоминает ли он о них! Он ничего не говорит, просто держится, и все. И эти парни на лестнице и внизу — чуть ли не всех я помню еще с Англии, с поля под Туксборо. Если я отдам приказ атаковать, они умрут.

Хладнокровно, словно и не была она пленницей, Фарис посоветовала:

— Не думай об этом.

— Интересно, каким образом?

Неуверенно, после секундной паузы, Фарис прошептала:

— Может быть, это не для нас. Брат Фернандо сказал…

— Что? Что он сказал?

— Он сказал женщине намного труднее быть воином, чем мужчине: женщина дает жизнь, и потому ей много труднее отнимать ее.

Аш схватилась за живот, поймала взгляд Фарис и закашлялась в приступе сухого пронзительного смеха. Визиготка прижала ладонь к губам, широко распахнула темные глаза и вдруг откинула голову и тоже взвизгнула.

— Он с-сказал…

—…да…

— Сказал…

— Да!

— Во дает! Ты сказала ему, какое дерьмо?..

— Нет. — Фарис утерла глаза краешком ладони. Брякнула цепь. Она не могла скрыть просветлевшего лица. Высморкавшись, она пояснила: — Не сказала. Я подумала пусть поговорит с моими квахидами, если я выживу. Они сумеют объяснить этому франкскому рыцарю, насколько легче мужчине, когда по нему стекает кровь и мозги лучшего друга…

Смех замер, не оборвался, но стих постепенно, когда две женщины задохнулись, глядя друг на друга.

— В том-то и дело, — сказала Аш. — В том-то и дело.

Визиготка вытерла лицо, ее пальцы скользнули по грязной, но гладкой коже.

— Со мной всегда был отец, или квахиды, или machina rei militaris — тебе было труднее, Аш. И все равно я видела, что война творит с людьми, с их сердцами, с их телами. Ты видела больше меня. Странно, что тебе все еще так больно.

— Но и для тебя они были не просто пешками на шахматной доске?

— Конечно, нет! — обиделась Фарис.

— А, ясное дело. Потому что если ты не видишь в них людей со всеми их слабостями, как ты решишь, на что они годны в бою? Ага, в том-то и дело. А мы что такое? Мы вроде каменного голема. Хуже. У него-то нет выбора.

Она откинулась, сцепив руки на коленях.

— Никак не могу привыкнуть, — сказала она. — Если задуматься, Фарис, ты, быть может, обязана жизнью тому, что я никак не могу привыкнуть. Может быть, я спасла тебе жизнь из обычной сентиментальности.

— А твоя герцогиня, она не убила тебя тоже из сентиментальности?

— Возможно. Откуда мне знать, в чем разница между сентиментальностью и… — Аш не договорила. Слово тяжело засело в ее мозгу. Даже про себя она не могла выговорить:

«…любовью».

— Проклятье, терпеть не могу осады! — воскликнула она, обводя глазами темный холодный зал. — В Нейсе под конец было достаточно паршиво, они там ели собственных младенцев. Знать бы тогда, в июне, что шесть месяцев спустя я окажусь по другую сторону стены…

Стальные звенья зазвенели, словно пролилась вода, когда Фарис соскользнула с сундука, чтобы усесться на пол и устало опереться на него плечами. Аш инстинктивно напружинилась, хоть и видела, что цепи — по ее же приказу — были укорочены настолько, что ими нечего было и думать задушить кого-нибудь.

Она машинально подобрала под себя ноги, и рукоять кинжала снова легла в ладонь; приподнялась на корточки, краем зрения удерживая сидящую рядом женщину — в том состоянии духа, когда малейшее движение служит сигналом обнажить оружие.

— Никогда не забуду, как увидела тебя в первый раз, — тихо проговорила Фарис. — Мне говорили — двойник, и все равно это было так странно. Среди франков… как вышло, что ты не знала, где родилась?

Аш дернула плечом.

Женщина продолжала:

— Я видела тебя в броне, среди верных тебе людей — тебе, а не твоему амиру или королю-калифу. Как я завидовала твоей свободе.

— Свободе? — фыркнула Аш. — Свободе! Господи помилуй!.. И зависть не помешала тебе отправить меня багажом в Карфаген, верно? Хоть ты и знала, что сделает со мной Леофрик.

— Вот. — Фарис нацелила на Аш тонкий грязный палец. — Вот. Вот в чем дело.

— В чем дело?

— Вот как ты с этим справляешься, — пояснила женщина. — Верно, я знала… и не знала. Тебе могли найти применение, оставить в живых. Так и в сражении — люди могут остаться в живых, не всех же убивают. Кто-то наверняка останется в живых. Тут главное — не признаваться себе…

— Но я признаюсь! — кулак Аш глухо ударил но тюфяку. — Теперь — признаюсь. Я не могу избавиться от этого… знания.

Треск расколовшегося уголька заставил ее подскочить, и Фарис тоже. Янтарная искорка вылетела за каминную решетку, быстро поблекнув и почернев на кафтанчике Аш. Она смахнула уголек на почерневшие камни у очага, покрутила носом, чуя запах прожженного бархата.

— Предположим, — заговорила она снова, — мы без боя не сдадимся. Предположим, меня гоняли в Генуе, и в Базеле, и в Карфагене, и через половину южной Европы, и, предположим, мне это надоело и я собираюсь хоть раз огрызнуться.

Фарис протянула ей деревянную чашу. Аш машинально подлила ей мутной воды. Женщина опустила глаза на скованные запястья и, держа чашу обеими руками, поднесла к губам.

— Понимаю. Завтра ты будешь драться, чтобы погибнуть, — сказала она холодно, с ноткой той властности, которая отличала ее, когда она, в полном вооружении, командовала своими армиями. — Так ты лишишь Ferae Natura Machinae плодов победы. Даже если у тебя есть и другая цель, я знаю тебя слишком хорошо, чтоб сомневаться, что тебе известен твой настоящий враг.

Аш выпрямилась, с болью разгибая затекшие мышцы. Тепло огня растаяло, деревяшка прогорела дотла. Она лениво задумалась: подкинуть дров или оставить на завтра? и тут же опомнилась: в любом случае беречь уж нечего.

— Фарис?..

Холод выстудил пальцы и уши, лизал рассеченные шрамами щеки. Она еще раз потянулась, теперь разминая занемевшую шею. Стол на козлах стоял поодаль от очага, одинокий огарок не в силах был осветить наваленные грудой бумаги, списки, наброски планов и карт на его дальнем конце. Кто-то — скорее всего, Ансельм — углем начертил прямо на досках контуры стены от северо-восточных до северо-западных ворот и расположение визиготской армии против этой части города.

— Самоубийство больше по твоей части: сдаться врагам в надежде, что тебя казнят. Если бы я считала это необходимым, я бы не стала сдаваться Гелимеру, а просто шагнула с вершины этой башни — четыре этажа до каменной мостовой. — Аш резко взмахнула руками.

— Но ты что-то задумала, верно? Аш… сестра… скажи мне. Я была у них командующей. Я могу помочь. «Все так и рвутся помочь. Даже она…»

— Я на твоей стороне, если это ради уничтожения Диких Машин. — Фарис поднялась на колени, ее чистое лицо казалось совсем юным. Она взволнованно добавила: — Король-калиф Гелимер не сможет командовать так, как я… вернее, как я, — с помощью machina rei militaris…

— Имея в распоряжении пятнадцатитысячное войско, можно обойтись без особого искусства.

— Но… ты могла бы выпустить меня в поле — не как командира, а в качестве твоего двойника…

— Я не нуждаюсь в твоей помощи. Мы уже выкачали из тебя все, что можно. Ты не понимаешь, Фарис.

— Чего?

Аш подвинулась вперед, села на край сундука, на таком расстоянии, что женщина, сидевшая теперь у ее ног, вполне могла бы при желании дотянуться и ударить утяжеленными цепью руками.

Глаза жгло. Она потерла их кулаками, чувствуя запах сажи на пальцах. Горячая тяжелая вода собралась на нижних веках и выплеснулась на щеки.

— Не понимаешь, что мне некому больше сказать, как мне страшно. Кому еще я могу признаться, что не хочу, чтоб моих друзей убивали? Даже если нам каким-то чудом и удастся победить, сколько моих друзей умрут за это?

Ее голос не дрожал, но слезы текли и текли. Другая женщина подняла взгляд и увидела в свете камина красное, залитое слезами и соплями лицо Аш.

— Но ты же знаешь…

— Меня уже тошнит от этого «знаю»! — Аш закрыла лицо руками и прошептала в мокрую потную тьму: — Я — не — хочу — чтоб — они — умирали! Чего тут, на хрен, не понять! Или мы завтра начинаем бой, и они умирают, или мы остаемся здесь, и они все равно умирают. Господи, чего тут не понять!

Что-то коснулось ее запястья. Она инстинктивно сжала кулак и резко отмахнулась. Костяшка ударила по железу. Аш выругалась, оторвала вторую руку от лица — глаза плохо видели сквозь слезы — и увидела, что сестра протягивает к ней открытые ладони.

Женщина в отчаянии пролепетала:

— Я не твой исповедник…

— Ты поняла. Ты это сделала — сама знаешь, что…

Фарис приподнялась, скованными руками за пояс и одежду притянула Аш к себе. Аш вдруг поддалась, соскользнула с сундука, тяжело шлепнулась на каменный пол, съежилась, припав к теплому боку Фарис.

— Я не…

Цепь натянулась, цепляя одежду. Аш поняла, что Фарис пытается обнять ее за плечи и, не справившись, крепко стискивает левую руку повыше локтя.

— Я понимаю… понимаю…

Ладони Фарис сжимали плечо, Аш чувствовала теплое, ласковое прикосновение ее тела.

— …He хочу, чтоб они умирали! — Аш задохнулась рыданием, замолчала, крепко зажмурив глаза. Горячие слезы пробивались из-под век. Фарис тихо приговаривала что-то на незнакомом языке.

Аш рывком наклонила голову и уткнулась носом в вонючее сукно ее камзола. Она громко всхлипывала, сжавшись всем телом, плача на плече сестры, пока не кончились слезы.

В городе не осталось часов, отбивающих время. Аш моргнула в темноте, распухшими больными глазами уставилась на подернутые серой золой угли.

В спокойном забытьи, визиготская женщина подле нее, с ее лицом, с ее волосами, с ее телом, не просыпалась.

Аш не шевелилась, молчала, сидела без сна… одна.

В комнату вошел паж Жан.

— Время, босс, — сказал он.

Третий день от Христовой Обедни, темный предрассветный час перед терцией.

— Идите с миром, — провозглашает отец Ричард Фавершэм, — и да пребудет с вами в сей день милость Божия!

Он и Дигори Пастон склоняются перед алтарем. Оба в кольчугах и шлемах.

Твердые камни под коленями вбивают металл в кости сквозь стеганые штаны.

Аш перекрестилась и встала: сердце стучит молотом, холод почти забыт. Рядом с ней поднялся на ноги Рикард: молодой мужчина в кольчуге и накидке цветов Лазоревого Льва, с побледневшим лицом. Он заговорил с Робертом Ансельмом, Роберт рассмеялся в ответ.

— Анжели, — она выудила его за локоть из цепочки тянувшихся за ворота аббатства людей. — Все готово?

— Хоть сейчас выходить. — Его лицо смутно белело под высокой аркой, но вот свет факела заблестел на золотых кудрях, высветил широкую бесшабашную усмешку. — Это безумие, мадонна, но мы это сделали!

— Всех предупредили?

Роберт Ансельм сказал, подходя:

— От всех командиров копий посланные доложились: все по местам на стене и у ворот.

— Мы почти… полностью развернули силы, — проворчал сотник Лакомб.

— Тогда… пошли, черт возьми!

Приближающийся рассвет подернул небо серой дымкой. Аш прошла по ледяным улицам, захлебываясь в докладах, отвечая двоим-троим за раз, рассылая людей… ее ум работал как машина, без перебоев и без чувств. Доложил о готовности гонец от де Ла Марша — как раз, когда Аш вышла на расчищенную от развалин площадку перед северо-восточными воротами Дижона.

Шлем она отдала понести Рикарду. Холод немедленно вцепился в открывшиеся щеки, выжал слезы из глаз. Аш, смаргивая мешавшие смотреть слезинки, бросала короткие приказы и, не оглядываясь, проходила между своими и бургундскими отрядами к подножию стены.

В нижней части стену освещало золотистое сияние факелов, невидимых снаружи. По ступеням наверх бесшумно передавали из рук в руки пушечные ядра. Аш уступила дорогу пушечной команде, волочившей по булыжникам восьмиствольную пушку-орган. Обитые железом деревянные колеса были заботливо обмотаны тряпьем.

Добравшись до ступеней, почти не замедлив хода, пушкари вздернули орудие, чтоб удобнее ухватиться за лафет, и на себе потащили наверх, на бастионы. За ними поднимались другие, несшие три массивные деревянные рамы катапульты.

Каждый звук отдавался звоном в онемевшем черепе. Приглушенные шаги, ругательства, тяжелое кряхтение тянувших на стену очередную мортиру людей… «Слышно там или нет? В такой тишине на морозе звук разносится далеко!»

— Скажите, чтоб держались потише! — она послала гонца, Саймона Тиддера, передать вдоль стен, а сама развернулась на каблуках и вместе со своим главным штабом начала быстрый обход стен от Белой до Сторожевой башни.

На пути оказалась толпа бургундских лучников и алебардщиков. Аш задрала голову посмотреть на верхушки крыш. Быстро светлеющее небо больше не было серым — на востоке его призрачная белизна окрасилась багровым.

— Сколько еще ждать, провались все на хрен? — горячий выдох застыл белым облачком. — Эти вот опаздывают! И сколько еще? Мы соберемся или нет?

— Нам нужен свет, чтоб видеть, что делаем, — возразил Ансельм.

— Но не нужно столько света, чтоб они видели, что мы делаем!

Томас Рочестер хмыкнул. Темноволосый англичанин снова нес ее личный штандарт: почетный пост, за который он возвратил Ансельму свое временное командование пехотой. То ли он сам, то ли кто-то из обоза аккуратно зашил прорех в его ливрейной куртке. Салад сиял свежей полировкой. «Всю ночь не спал. Никто из них не спал, готовились».

— Людей по местам! — Она выбранилась по-бургундски. — Туды вас в душу. Я на стену. Ждите здесь! — Она указала рукой на Томаса Рочестера под знаменем «Леон Аффронт».

Прыгая через две ступени, взбежала она на стену. Напомнил о себе потревоженный ожог на бедре. Аш тихонько замычала от боли. Над крышами хлестал восточный ветер, вырывал дыхание изо рта. Аш замедлила шаг, стараясь двигаться тихо, насколько это возможно в доспехах. На камне блестел густой иней, испещренный следами тяжелых сапог, прошагавших здесь несколько минут назад.

На бастионы упал луч света. Ярко выступили очертания зубцов и бойниц — высокий силуэт Сторожевой башни. Аш повернулась лицом к востоку. Между длинной полосой облаков и горизонтом пробивался желтый луч зимнего солнца.

«Только-только успеваем».

За зубцами, пригибаясь, молча подсчитывая, сколько выстрелов в запасе, стояли канониры в матерчатых куртках. Шлемы сложены у ног, чтобы не выдал блеск стали в предательском свете солнца, пробойники прислонены к стене. Другие команды откатывали орудия от бойниц, забивая в стволы порох, ядра и старые тряпки вместо пыжей. Дальше по стене слаженно трудились команды осадных машин, оттягивая деревянные каркасы смазанными жиром деревянными рычагами.

Справа от нее, за Сторожевой башней, на стене ни души.

— Ну-ну… — Теплое дыхание мгновенно застыло на губах.

Вдали, у маячившей справа Княжеской башни, снова видны суетливые кучки солдат.

На той стороне, за усеянной костями полосой, широко раскинулся между реками лагерь визиготов. Сердце подкатило к самому горлу: над костровыми ямами уже поднимались струйки дымов. За редутами и траншеями высохшим лесом топорщились древки орлов, вымпелов и знамен.

«Какое-то движение?..»

На мгновение вместо палаток и легионеров Седьмого Утики, Шестого Лептис Парвы и Третьего Каралис ей померещилось в разрастающемся утреннем свете огромное строение, пирамида, основанием которой служат безымянные рабы, выше — войско с его назирами, арифами и квахидами, еще выше — лорды-амиры визиготской империи, и, наконец, гордая башня, вершина всего — король-калиф Гелимер. И в ту же секунду она осознала, какая махина поддерживает это строение: инженеры, доставляющие припасы по замерзшим рекам; рабские государства Египта и Ибери, что выращивают пищу; купеческие флотилии, обходящие турецких корсаров, чтобы торговать в сотнях городов средиземноморского побережья, и в глубинах Африки, и в далеком Балтийском море…

«А мы что такое? Жалкие пятнадцать сотен, прикрывающие восемь или девять тысяч мирных жителей».

Аш отвела взгляд. Западное русло блестело белым льдом, твердым, как камень.

«Выдержит ли? Помоги, Господи…» Уцелевший мост скрывался за мириадами шатров и землянок визиготского лагеря. Расположение короля-калифа ничем не выделялось среди множества других жилищ: даже зная, где оно расположено, не удавалось отыскать его взглядом.

«Два часа назад он еще спал. Если успел проснуться и выйти… что ж. Мы продули».

Взгляд привлек блеск меди перед воротами. Големы. С метателями греческого огня.

«Единственное, что в нашу пользу — они не развернули силы. Может быть, еще даже не вооружились. Зараза, хотела бы я взглянуть поближе!

И в общей рукопашной они не смогут метать огонь».

Улыбка вышла кисловатая. Аш смотрела на восток: шатры, палатки, снова шатры: сотни, тысячи человек уже потихоньку зашевелились.

— Давай же, Джасси…

Холод пробрал до костей. Аш неуклюже развернулась, рысцой двинулась обратно. Каменные ступени скользили под ногами. Она моргнула, вернувшись в тень под стеной. Мышцы расслабились, а мочевой пузырь настоятельно напоминал о себе: она отогнала из мыслей и то и другое.

«По силам это мне?

Нет, это никому не по силам!

Ну и черт с ним…»

У подножия стены Аш поймала за локоть Ансельма.

— Пора. Все на местах?

— Замешкался бургундский отряд легкой пехоты.

— Вот засранцы трепаные! Надо начинать!

— Кроме них, все готовы.

— Ладно, где Анжели? — она углядела его в тени. — Давай, твои парни первые: начинайте! Не подведи!

Итальянец взлетел на стену.

— Ну, вот и все, — сказала Аш, глядя на Ансельма и не видя его лица. — Или каждый сделает все, чему нас учили, — или мы продули. Теперь уже ничего не изменишь.

«Если меня зацепят, пусть уж сразу насмерть: не хочу я оставаться калекой».

— Если меня собьют, принимай командование; а если и тебя, — сказала она, — тогда Тому придется. Де Ла Марш останется в запасе на случай, если мы все отправимся к черту!

Командирский отряд затопал с ней в ногу, когда она вышла к баррикадам. Замерзшие земляные валы скудно освещались масляными лампами. Аш поскользнулась, выругалась и услышала голоса прежде, чем разглядела: она вышла на передовую расположения отряда. Джон Баррен, Биллем Верхект и Адриан Кампин горячо обсуждали что-то.

— Нас сюда поставили, босс. — Биллем сплюнул, кивнув на массу людей в синем, сжимающих пики и алебарды. — Готовы двигаться. На таком холоде что угодно сделаешь, только бы не стоять на месте.

Чуть позади стояло еще четыре десятка с пиками. Броня собрана как придется, многие сняли латы с убитых. Аш разобрала в невнятном бормотании несколько шуток смертников, прощание и прощение обид, молитвы…

— Мы готовы, босс, — повторил Джон Баррен, кивая на переднюю линию отряда.

В тени Жан-Жакоб Кловетт и Питер Тирелл возились с шестифутовой дубовой дверью, сорванной с какого-то богатого дома. Искалеченная рука Тирелла скользила по дереву. Маленькая коренастая фигурка в саладе и платье с обрезанным подолом пристроилась позади него, подставив плечо. Женский голос выдохнул ругательство: Аш признала Маргарет Шмидт. Еще двое арбалетчиков подхватили дверь. Дальше Аш увидела несколько групп стрелков, тащивших длинные доски, двери, настилы и сорванные со стрельчатых окон ставни.

— Мы здесь, босс, — послышался рядом с ней голос Катерины Хаммель. Только торчащие над головами ее отряда шесты выдавали в них лучников.

За ними, в нарастающем холодном рассвете, Аш увидела вооруженных провостов Герена аб Моргана; десяток женщин из обоза, подоткнувших юбки, держащих в руках отточенные копья на ясеневых древках; Томаса Моргана с большим боевым знаменем Лазоревого Льва. И дальше — лица под боевыми шлемами:, знакомые лица, извивающаяся по мостовой колонна. Всего-то чуть больше трех сотен.

«Не хочу я вести туда этих людей».

— Выводи их, — бросила она Роберту Ансельму. — А мне надо еще дать пинка бургундцам.

Тишина раскололась.

Быстрая череда раскатов и взрывов, докатившаяся с восточного конца города, заставила Аш растянуть губы в диком оскале. Протяжный озноб прошел по телу. Земля под ногами содрогнулась от пушечных залпов, сквозь них Аш расслышала характерное «пламп!» катапульты.

— Давай, Джасси! Лучше поздно, чем хреново никогда!

Люди поспешно перестраивались, выходя на позицию; кто-то со звоном обронил алебарду, в рядах раздались насмешливые выкрики. Сержанты раздавали тычки и приказы, солдаты плевали на дрожащие ладони, чтобы придать окончательный блеск шлемам и пряжкам. «Сколько еще? — прикидывала Аш, вслушиваясь в грохот пальбы. — Сколько нам осталось?»

От длинной колонны бургундцев примчался капитан Джонвилль.

— Они подняли целый легион! — он обернулся за подтверждением к гонцу. — Вывели из траншей… думают, мы пытаемся прорваться через восточный мост… готовятся встретить там…

— Попались, мудаки! Отлично, теперь ждем. Пусть увязнут поглубже.

Аш мысленно отсчитала восемь мучительных минут, коротко кивнула, вышла вперед, к стене, и развернулась к колонне, встав между двумя передними шеренгами арбалетчиков. Бесформенные массы народу, каждая в сто человек. Отрядные вымпелы уже развеваются в смутном предрассветном полумраке, но так мало — едва ли дюжина. Пушкари на стенах, саперы в подкопах: даже при том, что каждый, кто мог удержаться на ногах, встал в ряды, здесь и тринадцати сотен не наберется. Дерьмо…

Она втянула в себя воздух, выкрикнула, перекрывая голосом далекие пушки бургундцев:

— Вот что мы делаем. Атакуем! Они нас не ждут. Они ждут, что мы сдадимся! Мы не сдадимся!

Гул голосов в нескольких ярдах перед ней. Одобрительный, взволнованный, кровожадный, испуганный — все сразу. Многие поглядывают на расчищенную площадку перед воротами: крысиная дыра, за которой поджидают уже, должно быть, освещенные солнцем рытвины и корни — полоса смерти.

Аш склонила набок голову — короткие серебряные пряди разлетелись на ветру, глаза горят — и не спеша оглядела ряды.

— Вы, чумазые негодяи, сами знаете, что делать! Убить Гелимера!

Подхваченный сотнями глоток крик эхом отдался от стены.

В доспехах и накидке с гербом, под знаменем «Леон Аффронте», которое поднял над ее плечом Рочестер, она проорала старый клич, знакомый и наемникам, и бургундцам:

— Нам нужна победа!

— Да!

— Не слышу! Я сказала: нам нужна победа!

— ДА!

— Убить Гелимера!

Волна возбуждения смыла все.

— Босс! — Рикард протягивал Аш ее салад. Она нагнулась, чтоб ему сподручнее было застегнуть наустник и пряжку ремня. Гул мортир, серпентин и органных орудий на востоке редел, становился отрывистым. Она подняла визор забрала, вскинула левую руку с коротким четырехфутовым чеканом.

От городской стены у нее за спиной раскатились глухие удары.

— Ну! Давай, Людмила!

Дружный треск ружейных выстрелов, дрожь чашки катапульты, с размаху врезавшейся в раму, — каждое орудие, аркебуза, пушка на стене у северо-восточных ворот сделала свое дело. Аш поморщилась от гула в ушах, почти не приглушенного шлемом.

«И это все, что у нас есть?»

Она выдохнула, почти не слыша собственного голоса:

— Анжели, давай!

Развернулась лицом к боевым колоннам., уже взвинтившим себя до того же чудесного «хрен с ним!», самоубийственного риска, который помог и ей самой забыть о ворчании сведенных ужасом кишок.

— Я знаю, вы не подведете, ребята! У вас мозгов не хватит признать себя побитыми!

К небу взметнулся громовой крик. Аш не враз разобрала звучавшее на десятке наречий: «Лев! Лев Бургундии! Львица!» и «Дева!»

Что-то дрогнула под ее ногами.

Лед, стянувший лужу грязи, раскололся. Пронесся глухой, долгий, разрывающий камни гул. Камни, щебень и балки градом посыпались с неба: люди, как один, пригнулись, встречая взрыв шлемами и щитами.

Аш подняла голову и забрало.

За расчищенной пустой полосой из каждой щели кладки стены от Сторожевой до Белой башни вырывались клубы пыли.

— Браво, Анжели!

Анжелотти и саперы: всю ночь подводившие мины, расширявшие подкопы под стеной и потевшие, таская на себе мешки с порохом, и молившиеся, чтоб пороха хватило…

Стена еще на миг застыла в неподвижности, и у Аш хватило времени подумать: «Если Анжели не рассчитал и рухнет на эту сторону, нам всем конец», и тут стена раскололась и упала…

Бесшумно и стремительно отвалившись… наружу. Промерзшая земля покачнулась так, что Аш едва удержалась на ногах. Выругавшись, восстановила равновесие. За пыльными вихрями, осыпаясь в ров, валялись обломки двух сотен ярдов каменной кладки. И только открытая полоса в пять или шесть сотен ярдов шириной отделяла их теперь от первой траншеи лагеря визиготов.

— Ну вот, — громко сказала самой себе Аш, над головами столпившихся солдат глядя в широкий пролом, — Дижон теперь беззащитен. Выбора больше нет.

— Святой Георг! — проревел у нее над ухом голос Ансельма.

Томас Морган, повыше вздымая львиное знамя, прокричал:

— Святой Годфри за Бургундию!

Аш проглотила комок в горле, набрала в грудь побольше воздуха и пронзительно гаркнула:

— Вперед!

4

Труба кричала прямо в ухо, прикрытое шлемом.

Щебень и осколки камней со скрежетом выворачивались из-под ног.

Грудь тяжело вздымалась, дыхание со свистом вырывалось из сухого горла, ноги топтали окаменевшие комья грязи — она бежала среди других латников, видя перед собой только ноги, мощно толкающие промерзшую землю.

Люди натыкались друг на друга. Знамя мелькнуло где-то слева. Она поскользнулась на покачнувшемся под ногой камне или кости, наклонилась к земле — чья-то рука подхватила ее под мышку и толкнула вперед, не задерживаясь ни на шаг.

На фоне неба впереди возникла высокая угловатая тень.

Аш не успела задуматься: «Что?», как тень осталась позади. Ее сапоги проскользили по обледеневшим доскам — она уже миновала их прежде, чем опознала выломанную дверь. По обе стороны от нее валились в мерзлую грязь доски, настилы и ставни. Проскочив самодельный мост, Аш успела бросить взгляд в глубину шестифутовой траншеи…

«Их траншея; первая линия обороны!»

