«Цой: черный квадрат»

Александр Долгов Цой. Черный квадрат

Вместо предисловия

Когда готовился к выпуску первый номер газеты «ROCK-FUZZ» (он вышел в свет 2 марта 1991 года), у меня, как ее главного редактора, не было сомнений по поводу выбора героя обложки. Конечно, им мог быть только Виктор Цой.

С тех пор Виктор побывал на обложке журнала «FUZZ» одиннадцать раз – чаще, чем кто-либо из ныне здравствующих российских рок-звезд.

В интервью, которые брались к этим публикациям, с людьми, знавшими Виктора, всегда заходил разговор о том, что было бы с ним, если бы 15 августа 1990 года не случилась трагедия в Тукумсе. Высказывались самые разные версии, порой просто невероятные. Наверняка о том же самом задумывался каждый, кто считает себя поклонником творчества Виктора. Этот же вопрос я задавал и самому себе. Так родилось желание написать о неслучившейся истории Виктора Цоя…

Эта книга посвящается читателям журнала «FUZZ», без которых она бы не была написана.

Цой. Черный квадрат Фантастическая киноповесть

Действующие лица:

Виктор Цой – лидер группы КИНО;

Рашид Нугманов – кинорежиссер, друг Виктора;

Марьяна Цой – жена Виктора;

Наташа Разлогова – подруга Виктора;

Юрий Каспарян – гитарист КИНО;

Георгий Гурьянов – барабанщик КИНО, художник;

Игорь Тихомиров – бас-гитарист КИНО;

Юрий Айзеншпис – директор КИНО;

Акико Ватанабе – японская журналистка;

Марина Влади – киноактриса;

Михаил Горбачев – Президент СССР;

Раиса Горбачева – жена Президента СССР и другие.

Перед прочтением данной книги рекомендуется прослушать следующие песни Виктора Цоя и группы КИНО: «Битник», «На кухне», «Электричка», «Последний герой», «Дальше действовать будем мы», «Звезда по имени Солнце», «Группа крови», «Перемен!», «Кукушка», «Кончится лето», «Муравейник», «Следи за собой», «Дерево», «Видели ночь», «Когда твоя девушка больна», «Пачка сигарет», «Алюминиевые огурцы», «Восьмиклассница» и др., посмотреть фильмы «Йя-хха», «Конец каникул», «Игла», «Асса», а также «Дикий Восток». Впрочем, это совсем необязательные рекомендации.

Тукумский район. 15 августа 1990 года. 12:28

Всякой собаке нравится такая погода. Солнечно, легкий ветерок. Можно валяться в траве и дремать до самого вечера, а вечером отправиться в поселок, где всегда чем-нибудь угостят. Ну а сейчас и солнца хватает.

Пес дремлет на пригорке возле пустого шоссе, которое в двух десятках метров делает крутой поворот направо. Неподалеку от собаки валяется газета – ее, видимо, выбросили те, кто проезжал мимо, кто вместо газеты мог выбросить и гораздо более полезные вещи, например, остатки обеда. Порывы ветра перелистывают страницы, словно невидимый читатель пытается найти в газете нечто важное для себя.

И вдруг собачья идиллия рассыпается вдребезги. Ветер все-таки отрывает газету от земли, и, покружив ею немного в воздухе, опускает прямо на собаку. Пес испуганно взвизгивает, отскакивает в сторону, к дороге. Газета раскрывается прямо перед ним. Если бы пес мог читать, он увидел бы заголовок с оборванным концом: «Две жизни Рудоль…» Под заголовком – черно-белый фотоснимок пилота в летном шлеме, смотрящего из кабины самолета. Пес глухо рычит; внутри него неожиданно просыпается ярость.

И, вторя его рыку, на шоссе появляется «Москвич» темно-синего цвета, в салоне которого можно разглядеть только силуэт водителя. Машина стремительно приближается – ее скорость перевалила за 130. Заметив собаку, водитель бьет по тормозам – жуткий визг разрезает воздух. «Москвич» выносит на обочину, она пересчитывает несколько столбиков ограждения, затем, словно оттолкнувшись от них, разворачивается и вылетает на встречную полосу. Именно в этот момент из-за поворота выползает туша рейсового «Икаруса». Удар настолько сильный, что собака от страха вжимается в землю.

Алма-Ата. 15 августа 1990 года (за семь часов до автокатастрофы)

Рашид Нугманов лежит с открытыми глазами на диване в своей собственной квартире. Спит он или нет – понять трудно. Но когда начинает звенеть будильник, Рашид сразу же нажимает на кнопку. Какое-то время он еще лежит на спине и смотрит в потолок. Потом встает, идет мимо комода, на котором стоят три разных телевизора – один большой, второй, рядом, поменьше, а третий, совсем миниатюрный, на корпусе большого. Все телевизоры работают. На экране большого – военная хроника, одинокий мотоциклист мчится мимо горы с заснеженной верхушкой, опять хроника. На экранах двух других рябь и картинка сетки. Из большого телевизора доносится приглушенный женский голос:

– Хочешь, я убью его?

Мужской голос удивленно спрашивает:

– Кого?

Женский голос отвечает:

– Мне за него больше десяти лет не дадут. Отсижу и вернусь…

Нугманов проходит на кухню, включает газ, ставит на плиту чайник со свистком. Затем идет принимать душ. Свист чайника заставляет его закрыть кран душа и вернуться на кухню. Он наливает чай, садится за стол. Но пить не спешит. То, что беспокоит Рашида, еще не обрело форму мысли, это пока лишь смутные предчувствия. Телевизоры продолжают свою независимую жизнь. Женский голос говорит шепотом по-японски:

– Я люблю тебя, Виктор.

«Виктор!». Теперь Рашид знает, что делать. Телефон рядом, на столе. Нугманов снимает телефонную трубку, набирает сначала 8, потом длинный номер. На другом конце тянутся длинные гудки. Но Рашид ждет. Каспарян должен быть дома. Наконец заспанный мужской голос отвечает:

– Алло…

– Юрик, привет. Это Рашид. Где сейчас Витя?

Телефонный сигнал соединяет солнечную Алма-Ату с дождливым Ленинградом. Он проходит по подземным проводам на окраину в Купчино, в один из жилых домов, после движется вверх в квартиру Каспаряна, где в трубке становится голосом. Сам Каспарян в трусах стоит у телефона с закрытыми глазами и вяло отвечает:

– Витя с Наташей под Ригой… Раш, я только приехал оттуда час назад… Я спал.

– Прости, что разбудил. Мне нужно срочно с Витей поговорить. У него есть там телефон?

– Нет.

После небольшой паузы Рашид спрашивает:

– Адрес помнишь?

– Постой, сейчас посмотрю…

Каспарян берет записную книжку, листает, говорит адрес. Его слова становятся электрическим сигналом и летят в Алма-Ату. Рашид, получив адрес, быстро кладет трубку.

Тукумский район. 15 августа 1990 года. 12:05 (за 23 минуты до автокатастрофы)

В середине дня рыба клюет плохо, но зато вода теплая. Да дело и не в улове, а в процессе. Виктор Цой, голый, стоит по пояс в воде и в очередной раз забрасывает удочку. Размеры озера подстать улову – в ведерке на берегу плещется пара мелких рыбешек. Чуть подальше припаркован темно-синий «Москвич-4112».

Вдруг со стороны дороги появляется очаровательная шатенка – худенькая, коротко стриженая, невысокого роста, в узких джинсах и в футболке. Это Наташа Разлогова, подруга Виктора. Размахивая крохотным бумажным листом, она кричит:

– В-и-и-т-я-я!

Виктор оборачивается и улыбается: она появилась совершенно неожиданно, и ему это вдвойне приятно. Он говорит нарочито грозным голосом:

– Тише, ты! Всю рыбу мне распугаешь!

– Тебе срочная телеграмма, – Наташа снимает босоножки, закатывает джинсы и идет по воде к Виктору.

Цой в недоумении разворачивает бланк «Молнии», надрывает корешок, читает текст и начинает хохотать. Наташа непонимающе смотрит на него.

– У Раша от предстоящих съемок, по-моему, совсем крыша поехала! – говорит Цой и показывает Наташе текст: «СЛЕДИ ЗА СОБОЙ ТЧК БУДЬ ОСТОРОЖЕН ТЧК 15 СЕНТЯБРЯ НАЧАЛО СЪЕМОК НА МОСФИЛЬМЕ ТЧК РАШИД».

Тукумский район. 15 августа 1990 года. 12:28

Виктор ведет машину, Наташа на пассажирском сиденье. Дорога успела нагреться и воздух над асфальтом дрожит. Виктор вжимает педаль газа до упора.

– Витя, не гони… – просит Наташа.

Но Цой словно не слышит. Стрелка плавно переваливает за отметку 100 км/час и двигается дальше – 110, 120, 130… Машина начинает вибрировать. Наташа тревожно следит за стрелкой спидометра, потом, обидевшись, отворачивается. Она смотрит в окно и видит лежащую на пригорке собаку. Ветер несет ком газеты и бросает прямо на псину.

– Смотри, собака…

Собака вскакивает. Наташа вдруг чувствует, что должно произойти нечто непоправимое, ее взгляду на мгновение представляется лицо Виктора в зеркале заднего вида: оно распадается на части, на мелкие осколки, девушка вскрикивает, и реальность сжимается, начинает расплываться, вибрация охватывает весь мир.

Виктор быстро сбрасывает скорость и говорит примирительным тоном:

– Ладно, не бойся…

– Терпеть не могу, когда ты гоняешь.

В этот момент из-за поворота навстречу выезжает «Икарус». Виктор легко уводит машину в сторону, и «Москвич» с автобусом разъезжаются безо всякого столкновения. Через несколько минут машина Виктора поворачивает на проселок, но реальность уже стала другой. И далеко впереди возвышается гора Фудзияма, вершину которой покрывает снег.

Алма-Ата. Ноябрь 1982 года

Рашид Нугманов работает в «Обществе охраны памятников истории и культуры КазССР». Ему 28 лет. Общество расположено в многоэтажном здании в центре Алма-Аты. Фасад здания украшен огромными часами. Сейчас они показывают без одной минуты шесть. Когда большая стрелка добирается до отметки 12, в здании сразу же раздается звонок, сообщающий об окончании рабочего дня.

Из здания выходят сотрудники общества, среди них Рашид. Его можно сразу заметить по пышным усам. Он никуда не торопится, рассеянно смотрит по сторонам, закуривает сигарету. К нему обращается девушка-казашка:

– Рашид Мусаевич!

– Да, Ажар… В чем дело?

– Вы помните, что завтра в девять утра совещание в министерстве?

– Помню.

– За вами заедет домой директорская машина в восемь двадцать.

– Хорошо.

– До свидания, Рашид Мусаевич!

– До свидания, Ажар!

Нугманов смотрит сквозь сигаретный дым на проезжающие мимо машины. «Так ли я живу, то ли я делаю?»

После окончания Архитектурного института в 1977 году он несколько лет проработал по специальности. Сначала в одной конторе, потом в другой… И здесь на него возлагают большие надежды, ему светит повышение…

Рашид голосует на дороге, пытаясь поймать такси и еще не знает, что уже начал кардинально менять свою жизнь. Что через восемь месяцев мечта стать режиссером воплотится в реальность, и он поступит во ВГИК. А пока он останавливает такси, садится в машину. Говорит таксисту:

– Вы можете проехать по Кирова мимо ТЮЗа?

– Прокатить по Броду? Нет проблем, командир, – отвечает таксист, разворачивает машину и едет в сторону Брода. Так народ называет улицу Кирова. На фасадах домов мелькают гигантские лозунги «Слава КПСС!» и портреты членов Политбюро.

Такси останавливается у дома. Рашид расплачивается с шофером.

Рашид открывает дверь, входит в подъезд. Далее – лифт: первый этаж, второй, третий… На уровне четвертого этажа он останавливается. Рашид покидает лифт и входит в квартиру, которая начинается с длинного коридора. Далее идет гостиная, старинную обстановку которой – шкаф с большим зеркалом, камин, письменный стол (примерно того же возраста, что и шкаф) и комод – дополняют вполне современные предметы: бобинный магнитофон, электронные часы, два телевизора, стоящие на комоде рядом друг с другом. Нугманов включает оба: на одном появляется заставка программы «Время», которая сменятся лицом диктора: «Здравствуйте, товарищи!»; на другом – трансляция хоккейного матча. Рашид не смотрит, идет на кухню, открывает холодильник, достает початую бутылку кефира. Пьет из нее. Берет с корпуса холодильника миниатюрный переносной телевизор и ставит на большой, на тот, который продолжает показывать хоккей.

На другом – диктора сменил видеоряд: бегущий по платформе метро человек, крупный план рук, шкурящих поверхность лепнины на потолке…

Рашид включает маленький телевизор в сеть. На экране появляется рябь. На экране большого телевизора внезапно обрывается трансляция хоккея, появляется картинка с симфоническим оркестром. Звучит вступление к «Патетической симфонии» Чайковского.

– Что за чертовщина, – бурчит Рашид, переключает на другую программу, – там показывают военную хронику.

Рашид убирает звук телевизора и включает бобинный магнитофон. Бобины с пленкой начинают медленно крутиться, сквозь треск и шип пробиваются звуки гитары. Это запись подпольного концерта одной из рок-групп.

На гитаре пока не играют, ее настраивают.

– Какая струна не строит? – спрашивает гитарист у зала.

– Четвертая, – подсказывают из зала.

– А четвертой здесь и нету, – весело отвечает гитарист.

Ответ вызывает смех в зале и улыбку у Рашида. Затем, уже более серьезно, тот же голос объявляет:

– Для вас играют Виктор Цой – гитара, вокал – и Алексей Рыбин – гитара, вокал. Группа ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ.

Затем начинается песня:

Где твои туфли на «манной каше» и куда ты засунул свой двубортный пиджак….

Рашид садится за старинный письменный стол, достает тетрадь, начинает писать. Сначала заголовок крупно и размашисто: «Король Брода»; под ним – текст-вступление: «Мурик, 16-летний юноша с грустными и честными глазами, который был королем Брода целых два года…»

Он пишет не отрываясь, не глядя в телевизор.

Из динамиков магнитофона доносится другая песня Цоя («На кухне»):

Ночь, день, спать лень. Есть дым, да и черт с ним…

К ночи Нугманов незаметно для себя засыпает. Телевизоры вместо передач начинают показывать рябь. Магнитофон продолжает работать на холостом ходу, хвостик пленочного рекорда монотонно стучит о крышку. Рашид спит за столом, положив голову на исписанные листы тетради. Вполне возможно, что ему снится Цой. Ведь Рашид уже знает о его существовании, но Цою пока еще ничего неизвестно о Рашиде. Однако их встреча уже предопределена…

Электронные часы с зелеными цифрами показывают время: 01:59.

Ленинград. Ноябрь 1982 года

Раннее утро. Пустое шоссе у подножия горы Фудзи. Из предрассветной мглы с ревом выскакивает мотоцикл и стремительно проносится мимо. Рычание мотоцикла слышится еще несколько секунд, а затем, окончательно затихнув, его сменяет звук идущих часов.

Цой видит это во сне, однако часы тикают одновременно и по эту, и по ту сторону Витиного сна.

Они показывают без одной минуты шесть утра. Часы стоят на стуле возле кровати, где под одеялом лежат двое – Виктор и Марьяна, его жена. Марьяна не спит. Она с нежностью смотрит на мужа.

Через минуту, предупреждая звон будильника, Марьяна нажимает на кнопку. Та щелкает. Виктор спит чутко и сразу открывает глаза.

– Доброе утро, герой, – шепчет Марьяна, улыбаясь Виктору.

– Доброе утро, Марьяша, – отвечает Виктор, – представляешь, мне приснилась гора Фудзи…

– Что, хочется в Японию?

– Очень!

Через час Виктор едет в метро. Ему уже изрядно осточертел этот почти каждодневный путь. Сначала до Пушкинской, затем бегом по эскалатору, через вокзал, на платформу, к электричке, которая вот-вот готова тронуться, но он все же успевает и впрыгивает в последний вагон.

А затем уже по поезду, под скороговорку машиниста: «Доброе утро, товарищи. Наш поезд проследует со всеми остановками до станции Пушкин. Просьба в вагонах соблюдать чистоту и порядок», – идет через полупустые вагоны к голове электрички. Там, наконец, можно встать в тамбуре и спокойно покурить, поглядывая сквозь замызганное окно на то, как с шумом, пылая огнями освещенных окон, проскакивают встречные поезда, полные людей; стоять и слушать, как стучат колеса поезда.

…электричка везет меня туда, куда я не хочу…

Виктор криво ухмыляется, подсмеиваясь над самим собой. Наконец, станция Пушкин. Цой выходит на платформу, спускается к городу. Только-только начинает светать.

До Екатерининского дворца двадцать минут быстрым шагом. И когда Виктор подходит, вокруг дворца плывет еще утренняя полумгла, и великолепие архитектуры оценить по достоинству невозможно.

Цой работает лепщиком. Его дело – потолки, точнее, реставрация фризов в огромном зале. Он стоит на высоких козлах под потолком и зашкуривает поверхность лепнины. На нем спецодежда, голову обхватывает бандана, все его лицо, включая ресницы, в белой пыли. В дверях зала появляется мужчина в такой же спецодежде, как у Цоя, только чистой. Это мастер, он пришел с проверкой. Виктор видит его краем глаза, но никак не реагирует.

– Цой, – говорит мастер начальственным тоном, – ты опять сегодня опоздал.

Виктор продолжает работать, будто ничего не слыша. Пыль словно снег садится на его лицо. Только в отличие от снега, она не тает. Мастеру нужны извинения или хоть какая-нибудь реакция.

– Как всегда играешь в молчанку, – говорит он раздраженно, – посмотрим, что ты скажешь, когда я лишу тебя премиальных…

Мастер, так и не получив ответа, поворачивает к выходу. Цой показывает ему «fuck» и бурчит себе под нос:

– Лучше б я пошел к врачу…

В дверях мастера чуть не сбивает мужик в грязном комбинезоне, явно с похмелья. Мастер чертыхается, а мужик, не давая ему опомниться, говорит:

– Михалыч, помираю… дай рупь до завтра…

Мастер, оглядываясь на Цоя, увлекает за собой подчиненного и выходит из зала. До Виктора доносятся лишь обрывки разговора:

– Михалыч, а ты не в курсе, почему вчера вместо хоккея балет по телеку показывали?

– Ну, Рокотов, ты святой человек, – Брежнев умер.

Виктор, не прислушиваясь, продолжает монотонно шкурить лепнину.

Внезапно он неосторожным движением руки сбивает кожу с одной из костяшек правой руки. На ней выступает кровь. Виктор прикладывает ее к губам. И эхом десятилетней давности в его сознании звучит стишок:

Тот, однако, не дурак, У кого полно собак. Потому что без собак Жизнь идет совсем не так. Вон, смотри-ка, у моста Сидит такса без хвоста. Тут вписался в интерьер Длинномордый скотч-терьер. Вот сидит, живот убрав, Очень важный волкодав…

Виктор вспоминает изостудию Ленинградского Дворца пионеров. Ему тогда было десять лет. Он, как и другие дети, сидел в большой комнате и рисовал. Тогда Витя рисовал собаку, большого черного пуделя. Он даже не заметил, как пришла его мама и начала о чем-то говорить с преподавателем. Но когда Витя ее увидел, сорвал рисунок с мольберта и, подняв над головой, побежал ей показывать.

Мама улыбнулась и подала Вите знак: мол, тише, чуть позже, сейчас я разговариваю… Витя хорошо расслышал фразу учителя: «Если захочет, мальчик рисует очень хорошо. А если нет, то заставлять его нельзя…»

Ленинград. Сентябрь 1973 года

Детская художественная школа, где занимается Витя, находится в центре города, на канале Грибоедова, в доме напротив Львиного мостика.

Цой рисует вместе с другими учениками натюрморты. На столе преподавателя стоит ваза с фруктами – белый виноград, персики, яблоки. Волосы Виктора, выгоревшие от солнца, почти рыжие – он недавно вернулся домой из Кзыл-Орды, где гостил у дедушки.

Между рядами ходит преподаватель, делая замечания. Он останавливается напротив Цоя и говорит:

– Молодец, Витя… вот здесь добавь темный тон. Пока в лидерах Цой, думаю, что ему достанутся на десерт фрукты.

Сосед Вити, хулиганистый мальчишка-ровесник, сидящий впереди Цоя, поворачивается к нему лицом и зло шипит:

– Зря стараешься, Джапан! Все равно все самые известные художники – русские!

Витя не обращает на него ровно никакого внимания, продолжая рисовать. Такому внутреннему самообладанию можно позавидовать – к нему мальчика приучила частая смена школ в начальных классах.

Сосед грозит Вите кулаком.

Ленинград. Ноябрь 1982 года

Отвлекшись от воспоминаний, Виктор смотрит на свои руки. Его ладони в трещинах и порезах.

Обратный путь также проходит в полутьме, уже вечерней. На вокзале висят траурные флаги. В полумгле красное кажется совсем черным и сливается с черной каймой. В поезде Виктор занимает место у окна: вагон почти пуст. Он раскрывает блокнот. В его голове крутится утренняя фраза Марьяны «Доброе утро, герой». Размышления прерывает шум: навстречу полупустому поезду, в котором едет Виктор, проносится забитая до отказа людьми электричка.

Доброе утро, последний герой!..

Вечером, уже в квартире, взяв в руки гитару, Виктор продолжает работать над песней. Он сидит на кухне и поет с героическим пафосом, выпятив вперед челюсть. На столе лежит блокнот с текстом. Текст правленый, почерк различим, только буквы местами написаны вкось и вкривь. Внизу страницы черновые рисунки.

Доброе утро, последний герой! Доброе утро тебе и таким, как ты. Доброе утро, последний герой… Здравствуй, последний герой!

Виктор берет последний аккорд, замечает Марьяну, застывшую в дверях.

– Ну, как? – спрашивает он жену.

– Класс! – с восторгом отвечает она.

Москва. Октябрь 1985 года

В 1984 году Рашид поступил во ВГИК на режиссерское отделение. Первый год он безвылазно просидел в стенах института, делая бесчисленные спектакли, этюды, постановки – просто набивал себе руку. Москва изменила Рашида и внешне – он сбрил усы и от этого стал чуть моложе, подстать большинству своих однокурсников.

Рашид неторопливо идет по коридору института и не замечает, что за ним по пятам, словно тень следует парень, по виду настоящий хиппи – патлы до плеч, весь в джинсе. Это студент операторского отделения ВГИКа Леша Михайлов.

Рашид останавливается под табличкой «Место для курения», прислонившись спиной к стене, и закуривает. Леша Михайлов стоит неподалеку, нервно пускает дым и время от времени посматривает на Рашида. Он, хотя и учится на старшем курсе, значительно моложе Нугманова и стесняется первым начать разговор.

– Что? Нос грязный? – с усмешкой спрашивает Лешу Рашид.

– Да нет, – смущается Леша, – просто хотел выразить свое уважение. Восхищен твоими постановками!

– А-а-а, ну, спасибо… Какие проблемы?

– Понимаешь, я должен снимать курсовую работу, этюд по освещению, мне нужен режиссер. Мне хочется сделать фильм… о роке. У меня есть черно-белая пленка, камера, есть архивные кадры американского рок-фестиваля в Вудстоке…

– Вудсток, откуда? – удивился Рашид.

– Долгая история… Потом как-нибудь расскажу. Короче говоря, мне нужен режиссер. Возьмешься за дело?

– Да ты что, старик! Я же еще второкурсник, мне не положено снимать самостоятельно.

– Ерунда все это. Было б желание! Я помогу! У меня лапа в деканате.

– Желание снимать, конечно, есть.. Только вот о чем снимать… У нас же есть свое тут под боком! В Ленинграде такие классные группы!

– АКВАРИУМ?

– Не только АКВАРИУМ. АЛИСА, ЗООПАРК, а еще КИНО. Слышал про таких?

– Честно говоря, нет.

– КИНО – абсолютно честные ребята! Это действительно актуальная музыка! Давай сделаем фильм полностью о питерском роке – он того достоин.

Они ударяют по рукам. Рашид спрашивает:

– Тебя как звать-то?

– Михайлов. Леша Михайлов.

– А меня…

– Тебя – Рашид, я знаю.

Ленинград. Апрель 1986 года

Встречу с человеком, который впервые снимет на пленку эпизод из истории группы КИНО, Цой назначил в вестибюле метро «Владимирская». Музыканты, Виктор Цой и Юрий Каспарян поднимаются по эскалатору. Оба лохматые, с длинными волосами. Оба в длинных черных пальто. Каспарян в солнцезащитных очках. Он спрашивает Цоя:

– А что за режиссер-то?

– Нугманов, Рашид… Кинчев сказал, что он приятный мужик, со своими, правда, фишками… Хочет снимать фильм о ленинградском роке.

Они сходят с эскалатора.

– Ну, и где наш мэтр? – спрашивает Каспарян.

Цой, показывает на Рашида:

– А вон, стоит у стенки, видишь? Тоже весь в черном, наш человек.

Затем они, уже втроем, идут через проходные дворы к ленинградскому Рок-клубу. Рашид рассказывает:

– Я сейчас пишу сценарий. Он называется «Король Брода». Это центральная улица в Алма-Ате – улица Кирова, там в начале шестидесятых стали собираться первые стиляги. Тогда она и стала «Бродом». Я все это хорошо знаю, потому что таскался туда за старшим братом Муратом… Первые магнитофоны, первые записи, первые рок-н-роллы – все это мое детство. Мне кажется, Витя, ты запросто мог бы сыграть главного героя будущего фильма… – Виктор от такого неожиданного поворота хмыкает. – Да-да, не удивляйся, ты тот человек, который мне нужен. А твоя песня про папу-битника – идеальная музыкальная иллюстрация к будущему фильму. Впрочем, – Рашид грустно вздыхает, – …«Король Брода» – это полнометражное кино. И пока я не закончу ВГИКа, о нем речи быть не может. Мне просто не разрешат снимать большое кино. Но студенческую короткометражку можно снять уже сегодня. Это будет импровизированный фильм о ленинградском роке. Полный эксперимент!

– А в чем эксперимент-то? – спрашивает Цой.

– Это фильм без сценария… – продолжает увлеченно Рашид, – без декораций… без репетиций… без профессиональных актеров… Это будет «жизнь врасплох», как называл такое кино Дзига Вертов. Смотрели его фильм «Человек с киноаппаратом»?

Цой и Каспарян переглядываются и в недоумении пожимают плечами.

– Ну, это неважно, – еще больше возбуждаясь, говорит Рашид, – важно другое – что наш фильм станет пощечиной всему папиному кино. – Глаза у Рашида загораются, словно новогодние лампочки. – Кинчев и Гребенщиков уже согласились сниматься. Майк, думаю, тоже подпишется, – я сегодня с ним по этому поводу встречаюсь. А вы как настроены?

Цой смотрит на Каспаряна и шутливо его спрашивает:

– Юрик, ты хочешь нанести пощечину папиному кино?

– Да, – простодушно отвечает Каспарян.

– Ну вот, значит, мы будем сниматься в этом фильме, – говорит, улыбаясь, Цой.

– Отлично! – Рашид и Виктор бьют по рукам.

– А как фильм-то будет называться? – спрашивает Каспарян.

Рашид, театрально подняв правую руку вверх, взмахивает ею, словно кучер хлыстом, и смешно щелкнув языком, на всю улицу громко кричит:

– Й-й-я-х-х-а-а!

Все смеются. В этот момент они как раз подходят к подворотне дома, табличка над которой гласит: «улица Рубинштейна, 13».

Ленинград–Москва. Май 1986 года

«Йя-хха» – жизнь врасплох. Поэтому реальность фильма и жизнь музыкантов, как и самой съемочной группы в эти дни становится единой. Сплошное кино.

Платформа Московского вокзала. Из вагона только что прибывшего поезда «Москва-Ленинград» выходят заспанные Рашид и Леша. На плече у Леши громоздкая кинокамера с треногой. Платформа быстро заполняется людьми.

Площадь Восстания с высоты птичьего полета – она заполнена транспортом и людьми, Рашид и Леша с камерой пересекают в человеческом потоке Невский проспект; проходят по Владимирскому проспекту мимо кафе «Сайгон».

Рок-клуб на Рубинштейна, 13. Поющий на концерте Кинчев с воздетыми руками. Беснующаяся толпа, среди которой – Рашид и Леша с камерой.

Майк Науменко бьет ногой в дверь подъезда заброшенного дома. Дверь без петель, как могильная плита валится наземь, поднимая столб пыли. Надпись на щите «Стой! Опасная зона!». Майк поднимается по лестнице вверх.

Раннее утро. Пустой Невский проспект. Рашид и Леша с камерой проходят мимо светофора, мигающего желтым цветом.

Дискотека «Невские звезды». Сквозь толпу к сцене пробивается группа ЗООПАРК. Общая куча-мала. В руках Майка резиновая гитара, которая гнется в разные стороны, когда он, дурачась, играет на ней.

Майк бредет по развалинам. Рашид и Леша с камерой идут вдоль канала у Михайловского парка.

Они покупают билеты в Москву, проходят мимо бюста Ленина к платформе. Следующим утром они снова идут мимо бюста-близнеца Ленина, стоящего на Ленинградском вокзале в Москве.

Нугманов держит в руках проявленную пленку: профиль Майка на фоне кирпичной стены, пускающий в камеру дым Цой, просто смотрящий в камеру Гребенщиков. Нугманов стоит возле полки с кинопленками, на них надписи: «Майк», «Цой», «Гребенщиков».

Баширов и Гребенщиков в профиль смотрят друг на друга. Баширов и Гребенщиков стоят у стены и по-хулигански мочатся на нее.

Ленинградский вокзал, поезд, Московский вокзал, Ленины, стоящие лицом друг к другу, Рашид и Леша с камерой идут через Львиный мостик. Музыканты группы КИНО направляются к «Волге»; стоят у автомобиля; Цой, улыбаясь, пускает дым в камеру; поезд мчится в сторону Москвы; Георгий Гурьянов грозит кулаком в камеру; поезд мчится в сторону Ленинграда – на монтажном столе проматывается кинопленка, и в зрачках Рашида мелькают кадры из будущего фильма.

Цой и Каспарян у стены дома. Майк смотрит в зеркало. Кинчев на сцене с воздетыми руками. Цой бросает в топку печи уголь. Гребенщиков облизывает губы. Поезд мчится в сторону Москвы…

Рашид и Леша с кинокамерой идут по двору кочегарки, заваленному горой угля. Из трубы кочегарки валит черный дым. Скорость движения пленки нарастает. Рашид стоит напротив полки с пленками; берет с полки одну из коробок.

Совковая лопата, стоящая у стены. На черенке лопаты – перчатки. Рука в перчатках берет лопату. Цой идет по коридору кочегарки с лопатой в руке. На нем футболка с надписью «SPIN». Цой бросает уголь в топку. Из трубы кочегарки валит дым. Поезд мчится в сторону Ленинграда. Перематывается кинопленка. Рашид за монтажным столом режет ее ножницами… Поезд мчится в сторону Москвы. Цой в кочегарке поет под гитару немногочисленной тусовке; пускает дым в камеру. Майк разбивает зеркало. Группа КИНО исполняет песню «Дальше действовать будем мы».

Рашид в просмотровом зале смотрит последние кадры фильма. Окончательный вариант монтажа ему нравится.

Киев. Июль 1986 года

Через два месяца Цой снимается еще в одном фильме – «Конец каникул». Съемки проходят в Киеве. Но пока группа КИНО еще на борту самолета, приземлившегося в аэропорту «Борисполь».

Женский голос объявляет по трансляции:

– Тильки що прызэмлывся летак из Лэнинграду…

Эта фраза веселит музыкантов. К самолету подъезжает трап. Стюардесса открывает дверь и из белого брюха «Ту-134» поочередно выходят Цой, Каспарян, Тихомиров, и Гурьянов. Все одеты в черное, все держат гитарные кофры, кроме Гурьянова. На нем светлая футболка, клетчатые штаны. На фоне остальных пассажиров КИНОшники смотрятся инопланетянами.

В вестибюле их встречает парень лет двадцати с хвостиком – студент режиссерского факультета Сергей Лысенко. И пока они идут по коридорам, Сергей рассказывает о последствиях чернобыльской аварии:

– Ну, подумаешь, бабахнуло! Жизнь все равно продолжается! Просто надо пить как можно больше красного сухого вина, и никакая радиация вам не страшна…

Они быстро добираются до гостиницы «Славутич», где для группы забронированы места, подходят к дородной тетке-администратору, восседающей за стойкой. Она расплывается в широкой улыбке:

– Здраствуйте, хлопчыкы!

– Здравствуйте, у вас должна быть бронь на КИНО.

– Так кино вжэ було, всэ знялы и давно пойихалы.

– Да, нет, это не то кино. Это просто группа такая.

– Ось я и кажу, шо була киногрупа, алэ вжэ всэ зняла и пойихала. Щэ вранци.

– Да нет, вы нас не поняли…

– Та всэ я прэкрасно розумию – пойихалы вси давно! Ни рэчэй, ни людэй, ничого нэ лышилось!

– Ладно, давайте проверим по паспортам. У вас должна быть бронь. Вот, Цой, Каспарян, Тихомиров, Гурьянов…

– Чэкайтэ, чэкайтэ, нэ так швыдко… Щэ раз…Хто першый?

– Цой…

– Виктор Робертовычъ?

– Да.

– Так, есть бронь на такого… А вы кажэтэ – кино!? – тетка выразительно смотрит на молчаливого и абсолютно невозмутимого Цоя, сравнивая фото в паспорте с лицом оригинала, – якэ ж цэ кино?

В лифте музыканты сталкиваются с парой пожилых интуристов.

– Вам какой этаж? – спрашивает у иностранцев Виктор.

– Эйт фло, плиз, – отвечает мужчина.

– Нам выше, – говорит Цой и жмет на цифру «8».

Двери закрываются, и лифт плавно идет вверх.

КИНОшники смотрят на световой указатель и начинают хором отсчитывать этажи:

– Два… три… четыре… пять…

Интуристы – люди терпеливые и все происходящее воспринимают абсолютно невозмутимо: мол, и не такое видели в своей жизни.

– Плиз, эйт фло, – говорит Цой.

– Сенкью вери мач! – отвечает ему иностранец.

Шаркая ногами, они, не торопясь, покидают лифт. Цой жмет на цифру «10», дверь закрывается, и все давятся смехом.

Съемки происходят на площади Дзержинского в Киеве. КИНОшники в витрине «Дома музыки» исполняют песню «Закрой за мной дверь, я ухожу». После того, как Виктор трижды в финале песни пропевает слова: «Закрой за мной дверь, я ухожу», студент-режиссер объявляет в мегафон:

– Стоп! Снято! Можно перекурить.

Музыканты, возглавляемые Цоем, бегут на лужайку в самый центр площади Дзержинского. Они начинают дурачиться прямо под ногами прославленного чекиста: прыгать, изображать рукопашный бой. С другой стороны площади на их буйство взирают два постовых.

– Нам только скандала здесь не хватало, – говорит Лысенко, направляясь к памятнику.

Лысенко подходит к КИНОшникам, валяющимся как дети на траве, что-то им говорит, и те, словно ужаленные, вскакивают на ноги. Во время следующего дубля, когда музыканты снова стоят в витрине за стеклом, кто-то из бригады спрашивает Лысенко:

– Серега, а что ты им сказал?

– Ничего особенного. Просто брякнул, что в траве до фига радиации.

Ленинград. 3 июня 1987 года

V фестиваль Рок-клуба проходит в Ленинградском Дворце молодежи. Площадь перед Дворцом запружена молодыми людьми. Многие спрашивают лишний билет.

В концертном зале выступает группа КИНО. В репертуаре – новые песни. В частности, «Легенда». Марьяна Цой стоит за кулисами, она явно не в восторге от новых песен КИНО. Впрочем, песни не нравятся и публике в зале.

Не дожидаясь конца «Легенды», Марьяна уходит. Она разочарована.

В фойе Дворца молодежи множество тусующихся людей. На фоне финальных аккордов песни Марьяна слышит их голоса:

– Меня КИНО в этот раз не зацепило!

– Новые песни у Цоя – такое говно!

– ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК – вот это группа!

Марьяна проходит мимо длинного листа ватмана, висящего на стене в фойе и исписанного вдоль и поперек разными фразами, так называемого «Гласа народа», где каждый желающий может оставить свое послание к любой группе фестиваля.

И надписи на нем вполне соответствуют последнему высказыванию: «Рикошет – sexy!», «ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК – круче всех!», «ОН смеется последним!». Марьяна достает зажигалку, сигареты и нервно прикуривает.

– Рики, я тебя люблю! – экзальтированно вопит какая-то пьяная девица с ярко накрашенными губами и рядом с надписями, относящимися к ОБЪЕКТУ НАСМЕШЕК, оставляет жирный след поцелуя.

После выступления Виктор в баре дает интервью журналисту:

– …Можно было поступить нечестно – просто спеть старые вещи. Но мы не захотели…

Москва. 7 июля 1987 года

Рашид стоит в будке киномеханика и протягивает ему коробку с кинопленкой. Передавая коробку, Нугманов просит:

– Будь другом, прокрути его на максимальной громкости.

Киномеханик делает круглые глаза:

– Уважаемый, ваша премьера может закончиться скандалом.

– Как раз это мне и надо, – отвечает, усмехаясь, Рашид.

Все это происходит на XV международном московском кинофестивале. Рашид еще не знает, что совсем скоро со сцены прозвучит:

– …профессиональный приз журналистов ФИПРЕССИ получает фильм… хм… какое странное название… по-моему, звучит как… «Йя-хха»… победивший в программе «Молодое советское кино». Режиссер – Рашид Нугманов!

А дальше будут поздравления именитых коллег, бесконечные знакомства с известными и пока еще мало известными фигурами киноиндустрии. Но в ответной речи на вручении приза Рашид произнесет:

– Конечно, это награждение для меня стало сюрпризом. Но, по большому счету, я снимал «Йя-хху» не для наград. Для меня важнее всего было мнение тусовки, моих друзей рок-н-ролльщиков…

Ленинград. Май 1987 года

В малом кинозале Ленинградского дворца молодежи – просмотр «Йя-ххи» для своих. Леша Вишня заряжает пленкой киноустановку, в зале гаснет свет, и длинный луч прорезает темноту. На первых рядах сидят ленинградские рок-музыканты, среди которых и главные герои фильма. Большинству из них фильм понравится.

Съемки «Йя-ххи» станут началом прочной дружбы между Рашидом и Виктором. Они же положат начало постоянной работе Цоя в кино.

– Мы с ним могли говорить о чем угодно – о кино, о музыке, о жизни вообще… – будет вспоминать те времена Рашид, – Споров у нас не было, мы находили всегда что-то общее, и это доставляло нам удовольствие. Витя за прошедший с нашего знакомства год умудрился сняться в четырех картинах. Как только у него заканчивались съемки в одном фильме, сразу начинались съемки в другом… Это «Йя-хха», «Конец каникул», «Рок», где Виктор играет вместе с Башлачевым, и «Асса». С фильмом «Асса» в его личной жизни начались перемены, – он влюбился. В его жизнь вошла Наташа.

Ялта. Зима 1986 года

Пока Наташа и Виктор гуляют в зимней Ялте по пустынному пляжу, играют с набегающими на берег волнами, кормят хлебом чаек на набережной, проплывают в вагончике фуникулера над ржавыми крышами Ялты, Рашид, за тысячу с лишним километров от них, продолжает обучение во ВГИКе. Он еще и не подозревает, что находится на пороге кардинальных перемен в своей жизни. Летом 1987-го после окончания третьего курса Нугманов приедет на каникулы в родную Алма-Ату и уже соберется возвращаться назад, как вдруг…

Алма-Ата. Август 1987 года

Нугманов входит в здание «Казахфильма».

Он идет по коридорам киностудии. Время от времени ему попадаются незнакомые люди. Его здесь никто не знает, с ним никто не здоровается. Наконец Рашид открывает дверь приемной, на которой красуется табличка с надписью «Директор киностудии „Казахфильм“ тов. Таукелов С. Т».

В приемной за столом сидит секретарша. Перед ней стопка бумаг. Рашид представляется, и секретарша нажимает кнопку селектора:

– Сламбек Тлеугабылович, к вам пришел Нугманов.

– Пусть войдет – доносится в ответ из динамика.

Рашид открывает еще одну дверь и оказывается в кабинете директора киностудии. Таукелов улыбается, выходит навстречу к Рашиду из-за длинного стола и пожимает ему руку:

– Ну, здравствуй, герой… – говорит директор, – наслышан, наслышан о твоих подвигах…

– О каких подвигах, вы это про что? – не понимает Рашид.

– Ух, какой скромный! – директор грозит Рашиду пальцем, – а приз на Московском фестивале разве не подвиг? Когда у нас тут все разваливается прямо на глазах, – сокрушенно продолжает директор, – ладно, не будем о грустном… Поздравляю тебя!

– Спасибо.

– Кстати, что это за название у твоего фильма такое чудное… «Яга»? – Он смешно произносит это слово с ударением на второй слог.

– «Яга»? – переспрашивает Рашид, – да нет, фильм называется «Йя-хха»! Это тусовка такая… – Директор непонимающе смотрит на Рашида. – Ну, одним словом, молодежная группировка…

– Молодежная, говоришь? – неожиданно радуется директор. – Ну, вот, значит, не случайно тебя рекомендовали наши сценаристы Баранов и Килибанов – фильм-то у нас молодежный, про наркоманов.

– Что за фильм? Какие наркоманы? – не понимает Рашид. – И при чем здесь я?

– А ты, давай, присаживайся…Разговор у нас с тобой долгий. Дело в том, что у нас в запуске один фильм. Съемки должны начаться через месяц, мы уже дважды пролонгировали эту картину. Есть опасение, что и через месяц не начнутся… На днях был очередной худсовет, который не принял кинопробы. Худсовет решил отстранить режиссера, и рекомендовал тебя в качестве нового. Поскольку ты у нас, Рашид, в теме – раз про рок-музыку снимаешь, так с наркоманами и подавно справишься. Что скажешь?

Через некоторое время Рашид уже держит в руках сценарий и рассматривает не утвержденные худсоветом фотопробы. Он отдает фотографии директору, который тут же рвет их и бросает в мусорную корзину.

– Мои условия просты, – объясняет директору Рашид, – во-первых, в главных ролях фильма будут сниматься те, кого я приглашу, профессиональные они актеры или нет – не имеет значения. Во-вторых, оператором-постановщиком будет мой старший брат, Мурат, тоже студент третьего курса. И, в-третьих, за мной остается вольная трактовка сценария.

Директор в ответ согласно кивает. А еще через полчаса директор и Рашид пьют коньяк, закусывая дольками лимона.

В конце этого визита происходит еще одно событие, которому Рашид не придает никакого значения. Когда Нугманов, стоя возле киностудии «Казахфильм», прикуривает сигарету, пробегающий мимо бродячий пес, заинтересованно принюхивается к нему.

– Иди домой, – говорит Рашид. Пес в ответ сердито лает.

И пес этот удивительно похож на того, что выскочит через три года на дорогу перед машиной Виктора Цоя.

Вечером, уже из дома, Нугманов звонит Цою:

– Витя, у меня хорошие новости. То, о чем мы с тобой мечтали год назад, начинает сбываться.

– Неужели фильм? Тебе предложили полнометражную постановку? – спрашивает Виктор.

Он находится в ленинградской квартире на проспекте Ветеранов, позади него на стене висит портрет, подаренный Виктору Тимуром Новиковым.

– «Казахфильм» дает нам карт-бланш.

– Круто!

– Будешь сниматься?

– Буду. Но только в главной роли.

– Обижаешь, Витя. Разумеется, только в главной.

– А что за фильм, о чем?

– Да вот, в двух словах история такая: парень приезжает в город и пытается снять с иглы свою бывшую подругу, за что получает нож в живот.

– Погибает?

– Да, погибает… в сухом арыке, и это мне не нравится. И герой какой-то недоделанный. В общем, сценарий мы перепишем. Слишком много там длинных диалогов. Короче, приезжай поскорее…

– Хорошо. Концерты я отменю… Кстати, привезу с собой болванку с новыми песнями. Их пять, по-моему, очень хорошие.

– Отлично! Вот и музыка к фильму будет!

Цой уже в поезде…

Алма-Ата. Октябрь 1987 года

Цой выходит из вагона, начинает спускаться по лесенке тамбура на перрон, где вместо встречающих – оператор с камерой на треноге, рядом с ним Рашид, съемочная бригада. Это съемки фильма «Игла». Цой спрыгивает на перрон и, щурясь, смотрит на яркое солнце. Рядом с ним стоит проводница, которая чего-то требует – настойчиво трясет Виктора за рукав. Цой не обращает на нее никакого внимания. Показывает ей непристойный жест пальцем.

Рашид командует:

– Стоп! Снято.

Следующая мизансцена – проход Цоя вдоль здания вокзала к телефонной будке. Вокруг уже собралась толпа зевак. Какой-то мальчишка, не обращая внимания на подготовку к съемке, быстрым шагом идет мимо площадки и крутит на пальце нитку с закрепленной на ней монеткой. Он настолько поглощен своими мыслями, что не замечает Рашида, преградившего ему путь, до тех пор, пока не наталкивается на живот кинорежиссера.

– Ой! – испуганно вскрикивает шкет.

– В кино сниматься хочешь? – спрашивает Рашид.

– Хочу, – говорит шкет.

– Ну, давай сюда свою монетку.

В кадр входит девушка с хлопушкой:

– Игла. Телефонная будка. Дубль первый.

Рашид командует:

– Начали!

Цой проходит вдоль вокзала, крутя на пальце нитку с монеткой. Виктор заходит в телефонную будку, снимает трубку, опускает в щель телефона монетку на нитке, набирает номер, зажимает рукой мембрану трубки. Говорит приглушенным голосом:

– Алле…Алле… Мирка?.. Ничего не слышно… Из Москвы… Да… Отец в Москву не собирается?.. Слушай, монетки кончаются… Ну, пока… Пока… Целую.

Цой вешает трубку, вытаскивает монетку.

Вечером Виктор, Рашид и Мурат сидят на кухне за столом и обсуждают очередные сцены. Рашид на бумаге чертит схемы расположения камеры, планы и т. д. Виктор рассеянно за ним наблюдает, клюет носом и засыпает прямо за столом.

Рашид спрашивает Виктора:

– Спать будем или работать?

Виктор:

– Конечно, работать…

Ночью, едва Цою удается заснуть, как его будит телефонный звонок, журналист из Риги хочет взять интервью. Виктор не против, но очень уж хочется спать. Поэтому с журналистом он будет разговаривать следующей ночью. Это будет беседа о группе КИНО и о фильме, в котором снимается Цой.

– Я собирал не музыкантов, – расскажет Виктор, – Прежде всего, – друзей. А как же иначе? Научиться-то играть можно. Каспарян, например, вначале мало что умел, а теперь снимает с гитары куда больше меня… Что я делаю в кино? Мне нравится сниматься… Конечно, в этом фильме будут песни. Но я стараюсь не привносить в кино ничего из того, что делаю в группе… Нет, мы еще не придумали название… Что я могу пожелать слушателям?.. Не знаю… Ну что им желать?.. Ничего, наверное.

А сейчас Цой видит во сне степь. Высушенную солнцем землю, по которой ветер гонит перекати-поле. Растение распадается на четыре части, но продолжает катиться. Цой поднимает глаза и смотрит на ослепительно яркий диск солнца. Затем снова переводит взгляд на степь.

Кзыл-Орда. Август 1975 года

Тринадцатилетний Витя Цой с выгоревшими, почти рыжими волосами, в белой рубашонке, шортах и сандалиях смотрит вдаль. Там лишь танцующий над разогретой землей воздух. Но вблизи под сухим кустом Витя замечает шевеление, словно ветер пытается выдуть на открытое пространство зацепившийся за куст маленький комочек серой шерсти. Комочком оказывается испуганный щенок. Витя садится перед ним на корточки, протягивает руку. Щенок с недоверием разглядывает Цоя, принюхиваясь к нему. Витя говорит щенку:

– Ну, дурачок, и где твоя мамка?

Щенок в ответ лижет протянутый палец Вити.

– Наверное, жрать хочешь?

Витя берет щенка на руки и глядит по сторонам. Там, откуда он пришел, на окраине Кзыл-Орды, стоят одноэтажные домики, крашенные известкой, между которыми зеленеют шелковицы. А вокруг бескрайняя степь. Метрах в ста от Цоя лежит большой камень-валун, туда он и направляется. Он несет щенка, не прижимая его к груди, опасаясь, что тот его со страху обмочит. Со стороны щенок напоминает скорее маленького гуманоида, нежели собаку.

Под валуном к своему удивлению Витя обнаруживает еще трех щенят, которые очень радуются своему собрату, и начинают его дружно облизывать со всех сторон.

Громкий мужской окрик «Ви-и-итя!» со стороны домов заставляет мальчика вздрогнуть.

Он выскакивает из-за камня и кричит в ответ:

– Что, папа?

– Быстрее беги сюда! Дедушка зовет…

Витя бежит к домам, заворачивает в один из дворов. Там все уже в сборе – более двух десятков родственников деда, Максима Максимовича, приехавших на его шестидесятилетие со всего Союза. Ими дирижирует кореец-фотограф, пытаясь выстроить в три ряда.

Фотограф просит:

– Так, пожалуйста, Максим Максимович, дорогой наш юбиляр, вы встаете в центре… Уважаемые мужчины – первый ряд, присели на корточки… Так, хорошо… Второй ряд – дорогие женщины, пожалуйста… возьмите детей на колени… Так, хорошо… Третий ряд готов?.. Отлично!.. Внимание! Снимаю!

Щелкает фотоаппарат.

Алма-Ата. 31 декабря 1987 года

Цой рассматривает черно-белую фотографию, сделанную двенадцать с лишним лет тому назад в Кзыл-Орде. Он находится в квартире Нугманова, где полно людей. Среди них – сам хозяин квартиры, Мурат, Наташа Разлогова. Посреди комнаты – наряженная пышная елка. Рашид подходит к елке и с закрытыми от наслаждения глазами нюхает одну из еловых лап. До встречи Нового года остаются считанные минуты. Электронные часы с зелеными цифрами показывают время: 23:48. На экране телевизора появляется Горбачев в сером костюме и белой рубашке с элегантным галстуком. Он поправляет очки и начинает обращение к советскому народу:

– Дорогие товарищи! Последние минуты отсчитывает уходящий 1987 год. Каждый год в жизни человека, народа по-своему неповторим. Для нас, советских людей, 1987 год останется в памяти прежде всего как год семидесятилетия Великой Октябрьской Социалистической Революции…

Цой показывает фото Рашиду:

– Смотри. Вот это я… мне тринадцать… А это мой дед. В тот день ему исполнилось шестьдесят лет. Это 1975 год… Больше в Кзыл-Орде я не был.

– Хочешь, можем съездить…

– Да нет, ни к чему это, дедушка умер два года назад…

– Прости.

– Ничего.

Горбачев заканчивает свое новогоднее обращение к советскому народу:

– …пусть новый год станет годом новых побед труда, разума и гуманности, а значит – мира и добра. С Новым годом, дорогие товарищи!

Дружные крики «Ур-р-а!». Все начинают отсчитывать бой курантов:

– Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь… восемь… девять… десять… одиннадцать… двенадцать!

Хлопанье пробок, шипение шампанского, радостные возгласы «С Новым годом!» под гимн Советского Союза из телевизора…

Через какое-то время опять в гостиной. Рашид объявляет:

– Внимание, ребята! Премьера песни!

Цой сидит на стуле с гитарой и спокойно говорит:

– Да, моя новая песня. Я сочинил ее здесь, в Алма-Ате…

– Буквально на моих глазах, – добавляет Рашид, – и на моей гитаре!

Все аплодируют, Виктор начинает…

Две тысячи лет война, Война без особых причин, Война – дело молодых, Лекарство против морщин…

Рашид и Виктор стоят на балконе и курят. Внизу на улице толпы людей с бенгальскими огнями и хлопушками, бутылками шампанского – празднуют Новый год. В ушах Рашида еще звучит песня, он цитирует строчку:

– «Война – дело молодых, лекарство против морщин»… Сильно сказано! Витя, откуда это у тебя?

– Раш, я не знаю…

– ?

– Честно, не знаю… Пишу, как пишется…

– Классная песня, я ее на титры в начале фильма поставлю… Нам осталось снять последний эпизод, на Тулебайке, финальный уход Моро… Но для этого нужен снег, чтобы он шел пушистыми хлопьями. Без снега снимать нельзя. – Рашид выпускает колечко дыма и выразительно смотрит в черноту зимнего неба, где мерцают холодным огнем мириады звезд. – А пока… будем монтировать.

Мимо лица Цоя плавно проплывает пушистая снежинка, Рашид завороженно на нее смотрит. А где-то высоко-высоко в небе их уже тысячи тысяч – начинается настоящий снегопад.

Снег будет идти еще несколько дней. И Рашиду удастся быстро снять финал фильма. Это будет вечером, на еловой аллее, залитой серебристо-мертвенным светом софитов. Эту сцену видели многие.

Идущего по аллее Моро-Цоя останавливает незнакомец в надвинутой на глаза шляпе:

– Разрешите прикурить?

Моро протягивает горящую зажигалку незнакомцу и в ответ получает подлый удар ножом в живот. Убийца хладнокровно прикуривает от зажигалки Моро и уходит прочь. Моро оседает на колени, пристально смотрит на капающую из раны на снег кровь, прикуривает сигарету и, с трудом поднявшись на ноги, медленно идет по аллее…

Теплоход «Федор Шаляпин» – Одесса. 16 сентября 1988 года

Эта поездка начинается с телефонного разговора между Цоем и Нугмановым.

– Витя, сегодня с утра купил газету «Известия», – говорит Нугманов, – здесь написано: организаторы фестиваля «Золотой Дюк» отобрали в конкурсную программу фильм «Игла».

– А организаторы с тобой связывались? – спрашивает Цой.

– Пока нет. Но они обязательно позвонят, так что собирай чемоданы.

– Думаешь, стоит ехать?

– А почему нет!? Ведь это первый наш кинофестиваль. Компания там, вроде, ничего подбирается, да и Одесса – город веселый. Поехали, Витя!

И действительно через месяц в руках Виктора оказывается пропуск, на котором посередине стоит синий штамп «Кинофестиваль „Золотой Дюк“, теплоход „Федор Шаляпин“». Виктор предъявляет его вахтенному матросу. За Цоем следом поднимаются по трапу Наташа и Рашид. На трапе и у трапа на набережной стоит длинная очередь фестивальных гостей.

– Дорогие гости кинофестиваля «Золотой Дюк»! – говорит капитан по громкой связи. – Экипаж теплохода «Федор Шаляпин» рад приветствовать вас на своем борту. Надеюсь, что это морское путешествие навсегда останется в вашей памяти.

Вскоре шум прибоя заглушают команды:

– По местам стоять, со швартовых сниматься! Отдать носовой… Отдать кормовой…

Теплоход дает два долгих гудка и направляется к выходу из бухты в открытое море. На пристани группа фанатов КИНО громко скандирует:

– Ви-тя! Ви-тя! Ви-тя!

Деятели советского кинематографа с нескрываемым любопытством посматривают на Цоя – на нем короткая черная куртка, синие джинсы, белоснежная футболка с черным трафаретом на груди и белые кроссовки. Цой стоит на верхней палубе теплохода, повернувшись лицом к Потемкинской лестнице. Рядом с ним – Наташа и Рашид. У всех отличное настроение. Кто-то показывает рукой на бегущего по лестнице вниз человека:

– Смотрите, какой-то чувак опоздал…

Вскоре они смешиваются с киношной публикой, гуляющей по палубе. Здесь и Станислав Говорухин в шарфике, и Сергей Шолохов, и многие другие известные лица. К Цою подходит фотограф:

– Виктор, можно вас сфотографировать?

– Да, конечно.

Щелчок следует за щелчком, и в результате на следующий день получается целая серия фотографий: Виктор на верхней палубе сидит в шезлонге, широко расставив ноги; имитирует спуск по перилам трапа по-матросски; сидит в шезлонге на верхней палубе под вывеской с надписью «Температура воздуха – воды – воды в бассейне»; крупный план лица Виктора на фоне моря; Цой на верхней палубе в гуще кинотусовки; Виктор в белой футболке без рукавов с лицами музыкантов из британской группы SIOUXIE AND THE BANSHEES; дает интервью Сергею Шолохову; «гипнотизирует» взглядом фотокамеру.

Ленинград. 19 декабря 1988 года

На премьере в Ленинграде присутствует большая часть питерской рок-тусовки. Рашид, Майк, Гребенщиков сидят в одной из лож кинотеатра «Аврора». Они здорово навеселе.

Майк спрашивает Рашида заплетающимся языком:

– А где Цой? Почему его нет?

– Он в Москве. Готовится к записи нового альбома…

– Зазвездил Витька!

Они смотрят фильм.

Мужской голос с экрана произносит:

– Ну, что, ребята, еще хотите?

Детские голоса ему радостно отвечают:

– Да-а-а!

– Ну, ладно!

Фильм заканчивается клипом песни «Группа крови», смонтированным из кадров, не вошедших в фильм. Когда включают свет, директриса кинотеатра объявляет:

– Мы рады приветствовать в кинотеатре «Аврора» режиссера фильма «Игла» Рашида Нугманова.

Публика аплодирует.

Майк, стоящий рядом с Рашидом, спрашивает его:

– Раш, ты готов?

Рашид громко икает и отвечает:

– Готов.

Рашид выходит на сцену и смотрит в зал пьяными глазами. Пауза явно затянулась. Директриса пытается подбодрить зал:

– Ну, смелее, товарищи. Мы посмотрели с вами такой прекрасный фильм…

Майк порывается выйти на помощь к другу, задевает ногой пустые бутылки, стоящие в ложе на полу, они со звоном падают. В зале смеются.

Звучит развязный выкрик из зала:

– Каковы творческие планы?

Лицо Рашида становится злым.

– Я думаю в своем следующем фильме сделать акцент на возрождение силы, богатства и тонкости русского языка, – чеканя каждое слово, говорит он, – а то уж больно много у сегодняшней молодежи стал ограниченным лексикон… Элементарного вопроса на вечере встреч задать не могут…

– Это ты кому, мне говоришь, что ли? – опешивает зритель.

– Тебе, тебе…сопляк.

– Ах ты, козел! – зритель стремглав выскакивает к Рашиду на сцену. Завязывается потасовка, директриса хватается за голову, Майк бросается разнимать дерущихся, зрители вскакивают с мест, всеобщая куча-мала, матерные выкрики и девичий визг.

– Все предварительные показы «Иглы» шли на аншлагах, – будет потом рассказывать Рашид, – зачастую с драками и выломанными дверями. Я заработал… кучу денег и скандалов. К началу 1989 года Госкино приняло фильм к прокату по первой категории. Это означало тысячу копий и одновременную премьеру по всему Союзу… А для Виктора начиналось время стадионов и киномании.

Киномания – это визжащие девчонки у сцены на концерте, группа КИНО в лимузине, окна которого облеплены фанами; микроавтобус с зажженными фарами и сигналящим клаксоном качается на руках у фанов.

Кто-то кричит:

– Мужики, раз, два, взяли.

Фаны несут на руках микроавтобус. Музыкантов КИНО на сцене забрасывают из зала бенгальскими огнями, – они вовремя уворачиваются, но один все-таки попадает в обнаженную грудь Гурьянова. Разъяренный Гурьянов запускает обратно в зал горящий бенгальский огонь.

Газеты пестрят заголовками: «Лидер группы КИНО в поисках новой среды обитания», «Виктор Цой в Японии», «Новый директор группы КИНО – человек с криминальным прошлым»…

Москва. 24 июня 1990 года

Солнечным утром вертолет облетает чашу БСА «Лужники». Отчетливо видна сцена, зрителей на арене нет – совершенно пустые трибуны, но кое-где стоят люди – это персонал, готовящий оборудование к предстоящему концерту КИНО.

Сам Виктор еще дома, разговаривает по телефону с Айзеншписом.

– Мне только что сообщили радостную новость, – говорит директор, – у «Лужников» толпы людей выстроились в очередь за билетами… Очередь растянулась метров на триста. Сегодня на концерте будет лом, я же говорил, что будет лом!

– Отлично, – сдержанно отвечает Виктор, – с публикой, значит, все нормально, а как с аппаратом?

– Они выставили на сцену все самое лучшее, что было в Москве. Райдер выполнен полностью, как уверяют организаторы. На месте проверим… Настройку начнем через пару часов. Ребята к тому времени все будут на стадионе.

– Когда за мной придет машина?

– Я арендовал для тебя «Чайку». Заеду за тобой сам. Будь дома.

– Ладно, до встречи.

«Чайка» медленно едет мимо решетки стадиона, вокруг толпа людей, и водителю приходится все время сигналить. На заднем сиденье сидят Цой, Наташа и Айзеншпис. В руках Айзеншписа видеокамера, он снимает через приопущенное стекло бесконечный поток людей, длинную очередь за билетами у касс.

«Чайка» останавливается у служебного входа. Из машины стремительно выскакивает Цой, как всегда весь в черном и в солнцезащитных очках, и под визг поклонниц бежит к двери.

За пять минут до начала концерта Цой проходит из артистической гримерной к сцене под охраной телохранителей. Рядом с ним Наташа. Где-то сбоку суетится Айзеншпис с видеокамерой, отлично понимающий, что делает исторические кадры. Затем Цой снимает очки и поднимается по лесенке на сцену. Ведущий объявляет:

– …И сейчас на эту сцену выйдет группа КИНО.

Стадион взрывается овациями, на бетонном факеле над ним вспыхивает ярко-оранжевое пламя олимпийского огня.

На сцену выходят музыканты. Цой говорит в микрофон:

– Здравствуйте! Как хорошо, что вы здесь.

КИНО начинает играть первую песню сета «Звезда по имени Солнце».

Ближе к финалу концерта, когда Цой исполняет еще один хит – «Перемен!» – вертолет облетает стадион по кругу. Кинооператор, сидящий в нем, снимает залитую светом сцену с маленькими фигурками, и по завершении песни – салют. Хлопки фейерверка заглушают звуки музыки, а огни фейерверка своим светом освещают трибуны – все 65 тысяч зрителей в восторге стоят с поднятыми руками. Это кульминация шоу. А вертолет все дальше и дальше улетает от стадиона, под ним – вечерняя Москва. Еще можно расслышать звуки завершающегося концерта в Лужниках, но они становятся все глуше и глуше.

Тукумс. Август 1990 года

Крики чаек, шелест набегающей волны. Виктор в одиночестве сидит в дюнах и смотрит на лунную дорожку. Поначалу его лицо кажется умиротворенным. Но если проследить за взглядом Цоя, можно понять, что он смотрит, не мигая, в одну точку. И в его глазах – тоска. Виктор беззвучно шевелит губами, вслед за музыкой, рождающейся в его голове.

Утром в сарайчике среди сосен рядом с дюнами Цой и Каспарян прослушивают черновую запись к новому альбому. Каспарян сидит у портостудии, а Цой, задрав ноги на стол, расположился на стуле рядом, кивая головой в такт песне. Это «Кукушка» в акустическом исполнении:

Песен, еще не написанных, сколько, Скажи, кукушка, Пропой. В городе мне жить или на выселках, Камнем лежать Или гореть звездой, Звездой.

Каспарян взволнованно смотрит на Цоя, спрашивает:

– Витя, что ж такой минор из тебя прет?

– Не знаю, Юрик, не знаю…

– Э-э-х-х, – только вздыхает Каспарян, – все-таки, Витя, «Кукушку» я тебя попрошу перепеть еще раз. По-моему, не очень получилось…

– Что, сейчас?

– Нет, завтра, – шутит Каспарян. – Конечно, сейчас… Я же уезжаю сегодня.

– Ладно, давай, – Цой нехотя берет в руки микрофон. Юра крутит ручки портостудии, а Цой под гитару поет в микрофон.

Тукумский район. 15 августа 1990 года. 12:28

Темно-синий «Москвич-2141» быстро приближается к роковому повороту. В машине двое – Виктор и Наташа. Из-за поворота навстречу выезжает «Икарус». Виктор сбрасывает скорость. Через пару секунд автомобиль и автобус разъезжаются в разные стороны.

«Москвич» поворачивает направо. Машину трясет на ухабе, и Виктор в шутку говорит Наташе, имитируя японский:

– Тояма-токанава…

Наташа, смеется:

– Что, хочется в Японию?

– Очень! – отвечает Виктор.

И он уже видит гору Фудзи с заснеженной верхушкой. А по долине мимо нее проезжает скоростной поезд.

Москва. 15 сентября 1990 года

Рашид и Виктор сидят на кухне московской квартиры Цоя. За окном – стройка, работает кран. На кухне стоит видеодвойка «Sony», на которой крутится кассета с американским фильмом «Великолепная семерка». На экране скачущие на лошадях ковбои, типичный техасский ландшафт – невысокие горы, скудная растительность. Фильм идет с выключенным звуком. Фоном звучит черновая запись группы КИНО из нового альбома, песня – «Кончится лето». Она нравится Рашиду, который в такт песне качает головой.

– Мы сделали с Каспаряном черновые записи восьми песен, – рассказывает Виктор Рашиду, – из них шесть новых, две старые… Я, кстати, песню «Следи за собой» решил включить в альбом после твоей телеграммы. Она ведь раньше не выходила у нас.

– Весьма польщен… – Рашид бросает взгляд на экран и неожиданно меняет тему. – Витя, смотри какой пейзаж! Я за две недели все Подмосковье объездил, – ничего подобного не встретил, хотя, конечно, мест красивых много… Нам горы нужны. Точно – горы!

– Значит, съемок не будет?

– Ну, почему не будет!? Просто чуть отложим… Надо в Киргизию ехать.

– Почему в Киргизию?

– Ты на Иссык-Куле был?

– Нет.

– А я был, и знаю: это именно то, что нам надо. В плане натуры просто потрясающе – озеро, горы очень живописные, с красным оттенком. И почему я раньше об этом не подумал? В общем, так: я в Киргизию, а вы тем временем садитесь в тонстудию на «Мосфильме» – записывайте музыку к фильму. За сколько управитесь?

– А ты когда вернешься?

– Недели через две.

– Ну, к твоему приезду все запишем. У нас уже все на болванках есть. Инструментальную музыку будем писать позже, когда смонтируешь материал.

– Договорились!

Всю следующую неделю КИНО занимается записью песен в тон-студии «Мосфильма».

Над дверью студии горит красная лампа «Тихо! Идет запись!». В аппаратной за стеклом с наушниками стоит Цой и напевает в микрофон куплет из песни «Муравейник». Каспаряну и Гурьянову, не занятым звукосессией, скучно, и они тут же за спиной звукооператора пытаются разыграть рукопашный бой, делая немыслимые подскоки, смешно размахивая руками и ногами. Когда звукооператор оборачивается, они сразу прекращают «бои», невинно улыбаясь.

Виктор поет следующий куплет.

Гурьянов с Каспаряном продолжают строить из себя героев кик-боксинга и смешить Цоя. Поэтому последние строчки куплета он пропевает совсем халтурно.

Оператор, вконец разозлившись, говорит в сторону подскакивающих «борцов»:

– Послушайте, у нас тут не ринг, а студия…

Затем уже через микрофон обращается к Цою:

– Виктор, пожалуйста, припев еще раз…

– Я лучше все сразу перепою, только пусть эти два… дурика покинут помещение.

Звукооператор многозначительно смотрит на Каспаряна с Гурьяновым, те, в свою очередь, с глупыми физиономиями выходят вон. Виктор опять поет.

Москва. 29 сентября 1990 года

По случаю окончания записи нового альбома КИНО агентством «ИТАР-ТАСС» организована пресс-конференция. За широким столом сидят музыканты группы во главе с очень гордым и независимым Виктором Цоем. Все изящно дымят сигаретами. На столе перед каждым – бутылки с минеральной водой «Нарзан», двухсторонние таблички с именами и фамилиями музыкантов: Виктор Цой, Юрий Каспарян, Игорь Тихомиров, Георгий Гурьянов. На стене за спинами музыкантов большой щит с логотипом «ИТАР-ТАСС». Недалеко от стола у стены застыл затянутый в кожу директор группы Юрий Айзеншпис. Рядом с ним девушка с микрофоном, ведущая пресс-конференции. Зал полон журналистов, перед столом вовсю щелкает вспышками десяток фотокорреспондентов. Поднимаются руки для вопросов.

– Почему записанный альбом выйдет не раньше следующего лета?

– Знаете, для нас это не впервые, – отвечает Виктор, – если помните, предыдущий альбом «Звезда по имени Солнце» был записан группой в январе 1989-го, а вышел только летом. Мы хотим, чтобы выход нашего нового альбома совпал с выходом фильма Рашида Нугманова. Вы, наверное, в курсе, что группа КИНО всем составом занята в съемках.

– Съемки фильма уже начались?

– Сейчас заканчивается подготовительный период, а съемки начнутся в самое ближайшее время… в Киргизии.

– Почему в Киргизии?

– Наверное, этот вопрос уместнее задать Рашиду Нугманову, который на днях оттуда вернется.

– Это правда, что вы берете уроки вождения мотоцикла?

– Да, правда. По сюжету фильма мне предстоит много на нем ездить.

– Кто ваш учитель?

– Игорь Тихомиров. Немногие знают, что он профессиональный мотогонщик.

– Сегодня многие подростки уже даже одеваются «под Цоя», а завтра, глядишь, сядут и за руль мотоцикла… Виктор, что вы скажете по этому поводу?

– Только одно: не сотвори себе кумира.

– Планируются ли концерты группы КИНО в ближайшее время?

– Ну, наверное, пришло время сделать официальное заявление о том, что группа КИНО не будет давать концертов на территории Советского Союза до выхода в прокат фильма Нугманова, – отвечает Виктор после непродолжительной паузы.

Это вызывает оживление в зале. Для Юрия Айзеншписа это также оказывается неожиданностью, и он с недоумением смотрит на Цоя.

– Фильм выйдет в прокат не раньше следующего лета, – продолжает Цой, – Наш тур начнется в это же время. Могу добавить, что в ноябре состоятся лишь ранее запланированные концерты КИНО в Японии и Южной Корее.

– Пожалуйста, более подробно об этом…

– Этот тур проводит японская фирма «Amuse Corporation». Мы выступаем на разогреве в Токио и Сеуле перед японской группой ЮЖНЫЕ ЗВЕЗДЫ. В мае, когда я был в Токио, мне удалось увидеть их шоу. Ну, скажем так, по стилю – это современный вариант Фрэнка Синатры в японской интерпретации. У них прекрасные мелодичные песни, но особенно сильны они в постановочном плане…

После пресс-конференции, когда зал пустеет, к Виктору подходит директор группы.

– Витя, подобными необдуманными действиями ты похоронишь группу…

– Юра, я знаю, что делаю… – спокойно отвечает Виктор, – тем более что меня поддержали ребята. Прекращение гастролей на какое-то время – общемировая практика.

– Но только не в этой стране, – раздраженно говорит Айзеншпис, – о вас все скоро забудут.

– Посмотрим. – Виктор разворачивается и уходит.

Айзеншпис кричит ему вслед:

– А тут и смотреть нечего. Через год о вас никто не вспомнит!

Иссык-Куль. 27 октября 1990 года

В Киргизии неделю идут съемки. Стоит солнечная теплая погода – в это время здесь бархатный сезон. Съемочная группа разместилась в местном пансионате. Первые лучи солнца пробиваются сквозь шторы комнаты, где спит Цой. Ему снится сон – захлебывающаяся лаем собака преследует легковую машину, корпус которой не виден. Сон очень четкий: различима каждая деталь, травинка, мусор на обочине; ветер гонит ком газеты, и он похож на птицу, которая не может взлететь.

В комнату входит Рашид, одетый в джинсовую черную пару.

– Витя, вставай, опоздаем на съемки.

Цой, открыв глаза и потягиваясь, спрашивает:

– Раш, ты не в курсе, к чему снятся собаки?

– Х-м-м, собаки? А какие собаки – злые или добрые?

– К сожалению, злые.

– Нет, не знаю… А ты посмотри в соннике, наверняка он есть в библиотеке пансионата.

– Что-то неохота…

– Ладно, спускайся вниз, чай стынет. Позавтракаем вместе.

На съемочной площадке две группы в полном составе. Это группа КИНО и съемочная группа: оператор с камерой, осветители, гример. Музыканты снимаются в своей обычной одежде.

Идут съемки эпизода, где главные герои, «хорошие парни», едут в автомобиле «ЗИС» по пыльной горной дороге и на ходу стреляют из огнестрельного оружия в «плохих парней». Горы действительно имеют красноватый оттенок, как и говорил Нугманов.

Дорога ухабистая, в камнях, и «ЗИС» с открытым верхом подпрыгивает и поднимает клубы пыли. Вдоль дороги выложена рельсовая дорожка для камеры, стоящей на тележке, и оператор движется вместе с ней параллельно машине. Рашид руководит съемкой. Рядом с ним именной раскладной стул.

Машина цепляет днищем один из булыжников, и начинает оставлять за собой темную дорожку бензина. Но из-за пыли этого никто не видит. После очередного проезда и дружного залпа из всех стволов Рашид командует:

– Стоп! Снято! Пять минут перекур.

Машина останавливается на краю съемочной площадки, рядом с ящиками, в которых находятся реквизит, а также холостые патроны, пиротехника. На ящиках красная надпись: «Осторожно! Огнеопасно!» Кто-то из музыкантов дурашливо требует, размахивая автоматом:

– Патроны, дайте патроны! У нас кончились патроны!

Другие закуривают тут же у машины, говорят о чем-то. Нугманов их не слышит, но видит как под машиной все шире расползается бензиновая лужа.

Он открывает рот, как раз в тот момент, когда Гурьянов, прикурив сигарету, собирается бросить зажженную спичку рядом с лужей.

И спичка летит вниз под душераздирающий крик Рашида:

– Не-е-е-т!

В одну секунду все вспыхивает. Задняя часть машины объята пламенем. Все инстинктивно отскакивают от нее, тупо смотря на разгорающееся пламя. И вдруг Виктор вскакивает за руль, пытаясь отогнать машину. Начинает ее заводить, но двигатель не заводится…

Нугманов кричит:

– В-и-и-т-я, назад!

Машина взрывается. Взрыв отбрасывает Виктора прямо в кювет. Горящие фрагменты машины попадают в открытые ящики с пиротехникой, и начинается сумасшедший фейерверк. В одно мгновение съемочная площадка превращается в настоящее поле битвы. Царит полная неразбериха.

Сам Нугманов в это время застывает неподвижно, словно изваяние, возле стула. Он не видит ничего, кроме пламени. И в его голове начинает настойчиво звучать «киношная» тема «Следи за собой». Она звучит будто запоздавшее предупреждение, и от этого приобретает зловещий характер.

Всю съемочную площадку затянул дым. Под треск взрывающихся патронов и свист пролетающих петард кто-то пытается тушить машину из огнетушителя, кто-то просто носится вокруг, не понимая, что делать. Тело Виктора оттаскивают подальше от горящей машины.

Но если подняться в горы, дым становится всего лишь небольшим темным пятном на фоне величественного пейзажа. И треск петард звучит менее грозно, чем шум камнепада или сходящей лавины.

Следи за собой, будь осторожен…

Алма-Ата. 1 ноября 1990 года

Виктор с забинтованными руками лежит на кровати в палате Ожогового центра Алма-Аты. За окном – сумерки. Несмотря на то, что руки забинтованы, он рисует карандашом на ватмане. Сюжет простой – ветвистое дерево без листьев. На тумбочке стоит радиоприемник, из него слышатся позывные радиостанции «Юность». Диктор бодро произносит:

– Вы слушаете программу «Четыре четверти». У микрофона Андрей Орлов. Сегодняшний гость нашей студии – продюсер Юрий Айзеншпис, – Виктор застывает с карандашом в руке, – человек, раскрутивший группу КИНО. – Виктор удивлен, удивление быстро сменяется возмущением. – Но повод нашей встречи другой… Юрий Шмильевич, это правда, что…

Айзеншпис договаривает фразу:

– …группой КИНО в настоящее время я не занимаюсь? Да, это правда. Я работаю с другими ребятами.

– Откройте секрет, кто эти счастливчики?

– Это молодые талантливые ребята, кстати, из Москвы, которые играют очень модную музыку, электропоп. Называется группа – ТЕХНОЛОГИЯ.

– У вас есть ее записи?

– Мы только что закончили запись дебютного альбома, он у меня, кстати, с собой…

– Можно послушать?

– Непременно!

В палату входит Гурьянов с пакетом, в котором апельсины. Он кладет апельсины на стол. Виктор показывает ему на приемник: мол, Густав, тише!

Голос диктора:

– Итак, группа ТЕХНОЛОГИЯ, запомните это название, потому что…

Голос Айзеншписа:

– …через полгода у нее будут стадионные концерты.

Начинает звучать песня.

– «Нажми на кнопку, получишь результат» – раздается из приемника.

Гурьянов удивленно смотрит на приемник:

– Витя, это что такое?

– Айзеншпис подобрал какую-то новую группу, – объясняет Цой, – называется ТЕХНОЛОГИЯ… По-моему, похоже на DEPECHE MODE…

– Точно, DEPECHE MODE для бедных… – соглашается Гурьянов, прислушиваясь к музыке, как будто доносящейся из телефонной трубки.

Оба смеются. Виктор выключает приемник.

– Ну, флаг им в руки… – говорит Гурьянов. – Ты как себя чувствуешь, Витя?

– Нормально…

– А как там с Японией?

– Не знаю, пока ничего не знаю…

Гурьянов произносит с большим сожалением:

– Не думал я, что так подставлю всех… Прости меня…

Виктор, после паузы, успокаивающе говорит:

– Да, ладно, ерунда все это, главное… что все живы остались. А Япония… Посмотрим.

Токио. 1 ноября 1990 года

Скоростной лифт летит вверх, отсчитывая этажи токийского бизнес-центра, небоскреба из бетона, стали, стекла и пластика. На сорок первом этаже лифт покидают двое японцев. Тот, что постарше – музыкальный менеджер Кайчо, а молодой – его ассистент Кикудзи, он несет кейс.

Кайчо и Кикудзи молча идут по длинному коридору, стены которого увешаны портретами японских знаменитостей, среди них есть и ЮЖНЫЕ ЗВЕЗДЫ, главное достижение «Amuse Corporation» последних лет. Лица Кайчо и Кикудзи одинаково сосредоточены. Они входят в приемную с окнами во всю стену, из которых открывается вид на вечерний Токио. Но в окна они не смотрят, они полностью поглощены мыслями о предстоящей встрече с боссом. При виде Кайчо секретарша сообщает в селектор:

– Сакамура-сан, пришел Кайчо.

– Пусть пройдет.

Кайчо и Кикудзи входят в огромных размеров кабинет председателя совета директоров «Amuse Corporation». На стене висит огромный портрет Кейсуке Кувата, лидера группы ЮЖНЫЕ ЗВЕЗДЫ. Вошедшие почтительно здороваются с боссом. Он сидит в кресле за столом. Господину Сакамуре давно за шестьдесят, его волосы седы. Кивком головы он предлагает присесть. Кайчо и Кикудзи осторожно садятся на краешки стульев. Кикудзи достает из кейса видеокассету и передает ее Кайчо.

Кайчо, поясняет, вставая:

– Сакамура-сан, русские передали свой фильм… Вы позволите? Я отметил самые интересные места…

Все смотрят на внушительных размеров экран видеомагнитофона «Sony». На нем крутится запись с последнего концерта группы КИНО. Заключительные кадры под песню «Перемен!» на большой арене «Лужников» впечатляют: финальный фейерверк, олимпийский огонь, четыре фигурки на сцене и море счастливых людей, стоя подпевающих группе.

– Сколько здесь зрителей? – бесстрастно спрашивает Сакамура.

– Мы навели справки, – быстро отвечает Кайчо, – большая арена «Лужников» вмещает 65 тысяч человек, здесь явно переаншлаг.

– Шесть-де-сят пять тысяч, – произносит Сакамура по слогам. – Подумать только, как много людей!

Лицо Сакамуры отнюдь не излучает счастья. Кайчо и Кикудзи непонимающе смотрят на своего шефа.

– Так вы говорите, что русские просят переноса срока гастролей? – спрашивает Сакамура.

– Да, у них на съемках фильма произошел несчастный случай… Лидер группы с сильными ожогами попал в больницу.

Лицо Сакамуры ничего не выражает, но судя по голосу, он рад:

– Используйте это как предлог для невозможности продлить контракт.

От такого неожиданного поворота у Кайчо и Кикудзи вытягиваются лица.

– Сакамура-сан, я вас не понимаю… – говорит Кайчо.

– Эти русские запросто «уберут» наших ЮЖНЫХ ЗВЕЗД уже на самом первом концерте тура, – в голосе Сакамуры сквозит насмешка, – и тогда ЮЖНЫХ ЗВЕЗД, в которых вложены миллионы, больше не будет. Кто возьмет на себя ответственность за это, вы, Кайчо? Или вы, не знаю, как вас там?

Сакамура тычет пальцем в сторону Кикудзи, затем после паузы многозначительно говорит:

– Это знак свыше…

Кайчо почтительно склоняется:

– Сакамура-сан, это мудрое решение.

– Отправьте им телекс, – говорит Сакамура, – они сами виноваты, что не уберегли своего лидера.

Москва. 3 января 1991 года

Фильм уже снят, остается дописать инструментальную музыку. Музыканты снова с утра до вечера работают на тонстудии «Мосфильма». На этот раз в составе: Виктор Цой, Юрий Каспарян, Игорь Тихомиров. В аппаратной стоит видеодвойка «Sony». Музыканты с Нугмановым отсматривают смонтированные куски фильма, потом Рашид объясняет, какую музыку он хотел бы услышать в этом эпизоде.

Все дружно смотрят сцену мотоциклетной вечеринки, там, где в темном сыром подвальном зале развлекаются «плохие парни». Море выпивки, дым коромыслом, полуголые девицы, на невысокой сцене за решеткой какая-то оголтелая рок-группа импровизирует на музыкальных инструментах.

Нугманов объясняет «киношникам»:

– Мне нужен здесь ужас нечеловеческий – дикий скрежет, какие-то жуткие шумы…

Виктор понимающе кивает головой, а Тихомиров говорит:

– Может, что-нибудь индустриальное в духе MINISTRY? У них еще та музычка.

– Не знаю я ваших MINISTRY, – говорит Рашид, – мне просто нужно, чтобы зрителю жутко стало.

Один из звукооператоров открывает дверь и зовет Цоя:

– Виктор, вас кто-то спрашивает по телефону, по-моему, из заграницы.

Виктор выходит из аппаратной. В приемной берет трубку:

– Алло, я слушаю.

Ему отвечают по-английски, и Виктор тоже переходит на английский язык. Это Кикудзи. Он стоит в будке телефона-автомата прямо на токийской улице. В Токио раннее утро, светит солнце, снега нет. Улица заполнена пешеходами.

Кикудзи говорит:

– Мистер Цой?

– Да.

– Меня зовут Кикудзи Хирано. Я – ассистент Кайчо, вернее сказать, бывший ассистент. Потому что больше не работаю на «Amuse Corporation»… Я очень сожалею о сорвавшихся гастролях КИНО в Японии, мистер Цой…

– Что вы хотите?

– Мне очень непросто было вас разыскать, – Кикудзи вздыхает. – Осталось ли у вас желание сыграть в Японии, мистер Цой?

– Да, мне хотелось бы…

– В таком случае я делаю вам предложение. Правда, речь идет только о ваших сольных концертах, без группы. Для организации тура с группой у меня пока нет бюджета. Но если все получится, осенью будет тур с группой. А сейчас я предлагаю вам сольный тур по пяти городам Японии, в том числе Токио, в небольших залах до тысячи человек.

– Вы серьезно?

Виктор видит, как за стеклом студии Каспарян с Тихомировым что-то оживленно объясняют Нугманову, но мысли его уже далеко.

– Я абсолютно серьезен, – отвечает Кикудзи. – Именно потому, что я хотел организовать ваш тур, я и ушел из «Amuse Corporation»… Вы сможете приехать в апреле?

– Думаю, да.

– Отлично. На днях вы получите договор, я вышлю его на телекс «Мосфильма». Очень скоро я и сам буду в Москве.

Виктор, весьма озадаченный, возвращается в аппаратную. Возбужденные поисками нового звука Каспарян и Тихомиров пытаются ему что-то наиграть на гитарах.

– Витя, оцени…

Но ему явно не до них. Рашид пристально смотрит на Цоя и говорит:

– Витя, что-нибудь случилось?

– Меня опять зовут в Японию… Правда, до этого, – добавляет он рассеянно, – я, наверное, побываю в Ленинграде.

Все замолкают, не понимая, всерьез это сказано или в шутку.

Ленинград. 22 февраля 1991 года

Цой остановился в гостинице «Ленинград», в номере 723. Вечером он встречается с Гурьяновым. Виктор выходит из номера, начинает закрывать дверь. Это приходится делать одной рукой, в другой он держит увесистый фибролитовый короб черного цвета, внешне напоминающий полевой телефон. Это один из первых мобильников, который Цой получил перед отъездом в Ленинград для экстренной связи с Рашидом.

Пока Виктор возится с ключом, к соседнему номеру подходит красивая женщина лет пятидесяти. Цой узнает в ней Марину Влади.

– Здравствуйте, – уважительно приветствует ее Виктор.

– Здравствуйте, – вежливо отвечает ему Марина с характерным иностранным акцентом. Она понятия не имеет, кто перед ней.

Виктор с мобильным телефоном в руке выходит из гостиницы. Колючий февральский ветер треплет его длинные волосы. На заснеженной площади перед гостиницей он видит Гурьянова, который машет ему рукой и кричит:

– В-и-и-т-я-я!

Цой еще находится под впечатлением от встречи с Мариной Влади и рассказывает Георгию, как он столкнулся с кинозвездой в коридоре гостиницы.

– Да, я слышал – отвечает Гурьянов. – Влади играет Екатерину Вторую, съемки проходят на «Ленфильме». Кажется, фильм называется «Сны о России»… Ну, и как она тебе?

– Красивая женщина, но возраст свое берет. Я недавно посмотрел «Колдунью»…

– Это по Бунину, что ли?

– Нет, по Куприну, вольная интерпретация «Олеси». Действие происходит в глухой шведской деревушке в наше время… Фильм так себе. Но Влади там очень хороша. Ей, по-моему, тогда только семнадцать исполнилось.

– Понятно, почему на нее Высоцкий запал…

– Не он один – все мужики СССР!

Гурьянов кивает в сторону мобильника, спрашивает:

– А это что у тебя за фигня?

– Раш выдал телефон для мобильной связи с ним. Работает от аккумуляторов. Удобная штука, правда, чертовски тяжелая. Ну, что делать будем?

– Поехали ко мне в студию на Фонтанку. Посмотришь мои последние работы.

– С удовольствием!

Они ловят машину на набережной.

– Пожалуйста, Фонтанка, 145, – говорит Гурьянов водителю и садится с Цоем на заднее сиденье.

Они выходят на заснеженную набережную между Красноармейским и Египетским мостами. Гурьянов показывает на серую махину дома на противоположном берегу:

– Вот этот дом. До революции, как и все другие тут, он был доходным. Потом незавидная советская коммунальная судьба. Пару лет назад из него всех выселили, дом должен был идти на капиталку, но финансирование закончилось… Так и стоит пустой. Кстати, свет, газ не отключали. Теперь здесь сквот. Живут в нем свободные художники, вроде меня…

– А что это за синие огни? – спрашивает Цой, показывая на неоновые проблески, загадочно мерцающие в окнах третьего этажа.

– Ух, совсем забыл – сегодня же суббота… Сейчас расскажу. В этой квартире живут интересные ребята… Они там открыли свой клуб приватного типа, «Танцпол» называется – пускают внутрь только своих. Играют модную музыку, вечеринки проходят по субботам… Зайдем? Там весело!

– А как же твоя мастерская?

– Да она рядом, утром заглянем… Ну, что?

– Ладно, пошли… Только не надо афишировать моего появления…

– А давай сейчас позвоним по твоему чудо-телефону, предупредим об этом ребят…

Цой набирает номер, передает трубку Георгию. Тот говорит:

– Алло, Андрей… Здравствуйте… Да, это Гурьянов… Сейчас зайдем к вам с Цоем… Хорошо, только без акцента на наши персоны… Песни КИНО специально крутить не надо… Виктор этого не любит…

Вскоре они заходят в квартиру № 9 дома 145 на Фонтанке и тут же растворяются во всепоглощающем потоке house-музыки.

– Добро пожаловать в клуб «Танцпол»! У нас танцуют до утра, – кричит в ухо Виктору распорядитель вечеринки и наливает дорогим гостям полные бокалы шампанского. Георгий и Виктор отпивают по глотку и проходят с бокалами дальше в квартиру.

Они оказываются в огромном зале метров под сто, все стены которого оклеены серебряной фольгой. Повсюду танцует молодежь. Все ярко и очень модно одеты. На танцполе присутствуют даже несколько трансвеститов в вечерних женских платьях. От работающих прожекторов и стробоскопов рябит в глазах.

Цой и Гурьянов проходят мимо горящего старинного камина, украшенного лепниной и шикарным старинным зеркалом, в котором причудливо отражается световая инсталляция и счастливые лица танцующих. Все веселятся и пьют шампанское. Беззаботное настроение окружающих передается и Цою – он с наслаждением пританцовывает под музыку. Георгий кричит в ухо Цою:

– Витя, хочешь посмотреть, как работает ди-джей?

Он подводит Цоя к пульту «Танцпола». У вертушки «Technics» крутит пластинки высокий скуластый парень с наушниками на голове, одетыми поверх бейсболки. Это Алексей Хаас, самый первый ди-джей Ленинграда. Алексей, щуря глаза, кивком головы здоровается с гостями.

Виктора завораживают действия Хааса, он действительно колдует над ди-джейским пультом. Вот он ловко достает из глянцевого конверта очередную пластинку, ставит ее на вертушку, крутит ручки на панелях приборов, микширует звук, меняя скорость вращения диска и резко его останавливая…Частота движений рук ди-джея увеличивается прямо на глазах, ритм музыки становится все быстрее, а звук громче – вечеринка достигает своего апогея… И в этот момент взгляд Виктора останавливаются на эмблеме «Танцпола», висящей на стене за спиной Хааса – аудиокассета с перекрещенными костями (на манер пиратского флага) – яркий символ конца рок-музыки, записанной на магнитных носителях, и рождения новой танцевальной культуры.

Ранним утром они, наконец, добираются до мастерской Гурьянова. Все ее стены увешаны гигантскими картинами, написанными сочными яркими красками. В основном, это обнаженные мужские торсы. Черты изображенных атлетов, как правило, лишены индивидуальности, за исключением автопортрета, где голова Георгия и его согнутая в локте рука, демонстрирующая бицепс, представлены на огромной плоскости холста, примерно 2 на 3 метра. Виктор оценивающе смотрит на картины, а Гурьянов сидит и курит.

– Как много у тебя мужской обнаженки, – удивляется Виктор.

– Точнее сказать, только она одна у меня и есть … Мне всегда нравилось античное искусство. Не знаю как тебе, Витя, но по мне смотреть на сильное, загорелое, освещенное солнечными лучами и обдуваемое морскими ветрами молодое тело гораздо приятнее, чем уставиться с умным видом… в черный квадрат.

– Возможно… Автопортрет очень хорош, – Виктор стоит напротив картины и смотрит в глаза нарисованного Гурьянова, – ты прогрессируешь. Наверное, много работаешь?

– Да уж, приходится… Но оно того стоит. Вот Русский музей уже заинтересовался работами.

– Русский музей!? Вот ведь, дожили… От всей души поздравляю!

– Спасибо, но поздравлять пока рано – они еще ничего не купили… А ты, Витя, рисуешь?

– Рисую, но у меня живопись не такая монументальная, как у тебя, – отвечает Виктор…

В этот момент в гостинице, где остановился Цой, в одной из распределительных коробок с электропроводами происходит короткое замыкание, и проводка начинает гореть…

Они садятся за стол напротив друг друга и закуривают.

– Витя, ты зачем приезжал-то? – спрашивает Георгий.

– Так. Было дело…

– Ну и как? Сделал?

– Сделал, – со вздохом после длинной паузы отвечает Виктор.

– Чего ж ты невеселый такой, – не понимая, спрашивает Георгий.

– Не знаю. Устал просто… Как звали того парня за вертушкой?

– Леша… Леша Хаас… А что?

– Классно играл этот Хаас. Откуда он взялся?

– Из бывшей рок-клубовской тусовки… Но теперь рок-музыку он уже терпеть не может.

– Ну, это не страшно. Мы ведь поп-музыку играем.

Последняя фраза и у Гурьянова, и у Цоя вызывает смех.

– Как думаешь, если в КИНО появится свой ди-джей, – продолжает Виктор, – который…

– …будет играть наравне с остальными музыкантами группы?

– Ну, да… как, к примеру, в KLF…

– Витя, это классная идея! Здесь у нас до этого еще никто не додумался. Мы снова подтвердим свой статус самой модной группы в Союзе!

– Поговори с ним об этом…

– Хорошо! Он КИНО, кстати, обожает… Наш последний альбом, который я ему подарил, до дыр заслушал.

– Вот и чудно… Знаешь, что-то есть хочется.

– У меня пусто, хоть шаром покати.

– А давай, поехали ко мне в гостиницу. Там валютный бар круглосуточно работает. Есть гриль. – Виктор смотрит на часы. – Сейчас восемь утра. Возьмем тачку, и через двадцать минут будем на месте.

В этот момент в гостинице пламя из коробки вырывается наружу и молниеносно распространяется по всему периметру длинного и совершенно безлюдного коридора.

Марина Влади просыпается, когда из-под двери в номер начинает валить черный дым. Она чувствует, что в комнате нечем дышать. Марина хватает телефон, и, задыхаясь от дыма, кричит в трубку:

– Портье! Портье!

Георгий и Виктор едут в такси. Их разморило – они оба на заднем сидении клюют носом. Машина заворачивает с Кировского моста на Петровскую набережную. В этот момент, обгоняя такси, мимо них на большой скорости проносится пожарная машина с включенной сиреной. Георгий и Виктор просыпаются.

Такси проезжает мимо крейсера «Аврора» и тормозит напротив входа в Нахимовское училище. Виктор, окончательно проснувшись, спрашивает водителя:

– Что, приехали?

Водитель отвечает:

– Нет, командир… Похоже, дальше мы не поедем. Вон, смотрите, мост перекрыли.

И точно, у моста стоят гаишники, перекрывшие движение на набережной.

Виктор и Георгий выходят из машины. Георгий показывает Виктору рукой в сторону гостиницы «Ленинград»:

– Витя, смотри, гостиница горит!

Верхние этажи гостиницы затянуты черным дымом. Кое-где из открытых окон выбиваются длинные языки ярко-оранжевого пламени.

В этот момент часы на фасаде Нахимовского училища показывают 08:25.

Пламя бушует в коридоре седьмого этажа гостиницы «Ленинград». Сквозь него доносятся крики о помощи. Марина Влади в ночной рубашке открывает краны в ванной на полный напор, замачивает простыни и бросает их под дверную щель.

Пожарный расчет из трех огнеборцев в полном снаряжении входит в пассажирский лифт гостиницы. Один из пожарных нажимает на пульте цифру семь. Дверь лифта закрывается.

Георгий спрашивает Цоя:

– Витя, у тебя какой этаж?

– Седьмой…

– Так, по-моему, седьмой и горит…

Водитель такси обращается к ним:

– Молодые люди, пора рассчитываться…

– Да, да, – рассеянно говорит Виктор и сует ему в руку смятую купюру.

Машина взвизгивает резиной, и, развернувшись, мчится обратно по Петровской набережной в сторону Кировского моста.

Пожарные молча поднимаются в лифте. На табло над дверью зажигается лампа с цифрой «2», потом «3»… Лифт идет дальше, наверх, прямо в огненное пекло.

В окнах седьмого этажа от перепада температур лопаются стекла. Они со звоном валятся вниз на парапет.

Пожарный расчет прибывает на седьмой этаж. Лифт, вздрогнув, останавливается. Пожарные с ужасом смотрят на еще закрытые двери лифта, один из огнеборцев боязливо крестится… Дверь открывается, и в ту же секунду в кабину лифта с ревом врывается все пожирающий огненный шквал.

– Густав, бежим, – кричит Виктор. Он, наконец, вышел из ступора.

Они бегут по мосту к гостинице. Вся площадь перед горящим зданием забита пожарными и милицейскими машинами с включенными мигалками. Выдвинутые пожарные лестницы не достают седьмого этажа – им не хватает нескольких метров. Людям на горящем седьмом этаже приходится спасаться самостоятельно. Кое-кто из постояльцев пытается спуститься вниз по связанным второпях простыням, узлы развязываются, и полуголые люди с воплями летят вниз… Из пары окон, где бушует пламя, люди, не в силах выдержать муки, выбрасываются сами. Они летят вниз живыми факелами с развевающимися на ветру горящими волосами. Это страшная картина: вопли о помощи, предсмертные стоны, звук сирен, звон стекла и истеричные команды пожарных – все сливается в один жуткий душераздирающий вой.

Георгий и Виктор стоят у одной из пожарных машин, задрав кверху головы. Рядом с ними разыгравшуюся огненную трагедию бесстрастно снимает на видеокамеру группа телевизионщиков.

– Смотрите, – говорит кто-то из них, показывая рукой в сторону одного из окон седьмого этажа – Марина Влади!

Марина стоит на подоконнике, прижавшись спиной к окну, в одной ночной рубашке, босая. Позади нее в номере бушует пламя. Ей открывается вся панорама площади перед гостиницей – пожарные и милицейские машины с работающими мигалками, суетливо бегающие огнеборцы со шлангами, выдвинутые вверх пожарные лестницы. Прямо под ней на заснеженном парапете в лужах крови валяются трупы – Влади туда старается не смотреть. Она замечает, что одна из лестниц разворачивается в ее сторону. В раскачивающейся люльке на самой верхушке лестницы стоит молодой пожарный в каске. Он протягивает к ней руки…

– Прыгайте, я вас поймаю, – кричит спасатель.

Наконец, когда пламя начинает почти лизать ее спину, она, зажмурившись, прыгает вниз, прямо в объятия бойца.

– У-у-ф! – с облегчением выдыхают Виктор и Георгий, как только видят, что лестница с Влади и спасателем пошла вниз…

В это время кто-то из телегруппы обращает внимание на стоящего рядом с ними Виктора. Телевизионщик толкает в бок оператора:

– Рядом с тобой Цой!

Оператор лихорадочно пытается поймать в кадр застывшее лицо Цоя, больше похожее на маску, но Виктор уворачивается от камеры в сторону.

– Пожалуйста, несколько слов для нашей телепрограммы, – протягивает микрофон Виктору один из телевизионщиков.

– Отстаньте, не видите, что ли – человеку плохо, – говорит зло Георгий и закрывает рукой камеру. Он уводит Виктора с площади. А телевизионщики, как ни в чем не бывало, продолжают их снимать…

Вечером Цой остается в мастерской Гурьянова. Георгий и Виктор сидят на кухне за початой бутылкой вина. На Гурьянове – белая майка и черные брюки… Где-то в дальнем углу кухни голубым светом мерцает экран небольшого телевизора.

Виктор разговаривает по мобильному телефону с Нугмановым.

– Да… Повезло… Считай, что я родился в рубашке… Да не парься ты, Раш… Ладно… И еще… Отправь весь мой гонорар за фильм семьям погибших пожарных… Ну, завтра увидимся… Пока.

Затем Цой обращается к Георгию:

– Все, завтра уезжаю. Раш зовет – он только что монтаж фильма закончил, теперь надо озвучку делать. Раш спешит, хочет, чтобы фильм был готов к московскому кинофестивалю.

Как раз в этот момент из телевизора доносится звуковая заставка программы «600 секунд». На экране появляется ее ведущий Александр Невзоров, как всегда, в коричневой кожаной куртке:

– Сегодня, 23 февраля, в 8 утра вспыхнул пожар в гостинице «Ленинград». К гостинице были стянуты все отряды пожарной охраны города. Пожару присвоена высшая категория. Полностью выгорел весь седьмой этаж. Погибли девять пожарных и шесть постояльцев. Главная трудность заключалась в том, что пожарная техника доставала максимум до четвертого этажа, и было чрезвычайно трудно эвакуировать людей с верхних горящих этажей. В гостинице проживали 275 гостей. Чудом спаслась известная французская актриса Марина Влади, находящаяся на киносъемках в нашем городе.

Показывают кадры, как Влади прыгает с подоконника на пожарную лестницу, затем – спасенную Влади, укутанную в одеяло. Она говорит, рыдая в камеру:

– Понимаете, я всегда с собой возила Володины письма. Это были самые дорогие для меня вещи. Теперь они все сгорели! Все до единого, у меня ничего не осталось!

И тут же в кадре появляется лицо Цоя с остекленевшими глазами. Невзоров продолжает репортаж:

– Еще одному постояльцу гостиницы, не менее именитому, чем Марина Влади, так же крупно повезло – это рок-звезда Виктор Цой, по счастливой случайности не ночевавший в номере в роковую ночь и появившийся у гостиницы в самом начале пожара. Его номер, кстати, был соседним с номером Влади на седьмом этаже. Как сообщают достоверные источники, Виктор Цой, проживающий теперь постоянно в Москве, находился в городе по поводу развода со своей женой Марьяной…

– Вот гады! Готовы ради сенсации мать родную продать! – ругается Георгий и выключает телевизор. Они долго сидят молча, думая каждый о своем. Наконец, Виктор говорит:

– Забыл сказать. Мне из Рок-клуба звонили. Звали на фестиваль по случаю десятилетия.

– И что?

– Ну, что? Ты как будто не знаешь, что Рок-клуб для нас дело прошлое. Нам там делать нечего. Тем более что я уезжаю завтра.

– Ну, и правильно!

Ленинград. 9 марта 1991 года

В концертном зале ЛМДСТ уже третий день идет VIII фестиваль рок-клуба. За стеклом витрины – афиша, нарисованная от руки: «Ленинградскому рок-клубу 10 лет. Это просто фантастика!»

В небольшом зале, забитом публикой, выступает группа ДЖУНГЛИ, в ее составе – бас-гитарист Игорь Тихомиров.

В кулуарах, после концерта, Тихомирова ловят журналисты, чтобы взять интервью. За плечом Игоря гитара в футляре, а в руках – какой-то пакет.

– Я присутствую на фестивале не в качестве музыканта КИНО, – объясняет Тихомиров, – а в качестве бас-гитариста группы ДЖУНГЛИ, в которой, кстати говоря, играю со дня ее основания. Не было никакого разговора о том, что КИНО будет играть на нынешнем фестивале Рок-клуба. КИНО уже давно не рок-клубовская команда. Кроме того, как известно, нами было принято решение, что у группы до выхода нового альбома вообще концертов не будет.

– А когда выходит альбом?

– Одновременно с выходом на экраны фильма Рашида Нугманова «Дикий Восток». В общем, не раньше лета.

– Понятно. И последний вопрос: где сейчас Цой?

– Виктор в настоящий момент находится в Москве, собирается лететь в Токио.

– В рамках апрельского визита Горбачева в Японию?

– При чем тут Горбачев!? У Виктора своя программа… Кстати, последний вопрос вы уже задали!

В этот момент Тихомиров случайно роняет пакет. Из него веером сыплются на пол письма, а также газета-таблоид, на первой полосе которой напечатано фото прикуривающего Цоя. Синий заголовок под фото анонсирует: «Группа КИНО – черный квадрат советского рока».

Корреспондент помогает собрать Тихомирову вывалившиеся из пакета письма. Крупный план – адрес получателя на одном из конвертов с текстом: «Ленинград, ул. Рубинштейна, д. 13, Рок-клуб, Виктору Цою».

Тихомиров доверительно сообщает корреспонденту:

– Мы уже сто лет как вышли из Рок-клуба, а письма на этот адрес все шлют и шлют… А почему?

– Да, кстати, почему? – спрашивает корреспондент.

– Потому что другого адреса нет.

Нагасаки – Токио. 19 апреля 1991 года

К встрече с первым российским президентом жители Нагасаки подготовились со всей тщательностью. Заранее освобождена от машин автотрасса, ведущая из аэропорта в город. По обе стороны дороги стоит оцепление. За полицейскими – толпа людей с японскими и советскими флажками. Они с нетерпением ждут прибытия автомобильного кортежа Горбачева.

Наконец на трассе появляется головной автомобиль дорожной полиции с мигалкой, обеспечивающий безопасность кортежа. Толпа по обе стороны дороги приходит в движение, радостно размахивая флажками. По живому коридору со свистом проносятся машины кортежа. Одна из машин – бронированный «ЗИЛ» с развевающимся на ветру советским флажком. В нем находится президент с супругой.

Довольный теплой встречей Михаил Горбачев говорит жене:

– Такое чувство, что нас приветствуют все жители Нагасаки!

Затем он неожиданно командует водителю:

– Остановите машину здесь! Мы с Раисой Максимовной немного пройдемся пешком.

Бронированный «ЗИЛ» тормозит. Это неожиданность для всех. Официальные японские лица, высыпавшие из машин кортежа, перебивая друг друга, возбужденно спрашивают:

– В чем дело? Почему остановилось движение?

– Смотрите – Горбачев вышел из машины!

– Он с ума, что ли, сошел – это же нарушение протокола!

– А если возникнет эксцесс? Кто будет тогда отвечать?!

Тем временем вышедший из «ЗИЛа» улыбающийся Михаил Горбачев вместе с супругой направляется к толпе. Для него подобный шаг, пусть и нарушающий протокол визита, вполне нормальная практика – ведь он обожает в политике экспромт! Другое дело – японцы-чинуши, они явно обескуражены таким поворотом событий и не представляют, что делать дальше.

Под восторженные возгласы и аплодисменты жителей Горбачевы идут мимо кортежа, махая в знак приветствия японцам руками. Наконец кто-то из японского сопровождения догоняет Горбачева и обеспокоенно просит на ломаном русском:

– Каспадин президент! Посалуйста, вернитесь в авто!

Однако Генсек как будто не слышит просьбу и продолжает шествовать к толпе, гордо выпятив вперед грудь. Чету Горбачевых со всех сторон берет в кольцо японская охрана. Радостная улыбка мгновенно слетает с лица Горбачева, сменяясь недовольной миной. Он поворачивает назад и вскоре садится вместе с супругой в машину.

В Токио по всем каналам показывают визит Горбачева. Посещение Нагасаки – завершающий этап поездки. В советский бронированный «ЗИЛ» садится президент с супругой – но это уже происходит на экране телевизора, вернее, двух десятков разных телевизоров, стоящих в витрине одного из токийских магазинов электроники. Кортеж трогается. Мимо витрины проходят люди, среди них – красивая девушка лет двадцати двух, в красном свитере. Она не обращает никакого внимания на витрину с работающими телевизорами.

Девушка идет по улице, затем сворачивает, направляется в сторону длинной очереди из подростков, стоящей возле дверей, над которыми – вывеска, написанная латинскими буквами: «Kotobuki». Это музыкальный клуб.

Билетная касса закрыта. Там висит объявление, уже на японском: «В 10 часов вечера будет продаваться дополнительный комплект билетов по новой цене». Но девушке для входа не нужен билет – ей всегда рады в клубе. Ведь она – Акико Ватанабэ, ведущая музыкальной телепрограммы «Как дела?».

Акико с интересом изучает афиши клуба. На одной фотография – четверка мрачных молодых японцев с взлохмаченными волосами и крупные иероглифы: «завтра – рок-группа ОГНЕННЫЕ ДРАКОНЫ». На другой – фотография Виктора Цоя, и под ней надпись: «Сегодня – Виктор Цой, из России с любовью».

Акико разглядывает восточные черты лица Цоя и удивленно восклицает:

– Как, он русский!?