Ансельм и Рикард протопали по мосткам следом за ней. От мешанины цветов рябило в глазах: красные косые кресты, синие с желтым накидки. По левую руку мелькнул изгиб длинного лука; людской гомон, крики медных рожков и звон оружия прорезал щелчок тетивы.

Аш врезалась на бегу в чью-то спину, отлетела назад, потратила мгновенье, отыскивая взглядом знамя и знаменосца — Рочестер все держался за ее левым плечом, и эскорт не отставал, — увидела вокруг множество прикрытых шлемами голов на фоне бледного неба — и («Вот оно!») — знамя Льва.

— Не терять знамени! — проорала Аш. — Вперед! Вперед!

Нога наткнулась на колышек палатки; она споткнулась на бегу; справа блеснул клинок, рубанул по бахроме сосулек на растяжке и запутался в веревках. Она пинком высвободила застрявший меч, не замедлив бега. Какое-то тело рухнуло ей в ноги ничком, руки закинуты над вороненым саладом, меч без ножен цепляет не защищенные сталью бедра.

Аш отпихнула упавшего, подхватила за локоть, подняла на ноги парня из копья Рочестера, взвизгнула:

— Вперед!

Ее окружали бегущие. За два фута ничего не видать за спинами людей. Труба прокричала слева. Решетку забрала залепила серая вуаль: полотно затрещало под ее клинком, кто-то рядом вспорол ткань алебардой: она услышала снизу придушенный вопль и, не задерживаясь, опустила чекан.

Рухнувшая палатка сползла ей под ноги. Над головой мигнуло окрашенное пламенем небо. Смоляной факел влетел в гущу легковооруженных пешников справа от нее, послышались крики, проклятия; факел бесполезно прокатился по мокрой парусине и потух в колдобине, забитой снегом. Люди рванулись вперед с удвоенной скоростью прежде, чем ее разум отметил: «Утоптанная земля: лагерная дорога!»

Латы звенели, люди, задыхаясь, бежали тяжелой рысцой, двое справа упали, и слева один…

Тощий копейщик в кожаной куртке опрокинулся ей под ноги. Аш повалилась ничком прямо на него. Парень вскрикнул. Под ее рукой, сжимающей чекан, что-то хрустнуло. Кто-то схватил ее за шиворот и вздернул на ноги — Ансельм? — а из паха копейщика торчала стрела, покачивалась, когда человек корчился с воплем, и кровь заливала его штаны и ладони.

— Не сбились? — выкрикнул Ансельм, топая рядом с ней с обнаженным мечом в руке. — Куда?..

Аш захлестнула паника. «Не в ту сторону?..»

— Вперед!

Откуда-то доносилось шипение, словно на раскаленный жир выплеснули воду. Общий шум прорезали крики. В легких застыла пустота, жадно требующая воздуха; ноги болели; влажное горячее дыхание мешалось с запахом железа внутри шлема.

Перед Аш вдруг открылось пустое пространство.

Она увидела утоптанную землю дороги, обломки луков…

«Отстаю, потому и пусто…»

Она заставила себя приналечь. Разрыв не уменьшался.

«Зараза, не могу…»

Решетка забрала потемнела. Аш вслепую шагнула, споткнулась, вскинула руку к глазам — пальцы стали мокрыми. Окровавленной перчаткой она вздернула салад, перекосив его набок, захлебнулась запахом. Прямо перед ней мелькали поднимающиеся и опускающиеся лезвия алебард; над их головами реяло широкое полотнище знамени Льва, и рядом — знамя Бургундии.

— Эй, там! — завопила Аш. — Слушать команду, чтоб вас!..

Кто-то налетел на нее сзади — то ли кто-то из людей Рочестера, то ли он сам. Аш неуклюже споткнулась, заскользила каблуками по льду и съехала к краю дороги, увидев поверх шлемов и султанов — визиготских! — дощатые стены барака. Вся свалка, в центре которой она оказалась, медленно оттеснялась вправо, уходя от чего-то слева от нее…

— …Стрелы, трах вас!

Жесткий толчок развернул ее голову вправо. Вывернутую шею пронзила боль. Перед глазами сверкнул наконечник копья. Чекан зацепился за что-то на подъеме… рука в стальных наручах мелькнула перед Аш, копье скользнуло по выпуклому наплечнику, и удар пришелся ей в грудь кирасы, развернув на пол-оборота. Аш высвободила свое оружие. Раздался женский визг. Визигот-копьеносец, оказавшийся в поле зрения Аш, упал к ее ногам.

Она вогнала шип чекана ему в икру, а латник в форме Льва опустил на открывшееся лицо свою палицу. Кровавые осколки зубов и костей лица брызнули ей на нагрудник.

Древко знамени, покосившись, ударило Аш по правому плечу. Тяжелое тело в броне ударило сзади: искалеченный визигот, приподнявшись на колени, цеплялся за пояс латника, вгоняя кинжал ему между ног. Фонтан крови…

«Нельзя было подпускать их так близко…»

Ее все теснили вправо. На обочине Аш чуть не упала: древко знамени, застряв между шлемом и наплечником, клонило к земле.

— Не… задерживаться!

Она рванулась и, высвободившись, развернулась налево. Том Рочестер подхватил соскользнувшее с плеча древко.

Их окружали со всех сторон визиготские белые ливреи и кольчужные доспехи.

Том открыл рот, крича ей что-то.

Клинок меча ударил его спереди по лицу, соскользнув вверх от наустника, и лицо скрылось под широкой струей крови.

Аш обеими руками сжала рукоять чекана, вбила короткий шип под поднятую руку визигота, пробив кольца кольчуги подмышкой. Удар отозвался в руке до самого плеча. Чекан не шел обратно, ей на руки хлынула кровь из развороченной раны. Подбежали люди в красно-синем, оттянули ее в сторону. Аш едва сумела удержать в руках рукоять… «Господи Иисусе, я смотрю не в ту сторону, меня развернуло… где же знамя?»

— Поднять ЗНАМЯ, так вас и так!..

«Будь на виду, двигайся, живи!..»

Сзади напирали люди. Против воли ее сносило все дальше вправо и вперед, по трупам, по спинам в прорванных кольчугах, по пробитым нагрудникам — нога, скользнув в луже крови, застряла между телами, щиколотка подвернулась…

«Зараза, знать бы, куда меня несет…»

Кое-как расчистив немного места вокруг себя и сдвинув назад шлем, Aш огляделась; небо черно от стрел. На лице застывал пот. Синее знамя с желтой головой льва поднималось…

— Босс! — срывающийся мальчишеский басок Рикарда перекрыл шум боя. Древко знамени Лазоревого Льва крепко зажато в его руке. Двое встали плечом к плечу рядом с ней. Форма Льва. Люди Рочестера, ее эскорт. Вот еще трое…

— Что застряли? В душу мать! Жмите вперед!

Она протолкалась к Рикарду, перехватила древко повыше его руки, вскинула вперед и кверху, проорала: «Вперед!» выпустила знамя и рукоятью чекана уперлась в спины, загораживавшие ей дорогу, нажала, приседая в усилии. Двое латников отскочили в стороны.

Впереди, над массой бургундских и визиготских шлемов, блеснул орел легиона. Знамя Льва вдруг качнулось назад, развернувшись в рывке.

Аш медленно отступала под натиском сражавшихся: на три шага, слыша вопли раненых, втоптанных в землю тяжестью окованных сапог. На ее доспехах засыхали красные потеки. Рикард всего раз неловко взмахнул мечом — кажется, никого не зацепив, солдаты перед ней опустили алебарды, уставив наконечники к врагу.

Напор ослабел.

Аш за плечо развернула Рикарда, подтолкнула вперед — «Зараза, где же Роберт?» — и опрокинулась навзничь на утоптанную землю.

Толпа бургундцев — цвета Лоэкта! — навалилась на нее. Аш втянула голову в плечи. По затылку шлема вскользь заскрежетала стрела. Кто-то, споткнувшись о ее тело, навалился сверху, за ним еще двое или трое. Один без шлема, вместе с вцепившимся в его слипшиеся от крови волосы визиготом. Кто-то кинжалом ткнул визигота в пах, тело тяжело обмякло, прижимая Аш к земле. Она сжатой в кулак рукой ткнула ему в лицо, почувствовала, как под стальным суставом лопнуло глазное яблоко, сквозь шлем и толстый подшлемник услышала его пронзительный визг. Тяжесть отвалилась, она с трудом поднялась на ноги.

«Господи, в седло бы. Не видно ни хрена!»

— Где мой долбаный штаб? — в голосе не было силы. — Рикард!. Знамя где? Надо двигаться, застрянем — нам звездец!

Она руками нащупывала дорогу, не оглянувшись на два коротких удара по кирасе, разгребая себе путь в густой мешанине тел. Впереди поднимались и опускались алебарды; она продвигалась туда.

— Вон оно! — Рикард с победным криком развернул ее за плечо. Аш наткнулась взглядом на зажатый в собственной руке меч — «Когда успела? И где чекан?» — и в десяти ярдах, забитых спинами сражавшихся, медленно продвигавшихся вперед, увидела полотнище с «Леон азур пассан гарде».

Открыла рот, чтобы выкрикнуть: «Здорово! давай туда!» и струя пламени полыхнула перед глазами.

В голове звон, онемевшими руками она пыталась нащупать под надвинутым саладом, что осталось от лица. Мгновенное беспамятство миновало; Аш увидела себя стоящей на краю дороги…

Перед ней земля была устлана телами, неподвижными или в корчах зажимающими руками лица. На каждом теле, поперек красных рейтуз, или блестящих кирас, или шлемов, выделялась угольно-черная полоса. Над телами стелился дым, тошная вонь жареного мяса. Рот наполнился густой слюной.

Два обгорелых неузнаваемых лица мелькнули перед ней, разинув в крике изувеченные губы.

Снова шипение: вода, выплеснутая на угли, только в тысячу раз громче. Чья-то нога лягнула ее под коленку. Она рухнула, жестко приземлившись на живот. Сбили, беззащитна! Кинжал отлетел в сторону, Аш в панике шарила по холодной земле, пытаясь подтянуть под себя ноги. Кто-то упал или наступил ей на спину, она ткнулась в землю шлемом, кто-то рядом выкрикивал ее имя.

Краем глаза заметила мелькнувшее белое.

Визиготский назир скорчился, заходясь в крике, рядом с ней, не пытаясь нанести удар, не замечая ее. Вся спина его обуглена дочерна и дымится.

Аш приподнялась на четвереньки. Кто-то перескочил через нее, и она снова вжалась в землю. Еще, еще — человек шесть или семь, в рейтузах и коротких камзолах со значками Льва, блестят на солнце плоские шлемы, в руках занесенные клинки.

Через их головы Аш увидела мраморный овал лица. Блеснула медь за каменным плечом. Низкий гул, словно тяга в камине. Вокруг падают тела, жар бьет в лицо, и она не успевает заслониться локтем. Обожженными глазами разглядела все же голема с наконечником медной трубки от бака с греческим огнем, медленно разворачивавшегося…

Двое со значками Льва припали к земле. Двое вскинули оружие — тяжелые боевые молоты, — и каменные руки голема откололись под ударами: левая в запястье, правая — у локтя. Наконечник трубки со звоном ударился в землю. Еще двое ударили сбоку, а удар алебарды подсек бронзовые сочленения коленей. Каменная туша запрокинулась назад, четверо добивали голема тяжелыми ударами молотов; их предводитель проревел:

— Одним меньше, вперед, вперед!

Аш узнала голос Герена.

— Босс!..

Чья-то рука развернула ее. Латник на голову выше других, в ливрее Льва. Голос Ансельма:

— Сюда! Эй, там, сюда!

Тяжелый одышливый бег; снова задержка в гуще отряда пеших латников и в небе, над головой Ансельма, штандарт Льва… неподвижный.

Неподвижный.

«Мы в дерьме, просрали, застряли…»

«О господи, их тут сотни. Конец».

Все мышцы тела свело судорогой. Она застыла как вкопанная в сумятице битвы, согнувшись вдвое. На мгновенье. Болело сведенное тело, плечи прострелило острая боль, все тело под броней — ключицы, бедра, колени — вспухло синяками. В ушах звенело. В глаз стекала струйка крови — Аш вскинула руку к лицу и увидела, что безымянный палец выбился из-под ремешка правой перчатки и торчит под прямым углом к ладони. Она не чувствовала боли перелома. Из-под внутреннего налокотника текла кровь, одна чашка наколенника пропала; вся левая сторона доспехов от наплечника до поножи была исцарапана и промята ударами стрел, которых она даже не заметила.

«Жаль, что нет бригандина: легче бы двигалась. В этой сбруе я и шага больше не выдержу.

Не могу драться. Сдохла».

Приглушенный шлемом голос Ансельма заорал:

— Держись, девочка!

Она попыталась отодвинуться, но через полшага снова застыла: вопли били в уши сквозь толстую обивку подшлемника. В руках, в ногах — неподъемная тяжесть.

Сражение отодвинулось на несколько ярдов от нее. Там раздавались крики, в невнятных воплях послышались слова, звучали все громче…

«Какого хрена?..»

Над головами людей что-то передавали из рук в руки к знамени, к Роберту Ансельму, который ткнул это что-то ей в руки, машинально сжавшие… визиготскую пику, покачнувшуюся под тяжестью. Аш, выругавшись от боли, перехватила другой рукой, отпустив меч болтаться на темляке, и подняла глаза взглянуть, что нарушило равновесие оружия.

Отрубленная голова. В длинных прядях бороды тяжело раскачивались золотые бусины.

— Гелимер убит! — выкрикнул голос Ансельма. Он ткнул вверх стальной, окровавленной по локоть рукой. — Гелимер убит!

Слева раздался взрыв криков.

— Надо это прекратить, — крикнула Аш, обхватив обеими руками древко копья — Надо… Они знают о его смерти?

— Знамя опущено!

— Что?

— Его знамя! Опущено!

— Пропустите… — Она шагнула вперед, к линии алебардщиков — старому отряду Джона Прайса, которым прежде командовал Караччи, — топорщившейся сзади древками. — Пропустите, туды вас оглоблей, вперед! Живо!

Спины раздались. Она плечом раздвинула крепкие бока, не выпуская из рук тяжелое копье. Роберт Ансельм и знаменщик держались на шаг позади. Ее протолкнули во второй ряд, и древки качнулись над ее плечами, а впереди замелькали истекающие кровью изогнутые лезвия и крюки.

— Гелимер мертв! — пронзительный крик ободрал горло. Отряд подался назад, смыкаясь вокруг нее с поднятыми алебардами. Дальше сверкнули в солнечном луче наконечники пик. Ряд визиготских воинов в кольчугах и пластинчатых доспехах, пестрящий всеми оттенками красного и оранжевого; лица снизу до глаз укрыты черной тканью; мечи и копья наизготовку.

Она всмотрелась — подадут ли назад — и только тогда осознала, что видит перед собой истоптанную землю и валяющиеся на ней тела. Рискнула оглянуться по сторонам, сквозь лес алебард: разрыв в несколько футов медленно расширялся. Видели, как опустилось их знамя… Она двумя руками вскинула пику к голубому небу. Отрубленная голова Гелимера показалась высоко над кишением тел: лицо ярко освещено солнцем, темнеет провал рта, от грубо перерубленного позвоночника тянется красный хвост и торчат кости.

— Король-калиф мертв!

Крик вынес весь воздух из груди. Аш покачнулась. Солдаты рядом с ней, раскрасневшиеся, задыхающиеся, с залитыми слезами лицами, подхватили:

— Король-калиф мертв!

С неба еще сыпались стрелы, слева кричали люди, перекрикивая лязг стали. Голоса сливались в хор, повторяя:

— Король-калиф мертв! Король-калиф мертв!

Руки задрожали; она судорожно стискивала пику со страшной головой. «Вы все ее увидите!»

Расширялся — теперь уж точно расширялся — просвет между рядами сражающихся, открывая землю с поваленными шатрами, опрокинутыми котлами, окровавленным тряпьем и телами, обхватившими ладонями головы. Или тела без голов. В пятнадцати футах впереди Аш отчетливо видела одного из назиров, дико оравшего что-то своему командиру. Ариф поднял голову, взгляд застыл на искаженном лице Гелимера.

С небольшого пригорка, на котором она оказалась, за поваленными палатками были видны шлемы новых сотен: рабы-копьеносцы, пешие визиготские рыцари, лучники; новые и новые ряды, стоявшие плечом к плечу над грудами палаточных полотнищ и разбитых строений, под испещрившими небо отрядными значками. Она опытным взглядом оценила: четыре с половиной — пять тысяч.

Одинокий дальний раскат расколол воздух. Какой-то канонир одним взмахом фитиля задел все восемь запальных отверстий органного орудия — стволы выпалили почти одновременно — с городской стены.

Слышно от города! Здесь больше не стреляют! В тот же миг справа завопили, послышался кашляющий рев греческого огня, клубы черного дыма взметнулись вверх.

— Король-калиф мертв! — снова выкрикнула Аш, разрывая горло каждым словом; слыша пронзительный ясный кларнет своего голоса несущегося над головами, пожарами, криками боли.

«Гелимер — мертв! Долой оружие!»

От возбуждения или от недостатка воздуха — только она снова покачнулась, прислонилась к плечу Ансельма. Он поймал Аш за стальной налокотник, поддержал.

Сердце трепыхнулось, ей почудилось, что весь мир затаил дыхание: ничто не могло помешать визиготским полчищам прокатиться через застывшие перед ними тринадцать сотен человек. «Ничто в целом мире», — метнулась в голове смутная мысль. Сквозь кровавую пелену перед глазами Аш глядела на голубое, как лед, небо и голову Гелимера на пике.

— Выйти из боя! — она выдавила из себя хриплый шепот, оттолкнула Ансельма. — Пошли к Моргану сказать: знамя остановить где есть!

— Понял!

За спиной Аш, передавая приказ, закричали командиры. Она не оборачивалась, дышала с трудом, глаза нестерпимо жгло. Она не видела знакомых гербов и, конечно, не видела «медной головы» Фарис, и знамя с крепостной решеткой Гелимера не показывалось больше, но за оставшейся ничейной полосой — «В тридцати футах?» — поднялось знамя с ярким треугольником: стилизованная гора Санчо Лебриджа.

«Он исполняет приказы».

Чьи теперь? Мертвеца?

— Король — мертв! — выкрикнула Аш. Голос сорвался. Ансельм силком развернул ее, указал. Войско прибывало каждой секундой. «Они займут все пространство за нами, отсюда до города». Знамя Лебриджа качнулось, застряв в людском толпище. «Сколько осталось секунд, прежде чем он начнет отдавать приказы?»

— Вон! — Ансельм указал рукой туда, где новые всадники подъезжали, осторожно выбирая дорогу среди обломков. Предводитель их, в золоченом шлеме, двигался под знаменем с зубчатым колесом в гербе. Черное зубчатое колесо на белом поле.

Aш сказала:

— Герб Леофрика!

Два знамени встретились. Послышались крики.

— Милорды амиры! — выкрикнула Аш. — Калиф Гелимер мертв!

В подтверждение своих слов она качнула пику с насаженной головой. Кровь и спинной мозг ярко блестели, стекая ей на латную перчатку.

Аш жадно глотала воздух, потея на морозе под своей броней, и тревожно глядела на всадников.

Тот, в золоченом шлеме, снял его, оказавшись среди людей в кольчугах и белых туниках. Это был Леофрик.

Пряди седых волос топорщились над его головой. Он тронул шпорой бок кобылы, направив ее прямо по головам мертвых и умирающих, подъехал поближе, так что Аш разглядела его нахмуренные брови. Он глядел на отрубленную голову, то ли в гневе, то ли морщась от утреннего света.

Солнце едва-едва оторвалось от линии горизонта. «Прошло ли пятнадцать минут со взрыва стены?»

— Леофрик! — окликнула его Аш. — Гелимер мертв. Он не помешает теперь уничтожить Дикие Машины!

Ветер подхватил ее слова, смешав со стонами раненых мужчин и женщин.

«Слышит ли он меня? — Аш испытующе вглядывалась в морщинистое лицо. — Безумен? Не безумнее, чем с самого начала?» А он отвернулся от нее, отрывисто приказав что-то, и один из его офицеров громко прокричал короткий приказ, и вымпелы отрядов двинулись к нему — в том числе и знамя Лебриджа.

— Вот как! Он принимает командование. Дьявольщина, он берет командование! — она в отчаянии топнула ногой. — Вот оно как!

Роберт Ансельм монотонно сыпал грязными ругательствами.

Разрыв между рядами слева от них снова смыкался. Аш взглянула вдоль аллеи раскачивающихся над головами людей алебард и пик. Люди в давке, не имея возможности рубить по щитам и скрещивать оружие, тыкали наконечниками в лица друг другу. Дружный клич визиготов: вымпел с Андреевским крестом за десять секунд отступил на десяток ярдов.

Это какой-то ариф выступает по собственной инициативе!

— Прикажи им держаться! — Аш крепко уперлась ногами в груду тел, крикнула в сторону Леофрика: — Прекратите бой! Сейчас же!

Арифы Лебрия кричали что-то. Сзади напирали, толкая ее на ощетинившиеся пики, Рикард задел ее плечом. Знамя Льва покачнулось. Низкий рык Ансельма: «Стоять!» раскатился над промерзшим лагерем и дальними рядами.

В двадцати ярдах ниже по склону справа раздался хриплый рев греческого огня.

— Христос! Еще?!

Голова Леофрика повернулась. Лорд-амир привстал на стременах, глядя через головы своих солдат. Послышался его властный крик. Аш прищурила распухшие больные глаза, снова услышала рев пламени: ряд визиготских шлемов качнулся на алебардщиков-бургундцев; люди падали, скрываясь из виду; значки на длинных шестах валились к земле; вспышка на мгновение ослепила ее.

— Они и своих жгут! — проскрежетал Ансельм. В толкотне вокруг Аш что-то изменилось, она обернулась: гонец в накидке с Андреевским крестом выдохнул: «…жгут всех…», офицеры, окружавшие Леофрика, кричали на бегу, отряды двинулись — и ничего… ничего… досчитала до тридцати…

Ничего. Греческий огонь затих.

У мертвецов нет друзей.

Может, найдется кто-нибудь, кто захочет отомстить за него…

Высокий голос выкрикнул что-то позади. Карфагенская латынь. Толчок вперед — Аш обеими руками сжимала древко с головой Гелимера, раскачивающееся, как корабельная мачта. Два шага вперед, три; ее несло к линии визиготской пехоты. Напор ослабел. Аш остановилась, глядя на уставленные в нее наконечники пик, на изогнутые луки с наложенными на тетиву стрелами…

Назир в пятнадцати футах от нее выкрикнул: «Стоять!»

Аш отклонилась назад, почти прижавшись губами к шлему Роберта:

— Еще гонцов… к командирам… стоять… только обороняться…

Рикард чуть отстал, и между двумя копейщиками она увидела пологий склон, уходящий туда, откуда они пришли.

«Господи, когда мы успели так продвинуться?

Совершенно не заметила подъема.

Господи…»

Узкие клинья истоптанной земли, парусина, покосившиеся подпорки шатров, обломки бревен, горшки — и сжимающие оружие люди, бегущие вниз по склону к Дижону.

«Если бы они не спали, успели развернуться…»

Морозный воздух сиял прозрачным светом. Ноздри вдыхали вонь дерьма и крови. За спинами ее бургундцев лагерь наполнялся огромной толпой визиготских легионеров; на солнце блестели неподвижные ряды щитов и копий.

На востоке суматоха и беспорядочные выкрики, но в северном лагере два свежих легиона вываливаются из бараков с дерновыми крышами: свежие пять тысяч в одном только Третьем легионе Каралис.

«Как покатят они на нас…»

Перед стенами Дижона на свободной полосе скапливаются люди в желтом и красно-синем. Чернеет широкий пролом. Блестит в тени сталь: серпы, вилы… Горожане Дижона. За грудами разбитого камня.

Она медленно перевела взгляд вверх по пологому склону, моргнула, подсчитывая: «Я не всех наших вижу! Не может быть, чтоб это — все, что от нас осталось!..»

Движение в рядах визиготов привлекло ее взгляд. Лучники раздались. В освободившийся проход вступали новые отряды в ярких ливреях. Высокий голос завопил им в спины на карфагенской латыни и на итальянском:

— Атака! Вперед!

— О, дерьмо, дерьмо…

Прозвенел рожок. Остолбеневшая, задыхающаяся, она покосилась по сторонам, видя на потных лицах ужас и отвращение; и вдруг кто-то громко расхохотался, показывая окровавленные зубы сквозь рассеченную щеку.

Аш щурила отекшие глаза. Перед ними не визиготы — цвета франков. Пехотинцы и лучники. Сплоченный ряд всадников в броне. И никто не движется, ни один человек не переступает невидимую границу первого ряда.

Голос, выкрикивавший карфагенские слова, оборвался забавным клохтанием. Не смешно…

— Смотрите! — изо рта кричавшего алебардщика вместе со словами брызгала кровь. — Вы посмотрите, босс!

Белое знамя Агнца Дей вспыхивало золотым шитьем, дальше блестел обнаженный меч Онораты Родьяни и корабль под полумесяцем Джоселина ван Мандера: франкские наемники Гелимера. На ее глазах к знаменосцу подъехал всадник в миланском панцире. Агнец Божий. Солнце вспыхивало на латной перчатке, сжимающей полосатое древко. Напевная итальянская речь долетела по ветру, но отдельных слов не разобрать.

Золотой значок на верхушке древка склонился к земле.

Железная рука всадника клонила знамя вниз; складки развернулись, ниспадая, коснулись кровавой грязи, и Золотой Агнец потерялся в легшей наземь груде шёлка.

Слезы застелили глаза. Вокруг взметнулась волна оглушительного ликования. Поодаль склонилось знамя отряда Родьяни, Монфорта, и наконец, наконец — синий с серебром корабль под полумесяцем; под дикие восторженные вопли знамена наемников падали в грязь.

Роберт Ансельм обрушил тяжелый кулак на ее наплечник.

— Он их отзывает!

Пронзительные рожки звали из лагеря, доносились с востока, сквозь продолжающуюся там перестрелку. Аш повернулась к Рикарду, сунула ему в руки тяжелую пику.

— Дай мне знамя!

Их руки столкнулись; ее сломанный палец в набрякшей кровью перчатке сорвался с древка пики, и Аш перехватила знамя «леон аффронт» левой рукой, подняла над головой и устало взмахнула.

Грохот пушек на востоке смолкал. Спустя долгую минуту отзвучал последний выстрел.

Леофрик проехал мимо бывших наемников Гелимера, мимо рядов пехоты Дома Леофрика. За ним следовало знамя Лебрия и значки остальных квахидов. Амир Леофрик придержал кобылу, наклонился, обращаясь к одному из своих командиров.

Ариф Альдерик выехал вперед:

— Мой повелитель говорит: «Мир! Мир между Карфагеном и Бургундией!»

Голос Альдерика звенел, ясно слышимый по крайней мере в ближайших частях визиготов и бургундцев:

— Амир Леофрик после гибели в битве Гелимера заявляет свои права на трон короля-калифа! Здесь нет других амиров его ранга. Это его честь и долг. Славьте короля-калифа Леофрика!

Ансельм за спиной у Аш высказался:

— А вот те хрен!

Легионы визиготов взорвались приветственными криками.

Альдерик выкрикивал:

— Джунд Аш, он в своем праве. Карфаген ратифицирует состоявшиеся здесь выборы. Принимаете ли вы мир, предложенный им?

— Провалиться мне… ДА!

Перед новым построением Аш окружил лес знамен и штандартов: Томас Моргай с золотым Львом в Лазури, де Ла Марш со своим знаменосцем, несущим герб Бургундского герцогства, «Леон Аффронт», отрядные значки; и люди в пробитых латах и рваных кольчугах, глядящие не на знамена — на пику, прислоненную к ее плечу и несущую видимую по всему полю отрубленную голову.