Цой уже давно в клубе, в артистической комнате. Он сидит за столиком перед зеркалом и составляет сет-лист – список песен, которые исполнит вечером на концерте, – не обращая внимания на работающий телевизор. На листе бумаги помимо списка песен – рисунок, сделанный Цоем несколько минут назад: ветвистое дерево без листьев.

В зеркале помимо Виктора отражается обстановка комнаты: стол, заставленный напитками и закуской, черный кофр с акустической гитарой, работающий телевизор. На его экране продолжается новостная программа о визите Горбачева. Горбачев выступает в Токийском пресс-клубе.

– Мы выразили свое стремление к заключению мирного договора с Японией путем решения вопроса о принадлежности островов Кунашир и Хабамаи, – говорит президент, – как это будет? Давайте не будем гадать, давайте будем работать!

Голос японского комментатора резюмирует:

– Впрочем, трехдневный визит Горбачева в Японию закончился ничем – принятое японо-советское заявление по его итогам так и не сняло проблему северных территорий.

Передача завершается кадрами взлета самолета компании «Аэрофлот» с четой Горбачевых на борту из аэропорта Нагасаки.

В этот момент раздается стук в дверь. В артистическую входит Кикудзи. В руках у него рация. Он явно в хорошем настроении:

– Поздравляю, Виктор, с первым аншлаговым концертом в Японии. Все билеты проданы. Думаю, это только начало. Потом будут стадионы…

Виктор в ответ неопределенно улыбается. Сколько раз он уже это слышал!?

Акико достает пропуск из сумки и показывает охране. Этого можно и не делать. Охранники улыбаются, пропуская девушку в фойе:

– Как дела, Акико?

– Лучше всех!

Акико подходит к прилавку, где продается всякая музыкальная всячина – виниловые пластинки, компакт-диски, видеокассеты и прочее. Она покупает самопальную видеокассету КИНО и компакт-диск «Группа крови» – японское издание, выпущен «Amuse Corporation» в начале 1990 года. Затем Акико идет в зал.

После исполнения песен из сета Виктор с улыбкой произносит на английском языке:

– Спасибо, большое спасибо!

Акико фотографирует Цоя. Публика устраивает пятиминутную овацию. Девчонки визжат. Акико восхищенно смотрит на Виктора, она не кричит, только как завороженная повторяет:

– Боже мой, какой он высокий…

Виктор поет еще одну песню. Это «Дерево». Позади Цоя на экране проецируется текст песни на японском. У Акико на глаза наворачиваются слезы.

После концерта Виктор раздает автографы. Акико протягивает ему вкладыш из компакт-диска, но в ответ получает листок с названиями песен и рисунком дерева. На листке надпись по-русски: «Удачи! В. Цой»

На следующее утро в пункте фотоуслуг «Кодак» Акико просит приемщицу заказов напечатать все фотографии с концерта, включая брак. По одной фотографии на каждый кадр.

Затем, уже в редакции телепрограммы «Как дела?», раскладывает их на рабочем столе, рядом с фотоаппаратом, компакт-диском «Группа крови», видеокассетой, на коробке которой по-русски написано КИНО, и листом бумаги с рисунком Виктора и списком песен.

В комнате стоят компьютеры, мониторы, сканеры, принтеры и другая оргтехника. Вместе с Акико здесь еще несколько человек. В основном молодые парни – операторы и редакторы программы. Они с интересом слушают Акико. Она говорит:

– Вам вчера вместо того, чтобы снимать Оззи Осборна в «Будокане», надо было снимать в клубе «Котобуки»…

– Кто там играл?

– Один парень по фамилии Цой.

– Кореец?

– Да нет, русский. Точнее сказать, русский корейского происхождения. Лидер группы КИНО. Он один играл акустику… Вот, кстати, можете посмотреть. – Она протягивает одному из операторов видеокассету.

Он вставляет кассету в видеомагнитофон, на экране появляется картинка с кадрами из клипа «Видели ночь». Один из редакторов говорит со знанием дела:

– Неплохо, похоже на ранних THE CURE.

– Точно, – подтверждает Акико.

– Сделаешь о них сюжет?

– Конечно… Но у нас нет своего видеоматериала…

– Твоих фотографий, – он кивает в сторону стола, – и твоего комментария будет вполне достаточно для трехминутного сюжета…

Вечером, когда все уходят, Акико продолжает сидеть за компьютером. Набирая текст на клавиатуре, она бормочет:

– Я вижу будущее японского рока, и это будущее зовется Цой… Нет, это бред какой-то…

Она стирает фразу и некоторое время сидит неподвижно. В этот момент на экране ее монитора включается заставка с отсканированным рисунком Цоя – ветвистое дерево без листьев…

– Нет, это не бред, это правда, – говорит Акико сама себе и снова набирает старый текст.

Москва. 17 июля 1991 года

На XVII московском международном кинофестивале – премьера фильма Рашида Нугманова «Дикий Восток». Одна из афиш, сообщающих о премьере, висит у входа в киноконцертный зал «Россия».

В фойе «России» столпотворение. Подавляющее большинство публики – фанаты КИНО: подростки, одетые в черное, многие с круглыми значками с портретом Цоя. В VIP-зоне – весь московский бомонд, множество знакомых по таблоидам лиц. Виктор Цой и Рашид Нугманов скромно стоят у стенки и курят. Внешне они выглядят спокойными, но это только внешне. На самом деле не волноваться невозможно.

Откуда-то из гущи толпы к Цою выруливает неприятной наружности человек с двухдневной щетиной. К его несвежей рубахе приколот бейдж: «Ответственный за пожарную безопасность Сидоров».

– Слышь, ты, здесь курить не положено! – заявляет он Цою.

– Приятель, это Виктор Цой, – вполне миролюбиво говорит ему Нугманов.

– Да мне насрать, пусть хоть сам папа римский!

Цой продолжает невозмутимо курить, а Рашид молниеносно бьет хама по морде. Пожарный летит кувырком, вскакивает и начинает свистеть в свисток. Со всех сторон бегут милиционеры…

Всех троих отводят в милицейский пикет «России». Арестованные Нугманов и Цой сидят за решеткой, прикованные наручниками, слегка помятые, с выбившимися из брюк рубахами, у Нугманова надорван лацкан смокинга, у Виктора на щеке кровавая ссадина. Напротив, по другую сторону решетки сидит пожарный Сидоров с подбитым глазом, победоносно посматривающий в их сторону. Немолодой лейтенант милиции монотонно читает протокол:

– «…на замечания ответственного пожарного Сидорова И. И. прекратить курить в фойе Государственного киноконцертного зала «Россия» реагировали неправильно, при этом оскорбили физически его личность…»

– Уважаемый, – спокойно говорит Нугманов милиционеру, – у нас через пять минут премьера фильма. Нас зрители ждут.

– Твоя премьера будет на скамье подсудимых, – зло бурчит пожарный, держа под глазом мокрый компресс.

– Потерпевший, помолчите, – устало говорит лейтенант и вдруг вскакивает со стула. В пикет врывается полковник милиции в фуражке, в очках с дымчатыми стеклами и почему-то в черных кожаных перчатках. С ним один из фестивальных организаторов, который, увидев за решеткой Цоя и Нугманова, испуганно начинает причитать:

– Сергей Иванович, голубчик, что ж это такое…

– Немедленно выпустить, – приказывает полковник.

– Товарищ полковник… – недоуменно начинает лейтенант.

– Я сказал – выпустить! – взрывается полковник. – Там сейчас весь зал разнесут по кусочкам… эти школьнички.

В это же время Сидоров, абсолютно не понимая, что происходит, начинает глухо рычать, затем вскакивает, судорожно хватается за стул, пытаясь им замахнуться в приступе бешенства, но полковник сильным ударом в челюсть вырубает его. Сидоров валится мешком прямо под ноги полковнику.

Лейтенант, трусливо озираясь на полковника, торопливо выпускает задержанных, те осторожно перешагивают через Сидорова.

Виктор говорит Рашиду:

– А здорово ты его вырубил.

– Нет, у полковника это получилось намного профессиональнее.

Полковник, поправляя фуражку и подтягивая перчатки, самодовольно говорит, показывая лейтенанту на лежащего Сидорова:

– А этого в обезьянник. До утра не выпускать, он же пьян как сапожник!

Цой и Нугманов успевают выйти на сцену зала «Россия» после слов ведущего: «Создатели фильма „Дикий Восток“ – Виктор Цой и Рашид Нугманов», но приводят себя в порядок уже на ходу. Со стороны это выглядит как-то нелепо, и киношная элита, сидящая в первых рядах, недоуменно переглядывается. Рашид с сожалением смотрит на кровавую ссадину на лице Виктора, и…

…отматывает только что случившиеся событие назад, словно все, что с ними произошло в фойе и милицейском пикете, было просто его кошмарным сновидением.

Итак, они снова с Виктором в VIP-зале. К Цою подходит ответственный пожарный Сидоров:

– Слышь, ты, здесь курить не положено!

Нугманов как ни в чем не бывало, спрашивает пожарного:

– Друг, папирос не найдется? На «Кэмел» меняю!

Такого оборота Сидоров совершенно не ожидал. Он моментально расслабляется, закуривает сам…

Цой укоризненно говорит ему:

– Ты меня не узнал?! Ну, ты даешь!

В этот момент к ним подходит полковник милиции в фуражке, в очках с дымчатыми стеклами и в черных кожаных перчатках – вместе с фестивальным администратором. До премьеры фильма ровно 5 минут. Все фойе запружено фанатами КИНО. Администратор начинает причитать:

– Сергей Иванович, голубчик, как же наши герои в зал пройдут? Сейчас премьера начнется.

В ответ полковник отдает команду по рации:

– Внимание! Всем постам! Быстро ко мне! Я нахожусь в VIP-зоне.

Со всех сторон бегут милиционеры, они образуют живой коридор вокруг Виктора и Рашида, и те беспрепятственно под аплодисменты фанов проходят в зал. В забитом до отказа зале овации продолжаются.

– Не судите нас слишком строго, – говорит в микрофон Нугманов, – очень надеюсь, что наша работа вам понравится.

– Удачного просмотра, – добавляет Цой.

Затем начинается фильм… Это история о том, как жители бедной деревушки (лилипуты), притесняемые «плохими» бандитами – чопперами, нанимают для своей защиты «хороших» бандитов. Разумеется, добро побеждает зло. Но хорошие парни все-таки в конце погибают…

После премьеры все ее главные лица собираются на улице перед залом «Россия». За милицейским оцеплением стоят Нугманов, Цой, музыканты группы КИНО, лилипуты, байкеры из клуба «Ночные волки» во главе с Сашей Хирургом, которые тоже снимались в фильме, девушки байкеров. Рашид громко командует:

– По машинам!

Нугманов, музыканты КИНО и лилипуты садятся в огромный «ЗИС», байкеры заводят мотоциклы, общая суета… Наконец выстраивается колонна: впереди «ЗИС», затем мотоциклы с колясками и просто байки. Вся процессия под крики фанатов торжественно проезжает мимо огромнейшего рекламного щита, размеры которого завораживают, – он протянулся вдоль всего фронтона «России». Вверху щита на всю длину – темно-красная надпись: «Новый фильм Рашида Нугманова „Дикий Восток“». Под ней четыре двадцатиметровых портрета музыкантов группы КИНО в самурайской одежде. В правом нижнем углу щита изображен тот самый «ЗИС», на котором едут исполнители главных ролей фильма.

Для проведения закрытой презентации фильма была выбрана резиденция бывшего премьер-министра СССР Николая Ивановича Рыжкова. Вечером все собираются в холле, где накрыты столы с обильной закуской и выпивкой и работает огромный телевизор, показывающий канал «РТВ». Нугманов говорит гостям:

– Добро пожаловать в бывшую резиденцию бывшего премьер-министра СССР Рыжкова. На днях он выехал из этих апартаментов, и мы решили провести презентацию «Дикого Востока» здесь. Кстати, Рыжков по-прежнему живет в доме напротив, – Рашид делает жест рукой в сторону окна, – вполне возможно, что он за нами наблюдает сейчас из своего дома.

– Ловко устроился, – комментирует кто-то, – через дорогу и уже на работе.

По «РТВ» тем временем начинают показывать фестивальную хронику, на экране Борис Берман, как всегда элегантный, с бабочкой и в смокинге:

– Сегодняшний день фестиваля прошел под знаком «Дикого Востока»…

В холле начинается оживление, возгласы «Тише, тише!», звук телевизора делают громче.

– В то время как практически все кинопоказы проходят в полупустом зале, – продолжает Берман, – просмотр «Дикого Востока» вызвал неподдельный интерес у публики.

Пока Берман говорит, на экране телевизора проходит видеоряд: толпящийся у «России» народ, Нугманов и Цой на сцене, затем «ЗИС», едущий мимо рекламного щита.

– Мы уже забыли, что такое «лишние билетики» перед входом в кинотеатр, но сегодня вспомнили. Участие в фильме Виктора Цоя заставило приехать сюда его поклонников со всего Союза. Полагаю, что они не разочарованы.

Последние слова вызывают в фойе бурю восторгов.

После «официальной» части все выходят на крышу особняка, где помимо столов с закуской установлена аппаратура – усилители, колонки. КИНО дает концерт «для своих». Цой исполняет песню «Когда твоя девушка больна» из нового альбома, который вышел как раз перед кинофестивалем. Вокруг гости, журналисты. На крышах соседних домов, а также внизу люди, – по большей части фанаты. Случайные прохожие, так же как и все, задирают головы, пытаясь понять, что происходит. Музыка играет громко. Очень скоро собравшаяся внизу толпа перекрывает уличное движение. Слышится милицейская сирена. С двух сторон к особняку подъезжают милицейские машины. Из громкоговорителя доносится голос с металлическими нотками:

– Граждане, немедленно освободите проезжую часть!

На крышу особняка поднимается милицейский наряд. Это скандал. Музыка прерывается на полуноте…

Москва. 18 июля 1991 года

Утром следующего дня Цой сидит в пустом зале ресторана гостиницы «Россия» и курит. На столике перед Виктором нет ничего, ни салфеток, ни пепельницы, поэтому пепел приходится стряхивать на пол. Он ждет Нугманова.

В ресторан входит Рашид с кипой газет, швыряет их на стол.

– На, Витя, полюбуйся… «Большая жратва», «Пир во время чумы», «Дебош в резиденции Рыжкова», – зачитывает газетные заголовки Рашид, – это все про нас. О художественных достоинствах фильма ни слова.

Цой листает газеты. Мимо тенями бродят официанты с нахальными рожами. Нугманов спрашивает одного из них:

– Нам когда-нибудь принесут поесть?

Официант заученно отвечает:

– Обслуживание только по предъявлению талонов.

– Какие еще, к черту, талоны?

– Талоны фестивального оргкомитета, дающие право на обслуживание в ресторане…

– Да что за ерунда, мы есть хотим!

Поднимается шум. К столику подходит метрдотель.

– Граждане, или предъявите талоны, или мы вызываем милицию…

Нугманов весь кипит от возмущения.

– Ладно, Витя, пошли отсюда – берет он себя в руки, поворачиваясь к метрдотелю спиной.

На выходе из ресторана Рашид уже более спокойно произносит:

– Ничего нам не светит… Мне сегодня из оргкомитета пригласительные передали на церемонию закрытия фестиваля…

– Ну и?

– Места там у нас где-то сбоку, я специально посмотрел… Знающие люди говорят, что награждаемых на церемонии закрытия рассаживают всегда рядом с центральным проходом… Да если бы нам светило награждение, они бы давно нас предупредили!

– Вроде все нормально шло…

– Витя, не обольщайся нашей шумной премьерой. Там на самом деле твои фанаты правили бал. Теперь главное, чтобы у фильма прокат прошел нормально, остальное уже неважно. Так что спокойно поезжай в Таллинн. В Москве оставаться – только расстраиваться.

Поезд «Москва–Таллинн». Июль 1991 года

И вскоре Цой вместе с музыкантами группы оказывается в скором поезде «Москва–Таллинн». Состав КИНО увеличился на одного человека: помимо Цоя, Каспаряна, Гурьянова и Тихомирова в него на полных правах вошел диджей Хаас. Музыканты сидят в вагоне-ресторане. Все курят и пьют шампанское. Под потолком на кронштейне подвешен телевизор, транслируется программа Центрального телевидения.

За столом обсуждается предстоящее выступление на фестивале в Таллинне, в частности, тот факт, что КИНО играет на большой сцене, а АКВАРИУМ на малой.

Тем временем по телевизору начинается передача Ивана Демидова «Музобоз» Традиционная заставка программы с перепевкой музыкальной темы из Маккартни удачно ложится на ритмичный стук колес поезда.

Иван Демидов рассказывает о предстоящем фестивале «Рок-саммер» в Таллинне:

– На фестивале «Рок-саммер» в Таллинне будут играть две ленинградские группы – КИНО и АКВАРИУМ. Группа Виктора Цоя своим концертом в Таллинне открывает тур по стране, приуроченный к выходу их нового альбома «Кончится лето». Кстати, в состав КИНО вошел новый участник – диджей, который играет в группе на равных с остальными музыкантами. Это очень смелое и нестандартное решение, которое ставит КИНО в один ряд с западными поп-звездами…

Все дружно чокаются за успех нового тура.

Таллинн. 20 июля 1991 года

Поезд «Москва-Таллинн» прибывает на перрон таллиннского вокзала. Дует легкий ветерок. С перрона видна крепостная стена Вышгорода. На перроне много встречающих – в основном это фанаты КИНО, которых легко узнать по одежде. Молодые люди одеты в черное. Кроме них музыкантов встречают телевизионщики. Есть даже съемочная группа из Японии. Японцы оживлены – проводники уже открывают двери, и пора приступать к съемке.

Первыми подбегают к дверям вагона местные секьюрити. Еще мгновение, и под визг фанов из вагона № 7 по очереди выходят с инструментами Юрий Каспарян, Георгий Гурьянов, Игорь Тихомиров, Алексей Хаас и Виктор Цой. Все они в черных очках, не выспавшиеся, слегка помятые. Выход лидера группы и кумира сопровождается бурей овации. Какой-то подросток исступленно кричит:

– Витя, посмотри на меня! В-и-и-тя-я, посмотри на меня!

Цой смотрит, улыбаясь, на подростка и вполголоса добродушно говорит самому себе:

– Лучше посмотреть, а то…

– …Еще обоссытся, – заканчивает фразу идущий рядом Игорь Тихомиров.

На перроне с помощью секьюрити образовывается живой коридор, – группа следует к своему лимузину. Внимание Цоя привлекает девушка японской наружности, стоящая в одиночестве и с интересом наблюдающая за ним. На девушке черные джинсы и красный свитер-водолазка. Совершенно непонятно, как она очутилась на перроне. Это Акико Ватанабе, которой Цой дал автограф в клубе «Котобуки». Но он ее не узнает. Секьюрити ловит взгляд Виктора и говорит ему с характерным эстонским акцентом:

– В этом году на фестиваль приехало много японцев – и музыканты, и журналисты, и даже зрители… Просто какая-то восточная экспансия.

Виктор не без любопытства поглядывает на японку. Их взгляды встречаются.

Но – время не ждет. Музыканты КИНО по очереди садятся в длинный лимузин, и вскоре под восхищенные взгляды окружающих машина медленно отъезжает.

Кто-то из знающих людей замечает:

– Вот это демократия, я понимаю! Вся группа в одном авто. Вчера, между прочим, музыкантов Гребенщикова посадили в автобус, а сам Боб поехал в лимузине.

– Вот поэтому Боб играет на малой сцене, а КИНО – на большой…

В здании концертного комплекса проходит пресс-конференция. Певческое поле возле комплекса запружено фланирующими людьми. Много людей и на террасе второго этажа, где знаменитая группа отвечает на вопросы журналистов. В конце пресс-конференции мужчина с бородой и бейджем, на котором написано по-английски «Erki Berends – press-chief» объявляет присутствующим в зале по-русски с эстонским акцентом:

– В заключение сообщаю, что новый альбом КИНО можно приобрести в пресс-центре за 25 оккупационных рублей…

По залу прокатывается шумок, присутствующие в зале московские журналисты возмущенно переглядываются.

– А теперь автограф-сессия Виктора Цоя, – объявляет бородач.

Виктора обступают журналисты, подсовывая ему программу фестиваля, конверты пластинок КИНО, афишки концертов. Виктор подписывается просто, везде и всем он пишет одно и то же: «Удачи! Виктор Цой». И снова замечает стоящую чуть в стороне японку в красной водолазке. Цой сразу узнает симпатичную девушку с вокзала.

Она походит к Виктору последней. Протягивает для автографа какую-то книжицу. Он машинально берет книжицу и уже собирается написать свое дежурное «Удачи! Виктор Цой», но вдруг видит на обложке свой собственный ксерокопированный рисунок – ветвистое дерево без листьев, и ручка замирает в его руках. Это его рисунок, и его собственный, такой знакомый почерк рядом: «Удачи! Виктор Цой»…

Он удивлен.

– Что это? – спрашивает девушку Виктор и, спохватившись, переспрашивает уже по-английски, но, кажется, девушка поняла его и без перевода.

– Это? Это японский фэнзин «Виктор», – тоже по-английски объясняет японка.

Она немного смущена.

– Простите, я не представилась. Акико Ватанабе, рок-журналистка, работаю корреспондентом токийской музыкальной программы «Как дела?» Этот автограф я получила после концерта в клубе «Котобуки». Я хотела бы договориться по поводу эксклюзивного интервью…

– Наверное, все-таки лучше сначала посмотреть концерт, – улыбается Виктор.

– Конечно, я с удовольствием послушаю КИНО в электричестве, будет с чем сравнить. Я была в «Котобуки» на вашем сольнике. Простите, но я боюсь, что после концерта вы будете недосягаемы. И интервью не случится, так что уж лучше сейчас. Мои ребята готовы.

Акико многозначительно показывает на лохматых японских операторов с камерой, ждущих в сторонке. Цой их помнит – они снимали его на вокзале.

Виктор с интересом рассматривает Акико:

– Что ж, давайте, только недолго.

– Отлично, нам хватит десяти минут.

Акико повелительно хлопает операторам в ладоши и говорит на японском:

– Быстро, работаем.

Съемка идет у большого окна концертного комплекса, откуда видна широкая панорама залива. Акико спрашивает, Цой отвечает. Виктор весьма разговорчив, ему нравится девушка, и нравится с ней говорить. Странная пара привлекает внимание окружающих. Но идет съемка, люди стараются не мешать работе и аккуратно перешагивают через многочисленные шнуры.

Интервью закончено. Цой стоит на том же месте и нервно курит. Он один. Акико с ним нет. Она уже отошла и разговаривает с каким-то японцем. Тот передает девушке конверт. Видно, что девушка чем-то расстроена. А ведь все было так хорошо…

Перед концертом Виктор тоже задумчив. Группа готовится к выходу на сцену, на Певческом поле давно собралась толпа. Темная сцена еще пуста. Но все готово к началу концерта. Усилители, микрофоны, инструменты. До начала выступления остается несколько минут. Уже слышен рев толпы. На огромном поле фанаты скандируют:

– КИ-НО! КИ-НО!

Цой, Каспарян, Тихомиров, Гурьянов и диджей Хаас идут по тускло освещенным коридорам к сцене. Крики толпы доносятся и сюда.

Концерт начинается с песни «Кончится лето». Позади музыкантов черный задник с эмблемой фестиваля – гитарист на фоне купола с надписью «Rock Summer 1991». Вокруг сцены плотные ряды фанатов группы. Людей много, даже слишком много. Где-то сбоку от сцены стоит и японская журналистка Акико, но Виктор ее не видит. В гуще толпы над головами реют знамена, одно из них черное, на нем хорошо читается белая надпись «КИНО».

Акико уходит с концерта, не дождавшись завершения. После КИНО на сцене появляются другие музыканты. Но девушке уже не до музыки. Теперь она неторопливо прогуливается по пустынному берегу залива. Вдали виднеется громада монастыря. Музыку с Певческого поля почти не слышно, и это хорошо. Слышен тихий плеск волн. Здесь хорошо думается. А девушке есть над чем подумать. В кармане лежит конверт с билетом на утренний рейс домой. А в памяти все еще звучат слова Виктора, сказанные им прямо во время интервью.

Она вспоминает его улыбку:

– Нас поселили в отеле «Олимпия». Вы тоже там? Что ж, встретимся утром во время завтрака…

А еще она вспоминает, как увидела Виктора в клубе «Котобуки». Кажется, это было очень давно, совсем в другой жизни. Тогда она казалась себе такой маленькой. А он, музыкант из далекой России – таким большим…

Она приехала сюда ради него.

И на вокзале смотрела только на него…

И снова она вспоминает, как, прервав обычный журналистский расспрос, Виктор с легкой улыбкой смотрит на нее и вдруг говорит:

– Из моего номера на четырнадцатом этаже открывается поразительный вид. Таллинн с высоты птичьего полета – это нечто, заходите, посмотрим на город вместе, мой номер 1414, легко запомнить.

Пойти? Или не пойти? Здесь другая страна. Другой мир.

Очень трудно принять решение.

Ночной Таллинн красив. Кое-где еще вспыхивают огнями проезжающие машины, но пешеходов на улицах почти нет. Город спит. Но в некоторых окнах высокого здания с неоновой надписью «Hotel Olympia» еще горит свет. Над отелем летают чайки.

Поднявшись на четырнадцатый этаж, Акико разыскивает номер, который назвал ей Виктор. Она хорошо запомнила эти четыре цифры. Один и четыре. И еще раз – один и четыре. Все очень просто. И одновременно – совсем не просто. Отыскав нужный номер, девушка стучится в дверь. Сначала долго никто не открывает. И вот, после мучительной паузы щелкает замок, дверь распахивается, и перед девушкой появляется сам Виктор. Кажется, он не удивлен – или это его природная восточная сдержанность?

Акико стоит у двери. Нужно что-то сказать. Обязательно нужно что-то сказать…

– Простите, я так поздно… Дело в том, что завтра я улетаю, и я обязательно должна была попрощаться с вами… потому… потому что… – Акико говорит по-английски, ей неловко за поздний визит, и она сомневается, что ей рады.

Но все это не то. Не сказано самое главное…

Ей очень трудно сказать эти слова, она непроизвольно переходит на японский и мучительно выдавливает из себя:

– Я люблю тебя…

Виктор не понимает, смотрит ей в глаза, отвечает по-русски:

– Что? Я не понимаю…

Акико опять говорит по-японски, она уже готова разрыдаться:

– Я люблю тебя, Виктор…

Наконец, он понимает Акико и молча смотрит на нее.

У нее кружится голова. Она чувствует себя чайкой, парящей над отелем, и перед ее глазами проносится ночной город – тот самый, на который так хорошо смотреть ночью с высоты птичьего полета. Виктор чуть отступает, впуская девушку в номер. Как хорошо! Она чувствует, что этот вечер может быть лучшим в ее жизни. Они смотрят в глаза друг другу. И теперь уже ничего не надо говорить. Они стоят на месте, но им кажется, что они медленно кружатся в танце. Еще мгновение, и их губы соединяются…

Киев. 18 августа 1991 года

Еще один город. Еще одна гостиница. Их много в его жизни. Теперь это – гостиница «Украина». Лимузин останавливается у главного входа. Виктор выходит из машины, и почти ничего не замечает вокруг. Он занят разговором с Каспаряном, который приехал вместе с ним. Вокруг нет людей; удивительно, но здесь вообще нет вездесущих фанатов. Гуляющая на длинном поводке лохматая собачка пускает струйку на одно из колес лимузина. Затем, учуяв Цоя, угрожающе рычит.

Цоя это веселит.

– Ой, как страшно! Боюсь, боюсь, – насмешливо говорит он.

Хозяйка собачки немного смущена:

– Джерри, как тебе не стыдно! Смотри, какие хорошие ребята, – стыдит она своего питомца и уводит собачку в сторону от лимузина. О группе КИНО она никогда и не слышала…

Уже входя в гостиницу, Виктор шутливо замечает:

– Юрик, ты не знаешь, почему меня перестали любить собаки?

Каспарян пожимает плечами:

– Главное, Витя, чтобы тебя не разлюбили фанаты, а собаки… Бес с ними.

В номере гостиницы накурено. Никто не звонит и не донимает вопросами. В такие минуты можно расслабиться. Можно взглянуть в будущее. А можно просто ничего не делать и курить сигарету за сигаретой. Они оба курильщики – Цой и Каспарян.

Работает телевизор, но его никто не смотрит. По Центральному телевидению показывают программу из цикла «Тайны ХХ века». На экране – черно-белая хроника Второй мировой войны. А за кадром звучит хорошо поставленный голос диктора:

– 10 мая 1941 года в 17 часов 40 минут заместитель Гитлера Рудольф Гесс взлетел с аэродрома фирмы «Мессершмит» близ города Аугсбурга на двухмоторном истребителе «Ме-110». В 22 часа 15 минут Гесс покинул самолет и на парашюте приземлился в Шотландии, где сдался в плен англичанам.

То, что говорит диктор – это сегодня не главное.

Главное – то, что они услышат потом.

А пока все тот же хорошо поставленный голос продолжает:

– В 1946 году международный трибунал в Нюрнберге приговорил Гесса к пожизненному заключению. Гесс находился в западноберлинской тюрьме Шпандау вплоть до 18 августа 1987 года – дня своего самоубийства. Возникает вопрос: почему 50 лет назад он улетел в Великобританию? Официальная версия гласит: Гесс летел с санкции Гитлера и вез английскому правительству предложения о мире или перемирии. До начала войны с СССР оставалось меньше полутора месяцев, и немцы не хотели воевать на два фронта.

– Но есть и другая версия, неофициальная, – вещает диктор в телевизоре, – Общеизвестно, насколько в руководстве Третьего рейха был почитаем оккультизм и, в частности, астрология. Гитлер, Гесс, Гиммлер и многие другие вожди нацистской Германии свято верили предсказаниям. Одно из них лично касалось Гесса. По словам предсказателя, он должен был закончить жизнь с петлей на шее – в 1946 году на территории Германии. Как известно, осенью 1946 года после окончания Нюрнбергского процесса все главные нацистские преступники были приговорены к повешению. Все, кроме Гесса. Гесс верил в предопределение. Поэтому в мае 1941 года полетел в Шотландию, якобы с миссией мира. Расчет верный – для того, чтобы изменить судьбу или хотя бы получить отсрочку, надо поменять среду обитания. Он обманул судьбу на 41 год. Любопытно, что в марте 1987 года Михаил Горбачев предложил освободить престарелого нацистского преступника, но англичане отказались. Как знать, может быть, для Гесса его освобождение явилось бы новым…

Программа прерывается на полуслове.

Теперь – самое главное. Дым зависает под потолком.

Появившийся на экране диктор Центрального телевидения объявляет о том, что через несколько секунд с официальным заявлением выступит Президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев.

Важность момента нарушает Каспарян:

– Вить, он же, по-моему, сейчас в Крыму отдыхает…

– Ну, вот из Крыма, наверное, и поговорит с народом, – замечает Виктор.

Но все это немного странно.

Странно выглядит и Горбачев. За его спиной видна стандартная картинка Кремля. Лицо у Горбачева совсем белое, он не похож на человека, который две недели подряд загорал под крымским солнцем. Он вообще немного не похож на себя…

– Дорогие соотечественники! – Президент читает текст холодно и отстраненно. – Я обращаюсь к вам в критический для судеб Отечества и наших народов час! Группа заговорщиков из числа высокопоставленных чиновников на днях намеревалась осуществить государственный переворот. Это преступление было пресечено благодаря решительным действиям всех тех членов правительства, которым дорого понятие свободы. Все заговорщики арестованы и отстранены от занимаемых должностей. Генеральная прокуратура СССР возбудила уголовное дело в отношении всех лиц, участвовавших в заговоре.

В связи с тем, что Политбюро ЦК КПСС не выступило против государственного переворота, считаю, что оно должно самораспуститься. Со своей стороны, не считаю для себя возможным дальнейшее выполнение функций Генерального секретаря ЦК КПСС и слагаю соответствующие полномочия с сегодняшнего дня.

Верю, что демократически настроенные коммунисты выступят за создание на новой основе партии, способной вместе со всеми прогрессивными силами активно включиться в продолжение коренных демократических преобразований нашей Родины.

Они все еще курят. Каспарян и Цой.

А на экране телевизора появляется заставка с Кремлем.

– Вы смотрели официальное заявление Президента СССР Михаила Сергеевича Горбачева, – объявляет диктор.

В комнате висит тишина.

– Е…ать мой лысый череп! – наконец, говорит изумленный Виктор.

Каспарян молча тушит сигарету. Дела…

В открывшуюся дверь заглядывает администратор группы:

– Витя, только что звонил директор ЗООПАРКА, у них осенью десятилетие группы, спрашивает, будем ли мы у них выступать на юбилее…

Ему никто не отвечает. Администратор немного удивлен:

– Ребята, что с вами?

Но все по-прежнему молчат.

Киев. 19 августа 1991 года

Как хорошо, когда в туре есть время для отдыха. Когда-то на берегу этого озера с красивым названием Тельбин снимались кадры короткометражного фильма «Конец каникул». Шел далекий уже 1986 год, только начиналась перестройка, и было трудно представить, что из всего этого выйдет. «Дальше действовать будем мы», – почему-то рефреном звучит в голове Виктора. Жизнь меняется, но этот песчаный пляж почти не изменился. Все то же ветвистое дерево, все та же легкая рябь воды. Сегодня они отдыхают втроем. Цой, Гурьянов и Каспарян.

– Просто не верится, а ведь с тех пор пять лет прошло. Вроде все как было, вон дерево стоит, песочек, – ностальгирует Каспарян.

– Тогда холодней было… Да и радиации сразу после чернобыльской катастрофы, наверное, больше, – рассудительно замечает Виктор.

– Да, только красное вино нас и спасало, – вставляет свое веское слово Гурьянов.

– Вить, а помнишь, как ты, набравшись, свалился в канаву, а я тебя вытаскивал оттуда, – вспоминает веселое время Каспарян.

– Не-а, ни фига не помню, – вяло отмахивается Виктор, – А что, я действительно свалился? Неужели такой пьяный был?

Все дружно смеются.

– А помните, как нас у памятника чекистам на площади Дзержинского киношники разыграли? – вдруг вспоминает Гурьянов.

Ни Цой, ни Каспарян этого не помнят.

– Да мы с Тишей на травке рукопашный поединок устроили, – говорит Гурьянов. – А вокруг же расставлены таблички «По газонам не ходить», и режиссер, сволочь такая, испугался, что нас менты за это свинтят, и сказал нам, что в траве радиации больше накапливается. Ну, мы с Тишей оттуда выскочили, как ошпаренные.

И снова всем смешно. Это жизнь. Их жизнь.

Как всегда невовремя появляется взъерошенный администратор:

– У-ух, наконец-то вас нашел. Через полчаса настройка звука во Дворце спорта, Тиша уже там…

Его не слышат. Продолжают расслабленно валяться на траве…

Но у администратора есть и другие новости.

– Слышали, что народ говорит!? Министр внутренних дел Пуго, один из главных заговорщиков, застрелился, когда его брали дома… Говорят, что в Форосе двойник Горбачева отдыхал, а сам он в Москве все время был, – руководил нейтрализацией заговора. Личный советник Пуго был его осведомителем… Кстати, по радио объявили о том, что завтра в Москве состоится подписание нового союзного договора. Девять республик из пятнадцати его подписывают…

– Чувствую, скоро в Прибалтику будем ездить по визам, – безрадостно замечает Цой.

Пора ехать. Машина уже у пляжа. Отдых окончен.

Через несколько часов в киевском Дворце спорта. Цой и администратор выглядывают из-за кулис. Удивительно, но впервые за долгое время зал заполнен только наполовину.

– Почему так публики мало? – неприятно поражен Виктор.

– Организаторы сказали, что билеты пошли только перед самым концертом, а так месяц мертво стояли… Зато, по слухам, у ТЕХНОЛОГИИ на днях намечается аншлаг, – неохотно поясняет администратор.

– Где? – Виктор впадает в странное оцепенение.

– Здесь же. Через два дня. У них афиши по всему Киеву содраны. Это верный признак успеха. Я сам видел. А наши афиши висят нетронутые… Кстати, Витя, директор ЗООПАРКА опять звонил по поводу их юбилея. Что ему ответить?

Он ждет ответа, но Виктор будто во сне:

– Мы же в туре. Сыграть не сможем. Так и ответь…

Когда Цой выходит на сцену, его походка тяжела, словно в подошвы кроссовок залит свинец. Он с тоской смотрит в полупустой зал. Это какое-то другое время…

Другой мир…

Москва-Токио. Октябрь 1991 года

В Москве у него начинается депрессия. В своей московской квартире Виктор часто остается один. Выглядит он плохо. Вокруг беспорядок, квартира не прибрана, – повсюду пустые бутылки, разбросанная одежда, скомканные листы бумаги с черновиками. В руках Виктора акустическая гитара. В который раз он берет одну и ту же ноту, но все бесполезно – мелодия не рождается. Его занятие прерывает телефонный звонок. Виктор поднимает трубку.

– Цой – ты говно, – слышится мальчишеский голос в трубке.

Короткие гудки. Отбой. Кому-то понадобилось высказаться – его личное дело.

Виктор снова берет в руки гитару, и снова звучит прежняя нота. Бесполезно – мелодии нет. Размашистым ударом он с удовольствием разбивает свой инструмент о стену. Во все стороны летят обломки гитары. Нет ничего хуже, когда время стоит на месте. Или ушло. Нужно разобраться, нужно понять. Проходит день, второй, третий. Он все еще в квартире один. Только становится еще грязнее, и вокруг еще больше хаоса. Виктор то лежит, то сидит, то ходит, как лунатик со стеклянными глазами. Из комнаты на кухню. Из кухни в комнату. Периодически в квартире звонит телефон, но Виктор не отвечает. Такое ощущение, что он просто не слышит звонка. Иногда он останавливается посреди комнаты. Пьет из горлышка коньяк.

– Ты похоронишь группу, – реплика продюсера группы Юрия Айзеншписа звучит как приговор.

Другое мнение у администратора. Дело не в Викторе. И не в группе.

– Публике не нравится диджей. Люди хотят видеть старое КИНО, – пытается убедить продюсера администратор.

Половина зала. Теперь – нормальное дело.

– Во всех городах одно и то же – аншлаговые концерты у ТЕХНОЛОГИИ, наши билеты в продаже стоят мертво, без всякого движения, – слова администратора прочно засели в голове Виктора. Он слышит их слишком часто. И, наконец, наступает предел.

– Я больше не буду выступать в пустом зале, – однажды говорит Виктор.

Администратор в растерянности.

– Группе придется заплатить неустойку. У нас расписано больше двадцати концертов, – вяло сопротивляется он.

Но решение уже принято. Пустых залов быть не должно.

Иногда эти решения звучат жестко. Но по-другому нельзя.

– Я прерываю тур и распускаю группу. КИНО больше нет, – в один прекрасный день объявляет свои музыкантам Цой. Наверное, так будет лучше. Наверное…

Еще есть фанаты – они рисуют самопальные плакаты и требуют вернуть им любимую группу, еще есть Наташа, но что-то умерло, уже нет КИНО, а есть какая-то другая жизнь, и однажды Виктор принимает еще одно жесткое решение.

– Мы не можем быть вместе, – говорит он заплаканной Наташе. Все изменилось. И будет лучше, если они расстанутся…

Теперь он совсем один.

Тем неожиданней этот звонок.

Он машинально берет трубку. Машинально подносит к лицу.

Он устал. Он очень устал.

– Алло?

Это Акико. У нее встревоженный голос. Она опять говорит по-английски:

– Виктор, здравствуй, что с тобой? Ты, может быть, болен?

– Акико?! – нервы Виктора напряжены до предела. Не так-то просто сжигать мосты. Он вспоминает ту чудную ночь в Таллинне, ее смущение и растерянность, ее немного нелепое и такое неожиданное объяснение в любви. – Акико?! – Голос у Виктора дрожит, он не может говорить, потому что готов расплакаться – у него сдали нервы.

Да, это она. И она очень рада, что Виктор ее не забыл.

Ее голос звучит успокаивающе.

– Я счастлива… Только, пожалуйста, не молчи… Я так долго тебя искала… Кикудзи мне помог тебя найти… Не молчи…

Виктор приходит в себя. Это похоже на пробуждение. Он спал. Он слишком долго спал.

– Какое сегодня число? – неожиданно спрашивает Цой.

– Двадцать пятое октября, – она немного растеряна.

– Что-нибудь случилось?

– Да, случилось. – Она рада, что может первая сообщить ему эту новость. – Твоя песня «Кончится лето» на первом месте в национальном хит-параде Японии.

– Не может быть!

– Нет, это правда. Кикудзи отдал на радио ваш альбом. Он сказал, что песня продержится в хит-параде несколько недель. Тебе нужно как можно быстрее приехать в Токио.

Последняя фраза звучит как эхо.

От любви до ненависти один шаг. Когда-то в его парадной красовались совсем другие надписи. Но теперь пришло новое время. Спускаясь по лестнице, Виктор равнодушно скользит взглядом по загаженным стенам. Вот еще одна свежая надпись красной краской «Цой – гандон. Верни нам КИНО». Лучше не читать. Виктор быстро спускается вниз по лестнице. На улице он видит, как какой-то подросток колотит палкой по лобовому стеклу темно-синего «Москвича». Стекло идет мелкими трещинами. Увидев выходящего из подъезда Виктора, пацан смывается. Виктору все равно. Это его машина, но это не важно. Теперь многое стало неважно. Пройдя несколько шагов, он все-таки оглядывается, все так же равнодушно замечает, что шины его «Москвича» проколоты. Такая вот странная любовь…

На улице он ловит такси, садится на заднее сиденье. У него только спортивная сумка. Ему не нужно много вещей. Лишь самое необходимое. Машина едет в аэропорт, за окном мелькают облетевшие деревья. Скоро наступит зима, но в салоне машины жарко. А еще – водитель большой поклонник рока, и в его салоне работает «Радио Rocks».

От нечего делать Виктор слушает знакомый голос диджея:

– Мы продолжаем новости… Вчера в цирке на проспекте Вернадского прошел концерт, посвященный десятилетию группы ЗООПАРК. Кроме юбиляров, в нем приняли участие группы АКВАРИУМ, СЕКРЕТ, АЛИСА и другие. По словам очевидцев, самое горячее выступление было у ЗООПАРКА, а сам Майк был просто в ударе. Напомню, что двумя днями раньше с теми же участниками юбилейный концерт прошел в Ленинграде. Вчера же в Кремле президент обновленного Союза Михаил Горбачев вручил Михаилу Науменко недавно введенный Орден Почета, кавалером которого Науменко стал одним из первых. Поговаривают, что Горбачев сделал предложение своему тезке стать его советником по культуре… Теперь о печальном. Только что стало известно, что Виктор Цой… – Водитель бросает взгляд на Виктора через лобовое зеркало. – …сегодня улетает в Японию. Искать счастье на другом конце света. Что ж, скатертью дорожка… Вот скаламбурил… Давайте лучше вспомним группу КИНО, – хорошая была группа.

Потом звучит песня. Его песня. Его старая песня.

Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна И не вижу ни одной знакомой звезды. Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда, Обернулся – и не смог разглядеть следы. Но если есть в кармане пачка сигарет, Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день. И билет на самолет с серебристым крылом…

– Пусть катится к своим узкоглазым!

Их крики слышны и в машине. Цой поворачивается к таксисту:

– Высадите меня подальше отсюда.

Тот понимающе кивает головой и проезжает дальше.

Выход бывшего лидера группы КИНО из машины остается незамеченным.

Его никто не провожает – и это нормально. Он с сумкой на плече идет по длинному коридору на посадку. Международный аэропорт охраняется. Впереди, на своем посту пограничник с собакой, и вид этой собаки вдруг напоминает Виктору совсем другую собаку. Где-то он ее уже видел. Может быть, во сне? Инстинктивно Цой замедляет шаг.

Пограничник спокоен. И собака должна быть спокойна, но она ведет себя странно. Скалит зубы, рычит на Виктора, и шерсть на ее холке стоит дыбом…

Для пограничника это знак, и он оживляется.

Остановив Виктора, просит его пройти вместе с ним. На обыск. Так положено.

В небольшой комнате охраны Виктора обыскивают уже двое. Пограничник, чья овчарка до сих пор скалит зубы, и второй – почти такой же. Они – как два братца из ларца…

Они что-то ищут. И что-то очень хотят найти.

Но Виктор не везет ничего запретного.

– Что вы ищете? Скажите мне, я вам подскажу! – наконец не выдерживает он.

– Гражданин, вас пока ни о чем не спрашивают…

Они перетряхивают сумку. Осматривают каждую щелочку. Прощупывают прокладку. После сумки наступает очередь самого Цоя. Его тоже ощупывают с головы до ног под несмолкающий лай собаки. Такое ощущение, что собака просто спятила…

Наконец вынесен вердикт:

– Все чисто!

Виктор может идти. Он выходит из комнаты и не слышит, как пограничники недоуменно переговариваются между собой:

– Ты что-нибудь понимаешь? – спрашивает один из пограничников.

– Нет, – пожимает плечами второй.

Они говорят о собаке. Это очень хорошо обученная собака. И если она лаяла, то обыск обязательно должен был дать результат. Но они не нашли ничего. И это странно.

– Да уйми ты, наконец, собаку! – наконец, раздраженно говорит один из них…

Уже в самолете Виктору снится странный сон.

Он стоит перед зеркалом и внимательно вглядывается в свое отражение. У него очень упрямый подбородок. Упрямее самого Цоя. Упрямее всех.

– Почему? – спрашивает Виктор у самого себя.

Но ответа нет, и тогда он вдруг просыпается и понимает, что действительно смотрит в зеркало. Он в самолете, размеренно разогреваются двигатели, а он заперся в туалете, тупо разглядывает себя в зеркале и никак не может добиться простого ответа на такой же простой вопрос:

– Почему?

А, впрочем, он пришел сюда не за этим. И сумку принес сюда не для того, чтобы смотреть в дурацкое зеркало и искать ответы. Он пришел за другим.

Виктор опускает глаза. Достает из кармашка сумки почтовые конверты. Медленно рвет их один за другим, бросая обрывки в унитаз. Он даже не смотрит, что написано на конвертах. Адрес получателя можно прочитать с закрытыми глазами: «Ленинград, ул. Рубинштейна, д. 13, Рок-клуб, Виктору Цою». Один, конверт, второй, третий. Виктор рвет письма. Зеркальное отражение Цоя смотрит на Виктора и криво усмехается.

Потом он возвращается на свое место в хвосте самолета. В иллюминаторе видно проплывающее мимо здание аэропорта, зажженные окна, маленькие фигурки стоящих на пандусе фанатов. Теперь их крики уже не слышны…

Самолет взлетает.

Цой смотрит в черноту иллюминатора.

Ну, вот и все…

В Токийском аэропорту совсем другая жизнь. Он чувствует это сразу, еще проходя по терминалу. Здесь тоже есть свои пограничники, своя таможня, свои правила жизни и обращения с вновь прибывшими. Но Виктора они не касаются. Он идет мимо пограичников, минует таможню, и никто его не останавливает и не обыскивает – он свободен. Он – свой…

В зале для встречающих Акико нет. Но зато есть много других людей – они подходят к Цою со всех сторон. Журналисты, телевизионщики с видеокамерами, девочки-фанатки. Его о чем-то спрашивают и о чем-то просят. Кому-то нужен автограф. Кому-то – пара слов для газеты. Японская речь перемежается английской. Все происходящее для Виктора – словно дежавю. Кажется, еще немного, и он увидит где-нибудь неподалеку смолящего сигаретку Каспаряна. И вот-вот подбежит администратор группы. И вот-вот нужно будет срочно ехать куда-то настраивать аппаратуру. Дежавю. Но Виктор по-восточному бесстрастен. Шестое чувство подсказывает ему оглянуться, и он видит Акико. Она стоит у стенки с желтым букетом цветов и лучезарно улыбается Виктору. Рядом с ней радостный Кикудзи. Нужно подойти, но пока Виктор очень занят – нужно быть вежливым, и он никому не отказывает в автографах. Тем более что здесь он чувствует себя настоящим Гулливером. Японцы такие маленькие. А ему так непривычно смотреть на людей сверху вниз…

Его уже ждет машина.

Вечерний Токио сверкает огнями. В окнах автомобиля отражается неоновый свет рекламы. От ярких огней немного рябит в глазах. Кикудзи сидит на переднем сиденье и о чем-то оживленно рассказывает Виктору. Виктор его не слушает. Он и Акико расположились на заднем сиденье. Акико положила голову на плечо Виктора.

– Мне нужно тебе открыть какой-то очень важный секрет, – шепотом говорит Акико….

– Секрет? – спрашивает ее Виктор.

– Да. Наш общий секрет. У нас будет ребенок.

Акико улыбается. И Виктор улыбается ей в ответ.

Акико еще крепче прижимается к Виктору:

– А кого ты хочешь больше – девочку или мальчика?

– Я хочу девочку. А ты? – немного подумав, говорит девушке Виктор.

– Я тоже. – Они сходятся даже в этом…

И все начинается сначала. В редакции токийского музыкального журнала «Burrn!» Акико договаривается о размещении объявления, которое обещают опубликовать через две недели. Это долго. Но за срочность придется здорово переплатить. «Требуются музыканты для создания рок-группы», – эти слова написаны на бланке объявления, которое Акико передала секретарю журнала. Именно с таких вот простых слов иногда начинается новая жизнь.

Потом они идут выбирать гитару. Потом – на биржу, где в компьютерной базе данных можно найти море безработных музыкантов… И пока они ходят по Токио, все время лезет в глаза рекламный баннер: «Хит сезона – новая компьютерная игра. Две жизни Рудольфа Гесса». Эту фамилию Виктор уже слышал. У людей часто бывает несколько жизней. Две жизни – по сути не так уж много…

У них будет ребенок, помнит Виктор.

Они путешествуют вдвоем. Нужно обязательно побывать в Киото, говорит Акико, и они едут в Киото. Из поезда хорошо видна гора Фудзи. Ее белая вершина. Ее величественные склоны. Всю дорогу туда и обратно Виктор не сводит с горы глаз.

А еще он учит японский. Это забавно. Виктор сильно искажает выученные фразы, чем очень смешит Акико. Акико тоже хочет научиться русскому. И это не менее весело. Когда она говорит по-русски, очень трудно удержаться от смеха…

Но пора подумать и о делах. Тем более что выбрать музыкантов непросто – Виктор привередлив, да и сами претенденты пока далеки от идеала. Это не так-то просто – найти тех, кому можно доверить свою музыку. Вот говорят, в пригороде Токио кто-то слышал одну очень неплохую группу. Акико наводит справки, и уже на следующий день они едут на поиски…

Ведет машину Акико. Ее «Тойота» ловко скользит по запруженным транспортом улицам. Вскоре они добираются до окраины.

Это район одноэтажных домиков, почти хибар. Здесь располагаются репетиционные точки молодых токийских рок-групп, – вотчина свободных художников. Из разных домиков доносится отголоски разной музыки, – где-то слышна плачущая блюзовая гитара, где-то хардкоровый рев, где-то трип-хоповый скрэтч. «Тойота» Акико медленно едет по улице, привлекая внимание пестро одетых местных жителей. Удивительно, но на этой улице совсем нет машин. Япония – и без машин. Зато – какие экзотические прически…

Акико смотрит на номер очередного дома:

– Кажется, здесь.

Она аккуратно припарковывает машину.

– И как называется группа? – спрашивает Виктор.

– ОГНЕННЫЕ ДРАКОНЫ. Я была на их концерте в клубе «Котобуки». Кстати, на следующий день после твоего концерта. Правда, это было уже давно…

– ОГНЕННЫЕ ДРАКОНЫ? Что ж, неплохо звучит… Что играют?

– У них нет своего материала. Они делают кавер-версии THE CURE, но очень здорово. Не хуже оригинального.

Акико неплохо разбирается в музыке.

– Мне нравится THE CURE, – говорит Виктор.

– Я знаю, поэтому мы здесь…

– Думаешь, согласятся?

– А что им терять-то!? Все равно ведь сидят без работы…

Они выходят из машины и идут к дверям. Акико беременна, и сейчас это видно невооруженным глазом. Не спасает даже специальная одежда – круглый живот похож на арбуз. Тем забавнее слышать доносящуюся из дома музыку. Мелодию «Колыбельной» THE CURE Виктор узнает почти с первых аккордов. Акико громко стучит в дверь.

– Входите, открыто.

Самопальная репетиционная комната сразу напоминает Виктору прежние времена. Стены комнаты завешаны одеялами для звукоизоляции, четыре мрачных молодых японца с всклокоченными волосами сосредоточенно играют на музыкальных инструментах. Всё как полагается – гитара, бас, клавишные и ударные. Виктор улыбается – ребята ему нравятся, в них есть что-то очень живое, что-то такое неуловимо близкое. Что-то от раннего КИНО.

Представлять Виктора не надо. И когда Акико пытается сделать это, ее вежливо останавливает один из музыкантов.

– Не надо. Мы знаем, кто он.

Они знают не только, кто он. Они знают его музыку. И начинают репетировать сразу…

Токио. 25 декабря 1991 года

Уже через месяц – первый концерт. Решено петь сразу на двух языках. По крайней мере, несколько самых известных песен. Куплет на русском. Куплет на японском. Модный клуб «Котобуки» забит до отказа. Когда исполняется главный хит «Кончится лето», зал буквально сходит с ума. От визга молоденьких японских фанаток закладывает уши.

Это успех. Но не все идет гладко…

Кикудзи стоит за кулисами и наблюдает за обстановкой в зале, когда его вдруг вызывают по рации. Это начальник охраны клуба. И он недоволен.

– Почему вы начали концерт, в зал не вошло еще несколько сотен людей…

– Мы и так задержались с началом, больше ждать не могли…

– Вы понимаете, что происходит? Да тут давка началась, вся ответственность на вас…

У входа в клуб – невообразимая давка. Люди кричат, толкают друг друга локтями. Чей-то отчаянный возглас «Они уже играют!» заставляет толпу еще сильнее рваться к дверям. Это настоящее сумасшествие. Где-то к стене прижата беременная Акико, она одна. Ей страшно, люди всё напирают. Слышится звон стекол, крики о помощи…

Когда все немного успокаивается, Кикудзи с начальником охраны подсчитывают убытки. Уже никто не толпится у входа, но следы недавнего побоища видны повсюду. Вышиблены двери, на полу валяются осколки стекол, обрывки чьей-то одежды, видны следы крови. Теперь здесь царит тишина. И только из зала отдаленно доносятся звуки музыки и рев заведенной толпы.