Она ничего не чувствовала.

— Сообщите Леофрику, где встречаемся. На полосе перед проломом в стене.

Ансельм кивнул, подозвал двоих из отряда Моргана и скрылся в рядах, отправившись к Леофрику.

Громкий гул облегчения, медленно доходящего до людей осознания победы, — он не в силах был пробиться сквозь стеклянный пузырь бесчувствия, окружавший Аш.

— Сделали! — Рикард свободной рукой сорвал с головы шлем. Его разгоревшееся юное лицо сняло. — Сделали! Эй, босс! Вы теперь возьмете меня в оруженосцы?

Низкие мужские голоса одобрительно заворчали. Вдруг толпа расступилась, темноволосый парнишка остался перед ней, преклонив колено, все еще сжимая полосатое древко знамени.

— А, чтоб тебя! — сказала Аш, улыбнувшись вдруг. Обожженную щеку засаднило. Ее окатила горячая волна. Она нащупала рукоять меча, болтавшегося на темляке, сжала ее и коснулась обнаженным клинком плеча Рикарда. — Будь у меня право посвящать в рыцари, я б это сделала. Считай, что получил повышение!

Со всех сторон неслись крики радости и облегчения. Люди чувствовали: все теперь как следует! Воины подняли юношу на ноги, похлопали по плечам. Аш не снимала шлем: рано.

— Жди здесь. — Она бесцеремонно сунула пику сержанту Рочестера, Элису, и протолкалась локтями сквозь толпу к западу, откуда видно было задние ряды. В голове застряло:

«Все лагеря одинаковы, где бы ни стояли».

Самозванный командир алебардщиков Караччи и Прайса поспешил пристроиться за ней в качестве эскорта.

— Виттелеши, — пропыхтел он, — командую этими парнями, с вашего позволения, босс.

— Командуй пока. — Еще одна широкая ухмылка сама собой расплылась по лицу. «Сделано! Сделано!» Щеки жестоко саднило.

— У вас лицо красное, босс, — озабоченно проговорил Виттелеши.

— Да ну?

— Кожа… —

Он быстро провел пальцем по собственной скуле.

— Ладно… — Прохладный пот горел в уголках глаз, разъедая опухшие веки.

Теперь ей было видно через задние ряды, через сложное строение с дерновой крышей — штаб Гелимера? — до самого моста.

— Хочу посмотреть, как у Джонвилля…

Ярко-красная кровь на льду.

Кровь на инее, покрывающем берега. Бесформенные комки под берегом отбрасывают черные тени в человеческий рост. Дальше, на льду, люди тащат мертвых, подбирают отрубленные головы, оставляя пятна на белизне. Из разбросанных ниже по реке трупов торчат обломанные пики.

Она пересчитала ряды, вытянувшиеся вдоль берега. Двадцать два.

Среди разбросанного оружия валяются костяные коньки.

«Займете позицию, удержите мост, не дайте Гелимеру бежать…»

К ней устало подошел сержант-бургундец.

— Где Джонвилль? — спросила Аш.

— Убит. — Сержант надолго закашлялся. — Убит, мадам капитан. И капитан Берже убит. И капитан Ромон.

«Это из командиров…»

Она повернула голову, глядя на лежавших к северу от моста, лежащих на холодной земле в неловких позах: разбросав руки, подогнув ноги… Алебардщики, лучники; без доспехов, в кожаных куртках или бригандинах, в легких шлемах. Глядела на лица, испачканные вытекшей изо рта кровью. Кровь успела застыть. Пятьдесят? Шестьдесят?

На земле рядом с еще не остывшим телом сидел человек, стонал, зажав руками живот. Полдюжины бургундцев возвращались через мост, поддерживая мужчин и женщин, вскрикивавших от боли при каждом шаге. Знаменосец Джонвилля так и не выпустил флаг, из-под поспешно наложенной повязки выше локтя сочилась кровь, ниже руки не было.

Шагнув назад, Аш чуть не споткнулась об отрубленную кисть руки.

— Виттелеши.

— Босс?

— Послать гонцов к амиру Леофрику. Скажите ему — наши врачи остались в городе. Пусть пришлет медиков из легиона.

— Но…

— Живо, Виттелеши. — Она снова повернулась к сержанту.

— Здесь вы командуете? — он кивнул. «Черт, значит, ни одного командира рангом выше в живых не осталось?» Она продолжала; — Чтоб не было никаких глупостей насчет «не дам себя увечить визиготскому лекарю»! Всех живых перевязать — и на носилки, как можно быстрей доставить в город. Несите в госпиталь аббатства.

— Да, мадам капитан, — бесчувственно отозвался сержант. Аш повернулась к Виттелеши:

— Пошли.

Отряды, уже строившиеся под своими значками, расступались, пропуская ее. Бургундцы, отряд Льва — все переговаривались негромко, и над рядами разносились только отчаянные вопли и стоны раненых, оставшихся на полосе между ними и легионами визиготов. Одна женщина блевала, приподнявшись на четвереньки: кровь стекала по ее лбу, шлем пропал.

«Дерьмо, кажется, Катерина Хаммель? Нет, кто-то из ее лучниц, хотя…»

Врачи визиготов со своими ассистентами уже выдвинулись из рядов легионеров. Несколько голосов встретили их враждебными криками. Медики склонялись над ранеными, одних оставляли и переходили дальше, к другим подзывали носильщиков.

Они не делали различий между своими и людьми Аш.

— Послать гонца в город. Пусть монахи придут помогут. Нет, я не уверена, что это безопасно. Скажите им, пусть сдвинут с места свои долбанные задницы. И женщин Бланш сюда.

Она поискала взглядом знамя де Ла Марша.

— Возвращаемся к городу. Той же дорогой, что вышли. Построение перед стенами.

Она прошла вперед мимо рядов бургундцев; следом Рикард со штандартом, Элис с пикой и Вителлеши со своими людьми. Ряды расступались перед ней. Очень редкие ряды! Аш обернулась назад, на свой маленький, очень маленький отряд, подумала: «Дерьмо, не могу поверить, что мы столько потеряли, не могли столько потерять!» и обнаружила, что уже вышла на край почерневшей земли, где даже от поваленных палаток остались только обугленные колья да раненые корчились на запекшейся грязи.

— Давайте сюда медиков, чтоб им…

Мимо нее проскользнула фигура в развевающейся одежде цветов Леофрика; под сандалиями хрустели угли и обгорелые кости. Капюшон упал, и Аш увидела доктора-женщину, которая строго отдавала указания своим помощникам на медицинской латыни.

«Я ее знаю…»

— Вы… — голос женщины прозвучал прямо перед ней. Она открыла глаза — не могла припомнить, когда закрыла их — узнала и лицо, и голос, сказавший: «Шейка матки практически полностью разрушена».

— Я дам вашему рабу глазную мазь, чтобы избежать отека век. Прямой огонь вас миновал, однако не следует пренебрегать…

— Пошла на х… — Аш оттолкнула женщину с дороги. Она остановилась снова, приметив в груде обугленных тел ноги в голубых рейтузах. Тело лежало так, что голова оказалась ниже ног, и был виден край желто-синей куртки, не тронутый огнем. По короткому приказу Виттелеши двое солдат перевернули почерневший труп. Помолчав секунду, он сказал:

— Капитан Кампин.

Под телом Адриана Кампина лежало почти не изуродованное тело его командира копья. Глаза Виллема Верхекта, не щурясь, смотрели прямо в яркое солнце: что-то, скорей всего, рука голема, пробило его тело вместе со стальным нагрудником и вывернуло на развороченный металл одно легкое. Аш сосчитала до десяти, не отводя взгляда, но черно-красный клок плоти не трепыхнулся, не вздрогнул.

«Со своей командой устранишь големов с их метателями огня».

— Проверьте, не осталось ли живых.

Солнечный луч показал ей слезы, текущие по грязному, морщинистому лицу Виттелеши.

— Выполнять, чтоб тебя… — слабо добавила она; и Виттелеши кивнул и, не переставая плакать, начал растаскивать хрустящие руки и торсы, разваливавшиеся в его руках, как пережаренные тушки птиц.

Штандарты Льва и Бургундии медленно спускались по склону над рядами отрядов, пересекли вторую выжженную греческим огнем просеку, и…

…в ее наколенник вцепились чьи-то пальцы. Аш опустила взгляд на обхватившую колено латную перчатку, по руке скользнула взглядом к лицу, неузнаваемому, если бы не Голова Льва на шлеме. Вместо рта — кровавый пузырь. Рядом с ним сидел, сжимая правой рукой отрубленную левую кисть, алебардщик. Белое лицо, как стеклянное, 6лестело испариной.

— Врачей! — заорал за ее спиной Виттелеши. — Лекарей сюда!

Штандарты приближались. Людям приходилось долго выбирать, куда опустить ногу. Земля на десять ярдов была скрыта под телами латников с ее значками. Некоторые еще шевелились, другие нет, но все были в крови. Аш отступила в сторону, и стальной носок сапога подцепил отрубленную по локоть человеческую руку.

Слабый голос позвал на помощь. Все еще не отрывая взгляда от изуродованного неузнаваемого лица — «это де Тревиль, это Анри, я помню его латы», — она попятилась, обернулась и увидела привставшего на колени арбалетчика Томаса Рочестера, Рико, который поддерживал своего командира.

— Босс, — окликнул ее Рико, — помогите мне с ним, босс. Я не знаю, что делать!

— Рикард, давай сюда долбанных медиков.

— Гонцов не хватает, босс…

Она неуклюже опустилась на промерзшую, залитую кровью и дерьмом землю. Протянула руку и замерла. Виттелеши присел рядом, с обрывком перепачканной кровью ткани в руках — оторвал от собственной накидки. Рико перехватил клок, бережно отер лицо откинувшегося на его плечо человека. Рочестер закричал. Его крик пронзительно прорезал все затихающие шумы над полем, закончившись чем-то вроде чихания с брызгами крови.

— Глаз! Его глаз! — запричитал Рико.

Он снял шлем с головы командира. Две черные овальные дыры выплескивали кровь на лицо Рочестера, заливая кольчужный ворот и нагрудник. От носа остался только обломок хряща. Из кровавого месива под правым глазом торчал белый осколок кости — отскочивший, как поняла Аш, от размозженного носа.

Отряды, спускавшиеся с пригорка, замедляли шаг, люди бросали на Рочестера сердитые или тупые взгляды, задерживали дыхание, чтобы не ощущать распространявшейся от него вони.

— Держи крепче. — Аш облизала губы. — Держи его неподвижно. Приложи сюда тряпку, промокай, чтоб не захлебнулся. Том. Том? Помощь идет. Мы тебя вытащим. Ёб… есть у кого вино? Или хоть вода?

По рядам передавали ее просьбу, люди ощупывали свои пояса, немногие встряхивали фляги — все, конечно, давно пустые.

— Сюда! — выкрикнул Рикард, размахивая знаменем и подзывая одетого в желтое человека, пробиравшегося из толпы легионеров. — Давай сюда!

— Дерьмо. — Аш развернулась на каблуках и зашагала дальше мимо поваленных палаток. Сзади послышалось пыхтение. Ее обогнал Рикард со знаменем. Он что-то говорил, но Аш не замедлила шага. Люди впереди расступились, и Рикард опустился на колени. Аш остановилась.

Два тела лежали рядом, среди грязной холстины поваленной солдатской палатки. «Здесь мы выбрались на дорогу, здесь сделали свое дело команды палаточников».

Маленькое тело лежало под рукой Рикарда. Он повернул его лицом вверх. Из-под не закрывающего лица салада выбились несколько прядей желтых волос. Из восьми или девяти проколов в бригандине текла кровь.

— Маргарет Шмидт, — сказал рядом мужской голос. Джовани Пьетро, лучник Паоло.

Он пожал плечами на ее невысказанный вопрос:

— Все, что от нас осталось.

Рикард поднялся на ноги, с побелевшим, покрытым испариной лицом, словно сам получил рану. Древко знамени бессильно склонилось ему за плечо.

— Это Катерина Хаммель, — сказал он.

Она хотела поправить, но поняла: он говорит о втором теле, свернувшимся в грязи как нерожденный младенец. Женщина застонала. Стрела пробила ей кольчугу под лопаткой.

Меч вошел в живот и торчал из спины. Окровавленные перчатки сжимали вывалившиеся внутренности.

— Еще жива. Врача сюда. — И, в ответ на взгляд Рикарда: — Кто знает?

— Нам нужно чудо! — горестно вскрикнул он.

Она с трудом сдержала просившуюся на лицо циничную усмешку, готовая заорать или расплакаться.

— Это нам не по карману…

Быстрым шагом обогнала марширующий отряд и вышла на ровную полоску земли перед траншеями. Она шла молча, с трудом передвигая ноги.

Здесь меньше трупов. Аш качнулась вперед, увидев знамена Леофрика, Ансельма, Фолло и горстку горожан, высыпавших им навстречу из-за уничтоженной стены.

— Осторожно! — заорал Рикард!

Нога опустилась на что-то мягкое. Аш покачнулась, поймала равновесие. Человек, на которого она наступила, вскрикнул и разрыдался. Из тела торчали стрелы с черным оперением. «Жив настолько, что еще может шуметь», — подумала Аш и тут узнала: Эвен…

Сухощавый маленький человечек в латах и ливрейной куртке казался коренастым. Изображение Льва скрывалось под кровавым пятном. Аш встала на колени, подсчитывая:

«Стрела в плече, стрела в лицо, две стрелы в бедре» — и проговорила:

— Эвен, держись!

— Дерьмо, босс, — простонал Рикард.

— Раз еще может орать, пронесет… — Ее рука, ощупывавшая и поглаживавшая раненого, застыла. Она неловко просунула пальцы под куртку и кольчугу и вытащила обратно — в густой горячей крови, вытекавшей из паха или из живота — она не сумела разобрать. — Найди кого-нибудь…

Рикард рванулся.

Аш продолжала всем весом зажимать рану, пока не подбежали визиготские врачи, потом смотрела, как его укладывают на носилки и кричала, чтоб несли прямо в госпитальную палатку. Встала, провожая взглядом остаток своего войска, уходившего через поспешно перекрытый мостками ров. С пальцев капала кровь.

В траншеях снова появились воины: визиготы тихо переговаривались, поглядывая на нее поверх кольчужных щитков на лицах. Мягкий чужой говор слышался в безветренном воздухе, отрывисто щелкали приказы назиров. Она чувствовала, сколько луков поднималось к плечам, сколько глаз переглядывались с мыслью: ничего не стоит подстрелить суку.

Аш протянула руку к Элису и приняла у него тяжелую пику. Щелястая дубовая дверь и пара ставен заскрипели под ее ногами, когда она переходила ров. Рикард не отставал.

«Да, мы прорвали осаду».

За стену, мостки через траншеи, сбить палатки, найти дорогу вглубь. А Гелимера должны были отыскать по знамени. Он не мог не поднять его, командуя в бою. Я знала, что он не выдержит и пустится в бега. И Джонвилль остановит его на мосту. И кто-нибудь из алебардщиков или пеших рыцарей убьет его. Я знала, что так будет.

Знала.

Зачем мне голос Льва?»

Аш оглянулась на видневшиеся из траншей лица визиготов. Она чувствовала себя, с реющим над ней знаменем Льва, средоточием их взглядов: вроде актера на подмостках балагана — со всех сторон видна.

Еще подтягивались прихрамывающие мужчины и женщины, молча вливались в строй. Только строй был не строй, а несколько жалких цепочек, замерших под своими флагами, и все вместе они не составляли и пяти сотен.

Пять сотен человек. Оглушенных. Словно это поражение, а не победа, небывалая, невероятная победа.

За державшимися на ногах подходили те, кому нужна была помощь: Питер Тирелль, закинувший руку на плечо Жан-Жака Кловета; Сен-Син, которого на скрещенных копьях несли двое латников; женщина-стрелок с залитыми кровью глазами — ее вели за руки. Следом еще двое слепых. Алебардщик — кровь стекает в сапог с отрубленных пальцев руки. Спотыкающаяся колонна раненых, в большинстве не потерявших оружия, тащивших его на плечах, двигалась прямо на Аш, так что спереди казалась неподвижной, только покрытые коростой клинки подпрыгивали над головами.

А дальше носилки с людьми, вытянувшимися лицом вниз, других несли без носилок, подхватив под колени и под мышки, перехватывая и покачиваясь под тяжестью мертвого веса. Кто-то лежит тихо, только кровь струится вниз, кто-то яростно, отчаянно кричит, вопит, визжит. Пятнадцать, двадцать, сорок, больше пятидесяти, больше ста. Монахи и визиготские лекари перебегали от одного к другому, быстро определяя диагноз, переходя к тем, кому еще можно помочь.

Земля вздрогнула под тяжестью подков. Визигот-лучннк на каштановом берберийце развернул коня в нескольких ярдах от нее.

— Милорд Леофрик ждет вас.

В голосе звучало боязливое почтение.

— Скажите… я иду.

Она не двинулась с места, пока сержанты не подошли с подсчетами. Рядом оказался Оливер де Ла Марш под своим огромным красно-синим штандартом; с ним несколько сотников: Лакомб, еще трое. Сен-Син, Каренси, Марль. «Все, что остались?»

— Мадам капитан? — голос Ла Марша осип и звучал глухо.

— Триста двенадцать бургундцев убито. Двести восемьдесят семь ранено. Наших…

Рикард, Виттелеши и Джовани Пьетро смотрели на нее.

— Наших девяносто два целы. Сто восемьдесят убито.

Итальянец сказал: «Дерьмо!» Рикард расплакался.

— И еще сто раненых. Из них примерно две трети ходячих. От Льва осталось меньше двух сотен, и то если повезет.

Дул светлый ледяной ветер. Аш неловко справилась с пряжкой перчатки, отстегнула щиток, прикрывающий правую ладонь, вправила на место за ремешок торчавший палец и снова туго затянула пряжку.

— Идем, — сказала она.

5

Перед Сторожевой башней земля на двадцать ярдов была покрыта золотыми коврами. Длинный стол окружали знамена, а подходя к нему, Аш почувствовала тепло разожженных чуть поодаль костров.

Она подняла взгляд над языками пламени к зимнему небу и почти столь же бесконечному осадному лагерю.

— Безумие.

Де Ла Марш понимающе кивнул, на лице, еще хранившем память о счете убитых и раненых, начала проступать улыбка.

— Но вы это сделали, мадам капитан, Дева Дижона! Вы это сделали!

С земли видны были только мантии и покрывала, да еще первый ряд остроконечных солдатских палаток. Несмотря на крики назиров и арифов, солдатня вывалила полюбоваться на огромный пролом в стене города. Тысячами.

Аш вдруг задрожала в своей душной броне, остановилась и едва собралась с силами, чтобы знаком приказать Рикарду передать знамя Джовани Пьетро и помочь ей отстегнуть душивший ее наустник. Рикард распускал ремни шлема. «Плевать. Либо мир, либо нет, и плевала я на всех убийц.

Мне все равно».

Холодный ветер хлестнул по затылку. Аш потянулась левой рукой к волосам, забыв про кровь на перчатке, и наткнулась взглядом на отражение своего лица. Рикард держал перед ней полированный шлем. Как раз на уровне шрамов скулы пересекла красная полоса обожженной кожи. Нижние веки отекли.

«Я — одна из девяноста двух, и это малость побольше простого везения».

К ней шагнул Роберт Ансельм. В нескольких шагах позади держался Ричард Фолло. Покрытый с головы до ног пылью виконт-мэр явно был не в себе. Он тихо смеялся, как видно, просто от восторга.

Аш знала, какая мысль заставляет так смеяться: «Мы живы».

Золотая ткань сминалась под ее железными сапогами. За столом уже сидели шесть или семь человек: в центре — Леофрик, по правую руку от него Фридрих Габсбург, по левую — французский эмиссар и с ним де Комин. Дальше Лебрия и еще какой-то квахид. За спинами сидящих стояли люди в латах. Черты одного юноши ясно говорили о его принадлежности к Дому Леофрика.

Аш позволила себе задержать взгляд на каждом лице — Фридрих Габсбург отметил ее взгляд улыбочкой — и вернуться к карфагенскому амиру Леофрику.

— Не совсем выжили из ума, стало быть? — философски рассудила она. — Я так и думала. Особенно после беседы с вашей дочерью. Однако помогло спасти жизнь, как я догадываюсь.

Теперь она широко ухмылялась — следствие перенесенного возбуждения и подъема. «Надо было велеть кому-нибудь отскрести мне латы». Запекшаяся кровь и грязь так и остались на стали, и вонь пробиралась сквозь одежду. Она стояла так, зашитая в железо: а каменные руки копали могилу. Человеческие тела лежали грудами на непробиваемом человеческими силами льду.

Воспоминание ударило ее горячей волной. Первый в ее жизни труп. Не такое величественное зрелище, как все эти отмытые добела тела под серым небом. Она убежала поиграть на летнем солнцепеке и на лесной прогалине, в ярком луче света, пробившегося сквозь зеленую листву, обогнув валун — огромный для ее роста, — едва не наступила на труп человека, убитого во вчерашней стычке.

Это была блестящая черно-зеленая бесформенная туша, ничем не напоминавшая человеческое тело, пока мухи, сплошь облепившие ее, не поднялись с тонким жужжанием в воздух.

«Словно на стену налетела, так я тогда остановилась! Но я тогда была другой».

Она снова вернулась в памяти на лишенный запахов двор собора, услышала поющие голоса аббата Мутари и аббата Стефана, увидела стоящего рядом с ней Леофрика. Его одеяние с золотой вышивкой выглядело тусклым и закопченным, визигот моргал на свету. Облачко белого пара висело у его губ.

Визигот в Дижоне. Мир там или не мир, а у нее в животе что-то перевернулось.

— Но почему здесь не темно? — ни к кому не обращаясь, спросил Леофрик. Она проследила его взгляд. За облаками не видно было даже бледного призрака солнечного диска.

— Насчет мирного договора… — Сырой холодный воздух жег лицо. — Я подумала, лорд отец, — нам, по-моему, следует заключить союзный договор.

— То, что творят Ferae Natura Machinae, Дикие Машины, несомненно, материально. — Леофрик начал шмыгать носом, ноздри покраснели от холода. — Если Бургундия, по твоим словам, сохраняет реальность, почему и здесь не исчезло солнце?

— Равноправный союз, — гнула свое Аш.

— Оригинал всегда лучше копии. Кажется, так говорят франки? Мы — бедные наследники римлян, прошлое всегда лучше вырождающегося настоящего… — Его взгляд мог означать, что ему хочется втянуть Аш в спор.

— Так Бургундия цепляется за прошлое? — сардонически пробормотала она.

Не желая понимать ее тона, Леофрик послал ей дружелюбную, снисходительную улыбку старшего.

— Не всегда. Мир с Карфагеном…

— Союз. Может, мы и не единственный народ, который переживет Дикие Машины, но мы — единственные, кто стремится их уничтожить. А мы, — твердо подчеркнула Аш, — именно это и намерены сделать.

Леофрик дернул плечом:

— Ну конечно, уничтожить. Ясно, что это сияние — не благой знак. Гелимер мертв. Господь явил свою волю в битве. Вокруг пирамид сам камень плавится, становясь могилой растений, зверьков, поглощая даже тела коней и людей. Нельзя приближаться: для их уничтожения пригодятся пушки вашего мастера канонира.

В военных вопросах Аш почувствовала себя дома.

— Когда приближаться станет не так опасно, можно попробовать петарды?

— Если станет. — Леофрик поглубже натянул длинный меховой плащ, взмахнул рукой, качнув посохом советника калифа. — Союз… Это стало бы признанием нашего отношения к Бургундии.

— Почему бы и нет?

От фасада собора доносился равномерный звон падающих пластов земли, слишком смерзшейся, чтоб рассыпаться на комки. Из обоих приделов звучали звуки погребальных месс — каждая из которых была ересью для аббата, читавшего другую.

Аш насупилась, припоминая его слова:

— Что вы хотели сказать про «оригинал»?

— Кто первым рассказывает историю? — вопросил Леофрик. — Кто бы то ни был, его история становится эталоном, и других судят по тому, сколь точно они передали детали оригинала. Но первый рассказчик сам себе судья.

Он снова остановил взгляд на лице Аш. Она видела в нем чистое волнение человека, обдумывающего свою теорию, не заботясь, кому принесет выгоду найденная истина: ему или другим. До сих пор все его эксперименты служили не ему — королям-калифам. Так это Леофрик? Король-калиф волей случая?

«Это человек, который готов был разрезать меня на куски, убить. И сделал бы это с радостью ».

— Я не простила тебя, — произнесла она, едва шевеля губами.

— А я — тебя. — И, в ответ на ее потрясенный взгляд: — Полувековой труд, а ты явилась и…

— …все испортила? — Ирония, или черный юмор, перевесили ее гнев.

— Изменила картину эксперимента, — он словно продолжал взвешивать что-то, говоря. — Возможно, всего лишь доказав, что еще существует круг неведомого.

— А… внутри этого круга?

— Дальнейшие исследования.

Ей вспомнился дом в Карфагене — не лаборатории и лечебница, но камера, и собственный вой, отзывающийся где-то эхом.

— Не хватит ли исследований?

— Нет. — Его лицо застыло знакомой надменностью — относящейся теперь не только к ней, но и к появившемуся рядом с Леофриком молодому человеку, вынырнувшему из кучки советников, в которой Аш заметила и доктора Аннибала Вальзаччи с его братом Джанпаоло, и Агнца Дей.

— Сиснандус, — негромко представил Леофрик. Сейчас Аш узнала его в одном из лиц, окружавших стол. Худощавый юноша. Очертания рта в точности как у Леофрика. Ничто не выдавало в нем бывшего командира войска Дома Леофрика, кроме одежды.

— Гонцы Дома Леофрика и Дома Лебриджи отбыли в столицу, — доложил он.

«Будь вежлива: этот парень — доверенный Леофрика в борьбе за власть, не то бы он не оставил Сиснандуса при себе, когда разыгрывал безумца.

Если, конечно, Сиснандусу известно, что это была игра».

По его на удивление подвижному лицу Аш не взялась бы определить, что думает юноша о внезапно вернувшемся здоровье лорда-амира и устраивает ли его положение главы Дома, в то время как Леофрик занят обязанностями короля-калифа.

Политика, сплошная политика. Она встретилась глазами с человеком, возглавлявшим эскорт Сиснандуса. Человек отвел взгляд. Гийом Арнизо: стыдится взглянуть ей в глаза после того, как отказался вернуться в Дижон. «И с ним надо будет поговорить, завтра или в ближайшие дни».

— Союз в весенней кампании. — Леофрик дохнул теплым паром, наблюдая за големами, которые уже сносили мертвых в могилу. — Французов, вероятно, смогу убедить. А не могли бы вы склонить к такому же временному союзу и турков? Договор ждет только подписи герцогини Бургундской.

Утро третьего дня января занялось ясное и очень морозное: земля стала тверже стали, так что даже подкованного коня можно было пускать только шагом.

— Есть ли необходимость забирать столько боеспособных людей только для того, чтобы проводить назад герцогиню? — спросил Оливер де Ла Марш.

Аш, на заемной визиготской кобыле, улыбнулась ему с высокого боевого седла.

— Ага! — жизнерадостно кивнула она.

— Вы берете чуть ли не три сотни ради того, чтобы встретить пять сотен конных янычар…

Аш оглянулась на отряд в сто десять человек, выстроившийся под штандартом Лазоревого Льва, и на бургундцев Лакомба:

— Кто поручится, что турки Баязета не развернутся направо кругом и не отправятся прямиком к Мехмету? Я страдаю обострением подозрительности. Пусть мир и держится — все равно мне неспокойно. Смотрите сами. Жрать нечего. За границами темно. Разбойники расплодились. Пройдет не меньше года, прежде чем в стране восстановится порядок. Что вы скажете, если я ее потеряю из-за нападения шайки бродяг?