По словам начальника охраны, есть пострадавшие. Им оказывается помощь в местном травмпункте. Была еще беременная женщина – она доставлена в госпиталь, и по дороге в госпиталь у нее случился выкидыш. Но это – единственная серьезная жертва. Могло быть намного хуже…

Кикудзи слушает начальника охраны, и у него темнеет в глазах:

– Беременная женщина? Кто она?

Начальник охраны включает рацию. Спрашивает, как зовут пострадавшую.

Кикудзи кажется, что он слышит имя прежде, чем его говорит вслух начальник охраны.

Это Акико Ватанабе.

Акико…

Он пока ни о чем не знает. В гримерной, после концерта, мокрый от пота, обнаженный по пояс Виктор еще переживает то, что было на сцене. Рядом стоит помрачневший Кикудзи. Его вид не нравится Виктору – что-то случилось. А где Акико? Виктор не видел ее в зале, хотя это странно – Акико так ждала этого дня…

Виктор встревожен:

– Акико? Ты ее видел?

Кикудзи переступает с ноги на ногу.

– Она попала в больницу, – после длинной паузы говорит он.

Ему тоже непросто. Плохие вести…

У Виктора опускаются руки:

– Ты знал об этом и ничего не сказал?

– Ты бы отменил концерт, и тогда они бы разнесли зал…

Он отвечает как есть. Честно. Ничего не придумывая. Но Виктору все равно. Он должен был узнать это страшное известие сразу. Даже сейчас ему трудно представить, что когда он пел свои песни, Акико уже везли в больницу. Нет, это невозможно… Кикудзи не должен был молчать. Виктор ненавидит этого человека.

– Я тебе это никогда не прощу, – говорит по-русски Виктор…

А ведь все было так хорошо. По дороге в больницу он впадает в легкое забытье. Это собака. Та самая, которая все время встает у него на пути. Нужно что-то сделать – иначе она будет преследовать его всю жизнь…

В палате у Акико чисто и уютно. Японцы вообще очень аккуратные люди.

Виктор садится на стул. Акико плачет.

– Я всё знаю, – кивает Виктор.

– Это была девочка… Прости меня за то, что я не уберегла ее…

Она еще чувствует себя виноватой!

Виктор держит Акико за руку, у него в горле ком, ему очень жаль Акико.

– Я люблю тебя, – говорит Виктор.

Потом они медленно приходят в себя. Лечение закончено, и Акико возвращается домой. Теперь она часто стоит у окна. Просто стоит, босая, в рубашке Виктора, и молча смотрит в окно. Виктор сидит на кровати, и с нежностью и тревогой наблюдает за ней. Она чувствует его взгляд, она всегда чувствует его взгляд – и оборачивается. Виктор пытается ей улыбнуться. Губы не слушаются. Ему совсем не до улыбок, и он улыбается только ради нее.

Они снова много гуляют вдвоем. Слушают ветер. Любуются зелеными кронами. В парке дышится легче, чем в комнате. Они здесь одни.

Одни – но не одиноки.

Токио. 17 мая 1992 года

Кикудзи слышит эту потрясающую новость по радио. Он застрял в пробке в центре Токио, и от нечего делать переключает радиоканалы. Эта новость – настоящая бомба. Для всех японцев – настоящая бомба. Его машина сворачивает в сторону нового офиса группы – теперь у группы есть новый офис, есть секретарша-японка, есть многочисленные рекламные плакаты, концертные афиши, которыми завешены стены. ОГНЕННЫЕ ДРАКОНЫ и Цой. Вернее, наоборот. Цой и ОГНЕННЫЕ ДРАКОНЫ. Они обладатели золотого диска, выпущенного в Японии. Золотой диск «Кончится лето» – эту музыку можно услышать на многих волнах.

Виктор и Акико как раз в офисе. Они сидят на кожаном диване и смешно общаются о чем-то своем. Сразу на трех языках – русском, английском, японском. В дальнем углу за столом сидит секретарша-японка. На Виктора и Акико секретарша не смотрит – она занята, у нее много срочных дел…

Кикудзи начинает с поздравлений, едва открыв дверь.

Но его не понимают. Поздравления? С чем?

Виктор и Акико с удивлением смотрят на Кикудзи.

– Как, вы совсем не в курсе? – удивляется Кикудзи, – только что подписан мирный договор с Советским Союзом. Проблема северных территорий наконец-то снята…

– Представляю себе, – говорит с сарказмом по-русски Виктор, – как обрадуются мои соотечественники. Особенно на Дальнем Востоке.

– Что? – спрашивает по-английски Виктора Кикудзи.

– Ничего, – отвечает ему по-английски Виктор.

Звонит телефонный звонок. Секретарша берет трубку и говорит по-японски:

– Офис Виктора Цоя. Да. Здравствуйте, господин атташе! Пожалуйста, подождите…

Она прикрывает трубку рукой, поворачивается к Виктору:

– Прошу прощения, Виктор. Звонят из советского посольства. Атташе по культуре просит вас с ним соединить. Что ему ответить?

Виктор смотрит на Кикудзи. Он немного удивлен. Может быть, действительно его стоит поздравить? Но с чем?

Кикудзи понимает взгляд Виктора по-своему.

– Я могу с ним поговорить, – предлагает японец.

Но Виктор уже принял решение…

– Нет, не надо, я сам, – он заинтригован этим звонком из посольства, делает знак секретарше переключить звонок и сам берет трубку. – Да, слушаю. Добрый вечер. Нет. Для меня это приятная неожиданность. Вместе с супругой?.. Хорошо. Выступить для детей? Чьих детей? Без проблем. Но это будет акустическое выступление. О деталях, пожалуйста, поговорите с моим менеджером. Это господин Кикудзи. Благодарю вас. Всего хорошего, господин атташе…

Он вешает трубку. Поворачивается к Акико:

– Ты хочешь попасть на светский раут в советском посольстве?

Акико изумленно поднимает брови.

– Горбачев приглашает нас на прием по случаю подписания мирного договора с Японией, – поясняет Виктор.

– А при чем здесь концерт?

– Концерт будет перед приемом для посольских детей. Так сказать, по-русски – в качестве шефской дружбы.

– Не понимаю. Что это значит?

– Не важно. Важно другое – что ты наденешь на прием?

– Не знаю, – улыбается Акико, – Это же особый случай. Дай подумать.

Они подъезжают к посольству на черном лимузине. На Викторе черный костюм и черные ботинки. Акико же предпочла традиционную японскую одежду. Небесно-голубое кимоно. Обувь гэта на толстой деревянной подошве. Ее черные волосы аккуратно убраны. Как и полагается японской женщине. Акико похожа на гейшу и сказочно хороша. Виктор не может оторвать от нее глаз:

– По-моему, мне следовало прийти сюда в костюме самурая…

– Мы и так с тобой прекрасно смотримся.

Дверь открывает водитель. У него фирменная фуражка и вид человека, который делает очень важное дело.

Виктор забирает из лимузина черный кофр с гитарой. К ним подходит атташе по культуре, уже немолодой дипломат, здоровается и говорит:

– Прошу следовать за мной. Ваш концерт мы можем начать через несколько минут…

Выступление проходит в актовом зале посольства. Последние запоздавшие зрители рассаживаются на свободные места. В зале присутствуют даже маленькие дети со своими родителями, но подавляющее число зрителей все-таки подростки. Они счастливы видеть почти рядом с собой легендарного Цоя. И в воздухе чувствуется эта атмосфера всеобщего обожания – кажется, что время вдруг повернулось вспять…

Виктор Цой стоит на авансцене с акустической гитарой.

Перед ним микрофон.

– В Токио я живу уже больше полугода, – говорит зрителям Виктор, – И мне здесь нравится. Правда, я очень мало говорю по-русски. Поэтому мне вдвойне приятно петь сегодня для вас на родном языке. Тем более что это будут песни, которые я давно не пел.

Он начинает вечер со стареньких «Алюминиевых огурцов».

Кнопки, скрепки, клепки, Дырки, булки, вилки…

В паузе между песнями Виктор отвечает на записки, пришедшие из зала, зачитывая вопросы вслух:

– «Расскажите о своих японских поклонниках. Чем они отличаются от наших?..» Они действительно отличаются от наших. Своей культурой, не в обиду нашим поклонникам в СССР будет сказано.

– «Будете ли вы сниматься в кино?..» Да, мне сделали такое предложение японские кинопродюсеры. Возможно, съемки начнутся уже этой осенью.

– «Простите за бестактный вопрос. Вы холосты?..» Нет, я женат, – говорит Цой и смотрит на Акико, сидящую в зале.

Еще одна песня. И новый ворох вопросов.

– «Ваша любимая японская группа?..» Это ОГНЕННЫЕ ДРАКОНЫ – группа, с которой я выступаю.

– «Виктор, что бы вы сделали, если бы были главой государства?..» Ну, не знаю. Я не хочу быть главой государства, я хочу петь. Поэтому давайте я вам лучше спою…

Теперь он поет «Восьмиклассницу»:

Ты любишь своих кукол и воздушные шары. Но в десять ровно мама ждет тебя домой…

Вечером, после концерта, Виктора и Акико приглашают на банкет. В банкетном зале советского посольства в Токио много гостей. Светский раут по случаю подписания мирного договора с Японией предваряется речью Михаила Горбачева. Он говорит в микрофон:

– …нам предстоит принять очень важное политическое решение в отношении островов Шикотан и Итуруп. Для этого надо четко ответить на вопрос, кто тут больший патриот? Крики о распродаже, об унижении в связи с подписанием мирного договора с Японией – не что иное, как проявление квасного патриотизма, результат непонимания ситуации. Нам нужны три вещи: политическая стабильность, согласие и сотрудничество, продолжение реформ и выдвижение общенациональных интересов на первый план. Сотрудничество с Японией в интересах страны, для ее подъема – это и есть патриотизм.

Речь удалась. Все присутствующие в зале аплодируют стоя. Горбачев поднимает бокал с шампанским и провозглашает тост:

– За взаимовыгодное советско-японское сотрудничество!

После официальной речи все принимаются за еду. Виктор и Акико пьют шампанское, держась особняком от дипломатической тусовки. Но на них обращают внимание. Неожиданно к ним подходит Раиса Горбачева, жена Президента, в элегантном костюме изумрудного цвета. Ее сопровождает атташе по культуре. В руках Раисы Максимовны Цой замечает пластинку КИНО «Кончится лето», и это вызывает его удивление.

Супруга Горбачева, улыбаясь, протягивает Акико свою ладошку. Акико здоровается с Раисой Максимовной за руку, как принято у японцев, склонив в почтении голову.

– Какая красавица ваша жена, Виктор! – с восторгом говорит Раиса Максимовна Цою. – Очень рада нашему знакомству! У меня к вам просьба…

– Да, пожалуйста…

– Моя внучка Ксюша, оказывается, ваша большая поклонница.

– !?

– Перед отлетом из Москвы она наказала мне обязательно взять у вас автограф. К сожалению, Ксюша не смогла с нами приехать в Японию – учится в балетном… Подпишете?

– С радостью, – говорит Виктор и ставит автограф:

«Юной балерине Ксюше Горбачевой. Удачи! Виктор Цой».

Потом Раиса Максимовна знакомит Виктора с супругом, – они пожимают друг другу руки. Горбачев все еще находится под большим впечатлением от собственной речи, и никак не может переключиться на другую тему.

– Я убежден, что Курилы надо было давно возвращать японцам, – говорит Михаил Сергеевич. – Там больше сорока лет все в разрухе… А теперь процесс пойдет – начнутся японские инвестиции, мы только выиграем от этого дела. Предлагаю выпить…

– …за удачу? – говорит Цой.

– За удачу в наших делах! – подтверждает Горбачев.

Все чокаются бокалами, и пьют шампанское.

Вот теперь можно поговорить и о другом.

– Что же вы Родину покинули? – спрашивает Виктора Горбачев.

– Ну, не знаю, у меня ведь здесь жена, мое творчество. На самом деле я не рвал связей с Родиной. Просто уехал на какое-то время. Да и паспорт у меня советский остался, я по-прежнему гражданин СССР…

Раиса Максимовна вспоминает выступление Виктора в молодежной программе «Взгляд». Это было давно, кажется, четыре года назад. Удивительно, что выступление Виктора смотрела сама жена генсека.

– О, это было что-то! Вы тогда так необычно говорили о кооперации и власти. Не запомнить вас было невозможно! – улыбается Раиса Максимовна.

– Да, было дело, – вежливо улыбается в ответ Виктор.

– Кстати, мне очень нравится эта ваша песня. Перестроечная. Про перемены…

– Вы ошибаетесь, Раиса Максимовна, на самом деле это сугубо личная песня.

– Возможно, но в контексте происходивших тогда в обществе кардинальных изменений она идентифицировалась именно так!

– Да, наверное, вы правы. Мне об этом, кстати сказать, многие говорили.

– Вот видите!

– Да, – подключается к диалогу Горбачев, – мне еще нравится ваша песня про эскадрон. Там, вроде, такие слова… «Мои мысли – мои скакуны, словно искры, зажгут эту ночь…»

– Ну, что ты, Миша! – возмущается Раиса Максимовна. – Это же песня Газманова.

– Да!? – искренне удивляется Горбачев, и, чтобы продолжить беседу, спрашивает Цоя: – А вам нравится Газманов?

– Гамзатов? – переспрашивает Цой.

Смеха ради он коверкает фамилию известного поп-певца.

– Нет, Газманов, певец Газманов.

– Не знаю такого певца. Я знаю только поэта Гамзатова.

К Горбачеву подходит посольский сотрудник:

– Михаил Сергеевич, через час – брифинг в пресс-клубе…

– Да-да, пора. Пора прощаться… – Вдруг, что-то вспомнив, Горбачев хлопает себя по лбу. – Да, чуть не забыл. Науменко просил передать вам привет.

– Кто? – недоуменно спрашивает Виктор.

– Михаил Науменко, мой советник по культуре. Он сейчас у нас в командировке в Швеции, изучает скандинавский опыт музыкального образования детей. Так, глядишь, лет через десять на Евровидении будут побеждать только советские конкурсанты. Что ж, прощайте! Будете в Москве, непременно заходите.

Все это похоже на легкий бред.

– Куда, простите? – опешив, спрашивает Цой.

– Ну, разумеется, в Кремль, – говорит Раиса Максимовна и протягивает ему визитную карточку. – Обязательно заходите вместе со своей очаровательной супругой.

Токио. 21 июня 1992 года

Виктор дома. Он сидит за монитором и редактирует английский текст под заголовком: «Screenplay of The Black Square Romance».[1]

Начало текста таково:

When everything had been prepared for a sleep which means that the teeth had been brushed and some parts of the body had been washed and the clothes were lying shapeless on a chair near a bed, He lied down on a blanket and started watching rough spots of a ceiling that hasn’t been whitewashed for a long time. It was quite a usual day that consisted of a couple of meetings, a couple of caps of coffee and some guests with a wholesome but not really interesting chat in the evening. Having remembered this, He skeptically smiled and then yawned loudly, automatically covering his mouth with a hand. Then his thoughts turned more exalted way and He suddenly asked himself: «What do I have?»[2]

Акико подходит к Виктору сзади, и, обняв его, прижимается щекой к его спине:

– С днем рождения, любимый!.. Что ты делаешь?

– Сочиняю киносценарий.

– О чем?

– О молодом человеке, который пытается перехитрить судьбу.

Закончив работать над сценарием, Виктор разворачивает бумагу, в которую завернут подарок от Акико – это книга в прекрасном переплете с золочеными иероглифами.

– Сможешь прочитать? – спрашивает Акико.

Виктор кивает головой и читает по складам:

– И-но-у-э Я-су-си…

– Молодец. Иноуэ Ясуси – выдающийся писатель современности. К сожалению, в прошлом году он умер. Роман называется «Сны о России».

– «Сны о России»? Знакомое название, где я его мог слышать?

– Не знаю, я тебе о нем раньше не рассказывала. Это роман о первых японцах, побывавших в России времен Екатерины Второй. Надеюсь, тебе понравится… Я желаю тебе, чтобы твой следующий сценарий был написан на японском!

Виктор целует Акико.

– Кстати, еще есть бонус! – ласково шепчет Акико.

На кухне Виктора ждет праздничный торт. Когда он задувает свечи, Акико держит торт в руках. Этот торт она приготовила сама. Свечей ровно тридцать штук. Виктор задувает их не сразу, растягивая удовольствие, ему нравится наблюдать за Акико – она как всегда прекрасна. Да еще прекрасно готовит. Потом они садятся за стол.

– Умница, – говорит он по-русски, сделав глоток чая из чашки, и с улыбкой добавляет: – Мало того, что умница, еще и готовить умеешь.

– Что такое умниса? – спрашивает по-русски Акико.

– Не что, а кто, – отвечает Виктор, – умница – это ты!

Токио. 14 августа 1992 года

Следующее выступление группы запланировано во Дворце спорта «Будокан».

Еще задолго до начала концерта на фронтоне здания повешен огромный плакат – реклама концерта поставлена на широкую ногу. Все продумано. До мелочей. Все билеты проданы. И в назначенное время зал быстро наполняется людьми. Виктор и Акико наблюдают за зрителями в зале из-за кулис. Зал снова набит битком. Как и в прежние времена.

– Дали объявление, что концерт начнется через пять минут… – предупреждает Виктора Кикудзи.

– Дамы и господа, встречайте – Виктор Цой и ОГНЕННЫЕ ДРАКОНЫ.

Музыканты выходят на сцену под рев толпы. Последним уже под звуки интерлюдии медленно появляется сам Виктор. Сцена залита ярким светом. В зале творится что-то невообразимое, публика устраивает Цою долгую овацию. Это успех. Очередной успех.

Больше всех счастлива Акико. Она стоит за кулисами и плачет.

У Виктора, ее Виктора, такое счастливое лицо…

Он поет свою новую песню.

На японском…

Пригород Токио. 15 августа 1992 года

По японским дорогам приятно проехаться с ветерком. Красный кабриолет «Тойота» легко выжимает 170, и это не предел. Город остался далеко позади. Виктор сегодня за рулем. Он в черных очках, его длинные волосы развеваются на ветру. Рядом сидит Акико. В машине работает приемник, диктор рассказывает о вчерашнем концерте в «Будокане», и Акико внимательно слушает диктора. Она должна слышать, что говорят о Викторе.

– В прошедший уик-энд Виктор Цой и ОГНЕННЫЕ ДРАКОНЫ дали аншлаговый концерт в спорткомплексе «Будокан». Промоутеры столкнулись с проблемой, – им пришлось выпроваживать сотни малолеток, желавших купить билеты. Но билетов в продаже уже не было. Из-за беспорядков, вызванных безбилетниками, гражданской полиции пришлось применить силу. Впрочем, на самом концерте обошлось без инцидентов.

На этой недели у Виктора Цоя и ОГНЕННЫХ ДРАКОНОВ начинаются национальные гастроли. В общей сложности концерты посмотрят 250 тысяч человек. Практически во всех городах Японии билеты на шоу уже проданы.

Осенью после окончания тура Виктор Цой начнет съемки полнометражного фильма. Рабочее название картины «Романс „Черный Квадрат“», вызывающее чисто русские ассоциации, конечно же, ни к чему не обязывает его продюсеров… Съемки начнутся в Нагасаки и затем продолжатся в Киото и Токио. Виктор Цой в этом проекте выступит сразу в четырех ипостасях – сценариста, режиссера, актера и композитора. Не это ли наивысшая точка его самореализации в Японии? Нам остается только одно – пожелать ему удачи!

Это вершина. Такое дано не каждому. Акико улыбается своим мыслям.

– Ты всего достиг, Виктор, – говорит девушка и не слышит ответа.

Наверное, всему виной скорость. Он слышит Акико, но не может ей ответить. Не сейчас. Акико слишком торопится. Чуть позже. Его пальцы крепче вцепляются в руль…

Только не сейчас…

Собака стоит на пригорке. Собака одна – без стаи. И он ее где-то видел. Много раз. На других дорогах, других пригорках, под другим солнцем другой страны. «Тойота» еще летит вперед. Но Виктору кажется, будто машина стоит на месте. А собака, словно в замедленной съемке уже бежит с пригорка вниз. Все быстрей и быстрей. Нужно ударить по тормозам. Но машина слушается не сразу – она вообще очень непослушна, эта машина. А говорили – японская техника. Подошва ботинка влипает в педаль тормоза.

– Виктор, что с тобой? Виктор…

А может быть, он уже не в машине?

Как легко потеряться. Во времени. И в пространстве. И почему так громко кричат люди? Не люди – зрители. Можно тронуть рукой кулисы, чуть расширить щелочку, и увидеть, как в зале творится что-то невообразимое. Еще секунда – и он выйдет на сцену…

А вместо этого он почему-то рвет фотографии. Вынимает из сумки и рвет фотографии. Ему нужно на сцену, а он тщательно рвет фотографии. И вообще перед ним вовсе не сцена, а темное небо и звезды. Он в воздухе, и стюардесса уже объявляет посадку.

Где? В Токио? В Киеве? Или в Москве?

– Акико?

Теперь он совсем не слышит ее голоса.

А самолет уже вовсе не самолет, а поезд «Москва – Таллин», и пора выходить из вагона, об этом ему говорит улыбающийся Каспарян, нужно брать гитары и выходить из вагона. Но гитары Виктора нету. Он растерянно осматривает купе и вдруг вспоминает, что разбил гитару о стену. Не сегодня. И не вчера. А в далеком будущем. В пустой московской квартире. Там будет много пустых бутылок. И не будет музыки…

Но сегодня это не страшно. Сегодня он увидит стоящую на перроне Акико. Виктор уверен, что он обязательно увидит Акико, а потом она обязательно придет к нему в номер. И они будут гулять по ночному Таллинну, а потом снова встретятся, и он уедет с ней в чудную страну Японию. И снова будет музыка. И ОГНЕННЫЕ ДРАКОНЫ. И смешной Михаил Сергеевич, который путает Цоя с Газмановым. И черт с ней, с гитарой. Он купит новую. Главное, чтобы на дорогу опять не выскочила собака. Как тогда, в его прошлом, у поворота, за которым, наверное, целую вечность летит навстречу его машине «Икарус»…

– Акико…

– Ты всего достиг, Виктор.

Это неправда. Нет…

Тукумс. 15 августа 1990. 12:28

Сто тридцать на «Москвиче» – это слишком много. А, впрочем, дело не в скорости. Эта собака появилась слишком внезапно. И тормозить уже поздно, но нога сама вжимается в педаль тормоза. Можно попытаться свернуть. Хотя машина уже живет своей жизнью. И машине бесполезно объяснять, что впереди еще будет целая куча времени, и еще многое можно успеть.

Сейчас времени нет.

Машина, потеряв управление, летит по встречной полосе.

И можно успеть только одно – поднять голову и увидеть яркий свет в салоне «Икаруса». А еще лицо водителя, которое кажется белым. Совсем белым. И снова яркий свет в салоне «Икаруса». Или он только кажется ярким?

Секунда – и машина летит в кювет, а мир погружается во тьму.

– Я люблю тебя, Виктор…

Наверное, они когда-нибудь будут сказаны…

…эти слова.

Алма-Ата. 15 августа 1990 года

Это даже не сон – забытье.

Рашид Нугманов лежит с открытыми глазами на диване в своей собственной квартире. Его глаза открыты. А мысли – далеко. Звенит будильник. На часах 9 утра. Рашид нажимает на кнопку будильника. Какое-то время он просто лежит на спине и смотрит в потолок. Потом встает, идет мимо комода, на котором стоят сразу три телевизора – один большой, второй, рядом, поменьше, и третий совсем миниатюрный, он стоит на корпусе большого. Все телевизоры работают. На экране большого идет черно-белая хроника, и диктор рассказывает историю заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. О чем идет речь, Рашид понимает не сразу. Он присаживается в кресло. Вглядывается в экран. Какое странное кино. Вот какой-то мужчина садится в кабину военного самолета – наверное, это и есть тот самый Гесс. Кадр прыгает – старая съемка вообще не отличается качеством. Потом этот же мужчина сидит в зале Нюрнбергского суда – эти кадры Рашид видел уже не раз. Потом вдруг невесть откуда появляется белоснежная вершина Фудзи и мчащийся по широкому автобану мотоциклист…

Рашид трясет головой. Может быть, он все-таки спит?

Странная передача. На экранах других телевизоров рябь. А здесь – бесконечное мельтешение и странные люди, говорящие о странных вещах. Пред глазами снова появляется немного потрепанное лицо заместителя фюрера. Теперь он в тюрьме Шпандау. Но Гесс совсем не похож на Гесса. А голос диктора за кадром – на голос диктора…

– 10 мая 1941 года в 17 часов 40 минут заместитель Гитлера Рудольф Гесс взлетел с аэродрома фирмы «Мессершмит» близ города Аугсбурга на двухмоторном истребителе «Ме-110». В 22 часа 15 минут Гесс покинул самолет и на парашюте приземлился в Шотландии, где сдался в плен. В 1946 году международный трибунал в Нюрнберге приговорил Гесса к пожизненному заключению. Гесс находился в западноберлинской тюрьме Шпандау вплоть до 18 августа 1987 года – дня своего самоубийства.

Передача окончена.

Нугманов идет на кухню, включает газ, ставит на плиту чайник со свистком. Потом принимает душ. Вскоре вскипает чайник. Его отчаянный свист заставляет Рашида выключить душ и вернуться на кухню. Какое-то время он с потухшими глазами сидит на кухне. Один перед дымящейся чашкой с чаем. Его мысли снова далеко. Ему кажется, он слышит голос. Ему кажется, ему знакомо имя этой девушки. Он легко узнает язык – это японский. Легко понимает смысл.

– Я люблю тебя, Виктор, – говорит Акико…

Эпилог

– Виктор мне постоянно снится все эти годы, – говорит Рашид Нугманов, – меня часто спрашивают, почему я до сих пор не снял про Виктора кино. Сначала я собирался. Но все же не смог. Делать картину о человеке, который был по-особому близок тебе, очень трудно. В конце концов, я решил так: если сниму фильм о нем, то я для себя его убью… – Длинная пауза. – Виктор для меня просто куда-то надолго уехал. Я думаю, что на том свете мы все не раз повстречаемся друг с другом и, наконец-то, поймем, где истина.

Базис «Черного квадрата…» Публикации из газеты «ROCK-FUZZ» и журнала «FUZZ» 1991—2007 гг.

В последнюю осень уходят поэты…

Интервью с участниками концерта памяти Виктора Цоя «Сорок дней»

24 сентября 1990 г., СКК имени В.И. Ленина, Ленинград

Майк Науменко: Сейчас уже трудно вспомнить со всеми подробностями, как я познакомился с Виктором… Кажется, это было году в 1980-м. У нас был общий приятель Леша Рыбин. Знакомство состоялось, кажется, через него.

Мы жили тогда по соседству, буквально в трех минутах ходьбы друг от друга – у Парка Победы. Я – на Варшавской, Витя – на углу Бассейной и Московского проспекта. Они вместе с Лешей Рыбиным часто заходили ко мне, показывали свои песни.

Вместе с КИНО я играл один раз, в 1982 году. Это был их первый концерт в Рок-клубе. Тогда, в общем-то, КИНО как группа еще не сложилась. Витя был с Лешей Рыбиным, на фортепьяно играл Дюша Романов из АКВАРИУМА, на басу – Файнштейн, он же Михаил Васильев. Я сам играл на электрической гитаре всего одну песню – «Когда-то ты был битником».

Каким был Витя? На это сложно ответить. Он был разным… В последнее время он очень изменился. И связано это, прежде всего, с его успехом.

Михаил Борзыкин: Для нас этот концерт имеет куда более символический смысл, нежели просто концерт памяти Цоя… Дело в том, что мы ведь все вышли из Рок-клуба, а зима нынче будет тяжелая. Так что это как бы вынужденное единение, вызванное смертью Виктора. Оно сейчас необходимо – и нам, и тем, кто придет на концерт. Мы можем зарядить людей энергией на выживание.

Александр Житинский: Первую нашу встречу с Виктором помню прекрасно. Она произошла в 1984-м году у Гребенщикова в мансарде на улице Софьи Перовской. Цой пришел тогда с Марьяной.

Боб представил Виктора как восходящую звезду отечественного рок-н-ролла, хотя в это не очень-то верилось. У КИНО почти ничего тогда не было, кроме записанного альбома «45».

За все наши встречи я не помню, чтобы Витя сказал больше двух-трех фраз. Он был чрезвычайно сдержанным и немногословным и по-настоящему самовыражался только в своей музыке.

Из выступлений во время концерта

Анатолий Гуницкий: До сих пор мне в это не хочется верить. Я помню, как в начале августа на стене Рок-клуба появился портрет Цоя. Кто-то нарисовал его черной краской прямо на стене… Это замечательный портрет, на него – особенно теперь – поневоле обращаешь внимание. Вот только неизвестно, что это было – предчувствие или предзнаменование. Но вряд ли случайность…

В те дни, когда все это случилось, во дворе Рок-клуба собирался народ, горели свечи и все время звучала музыка КИНО, пение Виктора. И вот внезапно все эти песни, хорошо нам знакомые и нами любимые, вдруг обрели какой-то особый трагичный смысл. Мы стали понимать их иначе, чем раньше.

Сейчас, после сорока дней, Виктор уже находится далеко от нас… Он уже в том мире, где нет места нашим обычным страстям, чувствам и эмоциям. Но я верю в то, что он узнает наш ответный порыв тепла, благодарности и любви.

Александр Житинский: Есть что-то противоестественное в том, что мне, человеку, которому вскоре стукнет полвека, приходится прощаться уже с пятым питерским музыкантом, с которым я был знаком лично… Я прошу вместе вспомнить имена этих музыкантов, которые сделали так много для славы питерского рока. Это Жора Ордановский, ушедший от нас в 1984-м, это Саша Давыдов из СТРАННЫХ ИГР, который ушел годом позже, это Саша Куссуль из АКВАРИУМА, который погиб в 1986-м, это Саша Башлачев… и вот уже нет Виктора Цоя. Я хочу, чтобы вы любили музыкантов, я хочу, чтобы вы их берегли, ибо они работают в очень опасной зоне. Я хочу напомнить, что рок-н-ролл – это любовь. Я не буду говорить о песнях Виктора Цоя – мы все их знаем наизусть. Я не буду говорить о нем как о человеке – он был нежный и гордый, он имел огромную внутреннюю силу. Которую передавал нам..

Его душа сегодня простилась с нами, но мы с ней никогда не простимся!

Юрий Шевчук читает стихотворение, написанное незадолго до концерта:

В последнюю осень Ни строчки, ни вздоха. Последние песни Осыпались летом. Прощальным костром Догорает эпоха, И мы наблюдаем За тенью и светом В последнюю осень… Голодная буря Шутя разметала Все, что душило нас Пыльною ночью, Все то, что дышало, Играло, мерцало, Осиновым ветром Разорвано в клочья В последнюю осень… Ах, Александр Сергеевич, милый, Ну что же вы нам Ничего не сказали О том, что держали Искали, любили О том, что в последнюю осень Вы знали… В последнюю осень… Уходят в последнюю осень поэты. Их не вернуть, Заколочены ставни. Остались дожди И замерзшее лето, Остались любовь И ожившие камни… В последнюю осень…

ROCK-FUZZ № 1/1991

Московский концерт памяти В. Цоя

ДС «Лужники», 26 октября 1990 г.

Поздно вечером, когда под сводами Дворца спорта отгремели рок-ритмы, в программе «ТСН» были показаны фрагменты телеинтервью с Константином Кинчевым, Юрием Шевчуком и Борисом Гребенщиковым.

Из интервью, взятых в кулуарах Дворца спорта «Лужники» корреспондентом программы «ВиД»

Марьяна Цой: Витя для многих оставался загадкой, даже для самых близких людей. Он был очень сложный…

Каждое лето уже три года подряд он ездил отдыхать в Латвию. Всегда брал с собой на два месяца Сашу. И, по-моему, они наслаждались своим общением, хотя и были оба молчунами, потому что им друг друга очень не хватало. Из-за сумасшедших поездок они виделись очень редко.

Саша героически выдержал всю процедуру похорон. Согласитесь, для пятилетнего ребенка – это удар, тем более что все произошло почти у него на глазах…

Когда хоронили, он стоял на самом краю могилы…

Константин Кинчев: Виктор ко мне часто приезжал. Мы сидели на кухне, пели друг другу песни. В общем, эти встречи были очень теплыми.

Корреспондент: Он не был твоим соперником?

Константин: В хорошем смысле этого слова – да, был, наверное. Но, с другой стороны, все-таки рок-н-ролл – это не спорт. Во всяком случае, то, что он делал, то есть его песни, двигали меня к тому, чтобы тоже писать… У православных есть традиция – отпевать души усопших, так вот – мы сегодня отпели Витю.

Корреспондент: Скажи, тебе его не хватает?

Константин: Очень сильно не хватает… Всегда, когда кто-нибудь уходит, остаются раны. Но, с другой стороны, он, как пел в своих песнях, ушел героем.

Корреспондент: Почему?

Константин: Потому что ветер его сорвал спелым и сочным яблоком.

Карен Робсон, американский продюсер: Я познакомилась с Виктором, когда он участвовал в шоу в Парк-сити. Шоу прошло с большим успехом. Он там встретился с японскими представителями и был приглашен вместе с Джоанной Стингрей в тур по Японии, чтобы представить там записи КИНО.

Я многих знаю в Нью-Йорке, кому был близок Виктор, кто помогал ему в его успешной карьере. Рашид Нугманов должен был снимать фильм на английском языке по сценарию Голливуда с Виктором в главной роли. Жаль, что этого фильма уже не будет. Но я надеюсь, что фильм «Игла» будет представлен в США, и американцы познакомятся с творчеством Виктора.

ROCK-FUZZ № 1/1991

Виктор Цой: «Хочу быть собой»

Для многих Виктор Цой, трагически погибший два года назад, в августе 1990-го, олицетворяет философию нынешнего молодого поколения, мысли и чаяния которого он так удачно воплощал в своей музыке и песнях. При жизни Виктор не любил давать интервью, был и остался человеком-загадкой. Наверное, поэтому до сих пор публикации о нем встречаются читателями с интересом.

Сегодня мы предлагаем вашему вниманию последнее интервью Виктора Цоя украинскому радио (май 1990 года), которое нам любезно предоставили наши коллеги из Киева.

Вопрос: Виктор, твоя последняя работа называется «Звезда по имени Солнце». Зная, что ты очень многое, в отличие от «попсовых» групп, вкладываешь в названия, тексты песен, хочу спросить: название альбома – намек на себя или на что-то неопределенное?

Ответ: Скорее, на неопределенное, чем на себя. Хотя… Не знаю.

Вопрос: А сам лично можешь назвать себя «звездой»? Все-таки ты собираешь стадионы, и я бы не сказал, что Виктор Цой не популярен. Твой прогноз: сколько просияешь на эстрадном небосклоне?

Ответ: Не знаю, не думал над этим. Я не считаю, что это главное – всеобщая популярность. Я, конечно, очень рад, что сейчас КИНО собирает такие залы, но, в принципе, все это не было самоцелью. Для нас было важно играть ту музыку, которая нам нравится, и мы будем ее играть, даже если она будет нравиться меньшему количеству людей. Я не прогнозирую успех. Меня это не интересует. Меня интересуют песни.

Вопрос: Тот образ, который ты создал на экране (фильмы «Асса», «Игла»), как соотносятся с реальным Виктором Цоем?

Ответ: Я ничего особенного не создавал, не пытался залезть в чужую шкуру. Вел себя так, как хотел и как вел бы себя в таких обстоятельствах. И занялся этим, потому что мне было интересно.

А когда совершенно недавно предлагали сниматься в роли Маугли в каком-то мюзикле – знаешь, может, это и остроумно, но идея этого мюзикла была совершенно, мягко скажем, не той, что хотелось…

Вопрос: В таком случае, какой образ в кино тебе близок, кого хочешь сыграть?

Ответ: Нет, в том-то и дело, что я ничего не хотел сыграть. Я хочу быть самим собой везде – и на киноэкране, и на концерте, понимаете? Для меня важнее всего сохранить самоуважение и свободу, которая у меня сейчас есть. Но сохранить очень трудно. Нужно все время бороться. И если вопрос станет так, что я вынужден буду играть музыку, которую не хочу играть, но которая будет нравиться людям, было бы нечестным ее играть, правда?

Вопрос: Сейчас утверждают, что советская рок-музыка переживает кризис. Не боишься, что в скором времени ты, Виктор Цой, окажешься не у дел?

Ответ: У нас слишком долго рок-музыка была под запретом, и когда стало возможным ходить на рок-концерт, любая рок-команда собирала зал. А когда появился выбор, то люди, естественно, пошли на другое. Это совершенно нормально. А относительно «не у дел» – думаю, нам это не грозит. Даже если буду в тюрьме, и у меня будет шестиструнная гитара, я уже не окажусь не у дел – ведь я буду продолжать заниматься своим делом. Мне все равно, где играть…

Вопрос: Очень долгое время ты был как бы вне нашей системы. А теперь потихонечку вворачиваешься, что ли. Какие плюсы и минусы во всем этом есть?

Ответ: Совершенно не вписываюсь… Что касается музыкальной системы, то мы все равно стоим особняком, хотя, если раньше мы были подпольной группой, то сейчас нас так назвать уже нельзя.

Я никогда не считал популярность самоцелью, с одной стороны, а с другой – никогда не считал, что нужно искусственно создавать какие-то препятствия между собой и публикой. Поэтому очень хорошо, что мы играем концерты, на которые может прийти любой человек.

Вопрос: Если бы тебе была предоставлена возможность в самые тягостные дни в настоящем перенестись в прошлое – куда бы ты предпочел попасть и почему?

Ответ: Не знаю, как-то не думал на эту тему. И потом я очень философски отношусь к неприятностям и считаю, что их просто надо переждать – и все образуется.

Вопрос: У меня создалось такое впечатление, что ты по натуре фаталист?

Ответ: Может быть, я не занимаюсь самоанализом. Я такой, как есть – и все.

Вопрос: Твой самый большой враг из людей, из человеческих пороков в самом тебе?

Ответ: Вот уж не знаю… Не возьмусь судить, что является для человека пороком, что недостатком, а что достоинством. В конце концов, единого мнения на этот счет не бывает. Поэтому я считаю, что человек таков, каков он есть. Хорош он или плох – а судьи кто?

Вопрос: Допустим, лет через «надцать» ажиотаж вокруг группы КИНО спадет, а тебе придется зарабатывать деньги, чтобы кормить семью… Ты уверен, что сможешь решить эту проблему?

Ответ: Я не думаю о будущем. Я просто знаю, когда вопрос такой встанет, как-нибудь его решу. А пока не стоит, что о нем думать?

Вопрос: Несколько блиц-вопросов в стиле журнала «Браво»: любимый цвет, наверное, черный, да?

Ответ: Конечно.

Вопрос: Любимое блюдо?

Ответ: Не знаю…

Вопрос: Любимые цветы?

Ответ: Розы.

Вопрос: Любимая футбольная команда?

Ответ: Нет такой.

Вопрос: Любимый вид спорта?

Ответ: Ну, довольно много видов спорта, связанных с восточными единоборствами.

Вопрос: Любимое время года?

Ответ: Лето.

Вопрос: Любимая западная группа?

Ответ: Не знаю, нет такой, вот чтобы прямо любимая. А остальные все – нелюбимые.

Вопрос: Виктор, и последний вопрос… Заветная мечта группы PINK FLOYD – полететь в космос. Какая заветная мечта группы КИНО?

Ответ (надолго задумавшись, словно что-то предчувствуя): Не знаю, наверное, тоже в космос…

Интервью взял Александр ЯГОЛЬНИК

ROCK-FUZZ №7/1992

КИНОсъемки в Киеве Монолог Валентина Карминского, второго оператора студенческой короткометражки «Конец каникул»

Корреспондент: Виктор, как вы пришли в кино?

В. Цой: Пригласили. Сначала в Киев на музыкальный фильм «Конец каникул». В нем участвовала вся наша группа. Сыграл там главную роль и написал пять песен, затем появился Рашид[3], и была работа о ленинградском роке – фильм «Йя-хха». Снялся также у Соловьева в «Ассе» и в фильме Алексея Учителя «Семь нот для размышлений».

Из интервью бюллетеня «Новый фильм», март 1988 г.

Валентин Карминский: Весной 1986-го я вернулся из армии домой. Только что «грохнул» Чернобыль. Как-то раз я встретил своего приятеля – Олега Смирнова, оператора-постановщика, студента-пятикурсника кинофакультета киевского театрального института. Он собирался снимать дипломный фильм вместе с режиссером Сергеем Лысенко, тоже студентом-выпускником.

Олег спросил меня: «Ты что делаешь летом?» «Пока ничего». «Вот и отлично, – говорит он, – мы с Лысенко запускаем диплом, будем снимать кино о КИНО». «Как это?» – не понял я (честно говоря, тогда я о Викторе Цое и его команде еще не знал).

«КИНО – это ленинградская группа, – объяснил мне Олег, – у них очень классные песни. Ребята согласились у нас сняться. Давай работать вместе».

Так я стал вторым оператором на этих киносъемках, которые продолжались чуть больше месяца.

«Киношники» прибыли в Киев в конце июля. Они привезли две гитары, Тихомиров – бас «Фендер», а Каспарян – белую, с перламутровым отливом «Ямаху». Еще они приперли с собой пару ящиков минералки, поскольку кем-то были предупреждены о том, что в пораженном радиацией Киеве следует мыться чистой водой и пить красное вино. Последним, честно говоря, они занимались очень активно.

Снять фильм с участием КИНО Серегу Лысенко надоумил его друг Рома Альтер, видный деятель киевского рок-подполья, ставший музыкальным консультантом фильма «Конец каникул». Лысенко написал сценарий. В принципе, это почти музыкальный фильм. Сюжет там тривиальный. Главный герой (его роль исполнил Цой) пытается играть на гитаре. Он мечтает о собственной группе. Конечно, у него ничего не получается. Над ним все смеются: мол, не лезь, парень, не в свое дело. В конце концов, он сдается, женится и устраивает себе очень комфортный быт. Казалось бы, чего еще надо? Но главному герою этого явно недостаточно…

И вот, когда он в очередной раз сидит в ресторане со своей красавицей-женой, его вдруг прорывает. В знак протеста он рвет на себе майку и уходит прочь. На берегу пустынного озера героя ждет его команда. Вот такой сюжет.

Эпизод, связанный с «красивым бытом», мы снимали на ВДНХ. Там есть павильон жилищного строительства с квартирными модулями, выстроенными без стен. В общем, очень уютная такая обстановка, располагающая к хорошему и веселому застолью. Так что, пока мы снимали кино, наши осветители расположились в соседней квартире, решив там немного «вздрогнуть».

Конечно, «киношники» вскоре заявили, что им тоже хочется. И понеслось… потом уже, когда все крепко выпили, Цой взял гитару. И тут кто-то из осветителей говорит, ну совсем как в знаменитом говорухинском фильме: «Этак и я умею, а ты „Мурку“ давай». В общем, минут двадцать после этого Цой пел только блатные песни. Жаль, что магнитофона рядом не оказалось. Попробуй теперь докажи, что именно так и было.

Первый съемочный день прошел в «Доме музыки». Это киевский магазин, где продаются музинструменты. Мы убрали из витрины все, что там стояло, потом туда залезли «киношники» и представили новую песню «Закрой за мной дверь, я ухожу».

В перерывах между съемкой «киношники» оттягивались «отдыхом на траве», валялись на лужайке прямо в центре площади Дзержинского перед памятником чекистам. Конечно, наш режиссер начал нервничать – только не хватало осложнений с милицией. Все-таки революционный памятник! Но что делать? Как им сказать об этом?

И вдруг Лысенко осеняет: он подходит к ребятам, что-то им говорит – и те как ужаленные вскакивают на ноги…

Спрашиваем: «Сергей, что ты им сказал?» «Да, – говорит, – ничего особенного. Просто брякнул, что в траве до фига радиации».

Однажды Цой пришел на съемочную площадку с подбитым глазом. У него спросили: «Витя, что случилось?» Он отвечает: «Ничего. Упал, ударился о бровку». Признаваться, что ему «поставили бланш», он был не намерен. Еще бы! На площадке он всем показывал, какой он жуткий каратист и все время советовал нашему оператору Олегу Смирнову забросить свои занятия культуризмом: мол, все это фигня, чем ты тут занимаешься.

«Киношники» жили в новой большой гостинице «Славутич», что на берегу Днепра. Постоянно проходили какие-то вечеринки. Не сомневаюсь, ребятам было весело. Рома Альтер устроил им один концерт – каким-то образом ему удалось запудрить мозги дирекции Дома ученых. Концерт там был просто классный!

Чуть позже, когда по городу уже прошел слух, что в Киев приехало КИНО, на съемочной площадке постоянно торчали многочисленные фаны. Было настоящее паломничество.

Цой действительно был немногословным. Если он говорил, то всегда очень тихо, как бы сквозь зубы. Но это было не свысока, очень сдержанно так получалось, без всяких звездных наворотов.

Он мне сразу очень понравился, равно, как и остальные «киношники». Конечно, они были явно другие. Я раньше не встречал подобных людей. Они были все в себе. В чем ходили, в том и играли. И это была не поза, не какой-то дешевый наигрыш, а просто образ жизни.

В общем, я до сих пор вспоминаю о тех съемочных днях в конце лета 1986-го. Мне было в кайф с ними работать. И всем остальным в нашей группе тоже.

Монолог записал Александр ДОЛГОВ

ROCK-FUZZ № 18/1995

Необычный парень. Стопроцентный музыкант

Таким Виктор Цой запомнился его друзьям и знакомым. 20 лет назад они пересеклись по жизни и пошли по ней маршем, кто куда. На определенном отрезке времени каждый из них был по-своему вовлечен в игру под названием КИНО. Александр ДОЛГОВ и NADINE попросили Артемия Троицкого, Алексея Вишню, Наиля Кадырова, Игоря Гудкова и Андрея Усова вспомнить подробности их знакомства с Цоем.

Игорь «Панкер» (он же «Монозуб») Гудков: Вся наша компания варилась вокруг Свиньи. Был такой человек – Андрей Панов. В то время я переехал с Гражданки в Купчино. Мне было скучно. Совершенно случайно познакомился: мы менялись пластинками на толкучке, куда люди, любившие музыку, тогда и стекались. Туда стекся Свин, стекся я. Он не был Свиньей, я не был Монозубом, не было никакого Цоя. Нам было лет по семнадцать. Мы со Свиньей одногодки, 1960 года рождения. В 17 лет я ничего не делал. Я доказал своим родителям, что не хочу учиться в институте. Мне всегда говорили, что это очень стыдно и неприлично. Я петербуржец в 9-м колене. Мой прадед служил статским советником во дворце Его Императорского Величества. Но не дворянским род был. И все с высшим образованием. И вот первый в роду человек заявляет: «Я не хочу учиться». Это была полная мотивировка того, что я не мог себе найти профессию. Стоял вопрос об армии, который решался посредством работы грузчиком во всяких военных учреждениях, которые давали отмазы – бронь так называемую.

И вот, я познакомился со Свиньей на толкучке. Мы выяснили, что живем рядом. Примерно одну и ту же музыку любим. Тогда, конечно, панк-рока не было никакого. Спектр был широкий. Например, Свинья очень любил KISS, OSIBISA, CHICAGO. А я любил GENESIS, арт-рок в основном. Мы были прогрессивной молодежью. И у Свиньи можно было собираться. Редкий случай, когда мама была не против. Как возник там Цой? Через Пашкова. Максим Пашков жил там рядом. Потом он учился со Свиньей в Театральном институте, его окончил. У них была группа ПАЛАТА №6.

«FUZZ»: A чем занимается сейчас Пашков?

Игорь: Я не знаю. Он был очень талантливый музыкант. Потом пил сильно… Он окончил Театральный институт, в отличие от Свиньи. Он несколько раз собирал свою группу. В ПАЛАТЕ №6 играли как раз его песни. Цой не писал своих песен. И поскольку нам любая группа была интересна… Цой долгое время от нас скрывал песни, не показывал. Свинья там вовсю уже играл на гитаре. Свинья был признанным у нас лидером. Цой жил возле Парка Победы, Свинья на пр. Космонавтов… Панк-рок зарождался в Купчино, это точно. Рыба там тоже жил. Потом они сделали группу ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ.

Тогда трудно было себе представить день, когда мы все не собирались вместе. Компания могла быть разной. Например, я, Цой и Пиночет. На следующий день Свинья, Пиночет и Рыбин. Потом Свинья, Рыбин, Цой. Иногда все вместе.

«FUZZ»: Для вас было новостью то, что Цой с Рыбиным назвались ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ?

Игорь: Нет, не было. Это вызывало смех. Когда открылся Рок-клуб, у нас были по субботам собрания, поскольку организация была политизированная. Все члены клуба должны были приходить. И это было здорово, потому что в пятницу мы все где-то напивались. А в субботу собирались в Большом зале: все единомышленники, все делающие музыку, разную, но совершенно точно не ту, которая звучит из телевизора, из радио. И вот там происходила перекличка. Мы с Пашей Крусановым – такой писатель нынче очень модный – организовали группу АБЗАЦ. Естественно, с нас начиналась перекличка: «АБЗАЦ!» Вставал Паша Крусанов, имея явно помятый вид, и говорил: «Я! АБЗАЦ здесь» – «Прекрасно». Потом доходили до: «ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ!» – «Отсутствуют». Все это вызывало радостный смех. Когда первый раз прозвучало «ГАРИН И ЕГО ГИПЕРБОЛОИДЫ», это было смешно. Офигенное название. Я очень жалел, когда они его сменили на КИНО, потому что мне казалось, что прежнее название – просто супер. Оно было абсолютно необычное.

«FUZZ»: Что пили?

Игорь: Сухое вино. Водку пили, но очень мало. Вообще пили все. Было же время дефицита тотального. И тотальной нехватки денег. Это было пьянство на уровне времяпрепровождения. Потом уже у людей начались проблемы. Бутылка вина, поиск денег на вино, поход в гости… Тогда же время текло мед-лен-но. Сейчас каждый день концерты, каждый день европейская звезда. А тогда мы знали, что сегодня у нас, например, 15 апреля, и что через месяц, 15 мая, концерт, в котором будут участвовать АКВАРИУМ, РОССИЯНЕ, еще кто-то. И все. Представляешь, как было жить этот месяц? Я первым познакомился с Майком через Гребенщикова. И я притащил его сразу же к Рыбину. Гребенщиков не был в нашей компании. Цой уже потом появился у Гребенщикова, когда наша компания развалилась.

«FUZZ»: Ваша компания знала о БГ?

Игорь: Конечно. Я попал совершенно случайно на концерт в ЛИСИ, где учился мой друг близкий. Он сказал мне, что там будет играть группа. Ну, я поперся. Это был, наверно, год 1979-й. И они там играли в очень странном составе: Майк, Гребенщиков, Сева Гаккель, Файнштейн на басу, Губерман на барабанах. И, поскольку это был новогодний вечер, играли западные рок-н-роллы. Они меня поразили тем, что были все накрашены, у Майка был ошейник с блестками. И они сыграли там песню «Блюз летающих тарелок». Она меня прибила полностью. А в конце Гребенщиков сказал: «Если кто-то хочет купить нашу запись, он может после концерта подойти и поговорить». Шаг был очень смелый – сказать такое в зал. Это же было незаконное частное предпринимательство. Но поскольку концерт был очень хороший, и народ веселился, он это сказал. Я тут же подошел, сказал: «Я хочу купить, очень надо». Он тут же мне дал свой телефон домашний. Я сразу же позвонил, на следующий день. Он мне продал альбом «Все братья – сестры», и мы стали общаться. Он выяснил, что мы слушаем панк. Очень удивился, что у нас есть панковские пластинки. У нас были SEX PISTOLS, THE STRANGLERS. А у него был THE CLASH. И мы стали меняться. А потом произошел фестиваль в Тбилиси и концерт в Гори. Позвонил Гребенщиков и говорит: «Мы приехали с офигительного концерта, и мы его записали. Хочешь запись?» Уже не за деньги. Я сказал: «Конечно, хочу». Мы встретились на стрелке Васильевского острова, он мне дал пленку, я приехал к Свинье. И мы услышали эти песни – «Марину» и прочее. Мы офигели: это был просто Игги Поп! Гребенщиков от нас получил пластинку Игги Попа, PUBLIC IMAGE Лайдона. А потом Гребенщиков говорит: «Ты помнишь альбом „Все братья – сестры“? Там Майк такой. Он альбом записал». Дал мне телефон Майка, я позвонил, приехал, получил альбом, мы стали с ним выпивать тут же, поехали к Рыбе, выпивали дня три, очень друг другу понравились и полюбили друг друга навсегда.

События не развивались никак. Мы просто слушали западную музыку и очень мало советской в виде АКВАРИУМА. Притом ведь АКВАРИУМ не был популярной группой, у нас правили бал совсем другие – ЗЕРКАЛО, РОССИЯНЕ, ОРНАМЕНТ, которые играли пафосный рок. А в АКВАРИУМЕ были ребята такие же, как мы, только постарше. И мы со Свиньей сделали группу. Я поехал и взял в прокате барабанную установку, гитару и бас «Урал», привез все к Свинье и сказал: «Давайте играть». А ГИПЕРБОЛОИДЫ шли своим путем. Они поняли, что не надо заморачиваться с аппаратурой. У них замечательный был состав: Цой играл на гитаре, Рыбин на гитаре и Валиев, такой здоровый-здоровый, был у них перкуссионистом и пел вторым голосом. И когда они пели у Паши Крусанова в квартире – это был момент, когда уже Цой показывал свои песни. Они очень нравились: «Когда-то ты был битником», «Мои друзья всегда идут по жизни маршем»…

Цой долго не хотел вступать в Рок-клуб. Концертов не было. Не было репетиционных точек, играли чудовищно. Пока мы плотно общались, репетиционная точка была у всех дома – у Рыбина, у Свиньи. Была группа ПЕПЕЛ, которой все завидовали, потому что у нее была репетиционная точка в каком-то ЖЭКе. Потом Цой с Рыбиным стали ездить в Москву. Это все породил Троицкий.