Могучий бургундец кивнул:

— Пожалуй, вы правы.

Все четыре прошедших дня люди из сожженных окрестных сел и деревушек стекались к Дижону: все больше по мере того, как вести расходились по округе. Кто выбирался из пещер в известняковых обрывах, кто из лесов, но все голодные и давно забывшие само понятие честности.

Ла Марш добавил:

— И конечно, люди, принявшие на себя основной удар в сражении, заслужили честь проводить герцогиню домой.

«Со дня на день откладываю разобраться с этой чепухой насчет „Львицы“. Хоть бы успеть, прежде чем начнем планировать поход на юг…»

— Но… она? — Де Ла Марш покосился на ехавшую между двумя солдатами Фарис.

— Предпочитаю не терять ее из виду. Она ведь еще недавно командовала теми легионами, не забывайте. Ладно, что прошло, то прошло, но лучше не рисковать.

«Хоть я и сделала кое-что, чтобы заручиться ее содействием».

Чуть в стороне от толпы собравшихся у северо-восточных ворот горожан виднелась ряса Фернандо дель Гиза в окружении не теряющих бдительности пехотинцев. Он поднял руку, благословляя — то ли бывшую, то ли нынешнюю свою супругу.

Аш подняла глаза к небу:

— Светлых часов не так уж много. Мы вернемся в лучшем случае завтра — если найдем их сразу! А скорее ждите дня через три-четыре. Мессир Оливер, раз уж визиготы так расщедрились на продовольствие, напитки и дрова, не кажется ли вам, что стоит устроить праздник?

— О, капитан-генерал, Дева, разумеется, — Оливер де Ла Марш рассмеялся. — Хотя бы уж ради того, чтоб доказать правдивость моей любимой поговорки: свяжись с наемниками, и они пустят тебя по миру своим обжорством.

Аш проехала по восточному мосту мимо раскинувшегося на пригорке поста визиготских канониров. Она махнула рукой, пришпорила кобылку и, поскрипывая седлом, проскакала в голову колонны.

Дыхание замерзало прямо во рту. Обгоняя новых командиров копий, она приветственно окликала каждого, окутываясь облачками белого пара: Людмилу с Питером Тиреллом и Жан-Жаком Кловеттом, заменившими Катерину Хаммель; Виттелеши, шагавшего во главе алебардщиков Прайса; второго заместителя Эвена Хью, Тобиаса, возглавившего его копье. Коня Томаса Рочестера держал под уздцы сержант Элис — ослепший правый глаз был прикрыт повязкой, а еще сочившуюся сукровицей дыру на лице прикрывал вороненый стальной щиток. Нед Моулет и Генри ван Вейен ехали в суровом сознании своей новообретенной командирской власти.

Лица меняются, отряд остается.

Отряд со всех сторон прикрывали конные разъезды. Они проезжали мимо покинутых деревушек и пустынных полосок полей, сквозь перелески, протянувшиеся поперек дороги, в безлюдную глушь.

— Ты хоть знаешь, в какую сторону направлялся Баязет? — спросила Аш Роберта Ансельма. — Только бы не через Альпы: мне худо становится при одной мысли об этих подлючих перевалах!

— Говорил, будет уходить на север, по землям герцогства, — буркнул Ансельм. — Потом к востоку, в Вольные Графства, через границу Лонжо в Хот-Марн, и к северо-западу через Лотарингию. Все зависит от того, как сейчас в этих землях. Он сказал — если не получит вестей, что война окончена, направится в Страсбург, а потом срежет на восток в надежде наткнуться за Данубой на идущих к западу турок.

— И что говорили гонцы, далеко они забрались?

— За границу. Ушли в темноту. Теперь возвращаются с востока. — Ансельм ухмыльнулся. — Если кто из нас не потеряется, можем столкнуться нос к носу.

К концу дня с налившегося желтизной неба слетели первые снежные хлопья.

— Еще какие неприятности можно придумать? — пробормотала Аш, чувствуя, что врывающийся в щели забрала ветер леденит скулы.

— ДА, НЕПРИЯТНОСТИ, ХОЛОД…

— ХОЛОД ЗИМЫ, ХОЛОД МИРА…

— И ЗИМА ПОКРОЕТ ВСЕ, ПОКРОЕТ МИР…

В их голосах Аш послышалась паническая нота. Она подумала, но не стала говорить вслух: «Мы победили. Можете превратить христианский мир в царство льда, но мы победили. Леофрик теперь калиф. Подписываем договор — и на юг, по ваши души».

Она скакала на северо-восток, слыша звон упряжи сквозь пронзительный зимний ветер, — и улыбалась.

На следующий день они долго рыскали по заснеженной округе, пока не наткнулись на разъезд янычар, которые проводили их в сожженную и покинутую деревушку. Над погорельем господского дома и церквушки еще поднимались дымки. Снег покрывал виноградники на склонах холма.

Видно было едва на три-четыре шага вперед. Аш с Ансельмом, Анжелотти и бургундцем Лакомбом по рассыпающемуся каменному мостику переехала замерзший ручей. Из одиннадцати глинобитных домишек осталась стоять пара уцелевших. Их дерновые крыши прогибались под тяжестью снега.

Из высокой развалюхи показались двое. Один — в доспехах, под штандартом Синего Вепря; другой, сняв шлем, обнаружил песочную шевелюру и морщинистое лицо, расплывшееся в улыбке при виде Аш.

— С ней все в порядке, — еще издали крикнул он.

Аш спешилась, отдала шлем Рикарду и бросилась навстречу Джону де Виру, графу Оксфордскому.

— Мир!

— Ваши разведчики рассказали, — он прищурил голубые глаза. — А до того — плохой бой?

— Я начинаю задумываться, бывают ли хорошие бои, — отозвалась Аш и в ответ на понимающий кивок добавила: — Флориан?

— Вы найдете «брата Джона» на мельнице у очага… — И с ухмылкой пробормотал: — Зубы господни, мадам. Графа Оксфордского не отпихивают с дороги, словно какого-то простолюдина! Что такое с этой женщиной? Можно подумать, не видала она герцогини Бургундской!

Ночью снегопад прекратился. На следующее утро, пятого января, как только рассвело, колонна двинулась на юго-запад.

Аш ехала колено к колену с Флориан и говорила:

— Гелимер мертв.

Она позволила своему бывшему лекарю искусно втянуть себя в подробный рассказ о сражении и гибели друзей. Вскоре она уже в деталях описывала ранения и отвечала на точные продуманные вопросы о том, какие средства применили визиготские медики для лечения Катерины Хаммель, Томаса Рочестера и остальных.

— Теперь у нас мир, — закончила она. — По крайней мере, пока к Леофрику не подошлют убийц! Хоть несколько месяцев в нашем распоряжении, раньше не рискнут. До весны дотянем.

— Понадобятся годы, чтоб затянулись раны этой войны. — Флориан подоткнула под ляжки складки плаща, пытаясь защититься от ветра, который стал еще холоднее, когда перестал снег. — Я не могу оставаться их герцогиней. Разделаемся с Дикими Машинами, и с меня хватит.

Визиготская кобылка тихо фыркнула, жалуясь на липнущий к копытам снег. Аш наклонилась потрепать крутую шею под голубым чепраком.

— Не останешься в Бургундии?

— У меня нет твоего чувства ответственности.

— Ответственности?..

Флориан кивнула на едущих впереди Лакомба и людей Марля:

— Стоило им оказаться под твоим командованием, и ты уже чувствуешь себя за них в ответе.

— Какая чушь!

— Конечно, — вздохнула Флориан, скрывая усмешку. — Конечно…

Двумя милями дальше, в сгоревшей дочерна, заваленной сугробами древней дубраве на склоне холма, Аш придержала коня, завидев возвращающегося разведчика. Долговязый парнишка в стеганой куртке.

— Пропустите его.

Томас Тиддер задыхаясь, уцепился за ее стремя:

— Впереди военный отряд. Около тысячи, босс.

Аш сухо спросила:

— Чьи знамена?

— Не крысоголовые, — его юношеский голос неуверенно сорвался. — По большей части германцы. Главное знамя — орел, босс. Это император Священной империи. Это Фридрих.

— Возвращается восвояси, — вставил Роберт Ансельм.

— Н-да, пожалуй, это ему по дороге… — Аш выпрямилась в седле, глядя вдаль, потом оглянулась на извилистую тропу позади. Вокруг стояли глубокие сугробы. — Доедем до места, где будет пошире, оттянемся в сторону и пропустим.

— Быстро он распрощался с союзничками, а? — проворчал Роберт.

— Крысы бегут с корабля, мадонна. — Анжелотти направил коня поближе к ним. — У амира Леофрика ему нечего ждать добра. Отправился домой, заниматься мелкими интригами собственного двора.

— Роберт, поезжай назад, внуши Баязету, что его надо пропустить — нам ни к чему случайные стычки.

Через сотню ярдов Аш остановилась снова, поджидая своих: дружину де Вира и янычарский эскорт, отступивших по сторонам протоптанной тропы, которая сходила здесь за дорогу.

— Босс! — Роберт Ансельм вернулся вскачь. — Тревога. Разъезды не возвращаются. Уже пятнадцать минут нет вестей.

— Вот дерьмо! Ладно, объявляй тревогу… — Привстав на стременах, Аш обвела взглядом заснеженное пространство позади до линии, где смыкавшиеся стволы скрывали из вида тропу. Под ее взглядом две или три темные фигуры метнулись в укрытие. — Их передовые зашли в тыл! Трубить общую тревогу!

Над лощиной разнесся протяжный крик трубы: Аш услышала за спиной движение; отряд перестраивался, звучали отрывистые приказы. Ансельм ткнул пальцем вперед:

— Остановились. Высылают герольда.

«Бежать? Нет, они заняли лес вокруг. Прорываться вперед? Единственная возможность… Но Флориан!»

Парализованная сомнением, Аш смотрела на выезжавшего из рядов германцев герольда. Ветер был слишком слаб, чтобы разогнать подсвеченную розовым рассветную дымку и развернуть обвисшие сырые знамена. Лицо герольда показалось смутно знакомым — «Был в свите Фридриха под Нейсом?» — но визигота-квахида, ехавшего рядом с ним, она видела впервые.

— Выдайте женщину, — без предисловий потребовал герольд.

— О какой женщине речь? — Аш говорила, не сводя глаз с основного отряда. От тысячи до пятнадцати сотен. Кавалерия: европейские всадники в тяжелых доспехах и визиготские катафрактарии в чешуйчатой броне. Визиготы, по крайней мере, выглядят опытными воинами. Она разглядела значки орлов.

Свежие легионы: Третий Каралис и Первый Карфагенский. Легионы Гелимера!

И еще множество солдат-рабов, и немалая колонна германских рыцарей; лучников пока не видать…

— Женщину, именующую себя герцогиней Бургундии, — возгласил герольд пронзительным голосом, — каковую мой господин, император римлян, повелитель Германских земель, принимает ныне под свою опеку.

— Что-что? — задохнулась Аш. — Кем этот хрен себя воображает?

В ней говорили страх и отчаяние, но визиготский офицер пристально взглянул на ее и, качнувшись в седле, заставил развернуться свою гнедую кобылу.

— Он — мой повелитель Фридрих — был доселе верным вассалом славного короля-калифа Гелимера, а ныне принимает под свою руку халифат визиготской империи.

«Во дает!» — тупо подумала Аш.

— Фридрих Габсбург? — с недоверием переспросила Флориан и закашлялась в ладонь. — Фредерик вздумал участвовать в выборах на трон короля-калифа?

— Он же чужеземец, — возмущенно крикнул Роберт Ансельм квахиду. Аш не обращала на них внимания.

«Да, может пройти», — хладнокровно оценила она.

Оставшаяся в Дижоне армия разделилась сейчас на «да», «нет» и «может быть». «Да» — за Леофрика. «Нет» — те, кто остался верен Гелимеру, но у мертвецов редко остаются друзья. А «может быть» — те, кто выжидают, на чьей стороне окажется успех.

Эти парни, должно быть, бывшие клиенты Гелимера, которых он выдвинул на офицерские посты в своем легионе. А за Фридрихом они пошли, потому что…

— Выдайте женщину, — рявкнул легионер. — Не путайте лорда Фридриха с Леофриком. Леофрик слаб и вздумал заключить мир, когда победа была уже в наших руках. Милорд Фридрих, став калифом, решительно пойдет по пути, предначертанному предательски убитым Гелимером. Милорд Фридрих казнит эту женщину, Флору, называющую себя герцогиней Бургундии, чтобы сделать нашу победу окончательной.

Ансельм с почтительным ужасом прогудел:

— Каков сукин сын!

Розоватый туман на востоке посветлел — солнце поднималось. Блестел свежий снег. Дыхание выплывало из губ белыми облачками. Аш прикинула позиции: Баязет теперь слева от нее, Синий Вепрь де Вира справа. Она прищурилась, вглядываясь через пятьсот ярдов, отделявших ее от отряда Фридриха.

— Король-калиф Фридрих, — повторила она. — Да, если он убьет герцогиню, обернув дело поражением Бургундии, визиготы признают его великим героем империи, вполне может быть, и калифом. Да еще он отхватит солидный кус Бургундии. Большая часть достанется Луи Французскому, но и Фридрих в обиде не останется. А к тому времени как турки полезут через границу — его границу, — он уже подчинит себе войска да еще использует силы визиготов, и бояться ему нечего: погонит их как овец. Император Священной Римской империи и король-калиф. А всего-то и надо для этого — прикончить герцогиню Бургундии.

— Не могу поверить… — Флориан снова закашлялась, утерла слезящиеся глаза. Нос у нее заметно покраснел, и Аш на долю секунды захлестнула нежность к своему простуженному лекарю-герцогине. — Мелкие политические интриги! Фридрих не может не знать, что задумали Дикие Машины!

Аш пожала плечами:

— Очевидно, он в них не верит.

— Ты разбила визиготские легионы! Не может все сорваться из-за какой-то засады!

— Нет таких героев, которым не грозит глупая смерть в мелкой заварушке после окончания настоящей войны, — мрачно возразила Аш и добавила на солдатском жаргоне для Роберта Ансельма: — Прорвемся. Вы с милордом Оксфордом и Баязетом берите Флориан и уносите ноги. Доберетесь до Дижона — вышлете подмогу.

— Когда разберемся, кто теперь в Дижоне командует, — угрюмо поправил ее Джон де Вир и повернулся в седле, чтобы отдать распоряжения янычарам.

Аш, прикрывая его, дала шенкеля кобыле и выехала вперед, ближе к герольду:

— Возвращайтесь и передайте Фридриху, что он — лающий пес. Герцогиня под нашей защитой, а он может валить на все четыре стороны.

Визигот вскинул и резко опустил руку. Раздалось резкое гудение луков. Аш машинально пригнулась. Стрелы засвистели в гуще всадников. Герольд пришпорил коня и галопом ускакал к своему отряду.

Янычары, не раздумывая, бросились в атаку. Копыта пяти сотен коней взметнули вверх грязь, перемешанную с камнями и снегом. Брызги талой жижи застучали по шлему Аш. Она приподняла свой салад, вытерла лицо и выкрикнула: «Стройся!» Ансельму. Конные стрелки янычар натянули луки и выпустили стрелы на скаку, в то же время перестраиваясь так, что знамя Синего Вепря с Флориан дель Гиз оказались в самой середине их отряда.

«До нее им не добраться», — подумала Аш, видя, как атакующая колонна превращается в столпотворение: крики раненых лошадей, падающие люди и сбитые знамена.

Сквозь этот хаос она увидела, как расступились ряды стоящих против них воинов.

По истоптанному снегу и напрямик по сугробам зашагали вперед фигуры выше человеческого роста. Их движение казалось неторопливым, но они приближались с пугающей быстротой. Каменные подошвы уходили так глубоко в землю, что невозможно было представить их поскользнувшимися или упавшими. Красноватые лучи солнца блестели на их телах и в слепых глазницах.

Вот один протянул руку и снял человека с коня. Держа извивающегося турка за лодыжку, одной каменной рукой поднял и хлестнул его телом, как бичом.

Не менее двадцати карфагенских големов-гонцов надвигались тяжелой поступью, протянув вперед руки.

Аш заставила кобылу попятиться, взметнув грязные брызги, увидела рядом с собой Рикарда со знаменем. Сжалась всем телом, ожидая струи греческого огня.

Один из големов, с блестевшей за плечами медной цистерной, хлестнул ревущим пламенем в гущу атакующих. Строй турок рассыпался

«Всего один; греческий огонь у них кончается; — откуда взялись големы?»

Масса всадников пронеслась мимо нее, моментально скрыв из вида големов. Снова послышался кашляющий рев огня, закричали кони. Ее эскорт расступился, пропустив к Аш Баязета, дюжину турецких всадников и Джона де Вира, сжимавшего в латной перчатке поводья коня Флоры.

— Они прорвались, женщина-бей!

— Роберт! Рапорты разведки! Есть дыра, где можно отсидеться, пока гонец приведет помощь?

Ансельм указал рукой:

— Постройки на краю леса справа по склону. Разрушены, но можно укрыться.

— Флориан, тебе туда. Не спорить! — Аш выбросила себя из седла, с перепуганной кобылы, приземлившись не слишком удачно, но все же на ноги. Выхватила меч и указала, крича знаменосцу Лазоревого Льва: — Отступаем обратно к лесу!

Примчался Виттелеши. Алебардщики выстраивались за его спиной. Стрелы звенели о плоские шлемы. Кто-то с кряхтением нагнулся, чтобы обломить древко засевшей в икре стрелы. Рикард потянулся к поводу ее кобылы, знамя мешало ему. Аш сыпала короткими приказами, командиры копий кричали своим людям, они медленно-медленно пятились к лесу, отбивая германцев, прикрываясь строем алебард, отплевываясь визжащими болтами арбалетчиков Жан-Жака Кловетта.

— Хорошо, тесни их, не спешить… Пошли!

Она не сознавала ничего, кроме налившихся усталостью ног и необходимости бежать — быстро, в полной броне, по снегу, через заваленный обломками стволов и сучьями лес. Комья липли к подошвам, невидимые кроличьи норы грозили вывихом лодыжек.

Впереди нее неровным сбивчивым шагом бежали Флориан и два прикрывавших ее англичанина. Аш уже различала в просвете деревьев разрушенные серые стены. Рык Ансельма выстроил бегущих в неровную цепь, которая должна была одним концом зацепить пустую скорлупу стен. Аш рванула на другой конец цепи, к груде обгорелых мощных стволов, своим телом оттесняя людей к укрытию. Знамя все время держалось у нее за плечом. Рикард нес его — бледный, задыхающийся; а маленький паж Жан вел лошадей… Она остановилась с разлета, когда на склоне появились и стали наступать на цепь красные гранитные големы.

«Прорвут цепь, обойдут или зайдут в тыл через лес…»

— Аш! — кричал ей в ухо Рикард, отпихнувший Неда Моулета и Генри ван Вейена. — Аш!

— Что такое? — Она крикнула гонцу: — Скажите де Виру — арбалеты! Если броню пробивают, то и камень расколют! Рикард, что?

— Флориан!

Аш с усилием оторвала взгляд от схватки: от колеблющейся цепи, пятившейся вверх по откосу. Штандарт Лазоревого Льва развевался в середине линии — яркий ласточкин хвост. Питер Тирелль вставил древко в кожаную петлю пояса. Перед проломом каменной стены («Церковь», — решила Аш, заметив круглые арки оконных проемов) сгрудилась горстка людей. Ричард Фавершэм, Виттелеши, Джованни Петро.

— Она ранена! — вопил Рикард. — Ранена, босс!

— ВРЕМЯ. НАШЕ ВРЕМЯ.

Торжествующий рев Диких Машин в мозгу. Мощь их голосов заставила Аш покачнуться: она схватилась за плечо Рикарда, чтоб не упасть.

Парня скрыла тень, блеск его лат потускнел. Аш подняла голову.

Свет утреннего солнца уходил, как вода из расколотого кувшина.

6

В последнем гаснущем свете она успела разглядеть чернеющий от карабкающихся вверх людей заснеженный склон, знамя с орлом Фридриха Габсбурга — и знамя Сигизмунда Тирольского, при виде которого Аш на секунду горестно усмехнулась, припомнив Кельн: «Этот тип из чистой вредности выдал замуж меня за Фернандо», и еще одно знамя: зубчатое колесо, пересеченное косой полосой. Полдюжины загадок получили объяснение. Молодой человек, которого она видела с Леофриком за столом переговоров, — Сиснандус («Хотя мы так и не познакомились») и големы, украденные у Дома Леофрика.

Она споткнулась, налетев на Виттелеши, бросившегося обратно к цепи, и обнаружила, что цепляется за плечо Томаса Рочестера, торопливо стучавшего огнивом, скосив единственный глаз. Все содержимое его мешка валялось в снегу, кроме мешочка с огнивом и трутом.

— Фитили! — вопил он. — Факелы! Огня!

Аш прошла вверх среди оскальзывающихся людей, стремившихся к развалинам часовни. Где-то впереди во тьме возвысился голос, выпевающий латинские слова: Ричард Фавершэм. Аш протолкалась вперед, Антонио Анжелотти сунул ей в руку факел. Желтый отблеск лизнул его золотистые кудри.

— Аркебузы на левый фланг!

— Раздолбайте проклятых големов! Бейте их. Живей!

Она не замедлила шага, оставив разбираться с этими делами свой эскорт, перелезла через низкий фундамент и упала на колени рядом с Фавершэмом. Флориан лежала в том жалком укрытии, какое могли дать пятифутовые остатки стены. Аш отдала факел Рикарду, и тот сжал его вместе с древком знамени.

Флора была без шлема, кожа на горле ссажена. Черная кровь пропитала волосы над правым ухом. Аш торопливо стянула перчатку и коснулась перевязанными пальцами раны. Под пальцами что-то подалось. Женщина застонала.

— Чем это ее?

Джон де Вир, бледное лицо которого резко светлело под забралом, выкрикнул:

— Одна из этих штук! Джордж погиб. Оно вырвало милорда Бомона из седла. Нас спас мой брат, милорд Оксфорд. Оно ударило ее. Ударило. Сквозь шлем!

— Дерьмо! — Ей бы отлежаться несколько недель или даже месяцев, под заботливым присмотром священников, — глядишь, и выжила бы. Но не здесь, на открытом всем ветрам склоне, в чернильной мгле, когда рядом, за стеной бушует битва.

Томас Рочестер ввалился в круг света на утоптанный снег, наступив на ногу Ричарду Фавершэму. В руках он держал второй факел. В темноте прогремел мощный голос Ансельма, дальше вдоль линии Джон де Вир подхватил команду: «Держать цепь!»

Содрогание воздуха предупредило Аш: из темноты обрушилась лавина стрел. Она заслонила Флориан своим телом, замычав, когда стрела отскочила от наспинной пластины.

— Давайте ее в укрытие!

— Да нет здесь укрытия! — выкрикнул Ричард Фавершэм, перекрикивая звеневшие над самым ухом клинки. — Лучше этой стены ничего не найти, босс.

— Она умирает! — Джон де Вир, плача, упал на колени рядом с Флориан. — Мадам, это конец всему!

— Провались ты!

Рядом послышался хриплый вопль. Аш вскочила, рубанула по черной склонившейся через стену тени, и тело упало к ногам Ричарда Фавершэма. В спине его торчали четыре стрелы с бронебойными головками. У другого конца стены показалась фигура в пластинчатой броне.

Фарис с обнаженным мечом в руке шагнула в круг света вместе с Рикардом и его знаменем.

— Нас слишком мало, а големов слишком много. Трех мы разбили молотами, но клинками их не остановить… — Она резко осеклась, увидев распростертое тело Флоры дель Гиз. — Уста господни! Мертва!

Ричард Фавершэм прервал молитву:

— Умирает, мадам.

Фарис подняла клинок. Аш спокойно наблюдала за ней. Когда острие меча поднялось к щели ее забрала, тело невольно напряглось. Острые как бритва края и острие росли, надвигаясь.

— Нет времени извиняться, — сказала визиготка, поднимая меч обеими руками и занося над головой, готовая вложить в удар всю тяжесть тела.

В темноте прозвучал резкий удар. Меч качнулся в сторону, миновав Аш на целый фут. Фарис, вскрикнув, запрокинулась на спину. Аш с открытым ртом наблюдала, как она корчится на снегу.

— Иначе никак, — сказал Антонио Анжелотти, поднимаясь от дальнего конца стены. Аркебуза в его руках еще дымилась. В холодном воздухе распространился запах запального фитиля. Он подошел, нагнулся над месивом раздробленной плоти и костей, в которое превратилось правое колено женщины. — Дьявол, я целил в спину. Мадонна, делайте, что собирались. И поскорее!

— А что я собиралась? — тупо спросила Аш. Она не слышала ни собственного голоса, ни шума схватки за мучительным отрывистым визгом Фарис, раздиравшим черное утро. — Что я…

— Мадонна, — Анжелотти протолкался между Джоном де Вир, Рикардом и Томасом, сжал ее руку. — Теперь они заставят вас, Дикие Машины. Думаю, они уже говорят с вами. У вас что-то заготовлено на этот случай. Делайте же.

Она смутно видела, как Ричард Фавершэм прижимает к себе Флориан (герцогиня-лекарь казалась совсем маленькой на его широкой груди), как латники кинжалами перерезают ремешки, снимая стальные поножи с искалеченной ноги Фарис.

«Так я и не узнаю, сумела бы Флориан приказать убить меня сейчас?» Она отстранилась от Анжелотти, встала на колени, тронула золотистые волосы Флоры.

— Эта… — раздался за ее спиной звенящий голос Анжелотти. — Эта, Фарис, она считала себя орудием Диких Машин. А узнав, что это вы, что они могут овладеть вами и вы не в силах им помешать… что ж, с ее стороны было мудро попытаться убить вас. Но у вас же что-нибудь есть.

Она оглянулась через плечо и увидела, что аркебузы почти готовы для нового залпа. Бледный Рикард смотрел на них круглыми глазами; Рочестер выкрикивал приказы, не замечая, что делается на стороне, где он не видит; Джон де Вир задумчиво кивал каким-то своим мыслям.

— Делайте, — повторил итальянец, — не то я закончу то, что она начала. Я видел Дикие Машины в Карфагене. Я достаточно напуган, чтобы убить вас.

Аш покачнулась под напором новой волны внутренних голосов, отодвинулась от тела Флориан и повернулась лицом к Анжелотти. Слезы промыли белые дорожки на его закопченном пороховой гарью лице, она ясно видела их в свете факела. Он закусил губу. Стоял в десяти-двенадцати футах от нее — достаточно далеко, чтоб успеть выхватить длинный кинжал-фальконет, если пуля не достигнет цели.

«Он это всерьез, — подумала Аш, — и он прав».

— Да, у меня кое-что есть. Я сама это только что поняла. Ты убедителен, Анжели.

— Я напуган, мадонна, — упрямо повторил он. — Если вы сейчас умрете, еще остается у нас шанс переломить войну и уничтожить Дикие Машины. У нас будет время. Мадонна, что вы можете сделать? Можете сопротивляться им?

Новая волна слабости прокатилась через разум и тело.

Аш ухмыльнулась ему:

— Они овладели мной. Я не могу им помешать. Я ничего не могу сделать, — сказала она, — кроме как… говорить с ними. Это я еще могу.

Она сделала несколько шагов в сторону, к огромному поваленному алтарю. Факелы освещали резьбу на камне: четыре льва по углам, а в середине — вепрь под древом. Аш опустилась на колени в истоптанном снегу.

— Зачем? — вслух произнесла она. — Зачем вы это делаете?

Множество холодных голосов в ее мозгу сплелись в один нечеловеческий голос:

— ТАК ДОЛЖНО. СО ВРЕМЕН, ПАМЯТИ О КОТОРЫХ НЕ СОХРАНИЛА ВАША ЖАЛКАЯ ПАМЯТЬ, МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТАК ДОЛЖНО БЫТЬ.

Ее пронзила печаль.

Не своя, с ужасом осознала она, не человеческая печаль. Холодное бесстрастное сожаление.

— Почему так должно быть?

— У НАС НЕТ ВЫБОРА. РАДИ ЭТОГО СВЕРШЕНИЯ МЫ ТРУДИЛИСЬ ВЕКА. ДРУГОГО ПУТИ НЕТ.

— Ага, конечно. Просто потому, что вам захотелось от нас избавиться, — сказала Аш. В ее голосе звучала горькая насмешка, а лицо заливали слезы. Она почувствовала руку Анжелотти на своем наплечнике.

— Плохая война, — говорила она. — Только и всего. Плохая война. Просто вы хотите от нас избавиться.

— ДА.

В ней нарастало давление, побуждение к действию против ее воли. '

— Зачем?

— ЧТО ТЕБЕ ДО ТОГО, МАЛАЯ ТЕНЬ?

— Вы хотите нас уничтожить, — сказала Аш. — Всех. Так, словно нас никогда не было, сами сказали. Словно с начала времен не было никого, кроме вас.

— ТЫ НЕ СПОСОБНА ПОНЯТЬ, КАКИХ ЖЕРТВ ЭТО ПОТРЕБОВАЛО. ТЕПЕРЬ — ВРЕМЯ. БУРГУНДИЯ УМИРАЕТ. ТЕПЕРЬ…

— Я должна понять.

Аш вслушивалась. Ее душа, разум, тело корчились на заснеженных камнях. Во рту соленый вкус крови.

Она поняла, что давление отступило.

— НАМ ЖАЛЬ ВАС, — гремел в ее внутреннем слухе хор Диких Машин. — НО МЫ ВИДЕЛИ, К ЧЕМУ ВЫ ИДЕТЕ.

Ошеломленная, Аш переспросила:

— К чему?

Они пели в ее мозгу, горестный хор, печаль великих демонов ада:

— ПЯТЬ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ МЫ РОСЛИ. РАЗУМЫ, ОБРЕТАЮЩИЕ СВЕТ ВО ТЬМЕ. МЫ ОЩУЩАЛИ ВАШУ СЛАБУЮ СИЛУ, МЫ ДЕЛАЛИ ВЫВОДЫ. ОТ ГУНДОБАДА МЫ ПОЛУЧИЛИ ЗНАНИЯ О МИРЕ…

— Вот именно, — кисло пробормотала Аш сквозь забивший рот кровавый снег. Одновременно она сознавала, что Анжелотти стоит рядом с фальконетом наготове, что остальные отступили назад, потому что крики схватки приближаются, и что в ее мозгу гремят голоса:

— МЫ ОБЩАЛИСЬ С ВАМИ В ТЕЧЕНИЕ ВЕКОВ, МЫ НАБЛЮДАЛИ ВАС ДОЛЬШЕ, И МЫ ВЫЧИСЛЯЛИ…

— БЫСТРЕЕ МЫСЛИ, БЫСТРЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА…

— ВЕК ЗА ВЕКОМ МЫ ВЫЧИСЛИЛИ, К ЧЕМУ ВЫ ПРИДЕТЕ.

Голоса прозвучали как один:

— ВЫ СТАНЕТЕ ДЕМОНАМИ.

— Я видела войну, я сама воевала, — холодно отозвалась Аш, поднимаясь на четвереньки. — Я обхожусь без веры в демонов — повидала, на что способны обычные люди, да хоть я сама. Но это не дает вам права уничтожать нас.

— ВАШИ ДЕЛА — НИЧТО. ВСЯ ЖЕСТОКОСТЬ ВОЙНЫ, ВСЕ ЭТИ ВЕКА — НИЧТО В СРАВНЕНИИ С ТЕМ, К ЧЕМУ ВЫ ИДЕТЕ.

Стоя на коленях, с залитым слезами лицом, в темноте, она не могла удержаться от истерически смешливой мысли, прокравшейся в сознание:

«Я веду с демонами диспут о конце света. Диспут! Дерьмо…»

Она сказала:

— Может быть, более страшное оружие…

— ВЫ ИЗМЕНЯЕТЕ МИР, — тихо плакали в ее мозгу горестные голоса. — ТЫ, ГУНДОБАД, КАЖДЫЙ ИЗ ВАС. В КАЖДОМ ЕСТЬ ДОЛЯ БЛАГОДАТИ. ДА, МЫ САМИ ВЫВЕЛИ РАСУ, К КОТОРОЙ ТЫ ПРИНАДЛЕЖИШЬ, НО МЫ ЛИШЬ ОПЕРЕДИЛИ СОБЫТИЯ. В КОНЦЕ КОНЦОВ ВАША РАСА ПРИШЛА БЫ К ЭТОМУ САМА. В БУДУЩЕМ КАЖДЫЙ СТАЛ БЫ «АШ».

Она выдавила хриплым шепотом, изумленная:

— Не понимаю…

— ТЫ БЫЛА СОЗДАНА КАК ОРУЖИЕ. СИЛЬНАЯ. ТЫ ОБЛАДАЕШЬ СИЛОЙ ЛИШИТЬ МИР РЕАЛЬНОСТИ. ПОДОБНЫХ ТЕБЕ СТАНЕТ МНОГО. МЫ ПРЕДВИДЕЛИ ЭТО. ЭТО НЕИЗБЕЖНО. И ОРУЖИЕ БУДЕТ ИСПОЛЬЗОВАТЬСЯ — ПОКА, НАКОНЕЦ, В МИРЕ НЕ ОСТАНЕТСЯ НИЧЕГО НЕИЗМЕННОГО. МЫ ПЕРЕСТАНЕМ СУЩЕСТВОВАТЬ. МНОГИЕ ВИДЫ, СУЩЕСТВУЮЩИЕ В МИРЕ, ИСЧЕЗНУТ. ОСТАНЕТСЯ ТОЛЬКО ЧЕЛОВЕК-ЧУДОТВОРЕЦ, РАЗРЫВАЮЩИЙ В КЛОЧЬЯ ТКАНЬ МИРА. ОН БУДЕТ МЕНЯТЬ И СЕБЯ, И НЕ СТАНЕТ НИЧЕГО ПОСТОЯННОГО, ЦЕЛЬНОГО, РЕАЛЬНОГО: ТОЛЬКО БЕСКОНЕЧНАЯ ЦЕПЬ ЧУДЕС, ЦЕПЬ ПЕРЕМЕН. БЕСКОНЕЧНЫЙ ПОТОК ХАОСА…

Холоднее снега, в котором она стояла, Аш выговорила:

— Новые чудотворцы…

— В КОНЦЕ КОНЦОВ ВЫ ВСЕ СТАНЕТЕ ЧУДОТВОРЦАМИ. ВЫ СОЗДАДИТЕ ИЗ СЕБЯ РАСУ ЧУДОТВОРЦЕВ. МЫ ПРОГОНЯЛИ МОДЕЛЬ МИЛЛИАРДЫ, МИЛЛИАРДЫ РАЗ: РЕЗУЛЬТАТ НЕИЗМЕНЕН. НЕТ СПОСОБА ИЗБЕЖАТЬ ЭТОГО, ИНАЧЕ КАК ПОЛНОСТЬЮ СТЕРЕВ ВАС С КАРТИНЫ МИРА. СОЗДАТЬ МИР, В КОТОРОМ ВАС НИКОГДА НЕ БЫЛО, ЧТОБЫ ВСЕЛЕННАЯ ОСТАЛАСЬ УСТОЙЧИВОЙ И ЦЕЛЬНОЙ.

7

Все это вошло в сознание, как единое целое: слова лились так быстро, что ее понимание было не словесным. Перед Аш возникла целостная картина мира, где все течет, скользит, меняется, преобразуется во множество реальностей, каждая из которых столь же ненадежна, как все другие, пока не рассыпается структура, не распускается сама ткань мироздания, не исчезают основные понятия геометрии и симметрии. И нет ни одного разума, который был бы постоянен, осознавал себя как неизменную личность. Любой может быть изменен волей врага или друга, или в минутном приступе отчаяния.

— Так вот почему… — Аш заметила, что дрожит. Кровь испуганно билась в висках. — Вот зачем… Значит, просто уничтожить нас? И все дело?

— ТЫ НАШЕ ОРУЖИЕ. МЫ НАПРАВИМ ЧЕРЕЗ ТЕБЯ ЭНЕРГИЮ СОЛНЦА, СЕЙЧАС…

— ДАДИМ ТЕБЕ ВСЕ ВОЗМОЖНОСТИ, ОТКРОЕМ ВСЕ ВЕРОЯТНОСТИ, КАКИЕ СУЩЕСТВОВАЛИ КОГДА-ЛИБО…

— ИСКОРЕНИТЬ ТВОЙ РОД. СДЕЛАТЬ НЕБЫВШИМ ТО, ЧТО СДЕЛАЛО ВОЗМОЖНЫМ ЕГО БЫТИЕ, СДЕЛАТЬ ЕГО НЕВОЗМОЖНЫМ…

— ОБРУШИТЬ РОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В НЕВОЗМОЖНОСТЬ…

— СДЕЛАТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО НЕ БЫВШИМ НИКОГДА.

Оно ворвалось в нее: знание, которым она не желала обладать.

— Я-то думала, вы просто хотите уничтожить нас, чтобы быть единственными!

— ЕСЛИ ВЫЖИВЕТ ТВОЙ РОД, ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ ПОГИБНУТ — ХУЖЕ, БУДУТ ИЗМЕНЯТЬСЯ, ИЗМЕНЯТЬСЯ БЕЗ КОНЦА, СТАНУТ НЕУЗНАВАЕМЫ…

— Я думала…

Крики и грохот пробились к ней из внешнего мира. Глаза распахнулись, она увидела ноги пробегающего мимо человека, залитый кровью снег в кругу, освещенном факелами; услышала крики, приказы, вдохнула вонь мочи, крови, грязи; услышала вопль…

Рядом с ней упал человек: Анжелотти. Он тянулся зажать бедро, из которого крутой дугой била кровь — разрезана артерия.

— Дерьмо, — ее руки в густой крови, она пытается остановить поток.

— МАЛЕНЬКАЯ ВОИТЕЛЬНИЦА, ТЫ НЕ ЗАХОТЕЛА БЫ ВИДЕТЬ ВОЙНУ ЧУДЕС.

— Я никакую войну не хочу видеть! — Она нажала всем телом. Антонио Анжелотти поднял на нее измученный взгляд, мелькнуло перед глазами широкое плечо: Ричард Фавершэм накладывал повязку, бинт мгновенно набряк кровью — бедренная артерия? Или просто рассечена мышца до самого паха? Но так много крови, так быстро…

— МЫ ДАДИМ ТЕБЕ ДАР, КАКОЙ В НАШИХ СИЛАХ. В ИЗМЕНЕНИИ, КОТОРОЕ ТЕБЕ ПРЕДСТОИТ ВНЕСТИ В МИР, ПОГИБНЕШЬ ТЫ САМА. НО МЫ ДАДИМ ТЕБЕ СВОЮ СПОСОБНОСТЬ К ВЫЧИСЛЕНИЯМ. СОЗДАЙ СЕБЕ НОВОЕ ПРОШЛОЕ.

— Но меня же не будет! — она не отводила взгляд с лица Анжелотти, мягкая кожа его перепачканного лица постепенно разглаживалась. — Вы же хотите всех нас отправить к черту, вот и все ваше изменение!

— ТЫ ДОЛЖНА БЫТЬ, ЧТОБЫ СОВЕРШИТЬ ЭТО ЧУДО.

Голоса машин в ее сознании смягчились:

— ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ДОЛЖНА СУЩЕСТВОВАТЬ, БЕЗ НЕЕ НЕ БЫЛО БЫ ТЕБЯ, СПОСОБНОЙ СОВЕРШИТЬ ЭТО. ОНА СТАНЕТ ПРИЗРАЧНОЙ ИСТОРИЕЙ, КОГДА ИСЧЕЗНЕТ И СТАНЕТ НЕВОЗМОЖНОЙ ВСЯ ВАША РАСА. ОДНАКО… ТЫ МОГЛА БЫ ВЫБРАТЬ СЕБЕ ПРИЗРАЧНУЮ ИСТОРИЮ.

— Непонятно!

— МЫ ДАДИМ ТЕБЕ СИЛУ ИЗМЕНИТЬ ЕЕ, СОЗДАТЬ НОВОЕ ПРИЗРАЧНОЕ ПРОШЛОЕ. СОВЕРШАЯ НАШЕ ЧУДО, ТЫ ИЗМЕНИШЬ ВСЕ, ЧТО БЫЛО, И СОЗДАШЬ НОВОЕ, НЕБЫВШЕЕ. ТЫ УМРЕШЬ В ОДНО МГНОВЕНИЕ С ОСТАЛЬНЫМИ, НО УМРЕШЬ ПРОЖИВШЕЙ ДРУГУЮ, НОВУЮ ЖИЗНЬ. ИЛЛЮЗОРНУЮ, НО ОНА СМОЖЕТ — МЫ НАДЕЕМСЯ, ЧТО СМОЖЕТ — ПОДАРИТЬ ТЕБЕ МГНОВЕНЬЕ ПОКОЯ ПЕРЕД НЕБЫТИЕМ.

Грудь сдавило. Черное утро пятого января тысяча четыреста семьдесят седьмого года. В темноте кричат и умирают люди. Холодно. Тяжесть растет. Аш хватается за голову, срывает шлем, стискивает виски обеими руками…

— НАМ НУЖНА ТОЛЬКО ТЫ, ТВОЯ КРОВЬ. НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ В ТОМ, ЧТОБЫ ТЫ ПРОЖИЛА ЭТУ ЖИЗНЬ ВОИНА. МЫ СЛЫШАЛИ МЫСЛИ РАЗУМА, ВСЕЛИВШЕГОСЯ В MACHINA REI MILITARIS, ТВОЕГО «ГОДФРИ МАКСИМИЛЛИАНА». ЧЕРЕЗ НЕГО МЫ ЗНАЕМ ТЕБЯ. СОВЕРШАЯ ЧУДО, ИЗМЕНЯЯ МИР, ТЫ МОЖЕШЬ ИЗМЕНИТЬ ЕГО ТАК, ЧТОБЫ В НЕМ БЫЛИ ТВОИ ЛЮБЯЩИЕ РОДИТЕЛИ, СЕМЬЯ, ЧТОБЫ ТЕБЯ ЛЮБИЛИ, НЕ ПОКИНУЛИ, — ДЛЯ НАС ЭТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ: ТЫ ВСЕ РАВНО СОХРАНИШЬ СПОСОБНОСТЬ СДЕЛАТЬ ТО, ДЛЯ ЧЕГО ТЫ НАМ НУЖНА.

Тяжесть в груди — это память.

Большая мужская рука, прижимающая к земле. Взрослое колено, втискивающееся между бедер. Рвущая тело изнутри боль: детские гениталии разорваны, искалечены.

Слезы хлынули по лицу.

— Неужели еще раз? Только не со мной. Не надо больше!

— НАМ КАЗАЛОСЬ, ЭТО ДОБРЫЙ ДАР. ТЫ МОГЛА БЫ РОДИТЬСЯ В СЕМЬЕ, КОТОРАЯ ЛЮБИЛА БЫ ТЕБЯ. СРЕДИ ОСОБЕЙ ВАШЕГО РОДА ЭТО НЕ РЕДКОСТЬ. ТЫ МОГЛА БЫ С НАШЕГО СОГЛАСИЯ ИЗМЕНИТЬ, ВЫЧЕРКНУТЬ ИЗ СВОЕЙ ЖИЗНИ НАСИЛИЕ, ГОЛОД, СТРАХ. И ТВОЯ СМЕРТЬ ПРЕРВАЛА БЫ МГНОВЕНИЕ, КОГДА ТЫ ПОЗНАЛА ЛЮБОВЬ.

Под ее ладонью вздохнул Анжелотти. Она почувствовала его смерть. Рука в пропитанной кровью перчатке потянулась погладить золотистые волосы, закрыть пронизанные голубоватыми прожилками мраморные овальные веки. Она почуяла вонь опорожнившегося кишечника. Ричард Фавершэм возвысил свой дрожащий голос, почти не слышимый за шумом сражения.

Аш сказала:

— Я не буду ничего менять.

В ее сознании смешались недоумение, печаль, сожаление: отчасти принадлежащие ей, но больше — машинам.

— Чем бы я ни была, — сказала она, — что бы со мной ни случилось — это то, что я есть. Я не променяю этого на призрачную любовь. Я…

Она погладила волосы Анжелотти:

— Я знала любовь.

Она встает, отступает назад, давая Ричарду Фавершэму пролить миро на лоб умершего. Ледяной жестокий ветер сушит слезы. На этот раз она не пытается отстранить печаль: смотрит на расплывающееся дрожащее пламя факелов меж разрушенных стен, на людей, осыпающих ударами гранитные тела машин — Роберт Ансельм топором высекает сноп искр из гранитного колена; Людмила Ростовная роняет лук, выхватывает фальконет, бьет с размаху; Джон Баррен и Джованни Петро рядом с ней, плечом к плечу; и лишенные век глаза голема вспыхивают в гаснущем свете факела.

Аш спокойно возвращается обратно к Ричарду Фавершэму, сжавшемуся под алтарем, обнимая Флориан дель Гиз. Рикард натыкается на ее плечо.

— В РАССЧИТАННОМ НАМИ БУДУЩЕМ ВСЕ БУДЕТ ИНАЧЕ; НЕ СТАНЕТ ЛИЧНОСТИ, НА КОТОРУЮ МОЖНО ПОЛОЖИТЬСЯ, НИЧТО НЕ БУДЕТ ДЛИТЬСЯ ДЕНЬ ОТО ДНЯ. И ТЫ ЖЕЛАЕШЬ РАСПРОСТРАНИТЬ ЭТОТ ХАОС НА ВСЕЛЕННУЮ, РАЗМЕРЫ КОТОРОЙ ТЕБЕ НЕ ДАНО ДАЖЕ ПОСТИГНУТЬ?

— Вот они!

В утренней тьме она не могла разглядеть толпы, только слышала взметнувшуюся со склона волну криков, да мелькнуло несколько спин. Пара алебардщиков, отступая, споткнулись о фундамент часовни. Потерявшая всадника лошадь — кажется, янычарская кобыла — задела ее, падая на щебень с переломанными ногами.

— Аш!

Рикард. Тащит куда-то. Аш приподнимается. Еще дюжина теней проносится мимо, в темноту.

— За Льва!

Пронзительный боевой клич над ее головой обрывается. Аш перекатилась, выпрямилась, звеня пластинами лат, развернулась, отыскивая глазами свое знамя…

…и успела заметить его падение. Рука Рикарда поднялась к голове, визигот с копьем опрокинулся навзничь через стену, кольчуга вспорота, Нед Моулет дважды опускает короткий меч-бастард, перепрыгивает заснеженный простенок и исчезает.

Знамя Лазоревого Льва легло на снег. Аш видела торчащую из шлема Рикарда короткую зазубренную щепку. Наконечник копья ударил, соскользнул, древко раскололось об ожерелье кирасы и белый, острый как бритва осколок дерева воткнулся в прорезь-глазницу салада. Черная в свете факела кровь выплеснулась вверх, залив белое дерево. Пальцы Рикарда скребли сталь. Он откинулся назад, упал, вскрикнув под шлемом, выгнулся дугой и затих.

— Рикард!

Она встала, посмотрела.

— Да… я… Если бы могла, если бы жила еще, я бы переменила это. Возвратиться назад и переиграть… да, люди станут делать это. Вы правы. По разным причинам… люди стали бы использовать Господню благодать, если бы обладали ею. Если чудо может возвратить умершего…

— И ТОГДА НЕ СТАЛО БЫ КОНЦА ПЕРЕМЕНАМ.

— Да.

Холод — с кончиков пальцев до подошв, от сердца к душе; холод не только от этой тьмы и резни в нескольких шагах. Факел освещает синего льва на желтом шелке; Томас Рочестер, с залитым кровью лицом, снова с натугой поднимает древко, вскидывает знамя. Аш с трудом делает несколько шагов, к лежащей у заснеженной стены Флориан. Ричарда Фавершэма нет.

— ТЕПЕРЬ ВРЕМЯ. ПОРА.

Она застыла, между горем и ночным кошмаром, между длящейся бойней и провидением будущего. Застыла.

Темно.

Она опускается на колени рядом с Флориан, неуклюжая в своей броне. Грудь женщины еще вздымается от тяжелого дыхания.

Аш в отчаянии умоляет:

— Зачем менять все? Почему не… — Она ощупью находит руку Флориан. Рядом еще одно тело, оставленное отхлынувшей схваткой: может, Фарис, может, еще кто…

«Ансельм удержит их, — думает она, — и де Вир выиграет бой. А может, и нет. Тут я ничего не могу сделать. Тут — ничего…»

Ее разум работает, как всегда работал в безнадежных ситуациях: это одна из способностей, которые дали ей успех в ее ремесле.

— Зачем изменять все? Почему не изменить одно ?— резко спрашивает Аш. — То, что вы заложили в меня, — способность творить чудеса, — заберите ее! Оставьте нас как есть, но лишите этого.

Горестные голоса в ее мозгу:

— МЫ ОБДУМЫВАЛИ ТАКОЙ ВАРИАНТ. НО ТО, ЧТО ВОЗНИКЛО КАК САМОПРОИЗВОЛЬНАЯ МУТАЦИЯ, МОЖЕТ ПОВТОРИТЬСЯ. ИЛИ В ГРЯДУЩИЕ ВЕКА ВЫ СУМЕЕТЕ ИЗОБРЕСТИ МЕХАНИЗМЫ, КОТОРЫЕ БУДУТ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА ПО ВАШЕЙ ВОЛЕ. И ЧТО МЫ СМОЖЕМ ТОГДА СДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ПОМЕШАТЬ ВАМ? У НАС НЕ БУДЕТ ЧУДОТВОРЦЕВ, А МЫ — ВСЕГО ЛИШЬ КАМЕНЬ, НЕМОЙ, НЕПОДВИЖНЫЙ МЫСЛЯЩИЙ КАМЕНЬ.

— Вам не обязательно нас уничтожать…

— МЫ СОЗДАЛИ ОРУЖИЕ. НО КОГДА ТЫ ВЫПОЛНИШЬ СВОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, АШ, У НАС НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ ОРУЖИЯ, ПОТОМУ ЧТО ТВОЯ РАСА ИСЧЕЗНЕТ ИЗ МИРА. МЫ ДОЛЖНЫ СДЕЛАТЬ ЭТО СЕЙЧАС. У НАС НЕТ НЕНАВИСТИ К ТЕБЕ, МЫ НЕНАВИДИМ ТОЛЬКО ТО, ЧТО СОВЕРШИТ В БУДУЩЕМ ТВОЙ РОД — А ОН СОВЕРШИТ ЭТО, ЕСЛИ МЫ НЕ ЛИШИМ ЕГО БУДУЩЕГО. ПРОСТИ НАС.

— Я сделаю что-нибудь, — пробормотала Аш. Ее мысли неслись вскачь. Сила их потока закружила ее, в венах тонко запела кровь, и что-то сдвинулось в той части ее души, которая принадлежала не ей одной. Она почувствовала, что мозг готов взорваться, и поняла, что это их огромные интеллекты сливаются с ее разумом. Она ощутила могучую силу мышления.

— Я могу сделать это, — твердо проговорила Аш. — Выслушайте меня. Я могу стереть из истории самую возможность творить чудеса. Уберите все чудеса, какие случались в прошлом. Сотрите саму способность. Вы сможете развернуть передо мной всю историю человечества… все прошлое. .. и я это сделаю.

Она прижимает к себе теплое тело Флориан. Женщина еще дышит. Аш вскрикивает вслух, пораженная вспыхнувшей мыслью:

— Но тогда Флоре придется умереть?! Прежде чем я смогу что-то сделать?

— ЭТО ПЕЧАЛИТ И НАС…

— Нет, — говорит Аш. — Нет.

Смятенный хор голосов:

— ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПРОТИВИТЬСЯ НАМ.

— Вы вот чего не понимаете, — говорит Аш. — Я не сдаюсь!

Утро пятого января темно, как безлунная полночь. Может быть, прошло не больше получаса с тех пор, как Фридрих Габсбургский бросил войско в атаку? Бой продолжается и в этой чернильной тьме? Крики людей, вопли раненых, выкрики командиров… Или это только големы: тупые жестокие машины убийства, которые не замечают ее, скорчившуюся за стеной, когда все остальные бежали или убиты?

— Я не сдаюсь, — повторила Аш. — такой вы меня создали. Вам был нужен боец, даже если вы сами этого не понимали. Я умею жертвовать людьми, это мое ремесло. Но я никого не отдам без необходимости, пока еще есть выбор.

— У ТЕБЯ НЕТ ВЫБОРА.

Очень тихий голос проговорил:

— Никогда не любила городов. Мерзкие нездоровые места. Я подхватила дизентерию?

Глаза Флориан были открыты, но смотрели в пустоту. Еле слышные слова срывались с посиневших, почти неподвижных губ.

— Кто-нибудь… убьет тебя. Если я прикажу. Аш боялась шевельнуться, чтобы не потревожить лежащее у нее на коленях тело. Она сказала очень мягко:

— Не прикажешь.

— Я… черта с два. Ты разве не понимаешь — я люблю тебя, глупышка. Но я прикажу. Ничего другого не остается.

Аш приложила ладонь к щеке Флориан. «Я не умру, и я не сдамся».

В ее голове раздался крик Диких Машин, крик горя и торжества. Она почувствовала, как в нее вливается сила. Сила входила в нее помимо сознания, в самую глубину души, туда, где скрываются самые изначальные стремления, убеждения, движения тела…

— Я умею выжить и победить там, где не осталось надежды, — говорит Аш, криво улыбаясь. — Чем я, по-вашему, занималась всю жизнь?

— КАК СОЛДАТ…

— Задолго до того…

Она касается лба женщины-лекаря, ее прикосновение легче пуха, но когда пальцы продвигаются вверх, Флора напрягается и вздрагивает от боли. Кровь засохла в золотистых волосах и не течет больше, но Аш чувствует пальцами сильную припухлость. «Ей бы в госпиталь; оказаться бы сейчас в аббатстве…»

— Еще даже до тебя, — тихонько шепчет она раненой. — Давай, держись, будь умницей. Когда меня насиловали, когда отряд Грифона-на-золоте был перевешан до последнего человека, после сдачи крепости. Когда меня бросил Гильом. Когда я стала шлюхой, чтобы не умереть с голода. С тех пор. Держись. Все дело в том, чтоб держаться.

— ОНА УМИРАЕТ. БУРГУНДИЯ УХОДИТ.

— Времени нет. Не спорьте. — Аш просовывает руку под камзол Флориан, щупает холодную кожу, находит пульс. — Я уже видела такие ранения.

— ОНА ЕЩЕ ДЫШИТ…

— ЕЩЕ БЬЕТСЯ СЕРДЦЕ…

Давление в мозгу невыносимо.

— И я сотворю… свое чудо, а не ваше.

— НЕТ…

Вокруг, за стеной темноты, убивали друг друга люди. В панике или подчинив себе ярость. В трепещущем свете факелов мелькнул Роберт Ансельм, подхвативший штандарт Лазоревого Льва, когда Джон Баррен кубарем перелетел через стену. Пальцы, лицо, все тело онемело от холода. Бой продолжается.