«FUZZ»: Момент, когда ГИПЕРБОЛОИД сменился КИНО, и Цой с Рыбиным разошлись…

Игорь: А в тот момент мы уже не общались плотно. У них началась своя история. Появился Каспарян. Мы продолжали общаться в общих компаниях. Ситуация «быть вместе все время» перестала быть нужной. Поскольку мы были членами ленинградского Рок-клуба, то посещали одни и те же концерты, тусовались в одних и тех же местах, но уже не было такого, чтобы мы приходили друг к другу в гости. И я со Свиньей уже не общался. Раньше был период становления всех, совместно, а потом все занялись своими делами. Моя жизнь складывалась замечательно – разве что я не смог стать музыкантом, чего очень хотел. И я же, получилось так, играл в группе КИНО на первом концерте в Рок-клубе – на саксофоне. Это называлось «Танец саксофона» на песне «Когда-то ты был битником». Это было шоу. Я вылезал из зала прямо на сцену и дудел в саксофон, разучив одну ноту, дико фальшивил. Там был такой аппарат, что это было неважно, ничего не было слышно, концерт был провальный, группа никому не понравилась.

«FUZZ»: Не понравилась?

Игорь: Да. Наш город часто отторгает то, что очень популярно. И сейчас тоже. Группа КИНО была очень популярна в Москве, и абсолютно равнодушно относились к ней в Рок-клубе. ТЕЛЕВИЗОР, например, считался намного круче. Факт.

Наша компания распалась по причине того, что Свин решил стать настоящим панком. И стал приводить в нашу компанию гопников. Он сказал, что мы все вшивая интеллигенция, что наши родители неправильные, мы никакие не панки, а космополиты, прозападники, а настоящие панки – из рабочих семей. И он стал их приводить. В определенный момент я понял, что окружен гопниками и ублюдками, которые могут украсть, сесть в тюрьму, кто-то из них сидел за изнасилование… Я сказал Свинье: «Мне это не нравится. Не вижу смысла с такими людьми общаться». Он сказал: «Ну, не нравится и не нравится». И я ушел общаться к Майку.

А Майк – это совершенно другая история. И Майк на меня очень сильно повлиял. И тогда я захотел устроиться звукооператором куда-нибудь. Сначала устроился в Большой театр кукол на то место, где работал Майк звукооператором. Там писался АКВАРИУМ, я участвовал в нескольких сессиях. Они записали там «Акустику». Я там играл на бонгах в трех песнях, и у меня эти треки сохранились. Они зарублены были Борей, потому что музыкантом я был не очень хорошим – надо было заниматься. А я больше хотел тусоваться. И мне не давалось всё легко, как остальным. Цой – он кореец, в нем больше упорства… Он же очень плохо пел – в результате стал петь, не был виртуозным игроком на гитаре – в результате ритм-гитаристом стал хорошим. А я так, по верхам. Майк: «У нас нет барабанщика». Я: «О, я буду!» Я был в некотором роде мажором – спекулировал пластинками, джинсами, у меня деньги водились. Купил себе барабанную установку. И ко мне приехали на первую репетицию Майк и Илья Куликов, ныне покойный. Мы стали играть, потом сели выпивать, и Майк сказал: «Не, Панкер, давай ты не будешь барабанщиком, потому что не получается из тебя барабанщик, давай ты будешь нашим звукооператором». Я сразу согласился. Номинально нечего звукооперировать-то. Просто надо же было кем-то быть. А потом я устроился с большими проблемами при помощи своего отчима в Театральный институт. Там был записан альбом Майка «LV», альбом СЕКРЕТА «Ты и я» – магнитофонный, который нигде не вышел, «Нервная ночь» Кинчева… А также туда все время приходил Гребенщиков и писал с Курехиным всякие свои авангардные бредни. Очень они меня смешили этим.

Потом я попал в Рок-клуб, и из Рок-клуба меня забрал Михайлов в клуб «Фонограф». Это был клуб во Дворце молодежи при обкоме комсомола. Там работали я и Слава Задерий. Михайлов начальник, мы подчиненные. Слава крашеный, в значках, мы были отвратительными типами. Но нас любили, мы делали концерты. Первый раз там выступили КАЛИНОВ МОСТ, ЗВУКИ МУ, НАУТИЛУС, ЧАЙФ… Тогда я еще был директором ОБЪЕКТА НАСМЕШЕК, а до этого еще очень плотно с СЕКРЕТОМ работал, я их вытащил на рок-клубовский фестиваль, где они стали лауреатами, а потом они ушли на профессиональную сцену, а меня с собой не взяли. Это было параллельно с Рок-клубом. Рок-клуб был организацией, где денег не платили. Михайлов являлся президентом Ленинградского Рок-клуба и начальником клуба «Фонограф» в ЛДМ. И мы все это увязывали. В ЛДМ благодаря нам прошел фестиваль семидневный…

Я занялся видео – прокаты, салоны. Потом мы открыли с Пиночетом магазин в Рок-клубе, очень неудачный был опыт – кризис, пятое-десятое. А потом я пошел в «Бомбу-Питер» к Олегу Грабко, там проработал три года в качестве продюсера. И уже понял, что не хочется мне идти работать ни в таможню, ни в Москву, меня звали… Деньги не главное, как-то всю свою жизнь я работал с людьми, которые мне были приятны. Если начальник – то Николай Михайлов. Не было какого-то чиноподчинения у меня. А сейчас у нас с Антоном Соей свой продюсерский центр «РММ», в который входят группы КУКРЫНИКСЫ, МУЛЬТFИЛЬМЫ и Михаил Башаков.

«FUZZ»: Когда Цой взлетел уже до стадионов, как вы, его старые друзья, восприняли это, какими глазами вы на него смотрели?

Игорь: Никак не смотрели. Потому что его стадионов никто не заметил. Стадионы-то он не в Питере собирал. У него в Питере был один раз концерт в СКК, я не был там. Единственное что – машина у него появилась. Машина – среди нас это был аргумент. Для меня как космический корабль, такая непонятная вещь. На которой он, кстати, и убрался в результате. Лучше бы ее не было, этой машины. Странно, я никогда не думал, что он будет привязан к вождению так сильно.

Лично мне нравились альбомы «Группа крови» и «Звезда по имени солнце». Я помню, как он впервые сыграл «Звезду по имени солнце» у Кинчева на квартире. Мы приехали после концерта памяти Башлачева к Кинчеву и пили брутально очень. Там был Цой как раз, и он Кинчеву сыграл «Звезду», а Кинчев ему сыграл какую-то тоже песню, которая стала потом крутой. Но «Звезда» понравилась сразу – этот ход, тогда она была как реггей. И песни-то сильные были… Я же говорю, не было уже такого общения – у него группа была своя, он с ними общался. Он погиб в тот момент, когда твердо решил переезжать в Москву, насколько я знаю.

Наиль Кадыров: До армии я воспитывался на нормальной музыке: THE BEATLES, THE ROLLING STONES… И этот детский сад, который творился у нас, никогда не интересовал меня. Потом, когда я пришел из армии, выяснилось, что какие-то движения произошли положительные в Питере. А мой приятель армейский был в курсе и начал таскать меня на концерты, в частности, на Десятилетие АКВАРИУМА. Это был Вадик Шебашов, сейчас известный писатель. Он издает книжки под псевдонимом Борис Карлов. Десятилетие АКВАРИУМА проходило в общежитии кораблестроительного института, по-моему. И один человек мне все время говорил: «Это Майк, Майк!» Ну, я подошел, мы познакомились… И это знакомство переросло в дружбу до самой смерти. Так получилось, что меня семья Науменко усыновила и считала своим сынком. Почти десять лет, до самой его смерти, я постоянно у них бывал, минимум два-три раза в неделю.

Кстати, творчество Майка я очень долго не воспринимал. Мы часто сидели, все обсуждали, никогда не слушали русскоязычную музыку. Он же был человек энциклопедических знаний. У него была огромная коллекция западной музыки. Это сейчас все легко – зашел в любой магазин, все есть. А тогда было все сложнее, надо было это искать. Какая-то часть пластинок попадала к Майку от Кости «Зверя», добрейшего человека, его друга. Вадик Шебашов каждую неделю вывешивал на стенке листочек бумаги – хит-парад, 10 наименований, самое лучшее из того, что на этой неделе у него слушается. Туда входили наши группы и англоязычные. А до этого меня сводили на концерт ЗООПАРКА, там был ужасный звук, никто не умел играть, в общем, бардак. И я как-то раз пришел к Вадику и, увидев ЗООПАРК на каком-то месте, написал рядом неприличное слово. А на следующий день пришел Майк, увидел это и обиделся… Но это все шуточки. А потом он меня начал приглашать играть в ЗООПАРК. Я несколько лет отказывался, а потом и согласился. Когда мы были знакомы лет пять, я уже разобрался, что это такое – его песни. Я считаю, что Майк – единственный автор, в котором нет ни капли совка: ни в музыке, ни в текстах. А с Цоем… Есть такой персонаж, Паша Краев. И у него дома, на улице Композиторов проходило очень много квартирных концертов. Я думаю, это был 1983 год. Тогда уже начали говорить, что есть такой проект КИНО, Цой и Рыба. И меня как-то затащили на их квартирник. И я сразу понял, что это – заведомо обреченный на успех проект. Это было слышно. На тот момент, насколько мне известно, Цой очень много играл квартирных концертов, ездил в Москву. У Паши часто выступал. Я был там раз пять, наверно. В квартиру помещалось порядка сорока человек. Был такой человек Юра Балакирев, а у него два брата по кличке Большие, борцы. И они надевали красные повязки и собирали со всех плату за вход. Стандартная цена была два рубля. А поскольку они Большие, то все им деньги отдавали, в пререкания не вступали. Много сиживали там. Обычно как: до концерта немного выпивания, после концерт, потом основная масса расходилась, мы сидели на кухне, о чем-то болтали, выпивали. К сожалению, это бич – алкоголизм. Все встречи обязательно заканчивались выпиванием. Разговаривали, в основном, о новинках западной музыки. То есть никто не воспринимал друг друга, упаси господи, как гения. Просто дружбаны. Что в мире происходит, какая группа выпустила очередной альбом, он хороший или не хороший – вот об этом говорили.

«FUZZ»: А на этих квартирниках были какие-то элементы фанатизма, поклонения?

Наиль: Нет, никакого. Автографы, может быть, брали по пьянке. Это же все были люди одного возраста, чуть больше 20 лет. И в то время это был все-таки локальный успех. Потом началось это безумие.

На квартирниках сначала Цой с Рыбой были, потом они как-то разошлись, и уже туда приезжал Цой один, и я там что-то поигрывал с ним. Сейчас чтобы на концерт загнать людей, нужны огромные траты и головные боли, поскольку иначе народ не придет. А тогда – на каком-нибудь ДК повесят бумажку: такого-то числа такой-то концерт. И больше ничего не надо. Один увидит, позвонит десятерым, те десять тоже позвонят. И всё: концерт состоялся при большом скоплении народа. Тогда работала реклама телефонная.

«FUZZ»: В книге воспоминаний о Цое написано, что вы ему аккомпанировали…

Наиль: Да, он меня просил. Он меня и в КИНО приглашал, но я не пошел.

«FUZZ»: Почему?

Наиль: Ну, так сложились обстоятельства.

«FUZZ»: На каком этапе это было?

Наиль: Когда они расстались с Лешей Рыбиным, и он хотел уже делать группу электрическую.

«FUZZ»: А какие у него требования были к аккомпанирующему музыканту?

Наиль: Мы с ним поиграли один раз, и он мне сразу сказал: «Давай играть». А я же с Майком играл в основном, и тут Цой: «Ну что, поиграешь?»

«FUZZ»: Вы сказали, что было сразу понятно, что КИНО обречено на у спех…

Наиль: Это было слышно по песням. «Если хочешь популярности, сочиняй такие песни, чтобы любой пацан в подворотне мог их сыграть» – это его формула. Может быть, я не теми словами сказал, но смысл таков. Было понятно, что эти песни ложатся на уши сразу.

«FUZZ»: Какие у вас гитары были тогда?

Наиль: Разные. У Цоя была двенадцатиструнка, там были оставлены сдвоенные только первая и вторая струны, остальные сняты. Как бы восьмиструнка получилась. У Майка была мастеровая гитара – по-моему, ее делал Юра Ильченко. Тогда фабрика им. Луначарского выпускала гитары не очень-то хорошие, поэтому было значительно лучше заказать у какого-то мастера. Но это в зависимости от наличия денег. Есть деньги – можно заказать за триста рублей, нет денег – можно и за девяносто. У меня, по-моему, была рублей за сто пятьдесят.

«FUZZ»: Вы ни в каких записях КИНО не участвовали?

Наиль: Под официальным названием КИНО – нет. У меня есть двойной CD квартирников, официально выпущенных. Там я играл. Музыкант Цой был хороший, его многие недооценивают. Он просто не лез в такие вещи, как соло-гитара. И правильно делал. Это слышно на квартирниках. У него какая была функция? Гармоническая и ритмическая. Он очень хорошо справлялся с ритм-гитарой. Я его помню абсолютно спокойным человеком, рассудительным, знающим, что он делает. Он не был спонтанным, нет – очень здравомыслящий, трудолюбивый, работяга. Но я его не очень близко знал. Посидели, поиграли, повыпивали… Они в гору пошли очень лихо. И там уже сразу – не подступись. Но я считаю, что заслуженно совершенно пошли. Если бы они играли до сих пор, для меня совершенно очевидно, что он бы выступал один. Был бы какой-то аккомпанирующий состав, на одну пластинку приглашал бы одних, на другую, вероятно, уже других. Там любого человека в группе сменить – ничего не изменится, на мой взгляд.

«FUZZ»: А как Майк отнесся ко взлету Цоя?

Наиль: Майк был настоящим питерским человеком, а зависть в питерцах если и есть, то она глубоко сидит. Майк очень сильно радовался. Более того, в свое время много помогал. На каждом углу трещал: «О! КИНО, Витя Цой, это круто! Вот послушайте». Такой бесплатный рекламный агент был. Позже они встречались, но редко, дай бог, раз в год. Бешеный успех, бешеные гонорары – они же людей, в общем-то, не меняют, но они меняют круг общения. Цой попал уже в другой круг общения… А раньше они у Майка ночевали на кухне. Майк же для них божеством был, когда они были молодые. Он был авторитет, гуру. Он им мозги вправлял, к музыке приучал.

Тогда у нас была группа ПОЧТА, она мне очень нравилась. Мы еще квартирники вместе играли: ПОЧТА и Цой. В 1985 году у нас сложился электрический состав, худо-бедно что-то играли, а потом главный лидер, лучший друг мой Сережа Васильев умер. На сороковой день после смерти Цоя… С Дюшей много играли. Потом с тем же Лешей Рыбиным выпустили две пластинки. Сейчас думаем, может, по осени еще пластиночку записать. «Пять лет с VERMICELLI ORCHESTRA». Во все коллективы, где я играл, меня приглашали, я ни в один коллектив никогда не просился. Я или шел, или не шел. А поскольку у меня жизненный принцип «чем дома сидеть, лучше где-нибудь поиграть», поэтому достаточно много коллективов. Последнее время я играю с РАЗНЫМИ ЛЮДЬМИ. Все отлично, у каждого свой путь. У кого-то больший успех, у кого-то меньший. Это очень часто по не зависящим от музыканта причинам происходит. И это нормально, везде так. Я считаю, что «45» – лучший альбом КИНО. Он самый плохой по исполнению, по записи, но по атмосфере и набору песен мне кажется самым лучшим. И их не надо переписывать, делать лучше. Это как документ того времени. Лучшие по набору песни – без пафоса, без героизма раздражающего. Беззаботные, милые, приятные, мелодичные песни.

Алексей Вишня: В самом начале своей деятельности КИНО выглядело как бард-группа из двух человек. Тогда-то мы и познакомились в студии Андрея Тропилло, где я функционировал в качестве «пионера», воспитанника Дома юного техника на Охте. Ребята были старше всего на пару лет, и мы быстро нашли общий язык. Непреодолимая мощь Тропилловского авторитета сильно мешала Цою спокойно себя чувствовать в творческом процессе, песен у него было очень много, а времени на студии не хватало. В один прекрасный день я предложил Виктору сделать запись в домашней студии, это было в конце лета 1983 года. До следующей сессии звукозаписи у Тропилло оставался целый год, а услышать звучание новых песен очень хотелось. Так мы за пару дней и записали материал, которому я дал шуточное название «46». Всем – и Марьяне, и Юрику, и Виктору – очень понравился результат. Только для них и для их друзей я сделал порядка 30 копий. Конечно, эту рабочую запись нельзя было позиционировать как альбом, но что вышло – то вышло. Спустя заветный учебный год эти песни были переписаны заново у Тропилло и вышли на альбоме «Начальник Камчатки» уже с участием Гурьянова, Губермана, Бутмана. Вместе с альбомом «46» я начал распространять свои первые опыты под названием «Яншива Шела – последний альбом», и стало ясно, что у Рок-клуба появилась вторая студия, точнее, филиал студии «Антроп». Путем передачи неиспользуемой техники мне во временное пользование Андрей Владимирович увеличил «рабочую скорость ленты» вдвое. Летом 1985 года я работал в три смены. Утром МИФЫ, днем КИНО, вечером АКУСТИЧЕСКАЯ КОМИССИЯ (Слава Егоров и Сева Гаккель), а ночью посиделки с АЛИСОЙ, отдыхавшей у меня в процессе работы над «Энергией». В таком бешеном режиме был записан альбом «Это не любовь». Аппаратура была та же самая, что использовалась Тропилло в работе над альбомами «Электричество» и «Акустика» АКВАРИУМА. Качество выросло заметно, но Виктору больше всего нравилось комфортно записываться в домашних условиях, в тапочках и футболке. Я пытался создавать ребятам максимально хорошее настроение. Всё записалось за пару недель, приглашенный в группу басист Саша Титов за один день сыграл бас-гитару на все песни, и альбом был практически готов. Удалось привлечь в песне «Саша» Севу Гаккеля, случайно задержавшегося после записи АКУСТИЧЕСКОЙ КОМИССИИ. «Это не любовь» вышел раньше, чем уже записанный, но еще не сведенный альбом «Ночь», и Цой пребывал в наипрекраснейшем расположении духа – ибо вышел здоровский альбом нормального качества и вот-вот, со дня на день сведется «Ночь». Этот период жизни и творчества Виктора я хотел бы оставить в памяти навсегда, потому что именно таким я любил Цоя – бесшабашного и милого, готового в любой момент схватить гитару и запеть.

Прошел год, я переехал в отдельную квартиру и построил там новую студию. Выход релизов не прекращался, постоянно кто-то записывался, и физическая мощность студии стала прогибаться. Начались конфликты, АЛИСА нередко пересекалась с КИНО по времени, я становился «крайним», отдавая Кинчеву свою любовь и предпочтение. С КИНО становилось трудно общаться. Про Цоя стали снимать документальные фильмы, мы с горем пополам пытались что-то записывать, но путного ничего не получалось. Сделали треки к двум фильмам, записали «Братскую любовь», «Разреши мне проводить тебя домой» и еще несколько песен, скомпилированных впоследствии в LP «Неизвестные песни Виктора Цоя». Неимоверный бум в среде питерских рок-музыкантов вызвал приезд в Россию начинающей певицы из Лос-Анджелеса Джоанны Стингрей. У Рок-клуба появился более или менее приличный концертный аппарат, а музыканты получили великолепные инструменты. Джоанна написала английские слова к песням Курехина, БГ и Цоя, записала их в Америке. Песня «Перемен» в Джоанниной редакции называлась «Pretty Man». У КИНО появилась кассетная портастудия «Yamaha» и они начали работу над альбомом «Группа крови».

Ранней весной 1988 года я краем уха где-то услышал, что у КИНО лежит несведенный альбом, и стал уговаривать Каспаряна убедить Цоя совершить у меня его окончательное сведение. Цой поддался на уговоры. Я был счастлив, потому что чувствовал, что это будет альбом года. На кассете поканально были записаны барабаны с басом, гитара Каспаряна, гитара Цоя и голос. Все партии были идеально выверены, сыграны музыкантами дома, ко мне же попала немного шумящая запись, которая через эквалайзеры и компрессоры, да с ревербератором от Джоанны «SPX-90» звучала великолепно уже сама по себе! На этот «бутерброд» Юра наигрывал вторую партию гитары, а Виктор накладывал голос double-track. Так, в один проход это сводилось на тридцать восьмую скорость. Естественно, качество звука было беспрецедентным, ибо такого ревербератора даже у Тропилло еще не было. Неудивительно, что альбом получил прекрасные отзывы.

На этом наши творческие пути с Виктором навсегда разошлись, следующий альбом они писали уже в Москве, затем во Франции, а я потерял интерес к домашней студийной работе и потихоньку сам стал выступать со своими песнями, записал альбом «Танцы на битом стекле» и занялся другими делами.

Могу сказать абсолютно точно, что судьба благосклонно свела меня с человеком совершенно иной «операционной системы». Он говорил, думал по-другому, часто действовал неадекватно, мог привести в ярость, сначала намеренно злил, а потом обижался… С ним было невозможно разговаривать, невозможно, задав вопрос, получить внятный ответ. Этой же болезнью в равной степени заболели все, кто оставался с ним до конца.

Последний раз я прикоснулся к Виктору в приветственном рукопожатии перед концертом КИНО в СКК. Я сказал ему, что выступаю со своими песенками, пригласил в гости послушать. «Да, надо будет… Заеду как-нибудь» – сказал Цой, но я почувствовал, что он не приедет. «Как же… звезда! Больше я его не увижу» – подумал я. Так и случилось.

Сразу после смерти Виктора я сел в студию ЛДМ и записал альбом-реквием «Иллюзии», в которых стилизовал звук гитар под Каспаряна в «Группе крови». Весь альбом был пронизан духом вечности. Однако и его судьба оказалась фатальной. Это был десятитысячный тираж пластинок, который был полностью уничтожен – его залило горячей водой во время тушения пожара на этаже сверху. Чудом уцелел оригинал, который хранился у друга. Я больше никогда не записывался в студиях, работал на разных компьютерах в разных условиях, и до сих пор не изменяю этой технологии… Делаю ремиксы, танцевальные аранжировки. Но живого общения и работы с рок-музыкантами не веду. Дружу с группами ИВАН КУПАЛА, ППК. Это самые продвинутые компьютерные группы на сегодняшний день, и я счастлив, что опять нахожусь среди Богом избранных.

Артемий Троицкий: Я познакомился с Цоем, естественно, посредством Свина, который меня серьезно обаял где-то осенью 1980 года. Свин был такой панковской мамой-курицей большого количества всевозможных цыплят под названиями АВТОМАТИЧЕСКИЕ УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, ПАЛАТА №6, ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ и прочее – я уже не помню всех названий. Примерно 20—25 персонажей, в числе которых были и совсем не музыканты – скажем, Юфа, прославившийся как Женя Юфит, режиссер-некрореалист; Пиночет, который до сих пор является менеджером и продюсером каких-то групп… И все они плавно перетекали из одной формации в другую, записывались в разных составах под очень забавными названиями. У меня до сих пор лежит дома одна абсолютно историческая катушка, одна из самых ценных из имеющихся у меня. Практически музейная вещь, где Свин скомпилировал все имевшиеся на то время, к концу 1980 года, записи вот этого питерского прото-панка. Я пригласил Свина в Москву с концертами, не имея ни малейшего представления о том, кто с ним приедет. Насколько я понимаю, компании набирались им абсолютно спонтанно. Все примерно в одинаковой степени умели или не умели играть, все были одинаковыми друзьями, хулиганами и вообще куражными ребятами. И в первую же свою «серьезную» московскую гастроль – а дал тогда Свин в нашем городе, я так думаю, 3 концерта, это были квартирники, один концерт был в каком-то Красном уголке на Кутузовском проспекте – так вот, в первую же эту гастроль Свин привез с собой Цоя и Рыбу. Цой аккомпанировал Свину на ритм-гитаре, Рыба, по-моему, тоже. И тогда же, поскольку на самом деле в их компании царила полная анархия, а анархия – это в высшей степени демократия, Свин, хотя был звездой всей этой компании, охотно предоставлял слово всем остальным. Все остальные тоже пели свои песни. Рыба пел «Не хочу быть лауреатом, не хочу в „Астории“ жить…», а Цой тогда же спел свои первые две песни. Одна теперь уже совсем забытая и, кажется, вообще не существует ее записи. Песня называлась то ли «Ваня», то ли «Вася»: «Вася любит диско, диско и сосиски…». А вторая песня уже вошла в историю нашего рока – «Мои друзья всегда идут по жизни маршем». И Рыба, и Цой мне очень понравились. Они, конечно, были совсем не похожи на Свина, юноши были более скромные. Хотя и не менее пьяные. И авторский почерк у них был совсем иным. У Свина это был просто беспредельный панковый импровиз – фактически то, что он играл, был не панк, а какая-то полунойзовая психоделическая припанкованная музыка. Это ближе было к тому, что играли PUBLIC IMAGE в то время. Я помню песню под названием, кажется, «Время вперед», первая строчка там была: «По Невскому шлялись наркомы, блевали что-то там такое алкаши, валялись в канавах пьяные гады, висели плакаты: „Даешь анаши!“». Эта песня украсила бы репертуар PUBLIC IMAGE не хуже какого-нибудь «Альбатроса». То, что играл Рыба – это был такой минималистичный классический панк. То, что играл Цой – это были панковские по духу, но уже тогда вполне попсовые по форме песни. С четкой мелодией, с четкой структурой «куплет-припев-куплет-припев». И они были очень свежи и очень интересны. И тогда же я рассказал про Цоя Боре Гребенщикову, потому что я тогда у Гребенщикова жил на Алтайской улице.

Да, я совсем забыл. Еще до московских гастролей я познакомился со всей этой компанией на дне рождения Свина, который проходил в ресторане «Трюм». И вот там я впервые услышал Цоя. Борьку я звал на этот день рождения, но, по-моему, он просто застремался туда идти. А после этого вернулся я на Алтайскую улицу и рассказываю ему, какие там были замечательные ребята. Я помню, что единственный персонаж, рассказ о котором Борю как-то зацепил – а рассказы мои, естественно, сопровождались описанием музыки и цитатами из песен – это был Цой. Свин явно вызывал у Бори чувство легкого ужаса. Это был не его герой. Рыба, наверное, был для него слишком очевиден. А вот когда я спел ему: «Мои друзья всегда идут по жизни маршем, и остановки только у пивных ларьков…» – вот тут у Бори что-то такое в глазах загорелось. И уже после этого – через месяц, два, три или четыре – произошла известная встреча Гребенщикова с Цоем в электричке. Встреча, к которой он до некоторой степени был уже подготовлен. Вот так все было с самого начала. В то время группа Цоя и Рыбы называлась не то ПАЛАТА №6, не то ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ. Название КИНО возникло значительно позже. Я думаю, где-то уже летом-осенью 1981 года. Выступали они вдвоем. Я, Сережа Рыженко, Саша Липницкий, Алексей Дидуров их по очереди зазывали в Москву. В Москве они имели очень большой успех. В принципе, они повторили ту же историю, которая двумя годами раньше произошла с АКВАРИУМОМ и Майком. Питер в то время был городом, где целиком и полностью доминировала компания «РОССИЯНЕ, МИФЫ, Рекшан». И в 1979 году к Гребенщикову, в 1980-м к Майку, в 1981-м к Цою в Питере не относились серьезно. А в Москве их почему-то сразу полюбили. И они мгновенно стали культовыми группами. И потом каким-то образом, задним числом их успех как-то перетек в Питер.

Все остальное, я думаю, все знают. Вообще, абсолютно понятное и точное описание тех лет содержится в книге Рыбы «КИНО с самого начала».

«FUZZ»: 12 лет прошло со смерти Цоя, который канонизирован. Уходили-то многие, но в безвестность, а этот человек навсегда остался героем. Феномен: эта группа и этот вокалист до сих пор на слуху, их крутит радио, выходят повторные тиражи пластинок. И как долго это может продолжаться?

Артемий: Не совсем согласен. Я считаю, что ни Башлачев, ни Майк, ни Янка в безвестность не ушли.

«FUZZ»: Имеется в виду все-таки массовость. И ясно, что коммерция – то, что было андеграундом, так им и осталось.

Артемий: Нет, дело в том, что, в отличие от некоторых других покойных героев рок-н-ролла, Цой стал абсолютно массовым персонажем еще при жизни. Даже Майк, популярность которого была значительно выше, чем у Башлачева или Янки, никогда не был стадионным артистом. Он до конца своих дней оставался клубным артистом. Цой вырос в стадионную фигуру еще за несколько лет до своей смерти. Но это, разумеется, не главная причина. Я думаю, что главных причин несколько. Первая причина, самая серьезная, в том, что Виктор Цой был фантастически талантливым songwriter’oм. Он писал прекрасные песни, которые не становятся старше, которые абсолютно самостоятельны в музыкальном отношении. Интересно, что у Цоя фактически даже не было последователей. Есть масса групп в Москве, в Питере, Сибири и так далее, которые явным образом выползли из АКВАРИУМА. Несколько меньше групп, на которых очень сильно подействовали Майк и ЗООПАРК. Если же говорить о влиянии Цоя, то оно, с одной стороны, повсеместно, но, с другой стороны, нигде не прослеживается явно. Нет групп, о которых можно сказать: «Они копируют Цоя, явно под Цоя работают» и пр. Я недавно услышал даже какие-то группы, явно вдохновленные и буквой, и духом, и голосом Башлачева. В Москве есть очень симпатичная панк-группа, называется СОЛОМЕННЫЕ ЕНОТЫ. Я их послушал – это просто сильно адаптированный и, к тому же, в электричестве, Башлачев. Но есть еще много таких групп… А то, что делал Цой, очень просто, но как-то неповторимо. И с этим связана вторая важная причина, ибо неповторимость песен Цоя во многом сочленена с неповторимостью его фигуры. А тут уже можно спекулировать на чем угодно – от корейской национальности до каких-то особенностей менталитета, мировосприятия, темперамента и так далее. Цой был необычным парнем, и я бы сказал, что в своих песнях он проявлял себя, реализовывался гораздо в большей степени, чем в чем-то другом. В этом смысле он был стопроцентным музыкантом. Я не считаю, что он был интеллектуалом, я не считаю, что он был суперартистичен – во всяком случае, он никогда не играл, и, слава богу, из-за этого никогда не переигрывал. В нем не было рок-н-ролльной пошлости, которая сейчас, к сожалению, прет отовсюду. Он был молчалив, закрыт, очень монолитен. От него исходила мощная энергия, но это была интровертная энергия. А экстравертным образом, в народ, он выдавал только свои песни. И именно поэтому эти песни живучи, они могут жить совершенно спокойно без Цоя. Это может прозвучать обидно для кого-то из его поклонников, но физическое присутствие Цоя не слишком много добавляло к его музыке и к его лирике. Скажем, Курехин в этом смысле противоположность Цою. Слушать записи Курехина абсолютно неинтересно; быть на концертах Курехина, ощущать его физическое присутствие, его гиперхаризму, его артистическую, совершенно безумную энергетику – это было событие. У Цоя все наоборот. И поэтому музыка Курехина фактически не пережила его самого. Миф Курехина пережил, а записи – нет. А записи Цоя прекрасно себя чувствуют в свободном плавании. Есть миф, есть записи. Самого Цоя нет. Очень жаль. Но его дух полностью воплощен в его пластинках, и это, конечно, лучшая о нем память.

В августе минуло десять лет со дня гибели Виктора Цоя, и было очевидно, что на обложке августовского номера должен быть он. На руках у Долгова был красивейший слайд Андрея Усова: на фоне чистого синего неба, на каменном выступе спиной стоят обнаженные люди…

Из книги «FUZZbook»

Андрей «Вилли» Усов: Июль 1983 года. Поселок Солнечное, по дороге в Репино. Мы ездили на велосипедах. Это было сумасшедшее замечательное время, когда мы жили очень весело, интересно, много путешествовали, часто встречались, и времени хватало на все… Первая сессия с Виктором – когда все собрались и поехали в Солнечное, я решил сделать такие снимки. Раздел несколько человек, в том числе Витю, и они встали на каменной стене. По дороге в Репино есть такой пляжик с остатками бетонной стены – может быть, это какие-то оборонительные укрепления были в войну… Я уже видел графику, черную графику на фоне неба бледно-голубого. Единственное, что мне нужно было их ставить – просчитать повороты, изгибы тел… И Витя стоял очень стеснительно. Он, наверное, не позировал обнаженным раньше. Но потом мы так развеселились, что голые качались на качелях, бегали по воде и купались. Потом мне сказали: «Прекрати фотографировать! Или раздевайся сам…» И вот я с ними голый бегал с фотоаппаратом. Ну, дети природы. Вообще, этот возраст – правда, мне-то тогда было много, 32 года! Я же был мужик с опытом – и все равно как мальчишка, как жеребенок… Мы все носились, брызгались, хохотали. Ветер, солнце, природа и голые люди. Без всякого стеснения. Я думаю, те снимки показывать время не пришло… Как-то наша страна еще картошки не наелась с точки зрения эстетики обнаженки. И когда видишь эти похабные журналы, о которых кто-то когда-то мечтал… Не хочу, чтобы это сейчас рассматривалось как предмет «клубнички». Не то время. Это совершенно другое состояние людей. И оценка, скорее всего, будет интереснее попозже. Сейчас я даю этот кадр только потому, что Вити с нами нет. Десять лет. Жутко быстро пролетели эти десять лет… И семнадцать лет с той съемки.

«FUZZ»: На стенке раздевались, потому что…

Андрей: Хотелось все это сделать быстро, а потом уже все перетекло в совершенно другое состояние. Перестали одеваться – так вся одежда и валялась.

«FUZZ»: Сначала стенка была, а пляж потом?

Андрей: Да, пляж потом…

Мы ходили по пляжам, у Вити в руках был плетеный из кожи настоящий цирковой хлыст, бич, с заплетенным на конце свинцовым грузиком. И Витя виртуозно владел этим бичом – он посылал его, спокойно лежавшего на земле, тот взвивался и ударял именно в то место, в которое Витя хотел: он сбивал кусочек коры с дерева, мог хлыст заплести вокруг дерева, мог ударить и срубить какую-нибудь травинку… Когда же я брал в руки этот хлыст, он говорил: «Осторожно! Он на тебя нападет!»

Потом мы снимались еще в травах на берегу реки Сестры. Ну, это было комариное царство. Ну, представь себе, что эта вот команда, распаренная велосипедным пробегом, проехавшая десяток километров, достаточно уже потная, раздевается. И комары налетают отовсюду на этот чудный благоухающий коллектив…

Была книга, сделанная на такой, как я называю, «селедочной» газетной бумаге с очень плохо различимыми черно-белыми фотографиями, где Витя стоит в одиночестве на стене, и рядом, на соседней полосе – Боб с велосипедом в цветущем иван-чае. Тот кадр, о котором я говорил, который никогда больше нигде не воспроизводился. Тоже черно-белый… Была выставка у меня в Манеже в 1995 году персональная – там эта картинка с Цоем была. Впоследствии она попала в «Эвардз галлери», Вашингтон.

FUZZ № 7-8/2002

Король Брода

Фильмы Рашида Нугманова стали классикой жанра еще до появления на экранах фильмов о рок-музыкантах и популярных роликов. Самобытная манера лирика-импровизатора позволила режиссеру не только уйти от стандартных стилистических решений, но и указать предполагаемым последователям возможные пути развития отечественного рок-кинематографа (последователями, увы, не востребованные).

Беседа Александра ДОЛГОВА с мэтром киноискусства состоялась в кулуарах фестиваля «Чистые грезы» (ноябрь 2003 года, ЛДМ), председателем жюри которого Нугманов и был.

Начало

Рашид Нугманов: Я вырос на роке, на рок-н-ролле. В конце пятидесятых в Алма-Ате появились стиляги, центральная улица города стала именоваться Бродом. Там постоянно слонялись ребята, – я знал их благодаря брату Мурату, который был старше меня на восемь лет: такая полустиляжная, полублатная среда… И были древние магнитофоны с пленкой «Тип 2» (потом «Тип 6»), ужасающего качества записи. Потом THE BEATLES появились. Первая настоящая пластинка, которую я держал в руках – «Help!». Но никогда – с начала шестидесятых, когда мне было лет семь, и до начала восьмидесятых, когда дело уже шло к тридцати – мне и в голову не могло прийти, что эта музыка может появиться в России, в Советском Союзе, и песни могут исполняться на русском языке. Все, что было до восьмидесятых – не удовлетворяло. Это была либо откровенная попса, либо рафинированный «калькированный» рок с дебильными текстами. Когда появилась МАШИНА ВРЕМЕНИ, я даже не воспринял Макаревича как представителя настоящего рок-н-ролла. Так, подражатели какие-то. Разновидность советской эстрады. МАШИНА не могла встать на одну полку с тем, что я тогда слушал…

Король Брода

«FUZZ»: Если говорить о Броде – ведь с намерения написать книгу о нем и началась ваша творческая биография?

Рашид: Верно. Где-то с начала восьмидесятых годов я начал собирать материалы на эту тему. Я еще не знал, что это будет – то ли роман художественный, то ли сборник воспоминаний… Но название уже было. «Король Брода» – книга о моем старшем брате. Я много разговаривал на эту тему с ним, со всеми его друзьями, – известными персонажами той полублатной среды, и собрал огромное количество историй. Собирал, собирал, собирал… А потом, году в 1983-м, появилась мыслишка сменить профессию. После окончания Архитектурного института я три года проработал в конторе, и мне в какой-то момент просто осточертело там сидеть. Брат в то время работал в Обществе охраны памятников культуры Казахстана – ему это тоже порядком надоело. А, надо сказать, он к тому времени очень увлекся фотографией, просто великолепно стал снимать. У него проснулось какое-то природное чутье… И вот, я понял необходимость поменять что-то в жизни кардинально, что-то делать, и решил поступать во ВГИК на режиссуру. Старший брат несколько неожиданно решил поступать тоже – на операторский. Поехали в Москву, и оба поступили с первого раза. И идея написать книгу совершенно естественным образом трансформировалась в мысль снять фильм. На основе своих записей я стал потихонечку писать сценарий. А фильм – это, разумеется, не только изображение. Это и звук, и люди, которые этот звук делают. От идеи использовать, скажем так, аутентичную музыку я отказался сразу. Просто потому, что она для моих целей не годилась – ребята тогда, в шестидесятых, бренчали что-то «под THE BEATLES», какие-то блатные песни – это все был не тот уровень. И тут я подумал о Цое, и понял, что его музыка – как раз то, что мне надо. Она абсолютно точно укладывалась в канву фильма, даже каким-то образом поднимала всё на новый уровень, оставаясь при этом адекватной. Словом, еще не будучи знакомым с Цоем, я понял, что это именно тот человек, который мне нужен. Просто не мог человек, поющий такие песни, оказаться обломным…

Цой

«FUZZ»: Впервые вы услышали КИНО уже не в юном возрасте, а песни Цоя были ориентированы все-таки больше на подростковую аудиторию.

Рашид: Я никогда не воспринимал КИНО как «подростковую» группу. Первый раз я их услышал, на самом деле, году в 1982-м. Мой товарищ принес кассету очень плохого качества – он даже названия группы не знал, просто сказал: «Ребята какие-то». Это был квартирник Витьки с Рыбой – «Грабитель холодильников», «Звери», майковский «Пригородный блюз»… Я, конечно, к тому времени уже слышал АКВАРИУМ, но на этих ребят просто запал сразу. Трудно сказать конкретно, что в них такое было, я не анализировал. Но понял – это мое!.. Через какое-то время услышал «45» и «Начальника Камчатки» – и, разумеется, стал внимательно следить за тем, как у них там все развивается.

«FUZZ»: Как вы познакомились?

Рашид: Нас никто друг другу не представлял. Витьке уже перед съемками «Йя-ххи!» позвонил Костя Кинчев и сказал: «Вот, парень, вроде, нормальный…» Витька сказал: «Пожалуйста!» Я поехал в Питер, и там мы уже встретились.

«FUZZ»: А с Кинчевым при каких обстоятельствах произошло знакомство?

Рашид: С Кинчевым в очень хороших отношениях был мой приятель с операторского факультета, Леша Михайлов. Он меня и привел к Кинчеву. Надо сказать, что именно с Костей мы впервые стали всерьез обсуждать идею «Йа-ххи!». Он тогда как раз «мотался между Ленинградом и Москвой»…

«FUZZ»: Как вообще появилась идея снять этот фильм?

Рашид: Было понятно, что снять «Короля Брода» в ближайшее время не получится. Даже думать об этом не имело никакого смысла. Я безвылазно сидел во вгиковских аудиториях, делал какие-то постановки, этюды – набивал руку, одним словом.

И однажды ко мне подошел Леша Михайлов – сказал, что видел некоторые мои работы, ему понравилось, и предложил вместе сделать фильм о рок-н-ролле. У него была своя камера и в заначке какая-то полубракованная пленка. Ему нужно было делать курсовую работу (мне, второкурснику, еще не положено было снимать самому). Правда, Леша хотел снимать фильм о роке вообще. У него был какой-то материал – Вудсток, что-то еще… Он хотел подснять еще и сделать интересный документальный фильм. А я ему сказал, что мне интереснее то, что сейчас происходит в Питере. Леша был не против…

«FUZZ»: Известно, что, приехав в Питер, вы встретились с Цоем на станции метро «Владимирская», откуда он отвел вас на ул. Рубинштейна…

Рашид: Да, именно так. Они приехали вдвоем с Каспаряном. Первое впечатление: в этом парне я не ошибся. Пока шли до Рок-клуба, я успел им рассказать о своем большом проекте «Король Брода» – им понравилось. Я тогда еще подумал, что Цой мог бы не только музыку к этому фильму написать, но и сыграть в нем главную роль – этого Короля Брода… А пока, сказал я им, давайте сделаем такой импровизационный фильм, «жизнь врасплох». Заручились поддержкой Майка, Гребенщикова…

«FUZZ»: Сняли за две недели?

Рашид: Да, весь основной материал. С одной стороны, на большее у нас просто не было денег – снимали-то за свой счет фактически. И ребята все работали бесплатно, естественно… А с другой стороны, это ведь была весна 1986 года все-таки. Многие из тех, кто снимался, были в «черных списках» – выступать нельзя, сниматься в кино тем более. И, соответственно, о каких-то постановках думать не приходилось. Снимали быстро, незаметно, чтобы никто не успел опомниться, остановить, отнять отснятое. Того же Лешу Михайлова в милицию забирали, камеру отбирали… Слава Богу, пленку удалось сохранить, и почти ничего из снятого материала не пропало. Например, эпизод, где Цой садится в «Волгу». Мы договорились с директором одного клуба, что он нам выделит на часок свою сцену и зал, где мы предполагали снять небольшой концерт АЛИСЫ и КИНО. В назначенное время пришли – там никого, двери закрыты. Это было нормально, и мы все это снимали. То есть они заподозрили что-то неладное и просто напряглись… Меня потом вызывали в Ленинградский отдел культуры ВЛКСМ и «беседовали»: «Что же вы каких-то фашистов снимаете? У нас ведь есть хорошие вокально-инструментальные ансамбли». Конечно, они следили за тем, что происходит, и при желании могли устроить проблемы…

«FUZZ»: Когда фильм был готов окончательно?

Рашид: Где-то через год – весной 1987-го. Я несколько месяцев монтировал, продолжалась учеба, то-сё, потом озвучка… В мае 1987-го года я его показывал на фестивале в ЛДМ. Не то, чтобы это была «официальная» премьера… Леша Вишня, он же еще и киномеханик, сказал: «Пойдем в малый зал – я поставлю». Ребят предупредили, все собрались, Леша врубил машину…

«FUZZ»: Какова была первая реакция?

Рашид: Да мы как-то впечатлениями тогда и не делились – посмотрели и пошли дальше бухать. По-моему, ребята сначала и не поняли, что увидели: «Ну вот, наша жизнь. Что тут интересного?» Они ожидали, наверное, чего-нибудь пафосного, в западном духе. А тут такая эстетика: черно-белый фильм, никакого кривляния… Но потом мне многие говорили, что это одно из самых сильных впечатлений той поры, которое было зафиксировано на пленке. Ну, я не знаю… Понимаю, что мы действительно сделали что-то – и это останется. Мне многие знакомые говорили, что это моя самая сильная картина…

«FUZZ»: А вы сами как считаете?

Рашид: Я бы сказал, что эта картина мне самая дорогая, что ли… Потому что сделана она на чистом энтузиазме.

«FUZZ»: «Йя-хху!» показывали по ТВ в конце восьмидесятых…

Рашид: Интересно, какую версию? Там их несколько. Самая полная – сорок минут, остальные – порезанные. Материала ведь было снято очень много, часов на шесть. Вгиковское начальство нам просто не дало сделать полнометражный фильм, ведь должен быть этюдик на десять минут. Всеми правдами и неправдами мы выбили сорок минут, но все равно фильм, по сути, остался незаконченным.

«FUZZ»: В другое время и при других обстоятельствах не было желания вернуться к фильму, что-то доработать?

Рашид: Нет. А зачем? То время ушло.

«Игла»

«FUZZ»: В августе 1987-го вам, студенту третьего курса ВГИКа, доверили снимать на «Казахфильме» полнометражную картину. Случай беспрецедентный. Как так получилось?

Рашид: Я сам не ожидал такого поворота событий. Планировал снимать картину году в 1990-м, не ранее. И вдруг… Я приехал на каникулы в Алма-Ату, и уже собирался возвращаться назад, когда меня вызвали к руководителю объединения «Казахфильм». У них там в запуске был фильм «Игла», и они решили сменить режиссера (этот режиссер, кстати, потом приличные картины снимал). А у меня уже к тому времени, благодаря «Йя-ххе!», сложилась репутация – вот, парень делает фильмы о наркоманской среде. И они мне предложили этот фильм взять – с условием, что я уложусь в оставшееся время и деньги. Я подумал и согласился, выдвинув, правда, три условия. Во-первых, я оговорил возможность вольного обращения со сценарием – не то чтобы взялся изменить сюжет, но оставил за собой право импровизировать по ходу съемок. Во-вторых, приглашение непрофессиональных актеров, моих друзей, часть которых имеет дурную репутацию в КГБ. И в-третьих, главным оператором картины должен был быть мой брат. Руководство объединения, как ни странно, согласилось. Мы ударили по рукам. Я сразу позвонил Виктору в Питер: «Всё, приезжай, вот – наше кино!»…

Кухня

«FUZZ»: Как происходил подбор артистов? Какие-то идеи были заранее?

Рашид: Три роли не вызывали у меня сомнений: Витька, Мамонов и Сашка Баширов. Ну, с Витькой все понятно… Баширова я давно знал, сделал с ним много этюдов во ВГИКе. Петя Мамонов играл у меня в спектакле «Кроткая» по Достоевскому – ему я тоже сразу позвонил и заручился его принципиальным согласием…

«FUZZ»: А Марина Смирнова?

Рашид: Это не мой выбор. Я сначала хотел взять на эту роль девушку, которая действительно ширялась – она в «Йя-ххе!» играла, совершенно замечательный человек. Но на тот момент не сложилось – она была беременна и, естественно, в съемках участвовать не могла. Что делать? Я говорю Витьке: «У нас времени совершенно нет, возьми девушку, с которой тебе будет не в лом!» И он сразу – Маринка, Маринка! Я поехал в Питер, встретился – мы пришли к ней домой вместе с Сашей Башлачевым – пообщался, посмотрел фотографии. И, собственно, еще ничего не решил, а СашБаш говорит: «Ну, что? Нашел – давай, бери!»… Марина очень дружила с Каспаряном – свой человек, все понимает. Кроме того, в фильме акцент не на ней. Она там человек немногословный, загадочный… В общем, замечательно справилась.

«FUZZ»: Насколько окончательный вариант сценария отличался от изначального замысла?

Рашид: Сценарий я несколько изменил, хотя и остался в канве. Но это сюжет. Я обещал его сохранить, и свое обещание сдержал. Но все остальное… отличается. Например, меня не устраивал финал – парень ползет по какому-то арыку и кончается. У нас он встает и идет дальше… Это, кстати, все ерунда, будто фильм – пророческий, предрекающий что-то. Главный герой в «Игле» не умирает! Если бы довелось снимать продолжение – «Иглу-2», фильм наверняка бы начинался примерно так: операционная, Петя Мамонов под маской и со скальпелем в руках оперирует Цоя.

Съемки

«FUZZ»: Снимали поздней осенью?

Рашид: Начали 1 октября. Я слегка изменил график съемок. Предполагалось, что сначала будем снимать в Алма-Ате, а потом поедем на Аральское море. А я до этого несколько раз был на Аральском море и прекрасно знал, что в ноябре мы там просто сдохнем от холода. И мы туда поехали в самом начале, и все нужные сцены сняли очень быстро, за десять дней. А потом уже не спеша работали в Алма-Ате. Снимали, потом придумывали, что бы нам снять на следующий день, оттягивались. К Новому году фильм был готов. Последние сцены я снимал в январе, поскольку нужен был снег – чтоб он падал такими крупными хлопьями.

«FUZZ»: Новый год встречали вместе с Цоем?

Рашид: Да. Это был год Дракона, Витя нарисовал дракона в восточном стиле… Он все три месяца съемок прожил в Алма-Ате, изредка уезжая в Москву или в Питер. Естественно, для него был зарезервирован номер в гостинице, но он там, по-моему, ни одной ночи и не провел – все время у нас дома. Вообще это в «Игле» он – герой-одиночка в черном. На самом же деле он был довольно общительным человеком, и не очень комфортно себя чувствовал, оставаясь один. Он просто не хотел в гостинице жить, а у нас ему было в кайф. На маминых пирожках…

Звуки

«FUZZ»: Музыку для фильма написал Цой…

Рашид: «Группу крови» мы с самого начала решили использовать. У Витьки были какие-то записи, которые потом легли в основу нового альбома. Вот оттуда мы эту песню и взяли. Плюс он написал всю инструментальную музыку, что звучит за кадром. И потом уже, прямо во время съемок, сочинил «Звезду по имени Солнце». Не то чтобы специально для фильма, но… В «Игле» вообще звукоряд получился интересный. Тех звуков, которые нам были нужны, в фонотеке «Казахфильма» просто не было, и нам пришлось самостоятельно составлять фонотеку шумов, используя для этих целей два популярнейших источника – телевидение и радио. Пусть звук не хрустальный, но мне гораздо важнее была суть, и эта фактура мне, в конце концов, стала очень нравиться. Недаром в фильме несколько раз появляются телевизоры. Они помогают зрителям на подсознательном уровне смириться с таким звуком. Эти шумы сами по себе какую-то историю рассказывают, существующую параллельно основному сюжету. Например, когда Петя в бассейне: герои фильма молчат, а итальянские диалоги как-то на зрителя воздействуют.

«FUZZ»: Как случилось, что финалом фильма стало «посвящение советскому телевидению» – мини-клип на песню «Группа крови»?

Рашид: Эта идея появилась уже в процессе монтажа. Туда вошли кадры, которые в фильм никак не вставали. А выкидывать их было жалко. И Витьке эта драка нравилась…

Успех

«FUZZ»: Вы предполагали такой оглушительный успех картины?

Рашид: Мы об этом как-то не думали. Шел 1987 год, Витька работал кочегаром, значился в каких-то «черных списках» – о каком успехе могла идти речь? Кто из нас мог знать, что всего лишь через год ситуация настолько изменится? Надеялись на очень ограниченный тираж, на какую-нибудь «третью категорию», которая благополучно будет лежать на полке много лет… Но совершенно неожиданно для нас, благодаря стараниям Кирилла Разлогова, который тогда входил в худсовет Госкино и которому фильм страшно понравился, картине дали «первую категорию». Это значило, что тысячи кинотеатров от Риги до Камчатки будут показывать его одновременно чуть ли не в течение года. Это была фантастика, я просто офонарел! Но, конечно, зрительские пятаки сыпались мимо наших карманов – все права на фильм принадлежали Госкино.

«FUZZ»: А гонорары у артистов были?

Рашид: Были. Согласно официальному прейскуранту Виктор за фильм получил что-то около трех тысяч. Остальные – примерно столько же. Плюс – когда фильм преодолел так называемый «порог окупаемости» (это порядка 9-9,5 миллионов зрителей), а случилось это быстро, нам вышло что-то вроде премии. Такая подачка… Ну, я лично зарабатывал тем, что ездил с «допремьерными» показами. То есть такие «творческие встречи». Ответы на вопросы и т. д. Был цикл показов и в Питере, где без приключений не обошлось. Когда я приехал в Питер, то созвонился с Дюшей Романовым, и так получилось, что мы все время вместе с ним проводили. Три дня подряд: показ – бухалово, показ – бухалово. А в «Аврору» еще Майк пришел (тоже – в дупель). И в какой-то момент меня, как обычно, спросили: «Ну, а каковы ваши творческие планы?» Вопрос сам по себе дурацкий, а у меня еще что-то в голове замкнуло, и я ответил примерно так: «Я думаю в следующем фильме сделать акцент на возрождение силы, богатства и тонкости русского языка – а то уж больно у людей ограниченный лексикон стал сейчас. В частности, подумываю о возвращении в него таких замечательных слов и выражений, как «х…й», «п…да», «…твою мать»». И говорю все это так серьезно. Директор кинотеатра бледнеет и хватается за голову, чуваки в партере – вау! Ну, в общем, скандал… Я потом, конечно, очень долго извинялся. Такое случается, когда в сотый раз задают один и тот же бессмысленный вопрос.

«FUZZ»: Потом были кинофестивали, награды. Как Цой вписывался в кинематографическое общество?