— ТЫ НЕ…

Она ощущала в себе их силу. Она потянулась к ней той частью души, которой привыкла слушать голоса, и жадно впивала ее. Они сопротивлялись. Она ощущала их, их безграничный разум, мешавший ей.

— Ну, — зарычала Аш, — вы что, не поняли, она нужна мне живой! Она же Бургундия!

— ЭТО БЕСПОЛЕЗНО, — спорили Дикие Машины. — ЧТО ТОЛКУ УНИЧТОЖАТЬ СПОСОБНОСТЬ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА, ЕСЛИ СОХРАНЯЕТСЯ ВАША РАСА? ВСЕ ВЕРНЕТСЯ, А МЫ БУДЕМ БЕССИЛЬНЫ.

Аш чувствует, как история, прошлое и память, расплывается, изменяясь. Ее охватывает чувство пустоты, которую не может заполнить новое будущее, только собственная реальность.

Она тихо убеждает:

— Вам нужна самая природа Бургундии, чтобы чудеса не смогли вернуться.

От картин, проносящихся в мозгу, кружится голова. Дикие Машины разворачивают перед ней расчеты пяти тысячелетий, прошлое и настоящее.

И в сердце их — так быстро, что она не способна уследить мыслью, — вершится новый расчет.

Обеими руками — одной голой, другой — перевязанной (тупая холодная боль), Аш разрывает ворот камзола Флориан, прижимает ладонь к горячей коже и, не задумываясь, облизывает грязный палец, подносит его к ноздрям женщины, чувствуя на влажной коже легчайшее дуновение.

Говорит вслух:

— Бургундия нужна вам — в вечности.

Под ее коленями скопилась лужа талого снега. На штанах и башмаках кровь. Из темноты дует ледяной ветер, застилает слезами, слепит глаза. Вспыхивает, догорая, последний факел.

Аш подняла голову, увидела на снегу горящие брызги греческого огня и голема, перешагнувшего развалины стены и поднимающего наконечник трубки метателя.

Под наушники шлема пробился рев. Человек в латах с гербом Льва выскочил вперед, занес и опустил тупой набалдашник алебарды: брызнули осколки камня, струя пламени стекла из разбитой руки голема, лизнула гранитное тулово.

— За Льва! — проревел знакомый голос Роберта Ансельма.

Аш открыла рот, чтобы крикнуть. Голем взмахнул каменным обрубком. Роберт Ансельм тяжело рухнул лицом вниз в грязь. Бак с греческим огнем взорвался беззвучной бело-голубой вспышкой.

В ослепительной белой вспышке она увидела линию сражающихся за стеной часовни: силуэты луков и изгибы алебард: штандарт Льва, орлиное знамя Фридриха поодаль, толчею людей и каменных тел.

— Давайте, подходите, — выкрикнул мужской голос в коротком взрыве смеха, — если вы такие твердые!

От руин пролегла чернильная тень, дальше все было темно. Теперь над шумом боя повсюду слышались голоса, солдаты наперебой соревновались в насмешках.

— За Льва! — раскатился голос Ансельма. — За Льва!

Ее щеки коснулось горячее дыхание. Аш не повернула головы.

Краем глаза она заметила ступившую на камень лапу с огромными острыми когтями.

Пальцы больше не чувствовали биения сердца, влажный палец не встречал дыхания, но тело Флориан оставалось теплым.

Она закрыла глаза перед величием геральдического зверя, которого Божья Благодать — пролившаяся через мужчин и женщин отряда Лазоревого Льва — вывела из темноты.

— Сейчас.

Она тянется к ним, впивает их силу: золотое сияние солнца. Она чувствует, как начались перемены, которых уже нельзя остановить.

— Я не сдаюсь, — говорит она, прижимая к себе Флориан, — а если уж проигрываю, так стараюсь сохранить все, что возможно.

Момент изменения.

Она чувствует вес Флоры. Только теперь открывает глаза, смотрит на протоптанный след на старом опрокинутом алтаре, на заснеженные руины стен, узнает знакомые очертания.

Но лес моложе, и долина другая, и нет разбитых окон и деревьев остролиста.

У нее хватает времени улыбнуться. «Фортуна. Просто повезло».

И словно взрывается разум, безмерная мысленная мощь Диких Машин протекает сквозь нее, обволакивает ее, становится подвластным ей орудием. Она способна проделывать тончайшие вычисления — что должно стать невозможным, что материализовать, что оставить в потенции.

— Ну, теперь не подведи, — ее руки обнимают Флориан, ее ладони касаются Бургундии. — Давай, девочка! — и, тихо, в темноту: — В надежное место.

Она на миг задумывается неужели каждый священник, обладающий Благодатью, чувствовал то же, что она сейчас.

Любовь к миру, каким бы жестоким, горестным и горьким он ни был. Любовь к своим. Воля и желание защитить.

И тогда властным тоном командира она говорит:

— Пошли!

Она переносит Бургундию.

Расшифровка записи беседы профессора Дэвиса, мистера Дэвиса, д-ра Рэтклифа и мс. Лонгман.

Запись датирована 14/1/2001.

Место записи не определено, определяемые шумы соотносятся наиболее вероятно с приемной госпиталя. Оригинал пленки с записью не обнаружен. Пропуски и лакуны относятся к данной расшифровке.

ЛЕНТА ЗАПИСИ #####

Источник ####

№ ####

(Шумы пленки, звук. переключателя.)

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: (неразборчиво) …с фоточувствительной эпилепсией телевизор смотреть не следовало бы.

ВОГАН ДЭВИС: Верно, однако человеку, на шестьдесят лет выпавшему из времени, приходится. Признаться, я поражен. Прихожу к заключению, что с тридцатых годов вкусы населения деградировали. Самые низкопробные развлекательные программы, и ничего больше.

ПИРС РЭТКЛИФ: С вашего позволения, профессор Воган, представлюсь…

(Неразборчиво. Фоновый шум помещения.)

ВОГАН ДЭВИС: Так вы Рэтклиф. Должен сказать, не скоро вы собрались со мной повидаться. Судя по вашим предыдущим публикациям, вы кажется, склонны к некоторой строгости мышления. Могу я надеяться, что вы обошлись с моей работой с соответствующим пониманием?

ПИРС РЭТКЛИФ: Надеюсь, профессор.

ВОГАН ДЭВИС: Пока живешь, надеешься, доктор Рэтклиф. Кажется, я не отказался бы от чашки чая. Дорогая, вы не могли бы распорядиться?

АННА ЛОНГМАН: Я спрошу сиделку, можно ли это устроить.

ВОГАН ДЭВИС: Вильям, может быть, ты…

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: На меня не обращайте внимания. Мне вполне удобно.

ВОГАН ДЭВИС: Я предпочел бы побеседовать с доктором Рэтклифом наедине.

(Неразборчиво, комнатные шумы, голоса снаружи.)

АННА ЛОНГМАН: (неразборчиво) …кофе… в местном кафе. Вам подать трость?

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: Господи, не надо. Всего несколько шагов.

(Неразборчиво — открывается и закрывается дверь?)

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, я говорил с этой девушкой. Не будете ли вы столь любезны, чтобы сообщить нам, где вы пропадали в течение, насколько я понял, почти трех недель?

ПИРС РЭТКЛИФ: С девушкой? А! Анна говорила, что вы беспокоились обо мне.

ВОГАН ДЭВИС: Будьте любезны, ответьте на вопрос.

ПИРС РЭТКЛИФ: Мне он кажется несущественным, профессор Дэвис.

ВОГАН ДЭВИС: Черт подери, юноша, отвечайте, когда вас спрашивают!

ПИРС РЭТКЛИФ: Боюсь, я мало что могу сказать.

ВОГАН ДЭВИС: Подвергались ли вы в прошедший промежуток времени опасности для жизни?

ПИРС РЭТКЛИФ: Что? Чему подвергался?

ВОГАН ДЭВИС: Это абсолютно серьезный вопрос, доктор Рэтклиф, и я буду признателен, если вы отнесетесь к нему соответственно. В свое время я поясню свою мысль.

ПИРС РЭТКЛИФ: Нет. То есть… ну… нет.

ВОГАН ДЭВИС: Вы вернулись из своей археологической экспедиции…

ПИРС РЭТКЛИФ: Не «моей». Экспедиция Изобель, доктора Напиер-Грант, я хочу сказать.

ВОГАН ДЭВИС: Сплошные женщины. Несомненно, мы вырождаемся. Однако… Вы вернулись из Северной Африки: не попадали вы за это время в опасное положение или неприятные происшествия?

ПИРС РЭТКЛИФ: Если и попадал, то не заметил. Профессор Дэвис, я вас не понимаю.

ВОГАН ДЭВИС: Девушка сказала мне, что вы читали манускрипт Сибл Хайдингем. Что этот несколько вольный перевод — ваша работа.

ПИРС РЭТКЛИФ: Да.

ВОГАН ДЭВИС: В таком случае не нужно обладать большими умственными способностями, чтобы понять, что происходит! И вы удивляетесь, что я проявляю некоторую озабоченность судьбой коллеги?

ПИРС РЭТКЛИФ: Честно говоря, профессор Дэвис, вы не производите впечатления человека, который слишком внимателен к своим ближним.

ВОГАН ДЭВИС: Вот как? В самом деле, возможно, вы правы.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я не появлялся, потому что меня допрашивали…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Кто?

ЛИРС РЭТКЛИФ: Думаю, в настоящий момент лучше не уточнять.

ВОГАН ДЭВИС: Не случилось ли несчастных случаев с кем-либо из участников вашей экспедиции? Автомобильные аварии и тому подобное?

ПИРС РЭТКЛИФ: Экспедиции Изобель. Нет. Изобель бы мне рассказала. Не понимаю, какая тут связь с манускриптом Сибл Хайдингем?

ВОГАН ДЭВИС: Этот документ объясняет, что с нами происходит.

ПИРС РЭТКЛИФ: Да, расщепление истории… (неразборчиво) что вы писали в приложении ко второму изданию? Вы написали его?

ВОГАН ДЭВИС: О да, доктор Рэтклиф, написал. Оно было у меня в кармане, когда я отправился в Лондон. Будь у издателя побольше здравого смысла, он покинул бы Лондон на время бомбежек, однако…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Возвращаясь к теме… Вы читали манускрипт Сибл Хедингем, вы писали о расколе и о «первой истории»…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Да, и совершенно очевидно, что это необходимо срочно опубликовать! Я был очень близок к истине в моем издании документов, касающихся Аш. Из документа Сибл Хедингем мне стало ясно, что Бургундия была, так сказать, «перенесена» от нас. Перенесена на уровень существования материи, который для нас в настоящее время не наблюдаем — впрочем, может быть, уже добрались и до него?

ПИРС РЭТКЛИФ: Да, эксперименты в области физики элементарных частиц и теории вероятности проводились…

ВОГАН ДЭВИС: Вы пришли к тем же выводам, что и я. По-видимому, до «раскола» мы обладали способностью сознательно делать то, что другие формы жизни проделывают бессознательно.

ПИРС РЭТКЛИФ: Превращать невозможное и чудесное в реальность. В материальный мир. (Пауза). Но я не могу понять. Вселенная реальна, понятно, мы ее воспринимаем. Но вселенная неопределенна. Это известно еще с работ Гейзенберга, на субатомном уровне все расплывчато. Наблюдение влияет на ход эксперимента. Вы можете определить местонахождение частицы или ее импульс, но никогда — то и другое вместе. Там все не устойчиво, это не та реальность, о которой говорится в манускрипте.

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Пожалуйста, перестаньте метаться.

ПИРС РЭТКЛИФ: Извините. Но я это вижу, это устойчиво. Бургундия поддерживает нашу устойчивость. Что было неопределенно сегодня, будет столь же неопределенным и завтра! Она не дает прорваться неконтролируемой ирреальности. Хаосу. Может быть, наше существование и не совершенно, но оно постоянно.

ВОГАН ДЭВИС: Разумеется, прежде мы должны были обладать способностью сознательно нарушать подобную стабильность, устойчивость. Если взглянуть на историю двадцатого века, доктор Рэтклиф, — а я, по крайней мере, смотрю на его вторую половину глазами чужестранца, — вы неизбежно придете к заключению, что это далеко не лучший из возможных миров. Большинство человечества все еще живет в страдании. Но его реальность устойчива. Человеческие злодеяния ограничены пределом возможного. Нам есть за что испытывать благодарность!

ПИРС РЭТКЛИФ: Напрашивающийся пример. Я думал об этом. Что мог бы сотворить Гитлер над евреями, будь он чудотворцем, человеком, способным в буквальном смысле изменять ткань реальности? Все превратились бы в светловолосых арийцев. Еврейской расы не было бы вообще. Это похуже холокоста!

ВОГАН ДЭВИС: Какого холокоста?

(Пауза.)

ПИРС РЭТКЛИФ: Не важно. Кто-нибудь додумался бы использовать это в военных целях, выводить новые породы людей и использовать их как оружие. Как Аш, да, как Аш. Вероятностная бомба — похуже нейтронной.

ВОГАН ДЭВИС: Нейтронной? Нейтронная бомба?

ПИРС РЭТКЛИФ: Это… трудно объяснить… бомба, которая…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Резерфорд! Добился все-таки!

ПИРС РЭТКЛИФ: Да… нет… неважно. Смотрите.

(Пауза.)

ВОГАН ДЭВИС: Чрезвычайно интересный парадокс, вы не находите? Эта война, вследствие самой природы организованной мысли, потребной чтобы направлять ее, усиливает устойчивость рациональной реальности — и в то же время разрушения, причиненные ею, ведут к хаосу.

ПИРС РЭТКЛИФ: Это, видимо, она и поняла, верно?

ВОГАН ДЭВИС: Аш? Да, вероятно, так.

ПИРС РЭТКЛИФ: Знаете, я сам не мог понять. Пока до меня не дошло, что Бургундия по-прежнему существует, все еще делает свое дело. Она у нос в видовой памяти, в подсознании: исчезнувшая золотая страна. И в то же время она продолжает абсолютно подлинное, научно доказуемое существование на неком ином уровне реальности, и продолжает выполнять свою функцию.

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, вы сознаете, что может означать возвращение некоторых вещей?

ПИРС РЭТКЛИФ: Насколько я понимаю, кое-что могло сохраниться. Ни один процесс не совершенен, вселенная велика и сложно, а то, что сделала Аш и Дикие Машины… ничего удивительного, если отдельные свидетельства первой истории остались не подчищенными. Реальность обладает собственным весом, она постепенно выдавливает из себя аномалии: свидетельства превращаются в легенду, в миф….

ВОГАН ДЭВИС: Свидетельства манускриптов.

ПИРС РЭТКЛИФ: И находки… там статуя, здесь шлем… Слово Аш, приписанные другим персонажам. Это все мне понятно. Один раскол, что сделано, то сделано, а мы еще видим оставшееся, исчезающее у нас на глазах.

ВОГАН ДЭВИС: Ложная история, возникшая, чтобы заполнить пустоты (в которой, например, Карл Смелый гибнет после, осады — но под Нанси), включает в себя отдельные сохранившиеся осколки истории подлинной. Скажем, хроники, которые были бы составлены в семье дель Гиз после 1477 года.

ПИРС РЭТКЛИФ: Не существовавшие после раскола, но которые могли бы существовать, если бы не раскол. Свидетельства полутысячелетней давности, пробивающиеся в реальность сквозь трещины истории. И манускрипт «Фраксинус» тоже. Он вполне мог быть написан.

ВОГАН ДЭВИС: До, это все вполне ясно. Меня интересует, доктор Рэтклиф, осознали ли вы в данном аспекте значение появления документа Сибл Хедингем?

ПИРС РЭТКЛИФ: С позволения сказать, профессор Дэвис, вы очень напоминаете одного моего старого учителя. Он обожал ставить меня в тупик подобными вопросами.

ВОГАН ДЭВИС: А знаете, что мне кажется самым странным? Вы обращаетесь со мной с почтением, которое, по-вашему мнению, подобает оказывать старикам, но ведь для моего сознания, доктор Рэтклиф, вы старше меня!

(Неразборчиво: шум уличного движения — открыто окно? Шипение пленки. Пауза перед продолжением беседы.)

ПИРС РЭТКЛИФ: Находка документа Сибл Хедингем кажется более маловероятной. Аш могла бы написать его… нет, продиктовать кому-либо — уже после раскола, возможно, оставила его в Англии, где гостила у графа Оксфорда?

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, я намеревался предостеречь вас, и хочу сделать это сейчас. Существует возможное объяснение возвращению свидетельств. Я предполагаю, появление артефактов, существование которых чрезвычайно маловероятно, есть следствие того, что функция, выполняемая Бургундией, по тем или иным причинам иссякает.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я думал… я опасался… Да. Невероятные события, не имеющие рационального объяснения, непредсказуемые. Но… в чем причина? Почему именно теперь?

ВОГАН ДЭВИС: Чтобы ответить на этот вопрос, надо понимать, каким образом Бургундия делает то, что делает, а я, отстав на шестьдесят лет от современной науки, полагаю себя не вправе выдвигать теории. Все, что я могу сделать, если мне позволят, это предостеречь.

ПИРС РЭТКЛИФ: Извините. Да, пожалуйста… Так вы хотели сказать?..

ВОГАН ДЭВИС: То, что произошло со мной, произошло из-за манускрипта Сибл Хайдингем. Я наткнулся на него в замке Хайдингем в конце тридцать девятого года. Могу предположить, что он… возник там, так сказать… незадолго до этого времени.

ПИРС РЭТКЛИФ: Локальный прорыв волны вероятности. Артефакт становится реальным.

ВОГАН ДЭВИС: В точности как это случилось в Северной Африке несколько месяцев назад. .

ПИРС РЭТКЛИФ: Карфаген.

ВОГАН ДЭВИС: Я жил в доме своего брата, работая над вторым изданием, и занимался исследованиями в Оксфорде, интересуясь связью де Виров с Аш. Допускаю, что документ материализовался, если хотите, в замке Хедингем незадолго до моего появления там. Я украл рукопись…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая, возбужденно}. Украли!

ВОГАН ДЭВИС: Они не соглашались ни продать мне документ, ни позволить поработать с ним. Что же еще мне оставалось?

ПИРС РЭТКЛИФ: Ну, я… вам не следовало… Ну, не знаю.

ВОГАН ДЭВИС: Я украл манускрипт и прочел его. Я знаю латынь, позволю себе заметить, гораздо лучше вас. Было уже поздно включать документ в новое издание, поэтому я написал «приложение», в котором изложил основные выводы, и назначил встречу с лондонским издателем, чтобы передать ему этот текст. Я намеревался организовать новое, переработанное издание, включавшее бы этот документ, (пауза). Я попал под бомбежку. Бомба упала довольно близко. Я мог погибнуть, а мог и уцелеть. Но случилось третье: меня выкинуло из реальности в состояние потенциальной вероятности.

ПИРС РЭТКЛИФ: При чем тут манускрипт?

ВОГАН ДЭВИС: А вот при чем. Я предполагаю, что при превращении вероятных процессов в реальные возникает некое энергетическое поле, род излучения. Чем менее вероятен материализующийся объект, тем сильнее это поле.

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Это не может быть собственно излучением.

ВОГАН ДЭВИС: Вы позволите мне закончить? Благодарю. Что бы это ни было, некий субатомный феномен или энергия, я, несомненно, попал в поле его влияния. Я думаю, влияние тем сильнее, чем ближе по времени к материализации артефакта. Это влияние каким-то образом дестабилизировало мою собственную реальность. Разумеется, работая с документом, я не мог ничего заметить. Однако во время воздушного налета, когда состояние реальности стало неустойчивым, колебалось между двумя почти равновозможными состояниями — жить или умереть, — дестабилизация проявилась. Я оказался (и оставался) потенциальным явлением.

ПИРС РЭТКЛИФ: И вы хотите предостеречь меня… из-за того, что я побывал на раскопках в Карфагене.

ВОГАН ДЭВИС: Да.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я бы ничего не заметил. Невозможно определить… Анализы… Должны существовать тесты, определяющие…

ВОГАН ДЭВИС: Если произошло то, что я называю «заражением», вам может угрожать опасность.

ПИРС РЭТКЛИФ: Если эффект уменьшается с течением времени, я мог не… пострадать. Невозможно предсказать, да? Пока я не попаду в аварию, или не окажусь перед необходимостью принять какое-то переломное решение… То, что случилось с вами, может случиться и со мной. С Изобель, с остальными. А может и не случиться.

ВОГАН ДЭВИС: Надо надеяться, будут разработаны какие-то тесты, которые позволят определить. Я сам мог бы попытаться, но сознаю, что я уже не тот, каким был. Странное ощущение, стать из юноши стариком, лишившись возраста зрелости, (пауза). Я чувствую себя ограбленным.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я бы и не знал, да? Если заразился?

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф!

ПИРС РЭТКЛИФ: Простите.

ВОГАН ДЭВИС: Будем надеяться, с вами не произойдет ничего дурного, доктор Рэтклиф.

ПИРС РЭТКЛИФ: Это (пауза) некоторый шок.

(Длинная пауза. Фоновые шумы.)

ПИРС РЭТКЛИФ: Сейчас кое-кто проводит эксперименты в области вероятностных процессов: в очень малых масштабах. Меня допрашивали в двух правительственных департаментах. Американцы сняли меня прямо с корабля в Средиземном море. Прямо на Рождество! Я испугался. Несколько дней допроса. Они и сейчас за мной следят. Я понимаю, что выгляжу параноиком…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). В теории есть какие-нибудь достижения?

ПИРС РЭТКЛИФ: Коллеги Изобель, кажется, считают, что есть. Не думаю, что мне удастся переговорить с ними, не привлекая к себе нового внимания спецслужб. Мне вообще-то кажется… если вы правы… они должны знать… кто-то должен заняться вами. (пауза). И мной.

ВОГАН ДЭВИС: Я с радостью предоставлю себя для исследования, если это приблизит нас к истине.

ПИРС РЭТКЛИФ: Верно ли, что Бургундия не справляется больше со стабилизацией реальности? И почему именно теперь?

(Увеличение фоновых шумов. Входит врач #####; разговор на медицинские темы опускается. Звук закрывающейся двери; долгая пауза).

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво). … эти мелкие унижения, которые приходится терпеть от медиков. Не удивительно, что Вильям выбрал профессию врача. Доктор Рэтклиф, я понимаю, о каком событии говорится в манускрипте. В этом смысле, я знаю, что произошло с Бургундией.

ПИРС РЭТКЛИФ: (пауза). Откуда вы знаете? Да, можно предполагать, теоретизировать, однако…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Может быть, я единственный человек на свете, который может обоснованно утверждать, что знает.

ПИРС РЭТКЛИФ: Ваша история сохранилась в документации. Психиатрическая клиника, госпиталь.

ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, вы-то знаете, что я говорю правду. Последние шестьдесят лет я пребывал… как бы это выразить?.. во вселенском хаосе вероятности. Бесконечные «может быть», пока видовое сознание человечества не выберет из них одно единственное, материализующееся в реальность. Для меня это было мгновение бесконечной протяженности вне времени. Я не теолог и не могу адекватно описать мгновение вечности.

ПИРС РЭТКЛИФ: (возбужденно). Что вы хотите сказать?

ВОГАН ДЭВИС: Пока я был в этом состоянии. Хотя слово «пока» не подходит, будучи связано с протяженностью времени. Но оставим это. Пребывая в состоянии потенциальной вероятности, я уловил в бесконечном хаосе возможностей иное состояние порядка.

ПИРС РЭТКЛИФ: На субатомном уровне? Вы видели…

ВОГАН ДЭВИС: Я увидел, что был прав. Меня это не слишком удивило. Видите ли, по моей теории, «кровь Бургундии», назовем это так, служила неким якорем или фильтром, предотвращающим любую возможность манипуляций на квантовом уровне. Любое так называемое чудо. И, равным образом, Идеальная Бургундия…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Солнце. Как насчет солнца?

ВОГАН ДЭВИС: Солнце…

ПИРС РЭТКЛИФ: Над Бургундией! Они не могли понять, почему… и я не понимаю… если Дикие Машины были реальны в том смысле, как мы это понимаем. Сложные силиконовые структуры могли копировать органическую химию, стать реальными существами… (пауза). Но тогда там было бы темно.

ВОГАН ДЭВИС: Ах, вот вы о чем. Понятно. Вы меня разочаровали, доктор Рэтклиф.

ПИРС РЭТКЛИФ: Я разочаровал… вас (громко).

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво), …позволите продолжать? (пауза). Нет, я думал, что для вас это должно быть очевидно — как и для Леофрика, хотя он и выразил свое понимание в терминах своей культуры. Я предполагаю, что Ferae Natura Machinae вводили расщепление реальности на квантовом уровне — вызвав угасание солнца. Но в Бургундии Реальность сохраняется: Бургундия поддерживает первоначальное, более вероятное состояние. Мир за ее пределами физически реален, если вы настаиваете на некотором упрощении изложения — но это вторичная реальность. Бургундия же образовывает квантовый пузырь: она уже превращается в Идеальную Бургундию. (пауза). Доктор Рэтклиф?

ПИРС РЭТКЛИФ: И… О, я… И когда небо темнеет при смерти герцога…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Именно! Две не синхронизированные квантовые реальности пытаются объединиться. Дикие Машины, через Фарис, пытаются выбрать одну из них! Хотя, может быть, точнее было бы сказать: переплетающиеся реальности…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Дикие Машины насильственно вводят свою версию реальности, свою квантовую версию, но в Дижоне это не проходит, а потом, Аш… (пауза) Я должен был понять. Все реальности равноправны, все реальны — но некоторые менее возможны, их труднее материализовать, легче предотвратить…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Именно! Рэтклиф, я знаю, что сделала Аш. Она перенесла Бургундию…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Фазовый скачок…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Изменила на глубинном уровне, передвинула вглубь — или вперед, — туда, где реальность утверждается. Рэтклиф, вы должны понять. Она перенесла Бургундию и природу Бургундии, вперед — быть может, всего на долю секунды…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Перенесла… наносекунды…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). Там, где возможное становится Реальным, там Бургундия! Я видел это. Вот что хранит нас, вот что сохраняет вселенную цельной. Природа Бургундии, действуя как якорь или фильтр…

ПИРС РЭТКЛИФ: (перебивая). Так что способность сознательно преобразовывать волну вероятности больше не может возникнуть, она слишком маловероятна…

ВОГАН ДЭВИС: (перебивая). На протяжении веков после ее исчезновения, ни один историк не писал о Бургундии. После Чарльза Меллори Максимилиана мы начали вспоминать. Но мы не вспоминаем, мы воспринимаем. Мы улавливаем, что Потерянная Бургундия скрывается в нашем расовом подсознании как миф, но это потому, что она продолжает подлинное, научно доказуемое существование как часть нашей реальности, лишь на миг ближе к моменту «Будет».

ПИРС РЭТКЛИФ: Бургундия — еще здесь.

ВОГАН ДЭВИС: Подумать только, а я представлял вас человеком, наделенным некоторыми мыслительными способностями. Доктор Рэтклиф, Бургундия всегда была «еще здесь». Пойманная в вечное золотое мгновение, действующая как проводник, или регулятор, или поглотитель, простите за технические метафоры. Она фильтрует реальность в видовом подсознании. Она сохраняет нас в реальности. Так вам достаточно ясно?

ПИРС РЭТКЛИФ: Что вы видели? Что… (пауза). Как теперь там, в Бургундии? Я начинаю представлять, (пауза) Бесконечный двор, бесконечный турнир, охота. Может быть, война, где-то на лесных окраинах. Их война — ожившая метафора, отражение Невероятного, грозящего вторгнуться из-за рубежей.