Рашид: Нормально вполне. Он, конечно, не считал себя частью его и, может быть, поэтому относился ко всему довольно иронично. Когда Цоя назвали лучшим актером года, он с большим юмором отнесся к этому факту. К нам, кстати, киношники отнеслись достаточно благосклонно. На «Золотом Дюке» в Одессе все подходили, общались с Витькой, анекдоты травили… Он, впрочем, тоже особо не терялся.

«Семь самураев» по-русски

«FUZZ»: Каким должен был быть следующий фильм, который вы задумывали с Виктором?

Рашид: Было много разных проектов. В том числе я хотел «Короля Брода» наконец-то сделать. Но там вышла такая история… Костя Салтыков снял очень хороший фильм «Балкон», в котором он, в принципе, показал то же место и тот же исторический феномен – то есть Алма-Ату конца пятидесятых – начала шестидесятых: даже многие реальные персонажи в этом фильме присутствовали. И я решил, что это будет бомба в ту же воронку, и стал придумывать что-то другое, новое. Цой говорил: «Давай какую-нибудь героическую залепим!» И мы прикидывали и так, и сяк. И я подумал, что если нам сценарий не так уж и важен… «Великолепная семерка» – хороший же фильм? И я решил взять за основу сюжета нового фильма «Семь самураев» Акиро Курасавы, рассуждая так, что каждому поколению нужны свои Самураи. Быстро написал сценарий – он Виктору понравился. Сценарий был написан не для того, чтобы по нему потом снимать, а чтобы иметь некую отправную точку, некую основу, от которой можно было потом отталкиваться и импровизировать… К тому времени я уже стал довольно популярен как режиссер, и никаких особых проблем с финансами не предвиделось. Деньги были найдены. Я предполагал снимать где-нибудь под Москвой. Виктор должен был играть «хорошего» самурая… Я подписал какие-то договора. Фильмом заинтересовался Сергей Соловьев и был готов подключиться к его созданию со своей командой. Мы договорились встретиться на «Мосфильме» 21 августа. Должен был приехать Витька – обсудить все детали… А 15-го сами знаете, что произошло. Это был шок. Я все остановил и ничего не хотел продолжать, хотя деньги и были затрачены на разработку. И такая ситуация продолжалась где-то год – до августа-сентября 1991-го, когда меня все-таки убедили, что надо продолжать: и деньги вложены, и то, и сё… Тем временем я написал уже несколько новых сценариев (в частности, «Отцы и дети» с Кинчевым в роли Базарова). И я сказал: «Хорошо…»

«Дикий Восток»

«FUZZ»: Почему в качестве новых исполнителей были выбраны музыканты ОБЪЕКТА НАСМЕШЕК?

Рашид: Ну, меня всегда в этом смысле привлекали и Женька Федоров, и Рикошет, и вся их тогдашняя команда – я с ними и договорился. Картина, конечно, получилась совершенно иной, нежели она задумывалась с Витькой. И снимали в Киргизии, а не в Подмосковье.

«FUZZ»: Почему главная роль досталась именно Косте Федорову?

Рашид: Сначала мне вспомнился один мой разговор с Бобом Гребенщиковым, в котором он заметил, что с удовольствием снялся бы в кино, если бы ему досталась роль в духе Клинта Иствуда. Я ему позвонил и предложил сняться с ОБЪЕКТОМ: «Они будут плохими парнями, а ты – вроде как Клинт Иствуд, давай?» Ну, Боб что-то подумал-подумал и отказался… И я стал выбирать из ОБЪЕКТА. Потасовал-потасовал карты и так легло: Костя.

«FUZZ»: Какова судьба проката этой картины?

Рашид: Мы закончили «Дикий Восток» в 1993 году. К тому времени прокат был совершенно развален. Ничего общего с ситуацией 1989 года уже не было. В кинотеатрах или торговали ширпотребом, или работали второсортные рестораны. В тех немногих, где еще показывали кино, шли дешевые пиратские копии американских фильмов. Российские фильмы тогда крутить было просто негде. Так что проката «Дикого Востока» просто не было как такового…

FUZZ №3/2004

Братство

Так получилось, что наша встреча с Георгием Каспаряном произошла 21 июня. В этот день Виктору Цою исполнилось бы 43 года.

Я пришел в старый петербургский дом после полудня… Стою напротив двери и безуспешно жму на кнопку звонка. Наконец, дверь открывается – меня встречает приветливая жена Георгия Наталья. Как оказалось, перед самым моим приходом в доме отключили электричество. «Шестое чувство подсказало посмотреть в глазок», – говорит, улыбаясь, Наталья. Я прохожу в полумрак квартиры с очень необычной планировкой: прямо перед мной широкая кухня без окон, но зато с горящим камином; через коридор с полуразобранным полом («У нас идет ремонт», – объясняет Наталья) вижу светлую гостиную, окна которой выходят на Фонтанку. Даже отсюда видно, какой это потрясающий вид!

Георгий – высокий, одетый в черное – встает из-за стола, на котором горят массивные свечи, и приглашает позавтракать: яйца вкрутую, чай, хлеб… Мои пирожные оказываются кстати.

Мы говорим попеременно то на кухне, то в гостиной. Георгий постоянно курит, пачка «Marlboro» тает на глазах. Мы рассуждаем о том, как меняет человека новое имя… Люди стали называть Юрия Каспаряна Георгием после крещения (в Преображенском соборе) осенью 1990 года. Крестным отцом стал Сергей де Рокамболь, известный петербургский художник-концептуалист, с которым Каспарян познакомился сразу после гибели Цоя. Вообще 90-е для Георгия были временем экспериментов, в том числе и над собой. Конечно, он оставался в музыке, записывая и выпуская альбомы, но все-таки был вне поп-музыкального процесса. У него ведь совсем не было концертов (эпизодические выходы на сцену не в счет).

Очередной поворот произошел только в 2002-м, когда Вячеслав Бутусов пригласил Георгия в Ю-ПИТЕР, и для него вновь началась основательно подзабытая гастрольная круговерть. Выбор Бутусова был совсем не случаен – если принимать во внимание, что с конца 90-х они вместе находились в «поисках философского камня», работая над альбомами.

Совершенно органично в репертуар Ю-ПИТЕРА вошло несколько «киношных» песен, и, как сказал Георгий, в будущем сезоне у группы их станет еще больше. Что ж, это вполне закономерно, учитывая, что лидер-гитарист Ю-ПИТЕРА своей манерой игры определял лицо группы КИНО.

Я обращаю внимание на картину, висящую на стене гостиной – на ней два небритых гитариста-хулигана на манер танцовщиц канкана весело дрыгают ногами. Надпись на картине в нижнем правом углу: «Юрику от брата». Подписи на брюках музыкантов, соответственно гласят: «брат» и «Юрик». «Это Цой мне как-то подарил», – поясняет Георгий. На противоположной стене женский портрет – сходство с Натальей, женой Георгия, бесспорно. «Нет, это работа не Цоя, а Тимура Новикова, – и, после длинной паузы, – моя юность прошла в окружении замечательных людей: Цой, Курехин, Тимур Новиков».

Георгий берется за гитару. Он наигрывает знаменитое вступление к «Пачке сигарет». Звук у гитары без электрического усиления какой-то плоский, но воображение без труда дорисовывает музыкальную картинку. Звук становится сочным и прозрачным, и я уже слышу грустный голос Цоя, монотонно напевающего первые строчки песни:

Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна. И не вижу ни одной знакомой звезды. Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда Обернулся – и не смог разглядеть следы…

Знакомство

«FUZZ»: Георгий, как вы познакомились с Цоем?

Георгий Каспарян: У нас был общий барабанщик – у группы ГАРИН И ГИПЕРБОЛОИДЫ, где играли Виктор, Алексей Рыбин и Олег Валинский, и у нашего студенческого коллектива, где играл я, Михаил Борзыкин, два моих друга и опять же, Олег Валинский, с которым мы до сих пор иногда видимся. Вот Валинский и был этим барабанщиком. Нас познакомили общие друзья. Виктор с Рыбиным после первого концерта решили собрать серьезную группу и пригласили играть на басу моего знакомого – Максима Колосова. Вот через него я, собственно, и попал в КИНО. То есть, он как-то ехал в гости к Виктору и позвал меня: поехали вместе! Так и получилось…

Дурка

«FUZZ»: 1983 год. Виктор «косил» от армии в больнице на Пряжке. Вы не приходили к нему?

Георгий: Нет, не приходил. Это было не очень просто. Марьяна его навещала, а я ожидал, когда же он выйдет… Марьяша смешно рассказывала, как Цоя на Пряжку укладывали. Там нужно было под МДП закосить, маниакально-депрессивный психоз. Порезать вены и так далее. С этим брали. У них там как-то было налажено со знакомыми, что его возьмут, но вены все равно нужно было резать. А Цой терпеть не мог крови. Палец колоть – это уже была проблема, тем более что человек на гитаре играл. А тут – вены резать себе!… В общем, вызвали они «Скорую», приехали врачи, а Цой сидит такой розовый, на руках царапины какие-то маленькие. Ну, забрали все равно!

Он вышел – принес две песни: «Транквилизатор» и «Я иду по улице в зеленом пиджаке…». По поводу последней говорит: ты рок-н-роллы любишь – вот тебе, пожалуйста… Ну, чтобы мне было понятно, что играть, потому что я, кроме рок-н-роллов, ничего не играл тогда практически. Все время мучился: что за «новая волна», что там надо играть на гитаре? Там ведь гитара не основной уже инструмент. А мы были гитарной группой все-таки. И все это нужно было аранжировочно соотнести как-то – по функциям, по всему. Непростая задача: чтоб и нововолновая эстетика присутствовала и, в то же время, чтобы всё это оставалось простой гитарной музыкой. Я очень долго находился в поиске, что заметно по тем альбомам – «Начальник Камчатки», «Ночь».

«FUZZ»: Вам ведь тогда CREEDENCE нравился?

Георгий: Да, очень! И до сих пор нравится!

КГБ

«FUZZ»: А у вас проблем с армией не было?

Георгий: Не было. Я окончил техникум с военной кафедрой. Таких техникумов было три в городе, но о них мало кто знал. Вот Тимур Новиков знал – там же учился. Единственная там была проблема – нужно было три года работать по распределению в нашем секретном подводнолодочном производстве, в «Рубине». И я, конечно, страдал, потому что хотел работать в котельной. После техникума я пытался устроиться на работу в котельную, но из-за этого распределения меня никуда не брали, и, в конце концов, я пошел устраиваться в «Рубин». И там, когда начальник отдела кадров узнал мою фамилию – долго мялся, ходил куда-то. В конце концов, выдал мне справку о свободном распределении. Как я понял, это было связано с нашим замечательным КГБ. У них там были какие-то свои резоны. Меня решили не допускать на секретные объекты. Может быть, потому что я уже тогда вовсю с Джоанной тусовался. Или… ну, разные могли быть причины. Так я получил вожделенную справку о свободном распределении, устроился в котельную, но промахнулся. Котельная была не тихая, а пять котлов с трехэтажный дом, за которыми следить нужно было. И график там был не сутки через трое. Поэтому, в частности, я не снялся в джоаннином клипе «Видели ночь», о чем жалею до сих пор. Это тот, где Цой соло на дереве играет. Все ребята веселились, а я работал.

Кинематограф

«FUZZ»: Первое знакомство с Рашидом Нугмановым помните?

Георгий: Честно говоря, плохо. Рашид постепенно появлялся в моем сознании. А когда появился, стало казаться, что так было всегда. В «Йя-ххе!» я, кстати, не снимался… Я вот тут недавно первый раз посмотрел фильм, в котором мы снимались в Киеве – «Конец каникул». Очень все понравилось. Тогда все его ругали, и мы в первую очередь, а сейчас я понял, что это замечательный исторический документ. Это первый фильм с группой КИНО, и нас там достаточно много, что редкость. У нас ведь нет практически никаких съемок, кроме нескольких таких концертов и джоанниных клипов. А тут целый фильм – четыре песни. Хороший фильм. Мы снимались в нем в июне 1986-го. Жили в Киеве, в гостинице «Славутич». Я недавно в ней снова останавливался – она совсем не изменилась… Веселое время было. Все молодые, солнышко светит, вино надо пить, чтобы радиацию выводить. Мы старались делать это как можно чаще. Может быть, поэтому сам процесс съемок совсем не запомнился.

«FUZZ»: Поездка на редфордовский фестиваль независимого кино в Парк-Сити чем запомнилась?

Георгий: Ездили – Цой, Наташа Разлогова, Нугманов, Джоанна и я. Зима была. Роберт Редфорд мелькал… Там типа горнолыжный курорт под Солт-Лейк-Сити. Жили в номерах, вроде мотеля. На лыжах не катались. Катались на подъемнике…

«FUZZ»: Вы там ведь и играли?

Георгий: Да, после фильма, по старинке – в две гитарки. Сыграли то, что в фильме – «Группу крови», «Звезду по имени Солнце». Народ очень благосклонно это воспринял – Россия была тогда в моде: они уже не страшные, вот они уже здесь! Возвращались втроем – с Наташей и Виктором. Лос-анджелесский аэропорт был забит – у них там сбой какой-то был. Мы часа три простояли на взлетной полосе. Сейчас уже семьсот сорок седьмых «Боингов», с надстройкой такой, немного, а тогда они были очень популярны. И вот, помню на поле штук двадцать этих «Боингов» – разноцветных, разных компаний, со всего мира – это же международный аэропорт… В 1989 году это было свежо и радужно.

«FUZZ»: Нугманов в сентябре 1990-го собирался снимать новый фильм с участием КИНО. Вы были в курсе этих планов?

Георгий: Да, разговоры об этом были. Даже, вроде, сценарий был – до сих пор у меня где-то лежит. Но меня больше тогда, конечно, гастроли по Японии волновали. Хотелось съездить… Они уже были назначены. Виктор с Джоанной ездили в Японию – знакомились, договаривались. Он был очень вдохновлен, очень хотел туда поехать. Он там себя очень хорошо чувствовал… А Нугманова я как-то недавно хотел вычислить – а он где-то в Бразилии. Потерялись. Я бы его с радостью повидал.

«FUZZ»: Как вы собирались совместить съемки в фильме, гастроли, запись альбома?

Георгий: Рашид очень оперативно предполагал снимать. Ну, сидели бы в Алма-Ате в студии…

«FUZZ»: Он, кстати, планировал снимать в Подмосковье…

Георгий: Тем более. Сидели бы на «Мосфильме»…

Москва

«FUZZ»: Цой менялся с течением времени?

Георгий: Конечно. Виктор остепенялся вместе с тем, как росла его популярность. Менялся статус, возраст и менялись привычки. Одно дело – нам по восемнадцать-двадцать лет, а другое – уже по двадцать семь… Взрослые мужчины. Уже особо не подурачишься.

«FUZZ»: Виктор последний год жизни прожил в Москве?

Георгий: Да. Ну, там Наташа, Айзеншпис…

«FUZZ»: А он не тяготился жизнью в столице?

Георгий: Нет, по-моему. Все было налажено. Они то ли снимали квартиру с Наташей, то ли жили у ее родителей…

«FUZZ»: Какой человек Наташа? Как они познакомились с Виктором?

Георгий: Наташа? Светская дама, хорошо образованная. Работала переводчицей-синхронисткой – фильмы с французского языка переводила. С ней всегда было интересно, весело. Они познакомились на съемках фильма «Асса». Виктор влюбился… Я видел, что что-то у них там происходит, но не считал возможным задавать какие-то вопросы.

«FUZZ»: Виктор делился с друзьями тем, что у него на душе?

Георгий: Нет, он был очень скрытный человек… Не то чтобы скрытный, а замкнутый.

«Черный альбом»

«FUZZ»: У нас в редакционном архиве обнаружилось это фото – какие-то ассоциации вызывает?

Георгий: Лица знакомые… Это Натали, Жоэль. Они помогали нам выпустить альбом КИНО 1991 года, «Черный альбом». Сводили-то мы его во Франции. Это 1990 год. Ботиночки, смотрю, еще те, свитер, джинсы… Жоэль, насколько я знаю, сейчас культурный атташе Франции в Москве.

«FUZZ»: Эта пресс-конференция где происходила?

Георгий: Ну, это не презентация. Презентация была в МДМ…

«FUZZ»: В «Черный альбом» вошло девять песен, написанных в разное время…

Георгий: Там все песни новые, кроме «Следи за собой» – она была записана на «Мосфильме», по-моему, во время сессии, когда мы писали музыку для «Ассы». Не знаю, почему Виктор решил ее вставить в альбом. И «Когда твоя девушка больна» – это из цикла песен «Про любовь»: «Это не любовь», «Братская любовь» – замечательные песни, которые потом вообще непонятно куда делись. Ну, то есть они вошли в так называемый альбом «Неизвестные песни», а записывались дома у Леши Вишни перед «Группой крови». Та сессия как-то заглохла, но вот остались эти песни – «Ты обвела меня вокруг пальца», «Братская любовь» и прочее… Потом Виктор резко сменил курс и написал материал для «Группы крови»… А остальные песни – новые, написанные за последний год.

«FUZZ»: Были разговоры о том, когда этот альбом должен был быть выпущен, какое у него будет название?

Георгий: Нет. Ну, осенью должна была быть студия… Рабочего названия у альбома не было – мы на эту тему не думали.

Тукумс

«FUZZ»: Когда и где была сделана рабочая запись «Черного альбома»?

Георгий: В Латвии, в Тукумсе, где мы отдыхали. 24 июня 1990 года мы отыграли концерт в Лужниках, и Виктор тут же, в течение недели, уехал отдыхать. Я занялся покупкой машины. Купил с определенной целью: тоже поехать в Латвию. Прихватил аппаратуру: инструменты, портастудию, усилитель с колонками. Это та самая знаменитая аппаратура, которую привезла Джоанна. Что-то до сих пор лежит у меня, что-то дома у моих родителей, что-то у Тихомирова. Пультик, магнитофон. Я его пытался даже как-то починить, но безуспешно. Поехал к Виктору. Мы там отдыхали, развлекались и работали. То есть, к тому времени у Виктора на кассете уже были записаны какие-то наметки под гитару. И в основном мы обсуждали, какая будет ритм-секция – такая фактура, этакая… Ну, Виктор, естественно, играл и пел. Я программировал, тоже играл что-то: бас-линию прописал, барабаны. Помню, что Виктор очень небрежно сначала спел, и я его попросил перепеть по-настоящему – ну, мне же нужно было сидеть и работать с этим! Спой, говорю, нормально, пожалуйста. Он: ой, ну ладно!.. Перепел. Все это продолжалось в течение месяца или, может быть, немногим меньше. Потом я собрал вещички, забрал эту кассету, и четырнадцатого августа в пять часов вечера уехал. Всю ночь ехал, пятнадцатого, около шести утра, приехал в Питер и завалился спать. Где-то часа в два проснулся, поехал в гости, и там уже Марьяна меня вызвонила с трагической вестью. Тихомиров как раз в это время приехал из отпуска – тоже после ночи езды. Мы созвонились, он взял свою супругу, я взял Марьяну, и мы поехали обратно…

«FUZZ»: Почему именно Тукумс был выбран Виктором как место для отдыха?

Георгий: Ну, там был небольшой хуторок. У Наташи Разлоговой он был местом отдыха со студенческих времен. Виктор там отдыхал и в 1989 году. Там была филологическая тусовка, небольшая компания Наташиных друзей. Я жил в небольшом домике для гостей, а Виктор с Натальей и детьми – с сыном Наташи и со своим сыном Сашей – жили в хозяйском доме. Очень мило проводили время – гуляли, разъезжали по окрестностям, ездили в Юрмалу. Отдых… Под студию у нас там был сарайчик отведен.

«FUZZ»: Телефон там был?

Георгий: Я не видел, но, судя по тому, что Наташа дозвонилась…

«FUZZ»: У Виктора был «Москвич»?

Георгий: Да, «Москвич 2141». У Тихомирова «восьмерка» и у меня «восьмерка». Нельзя сказать, что мы были очень опытными водителями. Я как раз перед этим учился водить, с Тихомировым вместе сдавали на права. По-моему, это было в 1988 году, потому что помню, что в Америке я уже ездил. Первый мой опыт индивидуального вождения. Мы туда приехали, и Джоанна сказала: я занята, вот машина, развлекайтесь. Права тогда у меня уже были. И я достаточно уверенно ездил. Изящно лихачил.

«FUZZ»: Алкоголь?

Георгий: Виктор не пил практически… Тем более за рулем.

Последняя запись

«FUZZ»: В августе 1990-го Тихомиров и Гурьянов чем занимались?

Георгий: Про Георгия ничего не могу сказать, а Игорь ездил отдыхать в деревню с семьей. Потом Айзеншпис организовал запись – мы писались на «Русском видео», в Москве, на даче Берии. Хорошая студия, профессиональные звукорежиссеры. Ну, собственно, у нас главная задача была – сохранить все, что от Виктора осталось: голос, гитару. И, потом, несколько технических моментов: синхронизировать записанную вот на этой демонстрационной кассете драм-машинку с синхро-сигналом. Помню, сидел там, «плюс-минус» нажимал. В одном ухе – запись драм-машинки, в другом – реально играющая музыка. То есть, все четыре трека скинули на двадцатичетырехканальную пленку, прописали синхро-сигнал, и потом уже искали звуки. Там был выбор на студии: барабаны «Siemens» электронные – по слухам, сделанные на заказ для DEF LEPPARD, сэмплеры, банк звуков неплохой. Вот мы им пользовались. Делали аранжировки, записывали. Втроем. Это было в сентябре-октябре. В ноябре мы уже поехали в Париж всё сводить.

«FUZZ»: Каким было состояние участников группы в тот момент?

Георгий: Конечно, шок был – но как бы в глубине, на уровне подкорки. Я помню, меня так трогало… В песнях «Черного альбома» тема прощания очень четко звучит… И во время записи все это очень сильно эмоционально воздействовало.

«FUZZ»: Было понятно, что группа после этой записи прекратит существование?

Георгий: Конечно.

«FUZZ»: Вы не задумывались, что будет дальше?

Георгий: Никто особо не задумывался. Ну, я, по крайней мере. Не знаю, почему… Наверное, в силу характера.

Если бы…

«FUZZ»: Если бы не случилась трагедия в Тукумсе, как, по-вашему, развивались бы события?

Георгий: Не знаю. Был бы небольшой спад популярности, а потом выход на стабильный, довольно высокий уровень. Типа наших отечественных THE ROLLING STONES что-нибудь. Если Виктор не увлекся бы кинематографом серьезно. Снимался бы где-нибудь в Японии и приезжал бы два раза в год здесь концерты играть, записывать альбомы.

Письма

«FUZZ»: Группа КИНО получала много писем от поклонников? Куда они присылались?

Георгий: Вот про это я ничего не знаю. Их было очень много. Но куда они приходили? На самом деле – это вопрос. Ведь у Виктора не было постоянного жилья. То есть, он, конечно, был где-то прописан, но… Он как-то сетовал на это, но дальше разговоров дело не шло.

После КИНО

«FUZZ»: В начале 90-х вы ушли из музыки…

Георгий: Да. Собой занимался, в основном. Но потом вернулся. Три альбома было записано с Сергеем Михайловичем[4]. «Драконовы ключи»… Если бы был бюджет побольше, можно было бы сделать интереснее. А для низкобюджетного проекта все получилось очень даже неплохо. Но – это не популярная музыка… Потом Вячеслав пригласил поиграть. Я понял, что моя стезя – это поп-музыка все-таки.

«FUZZ»: Вы были с Ю-ПИТЕРОМ в Америке. Повидали кого-нибудь?

Георгий: Да. Мы были в Лос-Анджелесе, навестили Джоанну, ее родителей. А вот с Наташей повидаться не удалось. Она вроде бы живет в Лос-Анджелесе, но никакой информации. Хотя я бы встретился с ней с огромным удовольствием!

Беседовал Александр ДОЛГОВ

FUZZ №9/ 2005

Видели ночь

Послужному списку Юрия Белишкина позавидует любой отечественный промоутер. Он работал с Аллой Пугачевой, с группами АРГОНАВТЫ, ПЕСНЯРЫ, АРИЭЛЬ. Был организатором первого фестиваля ВИА в Ленинграде с участием АРГОНАВТОВ, ЗЕМЛЯН, МИФОВ и САНКТ-ПЕТЕРБУРГА, организатором последнего концерта Сергея Курехина и последнего выступления Булата Окуджавы в Петербурге. Почти 10 лет сотрудничал с DDT. Больше года, с осени 1988-го по конец 1989-го, будучи директором КИНО, провел в обществе Виктора Цоя.

Знакомство

«FUZZ»: Юра, твое знакомство с Виктором как произошло?

Юрий Белишкин: В 1988 году я стал работать в театре «Бенефис». Этот театр организовали Михаил Боярский и Александр Розенбаум. А меня пригласили главным администратором. Условно говоря, Розенбаум отвечал там за «авторскую песню», Боярский – за театр, а я – за рок-музыку. Организовывал концерты DDT. И, естественно, пытался как-то выйти на группу КИНО. Администратора у Цоя тогда не было. Вообще было непонятно, существует группа или не существует. Выступали они очень редко, в основном – Цой в акустике. Вышла «Группа крови» и все. В конце концов, я дозвонился до Каспаряна. У них там связь была какая-то условная. Оказалось, что Цой отдыхает в Прибалтике. Договорились встретиться, когда он приедет. Встретились на улице Жуковского, около театра «Бенефис» (он находился на улице Маяковского, 11). Они пришли втроем – Цой с Наташей Разлоговой и Каспарян. Встретились, посмотрели друг на друга. Цой очень мало говорил. Речи о концертах даже не зашло – был июнь месяц, они буквально на следующий день уезжали на юг. Единственное, у них были плацкартные билеты, а я пообещал достать купейные, и свое обещание выполнил. Они уехали на юг, сыграли там несколько концертов. Тогда, кстати, у них на разогреве выступал ансамбль ЛАСКОВЫЙ МАЙ, безумно популярный впоследствии. Когда они вернулись в Питер, я опять с большим трудом до них дозвонился. Договорились встретиться на квартире у Гурьянова.

«FUZZ»: Виктор ведь жил у него в то время?

Юрий: Да, пока у Густава родители были на даче, они у него на Будапештской жили, репетировали. А когда родители вернулись, Вите пришлось оттуда куда-то съезжать. И я ему снял квартиру на проспекте Мориса Тореза. И только потом, к слову, заметил свою оплошность: рядом с этой квартирой была школа. Ну, школьники его сразу вычислили, хотя он и не выходил из дома почти. Естественно, доставали очень…

Встретились, значит, мы у Густава: Цой, Каспарян, Тихомиров, сам Гурьянов и я. Посидели на кухне – выпили чаю, покурили. Витя за три часа сказал слов десять. Попросил помочь. Сказал, что в октябре у них намечаются два концерта в СКК. Предложил поработать с ними в качестве директора группы. Концерты были ломовые, два жутких переаншлага. Их организовывал Сережа Сельницкий, а я ему просто помогал, решал какие-то простенькие вопросы. Там даже, по-моему, никакой рекламы не было…

Москва

«FUZZ»: Потом были концерты памяти Башлачева в Москве?

Юрий: Да, совершенно фантастические концерты в Лужниках. Два сольника и один сборный концерт. Там были все известные в то время группы и музыканты – АЛИСА, DDT, Макаревич… И все сказали, что заканчивать должна группа КИНО. Тогда в первый раз, кстати, у нас в стране, появился стоячий партер – народ просто с ума сходил. Цой вышел, спел всего одну песню, люди ломанулись к сцене – и концерт остановили.

«FUZZ»: Организацией концертов группы в ДС «Крылья Советов» в Москве занимался Юрий Айзеншпис?

Юрий: Нет, я занимался – заключал договор и т. д. Айзеншпис там был, он принимал нас с московской стороны. У нас там, кстати, возникли проблемы: мы долго не могли вселиться в гостиницу «Космос». Нас не встретили с утра, мы чуть ли не до обеда сидели у кого-то дома, и только потом появились номера. Хотя коллектив у нас был небольшой, мы всегда впятером ездили. То есть, никакого персонала, прислуги.

«FUZZ»: Айзеншпис каким образом стал с группой работать?

Юрий: Ну, Наташа Разлогова – его хорошая приятельница. У них такой «дуэт» получился. Он еще до меня делал какие-то то ли акустические, то ли квартирные концерты Вите. Думаю, в конечном итоге, они и убедили Витю перебраться в Москву.

Наталья

«FUZZ»: Наташа Разлогова – какой она человек?

Юрий: Умная. Обаятельная, интересная женщина. Красивая, воспитанная. Дальнейшие события показали… Случайно, года через два после гибели Виктора, я видел по телевизору интервью с ней. У нее что-то спросили про Виктора, и она сделала такую паузу, что стало понятно – для нее эти отношения не были чем-то определяющим в жизни. Так, будто она уже забыла это имя…

«FUZZ»: Наталья никогда не давала интервью для газет и журналов – во всяком случае, нам таковые не попадались. Это проявление деликатности? Нежелание посвящать кого-либо в личные взаимоотношения?

Юрий: Думаю, говорить правду она не хотела, а лгать не было смысла. Что-то такое. Правда была бы очень острой… То есть, дело не в том, что она не хотела ворошить память и так далее…

«FUZZ»: Наталья, как и Марьяна, была на несколько лет старше Виктора…

Юрий: Да. Неудивительно, что Витя оказался рядом с ней: она могла заинтересовать человека. Очень ровно и спокойно себя вела. Всегда с улыбкой. В меру кокетливая. Никогда не создавала никаких проблем в духе: вот я, подруга лидера! Не грузила, ничего не требовала. Очень хорошо воспитанная. Тем более – искусствовед, знает французский язык. Она работала синхронным переводчиком. Ее родной брат, кстати – Кирилл Разлогов небезызвестный. Витя приглашал меня как-то в Дом кино на какой-то французский фильм – она переводила…

«FUZZ»: Во время гастролей она ездила с Виктором?

Юрий: Нет. Ну, у нас не так много гастролей было. Но вот в Дании она была с нами. Во Франции, естественно. В Италии, по-моему, нет. А по стране она с нами не ездила. В этом, кстати, был какой-то симпатичный момент. Не мешала работать, определенную свободу оставляла.

«FUZZ»: Наташа имела большое влияние на Виктора?

Юрий: Если Марьяна по сути руководила многими поступками Виктора, «администрировала», то Наташа… то же самое. По жизни, я имею в виду. Витя не был бабником. Любил того одного человека, который находился рядом. Если бы он был другим, менее привязчивым, многое могло бы сложиться иначе. А так – Москва его «перетянула». И самый худший, как мне кажется, период его жизни был связан именно с Москвой. Я вообще думаю, что если бы не переезд в Москву, он был бы жив. Не потому что мне так хочется думать, и не потому что я не испытываю добрых чувств к Москве… просто есть такое ощущение. В Москве у Виктора началась совсем другая жизнь, а он был совсем не московский человек. Он был такой… одинокий. Я слышал, как женщина, хорошо знавшая КИНО, сказала про Виктора сразу после его гибели: этого мальчика никто не любил. Это она почему-то мне сказала в телефонном разговоре после гибели Цоя. Одинокий человек, которого, кроме миллионов девчонок и мальчишек, никто по-настоящему не любил. Трагическая судьба, трагический финал.

Гастроли

«FUZZ»: Гастрольная жизнь конца 80-х насколько сильно отличались от того, что происходит сейчас?

Юрий: Небо и земля. Все изменилось. Сегодня гораздо проще работать. В первую очередь, в плане аппаратуры – раньше ее просто не было. На всю страну полтора комплекта. Ну, может быть, в Москве… А так – во всех городах тогда у нас были проблемы. Еще было неплохо в Витебске, где сейчас происходит фестиваль «Славянский базар». Там стационарная аппаратура, и нам ее удалось как-то настроить. Это вот первая проблема тогда была. Вторая – нет номера в гостинице для друзей. На ночь все закрывается, в бар не зайти, посидеть негде. Потом – билеты на самолет, на поезд – и тут не просто.

«FUZZ»: Бытовой райдер: какие требования были у группы?

Юрий: У нас не было райдера. Коллектив маленький – четыре одноместных номера в гостинице и один люкс. Или полулюкс. Витя не требовал трехкомнатных хором с видом на море. В гримерке – ну, вода, пепельницы. Тогда жизнь другая была, как-то об этом особо не думали… Чай с лимоном или кофе. Вите немного коньяка для горла. Никакой еды, бутербродов…

«FUZZ»: По стране как передвигались?

Юрий: По-разному. На поездах, на самолетах. Ну, вот, в Минске мы задержались – за нами прислали две легковые машины из Витебска. Тоже было удобно. В Минске были очень хорошие концерты – четыре аншлага на стадионе «Динамо», по 18 тысяч зрителей. Вообще, если говорить о зрительском приеме, очень хорошая поездка: Минск, Витебск…

«FUZZ»: Непосредственно во время концерта ты где обычно находился?

Юрий: Как правило, возле сцены. Для подстраховки. Мало ли какой вопрос. Это сейчас все отлажено – охрана…

«FUZZ»: Возникали сложности с получением гонорара?

Юрий: Бывало и такое. В Краснодаре нам просто недодали деньги. А в Харькове у местных товарищей в определенный момент возникло желание у меня эти деньги отобрать. Пришлось как-то крутиться. Группа улетела, а я остался их прикрывать. Звонил потом в Ленинград, меня оттуда друзья забирали…

За рубежом

«FUZZ»: Когда случилась первая зарубежная поездка КИНО?

Юрий: В январе 1989-го мы поехали в Данию, в Копенгаген. Там был большой концерт в пользу пострадавших от землетрясения в Армении. От восточных стран выступала группа КИНО. Принимали прекрасно. Особенно почему-то зрителям понравилась песня «Спокойная ночь» – под нее вообще бесовка началась. Потом по местному телевидению ее гоняли, по радио…

«FUZZ»: В том же году была поездка во Францию?

Юрий: Да, в апреле – во Францию, а в сентябре – в Италию. Всего три поездки. Но лучшая поездка – в Данию. Там был самый лучший прием. Во Франции уже было не так. Тем более в Италии. В Риме на концерте были какие-то русские эмигранты – по дороге в Израиль. Советские люди, скажем так.

«FUZZ»: Залы были большие?

Юрий: В Дании был большой зал. Ангар тысячи на две-три. Такое рок-н-ролльное место. Там не было сидячих мест, все стояли. Во Франции на фестивале «Le Bourge» был тысячный зал, а в Италии – открытая площадка. По меркам Советского Союза зрителей, конечно, было мало. Но принимали везде нормально. Впрочем, Витя, как умный человек, все понимал и не строил планов каких-то мифических. Не обольщался. Он вообще очень хорошо ориентировался в ситуации: будет ли заполнен зал, сколько нужно сыграть концертов. Внимательно следил, как обстоят дела с рекламой, как продаются билеты…

«FUZZ»: Если представить ситуацию, что группа узнала в день концерта, что билеты распроданы меньше, чем наполовину – как бы развивались события?

Юрий: Такого с нами никогда не было. Был случай в апреле 1989 года в Волгограде. Густав Гурьянов – мы добирались из разных мест – перепутал аэропорты. Не прилетел. Предполагалось два концерта – в 16:00 и в 19:00. И он опоздал на первый. А у нас же живой звук, не фонограмма. Вышли из положения так: поставили ударную установку, затемнили ее и сыграли концерт без барабанщика. Об отмене концерта и речи не зашло. А вечером Гурьянов прилетел. А если представить… Витя все равно обязательно вышел бы на сцену, и концерт бы состоялся. Но после этого был бы, наверное, со мной разговор не очень хороший. Хотя за все время совместной работы мы ни разу не ругались, никаких наездов друг на друга не было, даже тогда, когда возникали какие-то проколы. Потому что проколы неизбежны. Виктор был очень воспитанным, сдержанным человеком, не терпел хамства. Мы даже разговаривали друг с другом на «вы». Ну, мы же не были приятелями, мы вместе работали. Но отношения при этом были очень уважительные и теплые. Мало кто знает, что он меня звал работать в Москву – на пару с Айзеншписом. Последний раз звонил в конце января 1990 года, мы обсуждали этот вопрос. Я отказался. Тогда Витя предложил заниматься делами группы в Питере – ну, группа-то все-таки питерская. Но я и от этого отказался.

В студии

«FUZZ»: Группа как-то планировала денежные расходы – на инструменты, на запись альбома? Как и кем эти вопросы решались?

Юрий: Деньги я все отдавал Вите – он распоряжался финансами. Мне посчастливилось организовывать всю эту историю с альбомом «Звезда по имени Солнце». Я нашел студию Валерия Леонтьева. Там у меня были знакомые, и я с ними договорился сделать запись за очень небольшую сумму. Рассказал об этом Вите. Он вручил мне деньги, и я их просто передал по назначению. Альбом начали писать в конце 1988 года, а закончили 12 января 1989-го. Я все время на студии находился – на кухне там сидел. Все очень быстро происходило, легко. Пили чай, курили и, как бы между делом, записали такой классный альбом. Было ощущение, что Витя вообще все записал с одного дубля.

«FUZZ»: Когда он пел, остальные что делали?

Юрий: Со звуком что-то… Пытались помочь, подсказать. Особенно Тихомиров. Цой и Гурьянов вообще достаточно быстро сделали все, что от них требовалось, а вот Каспарян и Тихомиров достаточно долго возились.

Имидж

«FUZZ»: Музыканты выходили на сцену в той же одежде, в которой приезжали на концерт? Специальных костюмов не было?

Юрий: Нет, не было. Как в жизни, так и на сцене. Все в черном: рубашки, джинсы. Поскольку ребята были аккуратные, они и на рокеров походили мало. Опрятные всегда, в ботинках начищенных.

«FUZZ»: Грим?

Юрий: Витя сам всегда гримировался. Но не перед концертами, а перед съемками на телевидении.

«FUZZ»: А прическа, одежда?

Юрий: Не знаю. Виктор дружил с Африкой и, может быть, что-то перенимал у него. Может быть, у них был один парикмахер. Цой считал, что у Африки хороший вкус… Я не вдавался в такие подробности. Не лез в друзья. Может быть, поэтому Виктор работал со мной.

Быт

«FUZZ»: А как ребята обращались друг к другу – по именам?

Юрий: К Каспаряну обращались – Юрик. Я для всех был просто Юра. Тихомиров – Тиша, Цой – Витя, а Гурьянов – Густав.

«FUZZ»: Как происходило общение? Кто в группе был ближе всего к Виктору?

Юрий: Каспарян. Они были ближе всего друг к другу. Витя иногда подтрунивал над ним. Много шутили над Густавом с его рассеянностью. С ним было вообще сложнее всего. Помимо опозданий на самолеты, там хватало всякого. Мог на концерт, когда нет мест, привести пять человек помимо списка: это со мной! Особенно в Питере. Он просто был… разгильдяем. На него нельзя было обижаться – творческий человек и вообще без царя в голове. В хорошем смысле. В облаках витал.

«FUZZ»: Чем музыканты в дороге занимались?

Юрий: Отдыхали. Дремали, что-то листали. Пару раз в мячик играли – такую фигню устроили, помню. А так все спокойно. Никаких пьянок, девчонок: мол, пошли в ресторан, оттянемся! Это все от Вити шло. Он спокойный был. Иногда – интервью… Это неправда, что Витя не любил общаться с журналистами. Все от людей зависело. Если ему было интересно с человеком, мог два часа с ним разговаривать. С удовольствием.

«FUZZ»: Что курили тогда?

Юрий: Курили все пять человек, курили много. Отчасти, наверное, из любви к черному цвету Витя полюбил сигареты «John Player Special». Дорогие, но классные, в такой черной коробке – он доставал их где-то. В Москве он меня просил – я ему «Marlboro» доставал. Ничего же тогда купить нельзя было. Из-за этого же пристрастия к черному цвету чуть ли не первая просьба у Вити была, когда мы познакомились – перекрасить все вещи в черный цвет. Я договорился в лучших красильных мастерских города – в мастерских Мариинского (Кировского тогда) театра – и все вещи там покрасил…

«FUZZ»: При тебе Виктор что-то писал, рисовал?

Юрий: Нет. Ничего. Мне вообще было непонятно, когда все это писалось. Он никогда ничего не напевал, за гитару судорожно не хватался. Может быть, в голове у него что-то все время и крутилось, но постороннему наблюдателю это никак не было заметно. Это был совершенно скрытый от кого бы то ни было процесс. Со стороны казалось, что все происходило само собой.

«FUZZ»: Какие-то характерные словечки у Виктора были?

Юрий: «Душный». Он некоторых людей называл – душными. Учитывая характер Виктора, человек мог ему показаться таким через три минуты общения. Если не в тему разговоры, вопросы какие-то… Ему не нравились люди, которые много, шумно говорили. В нем была какая-то степенность. Сосредоточенность. Он не любил шум. Это, наверное, какие-то восточные дела. Еще – дисциплинированность. Как-то мы должны были выехать из Нижнего Тагила в пять утра. Без десяти пять я стучусь к нему в номер, будить собираюсь, а он стоит одетый, умытый, гитара зачехлена. Внутренняя собранность.

«FUZZ»: Были какие-то вещи, которые Виктор любил, которые у него всегда были под рукой? Кроме гитары…

Юрий: Телевизор, магнитофон. Видеомагнитофон.

«FUZZ»: Поклонники доставали?

Юрий: Не то слово! Но Виктор старался не давать повода, всегда держал дистанцию. В автографах никому не отказывал, но людей специально не провоцировал. Помню, в Волгограде очень красивая девочка – ну никак ей было к нам не попасть через оцепление – ногу просунула: умоляю, распишитесь! Витя подошел, фломастером написал… Я очень много раз видел, как он давал автографы. И всегда писал одно и то же: «Удачи! Цой».

Беседовал Александр ДОЛГОВ

FUZZ №10/ 2005

Дело жесткое

«Дикий Восток» – малоизвестный фильм одного из самых «рок-н-ролльных» режиссеров – Рашида Нугманова. В историю съемок картины вплелись судьбы самых известных отечественных музыкантов. Более того, создание этого ироничного экшена странным образом спровоцировало ряд совершенно неожиданных событий, повлиявших на историю российской рок-музыки.

Александр ДОЛГОВ вспоминает события почти пятнадцатилетней давности в компании исполнителя главной роли – гитариста группы TEQUILAJAZZZ Константина Федорова.

Приглашение

«FUZZ»: Как ты попал в этот фильм?

Константин Федоров: Случайно. Летом 1991 года Нугманов приехал в Ленинград. Он тогда планировал снимать фильм с Виктором Цоем в главной роли. Но после известных трагических событий планы поменялись, и он приехал в Питер искать нового главного героя. Остановился у Рикошета. Рикошет позвонил мне: «Заходи, у меня тут Рашид сидит». Я зашел. Вина выпили, покурили, поболтали. Речь шла о том, что надо бы пригласить на главную роль Бориса Гребенщикова. Мне же Рашид предложил небольшую роль. Я с радостью согласился – дело было новое, неизвестное. Потом он уехал, а недели через две-три позвонил и предложил главную роль. Почему он решил предложить ее мне, я не допытывался. Да и он мне ничего не объяснял. Поэтому, я считаю, это был просто случай.

«FUZZ»: Рашид предложил главную роль без проб?

Константин: Да. Что было неожиданно.

«FUZZ»: Были сомнения: справишься – не справишься?

Константин: Сомнений не было, потому что я вообще плохо себе представлял, во что ввязываюсь. Просто не знал, что предстоит делать.

«FUZZ»: Ты перед съемками читал сценарий?

Константин: Первоначальный вариант. В процессе съемок он претерпел значительные изменения. От первой версии осталось очень мало – 3/4 диалогов были переписаны заново, и многие события обыгрывались по-другому.

ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК

«FUZZ»: По замыслу Нугманова, ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК должны были изображать плохих парней, а Гребенщиков – такого Клинта Иствуда… Потом все переиграли – Женя Федоров и Рикошет играли эпизодические роли, ты – главную. Дусера не было вообще. Эта перетасовка по ходу дела происходила?

Константин: Нет, думаю, это произошло тогда, когда Рашид понял, что не будет приглашать на главную роль Гребенщикова. Там, кстати, и не шло разговора о том, что вся группа ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК будет в роли плохих парней выступать. Рикошет, например, до сих пор уверен, что его роль не эпизодическая, а вполне основательная. Ну, ему виднее. А что касается ОБЪЕКТА НАСМЕШЕК… Тогда у группы был такой период – команда вроде бы существовала, но функционировала крайне редко. Когда начались съемки фильма, Рикошета это процесс увлек гораздо больше, чем музыка. Ну, на тот момент они же уже достаточно долго вместе играли – с 1986 года, я пришел в группу значительно позже… Поэтому понятно, что их новая деятельность увлекла. В общем, это был уже период полураспада группы.

Съемки

«FUZZ»: Подготовка к съемкам где проходила?

Константин: В Алма-Ате, в Казахстане – студия-то была казахская. Только натурные съемки происходили в Киргизии, потому что в Казахстане не нашлось озера с горами. Не знаю, зачем Рашиду озеро понадобилось – в кадре его практически нет. Единственное, чем все были горды, и на цветной пленке это хорошо видно: там совершенно особенного цвета горы. Красноватые. Такой техасский пейзаж.

«FUZZ»: Ну, если иметь в виду «Великолепную семерку»…

Константин: Рашид говорил: это такой коктейль из «Великолепной семерки», «Чапаева» и всего остального в том же духе… Подготовительный период длился месяца полтора. В основном мы обсуждали костюмы. Художники, которые работали с нами, очень странно представляли себе ковбоев, злодеев и всех остальных. У них дорогая проститутка выглядела как обычная девочка-панк. Наверное, если бы этих художников не было вообще, многие персонажи получились бы более колоритными. Мы с ними долго спорили, но, в общем, безуспешно. Долго обсуждали все эти ковбойские прибамбасы, а в итоге снимались все практически в том, в чем приехали. Плащ, в котором я ходил, сшили специально, а шляпу, жилетку, кожаные штаны – правда, короткие – нашли на складе. Рашид в этом процессе активно участвовал, но был вполне убеждаем. Если наше представление о том, как должен был выглядеть тот или иной герой, не совпадало с его представлением, мы могли его переубедить. В общем, все это рождалось в спорах, в обсуждениях.

«FUZZ»: Перед съемками пересматривали «Великолепную семерку», «Семь самураев»?

Константин: Да. Не то, чтобы всей толпой – были я, Рикошет… Но это не специально происходило – просто ставили и смотрели. То есть никакого перенимания опыта не было… Рикошет вообще любит все эти героические прибамбасы, разговоры о самураях. Тогда эти разговоры тоже постоянно происходили и, естественно, цеплялись за фильмы.

«FUZZ»: Когда начали снимать?

Константин: В Киргизию мы отправились ранней осенью, в сентябре, и, по плану, должны были снимать до Нового года. Иссык-Куль осенью – бархатный сезон. Никто не ожидал, что натурные съемки растянутся на полгода. Заканчивали снимать зимой – было уже не так тепло, естественно. Настроение у всех упало. Грянул кризис, карточки пошли, гиперинфляция. С деньгами бардак начался. Теперь это уже не тайна: фильм снимался на деньги брата Рашида – Мурата. Деньги он брал из собственного бизнеса, по мере поступления. Соответственно, в какой-то момент их перестало хватать. А осветителей, декораторов это мало волновало. На уговоры подождать они не реагировали. Кто-то стал волынить. Началось легкое пьянство на площадке. Они вообще работали очень медленно – один кадр ставили полдня – а тут процесс вообще практически остановился.

«FUZZ»: Оператором был брат Рашида?

Константин: Да, он.

«FUZZ»: Какие-то привычки, присущие Рашиду, можешь припомнить?

Константин: Была притча во языцех, что Рашид очень любит на диване полежать. Жена его брата рассказывала такую историю: они как-то всей семьей собирались к друзьям на день рождения. А Рашид лежал на диване. И вот, когда они уже собрались, оказалось, что Рашид идти явно не готов. Они стали его торопить. И тут он выдал: а может быть, они сами к нам придут?.. На съемках дивана не было, он все время лежал или сидел на кровати. Активный образ жизни не вел, по утрам трусцой не бегал и на мотоцикле не катался. Ну, такой человек – любит посидеть, поговорить. Одевался в черную джинсовую пару, волосы длинные…

Ирония и пафос

«FUZZ»: Рашид говорил, что они с Цоем хотели как следует поиронизировать…

Константин: Не знаю… По прошествии времени ему, конечно, виднее. Если так, нужно было эту тему героизма довести до определенного абсурда. Но до этого явно не дотянули. Была еще одна идея. Мы предлагали Рашиду озвучить фильм на казахском языке, а русский перевод дать нарочито гнусавым голосом, какой тогда был на пиратских кассетах. А пришла к нам эта идея, кстати, после того, как мы посмотрели фильм «Взломщик» с Кинчевым, переведенный на казахский язык. Как-то делать в Алма-Ате было нечего, и мы включили телевизор. Для нас это был шок. Там есть сцена, где Кинчев своему брату песню поет. И вот он в какой-то момент откладывает гитару и начинает по-казахски загибать! Мы со стульев попадали…

Быт

«FUZZ»: Как и где вы жили во время съемок?

Константин: Жили в каком-то заброшенном военном санатории на Иссык-Куле. Барак, конечно. Но нормально, никто ничего другого и не ожидал. Тогда еще никто не был избалован всякими суши-барами. Трехразовое питание, столовские котлеты с макаронами, компот… Первые два-три месяца было очень весело, всем всё нравилось. Тепло, все время катались на мотоциклах. А еще продавалось немецкое баночное пиво, и стоило оно какие-то копейки. Мы просто ездили на «УАЗике» в деревню и покупали это пиво коробками. И сигареты «Magna», – одни из первых импортных сигарет. Еще там был на территории базы какой-то бар, бильярд. Такой панк-санаторий. По вечерам играла музыка. У нас был магнитофон с собой. Сначала было очень много кассет, а потом то ли их потеряли, то ли еще что… В общем, осталась всего одна кассета: на одной стороне NITZER EBB, на другой B-52. Нашли старый усилитель «Электроника», присобачили к нему колонку и поставили его в коридор. И эта музыка дубасила сутками… То есть, если бы мы уложились в эти два-три месяца натурных, все было бы здорово. Но, к сожалению, вышло иначе. Поначалу вообще в группе сложился очень хороший микроклимат, а потом, как это часто бывает, пошли какие-то стычки. Они не носили жесткий характер, но фингалы появлялись кое у кого. Помощник режиссера ругала актеров за то, что они «каждый день на съемки с новым лицом приходят». Такая была проблема. Ну, это у русских глубоко заложено – выпить, подраться, потом опять дружить… Вообще съемки напоминали большой рок-фестиваль – вроде все организованно, а все равно бардак постоянно: кто-то пришел, когда не надо, кто-то опоздал… Масса была смешных случаев. Мы предлагали Рашиду, помимо того, что происходило на площадке, помимо съемок фильма, взять видеокамеру и снимать фильм о том, как снимается фильм.

«FUZZ»: Это чья идея была?

Константин: Да там все… Вечером сидели, обсуждали. Очень много ребят было из Питера – Рикошет, Костя Шамшурин, Слава Книзель, ныне покойный… Ну, тусовка. Кто бывал в «ТамТаме», тот знает. Был Коля Мюнхен, который шил в «ТамТаме» куртки кожаные – косухи. Тогда была первая волна увлечения мотоциклами, и Коля, имея некоторую сумму денег, приобрел мотоцикл. Познакомился с ребятами в Питере, которые не только ездили на мотоциклах, но и переделывали «Мински», «Уралы», «Явы» в чопперы. От их первоначального вида ничего не оставалось, кроме двигателя… И массовка мотоциклетная в фильме – это его знакомые.

«FUZZ»: Маленькие артисты, лилипуты…

Константин: Они очень не любили, когда их называли лилипутами или карликами. Они говорили, что лилипуты, карлики – это люди небольшого роста с непропорционально развитым телом. А они были роста маленького, но развиты пропорционально. Поэтому они себя называли «маленькие люди». Ну, это цирковая труппа, к походным условиям народ привычный. Мы к ним тоже хаживали и у них сиживали. Всякие шутки-прибаутки. Совместно распивали «Пепси-колу», они нам какие-то цирковые фокусы показывали. Нормально общались. А потом уже, когда начались вопросы с деньгами – они, конечно, стали нудить. Но их понять тоже можно. Нам-то было по балде, а они – настоящие актеры. Мы туда приехали-то не столько в кино сниматься, сколько тусоваться. А их пригласили… Тут надо сказать, что они, будучи профессионалами, всех трясли, и трясли по делу. Что несколько ускоряло процесс. Они были правы, но иногда это надоедало.

На натуре

«FUZZ»: Съемочный процесс насколько был коллективным творчеством?

Константин: В общем-то, коллективным. Вечером садились, смотрели сценарий, думали, что будем снимать завтра. Что-то меняли иногда. Там, например, бандитские диалоги были прописаны литературным языком – и мы убедили Рашида, что бандиты должны говорить совсем иначе… Что-то в сценарии уже просто нельзя было переделать, в связи с чем родилась идея, что в конце фильма, уже после титров, надо придумать какую-нибудь штуку, чтобы всем стало понятно, что бандиты не настоящие, и все это шутка на самом деле. Прикол такой. Но Рашид на это не согласился – он все-таки относился к фильму серьезно. Ему хотелось героического пафоса, а не шутки.

«FUZZ»: Как вообще Рашид строил работу?

Константин: Как и любой режиссер. Выстраивал кадр, говорил – кому что делать, как стоять, что говорить. Репетировал с нами. Но, как это часто бывает, когда включали аппарат, все шло вкривь и вкось. Снимали дубли. Пленку берегли, конечно, но не очень. Хорошая была пленка, дорогая – «Кодак», по-моему.

«FUZZ»: Так почему не снимали на видео – ведь это не требовало особых затрат?

Константин: Не знаю. Наверное, Рашиду эта идея не понравилась. И, потом, с этой камерой должен бы был тоже ходить еще один оператор.

«FUZZ»: Сколько камер использовали?

Константин: В основном одну. В павильоне – две. Там была одна обыкновенная камера и одна для замедленной съемки.

«FUZZ»: Натурные съемки продолжались и зимой?