ВОГАН ДЭВИС: Нет. Это не то, что я видел. В Бургундии нет времени. Она застыла в вечном миге жизни.

ПИРС РЭТКЛИФ: Аш, Флориан? Все остальные?

ВОГАН ДЭВИС: Странно, как вы сосредоточены на отдельных личностях. Вероятно, это свойство чистого гуманитария, не склонного к точным наукам. Мое восприятие фронта волны было более значительным. Однако я в самом деле улавливал излучение разумов.

ПИРС РЭТКЛИФ: Вы их узнали?

ВОГАН ДЭВИС: Вероятно, мог бы. Вероятно, это были люди, упоминавшиеся в манускрипте Сибл Хайдингем. Но вы не понимаете. Там ничто не длится, просто есть. Бургундия не направляет Реальность, она ничего не делает. Она есть, и в этом ее функция.

ПИРС РЭТКЛИФ: Своего рода ад. Для разума, я имею в виду.

ВОГАН ДЭВИС: Могу лично заверить, доктор Рэтклиф, что вы совершенно правы. То, что я испытал, был бесконечный ад. Или рай.

ПИРС РЭТКЛИФ: Рай?

ВОГАН ДЭВИС: В том смысле, что я непосредственно воспринимал Реальность.

ПИРС РЭТКЛИФ: Идеальная Бургундия — вот, значит, что вы имели в виду?

ВОГАН ДЭВИС: Бургундия существует среди Реальности, определяя ее. Она — единственная подлинная реальность, все остальное — ее несовершенная тень. Господи помилуй, да у вас Платона-то читают?

ПИРС РЭТКЛИФ: Платон не был физиком-теоретиком!

ВОГАН ДЭВИС: Подобные понятия сидят у нас где-то в подкорке видового разума. Они у нас в крови, глубже, чем фрейдовское «бессознательное». Может быть, ближе к Юнгу с его расовым бессознательным. Это уровень столь же глубинный и неконтролируемый, как трансмутация клеток тела. Не удивительно, что наше мифологическое сознание создает призраки и тени Реальности. Как-никак, мы еще помним Бургундию!

ПИРС РЭТКЛИФ: Теперь помним. В восемнадцатом веке почти не помнили, затем появилось первое издание Мэллори Максимилиана, потом вы, я, Карфаген, и…

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво, слабо).

ПИРС РЭТКЛИФ: (неразборчиво), …постепенно слабеет. Вы уверены в том, что видели? Прошло пятьсот лет, и Бургундия ослабела, перестала действовать? Так?

ВОГАН ДЭВИС: Да, я в этом уверен.

(Длинная пауза. Шипение пленки, шаги, открывается и закрывается дверь.)

ПИРС РЭТКЛИФ: Простите. Надо было пройтись.

ВОГАН ДЭВИС: Хаотическое плетение вселенной обладает своей силой. Возможно, со временем оно проникает в упорядоченную материю, несмотря на все усилия сохранить порядок.

ПИРС РЭТКЛИФ: Значит, все было напрасно? То, что она сделала?

ВОГАН ДЭВИС: Пятьсот лет, доктор Рэтклиф. Все это тянется уже пятьсот лет.

ПИРС РЭТКЛИФ: (возбужденно). Да нет! Нет, если ваше восприятие было истинным. Это было вечное, бесконечное мгновение. А теперь оно кончается. Теперь кончается! Теперь!

ВОГАН ДЭВИС: В этом смысле, верно. Ваши археологические открытия в Карфагене, эта рукопись, да и я сам, кажется, отношусь к тому же классу явлений. Все это следствия ослабления функции Бургундии. Несомненно. Другого объяснения не подобрать.

ПИРС РЭТКЛИФ: Эксперименты с вероятностной вселенной… в самом малом масштабе, но… не в них ли причина? Вам не кажется? Не мы ли их дестабилизировали? Сотрудники Изобель со мной все это не обсуждают, все эти правила секретности…

ВОГАН ДЭВИС: Для нас — лоток пяти сотен лет, для Потерянной Бургундии — мгновение. И это мгновение кончается. Правит вселенной бесконечный, непреодолимый хаос, доктор Рэтклиф. Он должен был взять свое.

ПИРС РЭТКЛИФ: Что будет, когда Бургундия окончательно сдастся? Конец закона причинности? Сползание в энтропию, в хаос, в чудеса?

ВОГАН ДЭВИС: В этом заведении проводят над пациентами интересную серию анализов. Однако в промежутках между ними у меня оставалось немало времени. Я посвятил его — вопреки убеждению Вильяма, что я не отрывался от телеящика — размышлениям о том, к чему приведет нас потеря Бургундии. Вероятно, я пришел к тем же выводам, что и вы.

ПИРС РЭТКЛИФ: Видовое сознание по-прежнему будет преобразовывать волну вероятности в предсказуемую реальность. Но со временем в нее просочится (без фильтра-Бургундии) столько неупорядоченного хаоса, что мы снова обретем способность манипулировать реальностью силой сознания — или технологии. И будут войны, войны, в которых Реальность запишут в число потерь.

ВОГАН ДЭВИС: В любой войне в списке потерь оказывается чья-нибудь Реальность, доктор Рэтклиф. Но вы правы, именно это и предвидели Ferae Natura Machinae. Бесконечный ирреальный мир, если хотите, война чудес.

ПИРС РЭТКЛИФ: Надо публиковать!

ВОГАН ДЭВИС: Вы намерены включить это в свое издание документов, посвященных Аш?

ПИРС РЭТКЛИФ: Когда это попадет в печать, никому уже не удастся игнорировать проблему. Необходимо расследование! Может, надо срочно прекратить эксперименты с вероятностью. А может, нужны новые эксперименты? Не можем ли мы усилить влияние Бургундии?

ВОГАН ДЭВИС: Прошу прощения, доктор Рэтклиф, но все это сочтут бредом сумасшедшего.

ПИРС РЭТКЛИФ: Мне все равно, пусть меня считают психом, лишь бы не допустить «войны чудес»…

(Открывается дверь, шаги, входят несколько человек.)

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: По-моему, на сегодня хватит.

ВОГАН ДЭВИС: По правде сказать, Вильям, я надеялся, что мне дозволят самому разбираться в состоянии собственного здоровья.

ВИЛЬЯМ ДЭВИС: Врачи сделают это лучше, хоть и на пенсии, но еще не забыл клинической картины переутомления. Доктор Рэтклиф зайдет завтра.

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво).

ПИРС РЭТКЛИФ: (неразборчиво).

АННА ЛОНГМАН: Пирс, нам надо поговорить, мне надо срочно добраться до конторы. Некоторые дела с публикацией надо решить еще до уик-энда.

ПИРС РЭТКЛИФ: Профессор Дэвис… (пауза)…большая честь для меня. Я зайду завтра.

(Неразборчивые звуки: дверь, двигают кресла.)

ВОГАН ДЭВИС: (неразборчиво). …публиковать как можно скорее. Необходима помощь научной общественности, (пленка повреждена) (неразборчиво) …продолжать исследования в мировом масштабе.

ПИРС РЭТКЛИФ: (неразборчиво), …не знаем, верно? Сколько нам осталось? До полного конца?

(конец пленки)

ОБЪЕКТ «ВОГАН ДЭВИС» ПЕРЕМЕЩЕН 02/02/01 В #### ГОСПИТАЛЬ ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШИХ ИССЛЕДОВАНИЙ И ДОПРОСА.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Этим неожиданным обрывом манускрипта Сибл Хедингем, в сущности, и заканчивается документальная хроника событий.

Ныне очевидно, что 5 января 1477 года в природе вселенной произошли значительные изменения.

Подводя итог: в этой точке в историю человечества вплоть до того момента были внесены изменения, которые воспринимались впоследствии как действительные события. Они не являлись ни действительным прошлым человеческой расы, ни тем будущим, к которому стремился силиконовый интеллект Диких Машин. Является ли вся наша последующая история случайным результатом того «чуда» или же продуманным следствием, трудно сказать.

Как бы то ни было, является несомненным, что с этого момента полностью исчезла способность человека сознательно влиять на превращение волны вероятности в реальность. Существование человечества не прекратилось и видовое сознание по-прежнему поддерживало рациональную и устойчивую вселенную, в то же время охраняемую и сохраняемую за счет измененной первичной истории — «пропавшей Бургундии», которая оставалась в нашем сознании как мифическое воспоминание.

Наша вселенная если не идеальна, то по крайней мере устойчива. В наших человеческих силах выбирать между человеческим добром и человеческим злом.

Я сознаю, что эти заключения, выведенные из текста документов и полученных археологических свидетельств, встретят неизбежные возражения. Полагаю, однако, жизненно важным сделать их достоянием широкой общественности, с тем чтобы учитывать их существование при выборе дальнейших путей развития общества.

Закон причинности эффективно действует во всех областях, доступных человеческому влиянию. Что представляет собой вселенная, за пределами этих областей, мы не знаем. Наш мир — один из миллионов миров в галактике, каких миллиарды, во вселенной, границы которой недостижимы ни для света, ни для нашего разума. Наши местные законы природы, те, которые мы можем наблюдать, рациональны, устойчивы и предсказуемы. Даже на субатомном уровне, где закон причинности становится «расплывчатым», он расплывчат в пределах физической реальности. Неустойчивая частица и завтра останется неустойчивой частицей, а не превратится в дракона. Или Льва, или Оленя. Если бы все сводилось к этому, открытие «пропавшей Бургундии» было бы существенным вкладом в наши представления о вселенной, и только. Аш приняла решение, Бургундия «перенесена», природа Бургундии обеспечивает закон причинности… так и живем.

Если не считать того обстоятельства, что последние события доказали: Бургундия слабеет. Невозможно закрыть глаза на то, что некоторые вещи и явления, технически говоря, невозможные, за последние шестьдесят лет материализовались как объективная реальность. В этом смысле очень показательны археологические находки в Карфагене. (К сожалению, экспедиция была прикрыта.)

По неизвестным нам причинам, природа Бургундии снова подверглась изменению: возможно, она слабеет или прекращает существование.

Сам я считаю более вероятным то, что Воган Дэвис (в личной беседе с автором) описал как проникновение в сам момент изменения. По его наблюдениям, момент изменения перестал «продолжаться» или (для тех, кто наблюдает его изнутри) подходит к концу. Мы и наблюдаем окончание этого момента. Промежуток времени от 1477 года до сего дня и оказался той протяженностью линейного времени, которую длился этот «вневременной» момент.

Необходимое было сделано. Бургундия, выдвинутая как некий «волнолом» в волну вероятности, сделала существование человечества причинно обусловленным.

Но это может измениться. Может снова возникнуть в спонтанной мутации «ген чудотворства». Или могут быть найдены технические средства влияния на волну вероятности.

Что это означает для нас?

Без якоря «пропавшей Бургундии» видовое сознание человечества будет по-прежнему выполнять функцию, которую выполняет любая органическая жизнь: создавать постоянную, цельную, устойчивую реальность. За настоящим последует будущее, прошлое не вернется. Это (не важно, на каком уровне) обеспечивает любая форма жизни.

Однако Бургундия предотвращала, самим своим существованием, возможность сознательно влиять на волну вероятности, обращая ее в иную, менее вероятную, реальность.

По мере того как Бургундия сдает позиции, по мере того, как хаос вселенной выталкивает ее обратно в реальность, «форпостом» которой она пребывала в этом вечно длящемся мгновении, ничто уже не помешает нам, как нашим предкам, стать жрецами и пророками, чудотворцами и проводниками Благодати. Что остановит наш разум или нашу технику?

Ничто.

Если мы не хотим, чтобы наша материальная вселенная превратилась в хаос энтропии, в простую мешанину частиц, мы должны что-то предпринять.

Я надеюсь, что публикация этих документов прозвучит призывом к оружию всей научной общественности. Мы должны изучить проблему. Надо действовать. Надо спасти «пропавшую Бургундию» или найти средство заменить ее. Иначе, как пишет сама Аш в документе, который никак не мог возникнуть в нашей, второй, истории, для нас настанет день, когда будет так, словно нас никогда и не было.

Я открываю сайт ####, для проведения Интернет-конференции: предложения любой соответственно уполномоченной организации или отдельных личностей будут приняты с благодарностью. Мои данные открыты для ознакомления.

Мы еще не готовы и, может быть, никогда не будем готовы, стать богами.

Пирс Рэтклиф Лондон, 2001

ПОСЛЕСЛОВИЕ. (к четвертому изданию)

Я не стану переписывать то, что написал, когда был гораздо моложе, чем теперь.

История — в немалой степени дело интерпретации.

Девять лет — не слишком долгий срок, но иногда и за такое короткое время мир может измениться до неузнаваемости. Иногда довольно и девяти минут.

Наверное, не стоило мне забывать слов, сказанных самой Аш: «Я не сдаюсь».

Конечно, послесловие 2001 года написано в приступе паники. Я привожу его практически без изменений, только вычеркнул свой старый электронный адрес, во избежание путаницы. Признаться, я так и прожил в страхе всю зиму 2000-го и весну 2001-го года; причем страх этот еще усилился, когда все экземпляры книги, готовые к продаже, были конфискованы за пять дней до того, как они должны были поступить в магазины.

Я в долгу перед Анной Лонгман, которая стеной встала за мою работу на совещании в издательстве. Без ее заступничества книга и в печать бы не попала. Но даже она не смогла перевесить влияния министра внутренних дел, который лично переговорил с ее тогдашним начальником, Джонатаном Стенли.

А еще через два дня из моей квартиры исчезли авторские экземпляры «Аш».

Через неделю у меня появились гости из полиции, и мне пришлось вынести продолжительный допрос, проведенный представителями спецслужб трех государств.

Бесспорно, страх сильно затемнил ясность моих суждений.

Впрочем, реальность сама позаботилась о себе.

Мне представили переплетенную копию моего третьего издания, в которую была вложена дискета и распечатка всей моей переписки, с аккуратными аннотациями какого-то офицера службы безопасности. Это была не моя копия: свою я уничтожил.

Мне сообщили, что за Анной следили с декабря 2000-го года. Второй — незамеченный ею — обыск ее квартиры в Стартфорде не повлиял на нашу издательскую переписку, потому что копии она носила при себе до своего исчезновения 1 марта 2001-го.

Внимательное изучение пленок наружного наблюдения и отчетов наблюдателей показало, что из библиотеки Британского Музея она вышла без книги. В этом не было бы ничего примечательного, если бы часом раньше она не вошла туда с книгой которая, как ясно показало увеличение кадра записи, была именно «Аш: пропавшая история Бургундии» — издательский пробный экземпляр.

Даже точно зная, что книга осталась там, служба безопасности потратила не один месяц на поиски. Из библиотеки почти невозможно вынести книгу, но никому не приходило в голову следить, чтобы кто-нибудь не сумел пронести книгу внутрь и не оставил ее в суматохе, сопровождавшей переезд в новое здание.

Готов поручиться, что прошло бы лет десять, прежде чем ее обнаружили бы и внесли в каталог.

Увидев нашу переписку, я сообразил, несколькими минутами раньше, чем мне об этом сказали, что тут не коварный заговор с целью «заткнуть мне рот», а деловой разговор. Их заставило ввести меня в «проект Карфаген» не то, что я разбирался в каких-то рукописях пятнадцатого века, а то, что я, как показывала переписка с Анной, оказался непосредственным свидетелем возвращения артефактов «первой истории».

В сущности, как говорит иногда Анна, проявляя не свойственное ей прежде чувство юмора: я сам — история.

Как и каждый из нас.

К счастью, каждый из нас — еще и будущее.

В конце той же недели я вылетел из Лондон в Калифорнию, успев срочно уволиться из университета. Следующие годы я занимался совсем новой для меня работой (обнаружив неожиданный талант администратора), вместе с Изобель Напиер-Грант, Тами Иношиши, Джеймсом Хаулетом и помощниками из нескольких институтов. Я оказался на передовой науки, продвинувшейся потрясающе далеко. Лично я испытывал, попеременно, волнение, досаду, просветление… и до сих пор не могу разобраться в новейших достижениях квантовой теории!

Нынешние сотрудники «проекта Карфаген», конечно, «официальные» ученые, те самые, заполучить которых надеялась Изобель, когда решилась открыть раскопки для расследования: те самые физики, которые не чужды высшей математики и разбираются в исторической терминологии, лишая нас возможности прикрывать незнание догадками и метафорами. По прошествии девяти лет могу с удовлетворением заметить, что они оправдали наши ожидания и превзошли их.

Четвертое издание «Аш» должно дать представление о начале проекта Карфаген. Развитие этого проекта и многочисленные открытия, сделанные за последние девять лет, слишком хорошо известны, чтобы подробно описывать их в этой короткой статье. У нас теперь в штате пятьсот человек, и сотрудников остро не хватает. На будущий год, к десятой годовщине проекта я собираюсь издать его подробную историю.

Прошло едва ли не два года, прежде чем мы поняли, что надо искать.

Сложные переговоры через ООН привели к тому, что группа научных сотрудников смогла вернуться на раскопки Карфагена. Теперь они работали в тесном сотрудничестве с тунисскими учеными. Каждая находка подвергалась всесторонним анализам, на месте и за рубежом. (Русско-китайская «война тысячелетия» 2003—2005 лишила нас русских и китайских коллег, но, к счастью, они уже вернулись к работе).

В то же время история «визиготской империи» все больше проявлялась в документах, сохранившихся от начала пятнадцатого века, вплоть до конца девятнадцатого. В интереснейшей рукописи, найденной историками Александрийского университета, рассказывалось о том, как после 1416 года племена иберийских готов начали заселять побережье Северной Африки, и об их позднейшем сращении с представителями арабской культуры (в процессе, несколько напоминающем крестовые походы «христианского мира на восток»).

Под Генуей обнаружились археологические находки, подтверждающие, что здесь произошло крупное сражение — новое подтверждение вторжения визиготов.

Во вселенную проникало все больше мгновений «первой истории», но они легко укладывались в общую картину мира. Не все: иначе и быть не могло, слишком сложно устройство вселенной, даже того ее «малого участка», который доступен восприятию человечества.

Это воссоединение первой и второй истории было очевидно для всех сотрудников проекта. Оно происходило наиболее интенсивно с 2000-го по 2005, особенно в 2002—2003 годы. Мы все считали теоретически возможным, что ослабление «пропавшей Бургундии» может вызвать своеобразную волну исторических парадоксов. И они возникали: каждый день приносил новые свидетельства, которые еще накануне не существовали в природе.

В эти первые дни тысячелетия мы жили постоянном ожидании: мир каждую минуту мог рухнуть. Каждому из нас случалось, просыпаясь утром, задумываться, прежде чем открыть глаза: тот ли он еще человек, который лег спать вчера вечером. Это чувство спаяло участников «проекта Карфаген» в товарищество, сильно напоминающее солдатское братство.

В 2001 году я писал, что мы еще не готовы стать богами. Любой, знающий историю, вправе усомниться, можем ли мы хотя бы остаться людьми. Прошедшее столетие беспримерных убийств и геноцида убедило участников проекта, что мы — худшие из всех разумных существ, каких только возможно вообразить. Видения геноцида и войны технологий, дополненные в нашем воображении способностью манипулировать реальностью, разворачивались в мысленные картины бесконечной человеческой жестокости. Бесконечная деградация человечества, страдания и смерть: кошмары. Если Дикие Машины способны были предсказать все это, их попытка не допустить подобных ужасов казалось высокоморальным деянием.

Мы воспринимали проект Карфаген как форпост в войне с ирреальностью: либо мы найдем способ стабилизировать «Бургундию», либо — если не сейчас, так через двадцать или двести лет — война чудес разрушит ткань мира.

Я, как историк, чувствовал себя обязанным обеспечить строгую документацию возвращения первой истории. К концу 2002 года мне стало ясно, что каждое из событий, попавших в мои отчеты, оставалось в пределах возможного. Как я утверждал в беседе по Интернету с Изобель:

…все появляющиеся артефакты подчиняются законам причинности. Мы обнаружили руины Карфагена пятисотлетней давности. Это совсем не то, что живой Карфаген, полный деловитых визиготов, выскочивший вдруг посреди современного Туниса, — никаких пришельцев, ничего, недоступного восприятию человека. Мы получили Карфаген, каким он и должен был стать к настоящему времени, если бы первая история продолжалась с 1477 года.

Несомненно, все новые проявления оказывались возможными событиями, вписывавшимися в ткань реальности. Никаких чудес.

Никаких чудес.

Я искал ее почти семь лет.

Впервые меня осенило в 2002-м. Длящееся мгновение — пятисотлетняя вечность, превратившая Бургундию в миф, более реальный, чем сама реальность, — закончилось. Мы должны бы остаться беззащитными, открытыми для хаоса чудес. И все же можно видеть, что целостность вселенной не деградировала за 2001—2002 годы.

Пропавшая Бургундия должна была потерять силу или, по крайней мере, ослабеть — иначе как объяснить возвращение ее в историю? Автономный рефлекс видового сознания, выбирающий из волны вероятности цельную реальность? Конечно, и это тоже, но этого объяснения не достаточно. Физики-теоретики в то время жили в ежеминутном ужасе, наблюдая потенциальную неустойчивость элементарных частиц. Они вели непрерывные наблюдения — и засвидетельствовали ее возвращение к обычному уровню.

Меня буквально осенило. Озарение снизошло на меня вскоре после похорон профессора Вогана Дэвиса — который дожил до времени, когда его странное существование в течение большей части его жизни было изучено и подтверждено экспериментами, однако до конца жизни не мог удержаться от ядовитых замечаний. (Он сказал мне перед смертью, ненадолго придя в себя: «Это гораздо интереснее, чем я предполагал, однако сомневаюсь, чтоб вы это понимали».)

В самолете, возвращаясь с Изобель Напиер-Грант домой после похорон, я вдруг сказал: «Люди возвращаются».

— Воган «вернулся», — ответила она, — в этом смысле. Полностью обеспеченный призрачной историей вероятного . существования в пропавшие для него годы. Ты думаешь, это могло случиться и с другими?

— Случилось — или случится, — ответил я и погрузился в работу на последующие семь лет. К тому времени, как Изобель отошла достать клетки с «чудными крысами» из багажного отделения самолета, у меня был готова программа исследований.

В мае этого года я вылетел в Брюссель, в штаб «отряда сил быстрого реагирования». Сами войска расположены за городом, в равнинной сельской местности: меня довез туда военный шофер. С нами был и переводчик: в армии, которую набирают по всей Европе, это насущная необходимость.

Пока летели, я представлял себе, как это будет. Она будет ждать в штабе: модерновом здании, освещенным ярким весенним солнцем; на стенах карты. Она будет в форме офицера «сил реагирования». Почему-то, даже имея перед глазами ее досье, я представлял ее старше: около тридцати.

Меня привезли на опушку соснового бора и пешком проводили по грязному проселку. Висела серая морось, но дождь перестал после первой мили, успев промочить нас насквозь.

Я нашел ее по щиколотку в грязи, в гетрах и солдатских башмаках, одетую в коричневатый комбинезон. Она оглянулась на нас, оторвавшись от расстеленной на капоте джипа карты, над которой склонялась вместе с кучкой офицеров, и ухмыльнулась. Должно быть, я выглядел мокрой курицей. Небо над головой расчистилось, показав клочок, синий, как утиное яйцо, и ветер сбросил ей на глаза длинную челку.

У нее были черные волосы, а глаза карие, и кожа смуглая.

В штабе отряда СБР мне дали разрешения на съемки и запись: я делал все это в прошлые разы, которые оказывались ошибками — не та. На этот раз я закинул видеокамеру за плечо и решил провести интервью на месте.

— Извиняюсь за неудобства, — весело сказала она, подходя. — Чертовы учения. Считается, что полезно срывать на них без предупреждения. Быстрое реагирование! Вы ведь профессор Рэтклиф?

В ее речи сквозил легкий акцент. Высокая женщина с майорскими погонами на прямых плечах. Проглянувшее солнце высветило на скулах тонкие серебристые полоски.

— Рэтклиф, — признал я, глядя на женщину, ничуть не напоминавшую описания рукописей, и, повинуясь внезапному импульсу, спросил: — Где ваш двойник, майор?

С виду — восточной расы, в форме майора СБР, с уверенной повадкой опытного офицера. Она уперла в бока грязные кулаки, ухмыльнулась. На поясе висела кобура пистолета. Ее лицо просветлело. Я уже не сомневался.

— В Дюссельдорфе. Замужем за бизнесменом из Баварии. Я их навещаю, когда в отпуске. Детишки меня обожают.

От джипа ее окликнули:

— Майор!

Человек держал в руках «воки-токи». Мужчина с сержантскими нашивками, лет тридцати восьми-сорока, с прикрытой беретом лысиной: его форма явно видала лучшие времена. У него был вид типичного сержанта — «нет ничего невозможного, только прикажите!»

— Вас командир бригады, босс! — отрывисто доложил он.

— Скажите бригадиру Оксфорду, что я уже выехала к нему. Скажите, что я сижу на дереве, придумайте что-нибудь! Скажите, ему придется подождать!

— Он будет в восторге, босс.

— В каждой жизни, — объявила она с веселым злорадством, — бывают дождливые дни, и немало. Эти учения его собственная выдумка. Профессор, у меня найдется термос с горячим кофе, похоже, вам он будет на пользу.

Я вслед за ней пошел к джипу, тупо соображая на ходу:

«Она, конечно, она. Как же так?» И еще: «Ну да, визиготы ведь после поражения Карфагена смешались с арабами. А в Аш и не было европейской крови».

— Как зовут вашего сержанта? — поинтересовался я, потягивая крепкий густой напиток.

— Сержант Ансельм, — она подмигнула, словно отпустила понятную только нам двоим шуточку. — И бригадир у меня англичанин, Джон Оксфорд. Известен среди солдат как Сумасшедший Джек Оксфорд. А меня, — она ткнула пальцем в нашивку с именем на нагрудном кармане, — зовут Аш.

— Вы не похожи на немку.

— Имя осталось, как видно, от бывшего мужа, — она все еще усмехалась, продолжая розыгрыш.

— Вы были замужем? — на мгновение опешил я. С виду ей нельзя было дать больше девятнадцати-двадцати.

— За Фернандо фон Ашем. Баварец, бывший офицер кавалерии. Вышло, что после развода он женился на моей сестренке. Я не стала менять фамилию. Доктор Рэтклиф, меня предупредили, что у вас множество вопросов. Сейчас нет времени, мне приходится заниматься маневрами. Спрошу только одно: с какой стати вы вообще полагаете себя вправе задавать мне вопросы?

Она следила за мной. Возникшая пауза ее не смутила.

— Бургундия, — наконец ответил я. — Бургундия уже вошла в видовое подсознание человечества. Вросла в него так прочно, что «призрачное прошлое», возникшее при расколе, может кануть в небытие. Возвращается первая история. Ваша.

Майор Аш взяла у меня стальной термос и отхлебнула из горлышка. Вытерла губы, не сводя с меня взгляда. Ветер сдувал короткие волосы на ее изрезанные шрамами щеки.

— Я не история, — спокойно возразила она. — Я — здесь.

— Теперь здесь.

Она все смотрела на меня. Где-то в лесу щелкнули выстрелы. Она оглянулась на сержанта Ансельма, который успокоил ее взмахом руки, кивнула ему. Вдалеке на грязно-бурой равнине показался нос летающего танка. Я спросил:

— Давно вы здесь?

Поднятые брови, лукавый взгляд искоса.

— Пару дней. На время учений я устроила штабную палатку вон в той стороне.