Константин: Да. Как в том анекдоте: пляж, ледок, разотрите артиста, а то он совсем синий. Помню, снимали сцену с «чапаевской картошкой». Ночью. Холод был ужасный. Там в горах днем было еще тепло, а ночью земля остывала моментально. А я был в сапогах-«казаках». Ноги мерзли страшно. И я сказал: либо сейчас же привезите мне бутылку водки, либо не буду сниматься. Иначе не согреться было никак. Привезли, хотя категорически запрещалось в кадре распивать. Ну, поняли, что иначе никак.

В павильоне

«FUZZ»: Потом были съемки на «Казахфильме», в Алма-Ате?

Константин: Да. Там построили павильон. По фильму видно: картинка изменилась, все стало покрасивее, побогаче. И Рашиду эта часть съемок нравилась гораздо больше, поскольку там он свои идеи мог более полно реализовать, нежели на натуре. Никто уже не зависел от дневного света. Да и вообще, все эти киношные люди на студии работали уже несколько иначе.

«FUZZ»: Сколько продолжались съемки в павильоне?

Константин: Тоже месяца два. До весны 1992-го. В Алма-Ате жили в гостинице недалеко от «Казахфильма». Она не имела отношения к студии, но когда приезжали известные актеры, «Казахфильм» часто селил их именно там.

«FUZZ»: Вот эта большая машина…

Константин: Это «ЗИС», правительственная машина. На ней, видимо, принимали какие-то парады. Внутри все в бархате. По легенде, в ней Гагарин ездил. При желании в нее человек десять помещалось. Ее берегли. Мы на ней буквально пару раз по городу вне съемок прокатились, и нам это дело запретили.

TEQUILAJAZZZ

«FUZZ»: Музыкальное сопровождение Рашид какое предполагал?

Константин: Поначалу он вообще об этом не думал. Он говорил, что потом уже, после съемок, сядем в Алма-Ате в студию и что-нибудь запишем. Там хорошая студия на «Казахфильме» по тем временам была. Но что конкретно писать, разговоров не было. Потом уже, на съемках, сложился такой коллектив – названия еще не было – прообраз TEQUILAJAZZZ. Там долгая история. У меня была своя группа, и еще была группа ПУПСЫ, в которой и я, и Дусер тоже участвовали. Плюс у нас Женей была команда, которая играла поп-музыку. И так получилось, что в процессе съемок распались и ПУПСЫ, и ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК. И моя группа тоже прекратила функционировать. И получилось, что несколько людей, которые общались достаточно плотно, объединились в новый коллектив, чтобы хоть что-то играть. И тогда Рашид попросил нас сочинить и записать для фильма песни или музыку максимально шумную: скрежет и все такое. Ужас нечеловеческий ему был нужен. Мы, как могли, это изобразили – эта песня вошла в фильм, в сцену мотоциклетной вечеринки. Где группа за решеткой играет. Все это и определило в какой-то степени звук группы, которая впоследствии стала называться TEQUILAJAZZZ. Потом еще в фильм попали какие-то отдельные музыкальные фразы, которые мы записывали вдвоем с Рикошетом на студии «Казахфильм». Плюс туда вошла музыка группы ЧЕТЫРЕ ВЕТРА, которая была у нас с Женей. Там много всего намешано. Наверное, потому что после того, как Цоя не стало, Рашид вообще с трудом представлял, какая музыка должна звучать в фильме. Во всяком случае – никого не хочу обижать, но равноценной замены КИНО не получилось.

«FUZZ»: Как ты считаешь, кого бы могли играть в фильме музыканты группы КИНО? С Цоем все понятно – главная роль…

Константин: Ну, Тихомиров, наверное, сыграл бы ту роль, которую Костя Шамшурин исполнял. Каспарян был бы злодеем. А Густав – не знаю. Наверное, тоже злодеем.

Окончательная версия

«FUZZ»: Озвучка происходила тоже на «Казахфильме»?

Константин: Да

«FUZZ»: Все, кто снимался, участвовали в ней?

Константин: Нет. Мотоциклистов озвучивали уже местные актеры. «Маленьких людей» тоже озвучивали другие актеры. Их не могли по тембру озвучить обыкновенные люди, и Рашид приглашал актеров еще одной подобной труппы, которая находилась проездом в Алма-Ате.

«FUZZ»: Рабочее название у фильма какое было?

Константин: «Дети Солнца». Имелась в виду эта колония «маленьких людей». И поскольку события разворачивались вокруг нее… Даже не так. Изначально там вообще не было понятно, кто плохой и кто хороший. То есть все мы дети Солнца. Все под одним Солнцем живем. Но это как-то в фильме не очень обозначилось. А поскольку получился самый настоящий истерн, его, соответственно, и назвали «Дикий Восток».

«FUZZ»: Из того, что снималось, сколько вошло в окончательную версию фильма?

Константин: Много. Почти все, что было отснято. Ну, старались же делать как можно меньше дублей. Конечно, кое-что Рашид отрезал при монтаже – но это уже технические вопросы. Чтобы состыковать кадры…

«FUZZ»: Когда фильм был готов к прокату – которого не было? Какие были ожидания? Или никаких иллюзий не было?

Константин: Это было уже в 1992 году, ближе к осени. Ожиданий уже никаких не было – преобладала усталость. Ну, были, конечно, надежды. Рашид даже рассчитывал на участие в каких-то фестивалях, и фильм был показан на венецианском фестивале в 1993 году, был сюжет в передаче «Тихий дом» у Шолохова – они что-то там с Рашидом сидели, говорили… Никто, конечно, не думал, что фильм станет суперхитом, но были мысли, что, возможно, для нас он станет какой-то отправной точкой, что к нам поступят еще предложения. Но больше мы нигде не снимались и музыку к фильмам не писали. Рашид планировал, конечно, достаточно большую премьеру – громкую музыку, мотоциклы, взрывы, дым, факелы. Ничего этого не случилось. Фильм вышел достаточно незаметно. К тому времени прокат совсем развалился. Несколько раз фильм показывали по телевидению. Еще видеопрокат…

«FUZZ»: Как на фильм реагировала критика?

Константин: До меня ничего не дошло. Фильм, вроде, появился, но практически никто этого не заметил. Ну, естественно, если бы в фильме была группа КИНО, Виктор Цой в главной роли, то даже отсутствие проката и рекламы не помешало бы этому фильму получить гораздо большую известность…

FUZZ №11/2005

КИНОпроба

20 лет назад, весной 1986 года, был снят 40-минутный полудокументальный-полуигровой фильм «Йя-хха» – первая картина, посвященная советским независимым музыкантам и рок-тусовке того времени (в частности, это был самый первый фильм с участием Виктора Цоя и группы КИНО). Парадокс: лента о молодых ленинградцах была сделана руками москвичей, в ту пору студентов ВГИКа – будущего режиссера Рашида Нугманова и будущего оператора Алексея Михайлова.

Действующие лица:

Рашид Мусаевич Нугманов, архитектор, кинорежиссер. Родился в 1954 году в Алма-Ате. В 1977 году окончил Алма-атинский архитектурный институт. В 1987 году закончил учебу во ВГИКе. Режиссерские работы: «Йя-хха» (1986), «Игла» (1988), «Дикий Восток» (1993). В настоящее время живет во Франции. Женат, есть сын и дочь.

Татьяна Егорова. Родилась в Ленинграде. Окончила техникум по специальности «дизайн одежды». С середины 80-х занималась живописью, участвовала в нескольких выставках. С 1992-го по 2002-й работала администратором отдела рекламы «Радио Балтика». В настоящее время художник по тканям, оформитель интерьеров, декоратор. Воспитывает сына Никиту.

Игорь Мосин (Быстров). Родился в 1964 году в Ленинграде. Барабанщик групп МЕХАНИЧЕСКИЙ БАЛЕТ (1987), ДУРНОЕ ВЛИЯНИЕ (1988-92), БОНДЗИНСКИ (с 1993-го). Также работал с Еленой Юдановой, Святославом Задерием. С 1991 по 2002 г. – ди-джей «Радио Балтика». Занимался кино и (совместно с Андреем Венцловой) снял 16-мм клип на песню ДУРНОГО ВЛИЯНИЯ «24 Часа». Помимо «Йя-ххи» снялся в фильме «Взломщик» (1987, эпизод).

Черно-белая короткометражка в должное время большого резонанса не произвела. В силу специфики содержания о его прокате речи не было, а несколько специальных показов, разумеется, не дали возможность широкой публике ознакомиться с работой. В конце 1980-х «Йя-хха» несколько раз демонстрировалась региональными телеканалами, но умы зрительской аудитории тогда были заняты уже совсем другим.

Нугманов

Рашид Нугманов родился в Алма-Ате. Окончил местный архитектурный институт, работал по специальности, «в конторе». В середине 80-х поступил во ВГИК.

Рашид Нугманов: Я вырос на роке, на рок-н-ролле. В конце 50-х в Алма-Ате появились стиляги, центральная улица города стала именоваться Бродом. Там постоянно слонялись ребята – я знал их благодаря моему старшему брату Мурату. Такая полустиляжная, полублатная среда. Были какие-то древние бобинные магнитофоны, THE BEATLES. Где-то в начале 80-х я стал собирать материалы на эту тему, встречаться с людьми, юность которых прошла на Броде. О кино тогда даже и не думал. Я не знал, что это будет, – то ли роман, то ли сборник воспоминаний. Хотелось сделать книгу, в которой переплетались бы мои несколько мифологизированные представления обо всем этом и реальные воспоминания. Даже не знаю, как форму такого произведения обозначить. Собрал большое количество интересных вещей, информацию об очень любопытных людях. Даже название придумал – «Король Брода». Книга о моем брате. Потом, в 1984 году, получилось так, что я поступил во ВГИК. Идея написать книгу естественным образом трансформировалась в мысль снять кино. Вот все это и привело меня сначала к «Йя-ххе», а потом к «Игле».

Теория

Второкурсник Нугманов приобрел известность в кругу коллег благодаря своим этюдам, в которых участвовали Петр Мамонов, Александр Баширов, Валерий Песков. Авторские концепции молодого режиссера не были совсем уж диковинкой. Многие идеи он почерпнул у Дзиги Вертова (1896—1954), режиссера и теоретика, одного из основоположников отечественного и мирового документального кино.

Рашид: Я его для себя открыл чуть раньше – еще до ВГИКа. Меня интересовал русский авангард: пост-революционный и до 30-х годов. В том числе и кино. Конструктивисты наши, супрематисты. Возможности смотреть такие фильмы тогда практически не было, но какие-то отдельные вещи доходили. «Три песни о Ленине» Вертова я смотрел. Изучал его подход, его манифесты. Был очень увлечен ими. Потом, когда во ВГИК приехал, посмотрел и другое – «Человек с киноаппаратом» и прочее. В его фильмах главным было не конкретно то, что он снимал, а сам принцип, дух, подход: актеры живут, и мы живем рядом.

«FUZZ»: Кинематографические концепции Нугманова не удивляли?

Татьяна Егорова: Совсем нет. Мы к тому времени были уже достаточно искушенными зрителями, многое посмотрели. Такой вот подход – интуитивное, лишенное жестких рамок кино – нас очень заинтересовал…

Идея

«FUZZ»: Мысль снять фильм появилась у Алексея Михайлова?

Рашид: Да. Однажды он ко мне подошел, сказал, что видел некоторые мои работы – ему понравилось. Предложил сделать фильм о рок-н-ролле. Это было осенью 1985-го, мы как раз с каникул вернулись. У Леши была своя камера и в заначке какая-то полубракованная пленка. Он должен был сдавать этюд по освещению (мне, второкурснику еще не положено было снимать самому). И он под этот этюд – 10 минут – получил три ролика черно-белой пленки. У него были архивные материалы – Вудсток, что-то еще. Леша хотел сделать такую документалку интересную – размышления, то-сё. А надо сказать, что я к тому времени уже слышал, конечно, АКВАРИУМ, КИНО, ЗООПАРК – в них было что-то такое, что я сразу понял: это мое! Ну, и сказал Леше: а что Вудсток? Я понимаю, это наша молодость, но у нас же есть свое тут под боком, в Ленинграде! Леша сначала к этому скептически отнесся, а потом согласился. Смирился с этой идеей. И мы решили снять все полностью с нашими музыкантами, – никто до нас этого не делал. Леша был знаком с Костей Кинчевым и меня познакомил. И вот втроем с Кинчевым мы и стали всерьез обсуждать идею «Йя-ххи». Кинчев тогда как раз «мотался между Ленинградом и Москвой». Думали, обсуждали – что снимать, кого. И очень быстро определились – Кинчев, Майк, КИНО, АКВАРИУМ. Я еще хотел ДЖУНГЛИ – мы уже договорились с Андреем Отряскиным, но на них, в конце концов, уже просто пленки не хватило. Позже я хотел еще с этой группой поработать, но не сложилось: Отряскин уехал и т. д. Ну, и еще НОВЫЕ КОМПОЗИТОРЫ. Но не в кадре, а за кадром. Они дали мне материалы, которыми я потом воспользовался. Так началась эта история. Стали регулярно ездить в Ленинград. Всю зиму ездили.

Главный герой

Главным героем фильма стал питерский музыкант Игорь Мосин. Точнее, в фильме он явился неким связующим звеном между появлениями основных действующих лиц: питерских музыкантов. Игорь дома, Игорь с друзьями, Игорь на рок-концерте. Быстров же стал неким «мостиком» между столичными кинематографистами и ленинградской тусовкой.

Игорь Мосин: Была некая группа людей в Питере – из «Сайгона» тусовка и другие. А у меня был приятель в Москве, Валера Песков. Очень яркий по тем временам персонаж – такой декоративный панк с интересным философским взглядом на жизнь. Валера познакомил меня с Нугмановым. Я жил тогда на улице Фурманова, где впоследствии мы и снимали. Нугманов приезжал, я рассказывал ему о жизни, ходили, беседовали. Параллельно он выходил на людей, для того времени знаковых…

«FUZZ»: Через вас?

Игорь: Частично. По большей части сам. Я ему поставлял несколько иную информацию. Майк, Башлачев, Цой – это был уже все-таки совершенно другой слой. Майк и Рашид – они вообще люди одного поколения. Оба переводчики, кстати. А со мной он просто обсуждал какие-то сценарные моменты. Я не знаю, зачем. Сначала он хотел, чтобы Песков был главным героем. Песков – панк, который бывает на всех концертах, знакомится со всеми этими людьми. Такой «сквозной» герой. Но в какой-то момент он сказал Валере: «Пускай будет Игорь!» Валера ответил: «Да пофиг! Пусть Игорь! Как раз свадьба – давайте снимем свадьбу!» Хотя, на мой взгляд, Валера был куда более яркой фигурой и больше подходил на эту роль. У него были леопардовые штаны и больше дырок в ушах. У меня тоже были и дырки, и серьги, и все остальное, но я был поскромнее все таки. Знакомых здесь у меня было, правда, больше, чем у него.

Татьяна: Тогда был вообще очень плотный контакт Москва-Питер. Все постоянно ездили туда-сюда. Как-то мы все побросали свои институты, и был год совершеннейшего… болтания. Наплевав на родительские запреты, делали, что хотели – то работали, то не работали. Была уйма свободного времени – и мы, в частности, мотались постоянно в Москву. И московские люди сюда приезжали, соответственно. Пошло какое-то знакомство с ребятами из ВГИКа. У меня была сумасшедшая квартира (мы с Игорем до свадьбы вместе не жили), – всегда было очень много гостей из разных концов страны. Бедная моя мама, как она все это выносила!?

Цой и другие

Так получилось, что, вольно или не вольно, Рашид Нугманов сфокусировал в фильме свое внимание на фигуре Виктора Цоя и на музыке группы КИНО. Именно на их концерт отправляются ребята после свадьбы, именно Цой поет в финале: «Дальше действовать будем мы».

«FUZZ»: Рашид, как вы познакомились с Цоем?

Рашид: Нас никто друг другу не представлял. Витьке уже перед съемками позвонил Костя Кинчев и сказал: «Вот, парень, вроде, нормальный». Цой ответил: «Пожалуйста!» Я был в Питере. Мы договорились встретиться на станции метро «Владимирская». Они приехали вдвоем с Каспаряном. Пошли на улицу Рубинштейна. Пока шли до Рок-клуба, я ему рассказал, что к чему – такой вот импровизационный фильм.

«FUZZ»: Как налаживались контакты с другими музыкантами?

Рашид: Я заручился поддержкой Майка, Гребенщикова. Я не хотел ничего снимать, прежде чем не познакомлюсь с людьми. Нужно было сблизиться как-то. Сблизились. Сначала с Гребенщиковым, потом с Витькой. С Майком хорошо сошлись. Снимать начали в мае, когда уже все знали друг друга и полностью доверяли.

«FUZZ»: Где вы жили, когда приезжали в Питер?

Рашид: У друзей. У Цоя на проспекте Ветеранов – когда познакомились поближе – чаще всего. У Игоря несколько раз останавливался, у Тани Егоровой. Была еще такая девочка Киса – иногда у нее квартиру снимал.

На Фурманова

Все «домашние» сцены в фильме сняты на улице Фурманова, в съемной комнате Мосина в коммунальной квартире.

Игорь: В этой квартире было три комнаты. Моя – маленькая, метров 11 или 12. Приходили люди, лежали на полу, я лежал на кровати. Все как в фильме. У меня в комнате – одна кровать, бобинный магнитофон. Что слушал? Лори Андерсон, EINSTURZENDE NEUBAUTEN, JOY DIVISION, 23 SKIDOO – совершенно жуткая музыка. THE FLYING LIZARD, ЛЕТАЮЩАЯ ЯЩЕРИЦА – была такая группа.

Татьяна: Очень много разной музыки было. Например, D.A.F. – DEUTSCHE AMERIKANISCHE FREUNDSCHAFT. Тогда же Западный Берлин активизировался – к нам все это долетало. Были какие-то контакты с немцами, швейцарцами – они везли сюда музыку, фильмы, журналы. EINSTURZENDE появились – мы просто обалдели. И куча всевозможнейшей другой музыки – этнической, электронной. И классику слушали.

«FUZZ»: Русского рока не было? На концерты в рок-клуб ходили?

Татьяна: В Рок-клуб ходили, конечно. Моими любимыми были курехинские ПОП-МЕХАНИКИ, которые он устраивал в сентябре, после лета. Это было замечательно – весь город съезжался после лета к Курехину на концерт. Все напитавшиеся солнцем, морем, путешествиями, впечатлениями.

Игорь: Я не очень любил русский рок. Хотя на концерты, безусловно, ходил – мне все это очень нравилось. Ну, не сложилось. Может быть, потому что я сам тогда играл, участвовал в каких-то проектах: с Терри мы делали фьюжн такой, с Гошей Соловьевым, был проект со Славой Задерием…

«FUZZ»: Первое впечатление о Рашиде помните?

Игорь: Нет, честно говоря. Ну, Рашид и Рашид… Взрослый мужик. Матерый. А я был пост-студентом. Он мне очень взрослым показался – на десять лет меня старше! Я у Валерки спросил: «А чего его занесло-то?» Он говорит: «Да вот, закончил человек архитектурный институт в Алма-Ате, теперь во ВГИКе учится». «А чего снимает-то?» «Да ерунду какую-то!» То есть не было у меня перед ним какого-то трепета. Хотя человек он, безусловно, интересный. Очень много о кино с ним говорили. Не то, чтобы он мне какие-то вещи открыл – скорее, рассказал много, заинтересовал. Он тогда на необходимых для фильма людей выходил, все время встречался с кем-то. Валера тоже какие-то контакты налаживал.

Татьяна: Рашид был скромный, вежливый, воспитанный, сдержанный. Может быть, чуть-чуть провинциальный. В нем чувствовалось стремление проникнуться вот этой – модной-не модной? – ну, горячей темой. Тема-то действительно была горячая. Нужна была определенная смелость, чтобы за нее взяться. И было очень приятно, что Рашид взялся, имея возможность ее как-то вынести на широкую публику.

Жизнь врасплох

Предполагалось, что «Йя-хха» будет законченной историей событий одного дня жизни Тани Егоровой и Игоря Мосина. Их бракосочетание, мыканье по флэтам, концерт Цоя. Судьба, как водится, внесла свои коррективы.

Рашид: У меня не было никакого плана, никакого сценария. Я написал заявку в совершенно комсомольском духе, чтобы успокоить руководство, объяснить, что мы делаем нормальные вещи. Показывал эту заявку, когда меня в Отдел культуры вызывали в Ленинграде, беседовали: «Зачем же вы каких-то фашистов снимаете? У нас есть хорошие вокально-инструментальные ансамбли!» Это ведь была весна 1986 года, все-таки. Многие из тех, кто снимался, были в «черных списках»: выступать нельзя, сниматься в кино тем более. Конечно, за нами следили и при желании могли устроить проблемы. Поэтому мы старались снимать быстро, незаметно, чтобы никто не успел опомниться, остановить, отнять отснятое. Того же Лешу Михайлова в милицию забирали, камеру отбирали. Слава Богу, пленку удалось сохранить, почти ничего из снятого материала не пропало. Например, тот эпизод, где Цой садится в «Волгу». Мы договорились с директором клуба «Водоканал», что он нам выделит на часок свою сцену и зал, где мы предполагали снять небольшой концерт КИНО и АЛИСЫ. В назначенное время пришли – там никого, двери закрыты. Они заподозрили что-то неладное и напряглись. Это было нормально, и мы все это снимали. Снимали то, что возникало в этот день, в этот момент. Моя теория того времени, с которой я работал на подмостках ВГИКа, заключалась в импровизированности действия. Все, что происходит – это и есть объект творчества. Принцип Дзиги Вертова – жизнь врасплох! Мы решили, что основополагающим моментом будет свадьба Тани и Игоря: вокруг этого все и должно было крутиться. Связующее звено в череде событий, в которую необходимо было вплести Майка, КИНО, АКВАРИУМ, АЛИСУ. Один день (хотя и снятый в разное время) – насыщенный, напряженный. Я решил в этот день следовать за ними везде – следить, что происходит.

Название

«FUZZ»: Название «Йя-хха» когда первый раз прозвучало?

Рашид: Мне Валера Песков еще в Москве сказал: вот, я познакомлю тебя с ребятами хорошими, тусовка называется «Йя-хха».

Игорь: Название придумал человек по имени Акля, Алик Ахметгалиев. Это мой однокурсник, мы вместе учились в институте имени Бонч-Бруевича и вместе практически из него вылетели. Он занимался пантомимой, играл в каком-то театре. В самом фильме Алик – свидетель у меня на свадьбе. Он и Марьяна Катаева – такая симпатичная девушка, дочь известных хореографов Катаевых.

Татьяна: Вся эта тусовка – «Йя-хха» – это Игорь придумал. Тогда была такая достаточно известная тусовка под названием «Асса», а мы стали называть себя «Йя-хха!». Нужно было кричать «Йя-хха!» и щелкать языком.

Содержание

Рашид Нугманов снял очень большое количество материала – почти на шесть часов. Были съемки в Ленинграде – две недели, и досъемки в Москве. Разумеется, в фильм вошли далеко не все кадры. Нет там эпизода с Башировым: Александр берет импровизированное нелепое интервью у Бориса Гребенщикова. Также из картины «выпал» Александр Башлачев – он лишь эпизодически мелькает в кадре во время свадьбы.

Татьяна: Там был такой калейдоскоп лиц! По-моему, Башлачев там был. Зашел нас навестить, поздравить, но ненадолго. Об этой свадьбе все знали – «Сайгон», все это сарафанное радио. С Башлачевым мы были знакомы – ходили к нему на квартирники, бывали в гостях.

Игорь: В фильме практически не осталось кадров с Башлачевым, но почему-то именно он олицетворяет для меня эту картину. В кадре Цой, Майк, Гребенщиков, Кинчев, а Саша существует как-то параллельно. Однажды мы приехали к нему в гости в перерыве между съемками. Была бутылка вина, мы разговаривали, а потом он сел и начал петь. Меня поразило, что человек готов так выкладываться для очень маленького количества слушателей. Для трех-четырех человек. Руки – в кровь! Мы с ним беседовали, я рассказывал, как впервые прочитал его стихи – мне Андрей Отряскин дал, это, гм-м, в психушке было – я обалдел. Для меня Башлачев – одна из ключевых фигур тех лет.

АЛИСА

Первый кадр фильма взрывает титры. На пустынные улицы ночного города вырываются «ночные волки» – самопальные рокеры. АЛИСА играет «Мое поколение». За спинами героических Кинчева и Самойлова вьется Святослав Задерий.

Игорь: «Йя-хха» тем и отличается от фильмов того времени – «Взломщика» (я там тоже снимался в массовке, рубился в какой-то группе, эти кадры в фильм, по-моему, и не вошли) и т. д., что режиссер пытался во все это погрузиться. Не думаю, что Рашид изначально действительно понимал нашу жизнь. Он врубался по ходу. В быту, на каких-то пьянках, во время каких-то разговоров он узнавал людей и влюблялся в них. В результате этого и достигалась подлинность, искренность, откровенность.

Майк

Первое лирическое отступление: Майк Науменко в демисезонном плаще и неизменных темных очках бредет по городу. Входит в полуразрушенный дом. На стене надпись: «Стой! Опасная зона!» Поднимается в разоренную квартиру. Останавливается у зеркала. Вспоминает: шум и огни самой модной в городе дискотеки, девичьи крики. ЗООПАРК с фанерными гитарами ломается перед зрителями. Звучит фонограмма, «Блюз простого человека»… Все это проносится в голове у музыканта. Несколько секунд – и он бьет кулаком по своему отражению.

Игорь: Несколько сцен – Майк Науменко ходит по каменоломням, разрушенным домам, потом бьет кулаком в стену… Это снимали где-то в центре, в районе Колокольной улицы. Мне казалось, что Майк – самый доступный, располагающий к себе человек из всех, кто участвовал в фильме.

Татьяна: Съемки АЛИСЫ и ЗООПАРКА – это, по-моему, дискотека «Невские звезды» в ДК им. Крупской. Все сливается – и публика, и ЗООПАРК, и АЛИСА. Еще снимали у Лены и Андрюши Шевцовых – эпизод, где они сражаются на шпагах. Это на проспекте Добролюбова. Там было очень уютно, гостеприимно. Камин. Всегда много музыки, можно было рисовать… В конце фильма – крыша, на которой растут деревья, и Игорь поливает там цветы. Это крыша дома на Петроградской, по-моему, на углу улицы Воскова и Кронверкского переулка.

Свадьба

Ключевой эпизод фильма – бракосочетание. Множество пестро одетых людей бессмысленно болтаются по залам Дворца. Кадры стилизованы под немое кино: распорядительница в костюме что-то строго выговаривает молодоженам. Титры: «Когда через двадцать лет вы посмотрите на свои фотографии, вам будет стыдно!»

«FUZZ»: Татьяна, прошло 20 лет. Стыдно?

Татьяна: Нисколько. Совершенно не стыдно. Это было тогда попыткой вырваться, что-то кому-то доказать, как-то расшевелить всех, рассмешить. Сделать не так, как нас учили родители. Свадьба сумасшедшая, конечно. Естественно, никого из родителей там не было. Было человек двадцать пять-тридцать друзей. Никакой чинности, церемонности. Вели себя, как на улице, в сквере, в «Сайгоне» каком-нибудь. Такая наглая молодежь, заполонившая все помещение. Дескать: мы сегодня брачующиеся, у нас праздник, нам можно – вот, у нас тут даже справки есть! Своим видом мы, наверное, оскорбляли достоинство всех этих местных дам. Но, кстати, они относительно спокойно реагировали – так, одергивали иногда. Мы были тогда совершенно материально не ориентированы – даже обручальных колец не было. Нам дали какую-то компенсацию к свадьбе (ее всем тогда давали) – на эти деньги мы устроили пир для гостей. Правда, Рашид нам выделил какую-то «Волгу» шикарную от «Ленфильма». Но ни о каких свадебных атрибутах – платьях, букетах – даже и речи не шло. Это нас не интересовало просто. Нам важна была какая-то стайность: групповой разум, это дурацкое кинчевское «Мы вместе!». Ну, так у всех молодых людей происходит, наверное.

«FUZZ»: Кто-то из известных людей, помимо Башлачева, там присутствует?

Татьяна: Ну, разве что те, кто стал известен уже позднее. Антон Белянкин там точно был.

Игорь: Что касается свадьбы… У нас с Таней действительно была назначена регистрация, но мы не хотели ничего устраивать пышно. Но благодаря съемкам все превратилось в фарс. Это происходило во Дворце бракосочетаний на Петровской набережной… Мы объявили, что свидетелей специально не выбираем – кто оденется наиболее экстравагантно, тот и будет свидетелем. Все вырядились просто жутко! Пришла куча людей, человек пятьдесят, наверное – знакомых, незнакомых. Тусовщики из «Сайгона». Кто-то просто за компанию с кем-то. Я до сих пор встречаю незнакомых мне людей, которые говорят: «Я был на твоей свадьбе!» Я их не помню совершенно! Работники ЗАГСа были в ауте, Рашид – в полном восторге! Мы, конечно, заранее знали, что свидетелями будут Марьяна и Алик. Ну, они действительно хорошо выглядели – какие-то пружины в ушах… Саша Башлачев попал туда как-то случайно – его кто-то привел. Естественно, никакого марша Мендельсона. Был какой-то магнитофон, SEX PISTOLS. Музыка играла очень громко, все бродили по этому Дворцу, курили где попало. Ощущение было такое, что сейчас приедет милиция, и всех повяжут…

АКВАРИУМ

Второе лирическое отступление. Игорь, сидя дома на кровати, вспоминает выступление АКВАРИУМА на «Музыкальном ринге». Подчеркнуто вежливый Гребенщиков чуть снисходительно отвечает на вопросы из зала. Происходящее кажется (особенно по прошествии лет) нелепым и абсурдным.

«FUZZ»: АКВАРИУМ как-то был причастен к тусовке?

Татьяна: Совсем нет. Мы встречались, но не во время съемок. Так, у общих друзей. Гребенщиков был уже звездой, АКВАРИУМ – на волне популярности. И, как я понимаю, они уже просто устали от внимания, от каких бы то ни было тусовок.

Внешний вид

«FUZZ»: Игорь, как вы были тогда одеты, помните?

Игорь: Был одет как в жизни. Кожаная куртка какая-то. Брюки, похожие на галифе. Внизу дудочки такие приталенные. Ботинки остроносые, лакированные. В общем, узкие. Очки солнцезащитные модные. Во время съемок на меня, конечно, много всяких нелепостей навешивали, как-то декорировали – мне тогда казалось, что это бред полный.

«FUZZ»: Кто навешивал?

Игорь: И Рашид, и друзья. Не помню уже. В то время продавали большие такие брошки из стекла – меня увешивали этими брошками, значками. В духе Билли Айдола.

Съемки

«FUZZ»: Рашид вас как-то готовил к съемкам?

Татьяна: Нет совершенно. Все было живое, свободное. Он ни во что не вмешивался.

«FUZZ»: Нугманов во время съемочного процесса что-то объяснял или полагался на спонтанность?

Игорь: Как я понимаю, он лишь слегка корректировал кадр. Немножко моделировал ситуации. Он говорил: «Делайте, что привыкли!» Но в рамках смоделированной им ситуации. Иногда уточнял, что надеть, о чем разговаривать. Помню, очень сложная была сцена у Андрея Шевцова. Там должна была быть показана тусовка – человек двадцать ходят по квартире и что-то там обсуждают. Мы мучались-мучались. Какие из нас актеры нафиг, да? А Рашид снимал. Ему было нужно, что бы люди «читались». А сложно было заставить не профессиональных актеров «раскрыться» перед камерой.

«FUZZ»: Учитывая характер Нугманова – не было сложностей в общении с музыкантами?

Татьяна: Думаю, нет. Особенно к Цою Рашид как-то трепетно относился. Как к брату.

Игорь: Рашид очень спокойный и то же время коммуникабельный человек. Он умел говорить «нет». Если ему что-то не нравилось, он совершенно спокойно отказывал. Казалось, какие-то конфликтные ситуации могли возникнуть у него с Цоем. Во-первых, оба восточные люди, а во-вторых, Цой, конечно, хотел, быть на первом плане. Но все прошло нормально. Интересный момент был, когда Рашид собирался снимать «Иглу». Он приехал ко мне, мы выпили, поговорили о его замысле. Мне очень понравился сценарий. Он говорит: «Сейчас я ищу девушку для фильма». А я снимал что-то, у меня была девушка знакомая – светлая очень блондинка. Такой интересный тип, как мне показалось, героини, совершенно контрастный фотографически для Цоя. Я предложил с ней встретиться, посмотреть. Она Рашиду очень понравилась. Он сразу купил ей билет, и они уехали в Москву. Я думаю: вот – мой вклад в фильм, актриса. А девушка вернулась на следующий день. Цой сказал: «Я не буду сниматься с малолеткой!» Настоял! Может быть, он был прав, но этот эпизод показывает, что Цой вполне мог диктовать в какой-то момент свои условия. Но Рашид умел находить компромиссы. В результате они взяли Марину Смирнову, и получился совершенно неповторимый дуэт. Контакт у них с Цоем был замечательный.

«FUZZ»: Говорят, что девушка, которую вы рекомендовали на роль Дины, на самом деле была наркоманкой…

Игорь: Да, она умерла от наркотиков. Ее звали Аня. Многие люди, о которых мы говорим, уже умерли. Та же Рута – тяжелейшая судьба. Вадик Горин, Слепцов…

«FUZZ»: О съемочном процессе можете что-нибудь рассказать?

Игорь: Снимали на 35 миллиметров – это кино! До этого я сам снимал любительское кино на 16 миллиметров или даже на 8 – меня это увлекало. А тут – огромная камера.

«FUZZ»: Все снималось на одну камеру?

Игорь: Да. Света особого не было…

«FUZZ»: Вообще никакого?

Игорь: Рашид так выстраивал съемку, чтобы было естественное освещение. Ну, мне тогда казалось, что все это – суперпрофессионально. Были съемки, например, квартирные, где пытались выставить свет. Поставить два тысячника. Тени, что-то еще… Рашид выстраивал все как-то малобюджетно. Не было у него желания делать красочно, ярко. Он ставил перед собой иные задачи.

Бюджет

«FUZZ»: О бюджете есть смысл говорить?

Рашид: Нет, снимали за свой счет практически. И ребята все работали бесплатно, естественно. Пленку я докупал за свои деньги.

«FUZZ»: Съемки вели несколько операторов?

Рашид: Да. Первую неделю – Алексей Михайлов больше снимал. Вторую – Тельман Мамедов. Он уже досъемки делал. И приезжали на пару дней москвичи, студенты ВГИКа – Олег Морозов и Сергей Ландо. Сергей, например, снял свадьбу. Он же снял в «Невских звездах» Майка и АЛИСУ. Морозов снял неудавшийся концерт, когда они возле «Водоканала» тусуются. А основной материал примерно поровну – Алексей и Тельман снимали. Со мной ездила еще пара администраторов – тоже студенты, с параллельного, экономического факультета. Помогали машину достать, еще что-то.

«FUZZ»: А с чем было связано то, что менялись операторы?

Рашид: Был очень жесткий режим съемки. Нужно было снимать быстро, иначе вообще бы ничего не получилось. Я попросил двух операторов присутствовать, потому что – мало ли… Чтобы был всегда дублер. А Олег Морозов и Сергей Ландо – они уже по собственной инициативе приезжали, помогали. Из студенческой солидарности. Ну, и им интересно было увидеть ребят, тусовку питерскую. Они приезжали со своими камерами и снимали.

Игорь: Рашид был, как мне казалось, очень недоволен отсутствием пленки. Героев было много, он не хотел на ком-то одном зацикливаться. Майк Науменко, Цой, Кинчев. Кинчев сидит-покуривает у Рок-клуба, и проходит шестнадцатилетняя девушка Рута, которая была очень известна в определенных кругах в то время. Она проходит мимо него, как бы дико стесняясь. Следует какой-то нелепый диалог. Моделируется ситуация: Кинчев не знает, кто такая Рута, а Руте Кинчев очень нравится. Все это придумывалось на ходу, в процессе. Рашид снимал – и добивался какого-то правдоподобия.

Озвучка

«FUZZ»: Сколько продолжались съемки?

Рашид: Ровно две недели. Две недели непрерывно я был в Питере. Но потом были еще досъемки, где-то до ноября, наверное. Но досъемки маленькие – по полдня, может быть. Ту же кочегарку мы доснимали. Кадры, которые не вошли в фильм. Например, квартирник Цоя. Я предполагал, что Цой в фильме начинает играть в котельной, потом идут кадры с квартирника, потом – с концерта с АЛИСОЙ. Такое живое развитие группы – и так играют, и так играют. Игорь смотрит, у него в голове крутится, он вспоминает: от квартирников до большой сцены. Но поскольку концертных кадров не было, квартирник никак не вписывался уже. Только некоторые кадры я взял с репетиционной точки. Всю осенью 1986-го я монтировал. Сидел вечерами – благо, во ВГИКе можно сидеть хоть всю ночь. Нашел свободный монтажный стол – сиди и монтируй. Не надо никому ничего платить – это практика. Потом уже – с профессиональным монтажером. Неделя, наверное. Но тогда у меня уже весь фильм был собран-пересобран десятки раз. Оставалось подложить звук и так далее. Озвучивали на Студии детских и юношеских фильмов имени Горького – это рядом с ВГИКом: студия Горького предоставляла студентам свой зал для озвучки. Туда приходили Витька Цой с Каспаряном, Кинчев. Ну, и ребята из «Йя-ххи» приезжали. Это уже весной 1987-го.

Игорь: Озвучивали не все те люди, которые снимались. Из тех, кто был в фильме – Таня, Валерка Песков и я. А в основном – студенты. Миша Ефремов, помню, был, еще кто-то. Они придумывали на ходу фразы, диалоги. Там, например, есть момент – Вадик Горин выходит из «Сайгона». И Ефремов (вместо него) говорит: «О! Здесь тепло, как в апельсине!» Помню, меня эта фраза возмутила. Ерунда, думаю, какая-то, бред ВГИКовский, заготовка студенческая. Там было много импровизаций.

Татьяна: В озвучке Миша Ефремов участвовал. Говорил за несколько человек сразу же. А я совершенно противным голосом пыталась воспроизвести совершенно неподражаемые интонации Анны Павловой. Она и по сей день так говорит, будучи уже солидной дамой, разъезжающей на дорогом автомобиле. Ну, собственно, диалоги в фильме – фон, зудение какое-то.

«FUZZ»: Каковы ваши впечатления от общения с участниками съемок?

Игорь: А мне особо ни с кем и не довелось общаться. С Цоем я общался мимоходом, на озвучке. Только с Цоем, поскольку группа КИНО – она вся была такая… И с остальными персонажами общение было – пара слов. Личных контактов не было. Я человек в принципе не очень компанейский, плохо схожусь с людьми.

Татьяна: На съемках мы практически ни с кем не пересекались. На озвучивании только, в Москве. Там был Цой, Каспарян. Ничего, собственно говоря, особенного. Совместная работа в одном зале. Ну, чай вместе пили.

Премьера

«FUZZ»: Когда фильм был готов окончательно?

Рашид: Весной 1987 года. Я его в мае показывал на фестивале Рок-клуба в ЛДМ. Не то чтобы это была официальная премьера… Леша Вишня, он же еще киномехаником был, сказал: «Пойдем в Малый зал, я поставлю». Ребят предупредили, все собрались, Леша врубил… «FUZZ»: Какова была первая реакция?

Рашид: По-моему, ребята сначала и не поняли, что увидели: ну вот, жизнь наша. Что тут интересного-то? Они ожидали, наверное, чего-нибудь пафосного, в западном духе. А тут – черно-белый фильм, никакого кривляния. Ну, кто-то говорил, что можно было по-другому сделать. Хотя видно было, что им в кайф. Все признавали за мной право на собственное мнение, на свой взгляд. То есть фильм был принят. Потом мне многие говорили, что это было действительно одно из самых сильных впечатлений той поры. Ну, я не знаю. Понимаю, мы действительно сделали что-то, и это «что-то» – осталось. Мне многие знакомые говорили, что это моя самая сильная картина…

«FUZZ»: А вы сами как считаете?

Рашид: Я бы сказал, что эта картина для меня самая дорогая. Потому что она сделана на чистом энтузиазме.

Игорь: Предварительный просмотр фильма проходил в Москве, во ВГИКе. Там присутствовал Соловьев. Сидел с видом мэтра, что-то себе отмечал.

«FUZZ»: Вы когда первый раз увидели картину?

Игорь: Впервые увидел все на озвучке. Не могу сказать, что мне понравилось – так, спокойно. Подумал, что я бы кучу моментов сделал по-другому. В частности, мне показалось, что у Цоя появилось некое снобистское отношение к происходящему в фильме, к этой тусовке. КИНО было в его понимании чем-то особенным в картине. Та же сцена на «Водоканале». Там много людей, которые к этой компании не имели никакого отношения. Просто массовка, в которую вошли художники какие-то, еще кто-то. Володя Сорокин, например. То есть люди просто пришли помочь. А Густав на озвучке говорит: «Девчонки-то так, на троечку, оделись бы получше!» Слишком высокомерно это прозвучало. Цой как будто отгораживался от других – от ЗООПАРКА, от АЛИСЫ той же. Имидж супермодника: DURAN DURAN пополам с THE CURE. Мне показалось это очень фальшивым. Мы были моложе, у нас были другие ориентиры, другие совершенно понятия, например, о панк-роке. В противовес модным тенденциям, я бы добавил в «Йя-хху» того, что происходило на самом деле. Показал бы, что существует некая альтернатива. То есть, как это ни парадоксально звучит, фильм-то получился не слишком альтернативным.

«FUZZ»: Учитывая ваши пристрастия?

Игорь: Да. Настоящий панк АЛИСУ никакой альтернативой тогда не считал. Но Рашиду, очевидно, нужно было другое: он хотел запечатлеть на пленке этих, безусловно, ярких личностей.

Татьяна: Сначала фильм нам не понравился. Просто жутко! Какие-то… ходим, бродим: «Ну Цой, ну спой!» Совершеннейшие бездельники.

«FUZZ»: А на самом деле?

Татьяна: Может быть, все это так и выглядело в ту пору. Такие оторвавшиеся люди – от устоев, от родителей. Очень жадно всему навстречу открывались. У нас было что-то свое, объединяющее – тогда был наплыв новой музыки, фильмов, живописи, журналов каких-то. Мы все это жадно впитывали. Искали каких-то ощущений новых. А в фильме мы выглядим просто какими-то безмозглыми фанатами, которым совершенно нечего делать. Мы были ужасно недовольны тем, что нас такими для истории запечатлели. Думали: нет, мы не такие совершенно! Мы гораздо лучше, умнее и вообще! А что касается КИНО… Ну, не знаю. Надо сказать, что году в 1985-м, мне было 18 лет, наверное, я впервые попала на фестиваль Рок-клуба. И первое, что я увидела – КИНО. То есть первым музыкантом, которого я увидела на сцене, был Виктор Цой. Он пел «Безъядерную Зону». Первое впечатление – это, конечно, полный восторг! И после Цоя мне уже все нравилось. Все, что происходило в Рок-клубе. Еще такое юношеское, чистое восприятие. Ну, а потом – не то, чтобы мы были какие-то фанаты – просто с Цоем немного общались. Помню, я как-то нарисовала картину, посвященную КИНО, и подарила ее Цою. В день смерти Виктора – я не знала, что он погиб, мы были в Гурзуфе – он мне приснился. Наверное, какая-то связь действительно существует, и я была одним из тех людей, с которыми он попрощался. А так – ничего особенного. Здоровались, улыбались друг другу. Близкими друзьями не были. Просто знакомые. В последние годы – да, это и в «Йя-ххе» есть чуть-чуть – появилась какая-то звездность, но я этому как-то не придавала значения. Кроме того, мы как-то развивались, шли вперед, а у них были свои дела, – мы не очень задумывались обо всем об этом. Они стали звездами. Ну и что?

Награда

Фильм «Йя-хха» получил Московском международном кинофестивале приз имени А. Тарковского ФИПРЕССИ.

Рашид: Для меня это вообще ничего не значило. Как, впрочем, и воспоследовавшие награды. Для меня гораздо важнее было – примет фильм тусовка или не примет?

После «Йя-ххи», как известно, пошла уже моя большая картина – «Игла». Может быть, приз помог мне получить «Иглу». Повлиял на тех чиновников, которые решали, кто будет этот фильм снимать.

«FUZZ»: Тем более, что приз был ведь от журналистов?

Рашид: Да, это было очень престижно. Они на всех крупных фестивалях выдавали свои призы. И приз еще – имени Тарковского. Значащее имя!

Двадцать лет спустя

Рашид: Хотелось бы мне вернуться к этому фильму? Нет. А зачем? То время ушло.

«FUZZ»: Как вы воспринимаете фильм сейчас, 20 лет спустя?

Татьяна: Ну, приятно, конечно, смотреть. Этого уже не вернешь, не восполнишь. Рашид тогда увидел нас такими – мы и производили, наверное, такое впечатление. От этого не уйдешь – так оно и было. Молодость. Тогда все было какое-то бескрайнее, все было по плечу, все не страшно.

Игорь: Воспринимаю без особых эмоций. Что было – то было. Это некая часть моей жизни, определенный опыт. Мне повезло встретиться с теми людьми, повезло, что у нас оказались общие взгляды. С Рашидом тем же. То время, люди. Очень важно, что Рашид хоть как-то их запечатлел. Это история. Историй много – эта одна из них. На пленке. И еще: в первую очередь, для меня «Йя-хха» – моя какая-то личная жизнь. Там моя свадьба… У меня есть сын, Никита. Обалденный парень. Ему сейчас 18 лет. Наверное, ему это интереснее, чем мне.

«FUZZ»: Ваш сын видел «Йя-хху»?

Татьяна: Да. В какой-то степени он гордится тем, что его родители участвовали в таком фильме, тем, что это все им тоже не чуждо. Нормальные люди, которым не чуждо все то, чем он сейчас живет – тоже пытается как-то оторваться, самоутвердиться. И этот фильм для него – документальное свидетельство того, что мы не какие-то там…

P. S.

Александр Баширов: Я бы не стал говорить, что мы с Рашидом «вместе работали». Мы вместе учились в одно время во ВГИКе – он у Сергея Соловьева, я у Игоря Таланкина. Просто вместе жили в общежитии, тусовались. Познакомились, что-то там вместе придумывали. И с «Йя-ххой» то же самое. Там всего один эпизод со мной, который в окончательный вариант фильма не вошел – мы о чем-то говорим с Гребенщиковым, стоя спиной к камере и как бы справляя нужду. Я не помню даже, что там было, потому что потом мы выпили белого вина, и как-то все это… файл почистился, так сказать. Меркнущее сознание.

Самое было забавное, когда был предварительный просмотр фильма во ВГИКе, в зале на втором этаже. Сидели те, кто участвовал в фильме. Помню, мы все время ржали – не знаю даже почему: «О – Боб, о – Цой!» Знакомые лица бегают. И все смеялись. Безответственное было настроение. Серьезно к картине, по-моему, никто не относился. Ну, а что? Фильм и фильм. Документальное такое кино, с поэтическими элементами, я бы сказал. Сделанное явно впопыхах, что было приятно. Не было в «Йя-ххе» тенденциозности очевидной. Позже Соловьев пригласил меня сниматься в «Ассу». Повлияло ли на него то, что я что-то делал с Нугмановым? Может быть. Но не мне судить, что на Соловьева повлияло. А с Рашидом мы общаемся по сей день – вот, он недавно приезжал в Питер, был членом жюри у меня на фестивале.

Александр ПОЛИЩУК, Александр ДОЛГОВ

FUZZ №8/ 2006

Герой КИНО Интервью с Кириллом Разлоговым о киносудьбе Виктора Цоя

«FUZZ»: Кирилл Эмильевич, семнадцать лет нет с нами Виктора Цоя, но песни его до сих пор на слуху, его помнят. Более того, молодые люди до сих пор открывают его талант для себя. В чем причина подобного феномена, по вашему мнению?

Кирилл Разлогов: Цой вообще в известной мере фигура загадочная. С одной стороны, он был культовым персонажем эпохи ленинградского Рок-клуба и того андеграунда, когда рок существовал подпольно. Он с группой КИНО один из первых вышел из подполья, и произошло это во многом благодаря советскому кинематографу. Может быть, потому что группа называлась КИНО… Во всяком случае, первые его публичные концерты были так или иначе связаны с кинематографическими мероприятиями в Москве. Что было в Петербурге, я не знаю.

И он сразу стал в центре того движения, связанного с обновлением культуры. Он уже был кумиром определенной группы молодежи, а после первых киноролей вышел на широкие просторы, став кумиром молодых людей в целом. Но не только молодых людей – даже кинематографисты старшего поколения узнали, что он существует.

Виктора характеризовала определенная последовательность в том, что он делал. Скажем, выйдя из котельной на эстраду и став звездой, он не изменил себе, не изменил манеру поведения. И, естественно, он воспринимался как свой человек в этой молодежной среде. Дальше Сергей Соловьев решил использовать его как символ протеста в своем фильме «Асса», который был наиболее показательной картиной на рубеже 80-90-х годов. Потом он подружился с Рашидом Нугмановым, снялся у него в «Игле» и должен был сниматься во второй картине. Казалось, что в жизни и в творчестве все развивается более или менее благополучно. Но было одно «но», на мой взгляд, связанное с судьбой – Виктор Цой не мог стареть, его трудно было представить человеком средних лет, пожилым. И хотя есть примеры – знаменитые рок-звезды, которым сейчас по шестьдесят лет – его гибель в автокатастрофе была очень символической. То есть он умер в 28 лет, навсегда оставшись молодым, навсегда оставшись кумиром и звездой.

Цой попал в центр общественного внимания в тот момент, когда в мире стал господствовать интерес к странам Востока. То, что он был наполовину корейцем, сыграло, видимо, свою роль. Потому что в этот момент Никита Михалков делал фильм «Урга» на восточном материале, в этот момент впервые китайское кино стало явлением мирового масштаба, появилась новая казахская школа, к которой принадлежал Рашид Нугманов. Так что, помимо того, что Цой был кумиром молодого поколения Советского Союза, он еще воплощал в себе это единство, взаимодействие культур Востока и Запада. Ведь неслучайно корейцы интересуются, в Восточной Европе большой интерес к его наследию. Хотя, когда он был жив, Корея не подозревала о его существовании.

Трудно сказать, сколько просуществует культ Цоя. То есть будет ли он вечным. Он, в принципе, существует сейчас, пока еще живы люди, которые были молодыми вместе с ним 17 лет назад. Им сейчас по 39—45 лет, то есть это люди, которые еще управляют культурной жизнью, грубо говоря, и определяют многое в нашей жизни. Когда они станут пенсионерами, память сохранится только механическая в записях, и все будет зависеть от того, насколько для новых поколений будет важно то, что олицетворял собой Виктор Цой, насколько молодое поколение будет чувствительно к тому, что его волновало. А волновали его вещи во многом универсальные. Ведь не случайно его песни достаточно просты по своему словесному и музыкальному содержанию. Он не любил усложненных фигур, а наоборот, пытался говорить людям вещи доступные, понятные.

«FUZZ»: Вы помните первую встречу с Цоем?

Кирилл: Первый раз я увидел его на сцене в Доме кино. Там был большой концерт рок-исполнителей с участием Гарика Сукачева, любимца Сережи Соловьева – Бориса Гребенщикова, а также Цоя. Были еще какие-то люди, которых я видел впервые. А поскольку я этой культурой специально не занимался, для меня это было открытием. И я после этого написал статью о слиянии кинокультуры и рок-культуры. Потом я устроил свою сестру Наташу работать к Соловьеву ассистенткой режиссера на фильм «Асса», она там познакомилась с Цоем, и так Виктор попал в наш дом. Мы стали общаться… Не скажу, что особенно часто, потому что они как-то особо существовали с Наташей. Тем не менее, мы уже были достаточно знакомы. Тогда меня тронул тот момент, что несмотря на то, что он уже был звездой, никаких сложностей в общении с ним не было вообще. Мы были представителями разных поколений, я был значительно его старше, и мы обменивались впечатлениями по поводу того, что происходило вокруг нас, по мере того, как встречались за столом. Думаю, что нас связывала общая симпатия к Джеймсу Дину… Вообще, с ним было интересно говорить на самые разные темы – он всем интересовался. Он был человеком достаточно образованным. И, тем не менее, многие вещи, которые он не в полной мере представлял, я ему объяснял, а он мне объяснял что-нибудь про наше житье-бытье в советское время.

«FUZZ»: Если бы Цой остался жить, как, по-вашему, сложилась бы в дальнейшем его киносудьба?

Кирилл: Ну, у него было амплуа. Со времен «Иглы». Это амплуа такого сильного восточного человека, и это амплуа было сильно востребовано. В принципе, рядом с кумирами восточных единоборств он мог бы дать на советском или постсоветском пространстве этот образ… Этот образ мог бы стареть успешно, как Чарли Бронсон, к примеру. Другое дело, что со временем, может быть, он бы потерял человеческую актуальность для Цоя, хотя сохранил бы актуальность для культуры в принципе.

Он был обречен на то, чтобы дать некие вариации самого себя, то есть он не обладал, насколько я представляю, даром перевоплощения, и его не очень интересовала актерская многоликость, он всегда играл людей похожих на него характером, с той же манерой поведения. В кино для таких людей есть будущее, но оно достаточно узкое. И если есть большая харизма, то тогда это держится. Так Жан Габен в последний период своей жизни играл одно и то же во всех фильмах вне зависимости от того, кого играл – бродягу или президента Франции. Но на это всегда было интересно смотреть. У Цоя харизма была, но было ли бы ему это интересно – сказать трудно.

«FUZZ»: А если представить, что он мог бы в конечном итоге прийти к реализации своих режиссерских амбиций?

Кирилл: Черт его знает, я даже не рискну предположить, потому что переход от песни, жанра короткого, к кино, к полнометражным фильмам – этот переход очень сложный, и я не уверен, что он к нему был готов в последний период, когда он работал в кино. Я Наташу не спрашивал, говорил ли они на эту тему… Были ли какие-то замыслы… Он собирался сниматься во второй картине Нугманова, но были ли у него замыслы сделать что-то самому… Нет, конечно, каждому человеку что-то хочется сделать самому, это безусловно. Но насколько это было бы реализуемо, и насколько это было бы успешно, сказать очень трудно.