— Я не о том. А может, и о том. — Я полистал электронную записную книжку. Сведений было небогато. — Не сомневаюсь, что вы обеспечены «призрачной историей», будем называть это так. Вы слишком молоды для чина майора, но на войне продвижение по службе происходит быстрее. Вы выросли в Афганистане, под властью талибов. Их отношение к женщине — пережиток Средневековья. Вы вступили в армию Сопротивления, научились воевать, а после поражения вели партизанскую войну на границе. Там, чтобы стать командиром, не требовалось диплома — лишь бы за вами шли люди. К шестнадцати годам вы стали капитаном. Когда армия Восточной Европы объединилась с СБР, вы перешли в Отряд.

Сайт Интернета о действиях отряда на русско-китайской границе мне не приходилось освежать в памяти.

— К концу русско-китайской войны, два года назад, вы получили майора, — я еще раз прокрутил строчки на экранчике. — Однако я вполне готов поверить, что вы здесь всего пару дней.

Майор Аш прищурясь, смотрела на меня.

— Пройдемся, — тоном приказа предложила она. — Роберто! Где эти долбанные вертолеты? Нам что, весь день ждать? Через час чтоб все было готово!

Мы проходили мимо него, и Ансельм пробормотал, усмехнувшись:

— Не суетись, босс.

Молодая травка оказалась скользкой. Я не догадался надеть сапоги, ноги промокли и мерзли, чтобы не отстать от нее, пришлось поторопиться. Мы обошли грузовик. Из кузова выпрыгивали солдаты с оружием. Аш задержалась перекинуться парой слов со старшиной, и дальше мы пошли по грязной колее.

— В отряде народ разношерстный, — заметила она мельком. — Эти вот по большей части уэльсцы и англичане. У меня целый взвод из Брюсселя, полно немцев, и восточных, и западных. И множество итальянцев.

Она следила за мной уголком глаза. На лице все то же выражение подспудного веселья. Я оглянулся на солдат, но обнаружил, что они — одетые в камуфляж, проворные — уже исчезают в лесу.

— Как зовут старшину, с которой вы говорили?

— Ростовная.

— Так здесь весь отряд? — вырвалось у меня. Она покачала головой, глаза блестели.

— Все, кто выжил, — сказала она. — Все, кто выжил. Жизнь и смерть — это реальность, профессор Рэтклиф. Некоторых лиц мне недостает.

Я различил впереди на поляне зеленые крыши военных палаток. Между ними перебегали люди: одни в военной форме, другие в белых комбинезонах.

— Анжелотти, Рикард, Эвен Хью… — она снова покачала головой. — Но мы были чертовски недалеки от того, чтобы потерять всех.

— Думаю, я понимаю, что произошло, — сказал я. — Почему вы вернулись? Бургундия… потеряла силу, так?

Она остановилась; одна нога в грязной луже, грязь медленно ползла вверх по сапогу. Смотрела она вперед, туда, где стояли палатки.

Я продолжал:

— Вплотную к волне вероятного время течет иначе… Мгновенье, в которое вы и Дикие Машины рассчитали изменения в человеческой истории, дали ему силу и волю — окончилось. Вам удалось отразить непосредственную угрозу. Но процесс, обеспечивший это изменение, иссякает. В настоящее просачивается все больше деталей истинного прошлого — и можно предвидеть время, когда все, что нам известно о Бургундии, станет историей «Бургундии Аш».

Она улыбнулась.

Я говорил дальше:

— Но эта история окончена, да? Наверно, то, чему мы были свидетелями в последние семь или восемь лет, было процессом воссоединения с Пропавшей Бургундией.

— Бургундии больше нет, верно? — спросил я. — Мы беззащитны?

— О нет.

Она ухмыльнулась, блеснув глазами, склонив голову набок, и на мгновенье я увидел перед собой Аш из манускриптов: женщину в грязной броне, деловито отказывающуюся признать себя побежденной.

— Не понимаю.

Светловолосая женщина в белом комбинезоне шла к нам по грязной колее. Она щурилась от ветра, но мне показалось, что глаза у нее ярко-зеленые. На недавно обритой голове под не успевшими отрасти волосами виднелись швы.

— Амирские медики были лучше наших, — ответила Аш на мой вопросительный взгляд. — Почему бы кому-то еще не оказаться лучше тех?

Граница между жизнью и смертью тоже расплывчата, неопределенна.

Подойдя, женщина уделила мне короткий взгляд и обратилась к Аш:

— Тот очкарик?

— Вот-вот.

Нашивка на кармашке гласила: ДЕЛЬ ГИЗ.

— Уже сказала ему о сестре?

— Конечно.

Тощее пугало, а не женщина. Она повернулась ко мне.

— Эта вот летала вчера в Дюссельдорф. Военным рейсом. Не могла дождаться их повидать.

— У моей сестры две дочки, — коварно усмехнулась Аш. — Виоланта и Аделиза. — Она добавила очень серьезно: — У Виоланты живут крысы. Я скоро снова к ним загляну. Нам есть о чем поговорить.

Женщина, в которой я узнал Флору дель Гиз, проговорила, словно не замечая меня:

— Рэтклиф захочет опросить каждого. Клерки все одинаковы. Я буду в госпитальной палатке. Еще один болван вздумал спрыгнуть с танка на антиграве до приземления. Это уже четвертый. Господи! Кто это выдумал насчет солдатской смекалки?

Майор Аш поспешно уверила:

— Это не я! Мне бы в голову не пришло!

Флора дель Гиз затопала обратно, попрощавшись с нами взмахом руки, который мог — для доверчивого начальника — сойти за салют.

— Чего бы не отдала, — проговорила Аш, и я почувствовал, что ее опущенные руки сжались в кулаки, — чтобы все наши были здесь. И Годфри… И Годфри. Но смерть — настоящая. Все это — настоящее.

— Надолго ли?

— Вы так и не поняли? — Аш взглянула насмешливо.

— Чего не понял?

— Мы вернулись, — сказала Аш. — я так и думала, что мы вернемся. Но они — остались.

— Они?

— Дикие Машины, — как непонятливому ребенку объяснила мне Аш.

И тогда я понял.

— Дикие Машины!

— Да.

Прошелестел ветер, брызнул мне в лицо задержавшимися на ветках сосны каплями. Я смотрел на усталое улыбающееся лицо.

— Наверно, я думал… сам не знаю, с чего я взял! Я почему-то решил, что силиконовый интеллект Диких Машин был уничтожен, когда вы… сделали то, что сделали.

Но не естественнее ли было предположить, что Пропавшая Бургундия сохранила их, вместе с самой природой Бургундии? Сохранила присутствие огромной мыслящей, расчетливой мощи. И существование в «вечном мгновении безвременья» Бургундии не исключало возможности того, что машинный интеллект продолжает действовать. Там, где они оказались, линейное время не имеет значения.

Мощный разум мыслящих машин, контролирующий волну вероятности, предотвращающий любое проявление в Реальности чудотворцев. Их восприятие объемнее человеческого; их неорганическая мощь бесконечна. Они вплетены в ткань вселенной, удерживая и сохраняя.

— Сами они не могли переместиться, — продолжала Аш. — Мы сделали чудо, переместились все вместе. И Карфаген тоже. Теперь они там — где-то — делают то, что делала Бургундия. Теперь Дикие Машины и есть Бургундия.

Ветер застучал ветвями деревьев и превратился в шум вертолетных пропеллеров. Аш потянулась к рации, торчавшей из нагрудного кармашка, но задержала руку, подняла взгляд к открывшейся над лесом синеве.

— Они знали, что так случится, — сказала она. — Поняли, как только я сказала им, что собираюсь сделать.

Годфри сказал бы: что для нас ад — это вечное мгновенье, для них — рай.

Ее — и их — мгновенье тянулось пятьсот лет. Пятьсот лет интенсивного развития науки. Наш род сумел избавиться от какого-то количества страданий, но в то же время научился большей жестокости. Так, Пропавшая Бургундия не лишила человечество выбора: мы все еще свободны выбирать, добро или зло.

— Пропавший Карфаген? — задумался я.

— Потерянное золотое мгновенье, — сказала женщина. Вертолет снизился над поляной, и мы больше не слышали друг друга, пока он не приземлился. Из кабины выскочил молодой парень в полевой форме, бросился к нам, разбрызгивая грязь из луж.

— Босс, вас вызывают, изошли на мыло… что, рация не работает? — перебил он себя. Долговязый юнец, почти подросток. — Вы нужны майору Родьяни. И полковнику Вальзаччи!

Аш покосилась на меня, расплываясь в широкой улыбке.

— И полковнику Вальзаччи? Хм-м… Я сейчас буду, Тиддер. — Когда парень убежал к вертолету, она вздохнула: — Правда, нет времени. Я распоряжусь, чтоб вертушка захватила вас обратно в Брюссель. Там и увидимся в скором времени.

— Что происходит с вами, — спросил я, — теперь?

— Все что угодно, — она улыбнулась мне под медленно вращающимся винтом вертолета, тряхнула головой совсем по-девчоночьи, словно удивляясь моей недогадливости. — Я живу, вот что со мной происходит! Мне еще двадцати нет. Я все могу! Вы обо мне еще услышите, доктор Рэтклиф! Я еще в генералы выбьюсь, а то и в маршалы! И думаю, надо мне научится разбираться в этой подлой политике. В конце концов — теперь я знаю, с какого конца за это взяться.

Она протянула мне руку, и я сжал ее. Ладонь была теплой. Если мне приходила в голову мысль, что она может уйти на покой — или присоединиться к проекту Карфаген, — все эти мысли были отброшены как невероятные, нереальные. Жестокость и насилие не умирают, хотя их можно победить; и сейчас она оставалась той, кем была всегда: женщиной, отнимающей жизни. Ее верность, какова бы она ни была, принадлежит своим. Хотя понятие «свои» может включать очень многих.

На прощанье она сказала:

— Говорят, нас скоро снова отправят на китайскую границу. Миротворческие силы. В чем-то это даже похуже войны! Хотя вообще…

Долгий уверенный взгляд с изрезанного шрамами лица.

— Наверно, лучше! Как вы думаете?

Это было три месяца назад.

Пока я занимался приведением текста третьего издания в соответствие с хронологией 2001—2002-го годов и писал это послесловие, майор Аш нанесла короткий визит в штаб-квартиру проекта в Калифорнии. Уезжая, она предложила нам сменить наш неофициальный латинский девиз.

Теперь он гласит: «Non delenda est Carthago» — «Карфаген не должен быть разрушен».

Пирс Рэтклиф-Напиер-Грант Брюссель, 2009

БЛАГОДАРНОСТЬ

Я глубоко обязан Анне Монктон (в девичестве Лонгман) за ее помощь в сборе нашей издательской переписки. Ко времени публикации она собирается представить нам свою первую внучку — я буду ей сводным дедушкой? — однако и она, и моя жена Изобель отвергли идею назвать новорожденную в честь нашей «чумазой наемницы» Аш.

Note1

Три часа до полудни.

(обратно)

Note2

В традиционной истории не упоминается об осаде Дижона осенью 1476 года. Но поскольку эта осада описана и книге, следует допустить, что Аш или визиготские хроникеры преувеличили незначительный военный инцидент, который историки обошли. Повествование в книге прерывается в ноябре 1476 года: происходит разрыв во времени между концом текста «Фраксинуса» и появлением Аш в кампании при Нанси.

(обратно)

Note3

Это туника без рукавов длиной до колена или до бедер; часто без боковых швов, носится с поясом

(обратно)

Note4

Бомбарда — большая осадная пушка, часто выпускающая в день не более одного-двух ядер весом более 550 футов. Меньшие пушки — серпантины и прочие — стреляют чаще.

(обратно)

Note5

Предполагается, что визиготские легионы носили названия тех местностей, откуда первоначально в них набирались солдаты. Исходя из текста, эти «легионы» напоминают классический образец по своему составу (как в римских легионах разных периодов — от 3000 до 6000 человек), и, возможно, также их пехота / кавалерия / вспомогательные структуры, если предположить, что во вспомогательных структурах были задействованы рабы визиготов. Однако тут не упоминается, делили ли они свои легионы на когорты или центурии. Я подозреваю, что боевая единица визиготов в других отношениях напоминает средневековую модель Западной Европы, но с некоторыми дополнениями — религиозные сессии и некоторые другие подразделения, — чтобы создать о себе представление как о преемниках Римской империи.

(обратно)

Note6

Фарис — рыцарь, кавалерист

(обратно)

Note7

Тряпки — в данном случае имеются в виду прокладки при менструации

(обратно)

Note8

«Дикие Машины»

(обратно)

Note9

Во имя Христа Зеленого.

(обратно)

Note10

Христа Светоносителя.

(обратно)

Note11

9 часов вечера

(обратно)

Note12

Дочь врача-астролога, овдовев, с тремя маленькими детьми, Кристина Пизанская зарабатывала на жизнь как профессиональная писательница. Кроме многих других трудов, она создала «Книгу искусства владения оружием и рыцарского духа» (начала в 1409 г.), «Ревизию Вегеция» и «Практическое пособие по ведению войны», имевшее широкое применение при полевых действиях великими капитанами ее времени. Ссылка во «Фраксинусе», скорее всего, относится именно к этой книге.

(обратно)

Note13

Последняя часть документа «Ясень сделала меня», предположительно написанная около 1480 (?)

(обратно)

Note14

Командир

(обратно)

Note15

Выступающие бойницы, позволяющие обстреливать противника У подножия стены и сбрасывать камни, кипящую смолу и т. д.

(обратно)

Note16

Точнее было бы сказать «львенок» или «леопард»; однако в книге «Аш» предпочитается не столь ортодоксальное использование этого слова. Вероятно, в этом отражены религиозные взгляды Аш — поклонение «Геральдическому Зверю» ее детства; мифический «Лев, рожденный от Девы».

(обратно)

Note17

То есть 8 часов утра

(обратно)

Note18

В битве при Энджинкорте (1421) английское войско в составе около 6000 человек (пять шестых из них были лучники) победили французскую кавалерию и составе 25000 конных и пеших, на целое поколение сметя с лица земли французскую аристократию. Английская армия Генриха V, как сообщали, потеряла «несколько сотен» человек, французы же — 6000 мертвыми и гораздо большее число людей было захвачено в плен для выкупа.

(обратно)

Note19

В течение ноября — по англо-саксонски «кровавый месяц» — обычной практикой было пускать на мясо всю скотину, за исключением тех, кого оставляли на развод, чтобы коммуна выжила в течение зимы.

(обратно)

Note20

«Гордость». В этом имени звучит некоторый вызов, но средневековому мировоззрению гордость — великий грех, причем он предшествует падению.

(обратно)

Note21

Малые осадные машины, бросатели камней, принцип действия такой — с помощью лебедки деревянная балка опускается вниз и действует как пружина, запуская камень в полет.

(обратно)

Note22

Главный инженер — в данном случае военный инженер осады.

(обратно)

Note23

В тексте «Фраксинуса» оба эти слова равно используются в значении «инженер», в смысле «инженер саперных войск».

(обратно)

Note24

Вероятно, ссылка на золотой кружок в центре мишеней, на которых тренируются лучники.

(обратно)

Note25

«Колесо Фортуны» по-итальянски.

(обратно)

Note26

В то время, на пике своей власти, Бургундия состояла из герцогства Бургундского, графства Бургундского (графства Франч), Фландрии, Артуа, Ретсля, Неверса, Брабанта, Лимбурга, Эно, Голландии, Зеландии, Люксембурга, Гельдерса и — недолго, в 1475 году — герцогства Лоррен.

(обратно)

Note27

В широком смысле это и случилось, когда в 1477 году умер Карл Смелый, не родив наследника мужского пола или не выдав замуж свою единственную дочь и наследницу Марию. Проживи Карл еще, он вполне мог бы удовлетворить свои амбиции и стать европейским монархом.

(обратно)

Note28

Карл Смелый, Статут Тионвиля, 1473 год

(обратно)

Note29

Практика ношения меча лицом в «гражданской» одежде в Западной Европе на самом деле началась только в 16-м веке. В 1476 году меч обычно носили только лица в воинском снаряжении или других боевых одеждах. (Хотя нож носили повсеместно).

(обратно)

Note30

Французский король Луи XI

(обратно)

Note31

Какое-то искажение текста? Если имеется в виду Санкт-Петербург / Ленинград (видимо, это дописано позже), то Петр Великий основал этот город только в 1703 году.

(обратно)

Note32

Интересно отыскать эти и другие упомянутые графические пункты на карте Европы и Средиземноморья. В сущности, они занимают более половины овала, гипотетическим центром которого было бы северо-восточное побережье Туниса.

(обратно)

Note33

Около 10 часов утра

(обратно)

Note34

На самом деле Карл Бургундский родился в Дижоне в 1433 году.

(обратно)

Note35

Канонический шестой час дня — полдень.

(обратно)

Note36

Из Сибл Хедингем, 1-я часть рукописи

(обратно)

Note37

Начало предложения отсутствует — было утеряно вместе с отсутствующей страницей (страницами) в документе, полученном в Сибл Хедингем.

(обратно)

Note38

Каменные выступы и парапетной стенке

(обратно)

Note39

Мантелет — тип щита, защитный переносной экран, за которым укрываются стрелки и пушкари при перемещении поближе к осаждаемым стенам.

(обратно)

Note40

Железные пики с четырьмя остриями, устроенные таким образом, что один штык всегда направлен вперед, как бы ни упал кальтрон

(обратно)

Note41

3 часа дня.

(обратно)

Note42

См. Откровения, гл. 6

(обратно)

Note43

Я думаю, не лучше ли перевести эту фразу словом «энергия», или даже — для современного читателя — словом «солнечная энергия»? Может быть, даже «электромагнитная сила»?

(обратно)

Note44

Последняя служба дня, 9 часов вечера

(обратно)

Note45

Это описание в оригинале напоминает смерть из-за отказа мочеточника, после длительной болезни. Смущает то, что в данной книге Карл Смелый умер только через два месяца, 5 января 1477 года, и в данном случае — от смертельных ран на поле боя при Нанси, в сражении со швейцарцами.

(обратно)

Note46

Кинжал, применяемый для нанесения удара милосердия, названного так но религиозным соображениям, дарующий возможность последней милости.

(обратно)

Note47

Первая служба дня проводится в полночь

(обратно)

Note48

1 ноября, второго века; предан мученической смерти, но странному совпадению, в Дижоне

(обратно)

Note49

Оперативные сводки.

(обратно)

Note50

Белье — кольчуга на льняной подкладке, облегающая эту жизненно важную часть тела.

(обратно)

Note51

Разновидность охотничьих собак.

(обратно)

Note52

14 сентября

(обратно)

Note53

Рукопись Сибл Хедингем, часть 2.

(обратно)

Note54

Ингредиенты этого анестезирующего состава недавно открыты на раскопках больницы Августинцев XIV века в Сутре, под Эдинбургом. После хирургических операций пациента приводили в себя раствором чернильного орешка.

(обратно)

Note55

«Волк-кот». Судя но описанию в тексте, скорее всего рысь.

(обратно)

Note56

Разновидность охотничьей собаки.

(обратно)

Note57

Церемониальное снятие шкуры и разделка туши убитой дичи, часто делается прямо на месте убийства.

(обратно)

Note58

Св. Хьюберт (умер в 727 г. до н.э.) — один из святых, которому приписывается видение оленя с распятой фигурой Христа между рогов.

(обратно)

Note59

Манускрипт Сибл Хедингем, ч.3

(обратно)

Note60

Возможно, более точный перевод: «эпилептический припадок»?

(обратно)

Note61

На ноябрь приходится два праздника святых Григуариев: Григуария Таумаргуса (чудотворца), род. 270 г., и Григуария Турского, род. 594 г. Оба празднуются 17 ноября. Таким образом, описываемые события должны происходить в пределах сорока восьми часов после «охоты на оленя».

(обратно)

Note62

В римской военной терминологии «магнифер» означало легионера, носившего изображение императора. В тексте под этим словом, по-видимому, понимаются визиготские воины, несшие изображения короля-калифа.

(обратно)

Note63

Неясность. В римской армии времен Траяна «корникеры» означало игравших на изогнутых рогах — конечно, визиготы могли использовать римское понятие для обозначения какого-то вида собственной ритуальной музыки.

(обратно)

Note64

«Мангонели» — военные катапульты различных размеров, с которыми управлялись несколько человек. «Арбалесты» — большие осадные арбалеты, обычно устанавливавшиеся на рамах.

(обратно)

Note65

Салад (sallet) — тип шлема, с «хвостом», закрывающим шею сзади.

(обратно)

Note66

Рыцарский орден, основанный Филипом, герцогом Бургундским.

(обратно)

Note67

В действительности, после битвы под Нанси Карлу Смелому не было оказано таких почестей. Это описание относится скорее к похоронам его отца, Филипа Доброго, девятью годами ранее, в 1467 году.

(обратно)

Note68

Малый совет.

(обратно)

Note69

Садовая овсянка, считалась деликатесным блюдом.

(обратно)

Note70

Пшеница, разваренная на молоке, с сахаром и корицей.

(обратно)

Note71

В Бургундии времен Карла Смелого — чин капитана, командующего отрядом в сто человек.

(обратно)

Note72

Вольная интерпретация труднопереводимого места в тексте.

(обратно)

Note73

В оригинале: «священное знамя святого Дениса».

(обратно)

Note74

Название селения, где родилась Жанна д'Арк.

(обратно)

Note75

Войско, вербовавшееся из рабов, офицеры которого нередко достигали высокого положения.

(обратно)

Note76

Я ввел поправку в текст, который упоминает данную персону то как «епископа Иоанна» то как «Джона де Камбре». Существует независимое подтверждение данной ему Флорой характеристики — на похоронах епископа Иоанна в 1480 году присутствовали тридцать шесть его незаконнорожденных отпрысков.

(обратно)

Note77

«Устройства, полные зла». Периодически термин используется в тексте для обозначения не только механизмов, но и предательских трюков или приманок.

(обратно)

Note78

Третье ноября? Если имеется в виду астрологический знак Скорпиона.

(обратно)

Note79

Маргарита Анжуйская, жена английского короля Генриха Шестого, основывала некоторые из своих попыток получить корону для своего мужа или сына на помощи Людовика Одиннадцатого, Французского. В 1476 году о Маргарите известно, что она была выкуплена у англичан и представлена ко французскому двору.

(обратно)

Note80

Фламандская часть генеральных штатов: представительства городов и провинций. Описываемые события имеют близкую параллель в истории в начале 1477 года, после гибели герцога Карла под Нанси.

(обратно)

Note81

Антони де Ла Рош был захвачен в плен под Нанси в январе 1477 года. Вместо того чтобы хранить верность Маргарите, или, точнее, своей сводной племяннице Марии Бургундской, он мгновенно заключил союз с Людовиком Одиннадцатым, сохранив таким образом, свои поместья на завоеванных землях.

(обратно)

Note82

В действительности владетель Чимэ был взят в плен в битве под Нанси 5 января 1477 года, отпущен за выкуп и вернулся, чтобы преданно служить Марии Бургундской и ее наследникам при дворе герцога Максимилиана.

(обратно)

Note83

По другим сообщениям, зимой 1476—1477 года. Маргарита собрала в этих городах четырехтысячное войско для своего мужа.

(обратно)

Note84

Если это ссылка на Папу Леона Третьего, то смерть Гундобада относится к 816 году.

(обратно)

Note85

Это устанавливает дату! Если сведения точны, дело происходит в течение двух лет после смерти Шарлеманя (Карла Великого) в 816 году. Хотя процесс распада начался в год смерти Лео, некоторые историки относят гибель империи к Верденскому договору 846 года.

(обратно)

Note86

Туалет.

(обратно)

Note87

Заутреня — полночь, Хвала — 3 часа пополуночи. Время приблизительно соответствует трем часам ночи.

(обратно)

Note88

Высокие деревянные платформы, которые привязывались к подошвам, чтобы пробраться через уличную грязь.

(обратно)

Note89

«Pus bonum et laudabilc» — неправильно понятое место в сочинении Галена, которое, вероятно, стоило тысяч жизней раненых в средневековой Европе после заката римской медицины.

(обратно)

Note90

Франц.: «Свидетельствую кровью моей руки, здесь оставленной». Измененная: «Свидетельствую собственноручной подписью (scing manuel), здесь оставленной» — надпись на контрактах и документах? Манускрипт Сибл Хедингем, ч.4

(обратно)

Note91

В послеримской западной Европе практика захоронения мертвых вдали от жилья и устройства войсковых туалетов появляется с начала пятнадцатого столетия.

(обратно)

Note92

Театр военных действий в Греции, во время войны турков с Венецией.

(обратно)

Note93

В европейском произношении: Оттоманский. От имени основателя турецкой империи Осман Бей.

(обратно)

Note94

Мехмет Второй (прав. 1451—1481) был в действительности правителем Османской, или Оттоманской, империи в период завоевания турками Константинополя и, следовательно, был известен, как человек, ответственный за падение Византии, Восточной христианской империи.

(обратно)

Note95

Текст Сибл Хедингем отражает здесь потрясающую смесь используемых языков. Бургундцы с севера говорят на немецком, южане — на французском. В отряде Аш, вероятно, использовался английский (несколько диалектов), итальянский, немецкий, французский (двух разновидностей), собственный жаргон наемников; а также, возможно, вставлялись словечки на греческом, латыни и готском. Подозреваю, что турецкий офицер использует несколько немецких слов просто потому, что Германия для него представляет «крайний Запад». Я предпочел давать перевод, а не вставлять в текст иноязычные слова, как это делается в манускрипте.

(обратно)

Note96

«Бей» — командир.

(обратно)

Note97

«Йени сери» — янычары: букв. новое войско.

(обратно)

Note98

Полк. Текст здесь неточен: командир подобного отряда должен был обладать более высоким чином, нежели простой «бачи»; возможно, «корбачи» (корбаши) или полковник. Букв: главный приготовитель супа.

(обратно)

Note99

Букв.: город. Наименование Константинополя после его завоевания турками.

(обратно)

Note100

9 ч. утра.

(обратно)

Note101

Иоанн Бесстрашный, ум. в 1419 г.

(обратно)

Note102

Доверенный слуга Людовика XI. Предполагается, что осенью 1476 года ему было поручено королем Франции ради политических выгод соблазнить Иоланду, герцогиню Савонскую.

(обратно)

Note103

Приведенное описание поразительным образом совпадает с некоторыми описаниями военных экспериментов с мощными источниками электромагнитного поля. «Сияющий занавес», вероятно, вызван поляризацией молекул, как при северном сиянии (aurora borealis).

(обратно)

Note104

Клянусь богом.

(обратно)

Note105

«Из Африки всегда что-то новое». Неточная цитата из Плиния Старшего. Сибл Хедингем, ч. 5

(обратно)

Note106

В оригинале: «та, которой коснулся господь» или «господня дура».

(обратно)

Note107

Последняя часть манускрипта Сибл Хедингем

(обратно)

Note108

«Агапэ» — греч. милосердие. Упомин. в Новом Завете.

(обратно)

Note109

Возможно, имеется в виду Рим.

(обратно)

Note110

10 часов утра.

(обратно)

Note111

Небольшие пушки.

(обратно)

Note112

«Бесстрашного».

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. 14 ноября — 15 ноября 1476. Рыцарь опустевшей страны

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. 15 ноября 1476. Опасная осадаnote 13

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. 15 ноября — 16 ноября 1476. Под покаяниемnote 36

ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. 16 ноября 1476 года. Охота на оленяnote 53

ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ. 16 ноября — 23 ноября 1476. Пустой тронnote 59

ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. 15 декабря — 25 декабря 1476. «Tesmoign mon sang manuel eu mis»note 90

ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ. 25-26 декабря 1476 года. «Ex Africa semper aliquid novi»note 105

ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ. 26 декабря 1476 — 5 января 1477. Пропавшая Бургундияnote 107

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ПОСЛЕСЛОВИЕ. (к четвертому изданию)

БЛАГОДАРНОСТЬ

Реклама на сайте