«FUZZ»: Ведь можно провести аналогии – допустим, Дин Рид в Германии, а у нас – Гарик Сукачев, вне зависимости от художественных достоинств снятых ими картин – ведь такой опыт был.

Кирилл: Ну, думаю, что со своей репутацией Виктор смог бы найти деньги на фильм, но это не значит, что фильм был бы удачным. (Смеется.) Но то, что под него дали бы деньги – это безусловно!

«FUZZ»: Если художественный фильм о Цое все-таки будет снят, насколько он будет востребован молодыми людьми, имея в виду, что кассу в кино сегодня делает как раз молодая публика?

Кирилл: Я думаю, что будет востребован. Имя еще помнится. И молодым людям будет интересно посмотреть, что это за зверь такой – Виктор Цой.

Беседовал Александр ДОЛГОВ

Интервью взято на выборгском кинофестивале «Окно в Европу» 17 августа 2007 года; публикуется впервые

«Черный квадрат…» в вопросах и ответах

Вкратце предыстория этой книги такова. В декабрьском номере «FUZZ» за 2005 год было опубликовано объявление-анонс, что подписчики журнала в январе следующего года получат книжицу с фантастическим киносценарием «Цой. Черный квадрат» в сокращенном варианте. В сценарии повествовалось о событиях, произошедших с Виктором Цоем после 15 августа 1990 года; впрочем, в этой версии еще не было истории знакомства Цоя с Михаилом Горбачевым, пожара в гостинице «Ленинград» и многого другого… На самом деле, никакой «полной версии» на тот момент еще не существовало – мне еще только предстояло ее написать.

Дело в том, что тот вариант сценария, который я дописал 30 октября 2005 года и отдал в печать, был явно меньше стандартов сценария для полнометражного фильма, так что я знал, что мне все равно придется писать новую версию, по объему превышающую первую аж в три раза! Именно для корректировки работы мне и нужно было как можно быстрее начать обсуждение сценария с читателями, чтобы понять, в каком направлении двигаться дальше.

Материализация этой идеи стала возможна только в двадцатых числах октября 2007 года, когда были получены письма от читателей «FUZZ» и обработаны практически все из представленных ниже 55 вопросов. Вообще-то, вопросов было больше, но многие из них повторялись чуть не буква в букву…

Итак. Отвечаю по порядку.

Если бы Цой был жив, вы бы хотели, чтобы все сложилось именно так? Не боитесь провала? С чем связана эта идея?

Анна Нестеренко, 23 года, г. Москва

Если бы Виктор Цой был жив, я бы хотел, чтобы он свою жизнь прожил сам. Без всякого вмешательства со стороны. Каждый из нас имеет на это право. Что касается провала проекта – я его не боюсь. После службы на атомных подлодках мне, как говорится, море по колено.

Конечно, если берешься за что-то подобное, нужно верить в успех, который к тебе придет – рано или поздно. Без веры в то, что этот проект примут и поймут его правильно, не стоило, в общем-то, за него и браться.

С чем связана эта идея? Ну, это длинная история. Началась она, наверное, в 1991 году. Разумеется, тогда я и не думал о написании никакого сценария о Викторе Цое. Дело было в сентябре 1991 года. Газета «ROCK-FUZZ» выходила тогда еще не регулярно, то есть по мере сбора материалов и, самое главное, по мере поступления средств, которых бы хватило на оплату печати. На то момент вышло всего три номера. И вот, в сентябре 1991 года на абонентский ящик «ROCK-FUZZ» пришло письмо от японской журналистки. Как оказалось, она выпускает (в Японии, разумеется) фэнзин «Виктор», посвященный творчеству Цоя и группы КИНО. По ее словам, в Токио и вообще в Японии в то время было очень много поклонников Цоя. И она хотела объединить через свой фэнзин японских и советских (тогда еще) фанатов КИНО. Для этого ей и нужны были контакты с российскими поклонниками группы.

Сам факт прихода подобного письма в редакцию меня не удивил, но то, что оно пришло из Японии, да, к тому же, через год после гибели Цоя, меня, признаться, очень впечатлило! В ближайшем номере газеты я напечатал текст письма (в разделе объявлений), и вскоре в редакцию стали приходить письма. В общей сложности их набралось около пяти десятков – не только из Ленинграда, кстати, а со всего Союза, который доживал свои последние денечки. В конечном итоге месяца через три я отправил координаты «киноманов» в Токио. И где-то перед Новым годом получил ответное письмо со словами благодарности. К бандероли из Токио был приложен японский металлический журнал «Burrn!», на обложке которого красовался Оззи Осборн (он как раз только-только отыграл концерты в токийском Дворце спорта «Будокан»).

Потом в своих размышлениях я неоднократно возвращался к этому письму. Очень долго оно не давало мне покоя. Так что неудивительно, что многие подробности, связанные с этой историей – и эта девушка-журналистка по имени Акико, и ее фэнзин «Виктор», и даже редакция токийского рок-журнала «Burrn!» – мною были использованы в сценарии. Правда, это произошло много позже.

А согласился бы Цой с таким поворотом событий?

Евгений Гидревич, 20 лет, г. Курск

Повторюсь: я бы предпочел, чтобы он прожил свою жизнь сам. Не сомневаюсь, останься он в живых, он еще не раз бы удивил нас своими талантами. А в отношении того, согласился бы он или нет с таким поворотом событий, могу сказать только одно: Япония его по-настоящему к себе манила. Так почему же тогда не создать художественную реальность, к которой он так стремился в жизни!?

В каком году автор пришел к идее написания сценария? Где снималось кино?

Андрей Гаврилов, 23 года, г. Щелково Московской обл.

Первый раз я задумался о том, что неплохо было бы попробовать свои силы в кино, наверное, году в 1999-м. Ну, ясно в качестве кого – сценариста. Бытует даже мнение, что из журналистов получаются хорошие сценаристы, а из писателей – не очень… Ну, это так, к слову.

О своем желании я не рассказывал до поры до времени никому. Просто размышлял – за какую тему взяться. У меня был опыт написания каких-то прозаических произведений – очень давно, еще в 80-х, когда я служил на флоте. К сожалению, не очень удачный опыт – у меня не случилось ни одной публикации, хотя я пробовал не единожды. Может быть, именно поэтому я, в конце концов, и ушел в рок-журналистику, сделал свое издание и стал сам себе цензором.

У меня было придумано несколько историй для кино – не на бумаге, а просто в голове крутились всякие темы, в том числе и о Викторе Цое. Я долго размышлял, за какую из них все-таки взяться. И пришел к выводу, что если уж браться, то браться сразу за цоевскую. Потому что эта тема не оставит равнодушным никого! И, конечно же, я с самого начала сознавал, что найдутся люди, которым эта идея придется по душе, и люди, которые предадут автора анафеме как человека, посягнувшего на святое. И это вполне нормально.

В августе 2002 года мы в очередной раз ставили на обложку фотографию Цоя и готовили публикацию, состоявшую из воспоминаний людей, знавших Виктора – Артемия Троицкого, Игоря «Панкера» Гудкова, Андрея «Вилли» Усова, Наиля Кадырова, Алексея Вишни. Все они вспомнили о Цое много интересного. И именно тогда у меня окончательно оформилась мысль, что надо написать сценарий. Правда, тогда я еще очень плохо понимал, каким должен быть этот сценарий. Ясно было только, что это должно быть что-то очень необычное – и по форме, и по содержанию. Последующие три года ушли на поиск формы.

С самого начала у меня не было желания писать чисто биографический сценарий, с тем, чтобы в итоге по нему был снят стандартный байопик. Мне хотелось сделать сценарий для картины, очень необычной по своей структуре и форме.

В конце концов, первый вариант сценария появился в компьютере летом 2005 года.

По поводу второго вопроса могу сказать, что кино снималось пока только в моей голове. И я его там видел неоднократно. Бог даст, увидим его все и на широких экранах.

Как вам пришла в голову столь интересная идея, и сколько препятствий пришлось преодолеть, чтобы ее реализовать?

Алла, 21 год, г. Петрозаводск

Про идею я уже рассказал. А про препятствия могу сказать следующее: препятствия, связанные с реализацией кинопроекта в будущем – они несоизмеримы с теми, которые остались позади.

Почему альтернативное продолжение жизни и деятельности В. Цоя не связано с группой КИНО, лидером и неотъемлемой частью которой он является?

Александр Плоткин, 16 лет, г. Санкт-Петербург

Ну, это в заключительной, японской части сценария не связано. А две трети этой истории как раз завязано на группе КИНО. На той ее части, которая рассказывает об упадке группы.

Почему так? 24 июня 1990 года, безусловно, стало пиковой точкой популярности КИНО. Как мы все помним, в этот день на Большой спортивной арене в Лужниках была организована эстрадная солянка по случаю юбилея газеты «Московский комсомолец». Но люди-то туда пришли не на праздник «МК», не ради этой попсовой солянки, а для того, чтобы увидеть и услышать КИНО. Перед таким количеством зрителей группе еще ни разу не приходилось выступать.

Уверен на все сто процентов, что второй раз они бы не собрали в Лужниках 65 тысяч зрителей. Об этом говорит общемировая практика. Подобный всплеск популярности, завязанный на мании, продолжается от силы год-полтора. После следует спад. Случайные люди уходят – те, кто пришли под воздействием массовой истерии. И группы со стадионов возвращаются в двухтысячные залы. Так было со всеми поп-рок-звездами во всем мире. С теми же THE BEATLES, к примеру. У нас так было с АГАТОЙ КРИСТИ, с МУМИЙ ТРОЛЛЕМ, с Земфирой.

В общем, это закон жанра. И, конечно, я, описывая то, что могло произойти с КИНО, опирался на этот опыт, на то, что происходило буквально на моих глазах в 90-е и нулевые годы.

Когда я брал интервью у тех, кто был причастен к группе КИНО, я задавал один и тот же вопрос: что было бы с группой, если бы не произошла трагедия в Тукумсе? И все говорили, что после 1990 года у группы должен был произойти спад в популярности.

Они, конечно же, пережили бы этот спад…. Хотя бы потому, что все столпы отечественной рок-музыки живы и дышат до сих пор. Но – в лице своих лидеров! АКВАРИУМ, DDT, АЛИСА – все эти группы по-прежнему существуют и имеют успех, но в их составах практически не осталось музыкантов «золотых времен» российского рока. Вероятно, с КИНО произошло бы нечто подобное. Либо Виктор бы выступал сольно, либо состав группы целиком бы изменился. Впрочем, это всего лишь мои рассуждения о том, как могло бы быть.

А может, Виктор Цой умер не зря?

Алексей Трайнин, 19 лет, п. Саркел Ростовской обл.

Не знаю. Вот жил он точно не зря!

Остался ли Цой в сценарии как загадочная фигура?

Дмитрий Кунгурцев, 21 год, г. Омск

Остался ли загадочной фигурой? По-любому – да. Потому что мы все – свидетели воздействия его харизмы. Скоро будет двадцать лет с тех пор, как он ушел, а его талант по-прежнему открывают для себя многие молодые люди. Как это происходит сегодня – непонятно. Вот сам механизм этот, как он работает? В этом плане, конечно, Цой до сих пор – фигура загадочная.

Цой вам помогал при написании книги?

Роман Груздев, 34 года, г. Дзержинск Нижегородской обл.

Расскажу такую историю. Как-то раз на Невском я встретил Игоря Покровского по прозвищу «Пиночет» или просто «Пиня». Кто такой Пиночет? Это человек из ближайшего окружения Цоя в начале 80-х. Они тусовались все вместе: Рыба, Свин, Панкер, Пиночет. На диске ГАРИНА И ГИПЕРБОЛОИДОВ («КИНО. Первые Записи») он поет «Артему Троицкому Блюз» и «Водку». В общем, Пиночет очень хорошо знал Цоя еще с тех пор, когда тот был никому не известен. И он поддерживал отношения с Цоем вплоть до самого трагического финала.

И вот, когда я при встрече рассказал Пиночету, что пишу сценарий о том, что могло бы произойти с Виктором, если б он не погиб, Игорь очень проникся этой японской идеей и сказал поразительную вещь. Что я все это описываю… благодаря воздействию Виктора. Мол, сам Цой мне в этом помогает – он моей рукой выписывает свою неслучившуюся историю. Но я сам бы об этом никогда не сказал, по той простой причине, что это мне неведомо.

Во всяком случае, Виктор мне не мешал. Это точно.

Хотелось бы вам, чтобы по вашему сценарию в театре поставили спектакль?

Мария Ярославская, 28 лет, г. Пермь

Нет, мне бы хотелось, прежде всего, чтобы по моему сценарию был снят полнометражный художественный фильм. Для этого он писался.

По пьесам (кстати, не всегда успешным), бывает, ставятся фильмы. Не говоря уже о хитах театральных сезонов… Так было, например, с фильмом Эльдара Рязанова «Служебный роман» (1977 г.), поставленным по пьесе «Сослуживцы» (1971 г.). В позапрошлом году по пьесе братьев Пресняковых был поставлен фильм «Изображая жертву», а в прошлом году – картина Говорухина «Артистка». Это самые последние примеры. Хорошо известны экранизации бродвейских мюзиклов. Прежде всего, это «Волосы», «Иисус Христос – Суперзвезда», «Чикаго», «Кошки» и так далее. Все они уже стали классикой кино и, за небольшим исключением, имели хорошую прокатную судьбу.

Словом, такой вариант возможен. А вот случая, чтобы по сценарию был поставлен спектакль, я что-то не припомню. Пьеса и киносценарий – все-таки очень разные вещи.

Чем вызвана идея написания книги?

Женька, 22 года, г. Москва

Когда я писал сценарий, я думал о том, что, да, возможно, в каком-то будущем я сделаю на его основе книгу. В каком виде она выйдет – я, конечно, тогда не знал. Случилось так, что через год после создания сокращенной версии я получил предложение от издательства «Амфора», от его главного редактора Вадима Назарова – написать на основе «Черного квадрата…» книгу. Вадиму очень понравилась сама идея – фантастическая история с реальными персонажами, которые, по версии автора, проживали по-новому свои жизни… Идея, которая, по словам Назарова, не имела аналогов. Он говорил так, что вот есть – фикшн (художественная литература), есть – нон-фикшн (интеллектуальная литература), а то, что я написал – совсем другое.

Когда у нас с ним состоялся первоначальный разговор, я сказал, что не хочу заниматься чистой новеллизацией «Черного квадрата…», то есть по сценарию писать роман. Мне это не интересно. И вообще, по моему мнению, этот роман логичнее написать после того, как фильм будет снят. Но этот роман, конечно, уже будет другим…

Подруга Цоя журналист – это миф. Сколько времени заняло написание сценария?

Олег Осипов, 31 год, г. Кондопога

Подруга Цоя журналист – это миф, а с другой стороны, вовсе не миф, а реальный человек, который действительно был влюблен в творчество Цоя. Таких персонажей в нашей жизни встречается немало. Можно сказать, что это собирательный образ.

Первая версия сценария была создана за два месяца, а потом дописывалась и переписывалась еще в течение года. Но если речь идет об окончательном варианте сценария, то его вообще не может быть. Может быть окончательный вариант фильма, который выходит на экраны. А сценарий… у меня сейчас есть уже шестая версия, и, разумеется, он еще будет изменяться. Это нормальная практика для кино, потому что первоначальный сценарий и готовый фильм – зачастую разные вещи. Конкретный пример – «Игла» Рашида Нугманова. Сценарий, который был предложен Рашиду к постановке, практически не имеет ничего общего с тем фильмом, который увидели зрители в кинотеатрах.

Знали ли вы Виктора Цоя лично? Если да, то какие самые необычные черты характера певца вам удалось отобразить в своей книге?

Даша Спиридонова, 15 лет, Казань.

Я не знал Виктора Цоя лично. Но я его видел вблизи один раз (концерты КИНО, которые я посещал в конце 80-х, безусловно, не в счет). В апреле 1987-го я впервые попал на концерт ПОП-МЕХАНИКИ, который проходил в модном в то время Ленинградском Дворце молодежи. Сергею Курехину в тот вечер аккомпанировали многие рок-музыканты, и в том числе участники группы КИНО в лице Виктора Цоя и Юрия Каспаряна (в отношении Тихомирова и Гурьянова ничего не могу сказать, я их на сцене, вроде бы, не видел).

Концерт прерывался через каждые 2-3 номера ответами на вопросы зрителей. Подобная практика тогда часто встречалась: зрители посылали записки на сцену, музыканты охотно отвечали, шел диалог.

Как раз в то время было много шума по поводу публикации скандальной заметки в «Ленинградской правде», вышедшей за подписью Сергея Курехина (она называлась «Капризы рока и логика судьбы»). В ней Сергей в свойственной ему одному «грибной» манере провокативно прошелся по «священной корове» советского рока, назвав творчество АКВАРИУМА «псевдоискусством». В конце статьи Курехин резюмировал: «Комсомольским организациям, на мой взгляд, есть, над чем подумать». Наверное, только полный идиот мог принять этот стеб за чистую монету. Тем не менее, в зале нашлись зрители, призвавшие Курехина к ответу. Тогда он уже на полном серьезе заявил, что из всех ленинградских рок-групп ему нравится только… группа КИНО. Цой и Каспарян, стоявшие с гитарами на сцене, при этих словах бесстрастно смотрели в темноту зрительного зала.

В перерыве между отделениями Цой вместе с Каспаряном спустились в фойе покурить. Оба в черном, молодые, высокие, красивые. К ним запросто мог подойти любой, но почему-то никто не подходил. Они стояли одни, перебрасываясь односложными фразами. Я прошел мимо них так близко, что почувствовал запах дыма от их сигарет – по-моему, это были болгарские «Родопи». Мне кажется, Виктор обратил на меня внимание – на концерте я был единственным зрителем в черной форме морского офицера

И вот что я могу точно сказать: если бы я знал Виктора лично, я бы не смог ничего подобного про него написать. Чисто психологически для меня это было бы невозможно.

Сочиняя сценарий, я открывал для себя его личность. Перечитывал по десятку раз многочисленные интервью с ним. Причем дочитался до такого состояния, что уже мог различить, где за Цоя ответы придумал журналист, а где действительно говорил Виктор.

Я изучал его манеру говорить, характерные только для него выражения и слова…. И, в конечном итоге, по мнению большинства читателей, образ Виктора получился достоверным. Даже люди, которые его знали – к примеру, Олег Флянгольц – мне говорили: да, образ угадывается, и он без фальши.

Трудно было собирать материал для книги? Были ли от людей, которые близко знали В. Цоя, какие-либо претензии?

Надюха, 18 лет, г. Санкт-Петербург

Нет, не трудно. Наоборот, было интересно!

А претензий никаких не было. Мне, собственно, не отказал в интервью ни один человек. Но, разумеется, мне не удалось пообщаться со всеми, кто был знаком с Виктором.

Могу сказать только одно: этот процесс бесконечный. Когда дело дойдет до съемок, придется брать еще целую серию интервью. Это обычная практика для кино, которое посвящено реальному персонажу.

Вот, к слову. Меня никто не учил сценарному мастерству. Но я всегда старался заниматься самообразованием. Служил на флоте и, уходя в автономку на три месяца, брал с собой гору разной литературы. Искусство, история, все, что связано с гуманитарными дисциплинами. Точно так все было и здесь. Прежде чем взяться за сценарий, я несколько лет подряд изучал подноготную кино, читая специализированные издания – журналы «Искусство кино», «Кинопроцесс», «Киносценарии», то есть все, что издается у нас и предназначено для профессиональных кинематографистов. Я постоянно читал сценарии, смотрел очень много совершенно разных фильмов. Я покупал десятками DVD, снабженные бонусами, где режиссеры рассказывают о съемках фильмов, сценаристы – о сборе материала. Мне очень помогли мемуары маститых режиссеров – и наших, и зарубежных. И, благодаря всему этому, в какой-то момент я понял, как это все можно и нужно сделать.

Какое мнение насчет сценария вам было приятно, а какое, наоборот, неприятно?

Денис Сандрыгайло, 18 лет, г. Москва

На самом деле, все мнения были для меня интересны. И положительные, и отрицательные. Как только я написал первую версию сценария, я сразу же стал ее давать читать кому только можно. Мне это было необходимо для того, чтобы получить критические замечания, которые бы сфокусировали в будущем мое внимание на определенных достоинствах, а главное, на недостатках текста. Ведь я понимал, что мне предстоит писать еще не одну версию. Что-то менять, что-то добавлять, что-то дописывать – это нормально для этого дела.

1. Среди отзывов читателей был ли такой, который заставил вас пожалеть о том, что вы написали этот сценарий?

2. Если бы жизнь Виктора Цоя пошла по вашему сценарию, вы думаете, он бы стал легендой? На ваш взгляд, благодаря чему он стал легендой?

Наталья Лазарева, 30 лет, г. Красноярск

1. Нет, конечно. Я с уважением отношусь к мнению всех людей. Но у меня есть и свое при этом. И если я делаю какой-то шаг, я его делаю абсолютно осознанно. Потому что перед тем, как его сделать, я долго размышляю, к чему он может привести.

2. Цой был легендой еще до своей гибели. В том смысле, какой мы вкладываем в это слово, имея в виду родоначальников отечественной рок-школы. Будь то АКВАРИУМ, DDT или НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС. Все эти группы на срезе конца 80-х – начала 90-х годов уже были легендами русского рока, рок-мастодонтами, рок-героями и т. д. и т. п. И, что бы ни происходило с ними дальше, эти группы таковыми и остались. Этот статус у них не отнять. То же самое касается и КИНО.

Сценарий по сюжету напоминает произведение Н. Казандзакиса «Последнее искушение Христа». Один и тот же лейтмотив: персонаж пытается «перехитрить» судьбу (как и Р. Гесс). Какова смысловая нагрузка вашей интерпретации жизни В. Цоя, не случись катастрофы 15 августа 1990 года?

Екатерина Киселева, 23 года, г. Смоленск

Очень хороший вопрос. Фигура Рудольфа Гесса появилась в сценарии, разумеется, не случайно. И она была не с самого начала. Этот персонаж был выписан мной только во второй версии, когда я понял, что в сценарии не хватает какой-то параллельной основному повествованию истории мистического плана.

Думаю, что подробно останавливаться на судьбе Рудольфа Гесса здесь нет особого смысла. Тем более она контурно очерчена в тексте сценария (эпизод с телепрограммой из цикла «Тайны ХХ века»). А кто заинтересовался судьбой бывшего заместителя Гитлера по партии, пусть обратится к более полным источникам, коих в Сети предостаточно.

Моя интерпретация неофициальной истории Гесса подводит читателя к мысли о том, что у Виктора Цоя был шанс изменить судьбу. Для этого лишь надо было уехать из СССР. Неважно, куда. Главное – уехать!

Зачем вы это делаете? Вы хотите внести свой вклад в создание «образа героя»?! Сейчас слишком много людей пишут о Цое. Это модно… В чем ваше отличие от остальных?!!!

Дмитрий Богданов, 23 года, г. Великие Луки Псковской обл.

Я не мог этого не сделать. К сценарию я шел несколько лет. Вклад в создание образа героя? Нет, этот образ существовал до меня – его создал сам Виктор Цой.

Много пишут о Цое? Не согласен с этим. Но надеюсь, что то, что я написал о Цое, я написал совсем по-другому.

А не кажется ли вам, что лучше оставить судьбу Цоя в покое, а не выдумывать фантастику несбыточную? Пусть земля ему будет пухом.

Игорь Алексеев, 40 лет, г. Волхов Ленинградской обл.

Нет, не кажется. И пусть земля ему будет пухом.

А стоит ли сочинять, что бы было, если бы да кабы? Все так, как есть, и этого не изменить! А писателей фэнтези и так предостаточно! И герои у них вымышленные, а не талантливые люди! Чтите память!

Лё, 25 лет, г. Тула

Я чту память. Каждый из нас это делает по-своему.

Кто для вас Виктор Цой? Что для вас его музыка?! Почему вы думаете, что можете все переписывать?!!

Элис, 16 лет, г. Санкт-Петербург

Кто для меня Виктор Цой? Прежде всего, талантливый человек, который, к сожалению, до конца не успел реализовать все свои способности.

Я не переписывал историю. Я придумал историю, которая могла бы с Виктором случиться.

Александр Долгов, да вам памятник нужно поставить! К нему не зарастет тропа читателей FUZZA. Мешает ли написание книги вашей личной жизни?

Вера Скрипникова, 17 лет, г. Набережные Челны

Спасибо! Предлагаю все-таки обойтись без культа личности.

Мешало ли написание книги моей личной жизни – однозначно нет. Но муки творчества я, безусловно, испытывал. Возможно, расскажу когда-нибудь об этом в своих мемуарах.

Как вы могли такое написать? Как вообще рука поднялась на святое? Не в падлу зарабатывать на святой памяти к великому человеку??!! Не стыдно опошлять память о нем??!!!!!

Алена, 23 года, г. Красноярск

Без комментариев.

Может, хватит спекуляций на эту тему? При всем уважении к Александру Долгову! Извините за резкость, но…

Константин Попенко, 37 лет, г. Белебей, Башкортостан

Это не спекуляция, а художественное произведение, которое может нравиться читателю, а может не нравиться. Я как автор к этому спокойно отношусь.

Умоляю! Найдите талантливого режиссера, чтобы он не испоганил такой гениальный сценарий! Как вы сами относитесь к сценарию?

Оксана Сорокина, 31 год, г. Тула

Все-таки поиск режиссера – это прерогатива продюсера фильма, которым я не являюсь. Ну, а за сам сценарий мне, слава богу, не стыдно.

Кому из российских и западных режиссеров вы могли бы доверить экранизацию своего сценария?

Сергей Трошин, 30 лет, г. Набережные Челны

По правде говоря, список этот не очень велик. Ну, вот, допустим, есть немецкий режиссер Том Тыквер. Его фильм «Беги, Лола, беги» очень хорош. Кстати, ведь эта картина тоже о судьбе, о том, как она способна измениться из-за сущих мелочей или случайностей… И все, что Тыквер делал позже, включая «Парфюмера» – это очень хорошее кино. Все его фильмы свидетельствуют – он большой художник. Вопрос здесь в другом. Пригласить можно любого режиссера с большим именем. Но будет ли интересен сам замысел фильма варягу-режиссеру и насколько бюджет постановки потянет расходы по оплате работы такого режиссера? Фантазии здесь могут быть безграничны.

А Такеши Китано мог бы быть и актером, и режиссером этого фильма?

Юлия Васильева, 22 года, г. Санкт-Петербург

Такеши Китано, конечно, мог бы и сыграть роль Сакамуры, и выступить одновременно в качестве режиссера-постановщика. Равно как и другой восточный режиссер, к примеру, кореец Ким Ки Дук. Они мне оба нравятся.

Несмотря на все мое искреннее и глубокое уважение к Цою и к вам, Александр, не оставляет сомнение: нужна ли эта новая легенда, «альтернативная история», когда со дня смерти Виктора прошло не настолько много времени?

Марина Зайкова, 37 лет, г. Полярный Мурманской обл.

Пришло ли время? Однозначно – пришло! Потому что выросло новое поколение поклонников творчества Цоя, которое родилось уже после гибели Виктора. Сужу об этом по нашей обширной редакционной почте – письма приходят со всех концов страны. И это, конечно, удивительный феномен!

Теперь несколько фактов из истории кино. На Западе было снято достаточно много фильмов-биографий рок-поп-музыкантов, в отличие, скажем, от нашего кинематографа, где нет ни одного байопика про отечественную рок-звезду. Пожалуй, самый известный фильм-биография из этой серии – картина Оливера Стоуна «The Doors». Этот фильм вышел на экраны летом 1991 года. Как раз к 20-летию со дня гибели Джима Моррисона – он умер в Париже 3 июля 1971 года. Стоун намеренно сделал фильм к этой дате. Потому что стукнуло ровно два десятка лет – отличный повод понастальгировать и привлечь внимание новых поклонников.

Как удалось сохранить душу Цоя и передать ее присутствие на страницах сценария?

Дарья Панкратова, 16 лет, г. Тюмень

Ну, как? Слушая его песни, читая его интервью, рассматривая его фотографии, его рисунки… Я перелопатил массу материалов о Викторе Цое, но, конечно, далеко не всю информацию. Это дело ближайшего будущего.

Александр, стоит ли воспринимать появление книги как романтическую историю? Историю любви фанатов и кумиров? Ведь Цой и так жив!

Александр Заусаев, 21 год, г. Иркутск

Разумеется, Цой – жив! И будет жить до тех пор, пока мы будем слушать его песни.

Романтическая история? Я бы сказал, что это история любви. Любви автора к своему герою. Наверное, вот так.

Жизнь – интереснее любого сценария. Все случилось так, как должно было быть. Зачем нужен был этот сценарий? Слишком обыденным предстает в нем Цой.

Виктория Шевелева, 28 лет, г. Ростов-на-Дону

По мне так лучше дать волю фантазии, пусть хоть на бумаге, чем киснуть от понимания невозможности что-то изменить… Не вижу в этом ничего плохого. Слишком обыденный Цой? Это очень хорошо, потому что я как раз и хотел показать Виктора нормальным человеком, а не лепить из него полубога.

Если бы Цой был бы жив, что бы он сказал сейчас, после просмотра фильма?

Татьяна Ермольчик, 16,5 лет, г. Красноярск

…или чтения сценария.

Виктор, по отзывам людей, которые его знали, с большой иронией относился к реальности. И если бы ему в руки попал этот фантастический сценарий, мне кажется, он бы к его содержанию отнесся бы с симпатией. Это же литературная мистификация. А Цою все эти культурологические фикции и мистификации были по душе… К примеру, небезызвестный рассказ «Романс», сочиненный Виктором 19 февраля 1987 года в кочегарке «Камчатка». «Романс» – это чистой воды рассказ-мистификация, в котором Цой иллюстрирует свое отношение к реальной жизни. Одним словом, я надеюсь на понимание со стороны Виктора. С другой стороны, если бы Цой был жив, я вряд ли бы придумал «Черный квадрат».

Мистика: Майк Науменко оживает в 1992 г., да еще и в роли советника по культуре (Михаила Горбачева). Не боитесь осуждения со стороны покойного Цоя? Ведь люди месяцами жили на кладбище после его смерти. А вот тут н(а) тебе и Япония!

Юля, 17 лет, г. Тольятти

Нет, не боюсь. Могу повторить: Япония его по-настоящему к себе манила. Почитайте повнимательнее воспоминания Рашида Нугманова, Джоанны Стингрей, Юрия Каспаряна об этом, и вам многое станет ясно.

У меня же история как развивается? Рашид Нугманов за несколько часов до трагедии в Тукумсе, предчувствуя беду, посылает Виктору телеграмму с просьбой быть осторожным. В результате Цой избегает аварии. И с этого момента история, не только Виктора и Рашида, но и всех других: – музыкантов КИНО, Михаила Горбачева, всей нашей страны – движется как бы в ином измерении. В том числе и история Майка Науменко, который, как известно, умер 27 августа 1991 года, накануне 10-летия группы ЗООПАРК. А у меня ЗООПАРК отмечает свое 10-летие, Горбачев предлагает Майку должность советника по культуре и много там еще чего придумано неслучившегося. Этот прием весьма характерен для фантастического кино. К примеру, вторая часть трилогии «Назад в будущее». Герои там попадают в параллельную реальность. «Эффект бабочки» на этом построен. Ну, много было разных фильмов про это.

Насколько реально было бы назначение Майка советником по культуре в действительности? Учитывая состояние его здоровья в 1991 году – прогрессирующий алкоголизм (к сожалению, это так), это вряд ли бы случилось. Но мне как автору захотелось дать шанс и Майку. Потому что это ведь был прекрасный и талантливый музыкант, который дружил с Цоем – во всяком случае, в начале 80-х – и это факт. Почему нет!? И большинство читателей, на самом деле, приняло это. Просто не всем дано фантазировать на подобные темы.

Почему Виктор Робертович ассоциируется с Рудольфом Гессом? Почему в сценарии их судьбы похожи? Что вы хотели этим показать зрителю?

Егор «Цой» Егорычев, 14 лет, г. Бронницы Московской обл.

Между Виктором Цоем и Рудольфом Гессом нет, конечно, ничего общего. В «Черном квадрате…» их объединяет только одна мысль: от судьбы не уйти. Как известно, 18 августа 1987 года Рудольф Гесс был найден мертвым с электрическим шнуром на шее в летней беседке в саду тюрьмы «Шпандау» (Западный Берлин), где он отбывал пожизненное заключение как нацистский преступник. По официальной версии, Гесс покончил с собой путем удушения. По мнению родственников, он был убит английскими спецслужбами. В любом случае, мы имеем дело с исполнением предначертания, полученного от неизвестного оракула в далекие тридцатые годы прошлого века – Гессу была предсказана смерть через повешение на территории Германии.

Балабанов говорил, что недокументальное кино о Цое не поймут, не примут те люди, которые его знали лично. Стоит ли сейчас экранизировать сценарий?

Маша aka Free Wind, 20 лет, г. Сельцо Брянской обл.

Есть ли смысл ориентироваться в вопросе экранизации только на мнение людей, которые знали Цоя? На мой взгляд, нет. Этот фильм нужно делать, прежде всего, для широкой аудитории. Поэтому, по моему мнению, он и не должен быть стандартным байопиком – подобные фильмы интересны, как правило, только для фанатов.

Были ли иные варианты развития событий? Если да, то какие и почему выбран именно данный вариант?

Александр Донцов, 20 лет, г. Воронеж

Интересный вопрос. Ну, был возможный вариант развития событий – американский. Я над ним тоже размышлял, но в конечном итоге от него отказался. Потому что он менее реален, по моему мнению.

Общеизвестно, что на редфордовском фестивале «Sundance» в Парк-Сити в январе 1990 года, где Нугманов и Цой представляли «Иглу», они познакомились с целым рядом американских кинопродюсеров и, в частности, с Эдом Престоном, известным нам по фильму «Ворон». Цой с Нугмановым приглянулись Престону, и он сделал им предложение, связанное с советско-американским кинопроектом. Вскоре к этому проекту подключился и знаменитый отец киберпанка, американский сценарист Билл Гибсон. Будущий фильм носил название «Цитадель смерти» – полуфантастическая история, повествующая о приключениях бродяги Моро (В. Цой) в «свободном капиталистическом Ленинграде». Сюжетная линия в ней выстраивалась вокруг двух враждующих банд, которые воюют между собой на территории ленинградского Парка Победы – как раз рядом с домом под шпилем, где прошло детство Цоя. Одна банда экипирована казацкими шашками, а вторая – саперными лопатками.

Конечно, этот совместный советско-американский проект, останься Цой в живых, скорее всего, был бы реализован. Имел бы он успех в Америке? Возможно, а скорее всего, нет. Для этого нужны были совершенно другие бюджеты. Получил бы Цой статус американской кинозвезды? Может быть, а скорее всего, нет: прорваться в американский шоу-бизнес для советского артиста – несбыточная мечта.

Короче говоря, в американский расклад успеха Цоя у меня большой веры нет. Его шансы на прорыв в Японии были несравненно выше.

Не кажется ли вам, что сценарий достаточно пессимистичен даже по сравнению с тем, что было на самом деле (имея в виду то, что для музыканта лучше умереть физически, чем творчески)?

Дмитрий Ковтун, 27 лет, г. Новомосковск Тульской обл.

Я не согласен с этим утверждением, поскольку мой герой реализовывает свои амбиции на новом поприще в качестве режиссера-постановщика кино. На мой взгляд, это было вполне возможно. Виктор знал кинопроцесс, снялся к тому бы времени уже в пяти картинах. Он сам неоднократно говорил о том, что если надоест заниматься музыкой, то он себя попробует в другом деле. Кино и музыка, кстати говоря, вещи очень взаимосвязанные. Так что это было вполне реально.

Я спрашивал многих людей: как они относятся к такой вот версии – мог ли Цой попробовать себя в качестве режиссера кино? Никто, включая кинокритика Кирилла Разлогова, знавшего Виктора достаточно хорошо, не смог сказать мне – да, мог. А ведь вполне мог! Как, к примеру, Гарик Сукачев – человек без специального киношного образования, но с большими творческими амбициями, к сегодняшнему дню снявший уже три полнометражных картины. Эти фильмы, конечно же, нельзя причислить к золотому кинофонду, но то, что он режиссер профессиональный, бесспорно. Кто еще из музыкантов снимал кино? Дин Рид, знаменитый американский певец, киноартист и просто борец за мир. Сергей Бодров не был музыкантом, но он был человеком, близким к околомузыкальным кругам. Он также не имел профессионального кинообразования, но снялся как актер в более чем десятке фильмов и реализовал себя как режиссер в фильме «Сестры». Был готов снять вторую картину, но мы все знаем, что случилось 20 сентября 2002 года в Кармадонском ущелье. Это примеры, которые вспоминаются сходу. А их в истории мирового кино, конечно же, еще больше.

По сценарию в фильме должна звучать новая песня Виктора Цоя. Не было ли желания использовать какую-либо из песен группы БЕКХАН или «Жизнь струны» АЛИСЫ (которая как раз и посвящается памяти Цоя)? Я помню, что эта песня должна быть светлой и радостной, но все же?

Сергей Бойцов, 27 лет, п. Константиновский Ярославской обл.

Да, песня в финале на самом деле должна быть жизнеутверждающей и веселой. Я размышлял на эту тему. И, конечно, думал о том, что можно взять песню другого исполнителя, «выдав» ее за песню КИНО. Вариант как бы возможный, но, мне кажется, не совсем уместный здесь. Лучше было бы сделать действительно новую песню. Она, конечно же, будет «синтетической» – текст цоевский (есть его стихи, которые не положены на музыку), а музыкальную часть придется сочинить в традициях КИНО. Уровень современной техники это позволяет сделать.

О чем, по-вашему, «новая песня» Виктора Цоя? Квинтэссенция всего, что происходит после 15 августа 1990 года, или на тему любви японской журналистки?

Тарас Симанив, 20 лет, г. Москва

Я все-таки склоняюсь к тому, чтоб это была песня на уже написанный текст Виктора Цоя. Тем более для него совсем не характерно было писать на «заданную тему», да и тексты большинства его песен, как правило, ассоциативны.

Каждый автор в своих произведениях, будь то книга, сценарий или картина, осознанно или нет, прописывает себя в одном из героев. Насколько это утверждение применимо к сценарию?

Ирина Воронова, 25 лет, г. Бакал Челябинской обл.

Безусловно, применимо. Порой это происходит просто на подсознательном уровне.

Я писал сценарий, основываясь на каких-то реальных фактах из истории группы КИНО, своих размышлениях об этом и сугубо личных впечатлениях. В итоге, когда это все переварилось, и получился «Черный квадрат…»

Что для вас самое главное в творчестве Виктора Цоя и группы КИНО?

Дмитрий Чупин, 22 года, г. Санкт-Петербург

Их искренность. Помните знаменитую фразу Цоя: «Нам за честность могут простить практически все»?

Можно ли сказать, что группа КИНО и В. Цой – продукты своего времени, их появление закономерно? И почему их песни так популярны сейчас (до сих пор)?

Настя «Семечка» Земскова, 19 лет, г. Сосновый Бор Ленинградской обл.

Конечно, можно. Они появились в нужное время и в нужном месте – они дети ленинградского Рок-клуба. Почему их песни так популярны до сих пор? На самом деле – это феномен. Несмотря на то, что технические возможности записи за 20 лет изменились невероятно, музыка группы КИНО действительно остается актуальной до сих пор. Она не стареет со временем, равно как и ее лидер, навсегда оставшийся для нас молодым рок-героем.

Кто занимает место Цоя в современном шоу-бизнесе?

Сергей Щелкунов, 18 лет, г. Лодейное Поле Ленинградской обл.

Никто не занимает и не сможет занять.

Как вы относитесь к тому, что в фильме «Асса-2» Цоем нашего времени является Сергей Шнуров? Нет желания задействовать его и на съемках ЧЕРНОГО КВАДРАТА?

Илья Севастьянов, 21 год, г. Казань

Вполне нормально отношусь. И к творчеству режиссера Сергея Соловьева, разумеется, тоже. Идея снять к 20-летию вторую «Ассу» – это правильная идея. Она как раз подтверждает мои рассуждения о том, что именно через 20 лет нужно вновь обращаться к той или иной теме.

В плане того, что роль музыканта, который когда-то исполнил песню «Перемен», теперь перешла к Сергею Шнурову, это вполне оправдано, имея в виду, что за последние 7 лет у нас вообще новых звезд не появлялось. Лучшие времена группы ЛЕНИНГРАД, по правде сказать, остались все-таки в начале этого века. Тут явное опоздание на 5 лет.

Отношение Шнурова к Виктору Цою и группе КИНО общеизвестно. Помните строчку из шнуровской песни «Группа крови»: «…это любимая песня моя!..»? Разумеется, Сергей не настолько глуп, чтобы ассоциировать себя с Виктором Цоем. Он этого не делает, и не будет делать. Просто «Асса-2» – это продолжение старой истории с новым героем уже из нашего времени.

По поводу задействования Шнурова в съемках могу сказать, что у меня была одна идея, связанная с эпизодом в ленинградском Рок-клубе (9 марта 1991 года – в этот вечер на Рубинштейна, 13 действительно выступала группа ДЖУНГЛИ и в ее составе играл Тихомиров). Это когда у Игоря Тихомирова после концерта берут интервью и у него из рук выпадает пакет с письмами для Виктора Цоя. И как раз в этот момент какой-то подросток подскакивает к нему, чтобы помочь собрать эту рассыпавшеюся кучу бумаг. По моей задумке, этим пареньком должен был быть кто-то из будущих поколений российских рок-звезд – либо Илья Черт, либо Сергей Шнуров. Им в это время как раз было по 17—19 лет, и они уже посещали рок-концерты.

А паренек этот потом мог бы вручить Игорю свою демо-кассету с просьбой передать ее Цою. И получилась бы несколько странная ситуация, потому что сам факт передачи кассеты от Черта Тихомирову – он ведь реальный. Только эта передача случилась значительно позже – через 5 лет после описанных мной событий, и переданная кассета с записью группы MILITARY JANE предназначалась уже не для Цоя, а для Юрия Шевчука (напомню, что Тихомиров в это время работал в группе DDT).

В общем, это можно было сделать, но я не захотел перегружать сценарий.

Возможна ли сегодня реальная яркая величина, группа, способная изменить мир, солист которой станет новым «рок-идолом», как Виктор Цой?

Яна, 19 лет, г. Москва

Невозможно. Времена изменились. Все изменилось. Наступил XXI век. Сегодняшний Виктор Цой вряд ли бы стал рок-музыкантом. Скорее, он бы стал хакером. Или чем у нас молодые люди сейчас занимаются? Граффити бы рисовал…

Вопрос несколько не в тему: почему до сих пор не установлен памятник Виктору Цою в Москве?

Кирилл Архипов, 22 года, г. Москва

Причина банальна: отсутствие бюджета на его производство и установку. Потому что памятник Виктору Цою – это худо-бедно 300—400 тысяч американских долларов. Этих денег нет. Разрешение на установку есть, проект памятника есть, а средств нет. Старая история.

Почему вы думаете, что Цой уехал бы жить в Японию? Кого из актеров видите в главной роли?

Олег Макушкин, г. Нерюнгри, Якутия

Так думаю не только я. Цитирую Юрия Каспаряна (интервью из журнала «FUZZ» №9/2005, вопрос о планировавшихся гастролях КИНО в Японии осенью 1990 г.): «…они (гастроли) уже были назначены. Виктор с Джоанной ездили в Японию (апрель 1990 г.) – знакомились, договаривались. Он был очень вдохновлен, очень хотел туда поехать. Он там себя очень хорошо чувствовал». И еще одна цитата из этого же интервью, касающаяся предположений о том, чем бы в будущем занимался Цой: «…(у КИНО) был бы небольшой спад популярности, а потом выход на стабильный, довольно высокий уровень. Типа наших отечественных THE ROLLING STONES что-нибудь. Если Виктор не увлекся бы кинематографом серьезно. Снимался бы где-нибудь в Японии и приезжал бы два раза в год здесь концерты играть, записывать альбомы».

В отношении актера могу сказать, что его надо искать. Кто ищет, тот находит.

Что вам кажется главной загадкой в жизни и судьбе В. Цоя?

Олег Гальченко, 36 лет, г. Петрозаводск

Главная загадка в его гибели. Почему это случилось? Мы никогда не узнаем всей правды!

Если будет фильм, как бы лично вам хотелось: чтобы в фильме звучали оригиналы или возможен вариант фильма «TheDoors» – Моррисон/Вэл Килмэр?

Вадим Шкалин, г. Курск

Хороший вопрос. Мне бы хотелось, чтобы в фильме звучали оригиналы, хотя второй вариант тоже, конечно же, возможен.

Вопрос не совсем о сценарии: вы сами были в Японии? Ваше отношение к этой стране.

Никита Ломаев, 20 лет, г. Екатеринбург

Нет, в Японии я не был. К этой стране я отношусь с большой симпатией. И, разумеется, я бы хотел там побывать. Если дело дойдет до съемок – я увижу Японию, это точно совершенно! Надеюсь, это случится.

Откуда вы все знаете?

Лена-Дочь Аборигена, г. Санкт-Петербург

Сам не знаю.

Вы верите в жизнь после смерти?

Эльвира Ситдикова, 20 лет, г. Уфа

Верю. Конец – это только начало!

Так почему же все-таки «Черный квадрат»?

Дмитрий Сляднев, 26 лет, г. Москва

Значит так. Если мы залезаем в Интернет, в любую поисковую систему, и набираем ключевые слова «Цой» и «квадрат», нам сразу же сваливаются ссылки на рассказ Виктора Цоя «Романс». Напоминаю: там главный герой по сюжету несколько раз звонит по телефону-автомату, набирая очень странный номер. В этом номере фигурируют буквы и геометрические фигуры: треугольник и квадрат…

Итак, квадрат. Какие первые ассоциации он вызывает? Разумеется, это «Черный квадрат» Казимира Малевича, написанный петербуржским художником в 1915 году. Казимир Малевич был родоначальником стиля супрематизм, стоял в авангарде русских художников в 20-х годах, которые творили в Петрограде, потом в Ленинграде. Весь художественный мир тогда равнялся на русских мастеров. Супрематисты пробовали свои силы в разных жанрах изобразительного искусства. В том числе, в плакатном искусстве. В частности, они рисовали плакаты к немому кино как к передовому на тот момент средству массовой коммуникации. Это было модно.

Наверное, не многие знают о том, что оформление альбома «Группа крови» выполнено в манере художников-супрематистов. А если говорить более конкретно, то стилевое решение оформления альбома (художник Илья Чашник) один в один повторяет дизайн афиши к немому фильму Фрица Ланга «Доктор Мабузе». И это не случайно, потому что вокруг группы КИНО постоянно тусовались молодые художники во главе с Тимуром Новиковым. Конечно, понятно, откуда здесь дули ветры, учитывая, что барабанщик КИНО Георгий Гурьянов сильно влиял на тот или иной художественный выбор Цоя (Фриц Ланг, кстати – любимый режиссер Гурьянова).

Хорошо известны художественные работы Тимура Новикова на тему черного квадрата – например, «Аполлон, попирающий Черный квадрат», созданная им в год смерти Цоя. Делал ли сам Виктор какие-то рисунки, связанные с «Черным квадратом», мне неизвестно. Но вполне возможно! Ведь сколько цоевских эскизов потеряно?!

Ну и, наконец, самая главная ассоциация: черный квадрат – это «Черный альбом», последний альбом группы КИНО, последняя точка в их коллективном творчестве.

Название «Цой. Черный квадрат» я придумал весной 2005 года, когда понял, что очень скоро напишу сценарий. Сомнений по этому поводу у меня не было никаких.

Пожелание одно – талантливо экранизировать сценарий, вызвать интерес у молодежи к «золотой эре» русского рока. Вопросов оригинальных нет (фантазии не хватает). Дарите книгу достойным.

Алексей Матвиенко, 29 лет, г. Шахты Ростовской обл.

Спасибо! Постараюсь.

Записал Александр ПОЛИЩУК

Санкт-Петербург, Государственный Русский музей, 26 октября 2007 года

Вместо послесловия

Мой сосед по дому Леонид – молодой рок-музыкант, выросший на творчестве группы КИНО – узнав, что я написал сценарий о Викторе Цое, выступил с необычной инициативой. Он предложил… сброситься с друзьями на съемку «Черного квадрата…».

Народный фильм? Мысль, конечно, любопытная. Наверное, во всей нашей необъятной Родине нашлось бы немало людей, которые поддержали бы это начинание своими кровными рублями. Кстати, примеры подобного финансирования в истории отечественного кино были.

Конечно, можно попробовать кликнуть клич по стране. Но кино – это все равно коллективный вид творчества. Его должны делать профессионалы, и обязательно при этом, чтоб они были единомышленниками. Только тогда может получиться что-то стоящее.

За два с половиной года, прошедших с тех пор, как был написан «Черный квадрат», я не встретил, увы, ни одного киношного деятеля (читай – продюсера или режиссера), который бы проникся идеей этого фильма… Впрочем, два с половиной года для реализации подобного кинопроекта – это совсем не срок.

Я верю, что однажды человек, которого я так ищу, все-таки появится на моем горизонте. Он позвонит мне на трубку или сбросит свой факс, или от него свалится письмо в мой электронный ящик – со словами вроде: «Давайте сделаем этот прекрасный фильм вместе…»

Однажды именно так и случится. Я верю в это.

Благодарности.

Автор выражает благодарность:

Рашиду Нугманову, Георгию Каспаряну, Юрию Белишкину, Алексею Рыбину, Алексею Вишне, Игорю Покровскому, Игорю Гудкову, Артему Троицкому, Наилю Кадырову, Александру Бровко, Олегу Флянгольцу, Юрию Шевчуку, Богдану Дробязко, Илье Стогову, Андрею Федечко, Вадиму Конрадту, Андрею Усову, Вадиму Шестерикову, Александру Беленькому;

редакции журнала «FUZZ» – Александру Полищуку, Екатерине Борисовой, Александру Старостину, Алексею Любимову, Ольге Фадеевой, Виктору Буравкину, Александру Липовскому, Елене Прокофьевой, Татьяне Будкиной.

Примечания

1

Сценарий «Романс „Черный Квадрат“» (англ.).

(обратно)

2

…Когда он завершил подготовку ко сну (почистил зубы, принял душ и небрежно бросил одежду на спинку стула), он лег на одеяло и начал разглядывать грубые пятна на потолке, который, видимо, долго не белили. Закончился еще один обычный день: пара скучных встреч, пара чашек кофе, вечерние гости, занимавшие не слишком интересной беседой. Вспомнив все это, он скептически усмехнулся и громко зевнул, автоматически прикрыв рот ладонью. Затем его мысли потекли в иное русло, и он вдруг спросил себя: «И что я имею?» (англ.)

(обратно)

3

Нугманов. – Авт.

(обратно)

4

Де Рокамболем. – Авт.

(обратно)

Оглавление

Вместо предисловия

Цой. Черный квадрат . Фантастическая киноповесть

  Тукумский район. 15 августа 1990 года. 12:28

  Алма-Ата. 15 августа 1990 года (за семь часов до автокатастрофы)

  Тукумский район. 15 августа 1990 года. 12:05 (за 23 минуты до автокатастрофы)

  Тукумский район. 15 августа 1990 года. 12:28

  Алма-Ата. Ноябрь 1982 года

  Ленинград. Ноябрь 1982 года

  Ленинград. Сентябрь 1973 года

  Ленинград. Ноябрь 1982 года

  Москва. Октябрь 1985 года

  Ленинград. Апрель 1986 года

  Ленинград–Москва. Май 1986 года

  Киев. Июль 1986 года

  Ленинград. 3 июня 1987 года

  Москва. 7 июля 1987 года

  Ленинград. Май 1987 года

  Ялта. Зима 1986 года

  Алма-Ата. Август 1987 года

  Алма-Ата. Октябрь 1987 года

  Кзыл-Орда. Август 1975 года

  Алма-Ата. 31 декабря 1987 года

  Теплоход «Федор Шаляпин» – Одесса. 16 сентября 1988 года

  Ленинград. 19 декабря 1988 года

  Москва. 24 июня 1990 года

  Тукумс. Август 1990 года

  Тукумский район. 15 августа 1990 года. 12:28

  Москва. 15 сентября 1990 года

  Москва. 29 сентября 1990 года

  Иссык-Куль. 27 октября 1990 года

  Алма-Ата. 1 ноября 1990 года

  Токио. 1 ноября 1990 года

  Москва. 3 января 1991 года

  Ленинград. 22 февраля 1991 года

  Ленинград. 9 марта 1991 года

  Нагасаки – Токио. 19 апреля 1991 года

  Москва. 17 июля 1991 года

  Москва. 18 июля 1991 года

  Поезд «Москва–Таллинн». Июль 1991 года

  Таллинн. 20 июля 1991 года

  Киев. 18 августа 1991 года

  Киев. 19 августа 1991 года

  Москва-Токио. Октябрь 1991 года

  Токио. 25 декабря 1991 года

  Токио. 17 мая 1992 года

  Токио. 21 июня 1992 года

  Токио. 14 августа 1992 года

  Пригород Токио. 15 августа 1992 года

  Тукумс. 15 августа 1990. 12:28

  Алма-Ата. 15 августа 1990 года

  Эпилог

Базис «Черного квадрата…» . Публикации из газеты «ROCK-FUZZ» и журнала «FUZZ» 1991—2007 гг.

  В последнюю осень уходят поэты…

  Виктор Цой: «Хочу быть собой»

  КИНОсъемки в Киеве . Монолог Валентина Карминского, второго оператора студенческой короткометражки «Конец каникул»

  Необычный парень. Стопроцентный музыкант

  Король Брода

  Братство

  Видели ночь

  Дело жесткое

  КИНОпроба

  Герой КИНО . Интервью с Кириллом Разлоговым о киносудьбе Виктора Цоя

«Черный квадрат…» в вопросах и ответах

Вместо послесловия . . . . .

Реклама на сайте